Гарднер Эрл Стенли : другие произведения.

Гарднер 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  Испытай всякое
  Глава 1
  Метавшийся по офису Берты Кул мужчина находился в таком экстазе от жалости к своей персоне, что едва заметил, как я вошел в комнату.
  — Надо же быть таким дураком! — вопил он. — Как это отразится на моей жене, моей репутации, работе… наконец. Это ужасно! Это немыслимо. Это…
  Берта Кул перебила его, заявив:
  — Вот и Дональд Лэм, мистер Аллен.
  Он взглянул на меня, кивнул и продолжал разглагольствовать, ни к кому конкретно не обращаясь.
  — Сейчас, оглядываясь назад на происшедшее, кажется совершенно невероятным, что подобное мог сотворить человек, находящийся в здравом уме. Должно быть, на меня нашло какое-то умопомрачение, миссис Кул.
  Берта шевельнула телесами — как-никак сто шестьдесят фунтов чистого весу — на здоровенном крутящемся кресле. Ее бриллианты засверкали, когда она сделала жест левой рукой.
  — Сядьте же! Дайте передохнуть ногам. Это тот самый мой партнер, о котором я вам говорила, — Дональд Лэм. Он может вам помочь.
  — Боюсь, что мне уже никто не поможет, — заявил Аллен. — В огонь плеснули масла. Это…
  — Все-таки о чем же идет речь? — спросил я, прервав поток его причитаний.
  — Об оплошности, — ответил он, — которая грозит обернуться для меня катастрофой и разрушить всю мою жизнь. Это как раз то самое, что Доун никак не потерпит.
  — Кто такая Доун? — поинтересовался я.
  — Моя жена, — выдохнул он.
  — Да сядьте же вы, наконец, — вклинилась Берта Кул. — Бога ради, прекратите протирать подошвами ковер и расскажите Дональду о случившемся. Как он сможет вам помочь, если не знает, в чем дело.
  Аллен внял наконец мольбе и уселся, но, видимо, не мог собраться с мыслями и думал лишь о катаклизме, который, как он чувствовал, готов был поглотить его с минуты на минуту.
  — Такая оплошность… Как это на меня не похоже! — вырвалось у него. — Я…
  Обернувшись ко мне, Берта Кул пояснила:
  — Он прихватил в мотель шлюшку.
  — Нет, вовсе нет! — запротестовал Аллен. — Она не из таких. Хоть это на меня не вешайте, миссис Кул.
  — Ну, так кто же она на самом деле?
  — Очень милая молодая леди. Привлекательная, терпимая, с широким кругозором, современная в полном смысле этого слова и уж точно незаурядная, во всяком случае, не из тех, которые извлекают материальные выгоды, заманивая мужчин в ловушки.
  — А что это за мотель?
  — «Постоялый дворик», — ответила Берта.
  — Одно из тех мест, где снимают номера на час? — задал я вопрос.
  — Боже избавь, нет! Это прекрасный мотель. Высокого класса. С плавательным бассейном. Отличные комнаты. И в каждой из них телефон. Обслуга по вызову.
  Центральное кондиционирование воздуха с возможностью регулирования температуры с помощью термостата из каждого номера.
  — Как же вас угораздило оказаться там? — продолжал допытываться я.
  — С ее подачи. Она была там как-то раз на каком-то съезде.
  — Значит, вы привезли туда эту девицу.
  — Ну, это было… В общем, не совсем так, мистер Лэм. Я хочу, чтобы вы постарались понять…
  — Черт возьми! — нетерпеливо воскликнула Берта. — Он и старается понять, только вы ему ничего не говорите.
  — Расскажите об этой девушке, — подсказал я. — Как вы с ней встретились? Как долго вы знакомы?
  — Вот уже несколько месяцев.
  — В интимном плане?
  — Нет, нет! Как бы мне объяснить так, чтобы вы все поняли, мистер Лэм.
  Берта открыла было рот, пытаясь заговорить, но поперхнулась; в глазах ее полыхнуло раздражение.
  Я жестом призвал Берту к спокойствию.
  — Шейрон, — начал он и спохватился, — мисс Баркер… работает распорядительницей в коктейль-баре, где я время от времени пропускаю стаканчик.
  — Что вы подразумеваете под словом «распорядительница»?
  — Ну, вроде главной официантки. Она рассаживает людей, принимает предварительные заказы, распределяет официанток, следит за тем, чтобы вы получали то, что хотели, — словом, за всем присматривает.
  — Ладно, — предположил я, — вы привезли ее в этот мотель и там, полагаю, вас застукали.
  — Нет, нет, вы опять меня не поняли, мистер Лэм.
  Все было не так. Я опасаюсь, что… ну, все это чревато очень большими осложнениями. Мне нужен человек, который мог бы снять с моих плеч такую обузу. Я не собираюсь сидеть сложа руки и сдаваться без борьбы, можете мне поверить.
  — Теперь вы заговорили, — заметил я. — А что у вас на уме?
  — Ну, я хочу, чтобы кто-то…
  — Лучше вам выложить ему, в чем дело и как это случилось, — не утерпела Берта. — Затем можете обсудить то, как собираетесь начать борьбу.
  — Я люблю женщин, мистер Лэм, — начал Аллен. — Я не бабник, но далеко не равнодушен к женским чарам.
  — А Шейрон хорошенькая? — поинтересовался я.
  — Она очаровательная. Уравновешенная, покладистая, уверенная в себе, а походка у нее… даже и не знаю, как выразить словами…
  — Колышет бедрами, — вставила Берта Кул.
  — Нет, нет, не то! В ее походке ощущается плавность, какая-то грация. Кажется, будто она плывет.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Ну, я люблю делать женщинам комплименты по поводу их внешности. Когда они мне нравятся, я… — это в моей натуре — просто не могу удержаться от комплиментов, мистер Лэм. Если на женщине платье, которое ей идет, или цвета так подобраны, что вызывают восхищение… ну, я высказываю это.
  — А как насчет фигуры? — осведомился я.
  — Само собой, замечаю.
  — А ножки? — сухо вставила Берта.
  — Ну… тоже не оставляю без внимания, — признался Аллен.
  — Поехали дальше, — сказал я. — Вы начали делать комплименты Шейрон Баркер по поводу ее походки и…
  — Нет, нет, не так грубо. Я похвалил ее платье, высказался по поводу ее прически. Кстати, у нее прекрасные руки — очень выразительные, с длинными пальцами. Они так и бросаются в глаза. Ну… не мог же я не сказать ей об этом.
  — Как и о многом другом, — не замедлила добавить Берта Кул.
  — Слово за слово, и наконец она решилась немного посидеть за моим столиком; мы посмеялись, и все этим закончилось.
  — Но вы же влипли в мотеле, — заметил я.
  — Да, причем в ту самую ночь.
  — Как же это случилось?
  — Я допоздна заработался в своем офисе, а моя жена проводила уик-энд со своей матерью в Рино. Она дважды в год навещает там своих родных, и я оказываюсь совершенно свободен.
  — Поэтому вы отправились в этот коктейль-бар.
  — Да.
  — И было уже поздно?
  — Да.
  — И народу там было немного?
  — Почти никого.
  — И Шейрон подошла и присела за ваш столик.
  — Да.
  — И вы принялись болтать с ней о ее работе, о ее амбициях и о ее внешнем виде и высказались, что ей следовало бы сниматься в кино. А затем упомянули о ее походке.
  — Да, да, да, — вырвалось у него. — Откуда вы об этом узнали, мистер Лэм?
  — Вы сами дали мне эту ниточку, — ответил я.
  — Ну, в общем-то все так и было, и выяснилось, что она ничего не ест до тех пор, пока не уйдет с работы.
  — В котором же часу она заканчивает?
  — В одиннадцать часов вечера. Она слегка закусывает в полдень, а по окончании работы старается наверстать упущенное.
  — Поэтому-то вы и пригласили ее поесть с вами после одиннадцати.
  — Да.
  — И куда же вы поехали?
  — В какой-то известный ей венгерский ресторан, славящийся своими гуляшами.
  — Выходит, ее знали в том ресторане?
  — Да.
  — А вас?
  — Нет.
  — Бывали ли вы там раньше?
  — Никогда.
  — Потом вы хотели отвезти ее домой.
  — У нее была собственная машина.
  — Вы так и ездили на двух машинах?
  — Нет, я отвез ее в ресторан, а потом повез обратно… вернее, я поехал на автостоянку около коктейль-бара, где у нее стояла машина… ну, и поколесил малость. Мы поднялись по Малхолленд-Драйв, откуда можно полюбоваться огнями ночного города. Там я остановил машину и… ну, я обвил ее рукой, а она прильнула ко мне, потом после очередного комплимента повернула ко мне зардевшееся лицо… ну, и я поцеловал ее. Это было вполне естественно.
  — А что дальше?
  — Дальше был небольшой перерыв, затем мы снова поцеловались и занялись этим всерьез, вот тогда я понял, что сдерживать себя больше не могу… Тут она заговорила о мотеле «Постоялый дворик», о том, какое это замечательное заведение и совсем недалеко, поэтому я, недолго думая, поехал туда… а она, когда я остановился возле мотеля, приняла это как должное, и… тут я понял, что отступать уже некуда и надо идти до конца.
  — Вы зарегистрировались?
  — Она взяла все на себя! Сказала, что сама пойдет к портье, если я дам ей денег заплатить за номер.
  — И при этом нисколько не протестовала, хотя бы для виду, против того, чтобы зарегистрироваться как муж и жена?
  — Нет. Видите ли, к этому времени мы… ну, настолько стремились друг к другу, что ни о чем остальном не думали. Она поспешила в мотель и…
  — Дали вы ей деньги?
  — Да.
  — Какую сумму?
  — Двадцать долларов.
  — А сколько стоил номер? — спросил я.
  — Тринадцать долларов.
  — И она вернула вам семь долларов сдачи.
  — А как же, конечно! Бог свидетель, мистер Лэм, как бы хотелось, чтобы вы поверили мне наконец. Не могло быть и речи о каких-то меркантильных интересах.
  Поверьте, нам и в голову подобное не приходило.
  — Прежде чем поверить, мне надо выяснить все до конца, — пояснил я. — Ну, а дальше?
  — А что, сам не можешь догадаться? — подковырнула Берта.
  — Затем, — ответил Аллен, — она вернулась и сообщила, что сказала портье, что вместе с мужем едет из Сан-Франциско, что оба ужасно устали и не прочь передохнуть в хорошей, спокойной комнате. После чего, по ее словам, нас зарегистрировали, и ни у кого не возникло ни малейших подозрений.
  — Под каким же именем она зарегистрировалась?
  — Под именем Карлетон Блевет.
  — Почему она выбрала именно это имя?
  — Как-то само собой получилось. Она сказала, что, услышанное однажды, оно почему-то отложилось у нее в памяти. Так или иначе, это имя было связано с Сан-Франциско, а так как при регистрации она заявила, что едет из этого города, то имя Карлетон Блевет тут же пришло ей на ум, и она так и записалась у портье.
  — А номер автомобиля? — спросил я. — Обычно в мотелях его регистрируют.
  — Она ловко выкрутилась. Сначала ей это и в голову не пришло, поэтому, когда вернули регистрационный бланк и потребовали записать в нем номер машины, она собралась было выдумать его, но тут увидела через открытую дверь какой-то автомобиль, стоявший прямо перед входом, и просто скопировала его номер, изменив только букву.
  — Когда же все это происходило?
  — В субботу.
  — Вы хотите сказать, в прошлую субботу… позавчера?
  — Да.
  — Ладно, — заметил я. — Поехали дальше. Эта молодая женщина вернулась и объявила, что вы — мистер Карлетон Блевет, а она — миссис Карлетон Блевет.
  И вы нашли номер, который был вам предоставлен. Как события развивались дальше?
  — Мы не искали номер. Нас к нему провел посыльный.
  — О’кей. Значит, еще и посыльный; и вы дали ему на лапу.
  — Как принято.
  — Сколько же вы ему дали?
  — Доллар.
  — У вас не было никакого багажа?
  — Нет, не было.
  — А посыльный знал об этом?
  — Нет. Я сказал ему, что сам достану багаж из машины, что все, что от него требуется, — это показать, где наш номер.
  — И вы думаете, что он вам поверил?
  — Почему бы и нет? Что в этом необычного?
  — Вряд ли он вам поверил, — заметил я. — Ладно, выкладывайте дальше. Вы вошли в номер, и каким-то образом вас там накрыли.
  — Нет, чего не было, того не было, но… О, это ужасно. Случившееся погубит меня…
  — Прекратите! — цыкнула Берта Кул. — Хватит толочь воду в ступе, лучше скажите Дональду, чего вы хотите от него. Переходите к делу.
  — Ну, я хочу, чтобы он стал мистером Блеветом.
  — Минуту, — опешил я. — Вы хотите, чтобы я стал мистером Блеветом?
  — Да, хочу.
  — Это еще зачем?
  — Затем, чтобы отправились в мотель с Шейрон как мистер Блевет.
  — И мне предстоит отправиться туда вместе с Шейрон Баркер?
  — Да.
  — Когда же?
  — Сегодня вечером. Как можно раньше.
  — А что скажет об этом сама Шейрон?
  — На нее можно положиться. Ей понятно положение, в котором я оказался. Она готова помочь.
  — Ей-то, может, и понятно, да только я пока не в курсе.
  — Я вам сейчас все объясню. Видите ли, мистер Лэм, в действительности в мотеле ничего не произошло.
  — Вот как! Нельзя ли поподробнее?
  — Мы поругались.
  — Из-за чего?
  — Сказать по правде, не знаю. Я совершил ошибку, прихватив бутылку виски; в номер нам принесли закуску, и мы стали выпивать, а я начал… ну, лапать ее, что ли, как она это назвала… словом, все пошло наперекосяк, совсем не так, как в машине. Меня занесло — и… проклятье, как оказалось, тут я дал маху.
  Она говорила что-то о том, что терпеть не может, когда ее лапают. Заявила, что не против того, чтобы заняться любовью при случае, если это сопровождается искренними и нежными ласками, а не тем, что ее тискают как не попадя… ну, и влепила мне пощечину, а увидев, что я попер в дурь, поднялась и вышла. Мне казалось, что она вернется, но этого я так и не дождался. Уж потом узнал, что она вызвала такси и отправилась домой.
  — А вы чем занимались?
  — Немного подождал и лег спать. Когда проснулся, то пришел в себя. Сел в машину и поехал домой.
  — Тогда из-за чего огород городить?
  — Из-за убийства, — выдавил он.
  — Какого убийства?
  Берта Кул пришла на помощь.
  — Речь идет о прошлой субботе, когда был убит Ронли Фишер.
  — Тот самый, которого ударили по голове и бросили в плавательный бассейн? — уточнил я.
  Берта кивнула.
  Я немного подумал и сказал:
  — Это случилось в каком-то мотеле где-то в нашем округе, не так ли?
  — Правильно, — ответил Аллен. — В газетах не упоминается название мотеля. Просто ссылаются на него, как на один из самых шикарных. Но одна газета все же опубликовала название… Вообще-то это не принято.
  Когда случаются самоубийства в заведениях подобного рода, в прессе, как правило, не указывается название места, просто сообщается, что это был, например, отель в фешенебельном районе, это же распространяется на мотели высшего класса.
  Я повернулся к Аллену.
  — Допустим, что так. Однако вам-то чем все это грозит?
  — Ну, полиция пытается во что бы то ни стало опросить каждого, кто был в том крыле мотеля. Они думают, что могут так кое-что разузнать. Убийство относится к таким делам, которые должны быть раскрыты. Ронли Фишер был заместителем окружного прокурора и занимался крупным расследованием. Его смерть может оказаться и случайной. Плавательный бассейн той ночью был без воды. В нем меняют воду раз в неделю. Фишер мог оказаться немного навеселе и, решив прыгнуть в бассейн, разбить голову о цементное дно. Или же его могли оглушить и сбросить в пустой бассейн.
  — Если это несчастный случай, то многое требует объяснения. Если это было убийство, то полиция должна раскрыть его.
  — Вот статья из вчерашней газеты. Там говорится, что в полиции составили список всех, кто останавливался в мотеле в ту ночь, и тянут из них душу, выпытывая, что они видели и слышали. Некоторые из этих людей уже оказались весьма далеко, аж в Нью-Йорке, но они добрались и до этих бедняг.
  — Понимаю, — заметил я. — А так как полиция непременно попытается накрыть мистера и миссис Карлетон Блевет по их адресу в Сан-Франциско, то незамедлительно выяснит, что этот адрес — явная туфта.
  — То-то и оно-то, — ответил он, понурив голову.
  — Хорошо, теперь выкладывайте карты на стол. Чего вы хотите?
  — Хочу, чтобы вы отправились туда сегодня вечером вместе с Шейрон Баркер. Я звонил в мотель, сказал, что я Карлетон Блевет, что мы сохраняем за собой номер, но вынуждены были совершить короткую поездку в Сан-Диего. Я отправил им двадцать шесть долларов. Следовательно, номер будет значиться в списке занятых, а поскольку в полицию сообщат, что постояльцы возвращаются, они не будут рыскать в Сан-Франциско. Сочтут нас за парочку в увеселительной поездке.
  Поэтому вы и Шейрон вполне можете там объявиться. Шейрон зайдет в офис и спросит ключ, а портье вспомнит ее. В любом случае полиции уже сообщили о телефонном разговоре со мной, и они будут вас в мотеле дожидаться.
  — А что потом?
  — Потом — ничего. Полицейским не до любовной парочки, которая провела в мотеле уик-энд. Им надо лишь убедиться, что вы те самые, кто находился там в субботу ночью. Вы признаетесь им, что у вас с Шейрон в тот вечер произошла небольшая ссора и что она убежала от вас, а теперь вы снова помирились.
  Я покачал головой.
  — В такие игры мы не играем.
  — Как вас понимать?
  — А так, что ни за какие коврижки меня на это не заманишь.
  — Послушайте! — воскликнул Аллен. — Риск есть со всеми вытекающими отсюда последствиями, согласен с этим. Вот поэтому я сказал миссис Кул, что готов заплатить тысячу долларов, если вы замените меня на одну ночь и скажете копам, что ничего не знаете и ничего не видели в тот проклятый субботний вечер.
  И это действительно так, поскольку я тогда и в самом деле ничего не видел и… Разве вы не понимаете? Пока еще неизвестно: убийство это или несчастный случай, и речь просто идет о том, чтобы опросить каждого, кто был в мотеле. Я не могу допустить, чтобы они вышли на меня.
  — Кто же вы такой? — спросил я.
  — Я Карлетон Аллен.
  — А род ваших занятий?
  — Инвестиции.
  — Тогда отправляйтесь в полицию, — посоветовал я. — Выложите им все спокойненько, как на духу.
  Пусть там вас допросят, и дайте им побеседовать с Шейрон, вот и конец на этом всем неприятностям. Полицейским вы нужны только для галочки.
  Он отчаянно замотал головой и сказал:
  — Это мне не подойдет. Я предлагал тысячу, мистер Лэм, а теперь готов заплатить полторы.
  Берта так и подпрыгнула в кресле, глаза ее блестели.
  — Зачем такие финты? — спросил я. — Почему вы не можете явиться к копам и рассказать все с самого начала без утайки?
  — Из-за моей жены, — был ответ.
  — При чем здесь она?
  — Моя жена — Доун Гетчел.
  — Доун Гетчел? — переспросил я. — И все же… — Внезапно я умолк.
  — О Боже! — воскликнула Берта. — Вы хотите сказать, что она дочь Мэрвина Гетчела?
  — Да, именно это!
  — Гетчел со всеми своими миллионами мог бы уладить все, что угодно, — заявила Берта. — Он в состоянии…
  — Перерезать мне глотку, — закончил за нее Аллен. — Тесть терпеть меня не может, никогда не любил, и… Узнай он об этом — нашему браку каюк…
  Черт меня дернул так опростоволоситься! В такой переплет мне еще попадать не приходилось! Я и раньше бывал в переделках, но это — конец всему. Хоть стой, хоть падай!
  Покачав головой, я обратился к Берте:
  — Надо держаться подальше от этого дела.
  — Но послушай-ка, Дональд, — принялась она увещевать, — ты же настолько изобретателен. Вряд ли есть то, что тебе не по зубам, стоит только захотеть.
  — А это как раз то, чего мне, ну, никак не хочется, — уперся я.
  Берта взирала на меня гневным взглядом.
  Я направился к двери.
  — Нет, нет, нет, подождите! Ведь должен же быть выход?
  — Почему вы обратились за помощью именно к нам, Аллен? — поинтересовался я.
  — Вы единственный человек, с которым согласна иметь дело Шейрон.
  — Значит, Шейрон знает меня? — изумился я.
  — Ей на вас указали.
  — Где?
  — Когда вы были в коктейль-баре.
  — Значит, Шейрон — распорядительница в «Кок и Тхистл»?
  — Верно.
  — И все же мы отказываемся наотрез, — повторил я.
  Тут вмешалась Берта.
  — Почему бы вам немного не прогуляться, Аллен?
  Выйдите минут на пять в приемную и дайте мне переговорить с Дональдом.
  Я было начал:
  — Это ни к чему хорошему не приведет, Берта, я…
  Аллен живо вскочил на ноги.
  — Вернусь через пять минут, — бросил он — и был таков.
  Глаза Берты метали в меня убийственные взгляды, похожие на раскаленные кинжалы.
  — Пятнадцать сотен долларов за ночь, а ты швыряешь их псу под хвост, — выдала она, — плюс к этому готова поспорить, что эта девица придется тебе по вкусу и…
  — Послушай, — прервал я ее, — это добела раскаленное дело об убийстве. Нам предлагают роль подсадной утки, чтобы сбить полицию со следа. Мало этого, мы полностью окажемся во власти Шейрон Баркер. В любое время она сможет донести на нас копам, и они прихлопнут наши лицензии. Понравится ли тебе жить с сознанием, что какой-то распорядительнице в коктейль-баре стоит только свистнуть — и тебе придется менять профессию.
  Берта захлопала глазами, вникая в сказанное мною.
  — Откуда такая осмотрительность? — наконец спросила она. — Не ты ли говорил мне, что готов испытать всего понемногу? Тут тебе и карты в руки.
  Я покачал головой.
  — Карлетон Аллен, — возразил я, — может, и муж Доун Гетчел, но он пройдоха. Более того, он многое скрыл от нас и рассказал ровно столько, сколько счел нужным… чтобы заставить заглотить наживку.
  Берта вздохнула, схватила телефонную трубку и сказала секретарше:
  — Там околачивается некий Аллен — скажи ему, пусть войдет.
  Едва Аллен получил приглашение, как сразу настежь распахнул дверь и еще с порога вопрошающе посмотрел на Берту Кул, затем, прочитав ответ на ее лице, повернулся ко мне, сник и вновь проникся жалостью к себе.
  Притворив дверь, он рухнул на стул и сказал с горечью:
  — У вас на лицах все написано. Почему вы не хотите вынуть меня из петли?
  — Потому что, — ответил я, — не можем рискнуть так далеко зайти по тонкой жердочке.
  — Послушайте, Лэм, — убеждал меня он, — это очень серьезное дело. Далеко не всем известно, но это факт — моя жена долго не протянет. Мне светит после ее смерти что-то около двадцати миллионов баксов.
  Учтите, Лэм, если вы выполните мою просьбу, я позабочусь о том, чтобы ваше агентство не сидело без дела, и обеспечу вам наилучшие заказы с учетом ваших возможностей.
  Кресло Берты жалобно заскрипело, когда она шевельнула на нем своими телесами, чтобы взглянуть на меня.
  — Скажу вам, что намерен делать, Аллен. Попробую обдумать еще раз то, что вы предлагаете. Если я и вступлю в игру, то буду играть по своим, а не по вашим правилам. Давайте договоримся об этом с самого начала. Итак, насколько я понимаю, все, что вы хотите, — это не дать полиции вывести вас на чистую воду, установив, кто на самом деле Карлетон Блевет. Не так ли?
  — Да, я хочу, чтобы они проверили Карлетона Блевета и его жену и вычеркнули их имена из своих списков.
  — И если я это сделаю, не важно как, то можно считать, что мы квиты?
  — О, Лэм, — воскликнул он, вскакивая со стула, — вы спасете мою жизнь! Вы… вы даже не можете себе представить, что это будет значить для меня. Я снова смогу дышать.
  — Вы действительно заручились согласием Шейрон Баркер? — был мой следующий вопрос.
  — Да, заручился.
  — Свяжитесь с ней по телефону, — потребовал я. — Хочу сам в этом убедиться.
  Он вытащил из кармана маленькую записную книжку. Берта подвинула ему аппарат, и ухоженные пальцы Аллена с аккуратно подстриженными ногтями забегали по наборным кнопкам.
  Секунду спустя он сказал:
  — Привет, Шейрон. Угадай, кто звонит… Правильно. Послушай, я в сыскном агентстве, и Дональд Лэм хочет переговорить с тобой.
  Он протянул мне трубку, я поднес ее к уху и сказал:
  — Привет, Шейрон!
  Голос ее был холодным, но не злым.
  — Привет, Дональд!
  — Вы в курсе того, что мне предлагают?
  — Да, полностью.
  — И вы готовы в этом участвовать?
  — С вами — да. С кем другим ни за что бы не согласилась, но с вами готова.
  — За что же такое предпочтение?
  — Видела вас с неделю назад или около этого. Вы были в моем коктейль-баре с какой-то молодой женщиной.
  — И вы знаете, кто я такой?
  — Мне на вас указали, как на Дональда Лэма, детектива.
  — Хорошего мало.
  — А что в этом плохого?
  — Детектив старается держаться в тени. Не в его интересах выделяться среди окружающих, быть на задворках — вот к чему он всегда стремится.
  — Тогда, — прокомментировала она, — не могу сказать, что вы в этом преуспели, Дональд. Впрочем, мне наблюдать за вами доставило удовольствие.
  — Почему же?
  — Потому что вы оказались истинным джентльменом.
  — Как вы догадались?
  — Ваша девушка была влюблена в вас по уши, а вы вели себя настолько корректно, вы не… о, не знаю, как сказать. Словом, не позволяли себе ничего лишнего, были настолько милы, хотя, при желании, могли бы получить от нее многое.
  Вот поэтому, когда встал вопрос о том, согласна ли я выступить на пару с частным детективом, мой ответ был, что только при одном условии, чтобы этим детективом оказались вы, так как речь идет о весьма щекотливом и опасном деле, Дональд. Впрочем, вы об этом знаете не хуже меня.
  — Знаю.
  — В номерах этого мотеля — двуспальные кровати, возможно, придется одной из них воспользоваться…
  Ну, хотелось бы верить, что в подобной ситуации вы поведете себя как джентльмен.
  — Попытаюсь быть на высоте.
  — Тогда я согласна. Не хотите ли заскочить, чтобы обсудить кое-какие детали?
  — Например, какие?
  — Как держать себя друг с другом.
  — Стоит ли?
  — Послушайте, Дональд, я не собираюсь сидя на стуле провести всю ночь, как и не собираюсь спорить с вами до самого утра. Свет будет выключен тогда, когда я этого пожелаю, ну и все прочее… словом, вы понимаете. Только с моего согласия…
  — Я подъеду, — сказал я.
  — Один, — предупредила она меня.
  — Там будет видно, — закончил я разговор.
  Положив трубку, я повернулся к Аллену.
  — Наша контора согласна за две тысячи баксов плюс издержки подменить вас на эту ночь в мотеле.
  Предупреждаю насчет издержек — они могут влететь вам в копеечку. Итак, вы хотите от нас, чтобы ни при каких обстоятельствах ваше имя не было связано с Карлетоном Блеветом, который остановился в мотеле в ту ночь, когда был убит Ронли Фишер. Ничто другое вас не волнует, как и то, как я этого добьюсь.
  Согласны?
  — Все верно.
  — Так и запишем, — сказал я и повернулся к Берте. — Вызови стенографистку, нам понадобится документ за его подписью. Надеюсь, ясно? — добавил я.
  — Куда ты намылился, Дональд?
  — На выход.
  Уже по дороге к двери я бросил через плечо.
  — И подстрахуйся, заполучи эти две тысячи долларов уже сейчас, в качестве задатка.
  Лицо Берты исказилось от бессильной ярости.
  Глава 2
  Элси Бранд, моя секретарша, поинтересовалась:
  — Что обломилось Берте сегодня утром?
  Усмехнувшись, я пояснил:
  — У нее там клиент, который чуть ли не ползает на брюхе. Он пытается вызвать сочувствие к себе, сетуя на свою судьбину на семнадцати языках мира, в том числе и на скандинавском.
  — И ты собираешься прийти к нему на помощь?
  — Возможно.
  — Ты рискуешь, Дональд?
  — А это как повезет, — ответил я. — Вся штука в том, что здесь замешано убийство Ронли Фишера в субботу, а так как мне, возможно, придется провести ночку с прекрасной сиреной, то окажется не лишней подборка газетных вырезок на Фишера.
  Лицо ее вспыхнуло:
  — Дональд!..
  — Не возникай. Если хочешь знать, то это дельце попало ко мне только из-за тебя, — прервал я.
  — Еще чего?
  — Помнишь наш визит в коктейль-бар «Кок и Тхистл»?
  — Да. Ну и что?
  — Кое-кто обратил на нас внимание и счел за премилую парочку. — Ее лицо немного покраснело. — А посему принял меня за джентльмена.
  — На каком основании, Дональд?
  — Думается, на том, что не давал своим рукам воли.
  — А кто же позволяет распускать себе руки в коктейль-баре?
  — Могу только предположить, что некоторые мужчины так и делают, но, вероятно, прежде мне это просто не приходило в голову. Эта особа, по-видимому, предрасположена против тех, кто не прочь полапать женщин.
  — Нам всем это не по нутру.
  — Что именно?
  — Когда дают рукам волю.
  — Ты за то, чтобы мужчина не вынимал руки из карманов, когда находится с женщиной на людях?
  — Нет, не совсем так, но…
  — Что «но»? — уточнил я.
  — Все зависит от мужчины, — протянула она, — лапают нас или…
  — Или?
  — Или ласкают, — отрезала она и внезапно переменила тему. — Я подготовлю тебе подборку газетных материалов, опубликованных в связи с убийством Ронли Фишера.
  — Ладушки, — сказал я. — И чем быстрее, тем лучше.
  Когда я просматривал содержимое конверта, в котором Элси доставила мне вырезки из газет, то убедился, что полиция топчется на месте за неимением обоснованных фактов, но необходимость вынуждает ее во что бы то ни стало довести дело до логического конца.
  Ронли Фишер был молодым помощником окружного прокурора. Ему удалось добиться успеха при расследовании пары крупных дел, и на этом он сделал себе имя.
  Смерть настигла его тогда, когда он вел дело Стонжа Клиффса и Мэрилен Картис, обвиняемых в убийстве жены Клиффса. Клиффс утверждал, что убийство произошло случайно, в пылу сильной ссоры, когда его жена размахивала револьвером 38-го калибра, угрожая убить его. Он приблизился к ней, чтобы отобрать у нее оружие; в этот момент она выстрелила и ранила его в руку, а потом он попытался выхватить револьвер и обезоружить ее и для этого стал выкручивать ей руку.
  Она судорожно сопротивлялась и совершенно случайно нажала на спусковой крючок, раздался выстрел — и она оказалась убитой наповал.
  Клиффс излагал свою версию довольно убедительно, пока полицейские не копнули поглубже и не выудили у него признание, что его любовница, Мэрилен Картис, в это время находилась у него в доме и что причиной его ссоры с женой послужило то, что та наотрез отказалась предоставить ему развод, на котором он настаивал. Полиция обвинила Клиффса в преднамеренном убийстве жены, объясняя, что царапину на руке он получил тогда, когда его любовница по его настоянию выстрелила из револьвера, чтобы помочь ему инсценировать несчастный случай. После чего Клиффс отказался отвечать на дальнейшие вопросы и вызвал своего адвоката.
  Теперь же дело Клиффса со смертью Рональда Фишера приобрело неожиданное драматическое развитие, получило дополнительную огласку в прессе и поставило полицию в затруднительное положение, сыграв на руку адвокатам обвиняемого.
  Если смерть Фишера была случайной, то это в значительной степени ослабило бы позицию обвинения в разгар судебного процесса. Если же его убили, то этим только подлили масла в огонь и подкинули полицейским работенки, так как определение мотива убийства приобрело первостепенное значение.
  Фактов, связанных со смертью Фишера, было немного, и они пока не позволяли прийти к определенному выводу.
  Около пяти часов утра в воскресенье ночной сторож мотеля «Постоялый дворик» заметил какой-то предмет в плавательном бассейне. При дальнейшем выяснении он обнаружил на дне бассейна тело мужчины в обуви и одежде.
  Ранее, в субботу вечером, в десять тридцать, бассейн был осушен и очищен. В час ночи краны были открыты, и бассейн стал заполняться водой.
  К трем часам бассейн был уже полон, и сработала автоматика, прекратив доступ в него воды.
  Обнаружив тело, охранник позвонил в полицию и в так называемую службу безопасности мотеля, точнее, местному детективу по имени Донливей Рэлстон, служившему ранее оперативником в офисе окружного прокурора, но оставившему эту работу из-за искушения заняться тем, что сам называл частной практикой.
  Я осмыслил прочитанное, и чем больше вникал в суть предстоящего дела, тем меньше оно мне нравилось.
  Глава 3
  В это время после полудня в коктейль-баре не было большого оживления. Наплыв любителей пропустить фужер коктейля наступит позже, а поток тех, кто с утра слоняется по магазинам, заметно поредел.
  Войдя в зал, я немного постоял, чтобы дать глазам привыкнуть к тусклому освещению.
  Кассовый аппарат и стойка бара освещены были довольно ярко, но пурпурные лампы, горевшие над ними, отбрасывали на столики желтый свет, похожий на лунный, а кабинки вообще тонули в полумраке, оставаясь неразличимыми для человека, вошедшего сюда с улицы, залитой солнечным светом.
  Она возникла за моей спиной незаметно.
  — Дональд Лэм? — услышал я, и в ее голосе прозвучали мурлыкающие нотки.
  — Шейрон? — поинтересовался я в свою очередь.
  — Да. Хотите поговорить?
  — Предпочел бы сначала выпить.
  — А что, без подогрева у вас со мной разговора не получится?
  — Я и вам предлагаю выпить со мной за компанию.
  — Увы — не могу! Я на работе.
  — А где нам удастся поговорить?
  — Следуйте за мной!
  Она провела меня к кабинке в дальнем углу, которая так была расположена, что почти не просматривалась из общего зала.
  — Что бы вы хотели выпить, Дональд?
  — «Кинг Альфонс», — был мой ответ.
  — Хорошо. Закажу и принесу сама. Дайте мне доллар, Дональд.
  Я подчинился.
  — Буфетчик — славный парень, — заявила она. — Он меня подстрахует и даст знать, если понадобится мое присутствие. Так что сидите здесь и можете расслабиться.
  Я расположился в мягком кожаном кресле и стал ждать.
  К тому времени, когда Шейрон вернулась с коктейлем, мои глаза достаточно адаптировались к полумраку, кабинки и я смог ее рассмотреть.
  Она была стройной, с длинными ногами, округлыми формами и холодными, оценивающими глазами, в которых постоянно светилась настороженность и профессиональная сдержанность.
  Шейрон принесла заказ на небольшом подносе, наклонилась, чтобы поставить его на столик, поспешно оглянулась через плечо, затем подвинула поднос на угол и села рядом со мной.
  — Дональд, — произнесла она, — я напугана.
  — И здорово? — поинтересовался я.
  — Не настолько, чтобы отказаться от тысячи долларов, но все равно мне страшно.
  — Значит, вы сорвете на этом целую штуку? — удивился я.
  Ее брови полезли на лоб от удивления.
  — Разве вы этого не знали, Дональд?
  Я покачал головой.
  — Дональд, а вы что с этого будете иметь?
  — Не знаю, — ответил я. — Но уж точно не тысячу долларов.
  — Не будьте таким.
  — Каким?
  — Не темните, когда я прошу вас выложить карты.
  — Предположим, что мы начнем складывать два плюс два, — сказал я. — Для начала мне хотелось бы знать немного больше, почему ваш выбор упал именно на меня.
  — Потому что вы мне понравились. На такой работе, как моя, поневоле приучаешься оценивать мужчин с первого взгляда. А вы мне запомнились, когда были здесь несколько дней назад с какой-то женщиной. Кстати, кто она такая, Дональд?
  — Просто подруга.
  — Она… она не могла оторвать от вас глаз, а вы оказались истинным джентльменом, таким внимательным, таким сдержанным и… словом, такое увидишь не часто… Скажите, Дональд, она замужем? Только к чужим женам проявляют столько внимания.
  — Мы же собирались вести речь о вас, — напомнил я.
  — Одно другому не мешает. Я ведь вас совсем не знаю. В конце концов, — заметила она лукаво, — не исключается, что нам вместе придется провести ночь.
  — Вот поэтому я и здесь, чтобы знать, как себя вести, — последовал мой ответ.
  — К этому мы еще вернемся, — возразила она. — Теперь же я хотела бы знать, могу ли я попасть в переделку?
  — Это будет зависеть… от обстоятельств.
  — От чего?
  — От того, как много вам известно.
  — Дональд, почти ничего. Я вошла в этот мотель, и портье пристально оглядел меня с головы до ног. Насколько я понимаю, этот тип заявил полиции, что узнает меня, если увидит вновь. Ну так вот, если это так, то у меня просто нет выбора, потому что не могу бросить свою работу, и рано или поздно полиция все равно до меня доберется, и тогда уже объясняться с ними будет намного сложнее.
  — И поэтому? — спросил я.
  — Поэтому при наличии тысячи баксов для поднятия духа я намерена опередить события.
  — И все же, что вы собираетесь предпринять?
  — Разве вы не в курсе?
  — Только в общих чертах. Хотелось бы услышать о том, что произошло, в вашем изложении.
  — Все, что я знаю, это только то, что полиция попыталась проверить журнал регистрации, и указанный мною адрес оказался липовым, то есть адрес-то такой существует, да только люди, которые там живут, не те, которые им нужны. Им не составило труда доказать, что они находились в Сан-Франциско как в субботу, так и в воскресенье.
  Затем дошла очередь до номера автомобиля. Записанный мною принадлежал «олдсмобилу», а его владельцы провели уик-энд в Сиэтле. Естественно, полиция поняла, что имеет дело с фальшивкой. Я записала марку автомобиля как «кадиллак».
  — Почему же эту марку?
  — Просто потому, что эта машина первой попалась мне на глаза, когда я выглянула в окно вестибюля мотеля. Это был «кадиллак» с номером GH535. Я изменила букву «G» на «С» и записала номер СН535.
  — Значит, полиция в курсе, что все это туфта, — заметил я. — Не исключено, что начнут проверять все «кадиллаки» с похожими номерами.
  — Вряд ли, — ответила она. — Скорее всего решат, что весь номер выдуман… так бы оно и было, не выгляни я в окно и не обрати внимание на этот автомобиль среди четырех или пяти, стоявших перед входом.
  — А что дальше? — спросил я. — Куда двинем отсюда?
  — А дальше, — ответила она, — мне придется поехать с вами в мотель, войти и спросить ключ. Портье к этому времени уже сообщит полиции, что парочка, которая снимала номер, прислала денег для уплаты за то, чтобы его забронировали за ними, и вернется из Сан-Диего, чтобы вновь обосноваться в нем. Мы пройдем в комнату, закажем выпивку, и тут нагрянет полиция. Меня начнут допрашивать, и я выдам себя за падшую женщину, а вам придется выступить в роли ловеласа.
  — И вы готовы рискнуть репутацией?
  — Готова зайти настолько далеко, — подтвердила она. — В конце концов, никто не ожидает от распорядительницы коктейль-бара безупречного поведения.
  Я же тертый калач. Была замужем и развелась и… ну, словом, до святой мне далеко.
  — А разве огласка не отразится на вашей работе?
  — Боже, конечно нет. Владельцу только на руку распорядительница, прославившаяся в пикантном плане.
  По этой части будет все в порядке.
  — А по какой части возможен прокол?
  — Их хватает. Все зависит от того, как поведет себя полиция.
  — И чего же опасаетесь?
  — Я собираюсь быть с ними почти откровенной. Расскажу о том, о чем они уже догадались: что, не будучи замужем, провожу с вами медовый месяц.
  — А как было на самом деле? — не унимался я.
  — А на самом деле тот мужчина, с которым я была, известен мне только по имени: Карлетон.
  — И вы не знали его фамилии?
  — Представьте, что не знала.
  — Как долго вы знакомы?
  — Видела его только здесь… ну, быть может, раз десять.
  — И вы поощряли его?
  — По большей части просто разговаривала с ним, а пару раз, когда делать было особенно нечего, присаживалась за его столик.
  — И как же вы сблизились?
  — Получилось так, что в ту субботу он оказался совершенно свободным, и я это поняла. Не спрашивайте, как мне стало ясно, — глаз у меня наметанный: я догадалась, как только он вошел.
  — И часто на вас находит подобное озарение?
  — Бывает, но это оказался особый случай. Даже не зная его, могу рассказать вам о нем, Дональд, то, что тогда мне стало ясно. Этот мужик женат. Его жена сейчас где-то на выезде: то ли в гостях, то ли по делу, и он совершенно свободен.
  — А вы-то сами? — поинтересовался я.
  — Не буду врать, — ответила она. — Я тоже пока не у дел. В течение прошлого месяца встречалась с одним парнем, но потом порвала с ним и… ну, мне нечем было заняться… некуда поехать, кроме своей квартиры, и меня одолело одиночество.
  — И как потом развивались события?
  — Ну, все началось немного погодя. Карлетон пригласил меня пообедать. Я полагала, что если поеду с ним, то все ограничится рестораном. Именно так я себе это представляла.
  — А что у него было на уме?
  — Получить от меня максимум, как мне думается.
  У вас, у мужиков, других мыслей не бывает. Ему хотелось попытать со мной счастья, если, конечно, не получит от ворот поворот. Дьявольщина, а что еще вы ожидаете?
  — Лично я — ничего, — был мой ответ. — Просто спрашиваю, чего ожидали вы.
  — Ваша взяла. Допустим, иллюзий насчет него у меня не было — именно такого развития событий я и ожидала.
  — И вы отправились с ним в ресторан?
  — Да.
  — А что потом?
  — Ну, он собирался отвезти меня туда, где осталась моя машина, но предложил по дороге заехать на Малхолленд-Драйв, и меня это вполне устраивало.
  — А вы догадывались, что за этим кроется?
  — Боже мой, Дональд, а как же иначе? Яснее ясного: этот тип собирался остановить машину под предлогом взглянуть на огни ночного города, а на деле — затем, чтобы немного пообжиматься в машине и посмотреть, что из этого выйдет.
  — И что, это у вас устраивало?
  — Почему бы и нет! Я же живой человек. Главное — не дать зайти делу слишком далеко и осадить его тогда, когда он перейдет грань дозволенного.
  — Считайте, что я понял. Слушаю дальше.
  — Ну так вот! Сказано — сделано. Мы заехали на верхотуру и стали любоваться панорамой, и… не знаю, поверите ли вы, Дональд, или нет… но он действительно оказался душкой. Ничего лишнего — просто сидел и смотрел, и тут я внезапно поняла, что он мне нравится.
  — Почему же, верю. А что потом?
  — Он развернулся ко мне, чтобы что-то сказать, ну, а я подставила ему лицо так, чтобы он мог меня поцеловать, правда, для этого ему пришлось наклониться.
  — И он наклонился и поцеловал вас?
  — А что ему оставалось? Дьявольщина! Я ведь сделала первый шаг. Он же нормальный мужик.
  — Намек понят. Продолжайте!
  — Потом то, что произошло… вернее, даже не произошло, а только намечалось — пришлось мне по нраву. Он не пытался наглеть, не форсировал события, не спешил так, словно опаздывал на поезд. Немного пообнимался, поцеловал меня несколько раз… ну, и я почувствовала к нему тягу и стала невольно поддаваться его обаянию.
  — Пока все понятно. А потом?
  — Потом, — призналась она, — сказав «А», скажи и «Б». Поверьте, я не стала бы возражать, если бы он попытался добиться большего, но, видимо, ему не хотелось заходить далеко.
  — Вот как? — опросил я.
  — Карлетон оказался на высоте. Он не начал меня тискать, не дал волю рукам, а просто тронул с места автомобиль.
  — Ушам своим не верю. Продолжайте.
  — Стыдно признаться, но тут уже я завелась. Знаете, как это бывает. Меня заело, что он повел себя не так, как ожидала, и мое женское самолюбие оказалось уязвленным. Видите ли, когда мужчине поддаешься, а он не хочет этим воспользоваться, то чувствуешь себя…
  — Разочарованной? — подсказал я.
  Она смешалась.
  — Нет, не совсем так, — задумчиво произнесла Шейрон. — Но начинаешь сомневаться в себе, как в женщине. По правде говоря, ничего подобного со мной еще не было.
  — Прошу вас, не отвлекайтесь.
  — Итак, он повел машину, продолжая проявлять ко мне исключительные знаки внимания, а затем, совсем неожиданно, свернул к этому мотелю, ну, тому самому, о котором я упомянула ему раньше, когда рассказывала о совещании по рекламе, где мне довелось присутствовать, и которое состоялось в этом мотеле. Я восторженно отозвалась о том, какие там коктейли, плавательный бассейн, и о том, как там здорово.
  — Ну и…
  — Ну и, когда он свернул туда, я поняла, что мне светит великолепный ужин… и, честно говоря, ничего не имела против. Все выглядело как-то по-мужски, без лишних и глупых разговоров.
  Дело в том, Дональд, что не было дурацких вопросов, которые женщины терпеть не могут. Например, если вдруг тебя спрашивают: «Послушай, дорогая, согласна ли ты поехать в отель и зарегистрироваться там как моя жена?», то поневоле попадаешь в трудное положение, так как приличия требуют отказаться, чтобы не продешевить себя, в то время как самой так и хочется ответить согласием.
  Теперь, пожалуй, самое время сказать вам, Дональд, что ненавижу, когда меня лапают, извините, что говорю открытым текстом. Я вовсе не недотрога, но ласки — это одно, а когда тебя тискают и мнут — совсем другое, короче говоря, не выношу, когда мужики распускают руки — вот и все.
  — Значит, вам понравился его подход?
  — Да, мысленно я не могла не отметить, как ловко у него это получилось. Я сказала себе: «Мужик, действительно, не промах. С таким интересно иметь дело — почему бы не попробовать, ведь терять мне нечего».
  — Согласен. Трус в карты не играет. Продолжайте!
  — Он предложил мне, довольно мило, взять на себя регистрацию в мотеле.
  — И вы согласились?
  — Да, зашла и все оформила, заявив, что мой муж и я едем из Сан-Франциско, что дорога нас вымотала, и, думается, портье ничего не заподозрил. Прежде я где-то слышала имя Карлетон Блевет, и, не знаю почему, оно запало мне в голову, а так как моего спутника тоже звали Карлетон, то, недолго думая, я записала нас как мистер и миссис Карлетон Блевет и дала какой-то адрес в Сан-Франциско.
  Затем мы отправились в номер мотеля, и посыльный хотел забрать из машины наш багаж, но Карлетон заявил, что сам займется этим позднее… конечно, этих ребят на мякине не проведешь. Черт меня подери, если потом посыльный не доложил своему начальству, что у нас нет никакого багажа и в помине.
  — Я тоже в этом не сомневаюсь. Ну а потом?
  — Ну а потом, после того, как мы остались одни, Карлетон извлек бутылку виски. Тут-то он дал маху, да и я тоже. В ресторане мы пили шампанское. Я обожаю шампанское, когда оно настоящее, и весь тот интим, который ему соответствует: полумрак, негромкий разговор, лирическое настроение — словом, романтику.
  — А виски вы не любите?
  — Нет.
  — И совсем не пьете его?
  — Пью, но мало. Карлетон заказал по телефону закуски, но доставил их в номер не посыльный. Не знаю, обратил ли на это внимание мой спутник, но я обратила.
  — Если не посыльный, то кто это мог быть, по-вашему?
  — Думаю, тамошний детектив.
  — А что, таковой есть в мотеле?
  — В «Постоялом дворике» — да. Знаете, это ведь первоклассное заведение.
  — Знаю. И как он себя повел?
  — Никак, пристально оглядел нас и вышел, и я, говоря откровенно, ожидала, что последует телефонный звонок и кто-то заявит Карлетону, что срок его пребывания в номере истек, раз он ввел администрацию мотеля в заблуждение насчет багажа, а посему ни о каком нахождении в мотеле не может быть и речи, и что ему вернут деньги, за вычетом расходов на смену белья и уборку номера.
  — И что же?
  — Ну, я стала слоняться по углам. Прошла в ванную и привела себя в порядок, а Карлетон налил тем временем пару стаканов виски. Я заявила, что не буду пить, поэтому он выпил сначала свою дозу, а потом и мою, затем — еще в гордом одиночестве, и тут мне стало ясно, что с учетом выпитого до этого шампанского он просто окосеет. Лицо его побагровело, щеки отвисли, и тут… как бы это сказать… внезапно он совсем перестал мне нравиться, понимаете?
  — Понимаю, — согласился я. — Рассказывайте дальше!
  — Дальше все пошло наперекосяк. Он дал рукам волю и начал меня лапать. До этого он вел себя правильно, ласкал меня, прикасался ко мне нежно, даже утонченно… как бы распаляя меня. Продолжай бы он в том же духе, возможно, ему удалось бы многого добиться, но он, видимо, решил, что все уже на мази и рванул с тормозов — мне все это опротивело, я подхватила свою сумочку и вышла.
  — Что же вы сделали?
  — Зашла в телефонную будку, вызвала такси и уехала домой.
  — О чем же собираетесь рассказать полиции?
  — Выложу им всю правду.
  — В том числе и о Карлетоне Блевете?
  — Карлетоном Блеветом будете вы. Конечно, им уже известно, что это вымышленное имя, но я буду утверждать, что вы тот самый мужчина, который был со мной в субботу, что мы сцепились, когда вы набрались, и я от вас сбежала. Затем повешу им лапшу на уши, что вы позвонили и извинялись, и я вас не только простила, но договорилась на сегодня встретиться и загладить свою вину за то, что бросила вас в субботу вечером.
  Тут они примутся за вас, но не думаю, что это надолго. Все, что их интересует, это видели ли мы Ронли Фишера, в какое время отправились в кровать и заметили ли или слышали ли что-нибудь из ряда вон выходящее и кое-что еще по мелочи… ну, и конечно, после того, как они оставят нас в покое, придется провести ночь в номере, чтобы не вызвать подозрений.
  — Но ведь этот местный детектив, который приносил вам закуски, — заметил я, — наверняка скажет:
  «Нет, это не тот мужчина, который был с ней».
  — Нет, ничего такого он не скажет. Карлетон в это время лежал отвернувшись на кровати. Это, кстати, стало одной из причин, почему я к нему охладела: оказавшись в мотеле, он начал вести себя так, словно стыдился меня.
  — Потом ему хватило наглости явиться к вам и предложить тысячу баксов за то, чтобы вы обратились в полицию и все рассказали сами?
  — Вовсе нет. Он даже не заходил сюда. Я не видела его с того самого дня и готова поспорить на сотню долларов, что больше никогда его не увижу.
  — Ну, а теперь расскажите про эту тысячу, — предложил я.
  — Карлетон сказал мне по телефону, что полиция будет разыскивать меня и, вероятно, отыщет, так как я все время на виду. Рано или поздно портье или посыльный наткнется на меня в коктейль-баре, ведь уходить с работы я не собираюсь.
  — Значит, эта тысяча была обещана вам по телефону?
  — Да.
  — И надеетесь ее получить?
  — Уже получила.
  — Получили?
  — Ну да, получила. Не думаете ли вы, что я согласилась бы на подобное, поверив на слово?
  — Как же вы получили деньги?
  — Курьер принес мне пакет с пачкой прелестных стодолларовых купюр.
  — А что вам сказал Карлетон по телефону?
  — Сказал, что хотел бы, чтобы я отправилась снова в мотель, что он уведомит портье, чтобы тот забронировал за нами номер, и отправит для этого требуемую сумму денег с нарочным. Он сообщил, что мне нельзя там появляться одной и поэтому наймет какого-нибудь частного сыщика, который составит мне компанию и выдаст себя за него. Далее, по его словам, портье должен будет уведомить полицию, после его звонка о нашем появлении, и что те обязательно нагрянут, чтобы допросить нас, — и этого будет достаточно, чтобы снять его с крючка.
  — Почему он полагает, что на этом все и кончится?
  — Потому что посыльный или мотельный детектив подтвердит мои показания о том, что Карлетон был слишком пьян и знать ничего не знает.
  — А что же вы ему ответили?
  — Ответила, что ничего не выйдет, что я не из тех женщин, за которую он меня принимает. Он предложил пять сотен и стал уговаривать, но я стояла на своем и вдруг внезапно вспомнила про вас и заявила ему: «Хорошо, Карлетон, если на пару со мной в мотель отправится Дональд Лэм в качестве твоего второго „я“ и ты отстегнешь мне тысячу баксов, то я соглашусь, иначе — выкручивайся сам».
  — И что же дальше?
  — А дальше — вот вы здесь, — съехидничала она. — А Карлетон позвонил в мотель и договорился насчет номера. Он так и числится за нами, словно мы его и не покидали.
  — И все же местный детектив видел Карлетона, — возразил я. — Посыльный — тоже. Что будет, если полицейские заставят их опознать меня?
  — Они и не разглядели его толком в субботу вечером, — ответила она. — Посыльный видел его мельком, а местный сыщик рассматривал в основном меня.
  — Вы что, выглядели интригующе? — подковырнул я.
  — Дональд, я всегда привлекаю к себе внимание.
  Такова моя работа. Что, сами этого не видите? Или освещение здесь плохое?
  — Пожалуй, из-за плохого освещения.
  — Ладно, вам еще предстоит вдоволь насмотреться на меня, — бросила она и рассмеялась.
  — Я не намерен лгать по-крупному, — заметил я, — но в той части, что малость перебрал, что подбивал к вам клинья и вы поощряли мои ухаживания, как и то, что на пару были в мотеле, — готов вам подыграть. Это, возможно, и сработает, но совсем не обязательно так, как мы планируем. Главное — не проговориться полиции, что кто-то стоит за нашей спиной.
  Лицо ее вспыхнуло:
  — Думаете, что на этом можно здорово подзалететь.
  — Или оказаться на грани этого, — был мой ответ. — Когда же начнем?
  — Я заканчиваю работу в одиннадцать, а потом хотела бы как следует поесть. Согласны ли раскошелиться на хорошую закуску, Дональд?
  — Почему бы и нет?
  — О’кей, — сказала она и спросила: — Как насчет багажа?
  — Лучше без него, — ответил я. — Пусть все будет так, как в субботу вечером.
  — Договорились, Дональд. Мне пора к посетителям. Увидимся в одиннадцать. Пока! — Она приложила указательный палец к своим губам, а затем к моим.
  Выждав минут десять, я поднялся.
  Когда я выходил, она стояла спиной ко мне, но успела оглянуться и бросить мимолетную улыбку через плечо. Шейрон принимала заказы со столика, за которым расположились две пары. Зал коктейль-бара заполнялся — начинался час пик.
  Глава 4
  К коктейль-бару я подъехал в одиннадцать вечера.
  Шейрон заставила меня ждать минуты три, а затем вышла, и мы прошли к моей машине. Затем отправились в венгерский ресторан и выпили шампанского. Я щедро расплатился с официантом, и мы двинули в мотель «Постоялый дворик».
  — Мандражируете? — спросил я.
  — Есть немного, — ответила она.
  — Возьмите себя в руки, — бросил я ей. — Все скоро кончится, и останутся только воспоминания.
  — А мы разве не остановимся?
  — Где именно?
  — По дороге.
  — Это еще зачем?
  — Чтобы немного пообвыкнуть. Для меня это слишком уж по-деловому: приехать в мотель с мужчиной, с которым даже не поцеловалась…
  — Не стоит расслабляться, — прервал я Шейрон. — У вас даже не будет времени, чтобы волноваться на этот счет. Полиция нагрянет к нам еще до того, как вы успеете сделать второй глоток.
  — Виски на шампанское?
  — Нет, шампанское после шампанского, — возразил я. — У меня там в картонной коробке несколько охлажденных бутылок, упакованных в сухой лед.
  — Я думала, что мы без багажа.
  — Это не багаж. Это шампанское.
  — А бокалы? — спросила она. — Не люблю пить шампанское из стакана.
  — Там же и бокалы, — успокоил я. — И тоже холодные.
  — Дональд, — воскликнула она, — вы почти обо всем позаботились!
  — Почему же почти? — поинтересовался я.
  — Потому что забыли о том, что я женщина… ну, что немного ласки мне бы не помешало.
  — Это может вызвать нежелательные последствия и отвлечь от сценария, который мы должны разыграть перед полицейскими.
  — Ну, быть может, наверстаем потом…
  — Вы о чем? — спросил я.
  — Ни о чем. Так, к слову пришлось, — бросила она.
  Я подрулил прямо к входу в мотель.
  — Приступаем, — сказал я. — Вы сейчас с понтом спросите ключ. И помните, на данный момент вы миссис Карлетон Блевет и будете ею до тех пор, пока не прибудет полиция и нас не попросят предъявить наши водительские удостоверения, тогда мы расколемся и назовем наши настоящие имена.
  — Господи, — воскликнула она, — я не настолько тупа, чтобы не понимать очевидное!
  Шейрон зашла в мотель, прошло минуты две, затем вышла в сопровождении посыльного.
  Посыльный побежал перед нами к номеру 27 и остановился там, ожидая распоряжений насчет багажа.
  Я послал его за картонной коробкой, чтобы он смог убедиться, что это и есть весь наш багаж. Затем, когда он вернулся, протянул ему доллар на чай, и мы прошли в номер.
  Шейрон нервно огляделась и сказала:
  — Никогда не чувствовала себя так неловко.
  Я открыл картонную коробку и вынул холодную бутылку шампанского.
  — Это поможет, — сказал я.
  — Плохо, что мы не познакомились поближе, Дональд.
  Пробка от шампанского вылетела с хлопком, похожим на пистолетный выстрел, и Шейрон слегка взвизгнула.
  — Дональд, вы напугали меня!
  Я повернулся, чтобы взглянуть на нее. Она поправляла чулки, демонстрируя ноги.
  — О, — воскликнула она, одергивая подол. — Я думала, что вы отвернулись!
  — Главное, вовремя повернуться, — ответил я.
  — Вы застали меня врасплох, — сказала она и призывно улыбнулась.
  — Прошу вас, — пригласил я. — Подойдите и выпьем за успех нашего безнадежного дела.
  И я сел в мягкое кресло.
  Она подошла и взгромоздилась на подлокотник. Я подал ей холодный как лед бокал для шампанского и наполнил его.
  — За нашу аферу! — провозгласил я.
  Мы чокнулись бокалами, затем, усевшись, начали потягивать шампанское.
  — Дональд, — произнесла она наконец, — как вы полагаете, скоро ли нагрянет к нам полиция?
  — Это зависит от того, — пояснил я, — насколько тепленькими они хотят застать нас, когда свалятся как снег на голову, вот и тянут время… пока. Но надолго их не хватит. А портье узнал вас?
  — Наверняка. Более того, человек, который в субботу приносил нам выпивку, тоже был в вестибюле. Я чуть ли не физически ощутила его взгляд на себе, когда повернулась к нему спиной.
  — Вы настолько восприимчивы, что можете ощутить, когда вас разглядывают?
  — Иногда — да. Так и чувствуешь, как некоторые мужчины так и обшаривают глазами каждый дюйм твоего тела.
  — И вам это не нравится?
  — Скорее, наоборот. Многие дюймы моего тела достойны созерцания, Дональд.
  — Пожалуй, да.
  — Вам еще предстоит в этом убедиться, Дональд…
  Как насчет шампанского?
  Я наполнил ее бокал.
  — Вы милы, — сказала она, погладив меня по волосам.
  Шейрон сбросила туфли, развернулась в кресле и положила ноги, обтянутые чулками, мне на колени.
  — Мои ножки замерзли, — пожаловалась она.
  — Да, озябшие ноги на этом этапе игры нежелательны.
  Она засмеялась и пошевелила пальцами ног.
  — Чувствуете, какие холодные?
  — Да, прямо как лед.
  Она пошевелила пальцами сильнее.
  Раздался стук в дверь.
  — А что теперь? — спросила она.
  — Ваши друзья пожаловали, — ответил я. — Вот и дождались.
  Поставив бокал, я взялся за ее лодыжки, бережно снял ее ноги с моих колен, встал и прошел к двери.
  За ней стояли двое мужчин.
  — Привет, — произнес я.
  Один из них вытащил из кармана кожаный бумажник, раскрыл его и показал значок.
  — Полиция, — объяснил он. — Мы хотим побеседовать с вами.
  — За что? Я… я… О чем?
  — Позвольте войти!
  Я стоял как вкопанный, преграждая им путь.
  — Вы выбрали не самый подходящий момент, — пояснил я. — Могу выйти к вам попозже, если это так важно.
  В ответ на это говоривший выступил вперед, оттеснив меня с пути своим широким плечом.
  — Я же сказал, позвольте войти, — повторил он. — Вам что, медведь на ухо наступил?
  Я попятился назад; они оба вошли и закрыли за собой дверь.
  Мне пришлось обернуться, чтобы взглянуть на Шейрон.
  Та уже успела снять платье и стояла в бюстгальтере, трусиках и чулках с бокалом шампанского в руке; в глазах — испуг.
  Она сумела выбрать позу — и хорошо смотрелась: ее округлые формы и длинные ноги сразу бросались в глаза.
  — Этого еще не хватало! — воскликнула она, а затем приказала: — Вон отсюда!
  — Мы на службе, и нам нужно поговорить с вами, — невозмутимо ответил все тот же, по-видимому главный.
  Шейрон сгребла свою одежду и шмыгнула в ванную.
  Главный прошелся, взял бутылку с шампанским, понюхал, на ощупь определил температуру стекла, заглянул в коробку, где увидел дорогую бутылку шампанского и бокалы, засыпанные кубиками льда.
  — Красиво жить не запретишь, — сказал он.
  Шейрон вышла из ванной, застегивая молнию на платье.
  — Что все это значит? — с негодованием осведомилась она.
  — Полицейские расселись, один — на моем кресле, другой — на кровати.
  Главный повернулся ко мне:
  — Ваше имя Карлетон Блевет?
  — Нет.
  Он повернулся к Шейрон.
  — А вы миссис Карлетон Блевет?
  — Нет!
  — Придется заняться проверкой. Предъявите ваше водительское удостоверение.
  — Зачем вам это? — спросил я.
  — Ну, на данный момент, — ответил полицейский, — затем, чтобы убедиться, те ли вы двое, которые до этого сняли этот номер в аморальных целях.
  — Что за чушь вы несете про какую-то аморалку? — возмутился я. — Мы хотели посидеть немного за шампанским, а заднее сиденье в автомобиле вряд ли для этого подходит.
  — И поэтому ваша подружка разделась до трусов, не слишком ли оригинально?
  — Она пролила шампанское на платье, когда вы, ребята, забарабанили в дверь, и хотела смыть его, чтобы не было пятен.
  — Да, верно, — согласился полицейский. — Она была в одежде, когда мы постучали.
  — Не знаю, откуда вам это известно, — подтвердил я. — Главное, что я не вру.
  — Ладно, об этом потом. Видите ли, мы производим выборочную проверку водительских прав. Позвольте взглянуть на ваши?
  Я вынул бумажник и показал им удостоверение. Полицейский записал имя и адрес. Другой в это время обратился к Шейрон.
  — О’кей, сестренка, предъяви-ка свое.
  — Что за фамильярность! — возмутилась Шейрон.
  — Прошу пардону, если хочешь. А теперь вытаскивай права!
  Она раскрыла сумочку, вынула кожаную вкладку с правами и почти швырнула ему.
  Полицейский внимательно пролистал их, страницу за страницей. Затем сообщил напарнику:
  — Перед нами Шейрон Баркер, двадцати четырех лет, рост — пять футов и семь дюймов, вес — сто пятнадцать фунтов, судя по номеру страховки, работающая в коктейль-баре «Кок и Тхистл».
  Другой на это ответил:
  — Моего зовут Дональд Лэм… Эй, погоди-ка! А вы, часом, не частный сыщик?
  — Попали в точку, — признался я.
  — Ну и ну, будь я проклят, — заметил полицейский. — Это меняет дело. Мое имя — Смит. Как насчет того, чтобы расколоться?
  — Валяйте, задавайте вопросы!
  — Что вы здесь делаете?
  — Приехал с Шейрон Баркер, чтобы провести вечерок за шампанским.
  — А потом?
  Пожав плечами, я ответил:
  — В зависимости от обстоятельств. Скорее всего, разъехались бы по домам.
  Кто-то забарабанил в дверь. Другой полицейский поднялся, пошел, открыл ее и впустил человека, который, как я понял, представлял службу безопасности мотеля, попросту был местным сыщиком.
  Полицейский его представил:
  — Это Донливей Рэлстон, ребята. Он здесь работает.
  Рэлстон заявил с места в карьер:
  — Бабенка — та самая. Я вот насчет мужика не уверен.
  — Ты что, тогда его не разглядел? — спросил полицейский.
  — Нет. Лицо он от меня прятал, вот габариты — другое дело!
  Смит повернулся к Шейрон Баркер.
  — Каким рэкетом занимаемся, сестренка?
  — Что еще за «рэкет»?..
  — Хватит темнить, — оборвал ее Смит. — Мы пытаемся помочь тебе выкрутиться. Ежу понятно, на чем ты подзарабатываешь, и причем не худо. Хочешь, чтобы тебя упекли в кутузку?
  — Куда? — взвизгнула Шейрон. — Как вы смеете!..
  — Давай без воплей, — перебил ее Смит. — Выкладывай все начистоту — и мы тебя никуда не засадим.
  — Что же вы хотите от меня услышать?
  — Ты была здесь в субботу вечером. Зарегистрировалась как миссис Карлетон Блевет. Указала адрес: 254, Эль Бельмонт-Драйв, Сан-Франциско. Проживающие по этому адресу даже и не слышали о Карлетон Блевет.
  — Признаюсь, что это имя я выдумала.
  — Почему?
  — Почему я… Да потому, что оно первое пришло мне на ум. Не хотела указывать подлинное имя. Я все взяла с потолка, включая и номер машины.
  — Это и так ясно, — сказал Смит. — Ты не девочка и должна понимать что к чему. Если выяснится, что снимаешь за каждую ночь от сотни долларов и выше, считай, что ты влипла.
  — Ничего я с этого не имею. Не беру деньги за… за свою дружбу.
  — Вот как, выходит, друзей у тебя навалом.
  — А что в этом плохого?
  — Все зависит от того, что ты считаешь плохим и что понимаешь под словом «дружба». Теперь давай выкладывай о себе.
  — Я распорядительница в «Кок и Тхистл». Занимаюсь тем, что слежу, чтобы посетители были довольны и получали то, за что платят деньги. Кончаю работу около одиннадцати вечера и после этого вольна распоряжаться собой.
  — С этим пока все, а теперь расскажи нам о субботе.
  — В субботу этот мужчина предложил отвезти меня в ресторан. Он страдал от одиночества, я была совершенно свободна. Из ресторана поехали кататься и затем остановились, чтобы полюбоваться на огни ночного города и…
  — В обнимку или как? — спросил полицейский.
  — Конечно, обнимались, — возмущенно бросила Шейрон. — Не думаете ли вы, что найдется мужчина, который, сидя со мной, сможет взирать на что-либо, оставаясь ко мне равнодушным.
  — Так у нас дело пойдет, — одобрил полицейский. — Продолжай в том же духе.
  — Затем он отвез меня в мотель.
  — Он что, предложил этот вариант?
  — Нет, не предлагал.
  — Просто отвез и все?
  — Да.
  — И ты возмутилась, когда поняла, откуда ветер дует?
  — Даже не пикнула, — ответила она. — Если вы хотите знать, мне это даже понравилось — как что-то новенькое. Не люблю мужчин, которые добиваются от меня согласия. Не так легко решиться ответить «да» — как-то неудобно. А иногда до чертиков не хочется говорить «нет». Он же просто-напросто взял и поставил меня перед фактом, вместо того чтобы заставить отвечать на дурацкие вопросы.
  — Ты мне начинаешь нравиться, — поощрил Смит. — Вот так же и продолжай — открытым текстом.
  — Куда денешься, если врать — себе дороже. Мы оформились, получили этот самый номер, а так как багажа у нас не было и в помине, то мой друг заявил посыльному, что сам принесет багаж попозже. Затем мы немного оклемались, и он вытащил пинту виски, мы заказали закусок, а вот этот самый джентльмен доставил нам их, и мы немного выпили.
  — А что было потом?
  — Потом… как бы это поясней? Я любительница шампанского. Не люблю виски, но раз уж мы здесь оказались — не сидеть же насухую… ну, иногда и пара глотков виски способствует… ну, знакомству, что ли.
  — Теперь это так называется? — заметил Смит. — Ладно! Поехали дальше!
  — Дальше хвалиться нечем. После виски на шампанское мне стало муторно. Я не из тех, кому становится весело оттого, что пьет все подряд. У меня немного закружилась голова… словом, стало не по себе. Внезапно все до чертиков надоело. Мой друг уж не казался мне таким, как прежде, и он пьянел прямо на глазах.
  — Ты отправилась в постель?
  — Нет, не отправилась!
  — Надо же? — удивился Смит.
  — Именно так! — обдала она его пылающим взглядом. — Он начал меня лапать, я пришла в ярость, вышла, вызвала такси и поехала домой. Если вы не верите, можете проверить в таксомоторном парке, выяснить, что я заказывала такси и смоталась отсюда к чертовой матери.
  — Примерно в какое время? — спросил Смит, явно заинтересованный.
  — Около двух часов ночи.
  — А что сталось с твоим другом?
  — Понятия не имею. Я от него сбежала и даже не оглянулась. Он уже почти окосел, когда я уходила. Полагаю, что завалился спать.
  — Откуда такая уверенность?
  — А что ему еще оставалось? Когда проспался, то залез в свою машину и покатил домой.
  — А где его дом?
  — Не знаю.
  — Как часто ты виделась с ним?
  — Как-то раз видела его в нашем коктейль-баре.
  Смит повернулся ко мне.
  — А какова ваша роль в этом спектакле?
  — Встретил ее сегодня вечером, — объяснил я. — Договорились на ресторан. Я знал, что она любит шампанское. Заказал в ресторане пару бутылок и бокалы на вынос в коробке с сухим льдом. Думал, она по заслугам оценит мою галантность.
  — А чего же вы ожидали взамен?
  — Попробуйте догадаться.
  — Хватит, — сказал Смит. — Теперь я подведу черту. В субботу вечером или в воскресенье утром здесь произошло убийство. Труп был обнаружен в воскресенье утром. Мы всех проверяем, в том числе и вас обоих. Если вы чисты, вам ничего не грозит. Если же нет, то вам придется туго. Мы можем взять ее под подозрение и вплотную заняться вами. Вы это знаете.
  Я кивнул.
  — Хорошо. Теперь мы хотим знать все, что произошло в субботу вечером. Малейшие подробности.
  — Я здесь не был, — сказал я. — Это единственное, что я знаю.
  Смит повернулся к Шейрон.
  — Выкладывай все, что видела и слышала, и нам нужно доподлинно выяснить, кто же был тогда с тобой и, главное, где его найти, если он нам понадобится. Усекла?
  Она кивнула, понимая, что оказалась в ловушке после моих «показаний», и пустилась в объяснения заново:
  — Мы подъехали прямо к офису. Там стояли две или три машины, в которых находились люди. Карлетон, так он мне представился, не захотел выйти из автомобиля. Он попросил меня пройти регистрацию, сообщив портье, что мы муж и жена, что едем из Сан-Франциско и очень устали от дороги.
  Я выдумала адрес в Сан-Франциско — 254, Эль Бельмонт-Драйв. Прошла и зарегистрировалась как мистер и миссис Карлетон Блевет из Сан-Франциско и всучила им этот адрес.
  — А что по поводу номера машины?
  — Я просто выдумала имя Блевет и номер заодно, — ответила она.
  — А раньше доводилось этим заниматься? — спросил Смит.
  — Чего ради? — ответила она вопросом на вопрос.
  — Ради денег, конечно.
  — Нет. Я уже говорила вам, что не продаю свою дружбу. За деньги я работаю.
  — А теперь еще раз, в какое время ты уехала отсюда на такси? Помни, что мы можем это проверить.
  — Мне и надо, чтобы вы это проверили. Было около… около двух часов ночи, так мне кажется.
  — Ты звонила, чтобы вызвать такси?
  — Да.
  — Из офиса?
  — Нет.
  — Откуда же?
  — Из телефонной будки.
  — Та, что за бассейном?
  — Да.
  — Но чтобы добраться до этой будки, надо пройти мимо плавательного бассейна?
  — Не совсем мимо него. Бассейн огорожен железной решеткой. Я прошла вдоль ограждения. Ворота бассейна были закрыты.
  — Ты в этом уверена?
  — Да.
  — Ты что, их пробовала открыть?
  — Да, хотела срезать путь, пройдя через бассейн. Это короче, но ближние ко мне ворота были закрыты.
  — Не ошибаешься?
  — Нет, не ошибаюсь.
  — Хорошо, ты прошла вдоль ограждения. Теперь ответь, был ли плавательный бассейн освещен?
  — Да.
  — Он просматривался?
  — Не в глубину, а только сверху.
  — Была ли в нем вода?
  — Да. Бассейн был наполовину заполнен. Помню еще, что в воде отражались огни.
  — Был ли кто-нибудь в бассейне: плавал или находился поблизости?
  — Нет.
  — На дне не было тела?
  — Откуда мне знать, что было на дне? Из-за ограждений я могла рассмотреть только противоположную сторону бассейна, да и то не вглубь.
  — И ты не заметила ничего необычного?
  — Нет.
  — Теперь выслушай, — сказал Смит. — Утром, когда было найдено тело, ворота напротив телефонной будки на дальней стороне бассейна были открыты. Замок был раскурочен.
  — Уверяю, когда я выходила, те ворота, мимо которых шла, были закрыты и заперты. Я помню потому, что еще поинтересовалась, не удастся ли их раскрыть, но, увидев цепь и навесной замок, прошла вокруг загородки к телефонной будке и вызвала машину.
  — А что ты делала после того, как позвонила?
  — Ничего, просто стояла возле будки.
  — А сколько прошло времени до прибытия такси?
  — Около пяти минут.
  — Может, все-таки заглянула в бассейн, пока там стояла?
  — Я этого не помню. Не думаю.
  Но ворота напротив были закрыты.
  — Полагаю, что так.
  — И заперты?
  — Могу утверждать это лишь о воротах, выходящих к офису. Там была цепь и навесной замок на ней. Другие ворота я не осматривала. Не знаю даже, были ли они заперты.
  Голос Смита зазвучал по-дружески, и он перешел на «вы».
  — Теперь послушайте, мисс Баркер, — сказал он, — вы нам очень помогли. Я хотел бы, чтобы вы еще как следует подумали и попытались вспомнить еще хоть что-нибудь.
  Она прищурила глаза, посмотрела с минуту на ковер, затем медленно покачала головой.
  — Нет, — сказала она. — Пока ничего больше. Может быть, потом.
  — И тачка приехала?
  — Да.
  — Выходили ли вы на обочину, чтобы встретить такси?
  — Нет, была возле телефонной будки, а водитель такси вылез из машины и подошел ко мне.
  — И он спросил вас, та ли самая вы женщина, которая заказывала машину?
  — Ну, он спросил, я ли мисс Баркер, и я ответила, что да, и… Минутку, он что-то сказал о плавании.
  — Вот как? — спросил Смит; в его голосе слышалось волнение.
  — Да, точно. Он спрашивал, не то плавала ли я, не то хотела ли поплавать, словом, что-то в этом роде, а я ответила, что вода мне кажется слишком холодной. Он постоял с минуту рядом со мной, глядя на воду, а затем произнес что-то вроде: «Ладно, поехали».
  — Выходит, по вашим словам, возле мотеля в два часа ночи был еще и таксист, который разглядывал бассейн?
  — Да.
  — И он стоял рядом с вами возле телефонной будки, расположенной напротив ворот с противоположной от офиса стороны бассейна?
  — Да.
  Помолчав, Смит сказал:
  — Вы нам оказали существенную помощь, мисс Баркер. Придется извиниться за то, что плохо подумали о вас. А теперь что вы можете сказать об этом самом Карлетоне Блевете?
  — Я ничего о нем не знаю, — сказала она, — за исключением того, что он просил называть его Карлетоном. Фамилию Блевет я выдумала. Как-то раз до этого видела его в коктейль-баре. И уверена, что ничего путного вы от него не добьетесь. Дохлый номер. Тогда он был в умат.
  — Женат или холост?
  — Об этом он не говорил.
  — Ну и что из этого, — заметил Смит, — вы же были с ним. У женщин глаз наметанный. Каким он вам показался?
  — Женатым, — ответила она. — И у меня сложилось впечатление, что такого рода делами он занимается не часто. Даже смущался… и, как мне показалось, немного стыдился, кстати, вот это меня здорово раздражало. В конце концов, если мужчина собирается предпринять что-либо подобное, он должен обдумать все заранее. Либо ему это нужно, либо нет, а не терзаться сомнениями. Он причинил мне боль, заставил чувствовать себя чуть ли не шлюхой. Ведь все мы люди, и ничто человеческое мне тоже не чуждо. И, поверьте, черт возьми, что я далеко не святая. Жизнь надо принимать такой, как она есть, что я и делаю. Он сначала произвел на меня впечатление, и мне было ясно, что я ему нравлюсь. Наверху, на Малхолленд-Драйв, где мы останавливались, мне он нравился, понравилось и то, что он сделал потом… просто взял и поехал к мотелю… Тогда я была готова пойти ему навстречу. Затем мы оказались здесь, и выяснилось, что он стремился залить за воротник, чтобы набраться мужества и побыстрее разделаться с этим! Мне захотелось вмазать ему по морде, устроить сцену и смотаться к чертовой матери. Тогда я поняла, что никогда больше не захочу увидеть его вновь, и не сомневалась, что он испытывает ко мне то же самое, хотя и позвонил мне, чтобы узнать, из-за чего весь этот шум.
  — А что же вы ему сказали?
  — Послала куда подальше.
  — Жаль, ведь только от вас мы узнали, что в два часа ночи ворота бассейна были закрыты.
  — Да, ну и что?
  — А то, что когда он покидал мотель, — заметил Смит, — не исключено, что он тоже мог обратить внимание на ворота.
  — Это так.
  Смит посмотрел на напарника.
  — Есть еще вопросы?
  — Спасибо, мисс Баркер, — сказал Смит, — за ценные сведения. Возможно, когда мне выпадет свободный денек, я заскочу в «Кок и Тхистл», чтобы пригласить вас пообедать.
  — Вы же женаты, — сказала она. — Вы сами сказали, что у меня глаз наметанный, и я поняла это сразу, как только вы вошли.
  Он рассмеялся и заявил:
  — О’кей, сестренка, ваша взяла! Это все, ребята. Сожалею, что испортил вам посиделку. Продолжайте развлекаться.
  Все трое вышли.
  Повернувшись к Шейрон, я спросил:
  — Не понял, зачем вы отмочили эту хохму?
  — Какую?
  — Устроили стриптиз в то время, когда я пошел открывать дверь.
  — Разве это стриптиз? — ответила она, — когда снимают только платье.
  — Будь по-вашему, а все-таки зачем понадобилось снимать платье?
  — Для большей убедительности. Я бы и раньше его сняла, если бы не ваша сдержанность… вы были настолько безразличны… что я даже не представляю, как бы вы отреагировали, если бы я начала раздеваться.
  — Понял, — сказал я, — а что у вас следующим номером?
  На это последовал ответ:
  — Не у меня, а у вас — вы ведь мужчина, значит, инициатива должна перейти к вам.
  — О чем вы?
  — О, Дональд, Бога ради, не пора ли облегчить жизнь бедной девушки, я не собираюсь все делать за вас.
  — Еще шампанского?
  — Да, — огрызнулась она, — если вам больше ничего не нужно.
  Встряхнув открытую бутылку шампанского, я увидел по пузырькам, что оно еще не выдохлось. Она осушила свой бокал почти залпом и протянула его к бутылке.
  Наполнив ее бокал, я немного отпил из своего, чтобы подлить в него свежака.
  — Ответьте мне, Шейрон, вы действительно сорвали на этом куш — тысячу баксов?
  — Хм… ну да.
  — И это не возбудило у вас любопытства?
  Что вы имеете в виду?
  — Не слишком ли это круто?
  — Что… круто?
  — Не кажется ли вам, что это довольно высокая цена за несложную внеурочную работенку?
  — Стоп, минутку, — сказала она, и ее глаза сузились. — Что вы имеете в виду, говоря о «внеурочной работенке»? Не думаете ли вы, что я понимаю смысл ваших слов.
  — Нет, не думаю!
  — Ну тогда объясните по-человечески.
  — Я говорю о том, что все это отняло у вас несколько часов, и вам даже не пришлось отпрашиваться с работы.
  — Послушайте, — возразила она, — а доброе имя женщины разве ничего не стоит?
  — А кто же будет в курсе, кроме инспектора Смита?
  — Многие.
  — Например?
  — Дежурная ищейка здесь, в мотеле, во-первых.
  — Ему это до лампочки.
  — А вдруг мне захочется приехать сюда снова?
  — В одиночку?
  — Не стройте из себя дурака.
  Она снова протянула бокал. Того, что в бутылке осталось, не хватило даже на то, чтобы заполнить его доверху. Она задумчиво посмотрела на меня.
  — Зачем вы стараетесь испортить такой превосходный вечер?
  — Каким же образом?
  — Задавая подобные вопросы.
  — Хочу разложить все по полочкам.
  — Ради чего?
  — Люблю ясность.
  — Ну хорошо, Дональд, — сдалась она. — Скажу вам всю правду, и покончим с этим. Сдается мне, что этот тип — шишка на ровном месте. Ему конец, если его накроют за подобными играми. Поэтому он не решается явиться в полицию, чтобы дать там показания, и не может допустить, чтобы копы вышли на него. Вот он и пытается провернуть так свои делишки, чтобы полиция оставила его в покое.
  — А как по-вашему — теперь от него отцепятся?
  — А то как же? Он проспал всю ночь, уехал утром — что он может знать? Я оказалась единственной, кто видел что-то стоящее.
  — Надо же! А что именно?
  — А то, что в два часа ночи ворота были закрыты.
  — И вы думаете, что это важно?
  — Еще бы!
  — Вроде бы вам не казалось это столь существенным, пока полицейские не заклинились на воротах.
  — По правде говоря, даже и не задумывалась о них.
  Меня наняли совсем для другого, и я отрабатывала то, за что мне заплатили.
  — А как насчет того, чтобы попытаться выяснить, кто же на самом деле Карлетон Блевет?
  — На кой черт мне это знать?
  — Ну, хотя бы из любопытства.
  — Нет уж, дудки! И еще могу добавить, Дональд Лэм.
  Если вам известно, кто он такой, лучше мне об этом не говорите.
  — Почему же?
  — Потому что информация такого рода бывает опасна. Если я не знаю, то и никому не проболтаюсь, а раз так, то у меня никогда не возникнет искушение поймать его на крючок. То есть даже если и появится подобное желание, то все равно не смогу этого сделать. И это, как говорят, к лучшему.
  — Даже так?
  — На такой работе, как у меня, слишком много знать опасно.
  — А говорят: знание — сила, — подковырнул я.
  — Да, вот поэтому в номерах мотелей иногда находят трупы. Не хочу, чтобы меня обнаружили в один прекрасный день задушенной моим же собственным нейлоновым чулком… Дональд, а какой куш вы сорвете с нашей аферы?
  — Вполовину меньше, чем хотелось бы.
  — Зачем вы темните? Я же назвала свою сумму.
  — А я ответил вам, что остался в накладке. Овчинка не стоит выделки.
  — Чего вы опасаетесь?
  — Того, что все шито белыми нитками.
  — Что за чушь! — воскликнула она. — На вас ничего не повесили. Все прошло без сучка без задоринки.
  Скажите мне, Дональд, как я выступила?
  — До или после?
  — Во время! Я говорю о том, как сгребла платье и, держа его перед собой, пятилась в ванную, а затем внезапно повернулась, когда закрывала дверь. Готова поспорить, что копам было на что посмотреть.
  — Они видели и не такое.
  — Спорим, что и на вас картина произвела впечатление.
  — Произвела.
  — Судя по вашему тону — не очень.
  — В данный момент моя голова занята совсем другим.
  — О чем же вы думаете, если не секрет?
  — Об инспекторе Смите.
  — А что в нем такого?
  — Как он вам показался?
  — Славный малый. В отличие от вас он не остался равнодушным к моим прелестям. Не зря же он закинул удочку насчет того, чтобы заскочить в «Кок и Тхистл» на досуге.
  — Да уж!
  — А я ему тут же в лоб заявила, что он женат.
  — Смиту это как слону дробинка, — возразил я.
  — Зато для меня — это стоп-кран, — сказала она как отрезала.
  С минуту мы молчали, затем Шейрон поинтересовалась:
  — Почему вы спросили меня об инспекторе Смите, Дональд?
  — Не пойму, чем вызвано его поведение. Ведь мы все еще в его руках. Стоит ему усомниться в наших показаниях — и он запросто прижмет нас к ногтю.
  — Каким образом?
  — Накроет нас в номере, — пояснил я. — И задержит по обвинению в аморалке…
  — Почему вы замолчали, Дональд?
  — Я сейчас думаю…
  — Проклятье, — прервала она. — Нашли время, когда думать. Сейчас та ситуация, когда от мужчины требуются руки, а не голова.
  Вместо ответа я промолчал.
  Внезапно она вскочила с кресла, оправила чулки и посмотрела в зеркало.
  — Вот что, Дональд.
  — Что?
  — У меня для вас новость.
  — Какая?
  — Я уезжаю домой.
  — Подвезти вас?
  — Нет, не нужно. Я уеду на такси.
  Я открыл бумажник.
  — Я дам вам деньги на дорогу.
  — Вы что, даже не пытаетесь задержать меня?
  — Ну, если вам хочется остаться?..
  — Черт бы вас побрал, вы не слишком-то любезны с дамами. С вами себя чувствуешь не женщиной, а какой-то простоквашей. Будьте вы прокляты!
  Она набросила на себя пальто, подхватила сумочку и в сердцах пожелала:
  — Спокойной ночи и век бы вас не видеть!
  Я наблюдал, как она вышла из номера.
  Глава 5
  Подождав минут пять, я положил ключ в карман, вышел из номера, закрыл за собой дверь и прошел мимо плавательного бассейна к телефонной будке — цели моей прогулки.
  Передние ворота плавательного бассейна были закрыты и заперты на подвесной замок. На задних воротах был защелкивающийся замок. Они были закрыты.
  Зайдя в телефонную будку, я бросил монетку и набрал номер Элси Бранд.
  Раздалось немало гудков, пока не послышался голос Элси; он был рассерженным:
  — Алло! — услышал я. — Кто же звонит в такой час?
  — Дональд.
  — Дональд! — воскликнула она, и голос потеплел. — Что случилось, Дональд? У тебя неприятности?
  — Мне нужна твоя помощь.
  — Дональд, скажи, где ты сейчас. Сделаю все, что могу. Подъехать к тебе? Что от меня требуется?
  — Отправляйся в офис, открой ящик моего письменного стола, возьми все мои причиндалы для снятия отпечатков пальцев и рулон липкой ленты. Затем подъезжай к мотелю «Постоялый дворик». Запомни, мой номер 27-й. Но не заезжай на стоянку и не подъезжай к офису мотеля. Там есть плавательный бассейн, а возле него телефонная будка. К ней можно проехать по дорожке, огибающей бассейн. Оставь машину на повороте к будке. Дальше иди пешком, зайди в будку и делай вид, что звонишь, пока не убедишься, что никого нет поблизости. Только тогда отправляйся ко мне в номер.
  Номер 27 — третий с края домик в предпоследнем ряду. Короче говоря, пойдешь от бассейна вдоль ограждения и увидишь слева шесть рядов домиков, затем автостоянку, а на ее другой стороне еще восемь или десять рядов домиков.
  Держись левее. Направляйся к второму ряду от конца, свернешь налево, и мой номер окажется третьим с краю. Заходи прямо в него, дверь будет открытой.
  — Дональд, а ты там… один?
  — Да, в гордом одиночестве.
  — Дональд, мне надо время, чтобы одеться и добраться до офиса. Боюсь, что раньше чем… через минуту сорок пять или даже час я к тебе не попаду.
  — Годится, — успокоил я ее. — Главное, ничего не забудь.
  Повесив трубку, я прошел обратно к себе в номер, поставил замок на предохранитель, чтобы дверь оставить открытой, растянулся на одной из кроватей, взбил подушки под головой и принялся размышлять.
  Через некоторое время глаза мои начали слипаться, и вопреки намерению бодрствовать я очень скоро погрузился в глубокий сон.
  Мне снилось, что мягкие женские губы нежно прижались к моим, и я ощутил возбуждающий аромат нежных цветов.
  Затем я внезапно пробудился. У кровати стояла Элси Бранд, глядя на меня с каким-то особым выражением лица.
  — Дональд, — сказала она, — я разбудила тебя?
  — И правильно сделала. Нам предстоит поработать.
  Элси стояла, не отводя от меня глаз.
  — Ты улыбался, Дональд, — нежно заметила она. — Улыбался, когда спал. Тебе снился сон?
  — Да.
  — Он был приятным?
  — И даже очень.
  — Что же тебе снилось?
  — Если скажу, ты влепишь мне пощечину.
  — Дональд! Тогда тем более расскажи?
  — Мне снилось, что я держал тебя в своих объятиях, а ты целовала меня.
  — Дональд! — воскликнула она. — Как ты смеешь говорить такие вещи. Ты…
  — Я же предупреждал, что ты рассердишься, но ты настаивала.
  — Дональд, но это тебе действительно снилось?
  — Готов поклясться.
  Сев на кровати, я помотал головой, пригладил ладонью волосы и спросил:
  — Ты все привезла, что я просил?
  — Да, привезла… Дональд, ты устал. Ты работаешь на износ.
  — Мы сможем управиться здесь за пару часов. Потом, если удастся, попробую немного поспать.
  — А в чем дело, Дональд? Что произошло с… той женщиной?
  — Она взбеленилась и отправилась домой.
  — Чем же была вызвана ее ярость, тем, что ты… потому что ты?..
  — Нет, — ответил я, — именно из-за того, что не было ни «тем», ни «потому».
  Элси вдруг рассмеялась и заявила:
  — Это послужит ей хорошим уроком, «на чужой каравай рот не разевай»… Что же мы будем делать?
  — Собираюсь снять в этой комнате отпечатки пальцев, — ответил я. — А тебе придется ходить за мной по пятам, чтобы вытирать до блеска все, чего я буду касаться, чтобы никто не узнал о том, что здесь пользовались специальным порошком.
  — Что же ты ищешь, Дональд?
  — Отпечатки пальцев.
  — Чьи же именно?
  — Любого, кто здесь к чему-то прикасался.
  — Той женщины?
  — В том числе и ее.
  — А чьи еще?
  — Не знаю.
  — Хорошо же, молчун, не говори, если не хочешь.
  — Почему же? Я ведь сказал: не знаю.
  Пройдя в ванную, я закрыл за собой дверь, вынул из коробки салфетку и провел по губам. На ней остался слабый след губной помады. Облизав губы, ощутил привкус малины. Выбросив салфетку в туалет, я вернулся и объявил:
  — Давай приступим к работе.
  Начали с телефона, затем настал черед изголовья кровати, нижней части туалетного столика и висящего над ним овального зеркала. Не избежали этой участи: аптечка в ванной, подставка для зубных щеток, оконные рамы, а также стулья, кресла и крышка стола.
  Иногда мне везло — удавалось получить хорошие отпечатки пальцев. Всякий раз при этом я прикладывал к ним липкую ленту, нумеровал, диктовал Элси — откуда отпечатки, отрезал кусок ленты и складывал в специальный контейнер.
  После этого Элси брала губку, смачивала в мыльном растворе и протирала места, покрытые порошком, чтобы никто не догадался, что их втайне исследовали для снятия отпечатков.
  К трем часам утра я располагал пятнадцатью вполне приличными, разборчивыми отпечатками, без малейшего понятия о том, кому они принадлежат.
  Что же теперь? — спросила Элси по окончании.
  — Теперь, — ответил я, — поедем и немного перекусим.
  — А что в этой покоробленной картонной коробке?
  — Там шампанское, бокалы для него и сухой лед.
  — Дональд, ты снял отпечатки с одного из бокалов — того, на котором остались следы губной помады?
  — Конечно.
  — А я его обработала губкой.
  — Ну и что? — ответил я. — Вымой и остальные и положи в коробку.
  — Не знаю, войдут ли они. Я их поставила на туалетный столик.
  — Еще как войдут! Давай укладывай!
  — Ладно, впихнула! Ну и что дальше?
  — Дальше отправимся к машинам — ты к своей, а я к своей. Поедешь следом за мной. Я буду ехать медленно и следить в зеркало за твоей машиной.
  — И куда же?
  — В ресторан.
  — Дональд, а не лучше ли тебе… пару часов поспать?
  — Пожалуй, это мысль. А как же ты?
  — Я бы… Я бы подождала в машине.
  — Не пори чушь!
  — Хорошо, я бы… я… А что ты предложишь, Дональд?
  Я подошел к краю кровати.
  — Положи головку мне на плечо, и мы оба сможем часок вздремнуть, нам это не помешает. Затем мы поедем завтракать.
  — Дональд, я… я не могу.
  — Еще как сможешь.
  Накрывшись своим пальто, я растянулся на кровати.
  Поколебавшись с секунду, она прикорнула рядом и положила голову мне на руку. Через несколько мгновений Элси прильнула ко мне вплотную, и я ощутил тепло ее тела. Через пять минут мы уже спали.
  Когда я проснулся, уже рассвело, и она прижималась ко мне.
  Приподнявшись на локте, я стал смотреть на нее.
  Губы ее слегка дрогнули, затем раскрылись глаза.
  Какое-то мгновение она не могла сообразить, где находится, а затем испуганно взглянула на меня и спросила:
  — Дональд, что?.. Ты что так смотришь?
  — Время вставать.
  — О! — воскликнула она, но даже не пошевелилась.
  — Мы собирались позавтракать и приняться за работу.
  Элси протянула руки и коснулась пальцами моего лица.
  — Ты бриться собираешься?
  — А что, боишься уколоться?
  — О… вовсе нет! — И тут ее руки обвились вокруг моей шеи, и она притянула меня к себе.
  Так мы и пролежали еще минут пять или десять. Затем она вдруг спохватилась и вскочила на ноги, одергивая юбку.
  — Дональд, что ты должен был обо мне подумать?
  — В связи с чем?
  — Ну, с таким вот моим поведением.
  — Это всего лишь объятия. Разве тебя никогда не обнимали?
  — В автомобиле, но не… не…
  — Какая разница — где?
  — Еще какая, — ответила она со вспыхнувшим лицом, бросилась в ванную и захлопнула за собой дверь.
  Поднявшись, я провел расческой по волосам. Минут через десять, когда она вышла, также зашел в ванную, умылся холодной водой и напомнил:
  — Не забудь, что нужно ехать за мной, Элси. А если кто-нибудь вклинится между нами, тогда разворачивай машину за первым же поворотом и жми на всю катушку домой.
  — Чего ради. Что из того, если кто-то вклинится?
  — Ничего. Просто это значит, что за мной следят.
  А теперь выходи отсюда первой. Иди, заберись в машину и прогрей мотор. При этом следи за выездом, который слева от того места, где стоит твоя машина.
  Дождись меня и следуй за мной.
  Выждав некоторое время после ее ухода, я покинул номер, залез в свой автомобиль, прогрел движок и не спеша выехал с автостоянки.
  Элси последовала за мной, и ни одна машина не пыталась пристроиться к нам.
  Мы подъехали к моему любимому маленькому ресторану, где и позавтракали.
  — Ладно! — приказал я ей. — Поезжай теперь домой, а затем выруливай к офису, как обычно. Я тоже туда двину, только попозже.
  — Дональд, только не подумай, что я вешаюсь тебе на шею, просто я…
  Я похлопал ее по плечу.
  — Элси, ты просто прелесть!
  — Дональд, я… Все было здорово… а ты особенно…
  Проводив ее до машины, я открыл ей дверцу. Пока она садилась, я смотрел на ее ноги. Элси смущенно одернула юбку и упрекнула с нервным смешком:
  — Дональд, ты слишком пристально разглядываешь мои ноги.
  — А что, нельзя?
  — Ты… вогнал меня в краску.
  — У тебя прекрасные ножки, — как ни в чем не бывало ответил я.
  Захлопнув дверцу, Элси нажала на стартер и быстро умчалась.
  Вслед за ней и я поехал на свою квартиру, где внимательно исследовал все отпечатки пальцев с помощью увеличительного стекла, пытаясь запомнить, как они выглядят. Затем положил добытые образцы в пакет, адресовал на свое имя в фешенебельном мотеле «Эджемаунт», запечатал конверт, поехал на почту и отправил его специальной доставкой.
  Глава 6
  Лицо Берты Кул излучало сияние.
  — Поздравляю, партнер, — такими словами встретила она меня.
  — С чем же? — спросил я.
  — С успешным завершением спецзадания, конечно.
  — Оно еще не завершено, да и успешным его не назовешь.
  Лицо ее вытянулось.
  — Что за чушь ты порешь?
  — Какая чушь? Хорошо, если ноги унесем.
  — Хватит паниковать, — заявила она. — Все прошло без сучка без задоринки.
  — Откуда такие сведения?
  — Звонил наш клиент.
  — А он откуда знает?
  — Со слов Шейрон Баркер.
  — А что, разве Шейрон Баркер знает, как на него выйти?
  Берта подумала несколько секунд, затем ответила:
  — Пожалуй, ты прав — вряд ли она могла с ним связаться. Должно быть, он сам позвонил ей.
  — Не слишком ли рано для звонка распорядительнице в коктейль-баре? Для тех, кто работает до полуночи, затем отправляется в ресторан обедать, а потом еще проводит ночь в отеле, звонок до девяти утра вряд ли оказался бы желанным.
  — О, не будь таким чертовым занудой! — возразила Берта. — Кстати, этот тип проболтался мне, что отстегнул ей тысячу баксов, а за такую сумму любой распорядительнице в коктейль-баре можно звонить когда угодно.
  — И что же он тебе говорил?
  — Сказал, что все прошло как по маслу, сообщил, что явится сюда в течение часа, чтобы выдать нам премиальные. Говорил, что заплатил бы и больше, если бы его не выдоила на тысячу эта бабенка. Так денежки зарабатывать — одно удовольствие для таких, как ты, хочу сказать!
  — Удовольствие?
  — О Боже, а разве нет! — вскричала Берта. — Приводишь какую-то милашку в мотель, проводишь с ней ночку, и нам платят за это две тысячи баксов. Что тебе еще нужно? Насколько могу судить, смотрится она неплохо.
  — Ты не ошиблась.
  — А фигура?
  — Стройная, с длинными ногами, с округлыми формами, а глаза — на удивление.
  — Вот я и говорю, что тебе повезло.
  — Разве?
  — Неужели тебе этого мало?
  Нет, больше, чем надо. Здесь речь идет об убийстве, Берта.
  — Ну и что?
  — Нельзя недооценивать полицию.
  — Пфа! Мы же ничего такого не сделали.
  — Повторяю, не следует недооценивать полицию.
  — Ладно же. Не буду недооценивать полицию. Но что из этого следует?
  Твой друг, Фрэнк Селлерс, — сказал я, — как раз…
  — Тут как тут, — закончил за меня Селлерс из дверного проема.
  Берта подняла глаза и поинтересовалась:
  — Какого черта ты врываешься без предупреждения?
  Попросил коммутаторшу тебя не беспокоить.
  — Не много ли берешь на себя? Оператор на коммутаторе подчиняется только моим приказам.
  — На этот раз ей пришлось выполнить мой.
  Селлерс стоял в дверях, ухмыляясь, — крупный, широкоплечий, уверенный в себе — явно наслаждаясь замешательством Берты.
  — Ну что тебе надо? — спросила Берта.
  — Ничего, — ответил сержант Селлерс, — кроме информации.
  — О чем?
  — О том фортеле., который выкинул Дональд вчера вечером.
  — Какой фортель?
  — Ты не хуже меня знаешь какой. Не прикидывайся дурой.
  — Тогда спрашивай не меня, а Дональда. О Боже, неужели этот город стал настолько целомудренным, что мужику нельзя уже и прихватить с собой кралю в мотель, не подняв всех полицейских на ноги.
  — На том стояли, стоим и будем стоять! Мораль — превыше всего! Но в данном случае еще не всю полицию задействовали, но я оказался под рукой, а в любопытстве мне не откажешь.
  Селлерс прошел к креслу, уселся, вытащил из кармана сигару, зажал ее в углу рта, но не зажег. Он перевел взгляд с меня на Берту, а затем опять на меня.
  — Давай, — сказал он, — выкладывай все.
  И я начал объяснять.
  — Я привез эту даму в мотель. Случилось так, что она уже побывала там в субботу вечером с другим хахалем. Он уплатил за двое или трое суток. Думается, рассчитывал растянуть удовольствие. Совпало так, что в ту ночь был найден мертвым Ронли Фишер в плавательном бассейне этого же мотеля.
  — Давай мне про прошедшую ночь, — потребовал Селлерс.
  — Мой сон был прерван.
  — Это плохо, — заметил Селлерс. — Как я понимаю, ребята ушли, чтобы не мешать вам развлекаться.
  — Ой ли? — спросил я.
  — Ну, почти ушли.
  — Как это «почти ушли» — может, объяснишь? — потребовала Берта.
  Селлерс повернулся к ней, передвинул сигару в другой угол рта и ответил:
  — Ребята оказались малость любопытными. Их нельзя винить за это. Налогоплательщики платят нам за любознательность. Поэтому мы установили дежурство у мотеля, чтобы быть в курсе любовных похождений Дональда. Очевидно, в этот раз ему развернуться не удалось.
  — Да ну? — удивилась Берта.
  — Подружка сбежала от него через полчаса, вызвала по телефону такси и отправилась домой. Кажется, у нее такое хобби.
  Берта уставилась на меня, хлопая глазами.
  — Потом, — продолжил Селлерс, — и Дональд вышел, осмотрелся и начал названивать по телефону, и в результате заполучил другую дамочку.
  — Еще одну! — взвизгнула Берта.
  — Вот именно.
  — Ну и дела! Пусть меня зажарят, как устрицу!
  — Вот нам и пришлось пораскинуть мозгами, — пояснил Селлерс. — Вывод один: Дональд встретился с этой Шейрон Баркер вовсе не для того, чтобы крутить шуры-муры, а в интересах дела. Ну, и как говорится, кончил дело — гуляй смело. От Шейрон он отделался и вызвал ту, с которой действительно хотел провести ночь.
  Все складывалось как нельзя лучше для Дональда.
  Мотель был оплачен, наши визиты, которых он ожидал, закончились, и, спрашивается, почему бы самому Дональду не доставить себе немного удовольствия.
  — А что это была за краля? Ты знаешь? — не унималась Берта.
  — А то как же? На то мы и полиция, чтобы все знать.
  Это была его секретарша.
  — Ну, будь я… проклята! — заявила Берта.
  — Удивлена?
  — Черт подери, и да и нет. Просто не думала, что все зашло так далеко. У его секретарши слюнки текут всякий раз, когда она поглядывает на него, но я не знала, что они всерьез занялись любовью. Мне казалось, что ей ничего не светит. Боже, уж больно она смущалась, стоило только Дональду глянуть в ее сторону и… — и тут, обернувшись ко мне, спросила: — Выходит, ты с ней провел ночь, а не с Шейрон?
  Я промолчал.
  Не дождавшись ответа, Берта заявила:
  — Хотя бы и так. Полагаю, что они достаточно выросли, чтобы отдавать себе отчет в том, что делают.
  — Ты и в самом деле ничего не понимаешь? — спросил Селлерс.
  — Нет, черт возьми! — буркнула Берта.
  — Или делаешь вид? Неужели не ясно, то, что Дональд закончил ночь с милой его сердцу девицей, подтверждает нашу догадку о том, что встреча с Шейрон в мотеле входила в чьи-то планы. А теперь мы хотели бы знать имя вашего клиента.
  Берта уставилась на него во все глаза.
  — Шейрон Баркер — довольно хорошенькая пташка, — сказал Селлерс. — Насколько мы знаем, она не торгует своими прелестями. Иногда не прочь заняться любовью на стороне, но это у нас не вызывает возражений.
  Если она решила таким образом кого-то выгородить, это ее дело. Однако у нее нет таких денег, чтобы нанять детектива и оплатить связанные с этим расходы, чтобы разыграть этот спектакль в мотеле, вот почему нам не терпится узнать — кто за этим скрывается.
  — Возможно, она расплачивалась не деньгами, — возразила Берта.
  — Мы рассматривали такую возможность, — сказал Селлерс, — и отбросили ее. Пока ты партнер этого агентства, ни о какой натуре не может быть и речи.
  Деньги и только деньги — вот твой девиз. Ну а теперь выкладывай — кто ваш клиент?
  Берта покачала головой.
  — Ты же знаешь, что я не вправе.
  — Речь идет об убийстве, — напомнил Селлерс. — И нам не до шуток. Кто был вашим клиентом?
  Берта посмотрела на меня.
  Я покачал головой.
  Тогда Селлерс пообещал:
  — Ни словечка об этом не просочится за пределы узкого круга лиц, но мы хотим знать.
  — Сожалею, но ничем не можем помочь, — вмешался я.
  Взгляд Селлерса потемнел. Он стиснул челюсти так, что сигара оказалась во рту под острым углом.
  — Не тот случай, малыш, когда мы можем довольствоваться отказом.
  — Послушай, Фрэнк, — заметила Берта, — речь идет о шишках. — Это женатый человек. Он оказался в щекотливом положении. Ему приходится оберегать свое доброе имя.
  — Мы позаботимся о его репутации. По возможности сделаем так, что огласки не будет, но мы хотим знать, кто он. Нам надо все проверить и переговорить с ним. Вы можете сорвать куш и с нас, оговорив условия, на которых согласитесь сообщить его имя.
  И вновь Берта посмотрела на меня.
  Покачав головой, я сказал:
  — Рады бы, но не можем, Селлерс. Этот человек может отобрать у нас лицензию, если мы на это пойдем.
  — А я-то, черт возьми, наверняка прикрою вашу лавочку, если вы упретесь, — пообещал Селлерс.
  — Как ты это сделаешь, на каких основаниях?
  — Это наша забота, пусть у вас голова об этом не болит. Какие-нибудь основания найдем. Вот одно, например, — нежелание сотрудничать в таком важном деле, как убийство.
  — Этот человек обратился к нам за защитой, — вырвалось у Берты. — Он платит нам…
  — Заткнись! — рявкнул я.
  Она окинула меня гневным взглядом.
  Селлерс поднялся с кресла.
  — О’кей, — произнес он. — Не мытьем, так катаньем, но я все равно его узнаю. Узнаю, кто он, а после этого припомню, что и как.
  Берта поспешила разрядить обстановку.
  — Может быть, нам и удастся добиться согласия клиента на то, чтобы сообщить тебе, кто он такой, при условии, что это останется между нами.
  — Обещаю сберечь все в тайне, если, конечно, у него рыльце не в пуху. Иначе брошу его на растерзание волкам.
  — Звякни нам через часок, Фрэнк, — сказала Берта.
  Фрэнк Селлерс постоял, держась за ручку двери, прищурил в раздумье глаза. Наконец он сказал: «Ладно» — и вышел.
  Я выждал, пока он не удалился от двери настолько, чтобы не слышать ничего из разговора, и затем тихо сказал Берте:
  — Свяжись с Карлетоном Алленом по телефону.
  — В этом нет необходимости. Он находится на пути сюда.
  — То-то и оно-то! Здесь ему появляться нельзя!
  — Почему же?
  — Ты выпустила кота из мешка. Уговорила Селлерса связаться с тобой через час. Уверен, что он догадался о предстоящей встрече с клиентом. Понимает, что ты вряд ли решишься на то, чтобы обсуждать столь щекотливое дело по телефону. Селлерс постарается присмотреть за нашим офисом. Позвони Аллену и передай, чтобы он не приходил.
  — Как я это сделаю, если он уже едет к нам?
  — Хорошо. Тогда я спущусь вниз и подожду его в подъезде. Как только Аллен войдет в здание, суну ему в руку записку, где напишу, чтобы он зашел еще куда-нибудь, но только не к нам в офис.
  — Если Селлерс застукает тебя за таким занятием, то шума не оберешься.
  — Как-нибудь переживу. Наше дело — прикрыть клиента.
  Схватив листок бумаги, я нацарапал на нем записку:
  «Полиция следит за нашим офисом. Пройдите к лифту и поднимитесь этажом выше. Там находится консультант по налогам. Пройдите к нему и спросите о чем-нибудь. Даже близко не подходите к нашему офису, пока не дадим вам знать. Позвоните попозже и спросите, очистился ли горизонт».
  Выйдя из офиса, я спустился на лифте в вестибюль и подошел к табачному киоску.
  По слухам, блондинка, сидящая там, изнывает от скуки. Если это так, то я рассчитывал на то, что она не прочь немного поболтать.
  Вышло, как я и предполагал.
  Купив сигареты, я сделал вид, что пересчитываю сдачу, а затем застыл в ожидании. Она подошла ко мне, отпустив очередного покупателя.
  Карлетон Аллен вошел в здание, когда мы обсуждали качество сигарет. Он смотрел на лифт и не заметил меня. Я как бы нечаянно задел его, отходя от киоска, сунул ему в руку записку, извинился и вышел из здания, не дожидаясь, пока он опомнится.
  Не думаю, что здесь кто-либо околачивался.
  Хотелось верить, что наблюдение ведется на том этаже, где находится наш офис. У Селлерса вряд ли под рукой оказалось достаточно людей, чтобы охватить все здание, учитывая тот минимум времени, которым он располагал.
  Глава 7
  Адрес на визитной карточке, которую оставил нам Карлетон Аллен, был не совсем полным.
  На ней просто значилось: Карлетон Аллен. Президент, «Аллен энтерпрайзис» и адрес офиса.
  Оказалось, однако, что это был адрес «Гетчел и Аллен инвестмент мэнеджмент корпорейшн», а компания «Аллен энтерпрайзис» была лишь одной из полудюжины дочерних компаний, которые находились в этом здании.
  Держа под мышкой портфель с набором для снятия отпечатков пальцев, я сказал секретарше в приемной, что хотел бы переговорить с личным секретарем мистера Аллена по делу чрезвычайной важности. Мне пришлось наговорить с три короба о том, что никто другой для этого не подойдет.
  После короткого разговора по телефону я открыл дверь и, миновав длинный коридор, оказался в украшенном коврами офисе, где за столом сидела с деловым видом привлекательная молодая женщина.
  Далее за ней находились две двери. На одной была надпись: «Карлетон Аллен», а на другой — «Мэрвин Гетчел».
  В офисе находилось несколько глубоких кресел, но, по счастью, в тот момент они не были заняты посетителями, ожидающими приема.
  Я подошел к столу, крепче зажав портфель под мышкой.
  — Вы личный секретарь мистера Аллена? — спросил я.
  — Да, — ответила она, — мое имя — мисс Бил. Думаю, что вы пришли по сугубо конфиденциальному делу?
  — Совершенно верно, — подтвердил я и вынул одну из своих визитных карточек. — Я Дональд Лэм из «Кул и Лэм». Это вам о чем-нибудь говорит?
  Глаза ее сузились.
  — Вы мистер Лэм?
  — Да.
  — Какие у вас при себе документы, мистер Лэм?
  Я достал свои водительские права.
  Она очень внимательно просмотрела их и спросила:
  — Хорошо. Что бы вы хотели через меня передать мистеру Аллену?
  — Хотел бы увидеться с ним, — сказал я. — Возможно, вам известно, что он недавно покинул наш офис. К сожалению, обстоятельства помешали мне сообщить ему кое-что весьма важное, поэтому хотелось бы встретиться с ним незамедлительно. Как скоро вы его ожидаете?
  — Он сообщил мне по телефону, что будет здесь через полчаса. Это было минут пять назад.
  Я нахмурился.
  — Учтите! Мне нужно непременно увидеть его.
  — Не могли бы вы подождать немного, мистер Лэм?
  Оглядевшись, я покачал головой.
  — Не здесь. Не хочу, чтобы меня увидел кто-либо, пока буду рассиживаться в вашем офисе, особенно тот, кто уже находится на пути сюда… Давайте поступим по-другому. Я обожду мистера Аллена, насколько позволит время, у него в кабинете. Сразу, как он войдет, сообщите ему, где я, но так, чтобы никто не услышал ни моего имени, ни о том, где я его ожидаю.
  Мне понадобилась вся моя наглость, когда я обошел ее стол и спокойно открыл дверь личного кабинета Аллена.
  Излишняя спешка показалась бы подозрительной, но и медлить я не мог. Нельзя было ни в коем случае дать ей понять, что от нее зависит — допустить меня в кабинет или нет. Необходимо было создать впечатление, что не может быть никаких сомнений в том, что ее босс воспримет мой поступок, как само собой разумеющееся.
  На какую-то долю секунды она, казалось, опешила.
  Но затем, поколебавшись, решила не возникать и смириться со сложившейся ситуацией.
  Это был кабинет, где, судя по всему, трудились в поте лица. Стальной письменный стол с тяжелой комбинированной крышкой и ящиками с отделениями для визитных карточек, писем и официальных документов красноречиво говорил об этом.
  Стулья были в стиле модерн, но очень удобные.
  В книжном шкафу находилась пара дюжин различных справочников.
  Выждав достаточно долго, чтобы убедиться, что секретарша все-таки осталась на месте, я подошел к столу.
  Достав из портфеля специальный порошок, я стал наносить его на отполированный торец стола со всех сторон.
  Проявилась пара дюжин заметных отпечатков пальцев. Шесть или восемь из них казались немного смазанными, но в целом их оказалось достаточно, чтобы приступить к следующему этапу.
  Прижав к ним липкую ленту, чтобы перенести отпечатки на нее, я достал замшу и тщательно протер торец стола.
  Покончив с этим, подошел к двери и слегка приоткрыл ее.
  — Мисс Бил, — сказал я, — зайдите сюда, пожалуйста.
  Она вскочила со стула так, словно от моих слов ее ударило электротоком.
  Отступив вглубь, я дал ей возможность открыть дверь и войти в кабинет.
  — У вас там кто-нибудь сидит? — поинтересовался я.
  Она покачала головой.
  — Думал, что смогу подождать, пока не придет мистер Аллен, — объявил я, — но, видимо, из этого ничего не выйдет. Придется просить вас передать ему очень важное сообщение.
  — Можете во мне не сомневаться.
  — Хорошо! Пусть он при всех обстоятельствах воздерживается от каких бы то ни было контактов с молодой женщиной, которую я видел прошлым вечером.
  — Дословно: с молодой женщиной, которую вы видели прошлым вечером?
  — Правильно.
  — Не могли бы вы назвать ее имя?
  Я покачал головой.
  — Нет, только это — с молодой женщиной, которую я видел прошлым вечером.
  — И он будет знать, о ком идет речь?
  — Конечно.
  — Хорошо, — сказала она. — Все так и передам.
  — Запомните, ни при каких обстоятельствах ему не следует видеться с ней.
  — Понятно, и еще добавлю, что предупреждение исходит от вас.
  — Очень прошу вас: ничего не забудьте! А теперь выгляните за дверь. Если там никого нет, дайте мне знать — и я уйду. Если кто-то есть, постарайтесь избавиться от него под любым предлогом и, опять же, дайте мне знать.
  Она распахнула дверь, выглянула, повернулась и сказала:
  — Никого нет, мистер Лэм.
  Я удалился из кабинета с портфелем под мышкой.
  Выходя из офиса, я бросил на нее быстрый взгляд и ободряюще улыбнулся.
  Ей было не до улыбок. С явным сомнением и тревогой она не отрывала глаз от моего портфеля.
  Глава 8
  Убедившись, что за мной нет хвоста, я проехал к мотелю «Эджемаунт». Записавшись там под своим именем, я поинтересовался, нет ли для меня писем. Мне вручили пакет под роспись. Вывесив на двери номера табличку: «Не беспокоить», я разложил образцы отпечатков пальцев, достав их из пакета, и принялся за работу.
  Я не мог с уверенностью сказать, кому принадлежали отпечатки, снятые мною в номере отеля, за исключением тех, которые Шейрон оставила на бокале для шампанского. Их могли оставить уборщица, прежние постояльцы или случайные посетители. То же самое касалось и отпечатков, добытых мною на полированном торце письменного стола в личном кабинете Аллена.
  Некоторые из них, несомненно, принадлежали ему, некоторые, возможно, его секретарше, а остальные, скорее всего, посетителям, заходившим к нему по делам.
  Все, что я пытался, — это установить идентичность хотя бы одного из отпечатков, полученных со стола в личном кабинете Аллена, с одним из отпечатков, снятых в номере мотеля.
  Прошло полчаса кропотливой работы, прежде чем я достиг своей цели.
  Не оставалось никаких сомнений. Один из отпечатков, обнаруженных мною в кабинете Аллена, точно совпадал с отпечатком, снятым в номере мотеля.
  Минут пять я раздумывал, а затем позвонил в наш офис и попросил передать трубку Берте Кул.
  — Где тебя черти носят? — рявкнула Берта.
  — Работаю.
  — А тут оборвали весь телефон звонками к тебе.
  — Пусть названивают. Хочу просто, чтобы ты была в курсе, что на некоторое время меня ни для кого нет, и где я — неизвестно.
  — Как понимать «на некоторое время»?
  — Пока не перестанет припекать.
  — Я ничего не чувствую.
  — Скоро почувствуешь.
  — Лично мне совсем не жарко.
  — Хорошо. Вот и остынь, — посоветовал я и повесил трубку.
  У меня были кое-какие связи, на которые я мог положиться, и я воспользовался ими, чтобы выяснить по телефону владельца автомобиля с номером GH535.
  Им оказался «кадиллак», принадлежавший Карлоте Шелтон.
  Карлота Шелтон была известной личностью, разведенная, длинноногая красотка, владелица яхт, лошадей, полей для гольфа — член целого ряда загородных клубов.
  Значит, если Шейрон говорила правду, машина Карлоты стояла в субботу вечером у мотеля.
  Но можно ли ей верить? Имя Карлоты никогда не упоминалось в связи с убийством Фишера в прессе и, насколько мне было известно, не фигурировало в полиции.
  Однако, допустим, Шейрон права и Карлота повязана в деле, тогда это действительно новость.
  Ведь если она оказалась в мотеле в тот злополучный субботний вечер, значит, зарегистрировалась там под другим именем. А зачем понадобилось разведенной женщине, ежемесячно получающей жирные алименты и располагающей собственной шикарной квартирой, останавливаться в мотеле «Постоялый дворик»?
  Или же Шейрон наврала?
  Она подсунула номер автомобиля, в котором изменила лишь одну букву. Ей и во сне не мог присниться номер, который и на самом деле принадлежал «кадиллаку» последней модели, зарегистрированному совсем недавно.
  Ситуация стоила того, чтобы поломать над ней голову.
  Глава 9
  Коронер с начальником полиции ладили как кошка с собакой. Поэтому все, кому был не по душе шеф полиции, могли рассчитывать на понимание коронера.
  Один из его помощников, Джеймс К. Лоуден, отвечал за связи его конторы с общественностью и по возможности старался быть коммуникабельным. Я знал, как он выглядит.
  Мне понадобился целый час для того, чтобы к нему прорваться.
  Он взглянул на мою визитную карточку и спросил:
  — Чем могу быть вам полезен, Лэм?
  — Страховые компании всегда досаждают, не так ли? — спросил я.
  Он чуть было не согласился, но тут же сработал инстинкт не портить отношений с широкой публикой, и Лоуден ответил:
  — Не без этого, Лэм, но их винить нельзя. Им нужна во всем полная ясность.
  — Знаю, но иногда они тратят массу времени и денег на то, чтобы ходить кругами.
  — И, — заметил он улыбаясь, — отсюда следует, что вы представляете некую страховую компанию и намереваетесь причинить нам кучу неприятностей, а это, так сказать, разведка боем?
  — Возможно. Что по поводу Ронли Фишера?
  Лицо его окаменело.
  — Что именно о нем, Лэм?
  — Вскрытие показало что-нибудь?
  — Послушайте, Лэм, это дело об убийстве, находящееся в ведении полиции. Вы же знаете, что я не вправе говорить на эту тему.
  — Я не о том, кто его убил. Меня интересует это дело с точки зрения страховой компании.
  — Что же вы подразумеваете под этим?
  — Возникли ли какие-либо сомнения при установлении личности убитого?
  — Слава Богу, нет.
  — А как насчет возможности самоубийства?
  — Объясните мне, как можно ухитриться самолично проломить себе макушку, и тогда поговорим о самоубийстве. Судя по характеру удара, Фишер вряд ли мог нанести его сам. Не говоря уже о том, что, когда человек намерен совершить самоубийство, он обычно не пользуется тупым предметом, чтобы разбить себе голову. Такие люди принимают яд, прыгают в озеро, стреляются или глотают пачками снотворные таблетки. Не было еще случая, чтобы кто-то из них молотил бейсбольной битой себя по затылку.
  — Послушайте, Лоуден, я просто зарабатываю себе на жизнь. Предположим, что в плавательном бассейне не было воды, а Фишер об этом не знал. И вот он забирается на вышку для прыжков, делает сальто-мортале и летит вниз головой. Будучи в воздухе, ожидает, что опустится в воду, а вместо этого врезается в бетонную плиту.
  — Знаете, Лэм, это не тот вопрос, на который я мог бы ответить. Вы же знаете, что можно, а чего нельзя.
  — А если страховую компанию это интересует?
  — Пусть она сама откапывает доказательства.
  — Ладно! — согласился я. — Перейдем тогда к вопросу об идентификации личности убитого.
  — А о чем тут можно еще толковать? Слава Богу, этого парня знали во всем городе.
  — Для меня это не новость, но вам известно, насколько дотошны страховые компании.
  — А на какую из них вы работаете?
  — Разве из моих слов явствует, что я представляю страховую компанию. Все, что я сказал, это только то, что пытаюсь разобраться что к чему, применяя методы, специально разработанные страховыми компаниями для дел такого рода. Мне проще использовать при расследовании испытанные приемы, чем изобретать новые.
  Он рассмеялся и сказал:
  — Зачем же столько лишних слов, чтобы дать мне понять, что вас наняла страховая компания и что там не хотят, чтобы стало известно о проводимом ими на свой страх и риск расследовании.
  — При чем тогда идентификация личности убитого?
  — Про то вам знать. Господи, Лэм, куда вы клоните? Может быть, вам что-то известно?
  — Если бы! Просто пытаюсь выяснить все детали.
  Кстати, как насчет отпечатков пальцев? Вы сняли его отпечатки?
  — Конечно сняли. У каждого, кто проходит по нашей линии, мы снимаем отпечатки.
  — И сверяете их с правительственной картотекой?
  — Черт возьми, нет. Не успели еще. Теперь придется, хотя, честно говоря, и не собирались. Куда денешься, раз явились вы и начали говорить об установлении личности.
  — Значит, у вас есть его отпечатки?
  — Уже сказал, что есть.
  — А мог бы я взглянуть на само досье?
  — Нет.
  — На его пальчики?
  Лоуден немного поколебался, но затем ответил:
  — Конечно, почему бы нет? Я достану вам его отпечатки.
  Он вышел из офиса в картотеку и вернулся с оттисками десяти отпечатков.
  — А не могли бы вы снять для меня их копии?
  Поколебавшись, Лоуден все же согласился, прошел к копировальной машине и сделал копии отпечатков.
  — Как получились, нормально? — спросил он.
  — Думаю, что да. По крайней мере, достаточно четкие, чтобы их можно было сравнивать.
  — Лэм, почему зашла речь об установлении его личности?
  — На всякий случай. Думаю, не помешает убедиться лишний раз, кого на самом деле убили, так чтобы не оставалось больше никаких сомнений на этой стадии расследования.
  — А кто-нибудь сомневается?
  — Как сказать?
  — Из этого следует, что пока не хотите говорить?
  — Понимайте, как хотите, — засмеялся я.
  — Хорошо, Лэм, вы получили отпечатки пальцев, а я делаю для себя вывод, что страховая компания занимается выяснением личности убитого.
  — А вот это зря.
  — Почему?
  — Потому что вывод из области догадок.
  — Ну а что тогда на самом деле?
  — На самом деле — это то, что вы знаете наверняка. Например, что жертвой оказался Ронли Фишер, помощник окружного прокурора, который представлял обвинение в процессе рассмотрения дела о признании Стонтона Клиффса виновным в убийстве своей жены.
  Это дело вызвало широкий общественный резонанс.
  Отсюда и интерес к Фишеру, а то, что его убили, не могло не вызвать вопросов у очень многих людей, в том числе и у меня, а страховая компания тут ни при чем.
  Вот как, — закончил я свою тираду, — обстоят дела.
  А обо всем остальном вы можете лишь догадываться.
  — Разве плохо задаваться вопросами? — спросил он.
  — Не плохо, если найдете правильные ответы.
  — А что если я приду к неверному выводу?
  Пристально глядя на него, я ответил:
  — Это было бы плохо для вас и плохо для вашей конторы.
  — Ладно, понял. У службы коронера и так достаточно неприятностей. Лишние нам, пожалуй, ни к чему.
  — Почему-то и мне так показалось.
  — Хорошо, поставим вопрос по-другому: если, скажем, страховая компания расследует это дело, исходя из своих предпосылок, и это может помочь установить истину, то нам бы здорово сыграло на руку, если бы мы знали, что это за предпосылки.
  — Чтобы вы могли утереть нос полиции?
  — Хотя бы и так!
  — А чем бы это помогло?
  — Очень многим. Полиция оказалась… ну, не настолько склонной к сотрудничеству, как нам бы хотелось.
  — Поэтому вы поставите полицию перед фактом и утрете ей нос, а там сделают вывод, что и в дальнейшем ваша служба будет использовать новый подход, чтобы самим выделиться на ее тусклом фоне. Вот было бы здорово, не так ли?
  Он криво усмехнулся и сказал:
  — Если подумать, то не так уж и здорово.
  — Другими словами, — заметил я, — когда вам пришлось задуматься, то стало очевидным, что лучше пока не высовываться, и нынешние отношения с полицией вас прекрасно устраивают.
  — Не прекрасно, но… А вы, случайно, не копаете и под нас, чтобы представить службу коронера в бледном виде?
  — Я же просто спросил вас, что вы предпринимаете в связи с необходимостью идентификации убитого, и о том, не могла ли быть при этом допущена хоть малейшая ошибка.
  — А что же вам ответил я?
  — Ответили, что не можете посвятить меня в то, что вам стало известно в ходе расследования, так как не имеете на это права, короче, дали от ворот поворот.
  — Но я позволил вам заглянуть в досье?
  — Нет. Вы передали мне из него оттиски отпечатков пальцев, чтобы я смог провести идентификацию личности убитого на тот случай, если допущена какая-то ошибка.
  — Ладно, — сказал он, — предположим, ошибка не исключается, скажем — ну, не те отпечатки пальцев.
  — Как же такое могло бы случиться?
  — Ну… черт меня подери, если знаю, Лэм, но случались и более странные вещи. Могло быть, что Ронли Фишер был убит на войне, а кто-то прихватил его нагрудный знак и удостоверение личности, вернулся и начал жить вместо него.
  — Вы насмотрелись телевизионных фильмов. А что до отпечатков, то они есть как у вас, так и в правительственной картотеке — за чем же дело стало? Подключите ФБР и совместно с ними сверьте на идентичность свои и их образцы.
  — Не сомневайтесь, мы так и сделаем. Теперь, когда вы напустили такого тумана по поводу идентификации личности убитого, то проверим на идентичность даже отпечатки ступней его ног в больнице, где он родился.
  А теперь сматывайтесь ко всем чертям отсюда, чтобы я мог закрыть офис и отправиться домой.
  Я убрался восвояси, проехал обратно в мотель и начал сверять отпечатки.
  Внезапно я резко выпрямился на стуле. Мне еще раз повезло. Один из отпечатков Ронли Фишера совпал с одним из отпечатков, снятых мною в номере мотеля «Постоялый дворик».
  Вот теперь-то наше агентство по уши увязло в деле об убийстве.
  Располагать подобного рода информацией для частного детектива равносильно пребыванию рядом с кратером вулкана накануне извержения или блужданию с горящей спичкой по темному пороховому погребу в поисках двери.
  Вся трудность была в том, что по отпечаткам не определишь время, когда их оставили.
  Если убитый находился в комнате вместе с Шейрон Баркер и Карлетоном Алленом, то мне следовало придерживаться в расследовании одного, и только одного направления.
  Но что, если Ронли Фишер был в номере еще до них?
  У некоторых мотелей вошло в практику сдавать номера по нескольку раз за ночь.
  Данный мотель не относился к такой категории или не должен был бы относиться, но часто за фешенебельным фасадом скрывается неприглядная изнанка.
  В какой степени можно полагаться на рекламу респектабельности, созданную этому мотелю?
  В том случае, если бы номер сдавался дважды, для администрации отеля было бы вполне естественным аннулировать предыдущие записи в журнале регистрации постояльцев. Тогда начальству мотеля, как и мне, не позавидуешь.
  Я прошел к телефонной будке, узнал номер телефона квартиры Карлоты Шелтон, набрал его и спросил у женщины, поднявшей трубку:
  — Скажите, пожалуйста, миссис Шелтон на месте?
  — Кто ее спрашивает?
  Человек, которому есть что сообщить о вечере в субботу.
  — Ваше имя, пожалуйста?
  — Мистер Рыцарь.
  — А фамилия?
  — Субботний.
  — Боюсь, что не осмелюсь передать миссис Шелтон такого рода информацию. Вы сказали, мистер Субботний Рыцарь?
  — Правильно, — подтвердил я. — Ры-ца-рь.
  — Да, я это поняла, но фамилия?
  — Фамилия — Субботний.
  — Субботний Рыцарь? Боюсь, что…
  Затем я услышал, как кто-то спросил:
  — Роза, что за чушь ты там несешь?
  Наступило молчание. Очевидно Роза, прикрыв микрофон рукой, что-то объясняла Карлоте Шелтон.
  Через несколько мгновений в трубке раздался голос другой женщины, сдержанный, настороженный и холодный.
  — Не могли бы вы сказать несколько больше о вашем деле, мистер Рыцарь?
  Я не преминул воспользоваться случаем.
  — Передайте миссис Шелтон следующее. Скажите ей, что Дональд Лэм, частный детектив, остановился в мотеле «Эджемаунт» и занимается проверкой лиц, которые находились в известном ей месте в субботу вечером на предмет выявления среди них потенциальных свидетелей случившихся там событий.
  — Кто это говорит? Вы сказали, что ваше имя — мистер Рыцарь?
  — На самом деле, — ответил я, — мое имя — Санта-Клаус. Я пытаюсь передать некоторую информацию, которая может помочь Карлоте Шелтон. Лэм не дурак, и он собирается доложить обо всем своему клиенту, если кто-нибудь его не остановит. Я и так слишком далеко высунулся, чтобы оказать ей услугу. Полагаю, что вы секретарша Карлоты Шелтон. Вы могли бы проследить, чтобы сказанное мною дошло по назначению.
  Повесив трубку, я вернулся в мотель «Эджемаунт» и лег в постель. Я не думал, что смогу заснуть, но тем не менее проспал всю ночь. Ничего не произошло.
  Глава 10
  На следующее утро в девять тридцать, изменив голос, я позвонил к нам в офис и, назвавшись оператору на коммутаторе Гарри Карсоном, сказал, что я свидетель, с которым пытался связаться Дональд Лэм, и спросил, можно ли позвать к телефону мистера Лэма.
  Девица на коммутаторе ответила, что она свяжет меня с секретаршей мистера Лэма, и через несколько секунд я услышал голос Элси Бранд.
  Некоторое время я выдавал себя за Гарри Карсона на тот случай, если меня подслушивают на коммутаторе, но мой измененный голос не смог одурачить Элси.
  — Где же вы сейчас, мистер… Карсон? — спросила она.
  — На работе.
  — А где именно?
  — Лучше тебе не знать этого.
  — Берта вопит как зарезанная.
  — Пусть себе вопит.
  — Но она уволит меня, если узнает, что я разговаривала с тобой и не сказала ей, где ты находишься.
  — А где я нахожусь?
  — Ну, я… я не знаю. Ты же мне не говоришь.
  — В том-то и дело. Вот ты и не знаешь. Околачивается вокруг нашего офиса Фрэнк Селлерс?
  — Только этим и занимается! — воскликнула она. — Он дважды заходил сюда за последние полчаса.
  — И Берта хочет знать, где я, гм… а?
  — «Хочет» не то слово!
  — Ладно. Вот что ты услышала от меня. Звонил из города. Сказал, что очень хотел бы переговорить с Фрэнком Селлерсом, что пытаюсь найти его, поэтому и позвонил в офис, чтобы узнать, там ли он. Ты ответила, что его нет и что Берта Кул желает поговорить со мной, а я ответил, что просто не могу тратить время на разговоры с ней до тех пор, пока не поймаю Селлерса, так как у меня для него очень важная информация.
  — А что еще передать?
  — А то, что я повесил трубку.
  Так я поступил, прервав разговор.
  Затем сел и начал ждать.
  Ждать и догонять — всегда действуют на нервы, а самое обидное — это то, когда вы ожидаете понапрасну.
  Как однажды сказал мне один из моих друзей: «Если ждешь важного телефонного звонка, то не сиди у телефона, а иди в ванную».
  Ничего не дождавшись, после полудня я снова позвонил в наш офис.
  — Какие новости, Элси?
  — Берта писает кипятком.
  — И пар идет?
  — Лучше не спрашивай!
  — Мне кто-нибудь звонил или искал?
  — Очень многие.
  — А кто искал?
  — Какая-то женщина. Сказала, что предпочитает не называть себя, но подождет твоего прихода.
  — Высокая блондинка с…
  — Нет, жгучая брюнетка.
  — Молодая, старая?
  — На вид от двадцати восьми до тридцати лет.
  — Как она выглядела?
  — Как конфетка.
  — Так и не сказала, что ей нужно?
  — Нет.
  — Долго ждала меня?
  — Целый час. Вопреки моим заверениям, она почему-то была уверена, что ты придешь. Некоторое время находилась в приемной, затем зашла ко мне и поинтересовалась, звонил ли ты.
  — И ты ей наврала?
  — Могла бы без зазрения совести. Только ты же не звонил, так что врать было незачем.
  — А что еще можешь сообщить о ней?
  — Цвет чулок, духи, которыми она пользуется, где покупала свои сумочку и туфли. Знаю, что была замужем и развелась, что у нее есть дружок, за которого не прочь выйти замуж, но он помалкивает об этом. И возможно, так и не сделает ей предложения. Она вполне откровенно призналась мне, что заарканить его довольно трудно…
  — Короче, — прервал я, — обычный бабий треп.
  — Попал в точку!
  — А что ты рассказала о себе?
  — Ничего.
  — Где вы болтали: у тебя в конуре или в приемной?
  — В моей комнатушке. За неимением места ей пришлось присесть на край стола, чтобы пооткровенничать… Ножки у нее что надо!
  — О’кей. Думаю она вернется.
  Повесив трубку, я вновь занялся ожиданием.
  И опять ровным счетом ничего!
  В три часа дня я позвонил Берте Кул.
  — Где, черт подери, ты сшиваешься? — рявкнула она.
  — По уши в деле.
  — В каком деле?
  — Это не телефонный разговор.
  — Селлерс пытается добраться до тебя. Ему есть о чем с тобой поговорить.
  — И я бы хотел встретиться с ним, но мне нужно перед этим залатать пару дыр в своей версии.
  — Мне тоже нужно поговорить с тобой.
  — О чем же?
  — Дональд, я хочу быть уверенной на сто процентов, что мы не утаиваем от полиции никакой информации.
  Селлерс подвел черту. Если мы не скажем ему, кто наш клиент, нас оставят без лицензий. Он согласен даже на то, чтобы мы сообщили эту информацию устно и без свидетелей, и пообещал держать в тайне, от кого получил эти сведения, но если мы намерены играть в молчанку, то они под тем или другим предлогом прикроют нашу лавочку. Дал понять, что полиция не потерпит, чтобы в таком важном деле, как убийство, частные детективы водили их за нос.
  — Когда он сказал тебе это?
  — Вчера после обеда и повторил сегодня в девять часов утра.
  — И ты раскололась?
  — Нет.
  — Был ли он во второй половине дня?
  — Нет, не был.
  — Звонил?
  — Тоже нет.
  — Значит, ты все же раскололась.
  — Ничего подобного.
  — Берта, не ври!
  — Черт с тобой, раскололась! Должна же я спасти свою шкуру!
  — Вот как? А я-то ломаю голову, почему Селлерс не нашел меня, чтобы прижать к ногтю. Ему это уже не нужно, раз взял тебя на пушку.
  Но все это неофициально. Он обеспечит нам крышу.
  — Какая чушь!
  — У меня не было выхода! Пахнет жареным. Ты читал о том, что творилось вчера в суде?
  — Нет, а что?
  — Окружной прокурор пытался взять отсрочку из-за смерти Ронли Фишера. Защита встала на дыбы. Кончилось тем, что суд предоставил прокуратуре сорок восемь часов для назначения нового представителя обвинения и на его ознакомление с делом. Похоже, что все думают, что Фишер что-то раскопал, нашел какого-то потрясающего свидетеля, которого собирался представить суду. Окружной прокурор не может допустить проиграть процесс против Клиффса, а полиция — чтобы убийство Фишера осталось нераскрытым. Заглядывают через лупу под каждый камешек, трясут всех подряд.
  — Ну, — заметил я, — это только подтверждает твои слова о том, что нам не по зубам тягаться с полицией.
  — Как и о том, что тебе не мешало бы немного сбить спесь и хотя бы убедить Фрэнка Селлерса, что ничего не скрываешь, — ну и помочь ему, что ли, своей смекалкой.
  — Моя смекалка до сих пор была ему до лампочки.
  — А вот теперь понадобилась.
  — Перебьется!
  — Сам-то ты где?
  — Не скажу!
  — Черт тебя подери — что это еще за фокусы. Как это «не скажу»? Я же твой партнер. Ты не можешь…
  — Ты передашь Селлерсу.
  — Ну и что?
  — Я еще не готов к встрече с ним.
  — Зато он готов… Спит и видит!
  — Этого-то я и боюсь, — ответил я и повесил трубку.
  День тянулся ужасающе медленно.
  Ничего не происходило. Словно затишье перед бурей.
  Я включил радио. Передавали, что суд по делу Стонтона Клиффса и Мэрилен Картис по обвинению в убийстве жены Клиффса возобновится завтра, и что окружной прокурор назначил для участия в процессе своего нового помощника, и что полиция отрабатывает версию, будто Ронли Фишер опрашивал пока еще не известного свидетеля по этому делу, когда его настигла смерть.
  В четыре часа дня я решил, что сыт по горло ожиданием. В комнате стоял телевизор, и, опустившись на пол, я прикрепил к нему снизу с помощью клейкой ленты добытые мною отпечатки пальцев.
  Упаковав свою сумку, я уже собрался уходить, когда в дверь тихо постучали.
  Я подошел и открыл дверь.
  Мне не доводилось видеть Карлоту Шелтон во плоти, но ее фото встречал в прессе неоднократно.
  Плоть у нее была на загляденье.
  Сделав вид, что совершенно застигнут врасплох, я промямлил:
  — Вы… откуда же… Я… Добрый день!
  — Добрый день, — отозвалась она. — Позвольте мне, пожалуйста, войти?
  Переступив порог, она закрыла дверь за собой и стояла, заложив руки за спину, пристально меня разглядывая. Затем улыбнулась. Казалось, в этой блондинке с длинными ногами жизнь бьет ключом. У нее глубокие, голубые глаза, а на губах играла обещающая улыбка.
  — Что ж, Дональд, — сказала она.
  — Вы знаете, кто я?
  — Конечно же знаю, и кто вы, Дональд, и чем занимаетесь. Теперь ответьте, Дональд, что вы пытаетесь пришить мне? Я Карлота Шелтон.
  — Уверяю вас, что ошибаетесь!
  Она приблизилась с присущей ей похотливой грацией, которая привлекала внимание к ее походке.
  — Не возражаете, если я присяду? — спросила она и, не дожидаясь ответа, опустилась в кресло, положив ногу на ногу. — Вы задаете слишком много вопросов.
  Вам так не кажется, Дональд?
  — Но если ничего не спрашивать, то ничего и не узнаешь.
  — Тоже верно, Дональд, но излишнее любопытство может обернуться для вас нежелательными последствиями… Здесь немного жарко. Не возражаете, если я сниму свой жакет.
  — Поступайте, как вам заблагорассудится.
  — До какой степени мне это не возбраняется?
  — На ваше усмотрение.
  — Ловлю на слове.
  Она скинула жакет, подошла ко мне вплотную, обняла за поясницу и с напускной искренностью взглянула в глаза.
  — Дональд, вы ведь не станете причинять вреда женщине, не так ли?
  — Нет, если могу обойтись без этого.
  Руки ее соскользнули с моей поясницы на бедра.
  Она еще плотнее прижалась ко мне.
  — Я всегда благосклонна к моим друзьям, но ненавижу своих врагов.
  — И правильно поступаете.
  Она прижала к своим мои бедра, а затем вдруг отступила, расстегнула молнию и выскользнула из платья.
  На ней остались трусики, бюстгальтер и чулки, а столь красивых ног, как у нее, мне еще, пожалуй, видеть не доводилось.
  Она небрежно перекинула платье через спинку кресла и произнесла:
  — Дональд, теперь убедились, что я люблю своих друзей?
  Карлота приблизилась ко мне, вызывающе покачивая бедрами. Затем, пригнув мою голову левой рукой, внезапно ногтями правой впилась мне в лицо и провела ими по щеке, как граблями, отскочила, вскрикнула, затем схватила стакан и запустила в меня. Тут же подняв руку, рванула бюстгальтер, и он повис на одной правой бретельке.
  Распахнулась настежь дверь. В комнату ворвались трое здоровенных мужчин.
  — Хватайте его! — визжала она. — Хватайте же!
  Один из них размахнулся, нацелившись мне в подбородок. Я попытался поднырнуть под удар, и его кулак заехал мне в лоб. Двое других схватили меня за руки. На моих запястьях защелкнулись наручники.
  — Он пытался напасть на меня, — взвизгнула она и, рыдая, рухнула на кровать.
  — Попался, приятель? — спросил один, обжигая меня взглядом. — Что теперь скажешь?
  Я чувствовал, как кровь стекает по лицу и капает на рубашку.
  — Можете обыскать меня, — ответил я. — Она вошла сюда пару минут назад и…
  Карлота приняв сидячее положение, подняла свисавший с ее плеча бюстгальтер, натянула его и завопила:
  — Он пытался шантажировать меня. Написал это письмо с угрозами. Я дала ему деньги. На это я пошла, но когда он захотел… захотел меня, то отказалась наотрез, и он пытался меня изнасиловать. Говорил, что не решусь позвать на помощь.
  — Так он взял деньги? — спросил один.
  — Конечно. Что же, по-вашему, ему было нужно?
  Вернее, служило основной целью. Они у него в правом кармане.
  Я сразу вспомнил, как она ощупывала мои бедра, когда прижималась ко мне.
  Один из мужчин запустил руку в задний карман моих брюк и вытащил оттуда пачку аккуратно сложенных и перетянутых резинкой банкнотов.
  — Верно, вот и деньги, — произнес он.
  — Лучше проверьте их номера и убедитесь, — предложила она, подтягивая бюстгальтер.
  После этого поднялась с кровати и, ничуть не смущаясь своего вида, прошла к креслу, подхватила свое платье, встряхнула и с сожалением оглядела.
  Оно было порвано, хотя прежде казалось целехоньким.
  — Вам придется раздобыть мне несколько английских булавок. В таком платье нельзя показаться.
  Один из мужчин попросил:
  — Позвольте взглянуть на письмо?
  Раскрыв сумочку, которую, когда вошла, положила на кровать, Карлота вынула письмо и вручила ему.
  Тот пихнул мне его чуть ли не под нос.
  — Вам оно знакомо? — обратился он ко мне.
  Это был лист бумаги дюйма на три короче обычного, а неровная линия сверху говорила о том, что в этом месте находился текст заголовка, который был затем оторван.
  На лист были наклеены слова, вырезанные из газет и журналов:
  «ЕСЛИ ВЫ ЗНАЕТЕ, ЧТО ДЛЯ ВАС ХОРОШО, ТОГДА ДЕРЖИТЕ ЯЗЫК ЗА ЗУБАМИ, ВСТРЕТЬТЕСЬ СО МНОЙ И ПРИНЕСИТЕ ДЕНЬГИ».
  — Впервые вижу, — заявил я.
  — Врет и не краснеет! — услышал я в ответ.
  — А вы-то сами в этом деле под каким соусом? — спросил я. — Что, так и стояли под дверью, ожидая пока она не выскочит из платья?
  — Не умничай, приятель. Я полицейский.
  — А двое других?
  — Я частный детектив, — представился второй. — Детективное агентство «Черный ястреб».
  — А я ее друг и телохранитель, — сказал третий.
  — Храните ее тело для себя или для других? — спросил я.
  Вместо ответа этот тип наотмашь ударил меня по лицу. Брызнула кровь из глубоких царапин.
  — Хватит, — приказал полицейский. — Никакого насилия, если только он не выкинет какой-нибудь фортель, а тогда я сам без вас управлюсь.
  — Это скользкая, как угорь, продажная ищейка, которая вынюхивает информацию, а потом пытается использовать ее для шантажа, — заявила Карлота.
  — Ну и что же я вынюхал?
  Она премило улыбнулась.
  — Знаю, что полицейские не жалуют шантажистов и поэтому на моей стороне. Я лучше сама обо всем тет-а-тет расскажу окружному прокурору, если дойдет до этого.
  Я глянул в ее лживые глаза и спросил:
  — Хорошо, а что, если я сам все расскажу?
  На какое-то мгновение в ее глазах мелькнул испуг.
  Затем она со злобой произнесла:
  — Только попробуйте опорочить мою репутацию, и я обещаю, что сотру вас в порошок.
  — Теперь сами видите, кто нуждается в телохранителе.
  Вмешался полицейский:
  — Хватит, Лэм, вы задержаны и поедете с нами.
  — Могу узнать — за что?
  — За вымогательство.
  — Давайте проверим номера купюр, — предложил кто-то из них, — пока мы все здесь.
  Полицейский кивнул и вытащил из кармана деньги.
  В пачке оказалось десять стодолларовых банкнотов.
  Полицейский зачитывал номера, а другой проверял их по списку.
  Покончив с этим и положив деньги в карман, коп распорядился:
  — Все, Лэм, пошли.
  — Так вы меня знаете?
  — А то как же? — буркнул полицейский. — Черт возьми, знаем как облупленного. Забыли, что на улице стоит ваша машина с регистрационным сертификатом на рулевой колонке, а здесь, в мотеле, записались под своим настоящим именем, тут к вам не подкопаешься, но вы попались с поличным на шантаже и, возможно, на попытке к изнасилованию.
  — Давайте на чистоту! Она пришла сюда, чтобы расплатиться со мной. Вы, ребята, поджидали за дверью.
  Заслышав сигнал, ворвались, сцапали меня и нашли в кармане деньги… правильно?
  — А что, разве нет? — спросил полицейский.
  — Платье ее оказалось перекинуто через спинку кресла так аккуратно, что совсем не было заметно, что оно разорвано. Бюстгальтер висел на одной бретельке. Лицо мое в кровь расцарапано. Если вы находились за дверью, ожидая ее сигнала, почему же она не позвала вас, когда я начал срывать с нее платье? Зачем же ждать, пока бюстгальтер не будет сорван, а мое лицо расцарапано? Почему бы ей не позвать вас, когда заварушка только начиналась?
  Полицейский захлопал глазами.
  — Все случилось слишком быстро, — вмешалась Карлота. — Я растерялась. Забыла про сигнал.
  Не замедлил вмешаться и ее дружок.
  — Довольно. Если вы намерены безнаказанно позволять этому типу ее оскорблять, вы, представитель власти, тогда я сам лично дойду до вашего шефа, и тогда вам не поздоровится. Это так же верно, как то, что меня зовут Гарден К. Монрой. Не будет преувеличением сказать, что пользуюсь некоторым влиянием в этом городе… а возможно, и во всем штате.
  Карлота подарила ему улыбку, полную обещаний.
  Полицейский обратился ко мне:
  — Я не задерживаю вас за попытку изнасилования, пока еще нет, а забираю за вымогательство. Выходите.
  Здесь нам больше делать нечего.
  Меня провели вниз в полицейскую машину.
  Коп доложил по рации:
  — Только что накрыл Лэма в мотеле «Эджемаунт».
  При нем оказалась тысяча меченых долларов. Поторопитесь с ордером на обыск.
  — Что еще за ордер на обыск?
  Ответа я так и не получил.
  На мне все еще были наручники. Полицейский сидел за рулем. Двое других и Карлота висели у нас на хвосте в другой машине.
  Страж порядка явно не торопился. Он подолгу торчал возле каждого светофора и тщательно соблюдал все правила уличного движения. Наконец остановил машину возле тротуара и сообщил:
  — Хочу купить газету.
  Подозвав мальчишку-разносчика, он купил газету и углубился в чтение.
  — Тише едешь — дальше будешь, — философски заметил я.
  — Заткнитесь.
  Через некоторое время он опять вышел на связь:
  — Спецмашина номер 16. Есть донесение?
  — Только что поступило, — ответил диспетчер. — Вот для вас сообщение. В письменном столе офиса найден обрывок письма.
  — Вас понял, сейчас привезу Лэма.
  Полицейский дал отбой, и с этого момента наша езда перестала напоминать черепашьи бега.
  Когда мы приехали в управление, с меня сняли отпечатки пальцев, оформили должным образом, провели наверх и поместили в камеру.
  Десять минут спустя ввалился Селлерс.
  — Привет, малыш.
  Я промолчал.
  — Пытался малость подзаработать на шантаже, ну и ну?
  — Что навело тебя на эту мысль?
  Он издал смешок и ответил:
  — Ладно, раскрою карты. Видишь это письмецо?
  Он расправил сложенный листок с наклеенными словами, вырезанными из газет и журналов.
  — Вижу.
  — А видишь этот оторванный кусок бумаги с напечатанными буквами?
  Он вынул из бокового кармана оторванную верхнюю часть листа, показал мне и затем приложил по линии отрыва к письму с наклеенными словами. На верхней части листа красовался титул нашего с Бертой Кул агентства.
  Обе части точно сошлись. Слова были наклеены на нашем фирменном бланке.
  — Оторванный кусок, — продолжил он, — был найден в твоем письменном столе у вас в офисе. Боже, какая беспечность! Зачем же трудиться в поте лица и вырезать слова из газет, чтобы тебя не нашли по почерку, а потом просто оторвать начало бланка с заголовком и сунуть к себе в ящик.
  Чертовски глупо, не так ли? — спросил я.
  — С такими ловкачами, как ты, подобное случается часто. Вы всегда думаете, что хитрее всех, а потом оказывается, что дурее вас никого и нет.
  — Да, это такая дурь, что сразу в глаза бросается, — согласился я. — Так ловко сработано, что можно и впрямь принять за большую глупость.
  Селлерс прищурил глаза.
  — На что ты намекаешь?
  — Суди сам. Ты давно уже знаешь меня. Мог ли я оказаться дураком до такой степени?
  — Черт возьми, не знаю. Но против фактов не попрешь.
  — Вот именно. А ты прешь, и все только потому, что факты тебе подсунули шиворот-навыворот. Вот и принял желаемое за действительное.
  — А какова твоя версия?
  — У меня ее нет.
  — Лучше бы, черт возьми, для тебя, чтобы она была.
  — Всему свое время.
  — Послушай, Лэм, — сказал Селлерс, — вряд ли тебе стоит так петушиться. Мне хотелось бы жить с тобой в мире, да ты сам постоянно нарываешься на неприятности.
  — Зачем толочь воду в ступе, а требую, чтобы меня доставили к ближайшему незанятому судье.
  — Но, выслушай, Лэм, это тебе ничего не даст. Ты над чем-то работаешь, и у меня есть подозрение, что возможно… скорее всего, так оно и есть… ты занимаешься убийством Фишера… Ладно, у нас были в прошлом стычки, но кто старое помянет… Что нам мешает теперь стать друзьями, а ведь сейчас я как раз в таком положении, что мог бы… скорее, даже могу выручить тебя.
  — Да, пожалуй, мог бы.
  — А теперь ответь, зачем тебе понадобилось шантажировать эту фифочку?
  — Как я понимаю, вы нашли у меня в кармане тысячу меченых долларов.
  — Правильно понимаешь. Теперь расскажи, как они там оказались?
  — А как по-твоему? Она подсунула их мне в карман, когда прижималась, обхватив мои бедра руками.
  Он рассмеялся:
  — В ее изложении это выглядит совсем по-другому.
  — Так это не она тебе рассказывает, а я.
  — Что ты хочешь, чтобы я вот так вот, не зная всего, — ведь ты отказываешься говорить — взял и тебе поверил.
  — Я хочу, чтобы меня доставили в ближайший суд.
  — И притом немедленно, — поддразнил он. — Ты забыл это добавить.
  — Спасибо, что напомнил.
  — Так ты можешь здорово усложнить себе жизнь, малыш.
  — А ты хочешь держать меня здесь, чтобы я облегчил твою?
  — Мы могли бы при желании облегчить жизнь для нас обоих.
  Тут я услышал, как щелкнул замок, затем шарканье шагов по коридору, и моим взорам предстала Берта.
  — Что за черт! — воскликнула она.
  — Привет, Берта, — нехотя произнес Селлерс.
  Берта взглянула на меня:
  — Хорош — нечего сказать! Сам дьявол тебя не узнает. Лицо все в крови, да и рубашка — тоже.
  — Копы постарались, — отозвался я.
  — Ну и сукин же ты сын! — вырвалось у Селлерса.
  Берта гневно уставилась на него.
  — Случилось так, что он не нашел общий язык с некой леди, — пояснил Селлерс.
  — Ты совсем оборзел, Фрэнк, натравил своих шавок с ордером на обыск в наш офис, а те и рады стараться: перевернули там у нас все вверх тормашками.
  — Так уж и все? — возразил Селлерс. — Мы обшарили только письменный стол Дональда, вытряхнули ящики и нашли то, что требовалось доказать.
  Вынув из кармана две части бланка, он сложил их и показал Берте.
  Берта с минуту разглядывала обрывки, а затем обратила свой взор на меня. Глаза ее были жесткими и сверкали.
  — Более того, — продолжал Селлерс, — у него нашли тысячу помеченных баксов.
  — Кто расцарапал твою физиономию, — поинтересовалась у меня Берта.
  — Карлота Шелтон.
  — На твоем месте я бы не стал называть ее имя, — заметил мне Селлерс.
  — Это еще почему?
  — Возможно, она не захочет возбуждать против тебя дело. Постарается избежать огласки.
  — Скажите ей, что в таком случае это сделаю я.
  Теперь на меня уставился и Селлерс.
  — Какого дьявола, она тебя так отделала, — не унималась Берта.
  — Он сорвал с нее платье.
  Берта расхохоталась.
  Что же в этом смешного? — недоуменно спросил Селлерс.
  — Ты никогда не пробовал наброситься на длинноногую спортсменку, — спросила Берта, — которая занимается теннисом, плаванием, водными лыжами и верховой ездой?
  — Что-то не припомню.
  — Тогда при случае попытайся! Нечего тут рассиживаться, Дональд, пошли на выход. Ты мне и так уже, черт подери, влетел в копеечку.
  Что все это значит? — опешил Селлерс.
  Пять тысяч долларов залога, — бросила Берта.
  — Кто же раскошелился?
  — Кто же, кроме меня?
  — Дьявольщина! — взвыл Селлерс. — Ты что, рехнулась?
  — Теперь выслушай меня, Фрэнк Селлерс. Всякий раз, когда ты станешь врываться в мой офис с ордером на обыск, то заруби на носу, что даром тебе это не пройдет — ответные действия последуют незамедлительно. Я ни перед чем не остановлюсь. А пока вот тебе квитанция о внесении залога. Открой-ка эту дверь и выпусти нас отсюда!
  Селлерс прошел к двери и рявкнул:
  — Эй, Тарнки!
  — Иду, — раздалось в ответ, в коридоре послышались шаги, щелканье замка. Затем дверь камеры распахнулась, и я обрел свободу.
  — Боже, — сказала мне Берта, — ну и видок у тебя!
  — Догадываюсь. Кстати, нам еще пригодится эта рубашка как доказательство зверского обращения полицейских с задержанными.
  — Думаю, что сумма залога — чертовски мала, — в сердцах заметил Селлерс.
  У Берты вырвалось непечатное словцо, явно не из лексикона леди.
  Селлерс провел нас туда, где мне вернули мои вещи.
  — У меня здесь внизу одна из наших машин, — сказала Берта.
  — Помни, Дональд, ты бы мог попасть в серьезную передрягу на том, с чем тебя застукали, — предупредил Селлерс.
  — А что, разве он в нее еще не попал? — спросила Берта.
  — Это еще цветочки. Главное, чтобы ничего не просочилось в газеты.
  — Когда можно ожидать слушание моего дела? — спросил я.
  — Между нами девочками, не думаю, что эта ягодка собирается подавать в суд.
  — Пошли, — предложил я Берте.
  Мы вышли из тюряги под пристальным взглядом Селлерса.
  Берта села за руль.
  — Чего ты добивался, черт подери? — спросила она.
  — Спроси, что полегче!
  — Мог бы ты себя видеть! Тебе нужно заскочить в свою квартиру и обработать лицо каким-нибудь антисептиком. Боже, надо же так впиться ногтями!
  — Все было подстроено заранее.
  — Открыл Америку! Но что побудило ее пойти на провокацию?
  — То, чем я занимался.
  — И чем же ты занимался, скажи на милость?
  — Проверял отпечатки пальцев.
  — Какие отпечатки?
  — Которые обнаружил в номере мотеля.
  — Кому же они принадлежат?
  — Пока обнаружил отпечатки четырех или пяти человек.
  — Значит, Карлетон Аллен был там не один с этой девицей?
  — Карлетон Аллен находился там, но кроме него были и другие.
  — Как ты об этом узнал?
  — Проник в кабинет Аллена и поработал над его письменным столом. Вот как у меня оказались его отпечатки, и я смог убедиться, что он и Шейрон Баркер действительно находились в номере. Теперь, пожалуй, перейду к тому, что меня беспокоит.
  — К чему же?
  — В номере оказались отпечатки и Ронли Фишера.
  — Черт! — воскликнула Берта, и у нее отвисла челюсть.
  — Можно предположить, конечно, что Ронли Фишер, Шейрон Баркер и Карлетон Аллен назначили там встречу.
  — Так, наверно, и было на самом деле.
  — Не обязательно. Понимаешь, по отпечаткам не определишь время, когда их оставили. Ронли Фишер мог провести там первую половину вечера с девушкой, а затем уехать. В этом случае мотель мог заменить постельное белье и вновь сдать номер.
  — Разве так бывает?
  — В твоем-то возрасте — и задавать такие вопросы!
  — Я хотела сказать, в таких шикарных мотелях, как «Постоялый дворик».
  — Во всех мотелях это практикуется. Зачем пустовать номеру, если постояльцы выписались.
  — Но если так, тогда выходит, что Ронли Фишер оказался там со своей милашкой.
  — Кто-то с ним был, и его наверняка видели, когда он выписывался, укладывал вещи в машину и уезжал.
  — Кто же, например?
  — Ночной дежурный из службы охраны мотеля.
  — И ты с ним говорил?
  — Нет.
  — Почему же?
  — Это сделали за меня полицейские. Они вывернули его наизнанку.
  — Тогда ему пришлось выложить копам все, как на духу.
  — Если бы?
  — Зачем ему скрывать?
  — Репутация мотеля — это не фунт изюму!
  — Думаешь, ради этого он наврал полиции?
  — Такое бывало, и не раз.
  — И кто же, по-твоему, находился в номере с Ронли Фишером?
  — Подкинь меня к мотелю, где меня сцапали, я заберу свои монатки и машину агентства. Потом и поговорим.
  — Не забудь про свою физиономию, — заметила Берта. — Ее срочно надо обработать антисептиком. Достань немного перекиси водорода и ваты, но тебе также понадобится и чистое белье. У тебя вся одежда в крови. Как же тебя угораздило угваздаться с ног до головы?
  — Один из этих типов ударил меня по лицу, когда оно кровоточило.
  — Сукины дети!
  Я подсказал Берте, как ехать, и она двинула к мотелю «Эджемаунт».
  — Пошли со мной, — сказал я ей, когда мы прибыли.
  Она вылезла из машины и направилась со мной в мотель.
  К нам вышел сам управляющий.
  — Не думаю, что нам следует и далее сохранять за вами номер в нашем отеле, мистер Лэм.
  — Но я уже здесь, и мой номер оплачен до завтра.
  — Мы сохраняем за собой право выселять тех, кто не вызывает у нас доверия.
  — Что же во мне подозрительного?
  — Мы не желаем иметь у себя постояльцев, которые набрасываются на женщин.
  — А что, разве я пытался наброситься на женщину?
  — Так заявляет полиция. К тому же вы еще и шантажист.
  — И по этой причине вы собираетесь выселить меня?
  — Да, — сказал он как отрезал.
  Тогда я обратился к Берте:
  — Хорошо, ты свидетель. Запомни вот что, когда мы обратимся в суд. Меня выбросили из номера по двум причинам: нападение на женщину и шантаж.
  Лицо управляющего побледнело.
  — Обождите минуту, — взмолился он. — О чем вы говорите? Какой суд?
  — Я выдвину против вас обвинение на пятьдесят тысяч долларов за оскорбление личности, еще на пятьдесят — за выселение из номера и вчиню иск на сто тысяч на покрытие судебных издержек.
  Управляющий судорожно сглотнул.
  — Как же вас выпустили на свободу?
  — Позвоните в полицию и поинтересуйтесь.
  — Прошу вас сюда, пожалуйста, — пролепетал бедняга.
  Проводив нас в офис, он снял ключ со стенда и не говоря ни слова вручил его мне.
  Подойдя к своему номеру, я раскрыл дверь и отступил, чтобы пропустить Берту.
  Я нашел стакан, которым Карлота запустила в меня.
  Он ударился о постель, отлетел к стене и скатился на пол за кроватью.
  Придерживая пальцами изнутри, я поднял его, открыл свою сумку, достал порошок для снятия отпечатков пальцев и принялся за работу.
  Когда мне удалось выделить пару отличных отпечатков, я вынул липкую ленту, чтобы завершить работу.
  — Черт подери, чем ты занимаешься? — спросила Берта.
  — Прижимаю ленту. Собираюсь перенести на нее все эти пальчики.
  Покончив с этим, я прикрепил кусок ленты к картону.
  — Поезжай в офис, — сказал я Берте. — Я умоюсь и двину следом за тобой.
  Берта ехала в своей машине, а я — в своей. Когда мы добрались до места, там надрывался телефон. Ответила Берта, но тут же передала трубку мне.
  — Это тебя.
  Я взял рубку.
  — Лэм слушает.
  Это был Фрэнк Селлерс.
  — У меня для тебя новости, малыш. По-моему, стоит сотрудничать с полицией и иметь друзей, которые души в тебе не чают.
  — Что же это за хорошие новости? И чем вызвано столь бурное изъявление дружеских чувств?
  — Дело против тебя прекращено, и Берта может забрать свои кровные пять тысяч баксов обратно в любое время.
  — Хорошо, — сказал я, — а как насчет той тысячи?
  — Какой еще тысячи?
  — Десяткой сотенных купюр с записанными номерами, те, что вынули из моего кармана.
  — Ну, это же доказательство.
  — Доказательство чего?
  Он смешался.
  — Ну… ну, черт возьми, доказательство, и все тут.
  Детективное агентство «Черный ястреб» записало все номера банкнотов, поэтому не может быть никаких сомнений, чьи они по праву.
  — Эту тысячу я получил в качестве гонорара. Хочу, чтобы мне ее вернули.
  — Что за бред сивой кобылы, малыш? Какой к черту гонорар за шантаж?
  — Кто сказал про шантаж?
  — Карлота Шелтон.
  — Пусть она заявит об этом в суде.
  — Ну, знаешь ли, — прокричал Селлерс в трубку. — У тебя хватает наглости требовать эту тысячу долларов? — Ну… черт бы тебя побрал, не испытывай судьбу, жалкий дурак… Если ты упрешься рогом, то поневоле заставишь ее обратиться в суд и накрутить тебе хвост.
  — Эти десять стодолларовых купюр были заработаны мною в поте лица. У меня их при свидетелях вытащили из кармана, и я хочу, чтобы мне вернули обратно мои деньги.
  — Побеседуй об этом с окружным прокурором.
  — Не знаю я никакого окружного прокурора. Хочешь, беседуй с ним сам. Повторяю еще раз, что хочу, чтобы мне вернули эту тысячу долларов. Если ты передашь их Карлоте, я обращусь в суд и ты мне уплатишь из своего кармана.
  Ты сукин сын! — крикнул Селлерс и швырнул трубку.
  Глава 11
  Покинув офис, я позвонил Элси Бранд.
  — Дональд! — воскликнула она, услышав мой голос. — Что случилось? Берта говорила, что тебя арестовали?
  — Я и был арестован.
  — И что ты был весь в крови.
  — С головы до ног!
  — О, Дональд!
  — Все заживет до свадьбы! — пообещал я. — Между прочим, у нас на счету каждая минута. Подскочу, чтобы прихватить тебя, а затем двинемся по разным адресам. У тебя нет сегодня свидания?
  — У меня… Нет.
  Элси, врать нехорошо.
  — Назначено одно, но я все переиграю. Объясню ему, что это связано с работой.
  — Так оно и есть. Заеду за тобой через пятнадцать минут.
  — Буду готова.
  Я поехал к дому Элси и забрал ее. Ей хватило одного взгляда, чтобы проникнуться ко мне искренним сочувствием. Кончиками пальцев она нежно пригладила назад мои волосы.
  — Дональд, это выглядит ужасно.
  — Не только выглядит, но и на самом деле ужасно.
  — Почему она расцарапала тебя?
  — Хотела, чтобы все выглядело натурально.
  — Что именно?
  — Попытка овладеть ею силой.
  — Дональд, а ты не… не пытался?..
  — Нет.
  — Что же нам теперь делать?
  — Меня подставили. Та самая настырная посетительница, которой было так невтерпеж увидеться со мной, вовсе была никакая ни клиентка и даже не думала дожидаться моего прихода. Ей доподлинно было известно, что меня нет и не будет в офисе, пока не дождусь вестей от Карлоты Шелтон.
  — Но почему же она осталась ждать, если знала, что ты не приедешь?
  — Чтобы раздобыть наш фирменный бланк, оторвать его верхнюю часть с заголовком, бросить ее в ящик моего стола, а оставшуюся часть передать Карлоте Шелтон.
  — Какой же я оказалась дурой, Дональд!
  — Нет, скорее, слишком любезной. Ты прониклась сочувствием к этой особе, так как меня рядом не было, а она притворилась, что оказалась в затруднительном положении.
  — Она казалась такой обаятельной!
  — И ты оставила ее одну в моем кабинете?
  Элси покачала было головой, затем немного подумала и призналась.
  — Всего лишь на несколько минут, когда спустилась в вестибюль.
  — Ну вот, этих нескольких минут ей вполне хватило, чтобы подложить мне свинью. Теперь нам нужно разыскать эту девицу.
  — Но, Дональд, я ведь не знаю ее. Никогда не встречала раньше. Она не захотела назвать себя и…
  — А узнаешь ли ее по фотографии, если раздобудем снимки?
  — Что ж… Пожалуй, что да. Так мне кажется.
  — Поехали. Тебе предстоит отыскать ее фото среди прочих.
  Мы поехали к одной моей знакомой, которая заведывала архивом в издательстве какой-то газеты.
  Та взглянула на меня, на мое расцарапанное лицо, на Элси Бранд и понимающе улыбнулась.
  Элси вспыхнула.
  — Не смотрите так на меня! Я пальцем бы его не тронула, что бы он ни сделал.
  Представительница прессы была высокой, угловатой, на вид от сорока до пятидесяти лет. Никто толком не мог сказать, что у нее на уме.
  Она снова усмехнулась, повернулась ко мне и сказала:
  — При такой преданности да еще и рядом с домом стоило ли рыскать на стороне в поисках неприятностей, Дональд?
  — Я их и не искал, они меня сами нашли.
  — Чего же ты хочешь?
  — Хотел бы взглянуть на подшивку по Карлоте Шелтон.
  — Где-то такая должна быть.
  — Мне нужны фотоснимки.
  — Они хранятся отдельно. Какой бы ты хотел ее увидеть: в купальнике, в теннисных шортах, в костюме для верховой езды?..
  — В чем угодно — лишь бы побольше.
  Она открыла внутреннюю дверь. Мы вошли в архив, и моя приятельница усадила нас за длинный стол. Через несколько минут появилась с целой кипой посылочных конвертов.
  — Только постарайтесь ничего не перепутать, — наказала она и вышла.
  — Кто такая? — спросила Элси.
  — Рут Риттер. Отличный специалист. Никто ничего не знает о ее прошлом. Видимо, была какая-то трагедия. Она никогда об этом не рассказывает. Держится обычно в тени, но обладает энциклопедической памятью и пунктуальна вплоть до мелочей.
  — Она подумала, что тебя разукрасила я, — возмущенно заявила Элси, а затем жалеючи глянула на мою физиономию.
  — Царапины не заживут, если ты так и будешь ими любоваться.
  — О, Дональд, мне так хочется прижать твою голову и… и…
  — Тогда в них может попасть инфекция.
  — Не будь же таким поборником санитарии!
  Раскрыв первый из конвертов, я начал перебирать фотографии…
  Карлота Шелтон была красивой женщиной и на диво фотогеничной. Каждой ее позе соответствовала удивительная пластичность. Она любила фотографироваться, предпочитая при этом минимум одежды.
  Я пропускал снимки, где Карлота была одна, задерживался на групповых фотографиях.
  — Вот стерва! — тихо промолвила Элси.
  — Ты нашла ее? — обрадованно спросил я.
  — Нет, нет. Я говорю о Карлоте.
  Мы просмотрели несколько десятков фотографий.
  Внезапно Элси уставилась на один из снимков.
  — Минутку, Дональд… Мне кажется… По-моему, вот она!
  — Ты в этом уверена?
  — Нет, не уверена, но она… она очень похожа.
  Перевернув фотографию, я прочел на обратной стороне надпись: «Купающиеся красотки позируют на озере Солтон-Си. Слева направо изображены…»
  Снова перевернув снимок, я увидел, что выбранная Элси женщина — третья справа. Это была привлекательная сучка, и, судя по надписи, звали ее Элайн Пайсли.
  Я вышел и подозвал Рут Риттер.
  — А есть ли подшивка на Элайн Пайсли?
  — Как пишется ее имя?
  Я продиктовал по буквам.
  Она опять вышла и через некоторое время вернулась с довольно тощей папкой.
  — Ее амплуа — прекрасная купальщица. Одержала победу на одном из конкурсов, пару раз снималась в кино, но потеряла форму и сейчас в основном на подхвате.
  — Есть фотографии?
  — Наверное.
  Я открыл конверт, вложенный в папку.
  Там были газетные снимки и пара фотографий.
  Элси взглянула на одну из них и заявила:
  — Это она, Дональд! Та самая!
  Снимок представлял собой портрет Элайн Пайсли, сидевшей на подлокотнике кресла и охватившей руками правую коленку.
  — Ты уверена?
  — Уверена.
  Посмотрев папку, я обнаружил адрес.
  — А что теперь? — спросила Элси, и голос ее дрожал от волнения.
  — Ничего, — ответил я, пытаясь говорить небрежным тоном. — Теперь мы располагаем некоторой информацией, в которой нуждались, — вот и все. Потом подумаем, как ее использовать.
  Она зорко взглянула на меня, хотела было что-то сказать, но в последний момент передумала.
  Вернув конверты Рут Риттер, я повез Элси домой.
  — Твоя помощница проголодалась, — сказала она. — Не пора ли немного перекусить?
  — Позднее, — ответил я.
  — Ты — про вечер?
  — Возможно.
  — Мне сейчас хочется есть, Дональд.
  — Терпи!
  — Дональд, тебе жаль на это потратить время?
  — У меня просто его нет.
  — Дональд, у меня в квартире продукты. Я бы могла по-быстрому организовать неплохой обед, а тебе не пришлось бы показываться на людях. Ты же ведь стесняешься своего расцарапанного лица, не так ли?
  — Да, так.
  — Значит договорились — ты за мной заедешь.
  — Если смогу.
  — Как это — «если смогу»?
  — Очень просто — вдруг у меня не окажется такой возможности.
  — Тогда хотя бы позвонишь?
  — Попытаюсь.
  Поколебавшись немного, она вдруг притянула к себе мою голову и нежно поцеловала в расцарапанную щеку.
  — Через час, — сказала она.
  — Ладно, — согласился я, помог ей выбраться из машины и проводил до подъезда.
  Когда я возвращался к машине, из тени возникла знакомая фигура, и Фрэнк Селлерс произнес:
  — Берта так и думала, что искать тебя надо здесь…
  Не слишком ли рано ты проводил свою девушку домой, тебе не кажется, малыш?
  — Это мое дело.
  — Правильно. У тебя куча дел и столько же неприятностей.
  — Что на этот раз?
  — Подоходный налог.
  — Ты спятил!
  — Ты оказался злостным неплательщиком. Мне придется тобой заняться.
  — Послушай, Селлерс, — взмолился я. — Хватит охотиться за мной. Клянусь, я чист как кусок мыла. У меня тоже есть кое-какие гражданские права, и, если дойдет до этого, я вспомню, в чем они заключаются.
  — Я вовсе не пытаюсь тебя преследовать. Просто выполняю свой долг. Сейчас же оставлю тебя в покое, как только напишешь заявление.
  — Какое заявление? О чем?
  — О том, что рассчитался с налоговым управлением.
  — Я все выплатил.
  Он вручил мне листок бумаги.
  — Напиши вот здесь: «Я не задержал выплат по налогам» — и распишись.
  Предусмотрительно поставив дату сверху листка, я написал то, что он продиктовал, и подписался.
  Передав ему листок, я спросил:
  — А теперь все в порядке?
  Он отступил, чтобы на листок падал свет фонаря, затем усмехнулся и вытащил из кармана другой сложенный кусок бумаги.
  — Все в порядке, малыш, теперь-то ты попался.
  — Вот как! А на чем?
  Он показал листок, который держал в руке.
  — Взгляни на эти слова: «по налогам». Они идентичны с теми, что ты сейчас написал. Значит, эту записку написал тоже ты. «Полиция следит за нашим офисом.
  Пройдите к лифту и поднимитесь этажом выше, там находится консультант по налогам. Подойдите к нему и спросите о чем-нибудь. Даже близко не подходите, пока не дадим вам знать. Позвоните попозже и спросите, очистился ли горизонт».
  Крыть мне было нечем.
  — Одна из уборщиц, — продолжал Селлерс, — нашла эту записку скомканной в урне перед лифтом на следующем за вашим этаже. Случилось так, что она ее прочитала. Затем вызвала нас.
  Я продолжал молчать.
  — Ну? — спросил Селлерс.
  — И ты думаешь, что ее написал я?
  — Не думаю, а уверен, что ее написал ты.
  — А разве преступление — защищать клиента?
  — Да, таким образом и в таком деле. Так у вас и в лицензиях записано, малыш. Мне не по душе брать тебя за шкирку, в основном из-за Берты, ты давно напрашиваешься на это, а теперь высунулся слишком далеко.
  — Хорошо, — сказал я. — Предлагаю сделку. Дам ниточку, за которую можно потянуть и распутать запутанный клубок. Но я хочу, чтобы моего клиента оставили в покое, а заодно получить гарантию в отношении неприкосновенности наших лицензий.
  Я мог видеть, как его лицо вспыхнуло нетерпеливым ожиданием, но в голосе звучала настороженность.
  — Ничего не могу обещать, пока не узнаю, чем ты располагаешь.
  — Где твоя машина?
  — Вон там, в аллее.
  — Подгони. В ней мы быстрее доберемся, чем в моей. Через час у меня встреча и кое-что по мелочи до этого.
  — Куда поедем?
  — В мотель «Эджемаунт».
  — А что у тебя там?
  — Отпечатки пальцев.
  — Какие еще отпечатки?
  — Которые я снял в номере 27 мотеля «Постоялый дворик».
  — Вот как? — спросил он. — Отпечатки вашего клиента?
  — И не только его, есть и другие.
  — Чьи же?
  — Ронли Фишера.
  Несмотря на все усилия сохранить невозмутимое выражение лица, Селлерс вздрогнул, как от укола булавкой.
  — Ты что, бредишь, малыш?
  — Нет, говорю правду.
  Здесь уже Селлерс не сдержался.
  — Если Фишер был в этом номере… понимаешь ли ты, чертов дурень, что это значит? Ни много ни мало — его ухлопал ваш клиент.
  — Ничего подобного: это значит, что номер мотеля сдавался дважды. Фишер был там не один. Они съехали и полностью освободили номер. Для мотеля это означало лишнее помещение в субботу, когда самый наплыв желающих снять номер. Портье не долго думая сдал его во второй раз.
  — Очень правдоподобно, — согласился Селлерс. — Ты покажешь мне отпечатки Ронли Фишера из этого номера в мотеле, и я шкуру сниму с портье и прочих, но заставлю расколоться. Задержу убийцу в течение суток. С потрохами раскрою все это дело.
  — Чего же мы тогда ждем?
  — Давай, малыш, поехали.
  — И если я передам тебе то, что обещал, тогда ты оставишь в покое мою лицензию и нашего клиента и…
  — Если рыльце вашего клиента не в пуху, а ты сумеешь доказать подлинность отпечатков, то можешь об этом не волноваться. Вашу с Бертой лавочку никто не тронет. А что до вашего клиента, мы и ухом не поведем, если он даже объявится в номере с дюжиной баб сразу.
  — По рукам! — заявил я.
  Мы уселись в машину Селлерса, и мне пришлось изо всех сил вцепиться в сиденье, чтобы не вылететь на мостовую, с такой скоростью мы мчались, лавируя в потоке машин. Он не врубил сирену и не включил красную мигалку, но гнал машину, выжимая из нее все, что можно, не обращая внимания на ограничительные знаки.
  Так с ветерком мы подкатили к мотелю «Эджемаунт».
  Я достал из кармана ключ.
  Селлерс не отходил от меня ни на шаг.
  — Я прилепил отпечатки снизу к телевизору. Приподними его, и я их достану.
  — Нет уж, поднимай сам, а достану их я.
  Навалившись на тяжеленный телевизор, я слегка наклонил его, чтобы Селлерс, опустившись на колени, мог пошарить рукой снизу.
  — Давай еще немного, — попросил он.
  Я поднатужился.
  Селлерс выпрямился. Лицо его было мрачнее тучи.
  — Как и следовало ожидать, — бросил он. — Еще одна из твоих проклятых шуточек.
  — Хочешь сказать, что там ничего нет?
  — Вот именно — там пусто, и похоже никогда ничего и не было.
  Челюсть у меня отвисла.
  Тут Селлерс, наблюдая за выражением моего лица, подлил масла в огонь.
  — Ты хороший актер, Дональд, но этого мало, чтобы убедить меня в искренности твоего изумления.
  — Нет, я на полном серьезе. Подложи что-нибудь под ту ножку, чтобы мне тоже взглянуть.
  Селлерс осмотрелся, нашел пару книг и подсунул их под ножку.
  Я опустился и осмотрел нижнюю часть корпуса телевизора.
  — Можно заметить следы от клейкой ленты, — сообщил я. — Взгляни вот сюда, на эти две отметки.
  Селлерс, казалось, потерял к происходящему всякий интерес.
  — Ты пройдоха, Лэм. Признаюсь, в уме тебе не откажешь. Ты просто прилепил и отлепил в двух местах кусок липкой ленты — вот откуда и отметины, — чтобы придать своему рассказу убедительность. Как в том анекдоте про охотника, который утверждал: «Я уложил оленя одним выстрелом с расстояния пятисот ярдов, вон под тем дубом. Не верите — пойдемте, и я покажу вам дуб».
  — Пожалуй, я догадываюсь, кто мог забрать отпечатки.
  — С таким же успехом можешь догадываться о том, кто кормит оленя Сайта-Клауса. Меня это не интересует.
  — Послушай, Селлерс, я говорю правду, я…
  — С меня хватит! — прервал меня Селлерс.
  Выключив свет, мы покинули комнату. Я сунул ключ в карман. Селлерс ринулся к своей машине и уселся в нее. Я сунулся было к нему, но Селлерс хлопнул дверцей у меня под носом, врубил движок и укатил.
  Поймав такси, я дал водителю адрес квартиры Элайн Пайсли.
  Глава 12
  Квартира Элайн Пайсли находилась в доме, выстроенном в старомодном стиле.
  Я попросил водителя завернуть за угол и там подождать.
  Затхлый воздух в вестибюле дома не могли освежить даже дезодоранты. Лифт дребезжал и скрипел тросами, пока я поднимался до третьего этажа, где была квартира Элайн Пайсли.
  Я постучался.
  — Кто там? — раздался женский голос.
  — Я, — был мой ответ.
  — О, я так рада, что ты приехал! — воскликнула женщина, распахивая дверь, и тут же попятилась, взирая на меня изумленными глазами.
  На ней были черные чулки, туго зашнурованный бандаж, бюстгальтер и больше ничего.
  Схватив халат, она впопыхах накинула его на плечи.
  Я вошел в квартиру.
  — Вы не смеете входить сюда!
  — Уже вошел.
  — Уходите!
  — Сначала поговорим.
  — Кто вы такой?
  — Мое имя — Дональд Лэм Вы хотели видеть меня. Даже не хотели, а буквально жаждали встречи со мной.
  — О! — только и смогла выдавить она из себя голосом, полным отчаяния.
  — Поэтому я и здесь.
  Она рассмеялась чуть ли не истерически и сказала:
  — Ну вот, я перед вами.
  — Когда я постучал, вы меня приняли за другого. За кого?
  — Разве это имеет какое-нибудь значение?
  — Как знать?
  — Не присядете ли, мистер Лэм.
  — Спасибо. Так вы кого-то ждете?
  — Нет. Собиралась уходить.
  — С кем же?
  — Вам это знать не обязательно.
  — А вы не придумали насчет своего ухода?
  — Вы же заметили этот чертов бандаж. Каждый раз, как я его надеваю, я выхожу из дома.
  — Не слишком удобная штука?
  — Что делать! Без него чулки на ногах не держатся.
  Ох, простите… Я хотела встретиться с вами, чтобы поговорить… относительно… очень сложной ситуации.
  — Насколько же сложной?
  — Даже не представляете.
  — Почему же, если вы расскажете мне о ней.
  — Мне, кажется, нужен телохранитель.
  — На какое время?
  — Не знаю.
  — Я хотел сказать, на какое время дня?
  — С утра до вечера.
  Я оглядел ее однокомнатную квартиру со встроенной в стену кроватью.
  — А где бы мне пришлось спать?
  Она нервно рассмеялась и ответила:
  — Я, действительно, об этом не подумала. Во сколько же это обойдется?
  Хороший мужчина стоит пятьдесят баксов в день.
  — Пятьдесят долларов! — воскликнула она.
  — Угу. Если не больше.
  — Ну, — заявила она, — я не могу этого себе позволить.
  — А зачем вам нужен телохранитель?
  — Воспользуйтесь своим воображением.
  — Чего нет — того нет. В чем ваша проблема? Кого вы опасаетесь? Мужчину или женщину?
  — Это… это так, один мужчина. — С минуту она поколебалась и затем добавила: — И женщина.
  — Что же вам угрожает?
  — Я… я боюсь, что телохранитель мне не по карману, и…
  — И, — подсказал я, — раз и у вас воображение, как и у меня, отсутствует и вы не в состоянии выдумать убедительную историю, то лучше и не пытайтесь — вот вам мой совет.
  — Что вы этим хотите сказать?
  — Только то, что у вас и в голове не было ничего насчет того, чтобы нанять меня. Все, за чем вы ко мне приходили, — это покрутиться в офисе и, улучив удобный момент, стащить наш фирменный бланк. Затем вы оторвали от него верхнюю часть с заголовком, пихнули в ящик моего стола и передали остаток бланка…
  Я умолк и стал выжидать. Она уставилась на меня широко раскрытыми, испуганными глазами.
  — Не пойму, как вам удалось найти меня?
  — Я же детектив.
  — Я не…
  В дверь квартиры негромко постучали.
  Она вскочила, ринулась к двери и распахнула ее.
  На пороге стоял Гарден Монрой, тот самый, который представился как телохранитель и друг Карлоты Шелтон.
  — Привет, красотка, — начал он. — Ты готова…
  Тут он заметил меня.
  — Что за черт! — выругался он.
  Я взглянул на него и сказал:
  — Добрый вечер, мистер Монрой.
  — Дьявольщина, вы-то что здесь делаете?
  — Мисс Пайсли, — пояснил я, — пришла сегодня утром в мой кабинет. Ей не терпелось воспользоваться моими услугами. Теперь, как мне кажется, пылу у нее поубавилось.
  Он повернулся к ней.
  — Как же он нашел тебя?
  — Не знаю.
  — И ты не оставляла там адреса, сумочки или?..
  — Боже мой, конечно нет. Я не настолько глупа.
  — Может, ненароком, пока трепалась, назвала свой адрес, или сообщила, как тебя зовут, или…
  — Говорю тебе, что нет. Нет! Нет! Нет!
  Монрой в раздумье посмотрел на меня.
  — Как вы попали сюда?
  — На автомобиле.
  — Хватит острить! Отвечайте, когда спрашивают! Как узнали ее адрес?
  — Нашел мисс Пайсли, когда стал разыскивать посетительницу, стащившую у меня бланк, чтобы оторвать от него верхнюю часть с заголовком и сунуть в мой стол, а обрывок использовать для того, чтобы подставить меня.
  Он обратился к ней:
  — Ты говорила ему что-нибудь?
  — Нет.
  — В чем-нибудь призналась?
  — Не будь чем щи наливают.
  — И вы обвиняете мисс Пайсли в том, что она забрала этот бланк?
  — Я разыскиваю того, кто это сделал.
  — Ну так вот, вы прибыли не по адресу и испытываете наше терпение… Убирайтесь!
  — У меня есть вопросы, на которые я хотел бы получить ответы.
  — Убирайтесь!
  — Мне не нравится, когда меня подставляют…
  Его большая ручища сгребла ворот моей рубашки и галстук. Он приподнял меня с кресла:
  — Я говорю вам, убирайтесь!
  Я хотел въехать ему в челюсть, но он перехватил мое запястье, скрутил мне руку за спину и стал заламывать ее так, что мне поневоле пришлось двигаться вперед, чтобы ослабить нажим и не вывихнуть плечо.
  Она открыла дверь, и этот тип вытолкнул меня на лестничную площадку.
  Дверь захлопнулась.
  Я оглянулся и услышал, как защелкнулся замок.
  Подойдя к развалюхе лифту, я проверил, насколько хорошо владею рукой, спустился вниз и прошел туда, где меня поджидал таксист.
  — Минут пять назад, — сказал я, — сюда подъехал мужчина. Здоровенный, широкоплечий, спортивного вида, блондин с вьющимися волосами, голубыми глазами…
  — Роста — чуть выше шести футов, около ста восьмидесяти пяти фунтов веса, лет тридцати, — закончил за меня таксист. — Да, видел. Что вы хотите еще о нем узнать?
  — Где он поставил свою машину?
  — Вон та, с откидным верхом, — указал таксист.
  — Заводите мотор, — сказал я ему. — Если увидите, что он выходит из дома, дайте гудок, раскройте дверцу и приготовьтесь рвануть с места в карьер.
  Что вы собираетесь делать?
  — Взглянуть на регистрационную карточку его машины.
  — Вы полицейский?
  — Я детектив.
  — Но не ваше дело — обыскивать чью-либо машину.
  — Мое дело — добыть информацию, а ваше — заработать деньги.
  — Но я не хочу быть замешанным в чем-нибудь противозаконном.
  — Это вам не грозит.
  — Как долго вас не будет?
  — Около минуты.
  — Договорились. Если он выйдет, открою дверцу и врублю мотор. На клаксон жать не буду.
  — О’кей. Услышу, как вы заводите мотор. Это не хуже гудка.
  — Еще бы, — сказал водитель. — Я вправе заводить мотор в любое время. Другое дело — гудок. Это уже сигнал. На это я не подписываюсь.
  Оставив его, я подбежал к машине с откидным верхом и приступил к поискам.
  Регистрационный сертификат находился в карточках, обернутых вокруг рулевой колонки. Из него явствовало, что владелец машины — Гарден К. Монрой.
  Кроме этого, в салоне ничего полезного для себя я не нашел.
  Тогда я подергал крышку бардачка. Она не была заперта.
  Я заглянул внутрь. Там был фонарик, несколько дорожных карт, пачка сигарет и что-то продолговатое в заднем углу.
  Осталось только засунуть туда руку.
  Что-то прилипло к моим пальцам. Я инстинктивно отдернул их и вытянул пакет за приклеенную к нему ленту «скотч».
  На куске ленты, прилипшей к моим пальцам, он покачивался, как маятник.
  В нем были те самые снятые и обработанные мною отпечатки пальцев, которые похитили у меня из номера в мотеле «Эджемаунт».
  Схватив пакет, я захлопнул крышку бардачка, прикрыл дверцу машины и поспешил обратно к таксисту, наблюдавшему за мной с явным интересом.
  — Что-нибудь забрали из машины? — спросил он.
  Я взглянул на него в упор.
  — Нет, ничего не тронул.
  — Тогда ладно. А куда теперь поедем?
  Я дал ему адрес квартиры Элси Бранд.
  Судя по моим часам, прошло ровно пятьдесят две минуты с тех пор, как мы расстались.
  Почти точно в назначенное время я нажал кнопку звонка в квартиру Элси.
  Она открыла дверь. На меня пахнуло из кухни аппетитными запахами.
  — Ужин готов? — спросил я.
  — Дональд, — доложила она, — я жарю тебе бифштекс с луком, и у нас будет еще отварная картошка со сметаной. Можно еще и бутылку вина открыть, так что ужин получится не хуже, чем в ресторане. Вот и не придется тебе заходить туда, где все будут на тебя глазеть… ну, из-за твоего лица.
  — Цены тебе нет, — ответил я и обнял ее за талию.
  Она прильнула ко мне и подставила губы для поцелуя.
  Глава 13
  Было десять часов вечера, когда я покинул квартиру Элси. Чувствовал я себя гораздо лучше. Обработанные антисептиком царапины на моем лице уже не причиняли такой острой боли. После суматошного дня я немного расслабился и чувствовал себя умиротворенным.
  Когда подошел к оставленной мною машине нашего агентства, то заметил вспыхнувший огонек сигареты. За баранкой покуривал какой-то мужчина.
  Я в нерешительности остановился.
  — Привет, Лэм! — произнес он. — Садитесь смелее. Пора ехать!
  — Кто вы?
  — Полицейский.
  — Я уже и так за день наездился с полицией.
  — Вот и отлично. Как насчет того, чтобы покататься с нами и всю ночь, раз уж вам не привыкать?
  — А что будет, если я откажусь наотрез?
  — Ничего, все равно поедем!
  Подвинувшись на сиденье, полицейский добавил:
  — Садитесь за руль, только без фокусов.
  — Послушайте, — взмолился я. — Я уже виделся с сержантом Селлерсом, рассказал ему все, что знаю, я…
  — А теперь выслушайте вы, Лэм, — прервал он меня. — Я дал вам тайм-аут. Торчу здесь вот уже пятнадцать минут. Мог запросто вытащить вас из квартиры, но не стал. Решил обождать еще полчаса. Селлерс заявил, что хочет видеть вас и Берту Кул в своем кабинете в десять тридцать. Если бы я вытащил вас раньше из гнездышка, то вы давно бы околачивались там, Лэм, а не здесь с подружкой. Видите, какую я проявил к вам снисходительность. И что же — ни малейшей благодарности!
  — Я ведь не знал. Спасибо.
  — Так-то лучше.
  Я тронул машину и поехал в управление полиции.
  Мы прибыли туда в двадцать пять минут одиннадцатого.
  Берта поджидала нас в кабинете Селлерса. Тот уже успел нагнать на нее страху, и вид у моей партнерши был встревоженный.
  Полицейский отрапортовал сержанту.
  — Привет, малыш, — приветствовал меня Селлерс.
  — Ну и ну! — воскликнул я, изобразив изумление. — Никак не ожидал увидеть именно вас.
  — Горбатого могила исправит, — заметил Селлерс, обращаясь к Берте. — Он стоил тебе лицензии, а ему хоть бы хны — продолжает корчить из себя клоуна. — И, обратившись к полицейскому, спросил: — Как он — чистенький?
  — Я его не обыскивал.
  Селлерс нахмурился:
  — Обыщите сейчас. С ним надо держать ухо востро.
  Полицейский приказал:
  — Поднимите руки, Лэм!
  — Но, послушайте, — возразил я, — вы не имеете права!..
  — Без тебя знаю, — прервал Селлерс, — но мы можем оформить тебя, как задержанного по подозрению или как важного свидетеля, и все, что при тебе, будет положено в конверт и под расписку передано на хранение, а через час, когда тебя выпустим, — раньше не получится — ты сможешь получить все обратно. Что же ты предпочтешь?
  Я покорился.
  Руки полицейского скользнули по моему телу, а затем задержались на кармане куртки.
  — Там что-то есть, — сказал он и вытащил из кармана пакет с отпечатками пальцев.
  Что это такое? — спросил Селлерс.
  — Не твое дело. Это не оружие и…
  — Дайте-ка мне, — оборвал меня Селлерс.
  Полицейский передал ему пакет.
  Селлерс, вытряхнув содержимое, уставился на снятые отпечатки.
  — Ну, знаешь ли!.. — Затем, повернувшись к Берте, заявил: — Теперь ты мне веришь, Берта? Не зря я говорил, что этот хлыст играл с нами в кошки-мышки. Вот его очередной финт! Он прикидывается, будто доверяет мне, как отцу родному, рассказывает про эти отпечатки, везет в мотель «Эджемаунт» якобы затем, чтобы передать их из рук в руки, и потом разыгрывает неподдельное изумление, когда их там не оказывается.
  А на деле они преспокойненько все это время лежат у него в кармане.
  — Если бы они были в то время! Я только их заполучил.
  Селлерс усмехнулся.
  — Тебе бы следовало писать сценарии для фильмов, Дональд; такой игры воображения и склонности к фантазии я еще не встречал. Ладно, садись и выкладывай без утайки, как они у тебя оказались?
  — Попытаюсь быть с тобой откровенным, — ответил я. — Добром это вряд ли кончится, но раз ты просишь…
  — Ладно, хватит тянуть резину! Сейчас не то время, чтобы заниматься препирательством.
  — Я не пытаюсь выиграть время, и…
  — Тогда говори по существу.
  — Мне инкриминировали шантаж. Это дело рук Карлоты Шелтон. Она устроила так, чтобы ее знакомая достала чистый бланк из нашего офиса, оторвала верхушку с заголовком, бросила в ящик моего стола, а затем отнесла оставшийся обрывок к ней.
  Карлота, вероятно, с помощью своего дружка, Гардена К. Монроя, вырезала из газет и журналов подборку слов, чтобы составить текст письма с угрозами. Они наклеили их на оставшуюся часть бланка. Затем подключили частного детектива, а тот поставил в известность полицию.
  Подготовив таким образом мне ловушку, они отправились в мотель «Эджемаунт». Вначале на сцене появилась сама Карлота. Видели бы вы ее — сама услужливость и готовность пойти на что угодно. Она прижалась ко мне, обхватила мои бедра руками и незаметно пихнула в задний карман моих брюк десять стодолларовых купюр.
  Еще до того, как зайти ко мне, она аккуратно разорвала свое платье, собрав складки так, чтобы прореху не было заметно. Затем ногтями расцарапала мне лицо, растегнув молнию, выскочила из платья, рванула на себе бюстгальтер и завопила…
  — Старая песенка, — прервал меня Селлерс. — Мы слышим ее всякий раз, когда очередной типчик попадается на шантаже и на попытке к изнасилованию. Она, мол, сама все подстроила, да еще и набросилась на него. Он защищался, как и подобает мужчине, и тогда девица порвала на себе платье.
  — Это еще не значит, что подобное не могло произойти на самом деле.
  — Тоже верю, — согласился Селлерс, — как верно и то, что нас такие истории давно не впечатляют. Знаешь, как у женщины, которая, очнувшись после драки с мужем, видит, что ее Джон валяется на полу, а она стоит над ним с пушкой в руке и вопит: «Джон, Джон, ответь мне!», но Джону не до этого — он откинул копыта.
  — Брось свою тягомотину, — обратилась Берта к Селлерсу. — Мне давно пора быть в постели. Я не собираюсь ходить вокруг да около. — Затем обернулась ко мне: — Потом уже ухвачусь за соломинку, лишь бы не пойти ко дну. Ты вправе требовать от меня поддержки, ссылаясь на обязательства, вытекающие из условий нашего партнерства, но не можешь ставить под угрозу мою карьеру из-за своих сомнительных действий.
  Селлерс не замедлил встать в позу.
  — Я брошу тебе не соломинку, а спасательный круг, Берта, если ты ни в чем не замешана. Поэтому и бьюсь как рыба об лед, чтобы во всем разобраться. Давай, Лэм, ближе к делу! Пока я еще ничего нового от тебя не услышал.
  — Поскольку я не посылал Карлоте Шелтон этого письма, — продолжал я, — нетрудно было догадаться, что только через свою знакомую она смогла провернуть эту аферу с бланком, и той для этого обязательно нужно было попасть ко мне в кабинет.
  Тогда я стал расспрашивать Элси Бранд, свою секретаршу, о всех, кто околачивался вокруг нашего офиса, и она рассказала мне о некоей мадам, которая во что бы то ни стало хотела дождаться моего прихода.
  Забрав с собой Элси, я отправился в архив одной из газет. Там мы просмотрели фотографии Карлоты Шелтон, разыскивая среди них те, где она снималась с друзьями. Мы обнаружили на одной из них Элайн Пайсли, похожую на ту, которую искали. Затем раздобыли досье и на Элайн Пайсли, где нашли более четкие фотографии и убедились, что именно она и была тогда в офисе.
  Поэтому я навестил Элайн Пайсли у нее на квартире и начал допытываться, почему она так упорно хотела увидеться со мной лично. Я застал ее врасплох и наверняка вытянул бы из нее многое, если бы в квартиру не нагрянул Гарден Монрой.
  В глазах Селлерса появился интерес.
  — А что же нужно было там Гардену Монрою?
  — Не знаю, что ему было нужно, но знаю, что я ему не понравился. Он наткнулся на меня, кое о чем спросил, вышвырнул из квартиры и, надо думать, теперь так вправил мозги Элайн Пайсли, что больше никому не удастся ничего от нее добиться.
  Тем временем Селлерс изучал на своем столе отпечатки пальцев.
  — Понимаю, понимаю, — заметил он рассеянным тоном. — Твоя секретарша подтвердила, что именно Элайн Пайсли вертелась вокруг твоего кабинета.
  — Вот видишь.
  — Теперь об этих отпечатках, Лэм. Почему ты не сказал, что они у тебя в кармане? Какой смысл был водить меня за нос?
  Ты сам убедился, что я не лгал, когда рассказал тебе про отпечатки. Почему ты не можешь поверить, что я действительно хотел передать их тебе из рук в руки, но их украли прямо из номера, из-под телевизора.
  — Опять за старое! Именно это мне в тебе не по нутру, Дональд. Берта играет по-честному, но ты предпочитаешь вместо того, чтобы помочь полиции, всеми правдами и неправдами оставить нас на бобах и оказаться у всех на виду на финише.
  — Вовсе нет. Всякий раз, когда я выхожу на финишную прямую, то предоставляю полиции возможность идти со мной ноздря в ноздрю. Если же от меня отмахиваются, то мне ничего другого не остается, как действовать на свой страх и риск.
  — Знаю, знаю. Ты любишь поучать нас, как надо работать, верно? А мы привыкли делать все по-своему.
  А теперь расскажи-ка мне об этих отпечатках пальцев.
  — Мокрой вышвырнул меня из квартиры Элайн Пайсли. Он прикатил на спортивной машине, и я решил заглянуть в нее.
  — Почему?
  — Потому что кто-то должен был наведаться ко мне в номер в мотеле «Эджемаунт» и стащить эти отпечатки. Это не могла быть Карлота Шелтон, так как ей пришлось отправиться в управление полиции, чтобы поведать свою версию о попытке совершить на нее нападение. Им не мог оказаться и детектив — вряд ли она решилась бы настолько далеко посвятить его в свои планы. Полицейский тоже исключается, в противном случае вам бы все стало известно. Следовательно, из всех четырех действующих лиц, выведенных на сцену в мотеле «Эджемаунт», на роль похитителя подходил только Монрой. Стоило мне только заглянуть в бардачок его машины с откидным верхом, как я понял, что оказался прав.
  Селлерс выбил дробь пальцами по столу, взглянул на ручные часы, затем взял сигару и засунул в рот, не зажигая. Глаза его сузились.
  — Интересно то, малыш, что все твои россказни кажутся настолько правдоподобными, что любой, кто тебя не знает, принял бы их за чистую монету… А впрочем, пожалуй, сдается мне, что ты бы не захотел втягивать свою секретаршу в эту историю, окажись она липой. Ну так что, верить или нет тому, что ты наплел мне здесь про Элайн Пайсли и про то, как засек ее с помощью своей секретарши?
  — Клянусь, это правда. Все, что я рассказал, при желании можно проверить.
  — Гм, все да не все. Насчет Гардена Монроя — опять только твои слова.
  Я ничего не ответил.
  — Ладно, вернемся к отпечаткам, которые ты снял.
  Все они подписаны — почерк твой, с этим ты спорить не будешь. Тут, я вижу, есть Фишер и кто-то еще, обозначенный инициалами «К.А.». Кто это?
  — Наш клиент.
  — Расскажи ему о нем, — вмешалась Берта: — Это дело об убийстве — сущее наказание, и мы ни с того ни с сего попали в самую его гущу. До сих пор мы еще могли как-то прикрывать своего клиента, но с этого момента…
  Селлерс предостерегающе поднял руку, осаживая ее.
  — Лучше помолчи, Берта.
  Берта оборвала фразу и обдала нас пылающим взглядом.
  — Так и быть, пойду вам навстречу, — сказал Селлерс. — Можете не называть его имени. Нам оно известно.
  — Еще бы! Вы ведь вытрясли из Берты все, что можно, и она теперь пытается сделать хорошую мину при плохой игре.
  Раскрылась дверь, и полицейский ввел в кабинет испуганного, побледневшего Карлетона Аллена.
  Селлерс обратился ко мне, усмехнувшись:
  — Продолжай, малыш, не обращай на нас внимания.
  Я поплотнее уселся на стуле и как в рот воды набрал.
  Карлетон Аллен посмотрел на Селлерса, на Берту и на меня и ляпнул:
  — Вы предали меня. Вы…
  — Замолчите, — прервал я, — пока сами себя не выдали!
  Селлерс усмехнулся и спросил Аллена:
  — О, так вы знаете этих людей, вот как?
  Аллен с минуту подумал, а потом ответил:
  — Да, знаю. Ну и что из этого? Вы не можете задержать меня, не предъявив никакого обвинения.
  — Так уж и не можем? — с издевкой спросил Селлерс.
  — Да, не имеете права!
  — И все же вы уже здесь, не так ли?
  На это Аллен ничего не ответил.
  — А теперь я скажу вам, почему вы здесь, и тогда вы можете высказаться по существу.
  Селлерс достал из кармана какой-то конверт. Из него он вытащил клочок бумаги, на котором я начеркал свою записку Аллену.
  — Как видите, эта бумажонка была скомкана и выброшена. Мы нашли ее и разгладили.
  Узнаете, Аллен, это та самая записка, которую вы выбросили. Да, да, бросили в урну с песком перед лифтом. В урну, которая находится этажом выше над офисом «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования».
  В журнале регистрации посетителей в конторе консультанта по налогам, к которому вам посоветовали обратиться, значится, что в то утро его посетил только один новый клиент…
  Не вызывает сомнения, что вы дилетант в делах подобного рода: при беседе с консультантом вы сообщили ему свои подлинные имя и адрес, задали ему несколько нелепых вопросов по поводу налогов и отвалили двадцать баксов якобы за то, что он вам посоветовал, — консультант до сих пор не может понять, за что ему заплатили.
  Ну вот, теперь пришел ваш черед говорить.
  Облизав губы кончиком языка, Аллен беспомощно перевел взгляд с Селлерса на Берту Кул, с Берты Кул на меня. Я тайком сделал ему знак, подняв руку к лицу, а затем проведя отогнутым пальцем по губам, подсказывая не отвечать.
  Он то ли не понял мой сигнал, то ли не обратил на него никакого внимания.
  — Ну! — поторопил Селлерс.
  — Поймите, — начал Аллен, — я нахожусь не в том положении, чтобы позволить вовлечь себя в скандал, да еще в такой. В субботу вечером я был с дамой в мотеле «Постоялый дворик». До интима дело не дошло; я набрался и вырубился. Позднее я узнал, что полиция проверяет, кто зарегистрировался в тот день в мотеле, а мне нельзя было допустить никакой огласки. Вот поэтому я нанял Дональда Лэма, чтобы в понедельник вечером он оказался там и выдал себя за меня.
  Мистер Лэм это сделал. Во вторник утром я позвонил в агентство и поблагодарил их за то, как они ловко провернули это дельце. Мне казалось, что все уже позади — и осталось только рассчитаться с ними, когда Лэм перехватил меня в вестибюле и всучил эту записку. Я прочитал ее в лифте, нашел консультанта по налогам, задал ему несколько вопросов и отправился домой.
  — Значит, это вы были тогда в мотеле в субботу вечером?
  — Да.
  — С дамой?
  — Да.
  — Кто она?
  — Шейрон Баркер, распорядительница в коктейль-баре «Кок и Тхистл».
  — Вы женаты?
  — Да.
  — И встречаетесь с другими женщинами на стороне?
  — Нет. Я… ну, даже не могу объяснить, как это случилось. Мне довелось поболтать с ней разок-другой до этого, но в тот вечер она была склонна на большее, а я был свободен и ощущал одиночество… ну, так вот в общих чертах… как оно все было…
  — Об этом хватит! Давайте о том, что произошло после того, как вы попали в мотель?
  — Вечеринка накрылась.
  — А что ваша дама?
  — Ушла от меня.
  — А вы чем занимались, оставшись в одиночестве?
  — Напился, завалился спать, проснулся с похмелья, собрался и поехал домой.
  — В какое время?
  — Уехал оттуда?
  — Да.
  — Перед самым рассветом. Рассвело уже, когда я добрался до дома.
  — Машина была ваша?
  — Да.
  — А что потом?
  — Потом ничего, пока не услышал, что полиция проводит тотальную проверку постояльцев, и впал в панику. Связался с Шейрон и спросил, не согласится ли она обеспечить мне крышу. Ей захотелось узнать, что я под этим подразумеваю. Объяснил тогда, что хочу заполучить кого-нибудь для того, чтобы тот выдал себя за меня и ответил бы на все вопросы полиции.
  — Она согласилась?
  — С одним условием. Я должен был договориться с Дональдом Лэмом — детективом, чтобы тот выступил в качестве моей подмены. Она видела его, и он ей понравился. Сказала, что с ним могла бы провести ночь, но отнюдь не с любым другим мужланом-сыщиком, который клюнет на предложенные деньги. Выбора у меня не было. Мне нужно было заполучить Лэма. Ни о ком другом не могло быть и речи!
  Селлерс обернулся ко мне.
  — Если бы ты сам выложил мне все то, что я и без тебя теперь знаю, мы бы прикрыли вашего клиента, да и тебя с Бертой тоже. А сейчас поезд ушел, малыш.
  Если Берта пожелает расторгнуть ваше партнерство и барахтаться сама по себе, мы постараемся пойти ей навстречу и взять ее под крылышко, но с тобой, как с частным детективом, насколько это будет от нас зависеть, считай, что покончено. Получить лицензию у тебя шансов не больше, чем у кролика.
  Селлерс потряс добытыми мною отпечатками.
  — Теперь вот что же с ними делать?
  — У тебя есть отпечатки Шейрон Баркер, — ответил я. — Есть пальчики Ронли Фишера. Найдутся и отпечатки Карлоты Шелтон. У меня, правда, не было возможности их проверить.
  — Все это чертовски смахивает на подсадную утку, — сказал Селлерс, — но если Ронли Фишер был в этом номере, тогда можно считать, что дело здорово сдвинулось с мертвой точки.
  — Он не был там, — заметил Карлетон Аллен. — Никого в номере не было, кроме Шейрон и меня.
  Селлерс задумчиво посмотрел в мою сторону.
  — Маленький пройдоха вполне мог сварганить такую улику и… — Затем обернулся к полицейскому. — Заберите этого парня и снимите у него отпечатки пальцев, — приказал он, кивнув в сторону Карлетона Аллена. — Покажите потом мне, и я проверю, насколько хоть эта часть рассказа Лэма соответствует истине. — Сняв телефонную трубку, он распорядился: — Раздобудьте мне отпечатки пальцев Ронли Фишера. Доставьте их прямо сюда. В нашем досье должна быть их копия.
  — Протестую против снятия у меня отпечатков, — завопил Аллен. — Это ведь!..
  Селлерс кивком указал ему на выход.
  Полицейский стиснул руку Аллена и предложил:
  — Пойдемте! Не тот случай, чтобы возникать. Вы же сами говорили, что не хотите попасть на страницы газет.
  — Боже мой, только не это! — воскликнул Аллен.
  — Ну, так вы выбрали не лучший способ для того, чтобы избежать огласки, которую так боитесь.
  Аллен дал себя увести без дальнейших споров.
  Тут Берта обратилась к Селлерсу:
  — Подожди минутку, Фрэнк. Если Дональд выложил все, как есть, у тебя нет никаких оснований отбирать нашу лицензию.
  — Ошибаешься, черт меня дери! Ведение дел об убийстве — прерогатива полиции, а не частных агентств. В тот же самый момент, как Дональд добыл в номере отпечатки пальцев Ронли Фишера, он должен был сломя голову примчаться сюда, чтобы поставить меня в известность.
  — Я звонил к нам в офис несколько раз, — возразил я, — и просил передать, что хочу переговорить с тобой.
  — Тут он не врет, — подтвердила Берта.
  — Но ты же не позвонил в управление полиции и не попытался связаться со мной?
  — Нет, не звонил.
  — Можно узнать почему? — спросил Селлерс, жуя незажженную сигару.
  — Потому что думал, что ты не прочь выделиться на фоне остальных при расследовании этого дела. Знаю я, как у вас в управлении полиции подсиживают друг друга. Чем крупнее дело, тем больше желающих примазаться, когда речь зайдет о поощрении отличившихся при раскрытии.
  Селлерс прищурил глаза и в раздумье посмотрел на меня.
  — Вот уж не ожидал встретить в тебе такую заботу о ближнем, — саркастически бросил он.
  — За друзей — в огонь и в воду, — подтвердил я. — Думал, что за тобой не пропадет, вот и решил оказать тебе услугу.
  — Да уж, — хмыкнул Селлерс, — ты, и только ты снял эти отпечатки. Никто, кроме тебя, не может доказать, что они были оставлены именно в том номере.
  Если бы ты оставил их на месте до полицейского фотографа, согласен с тобой, это было бы действительно доказательством. А теперь, по твоей милости, поди докажи, где мы их надыбали, — защитники обвиняемого с такой уликой разделают нас под орех.
  — Мне тогда и в голову не пришло, что отпечатки могут принадлежать Ронли Фишеру. Снимал я их так, на всякий случай — вдруг пригодятся.
  — Когда же ты обнаружил, что это отпечатки пальцев Фишера?
  — Когда раздобыл их образцы в офисе коронера.
  — Что тебя вынудило отправиться к коронеру именно за отпечатками пальцев Фишера?
  — Фишера убили в мотеле. На случай объяснений с полицией я хотел убедиться, что никакие из оставшихся в номере отпечатков никак не связаны с делом Фишера, а как я мог это доказать, не располагая его отпечатками для сверки? К моему удивлению, среди снятых мною пальчиков оказались и его.
  — Врешь ты все, — объявил Селлерс. — У тебя уже были подозрения насчет Фишера.
  — Ну хорошо, вру. Подозрения были.
  — Вот тогда и следовало обратиться ко мне.
  — И ты бы поднял меня на смех и потребовал доказательств.
  Селлерс вместо ответа вновь начал жевать сигару.
  В кабинет вошел полицейский, держа в руке несколько оттисков с отпечатками пальцев. Селлерс взял увеличительное стекло и начал их сравнивать.
  Он пытался сохранить на лице безучастное выражение, но все яростнее жевал свою сигару. Торчащий конец сигары дергался вверх и вниз, как маятник.
  Затем он выпрямился, отложил лупу, взглянул на меня и заявил:
  — Ну, маленький пройдоха, ты получил то, не знаю что. Тут сам черт ногу сломит! Отпечатки, которые ты пометил фамилией Фишер, действительно принадлежат ему.
  — А я что говорил?
  — Помню, что говорил. Тебя только слушай! Кое-чему я все-таки верю. Но далеко не всему. Прежде чем купиться на твой рассказ, я намерен все проверить досконально.
  — Что же вы думаете, что я продаю вам кота в мешке? — спросил я.
  — Честно говоря, не знаю. Но Берта столько раз повторяла, что ты мозговитый, толковый маленький бестия, что эти слова надолго отложились у меня в извилинах.
  Боюсь, что она и тебя убедила в этом. Ты пытаешься слишком быстро поддеть меня на крючок. Не знаю, какая наживка на этот раз, но я не клюну, пока не смогу убедиться, что проглочу не голую блесну, а живого, подлинного живца.
  Вошел с отпечатками пальцев тот самый коп, заботам которого препоручили нашего клиента, Карлетона Аллена.
  Селлерс взял доставленные оттиски, отобрал некоторые из сделанных мною, изучил с помощью лупы и нахмурился. Затем стал проверять по новой. Потом, отложив в сторону лупу, посмотрел на меня, вынул изо рта сигару и, взяв ее двумя пальцами, чтобы сделать жест более выразительным, стал покачивать ею в такт произносимым в мой адрес словам.
  — Так вот, маленький пройдоха, — выдал он, — нас ведь тоже на мякине не проведешь. Ты состряпал это дельце от начала до конца, пытаясь спасти свою шкуру и выйти сухим из воды.
  — Что на этот-то раз?
  — Вот эти подлинные отпечатки Карлетона Аллена не соответствуют тем, которые у тебя значатся под инициалами «К. А.».
  — Не может быть! — воскликнул я.
  — Еще как может!
  — Я никак не мог допустить ошибку — все проверено тщательно.
  — Полностью с тобой согласен, — заявил Селлерс. — Ты и не ошибся. Просто сам себя перехитрил. Нельзя же все предусмотреть, когда наспех сводишь концы с концами, лишь бы отвязаться от полиции… Все твои доказательства… чистейший блеф, и…
  — Некоторые отпечатки, снятые мною в номере, остались непроверенными, — сказал я. — Не знаю, кому они принадлежат. Попробуйте сверить с ними. Может быть, один из них окажется отпечатком пальцев Аллена. Не исключено, что я принял желаемое за действительное.
  Селлерс немного подумал, затем запихнул в рот изжеванную сигару и снова взялся за работу.
  — Позволь помочь, — предложил я. — Мне…
  — Пошел к черту, — прервал Селлерс, не поднимая глаз. — Лучше держись подальше от отпечатков. Даже не прикасайся к ним.
  Спустя десять минут Селлерс поднял глаза и покачал головой.
  — Дохлый номер, — сказал он, — ни один из них не принадлежит Аллену.
  Тут уж Берта не утерпела.
  — Но Аллен признает, что был там. Он…
  — Конечно, признает, — фыркнул Селлерс. — Все это, вместе взятое, еще раз доказывает, что эта подборка отпечатков — чистая липа, доказательство невесть чего, истории, взятой с потолка Дональдом, чтобы спасти свою лицензию.
  — Но послушай, — не унималась Берта. — Слишком уж много ляпов — до смешного. Дональд мог бы придумать и поумнее.
  — А я думал, что ты намерена расторгнуть с ним партнерство и выйти сухой из воды, — бросил Селлерс.
  — Я за честную игру, — окрысилась Берта, — и хочу, чтобы Дональду не перекрыли кислород за здорово живешь!
  — Могу сказать тебе, что ожидает Дональда. Знаешь ли ты, что такое вытрезвитель?
  По лицу Берты было видно, что она не уяснила, к чему клонит Селлерс.
  — Если не знаешь, то расскажу, — продолжил тот. — Пьяниц подбирают на улицах и бросают в этот бункер.
  Ребят там выворачивает наизнанку. Они блюют на стены, на пол и друг на друга. Они вопят и рычат или храпят, кто в отрубе. Они дерутся и изрыгают проклятия, теряют всякое самообладание.
  Теперь твоему дорогуше Дональду предстоит оказаться в вытрезвителе для пьяниц. Утром, возможно, ему удастся доказать, что был трезвым, но сейчас у меня не вызывает сомнения, что он пьян. Иначе зачем ему распинаться о том, что у него есть отпечатки пальцев Карлетона Аллена. Будь он трезвый, разве стал бы доказывать, что снял все эти отпечатки в мотеле «Постоялый дворик».
  Может быть, Дональду придется пробыть в вытрезвителе два или три дня, пока он не протрезвится. Только на трезвую голову он сможет рассказать мне всю правду про эти отпечатки. И тогда я его выпущу.
  — Ты не посмеешь этого сделать, Фрэнк, — вырвалось у Берты.
  — Еще как посмею, черт меня подери. Сама увидишь.
  — Хорошо же, но тебе это даром не пройдет.
  — А кто сможет мне помешать? — спросил Селлерс, обдав ее негодующим взглядом.
  — Хотя бы я, — ответила Берта, гневно глядя на него.
  — Раз так, то выслушай меня, Берта Кул. Ты спелась с этим маленьким хитрецом, и он держит тебя в напряжении с того момента, как только стал твоим партнером. Тебе достаются все шишки, а с него — все как с гуся вода. Он и сейчас тебя подставил — шансы у тебя сохранить лицензию такие же, как уцелеть в аду у снежного кома. Это я бросаю тебе спасательный круг, да и то только в память старой дружбы. Надеюсь, у тебя хватит ума уцепиться за него, а я позабочусь вытащить тебя на берег. Ты сможешь вернуться к прежней привычной жизни респектабельного детектива и спать спокойно. Дела подобного рода, как это, чреваты серьезными последствиями и явно тебе не по зубам.
  — Они и тебе не по зубам — иначе ты бы не гонялся за нами, — заметила Берта. — Если бросишь Дональда в вытрезвитель, не надо мне от тебя никакого спасательного круга.
  — Считай, что почти осталась без лицензии, миссис Берта Кул.
  — А ты знай, что я тебя послала ко всем чертям, самодовольный сукин сын! — крикнула Берта. — Ты, может, и не поверишь, но можешь считать, что остался без работы — это я тебе говорю.
  Выведите ее! Отправьте малыша в вытрезвитель! Он накачался наркотиками, — распорядился Селлерс.
  Глава 14
  Вытрезвитель оказался именно таким, каким описал его сержант Селлерс.
  Вначале, когда меня бросили туда, народу там было немного, да и сильно пьяных не было.
  Один был арестован за то, что находился за рулем в нетрезвом виде. Он был весьма прилично одет и без конца сетовал на то, как это отразится на его добром имени, на его жене и детях, и коротал время, оплакивая свою горькую судьбину.
  Еще там был общительный алкаш, который непрестанно ко всем обращался, вновь и вновь пытаясь пожать руки своим сокамерникам.
  Он все время рассказывал о том, что с ним случилось. Клялся в вечной дружбе. Пожимал руки. Для верности, что никого не пропустил, вновь обменивался рукопожатиями с каждым по нескольку раз, не забывая пои этом говорить одно и то же.
  В нашей камере был и еще один, которого сначала тянуло на подвиги, и он лез с кулаками на каждого, но, к счастью, скоро вырубился и заснул.
  Около двух часов ночи стали поступать экземпляры хуже некуда.
  Вытрезвитель напоминал большую квадратную клетку с цементным полом, посередине которого проходил желоб для стока нечистот, и утром, когда пьяниц выдворяли восвояси, его промывали струей воды под напором из шланга.
  Обычно нечистоты стекали к центру пола и дальше по желобу — в сток, но около трех часов утра, когда в вытрезвиловке был полный кворум, пара «полутрупов» своими телами закрыли решетку стока и вся эта дрянь стала накапливаться по всему полу. Запах блевотины стал невыносимым.
  Забившись в угол, я пытался избегать как затопляющих помещение нечистот, так и своих сокамерников.
  Раз или два мне даже удалось задремать.
  В шесть часов утра нам принесли горячую бурду, которая, судя по всему, выдавалась за кофе. Бедолаги с мутными глазами тянули к кружкам дрожащие руки.
  В половине девятого утра всю компанию погнали в суд, но когда я попытался отправиться вместе с остальными, меня попросту оттолкнули.
  — Для суда вы еще слишком пьяны, — заявил мне сопровождающий. — Оставайтесь здесь!
  Так меня и оставили вкупе еще с четырьмя насквозь пропитавшимися нечистотами сокамерниками, у которых видок был такой, что выводить их куда-либо явно не имело смысла.
  В девять часов выкрикнули мое имя.
  Я прошел к двери вытрезвителя.
  Какой-то человек сказал:
  — Сюда, — открыл мне дверь, и я вышел.
  Надзиратель вернул отобранные у меня вещи в присутствии полицейского, и тот прошел со мной в лифт.
  Мы петляли, пока не добрались до кабинета Фрэнка Селлерса.
  Сержант восседал за своим письменным столом.
  Берта Кул с видом бульдожки, стерегущей мозговую кость, находилась здесь же, ближе к стене, с каким-то типом с серыми пронизывающими глазами на жестком, суровом лице.
  Берта представила его:
  — Доусон Кесил, наш адвокат.
  Он встал и пожал мне руку.
  — Выслушайте меня, — сказал Селлерс, — какой мне смысл темнить? Я не придирался к этому парню, просто мне показалось, что он пьян. Иначе ничем не объяснишь то, что он здесь наплел. Я приказал, чтобы его поместили в вытрезвитель с намерением перевести его в другое место или даже выпустить совсем, как только найдем кого-нибудь, кто бы мог освидетельствовать его состояние и подтвердить, что это вполне безопасно как для него самого, так и для окружающих.
  — И конечно, забыли об этом? — спросил Кесил.
  — Не то чтобы забыл, в полном смысле этого слова, но голова у меня была забита до такой степени — дьявольщина! Я ведь расследую дело об убийстве, работаю сутками напролет, выкраивая жалкие минуты для сна, да и то урывками. Разве здесь все упомнишь!
  Я обратился к Кесилу:
  — Но тем не менее он не забыл дать указание оставить меня в камере, когда остальных выводили к судье.
  С его слов мне сообщили, что я все еще достаточно пьян, чтобы предстать перед судом, и что меня следует оставить в вытрезвителе минимум на сутки.
  — Это не по моему адресу — претензии подобного рода следует предъявлять старшему надзирателю, — поспешил отмежеваться Селлерс. — С моей стороны никаких указаний не было, если не считать распоряжения — держать тебя там, пока не протрезвишься. — Повернувшись ко мне, Селлерс спросил: — Зачем ты опять лезешь в бутылку, Дональд? Я ведь помогал тебе прежде и готов делать это и сейчас, всякий раз, как только смогу.
  — С чего бы это вдруг — такая готовность подружиться во что бы то ни стало?
  Берта Кул указала на несколько листков бумаги на столе Селлерса.
  — Да с того, что Элайн Пайсли полностью призналась во всем. По ее словам, она была отправлена к нам в офис Карлотой Шелтон затем, чтобы раздобыть один из наших фирменных бланков, оторвать от него верхнюю часть с заголовком, да так, чтобы линия отрыва сразу бросалась в глаза, бросить ее в ящик твоего стола, а оставшуюся часть бланка передать ей.
  Элайн пришла к нам и вертелась возле твоего кабинета, пока не улучила момент выполнить поручение. Она передала обрывок бланка Карлоте. Когда она его вручала, на нем ничего не было. Это уже потом сама Карлота наклеила на бланк слова, вырезанные из газет и журналов. Элайн Пайсли об этом ничего не знала.
  — А что же говорит Карлота? — спросил я.
  — Карлота Шелтон и Гарден Мокрой вроде как в бегах, — ответил Кесил. — Их нигде не могут найти.
  — От нас никуда не денутся, — пообещал Селлерс.
  — Хватит о них! — заявил Кесил. — Речь сейчас идет о вас, мистер Лэм. Существуют отделы по контролю за соблюдением гражданских прав, которые занимаются сбором информации о жестоком обращении полиции с гражданами. Если вас бросили в вытрезвитель только для того, чтобы принудить говорить, то этого окажется достаточно, чтобы заставить Селлерса вернуться к тому, с чего начинал — топать сапогами по участку простым патрульным.
  — Ну, не рвите на груди манишку, — ответил Селлерс адвокату. — Я знаю Берту и знаю Дональда Лэма как облупленных. Они не станут портить жизнь бедному полицейскому. Им ли не знать, что раз на раз не приходится, и порой бывает, что и перегнешь палку.
  Дело не во мне. Окажись другой на моем месте, он повел бы себя так же. Надеюсь, я вас убедил?
  На это Кесил ответил:
  — Мы, возможно, возбудим гражданский иск о возмещении причиненного ущерба на сто пятьдесят тысяч долларов и потребуем проведения расследования специальной комиссией.
  Селлерс взглянул на Берту.
  — Послушай, Берта. Ведь мы всегда были друзьями.
  — Были, — сказала Берта, — но в последнее время от твоей дружбы не знаешь — то ли смеяться, то ли выть на луну.
  — А ты что, забыла, что в нашем городе ни одно частное детективное агентство и дня не продержится, если наступит полиции на мозоль.
  — Запомните это заявление, — сказал Кесил. — Я рассматриваю его как угрозу, как попытку заставить вас поступиться своими гражданскими правами в угоду его необоснованным амбициям.
  — Это вовсе не угроза, — спохватился Селлерс, — а просто констатация факта.
  — Разве признание Элайн Пайсли не говорит о том, что мы добились того, чего не удалось добиться полиции? — спросил я у Берты Кул.
  — Оно, скорей всего, не стоит и бумаги, на которой написано, — ответил за нее Селлерс. — Ее, возможно, принудили под нажимом и угрозами.
  — Каким же образом могла я оказать на нее давление или принудить ее к этому? — возразила Берта. — Я, какой-то частный детектив?
  — Не было никакого ни давления, ни принуждения, — вмешался Кесил. — В моем распоряжении имеется подлинное признание, подписанное Элайн Пайсли и заверенное нотариусом в восемь часов сегодня утром. Я специально уточнил у нее насчет того, было ли ее признание добровольным или появилось на свет в результате угроз или обещания выплатить вознаграждение. Моя секретарша была свидетелем и застенографировала мою беседу с Элайн Пайсли.
  На это Селлерс угрюмо возразил:
  — Конечно, такое признание позволяет Лэму предпринять ответные действия в отношении Карлоты Шелтон, но оно не имеет никакого значения для полиции.
  Нет никакого состава преступления в краже пустого бланка.
  — Шантаж, вымогательство, попытка к изнасилованию, — начал перечислять Кесил. — До всего оказалось дело у полиции, если помните, когда мисс Шелтон пожаловалась на Лэма. А теперь вы самым странным образом утверждаете, что ваша хата с краю.
  — Ладно, хватит, — промолвил Селлерс. — Зачем переливать из пустого в порожнее? Не проще ли спуститься с небес на землю и сказать мне, чего вы хотите.
  Я перехватил взгляд Кесила.
  — В данный момент, — сказал я, — вряд ли есть смысл препираться по этому поводу с сержантом Селлерсом. В конце концов, ему предстоит выступить в роли ответчика, а раз вы наш адвокат, то вам следует обсуждать это дело с адвокатом Селлерса, а не с ним самим. Кроме того, думается, нам всем следует немного поостыть, прежде чем начнем что-либо обсуждать.
  Я незаметно подмигнул Кесилу.
  Тот немедленно поднялся со стула.
  — Если вы придерживаетесь такого мнения, Лэм, — заявил он, — то так тому и быть. Мы заявили протест сержанту Селлерсу против превышения власти и продолжаем настаивать на нарушении им ваших законных прав. По-моему, вам следует пройти медицинское освидетельствование. Не исключена возможность, что в царапины на вашем лице могла попасть инфекция.
  Благодаря заявлению Элайн Пайсли теперь вполне очевидно, что Карлота Шелтон сфабриковала все от начала до конца с целью дискредитировать вас и воспрепятствовать расследованию, которым вы занимались.
  — Послушайте, — сказал Селлерс. — Вы же не можете выжать кровь из репы. Я простой коп. У меня ничего нет. Карлота Шелтон — известная личность.
  Почему бы вам не заняться ею на полном серьезе и оставить меня в покое?
  — Мы намерены заняться всеми, — заметил Кесил, — и вовсе не исключаем возможности существования некоего сговора между вами и Карлотой Шелтон. Так это или не так — решит суд, впрочем, как и во всех остальных исках, в которых вам придется выступать в роли ответчика, как-то: о незаконном аресте, о допросах с пристрастием и о превышении власти.
  Сказав это, Кесил торжественно прошел к двери и распахнул ее для нас.
  Берта Кул величественно прошествовала из кабинета, а я последовал за ней.
  Селлерс остался сидеть за своим письменным столом, держа в руках копию заявления Элайн Пайсли с видом побитой дворняжки.
  В коридоре Берта взглянула на меня и сказала:
  — Боже мой, на кого ты похож?
  — Не знаю, мне себя не видно, — ответил я. — Отправлюсь домой отмываться.
  — Никому ни слова! — предостерег меня Кесил. — Репортеры наверняка доберутся до вас и станут расспрашивать об иске, который мы собираемся вчинить.
  Отсылайте их всех ко мне.
  — По правде говоря, — пояснила Берта, — мы не собираемся возбуждать дела, если нас к этому не принудят. Все, что нам нужно, — это сбросить со своей холки Селлерса и накрутить ему хвост.
  — С Селлерсом проблем не будет, — заверил Кесил, — но вот отцепиться от Шелтон — задачка посложнее.
  — Что до меня — так я отправляюсь домой, — отозвался я, — сниму эту одежду, приму ванну и приведу себя в порядок.
  — Видит Бог, тебе это просто необходимо.
  — Было бы неплохо, — сказал Кесил, — если бы вы сегодня не совались в офис, Лэм, и желательно держаться подальше от репортеров.
  — Никто до меня не доберется, — пообещал я.
  Мы спустились к главному входу. Кесил пожал нам руки и ушел.
  Я обратился к Берте:
  — Буду прятаться от всех. Стану названивать каждый час и узнавать новости, но никто не будет знать, где я скрываюсь или как связаться со мной.
  — Держи хвост пистолетом, — предостерегла Берта. — Доусон Кесил вроде бы знает что говорит, но мы еще на линии огня.
  — Что же заставило расколоться Элайн Пайсли? — поинтересовался я.
  — Я многое усекла из того, что ты объяснял в кабинете Селлерса, чтобы сделать для себя выводы. Отправилась к ней на квартиру, прождала ее до часу ночи.
  Как только та заявилась, взяла ее в обработку. Уже к двум часам она выложила мне все как на блюдечке. Затем отвезла ее в один отель, где продержала без сна всю ночь, и рано утром первым делом связалась с Доусоном и заставила его получить от Элайн письменные показания за ее подписью. Затем мы добрались до Селлерса.
  — Сильно ли пришлось попыхтеть, чтобы Элайн Пайсли раскололась?
  — Не слишком. Пожалуй, лишь раз пришлось намять ей бока, когда она попыталась спустить меня с лестницы.
  — Если у нее остались после этого синяки и…
  — За кого ты меня принимаешь? Неужели я об этом не подумала? Всего-навсего швырнула маленькую стерву на кровать и сидела на ее животе, пока объясняла что к чему. Не прошло и двух часов, как она вняла моим доводам.
  Глава 15
  Ушло какое-то время, чтобы смыть с себя всю грязь и приобрести приличный вид.
  Даже после того, как я с ног до головы обдал себя шампунем, сбрил щетину, долго отмывался в ванной и почти убедил себя, что от меня не пахнет, тем не менее любой крепкий запах, щекочущий ноздри, подсознательно ассоциировался с вонью вытрезвителя и заставлял меня думать, что я насквозь пропах этой дрянью.
  Хотя я и устал как собака, но заставил себя забраться в развалюху машину нашего агентства и поехал в офис Карлетона Аллена.
  Как и в первый раз, в приемной сидела та же секретарша с деловым видом, но сейчас ее деловитость носила подчеркнутый характер.
  — Доброе утро, мистер Лэм, — услышал я. — У вас назначена встреча с мистером Алленом?
  — С мистером Алленом — ничего подобного, да я и не к нему. Мне хотелось бы встретиться с мистером Гетчелом.
  — О, вам следовало бы договориться заранее с мистером Гетчелом. Вам…
  Я обошел ее стол и раскрыл дверь кабинета с табличкой: «Мистер Гетчел».
  Она вскочила со стула и ринулась за мной.
  — Вы не имеете права!..
  Из-за своего письменного стола на меня с изумлением взглянул сам Гетчел.
  Это был плотный, широкоплечий мужчина с осанистой фигурой, суровый на вид и, судя по всему, в хорошей спортивной форме.
  На первый взгляд ему можно было дать не больше пятидесяти лет. Когда я вошел в кабинет, он спросил секретаршу:
  — Что все это означает, Лорен?
  — Он ворвался без спроса, — ответила она. — Он…
  Гетчел поднялся и отшвырнул кресло.
  — Я им займусь сам, — заявил он и быстрыми шагами обогнул стол. — Заставлю его вырваться отсюда.
  Лорен Бил скороговоркой произнесла:
  — Его имя — Дональд Лэм. Он приходил позавчера, чтобы встретиться с мистером Алленом и…
  Гетчел застыл на полпути, вцепился в угол стола и вымолвил:
  — Лэм, а?..
  — Он самый!
  — Выйдите и закройте за собой дверь! — приказал он секретарше. — Я сам с ним разберусь.
  Дверь закрылась.
  Гетчел приблизился ко мне, пристально вглядываясь серыми сердитыми глазами.
  — Ладно, Лэм. Во имя дьявола, чем, по вашему мнению, вы здесь занимаетесь? — спросил он.
  — Как мне кажется, защищаю своего клиента.
  — Если так, тогда выкатывайтесь в приемную и ждите там, пока ваш клиент сам не пошлет за вами, и тогда защищайте на здоровье. Для этого незачем вламываться без приглашения.
  — Пожалуй, вы правы — в прошлый раз мне это обошлось боком.
  — Вот как — любопытно?
  — Дело в том, что я не до конца поверил в то, что мне говорил клиент. Кое-что показалось подозрительным. Вот поэтому в прошлый раз я без спроса вторгся в кабинет Аллена, снял отпечатки пальцев с торца его металлического стола и затем сверил их с теми отпечатками, которые раздобыл в номере мотеля. Когда они совпали, я не долго думая решил, что Аллен и в самом деле находился в номере. И меня как обухом по голове ударило, когда отпечатки оказались не Аллена. Вот поэтому я согласен с вами, что нечего самовольно врываться в кабинет. Только теперь до меня дошло, как все обстояло на самом деле.
  С минуту Гетчел в раздумье изучал меня, затем вернулся за письменный стол и опустился в вращающееся кресло.
  — Садитесь, Лэм, — пригласил он.
  — В нашем распоряжении, возможно, очень мало времени.
  — А почему?
  — Не стоит недооценивать полицию.
  — Вы были у них?
  — Нет, они были у меня.
  Он открыл ящик письменного стола, достал оттуда чековую книжку и, положив на нее ручку, спросил:
  — Хорошо, что вы хотите?
  — Хочу правды, для начала.
  — Не лучше ли получить наличные.
  — Для начала согласен только на правду, — повторил я.
  Отложив ручку и закрыв чековую книжку, он сообщил:
  — Я вдовец.
  Я кивнул в ответ.
  — Но я также и мужчина.
  Я вновь кивнул.
  — Я встретился с Шейрон Баркер в коктейль-баре.
  Она мила и мне понравилась. Мы уехали вместе.
  — Сколько было таких поездок?
  — Имеет ли это значение?
  — Пожалуй что нет.
  — Тогда продолжаю. Мы уехали вместе. В субботу вечером мы отправились в мотель «Постоялый дворик» после того, как она закончила работу, и мы немного перекусили. Шейрон сама занялась регистрацией номера. Личность я довольно известная, поэтому предпочитаю держаться подальше от мест, где ведут всякого рода записи. Она оформила себя и меня как мистера и миссис Карлетон Блевет из Сан-Франциско, получила ключ, и нас провели в номер. Мы заказали кое-какие закуски и, не знаю почему, вызвали подозрение у детектива из мотеля. Короче, еду к нам в номер он доставил самолично.
  — Это встревожило вас?
  — Не очень. Я держатель первых закладных на этот мотель и заинтересован в том, чтобы он приносил прибыль, а не доставлял неприятности. Поэтому в свое время предложил им ограничиться лишь одним детективом, полагая, что в мотелях подобного рода слишком строгий надзор за постояльцами только отпугнет людей от заведения.
  — Как же события развивались дальше?
  — В дверь постучали, — ответил он и замолк.
  — Продолжайте.
  — Лэм, было бы чертовски лучше, если бы вы обошлись без продолжения.
  — Мне необходимо это знать. Прошу вас, продолжайте!
  — Хорошо. Когда Шейрон открыла дверь, к нам вошел какой-то мужчина. Он вынул из кармана свою визитную карточку и представился как Ронли Фишер, помощник окружного прокурора.
  Для меня это было как гром среди ясного неба. По правде говоря, я не знал, как вести себя, открыться ли ему, кто я такой, и спросить в лоб, какого черта ему здесь нужно, или выждать, пока он сам не скажет. Наконец, решил дождаться и дать ему раскрыть карты.
  Мои опасения оказались напрасными — он принимал нас за тех людей, за которых мы себя выдавали. Для него мы были мистер и миссис Блевет из Сан-Франциско. Он извинился за то, что причиняет нам беспокойство, и объяснил, что работает над очень важным делом и что одна из свидетельниц по этому делу находится в соседнем номере и что позднее, как он ожидает, к ней должен присоединиться некий джентльмен, и он хотел бы побеседовать с ними обоими. Еще он сказал, что должен пока оставаться незамеченным, и спросил, не будем ли мы возражать, если несколько минут понаблюдает в окно.
  — И что вы ему сказали?
  — А что можно было сказать? Ответил — пусть занимается тем, чем считает нужным. Поинтересовался, не хочет ли немного выпить. Он отказался — вот мы так и сидели, делая вид, что я и она — муж и жена из Сан-Франциско, немного притомившиеся после дороги.
  — Ну а потом?
  — Потом, примерно через час, он поблагодарил нас, сказал, что ему пора, и покинул номер.
  — А затем?
  — Затем я начал размышлять над происходящим, и чем больше думал, тем меньше мне это нравилось. Отправив Шейрон на такси, я поехал домой на своей машине.
  — В какое время?
  — Кажется, было около двух часов ночи.
  — Продолжайте.
  — Потом на следующий день я узнал об убийстве Ронли Фишера. Понял, что полиция начнет шерстить всех, кто был в мотеле. Я не знал, говорил или нет Ронли Фишер кому-нибудь о том, что некоторое время находился в нашем номере. Но не решился во избежание разговоров сам навести необходимые справки. Оставался только один человек, на которого я мог положиться без опаски. Тогда я позвонил в мотель и сообщил, что хотел бы сохранить за собой номер еще на пару дней.
  Послал им с нарочным деньги.
  — К чему столько усилий, чтобы сохранить именно этот номер? — спросил я.
  — Чтобы в полиции думали, что пара, которую они в конце концов накрыли, та же самая, что находилась там в субботу вечером.
  — Значит, ваш зять никогда и не был в этом номере?
  — Нет. Он только знал Шейрон Баркер.
  — Сколько же выручила Шейрон на этом?
  — Пока не слишком много. Позднее она потребует гораздо больше.
  — И вы заплатите?
  — Заплачу.
  — Как, по-вашему мнению, что там могло случиться? С Ронли Фишером, разумеется.
  — Не знаю. И не желаю знать ничего! Поверьте, ровным счетом — ничего!
  — Ну вы и влипли, — заметил я.
  — Это для меня не новость.
  — Мне вот тоже обломились неприятности, пока я поневоле занимаюсь тем, что пытаюсь разобраться что к чему.
  — Много неприятностей?
  — Хватает.
  — Вам расцарапали все лицо.
  — Да, расцарапали лицо, ударили под дых, свернули челюсть и заставили провести ночь в вытрезвителе.
  — А по какой причине оказались здесь?
  — Так принято в нашем агентстве — брать клиентов под защиту, даже если те действуют через подставных лиц, — главное, лишь бы они хорошо платили.
  — Поверьте, я огорчен за вас, — сказал он.
  — Я тоже.
  — А что вы намерены делать сейчас? — спросил он.
  — Попытаюсь отмазать вас, если, конечно, смогу. Но мне нужно знать все доподлинно.
  — Я же сказал вам, что случилось.
  — Как и ваш зять в свое время.
  — Хотелось, как лучше!
  — А теперь вот полиция катит на меня бочку, что я с ней играю в прятки, и угрожает отобрать мою лицензию.
  — У меня есть некоторый политический вес. Не могу, правда, в данный момент повлиять на ход событий, но когда дойдет до того, чтобы вернуть вам лицензию, уверяю вас, мое слово окажется решающим.
  — А как быть до этого?
  — Держаться до последнего. По возможности помогать друг другу.
  Он опять взялся за ручку, выписал чек, оторвал и вручил его мне. Чек был на пять тысяч долларов.
  — Не думайте о расходах, Лэм, — сказал он, — я не собираюсь мелочиться. Это вот вам для начала, а потом получите еще больше.
  Положив чек в карман, я встал, и мы пожали друг другу руки.
  — Но сумеете ли вы помочь мне выкарабкаться из этой ямы?
  — Не знаю, — ответил я. — Но мы всегда стараемся, чтобы наши клиенты получали то, за что платят.
  — Ладно, я ведь теперь тоже ваш клиент. Помните об этом.
  — Да уж не забуду, — ответил я и пошел из кабинета.
  Гетчел широко распахнул дверь и громко сказал:
  — Мне нравится ваш стиль, молодой человек. По душе также ваши инициативность и мужество, но я решительно против того, чтобы вы понапрасну тратили свое и мое время. Более того, уверен, что и мистер Аллен, мой зять, не заинтересуется вашим предложением. На этот раз не стану делать вам выговор, но на будущее не потерплю, чтобы вы врывались ко мне, минуя моего секретаря. Вы меня поняли?
  — Да, сэр, — ответил я и, изображая смущение, вышел из офиса.
  По дороге в суд я жал на всю катушку.
  Гаркурт Паркер, помощник прокурора, назначенный участвовать в процессе вместо Ронли Фишера, делал все, что мог. Но ему никак не удавалось склонить чашу весов на свою сторону.
  На трибуне находился Стонтон Клиффс, который давал показания в свою защиту и явно производил на присяжных хорошее впечатление.
  Этот тип держался достаточно уверенно, не лез за словом в карман и был неплохим актером. Он изо всех сил пытался казаться искренним и выдать себя за жертву стечения обстоятельств.
  Судя по его словам, он глубоко переживал трагическую гибель своей жены. Несмотря на то что они давно уже не находили общего языка и собирались вот-вот расстаться, он тем не менее якобы питал к ней глубочайшее уважение и дорожил ее дружбой. Просто их взаимоотношения лишились былой романтики.
  Он признавал, что пытался оградить свою любовницу от газетной трескотни и сплетен, неизбежных в случае, если бы их взаимоотношения получили огласку, — поэтому и ввел полицию в заблуждение, утверждая, будто в квартире, кроме его и жены, никого не было, когда произошел трагический инцидент.
  В остальном он якобы не лгал, когда давал показания, что в тот момент собирался сказать жене, что хочет получить развод, и убедить ее попытаться разумно оценить сложившуюся ситуацию. По его словам, он готов был пойти ей навстречу в материальном плане.
  Обвиняемый утверждал, что, как оказалось, глубоко заблуждался в отношении жены, думая, что она примирится с неизбежным, — ведь вот уже на протяжении многих месяцев у них не было нормальных супружеских отношений, — и ему казалось, что и она полностью понимает неприемлемость такого положения для них обоих.
  Вместо этого, показывал Клиффс, она впала в истерику. Выхватила из ящика стола пистолет, пыталась застрелить Мэрилен Картис, и той пришлось выбежать из комнаты. Он вынужден был сграбастать жену и, чтобы привести в чувство, ударил ее по лицу, так как понял, что она в невменяемом состоянии и взывать к ее разуму бесполезно. Тут она направила на него пистолет и выстрелила, но пуля лишь слегка задела его; он попытался выхватить у нее оружие, но она вырвала руку с зажатым в ней пистолетом и непроизвольно нажала на спуск, раздался выстрел — и она оказалась убитой наповал. Он глубоко переживает случившееся, но не считает себя виновным в ее гибели.
  Клиффс не перебирал, когда распинался о своих сожалениях по поводу недавней трагедии. Он не преминул сделать акцент на том, что сам он полноценный, нормальный в физиологическом отношении мужчина, в то время как жена его в сексуальном плане была слишком сдержанной и по этой причине ему пришлось искать удовлетворение на стороне, а когда он обрел счастье с Мэрилен Картис, его жена повела себя «как собака на сене» и наотрез отказалась предоставить ему развод.
  Мэрилен Картис, также обвиняемая, сидела возле своего адвоката, не отрывая глаз от своего любовника на трибуне, кивая время от времени как бы в подтверждение его слов, утирала слезы платочком, успевая при этом гордо вскидывать голову, говоря всем своим видом, что сердцу не прикажешь, и ее любовь к обвиняемому — искреннее и достойное уважения чувство.
  Судя по атмосфере, царящей в зале суда, в лучшем случае, на что могло рассчитывать обвинение, — это не дать присяжным вынести решение и добиться переноса слушания дела, так как не было ни малейшего шанса добиться обвинительного приговора, и, напротив, все шансы за то, что обвиняемых оправдают.
  Обвиняемый закончил давать показания.
  Приступаем к перекрестному допросу! — объявил представитель защиты.
  Паркер поднялся и начал засыпать Клиффса вопросами.
  Тот, как в игре в бейсбол, принимал каждый вопрос и рикошетом отбивал его Паркеру. Конечно, Мэрилен Картис была его любовницей. Да, они любили друг друга. Да, хотели пожениться. У них ведь тоже есть право на счастье. Да, он пытался наладить супружескую жизнь, настаивал на том, чтобы жена обратилась к специалистам-медикам по поводу все усиливающегося у нее нежелания исполнять свои супружеские обязанности. Она отказалась. Да, она лишила его возможности жить дома полноценной в сексуальном плане жизнью.
  Да, жена сама порвала с ним отношения еще задолго до того, как он встретил Мэрилен Картис. Более того, она сама посоветовала ему искать удовлетворение на стороне. Да, открыто насмехалась над его мужским достоинством.
  Паркер словно ломился в закрытую дверь и понимал это. Все находившиеся в зале суда видели, как он терпит поражение, присяжные — тем более.
  Суд удалился на пятнадцатиминутный перерыв.
  Я протолкался к Паркеру.
  — Можете уделить мне минуту для разговора? — спросил я.
  Паркер смерил меня взглядом.
  — Смотря о чем?
  — У меня есть для вас некоторая информация.
  — Тогда другое дело, — заинтересовался он. — Пройдите сюда. Кто вы такой и что вам известно?
  — Меня зовут Дональд Лэм, — пояснил я. — Я частный детектив. Известно мне не так уж много, но есть подозрение.
  — У нас их и без вас хватает.
  — Но подозрение вполне обоснованное, с доказательствами.
  — Обратитесь с этим в полицию. Они проводят расследование. Мое дело — судебное разбирательство.
  — В полиции я уже был. Они сочли меня за пьяного.
  — Тогда все понятно.
  — Ну хорошо, — предложил я. — Можете ли вы задать обвиняемому один вопрос?
  — Смотря какой?
  — Спросите у него, знает ли он Карлоту Шелтон.
  В глазах у Паркера появился интерес.
  — Вы хотите сказать, что он повязан с ней. В интимном плане?
  — Этого я не утверждаю. Категорически! Спросите только, знает ли он ее. Затем задайте ему вопрос о том, верно ли, что он был на вечеринке, где присутствовали Карлота Шелтон вместе со своим дружком, и предметом их обсуждения стал вопрос о его брачных планах.
  Поинтересуйтесь, была ли там Мэрилен Картис и шла ли речь о том, чтобы убить его жену в случае, если она откажется дать ему развод.
  Глаза Паркера вспыхнули, как огоньки на рождественской елке.
  — И вы можете это доказать?
  — Я — нет, а вы сможете.
  Он покачал головой. Огоньки в глазах погасли.
  — Я даже не могу задавать подобных вопросов, не располагая доказательствами.
  — Добейтесь отсрочки судебного разбирательства, и я попытаюсь кое-что сделать для того, чтобы они у вас были.
  — У меня нет оснований требовать переноса суда.
  — Долго ли вы собираетесь заниматься перекрестным допросом?
  — Боюсь, что надолго меня не хватит, — признался он. — Честно говоря, с этим обвиняемым я пролетел.
  Скоро вызовут Мэрилен Картис для дачи показаний, и мне остается только надеяться, что она не окажется столь же крепким орешком, как Стонтон Клиффс.
  — Вы ничего не добьетесь от Клиффса, — уверил я. — И чем дальше, тем хуже для вас. Он набирает очки с каждым вашим вопросом и тем самым в свою пользу все больше и больше склоняет присяжных, не говоря уже о публике.
  — Не учите меня, как выполнять свою работу.
  — Ум хорошо, а два — лучше, — бросил я и повернулся, чтобы отойти.
  — Обождите, Лэм. Я вовсе не хотел вас задеть. Виной всему то, что я оказался в страшном цейтноте.
  — Это я прекрасно понимаю.
  — А понимаете, что я не могу задавать ничем не подкрепленных вопросов, как вы мне предлагаете?
  Как я буду выглядеть в глазах присяжных, как профессионал, когда выяснится, что я просто-напросто блефую?
  — Ну хорошо, — сказал я. — Тогда спросите его, как часто они выезжали с Мэрилен Картис и куда?
  Он поднял руки, показывая, что сдается.
  — Но какой, черт возьми, от этого будет прок? Они и не отказываются. Даже выставляют напоказ. Выдают за пламенную любовь, и среди присяжных наверняка нашлись несколько растроганных женщин, готовых хоть сейчас дать им возможность броситься друг другу в объятия.
  — Ну и что? — не отставал я. — Тогда поинтересуйтесь, не выезжали ли они когда-либо не вдвоем, а вчетвером.
  — Да, такой вопрос я могу задать.
  — Тогда почему вам нельзя спросить, знает ли он Карлоту Шелтон?
  Глаза его сузились.
  — Нет, на это я не пойду. Не могу приплести сюда и ее, не будучи уверенным в причастности к делу Карлоты Шелтон.
  — Ладно, — подвел я итог. — Тогда вам остается только проиграть процесс, если вас это не волнует, то меня и подавно.
  Я отошел от него. На этот раз он меня не остановил.
  Суд собрался вновь, и Паркер возобновил перекрестный допрос.
  К этому времени Клиффс уже поверил, что кризис для него миновал. Все, чем располагало обвинение, уже было пущено в ход, и ему удалось благополучно отбить все атаки. Он уже предвкушал победу, и это придавало ему еще больше уверенности.
  Прилив накатной волны обвинения пошел на убыль.
  Все в зале суда ощущали это. Вопрос о продлении судебного процесса и дополнительного разбирательства, похоже, что прокуратурой так и не будет вынесен на рассмотрение суда. Все шло к вынесению оправдательного приговора. Оставалось только не оплошать Мэрилен Картис.
  Стрелки часов переползли за половину двенадцатого.
  Если Паркер закончит перекрестный допрос до обеденного перерыва, то признает свое поражение. А если он будет тянуть резину в том же духе до обеда, то утратит к себе со стороны присяжных всякий интерес, лишится симпатии публики, и на него просто-напросто перестанут обращать внимание.
  Паркер сознавал это, обвиняемый — тоже.
  Помощник окружного прокурора посмотрел на настенные часы.
  — Приближается время обеденного перерыва, ваша честь.
  — В нашем распоряжении еще двадцать пять минут, — распорядился судья. — Продолжайте!
  Обратившись лицом к залу, Паркер увидел торжествующую ухмылку на губах Мэрилен Картис. Затем встретил мой взгляд.
  Внезапно он резко повернулся и обратился к Клиффсу:
  — Ответьте, пожалуйста, во время всех этих увеселительных поездок и тайных встреч вы и ваша любовница Мэрилен Картис всегда были только вдвоем?
  — Как вас понимать? Конечно, был всегда с мисс Картис.
  — Нет, я спрашиваю, не находились ли вы когда-нибудь вчетвером, в компании одного из своих друзей и его приятельницы.
  Клиффс возмутился.
  — Наши взаимоотношения, мистер Паркер, — это не легкомысленный флирт от случая к случаю. И мы так же желали присутствия посторонних на наших встречах, как, допустим, желали бы вы или кто-то другой присутствия в своей спальне чужих людей.
  Паркер перевел дыхание.
  — А знаете ли вы Карлоту Шелтон?
  Клиффс застыл, будто его хватили пыльным мешком из-за угла.
  — Я… Я… Да.
  — А во время своих тайных свиданий, — ринулся в атаку Паркер, — встречались ли вы когда-либо с Карлотой Шелтон?
  — Время от времени встречался с некоторыми знакомыми. Я же не…
  — Отвечайте на вопрос. Встречались ли вы когда-нибудь с Карлотой Шелтон, хотя бы на одной из своих тайных встреч?
  — Я… Думаю, что да.
  — Расскажите подробно, как это произошло? — не давал передышки Паркер.
  — Обождите минуту, — поспешно вмешался защитник, вскакивая с места. — Довожу до сведения суда — перекрестный допрос ведется неправильно, и вопрос обвинения не только не соответствует процедуре перекрестного допроса, но и задан не по существу, так как не имеет прямого отношения к предмету судебного разбирательства.
  Паркер возразил.
  — Обвиняемый сам в деталях рассказывал о том, какой характер носили его встречи с любовницей, и я вправе более подробно коснуться этой темы во время перекрестного допроса.
  — Суд склонен согласиться с доводами представителя обвинения, — постановил судья.
  — Значит, встречался ли я с нею? — переспросил Клиффс.
  — Да, где и когда вы виделись с Карлотой Шелтон?
  — Я не состоял ни в какой романтической связи с леди, о которой зашла речь, если это то, что вы хотите мне инкриминировать, — огрызнулся Клиффс.
  — Еще раз спрашиваю, где вы виделись с ней, — не отступал Паркер.
  — На это трудно ответить с ходу. Я не ожидал подобного вопроса, — с трудом выдавил из себя Клиффс.
  Паркер теперь полностью владел ситуацией. Он с понтом выхватил из кармана блокнот, пролистал страницы и, заложив большим пальцем одну из них, уверенно заявил:
  — На самом деле вы виделись с ней несколько раз, не так ли, мистер Клиффс?
  Клиффс заколебался.
  — Ну, да… Думаю, что так.
  — И по меньшей мере хоть раз при этом присутствовал ее дружок?
  Ее обычно всегда сопровождают, ответил Клиффс. — Она очень привлекательная женщина.
  — Приходилось ли вам с Мэрилен Картис разъезжать в ее автомобиле?
  — Да, ездили.
  — И вас было только трое в этой машине?
  — Возражаю против вопроса, как не соответствующего процедуре перекрестного допроса как по форме, так и по содержанию и заданного не по существу, так как не имеет отношения к предмету судебного разбирательства, — выкрикнул защитник, обращаясь к судье.
  — Возражение отклоняется, — заявил решительно судья.
  Теперь обвиняемый утратил свою былую самоуверенность. Он покрылся испариной и был явно напуган.
  — Нет, — ответил он, — там был еще один человек.
  — Мужчина или женщина?
  — Мужчина.
  — Сопровождавший мисс Шелтон?
  — Да.
  — И куда вы в тот раз направились?
  — Я… я не могу этого припомнить.
  — Не за город ли?
  — Думаю, что так, да, за город.
  — Следует ли вас так понимать, что вы не можете вспомнить названия мотеля, в котором остановились во время этой поездки?
  Защитник вновь сорвался с места.
  — Ваша честь, это никак не укладывается в рамки перекрестного допроса. Вопросы задаются с целью выяснения обстоятельств, не имеющих прямого отношения к предмету судебного разбирательства, сформулированы некомпетентно и допускают неоднозначное толкование. Налицо попытка дискредитировать обвиняемого, указав на его связи с лицами, не имеющими прямого отношения к делу. Единственным вопросом по существу может только являться вопрос об отношениях обвиняемого с другой обвиняемой, проходящей по делу, — Мэрилен Картис, и защита полностью признает это и допускает самое подробное выяснение деталей этой связи. Совершенно недопустимо пытаться оказать воздействие на присяжных указанием на связи обвиняемого с другими лицами.
  Паркер возразил:
  — Обвиняемый сам подтвердил, что присутствие посторонних во время его тайных встреч для него столь же нежелательно, как нахождение чужих людей у него в спальне. Почему не предположить, что эти двое далеко не посторонние и могут иметь прямое отношение к делу?
  — Это заявление было сделано обвиняемым не во время прямого, а во время перекрестного допроса, — возразил защитник.
  — Мне нет дела до того, когда было сделано это заявление, — парировал Паркер. — Пользуюсь своим правом и ставлю под сомнение показания обвиняемого по этому вопросу.
  Защитник в отчаянии воззрился на часы.
  — С разрешения суда, хочу напомнить, что до перерыва осталось всего несколько минут. Если мне позволят, я хотел бы связаться с некоторыми авторитетными экспертами — специалистами по пункту, вызвавшему разногласия в толковании между защитой и обвинением, и представить их мнения высокому суду по окончании перерыва.
  — Очень хорошо, — заявил судья. — Настало время объявить обеденный перерыв. Суд возобновит заседание в два часа. Во время перерыва присяжным запрещается излагать в какой бы то ни было форме свое мнение по поводу виновности или невиновности каждого по отдельности или обоих обвиняемых, а также обсуждать с кем бы то ни было аспекты дела или допускать, чтобы этим занимались в их присутствии.
  Судья поднялся и прошествовал в свои апартаменты.
  Паркер протолкался ко мне сквозь толпу.
  — Лэм, — взволнованно произнес он, — хочу переговорить с вами.
  Я проследовал за ним в приемную.
  — Ваш удар попал в цель, — признал он. — Теперь они забегали. Следующий ход должен быть за нами.
  Главное — не потерять инициативу. Необходимо добыть доказательства. Отправляйтесь в полицию и…
  — Меня бросят в «холодную», — прервал я. — Там не любят, когда частные детективы путаются у них под ногами при расследовании убийств.
  — Черт подери, и так что же вы намерены предпринять?
  — Всего-навсего позвонить своей партнерше, Берте Кул, — ответил я. — Хочу, чтобы вы уполномочили ее вести расследование от имени окружного прокурора.
  — И что тогда?
  — Тогда, — пояснил я, — Берте придется насесть на Карлоту Шелтон.
  — Проклятье! — воскликнул Паркер. — С вашей помощью я настолько увяз во всем этом, что вылезти смогу только благодаря опять же вам.
  — Но ведь вы же разворотили это осиное гнездо?
  — А куда денешься? Я бы завалил процесс в противном случае, а теперь вот… впрочем, отступать некуда.
  — Хорошо, — сказал я, — у нас немногим более двух часов, пока в суде перерыв. Вы можете назначить меня своим представителем — это придаст мне некий официальный статус. Имеет смысл связаться с Бертой Кул и дать ей определенные полномочия. В качестве частных детективов с нами и говорить никто не станет.
  — Почему, черт подери, вы не сотрудничаете с полицией?
  — Потому что полиция не желает от нас никакой помощи.
  Какой-то миг он колебался, затем глубоко вздохнул и сказал:
  — Хорошо. Какой номер телефона Берты Кул?
  Глава 16
  С легкой руки Паркера и при его возможностях у нас ушло всего несколько минут на то, чтобы выяснить, что Карлоты Шелтон и след простыл — никто не знал, где она находится. Полиция отнюдь не сбилась с ног, наводя справки о ее местонахождении.
  Гарден К. Монрой, известный бизнесмен и перекупщик земельной собственности, отбыл из города по делам. На звонки из офиса окружного прокурора в его конторе сообщили, что не знают, как с ним можно связаться.
  Паркер посмотрел на меня.
  — Попытаемся узнать у Элайн Пайсли, — подсказал я.
  — И вы думаете, ей известно, где они?
  — Ведь их двое, — ответил я. — Возможно, она в курсе, как добраться до одного из них, и…
  — Хорошо, — прервал он. — У нас нет другого выбора, поэтому предложение принимается.
  Шофер окружного прокурора врубил сирену и красную мигалку, когда мы рванули с места, и ровно через двадцать минут, считая с момента нашего отбытия из здания суда, мы уже стучали в дверь квартиры Элайн Пайсли.
  На ней была надета какая-то просвечивающая хламида, и свет, падающий сзади, создавал впечатление, что ее тело окутано дымкой, а контуры фигуры настолько просматривались, что, казалось, под этим прозрачным одеянием на ней больше ничего и не было.
  Она отшатнулась, когда мы с Паркером протиснулись в ее квартиру.
  — Дональд Лэм! — удивленно воскликнула она. — Ну, а я думала… У вас нет никакого права…
  — Этот человек — представитель окружной прокуратуры, — прервал я. — Прежде всего, мы хотим знать, где находится Карлота Шелтон.
  — Я этого не знаю, не видела ее. Да и видеть не желаю. Не смогу взглянуть ей в лицо.
  — Почему же?
  — Та ужасная женщина вынудила меня подписать заявление, в котором ложь от начала до конца.
  — Что за заявление?
  — А то вы не знаете — о том, как был похищен бланк из вашего стола. На самом деле я приходила вовсе не за этим. Мне нужно было встретиться с вами по сугубо личному вопросу.
  — Если не секрет — по какому? — спросил я.
  На этот раз слова хлынули из нее фонтаном:
  — Я не хотела называть имен, но, думается, в том положении, в котором я оказалась, теперь без этого не обойтись. У Гардена Монроя с женой сплошные неприятности. Она пытается подставить его и предприняла попытку через частных детективов заставить меня под присягой подтвердить, что в один из уик-эндов я находилась с ним в увеселительной поездке.
  — Что же вы ответили детективам?
  — Сказала, что не стану делать ничего подобного.
  Что я едва знакома с Гарденом Монроем. Что мы с ним беседовали как-то раз о земельных инвестициях, и он всегда вел себя со мной, как истинный джентльмен.
  — А что было потом?
  — Потом… сюда ворвалась эта ужасная женщина и заявила, что я явилась к вам вовсе не за тем, чтобы получить консультацию, а лишь за тем, чтобы стащить фирменный бланк из вашего офиса, а когда я стала отрицать, швырнула меня на кровать и уселась на живот.
  Она так придавила меня, что я едва могла дышать.
  Взглянув на лицо Паркера, я увидел, что его энтузиазм заметно идет на убыль, и задал ей вопрос.
  — Вы рассказали обо всем Карлоте Шелтон?
  — Карлоту Шелтон я плохо знаю. С мистером Монроем у меня чисто деловые отношения, а что до Карлоты, то пару раз встречались на съемках, но это и все.
  Не уверена, узнаю ли ее при встрече.
  — И вы без понятия, где она сейчас?
  — Не имею ни малейшего представления. А теперь хотела бы сообщить вам, джентльмены, что собиралась принять душ, что я ожидаю телеграммы и — короче, как можете видеть сами, если пошире раскроете глаза, — мой наряд не из тех, который надевают для приема гостей.
  — Ладно, — уныло ответил Паркер. — Но мы здесь за тем, чтобы узнать, где находится или может находиться либо Монрой, либо Карлота Шелтон. Что вы скажете по этому поводу? Где их искать?
  — Не имею ни малейшего представления, да и не хочу впутываться во что бы то ни было. Если вы не хотите добром покинуть мою квартиру, то мне придется вызвать адвоката.
  В дверь постучали.
  Элайн Пайсли пребывала в нерешительности.
  Дверь открыл я.
  Широкими шагами в комнату вошла Берта Кул.
  Едва взглянув на нее, Элайн Пайсли отпрянула к спальне.
  Я воспользовался моментом.
  — Надеюсь, вы не против, если перед уходом мы заглянем в вашу спальню, чтобы убедиться, что там никого нет?
  Повернувшись к Паркеру, я объяснил ему:
  — Теперь мы все в сборе — вот и Берта Кул.
  Подбоченившись, Берта Кул сердито взирала на Элайн Пайсли.
  — Конечно против, — незамедлительно ответила Элайн Пайсли. — Начнем с того, что у вас нет никакого права вламываться туда. Делать вам там нечего, а без ордера на обыск я не разрешу никому осматривать мою спальню.
  Тут я обратился к Берте:
  — Она утверждает, что заявление, составленное и подписанное ею о том, что она преднамеренно похитила фирменный бланк из нашего офиса с целью передать его Карлоте Шелтон, является сплошным вымыслом и написано под твою диктовку и что ты применила силу, чтобы вынудить ее на это.
  — О, вот как? — удивилась Берта, и ее глаза сверкнули.
  — И я требую соблюдения моих законных прав, — поспешила продолжить Элайн Пайсли. — Обращаюсь к вам, джентльмены, вернее, к тому из вас, который представляет закон. Если вы из офиса окружного прокурора, я требую…
  — Сначала мы все-таки осмотрим вашу спальню, — прервал я Элайн, — и тогда…
  Она заслонила собой дверь, раскинув руки и широко расставив ноги.
  — Вы не смеете пройти туда без ордера на обыск.
  Если он у вас есть, то предъявите!..
  — Нет, мы без ордера, и нам остается только взывать к вашему чувству гражданского долга… — начал было увещевать ее Паркер.
  — Ордер на обыск, еще чего! — прервала его Берта и, устремившись вперед, смела с пути Элайн одним движением своей мощной длани, да так, что она отлетела чуть ли не на середину комнаты.
  Распахнув дверь спальни, она воскликнула:
  — Вот вы где, дорогуша! Лучше уж вам что-нибудь на себя накинуть. Здесь как-никак мужчины, не стоит их вгонять в краску. Поверьте, вы нужны им совсем для другого!
  Элайн Пайсли взвизгнула.
  Берта прошла в спальню. Спустя секунду она вернулась с Карлотой Шелтон. Карлота поспешно затягивала молнию на пижамной куртке.
  — Не ее ли вы разыскиваете? — спросила Берта.
  — Именно ее, — ответил я.
  Повернувшись ко мне, Карлота Шелтон попыталась объясниться.
  — Послушайте, мистер Лэм, между нами пробежала черная кошка, и, поверьте мне, я сделаю все от меня зависящее, чтобы исправить свою ошибку, вызванную тем, что недооценила вас.
  — А я хочу знать, прямо здесь и сейчас, что доподлинно произошло в субботу вечером, когда вы отправились в мотель «Постоялый дворик», зарегистрировались там, получили номер и ожидали в нем прибытия Гардена Монроя. Не успел он и дверь за собой закрыть, как к вам вошел Ронли Фишер, представился и вручил повестку в суд. Сейчас вы получите ее прямо здесь.
  — Не знаю, о чем вы говорите, — прикинулась Карлота.
  — Советую, черт возьми, побыстрее понять, о чем вам тут толкуют, — вмешалась Берта Кул. — Я представляю окружного прокурора, и вы отправитесь со мной.
  — Вы не можете арестовать меня, — возразила Карлота Шелтон.
  — Клянусь преисподней, что могу, да еще как! — ответила Берта. — Даю вам пять минут на то, чтобы одеться и привести себя в порядок, или поедете в том виде, в каком предстали перед нами. — Повернувшись к Элайн Пайсли, она добавила: — А что касается вас, лживая маленькая стерва, знайте, если вы хотя бы пикнете о том, что я силой заставила вас написать признание, которое вы сами клятвенно подтвердили при свидетелях, то я выбью вам все зубы!
  Я пояснил Карлоте Шелтон:
  — То, что случилось с Фишером, уже не вызывает сомнений — его убили. От вашего поведения в ближайшие пять минут зависит, предъявят ли вам обвинение как соучастнику убийства или вы предстанете перед судом как важный свидетель. Выбирайте: или — или!
  А Берта присовокупила:
  — Вы, смазливая сучка, и еще могли бы, используя свое тело, получить от жизни многое, если не все, пока не постареете и не истаскаетесь до такой степени, что и смотреть на вас будет противно. Сейчас же вам светит провести следующие десять лет в женской тюрьме на строжайшей диете, ведя поневоле целомудренный образ жизни, а когда выберетесь оттуда, то советую вам лучше не смотреться в зеркало.
  Для Карлоты это было слишком, и она тут же поспешила заявить:
  — Это была ужасная ошибка — несчастный случай.
  — О чем вы? — спросил Паркер.
  — О мистере Фишере.
  — Лучше расскажите нам все по порядку, — посоветовал я.
  Она разрыдалась.
  — Сотрите-ка слезки с лица, милочка, и начинайте свою исповедь. У нас не так уж много времени. Эти мужчины достаточно умны, чтобы купиться на ваши слезы, а для меня они и ломаного гроша не стоят, — напутствовала ее Берта.
  Карлота, как по заказу, перестала плакать и смахнула слезы. Она побледнела от страха и поспешно заговорила:
  — Не знаю, как мистер Фишер разузнал о нас. Мы вчетвером отправились на гулянку: я, Гарден Монрой, Стонтон Клиффс и Мэрилен. Гарден очень хорошо знал Стонтона Клиффса, и ему надо было найти предлог, чтобы улизнуть из дома, так как его жена охотилась за ним и выискивала причину, чтобы подать на развод, вот поэтому Гарден и Стонтон Клиффс организовали якобы деловую поездку, в которую безотлагательно должны были отправиться на пару, и как только отъехали, тут же позвонили Мэрилен Картис, чтобы та прихватила и меня с собой.
  — Но что же произошло в субботу вечером? — спросил я.
  — Я поехала в мотель, где мы с Гарденом иногда встречались и снимали номер. Примерно через час подъехал Гарден, и не успел он даже поздороваться со мной, как вошел мужчина, назвался Ронли Фишером, окружным прокурором, и вручил нам повестку.
  — Чтобы снять с вас показания о том, как вчетвером направились на гулянку?
  — Нет, по поводу состоявшегося разговора.
  — Какого разговора?
  — Когда мы с Мэрилен присоединились к мужчинам, ну, во время той организованной ими для отвода глаз деловой поездки, то Стонтон всячески пенял на свою судьбу. Они с Гарденом беседовали о том, сколько бед им приносят жены, а Стонтон Клиффс так и сказал, что его жена ни за что не даст ему развод, пока не высосет из него все соки и не хапнет все его имущество, и поклялся, что убьет ее, прежде чем она оберет его до нитки.
  — Вы сами слышали, как он говорил это? — спросил Паркер.
  — Да, своими ушами. Мэрилен Картис слышала, и Гарден Монрой — тоже, — вымученно ответила она.
  — Где и когда это было?
  — Двадцать второго марта в мотеле «Пир Кактус».
  Я бросил быстрый взгляд на Паркера, а тот посмотрел на свои часы.
  Обратившись к Берте, Паркер распорядился:
  Вы теперь помощник окружного прокурора.
  Оденьте женщин и доставьте их в суд. Вот для них срочная повестка для явки туда в два часа в качестве свидетельниц со стороны обвинения по делу «Народ штата Калифорния против Стонтона Клиффса и Мэрилен Картис». Не допускайте ни в коем случае никакого контакта между ними, держите их поврозь, чтобы не могли перешептываться, и следите в оба.
  Ясно?
  Берта Кул сгребла Карлоту и затолкала ее в спальню, затем повернулась к Элайн Пайсли.
  — Пошли, дорогуша, — сказала она. — Надень на себя какие-нибудь тряпки и не прохлаждайся. Забудь про тушь и помаду. Суд — заведение солидное, и строить там глазки некому.
  Глава 17
  Заняв свое место ровно в два часа, судья Кроуфорд Трент торжественно провозгласил:
  — Возобновляется слушание дела «Народ штата Калифорния против Стонтона Клиффса и Мэрилен Картис».
  Обвиняемые находятся в суде, и присяжные присутствуют в полном составе. Обвиняемый Стонтон Клиффс до перерыва находился на трибуне и подвергался перекрестному допросу. Пожалуйста, прошу вас снова на трибуну, мистер Клиффс.
  Во время перерыва адвокат Клиффса наставлял своего подзащитного так же, как тренер футбольной команды наставляет игроков во время тайм-аута.
  Когда Клиффс занял свое место на трибуне, по его лицу и манере держаться было видно, что защитник потрудился не напрасно, и к нему вернулась значительная доля его прежней уверенности.
  Паркер начал:
  — Мистер Клиффс, вы утверждали, что во время своих встреч с Мэрилен Картис никогда и никуда не отправлялись вчетвером?
  — Да, это так.
  — Не хотите ли вы изменить это утверждение?
  — Конечно нет.
  — Теперь я собираюсь задать вам следующий вопрос и хотел бы, чтобы вы отнеслись к нему со всем вниманием. Правда ли то, что примерно в десять часов вечера двадцать второго марта этого года вы и Гарден К. Монрой прибыли в мотель «Пир Кактус», где сняли номер 12, а обвиняемая Мэрилен Картис и Карлота Шелтон заняли номер 13, и что вы открыли дверь, соединяющую два смежных номера, и в присутствии обвиняемой, Мэрилен Картис, Карлоты Шелтон и Гардена К. Монроя заявили, что ваша жена, хотя и изъявляет согласие дать развод, но стремится при этом обобрать вас до нитки и что вы убьете ее, прежде чем она добьется этого. И поскольку здесь не возникает вопроса об идентификации личности свидетельницы, я собираюсь просить судебного пристава ввести в зал заседаний Карлоту Шелтон, чтобы обвиняемый мог увидеть ее и…
  — В этом нет необходимости, — вырвалось у Клиффса еще до того, как до него дошел смысл того, о чем он говорит. — Я сказал это несколько по-другому. Я говорил, что моя жена собирается разорить меня точно так же, как это пытается сделать жена Гардена Монроя со своим мужем, и что такие женщины, как они, охотятся только за деньгами.
  — И их следует убивать? — подсказал Паркер.
  — Этого я не говорил.
  — Как и то, что убьете свою жену, прежде чем согласитесь с ее требованиями о разделе имущества?
  — Я, возможно, и говорил, что таких женщин, как они, следует убивать, но я конечно же не говорил, что собираюсь убить ее.
  — А разве вы не сказали, что хотели бы убить ее?
  — Я… я был в подпитии и очень разозлился. Я… я не знаю, что тогда сказал.
  — Вы не помните, что говорили?
  — Честно говоря, нет.
  — К этому времени вы были уже пьяны?
  — Я пил до этого.
  — Итак, вы допускаете, что вполне могли сказать, что убьете ее, прежде чем ваша жена лишит вас вашего состояния.
  — Не помню я этого.
  — А ранее вы с пеной у рта доказывали в суде, что допустить посторонних на ваши тайные свидания для вас так же неприемлемо, как пригласить пару друзей на ночь в свою спальню. Не желаете ли вы теперь отказаться от своего утверждения?
  — Я… я забыл об этом случае, — растерянно произнес Клиффс.
  — Из ваших слов следует, что сам факт, что вы отправились на гулянку вчетвером, показался вам настолько обыденным, что вы напрочь забыли о нем.
  — Я… ну, не то чтобы он показался мне настолько обыденным…
  — Но вы же забыли о нем.
  — Ну это же случалось так часто.
  — Что так часто… встречи вчетвером? — уточнил Паркер.
  — Ну, нас обоих — Монроя и меня — объединяли схожие проблемы в отношениях с женами. Были у нас и совместные сделки, связанные с бизнесом, — отсюда и возможность время от времени создавать видимость деловых поездок, чтобы вырваться из дому, и затем к нам присоединились… другие.
  — О, выходит, можно сделать вывод, что присутствие на ваших с Мэрилен Картис любовных свиданиях Гардена Монроя и Карлоты Шелтон имело место неоднократно и воспринималось вами и вашей любовницей, как нормальное явление. И о всех подобных встречах вы забыли?
  — Ну… в настоящий момент я не мог бы вспомнить о всех таких встречах достаточно подробно.
  — Поэтому предпочли в своих показаниях заявить, что вообще никогда не были вчетвером.
  — Да.
  — Признаете, что ваши показания по этому пункту не соответствовали действительности?
  — Да, признаю!
  — Вы лгали суду?
  — Да, лгал.
  — Под присягой? — резко спросил Паркер.
  — Да! — выдохнул Клиффс.
  Паркер поклонился судье.
  — С разрешения суда, я хотел бы закончить перекрестный допрос.
  Судья бросил взгляд на адвокатов.
  — Этим завершается допрос обвиняемого по делу Стонтона Клиффса, — отозвался один из защитников.
  — Как быть с Мэрилен Картис? — спросил судья Трент.
  Поднялся другой адвокат.
  — С разрешения высокого суда, мы хотели бы просить, несмотря на то что ранее изъявили готовность предоставить обвиняемой Мэрилен Картис возможность со свидетельской трибуны дать свои показания, отложить дальнейшее судебное разбирательство. Обвиняемая Мэрилен Картис должна успокоиться и отдохнуть.
  — Есть возражения со стороны обвинения? — спросил судья Трент.
  — Да. Я хочу вызвать Карлоту Шелтон, и я делаю суду заявление о том, что мы предпринимаем решительные усилия, чтобы найти Гардена Монроя и вручить ему срочную повестку для явки в суд. Однако допрос Карлоты Шелтон займет, возможно, весь вечер, так как по мере дачи ею показаний мы ожидаем признания, которое может пролить свет на обстоятельства гибели моего бывшего коллеги, Ронли Фишера.
  Зал суда взорвался от выкриков и гула.
  Судья Трент объявил:
  — Суд удалится на десятиминутный перерыв.
  Глава 18
  Мы сидели в кабинете окружного прокурора, лицо которого излучало сияние. Паркер старался держаться скромно и казаться сдержанным, но у него это плохо получалось.
  Репортеры газет взяли у всех нас интервью и ринулись в редакции.
  Дежурный распахнул дверь и доложил:
  — Прибыл сержант Селлерс.
  — Введите его, — распорядился окружной прокурор.
  Селлерс вошел. Окружной прокурор хмуро взглянул на него.
  — Сержант, — сказал он, — я послал за вами, так как хочу расставить все точки над «i». Нам удалось, как вы знаете, добиться обвинительных приговоров по делу Стонтона Клиффса и Мэрилен Картис, но что еще более важно, мы сорвали завесы с тайны, окружавшей смерть моего помощника, Ронли Фишера. Очевидно, Фишер раздобыл информацию, позволившую ему в прошлую субботу вручить повестки для вызова в суд Карлоте Шелтон и Гардену К. Монрою.
  Монрой был занят склоками со своей женой по разделу собственности и опасался, что любая огласка, касающаяся его любовных похождений, будет для него «смерти подобна», так как сыграет на руку его жене.
  Он вступил с Фишером в жаркий спор, последовал за ним из номера мотеля, и они направились к телефонной будке, откуда Фишер собирался позвонить.
  В пылу непрекращающегося спора Монрой вышел из себя и ударил Фишера. Тот в долгу не остался. Во время этой драки они ухитрились сломать замок на задних воротах ограждения бассейна. Монрой вынудил Фишера попятиться через ворота вплотную к бассейну. Фишер замахнулся для удара. Монрой отпрянул. Фишер потерял равновесие и упал туда, где, по его мнению, был бассейн, заполненный водой, ожидая только того, что искупается в одежде и в ботинках. Но, увы, воду из бассейна спустили, и он грохнулся с высоты десяти футов затылком о бетонное дно.
  После этого лицами, замешанными в инциденте, были предприняты усилия ввести следствие в заблуждение и скрыть подлинные обстоятельства смерти Ронли Фишера.
  Окружная прокуратура считает своим долгом принести искреннюю благодарность частным детективам фирмы «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования» за тот огромный вклад, который они внесли в расследование гибели моего помощника, являясь, по сути дела, временно назначенными мною лицами для выявления подлинных причин и виновников трагического инцидента, случившегося с нашим товарищем и коллегой Ронли Фишером.
  Селлерс в ответ только кивнул.
  — Я считаю, — продолжал окружной прокурор, — что если бы со стороны полиции было проявлено чуть больше заинтересованности и желания сотрудничать, то истина восторжествовала бы гораздо раньше, с большим успехом и меньшим шумом. Избави Бог, чтобы жители нашего округа сочли нас за любителей дешевых эффектов, намеренно до последней минуты судебного разбирательства дела Стонтона Клиффса и Мэрилен Картис скрывавших подлинные причины взбудоражившей всех гибели Ронли Фишера. Нет, пусть нас считают истинными борцами за торжество справедливости, неутомимыми поборниками защиты прав граждан на беспристрастное отправление правосудия.
  Селлерс снова уныло кивнул.
  — Следует отметить, — продолжал окружной прокурор, — что для меня все еще неясен вопрос, как могло случиться, что Дональд Лэм был брошен в вытрезвитель и провел там целую ночь — удовольствие, прямо скажем, ниже среднего. Однако он сам склонен приписать это случайной ошибке и считает возможным предать инцидент забвению. Почему-то мне кажется, что именно для вас это приятная новость.
  И опять Селлерсу пришлось ограничиться кивком.
  — Однако, — не унимался окружной прокурор, — Дональд Лэм поведал мне, что, когда он был задержан по подозрению в вымогательстве, из его заднего кармана была изъята тысяча долларов в помеченных купюрах.
  Эти деньги принадлежали Лэму. Как ему объяснили, их изъяли, с тем чтобы в дальнейшем использовать как доказательство обвинения, которое, как предполагалось, будет выдвинуто против него, но оказалось, что лицо, которое должно было подать на Лэма в суд, не только отказалось в его пользу от иска, но, как теперь выяснилось, и само обвинение оказалось сфабрикованным от начала до конца.
  — Вы полагаете, — пробурчал Селлерс, — что Лэму причитается тысяча долларов?
  — Не причитается, а они его кровные, — пояснил окружной прокурор.
  — И Лэм не собирается выдвигать никаких обвинений в адрес полиции за то, что приобрел печальный опыт за время пребывания в вытрезвителе?
  — Именно так мне представляется положение дел, — успокоил его окружной прокурор. — Я собираюсь предложить: во-первых, оценить должным образом отказ Лэма от претензий, причем весьма обоснованных, к неправомерным действиям полиции; во-вторых, в связи с профессионализмом, проявленным фирмой «Кул и Лэм» при расследовании, предложенном ей окружной прокуратурой, в дальнейшем полиции всячески сотрудничать с ней, а не ставить палки в колеса.
  Считаю не лишним напомнить, что если бы вы в свое время внимательно прислушались к Лэму, не исключено, что именно вам принадлежала бы заслуга раскрытия тайны гибели Ронли Фишера, а не моему помощнику, которому пришлось затратить на это максимум усилий во время судебного процесса и обрушить добытые доказательства на головы присутствовавших в зале суда в самый что ни на есть последний момент.
  Селлерс поперхнулся, как от недостатка воздуха, встал, подошел ко мне и протянул руку.
  — Спасибо, Лэм, — услышал я.
  Затем он двинулся по кругу и обменялся рукопожатиями с Бертой Кул.
  — Ты можешь рассчитывать на любое содействие с моей стороны, которое я смогу оказать, — добавил он.
  И, повернувшись к окружному прокурору, спросил: — Вы этого от меня ожидали?
  — Именно этого, не больше и не меньше! — ответил окружной прокурор.
  — А как насчет тысячи долларов? — напомнил я Селлерсу.
  
  1962 год.
  (переводчик: Ю. Шведков)
  
  Рыба ушла с крючка
  Действующие лица
  Элси Бранд — девушка с длинными ногами и острым умом, идеальная секретарша для несколько необычного детективного агентства «Кул и Лэм».
  Дональд Лэм — мал ростом, но весьма мобилен и, главное, нестандартно мыслит. Чуть не потерял свою клиентку, но затем по этому делу заткнул полицию за пояс.
  Джарвис С. Арчер — нанял Кул и Лэма, чтобы защитить свою ценнейшую секретаршу, но Берта Кул сомневается, что ценность этой девицы для Арчера — лишь в ее служебных достоинствах.
  Берта Кул — с фигурой, похожей на рулон колючей проволоки, и глазами, твердыми, как бриллианты на ее пальцах, она является живым контрастом не чуждому романтики Дональду Лэму.
  Мэрилин Чилан — секретарша мистера Арчера. Поначалу выглядит беззащитным агнцем, обреченным на заклание, но затем удивляет Дональда, а у Берты вызывает сильные подозрения.
  Джордж Диск — производит впечатление преуспевающего торговца недвижимостью, но объявляется в самых странных местах.
  Фрэнк Селлерс — сержант полиции. Расследуя дело об убийстве, он убежден, что меньше всего на свете нуждается в добрых советах Кул и Лэма, особенно последнего.
  Жанетта Лэтти — руководила фирмой эскортных услуг. Разработала для своих сотрудниц строгие правила поведения специально, чтобы девицы их нарушали. Своей гибелью миссис Лэтти принесла неприятности, кажется, всем, кто знал ее при жизни.
  Фрэнк Экельсон — добросовестный директор агентства по подбору кадров, которому, однако, не мешало бы побольше знать о людях, которых он трудоустраивает.
  Паулина Гарсон — поначалу просто добрая подружка Мэрилин Чилан, но по мере того, как дело осложняется, Паулина оказывается тоже не лыком шита.
  Бакстер С. Джиллет — отправляясь поужинать вечерком в хорошей компании — и может быть, не только поужинать, — неожиданно стал жертвой грабителей, шантажистов и убийц.
  Герман Окли — таксист, у которого было еще одно занятие на стороне. Хотя натравливал своих преследователей друг на друга, от беды не ушел.
  Доун Арчер — сногсшибательная брюнетка. Ее благодушное отношение к внесемейным развлечениям мужа озадачивало детективов, пока Лэм и Селлерс не обнаружили, как она сама развлекается.
  Миссис Б.С. Джиллет — хотя на вид — типичная супруга богатого человека, ее личное мужество далеко не типично.
  Герби Фэллон — хозяин мотеля. В его представление о нормальном ночном дежурстве не вмещаются трупы в номерах.
  Глава 1
  На лице человека, которого Элси Бранд ввела в мой кабинет, казалось, было написано: «Я — начальник, ты — дурак».
  — Мистер Дональд Лэм, — представила меня Элси гостю. А затем его — мне: — Мистер Джарвис Арчер.
  Арчер крепко пожал мне руку, вложив в этот жест чуть больше энтузиазма, чем принято. Излишний нажим, подумалось мне, имел целью показать, что мистер Арчер удовлетворен увиденным, я ему подхожу, и он готов незамедлительно приступить к изложению сути дела.
  Лет ему было под сорок, глаза — серые, стальные, взгляд довольно тяжелый, брови черные, как и волосы, лоб высокий, плечи широкие и намечающееся пузцо. Последнее он, правда, старался втянуть, пока мы беседовали, словно отрабатывал позу, стоя перед зеркалом во весь рост. Да и вообще он все делал как будто перед зеркалом — такая уж у него была повадка.
  — Мистер Лэм, — сказал он. — Я много хорошего слышал о вас лично и о вашей фирме.
  Я кивнул.
  — Весьма деликатное дело заставило меня обратиться к вам, — продолжал он. — Мне требуется, понимаете ли, помощь детективного агентства, причем такого, где работают мужчина и женщина. Вот почему я решил посоветоваться именно с вами.
  — Понимаю, — сказал я, воздерживаясь пока что от комментариев.
  — Имена называть не буду, — сказал он. — Но я говорил с одним деловым парнем, для которого вы кое-что сделали. Он не поскупился на похвалы. А вот насчет вашей партнерши, Б. Кул, мне ничего определенного разузнать не удалось. «Б.» — это, насколько я понимаю, означает Берта?
  — Это точно.
  — Не могли бы вы мне охарактеризовать миссис Кул?
  — Нет.
  — Что?! Это почему же? — удивился он.
  Я улыбнулся и сказал:
  — Одними словами тут не обойдешься. Берту надо знать, чтобы оценить по достоинству. Могу устроить вам встречу с ней, сами поговорите и убедитесь.
  — Нет, предварительно мне нужно кое-что обсудить с вами, — сказал он. — Я так понимаю, что эта Берта в своем деле разбирается?
  — Компетентна в высшей степени.
  — Женщина-детектив — профессия довольно редкая. Тут ведь иногда, как бы это сказать, и шкурой приходится рисковать. Она не растеряется в опасной ситуации?
  — Миссис Кул, — заверил я, — не теряется в любой ситуации.
  Арчер взглянул на меня задумчиво.
  — Понятно, — сказал он.
  — А для чего вам понадобилась именно такая бригада детективов — мужчина и женщина?
  — Мне нужны телохранители для молодой женщины, чтобы они находились при ней днем и ночью. Ну, естественно, было бы странно, если бы ее охранял мужчина. Телохранитель-мужчина требуется только для дневной вахты. — При этих словах Джарвис Арчер смерил меня критическим взглядом. — Скажите, мистер Лэм, а вам приходилось применять меры физического воздействия?
  — Стараюсь избегать таковых.
  — Да, по вашему телосложению не скажешь, что вы — детектив.
  — Что правда, то правда, — согласился я устало. — А поскольку вам явно требуется прежде всего физическая защита для упомянутой молодой женщины, то, пожалуй, вам лучше обратиться в какую-нибудь другую контору.
  — Подождите, подождите, — заторопился он. — Я вовсе не это хотел сказать, не приписывайте мне то, чего я не говорил. Понимаете, ситуация создалась весьма своеобразная. Прямо говоря, уникальная. Опасность, реальная опасность возникнуть может, но вы, как я догадываюсь, никогда не теряете присутствия духа. У вас репутация человека, способного найти выход из любой передряги.
  — Ну, все, что люди говорят, нужно разделить на два, — сказал я. — А пока что, если пожелаете обсудить вашу проблему с миссис Кул, я постараюсь ее найти, пока она не ушла из конторы. Через несколько минут она уезжает на деловую встречу.
  — Вот и прекрасно, — сказал он, — я бы хотел поговорить с вами обоими.
  Я поднял трубку и попросил телефонистку соединить меня с кабинетом Берты.
  — Ну, что там у тебя? — спросила Берта, узнав меня по голосу.
  Я объяснил:
  — Ко мне обратился мистер Джарвис С. Арчер. Он тут сейчас у меня. Ему требуется пара круглосуточных телохранителей, ты — ночью, я — днем.
  — Чушь собачья, — ответила Берта. — На двадцать четыре часа? Он что, думает, у нас тут потогонная система? Скажи ему, чтобы он катился к черту.
  — Видишь ли, он пришел к нам с тобой не случайно — охрана требуется для молодой дамы, и он хотел бы, чтобы ее охраняли детективы обоего пола: мужчина — в дневную смену, женщина — в ночную.
  — И еще потому, что о вашей фирме высоко отзывается клиентура, — вставил Арчер.
  — Обожди минуту, — сказала Берта. — Об оплате ты уже говорил с этим типом?
  — Нет.
  — И не надо, не говори. Направь его ко мне, я его основательно прощупаю и выжму хороший гонорар.
  — У тебя ведь сегодня утром деловая встреча, насколько я помню, — сказал я.
  — Только с зубным врачом, будь он неладен, — ответила Берта. — Зубной подождет немного, ничего с ним не сделается. Гони своего парня сюда.
  Я положил трубку и сказал:
  — Миссис Кул торопится, у нее важное дело в городе, но она может накоротке переговорить с вами, если вы готовы сейчас вместе со мной пройти к ней.
  — Пойдемте, — сказал он.
  Из моего кабинета мы прошли через общую приемную в кабинет Берты Кул. Берта — 165 фунтов боевого задора, по характеру не столько клубок нервов, сколько моток колючей проволоки, — взглянула из своего скрипучего вращающегося кресла, и взгляд ее был тверд, как бриллианты на ее пальцах.
  — Мистер Арчер, миссис Кул, — представил я их друг другу.
  — Хэлло, Арчер, — сказала Берта. — Садитесь. В вашем распоряжении не более пяти минут. Рассказывайте, что там у вас, — только быстро.
  Арчер не привык, чтобы тон в разговоре с ним задавал кто-то иной, он втянул свое пузо еще на дюйм-другой, посмотрел сверху вниз на Берту, сидевшую за письменным столом, взглядом, показывающим, что приказывать будет он. Они уперлись глазами друг в друга, и Арчер дрогнул. Подошел и сел.
  — Ну, выкладывайте, — сказала Берта.
  — Вот моя визитная карточка, — начал Арчер. — Я работаю в «Компании по исследованию и импорту молибденовой стали» — КИИМС. Ни при каких условиях не раскрывайте никому моего имени и даже самого факта, что к этому делу имеет какое-то касательство сотрудник КИИМС.
  — Женщину-то вашу как зовут, можно хотя бы узнать? — рявкнула Берта и взглянула на свои часики.
  — Речь идет о моей личной секретарше. Очень ценная сотрудница, и мне страшно подумать, что я могу ее лишиться. Но если не принять мер, причем неотложных, я действительно потеряю ее.
  — Ее имя и фамилия? — повторила Берта.
  — Мэрилин Чилан.
  — Где живет?
  — В многоквартирном доме неподалеку от места нашей с ней общей работы. Но я не хочу, чтобы у вас создалось ошибочное представление, миссис Кул…
  — Это вы о чем?
  — Вы, наверное, подумали, миссис Кул, что тут замешаны какие-то личные чувства. Нет, только чисто деловые отношения.
  — И что же вы хотите?
  — Мисс Чилан получает по почте угрожающие письма. Кто-то непрерывно давит ей на психику. Ей звонят по телефону в любое время ночи. Она поднимает трубку и слышит чье-то тяжелое дыхание на другом конце провода, затем трубку вешают. Это быстро доводит мисс Чилан до нервного срыва.
  — Чего от нее хотят? — спросила Берта.
  — Как будто ничего.
  — Тогда обратитесь к почтовому начальству, — выпалила Берта, впившись в Арчера ястребиным взглядом. — Они с угрожающими письмами разберутся скорее, чем частное розыскное бюро.
  — Нам бы не хотелось прибегать к помощи почтовых властей. Мы не желаем огласки.
  — А сменить телефонный номер на другой, нигде не зарегистрированный, вы не пробовали?
  — Дважды меняли номер. Все без толку. Звонки продолжаются и по незарегистрированному номеру, едва она этот номер получает.
  — Отключайте на ночь телефонный звонок, пусть звонит только в определенные часы.
  — На это мы не можем пойти, — ответил Арчер, — потому что у матери мисс Чилан, живущей в Солт-Лейк-Сити, неважно со здоровьем и всегда может потребоваться поговорить с дочерью по телефону.
  — Так, понятно, — сказала Берта, опять бросив взгляд на часы. — У меня больше нет времени, поэтому давайте как можно короче. Что вы конкретно все-таки от нас хотите?
  — Я бы хотел, чтобы вы и ваш партнер поработали посменно. Вы, разумеется, — по ночам, а мистер Лэм — в дневное время.
  — Третья смена вам не требуется?
  — Третья — нет. Я хочу, чтобы все было проведено на высоком профессиональном уровне, присущем вашей фирме.
  — Причем двадцать четыре часа в сутки, — уточнила Берта.
  — Если я еще не забыл арифметику, — сказал Арчер, — то двадцать четыре, деленные на два, это двенадцать.
  — Вот именно, — подхватила Берта. — Я хочу сказать, что это означает переработку, поскольку у нас в Штатах, слава богу, нормированный рабочий день.
  — Я это знаю.
  — Ваша компания оплатит нам переработку? — осведомилась Берта.
  — Это вашего агентства не касается, — торопливо сказал Арчер. — За ваши услуги вы будете выставлять счета на имя Мэрлин Чилан. Я лично гарантирую их оплату.
  — Никто ничего не должен гарантировать, — сказала Берта. — За услуги такого рода мы берем наличными. Сто пятьдесят долларов в день плюс оплата расходов.
  — Не слишком ли круто? — усомнился Арчер.
  — Ничуть! — возразила Берта. — Это еще дешево. Я сначала хотела назвать двести долларов в день. Подумайте сами — двенадцатичасовой рабочий день, работа на износ.
  — Согласен, — сказал Арчер. — Сто пятьдесят в день.
  — Прекрасно, — сказала Берта. — Итак, что от нас конкретно требуется?
  — Хочу выяснить, кто травит мою секретаршу, и принять самые решительные меры, чтобы это издевательство прекратить раз и навсегда.
  — Ну, знаете, если вы хотите нас убедить, что готовы платить сто пятьдесят баксов в день только за то, чтобы не беспокоили вашу секретаршу, а она для вас только секретарша, то вы невысокого мнения о наших мыслительных способностях.
  — Я не привык, чтобы мои слова ставили под сомнение, миссис Кул! — изрек Арчер.
  — Тогда давайте более убедительные объяснения.
  — Я сказал, что лично гарантирую оплату и не желаю, чтобы так или иначе упоминалась моя фирма. Но я не говорил, что не попрошу компенсации у моей компании.
  Я вмешался:
  — Вот что, мистер Арчер. Давайте сразу проясним одну деталь. Нам неважно, кто оплачивает счета, но мы должны иметь одного клиента, которому мы служим. В данном случае наш клиент — это вы, но охраняем мы Мэрилин Чилан. Мы делаем все необходимое для ее защиты. Следовательно, она — единственное лицо, которое мы охраняем.
  — Именно этого я и хочу, — сказал Арчер. — Это и пытаюсь вам втолковать. Я о ней забочусь, вы ее охраняете.
  — Прекрасно, — сказала Берта. — В такого рода сделках мы не признаем ни гарантий, ни авансов, вы нам выкладываете на бочку четыреста долларов наличными. Это наша двухдневная зарплата плюс сокрытие расходов. Если к концу второго дня у нас ничего не получится, вы или финансируете нас еще раз, или отказываетесь от наших услуг.
  — Сделайте все необходимое, чтобы прекратилась эта травля, — сказал Арчер, — но никакой огласки, абсолютно никакой.
  — А я вам могу сразу сказать, что за всем этим скрывается, — заявила Берта. — Или вы разыгрываете комедию для этой крошки, или она вас дурачит, или кто-то из вашей конторы, кому не нравятся ваши отношения с секретаршей, проделывает эти фокусы.
  — Подобные объяснения лежат на поверхности, — сказал Арчер с ледяным высокомерием. — Если бы я считал, что дело обстоит таким образом, я бы к вам не обратился.
  — Вы женаты? — спросила Берта.
  — Да. Но к делу это не имеет отношения.
  — Почему вы думаете, что не имеет?
  — Я знаю. Можете поверить мне на слово.
  — В чем заключается такая уж особенная драгоценность этой девицы? — спросила Берта с подозрением.
  — Она прекрасно разбирается в моих служебных делах. Умеет ладить с людьми. У нее фотографическая память на лица. Она никогда не забудет лицо, фамилию или род занятий человека. Я же устроен несколько иначе. Порою никак не могу узнать в лицо или вспомнить фамилию человека, с которым мы связаны по работе. Мисс Чилан была бы бесценной секретаршей для политического деятеля. Но и в моей работе ее феноменальная память на лица и фамилии — огромное подспорье.
  — Давно она с вами?
  — Около восьми месяцев.
  — Давно ли она работает в вашей фирме?
  — Столько же.
  — Чем она занималась раньше? Где жила, работала?
  — Тут мне мало что известно. Приехала она из Солт-Лейк-Сити, зарегистрировалась в агентстве по трудоустройству, которое подбирает для нас кадры, и, когда мне понадобилась секретарша, мне ее прислали на испытательный срок. Я нашел, что она исключительно компетентна в секретарских делах, и сначала назначил ей недельный испытательный срок. Вот тогда-то я и узнал о ее замечательной способности запоминать фамилии и лица — качество, бесценное в нашей работе.
  — Вы никогда не бывали у нее дома? — спросила Берта.
  — Ну, не сказал бы, что никогда. По делам заходил… И по поводу данного дела мне пришлось к ней зайти, чтобы обсудить ситуацию. Такие проблемы вряд ли удобно обсуждать на службе, особенно если учесть, что наша фирма занимается весьма деликатным бизнесом.
  — Каким именно? — спросила Берта. — На вашей визитной карточке значится «Компания по исследованию и импорту молибденовой стали». Мне это ни черта не говорит.
  — И не должно говорить, — сказал Арчер, вставая. Он достал бумажник и извлек из него четыре сотенные купюры. — Если вы будете так добры, миссис Кул, дать мне расписку, то я дам вам адрес мисс Чилан, и вы можете сразу к ней отправляться и приступать к работе. То бишь мистер Лэм выходит в дневную смену, а вы готовьтесь заступать с вечера.
  — Обождите минуту, — сказала Берта, отрываясь от расписки, под которой она поставила свой росчерк. — Если, как вы говорите, эта особа работает у вас секретаршей, значит, днем она на службе.
  — Она во временном отпуске, пока мы не распутаем это дело, — сказал Арчер. — А живет она в доме Недлер-Армс по проезду Недлер-Сити, квартира 617. Ее телефонного номера у меня нет. Ей недавно сменили номер, и он не зарегистрирован, так что вам надо просто туда поехать и объяснить ей, кто вы и зачем. Мистер Лэм может просто сказать, что вас пригласил я, Арчер. Она поймет, потому что мы с ней уже обсуждали такой вариант.
  Арчер втянул живот, застегнул пиджак, поклонился всем корпусом и сказал:
  — Полагаю, остальную информацию вы получите от самой мисс Чилан. Вы, я смотрю, торопитесь, и мне мое время дорого, весьма дорого.
  С этими словами Арчер вышел из кабинета. Берта взглянула на меня:
  — Ну и сукин сын — пытается нас убедить, будто он не «влюбленный папуля».
  Я промолчал.
  Берта вздохнула:
  — Так и хотелось на него рявкнуть: «Да перестань ты сдерживать дыхание, и пусть твое пузо выкатывается на свое место!» После того как мужику стукнет тридцать пять и он начинает полнеть, но при этом старается показать публике, что сохранил фигуру двадцатидвухлетнего парня, — это значит, он потерял представление о реальности. Ну ладно, Дональд, тебе надо браться за эту перепуганную секретаршу, посмотри, что там происходит. А я подгоню в конторе все дела, чтобы освободить нам несколько дней для новой работы. А в девять вечера я приду и тебя сменю.
  — В девять?
  — Теперь так будем работать. С девяти до девяти. И не забывай, что на расходы у нас есть только сто баксов, так что, если придется обедать, пусть она платит по счету.
  — Сто долларов на два дня, — сказал я. — За такие деньги мы можем себе позволить…
  — Иди ты знаешь куда? — воскликнула Берта. — К чему отказываться от прибыли? Пусть эта девица платит за наши обеды или остается дома и сама готовит.
  — Ты опаздываешь к зубному, — напомнил я.
  — Не опаздываю. У меня в запасе еще четверть часа. Я всегда на работе подвираю, когда говорю, в котором часу у меня деловая встреча. Это дает мне пятнадцатиминутный запас. Иначе я бы никуда не поспевала вовремя. Медсестра моего зубного врача очень много о себе воображает и устраивает разносы пациентам, если доктору хоть минуту приходится их ждать. Опоздавшему бывает туго. Не будь врач такой хороший, я бы эту воображалу сестру по стенке размазала. — Берта вздохнула. — Итак, мы получили работенку — сидеть с дитем.
  Она покинула свое скрипучее вращающееся кресло, шагнула к двери, обернулась и сказала:
  — Только не вздумай ухлестывать за милой крошкой. Этот малый — Арчер, кажется, — от ревности к ней с ума сходит.
  Глава 2
  Молодой женщине, открывшей на мой звонок дверь квартиры номер 617, было лет двадцать семь. Блондинка, голубоглазая, с хорошей фигурой и интеллигентным выражением лица. Но в глазах — страх преследуемого зверька.
  — Мисс Чилан? — спросил я.
  — Да, — ответила она осторожно.
  — Я — Дональд Лэм из фирмы «Кул и Лэм». Нас пригласили в качестве ваших телохранителей.
  — О да, да.
  — Вам об этом известно? — спросил я.
  Она стояла в дверях, не приглашая меня войти.
  — Разрешите взглянуть на ваши документы?
  Я вынул из кармана удостоверение, она внимательно осмотрела его, прочитала, что там написано, улыбнулась.
  — Прошу вас, заходите, мистер Лэм.
  Квартирка у нее была симпатичная, хотя кровать складная, прихлопывающаяся к стене гостиной. Двухкомнатная квартирка с кухонькой в нише одной из комнат.
  — Простите меня за то, что я такая настороженная, — сказала она, — но мне кто-то непрерывно отравляет жизнь.
  — Знаю.
  — Я ожидала, что пришлют для охраны человека более… ну, как бы сказать, более плотного телосложения.
  — Вы подвергаетесь физическому или психическому давлению?
  — Психическому.
  Больше я ничего не добавил, и она, нервно рассмеявшись, сказала:
  — Интересный у вас метод доказательств! Садитесь, пожалуйста, мистер Лэм, и чувствуйте себя как дома. Поскольку мы теперь будем проводить вместе много времени, называйте меня просто Мэрилин, а я вас буду звать Дональдом. Только что пришла еще одна такая штука — с доставкой на дом. Оттого я, признаюсь, сейчас такая расстроенная.
  — Что вы называете «такой штукой»? — спросил я.
  — Она там, на столе. Можете взглянуть.
  — Вот это заказное письмо с вручением адресату под расписку?
  — Да.
  Я достал из портфеля пару пинцетов и перчатки.
  — Зачем вам пинцет и перчатки? — спросила она.
  — Чтобы не испортить отпечатки пальцев на письме. И конверт я держу за краешки, чтобы как можно меньше оставить на нем своих отпечатков пальцев.
  — С бумаги снять отпечатки пальцев невозможно.
  — Вы говорите таким авторитетным тоном, Мэрилин, как будто вы — полицейский эксперт.
  — Нет, это мистер Арчер мне сказал, что с бумаги отпечатки снять невозможно. Ну разве что жирные отпечатки, которые проявляются в парах йода, но они встречаются так редко, что ради этого и не стоит пытаться исследовать бумагу.
  Я вынул бумагу из конверта и развернул ее, держа за края.
  Вырезанные из газеты и наклеенные буквы гласили:
  «УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ, ПОКА НЕ ПОЗДНО. МЫ ДЕЛО ГОВОРИМ. ТЕБЕ НЕ ПОНРАВИТСЯ, ЕСЛИ ЛЮДИ КОЕ-ЧТО ПРО ТЕБЯ УЗНАЮТ. УБИРАЙСЯ».
  Я тщательно сложил письмо, вложил его обратно в конверт и изучил адрес: «Мисс Мэрилин Чилан, квартира 617, Недлер-Армс (проезд Недлер-Сити)». И оттиск резинового штампа, очевидно, из игрушечного набора, продающегося для детей к Рождеству. Прижимали штамп явно вручную, отчего правая сторона была чуточку светлее левой.
  — Это десятое по счету, — сказала она.
  — Содержание одинаковое?
  — Почти.
  — Что вы с ними делаете?
  — Сохраняю. Мистер Арчер считает, что я должна их сжечь, но… В общем, если дело еще хуже обернется, я намерена обратиться к почтовому начальству независимо от того, понравится это кому-нибудь или нет.
  — Что значит «если дело обернется еще хуже»?
  — Ну, не знаю… хуже, чем сейчас.
  — Насколько хуже?
  — Что касается меня, то хуже, чем сейчас, быть не может. Нервы у меня — ни к черту, на работе мне дали двухнедельный отпуск. Конечно, в фирме не знают, что происходит. Они думают, что я больна.
  — Где находится ваша фирма?
  Она взглянула на меня с внезапной подозрительностью.
  — Вы обязаны это сами знать.
  — Я только хотел проверить, ведь теперь моя очередь все проверять.
  — Ну, такие вещи вы проверять не должны.
  — Еще какие были угрозы?
  — Да все почти что одно и то же.
  — Угрозы предать широкой огласке какие-то сведения, которые вы бы хотели держать в секрете?
  Она промолчала.
  — Что-то касающееся вашего прошлого?
  — Я думаю, что у каждого мужчины или женщины есть в прошлом такое, ну, такое, что… — Не закончив фразы, она смолкла.
  — А что насчет телефонных звонков?
  — Они идут как бы сериями, — сказала она. — То бывает четыре или пять в течение часа, а затем долгое время ни одного. Потом опять два-три подряд.
  — А что говорят по телефону? То же самое, что пишут в письмах?
  — Нет, по телефону — иначе. Звонят, я поднимаю трубку и слышу чье-то тяжелое дыхание.
  — Кто дышит — мужчина или женщина?
  — Господи, откуда я знаю! Похоже, что дышит крупный дородный мужчина, но это может быть и женщина, подражающая мужчине.
  — И что происходит дальше?
  — Он продолжает держать трубку, пока я свою не положу.
  — Что-нибудь говорит?
  — Никогда.
  — Вы хорошо знаете Джарвиса Арчера?
  — Он мой босс.
  — Я спрашиваю, вы хорошо знаете Джарвиса Арчера?
  — Я его секретарша, работаю у него почти год.
  — Вы хорошо знаете Джарвиса Арчера?
  Она с вызовом посмотрела мне в глаза:
  — Это что, допрос в соответствии с полученными вами инструкциями?
  — Инструкция у меня одна — установить, кто вас допекает, и положить этому конец. Вы ведь тоже этого хотите?
  — Да.
  — Вы хорошо знаете Джарвиса Арчера?
  — Хорошо знаю.
  — Он женат?
  — Да.
  — Он бывал в этой квартире?
  — Случалось.
  — Он поднимал трубку, когда вам звонили?
  Поколебавшись, она отрицательно покачала головой:
  — Нет.
  — Почему?
  — Он нечасто здесь бывал, и его визиты не совпадали со звонками. Как я вам говорила, звонки идут сериями.
  Я сказал:
  — Главное сейчас, когда позвонят снова, заставить его — или ее — раскрыться. Вы не думаете, что это проделки ревнивой жены?
  — Я не знаю, кто это может быть.
  — Вы опускаете трубку молча, не сказав ни слова?
  — Чаще всего я просто немею от ужаса. Когда это начиналось, я пыталась завязать разговор, а сейчас я чаще помалкиваю.
  — Вот теперь постарайтесь завести разговор. Постарайтесь сказать что-нибудь такое, что заставит ее или его отреагировать.
  — Но как я это смогу?..
  Раздался телефонный звонок. От этого звука она вздрогнула, словно ее укололи булавкой. Автоматически она подалась к аппарату, но ее протянутая рука застыла в воздухе на полдороге. Она посмотрела на меня с паническим страхом в глазах.
  — Наверное, он, — сказала она.
  — Проверьте, он или не он.
  Опять звонок.
  — Надеюсь, что нет, надеюсь, не он. Мы ведь только что сменили номер, и его еще нет ни в одном справочнике. Я надеялась, что теперь уж перемена номера положит конец этим звонкам.
  Телефон снова зазвонил.
  Я указал ей на аппарат.
  Она подняла трубку и произнесла:
  — Алло! — И лицо ее тут же исказила гримаса ужаса. Она взглянула на меня и утвердительно кивнула.
  Из-за ее плеча я протянул руку, забрал у нее трубку, приложил к уху и услышал тяжелое, зловещее дыхание.
  — Хэлло, гнида! Говорит Дональд Лэм. Если ты меня еще не знаешь, то скоро хорошо узнаешь. Я тот самый малый, который тебя выследит и засадит за решетку.
  Я замолчал. Тяжелое дыхание в трубке продолжалось.
  — А хочешь знать, почему я тебя назвал гнидой? — непринужденно сказал я в трубку. — Да потому, что ты — трус, подлец и дважды сопливая мразь. Пугать ты мастак, сделать ничего не можешь, только звонишь по телефону и дышишь как паровоз. — Я рассмеялся. — Придумал бы что-нибудь получше. Ну, на что ты еще способен?
  В ответ — ни слова, только тяжелое дыхание.
  Я сказал:
  — С этими дисковыми наборными аппаратами немного трудновато засечь телефонного хулигана, но это возможно. И когда мы тебя наколем, тебе не миновать довольно продолжительного отдыха в казенном доме с зарешеченными окнами. Использование почты в незаконных целях — раз, шантаж — два, попытки вымогательства — три. Ох, и устроим же мы тебе головомойку! К тому же, — продолжал я, — ты дал маху с последним письмом. Извозил палец в клее и оставил для нас на конверте шикарный отпечаточек. Ну, как тебе это нравится?
  Я замолчал, и на том конце провода положили трубку. Я сделал то же самое.
  — Что случилось? — спросила она.
  — Он повесил трубку.
  — Он повесил?
  — Не знаю, кто был на том конце провода — он или она.
  — Знаете, это впервые такое случилось. Обычно они держат трубку, пока я не положу.
  — А вы пытались с ними говорить в моем духе?
  — Нет, конечно, нет. У меня на такое смелости не хватит. Я обычно спрашиваю: «Кто? Что вам нужно? Какого черта вы меня беспокоите, что я вам сделала?» — и тому подобное, но в таком тоне, как вы, я с ними никогда не говорила.
  — И никогда никакого ответа?
  — Никогда, только тяжело дышит.
  — И голоса никогда не слышали?
  — И голоса — никогда.
  — Давно у вас этот незарегистрированный номер?
  — Его дали только сутки назад, причем самым секретным образом.
  — Вы сами получали номер?
  — Нет, мистер Арчер, через своих друзей в телефонной компании. Были соблюдены все меры предосторожности, чтобы о новом номере знали только абсолютно свои, надежные люди — только моя мама, ее патронажная медсестра, ну и еще мамин доктор.
  — Хорошо, — сказал я. — Конфиденциальность действительно соблюдена, судя по вашим словам. А пока что и по новому номеру звонят, и заказные письма на дом идут. А бывало так, что в дверь стучали, когда вы не могли подойти к двери, потому что, скажем, принимали душ или были еще чем-то заняты?
  — Нет. Только звонки и письма.
  Я поднял трубку и позвонил в фирму звукозаписывающей аппаратуры, с которой наше агентство поддерживало деловые отношения, и сказал:
  — Мне нужен маленький портативный магнитофон с подключателем для записи телефонных разговоров. Требуется самый чувствительный, чтобы улавливать и точно записывать малейший звук в трубке. На федеральные законы мне плевать. Доставьте как можно скорее в дом Недлер-Армс, проезд Недлер-Сити, квартира номер 617, с хорошим запасом пленки. Счет на оплату выпишите фирме «Кул и Лэм».
  Мне ответили, что магнитофон пришлют в течение получаса.
  Я положил трубку и сел в кресло.
  — Будут еще звонки, — сказала Мэрилин. — Иногда бывает два-три в течение часа или полутора.
  — Хорошо, — сказал я. — Мне нравится говорить с этим малым, точнее, мне нравится, что он меня слушает.
  — Для чего вам магнитофон?
  — Хочу записать, как он дышит.
  — Какой от этого прок?
  — Каждый человек дышит по-своему, — объяснил я. — Поэтому при испытаниях на детекторе лжи записывают и дыхание. В больнице тоже интересуются пульсом и дыханием. Я хочу установить, имитирует ли ваш, так сказать, собеседник тяжелое дыхание или он так естественно дышит, как корова.
  — Имитирует тяжелое дыхание.
  — Я тоже так полагаю, — сказал я. — Если же это не имитация, значит, он страдает астмой или у него больное сердце, и он только что торопливо поднялся по лестнице.
  — Я записана на сегодня в парикмахерскую, — сказала она. — Что в таком случае обязан делать мой телохранитель?
  — Буду сидеть рядом с вами в парикмахерской, — ответил я.
  — Вы что же, так все время будете со мной?
  — Ни на одну минуту мы не выпустим вас из виду.
  — Ну, это меня тоже пугает, это уж, я бы сказала, чересчур интимно получается.
  — Вас пугает интимность? А замужем вы были?
  — Да, — сказала она, слегка потупившись.
  — Прекрасно, в таком случае вы выдержите. Представьте себе, что я — ваш муж.
  Она нервно рассмеялась.
  — Мне придется зайти настолько далеко?
  Наши глаза встретились.
  — Не придется, — сказал я.
  Через сорок минут после заказа магнитофон был доставлен.
  Мы отправились в салон красоты. Я сел в кресло и наблюдал, как Мэрилин моют голову, сушат волосы, делают маникюр. Посетители салона красоты поглядывали на меня с любопытством. Большинству из них я казался немолодым любовником, «папулей», и на их физиономиях я читал соответствующую оценку.
  Когда мы вернулись в ее квартиру, я подключил магнитофон к телефону. Прошло около двадцати минут, прежде чем телефон опять зазвонил.
  Мэрилин кивнула мне, я подошел и нажал на клавишу магнитофона.
  — Ну, привет, привет, — сказал я. — Надеюсь, мы не причинили тебе неудобств тем, что выходили из дому? Ты звонил, пока нас не было?
  Ответа не последовало.
  Я продолжал:
  — Обмозговав это дело, я решил обратиться в ФБР, чем самим с тобой заниматься. Конечно, они посоветовали не вступать с тобой в переговоры, но мне кажется, что стоит тебя все-таки предостеречь по-хорошему. Ты ведь жалкий любителишка. И фактически играешь нам на руку.
  Я обождал, прислушиваясь к его дыханию.
  — И вот что я тебе посоветую: включи-ка телевизор и послушай рекламу — несколько фирм предложат тебе хорошие таблетки для прочистки бронхов, чтоб ты так не хрипел и не сипел. Ты ведь чухаешь, как старый паровоз с прохудившимися клапанами. Правда, я допускаю, что это часть циркового представления, которое ты разыгрываешь. Стоишь перед зеркалом, напустив на себя зловещий вид, дышишь сквозь зубы и думаешь: «Ох и здорово же я напугал эту бабенку!»
  Я рассмеялся.
  Дыхание еще секунду-другую продолжалось, затем трубку на том конце провода положили.
  — Он положил трубку? — спросила Мэрилин, увидев, что я кладу трубку на рычаги аппарата.
  Я утвердительно кивнул и, не выключая магнитофона, набрал УЛ 3-1212 — «Службу времени». Через несколько секунд женский голос объявил: «Время — 5 часов 17 минут 10 секунд». Затем пауза и: «Время — 5 часов 17 минут 20 секунд…»
  Я положил трубку, отключил магнитофон и точно поставил часы.
  — Зачем вам это? — спросила Мэрилин.
  — Вы имеете в виду подключение магнитофона?
  — Зачем вы фиксируете время?
  — Изучаю периодичность звонков и время, когда звонят. Так можно кое-что узнать.
  — Не понимаю, — сказала она.
  — Обычная полицейская процедура. В случае, допустим, серии ограблений полиция втыкает в карту булавки, обозначая места преступлений. Причем используют булавки с головками разного цвета, обозначающими разное время суток, затем изучают скопление булавок по месту и времени, и таким образом проясняются кое-какие привычки преступников.
  — Но я не вижу, в чем фактор времени может здесь помочь.
  — Мы получили записанный на пленку хронометраж тяжелого дыхания, это тоже может пригодиться. А как насчет обеда?
  — Я вас угощаю, — сказала она. — У меня есть деньги на расходы. Или вы, быть может, предпочитаете, чтобы я передала деньги вам и для вида счет будете оплачивать вы?
  — Платите вы, — сказал я. — Пусть расходы пойдут на ваш счет, а не на мой. Моя партнерша весьма чувствительна ко всему, что касается денежных счетов. Она придет к девяти вечера. Мы к тому времени уже вернемся или давайте позвоним ей и предложим присоединиться к нам и пообедать вместе.
  — Нет, я хочу поесть пораньше, — сказала она. — Но тут есть одно обстоятельство… Один, так сказать, щекотливый вопрос. Мне бы хотелось принять душ и переодеться.
  — Там у вас спальня? — спросил я, указывая взглядом на дверь.
  — Да.
  — А ванная не там?
  — Там.
  — А другого выхода из ванной нет?
  — Нет.
  — Ну, идите принимайте душ, — сказал я. — Дверь оставьте открытой, я не буду смотреть, но в случае беды услышу ваш крик. Кроме того, отсюда я могу проследить, чтоб никто не взобрался по пожарной лестнице и не влез в окно.
  — Таких опасных происшествий здесь никогда не бывало. Звонки и письма — больше ничего.
  — Но мы не можем рассчитывать, что и дальше они этим ограничатся, — сказал я. — Я ваш телохранитель.
  — Понятно. Я — тело, вы — его хранитель.
  — Приблизительно так оно и есть.
  — Звучит весьма интимно, — сказала она. — Мне кажется… Да, впрочем, я уже как-то привыкла к этому, и мне даже начинает нравиться… Я чувствовала себя такой одинокой и изолированной, а вот теперь здесь вы, и я… Теперь у меня такое чувство, что вы — надежный, уверенный в себе мужчина и знаете, что делаете.
  — Благодарю.
  — Что собой представляет ваша партнерша? Она симпатичная женщина?
  — Нет.
  — Не симпатичная? — удивленно переспросила Мэрилин.
  — Берта отнюдь не стремится произвести приятное впечатление.
  — А к чему она стремится?
  — К делу, к результату и наличным.
  — Сколько ей лет?
  — Где-то около шестидесяти, возможно, пятьдесят пять.
  — Толстая?
  — Как рулон колючей проволоки.
  — Физически сильная?
  — Как бык.
  — Скажите, Дональд, вы ей нравитесь?
  — Иногда мне кажется, что-то такое есть, — сказал я. — А иногда я думаю, что она меня ненавидит всеми фибрами души. Я довожу ее до бешенства.
  — Почему же, Дональд?
  — Потому что у нее своя колея рассуждений и она норовит и меня затащить туда же, а я по чужой колее ездить не намерен.
  — У вас интересная, образная манера выражать свою мысль. Мне это начинает нравиться. Вообще, я сегодня чувствую себя намного лучше.
  — Давайте двигайте под душ, — сказал я.
  Через четверть часа телефон снова зазвонил.
  — Что будем делать? — громко спросил я. — Хотите, я подойду?
  — Бога ради, не надо, — откликнулась она из ванной. — Если это моя мама — и вдруг ей отвечает мужчина!.. Мне придется ей долго объяснять, кто да почему. Не подходите, я сама отвечу.
  Телефон продолжал названивать. Я услышал шлепанье босых ног, затем она проскользнула мимо меня, наспех закутанная до подбородка в махровую простыню. Правой рукой она придерживала простыню, а левой подняла трубку.
  — Алло! — сказала она, и я увидел, как она одеревенела, а затем кивнула мне.
  Я подошел, и она передала мне трубку. Я включил магнитофон.
  С другого конца провода донеслось тяжелое дыхание. Иных звуков не было.
  Я сказал:
  — Ты что-то зачастил сегодня, а? Как твои бронхи? Я вижу, что в тот раз я задел тебя за живое и ты жаждешь реванша. Но тебе смелости не хватает действовать в открытую, вот ты опять и взялся за свои любительские телефонные фокусы.
  Мэрилин Чилан стояла рядом со мной, совершенно зачарованная моими монологами. Забыв о своем более чем скудном наряде, она глядела, как крутится бобина с пленкой. Я держал магнитофон в режиме громкой записи, поэтому она могла слышать все, что идет с телефона на пленку.
  Я продолжал:
  — Одно дело — пугать женщин детской чепухой, и совсем другое, когда против тебя — мужчина. Ну, почему же ты не действуешь открыто, трусливая крыса? А может, ты вообще баба, одна из тех отчаявшихся тварей, которой господь не дал нормальной половой жизни? Или у тебя никогда не было мужика, достойного этого названия, оттого ты и рехнулась от зависти к нормальным бабам, которые спят с мужиками? Ты из тех или из этих?
  В трубке раздался мужской голос:
  — Ну, ты ловкач, ну, сукин сын! Погоди, я еще с тобой расправлюсь, я тебе…
  На том конце провода швырнули трубку.
  Я набрал номер «Службы времени».
  Девичий голос произнес: «6 часов 5 минут 40 секунд… 6 часов 5 минут 50 секунд…»
  Я положил трубку и отключил магнитофон.
  — Все в порядке, Мэрилин, — сказал я. — Мы теперь знаем, что он — мужчина, и знаем, что он обидчив. Не выдерживает, когда его слишком подкалывают.
  Она стояла рядом, глядя на меня большими, округлившимися глазами.
  — Дональд, вы — чудо! Просто чудо…
  Вдруг она спохватилась, увидев, что махровая простыня на ней разошлась, подхватила ее обеими руками и, вскрикнув: «О боже!» — унеслась обратно в ванную.
  Я сверил свои часы с сигналом службы времени — разница была в пределах двух секунд.
  Мы пошли обедать. Когда в 8.45 мы вернулись, нас ждало под дверью заказное письмо «с вручением адресату».
  Я посмотрел его на свет и убедился, что там опять наклеены угрозы, составленные из вырезанных газетных букв.
  — Распечатывать не будем, — сказал я.
  — Не вскроем? Почему? — спросила Мэрилин.
  — А зачем? Мы и так знаем, что в нем.
  — Я знаю, но все же хочется посмотреть. А вдруг вы найдете в нем какой-нибудь ключик ко всему этому делу?
  — Нет, нет нужды. Когда мы вычислим этого гада, мы привлечем его к суду за использование почты с целью рассылки угрожающих писем. Если же мы вскроем конверт сейчас, он сможет заявить, что мы сами себе посылали пустые конверты, а потом вкладывали в них наши собственные угрожающие послания, чтобы свалить это дело на него. Поэтому одно письмо мы нарочно оставим в том виде, в каком оно прошло через почту, — запечатанное, проштемпелеванное, с погашенной маркой и штампом «Заказное с вручением адресату». И пусть окружной прокурор вручит его присяжным в таком виде, как оно есть сейчас, а один из присяжных его распечатает и прочтет. Это лучший способ доказать, что оно действительно было послано по почте.
  — Дональд, ну, вы — гигант!
  — Приберегите ваши комплименты, пока я не сделаю действительно что-нибудь невероятное.
  Спустя несколько минут позвонили в дверь.
  — Опять заказное? — спросил я.
  Последовали один длинный и два коротких звонка.
  — О, это мистер Арчер, — сказала она и помчалась открывать.
  Едва он переступил порог, как она принялась осыпать его информацией:
  — Мистер Арчер, у нас прогресс! Мы уже кое-чего добились! Дональд установил микрофон и так здорово поддел этого типа, что тот заговорил. Впервые мы услышали голос. Теперь мы знаем, что это — мужчина, а не женщина.
  Арчер оглядел меня.
  — Как вы это сделали, Лэм? — спросил он.
  Я сказал:
  — А я обливаю помоями звонившего с таким расчетом, что, будь он мужиком или сексуально озабоченной бабой, он не выдержит, раскричится и скажет все, что обо мне думает.
  — Вы уверены в том, что это мужчина?
  — Да, я так думаю.
  — А на черта вам магнитофон?
  — Чтобы записывать голос. Я записал все звонки.
  — Но какая польза от записи, когда вам ничего не говорят?
  — Но ведь однажды он заговорил, и я записал. И думаю, что мы проделали это не в последний раз.
  — Я заскочил сюда, — сказал Арчер, — просто чтобы удовлетвориться, что у вас тут все в порядке и что ваша коллега придет вовремя. Мне бы не хотелось оставлять мисс Чилан без охраны.
  — Берта придет, — сказал я. — А вот и она, — добавил я, услышав звонок в дверь.
  Когда Мэрилин открыла дверь, Берта сказала:
  — Я полагаю, вы и есть Мэрилин Чилан? А я — Берта Кул.
  Берта прошла в комнату, взглянула на Арчера.
  — Хэлло, а вы-то что тут делаете?
  — Зашел удостовериться, что вы действительно заступили на вечернюю вахту, — ответил Арчер.
  Берта метнула в него яростный взгляд.
  — Я сказала, что приду, значит, можно не проверять меня с хронометром в руках.
  — Я хотел, чтобы вы были здесь.
  — А я и без вас здесь.
  — Ладно, — сказал Арчер. — Во избежание недоразумений сразу уточняю — спать, миссис Кул, вы будете на двуспальной кровати вместе с мисс Чилан. Вы должны держать ее в поле зрения до завтрашнего утра, пока не придет Дональд Лэм. А вы, мистер Лэм, позавтракайте загодя, чтобы с утра явиться сюда к условленному часу. Мисс Чилан и миссис Кул позавтракают вместе. В 9.00 начинается ваше дежурство, и вы остаетесь неотлучно с мисс Чилан до вечера.
  Арчер втянул свой живот и выглядел весьма начальственно.
  Я повернулся к Берте и сказал:
  — Ты умеешь работать с магнитофоном, Берта. Когда бы телефон ни звонил, запиши разговор. Если там будут молчать, записывай дыхание — важен его ритм. Как только на том конце провода положат трубку, позвони в «Службу времени», УЛ 3-1212, и запиши на пленку время.
  — Зачем тебе это? — спросила Берта.
  — Для доказательства, — сказал я. — Далее, если будут заказные с вручением адресату, не вскрывай. Оставь тоже как доказательство. Проставь свои инициалы на конверте и отметь время прибытия. Но конверт пусть остается запечатанным.
  — Ладно, — сказала Берта.
  Мэрилин протянула мне руку.
  — Я увижу вас завтра утром, Дональд?
  — Обязательно, — сказал я.
  Она улыбнулась мне доверчиво и несколько долгих секунд глядела мне в глаза.
  — Желаю вам спокойной ночи, — сказал я и вышел.
  Глава 3
  Я вышел от Мэрилин Чилан, сел в машину, затем окинул взглядом Недлеровский проезд в поисках другого, лучшего места для парковки, откуда хорошо бы просматривался вход в дом.
  Нашел местечко, подал туда нашу агентскую колымагу, чуть въехав на обочину тротуара, и стал ждать.
  Арчер вышел из подъезда через полчаса. Он быстро прошагал полквартала до места, где стояла его машина. Он был настолько погружен в собственные мысли, что совершенно не обращал внимания на окружающее. Он ни разу не оглянулся, но дважды посмотрел на наручные часы, словно мог опоздать на условленную встречу и боялся, что кто-то уйдет, не дождавшись его. Он включил мотор и поехал, я следовал за ним примерно с полтора квартала, не включая фар. Я знал, что рискую быть оштрафованным, но мне важнее было не спугнуть добычу. Возможно, это была напрасная предосторожность, но тем не менее я пошел на это.
  Арчер подъехал к маленькому коктейль-бару к востоку от Ла-Бри, к северу от Голливудского бульвара, припарковал машину на стоянке, зарезервированной для посетителей бара, вошел в бар и провел там двадцать минут.
  Вышел он не один, а в компании широкоплечего мужчины чуть старше сорока. Мужик был, судя по виду, в отличной физической форме — динамичный тип, и жесты у него были энергичные, когда он говорил. Они остановились у машины Арчера и минуту-другую поговорили. Собственно, говорил только он, ибо время от времени он тыкал пальцем в грудь Арчеру, а тот, внимательно слушая, утвердительно кивал.
  Затем они обменялись рукопожатиями, после чего Арчер сел в машину и поехал.
  Мне не хотелось сразу рвануть за ним следом, ибо я опасался, что этот неизвестный мне малый засечет меня и догадается, что я повис на хвосте у Арчера. Но я не хотел упускать Арчера, поэтому, когда он проехал с полквартала, я поднажал и поехал за ним не отставая. На всякий случай я время от времени вертел головой, поглядывая налево и направо, словно ищу на улице какой-то нужный мне дом и ничуть не интересуюсь передней машиной.
  Мужчина, который разговаривал с Арчером у входа в коктейль-бар, тоже собирался ехать — еще когда я только трогался с места, он влез в свой «Олдсмобил».
  Арчер прибавил скорость — он куда-то торопился. Когда я свернул за ним за угол, он опережал меня на целый квартал, а тут еще две машины встряли между нами. Номер машины Арчера я знал и потому не беспокоился, тем более что он не сворачивал с улицы.
  Но вот он свернул налево, на Франклина, и мы покатили в западную сторону, к Ла-Бри. На пересечении с бульваром он остановился, но шансы на то, что сразу после перекрестка он свернет вправо, в тупиковую улицу, были ничтожны, поэтому я не стал прибавлять газу и, отстав на перекрестке, свернул налево и поехал по Ла-Бри к югу. Затем я поднажал, лихо маневрируя в потоке машин, и догнал Арчера, когда он сворачивал направо по Сансет.
  Какая-то машина обогнала меня, потом Арчера. Я держался сзади. Мы мчались в общем потоке.
  Арчер подъехал к станции обслуживания, где была телефонная будка. Я тащился позади, делая вид, будто подыскиваю место для стоянки у обочины. Он вышел из машины и вошел в будку.
  Я обогнул квартал.
  Когда я снова появился у станции, Арчер как раз кончал набирать номер.
  Я взглянул на часы и записал время: 10 часов 7 минут.
  Я проехал квартал, выключил фары, припарковался и стал ждать.
  Арчер вышел из телефонной будки, сел в машину, проехал шесть кварталов до другой станции техобслуживания, где тоже был телефон, опять вошел в телефонную будку.
  Я сверился с часами. Было 10 часов 16 минут и 20 секунд, когда он повесил трубку.
  Выйдя из будки, он заторопился. Поехал в сторону Рода-авеню и, свернув влево, выехал на нее.
  Я остановился, не спуская глаз с его хвостовых огней.
  Он проехал по улице примерно три квартала, и тогда я с погашенными фарами потянулся за ним.
  Неожиданно на машине Арчера вспыхнули тормозные сигналы. Он словно заколебался, решая, куда ехать. Затем стоп-сигналы погасли, и загорелся указатель правого поворота. Я включил фары, у первого же перекрестка свернул вправо и остановился близ улицы, параллельной Рода-авеню.
  Через несколько секунд проехала машина Арчера. Он мчался в обратном направлении, словно заметая следы. Промелькнул его силуэт на фоне уличного освещения. Вздернув подбородок, он смотрел в зеркало заднего обзора.
  Покрышки завизжали, когда он сворачивал вправо. Очевидно, что-то его встревожило.
  Я рассчитал, что до этого момента он проехал по Рода-авеню квартала четыре, поэтому я повернул обратно на Рода и двигался по ней, приглядываясь и прикидывая, что тут могло его напугать. Ехал медленно, но ничего особенного не заметил. И вдруг увидел.
  У въезда к одному из домов стояла полицейская машина, в ней сидели, покуривая, двое в штатском, но я-то сразу понял, кто они. Они сидели в засаде, дожидаясь развития каких-то событий. Я проехал мимо них и свернул вправо, в точности так, как это сделал до меня Арчер.
  Вдруг позади, в квартале от меня, какая-то машина включила полный передний свет, я дал газу, свернул направо, проехал квартал и снова — вправо.
  Люди в задней машине, поколебавшись на углу, заметили меня и выключили фары.
  Полицейские пытались незаметно сесть мне на хвост. Я подыграл им, делая вид, что ничего не замечаю.
  Затем я блефанул, будто собирался свернуть налево, но передумал. Повернув вместо этого вправо, прибавил скорость и неожиданно сделал полный U-образный разворот. Проехав мимо полицейской машины, я проворно свернул влево, въехал во двор чьего-то особняка и замер, выключив фары и зажигание.
  Мимо по улице, завывая, пронеслась полицейская машина.
  В окнах дома зажегся свет, открылась входная дверь, и человек в купальном халате спросил:
  — Что вам нужно?
  Я начал вылезать из машины.
  — Билл? — спросил я самым дружеским тоном.
  — Какой еще Билл?
  — Эддисон, конечно, — сказал я.
  — Не знаю никакого Билла Эддисона.
  — Разве он тут не живет?
  — Нет.
  — Вот те раз! — сказал я. — А мне, черт возьми, дали этот адрес.
  Я снова сел за руль, запустил мотор и задом выехал на улицу.
  Проехав полквартала, припарковался. Полицейские, надо думать, записали номер моей машины, так что к завтрашнему дню придется приготовить прочную легенду, если они мною заинтересовались. Я вряд ли сумел бы сейчас, экспромтом, дать им правдоподобный ответ, поэтому теперь было желательно вообще избежать любых вопросов. К тому же проезжающий мимо Арчер мог увидеть, как меня «трясет» полицейский патруль, а мне это тоже не улыбалось.
  Со своего поста я наблюдал за Рода-авеню.
  Проковылял большой «Олдсмобил» с вмятиной на левом борту, проехало такси. Машина с полицейскими не показывалась, хотя, по моим расчетам, они должны были возвращаться на свой пост.
  Машин проехало мало — «Форд», затем «Шеви универсал», потом еще одна машина — она промчалась так быстро, что я не определил ее марки.
  Затем проследовала полицейская машина. Полицейские или не заметили мою машину, или махнули на нее рукой. Прошла машина той же марки и модели, что и мой агентский драндулет. Она едва ползла. Снова помятый «Олдсмобил» — на сей раз он двигался довольно резво.
  Я взглянул на часы: три четверти часа, как я уже стою на месте. Решив, что горизонт чист, я включил мотор, выехал в правый ряд и дал по газам.
  Не проехал я и десяти кварталов, как одна из встречных машин круто сделала U-образный разворот и оказалась за моей спиной.
  Красный свет прожектора осветил левый бок моей машины, и я притиснулся к обочине тротуара.
  Полицейская машина затормозила сзади, почти впритирку к моей. Один из полицейских подошел ко мне.
  — Чем я провинился? — спросил я.
  — Позвольте взглянуть на ваши водительские права.
  Я вручил ему права.
  — Все нормально, мистер Лэм. А как насчет регистрации?
  Я показал ему регистрационный талон.
  — Детективное агентство «Кул и Лэм», так, да? — сказал он.
  — Оно самое.
  — Что вы здесь делаете?
  — Да просто катаюсь.
  — Кто-нибудь из ваших знакомых живет на Рода-авеню?
  — Нет.
  — Зачем в таком случае вы въезжали во двор?
  — Разве я въезжал?
  — Шутки шутите? Ведь сами знаете, что въезжали.
  — Понимаете, я выслеживал одного человека, но потерял его из виду, ну и подумал, что надо где-то затаиться, а он тем временем где-нибудь припаркуется, тут-то я его и накрою.
  — Марку его машины знаете?
  — «Кадиллак».
  — Давайте подробности — что там приключилось с этим «Кадиллаком»?
  Я отрицательно покачал головой.
  — Вы слышали, что я сказал? — повысил голос полицейский. — Гоните подробности. Мы тут с вами не в игрушки играем, а делом занимаемся.
  — Каким делом? — спросил я.
  — Полицейским делом.
  — Понимаете ли, произошло одно дорожно-транспортное происшествие. Шофер машины, которую я разыскиваю, был свидетелем происшествия. Он поскорее укатил с места событий — я так понимаю, не хотел, чтобы его вызывали в суд. А я-то чувствую, что если найду свидетеля, то сумею из этого дела выжать для себя кое-какую выгоду. Вот и таскаюсь по улицам в поисках этого шофера.
  — Номер его машины?
  — Минуточку, — сказал я. — Вы уж слишком многого от меня хотите. Этого я вам не скажу. Я ведь такими делами себе на жизнь зарабатываю.
  — Зачем вы за ним гонялись?
  — Хотел найти место его парковки, затем взглянуть на регистрационное свидетельство на рулевой колонке автомобиля, потом вернуться, уточнить все детали инцидента, получить номера машин, выяснить, кто травмирован и насколько серьезно.
  — Для этого специально существуют юристы-транспортники. Слышали про таких? — спросил полицейский.
  — Слышал, конечно, — сказал я, — но адвокатом я еще не выступал, а в данном случае у меня есть прекрасная возможность выступить в роли свидетеля.
  — Свидетеля дорожно-транспортного происшествия?
  — Свидетеля того, что машина, шофер которой должен был видеть столкновение, с дьявольской скоростью умчалась с места происшествия.
  — Какой номер машины?
  Я открыл записную книжку и дал ему один из номеров, которые я всегда держу под рукой, чтобы доказать свое алиби на случай, если попаду в такие обстоятельства, как сейчас.
  Полицейский записал номер.
  — О’кей, — сказал он, — полагаю, что вы ни в чем плохом не замешаны. Только лучше держаться подальше от нашего района.
  — Это почему?
  — Потому что я так сказал, вот и все. Мы не хотим, чтобы здесь болтались частные детективы.
  — Но в чем смысл такого запрета? — спросил я. — Что тут у вас происходит?
  — Ничего, — сказал полицейский. — Просто не хотим, чтобы вы тут околачивались, вот и все.
  — О’кей, — сказал я. — Но, понимаете, шутка в том, что какая-то машина пытается следить за мной. Гоняется за мной с потушенными огнями, и мне начинает казаться, что, может быть, мы поменялись ролями с моим объектом наблюдения — он не просто меня отслеживает, но готовится прижать к тротуару и намять бока.
  — Чем вы ответили на такие попытки? — спросил полицейский.
  — Я применил уклончивую тактику.
  — Это как конкретно понимать?
  — Неожиданные повороты, U-образные развороты на скорости, а то и просто уезжал подальше от этого района.
  — Еще что вы предприняли?
  — Припарковывался с выключенными фарами и ждал, пока его охотничий азарт остынет.
  Патрульные переглянулись.
  — Ну, вот, — сказал один из них. — Наконец-то стали говорить по делу. Мы так и подумали, что ваша машина и есть та самая, за которой мы следили, а потом потеряли, но не были в этом уверены.
  — Выходит, это вы, ребята, сидели у меня на хвосте с потушенными огнями?
  — Правильно.
  — Тогда какого же черта, — начал я, стервенея с каждым словом, — вы сразу не включили ваш красный прожектор и не просигналили, чтобы я прижался к обочине, если вам надо было проверить мои документы? Вы перепугали меня до полусмерти. Я уж решил, что сейчас опять бить будут.
  — И часто вас лупят? — спросил полицейский.
  — Я — частный детектив, — сказал я. — Люблю работать в одиночку, поэтому приходится рисковать.
  Полицейский смерил меня взглядом.
  — Почему вы сразу не включили фары и ваш красный прожектор? — спросил я. — В чем был смысл преследовать меня с выключенными фарами?
  — Вопросы задаем мы, — сказал полицейский, — а вам положено отвечать. Вы заметили, что мы за вами наблюдаем?
  — Конечно, заметил. Я вас расшифровал, как только вы поехали за мной с погашенными фарами. Я потерял из-за вас полчаса своего рабочего времени, упустил определенную прибыль, ради которой работаю, да к тому же вы запугали меня до смерти.
  — Ладно, — сказал полицейский. — Забудем об этом. Проваливайте отсюда к черту. И больше здесь не мельтешите.
  — О’кей, — ответил я и включил мотор.
  Вдруг один из полицейских сказал:
  — Эй, минутку!
  Я заглушил мотор.
  — Одна машина ехала по Рода-авеню прямо перед вашим носом. Она притормозила, начала было поворачивать влево, а затем сделала правый поворот. Не та ли это машина, которую вы выслеживали?
  — Полагаю, что это была она, хотя до конца не уверен, — сказал я.
  — Почему не уверены?
  — Потому что он ушел от меня, а я не хотел прижиматься к нему вплотную.
  — Почему не хотели?
  — Не хотел, чтобы он знал, что я им интересуюсь.
  — Вы шли за ним на изрядном расстоянии. Неужели нельзя было подтянуться поближе?
  — Я говорю, что не хотел пробуждать у парня подозрения. Я подошел достаточно близко, чтобы узнать его номер. Пока что и этого хватит. Кроме того, я хорошенько его рассмотрел и думаю, что теперь смогу его узнать.
  — Куда он, в конце концов, поехал?
  — Вот этого я не знаю. Я же сказал вам, что потерял его.
  — Хорошо, — сказал полицейский. — Можете ехать, но некоторое время не появляйтесь на нашем участке. У нас тут свои дела, и мы не хотим, чтобы машина какого-то частного детектива спугнула нашу цель до того, как мы сможем ее захватить. Давайте двигайте!
  Я кивнул, соглашаясь.
  — Только никому не сообщайте номер машины, который я вам назвал, — сказал я. — Это тайный козырь, который я разыграю в нужную минуту.
  — Ладно, — сказал полицейский. — Двигайте.
  Я поехал в полицейское управление. Мне нужно было подобрать информацию о каком-нибудь дорожном происшествии между 9.40 и 10.15 вечера, желательно где-нибудь в Голливуде. Милей дальше, милей ближе, роли не играло, но время инцидента требовалось точное. Суть дела меня устраивала любая — от водителя, сбежавшего от сбитой им жертвы, до поцарапанного крыла, но точное время происшествия было мне необходимо.
  В таком большом городе, как Лос-Анджелес, дорожные инциденты всех типов и степеней серьезности происходят каждый час, но многие из них — без трагических последствий и потому не попадают в полицейские сводки.
  Я проглядел рапорты о дорожных происшествиях и нашел один подходящий — некто Джордж Литтлтон Дикс, тридцати шести лет, водитель «олдса», стукнул на перекрестке другую машину, после чего вспыхнул спор: затормозил ли Дикс перед светофором или проехал на красный свет, не сбавляя скорости. Пострадавший доказывал, что Дикс проехал без остановки, Дикс же утверждал, что полностью прекратил движение. В свидетели были записаны водитель машины, следовавшей за Диксом, и еще одна дама. Полицейский в своем рапорте ограничился самыми элементарными сведениями без подробностей.
  В случае полицейской проверки моим удостоверением личности послужит мой страховой полис. А то, что полиция займется проверкой, мне представлялось вполне реальным.
  Решив, что на сегодня хватит, я поехал домой, припарковал машину на стоянке, поднялся и тут же залез в постель. Часы показывали 2 часа 45 минут ночи.
  Будильник я поставил на 7 утра.
  Глава 4
  В квартире Мэрилин я появился без пяти девять.
  Они с Бертой уже позавтракали и мыли посуду на кухоньке. Мэрилин — мыла, Берта — вытирала.
  Улучив момент, Берта подмигнула мне и указала подбородком в сторону гостиной. Я пошел в гостиную и сел.
  — Ночь прошла хорошо? — спросил я, удобно расположившись в кресле.
  — Спала без задних ног, — сказала Берта из кухни.
  — А вы как, Мэрилин? — спросил я весело. — Спалось хорошо?
  — Не очень. Было два телефонных звонка, когда мы ложились спать.
  — В какое время?
  — Сразу после десяти. Берта зафиксировала.
  Берта достала блокнот.
  — Все записано на пленку, — сказала она. — Я проверила время по своим часам и по «Службе времени». Первый звонок раздался в семь минут одиннадцатого. По телефону дали время 10 часов 7 минут 20 секунд. Второй звонок раздался в 10 часов 16 минут 30 секунд по официальному времени.
  — Позднее не звонили?
  — Нет, только эти два звонка. Мы уже готовились ко сну. Мэрилин сказала, что после этих звонков она не уснет. — Поколебавшись, Берта добавила: — Мне этот сукин сын не помешал заснуть. Я дрыхла, как бревно.
  — Что-нибудь он сказал? — спросил я.
  — Ничего, — ответила Берта. — Только тяжелое дыхание.
  — Ты пыталась его поддеть? — спросил я.
  — Я обзывала его всеми словами, какие мне только приходили в голову касательно его заячьей трусости.
  — Еще какие события? — спросил я.
  Неожиданно Берта громко сказала, обращаясь к Мэрилин:
  — Вы там кончайте без меня, дорогуша. Мне нужно поговорить с коллегой.
  Берта швырнула полотенце на край раковины, вошла в гостиную, села на стул рядом со мной. Понизив голос, она сказала:
  — Надо расплачиваться и к черту уходить отсюда.
  — Что случилось? — спросил я, также понизив голос.
  — Кажется, нас с тобой дурачат какие-то проходимцы, — сказала Берта. — Доказать это сейчас я не могу, но я решила на некоторое время прикинуться дурочкой.
  — Что случилось?
  — Эта маленькая подлая тварь подсунула мне снотворное.
  — Почему ты так думаешь?
  — Она приготовила горячий шоколад вечером, перед тем как мы собрались в постель, а я не могу устоять перед горячим шоколадом, это моя слабость. Она спросила, что бы я хотела поесть перед сном, и я ответила, что давно уже махнула рукой на свою фигуру, лишь бы мне сохранить активность и работоспособность, хотя, конечно, заплыть жиром я бы не хотела. Я сказала, что люблю выпить чашечку горячего шоколада на ночь, она сказала, что тоже это любит, ну, слово за слово, и она угостила меня горячим шоколадом.
  — Ты думаешь, что она туда что-то подсыпала?
  — Да я готова поклясться, что она всыпала туда снотворное.
  — Почему ты так думаешь?
  — Да понимаешь, — сказала Берта, — как раз перед тем, как идти спать, я заметила, что она пару раз взглянула на меня как-то странно, словно что-то прикидывая в уме. У меня появилось подозрение, что эта тварь что-то задумала. Поэтому я решила, что притворюсь спящей, а сама буду лежать с закрытыми глазами и слушать. Ну, легла я, сделала вид, будто заснула, но, Дональд, клянусь, я на самом деле не могла разлепить глаза. Я изо всех сил пыталась сбросить с себя тяжелое свинцовое оцепенение, а когда мне это удалось, то было уже утро, и во рту у меня был такой вкус, словно я наглоталась снотворного.
  — В котором часу вы легли?
  — Сразу после телефонных звонков. Мы легли рано. Она сказала, что чувствует себя абсолютно измотанной. Мы как раз пили шоколад, когда зазвонил телефон.
  — Так ты что, думаешь, что она ночью вставала и уходила?
  — Как я, черт ее подери, могу это знать? Что-то она проделала. По-моему, вся эта история с телохранителями выдумана для отвода глаз. У меня сильное желание расплеваться с ней и уйти.
  — Не делай этого, — сказал я. — У меня есть кое-что интересное. Сейчас давай об этом говорить не будем, используем в нужный момент. А ты из себя не выходи. Что-нибудь еще важное есть?
  — Я буду тебе рассказывать по порядку, — сказала Берта. — Пришло с доставкой заказное, сегодня утром, в 7 часов.
  — Что ты с ним сделала?
  — Как ты велел, не вскрывала.
  — Правильно.
  — Оставила его нераспечатанным. Оно лежит вон там, на столике, куда она обычно кладет всю почту.
  — Что дальше? — спросил я.
  — Затем в 7.30 зазвонил телефон. Опять старые дела — тяжелое дыхание.
  — Время на пленку записала?
  — Да. Записала, только я не понимаю, на черта это все. Что ты с этим будешь делать?
  — Неважно, — сказал я. — Ну, что еще произошло?
  — Ну, около восьми утра позвонила какая-то женщина, и Мэрилин не подпустила меня к телефону. Сказала, что это ей звонят. Она вела себя так, словно знала заранее, кто будет звонить, и был дружеский треп, но, когда я приближалась, Мэрилин начинала тщательно подбирать слова. Поэтому я демонстративно отправилась в ванную и хлопнула за собой дверью. Я рассчитывала, что она забудет о магнитофоне. Мой уход из комнаты давал ей возможность болтать, не боясь быть подслушанной, а потом, подумала я, мы с тобой прокрутим пленку и прослушаем этот разговор.
  — Так, и что же? — спросил я.
  — Но после этого разговора она как удила закусила, — сказала Берта. — Позвонила Джарвису Арчеру и сказала, что должна поскорее с ним увидеться и он должен приехать не позднее девяти утра.
  — Ты уже прослушала запись ее разговора с подругой?
  — Нет, пока не представилось такой возможности. Я думала, когда ты приедешь и станешь разбираться, что тут было ночью, и готовиться к дневной смене, у тебя будет хороший предлог, чтобы прослушать пленку. И тут мы посмотрим, не взбрыкнет ли она оттого, что ты слушаешь ее личные разговоры.
  — А ты уверена, что магнитофон работал?
  — Абсолютно уверена. Он был подключен к телефону, и я видела, как при записи пульсировал огонек индикатора. Все было нормально. Внешний выход звука я отключила, так что она могла и не вспомнить про магнитофон.
  — О’кей, — сказал я, — ты следуешь моим инструкциям.
  Я поднялся из кресла и пошел на кухоньку.
  — Берта сказала, что вы звонили Арчеру.
  — Да.
  — А что случилось, Мэрилин? Какая беда?
  — Я больше этого не могу выдержать.
  — Что, были еще звонки?
  — Да.
  — Все то же самое?
  — Да.
  — На пленку записали?
  — Думаю, что да. Все, что тут происходит, записывается на пленку, разве не так?
  — Хорошо, — сказался. — Я сейчас прослушаю запись, и, может быть, что-то интересное мы из нее и узнаем. Берта звонила в «Службу времени»?
  — Думаю, что звонила. Последний звонок сюда был ровно в 7.30.
  — Когда вы завтракали?
  — Нет. До завтрака. Я вернулась в постель, чтобы немного вздремнуть, я очень скверно спала.
  — Понятно, — сказал я. — Вы днем основательно измотались, Мэрилин. Не впадайте в отчаяние, потому что именно этого они и добиваются. Ну, посмотрим, что тут записалось.
  Я вернулся в гостиную, отмотал пленку назад, а затем нажал клавишу «воспроизведение».
  Я услышал тяжелое дыхание, затем голос Берты — она изрыгала довольно примитивные, надо сказать, оскорбления в его адрес, затем звук телефонной трубки, которую кладут на рычаги, и после паузы — голос: «Время — 10 часов 07 минут 20 секунд… Время — 10 часов 07 минут 30 секунд… Время — 10 часов 07 минут 40 секунд…»
  Затем опять стук телефонной трубки, и дальше пошла беззвучная, абсолютно пустая пленка.
  Я сказал Мэрилин:
  — Здесь записан только один вчерашний вечерний звонок. А где второй вечерний звонок и те два, что были сегодня?
  — Не знаю, — сказала она с невинным видом. — А что, разве их там нет?
  Я посмотрел на счетчик пленки и сказал:
  — Ну зачем вы нас дурачите, как маленьких детей, Мэрилин? Вы ведь прекрасно знаете, что на пленке ничего больше нет. Вы отмотали пленку обратно, прослушали все, до первого из вчерашних вечерних звонков, затем нажали кнопку «стирание» и стерли все, что было записано дальше.
  Она вызывающе посмотрела на меня.
  — Ну и что? Я имею право стирать мои личные телефонные разговоры. То, что вы с Бертой пытаетесь охранять меня, еще не дает вам права совать нос в мои личные дела.
  — Значит, вы стерли запись?
  — Конечно, стерла. Я не хотела стирать второй вчерашний вечерний звонок, но это я от спешки. Наверное, просто перепутала.
  — Когда вы все стерли?
  — Когда Берта Кул отправилась в ванную, причем проделала она это до того нарочито, словно отстучала мне телеграмму о своих подлинных намерениях. Очень ее интересовал мой личный телефонный разговор, поэтому она устроила пышное представление с уходом в ванную, хлопаньем дверью, потом еще воду пустила и вообще подняла ужасный шум, чтобы я почувствовала себя в полном одиночестве. А сама намеревалась потом прослушать на магнитофоне мой разговор. Или вам оставила это удовольствие, вот почему она вышла из кухни, когда вы пришли, и шепталась тут с вами. Я не вчера родилась, я не ребенок, и мне не улыбается мысль жить, как золотая рыбка в аквариуме. Когда придет мистер Арчер, я заявлю ему, что все это больше невыносимо. Я ухожу. Он вас нанял, пусть он вас и рассчитывает. Мне вы больше не нужны, не нуждаюсь. Я выхожу из игры.
  Раздался звонок в дверь. Длинный и два коротких, потом опять один длинный и два коротких.
  — Это мистер Арчер, — сказала она.
  Она пошла в переднюю и открыла дверь. Вошел Арчер, ужасно оживленный и деловитый.
  — О, прекрасно, прекрасно, — сказал он. — С утра вся шайка в сборе, почти как общее собрание акционеров в банке. Так что же вас беспокоит, Мэрилин, какая новая беда вам померещилась?
  — Я этого не могу больше вынести, мистер Арчер, — сказала она.
  — Чего именно вы не можете вынести?
  — Да все эти телефонные звонки, угрожающие письма, всю эту жизнь, словно я золотая рыбка в аквариуме и публика, вылупив глаза, следит за каждым моим движением. Сил моих больше нет. Я уезжаю. И заберите отсюда ваших сторожевых псов.
  — Куда же вы уезжаете?
  — Этого вы никогда не узнаете, — сказала она. — И никто этого знать не будет. Я уезжаю и хочу быть уверенной, что никто не будет меня преследовать, и я найду себе место, где отсижусь, пока вся эта история не закончится.
  — Какая история? — спросил я.
  — А я откуда знаю? — вскинулась она на меня.
  Она снова обернулась к Арчеру и сказала:
  — И не спорьте со мной. Мое решение окончательное. Более того, я намерена взыскать с вас определенную сумму.
  — Обождите минутку, — сказал Арчер. — Не так быстро, Мэрилин. Я за вами не поспеваю. Давайте сядем и обсудим наши дела. Я думаю, вам лучше потратить еще немного времени, прежде чем принять окончательное решение.
  — Никакого времени мне больше не требуется, — сказала она. — Я хочу быть уверенной, что никто не станет меня выслеживать. Все решено окончательно и бесповоротно. Я продумала свой план. Сколько у вас с собой наличными?
  Арчер замялся на миг, потом достал бумажник и извлек из него несколько купюр.
  — По счастливой случайности, у меня оказалась с собой достаточная сумма, — сказал он. — Около семисот пятидесяти долларов.
  — Мне необходимо триста, нет, четыреста долларов.
  — Но, Мэрилин, — сказал он, — это ведь…
  Она прервала Арчера:
  — Вы сказали, что избавите меня от всяких неприятностей. Тогда будем играть по моим правилам. По вашим мы уже играли, и ничего путного не вышло. Вы наняли телохранителей, но пользы от них оказалось мало. Все продолжается по-прежнему. Сил моих больше нет.
  Арчер хмуро отсчитал четыреста долларов.
  Она сказала:
  — Так, теперь вы оставайтесь тут и сидите с вашими детективами. Я хочу быть уверенной, что вы их тут подержите, чтобы никто из них не наступал мне на пятки, когда я уйду из этой квартиры.
  Она спокойно прошла в ванную, открыла дверцу стенного шкафа, достала чемоданчик с вещами, который, очевидно, сумела уложить втайне от Берты, прошла к входной двери и, обернувшись, сказала:
  — Мистер Арчер, поскольку вы участвовали во всей этой истории, я буду вам благодарна, если вы позаботитесь, чтобы в течение пятнадцати минут никто не выходил из квартиры. Пятнадцать минут — вот все, что мне требуется. И не пытайтесь брать под наблюдение такси, вокзалы и тому подобное.
  Она отворила входную дверь.
  Берта Кул сказала:
  — Обождите, дорогуша! Послушайте нас, профессионалов. Вам нельзя выходить на улицу в таком полубезумном состоянии.
  — «Дорогуша»! — взорвалась Мэрилин. — Меня рвет от вашей «дорогуши». Дорогуша, дорогуша! Дональда я еще могу перенести, но от вас я на стену лезла.
  Берта Кул взвилась со стула. Мэрилин грохнула за собой дверью.
  Арчер преградил Берте дорогу к двери.
  — Стойте, миссис Кул. Я знаю Мэрилин. Если она разойдется вот таким образом, то бесполезно с ней…
  Берта оттолкнула его и бросилась к двери.
  Арчер схватил Берту за руку и повис на ней.
  — Обождите, обождите, миссис Кул. Вы ведь на меня работаете. Я приказываю вам отстать от Мэрилин! Пусть идет.
  Берта рывком освободила руку, отчего Арчер едва удержался на ногах. Я закурил сигарету.
  — Сукин вы сын! — сказала Берта Арчеру.
  — Ну и ну, — произнес Арчер с упреком. — Леди — и такие выражения!
  — Пошел к черту! — рявкнула Берта, подошла к двери и распахнула ее настежь.
  Берта осмотрела коридор, вернулась и сказала мне:
  — Ты бы мог мне помочь. Лифт после приезда Арчера оставался на этом этаже. Она им воспользовалась. Пока лифт поднимется обратно, чтобы я могла спуститься, она далеко уйдет. Ты догонишь и задержишь ее быстрее, чем я.
  — Нам платят как телохранителям, а не как тюремщикам, — заметил я.
  — Послушайте, — сказал Арчер. — Я понимаю, что вы подавлены случившимся. Я тоже. Но я неплохо знаю Мэрилин. Она очень чувствительна и порывиста. Когда к ней вернется самообладание, она будет ужасно сожалеть о случившемся. Позвонит и будет извиняться. А пока что мне не хотелось бы в чем-то винить бедную девушку. Психическое напряжение от этих телефонных звонков и угрожающих писем — это больше, чем она в состоянии выдержать. Сейчас уже десятый час, мистер Лэм пришел на работу в дневную смену. Мы не будем вычислять по минутам отработанное время, я не прошу вернуть мне обратно часть денег, которую я вам выплатил при найме. Вы уж меня простите, миссис Кул, — я никак не предвидел, что все может обернуться таким образом. Чувствую, что обе стороны обманулись в своих ожиданиях. Вы, возможно, полагали, что эта работа будет совсем немного отличаться от вашей обычной, а я верил, что вы сотворите невозможное. А теперь будем считать, что мы полностью в расчете. Я забираю пленки с записью телефонных разговоров — думаю, они у вас здесь, так же как два или три нераспечатанных заказных письма.
  — Да, — подтвердила Берта, — два письма мы не вскрыли. Дональд считает, что на них имеются отпечатки пальцев.
  — Насколько мне известно, снять с бумаги отпечатки пальцев весьма трудно, чтобы не сказать — невозможно, — заметил Арчер.
  — Так обычно считалось, — сказал я. — Их проявляли в парах йода, и результаты были не очень впечатляющими. Но позднее разработали новый процесс, основанный на том, что аминокислоты потовых желез и кожный жир отпечатков пальцев образуют химическую комбинацию с препаратом, используемым для глянцевания поверхности бумаги. Попутно выяснилось, что невидимые отпечатки пальцев сохраняются годами. Их можно выявить через много лет.
  — Вы уверены в этом, Лэм? — спросил Арчер.
  — Полностью.
  — М-да, это интересно. У меня есть кое-какие знакомые, разбирающиеся в дактилоскопии. Я с ними посоветуюсь, что можно сделать с этими письмами.
  Арчер подошел к столику для почты у двери и взял в руки письмо.
  — Второго разве не было? — спросил он.
  Я повернулся к Берте.
  — Второе было?
  — Здесь лежало одно, то, что пришло вчера еще при тебе, разве не так?
  — Так, — сказал я. — Только оно пришло позднее.
  — Хорошо, и где же оно? — спросил Арчер.
  — Ничего не могу сказать.
  — Хотелось бы считать дело законченным, — сказал он, — поэтому все вещественные доказательства я забираю.
  — Конечно, конечно, — сказал я. — Я пришлю вам все, что у нас есть. Кроме магнитофона с пленкой. Мы брали и то, и другое напрокат и должны вернуть.
  Он, кажется, слегка растерялся. Я подхватил магнитофон и направился к дверям, улыбнулся Арчеру, подмигнул Берте и сказал:
  — Вот так оно и бывает — всех дел не выиграешь. О’кей, на сегодня хватит. Она, вероятно, уверена, что мы запрем квартиру. Я полагаю, что она захватила с собой ключ, чтобы вернуться, когда почувствует себя в полном порядке.
  — Безусловно, — сказал Арчер. — Она весьма осмотрительная молодая дама. Однако, если не возражаете, мистер Лэм, предоставим в ее распоряжение еще несколько минут. С моими подчиненными я предпочитаю строить отношения на основе полнейшей честности. Если я им обещаю что-либо сделать, я это делаю. Она просила, чтобы никто не покидал квартиру ранее чем через пятнадцать минут.
  — Но вы ей этого не обещали, — напомнил я.
  — Это подразумевалось само собой.
  Берта злобно взглянула на него и села.
  Наступила неловкая тишина, длившаяся с минуту, после чего Берта сказала:
  — Вся эта проклятая история кажется мне липовой.
  — Случай, конечно, необычный, — сказал Арчер. — Я вас понимаю: когда человеку вашей профессии, привыкшему к стандартным ситуациям, встречается нечто, не лезущее в обычные рамки, ему кажется, что это, как вы выражаетесь, липа.
  — Вы очень верно подметили, — сказала Берта. — Это производит впечатление именно, как я и сказала, липы.
  Берта не попыталась развить дальше эту мысль, равно как и не сделала попытки опять ринуться к двери, поэтому мы снова расселись. Я пошел к тому же стулу, развернул принесенную с собой газету, уселся и стал читать.
  Арчер с любопытством поглядывал на меня и наконец сказал:
  — Хорошо, ребята, наши четверть часа истекли, и даже более того. Пожалуй, все мы можем выкинуть из головы это дело. Сожалею, что события приняли такой оборот, и досадно, что вы не добились большего. Однако я понимаю, с какими исключительными трудностями вам пришлось столкнуться в работе.
  — Насчет исключительных трудностей это вы правильно изволили подметить, — буркнула Берта. Она прошагала к двери и толчком руки распахнула ее.
  Я обменялся рукопожатиями с Арчером, присовокупив при этом, что весьма рад был с ним познакомиться.
  Он задумчиво взглянул на меня.
  — Давайте уясним себе, Лэм, — сказал он, — что дело, во всяком случае, в том, что касается вашего детективного агентства, полностью прекращено, закончено и исчерпано. Я не хотел бы никакой огласки, чтобы не причинить хоть малейшего беспокойства мисс Чилан. В частности, полиция не должна никоим образом быть посвящена в эту историю.
  — Я не сделаю ничего такого, что могло бы затруднить жизнь мисс Чилан, — пообещал я. — Давайте выйдем вместе — на тот случай, если мисс Чилан когда-нибудь заявит, что кто-то обчистил ее квартиру. Мы все сумеем подтвердить алиби каждого из нас, если, конечно, у вас нет ключа от ее квартиры.
  — У меня ключ от квартиры Мэрилин? — воскликнул Арчер.
  — Я всего лишь предположил такую возможность.
  — Мне не по вкусу подобные предположения, — огрызнулся Арчер. — Пошли отсюда все вместе, и это будет финалом нашего делового сотрудничества.
  Мы вышли в коридор. Арчер захлопнул за собой дверь. Берта демонстративно вернулась к двери и, подергав за ручку, удостоверилась, что дверь заперта.
  Глава 5
  Элси Бранд, моя личная секретарша, сказала:
  — Вас я сегодня не ожидала увидеть. Думала, что вы сторожите вашу девочку.
  — Нас выгнали с работы.
  — Катая малютку в коляске, вы превысили скорость и нанимателю это не понравилось?
  — Угадали, но не совсем. Полиция зацапала нас за создание помех уличному движению, — сказал я. — Недостаточно быстро продвигались.
  — И к тому же задним ходом? — предположила она.
  — И так бывало.
  — Что собою представляет эта девица, Дональд? Берта говорит, что она довольно мила собою.
  — Чудо, — сказал я. — Красивые глаза, изящная, длинноногая и стройная, и при этом манящие изгибы — надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
  — Прекратите, Дональд! Вы это говорите мне назло.
  — Бог с ней, — сказал я, — главное, что сегодняшний день нам оплачен, поскольку при найме был выплачен гарантийный аванс.
  — Пусть уж Берта занимается финансовыми вопросами. Это ее амплуа.
  — Вот вы ей это и скажите, — предложил я. — Ну а пока что день в полном моем распоряжении, и я посвящу его делу, которым интересуется наш клиент.
  — Клиент с красивыми изгибами тела?
  — Нет, я имею в виду ее кавалера.
  — Мне кажется, вы говорили, будто он вовсе не ее кавалер.
  — Это он утверждал, что он не любовник. Я-то не настолько наивен.
  — Значит, денек будет насыщенным?
  — Вы лучше скажите, как там ваша летопись преступлений? — спросил я.
  — Стараюсь не отставать от сегодняшнего дня. Полки ломятся от альбомов с вырезками, но работа над картотекой занимает уйму времени. Берта ест меня поедом, но я объяснила ей, что я и так ради этого торчу тут допоздна.
  — А по ночам и уик-эндам вы еще не пробовали работать? — спросил я.
  — Иногда приходится, — поколебавшись, призналась Элси.
  Элси по своей охоте помогала мне расследовать отдельные дела. Она расклеивала по альбомам вырезки из газет с сообщениями о преступлениях, еще не раскрытых полицией. Если нам вдруг требовалась информация о каком-нибудь преступлении, надо было всего лишь определить по картотеке номер и страницу альбома и найти там нужную вырезку. Раза три-четыре справочная Элси оказывала нам неоценимые услуги.
  — А вот адреса преступлений вы, наверное, на карточки не выносите? Картотека адресов нам бы пригодилась.
  — Зачем она вам?
  — Имеется, скажем, неподалеку от Голливуда некая Рода-авеню. Интересующий меня дом находится примерно в седьмом квартале от начала улицы, на стороне с четными номерами. Мне важно выяснить, какое там было на днях преступление.
  Элси покачала головой.
  — Еще чего не хватало! Вы уж извините, Дональд, но картотеку адресов я не веду. Я классифицирую преступления по их характеру и выношу на карточки только то, что, на мой взгляд, нам может пригодиться, но адреса… Нет. — Поколебавшись, она, однако, добавила: — Вообще-то работы с адресами должно быть не так уж много. В будущем можно их тоже фиксировать. Взять для этого большую карту города и втыкать пронумерованные булавки в места преступлений. И тогда…
  — И тогда у вас уже не останется ни одного свободного вечера и уик-энда, — сказал я. — Забудьте об этом. Вы и так слишком много делаете…
  — Да что вы, Дональд, я ведь хочу вам помочь. Я знаю, как вы здорово используете малейшую возможность для раскрытия преступления. Как часто вы делаете молниеносные выводы из таких деталей, которым другой детектив вообще никакого значения не придаст… Мне хочется вам еще больше помогать, Дональд.
  — Вы и так мне колоссально помогаете.
  — Ну, так зачем вам адрес Рода-авеню, что там стряслось?
  — Вчера вечером полиция установила наблюдательный пост около одного дома, — сказал я, — и я боюсь, что вляпался там у них на виду в одну неприятную историю. Как бы мне не пришлось теперь давать им показания.
  — Зачем им понадобился там наблюдательный пост? — спросила Элси.
  — Не знаю. Меня другое озадачило. Представьте — идут одна за другой две машины. Во второй — я. На первую машину полиция не обращает никакого внимания…
  — Они следили за машинами или за домом?
  — За домом. То есть я полагаю, что за домом. Не думаю, чтобы они так уж интересовались проезжающими мимо машинами, пока не увидели одну пару, так сказать, прилепившихся друг к другу машин. Передняя заметила ход и вильнула, словно водитель собирался свернуть, но передумал. У меня такое впечатление, что полицию в том месте поставили для наблюдения за людьми, входящими в дом, хотя утверждать это наверняка на могу.
  — И что же случилось?
  — Они увязались за мной, затем минут на сорок-пятьдесят потеряли меня из виду, но потом я по оплошности сам на них нарвался, и они меня крепко трясли — потребовали предъявить права, учинили допрос.
  — Что вы им сказали?
  — Сказал, что искал свидетеля столкновения автомашин в районе Голливуда. Точное место происшествия я им не назвал, да они этого и не требовали.
  — А вы не думаете, Дональд, что они это еще потребуют?
  Я усмехнулся.
  — В этом районе действительно имел место дорожный инцидент, в северной части улицы Ла-Бри. Я надеюсь отыскать участников и получить от них побольше фактических подробностей, так что, когда полиция сегодня устроит мне дополнительную тряску, я им выложу кое-какие детали, которые подкрепят мою легенду. А пока что вы не знаете, где я и когда вернусь в контору.
  И я отправился в путь.
  Глава 6
  Пришлось немного повозиться, разыскивая Джорджа Литтлтона Дикса. В конце концов, я установил, что он работает управляющим в фирме «Карлсон, Нельсон, Хонкат и Бигс», чей бизнес — торговля недвижимостью.
  С помощью телефона я довольно быстро выяснил, что фирма в данный момент занимается распродажей участков в Ван-Нуйсе — районе новой застройки — и что Дикса можно найти именно там.
  Туда я и поехал. Распродажа участков производилась с типичной для Южной Калифорнии рекламной броскостью. Главная контора, где заключались сделки, находилась в разборном доме с высоким шпилем. Разноцветные флаги трепетали от порывов бриза, рекламные щиты прославляли прелесть местного сухого и солнечного климата, а также прочие преимущества обзаведения недвижимостью именно в данном краю.
  Район застройки был хорошо распланирован и потому привлекал внимание публики. Около дюжины машин стояли перед конторским зданием. Продавцы сопровождали потенциальных покупателей, осматривавших участки, показывали им карты-схемы района застройки, подчеркивая, как славно выглядит тот или иной участок.
  Я вошел в контору.
  За столом с табличкой «Информация» сидела симпатичная девушка.
  — Есть у вас тут некий мистер Дикс? — спросил я. — Один мой друг, который его знает, сказал мне, что…
  — Ну, как же, Джордж Дикс — конечно! — сказала она. — Он на территории, показывает участок, через несколько минут должен сюда прийти. А пока что вы, быть может, желаете взглянуть на наши карты, мистер, мистер…
  — Там обозначены все участки, выставленные на продажу?
  — О, разумеется.
  — Со всеми сведениями, ценами и условиями купли-продажи?
  — Конечно, вы здесь найдете полный прейскурант. А что бы вам, в частности, хотелось, мистер… Э…
  — Все удобства подведены к участкам — я имею в виду электричество, канализацию, водопровод?
  — Разумеется! У нас абсолютно современный район застройки.
  Я взял у нее карты и брошюры.
  — Позвольте я пока что посмотрю, почитаю, — сказал я.
  Я отошел от нее, сел и принял вид человека, погруженного в изучение рекламной литературы.
  Еще двое-трое желающих приобрести недвижимость заходили в контору, к ним прикрепляли продавца, и с ним они уходили на территорию.
  Затем появилась пожилая пара, и я услышал, как девушка сказала, понизив голос: «Вас тут один человек дожидается, мистер Дикс».
  Я притворился, что не слышу, и продолжал сидеть, опустив голову над картой. Через некоторое время, когда Дикс смог на секунду оторваться от клиентов и смерить меня взглядом, я поднял глаза от рекламной литературы и тут же снова поспешно уставился в проспекты, даже достал карандаш и начал выписывать какие-то цифры.
  Пожилая пара — явно клиенты фирмы — стояла у конторки, готовясь подписать купчую на облюбованный участок.
  Джордж Дикс был тем самым мужчиной, которого я видел накануне вечером, когда он беседовал с Джарвисом Арчером у входа в коктейль-бар. Я встал, подошел к окну и остановился, словно интересуясь пейзажем района застройки. Я чувствовал, что за моей спиной возникло некоторое напряжение, поскольку Дикс желал довести до успешного финала сделку со стариками, прежде чем обратиться к новому клиенту, упустить которого, то бишь меня, ему бы очень не хотелось.
  К счастью, пожилая пара была весьма осторожна. Они требовали ответов на десятки вопросов. Поскольку они собрались вот-вот выписать чек и подписать контракт, Диксу пришлось полностью сосредоточить на них свое внимание и отвечать на их вопросы. Оторваться сейчас от этой пожилой четы он никак не мог.
  Я тихонько вышел из конторы, помедлил секунду у дверей, стоя спиной к Диксу, затем прыгнул в наш агентский автомобиль и запустил мотор.
  Я допускал, что Дикс может ринуться за мной, но он не осмелился бросить покупателей, подписывающих купчую.
  Напряженно размышляя над случившимся, я мчался в контору.
  Глава 7
  Войдя в приемную агентства, я сразу заметил, что дверь в мой собственный отдел открыта и там сидит Элси Бранд, глядя на входную дверь. Она слегка подвинула в сторону свое кресло, чтобы я заметил ее еще с порога.
  Она подняла левую руку ладонью ко мне и с полсекунды продержала ее в таком виде. Смысл сигнала я понять не мог, но то, что она сдвинула свой стул влево и специально раскрыла дверь конторы, заставило меня понять, что в воздухе витает некая угроза.
  Я остановился, словно внезапно вспомнил, что забыл бросить монету в счетчик на стоянке машин, повернулся и пошел обратно, к входной двери в агентство, намереваясь выйти на улицу и позвонить оттуда Элси, чтобы узнать, какая беда стряслась.
  Я вышел в коридор и был на полпути к лифту, когда услышал за собой шаги. Шаги были торопливые, целеустремленные и властные.
  — Одну минутку, Шкалик!121
  По голосу я сразу узнал сержанта Фрэнка Селлерса.
  Я обернулся, изобразив на лице удивление.
  — О, хэлло, Фрэнк!
  — Торопишься куда-нибудь? — спросил он.
  — Да вот хотел кое-что проверить в машине.
  — Дело срочное?
  — Не особенно.
  — Дело может потерпеть?
  — Да, конечно, может, если это тебе нужно.
  — Отлично, давай-ка зайдем к тебе в кабинет. Потолковать надо.
  Я последовал обратно за ним в контору.
  Селлерс обратился к Элси Бранд:
  — Вы всегда держите эту дверь настежь?
  — Нет, — сказала она. — Тут было… тут было немного душно.
  — А почему тут было душно? — спросил Селлерс.
  Прежде чем Элси нашлась что ответить, я сказал за нее:
  — Душно тут от сигары, которую ты постоянно терзаешь зубами. А у Элси аллергия на табачную вонь.
  — Ах, вот это. — Он вынул изо рта мокрый от слюны огрызок сигары и задумчиво оглядел его. — Этой штукой никого не обкуришь. Я ее вообще не зажигаю.
  — Это тебе кажется, что она не воняет, потому что у тебя нюх атрофирован.
  — Чепуха! — сказал он. — Я люблю жевать сигару, как другие — жевательную резинку. Вреда от нее окружающим — никакого. Ну, так все-таки, какого черта вы держите дверь настежь?
  — Проветриваем помещение, — сказал я.
  — Ладно. Давай зайдем к тебе и присядем. Я знаю, от тебя ни черта не добьешься. Ты почему меня ждал?
  — Не ждал я тебя.
  — О нет, Шкалик. Вчера вечером ты гонял по Рода-авеню. Зачем, черт возьми? В чем заключалась, так сказать, ценная идея твоей мельтешни?
  — Я работал.
  — Что это за работа такая?
  — Надеюсь, прибыльная.
  — В каком смысле?
  — Ну, хорошо, — сказал я. — Скажу начистоту. Я услышал, что в северном конце Ла-Бри столкнулись машины, и тут же, смотрю, какой-то тип мчит из того района на предельной скорости. Я и подумал: не свидетель ли он происшествия, не желающий, чтобы его впутывали в это дело? Ну и я, исходя из лучших побуждений, решил: а не выяснить ли мне, кто этот малый?
  — Кем же он оказался?
  — Не знаю.
  — Где было столкновение?
  — В северном Ла-Бри.
  — В котором часу?
  — В начале одиннадцатого вечера.
  — И ты преследовал убегающего свидетеля до самой Рода-авеню?
  — Правильно. Но я держался довольно далеко от него.
  — Кто он такой?
  — Не знаю.
  — Номер машины?
  — Этого я сказать не могу.
  Селлерс посмотрел мне в глаза и сказал:
  — Такого быть не может — так долго висел у него на хвосте и ни разу не приблизился, чтобы хорошенько разглядеть. Как он выглядел?
  — Я не знаю.
  — Вчера ночью ты назвал полиции номер машины.
  — Да, назвал. Но сегодня я сообразил, что по ошибке назвал номер не той машины.
  — Нет, это не по ошибке, это надувательство.
  — Почему же надувательство?
  — Да потому, что машина под таким номером существует. Черный «Кадиллак», но, к твоему сведению, вчера вечером эта машина находилась в Портленде, штат Орегон, а водитель — в отпуске.
  — Что за чертовщина! — воскликнул я.
  Он пронзительно-испытующе взглянул на меня.
  — Как же это получилось, что ты не заметил номера машины, за которой гонялся?
  — Иногда я его нарочно отпускал, ну и, наверное, потерял и уцепился за другой черный «Кадиллак». А он свернул на Рода и сделал вид, будто хочет остановиться у дома посреди квартала, а потом внезапно передумал и свернул за угол. Тут я решил сократить дистанцию между нами, подтянуться к нему поближе, чтобы засечь номер. Но в это время у меня самого на хвосте повисла полицейская машина с погашенными фарами. Я решил, что сейчас они возьмут меня в оборот своими вопросами-расспросами, и думал уже только о том, как бы уйти от полиции.
  — Хорошо, а теперь выкладывай мне настоящий номер машины, за которой ты гонялся.
  — Да говорю же я тебе, нет у меня этого номера.
  — Что значит «нет»?
  — Я боялся спугнуть парня и потому не приближался к нему на такое расстояние, откуда можно было разглядеть номер.
  — Ты подсунул полиции липовый номер.
  — Мне не хотелось все им объяснять — что да как да почему.
  — Ты и сейчас юлишь и утаиваешь массу подробностей, — сказал Селлерс. — Не верю я, что ты выслеживал этого малого и не засек номер.
  — Да говорю же я тебе, что не хотел приближаться, чтобы не спугнуть человека. Он откуда-то смывался.
  — Он каким-то образом повинен в том столкновении?
  — Нет, не повинен. Он видел аварию, не желая выступать в роли свидетеля, но ноги он уносил по какой-то совсем другой причине.
  — По какой?
  — Этого я не знаю. Может быть, он заезжал в гости к какому-то другу-приятелю — потолковать о том о сем, а когда вышел из дома и садился в машину, увидел ту самую аварию и испугался, что кто-то запишет его номер и его вызовут повесткой в суд как свидетеля.
  — Ох, слишком хорошо у тебя язык подвешен, — сказал Селлерс.
  Я ответил огорченным тоном:
  — Вот так всегда с вами, ребята, получается: когда вам говоришь правду, это вас почему-то оскорбляет.
  — Беда, Дональд, в том, что ты всегда стараешься навязать свою игру, а сам играешь не только теми картами, что в колоде, но и теми, что ты вытаскиваешь из рукавов. Вот почему с тобой невозможно дело иметь.
  — А ты считай, что у меня в рукаве — настоящие, а в колоде — фальшивые.
  — Хотел бы я на тебя посмотреть, будь ты на моем месте, — сказал полицейский.
  — Ну, пока что я тебя умышленно за нос не водил.
  — Да, такого, черт побери, еще действительно не бывало.
  — Когда ты меня слушаешься, ты в итоге — на коне, а когда не слушаешься, исходя из предположения, что я вру, то твои успехи весьма скромны.
  — Фу-ты господи! — сказал он. — Опять ты за свое. Ты — удачливый и смекалистый тип, этого у тебя не отнимешь. Но с полицией я тебе не рекомендую играть в кошки-мышки — продуешься.
  — Хорошо, с полицией играть не буду.
  — Вот и прекрасно. Так что давай-ка еще малость разберемся в той аварии.
  — Детально я еще сам не разобрался, — сказал я. — Но номера столкнувшихся машин у меня есть. Был там большой «олдс», управляемый мужчиной с курчавыми черными волосами. Тридцати двух — тридцати трех лет. Номер ХДА-177. Был там еще «Форд», которому крепко досталось. Его номер у меня тоже имеется.
  — Вот и прекрасно, — сказал Селлерс. — А поскольку ты такой глазастый, вот и скажи, по чьей вине произошло столкновение. Парень в «олдсе» притормозил у перекрестка или нет?
  — Я бы предпочел в настоящее время не отвечать на этот вопрос.
  — Вот тебе раз, Шкалик! А я как раз предпочитаю, чтобы ты мне ответил именно сейчас, прямо сразу.
  — Ну, хорошо, — сказал я. — Отвечу тебе чистосердечно: я не знаю.
  — Ты не знаешь? Ты видел столкновение или не видел?
  — Не видел. Я услышал издали грохот, а когда подъехал к месту происшествия, увидел машину, которая рванула с места и помчалась. По тому, как малый вел машину, я заподозрил, что инцидент произошел у него на глазах и он старается смыться с места происшествия. Я почувствовал, что у фирмы «Кул и Лэм» есть шанс подработать, если удастся выяснить, кто он такой. И я постарался выследить его, но так, чтобы он ничего не заподозрил. Люди стали останавливаться у места происшествия, и мне было не так-то просто выбраться из образовавшейся пробки. Нужная мне машина опережала меня на два квартала, да тут еще красный сигнал светофора меня задержал. Но я был ужасно рад, когда увидел черный «Кадиллак» на Сансет. Он выглядел в точности как тот.
  — И ты не мог записать номер?
  — Нет. И не пытался. Я хотел выяснить, куда этот тип мчится сломя голову. Ради этого я не желал подкрадываться к нему, боясь его напугать. Поэтому я держался позади и скользил за ним только для того, чтобы не упустить его из виду, но не приближался, чтобы не пробудить у него подозрения. Если бы я прибавил скорости и списал номера, на этом все бы и кончилось. Я же решил, что умнее будет прицепиться к нему и не отставать, куда бы он ни поехал. А когда он доедет до места, куда он так торопился, я после всей этой гонки спокойненько подъеду поближе и запишу номер.
  — Вот тут ты мне тухлянку подбрасываешь, есть у меня такое ощущение, — сказал Селлерс.
  Я промолчал.
  — Врешь ведь ты, а? — настаивал Селлерс.
  — Послушай, — сказал я. — Загоняя меня в угол своими расспросами, ты каждый раз вынуждаешь меня врать, потому что я обязан выгораживать моих клиентов. Одно я тебе могу сказать прямо и откровенно. Всякий раз, когда я к тебе прихожу и говорю, что, по-моему, тебе выгоднее поступить так-то и так-то, я абсолютно искренен.
  — Я знаю. Но в том-то и беда, что ты навязываешь мне свою схему мышления.
  — Нисколько я не навязываю. Я просто хочу сказать, что уж если я тебе что-то советую, то я совершенно серьезен.
  — А я в твоих чертовых умственных выкрутасах вижу одну только фальшь, — сказал он. — Ну а сейчас я хочу тебе еще кое-что сказать. Я желаю, чтобы ты все это забыл.
  — Что значит «все это забыл»?
  — Что я сказал, то и значит. Ты заврался, но мы готовы забыть эту историю, если ты сделаешь то же самое. Не лезь больше в это дело. Не зарывайся, ясно? Не вздумай продавать добытые тобою сведения любым участникам этой истории. Не пытайся предлагать свои услуги никому из тех, кто замешан в этом дорожном происшествии. И с репортерами об этом не треплись.
  — Бог ты мой! — сказал я, вложив в это восклицание максимум удивления, какое я был способен изобразить. — Неужели ты думаешь, что этот жалкий инцидентишко, когда одна машина задела другую, привлечет внимание прессы?
  — Я не это тебе говорю, — изрек Селлерс. Он уперся мне в грудь указательным пальцем и даже постучал по грудине, подчеркивая важность своих слов. — Я сказал, чтобы ты это все забыл. Я сказал, чтобы ты никому не протрепался об этом. Я сказал, чтобы ты не впутывался в это дорожно-транспортное происшествие. Иначе говоря, тебе велено держать свой нос подальше, а то тебе его так прищемят, что век не забудешь. А теперь противный Селлерс со своей слюнявой сигарой покидает вашу контору. Но предупреждаю — если ты опять полезешь напролом в наши дела, я лично поставлю точку на твоей карьере частного детектива. Лицензию тебе не возобновят до конца дней твоих.
  С этими словами Селлерс важно прошагал к двери и скрылся.
  — Чертовщина какая-то, — сказал я Элси Бранд. — Как вы полагаете, Элси, что за нелегкая его принесла?
  — Пока он вас ждал, — сказала Элси, — он дико нервничал. Расхаживал взад-вперед, перекатывая свою слюнявую сигару из одного угла рта в другой.
  — С Бертой он не выражал желания поговорить?
  — Нет, он хотел видеть только вас. Я чувствовала, что он не только видеть ее не желает, но не хочет, чтобы она даже знала о его приходе.
  — С Бертой ему говорить было бы легче. Я с ним не могу найти общего языка — когда наши пути пересекаются, ему кажется, что я плету против него интриги.
  Элси хитро улыбнулась, хотела что-то сказать, но сдержалась и продолжала печатать на машинке. Но через секунду все-таки не выдержала:
  — Ну, конечно, вы ничего подобного не делаете, Дональд.
  — Конечно, нет, — сказал я. — Я сейчас должен отлучиться. Если Берта будет спрашивать, скажите, что я вернусь после ленча.
  Глава 8
  Элси Бранд выходила из конторы, когда я, войдя в приемную, шел по диагонали к двери своей конторы. Элси рассчитала так, что мы встретились у самой двери.
  — Берта не искала меня?
  Элси отрицательно помотала головой.
  — Она хочет, чтобы я провела письменный хронометраж своего рабочего времени, с тем чтобы уточнить, сколько времени уходит у меня на ведение вашей летописи преступлений.
  — Что вы ей на это сказали?
  — Сказала, что ладно, сделаю хронометраж.
  — Я поговорю с Бертой, — сказал я. — А пока что приготовьте мне справку, сколько сверхурочных часов за счет вашего свободного времени вы потратили в минувшем месяце на нашу летопись, и забудьте Бертину фантазию про письменный хронометраж.
  — Я узнала кое-что о таинственных делах на Рода-авеню, — сказала она, плотно притворив дверь.
  — Каким образом вы узнали, откуда?
  — По радио сообщили. Я как раз в это время включила приемник и, когда сообразила, о чем речь, застенографировала. Хотите послушать?
  — Давайте сначала самую суть. Что там произошло?
  — Убийство.
  — Адрес имеется?
  — Рода-авеню, дом 762.
  — Ого! — воскликнул я. — Дело серьезное. Кого убили?
  — Некую Жанетту Лэтти. Убийство произошло вчера вечером в притоне по адресу Рода-авеню, 762.
  — О мотивах преступления, следах и прочем говорили?
  — Судя по всему, Жанетта Лэтти занималась поставкой девочек для эскорта и свиданий.
  — То есть девочек по вызову?
  — Нет, не совсем так… Дональд, вы меня сбили с толку. Трудно определить разницу, но тут несколько иное…
  — Я могу в двух словах объяснить вам разницу между тем и этим и при случае растолкую, но сейчас давайте рассказывайте. Вы просто молодчина, Элси.
  — Ну, хотя они вообще-то фактически не эти… не девочки по вызову, но все равно полицию попросили пресечь деятельность заведения миссис Лэтти.
  — Откуда вы это знаете?
  — Радиорепортер не ладил с полицией и много раз резко критиковал полицию за разные нехорошие дела, и вот он проведал, что полицию и раньше просили прикрыть это заведение, тем более что Лэтти не имела лицензии на фирму по оказанию эскортных услуг.
  — Конкретно, какого рода услуг?
  — Как заявила Жанетта неделю или две назад, все ее девушки, миловидные, не вульгарные, устроили своего рода кооператив, чтобы подрабатывать на стороне, встречаясь с мужчинами. Это не была служба эскорта в обычном смысле, они работали без рекламы. Это было просто их личным делом. Подразумевалось, что они сами не будут ни к кому приставать, являясь просто спутницами для приезжих мужчин. Клиентура была из солидных приезжих чиновников с наилучшими рекомендациями, этим господам хотелось поездить по городу и осмотреть достопримечательности, но не в одиночестве. Миссис Лэтти устраивала предварительную беседу, определяла, какого типа данный мужчина, и вызывала для него одну из девушек. Она представляла их друг другу и формулировала правила, которые клиент должен был хорошенько усвоить. При этом мужчины не знали, где на самом деле живут девушки. У них складывалось впечатление, что девушка живет в доме Лэтти. Они заезжали за девушкой в притон, полагая, что это нормальный семейный дом, брали ее на вечер, привозили обратно в притон и там желали ей «спокойной ночи». Они были убеждены, что девушка живет тут вместе с мамой. Все было организовано на первоклассной кооперативной основе. Все прибыли, превышающие почасовую оплату, шли в общий котел. Формально заведение не подпадало под закон об агентствах эскортных услуг. Это было просто кооперативное предприятие, в котором участвовали свободные, незамужние молодые девушки, желающие развлечься вечером, поужинать, потанцевать и заработать. В свою очередь, они предоставляли развлечения и общение высшего класса приезжим чиновникам и крупным бизнесменам. По крайней мере, такую версию изложила миссис Лэтти.
  — Какие расценки там были?
  — Почасовая оплата и минимальный гонорар. В эту тему радиорепортер не углублялся, но девице позволялось во многом действовать по собственному усмотрению. Считалось, что они сами о себе побеспокоятся в том смысле, что… В общем, я так понимаю, что, если бы девушки захотели нарушить правила, установленные миссис Лэтти, и если клиент хотел нарушить эти правила, их бы ничто не остановило.
  Элси залилась румянцем.
  — Боже мой, — сказал я с притворным изумлением, — неужели вы допускаете, Элси, что подобное могло в самом деле произойти?
  — Дональд, перестаньте.
  — А что насчет убийства?
  — Кто-то засунул камень в женский шерстяной чулок и ударил миссис Лэтти по голове, она лишилась сознания, после чего ее задушили шелковым чулком. Полиция обнаружила тело в девять утра. Там же нашли и орудие убийства. Очевидно, она была убита прошлой ночью, вероятно, где-то между десятью вечера и тремя часами утра.
  — Это многое объясняет.
  — Что именно?
  Я пояснил:
  — Полиция караулила дом, установила там наблюдательный пункт. Им нужны были номера машин, подъезжавших к дому. Они составили список лиц, причастных к этой истории.
  — Почему вы так решили, Дональд?
  — Потому что я там был и из-за меня на время прервалось наблюдение — я отвлек полицию от работы как раз в то время, когда произошло преступление.
  — Именно это и хотел выяснить Фрэнк Селлерс? — спросила она.
  — Он хотел, чтобы я помалкивал обо всем, что знаю.
  — Почему?
  — Поймите, в каком свете предстала бы полиция. Они враждуют с этим радиорепортером. Он рад выискать еще какой-нибудь компромат на полицию. И вот смотрите, какая складывается ситуация. Жанетта Лэтти руководит агентством эскортных услуг. Она утверждает, что это чисто любительский кооператив, где девушки гуляют с тщательно отобранными клиентами и не делают ничего недостойного. Покуда это так, у полиции руки связаны. Но если полиция обнаруживает, что девицы ведут себя аморально, ситуация меняется. Или если бы Жанетта Лэтти рекламировала себя как главу фирмы, поставляющей профессиональных мастериц эскорта, тогда тоже возникает иная ситуация.
  — И что же? — спросила Элси. — Не улавливаю сути.
  — А суть в том, что вчера вечером полиция решила взяться за это дело и установила у дома наблюдательный пост. Они понимали, что им придется потратить уйму времени, чтобы выследить девиц, отправляющихся на свидания, и уличить их в аморальных поступках и доказать, что Жанетта Лэтти знала, что происходит на самом деле. Поэтому решили взяться за дело с другого конца. Представьте, что некий приезжий воротила, назовем его Джон Доу, прослышал об очаровательной любительской эскорт-фирме, где он может получить девушку, непрофессионалку, но тем не менее желающую гульнуть и показать ему город, а остальное уж будет зависеть от него самого.
  — Так-так, — сказала Элси. — Дальше.
  — Но Джон Доу уязвим. Полицейского шантажа он не выдержит. Мысль о том, что его фамилия будет впутана в какую-то похабную историю, повергает его в смертельный ужас. Итак, полиция сидит и ждет. Подъезжает машина. Джон Доу доставляет свою красотку домой, весьма церемонно желает ей спокойной ночи и уезжает. Машина может быть взята напрокат или это такси, а может быть, и его собственная — во всех случаях полиция записывает номер. Выследить этого малого теперь уже для полиции труда не составляет. В бюро регистрации одного из отелей они находят мистера Джона Доу, большую приезжую шишку. И они наведываются к нему. Джон Доу перепуган как ребенок. «Послушайте, мистер Доу, — говорят полицейские. — Мы готовы изъять вашу фамилию из протоколов, если вы согласитесь сотрудничать с нами. Если же вы откажетесь сотрудничать с полицией, мы искупаем вас в навозе по самые ноздри. Мы расследуем дело бандерши Жанетты Лэтти с Рода-авеню. Вы были посетителем ее агентства эскорт-услуг. Мы хотим выяснить, что вам известно об этом агентстве. Мы хотим знать все о девице, с которой вы развлекались. Мы хотим знать, что происходило, когда происходило и где происходило, давали ли ей деньги, и если да, то за что».
  — Понимаю, — сказала Элси. — Вот для чего они выставили пост у дома. Но что в этом плохого? Разве полиция не для этого существует?
  — Конечно, для этого. Но они даже не попытались опечатать заведение мадам Лэтти. Они только добывали информацию, записывали номера машин, короче, накапливали материал для работы.
  — А когда вы преследовали ту машину, они подумали, что тут дело нечисто?
  — Та машина начала поворачивать к дому. Они ей не мешали. А тут я повис на хвосте у той машины, и они усмотрели в этом нечто подозрительное и решили разобраться со мной, поэтому они прицепились ко мне, но я их сбросил с хвоста, отчего они еще больше всполошились. Поэтому они стали курсировать по району, пока наконец не заметили меня. Они полагали, что все это время я пережидал в каком-то укромном местечке по соседству.
  — И они устроили вам разборку? — спросила Элси.
  — Да, трясли здорово, но я давал им правильные ответы. Частный детектив был, пожалуй, единственной фигурой, которая могла бы законно вписаться в картину. Они решили, что я выслеживаю некоего типа, чтобы получить на него компромат для бракоразводного процесса. Моей легенде об автомобильной аварии они не поверили, но больше на меня тратить время не захотели и, вытурив меня из границ своего участка, отправились обратно на свой пост у дома по Рода-авеню.
  — А почему они так заинтересованы в том, чтобы вы поскорее все это выкинули из головы, Дональд?
  — Да потому что, — сказал я с усмешкой, — подумайте сами, в каком виде оказалась полиция. Они следили за домом, и прямо у них под носом произошло убийство, вероятно, в то самое время, когда они бросились на охоту за чучелом гуся, спутав его с живой птицей. Не шибко-то умелой выглядит полиция на фоне таких «подвигов».
  — Да уж, — задумчиво произнесла Элси. — Их недруг из радио, тот пробивной репортер, что громил уже полицейское управление, наверняка бы это обыграл в очередном репортаже, и тогда уж им в самом деле пришлось бы весьма скверно.
  — Вот почему, — сказал я, — и явился сюда Фрэнк Селлерс, с которым мы лично знакомы, — припугнуть и приказать мне забыть все это.
  — И вы действительно постараетесь забыть?
  — Черта с два! — сказал я. — Такое я не забуду. Малый, который ехал передо мной и собирался свернуть к тому дому на Рода-авеню, был нашим клиентом — это он нанимал нас в качестве телохранителей к молодой особе.
  — Он что же, испугался свернуть к дому?
  — Естественно — увидел там припаркованную полицейскую машину, а мальчик он умненький, не то что кавалеры, которые после свидания доставляют девочек домой к маме. В машине он был один. Увидел полицию и слинял со страха. Пока полиция раздумывала, что сей зигзаг означает, на сцене появляюсь я, явно преследуя первую машину, и полицейские решают, что нужно взглянуть на меня поближе.
  — А почему бы и впрямь, Дональд, вам не забыть все это дело?
  — Потому что наш бывший клиент Джарвис С. Арчер оторвался от меня и, покуда я играл в кошки-мышки с полицией, он мог преспокойно вернуться к дому на Рода-авеню и убить Жанетту Лэтти.
  Элси взглянула на меня округлившимися глазами:
  — Но ведь полиция не хочет, чтобы вы…
  — Полиция хочет, чтобы я все это выкинул из головы.
  — А если не выкинете, тогда что?
  — Тогда отнюдь не исключено, что полиция заявит следующее: «Вы отнюдь не отсиживались, мистер Лэм, сорок пять минут в укромном местечке, а развернулись, подъехали к дому на Рода-авеню и придушили Жанетту Лэтти». В жизни и похлеще бывают случаи.
  — Вы будете продолжать заниматься этим делом? — спросила она.
  — Буду стараться раздобыть побольше сведений. Знание — сила. В делах такого сорта многое зависит от дополнительной информации.
  — С чего вы начнете?
  — Я начну с вас, Элси.
  — С меня?
  — Да.
  — А что я знаю?
  — Пока ничего, — сказал я. — Но кое-что вы раскопаете. Позвоните в контору «Компании по исследованию и импорту молибденовой стали» и попросите, чтобы вас соединили с начальником отдела кадров.
  — Что дальше?
  — А дальше скажете ему или ей, что хотели бы устроиться к ним на работу секретаршей.
  — Под какой фамилией?
  — Фамилию вам называть не придется. Просто скажите им, что хотели бы прийти поговорить о секретарской работе. Они вам ответят, что сначала надо посетить некое агентство по трудоустройству, которое занимается заполнением вакансий в этой молибденовой компании.
  Элси испытующе взглянула на меня, затем взяла телефонный справочник, нашла номер, набрала его и попросила соединить ее с отделом кадров. Голос ее звучал вполне убедительно:
  — Я — личная секретарша с солидной профессиональной подготовкой — хотела бы работать в вашей компании. Можно ли к вам подъехать и поговорить?
  Я услышал в трубке квакающие звуки.
  Элси схватила ручку и торопливо записала: «Тихоокеанское агентство по проверке и подбору персонала. Здание Лэдд».
  — Благодарю вас, — сказала Элси и положила трубку.
  Она вопрошающе посмотрела на меня и, когда я утвердительно кивнул, нашла в справочнике «Тихоокеанское агентство» и набрала указанный там номер.
  — С вами говорит Дональд Лэм, — сказал я, — из фирмы «Кул и Лэм». Мы — частное детективное бюро. И я хотел бы получить у вас характеристику на одну из служащих, устроившуюся на работу с помощью вашего бюро. Нас интересует, насколько ей можно доверять.
  — Боюсь, что мы не сможем вам помочь, мистер Лэм. Мы ведаем вопросами профессиональной квалификации, но кому и насколько можно доверять, мы в характеристиках не указываем, — заверил меня холодный женский голос с другого конца провода.
  — Понимаю, — сказал я. — Но если бы я смог получить доступ к рекомендациям, которые она вам представила, я бы сам решил, заслуживает или не заслуживает эта особа доверия. Вы понимаете, конечно, что, помогая установить степень надежности работника, вы в немалой степени способствуете его трудоустройству.
  — Понимаю, — сказала она.
  — С кем бы я мог поговорить по этому вопросу?
  — Вероятно, с мистером Фрэнком Экельсоном.
  — Благодарю вас, — сказал я. — Попробую с ним встретиться. Не знаете, он сейчас у себя?
  — Был у себя несколько минут назад. Я думаю, что во второй половине дня он наверняка будет на месте.
  — Благодарю вас, — сказал я и положил трубку.
  Элси посмотрела на меня задумчиво.
  — Дональд, ради того, чтобы всех обвести вокруг пальца, вы сами лезете в петлю.
  — Знаю, — сказал я. — Но если я их не обведу вокруг пальца, вот тогда-то я окажусь в петле. Поскольку этот ваш радиорепортер задал жару полицейскому управлению, полиция ищет, на ком бы отыграться.
  — Дональд, мне бы не хотелось, чтобы вы лезли в это дело.
  — Мне бы тоже не хотелось, но приходится, — усмехнулся я и вышел из конторы.
  Глава 9
  Фрэнку Экельсону было на вид года сорок два — сорок три. Для чтения он использовал очки с полулинзами, на все прочее взирал поверх очков. У него были водянисто-голубые глаза, кустистые брови и высокий, изрезанный морщинами лоб. Морщины возникали от постоянного взглядывания поверх очков.
  — Мне нужно выяснить, заслуживает ли доверия одна секретарша, которую вы рекомендовали на работу, — сказал я. — Ее имя и фамилия — Мэрилин Чилан. Вы нашли ей работу в «Компании по исследованию и импорту молибденовой стали». Если бы вы могли показать мне хоть какие-то документы о ее прошлом, я сам бы сделал выводы о ее надежности.
  — Зачем вам это знать, мистер Лэм?
  — Чтобы выяснить, можно ли ей доверять.
  — Этим мы не интересуемся.
  — Знаю, — сказал я. — Я интересуюсь. Это моя работа.
  — Вы — частный детектив?
  — Да, этой работой мы занимаемся в свободное от основной деятельности время. Приходится крутиться — сильно выросли накладные расходы: аренда помещения, плата за электричество и прочее. А в нашем деле — то густо, то пусто. Или работаем так, что дым идет из ноздрей, или ищем, чем бы заняться во время простоев. О-хо-хо-хо… — Я зевнул, старательно изобразив скуку на лице, чтобы показать, какая это все для меня обрыдлая рутина.
  Зевок убедил его в моей бесхитростности. Он подошел к шкафу с папками и спросил:
  — Она приезжая?
  — Да, — ответил я. — Из Солт-Лейк-Сити. Я получил оттуда справочку, но я хотел бы лично проверить. Есть ли у нее рекомендации от здешних жителей?
  — Нет, от местных нет. Хотя минуточку… Она остановилась у подруги, некоей Паулины Гарсон, в доме по Вектор-стрит, и указала мисс Гарсон как поручительницу.
  — Вы ее проверяли?
  — Честно говоря, нет. Мисс Чилан указала своих последних работодателей, мы связались с ними, получили от них письмо с письменным подтверждением. После чего я передал ее в ведение нашей заведующей отделом подбора секретарш, та проверила ее машинопись, стенографию и общий коэффициент интеллектуальности.
  — Вы экзаменуете всех претендентов на рабочие места?
  — Обязательно, — сказал он. — Мы ведь не простое бюро по трудоустройству — лишь бы куда-нибудь пристроить. Мы занимаемся проверкой и подбором профессионалов. Когда кто-нибудь из наших клиентов просит подобрать ему работника определенной квалификации, мы присылаем ему человека, чья квалификация абсолютно соответствует требуемой.
  — Благодарю вас, — сказал я. — Я справлюсь в Солт-Лейк-Сити.
  Я покинул его контору и поехал в жилой дом на Вектор-стрит. Согласно списку жильцов Паулина Гарсон значилась проживающей в квартире 211.
  Я вернулся в агентство, открыл дверь в нашу общую с Бертой приемную, поклонился дежурному и направился на свою половину — в мою личную контору, когда взгляд мой случайно упал на человека, ушедшего с головой в изучение газеты «Уолл-стрит джорнэл». Он ждал кого-то в приемной.
  Элси Бранд сказала:
  — Там сидит и дожидается один мужчина. Вы его видели?
  — Меня ждет? — спросил я.
  Она утвердительно кивнула.
  — Кто он такой?
  — Его зовут Джордж Литтлтон Дикс. По какому он делу, Дональд?
  — А с чего вы вообще взяли, что ему нужен именно я?
  — Я так подумала. Кто он такой?
  — Он — человек, с которым мне бы очень не хотелось встречаться. Точнее, не хочу, чтобы он знал, что я им интересуюсь.
  — А вы им интересуетесь?
  — Интересуюсь и интересовался, и он каким-то образом об этом узнал.
  Зазвонил телефон.
  Элси подняла трубку, выслушала и сказала мне:
  — Дежурный из приемной спрашивает, можете ли вы принять сейчас мистера Дикса?
  — Да, скажите, что приму. Выясним, что у него на уме, и покончим с этим делом.
  — Что случилось, Дональд, какая-то беда?
  — Едва он узнает, что я был телохранителем той девицы, дело запахнет жареным, — сказал я. — Наверное, это ему еще неизвестно, но он узнает.
  — И тогда? — спросила Элси.
  — И тогда мне придется туго. Пойдите приведите его, Элси.
  Элси доставила Дикса ко мне в кабинет.
  — Здрасте, здрасте! — заулыбался Дикс с профессионально отработанной сердечностью удачливого торгаша. — Только не подумайте, мистер Лэм, что я без всякой нужды досаждаю вам. На самом деле мне надо разгадать одну загадку.
  Он схватил мою руку и покачал ее вверх-вниз, как рукоятку насоса. Я решил тут же ошарашить его и, улыбнувшись, сказал:
  — Я не знаю, какую загадку вы разгадываете, а меня занимает другое — вы ищете меня, а я сегодня утром искал вас! Вы понимаете, что происходит?
  — Я понимаю, — сказал Дикс.
  — Понимаете?! — воскликнул я, стараясь лицом и голосом выразить крайнее удивление.
  Он утвердительно кивнул.
  Я продолжал:
  — Я подумывал о приобретении какой-нибудь недвижимости в новом районе жилой застройки и решил, что нужно обратиться к торговцу с хорошей репутацией. А мне о вас сообщила одна моя клиентка. Она рассказала, что мистер Джордж Литтлтон Дикс посодействовал ей в покупке участка земли, который в точности соответствовал тому, что обещала реклама, что вы скрупулезно честны и сделали все, чтобы она получила именно такой участок, о котором мечтала.
  — Кто же она? — поинтересовался Дикс.
  — Ее фамилия… Видите ли… пожалуй, я вам этого не скажу.
  — Отчего же?
  — Я упомянул, что она была нашей клиенткой, а фамилии клиентов мы не выдаем. Это абсолютно конфиденциальные сведения. Если бы я сказал вам, что говорил просто с вашей покупательницей, тогда бы — никаких проблем, и я, конечно, назвал бы ее фамилию, но я проболтался, что она клиентка, и тем самым связал себе руки.
  — Ваша мысль мне ясна, — сказал он, лучась благожелательностью. — Ситуация мне понятна. Ну, да бог с ней, с этой дамой. Я буду чрезвычайно рад рассказать вам о нашей распродаже и помогу выбрать отличный участок. Вы понимаете, мистер Лэм, что не все участки в равной степени соответствуют желаниям покупателей и только кажутся одинаково привлекательными людям, которые судят по планировке, да и цены примерно равные, но мы, ветераны торговли недвижимостью, знающие эту игру не понаслышке, обладающие ценным опытом и, если так можно сказать, сокровищницей примеров из прошлого, мы-то знаем разницу между одним участком и другим. Естественно, я стою на страже интересов моих клиентов. Я подбираю наилучшие участки и продаю их людям, о которых проявляю личную заботу, — вероятно, о вашей клиентке позаботился я сам, а не один их моих продавцов.
  — Абсолютно уверен, что так оно и было.
  — Вы приезжали сегодня утром, чтобы повидаться со мной?
  — Да, приезжал, но, к сожалению, у меня было очень мало времени в запасе — только на то, чтобы познакомиться с вами и получить проспекты, а затем я должен был обсудить это дело с моей партнершей.
  — Ах, так это коллективное приобретение?
  — Возможно, — сказал я.
  — Прекрасно, я захватил проспекты, и, если вы только взглянете на карту, я покажу вам парочку превосходнейших участков из тех, что еще не проданы. Если же вы покупаете землю в партнерское владение, то, быть может, вы хотите приобрести пару смежных участков?
  Он смотрел на меня с надеждой.
  Я покачал головой.
  — Нет, — сказал я. — Никаких коллективных инвестиций не намечается. Я собирался купить участок для строительства дома и подумал, что, быть может, моя партнерша Берта Кул захочет построиться там же, по соседству. Я намеревался обсудить с ней этот вопрос.
  — Понятно, — сказал он.
  — Но, — заметил, я, — это не единственное дело, в котором мы с вами оба участвуем. То, что вы здесь, — это редкое совпадение.
  — Абсолютно никакого совпадения, — сказал он. — Просто хороший бизнес привел меня к вам.
  — Не совсем вас понимаю.
  — Я бы мог наболтать вам обычную ерунду, что вот, дескать, засиделся тут поблизости за ленчем, а потом дай, думаю, заскочу-ка я к человеку, который заезжал ко мне утром и не дождался меня.
  — Кстати, откуда вы знаете, что я заезжал и не дождался? Если вы, конечно, не сочтете мой вопрос невежливым…
  Он засмеялся.
  — Вопрос вполне вежливый. Мы занимаемся бизнесом, Лэм, как вы знаете, а я бизнесмен крутой. Не стану скрывать, что мои комиссионные от продажи участков превышают прибыли всех остальных, вместе взятых, торговцев недвижимостью в том районе застройки. У меня своя собственная система работы с клиентами. Я рассылаю массу открыток множеству потенциальных покупателей, и они приезжают, чтобы посмотреть и поговорить со мной. Если я занят, а возможный покупатель, не дождавшись, встает и уезжает, то на этот случай моя девушка-помощница имеет четкие инструкции. Она идет в фойе при дамском туалете, а там у окна установлен телескоп. Она записывает номер машины, в которой уезжает не дождавшийся меня визитер, а я в управлении регистрации автотранспорта нахожу его фамилию и адрес. Затем я заезжаю к этому человеку и беседую с ним. И, в частности, интересуюсь, почему он не дождался, не обиделся ли он на что-нибудь, или же, как это случилось с вами, его ждали другие дела…
  — Вы себе доставляете столько хлопот! — сказал я.
  — Отнюдь. Очень, очень мало людей, которые уходят, не поговорив со мной. Но если такое случается, то я считаю своим долгом выяснить, почему это произошло. Я не могу себе позволить, чтобы мой потенциальный покупатель ушел от меня в дурном настроении, чем-то обиженный.
  — Ко мне это не относится, — сказал я. — Просто меня ждали дела.
  — Хочу оставить вам наши проспекты, мистер Лэм. Рад буду с вами увидеться. Могу ли я рассчитывать на встречу с вами и вашей партнершей завтра во второй половине дня? Назначьте время, и я буду ждать вас в конторе.
  — К сожалению, мистер Дикс, я не смогу приехать, поскольку моя партнерша сейчас очень занята и только что сообщила, что поступило новое дело, которым мне придется заняться. Освобожусь я только через несколько дней, но, если вы оставите мне проспекты, я выберусь к вам примерно через недельку.
  — Это очень плохо, — сказал он. — Боюсь, что некоторые из этих прекрасных участков уйдут.
  — Да, такой шанс упускать обидно, — сказал я.
  — Мы вот что сделаем, Лэм. Есть там один участок, который я могу вам устроить. Один человек внес за него задаток, но банк вернул чек, поскольку на счету покупателя не оказалось ни гроша. Официально мы пока контракт не расторгаем, я подержу его еще дней пять. За это время вы к нам выберетесь и посмотрите участок. Участок действительно отменный, намного выше среднего. Если он вам понравится, я аннулирую тот контракт по причине необеспеченного чека, и мы с вами заключим другой контракт. Ну как, годится?
  — Это будет просто чудесно, — сказал я. — Только не откладывайте ради меня никаких своих дел, потому что я в течение ближайших дней буду ужасно занят и, скорее всего, не смогу к вам вырваться.
  — Прекрасно, очень хорошо, мистер Лэм. Мы рады вам помочь… А теперь тут, понимаете… У меня к вам еще одно дело. Касательно… — Он смолк на полуслове.
  — Я вас слушаю, — сказал я.
  — Быть может, вы мне окажете услугу за услугу?
  — Что вы имеете в виду?
  — Я тут, понимаете, попал в небольшую передрягу, и мне нужен частный детектив, причем хороший.
  — Что произошло?
  — Небольшой дорожный инцидент. Владелец машины, с которой я столкнулся, утверждает, что я не остановился на красный свет, к тому же был пьян. Все это полный вздор и чепуха.
  — На алкоголь вас проверили? — спросил я.
  — Нет, тогда я сразу этого не сделал. Но, поразмыслив, я двумя часами позже заглянул в полицейский участок и попросил, чтобы меня проверили.
  — Тест был произведен?
  — Да. Обнаружились крохотные следы алкоголя, что-то примерно около семи процентов, помнится.
  — Но это не говорит о том, какая была степень опьянения за два часа до этого.
  — Да, я понимаю, но это показывает, что я не был пьян, как утверждает та сторона. К тому же я затормозил на красный свет. Кроме того, я думаю, что страховая компания быстро уладит это дело и компенсирует ему причиненный мною ущерб. Если же таким образом дело уладить не удастся, то я хотел бы найти какого-нибудь свидетеля, который подтвердит под присягой, что я останавливался перед светофором.
  — Вы записали фамилии каких-нибудь людей, оказавшихся на месте происшествия?
  — К сожалению, нет. Я заспорил с водителем машины, которую стукнул, и думаю, что свидетель тем временем уехал.
  — А пострадавшая сторона нашла свидетелей?
  — В том-то и дело, что он нашел пару людей, которые на самом деле ни черта не знают, но тем не менее поклялись, что я не остановился перед светофором. В этом-то вся беда.
  — Ущерб велик?
  — Ничтожен, просто ничтожен, если говорить о той машине. А вот левый борт моей машины основательно помят. Ну, за свой-то ремонт я сам уплачу. Но пока что я вынужден ездить на прокатной машине. Чертовски неприятно!
  — Ну, что же, давайте это дело обсудим, когда вы окончательно решите, что вам надо нанимать частного детектива. Сейчас мы очень заняты, и к тому же вам бы надо поговорить и с моей партнершей — миссис Кул. Если вам не удастся прийти к полюбовному соглашению с той стороной, дайте нам знать.
  — Это будет прекрасно, Лэм. А пока что ни вы, ни я не берем на себя никаких конкретных обязательств. Просто поговорили, и не более.
  — Так же, как и с земельным участком, — сказал я. — Помните — никаких определенных обязательств.
  — Да, да, никаких определенных обязательств, — сказал он, пожимая мне руку.
  Стоя в дверях кабинета, я наблюдал, как он пересек приемную и вышел в коридор, ведущий к лифту.
  — Вы уверены, что он приехал к вам только потому, что вы уехали с распродажи земельных участков, ничем конкретно не поинтересовавшись?
  — Не знаю. Цель его визита внушает мне некоторое опасение.
  Глава 10
  Я выехал на Вектор-стрит, где жила Паулина Гарсон, нашел место для парковки, вошел в телефонную будку и позвонил Паулине. Никто не поднял трубку.
  Я обождал с полчаса и позвонил еще раз.
  Низкий, горловой женский голос произнес:
  — Алло!
  Без тени сомнения в голосе я спросил:
  — Паулина?
  — Да. А что вам нужно? — сказала она.
  — Позовите к телефону Мэрилин, только быстро. По очень важному делу.
  — Послушайте, а вы кто?
  — Не надо, не надо никаких вопросов, — сказал я. — Каждая секунда на вес золота. Позовите к телефону Мэрилин.
  — Минуточку, — сказала она.
  Она отошла от аппарата, и я услышал перешептывания у трубки. Затем, спустя несколько секунд, в трубке раздался голос Мэрилин, робкий и неуверенный:
  — Да… Хэлло…
  Я стал тяжело дышать в трубку.
  На другом конце провода раздался вопль, и трубку положили.
  Я отправился к нашей агентской машине и стал ждать. Спустя пятнадцать минут к подъезду жилого дома подкатило такси.
  Таксист вышел, взглянул на пульт с номерами квартир и кнопками и нажал кнопку звонка в квартиру Паулины Гарсон.
  Я подошел к таксисту.
  — Знаешь, что это? — спросил я его.
  Он взглянул на меня, затем на мою руку и ухмыльнулся.
  — Похоже на двадцать долларов, — сказал он.
  — Абсолютно правильно, — подтвердил я. — Это я заказывал машину. А это двадцать долларов. Когда я приподниму шляпу, быстро отъезжай и возвращайся на стоянку такси.
  — Больше никуда?
  — Больше никуда. Просто вернешься на свою стоянку.
  Он взглянул на меня, несколько озадаченный, и я сказал:
  — Давай, давай, двигай, если хочешь получить двадцатку. Садись в машину, запускай мотор и, когда я поднесу руку к шляпе, отваливай.
  — Просто поднесете руку к шляпе? — спросил он.
  — Нет, не просто. Я постараюсь найти для этого какой-нибудь предлог. Ну а если тут окажется одна милая крошка, я с ней заговорю, а она ответит мне ледяным взглядом. Но ты следи не за ней, а за моей рукой. Когда я дотронусь до шляпы, уезжай.
  — О’кей, — сказал он, сел в машину и запустил мотор.
  Не прошло и полминуты, как из подъезда вышла бледная как полотно Мэрилин Чилан с маленьким чемоданчиком.
  Я поднял руку к шляпе, приподнял ее и сказал:
  — Хэлло, Мэрилин! Вот мы и встретились.
  — Это вы! — воскликнула она.
  — Совершенно верно, — сказал я.
  Такси отъехало от тротуара.
  — Эй! — Мэрилин крикнула вслед таксисту, но такси укатило.
  Я сказал:
  — События приняли нежелательный оборот, Мэрилин, и я…
  — Но я ведь предупреждала, что не желаю вас больше видеть. Мистер Арчер объявил вам, что вы уволены. У меня нет денег нанимать себе частного детектива.
  — Вот вы стоите в дверях подъезда, а это им на руку. Ну, ладно, вы хотите пойти со мной в одно местечко, где ни одна душа вас не отыщет?
  — Неужели вы можете это сделать, Дональд?
  — А как вы думаете, для чего я вообще сюда пришел?
  Она взглянула на меня и сказала:
  — Я не знаю, для чего.
  Я взял ее под руку, забрал чемоданчик и сказал:
  — Пошли, Мэрилин. Прежде всего вы должны отсюда убраться до того, как они узнают, что вы покинули эту квартиру.
  Я подвел ее к агентской машине.
  — Ну как вы узнали, где я… где меня искать? — спросила она.
  — Больше вам деваться было некуда, — сказал я. — И раз уж я вас нашел, другие тоже смогут найти.
  — Они меня уже нашли.
  Я застыл на месте и взглянул на нее с испугом.
  — Уже нашли?
  — Да. Это произошло как раз в последние полчаса. Зазвонил телефон, и кто-то сказал моей подруге, что хочет со мной побеседовать.
  — И что дальше произошло?
  — Все то же самое — опять тяжелое дыхание и тишина.
  — Только один звонок? — спросил я.
  — Телефон звонил четыре или пять раз во второй половине дня, но я не отвечала. Я дала обещание Паулине, что я никуда не выйду из дому и не буду отвечать на звонки. Наверное, до самой моей смерти вид телефона будет вызывать у меня отвращение.
  — Вы знаете, дело это оказалось значительно глубже и куда более зловещим, чем я думал вначале. Теперь я обязан взять вас под свою ответственность.
  — Но почему? Ведь мистер Арчер сказал вам… И у меня нет денег содержать детективов. Деньги, которыми я располагаю, я потрачу на то, чтобы убраться отсюда подальше.
  — Понимаю. Но я не собираюсь с вас брать деньги. Я получу свое при случае.
  — Что значит «при случае»? При каком случае?
  — Когда я найду ваших тайных мучителей, я их крепко прижму.
  — Прижмете?
  — Вот именно. Заставлю их раскошелиться.
  — Каким образом?
  — А это уж оставьте на мое усмотрение, — сказал я. — Они затравили вас, и теперь для вас самая пора перестать быть кожаной грушей, которую молотят боксеры. Настало время нанести им ответный удар.
  — Дональд, — сказала она, — мне бы очень хотелось вам верить. Я чувствую, что вам можно верить, и все-таки… Позвольте сказать, что я о вас думаю. Вы как-то слишком уж хладнокровны и… простите, кажетесь немножко самоуверенным.
  — Таков мой профессиональный стиль, — сказал я. — Я выработал эту манеру, чтобы внушать уверенность моим клиентам.
  — Меня вы не успокаиваете. Для меня, ну, как бы это сказать, то, что вы говорите, звучит не совсем правдоподобно. Вам бы следовало быть немножко…
  — Испуганным? — спросил я.
  — Ну, не совсем, может быть, испуганным, но более осмотрительным, когда вы нащупываете дорогу в темноте. А вы ведете себя так, будто вам все ясно.
  — Да, я четко знаю, что мне нужно делать, — сказал я, открывая дверцу машины. — Влезайте.
  Я забросил ее чемодан на заднее сиденье, а Мэрилин села впереди, справа. Я обошел машину, сел на водительское место и запустил мотор.
  — Куда мы поедем? — спросила она.
  — Сначала, — сказал я, — мы поедем туда, где никто не сможет вас отыскать. Больше вы не услышите этих телефонных звонков.
  — О, как бы мне хотелось в это поверить!
  — Отлично, — сказал я. — Вот это и будет хорошей проверкой моих слов. Вы считаете меня самонадеянным типом? Давайте так договоримся: если они еще раз вам позвонят, значит, я жалкий обманщик.
  — Если вы избавите меня от этого бремени, если я хоть однажды нормально усну, без снотворного, это будет просто чудом. А пока что каждый раз, ложась спать, я погружаюсь в такие жуткие кошмары, что просыпаюсь в холодном поту и лежу в ожидании телефонного звонка.
  — Забудьте это, — сказал я ей. — Вы — среди друзей.
  — Хорошо, если бы так было. Я чувствую себя такой одинокой и беспомощной.
  — Почему вы решили пожить именно у Паулины Гарсон?
  — А больше мне идти было некуда.
  — Вы давно ее знаете?
  — Благодаря ей я бросила службу в Солт-Лейк-Сити. Она была как-то связана с компанией, в которой я сейчас работаю. По-моему, у Паулины были дружеские отношения с управляющим отдела кадров «Тихоокеанского агентства по проверке и подбору персонала» — они занимаются, в частности, подбором кадров для нашей компании. Она узнала, что там требуется хорошая, по-настоящему хорошая секретарша. О моей квалификации она знала и не сомневалась, что я играючи пройду все испытания.
  — Итак, вы оставили свою работу в Солт-Лейк и приехали сюда в полной уверенности, что…
  — Нет, нет, — сказала она. — Никакой уверенности не было. Я взяла отпуск на две недели, купила билет на самолет, прилетела сюда, и Паулина представила меня своим друзьям.
  — Понимаю. Фрэнку Экельсону.
  — Нет, не мистеру Экельсону. С ним мне еще предстояло увидеться, а познакомила меня Паулина со своей подругой Донной Хендрикс, которая проводила все персональные испытания секретарш. Мистер Экельсон проверил мою биографию и рекомендации, а затем передал меня Донне, и она проэкзаменовала меня по диктовке, машинописи, делопроизводству, скорости исполнения, аккуратности и тому подобное.
  — Все экзамены вы выдержали?
  — О, конечно, — сказала она. — Я действительно знаю свое дело… Дональд, куда мы едем?
  — Мы просто немножко покатаемся — я хочу быть полностью уверенным, что за нами не следят. Сейчас дождемся желтого и поедем. Ага, вот он.
  Зажегся желтый свет, и в тот миг, когда он сменился красным, я рванул машину вперед.
  — Оглянитесь, — сказал я. — Не привязался ли к нам кто-нибудь?
  — Нет, вы же последним проскочили, — ответила она. — Все остались стоять за перекрестком. Вы ведь проехали на красный свет, Дональд.
  — Почему, я пересек перекресток, когда еще был желтый сигнал.
  — Я знаю, но на полдороге загорелся красный.
  — Именно это мне и было нужно, — сказал я.
  Я повернул, мы выехали на боковую улочку, затем я сделал левый поворот и прибавил скорости.
  — Продолжайте, — сказал я. — Расскажите мне подробнее, как вы попали к Паулине Гарсон.
  — Рано утром я позвонила Паулине и попросила ее подъехать к моему дому к девяти часам и ждать, пока я выйду. Я не рискнула взять такси, потому что не сомневалась, что они будут за мной следить… Дональд, скажите, бога ради, как вы думаете, кто они, эти люди? Зачем они так старательно изводят меня и что им от меня нужно?
  — Не знаю, — сказал я. — Именно это мы и должны раскрыть. Но после того, как мы получим ответы на интересующие нас вопросы и узнаем, кто они такие, мы перейдем в контрнаступление.
  — Мне бы хотелось, — сказала она злобно, — чтобы вы изловили этого человека, кем бы он ни был, и превратили его в котлету.
  — Подождите, — сказал я. — Так говорить не следует. Вам могут припомнить эти слова. Ведите себя спокойнее. Предоставьте уж мне грозить и сражаться, а сами сидите себе тихонько.
  — Куда мы едем, Дональд?
  — А куда бы вы хотели?
  — Сама не знаю. Я готова ехать в любое место, лишь бы не быть одной, вот и все.
  — Как вы смотрите на то, чтобы пожить у Берты Кул? Это будет ваша конспиративная квартира.
  — О боже, ни за что! Она раздражает меня до смерти. Она слишком уж давит на меня.
  — Хорошо, у меня есть секретарша с собственной отдельной квартирой. Я думаю, что она позволит вам пожить у нее.
  — Жить под одной крышей с чужим человеком — это не для моих нервов.
  — Еще какие-нибудь подруги есть у вас? — спросил я.
  — Нет.
  — Совсем нет?
  — Никого.
  — Ну тогда все равно поедем домой к моей секретарше. Между вами есть что-то общее.
  — Но вам за это никто не заплатит, — запротестовала она.
  — Заплатят, заплатят. И помните, кстати, что Арчер, нанимая нас на работу, выплатил аванс. Я все еще этот аванс отрабатываю.
  — Дональд, по-моему, вы играете в какую-то игру.
  — Да, играю, — сказал я. — И цель этой игры — выяснить, кто загнал вас в угол, а затем поменяться с ним местами и самого его прижать к стенке.
  — Зачем вам это?
  — Ненавижу, когда кто-то водит меня за нос. Терпеть не могу, когда меня облапошивают. Пока что в вашем случае мы больших успехов не добились. Мы влезли в это дело в качестве телохранителей, чтобы защитить вас, но телефонные звонки не прекратились, угрожающие письма продолжали поступать, а вас запугали почти до истерики. Так что же, бросать вас в таком состоянии? Нет, мне это не нравится.
  — Вы мне еще не рассказали, как вам удалось найти меня у Паулины.
  — Я — детектив, — сказал я. — Я бы вас под землей нашел.
  — Но вы не могли знать, что я у Паулины.
  — Узнал же, не правда ли?
  — Вот я и не могу понять, как вам это удалось.
  — Ладно, обождите, вот приедем домой к моей секретарше и там поговорим, глядя в глаза друг другу, а тут я не могу отвлечься от дороги.
  — А они не станут искать меня и на этой квартире?
  — Это последнее место на земле, куда они могут сунуться, — заверил я ее.
  — Почему вы так думаете?
  — По различным причинам. Люди, замешанные в этом деле, убеждены, что наше агентство полностью отстранилось. Они не могут представить себе, что и у детективов могут быть собственная гордость, удовлетворение от выполненной задачи. Они думают, что «Кул и Лэм» полностью умыли руки и вышли из игры.
  — Но мне бы все-таки хотелось узнать, каким образом вы нашли меня.
  — Давайте оставим эту тему. Что вы намеревались делать, когда ушли от Паулины? Вы вызвали такси. Неужели вы не знаете, как легко следить за такси?
  — Конечно, знаю, но я собиралась поехать в аэропорт, там затеряться в толпе, пересесть в другое такси, убедиться, что никто меня не преследует, а потом…
  — А потом? — спросил я.
  — А потом — я сама не знаю. Там видно будет, думала я.
  — Вы собирались уехать из города?
  — У меня есть друзья в Солт-Лейк-Сити. Некоторые из них занимают довольно влиятельные посты в политическом мире. Я думаю, что они бы меня взяли под защиту.
  — Значит, вы намеревались отправиться в Солт-Лейк-Сити?
  — Да.
  — Из аэропорта?
  — Нет. Я хотела взять в аренду машину, доехать до Лас-Вегаса и там уже сесть в самолет, сдав перед этим машину.
  — Без предъявления водительских прав машины в аренду не дают — вот за что первым делом уцепились бы ваши преследователи. Они бы обзвонили автопрокатные конторы и выяснили, в каком направлении вы сбежали.
  — Об этом я не подумала.
  — Вы о многом не подумали. А теперь сядьте поудобнее, расслабьтесь, потому что я должен сосредоточиться за рулем и быть уверенным, что за нами не следят.
  Я стал выписывать восьмерки, огибая квартал за кварталом, чтобы убедить ее, сколь старательно я ухожу от любого преследования, а затем подъехал к дому, где жила Элси Бранд, остановился и выключил мотор.
  — Сколько мы здесь будем стоять? — спросила она.
  — Покуда вы не расскажете мне всю правду.
  — Правду? Я вам все рассказала.
  — Нет, не все.
  — Дональд, я все рассказала. Клянусь, что я все сказала.
  — Вы не рассказали мне, что сегодня утром вам звонила Паулина Гарсон.
  Она взглянула на меня, начала было что-то говорить, но смолкла на полуслове, словно онемев на несколько секунд.
  — Давайте, давайте, — сказал я. — Рассказывайте. Сколько еще народу знали этот ваш, так сказать, «незарегистрированный» номер?
  Она замялась и наконец выговорила:
  — Н-н-никто. А как вы догадались?
  — Не догадался, а знал.
  — Но я… я стерла запись с пленки диктофона… Дональд, неужели мой телефон прослушивают?
  — Конечно, нет.
  — Тогда откуда же вы узнали?
  — Я использовал метод дедукции. Вы сказали мне, что просили Паулину ждать вас в машине перед домом в девять утра, но сами звонить Паулине вы не могли, потому что рядом была Берта. Таким образом, могла позвонить вам сама Паулина. Вот разговор-то с ней Берта и слышала, тот самый разговор, который вы стерли с пленки. Паулина позвонила, когда Берта ушла в ванную.
  Она смотрела на меня расширившимися глазами.
  — Куда вы отправились вчера вечером после того, как подсыпали Берте снотворное в шоколад?
  Теперь в ее округлившихся глазах был написан панический ужас.
  — Дональд, что вы такое говорите?
  — Давайте, давайте, — сказал я. — Вы понапрасну теряете время.
  — Откуда вы знаете, что я выходила из дома?
  — Это написано на вашем лбу крупными буквами.
  — Дональд, могу я вам доверять?
  — В каком смысле?
  — Могу я рассчитывать на то, что все, что я вам скажу, останется сугубо между нами?
  — Можете рассчитывать, что я сделаю для вас все, если это впрямую не угрожает моей собственной жизни. Это единственный предел для вас. Вы — моя клиентка. Арчер нанял нас, чтобы мы вас защищали, а не его. Я верен вашим интересам — в рамках возможного. Так что советую доверять мне, так оно для вас будет лучше.
  — Вы читали сегодняшние газеты, Дональд?
  — Какое они ко мне имеют отношение?
  — Там опубликовано кое-что насчет… насчет одной женщины, которую убили, ее считали как бы содержательницей притона, сводницей, поставлявшей девушек по вызову.
  — Жанетта Лэтти? — спросил я.
  — Да. Значит, вы знаете?
  — Знаю. Какие контакты у вас с ней были?
  — Я… я дважды ходила на свидания.
  — Она устраивала?
  — Да.
  — Каков был принцип оплаты?
  — Я получала пятьдесят долларов и на такси, но я думаю… мне кажется, я не оправдала ожиданий миссис Лэтти, потому что после этого она мне больше свидания никогда не устраивала.
  — А как вы думаете, что от вас требовалось?
  — Вы хотите, чтобы я начертила для вас диаграмму?
  — Одно из свиданий было с Арчером?
  — Боже, никогда! Арчер ничего об этом не знает. Не имеет ни малейшего представления. Если бы он узнал, он бы вышвырнул меня, как дохлую мышь, и вымыл бы руки.
  Я немного поразмыслил.
  — Вы приехали сюда из Солт-Лейк-Сити?
  — Да.
  — У вас здесь были знакомые?
  — Только одна.
  — Кто?
  — Паулина Гарсон.
  — Каким образом вы познакомились с Жанеттой Лэтти?
  — Через одну девушку, с которой мы дружили в Солт-Лейк-Сити. Я написала ей, как мне здесь одиноко живется, и она посоветовала заглянуть к Жанетте Лэтти.
  — И вы заглянули?
  — Да.
  — И принесли рекомендации?
  — Нет, просто она поговорила со мной, задавала мне массу всяких вопросов — была ли я в прошлом замужем, есть ли у меня мальчики и прочее тому подобное.
  — И после этого организовала для вас два свидания?
  — Да.
  — Оба с одним и тем же мужчиной?
  — О нет, слава богу, нет.
  — Что вы этим хотите сказать?
  — Ну, этот первый… этого я в жизни больше видеть не хочу.
  — А второй?
  — Этот был лучше, но… в общем, он смеялся надо мной и называл меня старомодной. Не думаю, чтобы ему еще когда-нибудь захотелось со мной увидеться.
  — Итак, — сказал я уверенно, но на самом деле не зная, попаду ли я в цель, — вчера вечером у вас должен был произойти решительный разговор с Жанеттой Лэтти. На какую тему?
  — На тему, ну, Дональд, я…
  — Давайте, давайте, — сказал я. — Выкладывайте до конца.
  — Мне вдруг пришло в голову, что за всеми этими телефонными звонками, может быть, скрывается Жанетта Лэтти.
  — Что вас заставило так думать?
  — Я вдруг подумала, что адреса на конвертах напечатаны с помощью резинового штампа. А я вспомнила, что однажды я видела такой портативный печатный наборчик — это было у миссис Лэтти, когда я впервые выходила от нее вечером на свидание. Она пинцетом вставляла буковки в верстатку… ну, вы знаете, что я имею в виду. Вы такие видели, наверное, в игрушечных магазинах. Там такие пазы на три или четыре строчки, к этому прилагается набор резиновых шрифтов, пинцеты и подушечка с краской. Вы набираете слова, вставляете их, нажимаете на подушечку с краской и оттискиваете их на бумаге — получается довольно хороший оттиск.
  — Так, и что же?
  — Вчера днем я об этом задумалась и решила вам об этом рассказать. А потом подумала, что лучше помалкивать, потому что я испугалась, как бы вы не отправились к миссис Лэтти, чтобы поговорить с ней на эту тему, а она возьмет да и расскажет вам что-нибудь обо мне, о том, что я ходила на встречи с мужчинами, ну и если мистер Арчер когда-нибудь об этом узнает, тогда уж прощай и работа, и вообще все.
  — И что же вы сделали? — спросил я.
  — Я решила, что сама пойду к миссис Лэтти и поговорю с ней.
  — И вы пошли к ней?
  — Да.
  — Предварительно насыпав Берте в шоколад наркотиков?
  — Мне бы не хотелось применять это слово — «наркотики». Я… ну, я подумала, что миссис Кул выглядит усталой, и мне захотелось, чтобы она хорошо выспалась ночью, и я взяла несколько таблеток снотворного, совершенно безвредных, это я точно знаю, и… ничего страшного не произошло, Дональд, я растворила две таблеточки в шоколаде миссис Кул.
  — Затем дождались, пока она заснет?
  — Да.
  — Потом спустились и сели в свою машину?
  — Нет, моя машина не в порядке. Я спустилась вниз по лестнице и вызвала такси.
  — Сели в такси и поехали к миссис Лэтти?
  — Да.
  — В котором часу это было?
  — О боже, не знаю, ну, примерно… это было уже после того, как миссис Кул заснула и захрапела… я полагаю, было около половины одиннадцатого, может быть, около одиннадцати, что-то в этом роде. Я не обратила особого внимания на время.
  — Хорошо. Вы вышли из дома, доехали до миссис Лэтти, поговорили с ней. Каким образом вы вернулись домой? Такси вас дожидалось или…
  — Нет, нет, я с ней не говорила.
  — Не говорили?
  — Нет.
  — Почему же?
  — Когда я подошла к дому, в окнах, выходящих на улицу, было темно, но в окнах с задней стороны горел свет. Я стала огибать дом и увидела, что свет падает из спальни, и я услышала, что миссис Лэтти разговаривает с кем-то, причем очень быстро и очень серьезно, и я подумала, может быть, мне немножко обождать… Меня заинтересовало, кто там с ней мог быть в комнате, и тут я услышала мужской голос.
  — Вы различали слова?
  — Нет, только рокот мужского голоса. По низкому тембру я различила, что это, безусловно, мужчина.
  — Они спорили?
  — Не знаю, спор у них был или нет, но в голосе ее слышались печальные нотки, и казалось, что она пытается ему что-то объяснить или заставить его сделать что-то… Миссис Лэтти не любила, чтобы около ее дома стояли машины, она говорила, что ее соседи любят совать нос в чужие дела и слишком большая суета у ее дома возбудит у них подозрение. Поэтому я попросила таксиста отъехать к соседнему кварталу и там меня дожидаться. Я немного походила вокруг, дожидаясь, пока этот человек уйдет, но он не появился. Судя по тону разговора, который я слышала, миссис Лэтти была чрезвычайно возбуждена, и мысль о том, чтобы говорить с ней, когда она в таком состоянии, меня не радовала. Я понимаю, что я повела себя трусливо. Стоя у ее дома, я решила, что уеду в Южную Америку или еще куда-нибудь, чтобы скрыться от всего этого. Вот тогда-то я и подумала, что надо взять у мистера Арчера деньги на дорогу.
  — Итак, вы вернулись в такси и поехали домой?
  — Дональд, такси на условленном месте не оказалось. Я думаю, ему надоело ждать. Мне пришлось пройти десять кварталов до автобусной остановки, я приехала домой на последнем автобусе.
  — Да, наследили вы основательно.
  — Что вы этим хотите сказать?
  — А то, что таксист прочтет газету, вспомнит адрес и сообщит в полицию.
  Она побледнела от ужаса.
  — Дональд! — воскликнула она.
  Я утвердительно кивнул.
  — Дональд, в этом обвинить меня невозможно.
  — Они смогут обвинить, и они это сделают, — сказал я. — А теперь расскажите мне, когда вам впервые позвонили? Когда вы получили первое письмо с приказом убираться из города?
  — Тот день я никогда не забуду. Это было пятого. Я получила заказное с доставкой на дом, и в нем была резиновым шрифтом напечатана угроза, а четверть часа спустя мне первый раз позвонили.
  — В котором часу это было?
  — Это было во второй половине дня. Я только что вернулась с работы. Приняла душ и стала готовить себе что-то на ужин. Платье я с себя сбросила, поскольку боялась его чем-нибудь заляпать.
  — Это было пятого?
  — Да.
  — А четвертого у вас было свидание?
  — Вы имеете в виду свидание, назначенное Жанеттой Лэтти?
  — Да.
  — О нет! Я до этого дней десять, а то и две недели не ходила от нее на свидания. У меня было только два таких свидания, Дональд.
  — Какой интервал был между ними?
  — Дайте вспомнить… первое было в среду, а второе — в следующую пятницу.
  — Миссис Лэтти давала вам какие-нибудь инструкции о том, что вы обязаны делать?
  — Да, она вручила мне отпечатанную инструкцию и отпечатанные правила и предупредила меня, что если я эти правила нарушу, то у меня будут неприятности, и больше никаких свиданий она мне устраивать не будет.
  — И вы их не нарушили?
  — Нет, я все в точности соблюдала.
  — Прекрасно, — сказал я. — Загадочные звонки начались с пятого. Теперь давайте вернемся немножко назад. Что вы делали четвертого?
  — Четвертого? Ну, это был самый обыкновенный день.
  — А как прошло третье?
  Она нахмурила брови.
  — Я не могу включать и выключать память, как компьютер, Дональд, но я попытаюсь вспомнить… Я абсолютно уверена, что и третье прошло обычнейшим образом.
  — Что значит обычнейшим? — спросил я.
  — Ну, на завтрак был грейпфрут, кофе, тосты — после душа, конечно. Потом поехала в контору, там был перерыв на кофе, потом через час пошла на ленч.
  — Что вы едите на ленч?
  — Ну, ленч у меня довольно плотный. Когда ем, решаю кроссворды. Я на них помешана.
  — Итак, и в этот раз вы, вероятно, решали за ленчем кроссворд?
  — Да.
  — Это было третьего?
  — Да.
  — А четвертого?
  — Да, должно быть, тоже решала кроссворды, хотя точно сейчас вспомнить не могу.
  — Что было вечером?
  — В один из этих вечеров я пошла в кино. Перед этим я побаловала себя коктейлем, поужинала, а потом пошла в кино.
  — Одна пошли на коктейль и на ужин?
  — Совершенно верно. Но помню, меня не хотели пускать в коктейль-бар из-за того, что я была одна. Сначала у меня возник небольшой спор со швейцаром, но я уже там однажды бывала, и у меня был знакомый официант, я сказала ему, что жду моего спутника, который должен присоединиться ко мне, просто я пришла немножко раньше.
  — Это было неправдой?
  — Да, я сказала неправду. Приврала, чтобы пропустили, но я не хотела садиться за обеденный стол и выпила один коктейль, который мне буквально швырнула официантка из коктейль-бара, да еще вписала в счет двойные чаевые.
  — Каких-нибудь знакомых вы видели в коктейль-баре?
  — Я… — Вдруг она осеклась.
  — Видели?
  — Да. Там было несколько девушек, с которыми я встречалась раньше.
  — Ваши подруги?
  — Они работали от миссис Лэтти. Кажется, это были ее девушки.
  В этот момент Элси Бранд свернула в боковую улочку, где стояла моя машина, и стала искать место для парковки.
  Я открыл дверцу машины.
  — Выходите, — сказал я Мэрилин. — Вот и Элси. Я хочу вас с ней познакомить.
  Глава 11
  Элси Бранд не замечала нас, пока я ей не посигналил, тут она узнала меня, и лицо ее осветила улыбка.
  Она подъехала к обочине тротуара.
  Я помог Мэрилин выйти из машины.
  — Это как понять, Дональд? — спросила Элси, с любопытством разглядывая Мэрилин.
  — Мне надо, чтобы вы кое-что для меня сделали.
  — О’кей! Для вас — все что угодно.
  Я представил девушек друг другу.
  — Мэрилин Чилан? — сказала Элси задумчиво. — Кажется, я слышала вашу фамилию, или вы проходили по материалам нашего бюро. Я ведь личная секретарша Дональда Лэма.
  — Мы работали телохранителями у мисс Чилан, — пояснил я.
  — А, да, — вспомнила Элси.
  — Мне надо поговорить с мисс Чилан при свидетелях, — сказал я. — Я хочу попросить ее напрячь изо всех сил память и вспомнить нечто такое, чего, как ей кажется, она не знает. Хотелось бы, чтобы вы, Элси, помогли мне в этом деле.
  — Прямо так, сразу? На голодный желудок? Конечно, я могу и сообразить что-нибудь на скорую руку, если вы не зверски голодны, но у меня дома нет мяса. Я собиралась поджарить себе яичницу с ветчиной.
  — Сначала мы побеседуем, а потом пообедаем, — сказал я. — Обедать пойдем в ресторан.
  — Нет, нет, — запротестовала Мэрилин. — Не хочу появляться на людях. Хочу спрятаться от всего — и от этих ужасных телефонных звонков, и вообще…
  Зная, что Элси любит хорошо поесть, я предложил:
  — Ладно, немного поговорим, а потом я выйду и куплю толстый кусок нежнейшей вырезки. Поджарим, а тем временем Элси запечет картофель в плите, затем мы разрежем каждую картофелину пополам, вложим в нее маслица и сыра — и обратно в плиту. И я куплю еще здоровенную банку луковых колечек, французскую булку и бутылку красного. Ну, как это все — звучит?
  — Звучит вдохновляюще, — сказала Элси.
  — Мне, честно говоря, не очень хотелось есть, но после такого аппетитного описания боюсь, что и я не откажусь, — призналась Мэрилин.
  Мы поднялись в квартиру Элси.
  — Простите, я вас ненадолго оставлю, пойду сниму с физиономии дневную служебную косметику и вернусь к вам, — сказала Элси.
  Мэрилин вопросительно взглянула на меня.
  — Где я буду сегодня ночевать, Дональд?
  — Решим, когда до этого дело дойдет.
  — Что вы имели в виду, когда сказали, что хотите отыскать в моей памяти нечто такое, о чем я сама не знаю, что я это знаю?
  — Вот именно, — сказал я. — Я думаю, что забытые вами события, происшедшие четвертого числа, были весьма серьезны.
  Я посмотрел ей прямо в глаза, и она поспешно отвела их в сторону.
  — Ну а теперь вспомнили, что было четвертого?
  — Нет, — сказала она.
  — Сядьте в кресло и устройтесь поудобнее, расслабьтесь.
  В это время из ванной комнаты вышла Элси, свеженькая, как маргаритка, и внимательно оглядела Мэрилин Чилан, как это делают девушки, изучающие друг друга. Этакая визуальная инвентаризация, не упускающая ничего с головы до пят, ни одной промежуточной детали.
  Я сказал:
  — Прежде всего вы должны понять, что наша фирма подрядилась защищать Мэрилин от неизвестных лиц, изводивших ее своими преследованиями. Мэрилин раздражало, что мы, по ее мнению, не справляемся со своими обязанностями, и она попросила Джарвиса Арчера, который оплачивал наши услуги, чтобы он нас уволил. Тем не менее я полагаю, что Мэрилин от чего-то спасается, хотя, вероятно, сама точно не знает, от чего и от кого. То есть она весьма туманно представляет себе, кто и почему ее преследует. Думаю, однако, что Мэрилин знает намного больше, чем говорит, о том, как Жанетта Лэтти вела свои дела.
  — Нет, нет, я все вам рассказала до конца, Дональд, — возразила Мэрилин.
  — Она ознакомила вас с правилами поведения?
  — Да.
  — Эти правила существуют в печатном виде?
  — Да.
  — У вас случайно нет с собой экземплярчика?
  — Кажется, есть.
  Она раскрыла сумку и стала в ней рыться. На свет божий появилась обычная ерунда, содержащаяся в любой дамской сумочке.
  Наконец она извлекла небольшой бумажник и вынула из него два листочка бумаги. Один оказался частично решенным кроссвордом, на другом листке был отпечатан какой-то текст.
  Она развернула вторую бумажку и протянула мне. Текстик для обеления собственной репутации был что надо! В любое время, при любом полицейском расследовании Жанетта Лэтти могла предъявить эти правила и отмыться дочиста — так ловко там все было сформулировано.
  Печатный текст гласил:
  «Вы состоите в кооперативе по оказанию эскортных услуг. Вы — одна из коллектива молодых женщин, которые объединились, чтобы, работая по вечерам, получать развлечения, компенсацию и приятное общество.
  Вы не будете делать попыток проникнуть в личную жизнь мужчины, которого сопровождаете.
  Ведя себя на уровне высших моральных стандартов, вы ни при каких обстоятельствах не будете допускать фамильярного к себе отношения.
  Вы не должны принимать от вашего спутника никаких чаевых, вознаграждений и вообще денег.
  Джентльмен, пожелавший провести время в вашем обществе, вносит пятьдесят долларов в кооперативный фонд. Двадцать процентов из этих пятидесяти долларов удерживаются на покрытие служебных и накладных расходов. Остальные сорок долларов передаются вам.
  Ни при каких условиях вы не должны разрешать джентльмену провожать вас домой, давать ему свой номер телефона или любую иную информацию персонального характера.
  По завершении свидания вы возвращаетесь в контору „Объединения общественных услуг“ в доме 762 по Рода-авеню, сообщив вашему спутнику, что здесь вы живете с вашей мамой.
  Лишь после отъезда джентльмена вы можете нанять такси и отправиться к себе домой.
  Стоимость такси в оба конца обязан оплатить джентльмен сверх тех пятидесяти долларов, которые он уплатил за ваше общество.
  Джентльмен, разумеется, оплачивает все развлечения в течение вечера. Допустимо принять от него мелочь для уплаты чаевых смотрительнице туалета. Он может также, если пожелает, преподнести вам букетик цветов или дать денег на цветы. Вы должны постоянно помнить, что любое нарушение этих правил может причинить самые серьезные неприятности „Объединению общественных услуг“ и молодым сотрудницам данной организации.
  Возвращаться требуется не позднее 1 ч. 30 мин. ночи, и вы должны принять все меры к тому, чтобы к этому времени джентльмен доставил вас к дому на Рода-авеню.
  Интимная близость ограничивается одним-двумя прощальными поцелуями. Свидания в автомашинах, продолжительные уединения являются нарушением правил. Понятно, что пригласивший вас джентльмен пожелает посетить вместе с вами ночной клуб, театр, дансинг и тому подобные увеселительные заведения. При этом вы должны мягко, но твердо отклонять любые попытки лапанья, страстных объятий и другие подобные фамильярности».
  — И вы придерживались этих правил? — спросил я.
  — До последней буквы, — ответила Мэрилин.
  — Вы полагаете, что джентльмены были разочарованы?
  — Я думаю, что один из мужчин уже пользовался раньше услугами фирмы Жанетты Лэтти, и я полагаю, что, по его убеждению, эти правила придуманы специально для их нарушения.
  — Какой именно мужчина? Тот, кто пригласил вас первый раз, или тот, кто был у вас вторым?
  — Ну… оба, но особенно второй.
  — А это что? — спросил я, взяв у нее газетную вырезку с кроссвордом.
  — У меня днем — часовой перерыв, — сказала она. — Не люблю торопливо заглатывать свой ленч и мчаться обратно в контору. Не люблю также после ленча шляться по улицам до конца перерыва. У нас рядом с работой есть кафетерий, я сажусь там за незанятый столик и вырезаю из утренней газеты кроссворд. Я не стараюсь изо всех сил отгадать каждое слово, мне достаточно просто чем-нибудь заняться во время еды. Я неторопливо ем и решаю кроссворд, а затем без десяти час встаю и возвращаюсь на работу. Иногда успеваю решить кроссворд, иногда — нет.
  — Зачем вы сохранили этот кроссворд?
  — Пару слов я не могла разгадать. И я хотела на следующий день посмотреть ответы. Вы ведь знаете, как газеты делают, — сегодня печатают кроссворд, а на следующий день, одновременно с новым кроссвордом, — ответы на вчерашний.
  — Хорошо, какого числа вы решали в кафетерии вот этот кроссворд? — спросил я.
  Она нахмурила лоб, припоминая, и произнесла неуверенно:
  — Это было… когда же?.. Это было пятого.
  — Почему же шестого вы, посмотрев ответы, не выбросили эту вырезку?
  — Что-то случилось с газетой от шестого числа, от чего я даже разнервничалась. Я взяла газету, выписанную на наш отдел, а кто-то до меня вырезал из нее кусок страницы вместе с кроссвордом, спортивным разделом и другими подобными вещами.
  — Но вы все же не настолько огорчились, чтобы вечером, после работы, пойти и купить целый, не рваный номер этой газеты?
  — Правильно. Вечером я пошла в кино.
  — Это было в тот вечер, когда вы зашли в ресторан и заказали себе ужин с вином?
  — Нет, в ресторан я заходила днем раньше, четвертого. Я выпила, поела и просто так наблюдала за танцующей публикой, любовалась светомузыкой. Я не долго там оставалась, потому что наврала знакомому официанту, будто жду своего спутника, а когда он не появился и метрдотель удивленно и весьма многозначительно поднял брови, я объяснила ему, что мой друг, вероятнее всего, задержался и я буду ужинать и платить сама.
  — И вот тогда-то, пятого, и начались эти телефонные звонки? — спросил я.
  — Правильно. И я…
  Звонок в дверь прервал Мэрилин на полуслове.
  Я нахмурился и сказал:
  — Если не возражаете, Элси, я думаю, что Мэрилин лучше пройти в ванную комнату и немножко освежиться. Так будет правильнее. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что она здесь.
  — Вы хотите, чтобы она у меня пожила? — спросила Элси.
  — Еще не знаю, — сказал я.
  Я кивнул Мэрилин.
  Она проскользнула в ванную как раз в тот миг, когда в дверь снова позвонили, а затем нетерпеливо застучали рукой. Раздался голос Берты Кул:
  — Эй, открывайте, мне некогда тут дожидаться.
  Элси взглянула на меня с испугом в глазах.
  Я прошел в переднюю и отпер дверь.
  Негодующая Берта, переваливаясь, как баржа на волне, вошла в комнату.
  — Везде ищу тебя, — сказала она. — Неужели нельзя позвонить в бюро и сообщить, где ты есть. Ведь может быть важное дело.
  — Сядь, Берта, сядь.
  Берта свирепо взглянула на Элси и обратилась ко мне:
  — Получается так, что, когда ты мне нужен, приходится искать, где Элси. Я смекнула, что ты можешь быть здесь, подъехала, ну и конечно, у обочины стоит машина Элси, а рядышком уютно пристроилась твоя, как будто наступил сезон спаривания у автомобилей.
  Глаза Берты злобно сверкали.
  — Какое у тебя дело, Берта? — спросил я.
  — Да все эта шлюшка, которая пыталась сделать из меня дуру, — сказала Берта.
  — Что с ней?
  — Обожди минутку, я тебе расскажу, что с ней.
  Берта шагнула к телефону, набрала номер и сказала в трубку:
  — Диспетчер? Говорит Берта Кул. Свяжитесь по телефону с сержантом Селлерсом и скажите ему, что я обнаружила Дональда Лэма на квартире у Элси Бранд. Отсюда я и звоню.
  Берта указала адрес и положила трубку.
  Она вернулась, опустилась в кресло и сказала:
  — Недопустимо, чтобы нас держали за остолопов, по крайней мере меня, покуда я работаю в этом агентстве.
  — Почему мы остолопы, Берта?
  — Ты отлично знаешь, что я имею в виду. Все это дело — сплошная туфта.
  — В каком смысле?
  — Да в таком, что все эти телефонные звонки, тяжелое дыхание — все это чушь собачья. У них там свои дела, и все подстроено, чтобы эта маленькая стерва имела алиби на вечер. Когда ее начнут допрашивать, где она была, она скажет: «Я была дома в постели». — «А вы можете это подтвердить чьими-либо доказательствами?» — спросят ее. «Конечно, могу, — заявит она. — Меня запугивали анонимными телефонными звонками, поэтому я наняла телохранителей из частной детективной фирмы „Кул и Лэм“. Миссис Берта Кул была со мной в комнате всю ночь. Я бы не смогла выйти, не разбудив ее». — И, кипя от ненависти, Берта продолжала: — И еще, наверное, добавит массу подробностей, как она лежала, прислушиваясь к моему храпу, и тому подобное.
  — Полагаю, ты излишне подозрительна, Берта.
  — Прекрасно, — сказала Берта. — Продолжай считать меня чересчур подозрительной. Я — детектив. Когда я берусь за расследование, я стараюсь получить ответы на вопросы. Когда какая-то стерва пытается обвести меня вокруг пальца, я начинаю думать: «А зачем ей это надо?»
  — Ну, и в данном случае до чего ты додумалась?
  — Ты чертовски прав — я додумалась.
  — До чего же?
  — Я уже говорила тебе, что в чашку с шоколадом было подсыпано снотворное. Ты тогда надо мной посмеялся, но, когда я в то утро проснулась, чашки из-под шоколада еще лежали в кухонной раковине немытые. Я знала, какая чашка моя, потому что рядом с ручкой на ободке была выщербинка и в нее попал шоколад. Я взяла кусочек папиросной бумаги, промокнула шоколад и отдала на анализ. Анализ определенно подтвердил наличие барбитурата в шоколаде, хотя количество препарата в чашке они назвать не могли.
  — Это еще ничего не доказывает, — сказал я. — Может быть, Мэрилин хотела спать, но опасалась, что ты страдаешь бессонницей, вот она и решила…
  — Заткнись! — рявкнула Берта. — Если в деле замешана женщина, то стоит ей прошелестеть у тебя перед носом юбкой, пострелять туда-сюда глазками, томно повздыхать, покрутить задницей, проронить слезу да еще подарить тебе страстный поцелуй — и все! После этого тебе как детективу грош цена.
  — Ладно, Берта, давай по делу. Что ты еще успела?
  — Я позвонила в таксомоторную компанию и спросила, не посылали ли они вчера такси в многоквартирный дом Недлер-Армс между десятью часами вечера и полуночью. Боже мой, да я должна была насторожиться еще в ту минуту, когда эта стервочка стала загонять меня в постель и очень трогательно заботиться, чтобы я спала покрепче.
  — Что ответила таксомоторная компания?
  — Девка заказала такси по телефону. Таксист приехал примерно в десять тридцать. Мэрилин его ждала.
  — А какое касательство ко всему этому имеет Фрэнк Селлерс? — спросил я.
  — А такое касательство, что эта стерва приказала таксисту доставить ее в дом номер 762 по Рода-авеню, где, если ты еще не знаешь, убили сводницу, или как она там, черт их побери, называется, а полиция зафиксировала время убийства между десятью часами вечера и тремя ночи. А ну-ка, Дональд Лэм, попробуй-ка теперь при таком раскладе выгородить ее! Ну, начинай свою защитительную речь…
  Я открыл было рот, но снова прозвенел звонок у входной двери, и раздался голос Селлерса:
  — Открывайте!
  Берта открыла ему дверь.
  — Что-нибудь раздобыли? — спросил Селлерс.
  — Вы угадали, кое-что я раздобыла, — сказала Берта. — Эта шлюха заказала такси, которое забрало ее около десяти тридцати и доставило на Рода-авеню, 762. Я выехала туда, чтобы выяснить на месте, какая такая пожарная срочность заставила ее мчаться туда, и обнаружила, что прошлой ночью там убили бандершу. Тогда-то я вам и позвонила.
  — Хорошая работа, Берта! — похвалил Селлерс и злобно взглянул на меня. — А каким образом Дональд затесался в это дело?
  — Этого я еще не знаю, — ответила Берта. — Давайте это выясним. Если я не ошибаюсь в своих догадках, Дональд свалял дурака с этой крошкой. Он думал, что она ангел непорочный. Ну, а я-то чувствовала, что от этого дела разит липой на пять миль. Вся история — липа, от начала и до конца. Эти телефонные звонки, эти письма с доставкой адресату в собственные руки, все эти рыдания и стенания, вся эта чертовщина — все подстроено, чтобы получить на нее алиби на ту ночь!
  — В таком случае это убийство первого разряда с заранее обдуманным намерением, — заявил Селлерс.
  — Мне вы это можете не объяснять, — сказала Берта.
  — Из одного рейса такси вы делаете слишком далекие выводы, — возразил я. — Достаточно ли хорошо запомнил таксист свою пассажирку, чтобы с уверенностью ее опознать?
  — Они очень даже здорово запоминают своих пассажиров, если хотят работать таксистами в этом городе, — мрачно изрек Селлерс. — Ну, а теперь как мы будем брать эту девку, Берта?
  Берта посмотрела на меня и пожала плечами.
  — С убийством Лэтти дело обстоит весьма серьезно, — сказал Селлерс, глядя на меня. — Мы в скверном положении, потому что наблюдали за домом. Мы не ожидали, что такое может случиться, тем более до часу-двух ночи, когда мужики начнут свозить девок обратно. Мы хотели выследить какого-нибудь одного из этих джентльменов и вытрясти из него признание.
  — Почему именно из мужчин? — спросил я.
  — Потому что девчонки будут врать, как черти, чтобы выкрутиться. Мужчины же поначалу тоже попытаются отовраться, но после того, как мы пригрозим предать их фамилии огласке в прессе в случае, если они откажутся с нами сотрудничать, и, наоборот, предложим изъять их фамилии из протокола, если они нам все по-честному расскажут, парни дают трещину и уступают. Мы так всегда делаем. Это наш старый прием.
  — Да, — сказала Берта, — вы можете… — Она замерла на полуслове. — А это еще что такое?
  — Где? — спросил Селлерс.
  Берта указала на две женские хозяйственные сумки.
  — Одна из них принадлежит Элси, — сказала она. — А чья же, черт возьми, вторая?
  Селлерс нагнулся к сумке Мэрилин.
  — Ну, будь я проклята, — сказала Берта, сверля меня злющими глазами. — Здорово же она тебя обработала!
  Берта взметнулась из кресла, подошла к двери ванной комнаты, подергала за ручку и не допускающим возражения тоном приказала:
  — А ну, Мэрилин, вылезай оттуда, к чертовой матери! Тебя тут целая компания дожидается.
  Минуту было тихо, пока Берта совсем не разъярилась:
  — Ты что, хочешь, чтобы я расколошматила эту дверь и вытащила тебя за волосы?
  Послышался звук отодвигаемой задвижки, и Мэрилин открыла дверь.
  — Она? — спросил Селлерс.
  — Она самая, — ответила Берта.
  — Превосходно, — обрадовался Селлерс. — Вызовем таксиста для опознания. Давай-ка, сестренка, собирайся, нам предстоит маленькая прогулка.
  Селлерс обернулся к Берте:
  — Обычно мы проводим наши операции без помощи любителей, но в этот раз вы нам здорово подсобили, Берта, мы будем это помнить.
  Селлерс повернулся в мою сторону и угрожающе изрек:
  — И твою роль в этом деле мы тоже не забудем, Шкалик.
  — Ты хочешь сказать, что я тоже оказал полиции добрую услугу?
  Селлерс провел указательным пальцем себе поперек горла:
  — Вот так нам твои услуги! Ты, как всегда, плодотворно с нами посотрудничал.
  — Если бы ты не лез в бутылку, Фрэнк, я мог бы сделать для вас значительно больше.
  — Знаю, знаю, — проворчал Фрэнк. Он повернулся к Мэрилин: — Поторапливайся, сестренка, ты с полицией дело имеешь.
  — Ордер на арест у вас есть? — спросил я.
  — Ты превосходно знаешь, что мы с собой ордера не возим, — сказал Селлерс. — Мы забираем ее на допрос. Устроим ей очную ставку с шофером такси.
  — Ну и ну! У вас против нее нет ничегошеньки, кроме утверждений таксиста, что он вез какую-то женщину из дома Недлер-Армс к дому номер 762 по Рода-авеню в ночь, когда произошло убийство. Таким образом, собранные улики ни черта не стоят. Даже если он ее опознает, любой ловкий адвокат в суде оставит от вашего шофера мокрое место.
  — Болтай, болтай, — сказал Селлерс.
  — Нет, вы только на него посмотрите! — взвилась Берта. — Он же инструктирует девчонку! Она его держит на крючке. Боже мой, что делают женщины с этим парнем!
  Мэрилин стояла бледная как мел. Ее трясло.
  Селлерс сказал:
  — Не переживай так, сестренка. Мы не меньше твоего хотим, чтобы все это дело прояснилось. Нам надо накрыть виновников. Если ты соучастница — то одно дело. Если ты убивала — мы против тебя, если не убивала — мы за тебя. Расскажи нам все, что было, расскажи нам всю правду, выложи карты на стол, а мы за это обещаем беспристрастное расследование.
  Мэрилин вопросительно посмотрела на меня.
  — Ну, поехали, — сказал Селлерс.
  — Я должна ехать, Дональд? — спросила Мэрилин.
  — Вот тут ты очень точно сказала: «должна ехать», — хохотнул Селлерс. — Ты слишком глубоко влипла в это дело, так что нам придется порасспросить тебя кое о чем, слегка заглянуть в твое прошлое и дать возможность шоферу такси определить, та ли ты женщина, что приказала ему доставить тебя к месту жительства Жанетты Лэтти.
  Я сказал:
  — Убийца вряд ли станет звонить в таксомоторную компанию, чтобы вызвать машину, съездить на ней на мокрое дело, а затем вернуться на том же такси обратно домой. Слишком уж жирный след оставит он для полиции.
  — Откуда ты знаешь, Шкалик, что стал бы или не стал делать убийца? — возразил Селлерс. — Я этими делами всю жизнь занимаюсь и скажу тебе, что убийцы такие фортели выкидывают, каких ты в жизни не видывал. Ну, давай, сестренка, поехали!
  Берта перевела взгляд с меня на Элси.
  — Я полагаю, — сказала она многозначительно, — что вам обоим хочется остаться.
  Селлерс вывел девушку из квартиры. Берта Кул вперевалку поспешила за ними.
  Входная дверь громко захлопнулась.
  — Дональд, — обратилась ко мне Элси, — вы допускаете, что она могла совершить такое преступление?
  — Пока что, на данной стадии игры, определенного ответа я вам дать не могу. Мне надо еще многое уточнить. В частности, где бы мне раздобыть эту газету от шестого числа с ответами на кроссворд, опубликованный пятого?
  — Ничего нет легче — газета у меня здесь, дома, — сказала Элси. — Я складываю и сохраняю свои старые газеты, а потом мы вместе с девочками-соседками по дому собираем наши газеты в одну кучу и сдаем на макулатуру. Это лучше, чем платить за вывоз бумажного мусора.
  — Мне нужна страница с кроссвордом, спортом, и еще, быть может, там же окажется финансовый раздел и некрологи.
  — А что мы там ищем?
  — Фотоснимки.
  — Снимки? — переспросила она.
  — Правильно, — сказал я. — Снимки. Кто-то не хотел, чтобы Мэрилин что-то увидела в той газете. У девушки ведь фотографическая память на фамилии и лица. И я не слишком удивлюсь, если там окажется фото, с которым у нее связано что-то важное.
  — Со снимком?
  — Ну, это только догадка, — сказал я. — Удар наугад в темноте. Но я почти готов поклясться, что там может оказаться снимок Джорджа Литтлтона Дикса с информацией о том, что он только что назначен коммерческим директором какой-то новой фирмы, а ниже куча всякой хвалебной чуши о нем.
  — И если Мэрилин увидела этот снимок и текст, то что тогда?
  — Тогда Мэрилин опознала бы в нем мужчину, с которым она ходила на свидание, устроенное ей Жанеттой Лэтти.
  — Прекрасно, — сказала Элси. — Давайте достанем газету и посмотрим. Если вы, Дональд, говорите, что там будет портрет Дикса, значит, так оно и окажется.
  Она достала газету. О Диксе там не было ни слова.
  Кроссворд был на той же странице, где и спортивные новости, биржевая информация, финансовые сообщения, погода и некрологи.
  По словам Мэрилин, из ее газетного экземпляра пропала только эта страница.
  Я разложил страницу на столе и принялся ее усердно изучать. Особенно пристально разглядывал снимки.
  Портретик спортивного комментатора, как всегда, был напечатан рядом с заголовком его колонки. Аналогично — фото финансового обозревателя. Моменты игры в бейсбол — один игрок ловит мяч, другой стремглав несется по площадке. Но лица не настолько отчетливо видны, чтобы Мэрилин по какой-то причине могла взволнованно на них отреагировать.
  Несколько мелких портретиков в колонке некрологов, и лишь один крупный — Бакстер С. Джиллет, известный финансист. Отправился с женой в отпуск и по дороге, в мотеле Санта-Моники, скончался от инфаркта. В момент смерти жена была с ним рядом.
  Чуть ли не полстраницы было отведено описанию деятельности и имущества покойного Бакстера Джиллета, который был президентом банка в Санта-Ане и главой многочисленных объединенных предприятий.
  Я уже сложил было газету, но призадумался и снова вернулся к портрету Джиллета.
  — Что-то нащупали? — спросила Элси.
  — Будь я проклят, но тут что-то может быть. Самый крупный материал на полосе, для кого-то это что-то значило.
  — Но, Дональд, какая может быть связь у Мэрилин Чилан с этим финансистом из Санта-Аны?
  — Возможно, и никакой. Но все зависит от того, под каким углом взглянуть на дело. Под определенным углом зрения можно обнаружить здесь нечто странное. Человек отправился в отпуск. Они с женой собирались совершить путешествие по северо-западу Тихоокеанского побережья.
  — Что же в этом странного или подозрительного?
  — Когда вы отправляетесь в поездку на машине по северо-западу Тихоокеанского побережья, а сами живете в Санта-Ане, вы выезжаете рано утром. Доезжаете до Сан-Франциско или Сакраменто, и там у вас первый ночлег. Вам не нужен мотель в Санта-Монике для первой остановки.
  — Но все-таки, что могло связывать этого Бакстера с Мэрилин Чилан? — настаивала Элси. — Бог ты мой, такой туз! Финансист высокого полета, как явствует из газеты, двое детей — девятнадцатилетний сын и семнадцатилетняя дочь, активно помогал церкви, президент Торговой палаты, жена — президент местного женского клуба.
  — Знаю, — сказал я. — Искать связь между Мэрилин и этим Бакстером как будто бессмысленно. И все же, Элси, дайте-ка мне ножницы, я вырежу этот некролог.
  Я вырезал из газеты статью о безвременной кончине Джиллета, сложил ее, спрятал в бумажник, после чего позвонил в «Желтую таксомоторную компанию».
  — Говорит Хамперхилл из газеты «Вентура кроникл», — сказал я. — Мы готовим репортаж об убийстве Жанетты Лэтти. Нам стало известно, что один из ваших водителей подвез подозреваемую в убийстве к месту жительства Лэтти примерно в то время, когда было совершено убийство. Мы хотели бы узнать фамилию таксиста, номер его машины и, если можно, получить фотографию.
  Диспетчерша, принявшая вызов по телефону, была и без меня в полном замоте.
  — Когда вы, газетчики, наконец поймете, что здесь у нас не справочное бю… — начала было она.
  — Тихо, тихо, тихо, сестричка, — сказал я. — Вы ведь не хотите портить отношения с прессой, чтобы мы вас обругали. В конце концов, ваш бизнес заинтересован в добрых отношениях с общественностью. Так как же все-таки зовут этого парня и какой номер его машины?
  — Герман Окли, — сдалась она. — Номер машины — 687-Дж. Стоянка у многоквартирного дома на Пикерелл. Несколько минут назад полиция забрала его в управление на допрос. Машину он оставил на стоянке на Пикерелл и, когда вернется, сообщит нам по телефону, что готов приступить к своим обязанностям. Пока еще не звонил. Этого вам достаточно, ребята, чтобы замолвить о нас в газете доброе словечко?
  — Обещаем расхвалить до небес, — посулил я. — Отметим эффективность работы таксомоторного хозяйства, особо подчеркнем, что под вашим неустанным наблюдением таксисты в любое время суток и в любой точке города первоклассно обслуживают пассажиров, торопящихся по своим делам.
  — Поверю, только когда увижу в газете, — сказала диспетчерша. — В какой газете-то это будет напечатано?
  — Видите ли, — сказал я, — вообще-то я сейчас не в «Вентуре» работаю, но я пошлю туда материал телетайпом, и они… О, Билл, садись, дружище, и обожди минутку. Я сейчас закончу разговор… Алло, девушка, тут ко мне пришли, извините, премного вам благодарен, до свидания!
  Я положил трубку.
  Глава 12
  Я ждал почти час на стоянке такси у жилого дома гостиничного типа на Пикерелл, пока наконец не подъехала полицейская машина.
  Сержант Селлерс и таксист сидели сзади, за спиной водителя.
  Селлерс открыл дверцу, давая выйти таксисту. Я услышал, как сержант сказал:
  — Все в порядке, парень. Мы постараемся, чтобы эта история для тебя окончилась по возможности безболезненно. Придется еще разок побеседовать с окружным прокурором, но это много времени не займет.
  Таксист что-то ответил, но я не расслышал, что именно. Селлерс уехал, а таксист подошел к своей машине, сел за руль, взял микрофон и доложил диспетчеру, что он вернулся и снова на линии.
  Я выждал две минуты, после чего неторопливо подошел и сел к нему в такси. До места, которое я назвал, езды было минут пятнадцать.
  — Ну и ну! Любите же вы, однако, ребята, распивать кофе. Я еще раньше подходил к вашему такси — гляжу, пусто, свет погашен. Я даже сам сходил, выпил чашечку кофе, а вы…
  — А вы знаете, где я был?
  — Конечно, — сказал я. — В кафе съели яичницу с ветчиной, выпили кофе, вздремнули малость.
  — Там вздремнешь! — усмехнулся таксист. — В полицию меня забрали.
  — Ну да?!
  — Правду говорю.
  — Уж вы-то что могли такого сотворить?
  — Ничегошеньки такого я не сделал, просто возил пассажиров, и все. Молодая бабенка попросила доставить ее к одному дому, где, оказывается, какую-то тетку пришили, а полиции потребовалось, чтобы я опознал свою пассажирку.
  — Ну и как — смогли опознать?
  — Запросто.
  — Среди других?
  — Обычное дело, — сказал он, ухмыльнувшись. — Ставят ее в шеренгу промеж других, но только заранее показывают мне ее отдельно. Полиция на такие штучки хитра. Дают вам взглянуть на человека, которого им надо, чтобы вы опознали, а потом вы его видите в общем ряду.
  — Вам, очевидно, приходилось уже этим делом заниматься?
  — Не раз! Ну, может быть, не так уж и много раз, но пяток случаев наберется. Мы, таксисты, работающие в ночную смену, часто влипаем в разные приключения. Раза два меня грабили, потом приходилось опознавать грабителей. Помню, однажды опознал я малого, который ткнул мне дулом пистолета в спину и заставил мчаться с адской скоростью — он пытался смыться с места преступления. Но у полицейских машин скорость выше, и они загнали нас в угол без особых хлопот.
  — А насчет вчерашнего, ну, насчет той девчонки, вы уверены? — спросил я.
  — Конечно, уверен, — сказал он. — В любой шеренге сразу бы ее узнал. Ха! Она же меня по имени назвала, когда просила прислать за ней машину.
  — То есть как это по имени?
  — Да так, — сказал он. — Мы ведь близко знаем некоторых девчонок, которые этим ремеслом занимаются. Они любят ездить со знакомыми, надежными водителями. У них там быстро молва расходится, что вот этот водитель — парень правильный. Вот и эта девчонка позвонила и попросила Германа — узнала, недалеко ли я и могу ли ее доставить. Заплачу, говорит, сверх счетчика.
  — А раньше вам приходилось ее возить?
  — А-то как же! Я и раньше ее по этому адресу доставлял. Я… Э, что за черт!
  Сзади подкатила полицейская машина, ее красный прожектор обдал ярким сверкающим светом левый борт нашего такси. Окли послушно прижал такси к тротуару.
  — Ну что им опять надо? — пробормотал он.
  Полицейский за рулем поставил свою машину рядом с нами. Дверца открылась, и появился Фрэнк Селлерс.
  — Так-так-так, — протянул он. — Сам Шкалик тут как тут и прокручивает какой-то хитрый трюк. Не зря мне в голову пришла мыслишка, что он должен где-нибудь крутиться поблизости, чтобы поломать нам все дело. Вылезай!
  — А в чем, собственно, дело? Я взял такси и…
  — Вылезай!
  — Послушай, — сказал я. — Но…
  Селлерс рывком распахнул дверцу такси, вцепился в отворот моего пальто, чуть не оторвав его, и буквально выдернул меня из машины.
  — Сколько там на счетчике, Герман? — спросил он.
  — Пока что только доллар и десять центов.
  — Следовательно, туда и обратно — два двадцать, — сказал Селлерс, — плюс тридцать центов чаевых, итого — два с полтиной. Оплати малому два с полтиной, Шкалик!
  — Послушай, ты не имеешь права так со мной…
  Селлерс открытой ладонью ударил меня сбоку по голове.
  — Гони парню два с полтиной, — приказал он.
  Я дал таксисту названную сумму.
  — Двигай отсюда, — сказал Селлерс Герману Окли, — и впредь с этим типом не разговаривай. Он — отрава.
  Селлерс обождал, пока уедет такси, затем оглядел меня и сказал:
  — Надо бы навешать тебе по первое число. Ну, никак ты не можешь не совать свой нос в чужие дела!
  Я догадывался, что может быть дальше. Нужно было побыстрее начать что-то говорить, чтобы он и вправду меня не избил.
  — Если бы ты всякий раз давал мне возможность высказать мои соображения и готов был внимательно меня выслушать, то ты куда успешнее раскрывал бы убийства.
  — Выслушать что? — презрительно переспросил он.
  — Меня выслушать.
  После некоторого колебания Селлерс сказал:
  — Ладно, Шкалик, давай говори. А когда кончишь, я тебя малость проучу, чтоб ты больше не влезал в полицейские расследования.
  — Нас наняли работать телохранителями у Мэрилин Чилан, — начал я. — Она была нашей клиенткой. Хотя счета оплачивал человек, пригласивший нас.
  — Знаю.
  — Берте подсыпали снотворное, и она…
  — Бога ради, Шкалик, расскажи что-нибудь новенькое. Не морочь мне голову историями, которые я и так наизусть знаю.
  Я, однако, продолжал:
  — Человека, который нас нанял, зовут Джарвис С. Арчер. Он служит в той же научно-исследовательской сталеплавильной компании, где работала и Мэрилин.
  — Знаю, знаю, — нетерпеливо прервал Селлерс.
  — Прекрасно, а сейчас ты услышишь то, чего не знаешь. Это он, Арчер, делал ей угрожающие телефонные звонки и посылал заказные письма с вручением адресату.
  — Конечно, он, обязательно он, — сказал Селлерс. — Он затеял все это дело, чтобы обеспечить крошке алиби, я в этом не сомневаюсь, да вот только доказать не могу.
  — Я тебе помогу это доказать.
  — Каким это образом?
  — Я выследил Арчера после того, как он вчера ушел из квартиры Мэрилин. Он заходил в две телефонные будки и оттуда звонил. Мои часы точно сверены с телефонной «Службой времени». Я засек время. Тогда же Берта, дежурившая в квартире Мэрилин Чилан, позвонила в «Службу времени» и записала ответ на пленку. Время у меня и у нее совпало до секунды.
  — Но ведь номер, по которому звонил Арчер, ты видеть не мог.
  — Не мог, но в этом и нужды не было. И без того все ясно — звонки в квартире Мэрилин раздавались в точности в те же секунды, когда я засек Арчера, звонившего из двух разных будок.
  — Значит, ты сидел на хвосте у Арчера?
  — Да.
  — А зачем?
  — Потому что, судя по его поведению, по тому, как они меняли один телефонный номер на другой, не зарегистрированный, а звонки все равно тут же возобновлялись, я заподозрил, что с Арчером дело нечисто. Она, должно быть, сообщала Арчеру каждый раз новый телефонный номер, а он…
  — И это тоже не новость, — сказал Селлерс. — Они с Арчером играли в четыре руки. Прежде чем мы упечем ее за решетку, она у нас расколется и покажет на Арчера как на соучастника убийства. На самом деле она нисколечко не переживала из-за этих телефонных звонков или писем. Все это было представлением, разыгранным специально для нас и для вас с Бертой, чтобы получить липовое алиби.
  — Не думаю, — сказал я. — Лично мне…
  — Ну, а я вот именно так думаю, — сказал Селлерс. — А теперь обожди-ка. Значит, ты ездил за Арчером?
  — Верно.
  — И ты напоролся на патрульную машину на Рода-авеню?
  — Они на меня напоролись.
  — А ты, значит, в это время следил за Арчером? — задумчиво сказал Селлерс. — Арчер же катался туда-обратно мимо дома по Рода-авеню и выяснял, чист ли горизонт.
  — Поклясться в этом я не могу. Я потерял из виду машину, за которой следил, и тогда…
  — Не пытайся меня одурачить, — сказал Селлерс. — Раз уж ты выслеживал эту машину, ты не мог ее упустить. Ладно, Шкалик, благодаря своей болтовне ты ушел от хорошего отлупа, но пока что ты мне не продал ничего ценного. А впрочем, если ты можешь подтвердить, что время звонков из будки совпадало со временем, записанным на пленку, то ты все-таки дал мне кое-что стоящее… Влезай в машину!
  — Куда мы поедем? — осведомился я.
  — Мог бы и сам догадаться.
  — К Арчеру?
  Селлерс усмехнулся. Он открыл дверцу машины и почти втолкнул меня туда, а сам уселся рядом. Захлопнул дверцу и приказал водителю:
  — Поехали!
  Глава 13
  По радиотелефону Фрэнк Селлерс связался из машины с диспетчером полицейского управления и узнал адрес Джарвиса С. Арчера.
  Арчер жил в районе новой, ультрасовременной застройки, и дом его был вполне в стиле модерн: масса стекла, большие раздвижные окна — короче, вся архитектура дома указывала, что каждый дюйм площади здесь был приспособлен для удобной и приятной жизни его обитателей.
  В доме горели огни.
  Селлерс сказал:
  — Ну, Шкалик, давай! Сейчас ты исполнишь свою партию. Если в итоге я окажусь в дерьме, тебе останется уповать только на заступничество Господа Бога.
  Мы поднялись по ступенькам парадной двери и позвонили.
  Женщине, открывшей нам дверь, было около тридцати лет, но она была умопомрачительно красива — большие глаза, щеки с ямочками, полные губы выразительного рта, длинные ресницы…
  На ней был вечерний домашний наряд: черные вельветовые «тореадорские» брюки, подчеркивавшие изгибы ее фигуры, золотая накидка из парчи поверх кофточки, домашние золотые туфельки без пяток, но на высоких каблуках и длинные экзотические серьги, скользившие по ее шее, когда она двигалась.
  — Да? — вопрошающе произнесла она, стоя в проеме распахнутой двери, абсолютно спокойная и уверенная в себе.
  — Полиция, мэм. Нам нужно поговорить с Джарвисом Арчером. Он здесь проживает?
  — Да.
  — Он дома?
  — Да.
  — Вы миссис Арчер?
  Она улыбнулась, продемонстрировав свои ямочки.
  — Совершенно верно.
  — Вот и превосходно, — сказал Селлерс. — Позвольте мне только дать вам один совет, мэм. — Селлерс вынул изо рта свою замусоленную сигару и стал тыкать ею в воздух, как учитель указкой, в такт своим словам, придавая им дополнительную важность. — Никогда не открывайте дверь на звонок после наступления темноты. И не стойте в дверях вот таким образом. Накиньте на дверь цепочку, приоткройте дверь на длину цепочки, посмотрите, кто звонил, и узнайте, что ему нужно. Если он скажет, что у него сломалась машина и он хочет позвонить по телефону, скажите, пусть назовет вам номер телефона и вы позвоните сами от его имени. Затем захлопните дверь, а он пусть дожидается по ту сторону, пока вы звоните.
  Миссис Арчер засмеялась.
  — Не скажу, чтобы я была бесстрашной, но просто я не жду от людей ничего плохого, хотя, наверное, вы правы — нужно быть поосторожней. Заходите! Так вы говорите, что вы из полиции?
  — Вот мое удостоверение, — сказал Селлерс, извлекая из кармана кожаный бумажник. — Сержант Фрэнк Селлерс. А это — Дональд Лэм, частный детектив.
  — Сюда, пожалуйста, — сказала она.
  Она провела нас через прихожую в с комфортом обставленную гостиную. Там стояли большой телевизор, стереосистема, уютные кресла и карточный столик с двумя колодами карт на нем. Арчер смотрел телевизор. Он не услышал, как мы вошли.
  — Дорогой, — сказала миссис Арчер, — тебя хотят видеть.
  Арчер от неожиданности резко повернул голову, увидев меня, надменно нахмурился и вскочил.
  — Лэм, что за дьявольщина!
  Селлерс выступил вперед и достал из потертого бумажника с полицейской звездой свое удостоверение.
  — Полиция, — сказал он. — Сержант Фрэнк Селлерс. Нужно поговорить с вами.
  — Ну что же, давайте поговорим, — раздраженно сказал Джарвис Арчер. — Только неужели нельзя было до завтра обождать?
  — Нельзя.
  — Хорошо. Давайте. В чем дело?
  Селлерс взглянул в сторону миссис Арчер и многозначительно кашлянул.
  — Давайте говорите, — сказал Арчер. — У меня от жены секретов нет.
  — Дело носит довольно интимный характер. Мы полагали, что, возможно, было бы лучше…
  — Напрасно вы так полагали. Давайте поскорее покончим с этим делом. Вы меня оторвали от интересной передачи. Хотя я, насколько мне известно, никакой ценной для полиции информацией не располагаю ни по одному вопросу.
  — А теперь вы меня послушайте, — сказал Селлерс. — Если то, что вы сейчас заявили, окажется блефом, я вам так и скажу в глаза, поэтому не вставайте в позу, чтобы потом не пришлось молить о пощаде, когда я раскрою карты, — предупредил Селлерс.
  — Я еще раз повторяю: давайте излагайте, что там у вас.
  — Отлично! Итак, вы наняли Дональда Лэма и его партнершу пасти девочку, работавшую у вас в фирме секретаршей?
  — И что из этого?
  — Вы сказали им, что нанимаете их в качестве телохранителей для защиты девицы?
  — Все верно.
  Миссис Арчер улыбнулась Селлерсу, демонстрируя свои ямочки на щеках.
  — Мне это все известно, сержант, — сказала она.
  Селлерс казался удивленным.
  — Хорошо, — сказал он. — Идем дальше. Девица получала анонимные угрозы по почте, к ней поступали письма с наклеенными словами, вырезанными из газет. Кроме того, ее донимали по телефону. Она поднимала трубку, говорила: «Алло», а некто на другом конце провода молчал и только тяжело пыхтел.
  — Ну, да, да, — раздраженно подтвердил Арчер. — Только не понимаю, для чего тратить время для пересказа того, что и так все знают? Зачем вы пришли?
  — Вы сообщили Лэму и Берте Кул, что лично оплатите их счета.
  — Конечно. Именно так я и сказал, — подтвердил Арчер. — Я намерен предъявить своей фирме счет на эту сумму как израсходованную мною в служебных целях без упоминания о найме детективов для защиты моей личной секретарши. Мне не нужны косые взгляды работников бухгалтерии всякий раз, когда я буду проходить мимо. И вообще, сержант, я счастлив в браке, я занимаю ответственный пост в компании, и я не намерен отчитываться перед каждым полицейским служакой за все свои поступки. И я не желаю, чтобы кто-то распространял слухи о моих личных делах.
  Кровь отлила от лица Селлерса. Бледный как полотно, он кивнул мне, явно ища поддержки.
  — Время от времени телефонные номера заменялись, — сказал я. — Мисс Чилан получала новые номера, не зарегистрированные в телефонном справочнике, но это никоим образом не отражалось на телефонных звонках — они все равно продолжались.
  — Совершенно верно, — сказал Арчер. — Но, к вашему сведению, Лэм, мне очень не нравится, что вы, подрядившись оказать мне услуги в частном порядке, побежали в полицию и разболтали все, что вам известно. Вас нанимали, чтобы вы установили, кто допекает мисс Чилан. Но если вы хотите знать мое мнение, ваша фирма не оправдала своей блестящей репутации. Во всяком случае, мисс Чилан не считает, что вы принесли ей хоть чуточку пользы. Вы держали ее, как рыбку в аквариуме, и она попросила, чтобы вас рассчитали, что и было мною сделано.
  — Хорошо, — сказал я. — Но, к вашему сведению, не я пошел в полицию, а полиция пришла ко мне.
  — Красиво сказано, — усмехнулся Арчер. — Но, простите, Лэм, кто же снабдил полицию информацией, которая побудила ее посетить вас? Вы и снабдили — пошли в полицию и проинформировали их.
  — Он говорит чистую правду, Арчер, — подтвердил Селлерс. — Это мы первые к нему пришли.
  — Зачем? — поинтересовался Арчер.
  — А это он вам сейчас сам расскажет, — сказал Селлерс. — Ну, давай, Шкалик. Сейчас твое соло. Говори.
  — Начну с начала, Арчер, — сказал я. — Вчера вечером вы покинули квартиру Мэрилин Чилан примерно в девять двадцать пять. Верно?
  — Возможно, я не заметил время. Я поговорил с Мэрилин и Бертой Кул, дал миссис Кул кое-какие указания и постарался чуточку поднять настроение Мэрилин.
  — А затем вы поехали в коктейль-бар, поговорили с приятелем и пропустили пару стаканчиков.
  — Только один. Значит, это были вы? Да?
  — Где я был?
  — У меня на хвосте. Это вы за мной ездили?
  — Совершенно верно. Затем вы зашли в телефонную будку, позвонили и положили трубку в десять ноль семь. Потом вы зашли в другую телефонную будку — там разговор закончился в десять шестнадцать. Оба звонка были сделаны по новому, еще не зарегистрированному номеру Мэрилин Чилан. И когда она подходила, вы не произносили ни слова и только тяжело дышали.
  Арчер откинул голову и захохотал.
  — Попробуете отрицать? — сказал я.
  — Какие тут, к черту, могут быть опровержения! Да, я проверял вас. Когда вы покупаете магнитофон, вы его проверяете? Когда вам ставят новый телефонный аппарат, вы звоните приятелю, чтобы проверить, как работает аппарат. Я нанял на работу новых детективов и решил немного прощупать вас, убедиться, насколько эффективны ваши технические приемы.
  — И после этого вы будете утверждать, что не вы посылали письма с доставкой лично в руки адресату? И не вы звонили в остальных случаях?
  — Последние два письма действительно послал я, — признался Арчер. — Вырезал слова из газеты и наклеил их на лист бумаги. Это была моя очередная попытка выяснить, насколько успешно вы справляетесь с работой. Я купил наборный резиновый штамп, набрал и оттиснул адрес мисс Чилан. И могу сказать, что вы отнюдь не потрясли меня как детективы своим мастерством. Хотя должен признать, что идея выследить меня была недурна. Я так понимаю, что вы хотели выяснить, не замешан ли кто-нибудь, как вы говорите, из «своих», да?
  — Правильно.
  — Так вот, я проводил испытания. Мне тоже надо было кое-что выяснить. Так что все нормально. Мы оба немножко подозревали друг друга.
  — А затем, — продолжил я свое «соло», — вы сели и поехали по Рода-авеню, начали поворачивать к дому номер 762, но потом что-то заставило вас передумать, и вы быстро оттуда смылись, а затем стали применять разные уклончивые маневры, чтобы убедиться, что за вами нет слежки.
  Он взглянул на меня с явным удивлением.
  — Дом номер 762 по Рода-авеню? Что за чертовщину вы городите, Лэм?
  — А это дом, к которому вы поехали, выйдя из второй телефонной будки.
  — Это опять же ваши домыслы, Лэм, — сказал он. — После второго телефонного звонка я всерьез призадумался. Я чувствовал, что кто-то за мной следит, и окончательно в этом убедился, когда ехал вдоль бульвара. Я стал посматривать в зеркальце заднего обзора и наконец определил, какая машина ко мне прицепилась. Тогда я подтянулся к группе кучно следовавших машин, обошел их и, увидев, что одна машина очень похожа на мою, занял место перед ней, затем сделал неожиданный правый поворот, даже не предупредив хвостовыми сигналами и не притормозив перед поворотом.
  — И что же вы дальше сделали?
  — Дальше я объехал вокруг квартала и остановился, чтобы посмотреть, не подъедет ли кто-нибудь ко мне. Я подумал, что, возможно, люди, отравляющие жизнь Мэрилин, попробуют что-то со мной сделать и тут уж я с ними разберусь.
  — Как?! В одиночку — против неизвестного вам количества злоумышленников?
  — Разумеется, сколько их, я не знал, но у меня с собой был, как говорится, «уравнитель шансов».
  — Разрешение на ношение оружия имеется? — осведомился Селлерс.
  — Естественно. По работе мне приходится иногда держать при себе большие суммы денег, и полиция прямо-таки с удовольствием выдала мне разрешение на ношение оружия. Они знали, что я умею обращаться с оружием, и, когда полицейский вручал мне револьвер, он даже пошутил: «Желаю вам столкнуться с грабителем. Благодаря вашему мужеству и меткости одним бандитом в городе будет меньше».
  — Вы знакомы с Жанеттой Лэтти? — спросил Селлерс.
  — Лэтти, Лэтти, — стал припоминать Арчер. — Фамилию слышал или читал где-то, но будь я проклят, если знаю где.
  — Я ее знаю, — неожиданно заявила миссис Арчер.
  — Вы? — изумился Селлерс.
  — А что тут такого? Конечно, знаю. Я думаю, что и ты, Джарвис, должен ее помнить. Я вас однажды вечером познакомила на коктейле.
  — И давно вы с ней знакомы? — спросил Селлерс.
  — Да, порядочно. Она — моя старая подруга. Мы работали с ней вместе в одной фирме. Это было еще до моего замужества. Вдруг нам пришла идея отправиться в Голливуд и заделаться кинозвездами. Ну, мы с Жанеттой скинулись на общие расходы, сели в автобус и прикатили в Голливуд.
  — Что было дальше? — спросил Селлерс.
  — Ну, сначала мы держались друг за друга, а затем я проанализировала ситуацию и пришла к выводу, что одной хорошей фигуры в Голливуде мало. Требуется особый характер и еще кое-что, чтобы пробиться на съемочную площадку и хоть чего-то достичь. Поэтому я стала искать работу. В это время я и познакомилась с Джарвисом. Два-три месяца мы встречались, а потом поженились.
  — Вы появлялись на людях втроем — Жанетта Лэтти, ваш муж и вы, или вчетвером — еще с кем-нибудь?
  — Клянусь богом, такого никогда не бывало! Жанетта, она ведь чертовски хорошенькая, но… другая. Она… ладно, не хочется произносить такие слова, как «пройдоха», но без них не обойдешься. Джарвису такие ловчилы не по душе. Ему было бы неприятно, если бы она ходила с нами по гостям и ресторанам.
  — Когда вы ее видели в последний раз? — спросил Селлерс.
  — А что такое? Какое она имеет отношение к интересующему вас делу?
  — Она живет на Рода-авеню, — пояснил Селлерс.
  — Это верно, там она и живет, — сказала миссис Арчер. — Теперь я вспомнила — это ее новый адрес. Я не видела ее сто лет, но она обожает болтать по телефону, и мы с ней говорим довольно часто. Она знает, что мой муж ее недолюбливает, и поэтому предпочитает общаться со мной по телефону.
  — Она не работает? — спросил Селлерс.
  — Нет. Она уже изведала вкус мяса, и на капусту ее больше не тянет. Она попробовала поработать официанткой в ресторане, куда заходили известные режиссеры, но смазливых официанток в Голливуде — пруд пруди. Честно говоря, я уверена, что, если на самую знаменитую голливудскую звезду или секс-бомбу напялить официантский передник и послать обслуживать столы в ресторане Голливуда, никто ее даже не заметит. Режиссеры, продюсеры, охотники за талантами будут сидеть за столом и говорить о победительницах конкурса красоты где-нибудь в Джоплине, штат Миссури, или в Каламазу, штат Мичиган, но не обратят внимания на девушку, которая их обслуживает. Разве что устроят ей разнос, если она недолила кофе в чашки.
  — Как дальше складывались ваши отношения с Лэтти?
  — Дальше наши с ней пути разошлись. Она занялась всякими другими делами.
  — Девочками по вызову? — спросил Селлерс.
  — Упаси бог, это не для Жанетты. Но у нее была идея возглавить некое бюро услуг, как мне помнится, типа бюро путешествий с персональными сопровождающими или что-нибудь в этом роде. Я не слишком уж тесно с ней общалась, чтобы вникать в ее планы.
  — Когда вы в последний раз с ней виделись?
  — О боже, и не вспомню… Ну, некоторое время тому назад.
  — А знаете, сержант, — вмешался Арчер, — ваш допрос выходит за рамки допустимого. Сдается мне, что вы без всякой служебной необходимости суете нос в личную жизнь моей жены и ее знакомых.
  — К вашему сведению, — сказал Селлерс, — между десятью часами вечера и тремя часами утра Жанетту Лэтти убили.
  Миссис Арчер взглянула на него расширившимися от ужаса глазами и только смогла выговорить:
  — Нет, о нет!..
  — Я имею дело только с фактами, — сказал Селлерс. — Такая у меня работа. А теперь скажите точно, когда вы в последний раз видели Жанетту Лэтти?
  Миссис Арчер сжала пальцы в кулак так, что косточки побелели, и прижала его к нижней губе. Если она и играла, то играла артистически.
  — Когда вы видели ее в последний раз? — повторил свой вопрос Селлерс.
  Тихим, слабым голосом она проговорила:
  — Два-три дня назад. Я куда-то ехала вечером и по дороге завернула к ней. Мы посидели, выпили…
  — Это была ваша последняя встреча с ней?
  — Да.
  — Где вы провели минувшую ночь?
  — Дома.
  — Подтвердить это кто-нибудь может?
  — Это зависит от того, какой отрезок ночи вы имеете в виду. Муж вернулся довольно поздно. После того как женщина выходит замуж, муж — единственный человек, перед которым она должна отчитываться, где она проводит свои вечера или ночи.
  — В котором часу вы пришли домой? — обратился Селлерс к Арчеру.
  — После полуночи. На часы я не взглянул.
  — Где в это время находилась ваша жена?
  — В постели. Она спала.
  Селлерс повернулся к миссис Арчер.
  — Вы поинтересовались у мужа, где он был?
  — Нет. Я никогда его об этом не спрашиваю. Никогда не требую от него отчетов, где он проводит время и с кем.
  — Он пришел несколько позднее обычного?
  — Да, но в его обязанности входит развлекать клиентов фирмы. Во время таких мероприятий создается веселая, праздничная атмосфера, где без женщин, надо думать, дело не обходится. Но я просто ни о чем его не спрашиваю.
  — Вы хотите сказать, что вас это не волнует?
  — Я считаю, что каждая супружеская пара создает свои правила игры. Жена постоянно соперничает с женщинами всего мира. Всякий раз, когда я не могу дать своему мужу больше, чем ему может дать любая другая женщина, я рискую потерять его. При этом он и сам не дурак себя показать и на смазливых девочек поглядеть. Он — и товар, и покупатель. Да, мне не нравится, что мой муж обязан развлекать клиентуру и в это время подвергается определенным соблазнам. Но такова уж его служебная жизнь, таковы условия его карьеры. Я с этим смирилась и ни о чем его не расспрашиваю. И мне бы не хотелось, чтобы вы допрашивали его в моем присутствии. Так что, если вы намерены еще что-нибудь узнать у него о событиях минувшей ночи, я выйду из комнаты, при условии, конечно, если я вам больше не нужна.
  Поразмыслив, Селлерс ответил:
  — Я так думаю, что и вы, и ваш муж мне больше не потребуетесь. Прошу извинения за наше вторжение. Но и вы должны понять, что речь идет об убийстве. И тот факт, что ваш муж нашел частных детективов, чтобы выяснить, кто угрожает его секретарше…
  — Не имеет никакого отношения к делу, которое вы расследуете, — перебил Арчер.
  — Возможно, не имеет.
  — Где сейчас находится Мэрилин? — спросил Арчер.
  — Пока что я не могу ответить на этот вопрос. Мы допрашивали ее сегодня под вечер, и она может потребоваться нам еще раз для этой цели.
  — Я бы хотел с ней повидаться, — сказал Арчер. — А теперь я вам вот что скажу — я не желаю, чтобы мои дела мусолила пресса. Я рассчитываю на вас, сержант. Вы уж проследите, чтобы мое имя и особенно корпорацию, где я работаю, не трепали в печати. Это может повлечь за собой очень серьезные последствия. Очень серьезные, учтите, сержант. Вы сами убедитесь, что уважать мои желания для вас значительно выгоднее, чем игнорировать их. Вы увидите, что у меня есть весьма влиятельные друзья, очень влиятельные!
  — Сейчас я всего лишь задаю вопросы, — сказал Селлерс. — А что касается прессы, то вы ведь видите, что ни одного репортера я в это дело не посвятил, что я сам пришел к вам в дом, хотя мог бы вызвать вас в полицейское управление, где репортеры облепили бы вас, как пчелиный рой, забросали бы вопросами и записали даже номер автомашины. А сейчас мне бы хотелось воспользоваться вашим телефоном, после чего мы уйдем.
  — Сюда, пожалуйста, — сказал Арчер и провел Селлерса к маленькому телефонному столику в передней.
  — В город по нему можно звонить?
  — Конечно. Наш микрорайон подключен к городу.
  Селлерс набрал номер.
  — Хэлло! Говорит Фрэнк Селлерс. Шифровальный отдел, пожалуйста. — Спустя миг он сказал: — Я — Селлерс. Что-нибудь удалось прояснить? — И, помолчав секунду, попросил: — Еще разок прочтите, пожалуйста, я запишу.
  Селлерс достал из кармана записную книжку и принялся в ней что-то писать. На две-три минуты, пока он писал, воцарилась тягостная тишина. Арчер не выдержал и сказал мне:
  — Вообще-то, возможно, я неправильно расценил всю ситуацию, Лэм. Надеюсь хотя бы на вашу сдержанность и неболтливость.
  — Мы всячески стараемся блюсти конфиденциальность и не разглашать наши сведения, — сказал я. — Но в делах такого сорта мы не имеем права дезинформировать полицию или утаивать от нее факты, которые могут помочь раскрытию убийства.
  — Конечно, конечно, — поддержала меня миссис Арчер. — Я убеждена, что кто бы там ни убил бедную Жанетту, его найдут и он понесет должное наказание. — И, обернувшись к мужу, спросила: — Джарвис, где сейчас Мэрилин?
  — Не знаю, — ответил он.
  — Ты не должен держать это от меня в секрете, Джарвис. Ты ведь понимаешь…
  — Все понимаю, милая. Но я говорю правду. Мэрилин мне ничего о себе не сообщает. Надеюсь, что вскоре она все-таки объявится. Мне самому необходимо знать, где она, чтобы как-то оформить ее дела на службе — я же не могу до бесконечности продлевать ей отпуск по состоянию здоровья.
  Селлерс закончил свои телефонные переговоры, вернулся и сказал:
  — Премного благодарен. Сожалею, что побеспокоил вас, но надо было прояснить ситуацию. Ну, поехали, Лэм.
  — Больше мы вам не потребуемся? — спросил Арчер.
  — Это зависит от вас, — ответил Селлерс, глядя на Арчера прищуренными глазами. — Если появится дополнительная информация, обязательно мне сообщите.
  — Откуда она у меня может появиться?
  — Вы рассказали мне все, что знаете?
  — Да.
  — А вы? — обратился Селлерс к миссис Арчер.
  Она утвердительно кивнула.
  — Ну, значит, так тому и быть. Больше я здесь ничего не узнаю, — сказал Селлерс и дружески улыбнулся. — Весьма признателен.
  Арчер проводил нас до дверей.
  — Надеюсь, вы не испытываете ко мне дурных чувств? — спросил он.
  — Нет, конечно, — заверил его Селлерс.
  — И вы не злитесь на меня, Лэм?
  — Ну, что вы! — ответил я.
  Мы уехали в полицейской машине. По дороге я сказал Селлерсу:
  — Что-то ты как-то поспешно от них ретировался.
  Селлерс выбросил в окошко обслюнявленный огрызок сигары, сплюнул ему вдогонку и сказал:
  — Ну, Лэм, черт тебя подери, в жуткую ситуацию ты меня втянул!
  — Что ты имеешь в виду?
  — Что я имею в виду?! — взорвался Селлерс. — Мы попали в нерв всего этого дела, а действовать должны так, чтобы они не догадывались о наших самых серьезных подозрениях.
  — Ты думаешь, что ее убил Арчер?
  — Возможно, что и жена помогала. Неужели ты не ухватил смысла сценки, которую они для нас разыграли?
  — Наверное, я слишком туп, — сказал я.
  — Стареешь, стареешь, — усмехнулся Селлерс и задумался.
  — Куда едем? — спросил водитель.
  — Сначала отвезем Лэма в его бюро и там высадим, — сказал Селлерс.
  Некоторое время мы ехали молча. Наконец Селлерс заговорил:
  — Слушай меня внимательно, Шкалик! Я тебе сейчас кое-что объясню специально для того, чтобы ты не испортил нам все дело. Эта самая миссис Арчер подрабатывала у Жанетты Лэтти в качестве одной из ее эскорт-девиц.
  — Ты в этом уверен?
  — Полностью. В выдвижном ящичке туалетного столика Жанетты Лэтти мы нашли записную книжечку. В ней были колонки цифр. Мы не могли сообразить, что эти цифры значат, и передали записную книжку в наш шифровальный отдел. Там над ней основательно побились, подбирая разные ключи, и наконец нашли разгадку.
  — Что же это за цифры оказались?
  — Номера телефонов.
  — А без помощи дешифровщиков вы сами это сообразить не могли?
  — Черта с два там сообразишь! Прежде всего она записывала номера задом наперед. Затем к началу и концу перевернутого номера она приписывала по две ничего не значащих цифры, так что только семь средних имели значение. Сначала дешифровщики обратили внимание на то, что каждая строка цифровой колонки имеет одиннадцать знаков, за это они и зацепились. Затем заметили, что седьмая, восьмая и девятая цифры нередко повторяются, и поняли, что это неспроста. Стали прикидывать и так и эдак и наконец поняли, что это телефонные номера, записанные задом наперед, плюс по две пустышки сзади и спереди. И среди них был номер жены Арчера. Пока я разговаривал по телефону, я увидел на аппарате его номер и тут же перепроверил. Мне подтвердили, что такой в записной книжке имеется.
  — Да, но миссис Арчер сама нам рассказывала, что Жанетта Лэтти ей позванивала время от времени.
  — Да, это верно, — сухо заметил Селлерс. — Она наверняка ходила только на особые свидания, где требовался высший класс.
  — Зачем ей это? В деньгах она явно не нуждается…
  — В деньгах не нуждается, но острых ощущений хочется и в мужское общество тянет. Женщины делают странные вещи, когда начинают разочаровываться в браке.
  — Ты думаешь, она разочаровалась?
  — Ну что ты за чертовщину мелешь! — возмутился Селлерс. — Протри глаза и прочисти уши! Арчера часто не бывает дома, он развлекается где-то на стороне, его супруга — особа широко мыслящая, сама просит, чтобы он перед ней не отчитывался, где был и что делал. Даже бровью не повела, когда узнала, что он нашел детектива, чтобы оградить свою миленькую секретаршу от загадочных телефонных звонков. Так какого же черта она будет сидеть и скучать!
  — Как полиция будет поступать дальше? — спросил я.
  — Как мы будем поступать, — сказал Селлерс, — не имеет никакого отношения к тому, что ты будешь делать.
  — Прекрасно. А что же мне делать?
  — А ничего.
  — Ну, а как насчет таксиста Германа Окли? Ты думаешь, он ошибся при опознании?
  — Ты чертовски прав, Шкалик! Я думаю, что он мог ошибиться. Да будет тебе известно, что мы его уже раза два-три могли засадить за решетку. Поэтому он к нам всячески подлизывается. Он подумал, что мы хотим, чтобы он опознал Мэрилин Чилан. Ну и постарался опознать да еще и изобразил полную убежденность. А я вот теперь в этом не так уж и уверен. Надо будет хорошенько с ним разобраться с глазу на глаз. Посмотрим, что из этого получится.
  — А что вы будете делать с Мэрилин Чилан?
  — Отпустим и будем держать в тени как можно дольше. Хотя полагаю, что до завершения дела она нам еще может потребоваться.
  — Что мне ей сказать? — спросил я.
  — Ничегошеньки, — ответил Селлерс и, помолчав, добавил: — А зачем ты, собственно говоря, вокруг нее крутишься? Твоя работа закончена, деньги ты получил — что тебе еще нужно? Не могу порицать тебя, конечно, за то, что ты стараешься оказать на стороне какую-то помощь людям, но учти, что сейчас ты катаешься по тонкому льду.
  — Никому я не старался помочь, — сказал я. — Просто выполнял работу, на которую меня наняли.
  — Тебя уволили.
  — Да, но дело-то недоделано. У меня еще есть время, чтобы поработать над этим делом.
  — Ладно. Теперь ты это время использовал, — сказал Селлерс. — Так что больше свой нос в это дело не суй и ко мне не прикасайся.
  — Хорошо, все дело в твоих руках, но учти, что ребеночек очень быстро растет.
  — Какой еще ребеночек?
  — И меня еще списывать со счетов рано.
  — Я не собираюсь тебя списывать, — сказал Селлерс. — Я только стараюсь держать тебя подальше от расследования. За штурвалом стою я, и не вздумай мне мешать.
  Водитель подъехал к месту, где, как я объяснил ему, меня ждала припаркованная агентская машина.
  — Здесь? — спросил он.
  — Здесь, — ответил за меня Селлерс и добавил: — Вылезай и дальше катись сам, Шкалик! И никому обо всем этом — ни слова.
  Глава 14
  Я дождался, пока полицейская машина скрылась за углом, включил мотор моей тачки и отправился в Санта-Ану. Дом Джиллетов можно было назвать особняком в самом гордом смысле этого слова. Близ главного входа было припарковано несколько машин. Я нажал кнопку звонка. Дверь отворила горничная.
  — Сожалею, — сказал я, — но вынужден побеспокоить миссис Джиллет по делу чрезвычайной важности.
  — Кто вы? — спросила горничная.
  — Мое имя ничего не скажет миссис Джиллет, но если вы ей доложите, что я по своей профессии имею отношение к отпуску, который собиралась провести миссис Джиллет со своим супругом, то я думаю, что она все сразу поймет.
  — Одну минутку, — сказала горничная, закрыла дверь перед моим носом и удалилась в глубь дома.
  Спустя несколько секунд дверь снова открылась, и на пороге появился здоровенный тип со стальным взглядом из-под густых бровей.
  — Так, — сказал он. — В чем дело?
  — Могу ли я узнать, с кем разговариваю?
  — Я — друг семьи, а вы кто?
  — Мне нужно кое-что сообщить миссис Джиллет.
  — Вам следует знать, что она никого не принимает.
  — Все-таки ей бы стоило повидаться со мной. И скажите ей, что я по своему роду занятий имею прямое отношение к путешествию, которое они с мужем намеревались совершить во время его отпуска, и я мог бы помочь ей спасти ее деньги, репутацию, а также избежать душевных страданий.
  — Назовите вашу фамилию, — сказал он.
  — Назову, если вы обещаете ее не разглашать.
  — Никаких обещаний я не даю.
  — Вы — друг семьи?
  — Да.
  Я вручил ему визитную карточку.
  — Меня зовут Дональд Лэм. Я — частный детектив и действую по собственной инициативе. Я стараюсь помочь, а не навредить. Но если в течение ближайших двадцати четырех часов не будут приняты соответствующие меры, будет слишком поздно.
  — Поздно для чего?
  — Поздно, чтобы принять противоядие, — сказал я.
  — От какого яда?
  — От яда, который ее заставляют принять.
  — Вы ходите кругами, вместо того чтобы говорить начистоту.
  — Характерная особенность круга в том, что все его части находятся на равном расстоянии от центра.
  — Заходите, — пригласил он.
  Он ввел меня в дом, провел в тихую гостиную и предложил сесть и ждать, после чего вышел и отсутствовал две минуты. Вернувшись, он попросил меня следовать за ним. Мы поднялись по лестнице в верхнюю гостиную. Здесь стояли большие удобные кресла, стол, телефон. Другая дверь вела, очевидно, к спальням.
  — Присаживайтесь, Лэм, — сказал мой сопровождающий.
  Спустя несколько мгновений дверь из спальни открылась, и появилась привлекательная, полная достоинства дама. Она была в домашних туфлях без каблуков и задников. Лицо ее было бесстрастным, словно высеченное из камня.
  — Я — Норман Клинтон, — сказал мужчина. — Друг семьи. А это — миссис Джиллет. Вы сделали загадочное замечание относительно кругов. Теперь я хотел бы попросить вас перейти от окружности прямо к центру.
  — Мне бы хотелось побеседовать с миссис Джиллет наедине.
  — Это исключено, — сказал он. — Все деловые вопросы миссис Джиллет рассматривает при моем участии. К вашему сведению, я — душеприказчик Бакстера Джиллета. Это оговорено в его завещании.
  Я взглянул на миссис Джиллет.
  — Вы уже платили шантажистам? — спросил я.
  Лицо ее оставалось каменным.
  Клинтон нахмурился и сказал:
  — Вот я как раз и боялся, что с этого начнется. Вы ищете работу для вашего детективного бюро. Поэтому я вам сразу четко скажу — вам не повезло. Я сожалею, что побеспокоил миссис Джиллет, подумав, что за вашими загадочными словами кроется что-то серьезное.
  — Если она еще не платила шантажистам, то будет вынуждена платить, если не предпримет заранее определенных шагов.
  — Какие же это шаги? — спросил он.
  — Или объявить правду, или запрятать эту правду так, чтобы она никогда не всплыла.
  — Какую правду вы подразумеваете? — спросил он.
  Я объяснил:
  — Все это отпускное путешествие — тщательно, полностью и абсолютно сфальсифицированная фигня. Когда люди отправляются в путешествие, они берут с собой кучу чемоданов, загружают машину клюшками для гольфа, рыболовными снастями или другими штуками для своих хобби. Выезжают они утром, на рассвете, и едут…
  — Тут был особый отпуск, — возразил Клинтон. — Бакстер Джиллет был очень занятым человеком. Дела задержали его до закрытия биржи, затем он должен был заключить несколько сделок, в общем, до вечера он выехать никак не мог.
  — Ладно, — сказал я. — Если это ваша версия и вы на ней настаиваете, прекрасно. Но если вы пока еще не платили шантажистам, то вам это обязательно предстоит. Бакстер Джиллет провел вечер в городе. В мотеле у него была женщина. Во время свидания он скончался от разрыва сердца. Женщина улизнула из мотеля, но у нее хватило порядочности позвонить по телефону семье и сообщить, что произошло на самом деле. Вы тут провели коротенькое совещание и пришли к выводу, что такого скандала семья не выдержит, тем более что вы живете в небольшом городке Санта-Ана, где Бакстера Джиллета за долгие годы хорошо узнала самая широкая публика. И тогда некий друг семьи — вероятно, вы, мистер Клинтон, — взялся за дело и отправил миссис Джиллет в мотель, а на следующее утро она объявила о кончине супруга.
  Клинтон поднялся из кресла и сказал:
  — Я должен разбить вам морду, как гнусной, грязной твари, каковой вы и являетесь.
  Но тут впервые заговорила миссис Джиллет.
  — Обождите, не горячитесь, Норман, — сказала она. И, обернувшись ко мне, спросила: — Почему вы думаете, что ваша версия — это и есть правда?
  — А потому, — ответил я, — что ваш муж был знаком с женщиной по имени Жанетта Лэтти, которая возглавляла бюро так называемых эскортных услуг и снабжала спутницами приезжих бизнесменов, желавших развлечений. К вашему сведению, Жанетту Лэтти убили между десятью часами вчерашнего вечера и тремя часами сегодняшнего утра. Если вы хоть раз уплатите шантажисту, конца вымогательству не будет. Если вас уже шантажируют или кто-то уже сделал такую попытку, есть только один способ положить этому конец.
  — Какой же это способ? — спросил Клинтон.
  — Прижать шантажиста к ногтю, — сказал я.
  — Как это можно сделать?
  — Есть несколько вариантов.
  — Пойти в полицию, — сказал Клинтон. — Другого пути я не знаю.
  — Ну, вы-то, наверное, туда не захотите пойти. Пойду я.
  — Где гарантии, что сами вы не шантажист?
  — Гарантии у вас нет, — сказал я, — если не учитывать, что я пришел к вам в открытую, назвал свою фамилию, поставил на карту свою репутацию и лицензию частного детектива.
  — Зачем вы сюда пришли?
  — Потому что я сторонник мужественных поступков, потому что я хочу помочь, потому что только с вашей помощью я, надеюсь, смогу доказать непричастность ни в чем не повинных людей к убийству Жанетты Лэтти.
  — Что вы можете предложить в обмен на нашу помощь?
  — Свою помощь.
  — Это не мнимая величина?
  — Все! — сказал я. — Кроме того, что я предложил, ничего больше дать не могу.
  С этими словами я встал, словно собираясь уйти.
  Клинтон и миссис Джиллет обменялись взглядами.
  — Сядьте, — сказал он тоном человека, привыкшего командовать и не терпящего неповиновения.
  Я снова сел.
  — Обождите здесь.
  Он кивнул миссис Джиллет, и они удалились в спальню. Отсутствовали они минут десять. Когда они вернулись, Клинтон сказал:
  — Я навел о вас справки, на это потребовалось время. Полиция считает вас человеком честным, но азартным и своенравным, который порой попадает из-за этого в неприятности.
  — Я вижу, у вас большие связи.
  — Не отрицаю, — сухо подтвердил Клинтон.
  Он взглянул на миссис Джиллет.
  Она заговорила:
  — Не скрою, мистер Лэм, вы произвели на меня впечатление человека, заслуживающего доверия. Поэтому я решилась раскрыть перед вами карты — вопреки совету мистера Клинтона, который считает, что с этим не следует торопиться. Называйте это женской интуицией или еще как угодно, но я определенно чувствую, что вы честны и вам не свойственно коварство. Всех ваших мотивов я не знаю, но я не верю, что вы пришли ко мне в дом для того, чтобы потом предать мои интересы.
  — Спасибо, миссис Джиллет. Мне нужны только факты.
  — Хорошо. Я коротко изложу вам факты. У нас с мужем двое детей — девятнадцатилетний сын и семнадцатилетняя дочь. Принимая во внимание видное положение мужа в нашем округе, дети тоже на виду. И немыслимо, чтобы тень нынешнего скандала хоть краешком упала на моих детей. Особенно — на дочь, она только входит в светскую жизнь, а это для нее, как вы сами понимаете, огромное событие. Я давно уже знала, что мой муж — не святой. Вообще сомневаюсь, что среди мужей много святых. Он ездил в служебные командировки, и у меня есть основания подозревать, что иногда он изменял мне. Не считаю, что он делал это потому, что мало любил меня и семью. Нет, а просто потому, что он был сильным, энергичным мужчиной, любившим хорошо провести время, и, оказавшись вдали от дома, он со своими друзьями пускался, как говорится, в разгул. Когда эффектный, мужественный джентльмен встречает привлекательную девушку, готовую провести с ним время, и она всеми словами и повадками льстит его мужскому достоинству, я полагаю, что предсказать результат совсем нетрудно. Я понимаю — странно, конечно, когда жена, а тем более вдова, так откровенно говорит на эту тему, но я хочу, чтобы вы знали фактическую ситуацию.
  Я утвердительно кивнул.
  — В ночь на четвертое, в одиннадцать пятнадцать, мне позвонили. Голос был женский, не лишенный привлекательных ноток, не грубый, не резкий, но достаточно деловой, как того и требовали обстоятельства. Женщина попросила позвать к аппарату миссис Бакстер С. Джиллет. Я сказала, что это я. «Слушайте меня внимательно, — сказала она. — Повторять я не могу. Я звоню из мотеля „Голубые небеса“, из Санта-Моники. Я приехала полчаса назад. К моему удивлению, ваш муж зарегистрировался в книге приездов под своей настоящей фамилией, наверное, потому, что он приехал на собственной машине, а администратор мотеля предупредил, что выйдет и сам запишет номер машины, что и было сделано. Мы немного выпили и легли. Вашему супругу стало плохо, он схватился за сердце и умер. Я старательно пыталась услышать его сердцебиение, найти пульс, но ни того, ни другого уже не было. Чтобы не попасть в беду, я сбежала из мотеля. Я вам это сообщаю, чтобы вы сделали все необходимое ради спасения вашей чести и чести вашей семьи. Из того, что я знаю о вашем муже, я понимаю, что вашим положением в обществе нельзя рисковать. Если вы захотите предпринять определенные шаги в защиту своей репутации, можете рассчитывать на мое благоразумие. Номер кабины в мотеле — 14. Уходя, я заперла дверь, ключ — под ковриком у двери. Вы возьмете его там, если захотите начать действовать до того, как администрация узнает о покойнике». И с этими словами женщина положила трубку.
  — Что же вы сделали? — спросил я.
  — Я позвала Нормана Клинтона и все ему рассказала. Он решил, что самым правильным будет проверить то, что она сообщила, и если она не солгала, то принять все необходимые меры для защиты доброго имени нашей семьи. Мы быстро собрали несколько чемоданов, как будто собирались в поездку на отдых. Норман повез меня к отелю, я нашла ключ под ковриком у двери, и мы вошли в номер. Джиллет лежал в постели обнаженный и мертвый.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Я поняла, что на мне лежит двойная ответственность — не только жены, но и матери. Поскольку я должна была действовать по единственно достоверному сценарию, я прождала в номере ночь, а утром надела пижаму, набросила халат и позвонила администратору. «Доктора! Доктора!» — как безумная кричала я в трубку. Администратор пришел в номер, чтобы поглядеть, что стряслось. К счастью, мое пребывание в номере он воспринял как само собой разумеющееся. Очевидно, в книге регистрации расписался только мой муж, и администратор не обратил особого внимания на его спутницу. Я сказала ему, что мы отправились в отпуск, выехали вечером, чтобы утром нас не задержали телефонные звонки и разные неожиданные дела, что я перенервничала со сбором вещей и отъездом, поэтому в мотеле приняла снотворное, крепко заснула, а проснулась в семь утра.
  Вызвали врача, он констатировал смерть, уведомили коронера122, который, выслушав мой рассказ, решил, что нет необходимости заводить следствие, ибо смерть последовала, бесспорно, в результате инфаркта. Я вернулась домой и продолжала делать все положенное в таких случаях. А вчера утром раздался загадочный телефонный звонок. Позвонила неизвестная мне женщина. Я, однако, абсолютно убеждена, что звонила не та, которая сообщила мне о смерти мужа. У той был низкий, я бы сказала томный, голос, у этой же, которая звонила вчера утром, — деловой и довольно резкий тон. Она заявила: «Сожалею, что я вынуждена это сделать, но другого выхода у меня нет. Мне крайне необходимы пятьсот долларов наличными. Я знаю всю правду о смерти вашего мужа. Я знаю женщину, которая в этом замешана, и, если я не получу пятьсот долларов наличными сегодня до двух часов дня, мне придется предложить свою информацию газетам. Причем получу я там вдвое больше, если расскажу все одному своему знакомому репортеру, который будет счастлив описать эту скандальную историю под огромным заголовком». Дальше женщина сказала, что я должна слушать внимательно, потому что второй раз она звонить не будет. Она потребовала, чтобы я взяла пятьсот долларов, положила их в простой конверт, проехала три четверти мили, где рядом с апельсиновой рощей стоит почтовый ящик. Я должна положить конверт на почтовый ящик и уехать не оглядываясь. Она добавила, что, если я буду следовать ее инструкциям, она не обманет моего доверия и пятьсот долларов — это все, что ей требуется, чтобы выбраться из неприятностей, что она очень сожалеет, но вынуждена так поступить, поскольку она в отчаянном положении, и если она не достанет пятьсот долларов, то это будет для нее огромной личной трагедией. После чего повесила трубку.
  — И вы взяли пятьсот долларов и сделали все так, как она приказала?
  — Да.
  — И не попытались выяснить, кто эта женщина или в котором часу она забрала деньги?
  — Нет. Она предостерегла меня, что любая попытка сделать это приведет к тому, чего я хочу избежать, — к огласке. Она подчеркнула, что, если я попробую перехитрить ее и она будет арестована по обвинению в вымогательстве, ее арест автоматически повлечет за собой разглашение моей семейной тайны.
  Миссис Джиллет замолчала и взглянула на Клинтона, как бы желая услышать его похвалу ее откровению. Но Клинтон сидел, задумчиво уставившись в ковер.
  — Так, — сказал я. — Это был первый укус.
  — Вы полагаете, что за ним последуют другие?
  — Обязательно, — сказал я. — Первый укус имел своей целью просто размягчить вас. Считайте, что вы сделали первый взнос в размере пятисот долларов. Затем с вас потребуют увеличения взноса. После чего они заявят, что им нужна очень большая сумма, чтобы обзавестись крупной фирмой, что сделает их недоступными для шантажа, который им тоже противен, как и вам… Когда такие вещи начинаются, конца не ждите.
  — Я предчувствовала, что нечто подобное может произойти, — сказала она. — Но я все-таки верю, что с течением времени этой женщине будет труднее пользоваться своим оружием. Вся эта история забудется, и доказательств она никаких не сможет предъявить.
  — Еще один вопрос, — сказал я. — Я полагаю, что у вашего мужа были деловые интересы во многих сферах бизнеса?
  — Очень во многих.
  — Он был финансистом?
  — Да.
  — Владел ли он акциями «Компании по исследованию и импорту молибденовой стали»?
  На этот вопрос ответил Клинтон:
  — Я думаю, что он владел контрольным пакетом их акций. У них там в этой компании постоянно шла грызня за власть. А что вы о них знаете?
  — Не многое. А скажите, в торговле недвижимостью у него интересы были? Конкретно — в торговле земельными участками в районе новой застройки?
  — Самые обширные интересы.
  — Известен ли вам человек по имени Джордж Литтлтон Дикc?
  Клинтон задумался, но отрицательно покачал головой.
  — А некий Джарвис С. Арчер?
  — Никогда о таком не слышал.
  Я поднялся и сказал:
  — Благодарю за доверие. Постараюсь, чтобы вы об этом не пожалели.
  — Но что мне делать, если мне снова позвонят и потребуют денег?
  — Свяжитесь со мной. Кроме как со мной, ни с кем больше в конторе не говорите. Вот мои визитные карточки.
  Я вручил ему и ей по карточке.
  — Вы долго беседовали с администратором мотеля? — спросил я.
  Она отрицательно покачала головой.
  — Я старалась попадаться ему на глаза как можно меньше. Он считал само собой разумеющимся, что я и есть та самая женщина, которая приехала с Бакстером, и я боялась, как бы он в этом не усомнился.
  — Хорошо, — сказал я. — Сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.
  — Хотелось бы знать ваши расценки, — сказал Клинтон. — Что мы внесем в контракт?
  — Пока — никаких расценок и контрактов. Я работаю по собственной инициативе, а не по вашему найму. Я заинтересовался этим делом, поскольку оно связано с другим моим клиентом.
  — Не возникнет ли конфликт интересов? — обеспокоился Клинтон. — Не помешают ли вам требования того клиента защищать наши интересы?
  — Никакого конфликта интересов не будет, — заверил я. — От того дела меня отстранили и полностью рассчитали. Я продолжаю им заниматься без разрешения клиента, просто чтобы удовлетворить мое личное любопытство, если вас устраивает такое объяснение.
  — Может быть, вам нужны деньги на расходы? — осведомился он. — Мы могли бы…
  — В случае, если что-нибудь понадобится, я дам вам знать, — сказал я. — Но сейчас считайте себя моими гостями. Угощаю я.
  Глава 15
  Когда я подъехал к своему дому и остановил нашу агентскую колымагу у входа, там уже дожидалась меня полицейская машина. Из нее вышел полицейский и подошел ко мне.
  — Лэм? — спросил он.
  — Верно.
  — Сержант Селлерс хочет вас видеть.
  — Я его уже видел.
  — Он хочет видеть вас еще раз.
  — Мне надо кое-что сделать, а потом…
  — Запускайте мотор и следуйте за нами.
  Я снова сел за руль.
  Полицейский сел рядом со своим водителем, взял микрофон и доложил диспетчеру, что Лэм едет.
  — Следуйте за нами. И без штучек!
  Я последовал за патрульной машиной.
  Мы ехали по направлению к Рода-авеню. Вскоре со мной поравнялась другая полицейская машина. Впереди сидели двое, а сзади — сержант Селлерс.
  Взмахом руки они приказали мне прижаться к тротуару.
  Селлерс вышел и пересел в мою машину.
  — Поезжай дальше, — приказал он. — Следуй за передней машиной.
  — В чем заключается гениальность данной идеи?
  — Это у тебя была гениальная идея замешать в это дело Арчера и тем самым подставить меня под удар.
  — У меня была такая идея?
  — Вот тут ты чертовски прав — это была твоя идея, и притом довольно вонючая.
  — Почему она вонючая?
  — Арчер — близкий друг одного из полицейских боссов, и мне, парень, основательно надрали уши. Не только за то, что я влез в интимные семейные дела, но еще и за то, что я тебя взял на служебное расследование.
  — Ну и чем мы сейчас будем заниматься?
  — Мы — ничем не будем, теперь я один буду заниматься.
  — Чем же?
  — Мы еще разок побеседовали с таксистом. Он рассказал нам множество вещей, которые раньше пытался от нас скрыть.
  — Басни, которые он только что придумал?
  — Нет, факты, которые тебе не очень понравятся. В ночь убийства он увидел вон там вашу припаркованную агентскую машину. В ней сидел ты и подавал сигналы Мэрилин Чилан. Он думает, что ты ее подобрал и отвез домой.
  — Он сошел с ума, — сказал я. — Почему он сам не дождался?
  — Чего не дождался?
  — Не чего, а кого — Мэрилин, или не знаю уж, кто был его пассажиром.
  — Она отослала его, чтобы он поработал, пока она отсутствует, вот почему. Не скрываю: этот парень мне не нравится. Он старался от нас кое-что утаить, а я этого не люблю, но сейчас он раскололся. Жанетта Лэтти, когда нуждалась в такси для своего бизнеса, обычно пользовалась услугами Окли. Он проявлял тонкий нюх в таких делах. Когда мы впервые вызвали его на опознание Мэрилин, он прикинулся невинной овечкой. Но мы быстро привели его в чувство. Теперь малый говорит правду.
  — Заворачиваем на второй круг?
  — Езжай вперед и не задумывайся! — прикрикнул на меня Селлерс. — Когда надо, я сам решу, куда заворачивать.
  Некоторое время мы ехали молча, затем Селлерс сказал:
  — Ты мне говорил, что нырнул в чей-то дворик, там недолго отсиделся, притаившись, потом выехал обратно на улицу, чтобы скрыться, но напоролся на полицейскую патрульную машину.
  — Правильно.
  — Где ты прятался?
  — Первый раз в чьем-то дворике. Адреса не знаю, не посмотрел. Но, наверное, узнаю место, когда мы туда подъедем.
  — Подъедешь, не волнуйся, — сказал Селлерс. — Кто-нибудь там тебя видел?
  — Вышел какой-то мужчина. Я сделал вид, будто кого-то ищу. Он заподозрил что-то неладное, поэтому я дал задний ход и остановился на улице.
  — Далеко от дома по Рода-авеню, где жила Жанетта Лэтти?
  — Кварталов за шесть.
  — А не в начале аллеи, откуда виден дом Лэтти?
  — Никоим образом.
  — Вот здесь сворачивай, — приказал Селлерс.
  Мы свернули на Рода-авеню.
  — Теперь покажи, где ты прятался?
  Я свернул с Рода-авеню вправо и сказал:
  — Вот тут я не вполне уверен. Думаю, что это было в середине этого квартала. Кажется, вон тот въезд к дому…
  — Откуда тебя вытурили?
  — Верно.
  — И куда ты оттуда направился?
  — Дай подумать…
  Я проехал полквартала и сказал:
  — Кажется, вот здесь я припарковался.
  — Поезжай дальше.
  Мы снова выехали на Рода-авеню.
  — Правый поворот, — приказал Селлерс.
  Я свернул вправо.
  — Теперь сворачивай вон в ту аллею.
  Я свернул в аллею.
  — Сделай U-образный поворот, вернись до точки, откуда видна Рода-авеню, но на саму Рода носа не высовывай.
  Я выполнил его указание.
  — Заглуши мотор и выключи свет, — сказал Селлерс.
  Некоторое время мы сидели молча. Селлерс вышел из машины, бросив через плечо:
  — Оставайся здесь и жди меня.
  Он пошел по улице по направлению к дому 762, где произошло убийство. Дом был виден с того места, где я стоял. Он поговорил с человеком в полицейской машине, присоединился к нему, и они скрылись из виду.
  Мимо меня медленно проехало такси. Обогнуло квартал и снова проехало рядом со мной. Когда такси вторично объехало квартал, рядом с водителем сидел Селлерс. Такси остановилось у самого выезда из аллеи на Рода-авеню.
  Селлерс вышел, за ним — таксист, не выключив ни мотора, ни света. Они подошли к моей машине.
  — Эта? — спросил Селлерс.
  Таксист оглядел меня спокойным наглым, оценивающим взглядом. Это был Герман Окли.
  — Да, марка и модель машины — те же, — сказал он. — Я думаю, что и малый этот самый сидел за рулем.
  — Подожди! — возмутился я. — Что за околесицу ты несешь! Я не…
  — Заткнись! — рявкнул Селлерс. — Очную ставку провожу я, а не ты. — Он повернулся к таксисту: — Рассказывай, как все было.
  — Ну, вышла она из моей машины, подошла к парадной двери. Звонить не стала. То есть, по-моему, она не позвонила, чего-то вроде заколебалась… А потом отошла от двери и стала ходить вокруг дома.
  — И что потом?
  — Потом я увидел ее тень на боковой двери, затем дверь отворилась, и свет упал на эту девчонку, которую я, значит, привез…
  — Она вошла в дом?
  — Вошла.
  — Дальше.
  — Она сказала, чтобы я отъехал на квартал и ждал ее там.
  — Ты так и сделал?
  — Да.
  — Сколько ты ее там ждал?
  — Она велела обождать минут десять.
  — И ты ждал?
  — Я ждал дольше — минут пятнадцать.
  — Но уехал ты без нее. Почему?
  — Она подошла к машине, сказала, что я ей больше не нужен, и расплатилась.
  — Ты знаешь, на чем она оттуда уехала?
  — Да вот водитель этой машины подобрал ее. Я видел, как он ей сигналил.
  — Каким образом сигналил?
  — Не то спички зажигал, не то зажигалкой щелкал.
  — Сколько раз?
  — Я не считал — четыре или пять.
  — Что было дальше?
  — Перед тем как я уехал, я видел, как она села к нему в машину.
  — И потом?
  — Потом они уехали.
  — Когда ты мне раньше рассказывал эту историю, ты говорил, что денег с нее не получил, потому что уехал, не дождавшись ее.
  — Мы с вами уже разбирались во всей этой истории, сержант. Для таксиста это легкий заработок, вот я и воспользовался. А эта девчонка — одна из моих постоянных клиенток. Я не знал, что там было убийство. А потом, когда узнал, старался ее выгородить.
  — Так же, как ты сейчас пытаешься выгородить себя, — сказал я.
  — Заткнись! — приказал мне Селлерс.
  — Насчет этого парня я не совсем уверен, — продолжал Окли, — но я абсолютно не сомневаюсь, что припаркована была в аллее машина этой фирмы и этой же модели. И насчет сигналов, которые ей подавали, я убежден намертво. Я знаю, что, выйдя из дома, она уехала с ним, а не со мной.
  Я сказал:
  — Послушай, Селлерс! Я здесь не парковался, никому сигналов не подавал, Мэрилин Чилан или еще кого бы то ни было в свою машину не сажал. Но я действительно видел, как проехала машина того же цвета, марки и модели, как эта. И такси я тоже видел.
  Селлерс пропустил мимо ушей мои слова.
  — Взгляни-ка повнимательнее на этого малого, — приказал Селлерс таксисту.
  — Я уже на него насмотрелся. Он не так давно задавал мне разные вопросы.
  — Как ты считаешь, это он был водителем той машины?
  — Может, да, может, нет, поклясться не могу. Я знаю наверняка, что машина была такой же марки и модели, что и эта. Я думаю, что это та же самая машина.
  — Ладно, — сказал Соллерс. — Все! Можешь идти.
  Селлерс сел в мою машину.
  — Прекрасно, Шкалик, — сказал он, — поезжай к себе домой, а по дороге можешь высказаться.
  — Этот таксист — абсолютно чокнутый, — сказал я.
  — Знаю, — согласился Селлерс.
  — Существует черт знает сколько способов проведения опознания. Если вам нужно опознать человека, вы ставите его в ряд и делаете так, чтобы…
  — Спасибо огромное тебе, спасибо, — сказал Селлерс. — Всегда обожал талантливых любителей, которые подсказывают нам, дуракам, как вести наши полицейские дела. А теперь вот что, Шкалик! Хочу тебя тормознуть. Ты защищаешь эту бабенку, не знаю уж из каких там соображений. Я не говорю, что это она убила или ты убил Лэтти, я говорю другое — она была связана с Жанеттой Лэтти и рассказала тебе об этом, а ты ей что-то посоветовал, как ей защищаться. Ты приезжал на Рода-авеню, чтобы реализовать свой план. Она на такси тоже сюда прикатила, после того как подсыпала Берте снотворное. Она оглядела дом, разведала, что делается вокруг, удостоверилась, что все в порядке, горизонт чист, и подала тебе сигнал. Ты просигнализировал в ответ, и она отпустила такси. Теперь отвечай — что вы с ней здесь вдвоем делали?
  — Все — полнейшая чушь.
  — Я с тобой говорю напрямую, — сказал Селлерс. — Ты в этом деле погряз по уши, но не забывай, что речь идет об убийстве, Шкалик! Не думаю, чтобы ты был убийцей, но ты определенно зашел слишком далеко ради юбки. Девка тебе все рассказала, как она запуталась в своих делах с Жанеттой Лэтти, и ты разработал план, как ее снять с крючка, а также избавить от Арчера. Но дальше где-то по ходу дела произошел сбой, и все обернулось скверно. Жанетта Лэтти сыграла в ящик. Я не говорю, что это ты отправил ее на тот свет, — пока что я этого не говорю. Однако я утверждаю, что Мэрилин Чилан разведала местность, после чего вы с ней стали осуществлять некий план. И вот теперь нам хочется знать, что это был за план, и хотелось бы выяснить это побыстрее.
  — Я тебе уже сказал — ты несешь бред. Я в этом месте не парковался.
  — Таксист Герман Окли утверждает, что ты там парковался. Ты слышал, что он сказал?
  — Что он сказал, я слышал.
  — Так вот, ты сочинил глупенькую сказку про то, как Арчеру по каким-то причинам понадобилось вывезти Мэрилин Чилан из города, и ты тщательно организовал всю эту ерунду с анонимными телефонными звонками, угрожающими письмами и прочими глупостями.
  — Ты сошел с ума! Таксист говорит тебе то, что тебе хочется слушать, и ты слушаешь. В городе десять тысяч таких машин, как у меня. С чего это таксист, проезжающий по Рода-авеню, обратит особое внимание на какую-то машину, стоящую в аллее, да еще узнает водителя? Это безумная история. Я тебе дал точные сведения, но ты выяснил, что Арчер — друг-приятель вашего полицейского босса, и тут же стал искать какую-нибудь трусливую тварь, на которую можно свалить всю вину. Не вздумай это сваливать на меня.
  — Ни на кого я ничего не сваливаю, — обиделся Селлерс. — Я провожу расследование. Но я не собираюсь тебя щадить только потому, что мы с тобой давнишние знакомые. Я достаточно хорошо знаю, что человек ты энергичный, умный, изобретательный. Если желаешь знать мое мнение, так это только вопрос времени, когда ты сам окажешься замешанным в убийстве.
  — По этому вопросу я твоего мнения знать не желаю.
  — Ну и прекрасно. Я просто предупредил тебя, чтобы ты держал свои руки чистыми.
  — Они у меня и так чистые.
  — Прекрасно. Только учти, что каждый человек — кузнец своего счастья, но ты рискуешь угодить молотом себе по пальцам. Не говори потом, что я не оставлял тебе шанса на спасение. И скажу тебе прямо сейчас, Лэм, что, если ты откроешь мне правду, я сделаю все, что в моих силах, чтобы подкрепить ее. Если это действительно окажется истинная история, я буду полностью тебя поддерживать.
  — Я рассказал тебе истинную правду. Можешь ее смело поддерживать.
  — Ну, что же, раз так, значит, так — воля твоя, — проговорил сквозь зубы Селлерс. — Не пытайся покинуть город. Ты мне потребуешься завтра для допроса. А пока что ты по макушку погряз в деле об убийстве. Подъезжай к обочине.
  Селлерс вышел, помахал рукой следовавшей за нами полицейской машине и, когда она затормозила, пересел в нее. Машина рванула и в мгновение ока скрылась из вида.
  Наконец-то я был предоставлен самому себе, никто за мной не следил. До утра мне предстояло сделать множество дел, а времени было совсем мало.
  Глава 16
  Мотель «Голубые небеса» находился на дороге в Санта-Монику. Шоссе в этот поздний час было почти пустынным. Лишь изредка свет фар вспыхивал в окружающей мгле. Над мотелем рдели красные неоновые буквы — «Голубые небеса», а ниже и мельче светилась строка: «Есть свободные номера».
  Я остановил машину и поднялся по ступеням к зданию с табличкой на двери — «Контора».
  Нажал кнопку ночного звонка.
  Секунд двадцать-тридцать — никого и ничего. Нажал еще раз.
  В конторе зажегся свет. Сонный мужской голос произнес:
  — Да-да, иду-иду.
  Миг спустя я увидел через окно движущуюся тень на стене, затем появился мужчина, натягивающий на ходу подтяжки. Он застегнул «молнию» на брюках и, спотыкаясь со сна, поспешил к двери.
  — Одиночный номер найдется? — спросил я.
  — Один остался.
  — Почем?
  — Шесть баксов.
  Я протянул ему шесть долларов. Он вручил мне регистрационную карточку. Я заполнил ее и расписался.
  — Номер вашей машины? — спросил он.
  — Да напишите любой.
  — Так не пойдет, — сказал он. — Я номера фиксирую. Тут у нас недавно произошла небольшая неприятность, и слава богу, что я записал номер.
  — О, черт возьми, у меня номер вылетел из головы. Сейчас пойду взгляну.
  — Я сам проверю, — сказал он.
  Он вышел следом за мной и списал на бумажку номер нашей агентской машины.
  — Какая у вас тут беда стряслась? — спросил я.
  — Да ничего особенного.
  — Вы имеете в виду смерть от инфаркта одного из ваших постояльцев?
  — А вы откуда это знаете?
  — Я веду следствие по этому делу.
  — Вот черт возьми! А я-то думал, вам комната нужна.
  — И комната тоже нужна. Для этого я и приехал. Я вам плачу деньги, вы мне даете ключ. Все нормально. А теперь мне бы хотелось выяснить кое-какие подробности случившегося.
  — Послушайте, дружище, я уже давал показания по этому делу.
  — Знаю, но мне бы хотелось, чтобы вы рассказали еще раз.
  — Да кто вы такой есть-то?
  Я достал кожаный бумажник, извлек служебное удостоверение и помахал им перед носом у администратора.
  — Я — следователь. Убедились?
  — Ладно, ладно… Ну, так что вы хотите знать?
  — Расскажите, что произошло.
  — Тут добавить нечего. Приехал, значит, этот мужик, зарегистрировался…
  — Примерно в котором часу?
  — Да я уж не помню. Где-то около девяти часов вечера, а может быть, в девять тридцать…
  — Так, прибыл, зарегистрировался. Под какой фамилией?
  — Под своей собственной, конечно. Дядя был солидный — Бакстер С. Джиллет с супругой.
  — На какой машине он приехал?
  — На «Кадиллаке». Я выходил на крыльцо проверить номер машины. Я всегда так делаю.
  — Женщину вы видели?
  — Туманно. Вообще-то фактически я ее видел не настолько близко, чтобы хорошо рассмотреть. Просто увидел, что какая-то там фигура в машине темнеет, и все. Место у нас приличное, нос в чужую жизнь я не сую. Если мы будем спрашивать брачные свидетельства у каждой останавливающейся пары, мотель недолго протянет.
  — Когда вы впервые поняли, что происходит что-то неладное?
  — Когда меня утром вызвала его жена.
  — В какое время она вас вызвала?
  — Около семи часов утра, я так полагаю.
  — Дальше.
  — Она была почти в истерике, требовала доктора, говорила, что муж приехал уже больным, а когда она проснулась, он лежал мертвый, и она подумала, что он умер еще ночью, во сне.
  — Как вы себя повели?
  — Я пришел к ним в номер взглянуть своими глазами. Что парень мертв, я понял с первого взгляда. Ну, я помог ей вызвать врача, а доктор, в свою очередь, предложил вызвать хозяина похоронного бюро и коронера. Я, как мог, старался решить все проблемы без особого шума — такие события, сами понимаете, не способствуют улучшению репутации мотеля.
  — Что еще произошло? — спросил я.
  — Больше ничего.
  — Все это было в ночь с четвертого на пятое?
  — Верно. Тогда он и умер, как я понимаю. А она вызвала меня утром пятого.
  — Обычно, сдав последний свободный номер, вы ложитесь спать?
  — Спать я ухожу раньше. Иногда я их все и не сдаю. Обычно я отправляюсь на боковую примерно в десять — пол-одиннадцатого, но сплю еще вполглаза.
  — На что-нибудь необычное в ту ночь обратили внимание? — спросил я. — Ничего такого нетипичного не произошло?
  — Ничего, а что такое?
  — Да так просто, интересуюсь. Например, на такси никто не приезжал?
  Он взглянул на меня с любопытством.
  — А почему вы задали этот вопрос?
  — Потому что я мысленно пытаюсь разложить в голове все события по полочкам.
  — Занятно, что вы об этом спросили, — сказал он.
  — Почему занятно?
  — Да потому что я… ну, в общем, как я уже сказал, сначала, в первую половину ночи, я сплю обычно вполглаза. Ну а уж ближе ко второй половине засыпаю крепким сном.
  — Что вы на этот раз услышали в полусне?
  — Когда я лег и погрузился в полудрему, я услышал звук подъехавшей машины. Я ждал, что вот сейчас раздастся звонок в дверь, но звонка не последовало. Я снова уснул, а потом проснулся и думаю: «А почему звонка в дверь не было?» — и опять уснул, точнее, задремал. Знаете, бывает такое ощущение — погружаешься в сон, а сам точно ждешь чего-то.
  — И чего же вы дождались?
  — Я устроился поудобнее, проспал еще минутки четыре-пять, и вдруг от мысли, что произошло нечто чудное — кто-то приехал на машине, но не позвонил, — сон с меня как ветром сдуло. А ведь перед сном я выходил, проверял и удостоверился, что перед всеми занятыми кабинами стояли машины владельцев. Нет, думаю, надо выйти посмотреть. Но едва я показался на крыльце, одна машина — это было такси, наверное, его-то шум я и слышал раньше сквозь дрему, — рванула с места!
  — При вашем появлении такси не остановилось?
  — Какое там остановилось — унеслось вихрем.
  — Вы не проверили, от какой кабины отъехало такси?
  — Это было невозможно: ни зги не видно и в кабинах — ни огонька.
  — В котором часу это было?
  — Около одиннадцати, я думаю. До этого я уже час пролежал в постели. На часы я не смотрел.
  — Что было дальше?
  — Вернулся в постель и тут уж захрапел всерьез. А почему бы и нет, все кабины сданы, мотель полон под завязку, чего же ради мне мучиться, клевать носом?
  — Ну а потом, когда вы уже спали, что называется, без задних ног, могло быть так, что подъезжала другая машина, а вы ее даже не услышали?
  — Да хоть десяток машин! Когда я знаю, что больше не надо подниматься и принимать новых постояльцев, я сплю как сурок.
  — Надеюсь, вы читали в газете репортаж о том, как Бакстер был найден мертвым?
  — Конечно, читал, а как же! Как я мог пропустить такое! Когда что-то вас вплотную касается, вы уж не пропустите репортаж в газете про это дело.
  — Фото видели?
  — Конечно.
  — Похож он там на себя, мертвого?
  — Вот этого я, черт возьми, утверждать не стану. Я вообще-то не очень здорово запоминаю в лицо публику, которой сдаю кабины. Тут ведь ночь за ночью косяком идут новые физиономии. Я вам так скажу — фото в некрологе было не ахти какое. Обычно в таких случаях стараются польстить покойному, а тут не польстили — он в газете получился постарше, так мне кажется.
  — Войдя в кабину, вы увидели труп в лицо?
  — Нет, он лежал ко мне в профиль, и я не очень-то его хорошо разглядел. Одна рука у него лежала поверх простыни, я принялся искать пульс, но, едва дотронувшись, понял, что умер он довольно давно. Рука была холодная, окоченевшая. Больше мне, Лэм, добавить нечего — все, что знал, рассказал. Меня уж раз десять трясли по этому делу. Ну а вы-то сами, что думаете?
  — Я только проверяю факты, — сказал я. — Большое вам спасибо, мистер… простите, не знаю вашей фамилии.
  — Фэллон, Герби Фэллон.
  — Супруга ваша здесь вместе с вами работает, мистер Фэллон?
  — Нет, моя жена умерла год назад, я управляю мотелем один.
  — Понятно. Еще раз спасибо.
  Я отправился в отведенную мне кабину, нырнул под одеяло, но целый час не мог уснуть.
  Глава 17
  Поднявшись с первыми лучами зари, я позавтракал в круглосуточном ресторане, выпил три чашки кофе, после чего позвонил Берте Кул.
  — Какого черта ты мне звонишь спозаранок? — разозлилась она.
  — Требуется твоя помощь, Берта.
  — Слушай, Дональд, — сказала она, — а ведь твои дела плохи.
  — Сам знаю, что плохи.
  — Селлерс считает, что ты замешан в убийстве. Он пока что этого категорически не утверждает, чтобы от него не потребовали всех доказательств, которыми он пока не располагает, но мне он сказал, что ты завяз плотно. Какого черта ты тогда из нашей агентской машины подавал сигналы этой шлюшке?
  — Я хотел с тобой поговорить, Берта. Мне нужна твоя помощь.
  — Хорошо, — сказала она. — Тебе нужна моя помощь. Раз ты поднимаешь меня ни свет ни заря, тогда уж выкладывай сразу все до конца, что ты от меня хочешь.
  — Я хочу встретиться с тобой у дома гостиничного типа на Вектор-стрит.
  — Когда?
  — Через полчаса.
  — О боже, Дональд, пощади. Мне нужно выпить кофе и…
  — Кофе выпьешь, но не завтракай. На это тебе не хватит времени.
  — Что я должна буду делать на Вектор-стрит?
  — Ты мне потребуешься как свидетельница.
  — Свидетельница чего?
  — Весьма важных событий. Приедешь?
  Берта застонала, но согласилась.
  — Ладно, приеду.
  В семь тридцать Берта Кул встречала меня у дома на Вектор-стрит.
  — Доброе утро, Берта.
  Берта метнула в меня ненавидящий взгляд.
  — Доброе утро, моя задница! Ты прекрасно знаешь, что я, как бешеная собака, если не выпью свои три чашки кофе.
  — Сегодня ты их не проглотила?
  — Я выпила на бегу только одну, и мне хочется кому-нибудь отгрызть башку.
  — Прекрасно, именно в таком настроении ты мне там и понадобишься.
  — Что я должна делать?
  — Я собираюсь побеседовать с одной женщиной. Думаю, что она окажется очень красивой женщиной. Полагаю также, что она постарается пустить в ход секс, шарм и все лукавство, на какое она способна.
  — Ладно, если она со мной будет лукавить, я попросту дам ей в морду, — заявила Берта.
  — Вот по этому поводу я как раз хочу тебя предупредить, Берта. Желательно, чтобы ты держалась в сторонке и, так сказать, на линию огня не выходила. Просто сиди и наблюдай. А если ты придешь к выводу, что она врет и пытается использовать свою сексуальную привлекательность, чтобы подсластить ложь, вот тогда приступай к работе. А если она, по твоему мнению, будет говорить правду, тогда просто продолжай присутствовать в роли свидетеля.
  — Ладно, — сказала Берта. — Давай скорее с этим разделаемся. Ужасно хочется дорваться до яичницы, жареной картошки, полудюжины сосисок и полного кофейника.
  — Прекрасно, только еще раз напоминаю: держись в тени, пока не придешь к определенным выводам.
  Мы поднялись на лифте, и я позвонил в квартиру Паулины Гарсон.
  Только после третьего звонка сонный голос спросил:
  — Да, да, что такое?
  — По очень важному делу. Мы должны немедленно с вами увидеться.
  — Кто вы такие?
  — Я — Дональд Лэм, следователь, который…
  — О, ну как же! Мэрилин мне о вас рассказывала. Она говорила, что вы очень милый человек. Так что же вы хотите, мистер Лэм?
  — Просто хочу с вами поговорить, причем немедленно.
  — Понимаете, я не одета и дома у меня не убрано.
  — Я могу обождать несколько минут, но не более. Дело не ждет.
  — Хорошо, — сказала она. — Пять минут.
  Мы прождали в коридоре у двери семь минут. Берта то и дело поглядывала на свои усеянные бриллиантами часики и сверлила меня глазами, твердыми, как бриллианты на ее запястье.
  Молодая женщина, открывшая нам дверь, была облачена в халат с боковыми разрезами на «молниях». На ней были чулки и туфли, волосы старательно расчесаны, тени на веки положены в меру, а рот тщательно подведен помадой.
  Глядя в мою сторону и помахивая длинными ресницами, она сказала:
  — Доброе утро, мистер Лэм! Сожалею, что я… А это кто?
  — Берта Кул, моя коллега. А это Паулина Гарсон, Берта.
  — Заходите, — пригласила Паулина.
  Берта хмыкнула.
  Следуя моим инструкциям, она забилась в угол комнаты и постаралась быть максимально неприметной. Паулина села на стул, а мне указала на легкое креслице, обитое цветастым материалом. Утренний свет, просачивавшийся сквозь тонкие розовые портьеры, смягчал ее черты, молодил лицо. Она смахивала на наивную розовощекую девчушку.
  Она тщательно разложила складки халата на коленях, так что через секунду халат соскользнул с шелковой поверхности чулок, открывая изрядную часть ноги выше колена.
  — Очень хорошо, Дональд, — сказала она. — У меня такое ощущение, как будто я вас давно знаю, честное слово. Мэрилин считает вас чудесным человеком. Так что же случилось?
  — Давайте вернемся к ночи четвертого числа.
  — Четвертое, четвертое, — стала она припоминать, нахмурившись, и вдруг расхохоталась низким, горловым смехом. — Ой, Дональд, ну не сильна я по части воспоминаний о моих прошедших вечерах, а дневника я не веду!
  — Эту ночь вам, должно быть, не трудно вспомнить, потому что вы встретились с человеком по имени Бакстер С. Джиллет из Санта-Аны.
  — Неужели? — кокетливо спросила она, демонстрируя ямочки на щеках.
  — Безусловно.
  — И что же произошло дальше?
  — Дальше вы пошли с ним ужинать, при этом с вами еще кто-то был, вероятно, вы были вчетвером. Есть предположение, что вы потанцевали, выпили, и на этом Джиллет хотел все закончить — и ужин, и знакомство — и уехать домой. Но вот тут-то и начался криминал.
  — Боже правый, Дональд, вы говорите о каких-то совершенно незнакомых мне вещах. Кто он такой, этот Бакстер Джиллет, про которого вы толкуете?
  — Точной последовательности событий я не знаю, но знаю, что Джиллету подмешали снотворное и отвезли в мотель «Голубые небеса», неподалеку от Санта-Моники. Затем кто-то отвез и вас в тот же мотель. Вы вошли в номер к Джиллету, разделись, легли к нему в постель и…
  Она с негодованием вскинула голову.
  — Я разделась в комнате, где находился незнакомый мужчина?!
  Наши глаза встретились.
  — Да, вы разделись в комнате, где был незнакомый мужчина.
  Она с достоинством выпрямилась и запахнула халат на коленях.
  — Дональд, я считала вас джентльменом, но вы меня разочаровали. Вы предъявили мне беспочвенное и оскорбительное обвинение. Боюсь, что мне придется попросить вас покинуть мой дом.
  — Вы были связаны с Жанеттой Лэтти, не знаю уж, до какой степени. При ее содействии вы встречались с мужчинами.
  — Разве это преступление?
  — В зависимости от обстоятельств.
  — Если вы пытаетесь пришить мне какое-то дело, то вам еще придется это доказать.
  — А когда сюда приехала Мэрилин Чилан, ваша знакомая по Солт-Лейк-Сити, вы ей тоже устроили пару свиданий. Но скоро оказалось, что Мэрилин по своим взглядам не годится для этого занятия и действует строго по правилам, которые ей выдали в напечатанном виде. Хотя правила эти — чистейшее очковтирательство, респектабельная ширма для делишек, которыми занималась Лэтти.
  Выражение благородного негодования слетело с лица Паулины. Внезапно откинув голову, она расхохоталась. Халат при этом еще раз распахнулся, и теперь я мог видеть изрядное пространство над чулком.
  — Дональд, я должна была бы безумно на вас разозлиться, но что-то в вас есть такое, ну, бесконечно милое. Поэтому буду с вами откровенна. Я и замужем побывала, и развелась, я все знаю. И действительно, я несколько раз встречалась с мужчинами, с которыми меня знакомила Жанетта Лэтти. И не знаю, как другие девушки, но я нарушала правила. — Она похлопала ресницами, глядя на меня. — Я ведь живое существо, в конце концов, Дональд, во мне есть нормальные, горячие человеческие эмоции. Если мне кто-то нравится, — она опять поработала ресницами, — то во мне просыпается нежность. Вот и все, что я знаю. А дело какого-то Джиллета мне совершенно неведомо. А теперь я постараюсь помочь вам, Дональд, насколько это в моих силах, потому что, скажу вам честно, вы мне нравитесь. Что-то в вас есть такое… Я знаю, что вы полезете на стену, если я скажу, что вы — душка, но я не знаю, как сказать иначе, и потому рискну вам сказать в глаза: вы, Дональд, — просто прелесть. Да, ночью четвертого я развлекалась, нас было две пары.
  — Вы видели Мэрилин в ту ночь?
  — Видела. Мэрилин обедала в том же ресторане, где сидели мы. А затем мы перешли в ночной клуб, но моего партнера что-то угнетало, совесть, что ли, его грызла, не знаю… Он хотел на этом закончить вечер и уехать домой, и так он и сделал.
  — Каким образом? — спросил я.
  — Отвез меня к Жанетте Лэтти и пожелал спокойной ночи.
  — Вы вернулись к Жанетте Лэтти?
  — Как всегда. Все обставлялось так, чтобы мужчине казалось, что мы живем у Жанетты на Рода-авеню. У ее дома они нас забирали и сюда же привозили обратно. В дом мы их не приглашали, ну, разве что в редких, очень редких случаях. У Жанетты для этих случаев имелась специальная гостиная. Но в большинстве случаев мы туда не приглашали… Ну а тот вечер закончился вообще рано. Обычно мы говорили нашим кавалерам, что живем тут с мамой, что мама больна, она слегла…
  — Зачем надо было ехать с ними к дому Жанетты?
  — Ну, подумайте сами, Дональд, — сказала она. — Жанетта вела бизнес. Она хотела держать нас под контролем и не желала, чтобы мы встречались еще с кем-то на стороне самостоятельно.
  — Вы знали фамилии мужчин, с которыми вы ужинали вечером четвертого?
  — Боже, Дональд! Ну откуда мне это знать! Мы обычно называем друг друга по имени. Но что-то мне не помнится, чтобы его звали Бакстером. Это было бы трудновато произнести. А фамилии мы вообще не спрашиваем. Я могла называть его уменьшительным именем или смешной кличкой, но как именно — не припомню.
  — А как он вас называл?
  — Меня все называют одинаково. Я всем представляюсь — Полли.
  — Вы абсолютно уверены, что после того, как этот человек доставил вас обратно к Жанетте Лэтти, вы больше не ездили ни на какие развлечения?
  — Конечно. Я в этом уверена, — сказала она, играя ямочками на щеках. — Простите, Дональд, за то, что я поначалу, когда вы пришли, ломала комедию. Вообще-то я, конечно, не образец добродетели и… вы, как мужчина, должно быть, уже почувствовали, что я люблю мужчин!
  Я взглянул на Берту.
  Берта Кул вздохнула, поднялась из кресла, вышла на середину комнаты и, глядя сверху вниз на Паулину, сказала:
  — Значит, ты любишь мужиков? Так, да?
  — Да, так.
  И тогда Берта рявкнула:
  — Не мужиков ты любишь, а их деньги, грязная потаскушка!
  Лицо Паулины побелело, челюсть отвисла.
  — Да будет вам известно, Паулина, что вашему приятелю Бакстеру Джиллету подмешали в еду или выпивку несколько капель какого-то наркотика, отключающего сознание. Ему дали сверхдозу, что его и убило. Вы участвовали в заговоре, и вам угрожает обвинение в убийстве первой степени, если вы не докажете свою невиновность. Или Джиллету сразу дали смертельную сверхдозу, или у него было слабое сердце, не выдержавшее этого наркотика.
  — Я об этом знать ничего не знаю, — отрезала Паулина, отчаянно пытаясь держаться с достоинством. — Я требую, чтобы вы вдвоем покинули мой дом! Более того, миссис Кул, я намерена подать на вас в суд за оскорбление личности. Вы сделали замечание, унижающее мое достоинство, и я не намерена сидеть тут и глотать обиды.
  — Давай-давай, иди в суд, — сказала Берта. — А я тебя перед присяжными догола раздену. Ты еще, сучка, будешь тут комедию ломать с Дональдом — «он милый, он просто душка»! Мне ты мозги не запудришь — ты избалованная деньгами девка по вызову, и если ты думаешь, что сможешь скрыть информацию об убийстве, то тебя еще не такой допрос ждет. Теперь слушай меня внимательно! Через четверть часа ты будешь давать показания в полицейском управлении. И халат запахни — мне твои ляжки не нужны. Давай рассказывай, причем только правду!
  — Я вам рассказала правду и требую, чтобы вы отсюда убрались! Иначе я вас силой выставлю.
  — Силой она меня выставит! — заявила Берта. — А ну, попробуй!
  Паулина сделала неловкую попытку ухватить Берту за плечо. Но тут Берта схватила Паулину и отшвырнула ее от себя так, что та пролетела полкомнаты, едва удержавшись на ногах. При этом халат разорвался и открылся лифчик, трусики и чулочные подвязки.
  — Туфельки, видишь, она на высоком каблуке надела, чтобы ножки выставлять для Дональда! — продолжала бушевать Берта. — Ты вот послушай лучше, что я тебе сейчас скажу, сестренка. Фигурка у тебя хорошая, и ты ею торгуешь. Ты продаешь ее отборной клиентуре и думаешь: «Ах, какая же я удачливая девчонка — и квартирка у меня хорошенькая, и кормят меня и поят богатые дяди, и все-то у меня идет распрекрасно». А вот что ты запоешь в тюремной камере, когда на тебя наденут бесформенную арестантскую робу да стоптанные сандалии без каблуков, и бесконечная череда одинаково нудных дней, похожих один на другой, унесет твою молодость, красоту, обезобразит фигурку, и выйдешь ты из тюремных ворот отвратной старухой без будущего, но с прошлым, которое будет всплывать каждый раз и бить тебя по лицу, когда ты будешь пытаться начать честную жизнь. И жратва в тюрьмах содержит в основном крахмал, а не протеин. Станешь жирной, дряблой, жрать-то и в тюрьме хочется, а кормят там картошкой да хлебом и тому подобным. Послушай, что я говорю, — спозналась с убийством, узнаешь полицию и тюрьму. Не знаю уж, какой там дьявол приказал тебе держать язык за зубами по этому делу, но он поставил на карту все твое будущее…
  Паулина рванулась к Берте.
  Берта с размаху ударила ее правой рукой по физиономии. Паулина пошатнулась, Берта добавила ей наотмашь левой рукой.
  — Давай, давай, дорогуша, — приговаривала при этом Берта. — Похами мне. Я обожаю, когда мне хамят. Ах ты, сучонка лживая. Да я из тебя дух вышибу!
  Паулина забилась в угол комнаты.
  — Начинай рассказывать! — приказала Берта, глядя на нее ненавидящими глазами. — Думаешь, ты хитрая штучка? Да ты просто дурочка и ничтожество — они же тебя подставили! Вот те, кто организовал весь этот рэкет, вот они — хитрецы, они тебя использовали и как приманку, и как товар на продажу, вот и все. А когда дело дойдет до расплаты, они тебя и секунды одной не поддержат — без колебаний вышвырнут волкам на растерзание, чтобы спасти собственные шкуры. Ты для них — просто женское мясо, таких же, как ты, они еще сколько угодно найдут. Неужели ты у них там недостаточно крутилась, чтобы знать, что и как было?
  Паулина попыталась что-то возразить, и тогда Берта угрожающе шагнула к ней. Паулина подняла руки, прикрываясь.
  — Не надо! — выкрикнула она.
  — Тогда начинай говорить и не городи вздор!
  — Да, это… это правда, — выдавила из себя Паулина.
  — Вот так-то лучше, — сказала Берта. — Давай раскрывай всю подноготную, и побыстрее, потому что у нас не так много времени.
  — Мне поручили разогреть этого Бакстера Джиллета, и мы должны были… ну, в общем, люди, которые всем этим руководили, хотели с ним что-то сделать…
  — Что за люди?
  — Не могу назвать фамилии, они меня убьют.
  — Может быть, я назову фамилии? — вмешался я. — Допустим, Джордж Дикс?
  — Вы знаете? — воскликнула она.
  — Грязная потаскушка, вбей себе в голову, что Дональд Лэм знает все ваши махинации насквозь. Теперь рассказывай, и чтобы никакого вранья.
  Паулина упала в кресло и разрыдалась.
  — И прикройся, ради бога. На меня ни твои слезы, ни нижнее белье все равно не действуют. Мне нужны факты.
  — Ну вы и так уже почти все знаете. Им что-то было нужно от Джиллета. Я должна была размягчить его, а они намеревались его куда-то увезти. Но он не захотел никуда ехать. Поэтому мы с ним расстались, и Джиллет уехал с Джорджем Диксом. Дикс вел машину Джиллета, и еще с ними была девушка Джорджа. А меня они оставили у Жанетты. А потом позвонили и сказали, чтобы я приготовилась к ночной поездке.
  — Где ты в это время находилась?
  — У Жанетты Лэтти. Мы сидели и разговаривали. Она была несколько раздражена тем, что вечер оборвался так рано, и дала понять, что я, наверное, не смогла заинтересовать клиента.
  — И что же ты сделала?
  — Жанетта вызвала для меня такси и…
  — Минуточку, — прервал я. — Таксист был вам известен?
  — Ну, конечно, — Герман. Почти всегда она только его и вызывала.
  — Так, и что дальше?
  — На такси я доехала до мотеля «Голубые небеса», мне было велено, приехав туда, идти в кабину номер 14, где, как мне сказали, меня ждет мой пьяный в стельку кавалер, который будто, заскучав от одиночества, передумал и пожелал дамского общества.
  — Это все, что они вам сказали, посылая на задание?
  — Все.
  — Что вы сделали?
  — Я легла в постель к этому мужику. Он был в полной отключке, и я было задремала, но вдруг слышу, что он громко хватает ртом воздух и задыхается, а потом все стихло. Я подумала, уж не умер ли, и послушала его сердце. Сердцебиение не прослушивалось. Пощупала пульс — пульса тоже нет. Я поняла, что он наверняка мертв. Обшарила карманы, нашла карточку с перечнем лиц, которых надо уведомить в случае какого-нибудь инцидента с владельцем. Поэтому я сделала то, что мне казалось правильным. Я позвонила его жене в Санта-Ану и сказала ей честно, что я в мотеле с ее мужем, что он умер, а я сматываюсь.
  — Как она поступила?
  — Об этом я узнала из газеты. Она оказалась молодчиной. Приехала, легла к нему в постель, а утром притворилась, будто только что, проснувшись, увидела, что муж скончался.
  — Вы сказали ей, где оставили для нее ключ?
  — Да, под ковриком.
  — Хорошо, дорогуша, — сказала Берта, — накинь-ка на себя что-нибудь. Извини за то, что я тебе так крепко вмазала, приложишь к щеке холодный компресс, и все будет в порядке.
  Я подошел к телефону, набрал номер и сказал:
  — Мне нужен сержант Фрэнк Селлерс из полицейского управления. У меня к нему очень важное дело.
  Глава 18
  Поначалу Фрэнк Селлерс был настроен весьма скептически, но тем не менее рассказ Паулины выслушал. Глаза его при этом сузились и стали как щелочки. Слушая, он напряженно размышлял. Одновременно он жевал свою сигару, перекатывая ее во рту, то и дело переводя взгляд с Паулины на Берту и на меня.
  Когда Паулина умолкла, он задал ей охапку вопросов, а затем повернулся ко мне.
  — Понятно, Шкалик, — сказал он. — Понятно, что все это ты смастерил. Пока что я это не покупаю. Какие у тебя идеи касательно следующего хода?
  — Таксист Герман Окли.
  — Окли в порядке. С Окли — полный ажур. Он сотрудничает с полицией. Об Окли мне известно все.
  — Это мы еще посмотрим — все ли тебе известно.
  — А я тебе говорю, что он мне рассказал все, — сказал Селлерс. — Он давно просек, чем занимались Жанетта и ее девочки, но, пока они ему платили за проезд плюс чаевые, он держал рот на замке.
  — А о том, что он ездил в мотель близ Санта-Моники, он тебе рассказывал? — осведомился я.
  — Нет, не рассказывал. — И добавил, помолчав: — Но я и не спрашивал его об этом. Конечно, ведь это твоя идея, что тому мужику что-то подсыпали и фактически его убили. А у меня идея другая: он подумал-подумал и решил, что монахом быть тоже ни к чему, хватил еще пару рюмок и попросил, чтобы ему прислали обратно ту девку на остаток ночи.
  — Ладно, — сказал я. — Давай спросим у Германа Окли. Если он с такой готовностью сотрудничает с полицией, то должен подтвердить версию Паулины.
  — Ну а если он подтвердит, тогда что?
  — Посмотрим, — сказал я.
  — Черт побери, Дональд, ты всегда норовишь отхватить себе кусок пирога. Теперь ты вляпался в это дело по уши. Я знать не знаю о деле этого Джиллета. Ни один дьявол не сумеет доказать, что там было убийство. Ты говоришь, что его усыпили какими-то каплями, а коронер подписал документ о естественной смерти на почве инфаркта. Тело кремировали, и никто теперь ни черта не докажет.
  — Окли лжет, — сказал я. — Я не подавал Мэрилин Чилан никаких сигналов. Не сидел я поблизости в машине, когда она подъехала на такси. И вся хронология событий у него липовая.
  — Малый мог и ошибиться. Ты сам сказал, что там еще проезжала какая-то другая машина той же марки и модели, что и твоя. Возможно, ее-то он и мог видеть.
  — Вот это правильно — мог увидеть другую.
  — А ты мог и солгать.
  — Ладно, — сказал я. — Поговорим с Окли.
  Селлерс вздохнул и поднялся.
  — Хорошо, — сказал он и, обернувшись к Паулине, приказал: — А ты сиди тихо и не выходи из дому. Ни с кем не вступай в разговоры. Особенно с репортерами. Не вздумай звонить Диксу. И если тебе будут звонить, трубку не бери. Если будут стучать в дверь, к двери не подходи. Сиди тихо и не рыпайся, как будто дома никого нет. И так, пока я не вернусь. Когда вернусь, я трижды позвоню в дверь, затем пауза, потом два звонка и после паузы — один. Только тогда откроешь дверь. До этого сигнала сидишь тихо и не двигаешься, ясно?
  Усталой походкой Селлерс направился к двери.
  — Пошли, Шкалик.
  Берта сказала:
  — Я вам нужна? А то я проголодалась. Хотелось бы позавтракать наконец…
  — Вы нам нужны здесь, мадам, — сказал Селлерс. — Посидите тут, пожалуйста, миссис Кул, как пришитая.
  — Я думаю, — сказал я, — что Окли работает ночами, поэтому днем он должен быть дома. Кстати, адрес Окли у тебя есть?
  — Ну, конечно, у меня есть его адрес. Прямо беда с вами, любителями проклятыми. Вы думаете, что все полицейские — растяпы и путаники. Поехали отсюда поскорее и покончим с этим делом.
  Нас с Селлерсом ждала патрульная машина.
  Окли жил в захудалом районе в небольшом коммунальном доме с нарядным фасадом и стойким кухонным духом внутри. У Окли была там однокомнатная квартирка.
  Селлерс постучал в дверь.
  Секунду спустя откликнулся сонный мужской голос:
  — Ну, какого еще черта?
  — Сержант Селлерс из полиции. Открывай!
  — О господи, да я уже двадцать раз рассказывал вам все, что знаю.
  — Тебе сказано: открывай!
  — Послушай, сержант, мне сейчас неудобно, чтобы ты ко мне заходил. Спуститесь вниз и посидите в машине. А я оденусь и через две минуты спущусь к вам. — Судя по голосу, Окли уже вполне проснулся.
  — Открывай! — приказал Селлерс.
  — Я… я не один.
  — Открывай, черт тебя побери!
  Дверь отворилась.
  Окли стоял на пороге со спутанными волосами, в трусах и майке. Смазливая девчонка лежала в постели, натянув простыню до подбородка, испуганная до полусмерти. Не глядя на девчонку, Селлерс вошел и уселся в ногах кровати. Я остановился у туалетного столика.
  — Вернемся к событиям ночи четвертого числа, — сказал Селлерс. — Ты возил какую-то девку в мотель в Санта-Монике? Было такое дело?
  — Я? — переспросил Окли с видом оскорбленного достоинства.
  — Да, ты.
  — Не припоминаю ничего такого, сержант, — сказал Окли и взглянул на меня. — А он тут при чем? Небось хочет сбросить с себя всю кучу обвинений и для этого вымазать меня грязью в глазах полиции?
  — Вопросы задаю я, — сказал Селлерс. — Возил девку в мотель «Голубые небеса»? Отвечай!
  — Надо взглянуть в мой рабочий блокнот, проверить, но, насколько я помню… — заюлил Окли.
  — Такие дела запоминаются и без блокнота, — сказал Селлерс. — Ну так как же — возил?
  — Ну, я… я бы так сказал: возможно, что и возил.
  — Почему об этом мне не рассказал?
  — О чем? Какое это отношение имеет к делу, которое ты расследуешь?
  — Этого я еще не знаю, — сказал Селлерс. — Но я хочу выяснить все, что ты знаешь о деятельности Жанетты Лэтти и девчонок, которых она использовала.
  — Да я все тебе рассказал, сержант!
  — Ты не рассказал мне о Паулине Гарсон.
  — Паулина? Не знаю никакой Паулины. А, ты имеешь в виду Полли?
  — Возможно. О Полли ты мне ничего не рассказывал.
  — Да я ее не слишком часто видел. Там много разных девчонок… Они обычно вызывали только меня. Я тебе уже об этом рассказывал, сержант. Жанетта не хотела слишком привлекать внимание к своему дому и к бизнесу, которым она занималась, поэтому она старалась, чтобы всеми ее транспортными делами занимался только один таксист. Она всегда меня вызывала, и, если я был свободен, что же, диспетчерша меня и посылала по вызову. А если я был занят, высылали другого таксиста.
  Селлерс покатал свою сигару во рту, взглянул на девчушку в постели и спросил:
  — Кто такая?
  — Моя подружка, — ответил Окли.
  Я выдвинул ящик туалетного столика и немного порылся в его содержимом.
  — Как тебя зовут? — спросил Селлерс.
  — Долли, — ответила девчушка.
  — Тоже у Жанетты Лэтти работала?
  Девчонка замялась на миг, но потом утвердительно кивнула.
  — Про Долли ты мне тоже не рассказывал, — с укором сказал Селлерс, обращаясь к Окли.
  — Долли — моя личная близкая подружка. Я не хотел ее засвечивать в полиции.
  — Другими словами, утаивал ее от меня?
  — Что касается Долли, то верно — утаивал.
  — И Полли ты тоже не упоминал.
  — Верно, и Полли тоже. Может, я кого-то и пропустил, но самую малость, а о большинстве я тебе рассказал все, что знаю.
  Тем временем я поглубже засунул руку в ящик туалетного столика и вытянул шерстяной женский чулок.
  — Это ни о чем тебе не говорит? — спросил я Селлерса и перекинул ему чулок.
  Селлерс глядел на него с минуту, начал было уже отрицательно качать головой, и вдруг его внимание приковало к себе характерное переплетение нитей.
  — Провалиться мне на месте, если во второй такой же чулок не был засунут камень, которым размозжили голову Жанетте Лэтти!
  Герман Окли, как дикий зверь, метнулся к двери.
  Фрэнк Селлерс сработал с точностью хорошо смазанной машины. Держа чулок в левой руке, он правой нанес Окли удар в челюсть с такой силой, что таксист распластался на полу.
  Селлерс еще раз взглянул на чулок, потом на меня, достал из кармана наручники, перевернул на спину неподвижное тело Германа Окли, замкнул наручники на его запястьях и сказал Долли:
  — Вот так-то, сестричка. Давай натягивай свою одежку.
  — Как, прямо у вас на глазах? — спросила она.
  Селлерс посмотрел на нее с мрачным презрением:
  — Не смеши меня.
  Долли вздохнула и вылезла из-под простыни.
  Глава 19
  Газеты подали эту историю на самых видных местах.
  Сержант Ф. Селлерс и глава уголовного розыска капитан Д. Матисон разделили честь раскрытия сложного преступления, располагая поначалу лишь одной уликой — камнем, вложенным в дамский шерстяной чулок.
  Они сняли завесу загадочности с убийства Жанетты Лэтти и сообщили прессе о ее «Службе сопровождения» приезжих джентльменов, которая на самом деле прикрывала преступную деятельность Германа Окли, водителя такси, и Джорджа Литтлтона Дикса, торговца недвижимостью днем и сводника, а также шантажиста — по ночам.
  Арчера газеты упомянули, не называя фамилии, как некоего «ответственного сотрудника одной крупной импортирующей фирмы», который, испытывая финансовые затруднения, обратился к своему другу Диксу с просьбой выручить его. Сообща они задумали прибрать к рукам всю фирму. Согласно разработанному ими плану хозяина фирмы нужно было застать в компрометирующей ситуации, а затем с помощью шантажа вынудить поделиться с заговорщиками властью и состоянием. Жертва, однако, не клюнула на подсунутую ей приманку, не захотела пойти у них на поводу и тем самым разрушила их схему. Заговорщикам пришлось заметать следы.
  В свою очередь, Жанетта Лэтти, узнавшая через одну из своих девиц о действиях преступников, решила погреть на этом руки. Используя полученную информацию, она самостоятельно занялась шантажом и вымогательством, хотя и в небольших масштабах. Поскольку в случае провала она рисковала привлечь внимание полиции не только к себе, но и к Диксу и Окли, последние встретились с Жанеттой Лэтти и «призвали ее к порядку», запретив заниматься такими делами без их разрешения.
  Вспыхнувшая затем ссора была расписана в прессе со всеми подробностями. Окли нанес женщине удар по голове «молотком», сделанным из шерстяного чулка, в который был вложен камень. Потерявшую сознание миссис Лэтти задушил Дикс. Ответственный сотрудник фирмы, который по плану должен был присоединиться к двум убийцам, испугался, увидев, что за домом наблюдает полиция, и не появился на месте преступления. Пока что полиция не считает возможным огласить его фамилию, но ведет энергичное расследование.
  Заметая следы, преступники пытались оказать давление на одну из девушек, которая слишком много знала. Они пытались заставить ее уехать из города. Обнаружив этот факт, сержант Селлерс увидел в нем ключ к раскрытию преступления. Он поделился своими соображениями с капитаном Д. Матисоном, и два опытнейших полицейских профессионала раскрыли дело менее чем за сорок восемь часов напряженной круглосуточной работы.
  Что касается Дикса, то он пока еще прячется от правосудия. Окли выразил желание выступить свидетелем обвинения, признать себя виновным и отдаться на милость суда. Полиция считает, что сотрудник крупной фирмы фактически в убийстве не участвовал, а также не являлся соучастником противозаконной деятельности Жанетты Лэтти, Дикса и таксиста, но он пытался использовать упомянутую троицу в целях борьбы за власть в фирме.
  О смерти Бакстера С. Джиллета в газетах не было ни слова.
  — А как же насчет Джиллета? — удивлялась Берта. — Неужели так ничего и не напишут?
  — Нет, — сказал я. — Я разговаривал по телефону с Норманом Клинтоном. У полиции такое ощущение, что Джиллет не клюнул на живую приманку, которую они хотели подложить ему в постель. Вместо этого он позвонил жене, и они отправились на машине отдыхать. Тело кремировали, так что наличие яда в организме доказать невозможно. Заранее ясно, что сами убийцы в этом не признаются и полиция не станет им доказывать, что имело место отравление, потому что доказать это они не могут, да и не захотят давать повод для разговоров, что они проворонили убийство. У полиции ведь так — ей вполне хватает одного убийства на одном отрезке времени, с большим им и не справиться.
  Размышляя над тем, что я сказал, Берта развернула газету. Сообщение под большими портретами капитана Матисона и Фрэнка Селлерса гласило, что начальник полиции собирается представить обоих к наградам. «Бесстрашные офицеры начинали расследование на голом месте, не обладая никакими следами преступников, но, работая день и ночь не покладая рук, они раскрыли преступление».
  — Все это прекрасно, — проговорила наконец Берта. — Котелок у тебя, Дональд, варит. Но мы-то что со всего этого будем иметь?
  — Не знаю, по крайней мере, мы хорошо поработали для клиента.
  — Для какого клиента? — спросила Берта.
  Послышался робкий стук в дверь.
  — Кто там? — крикнула Берта.
  — Элси Бранд.
  — Входите, Элси. Не будьте такой жеманной. Что вам понадобилось в такое время дня?
  Элси Бранд вручила мне заказное письмо.
  — На этот раз вам, Дональд, — сказала она, — и с пометкой: «Срочно».
  Я разорвал конверт. В нем лежал чек на две тысячи пятьсот долларов, подписанный Рут С. Джиллет, и никакого объяснения.
  Я бросил чек на письменный стол Берты.
  — Ну что же, день начинается неплохо, — сказал я.
  Берта взглянула на чек и сказала почти ласково:
  — Черт возьми, Дональд, ты все-таки — величайший дамский угодник!
  Элси продолжала стоять рядом.
  — Ну, что там у тебя еще? — спросила Берта.
  — Мэрилин Чилан ждет в приемной, — сказала Элси. — Она хочет поблагодарить Дональда, но только лично, с глазу на глаз.
  Берта жадными руками схватила чек, взяла штамп оприходования, пришлепнула им чек с двух сторон, расписалась и вручила Элси со словами:
  — Так, прекрасно. Отнеси и положи на наш депозит. И пригласи Мэрилин — пусть войдет и поблагодарит Дональда. Только проследи потом, чтобы наш шустрик стер губную помаду со щеки перед приходом следующего клиента.
  
  1963 год.
  (переводчик: М. Виленский)
  
  Доступен каждому
  Глава 1
  Секретарша Элси Бранд вскочила с кресла, едва я переступил порог.
  — Дональд, — сказала она, — Берта психует.
  — Опять?
  — На этот раз она просто рвет и мечет.
  — А в чем дело?
  — Новый клиент. Какой-то большой начальник и не желает ждать. Они хотят поговорить с тобой.
  — Позвони ей, скажи, что я пришел.
  — Нет-нет, она просила, чтобы вы зашли к ней сразу, как только придете.
  — Что там за персона? Ты его знаешь?
  — Выглядит очень представительно. Похож на банкира или очень богатого брокера.
  — О’кей, пойду взгляну на него.
  Я вышел из своего кабинета и через приемную подошел к двери с табличкой: «Б. Кул. Частный детектив».
  Буква «Б» была начальной в имени Берта, а Берта представляла собой энергичную даму весом сто шестьдесят пять фунтов, с твердыми, как алмаз, глазами и фигурой, напоминающей цилиндр большого диаметра. У нее были челюсти бульдога, двойной подбородок и толстые щеки, если, конечно, она не задирала подбородок и не втягивала щеки, когда хотела произвести надлежащее впечатление.
  Берта Кул сверкнула на меня глазами:
  — Тебе давно пора быть здесь! Где ты пропадал?
  — Был занят, — коротко ответил я.
  — Познакомься с мистером Брекинриджем, — сказала она. — Он ждет тебя уже почти двадцать минут.
  — Здравствуйте, мистер Брекинридж.
  Мужчина поднялся. Высокий, стройный, седой, лет примерно сорока пяти, с короткими седыми усиками и насмешливыми серыми глазами. Ростом он был чуть больше шести футов (дюймов на шесть выше меня), равномерный загар на его лице явно свидетельствовал о пристрастии к игре в гольф.
  Берта сказала:
  — Мистер Брекинридж — глава Универсальной страховой компании. Он ищет частного детектива, который сможет выполнять весьма ответственную работу. Он считает, что ты для него подходишь.
  Брекинридж улыбнулся теплой радушной улыбкой:
  — Я навел о вас справки, прежде чем прийти сюда, Лэм. Я искал вас довольно долго и тщательно.
  Я промолчал.
  Под Бертой Кул заскрипело кресло. Она обратилась к Брекинриджу:
  — Вы ему скажете или, может, я?
  — Я сам.
  — О’кей, — проговорила Берта таким тоном, из которого явствовало, что она могла бы это сделать куда лучше, но уступает из уважения к солидному клиенту.
  Брекинридж сказал:
  — Вот моя визитная карточка, Лэм.
  Он подал мне оформленную красивым рельефным узором визитную карточку, в которой указывалось, что его имя Гомер и что он является президентом и главным управляющим Универсальной страховой компании.
  — Нам нужен человек, — сказал он, — который существенно отличается от других частных детективов. Большинство клиентов хотят иметь в качестве детективов верзил с огромными мышцами и бычьей шеей, а нам нужен молодой человек смышленый, сообразительный, привыкший работать головой, а не бицепсами. Мы предлагаем стабильную выгодную работу.
  — Дональд — тот человек, который вам нужен, — вставила Берта, и ее кресло вновь скрипнуло.
  — Я тоже так думаю, — откликнулся Брекинридж.
  — Постойте, — встрепенулась вдруг Берта, — надеюсь, вы не хотите навсегда забрать его у меня? — В ее голосе прозвучало подозрение.
  — Нет, что вы. Поэтому я и пришел в агентство, но я уверен: у нас найдется много работы для мистера Лэма.
  — Пятьдесят долларов в день плюс расходы — и он ваш, — сказала Берта. — Это наша ставка.
  — Прекрасно. Мы будем платить шестьдесят.
  — В чем суть дела? — спросил я.
  Несколько елейным тоном Брекинридж проговорил:
  — Дело в том, что порядочных людей в этой стране становится все меньше и меньше.
  Мы с Бертой промолчали.
  — И в страховом бизнесе все чаще приходится сталкиваться с мошенниками, симулянтами, людьми, которые ради денег чрезмерно преувеличивают тяжесть своих телесных повреждений. И кроме того, — продолжал Брекинридж, входя во вкус своего рассказа, — все больше появляется адвокатов, которые научились влиять на впечатлительных присяжных и убеждать их в том, что их клиенты испытывают сильнейшую физическую боль и страдание, в то время как это весьма далеко от истины. Допустим, у человека болит спина. А как об этом повествует адвокат? Он встает перед присяжными и начинает живописать: день, дескать, состоит из двадцати четырех часов, час из шестидесяти минут, минута из шестидесяти секунд, и вот его клиент испытывает мучительную боль каждую секунду каждой минуты каждого часа.
  Берта холодно заметила:
  — Мы знакомы со всеми этими аферами и знаем, как с ними поступать.
  — Извините меня, — сказал Брекинридж. — Я не учел, что имею дело с профессионалами. Ну, в общем, вот вкратце каково положение дел. Сейчас мы имеем дело с человеком, который, по нашему убеждению, является явным симулянтом. Он попал в автомобильную аварию, виновником которой является наш клиент, и поэтому мы должны будем возместить ему ущерб. Наш клиент сознался, что в столкновении виноват он и что это можно легко доказать. Симулянт, которого зовут Хелманн Бруно, живет в Далласе. Он утверждает, что у него пострадали шейные позвонки. Ему, мол, хорошо известны симптомы, характерные для этой травмы. Разумеется, вам известно, что травма шеи чрезвычайно удобна для симуляции. Невозможно сделать рентгеновский снимок головной боли. А при настоящей травме шейных позвонков боль может быть сильной и продолжительной. Но нет никаких внешних проявлений, видимых на рентгеновских снимках, которые подтвердили бы наличие травмы или доказали бы симуляцию.
  — Насколько серьезны подобные травмы? — спросила Берта. — Я слышала, они могут причинить много вреда всему организму.
  — Так оно и есть, — согласился Брекинридж. — Травмы шейных позвонков происходят, когда голова человека резко откидывается назад. Одновременно сильно повреждаются шейные нервы. Такие травмы обычно бывают, когда человек сидит в машине, а сзади наносится резкий удар, толкающий машину вперед. Человек не успевает напрячь мышцы шеи, чтобы удержать голову прямо, откидывается назад, что и приводит к повреждению шейных позвонков и шейных нервов.
  Берта сделала нетерпеливый жест рукой, чтобы прервать говорящего.
  — Мы хорошо знаем, как происходят эти травмы, — вставила она. — Мне бы хотелось узнать, как к ним относятся страховые компании и что бывает, когда травмы подтверждаются.
  Брекинридж вздохнул и произнес:
  — Если исходить из позиции страховщика, миссис Кул, то при установлении травмы шеи случиться может всякое. — Брекинридж повернулся ко мне и сказал: — И тут за дело должны взяться вы, Лэм.
  — У вас что, нет четкой системы выявления симулянтов? — спросил я.
  — Конечно, есть, и вы будете частью этой системы.
  Я опустился в кресло и откинулся в нем.
  Брекинридж продолжал:
  — Когда симулянт предстает перед присяжными, он просто на ладан дышит: стонет и ноет, выглядит измученным и несчастным, а его красноречивый адвокат обрабатывает присяжных, и они не задумываясь выносят решение о компенсации ущерба, полагая, что страховая компания, в конце концов, загребает кучу денег за свои страховые полисы и вполне в состоянии выплатить страховку. Практика, однако, показывает, что даже у самых тяжелых больных после получения денег наступает полное выздоровление, особенно это относится к травмам с повреждением нервов. Иногда происходят просто чудеса. Люди, чьи врачи под присягой утверждали, что их пациенты неизлечимо больны, не позднее чем через двадцать четыре часа после получения от нас денег спокойно отправлялись в путешествие или совершали увеселительные прогулки, где были душой общества.
  Разумеется, мы тоже не сидим сложа руки и выработали кое-какие методы. Мы ставим таких людей в ситуацию, при которой им выгодно показать себя сильными и ловкими, и снимаем их на кинопленку. На суде, после того как такой больной скажет, что с трудом поднимает руки до уровня плеч и передвигаться может только маленькими, неуверенными шажками, мы показываем кадры, где он ныряет с вышки, играет в теннис и размахивает битой. Понятно, это требует определенных действий с нашей стороны. Но вот что странно — присяжным эти наши действия не нравятся.
  — Что именно? — спросила Берта.
  — Они считают, что, шпионя за пострадавшим, мы вмешиваемся в его личную жизнь… Но, боже мой, почему мы не должны делать этого при подобных обстоятельствах?
  — Но присяжным это не нравится, — напомнил я.
  Он погладил пальцами свой подбородок, дотронулся до щетинистых усиков и сказал:
  — Да, присяжным не нравится, что мы устраиваем пострадавшим подобные ловушки.
  — Ну и что, вы перестали снимать их на пленку? — спросил я после непродолжительного молчания.
  — Отнюдь нет, отнюдь нет. Мы просто решили изменить тактику.
  — И мистер Брекинридж просит нас в этом деле помочь, Лэм.
  — Обычно для съемок мы используем прицепной домик или фургон с прорезанными по бокам отверстиями. Оттуда мы с помощью скрытой камеры ловим момент, когда интересующий нас человек играет в гольф, скачет на лошади и так далее. А потом, когда он утверждает, что с трудом шевелит руками и ногами, мы демонстрируем отснятые кадры. Именно это присяжным не по душе. Они считают, что мы специально заманиваем людей в ловушки, поэтому они снижают сумму компенсации. Они явно испытывают враждебность к страховой компании. Это нам ни к чему. Поэтому сейчас мы выработали некоторые изменения, которые должны улучшить наши отношения с присяжными.
  — Какие изменения? — поинтересовалась Берта.
  — Ну, давайте рассмотрим случай с Хелманном Бруно, — сказал Брекинридж. — Он женат, детей нет. Хелманн занимается посреднической деятельностью, часто бывает в разъездах. Мы подстроили для него ловушку, потому что наш доктор заподозрил в нем симулянта.
  — И что вы сделали? — Берта явно заинтересовалась рассказом Брекинриджа.
  — Конечно, эта информация является конфиденциальной.
  Бриллианты на пальцах Берты сверкнули, когда она описала рукой в воздухе круг.
  — Она не выйдет за пределы этого кабинета, — заверила она.
  — Итак, — продолжил Брекинридж, — мы напечатали несколько проспектов о так называемом конкурсе. Конкурс этот до смешного прост, и человек не может устоять перед искушением попробовать в нем свои силы. Он должен пятьюдесятью словами, а желательно и более меньшим количеством слов объяснить, почему ему нравится тот или иной продукт. Мы высылаем конверт с адресом и чистый бланк, а ему остается только присесть на минуту, написать пятьдесят слов, положить заполненный бланк в конверт и опустить в почтовый ящик. Он ничего не теряет, зато имеет возможность выиграть всякого рода заманчивые призы.
  — Кто оплачивает этот конкурс и кто его судит? — спросила Берта.
  Брекинридж ухмыльнулся:
  — Этот конкурс имеет весьма ограниченное число участников, миссис Кул. Мы высылаем объявление о нем только тем людям, которые предъявляют ложные иски нашей компании, поэтому все, кто в нем участвует, выигрывают приз.
  Брови Берты поползли вверх.
  — Приз, который они выигрывают, — отдых на ферме-пансионате «Холмистая долина» возле города Тусон, в штате Аризона.
  — Почему вы выбрали ферму, где учат верховой езде? — спросил я.
  — Потому что Долорес Феррол, которая там работает, наш человек, мы ей платим. Распорядок дня на ферме такой, что если кто-то не садится на лошадь утром, не плавает и не играет в гольф или волейбол после обеда, то он просто скучает и вряд ли хорошо проведет время. Отдыхающие возвращаются с утренней верховой прогулки уставшими и запыленными; плавательный бассейн манит их своей прохладой; к бассейну подносят ленч. Вначале мы планировали, что наши детективы будут заставлять симулянта проявлять физическую активность. Но присяжным это тоже не нравится. В суде нашему человеку приходится занимать свидетельское место, у него спрашивают имя, род занятий. Он признается, что работает на нас, рассказывает обо всем и лишь после этого демонстрируют фильм, где симулянт выявляет себя.
  Потом адвокат истца ведет перекрестный допрос, а среди адвокатов есть очень умные люди. Посмотрев фильм и поняв, что мы приперли его клиента к стенке, он оставляет в покое своего клиента и начинает осаждать свидетеля:
  — Вы работаете на Универсальную страховую компанию?
  — Да, работаю.
  — Вы поехали туда с целью поставить истца в ситуацию, где бы он проявил физическую активность, чтобы заснять это на кинопленку?
  — Да, сэр.
  — Страховая компания оплачивала все ваши расходы и платила вам жалованье. Как вы думаете, она будет продолжать платить вам, если ваши услуги будут ее удовлетворять?
  — Надеюсь, сэр.
  — И вы поехали по заданию страховой компании, чтобы заманить в ловушку человека, которого до этого ни разу не видели?
  — Верно.
  — Вам не были известны характер и тяжесть его увечий, вы не знали, сколько боли и страданий он перенес, стараясь показать себя достойным партнером? Вы прикинулись его другом? Вы осознанно вынуждали его выполнять физические упражнения? Вы не думали о боли и муках, которые разрывали его слабое тело? Вы стремились любым путем заполучить снимки, чтобы показать их присяжным? Так, я правильно говорю? — Брекинридж поднял руку. — Ну, конечно, на крупных разбирательствах решение принимается в нашу пользу, но все-таки симпатии присяжных остаются на стороне истца. Они считают, что мы ведем нечестную игру, и присуждают ему что-то вроде утешительного приза. Нас такой исход дела не устраивает. Это плохо отражается на репутации страховой компании. Мы хотим доказать присяжным, что симулянт является грязным, подлым мошенником. И вы, Лэм, поможете нам в этом. Хелманн Бруно уже клюнул на удочку. Он прислал свои пятьдесят слов, и мы ответили ему телеграммой — используя название вымышленной фирмы, которая якобы организовала этот конкурс, — что он выиграл оплаченную путевку на ферму-пансионат «Холмистая долина».
  — А его жена? — спросил я.
  Брекинридж рассмеялся:
  — Он ничего не говорил о своей жене, и мы тоже. Симулянты никогда не вспоминают про своих жен. Мошенники всегда оставляют своих жен дома. Если бы он написал нам: «Спасибо, ребята. Я выиграл путевку на две недели отдыха, но я женат. Можно я возьму жену с собой, и мы пробудем там всего одну неделю?» Мы бы ответили, конечно, и быстро уладили с ним дело, потому что такой парень не может быть жуликом. Но женатые мужчины, которые говорят женам, что уезжают по делам, а сами мчатся отдыхать в пансионат, — это, как правило, мошенники, симулянты, дешевые жулики и развратники. Поэтому, Лэм, вы должны поехать на ферму «Холмистая долина». Долорес Феррол возьмет вас под свое крылышко, она позаботится о том, чтобы вы хорошо провели время и ни в чем не испытывали недостатка. Что касается расходов, то мы вас не будем ограничивать. Расходуйте столько, сколько вам нужно для достижения результата. Первое, что вам там потребуется, — это женщина, в которой вы будете черпать вдохновение.
  — Я могу взять кого-нибудь с собой? — спросил я с надеждой.
  — Ни в коем случае. На этом мы уже обожглись. Мы послали туда пару, и адвокат истца быстро поставил их в положение защищающейся стороны.
  — Это почему? — не поняла Берта.
  — Ну, если они муж и жена, то обвинитель на перекрестном допросе говорит примерно следующее: «Вы преднамеренно использовали вашу жену в качестве приманки, чтобы заставить этого человека поступать так, как вам нужно». Если они не являются супругами, он говорит: «О, вы провели там две недели с женщиной, которая вам не жена. Надеюсь, вы спали в разных помещениях?» Если парень говорит, что они спали в разных местах, то адвокат насмешливо замечает: «Вы приехали туда вместе, вместе проводили время, вместе вернулись домой, а спали в разных комнатах, так? И какое расстояние было между вашими комнатами? Сто ярдов? Пятьдесят ярдов?» Затем ехидно добавит: «Хороший бегун одолеет пятьдесят ярдов за пять секунд. Сколько времени это занимало у вас?» Нет, нам нужно, чтобы детектив как можно дольше оставался в тени. Вы познакомитесь там с какой-нибудь незамужней женщиной и примете этого симулянта в свою компанию, чтобы между вами возник элемент соперничества и ему захотелось предстать перед дамой в выгодном свете. Он начнет демонстрировать, какой он сильный, ловкий и мужественный.
  — И это снимут на кинопленку? — уточнил я.
  — Да, это снимут на кинопленку, — подтвердил Брекинридж. — При съемке детектив будет находиться на заднем плане. Мы хотим подчеркнуть, что молодая женщина одна проводила там свой отпуск и что симулянт хотел покрасоваться перед ней. Присяжным не за что будет зацепиться. Они ни за что не догадаются, что это инсценировка. Конечно, на перекрестном допросе может всплыть, что вы на нас работали, но только как наблюдатель. Вы не устраивали никаких ловушек, вы просто наблюдали. Более того, если нам повезет, вам вообще не придется давать показаний. Свидетелями будут другие люди, отдыхающие, имена которых вы нам представите.
  — А как насчет женщины?
  — Мы постараемся держать ее в тени. Для съемок будем использовать длиннофокусный объектив и так сузим поле съемок, что присяжные лишь мельком увидят женщину, а в кадре останется только этот парень, демонстрирующий свои достоинства. Если ей будет чуть меньше тридцати, а ему лет на десять-пятнадцать больше, то… присяжные только подумают: «К чему весь этот маскарад? Кого он хочет провести?»
  — Этот метод уже приносил вам успех?
  — Мы только начинаем его апробировать, Лэм, но мы учитывали психологию присяжных. Этот вариант наверняка сработает. Если нам повезет, вы вообще останетесь в тени, и вам не придется занимать свидетельское место. Такой подход попортит кровь адвокату истца, который надеется очаровать присяжных и добиться от них решения о выплате истцу утешительного приза в размере десяти или пятнадцати тысяч долларов, даже если факты свидетельствуют против него.
  — Расскажите-ка о деле этого Хелманна Бруно, — попросил я.
  — Я уже говорил, что мы должны выполнить наши денежные обязательства, хотя истец и его адвокат этого еще не знают. Возможно, он даже не нанял еще адвоката. Фоли Честер, наш клиент, занимается бизнесом, связанным с импортом, поэтому он много разъезжает по стране: иногда самолетом, иногда на машине. Он должен был ехать в Техас, заехал в Эль-Пасо, заключил там какую-то сделку и направился в Даллас. В Далласе он спокойно ехал в потоке машин, и ничто не предвещало беду. На мгновение он оторвал глаза от дороги и взглянул на привлекшую его внимание витрину магазина. Когда он снова посмотрел вперед, то увидел, что машина, ехавшая впереди, остановилась и он вот-вот в нее врежется. Он нажал на тормоз, но было поздно: машины столкнулись. Интересно, что машины почти совсем не пострадали — бамперы смягчили удар. Хелманн Бруно утверждает, что его голова непроизвольно дернулась назад, он почувствовал легкое головокружение, но не придал ему значения. Честер и Бруно обменялись адресами, Бруно сказал, что вроде бы не пострадал, но на всякий случай сходил к врачу. Честер велел ему во что бы то ни стало побывать у врача. Честер, конечно, сглупил, признавшись, что на секунду оторвал глаза от дороги. Мы, конечно, заявили, что Бруно остановил машину, не дав соответствующего сигнала, что он остановился неожиданно и без всякой причины, но факт остается фактом: мы не знаем, дал он этот сигнал или нет. Фонари стоп-сигнала горели, а единственное, чего мы добились от Честера, — признания, что он смотрел в окно, продолжая ехать, и прямо-таки врезался в остановившуюся машину Бруно. Такие случаи иногда бывают.
  — А как насчет травмы?
  — Пару дней все было тихо, потом Бруно пошел на консультацию к другому врачу. Первый врач заверил Бруно, что ничего страшного не произошло, второй, наоборот, обнаружил у Бруно травму шейных позвонков, уложил парня в постель, посадил к нему круглосуточных сиделок, прописал болеутоляющее и так далее. К тому времени Бруно изучил симптомы травмы шейных позвонков, стал жаловаться на головную боль, на тошноту, потерю аппетита.
  — Он что, действительно потерял аппетит?
  Брекинридж пожал плечами:
  — За пятьдесят тысяч долларов можно и поголодать.
  — Пятьдесят тысяч? — удивился я.
  — Он хочет предъявить нам иск на эту сумму.
  — А сколько вы ему заплатите?
  — О, возможно, его устроят и десять тысяч, но дело в том, Лэм, что мы не хотим платить ему вообще. Случалось, мы выплачивали деньги в подобных случаях, но если мы будем продолжать в том же духе, то к нам со всей страны начнут сбегаться адвокаты с претензией на так называемую травму шеи, как только кто-то сдерет кусочек краски с машины их клиентов.
  — Понятно, — сказал я. — А что я должен делать?
  — Соберите вещи, садитесь на самолет и летите в Тусон, на ферму «Холмистая долина». Там вы отдаете себя в руки Долорес Феррол, которая позаботится о том, чтобы вы встретились с Бруно, когда он приедет, и познакомились с какой-нибудь прелестной крошкой, приехавшей туда в поисках приключений или просто проводящей там свой отпуск. Она будет рада, если кто-то обратит на нее внимание. Вы подружитесь с Бруно и начнете ухаживать за девицей, чтобы между вами и Бруно возникло соперничество. Поэтому нам нужен детектив, который… Я хочу сказать, который не… Ну, нам не нужен сильный и рослый супермен. Нам нужен привлекательный, способный нравиться женщинам мужчина, а не атлет.
  — Не бойтесь оскорбить его чувства, — вмешалась Берта. — Вам нужен невысокий паренек, но головастый.
  — Нет-нет, — поспешно возразил Брекинридж, — не маленький, но… Одним словом, невежественный здоровенный детина нас не устроит. Наш симулянт должен захотеть продемонстрировать те свои качества, которых нет у его соперника. Не сумев тягаться с ним умом, он начнет мериться силами.
  — Долго я буду там находиться? Смогу я уехать, когда вы снимете ваш фильм?
  — Нет, — сказал Брекинридж, — вы пробудете там три недели. Бруно будет отдыхать две недели. Вы приедете первым и останетесь после его отъезда. Вы должны будете узнать о нем все, что сможете. Решительно все: его связи, симпатии и антипатии…
  Я сказал:
  — О’кей, согласен, но при одном условии.
  — Какое еще условие? — выпалила Берта. — Он платит нам по ставке.
  — Какое у вас условие? — спросил Брекинридж.
  — Я не желаю ухаживать за какой-то женщиной, чтобы она потом оказалась в затруднительном положении. Я сделаю все, чтобы Бруно раскололся, но я не хочу, чтобы имя невинной женщины из-за меня трепали по судам.
  — Мне это не нравится, — сказал Брекинридж.
  — И мне тоже, — присоединилась к нему Берта.
  — Тогда найдите себе другого детектива, — посоветовал я Брекинриджу.
  Лицо Брекинриджа побагровело.
  — Мы не сможем найти другого. Большинство детективов расположены к полноте, а если мы воспользуемся нашими людьми, то враждебное отношение присяжных нам обеспечено.
  Берта посмотрела на меня сердито.
  В самый раз было замолчать.
  Я замолчал.
  — О’кей, — наконец сказал Брекинридж, — ваша взяла, но я жду от вас хорошей работы. Такой работы много будет в будущем, и, уверяю вас, с нашей компанией можно сотрудничать. Мы пришли к выводу, что, если этот план будет осуществлять наш детектив, наша репутация пострадает. Слежка присяжным не нравится. Но если мы наймем детектива со стороны, присяжные будут менее строги. А если мы еще и будем держать его в тени, то присяжные совсем не обратят на него внимания. Присяжным не нравится, когда детектив работает в страховой компании. Для такой работы невыгодно также использовать женщин. Могу сказать вам по большому секрету, что в двух последних случаях адвокаты на перекрестном допросе смогли доказать, что пара находилась в более близких отношениях, чем того требовала ситуация. Адвокат истца набросился на нашего детектива, расписывая, как он крадется в темноте между коттеджами, и спрашивая, по какой ставке платят ему за работу в ночное время. Это вызывало бурный смех. Мы не хотим, чтобы это повторилось.
  — Когда мне начинать? — спросил я.
  — Сегодня. Отправляйтесь в «Холмистую долину». Позвоните туда и сообщите, каким самолетом вылетаете. Вас встретят.
  — О’кей. Соберу вещи и закажу билет на первый же самолет.
  — Я уже уладил денежный вопрос с миссис Кул, — сказал Брекинридж, — оставил чек.
  Я проводил его и распрощался. Когда я вернулся, Берта сияла.
  — Работа эта солидная, безопасная и постоянная, — ликовала она. — На ней можно зарабатывать хорошие деньги.
  — Разве мы до сих пор не зарабатывали деньги?
  — Зарабатывать-то зарабатывали, но делали мы это, скользя с завязанными глазами по тонкому льду на краю Ниагарского водопада. С этого момента наше агентство будет работать на признанные корпорации, богатые страховые компании. Наши расходы будут оплачиваться клиентами, мы не потратим даром ни одного цента. У страхового бизнеса в этой стране большое будущее, и он доступен каждому. Давай же ухватимся за него и будем держаться до последнего.
  Глава 2
  Во второй половине дня самолет мягко приземлился на посадочную полосу аэропорта Тусона.
  Я прошел к выходу и заметил стоящего неподалеку высокого светловолосого мужчину в ковбойской шляпе. На вид ему было чуть больше тридцати. Внимательные голубые глаза всматривались в пассажиров.
  В толпе встречающих он выделялся своим независимым и уверенным видом.
  Я задержал на нем свой взгляд. Мужчина протиснулся вперед.
  — Дональд Лэм? — уверенно спросил он.
  — Верно.
  Сильные пальцы до боли сжали мою руку и отпустили. Спокойная улыбка на мгновение осветила его обветренное лицо.
  — Я Крамер, К-Р-А-М-Е-Р, — сказал он. — С фермы «Холмистая долина».
  Вместе со мной прибыло около сорока пяти пассажиров, но он каким-то образом сумел безошибочно распознать меня в толпе.
  — Полагаю, у вас было описание внешности, — сказал я.
  — Вашей?
  — Да.
  — Нет, что вы. Просто мне велели встретить гостя, Дональда Лэма, который приезжает к нам на три недели.
  — Как вы меня узнали в этой толпе?
  Он улыбнулся:
  — Я гостей всегда узнаю.
  — Каким образом?
  — В действительности не я вас, а вы меня узнали, — проговорил он, растягивая слова, как это делают жители Техаса.
  — Это как же?
  — Тут все дело в психологии. Я надеваю ковбойскую шляпу, выхожу вперед, у меня загорелое лицо, потому что я много бываю на воздухе. Приезжающие к нам отдыхать знают, что их должны встречать, и, конечно, им интересно, как их найдут и как довезут до фермы. Они замечают меня, на секунду отворачиваются, а потом смотрят снова, и я почти слышу, как они спрашивают себя: «Не этот ли человек меня встречает?» — Крамер улыбнулся.
  — Отличное знание психологии, — сказал я.
  — На этой ферме часто приходится быть психологом.
  — Вы изучали психологию?
  — Тише.
  — А что здесь такого?
  — Если человек знает, что ты используешь психоанализ, труднее достигать результата.
  — Но мне-то вы признались.
  — Вы — это совсем другое дело. Вы спросили: «Как вы меня узнали в этой толпе?» Большинство людей говорят иначе: «Как только я вас увидел, я сразу понял, что это вы, мистер Крамер».
  На его логику я ничего не ответил. Я был сражен.
  Получив багаж, мы подошли к яркому фургону, на котором был изображен холм с целой вереницей всадников, спускающихся по извилистой тропинке, сбоку большими буквами была сделана надпись: «Ферма-пансионат „Холмистая долина“». На задней дверце была изображена вставшая на дыбы необъезженная лошадь, а на другой стороне машины — веселая компания на лошадях, плавательный бассейн и девушки в облегающих купальных костюмах.
  — Наверное, у вас на ферме есть свой художник? — спросил я.
  — Эти картинки делают свое дело. Каждый раз, когда я приезжаю в город за продуктами, я останавливаю машину в людном месте и вешаю на дверцу коробку с брошюрками, где рассказывается о нашей ферме, ценах и обо всем остальном. Вы удивитесь, узнав, какая это замечательная реклама. Туристы, приезжающие в Тусон, смотрят на эти картинки, читают брошюрку, и у них появляется желание отправиться на нашу ферму отдохнуть.
  — Опять психология?
  — Еще какая!
  — Вы владелец этой фермы?
  — Нет, я на ней работаю.
  — У вас должно быть прозвище. Вас ведь не называют Крамером, не так ли?
  — Вы правы, — усмехнулся он. — Меня называют Баком.
  — Это ваше сокращенное имя?
  — Мое имя Хобарт. Не будут же меня именовать «Хоб».
  — Многие ковбои зовут друг друга «Текс».
  — Это Аризона.
  — Мне показалось, что у вас техасский акцент.
  — Не говорите это никому, — сказал он, укладывая мои чемоданы в машину. — Ну, поехали.
  Мы выехали из Тусона и направились по пустыне на юго-восток в сторону гор. Путь был довольно долгим.
  Бак Крамер рассказывал о пустыне, о пейзаже вокруг нас, о чистом воздухе, но о себе больше не сказал ни слова и очень мало — о ферме «Холмистая долина».
  Мы въехали в большие распахнутые ворота, проехали пару миль вверх по крутому склону, свернули в сторону и остановились на вершине небольшого плато у подножия гор, окрашенных в сумерках багряным цветом.
  Крамер припарковал машину и сказал:
  — Я отнесу ваши вещи в коттедж, и, если вы пойдете со мной, я представлю вас Долорес Феррол.
  — Кто она? Хозяйка?
  — Сотрудница, массовик-затейник. Она встречает гостей и следит, чтобы они не скучали. А вот и она.
  Долорес Феррол оказалась настоящей красоткой.
  Ей было лет двадцать шесть — двадцать семь — возраст, когда женщина становится взрослой, оставаясь при этом очень соблазнительной. Одежда подчеркивала все изгибы фигуры, а у нее было что подчеркнуть: формы ее тела были плавными и обтекаемыми, такие формы надолго остаются в памяти мужчины и время от времени, особенно по ночам, беспокоят его воображение.
  Большие темные глаза окинули меня сперва несколько удивленным, затем спокойным оценивающим взглядом.
  Она подала мне свою руку и задержала ее в моей на целую минуту.
  — Добро пожаловать в «Холмистую долину», мистер Лэм, — сказала она. — Думаю, вам у нас понравится. — Она одарила меня выразительным взглядом, и я почувствовал легкое пожатие ее руки. — Мы вас ждали. Вы будете жить в коттедже номер три. Через пятнадцать минут подадут коктейли, через тридцать пять — начнется обед. — Она повернулась к Крамеру: — Бак, отнеси, пожалуйста, эти чемоданы.
  — Будет сделано.
  — Я покажу вам ваш коттедж. — Она нежно коснулась ладонью моей руки.
  Мы прошли через внутренний двор мимо огромного плавательного бассейна, возле которого стояли столики, кресла и пляжные зонты. Дальше располагался ряд коттеджей, имевших вид бревенчатых домиков.
  Номер третий был вторым от конца, на северной стороне ряда.
  Долорес открыла дверь.
  Я наклонил голову и подождал, пока она войдет. Она вошла и быстро повернулась, глядя на меня зовущим взглядом.
  — Сейчас придет Бак с вашими вещами, и мы не успеем с вами обсудить ситуацию, я поговорю с вами позднее. Вы, наверное, знаете, что мы будем работать вместе.
  — Мне сказали, что вы будете держать со мной контакт, — сказал я.
  — Конечно.
  Послышался громкий топот ковбойских ботинок, и на крыльцо поднялся Бак с чемоданами.
  — Вот и я. До встречи, Лэм. — Он ретировался с подозрительной поспешностью.
  Долорес приблизилась ко мне.
  — Я думаю, мы сработаемся, мистер Лэм, — сказала она. — Дональд, меня зовут Долорес.
  — Очень приятно. Мы будем работать с вами в тесном контакте?
  — Очень в тесном.
  — Давно вы подрабатываете на этой второй работе? — спросил я.
  Она была так близко, что я почувствовал тепло ее тела, когда она дотронулась кончиком указательного пальца до моего носа и слегка его надавила:
  — Не будьте таким любопытным, Дональд. — Она рассмеялась, раскрыв алые губы и обнажив белые, как жемчуг, зубы.
  Я невольно обнял ее: податливое тело, казалось, растворилось в моих руках, горячие губы уверенно нашли мои и обожгли поцелуем страстного обещания.
  Через мгновение она легонько оттолкнула меня и сказала:
  — Не шалите, Дональд. Мы не должны забывать о нашей работе, ведь если я увлекаюсь людьми, то это надолго. Вы симпатичный, а я импульсивна. Простите мне мою слабость.
  — Это я должен просить у вас прощения, я был зачинщиком.
  — Вам так кажется. — Она рассмеялась гортанным смехом.
  Достав из кармана платок, она заботливо вытерла помаду с моего лица.
  — Вам нужно идти, Дональд. Сейчас начнут подавать коктейли.
  — Мне не хочется коктейля, я бы лучше остался здесь.
  Она пощекотала пальцами мою руку:
  — И мне тоже не хочется, но работа есть работа, Дональд. Пойдемте. — Она схватила меня за руку и потянула к двери, говоря: — Я представлю вас отдыхающим, но ведите себя спокойно, здесь пока что нет женщины, которую вы могли бы использовать в качестве приманки. Но у нас забронировано место для мисс Дун, которая приедет завтра. Вас она может заинтересовать. Она работает медсестрой в больнице. Возможно, она та женщина, которая вам нужна. Как бы там ни было, у вас есть две недели, а это срок немалый.
  — Когда она приезжает? — переспросил я.
  — Завтра.
  — Вы знаете все подробности моего задания?
  Она обольстительно рассмеялась:
  — Когда я веду игру, я знаю все карты, Дональд, и необязательно помечать их. Послушайте, Дональд, вы должны помочь мне. Если хозяйка фермы узнает, что я работаю еще на кого-то, я попаду в неприятное положение. Надеюсь, вы сохраните это в секрете.
  — Я не разговорчив, — заверил я.
  — Дело даже не в этом. Мы будем с вами встречаться довольно часто, и, чтобы это не вызвало подозрений, вы должны будете играть определенную роль.
  — Какую роль?
  — Вы притворитесь влюбленным в меня до безумия, а я буду делать вид, что вы мне нравитесь, но мои обязанности не позволяют мне общаться только с одним мужчиной. Я должна сделать так, чтобы все отдыхающие хорошо себя чувствовали. Вы будете негодовать, ревновать меня и искать повод оторвать от моих обязанностей. Потом вы все обдумаете и поймете. Я не могу допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что у меня есть другая работа.
  — Кто владеет фермой?
  — Ширли Гейдж. Она получила эту ферму в наследство от Лероя Вилларда Гейджа и имеет с нее больше денег, чем если бы продала ее, вложила деньги во что-то другое и получала проценты. Более того, она любит жизнь. Она позволяет пожилым гостям…
  — Договаривайте, — попросил я.
  — Ну, я присматриваю за молодыми гостями и забочусь, чтобы они хорошо проводили время и общались друг с другом, а Ширли развлекает пожилых клиентов.
  — Вы хотите сказать, она чувствует себя одинокой и среди них находит себе компанию?
  Долорес рассмеялась:
  — Вот мы и пришли. Входите, здесь подают коктейли. Обычно каждому гостю предлагают два коктейля на выбор. Коктейли не крепкие, но вкусные и бесплатные. Вы можете выбрать «Манхэттен» или «Мартини». Входите, Дональд.
  Мы вошли в ярко освещенный зал с образцами индейской культуры за стеклянными витринами, с видами пустыни на стенах и индейскими коврами на полу — типичная обстановка для Запада.
  Около двадцати человек, разбившись на группы и пары, пили коктейли. Мужчины были в смокингах.
  Долорес похлопала в ладоши и сказала:
  — Прошу внимания, у нас пополнение, Дональд Лэм из Лос-Анджелеса. Прошу любить и жаловать. — Она взяла меня за руку: — Пойдемте, Дональд.
  Это было замечательное представление. Со многими из присутствующих она была знакома не более двадцати четырех часов, но всех помнила по имени. Она представила меня каждому, проводила к бару, убедилась, что я получил коктейль, и занялась другими гостями.
  Я увидел, что она здесь общая любимица и хорошо знает, как поднимать людям настроение: она подходила к группе гостей, вступала в разговор, уделяя внимание каждому, затем шла к следующей группе, все время весело шутила и смеялась мелодичным чувственным смехом.
  Платье плотно облегало ее фигуру, красивые бедра плавно покачивались, но в этом движении бедер не было ничего вызывающего или чрезмерного, но было что-то, что притягивало внимание мужчин.
  Время от времени некоторые мужья отходили от своих жен и присоединялись к группе, где разговаривала Долорес, тогда она быстро извинялась и шла к другим гостям или даже подходила к покинутой жене и непринужденно заговаривала с ней.
  Отдыхающие обращались ко мне, спрашивали, надолго ли я приехал, сдержанно интересовались моей личностью. Они не задавали вопросов в лоб, а лишь проявляли умеренное любопытство.
  Большинству было от тридцати пяти до шестидесяти лет, новичков можно было легко угадать по воспаленно-красным лицам, не привыкшим к длительному пребыванию на солнце.
  Говорили все больше о погоде.
  Некоторые приехали со Среднего Запада и рассказывали о снежных бурях, другие прибыли с Тихоокеанского побережья и описывали туманы и облачность.
  Я допил второй коктейль, когда прозвенел звонок и все потянулись на обед.
  Долорес определила мне место за столом, где сидели брокер из Канзас-Сити с супругой и художница лет тридцати пяти.
  Мы плотно пообедали: отличная говядина, жареный картофель, салат, десерт.
  После обеда начали играть в карты: бридж, покер. Покер походил на марафонский бег, ставки маленькие, каждый игрок стремился продемонстрировать свое превосходство.
  В общем, компания собралась приятная.
  Спиртное можно было заказать, написав записку.
  Художница, сидевшая со мной, завладела моим вниманием. Она говорила о цветах, об опасности некоторых тенденций в современном искусстве, о вырождении художественных форм и о красоте западного пейзажа.
  Одинокая, богатая и разочарованная вдова… У нее были данные, чтобы стать приманкой для симулянта, если бы не чересчур интеллектуальный подход к жизни.
  Кадры, на которых человек с травмированной шеей ныряет с вышки в бассейн, чтобы произвести впечатление на красотку в купальном костюме, могли бы потрясти присяжных, но кадры, где парень сиднем сидит в кресле у бассейна и обсуждает с дамой вопросы искусства, вряд ли достигнут необходимой цели.
  Я внимательно изучил художницу-вдову и пришел к выводу, что Долорес была права, говоря, что подходящей приманки для симулянта пока нет.
  Художницу звали Фэйт Кэллисон. Она сказала, что создает свои этюды с помощью кинокамеры и цветной пленки. У нее была целая коллекция слайдов, которые она зимой в своей студии, когда у нее будет больше времени, собиралась превратить в картины.
  — Вы когда-нибудь продавали свои пленки или картины? — спросил я.
  Она посмотрела на меня изумленно:
  — Почему вы спрашиваете об этом?
  Я задал этот вопрос только для того, чтобы как-то поддержать разговор, но было что-то в ее реакции, что заставило меня по-новому оценить ситуацию.
  — Если я вас правильно понял, вы привезли с собой довольно много пленки, — сказал я. — Я сам люблю снимать, но стоимость пленки меня ограничивает.
  Она быстро огляделась по сторонам, наклонилась ко мне и сказала:
  — Удивительно, что вы спросили меня об этом, мистер Лэм. Я действительно иногда продаю свои работы. В прошлый сезон, например, я брала с собой восьмимиллиметровую кинокамеру с переменным фокусным расстоянием объектива и снимала, как гости проводят здесь время. Потом я предлагала им свои пленки. Разумеется, я специально не торговала своими фильмами, а старалась представить это как услугу одного кинолюбителя другому. Но в итоге я действительно продала довольно много.
  — Людям, у которых не было своей кинокамеры?
  — Не только. Большую часть фильмов купили люди, у которых была кинокамера. В такие места, как это, люди берут с собой кинокамеры, чтобы привезти домой кадры, которые произведут впечатление на их знакомых. Те, кто приехал с востока, хотят показать своим землякам, что представляет собой ферма-пансионат на западе. Но если будешь всегда только снимать, то сам никогда не попадешь в кадр. Поэтому они охотно покупают пленку, где сами запечатлены на колоритном фоне.
  — Понятно, — сказал я задумчиво. — Я смотрю, вы хорошо подготовились.
  Она кивнула.
  — Случалось ли такое, что у вас покупали сразу много пленки?
  Она опять сделала удивленные глаза.
  — Ну… да. Два раза. Первый раз одна страховая компания пожелала иметь снимки какого-то человека, ныряющего с вышки, а второй заказ оказался самым удивительным из тех, которые у меня были: один адвокат из Далласа заказал копии всех фильмов, которые я сняла здесь во время отпуска. Именно поэтому я смогла приехать сюда в этом году. Денег, которые я получила за ту работу, с лихвой хватило на все мои расходы.
  — Ну, черт возьми, вы ловко все провернули, — восхитился я.
  Но тут она сменила тему и вновь заговорила об искусстве. Я заметил, что она испугалась своей откровенности с человеком, которого узнала совсем недавно.
  Она сказала, что пишет портреты и что у меня интересное лицо. Она хотела, чтобы я рассказал о себе. Я сообщил, что я холостяк, что у меня не было времени жениться, что сегодня у меня выдался долгий и трудный день, извинился, отправился в свой коттедж и лег спать.
  Тишина пустыни окутала все вокруг ватным одеялом, воздух был чист и свеж, я спал без всяких сновидений.
  Глава 3
  Утром, в половине восьмого, громко зазвенел большой железный будильник. Без пятнадцати восемь молоденький индеец в белом кителе принес апельсиновый сок, в восемь подали кофе.
  Долорес постучалась в мою дверь:
  — Доброе утро, Дональд. Как вы спали?
  — Как убитый.
  — В восемь тридцать начинается верховая прогулка с завтраком, но вы, если не хотите ехать, в любое время можете позавтракать в столовой.
  — Когда начинается эта прогулка?
  — Примерно через двадцать минут. Она обострит ваш аппетит. Походная кухня уже на месте, огонь разожжен и кофе готов. Когда появятся отдыхающие, для них приготовят яичницу и предложат всем бекон, гренки, печенье, ветчину.
  — Бедные лошади.
  — Что?
  — Их седоки здорово прибавят в весе после завтрака.
  Она засмеялась:
  — Лошадям это нравится. Пока эти бездельники — ах, нет — гости утоляют голод, они отдыхают.
  — Может, все-таки бездельники?
  — Боже, нет. Слово «бездельники» применимо только к прислуге, постояльцы для нас всегда гости.
  — Я готов к верховой прогулке.
  — Я так и предполагала.
  Мы прошли к месту, где седлали лошадей. Пару раз ее бедро коснулось моего. Она поглядывала на меня искоса, потом заговорила:
  — Нам с вами придется часто видеться во время этого сезона, Дональд. Вы знаете, что ваша работа постоянная? За Хелманном Бруно последуют другие.
  — Много?
  — Целая процессия.
  — Может быть, благодаря этому я научусь ездить верхом.
  Она вновь бросила на меня косой взгляд.
  — Вы многому научитесь здесь, Дональд.
  Мы подошли к лошадям. Крамер смерил меня взглядом:
  — Какую лошадь вы хотите, Дональд?
  — Меня устроит любая, какая достанется.
  — Хотите горячую лошадь?
  — Позаботьтесь о других отдыхающих, я не буду выбирать.
  — У нас есть разные лошади.
  — Поступайте как знаете.
  — Вон стоит оседланная гнедая. Садитесь на нее и примерьте стремена.
  Я вскочил в седло, перенес весь свой вес на пятки, сместился влево, затем вправо и сел прямо. Слегка натянув поводья, повернул налево, потом направо и слез с лошади.
  — Все отлично, — сказал я. — Стремена мне подходят.
  — Стремена-то подходят, да лошадь не та, — возразил Крамер.
  — Это почему?
  — Вы заслуживаете лучшей лошади.
  Он кивнул помощнику, поднял палец, и через минуту мальчик уже вел к нам коня, который очень осторожно и осмотрительно ставил копыта на землю.
  Крамер оседлал коня и надел на него уздечку:
  — Вы поедете на нем, Лэм… Где вы научились ездить верхом?
  — Я не езжу, я только сижу в седле.
  — Черта с два вы не ездите. Вы сидите в седле, как жокей. Этот конь имеет привычку вздрагивать, но это не значит, что он боится, — он так общается со своим седоком. Если он будет вздрагивать, подгоните его, но не сильно.
  — О’кей, — сказал я.
  Друг за другом стали подходить отдыхающие, некоторым пришлось помогать сесть в седло. В восемь тридцать мы отправились.
  Ехали по дороге, средняя часть которой была изрыта конскими копытами, по бокам виднелись следы автомобильных шин. Мы поднялись по склону каньона, солнце скрылось, и мы продолжали путь в тени. Бак, ехавший впереди, пустил свою лошадь легким галопом.
  Отдыхающие тряслись позади. Некоторые пытались обхватить круп лошади ногами, другие цеплялись за седло, третьи просто болтались из стороны в сторону. Лишь немногие скакали, расслабившись.
  Пару раз Бак оглянулся и внимательно посмотрел на меня.
  Мне с лошадью повезло, и я чувствовал себя в седле, словно в кресле-качалке.
  Мы продолжали путь еще минут десять-пятнадцать, двигаясь вдоль высохшего речного русла, и наконец выехали на покрытую шалфеем равнину. Неподалеку стояла тележка с опущенным откидным бортом. Старый седой мексиканец в поварском колпаке и белом кителе колдовал над раскаленными углями. Ему помогали трое или четверо мальчиков-мексиканцев. На железной решетке стояло десятка два сковородок с яичницей.
  Отдыхающие с охами и вздохами стали сползать с седел и на негнущихся ногах направились к огню. Они стояли тесной кучкой, надоедая повару своими вопросами, грели руки, а затем гуськом направились к большому столу и расселись на длинных скамьях.
  Подали кофе в эмалированных чашках, бекон, колбасу, ветчину, а также печенье, мед, гренки, мармелад и желе. После завтрака все закурили, расслабились и стали ждать, когда из-за горной гряды появится солнце и затопит долину своим ярким светом.
  Бак предложил всем продолжить путь по верхней тропе, но половина гостей предпочла вернуться на ферму, а другая приняла предложение.
  Я решил ехать по верхней тропе с Крамером.
  — Вы хорошо правите своим конем, — сказал Крамер. — Он слушается узды.
  — Я люблю лошадей.
  — Этого мало. Они вас любят… Как вы сюда попали?
  — Мне посоветовал приехать один приятель.
  — Кто? Я помню всех, кто у нас отдыхал.
  — Парень по имени Смит. Я его не очень хорошо знаю. Мы познакомились с ним в баре. Он только что вернулся отсюда и рассказал мне, как замечательно провел здесь время.
  — Понятно, — сказал Крамер и больше вопросов не задавал.
  Верхняя тропа вывела нас из каньона, обогнула высокое плато, разветвилась, и скоро мы оказались на вершине холма, откуда открывался живописный пейзаж: к западу и югу от нас простиралась бесконечная пустыня, на севере возвышались горные хребты. Тропинка пошла под крутой уклон, раздался женский визг, время от времени мужской бас восклицал: «Тпру! Тпру! Потише, милая! Тпру!»
  Крамер повернулся ко мне и подмигнул.
  Я дал коню волю, и он уверенно понес меня вниз через заросли полыни. Примерно в одиннадцать мы вернулись на ферму.
  Мы спешились и пошли к бассейну. Подали кофе.
  Многие гости купались.
  В эластичном купальнике, облегающем тело, как кожица колбасу, появилась Долорес.
  — Пойдемте купаться, Дональд, — сказала она.
  — Может, попозже.
  Она наклонилась, зачерпнула пригоршню воды и обдала мое лицо дразнящими брызгами.
  — Присоединяйтесь, Дональд! — весело крикнула она и легко, словно лань, понеслась к воде.
  Я пошел в свой коттедж, надел плавки, вернулся к бассейну и нырнул в воду.
  Долорес была в другом конце бассейна, но вскоре очутилась возле меня.
  — Вы не крупный, зато хорошо сложены, Дональд, — сказала она, опираясь рукой на мое голое плечо.
  — Сказать, как вы сложены? — спросил я, оглядывая ее.
  — Только попробуйте.
  Я почувствовал горячий след ее руки на своей спине.
  Через мгновение она уже беседовала с очень полной дамой лет пятидесяти, плескавшейся на мелком месте. Потом подплыла к одному из мужчин, обменялась с ним несколькими фразами и почти сразу направилась к его супруге и недолго поговорила с ней.
  Я нырнул пару раз с вышки, вышел из бассейна и прилег на коврик, чтобы немного подсушить кожу. Потом зашел в свой коттедж, принял душ, вернулся к бассейну и сел за одним из столов.
  Ко мне подошла Долорес и сказала:
  — Мелита Дун будет здесь к ленчу. Она прилетела утренним самолетом, и Бак отправился ее встречать.
  — Знаете о ней что-нибудь? — спросил я.
  — Только то, что она медсестра и что ей лет двадцать пять. Думаю, она в вашем вкусе.
  Раздался мужской голос:
  — Эй, Долорес, научите мою жену плавать на спине.
  — С удовольствием, сейчас, — откликнулась она и нежно положила ладонь на мои глаза. — До скорой встречи, Дональд.
  Долорес показала себя отличным инструктором по плаванию, потом она наблюдала, как женщины, желающие сбросить несколько фунтов лишнего веса, выполняют физические упражнения. Наконец отдыхающие стали расходиться по своим коттеджам, чтобы принять душ и приготовиться к ленчу.
  Мелита Дун появилась где-то в половине первого. Пока Бак Крамер относил ее вещи в коттедж, Долорес успела с нею познакомиться. Ее поселили в коттедже под номером два, рядом с моим.
  Когда они проходили мимо меня, Долорес бросила на меня выразительный взгляд и оглядела Мелиту Дун сверху вниз, как это всегда делают женщины, оценивающие соперницу.
  Мелита была блондинкой лет двадцати шести — двадцати семи, ростом не более пяти футов трех дюймов, но зато с очень пропорциональной фигуркой и стройными аристократическими ножками. В ней не было ни одной унции лишнего веса, но было все, что нужно женщине, чтобы слыть красивой. Ходила она легкой грациозной походкой.
  Но особенно привлекли меня ее глаза.
  Она метнула на меня быстрый взгляд и отвернулась, но я успел заметить, что глаза у нее карие, а взгляд тревожный. Она казалась чем-то испуганной.
  Девушки прошли к коттеджам.
  Долорес знала, что я буду смотреть им вслед, и покачивала бедрами явно больше, чем обычно.
  Они все еще находились в коттедже номер два, когда прозвенел звонок, позвав всех на ленч.
  Ленч подали к бассейну: фруктовый салат, мясной бульон с сухарями и копченое мясо в белом соусе.
  Во время ленча ко мне подошел Бак Крамер.
  — В одиночестве? — спросил он.
  Я кивнул.
  Крамер опустился в кресло напротив меня.
  Это не входило в мои планы. Я надеялся, что Долорес приведет Мелиту и познакомит меня с ней, но теперь я не мог отделаться от Бака, не нагрубив ему.
  — Ленч? — спросил я.
  — Только не эти харчи, — ответил он, покачав рукой. — Я ем на кухне. Предпочитаю побольше мяса и поменьше фруктов. Как вам понравилась лошадь?
  — Прекрасная лошадь.
  — Это замечательная лошадь. Мы не каждому позволяем ездить на ней.
  — Благодарю.
  — Не надо меня благодарить. Лошадь должна двигаться. Но, знаете, как бывает, дашь хорошую лошадь плохому седоку, смотришь — и он измучился, и лошадь загнана. Люди об этом не знают, но лошади очень чувствительны к своим седокам. Они знают людей. В тот момент, когда вы только ставите ногу в стремя, она уже знает, что вы за наездник, а когда садитесь в седло и дергаете поводья, она уже может рассказать о вас все, даже то, пили вы утром кофе с сахаром или без сахара. — Крамер улыбнулся.
  — Смотрю, вы хорошо разбираетесь в седоках, — сказал я.
  — Приходится… Представьте, появляется, к примеру, парень в новых ковбойских сапожках, джинсовом костюме, с ковбойской шляпой на голове и шелковым шарфом на шее. Он гордо подходит к вам и заявляет, что ему нужна только очень хорошая лошадь, потому что он хочет скакать впереди всех.
  Вы смотрите на него, а если замечаете на ногах у него шпоры, то сразу сообщаете, что на ферме гостям не разрешается носить шпоры. Потом вы наблюдаете, как он их снимает, и к этому времени знаете о нем достаточно, чтобы всучить ему самую старую и самую спокойную клячу. В этот день он даст вам десять долларов на чай и скажет, что ему нужна другая лошадь. Он познакомился тут с одной девушкой и хочет произвести на нее впечатление. Он начнет рассказывать вам, что объездил верхом всю Монтану, Айдахо, Вайоминг и Техас.
  — И что вы делаете?
  — Я забираю десять долларов и на следующий день даю ему такую же клячу. Если дать ему хорошую лошадь, она его либо сбросит, либо понесет.
  — А он не обидится, что, взяв с него десять баксов, ему снова подсовывают клячу?
  — Это возможно, но у нас есть что сказать ему. Можно наплести, что обычно эта лошадь очень спокойная, но если ей попадается плохой наездник, она способна на все, что в прошлом году она сбросила с седла двух седоков и что с тех пор ее предлагают только опытным наездникам. Парень рассказывает обо всем своей подружке, дает вам еще десять баксов и говорит, что именно такая лошадь ему подходит, и он будет ездить на ней все время. — Крамер зевнул.
  Из коттеджа номер два вышла Долорес. Она остановилась, но, увидев меня рядом с Баком, вошла обратно.
  — Вы уже ели? — спросил я Бака.
  — Нет. Только собираюсь.
  Он откинулся в кресле, посмотрел на меня и сказал:
  — Знаете, Лэм, вы какой-то необычный.
  — Это почему?
  — Вы мало разговариваете.
  — Я что, обязан разговаривать?
  — Вы понимаете, люди, которые сюда приезжают, обычно рассказывают о себе все, особенно если они умеют ездить верхом. Они разглагольствуют о фермах, на которых побывали, о выездах на природу, о часах, проведенных в седле… Где, черт возьми, вы научились ездить верхом?
  — Я не езжу, я только сижу в седле.
  Он фыркнул и ушел.
  Как только он меня оставил, из коттеджа вышли Долорес и Мелита Дун. Они направились к главному зданию, но неожиданно Долорес свернула в мою сторону и сказала:
  — Мисс Дун, позвольте вам представить моего друга Дональда Лэма.
  Я встал и поклонился:
  — Раз познакомиться с вами.
  Карие глаза смотрели на меня с откровенным интересом.
  — Привет, — сказала девушка и подала руку.
  Рука оказалась холодной, пальцы тонкие, но сильные.
  Она сменила одежду. На ней был костюм для верховой езды, который очень подходил к ее стройной фигуре.
  — Сейчас как раз время ленча, — обратилась Долорес к Мелите, — а я умираю от голода. Послушайте, Дональд, можно мы сядем за ваш стол? Вы, кажется, один.
  — Буду очень рад.
  Долорес позвала официанта. Я пододвинул для девушек стулья, и они сели.
  Долорес сказала:
  — Мы с Дональдом приятели… Он очень хороший.
  Мелита мне улыбнулась.
  Пришел официант и принял заказы.
  Мелита изучала меня с откровенным интересом, большим, чем простое любопытство, которое девушка в отпуске проявляет к незнакомому мужчине.
  Мне показалось, что Долорес уж слишком явно навязывает меня Мелите, и на мгновение меня охватила паника. Долорес была женщиной, которая не теряет времени даром, а Мелита, похоже, тоже не упускает своего, поэтому Долорес не следовало бы вести себя слишком открыто.
  Мы еще обедали, когда появился Бак Крамер с сообщением для Долорес.
  — Хелманн Бруно прибывает самолетом в половине четвертого, — сказал он.
  — Прекрасно, — сказала Долорес. — Ты встретишь его, Бак?
  — Да, конечно, — ответил он.
  Я смотрел на Мелиту, когда происходил этот разговор. Готов поклясться, что на мгновение в глазах ее промелькнул ужас, потом она потупила взор и стала двигать взад-вперед кофейную чашку, пока не взяла себя в руки или пока мое воображение не перестало меня разыгрывать.
  — Новый гость? — Мелита подняла глаза.
  — Да, новенький. Они приезжают и уезжают постоянно.
  — Бруно — какое необычное имя, — задумчиво промолвила Мелита. — Хелманн Бруно — кажется, я где-то слышала это имя. Он случайно не писатель?
  — Нет, — сказала Долорес. — Он — победитель какого-то конкурса, а в качестве приза получил бесплатную путевку на двухнедельный отдых у нас на ферме. Видимо, у него есть голова на плечах, иначе он не стал бы победителем конкурса.
  — Вот, наверное, откуда я слышала это имя, — отозвалась Мелита. — Он победил в конкурсе, и об этом, наверное, сообщалось в каком-нибудь журнале…
  Долорес старалась говорить небрежно:
  — Я не знаю. Для меня главное — чтобы все здесь чувствовали себя счастливыми. Меня не интересует личная жизнь отдыхающих.
  Она слегка подчеркнула слова: «Меня не интересует личная жизнь отдыхающих».
  Мелита бросила на нее быстрый взгляд и вновь опустила глаза.
  Долорес посмотрела на меня недоуменно.
  Когда покончили с едой, Долорес сказала:
  — Ну, теперь время сиесты. Сейчас все отдыхают, а во второй половине дня играют в гольф, плавают, и еще у нас есть теннисный корт, на котором проводятся матчи. Вы любите теннис, Мелита?
  — Нет, — ответила та. — Я люблю плавать и ездить верхом, но для остальных видов спорта я не гожусь.
  Я промолчал и, воспользовавшись сиестой, вернулся в свой коттедж.
  Глава 4
  После полудня я сидел возле бассейна и ждал прибытия фургона. Мне хотелось самому увидеть, как Хелманн Бруно будет выходить из машины. Часто симулянты невольно выдают себя, когда не знают, что за ними наблюдают.
  Сперва появились клубы пыли, а затем и сам фургон, за рулем которого сидел Бак Крамер. Машина развернулась и заехала на стоянку, куда обычно привозили отдыхающих.
  Человек, сидевший впереди, рядом с Крамером, казался совершенно неподвижным.
  Крамер вышел из машины, обежал вокруг и открыл дверцу.
  Бруно осторожно выставил из машины одну ногу, потом другую, потом появилась трость.
  Крамер подал Бруно руку и помог выйти из машины.
  Бруно постоял на негнущихся ногах, слегка покачиваясь, потом, опираясь на трость одной рукой и на руку Крамера другой, медленно поплелся в сторону бассейна.
  Когда они приблизились ко мне, Крамер сказал:
  — Это один из наших гостей, мистер Бруно, мистер Лэм.
  Бруно, высокий, неповоротливый, посмотрел на меня большими темными глазами, улыбнулся, переложил трость в левую руку, протянул правую и сказал:
  — Здравствуйте, мистер Лэм.
  — Рад вас видеть, мистер Бруно.
  — Простите мне мою неуклюжесть, — сказал он. — Я попал в автомобильную катастрофу и теперь не очень твердо стою на ногах.
  — У вас сломана кость? — спросил я.
  Он высвободил свою руку из моей и потер шею:
  — Травма шейных позвонков. По крайней мере, так говорят врачи. Чертовски неприятная штука. Меня мучают головные боли и приступы головокружения… Я приехал сюда, чтобы хорошенько отдохнуть. Думаю, мне будет полезно находиться на свежем воздухе. — Он опустил правую руку и взялся за набалдашник трости.
  Я заметил у него на руке кольцо — массивное золотое кольцо. Поверхность кольца напоминала завязанную узлами веревку с рубином в центре.
  — Пожалуйста, пойдемте сюда, мистер Бруно, — сказал Крамер. — Ваше прибытие зарегистрируют, и потом я покажу вам ваш коттедж. Думаю, вы будете жить в коттедже номер двенадцать. Прошу вас, будьте осторожней.
  — Все в порядке, — извиняющимся тоном проговорил Бруно. — Только я передвигаюсь несколько медленно. Иногда на меня нападает слабость.
  Поддерживаемый Крамером, Бруно направился к конторке регистрации.
  Быстрым шагом подошла Долорес Феррол. Она наблюдала за нами издали.
  — Вы видели это, — сказала она. — Мы проиграли. Этого никогда не разоблачишь.
  — Возможно, он почуял опасность, — возразил я. — Пока что мы ничего не достигли.
  Она мрачно посмотрела вслед Бруно и Крамеру и решительно проговорила:
  — Мне бы только выманить его из коттеджа после захода солнца — он враз оживет.
  — Как быть с кинокамерой? Для съемок необходим дневной свет.
  Мы прошли к конторке регистрации. Когда Бруно и Крамер вышли, Крамер представил его Долорес.
  Долорес позволила Бруно рассмотреть глубокий вырез на своей блузке.
  — У вас ревматизм, мистер Бруно? — спросила она. — Это лучшее место в мире, чтобы избавиться от ревматических болей.
  — Автомобильная катастрофа, — устало, но терпеливо объяснил он. — Травма шейных позвонков. Я думал, что здесь мне будет лучше, но, видимо, совершил ошибку, уехав так далеко от моего врача. Правда, я ничего не заплатил за путевку. Я выиграл ее, став победителем конкурса.
  — Вы победили в конкурсе! — воскликнула Долорес, глядя на него восхищенным взглядом. — Я всегда мечтала победить в каком-нибудь конкурсе. Даже пыталась, но, в конце концов, потеряла всякую надежду. Мне для этого не хватает ума.
  — Этот конкурс был очень легким, — сказал Бруно и повернулся к Крамеру: — Вы поможете мне отнести вещи?
  — Я провожу вас, и вы сможете прилечь, — сказал Крамер. — Потом я поеду обратно в аэропорт и постараюсь найти ваш пропавший чемодан. Авиакомпания утверждает, что он прибудет следующим рейсом, и я смогу его получить.
  — Абсурд какой-то, — сказал Бруно. — В наших самолетах самая отработанная совершенная техника. Ее проектируют на чертежных досках, испытывают в специальных аэродинамических трубах, и, пока вы находитесь на борту, с вами носятся как с писаной торбой, но стоит ступить на грешную землю, как вас начинают обслуживать на уровне, существовавшем в те времена, когда флагманом флота был трехмоторный самолет Форда.
  Крамер рассмеялся:
  — Скажите спасибо, что они еще это делают. В наше время люди путешествуют целыми толпами.
  В голосе Бруно зазвучали жалобные нотки хронического инвалида.
  — У меня неприятности, — сказал он. — Возможно, поэтому я все вижу в черном свете. — Он неуклюже поклонился Долорес и сказал: — До скорой встречи, — и направился с Крамером к коттеджу, стоящему в конце ряда.
  — Первый раз сталкиваюсь с таким симулянтом, — заметила Долорес.
  — Или он очень умен, — сказал я, — или действительно болен.
  Когда вернулся Крамер, я обратился к нему:
  — Если вы действительно собираетесь ехать за этим пропавшим чемоданом, можно я поеду с вами? Мне нужно кое-что купить в городе.
  — Я привезу вам все, что вы закажете.
  — Нет, я сам должен выбрать. Если в машине будет место, я бы…
  — Черт возьми, этот фургон постоянно ездит туда и обратно. Для того он и существует, чтобы отдыхающим было удобно. По утрам, когда я провожу верховую прогулку на лошадях, его водит другой водитель фермы. Но во второй половине дня я иногда совершаю по пять выездов в город. Садитесь.
  Я забрался на переднее сиденье рядом с ним.
  — Представляете, и такой парень едет отдыхать на ферму. — Крамер повернул ключ зажигания. — Да ему в санатории место.
  — Он приехал сюда потому, что ему досталась бесплатная путевка за победу в каком-то конкурсе.
  — Иногда у нас бывают такие. Побеждают в конкурсах и приезжают. Кажется, этот конкурс проводит компания, производящая пекарный порошок. Она награждает призами тех, кто в пятидесяти словах лучше всех объяснит, почему именно этот пекарный порошок является лучшим. Я никогда не читал об этом конкурсе в газетах, но сюда уже приезжали несколько человек, которые выиграли путевку. Насколько я знаю, некоторые из призов дают право на бесплатную поездку даже в Гонолулу.
  — Ничего, — сказал я весело, — две недели, проведенные здесь, пойдут ему на пользу.
  — Одно я знаю наверняка: он ни за что не сядет на лошадь. И мне не придется выслушивать излияния о том, как он в детстве катался на лошадях и как однажды ему попалась такая горячая лошадка, что другой на его месте вряд ли бы с ней справился. Он не будет давать мне взятку, чтобы к следующей прогулке я нашел ему лошадь получше. Я уже сыт по горло этими разговорами. Каждый получает ту лошадь, какую заслуживает. Если бы я позволил этим парням самим выбирать себе скакуна, то все наши тропы были бы изрыты их головами. А впрочем, у каждого свои проблемы.
  Я осклабился с понимающим видом.
  — Как вам понравился ваш конь сегодня утром?
  — Отличный.
  — Вы с ним быстро нашли общий язык. У некоторых парней очень тяжелая рука, а лошади этого не любят. Они начинают сопротивляться удилам и поводьям, потом перестают слушаться, седок пытается усмирить лошадь, но ничего хорошего из этого не получается.
  — Она его сбрасывает? — спросил я.
  — Что вы, нет. Ничего подобного. Мы не держим таких лошадей, которые сбрасывают седоков с седла.
  Просто лошадь становится норовистой, нервной и возвращается с прогулки мокрой от пота. Наезднику тоже достается, потому что он всю дорогу борется. Оба измучены и недовольны. Животные удивительным образом все понимают. Эти лошади знают, что зарабатывают свой хлеб, катая отдыхающих по этим тропам, и поэтому они очень редко обижаются на своих седоков. В основном они обладают сильно развитым чувством ответственности. Еще ни одна наша лошадь не сбросила отдыхающего на дорогу. Даже самого неловкого.
  — Наверное, нелегко отыскать таких лошадей, ухаживать за ними и держать в хорошей форме.
  Крамер улыбнулся:
  — Что это мы все время говорим о моих проблемах? Давайте лучше о ваших.
  — У меня нет проблем.
  Всю остальную дорогу до аэропорта мы с Крамером вели беспредметный разговор. Крамер позволял себе лишь общие рассуждения, стоило мне упомянуть имя какого-нибудь гостя, как он замолкал или начинал говорить о чем-то другом.
  Мы подъехали к аэропорту, и я позвонил Берте Кул из телефонной будки.
  — Дональд, — сказала она, — как у тебя дела?
  — Все о’кей, если не считать, что моя работа под угрозой срыва.
  — Что это значит?
  — Этот Бруно либо действительно болен, либо слишком умен, чтобы попасться на нашу удочку.
  — Ты хочешь сказать, что не можешь справиться с заданием? — осуждающе пророкотала Берта.
  — Дело не в том, что я не могу справиться, а в том, что справляться не с чем. Возможно, у этого парня действительно повреждена шея. Я собираюсь позвонить Брекинриджу, но сперва решил ввести тебя в курс событий.
  — О боже, — промолвила Берта. — Мы не можем отказаться от этой сделки. Ты должен пробыть там три недели, потому что все расходы уже оплачены и за каждый день мы получаем шестьдесят долларов.
  — Я не буду требовать от него выполнения обязательств. Я думаю, услышав мое сообщение, он захочет изменить тактику и отзовет меня.
  — Отзовет тебя! — заорала Берта в трубку. — Почему? Он не может идти на попятную.
  — Давай не будем показывать, что у нас нет другой работы. Мы найдем себе что-нибудь еще.
  — Позволь мне позвонить ему, я с ним поговорю.
  — Нет. Я сам отчитаюсь перед ним. Я буду держать тебя в курсе дела.
  Я повесил трубку, хотя она еще продолжала спорить, и позвонил Брекинриджу. Мне повезло. Как только я назвал себя его секретарше, раздался его голос:
  — Хэлло, Лэм. Вы звоните из Тусона?
  — Верно.
  — Как вам понравилась ферма?
  — Прекрасно.
  — А как складываются ваши отношения с Долорес Феррол?
  — Великолепно.
  — Это хорошо, — сказал он и через мгновение спросил: — Что вы хотите мне сказать?
  — Этот Бруно оказался крепким орешком.
  — Вот как? Это почему?
  — Похоже, он не симулирует. Он прибыл самолетом сегодня после полудня и сообщил всем, что приехал на ферму, потому что победил в конкурсе, что он серьезно пострадал в автомобильной катастрофе, что у него травма шеи, и он должен себя беречь. Он ходит, опираясь одной рукой на трость, а другой на руку ковбоя, который ухаживает за лошадьми.
  — Чертов мошенник! — воскликнул Брекинридж.
  — Вы правы.
  Брекинридж подумал и присвистнул в трубку.
  — Ладно, Дональд, возвращайтесь.
  — Вот как?
  — Именно так. Нам придется заплатить ему.
  — Я только сообщаю вам, как идут дела. В конце концов, может быть, он прикидывается. Возможно, мы еще выведем его на чистую воду.
  — Не думаю, что вам следует пытаться это делать. Хорошо, что вы позвонили мне, Дональд. Придется нам расплатиться с ним. Если он не симулирует, эта травма шеи может стоить нам больших денег. Садитесь в самолет и возвращайтесь домой.
  — К чему такая спешка? Подождем еще один день. Я хочу точнее оценить ситуацию и позвонил вам только потому, что думал, вам интересно знать, как развиваются события.
  — Отлично, Лэм. Молодец. Я рад, что вы мне позвонили. Вы не думайте, вы получите все, что мы обещали. В любом случае мы заплатим вам за три недели, но я не хочу рисковать, если у него действительно повреждена шея, тем более если все можно уладить, выплатив умеренную сумму денег.
  — Вы можете подождать один день? — спросил я.
  — Ну. — Он на мгновение задумался и добавил: — Да, один день мы подождем.
  — У меня появилась возможность выехать в город, и я решил позвонить вам и сообщить, что тут происходит.
  — Лэм, можете звонить мне в любое время. Я взял за правило находиться только там, где меня можно легко найти, если появится что-то важное. Назовете свое имя моей секретарше, и она тут же соединит вас со мной. Значит, вы позвоните мне завтра, не так ли?
  — О’кей.
  — Позвоните обязательно.
  — Обязательно позвоню. — Я повесил трубку.
  Я вошел в здание аэропорта и отыскал Крамера. Он стоял у ларька и потягивал шоколадного цвета пиво. Чемодан Бруно прибыл по расписанию, и мы вернулись на ферму.
  Я выпил коктейль, пообедал, а через некоторое время начались танцы.
  Я танцевал с Долорес.
  Танцевала она красиво и соблазнительно, хотя и не прижималась к партнеру во время танца.
  — Пытались соблазнить Бруно? — полюбопытствовал я.
  — Это айсберг, а не человек. Он правда травмирован, Дональд. Это что-то новое. Никогда не думала, что придется столкнуться с таким симулянтом. Они сказали, что не пошлют сюда человека, если не будут уверены, что он симулирует болезнь. Не понимаю, как они могли так ошибиться относительно этого парня.
  — Может, они и не уверены, — предположил я. — Возможно, они просто решили пойти на риск, который не оправдался.
  — Вы останетесь здесь, Дональд?
  — Не знаю, а что?
  — Мне бы не хотелось, чтобы вы так быстро уехали, ведь мы с вами только познакомились.
  — Если я буду продолжать играть роль, которую вы мне предложили, то сам стану выглядеть симулянтом в глазах других.
  — Я предложила, как вы выразились, эту роль, потому что вы мне нравитесь, — сказала она, выразительно посмотрев мне в глаза.
  В этот момент музыка кончилась, Долорес подкрепила свои слова, на долю секунды прижавшись ко мне бедрами. Потом она улыбнулась: к ней приближался один из отдыхающих, намеревавшийся пригласить ее на танец.
  — Как вы ухитряетесь не конфликтовать со всеми замужними женщинами? — спросил я ее.
  — Это искусство, — ответила она и повернулась к кавалеру, улыбаясь своей стандартной улыбкой.
  Я наблюдал за ней во время танца. Она танцевала подчеркнуто строго, время от времени улыбаясь кавалеру, внимательным взглядом окидывала других гостей, чтобы убедиться, что они хорошо проводят время.
  Каждая замужняя женщина, поймавшая этот взгляд, оценивала его по достоинству. Он говорил о том, что Долорес ни на минуту не забывает о своих прямых обязанностях.
  Я сомневался насчет Бруно, но зато не сомневался в том, что Долорес была удивительно умной женщиной.
  Распорядок дня на ферме позволял гостям рано ложиться спать.
  Два раза в неделю устраивались танцы, но они продолжались только час, потом музыку выключали, и отдыхающие расходились по коттеджам.
  Два раза в неделю на втором дворе разжигали костер, отдыхающие садились вокруг него и слушали выступление артистов. Мескитовые дрова вспыхивали ярким пламенем и превращались в тлеющие угольки. Ковбои играли на гитарах и пели песни Дикого Запада. Такие ансамбли ковбоев ездили от фермы к ферме и радовали отдыхающих своим искусством.
  Я рано вернулся в свой коттедж, поскольку Мелита Дун, сославшись на головную боль, легла спать, а Бруно попросил отвезти его в коттедж, заявив, что у него болят все суставы. Кто-то раздобыл для него кресло-каталку, и он теперь не расставался с ним.
  Долорес Феррол была разочарована, но скрывала это и с удвоенной энергией выполняла свою работу.
  Она старалась, чтобы все гости знакомились и общались друг с другом, а не собирались в отдельные группки, которые со временем могут превратиться в замкнутые кланы.
  Короче говоря, Долорес была весьма компетентна и выполняла колоссальную работу, но она очень хотела поговорить со мной, и я заметил, что после того, как официальная часть вечера закончилась, она искала возможность наедине обсудить наше дело во всех подробностях.
  Сам я полагал, что обсуждать тут нечего, во всяком случае, пока нечего, но прежде чем поговорить с Долорес, я хотел побольше узнать о Мелите Дун. Было что-то в этой женщине, что возбуждало мой интерес.
  Я направился к своему коттеджу, зевая на ходу.
  Почти сразу меня догнала Долорес:
  — Вы уходите, Дональд?
  — Да, день был трудный.
  Она засмеялась:
  — Не разыгрывайте меня. Вы из тех выносливых парней, которые выдержат дюжину таких дней. Или вы боитесь темноты?
  Я направил разговор в деловое русло.
  — Что вы скажете о Мелите Дун? — спросил я. — Не похоже, что она приехала сюда в поисках приключений и романов. Она не помешана на лошадях и не желает ездить верхом. Не является ли она любительницей киносъемки, которая стремится в пустыню, чтобы снимать свои фильмы. Зачем она здесь?
  — Ей-богу, не знаю, — сказала Долорес. — Я встречала здесь всяких женщин, но эта сбила меня с толку. Вы очень удачно разделили приезжающих сюда на три типа. Когда они приезжают сюда гулять, то не теряют времени даром. Первыми им здесь попадаются ковбои, и девицы буквально набрасываются на них. Ковбоям это все надоело до чертиков, и бывает так, что девица скидывает перед ними свое платье, а они зевают, поворачиваются к ней задом и идут седлать своих лошадей. Есть еще любители верховой езды. С такими ковбои находят общий язык, если, конечно, те их не поучают, как нужно обращаться с лошадьми. Если гости искренне любят животных и прогулки верхом, то им всегда достаются хорошие лошади, и они отлично проводят время. Есть еще, конечно, любители киносъемки, художники и люди, любящие одиночество и бесконечные пространства пустыни. Они приезжают сюда поодиночке и держатся обособленно.
  — Ну вот, — сказал я. — Мелита Дун приехала одна и держится обособленно. Может, она относится к последнему типу? Может, она любит одиночество и поэтому приехала сюда?
  Долорес покачала головой:
  — Только не эта женщина. Что-то у нее на уме. Она здесь для… Я чувствую, Дональд, что она приехала сюда с какой-то целью.
  — Мне тоже так кажется.
  — Ну что ж, ее коттедж находится рядом с вашим, и за последние пятнадцать минут вы уже три раза сладко зевнули. Я думала, возможно, ожидание… ну… — Она улыбнулась обольстительной улыбкой.
  Я сказал:
  — Наверное, мне в чай подбросили снотворное. Я еле стою на ногах. До завтра, Долорес.
  — До завтра? — переспросила она.
  Я посмотрел ей в глаза:
  — У вас здесь хорошая работа, Долорес.
  — Это я делаю ее хорошей.
  — Вам прилично платят?
  — Я делаю ее высокооплачиваемой. Я знаю, что я делаю. Я очень хорошо работаю. Благодаря мне гости чувствуют себя здесь гораздо более комфортно, чем если бы меня не было. Я честно зарабатываю себе на хлеб.
  — И никто не знает, что одновременно вы работаете на страховую компанию?
  Она посмотрела на меня насмешливо:
  — Вы что, шантажируете меня, Дональд?
  — Я не люблю пребывать в неведении.
  — Иногда быть в неведении выгодно… Ладно, что вы хотите узнать?
  — Как вы нашли эту работу?
  — Эта идея возникла в отделе исков.
  — Гомер Брекинридж?
  — Да, если хотите.
  — Значит, он приезжал сюда?
  — Да.
  — Когда?
  — В прошлом году.
  — Он увидел вас за работой, и ему пришла в голову идея приглашать сюда людей, победивших в липовом конкурсе?
  — Да.
  — Много их уже побывало здесь?
  — Не думаю, что мистеру Брекинриджу понравится, если он узнает, что я вам это рассказываю.
  — Послушайте, Долорес, мы с вами вместе работаем на Брекинриджа. Я спрашиваю вас для того, чтобы между нами установились не только деловые отношения. Вы считаете, что мы вмешиваемся в личные дела Брекинриджа?
  — И это тоже. — Она задумалась.
  — Я не хочу делать ничего, что может представлять опасность для вас и вашей работы. Эта работа мне тоже нравится. Брекинридж — человек неглупый. Он послал меня сюда, так сказать, в порядке эксперимента… До меня здесь были другие. Что с ними стало?
  — Не знаю. Они больше не возвращались. Для них эта работа была одноразовым предприятием.
  — Вот именно. А я не хочу быть одноразовым предприятием. До завтра, Долорес.
  Мгновение она колебалась, потом сказала ласково:
  — Доброй ночи, Дональд, — и удалилась.
  В коттедже Мелиты Дун свет уже не горел. Она легла спать полчаса назад. Очевидно, она не теряла времени на долгий косметический ритуал, как многие женщины, которые уделяют массу внимания своей внешности перед сном.
  Я со всех сторон осмотрел свой коттедж. Он состоял из крыльца, небольшой гостиной, спальни, ванной, большого чулана, газового обогревателя и маленького заднего крыльца.
  По утрам и вечерам здесь бывало прохладно, и тогда в коттеджах затапливали две печи: одну — в гостиной, другую — в спальне. Маленькое заднее крыльцо предназначалось для дров. С появлением газа были установлены газовые обогреватели, и необходимость запасать дрова на зиму отпала. Между моим коттеджем и коттеджем Мелиты Дун было около десяти футов. Окно ее спальни было несколько смещено относительно моего, и я мог видеть лишь один угол ее спальни.
  Очевидно, Мелита любила дышать свежим воздухом — окно ее спальни было открыто, и тюлевые занавески раздвинуты для циркуляции воздуха.
  Я разделся, принял душ, надел пижаму, забрался в постель и заснул.
  Не знаю, сколько прошло времени, когда я, вздрогнув, резко проснулся. Меня разбудил не то шум, не то еще что-то.
  В углу моей спальни был яркий свет.
  Я вскочил с постели и пошел к двери и только тогда осознал, что источник света — окно спальни Мелиты Дун.
  Подойдя близко к своему окну, я смог видеть угол ее спальни.
  Я увидел движущуюся тень, затем другую. Несомненно, теней было две.
  Послышался голос мужчины — низкий, настойчивый бас. Женский голос произнес что-то очень быстро, и вновь заговорил мужчина — на этот раз властно и грубо.
  Неожиданно в поле моего зрения появилась Мелита Дун.
  На ней была тонкая ночная рубашка, а поверх нее почти прозрачный халат.
  Рука мужчины схватила ее запястье.
  Я не видел мужчину. Видел только его руку и на ней кольцо. Массивное золотое кольцо с рубином. Я отчетливо видел его красный блеск.
  В первый момент я не был в этом уверен, но кольцо очень походило на то, которое в тот день было на руке Хелманна Бруно.
  Внезапно свет в коттедже Дун погас. С того момента как я проснулся, прошло не более двух минут.
  Я осторожно поднял свое окно, но ничего не услышал. На цыпочках прошел к входной двери и приоткрыл ее на тот случай, если Бруно будет проходить мимо моего коттеджа. Я хотел видеть, как он идет: быстрыми, нормальными шагами или опираясь на трость.
  Прождав минут десять, я на цыпочках прошел к запасному выходу, вышел на крыльцо и посмотрел на соседний коттедж.
  Он имел точно такой же, как у меня, запасный выход и такое же заднее крыльцо. Бруно мог легко обойти мой коттедж и выйти на тропинку.
  Тропинка не была мощеной. По ней в коттеджи доставляли мебель и провизию. Грязи на дорожке не было, потому что в здешней почве много превратившегося в песок гранита, но и совершенно твердой ее нельзя было назвать.
  Я оделся, сунул в карман маленький фонарик и вышел через запасный выход. Стараясь держаться в темноте, я вышел на тропу, снял пиджак, накрыл им фонарь, чтобы он не отбрасывал по сторонам свет, и начал обследовать почву.
  На дорожке четко отпечатались следы мужской обуви, которые вели к коттеджу Бруно.
  Я не решился идти по ним до конца, но проследовал достаточно, чтобы убедиться, что мужчина шел нормальным, здоровым шагом.
  К сожалению, я ничего не мог поделать со своими собственными следами. На таких дорогах любой движущийся предмет оставляет след, и опытный следопыт способен обнаруживать почти незаметные отпечатки.
  Я, конечно, мог бы скрыть свои следы, разглаживая землю ладонями, но, боюсь, это привлекло бы еще больше внимания.
  По утрам ковбои узнают по следам верховых и вьючных лошадей, где стадо останавливалось на ночь. Они не только хорошо читают следы, но и замечают все мелочи, выходящие за рамки обычного.
  В итоге я повернулся и пошел обратно, не пытаясь уничтожить свои следы. Я был уверен, что Бруно не догадается, что кто-то следил за ним, но знал, что любой ковбой, который проедет по этой дороге верхом, следы увидит. Если он проедет на джипе или пикапе, то может не обратить на них внимания. В крайнем случае, меня могли заподозрить в распутстве, так что стоило рискнуть.
  Стараясь держаться в темноте, я тихо обошел коттедж, вернулся в свой и лег спать.
  Глава 5
  Крамер сказал мне, что по утрам лошадей кормят около шести, седлать начинают в начале восьмого, потом их чистят и готовят к утренней прогулке, которая в обычные дни начинается в половине девятого. Два или три раза в неделю, когда отдыхающие завтракали в пути, прогулка начиналась немного раньше.
  В это утро прогулки с завтраком не предусматривалось, и примерно в половине седьмого я зашел в конюшню, чтобы осмотреть ее.
  Примерно без пятнадцати семь ковбои, позавтракав, вышли из столовой.
  Крамер посмотрел на меня с удивлением:
  — Что это вы тут делаете в такую рань?
  — У меня ужасно неспокойный характер. Когда бы я ни лег спать, встаю с восходом солнца и сразу должен что-то делать. У себя дома в городе я еще себя сдерживаю, но здесь такой чистый воздух, что, кажется, даром теряешь время, если проводишь все утро в постели.
  Он улыбнулся:
  — Наверное, вы правы. Не знаю. У меня никогда не было возможности понежиться утром в постели. Надо как-нибудь попробовать. Слушайте, Лэм, вы хороший наездник, и за вами не нужно присматривать. Хотите, я оседлаю вашего коня?
  — Когда начнется прогулка?
  — Сегодня в девять. Вы взвоете от скуки, ожидая, пока она начнется.
  — А что вы сейчас будете делать? Кормить лошадей?
  — Нет. Их сейчас почистят и оседлают, а я собираюсь в город. Я должен отвезти в аэропорт мистера и миссис Уилкокс. Они хотят попасть туда к половине девятого, чтобы позавтракать и успеть на девятичасовой самолет. Сейчас они пьют кофе.
  — Отлично. Я поеду с вами, чтобы скоротать время.
  Крамер засмеялся:
  — Вы полная противоположность остальным нашим гостям. Они любят поспать, потом не торопятся идти на завтрак — иногда из-за них приходится задерживать начало прогулки. О’кей, мы выезжаем через десять минут.
  — Тогда я сейчас же пойду, или, может, вам помочь отнести багаж?
  — Не говорите глупостей. Если начальство узнает, что я позволил гостю нести багаж, то меня завтра же уволят. Вон там стоит фургон.
  Я сел на заднее сиденье.
  Примерно через десять минут пришли мистер и миссис Уилкокс. Они приехали сюда с востока страны, чтобы похудеть, загореть и, вернувшись домой, удивлять своих знакомых словечками из ковбойского жаргона.
  Беседуя с ними по дороге в город, я узнал, что они провели на ферме целых три недели, что вначале ковбойские сапожки доставляли неудобство ногам мистера Уилкокса, но теперь он к ним привык и готов поклясться, что это самая удобная обувь, какую он когда-либо носил. Он собирался приклеить к ним резиновую подошву и носить каждый день и «прямо в конторе, ей-богу».
  Я смотрел на его широкополое сомбреро, на покрытое загаром лицо и понял, что он не только будет разгуливать по конторе в ковбойских сапожках, но при случае и взгромоздит ноги на стол, чтобы испуганные секретарши и служащие смогли их получше рассмотреть и осознать, что их хозяин настоящий, видавший виды ковбой.
  Миссис Уилкокс с вдохновением рассказывала, как смогла сбросить несколько фунтов веса, и утверждала, «что чувствует себя заново родившейся женщиной».
  Они с таким увлечением говорили о себе, что обо мне никто и не вспомнил.
  Когда мы добрались до аэропорта, они сдали свой багаж и отправились завтракать.
  Я спросил Крамера:
  — Что будет, если я не вернусь с вами на ферму?
  — Ничего. А что должно случиться? Надеюсь, вы не убежите, не расплатившись?
  — Мой отдых на вашей ферме оплачен вперед. Если я не вернусь сегодня вечером, пусть в моем коттедже ничего не трогают.
  Крамер посмотрел на меня задумчиво, потом саркастически ухмыльнулся:
  — А я-то думаю, что это вы такой неугомонный. Теперь знаю почему: наши жеребцы ведут себя точно так же.
  Я не стал с ним спорить и пошел узнать, когда будет ближайший рейс на Даллас.
  Оказалось, через тридцать минут.
  Я вылетел этим рейсом.
  В Далласе я заказал разговор с Брекинриджем за его счет.
  — Вы еще не расплатились с ним? — спросил я, когда он сообщил свои данные телефонистке.
  — Еще нет, но я готовлю чек, чтобы уладить это дело. Телефонистка сказала, что вы звоните из Далласа.
  — Верно.
  — Что, черт возьми, вы там делаете?
  — Выясняю кое-какие детали, касающиеся нашего дела.
  — Послушайте, Дональд, я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Если у этого человека травма шейных позвонков, то мы должны уладить с ним дело как можно скорее. Он еще не нанял адвоката, но грозился, что наймет, если появится необходимость. В подобных ситуациях мы всегда расплачиваемся, и расплачиваемся быстро.
  — Но пока вы не расплатились?
  — Нет. Сегодня во второй половине дня на ферму отправится наш представитель с необходимыми документами и чеками. Нам придется заплатить довольно значительную сумму.
  — Скажите вашему человеку, чтобы он подождал, пока вы не получите от меня известий.
  — Зачем?
  — В этом деле есть что-то подозрительное.
  — В нем может быть много чего подозрительного, но если у парня травма шеи, мы должны выполнить наши обязательства. Ради бога, Лэм, вы не знаете, что такое прийти в суд, предстать перед присяжными и сказать: «Мы выполним наши обязательства, единственное, что мы хотим выяснить, какую сумму мы должны заплатить».
  — Я понимаю, но… Когда ваш представитель выезжает?
  — Он вылетает самолетом, который прибывает в Тусон в половине четвертого.
  — О’кей. Скажите ему, чтобы он позвонил вам из Тусона. Я свяжусь с вами к тому времени.
  Брекинридж сказал:
  — Я ценю энергию в людях, Лэм, но иногда чрезмерное усердие приносит вред.
  — Я знаю и, видимо, рискую навлечь на себя ваш гнев, поскольку чувствую, что во мне бурлит энергия. Этот Бруно проходимец. Я позвоню вам позднее.
  Не дожидаясь его ответа, я повесил трубку и сразу позвонил Берте Кул.
  — Какого черта ты делаешь в Далласе, Дональд? — спросила она.
  — Провожу расследование, и у меня есть для тебя срочная работа. Мне нужна информация о медицинской сестре по имени Мелита Дун. В частности, меня интересует имя ее парня. Я хочу знать, где она живет: в общежитии или на квартире, одна или с подружкой. Короче говоря, я хочу знать о ней все.
  — Какое отношение имеет Мелита Дун к этому делу?
  — Я не знаю и хочу это выяснить.
  Берта тяжело вздохнула:
  — Сам бы занимался этими девицами. Она дипломированная медицинская сестра?
  — Да.
  — О’кей. Постараюсь выяснить.
  — Ничего не говори Брекинриджу, — предупредил я ее. — Я сам сообщу ему все, что нужно. — И повесил трубку.
  Я зашел в универмаг, купил небольшой чемодан, электрический миксер и электрический консервооткрыватель.
  Стерев с них все расценки, я положил покупки в чемодан и просмотрел в утренней газете раздел «Приглашаются на работу». В нем я нашел объявление для торговых агентов о первоклассной, благородной и прибыльной работе по предложению товаров на дому.
  Я отправился по указанному адресу и предложил свои услуги.
  Работа заключалась в торговле многотомной энциклопедией.
  Я сказал, что справлюсь. Мне дали несколько брошюр, несколько бланков для заказа и пообещали, что если я хорошо себя зарекомендую, то, возможно, в будущем смогу найти себе поручителя, чтобы получать деньги вперед, но пока буду работать строго на комиссионных началах, без всяких поручителей и без всяких авансов.
  У меня был адрес Хелманна Бруно: 642, Честнат-авеню.
  Я взял напрокат машину, положил в нее чемодан и книги и отправился в путь. Многоквартирный дом, в котором проживало семейство Бруно, назывался «Мелдон Апартментс» и представлял собой довольно красивое на вид здание.
  Почтовый ящик Бруно имел номер 614, что соответствовало номеру его квартиры.
  Я поднялся и позвонил.
  Дверь открыла приятная на вид женщина лет тридцати.
  — Вы хозяйка дома? — спросил я.
  Она устало улыбнулась:
  — Я хозяйка дома, но у меня много дел, и я не намерена ничего покупать. Не знаю, как вы сюда попали. У нас очень строго относятся к торговым агентам, коробейникам и торговцам бытовыми приборами. — Она хотела закрыть дверь перед моим носом.
  — Но я собираюсь вручить вам бесплатный электрический смеситель и бесплатный электрический консервооткрыватель.
  — Что?
  — Бесплатный электрический консервооткрыватель и бесплатный электрический смеситель.
  — Почему вы говорите — бесплатный?
  — Потому что для вас они бесплатные.
  — Что я для этого должна сделать?
  — Ничего.
  — Не может быть. Что вы от меня хотите?
  Я сказал:
  — Вы можете стать стотысячным покупателем нашей энциклопедии, и у меня есть ровно пятнадцать минут, чтобы убедить вас подписать контракт. Если вы подпишете его и я сообщу об этом в свою фирму в течение пятнадцати минут, вы получите этот смеситель и этот консервооткрыватель.
  Она нервно засмеялась и сказала:
  — Наверное, это такой дешевый товар, что…
  — Посмотрите на него, — сказал я, протягивая ей смеситель. — Вы нигде его не купите дешевле, чем за 65 долларов. Это фабричная марка высшего качества.
  — Я вам верю, но будет ли он работать?
  — Даю гарантию.
  — Позвольте мне взглянуть на консервооткрыватель?
  Я показал ей консервооткрыватель.
  Поколебавшись мгновение, она сказала:
  — Войдите.
  Я прошел за ней в квартиру.
  Квартира была уютной и хорошо обставленной. Она состояла из гостиной, спальни и небольшой кухни.
  — А сколько стоит энциклопедия?
  — Примерно половину ее реальной цены.
  — У нас даже нет места для такого количества книг.
  — Вместе с книгами вам доставят небольшой книжный шкаф, текст напечатан на тонкой бумаге, в нем содержится очень много точной и достоверной информации. Вот, к примеру, вопрос об атомной энергии и аэродинамическом коэффициенте, необходимом для преодоления гравитационного притяжения. Ученые называют его критической скоростью, при которой тело освобождается от гравитационного притяжения Земли.
  Я вижу, что вы бываете в обществе и ведете активный образ жизни. Не знаю, какое у вас образование, но, уверяю вас, ваши затраты окупятся сторицей, когда вы начнете удивлять своих друзей познаниями в области науки. Вот, взгляните на эту статью о спутниковых орбитах.
  Она сказала с сомнением в голосе:
  — Ну, если энциклопедия не занимает много места и недорого стоит, присядьте, я взгляну на нее. — Она быстро просмотрела том со статьей о спутниковой орбите.
  — Как видите, — сказал я, — здесь собраны самые свежие научные данные, но описаны они простым, доступным для неподготовленного читателя языком. Вам достаточно будет потратить полчаса на чтение, чтобы потом в любой компании показать себя современной женщиной с широким кругозором.
  — Сколько она стоит?
  Я сказал:
  — Мы заключим с вами контракт, и затем еженедельно в течение года вы будете выплачивать небольшую сумму. При таких условиях проценты начисляться не будут. Вы поймете, что эта энциклопедия имеет гораздо большую ценность, чем деньги… У вас осталось семь минут, чтобы принять решение. Если оно будет положительным, то я позвоню в свою фирму и безвозмездно передам вам эти замечательные награды, так как вы станете нашим стотысячным покупателем. Мое предложение будет оставаться в силе еще в течение семи минут, но не более, потому что сейчас другой торговый агент стоит у дверей другого возможного покупателя, и если через семь минут он не получит сообщения о том, что я заключил с вами контракт, то право на вручение этих наград перейдет к нему. У него тоже будет ровно пятнадцать минут, чтобы заключить контракт о покупке энциклопедии с другим предполагаемым покупателем.
  — А потом? — спросила она.
  — Если он заключит контракт, то эти награды получит его покупатель, если ему не удастся это сделать, право на вручение наград перейдет к третьему агенту, и так далее. Но благодаря низкой цене энциклопедии и той ценной информации, которую она содержит, дело редко доходит до третьего агента. Если вы сейчас не надумаете ее купить, второй агент почти наверняка продаст энциклопедию своему покупателю.
  — Прежде чем сделать такую покупку, мне хотелось бы посоветоваться с мужем… Позвольте мне еще раз взглянуть на смеситель.
  Я подал ей смеситель.
  Она стала его разглядывать.
  — Знаете, — сказал я, — на этот смеситель есть гарантия от производителя. Вы заполните эту карточку, отошлете ее производителю, и ваш смеситель поставят на учет. Гарантия дается на три года. Этот электрический консервооткрыватель открывает любые виды консервных банок: квадратные, круглые, продолговатые. Нужно только взять банку, вставить ее внутрь этого корпуса и нажать кнопку. Он аккуратно, без всяких зазубрин вскроет банку. Конечно, мы не обязаны рекламировать наши награды, которые вручаем. Наше дело — продавать книги, а не раздавать призы. Мы вручали небольшие награды покупателям, которые приобрели 25-тысячный, 50-тысячный и 75-тысячный комплекты энциклопедий, а эти награды — суперприз, который достается только покупателю 100-тысячного набора.
  Она заколебалась.
  — Когда вернется ваш муж?
  — Боюсь, не раньше чем через две недели. Он уехал по делу… Я жду его звонка сегодня вечером. Бедняга…
  — Что случилось? Почему вы назвали его «беднягой»?
  — Он получил травму при столкновении машин. Ему сейчас вообще нельзя двигаться, а он уехал. Дело очень важное.
  Я посмотрел на часы и сказал:
  — Сожалею, но, видимо, придется агенту номер два включаться в работу. — Я положил в чемодан консервооткрыватель и потянулся за смесителем.
  — Одну минуту, — сказала она и еще раз посмотрела на смеситель.
  Я выждал, пока она поднимет глаза, и с взволнованным видом посмотрел на часы.
  — Ладно, я возьму ее.
  — Распишитесь здесь, — сказал я, передавая ей контракт.
  — О боже, я не успею прочитать его.
  — А вам и не нужно ничего читать. Вы имеете дело с солидной фирмой. И платить вам сейчас не надо. На следующей неделе к вам придет наш представитель и принесет товар. Только после этого вы сделаете первый взнос. В дальнейшем вы внесете 52 одинаковые платы, как указано в этой части контракта, без начисления процентов. Только эта часть контракта налагает на вас какие-то обязательства, если вы, конечно, кредитоспособны и не подписываете этот контракт с целью обвести нашу фирму вокруг пальца. — Я снова посмотрел на часы.
  Она схватила ручку и расписалась.
  Я сказал:
  — Разрешите мне воспользоваться вашим телефоном, у меня осталось лишь несколько секунд.
  Я бросился к телефону, набрал номер наугад и сказал:
  — Хэлло, хэлло.
  — Да, слушаю, — произнес в трубке чей-то голос.
  — Это мистер Дональд. Я продал стотысячный комплект энциклопедий и прошу разрешения на выдачу дополнительного вознаграждения.
  На другом конце линии ответили:
  — Вы ошиблись номером, — и повесили трубку.
  — У меня на руках подписанный контракт, — продолжал я. — Давайте сверим часы… Правильно, у меня осталось еще пятьдесят секунд. Я вручу электросмеситель и электроконсервооткрыватель миссис Бруно и принесу контракт в контору… Да, я вручу их сейчас… Да, подписанный контракт у меня.
  Я повесил трубку, отнес на кухню электросмеситель, положил его на полку и сказал:
  — Консервооткрыватель крепится к столу винтами. Хотите, я помогу вам его установить?
  — Не надо, спасибо, — сказала она. — Я бы хотела проверить, как работает смеситель.
  Она наполовину наполнила кастрюлю водой из крана, поставила ее на стол и включила смеситель.
  На ее лице появилась восторженная улыбка:
  — Нам как раз такой был нужен. Даже не верится, что он достался бесплатно.
  — Вы приобрели стотысячный комплект энциклопедии, которую мы продаем частным лицам, обходя дома, — сказал я. — Когда, вы говорите, вернется ваш муж?
  — Не раньше чем через две недели. Он поехал в Миннесоту по делу.
  — Он сильно пострадал?
  — У него травма шеи. Вначале он не обратил на нее внимания, но через некоторое время у него начались головные боли и головокружение. Он обратился к врачу, и тот признал у него травму шейных позвонков.
  Я покачал головой:
  — Да, не повезло. А человек, сидевший за рулем другой машины, застрахован?
  — Да, он застрахован, но я не знаю, что собирается предпринимать страховая компания. Мой муж ведет с ней переговоры.
  — Он не нанял адвоката?
  Она внимательно посмотрела на меня:
  — Адвокат потребует тридцать три и три десятых процента от полученной суммы. Не вижу смысла приглашать адвоката, если мы сами можем договориться со страховой компанией. Нет никакого смысла платить адвокату пять тысяч долларов только за то, что он напишет письмо и скажет несколько слов. Некоторые из этих адвокатов сколотили себе состояние на подобных делах. Страховая компания посылает к ним своего представителя, они поговорят с часок и улаживают вопрос. Другое дело, если адвокат вкладывает свои деньги, сам возбуждает иск и все такое. Мой муж готов иметь дело с адвокатом на таких условиях, но ни одного адвоката это не устраивает. Они сразу хотят получить свою долю.
  — Наверное, у адвокатов тоже есть проблемы, — сказал я. — Им нужно зарабатывать деньги на простых делах, чтобы браться за сложные.
  — Ладно, — сказала она, — пусть адвокаты решают свои проблемы, а мы свои. Однако лучше не обсуждать этот вопрос.
  — Почему? — Я посмотрел на нее с удивлением.
  — Когда имеешь дело со страховыми компаниями, надо держать ухо востро.
  — О да, я понимаю. Наверное, вам не стоило рассказывать мне об этом. Ну, мне пора. Большое вам спасибо, миссис Бруно. Я очень рад, что смог вручить вам эти награды. Я немного боялся, что пятнадцать минут истекут раньше, чем вы решитесь на покупку.
  Она нервно рассмеялась:
  — Я сама этого боялась. Вы так расхваливали свою энциклопедию, что я не смогла устоять.
  — Вы не пожалеете, что купили ее. — Я вежливо откланялся.
  Сразу же от дома миссис Бруно я поехал в офис фирмы, торгующей энциклопедиями.
  — Что мне теперь делать? — спросил я, держа в руке подписанный контракт.
  — Сдавайте, — с удивлением в голосе проговорил человек за столом.
  Я протянул ему контракт. Он внимательно посмотрел на него:
  — Быстро сработали, Лэм. Еще и двух часов не прошло.
  — Знаю. Я вообще быстро работаю.
  — Ну тогда сотрудничество с нашей фирмой принесет вам немалый доход.
  — Не думаю.
  — Почему?
  — На эти книги очень плохой спрос. Я потратил целый час, чтобы продать один набор. Когда я предлагаю товар на дому, я должен, по крайней мере, продать пять единиц в день.
  — Пять единиц в день! Вы хоть представляете себе размер вашего комиссионного вознаграждения, если вы будете продавать в день по пять наборов энциклопедии?
  — Конечно, представляю. Я пришел к вам, чтобы зарабатывать деньги, и деньги хорошие.
  — Вы их будете зарабатывать. Сколько квартир вы обошли?
  — Только эту.
  — Только одну?
  — Конечно. Я не трачу время на плохих покупателей.
  — Ну, черт меня возьми. — Он снова посмотрел на контракт. — Послушайте, Лэм, вы не проверяли кредитоспособность своего покупателя?
  — Я должен был это сделать?
  — Вы должны ручаться за кредитоспособность своего покупателя. По крайней мере, своими комиссионными.
  — Как это?
  — Мы поставляем энциклопедию и сохраняем права на нее до тех пор, пока не будет уплачен последний взнос. Взносы выплачиваются еженедельно. Если деньги не поступают, вы не получаете свои комиссионные.
  — Ну а вы здесь для чего сидите?
  — У нас своя работа, и мы начинаем ее только после того, как будет выяснена кредитоспособность покупателя, — кто-то ведь должен контролировать оплату. Мы несем за нее ответственность.
  Я осклабился и сказал:
  — Вы хотите сказать, что существует еще одна фирма, которая вас финансирует и перед которой вы отчитываетесь за свою деятельность?
  Он покраснел до ушей, но смолчал.
  — Ладно, — сказал я, — давайте прямо сейчас проверим кредитоспособность моего клиента.
  Он неохотно поднял трубку и, набрав номер бюро кредитной информации, попросил дать ему сведения о кредитоспособности Хелманна Бруно, проживающего в «Мелдон Апартментс».
  Я наблюдал за его реакцией.
  Через несколько минут он нахмурился и задумчиво проговорил:
  — Ладно, думаю, этого достаточно. — Положив трубку, он сказал: — Они поселились там недавно, примерно три месяца назад, но с кредитоспособностью у них все в порядке. Кажется, денежки у них водятся. У них есть счет в банке, хорошая машина, которую они купили по приезде в город, заплатив наличными. С другой стороны, о них никто ничего толком не знает. Кроме машины, они ничего не покупали. Они говорят, что не нуждаются в кредитах, и не называют своих поручителей.
  — Прекрасно, — сказал я. — Значит, у меня не будет проблем с комиссионными.
  — Конечно, конечно, не будет, Лэм, но вы должны проверять кредитоспособность своих клиентов… Но ничего. Вы хорошо поработали, просто замечательно. Обычно торговому агенту требуется недели две, чтобы войти в курс дела. Только мое огромное терпение помогает им не падать духом.
  — Считайте, что я упал духом, — сказал я.
  — Вы… Я вас не понимаю, Лэм.
  — А что тут непонятного. Я хочу делать хорошие деньги и знаю, как предлагать товар.
  — Да, вы действительно продали энциклопедию за рекордное время. Почему вы не хотите у нас работать?
  — Такая работа не для меня. Она не позволяет мне показать, на что я способен.
  — Не смотрите на нее так пессимистично, Лэм. Некоторые наши агенты зарабатывают очень прилично.
  — Это не для меня. Я сообщу, куда выслать мои комиссионные. Вот ваши бумаги и брошюры. Я поищу себе более прибыльную работу.
  Он с раскрытым ртом смотрел, как я бросил бумаги на стол и вышел из кабинета.
  Я вновь позвонил Брекинриджу из телефонной будки и сказал:
  — Вам следует отложить выплату денег.
  — В чем дело, Лэм?
  — Они очень хорошо знают адвокатов, и у них есть опыт в подобных делах.
  — С чего вы взяли?
  — Они собираются обращаться к адвокату только в том случае, если нужно будет возбуждать иск. Они не видят смысла в том, чтобы отдавать адвокату третью часть суммы только за то, что тот составит письмо, и они знают, что третья часть равна пяти тысячам баксов.
  — Кто вам сказал все это?
  — Его супруга.
  — Вы были у нее?
  — Да.
  — И смогли вызвать ее на разговор?
  — Да, это так.
  — Ну, черт возьми! Как вам это удалось?
  — Это долгая история. Разумеется, она не подозревает, что я веду расследование для страховой компании.
  — И вы полагаете, что обнаружили нечто важное?
  — Полагаю, что — да.
  — Ладно, — медленно проговорил он, — я сниму бронь на самолет и подожду еще один день, но вы должны понимать, Лэм, что, когда мы имеем дело с травмой шеи, мы играем с огнем.
  — Я понимаю, но вы тоже не должны забывать, что имеете дело с профессионалом.
  — Вы полагаетесь только на свою интуицию?
  — На свою интуицию и на кое-какие факты. У этого парня хорошая квартира, его жена хорошо одевается. Не похоже, что они убегают от долгов. Они хотят тратить деньги на себя и не хотят платить по счетам.
  — По каким счетам?
  — Хотя бы за набор энциклопедий. Они не прочь получить книги, а затем переехать в другое место под другим именем.
  — Откуда вам это известно?
  — Она подписала контракт, даже не прочитав его.
  — Вы продали ей энциклопедию?
  — Да.
  Брекинридж помолчал немного, потом сказал:
  — Лэм, я впервые сталкиваюсь с таким ловкачом, как вы.
  — Вы хотите, чтобы я возразил?
  Он рассмеялся:
  — Нет.
  — Ладно. Отложите на время выплату, думаю, мне удастся кое-что разузнать.
  Я повесил трубку и сразу позвонил Элси Бранд в агентство.
  — Дональд, — сказала она, — вы где?
  — Эта линия проходит через коммутатор? — спросил я. — Проверь, не подслушивает ли нас кто-нибудь. Подойди к дверям и сделай вид, что достаешь бумаги из шкафа. Убедись, что нас никто не слушает.
  Она вернулась через сорок секунд:
  — Все в порядке.
  — Слушай внимательно. Я возвращаюсь в город, но не хочу, чтобы Берта знала об этом. Больше того. Я не хочу, чтобы о моем приезде вообще кто-либо знал, я намерен действовать скрытно. Ты можешь сказать управляющему вашего дома, что к тебе на несколько дней приезжает кузен из Нового Орлеана, и попросить выделить мне квартиру?
  — Ну, — задумчиво проговорила Элси, — думаю, это можно устроить.
  — Как-то ты помогла снять квартиру в своем доме подруге из Сан-Франциско.
  — Но она девушка.
  — Не беспокойся. Скажи управляющему, что меня устроит квартира на любом этаже.
  — Ладно. Постараюсь, Дональд. А что случилось?
  — Ничего. Обычная работа. Только не хочу, чтобы кто-то узнал, что я в городе. Это мне может помешать. Слушай теперь, что тебе надо будет сделать. Я попросил Берту найти сведения о Мелите Дун. Я хочу, чтобы ты к моему приезду подготовила эти сведения для меня.
  — Когда вы приедете?
  — Я прилетаю самолетом «Америкэн эйрлайнз» в пять тридцать сегодня вечером. Встреть меня, если сможешь.
  — Ты что-нибудь знаешь об этой женщине? Где она живет? Чем занимается?
  — Берта будет знать о ней все к моему приезду. Постарайся добыть информацию из бумаг Берты. Хорошо, если ты просто снимешь копии.
  — Ладно, я постараюсь. Но я не люблю лгать, Дональд. Вы это знаете.
  — Я знаю. И это потому, что у тебя мало практики. Я даю тебе возможность ее приобрести и стать более многосторонней личностью.
  — Ах, Дональд, вы когда-нибудь бываете серьезным?
  — Никогда не был более серьезным, чем сейчас, — заверил я Элси и повесил трубку.
  Глава 6
  Элси Бранд встречала меня в аэропорту.
  — Дональд, — взволнованно проговорила она, — что случилось?
  — Почему ты думаешь, что что-то случилось?
  — Вы должны находиться на этой ферме, и Берта не может понять, почему вы уехали оттуда.
  — А как насчет Мелиты Дун? — спросил я. — Ты нашла сведения о ней?
  — Думаю, да. У нее такое необычное имя, что вряд ли есть еще одна Мелита Дун.
  — Кто она? Чем занимается?
  — Работает медсестрой в городской больнице. Я звонила туда, но, по-моему, ее коллеги что-то скрывают. Как обычно, я заявила, что мы хотим выяснить ее кредитоспособность, и попросила дать нам о ней кое-какие сведения.
  — Ну и что они сказали?
  — Около недели назад она испытала нервное потрясение и в данный момент отдыхает, приходит в себя после стресса. Ей предоставили месячный отпуск. Она перепутала какие-то рентгеновские снимки и так расстроилась, что не смогла продолжать работу.
  — Это совпадает с моими данными, но на всякий случай опиши мне ее внешность.
  — Ей двадцать восемь лет, блондинка, ростом пять футов два с половиной дюйма, весит сто восемь фунтов.
  — О’кей, это она. Кто ее приятель?
  — Его зовут Марти Лассен. Он владеет мастерской по ремонту телевизоров. Это крупный, атлетического телосложения мужчина, говорят, он очень ревнив и вспыльчив.
  — Мне всегда попадаются такие, — заметил я.
  — Дональд! Вы ведь не хотите с ним встретиться, правда?
  — Завтра ранним утром я навещу его.
  — Ах, Дональд, не делайте этого.
  — Я должен это сделать. Где она живет и с кем?
  — Она живет с подругой в многоквартирном доме «Булвин Апартментс» в квартире 283. Ее подругу зовут Жозефина Эдгар, и она тоже работает медсестрой в больнице.
  — Тебе известно что-нибудь о Жозефине? — спросил я.
  — Только то, что она медсестра и, очевидно, близкая подруга Мелиты. Они живут вместе уже два года. У Мелиты есть больная мать, которая находится в доме престарелых. Мелита часто навещает ее и оплачивает содержание.
  — Это совпадает с моими сведениями.
  — А как насчет мистера Брекинриджа? — спросила она.
  — Я как раз сейчас собираюсь позвонить ему.
  — У вас есть его домашний телефон?
  — Да. Он сказал, что я могу звонить в любое время.
  Я набрал номер, и в трубке раздался мелодичный и вежливый голос Брекинриджа:
  — Да, хэлло, Гомер Брекинридж у телефона.
  — Дональд Лэм, — сказал я.
  — О да. Где вы находитесь?
  — В аэропорту.
  — Вы только что прилетели?
  — Да.
  — Лэм, у меня плохое предчувствие относительно этого дела, оно основано на длительном опыте и подсознательной оценке ситуации.
  — Я понимаю.
  — Мне нужно поговорить с вами.
  — Дайте мне ваш адрес, и мы приедем, — сказал я.
  — Кто это «мы»?
  — Я и Элси Бранд, моя секретарша.
  — Я пытался связаться с вами из своего офиса, но ваша партнерша не знала, где вас искать.
  — Все правильно.
  — Я думал, что могу связаться с вами, позвонив вашей партнерше. — В голосе Брекинриджа прозвучал упрек.
  — В обычный день вам бы это удалось, но не будем терять время. Если не возражаете, я приеду к вам, и мы поговорим.
  — Пожалуйста, приезжайте. Я жду вас.
  Я повесил трубку и повернулся к Элси:
  — Ты на нашей колымаге?
  — Нет. Потом бы пришлось отчитываться перед Бертой за километраж, израсходованный бензин и так далее. Я думала, что лучше, если я приеду на своей машине.
  — Отлично. Мы с тобой сейчас наездим несколько миль на твоей машине.
  — Мы поедем к Брекинриджу?
  Я кивнул.
  — Мне показалось, он чем-то раздражен.
  — Возможно.
  — Что же мы будем делать?
  — Постараемся его успокоить. Я пошел на большой риск в этом деле и надеюсь, он меня поддержит. Ну, поехали.
  — Может, потом заедем куда-нибудь перекусить? Я ужасно проголодалась.
  — Потом обязательно, — пообещал я.
  Мы поехали на машине Элси Бранд. Когда подъехали к дому Брекинриджа, я заметил:
  — Смотри, Элси, какой шикарный район.
  — Я не хочу идти к нему с вами, Дональд. Лучше посижу в машине.
  — Вздор. Ты встретила меня в аэропорту и пойдешь к нему со мной.
  Мы подъехали к внушительному зданию испанского стиля, окруженному великолепными, аккуратно подрезанными деревьями и зеленой бархатной травой. К широченному подъезду вела узенькая подъездная дорожка, все говорило о роскоши.
  Я нажал кнопку звонка.
  Дверь открыл сам Брекинридж.
  — Добро пожаловать, Дональд. — Он пожал мне руку. — Нелегкий выдался для вас денек, а? А это ваша секретарша, Элси Бранд? Я беседовал с ней по телефону. Проходите, проходите.
  Мы вошли в дом, и он ввел нас в гостиную. Мы с Элси сели. Брекинридж не садился. Он стоял у камина, глубоко засунув руки в карманы кашемировой куртки, и смотрел на меня.
  — Дональд, — начал он, — я пришел к выводу, что вы очень азартны и если беретесь за какое-нибудь дело, то так увлекаетесь, что забываете обо всем на свете.
  — Это плохо?
  — К тому же, — продолжал Брекинридж, — это мешает вам выполнять прямые указания клиентов. Вашу партнершу, Берту Кул, очень раздражают эти свойства вашего характера. Меня они не так беспокоят, поскольку я понимаю ваши мотивы. Мы собирались завершить наше дело к этому времени, но, следуя вашему совету, решили подождать до завтрашнего дня. Теперь исход дела зависит только от вас. Если мы проиграем, то по вашей вине. Я вполне доволен тем, как вы провели расследование, но, видимо, допустил промах, уступив вашей настойчивости и отложив разрешение этого вопроса на один день.
  — Приношу свои извинения.
  — Я уже достаточно долго занимаюсь этим бизнесом, и у меня выработалось шестое чувство в подобных делах. Я почувствовал, что пришло время расплачиваться и выходить из игры, невзирая на расходы, — в разумных пределах, разумеется.
  — Ладно, — сказал я, — виноват, что отговорил вас от выплаты. У меня нет шестого чувства в подобных делах, но я изучил ситуацию и пришел к выводу, что в ней много подозрительного.
  — Пусть так, Дональд, но я думаю, мы ничего не сможем доказать. Если до завтрашнего полудня вы ничего нового не обнаружите, я распоряжусь расплатиться. Это мое последнее слово.
  — Вы только для того меня позвали сюда, чтобы сообщить, что вам не нравится, как я работаю?
  Брекинридж улыбнулся:
  — Не кипятитесь, Дональд. Я хотел сказать, что отдаю должное вашей энергии, вашей настойчивости и стремлению докопаться до сути вещей. Эти качества бесценны там, где возможна ошибка, но мы не имеем права ошибаться. Вам следует побольше узнать о страховом бизнесе. Когда вы увидитесь с вашей партнершей, Бертой Кул, скажите ей, что разговаривали со мной, что мы прекрасно поняли друг друга и что ваши действия, касающиеся нашего дела, никоим образом не повлияют на наши отношения с вашим агентством. Мы намерены продолжать сотрудничество.
  — Прекрасно, — сказал я, — вы очень великодушны. Скажите, почему теперь вы думаете, что Бруно не притворяется?
  Брекинридж поджал губы:
  — Поймите меня правильно. Неважно, притворяется он или нет. Важно то, что, прибыв на ферму, он стал жаловаться на свои травмы и начал передвигаться в кресле с колесами. Мы не имеем права рисковать в таких случаях.
  Я сказал:
  — Вы приготовили для него ловушку с приманкой, но он в нее не попал. Это еще не значит, что он святой.
  — Попасть-то он попал, но не проглотил приманку, — возразил Брекинридж.
  — Вы подробно расспросили об этом происшествии своего клиента?.. Как его зовут?
  — Фоли Честер.
  — Вы с ним обстоятельно поговорили?
  — Достаточно обстоятельно, чтобы понять, что нам придется выполнять обязательства.
  — А вы не допускаете, что Бруно мог ехать и наблюдать в зеркале заднего обзора за машиной позади него, чтобы нажать на тормоз в тот момент, когда шофер посмотрит в сторону?
  Брекинридж ответил после минутного раздумья:
  — Ну, конечно, это возможно. Тогда это весьма хитроумный способ обоснования иска.
  — Не только хитроумный, но и надежный. Возле дороги стоит магазин с привлекающей внимание витриной. Бруно хитер и знает, что шофер обязательно на нее посмотрит. Он кружит по кварталу, наблюдает и ждет подходящего момента. Замечает в зеркале, что какой-то шофер посмотрел в сторону, и сразу нажимает на тормоз. Он почти не рискует серьезно пострадать и готов ко всему. После столкновения он выходит из машины, но ведет себя вежливо и корректно. Он показывает другому шоферу свои права, и тот, другой, говорит: «Извините. Это моя вина. Я на долю секунды оторвал глаза от дороги, а вы в этот момент остановили машину».
  Бруно говорит: «Черт, это парень впереди меня остановил свою машину, из-за него и мне пришлось затормозить, но я просигналил, остановился, и — бац! — вы в меня врезались». Они вежливо беседуют и находят общий язык. Если бы Бруно начал грубить, Честер, возможно, послал бы его куда подальше, но Бруно ведет себя корректно, и Честер, попавшись на эту удочку, говорит: «Это я во всем виноват. Надеюсь, вы не пострадали?» Бруно отвечает: «Нет, к счастью, все обошлось».
  — Я мало знаю об этом происшествии, — признался Брекинридж. — Честер купил машину и застраховал ее у нас. Он врезался в другую машину. По существу, это преступная халатность, не требующая доказательств. Он к тому же признается, что не следил за дорогой. Это решает исход дела.
  Я сказал:
  — Мне бы хотелось встретиться с Честером и услышать его версию о случившемся. Мне интересно, что именно и как говорил Бруно в тот момент.
  — Забудьте об этом, Дональд. Поймите, мы страховая компания и собираем страховые взносы, которые идут в фонд погашения, компенсирующий страховые выплаты. Мы ежегодно выплачиваем сотни тысяч долларов. Вы же ведете себя так, как будто достаете эти деньги из своего кармана.
  — Дело в принципе, — возразил я.
  — Вы хотите сказать, что не намерены уступать, несмотря на все мои увещевания?
  — Да, не намерен.
  Он посмотрел на меня и начал багроветь, потом неожиданно издал короткий резкий смешок.
  — Дональд, я хочу объяснить вам, что недопустимо занимать такую жесткую позицию в нашем бизнесе. Мы еще не раз воспользуемся вашими услугами. С фермы к нам поступают прекрасные отзывы о вас. Вы вели себя с достоинством и понравились людям, хотя и держались в тени. Очевидно, вы хороший наездник, но не афишируете этого. Вы как раз тот человек, который нам нужен. Но мы не будем сотрудничать с вами, пока вы не измените своего отношения к страховому бизнесу. А теперь давайте поедем к Фоли Честеру и поговорим с ним.
  — У вас есть его адрес? — спросил я.
  — Да, и проживает он недалеко отсюда — с милю езды.
  — Мы приехали на своей машине и…
  — Поедем на моей, — сказал Брекинридж тоном, не допускающим возражений.
  Неожиданно в комнату решительной походкой вошла высокая сухопарая женщина с широкими скулами и сверкающими черными глазами.
  Она остановилась и посмотрела на нас с удивлением:
  — Гомер, я не знала, что у тебя гости.
  Ее глаза скользнули по мне и остановились на Элси Бранд, оглядывая ее с головы до ног, как это делают некоторые женщины, оценивающие вероятную соперницу.
  Брекинридж, видимо, не заметив оттенка враждебности и подозрительности в ее голосе, терпеливо объяснил:
  — У нас деловой разговор, дорогая, и я не хотел тебя беспокоить. Позволь представить тебе мисс Бранд и мистера Лэма. Они детективы и работают над одним делом в интересах нашей компании.
  — О, понимаю, — многозначительно улыбнулась женщина. — Еще один оперативный работник женского пола?
  — Точнее сказать, — обратился к супруге Брекинридж, — мисс Бранд является секретаршей мистера Лэма. Она встретила его в аэропорту и привезла сюда… Извини, дорогая, но мне нужно ненадолго отлучиться. Мы должны незамедлительно поговорить с одним свидетелем.
  — Понятно, — произнесла она ехидным тоном.
  Я сказал Брекинриджу:
  — Элси привезла меня на своей машине, и нет нужды усложнять ситуацию. Вы поедете впереди, а мы будем следовать за вами в ее машине. После разговора вы сможете сразу вернуться домой.
  — Наверное, так будет лучше, — сдался Брекинридж.
  — Откуда вы приехали, мистер Лэм? — спросила миссис Брекинридж, слегка оттаяв. — Где находится ваше агентство?
  — Здесь, — ответил я.
  — Кажется, Гомер сказал, что вы прибыли самолетом.
  — Так оно и есть.
  — Из Аризоны? — В ее голосе вновь прозвучала неприязнь.
  Брекинридж украдкой бросил на меня умоляющий взгляд.
  — Из Аризоны? — рассеянно переспросил я. — Нет, что вы. Я прилетел из Техаса.
  — Он работал над одним делом в Далласе, — поспешил объяснить Брекинридж.
  — О, — произнесла она вновь дружелюбно. — Ну что ж, если вам нужно идти, идите, я хочу, чтобы мой муж быстрее вернулся домой. — Она кивнула Элси, потом мне и покинула комнату.
  Брекинридж быстро сказал:
  — Ладно, пойдемте к машинам. Вы будете следовать за мной.
  Мы вышли через боковую дверь. Машина Брекинриджа стояла на дороге рядом с домом: огромный роскошный автомобиль с обитыми кожей сиденьями и кондиционером. Он забрался в него и захлопнул дверцу.
  Мы с Элси прошли по дороге к своей машине.
  — Чем ей так досадила Аризона? — спросила Элси. — Ее прямо-таки передернуло, когда она произнесла это слово.
  — Возможно, она женщина с глубоко укоренившимися предрассудками, — предположил я.
  — А мне кажется, она просто ревнует мужа, он у нее красавчик.
  Проезжая мимо нас, Брекинридж приостановил машину. Достав из кармана записную книжку в кожаном переплете, он отыскал нужный адрес, выключил свет в салоне автомобиля, кивнул нам и спросил:
  — Вы готовы?
  — Да.
  Я вел машину. Встречного транспорта почти не было, и вскоре мы добрались до весьма приличного на вид многоквартирного дома.
  У входа в дом Брекинридж снова заглянул в записную книжку, я посмотрел на список жильцов на двери и сказал:
  — Он живет в квартире 1012. Давайте поднимемся.
  — Одному богу известно, дома он или нет, — сказал Брекинридж. — Мне следовало договориться с ним о встрече, но вы заставили меня действовать спонтанно.
  Мы поднялись на лифте, нашли нужную квартиру, и я нажал перламутровую кнопку звонка. Изнутри донесся мелодичный звон.
  Никакого ответа.
  Подождав секунд десять, я снова позвонил.
  — Значит, Честера нет дома, — сказал Брекинридж. — Все-таки нам следовало предварительно позвонить. Но все равно, Дональд, я не изменю своих намерений. Завтра после полудня мы покончим с этим делом.
  В коридоре открылась дверь одной из квартир. Из нее вышел мужчина и направился к лифту.
  Мы тоже пошли к лифту. Из той же квартиры вышел еще один мужчина и пошел за нами.
  Неожиданно мужчина у лифта повернулся к нам лицом, а тот, что шел сзади, произнес:
  — Одну минутку.
  Брекинридж резко повернулся. Я поворачивался гораздо спокойнее, потому что уже не раз слышал этот голос раньше.
  Мужчина, окликнувший нас, держал в руке удостоверение сотрудника полиции.
  — Мы из полиции, — сказал он. — Пройдемте, пожалуйста, с нами.
  — Что это значит? — спросил Брекинридж.
  — Пройдите сюда, пожалуйста. Мы не хотим разговаривать в коридоре.
  Мужчина, стоявший у лифта, теперь был сзади нас. Взявшись одной рукой за локоть Брекинриджа, другой за мой, он подтолкнул нас вперед:
  — Пойдемте, ребята. Мы вас долго не задержим. Поторопитесь.
  Дверь напротив открылась, и из квартиры выглянула женщина.
  Один из мужчин сказал:
  — Не беспокойтесь, мадам.
  — Что все это значит? — спросила она с подозрением. — Что здесь происходит?
  Полицейский предъявил ей свой значок.
  — О господи! — воскликнула она и застыла в дверях.
  Полицейский в штатском препроводил нас в ту квартиру, из которой они вышли.
  Мне сразу стало ясно, что полицейские вели за квартирой Честера наблюдение.
  На обеденном столе лежал магнитофон, за другим столом, поменьше, сидели двое полицейских. Перед ними находился коротковолновый радиотелефон. Обычная домашняя мебель была отодвинута в сторону.
  Когда мы вошли, и дверь за нами захлопнулась, из чулана вышел еще один мужчина.
  Это был Фрэнк Селлерс с незажженной сигарой во рту.
  Увидев меня, он на мгновение оцепенел, потом проговорил раздраженно:
  — Привет, малышка.
  — Привет, Фрэнк.
  Селлерс повернулся к полицейским:
  — Этот парень провалил больше дел, чем любой другой частный сыщик.
  Он снова обратился ко мне:
  — Чем, черт возьми, ты занимаешься на этот раз?
  Я кивком указал на Брекинриджа. Брекинридж откашлялся и сказал:
  — Позвольте представиться, джентльмены. — Он вытащил пачку визитных карточек и протянул одну Селлерсу. — Я Гомер Брекинридж, — сказал он, — президент и управляющий Универсальной страховой компании. Это Дональд Лэм и, если я не ошибаюсь, его секретарь, мисс Бранд. Они работают над делом, которое представляет интерес для моей компании, и мы пришли к мистеру Честеру по этому делу. Мы хотим побеседовать с ним.
  — И мы тоже этого хотим, — проговорил Селлерс, изучая Брекинриджа и переводя взгляд с него на визитную карточку. — Послушайте, — сказал вдруг Селлерс, — это может быть чертовски важно. Вы хотите сказать, что Честер замешан в каком-то инциденте и вы оказались заинтересованной стороной?
  Брекинридж кивнул.
  Селлерс разочарованно сказал:
  — И поэтому он не вернулся?
  — Я не знаю, — ответил Брекинридж. — Инцидент произошел до его отъезда.
  — Он хочет получить страховую премию?
  — Нет, что вы. Он был участником незначительного дорожного происшествия, которое, однако, переросло в ситуацию, когда у нас возникла необходимость поговорить с ним более подробно, чем казалось вначале.
  — Почему? Вы имеете против него что-нибудь?
  — Нет-нет. К нему мы не имеем никаких претензий. Он наш клиент, и, видимо, нам потребуются его показания.
  — Тогда вам не повезло.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Как вы думаете, — спросил Селлерс, обводя взглядом комнату, — для чего мы здесь сидим и чего ждем?
  — Не имею ни малейшего понятия, — ответил Брекинридж. — Но я хочу это знать и намерен выяснить, даже если мне придется обратиться к начальнику полиции.
  Мгновение поколебавшись, Селлерс сказал:
  — Ну ладно, ребята, вы все объяснили, и мы не будем вас задерживать.
  — Нет уж, извините, — с достоинством проговорил Брекинридж. — Я добропорядочный гражданин и налогоплательщик и, полагаю, имею право знать, почему полиция интересуется Фоли Честером.
  — Мы ждем его, потому что он подозревается в убийстве своей жены, — сказал Селлерс.
  — Убил свою жену! — в ужасе воскликнул Брекинридж.
  — Вот именно. Мы почти уверены, что имеем дело с умышленным убийством.
  — А где находится его жена?
  — Мы обнаружили ее тело, но пока еще ничего не сообщали прессе. Мы должны сделать об этом сообщение в ближайшие двадцать четыре часа. Но прежде чем давать этому делу огласку, нам бы очень хотелось допросить самого Честера.
  — О мой бог! — воскликнул Брекинридж.
  — Что случилось? — спросил Селлерс.
  — Огласка!
  — Ну и что?
  — Если станет известно, что наш клиент обвиняется в убийстве, моя компания потерпит значительные убытки. — Брекинридж посмотрел на меня осуждающим взглядом. — Сумма страховой премии возрастет астрономически, — пояснил он Селлерсу.
  Селлерс сказал:
  — Мы по возможности задержим огласку происшедшего, но рано или поздно об этом все равно узнают. Честер получил довольно солидный страховой полис за свою жену.
  — Сколько? — спросил Брекинридж.
  — Сто тысяч долларов. Он заставил жену застраховать его жизнь, а сам застраховал ее жизнь. Такое страхование называется семейным, и оно ни у кого не вызывает подозрений. Собственно, мысль о таком страховом договоре пришла в голову страховому агенту, который навестил их и рассказал о налогах на наследство и прочее. Он и продал им полисы.
  — Как давно он застраховал жизнь жены? — спросил Брекинридж.
  — Больше года назад, — ответил Селлерс и добавил: — И если бы не блестящая работа полиции, этому делу суждено было бы стать рутинным. Честер избавился бы от своей жены, получил денежки и был таков.
  — Дональд, мы погибли, — волновался Брекинридж.
  — Успокойтесь. Не забывайте, мы еще не слышали показаний Честера, — ответил я.
  Селлерс с сарказмом произнес:
  — Это слова гениального сыщика. Не поинтересовавшись фактами, он уже знает об этом деле больше, чем мы.
  — Каковы же факты? — осведомился Брекинридж.
  — Прошло немного времени, и отношения между мужем и женой разладились. Все чаще между ними возникали ссоры и различные пререкания. Миссис Честер решила уехать в Сан-Франциско и сказала мужу, что домой не вернется. Последовала бурная сцена, миссис Честер собрала свои вещи, спустилась вниз и отнесла их в машину. Честер так рассвирепел, что даже не помог ей. Он стоял и смотрел. Соседи, наблюдавшие за этой сценой, нашли его поведение чрезвычайно неучтивым. Погрузив чемоданы, она села в машину, захлопнула дверцу и попыталась завести мотор.
  Но мотор не заводился.
  Как раз в то утро Честер поставил свою машину на ремонт в гараж, а сам взял машину напрокат. Миссис Честер хотела уехать на ней, но муж ей не позволил. Тогда миссис Честер направилась в агентство по прокату машин, взяла машину, пообещав вернуть ее в Сан-Франциско, и договорилась с гаражом о ремонте своей машины. Видимо, она собиралась вернуться и забрать ее. Она так рассердилась на Честера, что сразу же уехала. Итак, она забрала вещи и отправилась в Сан-Франциско. Все это мы можем доказать. На следующее утро Честер вернул машину, взятую им в агентстве проката, и отправился в гараж за своей машиной. Работники агентства, осматривавшие машину, заметили, что в двух местах с нее содрана краска, и решили, что это след удара. Поначалу Честер все отрицал, но потом неожиданно «вспомнил», что, возможно, задел ворота, когда навещал в деревне своего приятеля. Он сказал, что царапина показалась ему столь незначительной, что он просто не обратил на нее внимания. Ему бы поверили, если бы не обнаружили, что в стекле одной из фар не хватает треугольного кусочка, а с передней панели полностью содрана краска. В агентстве проката решили, что, видимо, он зацепил припаркованную машину. Один из работников спросил его об этом и напомнил Честеру, что тот застрахован. Вначале Честер утверждал, что ничего подобного с ним не случалось, но затем подумал, щелкнул пальцами и сказал: «Черт возьми, мне все ясно. Я припарковал свою машину, и кто-то ее задел». Больше ему вопросов не задавали.
  В назначенное время миссис Честер не появилась в Сан-Франциско и не вернула взятую ею напрокат машину. Прошло четыре или пять дней, и работники проката занервничали. Они обратились к Честеру, и тот честно им признался, что не получал вестей от своей супруги со дня ее отъезда и что это его совершенно не волнует. Он сказал, что после свадьбы жена изменяла ему два или три раза, правда, он и сам не был святым, но жена его хотела слишком многого: она желала быть свободной, а от него требовала верности. В конце концов, такая жизнь ему надоела, и он даже будет рад, если она никогда не вернется к нему. Он заявил, что если его жена подписала контракт с агентством по прокату машин, то агентство вправе принимать те меры, которые сочтет нужным. Честер сообщил, что собирается в продолжительную деловую поездку и что вернется не раньше чем через три или четыре недели, что его совершенно не интересует, где его жена, и что агентство по прокату должно само разыскивать свою машину.
  Брекинридж тихо сказал:
  — Нам было известно, что он уезжает, но мы полагали, что к этому времени он вернется.
  — Вам известно, куда он намеревался уехать? — спросил Селлерс, несколько остыв.
  — На северо-запад страны — через Орегон, Вашингтон, Монтану и Айдахо.
  — А более точно вы не знаете его маршрут?
  — Нет. Вы понимаете, когда он попал в дорожное происшествие, то сразу сообщил нам. Он все рассказал, и мы спросили, где можно его найти, если потребуется уточнить показания. Он совершенно откровенно сообщил, что уезжает, что у него неприятности с женой, которая его бросила и, возможно, подаст на развод, и что он согласен развестись.
  — О’кей, — сказал Селлерс, потерявший к этому времени всю свою самоуверенность, — все шло как надо, и никто бы так ничего и не узнал, если бы пропавшую машину не обнаружили на дне ущелья под Техачапским уклоном и если бы она не оказалась сожженной. К моменту обнаружения машины тело уже немного разложилось, и если бы не огонь, то разложилось бы еще больше. Вскрытие показало, что миссис Честер была мертва еще до того, как загорелась машина. Врач полагает, что она была мертва за час до того, как вспыхнул огонь, а возможно, и раньше. Ну все это еще ничего не значило, поэтому мы пошли в агентство по прокату машин и осмотрели машину, которую нанимал Честер. К тому времени фару уже заменили и закрасили царапины. Но на том месте, где машина миссис Честер съехала с дороги, мы обнаружили треугольный осколок стекла, отлетевший от разбитой фары. Уверены, что это осколок от фары той машины, которую Честер брал напрокат. Но так как стекло на фаре уже заменили, эта улика не является решающей. Мы, конечно, докажем, что осколок принадлежит фаре машин того же типа, которые используются агентством проката, в котором Честер брал машину, но это все же не бесспорно. Недалеко от того места, где был найден осколок фары, за мощеной обочиной обнаружены следы протекторов.
  Несмотря на то что прошло немало времени, следы довольно хорошо сохранились и рассказали о многом. Миссис Честер ехала в направлении Техачапи, когда неизвестная машина столкнула ее с дороги. Удар, видимо, был настолько силен, что она не справилась с управлением, и машина покатилась вниз по крутому склону, который заканчивался обрывом с высохшим речным руслом на дне. Но несмотря на полученные травмы, миссис Честер, по-видимому, сумела-таки удержать машину на склоне. Тогда ее муж спокойно остановил свою машину, нашел тяжелый металлический предмет — вероятно, рукоятку домкрата, — спустился к машине жены и, открыв дверцу, нанес ей несколько ударов по голове, пока не убедился, что она мертва. Затем он стал размышлять, что же делать дальше. В конце концов он решил уничтожить все оставшиеся улики с помощью огня. Он отжал тормоз и, потратив немало сил, сумел столкнуть машину под откос. Она упала на дно оврага. Честер спустился вниз, облил машину бензином и поджег. Но он совершил одну маленькую ошибку.
  — Какую? — спросил Брекинридж, и я уловил в его голосе некоторый скептицизм.
  — Он не завинтил крышку бензинового бака. Он отвинтил ее, засунул в бак какую-то тряпку и вылил из нее бензин на машину и на тело. Затем он бросил в машину зажженную спичку и убежал. Его ошибка была в том, что он оставил бак открытым, забыл вернуться и завинтить крышку. Когда мы начали понимать, что произошло на самом деле, мы нашли место на склоне холма, где машина остановилась, перевернувшись несколько раз. Мы обнаружили, что кто-то подходил к машине и пользовался рычагом, чтобы сдвинуть ее с места и пустить под откос. Обнаружили следы и внизу, недалеко от сгоревшей машины. Если бы машину подожгли ночью, пламя наверняка привлекло бы внимание проезжающих мимо водителей, и те сообщили бы о нем дорожному патрулю. Поэтому мы уверены, что пожар был днем. Но загвоздка в том, что миссис Честер выехала из дому в половине пятого и направилась в Сан-Бернардино, где у нее есть друзья.
  Мы интересовались и выяснили, что она приехала туда в начале седьмого, пообедала и около девяти отправилась в Бейкерсфилд через Техачапи. Друзья уговаривали ее остаться на ночь, но она заявила, что любит водить машину ночью. Она сказала, что с мужем у нее все кончено, что она не желает больше иметь с ним ничего общего, что в ее жизни появился новый мужчина, который может сделать ее счастливой. Выяснить его имя пока не удалось, известно только, что он ковбой и что она была влюблена в него. Вот в общих чертах и вся история. Есть опасение, что Честер сбежит, если узнает, что мы обладаем всеми этими уликами. Он может заподозрить неладное и дать деру. Тогда чертовски трудно будет его найти. Поэтому полиция устроила наблюдение за его квартирой. Необходимо Честера задержать и заставить рассказать, как и при каких обстоятельствах от него ушла жена, а также повторить историю о том, как он наехал на ворота или как кто-то задел его припаркованный автомобиль. Все его показания будут записаны на магнитофонную пленку и предъявлены на суде.
  — Собранные вами косвенные улики впечатляют, сержант, — проговорил Брекинридж без особого энтузиазма.
  — Благодарю вас, — сказал Селлерс. — Я раздобыл их сам, если не считать незначительной помощи шерифа графства Керн.
  — Но, — продолжал Брекинридж, — в связи с этим мы попадаем в чертовски трудное положение. Мы должны уладить дело, касающееся этого дорожного происшествия, до того, как истец узнает, что вы подозреваете Честера в убийстве. — Он посмотрел на меня укоризненно: — Надеюсь, Лэм, в дальнейшем вы больше будете доверять опыту. Я вам сказал, что у меня предчувствие. Я много лет занимаюсь этим бизнесом. Мои предчувствия всегда оправдываются. — Он повернулся к Селлерсу: — Я могу идти?
  Селлерс проговорил задумчиво:
  — Полагаю, да. Думаю, вам можно доверять. Вы человек разумный и умеете держать язык за зубами.
  — Разумеется, — сказал Брекинридж.
  — А как насчет меня?
  — Да ты только портить все умеешь, — раздраженно ответил Селлерс.
  — А что вы собираетесь делать с Элси Бранд? Арестуете и запрячете в кутузку?
  Селлерс почесал голову, пожевал сигару, тяжело вздохнул и изрек:
  — Ладно. Вы все можете идти. Убирайтесь подальше от дома и не пытайтесь сами искать Честера. Оставьте его нам. Избавьте меня от этого сыщика, — обратился он к Брекинриджу, — и держите его подальше от Честера и всего этого дела. Как зовут человека, машину которого задел Честер?
  — Хелманн Бруно. Он живет в Далласе.
  — Ладно. Возможно, мне понадобятся сведения об этом инциденте, — сказал Селлерс.
  — Наша документация всегда в вашем распоряжении. Мы охотно сотрудничаем с полицией.
  — Разумеется, все, что я рассказал вам о деле Честера, строго конфиденциально. Возможно, завтрашние или послезавтрашние газеты сообщат, что он обвиняется в убийстве, но в данный момент мы хотим его перехитрить. Он не должен знать, что у нас есть улики против него. Мы хотим, чтобы он начал делать заявления, которые будут противоречить тому, что он будет говорить позднее.
  — Я понимаю, — заверил Брекинридж. — Мы сами сталкиваемся с подобными проблемами, когда имеем дело с симулянтами.
  — О’кей, — сказал Селлерс. — Извините, что мои ребята затащили вас сюда, но это входило в наши планы. Мы задерживаем всех приходящих сюда приятелей Честера, особенно если среди них есть женщины. Опасаемся, что кто-нибудь предупредит Честера. Вы не представляете, что может выдумать хитрый адвокат, если ему дать время.
  — Знаю, знаю, — с чувством проговорил Брекинридж. — Поверьте, сержант, у нас те же проблемы.
  Они обменялись рукопожатиями.
  Мне Селлерс руки не подал.
  Мы покинули квартиру, спустились в лифте и вышли на улицу.
  Брекинридж сказал с достоинством:
  — Если ваше агентство рассчитывает и впредь представлять наши интересы, вам, Дональд, следует наладить отношения с полицией.
  — Буду иметь в виду, — пообещал я.
  — Значит, так, — сказал Брекинридж, — завтра я посылаю на ферму нашего представителя. Он вылетит первым самолетом. Я велю ему расплатиться с Бруно. Вероятно, придется выплатить колоссальную сумму, но делать нечего… Об одном жалею — что не сделал этого сегодня. У меня было дурное предчувствие.
  — Мы еще не выслушали Честера, — сказал я.
  — Нам и не нужно его выслушивать, — отрезал Брекинридж.
  Мне оставалось одно — замолчать.
  — Я сейчас еду домой. Вас, Лэм, я полностью освобождаю от всякой ответственности по этому делу. С этого момента всю ответственность я беру на себя… Да, кстати, если вы еще раз увидите мою супругу, не вспоминайте при ней об этой ферме в Аризоне. Она почему-то с предубеждением к ней относится.
  Мне оставалось только попрощаться:
  — До свидания, сэр. Доброй ночи.
  Глава 7
  Элси Бранд возмущалась:
  — Что за ужасный человек этот Брекинридж. У него нет никакого чувства благодарности. Неужели он не понимает, что все, что вы делаете, вы делаете для того, чтобы сохранить ему деньги?
  Я прервал ее:
  — Элси, уймись. В конце концов, он управляющий страховой компанией и платит агентству за мои услуги. Он вправе требовать от меня выполнения своих распоряжений.
  — Вы считаете Бруно симулянтом, да, Дональд?
  Подумав, я медленно сказал:
  — Нет, я еще не готов утверждать это. Что-то меня настораживает в этих людях. Такое впечатление, что они ведут какую-то сложную игру. Мне кажется, этот Бруно чертовски хитер. Возможно, он знает, что вся эта затея с двухнедельным отдыхом — ловушка, а Мелита Дун могла передать ему рентгеновские снимки, которые он собирается использовать в дальнейшем. Еще мне кажется, что, если бы Брекинридж попытался уладить все сегодня, он столкнулся бы с несколько большими трудностями, чем ожидал. Пока что мне похвастать нечем, но завтра утром я навещу приятеля Мелиты, Марти Лассена, и постараюсь что-нибудь разузнать. Когда подозреваешь человека в симуляции и выясняется, что он каким-то образом связан с медсестрой и тайно встречается с ней, тебе не хочется прекращать расследование, прежде чем разберешься во всем. Больше всего в этом деле меня беспокоит Честер. Я не собираюсь защищать его только потому, что он в опале у Селлерса, но этот Селлерс… Не знаю, он привык делать выводы, имея в активе лишь половину фактов. Он выбирает себе подозреваемого, и после этого все улики, которые он добывает, подтверждают его виновность. Ему и в голову не приходит, что парень может быть невиновным.
  — Но согласитесь, что косвенные улики однозначно против Честера.
  — Это так, но мы еще не выслушали самого Честера. Когда Селлерс ведет дело, каждая найденная им улика обязана пальцем указывать на подозреваемого, иначе он не считает ее уликой.
  — Но как вы объясните тот факт, что с дороги ее столкнула машина, которую вел Честер?
  — Подожди, почему ты думаешь, что ее вел Честер?
  — Ну как же, этот осколок фары и…
  — Ты хочешь сказать, что с дороги ее, возможно, столкнула машина, которую Честер брал напрокат, но совсем необязательно, что Честер ею управлял.
  Немного подумав, она сказала неуверенно:
  — Если хорошенько вникнуть, то улики свидетельствуют именно об этом.
  — К тому же, — сказал я, — Брекинридж базирует свое мнение не на нормальном расследовании причин притязаний Бруно, а лишь на том факте, что Честер попал в трудное положение. Но факт этот еще не означает, что иск, который Бруно собирается предъявить страховой компании, справедлив, и никак не объясняет причины дружбы Бруно с медсестрой, имеющей отношение к пропаже рентгеновских снимков.
  — Дональд, из ваших рассуждений следует, что… У вас все ужасно логично.
  Я сказал:
  — Посмотри непредвзято на преступление, которое, как полагают, совершил Честер. Он поехал за своей женой в Сан-Бернардино, потом вверх к Техачапи и в критическом месте столкнул ее с дороги. Увидев, что машина не до конца съехала со склона и что жена еще жива, он вышел из своей машины с рукояткой от домкрата, спустился и завершил свое дело. Прежде чем пустить машину под откос, он какое-то время раздумывал, а сделав это, подождал до утра, вернулся и поджег машину. Я считаю, что главное — это понять мотивы преступления. Когда они ясны, все становится на свое место, и каждый поступок подозреваемого легко поддается объяснению. Селлерс говорит, что Честер хотел убить свою жену, чтобы получить страховку. Если Честер невиновен, то он не знает, что его жена мертва. Если он виновен, то он должен иметь неопровержимое алиби, чтобы предъявить страховой компании иск и убедить всех в честности своих намерений. Если его жена уже была мертва, ему не было никакого смысла сталкивать машину на дно ущелья, ждать несколько часов, пока рассветет, потом возвращаться и поджигать ее. Меня наняли не для того, чтобы я защищал Честера от Селлерса, а для того, чтобы я выявил недостатки в деле Хелманна Бруно.
  — Я уверена в вашей правоте, Дональд, — сказала Элси, пожимая мне руку.
  — А ты нашла мне квартиру?
  Она опустила глаза:
  — Как раз на моем этаже пустовала одна квартира, и управляющая была столь любезна, что согласилась сдать ее вам.
  — Ну, тогда я могу идти обедать, а так как в нашем счете есть статья «Расходы»…
  — Ах, Дональд, мистер Брекинридж будет недоволен, если узнает, что стоимость обеда мы включим в расходную ведомость, особенно после всего, что произошло.
  — Если мы в ведомости запишем просто «питание», он оплатит счет не задумываясь.
  — Вы правы.
  — Знаешь, кроме двух стаканов пахты, сегодня у меня во рту ничего не было, и я умираю с голоду.
  — Ах вы бедняжка! — воскликнула она.
  — Значит, израсходовать счет на «питание» ты мне поможешь?
  Она нервно рассмеялась:
  — Да.
  — А как обстоят дела с «жильем»?
  Элси сконфузилась:
  — Управляющая сказала, что запишет стоимость вашего проживания на мой счет. Это небольшая сумма.
  — Я что-нибудь придумаю и в замаскированном виде внесу эту сумму в расходную ведомость.
  — Не надо, Дональд. Позвольте мне самой позаботиться об этом. Я… мне хоть разок хочется представить вас своим гостем.
  — Берта ничего не знает?
  — Совершенно ничего. Боже, Дональд, об этом никто не должен узнать. Если кто-нибудь узнает… Знаете, Берта какая-то странная. Она полагает, что я не могу работать, потому что я… Ну, она думает…
  — Я знаю. У нашей Берты есть странности, и если она узнает, что я снял квартиру в одном доме и на одном этаже с тобой… Кстати, где расположена эта квартира?
  — Через коридор напротив моей.
  — Нет, Берта не должна об этом знать.
  И, достигнув взаимопонимания, мы отправились обедать.
  Глава 8
  Марти Лассен, могучий, широкоплечий гигант лет двадцати восьми, был поглощен ремонтом телевизора, когда я вошел в мастерскую.
  — Я пришел к вам по личному вопросу, — сказал я.
  Он резко повернулся и посмотрел на меня с интересом:
  — По какому такому вопросу?
  — Я проверяю благонадежность медсестры по имени Мелита Дун.
  Лассен напрягся.
  — Это обычная проверка, — сказал я. — Мне бы хотелось узнать что-нибудь о ее прошлом, ее связях, привычках.
  — Почему пришли ко мне?
  — Мне известно, что вы с ней знакомы. Я навожу справки о ней у ее друзей. Если они не дадут мне нужную информацию, придется обращаться в больницу, на ее работу.
  — Что вы имеете в виду под «нужной информацией»?
  — Сведения, удостоверяющие ее благонадежность.
  — Для чего понадобилось это выяснять?
  — Благонадежность выясняется по разным причинам.
  — И все-таки для чего?
  — Мне платят за то, что я задаю вопросы, а не за то, что я на них отвечаю.
  — Ну тогда убирайтесь к черту. Вы даже не назвали свое имя.
  — Это другое дело. — Я улыбнулся. — На работе меня зовут С-35.
  — Вот что, С-35, или ты сейчас же уйдешь сам, или через пять секунд уберешься отсюда с моей помощью.
  — Я уйду сам. Извините за беспокойство. Я просто не хотел без необходимости идти в больницу. Иногда наша проверка раздражает работодателей, что вредит проверяемому.
  — Эй, постойте, подождите минутку, вам сейчас никак нельзя идти с вашими вопросами на работу Мелиты. Сейчас ваш визит может ей навредить.
  — Почему?
  — Потому что у Мелиты и без вас хватает неприятностей.
  — Тогда ответьте вы на мои вопросы.
  — Я не собираюсь распространять сплетни об этой девушке.
  Я посмотрел на него с видом возмущенного праведника:
  — Я что-нибудь говорил о сплетнях? Меня интересуют черты ее характера. Вам известно, где она сейчас находится?
  — Нет. Она находится на отдыхе и вернется через несколько недель. Ей… ей дали отпуск.
  — Она работает медсестрой?
  — Да.
  — Она дипломированная медсестра?
  — Да.
  — Ей можно доверять?
  — Вполне.
  — Имели ли место какие-либо происшествия в больнице, где она работает?
  — Вы чертовски правы. Старшая медсестра больницы имеет против Мелиты зуб, и бедную девочку обвинили в том, к чему она не имеет никакого отношения.
  — В чем ее обвинили?
  — В больнице и раньше пропадали рентгеновские снимки, а последняя проверка показала, что нескольких снимков недостает. Подобное всегда может случиться. Ведь к снимкам имеют доступ десятки людей, в том числе и врачи, которые славятся своей неаккуратностью.
  — В пропаже снимков обвинили Мелиту?
  — Да, ее. Просто в больнице искали повод подложить ей свинью. Да еще этот больной сбежал во время ее дежурства. Теперь Мелита должна оплатить его больничный счет.
  — Как он сбежал?
  — Не он, а она. Время от времени такое случается в каждой больнице. Больной видит, что идет на поправку, и знает, что ему будет предъявлен большой счет, вот он и притворяется, что чувствует себя по-прежнему плохо, а затем среди ночи встает, одевается и тихо-тихо уходит.
  — Неужели такое возможно? Я думал, что медсестры дежурят ночью и…
  — Конечно. А если он хорошо знает больницу? Возможностей для побега множество. Можно подняться в лабораторию или спуститься в рентгеновский кабинет, уйти через приемную «Скорой помощи». Или вызвать медсестру звонком, выйти в коридор, а потом, когда она войдет в палату, можно сбежать по лестнице.
  — А что вы можете сказать о последнем случае?
  — Никто бы не придал ему большого значения, если бы не эта старшая медсестра с кувшинным рылом и не тот факт, что Мелита уже получала выговор за пропажу снимков. Старшая медсестра хочет свалить всю вину на Мелиту и вынудить ее уволиться. Лично я уверен, что старшая медсестра сама виновата в исчезновении снимков. Она просто ищет козла отпущения. Как бы там ни было, Мелиту хотят заставить оплатить больничный счет почти на триста долларов. Бедняжка за всю свою жизнь не наберет столько. Она содержит больную мать и… ну, я велел ей сказать в больнице, что гарантирую оплату, но она заявила, что дело в принципе и что она не заплатит ни одного цента. По ее мнению, оплатив счет, она тем самым признает себя виновной в пропаже снимков, и тогда старшая медсестра совсем ее со света сживет.
  — Время от времени в больнице случались такие побеги?
  — Конечно.
  — Что вы скажете о побеге, который произошел во время дежурства Мелиты?
  — Женщина, которая сбежала, является злостной неплательщицей. Молодая, ей чуть больше тридцати, и у нее нет родственников. С мужем она разошлась, а приятель умыл руки и знать ничего не хочет. Ее уже хотели выписывать, но она сделала вид, что ей опять стало плохо. Среди ночи она достала из шкафа свою одежду и тихонько сбежала. Остался больничный счет на 278 долларов, который Мелита теперь должна оплатить. В том, что больная сбежала, обвиняют ее. Бедная девочка оказалась на грани нервного расстройства. На самом деле в побеге виноваты работники приемного отделения. Сбежавшая больная оказалась опытной неплательщицей, знающей свое дело. Она убедила клерка принять недействительный чек. Теперь вы понимаете, какие неприятности повлек бы за собой ваш визит в больницу.
  — Вы знаете, где Мелита находится сейчас?
  — Знаю.
  — Где?
  — А вот этого я без надобности сообщать не желаю. Не хочу, чтобы ее беспокоили.
  Подумав, я заметил:
  — Возможно, вы правы. Поймите, мистер Лассен, наше ведомство занимается поиском достоверной и надежной информации, а не тем, чтобы кому-то причинять неприятности. Тут у меня есть имя еще одного человека, которого мы проверяем на благонадежность. Хотя вы можете его и не знать. Хелманн Бруно. Вам что-нибудь говорит это имя?
  — Бруно? Бруно?
  — Да, Хелманн Бруно.
  Лассен покачал головой:
  — Никогда не слышал.
  — Кажется, он агент какой-то промышленной фирмы. Много разъезжает по делам службы.
  Лассен вновь покачал головой.
  Я назвал еще пять или шесть имен, выбранных наугад в телефонном справочнике. Все они Лассену не были знакомы.
  — Странно, — сказал я. — Не исключено, что Мелиту случайно включили в этот список. Никому не рассказывайте о нашей беседе.
  — Я-то никому о ней не расскажу, — проговорил он в угрожающем тоне. — Вы сами следите за собой и постарайтесь не ляпнуть что-нибудь, что может девушке навредить.
  Я улыбнулся ему:
  — Повторяю: мое дело — собирать, а не раздавать информацию. А вам большое спасибо, мистер Лассен.
  Резко повернувшись, я пошел к выходу, но у двери оглянулся. Парень посмотрел мне вслед с несколько озадаченным выражением лица.
  Потом незаконченная работа привлекла его внимание, и он вновь занялся ремонтом телевизора.
  Глава 9
  Нелегко заставить Берту проявить хоть какие-нибудь чувства, но, когда я без предупреждения вошел к ней в кабинет, ее лицо попеременно выразило удивление, ужас и, наконец, гнев.
  — Какого черта ты здесь делаешь? — воскликнула она.
  — Я провалил дело.
  — Что такое?
  — Я угробил дело.
  — Не говори со мной на этом похабном воровском жаргоне. Слово «угробить» употребляют взломщики сейфов, когда получают слишком много взрывчатки и она разносит к чертовой матери сейф вместе с содержимым.
  — Вот именно. Я положил слишком много взрывчатки, и она разнесла к черту все наше дело.
  — Что случилось?
  — Брекинридж хотел расплатиться с Бруно. Я его отговорил. Сказал, что считаю Бруно мошенником. Неожиданно для меня обстоятельства изменились, и сумма, которую надо заплатить Бруно, резко возросла.
  — Брекинридж обвиняет в этом тебя?
  — Брекинридж разочарован.
  — Как же ты так сплоховал, черт возьми? Ты башковитый парень, но чертовски самоуверен. Ты столько раз выходил из положения благодаря лишь везению и смекалке, что решил, что все можешь?
  — Я так не считаю. Напротив, я сейчас в смятении. Если позвонит Брекинридж и спросит, где я, ты не знаешь.
  — Я не могу ему этого сказать. Я…
  — Можешь. Я объяснил, что ему надо сказать.
  — Зачем ты пришел?
  — За фотоаппаратом. Хочу сфотографировать место происшествия.
  — Ты хочешь снова ехать в Техас? Зачем? Эти фотографии тебе ничего не дадут. И так все ясно. Происшествие было давно, и о нем все забыли.
  — Я сказал, что хочу сфотографировать место происшествия, а не само происшествие.
  Я оставил Берту, вошел в свой кабинет и встретил встревоженный взгляд Элси Бранд.
  — Как она, Дональд?
  — В данный момент немного обескуражена. Но скоро придет в себя и начнет метать громы и молнии. Я уезжаю, пожелай мне удачи.
  Лицо Элси засветилось улыбкой.
  — Счастливо, Дональд, — ласково проговорила она.
  Захватив фотоаппарат и несколько пленок, я вышел, сел в машину и поехал к «Булвин Апартментс». Поднявшись в лифте, я позвонил у двери квартиры 283.
  Дверь открыла женщина очень приятной наружности, холодные глаза посмотрели на меня с откровенным интересом.
  — Хэлло, — сказала она, — обычно к нам приходят торговцы другого типа. Только не говорите, что вы зарабатываете на учебу в колледже, распространяя подписку на журналы. — Она вызывающе улыбнулась.
  — А какие торговцы к вам приходят? — Я настроился на ее непринужденный тон.
  — В основном пожилые люди, оставшиеся без работы и вынужденные зарабатывать на хлеб, предлагая товар на дому на комиссионной основе. Я им сочувствую, но если буду покупать все, что они предлагают, то быстро останусь без цента в кармане, тем более что там и сейчас негусто.
  — Можно мне войти?
  — А вы хотите?
  — Да.
  — Входите. — Она распахнула дверь.
  Квартира оказалась гораздо более просторной, чем я ожидал. Удобная, хорошо обставленная гостиная с двумя боковыми дверями, ведущими в отдельные спальни, сзади кухня. Возле каждой спальни своя ванная.
  — Может, присядете, прежде чем начнете расхваливать свой товар, — сказала она.
  — Я должен обязательно расхваливать свой товар?
  — Все мужчины расхваливают свой товар. — Холодные глаза улыбнулись.
  — Я ничего не продаю, я ищу информацию.
  — Какую информацию?
  — О медсестре по имени Мелита Дун, которая проживает здесь. Она дома?
  — Это я мисс Дун. Я готова ответить на все ваши вопросы. Что вас интересует?
  — У меня есть описание внешности, согласно которому Мелита Дун совершенно другая. А вы, я полагаю, Жозефина Эдгар, ее подруга.
  Она рассмеялась:
  — Ладно, я пошутила. Я подумала, что, ответив на ваши вопросы, избавлю Мелиту от лишних хлопот. А что вы ищете?
  — Это обычная проверка, — сказал я.
  — Какая еще проверка?
  — Я хочу выяснить о ней кое-что: ее связи, привычки, кредитоспособность.
  — Как вас зовут?
  — Мой номер С-35.
  Неожиданно ее глаза стали жестокими.
  — В каком государственном учреждении вы работаете?
  — При сложившихся обстоятельствах могу только сообщить вам свой номер — С-35.
  — Вы находитесь на государственной службе или нет? Отвечайте на мой вопрос, молодой человек. Я сама хочу провести расследование и выяснить, кого вы представляете.
  — Я не нахожусь на государственной службе.
  — Вы следователь?
  — Да.
  — Частный сыщик?
  — Да.
  Она протянула руку:
  — Покажите.
  — Что?
  — Ваше удостоверение.
  Я покачал головой:
  — Если вы не возражаете, для вас я останусь С-35.
  — Я возражаю. Вам нужны сведения о Мелите. Тогда раскрывайте свои карты и говорите начистоту, иначе я сейчас подойду к телефону, позвоню Мелите Дун через междугородную и скажу, что ею интересуются частные сыщики.
  — Вы можете это сделать в любом случае.
  — Я могу, но я не настолько наивна.
  Я достал бумажник и предъявил ей свое удостоверение.
  — «Дональд Лэм», — прочитала она. — Красивое имя. Что вы хотите узнать, Дональд?
  — Больше всего меня интересуют проблемы, с которыми Мелита столкнулась в больнице. Она виновата в чем-нибудь?
  — Она виновата? — взволнованно повторила Жозефина. — Во всем виновата эта старшая медсестра Говард с кувшинным рылом, которая только и делала, что пакостила Мелите с тех пор, как та стала работать в этой больнице. Теперь она дошла до того, что обвиняет Мелиту в краже рентгеновских снимков и почти довела бедную девушку до нервного расстройства.
  — Расскажите поподробней об этом.
  — Если бы не эта больная, которая сбежала во время дежурства Мелиты, она бы не осмелилась обвинять Мелиту в чем-либо. Все началось с этого побега. Старшая медсестра Говард прямо ухватилась за него. Конечно, Мелита тоже виновата, но только отчасти. У нас у всех или почти у всех бывают побеги. Один раз и у меня сбежала больная, я знаю медсестер, у которых такое тоже случалось. И вот что я вам скажу, Дональд Лэм: у нас бы не было никаких побегов, если бы администрация больницы добросовестно выполняла свои обязанности. Регистратор должен уметь отличить порядочного пациента от бездельника и неплательщика. Работай они как следует, и у нас бы не было проблем с побегами.
  — О каких побегах вы говорите?
  — Некий неплательщик — обычно бойкая на язык женщина — рассказывает регистратору душещипательную историю о своей несчастной доле, наобещает с три короба — и ее кладут в больницу. После операции она долго выздоравливает, и ее стараются не беспокоить денежными расчетами. А она, воспользовавшись случаем, убегает. Некоторые больные убегают сразу после операции, подвергая себя опасности. Надо сказать, и у меня тоже сбегали больные, то есть одна больная. Женщине сделали операцию, и она сбежала в тот день, когда ей в первый раз позволили принять душ.
  — А что вы можете сказать о пропавших рентгеновских снимках?
  — Да ничего. У Мелиты действительно сбежала больная, но к исчезнувшим снимкам она не имеет никакого отношения. В пропаже снимков виноват кто-то другой. Заведующая рентгенкабинетом должна строже вести учет и отмечать в журнале, если кто-то взял рентгеновский снимок, но дело в том, что она и Говард близкие подружки, и никто и не думает привлекать ее к ответственности. Эта глупая девица позволяет врачам самостоятельно брать снимки, не расписавшись в журнале, и никто не упрекает ее, если она положит снимок, который брал врач для себя или чтобы показать больному, совсем в другой конверт. В результате пострадала одна Мелита, и это выводит меня из себя.
  — Что вы собираетесь делать?
  — Я не знаю. Иногда мне хочется пойти и хорошенько обругать эту Говард.
  — Разве вы работаете не в той же больнице?
  — Я работаю на «Скорой помощи».
  — Днем или ночью?
  Она пожала плечами:
  — В любое время.
  — У вас много работы?
  — Когда как, — рассеянно ответила она.
  — У Мелиты болеет мать?
  — Да. Мелита дает деньги на ее содержание. Других источников дохода у нее нет, и она работает как вол. Конечно, у нее есть знакомые врачи, но матери требуется операция, и Мелите нужно собрать на нее деньги. Старшая медсестра Говард знает, что у Мелиты проблема с деньгами, и поэтому сразу на нее набросилась.
  — Ладно, — сказал я, — пожалуй, это все, что я хотел выяснить. Я вам очень благодарен. — Я встал и собрался уходить.
  Жозефина подошла ко мне и остановилась рядом:
  — Дональд, скажите честно: зачем вы приходили?
  — Я вас не понимаю.
  — Кто просил вас узнать о Мелите?
  — Это обычная проверка.
  — Кто ваш клиент?
  — О господи! Коммерческой стороной дела ведает моя партнерша, а я на передней линии и только провожу расследования.
  — Кто вас знает, может, вы работаете на эту Говард.
  — Может быть.
  Она надула губы.
  — Вы совсем не любезны со мной, Дональд, — сказала она и подошла еще ближе. — Дональд, сознайтесь.
  — Сознаться в чем?
  — Кто ваш клиент и зачем это расследование?
  — Вы хотите заставить меня нарушить обязательства и используете для этого свою сексапильность.
  Она посмотрела мне в глаза:
  — Я ее еще не использовала.
  — Вы ослабляете твердость моего духа, женщина.
  Она положила руки мне на плечи и прижалась всем телом:
  — Дональд, скажи, Мелите грозят неприятности?
  — Почему ей должны грозить неприятности, если она ни в чем не виновата?
  — Я просто не доверяю этой Говард. У меня такое чувство, будто в этой больнице что-то происходит и что эта Говард в чем-то замешана. Она хочет сделать Мелиту козлом отпущения.
  — Я честно провожу расследование.
  — Дональд, ты сделаешь, о чем я попрошу?
  — Что?
  — Когда закончишь расследование, ты расскажешь мне, что узнал?
  — Может быть.
  — Дональд, знай, я… я буду тебе очень признательна… очень, очень признательна, Дональд.
  — Посмотрим, — пообещал я и вышел.
  Стоя у двери, Жозефина провожала меня взглядом. Когда я оглянулся у лифта, она послала мне воздушный поцелуй и вернулась в квартиру, тихо прикрыв за собой дверь.
  Я позвонил в агентство Элси Бранд.
  — Элси, — сказал я, когда она подняла трубку, — позвони Долорес Феррол на ферму «Холмистая долина» и узнай, не звонил ли кто Мелите Дун по междугородной в промежутке между нашим с тобой разговором и твоим звонком Долорес. Ты сможешь застать ее в два часа, сразу после ленча, перед сиестой. В этот момент у нее появляется немного свободного времени. Скажи Долорес, кто ты, и скажи, что звонишь по моей просьбе. Передай, что я скоро ее увижу и чтобы она никому не говорила о твоем звонке.
  — О’кей, — сказала Элси. — Куда вы собираетесь?
  — Я отправлюсь в Техачапи и вернусь поздно вечером.
  Глава 10
  Итак, я поехал в Техачапи. Разыскать место происшествия было нетрудно. Полицейские поднимали машину лебедкой, и колеса, на которых обгорели шины, оставили на земле целые борозды. Но обнаружить улики, позволяющие восстановить картину происшедшего, было гораздо сложнее — следов почти не осталось. Я прошел по шоссе и нашел-таки место, где, как я думал, машина миссис Честер сошла с дороги. Следы указывали на то, что пару сотен ярдов машина кувыркалась по крутому склону, пока не наскочила на скалу. Под скалой я обнаружил осколки стекла и камни со следами краски.
  Изучив все это, я пришел к выводу, что кто-то, пожелав, чтобы машина оказалась на дне ущелья, воспользовался, по-видимому, домкратом, приподнял заднюю часть машины и отодвинул ее от скалы.
  После этого машина совершила долгое беспорядочное падение вниз.
  Склон холма находился под углом сорок пять градусов к горизонту, и машина катилась по нему все дальше и дальше, пока не достигла края обрыва высотой пятьдесят или шестьдесят футов и не упала в песчаное ущелье.
  Повсюду, как у скалы, на которую натолкнулась машина, так и на дне ущелья, были видны следы деятельности полицейских: кругом валялись сгоревшие лампы-вспышки (очевидно, они сделали много снимков), множество окурков, на земле отпечатались следы обуви различных фасонов и размеров.
  Мне потребовалось пять или десять минут, чтобы извилистым путем по крутому каменистому склону спуститься к месту, где лежала машина.
  Судя по всему, полицейские поднимали машину лебедкой до самого шоссе, позволив ей цепляться за все выступающие камни, затем погрузили на грузовик и отвезли в главный город округа.
  Должно быть, в машине имелись улики, которые полицейские сочли нужным сохранить.
  Несомненно, подъем машины потребовал много метров троса, много сил и дорого стоил, но полицейские непременно хотели заполучить машину или то, что от нее осталось.
  Место, где машина съехала с дороги, находилось на вершине высокой горы, там и сям усеянной камнями, но покрытой главным образом ровной высохшей травой и чахлой полынью, которые столь характерны для гор Южной Калифорнии.
  Далее дорога спускалась, петляя между гор, местами довольно далеко удаляясь от ущелья, затем огибала горный хребет и появлялась вновь. Примерно в миле от меня дорога шла вплотную к обрыву, их разделяло каких-то несколько ярдов.
  Я внимательно осмотрел место и по песчаному дну направился к устью старого речного русла.
  Склоны ущелья тут были менее обрывистыми, и через какое-то время цепочки следов кончились: так далеко полицейские не заходили.
  Все еще крутые, хотя и не такие высокие, каменистые склоны местами заросли полынью. Идти было нелегко, но я прошел еще несколько сот ярдов.
  Наконец полынь кончилась, и я вновь увидел следы.
  Они были давнишними, но сохранились.
  Это явно были следы мужских туфель, но более точно о них сказать было невозможно. Крупный и сухой песок не позволял установить четкие очертания. Идя по следу, я нашел окурок наполовину выкуренной сигареты.
  Я поднял его острием ножа и положил в небольшую картонную коробку, которую прихватил с собой на всякий случай. Я все еще шел по песчаному руслу, когда к моим ногам скатился булыжник.
  Я поднял голову.
  По крутому склону спускались Селлерс и еще какой-то мужчина.
  — Стой, коротышка! — крикнул Селлерс.
  Я остановился.
  Они спустились ко мне на дно ущелья. На мужчине, что был с Селлерсом, я увидел значок помощника шерифа округа Керн. Это был крупный мужчина лет пятидесяти.
  Селлерс ткнул пальцем в сторону мужчины:
  — Это Джим Доусон, помощник шерифа округа Керн. Скажи, какого черта ты здесь делаешь?
  — Осматриваю место преступления.
  — Зачем?
  — Проверяю.
  — Что проверяешь?
  — Правильность ваших выводов.
  — Я тебе сказал, чтобы ты не совал нос не в свое дело. Мы не нуждаемся в твоей помощи.
  — Я в этом не уверен.
  — Что ты хочешь этим сказать?
  — Вы заметили следы в старом русле, ниже того места, где сгорела машина?
  — Что за следы?
  — Кто-то шел по травянистому склону ущелья, а когда решил, что дальше следы искать не будут, спустился и продолжил путь по этому руслу. Так удобнее.
  — Ты спятил! — воскликнул Селлерс. — Честер столкнул машину своей жены с дороги. А свою машину оставил в ста футах от места преступления, потом вернулся, сел в машину и уехал. У нас есть неопровержимые улики, мы нашли и сфотографировали следы.
  — Тогда кто шел по этому руслу?
  — Не знаю и не хочу знать, — сказал Селлерс. — Знаю только, что мы повсюду расставляем для Честера ловушки, ждем его, и тут приходишь ты и портишь нам все дело. Мы больше этого не потерпим. Придется подрезать тебе крылышки. Что у тебя в этой коробке?
  — Окурок. Я нашел его в ста ярдах отсюда. Сигарета выкурена наполовину, и вы сможете сделать хороший анализ слюны. На нем также могут быть отпечатки пальцев или…
  Селлерс схватил коробку, открыл, посмотрел на окурок и изрек:
  — Вздор! И ты, и твои дурацкие домыслы — все вздор! — Он отбросил окурок в сторону.
  — Вы пожалеете, что сделали это, Селлерс.
  Помощник шерифа округа Керн, к счастью, оказался неплохим парнем.
  — Послушайте, Лэм, — вмешался он, — ведь вы заинтересованы в исходе этого дела. Почему бы вам не раскрыть свои карты?
  — Я раскрою их. По вине Фоли Честера произошло автомобильное происшествие. Парень, который в нем пострадал, заломит страховой компании бешеную цену в качестве компенсации за ущерб, если узнает, что Честера разыскивает полиция по подозрению в убийстве. Если Честер действительно убил жену — это одно, если не убивал — совсем другое. Я хочу установить истину, прежде чем мне придется улаживать дело с пострадавшим в автомобильном происшествии. Пока у вас есть только косвенные улики против Честера. Я хочу выяснить, все ли улики вы собрали. Оценить значимость косвенных улик можно, только имея на руках все улики.
  Помощник шерифа кивнул.
  Но Селлерс возразил со злобой:
  — Не слушай его, Джим. Послушаешь этого парня и поверишь, что не было никакого трупа, не было никакой сгоревшей машины, не было следов краски, вообще не было ничего.
  — Фоли Честер часто совершает деловые поездки, — сказал я. — Уезжая, он не оставляет своего нового адреса. Нет никаких оснований сомневаться в том, что он сейчас находится в одной из таких поездок. Что до улик, то у вас нет ничего, кроме машины с поцарапанной краской да осколка стекла от фары.
  — Продолжайте, — сказал помощник шерифа, — если у вас есть какие-либо соображения по этому поводу, нам будет интересно их услышать.
  Я продолжал:
  — О’кей, вы, ребята, спускались в ущелье, чтобы осмотреть сгоревшую машину, так?
  — Ваша правда.
  — Судя по следам, вы спускались не по этому пологому склону.
  — Вы опять правы.
  — И по тому же крутому склону вы поднялись обратно на шоссе.
  — Да, это так.
  — Сколько времени у вас занял подъем?
  Доусон ухмыльнулся и потер рукой лоб.
  — Я уже немолод, — сказал он. — Пока мы поднимались, я чуть дуба не дал. Запыхался как пес. Мне показалось, мы тащились целую вечность.
  — Вы поднимались полчаса? — спросил я.
  — Не меньше, — согласился он.
  — Ладно, — продолжал я. — Дорога здесь относительно узкая, и машина сошла с нее на повороте.
  — Конечно, — сказал помощник шерифа. — Поэтому-то он выбрал это гиблое место. Если бы не поворот и дорога была бы пошире, женщина сумела бы уклониться от столкновения, притормозив или прибавив скорость.
  Я сказал:
  — Если следовать вашей логике, все было так: машина сошла с дороги на повороте, скатилась вниз и остановилась, натолкнувшись на скалу. Честер вышел из своей машины с рукояткой от домкрата, спустился, добил жену, потом взял домкрат, предположительно, в своей машине, приподнял заднюю часть машины, отодвинул от скалы и пустил под откос, на дно ущелья.
  — Правильно.
  — Затем тем же путем он поднялся на дорогу, сел в свою машину и поехал куда-то дожидаться рассвета. Когда рассвело, он вернулся, спустился к обломкам машины, пропитал тряпье бензином, забыв привернуть крышку к баку, и поджег обломки.
  — Ну и что тут не так? — удивился помощник шерифа.
  — В этом случае он снова поднимался по склону обрыва к своей машине, — сказал я.
  — Мы так и предполагали, — согласился Доусон.
  Селлерс сплюнул в сторону.
  — Но тогда его машина простояла на узком повороте не меньше полутора часов. На дороге вы могли видеть знаки со словами «Не останавливаться», «Парковка запрещена» и другие. Сколько времени, по-вашему, может простоять на узком повороте машина, чтобы о ней не сообщили дорожной полиции или ее не заметил какой-нибудь полицейский и не наклеил на лобовое стекло повестку в суд?
  Доусон сказал:
  — Допустим, в чем-то вы правы. — Он повернулся к Селлерсу: — Давайте поговорим с дорожной полицией. Может быть, действительно им что-то известно.
  Селлерс проговорил усталым голосом:
  — Не слушай ты его. Видишь эту дорогу вверху? — спросил он помощника шерифа.
  — Конечно, — отозвался тот.
  — Так вот. Послушаешь Лэма и очень скоро поверишь, что это вовсе не дорога, а кусочек нитки, прилипшей к твоим очкам, что ты смотришь на нитку расфокусированным зрением и думаешь, что это дорога. — Он повернулся ко мне: — У тебя всегда много предположений, коротышка. Иногда в них есть толк, но сейчас они нас не интересуют. На этот раз у нас есть неопровержимые улики, и мы знаем, что делаем. У нас достаточно фактов, чтобы парню предъявить обвинение в умышленном убийстве. Сейчас нам нужно только найти преступника. Нас больше интересует его арест, чем твои рассуждения о косвенных уликах.
  Я возразил:
  — Косвенные улики мало значат, если вы не учитываете всех фактов. Следы в старом русле являются частью этих фактов. Окурок сигареты, найденный мной, тоже часть фактов, которые вы не учитываете. Убийца не стал бы рисковать и оставлять машину на этой опасной части дороги.
  — Он мог проехать вниз и оставить машину там, — заметил Селлерс.
  — Мог, — согласился я, — но можно также предположить, что у него был сообщник, который спокойно проехал в машине дальше и стал ждать. В этом случае убийце надо было только спуститься под гору, а потом идти по старому руслу к условленному месту. И это гораздо легче, чем подниматься по крутизне под палящим солнцем.
  — О’кей, о’кей, — утомленно промолвил Селлерс. — Пусть у него действительно был сообщник. Когда мы поймаем преступника, он признается сам, а сейчас нам наплевать, был у него сообщник или нет. Нам бы только поймать этого парня.
  — Ладно, — согласился я, — вы продолжаете работать в выбранном вами направлении и стряпаете дело об убийстве на Фоли Честера в его отсутствие, потом появляется Честер, а у вас для него готов сюрприз: замечательно сфабрикованное обвинение в убийстве.
  — Я ему все расскажу о нашем сюрпризе.
  — Кто знает, — заметил я, — может, ко времени возвращения Честера вы так исказите факты, что парень не сможет доказать свою невиновность.
  — Какие факты? — насмешливо спросил Селлерс.
  — Прежде всего тот факт, что человек не лез по крутизне, а шел по дну ущелья. Вникните. Дорога спускается по крутому склону, петляет между гор, но через полторы мили от места, где вы нашли машину, она так приближается к старому руслу, что выйти на нее ничего не стоит. Если бы вы спустились на дно ущелья, чтобы сжечь машину, вы не стали бы подниматься обратно по крутому склону и не оставили машину там, где ее может обнаружить полиция. Сделав дело, вы пошли бы к дороге по песчаному дну ущелья.
  — А потом по дороге вернулся бы к машине, — холодно добавил Селлерс.
  — А если предположить наличие сообщника, то не понадобилось бы возвращаться.
  Помощник шерифа посмотрел на Селлерса вопросительно.
  Селлерс небрежно махнул рукой и насмешливо фыркнул. Его не прошибешь. Я продолжал:
  — Это сигарета редкой марки, которую мало рекламируют, и у нее хороший табак. Если вам повезет и если эту улику поменьше трогать руками, то по слюне вы сможете определить группу крови.
  — Вздор, — сказал Селлерс.
  Помощник шерифа округа Керн подошел к месту, куда Селлерс бросил окурок и коробку, некоторое время смотрел на них, потом все-таки поднял и, положив окурок в коробку, сунул ее в карман.
  — Защита может использовать эту улику в своих интересах, — сказал он. — Теперь, когда Лэм указал нам на нее, адвокат защиты может заявить, что мы испортили улику. Не будем давать им этой возможности.
  — Ну раз на нее указал Лэм, то конечно, — съехидничал Селлерс. — Лэм, садись в машину и убирайся отсюда к чертовой матери. И пока мы не наденем на парня наручники, не вздумай появляться в тех местах, где мы его поджидаем. Я требую этого от тебя как представитель закона. Держись подальше от Честера и мест, где он может появиться. А сейчас, — продолжал он с напускным сарказмом, — зная, что ты человек занятой, мы не смеем тебя задерживать. Иди и занимайся своим делом… Но если ты еще раз станешь у нас на пути или предупредишь Честера, то берегись, я возьму резиновый шланг и так тебя отделаю, что до самой смерти помнить будешь. А теперь вали отсюда.
  Я взглянул на Селлерса так, чтобы он понял, что я о нем думаю, и ушел.
  Джим Доусон, помощник шерифа округа Керн, задумчиво смотрел мне вслед.
  Глава 11
  Из телефонной будки я позвонил на ферму «Холмистая долина» и попросил к телефону Долорес Феррол.
  Она подошла через минуту. В трубке были слышны смех и музыка.
  — Хэлло, Долорес, — сказал я. — Это Дональд Лэм. Что ты узнала о Мелите Дун?
  — Но, Дональд, я сегодня говорила с твоей секретаршей и…
  — Знаю. Я просил ее об этом. Так что там Мелита?
  — Произошло нечто странное. Утром Мелите позвонили. Я не могу назвать точное время, поскольку в этот момент была на утренней прогулке.
  — Что затем произошло?
  — Она поспешно собрала свои вещи, заявив, что состояние ее матери ухудшилось и ей срочно нужно уехать. Когда я вернулась с верховой прогулки, ее уже не было. Она очень торопилась.
  — Интересно, — сказал я.
  — Дональд, люди спрашивают о тебе.
  — Хорошо, пусть спрашивают. Я позвонил, чтобы узнать о Мелите.
  — Возвращайся скорее, — проворковала она голосом профессиональной куртизанки.
  — Скоро вернусь. — Я повесил трубку.
  Было почти семь часов, когда я зашел в агентство, чтобы положить фотоаппарат и посмотреть, нет ли корреспонденции на моем столе.
  В кабинете Берты Кул горел свет.
  Видимо, услышав, что я пришел, она приоткрыла дверь.
  — О господи! — взорвалась она. — Я замучилась тебя искать. Почему, черт возьми, ты не говоришь мне, куда уходишь?
  — Я не хотел, чтобы кто-то знал, где я.
  — Под кем-то ты, конечно, подразумеваешь Фрэнка Селлерса.
  — И его тоже.
  — Кстати, Фрэнк Селлерс прекрасно знал, где ты находишься. Он позвонил мне и сказал, что, если ты не перестанешь совать нос не в свое дело, он засадит тебя в каталажку и продержит там, пока это дело об убийстве не завершится.
  — Фрэнк очень импульсивен.
  — Он зол как черт.
  — Он часто злится. Это плохая черта для следователя.
  — Гомер Брекинридж очень хочет тебя видеть. Звонит каждые полчаса… А вот, наверное, опять он, — предположила она, когда зазвонил телефон. Она взяла трубку, и тотчас ее голос стал слащаво-учтивым: — Да, мистер Брекинридж, он только что вошел. Я как раз собиралась сказать, чтобы он позвонил вам… Передаю ему трубку. — Она протянула мне трубку.
  — Хэлло, Дональд?
  — Да.
  — Придется заплатить чертовски много.
  — Что такое?
  — Кажется, я перехитрил сам себя.
  — Это почему?
  — Похоже, Бруно гораздо умнее, чем мы предполагали.
  — Что случилось?
  — Знаете, кажется, нашим делом занимается Алексис Мелвин.
  — Кто он?
  — Алексис Ботт Мелвин — специалист по травмам шейных позвонков, которого ненавидят и боятся все страховые компании Запада.
  — Такой хороший специалист?
  — Для нас он скорее плохой, чем хороший.
  — Что же он сделал?
  — Он взялся за наше дело. Не знаю, Бруно ли все придумал или его надоумил Мелвин, но только они затянули петлю на шее нашей компании.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Я не могу всего рассказывать по телефону. Я бы хотел поговорить с вами сегодня вечером, но в данный момент не могу отлучиться из дому.
  — Вы хотите, чтобы я к вам приехал?
  — Я был бы вам очень благодарен. — Мгновение он колебался, потом продолжил: — Сейчас я дома один, но скоро может прийти моя супруга. Я думаю, в ее присутствии нам лучше не вдаваться в детали нашего дела. Есть вещи, которых она не понимает.
  — Ясно.
  — Благодарю вас, Дональд. Вы очень тактичны. Вы понимаете, что в нашем бизнесе, как и в вашем, приходится работать с сотрудниками женского пола, но всегда трудно объяснить это жене.
  — Я все понимаю. Я освобожусь примерно через час. Сперва я хочу провернуть еще одно дело. Раньше я не успею, но вы доверьтесь мне и ни о чем не беспокойтесь.
  В голосе его послышалось облегчение:
  — Спасибо, Дональд, огромное вам спасибо.
  Я положил трубку. Берта смотрела на меня сверкающими проницательными глазами:
  — Что ты делаешь с этим человеком?
  — Вы о чем?
  — Ты его просто гипнотизируешь. Сегодня утром он был сам не свой, но потом ему позвонил какой-то агент. Он походил на ребенка, залезшего в банку с вареньем: его схватили за руку, и он вопит о помощи. Хочет поговорить с тобой и заявляет, что разговор настолько конфиденциален, что не может даже сказать мне, о чем он. Говорит, что ты поймешь, но мне, мол, придется объяснять слишком долго.
  Я улыбнулся и сказал:
  — Может, вскоре все образуется.
  — Твоя секретарша сказала, что у тебя на столе под пресс-папье лежит записка, которую ты должен прочитать сразу, как придешь.
  — Что-нибудь важное?
  — Для нее, наверное, важное. Она считает важным все, что ты делаешь. Она наказала телефонистке на коммутаторе позвонить ей сразу, как только ты появишься.
  — О’кей. Пойду посмотрю, что там у меня под пресс-папье, а потом поеду к Брекинриджу.
  — А потом?
  — Потом — не знаю. Посмотрим, как будут развиваться события.
  — Мы располагаем всей информацией об этой маленькой медсестре?
  — Не совсем. Я беседовал с ее приятелем и с подружкой, с которой она живет.
  — Что ты узнал?
  — Ее обвиняют в краже рентгеновских снимков с изображением травм, которые она, вероятно, сбывала людям, симулирующим болезни.
  — Разве на этих снимках нет специальных номеров, указывающих, кому они принадлежат?
  — Конечно, есть. Но номера им не помеха. Они делают копию с той части снимка, где изображена травма, и накладывают на фотопластину с другими номерами и другим именем. Только хороший специалист способен обнаружить подделку. Если у кого-то возникнет подозрение и он специально станет искать фальсификацию, то, возможно, и обнаружит ее, но обычно страховой диспашер, которому адвокат предъявляет рентгеновский снимок с именем больного, все принимает за чистую монету, и, если на снимке видна травма, диспашер принимает решение о выплате компенсации.
  — Ты думаешь, эта медсестра таскала снимки?
  — Похоже, так считают в больнице. По-видимому, там хотят от нее избавиться, но не хотят прямо обвинять в краже снимков, потому что тогда вскроются факты небрежного хранения их. С другой стороны, возможно, что во всем виновата старшая медсестра, которая не терпит Мелиту и хочет от нее отделаться. Вы поможете мне установить истину, и займемся мы этим прямо сейчас. Мы поедем в «Булвин Апартментс», и вы побеседуете с подружкой Мелиты, Жозефиной Эдгар.
  — Ты уже говорил с ней? — спросила Берта.
  — Говорить-то говорил, но ничего не добился. Она стала заговаривать мне зубы, подошла, прижалась ко мне, а когда я поставил ей в укор, что она пользуется своей сексапильностью, заявила, что еще и не начала пользоваться ею.
  — Ты на всех на них так действуешь, — со вздохом произнесла Берта.
  Я покачал головой:
  — Тут дело не во мне. Слишком уж чувственной оказалась девица и слишком быстрой. Несмотря на раннее утро, она с ходу взялась меня соблазнять.
  — А что я должна буду делать?
  — Ее надо как-то ошарашить, а я посмотрю, чем она живет.
  Берта с усилием поднялась со скрипящего кресла:
  — Позволь мне припудрить нос, и я буду в твоем полном распоряжении.
  Она вразвалку пошла к двери и дальше по коридору.
  Я вошел в свой кабинет, поднял пресс-папье на столе и нашел там записку от Элси. Она была написана стилем, понятным только мне. В ней говорилось:
  «Я сказала вам, что он ужасный человек, и придерживалась этого мнения, пока он не позвонил сегодня после полудня и не предложил встретиться и поговорить. Дональд, он замечательный человек! На самом деле он все понимает. Я долго ждала вас. Я звонила, куда вы меня просили, и женщина, с которой я говорила, сказала, что все узнает насчет М.Д., но она слышала, что М.Д. расплатилась и уехала. Она обещала разобраться и сказала, чтобы вы позвонили ей сегодня вечером. Если потребуется моя помощь, звоните. Элси».
  Я свернул записку и стал ждать Берту.
  Глава 12
  Мы остановились напротив «Булвин Апартментс».
  Оглядев здание, Берта заметила:
  — Довольно шикарный домик для простых рабочих девчонок.
  — Поэтому мы и приехали сюда вдвоем.
  Берта выбралась из машины, мы вошли в дом и отыскали квартиру 283. Нам повезло — Жозефина Эдгар была дома.
  — Ба, привет, Дональд, — весело поздоровалась она со мной и уставилась на Берту.
  Я сказал:
  — Мисс Эдгар, позвольте представить Берту Кул, мою партнершу. Она хочет с вами поговорить.
  Берта не сказала ни слова. Она просто пошла вперед, и, чтобы не быть растоптанной, Жозефине пришлось отступить.
  Берта ввалилась в комнату, осмотрела ее и повернулась ко мне:
  — Ну, и что ты хотел?
  — Я хочу все узнать о Мелите Дун.
  В голосе Жозефины послышалась паника:
  — Утром я рассказала вам все, что мне известно, Дональд. Насколько мне известно, Мелита Дун очень порядочная девушка. Она работает не покладая рук, чтобы содержать свою больную мать, и меня возмущает, что вы так бесцеремонно ввалились в мою квартиру.
  — Черт с тобой, возмущайся, — пророкотала Берта, — но если ты думаешь, что сможешь запудрить мозги профессиональному детективу, то глубоко ошибаешься.
  — Что вы имеете в виду?
  — Эту басенку про бедную девочку, которая содержит маму и пытается свести концы с концами. Эта квартирка стоит немалых денег. Простые девушки столько не зарабатывают, особенно если содержат больных матерей. Где, черт возьми, спальня Мелиты?
  Жозефина, у которой отнялся язык, молча указала на дверь.
  — Значит, твоя спальня там? — Берта ткнула пальцем в противоположную дверь.
  — Да.
  Берта направилась к спальне Жозефины.
  — Эй, вы, не входите туда! — крикнула Жозефина. Берта продолжала идти, не обращая на нее внимания.
  Жозефина догнала ее, схватила за рукав и потянула на себя.
  Берта только тряхнула рукой — и Жозефина, как тряпичная кукла, отлетела к стене.
  Берта вошла в открытую дверь спальни и начала просматривать содержимое стенных шкафов.
  — Кому принадлежит эта мужская одежда? — спросила она.
  — Вы… вы… убирайтесь отсюда! Я позову полицию. — Берта бросила пару мужских костюмов на кровать, заглянула во внутренние карманы, чтобы найти фамилию портного, достала из ящика рубашку и заметила на нагрудном кармане аккуратно вышитую букву «Ч».
  — Ты проявляешь много внимания к этому парню! — заметила Берта.
  — Это мой кузен, — с вызовом проговорила Жозефина. — Он ненадолго уехал и оставил у меня кое-какие свои вещи.
  Берта Кул осмотрела одну спальню, вернулась в гостиную, пошла в другую спальню, обыскала ее, вышла в гостиную и изрекла:
  — Какого черта она это делала?
  — Что?
  — Воровала рентгеновские снимки?
  — Она их не воровала! — воскликнула Жозефина. — Говорю вам, это все старшая медсестра.
  — У Мелиты Дун есть парень?
  — Нет у нее никакого парня!
  — Вздор, — сказала Берта.
  Она медленно подошла ко мне и заявила:
  — Ее здорово финансируют.
  — Не знаю, какое возмещение я смогу получить за насильственное вторжение в мою квартиру, — сказала Жозефина, — но я обязательно поговорю со своим адвокатом. Я добьюсь, чтобы вас лишили лицензии. Вы не имеете права приходить сюда и устраивать обыск.
  — Правильно, милочка, — сказала Берта. — Иди и жалуйся властям, а мы тем временем узнаем, кто твой таинственный кузен и… Кстати, может, у него есть жена.
  Берта подошла к кровати и стала внимательно рассматривать костюмы.
  — А вот и метка химчистки, — сказала она. — Дональд, запиши-ка номер: С 436128. Ну, — Берта повернулась к двери, — пожалуй, все, что было можно, мы сделали. Эти пташки прекрасно обеспечены.
  Жозефина ударилась в слезы:
  — Вы не можете использовать этот номер, вы не имеете права. Это номер химчистки…
  — Да-да, знаю, — сочувственно проговорила Берта, — твой кузен… Ладно, мы не станем поднимать шум по этому поводу, если ты сама будешь молчать. — Берта направилась к двери.
  Я последовал за ней.
  В коридоре я сказал:
  — Боже, Берта, вы на этот раз здорово рисковали. Вы не имели права входить в спальню.
  — Не бери в голову. Эти бабы тебя просто гипнотизируют. А я проходимцев чую за версту.
  — Иногда проходимцы предъявляют иск на кругленькую сумму.
  — Я знаю, но у этих девчонок есть слабое место. Они участвуют в какой-то афере. Что представляет собой Мелита Дун?
  — Она тихая, скромная и совсем не пользуется своей сексапильностью.
  — Вздор, — сказала Берта, когда мы втиснулись в лифт. — Или она пользуется своей сексапильностью, или вовсю торгует рентгеновскими снимками. Возможно, ты на ней видел простую и скромную одежду, но в шкафу у нее висят чертовски дорогие тряпки. И не думай, что у Жозефины есть приятель, который оплачивает двухкомнатную квартиру, позволяя Мелите жить на широкую ногу только потому, что Жозефина очень привязана к подруге.
  Лифт с грохотом спустился на первый этаж. Берта тяжело зашагала к машине, втиснулась внутрь и захлопнула дверцу с такой силой, что едва не вылетели стекла.
  — Боже, Дональд, ты совсем не экономишь мое время. Ты должен был почувствовать, что тебя обманывают, как только вошел в эту квартиру.
  — Но больная мама…
  — Моя больная задница, а не больная мама! — отрезала Берта.
  Я отвез ее домой и сразу отправился к Брекинриджу.
  Припарковав машину на широкой подъездной аллее, я по ступеням поднялся к парадной двери.
  Не успел я нажать кнопку звонка, как Брекинридж открыл дверь.
  — Проходите, Дональд, — радушно проговорил он. — Я целый день искал встречи с вами.
  — Я знаю. Но вы освободили меня от всяких обязательств в этом деле, и я не догадался…
  — Я совершил большую ошибку, Дональд, и сам признаю это.
  Я прошел за ним в гостиную.
  — Ладно, — сказал я. — Что случилось?
  — Я получил сообщение из Аризоны.
  — Вы послали туда своего агента?
  — Нет. У меня был телефонный разговор с Аризоной, и из него я сделал вывод, что сейчас совершенно бесполезно посылать туда агента и улаживать дело.
  — Это почему?
  — Ну, во-первых, я пришел к горькому выводу, что, успешно осуществив один или два раза какой-нибудь хитроумный план, не стоит пытаться осуществлять его в третий раз.
  Я молчал, ожидая, что он еще скажет.
  — Присаживайтесь, Лэм. Устраивайтесь поудобней. Хотите немного шотландского виски с содовой или, может, вам налить кукурузное виски?
  — Благодарю вас, я прекрасно себя чувствую. Возможно, у нас будет мало времени, чтобы говорить открыто, поэтому давайте лучше перейдем к делу.
  — Да, конечно. Вы совершенно правы. Ситуация такова, Лэм. Эта идея о липовом конкурсе отлично сработала дважды, когда дела разбирались в суде, и трижды, когда дело улаживалось без суда. Я рассказывал вам об этом. Да, идея была прекрасная. Мы сообщали истцу, что он стал победителем в конкурсе и что ему предоставляется право на бесплатный двухнедельный отдых на ферме-пансионате «Холмистая долина». Он ехал туда и, окунувшись в тамошнюю атмосферу, оживал. Вы знаете, что жизнь на этой ферме мало соответствует тому отдыху, который требуется инвалиду. Очень быстро у нас появлялась кинопленка, где было заснято, как истец размахивает битой для гольфа, ныряет в бассейн, делает глазки некоторым впечатлительным девушкам, которых всегда полно, а бывало, что наш представитель на ферме, Долорес Феррол, так завораживала клиента, что он ради нее готов был на голову встать. Нас подвели дела, которые разбирались в суде. Очевидно, Мелвин пронюхал о липовом конкурсе и о наших связях с фермой «Холмистая долина». Так что теперь он явился во всеоружии, готовый на все.
  — Когда?
  — Сегодня утром. Я думаю, он давно хотел заманить нас в ловушку. Мне кажется, они с Бруно с самого начала работают рука об руку.
  — Ну и как дела обстоят сейчас?
  — Мелвин находится на ферме. Он узнал, что Фоли Честер обвиняется в убийстве.
  — Каким образом?
  — Очень просто. Взявшись за это дело, он захотел получить кое-какие сведения о Честере. Разумеется, он с самого начала знал, что будет иметь дело со страховой компанией. Вероятно, он связался с сыскным агентством, которое помогает ему в его бизнесе. Они стали наводить справки о Честере и мгновенно выяснили, что полицейские установили наблюдение за его квартирой. Это Мелвину и было нужно. Все тайное стало явным. Мелвин на коне, и знает это. Одному богу известно, сколько денег он теперь потребует.
  — Может быть, мой вопрос покажется вам нескромным, но почему вы не послали туда диспашера, чтобы он разобрался и выплатил компенсацию?
  — Ваш вопрос вполне уместен, но вот ответ на него удручающий. Мелвин уже встречался с нашим диспашером, а диспашер не может тягаться с таким опытным адвокатом.
  — Ну и что теперь?
  — Я хочу, чтобы вы поехали туда. Я приготовил четыре банковских чека на Хелманна Бруно и А.Б. Мелвина, по двадцать пять тысяч долларов каждый. Это сто тысяч долларов наличными. Полагаю, их вам хватит.
  — Вы хотите заплатить такую большую сумму?
  — Я готов ее заплатить, буду вынужден это сделать, думаю, что вы так же считаете.
  — Этот Мелвин выигрывал дела благодаря мошенничеству?
  — Да. Он очень умен и хитер.
  — И вы думаете, что он использует поддельные рентгеновские снимки?
  — Это не исключено.
  — И все же вы готовы выплатить ему эту фантастическую сумму?
  — Я хочу избавиться от этого дела. Страховая компания попадает в невыносимое положение, если ее клиент обвиняется в убийстве.
  — Почему вы думаете, что я смогу справиться с Мелвином, если это не удалось вашему опытному диспашеру?
  — Потому что я многое узнал о вас.
  — Каким образом?
  — Сегодня после полудня я долго разговаривал с вашей секретаршей. Рано или поздно вы все равно об этом узнаете, так что лучше мне сказать об этом прямо сейчас. Я знаю, что, несмотря на то, что вчера вечером я был с вами несколько резок и отстранил вас от дела, вы продолжали расследование на свой страх и риск. Она сказала, что вы нашли какую-то медсестру, которая крала рентгеновские снимки, и собрали много сведений о ней. Вы сами понимаете, Дональд, что, если мы сможем доказать, что Мелвин хитрил и использовал поддельные снимки или что-то в этом роде, мы заплатим вам такое вознаграждение, о котором вы и мечтать не можете. Говоря «мы», я имею в виду все страховые компании, работающие в этой части страны. Мы сложимся и выделим вам замечательное вознаграждение, а вашему агентству предоставим столько работы, сколько вы захотите. Я был совершенно поражен тем, что мне рассказала о вас ваша секретарша, мисс Бранд. То, как вы проводили расследование некоторых дел, свидетельствует о вашем замечательном таланте. Я…
  Дверь гостиной открылась, и в комнату решительным шагом вошла миссис Брекинридж.
  Я вскочил на ноги.
  — Добрый вечер, миссис Брекинридж.
  — Здравствуйте, мистер Лэм, — сказала она и оглядела комнату. — А где ваша секретарша?
  Уловив некоторое удивление в ее голосе, я ответил:
  — Наверное, дома. Сегодня я приехал на своей машине. В тот раз она встречала меня в аэропорту, когда я прилетел из Техаса.
  — Понятно, — улыбнулась она. — Как продвигается ваше дело?
  Я улыбнулся ей в ответ:
  — На этот вопрос лучше ответит мистер Брекинридж. Он — генерал, а я всего лишь рядовой.
  — Вы полковник, — быстро сказал Брекинридж, — и прекрасно знаете свое дело. Вот конверт с бумагами, о которых я вам говорил. Там документы в связи с иском Бруно. Садитесь утром на первый самолет и возвращайтесь… вы понимаете, возвращайтесь и займитесь этим.
  — Куда вы должны возвращаться? — спросила миссис Брекинридж.
  — В Даллас, — ответил я, не моргнув глазом.
  — У вас достаточно денег на расходы? — спросил Брекинридж.
  — Конечно.
  — Ну, тогда отправляйтесь и действуйте по своему усмотрению. Расходуйте столько, сколько найдете нужным.
  — Я могу предложить в качестве страхового возмещения указанную вами сумму?
  — Вы можете даже превысить ее, если придете к выводу, что этого требует ситуация.
  — Я вылечу рано утром, чтобы сразу приступить к делу.
  — И будете держать меня в курсе событий?
  — Буду держать вас в курсе событий.
  Мы обменялись рукопожатиями.
  Миссис Брекинридж приветливо улыбнулась мне:
  — Мой супруг заставляет вас работать в довольно поздние часы.
  — Работа есть работа.
  — Вы работаете один или с партнером?
  — У меня есть партнер по агентству.
  — «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования», — поспешно вставил Брекинридж.
  — А кто такой мистер Кул?
  — Не мистер, а миссис.
  Ее губы моментально сжались в строгую тонкую ниточку.
  — Берте Кул, — пояснил я, — за пятьдесят. Она весит примерно сто шестьдесят фунтов и напоминает клубок колючей проволоки. Она очень сильная и строгая. Большей частью она занимается канцелярскими делами агентства, я же, как говорится, всегда на линии огня.
  Миссис Брекинридж вновь улыбнулась:
  — Уверена, вы работаете весьма эффективно.
  — Стараюсь, — ответил я. — Но когда какая-нибудь молодая сирена надумает меня перехитрить, на сцене появляется Берта Кул, и за каких-нибудь десять секунд она так отделывает эту красотку, что та вовек ее не забывает.
  Миссис Брекинридж аж просияла:
  — По-моему, это замечательный метод. Я очень рада, что мой муж нанял вас для работы. Обычно мужчина и не представляет, как легко женщина может обвести его вокруг пальца, особенно эти молоденькие хищницы, которые вовсю демонстрируют свои прелести, лишь бы добиться желаемого. Время от времени я пытаюсь предостеречь мужа против женщин, которые могут его обмануть, но он считает меня чрезмерно подозрительной.
  — Совсем не считаю, дорогая, — поспешно заверил муж.
  — Я думаю, было бы замечательно один раз напустить вашу Берту Кул на этих дам, — размечталась миссис Брекинридж.
  — Да, весьма поучительно наблюдать, как она работает.
  — Что же она делает?
  — О, Берта довольно груба и временами употребляет очень крепкие выражения. Она говорит этим хищницам, что они имеют дело с женщиной, для которой их слезы и нейлоновые чулки ничего не значат. Затем она продолжает их отчитывать, и, если они пытаются грубить в ответ, она хватает их за руки и трясет до тех пор, пока у них не застучат зубы. Берта перестает быть женщиной, когда берется за этих хищниц. В таких случаях ее речь могла бы шокировать вас.
  У миссис Брекинридж заблестели глаза.
  — Гомер, — укоризненно проговорила она, — почему ты мне ничего не говорил об этой восхитительной женщине? Ты давно пользуешься услугами этого агентства?
  — Первый раз, — сказал Брекинридж. — Это наше первое дело.
  — Мне кажется, что это замечательное агентство, и какое прекрасное сочетание характеров… Ну, не буду мешать вашей беседе. Пойду. — Она подала мне руку, ласково улыбнулась и выплыла из комнаты.
  Брекинридж посмотрел на меня с восхищением:
  — Видимо, Элси Бранд была права относительно вас, Дональд.
  — Права в чем?
  — В том, что вы чертовски умный человек. А теперь отправляйтесь туда, уладьте это дело с Бруно и освободите меня от него ради всего святого. Сделайте все, что можете, но только избавьте меня от него.
  — Я уже поехал.
  Глава 13
  В аэропорту меня встречал Бак Крамер.
  — Придется брать с тебя деньги за проезд, — улыбаясь, сказал он, — или будем приезжать и встречать тебя на лошадях. У меня такое чувство, будто я только и делаю, что катаю тебя туда-сюда.
  — Этим самолетом новые гости не прибыли?
  — Не прибыли. Все места уже заняты.
  — Когда я уезжал, у вас оставалось несколько свободных коттеджей.
  — Сейчас самый разгар сезона. Их быстро занимают.
  — Среди новеньких есть особенные?
  — Есть один.
  Я пристально посмотрел на него. Пожив на ферме, я понял, что существует негласное правило, запрещающее обслуживающему персоналу обсуждать одних гостей в беседе с другими.
  — Ну и что он?
  — Интересовался тобой.
  — Черт возьми!
  — Подожди, успокойся. Он не называл тебя по имени, но описал довольно точно.
  — Ну и как же?
  — Спросил, отдыхает ли у нас человек, который ездит звонить по телефону в аэропорт, проявляет мало интереса к жизни фермы, но много бегает по делам.
  — И ты сказал ему обо мне?
  — Ты что? Не говори глупостей. Я невозмутимо посмотрел на него и сказал, что те, кого я знаю, приехали сюда отдыхать, а не бегать по делам. Кажется, он адвокат из Далласа. Здесь он проводит время с приятелем, у которого травмирована шея. Может, это и случайность, но как-то странно, что он интересовался тобой.
  Я рассмеялся:
  — Думаю, что он интересовался не мной, а хотел выяснить, нет ли здесь еще одного адвоката.
  — Может быть, — заговорщически произнес Крамер и добавил: — Мы вчера недосчитались одного клиента. Неожиданно уехала Мелита Дун. Сказала, что матери стало хуже, но вместо Лос-Анджелеса улетела почему-то в Даллас.
  — Ты это серьезно?
  — Угу. Тебе это о чем-нибудь говорит?
  — А тебе?
  Он усмехнулся:
  — В тихом омуте черти водятся.
  Я сказал:
  — Надо будет здесь освоиться и уделять побольше внимания верховой езде.
  — Я довольно часто курсирую в аэропорт и обратно, — сказал Крамер. — Можешь ездить со мной когда захочешь. С попутчиком веселее. Ты славный малый.
  — Спасибо, — сказал я.
  Мы выехали на грунтовую дорогу и направились к ферме. Бак вырулил на стоянку и остановил машину. Я захлопнул дверцу и протянул ему руку.
  — Спасибо, Бак.
  — Не стоит. На этой работе сам становишься похожим на лошадь: вмиг распознаешь хорошего наездника.
  Я пошел в свой коттедж, умылся и решил сперва послушать, что скажет Долорес Феррол, а уж потом попытаться завязать знакомство с Хелманном Бруно.
  Долорес была на верховой прогулке. Изредка она выезжала на прогулку с женщинами, которых надо было посвятить в специфику жизни на ферме.
  Вернувшись к своему коттеджу, я увидел мужчину, пытающегося вставить ключ в замок моей двери.
  Увидев меня, он приветливо улыбнулся.
  — Целый час мучаюсь с этим проклятым замком. — Он вновь повернулся к двери и тут же воскликнул: — Ах вот оно что! Это не мой коттедж. Как же я так опростоволосился?! Обычно у меня нет проблем, я хорошо ориентируюсь.
  Я поднялся на крыльцо.
  — О боже, неужели это ваш коттедж?
  — Это мой коттедж.
  — Ну и ну. Значит, мы с вами соседи. Меня зовут А.Б. Мелвин, я из Далласа. Инициалы «А.Б.» означают Алексис Ботт. Видите, какое имя дали мои родители своему отпрыску.
  — Вы, я полагаю, адвокат, мистер Мелвин?
  — Да, вы правы. А как, собственно, вы узнали?
  — Только по вашим манерам.
  — Я не расслышал вашего имени.
  — Лэм. Дональд Лэм.
  Он протянул мне руку и потряс ее с чрезмерным воодушевлением.
  — Вы, я полагаю, в отпуске, мистер Лэм?
  — В некотором смысле да. А вы здесь по делу?
  — Ну… — Он замолчал, ухмыльнулся и сказал: — Тоже в некотором смысле. Я живу рядом с вами, Лэм, — он указал на свой коттедж, — и мы, вероятно, будем часто видеться.
  — Я думал, этот коттедж занят. По-моему, в нем жила Мелита Дун из Лос-Анджелеса. Что с ней случилось?
  — Я не знаю точно, тут действительно была какая-то молодая женщина, но она уехала довольно неожиданно — получила телеграмму, что мать в тяжелом состоянии или что-то в этом роде.
  — Как выглядела эта женщина? Худенькая блондинка?
  Он кивнул.
  — Это она. Ее матери стало хуже, и ей пришлось уехать.
  — Как жаль. Я думал, она хоть здесь отдохнет от житейских забот.
  Мелвин никак не отреагировал на мое замечание — оно не представляло для него интереса.
  — Вы долго здесь пробудете, Лэм?
  — Не знаю, а вы надолго приехали?
  — Я скоро уеду. Я сказал вам, что приехал сюда по делу. Я выяснил все, что хотел, и скоро уеду, но мне кажется, мы с вами будем часто видеться.
  — Может, перестанете ходить вокруг да около, Мелвин, и раскроете свои карты?
  — Я готов. Как Гомер?
  — Гомер?
  — Брекинридж. Универсальная страховая компания. Оригинальная личность.
  Я открыл дверь:
  — Входите.
  — Мне пришлось потратить немало времени, чтобы выйти на вас, — сказал он, — но зато не составило особого труда получить о вас сведения, Дональд Лэм, «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования». Брекинридж изменил свой подход. Раньше он пользовался услугами диспашеров и следователей из своей компании, теперь решил нанять частных детективов.
  — Присаживайтесь, — сказал я. — Устраивайтесь поудобней. Расскажите мне еще о Брекинридже. Вы меня заинтриговали.
  — Я это ожидал. Брекинридж — оригинал. Гордый, любит изображать из себя крупную шишку. Женился по расчету. Его жена владеет основным пакетом акций Универсальной страховой компании. Очень интересная личность — его жена. И тем не менее это надежная страховая компания. Они зарабатывают большие деньги, и, судя по всему, Брекинридж хорошо справляется с делами, но пост этот он занимает только благодаря жене.
  — Вы преследуете какую-то цель, рассказывая мне об этом? — спросил я.
  — Конечно. Вы предложили мне раскрыть карты, я это и делаю.
  Он рассказал мне о том, что я давно знал: липовый конкурс, двухнедельный отпуск и так далее.
  Хозяйка фермы, Ширли Гейдж, даже не подозревает, что здесь творится. Долорес Феррол — связующее звено, и какое звено!
  Ох, что будет, если жена Гомера Брекинриджа узнает об этой интрижке! Она чует, что здесь что-то происходит и что в деле замешана женщина. Но она не знает подробностей.
  — Подробностей?
  — У вас есть полчаса?
  — Конечно, но, обратите внимание, я еще ничего не сказал. Пока что говорите вы.
  — Правильно. Я и буду говорить, пока вы не разговоритесь. Потом вы сможете позвонить Брекинриджу, получить от него санкцию, и мы заключим соглашение.
  — Какое соглашение?
  — Соглашение по иску Хелманна Бруно. А вы о чем думали?
  — Так вы представляете интересы Бруно?
  Мелвин рассмеялся:
  — Ну разумеется. Я представляю его с момента дорожного происшествия. Бруно пришел ко мне, рассказал о конкурсе и усомнился, что тут все законно, потому что конкурс был подозрительно простым.
  — Что вы подумали?
  — Мне нечего было думать. Я-то давно все знал! Брекинридж три или четыре раза выигрывал дела благодаря фильмам, которые снимались здесь. На двух судебных разбирательствах он наголову разбил истцов. Ему надо было вовремя остановиться и выдумать что-нибудь новенькое, но он, дурень, продолжал дудеть в ту же дуду. Я присутствовал на суде, когда разбирался иск о нанесении ущерба, сидел среди зрителей. Меня предупредили, что страховая компания собирается разнести истца в пух и прах, и я хотел посмотреть, как они это сделают. Это была отличная работа. Парень утверждал, что у него грыжа межпозвоночного диска, а они показали фильм, в котором он красуется перед парой девиц, совершая спортивные прыжки в бассейн, и играет в гольф. Когда показ фильма закончился, истец совсем скис. Его адвокат, по существу, прекратил борьбу. Присяжные вынесли вердикт через пятнадцать минут, разумеется, в пользу ответчика. Поэтому, когда Бруно сказал мне, что он победил в конкурсе и получил право две недели отдохнуть на ферме «Холмистая долина», я посоветовал ему не раздумывать и ехать на отдых. Только предостерег от физического переутомления. — Мелвин подмигнул мне правым глазом. — Я хотел посмотреть, — продолжал он, — как будут развиваться события на этот раз. Я дал Бруно возможность освоиться в надежде, что он сможет рассказать мне все, что тут делается. Но он не смог, я приехал сюда и узнал, что здесь есть один отдыхающий, который часто звонит по телефону, ездит в аэропорт и обратно. Оказалось, его зовут Дональд Лэм, я навел справки и выяснил, что он является частным детективом. А сейчас, если вы пойдете со мной в мой коттедж, я покажу вам кое-что интересное.
  — Учтите, что я все еще ничего не сказал.
  — И не нужно. Только пойдемте со мной — и все.
  Я пошел с ним в его коттедж.
  Он опустил шторы, достал небольшой кинопроектор и экран.
  — Конечно, качество не такое хорошее, как у фильмов, которые демонстрировала на судебном заседании страховая компания, ведь в ее распоряжении были экранированные камеры, длиннофокусные объективы и профессиональные операторы. Мне пришлось купить эти фильмы у любительницы-туристки, интересующейся киносъемкой. Но вас эти кадры должны позабавить.
  Он выключил свет и включил аппарат.
  Экран зажегся, замигал, и неожиданно на нем возникли кадры цветного фильма, маленькие, но отчетливые.
  Брекинридж в купальном костюме в расслабленной позе лежит на коврике возле бассейна, рядом, опустив ногу в воду, сидит Долорес Феррол.
  Он говорит ей что-то, и она смеется. Потом она наклоняется, зачерпывает пригоршню воды и выливает ее на лицо Брекинриджу, щелкнув при этом пальцами.
  А вот он пытается схватить ее, она хочет убежать, но он ловит ее за лодыжку, притягивает к себе, его рука скользит вверх по ее ноге. Удерживая Долорес одной рукой, он другой дотягивается до воды, тоже зачерпывает и поднимает руку. Сидя у него на коленях, она смеется и пытается его отговорить.
  Он медленно раскрывает ладонь и вытирает руку о свой купальный костюм.
  Потом он гладит Долорес по голой ноге.
  Заманчиво двигая телом, она выскальзывает из его объятий и встает на ноги.
  Брекинридж тоже встает и идет за ней.
  Они идут в сторону главного корпуса. Брекинридж кладет ей руку на плечо, потом его рука скользит по ее спине и застывает на попке.
  Изображение замигало и исчезло, через мгновение на экране возникла новая сцена.
  На этот раз съемка велась в сумерках, при плохом освещении. Фигуры лишь вырисовывались на экране, но Брекинридж и Долорес можно было узнать сразу.
  Сидя возле загона для скота, они о чем-то серьезно беседуют. Очевидно, они только что вернулись с прогулки. На Долорес — облегающий костюм для верховой езды. Брекинридж — в ковбойской одежде, с огромным сомбреро на голове. Он очень похож на заправского ковбоя.
  Долорес что-то говорит ему, затем протягивает руку, снимает шляпу с его головы и надевает на свою, надвинув ее на глаза. Затем она поднимает подбородок и с вызывающим видом смотрит на Брекинриджа.
  Брекинридж хватает ее в объятия и осыпает поцелуями. Они сливаются в одно темное пятно.
  — Освещение было неважным, — пояснил Мелвин, — видимо, эти кадры снимались после заката.
  Вновь экран зарябил, и на нем появилась сцена верховой прогулки. Брекинридж неуклюже сползает с лошади, Долорес ловко и грациозно соскакивает с седла.
  Брекинридж уверенно берет ее за руку и ведет к полевой кухне. Они пьют кофе, едят яичницу с ветчиной и беседуют с серьезным видом.
  Закончив завтрак, Брекинридж подает ей руку. Она берет ее, пожимает, и они направляются к лошадям. Они заходят за лошадь, где их не видят остальные участники прогулки, и останавливаются.
  Экран погас.
  — Меняется точка съемки, — сказал Мелвин. — Сейчас их будет видно лучше.
  На экране вновь появляется изображение. Видимо, оператор подошел с другой стороны: видны лошадь и стоящие рядом Брекинридж и Долорес. Теперь он ее ласково обнимает. Секунд десять они стоят прижавшись друг к другу, потом быстро отстраняются, заметив идущего невдалеке ковбоя.
  Мелвин выключил проектор и начал перематывать пленку.
  — Будет продолжение? — спросил я.
  — Это зрелище быстро надоедает, полагаю, вы поняли, о чем идет речь?
  — И что вы намерены делать с этими фильмами?
  — Это зависит от вас.
  — Как это понимать?
  — Эти фильмы — составная часть дела Бруно.
  — Это почему же?
  — Я хочу их использовать для ведения этого дела. Не уверен, что мне удастся представить их как относящиеся к делу доказательства, но мой замысел состоит в том, чтобы доказать, что страховая компания, вместо того чтобы возместить убытки и уменьшить боль и страдания клиента, фактически усугубляет их, поставив в положение, при котором он вынужден перенапрягаться и нарушать рекомендации врача. Я докажу, что вся эта история с фермой-пансионатом — ловушка, подстроенная страховой компанией, с целью заставить больных людей вести активный образ жизни и переутомляться. На суде я буду краток. В первую очередь я покажу, что Брекинридж завел интрижку с Долорес Феррол, а затем попрошу его под присягой ответить на вопрос, заключал ли он с Долорес договор, согласно которому она должна была представлять интересы страховой компании и использовать свою сексапильность, чтобы заставить травмированных людей демонстрировать свое мужество, силу и так далее. Буду с вами откровенен, Лэм. Я не уверен, что эти пленки примут в качестве доказательства. Они должны подкрепить тот факт, что вместо лечения страховая компания фактически вступила в преступный сговор с Долорес Феррол, чтобы заставить пострадавшего совершать действия, которые дискредитируют его в глазах присяжных и вместе с тем усугубляют его болезнь. К примеру, вчера, когда вас здесь не было, Долорес Феррол взялась соблазнять Бруно. Она пару раз заставила его встать с каталки и пойти с ней к загону для скота, что совершенно недопустимо. Врач запретил ему ходить без трости. Бруно сказал мне потом, что, вернувшись в коттедж, он почувствовал сильное головокружение. Лично я считаю, что таким образом страховая компания усугубляет болезнь моего клиента. В любом случае этот ролик с пленкой будет мне нужен лишь как часть моих доводов в этом деле. Я не собираюсь употреблять ее в личных целях, чтобы как-то скомпрометировать Брекинриджа.
  — Если бы собирались, то это был бы шантаж.
  — Только при условии, что я что-то потребовал бы за нее, — поправил меня Мелвин, — но я использую ее лишь в связи с делом Бруно. Как адвокат Бруно, я имею такое право.
  — Вы хотите сказать, что, когда мы заключим соглашение по делу Бруно, вместе с распиской Бруно вы передадите мне ролик с этими фильмами?
  — Совершенно верно.
  — Сколько?
  — Сто тысяч.
  — Ну, вы загнули. Сомнительная травма шеи не стоит ста тысяч.
  — Ну, как знаете. Я охотно пойду с этим на суд. Полагаю, у меня убедительные аргументы.
  — Не получите вы никаких ста тысяч.
  — Вы очень самоуверенный молодой человек. Прежде чем делать такие заявления, вам лучше переговорить с Брекинриджем. Если придется возбудить дело, я запрошу двести пятьдесят тысяч долларов. Я намерен обратиться в суд через сорок восемь часов, а в заявлении напишу, что состояние моего клиента резко ухудшилось в результате преступных действий страховой компании. И кстати, вы ничего не добьетесь, если попытаетесь выйти непосредственно на Бруно: он уезжает вместе со мной.
  — Возвращается в Даллас? — спросил я.
  — Не думаю. — Мелвин ухмыльнулся. — До тех пор, пока мы не подадим дело в суд и газетчики не начнут брать у него интервью, он будет находиться там, где его трудно найти.
  — Ладно, — сказал я. — Теперь пришла моя очередь говорить.
  — Говорите.
  — Вы адвокат, — сказал я, — и можете защищать интересы своего клиента, но вы не имеете права прибегать к шантажу. Сейчас вы пытаетесь шантажировать Брекинриджа, чтобы он заплатил вам огромную сумму за эти фильмы.
  Мелвин пришел в ярость:
  — Как вы смеете, черт возьми, обвинять меня в шантаже!
  — Не будь у вас этих фильмов, вы никогда бы не затребовали такой огромной компенсации.
  — Ах вот как! Ну, если вы такой умный, то знайте, что вашего клиента сейчас за убийство разыскивает полиция Лос-Анджелеса.
  — Да?
  — Это факт. Можете проверить. Я не должен был этого говорить, но раз вы завели речь о шантаже, я вам сообщаю об убийстве.
  У Честера, интересы которого представляет ваша страховая компания, случился разлад с женой. Когда их супружество еще было счастливым, они приобрели совместный страховой полис на сто тысяч долларов. Но их роман закончился, Честер стал подозревать жену в измене и однажды закатил ей скандал. Она от него ушла. Он последовал за ней в Сан-Бернардино, из Сан-Бернардино она отправилась в Сан-Франциско, он поехал за ней и столкнул ее машину с дороги. Уж очень хотел получить страховку. Но машина с горы не скатилась, как он того хотел, тогда он стукнул жену рукояткой домкрата по голове, сбросил машину на дно ущелья и поджег.
  — Откуда вам это известно?
  — У меня в Далласе есть знакомые полицейские. Полиция Лос-Анджелеса узнала, что Честер был замешан в каком-то дорожном инциденте в Далласе, и захотела выяснить подробности. Особенно полицейских интересовало, нет ли у пострадавшего в этом инциденте адреса Честера, по которому его можно было бы найти. Полицейские пришли ко мне и поинтересовались, имеет ли Бруно какой-нибудь адрес, отличный от того, что был у полицейских Лос-Анджелеса. Прежде чем я согласился связаться с Бруно, я заставил их рассказать, над чем они работают. А вчера я разговаривал с Бруно по телефону. Теперь идите и скажите Брекинриджу, что, если это дело попадет в суд, мы потребуем у компании двести пятьдесят тысяч долларов. Мы заявим, что страховая компания усугубляла травмы моего клиента, что мы сами собираемся воспользоваться кое-какими фильмами и что присяжным станет известно, что человек, на которого мы подаем иск, скрывается от правосудия и может предстать перед судом за совершенное убийство. Так что не пытайтесь отшучиваться и заявлять, что сто тысяч долларов — слишком большая компенсация в деле такого рода.
  — Где вас можно будет найти? — спросил я.
  — В моем офисе в Далласе. Если кому-то понадобится встретиться с Бруно, это можно будет сделать через меня. Но не пытайтесь искать его, чтобы он подписал какие-либо бумаги или сделал какое-то заявление без моего участия, — не выйдет. Я полагаю, вы захотите поговорить с Брекинриджем по секрету и позвоните ему из аэропорта. Я даю вам сорок восемь часов, в течение которых мы должны будем заключить соглашение. — Мелвин протянул мне руку. — Очень приятно было познакомиться с вами, Лэм. Тот факт, что мы представляем противные стороны в данном деле, не должен повлиять на наши добрые отношения… Я думаю, вы уедете раньше, чем вернется Долорес?
  — Вы правильно думаете.
  — Мне кажется, что вы сюда не вернетесь. — Он улыбнулся. — Я передам ей привет от вас.
  — Передайте, — сказал я.
  Покинув Мелвина, я отыскал Бака Крамера.
  — Как насчет срочной поездки в аэропорт? — спросил я его.
  — Опять?
  — Опять.
  — Может, тебе лучше взять один из наших спальных мешков да положить его в здании аэропорта, чтобы не гонять туда и обратно?
  — Надо подумать. А если серьезно, я, вероятно, больше сюда не вернусь.
  — Что-нибудь случилось, Лэм? — спросил он, перестав улыбаться.
  — Да так.
  — Опять это адвокат из Далласа?
  — Он имеет к этому отношение.
  — Ты только скажи, я этого адвоката быстро выведу из строя.
  Я поднял брови.
  — О нет, никакого криминала. Я не позволю себе ничего такого, что может поставить под удар миссис Гейдж. Все будет сделано так тихо, что этот чертов адвокат даже не поймет, что с ним произошло.
  — Ты меня заинтриговал. Как ты это сделаешь?
  — Ладно, слушай: я беру его на очень интересную прогулку и забочусь, чтобы ему досталась подходящая лошадка.
  — Неужели она сбросит его с седла?
  — Боже упаси! У нас есть несколько лошадей с очень жесткими лопатками, и когда они идут рысью… ну, надо быть очень искусным наездником, чтобы ездить на них рысью. А так как шагом они идут слишком медленно, то чаще ходят рысью. Когда нам попадается беспокойный гость… Черт возьми, Лэм, я не должен рассказывать тебе этого. Я раскрываю тебе слишком много секретов.
  — О них никто не узнает, — успокоил я его. — Мне просто любопытно.
  — Ну, я сажаю его на одну из таких лошадей, ставлю в цепь с быстрыми лошадьми, и наш гость всю дорогу мчится рысью. После такой прогулки у него на какое-то время пропадает всякое желание ходить на танцы.
  Я сказал:
  — Бак, я работаю на страховую компанию и уполномочен делать расходы, если они покажутся мне необходимыми и полезными для страховой компании. Я думаю, ты вполне заслуживаешь вознаграждение в сто долларов, а что касается меня, то я бы очень хотел, чтобы Алексис Ботт Мелвин на какое-то время вышел из строя.
  — Будет сделано, — сказал Крамер. — У меня есть что ему показать. Ты не будешь возражать, если в аэропорт тебя отвезет мой приятель? А я тем временем займусь нашим делом.
  — У меня никаких возражений.
  Мы обменялись рукопожатиями.
  — Приезжай в любое время, — сказал Крамер. — Мы всегда будем рады тебе. Приятно иметь дело с людьми, которых любят лошади. — Он повернулся и позвал одного из ковбоев. — Садись в машину и немедленно отвези мистера Лэма в аэропорт.
  — О’кей, — сказал ковбой.
  Глава 14
  Я позвонил Брекинриджу из аэропорта.
  — Не ожидал, что вы позвоните так быстро, — сказал он. — Надеюсь, вы с хорошими новостями, Лэм, и вас можно поздравить?
  — Поздравлять немного рано.
  — Вы хотите сказать, что еще не уладили дело?
  — Вот именно.
  — В чем опять проблема?
  — Я не могу легально обсуждать этот вопрос по телефону. Полагаю, эта линия проходит через коммутатор.
  — Какое это имеет значение?
  — Линия может прослушиваться.
  — Я не делаю секрета из работы компании. Не тяните и говорите все, что вы хотели мне сказать.
  — Мой вопрос может показаться вам неуместным, мистер Брекинридж, но скажите, кто первым познакомился на ферме с особой, которая представляет интересы страховой компании?
  — Это не имеет никакого значения.
  — Вы сами приезжали на ферму?
  — Однажды во время отпуска я побывал на ферме, — холодно сказал он. — Но я не понимаю, какое отношение это имеет к нашему делу.
  — Мелвин отыскал людей, которые отдыхали на ферме в то время, когда и вы находились там. В частности, он нашел женщину, которая имела при себе кинокамеру и снимала все, что попадалось ей на глаза. У него есть снятые ею фильмы, в которых главными героями являетесь вы и та особа.
  На том конце линии воцарилась полная и напряженная тишина.
  — Хэлло, где вы? — забеспокоился я.
  — Я здесь.
  — Мелвин хочет использовать эту пленку в деле Бруно.
  — О боже!
  — Он производит впечатление опасного противника и непорядочного человека.
  — Непорядочного — это еще мягко сказано. А может, он блефует, а, Лэм?
  — Он показал мне часть фильмов.
  — Что он вам показал?
  — А вот этого я вам по телефону сказать не могу.
  — Где вы сейчас?
  — В аэропорту.
  — Где Бруно, на ферме?
  — Да, но скоро уедет с Мелвином.
  — А где Мелвин?
  — Сегодня он еще на ферме, но завтра уезжает в Даллас.
  — Уладьте это дело! — выпалил Брекинридж. — Свяжитесь с ним. Дайте ему столько, сколько он попросит.
  — У нас есть в запасе сорок восемь часов.
  — Ладно, у вас есть чеки. Я хочу, чтобы вы добились всестороннего урегулирования, слышите, всестороннего и окончательного.
  — Вы хотите сказать, что вам нужна эта пленка?
  — Иногда вы очень проницательны.
  — Хорошо. Сегодня вечером я буду в Далласе. Думаю, за сорок восемь часов я управлюсь.
  — Постарайтесь, Дональд. Это очень важно.
  Я сказал:
  — Кажется, та медсестра, Мелита Дун, что отдыхала здесь, спешно уехала. Говорят, мать ее почувствовала себя хуже. Не знаю, сможем ли мы ее найти. Возможно, она может дать нам кое-какие сведения. Кажется, она — слабое звено в этой цепи.
  — О каком звене вы говорите?! — воскликнул Брекинридж. — Я хочу избавиться от этого дела. Не надо никого искать. Отправляйтесь в Даллас и будьте готовы заключить соглашение… Черт бы побрал этого адвокатишку, этого шантажиста!
  — Успокойтесь, брань тут не поможет.
  Я слышал, как он глубоко вздохнул. Потом сказал:
  — Лэм, я вам очень благодарен за вашу деликатность. Я благодарен вам за ум и такт, которые вы проявили вчера вечером, беседуя с моей супругой. Многие не понимают, что для получения этих улик приходится использовать все средства, и иногда просто необходимо привлекать к работе женщину.
  — Вы правы, — сказал я. — Все, кто занимается вашим бизнесом, знают это.
  — Ладно, — утомленным тоном проговорил Брекинридж. — Думаю, он сдерет с нас не меньше ста тысяч. Вы знаете, Лэм, что делать. Добейтесь окончательного урегулирования.
  — Я постараюсь.
  Я повесил трубку и узнал, что самолет на Даллас вылетает через тридцать минут.
  Глава 15
  Самолет прибыл в Даллас точно по расписанию. Я взял напрокат машину, доехал до «Мелдон Апартментс», поднялся на лифте на шестой этаж и позвонил у двери квартиры 614.
  Дверь открыла миссис Бруно. Она была в нарядном костюме.
  — Хэлло, — сказал я. — Вы меня помните? Я мистер Дональд, который продал вам набор энциклопедий и вручил награды.
  — О да, — сказала она, — они хорошо работают, мистер Дональд.
  Я заглянул в комнату и увидел на кушетке наполовину заполненный чемодан.
  — Я проверяю счета, — сказал я.
  — Мы вполне кредитоспособны, мистер Дональд. Мы платим по обязательствам точно в срок и…
  — О, я пришел не для этого. Проверкой кредитоспособности занимается совсем другой отдел. Я работаю в отделе вознаграждений. Моя работа заключается в распределении наград, которые мы вручаем покупателям за некоторые особенные покупки. Например, мы вручаем их женщинам, которые совершают покупку в день своей свадьбы, женщинам, которые, подобно вам, покупают стотысячный набор, и так далее. Мне приходится вручать довольно много наград, и всегда приятно узнать, что они приносят удовлетворение.
  — Они действительно приносят мне удовлетворение. Большое вам спасибо. Работают прекрасно.
  — Есть ли у вас какие-либо предложения относительно вида наград, которые могли бы заинтересовать женщин?
  — Боже, конечно, нет. Что может быть лучше, чем электрический консервооткрыватель и электрический смеситель?! Это замечательные вещи! Просто замечательные!
  — И они хорошо работают?
  — Превосходно. — Она поколебалась и отошла в сторону: — Входите, мистер Дональд.
  — Спасибо, — сказал я и вошел в комнату. Указав на чемодан, она сказала:
  — Я еду к своему мужу в Монтану.
  — Неужели? Надолго?
  — Нет, я пробуду там несколько дней. Он там по делу. Он позвонил мне и попросил приехать.
  — Это замечательно. Когда вы выезжаете?
  — Ах, не знаю. Наверное, завтра. Мне нужно еще посоветоваться с ним насчет самолета. Он должен еще позвонить.
  — Понятно, — сказал я. — Знаете, есть еще одно небольшое вознаграждение, которое мы даем людям, уже получившим награду, за то, что они дают отзыв об энциклопедии. Отзыв должен быть коротким, и за него вы получите сто долларов.
  — Сто долларов?!
  — Вот именно. Наличными. Это карманные деньги для домохозяйки. — Я улыбнулся и продолжил: — Если бы мы давали их в чеках, с них бы взимался подоходный налог, и тогда мужья, которые заведуют в семье коммерческой частью, могли бы предъявлять права на эти деньги. А так они принадлежат только хозяйке дома. Выплачиваем мы наличными: пять двадцатидолларовых купюр.
  — Боже, почему вы не сказали мне об этом раньше?
  — Мы можем предложить это весьма ограниченному числу покупателей, разумеется, все, что я вам сказал, должно остаться между нами. Никто не должен знать, что мы платим за отзывы.
  — Разумеется… А как это происходит? Что я должна буду делать?
  — Вы только прочитаете подготовленный нами текст, где будет сказано, что вы купили нашу энциклопедию и были изумлены, обнаружив, какие это замечательные книги, что вы уже стали признанным авторитетом среди соседей за ваши глубокие познания в области науки и соседи частенько обращаются к вам, когда нужно рассудить какой-либо спор.
  — Вы говорите, я должна буду прочитать это?
  — Да. Мы запишем ваше выступление на видеопленку, — пояснил я.
  — О, — произнесла она.
  — А затем мы покажем вас по телевизору.
  — По телевизору?!
  — Да.
  — Я… я не думаю, что соглашусь на это, мистер Дональд.
  — Нет?
  — Нет. — Она отрицательно покачала головой.
  — Это займет у вас лишь несколько минут и…
  — А где будет транслироваться эта передача? Только по местной программе?
  — Нет, возможно, ваше выступление будет показано всей стране. Знаете, есть такие коротенькие, пятнадцатисекундные, рекламные ролики, которые показывают по телевизору.
  — Нет, — сказала она. — Пожалуй, я на это не соглашусь.
  — Ну что ж… Извините. Я только хотел, чтобы вы знали, что даже после продажи энциклопедий мы не теряем интерес к нашему стотысячному покупателю.
  Я вышел. Она провожала меня задумчивым взглядом.
  Я продежурил на улице перед ее домом всю ночь.
  Она вышла из дома в семь утра, подъехало такси, она села в него, и шофер принес ее вещи — четыре больших тяжелых чемодана.
  Она поехала в аэропорт, сдала все четыре чемодана в багаж, оставив себе лишь небольшой саквояж, и купила билет до Лос-Анджелеса.
  Для слежки требуется определенная сноровка. Если очень хочешь остаться незамеченным, то часто как раз выдаешь свое присутствие. Если же ты совершенно спокоен и являешься как бы частью обстановки, люди замечают тебя чертовски редко.
  Проделав в газете небольшое отверстие и притворившись, что читаю, я наблюдал за женщиной, пока не объявили посадку на рейс до Лос-Анджелеса.
  Миссис Бруно летела первым классом. Я взял билет второго класса, зашел в телеграф и отправил срочную телеграмму сержанту Селлерсу в полицейское управление Лос-Анджелеса. В ней говорилось:
  «Частный детектив Дональд Лэм задает вопросы относительно убийства, которое вы расследуете в Лос-Анджелесе. Лэм вылетает сегодня утром в Лос-Анджелес рейсом 709 „Америкэн эйрлайнз“. Находясь здесь, он по невнимательности не оплатил чек на десять долларов. Если нужен повод для его задержания, мы можем возбудить дело».
  Подписав телеграмму «Сержант Смит», я отправил ее и поднялся на борт самолета.
  Одно удовольствие следить за человеком в самолете, сидя в салоне второго класса, который отделен от первого перегородкой. Пассажиры из первого класса не ходят во второй, а те, что летят вторым, очень редко поднимаются в салон первого класса.
  Я откинулся на спинку кресла. Перелет до Лос-Анджелеса был беспосадочным, и мне оставалось только дремать и думать над тем, как объяснить Брекинриджу то, что я не выполнил его указания.
  Наш реактивный самолет летел на запад, состязаясь в скорости с сумерками, и, кажется, преуспевал в этой гонке. Воздух был неподвижен и кристально чист. После того как мы пролетели над Нью-Мехико, внизу показались аризонская пустыня, затем река Колорадо и Имперская Долина.
  Когда мы пролетали над Аризоной, мне показалось, что я различил внизу ферму «Холмистая долина». Я представил Бака Крамера, седлавшего лошадей, и Долорес Феррол, пускающую в ход свое обаяние, чтобы вскружить отдыхающим головы.
  Потом самолет начал медленно снижаться над аэропортом Лос-Анджелеса. Он приземлился так мягко, что я узнал об этом, только когда ощутил торможение.
  Я оказался впереди вереницы пассажиров второго класса, но, спустившись по трапу на землю и дойдя до места, где поток пассажиров смешался, я остановился и стал ждать миссис Бруно, которая шла к выходу, опустив голову.
  Но вот наконец в длинном коридоре показался пробирающийся сквозь толпу сержант Селлерс и человек в штатском.
  Я догнал миссис Бруно.
  — Вот те раз! — воскликнул я. — Вы мне не сказали, что летите этим рейсом.
  Она повернулась ко мне с выражением ужаса на лице, но быстро справилась с собой и удивленно сказала:
  — О, мистер Дональд! Боже, но и вы не сказали мне…
  — Наверное, вы летели в первом классе, — сказал я. — Моя компания меня не балует…
  — О’кей, коротышка, — сказал сержант Селлерс. — Иди сюда.
  — Ба, сержант Селлерс! — воскликнул я. — Позвольте представить вам женщину, за убийство которой вы хотите арестовать Фоли Честера. Миссис Честер, это мой очень хороший друг, сержант Селлерс из местной полиции.
  Она посмотрела на нас так, будто хотела тут же рвануть с места. Этот взгляд ее и погубил. Поведи она себя чуть более спокойно и скажи: «Что за чепуху вы тут несете?», Селлерс мог бы ее отпустить. Но панический взгляд ее выдал.
  — О чем, черт возьми, ты говоришь? — спросил он меня, не спуская глаз с женщины.
  Я ответил намеренно медленно и спокойно:
  — Позвольте представить миссис Фоли Честер, она же миссис Хелманн Бруно.
  Селлерс вгляделся в женщину, затем выудил из кармана фотографию и сказал:
  — Будь я проклят, если это не так.
  Вот тогда она и побежала.
  Селлерс и детектив в штатском быстро схватили ее. Вокруг нас собралась толпа любопытных пассажиров, и Селлерс с напарником стали их грубо разгонять.
  — Идите своей дорогой. Разойдитесь. Приказываю вам, как сотрудник полиции. Если не подчинитесь, мы вас арестуем. Идите по своим делам, или мы отвезем вас в полицейское управление. Выбирайте.
  Люди стали разбегаться, как испуганные цыплята.
  Селлерс и детектив в штатском отвели женщину в пустую комнату, которую они приспособили для допросов.
  — Ну, — обратился к ней Селлерс, — рассказывайте.
  — Ладно, — сказала она, — мне нет смысла запираться. Вы меня перехитрили.
  Селлерс неприязненно посмотрел на меня. Я сказал:
  — Вот как все это было. Честер не сталкивал свою жену с горы, а медсестра Мелита Дун беспокоилась не из-за того, что стащила пару рентгеновских снимков для симулянта, а из-за того, что украла из больницы труп женщины.
  — Труп? — спросил Селлерс.
  — Именно. Почитайте в больничном отчете. Все полагали, что пациентка Мелиты Дун встала с кровати ночью и ушла. Это была женщина, пострадавшая в автомобильной катастрофе, ночью она умерла и была тайком вывезена из больницы. Честер, он же Бруно, долго ждал этой возможности. Мелита не раз воровала для него рентгеновские снимки, но на сей раз ему был нужен труп. Ждали несколько недель, когда в отделении Мелиты умрет подходящий пациент. Им нужна была незамужняя женщина, похожая телосложением на миссис Честер. Они тайно вынесли тело из больницы, надели на него платье миссис Честер, спрятали труп, а затем сожгли вместе с машиной, чтобы его невозможно было опознать, и Честер смог бы получить за свою жену страховку. К их несчастью, полицейские хорошо сработали. Они осмотрели машину, которую Честер брал напрокат, и, обнаружив, что в некоторых местах с нее содрана краска, решили, что Честер сам столкнул свою жену в пропасть. Честер понял, что эта часть их плана провалилась. Но они с женой заранее подготовили себе путь отступления. Они поехали в Даллас и поселились там под вымышленными именами, как Бруно с супругой. Кроме того, у Честера был в запасе еще один вариант. От имени Бруно он заявил, что попал в автомобильную аварию. Он сказал, что машина с номером Фоли Честера врезалась сзади в его машину и он получил травму шейных позвонков. Затем он прилетел в Лос-Анджелес и уже как Фоли Честер сообщил об инциденте страховой компании, сказав, что во всем виноват он сам, поставив компанию перед необходимостью выполнить обязательства. Этим все могло бы и кончиться. Компания заплатила бы им десять или пятнадцать тысяч, но, когда за дело взялись вы и объявили Честера преступником, скрывающимся от правосудия, Бруно увидел свой реальный шанс. Он нанял адвоката, который должен был уладить дело без него. Короче говоря, это было оригинальное двойное мошенничество. Решающую роль в разгадке сыграли следы в старом песчаном русле. После того как Честер спустился на дно ущелья и поджег машину, ему не надо было подниматься обратно на дорогу по крутому склону, так как его сообщник — женщина, в убийстве которой его подозревали, — спустилась в машине к подножию горы. А он подошел туда же по старому песчаному руслу. Этот Честер — хитрый малый. У него были две сообщницы — Мелита Дун и Жозефина Эдгар, для которых он выполнял роль Санта-Клауса. Они воровали для него рентгеновские снимки и так погрязли в махинациях, что, когда он решил пойти ва-банк и потребовал у Мелиты труп, ей ничего не оставалось, как украсть для него труп. Если вы сходите к ним на квартиру в «Булвин Апартментс», то найдете там одежду Честера, в частности, рубашку, на которой вышита буква «Ч».
  Пока я говорил, Селлерс внимательно смотрел на меня, время от времени переводя взгляд на женщину. Когда она ударилась в слезы, он понял, что все, что я говорю, правда.
  — Ладно, мадам, — сказал он. — Думаю, вам придется поехать с нами в главное полицейское управление. Если у вас есть деньги, мы возьмем такси, чтобы не привлекать внимания.
  — Мне ехать с вами? — спросил я.
  Селлерс ткнул большим пальцем в сторону двери.
  — Проваливай, — сказал он грубо.
  Он уже представлял себе интервью, которое будет давать репортерам, описывая блестящую работу полицейских, благодаря чему был раскрыт двойной обман.
  Я не стал звонить Брекинриджу, потому что хотел успеть на ночной рейс в Даллас. Решил сообщить сразу обо всем при личной встрече.
  На этот раз я летел первым классом. Стюардесса, которая видела меня во втором, когда я летел из Далласа, посмотрела на меня с любопытством, но ничего не сказала, я тоже промолчал.
  Откинувшись в кресле, я немного поспал. Прошлую ночь я не сомкнул глаз, наблюдая за домом миссис Бруно.
  Прибыв в Даллас, я сел в машину, которую раньше взял напрокат, и отправился к Мелвину.
  Адвокат ждал меня в великолепном офисе с огромной библиотекой юридической литературы, которая, несомненно, снабжала его оружием, с помощью которого он выигрывал свои дела. Но было очевидно, что библиотека предназначалась и для того, чтобы производить на клиентов соответствующее впечатление.
  Секретарша, девушка в костюме, который ей очень шел, в этот вечер работала сверхурочно.
  Она нажала кнопку звонка, и Мелвин вышел из своего кабинета, чтобы меня встретить. Он передвигался с трудом, превозмогая боль, но старался выглядеть приветливым и непринужденным.
  — Хэлло, Лэм, — приветствовал он меня. — Как вы поживаете? Я получил от вас телеграмму, что вы прилетаете ночным самолетом, и ждал вас… Входите, прошу вас. Полагаю, вы готовы завершить дело Бруно против Честера.
  Я улыбнулся и сказал:
  — Думаю, у меня есть все необходимое для этого.
  — Прекрасно. Присаживайтесь, Лэм. Я думаю, мы с вами станем друзьями… В конце концов, бизнес есть бизнес, и страховая компания должна платить деньги. Для этого она и собирает взносы. У них — свои проблемы, у нас — свои. Я представляю своего клиента, и вы представляете своего клиента. Знаете, Лэм, с нашим бизнесом приходится разъезжать по всей стране, и мне довольно часто приходится разыскивать клиента в Лос-Анджелесе и там брать у него показания. Я очень рад, что встретил вас. Я уверен, что мы пригодимся друг другу.
  — Конечно, — согласился я.
  — Чеки с вами? — Он вопросительно взглянул на мой портфель.
  — Чеки со мной. А фильмы с вами?
  Он ухмыльнулся, достал из ящика круглую оловянную коробку, положил ее на стол и сказал:
  — Мы с вами вмиг уладим это дело, Лэм.
  Я сказал:
  — Знаете, эти чеки выписаны как на А.Б. Мелвина, адвоката, так и на Хелманна Бруно, истца.
  — Прекрасно, прекрасно, — улыбаясь, проговорил он. — Так и надо. Люблю иметь дело со страховой компанией, которая заботится об интересах адвоката. Разумеется, мы можем сходить с клиентом в банк, но все будет выглядеть гораздо достойнее, если чек подпишет клиент, затем адвокат и секретарь адвоката отнесут чек в банк.
  — Что ж, — сказал я, — эти чеки именно так и выписаны, но я не думаю, что вас это устроит.
  — Почему?
  — Потому что, если вы их подпишете, вы подпишете свой приговор.
  С его лица исчезло все радушие, оно стало строгим и злым.
  — Послушайте, Лэм, я имею дело с вами на равных. Не пытайтесь меня перехитрить, иначе вам и вашей страховой компании не поздоровится.
  — А я не пытаюсь хитрить, — сказал я с выражением искреннего простодушия на лице. — Это уже сделал ваш клиент.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Хелманн Бруно, он же Фоли Честер.
  — Что?! — воскликнул он.
  — И я думаю, — продолжал я, — расследование покажет, что Честер, он же Бруно, или Бруно, он же Честер, в течение длительного времени зарабатывал себе на жизнь, симулируя болезни. Он все хорошо продумал! Приобретает полис в одном городе, затем переезжает в другой город и под вымышленным именем сообщает властям о якобы имевшем место дорожном происшествии, заявляя, что в нем виноват клиент страховой компании, затем он идет в страховую компанию и признается, что виноват в этом инциденте. Потом он нанимает адвоката, и вдвоем они наспех слепливают дело, используя ворованные рентгеновские снимки. Страховая компании выплачивает компенсацию, и они берутся за следующую жертву.
  У Мелвина отвисла челюсть:
  — Вы уверены во всем этом?
  — Сегодня утром полицейские арестовали миссис Бруно. Оказалось, что она же является миссис Фоли Честер, женщиной, которую власти поначалу считали убитой собственным мужем. На этот раз медсестру заставили украсть не рентгеновские снимки, а труп, обрядили его в платье миссис Честер, сожгли тело и собирались, если удастся, получить страховку за жизнь миссис Честер в размере ста тысяч долларов, а если бы им это не удалось, они продолжали бы свою аферу, чтобы получить со страховой компании компенсацию в десять, пятнадцать или двадцать пять тысяч.
  — Вы уверены? — ошеломленно спросил Мелвин. — Вы можете это доказать?
  — У вас здесь есть связи в полиции. Пусть они позвонят сержанту Селлерсу в Лос-Анджелес и поинтересуются, что появилось новенького в деле Честера.
  Мелвин отодвинул стул:
  — Извините, я выйду на минутку. Мне нужно поговорить со своей секретаршей.
  Он отсутствовал около десяти минут, а когда вернулся, лицо его заметно побледнело.
  — Лэм, — сказал он, — клянусь своей профессиональной честью, мои намерения были бескорыстны.
  — Да?
  — Да.
  Я жестом указал на круглую коробку с пленкой на столе:
  — А это что такое?
  Он с ужасом посмотрел на коробку и глубоко вздохнул. Было заметно, что он о чем-то напряженно думает.
  — Там фильмы? — наконец проговорил он.
  — Думаю, да.
  — Это для меня новость. Я их вижу впервые. Должно быть, это вы их принесли с собой. — Его голос дрожал.
  — Если они не ваши, я их забираю. — Я взял со стола коробку, положил в свой портфель и добавил: — Вы правильно заметили: каждый из нас представляет интересы своего клиента.
  — Мой принцип, — сказал он, немного оправившись от шока, — никогда не связываться с жуликами. Это потрясение для меня. Огромное потрясение. И урок.
  — А вы не задавали вопросы, откуда берутся рентгеновские снимки?
  — Их приносил мой клиент.
  — И вы ни разу не захотели поговорить с врачом?
  — Я… ну, я ведь очень занят, — ответил Мелвин, запинаясь. — Разумеется, если бы дело дошло до суда, я бы, конечно, поинтересовался, но… Вы знаете, как это бывает, Лэм.
  — Я знаю, как это бывает, — сказал я многозначительно и вышел.
  Глава 16
  Полночный самолет доставил меня в Лос-Анджелес, и я попал в офис Брекинриджа еще до открытия.
  Пришел Брекинридж. Вид у него был неважный: мешки под глазами, от былой самоуверенности и живости не осталось и следа. Он очень напоминал увядший лист салата.
  Увидев меня, он сильно удивился:
  — Лэм! Что вы здесь делаете? Ведь вы должны улаживать дело в Далласе.
  — Я его уладил.
  — Что?
  — Я его уладил.
  — Вы получили…
  Я перебил его:
  — У вас здесь есть комната с кинопроектором?
  Он поколебался и сказал:
  — Ну, есть, но я не хочу, чтобы эти фильмы крутил мой киномеханик.
  — Я буду их крутить сам.
  — Вы и это умеете делать?
  — Да.
  Мы пошли в демонстрационную комнату. Брекинридж просмотрел фильмы, которые я принес, не произнеся ни слова. Когда сеанс окончился, он дрожал как осиновый лист.
  Я отдал ему коробку с пленкой.
  — Вы сами знаете, что с ней делать, — сказал я.
  — Сколько она стоит?
  — Ну, у меня были довольно большие расходы. Я катался в Даллас и обратно на реактивном самолете. Стюардессы думают, что я представитель компании и…
  — Ну что вы! — Он махнул рукой. — Нас совершенно не волнуют ваши расходы. Сколько вы заплатили им?
  — Нисколько.
  — Нисколько? — От изумления у него глаза полезли на лоб.
  — Вот именно.
  — Как вам это удалось? — Он никак не хотел поверить в свое счастье.
  Я сказал:
  — Если вы заглянете в дневные газеты, то найдете статью о том, как преисполненные чувством служебного долга сержант Фрэнк Селлерс и Джим Доусон из офиса шерифа округа Керн раскрыли одно из самых загадочных преступлений, какие происходили в штате. Вначале это дело представлялось им обычным несчастным случаем, но, копая глубже, эти ветераны полиции обнаружили улики, указывающие на убийство ради получения страховки. Однако два или три на первый взгляд мелких факта не вписывались в общую картину, и тогда, продолжая работать днем и ночью, полиция раскрыла замысел столь экстравагантный, что вполне уместно вспомнить старое изречение: «Истина диковиннее любого вымысла».
  Брекинридж сказал:
  — Вы хотите сказать, что эти два… джентльмена… поставили себе в заслугу раскрытие этого дела?
  — Конечно. Почему бы и нет? Полиция всегда так поступает.
  — Это нечестно. Я имею некоторое влияние в этих кругах. Один из специальных уполномоченных мой близкий друг…
  Он вдруг замялся, а я сказал:
  — У вас полно своих проблем. Займитесь ими.
  Он потрогал пальцами круглую коробку с пленкой и повторил как эхо:
  — У всех свои проблемы… Но если я не смогу помочь вам в одном, то смогу и в другом. Лэм, я вручу вам не только соответствующее вознаграждение от моей компании, но завтра в это же время я вручу вам гонорар от дюжины других компаний, что вас приятно удивит. Этот Мелвин долго был для нас бельмом в глазу. — Брекинридж вышел в приемную и вернулся с чеком.
  Я посмотрел на него, присвистнул и положил в карман.
  Брекинридж протянул мне руку:
  — Лэм, мне было очень, очень приятно с вами познакомиться.
  Я промолчал в ответ.
  Глава 17
  Когда я вошел в офис, Берта прищурила глаза и язвительно промолвила:
  — Боже мой, не сидится тебе на одном месте. Как ты собираешься заканчивать работу, если летаешь туда-сюда?
  — Работа закончена.
  Берта продолжала бубнить:
  — Тебе дали срок — три недели. Три недели по шестьдесят долларов, это будет…
  Я прервал ее, бросив на стол перед ней чек. Она развернула его, хотела что-то сказать, но только вытаращила глаза.
  — Изжарьте меня, как устрицу, — сказала она, когда наконец обрела дар речи, а через мгновение добавила: — Подумать только, и расходы наши оплатили.
  — Кроме статьи в пятьсот долларов.
  — Пятьсот долларов? Это для чего?
  — Для премии Элси Бранд, — сказал я и вышел, не дослушав ее замечаний.
  
  1964 год.
  (переводчик: А. Делавер)
  
  По тонкому льду
  Глава 1
  На матовой стеклянной двери красовалась аккуратная надпись:
  «Б. КУЛ И ДОНАЛЬД ЛЭМ
  Конфиденциальные расследования.
  Прием: 9.00–17.00.
  Добро пожаловать!»
  Я открыл дверь и, кивнув девушке, регистрирующей посетителей, направился в свой кабинет. Элси Бранд, моя секретарша, спросила:
  — Ты не заметил мужчину там, внизу?
  — Нет. А что?
  — Он к тебе.
  — По какому поводу?
  — Дело настолько конфиденциальное, что он желает говорить только с тобой лично.
  — Его имя?
  Она протянула мне визитную карточку. Типографская краска была нанесена таким густым слоем, что ее прочел бы и слепой.
  На карточке было указано: «Финансово-страховая компания Даусона». В левом углу, курсивом: «Клейтон Даусон, помощник президента».
  Там же был указан и адрес компании: Денвер, штат Колорадо.
  — Хорошо, — сказал я. — Давай его сюда.
  Элси нажала кнопку:
  — Мистер Лэм на месте. Проводите, пожалуйста, мистера Даусона к нему в кабинет.
  Через несколько секунд секретарша открыла дверь. Клиент оказался мужчиной невысокого роста, лет пятидесяти, в одежде простого покроя, но такого высокого качества, что это сразу бросилось в глаза.
  Он оглядел комнату, и его взгляд остановился на мне.
  — Мистер Лэм?
  В его голосе явно слышалось недоверие.
  — Да, — ответил я.
  Посетитель садиться не стал. Он посмотрел на Элси Бранд, потом опять на меня и покачал головой:
  — Не хочу вас обижать, но лучше все выяснить сразу. Боюсь, что это дело вам не по зубам.
  — В таком случае поищите таких, кто с ним справится.
  — Я предполагал увидеть более солидного мужчину.
  — Вам нужен частный детектив?
  — Да.
  — А он что, должен играть в американский футбол?
  — Я… понимаете, я полагаю, что в вашей профессии приходится сталкиваться с определенными обстоятельствами… которые иногда требуют физической силы. Я не сомневаюсь, что вы весьма компетентны, но для такого рода работы, которую я имею в виду… А как ваш партнер?.. Мистер Кул… Он погабаритнее?
  — Рад вам сообщить, — сказал я, — что Б. Кул действительно погабаритнее.
  Посетитель просиял.
  — Но учтите, — тут же добавил я, — что буква «Б» расшифровывается как Берта. Берта Кул — женщина.
  Даусон опустился на стул, словно у него ослабели ноги.
  — О боже! — выдохнул он.
  — Вы, — продолжал я, — видимо, увлекаетесь детективами. Начитались про какого-нибудь частного детектива, которого двое гангстеров заманивают в туалет и бросаются на него с ножами. А он хватает одного бандита за руку, выбивает нож так, что тот застревает в потолке, и тут же бьет другому ногой в живот. После чего следует мощный удар в лицо первому преступнику, у того трещит переносица, а из носа, как из шланга, хлещет кровь. Бандит, пятясь, вваливается спиной в кабинку и плюхается на стульчак, чем подает детективу блестящую идею. Наш герой хватает за шиворот второго громилу, который все это время лежит без сознания на полу, и усаживает на соседний стульчак. Расправившись с бандитами, он моет руки под струей теплой воды и затем сует их под сушилку. В это время в туалет врываются полицейские. Они останавливаются и недоуменно смотрят на детектива, который стоит перед зеркалом и поправляет галстук. Наш герой удивленно поднимает брови: «Неприятности? Только не у меня».
  — Можете не продолжать, — поморщился Даусон.
  — Могу, — заверил я его. — Наверное.
  — Вы, очевидно, сами начитались подобной ерунды.
  — А что тут плохого? Почему бы не поставить себя на место героя, не пожить его жизнью?
  — Но до практики вам далеко, — заметил он.
  — Как и вам, — парировал я. — А вот Берта Кул, пожалуй, смогла бы.
  Даусон в третий раз задумчиво оглядел меня и воскликнул:
  — Черт! Ваша фирма пользуется хорошей репутацией. Лично мне известны два очень трудных дела, которые вы распутали.
  — С помощью кулаков? — спросил я.
  — Скорее… — задумался он на секунду, — с помощью головы. Что за женщина эта Берта Кул?
  — Вам лучше взглянуть на нее самому.
  — В моем деле фигурирует женщина.
  — Они, как правило, часто фигурируют.
  — Возможно… вполне возможно, что с такого рода проблемой ваша Берта Кул справится.
  — Почему бы и нет?
  — Девушка, которую я имею в виду, молода, своенравна, упряма, независима, дерзка и неблагодарна.
  — Другими словами, — улыбнулся я, — совершенно нормальная современная молодая женщина. Она случайно не ваша пассия или, вернее, была вашей пассией до того, как в райский сад пробрался змей-искуситель?
  — Она моя дочь, — с достоинством ответил посетитель.
  — Понятно, — кивнул я. — Возможно, вы хотели бы поговорить с миссис Кул?
  — Мне кажется, ее присутствие было бы очень кстати.
  Я сделал знак Элси.
  Та связалась по коммутатору с кабинетом Берты Кул, и до меня долетел резкий и громкий голос моей напарницы.
  Элси вкратце объяснила ей ситуацию и, положив трубку, сообщила:
  — Миссис Кул сейчас будет.
  Не прошло и десяти секунд, как дверь распахнулась, и в комнату вошла Берта.
  Своей комплекцией Берта больше всего походила на старомодный локомотив. У нее были короткие ноги, грузный торс и глаза, сияющие стальным блеском. По тому, как она ввалилась в мой кабинет, я сразу догадался, что настроение у нее не самое лучшее. Пользуясь преимуществом в возрасте — ей было за шестьдесят, — Берта почитала себя старшим партнером в фирме и предпочла бы принять Даусона в своем кабинете под звуки фанфар.
  — Миссис Кул, — произнес я, демонстрируя свои лучшие манеры, — разрешите представить вам мистера Даусона, помощника президента Финансово-страховой компании Даусона.
  Наш посетитель живо вскочил на ноги. Берта впилась в него испытующим взглядом и, вдоволь насмотревшись, наконец проговорила:
  — Здравствуйте, мистер Даусон.
  — Очень рад с вами познакомиться, — галантно поклонился клиент.
  Берта повернулась ко мне:
  — Он по делу или?..
  — По делу, — успокоил я ее. — Мистер Даусон выразил желание обсудить с нами кое-какие проблемы. Он полагает, что в его случае могут возникнуть обстоятельства, с которыми мне не справиться.
  — Какого рода обстоятельства? — спросила Берта.
  — Умение махать кулаками, — пояснил я.
  — Минуточку, минуточку! — возмутился Даусон. — Ничего подобного я не говорил.
  — Но намекнули, — уточнил я.
  — Я просто хотел дать понять, — принялся оправдываться он, — что в моем представлении частный детектив должен быть пошире в плечах, потяжелее и немного постарше, так как ему иногда приходится противостоять насилию.
  — Мы справляемся, — решительно заявила Берта.
  — Нисколько в этом не сомневаюсь, — пошел на попятную Даусон.
  — В этом деле фигурирует женщина, — пояснил я, — и мистер Даусон считает, что это несколько усложняет ситуацию.
  — Это всегда усложняет ситуацию, — констатировала Берта.
  Она тяжело опустилась на стул, положив руки так, чтобы бриллианты на ее пальцах сверкнули ослепительным огнем. Еще раз оглядев Даусона, она требовательно спросила:
  — Итак, что вы можете сказать о вашем деле?
  — Прежде всего то, что оно требует деликатного подхода.
  — Иначе мы не работаем, — заверила его Берта.
  — Вопрос упирается в семейные отношения.
  Я передал Берте его визитную карточку.
  Та задумчиво провела большим пальцем по тисненому шрифту, затем резко спросила у Даусона:
  — Вы помощник президента?
  — Совершенно верно.
  — И вас зовут Даусон?
  — Да. Клейтон Даусон.
  — Но компания носит ваше имя. Или это просто совпадение?
  — Она была основана моим отцом.
  — Вашего отца больше нет в живых?
  — Он отошел от дел. Сейчас входит в совет директоров.
  — Тогда почему президент не вы?
  — Не вижу причин для обсуждения моих семейных дел, миссис Кул, — высокопарно ответил Даусон. — Так получилось, что президентом стал мой старший брат.
  — Поня-ятно, — протянула Берта. — И что там за корки?
  — Простите?
  — Из-за чего сыр-бор? Что вы от нас хотите?
  Даусон посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Берту:
  — У меня есть дочь.
  Берта не проронила ни слова.
  — Ей двадцать три года, — продолжал он. — Она недисциплинированна, неблагодарна и, боюсь, если судить по старым меркам, аморальна.
  — В наши дни женщин не оценивают по старым меркам, — вставила Берта. — Они вышли из моды. В чем, собственно говоря, проблема?
  — Когда я понял, что она не хочет исправляться, а собирается и дальше позорить имя семьи, то перестал давать ей деньги. Другими словами, я ей сказал, что если она по-прежнему будет игнорировать мое мнение и не ставить меня ни в грош, то я не несу за нее никакой финансовой ответственности.
  — И что она сделала?
  — Ушла из дома.
  — Это произошло в Денвере? — подал голос я. Даусон бросил на меня быстрый взгляд, потом опустил глаза и снова поднял их, выдавив:
  — Да.
  — Продолжайте, пожалуйста, — попросил я.
  — Моя дочь покинула меня и переехала в Лос-Анджелес, где связалась с одним мужчиной. Мне их союз не нравится — из-за этого человека.
  — Вы встречались с ним?
  — Да.
  — Как его зовут?
  — Сидней Элдон.
  — А имя вашей дочери?
  — Филлис. С двумя «л».
  — Вы поддерживаете какие-то отношения с дочерью?
  — Мы изредка переписываемся.
  — Давно она ушла из дома?
  — Месяца два назад.
  — Почему вы обратились к нам?
  Даусон принялся нервно ерзать на месте, затем закинул ногу на ногу, потом снова сменил позу.
  — Не тяните, — настаивал я. — Облегчите душу. Что вас так сильно беспокоит?
  — Я, право, не знаю, сумеете ли вы мне помочь, — промямлил он.
  — А я тем более!
  Даусон сердито посмотрел на меня.
  — Дональд хочет сказать, — пришла мне на помощь Берта, — что прибегать к услугам сыскного агентства для решения романтической проблемы — слишком дорогое удовольствие.
  — Деньги, — щелкнул пальцами Даусон, — ничего не значат.
  — Я понимаю, — заворковала она. — Это дело принципа.
  — Именно. И здесь затронута честь семьи.
  — Каким образом? — поинтересовался я.
  — Надеюсь, все, что я вам говорю, останется между нами?
  — Разумеется.
  — Надо полагать, как частные детективы, вы имеете лицензию?
  — Да.
  — А в случае сокрытия доказательств преступления вы их лишаетесь?
  — Однозначно.
  — Следовательно, вы не возьметесь за расследование, которое будет стоить вам лицензии?
  — Мы вас внимательно слушаем, — сказал я, заметив, что Берта колеблется.
  — Следовательно, — продолжал Даусон, — если я буду с вами совершенно откровенен, вы не сможете взяться за это дело и выступить в мою защиту, но, с другой стороны, для того чтобы вы могли защищать меня, как я того хочу, я должен быть совершенно откровенен с вами.
  — Сделки подобного рода, — предупредил я, — стоят чертовски дорого.
  Берта снова просияла, одобрительно взглянув на меня.
  Даусон нагнулся, раскрыл «дипломат» и вытащил из него конверт. Из конверта он извлек небольшой кусочек материи и передал его Берте.
  — Что это? — спросила она, вертя ткань в унизанных сверкающими кольцами пальцах.
  — Я должен говорить очень осторожно, дабы не поставить вас в сомнительное положение и самому не оказаться в опасности, — начал Даусон. — Есть вероятность, что некто заявит, что данный клочок материи был обнаружен на корпусе автомобиля, которым якобы управляла моя дочь пятого числа этого месяца, находясь в состоянии умеренного опьянения.
  — Вы хотите сказать… — осеклась Берта.
  — Помолчите, — оборвал я ее.
  Она бросила на меня свирепый взгляд, но сдержалась.
  — Даусон выразился совершенно ясно, — сказал я. — Ситуация требует очень осторожного подхода, и мы не должны говорить ничего, что поставило бы нашего клиента в опасное положение.
  Даусон энергично закивал головой, соглашаясь со мной.
  Мало-помалу до Берты дошло, и она с тревогой принялась переводить взгляд с меня на Даусона и обратно, предупредив на всякий случай:
  — Мы не можем идти против закона, Дональд.
  — Конечно, не можем, — пожал я плечами. — Но пока что я не вижу никаких законов, которые можно было бы нарушить. Я так понимаю, мистер Даусон, вы не готовы объяснить нам, кто обнаружил этот кусок материи и какое он имеет значение?
  — Я не знаю, — с чувством заметил Даусон, — имеет ли он какое-либо значение вообще. Вот почему я и пришел к вам. Я бы хотел, чтобы вы это установили.
  — А если окажется, что он имеет определенное значение?
  — Я хотел бы изъять эту материю наилучшим из возможных способов.
  — Вы очень дорожите добрым именем своей семьи, но как будто не испытываете особой привязанности к вашей дочери, не так ли? — спросила Берта.
  — Это не так. Я очень люблю свою дочь, но всякому терпению есть предел. Боюсь, что она поставила меня в такое положение, когда я не могу выражать отцовские чувства… по крайней мере, открыто. Я должен действовать незаметно, так сказать, из-за кулис, таясь от посторонних глаз.
  — Ваша дочь живет в Лос-Анджелесе?
  — Да.
  — Под именем Филлис Даусон?
  — Нет. Теперь ее зовут Филлис Элдон. Она живет с этим человеком, Сиднеем Элдоном.
  — Где?
  — В «Паркридж Апартментс».
  — Чем занимается Сидней Элдон? Как он зарабатывает себе на жизнь?
  — Я подозреваю, что в данный момент он живет на деньги моей дочери.
  — У нее есть деньги?
  — Когда она ушла из дома, у нее кое-что было… но я не хочу, чтобы вы занимались этим, привлекали к себе внимание.
  — Чего конкретно вы от нас хотите? — не выдержал я.
  — Я хочу, чтобы дело было сделано быстро, тихо и успешно. Если этот кусок ткани что-то значит, вы должны взять это дело в свои руки и не допустить нежелательных последствий.
  — Спрячьте эту тряпку в свой «дипломат», — посоветовал я ему.
  — Но я хочу, чтобы вы на него взглянули!
  — Я уже взглянул.
  — Но он может понадобиться вам, чтобы быть уверенным…
  — Мы не хотим быть уверенными, — произнес я. — Если мы беремся помочь вам или вашей дочери, мы не можем позволить себе такую роскошь, как уверенность. Вы сами должны догадаться о последствиях.
  Он медленно убрал ткань обратно в конверт, а конверт положил в чемодан.
  — К вашему сведению, — продолжал я, — если вы хотите, чтобы мы отстаивали ваши интересы, то больше ничего нам не сообщайте. Мы сами добудем всю необходимую информацию. Вы хотите узнать, чем занимается ваша дочь, правильно?
  — Правильно.
  — И вы этого не знаете?
  — Нет. Я подозреваю, что она…
  — Нам не нужны подозрения. Нас интересует одно: вы хотите выяснить некоторые обстоятельства жизни вашей дочери. Вот и все. Как мы будем работать — это уже наша забота.
  — Понятно, — облегченно выдохнул Даусон.
  — Но учтите, — быстро проговорила практичная Берта, — все это вам обойдется в сто долларов ежедневно плюс оплата расходов без какой-либо гарантии с нашей стороны.
  — Плюс аванс, — вставил я, — в размере пятисот долларов, который выплачивается немедленно.
  — Как я уже говорил, — усмехнулся он, — деньги для меня ничего не значат.
  — Итак, поскольку мы выяснили… — Тут Берта сделала многозначительную паузу.
  — Я думаю, что ваш партнер вполне понимает ситуацию, миссис Кул, — вмешался Даусон. — Прошу прощения за то, что я усомнился в вашей компетентности, мистер Лэм, — повернулся он ко мне. — У вас на редкость живой ум.
  Даусон вынул из кармана бумажник и извлек из него пачку банкнотов.
  — Вот, пожалуйста. Здесь пятьсот долларов аванса, триста долларов на расходы и оплата за работу в первые семь дней. Когда она будет выполнена, направьте мне телеграмму на адрес компании в Денвере или напишите письмо. Только не забудьте пометить: «Лично».
  — Я попрошу бухгалтера подготовить расписку, — сказала Берта.
  — Что вы! Что вы! — замахал руками Даусон, поворачиваясь ко мне. — Мистер Лэм, я думаю, вы поняли ситуацию? — Резким движением он выбросил вперед левую руку, кинул взгляд на часы, прищелкнул языком и воскликнул: — Я чересчур задержался у вас. Пора бежать. До свидания. — И Даусон весьма поспешно покинул наш офис.
  Берта повернулась ко мне:
  — Ну что же… если ты такой умный, то, надеюсь, разобрался что к чему.
  — Хотелось бы надеяться, — скромно ответил я.
  — Не забывай — я твой партнер.
  — Мне кажется, что наш новоявленный друг, мистер Клейтон Даусон, вляпался в неприятную историю и надеется, что мы его вытащим.
  — В неприятную историю? — удивилась Берта.
  — Да.
  — Он же говорил о своей дочери.
  — Я слышал.
  — Думаешь, что она ему не дочь? — задумчиво проговорила Берта.
  — Скажем лучше, что она может оказаться не дочерью.
  — А кем?
  — Свидетелем.
  — Но она любовница Элдона.
  — Это утверждает наш клиент.
  — Кто же тогда, черт побери, этот Сидней Элдон?
  — Может быть, он и есть наш клиент, — сказал я. — Клейтон Даусон, к твоему сведению.
  Берта так и подпрыгнула на стуле, словно к нему подключили электрический ток.
  — Мы не можем браться за такое дело, — решительно заявила она.
  — Что значит «такое»?
  — Сам знаешь.
  — Я ничего не могу знать заранее, я только высказываю свои предположения.
  Берта недоверчиво покачала головой.
  — Отнеси эти деньги в банк, — попросил я Элси. — Пусть внесут их на счет как поступление от Клейтона Даусона из Денвера.
  Берта не могла отвести жадного взгляда от кучи денег на столе.
  — Поджарьте меня, как устрицу, — прошептала она, тяжело поднимаясь со стула. — Короче, Дональд: это твой ребенок, тебе и менять пеленки.
  Бросив эту сакраментальную фразу, Берта гордо удалилась.
  Глава 2
  В наше время автомобильные аварии и увечья случаются часто. Они занимают особое место в газетах, где, как правило, всю информацию сваливают в одну кучу.
  Джон Доу погиб на перекрестке. Это событие даже не удостоилось отдельной заметки. Джо Доакес, возвращаясь домой в три часа ночи, «не справился с управлением» и врезался в телефонный столб. Джо скончался на месте, а его спутница Джейн, двадцати трех лет, проживающая по адресу 7918, Уастис-стрит, получила серьезные увечья.
  Микроавтобус на скоростной автостраде выскочил на противоположную полосу и врезался в капот встречной легковой машины. Итог — двое убитых, а дети, которые в этом месте переходили дорогу, едва успели разбежаться. Это событие попало в один ряд с другими несчастными случаями, и редактор газеты объединил их под общим заголовком. Он уложился в четыре-пять коротеньких абзацев.
  Нужный мне случай я обнаружил в газете пятидневной давности. Некая миссис Харвей Честер пересекала улицу. В тот момент, когда она находилась посреди пешеходного перехода, ее сбила машина. Водитель с места происшествия скрылся.
  Полиция установила, что из юбки пострадавшей был вырван клочок материи, и потому не сомневалась, что найдет машину и задержит водителя в самое короткое время. Кроме того, имелись и другие улики, о которых полиция не хотела бы преждевременно распространяться.
  Миссис Харвей Честер было сорок восемь лет от роду, и проживала она на Дормен-авеню в доме номер 2367-А. Полученные ею травмы были названы серьезными.
  В заметке также описывалось одно лобовое столкновение и сообщалось о том, что задержана украденная машина. В последнем случае не обошлось, конечно, без преследования, которое велось на умопомрачительной скорости. Когда машину в конце концов удалось остановить, из нее спокойно вышел угонщик и, улыбаясь, заявил полицейским, что, поскольку он несовершеннолетний, они его и пальцем не тронут.
  Рядовые автомобильные происшествия, незначительные ушибы и царапины оказались недостаточно интересными, чтобы попасть на газетную полосу.
  Такова повседневная жизнь большого города.
  Купив в ближайшем киоске стопку журналов, я сунул их под мышку, вскочил в служебный драндулет и отправился на Дормен-авеню.
  Я припарковал машину в двух кварталах от нужного мне дома и принялся поочередно нажимать кнопки звонков, предлагая женщинам, которые открывали мне двери, подписаться на журналы.
  Во всех трех случаях меня ждал отнюдь не сердечный прием.
  Решив, что уже заложил соответствующий фундамент, я направился к дому под номером 2367.
  Это был один из замшелых представителей эпохи первоначального планирования и строительства. С фасада дом 2367 представлял собой огромное старомодное сооружение беспорядочной архитектуры, полное бессмысленных коридоров и закоулков. Широкая цементная дорожка вела вокруг этого монстра градостроительства к дому 2367-А, который с виду походил на бунгало игрушечных размеров.
  Взойдя по ступенькам на миниатюрное крылечко, я осторожно нажал кнопку звонка.
  — Кто там? — послышался женский голос.
  — Я хочу кое-что предложить вам, мадам, — галантно ответил я.
  — Входите. — Голос был усталым. — Открывайте дверь сами.
  Я так и сделал.
  Тоненькая женщина, скуластая, с усталыми глазами, откинулась в инвалидном кресле. Правая ее рука была в гипсе. Колени и левая нога — укрыты одеялом, тогда как правая, загипсованная, высовывалась из его складок.
  — Здравствуйте, — сказала она.
  — Здравствуйте. Судя по всему, вы угодили в автокатастрофу?
  — Меня сбила машина.
  — Это никуда не годится, — сокрушенно заявил я, вытаскивая свои журналы.
  — Что вам здесь нужно, молодой человек? Когда я разрешила вам войти, я думала, что это другой человек.
  — И кто же?
  — Просто другой.
  — Я рекламирую журналы, — принялся я вешать ей лапшу на уши. — Не хотели бы подписаться?
  — Я этим не интересуюсь.
  — А стоило бы, — отозвался я. — Не хочу вас обижать, но в таком положении вам как раз нечем заняться.
  — У меня есть радио.
  — Но разве вы не устали от всех этих диск-жокеев, дурацких диалогов и одной и той же устаревшей рекламы?
  — Да, конечно.
  — Тогда вам стоит подписаться.
  — Что у вас есть?
  Я передал ей штук шесть из журналов, которые купил в киоске.
  — Они охватывают широкий спектр вопросов и весьма познавательны, — сказал я. — Это образовательные журналы. Они расскажут вам о доме, о мире в целом, о политической ситуации. Они необходимы тому, кто хочет быть в курсе мировых событий.
  — Расскажите мне о них побольше. — Она выбрала один из журналов. — Вот об этом.
  — Это, — начал я, — журнал для женщин. В нем даются советы по домашнему хозяйству, меню низкокалорийной пищи с высоким содержанием белков. Он расскажет вам, как спланировать дом и как воспользоваться преимуществом окружающего пейзажа.
  — Ну, хорошо, — сказала она. — Это содержание данного номера, а что издатели собираются опубликовать в будущем? Что они собираются преподнести в следующих выпусках?
  — Статьи на аналогичные темы, — не растерялся я. — Журнал обязан поддерживать общую линию и оправдывать ту высокую репутацию, которую он по праву заслужил.
  — Но кто будет писать эти статьи?
  — О, самые известные журналисты — из тех, кто вообще пишет на эти темы.
  — Назовите хотя бы одного.
  — Я не могу назвать вам имена журналистов, которые только собираются опубликовать свои статьи на страницах этого журнала. Все, что я могу сообщить, — что это издание обращается к самым насущным проблемам современной домохозяйки.
  — Хм, — пробормотала она. — А как насчет второго?
  — Это издание рассказывает о доме и его обстановке. Оно…
  — Как будет выглядеть следующий выпуск?
  — Он будет очень похож на предыдущий.
  — А что вы предполагаете дать под Рождество? — не унималась она.
  — Главный редактор уже подготовил трогательную подборку рассказов на общечеловеческие темы, которые…
  — Кто сочинил эти рассказы?
  — Ведущие в своей области писатели.
  — Больше вы о них ничего сказать не можете?
  — Видите ли, мне кажется, что этого достаточно.
  — Ну тогда кто является ведущими в своей области писателями?
  — Взгляните на оглавление журнала, и вы их сразу узнаете. — Я хотел было раскрыть журнал…
  — Молодой человек, — заявила она, — вы лжец!
  Я замер и вопросительно уставился на нее.
  — Мне о вас уже говорили. Вы — именно тот человек, которого я ждала.
  — Кто вам рассказал обо мне?
  — Друзья. Они предупредили, что в самый неожиданный момент ко мне явится представитель страховой компании, что он начнет разговор издалека, потом перейдет к моим травмам и в конце концов постарается заключить со мной сделку.
  — Меня мало интересуют подобного рода сделки, — заявил я. — Мое дело — рекламировать журналы.
  — Покажите мне, пожалуйста, хотя бы один подписной бланк.
  — Сегодня я, к сожалению, не захватил их с собой. В настоящее время я собираю заказы, которые передаю в офис, а затем к вам приходит курьер, который оформляет подписку.
  — Звучит не очень-то убедительно, — усмехнулась она. — И сколько?
  — Что «сколько»?
  — Сколько вы предлагаете за сделку?
  — Я — не представитель страховой компании, — повторил я. — Я не представляю никого, кто был бы заинтересован в сделке с вами.
  — Хорошо, — вздохнула она. — Не имеет значения, кого вы представляете. Итак, сколько?
  — Я скажу вам, что я могу для вас сделать. У меня есть приятель, который иногда занимается спекуляциями на страховках. Он приобретает за наличные иски о возмещении ущерба, получает документ о переуступке ему соответствующих прав и затем уже сам предъявляет иск. За свои труды он получает, конечно, гораздо больше того, что заплатил пострадавшему. Как говорится, у каждого свой интерес.
  — Кто он? — резко спросила женщина.
  — Я не вправе назвать вам его имя, однако, если вы интересуетесь подобными сделками, я мог бы с ним связаться.
  — Он платит мне наличными, забирает мой иск, возбуждает дело и если выигрывает, то берет себе все?
  — Совершенно верно. Но это может быть не так уж и просто. С переуступкой прав обычно не возникает осложнений. Вы подписываете соответствующий документ, по которому соглашаетесь вернуть ему все деньги, которые получите в результате тяжбы; он берет на себя оплату судебных издержек и нанимает вам адвоката; он получает право заключать любые сделки от вашего имени; он будет руководствоваться в означенном деле собственными интересами; он будет действовать целиком и полностью в ваших интересах, в случае получения какой-либо суммы вы передаете ему эту сумму целиком и полностью. Другими словами, он выкупает ваши права — все без остатка.
  — За сколько?
  — Это зависит от того, насколько серьезными являются ваши травмы.
  — Меня искалечили с головы до ног.
  — И сколько переломов?
  — Черт возьми! Я прекрасно знаю, что у меня перелом ноги, но врачи говорят, что это не так. Видите ли, рентген не выявил, но, уверяю вас, я его чувствую… Я и за тысячу долларов не согласилась бы вновь пережить такое. Я едва могу двигаться, так все болит…
  — Иногда мой знакомый, — продолжал я, — делает на этих травмах большие деньги, а иногда, ознакомившись с делом, считает, что тут ловить нечего, и умывает руки. Если ваш случай таков, придется подписать условие, освобождающее его от обязательств.
  — Но только после того, как он выложит деньги?
  — Разумеется.
  — Я подпишу все, — твердо сказала она.
  — Тогда расскажите мне обстоятельства вашего дела.
  — Молодой человек, вам не удастся меня провести. Вы — из страховой компании, которой требуется эта бумага, но вы хотите представить все как спекуляцию, чтобы заплатить поменьше… Об этом деле вам известно столько же, сколько и мне, если не больше.
  — Вы довольно проницательны и очень, очень подозрительны, миссис Честер, — улыбнулся я.
  — Это обвинение?
  — Нет, — заверил я ее. И добавил: — Возможно, это просто не имеет значения. В душе вы уже решили, какая сумма является достаточной компенсацией. Таким образом, вы можете получить наличные прямо сейчас и покинуть этот убогий квартал. Вы сможете отправиться в частную лечебницу или в отель, где у вас будет прекрасное обслуживание и намного больше комфорта.
  — Больше всего на свете, — доверительно сказала она, — мне хотелось бы приобрести телевизор с дистанционным управлением. Знаете, такой, чтобы, не вставая с места, переключать каналы.
  — Я совершенно уверен, что все это можно было бы организовать, если, конечно, вы не заломите непомерную цену.
  — Вы все еще продолжаете цепляться за свою историю о каком-то знакомом, который якобы хочет приобрести мой иск для последующей спекуляции?
  — Так оно и есть. Многие так поступают.
  — Пятнадцать тысяч долларов! — отрезала она.
  Я улыбнулся, отрицательно покачал головой и добавил:
  — Вы до сих пор не ознакомили меня с обстоятельствами дела.
  — Это был обычный наезд, — пожав плечами, ответила она. — Я стояла на перекрестке, думала о своем, когда из-за угла выскочила эта машина и помчалась по улице. За рулем сидела какая-то молодая женщина. Я не успела ее толком разглядеть.
  — Вы помните марку автомобиля?
  — Нет.
  — Надеюсь, вы понимаете, что мой знакомый попытается разыскать ее?
  — Это будет нетрудно.
  — Почему вы так решили?
  — В полиции мне сказали, что наезды — это тот сорт преступления, который легче всего раскрыть. У них столько всяких приборов, что они смогут найти машину в двадцать четыре часа.
  — Сколько времени прошло после наезда?
  — Пять или шесть дней, почти неделя. Точно уже не помню. Погодите, сейчас соображу…
  — Но больше чем сорок восемь часов назад?
  — Конечно. Я же сказала, что это было… постойте… пять дней назад. Сегодня — шестой.
  — И полиция до сих пор никого не нашла? — спросил я. — Ведь с каждым упущенным днем шансы найти преступника все уменьшаются, так же как и ваши шансы на получение компенсации.
  Она ответила мне холодным взглядом.
  — Откройте эту дверь и подайте мое платье, молодой человек.
  Я открыл шкаф и вынул оттуда платье.
  Она расправила его и показала мне место, откуда был выдран небольшой клочок материи.
  — Клочок этого платья вырвала наехавшая на меня машина, — пояснила она. — Полицейские сказали, что волокна ткани должны остаться на решетке радиатора. Они ее найдут.
  Материал платья был точно такой, как тот, что демонстрировал мне Даусон.
  — Возможно, это и так, но даже если они найдут нарушителя, вполне может оказаться, что у него нет ни цента, и никакая страховка…
  — Вряд ли, — заметила она. — Это была первоклассная машина… из тех, что мчатся как ракеты, и я знаю, что эта женщина была застрахована. Ведь вы же здесь? Вы же из страховой компании?
  Я покачал головой.
  — Ну ладно, — продолжала пострадавшая. — Я делаю вам предложение. Хотите — соглашайтесь, хотите — нет. Если ваш знакомый выкладывает десять тысяч долларов наличными, я подписываю документ.
  — И что вы сделаете дальше? — спросил я.
  — А что я, по-вашему, должна делать?
  Я сказал:
  — Может статься, что мой знакомый предпочтет уладить дело без суда. В таком случае ему не с руки, чтобы полиция чересчур старалась.
  — Я уеду, — вмиг сообразила она. — Найти меня будет непросто. Я устрою все так, что полиция до меня не доберется, но эти десять тысяч долларов я должна получить наличными в ближайшие двенадцать часов.
  Я улыбнулся и покачал головой:
  — Это невозможно. Ровно столько времени может уйти у меня только на то, чтобы связаться с этим знакомым, да еще может оказаться, что он уже не интересуется такого сорта делами. Все, что я знаю, — это что он время от времени совершает подобные сделки, и порой они окупаются. Случается, что он выигрывает в десять раз больше, чем потратил, а случается, что и теряет свои деньги.
  — Ну, что касается этого дела, то ваш знакомый внакладе не останется, — сказала она. — Полиция должна отыскать машину. Она давно уже должна была ее найти. А когда машина окажется в руках полицейских, они заставят хозяйку уплатить большой штраф. Я ведь не вчера родилась. Это дело не того сорта, когда водитель останавливается, отвозит вас в ближайшую больницу и оказывает всяческую помощь. Нет, на меня наехали, сбили с ног, а затем дали деру. А меня бросили лежать посреди дороги. Это уже преступление. Женщина, которая сидела за рулем той машины, может угодить в тюрьму. Стоит им только ее найти, и ей придется заплатить… а вы представляете ее интересы. Это так же верно, как и то, что я сижу сейчас перед вами. Мне следовало запросить с вас пятьдесят тысяч!
  Я рассмеялся:
  — Пусть будет пятьдесят, если вам так хочется. А я, пожалуй, пойду, и вы меня больше не увидите… Разве только пожелаете подписаться на эти журналы. Тогда вами займется отдел распространения.
  — Будь по-вашему, — сдалась она. — Мне нужны деньги. Рискну. Итак, десять тысяч долларов наличными в течение двадцати четырех часов… Я сдержу свое обещание, подпишу документ и скроюсь от всевидящего ока полиции. Я позволю этой молодой женщине ускользнуть.
  Я покачал головой:
  — Так не пойдет.
  — Почему это?
  — Потому что на языке правосудия это означает «соучастие в преступлении с отягчающими обстоятельствами».
  — Хорошо, предположим, что я ничего подобного вам не говорила.
  — Тогда это абсолютно законно, поскольку во всех предыдущих вопросах мы не достигли взаимопонимания.
  Она улыбнулась мне мудрой, всезнающей улыбкой. Затем посмотрела на часы и проговорила:
  — Молодой человек, если вы хотите уложиться в двадцать четыре часа, вам следует поторопиться.
  — Вы уверены, что не хотите взять журналы?
  Она рассмеялась. Я сказал:
  — Я попытаюсь связаться со своим приятелем и в случае, если он заинтересуется, дам вам знать об этом.
  Я осторожно закрыл за собой дверь, спустился по ступенькам и прошел два квартала к казенной колымаге. Проехав еще шесть кварталов до телефонной будки, я набрал номер Элси Бранд и сказал:
  — Нужно послать Клейтону Даусону телеграмму следующего содержания: «Стоит ли это дело десяти тысяч наличными? Сделку следует заключить в течение двенадцати часов».
  — Как ее подписать? — спросила Элси.
  — Никак, и в книгу расходов не заноси, — предупредил я. — Отправляйся на ближайший телеграф, оплати телеграмму наличными и укажи фиктивный обратный адрес.
  Глава 3
  «Молния» из Денвера, штат Колорадо, пришла через два часа. Телеграмма гласила:
  «Заключайте сделку тчк обратитесь Филлис Элдон зпт „Паркридж Апартментс“ номер 609 тчк никаких бумаг».
  Через тридцать минут я был в «Паркридж Апартментс» и нажимал кнопку звонка в квартире под номером 609.
  Филлис Элдон оказалась просто конфеткой.
  Если и существовало какое-либо сходство между отцом и дочерью, то я его не уловил. Передо мной стояла жизнерадостная красотка с волосами цвета меда, наивными голубыми глазами и с такой фигурой, о которой большинство женщин могут только мечтать. С такими данными она могла бы стать моделью высшего класса.
  — Дональд Лэм, — представился я.
  — Я вас жду, — сказала она. — Вы хотите получить десять штук, не так ли?
  — Хочу.
  — Пожалуйста, присядьте, — предложила она. — Шотландское виски или бурбон?
  — В данный момент — ничего. Я на работе.
  — Ого! Вы что, трезвенник? Я тоже на работе, однако собираюсь налить себе виски с содовой.
  — В таком случае приготовьте двойную дозу.
  Она направилась к бару.
  У нее была чудесная квартира, обставленная всякой новомодной техникой, которая просто кричала о достатке хозяйки.
  Филлис взяла два хрустальных бокала, плеснула в них шотландского виски, бросила кубики льда, налила содовой и подошла ко мне.
  — Ваше здоровье, — произнесла она.
  — И ваше, — поддержал я.
  — Наверное, — продолжала она, — вы считаете меня весьма испорченной особой.
  — А вы такая?
  — Не знаю, — откровенно призналась девушка. — Но подозреваю, что мой отец наговорил вам всякого.
  — Пытаетесь выведать что?
  — Нет, — сказала Филлис. — Я — человек и хотела бы, чтобы вы воспринимали меня так же.
  Я оглядел ее с ног до головы и совершенно серьезно сказал:
  — Я смотрю на вас и полагаю, что вы — человек.
  Девушка рассмеялась:
  — Я вижу, вы умеете выворачивать слова наизнанку.
  Она подняла бокал и посмотрела на меня сквозь стекло.
  Я кивнул, и мы выпили. Филлис смотрела на меня оценивающе.
  — Мой отец утверждает, что вы — первоклассный детектив.
  — Когда он впервые появился в нашей конторе, он был другого мнения.
  — Он был разочарован. Надеялся увидеть более солидного мужчину.
  — Сожалею, что не оправдал его ожиданий.
  — Лично меня вы вполне устраиваете, — заявила она. — Думаю, что вы очень компетентны… по части каламбуров.
  Ее глаза, сияющие из-за бокала с выпивкой, встретились с моими. Она улыбнулась. Неожиданно выражение ее лица изменилось.
  — Это очень серьезно, Дональд?
  — Шесть дней назад на миссис Харвей Честер был совершен наезд, — ответил я. — Ее сбила машина — на переходе. Миссис Честер представления не имеет о том, кто ее сбил, но убеждена, что за рулем сидела женщина.
  — Продолжайте, — сказала она.
  — Я выяснил, насколько серьезны ее травмы и согласится ли она на сделку.
  — Дональд, вы могли бы урегулировать это дело, не нарушая закона?
  — Я сообщил миссис Харвей Честер, — продолжал я, не обращая внимания на вопрос, — что знаю человека, который приобретает иски частных лиц — вроде того, который может предъявить она. Я сказал, что иногда он покупает их, и если находит преступника, то извлекает немалую выгоду, но случается, что и он остается с носом. В таком случае он, разумеется, теряет деньги.
  На мгновение она задумалась, а потом взглянула на меня с большим уважением.
  — Мне следует выкупить этот иск? — спросила она.
  Я пожал плечами.
  — Если вы считаете, что дело того стоит. Забрать иск, и все. Скорее всего, мы так и не узнаем, кто сидел за рулем той машины.
  — А если узнаем?
  — Тогда вам придется предъявить претензии.
  — Не может ли подобный документ рассматриваться как… инкриминирующий?
  — Вы уступите свои права мне, — объяснил я. — Я буду выступать в качестве посредника, если делу будет дан ход.
  — Не будет ли это несколько рискованно? А вдруг кто-то захочет задать… определенные вопросы?
  — Люди постоянно задают мне вопросы. И я не обязан всякий раз давать исчерпывающие ответы.
  — Но вам придется, если эти вопросы начнет задавать полиция.
  — Я не обязан сообщать полиции имена своих клиентов.
  — Дональд, — сказала она. — Мне кажется, вы удивительно компетентный человек.
  — Благодарю вас.
  — И вы не хотите узнать, почему я всем этим интересуюсь?
  — Черт побери, нет!
  Филлис на мгновение вспыхнула, затем рассмеялась и сказала:
  — Думаю, я вас поняла. Неведение не грозит неприятностями.
  — И то, чего я не знаю, не причинит вам боль.
  — А вы не хотите сделать мне больно, правда, Дональд?
  — Вы — мой клиент.
  — Посидите здесь, — попросила она и вышла в соседнюю с комнатой спальню.
  До меня донеслось какое-то шуршание, и вскоре хозяйка квартиры вернулась с пачкой совершенно новых стодолларовых банкнотов.
  Сев рядом, она отсчитала сто хрустящих купюр, слегка касаясь рукою моих колен.
  — Вот, пожалуйста, Дональд. Ровно десять тысяч. А теперь скажите мне, что будет, если полиция все-таки отыщет машину, которая сбила эту женщину?
  — Они попросят ее обратиться в суд.
  — Допустим, она обратилась, что дальше?
  — Женщину, которая совершила наезд, могут признать виновной на основании доказательств, которыми располагает полиция, но если пострадавшая не подаст заявления, дело могут спустить на тормозах.
  — Пока что у них нет улик?
  — Они располагают платьем, из которого был вырван клочок материи… да еще, возможно, стеклом от передней фары. Как правило, у них больше не бывает.
  — И все же стоит испытать судьбу, не так ли? — спросила она, улыбаясь.
  — Наверное, — ответил я.
  Потом я поставил бокал на столик и поднялся. Филлис задумчиво посмотрела на меня:
  — Дональд, я думаю, что вы замечательный, совершенно замечательный!
  Я усмехнулся и произнес:
  — Если я начну доказывать вам противоположное, у нас уйдет на это уйма времени. До свидания, Филлис.
  — До свидания, Дональд.
  Глава 4
  Я снова припарковал машину в двух кварталах от дома миссис Честер, обогнул большой каменный дом и, остановившись перед дверью крошечного бунгало, постучал в дверь.
  — Входите, — послышался унылый голос.
  Я открыл дверь и вошел.
  Миссис Честер сидела на кровати, под глазами у нее были черные круги.
  — Я провела ужасную ночь, — сообщила она.
  — За вами никто не присматривает?
  — Сиделка мне не по карману. Я хотела бы перебраться к дочери, но она не может за мной приехать, а у меня нет денег, чтобы отправиться к ней.
  — Где она живет?
  — В Денвере.
  — Вам все так же плохо?
  — Думаю, у меня задеты нервные окончания, — ответила она. — Кажется, это называется переневрией. И эта боль, все время боль! У вас когда-нибудь болели зубы?
  — Да.
  — Так представьте, что у вас болит тысяча зубов и боль растекается по всему телу… Вздохнуть — и то нельзя!
  — Врачи не обнаружили переломов?
  — Они говорят, что нет. Но разве в наше время можно доверять врачам…
  — Кому-то же нужно доверять.
  — Да, пожалуй, вы правы.
  — Вам не прописали снотворное?
  — Дали какие-то капли, но от них мало толку.
  — Я связался с тем знакомым, который иногда выкупает иски. Он говорит, что готов рискнуть.
  Женщина задумчиво прищурилась, поглядела на меня и наконец произнесла:
  — Я долго думала над вашим предложением. Я хочу двенадцать тысяч и пятьсот долларов. Наличными.
  Я покачал головой.
  — Таково мое решение, — повторила она.
  Я достал стодолларовые банкноты и разложил их веером на столе.
  — Мне поручено передать вам все это. Здесь десять тысяч долларов. В обмен на эти деньги вы даете мне гарантию, что поставите свою подпись под документом о том, что уступаете свои права в любое время, когда того потребуют обстоятельства. Если мы потребуем от вас подписать жалобу, вы ее подпишете, и если в результате тяжбы вам будут присуждены какие-либо деньги, вы передадите их нам. Мы, естественно, оплачиваем все судебные издержки.
  — Не пойдет, — уперлась она. — Вам просто выпала не та карта. После того как вы ушли, мне стало хуже. Вот мое последнее слово — одиннадцать тысяч.
  — Извините, — стоял я на своем. — Одиннадцать не пойдет. Я располагаю только десятью.
  — В таком случае, — упрямилась миссис Честер, — скажите своему знакомому, чтобы он пошел и утопился. Десять тысяч меня никак не устраивают.
  — О’кей, — вздохнул я, собирая разложенные купюры.
  Она сидела и смотрела на меня. Ее лицо застыло. Я сложил деньги аккуратной стопкой, перехватил их резинкой и, положив в карман, сказал:
  — Прошу прощения, миссис Честер.
  — На кого вы работаете? — выдохнула она.
  — Я уже говорил вам — он парень не промах. Этот человек играет по-крупному. Иногда он попадает в точку, иногда — нет.
  — Боль просто нестерпимая, — поморщилась она. — Обо мне некому позаботиться.
  — Я весьма сожалею.
  — Послушайте, а что, если мы поделим с вами прибыль? Вы даете мне тысячу сверху, а я отдаю половину вам? Мне необходимы деньги, чтобы переехать к дочери в Денвер!
  — Я только посредник, — пожал плечами я. — Просто хотел оказать вам услугу.
  — Чем вы зарабатываете на жизнь? — спросила вдруг миссис Честер, пробуя зайти с другого боку.
  — Допустим, я скажу вам, что продаю журналы.
  — Ну да! — Она рассмеялась жестким металлическим смехом.
  — Так мы с вами далеко не уйдем, — сухо заметил я и направился к двери.
  Она ждала, пока я наполовину закрою дверь, и только тогда окликнула меня.
  — Постойте!
  Это слово прозвучало как удар хлыста. Я все еще закрывал дверь.
  И услышал, как она встала с постели.
  Она подскочила к двери. Это было трогательное зрелище: немолодая женщина стояла, ухватившись одной рукой за ручку двери, а другой за косяк.
  — Помогите! — выдавила она. — Я упаду в обморок. Я не должна была вставать.
  Я вернулся.
  Она рухнула прямо мне на руки.
  — О! Помогите, — застонала женщина. — Помогите! Я совсем ослабла и так больна и беспомощна.
  Я помог ей доплестись до кровати.
  Она все еще стонала и жаловалась:
  — Я не должна была этого делать! Я не должна была! Врач запретил мне подниматься! — причитала она. — О, мои бедные нервы…
  Осторожно уложив ее в кровать, я спросил:
  — Так лучше?
  Она показала тонким бледным пальцем на круглую белую коробку с лекарствами.
  — Дайте мне две таблетки и воду. Быстро!
  Я снял крышку с коробки, дал ей стакан воды и сказал:
  — Берите свои пилюли.
  Она взяла две, запила их водой и откинулась на подушках.
  — Не уходите. Не покидайте меня.
  Я придвинул стул и сел у изголовья кровати.
  Минуты две она лежала с закрытыми глазами.
  — Вам лучше?
  Она ответила мне слабой улыбкой.
  — Ну, — сказал я, — тогда я пошел.
  — Не уходите.
  Женщина открыла глаза и с видимым усилием произнесла:
  — Ты — хороший мальчик. Ты просто хочешь мне помочь, я знаю. Мне нужны деньги… о, как мне нужны деньги! И еще внимание! Я хочу, чтобы рядом со мной были любящие друзья. Я хочу уехать к своей дочери в Денвер. Я возьму их!
  — Возьмете что?
  — Десять тысяч.
  — Может, подождем, пока вы не почувствуете себя лучше? — предложил я.
  — Нет-нет. Я хочу уехать. Я хочу уехать прямо сейчас. Я вызову карету «Скорой помощи», меня отвезут в аэропорт и посадят в самолет. Вы и глазом не моргнете, как я окажусь в Денвере.
  — Сначала подпишите отказ.
  — Ну да… ну да… Десять тысяч за так не дают. Бумаги у вас при себе?
  — Бумаги у меня при себе, — отозвался я. — И в них черным по белому написано, что за десять тысяч долларов вы передаете Национальному резервному банку, выступающему в качестве вашего доверенного лица, все свои претензии какого бы то ни было вида, характера и описания, предъявляемые к любому лицу или лицам, известным, а равно неизвестным, которые могли бы причинить вам любые физические увечья в течение минувшего года, в частности, к любым лицам, которые каким-либо образом причастны к тому автомобильному происшествию. Вместе с тем особо отмечается, что вы передаете третьему лицу все права на возмещение всяческих убытков по той или иной причине, которые могут возникнуть в отношении отдельного лица или группы лиц в соответствии с гражданским правовым деликтом.
  — Что такое деликт?
  — Гражданское правонарушение, — объяснил я. — Обычно сопровождается актом насилия или нарушением прав личности.
  — Вы даете мне десять тысяч долларов и авторучку. Я подписываю документ. Дональд, пожалуйста, приподнимите меня.
  Я передал ей вожделенную бумагу, и она приготовилась ее подписать.
  — Сначала прочтите, — сказал я.
  — Мне не до чтения.
  — Хорошо. Тогда я зайду вечером, когда вы почувствуете себя лучше.
  — Нет-нет! Я смогу прочесть, если это нужно. Я собираюсь сегодня же вечером быть в Денвере.
  Женщина принялась с трудом читать, водя пальцем по строчкам и двигая губами. Она повторяла про себя каждое слово.
  Закончив, миссис Честер сказала:
  — Давайте деньги!
  Я передал ей десять тысяч долларов, и она скрупулезно пересчитала купюры.
  — Так, — сказала она. — Дело сделано. Молодой человек, перенесите, пожалуйста, телефон ближе к кровати. Я собираюсь вызвать «Скорую» и отправиться в аэропорт. И еще надо заказать билеты на самолет.
  — Вы считаете, что сумеете просидеть весь путь до Денвера? — усомнился я.
  — Постараюсь. У них в салоне очень хорошие мягкие кресла, и я уверена, что стюардессы позволят мне раздвинуть свое, если самолет не забит до отказа. За меня можете не беспокоиться. Вы не представляете, как внимательно люди относятся к тем, кто находится в преклонном возрасте и малоподвижен… Прошу вас, подайте мне телефон.
  — Вы не хотите, чтобы я позвонил на станцию «Скорой помощи»?
  — Нет. Я позвоню, когда эти таблетки начнут действовать. После них я часов пять-шесть не чувствую сильной боли. Доктор советовал не увлекаться ими, чтобы организм не привык. Но можете не сомневаться, молодой человек, что я намерена пользоваться ими в течение всего полета до Денвера.
  Я поставил аппарат рядом с кроватью и спросил:
  — Могу ли я еще что-то для вас сделать?
  — Нет, — ответила она.
  В машине я положил подписанный документ в конверт и отправился на почту, где на конверте написал адрес нашего с Бертой офиса, наклеил марку и бросил его в почтовый ящик.
  Затем я взял бланк телеграммы и направил ее клиенту в Денвер:
  «Полный ажур тчк Дональд Лэм».
  Глава 5
  Когда на следующее утро я пришел на работу, все вокруг сигналило: «Опасность!» Так, девушка внизу, приветствуя меня, подняла ладонь вверх. На столе, где обычно скапливалась поступавшая почта, стояли два лотка: один, помеченный «Б. Кул», другой с моей фамилией. В моем лотке лежало несколько писем, придавленных красным пресс-папье, — верный признак надвигающейся беды, о которой давала мне знать верная Элси Бранд.
  Эти условные знаки давали мне шанс как-то подготовиться к встрече с неприятностями. Обычно они означали, что в офисе меня поджидает некий громила, готовый набить мне морду, если я не перестану заниматься очередным расследованием.
  Набрав в грудь побольше воздуха, я открыл дверь своего кабинета и вошел.
  Там сидел сержант Фрэнк Селлерс, и по его лицу я понял, что мне несдобровать.
  Селлерс был здоровенным детиной, громогласным, с тяжелыми кулаками, к тому же он был глубоко предан своему делу. Он был не слишком разговорчив и не доверял людям, которые много болтают.
  Селлерс был человеком действия. Ему все время нужно было что-нибудь делать.
  В данный момент он нервно сжимал кулаки, покусывая конец своей вонючей незажженной сигары.
  — Привет, Шустрик, — начал он зловещим тоном.
  — Привет, сержант.
  — Ну ты и влип.
  — Я?
  — Ты.
  — Каким образом?
  — Не строй из себя невинного младенца. Со мной этот номер не пройдет.
  — Я никогда не утверждал, что являюсь вполне невинным. Но хотелось бы знать, в чем, собственно, меня обвиняют.
  — Твои плутни тебе даром не пройдут.
  Я счел самым разумным промолчать.
  — Я говорю о недавнем наезде, — уточнил Селлерс.
  Я удивленно поднял брови.
  — Речь идет о даме по имени Харвей Честер, которая проживает в небольшом старомодном бунгало за домом 2367 по Дормен-авеню.
  — При чем же здесь я?
  — А вот об этом ты нам сейчас и расскажешь, — заявил Селлерс. — Тут я не сомневаюсь. Тебе прекрасно известно, что мы расследуем это дело. Ты представляешь интересы человека, который совершил наезд и скрылся с места преступления. Ты взял пачку наличных, уплатил потерпевшей, и она скрылась с горизонта. К твоему сведению — ведь ты чересчур туп, чтобы понять это самому, — ты теперь выступаешь в роли соучастника, а с соучастниками у нас разговор короткий.
  Я сел за стол Элси. Она уставилась на меня испуганными глазами.
  — Ордер есть? — нахально спросил я.
  — Не строй из себя умника, — огрызнулся он. — А то я могу упрятать тебя за решетку. Надо чтобы ты понял, с кем имеешь дело. У меня достаточно материалов, чтобы прямо сейчас арестовать тебя по подозрению в соучастии, но я даю тебе шанс оправдаться.
  — Чего же ты хочешь?
  — Узнать имя твоего клиента.
  — Это будет нарушением профессиональной этики.
  — А если я не узнаю его имени, это будет нарушением закона нашего штата.
  — Ну, хорошо. Кто тебе все это выложил?
  — Не твоего ума дело, — проворчал он и мрачно добавил: — Мы не выдаем свои источники информации.
  — В таком случае, если вы такие умные, почему бы вам не последить за миссис Честер, или как ее там?
  — Потому, черт побери, что благодаря твоим стараниям мы уже не можем установить за ней наблюдение.
  — Моим?
  — Черт возьми, а чьим же еще?! Ты вызывал ей «Скорую», загрузил ее в машину, доставил в аэропорт и сунул в кресло на колесиках, пока она была наполовину под кайфом. Ты посадил ее в самолет, а после того, как эта дамочка сошла в Денвере, она просто растворилась.
  — Послушайте, сержант. В Денвере ее должны были встречать с инвалидной коляской и…
  — Точно, коляска там была, — перебил меня Селлерс. — Ее встречали какие-то люди в частном автомобиле. И потом она словно сквозь землю провалилась. Перед тем как покинуть Лос-Анджелес, эта женщина, однако, успела кое с кем поболтать и похвастаться перед подругой, продемонстрировав пачку новеньких стодолларовых купюр. За квартиру она также уплатила такой купюрой. Хотите верьте, хотите нет, но «Скорой» она также заплатила сто долларов одной бумажкой.
  — А что случилось с ее багажом?
  — У нее ни хрена при себе не было, если не считать дамской сумочки.
  — Но что-то у нее дома осталось?
  — Ничего. Все начисто вывезли. Брось строить из себя святую невинность. Я это все говорю к тому, что ты у нас на крючке.
  — Я-то тут при чем?
  — При том, что ты поставил свою машину в двух кварталах от ее дома и явился к ней под видом продавца журналов. Одна женщина видела, как ты припарковал свою машину, крутил журналы, а затем начал к ней приставать. Она решила, что ты ничуть не похож на распространителя, а скорее всего, наводчик. Вот почему она записала номер машины и позвонила нам, чтобы мы связались с Бюро занятости.
  Мы, конечно, получаем массу подобных звонков, но этот решили на всякий случай проверить. А когда мы отправились поговорить с миссис Честер, ее уже и след простыл. Я принялся выяснять подробности, и отдел связей случайно вспомнил о том звонке.
  Я принялся обходить близлежащие дома и выяснил, что ты успел побывать в других домах, прежде чем направиться к бунгало миссис Честер. Журналы — это, конечно, прикрытие. Ты быстренько со всеми перессорился и сделал неплохой бизнес, я думаю. А теперь слушай сюда. Я не собираюсь брать Берту за жабры, потому что она не доставляет нам столько неприятностей. Но заруби себе на носу. Как только ты нарушишь хоть одно правило, я отберу у тебя лицензию. — Селлерс поднялся со стула. — Подумай об этом, — сказал он. — Выкладывай имя своего клиента. Мы должны прояснить это дело с наездом, или ты лишишься своей лицензии.
  — А если я назову имя?
  — Не забывай, что на тебе висит соучастие в преступлении, но, если ты поумеришь пыл и не будешь метить слишком высоко, я, возможно, сумею замолвить за тебя словечко перед окружным прокурором.
  — Спасибо, — с чувством сказал я.
  — Послушай, малыш. Ты — ловкий и сообразительный малый, и в этом твоя беда. Нельзя быть слишком сообразительным. Мы расследуем дело о наезде и горим желанием его распутать. И мы уже сделали пару шагов в нужном направлении. В принципе мы можем распутать его и без твоей помощи, но это не твоего ума дело. Или ты выкладываешь нам всю информацию, или теряешь свою лицензию.
  — Сколько у меня времени? — спросил я.
  — Ровно столько, сколько нужно для принятия решения, — отрезал Селлерс. — Даю тебе двадцать четыре часа. — Он передвинул сигару из одного угла рта в другой, сердито посмотрел на меня и сказал: — Пару раз ты мне здорово помог — после того как долго водил за нос. Ты всегда заботишься о том, чтобы сделать нам рекламу. Я это ценю. Но пойми меня правильно, — Селлерс протянул руку и, схватив меня за галстук, рванул к себе, — пойми ты, незаконнорожденный, я — коп! Я — воплощение закона! Я — его проводник. Я уважаю закон, и мне не нравятся ребята, которые на него плевать хотели! Если тебе еще не ясно, кого я имею в виду, то я уточню: Дональд Лэм!
  Селлерс толкнул меня обратно в кресло, отпустил галстук и, тяжело ступая, вышел из комнаты. Элси Бранд смотрела на меня сквозь слезы:
  — Ты правда сделал это, Дональд?
  — Да.
  — Ты назовешь ему имя клиента?
  — Нет.
  — Что же ты собираешься делать?
  — Не знаю.
  — Ты должен сказать ему, Дональд.
  — Берта что-нибудь знает об этом?
  — Вряд ли. Селлерс вломился прямо сюда.
  — О’кей, — сказал я. — Я исчезаю на день, Элси. Если я кому-то понадоблюсь, ты ничего не знаешь. — Я улыбнулся девушке. — Думаю, тебе придется отвечать так всю неделю.
  — Дональд, пожалуйста, будь осторожен!
  — Слишком поздно быть осторожным, — сказал я. — Лучше отправь кого-нибудь в аптеку за транквилизаторами и отнеси их Берте.
  Глава 6
  Мне повезло, и вскоре я уже сидел в кресле реактивного самолета, держащего курс на Денвер.
  Стюардессы, вероятно, посчитали меня самым угрюмым пассажиром, которого они когда-либо видели на борту своего лайнера. Они наперебой старались мне угодить, но я все сидел, пытаясь мысленно собрать воедино разрозненные части головоломки.
  Набирая высоту, мы скользнули над апельсиновыми рощами Калифорнии, миновали пустыню, перелетели цепь озер, образованных рекой Колорадо, и наконец приблизились к Скалистым горам.
  От раскинувшегося внизу пейзажа захватывало дух. Подобной красоты я в жизни не видел, но мысли мои все еще были заняты делами.
  Сойдя с самолета в Денвере, я первым делом бросился к телефонной будке и принялся искать в книге Финансово-страховую компанию Даусона.
  Такой компании в списке не было.
  Тогда я набрал номер справочного бюро, но там ни о чем таком не слышали.
  Я долго смотрел на шикарную визитную карточку, которую Клейтон Даусон вручил мне при встрече, а затем позвонил по указанному на ней телефону.
  Хорошо поставленный женский голос ответил, повторив номер, который я набрал.
  — Это офис Финансово-страховой компании Даусона? — спросил я.
  — Да, это его офис.
  — Я хотел бы поговорить с Клейтоном Даусоном, помощником президента.
  — Минуточку, — сказала она.
  Последовала непродолжительная пауза, после которой все тот же чрезвычайно деловой голос сообщил:
  — Извините, в данный момент его нет на месте… Хотите что-нибудь передать?
  — Когда он появится?
  — Я не могу ответить на ваш вопрос. Простите, с кем я говорю?
  — Это его старый приятель, — соврал я. — По частному делу. Забудьте об этом. — И я быстро повесил трубку, до того как она успела задать новый вопрос.
  Я остановил такси и указал шоферу адрес, отпечатанный на визитной карточке.
  Здание оказалось точно по адресу. Я без труда нашел нужный этаж. Комната, номер которой был указан в карточке, тоже была на месте, однако в визитке она была обозначена как кабинет президента, а на двери висела табличка: «Хелен Лумис, секретарь общего профиля (Информационная служба)». На правой стороне располагались многочисленные стеклянные таблички с именами, обозначающими главным образом названия горнодобывающих компаний. Финансово-страховой компании Даусона среди них не оказалось.
  Я вошел.
  Передо мной было деловое помещение, состоящее из двух комнат: приемная и собственно офис с табличкой «Посторонним вход воспрещен»; такие кабинеты обычно отводят для проведения частных бесед.
  Женщина, которая сидела в приемной за столом с электрической машинкой, была человеком, который за всю свою жизнь напечатал не одну сотню страниц. У нее были усталые глаза, но она, без сомнения, тщательно следила за своей внешностью. Лет ей было от пятидесяти до шестидесяти. Ее манеры были безупречны.
  Она была одной из сотен тысяч женщин, которые начинали свою карьеру стенографистками, потом становились секретарями, выходили замуж и бросали работу. Спустя какое-то время они становились вдовами и возвращались только для того, чтобы обнаружить, что все хорошие места уже заняты женщинами помоложе, которые лучше знают «современные методы стенографии». Однако этой женщине благодаря высокой квалификации и решительности удалось в конце концов получить достойную работу, подняться по служебной лестнице, а когда она достигла соответствующего возраста, где-то наверху решили, что декоративным украшением она больше служить не может, и сослали на свалку секретарей.
  Единственным ее отличием было то, что Хелен Лумис не торопилась на свалку. Она наскребла денег и арендовала пару комнат в административном здании. Она нашла достаточно клиентов, чтобы работать общественным секретарем, открыла телефонную службу и почтовый ящик для полдюжины человек, которые не могли позволить себе содержать офис, а также для нескольких сомнительных дельцов, которые вели дела исключительно по переписке.
  — Мисс Лумис? — вежливо спросил я.
  — Да, — ответила та.
  — Вы, я полагаю, секретарь на телефоне, а также предоставляете свой офис для переговоров?
  — Совершенно верно.
  — Хотелось бы кое-что уточнить. Я подумываю открыть свое дело здесь, в Денвере. Каковы ваши расценки?
  — Это всецело зависит от того, что у вас за компания, какой предполагается объем работы и количество звонков.
  — От силы один телефонный звонок в день и не более тридцати писем в месяц, но время от времени я хотел бы лично пользоваться офисом.
  — У нас есть отдельная комната, и потом… Как вас зовут?
  — Лэм. Дональд Лэм.
  — А в чем заключается ваш бизнес, мистер Лэм?
  — Я консультант по инвестициям, — сказал я. — И мне хотелось бы начать с малого.
  — О да. Оплата составит сорок пять долларов в месяц за то, чтобы вывесить табличку с вашим именем на двери, подключить телефонную службу, отправлять различные сообщения и в разумных пределах пользоваться личным кабинетом. Конечно, вы понимаете, что у меня есть и другие клиенты, и время от времени могут возникать конфликты.
  — Спасибо, — сказал я. — Я все обдумаю и дам вам знать через день или два.
  — Очень хорошо, — сказала мисс Лумис, а затем вдруг спросила: — Как вы узнали о моей конторе? Как вам удалось разыскать меня?
  — Через одного из ваших клиентов, — ответил я. — Мистера Клейтона Даусона.
  Ее взгляд неожиданно стал жестким.
  — Полагаю, я узнала ваш голос, — строго проговорила она. — Это не вы звонили и спрашивали мистера Даусона?
  — Это был я. Я его старый друг и подумал, что он мог бы меня вам представить.
  — Мои клиенты крайне редко проводят время в офисе, — пояснила она. — В основном они пользуются услугами секретаря на телефоне.
  — А вы не имеете представления, как сейчас можно связаться с Клеем? — спросил я.
  — Клеем? — удивленно переспросила она.
  — Клейтоном Даусоном, — рассмеялся я, извиняясь.
  — О нет. Мистер Даусон забегал сюда утром, взял письмо, доставленное нарочным, и ушел. Извините, но у меня нет его домашнего адреса.
  — Ну, что ж… если он появится, передайте ему, чтобы он непременно связался со своим старым другом Дональдом Лэмом.
  — А где вы будете, мистер Лэм?
  — Клей знает, где меня искать. — Я улыбнулся. — Он всегда был перекати-полем. Вечно в бегах, вечно у него что-то новенькое. Он — настоящий делец.
  — Понятно, — протянула она, давая мне понять, что разговор затянулся.
  — Я дам вам знать, если решу открыть здесь свое дело, — пообещал я и вышел.
  В Торгово-кредитной ассоциации работали два Клейтона Даусона, но ни один из них, безусловно, не был тем, который был мне нужен. Никто и никогда не слышал о компании Даусона.
  В списках избирателей числилось несколько Даусонов, но все они были не того возраста.
  Побывал я и в бюро проката легковых машин, но там о Клейтоне Даусоне, который якобы арендовал у них машину в прошедшие две недели, и слыхом не слыхивали.
  Получилось, что Клейтон Даусон, приходивший ко мне, был тенью, и Денвер был выбран им для отвода глаз. Что и говорить, продумал он все очень тщательно. Никаких следов.
  А сержант Фрэнк Селлерс собирается отнять у меня лицензию, если я в сорок восемь часов не представлю ему имя моего клиента.
  Если я попытаюсь поведать сержанту Селлерсу о том, что произошло в действительности, он навесит мне максимальный срок и скажет, что я просто не сумел придумать что-нибудь получше.
  Мне больше ничего не оставалось, как сесть в такси и направиться в аэропорт. Но и там меня ожидала неудача — ближайший рейс на Лос-Анджелес ожидался только через два часа.
  Глава 7
  В аэропорту я нашел одиноко стоящую телефонную будку и позвонил Филлис Элдон. К моему удивлению, она была дома и сама взяла трубку.
  — Это Дональд Лэм.
  — Я вас слушаю, мистер Лэм, — приветливо отозвалась она.
  — У меня неприятности.
  — У всех они случаются… рано или поздно.
  — У меня неприятности из-за вас и из-за вашего отца.
  — Правда?
  — Я звоню из Денвера. Пытался встретиться с вашим отцом, но не смог его найти. Мне обязательно надо с ним связаться. Вы случайно не знаете, где он?
  — Нет. А что такое?
  — Не хотелось бы обсуждать это дело по телефону, но кое-где произошла утечка информации, и некоторые лица пытаются проследить источник определенных выплат. Если бы вы могли встретить меня сегодня вечером в аэропорту, мы могли бы побеседовать — к обоюдной выгоде. Ваш отец был со мной более чем скрытен, а если мне суждено попасть за решетку, то, по крайней мере, я хотел бы знать за что.
  — Каким рейсом вы прилетаете?
  Я сообщил ей номер рейса, линию и время прибытия самолета.
  — Дочь за отца не в ответе, — изрекла она, — но скажу вам честно и без обиняков: если человек ради меня рискует головой, я этого не забываю. Я встречу вас.
  — Теперь я чувствую себя гораздо лучше, — весело сказал я.
  — Вы не можете сказать, кто причина ваших неприятностей? — спросила Филлис.
  — Боюсь, тут все дело в униформе, — намекнул я.
  — Не поняла? В униформе… О да, да. Дошло. Хорошо, Дональд. Я там буду. До свидания. — Ее голос звучал тепло.
  Промаявшись до отлета полтора часа, я наконец блаженно раскинулся в кресле самолета.
  Все, что я выяснил в отношении Клейтона Даусона, наталкивало на мысль, что меня обманули; а вот его дочь, которая должна была оказаться своенравной, упрямой, независимой, дерзкой и неблагодарной, а также недисциплинированной и, вероятно, аморальной, в действительности оказалась покладистой и исполнительной, как опытная статистка в постоянно действующем шоу.
  Ну что ж, мысленно упрекнул я себя: век живи, век учись. Вскоре стюардесса принесла мне коктейль из виски, горького пива, сахара и лимонной корочки, и минут через десять меня уже ничто не заботило. Похоже, пока все складывалось удачно.
  В Лос-Анджелес мы прибыли точно в назначенное время, и я постарался оказаться в первых рядах пассажиров, покидающих самолет. В руках у меня был один только «дипломат». Предпочитаю путешествовать налегке.
  Я сразу заметил среди встречающих Филлис. Она радостно замахала мне рукой.
  Я уже собирался было помахать ей в ответ, как вдруг краем глаза углядел в стороне физиономию сержанта Фрэнка Селлерса, который держался особняком. Он был в гражданском и старался не привлекать к себе внимания.
  Я постарался придать своему лицу каменное выражение, надеясь, что до нее дойдет.
  Филлис опустила руку, недоуменно глядя на меня.
  Я промаршировал мимо, уставившись прямо перед собой.
  Филлис, растолкав окружающих, бросилась за мною следом.
  Я едва заметно покачал головой.
  Но она так ничего и не поняла.
  — Дональд! — закричала Филлис, хватая меня за руку. — Дональд, вы меня не узнаете?
  Пришлось остановиться и повернуться.
  Исправлять положение было уже поздно. Тебя назвали по имени, а не замечать в упор женщину, окликнувшую тебя, глупо и может навести на подозрения.
  Ничего не поделаешь, преимущество оказалось на стороне Селлерса, который накинулся на меня, словно коршун.
  — Привет, недоросток! — радостно заорал он. — Познакомь меня со своими друзьями!
  Филлис обернулась, смерила его презрительным взглядом и отрезала:
  — Иди своей дорогой, парень. У нас свидание.
  Селлерс вытащил из кармана кожаный бумажник, раскрыл его и предъявил полицейский значок.
  — Вы совершенно правы, черт возьми, насчет свидания, — заявил он. — Только оно не имеет ничего общего с тем, о котором вы говорите, моя милая.
  — О господи, — вступил я, — неужели вы, сержант, собираетесь вмешиваться в мою личную жизнь?
  Я бросил «дипломат», раскрыл объятия и, поймав взгляд Филлис, незаметно подмигнул ей.
  Она бросилась мне на шею и, подыгрывая, прошептала:
  — Дорогой!
  Наш поцелуй был долгим и страстным. Что бы там ни говорил ее отец, у этой девушки была такая техника, от которой в буквальном смысле кружилась голова.
  Селлерс стоял и молча наблюдал за нами.
  — Я буду в вашем распоряжении завтра утром, Фрэнк, — пробормотал я, заметив, что уходить он не собирается. — А сегодня я занят. Очень занят.
  Селлерс в молчании яростно жевал свою сигару.
  В это же время от толпы встречающих отделился высокий, представительного вида мужчина и торопливо зашагал прочь.
  — Эй, вы! — окликнул его сержант. Мужчина, не обращая внимания на окрик, продолжал идти.
  — Эй, вы! В сером костюме! — зычно крикнул Селлерс. — Вернитесь немедленно!
  Мужчина остановился и обернулся в удивлении.
  — Подойдите сюда, — сказал Селлерс.
  Кипя от негодования, мужчина приблизился к стражу порядка и возмущенно спросил:
  — Чего это вы тут раскомандовались?
  Предъявив свою звезду, Селлерс, улыбаясь, произнес:
  — Я не вчера родился.
  — Мне наплевать, когда и где вы родились, — бросил раздраженно мужчина. — Не смейте останавливать меня. Что вы себе позволяете?
  — Это я должен спросить, что это вы себе позволяете! — парировал Селлерс. — Такая красотка, как эта, не потащит с собой дуэнью. Вы были при ней, когда она стояла в толпе встречающих. Итак, я жду объяснений.
  — Здесь нечего объяснять. Мы просто разговаривали. Я знаком с мисс Элдон. Мы с ней друзья.
  — Вот как? И вы встретились тут совершенно случайно, не правда ли?
  — Именно так.
  — В таком случае что вы делали в зале ожидания?
  — Встречал друга.
  — И что случилось с вашим другом?
  — Он не прилетел.
  — Не говорите глупостей, — усмехнулся Селлерс, — еще не все пассажиры вышли из самолета. Вы пытались улизнуть. Давайте взглянем на ваши водительские права. Как, собственно говоря, ваше имя и фамилия?
  — Я Колтон Эссекс и, к вашему сведению, являюсь адвокатом.
  — Так, так, так… — обрадовался Селлерс. — Кажется, я напал на золотую жилу… Да, между прочим, мистер Эссекс, каким образом вы добрались до аэропорта?
  — Вас это не касается.
  — Очень даже касается, — заявил Селлерс. Он повернулся к Филлис и спросил: — А как вы добрались до аэропорта?
  — На своей машине.
  — Прекрасно! — воскликнул Селлерс. — Мы сейчас пойдем и посмотрим на вашу машину.
  — Посмотрим на мою машину! — возмутилась Филлис. — На что это вы намекаете? Это моя машина. Вы хотите сказать, что я ее угнала?
  Вокруг стали собираться любопытные, что вовсе не входило в мои планы.
  — Хорошо, сержант, — сказал я, — если вы так хотите, мы пойдем и посмотрим на ее машину.
  — И, черт возьми, убедимся, что она ей принадлежит, — гнул свое неутомимый сержант.
  — Вы не хотите проверить мои документы? — спросила Филлис, протягивая сержанту бумаги.
  — Как не хотеть, хочу, — с довольным видом ответил Селлерс, забирая их. — Чего же мы стоим? Пошли!.. Вы тоже, Эссекс. Идемте с нами!
  Мы вышли из здания аэровокзала и направились к автостоянке. Кучка любопытных последовала за нами, но мало-помалу она стала редеть, и к месту парковки дошли только двое, самые настырные, которые тихонько переговаривались, бросая на нас любопытные взгляды. Несомненно, они были уверены, что полиция схватила трех важных преступников.
  Селлерс был очень-очень доволен собой и, повернувшись, принялся меня вразумлять:
  — В следующий раз, Шустрик, когда отправишься с секретной миссией, не пользуйся кредитными карточками агентства «Кул и Лэм».
  — Послушайте, — не стерпела Филлис, — вы бы или закурили свою сигару, или выбросили ее наконец.
  — Если он закурит, — встрял я, — ты, милая, задохнешься от вони.
  — Тогда пусть выкинет, — поморщилась Филлис.
  Селлерс пребывал в столь благодушном настроении, что вынул изо рта обмусоленную сигару и, ухмыльнувшись, отбросил ее в сторону.
  — Желание женщины — закон.
  Отыскать машину Филлис и проверить регистрационные знаки не составило большого труда. После чего сержант осмотрел машину и обнаружил выбоину на правом переднем крыле.
  — Откуда она взялась?
  — Понятия не имею, — удивилась Филлис. — Должно быть, столкнулась с кем-то при парковке.
  Селлерс вынул из кармана увеличительное стекло и обследовал едва заметный дефект крыла.
  — Чем это вы занимаетесь? — не выдержала Филлис.
  — Куда вы собрались отправиться крутить любовь? — спросил он вместо ответа.
  — А какое это имеет значение?
  — Может иметь большое значение, — задумчиво проговорил полицейский, — но я даю вам шанс договориться по-хорошему. Если вы собрались к себе на квартиру, я могу последовать с вами и там провести допрос. Но если вы предпочитаете официальную обстановку, для этого найдется и другое место.
  — Едем ко мне, — заявила Филлис.
  — В таком случае, Эссекс, — широко улыбнулся сержант, — я не смею больше вас задерживать. Ведь вы хотели встретить своего друга, разве не так?
  — Поздно, — вздохнул Эссекс. — Мой друг уехал. Я поеду с вами.
  — Я вас не приглашал, — недовольно произнес Селлерс.
  — Я приглашаю, — пришла на помощь Филлис. — И если вы так или иначе собираетесь задавать мне вопросы, я хочу, чтобы при этом присутствовал мой адвокат.
  — Он ваш адвокат? — удивился страж порядка.
  — С этих пор — да, — вызывающе сказала молодая женщина.
  — Пусть так и будет, — усмехнулся сержант.
  На всем пути следования до «Паркридж Апартментс» в салоне царило молчание. Филлис вела машину очень умело, строго выдерживая предельно допустимую скорость и скрупулезно соблюдая правила движения.
  Фрэнк Селлерс сидел, погрузившись в глубокие размышления.
  Филлис подвезла нас к дому, и все мы на лифте поднялись к ее квартире. Селлерс спросил:
  — Ваши водительские права выписаны на Филлис Даусон, а вы зоветесь Филлис Элдон. Почему так?
  — Даусон, — объяснила она, — моя официальная фамилия, а Элдон — псевдоним.
  — Чем же вы занимаетесь?
  — Я изучаю искусство.
  — Можете показать картины?
  Она молча открыла шкаф и вынула из него два холста. Похоже, краску на них наносили наобум из водяного пистолета.
  — И что, по-вашему, они изображают? — недоуменно поинтересовался Селлерс.
  — То, что подскажет ваша фантазия, — терпеливо пояснила Филлис. — Я передаю в них эмоции.
  — Какая эмоция изображена вот на этой?
  — Разочарование.
  — Что правда, то правда! — заулыбался Селлерс. — Впервые слышу настолько подходящее название для подобной мазни.
  — Не смейте называть мою картину мазней! — возмутилась Филлис. — Я от вас уже достаточно натерпелась. Колтон, я обязана терпеть подобное обращение?
  — Определенно нет, — уверенно произнес адвокат. — Офицер полиции должен вести себя как джентльмен. Он обязан расследовать дела сообразно своим полномочиям, соблюдая должным образом права свидетелей, с которыми беседует.
  — Хорошо, хорошо. — Селлерс пошел на попятную. — Я ошибся. Меня немного подвел мой язык. Это очень милая картина, мисс Элдон… А теперь, если все сядут, я постараюсь рассказать кое-что о своих собственных разочарованиях.
  — Присаживайтесь, пожалуйста, — предложила Филлис. — Сержант, чувствуйте себя как дома.
  Когда все расселись, Селлерс начал с пафосом:
  — Приблизительно неделю назад в северной части города некую миссис Харвей Честер, женщину средних лет, сбила машина. Машина скрылась с места происшествия, бросив пострадавшую на произвол судьбы. Женщина получила множество ушибов и ссадин, но кости, к счастью, остались целы. Служба дорожного контроля составила соответствующий протокол, и началось более-менее обычное дознание. Мы отправились на злополучный перекресток и обнаружили там клочок материи, вырванный из ее платья. Скажу сразу: нам это дело не понравилось, поскольку водитель автомобиля скрылся. Наезд оказался не таким уж и ужасным, мы видели и похуже, но это, как говорится, дело принципа.
  Селлерс замолчал, огляделся и, достав из кармана сигару, по привычке сунул ее в рот.
  — Не здесь! — сурово остановила его Филлис.
  — Что значит — не здесь?
  — В моей квартире не курят.
  Селлерс помедлил, потом глубоко вздохнул, вынул сигару изо рта и сунул обратно в карман.
  — Случается, — продолжал он, — что при таких наездах стороны пытаются договориться за спиной полиции, и когда мы находим виновного, выясняется, что пострадавшего-то и нет. Такой оборот дела нам, мягко говоря, не нравится.
  Господа, здесь сидит Дональд Лэм — частный детектив. Я с уверенностью могу сказать, что парень он очень и очень ловкий.
  Совершенно случайно нам удалось установить, что как только на сцене появился Дональд, почти сразу же с нее исчезла миссис Харвей Честер, исчезла, заметьте, вместе с пачкой стодолларовых банкнотов. Она упорхнула, словно жаворонок. Свидетельские показания однозначно указывают на то, что стороны договорились не только о компенсации за полученную травму и переведении иска в разряд гражданских дел, но была также предпринята попытка снять обвинение вообще. Я почти не сомневаюсь в том, что Дональд Лэм передал деньги означенному лицу. Я подозреваю, что он располагает соответствующим документом. Я отвел ему предельный срок, в течение которого он должен будет назвать мне имя своего клиента или же лишиться лицензии… Ну, ребятки, что вы на это скажете?
  Филлис хотела было что-то сказать, но Колтон Эссекс опередил ее, коротко бросив:
  — Ничего.
  — Что вы имеете в виду? — поинтересовался Селлерс.
  — Ничего, — повторил адвокат.
  — Прекрасно, — усмехнулся полицейский, — тогда мне придется прибегнуть к жестким мерам.
  Он направился к телефону, поднял трубку и, набрав номер участка, сказал:
  — Я нахожусь в «Паркридж Апартментс», квартира 609. Возле дома стоит «Кадиллак» последней модели с побитым крылом… Да, он на парковке. Регистрационный номер ОДТ-067. Я убежден, что именно эта машина сбила на днях миссис Харвей Честер. Направьте сюда тягач, заберите машину и отвезите ее в лабораторию. Осмотрите самым тщательным образом. Я подозреваю, что на ней должны остаться нити от платья, которое было на миссис Честер. Я хочу, чтобы все это было сделано немедленно. — Селлерс долго слушал кого-то, потом сказал: — Совершенно верно. — Повесив трубку, он повернулся к Филлис: — Мы изымаем вашу машину как вещественное доказательство. Вы получите ее обратно после того, как она будет тщательно обследована. В настоящий момент имеются подозрительные обстоятельства, и мы обязаны в них разобраться.
  — Он может сделать это? — обратилась Филлис к Колтону Эссексу.
  — Он уже смог, — коротко ответил адвокат.
  — Теперь так, — уверенно продолжал Селлерс. — В связи с тем что наша вечеринка приобретает достаточно серьезный характер, я довожу до вашего сведения следующее. Мы столкнулись с рядом преступлений. Во-первых, машина сбила человека, и это помимо того, что вели ее крайне неосторожно и, скорее всего, в состоянии алкогольного опьянения. Во-вторых, имело место сокрытие факта преступления, что само по себе уже серьезное нарушение закона.
  Селлерс резко повернулся ко мне:
  — Что касается тебя, то налицо отказ от сотрудничества со следствием и утаивание важной информации при отягчающих обстоятельствах.
  — Что значит «утаивание важной информации»? — вежливо спросил Колтон Эссекс.
  — Вы меня слышали.
  — Я слышал, что вы отвели Дональду Лэму время, в течение которого он должен был назвать вам имя своего клиента.
  Селлерс долго смотрел на него, потом изрек:
  — Вы все поняли правильно.
  — Это время истекло? — не унимался Эссекс.
  — Еще нет, — признал Селлерс после непродолжительного молчания. — Но когда истечет, этому недоростку придется туго. Это уж точно!
  — А если он все же назовет это имя в срок, вы позволите ему уйти безнаказанно?
  Сам себе противореча, Селлерс признал:
  — Думаю, именно это я и подразумевал.
  Эссекс посмотрел на меня и сказал:
  — Самосохранение — первый закон природы. Смелее, Лэм, и назовите ему имя.
  Я перевел взгляд на Филлис.
  Она молча кивнула.
  — Моим клиентом, — произнес я, — является человек, который представился как Клейтон Даусон. Он указал мне свой адрес в Денвере. Правда, потом выяснилось, что этот адрес — всего лишь почтовый ящик. Я не сумел обнаружить Клейтона Даусона. Все, что я о нем знаю, — опять же с его слов, — что он является помощником президента Финансово-страховой компании Даусона, располагающейся все в том же Денвере, штат Колорадо. Такой компании я, как ни старался, тоже не обнаружил.
  Кроме того, этот Даусон сообщил мне, что у него есть дочь, которую зовут Филлис Даусон, но что она сменила фамилию на Элдон. Вот, собственно говоря, и все, что мне удалось разузнать.
  — Ну а что за дела у тебя были с миссис Честер? — требовательно спросил Селлерс.
  — Это, — спокойно ответил я, — особая статья. Здесь я абсолютно чист.
  — Ты ей заплатил?
  — Заплатил.
  — За то, что она не будет выдвигать обвинение?
  — Что вы, сержант! Я передал ей деньги, поскольку мой клиент изъявил желание перекупить у нее права на возмещение ущерба.
  — И твоим клиентом была Филлис Даусон, присутствующая здесь? — продолжал наседать Селлерс.
  — Моим клиентом был Клейтон Даусон, — поправил я.
  Селлерс нахмурился.
  — Итак, — заметил Эссекс, — Лэм огласил имя своего клиента. То есть, конечно, с разрешения Филлис Даусон, дочери клиента. Таким образом, он освобождается от каких-либо претензий. Вы ничего не можете на это возразить.
  — Еще как могу! — заявил Селлерс. — Не думайте, что этот коротышка… этот ублю…
  — Следите за своим языком! — осадил сержанта адвокат.
  Селлерс одарил его гневным взглядом и с угрозой заметил:
  — Я вам этого не забуду.
  — Вы бы лучше постарались, чтобы я вам это забыл, — парировал Эссекс.
  Селлерс только глубоко вздохнул и по инерции полез в карман за сигарой.
  — Эй! — напомнила ему Филлис. Сержант вернул сигару на место, процедив:
  — Я ведь, ребятки, мог допросить вас в управлении, в более теплой и дружеской обстановке.
  — Это было бы ошибкой с вашей стороны, — сказал ему Эссекс.
  — Не обольщайтесь. Я все еще могу доказать, что кое-кто играл со мной в молчанку по поводу одного преступления и способствовал скорому бегству жертвы из нашего штата.
  — Какого преступления? — сделал Эссекс удивленное лицо.
  — Случая, когда сбили миссис Честер, разумеется.
  — Хм, вы снова меня заинтересовали, — проговорил Эссекс. — Как офицер полиции, вы отлично знаете, что показаний, данных с чужих слов, недостаточно для построения обвинения. У вас есть свидетели, которые видели инцидент собственными глазами и могут опознать машину?
  — Мы не можем опознать машину, — медленно ответил Селлерс, — но мы считаем, что сможем идентифицировать ее после того, как машина Филлис Даусон пройдет технический осмотр.
  — Так вы располагаете свидетелями, которые видели, как миссис Честер сбила машина? — повторил свой вопрос адвокат.
  — Мы располагаем свидетелями, которые видели бедную женщину лежащей на середине перекрестка, которые слышали, как она стонала. И видели, что она пыталась подняться после того, как машина умчалась.
  — А каким образом они узнали, что ее именно сбили?
  — Миссис Честер сказала им, что произошло.
  Эссекс молча ухмыльнулся.
  — Хорошо, хорошо, — пробурчал Селлерс, — пусть это будут свидетельства с чужих слов, но, поверьте, когда мы отыщем миссис Честер, они уже таковыми не будут. Послушайте, умники, я хочу вам еще кое-что сообщить, вам всем! Департамент полиции подобного дела так просто не оставит. Мы выведем этого водителя на чистую воду. Это вопрос чести.
  А в данном случае это даже больше, чем вопрос чести. Я переверну весь город! Я намерен искать миссис Честер в том случае, если обнаружу хоть малейшую ниточку на машине, которую мы изъяли.
  — Когда мой клиент сможет получить ее назад? — спросил Эссекс.
  — Есть только два способа заполучить ее обратно, — заявил Селлерс. — Первый — по решению суда, второй — по нашей доброй воле после того, как мы произведем полный и самый тщательный ее осмотр. — Селлерс поднялся на ноги, повернулся ко мне и строго сказал: — Заруби себе на носу, Лэм, после того как я разберусь с этим делом, тебе придется стать безупречным малым. Если ты посмеешь хоть самую малость нарушить правила, то всю оставшуюся жизнь будешь продавать страховые полисы. Или же тебе придется подыскать себе такое дело, чтобы вообще не попадаться мне на глаза!
  — Может быть, тогда вы купите у меня страховой полис? — предложил я Селлерсу.
  Сержант выдернул из кармана сигару, сунул ее в рот и, широко шагая, вышел из комнаты, хлопнув дверью.
  Прошло несколько минут, прежде чем я решился нарушить всеобщее молчание.
  — Где ваш отец? — спросил я у Филлис.
  — Не могу вам сказать. — Она покачала головой.
  — Потому что не знаете?
  — Потому что не могу.
  — Не можете или не хотите?
  — Не могу.
  — Лэм, теперь вы вне опасности, — вмешался Эссекс. — Это был остроумный ход — заключить сделку. Конечно, как юрист, я могу вам сказать, что при данных обстоятельствах действительность сделки сомнительна, но…
  — Я всего лишь выполнял указания клиента, — заметил я. — Я ведь не адвокат.
  — Даусону понадобился по-настоящему хороший детектив, — усмехнулся Эссекс. — Когда он впервые увидел вас, то был немножко сбит с толку, но я думаю, что вы оправдали самые лестные отзывы. Я рад, что так случилось. Я испытываю полное удовлетворение.
  — Погодите! — остановил я его. — Вы испытываете полное удовлетворение! Неужто это вы рекомендовали нашу фирму Даусону?
  — Ни один адвокат, — многозначительно улыбнулся Эссекс, — не имеет права открывать подробности своих разговоров с клиентом, иначе он нарушит профессиональную этику. Если у вас возникнут еще неприятности, Лэм, просто дайте мне знать.
  Я понял, что со мной вежливо попрощались, и пробормотал:
  — Хорошо, спасибо… Я все еще думаю, что за всем этим делом что-то кроется.
  — Фактически за каждым делом кроется что-то, — вкрадчиво заметил адвокат. — Это «что-то» называется человеческими эмоциями. Знаете, взаимоотношения, характеры, противоречащие друг другу интересы, а порой и все это вместе.
  — Да, — согласился я с ним. — Все вместе. Доброй ночи вам обоим.
  До двери меня никто не проводил.
  Глава 8
  На следующее утро, придя на работу, я обнаружил, что Берта рвет и мечет.
  — Во что ты вляпался? — набросилась она на меня.
  — Я?
  — Ты!
  — Ни во что я не вляпывался.
  — Не вешай мне лапшу на уши! На сей раз Фрэнк Селлерс всерьез за тебя взялся. Ты лишаешься лицензии!
  — Кто говорит, что я лишаюсь лицензии?
  — Фрэнк.
  — Ха! У него на меня ничего нет. Сержант из тех, кто, сложив два и два, получает шестнадцать. Он считает, что я покрываю преступника в деле об одной женщине, которую сбила машина, и еще кое-что, но все это одни домыслы. И потом…
  — Домыслы! Черт побери! — взорвалась Берта, ее маленькие глазки сверкали, как бриллианты. — Тебя как дурачка втянули в эту историю. Ты просто сунул свою шею в петлю. Селлерс мог бы выручить нас, если бы ты пошел к нему и чистосердечно во всем признался. Он сказал, что дал тебе шанс выпутаться. Но разве ты им воспользовался? Нет, только не ты. Ведь ты у нас такой умный! Ты улизнул в Денвер и предупредил клиента, чтобы он лег на дно. Ты пытался замять дело о наезде с помощью наличных в обмен на то, что пострадавшая не станет возбуждать дела. И не говори, что это все — плод воспаленного воображения сержанта Селлерса. Знаешь что?
  — Что? — спросил я.
  — После того как машину Филлис Даусон обследовали в полицейской лаборатории, они обнаружили на решетке радиатора три четко различимые нити. Сравнив эти нити с порванным платьем миссис Честер, которое было на ней в тот злополучный день, эксперты установили полное тождество волокон… Посмотрим, что скажет в суде, перед лицом жюри присяжных, этот бойкий адвокат, которого наняли Даусоны.
  — Полиция изъяла платье, которое было на миссис Честер? — спросил я.
  — Нет, — ответила она. — Но они взяли образчик материи.
  — Как это?
  — Миссис Честер сбили на перекрестке, и карета «Скорой помощи» доставила ее в больницу. Она была в шоке. Врачи предупредили, что ей следует несколько дней полежать в постели, чтобы исключить возможные осложнения. К счастью, кости оказались целы.
  Поскольку женщину сбила машина, а ее платье оказалось разорванным, судя по всему в результате дорожного инцидента, полицейские отрезали небольшой кусок материи с внутренней стороны подола.
  — Она дала им свое разрешение?
  — Почем я знаю, черт тебя возьми? — возмутилась Берта. — Дальше полиция сбилась со следа, поскольку в дело вмешался ты! Случай обыкновенный. Полиция всегда собирает фактические доказательства, которые потом обрабатывают и предъявляют на судебном процессе. Лишившись миссис Честер, полиция попадает в глупое положение, правда, у них есть косвенные доказательства: побитое крыло и волокна, оставшиеся на решетке радиатора, или как там они ее называют. Точно, Селлерс именно так и сказал.
  — Так это он вам рассказал?
  — Он рассказал мне достаточно, чтобы я сделала для себя вывод: не лезть в это дело, а то вместе с тобой лишусь лицензии. Селлерс, будь он проклят, всегда был мне хорошим другом.
  — Я тоже был ему хорошим другом, — кисло заметил я. — И не раз выручал его.
  — Ты его всегда так выручаешь, что он ходит злой как черт.
  — Ничем не могу помочь.
  — Да, ты его выручал, только на этот раз ты перегнул палку. Тебе остается лишь одно.
  — Что?
  — Утереть нос Селлерсу. Только, пожалуйста, не ссылайся на меня!
  — Вы имеете в виду миссис Честер?
  — Я имею в виду миссис Честер. Ты дал ей денег. Она на «Скорой» помчалась в аэропорт. По всей видимости, села в самолет до Денвера. В Денвере с ней что-то случилось. Для нее было там заказано инвалидное кресло, и кто-то умыкнул ее из аэропорта. Даю тебе две попытки, чтобы угадать, кто это был.
  — Хотите сказать, что это был наш клиент?
  — Я хочу сказать именно это, — поморщилась Берта. — Зажарьте меня, как устрицу, но я бы с радостью вонзила в него свои когти!
  Я не стал возражать.
  — Этот чертов клиент, — пыхтя, продолжала Берта, — подставил тебя самым элементарным образом. Он заманил тебя в ловушку, подкинув немного деньжат, после чего спокойно исчез с горизонта. Знаешь, что я тебе скажу?
  — Что?
  — Селлерс считает, что эта Филлис Даусон — не та, за кого себя выдает. Что она никакая не дочь Клейтона, а его любовница. И что он — богатый человек, которому пришлось бы за все расплачиваться.
  Я сунул руки в карманы и плюхнулся на стул.
  — Ну? — требовательно продолжила Берта. — Скажи хоть что-нибудь.
  — Дайте подумать.
  — Поздно спохватился, черт тебя возьми. Раньше нужно было думать, до того, как сунуть голову в петлю. Конечно, мне будет тебя недоставать как партнера, но… Селлерс как пить дать отнимет у тебя лицензию. Он просто взбешен. Таким я его никогда не видела. Он заявил, что на поиски миссис Честер брошено тридцать сотрудников его подразделения.
  — Вполне возможно, — невозмутимо отозвался я. — Но до меня ему не добраться.
  — Что значит — не добраться?
  — Он дал мне срок, в течение которого я должен был назвать имя моего клиента, и пообещал в присутствии свидетелей, что, если я назову это имя, он от меня отстанет.
  — Держи карман шире, — возразила Берта. — Мне он сказал, что ты пытался подбить его на такой шаг, но он тебя предупредил, что, если ты попытаешься хоть раз нарушить правила, тебе несдобровать. И, по его словам, ты их уже нарушил. Ты назвал ему имя клиента, но на тебе все равно висит соучастие… Он велел передать: если ты доставишь к нему миссис Честер сегодня до двенадцати ноль-ноль, то значительно облегчишь себе жизнь, и что он не собирается мириться с детективным агентством, которое норовит покрывать преступников.
  — Я не могу привезти ее. Я даже не знаю, где она находится.
  — Селлерс ее отыщет! — грозно предупредила Берта.
  — Здесь очень много неясного, — проговорил я через некоторое время. — Это просто в голове не укладывается.
  — Что ты хочешь этим сказать?
  — Давайте начнем с самого начала, — предложил я. — Перед нами не такое уж серьезное дорожное происшествие. На пешеходном переходе сбита женщина, однако она не так уж сильно пострадала. Во всяком случае, труп в деле не фигурирует. Идем дальше. Какие-то таинственные люди появляются на сцене с такой кучей денег, какая и не снилась миссис Честер. Мы берем эти деньги и обращаемся к жертве. Причем делаем это в спешке и под покровом тайны. Мне удается передать ей десять штук и телеграфировать нашему клиенту. Все проходит без сучка без задоринки. Меня никто ни о чем не спрашивает. Меня даже не просят поторговаться. Тот, кто стоит за всем этим, просто передает мне по-быстрому десять тысяч.
  — Я понимаю, куда ты клонишь, — заметила Берта. — Ты хочешь сказать, что машиной управляла некая важная особа.
  — При условии, что машина вообще была.
  — Что?
  — Откуда мы знаем, что она была?
  — Что ты несешь?
  — В этой чертовой истории все чересчур гладко. Почему Фрэнк Селлерс так быстро сел мне на хвост? Как он узнал, что миссис Честер заплатили за молчание?
  — Но ведь миссис Честер проболталась. Она показала деньги соседке.
  — А с чего это Селлерс обратился к соседке?
  — Он проводил расследование.
  — Но как могло случиться, что полицейский такого ранга, как Селлерс, взялся расследовать столь заурядный случай?
  — Потому что… это важно.
  — В тот момент это еще не было важным. Этот случай не представлял собой интереса до тех пор, пока дело не дошло до сокрытия свидетельств преступления — если предположить, что преступление вообще имело место.
  — Но ведь машина сбила человека!
  — Хорошо, — согласился я, — давайте во избежание споров решим, что так оно и было. Но как мог Селлерс лично заняться расследованием да еще и прибыть на место так быстро?
  — Я не знаю, — чистосердечно ответила моя напарница. — Этого Фрэнк мне не говорил.
  — Есть только один способ быстро добраться до места происшествия. А именно: получить наводку.
  — И кто, по-твоему, его навел? — с любопытством спросила Берта.
  Я все еще сидел на стуле, голова моя лихорадочно работала.
  — Ну? — уже громче повторила Берта. — Так кто же он?
  — В данных обстоятельствах это должен быть один из трех… нет, один из четырех.
  — Не тяни.
  — Либо это наш клиент, Клейтон Даусон. Либо его так называемая дочь Филлис. Или Сидней Элдон, приятель Филлис. Или же Колтон Эссекс, адвокат.
  — Ты что, совсем тронулся? — спросила Берта. — Ни один из них не решился бы на такое. Они рискуют потерять все.
  Я поднялся на ноги:
  — Меня не будет весь день, а может быть, дня два-три.
  — Можешь повторить это еще раз, — проговорила Берта. — Тебя нет, и точка. Только я не собираюсь якшаться с человеком, потерявшим лицензию. Селлерс настоятельно рекомендовал мне умыть руки. И я это делаю.
  — О’кей. — Я пожал плечами, направился к двери и на пороге обернулся: — Значит, мы больше не партнеры.
  Я отправился в свой кабинет и по дороге наткнулся на плачущую Элси Бранд.
  — Что случилось, Элси?
  — Берта мне все рассказала.
  — Про лицензию?
  — Да.
  — Не обращай внимания.
  — Но это значит, что нашей фирме конец… это значит конец твоей карьере.
  — Лицензию пока не отобрали, — сказал я.
  — Дональд, без тебя я здесь не останусь ни минуты, ты это сам знаешь.
  — Да подожди ты меня хоронить.
  — Я никогда тебя не хоронила, Дональд, — проговорила она, глядя на меня своими огромными заплаканными глазами, — но на этот раз удача не на твоей стороне, да и Берта обозлилась. Как партнер, она могла бы проявить побольше лояльности! — в сердцах воскликнула Элси. — Я не смогу с ней дальше работать!
  — А тебе и не придется работать с Бертой, — пытался я успокоить девушку. — Скройся куда-нибудь, но так, чтобы я мог связаться с тобой по телефону. Видишь ли, я собираюсь исчезнуть на некоторое время.
  — Куда я могла бы тебе позвонить? — спросила она. — На случай, если произойдет что-то важное?
  — Я сам буду тебе названивать время от времени.
  — Дональд… прошу тебя, будь осторожен.
  — Поздно осторожничать, — нахмурился я. — Мне придется иметь дело либо с адвокатом-мошенником, либо с ревнивым любовником, либо с дочкой-интриганкой, либо с ее богатым отцом, либо со всеми вместе.
  — Да, с такой компанией тебе не удастся быть осторожным. Но хотя бы попытайся, — сказала она, провожая меня тревожным взглядом.
  Глава 9
  Фрэнк Селлерс был полицейским до мозга костей. В нем были упорство и самоуверенность, хотя быстротой соображения он не отличался. Ко всем, у кого был хорошо подвешен язык, сержант относился с подозрением и, кроме того, обладал бульдожьей хваткой.
  В том, чтобы отыскать миссис Харвей Честер, у Селлерса, несомненно, было преимущество.
  Я знал, что к этому времени полиция уже проштудировала все городские справочники и с каждой женщиной, носящей фамилию Честер, провели беседу на предмет наличия родственницы по имени Харвей Честер. Или, может быть, они знавали когда-то вдову, миссис Харвей Честер?
  Короче говоря, полицейское расследование шло на всю катушку.
  Если я попытаюсь воспользоваться обычными путями, то наслежу так, что за мной потянется шлейф полицейских.
  Нет, здесь требуется иной подход, такой, до которого полиция еще не успела додуматься.
  Миссис Честер получила десять тысяч долларов. Вызвала по телефону «Скорую». И умчалась в аэропорт, где села на самолет, направлявшийся в Денвер.
  Когда она прибыла в Денвер, то там ее уже ждало кресло-каталка. Некий сострадательный джентльмен довез бедную женщину до легковой машины. Дальше след оборвался. Миссис Честер как в воду канула. Стюардесса, которая ухаживала за ней на борту, сообщила, что пассажирка всю дорогу пребывала под воздействием транквилизаторов.
  Первым делом, рассуждал я, Селлерс, конечно, свяжется с денверской полицией. А там из кожи вон вылезут, чтобы засечь миссис Честер на своей территории.
  Самолет маршрута Лос-Анджелес — Денвер делает только одну промежуточную посадку в Лас-Вегасе.
  Вряд ли кресло на колесиках могло появиться на сцене в Лас-Вегасе без того, чтобы его заметили стюардессы.
  Но имелась еще одна возможность.
  Та женщина, которая прибыла в аэропорт Лос-Анджелеса в машине «Скорой помощи», вовсе не обязательно была той же самой, что сошла на землю в Денвере. Кресло-каталку могли заказать на имя миссис Честер, но совершенно другая миссис Честер могла приобрести билет и подняться на борт самолета, пока стюардессы были заняты рассаживанием пассажиров.
  Женщина, которая села в самолет, также могла сойти в Лас-Вегасе, передав свой билет другой женщине, которая летела в самолете с ней вместе.
  Трюк, конечно, сомнительный, хотя применительно к автомобильным авариям подобное случается сплошь и рядом.
  Больше всего меня беспокоило то, как быстро Фрэнк Селлерс ухитрился выйти на меня после того, как были уплачены отступные. Создавалось впечатление, что тут не обошлось без «доброжелателя». Возможно, это был анонимный звонок по телефону. Насколько я понимал, позвонить могли миссис Харвей Честер, Филлис, ее отец, ревнивый друг Филлис или тот адвокат, который строил из себя умника.
  На этот раз, направляясь в Лас-Вегас, я не повторил прежней ошибки.
  Я вывернул свои карманы и уплатил наличными.
  Ступив на землю Лас-Вегаса, я взял такси, а в отеле зарегистрировался под своим собственным именем, дабы избежать возможных осложнений с Селлерсом.
  Немного отдохнув, я отправился обозревать игральные заведения знаменитого города.
  Лас-Вегас, расположенный в штате Невада, представляет собой предприятие, функционирующее двадцать четыре часа в сутки. День и ночь напролет в казино с кондиционированным воздухом слышатся стук игральных фишек, жужжание автоматов, голоса крупье, объявляющих, что такой-то только что сорвал банк, и перезвон шариков из слоновой кости, стремительно бегающих по кругу рулетки.
  Сотни тысяч страждущих с мрачной сосредоточенностью стараются выиграть или проиграть. Я побывал почти везде и редко где слышал радостный смех. Передо мной были плотные ряды одержимых, мрачных, напряженных людей, позабывших об улыбке.
  Отыскать одно-единственное лицо среди этого невообразимого скопления туристов, приехавших сюда отвести душу, и праздношатающихся зевак было все равно, что отыскать пресловутую иголку в стоге сена.
  Кто-то сказал, что работа настоящего полицейского — это девяносто процентов беготни и десять — умения шевелить мозгами. Может, это верно, а может, и нет, но альтернативы у меня не было. Вздохнув, я приступил к прочесыванию Лас-Вегаса.
  На этот раз удача мне улыбнулась. Я направился в казино «Голубой купол» и, проплутав часа два в толпе так называемых любителей острых ощущений, обнаружил ее. Живая и невредимая, она стояла перед двадцатипятицентовым игровым автоматом и как ненормальная дергала ручку.
  Я приблизился и остановился за ее спиной.
  Мужчина, который терзал автомат справа, наконец сдался, и миссис Честер тут же оккупировала обе машины, бросая четвертаки поочередно то в один, то в другой и яростно опуская на себя ручки «одноруких бандитов».
  — Рад видеть вас в добром здравии, миссис Честер!
  Она обернулась и с изумлением уставилась на меня разинув рот.
  — Господь милосердный! — выдавила она наконец.
  — Везет? — вежливо поинтересовался я.
  Она показала мне мешочек, полный монет.
  — Выигрыш.
  — Почему вы навели на меня копов? — резко спросил я.
  — Я навела! Вы что, идиот?
  — Но кто-то же сделал это. В данный момент вас усиленно разыскивают. Полиция в Лос-Анджелесе и в Денвере поставлена на уши. До Лас-Вегаса они еще добраться не успели, но доберутся, можете не сомневаться.
  — О господи, — выдохнула она.
  Я никак на это не отреагировал.
  — Давайте уберемся отсюда к чертовой матери, — предложила она, — а то кто-нибудь еще засечет меня.
  Мы вышли на улицу.
  — У вас есть машина? — спросил я.
  — Нет.
  — Где вы остановились?
  — Приткнулась в одном коттедже. Из тех, что сдают на шесть недель парочкам, приехавшим получить развод. Цены умопомрачительные, зато полная гарантия конфиденциальности.
  — Разрешите взглянуть?
  На такси мы добрались до нескольких бунгало, составляющих что-то вроде мотеля. В присутствии водителя мы, разумеется, помалкивали, но я заметил, как моя спутница исподтишка разглядывает меня. Она выглядела озабоченной — очевидно, опасалась предстоящего объяснения.
  Маленькое бунгало оказалось стандартным «домом, где разбиваются сердца». Внешне ничем не примечательное строение внутри было оборудовано лишь самым необходимым. Потертый ковер и мягкие кресла, которые выглядели достаточно удобными, но стоило вам в них сесть, как всякие иллюзии на их счет развеивались.
  Шесть недель в подобном жилище — и женщина превращается в мегеру.
  Конечно, представительницы прекрасного пола, которые останавливались в Лас-Вегасе, не собирались проводить все свое время в подобных жилищах. Скорее всего, едва распаковав вещи и развесив одежду в шкафах, пропахших нафталином, они бросались в казино или на вечеринки.
  Как правило, у них имелись любовники, которые более или менее активно участвовали в расторжении брака. Время от времени эти мужчины чувствовали себя одинокими, и тогда они наведывались в Лас-Вегас.
  Если же у прибывающих женщин не было любовников, то приобрести их прямо на месте не составляло никакого труда. Как правило, в Лас-Вегас прилетала жена, проявляющая инициативу в вопросе о расторжении брака, она же и добивалась его расторжения по истечении указанного периода. Муж, конечно же, был слишком занят — он зарабатывал деньги на содержание «семьи».
  Когда мы наконец уселись в так называемой гостиной, миссис Честер одарила меня неопределенной улыбкой.
  — Итак, — сказала она, — что вам нужно?
  — Признайтесь, вы тогда знали, что я к вам заявлюсь… — начал я.
  Она несколько секунд размышляла над моими словами, потом молча кивнула.
  — Вы знали, как меня зовут?
  — Мне вас описали.
  — Кто?
  — Вам так важно это узнать?
  — Да.
  — Не думаю, что могу назвать имя этого человека.
  — Тем хуже, — заметил я и после короткой паузы прибавил: — Для вас.
  — Мне нет до этого дела, — уверенно парировала она. — Я вышла из игры.
  — По-моему, вы немного запоздали с этим решением.
  — Я так не думаю.
  Я замолчал.
  Миссис Честер, не выдержав долгой паузы, спросила:
  — Что вы хотите узнать?
  — Кто инспирировал эту сделку?
  — Адвокат.
  — Колтон Эссекс?
  — Да.
  — Какое вы имеете к нему отношение?
  — Раньше не имела никакого.
  — Но вы его знали прежде?
  — Да.
  — Откуда?
  — Он был адвокатом противной стороны в одном из моих судебных разбирательств.
  — Что это значит — противной стороны?
  — Он выступал на стороне ответчика.
  — Страховой компании?
  — Страховой компании и владельца машины одновременно. Да.
  — И чем дело кончилось?
  — По одному иску была получена весьма незначительная сумма.
  — Что это было за дело?
  — Одно из моих обычных дел, — сказала она и, подумав, прибавила: — Я — профессиональная акробатка. То есть была ею, пока не состарилась. Я немного отяжелела, но форму сохранила. Мне ничего не стоит махнуть сумкой перед бампером автомобиля, отскочить в сторону, упасть на землю и перевернуться. Любой прохожий поклянется, что меня сбила машина.
  — Даже если автомобиль не двигается?
  — Я специализировалась на движущихся автомобилях, — с достоинством ответила она. — Работаю на перекрестках. Обычно я ставлю свою машину таким образом, чтобы она загораживала обзор. Примерно одна из десяти машин непременно выскакивает на полосу перехода. Я мгновенно оцениваю машину, естественно, отдавая предпочтение более дорогим маркам.
  — Дальше?
  — Дальше. Дальше у меня был один друг, находившийся поблизости, который звонил в пункт «Скорой помощи» прежде, чем кто-либо успевал оповестить полицию. «Скорая» приезжала быстро и увозила меня в больницу. Мой друг следил за тем, чтобы несчастный случай получил огласку. Он обычно указывал мой адрес, а полицейский приходил, чтобы снять показания. Если сбивший меня водитель останавливался и случай фиксировался как дорожно-транспортное происшествие, я, как правило, обращалась в страховую компанию и получала от нее вознаграждение. Если же водитель удирал, мы выслеживали его и выколачивали из него кучу денег, чтобы не доводить дело до суда. Такой человек оказывался замешан в серьезном преступлении, и поэтому с него можно было три шкуры драть. Всякий раз я использовала другое имя.
  — И Колтону Эссексу все это было известно?
  — Я же сказала вам, что он был адвокатом противной стороны. У него нюх на настоящих богачей, и, когда мы раскручивали это дело, мне не так уж много перепало. Он хороший адвокат.
  — И что произошло в последний раз?
  — В тот вечер Эссекс позвонил и сказал, что я должна быть на одном перекрестке через десять минут. Сказал, что мы можем заработать десять «штук» и половина из них — мои. Лучшего и пожелать нельзя.
  — Он указал вам машину?
  — Вы угадали. Он указал мне свой собственный автомобиль.
  — Свой собственный? — воскликнул я.
  — Совершенно верно. Он сказал, что посигналит мне фарами, когда приблизится к перекрестку. Мне нужно будет постараться, чтобы прохожие поверили в то, что он меня сбил, но предупредил, что не станет останавливаться и чтобы я ничего не предпринимала, пока он не подаст условный сигнал. Он хотел обеспечить себе путь для отхода.
  — Проклятье! — тихо проговорил я.
  — Разве это не забавно? — спросила она.
  — И вы были на месте, и он подал вам сигнал фарами? — на всякий случай переспросил я.
  — Ну, конечно. Он проехал через этот перекресток раз десять. Надо было убедиться, что все в порядке, и только потом включил передние фары. Я отработала номер, и он дал газу и скрылся. Свернул за угол, и все.
  — А что с тем платьем, которое на вас было?
  — Позже он приехал ко мне домой, взял плоскогубцы и вырвал клочок материи.
  — Дальше?
  — Дальше он приказал мне ждать. Сказал, что вскоре ко мне придет один человек, чтобы договориться. На третьи сутки он позвонил мне и предупредил, что этот человек очень умен, что он молод, хрупкого телосложения, но соображает быстро, и чтобы я ничего не выдумывала, а только поменьше болтала и разыгрывала из себя пострадавшую. Он еще прибавил, что вы сами можете разыграть кого угодно. В заключение он снова напомнил мне о десяти тысячах, пять из которых полагались мне.
  — А другие пять?
  — Я должна была передать их адвокату.
  Я замолчал, переваривая услышанное.
  — Ну а теперь, — спросила она, — что вы собираетесь делать? Вы хотите испортить мне жизнь из-за этих пяти тысяч? Должна вам сказать, что это мой первый приличный заработок за шесть месяцев. Эти проклятые страховые компании заводят досье на тех, кто симулирует увечья, и всякий раз приходится придумывать что-то новенькое. Дело дошло до того, что я стала очень редко подавать в суд на тех, кто останавливается…
  — А что происходит, если они останавливаются?
  — О… — протянула она. — Они останавливаются, спрашивают, как сильно я ушиблась, а мой напарник отвечает, что вызвал «Скорую». Тогда они дают мне свои визитки, заверяют, что у них имеется страховка, и просят, чтобы я связалась с ними, что о происшествии они поставят в известность свою страховую компанию, а затем спрашивают, как меня зовут. Обычно я указываю фальшивый адрес и имя, и на этом дело заканчивается. Что касается тех, кто пытается скрыться, то я предпочитаю иметь дело с пьяными. Здесь мой помощник помогает мне вытрясти денежки.
  — Каким образом?
  — О, он обычно заходит в клуб или питейное заведение, выбирает клиента, который выпил достаточно, потом отправляется на место парковки, записывает номер машины и узнает, в каком направлении он собирается ехать. Позже я отправляюсь на место предполагаемой аварии. Конечно, таким образом мы многих теряли, но уж когда кто-то попадался, то трясли мы его не на шутку. Знаете, как это бывает: человек сидит в баре часа полтора, потом выходит, садится в машину и сбивает пешехода. Конечно, приходится останавливаться, но при малейшей возможности каждый старается улизнуть. Только его и видели. Конечно, мы тщательно выбираем время — когда движение не очень большое и у подвыпившего водителя есть искушение нажать на газ и смыться.
  — И сколько таких дел вы провернули с Эссексом?
  — Господь с вами, только одно! Сработано чисто и аккуратно.
  — Кто эта девушка, которая должна была сидеть за рулем? Филлис Даусон — или Элдон? Вы о ней что-нибудь знаете?
  — Ничего. Конечно, не она вела ту машину. Ее вел Колтон Эссекс. Машина принадлежит ему.
  — Вы испортили ей крыло?
  — Нет. Я просто оттолкнулась от капота, перевернулась вокруг себя пару раз, потом сделала полусальто и кувыркнулась.
  — Ваш друг присутствовал при этом?
  — Нет. Эссекс заранее предупредил меня, чтобы я работала в одиночку. Он сказал, что прохожие сами вызовут «неотложку», а когда я буду общаться с полицией, то должна сказать, что очень сильно ударилась. Естественно, — продолжала женщина, — я привела в доказательство массу всяких симптомов. Сотрясение мозга, травма спины, потеря координации, ужасная мигрень, боли в спине, ухудшение зрения… ну и прочее.
  — Вам пришлось их отрепетировать? — спросил я.
  — А как вы думаете?
  Я встал и принялся мерить шагами пол.
  — Черт бы вас побрал, — находившись, констатировал я.
  — Правда? — сказала она. — Послушайте, Дональд, вы так хорошо ко мне отнеслись… Что вы собираетесь делать со всем этим?
  — Сам не знаю.
  — Сдадите меня полиции?
  — Нет, — успокоил я ее. — Во всяком случае, не сейчас. Мне хочется узнать, что стоит за всем этим.
  Глаза женщины блеснули.
  — Я уверена, что мы думаем об одном и том же.
  — То есть?
  — За всем этим стоят деньги. Такой адвокат, как Колтон Эссекс, работает по-крупному, разная мелочь его совершенно не интересует. Возьмите человека, который желает попасть в дорожное происшествие, заплатить десять штук, чтобы потом оставить мне только половину этой суммы.
  Конечно, моя ошибка в том, что я позволила себя обнаружить. Мы договорились, что я исчезаю с горизонта, и если кто-либо на меня наткнется, то выкручиваться придется самой. Они станут все отрицать, а, учитывая мои показания, я рискую тут же оказаться за решеткой. Мне же никто не поверит, даже если я поклянусь на десяти Библиях. Я подозреваю, что Эссекс на это и рассчитывал. Деньги, деньги. Я думаю, тут пахнет огромными деньгами! Когда долго занимаешься подобным рэкетом, у тебя вырабатывается нюх на деньги. Может, заключим сделку?
  — Никаких сделок, — покачал головой я.
  — После того как я раскрыла свои карты, — с явным неудовольствием проговорила она, — с вашей стороны не совсем честно так поступать.
  — Вы выложили карты на стол, потому что другого выхода у вас не было, — сказал я. — Я вас нашел. Все, что мне остается, — это сообщить в полицию ваше местонахождение, и конец счастливым денечкам.
  — Думаю, в этом у вас преимущество, — признала женщина. — Впрочем, я догадываюсь, что все это значит.
  — Что?
  — Вы хотите сами добраться до этих денег… и, черт возьми, я думаю, вы достаточно сообразительны для этого!
  — Как у вас идут дела? — спросил я, уходя от вопроса.
  — Не так уж плохо. Хотя, конечно, невозможно выигрывать постоянно. Приходится бороться с математическими законами. Когда я снимаю кон, то беру десять процентов и играю только на них. Выиграв, я ухожу. Если мне не везет, я проигрываю эти десять процентов, не больше. Только так можно играть в казино. Если повезет, я могу выиграть все, что лежит на столе, но как бы ни везло другим, я рискую лишиться только своих десяти процентов.
  — Ловко, — заметил я.
  — Когда имеешь дело с математикой, важно заключить соглашение с самим собой, — философски заметила она.
  — Куда вы направитесь потом?
  Она только улыбнулась в ответ.
  — Давайте, облегчите душу, — продолжал я. — Мне ничего не стоит подойти к телефону и позвонить в полицию. У меня на руках все козыри, и я должен это знать.
  — Хотите испортить мне жизнь?
  — Если бы я хотел испортить вам жизнь, то давным-давно сделал бы это.
  — Я полечу в Солт-Лейк-Сити. Там живет моя дочь.
  — Она замужем?
  — Вдова.
  — Дети есть?
  — Нет. Она держит там маленькое заведение. Для меня в ее доме всегда найдется местечко.
  — Вы даете ей деньги?
  — В этом нет необходимости. У нее хорошая работа. Я у нее ничего не прошу, и она не задает ненужных вопросов.
  — Она ни о чем не догадывается?
  — Знаете, — рассмеялась миссис Честер, — порой она посматривает на меня с подозрением. Держу пари, что она принимает меня за гулящую, считает, наверное, что я веду аморальный образ жизни.
  — Но она не подозревает, чем в действительности вы зарабатываете себе на жизнь?
  Миссис Честер отрицательно покачала головой.
  — Дайте мне адрес вашей дочери.
  Она взяла листок бумаги и написала на нем адрес.
  — Как зовут вашу дочь?
  — Эйлин Адамс.
  — У нее есть телефон?
  — Есть. Вам нужен номер?
  — Запишите на память, — попросил я.
  — Отдаю себя в ваши руки, — сказала она.
  — А что еще вам остается делать, — сдержанно заметил я. — Не забывайте: один звонок куда следует…
  — Вы собираетесь это сделать?
  — Не знаю.
  Она задумчиво посмотрела на меня:
  — Меня не проведешь. Я знаю, за чем вы гоняетесь. Вы почуяли деньги, и вам не терпится наложить на них лапу. Работая на пару, мы получили бы в два раза больше и могли бы разделить барыши.
  — Как по-вашему, на кой мне сдался ваш адрес?
  — Ну чтобы… черт, да не знаю я.
  — Возможно, чтобы работать на пару?
  — Дональд, — она просияла, — хороший мальчик. Потрясающе толковый мальчик. Как только вы вошли в мой дом со своими дурацкими журналами, я поняла — вы отличный парень, черт побери!
  — Ладно, хватит об этом. Держите связь с дочерью, так чтобы я мог вас найти в любой момент. Только запомните одно: это никакая не сделка. Просто я хочу довести до конца расследование этой махинации.
  — Какой махинации?
  — С поддельным дорожным происшествием.
  — Здесь и расследовать нечего, — удивилась она. — Вы и так все знаете.
  — Хотел бы так думать, — со вздохом произнес я. — Как сегодня сработали ваши десять процентов?
  — Дональд, — снова просияла она, — я приумножила свой капитал. Сейчас у меня пятнадцать тысяч.
  — И вы наварили все это на игровых автоматах?
  — О боже, нет, конечно. Я поступаю так: сажусь за рулетку, а когда удача идет на убыль, обналичиваю все фишки и переключаюсь на автоматы. Если и с ними мне не везет, я выжидаю день, после чего процедура повторяется снова, только теперь я уже начинаю с автоматов. Сегодня у меня три раза был выигрыш, и я почувствовала, что удача на моей стороне. И тогда я опять пошла играть в рулетку.
  Невозможно выработать четкую математическую систему, которая позволила бы постоянно выигрывать в этом механизированном рэкете, но можно выработать ритмическую систему выигрыша, когда везет, и проигрыша, когда не везет. Поверь, такая система работает. Лас-Вегас не сумел выкачать из меня денежки.
  — Что вы сделаете с деньгами? — спросил я. — Положите в банк?
  — В какой-нибудь, — улыбнулась она. — Вы можете сколько угодно давить на меня, но я вам об этом ничего не скажу.
  — И не надо, — успокоил я ее. — Желаю вам удачи здесь, в Лас-Вегасе. Смотрите не разоритесь. Полиция не может проведать о вашем укромном местечке в Солт-Лейк-Сити?
  — У них нет ни малейшего шанса. Добираясь туда, я три раза пересаживаюсь с самолета на самолет, меняю два автобуса и пять раз указываю новую фамилию.
  — Тогда отправляйтесь туда без промедления, — посоветовал я, поднимаясь и подходя к двери. — Нанять вам такси до аэропорта?
  — Не сегодня, — сказала она. — Фортуна как будто благоволит ко мне. Меня трудно будет найти.
  — О’кей. За такси я заплачу. Удачи!
  Я вернулся к машине и поехал в аэропорт.
  Глава 10
  Я отправился в китайский ресторан, предварительно убедившись, что он не подделка. Ресторан держал старый китаец с испещренным морщинами лицом и маленькими сверкающими глазками.
  Я подошел к стойке и тихо сказал:
  — Хох шах каи мах?
  На китайском языке эта фраза означает буквально следующее: «Все ли хорошо в мире?»
  Хозяин заведения просматривал свои бухгалтерские записи и механически ответил:
  — Хох шах каи.
  Поскольку в китайском интонация, с которой произносится то или иное слово или предложение, имеет массу оттенков, китайцы в конце предложения ставят «шах». Ответив мне, мой собеседник заверил меня, что в мире все хорошо.
  Внезапно он оторвался от своей бухгалтерии и, осознав, что я не китаец, спросил, почти не отделяя слова друг от друга:
  — Вы говорите по-китайски?
  — Самую малость. Дик ком дох. У меня много друзей-китайцев. Я хочу написать письмо одному такому другу. Мне требуется красная бумага и большой красный конверт. У вас найдется один? — спросил я, выкладывая на прилавок доллар.
  — Что за письмо?
  — Шутливое. Гонг сей, мне нужен большой конверт, красный, очень красный.
  Он хмыкнул, взял доллар, положил его в кассу, сунул руку под прилавок и извлек из-под него огромный красный конверт.
  — Отлично, — сказал я. — Возьмите кисточку и надпишите его по-китайски.
  — Что я должен написать?
  — Ну хотя бы адрес вашего ресторана.
  На секунду он задумался, затем окунул кисточку в черную тушь и принялся выводить на конверте причудливые иероглифы…
  — Умеете читать? — спросил он.
  — Нет, — покачал я головой. — Только говорю немного. У меня полно друзей среди китайцев, они меня научили.
  — Живете в Лас-Вегасе?
  — Нет, в Лос-Анджелесе.
  Я взял конверт и протянул ему руку.
  Он с важным видом пожал мою ладонь.
  Я вышел на улицу и направился в один из игорных домов. Внутри я осмотрелся в поисках рекламных листовок. Наконец нашел большую коробку. Листовка расписывала все прелести игры в данном заведении.
  Я положил листовку в конверт, заклеил его и отправился на почту. Там купил несколько марок авиапочты и еще специальные марки в качестве оплаты, а затем адресовал конверт Клейтону Даусону из Финансово-страховой компании Даусона в Денвере, Колорадо. Указал адрес конторы, в которой Хелен Лумис содержала почтовый ящик, и бросил конверт в прорезь «Для отправки». Разделавшись с этим, я узнал расписание самолетов на Денвер и успел еще выиграть чуть больше семисот пятидесяти долларов за одним из столиков, где велась игра в кости.
  На следующее утро, отлично выспавшись, я взял напрокат автомобиль и прибыл к офису Хелен Лумис. В коридоре я устроился так, чтобы мне была хорошо видна дверь офиса.
  Я был уверен, что, как только красный конверт с китайскими иероглифами будет доставлен нарочным, Хелен Лумис сообщит о нем по телефону клиенту, и человек, который назвал себя Клейтоном Даусоном, не заставит себя долго ждать, томимый желанием поскорее узнать, что содержит в себе столь необычное послание.
  В 9.15 особый курьер доставил почту в офис. В 10.15 симпатичная девушка в облегающем платье, которое не скрывало достоинств ее фигуры, вошла в офис и спустя десять секунд вышла, прижимая к груди большой красный конверт.
  Она пыталась прикрыть конверт руками, чтобы он не был таким заметным, но не зря же я его выбирал.
  Мы вместе спустились на лифте. Девушка не обратила на меня никакого внимания. Возможно, она была слишком наивной.
  Я ожидал, что далее мне придется долго за ней ехать, но, на мое счастье, она просто перешла улицу, вошла в высотное здание и поднялась на седьмой этаж.
  Я не ожидал, что все произойдет так легко и быстро, но, поскольку девушка, казалось, была целиком погружена в собственные мысли, выполняя рутинную работу, я сел с ней в один лифт и поднялся наверх.
  Для нее я, наверное, был чем-то вроде мебели.
  Мне представилась хорошая возможность рассмотреть ее, когда она шла по коридору. У нее были стройные бедра, длинные красивые ноги… короче говоря, все на месте в нужном количестве. У меня сложилось впечатление, что она уверена в своей красоте, но не выставляет ее напоказ. Девушка делала свою работу спокойно и уверенно и, судя по тому, как она держала плечи, обладала весьма развитым чувством собственного достоинства.
  Да уж, она была хороша.
  Я проследовал к офису, на двери которого висела табличка: «Алтинг Л. Бэджер. Капиталовложения». Я вошел за нею следом.
  В приемной за коммутатором сидела секретарша, рядом с ней пустовал еще один письменный стол.
  Моя девушка двинулась прямо к этому столу, сняла трубку внутреннего телефона и что-то тихо проговорила, все еще держа в руках красный конверт.
  В ту же самую минуту распахнулась дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен», и мужчина, которого я знал как Клейтона Даусона, быстро подошел к столу. Забирая у девушки конверт, он недоуменно посмотрел на него, перевернул, нахмурился и, пожав плечами, направился в свой кабинет.
  — Доброе утро, мистер Даусон! — сказал я.
  Он резко обернулся и уставился на меня с открытым ртом.
  — Если вы не очень заняты, я хотел бы обсудить с вами некоторые детали того дела, о котором мы уже говорили раньше.
  Оглянувшись, Даусон наконец заметил недоуменные выражения на лицах двух молодых женщин и сказал:
  — Очень хорошо. Входите.
  Я последовал за ним в роскошный кабинет.
  — Итак, — продолжил он, когда мы уселись. — Скажите мне, каким образом вы все устроили? Я полагаю, что конверт имеет к этому какое-то отношение, но как, черт побери?.. А впрочем, это неважно. Дело сделано. Итак, какие проблемы?
  — Проблемы в том, что один полицейский в Лос-Анджелесе, который привык идти напролом и не питает особой слабости к тем, у кого хорошо подвешен язык, встал на тропу войны и жаждет получить мой скальп. Проще говоря, он собирается отобрать у меня лицензию.
  — Почему?
  — Потому что я покрывал своего клиента.
  — И кого же?
  — Вас.
  — В таком случае чего вы хотите от меня?
  — Я полагаю, что вы знаете об этом деле все, — сказал я.
  — Мне известно достаточно.
  — Думаю, что Колтон Эссекс докладывал вам по телефону.
  — Ясно, — выдохнул он. — Предположим, он докладывал мне по телефону. Предположим, я его нанял. И что с того?
  — Мне просто хотелось знать. Вот и все.
  — Полиция вас и пальцем не тронет, — заявил бизнесмен. — Они отлично знают, кто ваш клиент, им также хорошо известно, как регулируются подобные дела! Этому копу в жизни не найти жертвы. Он не сможет доказать вашу причастность к уголовному преступлению.
  — Меня беспокоит не это, — сказал я. — Ваш адвокат объяснил мне все очень подробно и был довольно настойчив.
  — Тогда о чем вам тревожиться?
  — Меня беспокоит дело, в которое я замешан.
  — Вы ни во что не замешаны.
  — Черта с два! Все это дорожное происшествие сфабриковано. Оно было подстроено так, чтобы создать впечатление несчастного случая. Мне полагалось замять это дело, и, как только я достиг соглашения с жертвой, вы или ваш адвокат позвонили сержанту Селлерсу и сказали ему, что я покрываю преступника. Из этого следует, что кто-то отлично знал о моих взаимоотношениях с сержантом Селлерсом. Отсюда вытекает, что меня выбрали как агнца на заклание. Можете считать это каламбуром123… Из этого также следует, что я оказался в достаточно щекотливом положении. Я должен был сыграть роль приманки для Селлерса и заманить его в квартиру вашей так называемой дочери, чтобы он нашел автомобиль, которым она якобы управляла. Дальше Селлерсу полагалось передать машину в полицейскую лабораторию, где после тщательного осмотра обнаружили нити из одежды, которая была на миссис Честер, когда ее, так сказать, сбила машина…
  Таким образом, Селлерс занимается теперь расследованием типичного дорожного происшествия, при условии, что он отыщет пострадавшую и докажет, что ее действительно сбила машина.
  В любом случае он не смог бы отыскать жертву, а если бы даже и смог, то не сумел бы доказать наличие преступления. Из всего вышесказанного вытекает — козлом отпущения становлюсь я. Селлерс, конечно, не отнимет у меня лицензию, но он не забудет мне этого по гроб жизни. Так вот, примите к сведению, что я не желаю быть мальчиком для порки.
  — Сколько вы хотите? — неожиданно спросил он.
  — Много.
  — С шантажом у вас ничего не выйдет. Я не люблю шантажистов.
  — Я и не говорю о шантаже. Я говорю о компенсации, но, прежде чем мы перейдем к этому вопросу, мне хотелось бы знать, что все это значит.
  — Что вы хотите сказать?
  — Вы инсценировали несчастный случай в Лос-Анджелесе. Вы заставили многих поверить в то, что женщина, которую мы назовем Филлис, сидела за рулем той машины, умело подбросив полиции косвенные доказательства. Нам с вами прекрасно известно, что никакого инцидента не было и что Филлис не могла в тот момент сидеть за рулем. Поэтому единственная причина, которая могла заставить вас пойти на такой риск, — это создать себе алиби. Другими словами, вы хотели продемонстрировать, что во время аварии либо вы, либо Филлис, а, может быть, и оба находились в Лос-Анджелесе… Потому что вам во что бы то ни стало нужно было доказать, что вас не было в Денвере. Вы решили из двух зол выбрать меньшее. В Лос-Анджелесе можно было отвертеться от уголовной ответственности, тогда как в Денвере сделать это было бы гораздо труднее. При желании я мог бы докопаться до сути. Я подозреваю, что здесь идет игра по-крупному, иначе вы не рисковали бы своей шкурой и своей репутацией. Не исключено, что вы сбили кого-то на улице в состоянии алкогольного опьянения, а может быть, за этим кроется и кое-что похуже.
  — Ну и? — спросил он.
  Я поудобнее устроился в кресле, вытянул ноги и заявил:
  — Я буду сидеть так до тех пор, пока не узнаю всю подноготную.
  — Вам это может не понравиться, — предупредил он.
  — Догадываюсь, — спокойно отозвался я.
  — Вы поставили меня в такое положение, что у меня практически нет выбора. Я просто не могу позволить, чтобы вы наследили здесь, в Денвере.
  — Я на это и рассчитывал.
  — Вы правы, — вздохнул он.
  — В каком смысле?
  — В том, что нам понадобилось алиби.
  — Кому это нам? — наседал я.
  — Филлис и мне. Главным образом ей.
  — Значит, я угадал, когда предположил, что вы стремились избежать более серьезного наказания?
  Он кивнул.
  — Что это было? — спросил я.
  Он посмотрел мне прямо в глаза:
  — Убийство.
  Меня словно током ударило.
  — Убийство?
  — Да.
  — Расскажите мне.
  — Это был шантажист… Грязный, скользкий, хитрый, сообразительный, дьявольски умный и безжалостный вымогатель. У него были компрометирующие фотографии. И подлинные регистрационные карточки, которые заполняют в отелях.
  — Вы не пробовали с ним договориться?
  — Его бы это не остановило.
  — И что произошло потом?
  Человек, сидевший напротив меня, нервно забарабанил пальцами по столу и вздохнул.
  — Я дал маху.
  — Каким образом?
  — Я хотел получить доказательства.
  — И что вы сделали?
  — Я должен был передать ему деньги, а он должен был представить доказательства.
  — Вы встретились с ним?
  — Да.
  — Где?
  — В меблированных комнатах. Он сам их выбрал.
  — Вы отдали ему деньги?
  — Да.
  — Он не представил доказательства?
  — Нет. Он сказал, что он их раздобудет и передаст мне потом, что они находятся в надежном месте и что он не верит, что я действую по доброй воле. Он подозревал, что я могу навести на него полицию. Разумеется, это была чушь собачья, поскольку если бы я захотел, то обратился бы в полицию с самого начала.
  — И как же вы поступили?
  — Я предложил ему коктейль, а Филлис подлила туда капли, от которых сразу вырубаешься.
  — Ой-ой-ой!
  — Он выпил и почти сразу же заподозрил неладное. Он потянулся к оружию, которое прихватил с собой, но я огрел его по голове… и он отключился. Взяв ключи от квартиры и оружие, мы направились к нему. Прошло не меньше часа, прежде чем мы обнаружили то, что нужно. Мы забрали все и вернулись, чтобы положить ключи обратно в карман.
  — Он все еще был без сознания?
  — Он уже отдал концы. Остановилось сердце.
  Я на секунду задумался, потом спросил:
  — И тогда вы позвонили Колтону Эссексу в Лос-Анджелес и сказали, что вам с Филлис требуется железное алиби?
  — Главным образом Филлис, — напомнил Бэджер.
  — Понятно. Вам потребовалось алиби для Филлис, и нужно было срочно создать его. Вам просто необходимо было доказать, что Филлис в это время была в Лос-Анджелесе.
  — Правильно, — подтвердил он.
  Я подумал, что теперь мне все ясно.
  — Итак? — спросил Бэджер. — Хорошо ли я поступил, открыв вам всю правду?
  — Я сам об этом просил… Откуда вы взяли имя «Даусон»?
  — Я его выдумал.
  — Для чего?
  — Мы с Филлис использовали его, чтобы обмениваться письмами.
  — Вы женаты?
  Он медленно провел пальцем по подбородку:
  — И да и нет.
  — Что это значит?
  — Я женат… но мы давно не живем вместе. Она отправилась в Лас-Вегас, чтобы получить развод.
  — В таком случае, — удивленно поднял я брови, — к чему вам было связываться с шантажистом?
  — Ее адвокат — чертовски хитрый парень, — усмехнулся Бэджер. — Жена знала, что я завел себе девушку на стороне, но ничего не могла доказать. Она целый год не давала мне развода, пытаясь меня поймать. За мной по пятам следовали детективы… чего они только не перепробовали!
  — Кто эта девушка в приемной, та, что принесла вам письмо?
  — Это человек, которому я могу доверять.
  — Как ее зовут?
  — Мелли Белден.
  — Не Милли?
  — Нет, Мелли.
  — И вы всецело ей доверяете?
  — Я готов доверить ей свою жизнь.
  — Эта Мелли предана вам до такой степени?
  — Она предана работе. Она компетентна, способна, хладнокровна, сдержана и лояльна.
  — А Хелен Лумис, она знает, кто вы на самом деле?
  — Нет. Она знакома только с Мелли. Когда поступает какая-то важная корреспонденция, она звонит ей. Мисс Лумис полагает, что именно Мелли и представляет Финансово-страховую компанию Даусона.
  — Вы оставляете за собой так много следов, что адвокату вашей жены грех было бы ими не воспользоваться.
  — Но они не воспользовались.
  — Но вы боялись, что за этим дело не станет?
  — Если бы шантажист отправился к адвокату жены, он мог бы продать ему информацию за очень приличную сумму, и он прекрасно это понимал.
  — Как его звали?
  — Диринг Л. Кэнби.
  Какое-то время я переваривал информацию, затем спросил:
  — Откуда вы знаете, что он этого не сделал?
  — Не сделал чего?
  — Не отправился к адвокату вашей жены?
  — Потому что они так и не получили нужных доказательств. Они у меня.
  — Мне кое-что известно о шантаже и шантажистах, — заметил я. — Если на рынке существует конкуренция, товар попадает к тому, кто больше заплатит.
  — Только не в моем случае, — усмехнулся мой собеседник.
  Я задумался снова.
  — Вы сошлись в цене?
  — Да.
  — Сколько?
  — Двадцать тысяч.
  — Эти доказательства стоили больше?
  — Я выложил бы и сто, если бы это было нужно.
  — Значит, вы встретились в меблированных комнатах?
  — Да.
  — Комнату снимал шантажист?
  — Да. Он сказал, что хочет быть уверен в том, что помещение не прослушивается.
  — Но не принес с собой компрометирующие материалы?
  — Нет.
  — Вы оговорили время встречи?
  — Почему вы об этом спрашиваете?
  — Это может иметь большое значение.
  — Мы оговорили время встречи, причем он предупредил, что будет ждать не больше двух минут.
  — Не больше двух?
  — Совершенно верно.
  — То есть вы могли прийти раньше назначенного срока, и это было бы вполне допустимо, но ни в коем случае не должны были опоздать больше чем на две минуты? — уточнил я.
  — Правильно.
  Пошевелив извилинами еще немного, я спросил:
  — Сколько дней вам осталось до развода?
  — Около десяти.
  Я тяжело вздохнул.
  — Благодаря вам я влип в это дело с дорожным происшествием, — сказал я, — а теперь еще и убийство на мою бедную голову. Я вот что скажу: многие вещи юридически являются строго конфиденциальными, но только не информация об убийстве. Если я не сообщу об этом в полицию, у меня будут серьезные неприятности.
  Он поднял руки вверх, словно бы оправдываясь:
  — Вы просто не оставили мне выбора. Я был вынужден все рассказать. Вы шли по горячим следам и все равно докопались бы до сути.
  — Да, — согласился я, — я бы докопался. Мне полагалось как можно дольше водить за нос полицию, пока вы спешно создавали себе алиби. Копам известно о Диринге Кэнби?
  — Они знают, что он был шантажистом. Им также известно, что у него намечалась встреча с объектом шантажа. Они знают про снотворное, подмешанное в коктейль, и что он умер насильственной смертью. Еще они знают, что при нем не оказалось компрометирующих материалов. Там по соседству стояла машина Филлис. Вот почему нам пришлось действовать быстро. Копы разыскивают ее, чтобы допросить, и, когда отыщут, у нее должно быть прочное алиби. Я хочу, чтобы полиция Лос-Анджелеса обеспечила ей алиби до того, как здесь станет слишком жарко.
  Я молча выслушал его.
  — Итак? — спросил он. — Собираетесь сдать меня властям?
  — Еще не знаю.
  — Если нет, то перед вами открываются широкие перспективы.
  — Насколько широкие?
  — Почти беспредельные. Моя судьба висит на волоске. Городские власти предлагают мне баллотироваться в мэры. Я, знаете ли, здесь видный гражданин. Скандал поставит крест на моей карьере. Информация, которая попадет в руки моей жены, обойдется мне как минимум в полмиллиона.
  — Кто подал вам мысль использовать усыпляющее средство?
  — Моя жена. До того как мы поженились, она работала медицинской сестрой.
  — Это она рассказала вам о хлоргидрате?
  — Да.
  — Это опасная штука, — заметил я.
  — Теперь я это знаю. Многое зависит от состояния организма человека, какое у него сердце и прочее, но мы дали этому парню всего несколько капель, полагая, что этого достаточно, чтобы он отключился на полчаса. Нам пришлось долго обыскивать его квартиру, и я уже начал опасаться, что он очнется и позвонит в полицию раньше, чем мы уйдем из его дома.
  — Где вы встретились?
  — В меблированных комнатах «Раунд Робин». Как я уже говорил, он боялся, что нас могут подслушивать, поэтому сам выбрал место.
  — Везет же нам обоим, — заметил я. Мужчина удивленно поднял брови.
  — Мы с вами влипли в чертовски неприятную историю. Я свяжусь с вами позже.
  Он потянулся к бумажнику:
  — Вам нужны деньги?
  — Не сейчас, — ответил я. — Позже.
  По дороге в отель я обдумывал наш разговор.
  Когда я подошел к стойке, чтобы получить ключи от номера, мне навстречу поднялся незнакомый мужчина.
  — Мистер Лэм?
  Я посмотрел на него и молча кивнул.
  — Очень хорошо, — сказал он. — У меня имеется ордер на ваш арест, выданный в Лос-Анджелесе. Вам предъявлено обвинение в соучастии в преступлении и в попытке скрыться.
  — Сначала я отправлю телеграмму, потом отвечу, — сказал я.
  — Нас предупредили, что с вами будет трудно договориться, — поморщился человек в штатском.
  — Только не со мной, — отозвался я. — Я послушен, как котенок.
  Затем я отправил Колтону Эссексу, адвокату, телеграмму следующего содержания:
  «Арестован Денвере тчк соучастие преступлении зпт отягченное попыткой бегства тчк настоящее время нахожусь полицейском участке тчк оказывать ли сопротивление следствию впр».
  Подписавшись «Дональд Лэм», я повернулся к полицейскому.
  — Ну вот, — сказал я. — Можем идти.
  Глаза 11
  Мне отвели камеру в тюрьме города Денвера. Спустя час туда же доставили телеграмму. Она была распечатана, прочитана, проштемпелевана и подвергнута цензуре.
  Телеграмма была подписана Колтоном Эссексом.
  «Послание получил тчк не предпринимайте никаких действий тчк надлежащее зпт повторяю зпт надлежащее время принимаются меры для удовлетворительного решения вашего дела тчк ничего не предпринимайте тчк сохраняйте хладнокровие тчк».
  Я поинтересовался, могу ли заказать в камеру обед, за который уплачу из собственного кармана, и получил объяснение, что подобные привилегии мне не полагаются.
  Я также осведомился о том, нельзя ли освободить меня под залог, но мне дали понять, что такие вопросы решаются в установленном порядке, хотя если я подпишу заявление о том, что согласен дать показания, то смогу воспользоваться некоторыми льготами.
  Тогда я заявил им, что не собираюсь предпринимать подобных действий.
  На это мне было сказано, что за мной вскоре должен прибыть человек, который повезет меня обратно в Лос-Анджелес, где мне придется предстать перед лицом калифорнийских властей. Напоследок мне еще раз настоятельно рекомендовали согласиться дать показания и тем самым облегчить свою участь.
  Эта ночь была не самой лучшей в моей жизни.
  Утром за мной прибыл Фрэнк Селлерс.
  Из камеры предварительного заключения меня препроводили в кабинет, где за столом сидели какие-то двое в штатском. Фрэнк Селлерс заговорил, тщательно подбирая слова. Дураку было ясно, что комната прослушивается и что любые мои показания зафиксирует магнитофонная лента.
  — Итак, недоросток, — сказал Селлерс, — плохи твои дела. Хочешь нам что-нибудь рассказать?
  — О чем это вы?
  — Обо всем. В общем и целом.
  — Мне нечего рассказывать.
  — В данный момент, — продолжал Селлерс, — ситуация выглядит несколько иначе, чем в тот раз, когда мы говорили с тобой по душам. Теперь у меня есть свидетель, который видел, как автомобиль сбил ту женщину.
  — Он успел записать номер машины?
  — Номера нам ни к чему, — улыбнулся Селлерс. — Мы располагаем непосредственно автомобилем. Это — идеальный случай, когда свидетельства преступления налицо.
  — Как это?
  — На шасси автомобиля обнаружены волокна ткани, из которой была сшита юбка женщины, попавшей под колеса. Один к одному! — Селлерс повернулся к одному из детективов и сказал доверительно: — Номерной знак был выдан в Колорадо. Мы установили личность владельца. Автомобиль принадлежит Филлис Элдон, проживающей в Денвере.
  Один из детективов кивнул, затем вдруг дернулся.
  — Одну минутку! — воскликнул он. — Вы сказали Элдон? Э-л-д-о-н?
  — Именно так.
  — И когда это произошло? То, о чем вы говорили?
  Селлерс заглянул в записную книжку:
  — Двадцать первого числа.
  — В какое время?
  — В восемь вечера.
  Денверские детективы даже привстали, потом один из них проговорил:
  — Постой, постой… Эта женщина, которую зовут Элдон, мы разыскиваем ее, чтобы допросить в связи… — Он осекся и посмотрел на меня.
  — Ну, она в Лос-Анджелесе, — повторил Селлерс. — Никуда не денется. Мне только нужно установить, что за сделку провернул с жертвой этот недоросток. Он заплатил ей…
  — Минуточку, — сказал первый детектив. — Попрошу всех пока замолчать. Отведите этого парня назад в камеру.
  — Нет смысла отсылать его сейчас, чтобы он мог все обдумать, — вступил Селлерс. — Я буду с ним откровенен. Он вляпался в дерьмо. Я предложил ему сделку, если он поделится с нами информацией. Он назвал имя своего клиента, обманув меня самым бесстыдным образом. Ему не видать лицензии как своих ушей, и это еще не самое худшее, что может с ним приключиться. Мы собираемся предъявить ему обвинение в соучастии в преступлении.
  Детектив, с которым разговаривал Селлерс, наклонился к нему:
  — Нам надо поговорить. Мы не хотим, чтобы он присутствовал. — Он повернулся ко мне: — Вставайте, Лэм, и пойдемте со мной.
  Селлерс пытался было протестовать, но сдался под напором превосходящих сил, в бессильной ярости глядя, как меня уводят.
  Я последовал по коридору за полицейским, который сдал меня дежурному надзирателю, а уже тот отвел в камеру.
  Там я и остался.
  Глава 12
  На два часа меня оставили в покое, после чего снова доставили на заседание, которое, судя по всему, протекало в обстановке далекой от единодушия и конструктивности.
  К присутствующим ранее местным офицерам полиции добавились помощник окружного прокурора и адвокат Колтон Эссекс. И конечно же, сержант Селлерс был тут как тут.
  При моем появлении Эссекс вскочил на ноги и сердечно пожал мне руку:
  — Прекрасно, Лэм, как поживаете? Я примчался так быстро, как только смог. Мне пришлось нанять самолет. Это какой-то кошмар!
  — Я в порядке, — заверил я его.
  Эссекс сжал мою руку сильнее:
  — Я — ваш адвокат и отныне буду говорить от вашего имени.
  — Вы уже и так много чего наговорили, — буркнул Селлерс.
  — Внимание, джентльмены, — начал Эссекс, поворачиваясь и положив руку мне на плечо. — Этот человек мог бы привлечь вас к суду за незаконный арест, но он не мстителен. Вместе с тем, если он не будет освобожден сейчас же, я намерен поставить вопрос о противоправном задержании.
  — Да говорю вам, — возмутился Селлерс, — что этот парень пытался замять дело о наезде.
  — Пытался замять дело?
  — Черт возьми, вы что, впервые это слышите? — повысил голос сержант.
  — А у меня сложилось впечатление, — как ни в чем не бывало продолжал Эссекс, — что это дело было сфабриковано. Против моего клиента, Филлис Элдон, определенно ведется планомерная кампания. Вы сами, джентльмены, можете убедиться, что детективы в Денвере готовы поклясться, что располагают свидетелем, имя которого они пока не готовы огласить, который видел ее автомобиль именно здесь, в Денвере, в день смерти Кэнби. Смерти, которая наступила, как считают местные правоохранительные органы, в результате убийства. С другой стороны, сержант Селлерс утверждает, что он располагает двумя свидетелями, которые со всей очевидностью готовы показать, что означенный автомобиль находился в Лос-Анджелесе через четыре часа после убийства.
  — Минуточку, — перебил адвоката Селлерс, — автомобили не идентифицированы.
  — Мне показалось, что вы только что утверждали обратное.
  — Э… я говорил о том автомобиле, что миссис Честер…
  — И никто не записал его номерные знаки?
  — Видите ли, свидетели точно зафиксировали время аварии. Они видели, как женщину сбила машина, и мы знаем какая. Мы располагаем идеальными косвенными доказательствами, которые позволят добиться обвинительного приговора перед любым жюри присяжных в мире.
  — При условии, что вы будете располагать свидетелем обвинения, — заметил Эссекс.
  Селлерс повернулся и пронзил меня взглядом.
  — Когда мы ее отыщем, это будет пренеприятнейшим сюрпризом для этого недоростка.
  — Моего клиента, — с достоинством заметил Эссекс, — зовут Дональд Лэм. Если вы не хотите выслушивать грубости во время суда по поводу злонамеренного судебного преследования и незаконного задержания, то советую вам сейчас быть повежливее.
  Селлерс так сильно сжал зубами сигару, что чуть было не перекусил ее надвое.
  — Так мы ни к чему не придем, — вступил в разговор помощник окружного прокурора. — Если мистер Лэм намеревается подать заявление о незаконности своего задержания, а мы не располагаем против него более сильными уликами, чем те, которые имеются в настоящее время, то я бы предложил отпустить его.
  — Ключевые доказательства отсутствуют по той простой причине, что этот тип их упрятал, — процедил Селлерс.
  — В таком случае, сержант, как только вы сумеете подтвердить это необходимыми доказательствами, вы сможете возбудить против него дело у себя, в Калифорнии.
  — И будьте уверены: у нас, в Калифорнии, ему не удастся отвертеться, — бросил рассерженный Селлерс.
  — При сложившихся обстоятельствах, — заметил Эссекс, — я не вижу оснований для дальнейшего пребывания здесь моего клиента.
  Он поднялся и кивнул мне:
  — Идемте, Лэм.
  Я встал и последовал за ним к двери. Когда я проходил мимо Селлерса, мне показалось, что он меня сейчас схватит, но сержант держал себя в руках. Он только проводил меня выразительным взглядом, закусив изжеванный конец своей сигары.
  Мы вышли на улицу.
  — Как вы добрались сюда? — спросил я у Эссекса.
  — Нанял самолет.
  — Кое-кому пришлось раскошелиться.
  — Ваше предположение не лишено логики.
  — Это немалые деньги, — продолжал я.
  — Иначе я и не стал бы с этим связываться.
  — Вы представляете мои интересы?
  — Прежде чем я отвечу на ваш вопрос, давайте-ка сядем в машину.
  Мы подошли к машине, которую Эссекс взял напрокат. Адвокат поднял стекла и только потом обернулся ко мне:
  — Да. Отныне я защищаю ваши интересы и буду защищать их так долго, как долго вы будете оставаться лояльным по отношению к своим клиентам.
  — Я знаю, кто такие эти клиенты?
  — Думаю, что да.
  — Где миссис Честер? — спросил я. — Если они ее найдут, будет…
  — Могу конфиденциально сообщить вам, что миссис Честер завтра в шесть утра приземлится в Мехико-Сити. Через три часа после посадки она окажется в одном уединенном местечке в глубине страны.
  — И долго она там пробудет?
  — Достаточно долго.
  — А кто тот таинственный свидетель, который уверяет, что видел автомобиль Филлис в Денвере за четыре часа до аварии, случившейся в Лос-Анджелесе?
  Он долго изучающе смотрел на меня, потом ответил:
  — Лэм, мой клиент утверждает, что вы уже знаете достаточно, поэтому я буду с вами совершенно откровенен.
  — Это всегда целесообразно, — вставил я.
  — Все, как вы догадываетесь, в этом деле вертится вокруг одной персоны — миссис Алтинг Бэджер.
  — По какой причине?
  — Причина одна: отступные в два миллиона пятьсот тысяч долларов.
  — А сколько она должна получить?
  — Миллион пятьсот.
  — Бэджер настолько хорошо обеспечен?
  — Я не готов обсуждать точные размеры стоимостного выражения состояния моего клиента, однако вы, как человек понимающий, легко заметите, как сильно я рискую в этом случае. И смею вас уверить, что я — очень недешевый адвокат.
  — Охотно верю, — подхватил я. — Мне тоже приходится рисковать. Уж коли я ввязался в эту игру, то тоже не желаю продешевить.
  — Никто этого не хочет.
  — А как вы исчисляете слово «недешево»? — спросил я.
  — А вы? — ушел от ответа он.
  — Я рассчитываю на солидное вознаграждение.
  Эссекс внимательно посмотрел на меня.
  — Послушайте, Лэм, вы — человек умный. Во всяком случае, я так полагаю. Вы весьма искусно ведете игру. Если вы хотите побольше из нас выжать, смело называйте цифру.
  — Но при этом я должен буду помалкивать?
  — Черт! — воскликнул он. — Вам придется помалкивать ради собственной же безопасности. Подумайте, что произойдет, если сержант Селлерс найдет миссис Харвей Честер?
  — А что она может сообщить сержанту Селлерсу? Что я рассказал ей о клиенте, который желает выкупить у нее иск к неизвестному водителю?
  — В свое время это бы сработало, — заметил адвокат. — Но последующие действия, когда вы принялись выяснять личности всех, кто заинтересован в этом деле, вряд ли покажутся суду присяжных такими уж невинными.
  — Я подумал об этом.
  — Учтите также, что Селлерс будет манипулировать вещественными доказательствами и предлагать миссис Честер полную неприкосновенность, если она даст показания, достаточные для того, чтобы привлечь вас к уголовной ответственности и отобрать лицензию.
  — Я понял вас, — задумчиво проговорил я.
  — Ну и хорошо. В таком случае отправляйтесь в аэропорт и как можно быстрее убирайтесь из Колорадо.
  — В Калифорнию? — Я удивленно поднял брови.
  — К черту Калифорнию! — воскликнул он. — В данное время дорожка туда вам заказана. Вот вам кредитная карточка. Отправляйтесь в Лас-Вегас. Делайте там что душе угодно. Играйте в казино, в разумных пределах, конечно, и только на наличные, чтобы вас не засекли. Позвоните в мой офис и сообщите моему секретарю, где вы остановились. Можете не называть ей свое имя. Просто скажите: «Передайте мистеру Эссексу, что я остановился там-то и там-то».
  — А как насчет моего партнера, Берты Кул?
  Эссекс на секунду задумался:
  — Ваш партнер, миссис Кул, пребывает в мрачном настроении. По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление. По-моему, лучше, если она ничего не будет знать о вашем местонахождении.
  — У меня есть личный секретарь, Элси Бранд, — прибавил я. — Она давно работает со мной, и ей можно полностью доверять. После того как я свяжусь с вами, дайте ей знать, где я нахожусь.
  — А она не сообщит об этом миссис Кул?
  — Черт побери, нет!
  — Отлично, — отозвался он. — Я думаю, нам лучше отправиться в аэропорт. До вашего самолета осталось полчаса.
  Глава 13
  Я прошел в салон самолета в числе первых и занял место у иллюминатора.
  Рядом села какая-то женщина.
  Вначале я не придал этому значения, но, застегнув ремень безопасности и оглядевшись вокруг, заметил, что в салоне оставалось еще несколько свободных мест. Это был один из тех рейсов, когда пассажиры могут рассаживаться свободно. Отметив про себя это обстоятельство, я постарался незаметно разглядеть попутчицу.
  На вид ей было от тридцати пяти до сорока, и она явно тратила массу денег на то, чтобы выглядеть на пять лет моложе. Она была вся такая холеная, но за этим цветущим фасадом таилось что-то жестокое.
  «Уж не подослал ли ее Селлерс?» — подумал я.
  Я исподтишка оглядел ее и решил, что она не из полиции. И не частный детектив, потому что ни один детектив не мог бы позволить себе такое роскошное платье. Я пришел к убеждению, что она заняла это место из каких-то личных соображений, вытянул ноги и расслабился.
  Самолет взревел, вырулил на взлетную полосу, замер на несколько секунд и с ревом принялся набирать скорость.
  Моя соседка закрыла глаза.
  Самолет оторвался от земли, резко пошел вверх, и наконец двигатели заработали тише.
  — Я всегда нервничаю во время взлета, — сказала вдруг женщина.
  Я понял, что она заговорила отнюдь не случайно, неопределенно улыбнулся в ответ и подумал: «А вдруг кто-нибудь решил проследить за мной до Лас-Вегаса, чтобы потом ходить за мной хвостом двадцать четыре часа в сутки?»
  Обычно полиция не прибегает к такой дорогостоящей слежке, исключая из ряда вон выходящие случаи, и, если только Селлерс не ограбил банк, у него не хватит денег на то, чтобы постоянно держать меня в поле своего зрения.
  Я сделал вид, что не слишком интересуюсь своей соседкой. Не то чтобы я очень уж старался — просто сидел, погрузившись в свои мысли. И прямо-таки чувствовал, как она меня разглядывает. Наконец она не выдержала.
  — Давно не видела таких интересных рук, — проговорила она. — Надеюсь, я не покажусь вам навязчивой?
  — Что с моими руками? — спросил я.
  — Я одна из тех женщин, — смеясь, ответила она, — которые гадают по руке, не профессионально, конечно, просто для близких друзей. Руки могут многое рассказать о характере человека.
  — И что же говорят вам мои?
  Она грациозно протянула руку, взяла мою правую ладонь и осторожно коснулась ее пальцами.
  — У вас хорошо развито воображение, и вы очень изобретательны. Чем бы вы ни занимались, вы всегда заставляете работать свою голову. В вашей жизни есть несколько женщин, но вы стараетесь держать их на расстоянии. Есть еще одна женщина, постарше, с которой у вас деловые взаимоотношения и которую вы ужасно раздражаете, а также есть одна молодая особа, которая по вас сохнет. Она уже давно вас любит. У вас такая профессия, имея которую жениться нелегко, а вы джентльмен и не можете ее обманывать.
  Она подняла голову и внимательно посмотрела на меня. У нее были зеленые глаза, зрачки которых казались непропорционально маленькими.
  — Вы понимаете? — спросила она.
  — Я вас внимательно слушаю, — ответил я.
  — Вы провоцируете меня. — Женщина рассмеялась глухим металлическим смехом. — Мне попадаются трудные клиенты, вроде вас, и они неизменно раздражаются.
  — Почему?
  — Потому что я говорю им такие вещи, которых, по их мнению, не могу знать.
  — А разве не в этом заключается все гадание? — поинтересовался я.
  — Ну, я в основном узнаю характер человека, а характер, как известно, создает все остальное.
  — Вы говорите очень интересные вещи. — Я смотрел на нее так, словно увидел впервые. — Вы писательница?
  — Нет, — рассмеялась она.
  — Тогда кто же?
  На мгновение она замялась, потом ответила:
  — Нет, этого я вам не скажу. Как вас зовут?
  — Лэм, — представился я, — Дональд Лэм.
  — Можете называть меня Минни — это сокращенное от Минервы.
  — А фамилия?
  Она поднесла указательный палец к губам, игриво взглянула на меня и спросила:
  — Разве имени не достаточно?
  — Что ж, — улыбнулся я. — Вы женщина, а женщины всегда решают, где именно следует остановить мужчину.
  — Держу пари, что они не очень часто вас останавливали, Дональд.
  — Это только предположение или вы уже читаете в моей душе?
  — Как вам сказать. Скорее это — общее наблюдение. Но вернемся к вашей руке. — Она распрямила мои пальцы, раскрыла ладонь и легонько хлопнула меня по ней. — У вас удивительная ладонь, Дональд. В вас есть что-то от гения. У вас своеобразные занятия. Я имею в виду, что в них много таинственного. Скажите, вы не связаны с секретной службой или с ФБР?
  — Если бы я состоял на секретной службе, как вы думаете, я бы вам в этом признался?
  — Я не знаю. Вы храните какие-то тайны?
  — Не знаю. А как вы думаете?
  — Вы очень, очень скрытны, — рассмеялась она. — И тем не менее у вас неприятности. Кто-то пытается доставить их вам. Кто-то, обладающий большой властью. Вам следует быть осторожным.
  Я выдернул руку и сжал пальцы в кулак.
  Женщина подняла на меня глаза и улыбнулась:
  — Я предупреждала, что могу рассердить вас, Дональд. Я угадала, правда?
  — Да, — резко сказал я.
  — Вы не хотите мне рассказать?
  — Нет.
  — Люди часто открывают мне свои печали, — вкрадчиво продолжала она, — и я в состоянии им помочь.
  — Как?
  — Что-то вроде экстрасенсорного восприятия.
  Я помедлил, а потом сказал:
  — Нет, я не могу рассказать вам. Это было бы разглашением конфиденциальной информации.
  — Профессиональная тайна?
  — Отчасти.
  — Дональд, вы юрист?
  — Нет.
  Она задумчиво посмотрела на меня:
  — В последнее время вы много путешествуете. В Лос-Анджелесе осталось что-то, что беспокоит вас.
  Я ничего ей не ответил.
  — Это связано с мужчиной и женщиной, некие тайные взаимоотношения. Вам известно нечто, вот и все, что я могу сказать.
  — Почему?
  — Потому что, когда я затронула эту тему, вы воздвигли барьер между моим разумом и вашим. Наверное, Дональд, я слишком старалась помочь вам. Я заинтересовалась вами, когда увидела ваши руки, но если вам не нужна помощь, что ж… Все же повторюсь: вам грозит большая опасность. Люди, которым вы полностью доверяете, используют вас, Дональд. Они используют вас умышленно и эгоистично, и когда используют полностью, то отшвырнут в сторону. Пожалуйста, Дональд, пожалуйста, не доверяйте каждому встречному, как вы это привыкли делать. Вы попадете в беду, если позабудете о главном.
  — Спасибо, — сказал я.
  — Дональд, вы по-прежнему делаете это.
  — Делаю что?
  — Держите барьер между нами. Я больше не чувствую, как течет ваша мысль.
  — Вы обладаете хорошо развитыми способностями экстрасенсорного восприятия, не так ли?
  — Думаю, что да, Дональд. Больше я не буду вам надоедать. Вижу, вы устали, а в той ситуации, в которой вы сейчас находитесь, вас нельзя утомлять. Все ваши рефлексы должны работать четко, чтобы вы могли молниеносно принимать решения. Я только прошу сделать мне маленькое одолжение — пожалуйста, побольше думайте о себе. Подумайте о том, что произойдет или может произойти до того, как решите положиться на кого-либо. Сейчас вы сунули голову в пасть льва, и заверяю вас, что лев сомкнет челюсти, как только станет ясно, что ему от вас больше ничего не нужно. Куда вы направляетесь, Дональд? В Лос-Анджелес?
  — Нет. Я сойду в Лас-Вегасе.
  — Вот как? — спросила она. — Я тоже.
  — Вы живете там?
  Вместо ответа она резко протянула мне свою ладонь:
  — Взгляните.
  — Зачем?
  — Посмотрев на вашу ладонь, я рассказала вам все. Если вы хотите что-то узнать обо мне, вот вам моя рука. — Она рассмеялась.
  Мимо нас прошла стюардесса, и Минни, улыбнувшись, спросила:
  — Не могли бы вы принести мне журнал?
  — Какой журнал, мадам?
  — Покажите, пожалуйста, все, что у вас есть.
  Стюардесса вернулась с кипой журналов, и, отобрав «Лук» и «Лайф», моя попутчица погрузилась в изучение статей и фотографий.
  Мне осталось только уставиться в иллюминатор. Примерно через полчаса она вдруг закрыла журнал и повернулась ко мне:
  — Я действую вам на нервы, не правда ли, Дональд?
  — Да, — коротко ответил я.
  — А вы продолжаете отгораживаться от меня психическим барьером?
  — Приходится.
  — Будьте особенно осторожны с теми, кто платит вам деньги за какие-то услуги. Этот «кто-то» готов вас надуть. Ждите появления на своем пути адвоката. Я не могу сейчас четко представить всю картину, но люди, которых вы считаете своими друзьями, готовятся к тому, чтоб предать вас. Вы должны быть очень, очень осторожны, Дональд, поскольку они поставили вас в такое положение, когда, что бы вы ни делали, все будет им на руку.
  Я едва заметно кивнул.
  Женщина резким движением закрыла журналы и сказала:
  — Не буду вас больше беспокоить, Дональд. Пожалуй, лучше посплю немного.
  Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
  Вскоре стюардесса сообщила, что мы подлетаем к Лас-Вегасу и что пассажирам следует пристегнуть ремни. Через минуту зажглась табличка «Не курить».
  Минни открыла глаза, застегнула ремень и, улыбнувшись мне, закрыла их снова.
  Посадка была мягкой. Как только самолет остановился, Минни встала со своего места. На правах женщины она устремилась к выходу, и не успел я опомниться, как она уже покинула самолет.
  Я попытался отыскать ее глазами, но куда там…
  Ее не оказалось и у стойки получения багажа.
  Эта женщина просто растаяла в воздухе.
  Все, что от нее осталось, — это предупреждение, которое все еще звучало у меня в ушах.
  Я отправился на телеграф и отбил Колтону Эссексу телеграмму в офис, расположенный в Лос-Анджелесе:
  «Пришлите мне описание и адрес Минервы Бэджер тчк до востребования „Вестерн юнион“ в Лас-Вегасе».
  Подписавшись «Дональд Лэм», я поехал в отель.
  Глава 14
  В отеле я в первую очередь нырнул в ванну, чтобы избавиться от тошнотворного запаха дезинфекции, которым была пропитана моя камера в Денвере.
  Я понимал, что этот противный запах въелся скорее в мои мозги, чем в тело, и тем не менее долго и яростно тер себя мочалкой.
  После ванны я отправился в ресторан, хорошо поел, отлично выспался и ближе к полудню отправился в почтовое отделение, где меня уже ждала телеграмма:
  «Вы сошли с ума тчк не смейте приближаться этой женщине тчк возраст тридцать семь тчк глаза зеленые зпт рост средний зпт настоящее время каштановые волосы зпт вес сто пятнадцать фунтов тчк опасна зпт как гремучая змея тчк адрес район Кукинетт зпт Лас-Вегас зпт истек пятимесячный срок законного пребывания тчк есть сообщения зпт что нанимает частных детективов тчк повторяю держитесь подальше тчк это приказ».
  Телеграмма была подписана: «Эссекс».
  Я тут же ему ответил:
  «Не сошел ума тчк объект проявил инициативу тчк очевидно зпт запахло жареным тчк Дональд».
  Отправив телеграмму, я провел немного времени за игровым автоматом, побродил между столиками, где играли в рулетку, а потом набрал личный номер телефона Элси Бранд.
  — Как дела, Элси?
  — Я уже собиралась закрывать контору и идти домой, — проговорила она в ответ. — Где ты, Дональд?
  — Наверное, будет лучше, если ты этого знать не будешь. Как дела в офисе?
  — Напряженно. Даже очень.
  — У тебя есть деньги?
  — Немного найдется.
  — Тогда садись в самолет, который прибывает в Лас-Вегас в десять тридцать сегодня вечером. Я тебя встречу.
  — О, Дональд, я не могу.
  — Сможешь.
  — Ну ладно, я попытаюсь. Что мне сказать Берте?
  — Не говори ей ничего. Оставь записку, что завтра тебя на работе не будет.
  — Дональд, Берте придется целый день сидеть здесь как привязанной.
  — Ничего, посидит.
  Она нервно рассмеялась:
  — Я прилечу.
  — Захвати «дипломат», записную книжку, карандаш и портативный магнитофон — такой, который работает на батарейках. Он может нам понадобиться.
  — Дональд, Берта мне сказала, если ты позвонишь или если я узнаю, где ты находишься, то чтобы я немедленно дала ей знать.
  — Она держит связь с Селлерсом?
  — Он несколько раз заходил в офис.
  — Как он себя чувствует?
  — Жует свои сигары, как сумасшедший, и советует Берте отмежеваться от тебя, пока не произошла катастрофа.
  — А Берта хочет от меня отмежеваться?
  — Я не знаю, Дональд. В последний раз, когда у нас был Селлерс, она спустила на него собак и заявила, что не собирается осуждать тебя, не выслушав. Он поднял шум и заявил, что ставит под удар свое служебное положение, что по старой дружбе пытается защитить ее и что так долго продолжаться не может.
  — Отлично! — обрадовался я. — Пусть продолжают в том же духе.
  — Мне кажется, что это к добру не приведет. Ты встретишь меня в аэропорту, Дональд?
  — Да.
  — Ты снял номер в гостинице?
  — Да.
  — Две комнаты или одна?
  — Две.
  — О!
  Она замолчала.
  — Так ты прилетишь?
  — Прилечу.
  — Тогда — до встречи!
  Я повесил трубку и опять отправился на телеграф.
  Ответ Эссекса не заставил себя ждать:
  «Когда пахнет жареным зпт надо смотреть в оба тчк смотрите не обожгитесь тчк держитесь подальше от огня».
  Я тут же отстучал ему:
  «Меня полный порядок нюхом тчк».
  И подписал: «Дональд».
  Затем я еще немного поиграл в рулетку, отобедал, поездил по городу, стараясь избавиться от возможного хвоста, после чего поехал в мотель, осмотрел его и выбрал два номера с сообщающейся дверью.
  Зарегистрировавшись и уплатив вперед, я отправился в аэропорт и встретил Элси у трапа.
  Ее глаза сияли как звезды. Она была возбуждена.
  — О, Дональд, — прошептала она, вцепившись в мою руку. — Как это здорово! Ты хочешь, чтобы я что-то сделала для тебя, то есть я хочу сказать, это по работе?
  — По работе.
  — Ты правда снял две комнаты?
  — Я не стал бы тебе врать. Но между ними есть дверь.
  Некоторое время она молчала.
  Получив ее багаж, мы сели в машину, которую я взял напрокат, и поехали в мотель. Я подумал, что поступил очень правильно, решив не останавливаться в одном месте. Машина и мотель — притом что номер в гостинице тоже остался за мной — дают мне определенную свободу передвижения.
  — Ты оставила записку Берте? — прервал я затянувшееся молчание.
  — Да. Я просто написала, что меня не будет на месте. Ты понимаешь, что это значит? Она, наверное, меня уволит.
  — Она не может уволить тебя, — успокоил я девушку. — Ты — моя секретарша… Берта может увольнять своих, если хочет, но до тебя ей не добраться. Это мы уже проходили. Ты — моя.
  Она хотела было что-то сказать, но потом смущенно опустила глаза и прошептала:
  — Да. — И немного спустя прибавила: — Твоя.
  Глава 15
  Убедившись, что «хвоста» за мной нет, я перенес сумку Элси в ее комнату.
  Она осмотрелась и спросила:
  — А где общая дверь, Дональд?
  Я показал ей.
  — И она ведет в твою комнату?
  Я молча кивнул, открыл дверь, и мы прошли ко мне.
  Она хотела было что-то сказать, но потом покраснела и передумала.
  — Теперь слушай, Элси, — перешел я прямо к делу, — тебе поручается очень ответственное задание. Отнесись к этому серьезно. Видишь этот шкаф?
  Она кивнула.
  — Там наверху — вентиляционная решетка, — продолжал я, — следовательно, задохнуться невозможно. Стекла здесь нет. Шкаф просторный.
  Девушка вопросительно посмотрела на меня.
  — У меня есть номер в одном из отелей в центре города, — сказал я. — Думаю, что, когда я туда вернусь, за мной обязательно кто-нибудь увяжется, чтобы выяснить, куда я направляюсь. Дальше я прямиком последую сюда, притворившись, что достаточно наивен и что мне все равно, следят ли за мной или нет.
  — Ты думаешь, что за тобой будут следить?
  — Я в этом почти уверен.
  — Но, Дональд, если ты собирался укрыться в этом мотеле, зачем тебе вести своих преследователей прямехонько сюда?
  — Потому что теперь я к этому готов, — объяснил я.
  — Боюсь, что я не понимаю.
  Я принялся объяснять:
  — Я возвращаюсь в мотель. Мы оставляем дверь, ведущую в соседнюю комнату, широко открытой до тех пор, пока я не появлюсь.
  Элси опять опустила глаза.
  — Если кто-то постучится в мою дверь, — ровным тоном продолжал я, — хватай записную книжку и быстро прячься в шкаф. Закроешь дверь между комнатами и, естественно, дверцу шкафа. В шкафу тебе будет хорошо слышно. Сидя там, ты застенографируешь все, что сумеешь услышать. Кроме того, мы включим магнитофон. Мы его установим прямо сейчас так, чтобы микрофон оказался сразу за металлической решеткой. Каждое слово, сказанное в этой комнате, будет записано на пленку. Ты, конечно, будешь сидеть очень и очень тихо. Если посетитель заподозрит, что ты там, это может стать опасным.
  — Дональд, со мной ничего не случится, а вот тебе угрожает опасность.
  — Надеюсь, что все пройдет нормально. Ну как, рискнем?
  — Конечно, рискнем. Я для тебя все сделаю, Дональд.
  — Хорошая девочка! — сказал я. — Уже достаточно поздно. В первую очередь магнитофон. Ты знаешь, как это делается. Микрофон прикрепи к решетке — к моменту, как я вернусь, все должно быть готово. Я буду здесь минут через тридцать. Итак, я отправляюсь в отель, выхожу опять, проезжаю квартал — и прямиком к тебе.
  — А ты уверен, что за тобой будут следить?
  — Почти уверен.
  — Сколько может пройти времени между тем, как ты вернешься, и тем, как появится преследователь?
  — Пожалуй, минута или две.
  — Тогда, я думаю, мне лучше залезть в шкаф минут через двадцать.
  — Отлично, — похвалил я Элси и слегка похлопал ее по плечу. — Ну, я поехал.
  Я доехал в арендованном автомобиле до отеля, поставил его на стоянке, взял ключ от номера, поднялся к себе, пробыл там минуту или две, потом спустился вниз, пару раз оглянулся, снова сел в машину и, для виду объехав квартал, двинулся прямиком к мотелю.
  Я открыл дверь своей комнаты и вошел. Общая дверь была закрыта.
  Заглянув в шкаф, я увидел, что магнитофон стоит на стуле, а на другом стуле расположилась Элси, раскрыв на коленях записную книжку, с карандашом наготове.
  — Хорошая девочка! — сказал я.
  Она послала мне воздушный поцелуй. Послышался настойчивый стук.
  Я поспешно закрыл дверцу шкафа, распахнул входную дверь — и чуть не упал от удивления.
  Передо мной стояла женщина, но совсем не та, которую я ожидал увидеть.
  — Привет, Дональд, — сказала она.
  — О господи, — простонал я. — Что вы здесь делаете?
  — Вы знаете, никак не могу позабыть о тех деньгах, — ответила миссис Честер. — Они прямо-таки не дают мне покоя. Я, увы, не молода, и мой рэкет начинает приедаться.
  — Вам полагается быть…
  — Да знаю я! — перебила она. — Мне полагается давно уже быть в Мехико-Сити, где меня посадят в машину и отвезут в уединенное местечко. Нехорошо обманывать людей, Дональд, не правда ли?
  — Я в этом не уверен.
  — Мне мое ремесло никогда не нравилось, — призналась она. — Но бывают времена, когда деваться некуда, а самосохранение, знаете ли, — первый закон природы.
  Разговаривая, она тихо и осторожно прошла в мою комнату, и я закрыл за ней дверь.
  — Вам нужно держаться от меня подальше, — выложил я ей. — Сержант Селлерс бросил на поиски тридцать детективов. Если вы останетесь здесь, он как пить дать вас схватит.
  Она улыбнулась мне:
  — Признавайтесь, Дональд, вам бы это не понравилось?
  Тщательно обдумав ответ, я произнес:
  — Мне это абсолютно безразлично. Но, очевидно, есть люди, которым это не понравится. И я не думаю, что встреча с полицией доставит вам огромную радость. У них давно на вас зуб.
  — Я это знаю, — признала женщина. Она села, улыбнулась и продолжила: — Учтите также, Дональд, что и у вас рыльце в пушку. Я знаю, кто за вами стоит, и им очень не понравится, если полиция меня схватит. Из этого вытекает, что в ваших интересах и в интересах тех людей сделать так, чтобы полиция меня не схватила.
  — В этой стране вас схватят рано или поздно.
  — Нет, если вы спрячете меня. Дональд, вы — человек с головой.
  — Стало быть, вы хотите, чтобы я вас спрятал?
  — Я хочу, чтобы вы меня спрятали от полиции, вот и все. Я хочу поддерживать с вами контакт. Учтите, у меня отличный нюх. Он редко меня подводит, Дональд. Я чую деньги, как чистокровная ищейка чует след.
  — Чего вы хотите?
  — Мне нужно уехать в Мексику, но прежде я хочу получить деньги.
  — Сколько?
  — Чем больше, тем лучше, Дональд, — улыбнулась она. — И вы это прекрасно знаете.
  — На какую сумму вы рассчитываете?
  — Мне дали десять тысяч. Пять из них я вернула назад. Я не должна была этого делать.
  — Почему?
  — Мне следовало бы оставить у себя эти пять тысяч и затребовать еще двадцать пять. Мне кажется, я бы их получила.
  — То, что вы сейчас говорите, похоже на шантаж, — нахмурившись, заметил я.
  — Ну, конечно, — обрадовалась женщина. — И это сработает, Дональд.
  — Это очень серьезно.
  — Все в этой жизни серьезно, — вздохнула она, — но порой приходится идти на риск.
  — Вы получили деньги для того, чтобы добраться до Мехико-Сити?
  — Получила.
  — Вы знаете, кто дал вам эти деньги?
  — Ну, конечно, Дональд! Всякий раз, когда я получаю деньги, я знаю, от кого они.
  — Думаю, вам следует связаться с этим человеком и сказать ему, что вы хотите больше. И не приплетайте сюда меня. Здесь я ничем не могу вам помочь.
  — А я думаю, что можете, Дональд, — возразила она. — Мне кажется, что вы могли бы выторговать для меня лучшие условия. У меня нюх на деньги, а вы тот, кто может их раздобыть.
  — Откуда вы узнали, что я здесь?
  — Благослови вас бог, молодой человек, я следила за вами от самого отеля. Вы это ловко придумали: снять номер в отеле, а затем отправиться отсыпаться сюда. Но, Дональд, нельзя быть таким самоуверенным. Я не очень хорошо вожу машину, но ехать за вами не составило большого труда.
  Я достал носовой платок и вытер пот со лба.
  В дверь постучали.
  Миссис Честер в смятении посмотрела на меня:
  — Вы кого-то ждете?
  — Вы же зашли ко мне, значит, и кто-то другой тоже может заглянуть.
  — Я могла бы спрятаться куда-нибудь… Что, если в этот шкаф?
  Я покачал головой:
  — Я не собираюсь вас прятать. Откуда мне знать, что это не полиция? Они тут все перероют, миссис Честер.
  — Запомните, Дональд, когда я беру след, то уже с него не схожу. Это у меня в крови…
  Я ничего не ответил и пошел открывать.
  На сей раз передо мной стояла та женщина, которая была моей соседкой в самолете.
  — Привет, Дональд, — игриво проговорила она, проходя в комнату, и тут же остановилась, заметив миссис Честер, которая хотела было уже скрыться в ванной.
  — Так-так, — сказала она. — Что все это значит?
  — Могу я спросить, что вы здесь делаете? Пришли погадать?
  — Совершенно верно, Дональд, — ответила она. — Я тревожусь за вас, и мне кажется, нам пора поговорить откровенно. Но кто эта женщина?
  — Мы с ней едва знакомы. Она заскочила, чтобы кое-что выяснить, и я дал ей совет, в котором она нуждалась.
  Я кивнул миссис Честер на дверь. Та направилась к выходу, бросив на ходу:
  — Спасибо.
  Но тут миссис Бэджер встала между ней и входной дверью.
  — Минуточку! — произнесла она.
  Миссис Честер остановилась, недоуменно глядя на нее. Потом она перевела взгляд на меня.
  — О! — проговорила миссис Бэджер, сузив глаза. — Я начинаю понимать. Интересно, очень интересно!
  В комнате повисло напряженное молчание.
  — Миссис Бэ… Минни, — сказал я, — вы рискуете сделать массу ошибочных умозаключений.
  Она бросила на меня высокомерный взгляд:
  — Вы очень ловкий человек, не так ли?
  Я не стал ей на это отвечать.
  — Вы чуть было не назвали меня по имени. Мне следовало знать, что рано или поздно вы вычислите меня, но, к вашему сведению, Дональд, у меня тоже имеется в запасе парочка козырей. Более того, у меня их столько, что я вполне могу поставить их на кон. — Она продолжала говорить: — Этот офицер полиции из Лос-Анджелеса хочет привести вас к ответу за то, что вы укрывали женщину, которую сбила машина. Вы не хотели сообщить ему, где она находится. Вы утверждали, что не знаете этого. Стоя за дверью, я услышала достаточно, чтобы понять, какой лакомый кусочек так и просится мне в руки. — Повернувшись к почтенной акробатке, она спросила: — Кажется, он называл вас миссис Честер?
  Та беспомощно посмотрела на меня.
  — И вы хотели получить какие-то деньги, — продолжала наседать Минни. — Вы говорили, что здесь пахнет деньгами. Ну что же, милочка, если у вас такой прекрасный нюх, мы могли бы сработаться. Два сапога пара.
  — Так вы не собираетесь передавать меня в руки полиции? — просияла миссис Честер.
  — Милочка, вы мой козырной туз, — расхохоталась Минни. — Ваш носик учуял, где зарыты денежки. Много денег.
  — И вы собираетесь их получить? — забеспокоилась миссис Честер.
  — Я собираюсь их получить, — ответила Минни. — Вы и я — мы получим их вместе.
  — Боюсь, что я ничего не поняла, — призналась немолодая леди.
  — Благослови вас бог, вам и не нужно понимать. Вам только нужно рассказать мне все, что знаете… выложить карты на стол, — заверила ее миссис Бэджер. — Когда вы мне все расскажете, я предъявлю все козыри разом, и им просто нечем будет крыть. И мы получим деньги, много денег!
  — Двадцать тысяч долларов? — выдохнула миссис Честер.
  — Сто тысяч лично для вас, — улыбнулась Минни. — Если будете действовать в точности, как я вам скажу.
  Лицо миссис Честер расплылось в улыбке.
  — Дорогая моя, — заявила она, — когда вы вошли, у меня внутри все оборвалось, но теперь я вижу — мой нюх меня не подвел. Я полагаю, мы на верном пути. Куда мы направимся?
  — Туда, где можно спокойно поговорить, — подхватила Минни, — и где вы встретитесь с моим адвокатом.
  — Он хороший адвокат?
  — Самый лучший.
  — Он сможет избавить меня от тех неприятностей в Лос-Анджелесе?
  — Сейчас вы находитесь в Неваде, — снисходительно улыбнулась Минни. — Здесь мой адвокат имеет такие связи, какие вам и не снились. Если вы не хотите давать показания, можете оставаться в Неваде хоть до конца жизни, если вы, конечно, не были вовлечены в убийство.
  — Это не было убийством, — сказала миссис Честер. — Это был… ну, своего рода обман.
  Минни рассмеялась.
  — Пойдемте, милочка, — предложила она. — Я хочу, чтобы вы поговорили с хорошим адвокатом, а потом мы с вами тоже немножко поболтаем.
  Она открыла дверь и одарила меня насмешливой улыбкой:
  — Спокойной ночи, Дональд.
  Дверь за ними закрылась.
  В то же мгновение распахнулась дверца шкафа, и оттуда выглянула Элси, бледная и перепуганная.
  — Это то, чего ты ожидал?
  — Нет, — отозвался я. — Это то, чего я не ожидал.
  — Что будем делать?
  — Поступим так, — сказал я. — Ты идешь в спальню, берешь магнитофон и свою записную книжку, запираешь дверь между номерами и ложишься спать. Не открывай никому, кроме меня, и только после того, как убедишься точно.
  — А ты куда, Дональд?
  — Я отправляюсь собирать осколки.
  — Осколки?
  — Осколки моей разбитой карьеры, Элси.
  Она подошла и обняла меня:
  — Дональд, это серьезно?
  — Это настолько серьезно, что, черт возьми, я не хочу об этом даже думать, — признался я. — Сержант Селлерс, по всей видимости, получит то, что хочет. Дело я запорол, в общем, мне и отвечать.
  Элси поднялась на цыпочки и поцеловала меня.
  — Дональд, — сказала она, помолчав немного. — Помни, что у тебя есть я и что я в тебя верю. Последнее слово будет за нами.
  — Пока что они берут верх, — вздохнул я. — Но все равно, спасибо за поддержку.
  Теперь уже я поцеловал ее. Это был долгий и страстный поцелуй.
  — Тебе обязательно надо идти, Дональд? — прошептала она.
  — Мягко говоря, да. Мне надо идти, и как можно быстрее.
  Закрывая дверь, я не мог не заметить мечтательно-задумчивого выражения ее лица.
  Глава 16
  Из ближайшего телефонного автомата я позвонил по тому номеру, который дал мне Эссекс. В трубке послышался его сонный голос.
  — Просыпайтесь, — сказал я. — Дело принимает скверный оборот.
  — Что это значит?
  — Минерва вышла на тропу войны. Все козыри у нее на руках.
  — Черт побери, Лэм! — В его голосе послышалось раздражение. — Я же предупреждал — держитесь от нее подальше.
  — Я и держался. Она сама меня нашла.
  — Вы не должны были с ней разговаривать.
  — Я ничего и не сказал, — терпеливо объяснил я. — Это все миссис Честер.
  — Какая еще миссис… Кто? Вы сказали?..
  — Я сказал — миссис Честер.
  — Но она в Мексике?
  — Это вы так думаете. Сегодня она заявилась ко мне и пыталась шантажировать, а тут еще вломилась Минни.
  — Где сейчас миссис Честер?
  — Беседует с Минервой Бэджер и ее адвокатом.
  — О боже! — застонал Эссекс. — Это конец. Нам крышка!
  — Вы сдаетесь? — ровным голосом спросил я.
  — После того как она заполучила миссис Честер, нам ничего другого не остается.
  — Хорошо, — сказал я. — Звоните своему клиенту и посоветуйте ему сидеть тихо и держать рот на замке.
  — Я немедленно вылетаю в Лас-Вегас, — заверил меня Эссекс.
  — И вас немедленно арестуют, — ответил я. — У адвоката Минервы здесь колоссальные связи. Она знала, к кому обратиться.
  — Что же мне делать?
  — Судя по вашему голосу, вам самое время немножко отдохнуть, — заявил я. — По-моему, вы переутомились. Очевидно, вы были не готовы к таким потрясениям. Я бы посоветовал вам скрыться на время.
  — А вы собираетесь умыть руки?
  — Нет, черт побери! Я влип по уши. Придется сидеть здесь и плясать под их дудку. Есть только один шанс из сотни, что мне удастся спасти хоть что-нибудь.
  — Если вам это удастся, то вы — гений, — бросил адвокат. — О господи, никак не думал, что такое может случиться. Наверное, теперь и мне не отвертеться.
  — Вам определенно не отвертеться.
  — Мы ее купим, — немного погодя сказал Эссекс, и в голосе его зазвучала надежда. — Как-никак все упирается в деньги. А когда на карту поставлена карьера…
  — Насколько велики средства, которыми располагает ваш клиент?
  — Они практически неограниченны.
  — И он готов отдать Минерве все до единого цента?
  — Господи, да он еще легко отделается. Даже если она сможет доказать факт супружеской измены…
  — Об измене можно забыть. У нее есть более весомый аргумент — убийство!
  — Понятно, — помолчав, проговорил Эссекс. — Мой клиент действительно имел отношение к убийству. Я сделал для него все, что мог. Если его поймают, ему не отвертеться. Он пошел на риск, и, если проиграет, значит, ему не повезло.
  — Сколько он вам заплатил? — неожиданно спросил я.
  — Мне? Зачем вам это знать?
  — Нельзя недооценивать Минерву.
  — Вы… на что вы намекаете?
  — Загляните в Уголовный кодекс, — ответил я. — Посмотрите, что говорит закон о соучастии путем сокрытия информации.
  Некоторое время он переваривал услышанное, потом сказал:
  — О боже!
  Я повесил трубку.
  Глава 17
  Я направился к себе в отель и заказал междугородный разговор с отделом по расследованию убийств в Лос-Анджелесе. Сказал дежурному полицейскому, что мне необходимо срочно связаться с сержантом Фрэнком Селлерсом, поскольку я располагаю важной информацией. После долгих препирательств я получил номер его домашнего телефона.
  Селлерс, судя по всему, уже спал. Когда в трубке послышался его недовольный голос, я сказал:
  — Привет, Фрэнк. Это твой друг Дональд.
  — Ну… ну ты даешь! Друг! Да как ты посмел, Шустрик…
  — Спокойнее, сержант. Как насчет того, чтобы побеседовать с миссис Харвей Честер, той самой женщиной, которая оказалась жертвой дорожно-транспортного происшествия?
  — Чего ты, черт побери, добиваешься? — заорал он. — Звонишь мне среди ночи, морочишь голову…
  — Она находится здесь, в Лас-Вегасе, — продолжал я, не обращая на него внимания. — Если вы поспешите, я смогу устроить вам встречу.
  — Что?
  — Вы меня слышали.
  — Где ты?
  — В Лас-Вегасе.
  — И она тоже?
  — Вы что, глухой?
  — С чего ты стал таким разговорчивым?
  — Разговорчивость тут ни при чем. Я всегда оставался на стороне закона и порядка, просто мои мотивы порой искажают и понимают неправильно. Признаю, что парочка скользких типов пыталась проехаться за мой счет. Они меня подставили, но…
  — Где ты остановился?
  Я назвал ему отель.
  — Жди меня там. Но если ты попытаешься и меня подставить, я превращу тебя в фарш и наделаю из него сосисок.
  — Я когда-нибудь подставлял вас, сержант?
  На мгновение он замолчал.
  — Ты очень старался, но тебе это ни разу не удалось.
  — Это неправда! — возмутился я. — Я пытался защитить интересы своих клиентов, но я всегда честно предоставлял полиции ценную информацию.
  — Ладно, — подобрел Селлерс. — Я собираюсь к тебе.
  — Только не говорите никому о нашем разговоре, — предупредил я. — Просто прилетайте, и все.
  Покончив с этим, я позвонил Берте Кул.
  Должен признаться, что Берта ненавидит ночные телефонные звонки.
  — Алло, — послышался в трубке раздраженный голос. — Какому еще кретину не спится?
  — Берта, это Дональд, — сказал я. — Садись на первый же самолет до Лас-Вегаса, повторяю, на первый, и прилетай сюда. Только что я разговаривал с Фрэнком Селлерсом. Он, наверное, прибудет раньше тебя, но все равно — поторапливайся.
  — В Лас-Вегас? Какого черта тебя занесло в Лас-Вегас?
  — Хотел, чтобы ты поволновалась. Тебе лучше прилететь сюда и узнать обо всем лично. Думаю, сейчас самое время пустить в ход твои методы.
  — Не дождешься, — отрезала она. — Я не собираюсь ломать себе шею и прыгать из города в город, чтобы вытащить тебя из дерьма, в которое ты угодил по собственной инициативе. Я тебя предупреждала: любишь кататься, люби и саночки возить. Вот и вози их теперь.
  — Ну, хорошо, — согласился я, — только саночки-то у нас общие.
  — Наше партнерство расторгнуто, — напомнила она. — Ты сам об этом сказал.
  — В таком случае я кладу пятьдесят тысяч долларов себе в карман. Идет?
  — Что?
  — Пятьдесят штук.
  — Ты с ума сошел?
  — Я — нет.
  — Где, говоришь, ты остановился?
  Я назвал ей отель.
  После непродолжительного раздумья она проворчала:
  — Хорошо, я приеду. Но не дай бог тебе меня обмануть!
  — Все будет хорошо.
  Сделав эти два чрезвычайно важных звонка, я лег в кровать и долго ворочался с боку на бок.
  
  Сержант Селлерс, должно быть, прибыл специальным рейсом. Он постучался в дверь моего номера еще затемно.
  — Ну что, Шустрик? — заявил он, едва я успел открыть дверь. — Что ты можешь сообщить мне о миссис Харвей Честер?
  — Хотите ее увидеть?
  Он молча кивнул.
  — О’кей, — сказал я. — Пойдемте.
  Я усадил его в машину, и мы помчались к затрапезному маленькому бунгало, которое снимала миссис Честер.
  Высадившись у порога, мы дружно забарабанили в дверь.
  На мгновение меня охватила паника, но вот изнутри донеслись приглушенные звуки, и дверь наконец приоткрылась.
  — Привет, миссис Честер, — сказал я. — Это — сержант Селлерс из полицейского управления Лос-Анджелеса. Он давно хотел с вами встретиться.
  — Встретиться со мной? — спросила женщина, глядя на нас широко открытыми глазами и умело разыгрывая удивление.
  — Совершенно верно, — подтвердил я.
  — Вы причастны к делу о дорожно-транспортном происшествии, случившемся в Лос-Анджелесе, — изрек Селлерс.
  — О! — протянула женщина, переводя взгляд с Селлерса на меня.
  — Можно войти? — спросил Селлерс. — Нам нужно поговорить с вами.
  — Я… я не одета.
  — Для нас и халат сойдет, — настаивал Селлерс. — Это не конкурс красоты. Мы расследуем уголовное преступление.
  Не дожидаясь ответа, сержант проследовал в дом. Я прошмыгнул следом.
  В маленьком жилище ничего не изменилось: все та же бесцветная гостиная, только на этот раз складная кровать была откинута. За ней виднелась небольшая кухонька.
  Не особенно церемонясь, Селлерс опустился в самое удобное с виду кресло, а я пристроился на краешке кровати.
  Миссис Честер стояла, поочередно рассматривая нас.
  — Итак, — начал Селлерс, — я вас слушаю.
  — Я только на минутку отлучусь в ванную, — сказала она.
  — Хорошо, но, пожалуйста, побыстрее.
  Миссис Честер ушла в ванную комнату и закрыла за собой дверь.
  Селлерс кивнул мне:
  — Черт меня побери! Я решил было, что ты водишь меня за нос.
  — Все по-честному, — ответил я.
  — То-то, — продолжал сержант. — Пока ты не обелишь себя, на мое снисхождение можешь не рассчитывать. Ты слишком часто играл не по правилам.
  — Меня подставили, — сказал я. — Сперва я хотел сам во всем разобраться, а потом уже вам рассказать. Вы меня знаете — я не люблю петь с чужого голоса. Если я что-то утверждаю, значит, это так и есть.
  Селлерс вынул из кармана сигару, сунул ее в рот и заметил:
  — Я пока промолчу, Лэм.
  Мы сидели и ждали, причем Селлерс внимательно меня разглядывал.
  — Знаешь, Шустрик, я не знаю, в какую игру ты играешь, но если все по-честному, можешь на меня рассчитывать.
  — Спасибо, — сказал я.
  — Я был уверен, что ты снова водишь меня за нос, когда ты вчера позвонил, но одного взгляда на эту женщину достаточно, чтобы понять, что она попалась. Что бы ты там ни сделал — это не сговор, даже если она так думает. Меня беспокоит другое. Эти чертовы полицейские в Денвере утверждают, что машина мисс Элдон в тот день находилась в их городе. Они идиоты! Нам с тобой точно известно, что именно эта машина сбила миссис Честер.
  — Известно ли? — переспросил я.
  Селлерс нахмурился и процедил:
  — Не начинай все сначала, Шустрик, а то я могу опять рассердиться.
  Я промолчал.
  Какое-то время он задумчиво жевал свою сигару, потом не выдержал:
  — В этом деле много странного…
  Я промолчал снова.
  — Эй! — сказал Селлерс. — Эта чертова баба что-то слишком долго возится в ванной. — Он вскочил с кресла и принялся колотить в дверь со словами: — Эй вы, а ну-ка, выходите живо!
  Ответа не последовало.
  Селлерса внезапно озарило:
  — Проклятье, но она не могла улизнуть через окно в одном халате!
  Из-за двери послышался шум спускаемой в унитаз воды.
  Селлерс вернулся на место, потом снова подошел к двери.
  — Выходите! — сказал он ей.
  — Я не могу.
  — Немедленно выходите, — приказал он. — Вы находитесь там слишком долго.
  — Я еще не готова.
  Селлерс забарабанил в дверь кулаком.
  — Открывайте!
  — Да говорят вам, не могу.
  — Послушайте, что за дурацкие шутки! — заревел сержант, заливаясь краской. — Открывайте, черт побери! Выходите!
  — Одну минуточку, — пропел голос за дверью. — Уже выхожу. Не надо меня торопить.
  Селлерс вернулся и, плюхнувшись в кресло, выразительно посмотрел на меня.
  — Она сидит там уже десять минут, — заметил я.
  — М-м… да, — ответил Селлерс.
  Я только пожал плечами.
  Прошло еще две минуты.
  — Что делает полицейский, — нарушил молчание я, — когда его водят за нос, запираясь в ванной?
  — Я ей сейчас покажу, что делает полицейский, — рассвирепел Селлерс.
  Он поднялся и, приблизившись к двери в ванную, раздельно произнес:
  — Открывайте!
  — Еще минуточку.
  — Открывайте, — повторил он.
  — Я к этому не готова.
  — Или вы открываете дверь, или я ее вышибу.
  — Вы не посмеете, — послышался голос изнутри. — Я имею право пойти в ванную. Я…
  Селлерс сделал два шага назад, поднял правую ногу и с силой врезал тяжелым ботинком чуть пониже дверной ручки.
  Дверь содрогнулась.
  — Выходите, иначе я разнесу ее в щепки.
  — Да говорю же вам, что я не могу…
  Селлерс примерился и нанес второй сокрушительный удар правой.
  Послышался треск, и дверь с шумом распахнулась. Она едва удержалась на петлях. Миссис Честер, в домашнем халате, высунулась из окна. До земли было около девяти футов.
  — Только не это, — предупредил Селлерс.
  — Как вы посмели! — возмутилась женщина. — Как вы посмели вламываться в мою ванную!
  — Вы просидели в ней без малого пятнадцать минут, — заявил сержант. — Этого вполне достаточно для того, чтобы почистить зубы, причесаться, напудрить нос, принять душ и все такое прочее. Я не позволю вам водить меня за нос, я хочу знать правду. А теперь выходите.
  Миссис Честер бросила прощальный взгляд на окно, повернулась и решительным шагом вышла из ванной.
  Селлерс опустился в свое кресло, указав ей на стул с прямой спинкой.
  — Садитесь сюда, — сказал он. — Лэм, ты оставайся на кровати. — И повернулся к ней, жуя сигару: — Итак, вернемся к тому, как вас сбила машина.
  — Какая машина? — удивилась женщина.
  — Мы располагаем документом, в котором вы утверждаете, что вас сбила машина, которая затем скрылась с места происшествия.
  — Это было очень глупо с моей стороны.
  Селлерс нахмурился.
  — Говоря откровенно, — продолжала женщина, я сама была во всем виновата. Я отвернулась, но продолжала идти и налетела на эту машину.
  — Когда переходили дорогу?
  — Да.
  — А как быстро двигалась машина?
  — Почем я знаю. — Она пожала плечами. — Я начинаю думать, что она вообще стояла на месте.
  — Что? — заорал Селлерс.
  Женщина кивнула и повернулась ко мне:
  — Извините, Дональд, за то, что я вас обманула. Вы такой милый мальчик, но никуда не денешься — мир жесток. Знаете, своя рубашка ближе к телу.
  — Что это значит — стояла на месте? — спросил Селлерс.
  — Я не утверждаю, что это так и было. Я сказала, что «начинаю так думать».
  — Полиции вы сообщили обратное, — напомнил сержант.
  — Они просто не дали мне сказать. Ваши коллеги исходили из предположения, что машина двигалась, потому что меня сбили на переходе.
  — Так вас все-таки сбили?
  — Ну, понимаете, я могла сама налететь на машину. Точно я не знаю. Я шла по пешеходному переходу и неожиданно почувствовала удар в плечо, и упала. А потом вижу — вокруг суетятся люди, кто-то кричит: «Надо вызвать „Скорую“», и…
  — И что случилось с машиной?
  — Она уехала.
  — Тогда это была попытка скрыться.
  — Да, пожалуй, она скрылась.
  — Вы сообщили водителю машины свою фамилию и адрес? — спросил я.
  — Нет. А зачем?
  — Но вы уехали в карете «Скорой помощи»?
  — Да.
  — В этом была необходимость?
  Женщина игриво улыбнулась мне и ответила:
  — Я ожидала от вас этого вопроса, но, боюсь, что не смогу на него ответить. Как-никак — я беспомощная одинокая вдова, которая вынуждена рассчитывать только на себя.
  Селлерс хмыкнул.
  — И потом, — продолжала миссис Честер, — тут есть одно странное обстоятельство. Уголовный кодекс гласит, что если автомобилист сбил пешехода, то он обязан остановиться и оказать ему помощь, но там ничего не говорится о том, что он должен останавливаться и оказывать помощь, если на автомобиль налетел пешеход. По крайней мере, мне так кажется.
  — Вы штудировали Уголовный кодекс? — поинтересовался я.
  — Я его просматривала.
  — Вы подписали некое соглашение, которое вам подсунул Дональд Лэм и по которому вы получили от него десять тысяч долларов? — спросил Селлерс.
  — Нет, — заявила она. — Все было совсем не так. Дональд Лэм представит вам истинные факты.
  — Я хочу, чтобы вы представили мне истинные факты, — настаивал Селлерс.
  — Хорошо. Дональд Лэм обратился ко мне, представившись продавцом журналов. Мы разговорились, и я рассказала ему об аварии. Тогда он сказал, что знает одного человека, который время от времени приобретает исковые заявления за наличные, чтобы затем самому подать иск в надежде получить гораздо более крупную сумму. Я дала ему понять, что такое предложение меня бы заинтересовало.
  — Вы хотите сказать, что он заплатил вам за то, чтобы иск не был подан? — спросил Селлерс.
  — Святые небеса! — удивилась женщина. — Да ничего подобного. Третье лицо перекупает мои претензии в надежде заработать на этом.
  Селлерс озадаченно уставился на нее, потом на меня:
  — Ты знаешь, Шустрик, это дело пахнет неприятностями. Я очень надеюсь, что твои руки чисты.
  — Все это для меня совершеннейшая новость, — сказал я, — кроме того, что я действительно говорил ей, что не являюсь представителем страховой компании и не могу заключать никаких соглашений. Просто я сказал, что знаю одного человека, который иногда перекупает у потерпевших иски о возмещении ущерба, надеясь таким образом заработать.
  — Изображаешь из себя умника? — спросил Селлерс, сверля меня взглядом.
  — По ее словам, на этом деле можно было неплохо заработать, если только машину найдут.
  — Понятно, — сказал Селлерс. — И по чистой случайности человек, который собирался на этом нажиться, оказался водителем той машины.
  Его слова потонули в грохоте. Кто-то колотил в дверь, затем раздался мужской голос:
  — Немедленно откройте!
  Миссис Честер проворно вскочила и бросилась открывать дверь.
  На пороге стоял мужчина лет пятидесяти, с широкими плечами, бычьей шеей, красным лицом и блестящими, карими, широко расставленными глазками. Выступающая челюсть делала его похожим на профессионального боксера.
  — Что вы здесь делаете, черт побери? — требовательно спросил незнакомец.
  Селлерс поднялся ему навстречу, сжимая в зубах свою сигару. Вид у него был агрессивный.
  — Можно узнать, черт возьми, кто вы такой?
  — Я — Марвин Эстеп Фаулер, адвокат, — ответил тот. — Я представляю интересы миссис Честер и хотел бы знать, что здесь происходит. А теперь отвечайте, кто вы такой?
  — Я — сержант Селлерс. — И он вынул из кармана кожаный бумажник и продемонстрировал адвокату свой значок.
  — Минуточку, — сказал Фаулер сержанту, когда тот хотел уже было убрать бумажник в карман.
  Он взял бумажник, взглянул на значок и сказал:
  — Ага, Лос-Анджелес?
  — Совершенно верно, — ответил Селлерс.
  — Я никогда не думал, что пределы Лос-Анджелеса простираются прямо до Невады, — съехидничал адвокат.
  — Нет, конечно, — согласился сержант.
  — Выходит, вы действуете за пределами юрисдикции?
  — Я руковожу расследованием, и весьма важным.
  — В таком случае вам надлежит обратиться в полицейское управление и заниматься расследованием вместе с местным офицером полиции, под его ответственностью.
  — У меня нет времени на пустые формальности, — поморщился Селлерс, но кончик его сигары все же опустился на несколько дюймов.
  Адвокат повернулся ко мне:
  — А вы кто?
  — Меня зовут Лэм, — представился я, — Дональд Лэм.
  — Вчера вечером я говорила вам о нем, мистер Фаулер, — вставила миссис Честер. — Это тот человек, который дал мне деньги и заставил подписать соглашение, согласно которому я отказываюсь от претензий к тому, кто меня сбил, или, — она добавила с улыбкой, — к тому, на которого я налетела. Только я не стала уточнять, на кого именно.
  — Вы передали записку, что ждете меня в ванной? — спросил адвокат у миссис Честер.
  — Он вышиб дверь, — ответила она, указывая на Селлерса.
  — Что он сделал? — переспросил Фаулер.
  — Высадил дверь ванной.
  — Покажите!
  Она подвела адвоката к разбитой двери.
  — Черт меня побери, — сказал Фаулер.
  — Если я вас правильно понял, — раздельно произнес Селлерс, поворачиваясь к миссис Честер, — вы вошли в ванную, открыли окно и выбросили на улицу записку. Это так?
  — Совершенно верно, — широко улыбаясь, ответила она. — Мне нужен был адвокат. Я думала, что имею право позвать его, и бросила из окна записку одной ужасно милой девочке, которая прочитала ее, улыбнулась и кивнула, давая понять, что все поняла. Она побежала к телефонной будке и позвонила по номеру, который оставил мне мистер Фаулер.
  Лицо Селлерса потемнело. Он перевел тяжелый взгляд на Фаулера, а потом с Фаулера на меня.
  — Как прикажешь это понимать, Шустрик?
  — Никак. Я предоставил вам информацию, которой вы так добивались. Обо всем остальном я и сам слышу впервые. Вы сами позволили ей пойти в ванную комнату и запереть дверь.
  — Вы в чем-то обвиняете мою клиентку? — спросил Фаулер у Селлерса. — То есть у себя, в Лос-Анджелесе?
  — Даже не знаю, — задумчиво протянул Селлерс, потом внезапно повернулся к миссис Честер: — Вы раньше не имели отношения к автодорожным происшествиям?
  — Ну… — начала она неуверенно. — Я…
  — Не отвечайте ему, — не дал ей договорить адвокат. — Вы не обязаны это делать.
  Селлерс с хмурым видом жевал свою сигару. Немного помолчав, он сказал:
  — Мне кажется, я начинаю что-то припоминать. — После этих слов он на минутку задумался, наморщил лоб и вдруг опять повернулся к миссис Честер: — Ваше имя и фамилия?
  — Миссис Харвей В. Честер.
  — Это фамилия вашего мужа. Вы ведь вдова?
  — Да.
  — Вас зовут Тесси… Т-е-с-с-и, разве не так? — резко спросил сержант.
  — Мое имя — Тереза, — ответила она с достоинством.
  — Теперь мне все ясно, — проговорил Селлерс, расплываясь в медленной улыбке. — Тесси… Тесси-акробатка, исполняющая свои сальто-мортале на пешеходных переходах, которая затем подает в суд на тех, кто ее якобы сбил.
  Селлерс повернулся ко мне. Он хихикал:
  — Похоже, Шустрик, что тебя обвели вокруг пальца. Ты попался на старый и проверенный трюк. Одну минуточку…
  Он поднялся с кресла, широко расставил ноги и чуть наклонился вперед, жуя свою сигару.
  — Ну, — сказал он, — теперь мы начинаем кое-что понимать. Это дело мне не нравится! Я должен сказать тебе, Шустрик, кое-что. Может, тебя подставили, а может, ты у них за главного. Как бы там ни было, но человек, который все это устроил, будет иметь большие неприятности.
  — А вы, сержант, — перебил Селлерса адвокат, — тоже будете иметь большие неприятности, если только не уберетесь отсюда как можно быстрее. Советую вам обратиться в местное полицейское управление, которое официально санкционирует расследование.
  Разъяренный Селлерс обернулся к нему.
  — Когда мне понадобится ваш совет, — бросил он, — я к вам обращусь. А пока что обойдусь без него.
  Он быстро подошел к телефону, поднял трубку и, набрав номер информационной службы, сказал:
  — Дайте аэропорт. Это сержант Селлерс из полиции, просто соедините меня с аэропортом… — И через несколько секунд: — Когда ближайший рейс на Денвер? — Выслушав ответ, он нахмурился и спросил: — А раньше нет? Хорошо, зарезервируйте одно место. На имя сержанта Фрэнка Селлерса из полицейского управления Лос-Анджелеса. — Селлерс швырнул трубку и бросил Фаулеру: — С вами мы еще поговорим! — Потом он повернулся ко мне: — Если ты действительно всего лишь заплатил ей десять тысяч наличными, твое дело сторона. Но если ты с ней сговорился, это значит, что ты здесь главный.
  — Я только уплатил десять тысяч долларов, — заверил я Селлерса.
  — Будем надеяться на это — ради Берты, — сказал он и вышел.
  Фаулер вежливо открыл передо мной дверь, прибавив:
  — Не смею вас больше задерживать, мистер Лэм.
  Я вышел. Похоже, что все это дело рук Минервы.
  Глава 18
  Я подогнал автомобиль к мотелю, открыл дверь и вошел в комнату.
  Первым делом я взглянул на дверь, ведущую в комнату Элси Бранд. Она была плотно закрыта.
  Я пошел в ванную, пустил горячую воду, потер мочалкой лицо и руки и почувствовал себя несколько лучше.
  События разворачивались с головокружительной скоростью, и все же это было лучше, чем позволить им застыть в самой что ни на есть невыгодной комбинации.
  Когда дело движется, у тебя всегда есть шанс протянуть руку и схватить то, что тебе нужно. А когда жизнь замирает, вместе с ней замираешь и ты.
  Я подошел к двери, ведущей в номер Элси, и уже собирался было постучать, как вдруг во входную дверь постучали тихонько, словно бы тайком.
  Я замер на месте.
  Стук повторился.
  Я подошел к входной двери и приоткрыл ее.
  На пороге стояла Минерва Бэджер.
  — Привет, Дональд, — послышался знакомый голос.
  — Привет, — сказал я.
  Мне показалось, что я слышу за спиной какое-то движение.
  — Могу я войти, Дональд?
  — Кто с вами?
  — Я одна, больше никого нет.
  — А этот ваш адвокат?
  — О, вы с ним уже встречались?
  — И вам это отлично известно.
  — Полагаю, что он у себя в офисе.
  — Как насчет козырных карт? — спросил я. — Они все еще у вас на руках?
  — Дональд, как раз об этом я и хотела поговорить.
  — Слушаю вас внимательно.
  — Но не здесь же!
  — Входите, — пригласил я.
  Она вошла в мою комнату.
  — Вы действуете весьма оперативно.
  — Вот как?
  — Просто мчитесь вперед, закусив удила. Вы даже не даете человеку шансов оправдаться.
  — Сейчас вы получили такой шанс.
  — Вы мне нужны, Дональд!
  — Нужен вам?
  — Да.
  — Я думал, что все козыри у вас на руках.
  — В том-то вся и беда, — вздохнула она. — Я считала, что у меня на руках все козыри, но они, возможно, не той масти. Я думаю, что вы знаете масть.
  — Продолжайте, — поддержал я ее.
  — Вы знаете, кто я, не правда ли?
  — Да.
  — Вы знали это еще там, в самолете?
  — Точно.
  — Откуда? Вас что-то насторожило?
  — Ваша одежда, ваши манеры, тот факт, что вы последовали за мной в салон и сели рядом. То, как вы ко мне обратились — все вместе.
  — Что с моей одеждой?
  — Вы — слишком холеная, чтобы быть детективом или просто работающей женщиной. От вас так и веет богатством.
  — Но я же сняла свое бриллиантовое кольцо.
  — Это я знаю. На пальце остался след. Его нельзя было не заметить.
  — Хорошо, — второй раз вздохнула она. — Вы меня поймали и собираетесь поймать снова. Но, повторяю, вы мне нужны.
  — В каком качестве?
  — Вам была поручена одна работа. Вы ее выполнили. Теперь вы можете помочь мне.
  — Каким образом?
  — Мой денверский адвокат ведет процесс о разделе имущества. Я не вполне довольна результатом. Если я сумею доказать, что мой муж имел любовную связь, и если я сумею сказать, с кем, то получу гораздо больше денег.
  — На сколько больше?
  — Разница составляет значительную сумму.
  — И чего вы от меня хотите?
  — Откровенности.
  — Я не могу сказать ничего, что могло бы вам помочь.
  — Не можете или не хотите?
  — Не могу.
  — Потому, что не знаете, или потому, что не хотите нарушать профессиональную этику?
  — Я не могу сказать ничего, что могло бы помочь вам.
  Она подошла ближе и положила руки мне на плечи.
  — Послушайте, Дональд, я признаю, что старалась ввести вас в заблуждение там, в самолете. Я хотела разговорить вас. Я думала, что немного секса поможет мне перетащить вас в свой лагерь. А теперь вы избегаете меня! Вроде бы у меня на руках все козыри, но без вашей помощи я не смогу правильно их разыграть. Вы молоды. Вы работаете за деньги. Вы можете заработать много денег.
  Я покачал головой.
  — Подумайте, — продолжала она тоном сирены. — Вы можете путешествовать. Перед вами открываются безграничные просторы: итальянская Ривьера, Альпы, круизы на теплоходах вокруг света. И вы сможете завоевать любую женщину — стоит только захотеть.
  Теперь она была совсем близко.
  — Вы понимаете меня, Дональд? Любую.
  — Вам, конечно, не составит труда объяснить, — промямлил я.
  — К черту объяснения, — ответила Минни. — Мы совершаем сделку. Я развожусь, и через сорок восемь часов мы — вы и я — оказываемся на борту океанского лайнера. Мы отправимся туда, куда вы захотите, и будем делать то, что вы захотите. Чего бы вы ни пожелали. Пожалуйста, Дональд, пожалуйста!
  Ее руки обвили мою шею.
  — Нельзя превратить себя в думающую машину, — продолжала искусительница. — Вам следует быть мужчиной, Дональд, а я женщина. С той самой минуты, как я увидела вас, вы мне понравились. Я чувствую к вам расположение. Я хочу…
  Чего она хотела, я так и не узнал. Из шкафа послышалось нечто среднее между сдавленным кашлем и тихим «апчхи!». Звук этот был подобен удару грома.
  Минерва Бэджер отскочила от меня как ошпаренная. В три шага она оказалась у шкафа и распахнула дверцу.
  Элси Бранд сидела на стуле с широко раскрытыми глазами, изо всех сил прижимая ко рту носовой платок. На ее коленях лежал блокнот, наполовину заполненный крючками и палочками. Рядом медленно и бесшумно крутился магнитофон.
  — И что, позвольте спросить, все это значит? — возмутилась Минерва.
  Я успел всего лишь незаметно подмигнуть Элси.
  — О боже, — сказал я. — Это моя жена!
  — Ваша жена! — воскликнула Минерва.
  — Господи, Элси, каким образом ты очутилась здесь? — спросил я. — И как долго ты здесь просидела?
  Я подмигнул ей снова.
  Элси превзошла самое себя. Она встала и негодующе заявила:
  — Достаточно долго! Не зря мне говорили, что ты крутишь роман с богатой женщиной в Лас-Вегасе.
  Она протянула руку, перемотала кассету, вынула ее и, положив в сумочку вместе с тетрадью, гордо вышла через парадную дверь.
  Минерва осталась стоять, лицо ее исказила тревога.
  — Вы никогда не говорили мне, что женаты.
  — Вы и не спрашивали, — возразил я. — Вы же утверждали, что вы гадалка. Вы рассматривали мою руку. Разве вы не смогли этого прочесть?
  — Оставьте ваши дурацкие шутки, Дональд, — обиделась она. — Я не знала, что вы женаты.
  Мне ничего не оставалось, как пожать плечами.
  — Что она собирается делать с магнитофонной записью? — спросила Минерва.
  — Вероятно, она со мной разведется и назовет ваше имя на бракоразводном процессе.
  — Но я ничего не сделала.
  — Все зависит от того, что записано на пленке и что скажет Элси насчет вашего тона. Не исключено, что он звучал достаточно соблазнительно для ревнивой жены, сидящей в шкафу и собирающей доказательства для развода.
  — О боже! — воскликнула Минерва. — Черт бы побрал все эти неприятности!
  Она подошла к телефону, набрала номер и проговорила в трубку:
  — Марвин… я думаю, что тебе лучше приехать в этот мотель, о котором я тебе говорила. Похоже, я угодила в ловушку. — Бросив на меня сердитый взгляд, она продолжала: — По крайней мере, я начинаю думать, что это ловушка. Нет, я хочу, чтобы ты приехал сюда. Правильно. Немедленно. — Положив трубку, она повернулась ко мне: — Хорошо. Вашей жены здесь больше нет, нет и магнитофона. Я буду с вами откровенна. Есть доказательства, что мой муж мне изменял. Я хочу получить эти доказательства.
  — Откуда вы знаете об их существовании?
  — Ну… я это знаю, и все.
  — Я полагаю, это — вещественные доказательства?
  Послышался властный стук в дверь, затем она распахнулась от сильного толчка.
  В дверном проеме возникла солидная фигура Фрэнка Селлерса.
  — А ну, Шустрик, — сказал он, — давай собирайся!
  — Куда?
  — В Лос-Анджелес… Кто эта дама?
  — Миссис Бэджер, — галантно произнес я, — разрешите представить вам моего близкого друга, сержанта Фрэнка Селлерса из полиции Лос-Анджелеса.
  Минерва застыла на месте.
  — Точно, — пробормотала она, но потом взяла себя в руки и холодно кивнула: — Доброе утро, сержант Селлерс.
  Селлерс внимательно посмотрел на нее и сказал:
  — Мне хотелось бы побеседовать с вами, миссис Бэджер.
  — Сюда направляется ее адвокат, — вставил я. — Думаю, вы с ним уже встречались. Его фамилия Фаулер. Если не ошибаюсь, Марвин Эстеп Фаулер.
  Селлерс пробурчал что-то невразумительное.
  Минерва Бэджер все еще стояла, глядя на Селлерса. Очевидно, она была не в силах отвести от него взгляд.
  — Давай, Шустрик, — уже настойчиво повторил сержант, — мы уезжаем.
  — Как? — спросил я.
  — Специальным рейсом. Мигом долетим.
  — Куда? В Денвер?
  — В Лос-Анджелес, — покачал головой Селлерс.
  Он сунул свою сигару в рот.
  — Я все равно докопаюсь до правды, даже если придется поставить на уши всю полицию штата. Здесь что-то не так, и мне это не нравится. Эта акробатка Тесси может спокойно сидеть здесь, в Лас-Вегасе, но если она не предоставит мне нужную информацию, я потребую, чтобы ее выслали в Калифорнию, где ей уже придется отвечать по двум обвинениям в преступном сговоре. На этот раз она у меня не отвертится.
  Я посмотрел на Минерву. На мгновение в ее глазах как будто мелькнул страх, и она в отчаянии взглянула на часы.
  Немного подумав, я спросил у Селлерса:
  — Мы пойдем сейчас или после того, как заявится адвокат?
  — Мы пойдем сейчас, — ответил Селлерс. — Понял? Немедленно!
  И мы вышли.
  …Я думал, что в самолете Селлерс устроит мне допрос с пристрастием, но он только молча жевал свою сигару.
  — С какой стати вы меня сюда притащили? — спросил я наконец, любуясь сверху аэропортом Лос-Анджелеса.
  — Я возвращаюсь в рамки юрисдикции, — объяснил он. — Надо будет, Денвер с Лас-Вегасом сами ко мне приползут. Больше я туда ни ногой.
  — Что вы хотите?
  — Еще не знаю, Шустрик, — чистосердечно признался он. — Ты мне нужен, но я пока не знаю, что с тобой сделаю. Может, ты мне и друг и ведешь со мной честную игру. Если это так, я тебя отпущу. А может быть, ты вообразил, что сумеешь провести меня. В таком случае тебе несдобровать. — Селлерс вынул изо рта сигару и ткнул ею в меня. — Если же это ты все затеял, то, черт возьми, я постараюсь здорово испортить тебе жизнь. Потерей лицензии ты у меня уже не отделаешься. Тут можно и за решетку угодить.
  — А за что меня арестовали в таком случае? И что мне делать дальше?
  — Я хочу все время знать, где ты находишься, — сказал сержант. — Можешь отправляться домой. Можешь пойти на работу. Можешь повидаться с любимой девушкой. Но куда бы ты ни пошел, я должен точно знать твое место пребывания. И если ты думаешь, что я шучу, то попробуй скрыться и посмотри, чем это кончится. Запомни: ты должен быть в моем распоряжении в любое время дня и ночи.
  — О’кей, — согласился я. — Я буду дома.
  Добравшись до своей квартиры, я позвонил в Лас-Вегас и попросил к телефону Элси. Мне сообщили, что она съехала. Тогда я позвонил Минерве Бэджер, но ее телефон не отвечал. Третий звонок был в Денвер, Алтингу Бэджеру. Мне ответили, что его нет на месте.
  Я сказал, что хотел бы поговорить с Мелли Белден. Через некоторое время в трубке раздался ее голос — спокойный, холодный, уверенный.
  — Говорит секретарь мистера Бэджера. Что ему передать?
  — Передайте ему, чтобы он не поддавался панике, сидел тихо и не высовывался.
  — Это мистер Лэм?
  — Вы угадали.
  — Он говорил мне о вас. Спасибо. Я обязательно ему передам… если представится возможность.
  Я принял ванну и хотел было уже позвонить в офис, но передумал. Потом позвонил в аэропорт и выяснил расписание самолетов, прибывающих из Лас-Вегаса. Я узнал, что сразу после того, как мы с Селлерсом вылетели из Лас-Вегаса специальным самолетом, в Лос-Анджелес отправилось еще несколько рейсов.
  Я позвонил Элси домой.
  Никто не ответил.
  Я надел чистую одежду, налил себе выпить и стал ждать.
  Наконец раздался осторожный стук в дверь. Я открыл и увидел на пороге Элси.
  — О, Дональд! — сказала она. — С тобой все в порядке?
  — Как видишь, — ответил я.
  Она влетела в квартиру и бросилась мне на шею.
  — О, Дональд, я так рада! Ужасно, ужасно рада. Я боялась, что ты… Ну, что у тебя проблемы.
  — У меня проблемы.
  Она рассмеялась и пояснила:
  — Я было решила, что ты в тюрьме.
  — Нет, — сказал я и прибавил со значением: — Во всяком случае, пока…
  — О, Дональд, ты…
  Дверь, которая оставалась приоткрытой, неожиданно распахнулась, и на пороге возникла Минерва Бэджер.
  Бросив взгляд на Элси, женщина сказала:
  — Я летела с вами в одном самолете, миссис Лэм, но вы этого не знали. Вы летели тур-классом, а я первым. — Не дожидаясь приглашения, она села и продолжила: — Ну хорошо… что было, то было, но уверяю вас, миссис Лэм, я не имела ни малейшего представления о том, что Дональд женат.
  Я положил руку Элси на талию и сказал:
  — Думаю, что Элси меня простила, однако это вовсе не означает, что она простила и вас. Вы пытались купить меня, прибегнув к сексу.
  — К сексу и к деньгам, — поправила Минерва. — В данный момент эти два средства имеются у меня в избытке.
  Я привлек Элси к себе:
  — Не обращай на нее внимания, дорогая. Она несколько вульгарна. Такой тип женщин мне никогда не нравился.
  — Все ясно, — улыбнулась Минерва. — Поскольку выяснилось, что парень женат, оставим секс и перейдем к деньгам.
  — Сколько? — спросил я, обнимая Элси так, чтобы Минерва не могла видеть ее лицо.
  — Достаточно, — ответила она, — при условии, что получу то, что мне нужно.
  — И что вам нужно?
  — Я буду говорить прямо. У маленького и отвратительного шантажиста по имени Диринг Кэнби имелись доказательства… очень весомые доказательства. К сожалению, он внезапно умер, и никто не смог их обнаружить.
  — Никто?
  — Никто, — твердо повторила она. — Я наняла одного денверского адвоката, и квартиру мистера Кэнби тщательно осмотрели под предлогом поиска завещания. Кроме того, мой адвокат получил у наследников разрешение перерыть всю квартиру. Он так и сделал. Но не нашел и следа тех бумаг, которые были мне нужны. Однако же он обнаружил достаточно документов, указывающих на то, что Кэнби был профессиональным шантажистом. Таким образом, перед нами открылись широкие возможности.
  — Вы уверены, что необходимые документы находились у этого человека… Кэнби?
  — Конечно, уверена.
  Внезапно дверь распахнулась, в мою квартиру вломился Фрэнк Селлерс в сопровождении Берты Кул.
  — Черт меня побери! — воскликнул Селлерс. — Кажется, мы попали на семейный праздник!
  — Элси! — взревела Берта. — А ты что здесь делаешь?
  Элси с пылающими щеками выскользнула из моих объятий.
  — Тебя не было на работе! — вопила Берта. — Мне следовало понять, что ты целуешься где-нибудь с Дональдом. А я еще поперлась из-за него в Неваду!
  Лицо Минервы отразило целую гамму чувств.
  — Кто эта дама? — бросила Берта.
  — Минерва Бэджер, — ответил я. — Она из Лас-Вегаса, где провела шесть недель, необходимых для развода. Проживает в Денвере, штат Колорадо.
  — Итак, Шустрик, — пробасил Селлерс, — мы с Бертой ждем от тебя объяснений. Пора откровенно поговорить с друзьями. Выкладывай карты на стол.
  — О’кей, — сказал я.
  — Но прежде я открою свои, — перебила меня Минерва Бэджер. В ее голосе слышалась неподдельная горечь. — Вы, сержант, хотели бы упрятать этого молодого человека за решетку, и я вам в этом помогу. Я располагаю соответствующей информацией. От вас потребуется только небольшая помощь.
  Селлерс посмотрел на нее с интересом.
  — К вашему сведению, — проговорил я, глядя на Селлерса, — это она убила Диринга Кэнби.
  — Что?! — изумился сержант.
  — У Кэнби имелись компрометирующие бумаги, которые он собирался продать тому, кто больше заплатит. Первым претендентом оказался Бэджер, которому Кэнби посоветовал не опаздывать больше чем на две минуты. Это означало, что у него имелся на примете второй претендент — на тот случай, если они с Бэджером не сойдутся в цене.
  Вторым претендентом была присутствующая здесь Минерва Бэджер. Она явилась на встречу точно в назначенное время и увидела, что Кэнби едва на ногах держится. Он был похож на пьяного. Все складывалось как нельзя лучше. Она получала то, что хотела, не уплатив ни цента. Достав из кошелька пузырек с хлоргидритом — вспомним, что она когда-то была медсестрой, — эта женщина подлила ему в бокал сильнодействующие капли. Однако дальше события развивались не так, как ей хотелось бы. Как оказалось, она превысила дозу снотворного. И Кэнби упал замертво. Она тщательно обыскала его, но не нашла даже ключей от квартиры. Это сбило ее с толку. Тогда она помчалась в Лас-Вегас к своему адвокату.
  Неожиданно раздался грохот. Кто-то прямо-таки ломился в мою дверь. Ручка повернулась, и на пороге возник Марвин Эстеп Фаулер.
  — Минерва, — начал было он. — Я… примчался так быстро, как только смог.
  Он замолчал, заметив, что в комнате полно народу и что все слушают его с большим вниманием.
  — Что вы здесь делаете? — спросил Селлерс.
  — Я представляю своего клиента, миссис Алтинг А. Бэджер. И я хотел бы знать, что здесь происходит.
  — Что вы подразумеваете под словом «представляю»? — поинтересовался Селлерс.
  — Я представляю ее интересы как адвокат.
  — Черта с два! — отрезал полицейский. — Это у себя в Неваде вы — адвокат. Не знал, что границы Невады простираются вплоть до Лос-Анджелеса. У вас есть разрешение на адвокатскую практику в штате Калифорния?
  — Я могу давать советы моему клиенту.
  Селлерс широко улыбнулся:
  — Только я немедленно арестую вас за то, что вы работаете без лицензии, за попытку выдать себя за слугу закона и за нарушение профессиональной этики.
  Наступила гнетущая тишина, и, воспользовавшись моментом, я продолжил:
  — Кэнби был шантажистом. Он завладел информацией, которую хотел продать. Вам, миссис Бэджер, прекрасно известно, что он имел в виду. Он готов был продать эту информацию как можно дороже. Первым покупателем оказался мистер Бэджер, вторым — его жена. Кэнби был слишком хитер, чтобы держать эти материалы при себе, хотя Минерва думала иначе. Она подлила ему хлоргидрат…
  — Я привлеку вас к суду за клевету, — сказал адвокат.
  — Вот и сейчас в ее сумочке лежит пузырек с хлоргидратом, — повысил я голос. — Она собиралась усыпить меня, если бы не сумела договориться.
  Селлерс схватил сумку.
  — Не смейте к ней прикасаться, — предупредил Фаулер, тыча в сержанта пальцем. — У вас нет достаточно весомых оснований для обыска. Все, чем вы располагаете, — клеветнические заявления этого молодого человека.
  Селлерс заколебался.
  — Вы не возражаете, если мы заглянем все же в вашу сумку, миссис Бэджер? — вежливо спросил я.
  — Еще как возражаю! — возмутилась та. — Я ухожу.
  — Но прежде мне хотелось бы побеседовать с вами, — заявил Селлерс. Он повернулся к Фаулеру и сказал: — А вы можете идти. От вас здесь мало толку. Вы не можете заниматься адвокатской практикой в Калифорнии. Вы на чужой территории. Как вы там говорили? В таком случае следует обратиться к адвокату, практикующему в Лос-Анджелесе, который согласится вместе с вами вести дела.
  — Не вам меня учить!
  — И тем не менее, — ответил Селлерс, — вон отсюда!
  — Как это понимать?
  — В прямом смысле, — проговорил Селлерс, угрожающе наступая на адвоката. — Вон!
  Фаулер попятился к двери, бормоча на ходу:
  — Постойте! Вы не имеете права… Вы не можете…
  — Еще как могу, — проговорил Селлерс, поворачиваясь ко мне. — Слушай, Шустрик, он тебе еще не надоел? Это ведь твоя квартира.
  Я молча кивнул.
  Левой рукой Селлерс рванул дверь на себя, а правой ухватил Фаулера за рубашку и вышвырнул адвоката из квартиры. Тот вылетел с такой скоростью, что с размаху налетел на противоположную стену.
  Закрыв ногой дверь, Селлерс потер руки и двинулся к Минерве:
  — Я хотел бы заглянуть в вашу сумочку.
  — Катитесь вы к черту! Я ухожу.
  — Не забывайте, — встрял в диалог я, — у Элси есть магнитофонная запись нашего с вами разговора…
  — Крыса! — закричала женщина и, размахнувшись сумкой, огрела меня по голове.
  Острый край замка резанул меня по щеке, потекла кровь.
  — Арестуйте ее, — сказал я Селлерсу.
  — За что? — спросил тот.
  — За нападение и драку. Фактически эта сумка представляет собой смертельно опасное оружие.
  — Ты хочешь привлечь ее к судебной ответственности? — оживился сержант.
  — Я подсказываю вам предлог для того, чтобы препроводить ее в участок, — сказал я. — А в участке у вас будут уже все основания для того, чтобы осмотреть ее сумочку и изъять содержащиеся в ней предметы.
  Лицо сержанта расплылось в довольной улыбке.
  Минерва бросила взгляд на представителя правопорядка, затем повернулась к нему и заявила:
  — Не смейте ко мне прикасаться, вы, скотина!
  — Фрэнк, поручи это мне, — вызвалась Берта.
  — Поручаю.
  Берта вытянула вперед длинную мясистую руку, похожую скорее на ногу средних размеров, и, схватив Минерву Бэджер за юбку, швырнула ее через всю комнату.
  Берта наступала медленно, как японский борец, покачиваясь, низко склонив голову и расставив руки.
  Минерва махнула было сумкой, но Берта успела ее схватить. Содержимое сумки рассыпалось по ковру.
  Берта уже держала Минерву и, заломив ей руки за спину, спрашивала у сержанта:
  — Фрэнк, у тебя есть наручники?
  Селлерс никак не мог решиться.
  — Я твой заместитель, — заявила Берта. — Эта женщина оказала сопротивление при аресте. Разве это не преступление — препятствовать офицеру при исполнении служебных обязанностей?
  Селлерс протянул ей наручники.
  Тем временем я опустился на колени и принялся ползать по ковру.
  — Вот она, — сказал я, указывая на крохотную ампулу. — Хлоргидрат, известный также как снотворное.
  Берта швырнула Минерву на стул.
  — Подожди, скоро за тобой приедут.
  — Мне больно! — закричала Минерва. — Эти наручники режут мне руки!
  — Не дергайся, тогда и не будет больно. Сиди и помалкивай!
  Селлерс посмотрел на меня:
  — Этого Кэнби убили с помощью хлоргидрата?
  — Так утверждает судебная экспертиза.
  — Я полагаю, что никто не обидится, — широко ухмыляясь, заметил сержант, — если калифорнийские копы раскроют убийство, совершенное в Колорадо.
  — Послушайте! — закричала Минерва. — Придите в себя! Вы говорите об убийстве. Но я не собиралась его убивать. Я дала ему очень небольшую дозу, чтобы он уснул на час, не больше. Вы не можете обвинить меня в умышленном убийстве!
  — Может быть, и нет, — сказал я, — но можем обвинить в непредумышленном. Что, конечно, отнюдь не поможет вам в бракоразводном процессе.
  Селлерс глубоко задумался. Потом кивнул Берте:
  — Ты пока что остаешься моим заместителем. Уводи ее из этого дома, пока не вмешался какой-нибудь толковый адвокат.
  Глава 19
  Газетные заголовки гласили:
  «ДАМА ИЗ ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА В ДЕНВЕРЕ СОЗНАЕТСЯ В НЕПРЕДУМЫШЛЕННОМ УБИЙСТВЕ ШАНТАЖИСТА»
  И ниже:
  «ПОЛИЦИЯ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА БЛЕСТЯЩЕ РАСКРЫЛА УБИЙСТВО, СОВЕРШЕННОЕ В КОЛОРАДО»
  В обширной статье обстоятельно излагались подробности расследования смерти шантажиста и говорилось о том, что ничего не подозревавшие свидетели сбили полицию со следа, указав ей регистрационный номер машины, которая, как выяснилось позднее, находилась в другом штате, а также живописали характер «работы» женщины, известной как Тесси-акробатка, которая по счастливому стечению обстоятельств выбрала для своего акробатического трюка именно эту машину. С помощью этого несложного мошенничества она долгое время терроризировала страховые компании.
  Далее в статье говорилось о том, что водитель данной машины предпочел урегулировать «инцидент» вне стен суда и при сложившихся обстоятельствах не выразил желания привлекать к суду Тесси-акробатку за получение денег обманным путем.
  В газете также упоминалось, что Фрэнк Селлерс отдал должное местному сыскному агентству «Кул и Лэм», которое оказало серьезную помощь в раскрытии этого запутанного дела.
  Полиция Колорадо занимается расследованием причин смерти шантажиста, но вызывает сомнение, что богатая женщина с огромными связями будет привлечена к суду, так как полиция считает, что смерть наступила в результате простого стечения обстоятельств.
  Муж женщины, один из важных и влиятельных бизнесменов Денвера, вступился за нее. И хотя супружеская пара находится в процессе развода, было достигнуто взаимовыгодное решение о разделе имущества и даже возникли разговоры о возможном примирении.
  Полиция Денвера, довольная тем, что в конце концов был пролит свет на эту загадочную смерть, также установила, что убитый имел непосредственное отношение к целому ряду гнусных вымогательств…
  — Дональд! — воскликнула Элси, читавшая газету через мое плечо. — Ты — чудо!
  Зазвонил телефон.
  Элси сняла трубку:
  — Офис мистера Лэма. Он сейчас занят… Минуточку. — Она протянула мне трубку. — Это Колтон Эссекс, — сказала она.
  — Привет, Эссекс, — сказал я.
  — Видели газеты? — спросил он.
  — Как раз читаю.
  — Все в порядке?
  — Лучше не придумаешь. Я вижу, что Бэджеры собираются воссоединиться.
  — Совершенно верно.
  — В таком случае что стало с другой женщиной?
  — У нее тоже все хорошо. Она получила приличный гонорар за сотрудничество, хотя рассчитывала на большее. Но всех денег не заработаешь! Как бы там ни было, я присматриваю за ней… вы меня понимаете.
  — Да, я понимаю, что вы имеете в виду.
  На другом конце провода воцарилась тишина.
  — Вы надежно спрятали мистера Бэджера?
  — Черт! — ответил адвокат. — Через пять часов после того как вас взяли в Колорадо, он уже был в Мехико-Сити. За кого вы меня принимаете?
  — За хорошего адвоката, который, по его же собственным словам, не привык работать за гроши.
  — Об этом я как раз и хотел поговорить с вами, — заметил Эссекс. — Я думаю, что миссис Бэджер сможет избежать обвинения в Колорадо, но ей потребуется для этого все влияние мужа, а также отсутствие дополнительных доказательств, которые… хм… могут появиться. Мистер Бэджер считает, что вам необходимо отправиться в длительный отпуск, где вас не беспокоили бы телефонные звонки и где вас не будут отвлекать разговорами на щекотливые темы. Мне поручено перевести на ваш счет пятьдесят тысяч долларов, которых вполне хватит на хороший долгий отпуск. Вам, конечно, захочется взять с собой вашу секретаршу?
  — Вы хотите отправить нас туда, где нас не сможет допросить полиция Колорадо? — спросил я.
  — Я этого не говорил, — поспешно ответил Эссекс. — Это вы сказали.
  — Большое спасибо.
  — Вам следует отправляться немедленно, — продолжал он.
  — Я никогда не тяну с отпуском, — сказал я, — но в данный момент не могу бросить дела.
  — Мы на это и не рассчитываем, — возразил адвокат. — Ваша секретарша сможет заниматься теми бумагами, которые будут передавать вам в Акапулько. Возьмите ее с собой. Обязательно возьмите.
  Я положил трубку.
  Элси, которая слышала весь наш разговор, посмотрела на меня изумленными глазами, прошептав:
  — Пятьдесят тысяч долларов! О боже, что скажет Берта, когда услышит об этом?
  — Я хорошо знаю, что она скажет: «Тысяча чертей! Никак не могу понять эти проклятые сексуальные дела. Сначала мы вытаскиваем нашего клиента из грязи, в которую он угодил благодаря стараниям своей супруги, а затем он снова с ней сходится. Секс выше моего понимания». Вот что скажет Берта, а ты давай выясняй расписание рейсов на Мехико-Сити и Акапулько. Для начала мы летим в Тихуану, а дальше видно будет.
  — Дональд, я… то есть ты, правда…
  — Ты же слышала, что сказал адвокат.
  — Но мне нужно время, чтобы собраться… О, Дональд, я ужасно смущена.
  — Собираться некогда, — сказал я. — Мы идем на стоянку, мчимся в аэропорт и летим в Тихуану. Вот и все. Пусть Эссекс сообщит Берте о том, что мы благополучно покинули страну. У нас очередная командировка, и нам просто необходимо встретиться с нашим клиентом.
  
  1965 год.
  (переводчик: Ю. Копцов)
  
  Вдовы носят траур
  Глава 1
  С самого утра я занялся неотложной работой. Надо было составить отчет по запутанному и сложному делу, на расследование которого у меня ушла вся неделя. Наш клиент поручил мне добыть доказательства того, что он имеет право на получение страховки в связи с дорожным происшествием. Я закончил расследование к обусловленному сроку, но на составление отчета почти не оставалось времени.
  Стенографистку вызывать было уже поздно, и я решил диктовать отчет прямо на машинку своей секретарше Элси Бранд. Она всегда работает быстро и ловко. Однако даже классная машинистка будет испытывать большое напряжение, если ей придется писать под диктовку длинный отчет, да еще при закладке в пять экземпляров.
  Только около трех часов дня Элси вытащила наконец из машинки последнюю страницу. Я со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла.
  — Дело закрыто, — сказала Элси, собирая страницы. — Страховая компания села в лужу. Когда они узнают, какую информацию тебе удалось раздобыть, они будут смеяться до слез. Прямо помрут со смеху…
  Клиент должен был прийти в пять часов и получить отчет у Берты Кул. Берта — мой старший компаньон по агентству «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования» в Лос-Анджелесе, штат Калифорния. Мы с ней были совладельцами агентства на равных правах, но при этом у нас существовало четкое разграничение обязанностей. Я занимался оперативной работой, расследованиями, сыском. Берта Кул постоянно находилась в офисе, принимала посетителей, договаривалась с ними, устанавливала гонорар. Тяжелая и крепкая, как мешок с цементом, она производила на посетителей сильное впечатление.
  — До прихода клиента Берта успеет познакомиться с отчетом, — сказал я Элси. — И обдумать, сколько с него содрать. А мы с тобой пойдем пока выпить кофе.
  — После такой работы могу выпить даже две чашки, — согласилась Элси.
  Я взял у нее один экземпляр отчета и направился к Берте Кул. Она, как всегда, прочно сидела на своем скрипучем стуле за письменным столом, испещренным рубцами и царапинами — следами боевых сражений с клиентами.
  — Закончил? — спросила Кул с удовлетворением.
  — Закончил.
  Берта протянула руку за отчетом. Бриллианты на ее кольцах вспыхнули холодным огнем.
  — Чертовски длинный текст, чтобы прочитать его до пяти часов, — проворчала она, взвешивая объемистую рукопись на ладони.
  — Зато дело полностью закрыто, — успокоил я ее.
  — В нашу пользу?
  — В пользу нашего клиента.
  Берта привычным движением взяла со стола очки, водрузила их на нос и углубилась в чтение.
  — Садись, — любезно предложила она.
  — Нет, спасибо. Я сматываюсь ненадолго. Мы с Элси собрались выпить кофе.
  Берта Кул подняла глаза от бумаги.
  — Вы с Элси? — фыркнула она.
  — Ага. С Элси, — ответил я. И вышел из кабинета.
  Элси ждала меня. В глазах ее светилось любопытство.
  — Все в порядке? — спросила она с сомнением в голосе.
  — Все в порядке.
  — Она ничего не сказала?
  Я молча улыбнулся.
  — Нецензурно? — поинтересовалась Элси.
  — На этот раз цензурно.
  — И на том слава богу, — вздохнула она с облегчением.
  — Берта поглощена делом, — объяснил я. — Она начала читать отчет. Ты готова? Пошли…
  Мы спустились в кафе, которое располагалось на первом этаже того же здания, что и наше агентство. Когда к нам подошла официантка, я продиктовал ей заказ:
  — Большой кофейник. Поджаренные хлебцы. Две порции сыра «Камамбер».
  — Дональд! — запротестовала Элси. — Моя фигура!
  — Фигура замечательная, — успокоил я ее.
  Официантка ушла и почти сразу вернулась с кофейником.
  — Я решила, что вы можете пока выпить кофе, — сказала она. — Хлебцы уже поджариваются. А сыр я сейчас принесу.
  — Отлично, — поддержал я ее инициативу.
  В этот момент в кафе вошел мужчина и остановился возле двери. Он начал оглядывать зал. Казалось, он скорее кого-то высматривает, чем ищет подходящее местечко, чтобы перекусить. Его глаза наткнулись на наш столик. Остановились на мгновение. Потом быстро вильнули в сторону. После этого он уверенно направился в угол, откуда мог хорошо нас видеть.
  — Не оглядывайся, — сказал я Элси. — Я думаю, что за нами увязался «хвост».
  — Боже мой! Откуда он взялся?! — воскликнула Элси.
  — Не знаю.
  — Ты имеешь в виду мужчину, который только что вошел?
  — Его.
  — Что же ему здесь надо?
  — Ну, он будет делать вид, что зашел сюда перекусить. Закажет небось кофе и пончики. Но на самом деле он пришел сюда, потому что здесь находимся мы с тобой.
  — Может быть, он был в агентстве, разыскивал там тебя. И Берта Кул направила его сюда, в кафе, — предположила Элси.
  — Весьма сомнительная гипотеза, — не согласился я с ней. — Он имеет вид человека, у которого водятся денежки. Такого человека Берта никогда бы не выпустила из своих когтей. Она сказала бы ему: «Садитесь, пожалуйста. Через две минуты я раздобуду для вас мистера Лэма». И тут же послала бы кого-нибудь за нами с приказом поторопиться.
  Официантка принесла наш сыр и горячие поджаренные хлебцы. На столе подозрительного мужчины появились кофе и облитые шоколадом пончики.
  — Как неприятно, когда за тобой следят, — сказала Элси. — Чувствуешь себя как рыба в аквариуме, на которую смотрят дети.
  Неожиданно мужчина резко отодвинул стул.
  Я сказал:
  — Он встает.
  — Думаешь, подойдет к нам? — с испугом спросила Элси.
  — Пожалуй, что так. Он принял какое-то решение.
  Мужчина встал и пошел прямо к нашему столу.
  — Дональд Лэм? — спросил он.
  Я кивнул.
  — Я сразу узнал вас.
  — Вот как? А я думал, мы незнакомы, — сказал я.
  — Вы правы. Меня зовут Николас Баффин.
  Я не встал и не протянул ему руку. Просто кивнул и сказал:
  — Здравствуйте, мистер Баффин.
  Он внимательно посмотрел на Элси. Она ничего не сказала. Я тоже.
  — Я хочу поговорить с вами о важном деле, мистер Лэм, — наконец произнес он.
  — Через десять минут я буду в агентстве. Мы можем поговорить там.
  — Я хотел бы сначала немного лучше узнать вас… Хотел бы поговорить с вами неофициально… Могу я принести сюда свой кофе и несколько минут посидеть с вами? Это деловой разговор.
  Я колебался. Потом взглянул на Элси, вздохнул и сказал:
  — Ладно. Но сейчас рабочий день. Разговор со мной будет стоить вам денег.
  — Я готов оплатить ваше время. Хорошо оплатить.
  Тогда я решил быть повежливее.
  — Это Элси Бранд — моя секретарша, — сказал я. — Несите свой кофе.
  Он заторопился к своему столу и вернулся с чашкой и недоеденным пончиком.
  — Ваше агентство эффективно ведет частные расследования, — начал он. — Судя по всему, клиенты удовлетворены вашей работой.
  — Почему вас это интересует? — спросил я.
  Он нервно засмеялся и сказал:
  — У меня очень деликатное дело…
  Я спросил:
  — Неприятности из-за женщины?
  — Да. Женщина замешана в этом деле.
  — Какие же именно неприятности?
  — Разве в таких делах бывает много разных вариантов?
  — Немного, — согласился я. — Шантаж, алименты, установление отцовства, разбитые сердца или просто всплывшая на поверхность сексуальная связь.
  Он пробормотал:
  — Полагаю, последнее. По крайней мере, так выглядит дело с точки зрения женщины.
  — У вас другая точка зрения?
  — Да.
  — Какая?
  — Шантаж.
  — Эта женщина шантажирует вас? Или принимает участие в шантаже?
  — Нет.
  — Вы уверены?
  — Уверен.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Я хочу знать, как следует поступать с шантажистом, — сказал он.
  — Вы устраиваете ему ловушку. Записываете его требования на магнитофон. Он пугается, и вы освобождаетесь от него. Можно также обратиться в полицию. Все там рассказать. Тогда ловушку устраивает полиция.
  — Другого пути нет?
  — Конечно, есть.
  — Какой?
  — Убить.
  — Кого?
  — Шантажиста.
  — Нет. Это не выход. Есть другой путь.
  — Какой же?
  — Заплатить.
  Я покачал головой:
  — Это все равно что пытаться искупаться в реке, уходя от воды.
  — В данном случае, — сказал он, — это, к сожалению, единственный выход.
  — Заплатить?
  — Да.
  Я снова покачал головой:
  — Такой метод не сработает.
  Он допил кофе, отодвинул чашку и спросил:
  — Вы знаете сержанта полиции Фрэнка Селлерса?
  — Очень хорошо знаю.
  — Полагаю, он знаком и с Бертой Кул?
  — Они всегда находят общий язык.
  — А вы?
  — Я иногда сотрудничаю с ним. Раза два или три я помог ему добиться успеха. А в общем, после каждого случая мы расставались, как друзья. Но каждый раз в процессе работы он относился ко мне с некоторым подозрением… Сержант считает, что я себе на уме.
  — Он считает, что у вас хитрый ум?
  — Слишком хитрый.
  Баффин кивнул:
  — Мне об этом рассказывали.
  — Отлично, — сказал я ему. — Вы задали множество занятных вопросов. Хотите спросить что-нибудь еще?
  — Да.
  — Тогда выкладывайте пятьдесят долларов.
  Он засмеялся:
  — Я слышал, у вас в агентстве оплату устанавливает Берта Кул.
  — Берта взяла бы с вас пятьдесят долларов прежде, чем вы принесли сюда свой кофе.
  Он достал из кармана кожаный бумажник и вытащил пятьдесят долларов. Я взял их.
  — Элси даст вам расписку, когда мы вернемся в агентство.
  Он сказал:
  — Я владелец ресторана «Баффинс Грилл».
  — Слышал о таком. По слухам, шикарное заведение.
  — Самого высшего класса. Я плачу моему шеф-повару большие деньги. Он имеет двух помощников, которые зарабатывают у меня больше, чем шеф в другом ресторане.
  Я промолчал. Тогда он добавил:
  — Нельзя ли устроить так… Ну, чтобы вы, Берта Кул и сержант Селлерс поужинали в моем ресторане завтра вечером? Конечно, бесплатно. За счет фирмы.
  Я отрицательно покачал головой.
  — Почему? — спросил он.
  — Сержант Селлерс захочет узнать, с какой целью его пригласили. В противном случае заставить его прийти — все равно что взвалить гранитную скалу на слабые плечи.
  — Будет шампанское, мясо, деликатесы…
  — Это все может соблазнить Берту. Но не Селлерса. Он захочет знать подоплеку.
  — Но ведь можно устроить так, чтобы он никогда не узнал этого?
  — А зачем он вам нужен на самом деле?
  — Только чтобы создать определенную атмосферу за ужином.
  — Я хочу знать о ваших намерениях больше.
  — Вы знаете о них все. Может быть, сержанта пригласит Берта Кул? Он подумает, что она дает званый ужин.
  Я усмехнулся:
  — Если бы Селлерс услышал, что Берта Кул решила раскошелиться на званый ужин и кого-то пригласить задарма, он бы немедленно вызвал психиатра.
  — Тогда пригласите его вы.
  — Это может сработать. Но вы должны сказать прямо, чего вы хотите. Только говорите потише, потому что за соседний столик только что сели люди.
  Он наклонился ко мне и сказал:
  — Я это чувствую. Я заметил, что глаза вашей секретарши за кем-то следили. Тогда я понял, что кто-то сел за соседний столик.
  — Вы выбрали чертовски неподходящее место для делового разговора, — сказал я.
  — Это не деловой разговор… Всего лишь предварительная беседа. Но очень важная.
  — Что в ней важного?
  — Меня же шантажируют!
  Я кивнул:
  — Вы это уже говорили.
  — Шантажист требует десять тысяч…
  — Это первый укус?
  — Он уверяет, что единственный…
  — Они все так говорят, — сказал я.
  — Все равно мне придется заплатить. На это есть причины.
  Я с сомнением покачал головой.
  — В данном случае это единственный способ защитить женщину. Я обязан это сделать, — настаивал Баффин.
  — Когда вы собираетесь отдать деньги?
  — Сегодня вечером.
  Я сказал:
  — Не глупите. Если сегодня вечером вы заплатите десять тысяч, то в ближайшие шесть месяцев заплатите еще двадцать. Вы будете платить, пока не разоритесь. И каждый раз у шантажистов будет новый повод содрать с вас деньги. Они этой наукой владеют. Каждый раз они будут уверять вас, что играют с вами честно. На самом деле вы станете для них источником постоянной наживы. Повод всегда найдется. То шантажист скажет вам, что ему необходимы деньги, потому что шантажируют его самого. Потом он сообщает, что заболел. Обрадует вас тем, что собирается уехать в Южную Америку, или придумает, что ему подвернулся счастливый случай открыть свое дело. И каждый раз он будет уверять, что берет деньги в долг, с гарантией отдачи. Он даже даст вам расписку.
  Баффин слушал меня рассеянно. Он о чем-то размышлял. Я спросил после короткой паузы:
  — Все еще собираетесь платить?
  — Собираюсь. Один раз. Я вынужден это сделать.
  — А я вам зачем?
  — Затем что я хочу, чтобы деньги отдали вы.
  — Чем же это лучше? Десять тысяч есть десять тысяч. А шантажист есть шантажист!
  — Я вам сейчас объясню. Вы передаете деньги шантажисту. Затем завтра вечером вы, миссис Кул и сержант Фрэнк Селлерс ужинаете в моем ресторане. Люди увидят вас. Увидит вас и журналист Колин Эллис. Он упомянет в своей газете, что Кул и Лэм устроили званый ужин в ресторане Баффина — ужин вчетвером. С шампанским. Все были веселы. У всех было хорошее настроение. Складывалось впечатление, что они празднуют успешное окончание какого-то дела.
  — Вчетвером? — спросил я.
  Он кивнул на Элси.
  — Вы рассчитываете на то, что, прочитав об этом в газете, шантажист испугается и не осмелится еще раз шантажировать вас? — спросил я. — Но это очень неверный и чересчур сложный план. Он потребует больших хлопот.
  — Поэтому я и хочу нанять вас, мистер Лэм. Мне известна ваша репутация.
  — Вы хотите, чтобы сегодня вечером я встретился с шантажистом?
  — Сейчас мы пойдем к вам в агентство, и там вы получите все инструкции.
  Я отрицательно покачал головой.
  — Что-нибудь не так? — с беспокойством спросил Баффин.
  — Не так, — сказал я. — Сделаем по-другому. Мы с Элси сейчас возвратимся в агентство. Вы придете туда позже. Сразу пойдете к Берте Кул. Расскажете ей свою историю. Она установит гонорар.
  — А что я должен сказать ей о пятидесяти долларах, которые я уже заплатил вам?
  — Ничего, — сказал я и бросил пятидесятидолларовую бумажку ему через стол. — Сейчас поймете. Полсотни — это проверка. Я хотел знать, не из тех ли вы людей, которые норовят получить профессиональные советы задаром. Такие часто встречаются. Из-за них врачи не любят ходить в гости, потому что их просят поставить кому-нибудь диагноз. На званом обеде к адвокату подсаживается какой-нибудь тип и говорит: «Что вы скажете как юрист о забавной истории, которая случилась с моим другом?»
  — Я не из тех, кто таким образом делает свои дела!
  — Я не был в этом уверен.
  — И взяли с меня полсотни, чтобы убедиться, что я не из таких?
  — Правильно.
  — А что сказала бы миссис Кул, если бы она узнала, что вы вернули клиенту полсотни?
  — С ней случился бы родимчик!
  — Тогда я могу не рассказывать ей об этом, — великодушно предложил Баффин.
  — Можете, — ответил я и посмотрел на часы. — А теперь мы с Элси идем к себе в офис. Приходите к Берте Кул минут через десять.
  — Я не хочу рассказывать ей всех подробностей.
  — Всех подробностей не знаю и я. Вы темните.
  — На это есть свои причины. Мне приходится темнить.
  — Темнить с Бертой потруднее, чем темнить со мной. Правда, хрустящие наличные делают ее более покладистой.
  — Дружелюбной и отзывчивой?
  — Мягкой, как кошка, — уверил я его.
  — Сколько же надо наличных?
  — Больше, чем вы рассчитываете.
  — Это не так страшно по сравнению с десятью тысячами долларов.
  — Скажите это Берте.
  После минутного колебания он взял свою чашку, блюдце из-под пончика и вернулся за свой столик. Он сидел там, потягивая остывший кофе. Через минуту я сказал Элси:
  — Пойдем. Берта следит за временем. Она засекла, когда мы ушли, и считает своей обязанностью знать, когда мы возвратимся.
  — Ты собираешься скрыть от Берты разговор с этим Баффином? — спросила Элси.
  — Глупости. Мы с Бертой — компаньоны. Для нас любое дело — это улица с двусторонним движением.
  Мы вернулись в агентство. Почти в тот же момент, когда я вошел в свой кабинет, зазвонил телефон. В трубке зазвучал язвительный голос Берты:
  — Ты, должно быть, выпил дюжину чашек кофе!
  Я ответил:
  — Там был деловой разговор.
  — С Элси? — саркастически спросила Берта.
  — С человеком по имени Баффин. Он придет к вам через пять минут. Не говорите ему, что я предупредил вас. Он — владелец ресторана «Баффинс Грилл». У него водятся денежки. Он влип в историю. Мы ему нужны.
  — Увяз глубоко? — деловито спросила она.
  — Это по вашей части, Берта! Расколоть его и выпотрошить!
  Глава 2
  В мой кабинет зашла Элси, остановилась на пороге и сказала со значением:
  — Берта просит тебя зайти к ней.
  Я подмигнул Элси и через все агентство направился к двери, на которой висела табличка: «Берта Кул».
  У нее в кабинете сидел Баффин. Он выглядел так, будто его выстирали, но не успели накрахмалить.
  — Познакомьтесь, — сказала Берта. — Это Николас Баффин. Владелец «Баффинс Грилл». Дональд Лэм, мой компаньон!
  Я поклонился Баффину.
  Берта достала из ящика стола десять полсотенных бумажек и сказала:
  — Это гонорар, который мистер Баффин уплатил нашему агентству за работу. Мы должны выполнить эту работу сегодня вечером.
  — Какого рода работа? — спросил я Баффина.
  — Выплатить деньги шантажисту, — ответил он.
  — Сомнительное дело, — сказал я.
  — В данном случае оно должно выгореть, — сказала Берта. Она повернулась к Баффину и добавила: — Дональд сделает эту работу. Он башковитый сукин сын! Идите с Дональдом и разработайте план действий. Завтра утром Дональд расскажет мне, как прошла операция.
  — Если все кончится благополучно, я хотел бы пригласить вас отпраздновать успех завтра вечером в моем ресторане! — воскликнул Баффин. — С шампанским!
  Берта стрельнула в меня глазами. Он этого не заметил и продолжал соблазнять ее:
  — Я сервирую стол на четыре персоны.
  — На четыре персоны? — повторила Берта.
  Баффин любезно объяснил:
  — Дональд Лэм может прийти, с кем он хочет. И как мне помнится, вы, миссис Кул, примерно полгода назад посетили мой ресторан с одним офицером полиции. Не правда ли?
  — С офицером полиции? — насторожилась Берта.
  — Кажется, это был сержант Фрэнк Селлерс?
  — А, с Фрэнком! Мы тогда расследовали одно дело, к которому Селлерс проявлял интерес. Поэтому он пригласил меня поужинать.
  — Теперь вы можете в свою очередь пригласить его, — посоветовал ей Баффин.
  Судя по всему, идея Берте понравилась.
  — Селлерс пару раз сильно помог нам в делах, — объяснила она Баффину. И тут же добавила: — Пожалуй, не стоит говорить ему, что мы работаем на владельца ресторана и он угощает нас этим ужином.
  — Ну конечно, — уверил ее Баффин. — Я и не собирался объяснять ему это.
  Берта посмотрела на меня:
  — Дональд, нагони сегодня на шантажиста страх божий!
  — Шантажисты изворотливы, — напомнил я ей. — Недаром они шантажисты.
  — Но они и трусливы. Они не вступают в драку. Они действуют исподтишка. Подложат вам клопов в спальню и убегут. Суют нос в чужие дела, но при этом трясутся от страха. Сразу начинают хныкать, если кто-нибудь прижмет их как следует.
  Баффин критически оглядел меня.
  — Вы не производите впечатление тяжеловеса, Лэм, — сказал он. — Вряд ли при виде вас шантажист затрясется от страха.
  — Его сила в мозгах, — сказала Берта, прежде чем я успел открыть рот. — Вы увидите, как затрясется и захнычет ваш шантажист в свое время.
  После этой тирады я повел Баффина в свой кабинет.
  — Пятьсот монет! — присвистнул Баффин, садясь в кресло. — Скромностью желаний ваша компаньонка не отличается!
  — А я этого и не утверждал!
  — Как я уже говорил вам, — сказал Баффин, — я делаю все это не для себя. Я хочу защитить доброе имя женщины.
  — Какое именно доброе имя вы защищаете?
  — Ее фамилию вам знать не обязательно. Зовут ее Конни. Если не возражаете, мы встретимся сегодня в семь часов вечера и с ней.
  — А когда мы встречаемся с шантажистом?
  — В восемь!
  — Зачем нам встречаться с девушкой?
  — Она даст вам деньги! Для шантажиста. У меня сейчас с деньгами туговато. К тому же дело, в конце концов, касается прежде всего ее.
  Глава 3
  Баффин подъехал к агентству ровно в семь на дорогой спортивной машине. Он остановился у обочины и открыл дверцу. Я прыгнул на сиденье рядом с ним и пристегнул ремень.
  — Вы понимаете, что я действую только ради этой женщины? — спросил в который уже раз Баффин.
  — Вы мне это уже говорили.
  — Только для нее! — упрямо вдалбливал он эту мысль в мою голову.
  — Вы женаты? — спросил я.
  — Какое это имеет значение?
  — При шантаже — огромное.
  — Да, — сказал он отрывисто. — Я женат!
  Минуты две мы ехали молча.
  — Моя жена, — неожиданно сказал Баффин, — превратилась в холодную корыстную хищницу, домашнюю золотоискательницу.
  — Вы опасаетесь, что она может пойти на развод?
  — В любую минуту! — воскликнул он. — При первом удобном случае!
  — Вы полагаете, что она может ухватиться и за данный случай?
  Он отрицательно покачал головой.
  — Почему вы в этом так уверены?
  — У меня есть основания для уверенности. Моя жена уже несколько месяцев меня в чем-то подозревает. Поэтому она покинула нашу спальню и запирается от меня на ночь в комнате, где теперь спит. Мы почти не видимся и днем. Когда же случайно встречаемся, она становится холодной как лед. Мне известно и то, что она наняла частных детективов, чтобы выследить меня.
  — Вы уверены, что она все еще не имеет против вас никаких улик?
  Баффин осклабился:
  — Скажу вам по секрету, Лэм, что я чертовски умен в семейных делах!
  — Вот как?
  — Я догадался, что у меня появился «хвост»! По номеру машины я и выяснил, какому детективному агентству она принадлежит. Там я сумел узнать, что моя жена наняла двух сыщиков следить за мной по восемь часов в день. После этого я мог в любой момент от них отделаться. А главное, у меня оставалось достаточно времени, чтобы делать свои дела тогда, когда за мной вообще не следили. Для этого у меня оставалось шестнадцать часов в сутки. Слава богу, моя жена слишком скупа, чтобы оплачивать круглосуточную слежку.
  — Вы не боитесь, что шантажист может продать вас вашей жене?
  — Он не продаст меня никому! Мы сейчас заплатим ему и навсегда покончим с этим делом.
  — Хорошо иметь дело с оптимистом! — сказал я. — Это облегчает задачу шантажиста. Вы легко отдаете ему десять тысяч!
  — Не я. Конни.
  — Надеетесь на то, что шантажист не узнает о том, что вы женаты?
  — Думаю, это ему и в голову не приходит! Его цель — укусить Конни, — уверенно сказал Баффин.
  — А потом он захочет укусить вас.
  — Поэтому-то вы мне и нужны! Чтобы он больше не кусался.
  — Я не могу сделать невозможное.
  — Это не невозможно! Вы же специалист в таких делах. А я — нет. Вы нагоните на этого парня страх божий. Вы напугаете его, вложите ему в карман десять тысяч, получите от него компрометирующие материалы и после этого дадите ему под зад коленом.
  — Какие компрометирующие материалы?
  — Фотографии.
  — Интимного характера?
  — На снимке видно, как мы с Конни выходим из мотеля. И регистрационная карточка — Николас Баффин с женой останавливались в мотеле на ночь.
  — В таких случаях обычно регистрируются как мистер и миссис Джон Смит, — сказал я.
  — Я знаю. Все так поступают. Но на этот раз это была не только развлекательная, но и деловая поездка. Мне должны были звонить в мотель по делу. Кроме того, я был уверен, что за мной никто не следит.
  — Когда же вы узнали о слежке?
  — Все эти подробности вам знать не обязательно, — раздраженно сказал Баффин. — Вы просто должны сегодня сделать то, что я вам поручил. И сделать это хорошо!
  — Ладно. Попробую. Сейчас мы едем к Конни?
  — Правильно.
  — И Конни собирается вручить мне деньги?
  — Да.
  — Почему же Конни не может просто дать вам эти десять тысяч? И вы отдали бы их шантажисту! Или передали их мне…
  — Она хочет, чтобы я при этом играл определенную роль.
  — Какую?
  — Я должен участвовать в переговорах с шантажистом. И помочь вам нагнать на него страх.
  — Не нравится мне все это! — сказал я. — Я хотел бы действовать самостоятельно.
  — Вы получили пятьсот монет за один вечер. Делайте свое дело, а я буду делать свое! — отрезал Баффин.
  Мы повернули на Гранд-авеню и остановились перед отелем «Монарх».
  Баффин повернулся ко мне и сказал:
  — Вы можете узнать Конни. Если узнаете, не показывайте вида.
  — Разве мы раньше с ней встречались?
  — Может, и так. Вы могли где-нибудь видеть ее.
  — На экране? — спросил я. — По телевизору?
  — Где-нибудь, — ответил он, паркуя машину. — Пошли.
  — Вы уверены в том, что хотите, чтобы я поднялся с вами?
  — Абсолютно уверен. Конни даст вам деньги. Вы отдадите их шантажисту.
  Баффин посмотрел на свои часы. В течение последних десяти минут он смотрел на часы несколько раз.
  В отеле мы на лифте поднялись на четвертый этаж. Баффин шел впереди. Остановился возле какого-то номера и постучал в дверь. Почти немедленно ее нам открыла одна из самых красивых женщин, каких я когда-либо видел на экране или в жизни.
  — Хэлло! — сказал Баффин.
  — Хэлло! — сказала она.
  Баффин представил меня:
  — Это частный детектив.
  — Входите, — пригласила женщина.
  Это был дорогой и безликий гостиничный номер.
  — Ее зовут Конни, — представил мне женщину Баффин.
  — Здравствуйте! — сказал я.
  — Может быть, вы сядете, — пригласила она. — Хотите что-нибудь выпить?
  — Не думаю, что нам стоит сейчас пить, — раздраженно сказал Баффин и снова взглянул на свои часы.
  — Детектив знает, что он должен делать? — спросила Конни.
  — Да, — сказал Баффин.
  — Нет, — сказал я.
  Конни перевела взгляд с одного на другого. Я объяснил ей:
  — Мне сказали, что я должен вручить какому-то человеку десять тысяч долларов. Что я должен получить взамен?
  — Скажи ему сама, Конни! — попросил Баффин.
  — Вы должны получить у него фотографии, снятые возле «Рэстебит-мотеля» неделю назад, шестого числа, приблизительно в девять тридцать утра. На фотографии изображены я и Николас Баффин. Он помогает мне сесть в машину. Наши лица видны очень хорошо. Кроме того, отчетливо виден номер нашей машины. Вдобавок у шантажиста имеется регистрационная карточка — Николас Баффин с женой зарегистрированы в мотеле «Рэстебит» пятого числа около десяти тридцати вечера.
  — Речь идет об оригинале карточки или о ее фотокопии?
  — У него есть сама карточка.
  — Каким образом шантажист ее достал?
  — Бог его знает.
  — Как он сделал снимки?
  — Очень просто, — сказала Конни. — Он ждал нас утром в своей машине на стоянке у мотеля. Когда Николас выносил наш багаж, этот человек начал прогревать мотор. Николас положил чемоданы в багажник и подошел ко мне, чтобы помочь мне сесть в машину. Тут шантажист подъехал к нам ближе. Получилось, что мы как бы загораживали ему путь, мешали проехать. Я показала ему рукой, чтобы он отъехал назад. Николас повернулся и закричал на него: «Что ты так торопишься, приятель?!» Или что-то вроде этого. Нам показалось, что этот человек был как бы под хмельком: сидит в машине и ухмыляется. Фотоаппарата мы не видели. Наверное, он был спрятан где-нибудь в автомобиле.
  — Вы видели фотографии?
  — О да.
  — А как насчет регистрационной карточки?
  — Мы видели фотокопию.
  — Фотокопии стоят гривенник дюжина. Этот человек мог сделать тысячи таких копий. Он может сделать сто негативов. Мы потребуем, чтобы он вернул отпечатки, негативы и саму регистрационную карточку. Заплатим за них. Уничтожим. Но, возможно, шантажист уже сделал фотокопии с фотокопий и передал их кому-нибудь. Тогда появится новый шантажист с новыми требованиями.
  — Поэтому вы нам и нужны, — вмешался Баффин.
  — Чего вы от меня ждете?
  — Вы должны предотвратить такой поворот событий. Не допустить, чтобы это случилось.
  — Вы многого хотите.
  — Мы и платим много, — отрезал Баффин.
  — Значит, это было шестого утром? — спросил я у Конни.
  — Да.
  — Всего неделю назад, — сказал я. — Сегодня понедельник, тринадцатое.
  — Правильно.
  — А регистрация в мотеле состоялась пятого?
  — Да.
  Баффин взглянул на часы.
  — Я думаю, Конни, Дональд все понял.
  — Ах, ваше имя Дональд? — спросила Конни.
  Я кивнул.
  — Хорошее имя. Подходит для честного и знающего свое дело профессионала.
  Она оглядела меня с головы до ног. Баффин нетерпеливо ерзал на стуле. Она встала, подошла к двери, которая, очевидно, вела в спальню, и сказала:
  — Я оставлю вас на минуту.
  Конни отсутствовала меньше тридцати секунд. Она вернулась с пачкой денег, которые тут же передала мне. Я сосчитал их. В пачке оказалось сто сотенных бумажек.
  — Хотите расписку? — спросил я.
  Она рассмеялась. Ее смех прозвучал искренне. Во всей этой истории искренность показалась мне неожиданной.
  — О господи, конечно, нет! — сказала она. — Я хочу выпутаться из этой неприятной истории. Остальное меня не интересует.
  — Десять тысяч — большой кусок.
  — Знаю, — сказала она. — Но эти деньги не имеют для меня большого значения. Их мне дали на студии, чтобы замять историю с шантажом.
  — Какая именно студия? — спросил я.
  — Не говори ему, — быстро сказал Баффин.
  — Почему, Ник?
  — Он не узнал тебя, — сказал Баффин. — Пусть твое имя останется неизвестным.
  Она улыбнулась мне.
  — Пожалуй, я промолчу, — послушалась Конни совета Баффина.
  — Нам пора, Дональд, — торопил он.
  Я встал. Конни протянула мне руку.
  — Удачи, — сказала она.
  — Скорее всего, удача мне действительно понадобится.
  Баффин открыл дверь. Она проводила нас в коридор. Через четыре минуты мы были в спортивной машине Баффина.
  — Ну, вы получили деньги, — сказал Баффин. — Теперь все в порядке?
  — Спокойно, — сказал я. — Я получил деньги. Но теперь я хочу вам кое-что сказать.
  — Что?
  — Я не отдам эти деньги никому до тех пор, пока не сочту, что все сделано так, как надо.
  — Мне это подходит, — согласился Баффин.
  — При этом я полагаю, что никто не собирается отобрать у меня эти деньги.
  Он поднял брови с искренним, а может быть и поддельным, удивлением.
  — Никто, — со значением повторил я. — Я также не позволю хитростью или мошенничеством вымогать эти деньги.
  — Почему вы вообще думаете о каком-то вымогательстве или мошенничестве? — обиженно спросил Баффин.
  — На всякий случай, — сказал я. — Всякое бывает.
  Сидя в машине, я открыл маленький чемоданчик-кейс, который захватил с собой. Вытащив оттуда бесшумный револьвер, я засунул его в боковой карман пиджака. Баффин одобрительно смотрел на эту процедуру. Потом он заключил:
  — Вижу, вы серьезно намерены оправдать свой гонорар.
  Мы тронулись с места и медленно поехали. Остановились около отеля «Стилмонт». Баффин опустил в автомат пятидесятицентовую монету — плату за пользование гостиничной стоянкой. После этого наша машина заняла на стояночной площадке свободное место.
  Выключив мотор, Баффин снова посмотрел на часы и сказал:
  — Минуточку.
  Затем он открыл дверь, вылез из машины и куда-то ушел. Впрочем, скоро он вернулся и опять сел в машину.
  — Чем мы сейчас занимаемся? — спросил я.
  — Мы ждем.
  — Выплата будет происходить здесь?
  — Не здесь — в отеле.
  — Чего же мы ждем?
  — Когда будет нужно, я об этом скажу.
  Я уютно устроил мой курносый револьвер в ладони так, что в любой момент мог простым легким движением кисти направить его на Баффина. Он не заметил этих моих манипуляций. Выключив в машине свет, он откинулся на сиденье. Вытащил из кармана сигарету. Прикурил от автомобильной зажигалки. Но тут же раздавил сигарету в пепельнице. Мы ждали минут десять. За это время на стоянку въехало полдюжины машин. Две уехали. Потом подошла большая машина. Баффин взглянул на нее и выпрямился на сиденье. Водитель поставил машину через три автомобиля от нас. Вылез. Посмотрел на часы. Не спеша пошел к входу в отель.
  Баффин подождал, пока мужчина не скрылся из виду, после чего сказал мне:
  — Ну, Лэм, делайте вашу работу.
  Он открыл дверцу. Я положил десять тысяч в свой чемоданчик и взял его в левую руку. В правой я держал спрятанный в кармане плаща и направленный на Баффина револьвер. Когда мы подошли к дверям отеля, я быстро переложил револьвер в чемоданчик.
  Баффин шел впереди. Мы подошли к портье.
  — В какой комнате остановился мистер Стармэн Калверт? — спросил Баффин.
  — Мистер Калверт только что приехал к нам. Его комната семьдесят один двадцать один…
  — Вы можете позвонить ему?
  — Боюсь, он еще не успел попасть к себе в номер. Лифт только что ушел.
  — Отлично, — сказал Баффин. — Он ждет нас. Мы поднимемся к нему.
  — Я должен сначала позвонить ему, — сказал портье. — Таковы наши правила…
  — Конечно, — сказал Баффин. — Позвоните ему через пару минут, когда он доберется до номера. Скажите, что люди, которых он ждет, уже идут к нему.
  Мы на лифте поднялись на седьмой этаж. Мужчина, который приехал в большой машине, стоял теперь у дверей лифта. Я прикинул, что ему около сорока. Это был небольшого роста, стройный человек с седыми усиками и синими глазами. Он имел вид процветающего банкира.
  Мельком взглянув на Баффина, он начал внимательно изучать меня.
  — Я думал, что мы застанем вас в номере, — сказал ему Баффин.
  — Я заметил вас на автомобильной стоянке и ждал вас здесь, — спокойно ответил человек.
  — Вы не могли нас видеть, — заспорил с ним Баффин.
  Мужчина засмеялся коротким металлическим смехом:
  — Тогда почему же я жду вас здесь?
  Не отвечая ему, Баффин сказал мне:
  — Это Калверт.
  — Вы принесли? — спросил у него Калверт.
  — Он принес, — ответил Баффин.
  — Ол-райт. Тогда отправимся ко мне в номер, — предложил Калверт.
  Он пошел впереди нас по коридору. Около номера 7121 Баффин остановился. Калверт продолжал идти.
  — Вот ваш номер, — сказал Баффин, — семьдесят один двадцать один.
  Калверт покачал головой и даже не оглянулся на нас. Мы пошли за ним по коридору дальше. Около номера 7115 Калверт вынул из кармана ключ и отпер дверь.
  — Что это значит? — спросил Баффин.
  — В таких делах надо быть предусмотрительным, — улыбнулся Калверт. — На свое имя я получил номер семьдесят один двадцать один. Другой номер я взял на чужое имя. В делах такого рода человек должен защищать себя от любых случайностей: частных детективов, полиции, спрятанных магнитофонов, тайных свидетелей. — Калверт распахнул дверь. — Заходите, джентльмены!
  Я подождал, пока войдет Баффин, и в это время открыл свой чемоданчик, сунул в него левую руку, чтобы сразу, как только он понадобится, схватить револьвер.
  — Входите, — предложил мне Калверт.
  — После вас, — улыбнулся я.
  Он колебался какое-то мгновение, потом засмеялся и сказал:
  — Ладно. Исполняйте роль надзирателя, если вам это нравится. Я не стану порицать вас за это.
  Он вошел в комнату. Я последовал за ним и закрыл дверь ногой. Потом запер ее на задвижку.
  — Значит, так, — сказал Калверт. — У нас общее дело. Мы все заинтересованы, чтобы оно прошло гладко. Если мы будем вести двойную игру, мы далеко не уйдем. Садитесь, джентльмены.
  Мы сели.
  — Деньги при вас? — второй раз спросил Калверт Баффина.
  — У него, — снова кивнул на меня Баффин.
  Я достал из чемоданчика десять тысяч. Большая пачка: сто стодолларовых бумажек.
  У Калверта загорелись глаза. Он потянулся за деньгами. Но я сказал:
  — Кажется, деньги предназначены на обмен?
  — Ах, извините, — улыбнулся Калверт. — Я забыл. Немножко…
  Он пошел к шкафчику, достал из кармана ключ и отпер его. Пока он занимался этим, я незаметно включил спрятанный в моем кейсе магнитофон. Калверт достал из шкафчика большой конверт и повернулся ко мне лицом.
  — Здесь три фотографии восемь на десять, — сказал он и протянул их мне.
  Я начал изучать снимки. На них был изображен «Рэстебит-мотель». Были отчетливо видны лица Конни и Баффина. У него лицо было повернуто немного назад. У стоящей рядом с ними машины был открыт багажник. Там лежал чемодан. Второй чемодан стоял на земле рядом. Номер автомобиля был виден очень отчетливо. На другом снимке Баффин помогал Конни сесть в машину.
  — Вот оба негатива, — продолжал Калверт, вынимая из большого конверта конверт поменьше.
  Негативы были тридцатипятимиллиметровые. Значит, фотографирование производилось дорогой камерой.
  — Фото сделаны с лучшего негатива, — объяснил Калверт. — Другие негативы не использовались.
  — Только эти два снимка? — спросил я. — Других не было?
  — Еще один снимок ранее был отправлен мистеру Баффину для ознакомления.
  Я слушал его не перебивая.
  — А вот, — продолжал Калверт, — регистрационная карточка мотеля: «Мистер и миссис Николас Баффин». Обратите внимание, что это оригинал. Дата: пятое число этого месяца. Фотографии делались на следующее утро — шестого.
  — У вас имеются фотокопии регистрационной карточки?
  — Только одна, которую мы показали Баффину. Негатив здесь, в конверте.
  — Как можно убедиться в том, что вы говорите правду? — спросил я.
  Калверт улыбнулся:
  — Очевидно, в этом деле есть вещи, которые вам придется принять на веру.
  — Вера — хорошая штука. Но не при шантаже.
  — Мне не нравится такой подход к делу, — сказал Калверт. — Я не одобряю вашу позицию. Речь идет не о шантаже.
  — О чем же?
  — Просто некоторые заинтересованные лица хотят купить определенные фотографии и определенные документы. Им очень легко это сделать. Однако при этом имеются другие люди, которые охотно купят данные материалы за более высокую цену.
  — Но вы предпочитаете продать их за меньшую сумму?
  — Заинтересованным лицам? Да.
  — Почему?
  — Потому что мне срочно необходимо иметь именно десять тысяч — не больше и не меньше. Эта сумма определяется необходимостью, а не рыночной стоимостью документов.
  — Отлично, — сказал я. — Вам не нравится слово «шантаж». Вы чертовски хороший фотограф. Но у вас неприятности, и вы срочно нуждаетесь в десяти тысячах долларов. Вам не хотелось бы прибегать к такому методу доставания денег, но у вас нет другого выхода.
  — Вы сформулировали мою позицию ясно и четко, — подтвердил Калверт.
  — Как вы думаете, кто я такой? — спросил я у него.
  — Полагаю, адвокат, представляющий интересы некоторых заинтересованных лиц.
  — У меня несколько иная профессия. Я нахожусь здесь, чтобы обеспечить гарантии того, что, покупая эти документы, заинтересованные лица произведут только один платеж. Только один.
  — Даю слово, — пробормотал Калверт.
  — Слово чести? — спросил я.
  Он кивнул утвердительно. Но тут же покраснел и спросил:
  — Это сарказм?
  — Это вопрос.
  — Даю слово чести.
  — У вас нет намерений вторично использовать эти документы?
  — Как я могу это сделать, если возвращаю их вам?
  — У вас могут остаться другие негативы или другие отпечатки.
  — Больше у меня ничего нет.
  — Значит, вы не имеете намерений что-нибудь предпринимать с этими документами в будущем? В любой форме?
  — Точно.
  — Тогда вы не будете возражать, если я приму определенные меры предосторожности? Необходима гарантия, что вы не измените вашего решения. Кроме того, всегда остается опасность, что кто-либо мог тайно снять копии с этих документов. И этот «кто-либо» тоже может захотеть однажды получить за них плату.
  — Я не возражаю против любых мер предосторожности.
  — Отлично. В таком случае прежде всего я хочу взглянуть на ваши водительские права.
  Мгновение он колебался. Потом вынул из бокового кармана бумажник и дал мне права.
  Его действительно звали Стармэн Калверт.
  Я пересек комнату, подошел к шкафчику и достал из него несколько листков бумаги со штампом отеля. Потом вернулся к столу и положил бумагу перед Калвертом.
  — Это еще зачем? — спросил он.
  — Расписка за десять тысяч долларов. А также гарантия, что мой клиент больше не будет поставлен под удар.
  — Разве возможны такие гарантии?
  — Пишите то, что я продиктую. Вашей рукой. Сверху поставьте дату. Сегодня у нас тринадцатое число.
  — Что я должен писать дальше?
  Я начал медленно диктовать:
  — Пишите. «Я, Стармэн Калверт, получил десять тысяч долларов наличными от Дональда Лэма. Эта сумма является компенсацией за то, что я вернул Лэму определенные фотографии и негативы, сделанные мной и изображающие мужчину и женщину в тот момент, когда шла погрузка чемоданов в их автомобиль около „Рэстебит-мотеля“. Эти фотографии были сделаны утром шестого числа. Я передал Лэму все имеющиеся в моем распоряжении документы. Других негативов и фотографий не существует. Я передал также регистрационную карточку мотеля, датированную пятым числом, и соответствующий негатив. Других копий с этой карточки не существует. Мне остро необходимы десять тысяч долларов, у меня нет другого пути достать такую сумму, поэтому я вынужден прибегнуть к шантажу».
  — Мне не нравится это слово, — сердито перебил меня Калверт.
  — Вам придется написать его — нравится оно вам или нет, — спокойно ответил я.
  Он покраснел от злости.
  — Вы не можете меня заставить.
  — Но ведь и вы не можете заставить меня отдать вам десять тысяч.
  — Тогда вы не получите фотографии. Я могу продать их в другом месте.
  — Валяйте, — предложил я.
  — Послушайте, — сказал он. — Я пытаюсь действовать разумно. Идти вам навстречу. Но и вам следовало бы щадить мои чувства.
  — Я тоже действую разумно. Я диктую эту расписку так, чтобы, подписав ее, вы больше ничего не могли предпринять в ущерб моему клиенту. Или чтобы этого не мог сделать тот, кто тайно снял с негативов другие копии.
  — Повторяю вам: мне не нравится слово «шантаж».
  — И все-таки его надо написать. Без этого сделка не состоится.
  Минуту он колебался. Потом, снова покраснев от злости, все-таки написал так, как я продиктовал. И подписался.
  — Внизу поставьте номер ваших водительских прав, — потребовал я.
  — Вы слишком многого хотите.
  — Вы слишком много получаете.
  — Пока что я получил только слишком много оскорблений.
  Я пожал плечами:
  — Если вы, имея такую чувствительную натуру, все же пошли на такое дело, стало быть, у вас крайняя нужда в деньгах. И нужны они вам срочно.
  — Ваша взяла, — сказал он и начал выводить под своей подписью номер водительских прав.
  Я достал из чемоданчика коробку для снятия отпечатков пальцев.
  — Будь я проклят, если соглашусь еще и на это, — вскочил с места Калверт.
  Я медленно начал класть десять тысяч назад в чемоданчик.
  — Разве не достаточно того, что я уже сделал для вас? — жалобно спросил он.
  Я сидел молча. Тогда он взглянул на Баффина.
  — Может, мы обойдемся без отпечатков пальцев? — спросил у меня Баффин.
  — Нет, — твердо ответил я.
  — Я, как клиент, имею право сказать вам, Лэм, что не следует заходить слишком далеко.
  Я сидел молча.
  Калверт повернулся ко мне спиной и направился к шкафчику. Баффин раздраженно сказал ему вслед:
  — Он вооружен, Калверт!
  Тот медленно повернулся к нам и снова пошел к столу. Так мы и сидели молча. Наконец Баффин сказал:
  — С такими деньгами многое можно сделать, Калверт. Вы можете уехать в другую страну. Дональд предъявляет вам такие требования только для того, чтобы защитить меня. Он отдаст листок с отпечатками пальцев не в полицию, а мне.
  Снова наступило молчание. Потом Калверт медленно и неохотно открыл мою коробку, прижал большой палец к чернильной подушке и оставил на расписке отпечаток.
  Я взял бумагу. Положил ее в карман и передал ему деньги. Конверт со всеми документами я спрятал в своем чемоданчике.
  — Ну все, — сказал я. — Теперь остается только посмотреть, хорошо ли сработал магнитофон.
  И вынул из кейса маленький магнитофон.
  Калверт смотрел на меня с ужасом. Он оцепенел. Потом глаза его налились кровью, и он резко отодвинул стул.
  — Сидите спокойно, Калверт, — сказал я.
  — Вы не сделаете этого, — прошипел он.
  — Я уже сделал это.
  Я включил звук, и в комнате сильно, громко и чисто зазвучали наши голоса. Выключив звук и укладывая магнитофон назад в чемодан, я сказал Калверту:
  — Советую не забывать, что у меня находится подписанное вами признание в шантаже, отпечатки пальцев и запись нашего разговора. — И добавил, обращаясь к Баффину: — Я думаю, мы имеем все, что нам необходимо.
  Калверт встал.
  — Вам не кажется, что вы не оставляете человеку возможностей для самоуважения? — горько спросил он.
  Неожиданно Баффин начал извиняться перед ним.
  — Очень сожалею, Калверт, — проговорил он. — Я бы не хотел играть так, как играет Дональд. Но я сам просил его обеспечить мне полную безопасность от дальнейших неприятностей.
  — Вы не должны были обращаться со мной как с шантажистом, — сказал Калверт.
  Я взял свой чемоданчик и молча вышел из комнаты. За мной вышел Баффин. Калверт закрыл за нами дверь.
  — Вы были слишком жестоки с этим парнем. Разве это необходимо? — недовольно сказал мне Баффин в коридоре.
  — Вы поручили мне определенную работу. Я стараюсь выполнить ее как можно лучше. И все-таки я не знаю, выполнил ли я ее с гарантией. Нельзя исключить, что он пойдет к вашей жене с копиями этих фотографий.
  У Баффина отвисла челюсть. Потом он сказал:
  — Он даже не знает о том, что я женат. Повторяю вам, что все это дело касается только Конни.
  — Будем надеяться, — сказал я.
  В машине Баффин потребовал:
  — Теперь давайте-ка мне фотографии. И все остальное.
  — Я отдам все документы тому, — твердо сказал я, — кто вручил мне деньги.
  — Конни? — спросил он недоверчиво.
  — Конечно. Вы поручили мне сделать так, чтобы она была ограждена от возможности шантажа в будущем. Я сделал все, что мог. Конни дала мне деньги, и она получит документы. Вы сами сказали мне, что дело касается только Конни.
  — Вам не удастся увидеть ее сегодня.
  — Почему?
  — Это неудобно по ряду причин.
  — Тогда я подожду, пока это будет удобно.
  — Послушайте, Лэм, так нельзя. Вы ведь имеете дело со мной.
  — Если бы я имел дело с вами, то вы бы и дали мне десять тысяч. Но по каким-то причинам Конни не захотела доверить вам эти деньги. Поэтому я не могу доверить вам документы.
  — Лэм, вы несете абсолютную чушь. У нее и в мыслях этого не было.
  — А что было у нее в мыслях?
  — Она хотела только защитить меня от неприятностей.
  — Отлично, — сказал я. — Тогда и я хочу защитить вас от неприятностей. Чтобы вы были в стороне. Сбросьте меня возле моей конторы.
  Баффин взглянул на меня с ненавистью:
  — Ну вы и сукин сын!
  — Конечно, я прошу подвезти меня к агентству только при условии, что вы не передумали и мы не отправимся сейчас к Конни, — сказал я, как бы не замечая его слов.
  Он тронул машину с места. Некоторое время мы ехали молча. Неожиданно он сказал:
  — Послушайте, Лэм. Вы должны доверять мне. Я ваш клиент. Ведь это я обратился в ваше агентство. Это я нанял вас. Я заплатил пятьсот долларов. Вы работаете на меня.
  — Деньги для выплаты шантажисту дала мне Конни. И она хотела получить документы.
  — А я говорю вам, что она делает это для меня.
  — Пусть она прикажет мне отдать вам документы, и я с удовольствием сделаю это.
  — Как бы вам не напороться на неприятности, — пригрозил мне Баффин.
  — Это какие же неприятности?
  — За такое отношение к клиенту вы можете потерять лицензию.
  — Делайте что хотите. Неприятностей у нас и так хватает. Мы к этому привыкли.
  На этом разговор закончился. Баффин о чем-то задумался, глубоко и надолго. Мы расстались с ним без прощальных поцелуев.
  Как только я вбежал к себе в кабинет и бросил на стол свой чемоданчик, я сразу же позвонил в отель «Монарх».
  — Соедините меня с номером четыреста пять.
  — Там никого нет, — ответила телефонистка.
  — Вы ошибаетесь. Я недавно был в нем и…
  — О, мисс Констанция Алфорд сняла этот номер только на сутки. Ее неожиданно вызвали, и она уехала час назад.
  Я поблагодарил девушку и повесил трубку. Потом достал из чемодана большой коричневый конверт и запер его в сейф.
  Глава 4
  В девять утра я позвонил Элси Бранд.
  — Берта пришла?
  — Она у себя.
  — Рвет и мечет?
  — Наоборот, очень приветлива. Даже улыбнулась мне, когда здоровалась.
  — Увидим, какая она будет через час. Думаю, что полезет на стену. Я приеду только к десяти. Если она спросит обо мне, скажи, что у меня срочная работа.
  Я поехал в отель, где мы встречались с Калвертом. Он сдал номер в тот же вечер. Тогда я отправился по разным театральным агентствам. В некоторых из них Констанция Алфорд была зарегистрирована недавно как начинающая актриса, ищущая работу в кино. Ни одна киностудия, разумеется, и ломаного гроша не дала бы, чтобы «защитить ее доброе имя».
  Потом я приехал в «Рэстебит-мотель», показал свои верительные грамоты и спросил, не могу ли я взглянуть на их книгу регистрации за пятое число.
  Никакого Николаса Баффина с женой там не оказалось. При этом администратор мотеля утверждал, что все регистрационные карточки остались на месте, ни одна не пропала, все они подшиты в папке. Конечно, его уверения могли не соответствовать истине. Но зачем бы это ему потребовалось врать мне?
  У администратора было кислое настроение. Напротив мотеля строился десятиэтажный жилой дом. Жильцы мотеля жаловались на шум стройки, на то, что вся улица целый день запружена грузовиками и бульдозерами. Я вернулся на стоянку машин, расположенную перед входом в мотель, и мысленно реконструировал обстановку, при которой шантажист мог сделать фотографии. По снимкам можно было определить, где стоял его автомобиль. Отсюда хорошо просматривался и вход в мотель, и строящийся дом. Тут я вспомнил, что в агентстве меня ждет Берта. Ее челюсть, наверное, негодующе выпячена, а зубы сжаты от возмущения. Я знал, что когда вернусь в офис, то мне придется несладко.
  Туда я попал только в 10.30. Телефонистка сразу сказала мне:
  — Миссис Кул велела передать, что хочет вас видеть сразу, как только вы появитесь. Что-то очень важное.
  Я неохотно отправился в кабинет моей старшей партнерши, внутренне приготовившись к нападению. Берта улыбнулась мне, как Чеширский кот.
  — Где, к черту, ты пропадал? — спросила она, приветливо улыбаясь.
  — Работал. Бегал по делам.
  — Каким именно?
  — По делам Баффина.
  — Заплатил вчера шантажисту?
  — Да.
  — Получил документы?
  — Да.
  — Думаешь, он еще раз попытается куснуть Баффина?
  — Нет.
  — Хорошо. Я связалась с сержантом Селлерсом и сказала, что мы выполнили работу для ресторана Баффина и получили приглашение прийти туда с гостями на шикарный бесплатный обед. С шампанским. И вообще — заказ без ограничений.
  — И что ответил Селлерс?
  — Он сказал, что это звучит привлекательно. Но он хочет знать, будешь ли там ты.
  — Что вы на это сказали?
  — Я сказала: «Конечно». Ведь именно ты сделал эту работу.
  — Ему это понравилось?
  — Он признался, что предпочел бы пообедать со мной вдвоем. Но совесть немного беспокоит его: он говорит, что пару раз неправильно судил о твоих деловых и человеческих качествах. Ему не нравится только, что ты иногда режешь углы… Намерен ли ты привести с собой на обед свою волоокую секретаршу?
  — Вряд ли. Думаю, это не доставит ей удовольствия. Я как-нибудь приглашу ее на обед за свой счет.
  — Держу пари, что пригласишь!
  — Есть еще причина, по которой я не собираюсь приглашать ее на этот раз.
  — Какая?
  — Та же, по которой вам скоро придется позвонить сержанту Селлерсу и сказать, что обед отменяется.
  Улыбка сошла с ее лица. Рот затвердел. Глаза замерцали мрачным светом.
  — Что за дьявольщину ты несешь? Ты же только что сказал, что хорошо выполнил работу для Баффина.
  — Работа в порядке.
  — Ну а обед входит в оплату за услуги.
  — Баффин еще не звонил вам?
  — Нет.
  — Скоро позвонит. Он позвонит и скажет, что приглашение отменяется. Что я такой-рассякой. Что наше агентство ведет с ним двойную игру. И он еще потребует деньги назад.
  — Что случилось?
  — Я играл не так, как он хотел.
  Ее лицо потемнело.
  — Черт возьми, Дональд! — прорычала она. — Ты ведешь себя чересчур вольно. Баффин — хороший клиент. Мы же хотели развивать такого рода деятельность. Мы…
  Но тут зазвонил телефон. Несколько мгновений Берта колебалась. Потом сняла трубку. Она слушала, что ей говорили, и смотрела на меня. Постепенно к ней возвращался нормальный цвет лица. Потом губы растянулись в улыбке.
  — Это очень мило, мистер Баффин, — заговорила она. — Мы будем. Около восьми? Подходит… Прошлым вечером все было сделано как надо? Отлично? Нет, я еще не видела его. Он только что появился в офисе… Понимаю… Да, сержант Селлерс придет с нами. Я сказала ему, как было: мы сделали для вас работу, и вы пригласили нас на обед… Ну и прекрасно… Да, я скажу… Да, он любит поступать не совсем обычно, но его методы всегда приносят хорошие результаты. Да, конечно… Ну, тогда до восьми? О, пара коктейлей — этого достаточно… — Повесив трубку, Берта посмотрела на меня с таинственным выражением лица. — Какого черта ты решил, что Баффин скис?
  — Когда мы вчера прощались, он назвал меня сукиным сыном.
  — Чем ты ему насолил?
  — Ничем. Просто поступил не совсем так, как он хотел.
  — Он мне так и сказал. Но тут же добавил, что ты работал блестяще. Сумел полностью исключить возможность нового шантажа. И чем больше он думает, тем лучше понимает, что дело было сделано великолепно. Ну, в общем, ты слышал наш разговор…
  — Только с одной стороны.
  — С другой стороны прозвучала сердечность. Огромная сердечность.
  — Мне это не нравится, — сказал я.
  — Почему?
  — Вчера вечером он бесился всю дорогу.
  — По какой причине?
  — Женщина дала мне деньги, чтобы добыть документы. Я их добыл. Баффин заявил, что наш клиент — он, Баффин, и документы должны быть вручены ему. Я ответил: «Не пойдет!»
  — Где сейчас эти документы?
  — В моем сейфе.
  — Но ведь верно, что платил нам за работу Баффин. Почему бы не отдать ему документы?
  — Нас нанял Баффин, но нанял для того, чтобы защитить женщину. Она дала мне десять тысяч, и ей я отдам документы.
  — Понятно, — сказала Берта. — Но если они любят друг друга и идут рука об руку, какая разница, кому их отдать?
  — Любовь скоротечна, — сказал я. — Иногда очень даже скоротечна.
  — Пожалуй, ты поступил неглупо. Возможно, Баффин за ночь понял это. Он сказал мне, что ты очень ловко провел всю операцию.
  — Не нравится мне все это, — повторил я.
  — Что не нравится?
  — Что он говорит, как я ловко действовал.
  — А ты действовал ловко?
  — Вроде бы так.
  — Тогда что же тебе не нравится?
  — Он слишком резко изменил мнение. Это не к добру.
  — А что не к добру?
  — Не знаю. Это всего лишь подозрение. Званый обед, который он устраивает, возможно, не так уж невинен, как мы полагаем.
  — Обед за счет ресторана! — воскликнула Берта. — О господи, Дональд! Я пытаюсь сбросить свой вес. Сижу на диете, как бы ни была голодна. Но тут я решила немного расслабиться, поесть вкусно и вволю.
  — Может быть, Баффин ждет от этого обеда еще больше, чем ждете от него вы, Берта. Может быть, он возлагает на него большие надежды.
  — Он этого и не скрывает, — сказала Берта. — Он сам сказал, что за ним ведется слежка и, если обнаружится, что он дружит с «Кул и Лэм» и имеет шуры-муры с сержантом Селлерсом, это ему будет полезно.
  — Ладно. Я свое сказал. Вы все равно хотите пойти на обед?
  — Я иду. И ты идешь. И сержант Селлерс идет. И если хочешь, можешь привести свою волоокую секретаршу. Я попробую быть с ней любезна.
  — Когда вы пробуете быть любезной женщиной, это похоже на камнедробилку, которая пытается ходить на цыпочках.
  — Ну тебя к черту, — пробурчала Берта.
  Я пошел к двери. Она сообщила мне вдогонку:
  — Селлерс заедет за мной и отвезет в «Баффинс Грилл». Мы ждем тебя там к восьми.
  — Может, вы хотите, чтобы я поехал с вами?
  — Только этого не хватало! — огрызнулась она.
  Глава 5
  Перед самым ленчем в кабинете раздался телефонный звонок. Сняла трубку Элси. Она вошла ко мне в кабинет и сказала:
  — С тобой хочет поговорить мистер Стармэн Калверт. Он говорит, что ты его знаешь.
  Она смотрела на меня, вопросительно подняв брови. Я кивнул и взял трубку.
  — Алло!
  — Привет, молокосос! — услышал я саркастический голос Калверта.
  — Вы, может быть, ошиблись номером. С кем вы сейчас говорите?
  — С Дональдом Лэмом.
  — Правильно.
  — Молокосос, — повторил он.
  Я молчал.
  — Ты думаешь, что вчера вечером был очень умный. Имей в виду — ты сильно испортил дело и еще пожалеешь об этом.
  — Вы сообщаете мне это бесплатно? Или хотите что-нибудь получить за такую информацию?
  — Раз ты так ставишь вопрос, я скажу, что я действительно хочу получить кое-что. И получу то, что хочу. Ты был вчера таким умником, что вел двойную игру со своим клиентом. Ты подставился. И я собираюсь этим воспользоваться. Вчера ты держал в руке кнут. Или думал, что держишь кнут. Сегодня положение изменилось — я сижу в седле. Ты оставил лазейку, которая дала мне возможность взять вожжи в свои руки. Мальчик! Когда твой клиент узнает, что я намереваюсь сделать, он вырвет у себя на голове все волосы. А когда он вырвет себе волосы, твоя репутация, как баловня и любимчика судьбы, провалится сквозь землю. — Его смех заскрежетал в трубку, как будто он царапал стеклом по терке.
  — Могу я задать вопрос? — спросил я.
  — Можешь задать вопрос. Но я не отвечу, если он мне не понравится.
  — Почему вы позвонили мне?
  — Просто чтобы ты не лопнул от самодовольства, считая, что вчера вечером был большим умником. Я еще не говорил с твоим клиентом. Но когда поговорю, ты сразу узнаешь от него об этом.
  — И когда это произойдет?
  — Я еще не совсем готов к тому, чтобы предъявить ему свои требования. Но ты услышишь от него кое-что уже сегодня до полуночи. И он будет при этом в полной панике.
  — Может быть, вы расскажете мне, чего вы хотите?
  Снова заскрежетал его саркастический смех.
  — Знаем мы эти старые штучки частных детективов. Ваша техника — удержать человека разговором подольше. Быть хладнокровным. Не терять голову. Говорить и заставлять говорить другого. А в это время ваша секретарша небось уже пытается установить, откуда я звоню. Если хотите, я вам сам скажу, откуда звоню, и назову номер телефона…
  — Не стоит, — сказал я. — Просто интересно знать, что у вас на уме.
  — Я скажу, что у меня на уме. Мне очень не понравилось, когда ты потребовал, чтобы я дал снять свои отпечатки пальцев.
  — Догадываюсь об этом, — сказал я.
  — Когда ты все же заставил меня сделать это, то по-настоящему задел меня за живое. А задев меня за живое, ты открыл дверь для больших неприятностей, многих неприятностей.
  — Неприятностей для меня?
  — Для тебя. Для Баффина. Для всех.
  — А что, собственно, плохого в отпечатках пальцев?
  — Мне это не нравится. И все. У меня нет преступного прошлого, и никто не может что-нибудь навесить на меня, используя эти отпечатки. Но мне не нравится сам факт. И еще, Лэм, я хочу вернуться к расписке, которую я подписал. Я готов дать тебе короткую расписку в получении десяти тысяч долларов. Если ты пойдешь мне в этом навстречу, я гарантирую, что больше никогда не предъявлю никаких требований ни Баффину, ни кому другому. Но я хочу получить назад бумагу с отпечатками пальцев! Хочу от тебя заверения, что с нее не сделано фотокопии! И хочу, чтобы ты принес извинения за грубое и оскорбительное отношение ко мне!
  — А если я не сделаю, как вы хотите? — спросил я.
  — Тогда ты пожалеешь о том, что у тебя не оказалось немного больше ума и немного меньше заносчивости, чтобы, пока было можно, отвести беду. Но я хочу защитить тебя и дать возможность сохранить лицо. Я скажу Баффину, чтобы он заставил тебя вернуть мне мою расписку и отпечатки пальцев, чтобы он заставил тебя сотрудничать со мной.
  — Вы уже говорили с ним об этом?
  — Еще нет. Но обязательно поговорю.
  — Когда?
  — Сегодня вечером. И после этого он сделает в точности то, что я попрошу его сделать. И тогда прежде, чем я захочу иметь дело с тобой, Дональд Лэм, ты попросишь у меня извинения. Или станешь самым несчастным сукиным сыном на свете. — Он бросил трубку.
  Я вышел к Элси и сказал ей:
  — Если снова позвонит Стармэн Калверт, скажи ему, что я занят и не могу говорить с ним. Ты записала наш разговор на пленку?
  Она кивнула. В ее широко раскрытых глазах мелькнул страх.
  — Дональд, — сказала она, — в его словах чувствуется опасность.
  — Он пытался создать впечатление, что в его словах чувствуется опасность. Угрозы шантажистов всегда стоят ровно столько, сколько мы сами готовы заплатить.
  Я улыбнулся ей, стараясь продемонстрировать уверенность и беззаботность.
  Глава 6
  «Баффинс Грилл» принадлежал к тем шикарным ресторанам, которые существуют главным образом для того, чтобы люди, посетив их, могли этим хвастаться и гордиться. Каждые три секунды на здании загорались огромные буквы: «БАФФИНС». Когда они исчезали, вспыхивало слово «ГРИЛЛ». Четверо или пятеро парней встречали посетителей у входа на автомобильную стоянку. Я подъехал к одному из этих молодых людей в униформе.
  — Ваше имя? — спросил он.
  — Дональд Лэм.
  — О, мистер Лэм, мне поручено позаботиться о вас. Вашу машину я поставлю на лучшее место, и вы сможете без задержки взять ее, когда будете уезжать.
  Я протянул ему чаевые. Но он отвел мою руку:
  — У вас брать не велено. Вас принимают как гостей дома.
  Я вошел в ресторан.
  В коридорах в ожидании столиков толпился народ. Бар был переполнен. Возле входа стоял сам Баффин. Он подбежал ко мне:
  — Прекрасно, Лэм! Очень рад, что вы смогли прийти. Ваши друзья уже на месте. Мы предоставили вам столик на втором этаже.
  Ресторан занимал три этажа. Баффин лично сопровождал меня к лифту. В кабине он нажал на кнопку, и лифт начал медленно подниматься.
  — Простите, что вчера я немного погорячился, Лэм, — сказал он. — Я нервничал. События разворачивались слишком быстро. Потом я все заново обдумал и пришел к выводу, что вы провели дело с высоким мастерством. Думаю, после такой работы новые попытки шантажа исключаются.
  — Вчера вы были сильно раздражены, — сказал я.
  — Был, — согласился Баффин. И через минуту добавил: — Но это было вчера.
  Лифт остановился. Баффин открыл дверь и, церемонно поклонившись, повел меня в зал.
  По стенам зала размещались закрытые занавесками кабины. В центре стояло пятнадцать или двадцать столиков. Те, кто обедал в кабинах, были скрыты от посторонних глаз. Те же, кто сидел в зале, были как экспонаты на выставке. На этой выставке Берта Кул и Фрэнк Селлерс торчали за своим столиком как главная достопримечательность.
  Баффин церемонно довел меня до самого столика и, когда я садился, отодвинул для меня стул. Затем отступил назад и направился к лифту.
  Селлерс посмотрел на меня из-за бокала с коктейлем. Берта сияла вежливой улыбкой.
  — Привет, Шустрик, — сказал Селлерс.
  Я растянул рот до ушей:
  — Как самочувствие, сержант?
  Он тоже осклабился:
  — Как у человека добродушного и голодного. — Он поднял свой коктейль. — Я не собирался пить. Но у меня специальное разрешение устроить себе сегодня вечер крика на лужайке. Я голоден, мальчик. Я сегодня специально пропустил ленч.
  — И я! — оживилась Берта.
  Ко мне подбежала официантка.
  — Ваш обед готов, сэр. Но, может быть, раньше вы хотите коктейль?
  Через несколько минут она принесла мне «Манхэттен». Я поднял бокал, кивнул Берте и сержанту:
  — За ваше здоровье!
  Они выпили со мной. Официантка принесла поднос с деликатесами: икра, особый сыр, ломтики сладкого картофеля под соусом божественного вкуса. В серебряном ведерке со льдом стояла большая бутылка шампанского. С этого момента все закрутилось.
  Селлерс откинулся на спинку стула. На лице его играла довольная улыбка.
  — Вот это жизнь! — заявил он. — Какую же ты провел операцию для Баффина, Шустрик?
  — Пустяковое дело, — небрежно ответил я. — Всего-навсего помог сделать ему один платеж.
  В его глазах появился интерес.
  — Его шантажировали?
  — Не думаю, что его шантажировали. Он тут был сбоку припека, фактически я работал на другого человека. Но Баффин говорит, что испытывает ко мне чувство благодарности.
  — Это точно — испытывает, — ухмыльнулся Селлерс, оглядывая стол. — Имейте побольше таких клиентов. И приглашайте меня, когда они будут испытывать благодарность.
  — Спасибо, — поблагодарил я. — Обязательно пригласим.
  Но тут в его глазах вспыхнула неожиданная подозрительность.
  — Только не вздумай крутить со мной, Шустрик, — с угрозой сказал он.
  — Я не кручу.
  — Ты, конечно, умен, — неохотно признал Селлерс. — Иногда я думаю, что чересчур умен.
  — Я не сделал тебе ничего плохого, — напомнил я.
  — Не сделал, — после некоторого молчания задумчиво согласился он. — Ты ни разу не повредил мне. Ты даже сделал для меня кое-что полезное. Но иногда ты пугаешь меня до смерти. Любишь кататься по тонкому льду и тащить за собой меня. Правда, тебе удается не проломить лед и не утопить меня. Но нередко лед подо мной чертовски сильно трещал.
  Я решил оставить последнее слово за ним. Нельзя забывать, что он приглашен сюда отдохнуть, а не ссориться. Я потягивал коктейль и молчал.
  Обед проходил как по нотам. Омары с нежными кусочками сочного мяса. Луковый суп. Домашний салат. Потом бифштекс. Бифштексы, толщиной в два дюйма, были приготовлены мастерски. И когда мы острейшим ножом отрезали кусок мяса, тарелка окрашивалась густым красным соком. Берта бесстыдно макала в этот сок кусочки натертого чесноком хлеба. Шампанское лилось рекой.
  Берта и Селлерс наслаждались. Я тоже получал от еды удовольствие, но все время был настороже. Во всем этом было что-то тревожащее. Мне не нравился этот званый обед.
  Когда глаза моих соседей по столу встречались, они дружески улыбались друг другу. Они были крепкими людьми. Ветераны той игры, в которую играли, они не боялись ни бога ни черта и хотели, чтобы об этом знали все. Я держался в стороне от их разговора.
  Наш столик размещался в самом центре зала. Все посетители могли видеть каждое наше движение, могли видеть все подробности нашего шикарного обеда. Все, кроме, разумеется, тех, кто находился в кабинках. В основном там сидели молодые парочки. Входя, они по краю зала осторожно двигались за официанткой. Потом заходили в кабину и задергивали занавески. Возле кабин царил полумрак, зато центр зала был залит светом. И наш столик находился в самом центре этой иллюминации.
  Зал был переполнен. Среди посетителей я заметил журналиста Колина Эллиса, который вел в газете ежедневную колонку городских новостей, сплетен и сенсаций.
  К нам подошла официантка.
  — Вы подойдете к телефону, мистер Лэм? — спросила она. — Человек, который звонит, просил передать, что речь идет о жизни и смерти.
  Я извинился, встал и пошел за официанткой. Берта и Селлерс внимательно смотрели мне вслед.
  Официантка привела меня к установленному на первом этаже телефону. Я приложил к уху трубку и сразу услышал взволнованный голос:
  — Все подстроено. Берегитесь. Проверяйте каждый свой шаг. Вы в ловушке…
  — Как это? — спросил я.
  — Не будьте болваном! Вы в ловушке… — И незнакомец повесил трубку.
  Я немного задержался в телефонной будке, пытаясь у телефонистки ресторана узнать, откуда звонили. Но не узнал ничего.
  Я поднялся на второй этаж. Вошел в обеденный зал. Мне навстречу шла элегантная официантка с уставленным блюдами подносом, который она несла с профессиональной ловкостью: один край подноса держала правой рукой, другой лежал на ее правом плече. Она двигалась вдоль закрывающих кабины занавесей. Возле одной из них мы встретились. Получилось так, что я загораживал ей путь. Она беспомощно посмотрела по сторонам. Тогда я прислонился спиной к занавескам какой-то кабины. Они чуть раздвинулись. Не более чем на дюйм-другой. Проходя мимо меня, официантка ласково и благодарно посмотрела на меня.
  — Спасибо, — сказала она. — Вы очень любезны.
  Я не знал, сидит ли кто-нибудь в кабине, в которую немного влезла моя спина, но на всякий случай сказал через плечо:
  — Извините, мне пришлось посторониться, чтобы пропустить официантку.
  Когда я вернулся к своему столику, Берта что-то втолковывала Селлерсу. Лицо у нее было бордовое. Он подозрительно оглядел меня.
  Я посмотрел на кабинку номер тринадцать, возле которой стоял, пропуская официантку с подносом. Вскоре к этой кабине подошла другая официантка. У нее на подносе стояли китайские блюда. Я наблюдал за ней. Вот она отдернула край занавески. Почему-то остановилась на пороге, глянула внутрь кабины. Потом сделала шаг назад. И неожиданно закричала. Пронзительный, страшный крик. Она пошатнулась, упала на пол. Грохот падающего полного посуды подноса почти слился с ее душераздирающим воплем. Занавеска самопроизвольно закрылась.
  В зале на мгновение воцарилась жуткая тишина. Люди с недоумением смотрели друг на друга. Те, кто видел распростертую на полу женщину, вскочили с мест. Кто-то кинулся к ней. Откуда-то появился метрдотель. Он обошел лежащую на полу официантку, переступил через поднос и заглянул в кабинку номер тринадцать.
  — Что это ты сделал с официанткой? — резко спросил у меня Селлерс.
  — Я? Я ничего не делал.
  — Ты сейчас проходил мимо нее. Я сам видел.
  — Это была совсем другая официантка.
  В этот момент метрдотель выскочил из кабинки и побежал.
  — Убийство! — на ходу крикнул он. Было видно, что он потерял голову.
  Селлерс рывком вскочил со стула и как метеор метнулся к выходу.
  — Что все это значит? — сердито спросила Берта. Официантка поднялась на ноги и поспешила в сторону кухни. Поднос, тарелки и еда остались на полу.
  Посетители по своему поведению разделились на две группы. Семейные пары проявляли откровенное любопытство. А немолодые мужчины с юными спутницами торопливо покидали зал. Некоторые посетители бросали на свои столики деньги, оставляя недоеденные обеды. Другие, не рассчитавшись, торопились к выходу. Их никто не останавливал, официанткам было не до них.
  Я посмотрел на Берту. Она была безмятежна.
  — Вы хотите, чтобы нас допрашивали как свидетелей? — спросил я.
  Она покраснела.
  — Что, в конце концов, происходит? — спросила она опять.
  От выпитого шампанского ее глаза блестели как бриллианты.
  — Как вы думаете, почему так поспешно смылся Селлерс? — спросил я.
  Она в раздумье подняла брови.
  — Потому что в газетах могут появиться заголовки: «Убийство было совершено в двадцати метрах от сержанта полиции».
  — Ну и что? — сказала Берта.
  — Тогда на суде ему придется выступать в качестве свидетеля. Защитники своими вопросами загонят его в угол. «В какую сторону он смотрел? Что видел? Почему он видел так мало? Кто входил в кабину тринадцать? Кто выходил?» Потом последует самый пикантный вопрос: «Сколько вы выпили за обедом, сержант?» Если он скажет, что что-нибудь видел, его изрешетит при перекрестном допросе защитник. Если скажет, что ничего не видел, прокурор спросит, не потому ли, что был сильно пьян.
  Берта быстро протрезвела:
  — Давай быстренько отсюда сматываться, Дональд!
  
  Посетители, которые в панике сбежали из ресторана, толпились теперь на тротуаре перед входом и требовали, чтобы им поскорее подогнали их машины. Я поймал молодого человека, который встречал меня на стоянке.
  — Минуту, мистер Лэм, — пообещал он.
  Я отрицательно покачал головой:
  — Сразу! — И дал ему пять долларов.
  Через несколько секунд он подогнал ко мне автомобиль. Я помог Берте забраться в него.
  — Наплевать на вежливость, — резко сказала она. — Уедем, не попрощавшись с Баффином.
  Мы поехали. Я отвез ее домой. Она была молчалива и задумчива.
  — Может быть, сейчас нам обоим стоило бы уехать из города по делам, — сказал я ей, прощаясь.
  — Разве мы совершили что-нибудь такое, чего должны стыдиться?
  — Пока нет, — сказал я и уехал.
  Глава 7
  Номер моего домашнего телефона не значился в телефонной книге. Не знаю, как его раздобыл Фрэнк Селлерс. Наверное, взял у Берты. Так или иначе, когда я еще только отпирал ключом дверь в квартиру, телефон надрывался от трезвона. Я снял трубку.
  — Лэм?
  — Это я, Фрэнк…
  — Во время обеда тебя вызвали, так? Подошла официантка и сказала, что тебя просят подойти к телефону?
  — Правильно.
  — Я хочу сказать тебе кое-что насчет этого телефонного разговора.
  — Что именно?
  — Это был звонок от моего коллеги Джила Адамса, который попросил тебя передать мне, что появились новые важные сведения о деле, которое мы с ним расследуем, и ему необходимо срочно со мной встретиться.
  — Почему же он позвал к телефону меня, а не тебя?
  — Он опасался, что в ресторане громко объявят мое имя. Не хотел, чтобы на меня в этот момент обратили внимание. Поэтому решил передать свое сообщение через тебя.
  — Получается складно, — сказал я. — Но кто может подтвердить, что дело было именно так?
  — Ты.
  — Есть еще какие-нибудь подтверждения этого?
  — Джил Адамс очень хорошо запомнил весь этот эпизод.
  — Где ты находишься в данный момент? — спросил я.
  — В турецких банях, чертов болван, — разозлился сержант Селлерс. — Когда я выпарю из себя это чертово шампанское, я отправлюсь к себе в полицейское управление голубоглазый и невинный. А завтра я намерен разнести этот «Баффинс Грилл» в клочья. Он воняет.
  — Чем?
  — Предательством. Званый обед оказался западней. Если бы я подошел к кабинке и заглянул в нее — крышка бы захлопнулась. Мне был бы конец. Меня бы уволили из полиции. Ты это знаешь. И я это знаю.
  — Уже известно, чей труп был в кабинке?
  — Официально пока неизвестно.
  — А неофициально?
  — Неофициально мне сказали, что этого парня звали Стармэн Калверт. Из документов, найденных в его бумажнике, следует, что он был женат. Известен также его домашний адрес. Туда отправилась полиция. Но его жену пока не могут найти.
  — Чем занимался этот Калверт? — спросил я.
  — Я как раз собирался узнать об этом у тебя.
  — Почему у меня?
  — Да мне что-то мерещится, будто ты знаешь этого парня.
  — Можешь дать мне его словесный портрет?
  — Возраст — сорок два года. Вес — шестьдесят пять фунтов. Рост — пять футов десять дюймов. Темные волнистые волосы. Синие глаза. Седые усы.
  — Похоже, что я такого где-то встречал. Но при моем образе жизни трудно вспомнить, где именно.
  — Не будем морочить друг другу голову, — сказал Селлерс. — Этот обед был ловушкой. Если ты имел к этому какое-нибудь отношение, я тебя так отделаю, что тебе придется по крайней мере денька два пролежать в кровати.
  — Если это была ловушка, то в ней оказались все мы.
  — Не уверен, — сказал Селлерс. — Я сейчас обдумываю кое-что, начинающееся двумя заглавными буквами М и О.
  — Модус операнди?
  — Правильно. Модус операнди. Образ действий. Именно по образу действий преступника мы находим его в девяноста процентах случаев. Обед был спланирован с той чертовской дерзостью, которая напоминает мне твой обычный образ действий. Если ты и в самом деле замешан в этом, я пришью убийство тебе. У меня есть свидетели, которые видели, как ты выходил из тринадцатой кабины.
  — Я не выходил из кабины. Только слегка прислонился спиной к занавеске, когда пропускал официантку с подносом.
  — Нет, выходил из кабины. Это подтверждают два свидетеля. Да я и сам видел, как ты покидал кабинку. Поэтому я могу теперь играть в такую игру, в какую захочу. Ты можешь проходить как свидетель. Но можешь стать и подозреваемым в убийстве.
  — Никто не видел меня выходящим из кабинки. Потому что я там не был.
  — Я видел.
  — В самом деле, сержант? — спросил я. — Между прочим, что ты сам делал в этом ресторане?
  — Я считаю, что меня заманили в ловушку. Когда я выясню все подробности, то кое-кого проучу как следует. Смотри, Шустрик, как бы мне не пришлось проучить тебя. — И он бросил трубку.
  На случай какой-либо неожиданной поездки у меня всегда был приготовлен сложенный чемодан с необходимыми вещами. Я без задержки схватил этот чемодан, выскочил на улицу и отправился в сдающее напрокат автомобили агентство. Бросив чемодан в нанятую машину, я поехал в «Рэстебит-мотель».
  В случае необходимости я мог сказать, что уехал туда в связи с расследованием дела о шантаже. Этим же я мог бы объяснить, почему зарегистрировался в мотеле под вымышленным именем. Такая уловка лишала полицию возможности обвинить меня в попытке скрыться от правосудия в том случае, если на самом деле сержант Селлерс решит пришить мне дело об убийстве Стармэна Калверта.
  Глава 8
  Я спал как бревно до восьми утра. Проснулся от шума на стройке жилого дома около мотеля.
  В утренних газетах еще не должны были появиться сообщения о подробностях убийства в «Грилле». Поэтому я включил приемник.
  В восемь тридцать передали новости дня, и там кое-что об этом деле сообщалось. Сначала диктор прочитал заголовок:
  «УБИЙСТВО ПОД НОСОМ У ПОЛИЦИИ»
  Потом пошел текст сообщения:
  «Сержант полиции Селлерс избежал роли свидетеля по делу об убийстве только потому, что был вызван с обеда в известном ресторане. В одной из кабинок знаменитого ресторана „Баффинс Грилл“ был обнаружен мертвый Стармэн Калверт. Ему был нанесен удар в спину длинным кухонным ножом. По словам полицейского врача, смерть наступила мгновенно. В это время зал на втором этаже ресторана, где произошло убийство, был переполнен. Фрэнк Селлерс, который обедал там со своими друзьями, за несколько минут до убийства был вызван по телефону на службу в связи с непредвиденными обстоятельствами, внезапно возникшими в деле, которое он расследовал совместно с Джилом Адамсом. Уже в полиции сержант Селлерс узнал, что через несколько минут, а может быть и секунд, после того, как он ушел из ресторана, там было совершено убийство. Джил Адамс заявил корреспондентам: „Думаю, что, если бы не мой неожиданный звонок в ресторан с просьбой, чтобы Фрэнк немедленно приехал в полицейское управление, он бы мог оказаться на месте преступления в момент, когда его совершали. А поскольку он опытный и наблюдательный работник, он бы заметил, как кто-то выходил из кабины тринадцать, в которой произошло убийство. Думаю, он мог бы даже арестовать убийцу, когда тот покидал место преступления“».
  Диктор продолжал: «Стармэн Калверт довольно долго проживал в одном и том же доме, но соседи очень мало о нем знают. Его жена, блондинка привлекательной наружности, занимается закупкой товара для одного из больших универмагов в центре города и в настоящее время уехала куда-то для таких закупок. Полиция пытается найти ее, чтобы сообщить о трагической смерти ее мужа».
  После этого диктор перешел к погоде и рыночным ценам. Я сидел перед приемником, но не слышал ни слова из того, что он теперь говорил. Мне надо было серьезно обдумать свое положение.
  Что произошло в ресторане? Была ли устроена ловушка? Для чего? Что означает знаменательное совпадение, при котором Баффин устроил званый обед с сержантом полиции в то же самое время, когда был убит шантажист? Если совпадение планировалось заранее, Баффин должен был точно знать, когда произойдет убийство. Но когда человек заранее точно знает, когда произойдет убийство, он или убийца, или ясновидец, или участник преступления, или очень ценный свидетель.
  Джил Адамс покрывает Селлерса. От меня тоже потребовали, чтобы я покрывал его. Если я не пойду им навстречу, они вываляют меня в грязи. Если же я буду покрывать Селлерса, может пострадать расследование преступления, потому что создастся неправильное представление о времени совершения убийства, а это может оказаться важным для поимки преступника. При таких обстоятельствах самое лучшее, что я могу сделать, это задержаться подальше от чьих-либо глаз, чтобы меня не могли заставить сделать окончательный выбор. Если Селлерс потребует подтвердить его алиби, а я откажусь, то загоню себя в угол. Если соглашусь — сам сожгу за собой все мосты.
  Я выключил радио, подошел к окну и начал еще раз осматривать стройку, которая шумела возле принадлежавшей мотелю автомобильной стоянки. Рабочие облепили растущее здание как муравьи. Огромные краны поднимали наверх стальные балки. Работа кипела.
  Я позавтракал в кафе мотеля. Потом сказал портье, что, возможно, задержусь еще на день, и дал ему задаток. На улице перед мотелем я сделал несколько снимков и вернулся к себе в номер.
  В одиннадцать утра в новостях по телевидению передали еще кое-какую информацию об убийстве в ресторане. Полиция все еще не может разыскать миссис Калверт. Несмотря на то что она всем рассказывала, что занимается закупкой товара для большого универсального магазина, ни в одном из таких магазинов о ней никогда ничего не слышали. По словам соседей, она рассказывала им, что ездит в командировки в Чикаго и Нью-Йорк по нескольку раз в месяц. А иногда приходится летать в Париж. По мнению соседей, миссис Калверт — культурная, утонченная женщина, которая держалась несколько отчужденно. Полиция обращалась к телезрителям с просьбой помочь найти ее для того, чтобы сообщить ей о трагическом событии.
  Само преступление выглядело загадочным.
  Официантка, которая обнаружила труп, рассказала полиции, что Калверт заказал китайский обед на двоих, объяснив ей, что ждет кого-то, кто должен подойти попозже. Но в кабину он пришел один и был один, когда нашли его тело. Принеся обед, она еще с порога увидела, что клиент уронил голову на стол и в его спине торчит рукоятка большого ножа.
  Полиции еще не удалось установить происхождение орудия убийства. Это был длинный тонкий острый нож. Такими ножами пользуются обычно мясники. Судя по всему, до этого нож служил кому-то на кухне или в мясном магазине.
  Сообщалось также, что один из свидетелей видел, как из кабины номер тринадцать выходил худощавый мужчина лет тридцати. Он выходил из кабины в тот момент, когда официантка проносила мимо поднос с едой. Свидетель утверждает, что этот мужчина обменялся о чем-то несколькими словами с официанткой, что, как казалось, имело интерес для них обоих. Учитывая выражение их лиц, свидетель был уверен, что они хорошо знакомы друг с другом. Он выразился так: «У них был интимный вид». Он утверждал, что может узнать этого мужчину, если увидит его снова.
  Я выключил телевизор.
  Нет ничего хуже таких свидетелей, которые «сами видели». Такой свидетель обычно действительно видит какой-то кусок сцены, фрагмент эпизода. И запоминает только часть того, что видел. Его наблюдательность неполноценна, его память слаба, и в девяти случаях из десяти воображение дорисовывает детали, которых никогда не видели его глаза. Ведь на самом деле я, уступая дорогу официантке с подносом, только прислонился спиной к занавескам и даже не раздвинул их. Но когда я после того, как официантка прошла мимо, сделал шаг вперед, кто-то увидел это и решил, что я выхожу из кабины. И тут же заметил наш короткий разговор с официанткой. Затем он возобновил болтовню с соседями по столу и, конечно, не обратил внимания на то, как я вернулся к своему столику и сел на свое место. Использовать такого свидетеля в своих интересах для Фрэнка Селлерса — плевое дело. Если, конечно, я откажусь пойти ему навстречу. Такого свидетеля очень легко немного обработать для того, чтобы он твердо поверил, что действительно видел, как я незадолго до того, как там был обнаружен труп, вышел из кабины номер тринадцать.
  В телефонной книге я нашел домашний телефон Баффина и позвонил ему.
  — Баффин?
  — Кто говорит? — спросил он подозрительно.
  — Дональд Лэм.
  — А-а…
  — У вас нет полиции?
  — Сейчас нет.
  — Они были?
  — Были.
  — Я выезжаю к вам.
  — Не надо, — сказал он. — Ради бога, не надо.
  — Я полагаю, ваш дом — наилучшее место, где мы могли бы повидаться.
  — Нет-нет… Не здесь.
  — В «Грилле»?
  — И не там. Откуда вы звоните?
  — Из автомата.
  — Зачем вы хотите встретиться со мной?
  — Просто надо поговорить, — сказал я успокаивающе. — Ждите меня. Я выезжаю.
  — Нет-нет. Не надо сюда приезжать!
  — Я уже выезжаю, — сказал я и повесил трубку.
  По дороге я из автомата позвонил Элси Бранд:
  — Элси, я сейчас занимаюсь важными делами, связанными с расследованием случая шантажа. Я буду стараться сообщать тебе о себе, но не могу сейчас приехать в офис и не могу сказать, где меня можно найти. Твердо стой на этой позиции, кому бы я ни понадобился. Если кто-то захочет мне что-нибудь сообщить — пусть передает через тебя.
  — О’кей, — сказала Элси. — Берта ходит как бешеная. Она сказала, что, если ты мне позвонишь, я обязательно должна связать тебя с ней.
  — Соедини меня с ней.
  — Минуту. Я переключу тебя через телефонистку.
  Через несколько секунд я услышал сладкий как мед голос Берты.
  — Привет, Дональд, — ласково пропела она. — Как ты себя сегодня чувствуешь?
  — Прекрасно.
  — Скоро приедешь?
  — Нет.
  — Когда же?
  — Не знаю. Я сейчас занят важным расследованием.
  — Дональд! Мне необходимо поговорить с тобой. Мне надо быть уверенной в том, что мы в определенной ситуации правильно понимаем друг друга.
  — В какой ситуации?
  — Я хочу поговорить насчет того, что произошло вчера вечером.
  — А что произошло вчера вечером?
  — Ну конечно, это было простым стечением обстоятельств, — проникновенно сказала Берта. — Мы обедали. Ты и я пили шампанское. Но Фрэнк Селлерс ничего не пил. Из-за того, что он был при исполнении служебных обязанностей. Потом тебя вызвал к телефону Джил Адамс и попросил передать сержанту Селлерсу, чтобы тот немедленно выезжал в полицию по очень важному и экстренному делу. Селлерс ушел из ресторана за минуту до того, как официантка вошла в кабину и закричала.
  Она замолчала, ожидая, что я на это отвечу. Я вытащил из кармана носовой платок, наложил его на телефонную мембрану и закричал:
  — Я плохо вас слышу. О чем вы говорите?
  — Что за черт! — закричала Берта. — Эти телефоны никуда не годятся. Я совсем плохо слышу тебя, Дональд. Можно разобрать только отдельные слова.
  — Что вы сказали? — орал я в трубку.
  — Я сказала, что плохо тебя слышу! — надрывалась Берта. — Как будто ты за миллион километров отсюда!
  — Кто за миллион километров?
  — Ты, ты…
  — Где?
  — Проклятие! — кричала Берта. — Позвони мне с другого телефона. Нам необходимо поговорить. Это очень важное дело.
  — Какое важное дело?
  — Позвони еще раз! — в отчаянии закричала Берта. И повесила трубку.
  Положив платок в карман, я вышел из телефонной будки.
  Баффинский дом выглядел архаично. Он был построен в прошлом веке, когда еще ценилось индивидуальное обличие жилья. Это был аристократический особняк, стоящий в ряду других аристократических особняков. Все эти особняки висели над финансовой пропастью. Земля с каждым днем становилась здесь дороже, и налоги быстро повышались. Рядом начали строить огромные новые здания для какого-то специального учебного заведения и для медицинской клиники. Но дом Баффина все еще стоял, величественно и гордо, окруженный пальмами, покрытый легкой дымкой богатства и респектабельности.
  Встретил меня Баффин с холодной яростью в глазах.
  — Вы не имеете права приезжать сюда, Лэм, — сразу сказал он.
  — Мне необходимо поговорить с вами.
  — Меня с трех часов дня всегда можно застать в ресторане.
  — Разговор не терпит отлагательства. За каким чертом вы придумали заставить нас заманить Фрэнка Селлерса в ваш ресторан на тот момент, когда там совершалось убийство?
  — Вы что, всерьез полагаете, что я мог знать, что в моем ресторане будет совершено убийство?
  — В таком случае произошло невероятное совпадение.
  — Лэм, — сказал он медленно. — Мне наплевать на то, что вы думаете. Вы, наверное, еще не знаете, что вы сами горите синим пламенем.
  — Это отчего же?
  — Два человека видели, как вы выходили из кабины номер тринадцать меньше чем за две минуты до того, как было обнаружено убийство. Вашу наружность очень точно описали свидетели. Пока что полиция еще ничего не предпринимает по этому поводу, но они, несомненно, оставляют себе возможность в любой момент вернуться к этим показаниям.
  — Вам было известно, что Калверт собирался посетить ваш ресторан вчера вечером?
  — Конечно, нет! Не глупите! Я нанял вас для выплаты выкупа, потому что не хотел больше никогда встречаться с ним.
  — Вы видели его у себя в ресторане?
  — Конечно, нет.
  — Вы убили его?
  Глаза Баффина злобно сузились.
  — Послушайте, Лэм, — сказал он. — Мы живем в мире, где человек человеку — волк. Если вы только намекнете кому-нибудь, что я мог убить этого парня, я в тот же миг засажу вас в тюрьму. Я не слюнтяй, которого каждый может безнаказанно толкать в спину. У меня большие связи. И я могу быть жестоким.
  — Продолжайте, — попросил я. — Вы меня интересуете.
  — Полиция заявила мне, что они сегодня же намерены допросить меня насчет вас, насчет того, каким образом все вы оказались в моем ресторане. И я собираюсь рассказать им все.
  — О деле с шантажом?
  — Я собираюсь сказать им, что я нанял вас для определенной работы, но что вы вели со мной двойную игру.
  — И именно поэтому вы пригласили нас на званый обед? — невинно спросил я.
  В его глазах заметалось новое сомнение. Он понял, в какое дурацкое положение он мог бы загнать себя.
  — Ну ладно, — сказал я. — Теперь я намерен кое-что сказать вам. Я не знаю, в какую игру вы играете. Но думаю, что вам еще до того, как вы начнете катить на меня бочку, следует знать об одной вещи.
  — Я не собираюсь толкать на вас бочку.
  — Фотографии, — спокойно сказал я, — на которых возле машины около мотеля изображены вы и Конни…
  — Заткнитесь вы, чертов болван, — злобно перебил меня Баффин. Но он не кричал, он понизил голос почти до шепота. — Моя жена дома!
  — Я только хотел сообщить вам, что эти фотографии не были сделаны шантажистом тайно и незаметно. На фотографиях изображена инсценировка…
  — Что? — вскричал Баффин.
  — На фотографиях изображены люди, которые позируют. В момент съемки они стояли неподвижно. Чтобы шляпа не закрывала ваше лицо тенью, оно специально повернуто к свету. Вы знали, что вас снимают. Даже машину вы поставили так, чтобы солнце лучше освещало ее номер. Кстати, чтобы цифры резче выделялись, номерной знак был специально вымыт. Фотографии сделаны не при естественном свете — была использована подсветка.
  Он сидел и молча смотрел на меня. Потом неуверенно спросил:
  — Когда вы догадались об этом?
  — Сразу, как только увидел фотографии. Я сам немало снимал скрытой камерой и сразу могу отличить фотографии, на которых позируют. В нашем деле приходится делать тайные снимки, и, когда вы снимаете при естественном освещении, у вас на фото всегда будут некоторые технические дефекты. Когда вы снимаете людей в движении, их черты обязательно будут чуть-чуть смазаны. Снимки, которые мы получили у Калверта, — фальшивки. Это инсценировка. Вы очень аккуратно расставили чемоданы. Взяли под руку Конни. Повернули лицо так, чтобы на него падал свет. Сказали Конни, чтобы она посмотрела на вас. А потом застыли в ожидании, чтобы получились качественные снимки. Это была одна из основных причин, по которой я не отдал вам полученные от Калверта документы. Поскольку Конни была нашим клиентом и поскольку нет никаких поводов подозревать, что она была в сговоре с фотографом, я решил, что ваши интересы не совпадают с ее интересами. А может быть, и противоположны им. В то же время я почувствовал, что вы действуете заодно с шантажистом. Можно было предположить, что ваш план состоял в том, чтобы вытрясти из Конни Алфорд десять тысяч. Правда, я не думаю, что вам настолько нужны деньги, чтобы ради такой суммы идти на подобные махинации. Но никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Вот примерно такова в общих чертах схема событий.
  — Сукин сын! — сказал Баффин.
  Но теперь в его голосе не было злости. Скорее прозвучало невольное восхищение. Я молча сидел и ждал, что он скажет дальше. Наконец он сказал:
  — Я сглупил?
  — Вы сглупили, — согласился я с ним.
  — Но вы ошибаетесь, считая, что я связан с шантажистом. По крайней мере я не связан с ним настолько, чтобы делить полученные за шантаж деньги.
  — Расскажите об этом подробнее, — попросил я.
  — Это было сделано, чтобы защитить Конни.
  — Хороша защита! — сказал я с сарказмом.
  — Нет, вы не понимаете. Утром шестого числа она была в Сан-Франциско. А необходимы были доказательства того, что в это время она оставалась в Лос-Анджелесе и провела здесь весь уик-энд. Фото, сделанные с целью шантажа, показались нам в таком деле самым лучшим доказательством. Особенно убедительно такое доказательство зазвучало бы при участии частного детектива, который бы выплатил шантажисту деньги.
  Мы немного помолчали. Потом я спросил:
  — Хотите что-нибудь добавить к этому?
  — Нет, — отказался он.
  Мы снова немного помолчали. Но он не выдержал долгого молчания:
  — Если вы отдадите мне эти фотографии и позволите уничтожить их, а после этого согласитесь быть свидетелем того, что на фотографиях возле покидающей мотель машины были действительно изображены я и Конни, а также подтвердите то, что вы своими глазами видели датированную пятым числом регистрационную карточку мотеля… — Он замолчал, глядя на меня с надеждой. Потом все же добавил: — На этот раз десять тысяч получили бы лично вы…
  — По-видимому, вы не совсем правильно оцениваете ситуацию, — сказал я. — Нашему агентству была поручена защита интересов Конни Алфорд. И я готов защищать ее интересы. Но я не могу брать взятки за лжесвидетельство в пользу кого бы то ни было.
  Он о чем-то ненадолго задумался, потом резко вскочил на ноги:
  — Лэм, никому об этом не говорите. А сейчас вам лучше уйти. Я скоро сам свяжусь с вами. — И вдруг добавил: — Дело получает неожиданный оборот.
  Он проводил меня до двери. Когда мы вышли из его кабинета, в гостиной появилась и тут же двинулась в холл какая-то женщина. Она начала подниматься по лестнице. Но вдруг увидела нас и остановилась. Потом с подчеркнутой теплотой поздоровалась со мной. Она была много моложе Баффина. И была абсолютной блондинкой. Из тех женщин, что много внимания уделяют прическе, косметике, одежде, даже манере двигаться. Все, что она делала, было спланировано и тщательно обдумано.
  — О, доброе утро, дорогая, — сказал ей Баффин.
  — Привет, дорогой!
  Она продолжала стоять, глядя на меня, как бы ожидая, когда ей меня представят.
  — Я сейчас зайду к тебе, — вместо этого сказал ей Баффин.
  Он вытолкнул меня из дома и торопливо захлопнул за нами дверь.
  Рядом с моей машиной стоял большой «Кадиллак». На всякий случай я посмотрел на номер — HGS 609. Очевидно, жена Баффина только что откуда-то приехала. Я готов был поспорить на пятьдесят долларов против цента, что она ездила в агентство, в котором я нанял свой автомобиль. Там она по регистрационной карточке узнала, кто я такой, и на всякий случай записала все это для будущего. Она, несомненно, была женщиной такого сорта.
  Баффин тоже смотрел на «Кадиллак». В его глазах появилось выражение беспомощности. Мне показалось, что я легко читаю мысли, которые в этот момент приходили ему в голову.
  — Вам не следовало приезжать сюда, Лэм, — сказал он, конвоируя меня к машине.
  — Вам не следовало играть со мной втемную, Баффин, — сказал я ему в тон.
  Он не уходил и не спускал с меня глаз до тех пор, пока я не захлопнул дверцу машины, не запустил мотор и не выехал на улицу.
  Из первой попавшейся на пути телефонной будки я позвонил Элси.
  — Тебе будет звонить женщина по имени Конни Алфорд, — сказал я ей. — Пусть она оставит свой адрес и номер телефона.
  — О’кей. Сержант Селлерс требует, чтобы ты, как только появишься в офисе, связался с ним.
  — Но я ведь еще не появился в офисе? Не так ли?
  — Так.
  — Значит, я не могу знать, чего он хочет. Будь хорошей девочкой! — сказал я и бросил трубку прежде, чем она могла передать мне еще какие-нибудь сообщения.
  Глава 9
  Я слушал передачи новостей по радио и по телевидению. В сообщениях о городских событиях говорилось, что полиция весьма озабочена тем, что до сих пор не может выйти на след миссис Стармэн Калверт. Теперь было совершенно точно установлено, что она не служила ни в одном из универсальных магазинов города. Правда, удалось найти одну миссис Стармэн Калверт. Она живет в Сан-Франциско. По ее словам, она развелась с мужем пять лет назад и ничего не знала о том, что он снова на ком-то женился. Это была толстая сорокапятилетняя брюнетка.
  На своей взятой напрокат машине я начал кружить поблизости от дома, где проживали Калверты. Я разыскивал ближайшие заправочные станции. Таковых оказалось две на десять соседних кварталов.
  На первой из них я потерпел неудачу.
  На другой заправочной станции, предъявив документы частного детектива, я сказал, что представляю интересы клиента по имени Калверт, у которого пропала его чековая книжка. Мне поручено выяснить, кто пользуется ею, по существу, обворовывая настоящего Калверта. По некоторым сведениям, ее украли у моего клиента. Вор живет где-то здесь по соседству. И вот я стараюсь найти доказательства его вины для передачи дела в суд.
  Я говорил это напористо и быстро. А служащий заправочной станции был тугодум. Он без всяких сомнений пригласил меня взглянуть на квитанции, которые еще не были отправлены на оплату. Мы зашли в конторку, и через несколько минут передо мной лежала стопка бумаг. Одна из них была подписана миссис Стармэн Калверт.
  Я вынул из кармана блокнот и сделал вид, что проверяю по нему какие-то данные.
  — Нет, это все не то, — сказал я. — Однако надо записать номер чека. На всякий случай.
  На самом же деле я записал номер автомобиля, который был обслужен по чеку миссис Калверт. Это был «Кадиллак», номер HGS 609.
  Я поблагодарил служащего и уехал.
  Из ближайшей телефонной будки позвонил Элси.
  — Ты можешь незаметно ускользнуть из офиса как будто для того, чтобы выпить чашку кофе? — спросил я без предисловий.
  — Конечно.
  — В моем сейфе лежит большой коричневый конверт с фотографиями и негативами. На фотографиях изображены мужчина и женщина, которые складывают в автомобиль чемоданы и собираются уезжать из мотеля.
  — И что мне надо с ними делать? — спросила Элси. — Принести их тебе?
  — Нет. Возьми конверт и спрячь его так, чтобы никто не видел, что ты выносишь его из офиса. Иди в ближайший банк. Скажи кассиру, что хочешь иметь в банке собственный сейф. Оформи его на свое имя. Ключ от этого сейфа положи в свой кошелек. И не говори никому об этом ни слова. Усекла?
  — Усекла.
  — Хорошая девочка!
  — Подожди, Дональд! У меня для тебя кое-что есть. Сюда звонила Конни Алфорд. Она оставила свой номер телефона. Просит тебя позвонить ей.
  — Давай номер.
  — 78-42-38, — продиктовала мне Элси. — Она сказала, что очень важно, чтобы ты связался с ней как можно быстрее.
  — Ладно, Элси. Главное — незаметно вынеси эти фотографии из офиса и спрячь получше ключ. Никто не должен знать, что ты сделала.
  — Дональд, у тебя серьезные неприятности?
  — Не знаю еще. В данный момент я веду очень опасную игру. Ты со мной?
  — Всю дорогу.
  — Хорошая девочка, — повторил я и повесил трубку.
  Из этого же автомата я позвонил Конни Алфорд. В тот же миг я услышал чарующий женский голос.
  — Конни? — спросил я.
  — Это вы, Дональд?
  — Точно.
  — Я хочу вас видеть. Точнее сказать, я должна вас увидеть. Вы в вашем агентстве?
  — Да.
  — Нам необходимо встретиться.
  — Тогда лучше я к вам приеду.
  — О нет, нет. Сюда нельзя приходить посторонним.
  — Это еще почему?
  — Да просто это… трущоба.
  — И вы в ней живете?
  — Живу.
  — Где она находится?
  — Это меблированные комнаты на Милтон-стрит. Я живу в одном из сараюшек.
  — В каком номере?
  — Триста пять.
  — Еду к вам, — сказал я решительно. — Никому об этом не говорите. Никому не говорите, что вообще разговаривали со мной.
  — А может быть, встретимся где-нибудь в другом месте? Может быть…
  — В другой раз! А сейчас я выезжаю к вам. Буду минут через пятнадцать-двадцать.
  — Ладно, — сказала она. — Буду ждать вас.
  — Это Баффин велел вам позвонить мне? — спросил я.
  Несколько секунд она колебалась. Потом твердо сказала:
  — Он.
  — Вы уже сообщили ему, что звонили в наше агентство?
  — Пока нет. Я решила не делать этого, пока не поговорю с вами.
  — Отлично, — сказал я. — Выезжаю к вам.
  На Милтон-стрит было нетрудно найти эти меблированные комнаты. Оставив машину на стоянке, я вошел в полутемный убогий коридор, в котором стоял застарелый запах кухни и бедности. Я поднялся на третий этаж и постучал в комнату 305.
  Конни Алфорд впустила меня в комнатенку немногим больше чулана. Там с трудом поместились узкая кровать, стул и комодик. На полу лежал жалкий коврик. Но сама Конни была одета на миллион долларов.
  — Дональд! — воскликнула она. — Отвратительно, что вы видите меня в этом месте.
  — Вы ведь живете здесь?
  — Да.
  — Почему же не в том шикарном отеле, где мы с вами встречались?
  — Все это было сплошное надувательство.
  — Надувательство?
  — Я не могу сказать вам всего, Дональд. Скажу только, что я была замаскирована под процветающую актрису. На самом деле это вранье.
  Она села на кровать и показала мне на жесткий расшатанный стул.
  — У вас здесь нет телефона, — сказал я, садясь.
  — Господи, конечно, нет! Это комната даже без душа. Общий душ находится на первом этаже.
  — Но вы же дали мне номер вашего телефона.
  — Телефон общего пользования. Тоже на первом этаже.
  — И вы ждали у аппарата моего звонка?
  — Я ждала поблизости от телефона. Такую я получила инструкцию: ждать у телефона, пока вы не позвоните.
  — Кто же дал вам такую инструкцию?
  — Вы знаете кто.
  — Я прошу вас сказать, кто дал вам эту инструкцию.
  — Мистер Баффин.
  — Скажите, Конни, вы с Баффином когда-нибудь проводили ночь в «Рэстебит-мотеле»?
  — Нет.
  — А как вы оказались там?
  — Мы подъехали к мотелю. Поставили машину на стоянке. Фотограф был в другой машине. Мне объяснили, что я должна делать. Показали, какую принять позу. Велели смотреть на фотоаппарат. Всем этим распоряжался мистер Баффин.
  — Это он дал вам десять тысяч долларов, чтобы выкупить фотографии?
  — Да.
  — Получается, что Баффин ваш хозяин. Но все равно наше агентство представляет не его интересы, а ваши.
  — Мои интересы? Это почему же?
  — Потому что именно вы вручили мне десять тысяч с тем, чтобы я защитил ваше доброе имя.
  — Доброе имя?
  — А что, у вас нет доброго имени?
  Она грустно покачала головой:
  — Теперь, пожалуй, уже нет.
  — Тогда будет лучше, если вы немного расскажете о себе.
  — Зачем все это?
  — Девушка с такой внешностью, как у вас, если она не дорожит своим добрым именем, не станет жить в этой дешевой трущобе.
  — О, я имела в виду совсем другое. Я не продаюсь.
  — Чем же вы занимаетесь?
  — Я бы сама хотела это знать. Бьюсь головой о стену.
  — Как это случилось?
  — Длинная история. Я жила в маленьком городишке. Однажды к нам приехал какой-то делец и предложил нашему местному клубу устроить конкурс красоты. Он здорово нажился на этом деле. У нас было полдюжины кандидаток на победу в конкурсе, и, конечно, у каждой имелись друзья, которые хотели, чтобы победила именно она. Большой был ажиотаж.
  — А победу одержали вы? — спросил я.
  — Да.
  — Какой же приз вы выиграли?
  — Бесплатную поездку в Голливуд. Мне обещали пробу для кино, великую славу и все такое прочее.
  — Ну и чем все это закончилось?
  — Проба оказалась липовой. Ее делали не на киностудии. Просто фотограф снял меня в разных позах, и на этом дело закончилось.
  — Но ведь у вас был контракт с устроителем конкурса красоты?
  — Потом я внимательно изучила этот контракт. И оказалось, что там все очень хитро сформулировано. Сказано только, что победитель конкурса получает бесплатную поездку в Голливуд и имеет право на пробу в кино.
  — Оплата обратного проезда предусматривалась?
  Она горько засмеялась:
  — Какая девушка будет думать об обратном проезде, когда она едет в Голливуд для пробы в кино после победы на конкурсе красоты? Я была на седьмом небе. Я готова была сделать все, что угодно, лишь бы попасть в Голливуд и пробоваться для кино. Я не думала о будущем.
  — Ваше пребывание в Голливуде оплачивалось?
  — Об этом никто и не заикался. Только поездка в Голливуд и проба…
  — Как вы познакомились с Баффином?
  — Я пришла в ресторан просить работу официантки.
  — Получили работу?
  — Нет. Баффин осмотрел меня с головы до ног, задал несколько вопросов и сказал, что может предложить мне кое-что получше. Он спросил, не хочу ли я заработать двести пятьдесят долларов. Все равно что спросить умирающего от голода человека, не хочет ли он хорошо пообедать.
  — Значит, вы приняли его предложение?
  Она утвердительно кивнула.
  — Какую же он вам предложил работу?
  — Он хотел иметь фотографии, на которых мы с ним были бы изображены на фоне мотеля. И еще я должна была, в случае надобности, дать клятву, что провела с ним в этом мотеле ночь с пятого на шестое.
  — На самом деле снимки были сделаны позже. Утром тринадцатого числа. Не так ли?
  — Да. Откуда вы знаете?
  — Это легко установить по темпам строительства возводящегося около мотеля дома. На фотографиях, которые я получил от Калверта, этот дом имеет столько этажей, сколько должно было быть готово к тринадцатому числу. Шестого утром он должен был быть существенно ниже.
  — Вы уже сказали об этом Баффину?
  — Пока нет. Но я сказал ему, что фото делались с подсветкой и вся сценка была инсценирована. Этот удар потряс его. О дате съемки я ему пока ничего не сказал, чтобы в нужное время он получил еще одну хорошую встряску.
  — Не говорите ему, что я призналась вам, что съемка проводилась тринадцатого числа, — жалобно попросила меня Конни.
  — Я должен использовать добытые мной данные. А вы должны помогать мне. Помните: я стараюсь защитить вас. Теперь скажите, вы знали кого-нибудь из тех, кто участвовал в этом деле? Например, Стармэна Калверта, который играл роль шантажиста?
  — Я знаю только то, что мне говорили. Мне было велено явиться в отель «Монарх», где для меня на сутки был забронирован номер. Там я должна была встретиться с вами. Вручить вам деньги. И после этого выписаться из гостиницы. При этом я должна была изображать преуспевающую актрису. Мне дали деньги на лучшего парикмахера, маникюр, косметический кабинет. Я приняла ванну с благовониями. Вот было удовольствие! Огромная ванна, и столько горячей воды — сколько хочешь! Теперь мистер Баффин велел мне сказать вам, что он мой хозяин. Поэтому вы должны делать то, что он от вас требует.
  — Ну, он не очень хорошо знает особенности нашей работы, — сказал я. — Он сказал мне, что деньги для шантажиста являются вашими и что я должен защищать ваше доброе имя. Так я и поступаю.
  — Получается, что все мы в тупике, из которого нет выхода, — печально сказала Конни.
  — Баффин давал вам еще какие-нибудь деньги?
  — Нет. Только двести пятьдесят долларов.
  — Где все ваши вещи? — спросил я.
  Она показала рукой под кровать.
  — Только чемодан, — объяснила она. — Я ведь собиралась купить в Голливуде все новое.
  — Но сейчас вы шикарно одеты.
  — Эта одежда осталась от работы на Баффина. Я забыла упомянуть об этом. Он велел мне пойти в первоклассный магазин и купить себе полный набор дорогой одежды: платья, обувь, чулки, белье — в общем, все.
  Я встал со стула, опустился на колени и достал из-под кровати чемодан.
  — В чем дело? — сердито спросила она. — Вы мне не верите? Хотите рыться в моих вещах?
  — Просто вам надо убраться из этой трущобы.
  — Но это невозможно, Дональд. У меня нет ни гроша…
  — На этот раз уже я нанимаю вас на работу.
  — Что я теперь должна делать? — спросила она язвительно.
  — Уехать отсюда.
  — Куда?
  — Я найду подходящее место.
  — И что потом?
  — Вы там будете жить.
  — На каких условиях?
  — Без всяких условий. Просто жить.
  Я спустился вниз к телефону и позвонил Мэйми Оуэнс. Пару лет назад она была клиентом нашего агентства. Мы вытащили ее из беды. За это она продолжала испытывать к нам чувство благодарности. На каждое Рождество она не забывала прислать мне и Берте теплое поздравление.
  Я сразу узнал ее голос. Но мне необходимо было знать точно, чтобы не ошибиться. Поэтому я на всякий случай спросил:
  — Миссис Оуэнс?
  — Это я.
  — Говорит Дональд Лэм, Мэйми.
  — О, привет, Дональд. Как поживаете? Какие новости?
  — Новостей много, — сказал я. — Но сейчас мне надо поговорить с вами по делу.
  — Какому делу?
  — Конфиденциальному.
  — Чем я могу помочь?
  — Мне нужна квартира.
  — Какого рода?
  — Однокомнатная квартира с кухней, ванной, полностью обставленная, с приходящей два раза в неделю для уборки горничной.
  — Для вас лично?
  — Для моего друга.
  — Мужчина? Женщина?
  — Женщина.
  — Это будет связано с неприятностями? Она тихая женщина?
  — Тихая и очень приличная.
  Она засмеялась и сказала:
  — Такая квартира у меня есть.
  — Ее зовут Конни Алфорд. Мы приедем к вам минут через тридцать.
  — Мы?
  — Мы.
  — Если вы приедете с ней, я могу приготовить для двоих…
  — Нет, — засмеялся я. — Просто я привезу ее к вам.
  — Минуточку, Дональд. Она замешана в какую-нибудь историю?
  — Только слегка. И это не связано с полицией.
  — Вы не впутаете меня в неприятности?
  — Моя обязанность состоит в том, чтобы избавлять вас от них, — напомнил я.
  — Я об этом помню. Не думайте, что я такая неблагодарная. Приезжайте.
  — Сколько будет стоить квартира? — спросил я.
  — Не дороже, чем такая же квартира в любом другом месте нашего города.
  — Годится, — сказал я. — Мы выезжаем.
  Я вернулся в комнату Конни Алфорд.
  — Соберите вещи, которые будут необходимы вам на несколько дней, — потребовал я. — Мы уезжаем.
  Она наклонилась и вытащила из-под кровати открытый чемодан.
  — Помогите мне снова поставить его на кровать, — попросила она. — Когда я услышала шаги в коридоре, которые замерли возле моей двери, я испугалась, что кто-то пришел ко мне. Не вы. И скорей запихнула чемодан под кровать.
  — Умница, — похвалил я ее.
  Она уложила в чемодан какие-то вещи.
  — Закройте его, пожалуйста, Дональд. И отвернитесь на минуту, — попросила она. — Я буду укладывать в сумку кое-что такое, на что мужчине смотреть не следует.
  Через пять минут все было закончено.
  — Вы все вынули из комода? — спросил я.
  — Конечно.
  — Разделите свои вещи. Кое-что положите в комод. Пустые ящики выглядят так, будто вы сбежали отсюда. Надо оставить кое-какую одежду, чтобы создать впечатление, будто вы уехали не навсегда.
  Она разложила по ящикам кое-какие вещи. Мы вышли в коридор. Конни заперла дверь, и мы спустились с чемоданом к машине.
  Когда Конни увидела квартиру, в которую я ее привез, у нее глаза вылезли из орбит.
  — Вот это класс! Высший класс!
  — Мэйми Оуэнс устроила неплохое гнездышко, — подтвердил я. — Она будет вашим другом.
  — Роскошь! — восхищалась Конни. — Но только… она мне не по карману. Мне не следует привыкать к такой жизни.
  — Ну, за два-три дня не привыкнете.
  — Не надо себя обманывать. К таким вещам привыкаешь мгновенно.
  — Ничего, глядишь, вы скоро разбогатеете.
  — Я надеюсь на это уже давно. Но что-то не видно, когда я смогу жить в такой квартире. Честно говоря, у меня нет денег даже на трущобу.
  — Насчет того, где вы будете жить постоянно, — это ваша забота. А эта квартира — моя забота. Вас не должна беспокоить ее стоимость. Об оплате позабочусь я.
  — Но что за всем этим кроется? — спросила она недоверчиво.
  — Я и сам толком не знаю. Оставайтесь пока здесь. Живите скрытно. Вы регистрировались в агентствах по найму актеров?
  — Да.
  — Звоните в эти агентства каждый день. Спрашивайте, нет ли для вас чего-нибудь нового. Если они скажут, что для вас есть работа, уверьте их, что ваш агент срочно свяжется с ними. Но ни в коем случае не давайте никому ваш телефон и адрес.
  — У меня же нет никакого агента, — засмеялась она.
  — Теперь у вас есть собственный агент. Это — я.
  — О! — коротко выдохнула она.
  — В квартире есть телефон с длинным шнуром. Вы можете разговаривать даже в постели. Но только Баффин не должен знать, где вы находитесь. Пусть немного поволнуется.
  Я достал из бумажника пятьдесят долларов и положил на стол:
  — Идите в магазин и купите все, что вам нужно на два-три дня жизни. Не заходите в свою старую трущобу. Не вступайте в контакт ни с кем, кроме театральных агентств. И никому не говорите, где вы живете. Вот мой номер телефона…
  — О, я знаю его. Я ведь звонила вашей секретарше…
  — Кто дал вам этот номер?
  — Ник Баффин.
  — В таком случае вы должны были отчитаться перед ним?
  — А я и отчиталась. Сказала, что не застала вас на месте, но передала, чтобы вы мне позвонили.
  — Баффин, конечно, сразу поймет, что я вывел вас из игры и где-то спрятал. Он попытается отыскать вас. Скорее всего, он кинется в агентства по найму артистов. Предложит им для вас работу. Не попадитесь на эту удочку. Скажите, что переговоры о работе будет вести ваш агент.
  — Но так не делается! — воскликнула она. — Такие никому не известные актрисы, как я, должны сами показаться нанимателю. Их отбирают из многих претендентов…
  — В данном случае все будет по-другому. Если предложение окажется не подделкой, мы сумеем узнать об этом и воспользуемся им. Но если это просто западня, поставленная Баффином, чтобы вы не выскользнули из его рук, тогда мы проведем его.
  Я встал и пошел к двери.
  — Это все, Дональд? — спросила она с разочарованием в голосе.
  — Это все, Конни.
  Она подошла ко мне совсем близко. Ее глаза искали встречи с моими глазами. Наконец она сказала:
  — Дональд! Вы мировой парень. Если бы я несколько лет назад знала, что в мире можно встретить таких людей, как вы!.. — И она неожиданно заплакала.
  Глава 10
  Я позвонил Элси Бранд.
  — Узнаешь меня, Элси? — спросил я. — Произошло что-нибудь новое?
  — Господи! Еще как произошло! Во всем мире нет человека, который бы не требовал встречи с тобой…
  — Например, кто?
  — Например, Колин Эллис, репортер из газеты. Это раз. Берта подняла шум, что из-за плохой телефонной связи она не могла поговорить с тобой. За это она устроила разнос телефонной компании. Фрэнк Селлерс требует, чтобы ты немедленно явился к нему в полицию. Какая-то девушка по имени Лоис, которая утверждает, что ты ее знаешь, клянется, что на свете нет ничего важнее, чем ее немедленный разговор с тобой.
  — Лоис?
  — Ее зовут Лоис Мелон. Но она говорит, что ты знаешь ее только по имени. Это имя написано на ее блузке.
  — Она работает в ресторане «Баффинс Грилл»? — догадался я.
  — Она не сказала, где она работает. Она оставила адрес и сказала, что имеет личный телефон. Просила срочно позвонить ей.
  — Записываю номер, — сказал я.
  Элси продиктовала номер. Я записал и перепроверил еще раз.
  — Она нужна тебе? — Элси сразу почувствовала мою заинтересованность.
  — Черт его знает, — честно ответил я. — Но может быть, это и в самом деле важно. Я ей звякну. Но не забывай, что ты не говорила со мной. И вообще ничего обо мне не знаешь.
  — Я могу где-нибудь найти тебя в случае надобности?
  — Пока нет. Но если мне не удастся выяснить кое-что в ближайшие сутки, ты сможешь найти меня в тюрьме.
  — Ты снова норовишь нарваться на неприятности?
  — На этот раз неприятности норовят нарваться на меня. Спокойно, Элси. Не паникуй. И главное, не давай обо мне никому никакой информации.
  После разговора я сразу же, не вешая трубки, позвонил по телефону, который передала мне Элси. Мне ответил молодой, хорошо поставленный голос.
  — Лоис? — спросил я.
  — Да. — Ее голос звучал сдержанно, осторожно.
  — Дональд, — сказал я.
  — О! Вы получили мое сообщение?
  — Получил.
  — Я хочу поговорить с вами.
  — Где?
  — Думаю, нам не стоит вместе показываться на людях. Вы могли бы приехать ко мне? — Она назвала свой адрес.
  — У вас небо чистое? — спросил я.
  — Я… Я думаю, что чистое.
  — Приеду.
  — Когда?
  — Через полчаса.
  — Это хорошо. Я ведь попала в беду из-за… Я попала в беду из-за вас.
  — Я не хочу, чтобы вы попадали в беду, — сказал я.
  — Я сама этого не хочу. Но… Я все расскажу, когда вы приедете.
  Через пятнадцать минут я уже был возле ее дома. До этого я дважды объехал квартал. Внимательно осмотрел ближайшую стоянку для машин. Ничего подозрительного как будто бы не было. Я решил рискнуть и вошел в дом.
  Еще в ресторане я заметил, что в своей официантской униформе Лоис выглядит весьма элегантно. Но в обычном платье она была еще лучше. Женщина — первый класс! Я ее сразу узнал. Это была та самая официантка, которой я возле кабины номер тринадцать уступил дорогу. Сейчас она, встречая меня возле двери, слегка улыбнулась и сразу сказала:
  — Спасибо, что приехали. Вы очень любезны.
  У нее были карие глаза и каштановые волосы. Ей было около тридцати.
  — Каким образом вы узнали, как меня найти? — спросил я.
  — Эту информацию мне, так сказать, навязали, — засмеялась она.
  — Кто именно?
  Продолжая улыбаться, она покачала головой:
  — Я не могу сказать вам этого. Есть вещи, о которых я лучше умолчу. Но кое о чем я хочу вас предупредить.
  — О чем?
  — На вас фабрикуется обвинение в убийстве.
  Теперь пришла моя очередь улыбнуться.
  — Да-да. В убийстве, — упрямо повторила Лоис.
  — Если говорить начистоту, я могу хоть сейчас вытащить себя из этого дела. Но тогда в него влипнет кто-то другой. А я не хочу поступать так.
  — Не будьте таким наивным, — нетерпеливо перебила она. — Вы думаете, что можете впутать в это дело того полицейского офицера, который обедал вместе с вами? Из этого ничего не выйдет.
  — Почему?
  — Потому что он будет клясться, что ушел из ресторана за пять минут до убийства. По крайней мере за пять минут. Другой полицейский офицер, который звонил ему в ресторан, укажет время этого звонка с запасом. А люди, которые сидели в ресторане, теперь совсем запутались в своих показаниях. Есть два свидетеля, которые могут под присягой показать, что видели, как полицейский сержант ушел из-за стола по крайней мере за пять минут до того, как официантка обнаружила убийство. Ну, вы знаете, чего стоят такие свидетели! Они думают, что видели то, чего они на самом деле не видели. Полиция вкладывает им в головы то, что хочет. После этого они начинают подтверждать показания других свидетелей. Если знаешь человеческую натуру, то всегда можно сделать людям промывание мозгов.
  — А какова ваша роль во всей этой истории?
  — Мне тоже промывают мозги. Хотят, чтобы я призналась, что натолкнулась на вас, когда вы выходили из кабины номер тринадцать.
  — И вы признались в этом?
  — Пока нет. Я промолчала.
  — А что вы могли бы рассказать?
  — Историю, которая им бы не понравилась.
  — Какую историю?
  — В тот вечер в ресторане я случайно обратила на вас внимание, когда вы еще сидели за своим столом. Бэйби, официантка, которая обслуживала посетителя в тринадцатой кабине, показала мне на вас. Она сказала, что вы профессиональный детектив, который недавно помог Баффину выпутаться из какой-то неприятности. Вы заинтересовали меня, и я заметила, что вас вызвали к телефону. Я видела, как вы направились в холл, где установлен телефон для посетителей. Когда вы возвращались назад, я взяла приготовленный поднос и пошла вам навстречу. Пропуская меня, вы сделали шаг назад, и ваша спина оказалась в кабине. Но вы туда не входили. Я поблагодарила вас, возможно, более горячо, чем это было уместно в данном случае. Вы и в самом деле были очень милы. Да, Дональд! Девушке всегда чертовски трудно признаться в таких вещах… Но у вас сейчас большие неприятности, и мне следует быть искренней… Я тогда просто надеялась, что вы… Ну, что вы что-то скажете мне, заинтересуетесь мной… В общем, понятно… — Тут она заспешила. — Во всяком случае, я твердо знаю, что вы из-за стола пошли прямо к телефону. Знаю, что когда возвращались, то направились сразу к вашему столу. Знаю, что вы не заглядывали в кабину. Не раздвигали занавески полностью. Не входили в нее.
  — Вы чрезвычайно добры ко мне, — сказал я от души. — А ваша поразительная наблюдательность снимет меня с крючка.
  — Хорошо бы, — сказала она. — Только я не уверена, что это вам поможет.
  — Почему?
  — Потому что в этом деле задеты деньги, власть и политика. Достаточно чего-нибудь одного из этого списка, чтобы вам несдобровать. А тут речь идет обо всех трех.
  — Вы уже дали им те показания, что сейчас изложили мне?
  — Нет еще. Эти показания я намерена дать один раз. И только один раз. Тогда, когда они прозвучат при публике в суде, я буду защищена.
  — Вы решили это всерьез?
  — Послушайте, — неожиданно сказала она. — Я решила рассказать вам еще кое-что. Насчет Баффина.
  — Подождите минуту, — прервал я ее. — Вы ставите на карту свою работу.
  Она удивленно посмотрела на меня:
  — Мою работу? О господи! Вы считаете, что это все, чем я рискую? Я говорю вам: на карту поставлена наша жизнь!
  — Почему вы так думаете?
  — Потому что это правда. Простая, бесхитростная, очевидная истина. Некоторое время назад Баффин спутался с одним дельцом из Сан-Франциско. Этот человек занимается не только бизнесом, но и политикой. Он лоббист, который оказывает давление на должностных лиц, пробивая через них незаконные выгоды для группы предпринимателей. Он связан с большими шишками в политике и бизнесе. Эта группа с помощью грязных махинаций сумела заграбастать большие деньги. Огромные деньги. Но они боятся разоблачений. Чтобы замести следы, эти типы стремятся вкладывать свои грязные деньги в какое-нибудь законное предприятие и выглядеть чистенькими. Они вкладывают деньги через подставных лиц.
  — А вы, случайно, не начитались романов? — спросил я.
  Ее глаза сузились от возмущения.
  — Для чего я лезу на рожон? Для чего пытаюсь защитить человека, который, я думала, хоть немного разбирается в жизни? Я знаю, о чем говорю. Кое-что слышала своими ушами. И видела своими глазами. Три года назад у Ника Баффина не было ни гроша. Его ресторан был заложен-перезаложен. Потом вдруг он в один момент разбогател. Получил неограниченные суммы для развития бизнеса. Начал быстро расширять дело. Открыл ресторан в Лас-Вегасе. Другой — в Сан-Франциско. Еще один — в Сиэтле. Говорят, все они — супершикарные. Это требует огромных денег. Теперь скажите мне, мистер Детектив, откуда вдруг у Баффина взялись такие деньги?
  — Их дали ему эти политиканы?
  — Их дал ему этот лоббист. Возможно, он действует как одинокий волк. Но возможно, что он представляет целую группу.
  — Откуда вы все это знаете?
  — Я работаю в ресторане Баффина. А этот лоббист никому не доверяет. В том числе и Нику Баффину. Значит, кто-то должен следить за Баффином. Кто-то должен давать лоббисту сведения…
  — Если вы знаете об этом лоббисте так много, то и он должен многое знать о вас?
  Минуту она колебалась. Потом, опустив глаза, призналась:
  — Он действительно много обо мне знает.
  — Как много?
  — Много.
  — И все-таки — что значит много?
  — Чертовски много!
  — Ладно, — сказал я. — Но в таком случае он может всегда оказать на вас сильное давление. Вы не посмеете пойти против его требований.
  — Вопрос не в том, что я осмелюсь сделать. Вопрос в том, что я сделаю. И первое, что я намерена сделать, — это избежать допросов полиции. Надо прежде всего подумать о спасении своей жизни.
  — Как же вы можете избежать допросов?
  — Все ждут, что сегодня вечером я, как обычно, приду на работу в ресторан. Но я там не покажусь. Через час я отсюда уеду.
  — Далеко? Надолго?
  — Я не имею финансовой возможности уехать надолго. Поеду в Мексику. Устрою себе маленькие каникулы. Но при этом я хочу не терять связи с вами. Я сообщу вам свой адрес. Вы в случае крайней необходимости сможете меня вызвать. Но сейчас я собираюсь рассказать вам кое о чем еще. Вся эта история с обедом была ловушкой. Я не знаю точно, для кого и для чего ее устроили. Но мне известно, что Калверт сидел в своей кабине с фотоаппаратом. Он, пока вы обедали, снимал оттуда всех вас.
  — Откуда вам это известно?
  — От Бэйби, официантки, которая обслуживала кабину номер тринадцать.
  — Она в этом уверена?
  — Бэйби мне об этом вообще ничего не говорила. Я сужу по тем фактам, которые видела сама. А я видела, как она понесла в кабинку к Калверту фотоаппарат. Камера была спрятана на блюде под серебряной крышкой.
  — Если вы собрались смываться отсюда, то смывайтесь, — сказал я. — Здесь в самом деле становится слишком горячо. Вам известно чересчур много.
  — Я сама это чувствую. Я…
  — Вы сложили вещи?
  — Сложила все, что беру с собой. Я не хочу увозить слишком много вещей. Чтобы не создавать впечатления, будто я преднамеренно сбежала отсюда.
  — Берите чемодан, и поехали, — сказал я.
  — Куда?
  — В Мексику.
  — Вы собираетесь посадить меня на автобус?
  — Я отвезу вас туда на своей машине.
  — А это не обесценит мои показания на суде? Не будет выглядеть так, что мы… Ну, что мы с вами были заодно с самого начала?
  — В данный момент нам надо думать о том, как избежать опасности. Вы заботитесь о том, чтобы выручить меня. А я хочу обезопасить вашу жизнь. Мы играем с динамитом. Поэтому поскорее поехали отсюда.
  Она вынула из чулана упакованный чемодан и сказала:
  — Мне нужно уложить еще сумку.
  — Укладывайте, — разрешил я.
  Через несколько минут она повернулась ко мне:
  — Я готова.
  Я поднял чемодан и сумку. Мы вместе вышли из дома и пошли к моему наемному автомобилю. Я рванул машину с места. Увидев, что поблизости нет полицейского, сделал запрещенный разворот, и мы покатили в сторону мексиканской границы.
  Глава 11
  Когда мы выехали из города, я сказал Лоис:
  — Теперь можно поговорить спокойно. Мне хотелось бы кое-что узнать.
  — Что именно?
  — Почему вы добровольно идете на риск? Вы можете лишиться работы. Поездка в Мексику изрядно порастрясет ваши, как я думаю, весьма скромные сбережения. И все это вы делаете только для того, чтобы помочь совершенно незнакомому человеку, который…
  — Можете не продолжать, Дональд, — перебила она. — Я это делаю потому, что не хочу потерять уважение к самой себе.
  Я промолчал. Тогда она спросила:
  — Дональд, как вы думаете: я участвовала в заговоре против вас? Может быть, я и сейчас веду с вами нечестную игру?
  — Нет, — твердо сказал я.
  — Откуда у вас такая уверенность?
  — Потому что я внимательно смотрел вам в глаза. Они мне нравятся.
  — Вот поэтому и я… Ну, это одна из причин, объясняющих, почему я выбрала тот путь, по которому теперь иду с вами.
  — Чудесно! — сказал я. — Мы получили маленькую передышку. Расскажите мне о фотоаппарате Калверта.
  — Бэйби усадила Калверта в кабине. Приняла от него заказ. После этого я видела ее за нашим служебным сервировочным столом. У нее была камера с длинным объективом. Она положила ее в глубокое блюдо, накрыла его крышкой и понесла на подносе в тринадцатую кабину.
  — А когда там обнаружили труп, при нем нашли фотоаппарат?
  Она пожала плечами.
  — Теперь я понимаю, почему наш стол был освещен с чрезвычайной яркостью, — сказал я. — А как насчет этого Калверта? Вы о нем что-нибудь знаете?
  — Я видела его пару раз у нас в ресторане. Но в общем почти ничего о нем не знаю.
  — У вас есть хоть какие-нибудь предположения, в чем смысл всей этой истории?
  — Вы когда-нибудь слышали о Мортоне Брентвуде? — в свою очередь задала она вопрос мне.
  — Слышал только краем уха, — честно признался я. — Он считается крупным лоббистом, который связан с какой-то важной политической фигурой. По слухам, ему однажды пришлось давать объяснения по поводу неправильной уплаты подоходного налога…
  — Так вот, — сказала Лоис, — Брентвуд и есть тот самый лоббист, о котором я вам рассказывала. Пятого числа вечером в Сан-Франциско негласно собрались какие-то дельцы и политиканы. Что они там обсуждали — никто не знает. Но их конференция продолжалась всю ночь до самого утра. В ней участвовал и Брентвуд. Николас Баффин тоже должен был на ней присутствовать. Он мне говорил после, что он там не был, но я уверена, что он врет. Позже в газетах промелькнуло сообщение, что на этой конференции был создан тайный фонд в сто тысяч долларов для подкупа и взяток, с тем чтобы провести какие-то выгодные участникам конференции законоположения.
  — С вечера пятого и до утра шестого числа, — повторил я задумчиво.
  Лоис кивнула головой.
  — Это многое объясняет.
  — Дональд! Вы влипли в чужую игру. Крупную игру. По существу, мы с вами влипли оба. Вы должны вести себя очень, очень осторожно.
  Чтобы подбодрить ее, я снисходительно улыбнулся:
  — Но куда все же делся фотоаппарат Калверта?
  — Бог его знает. Мы не знаем и того, что случилось с самим Калвертом. Просто кто-то вошел в кабину. И вышел из нее.
  — После всего, что вы мне рассказали, не остается сомнений, что затея с обедом была подстроена. Наш столик не случайно стоял в центре зала и был освещен особенно ярко. Калверт расположился в тринадцатой кабине, которая находилась ближе других к нашему столику. По-видимому, ему было поручено сделать фотографии нашего обеда. Чем больше я думаю о том, как проходил этот обед, тем больше убеждаюсь, что все делалось для того, чтобы в кадр попали такие сцены, которые организаторы западни хотели снять. Ведерко с бутылкой шампанского стояло на переднем плане. Фрэнк Селлерс сидел лицом к спрятанному фотоаппарату. Свет падал на его фигуру. В общем, Баффин с моей помощью хотел устроить ловушку Селлерсу. Калверт, наверно, работал вместе с Баффином. Правда, он мог одновременно работать и для кого-нибудь другого. Так или иначе, у них был разработан детальный план, но случилось нечто неожиданное. В ход событий внезапно вмешался какой-то человек… Кто же это мог быть?
  — Понятия не имею. Я расспрашивала всех наших девушек. Ни одна из них не видела, чтобы кто-нибудь выходил из тринадцатой кабины.
  После этого мы замолчали. И, занятые своими мыслями, долго ехали в молчании.
  — Я довезу вас только до границы, — сказал я Лоис. — Вы пересечете ее без меня. В Мексике сядете на автобус и доедете до курортного города Энсенада. Сразу сообщите мне свой адрес. Отправьте открытку. Не подписывайтесь своим именем. Поставьте любую фамилию — я пойму, что это от вас.
  Она бросила на меня косой взгляд:
  — Вы не поедете со мной в Мексику?
  — Чем больше я думаю, тем уверенней прихожу к выводу, что это было бы серьезной ошибкой. Если я пересеку границу, меня могут объявить человеком, скрывающимся от правосудия, арестовать и предъявить официальное обвинение.
  Она со вздохом разочарования сказала:
  — А я так надеялась, что вы будете там вместе со мной. Хотя бы некоторое время… Мне одной будет там очень одиноко.
  — Вам не придется скучать там больше двух-трех дней. К тому же не исключено, что я приеду к вам. Только немного позже.
  — Дональд! Неужели приедете?
  — Я только не могу допустить, чтобы меня обвинили в том, что я скрываюсь от правосудия.
  — Правильно, — сказала она. — Вы не должны рисковать.
  Мы прибыли в пограничный городок. Там я остановил машину.
  — Приехали, — сказал я.
  Она молча подняла лицо для прощального поцелуя.
  Глава 12
  Когда я вернулся в Лос-Анджелес и позвонил Элси, она была в паническом состоянии.
  — Что случилось? — спросил я.
  — Полиция, — прошептала она.
  — Что — полиция?
  — Фрэнк Селлерс требует, чтобы ты немедленно с ним связался.
  — Множество людей хотят меня видеть. Ну и что?
  — Берта рвет на себе волосы!
  — С ней это и раньше нередко случалось.
  — Фрэнк Селлерс велел передать тебе записку.
  — Прочитай ее.
  — «В штате Калифорния сокрытие от правосудия служит доказательством вины…»
  — Интересно, а кто скрывается от правосудия?
  — Он говорит, что ты.
  — Слушай, Элси, можешь сделать для меня еще кое-что?
  — Конечно!
  — Дело очень серьезное.
  — Я сделаю для тебя все на свете, Дональд. Тебе это известно.
  — Берта сейчас в офисе?
  — Она недавно пришла.
  — Когда она уйдет, положи ей на стол записку, что я ей звонил, хотел с ней поговорить, но не застал. Потом звонил еще раз. Снова не застал. Тогда я попросил тебя передать ей, что больше не могу ее ждать из-за срочных дел. Сделаешь это для меня?
  — Конечно.
  — Берта спросит тебя, где я, откуда звонил. Скажи, что я звонил из автомата. Что я очень занят расследованием важного дела. Что я не могу его бросить, потому что в противном случае все мы можем попасть в беду.
  — Я все скажу ей, Дональд. Но для тебя есть еще кое-что. Этот газетчик, Колин Эллис, звонил уже три или четыре раза. Говорит, что ему необходимо встретиться с тобой.
  — Ладно. Если он позвонит еще раз, скажи, что ты передала мне его слова. И скажи, что я свяжусь с ним в течение часа.
  — Дональд, но мне кажется, что встреча с ним очень опасна.
  — Еще опаснее будет, если я стану избегать ее. Тогда полиция воспользуется этим, чтобы обвинить меня в сокрытии от правосудия. У них появится возможность оказывать на меня давление. У меня нет выбора. Мне нужно обязательно с кем-нибудь встретиться, причем как бы случайно, по какому-нибудь обычному делу. Возможно, что Колин Эллис лучше, чем кто-нибудь другой, подходит для такого случая.
  — А он не уведомит о вашей встрече полицию?
  — Не думаю. Ему нужен материал для газеты. Если он уже написал статью об этом убийстве, он, возможно, захочет передать меня полиции, чтобы газета приписала себе заслугу поимки преступника. Но если он не имеет еще удовлетворительной версии для публикации и хочет получить у меня информацию — я постараюсь перетянуть его на свою сторону. В этом случае наша встреча сыграет огромную роль. Когда придет время открыть карты, я смогу вызвать его как свидетеля, ему придется дать показания, что он встречался со мной. А значит, не может быть и речи о том, что я скрывался от правосудия.
  — Но если ты собираешься просить его никому не говорить, где тебя можно найти…
  — Как раз об этом я и не собираюсь его просить, — сразу отмел я ее опасения. — Я скажу только, что расследую важное дело и у меня нет возможности прерывать расследование. Я скажу, что пробовал связаться со своим офисом, поговорить с Бертой, но, к сожалению, никак не могу застать ее на месте.
  — Дональд, все это ужасно рискованно. Могу я чем-нибудь помочь тебе? Ну хоть чем-нибудь?
  — Сделай только то, о чем я прошу тебя.
  — Я сделаю все.
  После этого разговора я сразу поехал к редакции газеты, в которой работал Эллис. Поставив машину на стоянку возле редакции так, чтобы видеть вход в здание, я спокойно ждал дальнейших событий. Мне были известны привычки этого журналиста. Эллис вел в газете ежедневную колонку городских новостей. Обычно к четырем часам дня он сдавал свою писанину в набор. После этого выходил из редакции и отправлялся на поиски материала. Он охотился за пикантными новостями повсюду, обходя бары и ночные клубы. Все эти ночные заведения были заинтересованы в рекламе. Они хотели, чтобы он в своей колонке упоминал их названия. Поэтому в таких местах для него старались собрать любые сведения, которые только могли узнать о своих посетителях. Кое-что из этой гадости он публиковал сразу. Кое-что осторожно придерживал до подходящего момента. Кое-что публиковать вообще не осмеливался. Думаю, что Колин Эллис знал о скрытой жизни нашего города гораздо больше, чем кто-либо другой.
  В половине пятого он вышел из здания и направился в свой любимый бар, который располагался неподалеку от редакции.
  Я вылез из машины и из автомата позвонил в его редакцию:
  — Можно попросить Колина Эллиса?
  — К сожалению, его в данный момент нет в редакции.
  — А когда он должен прийти?
  — Не могу точно сказать. Он собирает материал для своей колонки. Вы можете оставить для него записку.
  — Передайте ему, что звонил Дональд Лэм.
  — О мистер Лэм! Мистер Эллис много раз пытался связаться с вами. Он прямо трясется от желания увидеть вас.
  — Но вам известно, когда он вернется в редакцию?
  — Я… Нет, я этого не знаю. Как он может связаться с вами?
  — Это трудно сказать. У меня работа такая же, как и у него: я сейчас собираю материал. Попробую сам разыскать его.
  Повесив трубку, я еще немного постоял около автомата, собираясь с мыслями. Потом пошел к бару.
  Колин Эллис стоял у стойки, вертя в руках высокий стакан. Бармен что-то оживленно рассказывал ему.
  — Привет, Колин, — сказал я, подходя к ним. — Моя секретарша передала мне, что ты хотел меня зачем-то видеть. Я звонил тебе в редакцию, но…
  — Дональд Лэм! — закричал он. — Будь я проклят, если я действительно не стремился к тому, чтобы встретиться с тобой.
  — Ну, я внимательно слушаю.
  — Что мне заказать для тебя?
  — То же, что и себе.
  — Я пью «Том Коллинз».
  — Подходит!
  Эллис кивнул бармену, и тот поставил передо мной стакан с выпивкой. Эллис сразу предложил:
  — Давай отойдем в уголок, там можно поговорить спокойно.
  Мы взяли свои стаканы и отправились к столику, стоящему в стороне от других. Когда мы сели, Колин сразу приступил к делу:
  — Слушай, Лэм. Будем говорить прямо и честно. Ты влип в скверную историю.
  — Я?
  — Ты.
  — Это в какую же историю?
  — Пара свидетелей готовы опознать тебя как человека, который вышел из кабины номер тринадцать в ресторане «Баффинс Грилл» сразу перед тем, как там было обнаружено мертвое тело. В связи с этим полиция собирается допросить тебя. Не имеет смысла пробовать укрываться от полиции.
  — А кто скрывается от полиции?
  — Ты.
  — Вот уж только не я. Я расследую одно дело. Я все время поддерживаю связь со своим офисом.
  — Разве Фрэнк Селлерс не пытался безуспешно найти тебя?
  — Черт возьми! Десятки людей звонят мне в офис. Если я со всеми буду вести разговоры, то когда я буду делать свою работу! Очень важную работу. Я не знаю, что от меня нужно Фрэнку Селлерсу. Но я готов с ним встретиться, как только закончу свое расследование. До этого я не собираюсь с ним разговаривать.
  — Ты был в кабине номер тринадцать?
  — Что за чушь! Меня вызвали к телефону. Когда я возвращался, мне навстречу по узкому проходу между кабинами и столиками шла официантка с полным подносом. Чтобы пропустить ее, я посторонился. Моя спина прикоснулась к занавескам, закрывающим вход в кабину. Но в нее я не входил и никогда в ней не был.
  Он сочувственно покачал головой.
  — Но ты не можешь доказать этого, — сказал он. — Некоторые свидетели утверждают, что видели, как ты выходил из этой кабины.
  — Они сумасшедшие. Это подлая игра. Ты не допускаешь, что кто-то хочет умышленно пришить мне дело?
  — Я ничего не знаю об этом. Но если бы я был на твоем месте, я бы без промедления пошел в полицию и дал показания.
  — Я не могу без промедления сделать этого.
  — Почему?
  — Потому что я очень занят.
  — Газета готова оказать тебе поддержку, если ты будешь с нами сотрудничать.
  — Что это значит — сотрудничать?
  — Мы с тобой вместе поедем в полицейское управление. Возьмем с собой самого лучшего репортера. Я напишу фельетон. Репортер даст информацию. К тому же мы возьмем с собой фотокорреспондента.
  — Тебе хочется, чтобы газета передала меня в руки полиции?
  — Не говори глупости! Мы предлагаем тебе честную сделку. Ты бы пришел в газету и рассказал свою версию этого дела. Потом мы бы все вместе поехали в полицейское управление.
  — Ты ведь в тот вечер тоже был в «Баффинс Грилл». Что ты там видел?
  — Я видел, как ты обедал там со своей компаньоншей Бертой Кул. И я видел там Фрэнка Селлерса.
  — Ты видел, как Фрэнк Селлерс уходил из ресторана?
  — Почему ты задаешь мне этот вопрос?
  — Насколько я понимаю, ему кто-то позвонил в ресторан по важному делу?
  — Тебе это лучше знать. Ведь это именно ты передал ему, о чем говорил человек, звонивший по телефону.
  Я ничего не ответил ему на это. Он немного подождал, потом спросил:
  — Разве это был не ты?
  — Насколько я понимаю, — продолжал я, — Фрэнк Селлерс утверждает, что он ушел из ресторана до того, как было обнаружено убийство.
  — А что утверждаешь ты?
  — Я пока еще ничего не утверждаю.
  — Может быть, именно поэтому ты стараешься избежать встречи с полицией и не хочешь получить рекламу в газете?
  — Выкинь это из головы. Я не избегаю встречи с полицией. Я деловой человек. У меня есть срочная работа. Очень важная работа, которую я обязан выполнить.
  — По моему личному мнению, ты играешь на очень глубоком месте. Надеюсь, ты не уйдешь под воду с головой.
  — Если я уйду под воду, то выплыву. А если окажется не очень глубоко, перейду это место вброд.
  — Ваша компания обедала с шампанским, — сказал он.
  — Это точно.
  — Была большая бутылка.
  — Ага.
  — Селлерс пил с вами?
  — Разве ты не смотрел на наш стол?
  — Смотрел. Я особенно не приглядывался, но мне кажется, что он пил вместе со всеми.
  — А что говорит по этому поводу сам Селлерс?
  — Он не хочет давать интервью.
  — Значит, он тоже скрывается от правосудия?
  Колин громко захохотал.
  — Если кто-нибудь попытается пришить мне дело, — сказал я, — из этого ничего не получится. У меня лучшее алиби в мире.
  — Какое алиби?
  — В ресторане меня вызвали к телефону. Я встал из-за стола и пошел в холл на первом этаже. Так?
  Эллис утвердительно кивнул.
  — По телефону Джил Адамс из полицейского управления передал мне сообщение для Фрэнка Селлерса, потому что он не хотел привлекать к нему внимание посетителей ресторана. Он записал время нашего разговора: согласно электронным часам полицейского управления, он звонил мне всего за четыре минуты до того, как было обнаружено мертвое тело.
  — Ну и что? — спросил Эллис.
  — Если я в это время разговаривал по телефону с офицером полиции, я не мог одновременно вогнать нож в спину человека, сидящего в тринадцатой кабине.
  Эллис внимательно посмотрел на меня:
  — А ты действительно по телефону говорил с Джилом Адамсом?
  — Я предпочитаю не делать никаких заявлений, пока не узнаю, что от меня хотят в полиции.
  — Ладно, — сказал Эллис. — Твоя взяла.
  — В каком пункте?
  — Ты разбил меня по всем пунктам. Загнал меня в угол. Поэтому я хочу положить карты на стол.
  — Валяй.
  — Твой партнер по агентству Берта Кул подтверждает официальную версию полиции.
  — Приятно слышать, — сказал я.
  — Она утверждает, что Фрэнк Селлерс в ресторане к спиртному не прикасался. Что, вернувшись после телефонного разговора, ты сказал Селлерсу, что его срочно вызывают в полицейское управление по важному делу. Селлерс после этого сразу встал и ушел. Только через несколько минут после этого было обнаружено убийство. Она утверждает, что ей известно, как развивались события дальше. Фрэнк Селлерс вместе с Джилом Адамсом занялись своим срочным делом и были заняты до самого утра. Поэтому они ничего не знали об убийстве в «Баффинс Грилл» до тех пор, пока не вернулись к утру в полицейское управление.
  — Звучит весьма убедительно, — сказал я.
  — Вопрос только в том, что свидетели, которые видели или думают, что видели, как ты выходил из кабины, уверяют, что с этого момента и до того, как в кабину вошла официантка со жратвой и раздался ее душераздирающий крик, прошло не более пятнадцати секунд.
  — Ну, свидетели не непогрешимы, — сказал я. — Они же вечно путаются в показаниях. Вы это отлично знаете.
  — Ладно, Лэм. Теперь давай говорить начистоту. Мне нужна истина.
  — Какая именно истина? — спросил я. — Под каким соусом?
  — Голая истина.
  — Значит, ее уже кто-то подготовил, когда раздевал.
  — Да, ее уже кто-то потрогал. Но я еще не знаю, с какой целью.
  — Какая же тут может быть цель?
  — В данный момент у полиции нашего города довольно шаткое положение. Недавно открылось несколько скандальных историй. Пока шеф полиции сидит на своем месте прочно. Но если возникнет еще один большой скандал, ему несдобровать. Фрэнк Селлерс опытный офицер. Но он груб. У него нет гибкости. Он действует как слон в посудной лавке. Когда он хочет что-нибудь получить, он вырывает это силой. Поэтому у него много врагов. Если выяснится, что за обедом в ресторане он прикладывался к рюмке, что он убежал из ресторана после того, как было обнаружено убийство, что его алиби насчет Джила Адамса пахнет тухлятиной, то его обвинят в том, что он улизнул с места преступления, испугавшись того, что был нетрезв, и потом подстроил алиби, чтобы выйти сухим из воды. Тогда разразится страшный скандал.
  — Это я могу понять, — поддакнул я.
  — Твоя компаньонка по агентству Берта Кул подтвердила версию Фрэнка Селлерса. Но все равно остается неувязка насчет последовательности связанных с этим убийством событий.
  — Какая неувязка?
  — Ты знаешь, о какой неувязке я говорю. Селлерс ушел из ресторана после того, как был найден труп. Селлерс оказался достаточно сообразительным, чтобы смыться из ресторана еще до того, как кто-то выкрикнул слово «убийство». Он сбежал до того, как начался уход из ресторана этих парочек, которые боялись, что их как свидетелей впутают в это дело.
  — Почему ты предполагаешь, что все происходило именно так?
  — Я не предполагаю, — сказал он спокойно. — Я знаю.
  — Откуда ты это можешь знать?
  — Я это знаю потому, что видел все своими глазами. Я видел, что Селлерс в начале обеда колебался, пить или не пить ему шампанское. Потом взял в руки бокал. Выпил. Еще один. После этого он подносил ко рту руку очень часто. Ну ладно! Он не имеет права выпивать при исполнении служебных обязанностей, но при его работе он, по существу, в большей или меньшей степени двадцать четыре часа в сутки находится при исполнении обязанностей. В общем, до этого никому нет особого дела. Я не думаю, чтобы за это его осудили очень строго. Но когда он умудряется улизнуть с места преступления, подстраивает фальшивое алиби, пытается превратить тебя в козла отпущения, чтобы заставить подтвердить его версию, тогда дело принимает серьезный оборот.
  Он подождал, что я скажу на это. Но я смотрел на него невинными глазами. Тогда он продолжил свою речь:
  — Ты мне нравишься, Лэм. Но я должен сделать выбор — по какой дороге мне идти. Я могу подтвердить версию Селлерса. Тогда он будет чувствовать себя обязанным мне всю его жизнь. Но я могу выбрать другой путь: рассказать об этом деле так, что в результате, возможно, затрясется вся наша полицейская машина. Прежде чем принять какое-либо решение, я хотел поговорить с тобой. Я хочу знать заранее, в какую игру собираешься играть ты. От этого для меня многое зависит.
  — Единственное, что я могу сказать тебе, — осторожно ответил я, — это то, что для меня тоже многое зависит от того, в какую игру решил играть ты.
  Некоторое время он крутил в руках пустой стакан. Потом наконец сказал:
  — Ты ловкий шельмец, Лэм!
  — А как насчет Баффина? — спросил я. — Он стоит в стороне от всего этого дела? Сбоку припека?
  — Ну уж нет.
  — В каком смысле — нет?
  — У меня на руках, по существу, весь материал этого дела. Я не могу пока опубликовать его, потому что не имею достаточных доказательств. Но все равно это, конечно, дьявольская история.
  — О какой именно истории ты говоришь?
  — О той, в которой участвовал ты и участвовал Баффин.
  Я удивленно поднял брови. Тогда Эллис добавил:
  — И еще участвовал Калверт — тот парень, который доигрался до того, что его убили.
  — Это, должно быть, очень интересная история, — сказал я.
  Эллис подвинулся ко мне поближе и понизил голос:
  — Три года назад Баффин едва сводил концы с концами. Потом вдруг начал расширять свое дело. Вступил в эпоху процветания.
  — И это вся история? — невинно спросил я.
  — Разумеется, не вся! Суть в том, откуда вдруг так неожиданно взялось процветание. Баффин связался с парнем по имени Мортон Брентвуд. Тот финансировал баффинский бизнес. Но есть много людей, которые хотели бы знать, откуда сам Брентвуд достал такие деньги. Я кое-что знаю, но не могу доказать это. Теперь насчет шантажа, при котором Калверт получил от Баффина десять тысяч долларов. Это был поддельный шантаж. Баффин заплатил шантажисту Калверту деньги, а Калверт потом вернул их Баффину. Оставил себе только пару тысяч как плату за работу.
  — Зачем им понадобился этот поддельный шантаж?
  — Недавно Баффин ездил в Сан-Франциско по каким-то темным делам. Но произошла утечка информации. Об этих делах узнали люди, которые были заинтересованы в том, чтобы раскрыть все эти махинации. Для этого им необходимо было доказать, что Баффин действительно был в Сан-Франциско. Тогда бы разразился большой скандал и все махинации всплыли бы наружу. Те, кто имел дело с Баффином, велели ему устроить себе алиби. Он решил организовать алиби с помощью фальшивого шантажа.
  — Интересная история, — сказал я, чтобы поддержать разговор.
  — Но тут случилось что-то непредвиденное. Калверт начал рыпаться. Узнав, что ситуация изменилась, он решил тайно снять копии с фотографий, которые были необходимы для фальшивого шантажа. Он намеревался отнести их жене Баффина, которая хочет развестись с ним, чтобы содрать с него крупные алименты. Если бы она при разводе представила в суд эти фотографии, ей бы присудили большую часть всего имущества мужа, включая всю сеть ресторанов и других предприятий. В таком случае Брентвуд, который тайно вложил в баффинское дело большие деньги, потерял бы хороший ломоть. Или ему пришлось бы на суде доказать, что Баффин является всего лишь подставным лицом. Но тогда бы всплыли наружу их аферы, которые кое-кто никогда не позволит сделать достоянием гласности. В общем, Брентвуд попал в трудное положение. Это потрясающий материал для газеты. К сожалению, я не могу даже и думать о его публикации до тех пор, пока не буду знать всех имен, даты, номера телефонов, все факты и всех участников.
  — Теперь мне понятна твоя позиция, — кивнул я.
  — Ты можешь снабдить меня необходимыми доказательствами, — серьезно сказал Коллин.
  — Я?
  Мое восклицание должно было показать ему, как сильно я удивлен.
  — Не притворяйся, что это тебя чертовски удивляет! Я понимаю, ты играешь на глубоком месте… Но теперь ты должен честно мне сказать, как ты намерен играть дальше. Какую версию ты собираешься поддерживать? Только зная твой ответ, я смогу принять решение о том, как дальше поступать мне самому.
  Я покачал головой:
  — Сейчас я не могу сказать ничего определенного, Эллис.
  — При всех условиях тебе нужно срочно выплывать из глубокого места. Если ты на нем останешься — тебя утопят. Если ты не подтвердишь версию Селлерса — тебя обвинят в убийстве Калверта. Тебе нужно иметь за спиной меня и мою газету. Я единственный спасательный круг, за который ты можешь ухватиться. Обдумай все это еще раз, Лэм. Если ты дашь мне дополнительные факты, я смогу разоблачить все эти махинации. В противном случае…
  Тут я увидел, что глаза его удивленно расширились. Потом сузились от напряжения мысли. Но, прежде чем я успел оглянуться, чтобы посмотреть на то, что так поразило Эллиса, на мое плечо опустилась чья-то тяжелая рука.
  — Привет, Шустрик, — сказал сержант Селлерс. — Я нашел тебя. Теперь нам следует поговорить немного в полицейском управлении. Согласен?
  — О боже! — воскликнул Эллис. — Вы прибыли сюда в рекордное время.
  — Что вы имеете в виду, говоря о рекордном времени? — подозрительно спросил его Селлерс.
  — Вы так быстро примчались сюда после моего телефонного звонка, — объяснил ему Эллис. — Моя газета передает мистера Лэма в ваши руки. За это мы хотим иметь полную информацию по данному делу.
  — Черта с два! Кто сказал, что газета передает его в наши руки? — сердито сказал Селлерс. — Я сам поймал его! Мы проверили все агентства по прокату автомобилей и установили номер машины, которую взял Лэм.
  — Стоило ли тратить на это столько усилий? — спросил я.
  — Ты сам знаешь, что стоило.
  Эллис вскочил на ноги и сказал:
  — Я не допущу, чтобы в этом деле оставалась неясность. Черт возьми, именно моя газета уведомила полицию!
  — Когда? — спросил Селлерс.
  — Да только что. Когда Лэм вошел в этот бар, я сразу шепнул бармену, чтобы он позвонил в полицейское управление, позвал вас к телефону и сообщил вам, что Лэм находится здесь. Поначалу я надеялся, что Лэм согласится, чтобы газета передала его в руки полиции. Но наш разговор показал, что он на это не согласен. Поэтому я попросил вас срочно приехать сюда, чтобы обсудить это дело на месте.
  — Никакого звонка из бара не было, — сердито сказал Селлерс.
  Эллис встал и молча направился к стойке.
  — Постойте, — окликнул его сержант. — Позовите бармена сюда. Я сам буду задавать ему вопросы.
  Но Эллис, как бы не слыша его слов, уже громко обращался к бармену:
  — Сэм, вы звонили в полицейское управление сержанту Селлерсу?
  Полсекунды длилось неловкое молчание. Потом бармен сказал:
  — Ясное дело, мистер Эллис.
  — Что же произошло? Не застали Селлерса на месте? Он вот говорит, что вы ему не звонили.
  — Телефон был занят… Ну конечно, мой телефон был занят. А когда я наконец дозвонился, Селлерса уже не было на месте. Мне сказали, что он скоро вернется. Тогда я передал лично для него, чтобы он сразу позвонил сюда, в бар.
  — Позвонил сюда? — спросил Эллис.
  — Правильно.
  — Чтобы он позвонил? — еще раз со значением повторил Эллис.
  — Ну конечно, чтобы он приехал сюда лично, — понял наконец намек бармен.
  Эллис вернулся назад к столику и сел на стул.
  — Вы намерены написать обо всей этой чепухе в своей газете? — спросил у него Селлерс.
  — Конечно, я хочу написать о том, что Дональд Лэм, узнав, что полиция намерена допрашивать его, пришел к нам в редакцию. Он спросил, согласна ли газета проследить за тем, чтобы полиция вела с ним честную игру. Редакция обещала ему это.
  — В нашем городе каждый человек может быть уверен, что с ним в полиции поступят честно, — отрезал Селлерс. — Газета тут ни при чем.
  — Я ведь не говорю, что газета считает, что должна защищать кого-то от полиции. Я говорю, что нас просил об этом Дональд Лэм.
  — Можете писать в своей газете, что вам заблагорассудится. А мы с Дональдом сейчас поедем в полицейское управление. Там состоится небольшой приятный разговор.
  — Я иду с вами вместе? — спросил Эллис.
  — Вы остаетесь здесь, — ответил Селлерс. — Начинайте писать вашу статью. Но только не вздумайте создать впечатление, будто я приехал в этот бар потому, что получил от вас сигнал. Я появился здесь, потому что использовал добрые, старые, надежные полицейские методы. Нашел номер машины, взятой Дональдом Лэмом напрокат. Включил этот номер в список разыскиваемых автомобилей. Полицейский обнаружил эту машину на ближайшей отсюда стоянке. Я догадался, что Лэм должен быть в этом баре. И вот я здесь.
  Эллис повернулся ко мне:
  — Дональд, вы намерены придерживаться версии о…
  — Вы не получите от Дональда никакой информации, — перебил его Селлерс. — Мы ведем расследование дела об убийстве. В интересах следствия все данные по делу должны до поры до времени не разглашаться. Поехали, Шустрик! — При этих словах он тряхнул меня за воротник и приподнял со стула. — Нам надо торопиться, — сказал Селлерс журналисту. — Я больше не могу тратить время на разговоры с вами.
  — Дональд, — сказал Эллис. — Я смогу получить от вас подтверждение того, что вы мне рассказали?
  — Заткнитесь, — грубо оборвал его Селлерс. — Давай, Лэм, пошли… — И он потащил меня к двери.
  Глава 13
  Комната в полицейском управлении была похожа на карцер. Грязный коричневый линолеум на полу был испачкан черными, длинными, как гусеницы, пятнами — следами непотушенных сигарет, брошенных на пол во время полицейских допросов многочисленными посетителями этой комнаты. Полицейские иногда позволяют подозреваемым курить, но редко дают при этом пепельницу. Исцарапанная, обшарпанная поверхность стола была тоже покрыта «черными гусеницами» различного размера. Небольшое окно было зарешечено. Дверь запиралась на замок с пружиной. Стулья были тяжелые, крепкие, неудобные — реликты прошедших эпох мебельной индустрии. Больше в комнате ничего не было. Только стол и стулья.
  Я сидел с одной стороны стола. Фрэнк Селлерс и Джил Адамс — с другой.
  — Адамс по телефону передал тебе для меня сообщение, и я покинул ресторан, как только ты передал мне его слова, — втолковывал мне Селлерс. — Я ушел без малейшей задержки. Ты это помнишь?
  — Без малейшей задержки после чего? — спросил я.
  — После того как ты передал мне слова Адамса.
  — Я передал тебе слова Адамса?
  — Слушай, Лэм! Ты на развилке дорог. Ты должен сотрудничать с нами. Или можешь попытаться не сотрудничать. Ну, теперь расскажи нам насчет того, как было дело с телефонным звонком от Адамса.
  — Я дам свои показания, когда меня вызовут как свидетеля в суд, — сказал я.
  Селлерс резко отодвинул свой стул, вскочил, подошел ко мне и встал надо мной в угрожающей позе.
  — Ты, нахальный сукин сын, — сказал он. — Ты думаешь, я вытерплю от тебя все…
  — Я дам показания на суде, — повторил я.
  — Подожди, Фрэнк, — вмешался Адамс. — Не будем спешить с выводами. Возможно, мы с ним еще отлично поладим.
  — Мы вместе обедали в ресторане? — спросил меня Селлерс.
  — Правильно.
  — Ты пил вино?
  — Пил.
  — А я к спиртному не притронулся?
  — Я дам свои показания в суде.
  — Ты дашь их здесь и сейчас же, — сказал Селлерс. — И подпишешься под ними.
  Я отрицательно покачал головой. Селлерс нажал кнопку звонка, и в комнате немедленно появился полицейский.
  — Все готово, сержант, — доложил он.
  — Пошли, Шустрик, — сказал мне Селлерс. — Мы тебе сейчас кое-что покажем. Чтобы ты мог немного подумать о том, как себя вести.
  В сопровождении полицейских я прошел через две комнаты. В последней нас ждали пять парней. На двоих была тюремная одежда. Двое других выглядели как переодетые полицейские. Последний имел вид страдающего нервным тиком наркомана.
  — Отлично, мальчики, — сказал им Селлерс. — Теперь входите.
  Он открыл дверь в коридор. Потом мы все оказались в длинной, разделенной пополам занавеской полутемной комнате. Нас — меня и пятерых парней — поставили перед этой занавеской. Включился яркий свет, который заставлял нас всех непрестанно мигать. Из-за занавески послышался приказ Селлерса:
  — Сделайте два шага влево.
  Мы подвинулись влево. Из-за занавески прозвучал еще один приказ:
  — Теперь сделайте два шага вправо.
  Мы вернулись на прежнее место.
  Несколько минут в комнате царила тишина. Потом я опять услышал голос Селлерса:
  — Можете ли вы опознать кого-нибудь из этих людей?
  Ответил женский голос:
  — Я узнаю этого человека.
  — Вы имеете в виду того, который стоит посредине?
  — Правильно. Того, что в середине. Слева от него стоят трое, а справа двое.
  — Вы уверены, что это тот самый человек?
  — Это он. Я могу в этом поклясться.
  — А что скажете вы? — снова послышался голос Селлерса.
  — Тут нет вопроса — это он, — отозвался другой женский голос.
  После этого полицейский вывел нас из комнаты. Пять парней куда-то делись. Снова появились Фрэнк Селлерс и Джил Адамс.
  — Ну, ты все слышал? — спросил у меня Селлерс. — Ты был опознан свидетелями как человек, который вышел из кабины номер тринадцать перед тем, как там был обнаружен труп. Понятно, Шустрик?
  Я ничего ему не ответил.
  — Теперь разреши мне сказать тебе следующее, — продолжал, обращаясь ко мне, Селлерс. — Ты еще не сжег за собой все мосты. Еще нет. Но теперь ты знаешь, в каком оказался положении. Баффин выглядит чистеньким. Его шантажировал Стармэн Калверт. Он согласился заплатить Калверту десять тысяч долларов, поскольку тот имел документы, доказывающие, что Баффин провел ночь с дамой в мотеле. Баффин обратился в ваше агентство, поручив уладить дело с шантажистом. Ты вручил шантажисту выкуп и получил от него документы. Но не вернул их Баффину. Возможно, ты задумал впоследствии сам его шантажировать. Я не знаю, что было у тебя на уме. Но Баффин заподозрил именно эту причину. Так или иначе, ты заставил Калверта дать расписку в том, что он является шантажистом, и получил от него фотографии и другие документы. Они все еще должны быть у тебя. Теперь ты обязан передать и эти документы, и расписку, которую дал тебе Калверт, полиции. Баффин был шантажирован. Если бы у него не было надежного алиби, мы могли бы подозревать его в убийстве Калверта. Но теперь ты возглавляешь список подозреваемых.
  — Какое же алиби имеет Баффин? — спросил я.
  — Показания Мортона Брентвуда. Когда официантка нашла труп, они вместе находились в кабинете Баффина. Их разговор начался по крайней мере за десять минут до того, как Калверт вошел в кабину.
  — Понятно, — сказал я.
  — У этого Брентвуда есть враги, которые стараются сейчас вывести на чистую воду некоторые его делишки. Они утверждают, что в ночь с пятого на шестое он организовал в Сан-Франциско встречу с некоторыми людьми, на которой уговаривал их внести деньги, чтобы образовать фонд для подкупа должностных лиц, которые должны будут провести какие-то выгодные для собравшихся законы. В этом, конечно, нет ничего необычного. Но дело резко меняется, если вместо слова «уговаривал» поставить слово «заставлял» вносить деньги для подкупа.
  — Значит, Брентвуд приехал сюда, чтобы узнать у Баффина, будет ли тот до конца отрицать, что ездил на это совещание в Сан-Франциско?
  Селлерс поправил меня:
  — Брентвуд приехал сюда, чтобы добыть доказательства того, что Баффин в ту ночь находился в нашем городе, а не в Сан-Франциско. Конечно, Баффин тоже не горит желанием рассказать, где он был и чем занимался в ту ночь. Но Брентвуд боится, что Баффин может пойти на это, если посчитает выгодным раскрыть карты.
  — И я замешан в эту грязную историю? — спросил я.
  — И ты замешан в эту грязную историю, — подтвердил Селлерс, ожидая, что я скажу еще.
  Но я молчал. Тогда заговорил он:
  — Ну, так где находятся фотографии?
  — Они спрятаны в надежном месте, — ответил я честно.
  — Баффин требует, чтобы ты отдал их ему.
  — Баффин не является моим клиентом. Мне было поручено выкупить эти фотографии у шантажиста, чтобы передать их другому лицу, а не Баффину.
  — Ладно, — сказал Селлерс. — В таком случае мы хотим иметь их у себя в полиции. Это — вещественные доказательства.
  — Каким образом эти фотографии могут рассматриваться как вещественные доказательства?
  — Фотографии показывают, что Калверт был шантажистом.
  — Вы это и без того знаете.
  — Шустрик, — угрожающе сказал Селлерс, — мы здесь не для того, чтобы валять дурака и играть словами. Если ты хочешь выпутаться из этой истории, у тебя еще есть шанс. Смотри не упусти его.
  — А если упущу?
  Селлерс осклабился:
  — Мы сейчас не будем тебя арестовывать. Пока еще не будем. Но мы предадим гласности тот факт, что на опознании, проведенном по всем правилам, ты был опознан как человек, который выходил из кабины номер тринадцать незадолго до того, как там было обнаружено мертвое тело, двумя свидетелями.
  — Какие наблюдательные свидетели! — сказал я. — Между прочим, вы случайно не спросили их о том, не видели ли они, как сержант Селлерс во время нашего обеда в ресторане прикладывался к рюмке? Может быть, они видели, как он ушел из ресторана только после того, как официантка вместе с подносом упала от страха на пол?
  Лицо Селлерса налилось кровью.
  — Ты нахальный ублюдок! Я могу…
  — Спокойно, Фрэнк, — перебил его Джил Адамс. — Не забывай, что этот парень уже разоблачен при опознании.
  — Хорошенькое опознание! — сказал я. — Я стоял в ряду людей, которые не имели со мной ни малейшего сходства.
  — А мы считаем, что это было замечательное опознание, устроенное по всем правилам, — ухмыляясь, сказал Селлерс. — Люди, среди которых мы показывали тебя свидетелям, были того же возраста, телосложения и внешнего вида, что и ты.
  — Липа, — сказал я. — Двое из них стояли в арестантской форме, двое других были полицейскими огромного роста.
  — Ты можешь назвать их фамилии? — все еще ухмыляясь, спросил Селлерс.
  — Черт возьми! Откуда я могу знать их фамилии?
  — Тогда где у тебя доказательства твоих слов, Шустрик? Это только пустые уловки подозреваемого… На самом деле опознание проводилось объективно и беспристрастно. Не так ли, Джил?
  — Точно, — поддержал его Адамс. — Опознание было проведено в лучшем виде. Конечно, у нас не было слишком много времени на подготовку. Но главное в том, что мистер Лэм присутствовал в комнате для опознания и обе девочки сразу же узнали его.
  — Вторая девочка узнала меня после того, как услышала, что меня узнала первая, — улыбнулся я.
  — Я полагаю, она ничего не слышала, — сказал Селлерс. — Разговор шел на приглушенных тонах. Но в общем-то это не имеет никакого значения.
  — Что вы собираетесь делать со мной дальше? — спросил я.
  — Сейчас вы очень заняты какой-то важной работой по агентству? — спросил Адамс.
  — Точно.
  — Ваша компаньонка сообщила нам, что хочет срочно видеть вас.
  — Я несколько раз пытался связаться с ней.
  — Попробуй еще раз, — со значением сказал Селлерс.
  — Вы не задерживаете меня?
  — Конечно, нет, черт возьми. Мы только проводим расследование и в его ходе допросили тебя. Теперь ты свободен как ветер. Но когда у нас в руках окажутся против тебя новые улики, мы побеспокоим тебя снова. И если эти новые улики будут немного весомее, чем те, что мы уже имеем, ты окажешься в кутузке.
  — Вы надеетесь раздобыть против меня новые улики?
  — О, мы в этом уверены, — заулыбался радостно Селлерс. — Мы раздобудем множество прекрасных улик. По существу, их у нас уже и сейчас вполне достаточно. Но ты ведь знаешь, что мы всегда стараемся действовать абсолютно беспристрастно. Нам нужна полная уверенность в виновности подозреваемого. Любое сомнение мы всегда толкуем в пользу обвиняемого…
  — Значит, я могу отправляться по своим делам? — еще раз спросил я.
  — Конечно, конечно… — сказал Селлерс.
  — Только при этом советуем вам еще раз хорошо обо всем подумать, — добавил Адамс. — Мы считаем вас неглупым парнем.
  — О чем подумать?
  — Обо всем.
  Адамс встал со своего места, подошел к двери и отпер ее.
  Я вышел из комнаты.
  Глава 14
  Из полицейского управления я сразу отправился в свое агентство.
  Когда Элси увидела меня живым и невредимым, у нее затряслись губы.
  — Боже мой, Дональд! — воскликнула она.
  — Что случилось, Элси? — спросил я как ни в чем не бывало. — Почему ты задержалась на работе так поздно?
  — Я думала, ты… Ну, ты знаешь… Что ты в полиции…
  — Элси, — сказал я ласково и терпеливо, как обычно разговаривают с любимым ребенком. — Я ведь говорил тебе, что я не скрываюсь от правосудия. Просто я очень занят расследованием одного сложного дела.
  — Да, ты мне говорил это. Говорил…
  — А разве я когда-нибудь врал тебе?
  — Я и не думала, что ты мне врешь. Но я знала, что ты стараешься оградить меня от неприятностей, связанных с уголовщиной. Или что-то вроде этого. А может быть, ты разговаривал со мной так, чтобы меня не обвинили в попытке помочь тебе скрыться от правосудия.
  — Выкинь все это из головы, Элси, — успокаивающе сказал я. — Берта меня разыскивала?
  — Это слишком слабо сказано.
  — Она сейчас здесь?
  — У себя в кабинете.
  — О’кей. Пойду узнаю, что она хочет сказать мне.
  Я пошел в кабинет моей компаньонки.
  В ее глазах при виде меня появился огонь враждебности.
  — Какого черта ты исчез?
  — Я работал.
  — Мне необходимо было срочно поговорить с тобой.
  — Я тоже хотел этого, но никак не получалось. То я не заставал вас на месте, то подводила телефонная связь…
  — Ну ты, кажется, не очень-то старался.
  — Ладно, — сказал я покладисто. — Но теперь я здесь. Так где пожар?
  — Фрэнк Селлерс хочет срочно тебя видеть, — сказала она.
  — О, наш старый добрый друг Фрэнк! Но мы уже виделись с ним.
  Она сразу смягчилась:
  — Ну и как теперь?
  — Все в порядке.
  — Значит, все устроилось?
  — Что устроилось?
  — Селлерс хотел встретиться с тобой раньше, чем ты успеешь что-нибудь натворить.
  — Но я не собирался ничего вытворять.
  — Замечательно, Дональд! — воскликнула она с радостью. — Честно говоря, я боялась, что мы не можем полностью на тебя положиться.
  — Что вы имеете в виду, говоря «мы»?
  — Ну ты знаешь… иногда тебя одолевают старомодные идеи честности, морали…
  — А что говорят нам современные идеи честности и морали?
  — Не будь таким саркастичным, Дональд!
  — Я просто спрашиваю.
  — Мы отказались от лицемерия и ханжества, — начала объяснять Берта. — Мы стали практичными. Современные представления о морали состоят в том, что мы живем в мире конкуренции. Чтобы выжить в этих условиях, мы должны побеждать своих противников.
  — Любыми способами? Ложью, обманом, предательством? К чему это может привести?
  — Фу-ты, дьявол! — закипела Берта. — Не будь таким диким занудой, Дональд!
  — Я только хочу понять, как вы представляете себе мое будущее.
  — Ты лучше сам как следует позаботься о нем.
  — И что мне нужно для этого сделать?
  — Для этого нам с тобой нужно на сто процентов поддерживать Фрэнка Селлерса.
  — В чем?
  — В его версии относительно того, что происходило в ресторане.
  — Какова же его версия? — спросил я.
  — Ты ее знаешь. Он принял наше предложение пообедать в ресторане «Баффинс Грилл» потому, что мы собирались обсудить с ним некоторые деловые вопросы. В полицейском управлении было известно, что он находится в ресторане, и Джил Адамс держал с ним связь. Адамс через тебя передал ему, что он должен немедленно приехать в управление. Фрэнк сразу ушел. Еще до того, как началась суматоха. За обедом мы с тобой пили спиртное. Но он не пил ни грамма.
  — Селлерс не пил?
  — Ни капли.
  — Почему?
  — Потому что у него такая работа, при которой он постоянно находится при исполнении служебных обязанностей. Конечно, все знают, что это фикция. После того как полицейский уходит со службы домой, он время от времени разрешает себе выпить стаканчик-другой. Но я говорю о правилах, которые существуют для работников того отдела полиции, где служит Селлерс. За нашим столом в ресторане мы с тобой пили шампанское, а сержант Селлерс из бокала для шампанского пил светлый имбирный эль.
  — И вы уже официально подтвердили эту версию? — спросил я.
  — И я уже подтвердила эту версию.
  — Вы намерены и дальше настаивать на том, что все происходило именно так?
  — Я намерена и дальше придерживаться этой версии. Так же, как и ты.
  — Однажды вам придется дать эти показания под присягой.
  — Прекрасно. Я дам эти показания под присягой.
  — Вам известно, что такое ложное показание, данное под присягой?
  — Это еще придется доказать, — сердито сказала она. — Черт побери, Дональд! Не забывай, что мы с тобой занимаемся здесь бизнесом. Если мы испортим отношения с полицией — можно закрывать наше агентство. С другой стороны, все, что от нас требуется, — это только немного шире взглянуть на вещи. Мы можем помочь Селлерсу выйти сухим из воды. Он никогда этого не забудет.
  — Мы поможем ему выйти сухим из воды, — сказал я, — дав для этого ложные показания. Потом что-нибудь произойдет, и станет ясно, что наши показания — ложь. Из-за этой лжи следствие пойдет по ошибочному пути, и убийца ускользнет из рук прокуратуры. Мы хотим покрыть Селлерса. Но вместо этого окажется, что мы покрывали убийцу и виновны в том, что он остался на свободе. За такое преступление мы наверняка потеряем лицензию на право иметь детективное агентство. Селлерс при этом сгорит. И возможно, против нас будет возбуждено дело за дачу ложных показаний.
  — Кто сможет доказать это? — презрительно фыркнула Берта.
  — Вы заметили в ресторане девушку, которая ходила между столиками и продавала сигары и сигареты? — спросил я. — Помните ее?
  — Помню. Она была почти голая — только в трико.
  — Отлично. Помните, Селлерс купил у нее сигару? После этого она поднесла ему зажигалку, а он никак не мог прикурить, потому что у него двоилось в глазах. Эта девушка вряд ли продала в тот вечер очень уж много сигар. В основном у нее покупали сигареты. Теперь предположим, что она запомнила Селлерса. А может быть, она посматривала на него и позже. Что тогда? Какие она даст показания? Говорю вам, Берта, мы не должны ставить себя под удар. Нам необходимо значительно больше знать о людях, которые пока молчат. Вспомните хотя бы о тех парочках, которые осуществили великий исход из ресторана в страхе, что может открыться их совместное времяпрепровождение. Кто-нибудь ведь может разыскать этих людей. Или некоторых из них. Тогда следствие получит новых свидетелей и новые данные. Какие показания дадут эти люди? Мы сейчас не имеем возможности даже предположительно сказать об этом. Мы не знаем, кто совершил убийство, когда оно было совершено и по каким мотивам. Но скоро это может обнаружиться. И тогда станет ясным, какое большое значение для раскрытия преступления имеет установление точного времени убийства. А ложные показания помешали следствию установить точное время.
  Берта Кул слушала меня не перебивая.
  — Теперь представим себе, — продолжал я, — что Селлерс выдвинул следующую версию событий: «Да, я обедал с Бертой Кул и Дональдом Лэмом в ресторане „Баффинс Грилл“. Я принял их приглашение, потому что до меня дошли слухи о том, что Баффина кто-то шантажировал, и для служебных надобностей я хотел узнать об этом деле подробнее. Единственный способ получения информации состоял в том, чтобы принять приглашение на обед. Так я и оказался в тот вечер в этом ресторане. Когда раздался крик „убийство!“ и множество людей бросились бежать из зала, я понял, что в этих обстоятельствах самое лучшее, что может сделать офицер полиции, — это занять место у выхода из ресторана, чтобы видеть всех, кто выходит, и запомнить их на будущее. Я так и сделал. Я был очень внимателен, разглядывая всех этих убегающих из ресторана людей. Но не обнаружил ничего подозрительного». Если бы Селлерс выдвинул подобную версию, в ней содержалось бы достаточно правды, чтобы не вводить в заблуждение следствие и не дать ускользнуть убийце. Тогда окружной прокурор не имел бы повода обрушиться на него за то, что он вставляет палки в колеса следствию. И, что еще более важно, никто не мог бы шантажировать Селлерса. Ведь с той минуты, когда в зале суда вы и Селлерс под присягой заявите, что Селлерс покинул ресторан еще до того, как был обнаружен труп, Селлерс становится подходящим объектом для шантажа. Возможно, с него не потребуют денег. Но шантажист сможет держать его в постоянном страхе и заставить в любой момент делать что угодно.
  Берта быстро моргала глазами. Она о чем-то напряженно думала. Через какое-то время она потянулась к телефону. Но у нее возникла новая мысль, и в последний момент она отдернула руку назад.
  — Вы понимаете, о чем я говорю? — спросил я.
  — Понимаю, — сказала она тихо. — Тебе необходимо поговорить с Селлерсом.
  — Пусть с Селлерсом разговаривает дьявол, — огрызнулся я. — Он заложил себе уши ватой, чтобы ничего не слышать. У него другие планы. Он думает, что, если сумеет найти настоящего убийцу, все образуется. А если не найдет, он хочет пришить это убийство мне. При таких обстоятельствах я должен защищать себя всеми доступными способами.
  Пока Берта обдумывала все, что я сказал ей, я встал и вышел из ее кабинета.
  Глава 15
  Дождавшись того часа, когда Баффин наверняка должен был быть у себя в ресторане, я отправился к нему домой. Оставив машину на стоянке, я уверенно подошел к входной двери и нажал на кнопку звонка.
  Дверь открыла служанка.
  — Я хочу видеть мистера Баффина.
  — Его сейчас нет дома.
  — Мне необходимо видеть его по очень важному делу, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно громче. — Мистер Баффин поручил мне расследовать интересующее его дело. Я должен сообщить ему результаты расследования.
  — Но его сейчас нет дома. Он поехал в «Баффинс Грилл». Попробуйте разыскать его там, — посоветовала служанка.
  — Спасибо! — сказал я и повернулся, чтобы уйти. Но, пройдя пару шагов, остановился и снова, повернувшись к ней, сказал все так же громко: — Нет, если я поеду в «Баффинс Грилл», это, пожалуй, получится неудобно. У нас должен быть конфиденциальный разговор. Когда вы ожидаете его возвращения домой?
  — О, это будет очень не скоро. Обычно он возвращается из «Грилла» не раньше двух часов ночи.
  В этот момент откуда-то из глубины дома послышался громкий и уверенный женский голос:
  — Все в порядке, Вера. Вы можете идти. Я сама займусь этим.
  В дверях показалась миссис Баффин. Она улыбнулась мне:
  — У вас какие-то затруднения?
  — Да. Мне надо повидать мистера Баффина. Но я не хотел бы встречаться с ним на людях, например в «Баффинс Грилл». Надеялся, что, пока он не ушел к себе в ресторан, застану дома.
  — Он только что ушел туда. По какому делу вы бы хотели его видеть? Я его жена. Вы можете поговорить со мной.
  Я изобразил на лице некоторую нерешительность.
  — Боюсь, что мне следует говорить об этом только с мистером Баффином.
  — Входите, пожалуйста, в дом. Может быть, мы что-нибудь придумаем, чтобы помочь вам.
  После короткого показного замешательства я последовал за ней. Она провела меня в гостиную.
  — Хотите чего-нибудь выпить? — спросила она любезно.
  — Нет, благодарю вас, — сказал я так же любезно. — Я на работе, и у меня много дел.
  — Вы выполняете работу по поручению моего мужа? Не так ли?
  Я как бы задумался над ее вопросом, потом осторожно ответил:
  — Ну, это можно рассматривать и с такой точки зрения.
  — Я его жена. Вы можете говорить со мной откровенно. Понимаете?
  — Понимаю, — согласился я, но тут же замолчал.
  Тогда она решила взять быка за рога. Обольстительно улыбаясь, она закинула ногу на ногу так, чтобы обнажились ее колени.
  — Я вас знаю, — игриво сказала она. — Вы Дональд Лэм. Частный детектив. Вы компаньон агентства «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования».
  Я сделал вид, что необыкновенно удивлен ее осведомленностью.
  Ее голос стал еще вкрадчивее и обольстительнее.
  — Дональд, скажите мне правду, — проворковала она. — Мой муж нанял вас, чтобы следить за мной?
  Я решительно отверг это предположение.
  — Тогда для чего же он нанял вас?
  — Не думаю, что имею право обсуждать эту проблему, — медленно сказал я. — Вы лучше сами спросите об этом у мистера Баффина.
  — Сейчас вы приехали к нему по интересующему его делу?
  — Да.
  — Какому именно?
  — Ну, вы вообще-то должны знать об этом деле, — сказал я. — О нем писали все газеты.
  — Ах, вы имеете в виду это убийство в ресторане?
  — Да.
  — И вы узнали в связи с этим убийством нечто новое?
  — Пожалуй, что так. Я хотел обсудить эти сведения с мистером Баффином.
  — А вы не думаете, что могли бы обсудить их со мной?
  Я снова сделал вид, что меня одолевают сомнения.
  — Нет, не думаю, — наконец вымолвил я.
  — Вы нашли новые факты и новые улики? — спросила она.
  — Вроде того, — сказал я задумчиво. И добавил: — Вообще-то, пожалуй, я мог бы поговорить об этом и с вами.
  — О, это было бы замечательно, мистер Лэм! — воскликнула она. — Я очень скучаю. Сижу здесь все вечера одна-одинешенька. Вы знаете, что мой муж каждый день и все вечера на работе. Он приезжает домой только к утру. Я всегда одна… Ну, вы знаете песню «Птичка в золотой клетке».
  — Очень красивая птичка, — сказал я.
  Она с притворной скромностью опустила глаза.
  — Спасибо, — сказала она и подтянула край юбки еще на несколько дюймов выше, чтобы мне были лучше видны ее гладкие, обтянутые нейлоновыми чулками округлые колени.
  — При поисках убийцы, — начал я, — огромное значение всегда имеют сведения о его жертве. Необходимо знать друзей убитого, его врагов, тех людей, у кого могли быть мотивы для убийства.
  — Я слышала об этом, — поддержала она.
  — Ну а вот в случае с убийством Стармэна Калверта никто не может отыскать мотивов, которые…
  — А разве вы не думали о шантаже? Может быть, его убили потому, что он был шантажистом? — перебила она меня.
  — Ну конечно, такая версия принимается во внимание. Возможно, здесь и следует искать мотив преступления. Подобные ситуации, несомненно, часто кончаются преступлением, убийством. Но я собирался сказать о другом. До сих пор никто не может найти жену Калверта…
  — Ах, вот оно что! Бедная женщина! — сказала жена Баффина.
  — Да, все это, конечно, было бы очень трагично, если бы не было так подозрительно.
  — Подозрительно?
  — Можно представить, что его жена на самом деле не была его женой, — сказал я. — Может быть, это была женщина, с которой он жил тайно. Она выдавала себя за его жену. Она почти всегда носила большие темные очки. Соседи видели ее очень редко. Известно только, что она красивая блондинка примерно вашего возраста и вашего телосложения.
  — Но в газетах писали, что она работала агентом по снабжению товарами универсальных магазинов. Может быть, ее редко видели потому, что она очень часто была в командировках.
  — Все сотрудники универсальных магазинов утверждают, что эта женщина у них никогда не работала.
  — Но это говорят в здешних магазинах. Возможно, она работала для универмагов Чикаго или Сан-Франциско.
  — В Сан-Франциско она тоже не работала. И не думаю, что ее следы можно найти в Чикаго. Это очень трудно — жить здесь, а работать в Чикаго.
  — Ну почему же? Она могла бывать и здесь и там. Вы сами говорите, что у нас в городе она чаще отсутствовала, чем появлялась. Не забывайте, что мы живем в эпоху высоких скоростей, в эпоху авиации.
  — Да, — сказал я. — Такие соображения, пожалуй, имеют смысл.
  Несколько секунд она молчала, что-то обдумывая. Потом решила продолжить разговор:
  — Ну и теперь вы получили новые сведения, о которых хотите поговорить с моим мужем?
  — Да.
  — Сведения об этой женщине?
  — Да.
  Я видел, как она напряглась, тревожно ожидая, что я скажу дальше. Но я молчал.
  — Что же это за сведения, Дональд? — спросила она, понизив голос до полушепота, каким пользуются при секретных и доверительных разговорах.
  — Эта женщина, — сказал я медленно, — на самом деле не была женой Калверта. Но вела себя как его жена. У нее была кредитная карточка на имя миссис Стармэн Калверт. Я разыскал место, где она заправляла бензином свою машину и использовала для оплаты эту кредитную карточку. Служащий заправочной станции видел ее без темных очков. Он очень хорошо и подробно описал мне ее внешность. И говорит, что может в любой момент опознать ее.
  — Как интересно, — сказала миссис Баффин. — А где же находится эта заправочная станция?
  Тут я снова стал сдержанным и осторожным.
  — Именно это я и собираюсь открыть вашему мужу, — ответил я.
  На минуту она задумалась. Потом спросила:
  — Значит, у вас есть описание ее внешности?
  — Такое подробное, будто я имею в руках ее фотографию.
  — Бедная женщина! — с искренним чувством воскликнула она. — Только вообразите себе, в какое она попала положение! Боже мой! А что, если она респектабельная и уважаемая замужняя дама, которая живет со своим мужем, и он ничего не знает о ее другой жизни? Теперь погибнет ее репутация. Рухнет вся ее жизнь.
  — В принципе не исключается и такая ситуация, — задумчиво согласился я.
  — Вот что я вам скажу, Дональд, — решительно заявила она. — Вы должны забыть о своем намерении рассказать все это Николасу! Когда он вернется домой, я найду удобный случай, чтобы самой рассказать ему об этом. Я скажу ему, что вы получили новые данные, которые, по вашему мнению, позволяют разыскать миссис Стармэн Калверт. Я скажу ему также о том, что эти данные позволяют предположить, что речь, возможно, идет о замужней женщине, которая жила двойной жизнью.
  — В делах такого рода я не имею права скрывать от мистера Баффина новые данные, — сказал я с сомнением в голосе.
  — Вы от него ничего и не скрываете, — успокоила она меня. — Вы сообщили новые сведения мне, его жене. Мистер Баффин очень занят своим бизнесом. Его голова забита тысячами дел. Он не хочет, чтобы его по пустякам отвлекали от работы. Я сама все расскажу ему, когда он будет отдыхать от своих дел в домашней обстановке.
  — Благодарю вас, — сказал я и встал.
  — Ну теперь, когда вы исполнили свой долг, — улыбнулась она, — и покончили со служебными обязанностями, как насчет того, чтобы немножко выпить?
  Я сделал вид, что меня очень соблазняет ее предложение. Но потом все-таки победило чувство долга.
  — Я все еще не уверен, что могу себе это позволить, миссис Баффин. Но огромное спасибо за предложение.
  Она кокетливо надула губы.
  — А я так надеялась, что вы согласитесь, — жалобно сказала она. — Это так грустно — сидеть здесь все время одной. Я не люблю вязать и шить. Терпеть не могу кошек. Поэтому я совсем, совсем одинока.
  — Я понимаю вас, — сказал я участливо. — Но все-таки меня удивляет… Ну ладно… Не имеет значения…
  Я в смущении отвел глаза. Тогда она встала с места и подошла ко мне почти вплотную.
  — Уже очень давно никто не приглашает меня пообедать вдвоем. Никто не пододвигает мне стул, оказывая мне уважение как женщине. Иногда, когда я сижу здесь вечер за вечером, уткнувшись в телевизор, мне кажется, что я схожу с ума, становлюсь безумной, совершенно безумной. Если я не принаряжусь при этом — я начинаю чувствовать себя жалкой и несчастной. А если наряжаюсь, то зачем? Все равно сижу одна в гостиной и рассматриваю свое отражение в зеркале… Дональд, когда я закинула ногу на ногу, вы, наверно, подумали, что я веду себя чересчур вольно?
  — Вовсе нет.
  — Но зеркало показало мне, что моя поза была весьма вызывающей.
  — Зеркало обычно судит о человеке хуже, чем он есть на самом деле, — вежливо сказал я.
  — Я вас шокировала, Дональд?
  — Вы заинтересовали меня.
  — По вашему мнению, у меня красивые ноги?
  — Очень красивые.
  — О, вы просто бесстыдный льстец, — засмеялась она и игриво похлопала меня по руке.
  — Готов поспорить, что вы говорите это всем мужчинам, которые высказывают вам свое мнение о ваших ногах, — со смехом подхватил я ее игривый тон.
  — Теперь таких мужчин осталось при мне совсем мало.
  — Это преступление, — возмутился я.
  — И мой муж платит вам деньги, чтобы предотвратить это преступление?
  — Ну, в какой-то степени, пожалуй, так.
  — Вы уже должны уходить, Дональд?
  — К сожалению. Я ведь на работе. И на сегодня у меня еще куча дел.
  Она с сожалением вздохнула:
  — Ну, ничего не поделаешь. Но не забывайте…
  — Что не забывать?
  Она засмеялась:
  — Не забывайте обо мне.
  Она проводила меня до двери. В ее глазах я видел растерянность, даже панику.
  Перед домом стоял автомобиль марки «Тандерберд» с неизвестным мне номерным знаком. По-видимому, на «Кадиллаке» уехал Баффин.
  Глава 16
  В баре я купил себе бутерброды, наполнил свой термос кофе, взял блок сигарет и поехал к заправочной станции, на которой миссис Калверт покупала бензин для своей машины. На стоянке я нашел место, где, не выходя из автомобиля, мог хорошо видеть все, что происходит на заправочной станции.
  Теперь я был готов к долгому ожиданию. Мне не о чем было беспокоиться. Действительно, не прошло и получаса, как на «Тандерберде» приехала миссис Баффин.
  Она вышла из машины и направилась к помещению станции. Но уже через минуту вышла оттуда вместе со служащим, который был известен мне по моему первому посещению этого места. Он начал заправлять бак, а она стояла рядом с ним и не переставая о чем-то говорила. Теперь она была сверхобольстительна. Болтовня продолжалась все то время, пока служащий занимался ее автомобилем. После этого она села в машину и укатила.
  Я подошел к служителю. Он сразу узнал меня:
  — Опять вы?
  — Опять я.
  — Удалось найти украденную кредитную карточку?
  — Вроде нашел, — сказал я. — Кто та женщина, которая только что приезжала сюда на «Тандерберде»?
  — Какая женщина?
  — Здесь была сейчас только одна женщина.
  — Ну и чего вы хотите?
  — Я хочу что-нибудь узнать о ней от вас.
  — Чертовски приятная женщина. Любезная, воспитанная, обходительная. И…
  — Она заплатила чеком?
  — Нет, наличными.
  — Вы знаете ее?
  — Никогда раньше не видел.
  — Она старалась что-нибудь узнать у вас?
  — Она как и все женщины: прочитают в газетах об убийстве, и им хочется поболтать об этом с осведомленным человеком. Она спрашивала у меня, видел ли я когда-нибудь Калверта. «Он ведь, — говорит, — жил где-то здесь, совсем рядом с вашей станцией». Потом начала расспрашивать о миссис Калверт. Что я о ней думаю и все такое. Заправляла ли миссис Калверт у меня свою машину? Я сказал ей, что не знаю имен всех своих клиентов, но, кажется, раз или два видел ее фамилию на кредитной карточке. Однако кредитные карточки для меня сами по себе, а клиенты сами по себе. Никогда не думаешь о том, кому принадлежит тот или иной чек. Вот если бы мне показали миссис Калверт, я, конечно, сразу бы узнал ее. Эта дама, которая только что уехала отсюда, очень любопытна. Но она мила и не назойлива.
  — Спасибо, — сказал я. — Это, собственно, все, что я хотел узнать. Скажите только, у вас есть хоть тень сомнения, хоть малейшее сомнение в том, что вы никогда раньше не обслуживали эту женщину?
  Он посмотрел на меня с изумлением:
  — Черт возьми. У меня нет в этом и тени сомнения.
  Я поблагодарил его еще раз и попрощался.
  Значит, так. Я твердо знал, что жена Калверта по крайней мере один раз приезжала на эту станцию обслуживания в машине Николаса Баффина. Мне было известно, что она — блондинка лет тридцати двух — тридцати трех, которая днем и ночью носит большие темные очки. После того как я увидел жену Баффина, я решил, что напал на горячий след миссис Калверт. Но теперь со всей определенностью выяснилось, что жена Баффина и жена Калверта не одно и то же лицо. Этот факт вдребезги разбил мои умозрительные построения и отбросил меня назад. Теперь я снова находился под той же самой угрозой, что и в самом начале пути. По моим расчетам, у меня в запасе оставалось двадцать четыре, в лучшем случае тридцать шесть часов на то, чтобы действовать на свободе. Конечно, даже эти сутки не были мне гарантированы. Я смогу воспользоваться ими только в том случае, если буду очень осторожен. И если мне повезет.
  Из автомата я позвонил Баффину. Он был чрезвычайно возбужден.
  — Лэм! — сразу закричал он. — Мне необходимо немедленно увидеть вас. У меня для вас есть новое задание.
  — Какое задание? — спросил я.
  — Срочное и очень важное.
  — Я должен работать на вас или опять на…
  — Нет-нет. Только на меня. Я хочу, чтобы вы срочно приехали сюда, ко мне в ресторан. Так быстро, как только возможно. Конечно, если вы сейчас не заняты чем-нибудь другим. Вы сейчас свободны?
  — Как ветер, — засмеялся я.
  — Я в ресторане. В своем кабинете. Сколько времени вам потребуется, чтобы приехать сюда?
  — Пятнадцать минут.
  — Постарайтесь приехать еще быстрее. Не считайтесь с деньгами — плачу за все. Происходят ужасные вещи. Просто ужасные!
  — Еду, — сказал я и повесил трубку.
  Конечно, я отлично понимал, что он мог снова приготовить для меня какую-нибудь пакость. Возможно, он старался заманить меня в новую ловушку. Но в этот момент я находился в таком положении, когда нельзя было останавливаться на полдороге. Я решил рискнуть.
  Баффина я застал в его роскошном, расположенном на втором этаже ресторана, неподалеку от обеденного зала, кабинете.
  У хозяина кабинета был скверный вид. Под глазами лежали синие круги.
  — Лэм, — сразу сказал он. — Я не испытываю к вам симпатии.
  — Неплохое начало, — улыбнулся я.
  — Однако вы, несомненно, принципиальный человек. Вы пошли против собственных интересов для того, чтобы остаться верным интересам человека, который формально даже не был вашим клиентом. Говорят, что вы умный и ловкий парень. Я хочу этому верить. Я знаю, вы умеете быть верным. В настоящий момент мне необходима верность. Я готов купить ее!
  — Какое количество верности вы готовы купить?
  — Все количество, которое вы можете продать.
  — Что же именно вы собираетесь поручить мне?
  — Прежде всего я собираюсь рассказать вам одну историю.
  — Валяйте, — сказал я, поудобнее устраиваясь в кресле.
  Баффин кончиком языка облизнул сухие губы.
  — Меня хотят обвинить в убийстве, — наконец выдавил он из себя.
  — В каком убийстве?
  — В убийстве Калверта.
  — На каком основании?
  — Вы знаете Мортона Брентвуда?
  — Слышал о таком.
  — Когда происходило убийство, он был со мной здесь, в этом кабинете. Но теперь кто-то оказал на него давление и он вдруг вспомнил, что мы с ним были вместе не все время. Был момент, когда он минут десять разговаривал по телефону с Сан-Франциско.
  — Он разговаривал из кабинета?
  — Нет. В коридоре рядом с моим кабинетом находится будка для телефонных разговоров. Ею он и воспользовался. Но теперь он заявляет, что во время телефонного разговора стоял спиной к коридору. Значит, я вроде бы мог незаметно выйти из кабинета…
  — Вы выходили из кабинета?
  — Конечно, не выходил! — воскликнул он. Но глаза его забегали по сторонам.
  — Вы выходили из кабинета? — повторил я резко.
  — Я… Я сделал буквально один шаг и через тридцать секунд вернулся в кабинет. Брентвуд стоял в телефонной будке. Он стоял там боком и видел, как я выходил из кабинета и как вернулся в него.
  — Значит, вы все-таки выходили из кабинета?
  — Меня не было ровно полминуты.
  — В какой момент вы выходили из кабинета?
  — Минут за пять или за десять до сцены в ресторане.
  — Вы имеете в виду сцену, когда было обнаружено тело Калверта?
  — Да.
  — Какое же поручение вы хотите дать мне?
  — Когда дело связано с убийством, есть вещи, которые невозможно долго скрывать. Некоторые факты приобретают широкую огласку, и находится множество людей, которые имеют возможность легко подсчитать, сколько будет дважды два. Пошли слухи, что Калверт был шантажистом.
  — Тогда почему бы вам не раскрыть правду?
  — Правду?
  — Заявите прямо, что на самом деле шантаж был подстроен.
  — Не в том суть. Не это меня беспокоит, — сказал Баффин. — У истории с шантажом имеется другая сторона.
  — Какая сторона?
  — Говорят, что Калверт собирался идти к моей жене и отдать ей копии тех самых фотографий.
  — Значит, он сделал копии, о которых не сказал мне?
  Баффин кивнул головой.
  — Откуда вы об этом знаете? — спросил я.
  — От него самого. Этот негодяй требовал от меня двадцать пять тысяч долларов.
  — И вы убили его?
  — К сожалению, нет. Но его бы стоило убить за это.
  — Вы знаете, кто убил его?
  — Не знаю.
  — Я намерен во что бы то ни стало найти убийцу Калверта. Если его убили вы, я сделаю все, чтобы упечь вас в тюрьму.
  — Я не убивал его.
  — Вы уверены, что не знаете, кто это сделал?
  — Уверен.
  — Ладно, — сказал я. — Теперь давайте поставим небольшую ловушку.
  — Для кого?
  — Для убийцы. Если убийца — вы, то ловушку поставим на вас. Я хочу, чтобы вы это ясно понимали с самого начала.
  — Я это уже понял.
  — Отлично. Мне нужно сделать несколько цветных фотографий. И как можно быстрее отпечатать их. У меня есть для этого подходящий человек. Ваша задача состоит в том, чтобы подготовить все для съемки: место и исполнителей.
  — Исполнителей?
  — Нам нужна официантка, которая в тот вечер обслуживала Калверта. Ну та, что первой обнаружила труп.
  — Ее зовут Бэйби.
  Я посмотрел на свои часы:
  — Пусть эта Бэйби закажет китайский обед, какой заказывал ей Калверт, и ждет меня. Я иду за фотоаппаратом. В зал второго этажа не пускайте никого до тех пор, пока я не сделаю нужных нам фотографий.
  — Что вы собираетесь делать с этими фотографиями?
  — Мы используем их как приманку, — объяснил я. — Пишите чек на тысячу долларов. На эти деньги я куплю японский фотоаппарат и оплачу расходы по изготовлению снимков. Вернусь через двадцать минут. К тому времени у вас здесь все должно быть готово.
  В специальном магазине я купил первоклассный аппарат и хорошую цветную пленку. Через двадцать минут я вернулся в «Баффинс Грилл».
  — Все в порядке? — спросил я Баффина.
  — Все в порядке.
  — Тогда пошли в зал.
  Там нас уже ждала Бэйби. Теперь я мог хорошенько рассмотреть ее. Красивая, самоуверенная блондинка с хорошей фигурой и глазами «пойди сюда». Баффин представил нас друг другу.
  — Что я должна делать? — спросила она, прямо глядя на меня.
  — Я хотел бы, чтобы вы инсценировали падение возле кабины номер тринадцать. И чтобы еда обязательно рассыпалась на полу.
  — Как в прошлый раз? — спросила она тихо и отвела глаза.
  — Как в прошлый раз.
  — Но тогда пол был ужасно испачкан этой едой. Я…
  — Уборщики все приведут в порядок, — перебил ее Баффин. — Делайте то, что говорит мистер Лэм.
  — Да, мистер Баффин, — покорно сказала она.
  — И никому не рассказывайте о том, что здесь произойдет, — добавил я со значением.
  Она утвердительно кивнула.
  Как и в тот вечер, когда мы обедали в этом зале, был включен полный свет. Я навел на Бэйби фотоаппарат и сказал:
  — Сначала я должен сфокусировать камеру.
  При этом я незаметно трижды сфотографировал официантку. Потом я объявил, что для фотографирования все готово. Снял ее идущей с подносом. Падающей на пол. Лежащей на полу среди разбитой посуды с едой. Ее юбка задралась слишком высоко.
  — Опустите ее пониже, пожалуйста, — попросил я. — Мы ведь делаем фото не для какого-нибудь журнала.
  Она послушно выполнила приказание. Когда все было закончено, я сказал Баффину:
  — Можете звать уборщиков. Но никому об этой инсценировке ничего не говорите. Вы можете держать Бэйби под контролем?
  — Ну конечно!
  — Так проконтролируйте, чтобы она молчала как рыба. Я бы хотел, чтобы она вообще сразу забыла обо всем, что здесь произошло.
  Уехав из ресторана, я сразу направился в фотолабораторию, где мне проявили пленку и отпечатали снимки. На это ушло два часа. Но зато теперь я получил прекрасные цветные фотографии. Одну из них я спрятал в свой бумажник. На ней была запечатлена официантка Бэйби, несущая поднос с китайским обедом. Потом я заехал на почту, вложил остальные фотографии в конверт и написал на нем адрес своего агентства. Сверху на конверте крупными буквами обозначил: «Дональду Лэму. Личное. Секретное». И опустил письмо в почтовый ящик.
  Был уже вечер, когда я позвонил Элси Бранд домой.
  — Есть что-нибудь новенькое? — спросил я ее.
  — Ничего нового.
  — Совсем ничего?
  — Ничего. Все тихо.
  — Это хорошо.
  — Нет, это не хорошо, — сказала она. — Это затишье перед бурей. Все мы чувствуем, как сгущаются тучи. Даже Берта теперь ходит на цыпочках.
  — И при этом абсолютно никто мной не интересуется?
  — Ни одна живая душа… О, постой, кто-то прислал тебе телеграмму из Мексики.
  — Кто?
  — Телеграмма не подписана.
  — А что говорится в этой телеграмме?
  — Просто кто-то шлет тебе пожелания успеха. Подпись: «Мотель „Каса-де-Манана“ в городе Энсенада».
  — Очень приятно, — засмеялся я. — Это, наверное, новый способ рекламы: мотель таким способом надеется заманить к себе клиентов. Забудем об этой телеграмме.
  Глава 17
  Еще до наступления рассвета я выехал из Лос-Анджелеса и ранним утром приехал в Энсенаду.
  Администратор мотеля «Каса-де-Манана» подтвердил, что Лоис Мелон проживает у них в гостинице, и назвал номер ее комнаты. Я поднялся наверх и постучал в дверь. Никто мне не ответил. Я постучал снова. Только после этого из-за двери меня спросили:
  — Кто там?
  — Дональд, — ответил я, сразу узнав ее голос.
  После короткого колебания она спросила:
  — Дональд? А фамилия?
  — Лэм.
  — Подождите минуту, — попросила она.
  Я услышал, как по полу от двери куда-то внутрь комнаты зашлепали босые ноги. Очень скоро она вернулась к двери и отперла ее. Лоис, щурясь со сна, стояла на пороге в халатике и с распущенными волосами. Она сказала:
  — Ну, вы умеете устроить, чтобы девушка предстала перед вами в самом лучшем виде…
  — По мне, вы выглядите просто замечательно, — сказал я.
  — Что стряслось? Какой дьявол принес вас сюда в такую рань?
  Вместо ответа я начал поворачивать голову направо и налево, осматривая длинный гостиничный коридор. Тогда она догадалась пригласить меня в номер:
  — Давайте! Заходите!
  Это была типичная спальня первоклассного мотеля. В комнате было чисто, как будто ее только что убрали. Одежда висела в шкафу. Только кровать была не прибрана и на спинке стула расположилось что-то нейлоново-кружевное. Лоис начала судорожно хватать со стула свое белье. Потом вдруг остановилась и засмеялась:
  — Пожалуй, вам уже и раньше приходилось видеть такие вещи, а, Дональд? Ладно уж, садитесь. Я наслаждаюсь здесь роскошью. Валяюсь в постели сколько душе угодно.
  — Возможно, пришло время кончать с этой роскошью, — сказал я ей. — Если гора не идет к Магомету, Магомет сам идет к горе. Если мы с вами сами не явимся в полицию, полиция, возможно, заявится сюда, как Магомет.
  — Я еще никогда не удостаивалась такой чести, — засмеялась она. — Но как они могут найти нас?
  — Я оставил им свой след.
  — Зачем?
  — Затем, чтобы никто не мог обвинить вас в том, что вы сбежали…
  — А я не сбежала?
  — Если вы сбежали, это будет рассматриваться как поступок, продиктованный сознанием вины. По законам штата Калифорния укрывательство от правосудия считается доказательством виновности. К тому же меня могут обвинить еще в одном преступлении: что я спрятал от следствия важного свидетеля.
  — Каким же способом вы навели на наш след полицию?
  — Я приехал сюда на взятой напрокат машине. Ее номер известен полиции. Они один раз уже нашли меня по этому номеру, оповестив о нем всех полицейских. Теперь они могут легко это сделать еще раз. Если захотят. Но при всех условиях у нас все равно появится документальное подтверждение того, что мы здесь были.
  — Как вы собираетесь получить такое подтверждение?
  — Очень просто. Я зарегистрируюсь в этом мотеле. Останусь здесь на целый день. Уеду отсюда только вечером.
  — Занимайтесь вашими делами, Дональд, и дайте мне возможность почистить зубы, принять душ и привести себя в порядок. Я чувствую себя безобразной!
  — Когда завтрак? — спросил я.
  — Через полчаса.
  — Знаете хорошее местечко?
  — Лучшее в мире. Конечно, не в мотеле. Здесь кормят горячими пирогами и яичницей с ветчиной. Мы пойдем в прелестное место, где на завтрак подают плоды манго и дынного дерева, а также замечательные ковбойские блюда.
  — Мне подходит, — сказал я. — Вернусь за вами через полчаса.
  Внизу у администратора я получил ключи от зарегистрированной на мое имя комнаты.
  Через полчаса я снова пошел к Лоис. На этот раз я увидел элегантную, длинноногую, здоровую и ясноглазую молодую женщину.
  — Как реагировал на мое исчезновение Баффин? — вдруг спросила она.
  — Он не обмолвился об этом ни единым словом. По крайней мере мне…
  Ее глаза слегка сузились.
  — Это замечательно! — сказала она.
  — Это интересно, — согласился я. И добавил: — Пошли завтракать.
  Мы позавтракали. Потом пошли к океану. Плавали. Валялись на солнце. Наняли моторную лодку, покатались по заливу, выскочили в открытое море. Вернувшись на берег, отправились в дальнюю прогулку вдоль по пляжу. Пошли к огромным, наметенным ветром из теплого белого песка дюнам. Дюны соблазняли прогретыми солнечными склонами и затененными ровными площадками на дне впадин. В одной из них мы укрылись от ветра. Растянулись на песке. Лоис положила голову мне на грудь, обняла меня и тут же заснула, тихо и доверчиво, как ребенок. Скоро и меня сморил сон. Проснулся я от того, что она изменила позу.
  Открыв глаза, я увидел, что она наклонилась над моим лицом. Казалось, она тщательно изучает его. Но в то же время на ее губах блуждала легкая нежная улыбка. А на глаза навернулись слезы.
  — Что случилось? — удивленно спросил я.
  — Ничего особенного, — прошептала она. — Если не считать того, что я…
  — Но ты же плачешь?
  — Угу.
  — Почему?
  — Я очень счастлива. Я счастлива, что нашла тебя. Но мне грустно, что я не нашла тебя раньше. И — очень тревожусь…
  — О чем?
  — До тех пор, пока никто не знает, какие показания я могу дать по делу об этом убийстве, пока я имею возможность под присягой сообщить, что ты не выходил из кабины номер тринадцать, а только коснулся спиной занавески, уступая мне дорогу, — до тех пор никто не осмелится предъявить тебе обвинение в убийстве. Потому что они будут бояться, как бы мои показания не ударили по ним самим. Но если бы… Ну, скажем, если бы они узнали, что меня не существует как свидетеля… Тогда у них были бы развязаны руки. Ты не знаешь, как работает полиция. Как они промывают мозги свидетелям. Как находят «удобных» свидетелей. И таких, кто во что бы то ни стало хочет быть «удобным» для полиции. Тогда дело могло бы повернуться для тебя скверно.
  — Все равно они не смогли бы доказать мою вину, — постарался я ее успокоить. — Слишком много неувязок и поводов для сомнений. Конечно, они могут сфабриковать дело, которое позволит арестовать меня. Но это самое большое, что они могут сделать.
  — Не обманывай себя, Дональд! Если бы у тебя не было такого свидетеля, как я… — Она улыбнулась мне нежно и лукаво. — Я страховой полис твоей жизни. Помни об этом.
  Я кивнул, подтверждая, что она является моей страховкой. Она поцеловала меня в губы долгим, неотрывным поцелуем. Потом чуть-чуть отвела голову и пристально посмотрела мне в глаза.
  — Поэтому береги меня. Заботься обо мне получше, — шаловливо сказала она.
  Только когда солнце начало клониться к закату, мы вернулись в город и пошли обедать. В ресторане она спросила:
  — Ты остаешься?
  По существу, ее слова были больше похожи на приглашение, чем на вопрос. Я отрицательно покачал головой. По ее лицу пробежало быстрое облако разочарования. Я поспешил объяснить ей причины, делающие мой отъезд необходимым:
  — Я ведь приехал сюда только по делу. Теперь никто не сможет обвинить нас в том, что мы скрываемся от правосудия. Если даже никто не заметил моего приезда к тебе, я возьму с собой регистрационную карточку твоего мотеля и счет за номер, которые будут служить доказательством того, что я приезжал сюда открыто, приезжал, чтобы собрать сведения у важного свидетеля.
  — Кроме того, — добавила она, — это объясняет мое исчезновение из города. Просто ты принял меры к тому, чтобы с важным свидетелем ничего не случилось и он мог беспрепятственно дать показания на суде.
  — Ну конечно! — засмеялся я.
  — Так, может быть, ты уедешь завтра утром? — тут же предложила она.
  — Вряд ли это было бы правильным. Мне лучше уехать, пока там не успели поднять большой шум.
  — Ладно, — сказала она с тяжелым вздохом. Но тут же весело улыбнулась: — Тебе лучше знать, как следует поступать.
  Мы попрощались. Ее прощальный поцелуй был нежным и долгим.
  Меня поймали почти сразу же после того, как я пересек границу. Первый же дорожный полицейский патруль остановил мою машину.
  — Нам приказано задержать машину с вашим номером, — сказал полицейский офицер. — Предъявите ваши права!
  Он взял мои водительские права, приказал мне ждать и направился к телефонной будке. Вернулся он только минут через десять.
  — Куда вы едете, мистер Лэм? — спросил он.
  — Домой. В Лос-Анджелес.
  — Откуда?
  — Из Мексики.
  — Откуда именно?
  — Из Энсенады.
  — С какой целью вы туда ездили?
  — Опрашивал свидетеля по уголовному делу.
  — Какому делу?
  — Делу, расследованием которого я в настоящее время занимаюсь.
  — Вам следовало бы более откровенно отвечать на вопросы полиции, — строго сказал офицер. — Это избавило бы вас от лишних неприятностей.
  — Это принесло бы мне лишние неприятности, — не согласился я с ним. — Я плачу свидетелям за информацию вовсе не для того, чтобы разглашать ее.
  — Вы — частный детектив?
  — Вы видели мои документы.
  — Когда вы пересекли границу Мексики?
  — Сегодня рано утром.
  — В какое время?
  — На рассвете.
  — Мы искали вас по всем дорогам. Вы собирались сбежать?
  — Если бы я хотел сбежать, я бы не стал возвращаться. Вы можете упомянуть о моем ответе на ваш вопрос в своем рапорте.
  Он о чем-то задумался. Потом принял решение:
  — Ол-райт, Лэм. Вы можете ехать. Против вас нет конкретных обвинений. Мы просто проверяем личность. Вот и все.
  Я поехал дальше. Однако примерно через час появился полицейский на мотоцикле, который просигналил мне приказ остановить машину у обочины. Я снова показал мои водительские права. Этот офицер принадлежал к дорожной полиции штата Калифорния. Он был лучше осведомлен о том, как надо поступать со мной.
  — Мы задержали вас по приказу окружного суда, Лэм, — сразу объяснил он. — Вас необходимо допросить в связи с расследованием дела об убийстве.
  — Я арестован? — спросил я. — И мне придется бросить свою машину здесь, на дороге?
  — Нет, я вас не собираюсь арестовывать, — вежливо ответил офицер. — Я мог бы отвезти вас в коляске мотоцикла в город. Но не думаю, что это необходимо. Поезжайте на своей машине. Я буду следовать за вами. При этом я по рации буду сообщать в Лос-Анджелес, что эскортирую вас в город.
  — И то хлеб, — засмеялся я. — Я не могу запретить вам патрулировать дорогу, даже если вы почему-то захотели делать это, двигаясь за моей машиной.
  Он широко ухмыльнулся:
  — Именно так — мне захотелось патрулировать дорогу.
  Так мы и двигались по дороге в Лос-Анджелес: впереди я, а сзади, на мотоцикле, он.
  У самого въезда в город нас ждала большая полицейская машина с рацией. Из нее вылез сержант Фрэнк Селлерс.
  — Отлично, Лэм, — сказал он. — Считай себя задержанным для допроса в связи с расследованием убийства Калверта.
  — Не возражаю, — сказал я. — Насколько мне известно, теперь у тебя есть для этого надлежащие полномочия. Если ты намерен воспользоваться ими — валяй. Я хочу только предупредить тебя, Фрэнк, что ты делаешь ошибку.
  — Подотрись своим предупреждением, — огрызнулся он. — Ты не захотел сотрудничать с нами. Теперь посмотрим, как тебе понравится другое обращение. Держись молодцом. Не падай духом.
  Меня отвезли в полицейское управление. В дежурке Селлерс сказал полицейскому:
  — Обыщите его.
  Меня заставили вывернуть все карманы. Забрали конверт с фотографией. Когда полицейский увидел цветную фотографию Бэйби, снятой в тот момент, когда из ее рук падал поднос с едой, он спросил меня:
  — Что это?
  Тут же, не дожидаясь ответа, он крикнул:
  — Сержант! По-моему, мы кое-что нашли. Думаю, эта фотография связана с делом, которое вы расследуете.
  Селлерс с ухмылкой от уха до уха направился к нам.
  — Это дошлый рецидивист, — сказал он полицейскому. — Он пытался утаить от нас кое-что важное. Ну, что ты там прятал от нас, Шустрик?
  — Комментариев не будет, — твердо ответил я.
  Все так же ухмыляясь, Селлерс взял в руки конверт. Вытащил фото. Взглянул на него. И у него сразу отвалилась челюсть.
  — Сукин сын! — пробормотал он, с трудом переводя дыхание.
  — Это, кажется, та самая официантка, которая обнаружила мертвое тело? — спросил у него офицер, который обыскивал меня.
  Селлерс на минуту даже закрыл глаза от напряжения. Он что-то обдумывал. Наконец он ответил:
  — Откуда я могу знать? Меня же в это время уже не было в ресторане.
  — Это можно выяснить, — сказал офицер. — Если кто-то в тот вечер занимался в ресторане фотографированием — мы найдем его и получим всю пленку. Там может оказаться очень много важных подробностей.
  Я увидел, как у Селлерса растерянно забегали глаза. Теперь ухмыльнулся я. Но Селлерс уже взял себя в руки. Он спокойно сказал офицеру, кивнув на меня:
  — Этот парень — везучий, ловкий и дотошный детектив. Если у кого-то в тот вечер и был фотоаппарат, этот шустрый сукин сын уже установил фотографа и, несомненно, забрал у него все фотографии.
  Он медленно повернулся ко мне:
  — Откуда у тебя эти фотографии, Лэм?
  — Комментариев не будет, — повторил я. — Я должен оберегать мои источники информации.
  Селлерс нанес мне резкий короткий удар в живот.
  — Мы не позволим частным сыщикам оберегать свои источники информации, когда идет расследование дела об убийстве! Откуда взялись эти фотографии?
  После удара в живот меня слегка затошнило. Я решил устроить небольшой спектакль. Я зашатался. Издал короткий стон. Упал на колени. Опустился на четвереньки. Селлерс злобно пнул меня ногой в зад. Я дернулся, потом во весь рост растянулся на полу. И затих. Офицер кинулся к Селлерсу и начал что-то тихо говорить ему. По-видимому, уговаривал проявлять сдержанность. В дежурке в этот момент появилось несколько новых полицейских, которые с интересом наблюдали за этой сценой. Селлерс, с посиневшим от ярости лицом, прорычал:
  — Ну, вставай, шустрый мерзавец! Ты или сейчас же скажешь, где взял фотографии, или я заживо спущу с тебя шкуру.
  Я медленно поднялся с пола. Стоять было трудно. Пошатываясь, но твердо глядя ему в глаза, я сказал:
  — Если ты надеешься получить фотографии таким образом, я позабочусь о том, чтобы все они, весь ролик, были опубликованы в газетах. Возможно, тогда ты будешь доволен.
  Селлерс начал молча рассматривать фотографию. Это продолжалось долго. Наконец он принял решение.
  — Посадите его в отдельную камеру, — приказал он.
  Через длинный коридор меня отвели в камеру, вся мебель которой состояла из двух деревянных скамеек. Здесь стоял сильный запах тюремной дезинфекции.
  Я просидел в камере минут пятнадцать. Потом появился сержант Селлерс. Он пришел один. Теперь у него было совсем другое настроение.
  — Я очень сожалею, что вышел из себя, — извинился он.
  — Иди к черту! — сердито сказал я. — Кажется, ты отбил мне печенку.
  — Ну я ведь только слегка толкнул тебя, чтобы привлечь к себе твое внимание. Разве это был удар?
  — Мне нужен врач, — сказал я настойчиво.
  Я видел, что в нем вспыхнула бешеная ярость. Но он быстро заставил себя успокоиться. Он внимательно оглядел меня с головы до ног и сказал примирительно:
  — Хорошо, Дональд. Если ты полагаешь, что я причинил тебе боль, я пришлю врача. В настоящий момент мы вообще не имеем к тебе никаких особых претензий. Я задержал тебя только потому, что твоя поездка в Мексику не могла не вызвать подозрений.
  — А что в ней подозрительного?
  — Мы предупредили тебя, что ты в любой момент можешь понадобиться следствию. После такого предупреждения никому не понравится, если человек сбегает.
  — Я не сбегал. Я же вернулся.
  — Откуда ты взял эту фотографию?
  Я молчал.
  — Если кто-то в тот вечер был в ресторане с фотоаппаратом, он может располагать кадрами, являющимися вещественными доказательствами преступления, — продолжал Селлерс. — В высшей степени важными доказательствами. Ты знаешь, что по закону ожидает человека, который попробует скрыть от правосудия такие улики? Послушай, Лэм, мы с тобой кое в чем разошлись во мнениях, но это не должно мешать нам оставаться друзьями.
  Я и тут ничего не ответил.
  — Я должен знать все об этих фотографиях, — сказал Селлерс.
  — Для чего?
  — Это важные вещественные доказательства.
  — Что же может доказать фотография, которую ты у меня отобрал?
  — Это доказательство того… ну… того, что, испугавшись, официантка уронила поднос.
  — Ну и что это дает правосудию? — спросил я невинно. — Ничего нового ни об убийстве, ни об убийце. На снимке изображена официантка. Но следствие давно установило ее личность. Установлена также вся последовательность ее поступков с момента, когда она с подносом подошла к кабине номер тринадцать и заглянула внутрь. К этому времени убийство уже произошло. Убийца успел скрыться. Поэтому фотография официантки не имеет для следствия ни малейшей ценности. Окружной прокурор не включит ее в список вещественных доказательств.
  — Ну я в этом не уверен, — нерешительно сказал Селлерс. — Я должен узнать, откуда у тебя эта фотография. Я хочу получить негатив.
  Я отрицательно покачал головой. Тогда он резко наклонился ко мне, схватил меня за отвороты пиджака и, подтянув к себе, прорычал с угрозой:
  — Ты, недоносок! Ты пытаешься играть со мной в прятки. Ты доиграешься до того, что я сделаю из тебя бифштекс.
  — Если ты тронешь меня хотя бы пальцем, чертов буйвол, — прохрипел я в ответ, — я опубликую всю серию этих фотографий. Ты сидел за столом в ресторане? Пил шампанское? Проворонил у себя под носом убийство?
  — Ведешь двойную игру, сукин сын? Ведешь двойную игру с человеком, который, несмотря ни на что, пытается вытащить тебя из грязной истории?
  — Я знаю, как ты пытаешься вытащить меня! У меня болит живот. Думаю, мне отбили печень. Мне срочно нужен врач. Ты грубый, необузданный мясник, и ты ударил меня намного сильнее, чем предполагаешь.
  Селлерс отпустил меня. Вытащил из кармана сигару. Несколько секунд пожевал ее во рту. Потом сказал:
  — Ладно. Убирайся отсюда!
  Глава 18
  Я вернулся к себе в агентство. Взял у секретарши конверт с фотографиями, который сам отправил себе по почте. В кабинете у меня на столе лежала записка. Баффин просил меня как можно скорее приехать в его ресторан.
  Когда я прибыл туда, у Баффина был вид затравленного волка.
  — Брентвуд в Сан-Франциско подал в суд на местную газету, обвиняя ее в дезинформации и дискредитации личности, — нервно сообщил он.
  Я молча кивнул.
  — Меня собираются вызвать на суд свидетелем. В газете сообщалось, что я присутствовал на встрече некоторых политиков и бизнесменов в Сан-Франциско, на которой, по утверждению газеты, Брентвуд домогался у присутствующих денег. Газета утверждала, что его поведение следует рассматривать как попытку получить взятку. В этой статье мое присутствие на встрече приводилось как основное доказательство того, что такая встреча вообще имела место. Поэтому на суде я должен дать показание, что меня в тот день вообще не было в Сан-Франциско. Я был здесь. В Лос-Анджелесе. Собственно, для этого и был придуман трюк с шантажом.
  — Для того чтобы получить подтверждение своим показаниям на суде?
  — Да.
  — Предполагалось, что Калверт на суде должен будет подтвердить историю с шантажом?
  Баффин заерзал на стуле.
  — Если бы это оказалось необходимым, — наконец выдавил он из себя.
  — Но теперь Калверт мертв. Он не может давать никаких показаний. И вы сели в лужу.
  — Это почему же?
  — Теперь вы не можете доказать, что в то время были в Лос-Анджелесе.
  Я неторопливо открыл свой кейс и вынул из него фотографии, которые я сделал возле «Рэстебит-мотеля».
  — Эти снимки вам что-нибудь напоминают? — спросил я.
  Он внимательно посмотрел на них. Потом признался:
  — Они очень похожи на фотографии, состряпанные Калвертом для шантажа.
  — В самом деле, они очень похожи, — подтвердил я. — И те и другие сделаны с одной точки. И те и другие появились на свет, потому что их снимали с задней мыслью.
  — Вы уже говорили об этом раньше.
  — Говорил. Теперь пришло время повторить это снова. И кое-что добавить: эти снимки имеют точную дату.
  — Как это — дату?
  — По ним можно точно определить, когда они были сделаны. Это легко сделает любой эксперт. Калверт снимал вас в понедельник. Но не шестого, а тринадцатого числа.
  — Вы что, с ума сошли?
  — Ну что же, давайте посмотрим на фотографии, — предложил я, разложив их на столе перед Баффином.
  — Зачем мне смотреть на них? — спросил он раздраженно.
  — Я сделал эти снимки во вторник, четырнадцатого числа, — спокойно объяснил я.
  — Ну и что из этого?
  — Как вы видите, на снимке среди прочего виден строящийся жилой дом. Видите на заднем плане линию строительных балок? Теперь вспомните фотографии Калверта. На них эта линия была точно на том же уровне, что и на этих снимках. Готовя свою инсценировку, вы выпустили из вида строящийся дом. А темпы его строительства позволяют установить дату фотографий с такой же точностью, как если бы на фотографии указывался час съемки. Этот десятиэтажный дом строится по графику. Но заказчик торопится, он установил строителям премию в семьсот пятьдесят долларов в день, если они перекроют дневную норму. Подрядчик стремится получать премию регулярно. И ему это удается. Дом растет быстро. За неделю он поднялся почти на целый этаж.
  В этот момент стоило посмотреть на лицо Баффина.
  — Теперь вернемся к убийству Стармэна Калверта, — безжалостно продолжал я. — Он был убит в вашем ресторане. Вы были связаны с ним историей с шантажом. Если дело обстояло так, что вы заплатили шантажисту деньги и он больше не предъявлял вам новых требований, тогда трудно считать, что вы имели серьезный мотив для убийства. Но если обнаруживается тот факт, что шантаж был подстроен и шантажист был вашим тайным соучастником, вы попадаете в серьезную переделку. Вы становитесь подозреваемым номер один.
  — Почему?
  — Потому что вы могли бояться того, что Калверт донесет на вас.
  — Но у него не было никаких причин продавать меня!
  — Вы утверждаете это теперь, когда этого уже нельзя доказать.
  — Я не мог убить Калверта! У меня есть полное алиби. Я все время был вместе с Брентвудом. Когда он выходил из кабинета, чтобы позвонить из телефонной будки, которая находится в коридоре рядом с дверью моего кабинета, то, если бы я выходил в коридор, не мог меня не заметить.
  — Он разговаривал по телефону. И стоял спиной к коридору.
  — Это он так сказал?
  — Сегодня по радио передали его заявление. Брентвуд сказал, что, по его мнению, когда он находился в телефонной будке, он мог бы, повторяю, мог бы видеть вас выходящим из своего кабинета. Понятно? По его мнению — мог видеть. Он не сказал, что иначе и быть не могло. Но не подтвердил своего заявления никакими фактами, которые могли бы с железной достоверностью гарантировать его мнение. Речь идет всего лишь о его мнении. Так оно и есть на самом деле. Ведь вы выходили из кабинета на короткое время и он этого не заметил?
  — Что вы посоветуете мне, Лэм? — в отчаянии спросил Баффин.
  — Вам надо внести в это дело полную ясность. В противном случае вы запутаетесь.
  Он вытер ладонью мокрый лоб:
  — Как я могу это сделать? Я попал в западню.
  — Вы не находитесь в западне, из которой нет выхода. Вы просто попали в скверную историю. Я помогу вам выбраться из нее, если вы будете доверять мне. Скоро вам должен позвонить сержант Селлерс. Он спросит у вас о том, где я достал фотографии этой официантки Бэйби, снятой в тот момент, когда она падает на пол с полным подносом. Селлерс попытается узнать у вас, каким образом я нашел человека, который в тот вечер сделал снимки в ресторане…
  — Пятнадцать минут назад сержант Селлерс уже звонил мне.
  — А, черт! — воскликнул я. — И что же вы ему сказали?
  — Я сказал ему правду. Я не собираюсь врать полиции.
  — Вы сказали ему, что эти снимки на самом деле являются инсценировкой?
  — Да. Сказал.
  — Что эта инсценировка была устроена уже после того, как было обнаружено убийство?
  — Да.
  — Вы — болван, — сказал я ему. — Эти фотографии защищали меня от ареста. Пока Селлерс ничего не знал о происхождении фотографий, он боялся меня тронуть. Но вы испугались, что полиция обвинит вас в убийстве, и поспешили продать меня, единственного человека, который может вытащить вас из всей этой скверной истории.
  Я быстро оглядел его кабинет и обнаружил, что в нем имелась небольшая боковая дверь.
  — Куда она ведет? — спросил я.
  — В заднюю комнату.
  — Оттуда есть другой выход?
  — Из нее по узкой лестнице можно спуститься в кухню ресторана. Это сделано для того, чтобы я мог время от времени прямым ходом заходить туда и присматривать за тем, что там делается.
  Я никогда так и не узнаю, о чем он мне говорил еще. Выскочив в боковую дверь, я пробежал через заднюю комнату, скатился с лестницы в помещение кухни и через нее вышел во двор. Оттуда к улице вел длинный узкий проход, пролегающий между рядами воняющих кислятиной мусорных ящиков. Я увидел, что к ресторану подъезжает большая полицейская машина, и вернулся на кухню. Там повар-китаец нарезал лук. Я снял со стены белый халат и поварскую шапку, надел их на себя и, встав рядом с китайцем, начал тоже крошить луковую головку. Повар взглянул на меня. По его лицу было невозможно понять, что он обо всем этом думает.
  Через минуту до нас донеслись голоса с той самой лестницы, по которой я проник на кухню.
  — На этот раз, — говорил Селлерс, — этому парню не отвертеться…
  Он появился на кухне, раздраженно оглядел ее, брезгливо отвел глаза от двух поваров, режущих лук, и бросился к ведущей во двор двери. Я молча сунул китайцу двадцать долларов, сбросил поварскую маскировку и выскользнул из кухни через главную дверь. Из ресторана я вышел на улицу.
  Возле подъезда стоял огромный автомобиль с горящей на крыше полицейской мигалкой. Его мотор работал. Я увидел приближающееся такси, придал себе небрежный вид и помахал ему рукой. Таксист подъехал ко мне. Я уже взялся за дверцу, чтобы забраться в машину, как вдруг из парадной двери ресторана как сумасшедший выбежал Селлерс. Он как заправский регбист сгреб меня в охапку и в тот же миг защелкнул на мне наручники.
  — Ах ты, ублюдочный сукин сын, — сказал он, тяжело дыша. — Ах ты, вонючий Шустрик! На этот раз ты по-настоящему крепко влип.
  Около нас начали собираться прохожие. Селлерс потащил меня к полицейской машине.
  Когда автомобиль тронулся с места, он пробурчал:
  — Ты влип вместе с твоими липовыми картинками.
  — Почему же они липовые? — невинно спросил я.
  Он коротко и зло рассмеялся:
  — Хотел вкрутить мне в башку, что ты нашел человека, который в тот вечер сделал в ресторане целую катушку фотографий?
  — Не понимаю, о чем ты говоришь.
  — Я говорю о том, — взорвался он, — что это липовые снимки. Это инсценировка!
  — Конечно, инсценировка, — спокойно подтвердил я. — Но разве я говорил о том, что снимки были сделаны в момент обнаружения убийства. Я никогда не говорил тебе ничего подобного.
  — Не говорил, — вынужден был согласиться Селлерс. — Ты вел себя таким образом, чтобы я сам пришел к ложному выводу. Ты хитрый ублюдок. Вся беда в том, что ты слишком хитрый. Но на этот раз ты перехитрил самого себя!
  Неторопливо, спокойно и внушительно я объяснил ему:
  — Я сделал эти снимки с определенной целью. Я хотел, чтобы кое-кто решил, будто я просто повторяю происшедшую в вечер преступления сцену. Я хотел, чтобы так думал Баффин. Но на самом деле у меня была совсем другая цель. Все эти фотографии лежат сейчас у меня в кармане.
  Селлерс посмотрел на меня, снял с руля руку и вытащил конверт из моего пиджака. При этом он приговаривал:
  — Давай, давай. Рассказывай свои басни. Они для меня как музыка. Очень приятно слушать твою болтовню, пока у тебя еще целы все зубы. После того что я собираюсь с тобой сделать, боюсь, ты уже не сможешь так чисто выговаривать слова.
  Я демонстративно зевнул. Это привело его в полное бешенство. Он разломал на части незакуренную сигару. Яростно выбросил ее ошметки в окно. И зарычал:
  — Знаю я вас всех, чертовых законников. Вы уверены, что всегда исхитритесь найти кучу законов и инструкций, которые дадут вам возможность выйти сухими из воды. Думаете, что можно нарушить закон, когда вам заблагорассудится. А если полицейский дотронется до вас пальцем, вы тут же начинаете вопить о жестокости, насилии и нарушении гражданских прав. Вы нанимаете дюжину адвокатов еще до суда и устраиваете большой шум в прессе. Черт с тобой, Дональд Лэм! Делай что хочешь. Но я тебе сразу говорю: через пятнадцать минут всем будет известно, что ты получил некоторые телесные повреждения из-за того, что оказывал сопротивление полиции при задержании, и этим вынудил ее применить силу.
  Я хранил молчание. Селлерс вел машину. Мы направлялись к полицейскому управлению. Но ему хотелось поговорить, насладиться торжеством победителя.
  — Ну чего ты замолчал? — спросил он. — Почеши еще немного язык.
  — С тобой неинтересно разговаривать, — сказал я. — Ты слушаешь только себя. Ты тупо интересуешься только одним: существуют или не существуют на свете фотографии того, как ты сидел в ресторане, когда там происходило убийство, и пил шампанское.
  — Я имею право принять приглашение на обед, устроенный Бертой Кул.
  — Чушь! Обед устроил Баффин. И не для Берты Кул. Он бы не угостил ее даже бутербродом. Она была только подсадной уткой. Вся игра шла в расчете на тебя, сержант.
  На лице Селлерса вдруг появилось нечто похожее на интерес.
  — Мне эти снимки нужны были, — продолжал я, — потому, что я хотел иметь хорошую цветную фотографию официантки по имени Бэйби. Инсценировка нужна была потому, что это был единственный способ получить такие фотографии. Они необходимы мне, чтобы использовать их для опознания.
  — Кого и зачем надо опознавать? — настороженно спросил Селлерс.
  — Убийство Калверта, несомненно, связано с его прошлой жизнью. Мы о ней ничего не знаем. Поэтому мы не можем обнаружить мотив убийства. Полиция оказалась неспособной найти жену Калверта. А я ее нашел!
  Селлерс на секунду даже отвел глаза от дороги.
  — Ты нашел ее? — спросил он с недоверием.
  Я с достоинством кивнул головой.
  — Ну конечно, — сказал он с сарказмом. — Это твоя новая выдумка. Ты насаживаешь на крючок свежую приманку, чтобы поймать меня еще раз.
  — В таком случае, если хочешь, попробуй найти ее сам. Своими методами.
  — Ну ты мудрец! Сначала все же я хочу послушать, что мне расскажешь ты.
  — Чтобы ты потом, как всегда, мог похвастать, что первым решил сложную задачу?
  — Мне повезло, — саркастически сказал Селлерс. — Я выслушал тебя, и у меня сразу открылись глаза. Все тайное стало явным. Я расцвел как роза от того, что встретился с такой удачей.
  — Ты называешь это удачей, — сказал я, не замечая его сарказма. — Но такими вещами мы в нашем детективном агентстве как раз и торгуем. Берта Кул называет это мозгами. На них мы и делаем деньги.
  Я увидел, что сумел поколебать скепсис Селлерса.
  — Ну, что там у тебя насчет жены этого парня? — спросил Селлерс.
  — Женщина, которая изображала из себя жену Калверта, была…
  — Изображала жену? — перебил меня Селлерс.
  — Конечно. Это была липа. Иначе она бы уже давно объявилась. Или ты уже давно бы нашел ее. Конечно, если бы ты действовал правильно, ты бы все равно уже нашел эту женщину.
  — О да, умница! А ты, разумеется, знаешь, как надо действовать правильно! Как же нам следовало искать ее?
  — По чекам.
  — Каким чекам?
  — По чекам, которыми она расплачивалась за бензин на заправочных станциях.
  Селлерс запрокинул голову и расхохотался:
  — И ты, умник, считаешь, что это не могло прийти нам в голову? Черт возьми, мы охотились за такими чеками. И нашли их. У нас теперь имеется образец ее собственноручной подписи. Мы знаем номер машины, которую она заправляла бензином. Машина зарегистрирована на имя Стармэна Калверта. Ну что, ты и теперь думаешь, что ты один на свете такой умный? Что ты знаешь что-нибудь такое, чего не знаем мы?
  — Я знаю о таком чеке, о котором вам ничего не известно, — спокойно сообщил я. — Она выписала этот чек в уплату за заправку машины, которая не принадлежала Стармэну Калверту.
  — Чья же это машина?
  — Николаса Баффина!
  — Что?! — воскликнул Селлерс.
  Я ничего не ответил. Он снизил скорость и сказал:
  — Слушай, Шустрик, не вздумай что-нибудь скрывать. Речь идет об убийстве. Если ты вздумаешь утаить от нас хоть самую малость, то по-настоящему поставишь себя под удар.
  — Кто же, по-твоему, сможет нанести мне удар? — поинтересовался я.
  Селлерс на минуту задумался, видимо, оценивая ситуацию. Потом, добродушно ухмыляясь, сказал:
  — В общем-то ты неплохой парень.
  Он еще больше сбавил ход, вырулил на обочину и остановил машину. Выключив мотор, он достал конверт с фотографиями и начал внимательно изучать их. Потом, выудив из кармана сигару, долго жевал ее, не зажженную, во рту.
  — Мне надо кое-что хорошенько обдумать, — сказал он. — Не мешай мне. Посиди смирно. Держи свою варежку закрытой.
  Он прикрыл глаза. Однако его размышления длились недолго. Через минуту он повернулся ко мне и сказал:
  — Я долго слушал твои сладкие речи. Теперь отвечай коротко и ясно. Где сейчас находится чек, о котором ты говорил?
  — Полагаю, его уже отправили в банк на оплату, — сказал я. — Я видел его лишь мельком ровно столько, чтобы успеть списать с него номер машины.
  Секунду Селлерс колебался. Но тут же принял решение. Он уверенным движением включил мотор и спросил меня:
  — Где эта бензоколонка?
  — Поезжай прямо. У второго светофора повернешь налево. Она находится поблизости от дома, в котором жил Калверт. Я в том районе объехал все заправочные станции.
  — Сукин сын, — всего только и пробормотал Селлерс.
  Я показывал ему дорогу до тех пор, пока мы не прибыли на место. Когда до заправочной станции оставалось метров двести, я сказал Селлерсу:
  — Если ты снимешь с меня наручники, я смогу быть тебе полезен.
  Он даже не посмотрел в мою сторону.
  — Заткнись, Шустрик! — проворчал он. — Я беру дело в свои руки. У нас хватает мастерства и опыта, чтобы добиться успеха с помощью обычных, проверенных полицейских методов.
  Он на скорости загнал машину на заправочную станцию и резко остановил ее возле служащего.
  — Полиция, — сказал он властно и предъявил свой полицейский значок. Не выходя из машины, он, показав меня, спросил у служащего: — Вам знаком этот парень?
  Тот внимательно осмотрел меня.
  — Точно, — сказал он уверенно. — Этот человек уже приезжал сюда, чтобы просмотреть чеки наших клиентов. Он сказал, что он частный детектив и по поручению своего клиента ищет украденную чековую книжку.
  — Вы запомнили, на чье имя он искал чек?
  — Имя я уже забыл. Что-то такое, что вроде бы начиналось с буквы К.
  Селлерс полез в карман и вытащил конверт с фотографиями. Он выбрал ту из них, где я снял Бэйби, с улыбкой стоящую возле занавески кабины номер тринадцать. Протянув этот снимок служащему, он спросил:
  — Вы когда-нибудь видели эту даму?
  Служащий отрицательно покачал головой.
  — Посмотрите внимательнее, — приказал ему Селлерс.
  Служитель начал старательно разглядывать снимок. Даже глаза прищурил от усердия.
  — Минуточку… Минуточку, — вдруг с радостью сказал он. — Я узнаю эту даму…
  — Откуда вы ее знаете? — быстро спросил Селлерс.
  — Я не знаю ее фамилии. Но она раз или два приезжала на нашу станцию, и мы обслуживали ее машину. Она платила чеками. Точно.
  Селлерс отобрал у него фотографию, спрятал ее себе в карман и протянул служащему визитную карточку.
  — Если увидите эту даму еще раз или вспомните ее фамилию, позвоните мне в полицейское управление. О’кей?
  — О’кей.
  — Попытайтесь вспомнить ее фамилию.
  — Это трудно. Обычно мы не обращаем на это внимания. Для нас главное, чтобы чек был не поддельный.
  — Ну иногда фамилия сама всплывает в памяти, — ободрил его Селлерс.
  — Угу, — охотно согласился с ним служитель.
  Селлерс рванул машину с места, сделал крутой поворот, и мы на бешеной скорости поехали в неизвестном направлении. Однако вскоре Селлерс снова съехал на обочину, остановил машину и, ни слова не говоря, достал из кармана ключ. Наручники соскользнули с моих рук. Селлерс вывел машину на дорогу. Мы ехали молча. Он жевал сигару и выплевывал ее куски в окно.
  Машина остановилась у входа в «Баффинс Грилл».
  — Пошли! — скомандовал Селлерс.
  Мы ворвались в ресторан. Баффина мы застали на втором этаже в его кабинете. Когда он нас увидел, у него в глазах промелькнул то ли испуг, то ли удивление.
  — Где живет ваша официантка по имени Бэйби? — резко спросил у него Селлерс.
  — Хоть убейте, не знаю, — сказал Баффин.
  — В какое время она приходит на работу?
  — Сегодня у нее выходной…
  Сержант Селлерс обошел письменный стол, схватил Баффина за грудки, приподнял с места и с угрозой повторил:
  — Ты, сукин сын, где она живет?
  — Я… я… — испуганно забормотал Баффин. — Что вам…
  — Где она живет? — зарычал Селлерс.
  У Баффина от страха отвисла челюсть. Но все-таки он смог из себя выдавить:
  — Не знаю. Я же сказал, что не знаю…
  — Не знаешь? Ты же спишь с ней. Вы так близко снюхались, что она может в любой момент взять твой «Кадиллак» и разъезжать в нем по городу. Ну, теперь ты вспомнил ее адрес? Или захотел попасть в холодную?
  — Моя жена… — забормотал Баффин.
  — На кой черт нам сдалась твоя жена! Ты думай о том, как бы тебе не припаяли срок за убийство.
  — Пустите меня, — взмолился Баффин. — Я сейчас дам вам ее адрес.
  Селлерс бросил его обессиленное тело на стул. Баффин поправил сдвинутый на сторону воротник, разгладил смятую рубашку и открыл ящик письменного стола. Вытащив маленький черный блокнот, он полистал его, нашел нужную страницу и передал блокнот Селлерсу. Тот бросил быстрый взгляд на запись и сунул блокнот в карман.
  — Поехали! — сказал он Баффину.
  — Но я сейчас очень занят, — захныкал Баффин. — У меня назначено важное свидание…
  — Я сказал: поехали!
  Баффин медленно поднялся на ноги.
  — Для такого дела тебе необходима Берта Кул, — сказал я Селлерсу.
  — Для такого дела мне не нужен никто. С меня хватит добрых старых полицейских методов.
  — Ну как знаешь, — спокойно согласился я. — Но только следует помнить, что Верховный суд не всегда одобряет применение твоих добрых старых полицейских методов.
  — Когда мне понадобится, чтобы какой-нибудь ублюдочный частный детектив указывал мне, что я должен делать…
  — Сейчас, — сказал я.
  — Что сейчас?
  — Именно сейчас тебе понадобилось, чтобы частный детектив сказал тебе, что надо делать. Решения Верховного суда строго регламентируют применение старых добрых полицейских методов. Иначе улики и доказательства, которые ты добудешь, потеряют силу. Ты будешь связан этими правилами по рукам и ногам. Но если улики обнаружит какое-нибудь частное лицо или группа лиц, ты, как офицер полиции, можешь воспользоваться ими в процессе расследования. Тогда никакой суд к тебе не придерется.
  Пока я говорил это, Селлерс уже направлялся к двери. Но при моих последних словах он остановился и повернулся ко мне.
  — Думаешь, это сработает? — спросил он с сомнением.
  — Думаю, что сработает, — уверенно ответил я.
  — Тогда берем с собой Берту, — решил он и выжидающе посмотрел на меня.
  Но я большим пальцем показал ему на телефон. Он набрал номер. Берта оказалась на месте. Не вдаваясь в подробности, Селлерс сказал ей:
  — Мы выезжаем за вами, Берта. Полицейская машина будет возле вашего подъезда примерно минут через семь. Ждите нас там. Прямо на тротуаре…
  Он бросил трубку и приказал Баффину:
  — Пошли!
  По дороге к машине Баффин начал канючить:
  — Уверяю вас, что, сколько бы вы ни копались в моих интимных делах, это никак не поможет вам найти убийцу. Только зря потратите время.
  — Это вы так думаете, — огрызнулся Селлерс.
  Тогда Баффин злобно накинулся на меня.
  — Я нанял вас, Лэм, чтобы вы защищали мои интересы, — шипел он. — И вот уже второй раз вы продаете меня…
  — Заткнись, чертов болван, — сказал ему Селлерс. — Если этот шустрый сукин сын окажется прав, то он тебя вытащит из самой большой беды в твоей жизни.
  — И даст моей жене возможность получить с меня самые большие алименты, какие только можно получить при такой причине развода, — не унимался Баффин.
  — Полиция не имеет ни малейшего желания выбалтывать все вашей жене, — сказал ему Селлерс. — Так что ваше будущее зависит от того, в каком положении будет находиться ваш собственный рот.
  — А в каком положении ему надо находиться?
  — Закрытым, — сказал Селлерс.
  Мы сели в машину и поехали так, как может ехать по городу только полицейская машина. Но даже при такой бешеной скорости мы добрались до Берты только через десять минут. Она сгорала от любопытства. Машина еще не успела полностью остановиться у тротуара, как она уже впрыгнула на переднее сиденье и устроилась рядом с Селлерсом. И тут же без малейшего промедления спросила у него:
  — Зачем я вам понадобилась, Фрэнк?
  — Пусть этот шустрый ублюдок сам расскажет вам, в чем дело, — кивнул он в мою сторону.
  — Официантка, которая несла обед в тринадцатую кабину, — объяснил я ситуацию Берте, — и которая обнаружила труп Калверта, оказалась той самой женой Калверта, которую никто до сих пор не может найти. Та самая несчастная вдова, которой полиция хочет сообщить о ее несчастье.
  — Что? — закричал Баффин. — Что несет этот двуличный, продажный…
  — Заткнитесь, Баффин! — перебил его Селлерс. — Давай, Лэм. Говори дальше.
  — Теперь самое главное состоит в том, как ее расколоть, заставить во всем признаться, — сказал я. — Полиции это трудно сделать из-за ограничений, которые накладывают на нее правила Верховного суда. По этим правилам миссис Калверт с самого начала расследования имеет право привлечь адвоката, который разведет такую волынку, что неизвестно, когда можно будет добиться чего-нибудь путного. Полиция имеет право провести у нее внезапный обыск только в том случае, если для этого имеются достаточные основания. Однако, если любой гражданин узнает об уликах, важных для раскрытия преступления, и предоставит эти сведения полиции, тогда у нее появятся достаточные основания для обыска.
  — Кто этот любой гражданин? — спросила Берта Кул.
  — Вы, — коротко ответил Селлерс.
  Берта горделиво распрямила спину и еще более солидно устроилась на сиденье.
  Глава 19
  Полицейская машина без излишнего шума подъехала к большому жилому дому.
  Из нее вышли четыре человека: трое мужчин и женщина. Небольшая процессия вошла в холл. Впереди шла Берта Кул. За ней следовал я. Потом шел оскорбленный любовник, рогоносец Николас Баффин. Замыкал шествие Селлерс, весело жующий мокрую сигару. Мы поднялись на лифте и тихо подошли к нужной двери. Берта подняла руку к звонку, но я схватил ее за кисть.
  — Баффин сделает это лучше, чем вы, — сказал я.
  Баффин растерянно смотрел на нас.
  — Слушай этого парня, Баффин, — приказал ему Селлерс. — Ну давай, не тяни.
  — Что я должен делать? — спросил Баффин.
  — Не знаешь? — прошептал Селлерс. — Вынимай ключ.
  Баффин, тяжело вздохнув, вынул из кармана кожаный чехол для ключей, нашел среди них нужный и вставил его в замок.
  Дверь отворилась, Баффин вошел в комнату первый. Мы вошли следом за ним. Бэйби сидела перед зеркалом в халате и шлепанцах. Она наводила красоту. Увидев в зеркале отражение Баффина, Бэйби заулыбалась, но тут же заметила нас. Улыбка на ее лице превратилась в гримасу страха.
  — Мы принесли вам плохие новости, — сказал я ей мягко.
  — Плохие новости? — переспросила она, испуганно переводя взгляд с одного из нас на другого. Голос ее дрожал.
  — Да, миссис Калверт, — сказал я. — Мы должны сообщить вам, что ваш муж стал жертвой убийства. Полиция давно ищет вас, чтобы сообщить вам это печальное известие.
  — Как вы узнали, что Калверт — мой муж? — прошептала она.
  — Ах ты, двуличная сука! — крикнул ей Баффин.
  Как ни странно, эта реплика вывела ее из оцепенения. Она поднялась во весь рост, повернулась к нам и спокойно заявила:
  — Хватит! Это моя квартира. Я возмущена вторжением в мою личную жизнь. Я намерена воспользоваться своим правом вести любые переговоры только в присутствии моего адвоката. А сейчас я требую, чтобы вы все немедленно покинули мою квартиру.
  — Чья это квартира, Баффин? — спросил я.
  Он на минуту замешкался, судорожно проглотил слюну и ответил:
  — Моя. Она снята мной, и я ее оплачиваю.
  Теперь к Баффину повернула голову Берта Кул.
  — И что вы теперь собираетесь делать с этой квартирой, мистер Баффин? — спросила она.
  Он понял намек. Сделав над собой невероятное усилие, он пробормотал:
  — Я хочу отказаться от нее.
  — Вам придется срочно собирать вещи, дорогая, — сказала Берта, обращаясь к Бэйби.
  — Кто вы такая, чтобы мне приказывать? — возмутилась Бэйби. — Вы не имеете права врываться ко мне и распоряжаться здесь, как у себя дома. Предупреждаю, если вы…
  — Вы можете предъявить счета за эту квартиру? — перебила ее Берта.
  — Не собираюсь ничего вам предъявлять. Это не ваше дело, — ответила Бэйби.
  — Конечно, дорогая, — ласково сказала Берта. — Я ведь пришла сюда только для того, чтобы помочь вам собрать вещи. Давайте сразу займемся этим.
  Берта Кул пересекла гостиную, подошла к спальне, открыла дверь и пошла по направлению к шкафу. Бэйби кинулась к ней как молния.
  — Ах ты, чертова стерва! — закричала она и протянула руки, чтобы вцепиться той в волосы.
  Но Берта перехватила ее руку. Она сделала «нырок» и обхватила Бэйби за талию с такой ловкостью и силой, что это сделало бы честь любому игроку в регби. Потом она отбросила соперницу к другой стороне комнаты. Бэйби отлетела к стене, ударилась об нее и упала на стоящую рядом кровать. Битва была закончена в две секунды.
  — Где ты достала нож, которым убила своего мужа, дорогая? — ласково спросила у нее Берта.
  — Я не доставала…
  — Но ты убила его, — настаивала Берта. — Он надоел тебе. Ты устала от его вечных…
  — Так нельзя, Берта, — перебил я ее. — Миссис Калверт сама нам все расскажет. Я думаю, что дело происходило много сложнее, чем мы себе его представляем.
  «Безутешная» вдова Калверта лежала на большой кровати. Во время драки халатик сполз с нее. На ней оставались только трусики и лифчик. Вдова не носила траур. Сейчас она была похожа на рекламирующую нижнее белье манекенщицу. Но глаза у нее были испуганные. Губы дрожали. Она посмотрела на меня широко открытыми глазами и спросила:
  — Вы все знаете?
  — Сейчас вы ответите на пару вопросов. После этого станет ясна вся картина, — сказал я. — Прежде всего скажите: вы знали, что ваш муж должен был умереть… что его собирались убить?
  — Это была самая большая неожиданность в моей жизни, — сказала она трясущимися губами.
  Тогда я решил изложить для них для всех, как на самом деле развивались события.
  — В Сан-Франциско, — начал я, — Мортон Брентвуд затеял грязное дело, о котором стало известно его врагам. Против него было выдвинуто обвинение, и он хотел доказать, что его обвиняют ложно. Этого нельзя было сделать, не утверждая, что его самого в тот момент не было в Сан-Франциско. Но поскольку обвинители утверждали, что в этом деле участвовал также и Баффин, Брентвуд решил оспорить обвинение против себя, приведя доказательства того, что Баффин в те дни вообще не был в Сан-Франциско. Баффин нанял Стармэна Калверта, чтобы тот разыграл сцену шантажа. Потом, для того чтобы в случае надобности я подтвердил, что выплатил деньги шантажисту, который утром шестого числа сделал фотографии Баффина с дамой и, следовательно, тем самым подтвердил, что Баффин в эти дни находился не в Сан-Франциско, а в Лос-Анджелесе, втянул в эту историю меня.
  Все молча и внимательно слушали меня. Я продолжил свой рассказ:
  — Но Калверт быстро понял, что я не поверил в липовый шантаж. Значит, вся затея провалилась. Тогда он, как последний дурак, решил воспользоваться новой ситуацией для того, чтобы уже по-настоящему шантажировать Мортона Брентвуда, угрожая раскрыть аферу с липовым шантажом. Но с такими людьми, как Брентвуд, шутки плохи. Он и вся его компания темных дельцов и политиканов играют жестоко. Они не останавливаются ни перед чем. Не знаю, было ли заранее решено убить Калверта. Но Брентвуд срочно приехал в Лос-Анджелес. Он появился в кабинете Баффина как раз в тот вечер, когда произошло убийство. Баффин рассказал ему все подробности истории с липовым шантажом. В том числе и о том, что для пущей убедительности он сумел завлечь на званый обед к себе в ресторан владельцев частного детективного агентства, которые выполняли его поручение по выплате денег шантажисту, а также сержанта полиции Фрэнка Селлерса. Он сказал Брентвуду, что как раз в этот момент все приглашенные сидят за столиком в зале второго этажа ресторана. Сообщил он и о том, что в кабине номер тринадцать обедает Стармэн Калверт. Тогда Брентвуд, сославшись на необходимость срочного и секретного разговора по телефону, вышел из кабинета. Из телефонной будки в холле он позвонил на первый этаж ресторана и попросил вызвать к телефону меня. Он хотел, чтобы в критический момент меня не оказалось в зале ресторана. Коротко поговорив со мной, он быстро юркнул на кухню, взял тяжелый нож, незаметно вошел в зал, проскользнул в кабину номер двенадцать. Там он встал на стол и через не достигающую потолка перегородку между кабинами заглянул в кабину номер тринадцать. Калверт сидел к нему спиной, наклонившись над столом, положив подбородок на свои руки. Брентвуд бросил тяжелый нож, метя в левую половину спины. Смерть наступила мгновенно. Преступник быстро перелез через перегородку, схватил фотоаппарат и выскользнул из кабины. Через несколько минут после того, как оставил телефонную будку в холле, он в нее вернулся.
  — И погубил мою жизнь, — заключила Бэйби.
  Но тут наконец вмешался Селлерс.
  — Есть какие-нибудь доказательства того, что ты наговорил здесь? — спросил он меня. — Или все это одна лишь пустая болтовня?
  — Я надеюсь, что доказательства есть у миссис Калверт, — сказал я. — Не так ли?
  Вместо ответа она встала, подошла к секретеру и вынула из него письмо. Потом прочитала это письмо вслух:
  «Дорогая Бэйби!
  Дальше так продолжаться не может. По-моему, Баффин начинает догадываться, что ты — моя жена. На его затее с липовым шантажом я заработал пару тысяч долларов. Но я решил сделать ставку покрупнее. Хочу воспользоваться благоприятным случаем и по-настоящему куснуть Мортона Брентвуда. На хорошую сумму. Тогда мы сможем уехать с тобой куда-нибудь в Южную Америку и забыть всю эту проклятую жизнь.
  В то же время я хочу сделать фотографии, которые можно назвать „Пьяная оргия с участием полицейского офицера“. Оставляю тебе фотоаппарат, который ты должна будешь незаметно принести в кабину номер тринадцать. Проследи, чтобы туда никто не заходил. Я буду в этой кабине. Если все это удастся, мы обезопасим себя от преследований полиции. Все увидят, кто из нас умен на самом деле.
  Селлерс подошел к ней, отобрал письмо и спросил:
  — Это собственноручная подпись Стармэна Калверта?
  Она кивнула.
  — Он знал что-нибудь об этой квартире? — тут же задал следующий вопрос Селлерс.
  — Не будьте наивным, сержант, — сказала Берта. — Вы не знаете женщин. Посмотрите на нее получше.
  Бэйби сжалась в комок и смотрела на нас глазами затравленного животного.
  — Некоторые женщины, — начала объяснять Берта, — торгуют собой за высокую плату. Другие — распивочно и навынос. Эта маленькая потаскушка именно из таких.
  — Но мы должны быть уверены, что… — начал сержант Селлерс, но замолчал, увидев, что Берта угрожающе двинулась к Бэйби.
  — Я правильно говорю, дорогая? — спросила она с грозной улыбкой.
  — Я должна заботиться о себе! — закричала Бэйби, испуганно отступая.
  — Калверту было известно об этой квартире? — продолжала двигаться на нее Берта Кул.
  — Нет! Нет! Нет! — истерически вскрикнула Бэйби. — Конечно, он ничего не знал об этом. Оставьте меня наконец в покое.
  — Одевайтесь, — приказал ей Селлерс. — Поедете с нами в полицию.
  Я понял, что мне здесь уже нечего делать, и пошел к двери.
  — Куда это ты собрался? — спросила Берта.
  — Ты все еще находишься под арестом, — поддержал ее Селлерс.
  — Черта с два, — огрызнулся я. — Теперь дело об убийстве лежит перед вами на блюдечке с голубой каемочкой. Вы хотите, чтобы я еще перевязал его розовым бантиком?
  Селлерс задумался на минуту, потом сказал:
  — Ладно, Шустрик. Ты свободен. Можешь идти.
  — Куда это ему идти? — спросила Берта Кул.
  — Не будьте такой наивной, Берта. Вы не знаете мужчин, — ухмыльнулся Селлерс. — Он еще не закончил свои дела в Мексике.
  
  1966 год.
  (переводчик: В. Михайлов)
  
  Новая приманка для ловушек
  Глава 1
  Было около половины четвертого. В это время городские забегаловки заполняются людьми из контор ближайших небоскребов. В перерыве они обычно предпочитают съесть кусок пирога, а кому не позволяет вес — сандвич.
  С весом у меня все в порядке, мне хотелось чего-нибудь сладкого, и я уже собирался пригласить секретаршу Элси Бранд попробовать мороженого, как вдруг заметил за матовой стеклянной стеной кабинета мерцающие красные огоньки.
  Дверная ручка повернулась. Кто-то толкнул дверь, и я увидел, что огоньки — это горящие свечи на пироге, который несла Элси. За ней шла Берта Кул, глава нашего сыскного агентства, женщина внушительных размеров, не менее ста шестидесяти пяти фунтов, с суровым упрямым характером и совершенно бесполезная в работе.
  За Бертой стояли администратор и стенографистка, которая была также ее секретарем и занималась всей перепиской на машинке.
  Когда дверь распахнулась, они запели: «С днем рождения тебя! С днем рождения тебя! С днем рождения, милый Дональд! С днем рождения тебя!»
  Элси Бранд, многозначительно взглянув на меня, поставила пирог на стол и сказала:
  — Загадай желание и постарайся задуть все свечки.
  Я набрал воздуха и погасил все свечки, кроме одной.
  — Не вышло, — сказала Элси разочарованно, как будто желание загадывала она.
  — Поджарьте меня как устрицу, — произнесла Берта. — Этот идиот не хочет, чтобы его желание исполнилось. Это впервые.
  Наш администратор — высокая девушка лет тридцати, с романтической внешностью — мелодично рассмеялась.
  Машинистка-стенографистка поставила кофейник с горячим кофе и бумажные стаканчики. Элси вынула нож и сказала:
  — Я сама его испекла, Дональд, это твой любимый!
  Я вытащил свечки, аккуратно сложил их в пепельницу и начал резать пирог.
  — Так вот вы где, — послышался мужской голос.
  Все обернулись. В дверях стоял высокий, широкоплечий мужчина с тонкой талией и загорелым лицом. Он очень походил на техасца. От ветра у него были глубокие морщины у глаз и в уголках рта, особенно выделялся хрящеватый, с резко очерченными ноздрями нос. С таким человеком лучше не встречаться, если он не в настроении.
  — Кажется, я попал в контору во время перерыва, — заметил он, — простите.
  — Это день рождения, — объяснил я. — Мой день рождения, и они сделали мне сюрприз.
  — О, — сказал он.
  Берта не могла допустить, чтобы хоть какая-то мелочь выскальзывала из ее цепких пальцев и какой-то широкоплечий техасец устанавливал свои законы.
  — День рождения только раз в году, и мы привыкли отмечать его в тесном кругу, — заявила она. — Я что-нибудь не так сказала?
  — Нет-нет, — ответил мужчина. — У меня только одна просьба: можно мне присоединиться к вашему празднику? Я с удовольствием отведаю пирога, заодно и поговорю о деле.
  — У нас не хватит стульев, — сказала Берта. — Это уже похоже на шведский стол. Какой вам кофе — черный или с сахаром и сливками?
  — С сахаром и сливками, — ответил он.
  Берта оглядела его с ног до головы и хмыкнула, оценив поджарую фигуру. Сама Берта походила на моток колючей проволоки и изменялась в зависимости от того, когда решала сесть на диету и говорила себе: «На кой черт все это?»
  Я разрезал пирог.
  Вечеринка после вторжения незнакомца проходила натянуто — исчезли раскованность и открытость. Я подал незваному гостю кусок пирога. Он галантно передал его Берте. Она взяла со стола вилку и отломила порядочный кусок.
  — Где ты достала вилки, Элси? — спросила Берта.
  — Позаимствовала из ресторана внизу.
  — Хороший пирог, — заметила Берта, потом повернулась к мужчине: — Как вас зовут?
  — Бэрни Адамс, — ответил он. — Я не могу показать визитную карточку, пока держу тарелку с пирогом, но, когда я покончу с ним, вы увидите, что я вице-президент страховой компании «Континентал дивайд» из Нью-Мексико.
  — Но почему? — спросила Берта.
  — Что «почему»?
  — Почему страховая компания находится в Нью-Мексико?
  — Из-за великолепного расположения. Это центр многих видов бизнеса, — ответил Адамс. — Мы не обслуживаем городских богачей, занимаемся сельским хозяйством, и у нас есть все, что нужно: довольно низкая цена на землю, пустующие площади, сколько угодно места для стоянки — в общем, все преимущества жизни в небольшом городе, деревенский пейзаж. Вы понимаете?
  Берта опять смерила его взглядом и ответила:
  — Понимаю.
  Элси была огорчена не только моим неудавшимся исполнением желания, но и тем, что незнакомец вторгся в наш узкий круг и испортил вечеринку.
  Берта положила ногу на ногу, и всем стало ясно, что она собирается говорить о деле.
  Она взяла большой кусок пирога, с удовольствием съела его, запивая кофе, затем окинула взглядом Адамса, сверкнула глазами и спросила:
  — Что у вас там?
  — Дело, — ответил Адамс.
  — Деловая контора — это хорошо, — заметила Берта.
  Адамс улыбнулся.
  — Нет, вы только подумайте, у Дональда день рождения, — продолжила Берта, — и девочки сразу решают его отпраздновать. Когда у меня будет день рождения, никто ни черта не сделает.
  На минуту воцарилась тишина, потом Элси Бранд сказала:
  — Никто даже не знает, когда он у вас, миссис Кул.
  — Вы правы, черт побери, — коротко ответила Берта.
  Все помолчали, а Адамс, как бы размышляя, сказал:
  — Я понял, что вы, миссис Берта Кул, — глава агентства, а Дональд Лэм — ваш младший компаньон.
  — Точно, — сказала Берта.
  — Я долго вас искал, — продолжил Адамс, — говорят, что вы добиваетесь прекрасных результатов в чрезвычайно сложных делах.
  Берта хотела что-то сказать, но передумала и откусила кусок пирога.
  — У меня дело чрезвычайной важности, оно весьма необычное и требует деликатности, — сказал Адамс.
  — Угу, — промычала Берта с набитом ртом, — у нас все дела такие.
  — Я хотел бы обсудить свое дело в деталях и узнать размер вознаграждения, которое вы потребуете за работу.
  Берта отпила глоток кофе и наконец прожевала пирог.
  — Эта дверь выходит в приемную, — сказала она, — там повернете направо к двери с табличкой: «Кабинет Б. Кул». Войдите и сядьте. Я буду через минуту, и мы поговорим о деньгах.
  — Разве нельзя поговорить здесь и сейчас? — спросил Адамс.
  — Нет, черт побери, — ответила Берта, — говоря о деньгах, я хочу сидеть в собственном кабинете в своем кресле.
  — Я правильно понял, что именно вы заключаете финансовые сделки? — спросил Адамс.
  — Вот именно, — ответила Берта, — одна или с Дональдом. Но сейчас Дональд празднует день рождения, и мы с вами можем заняться этим одни. Я предпочитаю сделать так!
  Берта подобрала оставшуюся сахарную пудру с тарелки, поставила ее на стол и, сказав: «Неплохой пирог, Элси», повернулась к Адамсу:
  — Пошли. Если хотите, можете забрать свой кусок пирога и кофе.
  Она вышла из комнаты.
  Адамс минуту раздумывал, потом поставил тарелку с куском пирога на стол и последовал за Бертой. Когда они вышли, Элси сказала:
  — О господи, как я рада, что они ушли. Какое у тебя было желание, Дональд?
  Я покачал головой:
  — Очень личное.
  — Может быть, оно в конце концов исполнится, — проговорила Элси.
  Администратор, посмотрев на нас, сказала:
  — Мне пора возвращаться к телефону.
  Она направилась к себе и, открыв дверь, спросила:
  — Ты идешь, Гортенз?
  — Да, — ответила машинистка.
  Когда обе девушки вышли, Элси, улыбаясь, сказала:
  — Поздравляю, Дональд!
  — С чем?
  — С днем рождения, глупый.
  Я улыбнулся ей:
  — Спасибо, дорогая, за пирог.
  Она шагнула ко мне, посмотрела в глаза и сказала:
  — Всего тебе хорошего, — и поцеловала. — Ты снова можешь загадать желание, Дональд.
  — Пожалуй, — ответил я.
  Элси подошла ко мне вплотную и сказала:
  — Мне надо было попросить у Берты разрешения закрыть контору, пока мы ели пирог.
  Я усмехнулся.
  — Да, я знаю, — сказала она. — Берта и деньги неразделимы.
  Она все еще стояла рядом и наклонилась, чтобы поцеловать меня. Пронзительно зазвонил телефон.
  После второго звонка Элси подняла трубку:
  — Да?
  Коммутатор усилил голос администратора так, что его было слышно на расстоянии нескольких метров:
  — Берта немедленно требует Дональда!
  — О Дональд, — сказала Элси, схватив салфетку и вытирая мне рот, — о Дональд… черт бы побрал этого Адамса.
  Я обнял ее, и мы несколько минут сидели щека к щеке. Потом я похлопал ее по плечу и направился в кабинет Берты, оставив Элси мыть тарелки и напомнив ей, что нужно отнести вилки в ресторан.
  — Садись, Дональд, — пригласила Берта. — Мистер Адамс говорит, что это настоящий роман. Незачем заставлять рассказывать его дважды. Когда он закончит, посмотрим, сможем ли мы взяться за это дело. — Она повернулась к Адамсу: — Итак, началось с заметки в газетной колонке частных объявлений?
  — Ну вообще-то все началось чуть раньше, — ответил Адамс. — У нас была подобная ситуация в Портленде, в штате Орегон.
  — Зачем же нужно было заниматься страховыми полисами в Портленде? — спросила Берта.
  Он рассмеялся и покачал головой:
  — Там была точно такая же ситуация, миссис Кул. Мы выдали страховой полис в Нью-Мексико, но застрахованный нами человек направился в Орегон и попал в аварию. А этот случай связан со страхованием «Кадиллака». Он попал в аварию, о которой говорится в заметке.
  — Ясно, — немного уклончиво ответила Берта.
  — А я не понял, — заметил я.
  Адамс вынул из кармана газетную вырезку и вручил ее мне:
  — Читайте вслух. Ту часть, что обведена красным карандашом.
  Я прочитал объявление:
  — «Награда в триста долларов за информацию о свидетелях, которые могут опознать „Форд“, проехавший на красный свет на перекрестке Гилтон-стрит и Крэншоу-стрит и ударивший серый „Кадиллак“ около десяти вечера пятнадцатого апреля. Адрес: бокс 685 нашего почтового отделения». Триста долларов — порядочная сумма, — сказал я.
  — Разве они не могут найти свидетелей проще? — спросила Берта.
  — Возможно, не таких, какие им нужны, — ответил я. — Деньги заплатят только тому, кто будет свидетельствовать, что «Форд» проехал на красный свет и врезался в «Кадиллак».
  — Ну и что же здесь такого, если так случилось? — спросила Берта.
  — Возможно, этого не было, — проговорил я. — Может, произошло нечто другое. Может быть, «Форд» проехал на зеленый, а «Кадиллак» — на красный. Кстати, обрати внимание: объявление поместили в колонке «Требуется помощь».
  Берта сверкнула на меня глазами и сказала:
  — Поджарьте меня как устрицу!
  Адамс сказал:
  — Точно. По нашему мнению, это попытка заполучить человека для свидетельства. Один бог знает, как широко это сейчас распространено, но, как я уже сказал, мы натолкнулись на нечто подобное в Портленде.
  — Понятно, — заметил я. — Вы представляете интересы водителя «Форда», он у вас застрахован, и вы не хотите, чтобы его напрасно обвинили, поэтому…
  — Нет, — перебил он, — как ни странно, у нас застрахован серый «Кадиллак».
  — И вы не знаете, кто это сделал?
  — Нет.
  — Если найдутся три свидетеля, — подсчитал я, — кто-то заплатит девятьсот долларов, два свидетеля — шестьсот долларов, один — триста. Если даже будет только один свидетель, все равно это крупный куш.
  — Точно, — подтвердил Адамс.
  — Если этот 685-й не получит от страховой компании денег, — сказал я, — как он возвратит назад свои доллары, выплаченные свидетелям?
  Адамс пожал плечами.
  — А как насчет случая в Портленде? — спросил я.
  — Там все урегулировали.
  — Объявление дало какие-то результаты?
  — Не знаем.
  — И тоже искали свидетелей в вашу пользу? — поинтересовался я.
  — Нет, в пользу противоположной стороны. У нас было несколько показаний. Наш юрист поговорил со свидетелями, и мы решили все уладить. Уже потом кто-то раскопал старую газету с объявлением и прислал нам. Но к тому времени было слишком поздно что-либо предпринимать.
  — Должно быть, вам пришлось потрудиться, чтобы все уладить. Ведь с помощью объявления были получены доказательства.
  — Точно, — ответил Адамс.
  — И сколько это стоило? — спросил я.
  — Двадцать две тысячи пятьсот.
  — Сварите меня как свеклу! — пробормотала Берта.
  — Вполне понятно, что нас беспокоит это объявление, — продолжал Адамс. — Мы хотим узнать причину и найти того, кто этим занимается. Нужно выяснить, что это — попытка найти истинные доказательства или кто-то ищет лжесвидетеля?
  Берта заметила:
  — Это работа для Дональда. Теперь он вступает в дело.
  — А как договоримся насчет оплаты? — поинтересовался Адамс и скороговоркой продолжал: — Думаю, пятьдесят долларов в день плюс расходы вас устроит?
  — Да, конечно, — ответила Берта, — в день этого хватит, и…
  — Каков аванс? — спросил я.
  Адамс взглянул на меня и усмехнулся:
  — Я думал, финансами занимается миссис Кул.
  — Именно она, — сказал я, — но это не значит, что я не должен задавать вопросов.
  — Аванс в тысячу долларов, — отрубила Берта.
  — Не слишком ли круто? — удивился Адамс.
  — Не для такой работы. Если здесь что-то нечисто, то мы имеем дело с бандой мошенников, и Дональд подвергается риску.
  Адамс внимательно оглядел меня.
  — Не заблуждайтесь относительно него, — поспешно заметила Берта. — Он, конечно, не супермен, но у него мозгов даже больше, чем надо!
  — Я слышал об этом, — произнес Адамс. — Но, чтобы быть до конца честным, я должен признаться, что мой опыт подсказывает мне: задание может оказаться небезопасным.
  — Дональд как-нибудь выдержит и выдюжит.
  — Его могут здорово прижать, — предостерег Адамс.
  — Вы что же, цену набиваете? — спросила Берта.
  — Я думал, мы уже договорились о ней.
  — Тысяча долларов аванс и пятьдесят ежедневно плюс расходы, — подытожила Берта.
  — Точно, — сказал Адамс.
  — Аванс подлежит уплате сразу, до того, как мы начнем действовать, — заметила Берта.
  Адамс вынул бумажник и улыбнулся:
  — Вы имеете в виду, до того, как я уйду?
  Уязвленный, он отсчитал десять стодолларовых бумажек и сказал Берте:
  — Напишите расписку страховой компании «Континентал-дивайд».
  Бриллианты на руках Берты сверкали, когда пальцы с жадностью держали деньги. Потом она вытащила лист бумаги и быстро написала расписку неразборчивым почерком.
  — Расходы, конечно, будут подтверждены, ведь они будут большими, — предупредил я.
  — Почему?
  — Если это мошенничество, а вы прекрасно знаете, что это так и есть, иначе бы вы не тратили столько денег, эти люди будут начеку и без проверки не пропустят ни одно мое слово. Мне понадобятся полная недорогая страховка, дом или квартира, автомобиль.
  Он сказал:
  — Расходуйте денег как можно меньше. Купите недорогой хороший автомобиль, а после завершения дела можете его продать, так что затрат будет немного.
  — Интересно, правда ли то, что я думаю насчет этого вашего «мы»? — спросил я.
  — Что именно?
  — Несколько страховых компаний объединились и выбрали вас для контакта с нами, потому что ваша компания меньше остальных и вы можете заключить сделку дешевле.
  Он с достоинством ответил:
  — Ваша забота — хорошо поработать, а не читать мои мысли. — Адамс взял у Берты Кул расписку, даже не взглянув на нее, сложил и сунул в карман. — Мне бы хотелось, чтобы вы не тратили много времени и в ближайшие дни представили какие-нибудь результаты расследования. Сроки очень сжатые, и вы должны приступить немедленно.
  Я кивнул.
  Адамс откланялся, улыбнулся Берте и направился к двери.
  — Куда я должен отправлять донесения? — осведомился я вслед.
  — Вы будете поддерживать связь с миссис Кул, а я, в свою очередь, с ней, — ответил Адамс и с достоинством прошествовал к выходу.
  Берта приложила свой коротенький палец к губам. Мы молчали, пока не услышали, как захлопнулась входная дверь. Затем лицо Берты расплылось в улыбке.
  — Ну, Дональд, — сказала она, — это дело придаст агентству ауру респектабельности, которая так необходима нам в плане престижа.
  Я не сказал ни слова.
  — Во многих делах, за которые ты брался, — продолжала она, — ты сталкивался с категорией преступников. В этом случае мы имеем дело с человеком высокого сословия.
  Я притворился удивленным:
  — Ты уже зауважала его?
  Улыбка сошла с лица Берты.
  — Он излучает респектабельность, — заметила она.
  — В каком отделе он работает? В юридическом, правовом или…
  — Он не сказал.
  — А что сказано на его визитке?
  Берта открыла ящик стола и вынула визитку, напечатанную блестящим синим шрифтом.
  — Здесь просто дается название страховой компании, а в левом нижнем углу сказано: «Бэрни Адамс».
  — А адрес компании? — спросил я.
  — Хачита, Нью-Мексико, — сказала Берта. — Неплохое название, да?
  — Да.
  — Возникает впечатление большой компании, расположенной на открытом ландшафте, где много чистого воздуха. Мне кажется, большинство дел они осуществляют посредством почты.
  — Должно быть, — промолвил я.
  — Что ты хочешь этим сказать?
  — Ты когда-нибудь была в Нью-Мексико?
  — Да, много раз.
  — И всякий раз в Хачите?
  — Нет, но я знаю, где это.
  — Где?
  — Где-то около Лордсберга.
  — Мне приходилось там бывать, — сказал я.
  Затем подошел к стене, снял большой атлас, расстелил его, нашел Хачиту и криво усмехнулся.
  — Хачита, Нью-Мексико, — сказал я, — с населением сто сорок два человека.
  Берта все же хотела оставить за собой последнее слово. Она воинственно выпятила челюсть.
  — Это старый атлас.
  — Вот-вот, — согласился я, — пусть будет сто сорок три.
  Ее лицо потемнело.
  — Даже если население удвоилось, — продолжал я, — это всего лишь двести восемьдесят четыре человека.
  — Да, но визитка дорогая, — огрызнулась Берта.
  — Точно, — сказал я.
  — Что ты хочешь этим сказать?
  — Что ее не могли напечатать в Хачите, — ответил я и вышел.
  Глава 2
  Квартира, которую я снял, была не совсем такой, какую бы мне хотелось. Она находилась в многоквартирном доме, но на каждом из трех этажей стояла телефонная кабина. Мебель была старая, чуть заплесневелая. Коридоры плохо проветривались, и в них постоянно стоял запах вареной капусты.
  С машиной повезло больше. По случаю я действительно сделал хорошую покупку, и за сумму меньшую, чем стоимость сборника стенографических отчетов заседаний парламента.
  Я написал письмо с моим новым адресом в бокс 685, приехал в редакцию газеты и передал его. В письме я сообщал номер моего телефона на третьем этаже и время, когда я буду по этому номеру: в десять часов вечера или в одиннадцать следующего утра. Я подписался своим настоящим именем, Дональд Лэм, подозревая, что кто-нибудь захочет посмотреть мои водительские права, а у меня не было времени достать комплект фальшивых документов.
  С другой стороны, основное условие для хорошего детектива — это не дать своему имени и адресу оказаться в телефонной книге. Если кто-нибудь и попытается найти там мое имя, то ему явно не повезет. Если будут искать по сыскным агентствам, то найдут «Кул и Лэм» и обнаружат мою фамилию, но в городе множество частных сыскных агентств…
  Я не стал ждать звонка в десять, пошел домой и лег спать. На следующее утро в одиннадцать я был уже в коридоре и, когда зазвонил телефон, сразу поднял трубку. Четкий деловой женский голос спросил:
  — Мистер Лэм?
  — Да.
  — Это вы ответили на наше объявление в…
  — Да, об аварии.
  — Вы можете помочь нам связаться со свидетелем?
  Я понизил голос, будто старался удержать разговор в тайне:
  — Получу ли я вознаграждение?
  — Если вы внимательно прочитали объявление, то должны были заметить, что это возможно при условии, если вы представите свидетеля и он даст необходимые показания, о которых там говорится.
  — Думаю, вы получили клиента, — ответил я.
  — Клиента?
  — Ну, — поспешно объяснил я, — я хочу сказать, что, наверное, я смогу… Нельзя ли нам встретиться с глазу на глаз?
  — Очень хорошо, мистер Лэм. Где вы находитесь?
  Я дал адрес.
  — Ровно в двенадцать тридцать сегодня днем вы придете в Монаднок-Билдинг, комната 1624. Входите и садитесь. Я постараюсь побыстрее увидеться с вами. Не опаздывайте — точно в двенадцать тридцать.
  — Я буду, — пообещал я и положил трубку.
  Я подъехал на своей подержанной машине к стоянке около того места, куда позднее должен был направиться, и немного огляделся.
  Монаднок-Билдинг — одно из старейших административных зданий города. Лифты немного дребезжали, плитка на полу была неровной, газетный киоск имел очень неопрятный вид: сигареты, сигары, книжки в бумажной обложке были в беспорядке смешаны, журналы — или выставлены на полках, или свалены в кучу на полу. Освещение было довольно плохое.
  Я не решился заранее подняться наверх и осмотреться, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь из лифтеров запомнил, что я заходил раньше. Я пошел обратно, немного погулял, возвратился ровно в двадцать три минуты первого и поднялся на лифте на шестнадцатый этаж. Комната 1624 оказалась конторой, на двери которой было полдюжины разных табличек. Ни одно название мне не было знакомо.
  Я вошел, женщина за столом привычно улыбнулась и вручила мне карточку:
  — Пожалуйста, впишите ваше имя, адрес и по какому вы делу.
  Я написал имя и адрес своей подставной квартиры и слова «в ответ на объявление».
  — О да, мистер Лэм, — сказала женщина за столом. — Кажется, вам назначена встреча на двенадцать тридцать. — Она посмотрела на часы, улыбнулась и добавила: — На моих — еще пять минут.
  Я кивнул.
  — Вы не возражаете посидеть здесь и подождать, мистер Лэм?
  — Конечно.
  Я просидел примерно три минуты, как вдруг входная дверь открылась и в комнату прошла молодая женщина лет двадцати. Она остановилась и осмотрелась вокруг. Пауза была сделана не для того, чтобы оглядеться, а скорее для того, чтобы решить, идти ли дальше или развернуться и уйти.
  Женщина за столом улыбнулась той же дежурной улыбкой.
  — Добрый день, — сказала она.
  Девушка расправила плечи и подошла к столу. Женщина протянула ей одну из карточек:
  — Пожалуйста, впишите свое имя, адрес и по какому вы вопросу.
  Я наблюдал, как девушка заполняет карточку. Потом женщина за столом сказала:
  — О да, мисс Крестон, вам назначено время двенадцать сорок пять. Вы пришли раньше… Слишком рано.
  Девушка нервно рассмеялась:
  — Да, я… я не очень хорошо знаю город и не хотела опоздать, я…
  — Ну хорошо, вы не возражаете посидеть и подождать или можете прийти немного позже?
  — О, я посижу и подожду.
  Девушка направилась к стулу рядом со мной, но затем передумала, повернулась и села напротив меня.
  У меня было несколько минут, чтобы рассмотреть ее. Больше в этой комнате смотреть было не на что, разве только на стол и на стулья у каждой стены.
  Комната была похожа на приемную врача, но без столиков с журналами — ничего, кроме двух рядов стульев и секретарши за столом, в ней не было.
  Я оглядел мисс Крестон. У нее были изящные ноги, волнистые каштановые волосы, и она явно нервничала.
  Хороший детектив должен разбираться в женской одежде, но я в этой области нуждался в длительном инструктаже.
  На девушке была одежда, которую можно отнести к деловому стилю или одежде для путешествий. Выглядела одежда так, будто путешествовали в ней довольно много. Исчезла былая свежесть материала, который, как я догадался, стоил когда-то довольно дорого. Однако одета она была со вкусом: длинное пальто такого же серого цвета, что и костюм под ним, удачное дополнение — ярко-красный шарфик; туфли из змеиной кожи в тон шляпе с перчатками.
  Я заметил, что девушка проявляет ко мне определенный интерес. Казалось, что она видит во мне источник возможной неприятности. Время от времени мисс Крестон настороженно посматривала в мою сторону.
  Дверь во внутренний коридор отворилась, и девушка нервно вскочила. Учтивый человек с портфелем в руках сказал:
  — В 12-А все готово, мисс Смит.
  Женщина за столом кивнула, улыбнулась, подняла трубку и что-то сказала, но я не расслышал.
  Человек, у которого в 12-А было все готово, удалился, и дверь мягко закрылась за ним. Женщина за столом обратилась ко мне:
  — Вы можете пройти на условленную встречу, мистер Лэм.
  Потом она сделала паузу, улыбнулась девушке и сказала:
  — Всего несколько минут, мисс Крестон.
  — Спасибо, я подожду, — ответила девушка.
  Я подошел к столу. Секретарша вручила мне листок бумаги и сказала:
  — Третья комната справа.
  Я взглянул на листок. На нем стоял номер 12-А. Открыв дверь третьей комнаты, я вошел в небольшой коридор, в котором было шесть дверей — по три с каждой стороны. Последней справа была дверь комнаты 12-А. Я открыл ее. Крупный смуглолицый мужчина с жирными волосами рассматривал меня такими же холодными строгими глазами, как у Берты Кул.
  — Мистер Лэм? — спросил он.
  — Да.
  — Садитесь.
  В небольшом кабинете находились внутренний телефон, стол с вращающимся креслом, два обычных стула, несколько картин. Больше ничего не было.
  Человек за столом представился:
  — Меня зовут Родней Харнер, мистер Лэм. Я очень рад вас видеть. Вы пишете, что читали наше объявление в газете.
  — Да.
  — И вы можете рассказать нам о свидетеле происшествия?
  — Точно.
  — Расскажите о нем подробнее.
  — Я его знаю.
  Харнер улыбнулся:
  — Естественно.
  Должен сказать, что мистер Родней Харнер был человеком внушительных размеров. Особенно бросались в глаза здоровенные руки, лежащие перед ним.
  Я спросил:
  — Обещано вознаграждение?
  — Обещано, — ответил он, — а пока я должен объяснить вам кое-что, чтобы потом между нами не было непонимания.
  Харнер нагнулся, открыл чемоданчик, вынул карту, расстелил ее на столе, потом достал две игрушечные машинки и поставил их на карту. Это была масштабная схема перекрестка Гилтон-стрит и Крэншоу-стрит. Улицы были специально помечены.
  — Ну вот, — сказал Харнер, — эта машина — «Форд Гэлакси», ехавшая по Гилтон-стрит. Кстати, на этой улице стоит светофор, мистер Лэм. Итак, «Кадиллак» ехал по Крэншоу-стрит, а «Форд» — на большой скорости по Гилтон-стрит. Когда «Форд» приблизился к перекрестку, на светофоре со стороны Гилтон-стрит горел желтый, и водитель, видимо, сделал отчаянную попытку проскочить до того, как зажжется красный. Но, когда он подъехал, красный уже загорелся, а у «Форда» была слишком большая скорость. Он не смог остановиться, оказался на перекрестке и ударил «Кадиллак».
  Я молчал.
  Харнер передвинул машинку, которая обозначала «Кадиллак», ехавший по Крэншоу-стрит.
  — Вот, — сказал он, — «Кадиллак», который подъехал к перекрестку. Там была еще одна машина. Она стояла в правом ряду. «Кадиллак» был в левом, и водитель уже собирался остановиться на красный. Но зажегся зеленый, и «Кадиллак» въехал на перекресток.
  — Он видел «Форд»? — поинтересовался я.
  Харнер немного замялся:
  — Он смотрел на светофор. Потом «Форд», который так необдуманно проследовал на красный, на большой скорости оказался на перекрестке слева.
  — Когда он ударил «Кадиллак»? — спросил я.
  — Этот момент, конечно, смущает, — ответил Харнер. — «Кадиллак» ехал на зеленый свет на средней скорости. Водитель внезапно увидел «Форд» и нажал на тормоз. А «Форд», вместо того чтобы сделать то же самое, прибавил скорость, попытался проскочить, и получилось, что именно «Кадиллак» ударил «Форд». «Кадиллак» в это время почти остановился…
  — Понятно, — сказал я.
  — Очевидно, что виноват водитель «Форда».
  — О да, — сказал я.
  — У вас есть свидетель? — спросил Харнер.
  — Вы упомянули о вознаграждении, — опять ненавязчиво заметил я.
  — Да. Награда в триста долларов.
  — Все, что я должен сделать, это представить свидетеля?
  Харнер постучал пальцем по карте:
  — Вы должны представить свидетеля, который сможет показать, что «Форд» проехал на красный свет и несет ответственность за происшествие.
  — Ясно, — сказал я и замолчал.
  — Думаете, вы знаете именно такого? — спросил Харнер.
  — Да.
  — Тогда мы бы очень хотели с ним поговорить. И конечно, — добавил он с любезной улыбкой, — привести его сюда в ваших интересах.
  — Тогда я получу триста долларов?
  — После того как вы представите свидетеля, мы поговорим с ним, проверим правильность его показаний и оформим их письменно, — отрезал Харнер.
  — После этого я получу триста долларов? — уже навязчиво спросил я.
  — После этого вы получите триста долларов.
  — А если он даст не такие показания, какие вам нужны?
  — А-та-та, молодой человек, — ответил Харнер. — Я хочу, чтобы он рассказал все так, как было на самом деле. У нас уже есть изложение этого происшествия шофером, который был застрахован нашей компанией. Мы не дадим вам денег, если у свидетеля будет плохая память или он будет связан с противоположной стороной.
  — Этого не будет, — сказал я, — но вдруг я приведу свидетеля, а потом случится что-нибудь, и вы не заплатите мне.
  — Я человек слова, мистер Лэм.
  — Мне кажется, неплохо будет получить что-то заранее.
  — Мы не можем платить деньги до того, как увидим и услышим свидетеля.
  — А если я и есть свидетель, то все равно получу вознаграждение?
  Он нахмурился:
  — Это сложный вопрос. Вы не сказали об этом заранее. По сути, ваши вопросы говорят о том, что вы раньше ничего не знали об этом происшествии.
  — Я хотел узнать ваше мнение, — ответил я.
  — Вы и правда свидетель? — резко спросил он.
  — Я получу триста долларов, если это так? — задал я свой конкретный встречный вопрос.
  Он некоторое время поерзал на стуле и затем сказал:
  — Ну что ж, мистер Лэм, мне необходимо поговорить с начальством. Возможно, вы и будете нам полезны. Лучше всего, если вы позвоните мне сегодня в три часа по этому номеру телефона. Хотя номер, который я вам даю, не этой конторы, но вы сможете меня по нему найти.
  Он небрежно вывел семь цифр на листке бумаги, вырвал его из блокнота, поднялся, пожал мне руку, отдал листок и сказал:
  — До трех часов.
  — До трех часов, — ответил я как автомат и вышел.
  Не успел я уйти, как секретарь за столом в приемной сказала:
  — Можете идти, мисс Крестон, комната 12-А, последняя дверь справа.
  Я спустился на лифте вниз, в холл, купил в киоске пачку сигарет, вышел на улицу и принялся убивать время, рассматривая витрины спортивного магазина и стараясь смешаться с толпой людей, спешащих на обед.
  Она вышла примерно через двадцать минут. Я последовал за ней. Девушка прошла два квартала и вошла в вестибюль отеля «Травертин», подошла к одному из кожаных кресел у окна и села лицом к окну.
  У нее было очень уверенное выражение лица, какое бывает у людей, которые как раз не совсем уверены в себе и, кажется, вот-вот бросятся куда глаза глядят.
  Я решил постоять на тротуаре, откуда мог видеть ее, оставаясь незамеченным, и подождать, когда к ней подойдет служащий отеля и вежливо спросит, в каком номере она живет, что делает здесь и так далее, а потом тактично намекнет, что в вестибюле могут находиться только клиенты отеля.
  Но через пятнадцать минут я устал стоять и ждать. Возможно, я заблуждался, но мне показалось, что эта девушка очень несчастна.
  Я вошел внутрь, огляделся, сделал вид, что случайно взглянул на нее, улыбнулся и удивленно произнес:
  — О, привет!
  Она подозрительно улыбнулась и ответила:
  — Привет.
  Я притворился, что внимательно оглядываю вестибюль, как будто ищу кого-то, опять взглянул на нее. Она смотрела на меня с любопытством и немного с опаской. Я подошел к ней поближе и объяснил:
  — Договорился встретиться здесь с другом, чтобы пообедать, но опоздал, а он меня не дождался. Я, черт возьми, знаю вас, но не могу вспомнить, где мы встречались?
  Она рассмеялась:
  — Мы не встречались.
  Я разыграл возмущение.
  — Не говорите этого… Я вас прекрасно знаю. Я вас видел не так давно. Мы… о… — сказал я и осекся.
  Она мелодично рассмеялась:
  — Теперь вспомнили?
  — Да, — ответил я, — в конторе в Монаднок-Билдинг. Я несколько минут сидел напротив вас… Не хочу выглядеть нахальным. Я искал здесь своего друга, и ваше лицо показалось знакомым, и… черт возьми, прошу меня простить.
  — Не стоит, — ответила она.
  — Так вы живете здесь?
  — Я… я жду подругу.
  Я посмотрел на часы и сказал:
  — Да, я уже опоздал на встречу на целых двадцать минут, а у моего друга правило: никогда никого не ждать… Вы обедали? — Я постарался, чтобы вопрос прозвучал непринужденно.
  — Нет, — сказала она, — я собиралась пообедать с подругой, но, кажется, тоже опоздала.
  — Здесь можно заказать неплохой обед, — произнес я, — мы с другом часто это делаем. Здесь и правда хорошо. Ну, раз мы оба опоздали, может, пообедаем вместе?
  Я постарался, чтобы в моем голосе не было ни капли беспокойства и приглашение звучало так небрежно, как будто вместо меня его делала Эмили Пост124. Девушка колебалась.
  — Ну, я… наверное, я все же опоздала… я должна была прийти около половины первого, но задержалась из-за этого дела… вы знаете, там, в конторе, и вышла только несколько минут назад.
  — Без сомнения, — заметил я, — ваша подруга решила, что произошло недоразумение, и ушла. Я предлагаю вам вместе пообедать.
  Я небрежно направился в ресторан, и она пошла за мной.
  — Вы хотите есть? — спросил я.
  — Да, — ответила она, — я очень голодна после легкого завтрака.
  — Давайте сделаем так, — предложил я, — если мой друг придет сюда и увидит, что я обедаю с вами, он подумает, что я опоздал специально, если придет ваша подруга, тоже будет очень неудобно. Давайте лучше пойдем в «Стейк-Хаус». Это два квартала отсюда.
  — «Стейк-Хаус»?
  — Самые замечательные бифштексы в мире, — сказал я и подтвердил это, подняв большой палец руки. — Большие и жирные куски мяса, жареный картофель, с которым ничто в этом мире не сравнится, кружочки лука, салат из свежей зелени и…
  — О нет, — взмолилась она, — а моя фигура?
  — Ну что вы, в этой пище нет калорий, — ответил я.
  — Вообще-то да, — сказала она, — жареный картофель…
  — …с маслом и перцем, — добавил я. — А еще там готовят великолепные гренки с чесноком, блюдо из сыра, масла, чеснока. Все это перемешивают с…
  — У меня сегодня деловая встреча.
  — Если выпить хорошего вина, — ответил я, — запах чеснока исчезнет.
  Она рассмеялась:
  — Вы мастер уговаривать. Как вас зовут?
  — Дональд, — ответил я. — Дональд Лэм.
  — А меня — Дафни Крестон.
  — Мисс или миссис?
  Она ответила:
  — С этого времени мисс, хотя на самом деле — миссис. Муж ушел от меня. — В голосе послышался горький сарказм. — Мой дорогой, любимый, преданный муж связался с другой женщиной и оставил меня вообще без… — Она поспешно замолчала и затем ловко закончила фразу: — Без всякого попечения. — Она скороговоркой продолжала: — Бывает, что человеку нелегко объяснить тонкости семейного положения, вот поэтому я снова ношу свою фамилию.
  — И обходитесь без посторонней помощи? — спросил я.
  — Совершенно верно.
  У входа в «Стейк-Хаус» она остановилась:
  — Дональд, по-моему, здесь страшно дорого.
  — Да, не дешево, — согласился я, — но такие блюда, как здесь, дешевле не найти нигде.
  — Но… это ничего? Я хочу сказать, ты можешь себе это позволить? Я боюсь, что не смогу заплатить за себя.
  Я беззаботно рассмеялся и успокоил ее:
  — Кто говорит об этом? Не надо смотреть на правую сторону меню. Закрой ее чем-нибудь, говори официанту, что бы ты хотела, и все будет нормально.
  — Дональд, — сказала она, — ты такой веселый и беззаботный… Когда мы пообедаем, будет уже поздно. Ты не занят?
  — Мое время работает на меня, — ответил я. — Я самый незанятой человек, которого ты когда-либо встречала. Такому хорошему работнику, как я, просто необходимо отдохнуть, особенно если он проводит время с такой красивой девушкой. Думаю, это положительно влияет на моральное состояние и поощряет на подобные маленькие развлечения.
  Она засмеялась и сказала:
  — У меня назначена встреча в четыре, так что до четырех я свободна и могу пообедать с тобой.
  — Отлично, — промолвил я.
  Официант почтительно провел нас к столику на двоих. Я заказал коктейли и закуску, суп, пару бифштексов с кровью, жареный картофель, салат, лук, хлеб с чесноком, бутылку портера «Гиннесс» для себя и немного красного вина для Дафни.
  Коктейли были поданы почти сразу. Они были восхитительны. Дафни ела закуску с наслаждением и не пыталась это скрыть. Мы отведали овощного супа, салата из зелени, а затем принялись за обжигающие и прекрасно приготовленные бифштексы. Когда мы резали их острыми как бритва ножами, во все стороны брызгал, разливаясь по тарелке, розовый сок. Я взял кусочек хлеба и беззастенчиво обмакнул его в соус. Дафни последовала моему примеру.
  Я выпил портер, а Дафни — хорошее красное вино, специально заказанное для нее, которое она должна была оценить.
  Постепенно румянец снова заиграл у нее на щеках. Она доела все, что было на тарелке, закусила двумя кусочками хлеба, разделалась с небольшой бутылочкой вина, уселась поудобнее и улыбнулась.
  — О, это было очень вкусно, — сказала она.
  Я спросил:
  — Ты была в этой конторе в Монаднок-Билдинг по тому же делу, что и я?
  — Ты имеешь в виду аварию?
  — Да.
  Она запнулась, потом сказала:
  — Да.
  — Это довольно своеобразный случай, — заметил я, — а где ты стояла в это время?
  — На Гилтон-стрит.
  — Ведь красный свет зажегся до того, как подъехал «Форд»?
  — О да. Я очень спешила, но желтый свет зажегся, когда я еще не подошла к перекрестку, а потом загорелся красный. «Форд» тоже хотел проскочить, но красный загорелся до того, как он подъехал.
  Я кивнул.
  — Ты получила свои триста долларов?
  — Нет еще. Я дала письменные показания. Мистер Харнер будет говорить с начальством, а мне нужно прийти в четыре. Если они удостоверятся в том, что я — свидетель, то я получу деньги.
  — В объявлении сказано иначе, — сказал я. — Там говорится, что триста долларов получит любой, кто назовет свидетеля.
  — Да, конечно, — ответила она, — немного не так, но я не говорила им о свидетеле, я же видела все своими глазами.
  К столу подошел официант.
  — Как насчет ананасового шербета? — спросил я. Дафни улыбнулась:
  — Я все-таки должна идти…
  Я кивнул официанту:
  — Два ананасовых шербета и кофе.
  Мы съели шербет и выпили кофе.
  — У нас есть еще немного времени, — напомнил я, — есть какие-нибудь предложения?
  — Нет, я свободна до четырех.
  Я спросил:
  — Где ты живешь, Дафни?
  Она начала что-то говорить, потом осеклась, посмотрела мне в глаза и произнесла:
  — Я скажу тебе правду, Дональд. Я только что приехала, положила вещи в камеру хранения на автобусной остановке. Это в нескольких кварталах отсюда. Я заберу их, когда найду место, где остановиться.
  — Я могу помочь тебе: у меня есть машина и…
  — О, это было бы чудесно! А если бы ты помог мне найти где-нибудь комнату, только не в дорогом отеле. Я даже не знаю, сколько пробуду в городе… Я ищу работу, Дональд.
  Я подвинулся к ней ближе, поймал ее взгляд.
  — И ты без копейки в кармане?
  В ее глазах мелькнул панический страх, но она быстро взяла себя в руки и подтвердила:
  — Да.
  — И, — сказал я, — ты была очень далеко отсюда пятнадцатого апреля во время аварии. Ты не видела ее, а прочитала объявление в газете. Ты была в отчаянии. Ты приехала в город искать работу и начала просматривать объявления, пытаясь что-то найти. Увидела объявление и решила, что у тебя есть возможность заработать триста долларов путем обмана, сказав, что ты видела аварию и…
  — Остановись, Дональд! — вскрикнула она. — Ты читаешь мои мысли. Ты пугаешь меня.
  — Может, ты расскажешь что-нибудь о себе?
  — Я не слишком много могу рассказать, — ответила она. — Я неплохой секретарь. Знаю стенографию. Могу под диктовку печатать на машинке. Я делаю это довольно быстро и аккуратно. У меня была хорошая работа, пока не появился этот прекрасный принц. Я влюбилась. Он пел так сладко, что мог бы очаровать и соловья. Я вышла замуж. Деньги, которые у меня были, я перевела в банк на общий счет. После одного мелкого факта у меня возникло подозрение. Я решила проверить. Оказалось, что он женат, у него жена и маленькая дочка и он не имел развода. Они жили здесь, в Лос-Анджелесе, и… я потеряла голову. Я сказала ему все, что узнала. На следующее утро он уехал, прибрав к рукам все мои деньги.
  — За двоеженство можно привлечь человека к суду, — сказал я.
  — Ну и что с того? — спросила она. — Он пойдет в суд, поговорит с судьей, скажет, как он раскаивается и хочет вернуться к своей настоящей жене и ребенку. Судья назначит ему испытательный срок. А если нет — что хорошего для меня в том, что этот парень будет сидеть за решеткой?
  — Сколько вы жили вместе?
  — Примерно полгода. Конечно, его часто не бывало дома. Он сказал мне, что работает торговым представителем, много времени проводит в дороге.
  — Ты не пробовала снова устроиться на прежнюю работу?
  Она замотала головой:
  — Я жила на Среднем Западе. Все девочки в конторе завидовали мне. Этот парень умел подать себя. На него обращали внимание. Я гордилась им! Я всем говорила: «Боже, как долго я его ждала, наконец-то нашла, что искала». Я не хотела очертя голову выскакивать замуж. И все страшно завидовали мне. Я не смогла бы выдержать, если бы они узнали, что произошло со «счастливым» браком Дафни Крестон.
  — Его первая жена знает о тебе? — спросил я.
  — Не думаю. Я кое-что узнала о ней. У них семилетняя дочь.
  — Как его зовут? — поинтересовался я.
  Она покачала головой.
  — Ты должна сказать мне и это. Ты ведь уже многое мне рассказала. Ведь его имя для меня ничего не значит.
  — Зачем тебе, Дональд?
  — Пригодится, если я когда-нибудь встречу этого парня.
  Она опять покачала головой.
  — Ты все еще любишь его, — упрекнул я ее.
  — Я его ненавижу!
  — Тогда зачем ты приехала в Лос-Анджелес и почему пытаешься защищать его?
  — Я не пытаюсь защищать его!
  — Ну, как хочешь, — сказал я и замолчал.
  Ей стало неловко.
  — Я взяла все деньги, что сумела наскрести, купила автобусный билет и приехала сюда. — Через мгновение она продолжила: — Я приехала голодной и грязной. Мне нужно принять ванну, сменить белье и…
  — Ты приехала, чтобы умолять его вернуться, — прервал я.
  — Умолять? К черту! — выпалила она. — Он настоящая сволочь. Он выиграл сто двадцать тысяч долларов на тотализаторе, и его имя с фотографией попало во все газеты. Я приехала сюда, чтобы послать девочкам с работы открытки со штемпелем Лос-Анджелеса, потому что в газете было написано, что он живет здесь. Я не могу допустить, чтобы девочки подумали, что я отношусь к ним высокомерно. Кроме того, я слишком гордая и не могу позволить им даже подозревать обо всем случившемся. И вот где-то какой-то карманник вытащил у меня из сумочки кошелек, каким-то образом вынул из него деньги, а кошелек положил на место. Я ни о чем не подозревала, пока не приехала сюда. И здесь обнаружила, что осталась без денег.
  — Иди к нему и заставь отдать тебе твою долю, — сказал я.
  — Я, если даже буду умирать от жажды в центре Сахары, не попрошу у него и стакана воды. Знаешь, что я собираюсь делать? Если не найду работу, то, пока чего-нибудь не отыщу, пойду торговать своим телом. Я совершенно разорена.
  Я заплатил по счету.
  — Пошли.
  — Куда? — спросила она.
  — У меня здесь рядом есть квартира, — ответил я. — Она не слишком шикарная, но я приведу тебя туда и оставлю ключ. Там ты можешь принять горячую ванну. А я в это время заберу из камеры хранения твои чемоданы. До четырех ты успеешь. Ты должна позвонить им или прийти туда?
  — Прийти.
  — Ах, вот как. Хорошо, тогда ты можешь…
  — Нет, не могу, Дональд, — сказала она, — я не могу сделать это. В конце концов, мы почти незнакомы.
  — Ты ведь собиралась продавать себя незнакомым мужчинам, — напомнил я. — У меня на двери задвижка. Ты можешь закрыться изнутри. Я даю тебе десять минут, чтобы искупаться в хорошей горячей ванне, и десять минут, чтобы одеться. За это ты, когда будешь уходить, приберешь ванную.
  Эта просьба сделала свое дело. Перспектива искупаться в горячей ванне также подействовала. Она улыбнулась:
  — Это очень любезно с твоей стороны, Дональд, но боюсь, что я не заслуживаю такого отношения.
  — Ничего страшного, — сказал я, — тебе ведь нужно где-нибудь помыться и переодеться. Когда ты закончишь со своими делами, то получишь триста долларов — это будет неплохой материальной поддержкой для тебя на первое время.
  Она вздохнула:
  — Конечно, неплохо было бы воспользоваться ванной.
  Я отвез ее домой, показал, где лежат полотенца, и сказал:
  — Распоряжайся тут, пока я не привезу твои вещи. Там на двери задвижка и…
  — Я не хочу держать тебя на улице, Дональд.
  — Ничего, — сказал я, — будь как дома, пока я не вернусь. Я постучу, ты откроешь, я оставлю вещи и отвезу тебя на встречу.
  Она смутилась, а я продолжал:
  — Когда тебе выплатят триста долларов наличными, пока ты не найдешь работу, будет на что жить. Твоих показаний будет достаточно, и тебе не придется свидетельствовать по этому делу в суде.
  — О, я так надеюсь на это, — сказала она. — Я… я не знаю, смогу ли выдержать все это, но… Я, когда увидела объявление, сделала это не задумываясь. Я была почти на дне. Нужно было выбирать — ответить на объявление или… — Она замолчала.
  — Конечно, — заметил я, — ты должна была это сделать. Ведь у тебя не было выбора. Господи, ты хотела отправиться на улицу. В городе полно полицейских. Тебя бы забрали за проституцию. Что дальше? Девочкам из твоей конторы было бы о чем почитать в газетах!
  Она затаила дыхание, потом пробормотала:
  — Я не думала об этом.
  — Зато я об этом думаю, — сказал я. — Дай мне ключ от камеры хранения. Нужно торопиться.
  Она отдала ключ.
  — А как же ты, Дональд? Ты видел эту аварию?
  — Я думал, что смогу откопать свидетеля, — ответил я, — с этим человеком я и должен был сегодня обедать. Но если ты хочешь вымыться в ванне, у нас нет времени на разговоры. И смотри прибери в ванной комнате!
  Она рассмеялась:
  — Я отличная хозяйка, Дональд.
  — Я ухожу, а когда постучу, ты откроешь, и я поставлю чемоданы, — сказал я.
  — Спасибо за все, Дональд.
  Она начала раздеваться еще до того, как я закрыл дверь. Я подождал у двери, чтобы узнать, закроется ли Дафни, но ничего не услышал.
  Камера хранения была не очень далеко, но я взял такси, чтобы избежать проблем с парковкой. Вставив ключ в дверцу, я открыл ячейку, достал неплохой чемоданчик и сумку и, вернувшись обратно, постучал в дверь.
  — Открыто! — крикнула Дафни.
  Я вошел.
  Она завернулась в полотенце и выглядела посвежевшей.
  — Дональд, ты прелесть!
  Я улыбнулся.
  — Поторопись, — сказал я, оставил чемодан и сумку и вышел. Когда я закрывал дверь, она все еще улыбалась.
  — Ты вернешься?
  — Через десять минут, — пообещал я.
  Я пошел к телефону в конце коридора и набрал номер, который дал мне Харнер. Он сразу же поднял трубку.
  — Мистер Харнер, — заговорил я, — это Дональд Лэм. Я должен был позвонить в три, простите, что немного опоздал. Вы хотели дать мне ответ.
  — Да, мистер Лэм.
  — Вы ответите?
  — Да, мистер Лэм.
  — Каков же ваш ответ?
  — Простите, — сказал он. — На меня вы произвели впечатление достойного молодого человека, но мое начальство придерживается другого мнения. Им кажется, что вы не видели происшествия, а только хотите получить триста долларов. Они считают, что ради этого вы решили подтвердить все, что угодно. Не сердитесь, мистер Лэм. В этом деле я всего лишь посредник. Я рассказал обо всем начальству. В этом деле участвует юрист, который сказал, что платить за лжесвидетельство считается преступлением. Мне очень жаль, что все так вышло, но я обязан лишь передать вам факты.
  — Как же вы рассказали им о нашей беседе? — спросил я. — Я…
  — У меня был магнитофон, — прервал он. — Я его спрятал. Помните подставку для ручек? В ней был микрофон. Я дал начальству послушать запись. Как я уже сказал, там был один адвокат, ярый сторонник законности, и ему показалось, что вы… Он дважды прослушал запись и сказал, что если бы вы действительно были свидетелем, то заявили бы об этом в самом начале. Но ваши вопросы, тон разговора… Вот так, мистер Лэм. Это решение окончательное. Благодарю за звонок, спасибо, что вы вызвались помочь нам в этом деле. До свидания.
  Он не стал ждать, пока я скажу что-нибудь еще, и сразу повесил трубку. Спустившись вниз, я десять минут просидел в машине, потом поднялся и постучал. Дафни открыла. Она выглядела свежее маргаритки на лугу и излучала теперь уверенность в себе.
  — О, Дональд, — заговорила она, — я чувствую себя гораздо лучше. Это великолепно — хороший бифштекс, горячая ванна, чистая одежда… Мы успеем к четырем? Я должна быть уверена — совершенно уверена и…
  — Пошли, — позвал я.
  — А мои вещи, Дональд?
  — У нас нет времени. Оставь их здесь. Мы решим, что с ними делать, когда вернемся.
  — У тебя есть ключ? — спросила она. — Ведь в двери замок.
  — Есть.
  Она рассмеялась:
  — Я не закрывалась на задвижку. Я ее только сейчас увидела. Там, над дверной ручкой. Я просто поверила тебе.
  — Так и должно быть, Дафни, — сказал я и, посадив ее в машину, повез в Монаднок-Билдинг.
  — Слушай внимательно, что я тебе скажу. Нас не должны видеть вместе. В разговоре с Харнером будь осторожна. Он не должен знать, что мы с тобой знакомы. Это может плохо кончиться, — предупредил я. — Здесь рядом есть стоянка. Я остановлюсь там и буду ждать. Когда закончишь, приходи туда. Я буду сидеть в машине. Стой на выезде со стоянки — я тебя увижу.
  — Дональд, ты прелесть, — повторила она, быстро пожала мою руку, выскочила из машины и поспешила к Монаднок-Билдинг.
  Я подъехал к стоянке, поставил машину и, сказав служащему, что жду свою жену, которая пошла за покупками, сел в машину.
  Дафни появилась, когда на часах было двадцать три минуты пятого. Я нажал на гудок, включил мотор и подъехал.
  — Ну, как дела?
  — Хорошо, — сказала она, — только мне не дали триста долларов.
  — Но у них есть твои показания?
  — Да.
  — Почему же тебе не заплатили?
  — Они обещали отдать все деньги сегодня в десять вечера.
  — Где?
  — Где-то в Голливуде. Они обещали подвезти меня туда от Монаднок-Билдинг. С этим делом связан какой-то юрист, который хочет тщательно проверить мои показания. Он хочет, чтобы все было законно, и желает убедиться в том, что я настоящий свидетель.
  — А если он не поверит тебе?
  — Не знаю, — ответила Дафни. — Тогда, наверное, я не получу денег.
  — А если ты не получишь денег?
  Она сказала:
  — Если я не…
  И я заметил, как она сразу упала духом. Некоторое время она молчала, а потом спросила:
  — Дональд, почему ты это сказал? Ты думаешь, они могут заставить меня подписать показания, но не дать денег?
  — Не знаю, — ответил я. — Я просто спросил.
  — Дональд, мне очень нужны эти деньги. Сейчас у меня в кошельке меньше тридцати пяти центов. Я рассчитывала на эти триста долларов и поэтому не пошла устраиваться на работу и… Конечно, в газетах есть приглашения на работу. Но если тебе не посчастливится, можно, пока будешь ходить, звонить по телефону, писать заявления, потерять несколько дней. А потом окажется, что место уже занято. За тридцать пять центов не купишь даже автобусного билета. Кстати, в зале ожидания на автобусной остановке я и прочитала это объявление. Конечно, взяв все деньги и уехав, я поступила как идиотка. Когда ты заговорил со мной, я уже собиралась истратить несколько центов на гамбургер. Я была очень голодна и доведена до отчаяния. Дональд, эти люди обязаны дать мне деньги. Если они обманывают меня, я…
  — Спокойно, — прервал я ее.
  Дафни замолчала. Через минуту она заговорила снова:
  — Дональд, молодой девушке страшно жить в таком большом городе без денег, без связей.
  — Что ты имеешь в виду? — спросил я.
  — То, что я не знаю здесь ни души… — ответила она.
  — Да нет же, знаешь, — перебил я, — у тебя есть связи, у тебя есть я.
  Она посмотрела на меня, потом сказала:
  — Хорошо, у меня есть ты, Дональд. Ну что ж, мы должны быть откровенны. Я признательна тебе. Я совсем на мели и даже не знаю, как высказать, насколько я тебе благодарна за все, что ты для меня сделал. Нет, правда, я очень благодарна.
  — Не за что, — ответил я, — после десяти ты получишь триста долларов.
  — Дональд, а что ты действительно знаешь об этом происшествии?
  — Я думаю, что смогу найти им свидетеля, — ответил я. — Но этот адвокат, который так упорно держится в тени, должно быть, довольно щепетильный человек. Ему показалось, что меня больше интересуют деньги, чем все остальное, и он отказался от моих услуг. Ни в коем случае никому не рассказывай, что знакома или даже просто разговаривала со мной.
  — Не буду, — обещала Дафни. Через минуту она спросила: — Ты едешь домой?
  — Конечно.
  — А потом?
  — Ты куда-нибудь хочешь пойти? — спросил я.
  — Нет.
  — Тогда оставайся в квартире. У меня еще есть дела, а ты немного отдохни, — предложил я.
  — Дональд, ты хочешь уйти… из-за меня?
  — У меня есть дела, — сказал я.
  — Дональд, ты джентльмен… Ты хочешь оставить меня у себя… Не нужно, Дональд.
  — Забудь, — сказал я, — все будет нормально.
  Мы приехали, и я отдал Дафни запасной ключ.
  — Входи и чувствуй себя как дома. Закройся на задвижку.
  — Дональд, я не хочу держать тебя на улице.
  — Нет.
  — Я… может быть, ты… Я хочу сказать, если…
  — Нет, — сказал я. — Я заеду в девять тридцать. Ты поедешь на эту встречу, а потом мы с тобой съедим яичницу с ветчиной.
  Она покраснела:
  — К тому времени я уже смогу угощать тебя… если, конечно, получу триста долларов.
  — Тебе пора.
  Я проводил ее до входной двери в квартиру, ободряюще похлопал по плечу и поехал в свою контору. Когда я вошел, наша администраторша уже уходила. За столом сидела Элси Бранд. Берта была в кабинете. Элси сказала:
  — Берта горит желанием увидеть тебя. Она спрашивает о тебе каждую минуту.
  — Хорошо, — ответил я, — посмотрим, чего она хочет.
  Я пошел в кабинет нашей леди. Как только я открыл дверь, Берта спросила:
  — Черт побери, Дональд, где ты пропадал?
  — На работе. Раскапывал случай со страховкой.
  — Этот парень, Адамс, сегодня днем звонил раз десять. Он хочет знать, узнал ли ты хоть что-нибудь. Он просил быть очень осторожным, так как чувствует, что те ребята заподозрили в тебе детектива.
  — О ком он говорил?
  — О людях, которые дали объявление в газету.
  — Отлично. Что-нибудь еще? — спросил я.
  — Что ты хочешь этим сказать? Ты ведь видел их?
  — Да.
  — Они что-нибудь подозревают?
  — Не знаю. Я говорил с ними, намекнул на то, что могу быть им полезен, но они отшили меня.
  — Они раскололи тебя. Адамс боялся, что ты двинешься напролом. Ему нужен отчет.
  — Через некоторое время я с ним поговорю, — ответил я.
  — Адамс был очень возбужден, — продолжала Берта, — он чувствует, что мы провалили это дело. Он оставил свой телефон, чтобы ты позвонил ему, как только я найду тебя.
  — Хорошо, поговорим сейчас, — сказал я.
  — Он может нагрубить тебе, — предупредила Берта, — так как очень разочарован и… знаешь, он сердится.
  — Сейчас я поговорю с ним, — пообещал я, — где телефон?
  — Вот он. — Берта сняла трубку, набрала номер и невинным голосом спросила: — Мистер Адамс? Это Берта Кул, мистер Адамс. Дональд только что пришел, и я сказала ему, что вы хотите поговорить с ним. Он здесь, передаю трубку.
  Я взял трубку и сказал:
  — Добрый день. Это Дональд Лэм.
  — Дьявол, что произошло? — начал Адамс. — Вы провалили всю работу!
  — Что вы хотите этим сказать? — спросил я.
  — Они каким-то образом раскусили вас.
  — Что вы имеете в виду?
  — Они поняли, что вы хотите их обмануть, что вы частный детектив.
  — Не думаю, — заметил я.
  — Зато я так думаю, — сказал он.
  — На чем основывается ваше мнение? — спросил я.
  — На том, что они выбрали кого-то другого.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Что у них есть другой свидетель.
  — В объявлении не сказано, сколько должно быть свидетелей.
  — Да, вот чего вы добились, — сказал Адамс.
  — Что я могу сделать, если появился другой свидетель? Это объявление читали тысячи людей, и если кто-то из них видел это происшествие, то мог…
  — Видел? Мой бог! — взорвался Адамс. — Я же просил вас действовать быстрее. Я боялся, что они найдут кого-нибудь другого.
  — Я очень хорошо говорил с ними, — сказал я.
  — Вы получили триста долларов?
  — Нет.
  — Когда вы разговаривали с ними в последний раз?
  — В районе трех часов. С этим делом связан какой-то юрист, который так помешан на законности, что…
  — Чепуха, — перебил Адамс, — они отшили вас. Вы действовали не оперативно.
  — Хорошо, — сказал я, — как знаете. Я не собираюсь с вами спорить. Что вы от меня хотите?
  — Я хочу вернуть назад деньги.
  — Все?
  — Все.
  — Расходов было немного, — сказал я. — А результата мы не гарантировали, мы гарантировали только усилия.
  — Вот что, — сказал Адамс, — вы пожалеете о том, что так разговаривали со мной. Я представляю большой бизнес. Я дал вам задание, а вы провалили работу.
  — Еще не провалил, — возразил я.
  — Нет, провалили. Не подходите теперь и близко к этому учреждению. Если вы попытаетесь это сделать, они не подпустят вас и на милю.
  — Вы это точно знаете?
  — Да, точно.
  — Хорошо, — сказал я, — теперь позвольте задать вам один вопрос: откуда вы это знаете?
  — Уж не думаете ли вы, что я полностью доверял вам? У меня были и другие люди.
  — Точно, — сказал я, — вот они и провалили работу. Нет хуже любителей, которые думают, что работают как профессионалы. Вы думаете, что все знаете о моей работе, и это только потому, что имеете какое-то отношение к расследованиям своей страховой компании. А я-то все еще думал, кто это все время вертится под ногами? Теперь понятно: это были вы. Ну-ну. Вы ставите на моем пути препятствия, а я их успешно преодолеваю. Но с этого момента предупреждаю вас: не лезьте в чужие дела.
  — Думаете, у вас еще есть шанс?
  — Да, я думаю, у меня есть шанс. Есть много способов, с помощью которых можно добиться успеха в этом деле, — сказал я. — Если не получится так, попробуем иначе. Но не лезьте в мою работу, понятно?
  — Не смейте приказывать мне!
  — К черту, — ответил я, — я вас предупреждаю: если с этой минуты вы не прекратите мешать мне, то считайте, что вам не повезло! Это вы завалили всю работу, но, может быть, я кое-что сумею исправить.
  Несколько минут он молчал, потом заметил:
  — Я не вижу почвы для такой самоуверенности.
  — Как я могу связаться с вами? — спросил я.
  — По этому самому номеру.
  — А если поздно ночью?
  — Вы можете всегда застать меня здесь.
  — Отлично, — сказал я, — а адрес?
  — Нет, адреса в телефонном справочнике нет. Звоните, я буду здесь. Но хочу, чтобы вы поняли…
  — Я все понимаю, — ответил я. — Я заключил договор и собираюсь выполнить его. Но, черт побери, не суйтесь в мои дела. Ясно?
  Несколько секунд он раздумывал, что ответить, потом сказал:
  — Очень хорошо, но не разговаривайте со мной в таком тоне.
  — А вы не мешайте мне. Только на таких условиях мы и будем работать, — проговорил я и повесил трубку.
  Берта с тревогой смотрела на меня.
  — Дональд, так нельзя говорить с клиентом.
  — К черту, — ответил я, — можно и нужно. Этот парень никому не верит. Он нанял работать нас, но заплатил еще какому-то агентству, чтобы тамошние люди следили за нами. А в результате — дело дрянь, и мне придется изрядно попотеть, чтобы вернуть все на свои места.
  — Он влиятельный бизнесмен, — напомнила Берта, — нельзя ругаться с такими клиентами. Ты…
  — Чепуха, — перебил я, — ты знаешь этот тип людей. Самонадеянный, надменный; такой сначала запугает тебя, а потом изведет до смерти. А я не хочу, чтобы он меня доконал.
  — Что ты собираешься делать? — спросила Берта.
  — Пойду работать и доведу это дело до конца, — ответил я.
  — Ты думаешь, что сможешь?
  — Почему бы и нет? У меня вроде всегда получалось.
  — Ты ловкий ублюдок, — согласилась Берта, — но, пожалуйста, больше с ним так не разговаривай.
  Я прислонился к столу, переписал в записную книжку номер телефона Адамса и сказал:
  — Только так с ним и можно говорить. Мне кажется, я знаю, как он завалил это дело. Если он позвонит, не уступай.
  — Он требовал вернуть ему деньги? — спросила Берта.
  — Он было попробовал заговорить об этом.
  Берта изменилась в лице.
  — Если так, — сказала она, — то мы не можем себе позволить быть с этим сукиным сыном любезными даже в малой степени.
  — Помни об этом, — сказал я и вышел.
  Я пожелал Элси спокойной ночи и попросил ее не волноваться, если меня вдруг несколько дней не будет. Кроме того, я попросил ее держать язык за зубами и не говорить никому ничего лишнего.
  Потом я поехал в полицейский участок, зашел в транспортный отдел и начал рыться в записях. На это ушло немало времени, но в конце концов я обнаружил то, что искал. Пятнадцатого апреля на перекрестке Гилтон-стрит и Крэншоу-стрит «Кадиллак» с водителем Самуэлем Афтоном врезался в «Форд», управляемый Джорджем Бэинсом. Полиция провела расследование и установила виновного. Им оказался Самуэль Афтон, водитель «Кадиллака», который проехал на красный свет и не уступил дорогу «Форду».
  Потом я заехал в редакцию одной из газет и в отделе хранения, называемом покойницкой, просмотрел подшивку их продукции. Я искал имена победителей пари на скачках. Главный выигрыш получил Деннис Фарлей. На фотографии был запечатлен симпатичный парень с большим ртом. Я записал его адрес.
  Глава 3
  Телефон Джорджа Бэинса был в справочнике. Я позвонил.
  — Понимаю, что навязываюсь, но я хотел бы немного поговорить с вами по личному делу. Ничего, если я подъеду?
  — Как вас зовут? — спросил он.
  — Дональд Лэм, — ответил я.
  — Хорошо, — сказал он, — подъезжайте, если хотите. Я взгляну на вас, и посмотрим, какое вы произведете на меня впечатление.
  — Ладно, — сказал я и повесил трубку.
  Он жил рядом с пляжем. Я ехал туда довольно долго. Бэинс с женой занимали маленький домик. Детей у них, очевидно, не было. Им было здорово за тридцать.
  — Зачем вы приехали? — спросил Бэинс.
  — Вам что-нибудь говорит дата пятнадцатое апреля? — поинтересовался я.
  Он усмехнулся:
  — А что она говорит вам?
  — Это связано с тем, что я расследую.
  — Ну ладно, — ответил он, — в этот день я попал в аварию.
  — Как это произошло?
  — Я ехал по Гилтон-стрит, и, когда был рядом с Крэншоу-стрит, на перекрестке горел красный. Я замедлил ход. Но зажегся зеленый, и я поехал дальше. В это время со стороны Крэншоу-стрит появился «Кадиллак». За рулем был некто Самуэль Афтон. Он попытался проскочить, пока горел зеленый, но зажегся красный, он не смог остановиться и врезался в меня. Он ехал на большой скорости.
  — Какое решение вынес суд?
  — Не было никакого суда.
  — Вы обо всем заявили. И каков результат?
  — Мне заплатили деньги.
  — Кто, Афтон?
  — Нет, страховая компания, — ответил Бэинс. — Человек, который расследовал это дело, оказался славным малым. Он пришел, забрал мое заявление, определил размер ущерба, спросил, не пострадал ли я. Меня даже доктор осмотрел. Потом этот парень отвез машину в гараж и приказал ее отремонтировать. Ремонт сделали — высший класс. Затем он зашел спросить, доволен ли я.
  — Вы были довольны?
  — Да. Она бегает как новенькая.
  — Машина была сильно повреждена?
  — Да, она была здорово разбита, но страховая компания взяла ремонт на себя.
  — Что это была за компания, вы знаете?
  — Конечно. Страховая компания «Метрополитен авто».
  — Хорошо, — сказал я, — я просто проверял кое-какие страховые компании. Хотел узнать, как выполняются условия договоров. Говорите, они все сделали удовлетворительно?
  — Конечно.
  Я поблагодарил Бэинса и поехал домой. Меня встретила посвежевшая и сияющая Дафни.
  — Дональд, — сказала она, — я уеду, как только сегодня вечером получу деньги, и хочу, чтобы ты знал, как я тебе благодарна за то, что ты для меня сделал. Я немножко прибралась. Привела в порядок кухню и полки. Даже не заметила, что тебя долго не было дома, Дональд.
  — Да, долго, — согласился я.
  — У тебя здесь так много продуктов.
  — Да! Я всегда могу поесть, когда захочу, но чаще я обедаю не здесь.
  Она недоверчиво взглянула на меня:
  — Ну, Дональд, с тобой вообще здорово! Ты один из лучших людей, которых я знаю.
  — Ты никому не давала адрес этой квартиры? — спросил я.
  — Господи, нет. Им я дала адрес того отеля, где мы встретились. Я хочу поселиться там, как только достану немного денег и…
  — И никто не знает, как тебя найти?
  — Нет. Я должна искать их сама.
  — А что ты будешь делать сегодня вечером?
  — Я должна без десяти десять стоять перед входом в Монаднок-Билдинг. Там меня посадят в машину и отвезут в дом этого юриста; он даст мне триста долларов. Дом находится где-то в Голливуде.
  — Дафни, сделай кое-что для меня, — попросил я.
  — Что?
  — Не езди.
  — Не ехать, Дональд?
  — Да, не надо.
  — Но, Дональд, я же совсем без денег. Ты это знаешь. Я сделала все, что надо, дала необходимые им показания. К тому же, как ты говоришь, они, видимо, используют их для того, чтобы положительно решить это дело. Дональд, я заслужила эти деньги.
  — Это не лучший путь делать деньги, — сказал я.
  — Нищие не выбирают.
  — Выбирают. До некоторой степени. К тому же ты не нищая.
  — Что ты имеешь в виду?
  — У тебя есть дом.
  — Где?
  — Здесь.
  — О Дональд, я не могу. Я… Почему, Дональд… Или ты хочешь сказать, что?..
  — Что?
  — Я должна быть хозяйкой в твоем доме?
  — Этого я не говорил. Я сказал, что у тебя здесь дом. Я могу жить в другом месте.
  — Другая квартира? — спросила Дафни.
  — Место, где я могу жить.
  Она приблизилась ко мне и испытующе посмотрела в глаза. Она была рассержена.
  — Дональд, пока я сижу здесь, ты проводишь время с другой девочкой на ее квартире?!
  — Этого я не говорил, — заметил я. — Я сказал только, что мне есть где жить в этом городе. У меня есть друзья. Ты можешь оставаться здесь, пока не найдешь что-нибудь подходящее. Я могу дать тебе денег на это время, а в кухне полно продуктов. Их хватит на некоторое время.
  — Я заметила, — задумчиво сказала она и добавила: — Все продукты совершенно не тронуты. Пакеты не распечатаны — ни консервы, ни те, что заморожены в морозилке… Скажи, Дональд, ты любишь ее?
  Я рассмеялся:
  — Таковы все женщины. Сразу делают выводы. Так что забудь о встрече сегодня вечером и никогда не возвращайся к этим людям. Не встречайся с ними. Давай понаблюдаем за ними и посмотрим, что они собираются делать дальше.
  — Но, Дональд, все совершенно ясно. У них есть мои показания. Они, как ты сказал, используют их, чтобы решить вопросы со страховой компанией.
  — Эта контора в Монаднок-Билдинг — маленькая каморка, — сказал я. — Ее можно арендовать на день, на неделю, на месяц и даже на час. Можно получить ее с двенадцати до часу, можно сделать вид, что это твоя собственная контора. Для этого нужно только вовремя внести арендную плату. Ты закончил — кто-то другой арендует эту комнату. Некоторые люди арендуют контору на день, другие — на неделю. Но как бы там ни было, она предназначена для коротких деловых встреч. Там у входа сидит женщина, которая собирает арендную плату и, возможно, если это кому-нибудь требуется, печатает на машинке.
  Дафни немного подумала над тем, что я сказал.
  — Ну, если это просто временное расследование по делу об аварии, вряд ли следует ожидать, что у них будет постоянная контора, — предположила она.
  — Почему же? Если мы имеем дело с порядочной страховой компанией, с юристом, который ведет это дело и так помешан на законности, можно ожидать…
  — Нет, Дональд, — перебила она. — Я зашла уже слишком далеко и пойду дальше. Я женщина, которая любит независимость. Я благодарна тебе за то, что ты для меня сделал, но я не собираюсь жить за твой счет и занимать твою квартиру. И, — через некоторое время добавила она, — то, что ты назвал возможностью, является для меня единственным вариантом предоставленного мне выбора, сэр Галахад125. — Она рассмеялась.
  — Ну ладно, — сказал я, — живи своей жизнью, но будь осторожна. Я предчувствую какие-то неприятности.
  — Дональд, — проговорила она, — ты никогда не говорил мне, какое отношение имеешь к этому делу…
  — Что ты этим хочешь сказать?
  — Ты пошел туда, чтобы заполучить триста долларов. Но они не захотели иметь с тобой дела. Почему?
  — Не знаю.
  — Дональд, скажи, ты видел это происшествие?
  Я усмехнулся:
  — Я видел объявление в газете, и этого достаточно.
  — Тебе нужны были деньги?
  — Безусловно. И у меня наметанный глаз, — ответил я. — Я всегда то там то здесь подберу несколько долларов. А когда я вижу такое объявление — это вызов.
  — Дональд, я чувствую, что ты чего-то недоговариваешь.
  — Но ты не собираешься меня слушать?
  — Нет, я должна идти.
  — Хорошо, — сказал я, — я подвезу тебя и высажу за пару кварталов от Монаднок-Билдинг, откуда ты пройдешь пешком. Ночевать будешь здесь. Когда вернешься, заходи, ключ у тебя есть.
  — А где будешь ты, Дональд?
  — Мне есть где ночевать. Я же говорил.
  — Дональд, может быть, ты… Я хочу сказать… Дональд, я просто не могу выгнать тебя на улицу. Я здесь не останусь. У меня уже все готово, чтобы уехать. Когда я получу деньги, то перееду в ту маленькую гостиницу рядом с Монаднок-Билдинг. Там сносные цены и приличные условия.
  — Как хочешь, — сказал я.
  Помолчав мгновение, она с тоской в голосе проговорила:
  — Я больше никогда не увижу тебя. Наши пути разойдутся, и мы, наверное, не встретимся в этом городе.
  — Ну что ж, я рад был познакомиться с тобой.
  — Я не хочу прощаться с тобой в машине, на улице, рядом с Монаднок-Билдинг.
  — Когда же мы попрощаемся?
  — Сейчас.
  — Ты не хочешь, чтобы я подвез тебя к…
  — Нет, хочу. Я говорю не об этом. А о прощании. — Она обняла меня, прижалась к щеке и сказала: — Ты удивительный, Дональд! Ты… ты… ты слишком хороший, чтобы все было правдой.
  — Спасибо.
  Она поцеловала меня, как мне показалось, не только из благодарности, взглянула на меня своими сияющими глазами и сказала:
  — Дональд, я не была уверена в тебе, но…
  — Что ты имеешь в виду?
  — Не знаю. Ты не пытался извлечь выгоду из моего положения, не приставал ко мне!
  — А ты ожидала этого?
  — Конечно, ожидала! Мужчины всегда пристают, а женщинам остается только выбирать. Они выбирают тех, кто им нравится, и избегают других.
  — Итак, ты не была уверена во мне?
  Она рассмеялась:
  — Я испугалась, что ты один из тех мужчин, которые… которые не любят женщин.
  — А что ты думаешь теперь?
  — Господи, Дональд, ты меня завел, мы заболтались. Пошли, нам пора, у нас есть дела. Я только хотела попрощаться и поблагодарить тебя, пока было время… Я готова. Если ты хочешь… Ну ладно, ты возьмешь чемодан, а я — пальто и сумку. Мы оставим их в отеле.
  — Ты все-таки хочешь ехать? — спросил я.
  — Я должна довести это дело до конца.
  — Ладно, пошли, — сказал я.
  Я взял чемодан, она — остальные вещи, и мы спустились вниз, к машине. Я подъехал к отелю, заплатил портье и попросил несколько часов посмотреть за вещами, потом мы проехали еще немного и остановились.
  Дафни, несмотря на то что мы остановились у пожарной стойки, не обращая внимания на идущих людей и на то, что я не заглушил мотор, повторила свое «до свидания». Замечательное прощание! Она задумчиво посмотрела на меня.
  — Дональд, у меня какое-то нехорошее чувство, — сказала она натянутым голосом.
  — Что за чувство?
  — Мне кажется, что ты что-то скрываешь. Ты какой-то сдержанный, скованный. Я это чувствую.
  — Почему ты так думаешь?
  — Ты ведешь себя так, будто это была деловая встреча. Сначала я подумала, что ты работаешь в страховой компании и это часть целого плана. Но… сейчас я не знаю. Просто я вижу, что ты сдержанный.
  — Это беспокоит тебя?
  — Конечно. Девушкам не нравится, когда парень так ведет себя. Им нужно внимание. А ты скрываешь что-то важное. Я испугалась даже, что ты не человек… то есть я не это хотела сказать… Ты не обращаешь внимания на противоположный пол.
  — Надеюсь, теперь ты выкинула это из головы.
  Она рассмеялась:
  — Мне нравится так долго прощаться… Господи, я же должна быть там без десяти десять, а мне еще идти полтора квартала! До свидания, Дональд.
  Она быстро поцеловала меня, открыла дверцу, выскочила на тротуар и быстро пошла вперед. Я проводил ее взглядом, потом поехал к тому месту, откуда мог видеть вход в Монаднок-Билдинг.
  
  Родней Харнер уже ждал Дафни. Когда она подошла, он посмотрел на часы и, вероятно, сделал ей выговор. Дафни начала что-то быстро говорить. Харнер взял ее за локоть и отвел к стоянке. Я ждал, пока они появятся снова. Ждать пришлось недолго. Харнер сидел за рулем «Линкольна», Дафни — рядом. Я догнал их и убедился, что номер машины снят. Потом я отстал, чтобы Харнер не заметил слежки. Я понимал, что рискую завалить всю работу, но эту возможность нужно было использовать. Сидеть на хвосте довольно интересно. Время от времени я гасил фары и ехал вплотную с тротуаром. Иногда я отставал, затем снова догонял «Линкольн». И вот, когда я в очередной раз решил держаться на расстоянии, они вдруг исчезли.
  Я объехал вокруг квартала, потом осмотрел ближайшие улицы. Я выбился из сил, но «Линкольн» как в воду канул. Вот в этот момент я и изменил свое мнение о Харнере. Он не был простаком. Зная, что за ним «хвост», он выждал момент и перехитрил меня.
  Я попытался представить, куда могла исчезнуть машина. Прямо Харнер поехать не мог, он, должно быть, свернул направо или налево — скорее направо. Он мог поехать обратно — тогда я должен был бы его увидеть, но, скорее всего, он свернул на одну из боковых улиц. Если Харнер знал, что за ним следят, он должен был бы попытаться оторваться от меня с помощью разных фокусов, и тогда мне радикально не повезло. Если он об этом не знал, то его машина стоит где-то рядом. Если же он уехал, то я потерял его. У меня оставался хоть какой-то шанс лишь в том случае, если Харнер остановился близко. Поэтому я начал осматривать переулки. Прошло двадцать минут. Внезапно я услышал сирену. Я съехал на обочину и потушил фары. Мимо меня, завывая, пронеслась полицейская машина.
  Я принялся ругать себя за то, что отпустил Дафни с этими мошенниками, что так бездарно следил за машиной и что мы с Бертой вообще ввязались в такое дело.
  Я быстро поехал за полицейской машиной. Она проехала три квартала, и вдруг водитель резко нажал на тормоз и свернул в один из переулков. Я попал в ловушку. Единственное, что мне оставалось делать, — это продолжать двигаться. Проезжая мимо того места, где повернула машина, я попытался запомнить номер дома. Насколько я мог видеть, это был номер 1771, но точно сказать было трудно. Потом я увидел, как полицейские выскочили из своего автомобиля. Один из них побежал к черному ходу дома, другие — к главному.
  Я проехал мимо. Они были очень заняты и не обратили на меня и на мою машину внимания. Я вздохнул с облегчением и прибавил скорость.
  Вдруг опять послышался вой сирены, и на улицу въехала вторая полицейская машина. Она, завывая и освещая все вокруг, направлялась ко мне. Я съехал на обочину. Мы находились в жилом районе города.
  Я остановился. Так предписывал закон. Но при данных обстоятельствах это сделало бы меня мишенью. Я увидел, как сидевший на заднем сиденье офицер посмотрел на меня в окно. Я притворился, что ничего не заметил, подождал, пока машина проедет, и двинулся вперед. Напрасно. Машина развернулась, опять послышалась сирена, и меня осветил яркий свет. Я снова остановился. Полицейские встали рядом.
  — Проверка, — сказал один из офицеров. — Ваши права и регистрационную карточку.
  — Что случилось? — спросил я.
  — Просто проверка, — ответил он.
  Задняя дверца полицейской машины открылась, и из нее вышел сержант Фрэнк Селлерс. Он взглянул на меня и пробормотал:
  — Разрази меня гром, если это не…
  — Привет, сержант, — сказал я.
  — …если это не сам Шустрик! — закончил Селлерс.
  Офицер, который проверял мои права, спросил его:
  — Ты что, знаешь этого парня?
  — Да, черт возьми! — ответил Селлерс. — Это частный сыщик. Он распутал больше диких случаев, чем ты использовал свою дубинку. Что ты здесь делаешь, Шустрик?
  — Работаю, — сказал я.
  — Разве не здорово! Над чем же ты работаешь?
  — Я приехал, чтобы встретиться с одним человеком.
  — Его имя и адрес?
  — Не знаю. Он просил меня приехать на Хэммет-авеню, курсировать между домами 1700 и 1000 и обещал встретить.
  — Как его имя?
  — Не знаю. Он позвонил…
  — Тебя попросили приехать на Хэммет-авеню в такое позднее время, даже не представились, а ты прыгнул в машину и примчался сюда?
  — Нет, но пусть будет так.
  — Я тебе не верю.
  — Тебя никто и не просит.
  — Ну что ж, — сказал Селлерс, — да будет тебе известно, что в доме 1771 по Хэммет-авеню совершено убийство. Это в нескольких шагах отсюда. Кто-то застрелил известного юриста. Мы получаем по радио вызов, мчимся сюда и находим тебя, катающегося здесь взад-вперед прямо рядом с местом преступления. Разве это не совпадение?
  — Ты думаешь, что его убил я?
  — Нет, — ответил Селлерс, — ты не такой идиот. Но я совсем не удивлюсь, если это сделал один из твоих клиентов. Да и ты, я думаю, каким-то образом все же замешан в этом деле.
  — Я никак в нем не замешан, — проговорил я.
  — Теперь — замешан, — сказал он. — Садись в машину. Поедешь за нами к дому 1771. Там остановишься. Я осмотрю место, а потом задам тебе несколько вопросов. Может, к этому времени ты придумаешь более убедительную историю.
  Селлерс сел в машину. Я развернулся и последовал за ними к большому дому, у которого остановилась первая полицейская машина. В переулке я увидел еще одну. Значит, машина Селлерса была уже третьей по счету.
  В соседних домах горел свет. На шум стали собираться любопытные. Одни выглядывали из дверей, другие подошли к подъезду дома, где произошло убийство. Селлерс сказал:
  — Жди здесь, Лэм, и не вздумай уехать. Ни с кем не разговаривай. Сиди тихо.
  — Я под арестом или?..
  — Можешь считать, что да, — ответил Селлерс. — Один неверный шаг — и ты арестован.
  — Только за то, что я ехал мимо? — резко спросил я.
  — Только за это, — сказал Селлерс, — а еще за то, что в разных необычных делах ты замешан больше, чем любой другой частный сыщик, которого я когда-либо знал. Ты рискуешь, ты все время что-то изобретаешь и заслужил в городе соответствующую репутацию. Поэтому люди приходят к тебе с такими делами, которые они не доверили бы никому другому. И ты принимаешь такие заказы. В конечном счете ты лишишься лицензии. Когда-нибудь тебе не повезет.
  — Ты говоришь, что здесь произошло убийство? — спросил я.
  — Точно. Дэйл Диркин Финчли — когда-нибудь слышал о нем?
  Я отрицательно покачал головой.
  — Он юрист, хотя в суде появлялся нечасто. Он один из тех, кто работал за кулисами. Занимался политикой. Теперь ты порылся в памяти? Вспомнил?
  — Нет.
  — Конечно, так бы ты и сказал мне, если бы знал его, — сказал Селлерс.
  — Конечно, — откликнулся я.
  Селлерс усмехнулся, повернулся и пошел в дом.
  Я сидел и ждал. Вышел офицер. Было слышно, как в полицейских машинах работают рации. Через некоторое время Селлерс вышел. Он подошел к моей машине.
  — Придумал что-нибудь новенькое? — спросил он.
  Я промолчал.
  — Ладно, Лэм. Я задам тебе несколько вопросов. Это официально. Я расследую убийство. Дача ложных показаний находящемуся при исполнении служебных обязанностей офицеру — это преступление. Ты знаешь, чем это пахнет?
  — Слушай, — сказал я, — то, что ты расследуешь убийство, еще не значит, что ты имеешь право расспрашивать о том, что не относится к делу. Не суй свой нос в дела нашего агентства: ты заставляешь меня выдавать тайны моих клиентов. Теперь спрашивай об убийстве, и, если мне будет что ответить, я постараюсь не врать. Но если ты будешь требовать от меня выдавать чужие секреты, мне придется что-нибудь выдумывать.
  — Только попробуй, — сказал Селлерс. — Первый вопрос такой: сколько времени ты здесь находился?
  — Я только что подъехал. Я пристроился за той машиной, которая свернула в переулок. Я думал, что она здесь одна, но вижу, что ошибся.
  — Совпадает, — сказал Селлерс. — Водитель помнит, что ты ехал за ним. Следующий вопрос: ты один?
  — Один.
  — Что ты здесь делал?
  — Я должен был встретиться.
  — С тем человеком, который звонил тебе и просил о встрече?
  — Та история, что я рассказал, немного отредактирована. По правде говоря, я выполнял одно частное задание. Мне дали телефонный номер и аванс. Это все.
  — Что за работа?
  — Это, насколько я понял, связано с дорожным происшествием.
  — Дэйл Финчли работал с этим делом?
  Я покачал головой:
  — Не знаю, но у меня есть основание полагать, что нет.
  — Почему?
  — Потому что оно было благополучно закончено и…
  — Закончено?
  — Да. Урегулировано без суда.
  — Почему же ты расследуешь его?
  — Это желание моего клиента.
  — А почему он хочет, чтобы ты заново расследовал законченное дело?
  — Это, — ответил я, — меня и волнует. Думаю, его интересует целая серия подобных происшествий. Это лишь одно из них. Кажется, дело связано со страховкой. Кто-то разработал систему обмана страховых компаний.
  — Я хотел бы знать имя твоего клиента, — сказал Селлерс.
  — Я не могу сказать его, тем более что это дело, как видишь, никак не связано с убийством.
  — Но оно связано с этим местом.
  — Не думаю, — сказал я.
  — Тогда что ты здесь делал?
  — Я скажу правду, сержант. Я пытался следить за одной машиной. Но водитель, видимо, что-то заподозрил. Мы ехали по бульвару, и все было нормально. Я даже отстал, чтобы он меня не заметил. Но я потерял его.
  — Где это произошло?
  — Примерно в пяти кварталах отсюда, на бульваре.
  — Как же ты его проворонил?
  — Не знаю. Я ехал далеко сзади. Навстречу ехало несколько машин, меня осветил свет фар. А когда они проехали, его уже нигде не было. Я думаю, что водитель где-то свернул. Если он прибавил скорость, то я проиграл. Тогда я решил покрутиться тут и посмотреть, не остановился ли он где-нибудь.
  — Какая у него машина?
  Я посмотрел ему прямо в глаза:
  — Четырехдверный седан.
  — Черт, — сказал Селлерс, — я не об этом, и ты это знаешь. Если ты следил за ним, то должен знать номер машины.
  — Если это относится к убийству, — ответил я, — я скажу. Машины не было ни на Хэммет-авеню, ни в переулках. И я пришел к выводу, что он сбежал. Скорее всего, водитель заметил меня и, когда я отстал, прибавил скорость.
  — На этот раз ты свободен только потому, что мне не за что зацепиться, — сказал Селлерс. — Но я знаю — всякий раз, когда ты над чем-нибудь работаешь, ты прежде всего защищаешь интересы своих клиентов и не хочешь помогать полиции. Конечно, это твоя забота, но ты ведь знаешь, что именно полиция в конечном счете отвечает за расследования. А теперь убирайся к черту!
  Я так и сделал.
  Я не мог сказать наверняка, есть ли за мной «хвост», поэтому решил не искушать судьбу: не заезжая на арендованную квартиру, откуда уехала Дафни, поехал к себе домой. Если сержант приказал своим людям следить за мной, то я бы не хотел, чтобы они ее видели. Пока, во всяком случае.
  Глава 4
  На следующее утро в восемь часов я позвонил в отель «Травертин».
  — Могу я поговорить с Дафни Крестон?
  — Минуточку, — ответила телефонистка и через минуту сообщила: — Она у нас не зарегистрирована.
  — На нее зарезервирован номер? — спросил я.
  — Очевидно, нет.
  — Не могли бы вы позвать к телефону портье или кого-нибудь, кто смог бы мне ответить, забрала ли она свои вещи или сделает это позже?
  — Минутку.
  Телефонистка переключила меня на другой номер. Мужской голос произнес:
  — Здравствуйте.
  — Вы смогли бы ответить мне на один вопрос? — спросил я.
  — Да.
  — Дафни Крестон оставила у вас кое-какой багаж. Она его еще не забрала?
  — Нет, сэр, он еще здесь.
  — Хорошо, — сказал я, — наверное, она приедет позже. Спасибо. До свидания.
  Убийство Финчли произошло очень поздно, и утренние газеты ничего о нем не сообщили. Но по радио кое-какую информацию все-таки передали. Финчли, очень известный юрист, жил в шикарном доме в Беверли-Хиллз, в Голливуде. Он был убит выстрелом в сердце из револьвера 38-го калибра после ссоры с неизвестным. Убийце удалось скрыться. Один из соседей слышал, что Финчли горячо спорил с кем-то, а когда раздался выстрел, позвонил в полицию. Полицейское управление оповестило по радио патрульные машины, и они прибыли на место через несколько минут после убийства. Финчли лежал на полу своего кабинета на втором этаже. Следов преступника нигде не было.
  О Финчли говорили, что это был богатый вдовец, склонный к уединению, хотя его дружбы искали многие женщины. Когда произошло убийство, прислуги в доме не было. Полиция обнаружила, что дверь на черную лестницу наполовину открыта. В двери был пружинный замок, и поэтому, чтобы она закрылась, ее нужно было прикрыть. Так как дома были отделены друг от друга аккуратными газонами и кустами, соседи обычно не совали нос в чужие дела. Полиции удалось лишь узнать о споре и о звуке выстрела. Однако один из соседей Финчли заметил минуты две стоявшую перед домом машину с работающим мотором. В ней сидел какой-то человек.
  Сосед Финчли вышел погулять с собакой и не обратил бы на машину внимания, если бы у нее не работал мотор. Он лишь мельком взглянул на автомобиль, поэтому не может точно назвать его марку. Однако он заметил сидевшего за рулем моложавого, хорошо одетого человека.
  Полиция предположила, что перед смертью у Финчли был с кем-то деловой разговор, так как он был застрелен с близкого расстояния в своем кабинете. Отсутствие следов борьбы указывало на то, что Финчли хорошо знал убийцу, который, видимо, был приглашен в дом заранее. Сосед Финчли, слышавший перебранку, рассказал полиции, что Финчли, как ему показалось, закричал: «Ты запугиваешь меня, а пол…» После этого прогремел выстрел. Сосед подумал, что Финчли хотел сказать что-то о политике, но возможно, что он звал полицию.
  После того как прозвучал выстрел, послышался крик женщины. Затем, как показалось свидетелю, закрылась дверь. Потом он вызвал полицию.
  Я пошел в сыскное агентство и случайно столкнулся с Бертой.
  — Что новенького? — спросил я.
  — Ничего. Ты говорил с Бэрни Адамсом?
  Я покачал головой и почувствовал, что Берта раздражена.
  — Он хочет, чтобы ты, как только вернешься, позвонил ему.
  Она открыла ящик стола, вынула листок с телефоном, который дал ей Адамс, и позвонила на коммутатор:
  — Дозвонитесь до мистера Адамса.
  Через несколько минут на столе у Берты зазвонил телефон. Миссис Кул пригладила волосы, примирительно улыбнулась мне и заговорила сладким голосом:
  — Да, здравствуйте. — Выражение ее лица изменилось. — О черт, пока нет. Ты правильно набираешь номер? Да, этот. Должно быть, он пошел завтракать. Перезвони ему через полчаса.
  — Мы звонили, — сказал я, — что ему еще надо?
  — Конечно, — ответила Берта, — мы не знаем, что это за номер. Мы только знаем, что это его домашний телефон. Ну что ж, попробуем еще раз через полчаса. Ты останешься?
  — Посмотрим.
  — Как идет расследование?
  — Нормально.
  — Что ты выяснил?
  — Сейчас я не готов дать отчет, — ответил я, — но мне кажется, что свидетель по этому делу им не нужен.
  — Что?! — воскликнула Берта.
  Я кивнул.
  — Не говори глупостей, Дональд! Если они платят такие деньги за информацию, значит, они в этом заинтересованы.
  — Они ищут свидетеля, который покажет, что на красный свет проехал «Форд».
  — Конечно, они не будут тратить деньги, если свидетель работает на другую сторону.
  — На самом деле все наоборот, именно «Кадиллак» ударил «Форд», — сказал я.
  Берта задумалась. Ее глаза сверкнули.
  — Ах вот почему они платят свидетелю столько денег, — произнесла она.
  — К тому же, — сказал я, — все было урегулировано задолго до появления объявления в газете.
  Берта резко подалась вперед. Скрипнуло кресло.
  — Что?
  — Все было закончено до того, как появилось объявление. Кому-то нужна жертва.
  — Жертва?
  — Точно. Им нужен человек, который за триста долларов даст ложные показания.
  — Но если все закончено, зачем им показания?
  — Может, они им и не нужны.
  — Я не совсем тебя понимаю.
  — Им нужен человек, который за деньги будет лжесвидетельствовать. Они получат показания, в которых будет сказано о том, чего на самом деле не было, а затем используют эту бумажку как дубинку.
  — Зачем?
  — Не знаю, — ответил я.
  — Поджарьте меня как устрицу! — У Берты перехватило дыхание. — Так вот в чем дело!
  — Пока я еще мало что знаю, поэтому не хотел бы отчитываться перед Адамсом, — сказал я. — Но то, что я успел раскопать, указывает на нечто подобное.
  — Они предлагали тебе лжесвидетельствовать, Дональд?
  — Не совсем. Уж слишком опытным я им показался. Им нужен был кто-нибудь попроще.
  — Что ты собираешься делать?
  Я развел руками:
  — Подумай сама.
  Глаза Берты сверкнули.
  — Вот это да, Дональд, — с энтузиазмом проговорила она, — я готова биться об заклад, что Адамс это и подозревал. Ему нужны были только подтверждения. Все, как ты сказал: скорее всего, он представляет страховые компании, которые хотят обнаружить группу людей, нанимающих лжесвидетелей.
  — Давай не будем ничего говорить Адамсу, пока не убедимся в этом до конца, — предложил я.
  — Но почему?
  — Ему нельзя показывать, что работа была слишком легкой.
  Берта обдумала мою фразу:
  — Да, сэр, я вас понимаю.
  — Скажи что-нибудь Адамсу, — сказал я и пошел к себе в кабинет.
  Элси тепло улыбнулась мне:
  — Как идет работа, Дональд?
  — Нормально. Но мне нужна твоя помощь.
  Она удивленно посмотрела на меня.
  — Я могу на тебя рассчитывать?
  — В чем угодно.
  — У тебя есть здесь какой-нибудь яркий шарф?
  — Я думаю… да. Есть красный и оранжевый.
  — Тогда надень его, — сказал я, — сбегай в аптеку и купи темные очки, губы намажь яркой помадой, и мы поедем.
  — Берте не понравится, если в конторе никого не будет и…
  — Берте никогда ничего не нравится, — сказал я. — К тому же я больше ни на кого не могу рассчитывать. Это ненадолго.
  — Хорошо, — согласилась Элси.
  — Скажи, когда будешь готова, — предупредил я.
  Потом я просмотрел почту. В ней не было ничего важного. Пока я смотрел почту, позвонила Берта.
  — Я дозвонилась по тому номеру, который оставил Адамс. Угадай, что это?
  — Любовное гнездышко? — спросил я.
  — Контора юриста. И они не знают, где Адамс. Там спросили, по какому делу я звоню, и попросили представиться.
  — Что ты им ответила?
  — Приходится держать язык за зубами, Дональд. Я ответила, что звоню по личному делу, и повесила трубку.
  — Ты оставила им номер или имя?
  — Нет, ничего.
  — Молодец, девочка, — сказал я, — может, он позвонит попозже.
  Я не знал, есть ли какая-то связь между Адамсом и Финчли или Харнером и Финчли, но надеялся, что между Дафни и Финчли ничего общего нет. Однако я был в затруднительном положении.
  Вернулась Элси. Она надела очки, шарф, накрасила губы помадой. Теперь Элси выглядела сногсшибательно. Я посадил ее в служебную машину, отвез к отелю «Травертин», остановился перед входом и нажал на гудок. Вышел коридорный.
  — Здесь у вас лежит багаж Дафни Крестон, — сказал я. — Мы сейчас заберем его.
  Он мельком взглянул на Элси, а потом уставился на два доллара, которые я держал в руке.
  — Мы очень спешим, — объяснил я, — нужно успеть на самолет, так что поторопись, ладно? — Потом я обернулся и спросил Элси: — Вещи записаны на твое имя, да?
  Она кивнула.
  Коридорный ушел и вернулся через несколько минут. Он нес чемодан и сумку.
  — У вас есть квитанция на это?
  — Нет, вещи были записаны на имя Дафни Крестон, — ответил я, — будь любезен, положи их в багажник.
  — Должна быть квитанция, — начал было коридорный.
  — Забудь об этом, — сказал я. — Мы торопимся, так что не будем разводить волокиту.
  — Это все? — спросил он.
  — Все, — ответил я и сел за руль.
  Как только багаж был погружен, я уехал. Скорее всего, он не записал мой номер.
  — Что дальше? — спросила Элси.
  — Снимай шарф, — ответил я, — снимай очки, стирай помаду, сиди в конторе и держи все под контролем.
  Я подвез Элси к конторе и предупредил:
  — Никому не говори, где я. Скажи, что меня не будет весь день. Отвечай на все звонки и принимай корреспонденцию. Я тебе позвоню.
  Я отвез вещи в камеру хранения и оценил обстановку. Дафни была где-то в городе, совсем без денег. Я отрезал ей путь к отступлению тем, что забрал багаж. Должно быть, она замешана в убийстве. А у Роднея Харнера есть подписанные ею показания.
  Возможно, девочка в беде.
  Я решил зайти на мою явочную квартиру, приехал, поставил машину и поднялся наверх. Занавески были задернуты, в комнате — темно. Я включил свет и на тахте увидел нечто похожее на большой сверток. Приглядевшись, я заметил, что из-под одеяла высовывается прядь волос. Оттуда же показались взъерошенная голова и испуганные глаза. Дафни улыбнулась мне и сказала:
  — Привет, Дональд. Ты приходишь довольно поздно.
  — Привет, — ответил я, — что случилось?
  — Мне пришлось воспользоваться твоим гостеприимством, Дональд, — ответила она, — у меня нет ни цента, ни места, где бы я могла заночевать. Но постель я оставила для тебя. В шкафу было лишнее одеяло, и я завернулась в него. Ты не сердишься?
  — Что же произошло? — опять спросил я.
  — Дональд, ужасная вещь. Мне кажется, я попала в беду, — сказала она.
  — Я так и думал.
  — Сегодня ночью я закрыла окна и включила отопление. Часа в три стало очень холодно. Отопление выключили, — сказала она.
  — Тебе нужно было лечь в постель и накрыться двумя одеялами, — заметил я.
  — Я не могла распоряжаться в твоем доме, Дональд. Если бы ты пришел сегодня в три ночи, то увидел бы меня очень соблазнительной. Замерзающую девушку нетрудно уговорить. Где ты был? Я знаю, что не вправе спрашивать, но… Дональд, у тебя ведь есть кто-то?
  — Ну, меня сегодня не было. Это ясно, — сказал я. — Но меня больше интересует, что случилось с тобой.
  — Я пошла к Монаднок-Билдинг. Он стоял там, — ответила она.
  — Ты имеешь в виду Харнера?
  — Да.
  — Что дальше?
  — У него был большой автомобиль, кажется, «Линкольн». Харнер был раздражен. Он приказал мне забраться внутрь, и мы быстро поехали. Когда мы проезжали по Голливуду, он вдруг повернул налево, потом еще раз налево, потом направо, а потом выехал обратно на бульвар и остановился у одного из домов. Там было темно, и я подумала, что дом пуст. Это был номер 1771 по Хэммет-авеню.
  — На какой стороне улицы?
  — На северной.
  — Он заходил внутрь?
  — Нет. Мы сидели в машине.
  — Где она стояла?
  — В переулке.
  — Что дальше?
  — Минут через десять мы подъехали к дому.
  — Дому Финчли?
  — Думаю, да.
  — Что дальше?
  — «Идите туда, — сказал он, — возьмите ключ, откройте входную дверь и поднимитесь по лестнице. Наверху, справа от вас, будет стоять маленький столик. Возьмите со стола кейс. Спуститесь по лестнице, откройте дверь и идите на улицу. Там поверните направо или налево, как угодно, и продолжайте идти, но не останавливайтесь. Если кто-то будет идти за вами, притворитесь, что ничего не замечаете. Идите. Я буду рядом и если буду уверен, что за вами не следят, то подъеду, окликну вас, и вы сядете в машину. Я привезу вас в город. Вам отдадут триста долларов, и на этом работа будет закончена».
  — Это все? — спросил я.
  — Почти. Он объяснил мне еще кое-что. Он сказал: «Я не могу заплатить вам деньги до тех пор, пока окончательно не буду убежден в вашей порядочности. До тех пор, пока я не буду наверняка знать, что вы действительно видели это происшествие, у меня связаны руки». Потом он сказал, что это станет ясно из моего разговора с этим юристом.
  — Хорошо, — сказал я, — что же дальше? Ты вошла в дом?
  — Я открыла дверь ключом. У меня было какое-то нехорошее предчувствие, но я пошла наверх и услышала яростный спор. Какой-то мужчина громко кричал. Я слышала, как он ругался, он был очень рассержен.
  — Ты слышала, о чем он говорил?
  — Нет, я уловила только слова «предатель», «обманщик», что-то о выданных секретах. Он, кажется, сказал еще: «Я изменил свое мнение о тебе. Ты меня обманываешь». А потом вдруг прогремел выстрел. Сначала я не поняла, что это. Мне показалось, что кто-то очень сильно хлопнул дверью. Но, как только я услышала этот звук, все стихло. Послышались шаги на черной лестнице.
  — И что ты сделала?
  — Я спряталась в маленьком чулане под лестницей и прикрыла дверь.
  — А дальше?
  — Потом я услышала, как кто-то выбежал через черный ход; тогда я открыла дверь чулана и поднялась наверх. Дверь была открыта. В комнате горел свет. Я увидела столик с кейсом. Вернее, там было два кейса, и я раздумывала, какой из них выбрать. Наконец решила взять тот, который лежал сверху. Дальше я заглянула в комнату и увидела чью-то ногу. Я сделала еще шаг, чтобы разглядеть все получше. На полу лежал человек. Тогда до меня дошло, что я слышала выстрел. Я оцепенела.
  — Что же ты сделала?
  — Кажется, я вскрикнула. Потом повернулась и бросилась вон из дома. И только когда выскочила на улицу, я поняла, что все еще держу кейс в руках.
  — Что дальше? — спросил я.
  — Я вышла и остановилась перед домом, ожидая, когда подъедет Харнер. Я стояла минуты две-три, но он так и не появился. Он говорил, что будет рядом, но я так и не увидела ни одной машины. Тогда, задрожав как осиновый лист, я отошла в тень. Потом на крыльце соседнего дома я увидела двух людей. Один из них спросил: «Ты думаешь, это был выстрел?» Другой ответил: «Думаю, да. Я сейчас вызову полицию».
  — Где ты стояла? — спросил я.
  — Под апельсиновым деревом на лужайке перед домом. Кажется, это апельсиновое дерево. Было темно, и листва была довольно густая.
  — Что дальше?
  — Эти люди пошли звонить в полицию, а я совсем потеряла голову. Харнер сказал, что если я пойду по улице, а он убедится, что я одна, то подъедет и подберет меня. Я выбежала на тротуар, осмотрелась, но не увидела ни одной машины и пошла по улице. Чем дальше я шла, тем страшнее мне становилось. Наверное, я прошла ярдов сто, пока не остановилась перед каким-то домом. В нем было темно, и я подумала, что хозяева ушли в гости. Я решила уйти с тротуара, обошла дом и села на ступеньки заднего крыльца. Я сидела, наверное, полчаса, потом услышала, как воет сирена полицейской машины, и испугалась до смерти.
  — А потом?
  — Потом я опять двинулась в путь, потому что испугалась, что вернутся хозяева дома. Я долго шла и забрела в какой-то переулок, оттуда на бульвар, где была скамейка и автобусная остановка. Я не знала, как часто по ночам здесь ходят автобусы, но все-таки подошла и села. Ты же знаешь, у меня с собой было только тридцать пять центов.
  — Что дальше? — спросил я.
  — Правда, несколько раз какие-то люди в машинах приглашали меня поехать с ними, но было ясно, чего они хотят. Потом рядом остановился очень приятный мужчина средних лет. Он сказал: «Прошу меня простить, но если вы ждете автобуса, то он придет не скоро. Я еду в Голливуд, а оттуда в Лос-Анджелес. Я буду очень рад, если смогу помочь вам».
  — А ты?
  — Я замерзла, немного нервничала и поэтому согласилась.
  — Все было нормально?
  — Да, это был замечательный человек.
  — Он привез тебя прямо сюда? — спросил я.
  — Нет, — ответила Дафни, — я попросила высадить меня за несколько кварталов отсюда. Он предложил проводить меня домой. Я рассмеялась и сказала, что часто прихожу домой поздно, так что ему не о чем беспокоиться. Потом я подошла к какому-то многоквартирному дому и дернула ручку двери. Она была открыта, и я вошла. В коридоре никого не было. Я немного постояла там, а потом выглянула на улицу. Мой спаситель уехал. Я пришла сюда, постучала, но никто не открыл мне. Тогда я достала свой ключ и вошла, решив воспользоваться твоим гостеприимством. Но я не хотела показаться… я не захотела спать в твоей кровати, потому что мог прийти ты. Я нашла лишнее одеяло, разделась, натянула пару твоих пижам и завернулась в одеяло. Я здорово влипла, Дональд. У меня нет ни расчески, ни зубной щетки, ни крема — ничего. Я несчастная бездомная девушка. Я растратила свою жизнь впустую! Трагичный конец. Правда?
  — Где кейс? — спросил я.
  — Под тахтой, — ответила она и сдернула одеяло.
  Это было сделано довольно естественно — без лишней скромности и застенчивости. Она сдернула одеяло и села. На ней была моя пижама. Верхние пуговицы были расстегнуты. Она нагнулась, чтобы достать из-под тахты кейс.
  — Вот он, Дональд, — наконец сказала она и уселась на тахту.
  Кейс был довольно дорогим и новым. На нем не было инициалов. Я попробовал открыть его, но замок не поддавался.
  Дафни засмеялась:
  — Я пыталась открыть его еще ночью, Дональд. Так хотелось узнать, что в нем!
  — Минутку, — сказал я и достал свой кейс, в котором лежал кусочек стальной проволоки.
  Это ключ для кейсов, о котором можно только мечтать. Через несколько мгновений я уже справился с замком. Кейс был набит деньгами.
  Я услышал, как Дафни прошептала:
  — Господи, Дональд! Это… это… — и замолчала. Я высыпал деньги на стол и сказал:
  — Их нужно пересчитать, чтобы все было нормально, Дафни.
  Она кивнула, расстелила на коленях одеяло, и я свалил все деньги на него. В кейсе было сорок тысяч долларов. Я сложил деньги обратно, закрыл кейс и засунул его обратно.
  — Что мы теперь будем делать? — спросила она.
  — Теперь мы попытаемся обойти полицию. Нам, до того как они найдут тебя, нужно выяснить, в чем тут дело.
  — Дональд, то, что я слышала… это был выстрел?
  — Да, — ответил я, — а человек, который жил в этом доме, юрист по имени Дэйл Финчли, мертв. Тебе не нужно слишком напрягаться, чтобы понять, что ты в затруднительном положении.
  — Дональд, я… я могу взять из этого кейса свои триста долларов и…
  — Ты не тронешь ни цента! — сказал я.
  — Но, Дональд, я не могу, я же совсем без денег, а мне нужно сбежать отсюда, туда, где полиция меня не найдет.
  — За последние несколько дней ты сделала много ошибок, — заметил я, — но убежать сейчас?! Это было бы самой страшной ошибкой. В Калифорнии бегство считается доказательством вины. Однажды ты уже сделала это.
  — Когда?
  — Когда сбежала из этого дома. Ты должна была подождать полицию и рассказать все.
  — Они бы не поверили мне.
  — Они не могли не поверить тебе, — сказал я. — Ты сослалась бы на некоторые факты. Да и я бы подтвердил часть твоей истории.
  — Ты?
  — Да.
  — Как?
  — Я ехал за вами с Харнером от Монаднок-Билдинг, — ответил я.
  — Ты ехал за нами?
  — Точно.
  — Боже мой, но почему?
  — Я хотел узнать, что он замышляет, и в случае необходимости должен был защитить тебя. Я боялся, что ты попадешь в беду.
  — Но как, Дональд? Как ты догадался?
  — Понимаешь, этот Харнер не нуждался в твоих показаниях об аварии, — сказал я, — он искал жертву. Ему был нужен человек, который бы за деньги стал лжесвидетельствовать. Получив показания, он мог шантажировать его. Ведь лжесвидетельство — это преступление. Я предложил ему свои услуги, но что-то ему во мне не понравилось. Я показался ему слишком уверенным в себе, слишком опытным. Но, если бы не нашлось никого другого, он бы согласился и на меня. Но тут появилась ты — как раз то, что он искал, — молоденькая девушка, которая ничего не соображает…
  — Неправда, Дональд, я… у меня большой опыт!
  — Да, — ответил я, — это одна видимость. Ты все же очень наивна.
  Она хотела поспорить со мной, но потом поудобнее уселась на тахте, завернулась в одеяло и улыбнулась:
  — Ладно, Дональд, ты, наверное, дополнишь мое образование.
  — Тебе придется пройти полный курс. В полдень за тобой начнет охотиться полиция, к ночи она тебя поймает и предъявит обвинение в убийстве.
  Она широко раскрыла глаза и воскликнула:
  — Но, Дональд!.. Ты… смеешься надо мной? Хочешь вывести меня из себя, да?
  — Нет, это правда, — ответил я. — Не знаю, подстроено все это или ты сама вляпалась, но результат налицо. Ты зашла в этот дом и… Вот такая история. Поставь себя на место полиции. Финчли убили. Перед смертью он ругался с какой-то женщиной. Скорее всего, она пыталась его шантажировать, а Финчли не хотел платить. Эта женщина выхватила пистолет и застрелила его. Полиция предполагает, что эта женщина взяла деньги, приготовленные Финчли для того, чтобы заплатить за документы, которыми его шантажировали. Полиция поймает тебя с этими деньгами. Ты расскажешь, что тебе дали ключ и приказали зайти в дом и взять кейс. Почему ты согласилась? Чтобы получить триста долларов. А почему тебе обещали эти деньги? За лжесвидетельство. Все это ты расскажешь как свидетель. Потом тебя будет допрашивать прокурор округа. «А, — скажет он, — так вы собирались за триста долларов совершить преступление?!» Ты расскажешь, что была совсем без денег, голодная и разбитая. Ты будешь избегать ответа на этот вопрос, но прокурор снова и снова будет задавать его. В конце концов ты это признаешь. Прокурор только посмеется над тобой. В суде спросят: «Вы решили лжесвидетельствовать всего за триста долларов? На что бы вы в таком случае пошли за сорок тысяч?»
  — Не надо, Дональд! — закричала она.
  — Такова жизнь, — сказал я. — Это тебе не шоу по телевизору. На другую программу ее не переключишь. Это не кинопленка. Кадры из нее не вырежешь. Жизнь — это бесконечная цепочка причин и следствий. То, что ты сделала сегодня, повлияет на то, что будет завтра. И трудно разорвать эту цепь. А теперь прими ванну и оденься. Я принесу твои вещи.
  — Они в отеле, — сказала она. — Я останусь здесь и… Они будут искать меня, Дональд?
  — Конечно, — ответил я, — и, если найдут тебя до того, как в нашем распоряжении появятся факты, нас будут судить за убийство.
  — Нас? — недоверчиво спросила она.
  — Нас. Я ведь поехал тогда за вами и болтался рядом с этим местом — искал тебя.
  — Но ведь ты меня не нашел!
  — Расскажешь об этом в полиции, — ответил я. — Они найдут тебя в моей квартире с этими деньгами.
  — Они не узнают об этом, Дональд!
  — Узнают. Ты недооцениваешь полицию, — ответил я. — Им известно, что вчера я пытался преследовать вашу машину. Узнают и об остальном. У нас одна надежда: чем больше, до того как нас найдут, у нас будет фактов, тем больше оправданий мы сможем им представить. Придется рассказать им все, может быть, тогда нас оправдают. Я поехал за твоим багажом.
  — Разве не опасно идти сейчас в отель?
  — Я там уже был. И сдал твои вещи в камеру хранения, — ответил я. — Сейчас привезу их. В холодильнике десяток яиц, ветчина. В коробке — кофейный пирог. И помни, я не люблю беспорядка в ванной.
  Глава 5
  Я привез вещи и еще на лестнице уловил запах кофе и жареного мяса. Дафни прибрала в комнате, положила одеяло в шкаф, вымыла ванну. Когда я вошел, она вынула из духовки пирог и вылила из чашки на сковородку разбитые яйца.
  — Тебе яичницу или омлет?
  — А как ты больше любишь?
  — Мне все равно. Ты ведь хозяин.
  — Яичницу, — попросил я.
  — Сейчас, — ответила она и через несколько минут подала мне тарелку с яичницей и беконом и пирог с чашкой ароматного кофе.
  Кофе был отменный, яичница первосортная, а бекон как раз такой, как я люблю. Дафни с волнением смотрела на меня.
  — Как я все это приготовила, Дональд?
  — Все в порядке.
  — Хорошее начало, — сказала она. — Может, я выдержу с таким же успехом и все другие испытания? Что я должна делать дальше?
  — Ты останешься здесь, — сказал я, — приготовишь обед. Если кто-нибудь спросит, кто ты такая, говори — миссис Лэм. На обед возьмешь что-нибудь в холодильнике. Здесь полно консервов. Я принесу свежего мяса. Телевизор в порядке — он поможет тебе убить время. Главное — что бы ни случилось, не уходи никуда. И не заговаривай ни с кем из соседей.
  — Но, Дональд, если меня ищут, а я назовусь миссис Лэм…
  — Сержант Селлерс простит мне сожительство, но не сокрытие свидетеля. И никогда не простит мне того, что я у него из-под носа увел подозреваемую.
  — Что ты собираешься делать с этими деньгами в кейсе?
  — Пока оставим их здесь, — ответил я.
  — Это безопасно?
  — Конечно, нет.
  — Может, пойдем в банк и…
  — И что? — спросил я. — В документах напишут, что у нас есть счет, на нем эти деньги? Самое безопасное место для этих денег — полицейский участок. Но, как только полиция о них узнает, мы пропали. Позаботься о себе, пока я не приду.
  Я вышел и оставил ее, удрученную и испуганную, в квартире. Как у всякого солидного сыскного агентства, у нас были разные механические изобретения, которые помогают в работе. Одно из них позволяет определить местонахождение объекта. Если прицепить такую штуку к машине, за которой следишь, она будет пищать и таким образом облегчать сыщику работу.
  Самое последнее изобретение в этой области — телеспоттер. Это прибор размером с небольшой приемник. Работает он на транзисторах. Телеспоттер помогает даже установить номер телефона, который набирают, например, в соседней комнате. Механизм действия этого прибора очень простой: на него воздействуют различные электрические импульсы, и в нем начинает раскручиваться рулончик бумаги с цифрами от нуля до девяти. Как только номер набран, механизм снова готов к работе.
  Я зашел к себе домой, проверил, как работает телеспоттер, положил его в кейс и поехал в Монаднок-Билдинг.
  В комнате 1624 за столом сидела та же самая женщина. В приемной ожидало несколько человек.
  — Вы давали объявление насчет аварии… — начал я.
  — Да, но мы уже нашли свидетеля и, к сожалению… Послушайте, а вы не… Да вы уже были здесь и…
  — Точно, — ответил я. — Я говорил с мистером Харнером и хотел бы опять с ним встретиться.
  Она покачала головой:
  — Боюсь, это невозможно. Мистера Харнера сейчас нет.
  — Можно оставить ему записку?
  — Не знаю, увижу ли я его в ближайшее время. Он то приходит, то уходит. Но я попробую.
  — Когда вы увидите его, — сказал я, — скажите, что лжесвидетельство — это уголовное преступление.
  — О, я уверена, что он знает об этом.
  — И, — продолжал я, — объясните ему, что есть еще такой термин, как «склонение к лжесвидетельству», то есть подстрекательство к даче ложных показаний. Такие преступления караются по закону — за них сажают в тюрьму. Пятнадцатого апреля именно «Кадиллак», проехав на красный свет, стал виновником аварии. К тому же этот случай разобрали задолго до того, как появилось ваше объявление в газете. Спросите, что он собирается делать?
  Женщина смотрела на меня широко открытыми глазами.
  — Вы сказали — до того, как появилось объявление? — с испугом спросила она.
  — Вот именно.
  — Как вы это узнали?
  — Я решил выяснить.
  — Как?
  — Поговорил с участниками происшествия.
  — Ерунда какая-то! — сказала она.
  Я ничего не ответил и ждал, когда она до конца осознает сказанное.
  — Но что я могу сделать?
  — Мистер Харнер работает с вами, — ответил я. — Вы можете потребовать у него объяснений.
  — А дальше?
  — А потом передадите их мне.
  — А вы считаете, что имеете право требовать объяснений?
  — Конечно. Я ответил на объявление. Я потерял время, а получил одни неприятности.
  — А, так вы считаете, что вас должны вознаградить за ваши усилия?
  — Конечно, нет, — ответил я. — Я пришел не за деньгами. Я пришел за объяснениями. Я хочу получить их и рано или поздно, так или иначе получу.
  — Но это довольно странно, правда? — спросила она и подарила мне свою самую ослепительную улыбку. — Я постараюсь связаться с мистером Харнером, хотя мы работали вместе лишь временно. Но в ближайшее время я вряд ли его увижу. Вас интересует только…
  — Только ясное объяснение того, что произошло. Я хочу убедиться, что здесь все законно, — сказал я.
  — Что вы имеете в виду?
  — Я хочу убедиться, что не было попытки склонения к лжесвидетельству.
  — Понятно.
  — Мне будет очень неловко, если я вдруг расскажу полиции, что совершено преступление, а окажется, что всему этому есть логичное объяснение.
  — Да, — холодно ответила она, — когда имеешь дело с уважаемыми людьми, такие ложные обвинения ставят всех в очень неловкое положение.
  — Хорошо, — сказал я. — Вы знаете мои намерения. Я человек честный, но все же требую объяснения.
  — Кажется, вы потратили очень много времени, желая ответить на наше объявление.
  Я улыбнулся:
  — Это правда. Я потерял слишком много времени и не хотел бы тратить его еще и в «Беттер бизнес-бюро».
  — Понимаю, — сказала она и подозрительно взглянула на меня. — Как мне найти вас, мистер Лэм?
  — Скорее всего, мне будет удобнее самому связаться с вами, потому что я, как Фигаро, — то здесь, то там.
  — Но у вас ведь есть адрес?
  — Да, — ответил я, — но меня часто не бывает дома. Я свяжусь с вами лично.
  Я улыбнулся и вышел.
  Пройдя несколько шагов, я открыл кейс и достал телеспоттер.
  Сначала ничего не произошло. Но вдруг механизм заработал. Первым делом отпечатался номер телефона — 676-2211. Я положил телеспоттер на место и пошел к лифту.
  После этого я позвонил к себе в контору. Трубку подняла Элси.
  — Элси, — сказал я, — тебе придется на меня поработать. Садись в такси и подъезжай к Монаднок-Билдинг. Захвати записную книжку. Я тебя встречу. Работа часа на два-три. Если у тебя есть хорошие удобные туфли, надень их. Последишь кое за кем.
  — Дональд, ты знаешь, Берта этого не любит, — сказала она, — не любит, когда я отлучаюсь…
  — Это крайне необходимо. У меня нет времени просить кого-то другого. Приезжай скорее.
  — Иду, Дональд, — пообещала она.
  Я повесил трубку и стал ждать у входа. Когда Элси приехала, я заплатил таксисту и повел ее в небольшую, расположенную в холле здания закусочную.
  — Ты должна постараться, — предупредил я, — хотя работа очень трудная. Сиди здесь и смотри на лифты. Конечно, во время обеда они забиты людьми, но их не очень много, так что ты сможешь наблюдать за всеми, кто выходит. Ты увидишь женщину лет тридцати двух, ростом пять футов и четыре дюйма, весом примерно сто двадцать фунтов. Впрочем, это для тебя ничего не значит. Ты будешь смотреть, как она одета. На ней темно-синий костюм, пиджак с красным воротником, к которому приколот букетик цветов, манжеты тоже красные.
  Когда эта женщина выйдет из лифта, ты последуешь за ней. Нужно узнать, куда она направится. Если она будет говорить с кем-нибудь, постарайся узнать с кем. Следи за этим человеком, пока он не сядет в машину. Не забудь записать ее номер. Постарайся запомнить, как он выглядит, во что одет, цвет волос и все остальное. А теперь сядь здесь за столик и, пока не придет время действовать, выпей кофе и съешь кусочек пирога. Тебе нужны будут деньги. Вот пятьдесят пять долларов. Наймешь два такси. Пусть они стоят по обе стороны улицы. Сядь в одну из машин и жди.
  — А может, лучше взять одну машину и держать ее наготове?..
  — Нет, — сказал я, — когда женщина выйдет из холла, то повернет направо или налево. Если придется разворачиваться, ты не успеешь, а объезжать вокруг квартала опасно. Так что лучше взять две машины.
  — Когда я смогу найти тебя?
  — Не знаю. Попытайся выяснить, с кем она будет говорить, потом возвращайся в контору и жди. Я попробую позвонить или прийти туда. Да, вот еще что. Если эта женщина захочет позвонить, притворись, что тебе тоже необходим телефон. Попробуй подойти к ней поближе, загляни ей через плечо и попытайся узнать номер, который она набирает. И не слишком перенапрягайся. Конечно, мне очень нужна эта информация, но я понимаю, насколько трудна твоя задача. Поэтому, если она улизнет, не огорчайся. Это как азартная игра. Эта женщина управляет одной конторой, так что она вряд ли появится до обеденного перерыва. Но я думаю, что в перерыв она обязательно выйдет.
  — Ты точно знаешь, что она всегда так делает?
  — Нет, не всегда. Когда у нее много работы, она остается в конторе. Впрочем, я не знаю.
  — Где она сидит сейчас, Дональд?
  — Номер 1624, — ответил я. — Она занимается арендой комнат и отвечает на телефонные звонки. Постарайся помочь мне, пожалуйста. Но если у тебя не получится в полдень, придется следить за ней ночью. А это труднее.
  — Я постараюсь, Дональд, — пообещала Элси.
  — Вот и хорошо, — сказал я.
  Я подошел к телефонной будке и набрал номер 676-2211.
  — Компания «Латроп, Лукас и Мэнли», — послышался приятный голос.
  — Простите, я ошибся номером, — сказал я и повесил трубку.
  Глава 6
  Я держался подальше от конторы. Чтобы не терять зря времени, в маленьком французском ресторане я заказал кофе и мороженое. Большинство посетителей здесь были постоянными клиентами и сидели, не торопясь закусывали, беседовали и вообще предавались приятному времяпрепровождению. Я купил дневной выпуск газеты и прочел все, что там было об убийстве Дэйла Финчли.
  Финчли был известным и уважаемым членом адвокатуры, но занимался больше политическими делами. Он редко появлялся в суде и редко приводил туда своих клиентов, так как они не хотели доводить дело до суда. Такие люди всегда готовы заплатить любые деньги за то, чтобы им помогли избежать беды.
  Финчли жил в роскошном доме. Прислуга у него была приходящей. Приходила и уходила в течение дня. Он овдовел и жил почти отшельником, хотя иногда посещал несколько самых престижных клубов. Он был богат, уважаем, любезен, элегантен, привлекателен. Его общества искали многие.
  У него в доме была хорошая, обставленная старинной мебелью библиотека. Финчли много читал и проводил вечера, сидя в кожаном кресле в библиотеке.
  Друзья утверждали, что у него были дорогие телевизор и аппаратура, он любил слушать новости, некоторых комментаторов и погоду. Но иногда по телевизору он смотрел и развлекательные программы, которые так переменили читательские вкусы нации.
  На втором этаже был кабинет. Там Финчли в основном и работал. Ходили слухи, что большинство его клиентов предпочитали приходить к нему по ночам. О делах говорили внизу, в библиотеке. В тот вечер Финчли, очевидно, с кем-то серьезно поссорился. Не ясно только, кто это был — мужчина или женщина. Адвокат был застрелен из револьвера 38-го калибра, но преступник, видимо, забрал оружие с собой.
  Финчли, похоже, собирался куда-то уходить, так как на столике рядом с лестницей стоял кейс, в котором находились выписки из заявки на подряды по строительству дорог, мола и других проектов, адресованных подразделению, на которое он работал. Заявки были без печатей, но с пометкой: «Совершенно секретно». Такие бумаги не могли выдавать на руки, пока не заключен контракт.
  Из всего этого полиция сделала вывод, что Финчли той ночью ожидал кого-то из работников этого подразделения. Но все они утверждали, что в тот вечер он им не звонил и не приглашал.
  Однако полиция посчитала, что наиболее вероятное объяснение наличия кейса — это намерение адвоката уйти и забрать с собой документы. Другой мыслью было предположение, что он должен был спуститься вниз, в библиотеку, и что-то обсудить с руководителями подразделения.
  Полиция объявила, что было бы прекрасно, если бы все руководство представило письменные показания о том, чем занимался каждый руководитель в тот вечер, особенно если его не было дома. Эти показания нужны были для того, чтобы установить, с кем Финчли намеревался, но не смог встретиться в день убийства. Орвилл Макстон откровенно возмутился. «Требовать от нас предъявления алиби? Это уж слишком! Черт меня побери, если я это сделаю», — огрызнулся он.
  Полиция узнала, что Финчли держал дома крупные суммы денег. В присутствии налогового инспектора вскрыли сейф. В нем было сто пятьдесят тысяч долларов наличными. Однако подозрение, что Финчли таким образом пытался избежать уплаты налогов, отпало, так как адвокат сначала помещал деньги в банк, а уже потом получал большие суммы наличными.
  Финчли, видимо, имел какие-то дела и с лоббистами. Эти люди получали от него крупные суммы денег без расписок, за одно только обещание «добиться результатов». По-видимому, деньги шли и для ведения предвыборных кампаний.
  Время от времени Финчли рассказывал своим партнерам о том, что он лично вносил значительные суммы на ведение предвыборных кампаний многих известных политических лидеров. Многие из этих людей часто консультировались у Финчли.
  Что касается револьвера 38-го калибра, из которого был произведен смертельный выстрел, то он, скорее всего, не был автоматическим, так как гильзы нигде не нашли. Согласно показаниям свидетеля, слышавшего ссору, стреляли один раз. Так как один из свидетелей явственно слышал женский крик, предполагается, что стреляла женщина.
  Все газеты описывали Финчли как уважаемого члена адвокатуры, помогавшего многим известным политическим деятелям. Хладнокровие изменило ему в тот вечер, когда он был страшно рассержен и выкрикивал угрозы.
  Я еще раз просмотрел все заметки, чтобы убедиться, что ничего не пропустил. Откуда человек, который нанял Дафни, мог знать, что на столике стоит кейс? Возможно, ему сказал об этом сам Финчли. Вполне вероятно, что, перед тем как с кем-то встретиться, Финчли принес документы домой и положил на столик, откуда мог их забрать перед тем, как подняться в кабинет или спуститься в библиотеку. Возможно, что Харнер знал о его привычках.
  В таком случае какую роль здесь играла Дафни? Должна ли была она забрать документы? И взяла не тот кейс? Или сделала все правильно?
  Было только одно возможное объяснение.
  В газетах упоминалось, что смысл усовершенствований, предусматриваемых в заявках, заключался в пакете предложений, реализация которых оценивалась примерно в восемьсот тысяч долларов. Возможно, в кейсе, который взяла Дафни, находился задаток от этой суммы, который был выплачен после принятия этого предложения.
  Ложные показания, которые подписала Дафни, не только дали этим людям власть над ней. При попытке выйти из игры и все рассказать ее признание было бы поставлено под сомнение тем фактом, что она лжесвидетельствовала за определенную сумму денег.
  Я доел свой легкий завтрак и опять позвонил по телефону, который дал мне Адамс. Какая-то девушка подняла трубку и сказала, что мистер Адамс не приходил, у него важная встреча, но, если мне что-нибудь нужно, она передаст мое сообщение мистеру Адамсу, хотя он придет не раньше вечера.
  — Хорошо, — сказал я, — я кое-что передам ему. Скажите, что это насчет объявления в газете. Я хочу с ним встретиться.
  — А имя? — спросила она.
  — Адамс.
  — Нет-нет. Ваше имя.
  — Скажите, звонил мистер Трекер — Т-р-е-к-е-р126.
  — Хорошо, я передам.
  — Еще скажите, что мою фамилию можно произносить по-разному, — добавил я и повесил трубку.
  Глава 7
  Когда я пришел в контору, Берта еще не вернулась с обеда. Я прошел к себе в кабинет и решил подождать Элси. Берта вернулась через несколько минут. Я подождал, пока она усядется, а потом вошел к ней в комнату.
  — Дональд, — сказала она, — я бы хотела связаться с нашим клиентом.
  — С Адамсом?
  — Да. Может, ты чего-нибудь придумаешь?
  — Я звонил ему дважды и еще попросил кое-что передать ему.
  — Вчера он хотел поговорить с тобой. Думаю, Адамс хочет прекратить дело и забрать деньги.
  — Может быть, — ответил я.
  — Ты забросил его?
  — Нет, я работаю.
  — Ну и как?
  — Есть небольшой прогресс. Небольшой, но… впрочем, незачем забивать тебе голову пустяками. Я расскажу обо всем Адамсу при встрече. Но я не могу больше звонить ему. Если он хочет, чтобы мы бросили дело, пусть прямо скажет об этом.
  — Пожалуй, — согласилась Берта. — Эти ребята сведут меня с ума. Сначала распаляются, потом охладевают. Мне казалось, что Адамс не из их числа. Я думала, он энергичный и опытный бизнесмен. Но чувствовалось, что он что-то скрывает. Скорее всего, ты прав — несколько страховых компаний объединились, чтобы раскрыть мошенников, которые угрожают их интересам.
  Я зевнул и сказал:
  — Если он позвонит и попросит позвать меня, скажи, что я вышел.
  — Пусть с ним говорит Элси.
  — Элси нет.
  — О черт!
  — Она кое за кем следит.
  — Дональд, эта девочка не сыщик. Она секретарша. Ты здорово влипнешь, если…
  — Знаю, знаю, — ответил я, — но это крайний случай.
  — Мне это не нравится, Дональд. У тебя всегда крайние случаи. Их слишком много. Будь любезен, сведи их до минимума.
  — Хорошо, хорошо, — пообещал я и вышел.
  Я направился к себе в кабинет. Через десять минут ко мне заглянула Элси.
  Было видно, что она от радости не чуяла под собой ног. Глаза ее блестели. При первом же взгляде на нее можно было понять, что ей сопутствовал успех. Я знал ее привычки: сейчас она вплотную подойдет ко мне и скажет: «Ну, Дональд, угадай».
  На этот раз она играла роль хладнокровного сыщика.
  — Что-нибудь разузнала? — спросил я.
  — Дональд, ты даже представить себе не можешь… — начала она.
  — Да, конечно. Что произошло?
  — Я увидела ту женщину, которую ты описал. Кстати, ты прекрасно это сделал. Я сразу узнала костюм и все остальное. Она вышла из лифта и направилась к выходу. На улице остановилась. Там было очень много людей, потом к ней подошел человек… Именно его она и ждала, это ясно. Они как будто договорились встретиться.
  — Ты можешь описать его?
  — Я могу рассказать тебе кое-что поинтересней, — торжествующе произнесла Элси. — Это был тот самый мужчина, который приходил в контору, когда мы справляли твой день рождения.
  — Бэрни Адамс? — Я не пытался скрыть удивления.
  — Вот именно, — кивнула она.
  — Куда они пошли?
  — В коктейль-бар. Немного выпили, немного поговорили, и вот тогда я совершила ошибку.
  — Какую ошибку?
  — Они как будто договаривались о чем-то, может, о плане действий. Я подумала, тебе будет интересно узнать, что они решили и куда она пойдет дальше. Адамс пошел в туалет. Когда он ушел, женщина встала и направилась к двери. Я немного подумала и последовала за ней, потому что решила, что у нас есть адрес Адамса.
  — И куда же она пошла? — поинтересовался я.
  — К себе в контору. Может, она пошла кому-то звонить или работать.
  — Они обедали?
  — Нет, только выпили.
  — Она ушла, пока Адамс был в туалете?
  — Да.
  — Он потребовал счет или заплатил за коктейль сразу?
  — Ни то, ни другое. Когда я уходила, у стола был официант. Кажется, он испугался, что они его надули. Но заплатила женщина. Наверное, надо было проследить за Адамсом, но ведь Адамс знает меня в лицо, и я испугалась, что он почувствует слежку и, может, не сразу узнает меня, но потом вспомнит, и в этом не будет ничего хорошего. Поэтому я решила, что лучше пойду за женщиной, ведь она меня не знает. А она просто вернулась в контору!..
  — Ты ждала, пока она опять выйдет?
  — Да, и довольно долго. Вдруг она что-нибудь забыла и поднялась в контору, чтобы забрать это. Я подождала, пока она вернется в бар. Но ее все не было, поэтому я подумала, что они уже решили все свои вопросы. Правда, странно, что она ушла, пока Адамс был в туалете. Они вроде бы даже не попрощались.
  — Послушай, может, он заметил тебя? — спросил я.
  — Я думала об этом, но уверена, что нет. А если узнал, то он гений. Правда, один раз он мельком взглянул на меня, но это был случайный взгляд.
  — Но он видел тебя?
  — Конечно. Я села туда, откуда могла его видеть, значит, он тоже мог видеть меня.
  — Это произошло до того, как он вышел?
  — Да.
  — Ну что ж, неплохо, Элси, — сказал я. — Ты справилась с заданием. Только не говори об этом Берте. Скажи лишь, что вернулась и будешь сидеть у телефона. Если меня будут спрашивать, говори, что я вышел.
  Сразу после этого я направился в «Беттер бизнес-бюро». Я вынул из кармана объявление, которое вырезал из газеты, и сказал:
  — Я хотел бы выяснить кое-что насчет объявления.
  Девушка за стойкой ответила:
  — Минутку. Думаю, мы сможем вам помочь.
  Она ушла в другую комнату, а через минуту оттуда вышла другая девушка.
  — А, Дональд Лэм! — сказала она. — Чем это ты здесь занимаешься? Все вынюхиваешь?
  — Бог мой, Эвелин Кэлоун? Моя старая знакомая Эвелин! Скажи сначала, что ты здесь делаешь?
  — Я здесь уже шесть месяцев, — ответила она. — После того как уволилась из юридической конторы.
  Я засунул объявление обратно в карман и заметил:
  — Не знал, что ты здесь. Вообще-то я не искал ничего особенного. Правда, хотел кое-что выяснить, но, пожалуй, сначала соберу побольше сведений и тогда зайду.
  — Думаю, дополнительных сведений не потребуется, — сказала она. — Секретарь сказала, что ты спрашивал насчет объявления о трехстах долларах и о дорожном происшествии.
  — В общем, я действительно хотел узнать об этом. Дело довольно скучное, а я очень любопытен. Но мне незачем тебя беспокоить.
  Она рассмеялась:
  — Не говори так, Дональд. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты не хочешь говорить, в чем дело, чтобы здесь не узнали, что ты сыщик. Пошли в комнату. Надеюсь, смогу тебе чем-нибудь помочь.
  Я последовал за ней. Эвелин предложила сесть и спросила:
  — Так что тебе нужно, Дональд?
  Я покачал головой:
  — Я бы мог сказать неправду той девушке за стойкой, но тебе врать не буду. Забудь обо всем.
  Она улыбнулась:
  — Я не хочу давить на тебя. Но должна сказать, что у нас есть кое-что насчет этого объявления. Мы провели небольшое расследование, вернее, обычную проверку. Уж слишком странно было оно составлено. Объявление поместил некто Родней Харнер. Он арендует офис у Кэтрин Эллиот в Монаднок-Билдинг. Кэтрин — опытный секретарь и организатор. Она бросила работу и открыла собственное дело. У нее в Монаднок-Билдинг множество таких контор. Она сдает их в аренду плюс отвечает на письма и телефонные звонки. Пару лет назад один из ее клиентов имел неприятности с «Беттер бизнес-бюро», и с тех пор она очень осторожна. Кэтрин настаивала, чтобы Харнер представил рекомендации, и в конце концов он их представил — от строительной компании «Латроп, Лукас и Мэнли». Там утверждали, что знают Харнера и могут поручиться за его честность.
  — Ты вступала в контакт с этой компанией? — спросил я.
  — Нет. Дальше мы не стали проверять. Все вроде бы в порядке. И хотя объявление немного странное, а награда слишком большая, нас удовлетворили рекомендации Харнера.
  — Кэтрин Эллиот проверила их?
  — О да, она поговорила с одним из руководителей фирмы по телефону, и он все подтвердил.
  — У нее есть адрес Харнера?
  — Насколько я помню, у нее есть только адрес гостиницы, где он живет. Он приехал из другого города для того, чтобы расследовать что-то насчет аварии. Мы оставили его в покое, потому что рекомендации великолепны.
  — Ты не узнавала, где именно он живет?
  — Нет, ведь я занималась обычной проверкой. Но для тебя я постараюсь это сделать.
  — Если ты сможешь узнать, сохраняя мое инкогнито…
  — Не волнуйся. Я рада помочь тебе, — сказала она, потом открыла ящик картотеки, нашла нужную карточку и набрала номер.
  — Могу я попросить Кэтрин Эллиот? О да, Кэтрин. Это Эвелин Кэлоун из «Беттер бизнес-бюро». Я собиралась до конца заполнить для архива картотеку по тому самому делу, о котором вы мне рассказывали, и заметила, что у меня нет адреса мистера Харнера. Кажется, вы говорили, что он живет в гостинице…
  В трубке послышались странные звуки, как будто курица, увидев летящего ястреба, в панике созывала цыплят.
  — О, я понимаю, — вставила Эвелин и через минуту объяснила: — Я всего лишь собиралась положить карточку в архив и заметила, что нет адреса… Отель «Стилтон». Да, большое спасибо… Нет-нет, все в порядке. Все уже уладилось… Совершенно верно… Вы не хотите забивать себе голову… Да, такие вещи накапливаются… Я просто не заметила сначала, что у нас нет адреса. Может, вы и давали мне его раньше, но я не записала. Тот факт, что за него поручились… этого вполне достаточно… Еще раз спасибо. До свидания.
  Эвелин повесила трубку и сказала:
  — Однако я бы не сказала, что ты завоевал там популярность.
  — Почему?
  — Она сообщила мне то, о чем я ее просила, а потом добавила, что некто Дональд Лэм, который рассчитывал получить от мистера Харнера вознаграждение, пытается навредить им, хотя ему объяснили, что в его услугах не нуждаются. Она сказала, что Харнер убежден, что Дональд Лэм не видел этой аварии. Он просто хотел получить деньги и дать за это ложные показания. И еще она заявила, что в этих условиях они не могли обвинить Лэма в том, что он лжесвидетельствует, без того чтобы самим не попасть в неприятное положение. Поэтому они отказались от его услуг, но Лэм был настойчив и хотел во что бы то ни стало получить триста долларов.
  — Понятно, — сказал я.
  Она задумчиво взглянула на меня:
  — Ты действительно хотел получить эти деньги?
  — Я пытался узнать подробности насчет этого объявления.
  — Нашел что-нибудь?
  — Все это сплошной обман, — ответил я.
  — В каком смысле?
  — Сейчас я не готов сказать точно, — сказал я, — но вся эта авария — фальшивка. В объявлении все перепутано. Виноват водитель «Кадиллака». К тому же этот случай был расследован и все было закончено до того, как объявление поместили в газету.
  Ее глаза сузились.
  — Не может быть!
  — Это правда.
  — Господи, но зачем же им понадобились свидетельские показания? Они хотели снова начать расследование?
  — Не знаю, — ответил я, — поэтому я и собирал все эти сведения.
  — Пожалуй, мне надо заняться этим, — произнесла Эвелин, — это по нашей части.
  Я покачал головой:
  — Не стоит мутить воду, пока я не поймаю свою рыбку.
  — Но это то, что мы бы и сами с удовольствием поймали. Я ведь говорила тебе, что Кэтрин уже имела неприятности с одним из своих клиентов, и если… Но она обещала, что будет предусмотрительна.
  — Я уверен, что она выполнила обещание, — сказал я, — пожалуйста, пока не вмешивайся. У тебя есть ее адрес?
  Она посмотрела карточку:
  — Я записывала ее адрес, когда произошло то неприятное для нее дело. «Стилбилт Апартментс», квартира 14-Б. Не знаю, живет ли она там до сих пор…
  — Какая разница, — заметил я. — Я похож на тебя. Просто люблю собирать сведения. Иногда это очень помогает.
  — Да, банк информации — это очень удобно, — сказала она. — Давай заключим сделку, Дональд.
  — Какую?
  — Ты рассказываешь нам то, что будет полезно для бюро, а мы отплатим тебе тем же.
  — Что ты хочешь сказать этим «отплатим»?
  — Я хочу предложить работать вместе. Это может быть выгодно и нам и вам.
  — Может быть, и придет то время, когда это будет выгодно и нам и вам, — сказал я, — но пока я хочу поработать один. Конечно, я буду с тобой сотрудничать, но у меня есть клиент, и поэтому кое-что приходится держать в секрете.
  — Я понимаю. Но ты меня заинтриговал.
  — Держи язык за зубами.
  — Хорошо, Дональд. Не забывай меня.
  — Спасибо, — сказал я и пошел в библиотеку, чтобы посмотреть кое-что по работающим в городе строительным фирмам.
  Я нашел нужный мне журнал для подрядчиков и просмотрел подшивку. Наконец в оглавлении я нашел фирму «Латроп, Лукас и Мэнли».
  Девушка-библиотекарь помогла мне отыскать нужный выпуск, и я нашел страницу, где описывалось это предприятие. Там была фотография трех руководителей концерна. Вальтера Кушмана Лукаса я узнал сразу. Это был Родней Харнер.
  Глава 8
  Офис фирмы был оформлен по последнему слову интерьерного дизайна. В приемной стояли кресла для гостей и стол администратора с коммутатором. Кроме приемной, были комнаты машинисток и картотека. Одна из створок двери была открыта, и оттуда слышался треск пишущих машинок.
  Три двери вели из приемной к кабинетам, на которых висели таблички: «М-р Латроп», «М-р Лукас», «М-р Мэнли».
  Машинистка ловко печатала на электрической машинке какие-то карточки и к тому же не забывала про коммутатор. Машинка гремела как пулемет, а рядом трещали телефонные звонки.
  Я стоял и некоторое время смотрел на нее. Было видно, что это немного раздражает женщину. Наконец она не выдержала и сказала, стараясь улыбаться, но сдвинув брови:
  — Слушаю вас.
  — Мистер Лукас… — начал я.
  — О да, а ваше имя?
  — Скажите мистеру Лукасу, что я по личному делу. Он меня знает, — сказал я и улыбнулся.
  Она поглядела на меня без улыбки.
  — Я должна знать ваше имя.
  — Скажите, это Дональд, — сказал я, дав понять, что мне надоели вопросы.
  — Дональд кто?
  Я сделал вид, что решил уйти:
  — Ну ладно. Это личное дело. Когда увидите его, скажите, что приходил Дональд, но ему не по душе волокита. Он поймет, что вы имеете в виду.
  — Подождите, — холодно сказала она и, отвернувшись от меня, включила переговорное устройство и понизила голос так, чтобы я не мог слышать, о чем она говорит. Потом сказала: — Да, мистер Лукас. Я спрошу у него. — Она обернулась: — Мистер Лукас хочет узнать ваше имя.
  Я широко улыбнулся:
  — Ну что ж, я скажу ему, — и, пройдя мимо стола, повернул ручку двери с табличкой «М-р Лукас» и вошел.
  Лукас сидел у телефона и раздраженно хмурил брови. Он поднял глаза, гневно взглянул на меня, бросил трубку, потом резко отодвинул кресло и поднялся. И тут глаза его расширились. Он узнал меня, у него отвисла челюсть, плечи опустились так, что казалось, пиджак ему непомерно велик.
  — Вы! — проговорил он.
  Я затворил дверь и сказал:
  — Я думал, что вы встретитесь со мной. Вообще-то я пришел за своим вознаграждением.
  — Как… как вы нашли меня?
  Я улыбнулся:
  — Разве это имеет значение, мистер Лукас? Или вы предпочитаете, чтобы, когда речь идет о дорожном происшествии, вас называли мистером Харнером?
  Он откинулся в кресле, колебался с минуту, а потом сказал:
  — Садитесь, мистер Лэм.
  Я сел в кресло, на которое он указал.
  — Я должен кое-что объяснить вам, — сказал он.
  — Думаю, должны.
  Он опять помолчал, поглаживая левой рукой суставы пальцев правой руки и пытаясь собраться с мыслями.
  — Объявление, — начал он, — ввело вас в заблуждение.
  — Наверное.
  — Мы хотели связаться с определенным лицом, которое, как нам было известно, видело эту аварию. Этот человек был нам нужен по другой причине; но мы не хотели, чтобы эта причина стала известной, поэтому мои коллеги и я решили дать объявление, что разыскивается человек, видевший дорожное происшествие.
  — Понятно.
  Он продолжал, и его лицо немного оживилось.
  — Вот, собственно, почему это объявление могло ввести в заблуждение истинного свидетеля происшествия. Очевидно, вам причинили неудобство. Оно будет оплачено.
  — Сколько? — спросил я.
  Теперь он любезно улыбался:
  — Сто долларов, мистер Лэм.
  — В объявлении сказано триста, — заметил я.
  — Я же объяснил вам, мистер Лэм, что мы искали определенного человека, и этот человек — не вы.
  — Вы его нашли? — спросил я.
  — Это не относится к делу, которое мы обсуждаем, мистер Лэм.
  — А какое дело мы обсуждаем?
  — Оплата причиненных вам неудобств, — ответил он.
  — Между прочим, — сказал я, — все в этой заметке — выдумка. Вы, наверное, все перепутали. Ведь на самом деле на красный свет проехал именно «Кадиллак», а «Форд» ни в чем не виноват.
  — Когда мы обсуждали это раньше, вы говорили по-другому, — сказал он.
  — Зато сейчас я говорю, как все было на самом деле.
  — Но вы не видели происшествия? — спросил он.
  — В заметке сказано, что деньги будут выплачены тому, кто представит свидетеля.
  — Объявление было составлено аккуратно, — заметил Лукас, — там сказано, что награду получит свидетель, который даст показания, что не прав был водитель «Форда».
  — Да, — сказал я, — вы не могли написать по-другому, иначе к вам пришли бы полдюжины свидетелей.
  — Что вам все-таки нужно? — спросил он.
  — Я думаю, что заслужил эти деньги. Ведь я добросовестно ответил на объявление, разве нет? — проговорил я.
  — Не знаю… А разве да?
  Я только улыбнулся.
  Он опять заколебался, провел пальцами по подбородку, потом потер кулаком кончики пальцев и наконец сказал:
  — Хорошо, мистер Лэм. Пожалуй, вы заслужили награду. Будьте любезны, подождите несколько минут, у меня нет при себе таких денег. Я напишу расписку и достану деньги из сейфа.
  Он поднялся и вышел.
  Я хотел было осмотреть содержимое его стола, но зеркало, висевшее на стене, вызывало подозрение. Это вполне могло быть зеркало-окно для наблюдения из соседней комнаты, так что я решил воздержаться от своего намерения.
  Примерно через пять минут Лукас вернулся. У него в руках были деньги и расписка.
  — Вот, мистер Лэм, — сказал он, вручив мне три стодолларовых банкнота, и попросил: — Распишитесь, пожалуйста.
  Я прочитал текст расписки: «Я, Дональд Лэм, подтверждаю, что полностью получил деньги за ответ на объявление в газете и представление свидетеля по делу о дорожном происшествии пятнадцатого апреля».
  Дальше было место для подписи, а под ним — две строчки для адреса.
  — Распишитесь, — сказал Лукас, — и, будьте любезны, оставьте адрес.
  Я сложил стодолларовые бумажки, сунул их в карман, взял в руки расписку, разорвал ее сначала на две, потом на четыре части, подошел к корзинке для бумаг, бросил туда обрывки и сказал:
  — Никаких расписок.
  После этого, даже не взглянув на Лукаса, я вышел из комнаты.
  Он смотрел мне вслед, расстроенный, рассерженный и нерешительный.
  Когда я уходил из конторы, какая-то хорошенькая девушка, сидевшая в приемной, сказала секретарю:
  — Я не могу больше ждать. Пожалуйста, скажите ему, что я приду завтра. Мне назначена встреча.
  Она вышла вместе со мной. Мы вместе подождали лифт. Я догадался, что этой машинистке дали задание проследить за мной и узнать, куда я иду. Она была очень возбуждена, ведь ее оторвали от обычной работы и заставили заниматься слежкой.
  Подошел лифт, и девушка вошла в кабину передо мной, каждым движением выдавая свои намерения.
  Техника слежки — это искусство, и научиться ему нелегко. А девушка все делала неверно. Она нервничала так, что, пока лифт опускался, раза три-четыре откашлялась и несколько раз исподтишка взглянула на меня, как будто боялась, что я растаю в воздухе. Когда лифт остановился, она пропустила меня вперед, хотя я и стоял сзади.
  Совсем рядом был коктейль-бар, и я направился прямо туда, словно хотел там с кем-то встретиться. Девушка подождала, пока я войду, потом прошла за мной и села, надеясь, что я не узнаю в ней ту самую девушку, которая была в конторе и в лифте. Она продолжала время от времени исподтишка посматривать на меня.
  Я узнал у бармена время, мы сверили часы, а потом я прошел в туалет. Там был запасной выход из бара. Я вышел на улицу и пошел по направлению к ближайшему недорогому отелю. Там я заказал номер на имя Дональда Лэма из Денвера, Колорадо. Объяснил портье, что оставил багаж в камере хранения и скоро он будет здесь, но пока я хотел бы заранее заплатить за номер.
  Эта идея ему понравилась.
  Я заплатил за один день, получил расписку, ключ, сунул все это в карман и сказал:
  — Я не буду подниматься, подожду, когда привезут вещи.
  Потом вышел из гостиницы и направился прямо к тому дому, где находилась контора «Латроп, Лукас и Мэнли».
  Ждать пришлось минут двадцать. Наконец показалась и девушка, которая следила за мной. Она выглядела угнетенной и удрученной. Я прошел мимо нее, не глядя в ее сторону. И хотя я смотрел вперед, краем глаза я все же заметил, как она удивилась, увидев меня в толпе, обернулась и двинулась за мной. Я пошел обратно в гостиницу, подошел к стойке и громко спросил:
  — Есть письма для Дональда Лэма из Денвера? Вот мой ключ.
  Портье посмотрел в ящик и покачал головой. Тогда я приветственно помахал ему ключом и пошел к лифту. Она не посмела зайти в лифт вместе со мной. От добра добра не ищут.
  Я поднялся на четвертый этаж, быстро сбежал по лестнице на третий и посмотрел, где остановился лифт. Стрелка показывала, что кабина стоит на четвертом. Я нажал на кнопку и, когда подошел лифт, спустился вниз и оставил ключ портье.
  Теперь девушка скажет своему боссу, что я живу во второсортном отеле. Она была довольна собой, я — тоже. К тому же у меня были триста долларов для Дафни Крестон.
  Я подумал, что неплохо было бы переодеться, и пошел к себе домой собрать кое-какие вещи.
  Я знал, что сержант Селлерс где-то ждет меня, только не догадывался, где именно, может быть, в машине. Наверное, он очень быстро вылез из нее и догнал меня, потому что остановился у меня за спиной, когда я еще не успел вынуть письма из ящика.
  — Привет, Шустрик, — сказал он.
  Я не обернулся:
  — Привет, Фрэнк. Я почувствовал запах сырого табака и решил, что ты где-то рядом. Что новенького?
  — Ты.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Ты — главная новость.
  — Это новость для меня.
  — Ничего. Пошли наверх.
  — Куда наверх?
  — К тебе в квартиру.
  — Зачем?
  — Я хочу ее осмотреть.
  — Есть ордер? — поинтересовался я.
  — А ты шутник, черт побери, — заметил Селлерс.
  Мы пошли наверх. Я вынул из кармана ключ. Селлерс последовал за мной. Я чувствовал запах потухшей сигары, которую он жевал.
  — Если ты не возражаешь, я все же посмотрю на ордер, — сказал я.
  — Пожалуйте, — ответил Селлерс и вручил мне копию ордера, где говорилось, что он разыскивает улики, которые относятся к личности неизвестного, находившегося в доме номер 1771 по Хэммет-авеню в то время, когда был убит Дэйл Диркин Финчли.
  — Ордер не подходит, — сказал я, — здесь не сказано, где ты должен искать и что должен найти.
  Селлерс передвинул потухшую сигару из одного угла рта в другой и усмехнулся:
  — Этим ты противодействуешь офицеру полиции?
  — Нет. Этот вопрос я подниму в суде.
  — Пожалуйста. Это твое право.
  — Так что же ты ищешь, Селлерс? — спросил я.
  — Девушку.
  — Я почтенный холостяк, — напомнил я.
  — Великолепно.
  И он начал осматривать комнату. Заглянул в корзину для бумаг, в шкаф, под кровать. Он порылся и под шкафом, внимательно осмотрел ботинки, пепельницы, чтобы найти окурки со следами губной помады, и наконец спросил:
  — Где ты ее прячешь, Шустрик?
  — Кого?
  — Девушку.
  — А что, ты решил, что у меня есть девушка, которой что-нибудь известно?
  — Ты прячешь ее, хотя знаешь, чем это грозит!
  — Чем?
  — Я тебе расскажу, — ответил он, — когда разговор зайдет о твоей лицензии. Правда, я не хотел бы вредить тебе, потому что иногда ты сотрудничаешь с полицией, да и Берта молодец. Но она совершила большую ошибку, когда стала сотрудничать с тобой. Если бы не ты, она бы продолжала заведовать приличным…
  — …агентством по сбору информации, — перебил я.
  — Все равно оно бы процветало. К тому же ей не пришлось бы не спать ночами, опасаясь за свою лицензию.
  — Ей нечего беспокоиться и сейчас, — заметил я.
  — Пожалуй, пока я ее друг и она честно играет со мной, — сказал он.
  Потом Селлерс пошел в ванную, посмотрел на зубные щетки, проверил полотенца, даже заглянул в корзину с грязным бельем.
  — Ты ищешь в забавных местах, — сказал я.
  — Иногда я кое-что нахожу там, — отрезал он.
  — А что у тебя еще интересного, кроме девушки? — спросил я.
  — Деньги.
  — Много?
  — По моим сведениям, фирма, специализирующаяся на заключении контрактов, собиралась подать заявки на строительство дороги, нивелировку местности, создание дренажных систем и производство разных других усовершенствований с привлечением большой группы субподрядчиков. Предполагалось подать целую серию заявок. Финчли был адвокатом субподрядчиков. Заявки должны были сопровождаться внесением денежного залога в подтверждение добрых намерений и хорошей работы. Мне рассказали, что одна группа подрядчиков подала свою заявку с опозданием, и, чтобы узаконить ее, им пришлось заплатить более сорока тысяч наличными. Они позвонили Финчли и получили добро. Затем послали деньги. Возможно, когда Финчли влепили пулю, деньги были у него дома.
  — Кто тебе все это рассказал? — спросил я.
  — Маленькая птичка.
  — А кто эти субподрядчики?
  Селлерс посмотрел на меня и опять проманипулировал во рту сигарой:
  — Почему ты спрашиваешь?
  — Я хочу выяснить.
  — Если честно, Дональд, то я не знаю, — сказал Селлерс и добавил: — Я почему-то думал, что об этом знаешь ты. И если ты что-то скрываешь, то я тебя, черт побери… — Он задумчиво посмотрел на меня. — Ну ладно, я, пожалуй, дам тебе шанс.
  — Спасибо.
  — Ты должен благодарить меня. Другой полицейский уже давно разделался бы с тобой. Так вот что я тебе скажу. В связи с этим делом мы ищем женщину. Есть доказательства, что в то время, когда Финчли убили, у него в доме была женщина. Есть предположение, что стреляла именно она. Известно также, что после выстрела она выбежала из дома и исчезла. Мы не знаем, куда она пропала, но ты находился по соседству с этим местом. Когда дело касается женщины, ты — донкихот, и можно предположить, что именно ты привез ее туда и ожидал на улице, когда она вернется.
  — Доказательства? — сказал я.
  — Их много, — ответил он, — но мы не говорим подозреваемому обо всех уликах.
  — А я подозреваемый?
  — Да.
  — Спасибо.
  — Не за что… И вот что я тебе еще скажу: мы знаем, что ты знаком с женщиной по имени Дафни Крестон, что ты заезжал вместе с ней в отель «Травертин», взял ее вещи и уехал. Вы очень спешили и подозрительно себя вели. Что ты на это скажешь?
  — Ничего.
  — Ты не признаешь этого?
  — Почему?
  — Тогда признаешь?
  — Тоже нет.
  — Кто такая эта Дафни Крестон?
  — Я работаю на одну женщину, — ответил я, — но имени ее я не называл.
  — Берта ничего не знает, — сказал Селлерс. — К вам в контору Дафни Крестон не приходила. Это не относится к твоей текущей работе.
  — Последнее время я был очень занят и не смог рассказать Берте обо всех деталях этого дела.
  — Чем ты занимаешься для этой Дафни Крестон?
  Я сделал вид, что раздумываю — сказать или не сказать, а потом покачал головой:
  — Это секрет.
  — Ладно, Шустрик, — предупредил Селлерс, — я займусь тобой. — Он подошел к телефону, набрал номер и произнес: — Говорит Фрэнк Селлерс. Вот приказ: 16-72-91-4, срочно! Поняли? Ладно, пока.
  Потом он пожевал сигару, устроился в самом уютном кресле так, будто собирался просидеть здесь неделю, и сказал:
  — Я должен заметить тебе, Дональд, что если то, о чем я говорил, или большая часть этого — правда, то тебе несдобровать.
  — Да, но лишь в том случае, если именно я привез эту женщину к дому Финчли, ждал, пока она застрелит его, потом посадил в машину и повез к отелю, где она остановилась, забрал ее вещи и наконец спрятал ее. Если все это так, мне придется очень долго есть казенный хлеб.
  — Точно, — подтвердил Селлерс.
  — А если я выполняю заказ одной женщины, то не должен выбалтывать полиции все связанные с этим тайны только потому, что какая-то Кэтрин Эллиот пытается мне напакостить.
  — Как ты сказал? — спросил Селлерс, вынув изо рта сигару и выпрямившись.
  — Кэтрин Эллиот.
  — Кто это?
  — Вздорная женщина, которая хочет подложить мне свинью.
  — Отчего ж это она так на тебя рассержена?
  Я пожал плечами:
  — Почем я знаю. Я хотел собрать для своего клиента кое-какие сведения, а меня отшили.
  — Какого рода сведения?
  — Насчет объявления об автомобильной аварии, имевшей место пятнадцатого апреля.
  Селлерс хотел было засунуть сигару обратно в рот, потом с отвращением взглянул на нее, поднялся, пошел в ванную и спустил ее в унитаз. Я понимал, что он тянет время.
  — Расскажи мне еще что-нибудь об этом происшествии, — попросил он, — или о работе.
  — Пусть рассказывает Берта. Ты же веришь всему, что она говорит, — сказал я. — И не веришь ничему, что говорю я. Почему ты не спросишь ее?
  — Кое-что совпадает, — сказал он. — Берта говорила, что ты работаешь с каким-то странным объявлением, что тебя наняла крупная ассоциация страховых компаний, чтобы ты разоблачил шайку мошенников.
  — Ну что ж, — сказал я, — не знаю, могу ли я все это рассказывать тебе, но раз Берта считает нужным, пусть так и будет. Кэтрин Эллиот связана с этим делом не знаю насколько, но меня она очень невзлюбила. У нее были неприятности с «Беттер бизнес-бюро».
  — Да, черт побери!
  — Вот-вот. И теперь она сделает все, чтобы мне навредить, ведь ей известно, что я расследую это дело, и она очень боится.
  Селлерс подошел к окну, уселся на маленький столик и принялся барабанить по нему пальцем.
  — Возможно, ты и выкарабкаешься, — сказал он.
  — Может быть.
  — Будем надеяться, — сказал Селлерс, — в противном случае у тебя будут большие неприятности и ты втянешь в них и Берту. А в этом нет ничего хорошего. Конечно, она очень скупа, но всегда помогает полиции.
  — И я всегда помогаю полиции.
  — Конечно, помогаешь, — согласился Селлерс, — иногда!
  — И за это надо расплачиваться, — сказал я и добавил: — Тебе.
  — Да, — согласился Селлерс. — Ну, мне пора. Я оставлю тебя ненадолго. Но предупреждаю: не лезь в грязные делишки. — Он пошел к двери, потом обернулся и сказал: — Не обижайся.
  — Не обижаюсь.
  Он вышел.
  Я догадался, что по телефону он отдал кодированный приказ прислать сюда машины для наблюдения за мной в случае, если я выйду из дома.
  Я подождал минут пятнадцать, чтобы дать полиции время подготовиться, потом вынул из кармана заметку с фотографией выигравшего большой приз на тотализаторе Денниса Фарлея и прочитал адрес: «дом 1328, Северэндж-авеню». Я открыл бюро, в котором лежал мой револьвер, и положил его в кобуру, которая висела под мышкой. Эта штука, как бы я ее ни пытался скрыть, здорово выпирала из-под пиджака. Я терпеть не мог носить оружие. Но сейчас я думал, что неплохо бы иметь его при себе.
  Глава 9
  Дом 1328 по Северэндж-авеню был похож на коробку из-под печенья. Такой тип домов очень выгоден для подрядчиков. У них есть четыре различных плана, и они строят четыре разных дома подряд, потом еще четыре и так далее, пока не будет готов квартал из сорока домов или десяти одинаковых групп.
  Дом Денниса Фарлея был из недорогих: в нем были две спальни, ванная и гостиная, которая служила одновременно столовой и кухней.
  Фарлей был дома. Я почувствовал запах готовящегося обеда. Очевидно, Фарлей еще не ел, а только выпил коктейль. Это был высокий, широкоплечий юноша, подарок для женщины. Только вот рот у него был слишком большим.
  Он свысока взглянул на меня и даже и не подумал впустить в дом.
  — Чем могу быть вам полезен?
  — Я хотел бы немного поговорить с вами наедине.
  — Как это?
  — Может быть, отойдем? — предложил я.
  — Хорошо.
  — А если мы сядем в мою машину, там нас точно никто не услышит.
  — А о чем вы хотите поговорить со мной? — осведомился он.
  Я показал ему визитку:
  — Я частный детектив.
  — Ну-ну. Я всегда хотел узнать, как выглядит частный детектив. — Он оглядел меня с ног до головы и вдруг засмеялся.
  — Что тут смешного? — спросил я.
  — Вы.
  — Да?
  — Точно. Я видел вашего брата по телевизору, читал о вас в книжках. Частный детектив — это такой бугай, который сначала врежет по морде, выбьет все зубы, использует пару приемов карате, сломает одну-две руки, потом отряхнет руки и прыгнет в постель к своей беби.
  — И?.. — сказал я.
  — Вы не такого сорта.
  — Ничего, я тоже кое-как справляюсь.
  — Интересно, каким образом?
  Я чуть повернулся и засунул руку в карман так, чтобы пистолет под пиджаком стал заметнее. Фарлей посмотрел на меня и сообразил.
  — Понятно, — сказал он, — чего вы от меня хотите?
  — Хочу поговорить.
  — Это вы уже сказали.
  — Это конфиденциально.
  — Опять повторяетесь.
  — Это касается общей собственности.
  — Ну и что?
  — Собственности Дафни.
  Он дернулся так резко, как будто я ударил его по лицу мокрым полотенцем. Глаза его похолодели, а губы сжались.
  — Не понимаю, о чем вы говорите.
  — Может, все-таки пойдем к машине или вы хотите послушать здесь?
  — Я никуда не пойду. А если вы будете донимать меня, то отниму пушку и сотру вас в порошок.
  — Ладно, я хотел дать вам шанс решить все полюбовно, — сказал я и не спеша направился по дорожке к месту, где оставил машину, но через минуту услышал за спиной тяжелые шаги. Мне на плечо легла здоровенная рука.
  — Вот что, Лэм, я не хочу, чтобы вы уходили с тем, чтобы причинить мне неприятности.
  Я не обернулся:
  — Вы уже сделали это за меня.
  Я открыл дверцу машины и сел за руль.
  — Вот что, подождите минуту, — сказал Фарлей. Он обежал вокруг машины и сел рядом со мной: — Расскажите мне, в чем дело.
  — Это о вашей с Дафни общей собственности, — повторил я. — Вы выиграли на тотализаторе сто двадцать с чем-то тысяч долларов. Сколько из этой суммы вы намереваетесь отдать Дафни за то, что сбежали с ее деньгами и…
  — Вот что, Лэм, в этом браке не было ничего хорошего. Она это знала. Она согласилась на формальный брак со мной, чтобы в глазах своих друзей придать себе видимость респектабельности.
  — Вы записали все это в свидетельстве о браке? — спросил я.
  — Не говорите глупостей!
  Я промолчал.
  — Сколько она хочет? — наконец спросил он.
  — Не знаю, — ответил я, — я посоветую ей удовлетвориться пятью тысячами, если буду иметь на руках деньги.
  — Пять тысяч! — воскликнул он. — Вы с ума сошли? Знаете, сколько у меня осталось после того, как государство запустило в мой карман свою лапу?
  — Поэтому я и прошу пять тысяч. Иначе я сказал бы — пятьдесят.
  — Слушайте, Лэм, я женат. У меня дочка семи лет. Она славный ребенок. Подумайте, что будет с ней, если…
  — Если я проболтаюсь?
  — Вот именно.
  — Почему же вы не думали об этом раньше? — спросил я.
  — Слушайте, Лэм, я торговец. Я часто уезжаю из дома, и тогда, как всякое живое существо, я… Но я люблю свою жену и дочку и никогда не причиню им вреда.
  — Все это хорошо, — заметил я, — если не хотите, тогда нечего бояться.
  — Я не это имел в виду. Иногда бывает такое состояние, когда совершаешь поступки, за которые потом становится стыдно. Но делаешь это не нарочно, а под влиянием минуты. Скажите, вы понимаете меня?
  — Конечно, понимаю, — ответил я, — и, кроме того, я думаю, что, если вы честный человек, вы заплатите Дафни пять тысяч долларов.
  — С моей точки зрения, она не имеет права ни на цент. Она знала, на что шла.
  — С моей точки зрения, она имеет право на гораздо большую сумму. Женившись, вы обманули ее. Она жалела вас и не стала преследовать в судебном порядке. Но когда вам повезло, вы получили много денег, она сразу вспомнила общий счет, с которого вы, перед тем как сбежать, забрали все деньги.
  — Там было чуть больше тысячи ста долларов, — сказал он. — Я верну их. Я с самого начала собирался вернуть их. У меня были проблемы с деньгами, и я снял все деньги, потому что нуждался в них, и еще затем, чтобы, чтобы… чтобы…
  — Чтобы?
  — Чтобы нанять частного детектива, черт побери, — выпалил он.
  — Точно. Но теперь именно она наняла детектива, и это будет стоить вам пять тысяч. Однако я не уверен, что смогу убедить ее согласиться на это.
  — Но я не могу…
  — Бросьте. Вы в состоянии…
  Рядом остановилась полицейская машина. Оттуда вышел сержант Фрэнк Селлерс со сравнительно свежей сигарой во рту. Он шел к нам.
  — Ну, Шустрик, ты заставил нас чуть-чуть поохотиться за тобой, — сказал он, — давай разбираться, что здесь к чему. — И он показал Фарлею свое удостоверение: — Ваше имя?
  — А в чем дело? — спросил тот.
  — Ваше имя? — повторил Селлерс. — И не надо тратить время на выдумку…
  — Деннис Фарлей.
  — Давно вы знаете этого парня, Дональда Лэма?
  — Впервые увидел.
  — Кто он?
  — Частный сыщик.
  — Чего он от вас хочет?
  — Это мое личное дело.
  — Я спрашиваю, чего он хочет?
  Фарлей колебался. Дверь его дома открылась, и на пороге показалась хорошенькая женщина. Она увидела, что Фарлей сидит в моей машине, а рядом остановилась полиция, хотела что-то сказать, потом повернулась, собралась было идти домой, но, передумав, остановилась у калитки, наблюдая за нами.
  — Итак, — повторил Селлерс.
  — Он частный детектив и требует деньги для одной женщины, с которой мы повздорили несколько месяцев назад на Среднем Западе.
  — Ее имя.
  — Это не имеет значения. Это…
  — Как ее зовут? — резко перебил Селлерс.
  — Дафни Крестон, — ответил Фарлей.
  — Черт меня побери, — пробормотал сержант.
  — Это похоже на шантаж, — продолжал Фарлей.
  — Каким образом я угрожал вам? — спросил я.
  — Это некстати…
  — Я угрожал вам?
  — Вы говорили о неприятностях.
  — Я объяснил, что это за неприятности?
  — Ну… нет.
  — Я угрожал, что буду преследовать вас, если вы не выполните то, что я прошу?
  — Наверное, вы намекали…
  — Ерунда, — перебил я, — я никому не угрожал. Я представляю интересы женщины, у которой к вам справедливые требования. Если в вас осталась хоть капля порядочности, вы заплатите. Если нет, ничем не смогу вам помочь. Кроме того, я не обещал вам, что, даже если вы примете ее условия, все будет в порядке.
  — О чем это вы? — спросил Селлерс.
  — Это небольшая семейная ссора, сержант.
  Фарлей вынул из кармана чековую книжку и сказал:
  — Хорошо, я выпишу Дафни чек на пять тысяч и подпишу: «На покрытие всех требований — законных, справедливых и прочее».
  — Отлично, — сказал я, — я отдам ей этот чек, и если он в порядке, то она возьмет деньги и напишет расписку. А если она вернет его, значит, она не согласилась на эту сумму.
  — Черт побери, пусть соглашается. Больше она не получит ни цента, что бы она ни делала.
  Пока Фарлей выписывал чек и отдавал его мне, Селлерс стоял рядом.
  — Хорошо, я вам позвоню. У вас есть телефон? — спросил я.
  — Да, но его нет в телефонной книжке.
  — Напишите на чеке.
  Он записал свой номер телефона.
  — Ну вот, — сказал я и повернулся к Селлерсу: — А что здесь делаешь ты, Фрэнк?
  — Я подумал, что мне лучше проследить, чтобы у тебя больше не было неприятностей, — объяснил Селлерс.
  — Я не заметил, что за мной следили.
  — Еще бы, черт побери, — сказал Селлерс, — работали профессионалы, а не я. За тобой следили с вертолета.
  Фарлей слушал все это раскрыв рот.
  — Кто же все-таки этот парень? — спросил он Селлерса.
  — Он же сказал. Его зовут Дональд Лэм. Он частный детектив и чрезвычайно ловкий сукин сын.
  С этими словами он пошел обратно к машине.
  Глава 10
  Когда Берта Кул приходила домой, она любила надеть пижаму, тапочки и шелковый халат, послушать на магнитофоне любимую классическую музыку — в общем, побездельничать.
  Мне всегда было трудно сравнивать эту картину с той, которую я каждый день видел в конторе. Там ее талию стягивал пояс, и она бодро сидела в своем скрипящем вращающемся кресле. Глаза блестели так же ярко, как бриллианты на ее пальцах, которые пытались вытряхнуть прибыль из всего, до чего они дотрагивались.
  Я знал, что Берта терпеть не может, чтобы после работы ей мешали разговорами о делах, но я был в чрезвычайно затруднительном положении, и у меня не было выхода.
  Я позвонил.
  В трубке послышалась сказочная мелодия — Шестая симфония Бетховена.
  — Это Дональд, — сказал я.
  — Черт побери, где ты был?
  — Работал.
  — Что тебе нужно?
  — Нам нужно встретиться.
  — Завтра.
  — Нет, сейчас.
  — Ну ладно, приходи, раз надо.
  — Это очень важно, — сказал я.
  — Ясно, — сказала она и повесила трубку.
  Я подъехал к дому Берты. Ее квартира была примером абсолютной роскоши — портьеры, мягкий свет, удобные кресла и запах фимиама.
  Берта открыла дверь и, приложив палец к губам, прошептала:
  — Заходи, садись и дай дослушать.
  Она опустилась в кресло, откинулась на его спинку, закрыла глаза и впитывала музыку с блаженной улыбкой на лице, как игрок в гольф, который после трудной игры отдыхает в горячей ванне. Запись закончилась. Нажав на кнопку, Берта выключила магнитофон и свирепо посмотрела на меня:
  — Я терпеть не могу, когда среди ночи нужно говорить о деле.
  — Я знаю.
  — Что тебе нужно?
  — Я хочу аннулировать наше сотрудничество.
  — Что? — резко спросила она и приподнялась в кресле.
  — Нам нужно аннулировать наше сотрудничество.
  — Ну что это я еще не так сделала? Бог знает, как мне надоели твои фокусы… ты…
  — Дело не в тебе, дело во мне.
  — Что случилось?
  — Я попал в неприятное положение и могу потерять лицензию. Незачем рисковать еще и твоей.
  — Ты говоришь так, будто беседовал с Фрэнком.
  — Да, он говорил со мной.
  — Понятно, — сказала Берта и добавила: — Есть разница.
  — Это из-за чертова дела с объявлением. Там очень много подозрительного. Я пошел на большие расходы и неприятности, чтобы избежать подозрений, и только после этого позвонил по этому номеру. Это телефон конторы в Монаднок-Билдинг. Такие конторы для небольших дел содержит женщина по имени Кэтрин Эллиот. У нее можно арендовать комнату на час или на пятнадцать минут. Со мной беседовал человек по имени Харнер. Я намекнул ему, что буду лжесвидетельствовать, если он заплатит триста долларов. Казалось, сделка завершена, но на объявление ответил еще один человек, девушка по имени Дафни Крестон. Как только я ее увидел, то понял, что мне не повезло. Это было как раз то, что им требовалось, — совсем наивная девочка, к тому же без средств к существованию. Я решил подстраховать себя и познакомился с ней. Эти люди, конечно, предпочли Дафни и отбрили меня. Я начал работать через нее и выяснил, что Родней Харнер на самом деле — человек по имени Вальтер Кушман Лукас, один из директоров уважаемой строительной фирмы «Латроп, Лукас и Мэнли». А в это время наш Бэрни Адамс поговорил с Кэтрин Эллиот. Скорее всего, он подкупил ее, и она ему все рассказала. Так он узнал, что от моих услуг отказались. Это взбесило его. Хотя он истратил на нас не очень много денег, но все же не хотел бы, чтобы они пропали.
  — Мы не виноваты, — сказала Берта, — раз в дело ввязался этот молокосос. Черт побери, он думал, что мы работаем без ошибок?
  — Точно, он так и думал, — ответил я.
  — Но ведь ты ничего не потерял в этой ситуации, раз вступил в контакт с этой Дафни Крестон. Я думаю, что раз эта крошка так наивна и впечатлительна, то она будет нуждаться в твоей беспредельной мудрости. Уж я-то знаю.
  — Я поддерживал с ней контакт, — подтвердил я.
  — Где она сейчас?
  — В квартире, которую я арендовал специально для этого дела.
  — На чье имя?
  — К счастью, на мое.
  — Почему «к счастью»?
  — Потому что все это связано с убийством и жертва была нужна им для того, чтобы провернуть дело с Финчли. Они привезли Дафни к нему домой, заставили подняться наверх и взять кейс. Она вошла как раз в то время, когда Финчли был убит. Этот самый Родней Харнер сразу быстро убрался, оставив ее держать ответ. Но она догадалась сбежать оттуда до приезда полиции и вернуться ко мне. Однако полицейским известно, что в доме была какая-то женщина. И вот Кэтрин Эллиот пытается мне насолить. Я знаю, почему она это делает, — я ходил в «Беттер бизнес-бюро», чтобы проверить кое-какие ее операции. В общем, ситуация чертовски затруднительная.
  Берта, закрыв глаза, несколько минут о чем-то думала.
  — Что за черт, Дональд! — наконец сказала она. — Крупная фирма не стала бы платить большие деньги и идти на это только ради того, чтобы заполучить такую жертву, как эта Дафни.
  — Тем не менее она это сделала, — заметил я, — значит, была причина. Они подозревали ловушку, поэтому решили послать на разведку человека, который за деньги готов совершить лжесвидетельство. И конечно, в этом деле с контрактами не обошлось без крупной ставки.
  — Какая это сумма?
  — В кейсе, который взяла Дафни, сорок тысяч, — сказал я.
  — Поджарьте меня как устрицу! — проговорила Берта.
  — Да, — согласился я, — кроме того, она могла взять не тот кейс.
  Берта замолчала, потом спросила:
  — Что об этой крошке знает сержант Селлерс?
  — Не много, — ответил я, — знает, что она — мой клиент и что, когда убили Финчли, я был рядом с его домом.
  — Черт, что ты там забыл?
  — Я следил за машиной, в которой ехала Дафни Крестон.
  — Да, ты здорово вляпался, — согласилась Берта.
  — Вот почему я здесь.
  — Удивительно, что Селлерс до сих пор не забрал тебя в полицию и не вытряс из тебя все, что ему нужно.
  — Он бы сделал это, если бы не одна вещь.
  — Какая?
  — Муж Дафни Крестон — многоженец, к тому же он получил главный выигрыш на тотализаторе на скачках. Его фотография есть во всех газетах. Я знал, что Фрэнк будет следить за мной, чтобы узнать все о Дафни Крестон. И вот я поехал к ее мужу и немного потряс его ради того, чтобы получить алиби. Я почти шантажировал его, и он чуть не избил меня. А потом появился Селлерс, и муж решил, что у меня есть поддержка полиции. Поэтому он уступил.
  — Сколько ты из него вытряс?
  — Пять тысяч.
  — Ах ты, маленький ублюдок! — восхищенно произнесла Берта.
  — Но в нашем деле все перепутано. Кэтрин Эллиот сдает конторы, «Беттер бизнес-бюро» имеет с ней некоторые трения. Бэрни Адамс, видимо, подкупил Кэтрин. Да, еще это объявление…
  — С кем все-таки связан этот Адамс?
  — Не знаю, но хотел бы узнать. То, что он представляет группу страховых компаний, — чепуха.
  Берта помолчала, потом спросила:
  — Эта Дафни Крестон хорошенькая?
  — Еще бы!
  — Я должна была догадаться, — сказала Берта. — Почему я всегда задаю такие дурацкие вопросы?
  — Мне в любом случае пришлось бы с ней познакомиться. Это должно было меня подстраховать.
  — Это была не страховка, а великолепная награда!.. Господи всемогущий, я становлюсь невежливой. Это не лучший каламбур, черт побери.
  — Она хорошая девочка, Берта, — сказал я.
  — Что еще ты для нее сделал?
  — Я добыл для нее еще три сотни.
  — Наличными?
  — Да.
  — А пять тысяч?
  — Чеком.
  — На нас или на нее?
  — На Дафни Крестон. Полностью.
  — Она что-нибудь знает об этом?
  — Нет, я еще не решился сказать ей.
  — Почему?
  — Думаю, за мной следят.
  — Так что ты хочешь от меня?
  — Ты не должна отвечать за мои ошибки. Мы сейчас же прервем наше сотрудничество. Напишем заявление, поставим дату, пригласим свидетелей, и ты сможешь показать его сержанту…
  — Не говори глупостей, — сказала Берта, — я, конечно, похожа на сварливую старуху, но не брошу компаньона на тонущем корабле. И пусть меня сварят как свеклу!
  — Все это очень серьезно, — предостерег я. — Обычно я нахожу выход из таких ситуаций, но сейчас — нет. Да еще эта Кэтрин Эллиот делает все возможное, чтобы навредить мне. Она думает, что я не смогу сделать то же самое.
  Берта скривила рот:
  — Ладно, мы позаботимся об этой Кэтрин.
  — Это не так-то просто, — заметил я.
  — Когда женщина имеет дело с женщиной, все очень просто, — сказала Берта. — Труднее, когда женщина имеет дело с мужчиной. Женщина плетет интриги. Ей нравится действовать за кулисами. Ее стихия — притворство. Ее инструменты — тушь, искусственные ресницы, парики и все остальное. Они изменяют ее внешность, а суть остается прежней. Женщина живет своей собственной жизнью. Она хитра и часто обманом достигает своей цели. И если кто-нибудь пытается сорвать с нее этот покров фальши, сирена исчезает… Так вот, я пойду к этой Кэтрин и расскажу этой суке, на какой остановке ей сойти. И не надо думать, что я этого не сделаю. Ты знаешь, где она живет?
  — Да. В «Стилбилт Апартментс». Адрес мне дала Эвелин Кэлоун, моя знакомая.
  — Еще одна женщина.
  — Да.
  — Твоя подруга?
  — Верно.
  — Кто она?
  — Она секретарь в «Беттер бизнес-бюро». Нам придется сотрудничать с ней, потому что у нее есть информация о Кэтрин Эллиот. Как-то раз они уже сталкивались, поэтому Эвелин предупреждала Кэтрин, чтобы та не занималась темными делишками. Теперь Эвелин вновь интересуется ею.
  — А может, мне лучше встретиться с этой Кэтрин и хорошенько поговорить с ней? — предложила Берта.
  — Не стоит. Во всяком случае, сейчас, — ответил я. — Пока мы до конца не изучим ситуацию, не стоит ее задевать. Во всей этой работенке меня, по существу, волнует только одно — афера сама по себе довольно крупная, а мы пока имеем дело с пешками.
  Берта задумалась:
  — Эта Дафни Крестон — что с ней?
  — У бедняжки денег всего тридцать пять центов, — ответил я.
  — А этот кейс с сорока тысячами…
  — …наличными.
  — Кому известно, что он у нее?
  — Ну, к примеру, Вальтеру Лукасу.
  — А как же она проживет без денег?
  — У меня в той квартире полно продуктов. Сейчас она там… я надеюсь. Во всяком случае, я запретил ей выходить.
  — А Селлерс знает, что ты получил для нее пять тысяч?
  Я кивнул.
  — И постарается проследить, что ты с ними сделаешь?
  Я опять кивнул.
  — Что ты намерен делать в этом случае?
  — Воспользуюсь помощью Элси, — ответил я. — Я напишу Дафни официальное письмо: «Уважаемая мисс Крестон, извещаю вас о том, что имел беседу с вашим бывшим мужем и добился от него денежной компенсации в размере пяти тысяч долларов. Чек выписан на ваше имя и прилагается. Если вы удовлетворены этой суммой и таким образом полностью рассчитались со своим бывшим мужем, то можете перевести чек в наличные деньги, а затем связаться с нами и выплатить гонорар по этому делу».
  — Как ты собираешься послать это? — спросила Берта.
  — По почте, со срочной доставкой. А в нашем архиве мы оставим копию. Если придет Селлерс и предъявит ордер для его осмотра, он найдет это письмо и…
  — И узнает адрес, — сказала Берта.
  — Да, узнает.
  — И ты этого хочешь?
  — Нет, но он не должен пока его видеть, пока…
  — Пока что?
  — Пока мы не закончили это дело.
  — Но ты же говоришь, что он хочет найти ее.
  — Да, но он сделает это не раньше чем через двадцать четыре часа.
  — Ты хочешь сказать, что к этому времени все закончишь?
  — Да, я должен это сделать.
  — О каком деле ты говоришь?
  — Боюсь, что об убийстве Финчли. По крайней мере, оно связано с нашим делом, так что я не могу быть ни в чем уверенным, пока не узнаю, что произошло в его доме.
  Берта покачала головой:
  — Ты не должен в это ввязываться. Полиция уже вовсю разматывает это убийство. Если ты сунешься, тебя засосет в такой водоворот, что сам будешь не рад.
  — А что еще я могу сделать?
  — Сиди и не встревай, — ответила она.
  — Скоро сюда придет Фрэнк Селлерс, — сказал я. — Он будет рыться в нашем архиве, искать документы о Дафни, чтобы найти нужные ему доказательства. Мы скажем, что не можем позволить ему это, так как дело конфиденциальное. А он потребует предъявить их, так как Дафни может быть связана с убийством.
  — Ладно, — сказала Берта, — тогда думай, как нам остановить его. Ты же гений.
  — Его невозможно остановить.
  — Тогда как сбить его с толку?
  — Я пришел сюда не для этого. Я хочу, чтобы ты вышла из игры.
  — К черту! Будем расхлебывать вместе. Лучше подумай головой, как нам исправить положение. А когда решишь — убирайся к черту и дай дослушать музыку.
  — Хорошо, — сказал я, — мы напишем Дафни до востребования, потом попросим Элси забрать письмо, отнести его и передать Дафни. Они же не будут следить за Элси рано утром.
  — Ты знаешь номер ее телефона? — спросила Берта.
  Я кивнул.
  — Еще бы, — сказала Берта и добавила: — Звони, я поговорю с ней.
  — Может, у нее свидание, — сказал я.
  — Тогда поговорим, когда она вернется. Она все-таки вернется, я надеюсь.
  — Вероятно.
  — Она не будет в отлучке всю ночь. Если, конечно, не из-за тебя. Господи, как она смотрит на тебя… Это черт знает что. Почему ты не избавишься от нее и не найдешь себе скромную, симпатичную… Нет, пожалуй, это будет уже не то. Не знаю, почему эти девчонки так к тебе липнут. Наверное, оттого, что ты к ним не пристаешь, а говоришь только о делах. А это вызов. Подай мне аппарат.
  Я дал ей телефон и номер Элси. Она позвонила, и через мгновение Элси сняла трубку.
  — Элси, возьми карандаш, — сказала Берта, — я продиктую письмо. Стенографируй. Ты готова? — И она продиктовала письмо. — Напиши адрес: «Дафни Крестон, до востребования». Теперь поезжай в контору и отпечатай его. Скоро приедет Дональд и привезет чек на пять тысяч, ты положишь его в конверт. Потом он даст тебе инструкции. Утром надо будет кое-что сделать. Ясно? Да, он в порядке… Да, здесь… Конечно, он в порядке… О господи, не клади трубку. — Она обернулась и с возмущением произнесла: — Ей надо, чтобы ты сам сказал, что у тебя все в порядке.
  Я взял трубку:
  — Привет, Элси. Со мной все хорошо.
  — Я волновалась, Дональд.
  — Почему?
  — Не знаю. Наверное, это женская интуиция. У тебя неприятности, да?
  — Ничего, — ответил я, — у меня всегда неприятности. Приходи в контору, там встретимся. Ты отпечатаешь письмо, я положу в него чек и еще три новенькие хрустящие стодолларовые бумажки.
  — Разве не опасно так посылать деньги?
  — Опасно.
  — Тогда зачем, Дональд? Может, мне самой отнести их?
  — Это еще опаснее. Увидимся в конторе. Не волнуйся. Все будет хорошо. — Я положил трубку.
  Берта покачала головой:
  — Она поставила тебя на пьедестал. Думаю, тебе нужно спустить ее с неба на землю, хотя это тоже не самое лучшее…
  — И?..
  — И тебе пора с этим кончать. Я бы спятила, если бы кто-нибудь смотрел на меня восхищенными глазами. Не пытайся сделать из нее детектива. Это не тот тип.
  — Я знаю.
  Берта усмехнулась:
  — Все нормальные люди пристают к девушкам, иногда получают пощечины.
  — А ты думаешь, мне не дают пощечин?
  Берта обдумала эти слова, потом сказала:
  — Все это подорвет авторитет нашего сыскного агентства. — Потом добавила: — Впрочем, это произойдет в любом случае. А теперь убирайся и дай послушать музыку.
  — Селлерс уже на тропе войны, — напомнил я.
  — Сколько у нас есть времени?
  — Не больше двадцати четырех часов. Ты ведь знаешь Селлерса. Он всегда сваливается на голову, как тонна кирпичей. Я еще немного задержал его — часов на двенадцать или на сутки.
  Берта вздохнула:
  — У меня будет время послушать музыку, а у тебя — придумать один из тех сногсшибательных планов, которые нас всегда выручали. Тебя ведь скоро схватят.
  — Вот об этом-то я и говорю тебе. Может, это случится уже сегодня.
  — Ладно, — сказала Берта, — раньше я заведовала агентством по сбору информации и теперь могу начать снова… Хотя я не смогу платить за эту квартиру… Придется снять где-нибудь каморку.
  — Если мы перестанем сотрудничать…
  — К черту. Убирайся отсюда и иди работать.
  Я двинулся к двери. За моей спиной зазвучал вальс Штрауса. Он успокоит расшатанные нервы Берты.
  Глава 11
  Когда я пришел в контору, Элси уже отпечатала письмо.
  — Дональд, — спросила она, — кто такая Дафни Крестон? У нас не было ее дела.
  — Знаю, — ответил я, — это связано с моей работой. Берта знает о ней.
  — Понимаю.
  — Я получил для нее чек на пять тысяч и три сотни наличными. Положи их в письмо и пошли на почтамт. Утром ты придешь туда и дашь адрес одной квартиры. Скажешь, что ты Дафни Крестон.
  — Что это за адрес?
  Я отдал ей карточку, на которой написал адрес моей явочной квартиры.
  — Там живет мисс Крестон?
  Я кивнул.
  — Под своим именем?
  — Ну, может быть, под другим, — ответил я, — ей приходится скрываться. Но письмо ей доставить надо. Вот что мы сделаем: уберем маркировку «до востребования» и пошлем письмо по срочной доставке. Но в нашем архиве должно быть сказано, что письмо отправлено до востребования. Потом мы пойдем на почту и отправим его.
  — Может, лучше воспользуемся почтовым ящиком?
  — Не стоит.
  — Но ящик прямо в доме. В десять часов вынимают письма.
  — Ты уверена?
  — Конечно. Я всегда посылаю так.
  — Ну что ж, это великолепно, мы не привлечем ничьего внимания. Если мы пойдем на почту, за нами обязательно станут следить и узнают, что мы отсылаем важное письмо. Да мало ли что еще может придумать Селлерс.
  — Сержант Селлерс? Он тоже принимает участие в этом деле?
  — Еще бы, ведь где я, там и он, — ответил я. — Если у него возникают какие-нибудь проблемы, он начинает совать нос в мои дела.
  — А сейчас у него есть проблемы?
  Я кивнул.
  — Это убийство Финчли, Дональд?
  — Может быть, — сказал я. — Бог знает, но, что бы ни случилось, ему обязательно нужно знать, имею ли я к этому отношение.
  — Ладно, мы надуем его, — сказала она. — Сейчас мы бросим письмо в ящик, а потом ты пригласишь меня на ужин. Если за нами будут следить, то подумают, что ты назначил мне свидание.
  — Пожалуй, это правдоподобно.
  — Ты не считаешь, что я напрашиваюсь на ужин?
  — У тебя постоянное приглашение. Тебе нужно только извещать меня, когда ты можешь его принять.
  — Дональд, ты такой славный.
  Мы наклеили на конверт марку срочной доставки, убедились, что в коридоре никого нет, бросили письмо и пошли ужинать. Потом я отвез Элси домой.
  — Зайдешь, Дональд? — спросила она.
  Я посмотрел на часы.
  — Пожалуй, нет. Завтра у меня трудный день.
  — Обещай, что не попадешь в беду.
  — Я постараюсь.
  Она поцеловала меня и пожелала спокойной ночи. Я сел в машину и поехал на Хэммет-авеню, чтобы оглядеть все вокруг. Финчли жил в доме номер 1771. До него было всего несколько кварталов.
  Дом номер 1369 был похож на тот, что описала мне Дафни. Это был большой двухэтажный особняк старой постройки, когда люди предпочитали простор толчее и скученности. В доме было темно, а на лужайке был вбит колышек с табличкой «Продается».
  Я подошел к двери и дернул за ручку. Она была заперта. Тогда я прокрался к окну, огляделся по сторонам, вынул электрический фонарик и направил в комнату луч света. Мебели не было. Я пошел обратно к машине и списал с таблички номер телефона. По счастью, там было сказано: «Продается владельцем».
  Я позвонил. Трубку снял мужчина.
  — Прошу простить, что я звоню в такое позднее время, — сказал я. — Вы продаете дом номер 1369 по Хэммет-авеню? Не могли бы вы сказать, сколько он стоит?
  — Кто говорит?
  — Богатый покупатель.
  — А свое имя вы не хотите назвать?
  — Нет.
  — В таком случае я не думаю, что мы сможем договориться.
  — Не говорите глупостей, — сказал я. — Вы же хотите продать дом, а я, если сойдемся в цене, готов купить его. Вот и все.
  — Сколько вы можете дать за него? — спросил он.
  — Я готов купить этот дом за приемлемую цену. В нем четыре комнаты?
  — Четыре и три ванные.
  — Сколько вы за него хотите?
  — Сорок одну тысячу наличными. Дом довольно большой.
  — С мебелью?
  — Конечно, нет.
  — Простите, что позвонил так поздно, но я мог бы купить этот дом. Могу я осмотреть его?
  — Не ночью же. Почему вы звоните так поздно?
  — Я работаю, поэтому у меня не так много свободного времени. Этот дом мне подходит. Кроме того, я хотел бы иметь дело с продавцом лично, чтобы сэкономить на посреднических.
  — Да, пожалуй, вы сэкономите эти деньги. Но вся сумма нужна мне наличными. Поэтому я и продаю его. В агентстве по недвижимости мне сказали, что такой дом не продашь за наличные.
  — Если это то, что мне нужно, я заплачу, — сказал я. — Мне даже удобнее заплатить наличными, но в этом случае цена должна быть справедливой.
  — Цена вполне справедлива. Я бы мог продать его за сорок восемь тысяч, считая аванс. Но мне нужны наличные.
  — Завтра я хочу осмотреть другой дом, так что нельзя ли мне все-таки осмотреть ваш дом сегодня? — спросил я.
  — Вот что, — ответил он, — меня зовут Келтон, Олни Келтон. Если этот дом вам подходит, я могу прийти.
  — Я действительно хочу купить его.
  — Вы сейчас рядом с ним?
  — Да, рядом, у станции техобслуживания.
  — Я сейчас буду. Встретимся у дома.
  — Хорошо, — сказал я.
  Я вернулся на место и немного подождал. Минуты через три показался Келтон. Это был сутулый человек с резкими чертами лица. Похоже, он страдал дурным пищеварением.
  — Меня зовут Лэм, — сказал я. — Вы были так любезны, что представились и пришли сюда с ключами. Теперь мы можем познакомиться.
  Он вынул из кармана ключ от входной двери:
  — Дом вам понравится.
  — Внутри он не обставлен?
  — Нет. Господи, конечно, нет, за такую-то цену.
  — А коммунальные услуги?
  — С этим все в порядке. Кстати, я иногда показываю дом довольно поздно, хотя и не так поздно, как сейчас. Мы с вами товарищи по несчастью. Днем я тоже работаю.
  Он открыл дверь и включил свет. Мы вошли в коридор, прошли в просторную гостиную и столовую. Наши шаги эхом отзывались в пустых комнатах. Я внезапно остановился.
  — А это что значит?
  Он нахмурился:
  — Пропади он пропадом!.. Ведь обещал забрать все сегодня.
  — Что это такое?
  — Этот дом на сорок восемь часов арендовал один человек. Ему нужно было временное помещение, чтобы кое-что скопировать. Он поставил здесь эту аппаратуру и обещал вывезти ее к сегодняшнему дню.
  — Черт побери, это же новейшие ксероксы, их здесь несколько, — присвистнул я. — Вот сюда кладут чистую бумагу, а отсюда забирают копии. Зачем ему все это?
  — Не знаю, — ответил Келтон, — его зовут Харнер, и у него где-то тут рядом офис. Он сказал, что ему надо скопировать какие-то документы, и хорошо заплатил мне.
  — Это странно, черт побери.
  — Не думаю, — сказал он, — здесь поблизости негде больше арендовать помещение. К тому же этот Харнер хотел, чтобы комнаты не были заставлены мебелью… Дальше кухня и две спальни. Вообще комнат пять. Внизу есть маленькая, но очень удобная комната для служанки. В ней туалет и душ.
  — Спальни находятся наверху? — спросил я.
  — Две спальни и еще одна большая комната, которая может быть спальней. С бывшими хозяевами этого дома жил отец мужа. У него была одна из спален. А остальные спали внизу. Потом отец умер, а дом большой и… У вас есть семья, мистер Лэм?
  — Я думаю о том, чтобы обзавестись семьей, — ответил я.
  Он поднял глаза.
  — Я женюсь на разведенной женщине. У нее пятеро детей, — объяснил я.
  — О… — только и смог вымолвить Келтон.
  — Я знаю ее очень давно, — продолжал я, — и, когда она развелась, я… Думаю, этот дом нам подойдет.
  — Это как раз то, что вам нужно.
  — Кое-что придется перестроить.
  — Это будет нетрудно сделать. Наверху можно устроить детскую.
  — Сколько лет этому дому?
  — Его построили в тридцать втором. В то время можно было найти и хороший строительный материал, и рабочую силу, и все это — дешево. Люди искали работу, склады были переполнены материалами. Человек, который его построил, имел деньги. Да и время для этого было вполне благоприятное.
  Я кивнул.
  Мы поднялись на второй этаж, потом на чердак.
  — Я хочу получше осмотреть все. Скорее всего, дом подойдет мне, — сказал я.
  — Ну что ж, мы можем сговориться.
  — А как насчет того, чтобы оставить мне ключ и…
  Он покачал головой:
  — Нет-нет, ни за что… без аванса.
  — Я заплачу вам сто долларов вперед, а вы на двадцать четыре часа дадите мне ключ. Мне нужно подумать. Полагаю, на тридцати восьми с половиной тысячах мы сойдемся. Если я решаю не покупать дом — сто долларов ваши, если куплю — они войдут в его стоимость.
  Он попятился:
  — Не тридцать восемь с половиной. Дом стоит дороже…
  — Да, — сказал я, — но мне все равно, какова его рыночная стоимость, я покупаю дом себе.
  — Для вас это будет прекрасный дом.
  — Возможно, — согласился я.
  — Но его цена — сорок одна тысяча наличными. Я не собираюсь уступать.
  — И я тоже. Не знаю, как оценивают его на рынке или вы лично. Для меня он стоит тридцать восемь с половиной тысяч, если, конечно, он понравится моей невесте и детям.
  — Вы еще не осмотрели двор, — сказал он.
  — Как бы не так. Я осмотрел все вокруг еще до того, как вы пришли.
  Он немного поколебался, потом проговорил:
  — Думаю, мы сможем заключить эту сделку за тридцать девять с половиной.
  Я покачал головой и направился к двери.
  — Тридцать девять, — сказал он.
  — Мне очень жаль, мистер Келтон, но тридцать восемь с половиной — это для меня предел.
  — Я не собирался продавать его так дешево. Черт, лучше бы я воспользовался услугами агентства по продаже недвижимости.
  — Но ведь это наличными, — напомнил я, — вся сумма наличными.
  — Когда? — спросил он.
  — Завтра к полуночи вы получите сто долларов или прибавите к этим деньгам тридцать восемь тысяч четыреста.
  — А где сто долларов? — спросил он.
  Я вынул из бумажника стодолларовый банкнот. Мы спустились в столовую, где стояли ксероксы. На маленьком столике он написал расписку. Я прочитал ее и попросил ключ. Он отдал его и сказал:
  — Завтра к полуночи.
  — Хорошо, — ответил я.
  — Конечно, это предельный срок, — сказал он, — я хотел бы узнать о вашем решении пораньше, чтобы не просыпаться в полночь от телефонного звонка.
  — Разумеется, — согласился я, — у меня будет достаточно времени. Часто и женщине требуется не много времени, чтобы решиться.
  — Я знаю, знаю, — ответил он и ворчливо добавил: — Пожалуй, это так.
  Я положил ключ и расписку в карман.
  — Мне нужны какие-нибудь гарантии, — сказал он.
  Я дал ему имя моего банкира, потом спросил:
  — А как насчет всего этого хлама? Его заберут?
  — Его уже должны были вывезти.
  — Хочу вам заметить, что не несу за него никакой ответственности.
  — Конечно, нет, раз его должны были увезти еще сегодня.
  — Вы сказали, его имя Харнер?
  — Да.
  — А от него у вас есть какие-нибудь гарантии?
  — У него в Монаднок-Билдинг контора. Дома у меня записан его телефон. Думаю, с ним все в порядке. Здесь же оборудования на несколько тысяч.
  — А у Харнера есть ключ? — спросил я.
  — О да. Ведь он должен вывезти отсюда свою технику.
  — Значит, гарантии есть.
  — Ну да, контора в Монаднок-Билдинг…
  — Должно быть, он крупный предприниматель.
  — Наверное, у него крупный офис, — сказал Келтон.
  — Да уж недаром он привез сюда это оборудование. Кстати, а не сделать ли нам опись этих машин, чтобы быть спокойными?
  Келтон покачал головой:
  — Я вполне защищен, у меня есть расписка. А к вам это не имеет никакого отношения.
  — А если этот Харнер скажет, что я украл какой-нибудь ксерокс?
  — Это еще надо будет доказать.
  — А если он заявит, что что-то пропало?..
  — Это ничего не значит. Пусть доказывает.
  — Я все-таки сделаю опись, — настаивал я.
  — Я не собираюсь ждать, пока вы ее сделаете, — сказал Келтон, — уже поздно, и мне незачем сидеть здесь и заниматься бессмысленной работой. Если этот Харнер завтра утром не вывезет все это, я буду взыскивать с него сто долларов в день и наложу на оборудование арест.
  — Хорошо, — сказал я, — я сделаю опись без вас.
  — Без свидетеля это бессмысленно, — заметил Келтон, — Харнер может сказать, что вы сначала украли два-три ксерокса, а потом составили опись.
  — Да, пожалуй, но, может, вы все-таки поможете мне? Это защитит нас обоих.
  — Ну хорошо, — проворчал он, — сколько их здесь? Незачем записывать номера моделей, серий и всего остального. Так, посмотрим — две машины у этой стены, две у этой, одна в центре. Пять штук, и все для копирования. Мне, во всяком случае, так кажется.
  — Точно, — сказал я. — Напишем, что их пять, и не будем указывать номера моделей.
  — Ладно. Вот и вся опись, Лэм. Утром их увезут.
  — Я бы хотел, чтобы это сделали до того, как я привезу сюда свою невесту. Она увидит, что комната заставлена, и решит, что дом маленький. Ей может не понравиться.
  — Хорошо, хорошо, будь по-вашему. Итак, у нас здесь пять машин, и каждая стоит на столике. Пошли домой.
  — Как он увезет все это — в фургоне? — спросил я.
  — Наверное, ведь в багажник легкового автомобиля все это не погрузить.
  Мы вышли, и Келтон закрыл за собой дверь. Он сел в машину и уехал. Я вернулся в дом, включил свет и внимательно осмотрел все комнаты. Кроме этих машин, там ничего не было. Они стояли на столах, а рядом находились ящики с бумагой.
  Я записал номера серий и моделей всех ксероксов и, как только закончил, где-то вдалеке услышал сирену. Звук становился все громче. Я выключил свет и выбежал на улицу. Как только я открыл входную дверь, мимо дома пронеслась машина. Я успел заметить, что это темный седан, который мчался как дьявол. За ним, на расстоянии в сорок-пятьдесят ярдов, я увидел полицейскую машину с завывающей сиреной. Седан круто свернул в переулок. Я подумал, что он может перевернуться. Его занесло. Он въехал на тротуар, потом помчался дальше и снова резко повернул. Раздался громкий визг и скрежет. За рулем в полицейской машине тоже сидел профессионал, он проделал тот же маневр и прибавил скорости.
  Я прислушался. В темноте раздались три выстрела. Моя машина стояла возле дома. Я проехал несколько кварталов, нашел стоянку, поставил машину и стал ждать.
  Показались другие полицейские машины. Их становилось все больше. Внезапно меня ослепил свет фар. Ко мне подъехала одна из машин.
  — Что вы здесь делаете? — спросил офицер.
  — Жду.
  — Чего?
  — Как — чего?! Господи, вы еще спрашиваете! Вы загнали меня сюда своей сиреной. Вот я и жду, когда вы закончите, чтобы ехать домой.
  — Позвольте проверить ваши права, — сказал офицер.
  Я с неохотой протянул ему документы. Вдруг что-то привлекло его внимание.
  — Лэм! Дональд Лэм! Вы же как-то связаны с этим делом.
  — О каком деле вы говорите?
  — Вы друг сержанта Селлерса?
  — Я его знаю.
  — Вы… сейчас. Ждите здесь.
  Он пошел к своей машине и взял телефонную трубку. Через пять минут он вернулся, но теперь его поведение очень изменилось.
  — Что вы здесь делали? — спросил он.
  — Работал.
  — У вас здесь были дела?
  — Да.
  — Какие?
  — Селлерс знает. Я собирал информацию.
  — Он сказал, что вы ее уже собрали.
  — Я сделал только половину работы. Мне кое-что еще осталось сделать.
  — Простите, Лэм, но я должен осмотреть.
  — Что?
  — Вас. Выходите и встаньте лицом к машине.
  — Вы собираетесь обыскать меня?
  — Да.
  — Вы не имеете права.
  — У меня нет выбора. Вы ведь имеете отношение к этому делу.
  — К какому делу?
  — Вы знаете. К делу об убийстве Финчли.
  — Я работаю на своего клиента. А полиция меня уже достала. Вы не имеете права.
  — К вашему сведению, Лэм, — сказал сержант, — сегодня вечером кто-то забрался в дом Финчли, сорвал с дверей печати и обыскал комнаты. Один из соседей уведомил полицию. Мы проверили. Этот человек скрылся от нас на машине. Мы его преследовали, но у нашей машины лопнула покрышка. Офицер дал предупредительный выстрел, а потом выстрелил в заднее колесо и в бензобак преследуемой машины.
  — В меня никто не стрелял, — сказал я.
  — Как же, можно подумать, что вы случайно остановились здесь. Что-то мы слишком часто встречаемся, мой друг.
  Он обыскал меня, но не тронул ни записной, ни чековой книжки. Правда, он нашел ключ от дома номер 1369. К счастью, на нем не было никаких отметок.
  — У вас много ключей, — наконец сказал он.
  — Мне приходится открывать много дверей.
  — В правом кармане брюк у вас кожаный кошелек с ключами. Еще один в левом кармане пиджака и один ключ в правом.
  — И что же?
  — Для каких дверей они предназначены?
  — У меня есть квартира, — ответил я, — есть контора. Кроме того, я веду множество разных дел и не обязан рассказывать о предназначении каждого ключа. Если хотите, мы можем подъехать к дому Финчли и проверить каждый ключ. Я не против.
  — Вот это как раз то, что я собирался сделать, — сказал офицер. — Следуйте за мной.
  Мы подъехали к особняку Финчли. Офицер прилежно проверил каждый ключ, но остался ни с чем.
  — Ладно, — сказал он, — можете идти, но Селлерс с вами еще об этом потолкует. Он говорит, что вы уж слишком часто фигурируете в этом деле.
  — Передайте Селлерсу, что он тоже слишком часто фигурирует в этом деле, — заметил я.
  Офицер усмехнулся.
  — Ну ладно, я пошел, — сказал я.
  — Минутку, — сказал он, — придется подождать распоряжения. Я запросил управление.
  — Сколько ждать?
  — Не больше десяти минут.
  Я догадался, что он пошел попросить, чтобы за мной установили наблюдение. Через двенадцать минут он вернулся и сказал:
  — Можете идти, Лэм, но не вляпайтесь в какую-нибудь историю.
  За мной приставили следить двух полицейских, не меньше. Поэтому я отправился домой. Больше идти было некуда, разве что посмотреть, как там Дафни. Но если бы я пошел к ней, то привел бы за собой полицию. Я понимал, что Фрэнк Селлерс очень бы хотел поговорить с Дафни Крестон.
  Глава 12
  На следующее утро я выехал из дома, но не стал заезжать в контору. По дороге я заметил слежку. Как мне показалось, у меня на хвосте сидел один человек, что было вполне обычным делом. Я подождал до девяти часов, а потом позвонил Орвиллу Макстону.
  — Мистер Макстон, говорит Дональд Лэм.
  — Чем могу служить? — спросил он.
  — Не могли бы вы сообщить мне об организации, в которой работаете?
  — Еще чего. Я слишком много говорил об этом. Надоело.
  — Но мне нужна не обычная информация, а нечто другое, — сказал я.
  — Что именно?
  — Например, ваше собственное мнение о Дэйле Финчли.
  — Вы репортер?
  — Нет, я подозреваемый.
  — Что? — вскричал он.
  — Подозреваемый.
  — Как это?
  — Вот это я и хочу узнать. Полиция решила доставить мне неприятности.
  — Вы хорошо знали Финчли?
  — Совсем не знал. Но мне кажется, кое-что я о нем выяснил.
  На другом конце провода воцарилось молчание. Наконец Макстон спросил:
  — О чем вы хотите поговорить со мной?
  — Я отниму у вас минут пятнадцать. Если не захотите отвечать на какие-нибудь вопросы, не надо. Полиция не сняла с вас подозрения. Но они подозревают и меня. Поэтому у нас есть нечто общее.
  Макстон опять замолчал и наконец сказал:
  — Хорошо, я даю вам пятнадцать минут. Приезжайте. Сколько вам потребуется времени, чтобы доехать?
  — Десять минут.
  — Хорошо. Приезжайте, поговорим пятнадцать минут. Но если вы пойдете напролом, я вас выкину вон.
  — Ладно, — сказал я.
  На самом деле я звонил из автомата, который был за два квартала от его конторы. Я прошел туда пешком и представился секретарше. Она с любопытством посмотрела на меня и сказала:
  — Входите, мистер Лэм, он ждет вас.
  Орвилл Макстон был похож на спортсмена — широкоплечий, коренастый, с мощной шеей, густыми бровями, мясистым носом, квадратной челюстью и здоровенными руками. Он изучающе посмотрел на меня своими серыми глазами.
  — Садитесь, Лэм.
  Я сел.
  — Так что вы хотите знать?
  — Вы член правления фирмы, — сказал я, — вы должны были утверждать контракты. Финчли был у вас юристом. Зачем Финчли нужно было представлять все эти заявки правлению?
  — Да, мы собирались утверждать контракт и должны были знать, с кем имеем дело и какова сумма представленных сделок.
  — Вы запланировали встречу?
  Он забарабанил по столу короткими толстыми пальцами:
  — Мы должны были встретиться.
  — С Финчли?
  — Да.
  — Когда?
  — Он сказал, что имеет еще одну заявку, которая наиболее выгодна, но она как-то задержалась и… обо всем этом я рассказал полиции, Лэм.
  — Вы не сказали только, где были во время убийства.
  — Вот именно, черт побери! Это не их дело! Говорят, что полиции надо помогать, а сам-то я получаю от нее какую-нибудь помощь?! Полицейские приходят, задают разные вопросы, которые касаются твоей личной жизни, потом приглашают репортеров, рассказывают, какие они молодцы, а на следующий день ты читаешь об этой своей личной жизни на первых полосах газет.
  — Вы говорите о себе?
  — Как вам угодно, черт побери. Теперь рассказывайте о себе.
  — Я частный детектив.
  — Черт!
  — Я работал над делом женщины, вышедшей замуж за женатого человека. Когда он узнал, что ей все известно, то сбежал и прихватил с собой все ее сбережения. Я нашел его здесь, в Лос-Анджелесе, и собирался взыскать с него эти деньги. Я стараюсь защищать интересы своих клиентов. Но по причине, о которой я не могу сейчас говорить, полиция решила, что моя клиентка могла быть той самой женщиной, которая стреляла в Финчли, или той, которую видели у его дома сразу после убийства.
  — Похоже, вы говорите о двух женщинах?
  — Да.
  Макстон снова забарабанил пальцами по столу. Он нервничал, но его лицо оставалось похожим на гранитную скалу.
  — И что дальше? — спросил он через некоторое время.
  — Полиция не любит, когда им мешает частный детектив. К тому же в данный момент я не могу раскрыть им всех секретов. Я пытаюсь помочь своей клиентке. Так вот, полиция доставила мне большие неприятности. Единственное, чем я могу помочь себе, это найти нужные улики. Они пойдут по правильному следу и оставят меня в покое.
  — И поэтому вы явились ко мне?
  — Да, к вам.
  — Зная, что за вами следят, вы решили прийти, чтобы они пошли теперь по моему следу?
  — Я хотел бы получить некоторые сведения, — ответил я.
  — Полиции известно, что вы здесь?
  — Думаю, да. Кажется, они следят за мной.
  — Я не буду вмешиваться, — сказал он. — У меня есть причины, чтобы не лезть в это дело. Личные причины.
  Я еще раз взглянул на него: шея как у быка, грудь как бочка. Казалось, он полон энергии и жизни. Этот человек не из тех, кто свяжет себя с одной женщиной и будет верен ей до конца жизни. Он посмотрел на меня. Я ничего не сказал.
  — Да, личные причины. И я не собираюсь говорить об этом с полицией. И вам не скажу. Не хочу, чтобы в городских газетах печатали об этом статьи.
  — Ладно, — сказал я, — теперь ответьте мне на один вопрос.
  — На какой?
  — Вы можете предположить, что, несмотря на то что Финчли был уважаемым человеком, он мог быть хитрым и умным мошенником?
  Он выдохнул встречный вопрос:
  — А вы?
  — Я могу.
  Он погрузился в раздумье.
  — А не расскажете ли вы мне об информации, которой располагаете, — спросил я, — не требуя ответить откровенностью на откровенность? Другими словами, не дадите ли вы мне возможность играть по моим правилам?
  — Нет.
  — Я так и думал. И вы не позволите мне играть по моим правилам?
  — Нет, — сказал он, — не позволю, но я мог бы использовать ловкого детектива в своих целях…
  — Возможно, копии всех заявок попадали к человеку, который подавал свою заявку последним. Он мог согласовать ее с известными уже заявками и таким образом получить наиболее выгодный подряд. Насколько это выгодно?
  — Примерно от полумиллиона до одного миллиона долларов, если у него были детальные копии заявок, выводы наших инженеров по строительству, сметы — в общем, довольно много информации.
  — Если у вас есть свободный час, я мог бы показать вам кое-что интересное, — сказал я.
  — А что вы хотите взамен?
  — Если я попаду в переделку, мне нужна ваша помощь.
  — Еще бы. Множество людей хотели бы этого.
  — Но я предоставлю вам делать выводы.
  — Но я не буду обязан?
  — Нет, нисколько.
  Он взял шляпу и спросил:
  — Сколько на это уйдет времени?
  — Около часа, — ответил я. — Теперь слушайте: за мной следят, возможно, следят и за вами. И нам, чтобы избавиться от «хвоста», придется кое-что сделать.
  — Есть какой-нибудь план? — спросил Макстон.
  — Это моя забота. Я знаю, как нужно следить, значит, знаю и то, как избавиться от слежки.
  — Я с нетерпением жду от вас рассказа о том, как это сделать.
  — Первым делом, — сказал я, — нам надо незаметно выйти отсюда. Вы снимаете офис в этом помещении? Очевидно, у вас есть здесь и кое-какое влияние. Позвоните управляющему и попросите, чтобы на седьмой этаж прислали грузовой лифт. Мы на девятом этаже. Сейчас идем к лифту. За нами следят два человека. Один стоит внизу, у входа, а другой где-то рядом. Мы спускаемся на пассажирском лифте на два этажа, бежим к грузовому лифту, нас доставят на первый этаж. Мы идем по аллее, подходим к складу, открываем заднюю дверь. Проходим через склад на улицу, берем такси, приезжаем в агентство по прокату автомобилей и арендуем машину.
  — Столько усилий, чтобы избавиться от слежки?..
  — Да, от профессионалов избавиться очень сложно.
  — Вы думаете, они попадутся на эту удочку?
  — Тот, что стоит сейчас на девятом этаже, не пойдет за нами, потому что внизу нас будет сопровождать второй. И если мы не подадим виду, что знаем, что за нами следят, то все должно получиться.
  Макстон снял трубку и сказал секретарше:
  — Соедините меня с управляющим. — Потом произнес: — Это Орвилл Макстон. Пусть лифтер отправит на седьмой этаж грузовой лифт… Да, грузовой лифт, да, на седьмой этаж. И пусть ждет меня. Я даю ему две минуты.
  Потом он поблагодарил управляющего, усмехнулся и положил трубку. Мы подождали эти две минуты в кабинете. Зазвонил телефон. Макстон поднял трубку и сказал мне:
  — Грузовой лифт готов.
  — Пошли, — сказал я.
  Мы не спеша прошли по коридору к лифту. Человек, который стоял у фонтана, прошел в контору по продаже недвижимости. Дверь лифта закрылась.
  — На седьмой этаж, пожалуйста, — сказал Макстон.
  Мы вышли на седьмом этаже и по пустому коридору прошли к грузовому лифту. Лифтер-швед тревожно спросил:
  — Что случилось? Я что-то не так сделал?
  — Все нормально, Оле, — сказал Макстон и дал ему пять долларов, — поехали вниз, к выходу на аллею.
  — Да, — ответил Оле, и лифт, громыхая, стал спускаться на первый этаж.
  Макстон посмотрел на меня и усмехнулся:
  — Знаете, Лэм, вы мне начинаете нравиться. Вы знаете свою работу.
  — Спасибо, — сказал я.
  Мы вышли, нашли заднюю дверь склада спортивной одежды, мимо нескольких его служащих прошли через склад на улицу. Они хотели нам что-то продать, но мы сделали вид, что поглощены беседой.
  Мы взяли такси и поехали к агентству по прокату автомобилей. Взяли в аренду автомобиль и добрались на нем до дома номер 1369 по Хэммет-авеню. Мы вышли из машины, я достал ключ и открыл дверь.
  — Так что же здесь находится? — спросил Макстон.
  — Об этом, я думаю, вы сможете рассказать мне лучше, чем я вам.
  Мы вошли в столовую, но от ксероксов не осталось и следа.
  — Ну? — сказал Макстон.
  Я повернулся и пошел к выходу.
  — Зачем было приходить сюда?
  — Я хотел вам кое-что показать.
  — Покажите.
  — Все исчезло.
  — Как?
  — Это и я хотел бы узнать.
  — Так что же это было?
  — Машины.
  — Какие машины?
  — Пять ксероксов последних моделей.
  Он взглянул на меня и сказал:
  — Я не понимаю.
  — Вы ведь время от времени бывали у Финчли? — спросил я.
  — Конечно. Он часто работал дома, а мне приходилось работать вместе с ним.
  — Отсюда далеко до его дома? — спросил я.
  Он задумался, потом сказал:
  — Не больше четырех кварталов.
  Я ничего не сказал и направился к выходу. Наши шаги эхом отзывались в пустых комнатах. Я закрыл дверь, направился к соседнему дому, постучал в дверь и спросил:
  — Скажите, во сколько к соседнему дому приезжал фургон?
  — Это было в полтретьего ночи, — с возмущением ответила открывшая дверь женщина.
  — Вы не заметили на фургоне названия компании?
  — Нет. В полтретьего ночи как-то не хочется обращать внимание на такие вещи. Я попыталась снова заснуть.
  — Они очень шумели?
  — Нет, они не говорили ни слова, но этот фургон так громыхал… Он остановился, из него вышли люди и начали что-то грузить туда. Я думала, что дом пуст. И вот что я вам еще скажу: название компании было чем-то завешено, прочесть его было невозможно.
  — Все это происходило в полтретьего ночи?
  — Да. А зачем вам все это?
  — Я собираюсь купить этот дом и должен быть уверен, что оттуда все вывезли, — ответил я.
  — Я думала, там ничего нет, но они загрузили чем-то целый фургон.
  — Большое вам спасибо.
  Потом я повернулся к Макстону и сказал:
  — Ну вот, теперь вернем машину в агентство, возьмем такси и поедем обратно. Подойдем к входу со стороны аллеи, ваш лифтер-швед посадит нас в грузовой лифт, так что никто и не узнает, что мы куда-то уходили.
  — Я начинаю понимать вас, Лэм, — сказал Макстон.
  — Вот и хорошо.
  — Вы сказали мне кое-что очень-очень важное.
  — Надеюсь, вы используете это?
  — Пока не могу сообразить как.
  Мы вернулись на девятый этаж так же, как и ушли с него. Человек, стоявший у фонтана, уже ушел.
  — Где ваша машина? — спросил Макстон.
  — На стоянке, в двух кварталах отсюда. Я дойду до нее пешком.
  — Думаете, за вами следили? — спросил он.
  — В этом нет сомнения.
  — Как я могу найти вас, Лэм?
  Я дал ему визитную карточку. Он задумчиво посмотрел на меня.
  — Вы гораздо более ловкий человек, чем кажетесь на первый взгляд, — сказал он и добавил: — И выглядите не слишком глупым. — Он усмехнулся.
  Первый раз за все это время я увидел его зубы. Он пожал мне руку.
  — Спасибо, Лэм. Может быть, все не так уж и плохо. Мы с вами в одной лодке… Рано или поздно придется еще кое-что рассказать полиции. Только бы они не узнали, где я был в тот вечер.
  — Больше никто не знает, где вы были?
  — Конечно! Я и еще один человек. Мне совершенно не хочется, чтобы кто-нибудь узнал, что это за человек, и рассказал об этом репортерам.
  — Ладно, — сказал я, — если я вам понадоблюсь, вы найдете меня.
  Потом я направился к лифту, отдал лифтеру пять долларов и сказал:
  — Вниз.
  Когда лифт опустился, я улыбнулся Оле, приветливо помахал ему рукой и не спеша пошел к двери.
  Я опять поехал в агентство по прокату автомобилей, арендовал машину, сделал несколько крутых поворотов, чтобы убедиться, что за мной не следят, и поехал туда, где оставил Дафни Крестон. Когда я подошел к квартире, какое-то шестое чувство подсказало мне, что там не все в порядке. Я приоткрыл дверь и спросил:
  — Все дома?
  Ответа не последовало. Я вошел. Комната выглядела так, словно через нее прошел ураган. Одеяла были сброшены с кровати и валялись на полу. Матрац стоял в углу. Кто-то вынул из бюро все ящики и разбросал лежавшие в шкафу вещи. В кухне послышался какой-то шум, потом загрохотали сковородки.
  Я резко открыл дверь. В кухне стояла Кэтрин Эллиот. Она вытащила из буфета все кастрюли, сковородки и теперь осматривала его с помощью карманного фонарика.
  Я встал у двери. Через мгновение она посмотрела в мою сторону, увидела меня, вскрикнула и выпрямилась.
  — Привет, Кэтрин, — сказал я.
  — Ты! — На ее лице отразились удивление и испуг.
  — А кого ты ожидала?
  — Как ты нашел меня здесь?
  Я усмехнулся:
  — Следил за тобой.
  — Нет. Этого не может быть.
  — Ты просто не знаешь, что значит профессиональная слежка. Нашла то, что искала?
  — Ты, — сказала она, — можешь убираться к черту. А я тебе в этом могу помочь. Ты убийца!
  — И, — заметил я, — мы наедине!
  Только сейчас она поняла, в чем дело. Панический страх отразился на ее лице.
  Я пошел прямо на нее.
  Она прислонилась к стене и двинулась к двери на черную лестницу, рванула ее на себя и побежала по ступенькам вниз.
  Я бросился к входной двери, даже не закрыв ее за собой. Ждать лифт было слишком долго, и я побежал по лестнице. Выбежав на улицу, я начал осматривать стоявшие напротив дома автомобили. Третьей по счету стояла машина Кэтрин. Я узнал ее по номеру. Подойдя ближе, я вынул свой револьвер и дважды выстрелил — первая пуля попала чуть выше бензобака, другая — в заднюю дверцу, оставив в ней заметную дырку.
  Я засунул пистолет в кобуру, побежал к машине, прыгнул за руль и понесся по улице. Внезапно сзади раздались похожие на выстрелы звуки. Я оглянулся, недоумевая, что бы это могло быть — выстрелы или выхлопы газа у какого-нибудь грузовика.
  Глава 13
  Я поехал в контору и первым делом направился к Берте Кул.
  — Берта, пора играть в открытую!
  — Как это?
  — Мы навестим Кэтрин Эллиот, — сказал я. — Едем к ней домой. Она собирается нанести нам удар. Этого нельзя допустить.
  — Что же мы сделаем?
  — Обыщем ее квартиру.
  — Без ордера?
  — Да. Она же обыскала мою. Мы просто обменяемся любезностями.
  — А как мы войдем туда?
  — С нами пойдет Фрэнк Селлерс. Звони ему, — сказал я.
  Берта вздохнула:
  — Ты понимаешь, что ты делаешь, Дональд?
  — Да. В моем положении это единственно правильное решение.
  Берта сняла трубку, позвонила в полицию и попросила позвать Селлерса.
  — Фрэнк, — сказала она, — Дональд спятил.
  В трубке послышалось что-то вроде повизгивания.
  — Хорошо, — сказала Берта. — Он здесь. Мы хотим встретиться с тобой. — Она обернулась ко мне: — Ты идешь напролом. Селлерс собирается взять тебя под стражу для допроса.
  — Скажи, я согласен, но сначала пусть он встретится с нами у «Стилбилт Апартментс». Для него это единственная возможность увидеться со мной. Скажи, что, как только он подъедет к входу, я подойду.
  Берта передала все это Селлерсу. В трубке опять послышалось что-то вроде повизгивания.
  — Клади трубку, Берта, как будто вас прервали. Когда он снова позвонит, пусть секретарша скажет, что мы уже ушли.
  Берта нерешительно положила трубку:
  — Так нельзя поступать с полицейским, Дональд!
  — Может, ты так и не поступаешь, — сказал я, — но я могу себе это позволить. Пошли.
  — Что ты собираешься делать?
  — Мы поедем вынимать каштаны из огня для Селлерса.
  — А ему это понравится?
  — Еще как!
  — Ну что ж, будем надеяться, — сказала она, — потому что он был зол как мокрая кошка. Он сказал, что ты опять идешь напролом. Он пытался защитить нас, просил тебя не совать нос в дурные истории, но ты не послушал его. К тому же ты оторвался от «хвоста»…
  — Поговорим в дороге, — сказал я.
  Мы подъехали к «Стилбилт Апартментс» на машине, которую я взял напрокат, и остановились у пожарной стойки. Через две минуты на полицейской машине приехал Селлерс. Он был взбешен.
  — Берта, я пытался защитить вас от всего этого, но ваш маленький ублюдок зашел слишком далеко! — сказал он.
  — Думаю, что не так уж и далеко, — вставил я.
  — Ну если ты называешь это «не так уж и далеко»…
  — Прошлой ночью кто-то из ваших стрелял по одной машине, — сказал я.
  — Да?
  — Рядом с домом Финчли.
  Глаза Селлерса сузились.
  — Ты знаешь об этом?
  — Если ты будешь поблизости, то увидишь, как минут через десять сюда подъедет машина с двумя пулевыми отверстиями.
  Он оглядел меня прищуренными глазами и подозрительно спросил:
  — Если ты нашел машину с двумя дырками от пуль, это уже что-то, Шустрик! Чья она?
  — Это собственность Кэтрин Эллиот, которая живет в квартире 14-Б.
  Селлерс задумался:
  — Если в ее машине два пулевых отверстия, то можно брать ордер на обыск.
  — А что тебе это даст?
  — Не знаю, но, во всяком случае, можно посмотреть.
  — К тому времени там уже ничего не будет.
  — Почему ты так думаешь?
  — Она знает, что дело плохо.
  — Почему она это знает?
  — Потому что в ее машине две дырки.
  — Так, подожди, подожди, — сказал Селлерс. — Если это один из твоих фокусов, я должен знать об этом. Ведь мне нужны основания… Вот если я получу ордер, то все будет законно.
  — К тому времени, как ты получишь ордер, Кэтрин и все улики исчезнут, — сказал я. — Если ты хочешь что-нибудь найти, то должен подняться к ней в квартиру не позже чем через десять секунд после того, как она приедет.
  — Я не могу обыскивать без ордера. Думаешь, она разрешит?
  — Она ничего не разрешит, — сказал я, — но если ты зайдешь к ней в квартиру как офицер полиции и обнаружишь улики…
  — Какие улики?
  — Увидишь!
  — Но есть ли у меня право входить к ней в квартиру?
  — Есть довольно щепетильное решение Верховного суда. Руки у тебя, как у офицера полиции, связаны. Ты ничего не можешь сделать с подозреваемым без того, чтобы не предупредить его, что он может воспользоваться услугами адвоката, что он может не отвечать на вопросы и так далее. Другими словами, ты должен сначала рассказать ему все это, стоя за дверью, а потом уже поговорить. А если ты этого не сделаешь, то никуда не попадешь.
  — Можешь не рассказывать мне о решениях Верховного суда, — резко сказал Селлерс.
  — Тебе придется их учитывать.
  — Да, конечно, — сказал он, — но это не значит, что они мне нравятся.
  — Но, — сказал я, — осталась одна великолепная лазейка: какой-нибудь частный детектив может послать все права этого преступника подальше, потом войдешь ты, а доказательства вины уже будут налицо. Верховному суду придется закрыть на это глаза.
  — А как мы устроим такую ситуацию? — спросил Селлерс.
  Я указал пальцем на Берту.
  — Черт побери, Дональд, тебя, твои планы и… — начал он.
  — Заткнись! Она едет, — прошептал я и толкнул Селлерса.
  Мы спрятались за автомобиль. Но Кэтрин была слишком взволнована, чтобы обращать на нас внимание. Она поставила машину на стоянку, заглушила мотор, вытащила ключ и бросилась в дом.
  — Пошли, — сказал я Селлерсу, — у нас мало времени.
  Селлерс ненадолго задержался, чтобы посмотреть на дырки в машине. Мы бросились за Кэтрин, Берта — за нами.
  — Что мне нужно делать, Дональд? — спросила Берта.
  — Ты займешься своим делом.
  — Грубо?
  — Чем грубее, тем лучше.
  — Ты думаешь, у нас это пройдет?
  — Да.
  — Дональд, — вздохнула она, — до чего же ты умный маленький ублюдок! Мы и раньше действовали сообща, ну что ж, попробуем еще раз!
  Мы вошли в коридор. Селлерс показал удостоверение сидевшему за столом консьержу и пошел к лифту. В дверь с номером 14-Б постучал я. Никто не ответил. Я постучал снова и сказал:
  — Вашу машину, мадам, осмотрела полиция. В ней обнаружены два пулевых отверстия.
  Дверь осторожно приоткрылась, и Кэтрин заговорила прямо в образовавшуюся щель:
  — Я хочу сделать заявление. В мою машину стрелял частный детектив Дональд Лэм и…
  Она не договорила, потому что в этот момент Берта толкнула дверь со словами:
  — Не возражаешь, если мы войдем, милочка? — и, не дожидаясь приглашения, вошла первой.
  — Я возражаю, черт побери, — сказала Кэтрин. Потом она увидела меня и ткнула в меня пальцем: — Вот человек, который стрелял по моей машине.
  Селлерс посмотрел на меня, и я почувствовал, что он начинает понимать, в чем дело. Он понял, что Кэтрин говорит правду, и спросил:
  — Вы хотите подать жалобу, мадам?
  — Да, — сказала она.
  — Вы понимаете, — сказал Селлерс, — что это серьезное обвинение, вернее, несколько обвинений. Оно включает умышленную порчу собственности и применение оружия в пределах городской черты. Если вы будете подавать жалобу, я тут ни при чем.
  — Я подаю жалобу, — сказала она.
  — Где это произошло? — спросил я.
  — Ты знаешь где. Моя машина стояла напротив…
  — Ну-ну, продолжай, — сказал я, когда она замолчала.
  — Я не собираюсь отвечать на твои вопросы, — выпалила она и повернулась к Селлерсу. — Офицер, что вы стоите! Этого человека нужно арестовать. Он пытается навредить мне всеми возможными способами. Он был в «Беттер бизнес-бюро» и жаловался на меня. Он досаждает мне только потому, что я не даю ему кое-какие сведения.
  — Я ведь говорил, Шустрик, что ты попадешь в беду. Ты стрелял в ее машину? — спросил Селлерс.
  Я рассмеялся:
  — Не будь ребенком. Вчера ночью полиция гонялась за какой-то машиной. В эту машину стреляли. Почему ты не спрашиваешь ее, где она была вчера ночью, точнее, что она делала на Хэммет-авеню?
  Селлерс оглянулся на Кэтрин, и то, что он увидел на ее лице, рассеяло его сомнения.
  — Посмотри здесь все, Берта, — сказал я.
  Берта прошлась по квартире.
  — Не смейте обыскивать мою квартиру! — закричала Кэтрин. — Не смейте! Я… Офицер, защитите меня.
  — Этого нельзя делать, Берта, — сказал Селлерс.
  Берта не обращала внимания ни на него, ни на Кэтрин Эллиот. Она пошла на кухню, открыла дверь, огляделась и повернулась. В этот момент Кэтрин бросилась на нее как дикая кошка. Она царапалась, выкрикивала ругательства и пыталась вырвать у Берты клок волос.
  Берта обхватила ее за талию, подняла с пола и бросила на кровать с такой силой, что закачались картины на стенах. Селлерс хотел было подойти к Берте, но передумал. Берта величественно двинулась к закрытой двери. Там была ванная. Как только дверь открылась, послышался невнятный булькающий звук.
  — Поджарьте меня как устрицу, — сказала Берта.
  Я быстро подошел к двери. Селлерс как будто прирос к полу, а Кэтрин судорожно хватала ртом воздух. Дафни была завернута в простыню и связана. Она лежала в ванне и была похожа на мумию. Во рту у нее был кляп. Она была совсем беспомощна, охвачена страхом, и только глаза ее молили о помощи. Берта взглянула на нее и вышла из ванной.
  — Взгляни, сержант, — пригласил я.
  В это время Кэтрин, как гимнаст с батута, соскочила с кровати и, помогая себе руками, бросилась к двери. Но Берта для женщины ее веса была чрезвычайно быстра. Она словно танк двинулась вперед.
  Не успела Кэтрин открыть дверь, как Берта схватила ее за волосы.
  — О нет, дорогуша, ты этого не сделаешь, — сказала она и с силой потянула Кэтрин обратно.
  Та вскрикнула. Берта, обхватив ее за талию, швырнула обратно на кровать.
  Я склонился над ванной и принялся развязывать узлы. Первое, что я сделал, это вынул изо рта Дафни кляп. Она фыркнула и заговорила:
  — Дональд, о Дональд… я знала, что ты придешь.
  — Черт побери, что все это значит? — спросил Селлерс.
  — Посмотри за ней, Берта, — сказал я.
  — Хорошо, — сказала она, — ты останешься здесь, Кэтрин, дорогуша. Смотри, а то мне придется сесть на тебя.
  Я попытался развязать узлы руками.
  — Давай я разрежу простыню, Дональд, — сказал Селлерс. — Узлы нам еще понадобятся как доказательства. Ты можешь ответить, что это все значит?
  — Да.
  — Расскажи.
  Я разрезал узлы и сорвал простыню. Ее юбочка задралась, и я одернул ее.
  — Оставь мои ноги в покое, — сказала Дафни, — лучше сначала вынь меня из этого фарфорового мавзолея.
  Мы с Селлерсом помогли ей.
  Дафни попыталась встать. Циркуляция крови быстро наладилась. Правда, она оступилась и упала бы, если бы я не поддержал ее. Она оперлась на мою руку и положила голову мне на плечо.
  — Как будто кто-то колет мои ноги иголками и булавками, — сказала она.
  — Сколько ты здесь пролежала? — спросил я.
  — Не знаю. Наверное, часа полтора.
  — Ты получила мое письмо? — спросил я.
  Она кивнула.
  — И что ты после этого сделала?
  — Я сразу приняла решение стать независимой, Дональд, больше не жить за твой счет. Но я не могла оставить кейс в квартире и поторопилась найти для него более безопасное место. Он…
  — Не надо об этом. Он в безопасном месте, и этого достаточно. Что же дальше?
  — Я взяла триста долларов и прибрала в квартире. Когда все было в полном порядке, в том числе и в ванной комнате, я собиралась уходить. И тут кто-то постучал. Я открыла, это была Кэтрин Эллиот. Она сказала: «Мистер Харнер решил все-таки встретиться с вами. У меня в конторе лежат для вас триста долларов. Если вы зайдете и подпишете расписку, я извещу мистера Харнера». Я хотела сказать, что уже получила эти деньги, но вдруг догадалась, что произошло, — ты выложил триста долларов из собственного кармана… Я пошла с ней как последняя дура. Мы пришли сюда, и мисс Эллиот сказала, что Харнер должен прийти с минуты на минуту, а мы пока выпьем кофе. Теперь-то я понимаю, что она положила туда снотворное. Я выпила, почувствовала головокружение и сказала ей, что падаю в обморок. Она помогла мне дойти до ванной, а потом все вокруг закружилось, и больше я ничего не помню. Когда я очнулась, то увидела, что я связана и во рту у меня кляп. Я попыталась закричать, но не смогла, хотела ударить каблуками по стенке ванной, но она сняла с меня туфли. Тогда я страшно испугалась, что кто-нибудь откроет кран и я утону, как крыса в луже. Ты не представляешь, Дональд, как мне было страшно!
  — Будь любезен, объясни мне, что здесь происходит, Шустрик, — взмолился Селлерс.
  — Кэтрин Эллиот, — сказал я, — женщина, ведущая двойную игру. Как-то раз у нее уже были проблемы с «Беттер бизнес-бюро». Она сдает в аренду несколько маленьких контор на час, на день или на неделю. Это придает человеку, ведущему какое-нибудь короткое дело, респектабельность. К тому же он получает свой телефон. Что касается Дэйла Финчли, то он был юристом и занимался политическими делами. Но он знал, с какой стороны следует класть масло на бутерброд. Этот Финчли имел кое-какие дела со строительной фирмой «Латроп, Лукас и Мэнли». План был хорош. Финчли давал этой фирме копии всех заявок на строительство, там все это анализировали и в последний момент представляли свою заявку. Ее цена была на тысячу или две ниже остальных. Но таким образом они получали подряд. Конечно, все это стоило денег. Харнер, с которым она работала, на самом деле — Вальтер Лукас. В тот вечер, когда был убит Финчли, Лукас должен был приехать к нему, забрать очередные заявки и подъехать к пустому дому, что в нескольких кварталах оттуда, в котором стояло несколько копировальных машин. Он собирался скопировать заявки и вернуть оригиналы Финчли. Потом он должен был позвонить ему же и сказать, что у него есть заявка, которая является самой дешевой среди остальных, но ему необходимо уточнить кое-какие детали. После этого все они начинали работу, выписывая из других заявок всю нужную им информацию. А рано утром всегда была готова вполне добротная заявка. Но за несколько дней до этого Кэтрин Эллиот сообщила Финчли и Лукасу о довольно подозрительном случае. Некто Дональд Лэм долго расспрашивал ее в конторе в Монаднок-Билдинг. Вообще-то Кэтрин работала с Лукасом напрямую. Вряд ли его партнеры знали о том, что происходит. Думаю, будет установлено, что он один занимался мошенничеством, так как отвечал за работу над заявками на строительство. Эту схему обмана заказчиков разработали Лукас и Финчли. Но кто-то узнал об этом и начал шантажировать Лукаса. Тому пришлось искать, кто бы мог это делать. Единственное, что известно наверняка, — так это то, что кто-то заставлял его оставлять в разных местах деньги. Ему звонили по телефону и сообщали о том, что вроде бы никому не было известно. Лукасу и в голову не приходило, что это делает Кэтрин Эллиот. Он считал ее глупым компаньоном, который время от времени, используя его псевдоним, сдает ему в аренду конторы. Но пришло время для крупного дела. Лукас получил сведения о том, что кто-то пытается навредить ему. Это не входило в его планы. Ему были нужны только копии бумаг. У них с Финчли все было подготовлено. Им оставалось только найти жертву, чтобы использовать ее как посредника. Это должен был быть человек, чьи слова могли бы быть поставлены под сомнение, так что в случае допроса его показания звучали бы неправдоподобно. Если бы все прошло нормально, Лукас получил бы копии всех заявок и секретных оценок инженеров. Если бы что-то сорвалось и на него бы пало подозрение, можно было бы утверждать, что их жертва наверняка лжет. Поэтому Лукас поместил в газету объявление, которое могло бы привлечь человека, которого они искали. Оно выглядело вполне пристойно, но смысл его был следующим: «Требуется человек, от которого отвернулась удача и кто готов лжесвидетельствовать за три сотни долларов».
  — Ты можешь все это доказать? — спросил Селлерс.
  Я усмехнулся:
  — Ты сам сможешь сделать это, как только начнешь расследование.
  — Кто убил Финчли? — спросил он.
  — Подумай сам, — сказал я, — в доме была женщина. Финчли обвинил ее в вероломстве. Она собиралась в последний раз путем шантажа получить деньги, а затем убраться из страны.
  — Ты лжешь, лжешь! — вскричала Кэтрин. — Я и близко не подходила к этому дому!
  — Звучит убедительно, — согласился я, — если не брать во внимание дырки от пуль.
  — Ты сам стрелял в мою машину!
  — Расскажешь об этом полиции, — сказал я, — они давно ищут машину с пулевыми отверстиями.
  — А кто эта молодая женщина? — Селлерс указал на Дафни.
  — Эту женщину, — ответил я, — зовут Дафни Крестон. Они выбрали ее в качестве жертвы. Она твой главный свидетель. Она была тогда в том доме и слышала, как Финчли обвинил Кэтрин в обмане и вероломстве. Кэтрин решила, что его легко шантажировать. Сначала Финчли согласился дать деньги, а потом раздумал. Он сказал, что она не получит от него ни цента, и решил вызвать полицию. Кэтрин была вне себя от ярости. Она не могла допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что она шантажировала Вальтера Лукаса. Она потеряла голову, выстрелила в Финчли и выбежала через заднюю дверь. Скорее всего, она оставила машину рядом. Во всяком случае, ей удалось ускользнуть. Она знала, что Финчли оставил документы для Лукаса в кейсе, и догадалась, что существовал другой кейс, в котором были приготовленные для расчета с ней деньги. Она решила, что этот кейс взяли я или Дафни. Я, когда приходил отвечать на объявление, дал Кэтрин адрес своей явочной квартиры. Она приехала туда и нашла Дафни. Кэтрин выманила Дафни из квартиры, затем вернулась туда с ее ключами, и… видели бы вы эту квартиру сейчас. Такое впечатление, что она находилась в эпицентре урагана.
  Слова о перевернутой вверх дном квартире задели гордость Дафни.
  — О Дональд, — сказала она, — все было так чисто и аккуратно убрано!
  Казалось, Селлерс все еще был в нерешительности.
  — Черт побери, Дональд, ты всегда впутываешь меня в такие дела! — сказал он. — Скажи мне только одно — ты стрелял в машину?
  — Ты меня спрашиваешь?
  — Да.
  — Ты неисправим, сержант. Пришло время, когда расследование закончено и пора обвинить преступника, а ты занимаешься пустой болтовней. Кроме того, тебе пора бы знать, что ты не можешь задавать вопросы подозреваемому в присутствии адвоката.
  Селлерс стоял посреди комнаты, широко расставив ноги, так ничего и не решив. Он медленно, почти механически полез в карман, достал сигару и сунул ее в рот, сказав:
  — Чертова история.
  — Газетам она понравится, — сказал я, — они поместят на первых полосах твою фотографию.
  — Но как же я все это докажу? — спросил Селлерс.
  Я огляделся:
  — Пистолет, из которого стреляли в Финчли, должен быть где-то здесь. А, вот куда любят прятать такие вещи непрофессионалы.
  С этими словами я двинулся на кухню. Там были рассыпаны крупинки сахара. Я открыл дверцу буфета, вынул большую жестянку с надписью «Сахар» и опрокинул ее над раковиной. Оттуда высыпался сахар, а потом выпал тупоносый блестящий кольт 38-го калибра.
  — Вот и доказательства для этого дела, сержант, — сказал я.
  Кэтрин вскрикнула:
  — Этот Вальтер Лукас мошенник. Я знаю, он попытается свалить все на меня. Но он виноват больше.
  Селлерс пожевал сигару и сказал:
  — Пошли, сестренка, придется проехать в управление. Ты имеешь право не отвечать на вопросы и получить адвоката.
  Глава 14
  — А что ты сделала с деньгами, Дафни? — спросил я, когда Селлерс повез Кэтрин Эллиот в управление.
  — Они были в моем кошельке. Но она взяла его.
  — Да нет, я не о трех сотнях, а о сорока тысячах?
  — Когда я собралась уходить, — сказала она, — то решила не оставлять их в квартире. Я не знала, что с ними делать. Тогда я пошла на автобусную станцию, в камеру хранения, положила туда кейс, взяла ключ, положила его в конверт и отправила тебе в контору срочной доставкой. Наверное, он уже пришел.
  — Ну что ж, пусть это будет пока нашей маленькой тайной, — сказал я. — Поехали в контору.
  — Все вместе, — добавила Берта.
  Когда мы пришли, Бэрни Адамс уже сидел в кабинете у Берты. Он посмотрел на нас и покачал головой:
  — Один мой друг из управления только что рассказал мне обо всем. Черт побери, я даже представить себе не могу, как вы это сделали!
  — Но мы это сделали, — сказала Берта. — А что это была за чушь насчет компании «Континентал дивайд»?
  — Простите, — сказал Адамс, — вообще-то я представляю Лигу гражданского надзора. Мы узнали, что с заявками производятся какие-то махинации и Кэтрин Эллиот — посредник в этих делах. Во время расследования мы натолкнулись на объявление в газете и решили начать именно с этого факта. Я был уверен, что любой хороший детектив не упустит возможности ответить на это объявление и решит таким образом выяснить, что к чему. Я познакомился с Кэтрин Эллиот и дал ей понять, что работаю маклером и не прочь арендовать у нее контору для небольшого дела. Мы даже стали друзьями. Через нее я и узнал, что на объявление ответил некий Дональд Лэм, но от его услуг отказались. Конечно, я занервничал, подумал, что ему следовало поступать более осмотрительно. Мне казалось, что он должен был найти для этой цели человека менее опытного или самому сыграть роль наивного простака.
  — У Дональда бы все получилось, — сказала Берта, — если бы не появилась Дафни Крестон. Она пришлась им как нельзя кстати. Такую они и искали.
  — Да, — сказал Адамс, — вот здесь-то я и сделал неправильный вывод, решив, что раз Дональда отбрили, то он провалил работу. Я попытался выяснить, что за человек Родней Харнер. Но мне даже в голову не приходило, что он связан с крупной строительной фирмой или что Финчли занимается махинациями с секретными документами разных фирм. Мы не догадывались, что «Латроп, Лукас и Мэнли» получала контракты нечестным путем только потому, что ее заявки были на несколько сот долларов дешевле. У нас были подозрения, но суть аферы обнаружить было трудно.
  — Ну теперь-то вы нашли то, что искали, — заметила Берта.
  — Пожалуй, — согласился Адамс.
  — В следующий раз, — сказал я, — вам не следует соваться в такие дела. Я поставил ловушку Кэтрин Эллиот, а в нее попались вы.
  — Вы имеете в виду встречу в баре за обедом?
  — Совершенно верно, — сказал я.
  — Это был не совсем обед. Мы просто выпили коктейль, а потом я заметил, что в баре случайно оказалась ваша секретарша. Она не видела меня, но я не хотел попасться ей на глаза в компании с Кэтрин. Тогда мы договорились встретиться позже. Кэтрин посидела несколько минут, заплатила и пошла в контору. А я спрятался в туалете и сидел там примерно полчаса. Когда я наконец выглянул, ваша секретарша уже ушла.
  — Ловушка состояла в том, — сказал я, — что Кэтрин обязательно должна была привести меня к кому-нибудь. Она куда-то позвонила и определенно сказала о том, что я не только не подхожу как лжесвидетель, но и стал очень опасным, потому что узнал многое из того, что эти люди хотели бы скрыть. И вот появились вы, испортив мою затею.
  — Честное слово, я прошу у вас извинения, — сказал Адамс.
  — К черту извинения! — сказала Берта. — Они нам не нужны. Доставайте чековую книжку!
  Адамс вздохнул и сказал:
  — Вы оба оправдываете свою репутацию.
  Он открыл книжку и выписал чек.
  
  1967 год.
  (переводчик: Г. Косаковский)
  
  Не вся трава зеленая
  Глава 1
  В Берте Кул было сто шестьдесят пять фунтов веса, и когда она в негодовании заерзала в своем старом кресле, оно резко заскрипело, как бы разделяя чувства персоны, в нем восседавшей.
  — Вы полагаете, мы не можем справиться с работой? — спросила Берта, и бриллианты на ее руках засверкали всеми цветами радуги, когда она ударила ладонями по столу.
  Потенциальный клиент, в чьей визитной карточке значилось лишь имя — М. Колхаун, — сказал:
  — Я буду совершенно искренен… э… у… мисс Кул — или все-таки миссис Кул?
  — Миссис, — резко оборвала его Берта Кул. — Я вдова.
  — Ладно, — смущенно проговорил Колхаун. — Мне нужны услуги первоклассного, высококомпетентного сыскного агентства. Я поинтересовался у одного приятеля, который обычно хорошо осведомлен в подобных вещах, и он сказал, что фирма «Кул и Лэм» в состоянии мне помочь. Вот почему я здесь. Как я понимаю, часть фирмы — ту, что «Кул», — представляет женщина, а «Лэм» — это… — Он взглянул на меня и замешкался.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Ну, откровенно говоря, — выпалил Колхаун, — я не уверен, что вы без посторонней помощи выкарабкаетесь из сложной ситуации. Ведь в вас не больше ста сорока фунтов даже в мокрой одежде. Я представлял себе детектива человеком крупным, агрессивным, знающим, а если того потребует ситуация, то готовым и кулаки в ход пустить.
  Берта задвигалась в кресле, которое возмущенно заскрипело под тяжестью хозяйки.
  — Мозги, — сказала она.
  — Что-что? — спросил Колхаун, сбитый с толку.
  — Мозги — вот что мы вам продаем, — пояснила Берта Кул. — Я занимаюсь работой в конторе, а Дональд — всем остальным. И у этого типа есть мозги, никогда не забывайте об этом.
  — О, да… э… несомненно, — сказал Колхаун.
  — Вероятно, — сказал я ему, — вы начитались детективных рассказов.
  При этих словах он натянул на лицо улыбку.
  — У вас была возможность посмотреть на нас, — сказал я. — Если мы вас не устраиваем, то дверь предназначена не только для входа, но и для выхода.
  — Одну минуту, — вмешалась в разговор Берта Кул; ее ставшие твердыми как сталь холодные глаза оценивающе смотрели на сомневающегося клиента. — Вы ищете сыскное агентство. Если вам нужен результат, мы в состоянии его получить. Какого черта вам еще нужно?
  — Да, я хочу получить результат, — согласился Колхаун. — Это именно то, что я ищу.
  — Вам известно, что собой представляет частный детектив, как его обычно представляют? — резко спросила Берта Кул. — Это бывший полицейский, который, если его не вышвырнули с работы, сам вынужден был уйти. Это огромный, мясистый, с бычьей шеей бульдозер с большими кулачищами, огромными ногами и задавленным мускулами мозгом. Людям нравится читать романы о частных детективах, которые рвут зубами человеческие глотки и распутывают убийства. Вы связываетесь с агентством, где работают люди из одних мышц и с полным отсутствием ума, и стоит вам лишь заплатить вперед пятьдесят долларов в день за каждого оперативника, которого они используют в деле, как они умудряются запрячь и еще двух, и трех работников, если посчитают, что вы в состоянии оплатить чек. Они будут продолжать выкачивать из вас по пятьдесят баксов за каждого оперативника до тех пор, пока у вас не закончатся деньги. Это может дать результаты. А может и не дать. В этом агентстве только один работник — Дональд, — продолжала она. — Я говорила вам раньше и опять скажу: этот маленький сукин сын — большая умница. Он возьмет с вас пятьдесят баксов в день плюс расходы и наверняка добьется результатов.
  — Вы можете позволить себе платить пятьдесят долларов в день? — спросил я, вынуждая клиента перейти в оборону.
  — Разумеется, могу, — фыркнул он. — В противном случае я бы сюда не пришел.
  Я поймал взгляд Берты.
  — Все в порядке, вы здесь, — сказал я ему.
  Он долго колебался, очевидно, пытаясь прийти к решению. Затем произнес:
  — Отлично, это как раз работа, где нужно будет действовать больше головой, чем мускулами. Возможно, вы с ней справитесь.
  — Я не люблю работать на человека, у которого с самого начала возникают сомнения, — сказал я. — Почему бы вам не обратиться в агентство, в большей степени соответствующее вашим ожиданиям?
  Берта Кул пристально посмотрела на меня.
  — Мне нужно найти одного человека, — наконец решился Колхаун.
  — Возраст? — спросил я.
  — Около тридцати, — ответил он. — Возможно, тридцать два.
  — Опишите его внешность.
  — Рост примерно пять футов одиннадцать дюймов, весит сто восемьдесят пять фунтов или около того. У него волнистые волосы, голубые глаза. Очень притягателен.
  — Фотография? — спросил я.
  — Фотографии нет.
  — Фамилия?
  — Хейл. Х-е-й-л. Его зовут Колберн. Подписывается как К.И. Хейл. Я слышал, близкие друзья зовут его Кол.
  — Последнее место жительства?
  — Биллинджер-стрит, дом 817. Там он снимал квартиру номер 43, но неожиданно съехал. Мне кажется, он не взял с собой ничего, кроме чемодана.
  — А как насчет квартплаты?
  — Полагаю, он уплатил по двадцатое число.
  — Род занятий?
  — Насколько я знаю, он писатель.
  — Тот район, — сказал я, — облюбовала богема. Там много писателей и художников.
  — Совершенно верно, — согласился Колхаун.
  — Могу я спросить, для чего вам нужно найти Хейла?
  — Хочу с ним поговорить.
  — Так что от нас требуется?
  — Найдите его. Слежки за ним вести не надо. Только укажите мне место, где он находится сейчас.
  — Это все?
  — Это все.
  — А Хейл — действительно писатель?
  — Полагаю, он работает над книгой. Вернее, я это точно знаю, но не имею ни малейшего представления, о чем она. Мне известно, что у него на этот счет имеется собственная теория, согласно которой, когда обсуждаешь незаконченное произведение, аудитория делится на два лагеря — один сочувствует тебе, другой выражает явную антипатию. Если аудитория настроена неприязненно, это подрывает уверенность писателя в себе. Благосклонность публики заставляет пускаться в излишние рассуждения, отчего творческой энергии на подобные разговоры тратится больше, чем на сам процесс написания.
  — Тогда получается, что он скрытный?
  — Сдержанный, — уточнил он.
  Я бросил на клиента оценивающий взгляд — на нем были простые, хорошо отутюженные брюки, дорогая спортивная куртка, дакроновая рубашка с короткими рукавами и галстуком в виде шнурка с застежкой, в которой сиял ярко-зеленый камень.
  Он заметил, что я смотрю на камень.
  — Хризоколла, — гордо сказал Колхаун.
  — Что такое хризоколла? — поинтересовался я.
  — Полудрагоценный камень, но по весу он, вероятно, дороже золота. Это очень редкий камень. Я бы сказал, это агат с примесью меди. Это не совсем точно, но даст вам некоторое представление.
  — Интересуетесь камнями? — спросил я.
  — Отчасти, — ответил он.
  — Сами нашли камень?
  — Нет, я его обменял. Это прекрасный образец.
  — Когда вы в последний раз видели Хейла? — спросил я.
  — Одну минуточку, — вмешалась Берта, — прежде чем мы перейдем к сути дела, давайте закончим предварительные переговоры.
  — Предварительные переговоры? — спросил Колхаун.
  — Я имею в виду задаток, — сказала Берта.
  — Сколько?
  — Триста пятьдесят.
  — И что я получу взамен?
  — Услуги агентства, в частности Дональда, который за пятьдесят долларов и оплату расходов проводит весь день на ногах. Я же здесь осуществляю общее руководство.
  — Еще за пятьдесят баксов в день? — спросил он.
  — Это все включено в сумму, — ответила она.
  Он изучающе посмотрел на Берту, которую, казалось, ничто не могло согнуть в ее шестьдесят пять или около того.
  — Очень хорошо, — сказал он.
  — Чековая книжка у вас с собой? — спросила Берта.
  Колхауну не понравился столь откровенный нажим. Он снова заколебался, но потом сунул руку в карман и извлек оттуда бумажник.
  Все молчали, пока он, подвинув стул к краю стола Берты Кул, отсчитывал пятидесятидолларовые купюры.
  Берта слегка подалась вперед, пытаясь рассмотреть содержимое кошелька, но Колхаун повернулся так, чтобы ей ничего не было видно.
  Он отсчитал семь новых шуршащих пятидесятидолларовых банкнотов и положил их на стол Берты.
  — Ну-с, — сказал я, — так когда вы в последний раз видели Хейла?
  — Это имеет значение?
  — Думаю, что да.
  — Я никогда с ним не встречался.
  — Вы рассказали мне все, что знаете о нем?
  — Нет. Я рассказал вам все, что следует знать хорошему детективу.
  — Теперь, — продолжал я, — нам бы хотелось узнать немного побольше о вас.
  Колхаун неприветливо взглянул на меня, затем протянул руку к столу Берты и постучал кончиками пальцев по деньгам.
  — Эти деньги, — сказал он, — скажут вам все обо мне. — Он поднялся.
  — Как снабжать вас информацией? — спросил я. — Почтой или по телефону? Другими словами, как с вами связываться?
  — Вам не придется связываться со мной, — ответил он. — Я сам свяжусь с вами. У меня есть номер вашего телефона, вы знаете мое имя и что мне нужно от вас.
  — Одну минуту, — сказал я. — Хочу взглянуть на карту города и уточнить, где находится этот дом.
  Колхаун остановился в ожидании.
  Я поспешил вниз, в свою контору, и сказал Элси Бранд, своей секретарше:
  — Сейчас из офиса Берты выйдет человек в брюках и спортивной куртке, ему примерно тридцать один — тридцать два года. Мне хотелось бы узнать, куда он направляется. Если он сядет в такси, запиши номер. Если у него собственная машина, найди способ заглянуть в его водительские права.
  — О, Дональд! — растерянно произнесла она. — Ты же знаешь, что я никудышный сыщик.
  — У тебя все получится, если ты перестанешь комплексовать, — сказал я. — Выйди в коридор. Войди вместе с ним в лифт и постарайся думать о чем-нибудь постороннем, пока вы будете спускаться. Если он что-то заподозрит, прекращай слежку, но, скорее всего, он будет занят самим собой и не обратит на тебя никакого внимания.
  Я вернулся в офис как раз в тот момент, когда Колхаун вышел из приемной. Берта пересчитывала деньги. Она подняла глаза и сказала:
  — Мне нравится этот самодовольный, высокомерный сукин сын.
  — Он разыгрывает комедию, — ответил я.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Ему известно о нас гораздо больше, чем он пытался показать. Его недоумение по поводу того, что ты женщина, а у меня не такое телосложение, как у профессионального борца, — все это показное.
  — Откуда ты знаешь?
  — Интуиция.
  — А зачем ему этот спектакль?
  — Он вынудил нас объясняться, чтобы не пришлось говорить о себе самом.
  Берта позвонила секретарше и протянула ей деньги.
  — Возьмите и положите в банк, — сказала она.
  Я притворился, что меня осенило.
  — Этот человек, который только что был здесь, Колхаун, — начал я, — что он сказал, когда вошел в контору?
  — Он поинтересовался, не занята ли миссис Кул.
  — В таком случае он не просто увидел на двери табличку «Кул и Лэм», которая ничего ему не говорила.
  Секретарша отрицательно покачала головой:
  — Он знал о миссис Кул, потому что он специально спросил миссис Кул.
  — Миссис Кул? — уточнил я.
  — Именно, миссис Кул.
  Я взглянул на Берту.
  Ее обычно пронизывающий взгляд сейчас выражал задумчивость.
  — Он вел себя очень осторожно, — сказал я, — ничего не сообщил о себе.
  — За него говорят его деньги, — ответила Берта. — Нам плевать, кто он. Мы отработаем триста пятьдесят долларов — и мы в расчете, пока он не внесет в банк еще.
  — Мне все это не по душе, — сказал я ей. — Давай заглянем в телефонный справочник.
  — О, Дональд, мы не можем разыскивать его по всем районам города. Давай посмотрим наугад этот район: сколько Колхаунов живет там.
  — М. Колхаунов, — напомнил я ей.
  Берта открыла телефонный справочник, нашла соответствующую страницу и сказала:
  — Здесь их с полдюжины. М.А. Колхаун, М.М. Колхаун, Морли Колхаун, М. Колхаун и К®… Нашим клиентом может оказаться любой из них.
  За столом у Берты находился еще один справочник — «Известные граждане Калифорнии». Я кивнул на него.
  Берта положила книгу на стол, открыла и сказала:
  — А здесь еще больше Колхаунов. Погоди, вот Мильтон Карлинг Колхаун, который чем-то напоминает нашего посетителя, Мильтон Карлинг Колхаун Второй.
  Я взглянул на фотографию. Снимок был сделан несколько лет назад, и человек на нем вполне мог оказаться нашим клиентом. Он был сыном Мильтона Карлинга Колхауна Первого. Его отец при жизни был биржевым маклером. Наш знакомец окончил колледж с отличием, специализировался в журналистике и был женат на Беатрис Миллисент Сполдинг. О детях сказано не было. Дальше следовал длинный список клубов, членом которых он состоял. Похоже, этот парень ничем не занимался в своей жизни, разве что наследовал деньги.
  — Пусть меня поджарят как устрицу, — произнесла Берта, читая заметку, — если этот сукин сын не вышел на нас.
  — Да, и теперь он у нас на крючке, — сказал я ей.
  — Пожалуй, ты прав, — ответила Берта.
  Я отправился к себе в контору дожидаться Элси Бранд.
  Элси вернулась с докладом.
  — Он сел в такси, — сообщила она. — Желтое такси. Я заметила номер. Очевидно, такси уже ожидало его, потому что флажок был опущен, и как только водитель заметил этого человека, он подал машину назад и открыл дверцу. Пассажир сел в машину, и они уехали.
  — Ты не могла последовать за ними?
  — В тот момент на улице не было ни одной машины, — ответила она. — Я говорила тебе, Дональд, из меня паршивый детектив.
  — Какой номер машины?
  — Я точно его запомнила: 1672.
  — О’кей, Элси, — сказал я. — Ты хорошо поработала. Я просто хотел убедиться, не пытается ли он обвести нас вокруг пальца. Так что все в порядке, большое спасибо.
  Глава 2
  Многоквартирный дом по Биллинджер-стрит, 817 некогда представлял собой обычный трехэтажный особняк.
  Когда-то этот район был застроен солидными зданиями, но это было много-много лет назад.
  Город вырос и поглотил этот район. Шикарные постройки дряхлели, затем их превратили в доходные дома с меблированными комнатами и залами, маленькими офисами и магазинами в первых этажах.
  Я обогнул парикмахерскую на одно кресло, нашел лестницу, поднялся на третий этаж, разыскал квартиру 43 и некоторое время стоял у двери, прислушиваясь.
  Из 42-й квартиры, которая примыкала с южной стороны, я слышал ровный стук пишущей машинки, потом вдруг наступила пауза, но через некоторое время работа машинистки продолжилась. Из квартиры 43 не доносилось ни звука.
  Я легонько постучал в дверь. Ответа не последовало.
  Пишущая машинка в квартире 42 все стучала.
  Я стоял в полутемном коридоре, не зная, как поступить. Потом положил ладонь на дверную ручку и надавил. Щелкнула задвижка. Я осторожно приоткрыл дверь на несколько сантиметров. Дверные петли не издали ни звука.
  Я закрыл дверь и снова постучал, на сей раз более уверенно.
  Никакого ответа.
  Я повернул ручку, открыл дверь и заглянул внутрь.
  Это была меблированная квартира, и кто-то очень спешил, покидая ее. На полу валялась пара пустых картонных коробок и несколько старых газет. В распахнутых настежь шкафах было пусто. Квартира состояла из комнаты и маленькой кухоньки, как раз справа от меня, а открытая дверь в дальнем углу вела в ванную. Ниша в стене, где находилась приставная кровать, была прикрыта занавеской, сейчас отдернутой. На металлической перекладине сиротливо болтались проволочные вешалки для одежды.
  Мне хотелось войти внутрь и осмотреть квартиру, но я чувствовал, что этого делать не следовало. Я вышел и закрыл за собой дверь.
  Пишущая машинка в номере 42 смолкла. Я услышал приближающиеся к двери шаги.
  Нарочито громко я постучал в дверь квартиры 43.
  Дверь соседней квартиры открылась. Женщина лет тридцати или чуть старше показалась в проеме, вопросительно глядя на меня.
  Я послал ей успокаивающую улыбку и сказал:
  — Хочу попасть в 43-ю квартиру. — С этими словами я поднял руку и снова постучал.
  — Вы издатель Колберна Хейла? — спросила она.
  Я повернулся и испытующе посмотрел на нее:
  — Почему вы спрашиваете?
  — Потому что Кол ждет своего издателя.
  — Понятно, — ответил я.
  — Вы не ответили на мой вопрос, — заметила она.
  — А я должен отвечать? — спросил я.
  — Думаю, да.
  — Почему бы вам не спросить мистера Хейла, когда он вернется?
  — Потому что я не думаю, что он вернется. Но, может быть, я окажусь вам полезной?
  — Может быть.
  — Тогда объясните, что происходит? — попросила она.
  Я поднял брови:
  — Разве что-то происходит?
  — Вы сами знаете. Среди ночи приходят какие-то люди, шарят по шкафам, уносят коробки с вещами…
  — В котором часу это было?
  — Примерно в час ночи.
  — Вы их видели? — спросил я.
  — Меня все это жутко раздражало, — сказала она, — я не могла уснуть из-за их топота. Когда мое терпение лопнуло, я встала, набросила халат, открыла дверь, но уже никого не застала.
  — Вы не посмотрели на часы?
  — Было половина второго.
  — Сколько было людей?
  — Мне кажется, двое.
  — Колберн Хейл с другом?
  — Я не разобрала, о чем они говорят. Но голоса Кола я не слышала. По-видимому, это были чужие люди. А теперь я вас снова спрашиваю: вы издатель Кола?
  — Нет, я не издатель, — ответил я. — Но мне нужно поговорить с Хейлом, прежде чем тот поговорит с издателем.
  — Тогда вы литературный агент? — спросила она.
  — Не совсем так, но я не могу вам больше ничего сказать, кроме того, что мне хотелось бы поговорить с Хейлом до его разговора с издателем.
  — Наверно, вы хотите предложить ему контракт на сценарий для фильма, — предположила она.
  Я пожал плечами, как бы предлагая прекратить догадки, и сказал:
  — Это вы так думаете.
  Она посмотрела на меня и сказала:
  — Не заглянете ли ко мне на минуту?
  Я посмотрел на дверь в квартиру Хейла, выражая всем видом сомнение.
  — Полагаю, его нет дома, — сказал я. — Вы не в курсе, когда он вернется?
  — Мне кажется, он уехал и уже не вернется.
  — Не заплатив за квартиру?
  — Как мне известно, он платит вперед по двадцатое число. Здесь нельзя задерживать квартирную плату. В любом случае вы или платите деньги, или съезжаете.
  — Очень жесткие правила, да? — спросил я.
  — Очень.
  Я вошел следом за ней в квартиру. Она была обставлена более претенциозно, чем та, что находилась по соседству. Нишу с приставной кроватью закрывали двери. В комнате также стоял довольно ветхий письменный стол с пишущей машинкой. По столу были рассыпаны листки рукописи.
  — Вы писательница? — спросил я.
  Она указала на стул с прямой спинкой.
  — Пожалуйста, садитесь, — пригласила она. — Я действительно писательница, если вы издатель… в общем, мне хотелось бы поговорить с вами.
  — Откровенно говоря, — ответил я, — я не издатель. И даже не знаю, смогу ли вам помочь. Что вы пишете?
  — Я пишу роман, — сказала она, — и, думаю, эта вещь мне удастся.
  — Много уже написали?
  — Чуть больше половины.
  — Интересные характеры? — спросил я.
  — Во всяком случае, твердые.
  — Конфликт героев?
  — Уж этого достаточно. Очень острый сюжет. Перед героями встают проблемы, требующие решений, и читатель будет заинтригован, пытаясь угадать, какими окажутся эти решения.
  — Все это очень занимательно, — сказал я. — Вы хорошо знаете Колберна Хейла?
  — Довольно хорошо, если учесть, что он пробыл здесь всего пять или шесть недель.
  — Почему вы решили, что я издатель?
  — Я знала, что он ждал встречи с издателем и все последнее время был сосредоточен на романе. Он печатал одним пальцем, но довольно бегло.
  — Вы не в курсе, о чем его роман?
  — Нет, мы решили, что не будем рассказывать друг другу сюжеты наших произведений. Кроме того, у меня принцип — я никогда никому не рассказываю подробности сюжета. Это плохая примета.
  Я понимающе кивнул.
  — Вы с Хейлом были друзьями? — спросил я.
  — Скорее просто соседями, — ответила женщина. — У него была подруга.
  — В самом деле? — спросил я.
  — Ее зовут Нэннси Бивер, — сказала она. — Я собираюсь навестить ее сегодня и попробую узнать, не известно ли ей что-нибудь. Видите ли, у нас здесь нет телефонов.
  — Она живет неподалеку? — продолжал я выспрашивать.
  — В доме 830, — объяснила она. — Это чуть дальше вверх по улице. У нее квартира 62-Б. Я надеюсь… Я очень надеюсь, что она в курсе.
  — А почему же ей не быть в курсе?
  — Вы же знаете, каковы они — мужчины, — неожиданно сказала она.
  — Каковы? — спросил я.
  Она вдруг вспыхнула и сказала с горечью:
  — Им нравится пофлиртовать, а когда дело коснется обязательств, они тут же бросаются в кусты. Сначала подавляют вас своим натиском, а потом исчезают, и их не найти.
  — Вы думаете, Колберн Хейл был таким же?
  — Я думаю, все мужчины одинаковы.
  — Включая издателей?
  Ее жесткость в некоторой степени смягчилась, и она оглядела меня с головы до ног.
  — Если вы издатель, — сказала она, — вы другой. А мне почему-то кажется, что вы издатель, несмотря на то, что это отрицаете.
  — Хотел бы я быть издателем, — вздохнул я.
  — Спонсором?
  Я покачал головой:
  — Нет, не им.
  — Но вы так и не представились.
  — Вы тоже.
  — Меня зовут Мардж Фалтон, — сказала она.
  — Я — Дональд Лэм, — сказал я. — Я еще зайду попозже, чтобы узнать, не вернулся ли Колберн Хейл. Если он вдруг возвратится и вы, допустим, увидитесь с ним, передайте, что Дональду Лэму необходимо с ним встретиться.
  — А что мне сказать ему о причине вашего визита?
  Несколько секунд я колебался, не зная, говорить ли ей. Затем произнес:
  — Мне кажется, будет лучше, если я сам все ему скажу. Не хочу показаться невежливым, но, думаю, так будет лучше.
  Я встал и направился к двери.
  — Большое спасибо, мисс Фалтон. Вы очень мне помогли.
  — Я увижу вас снова?
  — Возможно, — ответил я.
  — Мне кажется, у меня получается милый роман, — сказала она.
  — Могу держать пари, что так оно и есть, — сказал я на прощанье.
  Она стояла в дверях, наблюдая, как я спускаюсь по лестнице.
  На всякий случай я всегда вожу с собой пишущую машинку. Эту не очень новую машинку в футляре я прихватил с собой перед тем, как подняться по лестнице дома 830 на Биллинджер-стрит. Квартира 62-Б находилась на третьем этаже. Я тихонько постучал в дверь, но мне не открыли. Я взялся за шарообразную ручку и попытался повернуть ее. Дверь была заперта. Я отошел от двери и постучал в квартиру 61-Б.
  Женщина, что открыла дверь, была крашеной блондинкой с мешками под глазами, но стройная фигура с тонкой талией делала ее довольно привлекательной. Она была в брюках и кофточке, и, по всей видимости, мой визит пришелся явно некстати: выражение ее лица говорило о том, что она ждала кого-то другого.
  — Простите, мэм, но мне срочно нужны деньги, — начал я. — У меня есть пишущая машинка…
  В глазах женщины появился живой интерес.
  — Сколько вы хотите за нее? — спросила она.
  — Меня зовут Дональд Лэм, — представился я. — Я писатель. Мне нужны деньги. Опробуйте машинку и сами назначьте цену. Я в отчаянном положении. Если все сладится — машинка ваша.
  Она сказала:
  — У меня уже есть пишущая машинка.
  — Но не такая, как эта, — сказал я. — Она очень удобная и отлично отрегулирована. Работать на ней — сплошное удовольствие.
  Я видел, что мое предложение ее заинтересовало.
  — Напечатайте что-нибудь на ней, — продолжал я, — вы сразу заметите разницу. Ни один издатель не останется равнодушным к такой рукописи.
  — Как вы узнали, что я пишу? — спросила женщина.
  — Идя по коридору, я услышал стук пишущей машинки.
  — Кто вас направил ко мне?
  — Никто. Я оказался в безвыходном положении — мне нужны деньги, и я готов продать машинку первому встречному.
  — Вам нужны наличные?
  — Да.
  Она покачала головой и сказала:
  — В этом доме многие пользуются пишущими машинками, но почти ни у кого из них не найдется той суммы, которую вы хотите за нее получить.
  — Не хочу показаться чересчур назойливым, — не унимался я, — но прошу вас: напечатайте что-нибудь на этой машинке. Я мог бы в качестве компенсации части суммы взять вашу машинку и, разумеется, получить немного денег, чтобы не остаться внакладе.
  — Сколько вы хотите получить денег?
  — Прежде мне нужно увидеть вашу машинку.
  Она посмотрела на часы и пригласила:
  — Входите.
  Ее квартира состояла из двух комнат с временной перегородкой, за которой была кухня. Портативная машинка стояла на ветхом карточном столике, перед которым помещался складной стул. На столике лежали страницы рукописи, вся мебель свидетельствовала о том, что пользуются ею довольно давно. Не то чтобы у вещей был обшарпанный вид, но и новыми их нельзя было назвать.
  — Вы живете здесь одна? — спросил я.
  Ее взгляд стал вдруг подозрительным.
  — Какая вам разница? Давайте посмотрим вашу машинку, — сказала она, снимая свою со стола и ставя на стул.
  Я открыл футляр и поставил машинку на стол.
  Она вставила лист и начала печатать, правда, двумя пальцами, но у нее это хорошо получалось.
  — Что вы пишете? — поинтересовался я. — Романы, статьи, рассказы?
  — Что придется, — ответила хозяйка. — Меня зовут Энними Клинтон.
  Я быстро осмотрелся вокруг. Повсюду тут и там валялись журналы; увидел я и книги с адресами магазинов. На полке лежала стопка пакетов, где, как я предположил, хранились отвергнутые редакторами рукописи.
  Она быстро собрала со стола страницы и положила их текстом вниз на пишущую машинку.
  — У вас очень хорошая машинка, — сказала женщина.
  — Превосходная!
  — Сколько вы хотите за нее? — спросила она.
  — Я бы хотел сначала взглянуть на вашу.
  Она подошла к стулу, взяла рукопись, положила ее в книжный шкаф, убрала мою машинку, а свою поставила на стол. Затем как-то нехотя протянула мне листок бумаги.
  Машинка оказалась старой и к тому же давно не чищенной. При работе она издавала звук, похожий на треск молотилки, а буквы «е» и «а» получались совсем отвратительно.
  — Итак? — спросила она.
  — За свою машинку я возьму вашу и еще сорок долларов наличными.
  Она некоторое время обдумывала предложение, потом сказала:
  — Позвольте мне еще раз попробовать.
  На сей раз она печатала несколько дольше. Я видел, что ей хочется заполучить мою машинку.
  — Двадцать пять долларов, — наконец сказала она.
  — Сорок, — ответил я. — Эта машинка как новая.
  — Тридцать.
  — Пусть будет тридцать пять, и по рукам.
  — С вами трудно иметь дело, вы крепкий орешек.
  — Мне нужны деньги, но у меня хорошая пишущая машинка, а ваша нуждается в серьезном ремонте.
  — Я знаю.
  После некоторого раздумья она предложила:
  — Я могла бы дать вам сейчас пятнадцать долларов, а двадцать через две недели.
  Я отрицательно покачал головой:
  — Мне срочно нужны деньги.
  Она вздохнула с сожалением:
  — Тогда я вам не покупатель.
  — Ладно, — ответил я. — Попробую стукнуться к соседям. Кто живет в квартире 62-Б?
  — Там нет никого.
  — Квартира не сдается?
  — Там жила женщина, но съехала. Нэннси Бивер. Она говорила, что ее имя звучит именно так, с двумя «н»: Н-э-н-н-с-и.
  — Тоже пишет?
  — Думаю, что да. Она много работала на машинке. Хотя я не встречала в продаже ее книг.
  — Общительная?
  — Не могу сказать, но вообще она неплохой человек. И так неожиданно уехала! Я ничего и не подозревала до вчерашнего дня.
  — Любовники?
  — Не знаю. Здесь каждый живет своей жизнью. Например, в квартире 60-Б живет пара Остинов. Я не знаю, чем они занимаются. Он, кажется, где-то при должности. Что касается ее… Я никогда не слыхала, чтобы у них стучала машинка. Мне кажется, она художница. Они оба очень скрытные. Этот район города вообще отличается замкнутым образом жизни. — Она подумала с минуту, а потом добавила: — Это единственный способ выжить здесь.
  — А мисс Бивер не намекала вам, что собирается уезжать? — спросил я.
  — Нет, я ничего такого и предполагать не могла, пока она не начала выносить из квартиры картонные коробки и чемоданы.
  — Выносили вещи грузчики?
  — Нет, таксист, — ответила она. — Она договорилась, чтобы он помог ей.
  — Картонные коробки и чемоданы, говорите вы?
  — Да, картонные коробки. Наверное, с полдюжины, клеенные лентой и с почтовыми наклейками. Сначала она вынесла коробки, а примерно через полчаса вернулась и забрала чемоданы.
  — Все это время ей помогал водитель такси?
  — Да.
  — Желтое такси?
  — Да, по крайней мере, я так думаю.
  — Один и тот же водитель?
  — Не знаю. Господи! Почему вы так интересуетесь Нэннси Бивер?
  — Будь я проклят, если я сам знаю, — сказал я, — но мне нравится сопоставлять факты, чтобы понять людей. Любого человека я рассматриваю как потенциального героя рассказа. То, что вы мне поведали, возбудило мое любопытство.
  — Короче, она уехала, и вы не сможете продать ей пишущую машинку.
  — Вы не думаете, что мисс Бивер вернется?
  Она покачала головой.
  — Скажите, — начала она опять, — сколько вы хотите заработать на машинке?
  Я снова посмотрел на ее машинку.
  — Не могу вас порадовать. Ваша машинка в том еще состоянии. Ее нужно почистить, смазать, отрегулировать.
  — Это давно надо было сделать, но я все откладывала. Когда нет постоянной работы, на статьях и тому подобном много не заработаешь. Я не могу без машинки, но у меня не так много денег, чтобы купить новую. Некоторые гонорары, которые я получаю за рассказы, составляют меньше пяти долларов… знаете, в этих дешевых журналах…
  — Приходится туго, — согласился я. — Возможно, если ваши рукописи будут выглядеть более… скажем, более солидно, вы сможете больше заработать.
  — Я как раз это и имею в виду. Вот почему мне хотелось бы узнать, сколько вы окончательно хотели бы получить. Я ведь не могу жить, чтобы совсем не есть, и через две недели надо еще вносить плату за квартиру.
  — Я не могу назначить иную сумму…
  — Может быть, вы все-таки согласитесь получить сейчас пятнадцать долларов, а через две недели остальные двадцать?.. У меня приняли рассказ. Двадцать долларов я получу наверняка.
  — Извините, — сказал я, — но для меня это неприемлемо. К кому еще в этом доме вы посоветовали бы мне обратиться?
  — Ни к кому, — ответила она. — На этом этаже всего четыре квартиры. Четвертую снимает какая-то дама, занимающаяся бизнесом. Она рано уходит на работу. А о людях, которые живут этажом выше, я вообще ничего не знаю.
  Я положил свою пишущую машинку в кейс.
  — Мне очень жаль, — выразил я сожаление. — Попробую спросить в соседнем доме. Вы там никого не знаете?
  Она покачала головой.
  — Мы не общаемся с соседями. У каждого свои знакомые, вот и все. Но мне бы, конечно, хотелось иметь эту машинку…
  — Жаль, что я не могу позволить себе продать ее на ваших условиях, но мне тоже нужно думать о своем существовании.
  — Вы пишете?
  — Время от времени.
  — Вы выглядите состоятельным. Производите впечатление человека, которому не составляет труда продать свои произведения.
  — Неужели я кажусь именно таким?
  — Да, в вас есть какое-то высокомерие, видимо, от самоуверенности. Вам наплевать на нас, писателей, живущих на случайные заработки. Мы осознаем всю тщетность наших усилий и постепенно погружаемся в пучину разочарований. Пока я наблюдала это у других, но, похоже, подобный финал ждет и меня.
  — А знаете, что я сделаю? — обратился я к ней. — Вы славная, и я готов рискнуть. Ладно, давайте пятнадцать долларов, и машинка ваша, а я приду за остальными через две недели.
  — Неужели вы пойдете на это? — спросила она, и ее лицо посветлело.
  Я кивнул.
  — Как чудесно! Мне в последнее время не раз приходило в голову, что мои работы выглядят, как бы это сказать… не очень профессионально оформленными.
  — Новая лента отнюдь не пошла бы во вред вашей машинке.
  — Новые ленты денег стоят, — сказала она, — а деньги не растут на деревьях.
  Она прошла в чуланчик и, пошарив там, вернулась с двумя пятидолларовыми и пятью однодолларовыми бумажками.
  Я отдал ей свою пишущую машинку, ее положил в кейс и сказал:
  — Помните, я вернусь через две недели. Надеюсь, новая машинка принесет вам удачу.
  — Принесет. Обязательно принесет! Я знаю! — радостно воскликнула она. — У меня даже настроение поднялось. Вы сказали, вас зовут Лэм?
  — Дональд Лэм.
  — Я достану эти деньги, Дональд. Уверена, что у меня получится. Эта сделка буквально оживила меня. Я чувствую настоящее вдохновение. Теперь все пойдет по-другому. И даже наскребу на гамбургер — ведь на голодный желудок много не наработаешь.
  — Это правда, — согласился я.
  Она проводила меня до двери, потом в порыве чувств, обхватила меня руками и поцеловала в щеку.
  — Вы замечательный человек! — сказала она.
  Унося ее разваливающуюся пишущую машинку, я вернулся к автомобилю, анализируя информацию, которую мне удалось получить о Нэннси Бивер.
  Две ездки в такси. Одна — с картонными коробками, после которой она вернулась через полчаса. Потом вторая, с чемоданами, — насовсем.
  Я вернулся и изучил список жильцов, мне нужен был управляющий. Узнав, где он находится, я направился прямо туда. Управляющим оказалась женщина средних лет, тучная и циничная.
  — У вас есть свободные квартиры? — спросил я.
  — Одна освобождается на третьем этаже, номер 62-Б. Очень хорошая квартира.
  — Могу ли я взглянуть на нее?
  — Не сейчас. Она еще не убрана. Жилец выехал только вчера и оставил все в беспорядке.
  — Я сделаю на это скидку.
  — Я не могу сейчас подняться с вами. Мне должны позвонить из другого города.
  — Дайте мне ключ, и я сам посмотрю, — предложил я.
  — Чем вы зарабатываете на жизнь? — спросила она.
  — Литературным трудом.
  Она покачала головой.
  — Писатели ненадежные клиенты. На словах у них все хорошо, но, когда надо платить, оказывается, что у них нет денег. И такое происходит сплошь и рядом.
  — Сколько вы хотите за эту квартиру? — спросил я.
  — Пятьдесят пять долларов, — ответила управляющая.
  — Я не из таких, как вы описали, и мог бы внести плату за первый месяц и заплатить вперед еще пятьдесят пять за следующий месяц проживания. В любое время, если я не заплачу, вы можете взять эти пятьдесят пять долларов.
  — Это другое дело, — обрадовалась она. — Должно быть, у вас дела в порядке.
  — Мне удается сводить концы с концами, — скромно ответил я.
  Она протянула ключ.
  — Учтите, там полный хаос. Но я сегодня же наведу там порядок.
  — Разумеется, — успокоил я, — я это учту.
  Снова поднявшись по лестнице, я вошел в квартиру.
  Там и вправду царил кавардак. По полу всюду в беспорядке разбросаны бумаги. В спешке скомканными обрывками была переполнена и мусорная корзина.
  Шкафы открыты настежь, ящики комода выдвинуты.
  Я разгладил несколько листков. В основном это были рекламные объявления, обычно рассылаемые по почте. На одном был отпечатан список вещей: три книги с названиями и именами авторов; полпачки бумаги для пишущей машинки; пачка копирки, карандаши, ручки, резинки, ленты для машинки, конверты…
  В этом списке не было ничего, что могло бы объяснить, почему этот лист вынули из машинки, смяли и швырнули в корзину.
  Вверху стояло имя — Нэннси Армстронг, коробка 5.
  Я сложил бумагу, сунул в карман и вышел из квартиры. Отдавая ключ управляющей, я сказал, что еще подумаю и не против взглянуть на квартиру еще раз после того, как ее уберут.
  Приехав домой, я отыскал телефонный справочник и посмотрел раздел «Склады».
  Меня заинтересовала компания «Интернэшнл сторидж», филиал которой находился в пяти кварталах от Биллинджер-стрит, где раньше проживала Нэннси Бивер.
  Снова сев в машину, я отправился в таксомоторный парк. Дежурная в ответ на мой вопрос сказала:
  — Вчера заказывали такси. На нем отвезли несколько картонных коробок с Биллинджер-стрит, 830 по адресу филиала компании «Интернэшнл сторидж». Это всего в пяти кварталах оттуда… У вас есть претензии?
  — Совсем наоборот, — сказал я. — Водитель показал себя с самой лучшей стороны. Более того, я хотел бы еще раз воспользоваться его услугами.
  — Машину будет довольно трудно разыскать, — начала дежурная.
  — Но ведь ваши таксисты периодически оповещают вас о заказах, — сказал я. — Сообщил же водитель, что находится на Биллинджер-стрит и везет кучу картонных коробок в «Интернэшнл сторидж». Потом он еще подвез мои чемоданы.
  Поскольку я знал, что водители сообщают только адрес, не упоминая имени заказчика, то был уверен, что дежурная понятия не имела, кто был клиентом: женщина или мужчина.
  Я просунул в окошечко пятидолларовую купюру.
  — Мне очень важно увидеть этого таксиста. Купите себе коробочку конфет. Шоколад хорошо стимулирует мозговую деятельность, и, я уверен, вы придумаете что-нибудь, чтобы уладить мое дело.
  — Я не нуждаюсь в деньгах, — сказала она.
  — Но все же…
  Дежурная почти как должное приняла пятидолларовую бумажку.
  — Чтобы выяснить, нужно время, — сказала она.
  — Я подожду.
  — Я… Постойте-ка. Это машина 2-27-А. Но у нас водители работают посменно. Заказы поступают практически круглые сутки. Водитель приезжает в гараж и тут же сдает ее сменщику.
  — Знаю, — сказал я, — но тот водитель работал утром и…
  — Тогда, очевидно, сейчас он тоже на дежурстве, — предположила она.
  — А вы могли бы разыскать его, — попросил я, — и снова направить на Биллинджер-стрит, 830? Я буду его там ждать.
  — Вам нужно именно это такси?
  — Мне нужен этот водитель, — ответил я.
  — Хорошо, — сказала она, записывая. — Я ему передам. Вы будете там ждать?
  — Я буду ждать внизу у лестницы.
  Я отправился на Биллинджер-стрит и простоял там двадцать пять минут, прежде чем показалось такси.
  Водитель вышел из машины и стал озираться по сторонам.
  — Вы вчера выполняли мой заказ, — сказал я, — перевозили картонные коробки на склад компании «Интернэшнл сторидж».
  Он посмотрел на меня, вспоминая.
  — Но это были не вы, — возразил он. — Это…
  — Я знаю, — перебил я его. — Это была моя помощница, Нэннси Бивер, она перевозила кое-что из квартиры 62-Б. И перепутала вещи, которые должна была взять с собой и которые должна была отвезти на склад. Мне придется все проверить, и вы мне поможете. Сначала мы поедем в «Интернэшнл».
  Он взял десять долларов, которые я протянул ему.
  — У меня из-за этого не будет неприятностей? — спросил он.
  — Ни малейших. Я просто пытаюсь все выяснить. Думаю, когда Нэннси собиралась, то по ошибке положила в коробку рукопись, которая мне очень нужна. Очевидно, эта коробка попала в хранилище.
  — О’кей, — согласился он. — Поехали.
  Он сбросил флажок, и мы отправились в филиал компании «Интернэшнл сторидж».
  — Подождите здесь, — сказал я, выходя из машины, — я недолго.
  Войдя внутрь, я обратился к девушке за стойкой:
  — Вчера моя помощница привезла сюда картонные коробки из нашей квартиры на Биллинджер-стрит, 830. Водитель такси, который ее подвозил, сейчас ждет на улице. Произошла ошибка в количестве коробок. Я хочу найти накладную, или как вы это называете, и проверить количество коробок.
  Она не нашла в моей просьбе ничего особенного.
  — Фамилия?
  — Нэннси Армстронг. — Я стрелял вслепую.
  Она пробежала глазами список:
  — Вот шесть картонных коробок.
  — Только шесть?
  — Только шесть.
  — Тогда недостает коробки 6А, — сказал я. — Попробую ее найти. Большое спасибо.
  Я заметил, что в глазах девушки появилась легкая тень подозрения, поэтому решил не испытывать судьбу и быстро вернулся к такси.
  — Она действительно перепутала, — сказал я водителю. — Нам придется снова ехать на Биллинджер-стрит.
  По дороге я спросил:
  — Вы везли мою помощницу после того, как она сдала коробки?
  — Да.
  — В аэропорт? — спросил я.
  Он обернулся, с подозрением взглянув на меня:
  — Нет, не в аэропорт.
  Я рассмеялся.
  — Она всегда была скуповата. Наверное, поехала автобусом, хотя я советовал ей лететь.
  — Я довез ее до автобусной станции, — признался он.
  Больше я не задавал вопросов, а когда он остановился у дома 830 по Биллинджер-стрит, расплатился по счетчику и направился к лестнице.
  — Мне нужно отыскать пропавшую коробку, — объяснил я ему. — Думаю, Нэннси оставила ее для меня у управляющей. Видите ли, мы съезжаем с квартиры…
  — Так я и понял, — сказал водитель. Затем, бросив взгляд на чаевые, которые я дал ему, кивнул: — О’кей, — и тотчас уехал.
  Я пересел в свою машину и отправился домой. Там я отыскал картонную коробку, взял несколько старых газет и три или четыре ненужные книги, сложил все в коробку и напечатал на листе бумаги: «Нэннси Армстронг, коробка 6А».
  Я сочинил подробную опись и приклеил лист на коробку.
  Затем я вернулся в компанию «Интернэшнл сторидж» и подошел к стойке, с довольной улыбкой таща за собой эту дурацкую коробку.
  — Все в порядке, — сказал я. — Я отыскал ее. Это коробка под номером 6А. Будьте любезны, поставьте ее вместе с другими.
  Она взяла коробку.
  — Полагаю, мне придется доплатить за хранение.
  — Сущие пустяки, — успокоила меня девушка. — Мы берем плату вперед за два месяца. Там было шесть коробок, и ваша помощница уплатила за них. А за эту мы возьмем всего пятьдесят центов и поставим ее вместе с другими.
  — Прекрасно, — сказал я, протянул ей пятьдесят центов и направился к выходу. Потом внезапно остановился, как будто вспомнил что-то важное. Я вернулся назад и спросил: — Извините, но мне нужна квитанция.
  — Квитанцию мы уже выдали мисс Армстронг, — сказала она.
  — У нее квитанция на шесть коробок. Теперь в целом их семь, с учетом той, что под номером 6А.
  Она нахмурилась, потом сказала:
  — Хорошо, я выдам вам отдельную квитанцию.
  Она взяла листок бумаги, быстро и небрежно написала: «Одна картонная коробка добавлена на счет Нэннси Армстронг. Адрес: „До востребования. Калексико, Калифорния“», сделала отметку: «Уплачено 50 центов» — и, поставив свои инициалы, протянула мне квитанцию.
  — Вы можете приложить ее к другим, и все будет в порядке, — сказала она.
  Я поблагодарил ее и вышел.
  Итак, Нэннси Армстронг отбыла на международном автобусе в Калексико. Значит, своей машины у нее нет. Колберн Хейл и не думал возвращаться. Сопоставив факты, я мог теперь побиться об заклад, что он и Нэннси Бивер намерены встретиться.
  Я поехал к себе, собрал чемодан, бросил его в багажник машины, принадлежавшей агентству, и отправился в Калексико.
  Глава 3
  Я ехал через Бомонт и Бэннинг-Пас. Слева проплывали горы Сан-Горгонно, а справа поднимались в небо кручи Сан-Хасинто.
  Мы брали с клиентов за пользование машиной агентства, и, пока спидометр накручивал милю за милей, я представлял физиономии Берты и нашего клиента, когда я представлю счет расходов.
  У Берты был настоящий бзик на почве экономии — ведь каждый потраченный доллар уменьшал сумму на счету агентства. Мое же путешествие в Калексико — с дорогой и проживанием — грозило пробить изрядную брешь в выданном мне авансе.
  Вершины Сан-Хасинто уходили в небо на три тысячи метров, и северные склоны местами еще были под снегом, но в долине было тепло, а когда Индио остался позади и дорога пошла на уровне моря, я уже не знал, куда деваться от жары. Берта и слышать не хотела, чтобы оснастить машину кондиционером. Она заявляла, что в наших поездках по городу он будет только действовать на нервы.
  Я не сообщил Берте, куда направляюсь, потому что, узнай она об этом, ее мог хватить удар. Но у меня был единственный след — и он вел в Калексико.
  Был поздний вечер, когда я добрался до места. Калексико и Мехикали — города-близнецы. Калексико — на севере, Мехикали — на юге, и столбы, обозначающие границу между Соединенными Штатами и Мексикой, — единственное, что их разделяет.
  Итак, у Нэннси не было машины. Она приехала на автобусе. Все говорило за то, что с деньгами у нее напряженно, поэтому она вряд ли остановится в довольно дорогом отеле «Де Анза». По правде говоря, я вообще не был уверен, что она находится в Калексико. Указанный в квитанции адрес еще ни о чем не говорил — она с равным успехом могла поселиться в Мехикали.
  Я понимал, что придется изрядно попотеть.
  Прихватив с собой адресованное Нэннси Армстронг письмо-приманку, я первым делом бросил его в почтовый ящик.
  Если вы не являетесь агентом ФБР, на почте вам ничего не сообщат о клиентах. Письмо-приманка в этом случае — практически единственный способ получить нужную информацию в небольшом городке.
  Его размеры слишком велики, чтобы положить его в карман или в сумочку — смотря по тому, адресовано ли оно мужчине или женщине. Кроме того, на конверт нанесены разноцветные полосы, и оно так же привлекает внимание, как красный галстук на похоронах. Вы отправляете письмо, находите место, откуда хорошо видны двери почтового отделения, и следите за людьми, которые входят и выходят, особенно когда поступает свежая почта.
  Получив в окошке «До востребования» такое письмо, адресат обычно выходит на улицу, держа его в руках, и останавливается вблизи, чтобы распечатать.
  В конверте он находит обычное рекламное объявление, которые пачками рассылаются по всевозможным адресам, и объекту вашего поиска даже в голову не придет заподозрить неладное.
  Вы же не только получаете возможность хорошо рассмотреть жертву вашей мистификации, но и начать слежку за ней.
  Итак, отправив письмо-приманку, я объехал городок и переписал все гостиницы и мотели. Особых надежд я не питал, поскольку продолжал думать, что та, которую я ищу, поселилась в мексиканской части города, а здесь появляется, только чтобы получать почту.
  Тем не менее, составив список, я отыскал телефон-автомат и принялся обзванивать отели.
  Каждый разговор я начинал словами:
  — Это кредитное агентство «Акми». У вас зарегистрировалась женщина, у нее нет автомобиля, она приехала на такси. Ее зовут Дебора Смит. Вы не можете сказать, в каком номере она остановилась?
  Первые три звонка не дали результата. Наконец мне повезло. В мотеле «Мэйпл Лиф» мне ответили:
  — У нас есть женщина, подходящая под ваше описание, она приехала в такси с двумя чемоданами, но ее зовут не Дебора Смит.
  — Какой номер она занимает? — спросил я.
  — Двенадцатый.
  — Меня интересует женщина, — стал уточнять я, — приблизительно шестидесяти двух лет. Она прибыла из Нью-Йорка. Примерно пяти футов и шести дюймов роста, худая и…
  — Нет, нет, нет, — перебил меня голос в трубке. — Этой около двадцати шести. У нее золотисто-каштановые волосы. Она среднего роста и с хорошей фигурой…
  — Совсем не то, что я ищу, — сказал я. — Моей около шестидесяти, худощавая, чуть выше среднего роста.
  — Жаль, но ничем не в состоянии помочь.
  — Большое спасибо, — поблагодарил я и повесил трубку.
  Я сразу поехал в «Мэйпл Лиф», зарегистрировался и поселился в номере.
  Это был вполне приличный мотель с внутренним двориком и маленьким бассейном, вокруг которого было расставлено несколько пляжных кресел.
  Я облачился в купальные трусы, подошел к бассейну, но решил пока не лезть в него, сел в кресло и расслабился, не спуская глаз с номера 12.
  Мое сидение ничего не дало.
  Уже стемнело. Купальщики разошлись, и я почувствовал, что замерзаю. Я вернулся в номер, оделся и сел в машину, продолжая наблюдать за номером 12.
  Удача улыбнулась мне лишь без двадцати девять, когда наконец я увидел ту, что искал.
  Я засек ее сразу, еще до того, как она сунула ключ в дверь номера 12. Это была настоящая красавица. Она приехала в такси и явно выглядела чем-то расстроенной.
  Я подождал, пока она вошла в номер, завел мотор, бросился вслед за такси, которое направилось в сторону границы. Я обогнал его и посигналил водителю, чтобы он остановился.
  Водителем оказался шустрый мексиканец.
  — Это мексиканское такси? — спросил я.
  Он кивнул.
  — Я хочу попасть на мексиканскую территорию, — продолжал я, — но не на своей машине. Могу я оставить ее здесь и поехать с вами?
  — Я не имею права брать пассажиров в ту сторону, — сказал он.
  — Но ведь я приехал с вами из Мехикали, — сказал я ему. — Разве вы не помните?
  В слабом свете от приборной доски сверкнули белые зубы.
  — Теперь вспоминаю, — сказал он. — Садитесь.
  Я запер свою машину и сел в такси.
  — Нам придется сделать небольшой крюк, чтобы пересечь границу, — сказал таксист, — но это на стоимость проезда не повлияет. Куда двинемся?
  Он посмотрел на пять долларов, которые я ему дал.
  — Вы только что привезли в мотель молодую женщину, — сказал я. — Где она села?
  — О-го! — сказал он. — Сыщик?
  Я усмехнулся:
  — Просто одинокий кабальеро. Собираюсь ее подцепить, но боюсь, стандартный подход здесь не сработает.
  — Она подошла ко мне, — начал водитель, — у кафе «Монте-Карло» в Мехикали.
  — Вот туда меня и везите, — сказал я.
  Его зубы снова засветились в широкой улыбке.
  — Само собой, — сказал он.
  Пешеходы могли свободно пересекать границу Калексико; но на автомобиле приходилось делать крюк, сворачивая в боковой проезд, потом двигаясь по улице, что шла параллельно границе, пока вы не упирались в светофор, преграждающий выезд на дорогу, идущую с севера на юг. Чтобы попасть в Мексику, здесь нужно было свернуть направо.
  Пока мы так крутились, я завязал разговор с водителем:
  — Вам, мексиканцам, разрешается пересекать границу и возить клиентов в Соединенные Штаты?
  — Да, сеньор, — ответил он. — И американцы тоже могут пересекать границу и ездить в Мехикали. Нам, правда, не положено подсаживать пассажиров на обратном пути в Мексику. — Он пожал плечами. — Может случиться неприятность, я не знаю… Если не повезет, меня оштрафуют.
  Я подумал, что, вероятно, это был намек, чтобы выудить еще денег, поэтому ничего не ответил.
  Через некоторое время он нарушил молчание:
  — Сказать относительно женщины из мотеля «Мэйпл Лиф»?.. В ней действительно есть что-то странное.
  — Да? — спросил я.
  — Да, — ответил он, после чего возникла пауза.
  На сей раз я правильно оценил его молчание: на этот раз водитель нашел верный способ, как залезть в мой карман. Я вынул еще один пятидолларовый банкнот.
  Он моментально растворился у него в руках.
  — У меня дома возникло много проблем, — начал оправдываться водитель. — У меня четверо детей, скоро родится пятый, а жизнь такая дорогая.
  — Жизнь у всех дорогая, у меня тоже, — ответил я. — Так что же необычного в этой женщине?
  — Она не знает испанского, — ответил он. — Официант, которого она просила вызвать такси, обратился ко мне. Он сказал, что есть пассажирка, которую нужно перевезти в Штаты. Потом он рассказал, что она пришла в кафе и заказала один напиток. Потом ждала, ждала, ждала… Затем заказала еще напиток и снова ждала, ждала, ждала. Затем она заказала поесть и ела очень-очень медленно. Правду говоря, сеньор, она кого-то ждала, но он так и не пришел. Это вам поможет, сеньор?
  — Вполне возможно, — ответил я.
  Затем он попросил, резко остановив машину:
  — Пожалуйста, пройдите один квартал пешком. Пересеките границу, и я буду ждать вас там. Потом поедем дальше. Так будет лучше, не хочу рисковать.
  Я вышел из машины и, пройдя вниз по улице, пересек границу. Я бы ничуть не удивился, если бы никого там не нашел, но водитель оказался на месте, ожидая меня, чтобы подвезти к кафе «Монте-Карло», до которого было четыре квартала.
  Кафе оказалось довольно большим, хотя и с весьма скромной вывеской. Войдя в него, вы попадали в помещение бара с несколькими столиками. Отсюда дверь вела в другой зал, а оттуда можно было попасть в третий. В залах было довольно многолюдно.
  По-видимому, это был семейный ресторан. Тихое, респектабельное заведение, где берегут свою репутацию. Запах еды был так соблазнителен, что я сел за столик и заказал поесть. Пока не подали еду, я отыскал телефон и позвонил Берте домой.
  — Пусть меня зажарят как устрицу! — задыхаясь от возмущения, заорала она. — Сколько можно пропадать, не давая о себе знать! Где ты находишься, нечистая тебя возьми?
  — В Мехикали, — ответил я.
  — Мехикали! — еще громче завопила Берта. — Какого черта ты там делаешь?
  — Иду по следу.
  — Ты же спустишь весь аванс! — Берта чуть не плакала.
  — Почти уже спустил.
  — Иного я от тебя и не ждала. Ты обращаешься с деньгами, как будто они растут на деревьях. Почему ты ничего не сообщал?
  — Нечего было.
  — Слушай, наш клиент уже сгрыз от нетерпения ногти почти до локтей.
  — Так он появился на горизонте?
  — Еще бы! Был здесь, да еще трижды звонил! Последний раз полчаса назад. На прощанье просил, если ты объявишься до полуночи, сразу перезвонить ему. Он оставил номер телефона.
  Я сказал:
  — Мне нечего ему сообщить, кроме того, что ниточка, по которой я иду, привела меня на мексиканскую границу. Позвоните ему и скажите, что я напал на след. Кстати, если он озабочен расследованием, пусть раскошелится еще на полторы сотни.
  — Он-то озабочен, — сказала Берта, — но, похоже, не особенно настроен завалить нас деньгами. Тебе придется самому ему позвонить. Его номер 6-7-6-2-3-0-2.
  — Ладно, свяжусь с ним. Пока же остаюсь в Калексико. Клубок докатился до Мехикали, и надеюсь к завтрашнему дню получить что-нибудь стоящее.
  — Горячий след?
  — Обжечься можно.
  — Меня жгут твои пятнадцать центов за милю, — сказала Берта.
  — Мы сторицей вернем эти пятнадцать центов за милю, — напомнил я ей.
  — Но в том случае, если эти расходы оплачивает клиент, — сказала Берта. — Легче убедить его выложить пятьдесят долларов за день работы агента, чем оплатить пробег машины по пятнадцать центов за милю.
  — Ладно, — сказал я ей. — Это дело оказалось более запутанным, чем мы предполагали. Естественно, и расходы будут выше.
  — Где ты будешь сегодня вечером, Дональд? Ты нашел, где остановиться?
  — В мотеле «Мэйпл Лиф» в Калексико, в 7-м номере. Я думаю, мы найдем человека, который нам нужен, в течение суток. Я позвоню сразу же, как только узнаю что-нибудь определенное.
  — Хорошо, позвони клиенту и поговори с ним, — сказала Берта. — Он уже на стенку лезет.
  — Ладно, позвоню, — пообещал я. — Но я не хочу, чтобы он вмешивался в игру.
  — Позвони ему сейчас же, — настаивала Берта. — Он просил сделать это до полуночи. Не забыл номер? 6-7-6-2-3-0-2. Не горячись, Дональд, и так распиши ему свои достижения, чтобы он от счастья голову потерял.
  Я пообещал, что выполню все, как она просит, и повесил трубку.
  Тут же я набрал номер, который мне дала Берта. В трубке послышался раздраженный голос Колхауна:
  — Алло, кто говорит?
  — Дональд Лэм, — сказал я.
  — Сколько можно ждать! — воскликнул он.
  — Ждать — чего?
  — Ждать, чтобы получить ваш доклад.
  — Меня наняли не для того, чтобы делать доклады, — ответил я. — Меня наняли найти кое-кого.
  — И вы нашли?
  — Нет.
  — Где вы находитесь?
  — В настоящий момент я нахожусь в Мексике.
  — В Мексике?!
  — Именно так.
  — Какого черта вы делаете в Мексике?
  — Разыскиваю человека, который, полагаю, находится здесь.
  — Его там нет.
  — Вы уверены?
  Он не нашелся, что ответить, и я продолжал:
  — Я выдернул кончик нити из клубка и сейчас пытаюсь его размотать.
  — Что это за нить?
  — Его подруга, — пояснил я.
  — Его — что?
  — Его подруга.
  — Кто она?
  — Мне не хотелось бы упоминать имена по телефону, но она жила не очень далеко от того места, где жил нужный вам человек, и исчезла почти в одно и то же…
  — Только не говорите, что вы нашли ее.
  — Я ее нашел.
  — Черт возьми, неужели?
  — А почему бы и нет? — спросил я.
  — Я согласен с вами, Лэм, — сказал он, и его голос неожиданно зазвучал дружелюбно. — Это действительно нить. Эта женщина где-то поблизости от вас. Где именно?
  — Я звоню из кафе, — сказал я, — южнее мексиканской границы. Мне не хотелось бы углубляться в подробности.
  — Черт возьми, Лэм! — сказал он звенящим от раздражения голосом. — Именно на мне лежит ответственность. Именно я вам плачу. Где она?
  Я сказал:
  — Она находится по другую сторону границы, в Калексико.
  — Где именно?
  — В мотеле.
  — Как называется мотель?
  Я некоторое время колебался, потом сказал:
  — «Мэйпл Лиф». Она занимает 12-й номер, но я не думаю, что нужный вам человек приедет к ней туда. Мне кажется, что свидание состоится где-то на юге от границы.
  — Почему вы так считаете?
  — У меня нет конкретной идеи. Мне стоило немалого труда найти ее: она пыталась замести следы и здесь она находится под вымышленным именем.
  — Каким? — спросил он.
  — Я не собираюсь обсуждать это по телефону, — твердо сказал я. — Кстати, почему вы так интересуетесь этой девушкой? Ведь мы ищем другого человека.
  — Мне интересно знать, что конкретно вы делаете. Когда я плачу деньги, я хочу знать, что получу взамен.
  Вместо ответа я стал быстро выкрикивать в трубку:
  — Хэлло… Девушка… Девушка… Почему вы меня разъединили?.. Хэлло, девушка!
  Затем я плавно опустил трубку на рычаг и пошел наслаждаться обедом.
  Он и вправду был замечателен. Сладковатые шейки омаров из Бахи, фасоль чили127, причем это была не просто фасоль, что явно не соответствовало бы названию, а толстые куски нежного мяса, плавающие в обжигающем красном соусе.
  Были также лепешки из кукурузной муки и…
  Я как раз заканчивал обед, когда к служащему, который сидел за кассой рядом с моим столиком, подошел мужчина.
  — У меня была назначена здесь встреча, — начал он. — Но я задержался в дороге. Мне никто не оставлял письма?
  — Как ваше имя?
  — Саттон.
  Служащий покачал головой:
  — Никаких писем, сеньор Саттон.
  Мужчина внимательно оглядел ресторан.
  — Здесь была сеньорита, американка, — продолжал служащий. — Она ждала, ждала, затем пообедала и уехала в такси.
  — Она не просила ничего передать? — спросил Саттон.
  — Сожалею, сеньор, ничего.
  Мужчина двинулся к выходу.
  Я схватил счет, швырнул его кассиру и, не дожидаясь чека и сдачи, бросился к дверям. Моя спешка насторожила официанта, и он схватил меня за руку.
  — Ваш чек, сеньор. Вы не заплатили.
  — Я заплатил! — сказал я ему.
  Если с вами случилась неприятность в Мексике, она может обернуться крупной неприятностью. Я терял драгоценные секунды, стараясь убедить парня в своей правоте.
  Когда наконец мне это удалось, я не стал выслушивать его извинений и выбежал на улицу. Мужчины и след простыл. Он, видимо, свернул за угол — знать бы, за какой. Наугад я двинулся на восток. Фортуна в этот раз оказалась не на моей стороне. Вдобавок, пока я ел, начался дождь.
  К вечеру натянуло облака, но здесь, в пустыне, дожди редки, и я надеялся, что тучи разойдутся. Я опять не угадал, и теперь шел ровный моросящий дождь.
  Дождь в долине Империал всегда вызывает большие проблемы.
  Зерновые на этих плодородных почвах питаются влагой от орошения, и владельцам ранчо этого достаточно. Если же идет дождь, то почва, перемешанная с илом из доисторических отложений реки Колорадо, превращается в скользкую глину, которая к тому же оказывается липкой, как мокрая краска. Автомобильные шины разбрасывают ее, покрывая тротуары толстым слоем грязи и делая их скользкими, как лед.
  Я вернулся в ресторан.
  — Вы знаете человека, который недавно здесь появился и говорил о несостоявшейся встрече? — спросил я давешнего служащего.
  — Нет, сеньор. Я никогда раньше его не видел.
  — Пожалуйста, быстренько вызовите мне такси, — попросил я.
  Он подошел к двери и выглянул наружу. Посмотрев вверх на облака и окинув взглядом улицу, он покачал головой:
  — Боюсь, что сегодня вечером это сделать невозможно, сеньор. Здесь совсем не так, как в Соединенных Штатах. У нас здесь обычно одно, в лучшем случае два такси. Сегодня дождь, поэтому такси вообще нет.
  Мексика — прекрасная страна, но есть вещи, которых мексиканцы не могут или не хотят понять. Наша спешка или необходимость срочно что-то предпринять оставляют их равнодушными.
  Хотя человек ускользнул от меня, я успел хорошо его рассмотреть и запомнить.
  Мне нужно было попасть к тому месту, где я оставил свою машину, и, поскольку вечер выдался дождливым, добраться туда я мог единственным способом — пешком.
  Благо, идти было недалеко. Я застегнул пальто и, чтобы защититься от дождя, держался поближе к домам, а где было возможно, укрывался под навесами и крылечками, быстро перебегая перекрестки.
  Вскоре я поравнялся с очередью из машин перед таможенным постом Соединенных Штатов в Калексико. Очередь была длинная. Вдалеке можно было увидеть группу работников иммиграционной службы и таможенных инспекторов. Обалдевшие от усталости, они пытали водителей стандартной гаммой вопросов: гражданами какой страны те являются, везут ли вещи, купленные в Мексике. Время от времени они приклеивали к ветровому стеклу карточку, означавшую, что машина должна пройти тщательный досмотр. Однако, как правило, дело ограничивалось беглой проверкой, и машинам давали знак двигаться дальше.
  Я много читал о контрабанде, и статистика доказывает, что буквально тонны марихуаны, а также изрядное количество героина и других наркотиков переправляются через границу.
  Таможенники научились распознавать контрабанду с полувзгляда, но их просто не хватало на такое количество машин.
  Знаете ли вы, какой город занимает ведущее место в мире по туризму? Рим? Париж? Лондон? Каир? Подумайте хорошенько. Правильный ответ: Тихуана, Баха, Мехико. И хотя через Мехикали в Штаты попадает не так много машин, как через Тихуану, тем не менее их количество огромно.
  Сейчас машины образовали длинный ряд, водители, не глуша моторы, нетерпеливо ждут своей очереди под монотонный ритм работающих «дворников».
  Я заметил пикап с прицепом, на котором находился небольшой плавучий дом. Это сооружение показалось мне любопытным.
  Некоторые заядлые любители водных прогулок перевозят свои лодки на прицепах через Мехикали, имея конечной целью порт Сан-Фелипе, что расположен в ста двадцати милях к югу. Прокатившись по дороге с отличным покрытием, в конце ее они получают отличную рыбалку и массу других забав на воде.
  Энтузиасты более изысканного отдыха минуют Сан-Фелипе и едут еще пятьдесят миль на юг, до Пуэрто-Ситоса. Там к их услугам изумительной красоты бухта, домики на колесах и теплая голубизна залива, которая ласкает и тело и душу.
  Однако плавучий дом — это что-то новенькое.
  Это было довольно короткое сооружение, поставленное на два одинаковых понтона и оснащенное двумя подвесными моторами. Пикап был достаточно мощный, чтобы дотащить прицеп до Пуэрто-Ситоса, если к тому же водитель одержим идеей столь экзотического времяпрепровождения.
  Я взглянул на водителя и застыл как вкопанный: это был человек, за которым я бежал, который совсем недавно заходил в кафе «Монте-Карло» и спрашивал, не ждет ли его кто-нибудь, каялся, что вынужден был задержаться.
  Теперь мне была понятна причина его задержки. Если ему пришлось ехать из Сан-Фелипе по раскисшей дороге, таща за собой плавучий дом на понтонах, то его опоздание было предопределено.
  Я зашагал, чтобы не отстать от медленно движущейся колонны автомобилей, и в то же время внимательно рассматривал водителя пикапа.
  Кроме него, в пикапе находился пассажир, но я не мог разглядеть его лица, поскольку он сидел на дальней от меня стороне и на него падала тень.
  Затем я пересек дорогу и прошел через пограничный пункт, назвав свое гражданство и заявив, что ничего не покупал в Мексике.
  Я снова попытался поймать такси, но тщетно; потом пешком добрался до своей машины и поехал назад к дороге, что шла от границы. Пикап с плавучим домом, видимо, уже проехал. Правда, я успел запомнить номера пикапа и прицепа. Я знал, что найду этого человека, хотя, судя по описанию, это был не Хейл.
  Но меня очень интересовал пассажир. Он запросто мог оказаться тем, кто мне был нужен.
  Теперь я мог дать сто очков вперед, что нахожусь на верном пути.
  Я промок насквозь, когда наконец добрался до мотеля «Мэйпл Лиф». Достав из чемодана бутылку, я принял изрядную дозу виски и отправился спать.
  Глава 4
  Среди ночи сквозь сон я услышал разговор, шедший на повышенных тонах.
  Я повернулся на другой бок, поправил подушку и снова погрузился было в сон, но неожиданно проснулся от мысли, что голоса, похоже, доносились из номера 12.
  Мне потребовались секунды, чтобы окончательно проснуться, вскочить с кровати и подбежать к окну. В номере 12 было темно. Голоса смолкли.
  Мотель мирно спал под звездами, свет которых, дрожа, отражался в бассейне.
  Я постоял у окна, пока окончательно не замерз, снова лег, но долго не мог уснуть. Лежал, прислушиваясь. Меня окружала полная тишина.
  Я проснулся в семь часов, принял душ, побрился и решил позавтракать.
  Мне вдруг до смерти захотелось отведать juevos rancheros. Это мексиканское блюдо представляет собой тонкую маисовую лепешку, на которую кладут жареные яйца, с соусом из лука с перцем и другими специями.
  На свете нет места, где juevos rancheros готовили бы лучше, чем в отеле «Де Анза».
  Дождь уже прекратился. Небо было голубое, воздух прозрачен и свеж. До отеля было четыре квартала, и я решил пройтись пешком, не спеша, расправив плечи и вдыхая полной грудью чистый воздух пустыни.
  Я вошел в ресторан отеля «Де Анза», отыскал укромный столик, сел и, сделав заказ, стал в ожидании наслаждаться чудесным кофе.
  Официант принес juevos rancheros. Я отставил чашку с кофе и, подняв глаза, встретился с испуганным взглядом нашего клиента, Мильтона Карлинга Колхауна, который сидел через три столика от меня. Он был явно не готов к встрече со мной. Его лицо выражало полную обескураженность.
  Я небрежно помахал ему рукой, как будто увидеть его здесь было самым обычным делом, и продолжил трапезу. Однако я не спускал с него глаз, чтобы он не улизнул под шумок.
  Он закончил завтракать раньше меня и небрежной походкой направился к моему столику.
  — Это вы, Лэм? — начал он. — С добрым утром. Как дела?
  — Прекрасно, спасибо. Как вы?
  — Немного не выспался, но, в общем, неплохо.
  — Вот уж не ожидал встретиться с вами здесь и сейчас.
  — Кстати, — сказал он, — я и сам не думал, что окажусь здесь, но после того нашего разговора по телефону решил приехать, чтобы можно было… чтобы переговорить с вами лично. Разговоры по телефону ничего не дают.
  — Неужели? — спросил я.
  — Поверьте, это так и есть.
  — Где вы остановились? — спросил я.
  — В этом отеле. Здесь чудесно: кондиционеры и все прочее. Кроме того, кормят отлично.
  — Вы часто приезжаете сюда? — поинтересовался я.
  — Не очень. А теперь, Лэм, расскажите, что вам удалось узнать.
  — Ничего особенного.
  — Но у вас должны были появиться какие-то дополнительные факты. Вчера по телефону вы говорили намеками. Я понял, что непременно должен поговорить с вами, причем с глазу на глаз. Вам ведь известно кое-что, правда?
  — Да.
  — Что именно?
  — Одна молодая женщина ждет встречи с кем-то, и я подозреваю, что этот кто-то и есть Хейл, — сказал я.
  — Кстати, насчет этой молодой женщины, — продолжил Колхаун. — Вы не захотели называть имен. Вот еще почему я решил поговорить с вами. Итак, кто эта молодая женщина?
  — Ее зовут, — ответил я, — Нэннси Бивер. Она зарегистрировалась здесь под именем Нэннси Армстронг. Есть особенность в написании ее имени. Оно пишется через два «н»: Н-э-н-н-с-и.
  — Как, черт возьми, — спросил он, — вам вообще удалось выйти на нее?
  — Я пытался собрать сведения о Колберне Хейле — все, что только возможно. Оказалось, что Нэннси — его подружка, и, когда я отправился к ней, выяснилось, что она таинственно исчезла почти одновременно с Колберном Хейлом. Таким образом, вполне вероятно, они скрылись вместе.
  — Но как все-таки вам удалось найти ее здесь? — спросил он. — Я не мог… — Он резко замолчал.
  — Что вы не могли? — поинтересовался я.
  — Не мог и вообразить, — ответил он.
  — Это обычная сыскная работа, — объяснил я. — Хотя мне пришлось изрядно потрудиться. В котором часу вы прибыли сюда?
  — Примерно в полтретьего утра. Поездка была жуткая. Дождь, дороги мокрые…
  Я перешел к делу:
  — Расходы растут. Мы берем за пробег машины по пятнадцать центов за милю.
  — Да-да, понимаю, — поспешно произнес он.
  — Поэтому, — продолжил я, — мы стоим перед дилеммой: либо прекращаем расследование, когда ваш задаток будет исчерпан, либо вы вносите еще некоторую сумму денег, чтобы мы двигались дальше.
  — В каком направлении?
  — В направлении поисков Хейла, разумеется.
  Он вытащил из кармана карандаш и стал играть им. Сначала поставил карандаш заточенным концом вниз и провел большим и указательным пальцем по всей длине, потом перевернул его и снова провел по нему большим и указательным пальцем, и опять перевернул. Явно обдумывал, что и как ответить мне.
  Я решил прервать его размышления:
  — Зачем вам нужен Колберн Хейл?
  Поколебавшись, он сказал:
  — Лэм, я не думаю, что это имеет особое значение.
  — Но знай я это, мне было бы легче искать.
  — Вряд ли.
  Я пожал плечами.
  — Это ваши деньги, — напомнил я ему.
  Он вытащил бумажник и извлек оттуда два новеньких пятидесятидолларовых банкнота.
  — Вот еще сто долларов, — сказал он. — Этого хватит на пару дней.
  — Если не считать дорожных расходов, — заметил я.
  — Ну, значит, на один день.
  — О’кей, — сказал я. — Решать вам. Вы хотите, чтобы, израсходовав их, я собрал вещички и вернулся домой?
  — Да, если к тому времени вы не найдете его. И постарайтесь сократить расходы.
  Я начал было отвечать, но осекся на полуслове, увидев, кто входит в ресторан. Должно быть, на моем лице отразилось крайнее изумление. Колхаун, сидевший спиной к двери, повернулся, следуя за моим взглядом.
  В этот момент меня заметил вошедший — сержант Фрэнк Селлерс из отделения полиции. Он тоже был удивлен, хотя и старался сохранять невозмутимый вид. Селлерс направился прямо к нам.
  — Хо-хо-хо! — воскликнул он. — Смотрите-ка, кто здесь!
  — Здравствуйте, сержант, как поживаете?
  — Что ты здесь делаешь, Шустрик? — спросил он. — И кто это с тобой?
  Я отреагировал мгновенно, пока Колхаун не успел вмешаться:
  — Мистер Колхаун, пожмите руку сержанту Фрэнку Селлерсу из отделения полиции. Это он по первому звонку спешит на помощь людям, нуждающимся в правосудии. Вы здесь по делу, сержант?
  Селлерс усмехнулся и сказал:
  — Ловко придумано, Дональд.
  Колхаун протянул руку. Селлерс схватил ее, утопил в своей огромной лапище и сказал:
  — Рад познакомиться.
  — А что ловко придумано? — спросил я.
  — Сказать Колхауну, кто я, и предупредить его, что, возможно, нахожусь здесь официально. По тому, как вы ведете себя, можно заключить, что Колхаун ваш клиент.
  Я ничего не ответил.
  — Так оно и есть, — сказал Колхаун.
  — Что тут у вас? — спросил Селлерс, обращаясь ко мне. — Как ты сюда попал, Шустрик? Что ищет здесь Колхаун?
  — Кое-какие сведения, — ответил я.
  Селлерс пододвинул стул и сел:
  — Пожалуй, я посижу с вами. Вы уже позавтракали?
  Я кивнул:
  — Здесь отлично готовят juevos rancheros, сержант.
  — Я их не ем, — сказал он. — Слишком, на мой вкус, острые. Итак, давайте вернемся к тому, на чем остановились. Вы говорите, Колхаун нанял вас добыть информацию?
  — Именно.
  — Что это за информация?
  Я улыбнулся и сказал:
  — Вы не того спрашиваете. Я не могу раскрывать секреты клиента.
  Селлерс повернулся к Колхауну:
  — Что это за информация?
  — Это официальный допрос? — ошарашенно спросил Колхаун.
  — Это может стать официальным допросом, — ответил ему Селлерс.
  Колхаун внимательно посмотрел на него и холодно ответил:
  — Как ни напрягаю воображение, не могу понять, сержант, с какого бока вас могут интересовать мои дела с мистером Лэмом.
  — Значит, слабо напрягаете, — продолжал гнуть свое Селлерс.
  — Сожалею, — ответил Колхаун.
  — Вам что-нибудь говорит такое имя — Колберн Хейл? — спросил Селлерс.
  Колхаун слегка вздрогнул.
  Сержант Селлерс торжествующе улыбнулся.
  — Ага, ясно, — сказал он. — Ну что, начнем разговор?
  — Не представляю, о чем мы будем говорить, — сказал Колхаун.
  — Ну, наш Шустрик — крепкий орешек, его нельзя недооценивать. Иначе попадешь в беду. Как, например, он обработал Мардж Фалтон, что живет в квартире 42 в доме 817 по Биллинджер-стрит. Этот самый Колберн Хейл, или Кол Хейл, как зовут его друзья, жил по соседству, в квартире 43. Что, как вы думаете, произошло? — продолжал сержант. — Дональд Лэм появляется там и стучит в дверь квартиры Колберна Хейла. Не получив ответа, он снова стучит, пока наконец Мардж Фалтон не выходит на площадку, чтобы узнать, откуда весь этот шум, и сообщить Дональду Лэму, что, по всей видимости, Хейла нет дома. Вот тут-то мистер Лэм показал себя. Он был просто гениален. Мардж Фалтон принимает его за литературного агента Колберна Хейла. Он вытягивает из нее все, что ей известно, — а именно, что Хейл уехал среди ночи. Затем мы видим мистера Лэма здесь.
  Колхаун перевел взгляд с сержанта на меня, потом снова посмотрел на сержанта.
  — Значит, — продолжал Селлерс, — Дональд Лэм раздобыл информацию, которая заставила его приехать сюда, на границу. Поэтому нам бы хотелось узнать более подробно о Хейле и о том, почему вы им интересуетесь.
  — Так вы тоже его ищете? — спросил я. — Ну и как? Тепло или холодно?
  — Может быть, тепло, а может, и холодно. Могильный холод, — многозначительно добавил он.
  — Вряд ли отдел полиции Калексико станет названивать в Лос-Анджелес только потому, что кто-то там пропал.
  — Логично, — любезно согласился Селлерс.
  — И, — продолжал я, — если вы разыскиваете Хейла и вам стало известно, что я тоже ищу его, значит, и вы разузнали нечто, что привело вас сюда. Ибо вам в голову не приходило, что вы шли по моим следам, иначе вы не были бы так удивлены, увидев меня здесь.
  — Кто тебе сказал, что я удивлен? — спросил Селлерс.
  — Ваше лицо.
  — Ты перепутал роли, — сказал Селлерс. — Здесь я задаю вопросы.
  — Может быть, — ответил я, — Хейл замешан в контрабанде наркотиков. Но мы не знаем его роли в этом деле.
  Я обратился к Колхауну:
  — В случае, если совершено какое-то преступление и есть причины подозревать, что вы каким-то образом причастны к нему, то вы можете не говорить ни слова. Селлерсу следовало бы предупредить вас о том, что любое ваше заявление может быть использовано против вас и что вы имеете право прибегнуть к услугам адвоката.
  — Но здесь не может быть никакого преступления, — сказал Колхаун.
  — Ну, разумеется, — с сарказмом в голосе произнес я, — Фрэнк Селлерс приехал сюда распространять билеты благотворительной лотереи.
  Селлерс усмехнулся и после небольшой паузы сказал:
  — А теперь, шутники, я скажу вам кое-что. Я прилетел сюда на полицейском самолете. Я с пяти часов утра на ногах и кое-какие ниточки держу в руках. Итак, перейдем к делу: Хейл был писателем. Он писал что придется: заметки, рассказы, иногда готовил материалы для информационных агентств.
  Однажды ему стало кое-что известно о поставках марихуаны. Ничего никому не говоря, он начал вынюхивать и наконец наткнулся на крупное дело, потому-то всю ночь перед исчезновением он стучал на своей машинке как сумасшедший. Потом что-то случилось. Кто-то пришел к нему. Мы хотим поподробней узнать об этом. Кто это был — друг или враг?
  Хейл быстро собрал вещи и исчез. Очевидно, скарб у него был невелик: все, что имел, он погрузил в автомобиль и испарился.
  Это может означать одно из двух. Первое. Ему в руки попала сенсационная информация, и он хотел использовать ее в статье о контрабанде марихуаны. Об этом стало известно, и кто-то из его друзей поспешил к нему, чтобы предупредить об опасности и посоветовать убраться подальше. Второе. Ему стало известно о готовящейся крупной партии наркотиков, и он бросился сюда.
  То, что он все забрал с собой, наводит меня на мысль, что его предупредил друг.
  С другой стороны, это мог быть и враг, из числа наркодельцов.
  Хейл сидит себе, печатает свои сенсационные разоблачения, и вдруг раздается стук в дверь. Он открывает и утыкается в ствол пистолета.
  Человек с пистолетом увозит Хейла, но чтобы тщательно проверить, не осталось ли каких-нибудь улик, он с парой своих приятелей возвращается и переворачивает всю квартиру.
  В данный момент, — подвел итог Селлерс, — мы склонны поддерживать версию, что Хейл уехал сам, не закончив своей статьи. Он вдруг понял, что ситуация становится опасной, и с помощью друзей исчез. И теперь нам хотелось бы…
  В этот момент дверь открылась, и в ресторан вошел мужчина. Сразу было видно, что это полицейский. Он осмотрелся вокруг, увидел Селлерса, подошел к нему, тяжело ступая, и тронул за плечо.
  — Могу я сказать вам пару слов, сержант? — спросил он.
  Селлерс поднял глаза.
  — Ну конечно, — сказал он.
  Оба офицера отошли в дальний угол зала посекретничать. Местный полицейский что-то прошептал на ухо Селлерсу. Не было никакого сомнения, что сообщение потрясло последнего.
  Дело оказалось настолько важным, что оба сразу направились к выходу и Селлерс даже не обернулся на прощанье.
  Колхаун воскликнул:
  — Черт, чуть не попал в точку!
  Я поглядел на дверь, за которой скрылись офицеры. После нескольких секунд задумчивого молчания я повернулся к Колхауну.
  — Эта небольшая интерлюдия, — сказал я, — дает вам шанс наконец все рассказать.
  — Кому и о чем?
  — Мне о себе.
  — Я не думаю, что вам нужно знать больше, чем вы уже знаете. — Он помолчал с минуту, затем сказал: — Сам Колберн Хейл меня абсолютно не интересует.
  — Конечно, — ответил я с сарказмом в голосе. — Вы, не торгуясь, вываливаете на стол Берты Кул триста пятьдесят долларов с просьбой найти его, потом добавляете еще сотню здесь, но он вас совершенно не интересует.
  Колхаун задумчиво посмотрел на меня, затем сказал:
  — Я расскажу вам правду.
  — Это можно только приветствовать, — заметил я.
  — Мне нет дела до Колберна Хейла, — начал он. — Мне нужна Нэннси Бивер.
  — Что? — Я был изумлен.
  — Да, — сказал он, — мне нужна Нэннси Бивер. Она сбежала, по всей видимости, в панике. Я пытался найти ее, но ничего не вышло. Я решил пойти к Колберну Хейлу и узнать, не связан ли он с ее исчезновением. Но оказалось, что Хейл тоже в спешке уехал. Я предположил, что они заранее договорились. Мне не хотелось, чтобы кто-то знал, что я интересуюсь Нэннси Бивер. Я даже не осмелился рассказать об этом вам и Берте Кул, но я чувствовал, что если вам удастся обнаружить Колберна Хейла, то это наведет меня на след Нэннси.
  — К чему такая конспирация? — спросил я.
  Колхаун ответил:
  — Дело в том, что я женат. Это неудачный брак. Мы собираемся развестись. Сейчас мы с женой через своих адвокатов пытаемся договориться о разделе имущества. В этих условиях я не имею права подставляться. Если ей станет известно о Нэннси Бивер, это будет равносильно взрыву бомбы. Ее требования выйдут за рамки приемлемого.
  Я сказал:
  — Если бы вы сразу раскрыли перед нами свои карты, то могли бы сэкономить кучу времени и денег.
  — А если бы вы или Берта Кул допустили ошибку, — сказал он, — то она стоила бы мне две или три сотни…
  — Две или три сотни тысяч? — закончил я за него.
  Он подумал с минуту, потом сказал:
  — Возможно.
  Я глубоко задумался.
  — Послушайте, — наконец сказал я. — Вы нагородили мне кучу лжи. Ведь, приехав сюда, вы отправились прямо в 12-й номер мотеля «Мэйпл Лиф». Вы решили поговорить с Нэннси, и у вас возник спор. Не все пошло так гладко, как вы ожидали.
  — С чего вы взяли? — спросил Колхаун.
  — Вы забыли, что я остановился в том же мотеле, — объяснил я. — Прошлой ночью меня разбудил звук голосов, доносившихся из номера 12.
  — Вы слышали голоса? — спросил он.
  — Да.
  — Мужской и женский?
  — Совершенно верно.
  — Вы слышали, о чем шел разговор?
  — Давайте условимся, — прервал я его, — что вы на некоторое время перестанете задавать мне вопросы и начнете излагать факты. Вы можете оказаться втянутым в это дело гораздо глубже, чем вам бы хотелось.
  — Я вам все рассказал.
  — Нет, вы не все рассказали. — Я покачал головой.
  — Что вы имеете в виду?
  — Если бы вы на самом деле хотели выяснить, где находится Нэннси, то, услышав от меня вчера вечером, что я выследил ее и что она остановилась в номере 12 мотеля «Мэйпл Лиф», вы бы мне сказали: «Ладно, Лэм, с меня достаточно. Я потратил все деньги, которые мог себе позволить потратить, и, если вам все еще не удалось вычислить Колберна Хейла, возвращайтесь домой и считайте работу законченной». Вместо этого вы вскакиваете в машину и мчитесь сюда, а когда встречаете меня сегодня утром, то первым делом выкладываете еще сотню баксов.
  — Ну и что это доказывает? — спросил он, стараясь сохранять спокойствие.
  — Это доказывает то, — ответил я, — что ваши поступки не согласуются с вашими словами.
  Я отодвинул стул.
  — Пойдемте, — сказал я. — Пойдемте навестим Нэннси.
  — Я… Я не хочу видеть ее сейчас.
  — Вы увидите ее сейчас.
  — Вы работаете на меня, — напомнил он.
  — Вы совершенно правы, черт возьми, но дело становится серьезным, иначе сержант Селлерс не очутился бы здесь.
  — Ладно, — согласился он. — Пойдемте.
  Я оплатил чек и оставил чаевые.
  — Где ваша машина? — спросил я.
  — Перед гостиницей.
  — Давайте воспользуемся ею. Время может оказаться дороже, чем мы думаем.
  У Колхауна был большой «Кадиллак», и мы быстро миновали четыре квартала, отыскали свободное место возле мотеля «Мэйпл Лиф», вышли из машины и направились в номер 12.
  С внешней стороны в двери торчал ключ.
  — Что это значит? — спросил Колхаун.
  — Это значит: она освободила номер, — ответил я.
  — Невозможно!
  — Почему? — спросил я.
  Он промолчал. Я подошел к двери и нахально постучал. Не получив ответа, я открыл дверь. Постель была в беспорядке. Я вошел в ванную. На полу лежал коврик, он был сух. На крючке висели банные полотенца. Они тоже были сухими. Мы осмотрели номер. Какие-либо вещи, принадлежавшие постояльцу, отсутствовали.
  — О’кей, — сказал я Колхауну. — Уходим. Идемте ко мне. Возможно, вам удастся, покопавшись в памяти, рассказать мне что-нибудь еще.
  Глава 5
  Мы с Колхауном вошли в мой номер.
  Кровать была не застелена. Я положил под спину пару подушек и сел на кровать, предложив Колхауну занять единственный находившийся в комнате стул.
  — Ну? — спросил я.
  — Что — ну?
  — Нам есть о чем поговорить, — сказал я ему.
  Колхаун покачал головой.
  — Лэм, — сказал он. — Я не могу допустить, чтобы мое имя упоминалось в связи с этим делом. Господи, что будет, если моя жена что-нибудь пронюхает! У ее адвоката мертвая хватка. Он дочиста обглодает самую маленькую кость, которая ему попадется. Эта шальная выходка будет стоить мне… В общем, очень дорого.
  — Вам не нужно ни с кем общаться, кроме меня, — заметил я.
  — Ну так они воспользуются газетной шумихой…
  — А если вы заговорите, что они сделают? — спросил я.
  Ему не хотелось отвечать и на этот вопрос.
  Мы провели пару минут в молчании. Я размышлял, а Колхаун сидел как на углях.
  Дверь распахнулась, и в комнату вошел Селлерс.
  — Итак? — спросил он.
  Я сделал самое невинное лицо.
  — Рассказывайте, — приказал Селлерс.
  — Что случилось с вашим другом? — спросил я.
  — Он помощник шерифа, — сказал Селлерс, — и его вызвали по делу. — Он взглянул на меня и усмехнулся: — По важному делу. Возможно, вы знаете, в чем его суть.
  Я покачал головой:
  — Мы с Колхауном собираемся на рыбалку в Сан-Фелипе, а вы являетесь сюда с нелепыми подозрениями. Я действительно оказал ему маленькую услугу, и он решил меня отблагодарить. Он попросил встретиться сегодня утром и оговорить детали поездки, которую он организует.
  — И какую такую маленькую услугу вы оказали здесь своему другу? — спросил Селлерс.
  — Колхаун готовит подборку материалов о перевозчиках наркотиков из Мексики. У Колберна Хейла имелись нужные ему сведения, и мой клиент хотел их получить. Хейл скрылся, и мой клиент попросил найти его.
  — А что привело вас сюда? — спросил Селлерс. — Давай, Шустрик, быстрее вспоминай, а то у нас нет времени. И не пытайся втереть мне очки, иначе вас с Бертой ждут серьезные неприятности. Мы расследуем преступление. А вам известно, что бывает с лицами, которые дают ложные сведения полиции.
  — Что за преступление? — спросил я.
  — Убийство, — ответил Селлерс.
  Я так и сел.
  — Убийство?
  — Убийство, понятно вам?
  — Кто стал жертвой? Хейл?
  — Нет, — ответил Селлерс. — Это парень по имени Эдди Саттон. Тебе что-нибудь говорит его имя, Шустрик?
  Я покачал головой:
  — Абсолютно ничего.
  — Саттон, — сказал Селлерс, — участник шайки контрабандистов. Пока им удавалось от нас ускользать. До сегодняшнего утра мы даже не знали схемы их работы. Саттон изображал из себя яхтсмена-любителя. У него был маленький плавучий дом на понтонах, который он возил за собой туда-сюда — иногда из Сан-Фелипе, иногда из Пуэрто-Ситоса.
  Прошлой ночью, — продолжал свой рассказ Селлерс, — Саттон приехал из Сан-Фелипе и пересек границу. По тому, что нам удалось установить, это произошло чуть позже девяти сорока пяти вечера. Проблем на границе у него не возникло. Он выехал за пределы Калексико, остановился у обочины и стал, как мы думаем, дожидаться связника. Тот на машине должен был проверить, чист ли горизонт. Они, видимо, пользовались любительской радиосвязью.
  Как раз прошлой ночью мы проверяли машины в районе Броули. И нам удалось установить, что связник предупредил об этом Саттона по радио.
  Саттон решил отсидеться и спрятался в плавучем доме. Но потом вышел оттуда.
  — Почему? — спросил я.
  — Из-за пули, засевшей в сердце, — ответил Селлерс. — Мы думаем, что стреляли из пистолета 38-го калибра.
  — В котором часу обнаружили тело?
  — Примерно в семь утра.
  — Сколько времени он пролежал мертвым?
  Селлерс пожал плечами:
  — Может, три часа, а может, семь.
  — Зачем вы нам все это рассказываете?
  — Затем, — сказал Селлерс, — что, мне кажется, ты можешь нам помочь. Если ты откажешься, мы сделаем официальное заявление о расследовании убийства. Тогда, стоит тебе что-либо утаить, ты будешь отвечать по закону.
  Селлерс достал из кармана сигару, откусил конец, сунул ее в рот, но не закурил. Он стоял, глядя на нас и сардонически улыбаясь.
  — А теперь, — сказал он, — вы оба отправитесь со мной в небольшое путешествие.
  — Это официальное приглашение? — поинтересовался я.
  — Можно сделать его официальным.
  Я встал с кровати и сказал Колхауну:
  — Пойдемте.
  — Куда? — спросил Колхаун.
  — На стоянку полицейских машин, — ответил Селлерс.
  — Для чего?
  — Я хочу отвезти вас на место преступления.
  Я сказал:
  — Пожалуй, я смогу сообщить вам кое-что полезное, сержант.
  Селлерс вытащил изо рта сигару, посмотрел на ее мокрый конец и усмехнулся:
  — Я надеялся развязать тебе язык.
  — Это не то, что вы думаете, — сказал я. — Это не имеет никакого отношения к причине, по которой я оказался здесь.
  — Не имеет?
  — Нет.
  — Ладно, рассказывай, — сказал Селлерс, засунув сигару в правый угол рта и перекатив ее языком в левый угол.
  — Вчера вечером я переходил границу пешком, — начал я, — и видел эту машину. По крайней мере, она соответствует вашему описанию: маленький плавучий домик на прицепе.
  — В котором часу это было? — спросил Селлерс.
  — Я не могу сказать точно, но примерно это соответствует вашим данным: между девятью сорока пятью и десятью пятнадцатью. Когда я видел ее в последний раз, было около десяти часов.
  — Еще что? — спросил Селлерс.
  — Человек, сидевший за рулем пикапа, остановил машину невдалеке от кафе «Монте-Карло», вошел в кафе и стал его осматривать в поисках человека, с которым у него была там назначена встреча.
  — Дьявол! — выругался Селлерс.
  Я кивнул.
  — Откуда ты знаешь? — спросил он.
  — Я находился в кафе.
  — Еще что-нибудь?
  — Да, — сказал я. — Парень был не один.
  — Ты имеешь в виду, что он зашел в кафе не один?
  — Нет, кто-то сидел в машине рядом с ним, и они вместе пересекли границу.
  Глаза Селлерса сузились. Он осторожно жевал кончик сигары, переваривая мою информацию.
  — Опиши его, — сказал он.
  — Я не могу этого сделать.
  — Почему?
  — Когда я шел, было темно. Пикап стоял в очереди машин перед пограничным постом. Я разглядел водителя, но пассажир сидел в углу кабины, и его лицо находилось в тени.
  — Может быть, что-нибудь о его росте, возрасте, комплекции?
  — Я бы сказал, что ему около тридцати, но это можно предположить лишь по тому, как он держал голову, и по форме плеч. Не знаю, насколько бы он вытянулся, если бы встал, но сидя он казался человеком среднего роста.
  — Пошли, — сказал Селлерс. — Я все же собираюсь вам кое-что показать, шутники.
  Мы последовали за ним к полицейской машине. Он привез нас к стоянке, что находилась рядом с полицейским участком.
  — Она самая? — спросил Селлерс, когда мы вышли из машины и очутились перед плавучим домиком на прицепе у пикапа марки «Форд».
  — Она самая.
  — Внутрь заходить нельзя, — сказал Селлерс. — Мы пропускаем все через мелкое сито — ну, там, отпечатки пальцев, следы и все такое. Но у меня есть что вам показать.
  Он подвел нас к задней части одного из понтонов.
  Я понял, что его уже исследовали на отпечатки пальцев. Он был посыпан порошком, выявившим парочку хороших отпечатков, которые уже наверняка сфотографировали.
  Селлерс сказал:
  — Одну минуту.
  Он поднял две металлические открывалки для бутылок, которые лежали на стуле возле понтона, захватил ими как крючками маленький выступ на понтоне и потянул на себя. Крышка подалась.
  Селлерс вытащил носовой платок, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и снял крышку.
  Дно понтона было покрыто хорошо спрессованными брикетами высушенной марихуаны.
  Я тихонько свистнул. Колхаун молчал.
  Селлерс сказал:
  — Как видите, мы сняли два хороших отпечатка с крышки. Теперь, ради вашей же пользы, зайдите в участок и оставьте свои пальчики.
  — С какой стати?
  — Просто мы хотим убедиться, что отпечатки, над которыми мы сейчас работаем, не принадлежат ни одному из вас.
  Я взглянул на Колхауна.
  — Мне кажется, что у вас нет законных оснований брать наши отпечатки, — сказал Колхаун.
  — Возможно, нет, — сказал Селлерс, — но мы, так или иначе, все равно их достанем. Итак, вы отказываетесь?
  — Вовсе нет, — сказал я поспешно. — Все дело в том, что у вас в архиве есть мои отпечатки. Вы уже несколько раз снимали их.
  — Я знаю, знаю, — сказал Селлерс.
  — Это произвол, — возразил Колхаун. — Если бы у вас была хоть малейшая причина подозревать любого из нас, тогда другое дело. Но вы просто ищете факты и…
  — И, — перебил Селлерс, холодно глядя на него, — мы нашли вас, Мильтон Карлинг Колхаун. Вы живете отдельно от жены. Разъехавшись с ней, вы сняли квартиру в Мантелло, очень шикарную квартиру на Вилшир-бульваре.
  Вчера вечером, около половины десятого, вы говорили по телефону с Мехикали. Сразу после этого вы позвонили в гараж и сказали служащему, что вам срочно нужна ваша машина, чтобы выехать из города по делам.
  Очевидно, по телефону вам сообщили нечто важное, раз вы немедленно отправились в долину Империал. Должно быть, вы прибыли сюда сегодня ночью, примерно в два часа. Должно быть, из-за дождя поездка оказалась тяжелой — когда я увидел вас, вы показались мне слегка усталым.
  Когда вы подъезжали к городу, не исключено, что вам попался плавучий домик на прицепе, стоящем у дороги. Не исключено, что машина показалась вам знакомой и вы вышли и осмотрели ее. Мы обнаружили несколько отпечатков как на внешней, так и на внутренней стороне крышки понтона. Поэтому, мистер Мильтон Карлинг Колхаун, будьте любезны пройти в участок, чтобы у вас сняли отпечатки пальцев.
  Колхаун глубоко вздохнул:
  — Черт возьми, как вы узнали о телефонном звонке и времени, когда я выехал из Лос-Анджелеса?
  Селлерс усмехнулся, не вынимая сигары изо рта:
  — Не стоит недооценивать полицию, сынок. После того как я встретился с вами за завтраком, я сделал несколько звонков и спустя минуту имел всю необходимую информацию. Вы законопослушный гражданин. Когда вы переехали на другую квартиру, вы даже сообщили об этом в дорожную службу, дав им свой новый адрес, — поступок, достойный похвалы. Вы знаете — закон требует этого. Далее: квартиры в Мантелло — шикарное место. Коммутатор там работает круглосуточно. Телефонистка, работавшая ночь, не следила за вашим разговором, но помнит, что звонили из Мехикали. Вам не приходило в голову, что вам мог звонить Эдди Саттон, чтобы сообщить, что он благополучно пересек границу с грузом, а вы в ответ велели ему ждать вашего прибытия?
  — Вы с ума сошли! — воскликнул Колхаун.
  Селлерс вытащил изо рта сигару, внимательно посмотрел на изжеванный конец, сунул сигару обратно в рот, достал зажигалку, чиркнул ею и, поднеся к сигаре, держал, пока не выпустил светло-голубой столб дыма.
  — Это все предположения, — сказал он. — Но они не лишены оснований. Так что лучше не упрямьтесь и идите за мной.
  Мы вошли в полицейский участок, и Селлерс взял наши отпечатки пальцев.
  Было очевидно, что Колхаун в первый раз участвует в этой процедуре. Он был скован, и полицейскому приходилось помогать ему, придерживая кончики пальцев и аккуратно прижимая их к бумаге. Потом он замешкался, не зная, что делать с протянутой ему салфеткой, пропитанной растворителем, чтобы отмыть руки.
  Селлерс пускал клубы сигарного дыма.
  — Все в порядке, — сказал он напоследок. — Я отвезу вас обоих назад в отель. Не забудьте поставить меня в известность, если у вас будет что сообщить мне.
  Глава 6
  Когда Селлерс уехал, я сказал Колхауну:
  — Не поговорить ли нам начистоту?
  — Я уже говорил с вами начистоту, — раздраженно ответил он. — Вы ведете себя со мной, как тот чертов полицейский из Лос-Анджелеса.
  Я сказал:
  — Хорошо. Но все же я задам несколько вопросов. Зачем вы хотели разыскать Хейла?
  — Я сказал вам. Я хотел найти Нэннси.
  — А зачем вам нужна была Нэннси?
  — Я понял, что она попала в скверную историю.
  — Этот человек, Хейл, он ваш соперник?
  — При такой внешности, как у Нэннси, любой становится потенциальным соперником.
  — А откуда вам стало известно, что Хейл пишет о контрабанде наркотиков?
  — Нэннси рассказала мне об этом.
  — Она открыла секрет?
  — В этом не было секрета. Сама Нэннси дала ему материал для этой истории.
  — А где Нэннси узнала о наркотиках?
  — Ей рассказал мастер из салона красоты, и Нэннси решила рискнуть.
  — Зачем? Она употребляла наркотики?
  — Нет, но она была готова все сделать для Хейла. Она знала, что он ищет тему для сенсационной статьи, и подумала, что ему подойдут сведения, полученные в салоне красоты.
  — Она знала все в подробностях?
  — Понятия не имею.
  — Не водите меня за нос. Вы с Нэннси были достаточно близки. Если уж она вам что-нибудь рассказывала, то ничего не скрывала. Она что-нибудь говорила о плавучем доме на прицепе?
  Колхаун несколько секунд колебался, а потом сказал:
  — Мне не нравится этот перекрестный допрос, Лэм.
  Я ответил:
  — Вы осел, Колхаун. Я пытаюсь спасти вашу шкуру. Вы изрядно наследили. И не пытайтесь переиграть полицию. Учтите, Фрэнк Селлерс на хвосте у Нэннси.
  — Нам тоже не надо терять время, — сказал Колхаун.
  — Он где-нибудь ее подцепит, — продолжал я. — Машины у нее нет. Очевидно, она не пользовалась такси. Сегодня примерно в три или четыре утра кто-то приходил и потом увез ее. Это произошло вскоре после вашего прибытия в Калексико. Я думаю, что это сделали вы.
  — Вы не правы, — сказал Колхаун. — Я возблагодарил бы Небо, если бы это был я. Я спрятал бы ее в надежном месте.
  — В надежном для кого? — спросил я. — Для вас или для нее?
  — Для нее.
  — Вы меня не убедили, что это был кто-то другой, — сказал я ему. — Но вернемся к нашим баранам. Она говорила вам что-нибудь о плавучем доме, использовавшемся для перевозки наркотиков?
  — В общих чертах.
  — Итак, что вы сделали, когда, подъезжая ранним утром к городу, увидели у обочины пикап с плавучим домом?
  — Ладно, — сказал он. — Я подумал… я не знал, что и подумать. Я остановил машину, перешел на другую сторону дороги, чтобы попытаться заглянуть в домик.
  — Что вы сделали?
  — Я постучал.
  — И оставили отпечатки пальцев.
  — От суставов не остается отпечатков.
  — Интересно, что бы вы делали, — продолжал я, — если бы хозяин открыл дверь? Спросили бы его, не он ли тот распространитель наркотиков, о котором вам рассказывала ваша подружка Нэннси?
  — Нет, я собирался кое-что выведать окольным путем, прикинувшись яхтсменом, который интересуется возможностями причалов в Сан-Фелипе.
  — В три часа ночи? — спросил я.
  — Я же вам сказал, что ужасно переживал за Нэннси, — пояснил он. — Я был не в состоянии мыслить хладнокровно.
  — Сейчас вы тоже не в состоянии? — спросил я и резко переменил тему: — У вас есть оружие?
  Он смешался, затем кивнул.
  — Где оно?
  — Я… Дома, наверное.
  — Где дома? Там, где живет ваша жена, или в квартире в Мантелло?
  — Полагаю, что… дома.
  — Вы уверены?
  — Не на сто процентов. Я давно им не пользовался.
  — Что за оружие?
  — Револьвер 38-го калибра.
  — Вы точно не привезли его прошлой ночью?
  — Точно. Зачем мне было брать его с собой?
  — Иногда люди предпочитают иметь под рукой оружие, когда путешествуют ночью по пустынным дорогам.
  — Я не вожу с собой оружия. Я законопослушный гражданин.
  — Хорошо, — сказал я. — Лучшее, что вы можете сейчас сделать, — это вернуться в Лос-Анджелес.
  — Вы спятили? — спросил он. — Я останусь здесь, и мы вместе поедем искать Нэннси.
  — Не вместе.
  — Я хочу быть в курсе дела. Я хочу знать, чем вы занимаетесь. Я хочу работать с вами.
  — Вы только спутаете мне карты, — сказал я ему.
  — У меня есть причины считать, что она в опасности.
  — Если она в опасности, то я скорее помогу ей в одиночку, а не гуляя с вами в обнимку. Как вы относитесь к Колберну Хейлу? Говорите правду.
  — Я его ненавижу, — ответил он.
  — Ревнуете?
  — Я не ревнив. Я лишь говорю, что из-за него Нэннси оказалась в опасности, из-за его идиотского проекта написать о контрабанде наркотиков, которым он заморочил ей голову.
  — Если вы не собираетесь возвращаться в Лос-Анджелес, — сказал я, — тогда я хочу, чтобы вы сделали только одну вещь.
  — Что именно?
  — Садитесь в «Кадиллак», езжайте в отель «Де Анза», запритесь в своей комнате, сидите тихо и никуда не звоните.
  — Сколько мне ждать? Я же сойду с ума.
  — Пока я не дам вам знать, — ответил я.
  — А когда это случится?
  — Зависит от ряда причин.
  — От каких?
  — Например, от того, удастся ли мне разгадать некоторые загадки.
  — Какие загадки?
  Я посмотрел прямо ему в глаза и сказал:
  — Которые вы загадали мне своими действиями и нагромождениями лжи по поводу этих действий.
  — Что вы имеете в виду?
  — У меня веские причины полагать, что вы не были откровенны со мной.
  — Я заплатил вам согласно вашим требованиям. Вы пока еще работаете на меня.
  — Это правда, — ответил я, — и если вы хотите, чтобы я бегал на привязи по кругу, как лошадь на тренировке, я буду это делать. За пятьдесят долларов в день плюс расходы я буду бегать по кругу столько, сколько вам заблагорассудится, и с такой скоростью, с какой вы пожелаете. Если же вы захотите отвязать веревку и пустите меня по дороге, у которой есть конец, я попытаюсь добраться до этого конца.
  — А вдруг вы попадете в такое место, куда мне не хотелось бы, чтобы вы попали?
  — Такой шанс нельзя исключать.
  — Я не могу на это пойти.
  — Тогда скажите мне, куда я не должен попасть и почему.
  Он отрицательно покачал головой.
  — А вам не приходила в голову мысль, что на вас могут повесить обвинение в убийстве?
  — В убийстве?
  — В убийстве, — сказал я. — Селлерс как раз сейчас прикидывает, подходите ли вы на роль убийцы. Пара отпечатков пальцев или несколько других улик, и вы в дамках.
  — Почему, они не смогут… они не посмеют…
  — И, — продолжал я, — в газетах появятся красивые, сочные заголовки: миллионер из Лос-Анджелеса арестован по делу об убийстве и контрабанде наркотиков.
  Он дернулся как от удара под ложечку.
  — Подумайте, — сказал я ему. — Я пытаюсь помочь вам, несмотря на все трудности, которые вы мне создали, я все еще стараюсь помочь, но есть вещи, которых я не могу сделать. Я не могу скрывать улики. И если мне заявлено о расследовании убийства, я не могу лгать полиции. В конце концов, я частный детектив, у меня есть лицензия, которую я не хочу потерять, и у меня есть определенные обязательства перед законом. А теперь уходите. Отправляйтесь в отель «Де Анза». Запритесь в комнате и оставайтесь там.
  Он посмотрел на меня, как раненый олень смотрит на охотника. Затем встал и вышел.
  Глава 7
  Найти место стоянки прицепа с плавучим домом было нетрудно. Я просто медленно ехал из города, наблюдая за дорогой.
  Добравшись, я увидел группу людей, окружавших район парковки прицепа, поэтому смешно было говорить о следах ног или автомобильных шин. По всей видимости, рано утром полиция обнесла территорию временным ограждением, но после осмотра и фотографирования пикап и прицеп увезли, ограждения сняли, а на территорию пустили людей.
  Я осмотрелся.
  Это была широкая площадка к западу от дороги, то есть слева, если ехать на север. От края дорожного покрытия до кювета было порядка пятидесяти футов. По другую сторону кювета возвышался забор из колючей проволоки, за которым раскинулось поле люцерны.
  Поле орошалось, и избыток воды стекал в кювет, из-за чего на его дне скопился толстый слой мокрой глины.
  Я пошел вдоль канавы, посматривая вниз, в надежде обнаружить какие-нибудь следы.
  На дне канавы следов не было, но зато по бокам ее их было в избытке. По-видимому, и полиции, и многочисленным зевакам тоже пришла мысль проверить, не переходил ли кто-нибудь через канаву. Этого нельзя было сделать, не оставив отпечатков на мягком грунте.
  Разувшись, я перебрался по скользкой глине на другую сторону канавы, вскарабкался на насыпь и пролез через колючую проволоку, держа в левой руке туфли и носки. При этом я всячески демонстрировал равнодушие ко всему происходящему — просто свихнувшийся америкашка занимается сам не знает чем.
  Я прошел вдоль края кювета примерно пятьдесят ярдов, поглядывая на люцерновое поле, потом вернулся обратно и прошел пятьдесят ярдов в другом направлении.
  Я уже повернул было обратно, когда перед моими глазами что-то блеснуло.
  Я оглянулся. Похоже, никто не обращал на меня внимания.
  Я углубился в поле примерно на двадцать футов. Пистолет лежал в люцерне.
  Я внимательно осмотрел его. Это был короткоствольный, вороненой стали револьвер 38-го калибра.
  Я повернулся и пошел прочь от своей находки.
  Не успел я сделать нескольких шагов, как увидел, что по грязному дну водосточной канавы перебрался маленький босоногий мальчишка лет десяти, с черными глазами.
  — Что вы там нашли, мистер? — спросил он.
  — Нашел? — эхом отозвался я, выражая полное недоумение.
  — Вы что-то нашли. Вы туда подошли. Вы… Я сейчас посмотрю.
  И он бросился было бежать к злополучному месту.
  — Постой! — крикнул я ему.
  Он остановился.
  — Я в самом деле кое-что нашел, — сказал я. — Это очень важная штуковина.
  На его лице появилось выражение сильного волнения.
  — Конечно, — сказал он. — А что вы будете делать?
  — Я буду ждать здесь, — ответил я, — и охранять эту вещь, чтобы ее никто не взял. Я сам хотел позвонить в полицию, но лучше мы поступим по-другому. Твои мать или отец тоже где-то здесь?
  — Мы живем вон в том доме, — сказал он, указывая пальцем. — В белом таком.
  — У вас есть телефон?
  — Да.
  — Я буду ждать здесь, — сказал я. — Ничего никому не говори. Иди к себе домой. Скажи отцу, а если его нет дома, то матери, чтобы они позвонили в полицию Калексико. Пусть немедленно выезжают сюда. Скажи, что Дональд Лэм обнаружил важную улику.
  — Какой Лэм? — спросил он.
  — Дональд Лэм, — повторил я. — Л-э-м. Справишься с заданием?
  — Конечно.
  — И не рассказывай об этом никому, кроме своих родителей.
  — Я скажу матери, — сказал он. — Отец сейчас на работе.
  — Ну, беги, — велел я.
  Я сел у края кювета, глядя, как мальчишка продрался через колючую проволоку, прошлепал по грязному дну и помчался по тропинке, ведущей к большому белому дому, отбивая босыми пятками лихой ритм.
  
  Фрэнку Селлерсу и местному полицейскому понадобилось пятнадцать минут, чтобы прибыть на место.
  Мальчик ждал их у дороги. Он нетерпеливо помахал им и повел за собой к канаве.
  Селлерс и его напарник поначалу не решались лезть в грязь, но в конце концов перебрались на эту сторону.
  Стоявшие у дороги кучки зевак оживились, заметив полицейскую машину и десятилетнего мальчика, переводившего через кювет двух мужчин. Потом они заметили меня, и несколько человек попытались приблизиться, но полицейский жестами приказал им отойти назад.
  Селлерс и другой полицейский, тяжело ступая, подошли ко мне.
  — Чем порадуешь, Шустрик? — спросил Селлерс.
  — Хотите взглянуть?
  Я пошел вперед и остановился в том месте, откуда был виден пистолет.
  — Черт меня побери! — воскликнул Селлерс.
  Они переглянулись, а потом посмотрели на меня.
  — Все уже здесь облазил? — спросил Селлерс.
  — Я не подходил ближе, чем сейчас.
  — Надеюсь, что так, — заметил Селлерс. — Ты знал, что пистолет здесь?
  — Нет. Я приехал просто осмотреть место.
  — Это место осматривали многие, — сказал Селлерс.
  — Я предположил, что человек, который захочет избавиться от оружия, не будет переходить через канаву, а, встав у ее края, швырнет его в поле как можно дальше.
  — Почему он не взял пистолет с собой и не выбросил где-нибудь по дороге, где его наверняка не найти?
  — Возможно, у него не было для этого времени. Оружие — слишком серьезная улика. Он хотел избавиться от него немедленно.
  — Ладно, Шустрик, — сказал Селлерс, — ты меня убедил, но что заставило тебя лезть через канаву?
  — Но ведь до меня этого никто не сделал, — ответил я.
  — Откуда ты знаешь?
  — Никто не перейдет на эту сторону, не оставив следов.
  — Ну и что? — спросил Селлерс.
  — А то, что никто не заглядывал на люцерновое поле.
  — А как ты догадался, что пистолет бросили в поле?
  — Я следовал элементарным правилам техники розыска. Согласно им нужно обследовать всю территорию вокруг места преступления, в частности, и те места, куда могло быть выброшено оружие.
  Селлерс взглянул на полицейского из Калексико, достал из кармана сигару и сунул ее в рот. Потом он подошел поближе и осторожно согнулся над пистолетом. Вытащив из кармана авторучку, он вставил ее в дуло и поднял пистолет.
  — Маловероятно, что на нем остались отпечатки пальцев, но чем черт не шутит — отдадим его на экспертизу.
  — Держу пари, — сказал полицейский из Калексико, — вы обнаружите отпечатки пальцев этого пройдохи сыщика.
  Селлерс покачал головой:
  — Только не его — этот парень на такую дешевку не купится.
  Мы пошли назад вдоль канавы. Селлерс держал револьвер на весу, следя за тем, чтобы он не свалился с авторучки.
  Он остановился перед забором, не зная, как перелезть через него и не уронить пистолет. Сейчас он напоминал японского жонглера, пытающегося удержать шар на острие бильярдного кия.
  Подошедшие зеваки образовали большой полукруг и с интересом пялили глаза на полицейских и оружие.
  Те наконец перебрались по грязному дну канавы на другую сторону. Я босиком пошел к своей машине.
  — Не вздумай улизнуть, — предупредил Селлерс. — Ты можешь понадобиться.
  — Вы всегда можете найти меня, — сказал я, — в окрестностях 7-го номера мотеля «Мэйпл Лиф».
  — Действительно, — сказал Селлерс, — куда ты от нас денешься!
  Я сел в машину и попытался вести ее босиком. Это не доставило мне удовольствия. Остановившись у первой же бензозаправки, я вышел из машины и обмыл ноги из шланга. Служащий смотрел на меня в изумлении.
  — Испачкал ноги, — объяснил я.
  — Чего только не увидишь? — пожал он плечами.
  Я не стал пытаться надеть носки и, натянув на босу ногу ботинки, поехал в отель «Де Анза». Выяснив, что Мильтон Карлинг Колхаун занимает номер 38-В, я поднялся и постучал.
  Колхаун живо отпер дверь.
  Его лицо сразу вытянулось.
  — Снова вы!
  — Снова я.
  Я вошел в комнату, сел на стул и вытащил из кармана носки. Сняв туфли, я надел носки на уже обсохшие ноги.
  Колхаун спросил:
  — С чем вы ко мне на сей раз?
  — Я ездил на место преступления, — сказал я.
  — Вы имеете в виду убийство?
  — А какое преступление вы имеете в виду?
  — Контрабанду наркотиков.
  — Это одно и то же место, — сказал я.
  — Что случилось? — поинтересовался он.
  — Полиция дала маху.
  — О чем вы?
  Я усмехнулся и пояснил:
  — Сержант Селлерс прибыл сюда из Лос-Анджелеса. Он считается корифеем, ему поручают сложнейшие дела, а он так опростоволосился на виду у всей местной полиции. Могу поспорить, ему сейчас очень кисло.
  — Что произошло?
  — Он не осмотрел как следует место преступления на предмет оружия убийства.
  — Вы имеете в виду, они не?..
  — О, они обыскали прицеп и осмотрели все вокруг, — сказал я. — Но там есть люцерновое поле, а между полем и краем шоссе проходит канава. Ее дно покрывает грязь, так что любой, кто попытается ее перейти, оставит четкие следы. Поскольку полицейские таких следов не обнаружили, они решили, что никто к полю люцерны не подходил и его можно вычеркнуть из списка перспективных объектов.
  — Ну и?.. — спросил Колхаун.
  — Сыщика должно интересовать, — продолжал я, — не только само место преступления, но и район вокруг. Нужно представить себе, где мог стоять человек, решивший выбросить опасную улику, например оружие.
  — Значит, оружие было там? — спросил Колхаун.
  — Да, оно было там, — ответил я. — Вороненой стали револьвер 38-го калибра с коротким стволом. Мне он показался дорогой игрушкой. Теперь он в полиции, и, конечно, они обзванивают округу, выясняя, кому он принадлежит. Чтобы по номеру определить владельца, им потребуется несколько минут. Затем они попытаются установить, нет ли на нем отпечатков пальцев. Вероятно, с этим им не повезет. В таких случаях на оружии не остается отпечатков.
  — Но по номеру они смогут установить, чей это револьвер?
  — Безусловно, — ответил я. — Любое оружие регистрируется при продаже. Не может ли этот револьвер оказаться вашим?
  Он энергично покачал головой:
  — Нет и одного шанса на тысячу. Я знаю, где мой револьвер.
  — Где?
  Он заколебался, потом ответил:
  — Дома.
  — Я предлагаю вам пойти другим путем, — сказал я. — Возможно, вы не знаете, но у вас не получается врать.
  Он тяжело вздохнул:
  — Хорошо, я скажу: револьвер у Нэннси.
  — Откуда вам это известно?
  — Я сам дал ей револьвер. Бедняжка была возбуждена и до смерти напугана. Я не думал, что она попытается бежать. Мне казалось, она выдержит… Я сказал ей: «Нэннси, когда будешь ложиться спать, запри дверь и никому не открывай, пока будут хоть малейшие сомнения. Положи этот пистолет под подушку и, если тебе придется воспользоваться им, стреляй без колебаний».
  — Что потом? — спросил я.
  — Потом я показал ей, как спускать курок, — сказал он. — Вам известно, что это револьвер-самовзвод. Его совсем просто освоить, даже без практики.
  — И вы думаете, Нэннси искала защиту в пистолете?
  — Несомненно.
  — А есть вероятность, — спросил я, — что Нэннси, оказавшись втянутой в это дело, в прицепе спустила курок?
  — Я полностью отбрасываю даже малейшую возможность этого, — горячо сказал он. — Ни одного шанса из миллиона.
  — Ладно, возможно, вы правы. Я строю свои суждения на известном факте, что у нее не было машины. Она также вряд ли могла взять такси, чтобы следовать за машиной с наркотиками к тому месту, где было совершено преступление. Ей пришлось бы попросить таксиста подождать, пока она зайдет в прицеп, достанет револьвер и избавится от Эдди Саттона.
  В этот момент кто-то уверенно постучал. Я сказал усталым голосом:
  — Пойдите и откройте дверь сержанту Селлерсу.
  Колхаун открыл дверь. Селлерс бросил на меня взгляд и сказал:
  — Так, так, Шустрик, я вижу, ты первым делом бросился сюда, чтобы познакомить своего клиента с последними новостями.
  — Я сообщил ему новости, — подтвердил я.
  Селлерс обратился к Колхауну:
  — Вам принадлежит револьвер 38-го калибра марки «смит-и-вессон» с дулом длиной 1 7/8 дюйма, номер 133347?
  — Скорее отвечайте на вопрос, — посоветовал я Колхауну. — Сейчас вы находитесь под подозрением в совершении преступления, и вам задан уличающий вас вопрос. Но сержант не предупредил вас о ваших конституционных правах, так что все, что вы скажете, может быть использовано против вас…
  Сержант Селлерс грязно ругнулся и вытащил из кармана так называемый перечень Мириады.
  Он представляет собой карточку, которую полицейские обязаны иметь при себе. Это стало правилом после решения Верховного суда Соединенных Штатов Америки по делу, расследование которого перестает быть общим и переходит на этап, где подозреваемому задаются конкретные вопросы по конкретному преступлению.
  Селлерс начал читать, монотонно перечисляя пункты перечня:
  — Вы подозреваетесь в убийстве Эдварда Саттона. Предупреждаю, все, что вы скажете, может быть использовано против вас. В противном случае вам рекомендуется не делать никаких заявлений вообще. У вас есть право советоваться с адвокатом по вашему выбору и иметь адвоката, который будет представлять ваши интересы на всех этапах расследования. Если вы не в состоянии оплачивать услуги адвоката, государство предоставит вам адвоката, который будет представлять ваши интересы. — Селлерс спрятал карточку в карман. — А теперь, — сказал он, — когда вы в последний раз видели упомянутый револьвер?
  — У вас есть право, — напомнил я Колхауну, — пользоваться услугами адвоката во время следствия. У вас есть адвокат?
  — Здесь нет, — ответил Колхаун.
  — Лучше будет, если ты заткнешься, — посоветовал мне Селлерс.
  — Вы хотите сказать, что у него нет права иметь адвоката? — спросил я.
  — Я уже сказал ему, — ответил Селлерс. — У него есть это право.
  Я поймал взгляд Колхауна и незаметно для Селлерса приложил палец к сжатым губам. Колхаун сказал:
  — Я не стану делать никаких заявлений. Я хочу посоветоваться со своим адвокатом.
  — Вы можете позвонить ему, — предложил Селлерс.
  Колхаун судорожно сглотнул, помолчал и вдруг повернулся ко мне:
  — Лэм, мне нужен адвокат.
  — Разве у вас нет адвоката?
  — Он не подходит в этой ситуации, — сказал он. — Мне нужен местный адвокат, и я хочу, чтобы это был лучший адвокат округа, лучший адвокат по уголовным делам.
  Колхаун полез за бумажником и начал отсчитывать пятидесятидолларовые купюры; потом он передумал, заглянул в другое отделение бумажника, достал оттуда пять стодолларовых банкнотов. И протянул их мне.
  — Три сотни вам, — сказал он. — Две сотни — задаток адвокату. Пусть он придет ко мне в тюрьму. Тогда мы договоримся о его гонораре. Я не снимаю с вас полномочий вести это дело, — продолжал он. — Суммы, размер которых мы согласовали, будут выплачены.
  — Предстоят расходы, — сказал я.
  — Черт с ними.
  — Каков предел моих полномочий? — поинтересовался я.
  — Я не ограничиваю вас, — ответил он.
  — Мне очень неприятно, — сказал Селлерс, — поступать так с вами, Колхаун. Если бы вы сотрудничали с нами, может, не было бы необходимости арестовывать вас. В конце концов, мы просто пытаемся выяснить все об оружии и о ваших передвижениях.
  Колхаун взглянул на меня. Я отрицательно покачал головой.
  — Эй, ты не его адвокат, Шустрик! — раздраженно произнес Селлерс. — Не нужно давать ему советов!
  — Я его частный детектив, — заметил я.
  — Тогда следи, чтобы у самого не было рыльце в пушку. А то посадим тебя в соседнюю камеру. Там сможете трепаться о чем хотите.
  — Как же! С вмонтированными в стены микрофонами!
  — А ты как думал, умник? — прошипел Селлерс. — Ты что, нас за дураков держишь?
  — Вы бы удивились, узнай вы мое мнение по этому вопросу, — ответил я.
  Селлерс снова обратился к Колхауну:
  — Я не собираюсь надевать на вас наручники, но помните, что вы арестованы, и не совершайте никаких опрометчивых действий. Никаких уверток. Ну, пошли.
  Мы все вышли из комнаты. Колхаун запер дверь. Я проводил их до вестибюля. Селлерс усадил Колхауна в полицейскую машину, где их уже ждал местный полицейский, и они уехали. Я нашел в вестибюле телефон и позвонил Берте.
  — Я все еще в Калексико, — сказал я. — Меня можно найти в мотеле «Мэйпл Лиф», номер 7. Возможно, я задержусь на некоторое время. К вашему сведению, я получил от клиента еще некоторую сумму вместе с распоряжением продолжать расследование.
  — Деньги от клиента! — заорала Берта. — А где он сам? И как, черт возьми, тебе это удалось?
  — Он тоже здесь.
  — Сколько он собирается там пробыть?
  — Возможно, недолго, — сказал я. — Фрэнк Селлерс вкупе с местной полицией только что арестовал его по подозрению в убийстве.
  — Зажарьте меня как устрицу! — охнула Берта.
  — Ну, я пошел, — сказал я и повесил трубку, не желая слушать ее брюзжание.
  Глава 8
  Мне удалось выяснить, что Антон Ньюберри имеет репутацию лучшего местного адвоката по уголовным делам. Его контора находилась в Эль-Сентро, главном городе округа Империал.
  Мне не составило труда разыскать его.
  Он взял мою визитную карточку и спросил:
  — «Кул и Лэм. Конфиденциальные расследования»?
  — Совершенно верно.
  — Вы Дональд Лэм?
  — Мой клиент находится в тюрьме в Калексико. Возможно, его переведут в Эль-Сентро.
  — В чем его обвиняют?
  — В убийстве.
  Ньюберри был жилист и худощав. На вид ему можно было дать около пятидесяти. Лицо с высокими скулами, широко поставленными глазами, высоким лбом. Быстрые, нервные движения.
  — Когда он был арестован?
  — Около часа назад.
  — Кто производил арест?
  — Местный полицейский в сопровождении сержанта Фрэнка Селлерса из полицейского управления Лос-Анджелеса.
  — Какое отношение к делу имеет Селлерс?
  — В его ведении находится та часть дела, которая связана с провозом наркотиков. Мне думается, дело возникло не сейчас. Но в данном случае жертвой стал контрабандист по имени Эдди Саттон. Он был убит вчера вечером или сегодня утром. Его тело нашли в плавучем доме на прицепе рядом с Калексико.
  — Как зовут вашего клиента?
  — Мильтон Карлинг Колхаун.
  — Деньги? — спросил он.
  Я вытащил из кармана две стодолларовые бумажки.
  — Вот, — сказал я, — это задаток. Когда вы встретитесь с Колхауном, то договоритесь с ним об окончательной сумме гонорара. Только следите, чтобы он не лгал. Я замечал за ним такую слабость.
  Длинные тонкие пальцы Ньюберри обхватили банкноты.
  — Что вам известно? — спросил он.
  — По-видимому, — начал я, — Колхаун хорошо обеспечен. Женат, но с женой жили как кошка с собакой и в итоге разбежались. У каждого свой адвокат. Сейчас они делят имущество.
  — На сколько тянет?
  — Во всяком случае, немало.
  Ньюберри свернул деньги и спрятал их в карман, потом стал задумчиво тереть большим и указательным пальцами подбородок. Его лицо выражало живой интерес.
  — Колхаун, — сказал я, — боится огласки, особенно определенных аспектов дела.
  Ньюберри растянул губы в улыбке.
  — Забавно? — спросил я.
  — Чертовски забавно, — ответил он. — Миллионер из Лос-Анджелеса приезжает в Калексико, умудряется попасть под арест по делу об убийстве, которое ведет совместно группа лос-анджелесской и местной полиции, и при этом хочет избежать огласки! Я могу гарантировать, — продолжал Ньюберри, — что сегодня большая часть местной вечерней газеты будет посвящена этому делу. Да и информационные агентства в стороне не останутся. А уже завтра сюда примчатся за интервью журналисты из Лос-Анджелеса.
  Ньюберри снял телефонную трубку и сказал секретарше:
  — Соедините меня с шефом полиции в Калексико. Я не кладу трубку.
  Он сидел, держа трубку возле уха. Я слышал в трубке щелчки набираемого секретаршей номера.
  Затем Ньюберри сказал:
  — Привет, начальник, это Антон Ньюберри из Эль-Сентро… Как дела?.. Хорошо, да?.. У вас находится мой клиент. Его зовут Колхаун… Как-как?.. Понятно… Ладно, большое спасибо. Я свяжусь с нашими. — С минуту он слушал молча, потом покачал головой. — Без комментариев, — сказал он и закончил разговор: — Большое спасибо за информацию. — Он положил трубку, повернулся ко мне и сказал: — Парня отправили сюда час назад. Сейчас он уже, наверное, в тюрьме. Будет лучше, если я туда поеду.
  — Согласен, — сказал я.
  — У вас есть лицензия частного детектива?
  — Да.
  — На какую помощь с вашей стороны я могу рассчитывать?
  — Я расследую это дело, но буду действовать независимо.
  — Хотелось бы, чтобы вы работали по моим указаниям.
  — Вероятно, вам бы этого хотелось, но у меня есть опыт в подобных делах, и мне не следует им пренебрегать.
  — Не сомневаюсь. Возможно, к концу этого дела его у вас даже прибавится. Вы уже получили какие-то результаты?
  — Да.
  — Можете мне о них рассказать?
  — Колхаун может вам рассказать.
  — Но вы будете поддерживать связь со мной?
  — Разумеется.
  — И будете сообщать мне информацию, которую получите?
  — Не стоит возвращаться к тому, что мы уже обсудили.
  Он подумал и затем спросил:
  — Какие у них улики против Колхауна?
  — Колхауну принадлежит оружие убийства, это револьвер «смит-и-вессон» 38-го калибра — им, возможно, совершено преступление. Парень, которого убили, перебрался через границу прошлой ночью. Он был водителем «Форда» с прицепом, где находился плавучий домик. Понтоны были переделаны так, что можно было снять крышку на их торцах и заполнить марихуаной. Входило туда изрядно. Он благополучно въехал в США и остановился, едва выехав из Калексико. Какой у вас здесь следователь? — спросил я.
  — Вполне приличный.
  — Здесь потребуется хороший специалист-медик, имеющий опыт в судебной медицине.
  — Зачем?
  — Мне кажется, что время смерти может оказаться самым важным фактором во всем деле.
  — Основания?
  — Саттон пересек границу максимум в десять пятнадцать. Я думаю, место для стоянки было назначено заранее. Там его либо должна была ждать машина со связником, либо она должна была туда подъехать. Связник выехал вперед на разведку, но дорога оказалась перекрыта. Он по радио сообщил об этом Саттону и велел подождать. Саттон был измотан путешествием. Он вышел из машины, открыл дверцу домика на прицепе, залез туда, чтобы отдохнуть. Дом хоть и мал, но, очевидно, неплохо оборудован. Там есть газовая плита, чтобы сварить кофе, стол, стулья, кровать и, может быть, даже умывальник. Мне он показался весьма удобным.
  — Вы его видели?
  — Да.
  — Когда?
  — На участке шоссе перед границей.
  — Этого человека, Саттона, вы видели, когда он сидел за рулем «Форда»?
  — Да, в тот момент и еще один раз за десять или пятнадцать минут до этого.
  — Где?
  — В кафе в Мехикали.
  Ньюберри задумчиво смотрел на меня.
  — Я думаю, — сказал он, — уж не замешаны ли вы в это дело?
  — А вам этого хочется? — спросил я.
  Ньюберри тщательно подбирал слова:
  — Я буду представлять интересы своего клиента, мистера Колхауна, и если появится — я хочу откровенно вам сказать, — если из сопоставления улик появится хоть малейший шанс отвести удар от Колхауна, указав в качестве подозреваемого на вас, то я сделаю это без колебаний.
  — Спасибо, что предупредили, — съязвил я.
  У Ньюберри была привычка часто моргать в моменты напряженной работы мысли. И по тому, как он сейчас моргал, я понял, что дело его сильно захватило.
  — Чем больше я об этом думаю, — медленно продолжал он, — тем больше склоняюсь к мысли, что ваше положение весьма уязвимо. Где вы находились в момент убийства?
  — Вероятно, в своем номере в мотеле «Мэйпл Лиф» в Калексико.
  — Далеко от места убийства?
  — Не очень.
  — И вы видели водителя в кафе в Мехикали?
  — Да.
  — Разговаривали с ним?
  — Нет.
  — Вы встречались с ним раньше?
  — Нет.
  — Вы знали, кто он такой?
  — Нет.
  — Когда вы увидели его в следующий раз?
  — Когда я переходил границу. «Форд»-пикап с плавучим домом на прицепе находился в колонне машин, дожидаясь очереди у пограничного поста.
  — Значит, не исключено, что вы перешли границу как раз перед тем, как это сделал он?
  — Не исключено.
  — У вас были свидетели?
  — Я сплю один, — ответил я.
  Ньюберри покачал головой:
  — В вашей ситуации, Лэм, это был не лучший способ провести ночь.
  — Я остановился в мотеле «Мэйпл Лиф» в Калексико.
  — Вы позвоните мне, если окажетесь здесь?
  Я покачал головой и сказал:
  — Боюсь, у меня не будет времени.
  — А почему вы думаете, — вдруг спросил он, — что так важно установить точное время убийства?
  — Потому что Колхаун выезжал из Лос-Анджелеса как раз в то время, как Саттон пересекал границу. Из-за дождя и плохой дороги Саттон опоздал. Машина с его связником стояла в заторе на дороге. Поэтому Саттон залез в плавучий домик и стал ждать сигнала. Если дорога была закрыта всю ночь, это одно дело. Если же проезд открыли до полуночи, тогда совсем другое. Это может оказаться очень важным. Если путь был свободен, а Саттон не поехал, значит, в это время он уже был мертв.
  — Как выглядел плавучий домик, когда полиция обнаружила тело? — спросил Ньюберри. — Внутри горел свет или аккумуляторы были уже разряжены? Постель была смята? Осталась ли чашка из-под кофе?
  — Полицейские, — заметил я, — исключительно необщительные люди. Они сначала хотят получить показания Колхауна, а уж потом обнародовать факты.
  — Колхаун не давал показаний?
  — Нет.
  — Почему?
  — Я посоветовал ему молчать до свидания с адвокатом.
  — Еще что-нибудь? — спросил Ньюберри.
  — До пересечения границы в машине Эдди Саттона был пассажир.
  — Мужчина или женщина?
  — Мужчина.
  — Внешность?
  — Не могу ничего сообщить. Его заслонял водитель, и света, чтобы его рассмотреть, было недостаточно.
  — Полиции об этом известно?
  — Известно.
  — И они знают, что вы видели пассажира?
  — Да.
  — Хотелось бы знать, кто был этот пассажир.
  — Нам бы всем хотелось это знать.
  — Есть какие-нибудь предположения?
  — Ничего, кроме того, что я уже сказал.
  Ньюберри задумался.
  — Знаете, Лэм, — сказал он, — мне кажется, я смогу использовать вас.
  — Смотря как, — ответил я.
  Он снова усмехнулся.
  — Вы не будете иметь на меня зуб, если я переложу вину на вас?
  — Не буду.
  — И вы поставите меня в известность, если раскопаете что-нибудь, что поможет моему клиенту?
  — Возможно.
  — Но вы не хотите сотрудничать со мной и работать по моим указаниям?
  — Нет, я действую в одиночку.
  — Ладно, — сказал он. — Я отправляюсь в тюрьму к своему клиенту. — Он попрощался со мной крепким рукопожатием. — Вы точно находились в Калексико во время убийства?
  — По-видимому, да.
  — Удачи, мистер Лэм, — сказал он. — Она вам может понадобиться.
  Он вышел. Я постоял у стола в приемной, дожидаясь, пока секретарша не соблаговолит вручить мне его визитную карточку с телефонами, потом сел в машину и поехал назад в Калексико.
  Глава 9
  По дороге обратно я напряженно размышлял.
  Нэннси покинула «Мэйпл Лиф» рано утром. Она отправилась либо на север, либо на юг, потому что ни западное, ни восточное направления ей не годились. Она взяла такси или поймала попутку.
  Чтобы все это выяснить, придется изрядно попотеть.
  Мне не потребовалось много времени, чтобы проверить такси в Калексико, хотя мои старания не увенчались успехом.
  Если Нэннси подалась на юг, ее целью мог быть Сан-Фелипе. Скорее всего, она будет добираться на попутной машине. Если она уехала в северном направлении, то, возможно, вернулась в Лос-Анджелес автобусом. Но в сложившихся обстоятельствах это было маловероятно.
  Если за ней в отель заехал Колхаун, то он не мог увезти ее далеко. Он приехал из Лос-Анджелеса. Он устал. Возможно, он довез ее на север, скажем, до Эль-Сентро, или на юг — пересек границы.
  Я решил проверить самый современный отель в Мехикали как самое подходящее, по логике вещей, место.
  «Люсерна» — это построенный по последней моде отель с двориком, бассейном, баром и роскошными номерами.
  Я остановил машину, вышел и приблизился к бассейну, разглядывая людей, нежившихся на солнышке.
  Первой пришла мысль расспросить портье, не прибыла ли в отель рано утром молодая женщина. Но, приняв во внимание местные обычаи, я передумал.
  Дело в том, что мексиканцы — прирожденные джентльмены. Если бы, допустим, меня сопровождал мексиканец-полицейский, он еще мог бы рассчитывать на получение конфиденциальной информации; но о том, чтобы мне самому выудить сведения из портье, не могло быть и речи. Дела сеньориты — это ее личные дела, и даже деньги не могли существенно изменить ситуацию.
  Я пытался представить, как бы повел себя Колхаун, как он вел себя на самом деле, что он сказал Нэннси.
  Была же какая-то причина, почему она мгновенно собралась и…
  Вдруг, случайно подняв глаза, я замер. Нэннси, в раздельном купальнике и с полотенцем через руку, вышла из мотеля и уселась в одно из кресел, стоявших на солнце вокруг бассейна.
  Убедившись, что не ошибся, я вернулся к машине, отпер багажник, достал вещи и зарегистрировался в отеле «Люсерна».
  Я переоделся в купальные трусы, и через десять минут теплая вода уже ласкала мое тело. Выбравшись из бассейна, я сел в кресло, потом, показав всем своим видом, что мне в нем неудобно, встал, покрутился туда-сюда и наконец оказался в кресле рядом с Нэннси.
  Я размышлял, как к ней подступиться: то ли завязать флирт и укреплять знакомство постепенно, то ли нанести прямой удар.
  Я решил бить наотмашь — у меня не было времени.
  Я смотрел на людей в бассейне и неожиданно спросил:
  — Нэннси, почему вы уехали из отеля «Мэйпл Лиф» сегодня утром?
  Ее буквально подбросило, как будто я вонзил в нее иглу. Она набрала в легкие воздух, готовясь закричать, потом взяла себя в руки, промолчала, но направленные на меня глаза были полны страха.
  Я лишь слегка скашивал глаза в ее сторону, продолжая смотреть прямо перед собой.
  — Кто… кто вы?
  — Дональд Лэм, — ответил я, как будто это все объясняло.
  — Нет-нет, я не это имела в виду. Я спрашиваю, кто… откуда вы узнали, что я здесь, и что вам нужно?
  — Мне хотелось бы получить от вас помощь.
  — В чем?
  — В незаконной перевозке наркотиков.
  У нее перехватило дыхание. После паузы она спросила:
  — Вы сыщик?
  — Частный детектив, — ответил я.
  Она подумала несколько секунд, потом сказала:
  — Боюсь, я не могу вам помочь, мистер Лэм.
  — Я думаю, можете. Как вы попали сюда, Нэннси? Вы покинули «Мэйпл Лиф» сегодня утром, но не на своей машине и не на такси.
  — Меня привез мой приятель.
  Я решил пустить стрелу наудачу:
  — Вас привез мужчина в «Кадиллаке»?
  — Многие ездят в «Кадиллаках». Если вам угодно, я этого не скрываю.
  — А вчера вечером вы ждали Хейла в кафе «Монте-Карло».
  — Он должен был встретиться со мной ровно в семь, — подтвердила Нэннси. — Он предупредил, что, если не появится до восьми, не надо ждать его, и просил меня в первую очередь позаботиться о своей безопасности.
  — Почему вы уехали из Лос-Анджелеса, зачем сложили свои вещи в коробки и отвезли их на склад?
  — Потому что мне угрожает опасность. Нам обоим.
  — Опасность вызвана информацией о контрабанде наркотиков, которую вы передали ему? Той, что вы получили от своего парикмахера?
  — Боюсь, что с Колом случилось несчастье. Он должен был встретиться со мной вчера. И он встретился бы, но что-то ужасное помешало ему. Кол должен был следить за машиной с наркотиками, записать номера и все такое, а потом найти меня. У контрабандистов тоже было назначено рандеву в «Монте-Карло». Водитель должен был встретиться со своим сообщником, чтобы проверить, чист ли горизонт. Поэтому Кол велел мне быть там в семь часов и ждать. Сидя в кафе, я могла оценить ситуацию. Если бы прошлой ночью все получилось, у него была бы вся нужная информация, чтобы написать статью. Издатель Кола уже ждал ее.
  — Давайте по порядку. Вы получили сведения в салоне красоты?
  — Да, моя парикмахерша очень общительна. Она встречается с парнем, которым не так уж увлечена. Но он щедрый и всегда при деньгах, и она просто гуляет с ним. Потом она вдруг узнала, что он перевозит через границу наркотики. Она не знала всей техники, но ее подозрения были вполне обоснованны. Естественно, она не хотела иметь к этому никакого отношения, тем более что парень не только переправлял наркотики через границу, но и распространял их по-мелкому, особенно среди подростков в школах.
  — Хорошо, — сказал я. — Это она рассказала всю историю Колберну Хейлу?
  — Нет, она рассказала мне. Она не думала вдаваться в подробности, но, сказав «а», вынуждена была сказать «бэ». Таким образом Колберн Хейл получил тему для отличной статьи.
  — Что же он сделал?
  — Он напал на их след в Лос-Анджелесе.
  — Эдди Саттон?
  — Угу. Откуда вы знаете?
  — Я сам некоторое время занимался этим делом.
  — Да, он напал на след Эдди Саттона и уже не выпускал его из виду. Он тайком несколько раз сфотографировал его возле школ, и, мне кажется, ему удалось заснять его в момент передачи дозы. Знаете, когда один быстро передает другому конверт в момент якобы случайного столкновения.
  — Затем неожиданно Колберн покидает свою квартиру, а вы свою?
  — У нас возникли неприятности, — ответила она.
  — Что же случилось?
  — Хейл повел себя неосторожно: вы бы сказали, ему не хватило сноровки. Человек, за которым он следил, заподозрил Кола и выяснил, где тот живет.
  — Что произошло потом?
  — Моя парикмахерша все еще встречалась со своим парнем. И он рассказал ей, что какой-то тип — наверное, налетчик — вычислил его. Он сказал, что примет меры, и поинтересовался, не знакома ли она со мной. Поскольку моей подруге было известно… ладно, в любом случае мы оба оказались в опасности.
  — Итак, вы рассказали Хейлу?
  — Да.
  — Кому еще вы говорили об этом?
  — Больше никому. Мы оба просто сбежали, не оставив следов.
  — Но почему сюда?
  — Потому что Колберн Хейл знал, что транзит наркотиков через границу проходит здесь, и он просто хотел выяснить, как это делается. Контрабандист должен был взять сообщника — связника — в кафе «Монте-Карло». Кол должен был войти в кафе сразу после того, как состоится их встреча. Мне поручалось хорошенько рассмотреть сообщника.
  — И когда они вычислили Кола, неужели он не понимал, что у него почти нет шансов?
  — Он и понимал, и не понимал. Разумеется, это было рискованно. Но ему казалось, что он сможет проследить за товаром и выяснить, как его переправляют через границу.
  — Это безумие, — сказал я. — Вы — пара любителей-новичков и ведете себя соответственно.
  Она ничего не ответила.
  — А теперь, — продолжал я, — Хейл постоянно ходит под дамокловым мечом. Переправка груза состоялась вчера?
  — Не знаю, но думаю, вчера.
  — Почему вы исчезли из мотеля сегодня утром?
  — Я… я подумала, что оставаться в мотеле опасно.
  — Кто вам сказал, что это опасно?
  — Я… я сама это почувствовала.
  — Вторая попытка, — сказал я ей.
  — Что?
  — Я вам даю на ответ вторую попытку, и постарайтесь сделать это более убедительно.
  Она разозлилась:
  — Я не обязана отчитываться перед вами.
  — Не обязаны, — согласился я. — Но в противном случае все пойдет еще хуже. А теперь, пожалуйста, расскажите о Мильтоне Карлинге Колхауне.
  — Что рассказать?
  — Все.
  — Мне нечего скрывать. Мильт и я — хорошие друзья, вот и все.
  — Насколько хорошие?
  — Очень хорошие.
  — Вы знали, что он женат?
  — Разумеется. А теперь послушайте меня. Мне не нравится ваш тон, и мне не нравится выражение вашего лица. Вы наверняка много слышали о женатых мужчинах, которые ухаживают за девушками и рассказывают им сказки: мол, они собираются развестись с женой и когда окажутся свободными, то женятся. И в девяти случаях из десяти, даже если им кажется, что они говорят правду, они все равно лгут. Но Мильтон Колхаун совсем другой, — продолжала Нэннси. — Я познакомилась с ним на вечеринке у знакомых художников. Ему доставляло радость общаться с людьми, находящимися на другой ступени общественной лестницы. Он ведь очень богат.
  — Неужели?
  — Да.
  — Хорошо, вы познакомились с ним на вечеринке. Что же произошло потом?
  — Мы с ним как-то быстро подружились. Он предложил сходить пообедать как-нибудь на неделе, и я согласилась. Потом он проявил себя как истый джентльмен и признался, что женат, но у него проблемы с женой: они не живут вместе, он снимает квартиру, а свой большой дом оставил жене; у них нет детей и все такое.
  — С тех пор вы с ним часто встречались?
  — Довольно часто.
  — Вы дружите еще и с Колберном Хейлом?
  — Да, с ним и еще с полдюжиной мужчин. У меня легкий характер, и я люблю людей с таким же легким характером. Мы обожаем жизнь, нам нравится веселиться, и я не понимаю, каким образом все это может вас касаться.
  — Нам надо закончить с Колберном Хейлом, — ответил я. — Значит, он пишет статью о контрабанде наркотиков?
  — Да.
  — Он рассказал вам, что собирается в Сан-Фелипе, чтобы проследить за доставкой груза?
  — Он подробно не объяснял, но я догадалась, что он собирается сделать именно это. Он просил ждать его прошлым вечером в кафе «Монте-Карло». Кол обещал быть там в семь часов и сказал, что если не появится вовремя, то я должна ждать еще час.
  — А вы ждали два часа?
  — Не два, но что-то около этого.
  — Вам не приходило в голову, что он в опасности?
  — Конечно, приходило. Почему бы иначе нам пришлось так поспешно удирать из города, не оставляя следов? Мы имеем дело с людьми, которые способны на все.
  — У Хейла была машина?
  — Да.
  — Особые приметы?
  — Нет, это обычный черный… Погодите, конечно, есть приметы. У него помято левое переднее крыло. Он собирался выправить его, но… Он был занят, и с деньгами было негусто.
  — У вас есть машина?
  — Нет.
  — Ладно, а как вы добрались сюда из мотеля «Мэйпл Лиф»?
  — Мильт привез меня.
  — Вы имеете в виду Мильтона Колхауна?
  — Да.
  — А как он вас нашел?
  — Я не знаю. Он подошел к окну и позвал меня по имени. Было… Я не помню точно, но это произошло ночью. Он попросил меня открыть дверь, чтобы мы могли поговорить.
  — И вы открыли?
  — Да, хотя была немного зла на него. Я сказала ему, что мне не нравится, когда меня будят среди ночи, что у него нет на меня никаких прав и что я сердита. Он попросил меня разговаривать тише и велел собрать вещи. Он сказал, что я в опасности и что он перевезет меня в другой отель. Наконец ему удалось убедить меня: я собралась и села к нему в машину. Он привез меня сюда, зарегистрировал и заплатил вперед за три дня.
  — А что вы собираетесь делать, когда эти три дня пройдут?
  — Не знаю. Я надеюсь, что к тому времени вся история закончится и больше не придется бегать от этих контрабандистов.
  — Вы напоминаете мне компанию любителей-скалолазов, пытающихся на авось покорить вертикальную стену, — заметил я. — Вы просто не знаете, во что влипли. Вы имеете дело с профессионалами.
  — И что вы предлагаете? — спросила она.
  — Первое: попытаться разыскать Колберна Хейла. Очевидно, он находится где-то между Мехикали и Сан-Фелипе. Оденьтесь, и мы с вами совершим прогулку в автомобиле.
  — Мне думается, — сказала она, — он сможет о себе позаботиться. У него есть… У него есть пистолет.
  — Какой?
  — Револьвер 38-го калибра.
  — Где он его взял?
  — Я ему дала.
  — А вы где взяли?
  — Мне дал Мильтон.
  — Подождите минутку, — сказал я. — Давайте разберемся. Мильтон Колхаун отдал вам револьвер 38-го калибра?
  — Да.
  — Когда?
  — Пару дней назад, когда узнал, что мы с Колом работаем по делу, связанному с контрабандой наркотиков. Он сказал, что у меня может возникнуть много проблем и он хочет, чтобы я не была безоружна.
  — Итак, он дал вам револьвер?
  — Да.
  — Свой револьвер?
  — Конечно, это был его револьвер, раз он отдал его мне.
  — А вы отдали револьвер Колберну Хейлу?
  — Отдала.
  Я надолго задумался. Потом сказал:
  — Вперед! Сейчас мы поедем по дороге на Сан-Фелипе и будем внимательно смотреть по сторонам.
  — Зачем?
  — Затем, — сказал я ей, — что нам может попасться машина с помятым крылом, а в ней труп.
  — Труп!
  — Тело вашего друга Колберна Хейла.
  — Но он… они… они не…
  — Вы имеете дело с шайкой профессиональных контрабандистов наркотиков. Там крутятся многие тысячи долларов. Ради таких денег можно пойти и на убийство. Одевайтесь, и через пять минут встретимся здесь.
  С минуту она колебалась, потом встала с кресла и сказала:
  — Ладно, в конце концов, возможно, так будет лучше всего.
  Глава 10
  На дороге из Мехикали в Сан-Фелипе встречаются мелкие закусочные, где изнуренному жаждой путнику предложат холодное пиво и незатейливые мексиканские блюда.
  Потом дома кончаются, и, прежде чем подняться на горный перевал, приходится ехать по бесплодной пустыне, оставляя слева Калифорнийский залив. На юге перед вами тянется вулканическая гряда, на склоны которой горячие ветры пустыни нанесли песчаные барханы.
  Я приготовился к долгому пути, и некоторое время мы ехали молча. Затем Нэннси сказала мне:
  — Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я не собиралась сталкивать своих приятелей лбами. Просто я общительный человек. Мне нравится быть в обществе. Я писательница и не собираюсь бросать карьеру ради перспективы стать домохозяйкой, окруженной толпой орущих малышей. Я не создана для этой роли. У меня совсем другие планы.
  — Я не собираюсь вмешиваться в вашу частную жизнь.
  — И, — продолжала она, — я не хочу, чтобы у Мильта распалась семья. Он уже жил отдельно от жены, когда я с ним познакомилась. Я вообще не подхожу на роль жилетки, в которую можно поплакать, и мне было неприятно, когда он жаловался, что жена его не понимает, что она холодна с ним… Но я признаю, что дала ему почувствовать вкус той жизни, о которой он прежде и не слыхал. Вкус богемной жизни, прелесть которой — в общении с людьми, которые зарабатывают на жизнь собственным умом. Правда, заработков подчас не хватает, но не из-за отсутствия таланта. Виной всему политика издательств.
  — А что в ней не так? — поинтересовался я.
  — Все, — ответила Нэннси. — Солидные журналы захлопывают двери перед свободными писателями. Там все больше и больше ориентируются на произведения штатных сотрудников. И потом, крупные журналы идут навстречу только знаменитостям, у которых и так уже все в жизни устроено.
  — Каким же образом вы рассчитываете устроиться в литературном мире? — поинтересовался я.
  — Опубликовавшись.
  — А как добиться того, чтобы вас опубликовали?
  Она улыбнулась и ответила:
  — Став знаменитостью. Но нельзя… Дональд! Дональд! Вон машина Кола!
  — Где?
  — Там, возле придорожного ресторана. Прямо рядом с кухней. Видите помятое крыло?
  Я свернул с дороги, и мы остановились возле старой помятой машины, припаркованной у ограды закусочной со столиками на открытом воздухе.
  За столиками никого не было, но я распахнул дверь, ведущую в довольно тесное внутреннее помещение, и Нэннси вдруг бросилась мимо меня, распростерши руки.
  — Кол! Господи, Кол, как я рада тебя видеть! С тобой все в порядке?
  Человек, сидевший за столом со стаканом пива, неловко поднялся.
  Они с Нэннси обнялись, не обращая на меня внимания.
  — У меня получилось, — сказал он Нэннси. — Но я был на волосок от смерти.
  — Кол, у тебя синяк под глазом и рубашка в крови! — Наконец Нэннси вспомнила обо мне: — Кол, я хочу познакомить тебя с Дональдом Лэмом. Дональд, это Колберн Хейл.
  Хейл отступил, не пожав протянутую руку и настороженно глядя на меня.
  — Кто он такой? — спросил Кол.
  — Детектив, — ответила она. — И…
  Хейл повернулся, готовый броситься вон.
  — Он — частный детектив! — крикнула она. — Частный детектив, который ищет тебя.
  Хейл обернулся и посмотрел на меня с недоверием. Один его глаз заплыл и принял фиолетовый оттенок.
  — Давайте рассказывайте, — сказал Хейл.
  — Я знал все, что следовало знать. Когда Нэннси рассказала мне, что вы должны были встретиться с ней вчера в семь вечера в кафе «Монте-Карло», но не пришли, и когда мне стало известно, что машина с наркотиками, за которой вы следили, пересекла границу, я подумал, что стоит поехать в сторону Сан-Фелипе и попробовать поискать на дороге ваши следы.
  — Долго собирались, — недовольно сказал Хейл.
  — Были еще дела, требовавшие внимания, — ответил я. — Почему бы нам не выйти на свежий воздух и не поговорить спокойно? Берите свое пиво, и поделимся информацией. Что-то расскажете вы мне, что-то, возможно, я вам.
  — Возможно, — сказал Хейл, но тем не менее двинулся к выходу, захватив бутылку пива и стакан.
  Хейл, судя по всему, был недоверчивой натурой. Его голова была украшена копной черных волнистых волос. Я прикинул, что он весит примерно сто восемьдесят фунтов при росте около пяти футов и одиннадцати дюймов.
  Парень явно побывал в переделке. Кроме фингала под глазом, у него был разбит нос, и кровь залила рубашку. На лице отросла двухдневная щетина, а блестевшая от пота кожа указывала на крайнюю усталость.
  Мы сели за столик на улице. Кроме нас, в кафе никого не было. Я заказал пару бутылок пива из холодильника.
  — Похоже, вам изрядно досталось, — заметил я Хейлу.
  — Я думал, что умею хорошо драться, — с горечью признался он. — Но те ребята умеют это делать еще лучше.
  — Кто вас бил?
  — Пагги.
  — Кто он такой?
  — Не знаю. Они все звали его просто Пагги.
  — Как получилось, что вы с ним встретились?
  — Я следил за машиной с наркотиками.
  — Мы уже все знаем об этом, — сказал я.
  — Нет, не все, — ответил он. — Может, Нэннси и рассказала вам то, что ей было известно, но она не в курсе подробностей.
  — Теперь она в курсе, — перебил его я. — Плавучий домик на понтонах регулярно курсировал в Сан-Фелипе и обратно на прицепе, перевозимом пикапом марки «Форд». В задней части каждого понтона есть съемная крышка. Она так искусно сделана, что выглядит приваренной. Но ее можно выдвинуть и набить понтоны сухой марихуаной.
  — Вы-то как дознались? — спросил Хейл.
  — Сейчас об этом известно властям, — ответил я.
  — Проклятие! Значит, вся моя работа коту под хвост! Кому теперь понадобится моя статья?
  — Ничего страшного, — успокоил его я. — В деле есть некоторые аспекты… Можно сделать вашу статью сенсацией. Особенно если придать ей должный драматизм.
  — История сама по себе достаточно драматична, — отозвался он.
  — Расскажите, как все произошло?
  — Все началось с Нэннси. Она нашептала мне о контрабанде и контрабандистах. Но я должен был все проверить сам. Мне не хотелось доверять слухам, поэтому нужно было узнать, как переправляют груз через границу. У меня было достаточно информации, чтобы подготовить статью, я гнал ее как сумасшедший, когда поздно вечером Нэннси ворвалась ко мне и сказала, что нужно смываться.
  — Почему?
  — Подруга Нэннси из салона красоты проговорилась своему приятелю, и Нэннси оказалась в опасности. А если грозила опасность ей, значит, и мне тоже. Они обнаружили меня, когда я следил за ними.
  — И что вы сделали?
  — Мне не улыбалось оказаться одному против банды отпетых типов. Я решил бесследно исчезнуть, но не оставил мысли разоблачить их промысел, а когда бы их арестовали, я бы вышел из подполья. Поэтому я собрал все свои вещи, сдал их на хранение и направился в Мехикали, зная, что там у контрабандистов назначена встреча.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Мне было известно, кто будет перевозить груз, я знал, что его доставят в Калексико, но я не знал всех деталей, а они были мне нужны, чтобы мой рассказ был достоверным. Как бы там ни было, — рассказывал Хейл, — но я наткнулся на этого контрабандиста наркотиков, человека, которого они звали Эдди. Может быть, у него есть другое имя, но я его не знаю. Он сидел за рулем «Форда». Поначалу я думал, что наркотики находятся в самом пикапе, но, проехав за ним до Сан-Фелипе, я увидел, как он прицепил к машине тележку с плавучим домиком. Эдди должен был пересечь границу вчера в семь часов вечера. Я узнал об этом, когда Эдди говорил о второй машине, которая ждет его в Калексико.
  — Второй машине? — спросил я.
  — Вторая машина, — продолжал он, — оборудована коротковолновой радиостанцией. Схема их работы такая. После того как груз переправят через границу, они посылают вперед машину с радиостанцией. Она абсолютно чиста. Можно обыскивать ее целый день и в итоге не найти даже окурка с марихуаной. Эта машина проверяет дорогу. Если проезд закрыт или на дороге патруль, из машины посылают сигнал. Таким образом, машина с наркотиками останавливается или, избавившись от груза, едет обратно.
  Вы понимаете, Лэм, — Хейл понизил голос, — я разговариваю с вами конфиденциально. Я хочу сохранить права на публикацию. Кроме того, здесь идет игра по-крупному. Это не блохи, переправляющие за раз несколько фунтов. Это крупная организация. Они ворочают тысячами долларов.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Итак, — продолжил свой рассказ Хейл, — я знал, что машина с рацией будет ждать к северу от границы, чтобы встретить пикап с наркотиками, но я не думал, что следом будет еще машина с охраной. Хотя мне следовало бы об этом догадаться. Я вел себя легкомысленно.
  — Что было дальше?
  — Я ехал за пикапом от Сан-Фелипе. Все было нормально почти до тех пор, как мы прибыли сюда. Потом неожиданно появилась машина с охранниками.
  — Ну и?..
  — Меня прижали к обочине, заставили выйти, и один из них стал допытываться, кого это я пасу на дороге. Я еще ничего не успел сообразить, как он врезал мне.
  — А вы?
  — Я ответил, но это было ошибкой, которая чуть не стоила мне жизни. Этот тип, наверное, раньше занимался боксом: он оказался первоклассным боксером. Мне кажется, отсюда и его кличка. Во всяком случае, водитель называл его Пагги, что значит — боксер.
  — Не отвлекайтесь.
  — Меня стали бить, — рассказывал Хейл. — Но я вспомнил про револьвер. Я прыгнул в сторону и вытащил оружие. Это была моя вторая ошибка. Тут же в руках водителя пикапа оказался обрез, дуло которого было направлено мне в лицо.
  — И что?
  — Они отобрали у меня револьвер, — сказал Хейл, — и пихнули меня в мою же машину. Пагги сел за руль. Они свернули с шоссе и проехали немного по заброшенной дороге, о которой, видимо, им было известно. Потом меня связали и засунули в рот кляп. Водитель пикапа даже хотел убить меня, но Пагги не позволил, сказав, что наркодельцы в Мексике стараются не допускать убийств без крайней необходимости.
  — Продолжайте, — сказал я.
  — Я провел в этой чертовой машине всю ночь, — сказал Хейл. — Сегодня утром, примерно в восемь, какой-то парень проезжал по дороге. Он заметил машину и остановился, чтобы посмотреть, в чем дело. Так он и нашел меня на заднем сиденье, связанным, с кляпом во рту. Все мои члены онемели, а тело так болело от побоев, что я едва мог двигаться.
  — Ну-ну, рассказывайте, — сказал я.
  — Он был в настоящем шоке, но развязал веревки и…
  — Развязал веревки?
  — Да.
  — Рассказывайте дальше.
  — Он развязал веревки, вытащил кляп, пересадил меня в свою машину и отвез на ранчо. Они с женой напоили меня горячим кофе, накормили мясом с фасолью чили, кукурузными лепешками, местным сыром и какой-то рыбой. С их стороны это было очень любезно.
  — Далеко отсюда находится это ранчо? — спросил я.
  — Примерно в десяти или пятнадцати милях. Я точно не знаю. Рядом с тем местом, где от шоссе отходит дорога, огибающая залив.
  — Вы смогли бы узнать это место?
  — Думаю, да.
  — Хорошо, если сможете, — сказал я.
  — Зачем мне это? И кто вы такой, черт побери, чтобы задавать мне вопросы?
  — Я это делаю потому, — пояснил я, — что вам нужны будут свидетели.
  — Зачем?
  — Пагги взял ваш револьвер?
  — Да.
  — А откуда он оказался у вас?
  Хейл немного замешкался и посмотрел на Нэннси. Нэннси кивнула.
  — Мне дала его Нэннси, — сказал он.
  — А где Нэннси взяла его? — спросил я.
  — Она мне не рассказывала. Она сказала, что у нее есть револьвер для самообороны, но мне он скорее понадобится, чем ей.
  — К вашему сведению, — сказал я, — водителя пикапа, Эдди, фамилия которого была Саттон, сопровождал, вероятно, Пагги. Вчера примерно в десять вечера они пересекли границу с грузом марихуаны. Шел дождь, и они опоздали на два часа. Я полагаю, задержка произошла еще из-за того, что им пришлось разбираться с вами. Тем не менее Саттон свернул на обочину и стал ждать сигнала по рации из машины, которая проверяла обстановку на дороге. Очевидно, Саттон и Пагги поспорили из-за дележа прибыли. Предметом спора могла быть и ваша судьба — один из них настаивал на убийстве, чтобы заставить вас замолчать…
  — Подождите минуту! — воскликнул Хейл. — Я уверен, что они возвращались, чтобы закончить дело.
  — Откуда вы знаете?
  — Я лежал связанным, и мне казалось, что прошла целая вечность, когда на шоссе появилась какая-то машина. Похоже, она что-то искала, поскольку проехала взад и вперед несколько раз.
  — Вы были близко от шоссе?
  — Достаточно близко, так что при дневном свете они сразу бы увидели меня. Но дело было ночью, водитель освещал дорогу фарами и мог легко проехать мимо… Могу поспорить, именно так все и было: они вернулись, чтобы покончить со мной. Может, они хотели отвезти меня к заливу, посадить в лодку, привязать к ногам камень и бросить за борт. Но шел дождь, ночь была ужасно темная, и они не смогли меня отыскать. Тогда я об этом не догадывался и был в отчаянии. Я пытался шуметь, чтобы привлечь внимание водителя. Теперь я понимаю, как мне повезло, что меня не услышали.
  — Ладно, — сказал я. — Очевидно, все так и было.
  — А что случилось потом? — спросил Хейл. — Вы говорили, что между Саттоном и Пагги произошла перепалка?
  — Возможно, — сказал я, — Саттон пытался убедить напарника, что было ошибкой оставить вас без присмотра. Что бы ни произошло, но они сцепились между собой, и Эдди был убит.
  — Убит? — спросил Хейл.
  — Да, — повторил я.
  — Как?
  — Выстрелом из револьвера 38-го калибра. И я совсем не удивлюсь, если окажется, что смертельный выстрел был произведен из револьвера, который Пагги отобрал у вас, того самого, который Нэннси дала вам и который незадолго до этого дали Нэннси.
  Хейл перевел взгляд с меня на Нэннси, потом снова посмотрел на меня и опять на Нэннси.
  — Тебе Мильт дал оружие? — спросил он у Нэннси.
  Та кивнула.
  Хейл молниеносно принял решение.
  — Не рассказывай никому, откуда у тебя этот револьвер, — сказал он. — Это проблемы Колхауна. У него много денег, большие связи и самые лучшие адвокаты в стране. Не позволяй им впутать тебя. Пусть Колхаун сам изворачивается.
  Глава 11
  Я расплатился за пиво и сказал Хейлу:
  — Пошли. Нам надо найти место, где вы провели ночь. А что случилось с веревкой, которой они вас связали?
  — Она лежит на заднем сиденье машины.
  — Вы помните, как зовут людей, которые вас освободили?
  — Самого фермера зовут Хосе Чапалла, — ответил он.
  — Они говорят по-английски?
  — Да.
  Я пошел взглянуть на веревку, что находилась в его машине. Это была толстая рыболовная леска. Узлы из нее получаются очень тугие.
  Я взял обрывки лески и посмотрел на концы.
  — Что вы ищете? — спросил Хейл.
  — Вашему мексиканскому другу должно быть стыдно за то, что он не знает элементарных правил.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Хороший полицейский, — попытался объяснить я, — никогда не станет развязывать веревку, которой связан человек. Он разрежет веревку, и таким образом узлы останутся нетронутыми.
  — Зачем?
  — То, как человек вяжет узлы, способно рассказать многое о нем.
  — Вы имеете в виду моряков и иже с ними?
  — Моряки, упаковщики, есть просто любители. Ну, пора ехать. Садитесь в свою машину, а мы поедем за вами. Это далеко отсюда?
  — Я бы сказал, около десяти миль. Но, если вы не возражаете, я поеду в вашей машине. Так я смогу немного расслабиться. Я чувствую себя совсем разбитым — и мышцы болят, и ребра. А мою машину поведет Нэннси.
  — Понимаю, — сказал я. — И могу вам посочувствовать. Меня самого не однажды били.
  Он медленно и осторожно сел на заднее сиденье.
  — Черт, — выругался он, — я бы сейчас с радостью влез в горячую ванну, побрился, почистился.
  — Скоро вы сможете это сделать, — сказал я ему. — Теперь за дело взялся я. Я отвезу вас в отель «Люсерна» в Мехикали. Там вы сможете принять ванну и отлежаться. Потом можете поплавать в бассейне, чтобы размять мышцы.
  — Звучит заманчиво, — сказал он. — Как бы мне хотелось нырнуть в теплый бассейн и, расслабившись, просто полежать в воде, не ощущая своего веса.
  — Это можно устроить, — пообещал я.
  Мы достигли Ла-Пуэрты, где на восток уходит дорога, огибающая залив.
  — Вот эта дорога, — сказал Хейл.
  Мы поехали по ней, и вскоре Хейл воскликнул:
  — Вот то место, где они оставили мою машину!
  Я вышел из машины и осмотрелся. В том месте, где машина съехала с дороги, остались следы протекторов. Такие же следы были видны ярдах в ста от дороги, где она, видимо, стояла. Вокруг все было затоптано.
  Мы вернулись к машине и продолжили путь.
  — Вот то место, — сказал Хейл. — Видите глинобитный дом?
  Это был скромный дом из саманного кирпича, перед которым стоял старый полугрузовой автомобиль.
  Я остановил машину, подошел к двери и постучал. Нэннси остановилась за нами.
  Хейл с трудом вылез из машины и крикнул:
  — Хосе, Мария! Это я! Я вернулся.
  Дверь открылась.
  Широко улыбаясь, в дверях появился мексиканец лет пятидесяти с короткими усами и черными короткими волосами, облаченный в комбинезон и рубаху с расстегнутым воротом.
  Я заметил напряженный взгляд черных глаз его жены, выглядывавшей из-за плеча мужа.
  — Amigo, amigo!128 — позвал он. — Входи, входи.
  Хейл, прихрамывая, вошел в дом и представил нас.
  — Хосе и Мария Чапалла, — сказал он. — Мои друзья. А эти двое — тоже мои друзья, мисс Нэннси и… Как, вы сказали, вас зовут?
  — Лэм, — ответил я.
  — Мистер Лэм, — сказал он мексиканцам.
  — Пожалуйста, входите.
  Мы вошли в дом. Он был построен так, что ярким лучам солнца не было сюда доступа. Было уютно, и стоял запах готовящейся еды.
  В доме находился очаг. На подставках из кирпичей стоял большой железный котел, а под ним жарко горели куски каменного угля. Тут же рядом лежал пучок лучины для растопки.
  Слева от камина стояла керосинка. На одной конфорке стоял оловянный чайник, а на другой — накрытая крышкой кастрюля, в которой на медленном огне готовилось мексиканское блюдо. Крышка время от времени вздымалась, пыхая паром. Густой аромат наполнял дом.
  Хейл сказал:
  — Мой друг хочет узнать, как вы меня нашли. Вы можете все подробно ему рассказать?
  Чапалла сказал:
  — Присаживайтесь. — И вдруг смутился, поняв, что на всех не хватает стульев. — Пожалуйста, садитесь. Когда я что-нибудь рассказываю, то предпочитаю стоять.
  Мы сели.
  Его жена, Мария, плотная коренастая мексиканка с благожелательной улыбкой, начала возиться у плиты.
  — Может, хотите кофе? — предложил Чапалла.
  — У нас нет времени, — ответил я. — Нам дороги минуты. Вы бы очень помогли нам, если бы рассказали, как обнаружили машину.
  — Это muy malf129, — сказал Чапалла. — Бандиты жестоко избили этого человека и бросили, связав его.
  — Как вы его нашли?
  — Я ехал за продуктами, — начал он. — Мы не часто ездим в магазин. Когда такое случается, мы садимся в пикап и покупаем сразу много продуктов. Вот я еду. Вижу машину у дороги. Поначалу я ничего не подумал и проехал мимо. Потом я говорю себе: «Хосе, почему машина проезжает здесь и потом ее бросают? Если бы что-то случилось с мотором, машина осталась бы на дороге. Если она приехала своим ходом, что заставило водителя остановить ее здесь?» Я еду дальше, — старательно рассказывал фермер. — Но я думаю. Думаю. Думаю еще. Потом останавливаюсь и поворачиваю назад. Я подъезжаю к той машине. Сначала я ничего не вижу. Затем я заглядываю внутрь. Я вижу что-то светлое. Это тряпка, которой заткнули рот вашему другу. Я говорю: «Caramba130, что это?» Я пытаюсь открыть дверь. Она не заперта. Открываю дверцу. Ваш друг находится внутри. Его связали рыболовной леской. Еле-еле развязал узлы — уж очень они крепкие.
  — Вы его освободили?
  — Да, я его освободил.
  — Вы не перерезали веревку?
  — Боюсь, что нет. Его связали очень туго. Я мог порезать его ножом.
  — Вам пришлось долго возиться, чтобы развязать узлы?
  — Не очень долго. У меня сильные пальцы, сеньор. Когда-то я был рыбаком. Я много работал и разбираюсь в узлах.
  — Вы вытащили кляп?
  — Кляп?
  — Тряпку изо рта, — объяснил я.
  — Seguro131, конечно. Я вытащил тряпку, и он начал говорить, но ему было трудно.
  — Что он сказал?
  — Он сказал, что на него напали грабители.
  — А потом?
  — Этот человек был болен. Я предложил ему свой дом.
  — Он сам сидел за рулем машины?
  — Нет. Он ехал в машине со мной. Он не мог сесть за руль своей машины, потому что у него болели ребра, из носа шла кровь, а под глазом был синяк. Его сильно избили.
  — Что было дальше?
  — Потом мы приехали ко мне домой, и Мария приготовила горячую еду — кукурузные лепешки, фасоль чили, сыр… Он ел много, этот человек. У него все болело, и он очень хотел есть.
  — Продолжайте.
  — Потом мы уложили его в кровать. Он лежал неподвижно и спал. Потом он проснулся и уехал. Я отвез его к машине.
  — Когда это было?
  — У меня нет часов. — Хосе пожал плечами. — Может, час, может, два часа назад.
  — И это все, что вам известно?
  — Это все, что я знаю.
  Я кивнул Хейлу.
  — Хорошо, — сказал я. — Едем в Мехикали, и я устрою вас в хороший отель. Я достану вам спортивную рубашку и… Где ваша бритва?
  — В сумке. Она лежала в багажнике. Господи, вы думаете, они забрали ее?
  — Давайте проверим.
  Он вытащил ключи от машины и открыл багажник. Там находилась туго набитая большая сумка и небольшой чемодан.
  — Все цело? — спросил я.
  — Похоже, да, — вздохнул он с облегчением. — Вам не придется доставать мне спортивную рубашку. Слава богу, у меня в сумке есть одежда.
  — Хорошо, — сказал я. — Тогда поехали.
  — Но все упирается в деньги, — сказал Хейл. — Я много поставил на эту статью…
  — Пусть это вас не волнует, — сказал я. — Теперь расходы лягут на меня.
  На его лице отразилось чувство облегчения, что никак не вязалось с подбитым глазом.
  Мария продолжала возиться у плиты, улыбнувшись на прощание и просто сказав: «Adios»132.
  Я протянул ей десять долларов.
  — Я хочу поблагодарить вас за помощь, которую вы оказали этому человеку, — сказал я.
  Они не хотели брать, но было видно, что деньги им отнюдь не помешают. Наконец Мария взяла бумажку, рассыпаясь в благодарностях. Хосе Чапалла проводил нас до двери. Он пожал всем нам руку.
  — Vaya con Dios!133 С Богом! — сказал он.
  Глава 12
  На автозаправке мы притормозили. Хейл смыл самые заметные пятна крови с рубашки и умыл лицо.
  Нэннси не стала останавливаться и поехала дальше, помахав нам рукой и пару раз нажав клаксон.
  Дальше поехали, не сигналя. Когда мы остановились, он вдруг спросил:
  — Вас нанял Мильтон Колхаун?
  — Я работаю на него.
  — А я на него не работаю. Откровенно говоря, мне не нравится этот ублюдок.
  — Я работаю на Колхауна, — повторил я.
  — И я палец о палец не ударю, чтобы помочь ему, — сквозь зубы процедил Хейл. — У него есть деньги, он может нанять адвоката и…
  — Он уже нанял адвоката. Я хочу, чтобы вы с ним поговорили.
  — Не знаю, стану ли я с ним разговаривать.
  — Делайте, как вам нравится, — сказал я ему. — Только не забывайте об одной вещи.
  — О какой вещи?
  — Я работаю на Колхауна.
  — Ну и ладно, — сказал он. — Вы можете работать на кого угодно.
  Мы вошли в отель и подошли к стойке портье. Глядя на Хейла, он вежливо улыбнулся и покачал головой, положив на стойку руки ладонями вверх.
  — Мне очень жаль, сеньоры, но в отеле нет свободных мест. У нас все занято и…
  — Это мой друг, — объяснил я. — Он попал в автомобильную аварию.
  На лице клерка вежливую улыбку сменила заискивающая.
  — О, в таком случае, конечно, мы о нем позаботимся.
  Он протянул ручку и регистрационный листок, и Хейл заполнил его. Я заметил, что он указал свой адрес: 817, Биллинджер-стрит.
  Я поднялся и посмотрел, как он устроился, отправил посыльного к машине за большой сумкой и чемоданом, а потом сказал:
  — Я полагаю, вам больше не нужны веревки, которыми вас связали?
  — Я не хочу их больше видеть, — ответил он.
  — Я избавлю вас от них, — сказал я.
  Я взял веревки и положил их в багажник своей машины. Из Калексико я позвонил в контору Антона Ньюберри и спросил у секретарши, на месте ли ее босс.
  — Он как раз собрался уезжать, — ответила секретарша.
  — Это Дональд Лэм, — сказал я. — Попросите его подождать до моего приезда. У меня есть для него новости.
  — Какие новости?
  — Возможно, хорошие.
  Я слышал в трубке, как они что-то говорили друг другу. Потом секретарша сказала:
  — Он будет ждать. Постарайтесь приехать как можно быстрее.
  — Я не заставлю его долго ждать, — пообещал я. — Считайте, я уже в пути.
  Я быстро добрался до Эль-Сентро и сразу нашел место для парковки. В офис Ньюберри я вбежал, прыгая через две ступеньки.
  Секретарша провела меня внутрь, где ждал Ньюберри.
  Он скривил губы в улыбке, выражавшей что угодно, но только не радость.
  — Надеюсь, у вас действительно хорошие новости, Лэм, — сказал он. — Это может оказаться важным.
  — У меня хорошие новости.
  — Выкладывайте.
  — Садитесь и приготовьте блокнот, — сказал я. — Кое-что вам захочется зафиксировать.
  — У меня есть магнитофон, я могу записать наш разговор.
  — Я бы предпочел, чтобы я рассказывал, а вы записывали в блокнот.
  — Почему?
  — На это есть различные причины.
  — Согласен, — ответил он. — Скажите сначала, почему вы считаете свои новости хорошими?
  — Они касаются оружия, из которого был произведен смертельный выстрел, — сказал я.
  — Не спешите! Мы точно не знаем, из какого оружия был произведен смертельный выстрел.
  — Но полиция нашла его — это револьвер 38-го калибра, зарегистрированный на имя Мильтона Кэрлинга Колхауна.
  — Откуда вам известно, что это оружие убийства?
  — Ставлю десять против одного.
  — Я никогда не поддерживаю пари, если на кону интересы моего клиента. Полиция еще не провела баллистической экспертизы и… Полагаю, что они проверили регистрацию оружия. Револьвер был приобретен мистером Колхауном, но это еще ничего не решает.
  — Я могу объяснить, как было дело с револьвером.
  — И Колхаун здесь ни при чем?
  — Колхаун здесь ни при чем.
  Его лицо просветлело. На сей раз он искренне улыбнулся.
  — Хорошо, хорошо, — сказал он. — Рассказывайте, как все произошло.
  — Колхаун отдал свой револьвер девушке.
  — Это не подходит, Лэм. — Ньюберри сделал резкий отрицательный жест. — В деле не должно быть женщин. Ни в коем случае, вы понимаете?
  — Понимаю. Вам решать, что можно использовать в деле. Моя задача — предоставить вам факты, из которых вы отберете те, что сочтете нужными.
  Он понимающе кивнул:
  — Это здравый подход, Лэм. Вполне здравый. А теперь рассказывайте об оружии.
  — В свою очередь девушка отдала этот револьвер приятелю по имени Колберн Хейл. Он работал над статьей о контрабанде наркотиков и…
  — Да-да, — перебил Ньюберри. — Я разговаривал со своим клиентом. Мне известно все об этом Хейле.
  — Отнюдь не все.
  — Чего же я не знаю?
  — Многого. Вот почему я здесь.
  — Продолжайте.
  — Хейлу дали оружие для самообороны, — сказал я. — Он отправился в Сан-Фелипе в надежде выследить шайку, перевозившую груз наркотиков. Но получилось наоборот. Я не знаю, когда они заметили «хвост», скорее всего, сразу по выезде из Сан-Фелипе. Они позволили ему следовать за ними почти до Ла-Пуэрты, а потом его зажали. Вторая машина…
  — Вторая машина? — спросил он.
  — У них было две машины, — объяснил я. — Наркотики находились в первой — пикапе с прицепом. По рации они могли держать связь с машиной, двигавшейся следом.
  — Но почему следом? — спросил он.
  — Это мощный джип.
  — Понятно.
  — В окрестностях Ла-Пуэрты они связались по радио с джипом и велели догонять.
  — И что произошло?
  — Хейла прижали к обочине, вытащили из машины и пытались припугнуть. Тот, на свою беду, достал револьвер и в результате едва остался жив. Здесь, в Мексике, люди, занимающиеся контрабандой наркотиков, предпочитают не оставлять за собой трупов. Контрабанда — это способ заработать, но убийство — нечто другое, мексиканские власти это не поощряют. Поэтому боссам ни к чему повышенное внимание.
  — Продолжайте.
  — Итак, машины остановились, и началась разборка. В результате Хейла избили, связали и заперли в его собственной машине.
  — А револьвер? — спросил Ньюберри.
  — Они забрали его. Но это был чужой револьвер — револьвер Колхауна, тот самый, что он отдал своей знакомой для самообороны. Та, посчитав, что Хейлу грозит большая опасность, чем ей, передала револьвер ему. Вот и все. Хотите верьте, хотите нет.
  — Где сейчас находится Хейл?
  — Я его спрятал.
  — Вы нашли его связанным?
  — Нет, к тому времени его уже развязали и освободили. Один мексиканец, владелец ранчо, по имени Чапалла, обнаружил машину, внутри которой находился Хейл, и распутал веревку.
  — Что это была за веревка?
  — Толстая рыболовная леска.
  — Похоже, в перевозке наркотиков участвовали по меньшей мере три человека, — задумчиво сказал Ньюберри.
  — Не обязательно. Саттон мог вести машину с грузом. Человек по имени Пагги, наверное, сидел за рулем второй машины — джипа. Они оставили джип к югу от границы, а Пагги пересел в машину Саттона. Должно быть, его я видел рядом с Саттоном в пикапе.
  — Но кто-то должен был управлять машиной, ушедшей на разведку, — сказал Ньюберри.
  Я покачал головой:
  — Скорее всего, на этой машине отправился Пагги. От границы они двинулись к тому месту, где у них была припрятана третья машина. Там Пагги должен был пересесть на нее и ехать вперед, дабы убедиться, что горизонт чист. Но дорога была перекрыта, и Пагги сообщил по радио, чтобы Саттон отлеживался на дне.
  — Вчера возле Броули с восьми часов вечера до полуночи дорожный патруль проверял машины, — сказал Ньюберри.
  — Это обстоятельство объясняет тот факт, что Эдди Саттон ждал в Калексико, — сказал я ему. — Пагги наткнулся на дорожный патруль, сообщил по радио об опасности и потом вернулся к Эдди. Между ними возник спор. Эдди застрелили.
  — Звучит убедительно, — сказал Ньюберри и продолжил: — В вашей версии. Однако есть факты, которые могут быть интерпретированы иначе.
  — Например?
  — Например, тот факт, что именно вы обнаружили оружие убийства. Вы сказали, что его выбросили в поле. Но с тем же успехом вы могли принести его туда. Может, вы намеревались оставить его там, но зоркий десятилетний мальчишка выследил вас и нарушил ваши планы. Вы — частный сыщик, и ума вам не занимать. Вы следили за перевозкой крупной партии наркотиков. А это большие деньги. Вы вполне могли решить отхватить себе кусок пирога. А Саттон отказался в этом участвовать. Я не думаю, что вы заранее спланировали убийство Саттона, но если у вас в руке оказалось оружие, то случившееся вовсе не кажется невероятным.
  — А откуда у меня могло взяться оружие? — спросил я.
  — Это мой клиент категорически отказывается обсуждать, несмотря на все мои уговоры, — сказал Ньюберри. — Это ваш козырной туз, который дает шанс уйти от ответственности, если кто-нибудь попытается вас обвинить.
  — И, конечно, у меня есть хороший адвокат.
  — И, конечно, у вас есть хороший адвокат, — сказал он, улыбаясь.
  — Вы беседовали со своим клиентом? — спросил я.
  — Подробно и откровенно. Мне кажется, я лучше осведомлен об этой истории, нежели вы. Если, конечно, убийство — не ваших рук дело. Теперь нужно как можно быстрее провести предварительное слушание. Я даже не буду вызывать свидетелей и строить план защиты. Пусть только они передадут дело в главный суд первой инстанции. Зато, когда оно окажется там, мы перевернем его вверх ногами. Вас же я хочу вызвать на предварительное слушание, чтобы зафиксировать ваши показания в протоколе. Тогда вы уже не сможете их изменить, а мне они помогут развалить обвинение. — Усмехнувшись, Ньюберри выдвинул ящик стола, достал повестку в суд и протянул ее мне. — Предварительное слушание начинается завтра в десять утра. Вот повестка, по которой вы должны явиться, — сказал он.
  — А вы не хотели бы вызвать Колберна Хейла?
  — Сейчас мне наплевать на Хейла. Он мне понадобится в главном суде. Вы просматривали местные газеты?
  — Нет, а что?
  Он подошел к столу, взял газету и протянул ее мне. Через первую полосу шел крупный заголовок: «Миллионер из Лос-Анджелеса находится в здешней тюрьме за убийство». Ниже помельче было напечатано: «Антон Ньюберри советует клиенту молчать».
  Я пробежал глазами статью. В ней не оказалось ничего особенного, но представлена информация была эффектно. Полицейский сержант из Лос-Анджелеса, раскручивая дело, связанное с контрабандой наркотиков, прилетел в Калексико для координации действий местных сил. Груз с наркотиками находился в понтонах плавучего домика, перевозимого на прицепе. Внутри домика был найден труп Эдварда Саттона, предположительно одного из контрабандистов. Его застрелили из револьвера 38-го калибра. Позже полиции удалось найти этот револьвер. Убийца решил отделаться от улики, выбросив оружие в поле люцерны неподалеку от места преступления.
  Пока я читал статью, Ньюберри смотрел на меня, часто моргая.
  Вдруг совсем неожиданно он сказал:
  — Этот Колберн Хейл сознался, что имел при себе оружие вечером накануне убийства и что у него его забрали?
  — Да.
  — И в деле был замешан еще один человек по имени Пагги?
  — Именно так.
  — И вы видели двух людей в пикапе, когда машина пересекала границу?
  — Да.
  Лицо Ньюберри медленно растянулось в улыбке.
  — А знаете, — начал он, — это может произвести эффект. Мне понадобится в суде этот Хейл с его показаниями. Вы можете привезти его?
  — Давайте повестку, и я постараюсь.
  — Как его зовут?
  — Колберн Хейл.
  — Но по ту сторону границы повестка недействительна.
  — Вы думаете, Хейл знает об этом? — усмехнулся я.
  Ньюберри усмехнулся в ответ:
  — Его могут просветить на этот счет.
  — Ладно, — сказал я. — Давайте повестку. Если хотите, чтобы он явился в суд, я постараюсь его доставить. Но у него тот еще видик: фингал под глазом и…
  — Замечательно! — перебил Ньюберри. — Как раз то, что надо: таинственный свидетель снимает подозрение с моего клиента на заседании суда первой инстанции. Пусть газетчики порезвятся: фотографии, подбитый глаз — замечательно!
  — Есть одна вещь, которую я должен получить, — сказал я, — если вы хотите, чтобы Хейл выступил в суде.
  — Какая?
  — Возможность поговорить с Колхауном. Прямо сейчас.
  Он покачал головой:
  — Слишком поздно. Время свиданий…
  — Договоритесь, — показал я на телефон.
  — Могут возникнуть сложности.
  Он снял телефонную трубку, связался с шерифом, некоторое время что-то говорил полушепотом, потом повесил трубку, повернулся ко мне и кивнул:
  — Вам нужно ехать прямо сейчас.
  — Я уже в пути, — ответил я.
  Он задумчиво наблюдал за мной, когда я выходил из его кабинета.
  Глава 13
  Мильтона Колхауна поместили в лучшую камеру. Не знаю, то ли деньги сыграли роль, то ли Антон Ньюберри замолвил словечко, но камера не была похожа на обычные тюремные камеры.
  Он обрадовался мне.
  — Вам понравился адвокат, которого я вам подыскал? — спросил я.
  — Мне кажется, он на уровне, — ответил он.
  — Он договорился о проведении предварительного слушания, — сказал я. — Насколько я знаю, оно начнется завтра в десять утра.
  Колхаун кивнул и сказал:
  — Но предварительное слушание ни на что не повлияет. Оно нужно, только чтобы накалить страсти. Во всяком случае, так считает Ньюберри.
  Я спросил:
  — Вы разговаривали с кем-нибудь?
  — Только с Ньюберри.
  Я сказал:
  — Молчите. Не отвечайте ни на один вопрос, даже если вас спросят, который час. Предоставьте это Ньюберри.
  — То же самое сказал мне адвокат.
  — Хорошо, — сказал я. — Сейчас я вам кое-что расскажу. Подойдите поближе.
  — Зачем? — удивился он.
  — Чтобы лучше меня слышать, — объяснил я.
  Я сел на край унитаза и подал знак Колхауну сесть рядом.
  Потом я спустил воду, приблизил губы к его уху и начал шептать.
  Когда шум прекратился, я замолчал, подождал несколько секунд, опять дернул за рукоятку спуска и продолжил рассказ.
  — Зачем вы это делаете? — поинтересовался Колхаун.
  — Здесь все нашпиговано микрофонами, — ответил я. — А мне не хочется, чтобы кто-то еще слышал, о чем мы разговариваем. Почему вы не сказали мне, что вам известно, где находится Нэннси?
  — Я не хотел, чтобы кто-либо об этом знал.
  — Вы ведете себя как полный идиот, — сказал я. — Почему вы утаиваете информацию от меня, но делитесь ею с адвокатом?
  — Я не рассказывал ему даже того, что вам известно, — сказал Колхаун.
  — Я позабочусь о Нэннси. Помните, вы не должны даже упоминать ее имени. Они будут задавать вопросы насчет оружия и…
  За решеткой возникло лицо охранника.
  — Какого дьявола в туалете постоянно течет вода? — спросил он.
  Я улыбнулся ему и спросил:
  — А откуда вы узнали, что в туалете течет вода?
  Он заметил нас с Колхауном, сидящих на унитазе, покачал головой и сказал:
  — Выметайся-ка отсюда, умник. Свидание окончено.
  — Что-то оно очень коротким оказалось, — сказал я.
  — Неужели? — спросил он.
  — Почему бы его не продлить?
  — Потому что мы не любим попусту тратить воду. Здесь пустыня. Давай, пошли.
  Я пожал руку Колхауну:
  — Помните, о чем я вам говорил.
  Я последовал за охранником. У выхода он потребовал, чтобы я зарегистрировался в книге свиданий, оглядел меня и сказал:
  — Сержант Селлерс рассказывал нам о вас.
  — Вы хотите, чтобы я рассказал вам о сержанте Селлерсе?
  — В этом нет необходимости, — соизволил он улыбнуться.
  Выйдя на воздух, я купил местную вечернюю газету. Я уселся в машину, развернул газету и прочел заметку о Колхауне. Судя по всему, он действительно был известен в Лос-Анджелесе как большая шишка.
  Потом мое внимание привлекла другая заметка. Ее заголовок гласил: «Дорожный патруль возле Броули установил много нарушений технического состояния автомобилей».
  Я прочел, что в результате проверки на дороге было обнаружено сорок две машины с испорченными фарами. Дальше в заметке было написано:
  «Питер Л. Леланд, бывший боксер, был задержан в 10.45 дорожным патрулем. Бдительный полицейский заметил, как Леланд, остановив машину на обочине, передал неизвестному сообщение по рации в любительском диапазоне. Расследованием установлено, что Леланд разыскивается полицией Лос-Анджелеса за неявку в суд по обвинению в контрабанде наркотиков. Сейчас он находится под стражей».
  Я вырвал заметку из газеты и положил в свой бумажник. Может быть, Леланд и есть тот Пагги, о котором говорил Хейл. Я сомневался, стоит ли привлекать внимание Ньюберри к этой новости, и в конце концов решил подождать и посмотреть, как он поведет себя на предварительном слушании.
  Я поехал в отель «Люсерна» и застал Колберна Хейла и Нэннси возле бассейна. Он все еще оставался одетым, а на Нэннси был купальный костюм.
  — В чем дело? — спросил я у Хейла. — Вы не купаетесь?
  Он отрицательно покачал головой.
  — У меня все так болит, что я не могу даже думать о купании.
  — Плавание вам помогло бы. Вода — лучшее лекарство от ушибов и боли в мышцах.
  — Наверное, так, — согласился он. — Но даже раздевание и одевание причиняет мне невыносимую боль. Я пробовал принять горячую ванну, но чуть не потерял сознание. Пережду, пожалуй, пару дней.
  Я сказал:
  — У меня для вас официальная бумага.
  — Что за бумага?
  Я вручил ему повестку в суд.
  — Ого, завтра в десять утра! — воскликнул он.
  — Именно так.
  — В Эль-Сентро.
  — Верно.
  — Ладно, если мне нужно там быть, то я буду.
  — Кстати, я получил точно такую же повестку.
  — А я? — спросила Нэннси.
  Я покачал головой и сказал:
  — В настоящий момент я ничего не могу добавить, кроме того, что уже всем известно. И, — продолжал я, — никто не скажет ничего, что связало бы ваше имя с этой историей. Уже поздно, — заметил я. — Не выпить ли нам чего-нибудь? Я угощаю.
  Хейл поднялся с кресла.
  — Я приму душ и переоденусь, — сказала Нэннси. — Это займет всего несколько минут.
  — Вы можете присоединиться к нам в баре, — сказал я.
  Хейл, прихрамывая, побрел в бар.
  — Одну минуту, — попросил я его подождать. — Я кое-что забыл.
  Я подошел к Нэннси.
  — Соберите свои вещи, — сказал я. — Вам придется отсюда уехать.
  — Зачем?
  — Чтобы ваше имя не попало в газеты.
  — Но на чем?
  — Я вас отвезу.
  — А куда?
  — Туда, где никому и в голову не придет вас искать. Только никому ни слова. Приходите в бар, там мы выпьем, а потом придумайте предлог, чтобы вернуться к себе в номер. Я вам звякну.
  Я догнал Хейла. Мы отправились в бар, взяли «Маргариту», прекрасный мексиканский напиток, в бокале, край которого был покрыт солью, как инеем.
  Вскоре Нэннси присоединилась к нам. Мы заказали еще.
  Хейл все еще потягивал напиток, когда я, сославшись на неотложные дела, собрался уходить.
  Нэннси сказала, что не пьет больше одного бокала перед обедом, и присоединилась ко мне.
  Все прошло без сучка без задоринки. Нэннси уместила все свои вещи в один чемодан и большую сумку. При этом она установила рекорд скорости.
  Я дал чаевые посыльному, и, пока Хейл проводил время в баре, мы тронулись.
  — Куда мы едем? — спросила Нэннси.
  — В дикое и первозданное место.
  — Куда именно?
  — Вы когда-нибудь слыхали об Эль-Гольфо-де-Санта-Клара? — спросил я.
  Она покачала головой.
  — Это местечко находится на побережье, недалеко от Соноры. Оно чистое, красивое, необычное и живописное. Там есть вполне приличный отель и несколько очень хороших ресторанов, где можно отведать свежайшие дары моря, в том числе креветок величиной с небольшого омара. Там есть только одно неудобство, с которым вам придется смириться.
  — Какое?
  — Температура воды в душе не поднимается выше, как они выражаются, комнатной.
  — А что значит «комнатная температура»?
  — Довольно низкая, если вы решите принять душ с утра.
  — Сколько времени мне придется там пробыть?
  — Пока я не приеду и не заберу вас.
  — Разве нельзя позвонить и…
  Я покачал головой:
  — Я же сказал вам, что это уединенное место. Ни один репортер не найдет вас там. Вас не найдет даже сержант Фрэнк Селлерс из лос-анджелесской полиции. А он, скорее всего, будет вас искать — и весьма усердно.
  Впереди нам предстояла долгая, долгая дорога, но найти ее в Эль-Гольфо-де-Санта-Клара было все равно что найти иголку в стоге сена.
  Глава 14
  Даже если срезать путь в обход Пуэрто-Ситоса и Риито, расстояние от Мехикали до Эль-Гольфо-де-Санта-Клара остается большим, но было ясно: никто не станет искать исчезнувшую свидетельницу в Эль-Гольфо.
  После Риито дорога тянулась прямой лентой по бесплодной пустыне, пока, нырнув вниз, не уводила с гор в долину реки Колорадо.
  В нескольких милях от перевала находится Эль-Гольфо-де-Санта-Клара, маленькая и очень живописная рыбацкая деревня. Суда рыбаков обслуживаются старой калошей — этаким водным такси, которое перемещается от лодки к лодке, перевозя улов и пассажиров.
  Рыбой снабжают местные рестораны, а излишки замораживают и отправляют на продажу.
  Отсюда также начинают путь на рынки Калифорнии деликатесные морские моллюски. Берег на многие мили буквально завален моллюсками. Сборщики моллюсков садятся в легкие моторки, заходят на отмели и ждут отлива. Когда вода сойдет, они шарят в тине и собирают головоногих. Когда начинается прилив, у рыбаков уже готов улов, который они отвозят в Соединенные Штаты и берут за свой товар хорошую цену.
  В уединении нежится в солнечных лучах деревушка, и ее покой нарушают только местные жители и немногочисленные туристы, проведавшие о богатых морских угодьях.
  Здешний мотель очень чистенький, с автономным водопроводом и душами, которые заливают пол в ванной и орошают вас водой, как я уже замечал, «комнатной температуры».
  Нэннси была неприхотливой девушкой, и я чувствовал, что это неудобство не лишит ее жизнерадостности.
  Дальняя дорога дала мне возможность получше узнать ее.
  — Должно быть, вы считаете меня какой-то вертихвосткой, — тараторила она.
  — Почему?
  — Ну, меня многое связывает с Колом Хейлом, и я дружу с Мильтом Колхауном, и у меня еще много друзей.
  Я понял, что ей нужно выговориться, и не стал перебивать ее, сосредоточив свое внимание на дороге.
  — Чужому человеку трудно понять жизнь пишущей братии, — говорила она. — Это замкнутое общество. Масоны. Нас связывают очень близкие отношения, но они не содержат сексуального начала, как многие думают. Это скорее похоже на компанию бесполых, где нет различий между мужчинами и женщинами. У нас есть о чем поговорить, что сделать, нас связывает множество нитей. Жизнь — это борьба. Но она не только отнимает силы, свои силы мы черпаем в этой борьбе. Мы ведем большую переписку — получаем письма, возвращенные редакциями рукописи, а время от времени приходят чеки.
  Нам нелегко пробиться в солидные издания. Остается всякая мелочь: религиозный журнал, реклама. Строчим туда заметки, статьи. Иногда удается тиснуть рассказик или новеллу. Взаимовыручка особенно помогает в наших отношениях с домовладельцами. Нам приходится платить вперед, и, если вы стали настоящим членом нашего братства, вы не пропадете. Можете обратиться к любому, кому посчастливилось пристроить пару-другую заметочек, и вас ссудят деньгами. Но долг платежом красен, и жлобов мы не терпим. Я не уверена, что смогла объяснить вам, как мы живем на Биллинджер-стрит. Наверное, это напоминает — по рассказам, что я слышала, — атмосферу, которая много лет назад царила в Гринвич-Виллидж.
  — А Мильтон Колхаун — как он вписывается в эту картину? — поинтересовался я.
  — Он полностью выпадает из этой картины. Я побаиваюсь его. Мильтону хочется, чтобы его приняли в наш круг, но ребята инстинктивно чувствуют в нем чужака. Если я, допустим, выйду за него замуж, мне придется порвать со своим окружением, а мне этого вовсе не хочется. Мы бы проводили с Мильтоном время в круизах на яхте. Можете представить моих друзей в такой обстановке? Вот и я не могу. Мильт из кожи вон лезет, чтобы стать одним из нас, но, как бы он ни старался, ничего у него не получается.
  — Он не искренен? — спросил я.
  — Нет-нет. Не то. Боюсь, вы не понимаете, что я хочу сказать. Мильт считает, что мне живется плохо, и хочет меня от такой жизни избавить. Он думает, что спасает меня. Он собирается, когда уладит дела с бывшей супругой, жениться на мне, купить большой дом, нанять прислугу, купить яхту и прочую ерунду, которая ассоциируется с большим богатством.
  — А вы всего этого не хотите?
  — Я ничего этого не хочу — ни вместе, ни по отдельности. Мне нравится Мильт. Я им увлечена. Вероятно, я могла бы его полюбить, если бы позволила себе. Но мне нравится моя теперешняя жизнь, нравится копаться в журналах, изучать конъюнктуру, узнавать, что можно продать и где. Иногда мне не удается вовремя заплатить за квартиру, порой не хватает денег на почтовые марки, но зато я не чувствую себя одинокой, мне есть на кого положиться. Мы все как одно целое. Это замечательная жизнь, и она мне нравится.
  — Может, — сказал я, — вы начинаете не с того конца.
  — Что вы имеете в виду?
  — Может, вы должны спасти Колхауна?
  — От чего?
  — От того самого, от чего он пытается спасти вас.
  — Не понимаю.
  — От той жизни, которую он ведет, — объяснил я.
  — О! — сказала она, а потом рассмеялась. — Ему бы это понравилось!
  — У него денег куры не клюют. Он целый день только тем и занят, что читает в газетах финансовые новости, следит за курсами акций, отдает распоряжения брокерам, пользуется всеми благами, которые дает богатство, включая вечно недовольную жену. Вы могли бы спасти его от этого.
  — Да, — сказала она, смеясь. — Я уже думала об этом. Предположим, я все же вышла за него замуж и мне стали доступны атрибуты роскошной жизни. Очень скоро я превращусь, простите за штамп, в птичку в золотой клетке.
  — Я вас понимаю, — сказал я. — А почему не предложить Колхауну плюнуть на все его банковские счета и переехать на Биллинджер-стрит? Ведь если он будет жить на только им самим заработанные деньги, у вас изменится отношение к нему?
  Она весело засмеялась:
  — Это будет номер! Представляю выражение его лица, когда я выложу ему все.
  — А Хейл? — спросил я. — Как быть с Хейлом?
  — Хейл, — сказала она, — один из нашей компании. Он просто друг. Господи, ну мне посчастливилось наткнуться на отличную тему. Делами о наркотиках должны заниматься мужчины, женщине об этом не написать. Поэтому я поделилась идеей с Колом Хейлом и сделала все, чтобы он довел дело до конца.
  — И что вы будете с этого иметь?
  — Зависит от того, что с этого будет иметь Кол. Я получу проценты.
  — И вы возьмете свою долю?
  Она удивленно посмотрела на меня.
  — Конечно, возьму, — сказала она. — Как вы думаете, ради чего я все это делаю?
  — Мне казалось, что он просто симпатичен вам.
  — Не говорите ерунду, — сказала она. — Мне нравится Кол, но сейчас мы просто деловые партнеры.
  — Оба несете ответственность?
  Она кивнула.
  — И оба вляпались по уши.
  Она снова кивнула и, помолчав, сказала:
  — А вот вас я не понимаю. Не понимаю, что вы за человек.
  — Я частный детектив и служу тому, кто меня нанял. Но в отличие от адвоката я лишен неприкосновенности. Поэтому мне приходится защищать не только клиента, но и себя. Например, я не имею права утаивать улики, если полиция требует их представить, я не имею права скрывать факты, которые могут послужить раскрытию преступления. Если я это сделаю, у меня возникнут серьезные неприятности.
  — Но вы прячете меня.
  — Нет, не прячу, — ответил я. — Я только отвожу вас в такое место, где вам не станут докучать назойливые репортеры.
  — Репортеры?
  — Да. Вы читали вечерние газеты?
  — Нет, кажется, не читала.
  — Там напечатана большая статья о миллионере из Лос-Анджелеса, арестованном за убийство.
  — Но ведь он ничего не рассказал обо мне, да?
  — Он-то не рассказал, однако не стоит преуменьшать способности газетных репортеров.
  — Я не понимаю, каким образом факт ареста Мильтона дает повод репортерам разыскивать меня?
  — Они расспросят адвоката Колхауна, — объяснил я. — Тот не упомянет ни одного имени, кроме имени Колберна Хейла. А уж если репортеры возьмутся за Хейла…
  — Вы думаете, он проговорится? — спросила Нэннси.
  — А вы думаете, он станет молчать? — в свою очередь спросил я.
  Она задумалась, а потом спросила:
  — Тогда почему вы его не спрятали?
  — Потому что Хейл — свидетель. Он замешан в деле. Полиции не понравится, если частный детектив тайком увезет свидетеля. И я еще раз повторяю: у меня нет намерения прятать вас, я просто везу вас туда, где вас не будут беспокоить и вы сможете как следует отдохнуть.
  — Ладно, пусть будет так, — сказала она весело. — Пусть будет так.
  Пока мы добирались до Эль-Гольфо, я достаточно хорошо узнал Нэннси. Я понял, что она неплохая девушка со своим взглядом на мир. Не знаю, долго ли она будет его придерживаться. Рано или поздно какой-нибудь парень вскружит ей голову — может, этим парнем окажется Мильтон Колхаун, если ему удастся найти к ней правильный подход. Но в мои обязанности частного детектива не входило давать ему советы такого рода. Он сам должен найти решение.
  В Эль-Гольфо мы получили две комнаты в мотеле. Я сказал Нэннси:
  — Здесь ходит автобус, и вы можете воспользоваться им при необходимости. Но учтите, что вам лучше дождаться, пока я или кто-нибудь другой не приедет за вами.
  — А за мной точно кто-нибудь приедет?
  — И после этого вам предстоит долгое приятное путешествие.
  — Мы позавтракаем вместе?..
  — Когда придет время завтрака, я буду уже далеко. У меня много работы.
  Я закрыл машину и повел Нэннси в маленький ресторан. Было поздно, но у них еще оставались жареные креветки, и по лицу Нэннси я понял, что она приятно удивлена качеством местной кухни.
  — Смотрите, как бы вам не прибавить в весе, — предупредил я ее.
  — У меня туго с деньгами, — пожаловалась она.
  — Сколько у вас есть?
  — Чертовски мало.
  Я засмеялся и сказал:
  — Надеюсь, вы не будете против, если я предложу вам воспользоваться деньгами, которые Мильтон Колхаун выделил мне на расходы?
  — Конечно, Дональд. От вас я приму деньги без колебаний.
  Я протянул ей стодолларовую купюру. Она посмотрела на деньги широко раскрытыми от удивления глазами.
  — Это поддержит вас какое-то время, — сказал я. — Причем я не даю вам их в долг — просто предоставляю некоторую сумму. Если по возвращении у вас что-нибудь останется, просто забудьте об этом.
  — Но ведь это ваши деньги.
  — Я не буду в проигрыше.
  Сначала она не решалась брать их, потом сложила и сунула в сумочку. Мне показалось, что таких денег она не держала в руках в обозримом прошлом.
  Мы закончили обедать. Я купил Нэннси пару бутылок тихуанской минеральной воды и открывалку, чтобы она могла пользоваться ею в номере. Я объяснил ей, что пить тихуанскую воду более безопасно, чем воду из-под крана.
  Когда я собрался пожелать ей спокойной ночи, она встала на носки и поцеловала меня.
  — Дональд, — сказала она, — не знаю, говорил ли вам это кто-нибудь прежде, но вы удивительный человек.
  — Вы хотите мне это сказать? — спросил я.
  — Именно это я хочу вам сказать, — повторила она и еще раз меня поцеловала.
  Глава 15
  Я поднялся задолго до рассвета и, оставив побережье, двигался на север, все больше и больше углубляясь в пустыню.
  Восток постепенно светлел, меняя тона от оранжевого к голубому, потом вдруг из-за гор вырвались яркие лучи, оставляющие на ровной поверхности земли длинные тени.
  Когда я наконец добрался до поворота, уже совсем рассвело.
  Было нелегко успеть в Эль-Сентро к началу предварительного слушания, но мне это удалось.
  Окружной прокурор Клинтон Робертс держался серьезно, в соответствии с важностью момента.
  Он начал с того, что обратился с речью к судье Полку, который проводил предварительное слушание:
  — Ваша честь, цель настоящего слушания состоит не в том, чтобы доказать виновность подсудимого в совершении преступления, а в установлении самого факта преступления и в оценке причастности подсудимого к совершению данного преступления.
  Судья Полк слегка нахмурился, как бы недовольный тем, что его поучает человек много моложе, чем он сам.
  — Суд прекрасно понимает цель предварительного слушания, господин прокурор, — сказал он. — Вам нет необходимости это объяснять.
  — Ваша честь, я не объясняю цель предварительного слушания, — заметил Робертс. — Я стараюсь просто уточнить нашу позицию. Исходя из социального положения подсудимого, мы вынуждены будем входить в обстоятельства глубже, чем обычно. Мы собираемся представить достаточно доказательств, чтобы было исчерпывающе ясно, на что будет опираться обвинение в период основного разбирательства. А если подсудимый сможет опровергнуть предъявленные доказательства, то мы будем только рады тут же прекратить дело.
  Антон Ньюберри, скривив губы в усмешке, сказал:
  — Другими словами, вы предлагаете, чтобы защита раскрыла свои карты на предварительном слушании?
  — Вовсе нет, — сердито ответил Робертс. — Мы просто пытаемся показать, что обвинение будет соблюдать высочайшие нормы профессиональной этики, а если защита сможет опровергнуть наши улики и показания свидетелей, мы будем только счастливы солидаризироваться с защитой и просить суд о прекращении дела.
  — А если защита не станет ничего предъявлять? — спросил Ньюберри.
  — В таком случае, — огрызнулся Робертс, — мы будем ходатайствовать, чтобы подсудимый предстал перед судом первой инстанции по обвинению в совершении убийства первой степени.
  Робертс вызвал окружного топографа и пригласил его занять свидетельское место. Затем он предложил свидетелю показать план, демонстрирующий участок дороги между Калексико и долиной Империал.
  По данному пункту у сторон не возникло никаких вопросов.
  Робертс представил следующего свидетеля — офицера полиции Калексико, который находился на дежурстве в ночь с девятнадцатого на двадцатое. Полицейский во время патрулирования заметил на широкой площадке недалеко от северной границы Калексико пикап с плавучим домиком. Он видел его накануне, девятнадцатого числа, вечером и позже, после полуночи. Он решил оставить владельца пикапа в покое до утра, а утром разбудить и предупредить, что парковка в этом месте запрещена, и во избежание недоразумений предложить водителю двигаться дальше.
  Офицер настойчиво постучал в дверь. Ответа не последовало, поэтому он повернул ручку. Дверь оказалась не запертой. Он открыл дверь, заглянул внутрь и увидел распластавшийся на полу труп.
  Полицейский пришел к выводу, что человек был застрелен. Он немедленно вышел и запер дверь, при этом действовал аккуратно, чтобы не оставить отпечатков пальцев.
  По рации он передал в управление сообщение о случившемся, и оттуда была выслана команда следователей. Кроме того, управление поставило в известность шерифа Эль-Сентро, который прислал на место происшествия своих заместителей.
  Туда же явился эксперт по дактилоскопии, а вскоре к ним присоединился сержант Фрэнк Селлерс из отдела по расследованию убийств из Лос-Анджелеса.
  Ньюберри был краток:
  — У меня нет вопросов.
  Полицейский указал на представленной диаграмме то место на выезде из города, где находился пикап с прицепом.
  И на этот раз стороны воздержались от вопросов.
  Для дачи показаний вызвали эксперта-дактилоскописта. Он заявил, что для выявления отпечатков пальцев тщательно посыпал порошком наружные и внутренние поверхности пикапа и плавучего домика.
  Были найдены отпечатки пальцев?
  Да, ему удалось выявить много отпечатков. Около семидесяти пяти из них не удалось идентифицировать, но о некоторых отпечатках он может сказать, кому они принадлежат.
  — Скажите, где вы обнаружили отпечатки пальцев, которые можно идентифицировать, — попросил Робертс.
  — Я обнаружил пять следов от левой руки на алюминиевой поверхности плавучего домика, чуть левее дверной ручки. Один отпечаток, очевидно от большого пальца, смазан. Четыре других отпечатка оказались вполне четкими.
  — У вас есть с собой фотографии этих отпечатков?
  — Да.
  — Вы можете показать их суду?
  Свидетель достал фотографии.
  — Далее. Вы говорите, что по этим отпечаткам можно установить, кому они принадлежат. Вы установили, кому принадлежат эти четыре четких отпечатка?
  — Да. Отпечатки принадлежат Мильтону Колхауну, подсудимому.
  В зале суда послышались возгласы изумления. Ньюберри заморгал чаще прежнего, но его лицо оставалось каменным.
  А вот Колхаун выдал свои чувства. Сначала он выглядел удивленным, но потом его лицо помрачнело.
  На сей раз Ньюберри решил провести краткий перекрестный допрос.
  — Вы не знаете, когда были оставлены эти отпечатки пальцев? — спросил он.
  — Нет, сэр, не знаю. Мне только известно, что они были оставлены незадолго до того, как я их снимал, а это было утром двадцатого числа.
  — Эксперт абсолютно уверен в том, что эти отпечатки принадлежат подсудимому?
  — Абсолютно.
  — Каждый отпечаток? Или этот вывод сделан исходя из совокупных признаков нескольких отпечатков?
  — Нет, сэр, — сказал эксперт. — Он идентифицировал каждый отпечаток по отдельности, и в каждом отпечатке можно было найти достаточно похожих черт, чтобы считать результат положительным.
  Ньюберри отпустил свидетеля.
  Медицинский эксперт из управления шерифа свидетельствовал, что ездил на осмотр вместе с окружным следователем Калексико, что тело было обнаружено на полу внутри плавучего домика и что потом труп отправили в морг и произвели вскрытие. В результате вскрытия было установлено, что смерть наступила от пулевого ранения. Пуля 38-го калибра проникла в грудную клетку, пройдя под углом, задела сердце и застряла рядом с позвоночником справа. Пулю достали. Смерть наступила между девятью вечера девятнадцатого и тремя часами утра двадцатого числа.
  Допрос Ньюберри снова был краток:
  — Как было установлено время наступления смерти?
  Свидетель ответил, что принимал в рассмотрение температуру живого тела, температуру окружающего воздуха в ту ночь, приблизительно определил температуру внутри плавучего домика и учел развитие трупных явлений.
  — А как насчет содержимого желудка? — спросил Ньюберри. — Разве по содержимому желудка нельзя установить, через какое время после последнего приема пищи наступила смерть?
  — Содержимое желудка ни о чем не говорит, — объяснил медэксперт. — Последний раз пищу принимали за несколько часов до наступления смерти.
  Я передал Ньюберри записку:
  «Выясните, в каком состоянии находился плавучий домик, — писал я. — Горел ли электрический свет в то время, когда было обнаружено тело? Пользовались ли газовой плитой, что могло повлиять на температуру внутри дома. Не могла ли таким образом произойти ошибка в определении времени смерти? Поинтересуйтесь, разве не является истиной утверждение, что трупное окоченение иногда развивается очень медленно, а иногда процесс происходит почти моментально, в особенности если смерть наступает во время горячего спора или ссоры, отчего повышается кровяное давление?»
  Ньюберри внимательно прочитал записку, скомкал ее и бросил в корзину для мусора. После этого он еще раз обратился к свидетелю:
  — У меня больше нет вопросов.
  Медицинский эксперт покинул свидетельское место.
  Обвинитель представил суду заверенную копию свидетельства архива огнестрельного оружия, в которой указывалось, что Мильтон Карлинг Колхаун приобрел револьвер 38-го калибра марки «смит-и-вессон», с длиной ствола 1 7/8 дюйма, с заводским номером 133347, с пятизарядным барабаном. Оружие было куплено в компании «Сьерра спортинг» три года назад, в марте. Была представлена ксерокопия архивной записи за подписью Мильтона К. Колхауна и с его адресом.
  Робертс сказал:
  — Я прошу занять свидетельское место сержанта Фрэнка Селлерса из полицейского управления Лос-Анджелеса.
  Селлерс присягнул с равнодушием человека, который уже давал показания в суде тысячи раз.
  Вопросы обвинителя были направлены на установление профессиональных качеств Селлерса и на выяснение, находился ли сержант утром двадцатого в Калексико.
  — Что привело вас в Калексико? — спросил Робертс.
  — Шеф полиции в Калексико просил наше управление оказать кое-какую техническую помощь в связи с делом…
  — Одну минутку, — перебил его Ньюберри. — Поскольку это дело не связано с рассматриваемым в суде, я протестую против заявления свидетеля как некомпетентного, не имеющего отношения к делу, несущественного.
  — Здесь есть косвенная связь, — начал было Робертс, — но мы снимаем вопрос.
  Ньюберри улыбнулся с таким видом, как будто совершил нечто существенное, а не просто лишил меня информации, которую я хотел почерпнуть из слов сержанта.
  — Но вы находились в Калексико утром двадцатого числа?
  — Да, сэр.
  — В котором часу?
  — Я прилетел самолетом примерно в половине шестого утра.
  — И что вы сделали?
  — Я доложил о своем прибытии местной полиции.
  — А потом что?
  — Позже я отправился в отель «Де Анза», чтобы позавтракать.
  — И что произошло, когда вы вошли в ресторан отеля «Де Анза»?
  — Я увидел там частного детектива Дональда Лэма. Я был знаком с ним раньше. Наши пути пересекались. Он находился в отеле в компании некоего Мильтона Карлинга Колхауна, подсудимого на данном процессе.
  — Вы с ними говорили?
  — Да. Я поинтересовался, чем занимается Лэм в Калексико, и мне дали понять, что он работает над одним делом и что подсудимый — его клиент.
  — И что потом?
  — Потом в ресторан вошел сотрудник полиции Калексико, отозвал меня и сообщил, что на окраине города обнаружен труп. Я отправился вместе с полицейским к месту преступления. Это был плавучий домик на понтонах, прицепленный к пикапу марки «Форд».
  — Вы пытались обнаружить возможное оружие убийства? — спросил Робертс.
  — Да, пытались, — ответил сержант Селлерс.
  — Оружие было найдено?
  — В тот раз нет.
  — Что вы имеете в виду?
  — Я хочу сказать, что оружие убийства было найдено позже.
  — Кто его нашел?
  — Насколько мне известно, — сказал Селлерс, — оружие убийства было найдено Дональдом Лэмом.
  — Дональд Лэм присутствует в зале суда?
  — Да, он сидит в первом ряду.
  — Я прошу разрешения временно отпустить этого свидетеля и вызвать Дональда Лэма для дачи показаний.
  — С какой целью? — спросил Ньюберри.
  — Чтобы свидетель показал, как он нашел орудие убийства.
  — Я считаю это нарушением процедуры.
  Судья Полк нетерпеливо покрутил головой:
  — Мы не будем заострять внимание на технической стороне ведения процесса. Во всяком случае, не сейчас и не здесь. Пусть свидетель вернется на свое место, пока Дональд Лэм будет давать показания. Мистер Лэм, встаньте.
  Я встал.
  — Поднимите правую руку.
  Я поднял правую руку.
  Судебный клерк сказал:
  — Поклянитесь говорить правду, одну только правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог!
  — Клянусь, — присягнул я.
  У меня спросили фамилию, адрес, род занятий и внесли в протокол. Я занял свидетельское место.
  Очевидно, Робертс хорошо подготовился и отрепетировал вопросы:
  — Вы выезжали на место убийства?
  — Я не знаю, — ответил я.
  — Что вы имеете в виду?
  — Я имею в виду, что там не было трупа, когда я там оказался.
  — Но вы приехали на то место, где находился пикап с прицепом?
  — Я не знаю.
  — Ладно, вы приехали потому, что предполагали, что в этом месте было совершено убийство?
  — Возражаю, — сказал Ньюберри. — То, что предполагал свидетель, не может приниматься в рассмотрение судом.
  — Хорошо, — огрызнулся Робертс. — Я снимаю вопрос. Я обращаю ваше внимание на план, или чертеж, северной части города Калексико. Мистер Лэм, это вам о чем-нибудь говорит? Вы можете сориентироваться по этому плану?
  — В общих чертах.
  — Я обращаю ваше внимание на отметки, которыми обозначено место, где, согласно заявлениям свидетелей, находились пикап и прицеп. Вы были в этом районе?
  — Был.
  — Когда?
  — Я не знаю точно, поскольку не смотрел на часы. Это было утром двадцатого числа.
  — Вы искали оружие убийства?
  — Я осматривался вокруг. Возможно, какие-то улики не были обнаружены.
  Сержант Селлерс поморщился, а помощник шерифа, присутствовавший в зале, недовольно сдвинул брови.
  — И что вы сделали?
  — Я осмотрел место, где, помимо меня, находилось много других людей, потом подошел к самому краю площадки, примыкавшей к дороге.
  — Вы можете показать на плане, зарегистрированном как вещественное доказательство «А», куда вы подошли?
  Я подошел к чертежу и указал на место, обозначенное как придорожный кювет:
  — Я подошел к краю кювета.
  — Что вы там искали?
  — Улики, которые могли остаться незамеченными.
  — Вы уже это говорили.
  — Вы задали мне вопрос, а я постарался на него ответить.
  — А какая улика, как вы думали, могла остаться незамеченной?
  — Я хотел проверить, не пытался ли кто-либо перейти через кювет на другую сторону и осмотреть поле люцерны.
  — Вы обнаружили какие-нибудь следы, указывающие на то, что кто-то переходил на ту сторону?
  — Нет.
  — Следовательно, поскольку дно кювета было покрыто влажной глиной, вы пришли к выводу, что никто не переходил на другую сторону.
  — Верно.
  — А что заставило вас пересечь кювет?
  — Именно то обстоятельство, что до меня этого никто не сделал.
  — Но если этого не сделал убийца, откуда у вас возникла мысль, что на противоположной стороне можно найти оружие убийства?
  — Бейсболист, бросающий мяч, совсем не обязательно возвращается на базу.
  Кто-то в зале хихикнул. Робертс откашлялся и сердито произнес:
  — Не нужно шутить, мистер Лэм.
  — Я не шучу. Я указываю на физическое явление.
  — Как бы то ни было, вы решили перейти на другую сторону кювета.
  — Я не просто решил, я это сделал.
  — И что вы сделали, когда пересекли кювет? Кстати, как вы переходили?
  — Ногами.
  — Нет-нет, я имею в виду, что вы сделали с ботинками и носками?
  — Я их снял и нес в руке.
  — И вы перешли через кювет и вскарабкались по насыпи на другую сторону босиком?
  — Именно так.
  — А потом что вы делали?
  — Я прошел вдоль насыпи в обе стороны.
  — И что вы обнаружили, если это не секрет?
  — Когда я приблизился к месту, которое я попытаюсь сейчас показать на плане, я заметил в поле что-то блестящее. Я подошел ближе и понял, что это револьвер.
  — И что вы сделали?
  — Я попросил мальчика, который шел за мной следом, вызвать полицию.
  — Раньше вы не видели этот револьвер?
  — Нет, сэр.
  — Давайте уточним, — сказал Робертс. — Я показываю вам револьвер 38-го калибра, с длиной ствола 1 7/8 дюйма, с заводским номером 133347. Это пятизарядный револьвер, другими словами, в его барабане имеется пять ячеек для патронов. Взгляните на этот револьвер, а я попрошу суд занести его в протокол как вещественное доказательство «Б».
  Я посмотрел на револьвер и сказал:
  — Очень похож на тот, что я нашел. Но я не брал револьвер в руки. Я только попросил мальчика сообщить об этом в полицию и попросить их как можно быстрее приехать. Вернее, я попросил его разыскать родителей и попросить их, чтобы они поставили в известность полицию.
  — Вы бы узнали мальчика, если бы увидели его еще раз?
  — Да, сэр.
  — Лоренсо, встань, пожалуйста.
  С места поднялся мальчик лет десяти с очень смышлеными глазами.
  — Это тот человек? — спросил Робертс.
  — Да, сэр.
  — Ты можешь сесть.
  Робертс посмотрел на меня долгим, суровым взглядом.
  — Мистер Лэм, — сказал он, — я предполагаю, что оружие убийства находилось у вас в тот момент, когда вы прибыли на место, указанное на карте.
  — Это не так!
  — Я предполагаю далее, что вы осматривали местность, пытаясь найти надежное место, чтобы спрятать оружие. Когда вы увидели, что никто не ходил по грязному дну кювета, вы решили спрятать оружие на люцерновом поле.
  — Это не так!
  — Таким образом, я предполагаю, что вы прошли на поле, потом выбросили револьвер. Вы намеревались вернуться назад, умолчав о том, что вы сделали. Но присутствие этого мальчика, Лоренсо Гонсалеса, заставило вас изменить планы; его зоркие глаза заметили, что у вас есть что-то, что вы хотите спрятать. Он спросил вас, что это.
  — Это не так.
  — Поскольку мальчик находился недалеко от вас и, несомненно, увидел бы оружие, тот факт, что вы прятали револьвер, стал бы очевиден. Тогда вы изменили первоначальные намерения и сделали вид, что сами только что нашли револьвер, и велели мальчику бежать к родителям и попросить их сообщить об этом в полицию.
  — Это неправда.
  — Я предполагаю далее, что вы совершили указанные действия в интересах вашего клиента — Мильтона Карлинга Колхауна.
  — Это совершенно не так.
  — Вы совершенно случайно обнаружили револьвер?
  — Да.
  — И в результате логических размышлений или, я бы даже сказал, гениального озарения вам удалось оказаться именно в том месте, куда выбросили орудие убийства?
  — Это неправда.
  — Тогда почему вы пошли туда?
  — Я проводил общий осмотр территории.
  — И для этого вам понадобилось снять ботинки и носки и пробраться по грязному дну кювета на другую сторону, в поле люцерны, куда, как подсказывал вам ваш острый ум, убийца мог забросить оружие так, чтобы не оставить следов на дне кювета?
  — Я хотел осмотреть территорию. Я пересек кювет. Я нашел оружие.
  — И вы никогда раньше не видели этот револьвер?
  — Ваша честь, — вмешался Ньюберри, — мне следовало бы давно заявить протест, но я позволил этому фарсу продолжаться, поскольку считаю, что, вероятно, обвинение преследует определенную цель. Я протестую против такого ведения расследования на основании того, что обвинитель пытается подвергнуть перекрестному допросу собственного свидетеля.
  — Протест принят, — согласился судья Полк.
  — А теперь я ходатайствую перед судом об аннулировании показаний этого свидетеля на том основании, что они получены при попытке подвергнуть свидетеля обвинения перекрестному допросу.
  — Ходатайство отклоняется, — постановил судья Полк.
  — Вы желаете провести перекрестный допрос этого свидетеля, прежде чем я вызову для дачи показаний сержанта Селлерса? — спросил Робертс.
  — Разумеется, нет, — сказал Ньюберри. — У меня нет вопросов к этому свидетелю. Перед нами человек, который приехал на место преступления и провел расследование, которым должны были заниматься сотрудники полицейского управления округа и полиция города Калексико, не говоря уже о великом эксперте из Лос-Анджелеса.
  Ньюберри, не скрывая сарказма, отвесил поклон Селлерсу.
  Разъяренный Селлерс чуть было не вскочил с места, но вовремя опомнился.
  — Сейчас не время демонстрировать ваше ораторское искусство, — прервал адвоката судья Полк. — Мистер Лэм, вы можете сесть, а сержант Селлерс приглашается на место свидетеля.
  — Теперь, когда мы в некоторой степени выяснили данные об оружии убийства, — начал допрос Робертс, — расскажите нам, что вам лично известно о случившемся.
  — Я находился в отделении полиции Калексико и беседовал с местным начальником, — начал Селлерс. — Зазвонил телефон, и шеф полиции попросил меня…
  — Одну минуту, одну минуту, — перебил его Ньюберри. — Я протестую, поскольку любой разговор, который состоялся между вами и шефом полиции и который подсудимый не мог слышать, есть свидетельство, основанное на слухах, то есть некомпетентное, не относящееся к делу и несущественное.
  — Протест принят, — вяло произнес Полк.
  — Расскажите нам, что произошло после окончания разговора, — попросил Робертс.
  — Я вызвал одного из сотрудников полиции и попросил его отвезти меня на место преступления.
  — В тот момент там находился помощник шерифа?
  — В отделении полиции находилось несколько помощников шерифа, но они занимались отпечатками пальцев и еще какой-то работой. Кстати, я не придал особого значения телефонному звонку…
  — Ходатайствую об исключении из протокола показаний, начиная со слова «кстати», — выступил Ньюберри.
  — Принято, — сказал судья Полк и добавил: — Сержант, вы здесь находитесь не для того, чтобы высказывать свое мнение.
  — Извините, — сказал Селлерс. — У меня просто вырвалось. Я думал о своих ощущениях в тот момент и о том, что я делал и как случилось, что мы не позвонили шерифу относительно сопровождающих.
  — Ладно, все это можно выяснить во время перекрестного допроса. Продолжайте рассказывать лишь о том, что вам лично удалось обнаружить.
  Селлерс, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, как-то неловко помялся и сказал:
  — Вместе с полицейским мы выехали на место преступления. Там нас ожидал этот паренек, Лоренсо Гонсалес. Он сообщил нам кое-что, о чем я не буду упоминать, поскольку подсудимый не присутствовал при этом разговоре. В результате мы вместе с полицейским перешли через кювет на другую сторону — туда, где находился Дональд Лэм. Он стоял у револьвера, вернее, недалеко от револьвера, который занесен в протокол как вещественное доказательство «Б» и представлен в качестве улики в этом деле.
  — И что вы сделали?
  — Я вставил авторучку в ствол оружия, чтобы не стереть отпечатки пальцев. Я поднял ручку и, держа револьвер на весу, перешел через кювет на другую сторону. Потом мы отправили оружие в полицейский участок, где была проведена дактилоскопическая экспертиза. Отпечатков пальцев на оружии обнаружено не было. Я могу с уверенностью заявить, что на таком металле трудно выявить какие-либо отпечатки.
  — Там совсем не было отпечатков?
  — Протестую, так как это показание основано на слухах, — сказал Ньюберри.
  Селлерс усмехнулся и сказал:
  — Я лично присутствовал при снятии отпечатков пальцев.
  — Никаких отпечатков? — спросил Робертс.
  — На револьвере были нечеткие отпечатки, но их было невозможно идентифицировать.
  — Что потом произошло с оружием? — спросил Робертс.
  — Я доставил его в главное полицейское управление округа, где была произведена баллистическая экспертиза. Я произвел несколько пробных выстрелов и сравнил пули с той, которая была извлечена из тела.
  — Что было установлено в результате сравнения?
  — Полное совпадение всех признаков.
  — И что это значит?
  — Это значит, что оружие, представленное как вещественное доказательство «Б», является оружием убийства, тем самым, из которого была выпущена пуля, повлекшая за собой смерть.
  — В настоящий момент у меня больше нет вопросов к этому свидетелю, — сказал Робертс. — Вы можете провести его перекрестный допрос, адвокат.
  Ньюберри задумался на минуту, а потом сказал:
  — Пока у меня нет вопросов.
  — Для дачи свидетельских показаний вызывается Лоренсо Гонсалес, — объявил Робертс.
  Вперед с испуганным видом вышел Лоренсо.
  — Сколько вам лет, молодой человек? — спросил судья Полк.
  — Десять, скоро исполнится одиннадцать.
  — Вы понимаете, что такое присяга?
  — Да, сэр.
  — И что это?
  — Это значит, что нужно говорить правду.
  — А что произойдет, если не скажешь правду?
  — Тогда тебя накажут.
  — А ты боишься наказания?
  — Все боятся наказания.
  — Приведите свидетеля к присяге, — сказал судья Полк судебному приставу.
  Лоренсо Гонсалеса привели к присяге.
  — Ты знаком с Дональдом Лэмом, свидетелем, который давал свидетельские показания здесь, в суде, несколько минут назад? — спросил Робертс.
  — Да, сэр.
  — И что он делал, когда ты в первый раз его увидел?
  — Он ходил около того места, где толпились люди.
  — А ты видел, чем он потом занимался?
  — Он снял ботинки и носки и перешел по грязи на другую сторону кювета.
  — Во что ты был одет?
  — На мне были штаны и рубашка.
  — Длинные штаны?
  — Нет, сэр, это были штаны от комбинезона, обрезанные чуть ниже колен.
  — А ботинки и носки?
  — На мне их не было. Я никогда не ношу ботинок — разве что когда хожу в церковь или, например, сегодня. Ботинки натирают мне ноги.
  — Значит, в то время ты был босиком?
  — Да, сэр.
  — Значит, тебе ничего не стоило перебраться через кювет?
  — Это так, сэр.
  — А что заставило тебя перейти канаву?
  Судя по ответу Лоренсо, его тщательно проинструктировали. Он сказал:
  — Я увидел, как этот детектив что-то нашел.
  — Одну минуту, — вмешался Ньюберри. — Этот вопрос подразумевает умозаключение, и ответ будет умозаключением свидетеля.
  Судья Полк наклонился вперед, явно проявляя интерес.
  — Суд хочет задать несколько вопросов, — сказал он. — Молодой человек, не показалось ли вам необычным поведение частного детектива Дональда Лэма? Из-за чего вы подумали, что он что-то нашел?
  — Показалось, сэр.
  — Что именно?
  — Ну, он все шел, и шел, и шел вдоль кювета, и вдруг резко остановился, потом повернулся и пошел в глубь люцернового поля. Потом он стал ко мне спиной, и я не мог видеть, что он делает, а потом он вдруг повернулся и пошел обратно к кювету.
  — А вы что сделали?
  — Как только я увидел, что он что-то нашел, я перебежал по дну кювета на другую сторону и побежал туда, где он только что стоял.
  — Вы быстро бежали?
  — Очень быстро, сэр. У меня сильные ноги. Я могу бегать по любым камням, как будто у меня на ногах ботинки.
  — И что произошло потом? — спросил судья.
  — Когда этот человек заметил, что я видел, как он что-то нашел, он велел мне пойти к родителям и сообщить в полицию.
  — Протестую! — воскликнул Ньюберри. — Это умозаключение свидетеля, и следует считать это заявление некомпетентным, не имеющим отношения к делу, несущественным.
  — Минуту, — перебил его судья Полк. — Протест пока принят, но я хочу задать молодому человеку еще несколько вопросов. Что было необычного в поведении мистера Лэма?
  — Ну, он начал возвращаться к кювету. Он уже сделал несколько шагов, когда заметил меня. Я бежал быстро и в одно мгновение мог поравняться с ним.
  — И что вы сделали?
  — Я спросил: «Что вы нашли, мистер?» Он не сразу мне ответил. Он некоторое время все обдумывал, а потом сказал: «Ничего особенного, но беги скорей домой — ты живешь рядом?» Я ответил, что рядом. Он сказал: «Беги домой и скажи своим родителям, чтобы немедленно вызвали полицию». Тогда я спросил: «Что вы нашли?» А он ничего не ответил, поэтому я сам присмотрелся и увидел этот револьвер.
  — Ты хорошо видел его с того места, где стоял?
  — Не совсем хорошо, но я бы заметил его, если бы даже детектив ничего не сказал. Револьвер лежал в траве и блестел на солнце, так что понятно было, что в поле лежит что-то металлическое.
  — Мне кажется, что показания свидетеля могут быть приняты, — сказал судья Полк. — Есть ли у сторон вопросы к свидетелю?
  — У меня нет больше вопросов к свидетелю, — сказал Робертс.
  — У вас? — спросил судья Полк у Ньюберри.
  Ньюберри покачал головой.
  — Вопросов нет, — сказал он. — Однако я ходатайствую об аннулировании показаний этого свидетеля, поскольку он слишком молод и не до конца понимает значение присяги.
  — Ходатайство отклоняется.
  — Показания данного свидетеля являются умозрительными, необъективными, основываются на выводах, сделанных самим свидетелем.
  — Возражение отводится, — сказал судья Полк. — Я признаю, что некоторые показания этого свидетеля относятся к его собственным умозаключениям. Но в каждом случае такие умозаключения базируются на объективных фактах, которые должны быть приняты к рассмотрению. Все же заявления свидетеля о том, что он думал, и его умозаключения являются не относящимися к делу. Это весьма интересные свидетельские показания, и я могу сказать, что на суд они произвели впечатление. Хотя, разумеется, в данный момент я не могу сказать, как они повлияют на дальнейшее расследование.
  Господин обвинитель, — продолжал судья, — вы утверждаете, что оружие убийства находилось у Дональда Лэма и что Дональд Лэм тайком бросил его в поле, где оно и было найдено?
  — Именно так, ваша честь, — подтвердил Робертс.
  — Очень хорошо, продолжайте, — приказал судья Полк, задумчиво глядя на меня.
  Робертс вызвал человека по фамилии Смит. Тот показал, что он играл за питчера в профессиональной бейсбольной команде. Сержант Селлерс возил его на место преступления, где свидетелю дали точную копию оружия, зарегистрированного как вещественное доказательство «Б», — пятизарядный револьвер марки «смит-и-вессон» с длиной ствола 1 7/8 дюйма. Свидетель стоял у кювета напротив места преступления и несколько раз бросал револьвер как можно дальше. Но ему так и не удалось добросить оружие до того места, где оно было обнаружено.
  — Есть ли вопросы к свидетелю? — спросил Робертс.
  Ньюберри отрицательно покачал головой.
  — Одну минуту, ваша честь, — сказал я. — Поскольку здесь ставится под сомнение моя честность, я бы хотел задать один вопрос. Пытался ли свидетель бросить оружие, стоя ближе к месту находки, или бросал непосредственно с места преступления? Нет никаких доказательств, что человек, бросавший оружие, должен был находиться именно на месте преступления и…
  — Одну минуту, мистер Лэм, — перебил судья Полк. — Вы нарушаете порядок ведения слушания. Однако я принимаю ваше заявление. Если защита желает сделать заявление, у нее есть на это право. С другой стороны, что касается суда, этот факт не требует доказательств. На плане показано поле люцерны и то место, где было найдено оружие. Вполне очевидно, если встать у кювета напротив этого места и бросать оружие прямо, а не наискосок, то получается выигрыш в расстоянии. Это элементарная математика.
  — Одну минуту, ваша честь, — сказал Робертс. — Напрашивается логический вывод: если убийца выбросил оружие, значит, он хотел избавиться от него как можно быстрее. Он выскочил из домика, подбежал к краю канавы, увидел грязное дно, где могут остаться следы, поэтому решил бросить оружие как можно дальше.
  — Вы пытаетесь спорить с судом? — спросил судья Полк.
  Робертс задумался на минуту, потом сказал:
  — Да, ваша честь.
  — Не делайте этого, — предостерег судья Полк. — Убийца мог с равным успехом подойти к кювету кратчайшим путем от места преступления и бросить револьвер или пройти к месту напротив точки, где было найдено оружие, и бросать оттуда.
  Робертс поколебался и сел на место.
  — Вызывайте своего следующего свидетеля, — приказал судья Полк.
  Робертс сказал:
  — Я вызываю для дачи свидетельских показаний миссис Мейбелл Диллон.
  Мейбелл Диллон была женщиной лет пятидесяти, увядшей, сутулой, с впалой грудью. Но у нее были живые глаза, и говорила она очень быстро.
  Она сообщила, что живет по адресу Биллинджер-стрит, 895, Лос-Анджелес и занимается перепечаткой на машинке.
  — Для кого вы печатаете? — спросил Робертс.
  — У меня нет постоянного нанимателя. Печатаю рукописи и выполняю незначительную правку. Я предлагаю свои услуги через объявления в журналах. Потом получаю рукописи по почте. Я их слегка правлю, перепечатываю и отсылаю назад в двух экземплярах.
  — Вы знакомы с некоей Нэннси Бивер?
  — О да, конечно!
  — А где живет мисс Бивер?
  — Биллинджер-стрит, 830, квартира 62-Б.
  — Вы видели ее на прошлой неделе?
  — Да, сэр.
  — Когда именно?
  — Это было… дайте подумать. Это было пятнадцатого числа.
  — Где вы находились в тот момент?
  — Я была в ее квартире.
  — Вы печатаете для Нэннси?
  — Нет, сэр, она печатает сама, но мы — хорошие подруги. Иногда Нэннси приводит мне клиентов — начинающих авторов, у которых даже нет собственной машинки, или они не могут ее купить, или, наконец, не в состоянии подготовить рукопись в соответствии с требованиями журналов… видите ли, я работаю с непрофессиональными литераторами.
  — Кто-нибудь еще находился в квартире?
  — Нет, сэр, мы были только вдвоем.
  — Нэннси показывала вам оружие?
  — Да, сэр.
  — Я демонстрирую вам сейчас вещественное доказательство «Б» и задаю вопрос: похож ли этот револьвер на то оружие, что она вам показывала?
  Свидетельница осторожно подержала оружие в руках и сказала:
  — Да, сэр, очень похож.
  — А что вам рассказывала Нэннси?
  — Она сказала, что подала одному из своих друзей идею материала о контрабанде наркотиков и что тот уже почти закончил работу, а другой ее друг, мистер Колхаун…
  — Минуту, — перебил ее Ньюберри, поднимаясь с места. Его голос заполнил весь зал суда. — Это к делу не относится, и обвинению это известно. Показания основаны на слухах, они некомпетентны. Это полностью выходит за рамки обсуждения. До тех пор, пока не будет доказано, что подсудимый находился там или что свидетельница сама слышала, о чем говорил подсудимый, все рассказы Нэннси Бивер об источнике оружия являются не относящимися к делу.
  — Я склонен принять протест, — сказал судья Полк.
  — Можно мне? — спросил Робертс.
  — Вас выслушают, но мне кажется, заявление свидетельницы основывается на слухах.
  — Безусловно, ваша честь, — начал Робертс. — Но мы здесь имеем дело с оружием убийства. Это оружие оказывается в руках близкой подруги подсудимого. У нас…
  — Протестую! — воскликнул Ньюберри. — Данное заявление недопустимо. Требую не заносить его в протокол!
  — Не возражаю, — распорядился судья Полк. — Господин обвинитель, постарайтесь придерживаться только фактов, которые могут быть приняты к рассмотрению.
  — Ваша честь, мы хотели доказать факт знакомства. Мы хотели доказать, что заявления относительно оружия являются частью res gastal134.
  Судья Полк покачал головой:
  — Вы не можете руководствоваться слухами.
  — Хорошо, — сказал Робертс. — Подойдем с другой стороны. Я попрошу свидетельницу покинуть свидетельское место и вызываю для дачи показаний миссис Джордж Хонкатт.
  Миссис Джордж Хонкатт была пышной дамой с квадратными плечами, широкими бедрами и бульдожьим подбородком. Переваливаясь, она подошла к свидетельскому месту, как груженый корабль входит в гавань.
  — Ваша фамилия, адрес, род занятий? — спросил судебный пристав.
  — Миссис Джордж Хонкатт. Я управляющая мотелем «Мэйпл Лиф» в Калексико.
  — Скажите, утром двадцатого числа этого месяца в вашем отеле останавливалась девушка по имени Нэннси Бивер?
  — Да.
  — Под каким именем она зарегистрировалась?
  — Под именем Нэннси Бивер. Однако она пыталась зарегистрироваться как Нэннси Армстронг.
  — Почему она изменила решение?
  — Я сказала: «Послушайте, дорогуша, когда здесь селится одинокая женщина, мне нужно кое-что о ней знать. Я хочу взглянуть на ваше водительское удостоверение». Она показала мне свое удостоверение и сказала, что вынуждена скрываться и не хочет, чтобы кому-нибудь стало известно, где она остановилась. Я ответила, что если она будет вести себя хорошо, то с моей стороны не возникнет никаких проблем. Я сказала, что у меня приличное заведение и я надеюсь, что она будет умницей, а иначе ей лучше уехать.
  — Она осталась?
  — Да.
  — На какой срок?
  — Я не знаю, когда она покинула мотель, но плата вносится по двадцатое число включительно. Когда утром двадцатого я пошла проверить ее комнату, в двери снаружи торчал ключ, а ее не было. Она забрала весь багаж до единой вещи.
  — Номер был оплачен?
  — Разумеется, — ответила миссис Хонкатт. — В подобных случаях я взимаю плату ежесуточно.
  — Спасибо, это все, — сказал Робертс.
  — Вопросы? — спросил судья Полк у Ньюберри.
  Адвокат выглядел озадаченным.
  — Вопросов нет, — ответил он.
  — В таком случае, — сказал Робертс, — я намерен вызвать мистера Герберта С. Ньютона.
  У свидетельского места появился мужчина средних лет, гибкий, шустрый, с выразительными манерами. Похоже, ему льстило оказаться в роли свидетеля.
  Он назвал свою фамилию, адрес и место работы и в ожидании повернулся к Робертсу.
  Робертс спросил:
  — Где вы находились вечером девятнадцатого и утром двадцатого?
  — В мотеле «Мэйпл Лиф» в Калексико.
  — Не случалось ли вам ночью вставать и выглядывать в окно?
  — Как раз так и было.
  — Какой номер вы занимали?
  — Первый. Он находится непосредственно у дороги, а окно выходит на 12-й номер.
  — Происходило ли что-либо в это время?
  — Было между двумя и тремя часами ночи, когда я услышал голоса в 12-м номере, а потом там зажегся свет. Свет попадал в мою комнату. Голоса и свет разбудили меня, и я не мог уснуть, что очень меня раздражало.
  — И что вы сделали?
  — Немного погодя я встал.
  — И что вы услышали или увидели?
  — Я слышал мужской и женский голоса. Похоже, они спорили. Я услышал, как мужчина сказал: «Тебе нужно выбираться отсюда. Ты в опасности. Идем, я отвезу тебя в другое место, где тебя не достанет твой дружок».
  — Что-нибудь еще?
  — Да. Он сказал: «Собирайся. Встретимся у машины. Я заберу револьвер, чтобы у тебя не было с ним проблем в Мексике».
  — Повторите его последние слова.
  — «Я заберу револьвер».
  — А что было потом?
  — Потом он сказал: «Собирайся как можно скорее».
  — Еще что-нибудь?
  — Да. Он сказал: «Ты по глупости влипла в эту историю. Я обо всем позабочусь и сниму тебя с крючка, но будь любезна порвать с этим спятившим писателишкой».
  — Что случилось потом?
  — Потом дверь открылась и мужчина вышел.
  — Вы видели его?
  — Да, конечно. Свет из номера падал прямо на его лицо.
  — Нет ли этого человека в зале суда?
  — Он находится здесь. Это — подсудимый.
  — Он тот самый человек, что вышел из номера?
  — Тот самый, которого я видел. Тот самый, который говорил: «Я заберу револьвер, чтобы у тебя не было с ним проблем в Мексике».
  — Что случилось потом?
  — Потом дверь закрылась, через несколько минут свет погас, и какая-то женщина, лица которой я не мог рассмотреть, открыла дверь и поставила на порог сумку и чемодан. Этот человек ждал ее в большой машине. Он вышел, поднял сумку и чемодан и отнес вещи в машину. Потом они уехали.
  — У сторон есть вопросы к свидетелю? — спросил судья Полк.
  Ньюберри включился в допрос:
  — У меня пара вопросов к свидетелю. Вы можете указать точное время разговора, мистер Ньютон?
  — Нет, не могу. Я спал и был разбужен. Естественно, я разозлился — настолько, что около часа не мог заснуть. Я уверен, что разговор происходил до трех часов, потому что в три часа я был вынужден встать и принять снотворное.
  — У вас не возникает ни малейшего сомнения, что человек, которого вы видели, и подсудимый — одно лицо?
  — Я в этом абсолютно уверен.
  — Вы носите очки?
  — Я надеваю очки при чтении, но я хорошо вижу на расстоянии, и я хорошо рассмотрел этого человека, когда он стоял в дверях.
  — Полагаю, у меня нет больше вопросов, — сказал Ньюберри.
  — Если суд согласен, — предложил Робертс, — на этом предварительное слушание следует закончить. Мы просим передать дело по обвинению подсудимого в убийстве первой степени на рассмотрение главного суда первой инстанции.
  — Попросите отсрочку, — обратился я к Ньюберри.
  Ньюберри покачал головой:
  — Это ничего не даст. Мы не будем приводить аргументы защиты. Я никогда не делаю этого на предварительном слушании. Иначе мы раскроем наши карты и…
  Я перебил его и сказал шепотом:
  — Они не предъявили ничего, кроме нескольких косвенных улик и…
  Ньюберри не дал мне возможности закончить мысль:
  — Не будьте смешным. Они предъявили отпечатки пальцев с плавучего дома. Они доказали, что орудие убийства принадлежит Колхауну. Они доказали, что мой клиент в два часа ночи приехал в мотель «Мэйпл Лиф» за оружием. Он собирался вытащить из заварухи свою ненаглядную и ради этого убил контрабандиста.
  — Колхаун не способен на такое, — сказал я. — Ради бога, ходатайствуйте об отсрочке!
  Судья Полк спросил:
  — Джентльмены, у защиты есть заявления?
  — Просите отложить слушание хотя бы на полчаса, — убеждал я.
  Колхаун посмотрел на меня, а потом перевел взгляд на своего адвоката.
  — Хуже от этого не будет, — сказал он Ньюберри.
  Ньюберри неохотно поднялся.
  — У защиты возникли вопросы по процедуре, — сказал он. — Просим сделать перерыв в заседании на полчаса.
  Судья Полк посмотрел на часы:
  — Суд объявляет пятнадцатиминутный перерыв. Этого достаточно, чтобы адвокат мог посовещаться с клиентом.
  Судья Полк покинул свое место и ушел в судейскую комнату.
  Я схватил Ньюберри за руку и потащил его и Колхауна в пустой угол зала, где мы тем не менее оставались под бдительным оком помощника шерифа.
  — Вы мне лгали, — сказал Ньюберри Колхауну.
  — Я скрыл только несущественные детали. Я ни в коем случае не мог допустить, чтобы Нэннси оставалась замешанной в деле. Да, я ездил в мотель. Я хотел забрать револьвер. Я думал, что смогу остаться и защитить ее. Но Нэннси сказала, что револьвера у нее нет, что она отдала его этому писаке, Колберну Хейлу.
  — И это вывело вас из себя? — спросил я.
  — Естественно, меня это жутко разозлило. Я дал ей оружие только ради ее собственной безопасности!
  — И как вы дальше поступили?
  — Я отвез Нэннси в Мехикали, в отель «Люсерна», снял комнату и оставил ее там. Затем я вернулся обратно через границу и зарегистрировался в отеле «Де Анза».
  Я покачал головой и сказал:
  — Вы опять не говорите правды. Вы поехали к тому месту, где находился пикап. Что заставило вас войти в плавучий домик?
  — Я не входил туда, — сказал Колхаун.
  — Ладно, что же произошло?
  Колхаун сказал удрученно:
  — Я скрывал это от вас. Мне не следовало так поступать, но я беспокоился о собственной безопасности.
  — Продолжайте, продолжайте, — сказал я. — У нас мало времени.
  — По дороге в Калексико в свете фар я увидел пикап с прицепом. Дверца домика на прицепе открылась, и оттуда спрыгнул человек. Он со всех ног бросился бежать к кювету. Чтобы вырваться из луча света, он метнулся в сторону и исчез во мраке.
  — И что вы сделали?
  — Было около двух часов ночи. Я остановил машину, подошел к плавучему домику и громко осведомился, не требуется ли моя помощь. Ответа не последовало. Я постучал кулаком в дверь. Вероятно, в тот момент я прислонился левой рукой к стенке домика. Потом я передумал — в конце концов, это было не мое дело. Я еще раз покричал, но мне никто не ответил, и я сел в машину и поехал в Калексико. Я сразу же отправился в мотель «Мэйпл Лиф» и действительно имел разговор с Нэннси, который услышал этот человек из номера напротив. Я перевез Нэннси через границу и устроил в отеле, где, как мне казалось, ей будет спокойнее. Я хотел вырвать ее из цепких рук ее дружка.
  — А что с револьвером?
  — Я велел Нэннси отдать револьвер мне, поскольку знал, что у нее будут неприятности, если она попытается перевезти оружие через границу. Но она сказала, что одолжила его Хейлу. Признаюсь, это меня разозлило: я рискую, стараясь защитить ее жизнь, а она отдает мой револьвер какому-то ничтожному писаке.
  Я повернулся к Ньюберри:
  — Ну вот, все прояснилось. Теперь вам придется предпринять героические усилия.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Они привлекут его к суду, если вы не будете действовать с максимальной энергией.
  — Его в любом случае привлекут к суду. Я даже не стану возражать. Я не выдвину и малейшего аргумента, разве что заведу старую песню о том, что в деле нет ничего, кроме разрозненных косвенных улик, что достоверно установлен лишь факт убийства с использованием револьвера подсудимого, что отпечатки пальцев на домике могли быть оставлены когда угодно, что выстрелить из револьвера тоже мог кто угодно. Дальше этого я не пойду.
  — И вашего клиента отдадут под суд.
  — Разумеется, его отдадут под суд.
  Я взглянул на Колхауна:
  — Вам улыбается такая перспектива?
  — Господи! Конечно, нет! — воскликнул он.
  — Но этого нельзя предотвратить! — сказал Ньюберри. — Он влип.
  — Можно, если вы сейчас сыграете правильно, — заметил я.
  Ньюберри бросил на меня взгляд, полный ненависти:
  — Не собираетесь ли вы учить меня, как вести дело?
  Я посмотрел прямо ему в лицо и твердо сказал:
  — Да, собираюсь.
  — Бросьте эту затею, — предупредил Ньюберри. — Я не знаю, Лэм, какую роль вы сыграли в этом деле, но думаю, вы сами по уши в дерьме. Вы уверены, что не вы были тем человеком, которого Колхаун видел бегущим от прицепа?
  — Я в этом уверен, — ответил я. — И если бы вы немного пораскинули мозгами, мы могли бы посадить их в калошу за несколько минут.
  — Вы сошли с ума, — сказал он. — В криминалистике это аксиома: не высовывайся на предварительном слушании. Ты допрашиваешь свидетелей, изо всех сил сражаешься с обвинением, а в результате только раскрываешь свои карты и в дальнейшем благополучно проигрываешь процесс.
  — К черту ваши аксиомы! — возмутился я. — Я веду речь о конкретном случае. Стоит вам допустить передачу дела в суд, и об этом все газеты страны тут же сообщат на первых полосах.
  — Прессу нельзя контролировать, — сказал Ньюберри. — В нашей стране она свободна. Можно печатать любые новости, лишь бы они оказались правдой.
  — Но теперь в деле появился след женщины. Представьте, какой простор вы открываете для журналистов: «Обвиняемый в убийстве миллионер на тайном свидании…» — Я посмотрел на Колхауна. — Вы хотите, чтобы адвокат начал действовать?
  — Я хочу выпутаться, — ответил он.
  — Не важно, чего хочет Колхаун. Важно, чего я хочу, — сказал Ньюберри. — Я веду дело и не допущу никакого вмешательства со стороны клиента. Я предупреждаю и вас, Лэм, что не стану терпеть поучений от какого-то выскочки-детектива.
  — Я не выскочка, — сказал я ему. — Я детектив высокого класса.
  Колхаун молча следил за нашей перепалкой.
  — Что вы намерены предпринять, Колхаун? Хорошо подумайте, — обратился я к нему.
  — Полагаю, ничего уже не изменить, — ответил Колхаун. — Ньюберри уже принял решение.
  — А на кого работает Ньюберри?
  — Ну… полагаю, он работает… работает на меня.
  — Я ни на кого не работаю, — сказал Ньюберри. — Я — профессионал. Я — адвокат. Иногда я позволяю, чтобы меня нанимали. В суде я улаживаю дело, как считаю нужным. Запомните: как я сам считаю нужным.
  Колхаун пожал плечами и беспомощно посмотрел на меня.
  — Хотите услышать мое мнение, Колхаун? — сказал я. — Мне кажется, вас можно вытащить. Больше того, я в этом почти уверен.
  — Ставлю тысячу против одного, что это невозможно, — поспорил Ньюберри.
  — Так почему бы вам сразу не дать мне сотню долларов? — спросил я.
  — Я не собирался делать материальных ставок, — сердито возразил он. — Какой смысл заключать пари, если я сейчас поднимусь и скажу, что мы согласны передать дело в суд?
  Я взглянул на Колхауна и сказал:
  — Увольте его!
  — Что? — не веря своим ушам, переспросил Колхаун.
  — Увольте его! — повторил я.
  Ньюберри посмотрел на меня и воскликнул:
  — Ах ты, самоуверенный сукин сын!
  Не глядя на него, я продолжал обращаться к Колхауну:
  — Он ваш адвокат. Сделайте, как я вам говорю. Увольте его, и вы сможете выскочить из этого дела.
  — Вы уже стали практикующим адвокатом? — с издевкой спросил Ньюберри.
  — Я советую Колхауну, как поступить. Он может взять защиту на себя. Делайте, как я вам говорю, Колхаун, и мы спокойно вернемся домой.
  Колхаун колебался.
  Дверь судейской комнаты открылась, и судья Полк вошел в зал суда. Судебный пристав объявил о начале заседания.
  — Итак, — начал судья Полк. — Слушается дело: «Народ штата против Колхауна». Слово имеет защита.
  — Увольте его, — прошептал я Колхауну. — Сейчас же!
  Колхаун вдруг решился. Он встал с места и сказал:
  — Ваша честь, я хочу защищать себя сам.
  Судья Полк был поражен. Робертс резко повернулся и посмотрел на нас так, будто мы все лишились разума.
  — Вы желаете отстранить от дела своего адвоката? — спросил судья.
  Ньюберри схватил свой портфель:
  — Меня не нужно отстранять. Я сам отказываюсь вести это дело.
  — Одну минуту, — вмешался судья Полк. — Вы не можете отказаться без согласия суда.
  Ньюберри заколебался, а потом сказал:
  — Я не хочу далее иметь дело с этим клиентом. Мне не нужен ни он, ни его самонадеянный частный детектив.
  — Успокойтесь, — призвал судья Полк. — Мистер Колхаун, будьте добры, объяснитесь.
  — Я намерен выдвинуть аргументы защиты и хочу сделать это самостоятельно, — объявил Колхаун.
  — Вы хотите отстранить адвоката?
  — Я хочу его отстранить.
  Судья Полк посмотрел на Ньюберри:
  — Вы хотите выйти из дела?
  — Я выхожу из дела. Я уже вышел. Я действительно выхожу. Я больше не хочу иметь с этим ничего общего.
  Судья Полк вздохнул:
  — Итак, согласно установленному порядку, подсудимый будет сам защищать себя propia persona. А теперь, мистер Колхаун, вы желаете вызвать свидетеля?
  — Вызовите Колберна Хейла, — шепнул я.
  Колхаун взглянул на меня, а потом на спину выходящего из зала суда Ньюберри.
  — В качестве первого свидетеля я вызываю Колберна Хейла, — сказал Колхаун.
  Пока Колберн Хейл ковылял к свидетельскому месту и поднимал для присяги правую руку, демонстрируя при этом непереносимое страдание, Колхаун прошептал в мою сторону:
  — Черт побери, о чем мне его спрашивать?
  — Садитесь рядом со мной, — скомандовал я. — И задавайте вопросы в таком виде, как я буду их диктовать.
  Пока судебный пристав записывал фамилию, адрес и занятие Хейла, я прошептал Колхауну:
  — Вы должны формулировать вопросы кратко и всячески вызывать его на разговор. Прежде всего спросите, видел ли он когда-нибудь оружие, занесенное в протокол как вещественное доказательство «Б». Пусть дадут его свидетелю в руки. Спросите, видел ли он его когда-нибудь, а если он ответит утвердительно, спросите, когда это было в последний раз. Заставьте его говорить.
  Колхаун держался неловко, как человек, в первый раз вставший на водные лыжи. Он неуклюже повернулся к приставу и сказал:
  — Пожалуйста, покажите этому свидетелю револьвер, а я хочу задать ему вопрос: доводилось ли ему когда-либо раньше видеть это оружие?
  — С какой целью вы задаете вопрос? — спросил судья Полк.
  Колхаун метнул на меня взгляд.
  — Мы хотим выяснить, — подсказал я ему, — как оружие очутилось в поле люцерны.
  Колхаун повторил мою фразу суду.
  — Хорошо, — сказал судья. — Мне кажется, это законное требование, поскольку обвинение также заостряло внимание на этом вопросе. Пусть свидетель отвечает.
  — Я видел это оружие раньше, — сказал Хейл.
  — Где? Как? Когда? Находилось ли оно у него? Когда его у него не стало? — подсказывал я Колхауну.
  — Когда вы видели его?
  — Я видел его… Полагаю, примерно семнадцатого числа.
  — Как оно к вам попало?
  — Мне дала его Нэннси Бивер. Она сказала мне, что…
  — Одну минуту, — перебил Робертс. — Мы протестуем против изложения любого разговора, состоявшегося между свидетелем и Нэннси Бивер.
  — Протест принят, — сказал Полк.
  — Когда вы в последний раз видели оружие? — спросил Колхаун.
  — Я потерял его вечером девятнадцатого числа.
  — Как вы его потеряли?
  — Пагги выхватил его у меня.
  Колхаун опять посмотрел на меня.
  — Кто такой Пагги? — прошептал я.
  — Кто такой Пагги? — спросил Колхаун. — Расскажите все, что вам известно.
  Хейл начал рассказывать:
  — Я выслеживал группу контрабандистов, которая перевозила наркотики. У меня при себе был револьвер. Я ехал за ними от Сан-Фелипе. Мне казалось, я поступал разумно. Но я не знал, что за мной, в свою очередь, шла машина с бандитами. Когда мы почти доехали до поворота на Ла-Пуэрту, вторая машина прижала меня к обочине. Пикап тоже остановился. Очевидно, водитель машины, преследовавшей меня, был боксером, потому что его называли «Пагги». Он несколько раз ударил меня. Я вытащил револьвер, но водитель пикапа — полагаю, это был Эдди Саттон — уже держал меня на мушке. Он скомандовал: «Подними руки, а то твои мозги разлетятся по всей машине».
  Я слегка подтолкнул локтем Колхауна:
  — Скажите, пусть продолжает.
  — Продолжайте, — сказал Колхаун.
  Я прошептал Колхауну:
  — Каждый раз, как он замолчит, вы говорите одно только слово: «Продолжайте».
  Колхаун кивнул.
  — Да, они отделали меня как следует. Подбили глаз, разбили нос и губу. У меня была вся рубашка в крови, и я весь был как отбивная.
  — Продолжайте, — сказал Колхаун.
  — Они повалили меня на землю и снова били. Потом запихнули меня в мою же машину и связали толстой рыболовной леской. Потом они отогнали машину на боковую дорогу, заткнули мне рот кляпом и сказали: «Сиди здесь, сукин сын. Это отучит тебя совать нос в чужие дела».
  — Продолжайте, — сказал Колхаун.
  — Они отняли у меня револьвер. Его взял человек по имени Пагги.
  — Продолжайте, — сказал Колхаун.
  — Я закончил, — сказал Хейл. — Могу добавить только, что примерно в семь или восемь часов утра, я точно не знаю, один мексиканец, Хосе Чапалла, проезжал мимо и заметил мою машину. Он остановился, чтобы узнать в чем дело, и увидел меня. Он развязал веревки и вытащил кляп. У меня уже не оставалось сил, и Хосе Чапалла отвез меня к себе домой. Там меня покормили и напоили кофе, а потом дали поспать. Когда я проснулся, Хосе Чапалла отвез меня к моей машине, и я уехал. Я отправился в Мехикали. В пути мне попалась закусочная, и я заглянул туда, чтобы выпить пива. Там меня и нашли Дональд Лэм и Нэннси Бивер.
  — Спросите, как он себя чувствует. Он все еще ощущает боль в теле? — инструктировал я Колхауна.
  — Вас по-прежнему беспокоит боль?
  — Конечно! Мне кажется, что у меня переломаны ребра. Сейчас я чувствую себя еще хуже, чем сразу после избиения.
  — Попросите его показать синяки, — прошептал я Колхауну.
  — Вы можете показать нам синяки? — спросил Колхаун.
  Хейл показал пальцем на фингал под глазом.
  — На ребрах, на боках, на животе, — шептал я.
  — Другие ушибы, — сказал Колхаун. — Где они?
  Хейл осторожно положил руку на бок.
  — Здесь сплошной синяк.
  — Пусть покажет, — велел я.
  — Покажите нам, — попросил Колхаун.
  — Я вас не понимаю.
  — Поднимите рубашку, — суфлировал я.
  — Поднимите рубашку, — эхом отозвался Колхаун.
  Хейл посмотрел на нас, и вдруг в его глазах появилась неуверенность.
  — Я не собираюсь раздеваться на людях, — пробормотал он.
  — Пусть покажет кровоподтеки, — прошептал я. — Синяки на руке. Всего один синяк — одну сине-черную отметину.
  Колхаун произнес, заикаясь:
  — Покажите нам свое тело… Какую-нибудь сине-черную отметину.
  — Я не обязан этого делать, — сказал Хейл.
  Похоже, Колхаун не знал, как дальше поступить.
  — Объявите, что он лжет, — сказал я. — Скажите, что он не может показать ни одного ушиба, что у него нет ни единого пятна на теле. Попросите суд назначить медицинскую экспертизу.
  Колхаун пригладил пальцами волосы и сказал:
  — Ваша честь, ходатайствую о проведении медицинского обследования. У этого человека на теле нет синяков!
  — У него должны были остаться синяки, — сказал судья Полк.
  — Он лжет, — сказал Колхаун.
  — Минуту, — вмешался Робертс. — Это против правил. Вы не можете подвергать сомнению показания собственного свидетеля. Я понимаю, что человек, который защищает себя сам, может не знать технических тонкостей, но мы обязаны защищать права людей. Вы не можете бросать тень на собственного свидетеля.
  — Спросите судью, — шепнул я Колхауну, — хочет ли он установить истину в деле?
  На сей раз Колхаун был великолепен.
  — Ваша честь, — обратился он к судье, — разве вашим долгом не является установление истины?
  Судья Полк посмотрел на находившегося в замешательстве Колберна Хейла и не нашелся что сказать.
  — Одну минуту, — вмешался Робертс. — Кто здесь ведет процесс? Почему этот частный детектив вмешивается в допрос? Дональд Лэм не адвокат. У него нет официальных полномочий.
  Тут Хейл не выдержал. Он спрыгнул со свидетельского места и, как кролик, мелкими шагами побежал к боковому выходу из зала суда.
  — Задержите этого человека! — приказал судья Полк судебному приставу.
  Но Хейл ушел уже далеко. Я взглянул на судью и спросил:
  — Он быстро оправился от синяков и переломов, не так ли, ваша честь?
  Судья Полк посмотрел на меня, хотел было сделать замечание, но вдруг улыбнулся и сказал:
  — Изумительное исцеление.
  — Я предлагаю, чтобы главное полицейское управление распространило подробное описание этого человека. Его будет легко найти по подбитому глазу.
  — Но Дональд Лэм не имеет права задавать здесь вопросы, — возразил Робертс.
  Полк улыбнулся ему и сказал:
  — Верно, мистер Робертс, но на это имеет право суд, и суд намерен получить ответы на некоторые вопросы.
  Полицейские задержали Хейла на выходе из здания суда и вернули в зал. Судья Полк сказал:
  — Молодой человек, вы даете показания под присягой. Сейчас же вернитесь на место свидетеля и выслушайте меня. Вы можете оказаться причастным к преступлению. Суд предупреждает вас, что вы не обязаны делать никаких заявлений. Если вы чувствуете, что своим ответом нанесете себе вред, можете не отвечать на вопрос. Если вы предпочитаете просто молчать, у вас есть это право. Вы также имеете право нанять адвоката, который будет представлять ваши интересы на всех этапах расследования. Если у вас нет достаточной для этого суммы денег, суд назначит вам адвоката. Но вы не должны вскакивать со свидетельского места и убегать из зала суда, как вы это сделали минуту назад. Итак, вы желаете отвечать на вопросы?
  Хейл поерзал на месте, но ничего не сказал.
  — Вы хотите посоветоваться с адвокатом? Суд намерен пригласить врача, чтобы осмотреть вас.
  — Я не виноват, — сказал Хейл. — У меня не было выхода — я действовал в состоянии самообороны. Но если я буду продолжать вести себя так же глупо, как до сих пор, то все кончится тем, что меня обвинят в убийстве.
  — Вы можете либо говорить, либо молчать, как хотите, — сказал судья Полк, — но вас осмотрит врач.
  Хейл начал говорить. Слова просто били из него фонтаном.
  — Я знал, что контрабандисты на машине собираются пересечь границу. Мне было известно, что у них назначена встреча со связником в семь вечера в кафе «Монте-Карло», и я договорился со своей подругой увидеться там тоже в семь часов. Но из-за начавшегося дождя машина с грузом задержалась. Я довел их до границы. В машине находились двое. Один из них пересел на машину с рацией и поехал вперед на разведку. Пикап с прицепом остался ждать у края дороги. У меня было достаточно материала для отличной статьи, но я хотел поставить эффектную точку. Я решил вызнать, куда они отправят плавучий домик. Вторая машина не возвращалась, и я понял, что она попала в пробку или что-то другое вызвало задержку. Я расположился в месте, откуда можно было наблюдать за прицепом с плавучим домиком. Шел дождь. Я продолжал ждать. Наконец водитель пикапа вылез из машины и забрался в домик. Я подумал, что он отправился спать.
  Я оказался слишком самонадеянным, — продолжал рассказ Хейл. — Я не мог устоять, чтобы не попытаться выяснить одну деталь, которая мне могла пригодиться. Я говорю о номерах «Форда». Когда я ехал за контрабандистами, мне не видны были номера, поскольку пикап был скрыт за прицепом. Увидев, что водитель скрылся в домике, я тут же попался. Водитель заметил меня, резко открыл дверь и, вытащив пистолет, приказал мне войти внутрь домика. Я понял: либо он — либо я. Ему правда хотелось узнать, что я там делал. По его поведению я сообразил, что парень не принимает меня за полицейского. Однако, увлекшись расспросами о том, кто я такой да что здесь вынюхиваю, он слегка отвлекся. Я резко выхватил револьвер, и мы несколько секунд стояли друг против друга. Я очень волновался и поэтому опоздал на одно мгновение. Он выстрелил. Если бы полицейские осмотрели домик получше, они увидели бы где-то в передней стенке отверстие от пули. Я спустил курок. Он промахнулся, я — нет. Меня охватила паника. Я взял его пистолет, сунул себе в карман и выбросил спустя пару часов. С револьвером Колхауна в руке я побежал к тому месту, где стояла моя машина, и от края кювета забросил его подальше в поле. Мне следовало бы пойти в полицию. — Рассказ Хейла подходил к концу. — Но вместо этого я перебрался через границу и стал размышлять, как мне быть. Я провел в машине всю ночь. Утром, когда открылся магазин, я купил рыболовную леску, нашел место, где меня наверняка нашли бы, и сам себя связал. Если бы меня долго никто не обнаружил, я бы мог сам развязать узлы. Перед этим я стукнул себя по глазу и разбил нос, чтобы все думали, что меня избили. Мне и в голову не могло прийти, что кто-то догадается искать кровоподтеки на моем теле. В отеле Дональд Лэм все время пытался затащить меня в бассейн, и только тогда до меня дошло, как легко меня можно раскусить. Моя история почти неправдоподобна, но все произошло именно так. Я не хочу, чтобы меня обвинили в убийстве. Это была самооборона.
  Судья Полк посмотрел на сержанта Селлерса.
  — Полиция тщательно осматривала домик? — спросил он. — Было ли обнаружено пулевое отверстие в стене?
  — Ваша честь, — последовал ответ, — пулевое отверстие не было обнаружено. Но в подушке, которая лежала на диване, оказалось небольшое отверстие. Мы не стали разрывать подушку, так как не могли предположить, что там можно найти пулю.
  — Вам бы следовало это сделать, — сказал судья Полк и добавил: — Мне кажется, что полиция в этом деле оказалась не на высоте. Шериф, возьмите под стражу этого человека. Дело против Мильтона Карлинга Колхауна прекращено. Заседание суда закрыто.
  Судья Полк вышел. В зале началось столпотворение. Несколько репортеров столкнулись в дверях, стараясь первыми добраться до ближайшего телефона.
  Я посмотрел на Колхауна и сказал:
  — Поздравляю!
  Тот горячо обнял меня. Я испугался, как бы ему не пришло в голову начать целоваться.
  Нам понадобилось не менее получаса, чтобы пробраться сквозь толпу журналистов и сесть ко мне в машину. Я успел сказать Колхауну, чтобы на все вопросы он отвечал одной фразой: «Никаких комментариев». Часто этого вполне достаточно, чтобы газетчики отстали. Но телерепортеры продолжали совать объективы своих камер чуть ли не в самые наши физиономии.
  Наконец мы высвободились. Я протянул Колхауну карту.
  — Что это? — спросил он.
  — Это карта дороги в Эль-Гольфо. Там находится Нэннси Бивер, — ответил я.
  — Почему в Эль-Гольфо?
  — Потому что вы можете поехать туда и забрать ее, не рискуя привезти на хвосте отряд алчущих сенсации репортеров. В начале следующей недели мы ждем вас в нашем офисе для окончательного улаживания всех вопросов.
  Он долго смотрел на меня. Наконец до него стало что-то доходить. Он схватил мою руку и крепко пожал ее.
  Глава 16
  Берта Кул находилась в отличной форме. Она покачивалась туда-сюда в своем скрипучем кресле, ее взгляд был так же тверд, как алмазы в перстнях на ее руках.
  — А теперь послушайте меня, мистер Мильтон Карлинг Колхаун, — сказала она. — Вы — крупный бизнесмен, вы — человек, знающий, как добиться высокого положения в обществе, какого черта вам понадобилось морочить нам голову! Вы просили разыскать Колберна Хейла, а на самом деле вам нужна была его подружка?
  Колхауну явно был неприятен разговор.
  — Я слышал, — стал оправдываться он, — что частные агентства иногда шантажируют своих клиентов. Поэтому я старался сообщить минимум сведений о себе. Я просто не мог позволить, чтобы мое имя фигурировало рядом с именем Нэннси Бивер. Если бы я сказал вам, что мне действительно было нужно… Ну, я был бы целиком в вашей власти.
  — И вы попали в яму, которую сами вырыли, — сказала Берта Кул. — Но больше всего меня возмущает, что, появившись здесь, вы пытались разыгрывать нас, делая вид, что вам ничего не известно об агентстве, что Дональд якобы показался вам слишком хлипким, чтобы заниматься сыском, а я вообще ни на что не гожусь, потому что я женщина. Вытаскивайте вашу чековую книжку, мистер Мильтон Колхаун. Сейчас вам отольются мышкины слезы.
  — Мы уже договорились с вами о ставке, — слабым голосом сказал Колхаун. — Разумеется, я добавлю, но, в конце концов…
  Берта, не вставая с кресла, резко наклонилась вперед, уперлась локтями в стол и сверкнула на Колхауна глазами.
  — Бросьте вилять! Вы с самого начала вели нечистую игру. Вы нам лгали. Вы направили нас по ложному пути. Вы подвергали Дональда опасности. Вы…
  — Я знаю, знаю, мне очень жаль, — сказал Колхаун. — Я готов заплатить.
  — Сколько? — спросила Берта.
  — Учитывая то обстоятельство, что Дональд Лэм дал мне ценный юридический совет, — начал Колхаун, — я намерен увеличить гонорар сверх установленного нашими договоренностями.
  — Сколько?
  Колхаун сделал глубокий вдох.
  — Я хочу гарантий полного молчания, — сказал он. — Ни слова о том, чего я хотел от вас, не должно выйти за пределы этих стен. Мне нужна абсолютная секретность.
  — Сколько?
  Колхаун полез в карман и вытащил чековую книжку.
  — Я выписал чек на тысячу долларов, — сказал он. — Надеюсь, эта сумма будет соответствовать приемлемому для вас размеру вознаграждения.
  На мгновение у Берты отвисла челюсть. Глядя на Колхауна, она заморгала.
  — Зажарьте меня, как устрицу, — сказала она, и комната заиграла всеми цветами радуги, когда ее рука в бриллиантах потянулась к чеку.
  — Кстати, между нами, — продолжал Колхаун. — Я полностью меняю свою жизнь. Мне до смерти надоело существование, когда единственной целью были деньги, деньги и еще раз деньги. С этого момента я собираюсь заняться творческой работой, начну писать. И у меня новый адрес: Биллинджер-стрит, 817. Я вселился в квартиру, где раньше жил Колберн Хейл.
  Берта Кул сложила чек и сказала:
  — Зажарьте меня как устрицу, нет, черт побери, лучше как яйца.
  Колхаун усмехнулся.
  — Как глазунью, не нарушая желтков, — уточнил он.
  Я подошел к нему и пожал руку.
  
  1970 год.
  (переводчик: Т. Гаврюк)
  
  Дуг Селби
  (цикл)
  
  
  Прокурор расследует убийство
  Глава 1
  В комнате витал дух еще не так давно кипевшей здесь бурной деятельности. Материально это проявлялось в том, что помещение было страшно замусорено, казалось, по нему прокатилась карнавальная толпа. На стенах красовались плакаты. Один из них взывал: «Дугласа Селби — в окружные прокуроры!» Чуть выше призыва — изображение привлекательного молодого человека с волнистой шевелюрой, властным, хорошей формы ртом и отчаянной решимостью в проницательном взоре. Рядом висел плакат с портретом человека в огромном сомбреро. Тот был лет на двадцать пять старше первого, его обветренное, морщинистое лицо светилось дружелюбной улыбкой. На плакате было написано: «Рекса Брэндона — в шерифы!»
  В небольшую комнату ценой огромных усилий удалось втиснуть не менее полудюжины разнокалиберных столов, которые сейчас были завалены конвертами, яркими плакатиками для ветровых стекол автомобилей и прочей чепухой, что сопровождает избирательную кампанию.
  Только что избранный окружным прокурором Дуглас Селби широко улыбался расположившемуся в противоположном углу шерифу Брэндону. Им пришлось выдержать жестокую битву, потребовавшую вынесения протеста, пересчета бюллетеней, обращения к суду высшей инстанции. Прошло несколько недель со дня выборов, они уже стали историей, однако политические сторонники Дугласа и Рекса пока сохраняли за собой номер в отеле «Мэдисон».
  Селби сидел, скрестив длиннющие ноги. Пригладив ладонью копну густых кудрявых волос, он произнес:
  — Итак, Рекс, через четверть часа нам предстоит выступить в суде с обвинением. Борьба закончилась. Признаться, без нее жизнь мне кажется пресноватой.
  Рекс Брэндон выудил из кармана матерчатый кисет и насыпал табаку на листок коричневой папиросной бумаги. Толстые пальцы привычным движением скатали сигарету. Проведя языком по краю листка, он заклеил сигарету, придал ей цилиндрическую форму и сказал:
  — Тебе еще придется как следует подраться, сынок. По большому счету борьба не кончилась.
  Селби чувствовал себя спокойно, он нежился в кресле, словно кот на солнцепеке.
  — Что они могут сделать после того, как мы заняли наши посты? — лениво протянул он.
  Шериф Брэндон коротким движением зажег спичку.
  — Послушай, Дуг. Я на четверть века старше тебя. Мне не довелось учиться по книжкам, но зато я знаю людей. Я патриот нашего графства и горжусь им. Здесь я родился и вырос. Я видел, как на смену коню и повозке пришли автомобиль и трактор. Я помню времена, когда невозможно было пройти по улице, не остановившись три-четыре раза, чтобы поболтать с друзьями. Сейчас все изменилось. Каждый куда-то торопится.
  Шериф замолчал, поднеся горящую спичку к кончику сигареты.
  — Какое все это имеет отношение к нам? — спросил Селби.
  — Да такое, сынок, что люди в свое время хорошо знали, что происходит в графстве, и администрация должна была вести себя честно. Сейчас же все торопятся, заботятся только о себе и всем наплевать на окружающих. У людей так много своих проблем, что у них нет времени беспокоиться, насколько честны другие. Было бы не так скверно, если бы речь шла только о политике. Но в последние годы графство широко распахнуло двери для всех подонков из больших городов. Эта уголовная мелочь, которая не сколотила состояния на рэкете в период «сухого закона», разнесла по стране злобу, обман, мошенничество. Сэм Роупер, твой предшественник, пользовался этим. Впрочем, ты это знаешь не хуже меня. Теперь же нам вдвоем предстоит выгребать всю грязь.
  — Чистка уже пошла, — вставил Селби. — Мошенники увидели свой смертный приговор в результатах голосования. Сейчас они убираются отсюда. Сомнительные забегаловки либо закрываются, либо меняют стиль работы.
  — Некоторые меняют, а некоторые нет, — заметил Брэндон. — Однако суть дела в том, что нам надо следить буквально за каждым своим шагом, особенно вначале. Если будет совершена хотя бы одна серьезная ошибка, поднимется такой шум, что нас вышвырнут с наших постов.
  Селби посмотрел на часы, поднялся и жестко сказал:
  — Потребуется много шума, чтобы выставить меня вон. Время, Рекс, пошли.
  Штаб выборов был расположен на последнем этаже отеля «Мэдисон». Когда шериф с прокурором вышли из номера, дальше, в середине покрытого ковром коридора, распахнулась еще одна дверь. Из нее выскользнул застенчивый человечек, облаченный в черный сюртук с белым пасторским воротничком вокруг шеи.
  Казалось, он идет на цыпочках, чтобы, не дай бог, не побеспокоить кого-нибудь. Человечек торопливо подошел к лифту и нажал на кнопку вызова.
  Пока решетчатая кабина поднималась на последний этаж, прошло немало времени, и Селби смог хорошо рассмотреть маленького пастора. Лет, наверное, сорока пяти — пятидесяти пяти, изящный, даже хрупкий, в блестящем от старости, потертом сюртуке, он был на целую голову ниже окружного прокурора.
  Когда лифтер открыл дверь, маленький пастор вошел в кабину и голосом человека, привыкшего говорить с кафедры, произнес:
  — Третий этаж. Пожалуйста, выпустите меня на третьем этаже.
  Селби и шериф вошли в лифт. Рекс Брэндон с серьезным видом подмигнул окружному прокурору поверх головы ничего не подозревающего служителя церкви. Когда на третьем этаже пассажир вышел, шериф ухмыльнулся и сказал:
  — Бьюсь об заклад, там, откуда он приехал, похорон гораздо больше, чем свадеб.
  Окружной прокурор, погруженный в свои размышления, ответил, лишь когда они дошли до конца холла первого этажа:
  — Я занимался дедукцией. Мне кажется, его приход находится под контролем очень богатого и крайне эгоистичного типа. Пастор привык передвигаться таким образом, чтобы не обидеть хозяина.
  — А может быть, у его жены просто природный талант к спорам, — осклабился в ответ шериф. — Однако, приятель, помни, что подобные дедуктивные рассуждения для тебя не игра. Тебе не приходило в голову, что в предстоящие четыре года раскрытие всех преступлений, совершенных в графстве, станет нашей обязанностью?
  Селби взял шерифа под руку и повлек его к беломраморному зданию суда.
  — Это ваша обязанность, шериф, раскрывать преступления. Я только предъявляю обвинения арестованным вами преступникам.
  — Шел бы ты к дьяволу, Дуг Селби, — пророкотал в ответ шериф.
  Глава 2
  Дуглас Селби пребывал на своем посту всего сутки. Он быстро просмотрел разбросанные на его письменном столе документы, принял решение и вызвал всех трех заместителей.
  — Ребята, — начал Селби, — я взялся за дело, в котором мало смыслю, поэтому основной груз ложится на ваши плечи. Мы в одной команде и будем честно играть друг на друга. Гордон, разъясните, пожалуйста, ребятам их обязанности. Поделите между собой все рутинные дела. Видите эту гору бумаг на моем столе? Здесь все, начиная от жалобы на соседского пса, разрывшего лужайку, и кончая доносом на то, что некто торгует спиртным без соответствующей лицензии. Тащите все эти бумаженции в нашу юридическую библиотеку и рассортируйте. Не рассылайте письменных уведомлений больше, чем необходимо; вам следует лично звонить людям, приглашать их, пытаться находить с ними общий язык и решать все вопросы дипломатично. Без нужды в бой не вступайте. Но уж если драка завязалась, ни за что не отступайте. Помните, «Кларион» будет оценивать вашу работу по справедливости, зато «Блейд» станет без конца к нам цепляться. Вы будете ошибаться, однако боязнь сделать ошибку не должна мешать принимать решение. Что бы ни случилось, не позволяйте себя шантажировать. Если же…
  Зазвонил телефон.
  — Минуточку, — сказал Селби и бросил в трубку: — Хэлло…
  Голос Рекса Брэндона звучал напряженно:
  — Дуг, бросай все дела и немедленно двигай в «Мэдисон». В одном из номеров нашли покойника.
  — Что случилось? — спросил Селби. — Убийство, самоубийство или естественная смерть?
  — Пока неизвестно. Мне сказали, что это пастор… Думаю, тот, который вчера спускался с нами в лифте.
  — Где ты сейчас? — поинтересовался Селби.
  — В здании городского управления, нужно прихватить шефа полиции. Мы будем в отеле чуть раньше тебя. Номер триста двадцать первый. Поднимайся сразу туда, там и встретимся.
  — О'кей, Рекс, — сказал Селби, повесил трубку и повернулся к своим заместителям. — Действуйте, ребята. На вас лежит вся текущая работа нашей конторы.
  Схватив шляпу, Селби промчался по отделанному мрамором коридору здания суда, перепрыгивая через две ступеньки, спустился по парадной лестнице, подбежал к автомобилю и тотчас же рванул к гостинице. Подъехав к «Мэдисону», он обратил внимание, что Брэндон уже прибыл. Машина шерифа, оборудованная мигалкой и сиреной, стояла в запрещенной для парковки зоне у самого входа в отель. Вдобавок была перекрыта и часть улицы: рабочие устанавливали ажурные осветительные столбы, на которые недавно выложила деньги городская казна. В результате Селби оказался в такой дорожной пробке, что ему пришлось потратить почти десять минут, чтобы выбраться из нее, найти место для парковки и вернуться к гостинице.
  Джордж Кашинг, хозяин отеля, которому, кстати, Селби был обязан тем, что тот предоставил номер для штаба выборной кампании, подошел к прокурору с приятной улыбкой на лице. Кашингу едва перевалило за пятьдесят, он пытался держаться с утонченностью преуспевающего представителя высшего света из крупного города. На нем был тщательно отутюженный темно-синий костюм из тонкой шерстяной ткани, сшитый хорошим портным. Покрой и стиль, правда, были рассчитаны на человека лет на двадцать моложе. Под тусклыми, выцветшими глазами Кашинга заметно обозначились мешки. Кожа выглядела так, как будто ее никогда не обжигал холодный ветер и не ласкали яркие солнечные лучи. Однако взгляд этих тусклых, выцветших глаз мог быть холоден и напорист. Десять лет в гостиничном бизнесе приучили Кашинга не уступать в своих требованиях.
  — Послушай, Дуг, — начал Кашинг, — он умер своей смертью. Понимаешь? Это не самоубийство. Конечно, он принял снотворное, но это абсолютно не связано с печальным концом.
  — Как его зовут? — спросил окружной прокурор.
  — Преподобный Чарльз Брауер. Он прибыл из Миллбэнка в Неваде. Я не хочу, чтобы это оказалось самоубийством. Такой поворот событий придаст печальную известность отелю.
  Шагая к лифту, Селби еще надеялся, что у Кашинга хватит такта по крайней мере воздержаться от упоминания о своем вкладе в избирательную кампанию, однако когда открылась дверь кабинки, тот коснулся своими пухлыми пальцами с тщательно ухоженными ногтями рукава прокурора:
  — Ты же знаешь, что я сделал все для вашего успеха во время выборов, и мне бы хотелось, чтобы вы тоже иногда шли мне навстречу.
  Селби кивнул в ответ.
  — Номер триста двадцать первый, — сказал Кашинг и помахал лифтеру, разрешая закрыть дверь.
  На третьем этаже Селби без труда нашел триста двадцать первый номер. Он постучал в дверь, из-за которой раздался голос Брэндона:
  — Дуг, это ты?
  — Да.
  — Проходи через триста двадцать третий. Дверь открыта.
  Селби вошел в соседний номер. Это было типичное гостиничное помещение. Дверь, ведущая в триста двадцать первый номер, была широко распахнута, длинная металлическая полоса под ручкой, прикрывающая замок, сорвана.
  — Входи, Дуг, — позвал Брэндон.
  Селби прошел в номер. Маленький пастор покоился на кровати, на его уже похолодевшем лице было странно задумчивое выражение. Глаза закрыты, челюсть слегка отвисла, и, как это ни удивительно, после смерти в нем было больше достоинства, чем при жизни. Дверь оказалась закрытой и припертой стулом так, что его спинка не давала ручке повернуться.
  Отто Ларкин, начальник полиции и обладатель густого баса, торопливо приветствовал окружного прокурора.
  — Ничего не тронуто, все в том же виде, как было тогда, когда его обнаружили, — заверил он. — Постоялец попросил разбудить его в десять. Телефонист на коммутаторе неоднократно пытался дозвониться, но ответа не получил. Коридорный безуспешно стучал в дверь. Парень попытался ее открыть, но убедился, что дверь чем-то приперта изнутри. Тогда он посмотрел через фрамугу и увидел, что гость лежит на кровати. Коридорный его окликнул два или три раза — безуспешно. Ухитрившись просунуть голову внутрь, парень заметил, что дверь подперта стулом. Был извещен Кашинг, который и распорядился проникнуть сюда через триста двадцать третий номер. На соединяющих номера дверях запоры с обеих сторон, отсюда и следы взлома.
  Послушайте, что я скажу, Селби. Я друг Сэма Роупера и поддерживал его в избирательной кампании. Вам это известно. Вы не можете меня осуждать — я работал с ним бок о бок четыре года. Но теперь, когда вы, ребята, заняли контору, я хочу работать в одной упряжке с вами. Это наше первое дело, и мне бы не хотелось, чтобы злопамятность вносила дисгармонию в наши отношения. Я собирался навестить вас обоих, но пока не имел возможности. Нам есть о чем потолковать.
  — Хорошо, — ответил Селби, — мы обсудим все в подходящее время и в подходящем месте. А что это за листок в пишущей машинке? Предсмертная записка?
  — Нет, — сказал Брэндон, — всего-навсего письмо к жене, очень трогательное. Почитай.
  Селби приблизился к столу. Из каретки портативной машинки торчал листок бумаги со штампом отеля. Листок почти до конца был заполнен текстом.
  Селби наклонился над пишущей машинкой и начал читать:
  «Моя драгоценная супруга, вот уже несколько дней, как я нахожусь в Мэдисон-Сити, но пока не могу похвастаться успехами. Мне придется задержаться еще на неделю, а может быть, и дольше. Погода все время великолепная. Теплое, ласковое солнышко сияет с темно-голубого неба. Стоят безветренные дни и прохладные ночи. Здесь тепло, но не жарко. Утром в день прибытия был легкий туман, но вскоре он рассеялся.
  У меня для тебя есть сюрприз. Если мне удастся встретить нужных людей, наши финансовые проблемы будут решены раз и навсегда. Если ты думаешь, что эти люди не захотят меня выслушать, то глубоко заблуждаешься. Они должны будут прислушаться, ведь я родился не вчера, как ты знаешь.
  В поезде мне не спалось, пришлось принять снотворное, но оно не очень помогло. Сегодня я принял двойную дозу. Думаю, что сумею выспаться. По совести говоря, я и сейчас почти сплю.
  Это деловой город, здесь ходит трамвай и имеется несколько первоклассных отелей.
  До Голливуда меньше сотни миль, и, если у меня будет время, я постараюсь туда попасть до отъезда. Жаль, что тебя нет рядом. Я совсем сплю. Этой ночью я славно отдохну. Попрошу разбудить меня в десять утра. Завтра поищу в округе еще… Бесполезно, я сплю и уже не вижу клавиатуру».
  Затем следовало слово, тщательно забитое буквой «х». На столе рядом с машинкой лежал конверт с адресом: Миссис Чарльз Брауер, 613, Сентрал-стрит, Миллбэнк, Невада.
  — Похоже, он перебрал снотворного, — сказал Рекс Брэндон. — Мы проверили в книге регистрации, по прибытии пастор заполнил карточку. Зовут Чарльз Брауер, прибыл из Миллбэнка, Невада. Живет на Сентрал-стрит, 613, что соответствует адресу на конверте. Все прекрасно сходится. Бедняга очень хотел спать… Что ж, крепче уснуть невозможно.
  Селби кивнул, соглашаясь, а затем спросил:
  — Как ты полагаешь, почему он не только запер дверь, но и подпер ее стулом?
  — Спроси что-нибудь полегче, — ответил Брэндон.
  Начальник полиции решил предложить свою версию.
  — Видите, какой это малыш, — сказал он. — К тому же служитель церкви. Такие люди часто бывают трусливы как кролики, особенно когда им приходится путешествовать. Обратите внимание, как он пишет о нашем городе — отелях, трамвае. Держу пари, что ему не довелось много странствовать, Мэдисон кажется ему огромным городом после Миллбэнка.
  — Коронер135 уже извещен? — задал вопрос Селби.
  — Да, конечно. Сейчас он на похоронах, мы ждем его с минуты на минуту.
  — Успели произвести осмотр личных вещей? — обратился Селби к Брэндону.
  — Пока нет. Мы должны подождать коронера.
  — Я провел множество дел с Гарри Перкинсом — нашим коронером, — заметил Ларкин, — он не держится буквы закона. Думаю, если мы начнем досмотр без него, Гарри не поднимет шума. По совести говоря, я вообще не очень представляю, зачем мы здесь. Скорее всего, парня подвел мотор. Двойная доза снотворного просто заглушила двигатель.
  — Интересно, — сказал Селби, — есть ли среди его вещей что-то ценное, за сохранность чего он опасался. Все-таки я до сих пор не понимаю, почему он не только запер дверь, но и подпер ручку стулом.
  Селби подошел к постели, осторожно приподнял угол подушки и заглянул под нее. Все это он проделал, не сдвинув труп с места. Ничего не увидев, он не успокоился и сунул руку под подушку. Пусто.
  — Нам необходимо точно установить причину смерти, — бросил прокурор, приподняв одеяло. Труп был облачен в толстый фланелевый халат. Селби прикрыл тело и продолжил: — Пока ничего не вызывает подозрений. Но это обязательная процедура. Надо известить жену.
  — Я попросил Джорджа Кашинга телеграфировать ей, — сказал шериф Брэндон, — пусть она решит, как поступить с телом.
  Начальник полиции слегка помрачнел:
  — Зря вы это сделали, шериф. Здесь как раз тот случай, когда коронер предпочитает действовать самостоятельно. Вы же знаете, что он владелец похоронного бюро и в телеграмме обычно указывает, что готов подготовить тело для похорон.
  — Гарри в это время был на похоронах, — неторопливо заговорил шериф, — а мне нужно было что-нибудь предпринять. Если он захочет, то пошлет жене еще одну телеграмму.
  Селби осмотрел комнату. Жилет и сюртук пастора были аккуратно развешаны в стенном шкафу. Обшлага сложенных по складке брюк зажаты верхним ящиком комода, пояс почти касался пола. Единственный чемодан был открыт и лежал на стуле.
  — Что, это весь багаж? Чемодан и пишущая машинка?
  — Пальто и портфель в шкафу, — сказал Брэндон.
  — Что в портфеле? — поинтересовался прокурор.
  — Какие-то газетные вырезки и листки с машинописным текстом — проповедь или рассказ, короче, множество слов, стоящих друг за другом.
  — Успели просмотреть карманы?
  — Нет.
  — Давайте сделаем это сейчас. Осмотрите одежду, а я потрясу чемодан. Не могу отрешиться от мысли, что у покойника было что-то ценное, иначе зачем он забаррикадировал дверь? Да и письмо намекает на это.
  Селби обратил внимание, что чемодан был упакован чрезвычайно тщательно, одежда аккуратно сложена. Он извлек две чистые сорочки, комплект тонкого белья, несколько крахмальных воротничков, Библию в потертом кожаном переплете, очки в футляре, на котором был вытеснен адрес окулиста в Сан-Франциско, и полдюжины простых черных носков. Селби нашел также продолговатую коробочку для пилюль с ярлычком, на котором было написано карандашом и чернилами: «Успокоительное». В чемодане оказался кожаный футляр с импортным миниатюрным фотоаппаратом.
  — Посмотрите, — сказал Селби, — весьма дорогая штучка для пастора из крошечного городка. Камера стоит долларов полтораста.
  — Многие люди его типа — страстные энтузиасты, — заявил начальник полиции. — У человека обязательно должно быть хобби, несмотря на то что брюки блестят, а локти пальто протерты чуть ли не до дыр.
  — Где был его бумажник? — поинтересовался Селби.
  — В кармане сюртука.
  — Визитные карточки, еще что-нибудь?
  — Да, несколько штук, на них напечатано: «Чарльз Брауер, Миллбэнк, Невада». Еще девяносто шесть долларов бумажками и около двух мелочью. Водительское удостоверение, конечно.
  Селби еще раз бросил взгляд на неподвижную фигуру в постели. Вдруг он ощутил во всем происходящем какую-то чудовищную несправедливость. Селби показалось, что он подглядывает в щелку за жизнью человеческого существа, у которого были свои надежды, страхи, разочарования, устремления. Его оправдывало лишь то, что он должен выполнять свои обязанности. Он понял, что чувствуют медики, осматривая больных, когда им приходится становиться поверенными абсолютно чужих для них людей и узнавать о самых интимных сторонах их жизни.
  Неожиданно для самого себя Селби решил, что на сегодня с него достаточно.
  — Ладно, — сказал он. — Кажется, проблем нет. Пусть немного поработает коронер. Возможно, он захочет провести расследование. Кстати, Джордж Кашинг будет благодарен, если вокруг этого события не поднимется газетный шум и особенно если не будет поднята версия о самоубийстве. По-моему, мы имеем дело с естественной смертью.
  Прокурор повернулся к двери, ведущей в триста двадцать третий номер, еще раз осмотрел сломанный замок и спросил небрежно:
  — Рекс, а что в номере с другой стороны?
  — Думаю, то же, что и здесь, — ответил шериф.
  — Скорее всего, за дверью ванная, — высказал идею начальник полиции. — Отель спроектирован так, что ванная комната расположена между номерами. Можно взять номер с ванной или без нее. Поскольку с этой стороны ванной нет, вероятно, она за другой дверью. В этом номере только умывальник. Кстати, там его бритвенный прибор.
  Селби осмотрел умывальник и стеклянную полочку над ним. На полочке лежал помазок, щетина которого истерлась от интенсивного употребления. Кроме помазка, там находились безопасная бритва, тюбик крема, зубная щетка и коробка с зубным порошком. Селби без всякого интереса проинспектировал ручку двери, ведущей в закрытую ванную комнату. Он повернул ее со словами:
  — Посмотрим, открывается ли дверь с этой стороны? — и тут же резко бросил: — Постойте, ведь эта дверь не заперта. Кто-нибудь уже пробовал ее открывать?
  — Не думаю, — ответил Ларкин. — Коридорный сообщил Кашингу, и тот распорядился, чтобы никто ничего в номере не трогал.
  — Почему же Кашинг не прошел через триста девятнадцатый? Ему не надо было бы ломать замок, следовало лишь открыть дверь.
  — Думаю, потому что номер был занят, — сказал Ларкин. — Кашинг мне сказал, что триста двадцать третий свободен, а в триста девятнадцатом кто-то живет.
  Селби кивнул в ответ.
  — Хорошо, я отправляюсь в офис. Кажется, здесь мне делать больше нечего.
  Раздался стук в дверь триста двадцать первого номера.
  — Кто там? — поинтересовался Брэндон.
  — Гарри Перкинс, коронер.
  — Проходи через триста двадцать третий, Гарри.
  Через несколько секунд в дверях возникла долговязая фигура коронера.
  — Мы слегка осмотрелись здесь, Гарри, — начал объяснять Ларкин. — Ты был на похоронах, а нам хотелось разобраться, что же произошло. Похоже, снотворное подействовало на уже барахливший насос. Особых ценностей у покойного нет. Имеется примерно сотня, что покроет твои расходы на подготовку тела к отправке. Шериф уже телеграфировал жене. Может быть, ты тоже пошлешь телеграмму и спросишь, не желает ли она воспользоваться твоими услугами?
  — Прости меня, Гарри, — сказал шериф, — я не знал, что ты хотел бы телеграфировать сам.
  — Никаких проблем, — ответил коронер.
  Он подошел к постели, с видом профессионала посмотрел на труп и спросил:
  — Когда я смогу его забрать?
  — В любое время, — ответил Ларкин. — Шериф согласен?
  Брэндон вопросительно взглянул на Селби, тот кивнул и сказал:
  — Я отправляюсь в офис.
  — На машине? — поинтересовался шериф.
  — Да. Увидимся позже.
  Глава 3
  Дуглас Селби разделался с письмами, не терпящими отлагательства, которые накопились на его рабочем столе, сходил в кино и улегся в постель с детективным романом в руках. Читая таинственную историю, Селби вдруг понял, что она имеет к нему самое прямое отношение. Убийство перестало быть для него отвлеченным техническим приемом, когда автор использует труп как стержень, на который нанизываются тайны. Почему-то его мысли вернулись к застенчивому маленькому пастору, который так тихо лежал на койке в гостиничном номере. Селби с шумом захлопнул книгу. Какого дьявола, подумал он, этот скромный человечек после смерти стал таким настырным? При жизни пастор с его устоявшимися привычками, стремлением держаться в тени с таким видом, как будто он в чем-то виноват, никогда не заставил бы Селби задуматься о нем. В лучшем случае он мог вызвать насмешливое любопытство.
  Селби гордился собой, гордился тем, что любит жизнь, что его считают бойцом с горячей кровью. Он знал, что вступил в битву за место окружного прокурора главным образом из-за азарта самой борьбы, а вовсе не потому, что жаждал заполучить пост и уж тем более связанное с ним жалованье. Безусловно, ему не были чужды и гражданские устремления, он замечал, что городские власти заражены микробами коррупции. Он чувствовал, что налогоплательщик жаждет перемен. Конкретно против Сэма Роупера не было никаких доказательств, однако существовала масса подозрений и догадок. Ходили неприятные слухи, постепенно они доросли до такой степени, что стало ясно — время требует нового лидера. Вождя, который бы сумел возглавить борьбу. И то, что лидером оказался Селби, было результатом его желания бороться, а вовсе не стремления усовершенствовать администрацию графства.
  Селби выключил свет и попытался уснуть. Но мысли о том, что он видел сегодня в номере гостиницы, упорно не оставляли его. Вопреки его желанию перед ним проплывали находившиеся в номере предметы, как будто в них содержался ключ к каким-то неприятным выводам. Он припомнил дедуктивные методы героя детективного романа, и в результате тревожные мысли полностью захватили его. Селби взглянул на часы. Время приближалось к полуночи. Он сделал еще одну безуспешную попытку заснуть, но и в легкой дремоте память воскрешала застенчивого маленького человечка, который заманивал к себе сон с помощью лекарств.
  В половине первого Селби окончательно смирил свою гордыню и позвонил Рексу Брэндону.
  — Рекс, — сказал он, — наверное, ты будешь смеяться, но я не могу уснуть.
  — Что случилось, Дуг?
  — Я не могу избавиться от пастора.
  — Какого пастора?
  — Ну, того, которого мы нашли в гостинице.
  — Что же в нем такого, если ты лишился сна?
  — Не могу понять, почему он забаррикадировал дверь, выходящую в коридор, и не удосужился проверить дверь, ведущую в ванную триста девятнадцатого номера.
  Брэндон, кажется, не мог поверить, что прокурор говорит серьезно.
  — Господи, Дуг, ты по-настоящему беспокоишься или просто решил подшутить надо мной?
  — Я абсолютно серьезен.
  — В таком случае забудь об этом. Человек помер от избытка снотворного. Пилюли, которые он принял, были в картонной коробке. Перкинс, наш коронер, в свое время был аптекарем и знает это лекарство. Маленький пастор принял слишком много, и сердце не выдержало. Рано или поздно оно не выдержало бы в любом случае. Снотворное лишь ускорило неизбежное. Вот так.
  — Но почему он не только закрыл замок, но и забаррикадировал дверь?
  — Человек не привык путешествовать. Может быть, впервые за многие годы пастор оказался так далеко от дома.
  Но Дуг настаивал на своем:
  — А как тогда объяснить брюки, прижатые ящиком комода? Это старый трюк опытных коммивояжеров. Ни один человек, который редко покидает родной очаг, не сделал бы этого.
  Шериф лишь рассмеялся в ответ:
  — Только для того, чтобы продемонстрировать, насколько ты далек от истины, сообщаю: жена пастора позвонила коронеру ближе к вечеру. Она вылетает к нам. Женщина сказала, что Чарльз Брауер был застрахован на пять тысяч, которые она намерена получить. Должна прибыть утром. Похоже, это его вторая жена, пастор уже был вдовцом. В общем, она сказала, что ее муж в последнее время неважно себя чувствовал и доктор рекомендовал ему полный отдых. Пастор сел в свою телегу и укатил, чтобы пожить в палатке на природе. Он искал спонсоров для строительства новой церкви и, кажется, наскреб достаточно средств, чтобы начать закладку фундамента. Однако напряжение оказалось чрезмерным, и нервишки не выдержали. Она полагает, что ее муженек слегка свихнулся, приехав к нам. Пастор все время пребывал дома и лишь раз в год ненадолго уезжал в Рино. Жена утверждает, что он боялся этого города. Кстати, эти поездки объясняют твою теорию с брюками.
  Селби сказал извиняющимся тоном:
  — А ведь все, наверное, потому, что мы видели его в гостинице живым и спускались вместе в лифте. Я не могу избавиться от чувства, что если бы мы… Ну, в общем, ты понимаешь, Рекс… Ладно, забудь. Извини, что побеспокоил.
  Шериф рассмеялся:
  — Поехал бы ты сам порыбачить на пару-тройку деньков, Дуг. Избирательная кампания слишком тяжела для зеленой молодежи вроде тебя.
  Селби тоже засмеялся, сказал, что, может быть, он поступит именно так, и повесил трубку. Потом вдруг схватил ее опять.
  — Так сколько, она говорит, муж собрал на церковь?
  Однако длинный гудок возвестил о том, что связь прервана.
  Селби беспомощно улыбнулся, окончательно бросил трубку на место и еще целый час ворочался, призывая сон. Когда наконец он задремал, ему пригрезился кошмар. Маленький пастор с потемневшим, неживым лицом вызвал на дуэль детектива из романа. В качестве оружия были выбраны пишущая машинка и снотворные пилюли. Наконец Селби заснул мертвым сном, из которого его вывел телефонный звонок. Прокурор, не открывая глаз, потянулся к трубке.
  Утро наступило уже давно. Птицы вовсю распевали на ветвях деревьев. Солнце лилось через окна, раздражая опухшие от сна глаза Селби. Он прижал трубку к уху и сказал:
  — Хэлло!
  Звонил Рекс Брэндон, голос его звучал как-то напряженно.
  — Дуг, — начал он, — дела пошли не так, как надо. Не можешь ли ты немедленно прибыть к себе в офис?
  Селби бросил взгляд на электрические часы в спальне. Они показывали восемь тридцать. Прокурору с трудом удалось изгнать из своего голоса сонную хрипоту.
  — Ну конечно, — сказал он энергично. — Буду примерно через полчаса.
  — Ждем, — бросил Брэндон и закончил разговор.
  Окончательно Селби пробудился лишь минуты через две, когда иглы холодной воды укололи его тело. Только после этого он понял, что больше всего на свете ему хочется знать, что же пошло не так, как надо. Но спрашивать было уже поздно. Очевидно, это было нечто такое, по поводу чего Брэндон не хотел начинать дискуссию по телефону. Селби быстро побрился, выпил стакан томатного сока, сел в машину и вошел в свой офис, когда часы начали бить девять.
  Аморетт Стэндиш, его секретарь, сообщила:
  — Шериф и женщина в вашем кабинете.
  Селби молча кивнул в ответ. Когда он вошел в кабинет, то сразу обратил внимание на матрону лет пятидесяти, обладательницу широчайших бедер и необъятного бюста. Ее руки, затянутые в перчатки, покоились на коленях, глаза изучающе смотрели на вошедшего. Во взгляде женщины ощущалась спокойная уверенность, а во всем облике — холодная решительность.
  — Это Мэри Брауер из Миллбэнка, Невада. Она прилетела рано утром в Лос-Анджелес и прибыла сюда на автобусе, — сказал Рекс.
  Селби поклонился и произнес:
  — Очень печально, миссис Брауер, то, что случилось с вашим мужем. Боюсь, для вас это огромное потрясение. Мне жаль, что мы не имели возможности подготовить вас к такому печальному известию…
  — Это вовсе не мой муж, — прервала женщина речь прокурора. Она произнесла это так, как будто констатировала нечто само собой разумеющееся и не подлежащее обсуждению.
  — Выходит, вы прилетели сюда в результате ошибки? — спросил Селби. — Это же… — Он замер посередине фразы. — Великий боже! — выдавил прокурор и уселся на вращающееся кресло у своего стола, переведя изумленный взгляд на шерифа.
  Тот смотрел на прокурора с мрачным сочувствием.
  — Понимаете, — начал объяснять Брэндон, — у него в бумажнике оказались визитные карточки и водительское удостоверение, он писал вам письмо, поэтому у нас не было сомнений, что это Чарльз Брауер.
  — Это не мой муж, — произнесла дама тем же не терпящим возражений тоном. — Я никогда не видела человека, который умер здесь, у вас.
  — Но послушайте, — сказал Селби, его мозг лихорадочно пытался прорваться через лабиринт противоречивых фактов, — почему он вам писал, если… Кстати, Рекс, как он зарегистрировался в гостинице?
  — Под именем преподобного Чарльза Брауера, проживающего на Сентрал-стрит, 613, Миллбэнк, Невада.
  Селби потянулся за шляпой:
  — Пойдем, Рекс, нам предстоит раскопать это дело до дна.
  Женщина, облаченная в потертый коричневый костюм, — ее руки в коричневых перчатках все еще покоились на коленях, — сказала с упрямой решимостью:
  — Это не мой муж. Кто оплатит мои дорожные расходы из Невады и обратно? Не думайте, что я уеду домой, не получив положенной компенсации. Я способна доставить вам крупные неприятности, джентльмены. Известие о смерти мужа явилось для меня огромным потрясением.
  Глава 4
  Когда Селби вышел из кабинета, в приемной его встретила спортивного вида энергичная молодая женщина, одетая в практичный, сшитый у хорошего портного деловой костюм.
  — Привет, Сильвия, — сказал прокурор. — Хочешь со мной побеседовать?
  — Да.
  — Сейчас я ужасно занят. Может быть, встретимся во второй половине дня?
  — Во второй половине не выйдет, — ответила она.
  — Но почему?
  Девушка рассмеялась, ее светло-карие глаза весело и открыто смотрели на Селби, однако поднятый подбородок демонстрировал отчаянную решимость.
  — Не забывай, что в данный момент ты имеешь честь беседовать с репортером газеты «Кларион» мисс Сильвией Мартин, получившей задание взять интервью. Если она не сумеет сделать это, то потеряет работу.
  — Но разве нельзя немного подождать? — взмолился Селби.
  — Абсолютно невозможно.
  — Отложим, я просто обязан ехать.
  Она неохотно повернулась к двери:
  — Хорошо, раз ты так считаешь. Я не руковожу газетой. Это босс послал меня взять интервью, подчеркнув его исключительную важность для нашего издания. Если ты не хочешь сотрудничать с нами… и желаешь поссориться, ну что же, в таком случае я умываю руки.
  Шериф нахмурился и сказал:
  — Вообще-то, Дуг, я и один мог бы начать расследование, а ты…
  Селби вздохнул, повернулся к двери кабинета и произнес:
  — Что поделаешь, входи, Сильвия.
  Когда за ними захлопнулась дверь кабинета, она весело рассмеялась.
  — Прости меня за ложь, Дуг, — взмолилась она.
  — Какую ложь?
  — Да о том, что босс приказал мне взять интервью.
  — Значит, редактор ничего не требовал?
  — Нет, я просто тебя купила.
  Тень раздражения промелькнула на его лице.
  — Ну не надо сердиться, Дуг, — сказала девушка, — это невежливо. И вообще тебе не стоит так серьезно воспринимать обязанности окружного прокурора.
  — Давай, Сильвия, выкладывай побыстрей, что тебе надо. У меня очень важное дело, а ты сбиваешь меня с толку.
  Девушка села, закинула ногу на ногу, огладила юбку, извлекла карандаш и блокнот и принялась рисовать крошечные сложные орнаменты в левом верхнем углу листка.
  — Ты знаешь, Дуг, что «Кларион» поддерживала тебя во время предвыборной кампании. «Блейд» боролась против. Теперь мы хотим использовать свой шанс.
  — Вы получите информацию, как только я сам что-нибудь узнаю.
  — А как насчет пасторской жены? — поинтересовалась девушка. — Я слышала, она не смогла опознать тело?
  — Откуда тебе это известно?
  — Маленькая птичка в клювике принесла.
  — Ну и что из этого вытекает?
  Сильвия серьезно посмотрела ему прямо в глаза.
  — Дуг, — медленно произнесла она, — ты знаешь, к каким ужасным последствиям может привести то, что с самого начала ты провалишь важное расследование?
  Он кивнул.
  — Что заставляет тебя думать, будто я провалю расследование, Сильвия?
  — Если хочешь, считай это женской интуицией. Ты же знаешь, как отчаянно я работала во время предвыборной кампании и как горжусь, что ты избран. Я…
  Селби рассмеялся:
  — Хорошо, Сильвия, твоя взяла. Вот что произошло. Женщина на самом деле миссис Мэри Брауер из Миллбэнка в Неваде. Она утверждает, что этот труп вовсе не ее супруг, и, кроме того, склонна выходить из себя по малейшему поводу.
  — Ну и в каком положении ты находишься в настоящий момент?
  — Если по совести, то не имею ни малейшего понятия.
  — Но разве покойный не оставил в машинке письмо своей дорогой супруге? И разве оно не было адресовано миссис Чарльз Брауер, проживающей в Миллбэнке?
  — Да, было дело, — согласился Селби.
  — Но в таком случае, что все это должно означать?
  — Это может означать две вещи, — задумчиво начал Селби. — Если человек, зарегистрировавшийся как Брауер, хотел убедить некоего посетителя, что он в самом деле Брауер, то нет ничего более естественного, чем написать письмо и оставить его в машинке. После этого он под благовидным предлогом выходит ненадолго из комнаты в расчете на то, что посетитель за время его отсутствия прочитает письмо.
  Сильвия Мартин в знак согласия кивнула:
  — Возможно, именно так все и было. Теперь я самостоятельно попытаюсь догадаться, в чем состоит второй вариант.
  — Буду рад, если тебе это удастся, — сказал Селби. — Второй вариант, честно говоря, ставит меня в тупик. Он абсолютно невероятен и в то же время логично вытекает…
  Она жестом попросила Селби помолчать, сосредоточилась и неожиданно воскликнула:
  — Все! Я знаю!
  — Что именно ты знаешь?
  — Второй вариант состоит в том, что кто-то зашел в номер после того, как пастор умер, с целью дать понять, будто причиной смерти явилась чрезмерная доза снотворного. Для этого нет лучшего способа, чем написать такое письмо и оставить его в машинке. Совершенно естественно, что послание такого рода адресуется жене покойного. И если этот человек убежден, что перед ним труп Чарльза Брауера из Миллбэнка, он натурально…
  — Абсолютно точно, — вмешался Селби. — Слава богу, что ты думаешь точно так же, как и я. Теория показалась мне настолько необычной, что я не решался развивать ее дальше.
  — Но если это так, — продолжала Сильвия, — человек, сочинивший письмо, должен был знать жену пастора, иначе откуда у него домашний адрес?
  — Адрес легко найти в регистрационной книге. С другой стороны, не похоже, что Мэри Брауер, эта добропорядочная, энергичная женщина, вступит в заговор с целью убийства мужа. Она упряма, возможно, немного эгоистична, но никак не Клеопатра.
  Сильвия Мартин не сводила с Селби огромных обворожительных глаз.
  — Допустим, ты ошибаешься. Допустим, некто знал ее хорошо и хотел убрать муженька. Допустим, умерший был близким другом мужа и начал о чем-то догадываться. Муж, конечно, не подозревал, что происходит, а друг поселился в отеле как муж под именем Чарльза Брауера.
  — Чудесная история, — медленно произнес Дуг, — если ты опубликуешь самую малую ее часть, твоей газете не вылезти из суда. Эта миссис Брауер кажется весьма энергичной дамой.
  Сильвия поднялась со стула и подошла к столу.
  — Послушай, Дуг, — сказала она, — мой босс слышал, что «Блейд» готова вцепиться в тебя по поводу этого расследования. Ради бога, не провали его. Не теряй головы и постарайся всех перехитрить.
  — Ты думаешь, в редакции «Блейд» располагают информацией?
  — Я не знаю, что им известно, но нам сообщили, будто «Блейд» собирается поднять шум вокруг этого дела. Отто Ларкин, шеф полиции, на дружеской ноге с ее главным редактором. Если ему представится возможность, он, не задумываясь, заложит тебя. Все сведения, которыми располагает «Блейд», поступают от Ларкина.
  — Ларкин у нас не Шерлок Холмс, — усмехнулся Селби.
  — Не имеет значения, — ответила девушка. — Мое дело — тебя предупредить. Дуг, ты будешь ставить меня в известность о ходе расследования?
  — Я дам информацию для публикации, если буду убежден, что это не помешает следствию.
  — Но ведь ты мог бы просто рассказывать мне, не для публикации, а уж потом мы будем решать, что пойдет в газету.
  — Хорошо, посмотрим, — сказал он. — Но сейчас у меня куча дел.
  Она закрыла блокнот и произнесла:
  — Итак, миссис Брауер определенно утверждает, что это не ее муж?
  Селби кивнул в ответ.
  — А откуда ты знаешь, — спросила Сильвия, — что эта женщина — настоящая миссис Брауер?
  Селби задумчиво взглянул на девушку:
  — Да, это действительно мысль.
  — Мы попробуем выяснить все через нашего корреспондента в Неваде.
  — А я со своей стороны тоже проведу расследование.
  Он проводил Сильвию до дверей и, вернувшись, сказал Аморетт Стэндиш:
  — Направьте телеграмму шефу полиции в Миллбэнк, Невада. Попросите дать описание преподобного Чарльза Брауера и Мэри Брауер, его супруги. Спросите, известно ли ему их местонахождение в настоящий момент. Ответ нужен срочно, телеграфом.
  Глава 5
  Селби вошел в кабинет коронера со словами:
  — Гарри, я хочу осмотреть вещи, которые ты изъял из номера пастора.
  — Все опечатано и хранится здесь, — сказал коронер. — Забавно, что мы наклеили на покойника не ту этикетку. В хорошенькую историю я бы влип, направив тело экспрессом в Неваду.
  — Да, — согласился Селби. — Или он не Чарльз Брауер, или она не Мэри Брауер, хотя она-то мне как раз представляется подлинной. Доктор Трумэн должен обследовать тело. Я хотел бы, чтобы он проделал все как можно тщательнее. Попроси его провести анализ содержимого желудка и анализ всех жизненно важных органов на следы яда.
  — Надеюсь, ты не думаешь серьезно о возможности отравления?
  — Я и сам не знаю, что я думаю. Вначале надо найти факты, над которыми можно подумать.
  — Чепуха. Перед нами банальный случай ошибочной идентификации. Все выяснится в ближайшие сутки. У человека сдало сердце. Передо мной прошли десятки подобных случаев в ту пору, когда я содержал аптеку.
  — Тем не менее, — сказал Селби, — я хочу точно знать, отчего он умер.
  — То, что мы неправильно определили его личность, не может изменить причину смерти, — протянул коронер откровенно недовольным тоном. — На твоем месте, Дуг, я вообще не стал бы раздувать это дело.
  — Я не раздуваю дело, — ответил окружной прокурор. — Я просто серьезно берусь за него.
  Он принял из рук коронера чемодан, портфель и портативную пишущую машинку и попросил:
  — Не смог бы ты побыть со мной и помочь составить полный перечень вещей?
  — Я уже сделал это, — был ответ.
  — Как же ты все описал?
  — Личные бумаги, газетные вырезки и прочее.
  — Наверное, нам стоит провести более детальный анализ.
  — Ну что же, приступай. Я заранее согласен со всем, что ты скажешь.
  — Все-таки я бы хотел прибегнуть к твоей помощи.
  — Вообще-то, я сейчас ужасно занят, Дуг… но если ты настаиваешь…
  — Мы запишем лишь основное, — пообещал прокурор, — но мне необходимо ознакомиться со всеми бумагами пастора.
  Он уселся в кресло, отодрал клейкую ленту, опоясывающую портфель, открыл его и извлек содержимое из всех отделений.
  Прежде всего он начал просматривать газетные вырезки.
  — Вот заметка о кинозвезде Ширли Арден с фотографией из ее последнего фильма «Исцеленные сердца». Вот еще ее фото из того же фильма и еще одно, на сей раз из «Вызывайте жениха». Большая статья о ней же из журнала для любителей кино. Как ты полагаешь, Гарри, почему у покойного была такая страсть к Ширли Арден?
  — Ничего особенного, самое обычное дело. Почти у каждого есть любимая кинозвезда. Люди коллекционируют все на свете. Помнишь, в своем письме пастор упоминает, что может заехать в Голливуд? Держу пари, его заклинило на Ширли Арден и он лелеял надежду на встречу с ней.
  Окружной прокурор, вынужденный согласиться с логикой собеседника, кивнул и переключился на другие бумаги.
  — Посмотри, — сказал он, — здесь несколько газетных вырезок по судебному делу о наследстве Перри. Любопытно, почему оно заинтересовало пастора.
  — Я тоже обратил на это внимание, — ответил коронер. — Это, по-моему, по делу о наследстве Перри в высшем суде штата? Здесь говорится, что человека, который претендует на наследство, зовут Г.Ф. Перри. Это, кажется, Герберт Перри?
  Селби прочитал вырезки и кивнул:
  — По-моему, это уже не газетные вырезки.
  — Нет, это материалы агентства Ассошиэйтед Пресс, которые рассылаются в периодические издания, подписавшиеся на них.
  — Интересно, почему он их хранил?
  — Это один из вопросов, на которые нам предстоит найти ответ.
  — О каком наследстве они спорят? — спросил коронер.
  — Чарльз Перри состоял в супружестве, — сказал Селби. — Он получил предварительное судебное решение о разводе. Не дождавшись окончательного решения, Перри отправляется в город Юма и сочетается вторым браком с Эдит Фонтейн. К этому времени у нее уже был сын Герберт. Герберт принял фамилию Перри, хотя Чарльз не являлся его отцом. Брак, совершенный после предварительного решения о разводе, но до принятия окончательного, считается недействительным. Прошло много лет. Очевидно, Перри не подозревал, что юридически его женитьба недействительна. Его первая жена умерла, но он не удосужился совершить еще одну брачную церемонию с Эдит. Чарльз тоже умер, не оставив завещания, и теперь его брат Франклин Перри оспаривает право Герберта на долю в наследстве.
  — Но разве нет закона о том, что формальный брак не обязателен, если мужчина и женщина открыто живут как муж и жена и их союз признается окружающими людьми?
  — Да, есть по обычному праву, — ответил Селби. — Но в данном штате положения обычного права не действуют.
  — Значит, Перри считал, что женат вполне законно. Муж умер первым?
  — Да. Пара попала в автокатастрофу. Он умер на месте, она же промучилась еще неделю с проломленным черепом.
  — Итак, ее сын не получит денег? — спросил Перкинс. — Кстати, я знаком с братом. Он ветеринар и как-то лечил мою собаку от чумки — вполне достойная личность.
  — Суд решит, кому достанутся деньги. Меня больше занимает сейчас, почему Чарльз Брауер заинтересовался этим конкретным делом.
  — Ты полагаешь, его все же зовут Брауер?
  — Нет, Гарри, я так не думаю, я называю пастора этим именем потому, что не знаю, как назвать по-иному. Надо найти газету, из которой сделаны вырезки. На них нет никаких указаний?
  Коронер отрицательно покачал головой.
  Селби просмотрел и другие вырезки. Одна из них содержала список актеров и актрис кино с учетом рейтинга их популярности. На другой была таблица доходов кинозвезд за предыдущий год.
  В одном из отделений портфеля находилась пачка машинописных листков. Совершенно очевидно, что текст печатался на машинке пастора. Работа была выполнена неумелой рукой, она пестрела вычеркнутыми словами и забивками.
  Окружной прокурор увидел в верхней части первой страницы название труда: «Да не судимы будете». Далее следовала история, написанная вымученным стилем педанта. Селби решил прочитать повествование. Помимо воли он начал пропускать целые абзацы. Это была повесть о старом, раздражительном судье, который отказывается понимать современную молодежь и выносит суровый приговор малолетней нарушительнице закона. Он судит без сочувствия и снисхождения, девочка объявляется неисправимой и направляется в тюрьму. В ее поддержку выступают друзья, их ведет человек, общественное положение которого не совсем ясно. В повествовании он характеризовался как человек, любящий всех людей, все человечество.
  Окружной прокурор поискал было в рукописи указание на то, что этот тип любит не только человечество, но и отдельных его представительниц, однако запутался в лабиринте бессмысленных фраз. Удалось лишь понять, что герой был в возрасте и его любовь не могла быть направлена на какую-то конкретную личность. Девушка принимается за изучение медицины во второй главе и еще до начала третьей главы становится знаменитым хирургом. В третьей главе внучку судьи, страдающую от опухоли мозга, доставляют к «величайшему в мире специалисту». Слезы судьи струятся по щекам, он умоляет хирурга сделать все возможное и вдруг узнает в целительнице ту девочку, которую он когда-то признал неисправимой.
  Далее следовало несколько страниц психологических разъяснений, общий смысл которых сводился к тому, что девочка располагала неким избытком жизненных сил, животворной энергией, которую следовало направить на достижение, казалось бы, несбыточной цели. У ее спасителя достало проницательности направить девочку в школу и вдохновить на стремление к недостижимой цели. Трудность задачи наставила ее на путь истинный.
  — О чем это? — спросил коронер, как только окружной прокурор перевернул последнюю страницу.
  — Доказательство старой аксиомы, — ухмыляясь, ответил Селби.
  — Какой аксиомы?
  — Такой, что на земле нет ни единой живой души, которая не пыталась бы сочинить киносценарий.
  — Так это сценарий?
  — Да, видимо, таково было намерение автора.
  — Держу пари, он собирался в Голливуд, чтобы протолкнуть свое творение.
  — Если таков был его план, — заметил Селби, — то он совершил необъяснимое отклонение от маршрута. Можно сказать, решил проникнуть в Голливуд через черный ход.
  Больше в портфеле ничего не было. Окружной прокурор закрыл его, а коронер вновь заклеил и опечатал. Селби перешел к осмотру содержимого чемодана.
  — На одежде нет никаких пометок из прачечной, — сказал коронер. — Даже на крахмальных воротничках. Не кажется ли это тебе немного странным?
  Селби кивнул:
  — Вполне вероятно, что с этими вещами он впервые отправился путешествовать, а в пути не успел прибегнуть к услугам прачечной. Дома же у него деловитая, трудолюбивая жена, которая стирает сама. Это, кстати, еще раз говорит за то, что он пастор.
  Селби изучил маленькую картонную коробочку, в которой лежало несколько завернутых в бумагу пилюль.
  — Это успокоительное? — спросил он.
  — Да.
  — И ни одна из пилюль не может явиться причиной смерти?
  — Ни в коем случае, — ответил коронер. — Я встречал людей, которые принимали по четыре-пять штук за раз.
  — Отчего же он умер в таком случае?
  — Скорее всего, больное сердце. Двойная доза могла спровоцировать приступ.
  — Попроси доктора Трумэна тщательно проверить эту версию. Я хочу совершенно точно установить причину смерти.
  Коронер беспокойно заерзал и неуверенно произнес:
  — Не будешь возражать, если я дам тебе крошечный совет, Дуглас?
  — Давай, Гарри, выкладывай, — ответил Селби с улыбкой, — а я постараюсь им воспользоваться.
  — Это твое первое расследование, — начал коронер. — Похоже, ты хочешь превратить его в дело об убийстве. Я бы не стал на твоем месте ставить телегу впереди лошади. В графстве многие настроены против тебя, впрочем, как и многие — за. Те, кто — за, сумели провести тебя на должность. Те, кто — против, не могут смириться с тем, что ты ее занял. Если ты будешь трудиться, не привлекая к себе большого внимания, пару месяцев, люди быстро забудут о политической стороне дела. Те, кто ненавидел тебя, начнут улыбаться и пожимать руку при встрече на улице. Но если ты начнешь движение не с той ноги, последствия будут печальны. Твои враги до смерти обрадуются, а некоторые друзья отвернутся.
  — Гарри, мне безразлично, как расследование выглядит со стороны, важно, что я сам им не удовлетворен. Есть множество моментов, которые совсем не устраивают меня.
  — Можно изучать покойников под микроскопом и все равно остаться неудовлетворенным, — возразил коронер. — В реальной жизни очень часто не сходятся концы с концами. Я видел десятки смертей, не поддающихся объяснению. Всегда появляются факты, не укладывающиеся в общую схему. Поэтому приходится учиться принимать вещи такими, какие они есть. Этот человек зарегистрировался под чужим именем — ничего больше. Нет никаких поводов для волнения. Многие поступают таким образом.
  Селби кивнул и изложил нормы поведения, которым он решил неукоснительно следовать, оставаясь окружным прокурором.
  — Гарри, — сказал он, — факты должны сходиться. Этим они похожи на цифры. Когда мы соберем все факты, их сумма в графе «дебет» должна совпадать с суммой колонки «кредит». Факты, суммируясь, приводят к результату, который, в свою очередь, должен объяснять все факты. Если у нас что-то не вяжется, это означает лишь то, что нам неизвестны все факты и мы пытаемся подвести баланс, насилуя правила арифметики. Возьмем для примера письмо в машинке. Его печатал не тот человек, который писал сценарий. Письмо напечатано безукоризненно, текст расположен ровно, нет ни единой опечатки. Тот же, кто печатал сценарий, действовал одним пальцем, строчки неровные, буквы пропущены и переставлены местами. Очевидно, и сценарий, и письмо печатались на одной машинке, но разными лицами. Это иллюстрирует мою мысль о том, что факты должны быть объяснены, если мы пытаемся строить на них свои теории.
  Коронер вздохнул и произнес:
  — Ну что же, мое дело — сказать, а решать тебе. Превращай это дело в дело об убийстве, если тебе так хочется. Но когда оно вернется бумерангом, будет поздно.
  Селби ухмыльнулся, поблагодарил коронера, вышел из похоронной конторы и направился прямо в отель «Мэдисон». Там у него произошел нелегкий разговор с Джорджем Кашингом.
  — Отто Ларкин сказал, — начал Кашинг укоризненно, — что в деле Брауера ты пытаешься сделать из мухи слона. Ты нехорошо себя ведешь по отношению ко мне, Селби.
  — Я веду себя должным образом. Особенно по отношению к тебе, Джордж.
  — Ну, если не мне лично, то моему бизнесу ты бесспорно наносишь урон.
  — Я совсем не касаюсь твоего бизнеса, мне необходимо лишь установить все факты по делу.
  — Кажется, у тебя уже достаточно фактического материала для его завершения.
  — Вовсе нет. То, что я собрал, оказалось ложным. Начать с того, что покойный вовсе не Чарльз Брауер.
  — О, это! — небрежно бросил Кашинг, отмахнувшись. — Самое заурядное явление. Многие регистрируются по той или иной причине под чужим именем, а если у кого-нибудь из них в кармане оказывается визитная карточка приятеля, то этот человек, ничтоже сумняшеся, пользуется его фамилией, рассчитывая в случае необходимости продемонстрировать карточку. Честно говоря, я не знаю, почему они так поступают, мы совершенно не обращаем внимания на имена. Нам надо знать только домашний адрес, да и то лишь для того, чтобы выслать по нему забытые гостями вещи.
  — Был ли этот человек знаком с кем-либо из постояльцев? — спросил Селби.
  Кашинг в удивлении приподнял брови:
  — В отеле? Не думаю.
  — Может быть, у него были знакомые в нашем городе?
  — Здесь я ничего не могу сказать. Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Могу лишь предположить, что житель Миллбэнка в Неваде, да еще домосед, вряд ли может иметь знакомых в нашей гостинице или городе.
  — В тот момент, когда шериф Брэндон и я позавчера утром были на пятом этаже, — сказал Селби, — пастор вышел из номера на пятом. Номер по правой стороне, наверное, где-то между пятисотым и пятьсот девятнадцатым.
  Выражение лица Кашинга изменилось, он не мог больше сдерживать свои эмоции. Наклонившись к Селби, он прошипел:
  — Слушай, Дуг, кончай расследование. Ты вредишь не только отелю, но и себе тоже.
  — Я намерен выяснить до конца, кто этот человек, как и почему он умер, — угрюмо заявил Селби.
  — Всего лишь залетная пташка из Невады, знакомый человека по фамилии Брауер из Миллбэнка. Он знал, что Брауер отправился половить рыбку, и решил, что ничем не рискует, если позаимствует его имя.
  — Кто остановился в этих комнатах на пятом? — не отставал Селби.
  — Не могу сказать.
  — Посмотри в книге регистрации.
  — Послушай, Дуг, ты переходишь все границы.
  — Посмотри книгу регистрации, Джордж, — настойчиво повторил Селби.
  — У нас нет книги, мы ведем регистрацию на карточках.
  — Как вы их храните?
  — В алфавитном порядке.
  — Но, видимо, вы их переносите в какой-то регистр для ежедневного учета? Принеси его сюда.
  Кашинг поднялся, направился к двери, но потом, поколебавшись какое-то мгновение, вернулся и вновь уселся в кресло.
  — Ну, — сказал Селби, — все-таки ты принесешь мне список?
  — Есть одна вещь, которую я не хотел бы предавать гласности. Она совершенно не имеет отношения к твоему расследованию.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Один гость не внесен в регистр, но ты так или иначе узнаешь об этом, если начнешь совать нос во все щели… А мне кажется, — сказал Кашинг с горечью, — что именно так ты и намерен поступать.
  — Именно так, — живо пообещал Селби.
  — В понедельник у нас была гостья, которая пожелала остаться инкогнито.
  — В каком номере?
  — Пятьсот пятнадцатом.
  — Кто она?
  — Не могу сказать тебе, Дуг. Она не имеет отношения к следствию.
  — Почему ты не хочешь назвать ее имя?
  — Да потому, что она была здесь по делу. Дело весьма конфиденциальное, и она хотела сохранить все в тайне. Женщина зарегистрировалась под чужой фамилией и заручилась моим словом, что я никому не скажу о том, что она остановилась у нас. Гостья оставалась здесь всего несколько часов, управляющий ее делами — несколько дольше.
  — Так как же ее зовут?
  — Ну, я не имею права сказать. Она знаменита и не желает, чтобы газеты трепали ее имя. Не хочу нарушать свое слово. Время от времени, желая скрыться от всего, она поселяется у нас, всегда в одном и том же номере. Ну, я как бы держу его только для нее… Я тебе это рассказываю лишь для того, чтобы не было шума вокруг пятьсот пятнадцатого номера.
  В голове Селби неожиданно выкристаллизовалась одна идея, идея абсолютно нелепая, не имеющая никакого смысла и, таким образом, полностью отвечающая всем остальным обстоятельствам расследуемого дела.
  — Эта женщина, — начал он спокойным, уверенным и безапелляционным тоном человека, абсолютно убежденного в своей правоте, — эта женщина — Ширли Арден, киноактриса.
  Глаза Джорджа Кашинга округлились в изумлении.
  — Откуда, черт возьми, это тебе стало известно?
  — Не имеет значения. Рассказывай все, что знаешь.
  — С ней был Бен Траск, управляющий ее делами и рекламный агент. Мисс Арден поднималась на грузовом лифте. Траск обеспечивал прикрытие.
  — Кто-нибудь из обитателей отеля заходил к ней?
  — Не знаю.
  — Траск занимал отдельный номер?
  — Нет.
  — Что представляет из себя пятьсот пятнадцатый номер. Комната?
  — Апартаменты. Гостиная, спальня и ванная.
  — Были ли телефонные звонки извне?
  — Не знаю, но это легко проверить, заглянув в журнал.
  — Проверь, пожалуйста.
  Кашинг беспокойно поерзал и сказал:
  — Пастор оставил конверт в сейфе гостиницы. Я вспомнил о нем лишь сегодня утром. Не хочешь взглянуть?
  — Что в конверте?
  — Письмо, а может, еще что-нибудь.
  — Да, тащи его сюда.
  — Но ты должен дать мне расписку.
  — Хорошо, принеси бланк, я распишусь.
  Владелец отеля вышел из кабинета и вскоре вернулся с запечатанным конвертом в руках. На конверте было написано: «Чарльз Брауер».
  — Это его рука? — поинтересовался Селби.
  — Полагаю, что так.
  — Ты не сверял с подписью в регистрационной карточке?
  — Нет, но это можно сделать.
  — Постой… я вскрою конверт при тебе. Мы зарегистрируем его содержимое.
  Селби разрезал конверт ножом по краю и вытянул оттуда несколько сложенных листков писчей бумаги со штампом гостиницы.
  — Это выглядит как… — начал он, но вдруг замолк и развернул два сложенных листка.
  Между ними лежали пять банкнотов достоинством тысяча долларов каждая.
  — Великий боже! — воскликнул Кашинг.
  — Ты уверен, что пастор поместил в сейф этот конверт?
  — Да.
  — Здесь не может быть никакой ошибки?
  — Абсолютно исключено.
  Селби повертел банковские билеты между пальцами и поднес их к самому носу. Его ноздрей коснулся приятный, тонкий аромат. Он бросил купюры через стол Кашингу:
  — Понюхай.
  Кашинг пошмыгал носом и сказал:
  — Духи.
  Селби завернул банкноты в бумагу и вложил в конверт.
  — Найди, пожалуйста, клейкую ленту, запечатай конверт и положи его в сейф. Так мы сумеем сохранить запах духов. Позже я попробую провести анализ… Кстати, кто остановился в триста девятнадцатом номере?
  — Когда обнаружили тело, в триста девятнадцатом был некий Блок.
  — Откуда он? Что он здесь делал и как давно ты его знаешь?
  — Он коммивояжер какой-то фирмы металлоизделий в Лос-Анджелесе. Появляется у нас каждый месяц и работает в близлежащих городках. В отеле останавливается на два-три дня.
  — Сейчас он уже съехал?
  — Не думаю, но, видимо, вот-вот рассчитается.
  — Мне необходимо с ним поговорить.
  — Сейчас проверю, у себя ли он.
  — Кто занимал номер до Блока?
  — Надо посмотреть. Комната оставалась свободной дня три, наверное.
  — А как насчет помещения с другой стороны? Номер триста двадцать третий?
  — Когда мы нашли тело, он был свободен, но предыдущую ночь там провела юная парочка из Голливуда — некие мистер и миссис Лесли Смит.
  — Посмотри их адрес. Проверь, находится ли этот Блок в номере. Мне надо с ним потолковать. Запечатай конверт и запри в сейф.
  Кашинг ушел и на сей раз отсутствовал минут пять. Он вернулся в сопровождении элегантного человека, которому, видимо, едва перевалило за тридцать. Человек сиял улыбкой и прямо-таки источал уверенность в себе.
  — Это мистер Блок, наш гость из номера триста девятнадцать, — сказал Кашинг.
  Блок не стал тратить время на продолжительные расшаркивания. Его губы сложились в обаятельную улыбку, и он сердечнейшим образом потряс руку Селби.
  — Счастлив познакомиться, мистер Селби. Прежде всего хочу вас поздравить с победой на самых боевых выборах за всю историю этого графства. Я работаю здесь уже несколько лет, и во многих местах мне доводилось слышать, как блестяще вы провели кампанию. Меня зовут Карл Блок, и я работаю в компании, занимающейся оптовой торговлей металлическими изделиями. Здесь я появляюсь регулярно, раз в месяц, открываю свой штаб в отеле на пару дней и работаю в близлежащих пунктах. Чем могу быть вам полезен?
  Блок вел себя вполне дружелюбно. Оценивая его, Селби понял, почему так блестяще шли его торговые операции, а также что из него будет практически невозможно выудить какую-либо информацию.
  — Вы въехали в гостиницу вчера утром, мистер Блок?
  — Абсолютно точно.
  — Примерно в какое время?
  — Я в тот день поднялся довольно рано. В наши дни преуспевает тот, кто активно ищет клиентов. Лучшее время для работы с мелкими дельцами — между восемью и девятью тридцатью утра. Лавочки открываются около восьми. Но настоящая торговля не идет до девяти. Более крупные предприятия имеют служащих, которые открывают магазины; сами же управляющие появляются не раньше девяти, до девяти тридцати просматривают почту, поэтому самое лучшее время для общения с ними — от девяти тридцати до одиннадцати тридцати утра.
  Я все это рассказываю, мистер Селби, чтобы вы поняли, почему я поднялся так рано. В гостиницу я прибыл около семи. Из Лос-Анджелеса выехал незадолго до пяти — прямиком из постели в машину. Здесь я принял ванну, побрился, несколько освежился, проглотил чашечку кофе и встретился с первым клиентом в восемь.
  — Не доносился ли до вас необычный шум из соседней комнаты?
  — Абсолютно ни звука.
  — Благодарю вас, — сказал Селби. — Это все.
  Он кивнул Кашингу и добавил:
  — Я отправляюсь к себе в офис, Джордж. Не делись ни с кем информацией, пожалуйста.
  Кашинг проводил его до самого выхода из гостиницы.
  — Послушай, Дуг, — сказал он, — это естественная смерть. Нет необходимости прорабатывать версии, и я прошу: держи то, что ты узнал о мисс Арден, в секрете.
  Глава 6
  Селби обратился к своему заместителю Фрэнку Гордону:
  — Фрэнк, я бы хотел, чтобы вы подняли все материалы по делу о наследстве Перри.
  — Думаю, я сразу смогу ввести вас в курс. Я знаком с Джоном Бэггсом — адвокатом Герберта Перри. Как-то мы обсуждали с ним все детали.
  — Прежде всего меня интересуют факты.
  — Чарльз Перри сочетался браком в городе Юма с Эдит Фонтейн. Брак не считается законным, поскольку Перри получил лишь предварительное решение о разводе. У него возникла ложная идея, что он может уехать из штата и жениться. У Эдит Фонтейн был сын от предыдущего брака — Герберт Фонтейн. Он изменил фамилию на Перри. Перри и его жена погибли в автомобильной катастрофе. Если брак считается недействительным, то вся собственность отходит к Франклину Перри, ветеринару, брату Чарльза. Если же брак законный, большую часть наследства в случае смерти Чарльза должна унаследовать Эдит, а Герберт, в свою очередь, — ее единственный наследник.
  — Кто представляет интересы Фрэнка Перри?
  — Фред Латтур.
  — Возьмите фотографию покойного пастора. Проверьте, не опознает ли его кто-нибудь из участников процесса Перри.
  Селби поднял телефонную трубку и сказал телефонистке:
  — Соедините с шерифом Брэндоном, пожалуйста. Потом я хочу переговорить с Ширли Арден, киноактрисой.
  Через некоторое время из трубки донесся голос Рекса Брэндона.
  — Меня осенила идея, — сказал Селби. — В вещах покойного были найдены очки. Пусть здешний окулист опишет линзы. Раздобудь фотографию покойника. Отвези или отправь срочно описание и фотографию к окулисту в Сан-Франциско, его имя и адрес есть на футляре. Пусть он просмотрит свои записи и идентифицирует пациента.
  — Должен ли я ему сказать, что мы имеем дело с пастором?
  — В данный момент, — заметил Селби, — он больше смахивает на гангстера или рэкетира, а скорее всего, на талантливого шантажиста. Свяжись с Кашингом и получи полную порцию свежайших новостей. Как только представится возможность, мы встретимся и все подробно обсудим. В настоящее время я пытаюсь вступить в контакт с определенным лицом в Голливуде.
  — О'кей, — весело сказал Брэндон. — Я тоже прорабатывал пару свежих ходов. Встретимся позже.
  Появилась секретарша и сообщила:
  — Мисс Арден в данный момент на съемках и не может подойти к телефону. Некий мистер Траск готов взять трубку. Утверждает, что он ее менеджер.
  — Прекрасно, — ответил Селби, — давайте сюда Траска.
  Он услышал щелчок переключателя, и обходительный мужской голос произнес:
  — Алло, я вас слушаю, мистер Селби.
  — Я не хочу обсуждать по телефону вопросы, которые могли бы поставить мисс Арден или вас в двусмысленное положение, — быстро выпалил в трубку прокурор. — Видимо, вы знаете, кто я?
  — Да, я знаю, мистер Селби.
  — Позавчера, — сказал Селби, — мисс Арден совершила поездку. Вы сопровождали ее?
  — Да.
  — Мне надо ее расспросить об этом путешествии.
  — Но почему?
  — Я полагаю, будет неразумно отвечать на ваш вопрос по телефону. Я хочу видеть вас обоих у себя в кабинете в любое время сегодня до девяти вечера.
  — Но я должен сказать, что это невозможно, — запротестовал Траск. — Мисс Арден снимается в картине и…
  — Надеюсь, она не намеревается трудиться непрерывно до девяти вечера?
  — Во всяком случае, она освободится достаточно поздно и будет очень утомлена.
  — Я все прекрасно понимаю, но дело настолько важное, что я вынужден настаивать на ее личном присутствии.
  — Но все равно недостаточно важное, чтобы…
  Однако Селби не дал ему продолжить:
  — У меня имеются способы получить показания у мисс Арден. Это можно сделать жестко или деликатно. Я предлагаю вам самый деликатный вариант.
  На мгновение повисло молчание, до окружного прокурора доносилось лишь тяжелое дыхание собеседника. Затем послышалось:
  — Сегодня в десять вечера, мистер Селби.
  — Я бы предпочел встретиться пораньше — часов в семь или восемь.
  — Самое раннее — в восемь, да и то с трудом. Как вы знаете, мисс Арден работает по контракту и…
  — Хорошо, — бросил Селби, — в восемь вечера.
  И положил трубку, чтобы не дать возможность менеджеру придумать еще одну отговорку.
  Телефон тут же зазвонил вновь, резко и настойчиво. Прокурор снял трубку и услышал профессионально ровный голос доктора Ральфа Трумэна:
  — Вы хотели получить информацию о человеке, обнаруженном мертвым в отеле «Мэдисон»?
  — Да, доктор. Какой информацией вы располагаете?
  — Я пока не закончил процедуру вскрытия, — начал доктор Трумэн, — однако уже имею полное моральное право назвать причину смерти.
  — Так что же это?
  — Смертельная доза морфия, принятая перорально.
  — Морфия?! — воскликнул Селби. — Но откуда, у него были лишь снотворные пилюли?
  — Которые он не принимал в ту ночь, насколько я понял, — прервал его доктор Трумэн. — То, что он принял, было огромной дозой морфия, вызвавшей паралич дыхательных органов. Смерть, видимо, наступила вчера между полуночью и тремя ночи.
  — В какое время был принят морфий?
  — За час-два до смерти.
  — Каким образом?
  — Я, правда, не совсем уверен, — сказал Трумэн, — но существует большая вероятность того, что пилюля, содержащая смертельную дозу морфия, могла быть вложена в коробочку со снотворным, которую покойный возил с собой. В таком случае, он принял морфий, полагая, что это обычное снотворное. Все пилюли завернуты в бумагу, и их можно брать лишь по одной каждый раз. Я провел анализ бумаги, оставшейся в коробочке, и определенно обнаружил следы морфия.
  — Не могла ли здесь иметь место ошибка провизора?
  — С такой дозой морфия вероятность непреднамеренной ошибки одна на десять миллионов.
  — Значит… значит, это было преднамеренное, тщательно спланированное убийство! — воскликнул Селби.
  Доктору Трумэну не изменило его профессиональное спокойствие.
  — Это, — заметил он, — будет решать закон. Я же только сообщил вам медицинские факты.
  Глава 7
  Селби позвонил шерифу Брэндону и спросил:
  — Ты знаком с докладом доктора Трумэна по делу Брауера?
  — Да, я только что с ним говорил. Что ты об этом думаешь?
  — Думаю, произошло убийство.
  — Послушай меня, Дуг, — проворчал Рекс, — нам бы надо побыстрее прокрутить это расследование. Газетчики из «Блейд» начинают проезжаться на наш счет.
  — Ничего страшного. Мы должны быть готовы к тому, что время от времени они станут пересчитывать нам ребра. Мы начнем прорабатывать все версии и постараемся быть хоть на шаг впереди этих критиканов. Тебе удалось связаться с окулистом из Сан-Франциско?
  — Да, я послал ему телеграмму.
  — Постарайся лучше поговорить с ним по телефону, чтобы ускорить дело. Возможно, мы получим от него полезную информацию. Теперь вот что. В триста двадцать третьем номере останавливались некие мистер и миссис Смит из Голливуда. Я попросил Кашинга найти их адрес. Напомни ему, позвони в полицейское управление Голливуда, одним словом, проработай эту парочку. Если ничего не получится, свяжись с автоинспекцией и постарайся узнать, имеет ли Лесли Смит из Голливуда машину, и, если да, попроси сообщить тебе адрес владельца и номер машины. Выясни, кстати, не держал ли Лесли Смит машину в одном из гаражей рядом с отелем.
  — Надо учесть, — заметил шериф, — что, возможно, и здесь было использовано фиктивное имя.
  — В любом случае попытаться стоит. Надо прочесать частым гребешком все, что связано с этим делом. Никто не лишен права на ошибки. Мы тоже небезгрешны. Множество убийств остаются нераскрытыми даже в городах, располагающих мощной и эффективной полицейской службой. Самое главное для нас — не поскользнуться на каком-нибудь крошечном факте и не превратить себя в посмешище для репортеров из «Блейд». Представляешь, что с нами будет, если газетчики раскроют убийство, а мы все еще будем бродить впотьмах.
  — Я понял, — уныло произнес Брэндон. — Оставь сбор фактов мне. Я все переверну вверх дном и выверну наизнанку.
  — Еще одна вещь. Если ты хорошо потрясешь Джорджа Кашинга, он, возможно, сообщит тебе об одной киноактрисе, которая останавливалась в гостинице. Пусть это тебя не беспокоит. Нам сейчас не надо лишней шумихи, и я уже связался с ее агентом. Сегодня в восемь они должны быть у меня в кабинете. Я постараюсь все выяснить и дам тебе знать.
  — Отлично, — сказал Брэндон, — я приступаю. Будь в зоне досягаемости, и уже через полчаса я смогу тебе что-нибудь рассказать.
  Когда прокурор положил трубку, секретарша принесла телеграмму от шефа полиции Миллбэнка. В ней говорилось:
  «В ответ на Вашу телеграмму. Мэри Брауер — пять футов пять дюймов, вес — сто шестьдесят фунтов, возраст, по информации страховой компании, пятьдесят два года. Проживает в нашем городе: Сентрал-стрит, 613. Последний раз видели отъезжающей в Рино. До отлета в Лос-Анджелес сообщила друзьям, что муж умер в Южной Калифорнии. Была одета в коричневый костюм, темно-коричневое пальто с воротником из меха лисы, коричневые перчатки. Чарльз Брауер — пастор методистской церкви в нашем городе. Пять футов семь дюймов, сто тридцать пять фунтов, серые глаза, широкие скулы. Согласно церковным записям, пятьдесят шесть лет. Слабое здоровье. Недавно уехал на „Шевроле" номер 65438. Одет: голубой костюм, рубашка с мягким воротничком, бело-голубой галстук, светло-коричневые ботинки. Имеет маленький шрам треугольной формы за правым ухом в результате автомобильной аварии три года назад. Телеграфируйте, если нуждаетесь в дополнительной информации».
  Селби прочитал телеграмму, удовлетворенно кивнул и произнес:
  — Вот человек, который знает свое дело.
  Аморетт Стэндиш позволила себе полюбопытствовать:
  — Вы проверяли, настоящая ли это миссис Брауер?
  — Именно.
  — А мертвый мужчина — мистер Брауер?
  — Не думаю. Женщина утверждает, что это не он, описание тоже не соответствует. Позвоните коронеру и попросите поискать маленький треугольный шрам, упомянутый в телеграмме. Не думаю, что он его обнаружит, но проверить необходимо.
  Секретарша взяла телеграмму и покинула кабинет. Селби принялся беспокойно расхаживать из угла в угол. Наконец он уселся за письменный стол и начал сочинять телеграмму шефу полиции Миллбэнка.
  «Подтвердите, если возможно, — писал он, — был ли у Брауера друг, возможно пастор, в возрасте между сорока пятью и пятьюдесятью пятью годами, ростом примерно пять футов пять дюймов и весом около ста двадцати фунтов, темные волосы с сединой на висках, маленькая лысина на макушке ближе к затылку, занимается фотографированием, возможно, сделал несколько безуспешных попыток продать сценарии голливудским студиям, интересуется кинематографом. Когда его видели в последний раз, был одет в черный сюртук, потертые до блеска черные брюки, черные ботинки. Застенчив в манерах, но с четкой дикцией человека, привыкшего выступать с кафедры перед публикой. Имеет портативную пишущую машинку „Роял". Отвечайте как можно быстрее, дело очень важное, благодарю за помощь».
  Селби передал текст Аморетт Стэндиш с просьбой немедленно отослать. Прежде чем он успел выйти из кабинета, зазвонил телефон. Подняв трубку, прокурор услышал голос Брэндона.
  — Кое-какие новостишки для тебя, Дуг, — сказал шериф.
  — Удалось узнать настоящее имя?
  — Пока нет.
  — Связался с окулистом в Сан-Франциско?
  — Да. Он был очень занят, когда получил телеграмму, и лишь сейчас принялся за прошлые записи. Пока ничего не нашел, думаю, не очень и старался. Пришлось подхлестнуть его. Я сказал, что, если потребуется, мы сможем заставить его просмотреть копии всех рецептов. Он считает, что это широко распространенный тип очков. Однако я попросил, чтобы он составил список всех, кому были выписаны идентичные рецепты в последние годы, и телеграфировал нам.
  — Что еще? — поинтересовался Селби.
  Брэндон понизил голос.
  — Послушай, Дуг, — осторожно начал он, — оппозиция хочет попытаться вытащить нас на свет божий.
  — Продолжай, — сказал Селби.
  — Джерри Саммервилл, хозяин «Блейд», импортировал звезду криминального репортажа из Лос-Анджелеса по имени Карл Биттнер. Тот приобрел славу в некоторых ежедневных изданиях. Не знаю, во сколько это обойдется и кто все это придумал, но Саммервилл позвонил в Лос-Анджелес утром, так что Биттнер уже в городе. Он расспрашивал коронера и хорошенько прокачал Кашинга.
  — Ну и что Кашинг ему поведал, ты знаешь?
  — Нет. Биттнер очень быстро обработал его, заявив, что он специальный следователь и вроде бы имеет отношение к твоей команде. Ну, Кашинг слегка и распустил язык. Не знаю, правда, насколько серьезно… Может быть, нам следует припугнуть эту пташку за то, что он выдает себя за официальное лицо?
  — «Специальный следователь» ничего не означает, — медленно сказал Селби. — Давай не будем особенно волноваться о том, что делают другие, и сосредоточимся на наших проблемах. Ведь, в конце концов, в нашем распоряжении официальная машина, да и начали мы раньше их.
  — Ну, прямо скажем, не намного раньше, — проворчал шериф. — Мы собираем факты, а эти ребята могут ими воспользоваться.
  — Мы не обязаны делиться с ними всем, что нам известно, — возразил Селби.
  — Как раз об этом я и хотел тебя попросить. Надо бы закупорить источник информации.
  — Что касается меня, я целиком — за.
  — Значит, так и поступим. Теперь еще кое-что. Мистер и миссис Лесли Смит — чистая фальшивка. Они дали адрес: Блер-Драйв, 3350. Этого номера в природе не существует. В различных уголках штата зарегистрировано по меньшей мере полсотни автомобилей на имя Лесли Смита.
  — О'кей, — после небольшой паузы сказал Селби, — значит, твоя задача — проверить все пятьдесят.
  — Я потолковал с Кашингом, — продолжал шериф, — и он сказал, что это была пара ребятишек, которые пустились на поиски приключений и воспользовались первым пришедшим им на ум именем.
  — Кашинг, возможно, и прав, — возразил Селби, — но расследование дела ведем мы, а не он. Не вызывает сомнения то, что в комнату пастора проникли через один из соседних номеров. Стул, подпирающий ручку, не позволял открыть двери триста двадцать первого номера, обе двери в триста двадцать третий были заперты, поэтому я склоняюсь в пользу триста девятнадцатого.
  — Но там никого не было.
  — В этом нам надо удостовериться, Рекс. Мне не нравится поведение Кашинга во всем этом деле. Он не сотрудничает с нами так, как надо. Не мог бы ты еще раз поговорить с ним и слегка припугнуть? Да, еще. Я обратил внимание на то, что письмо было напечатано аккуратно и четко, практически профессионально.
  — Я как-то не заметил этого, — после секундного размышления сказал шериф. — Но сдается мне, ты прав.
  — Напротив, сценарий, обнаруженный в портфеле, напечатан отвратительно: буквы разбегаются, между словами разные интервалы, огромное количество забивок, а пунктуация никуда не годится. Не мог бы ты сверить письмо и сценарий?
  — Ты полагаешь, их печатали разные люди, но на одной и той же машинке?
  — Именно. Это полностью вписывается в версию убийства. Сверив стиль машинописи, мы сможем чуть больше продвинуться в деле. Теперь, Рекс, вернемся к покойнику. Удалось узнать что-нибудь новое? Как насчет ярлыков на одежде?
  — Сейчас ведется проверка. Пальто было куплено у одной из фирм в Сан-Франциско. Никаких меток из прачечных. Как только проверю все — вещь за вещью, — дам тебе знать. Держи, сынок, голову выше и не волнуйся. Мы справимся.
  Когда Селби повесил трубку, в кабинет проскользнула Аморетт Стэндиш и сказала негромко:
  — Там в приемной человек, который заявляет, что должен непременно видеть вас по делу чрезвычайной важности.
  — Не может ли он встретиться с одним из заместителей?
  — Нет.
  — Как его зовут?
  — Карл Биттнер.
  Селби медленно кивнул.
  — Впустите его.
  Входя в кабинет, Карл Биттнер, казалось, просто источал деятельную энергию. Почти такой же высокий, как Селби, он был лет на пятнадцать старше прокурора. Его узкое, чуть ли не иссохшее лицо с впалыми щеками, острыми скулами и тонкими губами не внушало симпатии.
  — Я, — представился он, — Биттнер из «Блейд», работаю по делу об убийстве. Что вы можете мне сообщить?
  — Ничего.
  Биттнер в деланом изумлении приподнял брови:
  — Мне приходилось работать на крупные ежедневные газеты Лос-Анджелеса. Там окружной прокурор более дружелюбен по отношению к нам и делится информацией, которой располагает.
  — Значит, вам не повезло, что вы оказались у нас, — ответил Селби.
  — Дело в том, — продолжал Биттнер, — что известность, которую приобретает расследование, часто позволяет прояснить туманные обстоятельства. Поэтому окружной прокурор считает весьма полезным сотрудничать с газетами.
  — Очень рад за него.
  — Вы не разделяете его позицию?
  — Нет.
  — Если вы нам все расскажете, то значительно увеличите шансы идентифицировать тело.
  — Какую информацию вы хотите получить?
  — Все, что известно вам, — заявил Биттнер, плюхнулся в кресло, угнездился в нем поудобнее и закурил сигарету.
  — До настоящего времени я не располагаю информацией, которая позволяет установить личность покойного.
  — Итак, вы о нем ничего не знаете?
  — Буквально ничего.
  — Не связан ли он каким-либо образом с одной из голливудских актрис?
  — А разве он связан?
  — Я спрашиваю вас.
  — А я вас.
  — Не открывает ли ваше расследование возможность предположить, что в данном деле замешана киноактриса?
  — Я не могу ответить на ваш вопрос.
  — Почему?
  — Потому что еще не имел времени сопоставить различные факты.
  — Когда вы предполагаете их сопоставить?
  — Пока не знаю.
  Биттнер поднялся, скривил бледные тонкие губы в ухмылке и произнес:
  — Премного благодарен, мистер Селби. «Блейд» появится в продаже через два часа. У меня как раз хватит времени, чтобы успеть написать о вашем враждебном отношении к прессе. Позвоните мне, если появится что-то новенькое. Гудбай!
  Он с триумфальным видом захлопнул дверь кабинета, как будто заставил окружного прокурора сказать именно то, что надо.
  Глава 8
  Селби включил свет в своем кабинете и прочитал короткую телеграмму, которую он получил от шефа полиции Миллбэнка:
  «Брауер имел много друзей среди служителей церкви. По полученному описанию провести идентификацию невозможно».
  Селби взглянул на часы, чтобы успеть к назначенному времени. Ширли Арден и Траск должны прибыть через пятнадцать минут.
  Прокурор развернул перед собой на письменном столе только что вышедший номер «Блейд». Первую полосу пересекал заголовок, набранный крупным шрифтом: «Преступление ставит в тупик шерифа и окружного прокурора, новые некомпетентные чиновники, вынужденные признать свою беспомощность, отказываются от помощи прессы. Неопознанный пастор убит в городском отеле!» Затем следовал слегка передернутый отчет о преступлении. Колонка, озаглавленная «Комментарии», под которой стояла подпись Карла Биттнера, заставила Селби крепко стиснуть зубы. Она была составлена в худшем стиле желтой прессы.
  «Сегодня во второй половине дня в своем интервью окружной прокурор признал, что не располагает никакой информацией, которая могла бы способствовать раскрытию убийства. И это на фоне того, что представитель „Блейд" сумел самостоятельно обнаружить ряд существенных фактов, которые, возможно, по меньшей мере, сорвут покров тайны с личности убитого. Циркулируют слухи о том, что в деле фигурирует некая известная актриса Голливуда и что по причинам, известным лишь ему одному, окружной прокурор Селби предпринимает усилия, чтобы выгородить эту актрису.
  Когда его прямо спросили об этом, Селби впал в ярость и отказался отвечать на вопросы. Даже после того, как ему было сказано, что идентификация жертвы, а возможно, и раскрытие преступления могут зависеть от помощи прессы, Селби продолжал упорно скрывать информацию, и это несмотря на его собственное признание в том, что он бредет впотьмах.
  Конечно, публике хорошо известно, что в тех случаях, когда даже тень скандала может коснуться знаменитой актрисы, предпринимаются гигантские усилия, чтобы скрыть истину. „Блейд", однако, берет на себя обязательство раскрыть все факты и донести их до читателя. Приходится лишь сожалеть о том, что окружной прокурор не способен осознать, что он не правитель, а лишь слуга народа. Он находится на службе у налогоплательщика, его деятельность оплачивается за счет налогов, и он принес клятву честно выполнять свой долг. Однако он молод, не испытан в делах такого рода, неопытен.
  Гражданам округа вполне может грозить вакханалия преступлений, как только уголовный мир поймет, какого типа личность стоит во главе правоохранительных органов.
  Во время предвыборной кампании Селби преуспел в критике методов работы Роупера, но теперь, когда он берет вожжи в свои руки и ощупью, наугад пытается раскрыть дело, которое Роупер решил бы в два счета, становится ясно, какую цену приходится платить обществу за изгнание своего верного и компетентного слуги в результате проповедей мальчишки, у которого есть единственное желание — покрасоваться в престижном кресле прокурора».
  В редакционной статье на другой странице подчеркивалось, что, как и предсказывала газета, Рекс Брэндон и Дуглас Селби, которые, возможно, и руководствуются благими намерениями, оказались абсолютно некомпетентными в раскрытии убийства, о чем свидетельствуют их действия по расследованию таинственной смерти неопознанного пастора. Если бы избиратели оставили Сэма Роупера прокурором, говорилось в статье, то, несомненно, этот многоопытный юрист уже установил бы личность покойного и убийца, вероятно, уже находился бы за решеткой. В то же время общественность была бы избавлена от унизительного стыда за своих шерифа и окружного прокурора, играющих в комедии ошибок, в результате чего несчастная женщина приехала из Невады в уверенности, что ее муж умер. Роупер наверняка провел бы полное расследование и не стал посылать вызов на основании ничем не обоснованного предположения.
  Селби пожал плечами. Что же, если они хотят драки, то получат ее. Он будет биться до конца. Послышался стук в дверь.
  — Войдите, — произнес прокурор.
  Дверь распахнулась, и Селби увидел перед собой мужчину шести футов ростом и весом далеко за двести фунтов, облаченного в клетчатый пиджак. Мужчина широко улыбался прокурору. Тщательно ухоженной рукой с наманикюренными ногтями он поправил узел галстука и произнес глубоким, хорошо поставленным голосом:
  — Полагаю, передо мной мистер Селби? Я счастлив.
  — Вы Траск? — спросил Селби.
  Посетитель поклонился и улыбнулся вновь.
  — Входите, — сказал прокурор, — и попросите мисс Арден.
  — Мисс Арден… э… э… к сожалению, не имеет возможности разделить наше общество, мистер Селби. Как вам, вероятно, известно, а может быть, и нет, в последнее время ее слегка беспокоят нервы. Ей пришлось чрезвычайно много работать и…
  — Где она? — спросил Селби, поднимаясь на ноги.
  — В конце сегодняшнего съемочного дня, — начал Траск, — мисс Арден начала чрезвычайно сильно нервничать. Ее личный врач посоветовал…
  — Где она?
  — Она… э… убыла.
  — Куда?
  — На уединенный горный курорт, где высота и новый ландшафт помогут ей хорошо отдохнуть.
  — Так куда же?
  — Боюсь, я не уполномочен раскрывать ее точное местонахождение. Врач дал весьма четкие предписания.
  — Как зовут этого врача?
  — Эдвард Картрайт.
  Селби потянулся к телефону.
  — Входите и присаживайтесь, — сказал он Траску и затем произнес в телефонную трубку: — Говорит Дуглас Селби, окружной прокурор. Я хочу побеседовать с доктором Эдвардом Картрайтом в Лос-Анджелесе… Хорошо, я подожду.
  Широко расставив ноги, выдвинув вперед подбородок и держа трубку в левой руке, он бросил Траску:
  — Так вот что я получил, дав возможность такому мерзавцу, как вы, облапошить меня. Однако больше это не повторится.
  Траск двинулся на него, сверкая глазами от негодования.
  — Вы слишком много себе позволяете, прокурор! — загрохотал он. — Вы называете меня мерзавцем? Вы утверждаете, что я обманул вас, сказав, что здоровье мисс Арден под угрозой из-за перегрузки?
  — Вы чертовски правы, именно это я и сказал. И я выражусь посильнее, после того как побеседую по телефону с доктором.
  В трубку Селби произнес:
  — Алло… поторопитесь с соединением.
  В трубке послышался женский голос: «Квартира доктора Картрайта».
  Селби слышал, как телефонистка междугородной связи сказала:
  — Окружная прокуратура в Мэдисон-Сити вызывает доктора Картрайта.
  — Боюсь, доктор Картрайт не сможет подойти к телефону, — ответил женский голос.
  — Я буду говорить с тем, кто взял трубку, — вмешался Селби.
  — Хорошо, — ответила телефонистка.
  — Кто у телефона? — спросил Селби.
  — Миссис Картрайт.
  — Отлично. Я Дуглас Селби, окружной прокурор из Мэдисон-Сити. Передайте трубку доктору Картрайту.
  — Но доктор Картрайт распорядился, чтобы его не беспокоили.
  — Передайте доктору Картрайту, что или он будет говорить, или я вызову его сюда и ему придется выступать уже перед Большим жюри.
  — Но… вы не можете так поступить, — запротестовала женщина.
  — Это лишь ваше мнение, — заметил Селби. — Пожалуйста, передайте мои слова доктору Картрайту.
  — Он очень утомлен и распорядился…
  — Передайте мои слова доктору, — повторил Селби, — в противном случае я буду вынужден получить его показания в удобном для меня, а не для него месте.
  Выдержав недолгую паузу, женщина произнесла неуверенно:
  — Хорошо, подождите минутку.
  В беседу вступил Траск:
  — Вам не следует так себя вести, Селби. Вы избрали ложный путь. Я хочу дать вам дружеский совет…
  — А вы заткнитесь, — оборвал его Селби. — Вы обещали мне доставить сюда Ширли Арден к восьми часам. Меня уже начали поджаривать из-за этой голливудской крошки. Я вовсе не желаю стать козлом отпущения.
  — Ну, если вы решили занять враждебную позицию в этом вопросе, — заявил Траск с видом оскорбленного достоинства, — то знайте, мне известны те юридические права, которые я имею, находясь в данном помещении и…
  Мужской голос в трубке произнес:
  — Хэлло.
  — Замолчите, Траск, — сказал Селби. — Хэлло. Это доктор Картрайт?
  — Да.
  — Вы лечащий врач Ширли Арден, киноактрисы?
  — Да, иногда она бывает моей пациенткой.
  — Когда вы видели ее в последний раз?
  — Какова цель вашего вопроса?
  — Мисс Арден должна была появиться у меня в кабинете сегодня вечером. Ее здесь нет. Я хочу знать причину.
  — Мисс Арден была в крайне нервозном состоянии.
  — Когда вы осматривали ее?
  — Сегодня, во второй половине дня.
  — В котором часу?
  — Около трех.
  — Что вы ей сказали?
  Доктор Картрайт заговорил весьма профессиональным тоном:
  — Я обнаружил аритмичный пульс, повышение артериального давления. Она жаловалась на мигрень и общую слабость. Я рекомендовал ей полный покой.
  — Давали ли вы ей специальные рекомендации не встречаться со мной?
  — Я советовал ей отказаться на время от любой деятельности, которая может ее взволновать или нервировать.
  — Рекомендовали ли вы ей не встречаться со мной?
  — Я рекомендовал ей найти уединенный горный курорт, где она могла бы провести несколько спокойных дней.
  — Рекомендовали ли вы ей не встречаться со мной?
  — Я сказал, что с ее стороны было бы неразумно…
  — Бросьте, доктор, — прервал его Селби. — Вы ей сказали, чтобы она не встречалась со мной?
  — Мисс Арден задала вопрос, не будет ли с ее стороны неразумно подвергнуться изнурительному допросу после автомобильного путешествия в несколько сот миль. Я ответил утвердительно.
  — Что вы обнаружили у нее?
  — Боюсь, я не могу обсуждать с вами симптомы моего пациента. Врачебная тайна — моя профессиональная привилегия. Но я считаю, что ее здоровье улучшится в результате полной смены обстановки.
  — Сколько времени потребуется на это?
  — Пока она не почувствует облегчения и не исчезнут симптомы.
  — Какие симптомы?
  — Общая утомляемость, нервозность, сильная мигрень.
  — Что такое мигрень?
  — Это… э-э… головная боль.
  — Иными словами, у мисс Арден болела голова, она заявила, что плохо себя чувствует, и вы рекомендовали ей не встречаться со мной, так?
  — Это довольно примитивная интерпретация.
  — Я просто стряхиваю всю словесную шелуху, — сказал Селби, — и добираюсь до сути. Мои слова соответствуют сути того, что вы ей посоветовали?
  — Да, конечно, если вы настаиваете…
  — Благодарю вас, доктор, — резко бросил Селби, — вы, вероятно, еще услышите от меня об этом деле. — Он бросил телефонную трубку на рычаг, повернулся к Траску и сказал: — Чем больше я углубляюсь в это дело, тем меньше оно мне нравится.
  Траск одернул жилет и взглянул на прокурора с видом холодного достоинства.
  — Прекрасно, — заявил он. — Если вы избрали такой характер отношений, я позволю себе предположить, мистер Селби, что в упоении от вашей победы на выборах вы, кажется, сильно преувеличиваете ваше могущество и важность. Как управляющий делами мисс Арден, я получил консультацию от самого выдающегося юридического таланта в Лос-Анджелесе касательно наших прав в этом деле. Откровенно говоря, мне с самого начала казалось произволом с вашей стороны, когда вы потребовали по телефону, чтобы мисс Арден — звезда, которая за неделю получает больше, чем вы за год, бросила все ради путешествия в вашу контору. Но поскольку ее гражданский долг — сотрудничество с властями, я решил не заявлять решительного протеста.
  Однако положение стало иным, когда выяснилось, что нервы мисс Арден не выдерживают напряжения и что ее возможные доходы могут пострадать, если она подчинится вашим необоснованным требованиям. Поэтому я прибегнул к услугам адвоката, который подсказал, что вы, безусловно, имеете право вызвать ее повесткой в суд для дачи показаний, но не можете приказать ей явиться в ваш кабинет. Возможно, вам будет небезынтересно узнать, что повестка, чтобы иметь законную силу, должна быть вручена лично персоне, в ней указанной. Думаю, стоит привлечь ваше внимание к тому факту, что у мисс Арден имеются практически безграничные возможности продемонстрировать вам, насколько трудно будет вручить ей указанную повестку. Больше того, она не обязана являться по вызову, если это может угрожать состоянию ее здоровья. Вы, в отличие от доктора Картрайта, не врач. Его заключение о состоянии здоровья мисс Арден будет иметь гораздо больший вес, нежели ваши поспешные суждения о том, что ее головные боли и нервное перенапряжение не столь существенны.
  Прошу извинить, что мне приходится говорить с вами в таком тоне, но вы меня вынудили. Вы окружной прокурор периферийного графства. И вы глубоко заблуждаетесь, если полагаете, что можете, подняв телефонную трубку, вызвать в свой город знаменитую кинозвезду невзирая на состояние ее здоровья. — Траск воинственно выпятил челюсть и завершил свою тираду вопросом: — Я ясно выразился, мистер Селби?
  Дуг Селби стоял, широко расставив длинные ноги и засунув руки глубоко в карманы брюк. Его зрачки цепко впились в глаза Траска.
  — Будь я проклят, если вы не выразились яснее ясного, — сказал он. — Теперь моя очередь выразиться как можно яснее. У меня есть все основания полагать, что мисс Арден находилась в номере отеля «Мэдисон», зарегистрировавшись под чужим именем. У меня есть также все основания полагать, что человек, убитый в отеле, посещал мисс Арден в ее номере. Больше того, у меня есть все основания полагать, что мисс Арден выплатила ему крупную сумму денег. Вы принуждаете меня вызвать ее официальной повесткой. Я предполагаю, что вы можете не допустить вручения повестки. Но, клянусь богом, вы не в силах помешать мне передать все факты в прессу.
  Вы, безусловно, правы, заявляя, что недельный заработок мисс Арден больше, чем мое жалованье за год, но, когда дело доходит до драки, способность вести ее не измеряется размерами доходов. Я боец ничуть не хуже, чем она или вы, а может быть, и куда лучше.
  Вы здесь много наболтали о значительности персоны мисс Арден, о том, что она знаменитая личность. Вы абсолютно правы. В этом ваша сила, которой вы похваляетесь. У вас есть деньги, чтобы нанять телохранителей или найти укромное местечко, где ее будет трудно отыскать и вручить повестку. Но вы не учли, что в этом же и ваше самое уязвимое место. В ту же секунду, как Ассошиэйтед Пресс или Юнайтед Пресс учуют, что мисс Арден может иметь отношение к делу об убийстве, в город, словно мухи на кувшин с медом, кинутся репортеры. Я не хотел выступать с публичными заявлениями, не предоставив мисс Арден возможности объясниться. Но если она не желает сотрудничать, это ее выбор. — Селби посмотрел на наручные часы. — Сейчас двенадцать минут девятого. Наверное, мисс Арден обретается не в самом отдаленном уголке штата и четырех часов быстрой езды хватит, чтобы доставить ее сюда. Она должна предстать передо мной не позднее полуночи. Если этого не произойдет, я сообщу прессе, почему мне так нужно поговорить с мисс Арден.
  Лицо Траска оставалось неподвижным, словно деревянная маска, однако в глазах появились признаки паники.
  — Молодой человек, если вы так поступите, то будете привлечены к суду за клевету и диффамацию136.
  — Вы попусту тратите время на болтовню, — сказал Селби. — Если вы собираетесь доставить сюда мисс Арден до полуночи, вам следует торопиться.
  Траск сделал глубокий вдох, выдавил из себя улыбку, шагнул по направлению к Селби и примирительным тоном произнес:
  — Послушайте меня, мистер Селби, возможно, я был немного нетерпелив. Вы же знаете, что наши нервы совершенно истрепались в этом кинобизнесе. Поездка мисс Арден в Мэдисон-Сити носила чрезвычайно конфиденциальный характер, но, уж коль скоро вы ею заинтересовались, я смогу объяснить причину.
  — Мне нужны не ваши объяснения, — холодно прервал его Селби, — а ее.
  Лицо Траска покраснело.
  — Короче говоря, это означает, что вы отказываетесь выслушать мои слова?
  — Временами вы великолепно понимаете английский язык.
  Траск выудил сигару из кармана жилета.
  — Все же я считаю, что мы можем найти пути к взаимопониманию. В конце концов…
  — Я жду до полуночи, — прервал его Селби, — а сейчас не смею вас задерживать, мистер Траск.
  — Это окончательное ваше решение? — спросил Траск. Он закусил кончик сигары и резко отломил его.
  — Окончательное, — ответил Селби.
  Траск сплюнул табачную крошку на пол и потянулся к ручке двери.
  — Вы запоете по-иному, когда мы разделаемся с вами! — выкрикнул он, громко хлопнув дверью.
  Селби набрал номер Кашинга в отеле:
  — Кашинг, я хочу, чтобы ты опросил всех постояльцев на третьем этаже, не слышали ли они стука пишущей машинки в триста двадцать первом номере в понедельник вечером или во вторник рано утром. Наверное, будет лучше, если этим займешься ты.
  — Но, Дуг, это же создаст отелю ужасную репутацию, — взмолился Кашинг. — Эта публикация в «Блейд» была очень плохой, просто отвратительной.
  — Наверное, тебе не следовало так широко раскрывать рот, — сказал Селби, — и статья была бы получше.
  — Что ты хочешь сказать?
  — Часть информации поступила от тебя.
  — Невозможно! Я никому ничего не говорил.
  — Ты говорил с шефом полиции, — объяснил Селби, — а тебе следует знать, что он заодно с «Блейд».
  — Неужели ты хочешь сказать, что шеф полиции ведет с тобой двойную игру?
  — Я лишь хочу сказать, что информация в газету не поступала ни от шерифа, ни от меня. Выводы можешь делать сам.
  — Но он же имеет право задавать вопросы, — защищался Кашинг, — так же, как и ты, Дуг.
  — Значит, тебе надо жаловаться ему, а вовсе не мне.
  — Но у тебя ведь есть возможность замять дело?
  Селби рассмеялся:
  — Мои возможности тебе ясны, если ты прочитал передовицу в «Блейд».
  — Да-а… — с сомнением протянул Кашинг. — Но все же…
  — Забудь об этом и начинай опрос гостей на третьем этаже.
  — Мне не нравится опрашивать гостей.
  — Видимо, ты предпочитаешь, чтобы это сделал шериф? — высказал предположение Селби.
  — Нет, нет, нет, только не это!
  — Тогда, может быть, все же ты?
  В трубке послышался вздох. Энтузиазм в голосе Кашинга полностью отсутствовал.
  — Ладно, — сказал он, и тут же раздались короткие гудки.
  Селби едва успел положить трубку на место, как телефон снова зазвонил. Он произнес: «Хэлло» — и в ответ услышал глубокий, хорошо поставленный женский голос, который с интимной интонацией проговорил:
  — Это мистер Селби, окружной прокурор?
  — Да.
  — Меня зовут мисс Мирта Каммингз, я из Лос-Анджелеса. Я располагаю сведениями, которыми должна с вами поделиться. Они касаются дела об убийстве, описанного в вечерних газетах.
  — Не могли бы вы это сделать по телефону? — спросил Селби.
  — Нет.
  — Хорошо, я пробуду у себя до полуночи.
  В голосе женщины было что-то мучительно знакомое.
  — Сожалею, — сказала она, — но мне совершенно невозможно выйти на улицу. По причине, которую я объясню вам при встрече, я должна оставаться в помещении, но уверена, что, если вы посетите меня в любое время в течение получаса, это принесет вам пользу.
  — Где вы находитесь?
  — В пятьсот пятнадцатом номере отеля «Мэдисон». Не могли бы вы подняться ко мне, не привлекая чьего-либо внимания?
  — Думаю, что смогу, — ответил Селби.
  — Вы сможете прийти прямо сейчас?
  — У меня здесь несколько весьма важных встреч.
  — Но я уверена, что встреча со мной — самая важная из всех, — продолжала настаивать собеседница.
  — Хорошо, — сказал Селби, — я буду у вас минут через десять.
  Он положил трубку на место, надел пальто и шляпу, запер за собой дверь кабинета, но оставил гореть свет для того, чтобы Рекс Брэндон, если решит навестить прокурора, понял, что он намерен вернуться. Селби припарковал машину в двух кварталах от отеля. Был один из тех ясных и холодных вечеров, когда ветер дует со стороны пустыни. Звезды, как маленькие бриллианты, ярко сияли, не мигая. Сильный северо-восточный ветер пронизывал насквозь. Селби застегнул пальто, сунул руки глубоко в карманы и размашисто зашагал вперед.
  Когда прокурор вошел в холл, ему сопутствовало везение. Кашинга не было на месте, ночной администратор беседовал с постояльцем. Лифтер в визите Селби явно не увидел ничего странного.
  — Поднимаетесь в штаб? — поинтересовался он.
  Селби кивнул.
  — А правда, что у нас в отеле произошло убийство? — спросил юнец, закрывая дверь и нажав кнопку пятого этажа.
  — Вы что-нибудь об этом знаете? — поинтересовался Селби.
  — Только то, что удалось услышать в отеле.
  — Ну и что же вы слышали?
  — Да ничего особенного, кроме того, что парень снял номер, где и помер. Кашинг говорит, это не может быть убийством, просто человек по ошибке глотнул не ту химию, а «Блейд» поднимает большой шум. Репортер оттуда все время что-то вынюхивает.
  — Тип по имени Карл Биттнер? — спросил Селби.
  — Он самый. Босс ужасно зол на него. Кашинг принял его за одного из ваших людей… а в нашей лавочке есть вещи, которые Кашинг не хотел бы видеть в печати.
  — Что, например?
  — Да много чего, — туманно сказал юнец. — Возьмем этого Траска, к примеру. Можно подумать, что именно он владеет всей лавочкой. А еще номер на пятом, который никогда не сдается. Дамочка приезжает на грузовом лифте.
  Кабина остановилась на пятом этаже.
  Селби протянул мальчишке полудолларовую монету.
  — Спасибо за информацию. Я сбежал от телефонных звонков и посетителей, чтобы поработать без помех. Ничего не случится, если вы забудете о том, что подняли меня сюда?
  — Абсолютно ничего, — ухмыльнулся лифтер. — За два четвертака я забуду все.
  Селби кивнул, выждал, когда кабина двинулась вниз, и только после этого повернул в направлении, противоположном тому, где находился номер, который использовался им в качестве штаба во время предвыборной кампании.
  Убедившись, что вокруг пусто, прокурор негромко постучал в дверь пятьсот пятнадцатого номера.
  — Входите, — послышался женский голос.
  Селби открыл дверь и переступил через порог. Он сразу понял, что Ширли Арден использовала весь свой опыт актрисы, чтобы подготовить малейшие детали встречи. Перед ним была гостиная. Напротив входа находилась дверь в спальню. Розоватый приглушенный свет падал на лицо актрисы так, что темная глубина глаз превращалась в таинственный романтический омут.
  Она встретила его сидя, одетая в отлично сшитый костюм серо-жемчужного цвета. Покрой его был настолько прост, что все внимание посетителя концентрировалось на лице и фигуре Ширли Арден. Если бы она была лет на десять старше, то, несомненно, надела бы такую великолепную и вычурную модель, что, глядя на нее, все говорили бы: «Вот прекрасно одетая женщина». Сейчас же, глядя на этот серый костюм, любой мужчина мог подумать лишь одно: «Какая великолепная фигура! Какие замечательные глаза!»
  Она сидела на подлокотнике пухлого кресла; нога в сером чулке вытянута под таким углом, что линия бедра сразу бросается в глаза. Губы слегка раскрыты в улыбке. И все же, видимо, в результате голливудской подготовки она немного перестаралась.
  Даже будучи великолепной актрисой, Ширли Арден не сумела правильно оценить интеллект человека, с которым имеет дело, так что желаемого эффекта ей достичь не удалось. Если бы она оставалась на подлокотнике ровно столько времени, сколько требуется, чтобы почувствовать ее прелесть, а затем поднялась и сделала несколько шагов ему навстречу, Селби, несомненно, был бы тронут. Однако неизменность ее картинной позы подсказала ему, что встреча тщательно, во всех деталях репетировалась.
  — Итак, — сказал Селби, закрыв толчком ноги дверь позади себя, — вы все время были здесь.
  Ширли Арден не шелохнулась. Лицо ее было повернуто таким образом, что на нем практически не было теней. Создавалось впечатление, будто она находится в студии для съемки крупным планом.
  — Да, — ответила актриса, — я была здесь. Я не хотела говорить с вами, если не возникнет крайней необходимости. Боюсь, Бен Траск не смог дипломатично решить проблему.
  — Не смог, — сказал Селби. — Как ваши нервы?
  — Я в самом деле излишне нервозна…
  — …И возникла идея направить ко мне Бена Траска слегка поблефовать. Если бы он отрапортовал об успехе, вы бы ушли в подполье.
  — Я не хотела рисковать, как вы не понимаете. Для меня на карту поставлено очень много: положение, заработок, отношение зрителей. Сплетня — гибель для кинозвезды. Я не могу позволить публике узнать, что подвергалась допросу в связи с этим делом. У Бена сильный характер. Он всегда мог справиться с любой проблемой, если брался за нее. Траск готовит для меня контракты, и не секрет, что это лучшие сделки во всем Голливуде. Но вот встреча с вами кончилась полным провалом.
  Она сделала паузу, чтобы дать прочувствовать весь драматизм ситуации, затем изящным движением балерины вытянула ножку, опустила ее на пол, легко поднялась и пошла к нему, протянув руку.
  — Я счастлива, мистер Селби, узнать, насколько вы человечны.
  Он едва прикоснулся к ее пальцам.
  — Все зависит от того, что вы понимаете под словом «человечность».
  — Я убеждена, что вы прислушаетесь к голосу разума.
  — Я прислушаюсь к голосу истины, если вы это имеете в виду.
  Актриса улыбнулась.
  — Я в вашем городе, мистер Селби, под вашей юрисдикцией, однако позвольте мне быть здесь хозяйкой и попросить вас присесть.
  Грациозным жестом она указала на мягкое кресло рядом с торшером.
  — Спасибо, — произнес Селби, — я постою.
  По лицу Ширли Арден скользнула легкая гримаса раздражения, как будто рушился подготовленный план действий. Селби торчал посередине комнаты, широко расставив ноги, в распахнутом пальто, руки глубоко в карманах брюк. А в его глазах за выражением угрюмой решимости можно было увидеть проблески скепсиса и иронии.
  — Я веду допрос, — заметил он, — поэтому если кому-то и придется сидеть в кресле под ярким светом, то, скорее, вам. Допрашивают вас.
  Ширли Арден ответила с вызовом:
  — Неужели вам может прийти в голову, что я опасаюсь внимательного изучения моего лица?
  Селби пожал плечами:
  — У меня нет времени думать о таких вещах. Выражение вашего лица подвергнется изучению — нравится вам это или нет.
  — Отлично, — заявила актриса и опустилась в глубокое кресло, подвинув торшер таким образом, чтобы свет бил ей прямо в лицо. Она улыбалась улыбкой человека, героически переносящего несправедливость. При этом глаза ее не щурились, а губы были слегка приоткрыты.
  — Что же, приступайте, мистер окружной прокурор, — призвала она.
  Селби внимательно изучал свою собеседницу.
  — Так получилось, что я уже видел это выражение лица в картине «Люби жизнь», кажется. По-моему, вы так выглядели, когда будущий тесть пришел дать вам деньги за то, чтобы вы оставили в покое его мальчика.
  Застывшая улыбка мгновенно исчезла, в глазах актрисы на мгновение блеснул огонь негодования, потом лицо превратилось в деревянную маску.
  — Естественно, это то же самое лицо и его выражение будет тем же, что вы видели в картинах.
  — Ладно, оставим в стороне выражение вашего лица. Оно мне вовсе не интересно. Меня интересуют лишь ответы на определенные вопросы.
  — Ну так задавайте их, не стесняйтесь.
  — Вы находились в гостинице в понедельник утром, да или нет?
  — Находилась.
  — В этой комнате?
  — Да.
  — С какой целью вы прибыли сюда?
  — По делу.
  — По какому делу?
  — Я отказываюсь отвечать на этот вопрос. Это дело конфиденциального характера.
  — С кем вы ведете здесь дела?
  — И на этот вопрос я отказываюсь отвечать.
  — Вы видели фотографию человека, которого нашли мертвым в номере триста двадцать один?
  — Нет.
  Селби вытащил карточку из кармана и показал ее актрисе:
  — Вглядитесь внимательнее.
  Она задержалась на секунду, прежде чем взглянуть на фото, возможно, для того, чтобы подготовить себя. Потом, рассмотрев фотографию, подняла глаза на Селби и медленно и торжественно кивнула.
  — Знаете его? — спросил Селби.
  — Я видела этого человека.
  — Где?
  — Здесь, в отеле.
  — Где именно?
  — В этой комнате.
  Селби вздохнул.
  — Вот это уже гораздо лучше. Когда вы его видели?
  — Утром, думаю, около десяти часов.
  — Что он делал?
  — Разговаривал со мной.
  — Он назвал свое имя? Или это было имя, под которым он зарегистрировался — Чарльз Брауер?
  Актриса отрицательно покачала головой:
  — Нет, имя было другим.
  — Каким?
  Мисс Арден на секунду задумчиво сдвинула брови и сказала медленно:
  — Нет, я не помню, но точно не Брауер. Там присутствовало нечто вроде Лэрри или что-то очень похожее. Все-таки я думаю, что Лэрри.
  — В фамилии?
  — Да.
  — Вы уверены, что не в имени?
  — Нет, в фамилии. Он не называл имени.
  — Как пастор проник в эту комнату?
  — Он постучал, и я подошла к двери, чтобы посмотреть, кто пришел.
  — Видели ли вы его до этого?
  Поколебавшись секунду, она отрицательно покачала головой.
  — Нет, до этого я никогда его не встречала.
  — Однако вы впустили его?
  — Да.
  — Вы всегда впускаете незнакомцев к себе в номер?
  — Я хочу, чтобы вы правильно поняли мое положение, мистер Селби. Вы образованный человек, выделяющийся из толпы, способный осознать положение актрисы в обществе. Ведь на самом деле я не распоряжаюсь собой. Я — собственность моих зрителей. Конечно, следует соблюдать осторожность, но если бы вы видели этого человека, когда он был жив, вы бы поняли, насколько он безобиден. Безобиден — даже не совсем точное слово. Правильнее будет сказать: он жил в полной гармонии с окружающим миром и людьми.
  — Итак, вы его впустили?
  — Да.
  — Как он объяснил свой визит?
  — Он сказал, что видел, как я входила в отель, и что, несмотря на мои попытки быть неузнанной, понял, кто я. Пастор заметил меня выходящей из автомобиля и шел следом до грузового лифта. Каким-то образом он ухитрился выяснить, какой номер я занимаю.
  — Итак, вы вошли в номер. Как быстро после этого он к вам постучал?
  — Менее чем через полчаса. Возможно, минут через пятнадцать.
  — Если он видел вас у лифта, почему не пришел сразу же?
  — Пастор сказал, что это значило бы нарушить мой покой. Он колебался и не мог решиться на вторжение в мою жизнь. Какое-то время бедняга стоял у дверей.
  — Когда это было?
  — Видимо, около десяти. Скорее всего, без четверти десять.
  — Чего он хотел от вас?
  — Это было очень трогательно, — сказала актриса. — Он хотел, чтобы я снялась в фильме, который принес бы большую пользу людям. Казалось, это было для него крайне важно. Я не могла не впустить его. Он сказал, что стал моим горячим почитателем с того момента, как я впервые появилась на экране, что видел все мои фильмы по многу раз.
  — Продолжайте, — сказал Селби.
  — У него был с собой сценарий, с которым он собирался отправиться в Голливуд, чтобы передать его мне там лично.
  — Вы помните название сценария?
  — Да.
  — Так как он назывался?
  — «Да не судимы будете».
  — Вы прочитали сценарий?
  — Просмотрела.
  — Внимательно?
  — Нет, весьма поверхностно.
  — Почему не тщательно?
  — Во-первых, я знала, что это бесполезно. Во-вторых, с первого взгляда было видно, что сценарий безнадежно плох.
  — Почему безнадежно плох?
  — Стиль, сюжет да и все в нем никуда не годилось.
  — Что же там было плохого?
  — Прежде всего тенденциозность… Это не пьеса, а проповедь. Люди ходят в церковь, чтобы послушать проповедь, а в кино они хотят развлечься.
  — Он хотел продать вам свое творение?
  — Нет, просто отдать… Право, не знаю, хотел ли он что-нибудь получить… Наша беседа не заходила столь далеко. Он сказал, что посвятил всю свою жизнь служению человечеству, и полагает, что мой долг — сыграть в этом фильме для блага моих ближних. Беседа протекала примерно в таком плане, если вы понимаете, что я имею в виду.
  — Да, — ответил Селби, — я понимаю.
  — Итак, он показал мне сценарий и попросил выступить в качестве распространителя благородных идей.
  — И что вы ответили?
  — Объяснила, что работаю по контракту со студией и абсолютно не участвую в выборе сценариев для постановки, что студия сама выбирает такие роли, которые подходят для меня. Я имею право вносить предложения, и то не очень существенные, во время переговоров при возобновлении контракта.
  — Что произошло после этого?
  — Он попытался немного поспорить, но вскоре убедился, что я говорю сущую правду, что не в моей власти выбирать сценарий фильма, в котором я должна сыграть, и что все мои рекомендации, по существу, бесполезны.
  — Что вы ему посоветовали?
  — Предложить сценарий моей студии в Голливуде.
  — Вы сказали, что, по вашему мнению, студия отвергнет предложение?
  — Нет. Мне не хотелось огорчать его. Он был так серьезен, так увлечен своей идеей, выглядел очень трогательно.
  Ее голос дрожал от сдерживаемых эмоций, а лицо выражало сочувствие.
  Селби смотрел на нее, раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны, он знал, что имеет дело с искусной актрисой, способной изобразить любое душевное состояние по выбору; с другой стороны, в ней чувствовалась неподдельная теплота по отношению к маленькому, беззащитному пастору, захваченному идеей служения человечеству.
  Более того, все, что она сказала, соответствовало уже известным Селби фактам. Он поколебался некоторое время и произнес:
  — У вас красивая сумочка, мисс Арден.
  — Да, очень, — воскликнула она. — Ее подарил мне режиссер моей последней картины. Я ею страшно горжусь.
  — Можно взглянуть поближе?
  — Конечно.
  Она передала сумочку Селби, который внимательно осмотрел ее и, видимо, сразу же потерял всякий интерес к изяществу изделия.
  — Как она открывается? — спросил прокурор.
  — Застежка наверху, — сказала актриса и раскрыла сумочку.
  Селби заглянул внутрь, увидел пачку банкнотов, помаду, кошелек, носовой платок и пудреницу.
  — Надеюсь, вы не считаете, что я веду себя неподобающим образом? — спросил он.
  Прежде чем мисс Арден успела открыть рот, прокурор вытянул из сумочки платок и поднес к своему носу. Он не считал себя специалистом по духам, однако даже ему было ясно, что аромат, который он сейчас вдыхал, отличался от запаха тех духов, которыми пахли тысячедолларовые бумажки, обнаруженные в конверте, оставленном покойным у администратора гостиницы.
  — В чем дело? — спросила актриса с холодной враждебностью в голосе. — Вы что-то разыскиваете?
  — Я интересуюсь духами, — ответил Селби. — Мне кажется, они многое говорят о человеке.
  — Я счастлива, что вы чувствуете себя в моем обществе столь раскованно, — саркастически заметила она.
  Пока Селби клал платок на место и возвращал сумочку владелице, в комнате стояло неловкое молчание.
  Наконец девушка спросила:
  — Чем еще я могу быть полезной для вашего расследования?
  — Не знаю. Может быть, вы сами что-нибудь припомните?
  — Нет, ничего не могу припомнить.
  — Пастор не сказал, откуда он приехал?
  — Кажется, какой-то городок на севере штата, не могу припомнить названия.
  Селби напрягся в предвкушении важного открытия и спросил:
  — Вы имеете в виду Неваду?
  — Нет, вовсе не Неваду. Я уверена, что это маленький городок в Калифорнии.
  — И вы не помните, как он называется?
  — Нет. Где-то в Северной Калифорнии, Ривердейл, кажется.
  — Может быть, Ривервью?
  Она отрицательно покачала головой и ответила:
  — Нет, не так. Но то, что там было слово «ривер», я уверена.
  — Мне сдается, у вас плоховато с памятью.
  Ее грудной смех звучал очень мелодично.
  — Даже теперь я могу рассказать вам все о первом поклоннике, остановившем меня и попросившем автограф: как он выглядел, что носил, откуда приехал — одним словом, все. Постепенно я стала воспринимать поклонение лишь как часть моей профессии. Не могу сказать, что оно меня утомляло или раздражало, нельзя сердиться на признание публикой твоих заслуг. Но поставьте себя на мое место. Чтобы быть постоянно в форме, я должна оставаться непринужденной и оживленной, когда появляюсь на публике. Мне необходимо помнить буквально сотни лиц и имен журналистов, операторов, режиссеров, продюсеров и агентов. И есть огромное количество людей, которых я никогда не увижу вторично. Они как бы… телеграфные столбы, мелькающие за окном железнодорожного вагона, в котором ты путешествуешь. Вы понимаете, что я хочу сказать?
  — Понимаю, — ответил Селби.
  — Они рассказывают что-то о себе, я улыбаюсь понимающе и внимательно смотрю на них, но все время думаю о налогах, как долго я еще буду работать над этой картиной, прислушается ли режиссер к моему мнению о том, как следует мне произносить «прощай» моему любовнику на экране, или он заставит меня сделать это в соответствии с принятым стандартом, далеким от моей творческой манеры. Я даю поклоннику автограф, одариваю его своей лучшей улыбкой, зная, что никогда вновь не увижу этого человека. Он уходит очарованным, ослепленным ореолом знаменитости, которым он сам же и окружил меня.
  Селби внимательно посмотрел на нее:
  — Вы обладаете способностью очень ясно и точно строить фразы.
  — Вы так полагаете? — Она ослепительно улыбнулась. — Я очень высоко ценю ваши слова.
  — Теперь я точно знаю, — продолжал он мрачно, — как только вы дадите мне автограф по окончании разговора, я буду выброшен из вашей жизни с характеристикой телеграфного столба, промелькнувшего за окном вагона.
  Она обиженно надула губки:
  — Не говорите так.
  — Разве это не правда?
  — Конечно, нет.
  — Но почему?
  Она опустила ресницы и медленно произнесла:
  — Думаю, женщина, которая встретилась с такой яркой индивидуальностью, как вы, быстро вас не забудет.
  — Надо заметить, — ответил он сухо, — наша встреча состоялась с большим трудом.
  — И это, — проговорила она быстро, поднимая на него взгляд, — главная причина, по которой я не забуду ее. Бен Траск просто чудо, когда надо что-то сделать. Он хорош и в дипломатии, и в драке. Способен быть высокомерным, задиристым или весьма обходительным. Он испробовал все свои способности, но даже не поцарапал ваших доспехов. Когда Траск явился сюда и заявил, будто мне следует ответить на вопросы прокурора, я поняла, что он побит. Он был абсолютно измочален, а я сражена. В первый раз со времени нашего знакомства он потерпел полный и такой позорный провал. Я бы вас запомнила, даже если бы мы не встретились. Все эти события не принесли мне радости.
  — Встреча со мной? — спросил Селби, глядя ей прямо в глаза.
  — Нет, и вы это прекрасно знаете, — сказала она с улыбкой. — Я имею в виду свое беспокойство и тревогу.
  — Почему нужно тревожиться, если вы виделись с этим человеком случайно и так недолго?
  — Потому, — ответила актриса, — что этот человек убит. Для меня это был удар. Всегда тяжело, когда вы узнаете, что человек, с которым вы недавно говорили, умер. А у меня, и я не боюсь в этом признаться, есть абсолютно эгоистичные мотивы. Конкуренция среди кинозвезд очень сильна, чтобы оставаться на поверхности, мы обязаны завоевать внимание ста процентов потенциальной публики. Иными словами, мир состоит из различных людей. Среди них реформаторы, общественники, религиозные фундаменталисты, распутники, интеллектуалы и идиоты. И когда наш поступок отталкивает от нас какую-то группу, мы ровно настолько же уменьшаем свою потенциальную аудиторию. Именно поэтому, как бы ни преуспевала звезда, она не имеет права допускать сплетен вокруг своего имени. Больше того, поскольку в прошлом деньги и политическое влияние позволяли замять скандалы, теперь, когда имя актрисы связывается с чем-то неординарным, публике кажется, что подлинные факты от нее скрывают. Не имеет значения, что последует полное оправдание, всегда найдутся «умники», которые будут ухмыляться и подмигивать, демонстрируя, будто их-то все равно не сумели надуть. Если бы мое имя связали с убитым человеком, подавляющее большинство читателей газет запомнили бы лишь одну, фактическую сторону публикаций и совершенно игнорировали бы другую, ту, где объясняется ситуация. Люди по всей стране, сидя за обеденным столом, говорили бы: «Да, теперь я вижу, что студия Ширли Арден сумела прикрыть расследование убийства в Мэдисон-Сити. Интересно, во сколько им это обошлось?»
  — Понятно, — протянул Селби.
  — Итак, вы видите причину моего поведения и моего беспокойства.
  Селби кивнул:
  — Думаю, мы обсудили все вопросы.
  Ширли Арден поднялась с кресла, протянула ему руку и спросила:
  — Надеюсь, вы мне поверите, если я скажу, что искренне рада нашей встрече, мистер Селби?
  — Благодарю вас, — ответил прокурор. — Кстати, где вы взяли пять тысячедолларовых банкнотов, которые передали пастору?
  Он наблюдал за ней, как ястреб за входом в кроличью нору. Поставленный таким образом вопрос застал актрису врасплох. Он увидел, как дернулись ее плечи, она коротко вздохнула, но лицо не изменило своего выражения, ни один мускул на нем не дрогнул.
  Ширли Арден подняла на прокурора печально-вопросительный взгляд и тихо произнесла лишенным интонации голосом:
  — Пять тысячедолларовых банкнотов? Я уверена, вы ошибаетесь, мистер Селби.
  — Не думаю, — отвечал тот. — Я полагаю, вы дали этому человеку пять тысяч долларов.
  — О… Но я не делала этого.
  — Не делали?
  — Конечно, нет. Зачем? Что заставило вас так подумать?
  — Я решил, что вы могли так поступить.
  — Но с какой стати? Заурядный деревенский пастор. Я не побоюсь высказать догадку, что его месячное жалованье было меньше ста долларов, да и то частично оно выплачивалось продуктами. Сюртук блестел и был протерт на локтях. Все в нем говорило о финансовых проблемах. Воротник потрепан, на подошвах набойки. Рубашка у шеи заштопана, галстук по краю бахромился.
  — Кажется, вы запомнили слишком много, — задумчиво сказал Селби, — для того, кто столько сумел забыть.
  Она рассмеялась:
  — Я еще раз вынуждена просить вас погрузиться в глубины моей психики. Множество мужчин говорят мне о том, как их восхищает моя игра, но среди них редко встречаются абсолютно искренние, открытые, цельные люди, каким был этот пастор. Естественно, будучи женщиной, я обратила внимание на его одежду.
  — И вы не давали ему денег?
  — Ну, конечно, нет. Если бы вы прочитали его сценарий…
  — Я прочитал, — сказал прокурор.
  Мисс Арден рассмеялась опять:
  — Там содержится ответ на ваш вопрос.
  Селби задумчиво произнес:
  — Возможно, позже мне будет необходимо задать вам дополнительные вопросы. Мне не хочется вас вызывать сюда, лучше приехать к вам. Где вас можно найти?
  — Найдете на съемочной площадке. Просто спросите мистера Траска.
  — И нарвусь опять на игру в кошки-мышки?
  Она засмеялась:
  — Бен не станет затевать игр. Он знает, что уже проиграл.
  — А когда я могу вас найти?
  — В любое время. Я попрошу телефонистку соединять вас с Траском, и Бенни сумеет организовать нашу встречу… Нет, правда, вы мне очень понравились. Знаете, в наш век общего притворства так редко можно встретить человека, который не прикидывается кем-нибудь.
  Его взгляд выражал некоторое недоумение.
  — Понимаете, — заговорила она быстро, — быть актером вовсе не означает все время играть. Конечно, нам легко симулировать разнообразные эмоции. Поэтому иногда проще изобразить удивление, сожаление, интерес или гнев, чем попытаться глубже вникнуть в проблему и найти пути ее решения. Каждый инстинктивно использует данное ему от природы оружие, — точно так же как олень, убегая от опасности, или дикобраз, взъерошивая свои иглы.
  Рассмеявшись, Селби спросил:
  — Итак, мисс философ, вы относите меня к оленям или дикобразам?
  — К очень колючим дикобразам, — ответила девушка. — Когда вы растопыриваете иглы, мистер Селби, с вами чрезвычайно трудно иметь дело.
  — Хорошо, — улыбнулся прокурор, — в будущем постараюсь быть более приглаженным.
  — Вы мне позвоните, если окажетесь в Голливуде?
  — В том случае, если возникнут новые обстоятельства и мне потребуется вас допросить.
  — Разве это обязательно должен быть официальный визит?
  — Конечно, — удивленно ответил Селби. — Едва ли вы захотите увидеть меня в качестве простого гостя.
  — Почему же? Ведь я сказала, что в моем окружении мало мужчин, которые не притворяются кем-нибудь, для меня так ново встретить человека, бьющего с размаху и никогда не отступающего.
  — Нет ли среди ваших слабостей привычки с ходу судить о характерах ближних своих? — спросил он.
  Она опять не смогла сдержать смех:
  — Если бы вы только могли увидеть себя с расставленными ногами и выпяченной челюстью! Вы выглядите как человек, который собирается пройти сквозь лавину и остаться победителем.
  — А вы не считаете, что это просто поза? — спросил Селби.
  — Ну уж нет. Что касается позы, здесь мне известно все. Но вы, однако, не ответили на мой вопрос. Обязательно ли, чтобы это был официальный визит?
  — Маловероятно, чтобы я оказался в Голливуде, — ушел он от прямого ответа. — Прокурорские обязанности весьма прочно приковывают меня к одному месту.
  — Отлично, — заметила актриса с непередаваемым выражением темных, глубоко посаженных глаз. — Я не стану настаивать. Хотя у меня и нет юридического образования, я могу определить, когда свидетель ускользает от ответа.
  Теперь она стояла рядом, подняв на него глаза. И прокурору показалось, что его потянуло к ней мощным магнитом. Как будто он смотрел в темный манящий омут.
  Рассмеявшись слегка смущенно, Селби произнес:
  — Получается, что вы дважды пригласили меня.
  — Значит ли это, что вы наконец это приглашение принимаете?
  Селби низко склонился над ее рукой и сказал:
  — Да. Доброй ночи, мисс Арден.
  — Доброй ночи, мистер Селби.
  Он вышел из номера, аккуратно закрыл за собой дверь и глубоко вздохнул два-три раза, прежде чем вернуться в привычную, обыденную обстановку гостиничного коридора и к своим земным делам. Подойдя к лифту и уже протянув руку, чтобы нажать кнопку вызова, он уловил позади себя какое-то движение. Выскочив опять в коридор, Селби увидел, как по лестнице поднимается Карл Биттнер. Держа в правой руке фотоаппарат и фотовспышку, он медленно, на цыпочках крался вдоль коридора.
  Селби выждал, пока репортер скроется за поворотом, и лишь после этого вызвал лифт.
  В фойе он набрал номер 515.
  — Будьте внимательнее, — предупредил прокурор, услышав в трубке голос Ширли Арден, — на вашем этаже ошивается газетный фоторепортер.
  — Спасибо, — ответила она. — Я уже заперла дверь.
  — Никто не стучал? — поинтересовался Селби.
  — Ни звука. Спасибо за звонок.
  Несколько удивленный, Селби вышел из отеля, и его охватил холод ветреной зимней ночи.
  Глава 9
  Сильвия Мартин ждала у закрытых дверей прокурорского офиса.
  — Думала, что ты, как опоссум, прикидываешься мертвым там, у себя, — сказала она. — Я барабанила в дверь и даже со злости пару раз пнула ее ногой. — Девушка с сожалением посмотрела вниз на поцарапанный мысок туфли.
  — Мне пришлось уйти, если так можно выразиться, по срочному вызову.
  — Что-нибудь новенькое? — последовал вопрос.
  Селби утвердительно кивнул.
  — Как же так получается, что дружественная газета сидит на голодном пайке по части информации, а оппозиционная все набирает и набирает очки?
  — Что ты имеешь в виду?
  — Что-то интересное происходит в отеле «Мэдисон».
  — Почему ты так думаешь?
  — Пичужка нащебетала.
  — Хотелось бы побольше узнать об этой пичужке.
  — Если тебе так хочется знать, слушай. Некто проинформировал меня, что Карлу Биттнеру — звезде репортажа, выписанному «Блейд» для слежки за тем, как ведется дело, был таинственный телефонный звонок, после которого он помчался в отель с фотоаппаратом.
  — Что из того?
  — Ладно, пойдем сядем и потолкуем в спокойной обстановке.
  Селби повернул ключ в замке и распахнул дверь. Сильвия вошла вслед за ним в кабинет и пристроилась на краю стола, покачивая ногой.
  — Ну, а теперь скажи, за что такая немилость?
  — Думаю, что ничего не смогу сказать.
  — Значит, чтобы что-то узнать, я должна дожидаться завтрашнего вечернего выпуска «Блейд»?
  — «Блейд» ничего не опубликует об этом.
  — Даже и не думай, они это сделают. Ты ведешь себя как страус, Дуг. Сунул голову в песок и думаешь, что спрятался от всех.
  — Извини, Сильвия, — настаивал он. — Но мне просто нечего тебе сказать.
  — Почему?
  — Во-первых, откуда ты знаешь, что вообще есть нечто, стоящее внимания?
  — Не смеши меня, Дуг. Я точно знаю, что есть. Можно отправиться в отель и покопать самостоятельно, если потребуется, однако мне кажется, что…
  Она остановилась на половине фразы, но нога раскачивалась все сильнее, амплитуда увеличивалась, и казалось, что девушка изо всех сил пинает воздух.
  — Я очень хотел бы поделиться с тобой всем, Сильвия, но у тебя своя работа, а у меня своя. Ты представляешь интересы газеты и обязана информировать публику. Все, что ты узнаешь, появится на первой полосе. Мне неизбежно приходится это учитывать.
  — Мы так поддерживали тебя на выборах. Разве мы не заслужили что-то взамен?
  — Конечно, заслужили. Вы получите всю информацию, которую я имею право дать.
  — Этим словам грош цена, — горько сказала она. — Редактор поручил мне дело об убийстве. Мы с тобой знакомы много лет. Я встала на твою сторону с того момента, как ты впервые посмотрел на меня своими проклятыми насмешливыми голубыми глазами и улыбнулся. Газета, которую я представляю, помогла тебе стать окружным прокурором. Ну и что мы получаем взамен?
  Девушка часто-часто заморгала.
  — Сильвия, ну, пожалуйста, не начинай плакать! — умолял прокурор. — Ты не понимаешь моего положения.
  Она соскочила со стола.
  — Ты так разозлил меня, что я и в самом деле могу зареветь. Не понимаю твоего положения, да? А ты видишь, в какое положение попадает моя газета?
  — Полагаю, что понимаю.
  — Неправда! Я получаю редакционное задание давать информацию из прокуратуры по делу об убийстве и полностью проваливаю его. Между тем оппозиционная газета привлекает звезду репортажа, и я оказываюсь один на один с опытным волком из ежедневной газеты большого города. Для меня открылась возможность действительно что-то сделать, а я превращаюсь в посмешище для всей пишущей братии. Мне необходимо использовать преимущество, которое у меня имеется. А мое единственное преимущество, как я надеялась, — наша дружба.
  — Сильвия, я для тебя сделаю все, что могу, но…
  — Меня тошнит от твоих слов, — объявила она. — Ты прекрасно знаешь, так же как и я, впрочем, что скрываешь нечто важное. Тебе удается все скрыть от меня, потому что я настолько глупа, что доверяю тебе. Но у тебя кишка тонка припрятать сведения от «Блейд», так как они борются против тебя и выступают сами по себе, пользуясь независимыми источниками информации.
  — Почему ты считаешь, что они достанут какие-то особенно сенсационные сведения? — спросил он.
  — Поклянись, что твой визит в отель «Мэдисон» не связан с одной из версий в этом деле.
  — Не могу, — прямо ответил Селби, — так как связь есть.
  — Ты там с кем-то встречался?
  — Естественно.
  — С кем?
  — Этого я сказать не могу.
  — Но почему?
  — Не могу, и все.
  — Почему?
  — Это будет нечестно.
  — По отношению к кому?
  Селби подумал немного и произнес назидательно:
  — По отношению к налогоплательщикам, по отношению к обвинению.
  — Все ясно, — воскликнула девушка, — ты кого-то хочешь прикрыть!
  — Ну, допустим, я скажу тебе, что один человек оказался вовлеченным в дело, хотя он абсолютно не связан с ним. Чисто случайное совпадение обстоятельств. Еще я скажу, что читатель не поверит в его невиновность, если имя этого человека получит огласку. Пользуясь своим официальным положением, я смог получить абсолютно откровенное и полное объяснение. Ты хочешь, чтобы я предал это доверие и рассказал обо всем первому встречному репортеру?
  Сильвия нетерпеливо покачала головой:
  — Теперь позволь сказать мне. Допустим, в деле появится нечто такое, что неизбежно станет достоянием общественности. Предположим, материал этот появится во враждебном издании завтра вечером, а мы останемся в дураках. В таких обстоятельствах, мне кажется, мудрее будет поделиться информацией со мной, вместо того чтобы придерживать ее.
  — Но ты же не хочешь, чтобы я обманул доверие?
  — Я думаю, для человека, оказавшего тебе доверие, будет гораздо лучше, если факты в газете будут изложены точно, а не в специально извращенном виде, чтобы принизить тебя.
  Селби задумался. Его молчание прервал телефонный звонок. Прокурор поднял трубку и произнес:
  — Хэлло.
  — Куда ты, к дьяволу, подевался? — задребезжал в трубке голос Рекса Брэндона. — Я непрерывно названивал тебе последние двадцать минут.
  — Я заскочил ненадолго в отель «Мэдисон», чтобы посмотреть, как развиваются события.
  — Что-нибудь новенькое?
  — Ничего такого, что необходимо сейчас обсуждать. Мы поговорим по этому вопросу позже. Что у тебя?
  — Говорил по телефону с окулистом в Сан-Франциско. У него длиннющий список пациентов с тем же рецептом или коррекцией — как еще это там называется, — что и у нашего покойника. В списке два священника. Один — преподобный Хиллирд из какой-то церквушки в Сан-Франциско, другой — преподобный Уильям Ларраби из Ривербенда, штат Калифорния.
  Селби не смог скрыть волнения.
  — Бросай все, — заявил он, — второй — наш человек!
  — Откуда ты знаешь?
  — Из расследования, которое провел. Мне известно, что в фамилии присутствует Ларри или Лэрри и что этот человек прибыл из Калифорнии, из города, в названии которого есть слово «ривер».
  — О'кей, — сказал Брэндон, — что теперь?
  — Мы сделаем так! — воскликнул Селби. — Ты будешь держать оборону здесь. Я же гоню в Лос-Анджелес, нанимаю самолет и отправляюсь на место. На этот раз мы не имеем права ошибиться и прозевать какие-то детали. Возьму с собой фотографию.
  — Ты не хочешь, чтобы мы провели идентификацию с помощью окулиста? — спросил шериф. — Мы сможем представить ему фотографию через три-четыре часа.
  — Нет, это будет идентификация из вторых рук. Лучше отправимся к источнику информации. Мы напали на горячий след, я очень доволен. Не забудь, перед нами двойная проблема: не только опознать тело, но и выяснить, почему этот человек оказался здесь и были ли мотивы для его убийства.
  — Хорошо, — сказал шериф, — отправляйся. Я проработаю разные ходы здесь. Где можно будет тебя найти, если потребуется послать телеграмму?
  — Посылай на имя Джона Смита, до востребования, в Ривербенд. Таким образом мы не допустим возникновения сплетен и избавим девушек на телеграфе от ненужного искушения.
  — Когда ты выезжаешь? — поинтересовался Брэндон.
  — Немедленно, — ответил Селби. Прокурор повесил трубку и повернулся к Сильвии Мартин. — Вот так-то, сестренка, — сказал он. — Ты заявляешь, что не имеешь информации. Не хочешь ли отправиться со мной в Лос-Анджелес и предпринять путешествие на самолете, чтобы идентифицировать покойника? У тебя как раз будет время передать по телеграфу эксклюзивный материал в газету.
  Она, пританцовывая, приблизилась к нему и обвила руками его шею.
  — Дуг, ты такой милый! — воскликнула Сильвия, оставляя густой мазок губной помады на его щеке.
  — Само собой разумеется, — с сомнением произнес он, стирая помаду носовым платком. — Правда, не знаю, когда я вернусь или, вернее, когда мы вернемся. И вообще возникает вопрос, насколько прилично…
  — Приличия, — заявила она, — могут отправляться к черту! В путь!
  Глава 10
  Маленький самолет пробивался сквозь темноту. Мотор громко гудел, альтиметр показывал высоту шесть тысяч футов, а стрелки часов — время: два пятнадцать. Впереди по курсу едва виднелось скопление огоньков, они светились почти неразличимо, похожие на газовую туманность, наблюдаемую в телескоп. Внизу луч маяка, словно длинный указующий перст, вспыхивал то красным, то белым светом, описывая круги и освещая окрестности.
  Пилот склонился к Дугу Селби, приблизив губы к уху окружного прокурора, и прокричал:
  — Это Сакраменто. Я там сяду, не хочу рисковать и приземляться ночью дальше к северу. Вы сможете продолжить путь на машине.
  Селби в ответ кивнул:
  — Я уже все устроил с машиной.
  Лицо Сильвии Мартин казалось утомленным от пережитого напряжения и волнения. Закрыв глаза, девушка откинулась на мягкую спинку сиденья. Все ее чувства притупились от рева двигателя, который вот уже больше двух часов непрерывно бил по барабанным перепонкам.
  Огни Сакраменто быстро приближались, становились все ярче, превращаясь в мириады раскаленных добела жал, они дрожали и подмигивали из простирающейся внизу тьмы. Самолет скользнул немного вправо и стал заходить на посадку.
  Внизу непрерывным потоком бежали огни уличных фонарей. Летчик уменьшил газ и повел машину на снижение. Сильвия Мартин улыбнулась Селби, наклонилась вперед и прокричала:
  — Где мы?!
  Ее вопрос утонул в шуме мотора, однако Селби догадался, о чем она спросила, приблизил губы к ее уху и прокричал:
  — Сакраменто!
  Самолет круче пошел к земле, под ними уже было поле аэропорта. Пилот выровнял машину и добавил обороты двигателя. Яркие огни обозначали посадочную полосу. Летчик проверил направление ветра, бросив взгляд на освещенный флюгер, вышел на прямую, выключил мотор, и самолет начал плавно снижаться. Вскоре его колеса коснулись земли, машина подпрыгнула несколько раз и плавно покатилась к зданию аэровокзала.
  Когда самолет остановился, к нему направился мужчина в куртке и шоферском кепи на голове. Пилот открыл дверь кабины, и Селби, преодолевая боль в задеревеневших конечностях, спустился на землю и помог сойти Сильвии Мартин. Поток воздуха от вращающегося на холостом ходу винта вначале прижал ее юбку к бедрам, а затем неожиданно приподнял ее. Сильвия вскрикнула от неожиданности и прижала край юбки. Селби быстро вывел девушку из-под воздушной струи. Она нервно рассмеялась и, забыв, что необходимость повышать голос, чтобы перекрыть шум мотора, миновала, прокричала изо всех сил:
  — Не знаешь, за что хвататься вначале — за юбку или за волосы!
  Шедший им навстречу мужчина в куртке и кепи, услышав ее слова, улыбнулся, бросил два пальца под козырек и спросил:
  — Это вы заказывали машину? Мистер Селби?
  — Да, — ответил прокурор, — нам надо в Ривербенд. Сколько времени уйдет на дорогу?
  — Почти три часа.
  Селби взглянул на часы и сказал:
  — Отлично. Можно где-нибудь выпить кофе, прежде чем отправиться в путь?
  — Конечно. Здесь есть приличный ресторанчик, вы сможете заказать почти все, что душе угодно.
  Они заказали кофе и гамбургеры. Сильвия широко улыбнулась окружному прокурору через стол и произнесла:
  — Приключение?
  Он кивнул, ощущая приятное возбуждение.
  — Поздний час для такой деревенщины, как мы.
  — Знаешь, в полете на самолете есть что-то захватывающее.
  — Это у тебя первый опыт?
  — Да. Я до смерти перепугалась и старалась не показать вида.
  — Я догадался.
  — Когда над горами в воздухе возникли какие-то ухабы, я решила, что сейчас отвалится крыло и мы непременно шлепнемся.
  — Да, с минуту нас крепко поболтало. Однако мы скоро будем на месте и получим ответы на все вопросы.
  Глаза Сильвии блестели над краем кофейной чашки.
  — Знаешь, Дуг, я хочу попросить прощения за то, что засомневалась в тебе. Ты предоставил мне классную возможность… Я сделаю из этого материала конфетку… Надеюсь, покойный был женат… О, мне не следует так говорить, но я бы лицемерила, если бы молчала. Человек умер, и я ничего не могу сделать, чтобы воскресить его. Мне очень жаль, что на нашу долю выпало сообщить о трагедии его жене, но журналист, сидящий во мне, подсказывает, что получится первоклассная статья. Я наполню ее человеческими чувствами. «Блейд» может откопать или не откопать что-нибудь о личности убитого, но в любом случае они не сумеют добраться до основания, сообщить, как было воспринято известие о смерти. Они не смогут точно описать ближайшее окружение убитого, его дом и… О господи, Дуг, как ты думаешь, у него могли остаться ребятишки?
  — Мы абсолютно ничего не знаем об этом. Более того, мы не до конца уверены, тот ли это человек.
  — Дуг, скажи, как ты узнал, что в имени покойника содержится «Лэрри» и что он живет в городе, начинающемся с «ривер»?
  Он в ответ помотал головой и посмотрел на часы:
  — Доедай свой гамбургер. Вопросы будешь задавать потом.
  Пока они шли к машине, Сильвия казалась чем-то подавленной, но потом немного воспрянула духом.
  — Вообще-то, — сказала она, — судя по тому, как ты мне его описал, не похоже, что у него есть дети. А если и есть, то уже вполне взрослые. Сколько, по-твоему, может быть жителей в Ривербенде?
  — Я посмотрел по карте. По последней переписи, три тысячи двести.
  — Мы прибудем туда на рассвете и увидим городок на реке с берегами, поросшими ивняком. Город будет выглядеть уныло, особенно в серых предрассветных сумерках. Там будет церковь, нуждающаяся в покраске, и домик пастора позади нее, крошечное, бедное сооружение, старающееся выглядеть браво… Скажи, Дуг, почему они не объединяют церкви?
  — Что ты имеешь в виду?
  — Надо устроить дело так, чтобы крупные богатые церкви финансировали маленькие. Ты знаешь не хуже меня, как трудно содержать священника маленькому городку с населением в три тысячи человек. Ведь в городе наверняка представлены три-четыре конфессии, и у каждой своя церковь и свой священнослужитель.
  — Ты полагаешь, им следует объединиться?
  — Нет-нет, не конфессиям. Я считаю, большие приходы должны поддерживать мелкие. Допустим, наш пастор — методист, а в крупных городах есть большие, процветающие методистские приходы, так почему они не могут поддержать крошечные церквушки?
  — А разве они этого не делают? По-моему, есть установки, согласно которым часть жалованья священнослужителя выплачивается…
  — Я не то хочу сказать. Надо оказывать настоящую поддержку. Позор, что методисты в Ривербенде содержат методистскую церковь в своем городе, а методисты Сан-Франциско могут финансировать церкви только в Сан-Франциско. Почему им запрещено это делать в других местах?
  — Тебе следует обратиться с призывом к церквам, — сказал он. — Давай-ка лучше поторопимся.
  Сильвия рассмеялась:
  — Кажется, я становлюсь сентиментальной.
  — Давай двигайся в угол, — распорядился он, — и спи. Нам предстоит трудный день.
  Она недовольно надулась:
  — Голове будет неудобно в углу, она будет колотиться о спинку.
  — Ну ладно, — сказал Селби, смеясь, и обнял девушку за плечи, — придвигайся.
  Сильвия вздохнула, уютно пристроилась у него на плече и крепко уснула еще до того, как машина отмерила первую милю по ровной бетонной ленте шоссе. Когда автомобиль замедлил движение, она проснулась, протерла глаза и оглянулась вокруг. Первые проблески рассвета превращали лучи фар в бледные полосы. Звезды померкли и были едва-едва видны. Все вокруг приобрело какие-то фантастические очертания.
  Разбросанные далеко друг от друга строения уступили место улице, довольно плотно застроенной непритязательными зданиями. Машина еле ползла, затем свернула за угол.
  — О, смотри, Дуг, главная улица и торговый центр!
  — А теперь куда? — поинтересовался водитель.
  — Мне надо найти дом преподобного Ларраби. Кажется, он методист. Давайте поищем их церковь или найдем работающую заправочную станцию.
  — Вижу одну, дальше по улице, — сказал водитель.
  Они подъехали к бензоколонке. Молодой человек со слегка взъерошенными волосами вышел из теплого помещения в рассветный холод. Он боролся с зевотой, одновременно пытаясь изобразить на лице улыбку. Селби усмехнулся, опустил стекло и сказал:
  — Мы разыскиваем преподобного Ларраби. Не могли бы вы сказать, где его дом?
  — Методистская церковь? Два квартала прямо, потом налево один квартал, — ответил молодой человек. — Вы разрешите протереть ветровое стекло? Как у вас дела с водой в радиаторе?
  Водитель рассмеялся в ответ:
  — Твоя взяла, приятель, наполни-ка бак.
  Они подождали, пока молодой человек закончит возиться с автомобилем, затем снова двинулись в путь. К этому времени небо уже начало голубеть. Птицы пока еще робко прочищали горло, встречая новый день. Машина свернула налево, и они увидели маленькое здание церкви. Даже в робком свете утра было заметно, что оно давно нуждается в свежей покраске. Водитель подвел машину к тротуару и остановился. Где-то залаяла собака, но, кроме этого, на улице не было заметно никаких признаков жизни.
  — Прибыли, — сказал водитель и распахнул дверцу. Селби вышел первым и протянул руку Сильвии. Они пересекли немощеный тротуар и открыли калитку в заборе из штакетника. На противоположной стороне улицы пес заходился в истерическом лае.
  Сильвия оглядывалась по сторонам, глаза ее светились любопытством, щеки раскраснелись.
  — Великолепно! — воскликнула она. — Просто великолепно!
  Они шли по засыпанной гравием дорожке, и звук их шагов казался странно громким в покое раннего утра. Селби первым поднялся по деревянным ступенькам, ведущим на веранду, пересек ее и нажал на кнопку звонка. Откуда-то из глубины дома послышался слабый звук колокольчика. Окружной прокурор открыл наружную, затянутую сеткой дверь и постучал костяшками пальцев по дереву внутренней двери.
  — Кто-то обязательно должен быть дома, — почти шепотом проговорила Сильвия. — Кто-то просто обязан находиться там. — В ее голосе слышалась мольба.
  Селби еще раз выбил дробь на дверной панели. Сильвия Мартин держала палец на кнопке звонка. Из дома донесся приглушенный звук шагов.
  Затаившая дыхание Сильвия глубоко вздохнула и сказала с нервным смешком:
  — Дуг, я так волнуюсь, что того и гляди разревусь!
  Шаги приблизились к двери. Ручка повернулась, и дверь открылась. Очень домашнего вида женщина со взъерошенными, начинающими седеть волосами внимательно и спокойно смотрела на посетителей. Она куталась в махровый халат, из-под которого виднелся краешек фланелевой ночной рубашки.
  Весь энтузиазм и приподнятое настроение Сильвии мгновенно улетучились.
  — Бедняжка, — произнесла она полушепотом, голосом, дрожавшим от сочувствия.
  — Чем я могу вам помочь? — спросила женщина.
  — Нам нужен преподобный Ларраби.
  Женщина понимающим взглядом посмотрела на обоих посетителей и на автомобиль, стоящий у обочины.
  — Сбежали, чтобы пожениться?
  Селби понял, какие трудные минуты им предстоит пережить.
  — Нет, нам просто нужен отец Ларраби.
  — Он отсутствует, и я не жду его раньше чем через три-четыре дня.
  — Вы, наверное, миссис Ларраби?
  — Да.
  — Вы разрешите нам войти? — спросил Селби.
  Женщина недоумевающе посмотрела на него:
  — Что вам угодно, молодой человек?
  — Мне необходимо поговорить с вами о вашем муже.
  — Чем вызван ваш интерес?
  — Скажите, — произнес Селби, — не найдется ли у вас его фотография? Может быть, любительский снимок? Я хотел бы взглянуть.
  В глазах женщины мелькнула тревога, и она, продолжая смотреть на Селби, спросила:
  — С Уиллом что-то случилось?
  — Мне кажется, — повинуясь внутреннему порыву, сказала Сильвия, — будет намного лучше, если мы убедимся, обоснованны ли наши предположения, прежде чем начнем беседовать, миссис Ларраби. Мы сможем вам все рассказать, как только увидим фотографию.
  — Входите, — пригласила женщина.
  Селби придержал дверь, Сильвия Мартин проскользнула мимо него и обняла пожилую женщину за талию.
  — Пожалуйста, не волнуйтесь, дорогая, — сказала она, — может быть, мы побеспокоили вас напрасно.
  Миссис Ларраби, плотно сжав губы, провела их в гостиную, полную милых бытовых деталей чужой семейной жизни. На столе валялся какой-то журнал, несколько газет торчало из сетки у подлокотника кресла — произведения домашнего столярного искусства. Занавески на окнах были подняты, и солнечные лучи освещали небогатый интерьер комнаты.
  Женщина указала на фотографию в рамке и сказала просто:
  — Это он.
  Селби хватило одного взгляда, чтобы понять — его поиски завершились. С фотографии на них смотрел застенчивый маленький пастор.
  — Разрешите нам присесть? — произнес Селби. — Боюсь, мы принесли вам печальную весть, миссис Ларраби.
  — Что случилось?
  — Вам известно, где сейчас ваш супруг?
  — Полагаю, что в Голливуде.
  — Вы знаете, с какой целью он туда направился?
  — Нет. Но что случилось?
  — Боюсь, что…
  — Уилл заболел? — спросила она ровным, безжизненным голосом.
  — Нет, — ответил прокурор, — не заболел…
  — Умер?
  Селби кивнул. Ни один мускул не дрогнул на лице женщины. Лишь две слезинки появились в серых глазах и покатились по щекам.
  — Расскажите, — попросила она тем же ровным, спокойным голосом.
  — Я — окружной прокурор в Мэдисон-Сити, — начал объяснять Селби. — Это город в шестидесяти милях от Лос-Анджелеса.
  — Да, я знаю.
  — Некий пастор приехал в отель «Мэдисон» и зарегистрировался под именем Чарльза Брауера. Позже он был обнаружен мертвым в своем номере. Это было утром во вторник. Мы пытались выяснить…
  — Но я знакома с Чарльзом Брауером. — Глаза женщины округлились. — Так это он умер?..
  — Нет, не он, — прервал ее Селби. — Мы первоначально полагали, что покойный — Чарльз Брауер. Под этим именем он зарегистрировался и указал адрес: Миллбэнк, Невада.
  — Верно, мистер Брауер живет именно там.
  — Мы известили Миллбэнк. Приехала миссис Брауер и заявила, что покойный — вовсе не ее муж.
  — Но это не мог быть Уилл. Во-первых, Уилл никогда не позволил бы себе присвоить чужое имя, — сказала она со спокойной убежденностью. — И, во-вторых, он не может оказаться в Мэдисон-Сити, он — в Голливуде.
  — Вы знаете, с какой целью он туда поехал?
  — Думаю, для того, чтобы продать сценарий.
  Селби извлек фотографию покойного из внутреннего кармана пиджака.
  — Мне очень жаль, — сказал он, — что я должен лишить вас надежды. Пожалуйста, подготовьтесь к удару.
  С этими словами прокурор передал женщине фотографию, та взяла ее дрожащими пальцами.
  — Это Уилл, — всхлипнула миссис Ларраби, — он умер.
  Селби мягко вытянул фотографию из ее одеревеневших пальцев. Сильвия Мартин встала на колени рядом с женщиной, обняв ее дрожащие плечи.
  — Что делать, что делать, дорогая. Вам придется собрать все свое мужество.
  Узловатые от постоянных трудов пальцы миссис Ларраби что-то искали в кармане халата. Сильвия догадалась о ее намерении, открыла сумочку, вытащила носовой платок и вытерла слезы на щеках миссис Ларраби.
  — Спасибо, — сказала женщина, — вы очень добры. Как вас зовут?
  — Сильвия Мартин. Я газетный репортер. Мистер Селби захватил меня с собой. Мы хотим выяснить, кто… кто… — конец фразы повис в воздухе.
  — «Кто» — что? — спросила миссис Ларраби.
  — Смерти вашего мужа сопутствовали весьма необычные обстоятельства, — сказал Селби. — Мы пока еще точно не знаем, что произошло, однако смерть вашего мужа, несомненно, вызвана слишком большой дозой снотворного…
  — Снотворное? — переспросила миссис Ларраби. — Но откуда? Уилл никогда не принимал его. Он просто не нуждался в этом.
  — Обстоятельства смерти, как я уже сказал, весьма необычны, — продолжал Селби. — По правде говоря, мы считаем, что смерть не носила естественного характера и не была несчастным случаем.
  — Иными словами, вы считаете… — Она смотрела на прокурора с недоверием и изумлением, что на секунду даже заставило ее забыть леденящее горе. — Уилл был убит?
  — Мы ведем расследование, — ответил Селби.
  Миссис Ларраби дала наконец волю слезам. Она тихо всхлипывала в платок Сильвии Мартин. Селби хотел что-то добавить к своим словам, однако Сильвия метнула в его сторону предостерегающий взгляд и покачала головой. Так ничего и не сказав, прокурор лишь смотрел на рыдающую женщину с молчаливым сочувствием.
  За окном лучи солнца уже позолотили шпиль церкви, полились сквозь ветви, образуя мерцающее кружево теней на стеклах окон. Птицы запели на разные голоса. Собака на противоположной стороне улицы залилась лаем и смолкла. Миссис Ларраби продолжала всхлипывать, уткнув лицо в платок Сильвии Мартин.
  Наконец она сказала:
  — Мы были так близки. Еще с детства любили друг друга. У него был такой чудесный характер, такая легкоранимая психика… Он так верил в людей… Все время что-то затевал, лишь бы помочь им… заботился о тех, кого постигло несчастье. Он посещал тюрьмы, всегда протягивал руку отверженным… Это могло стоить ему работы здесь… Миссис Баннистер полагала, что Уилл не уделяет достаточно внимания прихожанам. Она намеревалась потребовать, чтобы назначили нового пастора, а Уилл надеялся, что если он заработает достаточно денег, продав сценарий, то сможет целиком посвятить себя несчастным и убогим. Он говорил, что его состоятельные прихожане совершенно не нуждаются во внимании служителя церкви. Лишь беднякам, лишенным всего, требуется пастырь, который мог бы открыть им путь к богу.
  Селби очень мягко прервал ее излияния:
  — Мне бы хотелось задать вам множество вопросов о жизни вашего мужа. Необходимо выяснить все, что можно, о людях, с которыми он вступал в контакт, особенно о тех, кто по той или иной причине мог желать ему зла. Наверное, будет лучше, если вы попробуете сами рассказать нам все, что можете.
  Миссис Ларраби вытерла глаза, машинально высморкалась в платок Сильвии и вдруг сказала извиняющимся тоном:
  — Бедняжка, я испортила ваш платок. Разрешите, я дам вам другой, а этот пришлю, хорошенько простирав.
  Она поднялась с кресла и вышла из комнаты.
  Сильвия посмотрела на Селби и часто-часто заморгала:
  — Дай мне твой пла-пла-платок, Ду-уг, я собираюсь зареветь.
  Селби подошел к девушке, обнял ее за плечи и дал платок.
  — Я никудышный репортер, — сказала она, всхлипывая, — я могу выдержать истерику и причитания, но не это молчаливое горе. И она еще думает о моем платке… Она всю свою жизнь думает о других. — Сильвия вытерла слезы, героически изобразила улыбку и спросила: — Ну разве она не прелесть?
  Селби кивнул, соглашаясь. В коридоре послышались шаги, и Сильвия сказала:
  — Скорее забирай свой платок.
  Прокурор сунул промокшую тряпицу в карман.
  Миссис Ларраби появилась в комнате, в ее руках был платок, источавший тонкий запах лаванды. Наверное, это был один из лучших ее платков, скорее всего, подарок на день рождения или на Рождество. В уголке была вручную вышита монограмма «Л».
  — Вот, дорогая, — сказала она улыбаясь, — возьмите это, а я теперь постараюсь держаться молодцом. Все предопределено свыше, все — часть божественного плана, мы слишком ничтожны, чтобы постичь его. Смерть посещает каждого, такова воля Всевышнего.
  — Вы сказали, что знакомы с Чарльзом Брауером? — спросил Селби.
  — Да, впервые я повстречалась с ним в субботу.
  — Простите, когда?
  — В субботу.
  — На прошлой неделе?
  — Да. Мой муж познакомился с ним на какой-то конференции, и они стали добрыми друзьями. Они вместе работали в Денвере. Когда-то у мужа там был приход. С тех пор прошло много лет.
  — Примерно сколько?
  — Позвольте подумать. Это, вероятно, было… примерно десять лет назад.
  — И с тех пор ваш муж поддерживал связь с мистером Брауером?
  — Да, они переписывались и время от времени встречались на конференциях.
  — И мистер Брауер был здесь в минувшую субботу?
  — Да, и я впервые познакомилась с ним.
  — Вы уверены?
  — Ну конечно. Муж представил мне мистера Брауера. Он остался на ужин и вознес за столом благодарственную молитву…
  — У вас есть дети?
  — Была крошка, девочка, но умерла всего двух лет от роду.
  — Почему мистер Брауер решил посетить вашего мужа?
  — Не знаю. Они долго разговаривали. Кажется, написали несколько писем.
  — Куда мистер Брауер направился отсюда?
  — Полагаю, обратно в Миллбэнк. Куда же еще?
  — На чем он сюда приехал? На автомобиле или на поезде?
  — На автомобиле. У него маленькая, очень потрепанная машина, но пока еще она держится.
  — А каким транспортом ваш муж направился в Мэдисон-Сити?
  — Я не знала, что он поедет в Мэдисон-Сити.
  — Вы полагали, мистер Ларраби направился в Лос-Анджелес?
  — Да, в Голливуд.
  — Так на чем он поехал?
  — Думаю, на автобусе.
  — У него есть машина?
  Она отрицательно покачала головой:
  — Здесь в этом нет никакой нужды. Это крошечный городок. Муж повсюду ходил пешком.
  — Было ли у вашего мужа какое-нибудь хобби?
  — Да, конечно. Помогать людям, посещать тюрьмы…
  — Нет, я имею в виду какие-либо другие увлечения. Как насчет фотографирования? Он интересовался этим делом?
  На какое-то мгновение ее лицо изменило свое выражение, и миссис Ларраби сказала с вызовом:
  — Полагаю, любой нормальный мужчина имеет право на увлечение. Многие годы Уилл копил по центу. Фотоаппарат давал выход его творческим способностям. Конечно, он много писал, это тоже творческая работа, но ему хотелось еще чего-нибудь. Уилл не учился живописи, поэтому избрал фотографирование.
  — И очень правильно поступил, — заметил Селби. — Я не вижу причин, почему он не должен был этого делать.
  — Однако миссис Баннистер увидела, — продолжала миссис Ларраби. — Она заявляет, что это огромный грех, когда человек проматывает свое убогое жалованье на ненужные вещи. Она утверждает, что человек, становясь священником, полностью посвящает себя служению богу и не должен стремиться к земным благам, особенно к предметам роскоши.
  — Миссис Баннистер намекала на фотоаппарат вашего мужа?
  — Да.
  — Когда он его приобрел?
  — В декабре. Он откладывал годами цент за центом.
  — Мистер Ларраби проявлял и обрабатывал пленку самостоятельно?
  Она кивнула утвердительно:
  — В маленькой затемненной комнате, оборудованной в подвале. Некоторые снимки просто прекрасны. Конечно, он много не фотографировал. Хоть пленка и не очень дорога, но мы должны экономить на всем, и поэтому Уилл не торопился со снимками. Он долго продумывал композицию, изучал освещенность объекта, который собирался фотографировать, и лишь после этого использовал кадр. Муж послал одно фото в журнал, и оно было опубликовано с благожелательной подписью. Было сказано, что снимок демонстрирует редкое композиционное искусство.
  — Что же на это сказала миссис Баннистер?
  — Она ничего об этом не узнала… Да нет, тут все в порядке. В моих словах больше горечи, нежели позволительно, из-за того, что она так беспокоила Уилла. Миссис Баннистер была просто не способна понять его темперамент, у нее даже не хватало терпения попытаться, но в целом она замечательная женщина, исключительно религиозная. Если бы не она, здесь бы не было церкви. Ее вклады почти равны вкладам всех остальных прихожан, вместе взятых.
  — И в силу этого она, естественно, желает решать все церковные дела? — спросил Селби.
  — Да, у нее много весьма оригинальных идей.
  — Были ли открытые стычки между миссис Баннистер и вашим мужем?
  — Нет-нет. Никогда. Это не в ее духе. Она презрительно фыркает и отпускает едкие замечания в присутствии других. Никогда не действует в открытую, ничего прямо не говорит. Такой у нее стиль.
  — Как давно вы живете в этом приходе?
  — Пять лет.
  — Принимая во внимание все обстоятельства, это были трудные годы для мистера Ларраби?
  — Да, у мужа были проблемы, но его все так любили. Конечно, в финансах мы были крайне ограничены, едва сводили концы с концами, но в наше время для большинства это не новость. Да, по совести говоря, мы жили лучше, чем те несчастные, которые потеряли все во время Великой депрессии. Мы непритязательны в быту, и поэтому жизнь кажется нам радостнее, чем иным. У нас есть свободное время, мы не торопимся, и Уилл имел возможность предаваться исследованиям. Здесь, в Ривербенде, жизнь течет не торопясь.
  — Как получилось, — спросил Селби, — что ваш супруг решил поехать в Голливуд? Учитывая ваше финансовое положение, это означало большие дополнительные расходы.
  — Вот это я не могу объяснить, — ответила женщина. — Уилл напускал на себя таинственность, когда речь заходила о некоторых делах. Могу лишь предположить, что он получил аванс в одной из студий, а может быть, продал какую-то статью.
  — Вам неизвестна причина, по которой он оказался в Мэдисон-Сити?
  — Нет, не имею ни малейшего представления, почему он направился в этот город.
  — Так значит, у мистера Ларраби не было врагов в Ривербенде?
  — Ну что вы, конечно нет… У него в целом мире не было врагов. Такой он человек.
  — Не могли бы вы показать нам его рабочее место? — спросил Селби извиняющимся тоном. — Наверное, у него был кабинет? Возможно, в здании церкви или…
  — Нет, кабинет здесь. Вход из этой комнаты, пойдемте, я покажу. Муж держал дверь запертой, но у меня есть ключ.
  Она выдвинула ящик стола, взяла ключ и открыла дверь, которая вела из гостиной в крошечный кабинетик. Там находились секретер с закрывающимся верхом, книжный шкаф и явно самодельная этажерка. Все было в абсолютном порядке. На секретере не валялось ни одной бумажки. Две увеличенные фотографии на стенах.
  — Он сам увеличивал и делал рамки.
  Селби кивнул и медленно произнес:
  — Мне бы хотелось посмотреть его архив и текущую переписку, миссис Ларраби. Мне просто необходимо найти вторые экземпляры писем, которые ваш муж отослал перед отъездом.
  — Но он никогда не печатал письма под копирку.
  — Неужели?
  — Да. Печатал-то он немало, но не оставлял копий. Это увеличивает расходы, а в копиях вообще-то нет необходимости. На этажерке лежит папка, в которой находятся тексты проповедей, комментарии к ним, рассказы. Он писал рассказы и сценарии. Не очень много, но все же.
  — Что-нибудь удавалось продать?
  — Нет, все возвращалось.
  Селби осторожно произнес:
  — Мы собираемся назад в Мэдисон-Сити, миссис Ларраби. Думаю, вы захотите поехать с нами, чтобы… чтобы отдать распоряжения. Полагаю, вам придется ответить на несколько вопросов перед Большим жюри, поэтому я сейчас выпишу повестку с вызовом. Это пустая формальность, но она позволит компенсировать ваши расходы на поездку.
  Она не ответила. Селби посмотрел на миссис Ларраби. Ее полные слез глаза были обращены к пустому креслу рядом с секретером. Очевидно, все значение происшедшего только сейчас дошло до нее. Окружной прокурор поймал взгляд Сильвии и кивнул. Тихонько, на цыпочках они оба вышли из кабинета.
  Глава 11
  Они возвращались в Мэдисон-Сити поездом. Колеса вагона мягко постукивали на стыках рельсов, за окнами мелькали уже знакомые пейзажи.
  Сильвия Мартин прошла в передний тамбур, где Селби курил сигарету, и, держась за скобу, чтобы не упасть, уныло разглядывал проносящийся мимо ландшафт.
  — Послушай, — начала она, — я очень хорошо знаю жену нашего методистского пастора. Как ты считаешь, может быть, будет лучше отвезти миссис Ларраби прямо к ней?
  Селби кивнул.
  — О чем грустишь? — спросила девушка.
  — Просто размышляю, — ответил прокурор. — Мне кажется, я проморгал кое-что.
  — Что?
  — Да по линии Брауера. Мне следовало организовать его розыск и вызвать повесткой в качестве свидетеля. Он осведомлен об этом деле гораздо лучше нас.
  — Думаешь, Брауер знал, что Ларраби едет в Мэдисон-Сити?
  — Конечно, знал. Более того, видимо, он знал, что Ларраби зарегистрируется под его именем.
  — Но почему? Что привело тебя к такому заключению?
  — Да то, что Брауер отдал Ларраби свои визитные карточки и водительские права.
  — Конечно, если Ларраби сам… Нет, он не мог этого сделать.
  Окружной прокурор улыбнулся:
  — Нет, я с трудом допускаю мысль, что пастор пристукнул своего собрата дубинкой с целью завладеть автомобилем, который, скорее всего, не стоит и пятидесяти долларов.
  — Интересно, не вместе ли они приехали?
  — Вполне возможно.
  — Но с какой целью?
  Селби пожал плечами:
  — Все это для меня слишком сложно, но, кажется, у нас на руках то еще дельце. На первый взгляд оно выглядит до смешного простым. Надо только взять отдельные кусочки и сложить их вместе. Но стоит лишь попытаться это сделать, как становится ясно, что они просто не подходят друг к другу. Точь-в-точь как при решении мозаичной головоломки, когда ни одна часть картинки не желает стыковаться с другой. У нас нет центральной фигуры, а может быть, перед нами кусочки из полдюжины различных головоломок.
  — Послушай, Дуг, — сказала Сильвия, — я собираюсь стать ужасно деловой дамой.
  — Как это?
  — Результатом нашего путешествия в Ривербенд станет классная статья. Редактор будет в диком восторге.
  — Ну и что?
  — Все эти маленькие детали. Например, ты заметил, что дверь в доме была не на запоре? Женщина оставалась ночью одна, муж в отъезде, а она даже не запирает дверь. Это здорово характеризует образ жизни в их городке.
  Он кивнул одобрительно:
  — Не каждый мог заметить, что дверь не заперта, а тем более сделать из этого широкое обобщение. Получится хороший материал, и в этом, Сильвия, целиком твоя заслуга.
  — Без тебя ничего бы не вышло.
  Селби улыбнулся и легонько потрепал ее по плечу.
  Подъезжая к городу, поезд дал гудок и начал замедлять ход.
  — Я клоню к тому, — объяснила Сильвия, — что мне нужно набрать материал еще для одной эксклюзивной статьи.
  — Какова в этом моя роль?
  — Ты мог бы поручить миссис Ларраби моим заботам.
  — Зачем?
  — Я бы поместила ее туда, где… где… ладно, я буду честной, где репортеры из «Блейд» не смогут добраться до нее.
  — А что скажет на это сама миссис Ларраби?
  — Не знаю. Но я попытаюсь ей объяснить и посмотрю, как она будет реагировать. Вообще, я могу оплатить ее пребывание здесь. Газета не разорится от таких расходов.
  Селби задумался и медленно покачал головой:
  — Я не могу дать формального согласия. Лучше мне побыть здесь, пока ты станешь напрямую договариваться с ней. Я передал ей повестку, миссис Ларраби знает, что должна предстать перед Большим жюри на следующей неделе. Мне безразлично, что она будет делать до этого.
  Сильвия улыбнулась, кивнула и оставила прокурора в одиночестве.
  Селби докурил сигарету. Поезд медленно подкатил к вокзалу. Проводник открыл дверь тамбура. Прокурор вышел на платформу и помог спуститься обеим женщинам. Сильвия склонилась к его уху и прошептала:
  — Все в ажуре. Она понимает, очень признательна и останется у меня. Ты можешь отправляться на службу, а мы управимся сами.
  — Отлично, — сказал он. — Повестка у миссис Ларраби. Вручив ее, я выполнил свой долг. Она захочет увидеть тело. Было вскрытие, и тебе надо подготовить ее к этому. Я еду домой, принимаю ванну и натягиваю на себя что-нибудь чистое. Из дома я звоню Брэндону, и мы устраиваем совещание.
  Сильвия быстро схватила его ладонь и сжала пальцы.
  — Спасибо, Дуг.
  Уже взяв такси, чтобы добраться до дому, Селби понял, что придется ехать в Лос-Анджелес за оставленной в аэропорту машиной. Его охватило чувство приятного ожидания; он вспомнил об обещании, данном им Ширли Арден.
  Открыв краны в ванной, Селби позвонил в здание суда и попросил шерифа. Услышав в трубке голос Рекса Брэндона, он сказал:
  — О'кей, Рекс, мы вернулись.
  — Вдова приехала с вами?
  — Да.
  — Где она сейчас?
  — Сильвия Мартин уволокла ее. Между нами, шериф, мне кажется, они договорились об эксклюзивной статье.
  — Что до меня, я не против — «Кларион» поддержала нас на выборах. Кстати, ты видел вчерашний вечерний выпуск «Блейд»?
  — Нет.
  — Тогда взгляни, да поскорее. Нас там поджаривают по первому разряду. Что это за фокус с кинозвездой, которую ты якобы прикрываешь и которая назвала тебе имя убитого?
  Селби сжал трубку до боли в суставах:
  — «Блейд» пишет об этом?!
  — Да, и, как всегда, грязно. Они намекают, что ты жаждешь денег и влияния, поэтому поставил густую дымовую завесу вокруг известной киноактрисы, которая вовлечена в дело; что у тебя было с ней тайное совещание, на котором она сообщила настоящее имя убитого. «Блейд» угрожает раскрыть ее имя.
  — Великий боже! — воскликнул прокурор.
  — В их писанине что-то есть? — спросил шериф.
  — И да и нет… — сказал Селби. — Я действительно прикрывал мисс Арден. Это правда. Я не назвал ее имени, потому что она никоим образом не связана с убийством. Я бы все тебе рассказал, если бы не надо было мчаться в Ривербенд.
  — А я-то недоумевал, — медленно сказал шериф, — откуда у тебя такая уверенность, что Ларраби из Ривербенда — наш человек. А потом решил, что ты наверняка получил какую-то информацию.
  — В некотором смысле, да.
  — От этой актрисы?
  — Давай не будем говорить об этом по телефону. Может, подскочишь ко мне домой и мы потолкуем?
  — Я собираюсь в отель «Мэдисон», — ответил шериф. — Кашинг, кажется, нашел гостя, который слышал стук машинки в триста двадцать первом номере. Может быть, ты поторопишься и встретишь меня там?
  — Я весь в паровозной саже, собираюсь забраться в ванну и буду готов минут через пятнадцать-двадцать… Только… Подожди, Рекс, у меня нет машины, я ее оставил в Лос-Анджелесе.
  — Я могу заехать за тобой, — предложил шериф.
  — Отлично. Будь здесь через десять минут.
  Селби положил трубку. Итак, в «Блейд», видимо, узнали о Ширли Арден. Теперь они публично зальют ее грязью. Негодяи! Но он им жестоко отплатит за это. Позор, когда невинного человека втягивают в дело об убийстве.
  Он стоял в своей любимой позе, широко расставив ноги, с гневно горящими глазами и сжатыми кулаками. Вдруг до его слуха донесся звук льющейся на пол воды. Он совсем забыл про краны в ванной. Селби бросил полотенце в лужу, быстро собрал воду, торопливо помылся и ровно через двенадцать минут после телефонного разговора встретил шерифа Брэндона.
  — Послушай, я сыт по горло этим желтым листком. Я…
  — Полегче, сынок, — пробурчал Рекс, направляя машину в сторону отеля «Мэдисон». — Ты боролся и победил, потому что не терял головы. Не теряй ее и сейчас.
  — Но это несправедливо.
  — В мире много несправедливости, Дуг, — заметил шериф.
  — Мне безразлично, когда задевают меня, — продолжал Селби. — Но когда в это втягивают женщину, ставят под угрозу карьеру актрисы и вешают на нее клеветнический ярлык — это слишком.
  — Лучший способ победить в схватке, — философски заметил шериф, — это не выходить из себя. А уж если выходишь из себя, не показывай этого своему противнику. Ну-ка улыбнись. Мы собираемся прояснить вопрос о пишущей машинке. Может быть, мы выскочим на Биттнера, хотя и не обязательно. Хочешь не хочешь, но ты перешагнешь порог гостиницы с улыбкой на физиономии.
  Селби сделал глубокий вздох и изобразил кривую ухмылку.
  — Это не улыбка, — заявил Рекс Брэндон. — Такая рожа бывает, когда человек мается животом. Расслабься немного… вот так уже гораздо лучше.
  Шериф подвел машину к краю тротуара у входа в отель. Вдвоем они прошли в вестибюль. Навстречу им двинулся Джордж Кашинг, лицо которого искажали странные гримасы, а голова, как в пляске святого Витта, ритмично дергалась в сторону стойки. Там с регистратором тихо беседовал человек в дешевом темно-синем костюме. Перед ним на стойке лежал конверт.
  — Сюда, сюда, джентльмены, если вам нужны комнаты, — почти прокричал Кашинг и, подхватив изумленного шерифа под локоток, подвел его к стойке. Обращаясь к регистратору, он сказал:
  — Эти джентльмены впервые в нашем городе. Им нужны комнаты.
  Служащий посмотрел на Брэндона и окружного прокурора. Он их, естественно, узнал и бросил на Кашинга изумленный взгляд.
  — Они не знают нашего города, — со значением повторил Кашинг. — Им понадобятся номера, но сперва закончите все дела с тем джентльменом.
  Человек в синем костюме был настолько поглощен своим делом, что не обратил внимания на вошедших.
  — Это мои деньги, — сказал он, — и я намерен их получить.
  Кашинг величественно прошествовал за стойку и спросил:
  — Что происходит, Джонсон?
  — Этот мистер утверждает, что конверт с пятью тысячами долларов, который Брауер поместил в наш сейф, принадлежит ему.
  Брэндон сделал шаг и занял место у стойки рядом с посетителем. Селби встал с другой стороны и кивнул Кашингу. Тот сказал:
  — Я владелец отеля. Как ваше имя?
  — Вы слышали все, что говорилось здесь несколько минут назад. Вы стояли там, около сейфа, и не могли не слышать, — ответил человек.
  — Я совершенно не обращал внимания на вашу беседу, — произнес Кашинг. — Мне показалось, что это обычное недоразумение. Вам известно, что мистер Брауер умер, не так ли? Мы не можем отдать деньги, пока не получим бесспорных доказательств того, что они принадлежат вам.
  — Я не знаю, что еще требуется, кроме этого письма. Прочитайте и сами убедитесь — деньги принадлежат мне.
  Кашинг взял напечатанное на машинке письмо, прочитал и положил на стойку так, что Брэндон и Селби без всякого труда могли ознакомиться с его содержанием.
  Письмо было адресовано Джорджу Клеймору в отель «Бентли» в Лос-Анджелесе, и в нем говорилось:
  «Мой дорогой Джордж!
  Ты будешь счастлив узнать, что я преуспел в своей миссии. Я получил пять тысяч тысячедолларовыми банкнотами. Естественно, я желаю, чтобы ты прибыл как можно быстрее и забрал деньги. Я не хочу, чтобы они оставались у меня, и по очевидным причинам не могу положить их в банк. Пока я передал их на хранение в сейф гостиницы.
  На этом письме я ставлю точно такую же подпись, как и на конверте, чтобы в случае необходимости их можно было бы сопоставить.
  Посылаю теплый, братский привет. Заверяю тебя, что этот маленький инцидент лишь укрепил мою веру и, надеюсь, укрепит твою. Остаюсь искренне твой,
  В нижнем левом углу листка было написано: «Комната 321, отель «Мэдисон».
  — Возможно, я могу быть вам полезен, — предложил свои услуги Селби. — Мне кое-что известно о смерти мистера Брауера.
  — Вам?
  — В самых общих чертах. Ваша фамилия Клеймор, не так ли?
  — Да.
  — И вы утверждаете, что это ваши деньги?
  — Письмо говорит об этом яснее ясного.
  — Когда пришло письмо, вы находились в Лос-Анджелесе? В отеле «Бентли»?
  — Да.
  — Посмотрим, когда же оно было отправлено. Судя по штемпелю, во вторник. Так когда оно нашло вас?
  — Вчера поздно вечером.
  — Почта в наши дни работает ужасно, — заметил Селби.
  В ответ человек лишь кивнул. В нем чувствовалась какая-то неуверенность в себе.
  — Думаю, — сказал Селби, — владелец отеля вправе потребовать, чтобы вы ему объяснили, для каких целей предназначаются деньги и каким образом они оказались у покойного. — Он повернулся лицом к стоящему рядом человеку, улыбнулся и добавил: — Валяйте, мистер Клеймор, объясните им все вкратце.
  — Ну, — начал Клеймор, — в общем, так, значит…
  Неожиданно прервав свою речь, он бросил взгляд в сторону лифта и со словами «я скоро вернусь» резко повернулся к входной двери.
  Шериф Брэндон ухватил его за рукав, поставил лицом к себе, отвернул лацкан своего пиджака и продемонстрировал золоченую шерифскую звезду.
  — Вот вы и вернулись, приятель. Что это за игра?
  — Пустите меня! Оставьте меня в покое! Вы не имеете права удерживать меня! Вы…
  Вдруг он замолк, повернулся лицом к стойке и замер с обвисшими плечами и низко опущенной головой.
  Селби посмотрел в сторону лифта. Миссис Чарльз Брауер решительным шагом направлялась к выходу на улицу.
  — Она живет здесь? — спросил прокурор Кашинга.
  — Да, временно. Требует, чтобы кто-нибудь оплатил ее расходы. Наняла Сэма Роупера.
  — Поверни-ка его лицом к людям, Рекс, — сказал Селби.
  Шериф развернул свою жертву, которая так и не поднимала головы.
  Селби громко произнес:
  — О, миссис Брауер, доброе утро!
  Женщина повернулась на каблуках и угрюмо взглянула на прокурора. Она не сразу узнала его, но, узнав, двинулась к нему с неотвратимостью судьбы.
  — Я никогда не имела дела с законом, — начала она, — однако мне известны мои права, мистер Селби. Хочу, чтобы вы знали, я проконсультировалась с юристом и…
  Миссис Брауер резко оборвала свою тираду и уставилась на человека в синем костюме округлившимися от изумления глазами.
  — Чарльз! — вскричала она. — Что ты здесь делаешь?!
  Селби на мгновение подумал, что человек так и не решится поднять голову. Но он все-таки поднял взгляд и со сладенькой улыбкой выдавил:
  — Что ты здесь делаешь, дорогая?
  — Я прибыла, чтобы опознать твой труп.
  Он облизал губы и в каком-то отчаянии сказал:
  — Знаешь… я… я прочитал в газете о своей смерти и решил приехать, чтобы разобраться.
  — А как насчет пяти тысяч долларов? — поинтересовался Брэндон.
  Смятение отразилось на лице человека. Письмо все еще лежало на стойке. Человек походил на утопающего, отчаянно оглядывающегося в поисках соломинки, за которую можно было бы ухватиться.
  — Что это за письмо? — спросила миссис Брауер, приближаясь к стойке.
  Селби сложил письмо, засунул его в конверт, а конверт спрятал в карман.
  — Это ваш муж? — спросил он.
  — Да.
  — Пусть он сам все расскажет.
  Губы Брауера плотно сжались, образовав узкую полоску.
  — Не стесняйтесь, — сказал Селби, — мне тоже хочется послушать вашу историю.
  — Ну говори же, Чарльз! Что с тобой? — выпалила миссис Брауер. — Надеюсь, ты не совершил ничего постыдного?
  Брауер не прерывал молчания.
  — Не молчи, рассказывай! — приказала миссис Брауер.
  Видимо, в глазах жены он прочитал нечто, заставившее его промямлить:
  — Думаю, дорогая, будет лучше, если я промолчу. Иначе у всех могут возникнуть неприятности.
  — Что с тобой случилось, ты, медуза? — произнесла дама. — Конечно, ты все скажешь. Начинай свой рассказ немедленно! Рано или поздно тебе придется отчитаться, так что давай не откладывай!
  Брауер отрицательно покачал головой. Миссис Брауер с безнадежным видом смотрела на троих мужчин.
  — Он совсем свихнулся! — заключила супруга.
  — Боюсь, мистер Брауер, если вы будете молчать, нам придется задержать вас для допроса, — заявил Селби.
  В вестибюле уже образовалась небольшая толпа любопытствующих, которая пополнялась все новыми и новыми зрителями. Шериф сказал тихо:
  — Лучше будет, если я его заберу, Дуг. Оставайся здесь и прорабатывай другую линию. Потом приходи в кутузку. Возможно, он передумает. — Затем, обращаясь к зрителям, шериф весело произнес: — Дорогу, дорогу, ребята!
  Миссис Брауер развернулась и зашагала вслед за своим мужем и шерифом.
  — Не думайте, что вы можете упрятать его в такое место, где мне не удастся с ним потолковать хорошенько, — заявила она мрачно. — Он должен все объяснить… Значит, отправился в автомобильное путешествие? Успокоить нервишки? Та еще идея! Вот уж поистине достойное деяние для респектабельного женатого человека, больше того, пастора!
  Селби следил, как толпа неуверенно потянулась вслед за троицей. Шериф втолкнул арестанта в машину, а миссис Брауер с видом человека, безмерно верящего в себя, в свою способность непременно добиться желаемого, вскарабкалась на сиденье рядом с мужем. Шериф запустил двигатель.
  Селби поймал взгляд Кашинга, кивнул головой в направлении его кабинета и сказал:
  — Давай немного поболтаем.
  Пройдя вслед за Кашингом в кабинет, прокурор плотно закрыл дверь.
  — Расскажи все сначала, — попросил он.
  — Парень появился неизвестно откуда, с видом властелина мира прошествовал к стойке и поинтересовался, не находится ли мистер Брауер в своей комнате. Я стоял у сейфа, клерк был в изумлении и сказал, что мистер Брауер отсутствует. Я притворился, будто не интересуюсь их беседой. Посетитель извлек письмо и заявил, что Брауер оставил для него в сейфе пять тысяч. Я дал сигнал клерку задержать парня подольше и направился к телефону, чтобы позвонить тебе, но в этот момент ты переступил через порог.
  — Больше тебе ничего не известно?
  — Это все.
  — Достань-ка конверт, сравним подписи.
  — Он не у меня. Шериф взял деньги вчера вечером и запер в своем сейфе.
  — Отлично, я забираю письмо, — сказал Селби. — Как я понимаю, кто-то слышал стук машинки в триста двадцать первом?
  — Да, мисс Эллен Маркс.
  — Где она?
  — В своем номере.
  — В каком?
  — Триста семьдесят втором.
  — Ты говорил с ней?
  — В самом общем плане.
  — Ну и что она сказала?
  — Она слышала стук машинки в триста двадцать первом номере, когда вернулась в отель в понедельник ночью. Говорит, что было около полуночи.
  — Мне надо поговорить с ней, — сказал Селби, — позвони и скажи ей, что я поднимаюсь.
  — Послушай, Дуг, — умоляюще произнес Кашинг, — дело становится все более скверным. Гости уже начинают побаиваться. Разве я не заслужил никаких привилегий у прокурора? Ты должен как можно быстрее схватить убийцу.
  Селби улыбнулся:
  — Возможно, если бы ты с самого начала не настаивал так сильно на том, чтобы мы замяли дело, расследование продвинулось бы гораздо дальше.
  — Ну, тогда это казалось мне наилучшим исходом. Ты должен меня понять, у меня большой отель и…
  Селби шлепнул его по спине со словами:
  — О'кей, Джордж, мы сделаем все возможное. Какой, говоришь, у нее номер — триста семьдесят второй?
  — Точно.
  Селби поднялся на лифте и постучал в триста семьдесят второй номер. Дверь почти в ту же секунду открыла смуглая молодая женщина. Очевидно, ей было лишь немногим за двадцать. На Селби смотрели огромные серые глаза. Она была одета в клетчатый черный с белым костюм. На щеках виднелись пятна румян. Губы покрывал толстый слой ярко-красной блестящей помады.
  — Вы окружной прокурор мистер Селби? — спросила девица.
  — Да.
  — Я Эллен Маркс. Входите. Мне сказали, что вы хотели поговорить со мной.
  — Вы слышали стук пишущей машинки в триста двадцать первом номере? — спросил Селби.
  — Да. В понедельник ночью.
  — Каковы источники вашего существования? Вы работаете?
  — В данное время я ничем не занимаюсь. До этого работала секретарем, выступала в ночном клубе. Служила продавщицей в бакалейной лавке. И была моделью в Лос-Анджелесе.
  — В котором часу вы слышали стук машинки?
  — Не знаю точно. Это было, когда я вернулась. Видимо, около полуночи. Но это лишь предположение.
  — Где вы были вечером?
  — Встречалась с приятелем.
  — Что вы делали?
  В ее взгляде мелькнуло недовольство.
  — Мне следует отвечать?
  — Да.
  — Мы были в кино.
  — Но не до полуночи же?
  — Нет, мы еще немного выпили потом и потанцевали.
  — А затем?
  — Он отвез меня в отель.
  — Прямо в отель?
  — Да.
  — Он проводил вас до самого лифта?
  Девушка нахмурилась:
  — Послушайте. Я стараюсь помочь вам. Но вы задаете слишком много вопросов.
  — Простите меня, мисс Маркс, но это необходимо. Можете быть абсолютно уверены в том, что все сказанное вами останется тайной, если это будет, конечно, возможно.
  — Ну ладно, — неохотно ответила девушка. — Он дошел со мной до лифта.
  — Не могло ли это быть еще до полуночи?
  — Нет, я уверена, что двенадцать уже пробило.
  — Значит, это могло быть и позже полуночи?
  — Да.
  — Насколько позже?
  — Не знаю, я не смотрела на часы. Мне не перед кем отчитываться, и я не обязана сообщать мамочке или еще кому-нибудь, когда я вернулась.
  — И вы отчетливо слышали стук машинки?
  — Да.
  — И запомнили этот факт?
  — Да.
  — Почему вы не сообщили об этом раньше?
  — Не думала, что это так важно.
  — В свое время вы зарабатывали машинописью?
  — Да.
  — Как на слух воспринимался звук? Было ли это неравномерное тыканье двумя пальцами или же кто-то печатал по десятипальцевой системе?
  — Печатали быстро, не знаю, по десятипальцевой ли, но машинка трещала, как пулемет.
  — Сколько времени вы слышали шум?
  — Пока проходила по коридору и открывала дверь к себе.
  Селби нарочито небрежно бросил:
  — Полагаю, ваш приятель сможет подтвердить ваши слова?
  — Ну, конечно… Что вы хотите этим сказать?
  Селби улыбнулся.
  — Ну и что? — произнесла она воинственно. — Парень проводил меня до дверей комнаты.
  — Он остался у вас.
  — Нет, не остался.
  — Только дошел до дверей?
  — Он поцеловал меня на прощание.
  — Один раз или несколько?
  — Послушайте, — заявила она, — давайте начистоту. Именно поэтому я не хотела рассказывать о том, что слышала. Я опасалась, что куча людей начнет задавать мне вопросы и совать нос не в свои дела. Я честная девушка. Даже если бы это было и не так, все равно это только мое дело. Человек, с которым я встречалась, милый, хороший мальчик. Он джентльмен и знает, как следует обходиться с порядочными женщинами. Он вошел в номер. Оставался не больше пяти минут, поцеловал меня, пожелал спокойной ночи и ушел. Хотите — верьте, хотите — нет, ваше дело. Такой славный, милый мальчик.
  — Значит, вы не можете сообщить ничего дополнительно о звуке пишущей машинки?
  — Абсолютно ничего.
  — Постарайтесь, пожалуйста, как можно точнее определить время, — попросил Селби, — это очень важно.
  — После двенадцати, точно. По правде, могло быть далеко за полночь.
  — Попытайтесь вспомнить, насколько далеко, — мягко настаивал Селби. — Я вовсе не хочу выставлять вас на посмешище, задавая свои вопросы, мисс Маркс, но тот человек умер, вероятно, около полуночи, поэтому вопрос времени приобретает особую важность. Ну, теперь не могли бы вы вспомнить?..
  — Было около трех часов ночи, — ответила она сердито.
  — Вот это значительно лучше. А можно узнать, как вы определили время?
  — Мы протанцевали до без четверти три. Мой друг сказал, что утром ему надо на работу и он не может веселиться всю ночь напролет. Мы отправились прямо сюда.
  — И без задержки — в номер?
  — Да.
  — И вы полагаете, что он оставался здесь не более пяти минут?
  — Да.
  — Когда он уходил, вы не стали провожать его до лифта?
  — Конечно, нет. Он проводил меня до номера, и все. Когда мальчик ушел, я заперла дверь, скинула платье и завалилась в постель. Я сама слегка утомилась. Несмотря ни на что мы повеселились на славу.
  Селби понимающе кивнул:
  — Как зовут вашего приятеля?
  — Вам так необходимо найти его?
  — Да, я хотел бы побеседовать и с ним.
  — Герберт Перри, — сказала девушка, — он работает на бензоколонке.
  — Герберт Ф. Перри, молодой человек, который ведет борьбу за наследство Перри?
  Она задумалась на долю секунды и ответила:
  — Кажется, так. Герберт говорил об иске, в котором участвует. Однако я из его слов поняла, что он не верит, будто у него большие шансы выиграть дело, но если бы он взял верх, то получил бы кучу денег.
  — Не знаете, куда он мог направиться, выйдя из вашего номера?
  — Куда? К лифту, куда же еще?
  — Но вы сами не видели, как он пошел к лифту?
  — Конечно, нет.
  — Как давно вы знакомы с Гербертом Перри?
  — Говоря по правде, я впервые встретила его в тот вечер.
  — Кто вас познакомил?
  Она воинственно уставилась на окружного прокурора и выпалила:
  — Он меня закадрил, если хотите знать.
  — На улице?
  — Вот еще, конечно, нет! Я задержалась в баре «Синий лев», чтобы пропустить стаканчик. Мальчик оказался там. Он был очень мил. Завязался разговор.
  — Не показалось ли вам, что он знает или видел вас раньше?
  — Что вы хотите сказать?
  — Он знал, где вы живете?
  — Я припоминаю теперь, — ответила мисс Маркс, — он говорил о том, что видел меня пару раз в отеле и даже наводил справки. Ему было известно мое имя, и он заявил, что уже целую неделю хочет познакомиться со мной, только не знает, как это устроить. Ужасно милый мальчишка.
  — После этого вы провели вместе весь вечер?
  — Да, мы потопали малость и пропустили несколько стаканчиков.
  Селби улыбнулся и сказал как можно небрежнее, как само собой разумеющееся:
  — Огромное спасибо, что вы решили поделиться со мной информацией. Не меняйте, пожалуйста, места жительства, не поставив меня в известность. Это важно. С трудом верится, что тот человек еще был жив и печатал на машинке в три часа ночи… Не могли вы случайно ошибиться номером?
  — Нет, потому что я обратила внимание на свет, пробивающийся через дверную фрамугу. Еще подумала: кто это может печатать в такой поздний час?
  Селби улыбнулся, еще раз поблагодарил девушку и неторопливо вышел в коридор. Услышав, что дверь позади него закрылась, он помчался к лифту. В вестибюле подбежал к телефонной будке, схватил трубку и взволнованным голосом сказал телефонистке:
  — Соедините меня, пожалуйста, побыстрее с шерифом.
  Глава 12
  Герберт Перри сидел в кабинете прокурора лицом к яркой лампе. Шериф и Дуглас Селби молча смотрели на него с суровым и обвиняющим видом.
  — Послушайте, — сказал Перри, — эта Эллен Маркс — славный ребенок. Конечно, я подцепил ее в баре, ну и что из того? Теперь такие времена, обычное дело.
  Селби холодно произнес:
  — Все-таки не могу понять, почему вы постучали в дверь триста двадцать первого номера.
  — К этому я и пытаюсь подойти. Она славный ребенок, ей хотелось спать. Я пропустил пару стаканчиков и чувствовал себя рыцарем. Пишущая машинка стрекотала, что твой пулемет. Дверная фрамуга была открыта, и в коридоре стоял такой грохот. Я и подумал, неплохо было бы подсказать тому типу, за дверью, что пора бай-бай.
  Селби обменялся взглядом с шерифом. Перри покрутил шеей в слишком широком для него воротнике и продолжил:
  — Думаю, на моем месте каждый поступил бы точно так же. Девочка пыталась уснуть. Многие в отеле, как и она, хотели спать. Я принял четыре или пять порций виски и чувствовал себя отлично. Я не был пьян, только слегка навеселе, вы понимаете. Мне хотелось творить добро. Я проводил девочку до дому и условился о встрече на следующей неделе. Направляясь к лифту, я ощутил себя бойскаутом, поэтому и постучал.
  — Что случилось после этого?
  — Стук прекратился.
  — Вы постучали еще раз?
  — Да.
  — Кто-нибудь ответил?
  — Нет.
  — А вы сказали что-нибудь?
  — Нет, ведь шум прекратился… Я подумал, что ничего больше не надо делать… Знаете, как это бывает: вы хотите уснуть, а за стенкой кто-то храпит. Вы стучите, парень переворачивается на другой бок, и храп прекращается. Так было и с машинкой.
  Казалось, Перри изо всех сил старался заставить их поверить его объяснениям. Селби внушительно постучал указательным пальцем по крышке письменного стола и сказал:
  — Послушайте, Перри, нам надо попытаться понять друг друга — сейчас или, может быть, позже. Ведь вы знали постояльца из триста двадцать первого номера?
  — Я знал его? — воскликнул Перри, округлив глаза.
  — Да, вы были с ним знакомы. Он прибыл в город повидать вас в связи с делом о наследстве.
  — Вы с ума сошли! — крикнул Перри, но сразу овладел собой и быстро продолжил: — Прошу извинить меня, мистер Селби, я не хотел вам нагрубить или проявить неуважение, но ваша идея слегка безумна. Никогда в жизни я не слыхал об этом человеке.
  В разговор вступил шериф Брэндон. Растягивая слова, он медленно произнес:
  — Послушайте, Перри, нам известно, что этот человек интересовался ходом вашего дела. У него была коллекция газетных вырезок, посвященных ему.
  — Моим делом интересуется множество людей, — сердито бросил Перри.
  — Но у того человека были какие-то особые причины для интереса.
  — Ну допустим, что из того?
  — Мы хотим знать, каковы эти особые причины, — сказал Селби.
  — Тогда вам придется поспрашивать у других, я ничего не могу сообщить.
  Шериф и прокурор обменялись взглядами.
  — Печатание прекратилось сразу, когда вы первый раз постучали в дверь?
  — Да.
  — Вам известно, как долго стучала машинка?
  — Нет. Когда я вышел из лифта, то сразу услышал этот стук.
  — И вы сказали, что машинка стрекотала, как пулемет?
  — Да, именно так я и сказал.
  — То есть печатали быстро?
  — Да.
  — Были ли паузы в работе?
  — Ни единой. По клавишам колотил человек, который знал, что делает. Он шпарил на ней, как моя двоюродная сестра шпарит на пианино.
  — И вы не входили в комнату Эллен Маркс?
  — Нет, я проводил девушку до двери.
  — И долго вы там оставались?
  — Достаточно, чтобы поцеловать ее на прощание.
  — Это заняло много времени? — вмешался Брэндон.
  — Он лишь хочет спросить, — улыбнулся Селби, заметив выражение лица молодого человека, — предшествовала ли поцелую некоторая подготовительная работа.
  — Нет, — достаточно охотно ответил Перри. — Она… вообще-то, это была ее идея. Она повернулась ко мне, и ее губы оказались так близко…
  — Значит, вам неизвестно, почему тот человек интересовался ходом иска о наследстве?
  — Нет, — ответил Перри и, немного поколебавшись, добавил: — Мне не хотелось бы, чтобы кто-то повторял мои слова, но, откровенно говоря, я считаю дело безнадежным, мистер Селби. Я готов полюбовно согласиться на любую долю, но боюсь, противная сторона даже и думать не хочет о соглашении. Так что, скорее всего, я ничего не получу, а мне так нужны деньги.
  — Насколько я понимаю, — начал Селби, — исход иска зависит от ответа на вопрос, имел ли место акт бракосочетания. Появляется пастор, проявляющий к делу неожиданный интерес. Естественно, у меня возникает мысль, что ему, возможно, что-то известно о церемонии бракосочетания.
  Перри в ответ покачал головой:
  — Мои адвокаты перерыли все. Неважно, имел ли место акт бракосочетания, если он не был правильно оформлен юридически. Брак юридически недействителен, если не было выдано разрешения. Церемония должна быть совершена в том графстве, где получено разрешение, и в соответствующих книгах следует сделать запись. Кроме того, вступающим в брак должно быть выдано свидетельство. Мы просмотрели все записи и убедились, что старики не испрашивали разрешения. Они всю жизнь думали, что в Юме поженились как следует.
  — Но бракосочетание могло быть совершено в другом штате, и, возможно, пастор знал об этом.
  — Но тогда почему он не попытался встретиться со мной?
  — Может быть, он намеревался сделать это.
  Перри вновь покачал головой:
  — Нет, это тоже отпадает. Старики лишь один раз выезжали в Орегон. Всю жизнь они провели здесь, дома. Они были большими домоседами, мои старики.
  — Когда они ездили в Орегон?
  — С год назад.
  — Вы уверены, что они не могли оформить брак в Орегоне?
  — Мы проверили там все. Мистер Селби, я рассказываю вам это под большим секретом. Мой адвокат будет блефовать до последнего, добиваясь полюбовного соглашения. Он должен получить половину, поэтому лезет из кожи вон. Мне не следовало все выкладывать, но так как вы интересуетесь пастором и думаете, что у него есть ключи к делу, я должен сказать все, как есть.
  Когда Брэндон вновь обратился к юноше, нельзя было сказать, что голос его звучал слишком сурово:
  — Это все, Герберт. Отправляйся назад к своей колонке и не говори никому, что мы допрашивали тебя. Вообще никому ничего не говори.
  Когда Перри закрыл за собой дверь кабинета, шериф и Дуг Селби подвинулись вместе со стульями поближе друг к другу.
  — Парнишка не врет, — объявил Брэндон.
  — Знаю, — ответил Селби, — но какое странное совпадение, что он оказался именно тем, кто постучал в дверь.
  — В жизни такие совпадения случаются постоянно. Вспомни хотя бы о том, как настоящий Чарльз Брауер вошел в отель и столкнулся там со своей супругой.
  — Это как раз не случайное совпадение, — возразил Селби. — В основе этого события лежат глубинные причины. Это такая же случайность, как ситуация, когда слабый шахматист неожиданно для себя обнаруживает, что его король получил мат. Брауер заявился в отель потребовать деньги. Его жена приехала, чтобы идентифицировать труп мужа, она хотела получить компенсацию за дорожные расходы и, может быть, даже что-то сверх того. Поэтому и осталась жить в гостинице.
  — Ну, если встать на твою точку зрения, случайностей вообще не бывает. Любое событие на свете имеет свою глубинную причину.
  — Интересно, — медленно проговорил Селби, — имеется ли особая причина в том, что девица Маркс выбрала именно этого молодого человека и притащила его в отель в нужное время.
  Брэндон в ответ лишь пожал плечами.
  — Тебе удалось добиться чего-нибудь от Брауера? — спросил Селби.
  — Ничего. Он закрылся, как устрица. А его женушка, кажется, что-то учуяла — хочет, чтобы он говорил, но лишь с ней. Срочно добыла для него адвоката… Где Ларраби, по-твоему, мог раздобыть пять тысяч?
  — И это тоже одна из проблем, — заметил Селби. — Жена утверждает, что у него никогда в жизни не было не только пяти тысяч, но даже пяти сотен. Когда он располагал полусотней, то считал себя богачом. Они только-только не голодали, а церковь постоянно задерживала выплату жалованья. Им платили натурой, обещаниями и оскорблениями.
  — А я думаю, что деньги дала актриса. — Брэндон явно не желал менять тему.
  Селби рассмеялся в ответ:
  — Не глупи. Во-первых, с какой стати она должна была платить? Во-вторых, если бы актриса и дала деньги, то не стала бы мне врать, она не принадлежит к племени лжецов.
  — Мы не можем быть уверены ни в чем, — медленно сказал шериф. — Возможно, в деле присутствует элемент шантажа.
  — Только не со стороны Ларраби. Это абсолютно цельная, искренняя личность. Он беззаветно трудился, совершенствуя наш мир, чтобы в нем было легче жить.
  — Охотно допускаю, что Ларраби святой, но не столь уверен в Брауере.
  — Здесь я с тобой согласен, — признался Селби.
  — Вообще, думаю, Брауер именно тот, кого мы ищем! Либо он сам совершил преступление, либо знает убийцу.
  — Очень странно, что Брауер молчит.
  — Не говорит ни слова, а жена бежит и нанимает Роупера в качестве защитника.
  — Что предпринял Роупер?
  — Потребовал встречи с клиентом. Посоветовал молчать, ничего не говорить и не отвечать ни на какие вопросы. Заявил, что мы должны либо предъявить обвинение, либо выпустить Брауера на свободу. Иначе он обратится в суд с протестом относительно законности ареста.
  — Пусть делает как знает. Тем временем мы проследим каждый шаг Брауера с того момента, как он покинул Миллбэнк до появления у нас.
  Шериф кивнул, соглашаясь.
  — Шериф в Лос-Анджелесе обещал нам полное сотрудничество. Ребята, которых мы здесь сменили, не очень-то кооперировались с ним, и он до смерти рад сейчас поработать с нами вместе. Уже завтра я буду все знать о Брауере, заговорит он или нет.
  Брэндон вытянул из кармана матерчатый кисет, оторвал от пачки листок папиросной бумаги и насыпал на него горку табака.
  — Интересно, — сказал он, скатывая сигарету, — порадует ли нас чем-нибудь «Блейд» сегодня вечером?
  — Боюсь, больше, чем нам хотелось бы, — сказал Селби. — Могу держать пари, что Брауер и Ларраби замыслили какое-то дельце и Ларраби явился сюда для реализации их плана.
  — Допустим. Но если Ларраби завершил задуманное, получил деньги, то почему не отправился к Брауеру в Лос-Анджелес или не договорился с ним по телефону встретиться вновь в Миллбэнке? Если судить по известным нам фактам, ему здесь нечего было делать.
  Селби медленно кивнул, соглашаясь со словами шерифа.
  — Предположим, Дуг, ты приехал в чужой город, чтобы раздобыть пять тысяч. Как бы ты повел себя? — спросил Брэндон.
  Селби рассмеялся:
  — Скорее всего, ограбил бы банк или что-то вроде этого.
  — А может быть, попробовал бы и шантаж?
  — Ну, чтобы в нашем городе вытащить из кого-нибудь пять тысяч, шантажисту придется изрядно попотеть, — сказал окружной прокурор. — Но и в этом случае я не вижу причин, по которым он должен был остаться и торчать здесь.
  — Погляди — вся сумма в тысячедолларовых бумажках, — со значением заметил шериф, направляясь к двери. Поворачивая ручку, он посмотрел через плечо на Селби и произнес: — Я все же продолжаю обдумывать линию, связанную с актрисой. Банкноты попали в наши места извне.
  — Забудь, — стоял на своем Селби. — У нас был откровенный, доверительный разговор.
  — Думаю, — язвительно сказал шериф из-за полузакрытой двери, — ты бы объективнее смотрел на дело, если бы побеседовал с артисточкой по телефону.
  Селби вскочил на ноги, но Брэндон уже захлопнул дверь. Прокурор все еще пребывал в ярости, когда в офис на цыпочках вошла Аморетт Стэндиш и объявила:
  — В приемной Сильвия Мартин. Она желает поговорить с вами.
  — Приглашайте, — сказал прокурор, поглядывая на часы.
  Аморетт Стэндиш широко распахнула дверь:
  — Проходите.
  Сильвия с деловым, энергичным видом вошла в кабинет, держа в руке свернутую газету.
  — Как дела? — спросила она. — Что новенького относительно Брауера?
  — Брауер пытался получить деньги из сейфа отеля.
  — Какие деньги?
  — Пять тысяч долларов в конверте, оставленном Ларраби.
  — Ты хочешь сказать, что у Ларраби было пять тысяч?
  — Да.
  — Но почему же ты не сказал мне об этом раньше?
  — Потому что это был секрет. Я и сам узнал о деньгах уже после того, как увидел тело. Кашинг держал конверт в сейфе. И не считал, что он играет важную роль.
  — Где же Ларраби получил пять тысяч?
  — Именно это мы и пытаемся выяснить.
  — Почему он зарегистрировался как Брауер?
  Селби пожал плечами и ответил не очень вежливо:
  — Постарайся догадаться сама, я уже устал от гаданий.
  Сильвия присела на краешек письменного стола и спросила:
  — Послушай, Дуг, может быть, актриса?
  — Ну ладно, — вздохнул Дуг. — Наверное, мне следует рассказать тебе все. Думаю, в конечном итоге ты права. Если ты не опубликуешь материал, это сделает «Блейд», что будет гораздо хуже для нас, так как их публикация окажется лживой.
  Он приступил к рассказу с самого начала и в подробностях описал встречу с Ширли Арден. Когда повествование окончилось, Сильвия спросила:
  — И те деньги пахли духами?
  — Да.
  — Какими духами?
  — Не могу сказать, но думаю, что узнаю, если мне доведется их понюхать еще раз. Такой странный запах, скорее смесь разных тонких оттенков.
  — Это значит, что деньги передала дама.
  Он в ответ лишь пожал плечами.
  — А единственная женщина, с которой встречался пастор, была актриса.
  — Не думаю, — устало ответил Селби. — Я должен сказать тебе, что актриса не принадлежит к категории лжецов. Она сказала мне правду.
  Сильвия, прищурившись, взглянула на прокурора и спросила с нескрываемой иронией:
  — Все же, я надеюсь, ты решился проверить на всякий случай, какими духами она пользуется?
  Селби кивнул в ответ:
  — С сожалением констатирую — да, проверил.
  — Почему же с сожалением?
  — Не знаю. Это выглядело как-то подло, как будто я ей не поверил.
  — Духи, конечно, были не те?
  В голосе Сильвии послышались нотки, которые бывают у ведущих перекрестный допрос, когда они подстраивают ловушку подозреваемому.
  — Могу заверить тебя, — сказал Селби, — это совершенно определенно был иной запах.
  Сильвия взмахнула газетой, которую все еще держала в руке. Она резким движением развернула ее, расстелила на письменном столе и заявила:
  — Полагаю, ты не утруждаешь себя чтением колонок слухов и сплетен в ежедневных газетах Лос-Анджелеса?
  — Господи, спаси и помилуй! — воскликнул Селби. — С какой стати я должен тратить на это время?
  Сильвия указала пальчиком на колонку, посвященную жизни кинозвезд.
  — Прочитай-ка вот это.
  Селби, склонившись, начал читать:
  «Всем хорошо известно, что людям надоедает долго жить в одном и том же доме, в однообразном окружении. Кинозвезды в этом плане не отличаются от других. Возможно, наилучшей иллюстрацией тому является история с духами Ширли Арден. Мисс Арден не отличается импульсивным характером, который зачастую присущ звездам, завоевавшим сердца любителей кино исполнением любовных ролей. И все же в некоторых случаях мисс Арден оказывается способной на такие же неожиданные действия, которых можно ожидать от самых темпераментных актрис ее уровня.
  Известно, что мисс Арден испытывала пристрастие к определенному виду духов, и вот буквально за одну ночь она перестает любить этот запах и отдает всю свою коллекцию ценой в сотни долларов своей дублерше Люси Молтен. Более того, мисс Арден решила отказаться и от нарядов, которые сохранили запах ее духов. Часть из них она отослала в чистку, часть раздала. Она заказала своему парфюмеру совершенно иной сорт духов, который немедленно появился на ее туалетном столике как дома, так и в студии.
  Надеюсь, мисс Арден простит меня за эти интимные подробности, на которые она по какой-то причине стремилась набросить покров секретности. Но все это лишь признак выдающейся индивидуальности, которой наделены настоящие артисты».
  Селби посмотрел в глаза Сильвии Мартин и потянулся к телефону.
  — Соедините меня с Ширли Арден, киноактрисой в Голливуде, — сказал он телефонистке. — Если это невозможно, я поговорю с Беном Траском, ее менеджером. Побыстрее. Это важно.
  Он бросил трубку. Губы его были плотно сжаты, лицо побледнело. Сильвия Мартин взглянула на Селби, перешла на его сторону стола и положила ладонь ему на плечо.
  — Мне очень жаль, что так вышло, Дуг, — сказала она в знак понимания и сочувствия.
  Глава 13
  В последующие минуты события развивались бурно, меняясь с калейдоскопической быстротой. В кабинете появился взволнованный Фрэнк Гордон с сообщением о перестрелке на Вашингтон-авеню.
  — Вам придется туда поехать, Гордон, — сказал Селби. — Для вас, кстати, открываются неплохие возможности проявить себя. Прихватите с собой стенографистку, пусть записывает все сказанное, и не забудьте спросить подозреваемого, нужен ли ему адвокат.
  Дав Гордону дополнительные инструкции, Селби отослал его.
  Сильвия улыбнулась прокурору:
  — Если бы дела возникали по одному, но так не бывает.
  — Нет, — согласился он, — никогда. А дело Ларраби — вообще какая-то путаница.
  Зазвонил телефон.
  — Это, — Селби выдвинул челюсть, — должен быть Бен Траск.
  Но это оказался вовсе не Бен Траск, а Гарри Перкинс, коронер. На этот раз его обычно медленную, размеренную речь сменил почти истерический тон:
  — Я хочу, чтобы ты незамедлительно приехал ко мне, Селби. Кто-то должен жестоко поплатиться!
  Прокурор весь напрягся в своем кресле и спросил:
  — В чем дело? Убийство?
  — Убийство — чепуха. В десять раз хуже, чем это. Какой-то грязный, подлый негодяй травит собак!
  Селби не мог поверить своим ушам.
  — Ладно, давай ближе к делу. Излагай факты.
  — Моя овчарка Рон… — начал коронер. — Кто-то отравил ее. Сейчас пес у ветеринара. Доктор говорит, что у собаки шансы выжить один к десяти.
  Он замолчал, издав при этом звук, очень похожий на подавленное рыдание.
  — Есть какие-нибудь следы? — спросил Селби.
  — Не знаю. У меня не было времени смотреть. Я нашел пса и сразу бросился к ветеринару. Сейчас я в лечебнице у доктора Перри.
  — Хорошо, я подъеду, посмотрим, что можно сделать.
  Селби положил трубку и повернулся к Сильвии:
  — Это доказывает, как черствы мы бываем, пока несчастье не касается нас лично. Звонил Гарри Перкинс, коронер. Он расследовал убийства, самоубийства, автомобильные катастрофы, все виды насильственной смерти. Гарри осматривал тела в различных стадиях разложения, и для него они были всего лишь трупами. На него не действовали ни слезы, ни мольбы, ни истерики. Но вот кто-то отравил его собаку, и будь я проклят, если он не рыдает.
  — И ты собираешься заняться отравленной собакой?
  — Да.
  — Но, господи, зачем?
  — Во-первых, потому что он потрясен, а он член нашего профессионального братства. Во-вторых, он сейчас в лечебнице доктора Перри для собак и кошек. Доктор Г. Франклин Перри — брат, который унаследует состояние Перри, если Герберт Перри проиграет иск.
  — Ну и что? — спросила она.
  — Я пока не беседовал с доктором Перри. Шериф установил, что ему ничего не известно об убитом, и удовлетворился этим. Но я тем не менее хочу взглянуть на доктора.
  — Имеешь какие-то подозрения?
  — Нет, абсолютно никаких. Но морфий был среди снотворного, а это означает, что убийца не только имел доступ к морфию, но и умел сделать из него пилюлю. Доктор Перри — владелец ветеринарной лечебницы и…
  — Забудь, — сказала Сильвия, — все было подстроено, включая письмо. Ларраби не глотал снотворного, во всяком случае добровольно. Его жена сказала, что у него никогда не было проблем со сном. Помнишь?
  Селби угрюмо кивнул.
  — Более того, если дело доходит до подозрений, ты можешь подозревать очень многих.
  — Например?
  — Например? Возьмем Кашинга, лично меня совсем не удовлетворили его объяснения. Во-первых, его стремление выгородить Ширли Арден показывает, что она больше, чем обычный постоялец, время от времени наезжающий из Лос-Анджелеса; во-вторых, он очень долго ждал, прежде чем сообщить о пяти тысячах в сейфе отеля, и, в-третьих, он из кожи лез вон, чтобы представить смерть пастора как несчастный случай.
  Дальше. Тот, кто напечатал письмо и адрес, не знал настоящего имени умершего. Единственное, чем он располагал, — это сведения из регистрационной карточки. Поэтому убийцей мог быть тот, кто имел доступ к регистрационным документам, и он действовал, исходя из предположений, что имеет дело с Чарльзом Брауером. Он хотел, чтобы смерть выглядела естественно, для чего написал письмо и оставил его в машинке. Если бы покойный был настоящим Чарльзом Брауером, не возникло бы никаких подозрений. Вскрытие не проводилось бы столь тщательно, уж, во всяком случае, жизненно важные органы не подверглись бы анализу на присутствие морфия. И даже в том случае, если бы следы морфия были обнаружены, все объяснилось бы приемом снотворного. Больше всех данными регистрационной карточки мог быть введен в заблуждение хозяин гостиницы.
  — Но какие мотивы убийства могли быть у Кашинга?
  — Их невозможно установить, пока не будет выявлен характер реальных отношений между Кашингом и Ширли Арден. Я не могу решать задачу и даю лишь информацию к размышлению.
  Взгляд прокурора стал еще мрачнее. Он сказал, медленно цедя слова:
  — Все рушится, когда сталкиваешься, казалось бы, с внешне несложным делом. Было бы гораздо проще, если бы кто-то пробрался в номер и прирезал или пристрелил пастора, но… И, обрати внимание, такое дело возникло сразу же, как только я приступил к своим обязанностям.
  — А еще обрати внимание, что человек, написавший письмо и, возможно, совершивший убийство, проник через триста девятнадцатый номер. Номер был свободен, значит, тот, кто прошел через него, должен был иметь универсальный ключ.
  — Я уже размышлял об этом, — ответил Селби. — Убийца вряд ли пролез через фрамугу, не мог он пройти и через дверь ни триста двадцать первого номера, ни триста двадцать третьего… Я хочу сказать, что он не мог выйти этим путем. Убийца имел возможность проникнуть в комнату десятками различных способов. Мог там спрятаться заранее, мог войти туда прямо через дверь или воспользоваться триста двадцать третьим номером. Ведь мы не знаем, когда была забаррикадирована дверь. Не исключено, что после того, как пастор уже погиб. Если верить словам Герберта Перри, в номере кто-то находился через два-три часа после смерти жертвы. Но для выхода этому человеку оставался единственный путь — номер триста девятнадцатый. Если бы он выходил через триста двадцать третий, то не смог бы закрыть щеколду изнутри, а если через триста двадцать первый, то не сумел бы забаррикадировать дверь стулом. Абсолютно исключен уход через окно. Следовательно, остается номер триста девятнадцатый как единственный путь отступления.
  — И он не мог уйти без универсального ключа, — добавила Сильвия. — А также если бы не был уверен, что триста девятнадцатый свободен и дверь между номерами не на щеколде.
  — Возможно, ты права.
  — Решать, конечно, тебе, — продолжала девушка, — но я бы поискала хорошенько в самом отеле. Мне кажется, Кашинг слишком сильно связан с этой артисточкой, чтобы оставаться вне подозрений. Это наверняка она передала пастору пять тысяч.
  — Сильвия, ты не смогла бы взять отель на себя? — предложил Селби. — Мне не хочется быть жестким с Кашингом, пока не будет существенных доказательств. Все-таки я не вижу у него даже слабого намека на мотивы убийства. Мы…
  — Может быть, элементарное ограбление?
  — Нет, я уже продумал такую возможность. В случае грабежа самым логичным для Кашинга было бы просто подменить конверт в сейфе. Подделать подпись не проблема, поскольку в любом случае это не рука самого Брауера и нет возможности определить, подделка ли это.
  Сильвия пошла к выходу и, поймав улыбку Селби, остановилась у дверей и сказала:
  — За работу. Если что-нибудь узнаю, дам тебе знать немедленно.
  — Да, это не детективный роман, где можно ткнуть пальцем в любого подозреваемого. Мы в реальном мире и имеем дело с настоящим убийцей из плоти и крови. Мы должны раздобыть бесспорные доказательства, способные выдержать испытание в суде. Мне надо найти убийцу и доказать, что он виновен, не оставляя никаких сомнений у присяжных.
  — Ну а если не удастся доказать? — спросила она.
  — Подожди вечернего выпуска «Блейд», — заметил прокурор мрачно. — Мне кажется, Сэм Роупер намерен сделать заявление.
  — Боюсь, тебе не выдержать этого, Дуг, — рассмеялась Сильвия.
  — Меня беспокоит не это, — ответил Селби. — Заявление я выдержу. Меня волнует другое — как бы получше отплатить им всем.
  — Давай действуй, гигант, — улыбнулась девушка и закрыла за собой дверь кабинета.
  Спустя несколько секунд зазвонил телефон. К изумлению Селби, на другом конце провода оказалась Ширли Арден собственной персоной.
  — Мне кажется, — начал он, — есть несколько моментов, которые требуют пояснений.
  Поколебавшись какое-то мгновение, она сказала:
  — Я охотно побеседую с вами, но боюсь, мне будет очень трудно прибыть в Мэдисон-Сити после всех инсинуаций в газетах. Если я сейчас появлюсь у вас, они прямо обвинят меня в убийстве. Не могли бы вы приехать сюда?
  — Когда?
  — Сегодня вечером.
  — Куда?
  — Вы знаете мой дом в Беверли-Хиллз?
  — Да, — ответил прокурор подчеркнуто официальным тоном. — Как-то мне пришлось покрутить головой на экскурсии. Сопровождал свою тетушку — старую деву с Восточного побережья. Она желала посмотреть, где живут кинозвезды. Ваш дом на холме, с фонтаном перед фасадом и каменными львами у входа на веранду, не так ли?
  — Да, вы точно описали мое жилище. Лучше всего, если бы вы смогли подъехать к восьми.
  — Хорошо.
  — Мы скромно и тихо поужинаем вместе. Вы и я. Но сейчас молчок. Иными словами, не говорите никому, что вы едете ко мне.
  — Вы догадываетесь, почему мне необходимо вас увидеть?
  — Не имею ни малейшего представления, — ответила актриса весело, — но буду рада вас встретить при более благоприятных, нежели в прошлый раз, обстоятельствах.
  — Обстоятельства, — заявил Селби, — не будут более благоприятными.
  Она засмеялась своим глубоким грудным смехом и ответила:
  — Боже мой, вы настолько суровы, что я просто пугаюсь. Ну хорошо, до встречи в восемь.
  Она повесила трубку. А Селби потянулся за шляпой, чтобы отправиться в лечебницу доктора Перри для собак и кошек.
  Когда Селби вошел, доктор Перри, человек весьма решительного вида лет пятидесяти восьми, поднял на него глаза. Он был очень занят. Перед ним на полотнище, подвешенном над ванной, лежала собака. Ее голова свесилась, язык вывалился из пасти, глаза тусклые и лишенные признаков жизни. Рукава халата доктора Перри были высоко закатаны, а сам халат чем-то заляпан и забрызган водой. В правой руке доктор держал длинную гибкую резиновую трубку, соединенную со стеклянным сосудом. Он слегка сжал конец трубки и начал обмывать боковые стенки ванны.
  — Это все, что можно было сделать, — сказал доктор. — Я тщательно промыл собаке желудок и ввел средство, стимулирующее сердечную деятельность. Теперь оставим ее в покое и подождем развития событий.
  С этими словами он нежно, как ребенка, поднял большую собаку и перенес ее в теплую сухую клетку, где уже лежал толстый бумажный матрас. Доктор уложил пса с максимальным комфортом, закрыл клетку и произнес:
  — А сейчас приступим к уборке.
  Гарри Перкинс громко высморкался и спросил:
  — Думаешь, она выживет?
  — Через пару часов я отвечу более точно. У пса ужасный шок. Тебе следовало побыстрее привезти собаку ко мне.
  — Я сделал это немедленно. Тебе известно, какой яд проглотил мой пес?
  — Нет. Могу сказать лишь, что весьма сильнодействующий. Он не похож ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться раньше, но я сделал все, что в моих силах.
  — Познакомься с окружным прокурором, — сказал Перкинс.
  Доктор Перри кивнул Селби:
  — Очень приятно.
  Перкинс заявил:
  — Дуг, мне плевать на расходы, я хочу, чтобы это дело раскопали до самого дна. Нужно найти человека, отравившего собаку. Рон — самый добрый, самый лучший пес на свете. Он дружелюбен со всеми. Конечно, он отличный сторож. Но так и должно быть. Если кто-то войдет ко мне и начнет хватать вещи, Рон разорвет его в клочья, но он твердо знает, где граница моих владений, как будто специально изучал. Особенно любит детишек. В нашем квартале не найдется ни одного малыша, который не знал бы и не любил мою собаку.
  Ветеринар ополоснул ванну, вымыл руки до локтя, снял замызганный халат и сказал:
  — Теперь давай отправимся к тебе и хорошенько осмотрим место. Надо проверить, был ли яд разбросан по всей округе или специально подброшен к тебе и целью была лишь твоя собака.
  — Но почему кто-то хотел специально прикончить Рона?
  Ветеринар в ответ пожал плечами.
  — Ну, во-первых, потому, что это крупная собака. Когда пес роется на лужайке в траве, образуются большие проплешины. Очень редко делаются попытки отравить небольших собак, маленьких собачек травят, лишь когда они очень злобны. Дружелюбные маленькие собачки могут пасть жертвой, когда кто-то открывает общую антисобачью кампанию. Лишь большие собаки привлекают к себе особое внимание и выбираются в качестве индивидуальной жертвы.
  — Но почему некоторые люди травят собак? — поинтересовался Селби.
  — Да по той же причине, что иные готовы на грабеж и убийство, — сказал ветеринар. — Люди в целом порядочны, но среди них все же много таких, которым наплевать на права остальных. По-моему, тип, способный отравить собаку, может отравить и человека, если посчитает, что ему удастся уйти от возмездия. Надо принять закон, согласно которому отравление собаки каралось бы тюремным заключением. Просто кровь закипает в жилах, когда я думаю о человеке, преднамеренно бросившем собаке отравленный кусок. Я готов собственноручно застрелить его. Поедем хорошенько осмотрим твой дом. Говоришь, пес не выбегал во двор? Возможно, нам удастся найти яд и мы сможем узнать немного больше.
  — А как насчет Рона? Может быть, лучше побыть с ним?
  — Нет никакой необходимости. Говоря по правде, Гарри, я думаю, он вытянет. Не могу обещать, но, думаю, худшее позади. Самое главное сейчас для собаки — покой. Мой ассистент не будет сводить с него глаз. Твоя машина здесь?
  — Да.
  — Отлично. Мы поедем вместе.
  Вся троица отправилась к похоронной конторе Перкинса. Его квартира располагалась над траурным залом. Позади здания находился двор, обнесенный забором, в котором была проделана калитка.
  — Собака бывает во дворе? — спросил доктор Перри.
  — Да, она всегда либо дома, либо здесь.
  Доктор Перри прошел вдоль забора, внимательно глядя себе под ноги. Неожиданно он остановился и поднял нечто напоминающее комок земли. Доктор разломил комок, и перед их взорами предстал кусок красного сырого мяса.
  — Вот вам, пожалуйста, — сказал он, — маленький смертельный комочек. Мы имеем дело с опытным отравителем. Он вложил яд в сырой гамбургер и обкатал мясо в земле, так что человеку его практически невозможно заметить. Собака-то чует мясо сквозь слой земли. Посмотрите вокруг, может быть, попадется еще.
  Обследование двора выявило еще два отравленных комка.
  — Обрати внимание, как они размещены у забора, — сказал Селби коронеру. — Их не просто перебросили, а аккуратно положили. Значит, кто-то проходил через калитку во двор.
  — Ты прав, клянусь святым Георгием! — воскликнул Перкинс.
  — Да, это безусловно так, — согласился доктор Перри. — Но почему, скажите мне, собака не лаяла, если была здесь, во дворе? Более того, почему отравитель просто не перебросил мясо собаке через забор, оставаясь на улице?
  Перкинс, обратившись к Селби, спросил:
  — Что ты можешь сделать с отравителем, Дуг?
  — Не много, — признался Селби. — Очень трудно добиться осуждения, даже если отравители и предстают перед судом. Больше того, осудив, судья тут же отпускает их на поруки. Никакой судья не пошлет человека в тюрьму за отравление животного. Обычно это владелец собственности и уважаемый во всех отношениях гражданин. Будучи однажды схваченным за руку, он обычно на некоторое время прекращает свою отравительскую деятельность.
  — А по-моему, — заявил Перри, — их надо вешать. Это преступление хуже убийства.
  — Именно так думаю и я, — с чувством произнес Перкинс.
  Они пересекли двор в обратном направлении и вошли в комнату позади траурного зала.
  — Наверное, стоит посмотреть и здесь, — предложил Перри. — Скорее всего, кто-то бродил вокруг и разбрасывал отраву. Припомни, с кем ты встречался сегодня, Гарри. Один из них и будет человеком, разбросавшим отраву.
  — Вспомнить нетрудно, — сказал Перкинс. — Однако здесь побывало немало людей, потому что я проводил коронерское слушание по делу об убийстве в отеле. — Он повернулся к Селби: — Это произошло вчера, когда тебя не было. Присяжные вынесли вердикт: убийство неизвестным лицом или неизвестными лицами. Я думал, ты уже знаешь.
  — Да, — заметил Селби, — могло быть вынесено только такое решение. — Обращаясь к Перри, он спросил: — А вы, доктор, не были знакомы с убитым?
  — Никогда в жизни не встречал, насколько могу припомнить.
  Из внутреннего кармана пиджака Селби извлек фотографию и продемонстрировал ее доктору Перри.
  — Посмотрите-ка на нее внимательно, — сказал он, — не покажется ли этот человек вам знакомым?
  Доктор Перри под разными углами изучил снимок и отрицательно покачал головой:
  — Нет. Шериф уже спрашивал меня и показывал такое же фото. Я ответил, что никогда не видел этого человека, однако сейчас, разглядывая фотографию, я не могу избавиться от ощущения, что видел его где-то… знаете, в лице есть что-то знакомое. Возможно, просто распространенный тип.
  Селби разволновался:
  — Подумайте как следует. Вам, наверное, известно, что в портфеле покойного были газетные вырезки по делу, в котором вы заинтересованы.
  — Да, шериф мне об этом сказал, — ответил Перри. — Однако мой судебный процесс интересует очень многих. Я получаю множество писем. Оказывается, многие люди, получив предварительное решение о разводе, отправлялись в другой штат для нового бракосочетания. Теперь они беспокоятся о своем юридическом статусе, особенно в части наследования. Возможно, поэтому покойный интересовался моим делом… Но все-таки он кого-то напоминает… Позвольте мне взглянуть на вырезки, может быть, я больше припомню. Сотни людей присылают мне вырезки и просят сообщить подробности.
  — Вы им отвечаете? — поинтересовался Селби.
  — Нет. У меня нет времени. Бизнес отнимает все. Приходится работать не покладая рук, чтобы выплачивать по закладной за лечебницу. Хотелось бы, чтобы дело поскорее завершилось. Мой адвокат утверждает, что оно почти закончено. У меня нет возможности выплачивать ему обычный гонорар, поэтому он рассчитывает на долю. Получит почти столько же, сколько и я.
  — Желаю ему преуспеть, — заметил коронер, — он задолжал мне кое-что, и срок выплаты уже прошел.
  Коронер достал портфель, чемодан и портативную пишущую машинку.
  — Кстати, — спросил он, — не будет возражений, если я верну вещи вдове? Она недавно заходила за ними.
  — Не возражаю, — сказал Селби, — но спроси на всякий случай и у шерифа.
  — Я уже это сделал. Шериф дает «добро», если ты не возражаешь.
  — Тогда отдавай. Но проверь все по описи.
  Коронер открыл чемодан и портфель.
  — Ладно, — сказал Селби, — я собираюсь назад, к себе. Возможно, доктор Перри сообщит нам что-нибудь новенькое, обследовав эти ядовитые объедки.
  — Подождите минуточку, — проговорил ветеринар, раскладывая вырезки, которые передал ему коронер. — Что это там, в углу комнаты?
  Перкинс посмотрел в указанном направлении.
  — Господи, еще один отравленный кусок.
  Они подошли к отраве и подняли ее с пола. Перри осмотрел комок со всех сторон и опустил в карман.
  — Это решает все, — объявил он. — Охота шла только за твоей собакой, Гарри, и это дело рук одного из тех, кто недавно был у тебя. Припомни всех.
  — Последним ко мне заходил Джордж Кашинг. Но он наверняка не способен на подобное дело.
  — Согласен, — заметил Селби. — Вряд ли Кашинг попадает под категорию отравителей собак.
  — Кто еще? — настаивал ветеринар.
  — Заходила миссис Ларраби — вдова убитого. Она просматривала вещи в чемодане и в портфеле… Фред Латтур, твой адвокат, забегал сообщить, что рассчитается с долгом, как только завершится твое дело. У него нет никакой причины травить собаку.
  — Давай посмотрим, не найдется ли еще чего-нибудь, — сказал доктор Перри. — Рассуждать будем потом, а сейчас каждый берет по комнате и занимается поисками.
  Они обследовали все помещение, и Селби обнаружил еще один кусок отравленного мяса.
  — Кто еще был здесь сегодня? — требовательно спросил Селби. — Думай как следует, Перкинс. Это очень важно. За этим стоит гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.
  — Никто… Впрочем, подождите, заходила миссис Брауер. Она вступила на тропу войны: считает, что пять тысяч из отеля перекочевали ко мне. Утверждает, что деньги принадлежат ее мужу.
  — Она не сказала, где супруг их получил?
  — Заявила, что у Ларраби оказался бумажник Брауера и пять тысячедолларовых купюр находились в нем. Следовательно, их необходимо вернуть Брауеру.
  — Так что она от тебя требовала? — спросил Селби.
  — Она настаивала на возвращении денег. Когда я сказал, что их у меня нет, леди возжелала взглянуть на бумажник и убедиться, что это действительно собственность ее муженька.
  — И ты ей показал?
  — Бумажник у шерифа, и я отослал миссис Брауер к нему.
  — Гарри, можешь вернуть все миссис Ларраби. Я возьму лишь фотоаппарат, скажи, что она получит камеру через пару дней; я хочу проверить, есть ли отснятые кадры. Там может оказаться ключ к разгадке. Я был настолько занят, что не подумал об этом раньше.
  — Отличная идея, — сказал коронер. — Пастор прибыл из северных районов штата. Возможно, в пути он фотографировал. Эти фанатики снимают все подряд, возможно, там окажется что-нибудь достойное внимания.
  Селби кивнул и положил аппарат в карман.
  — Ты сообщишь мне о состоянии собаки? — жалобно обратился Перкинс к ветеринару. И, повернувшись к Селби, добавил: — Я очень хочу, чтобы ты хоть что-то сделал с отравителем, Дуг, хотя бы допросил его как следует. На твоем месте я бы начал с миссис Брауер. Мне она кажется низкой тварью.
  — Позвоню через час-другой, — пообещал Селби. — Я страшно занят делом об убийстве, но у меня есть предчувствие, что отравление собаки каким-то образом с ним связано. Сделаю все, что в моих силах.
  — Похоже на то, — сказал доктор Перри, — что это не импровизация, а тщательно продуманный план, направленный на устранение Рона. На твоем месте, Гарри, я днем и ночью был бы начеку.
  — Прекрасная мысль, — заявил Селби и отправился к себе, оставив ветеринара и коронера продолжать беседу.
  Глава 14
  Селби ясно ощутил свою неуместность здесь, перед фасадом резиденции кинозвезды, где он остановил свою машину. В уверенной роскоши дома было нечто такое, что превращало каменных пекинских львов, расположившихся по обе стороны ступеней, ведущих на веранду, в злобных сторожевых псов. Псов, которые на время замерли по команде хозяина, но готовы в любой момент броситься на пришельца и вышвырнуть его вон.
  Селби поднялся по ступеням. Виноградная лоза, увивающая веранду, очевидно, создавала укрытый от взоров островок прохлады в жаркие летние дни.
  Дворецкий с военной выправкой, широкими прямыми плечами, тонкой талией и узкими бедрами распахнул дверь почти в то же мгновение, как палец Селби коснулся кнопки звонка. Глядя через плечо дворецкого на вычурное великолепие вестибюля и гостиной, дверь в которую была открыта, Селби опять почувствовал какую-то неловкость и замешательство — неприятное ощущение человека не на своем месте.
  Это ощущение исчезло при виде Ширли Арден. На ней было платье для коктейля, и прокурор с удовлетворением отметил, что хотя в одеянии и присутствовал налет формальности, это был всего лишь налет, подчеркивающий, что принимается близкий друг. Когда актриса подошла к прокурору, то сумела показать, что не забыла прошлой встречи. Она протянула ему руку со словами:
  — Я так рада, что вы пришли, мистер Селби. Возможно, в кафе беседе сопутствовала бы более деловая атмосфера, но при данных обстоятельствах нам невозможно появляться вместе. Роскошь и простор, которые вы видите, более или менее лишь декорация. Мне, как вы догадываетесь, приходится часто устраивать приемы. В большом помещении мы будем чувствовать себя, как две сухие горошины в бумажном пакете, поэтому я попросила Джарвиса накрыть стол в кабинете. — Ее рука скользнула ему под локоть, и актриса сказала: — Пойдемте, покажу вам дом, я по-настоящему горжусь его архитектурой.
  Ширли Арден провела его по всем помещениям, включая по пути электрическое освещение. У Селби в памяти слились в одну смутную картину огромные комнаты, внутренний дворик с фонтаном, плавательный бассейн с лампами на дне, наполняющими воду голубым туманным свечением, помещения в подвале с бильярдными и теннисными столами, зал для коктейлей со встроенным баром, зеркалами и картинами, изображающими танцовщиц «Мулен Руж» 90-х годов прошлого века.
  Они завершили экскурсию в уютном маленьком кабинете. Большие застекленные двери на одной из стен открывались во внутренний дворик; вдоль трех остальных стен расположились книжные полки, заполненные роскошными изданиями в кожаных переплетах. В кабинете стояли глубокие кожаные кресла, изящный письменный стол, кофейные столики, а в центре комнаты — стол, накрытый на две персоны. Розовый приглушенный свет разливался по белоснежной скатерти и отражался в серебре приборов.
  Ширли Арден указала Селби на одно из кресел, опустилась на другое и положила ноги на оттоманку, небрежно продемонстрировав совершенство их формы. Она потянулась и произнесла утомленно:
  — Господи, до чего же тяжелый денек выдался сегодня. Как идут дела у окружного прокурора?
  — Не очень хорошо, — ответил Селби решительным, не допускающим компромиссов тоном.
  Дворецкий принес коктейли и закуски на подносе, водрузив его на столик, стоящий между собеседниками. Поднимая бокал, Селби заметил краем глаза, как дворецкий поставил на стол огромный серебряный коктейльный шейкер, на блестящих боках которого искрились холодные капли.
  — Я не большой любитель этого, — сказал Селби, указав на посудину, — и, кроме того, у нас официальная встреча.
  — Я тоже не любительница, — смеясь, заметила актриса, — но пусть вас не пугают размеры сосуда. Это просто проявление голливудского гостеприимства. Там, внутри, сосуд поменьше, его содержимое всегда холодное, и напиток не надо портить льдом. Тот, кто часто снимается, не осмеливается много пить. Лишь те, которые покатились вниз, в забвение, злоупотребляют спиртным. Ну конечно, вокруг нас увивается много шушеры — любителей выпить на дармовщинку. Попробуйте эти тартинки с анчоусами и творогом. Вам понравится — они всегда отлично удаются Джарвису.
  Селби начал чувствовать себя более свободно. Коктейль согрел его, в манере Ширли Арден была очаровательная непосредственность, теплый уют кабинета говорил о том, что Селби желанный гость. Роскошь огромных комнат осталась где-то далеко и предназначалась лишь для формальных приемов. Он не мог заставить себя поверить в то, что Ширли способна на обман.
  Она поставила пустой бокал на столик, улыбнулась и неожиданно задала вопрос, который был так же прям, как след метеора в ночном небе:
  — Итак, вы хотели спросить меня о духах?
  — Откуда вам это известно?
  — Просто знаю, что запах играет какую-то роль в вашем расследовании. Вы проявляли настойчивый интерес к тому, какими духами я пользуюсь. Говоря по совести, за пару дней до того по совету своего астролога я сменила духи. Вы, конечно, не верите в астрологию?
  Он не дал прямого ответа, спросив с недоумением в свою очередь:
  — Почему-почему, вы говорите, сменили духи?
  — Потому что меня известили о том, что звезды грозят несчастьем, если я этого не сделаю… О, я понимаю, насколько глупо это звучит со стороны, но ведь в наших мыслях так много всякого, что, если их изложить вслух, это будет ужасно… Вы согласны?
  — Продолжайте, — сказал Селби. — Я весь внимание.
  Она рассмеялась и потянулась, но не от усталости, а как породистая кошка в теплых лучах солнца, изящно и чувственно; потянулась от избытка жизненных сил, требующих выхода.
  — Мы безнадежно невежественны в самых простых вопросах. Возьмем, например, запах. Его источает цветок. Его источает человек. Каждое живое существо имеет специфический, присущий лишь ему запах. Я могу пройти вот этим путем. — Она сделала грациозный жест рукой по направлению к застекленным дверям и дворику. — Мои ноги прикрыты кожей туфель. Нога остается на полу лишь долю секунды, если я иду достаточно быстро. И все же моя жизненная сила оставляет след. Даже почва, по которой я двигаюсь, вибрирует в унисон со мной, в полной гармонии с вибрацией моих жизненных сил. Это легко доказать, если пустить по следу собаку-ищейку. Ее нос настроен на колебания, которые мы именуем запахом, и животное безошибочно узнает место, которого коснулись мои ступни.
  Женщины используют духи, чтобы усилить свои чары. Каким-то образом благоухание умножает постоянно излучаемые ими вибрации. Однако некоторые запахи соответствуют личности, а иные вступают с ней в противоречие…
  — Я слушаю очень внимательно, — заметил Селби. — О, тартинки с анчоусами действительно бесподобны.
  Она рассмеялась, бросив на него короткий взгляд, в котором можно было заметить признаки страха. Смех же звучал просто нервозно.
  — В вас есть нечто такое, что изумляет меня, — сказала актриса. — Вы настолько… упорны… прямолинейны…
  — Скажите, просто груб.
  — Нет, — возразила она. — Это вовсе не грубость. Это нечто весьма положительное. Вы упрямо идете к цели, чем бы ни занимались.
  — Итак, мы говорили, — прервал он ее, — о причине, заставившей вас сменить духи.
  — Некоторое время тому назад я стала замечать, что теряю внутреннюю гармонию. Все было не так. Происходили мелкие неприятности, на которые обычно я не обращаю внимания. Но с недавнего времени эти неприятности начали громоздиться друг на друга. Мне кажется, я не успеваю за ритмом жизни… если вы меня понимаете.
  — Думаю, что хорошо понимаю.
  — Я отправилась к астрологу. Он сказал, что моя личность претерпевает изменения, и я подумала, что это так и есть. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что каждая преуспевающая киноактриса проходит по крайней мере две разные фазы в своем становлении. Лишь немногие из нас были рождены в шелках и бархате. Обычно мы рекрутируемся из самых разных слоев общества — стенографистки, официантки, фотомодели. Мы являем собой странную компанию. У каждой из нас в жизни были трудные моменты, и, чтобы пробиться, приходилось поступать не так, как все. Я не говорю о нашей аморальности, я имею в виду отход от принятых стандартов, от рутины. Затем наступает испытательный период. Нам дают мелкие роли, иногда крупные. Обычно это никудышные сценарии, слабая режиссура, отвратительная массовка. Но вдруг однажды появляется великолепный сценарий, классный режиссер — одним словом, нечто выдающееся. На глазах зрителей на экране рождается новая личность, и эффект бывает мгновенным. Миллионы людей во всем мире в восторге от новой звезды.
  Селби кивнул.
  — Позвольте мне наполнить ваш бокал.
  — Не надо, — сказал он, — одного более чем достаточно.
  — Но почему, — упрашивала она, — давайте я налью лишь половину. Мне хочется повторить, но не в одиночестве.
  — Ну хорошо, но только половину, — согласился он.
  Она не сделала попытки воспользоваться его уступчивостью и остановилась, налив ровно половину. Затем хозяйка наполнила свой бокал, поднесла к губам и с видимым удовольствием сделала глоток.
  — Я рассказываю все так подробно, потому что страшно хочу, чтобы вы поняли меня, поняли мои проблемы.
  — И причину, по которой вы сменили духи, — напомнил прокурор.
  — Потому что я перешла в новую фазу, не осознав этого. Много месяцев я употребляла один вид духов. Но за эти месяцы совершилась трансформация моей личности.
  Ширли Арден нажала на кнопку электрического звонка. Моментально с дымящейся супницей в руках возник дворецкий.
  — Пора за стол, — с улыбкой сказала Ширли Арден. — Нам предстоит маленький неформальный ужин, а отнюдь не изощренный банкет.
  Селби провел актрису к столу. Дворецкий разлил суп по тарелкам и удалился. Хозяйка послала Селби через стол улыбку и произнесла:
  — Теперь, после того как я все объяснила, на какую тему мы будем беседовать?
  Селби процедил в ответ:
  — Мы поговорим о той разновидности духов, которой вы пользовались до смены парфюмерии. Мне интересно знать, в прошлый понедельник, живя в отеле, вы наслаждались еще старым запахом? И мы еще раз обсудим причину, по которой вы изменили своей привязанности.
  Она медленно опустила ложку в тарелку. Ее приподнятое настроение полностью испарилось.
  — Хорошо. Пока ешьте, — устало промолвила она. — Если это так важно, мы поговорим после ужина.
  — Вы должны понять, — сказал он ей, — что это действительно необходимо.
  Ширли Арден вздохнула, взяла ложку и попыталась приняться за суп, но аппетит, видимо, уже пропал. Когда дворецкий уносил ее тарелку, она была полна на две трети.
  Бифштекс, овощной гарнир, салат и десерт были первоклассно приготовлены и образцово поданы. Селби проголодался и ел с удовольствием. Ширли Арден выглядела так, словно сейчас ее поведут на казнь и в соответствии с варварским обычаем перед смертью ей принесли последний ужин. Актриса пыталась поддержать беседу, но ее голос утратил всякую живость.
  Наконец, когда было покончено с десертом и дворецкий подал ликер, она подняла глаза на Селби и дрожащим голосом произнесла:
  — Что ж, начинайте.
  — Какими духами вы пользовались в понедельник, старыми или новыми?
  — Старыми, — ответила актриса.
  — Скажите мне… — и он произнес совсем не те слова, которые она ожидала, — чем объясняется ваше влияние на Джорджа Кашинга?
  Она продолжала улыбаться, но ее ноздри слегка раздулись.
  — Я не знала, что имею на него какое-то влияние.
  — Нет, знали, — продолжал Селби. — И вы отлично пользуетесь своим влиянием. Вы приезжаете в отель, и он охраняет ваше инкогнито.
  — Но разве каждый разумный владелец отеля не поступил бы точно так же?
  — Я знаю Кашинга и вижу, что у него есть какая-то особая причина для этого.
  — Хорошо, — сказала она устало. — У меня есть возможность влиять на него. И запах на тысячедолларовых банкнотах — запах моих духов. Именно Кашинг позвонил в Лос-Анджелес и сообщил о возникших у вас подозрениях. Вы узнали, что я жила в отеле, и полагали, будто Ларраби получил пять тысяч от меня. Ну и что?
  На мгновение Селби показалось, что актриса теряет сознание и вот-вот упадет в обморок. Она покачнулась на стуле. Он бросился к ней, воскликнув: «Ширли!» — не осознавая, что называет ее по имени. Его рука едва успела коснуться плеча девушки, как вдруг позади него раздался звон разбитого стекла и чей-то голос позвал:
  — Селби! Взгляни сюда!
  Он оглянулся и успел заметить за дверью чей-то неясный силуэт. Что-то блеснуло, затем в глаза прокурору ударил нестерпимо яркий свет фотовспышки. Он непроизвольно зажмурился, а когда вновь открыл глаза, ему показалось, что освещенная комната погрузилась в полутьму. Травмированная сетчатка различала лишь два пятна настольных ламп, прикрытых розовыми абажурами.
  Селби опять закрыл глаза и потер их кулаками. Постепенно, очень медленно начали проявляться окружающие детали. Он увидел Ширли Арден, ее руки лежали на столе, и она спрятала в них лицо; увидел разбитое стекло дверей и темную пустоту за ними.
  Селби подбежал к дверям и распахнул их. Глаза его напряженно вперились в тускло освещенное пространство. Он видел черную массу огромного дома, окружающего с трех сторон внутренний дворик, бассейн с цветными огнями, фонтан, из которого лилась вода в маленький пруд с водяными лилиями, столики под огромными зонтами, лежащие стулья. Но все было мертво и недвижимо.
  Откуда-то с улицы донесся скрежет стартера и шум двигателя, за которым последовал визг шин машины, рванувшейся в ночь.
  Селби вернулся в кабинет. Ширли Арден была все в том же положении. Он приблизился, положил руку ей на плечо и почувствовал, как под ладонью дрожит ее тело.
  — Я очень сожалею, — начал он, — случилось то, чего мы опасались, но теперь вам придется пройти через это.
  Послышался топот тяжелых мужских шагов, взволнованный голос дворецкого. Дверь распахнулась, и на пороге возник Бен Траск с искаженной от ярости физиономией.
  — Дешевый адвокатишка! — орал он. — Проклятый искатель популярности, двуличная скотина…
  Селби выпрямился, сделал шаг навстречу ему.
  — С кем это вы разговариваете?
  — С тобой!
  Ширли Арден быстрым движением пантеры поднялась со стула. Она встала между двумя мужчинами и толкнула Траска обеими руками в грудь.
  — Нет-нет, Бен! Перестань! Ты не понимаешь. Неужели ты не видишь…
  — Какого дьявола не понимаю, — громыхал Траск. — Я понимаю абсолютно все!
  — Я ему сказала, я обязана была сделать это.
  — Сказала? О чем?!
  — Сказала о Кашинге, о…
  — Заткнись, дурочка!
  Селби угрожающе выступил вперед.
  — Спокойно, Траск. Возможно, вы не осознаете, что я присутствую здесь как официальное лицо.
  — Плевать я хотел на тебя с твоими официальными полномочиями! — не успокаивался Траск. — Ты сознательно подстроил этот дешевый рекламный трюк, чтобы поглубже втянуть Ширли Арден в свое провинциальное деревенское расследование. Ты специально вынудил ее поставить эту мизансцену, договорившись предварительно со своей захолустной газетенкой, пославшей прощелыгу с фотовспышкой. Неужели ты не понимаешь, Ширли? Он же ведет с тобой двойную игру! Он…
  Селби услышал свои полные холодной ярости слова:
  — Вон отсюда, Траск, грязный лжец!
  Траск без видимого усилия оттолкнул Ширли Арден, и она, словно пушинка, отлетела в сторону. Могучий человек с быстротой профессионального боксера-тяжеловеса двинулся на Селби. Несмотря на ярость, он занял технически безупречную позицию — левая нога впереди, правая сзади, кулаки близко один от другого, правое предплечье прикрывает живот, левый локоть плотно прижат к телу. Было ясно, что Селби придется иметь дело с тренированным бойцом.
  Траск выбросил вперед левый кулак в быстром ударе, направленном в челюсть Селби. Прокурор припомнил то далекое время, когда он выиграл чемпионат колледжей по боксу. Гнев улетучился, его сменил холодный, целеустремленный расчет. Селби четким эффективным поворотом ушел в сторону и одновременно вытянул левую руку ровно настолько, чтобы отвести удар Траска. Тот на мгновение потерял равновесие, и его кулак лишь скользнул по плечу Селби.
  Гримаса изумления исказила лицо Траска. Он попытался нанести мощный апперкот, но Селби опередил его. Используя вес тела и мышцы корпуса, он провел сильнейший удар правой.
  Инстинкт толкал его к тому, чтобы направить кулак в лицо врага, потому что, когда человеком овладевает слепая ярость, он отбрасывает в сторону предосторожность, стремясь измолотить лицо противника. Но боксерская подготовка Селби взяла верх над эмоциями. Его удар правой пришелся точно в солнечное сплетение Траска. Селби почувствовал, как кулак погрузился в мягкое, податливое тело; Траск со стоном сложился пополам.
  Краем глаза Селби уловил, что Ширли Арден судорожно давит указательным пальцем на кнопку звонка, вызывая дворецкого. Траск отклонился в сторону и ударил Селби справа, кулак достиг подбородка прокурора и заставил его пошатнуться.
  — Перестаньте! Перестаньте! — услышал он выкрики Ширли Арден. — Оба перестаньте! Вы слышите?
  Селби ушел от второго удара. Он видел посеревшую от боли физиономию Траска, заметил, как в комнату вбежал широкоплечий дворецкий и как Ширли Арден, указав пальчиком на Траска, скомандовала:
  — Уймите его, Джарвис!
  Рослый дворецкий, не замедляя движения, вытянулся и, падая, использовал против Траска футбольный захват. Траск уже был готов нанести Селби удар слева, но вместо этого рухнул на пол, словно кегля. Стул, оказавшийся на пути падения, под тяжестью двух мужчин разлетелся в куски.
  Селби встретил гневный взгляд Ширли Арден.
  — Уходите! — скомандовала она.
  Дворецкий поднялся на ноги. Траск лежал на полу, ладони его были прижаты к животу, лицо бледно как мел.
  — Минуточку, — сказал, тяжело дыша, Селби. — Вы должны еще ответить на мои вопросы.
  — Ни за что! — выпалила она.
  Траск заговорил ровным, безжизненным голосом:
  — Не будь наивной, Ширли. Он все это подстроил. Неужели ты не понимаешь?
  Дворецкий угрожающе двинулся в сторону Селби.
  — И не пытайтесь, молодой человек, — предупредил прокурор.
  Однако он оценил, каким трудным противником мог бы оказаться этот человек. Селби понял вдруг, что широкие плечи, тонкая талия, сухие мускулистые бедра означают, что перед ним отлично подготовленный профессиональный телохранитель.
  Ситуацию разрядила Ширли Арден, остановив дворецкого словами:
  — Не надо, Джарвис. Достаточно насилия. Мистер Селби нас покидает.
  Актриса подошла к Селби и взглянула ему прямо в глаза.
  — Я и подумать не могла, — сказала она презрительно, — что вы способны на подобные поступки. Бен Траск предупреждал, чтобы я не доверяла вам. Он говорил, что вы специально организовали утечку информации для прессы, что вы будете давить на меня до тех пор, пока не сломаете. Я не верила ему. И вот теперь… теперь… этот низкий трюк. Я уважала вас. Больше того, если хотите знать, даже восхищалась. Восхищалась настолько, что не могла быть самой собой в вашем присутствии. Бен говорил, что я потеряла голову, как школьница. Вы казались таким уравновешенным, уверенным в себе, прямым, искренним — червонное золото по сравнению с фальшивым блеском Голливуда. А на поверку оказались таким же гнилым и разложившимся, как и все. Убирайтесь!
  — Послушайте, — начал было Селби, — я…
  Дворецкий выступил вперед.
  — Вы слышали, что она сказала, — произнес он угрожающе. — Убирайтесь отсюда!
  Ширли Арден повернулась на каблуках и сказала утомленно:
  — Он уже уходит, Джарвис. Не выбрасывайте его, но проследите, чтобы мистер Селби удалился.
  — Пожалуйста, мисс Арден, — сказал прокурор, — вы не можете вот так…
  Могучий дворецкий ухмылялся, напрягая мышцы.
  — Вы разве не уходите? Хотите задержаться?
  Не оглядываясь, Ширли Арден вышла из комнаты. Бен Траск с трудом поднялся на ноги.
  — Следи за ним в оба, Джарвис, — предупредил он, — это динамит. Какого дьявола ты бросился на меня?
  — Так она велела, — холодно ответил дворецкий, не сводя глаз с прокурора.
  Селби всегда чувствовал, когда положение безнадежно.
  — Мисс Арден будет допрошена, — сказал он. — Если она желает, допрос будет произведен здесь, в противном случае ей придется отвечать перед Большим жюри в Мэдисон-Сити. Итак, делайте ваши ставки, джентльмены, выбирайте.
  — Я уже сделал, — ответил дворецкий. — Убирайтесь!
  Селби направился к выходу, Траск заковылял следом.
  — Не оценивайте себя слишком высоко, — с издевкой в голосе произнес он. — Может, вы и большая жаба в маленькой луже, но вам предстоит борьба в настоящем мире. От нас вы не получите никакой поддержки. И запомните еще: за Ширли Арден стоят огромные деньги. Эти деньги купят любую газету Лос-Анджелеса, и она опубликует нашу версию событий.
  Дворецкий сказал ровным голосом:
  — Заткнитесь, Траск, не превращайте себя в клоуна.
  Он вручил Селби шляпу и перчатки. Манеры Джарвиса совершенно изменились, и он спросил:
  — Помочь вам надеть пальто, сэр?
  — Да, — ответил Селби.
  Прокурор позволил ему оправить пальто у воротника. Потом, неторопливо натянув перчатки, он кивнул и произнес:
  — Дверь, Джарвис.
  — Простите, сэр, — саркастическим тоном бросил дворецкий и с легким поклоном распахнул дверь.
  Селби прошел через просторную веранду к ступеням.
  — Не думайте, что это вам так сойдет… — Конец тирады Бена Траска остался за захлопнувшейся дверью.
  Глава 15
  Селби выяснил, что не сможет получить проявленную пленку раньше девяти часов утра следующего дня. Он вернулся в отель и позвонил оттуда Рексу Брэндону.
  — Мне удалось выяснить кое-что, Рекс, — сказал он. — В деле возник новый поворот, здесь каким-то образом замешан Джордж Кашинг, хотя я пока не знаю, насколько серьезно. Кашинг знал с самого начала, что пять тысяч долларов дала Ширли Арден. Он предупредил ее, что я собираюсь определить происхождение банкнотов по запаху и посоветовал сменить духи.
  — Ты хочешь сказать, что источник денег — актриса? — переспросил шериф.
  — Да, — устало ответил прокурор.
  — А я-то полагал, что ты уверен в обратном.
  — Ну что же, я ошибался.
  — Значит, она врала тебе?
  — Похоже на то.
  — Теперь, надеюсь, ты не собираешься и дальше замалчивать ее участие?
  — Не собираюсь.
  — Что еще она сообщила?
  — Ничего.
  — Ну так заставь ее разговориться.
  — К сожалению, это легче сказать, нежели сделать. Как мне было сказано совсем недавно, мы ведем борьбу против весьма могущественных сил. Имя Ширли Арден значит очень много для кинобизнеса, который, в свою очередь, контролируется банками, управляемыми людьми с огромным политическим влиянием. Над ними я не властен. Единственный путь допросить Ширли Арден — это вызвать ее повесткой, чтобы она предстала перед Большим жюри.
  — Ты собираешься так поступить?
  — Да. Подготовь повестку и обеспечь вручение.
  — Постарается ли она увильнуть от повестки?
  — Уверен. Больше того, они начнут громоздить на нашем пути все мыслимые юридические преграды. Скажи Бобу Кентли, моему заместителю, чтобы повестка была подготовлена юридически безукоризненно.
  — Как насчет информации общественности?
  — Боюсь, информация общественности абсолютно вне нашего контроля. В огонь подлили масла. И в этом виноват лишь я сам. Мисс Арден полагает, что я гонюсь за рекламой.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Кто-то, я думаю, что Биттнер, ухитрился сфотографировать меня, когда я ужинал тет-а-тет с мисс Арден в ее доме.
  — Да, тебя крепко посадили в лужу, — посочувствовал шериф.
  — Как будто я сам не знаю, — с горечью сказал Селби. — Во всяком случае, это уничтожило всякую возможность сотрудничества с мисс Арден.
  — Вернемся к Кашингу. Что мы предпримем?
  — Нажмем как следует.
  — Ему это не понравится, ты же знаешь.
  — Плевать. Мне еще меньше нравится, как он поступил с нами.
  — Кашинг был одним из самых верных наших сторонников.
  — Я не дам и ломаного гроша за то, кем он был. Вызови его и задай жару. Я собираюсь получить утром пленку и двинусь домой. А сейчас пойду в кино и выкину из головы все, что касается убийства.
  — Лучше отправляйся на стриптиз, сынок, — посоветовал шериф. — По-моему, ты сильно разочаровался. Случаем, не втюрился в эту артисточку?
  — Иди к дьяволу, — ответил Селби. — Послушай, Рекс.
  — Да.
  — Проинформируй Сильвию Мартин о Кашинге. Она первой почувствовала, что с ним не все ладно. Теперь ясно, Сильвия была права.
  Селби повесил трубку, принял горячую ванну, переоделся и почувствовал себя гораздо лучше. Он пошел в кино, но очень рассеянно следил за происходящим на экране. Его не оставляло гнетущее чувство, он ощущал себя человеком, идеалы которого разлетелись вдребезги, человеком, которого предал близкий друг и который ожидает новых несчастий.
  После окончания сеанса Селби почти час бесцельно бродил по улицам, задержался, чтобы выпить в баре, который заполняли веселые, шумные, смеющиеся люди.
  Наконец он вернулся к себе в номер. Когда Селби открыл дверь и потянулся к электрическому выключателю, то ощутил непонятное беспокойство. Какое-то время он не мог определить источник опасности, но потом понял — запах сигарного дыма в номере.
  Прокурор никогда не курил сигар. Какой-то любитель сигар либо сейчас находился здесь, либо побывал чуть раньше. Селби нащупал выключатель, нажал кнопку и приготовился отразить атаку. Однако комната была пуста.
  Прокурор плотно закрыл дверь и поймал себя на мысли, что готов забаррикадироваться стулом. Перед его глазами возник номер гостиницы, в котором Уильям Ларраби встретил смерть. Стыдясь самого себя и абсурдности своих действий, Селби встал на четвереньки и заглянул под кровать.
  Он проверил двери, ведущие в соседние номера, и удостоверился, что они закрыты на щеколду изнутри. Открыв окно, прокурор выглянул наружу. Пожарная лестница была так далеко, что не могла служить путем для вторжения.
  Весь багаж прокурора состоял из одного легкого саквояжа. Он стоял на полу, там, где его оставил Селби, но прокурор заметил на покрывале постели продолговатую вмятину с четырьмя ямками на углах. Он поднял саквояж и взглянул на его дно. На каждом углу находилась невысокая латунная выпуклость. Селби аккуратно поставил саквояж на вмятину. Несомненно, кто-то уже проделал это до него.
  Прокурор открыл саквояж. Ясно, что его обыскивали и, видимо, второпях. Скорее всего, содержимое было вытряхнуто на кровать, а затем кое-как брошено назад. Селби пребывал в полном недоумении. Кому понадобилось просматривать его вещи?
  Что ценного могло у него быть? Поиск велся торопливо и впопыхах, но кто бы это ни был, он, видимо, опасался, что Селби может вернуться и застать незваного гостя за работой. Однако, не обнаружив желаемого, посетитель преодолел страх перед возможным разоблачением, задержался и тщательно обыскал комнату. Об этом можно было судить по сигарной вони, заполнившей номер.
  Человек, вероятно, зажег сигару, чтобы успокоить нервы, и затем провел тщательный обыск. Селби разгладил покрывало. Подушки потеряли свою крахмальную симметричность, которую им придали опытные руки горничной. Их явно кто-то передвигал.
  Неожиданно Селби осенила мысль о фотоаппарате. Он оставил его в фотомагазине, владелец которого обещал, учитывая положение Селби и возможное значение снимков, проявить пленку к утру. Очевидно, фотоаппарат играет гораздо большую роль, чем первоначально предполагал прокурор.
  Селби распахнул окно и дверную фрамугу, чтобы выветрился сигарный запах. Затем разделся, лег на кровать, но сон не приходил. Наконец, вполне осознавая бессмысленность своих действий, прокурор поднялся, прошел босиком по ковру, взял стул с прямой спинкой, подтащил его к дверям и поставил так, чтобы спинка удерживала дверную ручку. Селби забаррикадировался точно так же, как покойный пастор в ту ночь, когда он был убит.
  Глава 16
  Когда Селби проснулся, солнечные лучи уже заливали комнату. Он посмотрел на стул у ручки двери и громко рассмеялся над своими ночными страхами. После холодного душа он почувствовал себя еще лучше. Селби побрился, позавтракал в ресторане и уже к моменту открытия появился в фотомагазине. Он испытал облегчение, увидев, как продавец извлек катушку пленки из ящика стола и положил ее в пакет.
  — Я оставлял камеру, — сказал Селби.
  — Конечно, я помню, — кивнул продавец и вручил ему аппарат в кожаном футляре.
  Селби положил камеру в карман и спросил:
  — Могу ли я здесь, у вас, просмотреть пленку?
  — Конечно, — ответил молодой человек и включил свет в горизонтальном просмотровом столе.
  Селби развернул ролик.
  — Сделано всего пятнадцать снимков, — заметил продавец.
  Селби кивнул и в немом изумлении уставился на негативы. Все снимки без исключения являли собой уличные сценки. Изучая их, прокурор понял, что все кадры были сняты в Мэдисон-Сити. Опять перед ним оказалась глухая стена.
  — Не хотите ли взглянуть через увеличительное стекло? — спросил продавец и вручил Селби мощную лупу на подставке, через которую можно было пропустить пленку.
  Селби согнулся над прибором и начал передвигать пленку кадр за кадром. Перед ним открывались знакомые уличные сценки. Но, увидев последний кадр, он замер.
  — Взгляните, пожалуйста, — попросил он продавца. — Этот снимок был сделан первым?
  Продавец взглянул на пленку и утвердительно кивнул.
  — И абсолютно невозможно допустить, что последующие кадры были экспонированы раньше этого?
  — Абсолютно невозможно.
  На снимке была видна улица, трамвайный путь, отель «Мэдисон», ажурный фонарный столб на углу. Этот столб устанавливали именно в тот момент, когда Селби входил в отель для осмотра тела пастора. Иными словами, все снимки были сделаны, когда владелец камеры уже давно умер!
  Увидев выражение лица Селби, продавец спросил:
  — Что-нибудь особенное?
  Селби медленно покачал головой, скатал пленку и положил ее в металлический патрон, который дал ему продавец.
  — Очень хорошая экспозиция, — сказал молодой человек. — Точная выдержка.
  Селби кивнул и вышел на улицу.
  В очередной раз несложное дело совершало ошеломляющий поворот. Он оказался перед лицом невозможного — невозможного, которое, однако, приняло форму стопроцентной банальности. Можно было прийти к выводу, что все чувства обманывают его.
  Глава 17
  Вернувшись в Мэдисон-Сити, Селби оставил машину в гараже для техобслуживания и пешком отправился в свой офис. По дороге он имел возможность убедиться, насколько переменчиво общественное мнение. Когда Мэдисон-Сити был разделен на два враждебных лагеря во время выборов окружного прокурора, Селби пользовался уважением у противников и вызывал восхищение своих бескорыстных и верных помощников. Теперь же он оказался в совершенно ином положении.
  Экстренный выпуск «Блейд» продавался на каждом углу. Селби уже успел купить его в киоске, подъезжая к городу. Все оказалось еще хуже, чем можно было предположить. Фотография была как обвинение. Стол, накрытый на двоих, наклонившаяся вперед актриса с унылым выражением лица. Вытянутая рука Селби вот-вот ласково обнимет ее плечи. Но хуже всего, что он сам выглядел нелепо и смехотворно. Когда фотограф окликнул его и вспышка ослепила Селби, он был удивлен и испуган.
  Фотография, сделанная в момент эмоционального напряжения, искажает лицо, превращает его в карикатуру. Лица бегуна, разрывающего финишную ленточку, или водителя, яростно вращающего руль, чтобы избежать столкновения, узнаваемы, но настолько искривлены и изуродованы, что вызывают смех. Застывшая физиономия Селби на снимке демонстрировала удивление и ужас.
  Служащий гаража, обычно общительный и веселый, гордый тем, что поддерживал Селби на выборах, оказался полностью погружен в изучение пореза на автомобильной шине. Люди, которые раньше останавливали Селби, чтобы перекинуться с ним парой слов или обсудить результаты выборной кампании, торопились мимо, небрежно кивая, видимо, занятые неотложными делами, мешающими общению с окружным прокурором.
  Селби, стиснув зубы, прошествовал по длинному коридору, толчком распахнул дверь и приветственно кивнул находящейся в приемной Аморетт Стэндиш, которая сказала:
  — Звонил шериф Брэндон и убедительно просил передать вам, как только вы появитесь, что мистер Кашинг спешно покинул город по неотложному делу.
  Селби поблагодарил ее и открыл дверь своего кабинета. Сильвия Мартин сидела во вращающемся кресле, закинув ноги на стол, и курила, сосредоточенно пуская в потолок кольца дыма. При звуке открывающейся двери она быстро опустила ноги и вскочила с виноватым видом.
  — Как ты сюда попала? — спросил Селби.
  Со смехом она ответила:
  — Проскользнула незаметно. Хотела встретить тебя первой.
  — Видимо, очень не терпелось заявить: «А что я тебе говорила?»
  Девушка не могла скрыть обиду.
  — Дуг… — начала она.
  — Ну что же, вперед! — не успокаивался прокурор. — Выкладывай. Сообщи, что актриса облапошила меня и что ты предупреждала, но я не слушал. Заяви, что…
  Она подошла ближе и прикрыла его губы кончиками пальцев.
  — Дуг, ну пожалуйста!
  Селби наконец увидел ее полные слез глаза.
  — Не говори глупости, — сказала девушка, — и не сомневайся во мне.
  — Прости, Сильвия, — ответил прокурор, — я нацепил боевые доспехи и начинаю раздавать удары правым и виноватым.
  Ее уныние вмиг исчезло, лицо прояснилось, глаза сквозь слезы засветились улыбкой.
  — Это здорово, — сказала она.
  — Что здорово? — переспросил Селби.
  — Я надеялась именно на то, что ты примешь бой. Это единственное, что остается. Даже пропустив удар в челюсть, надо драться.
  — Я оказался удивительным простофилей.
  — Вовсе нет, — запротестовала девушка.
  — Во всяком случае, сейчас я в большой замазке.
  Она кивнула:
  — Не будем обманывать себя. Ты в ужасной замазке, Дуг. «Блейд» визжит о необходимости отозвать тебя с поста в силу твоей неспособности расследовать заурядное убийство.
  — Заурядное убийство! — воскликнул он. — Мне даже слышать не приходилось о столь кошмарном деле. Чего бы я ни коснулся, все разлетается на куски и бьет меня по физиономии. Даже то, что кажется совершенно очевидным, оказывается не тем, чем представляется на первый взгляд.
  — Тем не менее у тебя есть еще время до четырех пятнадцати пополудни, чтобы найти убийцу.
  — До четырех пятнадцати пополудни? — переспросил он. — Но почему?
  — Потому что в это время выходит наш экстренный выпуск.
  — Вы готовите экстренный выпуск?
  — Да, — ответила Сильвия. — Хочешь узнать заголовок? Я убедила босса набрать его, гранки со мной.
  Она открыла сумочку, вытащила полоску газетной бумаги и расстелила ее на столе. Крупные черные буквы заголовка кричали: «Селби раскрывает убийство!»
  — Дело в том, что, когда «Блейд» выйдет сегодня вечером, вслед за экстренной утренней публикацией, тебе конец. Настроение публики сейчас направлено против тебя. И если дать общественному мнению сформироваться, будет практически невозможно изменить его. Но мы выбрасываем на улицы свой экстренный выпуск одновременно с вечерним выпуском «Блейд». «Блейд» будет поносить и унижать тебя, мы же дадим разгадку убийства. Город умрет от смеха.
  — Вот с этим я согласен. Во всяком случае, я уже начинаю хохотать.
  — Но почему?
  — Да потому, — ответил он, — что я не вижу возможностей раскрыть тайну. В ней Кашинг замешан, и Кашинг бежал. Замешана актриса. Бог знает, насколько глубоко, но она отказывается говорить и будет прятаться от вручения повестки. Не исключено, что она уже летит в порт, чтобы отправиться в морской круиз для поправки здоровья. Возможно, Чарльзу Брауеру что-то известно, но Сэм Роупер добился его освобождения на основе «Хабеас Корпус» — закона о неприкосновенности личности. В конечном итоге мы доберемся до него, однако это потребует много времени.
  Если я попытаюсь прямо или косвенно связать Ширли Арден с убийством, мне предстоит борьба с крупнейшими банкирами и финансистами США. Я выступлю против политиков, имеющих вес во всей стране, а не только в нашем штате, и буду выглядеть, как некомпетентный молокосос.
  Неожиданно Сильвия схватила Селби за лацканы пиджака и сильно встряхнула.
  — О… как ты иногда бесишь меня! Если встать на твою позицию, то тайна будет разгадана, когда на нее всем уже будет наплевать. Да и ты, скорее всего, уже потеряешь свой пост. Завтра утром начнется сбор подписей за твой отзыв. Весь город считает, что либо тебя купили, либо ты просто глупец. Тебе придет конец в ту же секунду, когда станет известно, что ты пытаешься определить местонахождение Ширли Арден после милого ужина вчера вечером, и особенно когда все узнают, что тебе это не удается. Никого не будет интересовать, раскрыл ты тайну убийства или нет.
  Не надо недооценивать Карла Биттнера. Он не дурак. Он опытный газетчик и знает все ходы. Ему известно, как развернуть пропагандистскую кампанию и воздействовать на чувства читателей. Пока ты будешь последовательно, шаг за шагом расследовать дело, Биттнер ухитрится срезать угол, и ты прочтешь о тайне убийства на первой полосе «Блейд».
  — Ладно, ладно, — улыбнулся этой горячей речи Селби, — твоя взяла. Мы найдем убийцу к четырем тридцати.
  — К четырем пятнадцати, — поправила она. — Вообще-то, надо найти ответ чуть раньше, чтобы я могла подготовить материал и передать его по телефону в редакцию.
  — Когда начнем? — спросил он, не переставая улыбаться.
  — Немедленно.
  — Хорошо, даю факты, над которыми можешь поразмышлять. Вот фотоаппарат убитого. По неизвестной нам причине камера играет важную роль. Кто-то пытался украсть ее у меня в Голливуде вчера вечером.
  — Из-за снимков, которые были в аппарате? — спросила Сильвия, не скрывая возбуждения.
  — Не думаю, — ответил Селби, — на снимках представлены различные уличные сценки. На них изображена центральная улица Мэдисон-Сити.
  — Но там должно скрываться нечто важное, может быть, снимки смогут раскрыть цель пребывания пастора здесь.
  — Да, в них есть нечто, — заметил прокурор мрачно. — Нечто исключительно важное.
  — Что именно?
  — Новый ажурный столб на углу перед отелем «Мэдисон». Столб устанавливали во вторник утром, когда я подъехал к отелю, после того как было обнаружено тело. Иными словами, фотографии были сделаны спустя часы или даже дни после того, как пастор был убит.
  — Но как это могло произойти?
  Он пожал плечами.
  — Фотоаппарат находился в чемодане, когда ты прибыл в отель?
  — Да.
  — Значит, пленка была подменена.
  — Каким образом?
  — Что потом случилось с камерой?
  — Ее взял коронер и закрыл в своем сейфе.
  — Но ведь кто-то мог подменить пленку?
  Селби рассмеялся.
  — Это была бы непростая задача. Для ее решения надо немало времени. Нельзя просто подменить пленку, не засветив ее… — Вдруг он прервал фразу, задумчиво уставился на Сильвию и неожиданно произнес: — Рон был отравлен.
  — Кто такой Рон?
  — Собака коронера, большой сторожевой пес. Кто-то отравил его. Яд был хитроумно спрятан, и отравленные куски мяса разложены в десяти местах.
  — О да. Я припоминаю теперь. Просто не знала, что кличка собаки Рон.
  — Это случилось вчера, вскоре после нашего возвращения из Ривербенда.
  — Собака жива?
  — Не знаю, я видел ее в ветеринарной лечебнице.
  — Следовательно, тот, кто это сделал, подменил пленку.
  — Не знаю, как он мог это сделать, потому что я тут же забрал фотоаппарат.
  — Но коронер, наверное, был крайне привязан к своей собаке?
  — Да.
  — В таком случае он наверняка оставался с ветеринаром, чтобы увидеть, как идет лечение?
  — Да.
  — Тогда все ясно, — заявила Сильвия. — Пленка была заменена, пока коронер оставался в лечебнице. Теперь можно точно установить временные границы.
  Селби кивнул:
  — В твоих словах что-то есть. Как относится шериф ко всей этой истории?
  — Ты имеешь в виду его реакцию на статью в «Блейд»?
  — Да.
  — Не знаю. Конечно, ему следует думать о своем будущем.
  — Интересно… — сказал Селби.
  — Нет… наверняка нет. То, что я мог об этом подумать, показывает, насколько извращено мое мышление. Рекс Брэндон не тот человек, чтобы бросить друга. Он останется со мной.
  Казалось, шериф лишь ждал этой реплики. Как в театральной постановке, дверь открылась, и Брэндон вступил в кабинет со словами:
  — Привет, ребята. Ничего, что я явился без предупреждения?
  Большое черное сомбреро шерифа было лихо сдвинуто на затылок. Самодельная сигарета свисала из угла рта.
  — Ну что, сынок, — начал он, — похоже, мы сильно вляпались?
  — Оставь-ка это «мы». Вляпался я один. У тебя все в порядке. Тебе следует позаботиться о своей судьбе, Рекс. Не связывайся со мной — я теперь прокаженный.
  Лицо шерифа выразило искреннее недоумение.
  — Надеюсь, ты шутишь, сынок? — спросил он.
  — Совсем нет. Мое положение отвратительное, а у тебя все в порядке. Ты вовсе не должен страдать из-за моих ошибок.
  Шериф тяжело уселся на стул.
  — Вот уж никак не ожидал от тебя такого.
  — Чего такого?
  — Выступления против партнера.
  — Ты хочешь сказать, что я иду против тебя только потому, что не хочу, чтобы ты делил со мной позор? — с недоумением спросил Селби.
  — Может, я не совсем точно выразился, — ответил шериф, — но вроде бы мы затеяли все вместе и вроде бы не очень хорошо с твоей стороны… Ну ладно, так что же мы предпримем дальше?
  Сильвия Мартин подняла телефонную трубку.
  — Соедините меня с редактором «Кларион»… Алло, это Сильвия. Измените, пожалуйста, заголовок… «Селби и Брэндон раскрывают тайну убийства»… Да, я в самой гуще событий. Вот-вот все разрешится. Убийце теперь уже никуда не уйти. Сейчас они обсуждают последние детали, перед тем как нанести удар. Арест состоится сегодня часа в четыре пополудни, может быть, в три тридцать. Да, мы получили право на эксклюзивный материал. Как только я закончу статью, тотчас позвоню… Нет, не сейчас… Это вовсе не блеф… Да, я понимаю, что рискую местом… Хорошо, до свидания.
  Она положила трубку на место.
  Селби печально посмотрел на Сильвию и спросил:
  — Значит, теперь и твоя работа зависит от исхода дела?
  — Несомненно, — радостно ответила она.
  Селби выудил из кармана пленку.
  — Ладно, шериф, вот все, чего я достиг. Замечательные фотографии центра нашего города.
  — Пленка из аппарата пастора?
  — Да. Но фотографии были сделаны после того, как он отдал богу душу.
  — Что?
  — Это бесспорно. Мы размышляли о том, как могли подменить пленку. И почти пришли к выводу, что собака коронера была отравлена тем, кто хотел произвести эту подмену.
  — Когда была отравлена собака?
  — Сейчас мы узнаем, — ответил Селби и потянулся к телефону.
  Но тот зазвонил раньше, чем прокурор коснулся трубки. Он поднял ее, произнес: «Хэлло» — и услышал полный раскаяния голос Ширли Арден:
  — Дуглас Сел… Я хочу сказать, мистер Селби?
  — Да. — В голосе прокурора чувствовалось напряжение.
  — Я здесь, в отеле. Инкогнито. В том же номере — пятьсот пятнадцать.
  — Что это еще за трюк? Я получил достаточную дозу подлости вчера вечером. Если хотите узнать подробности, можете взять экземпляр «Блейд».
  — Да, — сокрушенно ответила актриса, — я уже все видела. Пожалуйста, приходите.
  — Когда?
  — Прямо сейчас.
  — Хорошо. Я иду. Но на этот раз я не собираюсь изображать молокососа, — сердито сказал Селби и с силой швырнул трубку на место.
  Сильвия Мартин посмотрела на него широко открытыми глазами и настороженно спросила:
  — Ширли Арден?
  Он утвердительно кивнул.
  — Ты идешь, Дуг?
  — Да.
  — Пожалуйста, не ходи.
  — Но почему?
  — Не знаю. Я ей не доверяю. Она хитрая. Она актриса. В ней… есть блеск, боюсь, она тебя гипнотизирует.
  — На сей раз ей не удастся загипнотизировать меня, — твердо пообещал Селби.
  — Ну, пожалуйста, Дуг, останься. Пусть шериф Брэндон передаст ей повестку, чтобы она предстала перед Большим жюри. У тебя есть шанс показать всем, что ты не подкуплен. Это может оказаться ловушкой, даже, возможно, и не специально подстроенной. Только подумай, ведь Биттнер знает о ее приезде и ожидает твоего появления. Мы же сейчас бежим наперегонки со временем. От результата гонки зависит все.
  Он упрямо покачал головой:
  — Я обещал прийти и приду. Это теперь вопрос самоуважения. Она позвонила, доверяя мне, я не имею права обманывать ее доверие.
  — Она подлая лицемерка, — яростно заявила Сильвия. — Каждый раз, как ты встречаешься с ней, тебе достается на орехи. Качество пудинга познается во время еды. Тебе пора бы уже раскусить ее самому.
  — Прости, Сильвия, но я иду, — ответил он просто.
  Ее губы задрожали. В поисках подмоги девушка взглянула на Рекса Брэндона, но шериф покачал головой, затянулся своей сигаретой, выпустил длинную струю голубоватого дыма из угла рта и сказал:
  — Бесполезно, сестренка, он все равно пойдет.
  Селби двинулся к выходу. Оглянувшись, он поймал умоляющий взгляд Сильвии. Прокурор вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
  Глава 18
  Дуг Селби постучал в дверь пятьсот пятнадцатого номера и, не ожидая ответа, распахнул ее. Ширли Арден шла ему навстречу. Она была одна. Селби закрыл за собой дверь и остановился, глядя на актрису.
  — Итак? — сказал он.
  — Я чувствую себя виноватой.
  — Не без оснований.
  — Мне не следовало верить Бену. Он крайне подозрителен и легко выходит из себя. Но поймите, как со стороны выглядела вся ситуация.
  — Итак, я вас слушаю.
  Она подошла ближе и положила ладони на плечи прокурора. Глаза, потрясающие миллионы любителей кино, смотрели на него и неодолимо притягивали к себе. Ширли Арден спросила:
  — Я прощена?
  — Прежде посмотрим, что и как вы скажете.
  — Что вы хотите услышать? Ну, пожалуйста… Я не осуждаю вас за то, что вы рассердились на меня, но все происшедшее было так ужасно, а объяснения Бена выглядели настолько логично!
  — И вы поверили, что это был рекламный трюк с моей стороны?
  — Да. И что вы использовали меня. Он уверял, будто вы устроили утечку информации в газеты. Бен говорил, что вы хотите втянуть меня в расследование, чтобы привлечь внимание крупных газет, получить рекламу и нажить политический капитал.
  — Да, — ядовито сказал Селби, — вы видите, какой капитал я себе нажил. Попытки играть с вами честно сделали из меня всеобщее посмешище.
  Она кивнула и произнесла покаянным тоном:
  — Да, мне все стало ясно, как только я узнала о «Блейд». Я здесь, чтобы помочь вам. Вы вели себя честно и поступали правильно.
  — Полагаю, вас прислал Бен Траск, предварительно хорошенько отрепетировав всю сцену.
  — Бен Траск считает, что я сейчас в самолете на пути в Мексику.
  — Траск был здесь в день убийства? — спросил Селби.
  Она кивнула утвердительно.
  — А днем раньше?
  Актриса вновь кивнула.
  — В чем секрет вашего влияния на Кашинга?
  — Он мой отец, — ответила она просто.
  Селби не смог скрыть изумления и переспросил:
  — Ваш кто?!
  — Мой отец. Он выкинул меня из своей жизни, когда мне было всего одиннадцать лет. Лишь после того, как я стала знаменита и богата, он возник вновь.
  — А как насчет пастора?
  Ширли Арден указала Селби на стул, приглашая сесть.
  — Я расскажу все. Мне плевать на последствия и безразлично, что считают папочка и Бен Траск.
  — Продолжайте, — подбодрил ее Селби.
  — Никто не знает в подробностях моего прошлого. Время от времени журналы публикуют жалостную повесть о том, как я росла в женском монастыре. Это ложь. Я выросла в подворотне.
  Прокурор посмотрел на актрису внимательным, изучающим взглядом.
  — Когда мне было семнадцать, меня приговорили к тюремному заключению как не поддающуюся исправлению. Если бы я попала в исправительное учреждение для малолетних преступников, уже ничто не смогло бы спасти меня. Но мне повстречался человек, который поверил в меня, понял причину моего поведения.
  — Это был Ларраби? — спросил прокурор.
  — Да. Пастор всего себя отдавал людям. Он побеседовал с судьей и добился, чтобы исполнение приговора было отложено на год. Он заставил меня поверить в себя, заставил что-то делать во имя большой цели. Он пробудил во мне честолюбие. Вначале я думала, что все его слова — чушь, но он мне нравился, мне не хотелось обижать старика, и я старалась вести себя хорошо. Четыре года спустя я начала сниматься в третьестепенных ролях в Голливуде. Это были годы непрерывной борьбы, я бы давно сдалась, если бы не его письма, его святая вера в изначальное добро, заложенное в человеке.
  — Я слушаю очень внимательно, — сказал Селби.
  — Что случилось потом, вам хорошо известно. В течение года я оставалась на эпизодических ролях. Затем мне досталась роль с текстом. Режиссер решил, что у меня есть данные, и я получила наконец главную роль.
  На прошлой неделе Ларраби позвонил и сказал, что должен увидеть меня немедленно, но не может сразу приехать в Голливуд, так как у него есть дела в Мэдисон-Сити. Он сообщил, что ему нужны пять тысяч долларов. Я отправилась в банк, сняла со счета пять тысяч в тысячедолларовых банкнотах и приехала в Мэдисон-Сити. Ларраби привез на продажу сценарий под названием «Да не судимы будете». В его основе лежал мой жизненный путь. Вы сами знаете, насколько этот сценарий безнадежен. Я объяснила пастору, что не имею отношения к приобретению сценариев.
  — Что произошло потом?
  — Ларраби еще раз сказал, что ему необходимы пять тысяч долларов. Его близкий друг по имени Брауер испытывает финансовые затруднения. Ларраби обещал ему достать деньги. Он затратил несколько месяцев на этот сценарий и верил, что создал шедевр. Пастор считал, что с моей поддержкой легко получит за него пять тысяч долларов. Я дала ему деньги и посоветовала этому доброму человеку забыть о своем сценарии. Пусть он рассматривает эти деньги как заем, сказала я.
  — Это все?
  — Все.
  — Объяснил ли он, почему зарегистрировался в отеле под именем Брауера?
  — Мистер Ларраби сказал, что у него в Мэдисон-Сити еще одно дело и что человек, с которым пастор связан, просил сохранить его прибытие в секрете. Он сказал, что написал этому человеку из Ривербенда, тот позвонил в ответ и предупредил, что мистеру Ларраби опасно регистрироваться под своим настоящим именем. Он посоветовал пастору, когда тот приедет в Мэдисон-Сити, взять вымышленную фамилию.
  — Ларраби рассказал вам еще что-нибудь об этом деле?
  — Да. Тот человек интересовался, знает ли кто-то еще, что мистер Ларраби писал ему. Мистер Ларраби ответил отрицательно. Человек заметил, что это прекрасно и пусть мистер Ларраби приедет тайно, не ставя в известность даже жену. Бедный пастор считал, что грех будет не таким большим, если он зарегистрируется под фамилией реального человека, а не под какой-нибудь выдуманной. Поэтому он назвался Брауером, позаимствовал у него водительские права и бумажник. Брауер же скрывался, опасаясь ареста за растрату церковных денег или чего-то в этом роде. Он ждал в Лос-Анджелесе вестей от Ларраби.
  — Значит, Ларраби сообщил, что он писал письмо человеку, с которым встречался здесь?
  — Да.
  — И он не назвал этого человека?
  — Нет.
  — Даже не намекал?
  — Нет.
  — Послушайте, каждый раз, когда мы беседуем, вы утверждаете, что говорите только правду. И каждый раз это оказывается не совсем правда или нечто, совершенно противоположное истине.
  Она молча кивнула в ответ.
  — Как я могу верить в то, что сейчас вы говорите правду?
  Ширли Арден подошла к нему и сказала:
  — Разве вы не видите? Разве вы не понимаете, почему я так поступаю? Вы были великолепны, абсолютно искренни, вы заставили меня уважать вас. Я говорю правду только ради вас.
  Селби задумчиво взглянул на нее:
  — Вы можете остаться здесь до тех пор, пока я не разрешу вам уехать?
  — Да. Я сделаю все. Все, что бы вы ни сказали.
  — Кому известно, что вы здесь?
  — Никому.
  — Где сейчас Кашинг?
  — Не знаю. Где-то скрывается. Боится, что все всплывет.
  — Но чего же бояться ему?
  Она ответила, не отводя глаз:
  — Если история моей жизни станет известна, на всей карьере можно ставить крест.
  — Все было настолько скверно? — спросил он.
  — Да. Мало кто сможет это понять. Оглядываясь назад, я сама многого не понимаю. Ларраби утверждал, что я обладала слишком большой жизненной энергией, чтобы поступать, как все.
  — Это вы снабдили Кашинга средствами для покупки гостиницы?
  — Да. Я держу этот номер. Он мой. Его никогда не сдают. Я приезжаю сюда, когда пожелаю, и использую как убежище, когда хочу отдохнуть.
  — А Ларраби знал что-нибудь об этом номере?
  — Нет. О нем не знает никто, кроме отца и Бена Траска.
  — Но как пастор ухитрился найти вас здесь, в отеле?
  — Не знаю. Он заметил меня, когда я входила в номер, и решил постучать. Для меня он был как крестный отец.
  — Пастор знал вашего отца?
  — Нет. Они не встречались. Вернее, он знал его лишь как владельца отеля.
  — Но он что-то должен был знать о вашем отце.
  — Да. Он слышал кое-что… очень давно… не очень хорошее.
  — Каково прошлое Кашинга?
  Она пожала плечами:
  — Достаточно скверное. Наверное, много можно сказать в его оправдание, но вряд ли кто-то захочет понять. Однако он мой отец и сейчас ведет честную жизнь. Теперь вы видите, в какое я попала положение? Я была вынуждена врать, попытаться сделать все, чтобы увести вас в сторону. Сейчас я чувствую себя очень виноватой перед вами. Правда, я изо всех сил старалась подсказать вам настоящее имя покойного и его местожительство. Я думала, что вы найдете на карте все названия, в которых содержится слово «ривер», и проверите, не пропал ли где-нибудь пастор.
  — Да, наверное, я бы так и поступил, если бы не открылась иная возможность.
  Он принялся мерить комнату шагами из угла в угол. Актриса не сводила с Селби глаз.
  — Вы понимаете теперь? — спросила она.
  — Да.
  — Я не могла вести себя иначе. Вы же можете посмотреть теперь на все с моей позиции?
  — Да, я могу посмотреть с вашей позиции.
  — По-моему, вы все же меня не понимаете. Но ведь то, что произошло, не помешает нам быть друзьями? Я уважаю вас и восхищаюсь вами. Для меня встреча с вами значит очень много. В вас нет никакого притворства. Я редко кому предлагаю свою дружбу… Мне нужны друзья, похожие на вас. Меня окружают якобы блестящие личности, которые на самом деле так же фальшивы, как фасад дворца в декорациях. Вы понимаете?
  Селби спокойно, глядя ей в глаза, махнул рукой в ту сторону, где находился его офис.
  — Там, — сказал он, — ждет девушка. Она верит в меня и в мое дело. Она рискнула своей работой, заверив редактора, что я найду убийцу сегодня не позже четырех пополудни. Она так поступила только из дружеских побуждений. У нее нет денег, роскошных нарядов, влиятельных друзей и великолепного дома.
  Я не знаю, поймете ли вы то, что я хочу сказать, но я попытаюсь довести мои слова до вашего сознания. Если мы станем друзьями, как вы предлагаете, мне придется постоянно метаться между Мэдисон-Сити и Голливудом. Помимо своей воли я попаду под влияние того искусственного блеска, который вам так не по нраву. Постепенно я начну замечать ограниченность моих теперешних друзей. Эта ограниченность не результат каких-то недостатков в их характерах, она проистекает из всего их образа жизни. Я непроизвольно начну задирать нос перед теми, кто ездит на старых, дребезжащих автомобилях, усвою городскую утонченность и начну смотреть на обитателей Мэдисон-Сити сверху вниз.
  Вы просили меня понять, почему вы лгали мне. С вашей точки зрения, ничего другого не оставалось. И я настолько понимаю вашу позицию, что мне ваши слова кажутся логичными, если смотреть с вашей точки зрения, конечно. Ладно, покончим с этим. Ваша жизнь окружена славой и блеском, моя же — честными, прямыми друзьями в городке, где каждый знает каждого настолько, что для лжецов просто не остается места. — Он направился к двери. — Вы мне нравитесь, но мне не по нутру ваше окружение. Скажу больше, меня тянуло к вам с самого начала, со дня первой встречи. Однако я не желаю играть роль мотылька, порхающего у огней Голливуда.
  С этими словами прокурор резко распахнул дверь.
  — Куда вы идете? — спросила она растерянно.
  — Ловить убийцу и верить в девушку, которая скорее отрубит себе правую руку, чем солжет мне.
  Она смотрела на него полными слез глазами, лишь гордость не позволяла ей умолять Селби остаться. Прокурор вышел в коридор и медленно закрыл за собой дверь.
  Глава 19
  Селби вошел в свой кабинет и поймал неодобрительный взгляд Сильвии.
  — Ну что? — поинтересовалась она.
  — Теперь мисс Арден сказала правду, всю правду.
  — Еще один раз? — спросила Сильвия с сарказмом.
  Селби, не обращая внимания на ее тон, продолжал:
  — Теперь, когда мне известны все факты, я вижу, что она не могла поступить по-иному. Это полностью погубило бы ее карьеру.
  — И поэтому, — сказала девушка, — она решила погубить твою. Я ненавижу ее за то, как она поступила с тобой, Дуг… и намеревалась поступать дальше… Ну ладно, забудем… Теперь, когда она тебе все рассказала, ты, конечно, знаешь, кто убийца.
  — Думаю, что знаю.
  — Брауер? — спросила она.
  Не отвечая на ее вопрос, Селби сказал:
  — Сильвия, я хочу, чтобы ты проверила ход моих мыслей. Я буду излагать все шаг за шагом. Во-первых, расскажу о том, что мне сообщила Ширли Арден. Но я прошу, чтобы ты хранила это в глубокой тайне.
  Он поведал все, что рассказала актриса. Когда он закончил, Сильвия медленно произнесла:
  — Значит, если все это правда, у Брауера не было причин убивать Ларраби.
  Селби утвердительно кивнул.
  — А молчание Брауера означает лишь то, что он не хочет признаться в своей растрате.
  — Возможно, это не была сознательная растрата, — заметил Селби. — Ларраби не стал бы помогать жулику. Я допускаю, что Брауера либо обокрали, либо кто-то из друзей обманул его доверие. Самое важное здесь то, что, получив столь срочно необходимые пять тысяч, Ларраби не уехал из Мэдисон-Сити. Теперь мы знаем, что он писал человеку, с которым имел здесь дело. Тот в свою очередь позвонил ему по телефону, специально спросил, кто знает о письме, и посоветовал Ларраби зарегистрироваться по приезде сюда под вымышленным именем. Причем настаивал на особой секретности.
  — Ну и что из этого? — спросила Сильвия.
  — Письмо не предназначалось человеку, который в действительности получил его, — сказал Селби.
  — Но почему, Дуг? Откуда ты знаешь?
  — Пока я просто теоретизирую, — ответил прокурор. — Но настало время разобраться с фактами.
  Сильвия посмотрела на часы и сказала с иронией:
  — Самое время, мой босс обожает факты, особенно если предстоит обвинять кого-нибудь в убийстве.
  — Начнем с того, что еще раз изучим фотографии.
  — С какой целью?
  — Выяснить точное время, когда были сделаны снимки. Возьми лупу и изучи малейшие детали. Постарайся выявить мельчайшие подробности. Я тем временем займусь другими вещами.
  — Какими именно?
  — Детективной рутиной, — ответил, ухмыляясь, Селби. Подняв телефонную трубку, он сказал: — Соедините меня с шерифом Брэндоном, — и через секунду продолжил: — Рекс, у меня масса новостей и одна теория. Все новости гроша ломаного не стоят, если теория не будет подкреплена фактами. Поэтому мне нужны факты. Я продиктую тебе заводской номер фотоаппарата, хочу, чтобы ты узнал, кто его продал. Проследи весь путь от оптовика и постарайся получить описание покупателя. — Он прочитал номера на корпусе и объективе и сказал: — Как только что-то выяснишь, немедленно дай мне знать. Но узнай обязательно, любой ценой… И еще, боюсь, мы кое-что упустили. Надо поискать скрытые отпечатки пальцев на машинке. Сделай все как можно быстрее.
  — О'кей, — ответил шериф. — А пока я стараюсь выследить Кашинга. Думаю, не позже чем через час мы его прихватим.
  Помрачнев, Селби задумчиво сказал:
  — Ладно… но будь с ним помягче. И постарайся не отходить далеко от телефона. Возможно, потребуются срочные действия. Объясню все потом.
  На этом разговор закончился. Селби тут же позвонил коронеру.
  — Гарри, — начал он, когда коронер поднял трубку, — мне надо кое-что узнать о чемодане Ларраби.
  — Что именно?
  — Ты взял его к себе?
  — Да.
  — Хранил в своем офисе?
  — Да, в комнате за кабинетом.
  — Рон, твой пес, все время находился дома?
  — Да.
  — Когда его отравили?
  — Вчера утром. Но ты же был со мной.
  — Нет-нет. Я хочу знать, когда ты впервые понял, что собака отравлена.
  — Наверное, около двенадцати. Я уходил, а когда вернулся, мне показалось, что пес болен. Он вильнул хвостом, показывая, что рад меня видеть, потом улегся на пол, его уши опали, а глаза приобрели странное выражение. Я не знаю, как это объяснить, потому что надо знать собаку, чтобы понять, как меняется это выражение. Ты знаешь, оно меняется совсем как у людей.
  — Где ты застал собаку, когда вернулся?
  — В кабинете, дверь из него выходит на задний двор, и собака, если хочет, может войти или выйти.
  — Но в любом случае она охраняет кабинет?
  — Конечно. Того, кто попытается туда проникнуть, Рон разорвет на куски.
  — Спасибо, — сказал Селби. — Я просто хотел еще раз все проверить. Думаю, попытка отравить собаку приобретает огромное значение.
  — Я всегда так считал, — заявил Перкинс. — Если бы я узнал, кто это сделал, тебе пришлось бы заняться еще одним убийством.
  — Как пес чувствует себя?
  — Думаю, он вытянет. Доктор Перри провел с ним целую ночь. Все висело на волоске, но сейчас кризис миновал, и все будет в порядке.
  Селби повесил трубку. В кабинет вплыла Аморетт Стэндиш и, обращаясь к Сильвии, сказала:
  — Звонит ваш редактор. Требует, чтобы вы передали материал, хотя бы в общих чертах. Говорит, что пока у него нет ничегошеньки, кроме ваших слов, а объективные данные, имеющиеся в его распоряжении, рисуют совсем другую картину.
  Сильвия оторвалась от просмотра пленки, улыбнулась и спросила:
  — Неужели он так и сказал «ничегошеньки», Аморетт?
  — Конечно нет, — заулыбалась в ответ секретарша, — он не сказал «ничегошеньки». Он вопил сильнее, чем насквозь промокшая курица, и набор слов был тот еще.
  — Передайте, что мне некогда беседовать с ним по телефону, я отрабатываю детали статьи и увязываю фактический материал. Статья получается, и он может полностью рассчитывать на нее. Припугните его легонько. Скажите, что одна газета в Лос-Анджелесе предложила мне тысячу долларов и держит наготове телефонную линию. Спросите, не хочет ли он, чтобы провинциальное событие попало в крупную газету?
  Аморетт вздохнула:
  — Ладно, я заткну уши ватой и передам то, что вы хотите.
  — Все не так страшно, — засмеялась Сильвия. — Если вы немного продержитесь, то секунд через десять провода расплавятся, случится короткое замыкание, и остального вы уже не услышите. — Повернувшись к Селби, она произнесла: — Дуг, снимки были сделаны в среду около полудня.
  — Почему ты так решила? — В его голосе чувствовалось волнение.
  — По теням можно установить время. Их длина показывает, что фотографировали примерно в полдень. Дальше. Каждую среду в отеле «Мэдисон» собираются члены «Ротари клуба». В эти дни не хватает места для парковки на стоянке около отеля, и члены клуба вынуждены оставлять машины на боковой улице, занимая ее полностью. В другие дни в дневное время там обычно не бывает автомобилей. Посмотри на фото. Вот это главная улица. На следующем снимке видна боковая. По всей ее длине нет ни одного свободного места. Готова поспорить на что угодно, фотографии были сделаны в среду, во время встречи членов клуба.
  — Замечательное наблюдение, Сильвия. Надо принимать тебя в штат прокуратуры.
  — Тебе придется это сделать, если мой редактор не получит вскоре необходимых фактов. Еще немного его удастся поморочить, после чего мне конец. Я останусь без работы.
  — Нет, ты не сможешь попасть ко мне в штат, потому что я тоже окажусь на улице.
  Селби взял фотоаппарат в руки, внимательно изучил его и вложил в потертый кожаный футляр.
  — Почему камера имеет такое большое значение? — спросила Сильвия. — И как получилось, что снимки были сделаны спустя столько времени после смерти?
  — В этом и есть ключ к разгадке. Здесь мы имеем дело с таким фактом, который противоречит всем остальным. Иными словами, это тот самый элемент сложной конфигурации в мозаичной головоломке. Внешне он ни на что не похож, но является ключом к решению проблемы, если его правильно расположить.
  Он поднял телефонную трубку и позвонил доктору Перри. Когда тот ответил, Селби сказал:
  — Доктор, говорит Дуг Селби, окружной прокурор. Я не могу вам всего сказать по телефону, но отравление собаки приобретает огромное значение для решения моей проблемы. Как чувствует себя пес?
  — Думаю, что смогу его вытащить, — ответил доктор Перри. — Я выхаживал Рона большую часть ночи. Если бы его доставили в лечебницу позже, мне бы ничего не удалось сделать. Какие-то десять минут могли сыграть роковую роль.
  — Вам известно, какой тип яда был использован?
  — Мне кажется, яд был составлен специалистом. Иными словами, человек, который совершил это, — медик, химик или провизор; он должен знать все о лекарствах и кое-что, видимо, о животных.
  — Не могли бы вы побыстрее подъехать ко мне? Всего на несколько минут, — сказал Селби. — Мне надо получить подробную и весьма специфическую информацию. Думаю, в ближайшие два часа я смогу завершить это дело.
  — Вы узнаете, кто отравил собаку?
  — Думаю, мне удастся продвинуться дальше, — ответил ему Селби, — и выяснить, кто убил Ларраби. Но прошу вас хранить это в тайне. Я вам это сказал потому, что хочу, чтобы вы поняли, насколько мне нужна ваша помощь.
  — Я немедленно бросаю все и мчусь к вам, — пообещал Перри.
  — Огромное спасибо.
  Селби повесил трубку и вновь принялся изучать негативы. Потом позвонил управляющему местным отделением телефонной компании и попросил:
  — Мне надо узнать как можно больше о телефонном разговоре между Мэдисон-Сити и пунктом, называемым Ривербенд, здесь, в Калифорнии. Разговор состоялся неделю, может быть, десять дней назад. Пожалуйста, поднимите всю документацию и известите меня обо всем, что сумеете выяснить.
  Получив заверения в том, что ему непременно помогут, Селби повернулся к Сильвии Мартин и встретил ее вопросительный взгляд.
  — Дуг, — взмолилась она, — скажи честно, ты блефуешь или у тебя есть хорошая версия?
  — У меня есть версия, — ответил прокурор.
  — Выкладывай ее, ради всего святого. Мы же в одной лодке. Когда развернутся основные события, я должна быть достаточно подготовлена, чтобы быстро и связно изложить материал.
  Селби принялся расхаживать по кабинету, произнося слова ровным, лишенным интонаций голосом, как будто размышляя вслух:
  — Гостиница — весьма специфическое место. Она дает временное пристанище сотням людей. В принципе все человеческие существа похожи друг на друга. Они ревнуют, любят, ненавидят, надеются и стремятся к чему-то. Иногда пускаются на обман. Их жизни текут в нескольких футах друг от друга, обычно при этом не пересекаясь. В нашем отеле в ночь убийства в одном номере находился пастор, в соседнем — юная пара, которая предпочла зарегистрироваться под выдуманной фамилией. Где-то на заднем плане маячит фигура другого служителя бога, испытывающего серьезные финансовые затруднения. Ему необходимо достать деньги, и достать их быстро. Сумма намного превосходит его возможности заработать деньги обычным путем. И в том же отеле имеется номер, зарезервированный навсегда для знаменитой киноактрисы.
  Владелец гостиницы ее отец. Их отношения никому неведомы. Никто не знает и некоторых страниц ее жизни.
  Мы сумели выведать их тайны. Наверное, были и другие люди, которых мы не знаем, но которые тоже прячут скелеты в своих шкафах, у них свои надежды и страхи. И все эти люди спали под одной крышей.
  — Брауера там не было, — заметила Сильвия.
  — Никто не знает, где находился Брауер. Он мог быть, а мог и не быть там.
  — Но Брауер зарегистрировался в гостинице Лос-Анджелеса.
  Улыбнувшись, Селби сказал:
  — Если уж допускать разные возможности, согласись, ничто не мешало Брауеру зарегистрироваться в Лос-Анджелесе, уехать оттуда, прибыть в отель «Мэдисон» и занять какой-нибудь номер. Под другим именем, конечно.
  Ее глаза загорелись от волнения.
  — Он так сделал, Дуг? Он сделал это? Ну скажи, пожалуйста. Если бы это была правда.
  Селби лишь улыбнулся:
  — Не спеши, Сильвия, я всего лишь проигрываю возможные варианты.
  — Но тогда зачем вообще упоминать Брауера?
  — Затем, что я хочу, чтобы ты усвоила одну фундаментальную идею, которая имеет важнейшее значение для решения проблемы.
  — Что за идея? Не пойму, куда ты гнешь.
  — Я хочу только сказать, что все люди похожи друг на друга. У них одинаковые проблемы, схожие жизненные трудности. Поэтому, когда мы узнаем, что трудности и проблемы имеются у ряда обитателей гостиницы, мы не должны впадать в заблуждение и делать вывод, что их проблемы взаимосвязаны лишь только потому, что эти люди временно оказались в одном городе под одной крышей.
  В голосе Сильвии появились угрожающие нотки, когда она спросила:
  — Значит, Дуг, ты пытаешься доказать, что, как бы эта артисточка подозрительно ни поступала, она не могла…
  Аморетт Стэндиш открыла дверь и объявила:
  — Прибыл доктор Перри, он едва дышит. Говорит, что побил все городские рекорды скорости, потому что вы его немедленно желали видеть.
  — Да, — ответил Селби, — пригласите его.
  — Знаешь, Дуг, я надеюсь, что у тебя все получится как надо. Из твоих рассуждений о гостинице и людях под одной крышей получится потрясающее начало статьи, кульминацией которой явится раскрытие тайны убийства.
  — Ладно, — ответил он, — посмотрим, сможем ли мы…
  Дверь распахнулась, и в комнату ворвался доктор Перри, хватая воздух ртом. Доктор явно очень спешил. Улыбнувшись Селби, он произнес:
  — Эти проклятые ступени… Забыл, что я уже не молод… потерял форму.
  — Присаживайтесь, — пригласил Селби, — и постарайтесь отдышаться. Я вовсе не хочу, чтобы вы загнали себя до смерти, дыхание вам понадобится, чтобы ответить на вопросы. Кстати, Аморетт, я хочу отдать вам распоряжения. Сильвия, ты тоже понадобишься, пройдем на минуточку в приемную. Вы извините меня, доктор, неотложное дело. Это ненадолго.
  — Отлично, — пропыхтел доктор Перри, — я постараюсь как следует отдышаться.
  Селби вышел в приемную и пальцем поманил Аморетт и Сильвию к себе поближе.
  — Слушайте внимательно, — сказал он. — Сейчас могут позвонить насчет фотоаппарата. Мне необходимо выяснить…
  — Да, — вмешалась Аморетт. — Звонил шериф Брэндон, но он просил не отрывать вас от дел. Хотел передать, что говорил с миссис Ларраби. Она сообщила, что камера приобретена у розничного торговца, который специально заказывал аппарат у оптовика в Сакраменто. Шериф созвонился с торговцем в Ривербенде и успел поговорить с оптовиком в Сакраменто. Сейчас они уточняют номера и обещают немедленно позвонить. Шериф говорит, что по его просьбе будут звонить прямо сюда.
  — Отлично, — сказал Селби, — если информация поступит во время моей беседы с доктором Перри, запишите номера, подойдите к двери и подайте мне знак. Сильвия, ты тоже возьмешь параллельную трубку и запишешь номера, чтобы избежать малейшей возможности ошибки.
  — Но если в твоем распоряжении аппарат, почему столько волнений из-за номеров? — поинтересовалась Сильвия.
  Прокурор ухмыльнулся в ответ:
  — Обжегшись на молоке, дуют на воду. Я хочу обеспечить двойной контроль.
  Девушка с сомнением покачала головой:
  — Боюсь, ты отсылаешь меня, чтобы я не услышала твоего разговора с ветеринаром.
  Селби засмеялся, прошел в кабинет, плотно прикрыл за собой дверь и обратился к доктору Перри:
  — Доктор, вам известно что-либо о смерти Ларраби?
  — Да, я читал в газетах. Что вы хотите узнать у меня?
  — Я предполагаю, что человек, который устроил так, чтобы Ларраби принял яд, был знаком с медициной, имел доступ к морфию и умел приготовить из него пилюлю.
  Доктор Перри согласно кивнул.
  — Вы утверждаете, что отравитель собаки продемонстрировал значительные познания в медицине. Мне хотелось бы, чтобы вы подробнее развили эту мысль.
  — Насколько я мог установить, отрава содержала не один, а два активных ингредиента. Больше того, эти ингредиенты были весьма искусно смешаны и помещены в пищу, особенно привлекательную для собаки.
  — Все это в сочетании с количеством отравленных кусков в доме и вокруг него говорит о том, что отравитель был чрезвычайно заинтересован в устранении сторожевой собаки, не так ли? — спросил Селби.
  — Абсолютно точно. Он не хотел рисковать. Любой из кусков был способен убить собаку.
  — Для того чтобы подкинуть яд в помещение, отравитель, очевидно, должен был иметь доступ в этот дом.
  Доктор Перри в недоумении поднял брови.
  — Ну, конечно. Это совершенно очевидно. Но… позвольте… Как же он смог подкинуть отраву, если собака была на месте?
  — Вы попали в самую точку, доктор. У нас гораздо больше возможностей поймать отравителя собаки, нежели убийцу Уильяма Ларраби. Поэтому я хочу убедиться в том, что один и тот же человек может быть виновен в обоих преступлениях. Убедившись в этом, я сосредоточу усилия на выявлении отравителя собаки.
  — Да, я вижу, к чему вы клоните, — медленно сказал доктор Перри. — Могу заверить вас, что в отравлении пса и смерти Ларраби очень много общего. Это работа человека, знающего действие лекарств и способного изготовить пилюлю, содержащую летальную дозу морфия. Пилюли с таким содержанием активного элемента крайне редко находят применение в медицинской практике. Ну конечно, этот человек знает кое-что и о собаках.
  Селби внимательно посмотрел в глаза доктору Перри:
  — Скажите, доктор, какова вероятность того, что Гарри Перкинс мог отравить собственную собаку?
  Лицо доктора Перри выразило неподдельное изумление, и он быстро ответил:
  — Но с какой стати? Мистер Перкинс был готов убить отравителя. Он сказал, что я не должен останавливаться перед расходами, спасая собаку. Гарри по-настоящему плакал, когда ему показалось, что пес погибает. В его глазах стояли слезы.
  — Тем не менее, — настаивал Селби, — он мог отравить собственную собаку и потом поспешно доставить ее к вам, чтобы остановить действие яда.
  — Но зачем, с какой целью?
  — Чтобы представить это как действия незнакомца. Поймите, доктор, я не обвиняю Перкинса, а просто задаю вам вопрос.
  — Вы хотите сказать, что если собака не покидала дом или двор, а так оно и было, то человек, разложивший отравленные куски в доме, был ей хорошо знаком? Незнакомец мог перебросить отраву через забор, но не мог внести ее в комнату.
  — Да, — сказал Селби. — Вы излагаете совершенно точно. Это ведь правда, что Перкинс дипломированный фармацевт?
  — Да, насколько мне известно.
  — Яд, данный собаке, относится к быстродействующим?
  — Да, и весьма.
  — Не кажется ли вам странным, что Перкинс смог так быстро определить симптомы отравления и доставить собаку в лечебницу?
  — Не знаю, — задумчиво ответил доктор Перри, — все зависит от обстоятельств. Некоторые хорошо знают своих собак и мгновенно видят, что ей плохо. Хотя… — фраза прервалась многозначительной паузой.
  В этот момент в дверь постучала Аморетт Стэндиш и подала знак Селби.
  — Извините, я на секундочку… — начал было Селби, направившись в приемную, но, видимо, передумав, закончил: — Хотя у меня больше нет к вам вопросов. Теперь я хотел бы, чтобы вы подумали на досуге о том, что я вам сказал. Если появятся интересные мысли, поделитесь со мной, пожалуйста.
  Доктор Перри водрузил на голову шляпу и торжественно прошествовал к двери.
  — Можете полностью положиться на меня и мое молчание. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня у коронера, я буду там через несколько минут. Мне хочется задать ему несколько вопросов.
  — Огромное спасибо, доктор, — сказал Селби.
  Как только доктор Перри удалился, окружной прокурор негромко обратился к Аморетт Стэндиш:
  — У вас есть номера?
  Открылась дверь, и в кабинет вошла Сильвия Мартин.
  — Вот они, я их записала. Аппарат был продан мистеру Ларраби в прошлом году перед Рождеством.
  — Отлично, теперь сверим их, — сказал Селби.
  Он взял со стола камеру, извлек ее из футляра и назвал цифры. Обе девушки согласно закивали головами.
  — Абсолютно верно, — заявили они.
  Вновь открылась дверь, и перед ними предстал шериф Брэндон.
  — Ну как, нашли отпечатки на машинке? — спросил Селби.
  — Да, пара вполне приличных пальчиков, которые можно использовать.
  — Они принадлежат покойному?
  — Нет.
  — Кстати, — спокойно спросил Селби, — какой номер фотоаппарата я тебе называл?
  Шериф вытащил из кармана записную книжку и прочитал ряд цифр.
  — Но это же совсем другие цифры! — воскликнула Сильвия Мартин. — Нам сказали… Они вовсе не совпадают с номером на аппарате!
  Дуг Селби в ответ послал ей улыбку и сказал:
  — Рекс, пока я буду давать материал Сильвии для ее замечательной статьи, будь добр, спустись побыстрее вниз. На улице ты найдешь доктора Перри, усаживающегося в свой автомобиль. Арестуй его по обвинению в убийстве Уильяма Ларраби.
  Глава 20
  Сильвия Мартин уставилась на Селби, широко открыв глаза.
  — Ты что, Дуг, решил блефовать? — спросила она.
  — Ни в коем случае, — последовал ответ.
  — Тогда выкладывай все, — сказала девушка, бросив взгляд на наручные часы, — выделяй самое главное. Надо сразу приводить материал в нужную форму. Времени почти не остается. Скажи, как ты до всего дошел и почему решил, что виновен доктор Перри?
  — Давай вернемся немного назад, — предложил прокурор. — Мы знаем, что у Ларраби здесь было какое-то дело. И оно не имело отношения к получению пяти тысяч долларов.
  — Почему ты считаешь, что дело не было связано с этими деньгами?
  — Потому что он не уехал, получив пять тысяч.
  — Да, это так.
  — Мы знаем, что он посылал письмо кому-то в Мэдисон-Сити и что некто звонил ему отсюда и договорился о секретном приезде пастора в наш город. С этим человеком мистер Ларраби и вел дело. Логично предположить, что это дело имело отношение к спору о наследстве Перри. Ведь в портфеле покойного, помимо сценария на продажу, находились вырезки о наследстве Перри.
  Помнишь, я говорил тебе, что у людей могут быть похожие проблемы, но нельзя связывать их воедино лишь потому, что эти люди оказались под одной крышей. По своей сути пять тысяч долларов, проблемы Брауера и отношения Ширли и Ларраби не имели никакой связи с делом, по которому Ларраби прибыл в Мэдисон-Сити. Нам следовало бы догадаться об этом, если бы мы не торопились все время, а просто подумали и постарались понять, почему Ларраби поехал сюда, а не в Голливуд. Дело к актрисе, естественно, требовало путешествия в Голливуд, поскольку пастор ничего не знал о ее связях здесь и не мог рассчитывать на встречу. Но он остался даже после успешного завершения денежной операции.
  Дальше, человек, которому писал Ларраби и который звонил ему в Ривербенд, должен был быть настроен по отношению к пастору дружески, ведь тот оказывал ему помощь. Вряд ли пастор так тщательно следовал бы инструкциям человека, которого считал своим врагом.
  — Продолжай, я внимательно слушаю, — сказала Сильвия.
  — Имеется одно совершенно удивительное совпадение, которое прошло мимо нашего внимания, но которое является ключом ко всей ситуации. Оно состоит в том, что инициалы обоих участников дела о наследстве полностью совпадают. Поэтому если Ларраби написал письмо, адресованное просто Г.Ф. Перри в Мэдисон-Сити, его можно было доставить либо Герберту Ф. Перри, либо доктору Г. Франклину Перри. И если письмо, содержащее доказательство о заключении брака, попало в руки доктора Перри, то, естественно, доктор понял, что для него единственный шанс выиграть процесс — это устранить такое доказательство. Припомни, что во всех вырезках у Ларраби претендент на наследство именовался Г.Ф. Перри.
  Конечно, сейчас я не могу доказать, что именно доктор Перри звонил Ларраби, чтобы узнать, не поделился ли тот с кем-нибудь своей тайной, и, узнав, пригласить его тайком в Мэдисон-Сити. Все это я могу лишь предположить. Я не могу доказать, что доктор Перри, закрывшись в номере, совещался с Ларраби, что он тайком дал пастору смертельную дозу морфия в питье или еде, а может быть, убедил его принять пилюлю под видом аспирина от головной боли. Но я могу это предположить.
  — Однако на предположениях тебе не удастся построить обвинение, — сказала Сильвия. Глаза ее тревожно блестели.
  Селби улыбнулся:
  — Кроме того, я могу предположить, что в деле Перри адвокаты упустили из виду одну возможность. Да, закон требует, чтобы бракосочетание совершалось с соблюдением определенных формальностей в соответствии с гражданским правом. Но он также допускает возможность обращения мужчины и женщины к официально рукоположенному в сан служителю церкви с заявлением о том, что они живут вместе и просят его сочетать их браком. И тот имеет право сделать соответствующую запись в церковной книге. Такой брак юридически признается законным.
  Если второй вариант имел место в нашем деле, все становится на свои места. Ларраби, будучи хорошим фотографом, перед отъездом из Ривербенда сфотографировал нужную страницу церковной книги. И если доктор Перри убил его, то, прочитав в газетах о фотокамере, обнаруженной в чемодане Ларраби, он наверняка почувствовал, в какой опасности окажется, когда пленка будет проявлена.
  Поэтому доктор Перри решает завладеть фотоаппаратом. Он полагает, что отравление собаки — единственный способ проникнуть в помещение, где хранится аппарат. Перри совершенно правильно рассчитал, что Перкинс привезет пса в его лечебницу и что он сможет приехать к Перкинсу якобы для поисков яда. Перри понимал, что у него не будет возможности сменить пленку в аппарате Ларраби, и он решил подменить сам аппарат. Доктор покупает идентичную камеру и прорабатывает план подмены. Прежде чем приступить к подмене, он делает несколько снимков, так как знает, что Ларраби тоже использовал несколько кадров.
  Итак, он подбрасывает отравленное мясо собаке и под предлогом поисков яда отправляется в дом Перкинса. Но, к несчастью для него, Перкинс приглашает меня. Однако Перри сумел преодолеть возникшее было препятствие и ухитрился все-таки подменить аппарат. Ему удалось отвлечь наше внимание, разбросав отраву у дальней стены комнаты. Пока мы рыскали в поисках отравленного мяса, Перри получил возможность выполнить задуманное. Он уже чувствовал себя в безопасности, но тут его осенило, что я мог переписать номера на аппарате, чтобы установить покупателя. Возникла необходимость второй подмены. Вот здесь я и сыграл ему на руку, предоставив возможность прийти ко мне в кабинет и оставив его там один на один с фотоаппаратом. До этого момента у меня не было доказательств. Но, имея подозреваемого, я начинаю проверять состоявшиеся телефонные переговоры, изучаю записи в церковной книге о бракосочетании в Ривербенде. Думаю, мне удастся построить весьма фундаментальное обвинение. При этом я могу доказать, что не кто иной, как он, подменил фотоаппарат, потому что только Перри имел возможность второй замены. Надеюсь, шериф найдет аппарат у доктора.
  Теперь мы можем полностью воссоздать всю цепь событий. Перри заманивает Ларраби в ловушку, полагая, и правильно, что пастор по его просьбе все будет держать в секрете. Вечером они совещаются в номере, Перри дает ничего не подозревающему собеседнику морфий, возможно, выдавая его за аспирин. Убедившись, что яд подействовал, он спокойно, не торопясь, подкладывает коробку со снотворным и пишет письмо, которое оставляет в машинке. В результате смерть пастора выглядит абсолютно естественной. Перри заранее каким-то образом открыл дверь триста девятнадцатого номера. Ему оставалось лишь забаррикадировать дверь триста двадцать первого, отодвинуть щеколду на двери, ведущей в триста девятнадцатый, задвинуть щеколду со стороны триста девятнадцатого и через этот номер выскользнуть в коридор. Если бы я случайно не обратил внимание на то, что щеколда в номере пастора отодвинута, мы не смогли бы предположить, что кто-то вышел из номера ночью. Письмо настолько правдоподобно указывало на естественную смерть, что если бы мы и начали расследование, то много позже, когда все улики были бы утрачены.
  Перри не учел только одно: Ларраби, хоть и зарегистрировался не под своим именем, но это было имя реального лица, а не выдуманное, как считал доктор. Если бы имя было фиктивным, то, попытавшись проинформировать миссис Брауер в Миллбэнке, мы бы с удивлением обнаружили, что такой там не существует. Конечно, мы были бы немало удивлены, и у нас появились бы сложности с идентификацией. Но не возникло бы подозрений о причине смерти. Мы бы решили, что она вызвана слишком большой дозой снотворного.
  Сильвия внимательно посмотрела на прокурора и задумчиво произнесла:
  — Если все, что ты сказал, правда, ты великий детектив, Дуг. Но если это не так, то мы оба без…
  Она прервала фразу на полуслове, потому что распахнулась дверь, и шериф Брэндон втолкнул в кабинет доктора Перри.
  — Нашел аппарат? — первым делом спросил Селби.
  — Да.
  — Возьми отпечатки его пальцев и сверь с отпечатками на машинке Ларраби.
  Глава 21
  Мэдисон-Сити был потрясен до самого основания, когда на улицах одновременно появились две газеты. «Блейд» требовала немедленного отзыва окружного прокурора ввиду его абсолютной некомпетентности, продажности и пресмыкательства перед большим бизнесом Голливуда. Газета утверждала, что Селби настолько потерял голову от известной кинозвезды, что оказался не способен выполнять свои самые элементарные обязанности.
  Экстренный выпуск «Кларион», который был явно напечатан заранее и ждал лишь выхода «Блейд», кричал через всю первую полосу: «Селби и Брэндон раскрывают тайну убийства!» Ниже излагались все детали, включая текст записи в книге методистской церкви Ривербенда. Текст был передан по телефону согласно просьбе шерифа. Газета приводила интервью со специалистом-дактилоскопистом, который подтвердил, что отпечатки пальцев на машинке принадлежат доктору Перри.
  В специальной рамке было напечатано одной фразой последнее сообщение: «Доктор Перри сознается в убийстве!»
  Сильвия Мартин, сидя в кабинете Селби, читала газету.
  — Чертовски хорошая статья, мистер окружной прокурор, несмотря на то что ее написали мы.
  Он улыбнулся ей через стол:
  — Чего не сделаешь, чтобы удержаться на работе.
  — Дуг, знаешь, что я тебе скажу…
  — Что?
  — Редактор одной большой газеты в Лос-Анджелесе позвонил и предложил мне классное место. Жаль, что ты не видел физиономию нашего редактора. Как же он испугался!
  Окружной прокурор, слегка нахмурившись, спросил:
  — Ну и ты согласилась?
  — Нет, — ответила девушка, — я сказала, что люблю провинциальную обстановку… А как поживает твоя голливудская знакомая? Собираешься присоединиться к шоу-бизнесу?
  — Нет, я поступил так же, как и ты.
  — То есть?
  — Сказал, что люблю провинциальную обстановку.
  Сильвия взглянула на него и коротко вздохнула:
  — Это правда, Дуг?
  — Сущая правда.
  — А ты… ты имел в виду то же, что и я?
  — Вопрос состоит в том, — ответил окружной прокурор, — имела ли ты в виду то же, что и я?
  
  1937 год.
  (переводчик: Г. Косов)
  
  Прокурор бросает вызов
  Глава 1
  Слабые лучи болезненно-желтого солнца с трудом проникали сквозь пелену кострового дыма, висевшую над Мэдисон-Сити. Хотя было уже девять часов утра, столбик термометра по-прежнему не расставался с нулевой отметкой.
  Шла война. На театре военных действий отряд сбившихся с ног хозяев цитрусовых плантаций выстраивал линию обороны, пытаясь всеми доступными средствами отразить вторжение холодной армады. Из-за необычного сочетания атмосферных условий крупные массы морозного воздуха, скатившись с заснеженных гор далеко в глубину страны, смогли, промчавшись ледяными потоками, без помех преодолеть пустынное плато и осесть на плодородных цитрусовых землях калифорнийского побережья.
  Заморозки стояли уже третий день. Спасая насаждения от холода, фермеры прикрывали их дымом костров, который, словно черный защитный полог, висел над округой. По утрам он густо выстилал долину, к вечеру рассеивался, и тогда невыспавшиеся фермеры с покрасневшими от дыма глазами начинали лихорадочно рыскать в поисках топлива, которое позволило бы им поддерживать костры на протяжении еще одной ночи.
  Поскольку Мэдисон-Сити был центром сельскохозяйственного района, дельцы города прекрасно понимали, какие жестокие разорения могут повлечь за собой эти непредвиденные заморозки, и, смирившись с попадавшей в легкие при каждом вдохе копотью, коротали тоскливые часы в скудно натопленных складских помещениях. Что же до местных жителей, то, попрятавшись по своим плохо приспособленным к холоду домишкам, они отчаянно пытались поддерживать комнаты пригодными для жизни при помощи разного рода газовых обогревателей. С носами, черными от копоти, они дрожали от холода, черпая для себя слабое утешение в сознании того, что, как и всякой дрянной погоде, этому должен настать конец.
  Дуг Селби, высокий, молодой, полный жизненной энергии мужчина, быстрой походкой пересек коридор второго этажа здания муниципалитета Мэдисон-Сити. Отперев дверь с табличкой «ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР», он кинул на вешалку пальто и нажал кнопку вызова, сообщая секретарше, что он на месте. В здании муниципалитета имелась система парового отопления, и Селби повернулся спиной к батарее, наслаждаясь исходившим от нее теплом. Секретарша со стопкой корреспонденции в руках открыла дверь и приветственно улыбнулась. В приемной горел свет, и Селби, бросив взгляд на лежавший за окном неуютный закопченный полумрак, протянул руку и, щелкнув выключателем, зажег лампочку в своем кабинете.
  — Что в почте? — спросил он. — Есть что-нибудь важное?
  — Ничего особенного, — сказала она. — Вас дожидается Росс Блэйн.
  — Блэйн? — повторил Селби, наморщив лоб и силясь вспомнить.
  — Молодой человек, подделавший чек финансовой компании Мэдисон-Сити, — подсказала она.
  — Ах да, — произнес Селби. Он снял трубку со стоявшего на столе телефона и обратился к оператору: — Посмотрите, у себя ли Рекс Брэндон, хорошо? — И минуту спустя, услышав в аппарате голос шерифа, продолжил: — Рекс, это Дуг Селби. Помнишь, я тебе как-то говорил про молодого Блэйна, который подделал чек финансовой компании? Благодаря хлопотам его матери ни ресторан, принявший чек, ни компания не стали подавать на него в суд, но сам парень этого пока не знает. Он сейчас у меня в приемной, и, я думаю, серьезный разговор пойдет ему на пользу.
  — Сейчас иду, — сказал Брэндон.
  — Спасибо, Рекс. Прямо в кабинет, дверь я оставлю открытой. — Селби повесил трубку и повернулся к секретарше: — Когда я нажму вызов, можете впустить Блэйна ко мне.
  Секретарша вернулась в приемную, и Селби быстро пробежал глазами стопку корреспонденции. Заслышав в коридоре шаги Рекса Брэндона, он подошел к двери и отпер ее.
  Шериф был на двадцать пять лет старше Селби. В волосах его местами уже пробивалась седина. Его лицо было покрыто загаром цвета выдубленой кожи, ноги слегка выгнуты годами, проведенными в седле, но походка была упругой и энергичной. Улыбнувшись Селби своими добрыми серыми глазами, которые при случае умели обращаться парой твердых холодных кусочков льда, он сказал:
  — Холодновато, Дуг, ты не находишь?
  — Еще как, — ответил Селби. — Прошлой ночью не знал, чем бы еще укрыться, — и, взглянув на въевшуюся в ладони копоть, добавил: — Похоже, раньше четвертого июля137 отмыться теперь не удастся.
  Опустившись в кресло, Рекс Брэндон вытащил из кармана матерчатый кисет с пачкой коричневой папиросной бумаги.
  — Что ты намерен делать с этим повесой Блэйном, Дуг?
  Селби провел длинными тонкими пальцами по своим волосам.
  — Я? Нет, это как раз ты что собираешься с ним делать, Рекс? — возразил он.
  — В мои времена, — сказал шериф, — сопляка, подделавшего чек, отправляли в тюрьму. Впрочем, таких сопляков было немного.
  Взгляд Селби переместился с шерифа на задымленное окно.
  — С тех пор многое переменилось, Рекс, — произнес он. — Кое-чего мы достигли… Но кое-что и потеряли.
  Шериф с отеческой нежностью посмотрел на молодого окружного прокурора.
  — Когда я был пареньком, Дуг, молодежь была куда серьезнее. У нынешних молодых, похоже, совсем нет честолюбия. Слишком легко им все достается. С тобой иначе. Ты ведь сам еще желторотый, однако ты атаковал город, как бык атакует железную ограду. Ты смело ввязался в политическую драку, сумел прорваться в муниципалитет… Ну почему, черт возьми, так мало университетских недорослей, похожих на тебя?
  Селби усмехнулся.
  — Прежде всего, в каждом графстве требуется лишь один окружной прокурор, Рекс. Не вся молодая кровь может найти себе такое применение. И кроме того, положа руку на сердце, Рекс, ты должен признать, что теперь человек располагает уже не теми возможностями, что пару десятков лет назад. На вершине пирамиды много шикарных мест, это верно, но, чтобы забраться туда, надо сначала растолкать себе дорогу к ее основанию. О молодом Блэйне мне кое-что известно. Его мать пожертвовала всем, лишь бы он смог получить хорошее образование. Теперь это образование лежит у него мертвым грузом, потому что он не может найти себе применения. Его готовили занять место на вершине пирамиды. Но ему никто не показал, как надо работать локтями у ее подножия. Понимаешь, если парня научили водить гоночную машину, это совсем не значит, что он сможет управиться с конным плугом.
  — Сможет, если понадобится, — сказал Брэндон, сыпя золотистый табак в сложенную лодочкой папиросную бумагу. — Я же смог.
  — Да, но ты научился этому еще мальчишкой. Теперь же парни выходят из ворот школы, когда им уже… Короче, давай, Рекс, позовем его и выясним, что заставило его так поступить. Думаю, это поможет нам во всем разобраться. Блэйн не преступник, и я не хочу, чтобы он оказался причисленным к этому разряду. Давай посмотрим, получится ли у нас с ним разговор и удастся ли докопаться до сути.
  Скатав сигарету, Брэндон кивнул и провел языком по краю папиросной бумаги. Селби нажал кнопку вызова. Спустя мгновение дверь открылась, и на пороге появился хорошо одетый молодой человек лет двадцати четырех. Сделав шаг, он замер, глядя на присутствующих и стараясь не выдавать своего волнения.
  — Садись, Блэйн, — сказал прокурор. Когда юноша опустился на стул, он продолжил: — Полагаю, тебе известно, почему ты здесь?
  Блэйн не ответил.
  Селби выдвинул ящик стола, достал оттуда чек и сказал:
  — Около двух месяцев назад, Блэйн, ты работал помощником бухгалтера финансовой компании Мэдисон-Сити. В качестве помощника бухгалтера тебе было предоставлено право выписывать чеки на сумму до трехсот долларов. Позавчера в местном ресторане ты выписал чек на шестьдесят пять долларов. Чек этот был выписан на стандартном типографском бланке финансовой компании Мэдисон-Сити. Банк, однако, был в курсе, что из компании ты уволен, и отказался выдать деньги, когда чек был предъявлен рестораном к оплате.
  Блэйн поднял глаза, быстро взглянул на прокурора, отвел их и кивнул. После паузы, сглотнув, он произнес:
  — Да, сэр.
  — Почему ты это сделал? — спросил Селби.
  — Не знаю, — промямлил Блэйн.
  — Это не ответ, Росс, — мягко сказал Селби. — Ты же знал, что банк откажется оплатить чек. Ты знал, что нарушаешь закон. Значит, тебя к этому вынудили какие-то обстоятельства?
  — Мне нужны были деньги, — сказал Блэйн.
  — Для чего?
  — Просто нужны.
  Селби бросил на юношу суровый взгляд.
  — Я хочу поговорить с тобой начистоту, Росс. Твоя мать вдова. Она получает небольшую ренту, на которую ей кое-как удается сводить концы с концами. Она не может содержать на эти деньги еще и тебя. И чем сидеть у нее на шее, тебе следовало бы приносить в дом хоть сколько-то. За последний год у тебя было две работы. Ты не удержался ни на одной из них. Знаешь, я имел долгую беседу с Чарли Петерсом из финансовой компании Мэдисон-Сити. Он сказал, что ему пришлось распрощаться с тобой, потому что ты просто не испытывал никакого интереса к работе. По его мнению, ты так часто проводил ночи на пирушках, что по утрам от недостатка сна бывал буквально вареный. Два или три раза он замечал тебя в нетрезвом виде. Ты относился к своей работе как к тоскливой возне, которая тебя не волновала ни в малейшей степени. В результате ты допускал ошибки. Проку от тебя было не больше, чем от одушевленного куска мебели. Ты мог поднять телефонную трубку, мог записать цифры, но когда ты говорил по телефону, в твоем голосе не было жизни, а записанные тобой цифры часто грешили неточностью. Раз или два в неделю бухгалтерии приходилось переделывать всю работу заново, чтобы отыскать, почему в подсчетах получается неверный результат. И причиной оказывалась ошибка, допущенная тобой по небрежности. Поэтому Петере от тебя отказался.
  Теперь я хочу сказать тебе кое-что еще, Росс. Подделку чека ты замышлял, вероятно, еще до того момента, как Петере тебя уволил. Он выписан на Первый национальный на бланке, отпечатанном для финансовой компании. Значит, ты положил бланк в карман, решив, что когда-нибудь он может тебе пригодиться, и…
  Блэйн торопливо запротестовал:
  — Нет, нет, я просто случайно нашел его в своем бумажнике.
  — И как же он просто случайно туда попал? — скептически поинтересовался шериф.
  — Мне нужно было записать цифры, — сказал Блэйн, — а под рукой не оказалось никакого листочка. Мне диктовали их по телефону. Поэтому я выдернул из книжки этот чек и нацарапал цифры карандашом на его обратной стороне.
  Селби посмотрел на обратную сторону чека и кивнул.
  — Да, здесь записаны карандашом какие-то цифры. Возможно, ты говоришь правду, и это не было сознательно спланированным преступлением. Хорошо, значит, позавчера тебе понадобились деньги. Для чего они тебе понадобились?
  — Ну… у меня были кое-какие долги, и я хотел их заплатить.
  Шериф Брэндон послал Селби многозначительный взгляд.
  — Позволь-ка мне задать парню пару вопросов, Дуг, — сказал он.
  Селби кивнул, и Блэйн нехотя перевел глаза на шерифа.
  — Позапрошлой ночью я видел тебя в машине с молодым Джорджем Стэплтоном, — сказал Брэндон. — Вы направлялись в сторону «Пальмовой хижины».
  Парень молчал. Подождав с минуту, Брэндон продолжил:
  — Папаша Стэплтона имеет деньги, и он волен сорить ими, коли ему хочется. С тех пор как он уехал в Нью-Йорк, Джордж пустился в загул. Знаю, вы с ним учились в одной школе, играли в одной футбольной команде. Вы дружки. Но будет лучше, если ты зарубишь себе на носу, что не тебе тягаться с ним по этой части.
  Брэндон умолк. Блэйн не проронил ни слова.
  — Чем вы занимались в «Пальмовой хижине»? — спросил Дуг Селби.
  — Просто сидели, болтали.
  — Была выпивка?
  — Только пиво.
  — Куда ты направился, когда вышел оттуда?
  — Домой.
  — В котором часу?
  — Около двух. Глаза Селби сузились.
  — А во сколько ты туда пришел?
  — Часов в десять.
  — И на протяжении целых четырех часов ты просто сидел и потягивал пиво?
  — Ну, надо же было убить время.
  — С вами были девушки?
  Блэйн отрицательно покачал головой.
  — Только хостесса. Мы устроили мальчишник.
  — Вы приехали туда на новой машине Стэплтона. Как давно она у него появилась? — спросил Селби.
  — Две или три недели назад.
  — Он уже давал тебе ее покататься?
  — Нет.
  — Но ведь это был не первый раз, когда ты ехал в ней?
  — Да.
  — Почему он продал свою старую машину?
  — Не знаю. Наверное, она ему надоела. Он отдал ее почти даром. Всего за семь с половиной сотен.
  — Кому он ее продал?
  — Тому Каттингсу. Он учился с нами в одной школе. Теперь он в Миранд-Меса. Том случайно оказался в наших краях, а Джордж возьми да и продай ему свою колымагу.
  — За семьсот пятьдесят долларов?
  — Да, — ответил Блэйн, и в голосе его впервые за время разговора послышалось оживление. — Жаль, я не знал, что Джордж собирается сдать ее за такую цену. Шикарная была колымага, ярко-красная с белой полосой, с откидывающимся верхом, с нагнетателем… За такую любой, не торгуясь, выложил бы две тысячи.
  — И ты хотел бы купить ее, Росс? — спросил Селби.
  — Еще как!.. Да ради такой машины… Ах, да что об этом говорить? У меня все равно не хватило бы даже на один ее задний фонарь… Но штука была роскошная. Она так легко трогалась с места, словно…
  Селби перебил его:
  — Неужели ты не видишь, до чего докатился, Росс? Когда я говорю с тобой о твоей матери и о твоей обязанности помогать ей, ты сидишь с отсутствующим видом, но только речь заходит о машине, иметь которую по средствам лишь человеку состоятельному, как ты — весь внимание. Ты не видишь, что происходит вокруг тебя, витаешь где-то в облаках. Спустись же на землю! Я специально заговорил об автомобиле, потому что знал, какая от тебя последует реакция. Мне хотелось, чтобы ты увидел себя как бы со стороны.
  — Да, сэр, — приглушенно произнес парень.
  — Итак, чем ваша компания занималась в «Пальмовой хижине», Росс?
  — Ничем.
  Рекс Брэндон сказал:
  — Вы там играли в покер, ведь правда?
  — Ну, мы действительно слегка перекинулись картишками.
  — Кто принимал участие в игре? — спросил Брэндон.
  — Я не стану ни на кого доносить, — ответил Блэйн.
  — Стэплтон играл?
  — Его и спросите.
  — А как насчет хозяина, Оскара Триггса? Он был в курсе относительно покера?
  Блэйн начал что-то говорить, но умолк.
  — Я вовсе не хочу превращать тебя в осведомителя, Росс, — сказал Селби. — Единственное, для чего мне нужно это знать, так это чтобы уберечь юнцов от той западни, в которую угодил ты.
  Блэйн сидел молча, стараясь избегать встречи глазами с молодым прокурором.
  — Ну что же ты, Росс? — произнес Селби. — К чему запирательства?
  — За других можете не беспокоиться, — с горечью ответил Блэйн. — Силок был расставлен на меня персонально.
  — Почему именно на тебя? Блэйн поднял измученный взгляд.
  — Триггс хотел отделаться от меня, потому что я люблю Мэдж Трент.
  — Кто эта Мэдж Трент?
  — Хостесса.
  — Я думаю, — мягко сказал Селби, — что тебе следует рассказать нам обо всем подробнее, Росс.
  Блэйн сцепил кисти рук и принялся ломать пальцы. Он поднял заблестевшие глаза и сказал:
  — Хорошо. Я не стукач, но я не доставлю Триггсу удовольствия с Легким сердцем ставить меня под удар, не боясь отместки. Вы правы. Три или четыре раза в неделю по вечерам в «Хижине» устраиваются азартные игры. Есть профессиональный картежник, который специально приезжает туда из Лос-Анджелеса, когда наклевывается игра по-крупному. Он охотится за толстым кошельком, но иногда надирает и Стэплтона. Такую мелюзгу, как я, он большей частью не трогает. Порой нам даже перепадают кое-какие крохи, но это как плата за то, что мы помогаем ему, чтобы все выглядело как следует.
  Триггс знал, что в тот вечер я был на мели, и догадался, что в случае проигрыша мне придется раздобывать деньги кривым путем. Тут-то он и углядел возможность столкнуть меня на рельсы. Он пошушукался с профессионалом, и тот ободрал меня как липку.
  — Кто этот профессионал? — спросил Селби.
  — Карло Хендли.
  — А толстый кошелек?
  — Это бывший брокер по имени Морли Нидхэм. Он славный малый и играет чисто. Проигранные деньги его не тревожат, для него главное — приятно провести время. Он любит, вырвавшись из города, приехать в «Хижину» и скоротать вечер за картами. Обычно с ним бывает какая-нибудь подружка, которой он покупает десяток жетонов. Выигрыш остается ей, а уж если не повезет и она все спустит, он смотрит на это как добренький папочка. Он приятный человек и очень компанейский. Но этот Хендли свое дело знает. Думаю, у него есть наводчик. Как только в «Хижине» появляется Нидхэм, можете биться об заклад, что где-то через полчаса покажется и Хендли, и тогда игра начнется по-настоящему.
  Сперва я в таких случаях бросал карты, но как-то раз Хендли отвел меня в сторонку и сказал, что ему не нравится играть по мелочи и что если впредь я буду оставаться в игре, то он обещает, что мне не придется снимать рубашку, если она будет застегнута на все пуговицы. С этого все и началось. Мне шла хорошая карта, и я выигрывал у Нидхэма по нескольку долларов, в то время как Хендли пасовал. Бывало, что и сам Хендли проигрывал мне пятьдесят или шестьдесят зелененьких. Но когда Хендли начинал повышать ставку, моя задача была выйти из игры.
  — А как насчет Джорджа Стэплтона?
  — Иногда ему везло, иногда нет. Я не думаю, что Хендли специально стремился его обыгрывать, но и поблажек, какие делал мне, он ему не давал. Нидхэм — тот игрок прямолинейный. Когда ему везет, он выигрывает, когда нет — он спускает все до последнего цента. Хендли знает, как его надувать, и всегда его обыгрывает. Стэплтон — никогда. Иногда Нидхэм обыгрывает Стэплтона. На мой взгляд, Стэплтона частенько заносит на слишком уж крупные ставки, но, впрочем, это не мое дело.
  — А хостесса? — спросил Селби. Взгляд Блэйна смягчился.
  — Она ни к каким темным делам отношения не имеет.
  — Какова тогда ее роль?
  — Вы имеете в виду в игре?
  — Да.
  — Она не притрагивается к картам. Ее обязанность — развлекать посетителей в большом салоне. Игра же происходит в задней комнате.
  — И как это, интересно, она развлекает посетителей? — спросил шериф Брэндон.
  Щеки Блэйна вспыхнули. В глазах его появился злой огонек, и он отвел взгляд от шерифа.
  — Она хостесса, — сказал он, подняв голос почти до крика. — Хостесса, и только! Да, она действительно исполняет несколько танцев в наряде из пальмовых листьев, демонстрируя изрядное количество тела… Но не более того. Она не назначает свиданий. Конечно, ребята периодически подкатывают к ней, и время от времени она подсаживается к столикам, чтобы публика держалась повеселее. Но она порядочная девушка.
  — Что-то это занятие мне не кажется подходящим для порядочной девушки, — заметил шериф.
  Горящие яростью глаза Блэйна метнулись к лицу шерифа и снова опустились. Но губы его остались крепко сжатыми, и он не проронил ни слова.
  — Что ты можешь сказать насчет Триггса? — спросил Селби.
  — Триггс — хитрый черт. У него просто какой-то пунктик на Мэдж. Он отшивает каждого, на кого она посмотрит дважды. Он ловкий и хладнокровный, никогда не поднимет ни голоса, ни руки, но всегда добивается своего. Я пересек ему дорогу… и вот что со мной произошло.
  Он обладает почти гипнотической властью над Мэдж. Ей нужно где-то работать, а у женщины совсем не такая большая свобода выбора в этом плане, как кажется некоторым. — Недобрый взгляд на шерифа. — Прежде чем винить ее, вспомните, что она вышла замуж в восемнадцать, а в девятнадцать у нее уже появился ребенок. Теперь ей нужно растить свою маленькую дочку, а иначе как работая хостессой, ей неоткуда взять на это денег. Не думайте, она умеет держать на расстоянии. Вот только перед Триггсом она робеет. Стоит ему сказать ей что-нибудь этим своим тихим бесцветным голосом, как ее начинает просто дрожь бить. Как бы я хотел иметь достаточно денег, чтобы вызволить ее из этого притона.
  Селби опустил ладонь на плечо парня.
  — Ладно, Росс. Идея у тебя хорошая. Но только тебе ее никогда не осуществить, подделывая чеки и просиживая ночи напролет за покером. Тебе придется работать, и работать упорно. Это по-прежнему единственный путь к успеху. Иногда, правда, человек возносится к большим деньгам быстро и просто, словно ракета. Но он обычно сразу же падает вниз — простой палкой. Ты запомнишь это?
  — Да, мистер Селби. Я понимаю. Но мне, видимо, придется отправиться в тюрьму. К тому времени как меня из нее выпустят…
  — Нет, Росс, в тюрьму тебя не посадят. Сейчас ты пойдешь домой и хорошенько обо всем подумаешь. А потом ты начнешь подыскивать себе новую работу. Из первых же заработанных денег тебе надо будет выплатить ресторану те шестьдесят пять долларов, которые ты ему должен. Тебе все понятно?
  Блэйн вскочил, лицо его было взволнованным.
  — Меня не посадят в тюрьму? Значит… я не арестован?
  — Нет, — сказал Селби.
  Блэйн кинулся к двери. Его плечи распрямились, словно с них сбросили тяжелый груз. На пороге он обернулся.
  — Ой… спасибо… спасибо вам большое!
  Дверь за ним захлопнулась. Селби. подошел к вешалке и взял пальто. На лице его обозначились решительные складки.
  — Насколько я понимаю, — сказал Рекс Брэндон, — мы собираемся нанести визит мистеру Триггсу?
  — Именно, — произнес Селби. — Пошли!
  Глава 2
  Пелена кострового дыма висела так низко, что шерифу пришлось включить фары муниципальной машины, в которой они мчались по холодной ленте шоссе к окраине города.
  — С этими придорожными закусочными вечно проблемы, — сказал шериф. — Ни за что не желают держаться в рамках закона. А затягивать гайки слишком туго тоже не хочется. Уж больно все станет уныло.
  Селби смотрел на бегущую навстречу бетонку.
  — Мы заставили их избавиться от профессиональных шулеров, — сказал он.
  — Добиться обвинительного приговора там, где замешаны азартные игры, практически невозможно, — заметил Брэндон. — Четыре-пять охотничьих клубов содержат игорные для своих членов, и люди знают это. Кроме того, части либерально настроенной публики хочется, чтобы порядки в графстве были помягче, чем они есть на самом деле. Когда окружным прокурором был Сэм Роупер, воли было хоть отбавляй. Поговаривали, что Роупер неплохо грел на этом руки. Когда же он хватил через край, избиратели предпочли нас. Мы вычистили притоны и прикрыли все незаконные доходы. Теперь некоторые из тех, кто тогда голосовал за нас, начинают возмущаться. Они заявляют, что мы уж слишком все зажали.
  Насколько я слышал, этот Триггс — порядочный наглец. Его адвокат Сэм Роупер. Когда Роупер вернулся к частной практике, он, естественно, взялся представлять интересы всех тех, кого мы…
  Внезапно Брэндон ударил по тормозам. Двигавшийся со скоростью пятьдесят миль в час автомобиль резко метнулся вправо и, качнувшись на рессорах, замер.
  — В чем дело? — спросил Селби.
  — Видишь позади того типа? — сказал Брэндон. Селби посмотрел сквозь заднее стекло машины туда, где на обочине уходящей в задымленную перспективу дороги стоял человек. Помявшись, человек медленно направился к ним.
  — Вероятно, Рекс, он просто ловит попутку, — произнес прокурор. — Пытается добраться до Лос-Анджелеса. Придется его разочаровать, ведь он думает, что мы остановились, чтобы его подвезти.
  Брэндон сказал:
  — За последние десять дней я вижу этого малого у дороги уже в четвертый или пятый раз. Попутка ему не нужна. Давай-ка выясним, в чем тут дело.
  Человек подошел к машине.
  — Вы в Лос-Анджелес? — спросил он.
  — Залезай, приятель, — ответил Брэндон. Помедлив, человек произнес:
  — Там, метров триста назад, еще мой товарищ. Вы не могли бы захватить и его?
  — Конечно, о чем речь, — подмигнув Селби, сказал Брэндон. — Мы возьмем его.
  Человек по-прежнему колебался.
  — У него тюк с одеялами и собака.
  — Нет, с собакой не пойдет, — ответил Селби.
  — Что ж, ладно, — пробормотал человек. — Значит, придется ловить другую машину.
  Брэндон откинул лацкан своего пальто.
  — Я представитель закона, — сказал он.
  — Ох, — произнес человек без всякого выражения.
  — Что ты собираешься делать в Лос-Анджелесе? — спросил Брэндон.
  — Искать работу.
  — Знаешь там кого-нибудь?
  — Да, есть там у меня пара дружков.
  — Их имена?
  — Ну, одного зовут Джим Смит, а другого Фрэнк Джонс.
  — Где они живут?
  — Где они сейчас живут, мне неизвестно. Они водопроводчики. Придется порасспрашивать, где их можно найти.
  — А здесь ты, значит, просто проездом? — спросил Брэндон.
  — Просто проездом.
  — С востока?
  — Так.
  — Где ты был вчера вечером?
  — В Оушенсайд.
  — И появился здесь только сегодня утром?
  — Да. Попутка дальше не шла.
  — Ты впервые в этих краях?
  — Нет, был здесь как-то месяцев шесть назад.
  — Что-то ты темнишь, приятель, — сказал Брэндон. — Ты торчишь возле этой дороги уже дней десять. Раза четыре я тебя сам видел. Поэтому давай-ка начистоту. Кто ты такой и что тебе на самом деле нужно?
  С минуту человек молчал.
  — Итак, — произнес Брэндон, — как тебя зовут?
  — Эмил Уоткинс.
  — Где ты живешь, Уоткинс? Человек на мгновение задумался.
  — Значит, вот что, — произнес он внезапно, — вы говорили, теперь моя очередь. Я вам не какой-нибудь пройдоха и свои права знаю. Вы не можете арестовать меня за бродяжничество. У меня есть деньги. Не верите — сейчас покажу. — Он достал из кармана бумажник, раскрыл его и вытащил оттуда полдюжины купюр. — Вот двадцать долларов, — произнес он, беря одну из них. — Вот десятка. Вот еще пятерка и несколько штук по доллару. Таким образом, то, чем я занимаюсь, никого не касается. В чужие дела я носа не сую, чего и вам советую.
  Брэндон вылез из-за руля и обошел машину, держа на всякий случай правую руку поближе к кобуре. При его приближении человек поднял руки вверх. Шериф Брэндон похлопал его по бокам и бедрам, ища оружие.
  — Все в порядке, Уоткинс, — сказал он, возвращаясь к машине. — Простая проверка. Так где ты живешь?
  — Я путешествую… подыскиваю работу. Простите, если что не так сказал, шериф. Честное слово, мне нужно в Лос-Анджелес.
  — Ладно, — произнес шериф, усаживаясь за руль. — Когда мы поедем обратно, а будет это минут через десять, хорошо бы, если б тебя тут уже не оказалось.
  Машина тронулась с места.
  — Ну вот и «Пальмовая хижина», — сообщил три минуты спустя Брэндон. — Кстати, давай заранее решим, кто будет говорить: ты или я?
  — Я, — ответил Селби.
  Брэндон повернул руль и направил машину по усыпанной гравием дорожке к тому, что когда-то являло собой претенциозную загородную резиденцию. Здание было перестроено, и с каждой стороны к нему добавлено по длинному низкому крылу. Неоновая вывеска со словами «Пальмовая хижина» венчала крышу. Поверх шифера на кровлю были прибиты пальмовые листья.
  — Рановато. Наверно, все еще спят, — сказал Брэндон.
  — Вон из трубы поднимается дымок, — заметил Селби, когда, оставив машину на круглой парковочной площадке, они шли к входу.
  Селби ткнул большим пальцем в кнопку звонка, и через несколько секунд дверь им распахнул маленький лысый мужчина лет пятидесяти. Он был свежевыбрит, облачен в спокойный серый костюм и… если бы не глаза, казался стушевавшимся. Его зеленые глаза настороженно смотрели из-под светлых кустистых бровей.
  — Оскар Триггс? — спросил Селби.
  — Да.
  — Я Дуг Селби, окружной прокурор графства. А это Рекс Брэндон, шериф.
  Ничего не ответив, Триггс продолжал стоять на пороге.
  — Мы хотели бы войти, — сказал Селби.
  — Это официальный визит? — спросил Триггс. — Если так, то я должен позвонить Сэму Роуперу, моему адвокату. Он попросит вас предъявить ордер.
  — В ваше заведение вход свободный, мистер Триггс, и мы хотели бы войти, — сказал Селби.
  Триггс по-прежнему стоял на пороге. С нетерпеливым возгласом Брэндон вышел из-за спины Селби, отодвинул Триггса к стене и сказал:
  — Да что ты с ним беседуешь, Дуг. Проходи, и все.
  Триггс беззвучно затворил за ними дверь. Он оставался совершенно спокойным и невозмутимым. На лице его не отражалось ни тени эмоций.
  Они прошли в вестибюль, где стояли старомодная вешалка для шляп и подставка для зонтиков. Позади вестибюля находился обеденный зал с окруженной столиками танцевальной площадкой. Большая печка слегка дребезжала от поступавшей в нее под давлением нефти. Триггс неторопливо подошел к телефону, набрал номер и произнес хорошо поставленным голосом:
  — Вас беспокоит Оскар Триггс. Мне нужно срочно переговорить с мистером Роупером… Алло… Роупер? Это Оскар. Ко мне тут заявилась пара посетителей: Дуглас Селби, окружной прокурор, и Рекс Брэндон, шериф. Когда они захотели войти, я предупредил их, что заведение еще не открыто, однако они не стали меня слушать… Нет, я так не думаю. Подожди минутку. — Обернувшись к Брэндону, он спокойно спросил: — У вас, ребята, есть ордер?
  Брэндон со вспыхнувшим лицом агрессивно двинулся на него.
  Селби ухватил шерифа за край пальто и оттащил назад.
  — Когда повесите трубку, нам надо будет с вами потолковать, Триггс, — сказал прокурор.
  — Вы можете это сделать с моим адвокатом, — ответил тот.
  — Можем, — согласился Селби, — но не хотим. Триггс вновь повернулся к телефону.
  — Нет, очевидно, ордера у них нет. Им нужно поговорить со мной… Хорошо… Но они утверждают, что в заведение вход свободный. Как насчет этого?.. Да, оно открыто для всех посетителей, только сейчас мы еще не обслуживаем… Ладно, Сэм, спасибо тебе… Если понадобится, я перезвоню. Ну, пока.
  Опустив на рычаг телефонную трубку, Триггс произнес:
  — Все в порядке. Я просто хотел для себя кое-что уточнить. Мой адвокат сказал, что вы можете находиться в зале. Он открыт для публики. Но вы не имеете права заглядывать в мой кабинет или в жилую часть здания. Посетителям туда входа нет. Вы также не можете ничего здесь искать.
  — Куда нам заблагорассудится, туда мы и пойдем, — агрессивно сказал Брэндон.
  — Ради Бога, — произнес Триггс, вытаскивая из кармана пачку сигарет. — Поступайте как знаете. Выяснять, кто прав, будем уже в суде. Закуривайте, господа.
  — Видимо, вам здесь есть что прятать от посторонних глаз, — заметил Селби.
  — Только не надо меня стращать, — не повышая голоса, проговорил Триггс. — Я не мальчик и веду дела далеко не первый год. У города ко мне претензий нет. Здесь, за его пределами, вам вдруг захотелось продемонстрировать свою власть. Вот вы и приехали, чтобы нагнать на меня страх, да только знайте, что ни черта я вас не боюсь. У меня все законно. Кстати, пораскинув мозгами, вы поймете, что городу от меня громадная польза. Все необходимое я закупаю в Мэдисон-Сити. И плачу наличными. А денежки эти плывут ко мне от проезжающих мимо автомобилистов, которые, не будь моего заведения, так и проносились бы со свистом мимо, причем, заметьте, не моего, а вашего города. Таким образом, я…
  — Да, — сухо перебил Селби, — вы общественный благодетель. Насчет этого мы в курсе, Триггс. Но послушайте, что я вам скажу. Мир состоит из разных людей. Человеческую натуру не изменишь в законодательном порядке. Все это я знаю. Но у нас существуют законы, и я был выбран следить за их соблюдением. Конечно, заставить блюсти все законы невозможно. Что бы мы ни делали, игорный бизнес все равно в какой-то степени будет существовать, равно как и порок не перестанет служить источником наживы. Нам этого не искоренить, даже если бы под началом у нас имелась целая армия. Но лично вам я хочу сказать следующее: занявшись растлением молодых ребят, вы перешли все границы. Вы содержите здесь игорный притон. Я не знаю масштабов ваших операций, но факт остается фактом. Некоторые в Мэдисон-Сити считают, что перекинуться с приятелем в покер не велик грех. Не исключено, что мне придется изрядно потрудиться, чтобы собрать против вас улики и чтобы на основании этих улик добиться обвинительного приговора. Но на свете нет ничего невозможного. Я сумею загнать вас в угол, если действительно того захочу. Поэтому раз и навсегда предупреждаю: оставьте в покое юнцов из Мэдисон-Сити.
  — А поконкретнее? — спокойно спросил Триггс.
  — Росса Блэйна, — ответил Селби. — Он подделал чек, чтобы было на что купить здесь жетоны для игры.
  — Я очень сожалею насчет Блэйна, — медленно проговорил Триггс. — Ему не стоило сюда соваться. Меня ничуть не огорчит, если вы ему посоветуете держаться подальше от моего заведения. Здесь не салон для сопляков без гроша в кармане.
  — Насколько мне известно, он приезжал сюда вместе с Джорджем Стэплтоном, так ведь? — осведомился Селби.
  — Ну, Стэплтон — совсем другой случай. Парень знает, что делает, и имеет деньги, чтобы за это платить.
  — У вас есть основания для личной неприязни к Блэйну? — спросил Селби.
  Триггс ушел от ответа:
  — Ах, ну конечно, если Блэйн ваш личный друг и вы хлопочете, чтобы он имел возможность здесь появляться…
  — Нет, этого я не хочу, — сказал Селби. — Вот и прекрасно. Я тоже.
  — И еще, — сказал Селби, — я не желаю видеть здесь никаких лос-анджелесских шулеров.
  — Да я бы и сам не допустил ничего подобного, — заверил Триггс. — Предпочитаю, знаете ли, вести дела чисто.
  — На мой взгляд, — с угрозой произнес Селби, — вы не слишком усердствуете в этом плане. Можете рассматривать мой визит как предупреждение.
  — Ладно. Пусть так.
  — Ты ступил на тонкий лед, Триггс, — заметил шериф.
  — И вы переживаете, как бы я не провалился, — с ухмылкой добавил хозяин «Пальмовой хижины».
  Селби взял Брэндона за рукав.
  — Пойдем отсюда, Рекс. Думаю, все, что хотели, мы уже сказали.
  Триггс пересек комнату и распахнул дверь на улицу.
  — До свидания, джентльмены, — сказал он. — Заглядывайте еще. Можете заходить в любое время, то есть, конечно, в ту часть, которая предназначена для посетителей.
  Стоя на пороге, он проводил их взглядом через гравиевую парковочную площадку к машине.
  — Черт бы его побрал, — произнес Брэндон. — Надо было ему все-таки врезать разок-другой. А то уж больно он расхорохорился после разговора с Сэмом Роупером. Он считает, что во всем графстве не найдется двенадцати присяжных, готовых отправить его в тюрьму за содержание притона. Он достаточно умен, чтобы закупать припасы в городе и платить наличными. Многие рассуждают именно так, как он говорит. Мол, раз закусочная находится за пределами города, значит, городу никакого вреда тут быть не может. Более того, через руки Триггса в Мэдисон-Сити текут деньги, а поэтому…
  — И все же у Триггса есть уязвимое место, о котором он запамятовал, — перебил Селби. — Через пару месяцев ему потребуется продлевать лицензию.
  — А ведь верно, — произнес Брэндон, и его лицо расплылось в улыбке.
  — Поэтому, — продолжил Селби, — когда этот фрукт из Лос-Анджелеса вновь объявится в наших краях, мы устроим в «Хижину» рейд. Задержим и хозяина, и игроков. Это даст людям возможность взглянуть, какими делишками юн там занимается.
  Несколько минут они ехали молча.
  — Того малого, что ловил попутку, что-то не видно, — заметил шериф. — Не знаю, уж в какую игру он играл, но, верно, все-таки решил, что тут для нее место неподходящее.
  Глава 3
  — Высади меня здесь, — попросил Селби шерифа. — Я хочу заглянуть в канцелярский магазин, а потом прогуляюсь до муниципалитета пешком. Небольшая разминка пойдет мне на пользу.
  Брэндон затормозил машину возле тротуара.
  — Не забудь предупредить, Дуг, когда надумаешь заняться этой закусочной.
  — Долго ждать не придется. Ты меня знаешь, Рекс. В глубине души я сам игрок. Люблю, когда события развиваются.
  — Что верно, то верно, — согласился шериф. — Пока следил за твоей предвыборной кампанией, седины прибавилось. Никогда не мог угадать, что ты собираешься выкинуть в следующий момент.
  — Я этого, признаться, и сам не знал, — сказал Селби, улыбнувшись воспоминаниям. — Я понимал, что Сэм Роупер в политике ветеран и что у него есть хорошо отлаженный план действий. Единственным способом свести на нет его политический опыт, на мой взгляд, было постоянно путать ему карты и таким образом не давать садиться на любимого конька. Поэтому-то предвыборная кампания и получилась построенной на своего рода импровизациях… Знаешь, как при игре в фанты.
  — Что ж, твой фант обернулся для тебя креслом окружного прокурора… Ну так дай знать, когда надо будет захлопнуть крышку над Триггсом.
  Машина шерифа тронулась с места. Дуг Селби зашел в канцелярский магазин, купил листов для своего блокнота и вновь ступил на тротуар как раз в тот момент, когда на улице, урча мотором, показался сверкающий хромировкой кремовый автомобиль. Когда он поравнялся с прокурором, сидевшая за рулем молодая женщина резко нажала педаль тормоза и, распахнув дверцу, спросила:
  — Может, подвезти до муниципалитета, Дуг?
  Селби охотно согласился.
  — Я как раз думал о тебе, — сказал он, усаживаясь рядом с Инее Стэплтон. — И пытался найти способ тебя повидать.
  Взгляд ее темных внимательных глаз на мгновение замер на его профиле. Выжав обутой в аккуратную туфельку ногой сцепление, она включила скорость.
  — Номер телефона указан в справочнике, — заметила она. — И кроме того, насколько тебе известно, у нас в доме нет прокаженных, так что посещение меня вовсе не связано с риском оказаться потом в карантине.
  Селби усмехнулся и принялся наблюдать, с какой ловкостью она вела мчавшуюся машину сквозь запруженные транспортом улицы.
  И все же, подумал он, есть в ней что-то загадочное. Ее движения выглядели поразительно отточенными. К своему стыду, он имел возможность убедиться, что и на теннисном корте ее мозг управлял телом с не меньшей эффективностью. Однако в разговоре она редко давала скорый ответ. Как правило, сперва следовал короткий оценивающий взгляд темных глаз, затем секундная пауза, словно она спорила с собой, какую линию — защиты или нападения — избрать, и, наконец, ответ. Обычно обескураживающий.
  Она была на пять лет старше своего брата, стройная, хорошо сложенная, с фигурой, которая казалась просто созданной для того, чтобы демонстрировать модную одежду в самом выгодном свете.
  — Итак? — проговорила она, бросив на него один из своих коротких взглядов. — Ты будешь благодетелен и поведаешь мне свои мысли бесплатно или же потребуется сперва дать монетку?
  — Вчера я услышал, как одна женщина сказала по твоему поводу забавную фразу, — произнес Селби.
  — Ага! Вот он, вернейший способ заинтриговать и обратить в смиренную просительницу неприступнейшую из женщин. Умоляю, Дуг, ну что же она сказала?
  — Она сказала, — ответил Селби, — что независимо от того, какое на Инее Стэплтон платье, у смотрящего на нее никогда не возникает мысли, что она в это платье одета. Он непременно отметит, что она в это платье облачена.
  Инее рассмеялась, тщетно пытаясь скрыть удовольствие.
  — Хорошо, что никто не видел меня сегодня утром в саду, когда я в рабочем комбинезоне осматривала последствия заморозков… Боже, как холодно было этой ночью!
  Он кивнул. Ловким поворотом руля выровняв пошедшую юзом машину, она вписала ее в вираж и с разгона бросила на крутой подъем на Мердон-авеню.
  — Так, значит, ты думал обо мне? — спросила она.
  — Да. Я хотел поговорить с тобой насчет твоего брата. Она скользнула по нему взглядом и снова неотрывно уставилась на дорогу. Ее губы сжались.
  — Я слушаю, — бесцветным голосом произнесла она.
  — Меня беспокоит, не слишком ли усердно Джордж стремится пускать людям пыль в глаза?
  Они молча проехали около половины квартала. Наконец полушутя сказала:
  — Дуг, я просто в отчаянии! Пока ты не занялся политикой, мы виделись. Ты часто заходил ко мне, мы вместе играли в теннис, гуляли и катались на лошадях. А потом ты кинул перчатку на политическую арену, превратился в молодого агрессивного прокурора и стал шарахаться от меня как от чумы. И теперь, когда наконец я вновь увидела тебя и мое сердце запрыгало от радости, потому что ты сказал, что искал меня, выясняется, что тебе всего лишь нужно было проконсультироваться относительно моего брата… Выходит, желание видеть меня носило чисто профессиональный характер?
  — Понимаешь, Инее, у меня… просто не получается работать спустя рукава, — улыбнувшись, виновато ответил Селби.
  Свернув на Колман-стрит, она притормозила перед зданием муниципалитета.
  — Что ж, господин окружной прокурор, очевидно, поездка окончена. Вы прибыли к месту назначения.
  — Но ты так и не ответила на мой вопрос, — возразил Селби. — Не знаю, избегаешь ли ты ответа нарочно или же просто пытаешься меня пристыдить!
  — Как будто это возможно!
  — И все же, Инее, мне хотелось бы услышать твое мнение. Не слишком ли активно в последнее время Джордж принялся сорить деньгами? — спокойно повторил Селби.
  Она заглянула в его глаза, по обыкновению, словно решая, какой дать ответ, секунду помедлила и сказала:
  — Возможно, Дуг, Я просто не знаю. Завтра возвращается отец. Я хочу предложить ему подыскать Джорджу работу на сахарном заводе, чтобы парень мог хоть чем-то заняться.
  — А сам Джордж насчет этого в курсе?
  — Нет. И не говори ему.
  — Конечно. Для меня это вопрос профессиональной этики, — заверил Селби.
  Уставившись прямо перед собой, то нажимая, то сбрасывая ногой педаль газа, она пыталась заставить мотор исполнить какую-то мелодию.
  — Интересно, — медленно произнесла она, — а не стоит ли отцу заодно подыскать работу и для меня?
  — Зачем? Разве это ты пустилась в загул? — пошутил он.
  Но ее глаза остались серьезными. Теперь в них появилась легкая печаль.
  — Я заметила, что у тебя, похоже, есть время только на работающих девушек, — задумчиво произнесла она.
  На лице Селби отразилось недоумение.
  — По крайней мере, — продолжала она, — видимо, поэтому ты у нас больше не бываешь.
  — Это все из-за работы, Инее, — попытался оправдаться он. — Она поглощает все мое свободное время.
  — А что ты делаешь субботними вечерами и по воскресеньям?
  — Сказать по правде, большей частью сижу в своем офисе.
  — Пару дней назад я видела Сильвию Мартин, — переменила она внезапно тему разговора. — Очевидно, как репортер «Кларион» она делает успехи?
  — И какие! — воскликнул Селби с неожиданной гордостью. — Девочка просто чудо! Трудолюбивая и, главное, с головой на плечах.
  Лишь только когда молчание Инее Стэплтон стало гнетущим, Селби сообразил, что ему, пожалуй, не следовало проявлять столько восторга.
  — У меня есть подозрение, — сказал он, переводя разговор в более нейтральное русло, — что Джордж пристрастился к азартным играм и это должно обходиться ему в немалую сумму.
  — Откуда мне знать, — произнесла она безразлично. — Джордж не посвящает меня в свои личные дела. Будь я на пять лет Младше, а не старше его, ситуация, возможно, была бы иной. Мальчишкам нравится защищать своих маленьких сестричек, но с возрастом они начинают смотреть на старших сестер как на что-то, вечно мешающее, вечно ограничивающее их права, независимость, жажду приключений. А почему ты сам не хочешь поговорить с Джорджем, если это тебя так беспокоит?
  — Он ранимый и вспыльчивый, — медленно ответил Селби. — Если я открыто сделаю ему предупреждение, то, боюсь, это только испортит дело. Понимаешь, он может захотеть продемонстрировать мне, что не нуждается ни в чьих советах.
  Она перестала поигрывать педалью.
  — Но ведь ты мог бы заглянуть к нам домой, повидать меня и, между делом, перекинуться с Джорджем парой фраз. В конце концов, такой поступок не был бы совсем уж неожиданным. Ты ведь заходил ко мне прежде. Погоди-ка, когда же это было в последний раз? — Она прикрыла глаза и принялась считать по пальцам.
  — Сдаюсь! Лежачего не бьют! — засмеялся Селби. — Мы можем возобновить игру в теннис, когда немного потеплеет.
  — Так ли это понимать, — спросила она, — что я приглашена на теннисный матч, который состоится где-нибудь поздней весной или ранним летом, текущего года?
  — В ближайшую субботу. У меня будет свободна вся вторая половина дня.
  Инее спрятала от него выражение своих глаз, отвернув лицо к стеклу и принявшись внимательно изучать затянутое дымом небо.
  — Что ж, — ответила она, — в такую холодину, пожалуй, мне не удастся надеть шорты, и это несколько снизит темп моей игры… Однако я готова поспорить, Селби, что ты настолько засиделся за своими бумагами, что проиграешь мне минимум два сета из трех. Ставлю поездку в Лос-Анджелес, обед, театральное шоу и ужин в ночном клубе.
  — Эй, так нечестно! — возразил он. — Потому что даже если я выиграю, то все равно не смогу получить того, что мне причитается. В противном случае я буду чувствовать себя как платный партнер на танцульках.
  При этих словах она вновь повернула к нему лицо, непроницаемое, словно маска.
  — Ладно, трусишка, возвращайся в свой пыльный офис к своим пухлым судебным книгам… Да не забудь о завтрашней встрече. Скажем, часа в два тебя устроит?
  — Договорились, — согласился Селби. — Конечно, если только за это время где-нибудь не случится убийства, — добавил он со смешком.
  — Так я и знала, что без оговорок не обойдется, — тихо произнесла она и, желая сохранить за собой последнее слово, включила скорость, так что прокурору осталось лишь захлопнуть дверцу и, стоя на тротуаре, смотреть, как, слегка подав вытянутый кремовый корпус машины назад, она развернула ее и, словно горячую лошадь, внезапно ошпаренную резким ударом кнута, помчала прочь.
  Глава 4
  К полудню солнце стало немного пригревать. В восемь часов правительственная метеорологическая служба сообщила, что пришедшая с побережья область низкого давления положила конец заморозкам. Не снимавшие по трое суток одежды фермеры повалились в постели и заснули сном до предела измотавшихся людей.
  Ближе к полуночи небо затянулось облаками. Около двух часов прокурор проснулся от стука дождевых капель. Он поднялся и, невольно отметив, что стало немного теплее, прикрыл окно, чтобы водяные брызги не летели на коврик. Холодный дождь лил потоками, очищая пропитанный дымом воздух и неся облегчение десяткам обеспокоенных хозяев ранчо.
  В четыре часа утра Селби разбудил настойчивый, долгий телефонный звонок. С трудом разлепив глаза и стащив с аппарата трубку, он услышал голос шерифа Брэндона:
  — Дуг, в мотеле «Кистоун» неприятности. Думаю, тебе стоит сесть в машину и приехать туда. Я встречу.
  — Черт с ними, — отозвался Селби. — Пусть этим занимается городская полиция. Опять, наверное, какая-нибудь семейная ссора…
  — В одном из коттеджей найден труп мужчины, — пояснил Брэндон. — Похоже, он поджидал там кого-то с пистолетом…
  — Жди меня через пятнадцать минут, — произнес Селби и плюхнул трубку на рычаг.
  Он проворно оделся, схватил пальто и шляпу и побежал к гаражу, где стояла его машина.
  Через минуту он уже мчался сквозь проливной дождь. Мэдисон-Сити был практически пустынен. На Мейн-стрит пара ночных кафе обслуживала проголодавшихся автомобилистов. Уличные фонари тускло светили в витрины магазинов. Остальное освещение, по решению совета городских попечителей, в целях экономии было выключено. На тротуарах в бледных кругах фонарного света плясали поднимавшиеся под ударами стремительных дождевых капель фонтанчики брызг.
  Прижав машину к правой стороне улицы, чтобы не трястись по трамвайным рельсам, Селби прибавил газу. «Дворники» монотонно скользили взад-вперед по ветровому стеклу. Свет фар непрерывно упирался в густую стену дождя. На Пайн-авеню, не снижая скорости, Селби проскочил мимо знака «СТОП» и уже через три минуты оказался за пределами города. В ста метрах от дороги из дождевой пелены показалась выполненная в виде арки вывеска мотеля «Кистоун». Возле крайнего коттеджа была запаркована машина городского полицейского управления. Машина шерифа Брэндона стояла по другую сторону здания. До Селби донесся шум голосов. Время от времени в освещенном проеме окна мелькала чья-то тень.
  Селби остановил машину позади машины городской полиции.
  — Это здесь, Дуг, — распахнув дверцу, сказал подошедший шериф.
  Селби поднялся в дом. Обстановка сводилась к двум двуспальным кроватям, туалетному столику и трем стульям. Отто Ларкин, массивный, уже обросший брюшком шеф городской полиции, произнес:
  — Хэлло, Селби, — и сразу же вновь повернулся к двум испуганным девушкам, сидевшим рядышком на одной из кроватей. Постели на обеих кроватях были разобраны.
  — Пожалуй, теперь, когда Селби здесь, пусть он сам во всем этом разбирается, — окинув девушек сосредоточенным взглядом, сказал Брэндон.
  — Эти птички знают ответы, — агрессивно произнес полицейский. — Только нельзя давать им водить себя за нос.
  — Кстати, Ларкин, вам должно быть известно, что мотель «Кистоун» находится за пределами города, — добавил шериф.
  Ларкин обернулся и разъяренно уставился на Брэндона.
  — Ладно, — сказал он, — если вы желаете играть по правилам, то попробуйте-ка в будущем допроситься от меня хоть какой-нибудь помощи! Когда прокурором был Роупер, мы всегда работали вместе. Я надеялся сработаться и с вами, но раз вы…
  — Не надо лезть в бутылку, Ларкин, — спокойно произнес Брэндон. — Я лишь сказал, что во всем должен разобраться Селби.
  — А в чем тут, собственно, разбираться? — спросил прокурор.
  Брэндон кивнул в сторону девушек. Селби присмотрелся к ним внимательнее. Одна была блондинкой. Ее покрасневшие глаза явно свидетельствовали о том, что девушка недавно плакала. Когда Селби взглянул на нее, губы ее задрожали, а пальцы принялись судорожно теребить носовой платочек. У другой девушки были каштановые волосы и карие глаза. По ней ничуть не было заметно, что совсем недавно ей довелось пережить сильное нервное потрясение. Она сидела неподвижно, фиксируя глазами каждое движение находившихся в комнате мужчин.
  Указав на светловолосую девушку, Брэндон сказал: — Это Одри Престон, Дуг. Ее подругу зовут Монетт Ламберт. А теперь, девушки, я хочу, чтобы вы рассказали окружному прокурору в точности все то, что успели рассказать нам.
  Одри Престон умоляюще взглянула на Монетт Ламберт, и та, подняв глаза к лицу Селби, негромко заговорила:
  — Суть заключается в том, мистер Селби, что мы практически ничего не знаем. Мы приехали сюда с двумя молодыми людьми, Томом Каттингсом и Бобом Глизоном. Завтра мы должны были поехать с ними кататься на яхте недалеко от Лос-Анджелеса. Мы сказали ребятам, что хотим ночевать отдельно, и они согласились, предоставив в наше распоряжение этот коттедж, а сами устроились в соседнем.
  У них здесь были друзья, Джордж Стэплтон и Росс Блэйн. Мальчики позвонили им. Самого разговора мы, правда, не слышали, но вскоре мы все четверо отправились в «Пальмовую хижину», в полумиле отсюда, чтобы торжественно отпраздновать встречу. Вечеринка затянулась до первого часа ночи. За день мы довольно устали, и нам, естественно, не хотелось выглядеть на следующее утро помятыми и невыспавшимися по сравнению с другими женщинами, которые будут на парусной прогулке. Поэтому мы попросили, чтобы мальчики отвезли нас обратно в мотель. Попрощавшись, они пошли в свой домик, а мы в свой. Мы буквально валились с ног и, быстренько покончив с вечерними процедурами, легли спать. Час назад или чуть раньше я проснулась и заметила, что из окна коттеджа, в котором остановились ребята, пробивается свет. Я испугалась, что, быть может, одному из них стало плохо. Шел дождь. Я надела туфли, накинула поверх пижамы пальто и, добежав до их крыльца, постучала в дверь. Ответа не последовало. Тогда я решила заглянуть в окно. Там между рамой и шторкой была небольшая щель, и это позволило мне посмотреть внутрь. Я увидела, что обе кровати стоят заправленные, а из-за шкафа возле двери торчат чьи-то ноги. Я побежала назад и разбудила Одри. Потом мы оделись и поспешили к конторе. Там снаружи есть телефонная будка. Из нее мы и позвонили в полицию. Вот, собственно, все, что мы можем рассказать.
  — А где ваши молодые люди сейчас? — спросил Ларкин.
  — Мы не знаем.
  — Вы уверены, что распрощались с ними вскоре после полуночи? — недоверчиво спросил Ларкин.
  — Да.
  — И как же происходила сцена прощания? — поинтересовался шеф полиции. — Вы помахали друг другу платочками или же?..
  — А как по-вашему, девушка прощается на ночь с молодым человеком, с которым она вместе на загородной прогулке? — взглянув ему прямо в глаза, перебила Монетт Ламберт. — Мы поцеловались.
  — Ага, вот мы кое к чему подбираемся! — сказал Ларкин. — Вы немного понежничали, так ведь?
  — Я не знаю, что под этим подразумеваете вы, но того, что под этим подразумеваю я, мы, во всяком случае, не делали, — ответила Монетт Ламберт твердым, решительным тоном, в котором сквозило явное отвращение. — Мы поцеловали ребят, вошли в дом и легли спать.
  — В две двуспальные кровати, разумеется, — ухмыльнулся Ларкин.
  — Да, в две двуспальные кровати.
  — Ларкин, если не возражаете, я хотел бы сам продолжить допрос, — вмешался Селби.
  Издав недовольный возглас, Ларкин отвернулся.
  — Ребята не говорили, что собираются снова куда-то пойти? — спросил прокурор.
  Девушка обвела Селби недоверчивым взглядом.
  — Нет, они ничего нам не сказали, — ответила она уже более спокойно. — Предполагалось, конечно, что они тоже отправятся спать. Не знаю… Одри, быть может, ты что-нибудь такое слышала?
  Ее подруга энергично помотала головой из стороны в сторону, поднесла к глазам платочек и тихо всхлипнула. Рекс Брэндон сказал:
  — Нам удалось проникнуть в тот коттедж, Дуг. Я как раз был на вызове в восточной части города. Потому-то и получилось так, что, звоня тебе, я уже находился в пути. Я примчался сразу же. Тот бродяга, которого мы с тобой вчера видели у дороги, лежал мертвый на полу комнаты. Очевидно, первоначально он там кого-то поджидал, сидя за дверью. При нем были пистолет и записка, которую он собирался приколоть на труп. Записка в общем-то дурацкая…
  — Что послужило причиной смерти? — перебив, спросил Селби.
  — Печка, — ответил Брэндон. — Он заперся в комнате и, чтобы не замерзнуть, пока ждет, включил газовую печку. Она кочегарила на полную. Дешевая такая жестяная штуковина, даже без регулятора. Когда мы открыли дверь, на нас дохнуло, как из духовки. Мы проветрили комнату и оставили все, как есть, до прихода эксперта. Я звонил ему. Он должен быть здесь через несколько минут.
  — Я хочу пойти взглянуть на труп, — сказал Селби. — Девушки, могу я быть уверен, что вы никуда отсюда не денетесь?
  — Конечно, а почему нет? — спросила Монетт Ламберт.
  — Но ведь вам ничто не мешает уйти, — заметил Селби.
  — Куда?
  — О, куда угодно.
  — Как?
  — Давайте не будем продолжать эту дискуссию, — усмехнувшись, сказал Селби. — Я полагаюсь на вашу честность.
  — Птички наверняка знают больше, чем говорят, — вставил Отто Ларкин. — Лично я думаю, что парни никогда даже не подходили к тому коттеджу. Он был взят просто для отвода глаз. Готов поспорить, что, пока девочки ходили звонить в полицию, ребята смылись.
  — Что ж, это ваша личная версия, — спокойно произнес Селби. — Я же придерживаюсь правила, не имея доказательств, никогда не обвинять девушек в том, что впоследствии может их выставить в неблагоприятном свете. Кстати, Ларкин, вам хорошо бы пойти с нами.
  — Поступайте, как знаете, Селби. Я не обижаюсь. — Полицейский с трудом сдерживал гнев. — Похоже, мы с вами просто по-разному смотрим на вещи. Что ж, у меня свой опыт… Впрочем, наверное, даже излишний, потому-то я и склонен смотреть на людей с недоверием. Но, как бы там ни было, мне не нравится сказка, которую рассказывают эти птички. Неважная в целом получается картинка. Говорю вам, парни сорвались отсюда не больше часа назад и отправились куда-нибудь устраивать себе алиби. Когда вы их найдете, они поклянутся, что с самой полуночи, не вставая, играли в карты, или наплетут что-либо из этой же серии. Вероятнее всего, они отыщутся в «Пальмовой хижине».
  — Спасибо за совет, — поблагодарил Селби.
  — Ладно, — произнес Ларкин. — В конечном счете, тут не моя территория. Так что поеду-ка я. Желаю удачи.
  Он распахнул дверь, поднял воротник плаща и выбежал в дождь.
  — Девушки, вы остаетесь здесь? — спросил Селби.
  — Да.
  — Хорошо. Тогда пойдем, Рекс, — сказал прокурор и ступил на вымоченный дождем гравий.
  Они добрались до соседнего домика. Холодные капли больно хлестали по лицу. Брэндон вытащил из кармана ключ и вставил его в замочную скважину.
  — Это ключ от коттеджа? — спросил Селби.
  — Нет, отмычка.
  — А что известно насчет хозяина мотеля? Кто он?
  — Джимми Грейс, — ответил Брэндон. — Он сейчас в отъезде. Наверное, все коттеджи сданы, и Джимми решил, что ему не грех прогуляться в Лос-Анджелес. В конторе тоже никого. Ну вот, готово. Проходи, Дуг. Я ничего не трогал. Это для эксперта. Правда, чтобы добраться до тела, шкаф пришлось немного сдвинуть, но, увидев, что человек мертв, я оставил все, как есть. Конечно, если не считать того, что выключил печку и распахнул окна.
  Коттедж в точности повторял тот, который они только что покинули. В комнате стояли две двуспальные кровати и шкаф. Одна из дверей вела в ванную, другая в маленькую кухоньку с железной раковиной, трехконфорочной газовой плитой и деревянными полками.
  По всей вероятности, первоначально мужчина стоял в углу, спрятавшись за шкаф, но потом постепенно сполз в нелепую сидячую позу. Его правая рука покоилась на вороненом револьвере тридцать восьмого калибра. В левой руке он держал длинную булавку, какие используются женщинами для прикалывания букетиков к корсажу. В полуметре от него, на полу, лежал листок бумаги.
  — Я решил не поднимать записку, — сказал Брэндон. — Встав с другой стороны, ты сможешь прочесть ее.
  Селби склонился над нелинованным листком белой бумаги, на котором печатными буквами карандашом было старательно выведено:
  «Я убил этого человека, потому что он заслужил свою смерть… Оставляю пистолет рядом с телом, чтобы мир знал, что я выполнил возложенную на меня миссию. Если меня поймают, я не буду сопротивляться аресту, равно как и лгать относительно того, что я совершил. Но суд не сможет меня покарать, ибо никогда не сможет понять, почему я убил этого человека. Знай он причину, мне не пришлось бы брать правосудие в свои руки, моя жертва не видела меня ни разу в жизни. И все же, прежде чем умереть, она узнает, за что принимает смерть. Я орудие возмездия. Мне отмщение, и аз воздам… Потому как я избран стать посланцем Божьим. Я убил, но не взял греха».
  — Видишь, в верхней части листка есть булавочная дырочка, — указал Брэндон. — Очевидно, он держал его в левой руке, собираясь приколоть на труп.
  — Выходит, что его предполагаемой жертвой был один из этих юнцов: либо Каттингс, либо Глизон?
  — Похоже на то.
  Селби медленно прошелся по комнате.
  — В доме никаких следов насилия, Рекс? — спросил он.
  — Я, во всяком случае, не заметил, — ответил Брэндон. — Обрати внимание на цвет его губ. Он задохнулся угарным газом. Сам видишь, что за хлам эта печка. Ее и вполсилы-то включать опасно, а она жарила на всю катушку, так, что из-под крышки даже выбивалось пламя.
  — А откуда здесь бутылка и стаканы? — спросил Селби, кивнув на литровую бутылку из-под виски и три стакана.
  — Когда мы вошли, все это стояло на шкафу. Похоже, прежде чем уйти, ребята немного выпили. — Селби понюхал стаканы. — Я хочу отдать их на дактилоскопическую экспертизу, — продолжал Брэндон. — А вдруг на них окажется что интересное? Специалист должен с минуты на минуту показаться здесь. Он приедет вместе с судмедэкспертом.
  — Стаканов из-под виски три, Рекс, — нахмурившись, произнес Селби. — Если бы ребята, прежде чем куда-то отправиться, захотели выпить, им понадобилось бы только два стакана.
  — Но ведь есть еще девушки, — предположил Брэндон.
  — Тогда их было бы четыре.
  — Что ж, — сказал шериф, — выходит, не остается иного объяснения, кроме того, что ребята вошли и опрокинули по стаканчику с человеком, который намеревался одного из них убить.
  Внезапно Селби наклонился и принялся внимательно рассматривать ботинки мертвеца.
  — В котором часу начался дождь, Рекс?
  — Около двух.
  — Ботинки на трупе сухие. Следовательно, до того момента, как тело обнаружили, этот человек пробыл здесь по меньшей мере часа полтора.
  — А ведь верно! — согласился шериф.
  — Да, вне всякого сомнения, это наш вчерашний бродяга. Не помнишь, как, ответил он, его звали? Что-то на У?..
  — Эмил Уоткинс, — подсказал Брэндон. — Жаль, что я тогда не прихватил его с собой и не устроил ему хорошенькой встряски… Но ведь вчера днем у него не было с собой этого пистолета. Голову даю на отсечение!
  — Ты уже проверил содержимое его карманов?
  — Нет. Обычно эксперты не любят, когда подобными вещами занимаются без них. В принципе, Дуг, мы можем вообще откреститься от этого дела. Сам посуди: Уоткинс поджидал кого-то, чтобы убить. Поджидал, поджидал, да и умер. Так что мы тут, вроде бы, ни при чем. Но о происшествии растрезвонят газеты. Уоткинс был чем-то вроде маньяка, и репортеры, естественно, не преминут пуститься в гадания, кого же он все-таки намеревался отправить на тот свет.
  — Это верно. — Селби кивнул. — Тот, на кого он покушался, для нас теперь гораздо важнее, чем он сам. Давай-ка прикинем, какие у него могли быть мотивы.
  — На мой взгляд, раз Уоткинс мертв, это уже не имеет никакого значения, — сказал Брэндон.
  — Ошибаешься, Рекс. — Селби указал на стаканы из-под виски. — Это имеет значение, потому что именно об этом газеты захотят узнать в первую очередь. Лучше уж мы сами до всего докопаемся и расскажем им, чем если они расскажут об этом нам. Прежде всего, я не совсем уверен, что дело обстоит так просто, как кажется. Тот вариант, что убийца пил со своими будущими жертвами или со своей будущей жертвой и кем-либо еще, исключается. Следовательно, логично предположить, что существовал заговор. Допустим, в него входили трое, и один из них — этот бродяга. На него возлагалось само убийство. Очевидно, задачей остальных двоих было заманить жертву в дом. И если так, то это значит, что в настоящий момент двое потенциальных убийц еще разгуливают на свободе.
  — Я понял, Дуг, — сказал Брэндон. — Что ты собираешься предпринять?
  — Значит, так. Пускай твой помощник обследует здесь все в поисках отпечатков. Гарри Перкинс, эксперт, скоро подъедет. С девушками, думаю, разберемся позже. Вот Отто Ларкин — дело другое. Он нам еще много крови попортит. А что, если, пока он ничего не успел подстроить, нам взять и отправиться в «Пальмовую хижину»?
  — Ты думаешь, что ребята сейчас там?
  Селби кивнул.
  — Конечно. Ведь Стэплтон и Блэйн тоже были в «Хижине» и, вероятно, никуда оттуда не уходили. Поэтому не исключено, что ребята решили вернуться и продолжить вечеринку.
  — Пожалуй, фраза Ларкина, что они отправились куда-нибудь устраивать себе алиби, была не лишена смысла, — задумчиво произнес Брэндон.
  — И «Пальмовая хижина» для этого — идеальное место, — добавил Селби.
  Несколько мгновений Брэндон молча смотрел на распростертое на полу тело мертвого бродяги. Дождь часто стучал по крыше. Но в его стуке не было ничего от ласковой, гипнотизирующей и навевающей дремоту песенки теплых капель. Это была холодная, мрачная и, казалось, зловещая дробь.
  Селби поежился от задувавшего сквозь приоткрытое окно пронизывающего ветерка. Невдалеке приглушенно взвыла сирена. Брэндон облегченно вздохнул.
  — Ну, вот и мои люди, Дуг, — произнес он. — А теперь давай-ка отправимся в «Пальмовую хижину».
  Глава 5
  Дождь все еще лил как из ведра, когда Селби, следуя за машиной шерифа, подъехал к фасаду «Пальмовой хижины». Неоновая вывеска была выключена, но на парковочной площадке светил прожектор, в лучах которого было видно, как с прибитых на крышу потемневших пальмовых листьев ручейками стекает вода. По мокрому гравию Рекс Брэндон и Дуг Селби добрались до крыльца. Когда Брэндон протянул руку, чтобы нажать на кнопку звонка, Селби сказал:
  — Погоди-ка Рекс. Сначала попробуем дверь.
  Он повернул ручку. Дверь оказалась не заперта. Селби толкнул ее, и они вошли в дом. В зале было темно, но из расположенного в дальней части помещения дверного проема пробивалась узкая полоска света. Слышался шорох тасуемых карт и постукивание жетонов. Прокурор кивнул Брэндону. Тихо, на цыпочках, они пересекли зал и остановились перед зеленой занавеской, прикрывавшей вход в жилую часть здания.
  — …Поднять ставку до сотни, — донесся до них из-за занавески мужской голос.
  — Играю, — ответил другой.
  — И удваиваю, — добавил третий. Голос молодого человека произнес:
  — Мои жетоны кончились. Я останусь в игре и выпишу на остальное расписку.
  — Сейчас ваша очередь заказывать масть? — осведомился первый мужчина.
  — Да, моя.
  Селби помедлил еще несколько секунд и кивнул Брэндону. Отдернув занавеску, они вошли в столовую хозяина дома, где вокруг стола, освещенного свисавшей с потолка лампой в зеленом коническом абажуре, сидели семеро мужчин.
  Селби узнал профиль Джорджа Стэплтона, спину Росса Блэйна и лысую голову Оскара Триггса. Четверо остальных оказались ему незнакомы. Это были двое парней лет по двадцати, грузный, краснолицый, хорошо одетый пожилой мужчина с большими голубыми глазами, коротко подстриженными усиками и видом добряка и балагура. Последний из четырех был лет сорока, смуглый, с тонкими чертами лица и длинными пальцами. Его волнистые черные волосы были гладко зачесаны назад с высокого лба. Рот его представлял собой тонкую прямую линию. Глаза мужчины находились в постоянном движении, непрерывно перескакивая с предмета на предмет и следя за всеми и всем, что имелось в комнате. Он первым заметил Селби и Брэндона.
  — К вам пара посетителей, Триггс? — спросил он спокойным, хорошо поставленным голосом, легким поднятием красиво изогнутой брови указав на вошедших.
  Триггс обернулся и тут же вскочил, отбросив назад стул.
  — Это представители закона, — тихо объявил он.
  — Ничего не трогать, — сделав шаг вперед, приказал Селби.
  Рука смуглого проворно метнулась к центру стола и засновала среди горки лежавших на сукне жетонов. Резким движением прокурор оттолкнул его руку, и жетоны брызнули со стола в разные стороны.
  — Это мне пригодится, — сказал он, беря с сукна продолговатый листок бумаги.
  Триггс вышел из-за стола.
  — Вам это даром не пройдет. Я же предупреждал, что без ордера вам лучше сюда не соваться. Закусочная была закрыта, двери заперты. Вы взломали замок, вы…
  — Мы ничего не взламывали, — возразил Брэндон. — Вернитесь на свое место и сядьте.
  Расправив бумажный прямоугольник, Селби прочел: «Долговая расписка на 100 долларов. Джордж Стэплтон». Затем снова сложил его и убрал в карман пиджака.
  — Вы не имеете права забирать расписку без ордера, — подойдя, сказал Триггс.
  Втиснувшись между ним и Селби, Брэндон схватил Триггса за плечи и произнес:
  — Я сказал вам вернуться на место и сесть! Триггс на мгновение уставился на шерифа своими непроницаемыми, по-кошачьи зелеными глазами, после чего развернулся и, подойдя к своему месту, опустился на стул.
  — Высокий молодой парень — это Дуг Селби, окружной прокурор, — нейтральным голосом оповестил он остальных игроков. — Тот, который с ним вместе, — шериф. Он шуток не любит. Они вошли сюда без ордера. Наружная дверь была заперта, закусочная не работала. Запомните это хорошенько, друзья. Когда я подам на них в суд — пригодится.
  — Но как бы там ни было, мы ведь не играли на деньги, — миролюбиво произнес высокий смуглый мужчина. — Это была просто дружеская партия на жетоны, затеянная нами, чтобы скоротать время, пока не уймется дождь.
  — Попробуйте заявить это присяжным, и вас привлекут к ответственности за лжесвидетельство, — сказал Селби, похлопав по карману, в который спрятал долговую расписку Джорджа Стэплтона.
  — В чем дело, Оскар? — возмущенно произнес пожилой мужчина с голубыми, словно китайский фарфор, глазами. — Разве в вашем графстве не существует законов? Я-то думал, что для того, чтобы ворваться в дом и бесцеремонно прервать встречу за карточным столом старых друзей, необходимо сперва получить ордер.
  — Небольшая поправка: дверь была не заперта, — спокойно заметил Селби.
  — Но я собственными руками закрывал ее на щеколду! — возразил Триггс.
  — Значит, потом кто-то открыл ее, — сказал Селби. — Потому что, когда мы подошли к дому, дверь была не заперта. Мы разыскивали двоих ребят, снявших коттедж в мотеле «Кистоун».
  — Да, это мы остановились в мотеле «Кистоун», — отозвался один из молодых людей.
  — Как тебя зовут?
  — Том Каттингс.
  — Где ты живешь, Каттингс?
  — В Миранд-Меса.
  — Кажется, я о тебе уже кое-что слышал, — сказал Селби. — Это не ты играл со Стэплтоном в одной футбольной команде?
  — Я, сэр.
  — И еще ты купил у него машину, верно?
  — Да, сэр. Она сейчас стоит в гараже. Красная с белой полосой.
  — Ты убрал ее в гараж, чтобы не мочить под дождем? — спросил Селби.
  — Нет, сэр. Тогда я и не предполагал, что разразится такой ливень. Небо, правда, немного хмурилось, но и только. Просто я всегда стараюсь держать машину под навесом.
  — А как твое имя? — обратился Селби ко второму юноше.
  — Роберт Глизон.
  — Чем вы оба здесь занимались?
  — Играли в покер, сэр, — честно признался Каттингс.
  — Ну то-то же, — произнес Селби. — Теперь я хочу задать вам несколько вопросов. И не пытайтесь юлить. В котором часу вы приехали в мотель «Кистоун»?
  — Около половины десятого, — ответил Каттингс.
  — Расскажите, что вы там делали.
  — Сняли два коттеджа, оставили в них вещи и все вместе отправились сюда немного перекусить.
  — Кто это — «все вместе»? Каттингс и Глизон переглянулись.
  — Давайте, давайте, — подбодрил Селби. — Выкладывайте.
  — С нами были еще две девушки, — признался Каттингс.
  — Сколько вы здесь просидели?
  — Почти до полуночи.
  — И куда отправились потом?
  — Девушки устали и захотели вернуться домой. А Джордж как раз шепнул, что немного позже здесь начнется игра, и спросил, не захотим ли мы принять в ней участие. Мы ответили, что да. Потом мы быстренько отвезли девушек обратно к их коттеджу. Наш был соседний, и они, видимо, сильно опасались, как бы мы не начали проявлять излишней активности. Услышав, как они запирают дверь на замок, я подмигнул Бобу, и мы смылись.
  — В котором часу это было?
  — Приблизительно в половине первого.
  — А когда вы снова вернулись в коттедж?
  — Мы туда больше не возвращались.
  — Разве вас там не было около часа назад?
  — Нет, сэр. Мы непрерывно находились здесь.
  — Ребята никуда отсюда не уходили. Я могу поручиться. — Триггс посмотрел на прокурора спокойным, немигающим взглядом.
  Росс Блэйн многозначительно уставился в глаза Селби.
  — Они несколько раз выходили отсюда и снова возвращались, — произнес он. — Игра началась не больше часа назад. А до этого мы просто сидели за рюмкой и болтали. В соседней комнате работало радио. Кроме того, до недавнего момента здесь были еще две девушки. Мы танцевали, входили и выходили, так, что, коли на то пошло, я не думаю, что кто-либо может поручиться, где находился каждый из нас весь этот промежуток времени.
  — Я гляжу, ты становишься настоящим стукачом, Росс? — приятельски произнес Триггс.
  Блэйн не стал прятать загоревшуюся в его глазах ненависть.
  — Напрашивайтесь, напрашивайтесь, — ответил он Триггсу. — Время придет, вы свое получите.
  — Да уж только не благодаря твоей помощи, — заметил тот. — Отныне вход сюда для тебя закрыт. Так что не советую больше здесь появляться.
  — Я буду приходить сюда, когда мне вздумается, — произнес Блэйн. — Покуда закусочная открыта для посетителей, я имею полное право заходить и тратить здесь свои деньги.
  — Свои деньги! — рассмеялся Триггс. — Чтобы торчать тут весь вечер с двумя стаканами пива!
  — Послушайте, Триггс, — вмешался в разговор Стэплтон, — мне очень неприятны ваши слова. Блэйн приходит сюда в качестве моего друга, а уж я-то оставляю в вашем кабаке достаточно.
  — Как же! Друг он тебе! — ответил Триггс.
  Блэйн вскочил так резко, что стул с грохотом отлетел назад. Дотянувшись, шериф Брэндон ухватил молодого человека за воротник.
  — Как должностное лицо, Росс, — пояснил он, — я обязан остановить тебя. Но как человек, делаю это с большой неохотой.
  Блэйн, немного поизвивавшись, обмяк. Триггс поднял глаза, очевидно намереваясь что-то сказать, однако, встретившись взглядом с шерифом, оставил свои слова при себе.
  — Лично я здесь вообще человек случайный, — заговорил смуглый мужчина. — Вы застигли меня за столом, где шла игра в карты. Быть может, вам и удастся возбудить дело против Стэплтона на основании его долговой расписки, но вам никогда не доказать, что я имел к этому какое-либо отношение. Вам также никогда не доказать, что я играл на деньги. И вам не добиться от меня никаких признаний. Остальным могу дать хороший совет. Не отвечайте больше ни на какие вопросы.
  — С вами у нас будет разговор на несколько иную тему, — довернувшись к нему, произнес Селби. — Похоже, вы любитель завязывать споры. Так вот, я готов поставить десять против одного, что вы — профессиональный шулер. Я готов поставить еще больше, что в полиции на вас заведена карточка. И, наконец, я готов поставить все деньги на свете, что если вы еще хоть раз встрянете в разговор, то впоследствии сильно об этом пожалеете. — Не дав ему времени что-либо ответить, Селби обернулся к Россу Блэйну: — Как давно началась игра, Росс?
  — Чуть больше часа назад. Мистер Нидхэм, — кивок в сторону пожилого добряка, — бывший брокер. Он живет в Лос-Анджелесе. Ему захотелось перекинуться в покер в приятной компании, и он приехал сюда. Это было около полутора часов назад. Я сказал ему, что играть не буду. Примерно двадцать минут спустя Карло Хендли, — кивок в сторону смуглолицего, — совершенно случайно заскочил на огонек, как это бывает в силу редчайшего стечения обстоятельств всякий раз, когда здесь показывается мистер Нидхэм.
  — Теперь-то я знаю, кто оставил дверь незапертой, — недобро проговорил Триггс.
  — Неправда! — взорвался Блэйн.
  — Не кипятись, Росс. Иди вон к тому стулу и сядь, — сказал шериф, все еще державший Блэйна за воротник рубашки.
  Селби повернулся к Каттингсу:
  — Насколько я понял, ребята, вы большие любители ночных посиделок?
  — Как же! — ответил Каттингс, предварительно обменявшись взглядом с Глизоном. — Просто нам не удалось заняться ничем получше.
  Глизон нервно хихикнул.
  — Думаю, я все смогу объяснить, мистер Селби, — сказал Стэплтон. — Ребята едут на воскресную прогулку. Они должны присоединиться к остальной части компании, которая потом отправится кататься на яхте их общего приятеля. Приятель предложил им взять с собой девушек. Ребята решили, что было бы неплохо пригласить кого-нибудь из местных, и остановили свой выбор на этих двух. Девушки с восторгом согласились. Ребята предполагали задержаться на ночь в Мэдисон-Сити, позвонить нам и устроить небольшую пирушку с танцами и выпивкой. Знаете, просто, чтобы немного развеяться. Но вскоре случился первый прокол. Одна из девушек обиделась на рассказанный мной анекдот, а потом пошло-поехало. Короче, они только портили нам вечер. К тому же им хотелось как следует выспаться, чтобы хорошо выглядеть на следующий день, поэтому ребятам ничего не оставалось делать, кроме как спровадить их поскорее домой. Перед этим я успел шепнуть Тому, что если через некоторое время он и Боб вернутся, то они смогут приятно провести время.
  Селби снова перевел взгляд на Глизона.
  — Вы привезли с собой кого-нибудь еще?
  — Только этих двух девушек.
  — И больше никого?
  — Нет.
  — А о какой еще паре девушек тут шла речь?
  — Они из Лос-Анджелеса, — ответил Стэплтон. — Время от времени они появляются здесь, и с ними можно неплохо скоротать вечерок.
  — Они подпускают к себе только тех, кто им понравится, — холодно уточнил Триггс. — Все, что им нужно, — это вдоволь натанцеваться. Они не из города. Думаю, у них даже есть мужья и они приезжают сюда, чтобы хоть ненадолго отключиться от семейных забот. Естественно, что им нравится, когда здесь на них заглядываются парни, и иногда девушки разрешают пригласить себя потанцевать. Но когда приходит время ложиться спать, они отправляются домой. На большее у них рассчитывать не приходится.
  — Вы никого не оставляли в своем коттедже, когда уходили сюда? — спросил Селби.
  — Конечно нет! К чему вы все-таки клоните?
  — Вы вернулись сюда, чтобы встретиться со Стэплтоном? — спросил Селби Каттингса.
  — Мы остановились на ночь в Мэдисон-Сити именно для этого. Вернуться же в «Хижину» мы решили просто потому, что нам совсем не хотелось спать.
  — А у вас не было намерения пригласить Стэплтона к себе в коттедж? — спросил Селби.
  — Пригласить Стэплтона к себе в коттедж? — с недоумением в голосе повторил Каттингс.
  — Это мне, мистер Селби, они предлагали пойти с ними в коттедж, если, конечно, это имеет какое-то значение, — сказал Блэйн.
  — Но мы не… — вмешался в разговор Каттингс. — Ах да! Было дело! Я сказал Россу, что если он боится, что его мать услышит, как он возвращается домой под утро, то может остаться ночевать у нас. Я это и за приглашение-то не считал…
  — А еще, ребята, — оживленно добавил вдруг Хендли, — вы заявили, что можете сегодня вообще не ложиться, так как собираетесь отоспаться завтра на яхте, и что если мы с Нидхэмом захотим, то сможем воспользоваться вашим коттеджем.
  — Да, это тоже правда, — подтвердил Каттингс. — Нам нужно выехать в Лос-Анджелес не позднее семи утра, так что, вероятно, наверстывать упущенное будем уже на яхте. Все равно до вечера там будет нечем заняться.
  — Ваш приятель держит свою яхту на плаву всю зиму? — спросил Селби.
  — Совершенно верно. У него большая сорокаметровая посудина, которая может пробиться сквозь что угодно. Ведь подходящая погода нередко выдается и посреди зимы. Ну а уж если случится так, что ветра нет, мы сидим в гавани, поем песни, играем в карты и кутим. Знаете, у нас там подобралась великолепная компания. При хорошей погоде мы частенько доходим под парусами до Каталины, а если повезет, то и дальше, до Энсенады.
  — Мне необходимо, — сказал Селби, — чтобы вы постарались припомнить как можно точнее, в котором часу вы оба вернулись в «Пальмовую хижину».
  — Думаю, что как раз я смогу ответить на ваш вопрос, — послышался женский голос со стороны занавешенного дверного проема.
  Селби обернулся на звук. Улыбаясь, она уверенно подошла к нему — нарядная, изящная, грациозная девушка с копной светлых волос. Вероятно, решил Селби, прежде чем войти, она некоторое время стояла за занавеской, прислушиваясь к разговору. Черное кружевное вечернее платье с открытой спиной выгодно подчеркивало синеву ее глаз и золото волос. Ее губы были умело подведены помадой, а брови незаметно подкрашены.
  — Разрешите представиться, — произнесла она, приближаясь к нему. — Меня зовут Мэдж Трент, я работаю здесь хостессой. А вы конечно же мистер Селби, окружной прокурор. — Улыбнувшись, она вложила свои теплые, гибкие пальцы в его ладонь, и Селби мысленно отметил, что ее ногти были покрыты свежим слоем лака и аккуратно подпилены. Затем одним быстрым, упругим движением она повернулась к Брэндону и, одарив его короткой, с виду совершенно непринужденной улыбкой, сказала: — Ну а вы, вне всякого сомнения, шериф Брэндон. Очень приятно с вами познакомиться, господа. А теперь я хотела бы помочь вам ответить на вопрос, который вас интересует.
  — Пожалуйста, — произнес Селби.
  — Я выполняю здесь обязанности хостессы, — начала она. — Когда зал для посетителей закрывается, я бываю свободна. Я читала в своей комнате, когда услышала, что вы пришли. Я оделась, спустилась вниз и подошла к занавеске как раз вовремя, чтобы уловить вашу последнюю фразу.
  — Странно, я не слышал, как вы пересекли зал, — заметил шериф Брэндон.
  — У нее легкая походка, — поспешно вставил Триггс. — Она профессиональная танцовщица.
  Взгляд Мэдж Трент был прикован к лицу Дуга Селби.
  — Четверка, которая, судя по всему, вас интересует, приехала сюда около десяти часов вечера, — продолжила она. — Мне кажется, ребята просто не сделали девушкам надлежащей скидки. Насколько я поняла по их разговорам, они обе работают где-то секретаршами. Сегодня у них выдался тяжелый день, а к нему добавилась еще и долгая поездка. И, конечно, нет ничего удивительного, что они были очень обеспокоены тем, чтобы завтра на яхте выглядеть как можно лучше. Но разве хоть один из вас, ребята, над этим задумался? Ведь сами-то вы не работаете, не так ли?
  — У наших отцов есть сады. Там работу выполняют деревья, — усмехнувшись, покачал головой Каттингс.
  — Я так и предполагала, — улыбнулась она. — И кроме того, я думаю, не ошибусь, если скажу, что сегодня вы оба встали не раньше полудня.
  — Скажите лучше: не раньше двух, и попадете в точку, — ответил Глизон. — Мы знали, что нам предстоит бурная ночь, и решили специально подкопить для нее сил.
  — Вот видите! — сказала Мэдж Трент. — А девушки, как я заметила, были очень уставшими. Да к тому же все это было для них немного непривычно, и они волновались, не зная, как себя вести. Ровно в полночь они сказали, что хотели бы отправиться спать. Компания удалилась отсюда в пять минут первого. Но уже в двенадцать тридцать ребята вернулись обратно. Я знаю, потому что впускала их в дом. Когда в дверь позвонили, я решила, что это какая-нибудь очередная компания, и взглянула на часы, чтобы узнать, который час.
  — Надеюсь, с девушками ничего не случилось? — спросил Каттингс. — Они не… Скажите, они не переполошились, заметив, что нас нет, а?
  — Кто из вас, ребята, знает человека по имени Эмил Уоткинс? — спросил Селби.
  Молодые люди обменялись ничего не понимающими, удивленными взглядами. Глизон отрицательно помотал головой.
  — Я не знаю. Это точно, — произнес Каттингс.
  — А тебе фамилия Уоткинс ничего не говорит?
  — Нет, сэр, — ответил Глизон.
  — Человеку, о котором я веду речь, около пятидесяти. У него серые глаза, длинные волосы, широкие скулы и тонкие губы. Рост около ста шестидесяти пяти сантиметров, вес — килограммов пятьдесят пять, не больше. Возможно, он является отцом какой-нибудь из ваших подружек. Вспомните, среди ваших девушек нет ни одной по фамилии Уоткинс?
  В наступившей тяжелой паузе ребята медленно покачали головами — нет.
  — Я хочу, чтобы вы взглянули на этого человека. Быть может, он все-таки окажется вам знаком.
  — Что ж, мы с удовольствием, — согласился Каттингс. — А где он?
  — Думаю, тело уже доставлено в лабораторию судебно-медицинского эксперта, — сурово проговорил Селби.
  — Судебно-медицинского эксперта?.. — Голос Каттингса сник.
  Сидевшие вокруг стола неожиданно замерли. Селби обернулся к Рексу Брэндону:
  — Хорошо бы тебе сперва отвезти ребят в коттедж, Рекс. Пусть они взглянут на место происшествия. Встретимся в лаборатории. Я сейчас прямо туда… Да, что касается девушек: похоже, с ними все чисто. Они где-то работают, поэтому совершенно ни к чему, чтобы их имена оказались в газетах. Видимо, дело, которое мы расследуем, какое бы оно ни было, в конечном итоге завязано на снятый ребятами коттедж. Поэтому надо постараться дать девушкам фору. Пусть они покинут город прежде, чем репортеры начнут сыпать вопросами и щелкать фотоаппаратами.
  Брэндон кивнул.
  — Хорошо, Дуг, — ответил он. Затем, повернувшись к ребятам, добавил: — Давайте-ка поскорее. Одевайтесь.
  Глава 6
  Селби остановил машину возле тротуара, поднял воротник пальто и, подойдя к двери, за которой находились помещения лаборатории, нажал кнопку звонка. Впрочем, сейчас он с куда большим удовольствием принялся бы барабанить в нее кулаком.
  Гарри Перкинс, эксперт, был высоким худощавым человеком с плотно обтянутым кожей лицом и нескладными движениями. Он держался по-хозяйски деловито, взирая на подопечные трупы с отрешенным безразличием. Главным его увлечением была ловля форели.
  — Хэлло, Дуг, — сказал он, распахнув дверь. — Ну и погодка, верно? А мне такой дождь даже на руку. Фермерам, конечно, столько воды многовато, но зато какие будут ручьи!.. Повесь-ка свое пальто на тот стул. Пусть стечет.
  — Тело уже привезли? — спросил Селби.
  — Ты имеешь в виду того малого из мотеля «Кистоун»?
  — Да, я хочу взглянуть на него.
  — Тогда пошли со мной.
  — Что удалось насчет него выяснить? — спросил Селби, когда они шли по тускло освещенному, холодному, пропахшему формалином коридору.
  — Угарный газ, никаких сомнений, — деловито сообщил эксперт. — И зачем только люди запираются в комнатах с неисправными печками, да еще включают их на всю катушку? Неужели они не понимают, что так им все равно не согреться, потому что сжигаемый из воздуха кислород понижает их сопротивляемость холоду? А вот если бы у них хватало ума использовать газ так, как он должен использоваться, то им было бы тепло. Так нет же, им надо, видите ли, отвернуть кран до упора, чтобы температура подскочила немедленно. То ли дело дровяная печь — там сперва должны разгореться дрова, потом прогреться сама печка, и только затем постепенно станет тепло во всей комнате. С электрическими каминами тоже все в порядке — тут они согласны ждать. А вот с газовым отоплением почему-то хотят чиркнуть спичкой — и чтобы температура поднялась за двадцать секунд на двадцать градусов. Я никогда не мог взять этого в толк.
  — При нем не было ничего, что позволило бы установить его личность? — спросил Селби.
  — Только несколько писем с обращением «дорогой папа». Похоже, он носил их с собой уже долгое время.
  — Что в письмах?
  — Патетика, — ответил Перкинс. — Письма дочери, которая сбежала от своего отца и родила ребенка.
  Он открыл дверь.
  — Здесь холодновато, Дуг. Так что, если хочешь побыть в этой комнате, тебе лучше накинуть пальто. Честно говоря, я не совсем понимаю, что тут еще можно выяснить. Чистейший случай отравления угарным газом. Вон там висит его одежда. Все, что удалось найти в карманах, я сложил в этот ящик. Тело у стены. Хочешь взглянуть?
  Селби кивнул.
  Эксперт отдернул простыню.
  — Угоревших всегда легко распознать. Их кровь становится вишневого цвета.
  — На трупе никаких следов насилия? — спросил Селби.
  — Нет, только небольшое бледноватое пятно под ухом, но оно может и ничего не значить. Например, оно могло возникнуть в результате падения. Б-р-р-р… Ну и холодина же здесь! Может, лучше захватим его вещи в мой кабинет и поговорим там?
  — Хорошая мысль, — согласился Селби. — Пойдем. Они выключили свет и снова отправились в путь по длинному коридору. Эксперт нес в руках запертый на ключ ящик.
  — Я теперь стал хранить вещи покойников под замком, — сообщил он, улыбаясь. — Хватит мне неприятностей после недавнего случая. Зато теперь уже никому не удастся подменить или утащить какой-нибудь из предметов.
  Селби понимающе покачал головой. Эксперт распахнул дверь своего кабинета.
  — Смотри, вот как она должна работать, — произнес он, указав на стоящую в углу газовую печку. Он водрузил ящик на стол, открыл крышку и принялся перечислять: — Перочинный нож… Кстати, если тебе интересно, он острый и в отличном состоянии. Знаешь, есть такая примета: раз нож острый, значит, человек ленивый. Тридцать пять долларов бумажными купюрами, один доллар восемнадцать центов мелочью… старые карманные часы-«луковки», идут минута в минуту… огрызок плотницкого карандаша… бумажник… и еще письма.
  Селби вынул все три письма из замусоленного конверта, развернул и разложил перед собой на столе.
  — Обрати внимание, что ни на конверте, ни на самих письмах адрес не указан., — заметил он.
  — Действительно, — согласился Перкинс. — Лично я представляю себе это так: он таскал письма в кармане до тех пор, пока они не обтрепались, а потом решил вложить их в конверт. Видишь, по краям он протерся почти насквозь, а его внутренняя сторона от постоянного соприкосновения с письмами стала серой. Отсюда напрашивается вывод, что листки, прежде чем их, наконец, поместили в конверт, успели достаточно испачкаться.
  Селби согласно покачал головой и принялся разглядывать исписанные странички, оттягивая прочтение.
  — Знаешь, Гарри, — произнес он, — все-таки в этой работе есть своя прелесть. Понимаешь, она дает мне возможность заглядывать в жизни других людей. Раньше я считал, что узнать что-либо о человеке можно, только пока он жив. Теперь я начинаю думать, что все как раз наоборот. Только смерть позволяет по-настоящему проникать в жизни людей. Смерть растворяет маски, за которыми скрываются их подлинные лица.
  — Из этих писем ты многое узнаешь о его дочери, — сказал Перкинс. — Но я не совсем представляю, как можно что-либо выяснить о человеке, когда он уже мертв.
  — По мелочам, — ответил Селби. — Из них оживает характер. Кстати, ты ведь сам всего минуту назад смог подметить немаловажный факт, сказав что, согласно примете, человек, у которого нож острый, должен быть ленивым.
  — А-а… ну такое-то о нем действительно можно узнать, — согласился Перкинс. — Да только кому какое до этого дело, раз он покойник?
  — Знаешь, Гарри, я начинаю думать, что нам нужно в корне пересмотреть всю нашу методику раскрытия преступлений. Мы не уделяем достаточно внимания уликам, в которых содержится психологический портрет преступника. Таким образом, мы упускаем из виду самое важное — мотивировку. А ведь, между прочим, для того чтобы один человек лишил жизни другого, нужен серьезный мотив.
  — Это, конечно, верно, — признал Перкинс, вид которого красноречиво свидетельствовал, что вопросы пересмотра методики раскрытия преступления его не трогают ни в малейшей степени. — Но только в данном случае мы ведь имеем дело не с убийством. Здесь вероятность насильственной смерти исключается, так сказать, в зародыше.
  Селби хотел было что-то ответить, но передумал, взял первое письмо и начал читать:
  «15 декабря 1930 года
  Дорогой папа!
  Пишу, чтобы сообщить тебе, что мы не будем вместе ни на Рождество, ни на Новый год. Иными словами, я больше не вернусь.
  Не знаю, смогло бы все выйти иначе, если бы была жива мама. Наверное, все-таки нет. Просто все уж так получилось, и не надо никого в этом винить. Я знаю, ты старался быть мне хорошим отцом. Скорее всего, ты не поверишь, но ведь я тоже очень старалась быть тебе хорошей дочерью. И, пожалуйста, не думай, будто я не люблю тебя — это не так — но, понимаешь ли, папа, мы с тобой совершенно по-разному смотрим на жизнь. Ты считаешь, что у меня полностью отсутствуют те качества, которые пристало иметь девушке. Я же называю тебя отставшим от жизни, но это ничуть не мешает мне по-прежнему любить тебя. Ты убежден, что моя дорога приведет меня в ад, и поэтому я уже не знаю, любишь ли ты меня еще или нет. А дело все в том, что относительно меня некоторые вещи ты просто не мог и, вероятно, никогда не сможешь понять. Думаю, если бы мама была жива, она поняла бы меня, ведь недаром я считаю себя во многом на нее похожей.
  Так как я знаю, что ты все равно не одобришь моих намерений, то я не стану ничего об этом рассказывать. Лучше я просто не вернусь.
  Только, пожалуйста, поверь, что я люблю тебя так же сильно, как и всегда, то есть очень. Но мне не хочется ненужных споров. Я знаю, ты не одобряешь моего взгляда на вещи и поэтому не сможешь понять, почему я хочу поступить так, как решила. И не надо нам никаких откровенных разговоров, которые будут заключаться по сути лишь в том, что ты противопоставишь свою волю моей и моему стремлению прожить жизнь по-своему. Поэтому я пишу тебе, чтобы попрощаться. Крепко целую, Марсия».
  Селби вложил письмо в конверт и взял со стола второе, датированное 5 октября 1931 года:
  «Дорогой папа!
  После моего последнего тебе письма в декабре я много думала. Я начинаю постепенно понимать, что это значит — иметь ребенка. Не знаю, как бы это тебе получше объяснить… В общем, где-нибудь вскоре после Дня благодарения ты станешь дедушкой. Боюсь судить, рассердит тебя эта новость или испугает. Вероятно, будет немного и того, и другого.
  Парень, с которым я жила, не мог на мне жениться из-за своих родителей. В письме это объяснять слишком долго, да и все равно сейчас это уже не имеет никакого значения. Конечно, когда все лишь начиналось, мы думали, что сможем пожениться, как только ему удастся договориться со своими. Он покинул меня месяц назад. Я все еще люблю его, но я не хочу, чтобы он возвращался. Теперь я увидела его таким, каков он есть на самом деле, — избалованный, эгоистичный, думающий только о себе лоботряс.
  Да, у моего ребенка будет много трудностей. Прежде всего, ему придется расти без отца. И хотя я ни в коем случае не хочу становиться тем человеком, который лишает его дедушки, я знаю совершенно твердо одно: я никогда не позволю, чтобы мой ребенок рос в атмосфере тех дремучих предрассудков, которые на протяжении стольких лет уродовали мой собственный взгляд на жизнь.
  Нет, я нисколько за это тебя не виню. Винить тут нужно сам окружающий нас мир. Но у тебя своя точка зрения, а у меня своя, и я отлично понимаю, что ты никогда не сможешь ее принять.
  Мне кажется, любовь — единственное, что вообще есть в браке. Те несколько слов, которые в торжественной обстановке пробормочет мировой судья, ничего не прибавляют к лежащим в его основе отношениям. Да, я люблю этого человека. Я не стану тебе называть его имени — так будет лучше. Я надеялась, что он женится на мне и к этому моменту я уже смогу написать тебе, что, как подобает, стала его законной женой. И тогда ты, возможно, захотел бы увидеть меня. Теперь же дело можно представить так, будто, едва выйдя замуж, я уже развелась.
  Итак, дальнейшее будет полностью зависеть от тебя. Если ты хочешь увидеть меня, если ты готов признать, что маленький человечек, который вскоре появится на свет, имеет право на твою любовь так же, как в случае, если бы мировой судья получил свои пять долларов за прочтение нескольких строк из обрядовой книги, дай объявление в лос-анджелесских газетах… Я сейчас не в Лос-Анджелесе, но если такое объявление появится, мне станет об этом известно.
  Только прошу тебя, папа, пойми одну-единственную вещь. Это объявление тебе следует давать лишь в том случае, если ты готов пойти до конца. Мой ребенок — естественный результат отношений, в которые я вступила по доброй воле и которые были основаны на любви. Если ты не сможешь взглянуть на все с этих позиций, пожалуйста, не пытайся связаться со мной».
  Третье письмо было датировано июлем 1937 года:
  «Дорогой папа!
  Немало воды утекло с тех пор, как я писала тебе последний раз. То, что ты не стал помещать объявления в газете, ясно давало мне понять, какие чувства ты должен был испытывать.
  У меня родилась дочурка. Я не смогла решиться отдать ее приемным родителям, хотя были времена, когда этот выход казался мне единственным. Отец ребенка согласился немного помогать ему материально, и благодаря этому мне удалось сохранить дочь… Но жизнь все же ужасная. Получаемых денег мне едва хватает на девочку. Чтобы не умереть с голоду самой, приходится работать. Я вижу свою малышку очень редко, и встречи длятся всего по нескольку часов. Понимаешь, я ее мать, но я посетитель. Настоящий ее дом — школа, в которой она живет. Учителя там очень внимательны и относятся к ее судьбе с большим участием. Они знают о ней каждую мелочь, все самое сокровенное. Мне же из этого достается только часть, да и то через вторые руки. Когда я прихожу в школу, это называется «свидание с мамой».
  Короче, папа, я теперь практически лишена своей дочери. А недавно вдруг поняла, что сама лишила тебя твоей. Сейчас я осознала, что так или иначе та боль, которую я испытывала из-за потери своей дочери, должна быть во многом сродни тому, что испытываешь ты. Но столь же хорошо я понимаю и то, что ты никогда в этом не признаешься. И не сделаешь шаг навстречу. Через какое-то время я собираюсь прийти и поговорить с тобой. Но одно я решила твердо. Ты никогда не увидишь своей внучки; если не сможешь к ней относиться надлежащим образом. Что же касается меня, то твое отношение ко мне тут особой роли не играет, и я действительно очень хочу тебя повидать. Не знаю, хочешь ли этого ты. Во всяком случае, не удивляйся, папа, если в один из ближайших дней я появлюсь к тебе как снег на голову. Сейчас я нахожусь далеко, поэтому, чтобы накопить денег на билет, мне потребуется некоторое время. Очень тебя люблю и крепко целую.
  Твоя непутевая дочь Марсия».
  Селби почти благоговейно свернул письма и вложил их в потрепанный, испачканный конверт.
  — Однако жизнь все-таки очень непростая штука, — произнес он. — Люди идут по ней ощупью, стараются совершать правильные поступки, они надеются обрести счастье, но так часто оказываются неспособными найти его из-за простого отсутствия взаимопонимания.
  Вот, к примеру, этот человек. Он ведь очень любил свою дочь. Он хранил ее письма. Ты только подумай о том одиночестве, которое разъедало его сердце. Он перечитывал эти письма столько раз, что бумага истончилась от прикосновений, а строчки сделались тусклыми. И тем не менее он все же не смог набраться сил, чтобы простить ее. Чуть больше терпимости, чуть больше понимания и доброты — и они смогли бы быть счастливы. Если бы дед работал и немного помогал ей деньгами, у нее появилась бы возможность вернуть себе дочь… Так или иначе, Гарри, мы должны отыскать эту девушку. Я надеюсь, у ее отца были кое-какие средства, и теперь они могут ей очень пригодиться.
  — Что-то не похоже, что при жизни он купался в деньгах, — заметил эксперт. — Одежда довольно поношенная. В бумажнике, правда, кое-что имеется, но этого едва хватит на то, чтобы его похоронить.
  — Кстати, мы встретили его вчера у дороги. Он ловил попутку. Рекс Брэндон хотел было обвинить его в бродяжничестве, но…
  — Вы заглядывали в его документы?
  — Он назвался Эмилом Уоткинсом.
  — Ни один из предметов, что были при нем, этого не подтверждает, — сказал эксперт. — Других пожитков, кроме тех, которые ты видишь в этом ящике, у него не было.
  Селби поочередно взял в руки каждый из предметов, осмотрел и вернул обратно в ящик.
  — Интересный момент, Гарри, — сказал он. — У этого человека не было ключей.
  — А ведь верно… — согласился Перкинс. — У него имелся перочинный нож, карандаш, бумажник… а ключей не было.
  — Если над этим хорошенько поразмыслить, — медленно произнес Селби, — то это очень важный и весьма символичный факт. Человек, у которого не было дома… человек, которому некуда было пойти… человек, у которого не было ключей…
  — Что поделать, в наши дни у многих людей нет дома, — сказал Перкинс. — Кстати, Дуг, я рассказывал тебе, что мне наконец удалось поймать ту здоровенную форель, что водилась в заводи возле развилки? Помнишь, я как-то говорил, что нашел, где она прячется? Поднялась было к наживке, а потом, когда я не сумел ее подсечь, ушла на дно и затихла. Со мной тогда еще была пара приятелей. Помнишь?
  Селби кивнул.
  — Так вот, — продолжал Перкинс, — я все же вернулся туда и поймал ее. Она оказалась просто красавицей. Больше килограмма! Кстати, да будет тебе интересно узнать, я поймал ее на ту же самую муху. Знаешь, у форелей в этом плане много забавного. Они постоянно… — Он прервал свой рассказ, так как в этот момент в коридоре раздался звонок, а затем в дверь начали барабанить. — Вечно сюда все ломятся, — недовольно произнес Перкинс. — Почему-то если в окнах нет света, то людям кажется, что просто позвонить недостаточно. Сперва нажмут пару раз кнопку, а потом принимаются молотить в дверь чем попало. А вот днем они только звонят.
  Он подошел к двери и открыл ее. Шериф Брэндон ввел в кабинет двух бледных молодых людей.
  — Что-нибудь выяснилось? — спросил Селби шерифа. Брэндон отрицательно помотал головой.
  — Я хочу, ребята, чтобы вы взглянули на труп, — произнес прокурор.
  Ни один из юношей не проронил ни слова. Глизон дрожал. Его зубы заметно стучали.
  — Встань-ка к печке, отогрейся, — сказал Селби.
  — Лучше уж поскорее бы все это кончилось, — ответил парень.
  — Ладно, — согласился Селби. — Тогда идите за мной.
  Мрачной молчаливой процессией они пересекли длинный холодный коридор и вошли в комнату, где эксперт, откинув простыню, продемонстрировал им лицо покойника. Каттингс первым сделал шаг вперед, посмотрел на труп, беззвучно покачал головой и отошел в сторону. Плотно сжав губы, Глизон неуверенно бросил взгляд на мертвого мужчину и поспешно отвернулся.
  — Ну как? Он знаком вам? — спросил Селби. Оба парня синхронно покачали головой — нет.
  — Присмотритесь как следует, — попросил Селби. — Попробуйте представить, как бы он выглядел живым, с открытыми глазами. Да не бойтесь вы, ничего он вам не сделает.
  Парни снова посмотрела на труп и отвели взгляды.
  — Кстати, как давно вы в последний раз видели Марсию Уоткинс? — непринужденно поинтересовался прокурор.
  Лица обоих ребят остались неподвижными.
  — Лично я вообще не знаю никакой Марсии Уоткинс, — ответил Каттингс.
  — И я тоже, — добавил Глизон.
  — Как могло получиться, что этот человек оказался в вашем коттедже?
  — Послушайте, мистер Селби, — произнес Каттингс, — мы говорим вам чистейшую правду. Мы и сами этого не можем понять. Я не имею ни малейшего представления, что ему могло там понадобиться. И не знаю, как он туда забрался. Это было для нас просто как обухом по голове.
  — Что ж, ребята, пожалуй, я не стану вас больше задерживать, — сказал Селби. — Но прежде чем отпустить, я хочу взять с вас обещание, что, если я позвоню и попрошу вас приехать, вы сделаете это незамедлительно. Договорились?
  — Конечно, мистер Селби. Можете не сомневаться, — ответил Каттингс. — Вы отнеслись к нам с таким пониманием, что теперь и я, и Боб, мы сделаем все, чтобы помочь вам.
  — Мне нужно сказать тебе пару слов, Дуг, — произнес шериф Брэндон. — Пусть ребята подождут здесь.
  — Может, нам лучше выйти в другую комнату? — предложил Глизон.
  — Не стоит, — ответил Брэндон. — Мы быстро. Он вывел Селби в коридор.
  — Мне не нравится, Дуг, что ты хочешь отпустить этих ребят, — сказал он. — Чем больше я думаю о тех трех стаканах из-под виски, тем больше утверждаюсь в мысли, что юнцы каким-то образом все же замешаны в деле.
  — Я понимаю твои опасения, — согласился Селби, — но чем больше вопросов мы им сейчас зададим, тем яснее мы им продемонстрируем, сколь мало нам известно. Поэтому я думаю, что в сложившейся ситуации лучшее, что мы можем сделать, — это отпустить их. Если они пытаются заставить нас поверить, что они тут ни при чем, то пусть думают, что им это удалось. А мы тем временем будем продолжать расследование. И когда разузнаем о мертвеце достаточно, вызовем их. Из писем, найденных в его кармане, можно сделать вывод, что это типичный упрямый отец, который был очень привязан к своей дочери, а та сбежала от него и родила ребенка. Выяснив, где он жид, мы получим ниточку к его дочери, а через нее мы сможем узнать, кто является отцом ребенка. Тогда нам станет известно, кого же пытался убить этот человек.
  — Но для этой роли могут подойти и Каттингс, и Глизон, — заметил шериф.
  — Семь лет назад они оба были еще слишком молоды, чтобы оказаться совратителями его дочери. На их лицах не отразилось совершенно ничего, когда я упомянул имя Марсии.
  — Письма, о которых ты вел речь, находились в его кармане?
  — Да.
  — Ладно, Дуг. Поступай как знаешь, — произнес Брэндон. — Я полагаю, ты теперь займешься любимым делом — будешь восстанавливать жизнь этого человека. — Селби кивнул. — Но, — продолжал Брэндон, — предположим даже, что удастся установить, что он хотел убить либо Каттингса, либо Глизона. Что тогда? Мы ведь все равно не сможем ничего предпринять. Ребята не совершили никакого правонарушения.
  — Допустим другой вариант: Каттингс и Глизон, сами того не подозревая, знают что-либо очень важное. Например, они могут случайно оказаться знакомы с человеком, которого бродяга собирался убить. Тогда…
  — Я понял тебя, Дуг, — сказал Брэндон.
  — Конечно, если нам не удастся установить, что же им все-таки известно, ключ к тайне окажется потерян, — заметил Селби.
  — Что ж, если все повернется таким боком, то нам не останется ничего другого, кроме как списать это дело в архив, — заключил Брэндон.
  Они вернулись в комнату, где эксперт пытался развлечь ребят рассказами о своей рыбалке. Те смотрели на него широко раскрытыми глазами и, судя по отсутствующим лицам, совершенно его не слушали.
  — Ладно, молодые люди, теперь вы можете идти, — сказал Брэндон.
  Ребята вскочили и помчались по коридору к выходу. На пороге Каттингс обернулся:
  — Честное слово, мистер Селби, мы вернемся по первому вашему требованию. Шериф знает, как нас можно найти.
  Он распахнул дверь, и они выскочили под проливной дождь.
  — Пойдем, Рекс, я хочу, чтобы ты прочитал эти письма, — произнес Селби.
  Они вернулись в кабинет. Взяв протянутые прокурором письма, Брэндон пробежал их глазами, затем, нахмурившись, принялся читать внимательнее. Тишину нарушил телефонный звонок. Перкинс поднял трубку и, набрав воздуха, механически отрапортовал:
  — Лаборатория судебно-медицинской экспертизы, судебно-медицинский эксперт Перкинс слушает. — Немного помолчав, он протянул трубку Селби. — Это тебя, Дуг.
  — Алло, — произнес Селби.
  — Это окружной прокурор? — услышал он странно приглушенный женский голос.
  — Да.
  Женщина говорила быстро, голос ее по-прежнему оставался глухим, словно она чем-то прикрывала трубку.
  — Не позволяйте себя обманывать относительно того, что произошло в мотеле «Кистоун». Продолжайте расследование, пока не выясните об убийстве все до конца.
  — Одну минутку, — сказал Селби. — Вы говорите не с самим прокурором. Это его заместитель. Прокурор сейчас подойдет.
  — Нет, нет! Я знаю, вы мистер Селби, окружной прокурор. И не надейтесь, вам не удастся тянуть время, чтобы засечь, откуда я звоню.
  — Но я все равно не понимаю, о каком убийстве идет речь. Человек, труп которого мы нашли в коттедже, умер, так и не успев совершить задуманное преступление. Таким образом, никакого убийства не было…
  — Ошибаетесь, — перебила она. — Знай вы, как все произошло на самом деле, вы бы давно поняли, что было совершено убийство. А сейчас вы только играете им на руку…
  Внезапно женщина остановила свой захлебывающийся, почти истерический поток слов. Видимо, что-то насторожило ее, и она умолкла, прислушиваясь.
  — Хорошо, — заговорил Селби, — но откуда вам известно?..
  На другом конце провода щелкнула опущенная на рычаг трубка. Селби принялся трясти телефонный аппарат.
  — Спокойней, Дуг, спокойней. В столь ранний час качество сервиса выбирать не приходится, — философски заметил Перкинс.
  Брэндон устало оторвал взгляд от писем и сощурил глаза. Селби покрутил телефонный диск и несколько раз подул в трубку.
  — Алло? Слушаю! Что у вас? Какой номер вам нужен? — послышался наконец высокий, пронзительный голос телефонистки.
  — Говорит Селби, окружной прокурор. Я звоню от Перкинса. Только что мне сюда кто-то звонил. Мне нужно знать, откуда.
  — Подождите минутку, — ответила девушка. — Я посмотрю, смогу ли я вам чем-то помочь. Не вешайте трубку. — Через несколько мгновений она снова заговорила: — Насколько я могу судить, вам звонили из дежурной аптеки, расположенной в здании гостиницы.
  — Соедините меня с ними, — попросил Селби.
  — Секундочку.
  Селби услышал на другом конце провода длинные гудки. Затем, после, казалось, бесконечного ожидания, сонный голос ответил:
  — Дежурная аптека.
  — Скажите, телефон, по которому вы говорите, находится за прилавком в глубине магазина или же… — произнес Селби.
  — В будке, — ответил мужчина. — А кто это? Постарайтесь поверить, что это не розыгрыш.
  С вами говорит Дуглас Селби, окружной прокурор. Минуту или две назад с вашего телефона звонили. Мне крайне важно знать, как выглядел этот человек.
  — Звонила женщина, — ответил аптекарь. — Ее подвез сюда какой-то мужчина. Когда она вбежала, я подумал, что ей нужно какое-нибудь лекарство, и уже было направился в рецептурный отдел, но она помотала головой и юркнула в телефонную будку.
  — Вы запомнили, как она выглядела?
  — Молодая такая… В плаще с накинутым на голову капюшоном.
  — Какого цвета был плащ?
  — Какого-то темного. Черного, наверное.
  — Не заметили, она была блондинкой или брюнеткой?
  — Нет, на лицо я вообще не обратил внимания.
  — Сколько ей приблизительно было лет?
  — Господи! Мне-то откуда знать? Вроде молоденькая. Говорю же, на лицо я не посмотрел. Да там и видно-то было всего ничего.
  — Она уже ушла?
  — Естественно. Человек, ждавший ее в машине, посигналил, и она тотчас же выбежала.
  — Выгляните на улицу, не видно там где-нибудь этой машины?
  — Ладно, — нехотя проговорил мужчина. — Не вешайте трубку.
  В телефоне послышались неторопливые шаги. Несколько секунд спустя шаги стали возвращаться.
  — Нет, — ответил аптекарь, тоном давая понять, что все эти переговоры ему порядком надоели. — Ни единой машины на всей улице.
  — Вы, кажется, сказали, что женщину поджидал за рулем какой-то мужчина? — спросил Селби.
  — Да.
  — Вы разглядели его?
  — Плохо. Заметил только, что там кто-то сидел.
  — Но тогда откуда вы знаете, что это был именно мужчина?
  — Ничего я не знаю. Просто молодая девушка вряд ли стала бы выходить среди ночи без… Ну, короче, мужчина или нет, но кто-то там все равно был.
  — Спасибо, — устало произнес Селби и повесил трубку. Обернувшись к Рексу, он сказал: — Какая-то женщина звонила предупредить меня, что за всей этой заварушкой с мотелем «Кистоун» кроется нечто большее, чем видится на поверхности.
  — Она имела в виду убийство? — спросил Брэндон.
  — Да, насколько я понял, речь шла именно об этом.
  — То есть выходит, что, прежде чем задохнуться угарным газом, бродяга все же успел кого-то убить?
  — Видимо, да. К сожалению, ей не удалось договорить до конца. Ей помешали.
  — Но если он кого-то убил, то почему не приколол к трупу записку? Ведь она была у него заготовлена.
  — Я знаю лишь то, что услышал по телефону, — пожав плечами, произнес Селби. — Кстати, разговаривая со мной, женщина явно пыталась изменить голос.
  Перкинс посмотрел на Рекса Брэндона.
  — А что, если это была одна из тех двух девушек, которые приехали вместе с ребятами? — спросил он.
  Брэндон перевел задумчивый взгляд на окружного прокурора.
  — Не исключено, Дуг, что мы допустили ошибку, отпустив этих девушек, — сказал он негромко. — Особенно одна из них показалась мне слишком уж самоуверенной.
  — Нет, все идет нормально, Рекс, — ответил Селби. — Задержи мы их для дознания, мы все равно не добились бы никакой информации. А так этот анонимный звонок свидетельствует, что кто-то очень заинтересован в том, чтобы мы смогли докопаться до правды.
  — Допустим, что бродяга убил того, за кем охотился. Интересно, куда в таком случае он подевал тело? — произнес шериф.
  Селби взглянул на часы.
  — Что ж, — сказал он, — если нам суждено найти сегодня еще один труп, я хотел бы сперва принять душ, побриться и что-нибудь съесть.
  — Отличная идея, — согласился Перкинс. — Нет, вы только посмотрите на этот дождь! Можете мне поверить, рыбалка в нынешнем году будет отменная…
  Глава 7
  К девяти часам утра в субботу дождь все еще не утихал, хотя и превратился из сплошного ливневого потока, каким был ночью, в холодную, плотную и унылую изморось. Стряхнув с плаща капли, Дуг Селби повесил его на стоявшую в кабинете вешалку и с удовольствием принялся раскуривать ароматную трубочку. Секретарша принесла почту и, получив на вопрос, будет ли диктовка, отрицательный ответ, вышла.
  Так он просидел минут двадцать, неподвижно уставившись в пространство. Теплая поверхность покоящейся в ладони трубки давала странное ощущение уюта, а небольшие облачка душистого дыма, которые он время от времени выпускал, помогали сосредоточиться.
  — К вам Сильвия Мартин из «Кларион», — неслышно войдя в кабинет, произнесла секретарша.
  — Пригласите ее, — ответил Селби.
  Сильвия Мартин шагнула в кабинет с беззаботной раскованностью человека, уверенно чувствующего себя на любой территории. Она была немного моложе окружного прокурора и являла собой обладательницу точеной фигурки, смеющихся карих, под цвет волос, глаз, симпатичного, бойко вздернутого носика и губ, которые всегда были готовы к улыбке. Лишь те, кто имел честь знать ее достаточно близко, понимали, что за своенравным характером и острым язычком у нее скрывается невероятно живой ум и жгучее стремление добиться успеха в своей профессии.
  — Привет, — Дуг! — сказала она.
  Селби ответил на приветствие и развернул свое кресло к стулу, на который она опустилась. Сильвия окинула одобрительным взглядом его трубку.
  — Великий сыщик — собственной персоной, — произнесла она.
  Селби усмехнулся.
  — Чем я могу быть полезен «Кларион» в столь пасмурное утро?
  — Меня интересует информация относительно происшествия в мотеле «Кистоун», Дуг, — ответила она.
  Селби вытряс пепел из трубки, набил ее, еще теплую, слегка отсыревшим ароматным табаком и вновь раскурил.
  — Сегодня утром, — начал он, — часа в четыре, мне позвонил…
  — Я не об этом, — перебила она. — Все это мне уже известно от шерифа и эксперта. Мне нужно другое — подноготная.
  — Ты имеешь в виду факты, которые…
  — Нет, не факты, — произнесла она. — А выводы. Ведь у тебя уже наверняка возникли какие-то мысли?
  — Откровенно говоря, никаких, — ответил Селби.
  — Отто Ларкин, шеф полиции, конечно, сильный козырь в руках «Блейд». Думаю, в вечернем выпуске они поместят интервью с ним, а от себя прибавят десяток восклицательных знаков. Понимаешь, мне просто позарез нужно раздобыть что-нибудь новенькое для нашего утреннего номера.
  — Что ж, возможно, что-нибудь новенькое скоро появится, — ответил он.
  — Мой редактор, — ухмыльнулась она, — из всяких там «возможно» колонку не сделает. Поэтому почему бы нам не попробовать изобрести что-нибудь новенькое прямо сейчас?
  — В каком направлении?
  — О, все тех же восклицательных знаков! Скажем, можно пустить в дело тот факт, что сын одного из самых респектабельных людей нашего города оказался замешанным в игре на деньги.
  — Тебе и карты в руки.
  — Так Стэплтон действительно был там?
  — Да.
  — И это правда, что ты конфисковал его долговую расписку на сто долларов?
  — Рано же ты, должно быть, сегодня поднялась, Сильвия, — усмехнулся Селби.
  — Да, приходится пошевеливаться, — согласилась она. — Так все же да или нет, Дуг?
  Он кивнул.
  — Что ж, это подходящая новость. Вот только не знаю, пропустит ли ее редактор. Ведь Чарльз де Витт Стэплтон чуть ли не хозяин города. И если ты хочешь знать мое личное мнение, это позор. Увы, из-за того, что ему здесь принадлежит сахарный завод, многие готовы ходить перед ним на задних лапках — а это ему и нужно… Кстати, ты собираешься выдвигать против Триггса обвинение в содержании игорного притона?
  — Пока не знаю.
  — Что ж, если ты не станешь предъявлять иск, моя газета, пожалуй, не станет упоминать о Джордже Стэплтоне. А почему ты не хочешь этого делать? Из-за Инее?
  Селби почувствовал, как у него вспыхнули щеки.
  — Нет, — коротко ответил он.
  — Будь осторожен, — предупреждала она. — Такую фигуру, как Чарльз де Витт Стэплтон в стане врага лучше не иметь. Если он щелкнет кнутом… Ах, Дуг, смотри, как бы они не обвели тебя вокруг пальца. Это я о Стэплтонах.
  — Триггс прикроет свою игорную и перестанет развращать молодых ребят, — упрямо произнес Селби. — Я добьюсь этого, и мне не важно, кто и как будет пытаться на меня давить.
  — Кстати, Триггса нельзя очень уж винить, — заметила она. — Большую часть его постоянной клиентуры составляют городские юнцы. Люди постарше, если им хочется повеселиться, едут в Лос-Анджелес, снимают номер в отеле и предаются каждый своему излюбленному виду порока. А молодежь к рассвету должна бывать дома. Матери девушек и слышать не желают о том, чтобы их драгоценные дочери путешествовали в город без няньки. Поэтому дочки отправляются в придорожные ресторанчики, танцуют, подогревают себя парой рюмок спиртного, а на обратном пути останавливают машину где-нибудь на обочине и целуются. Вот такова, если вы не знаете, господин окружной прокурор, суровая правда жизни, коей мы живем в нашей процветающей сельской местности.
  — Знаю, знаю, — усмехнулся Селби.
  — Теперь о Джордже Стэплтоне. Это кадр еще тот. Вот он-то, пожалуй, единственный представитель юного поколения, кто имеет возможность частенько околачиваться в ночных клубах Лос-Анджелеса и Сан-Диего.
  — Да, выходит, Триггс действует по принципу, что если уж Стэплтон все равно швыряет деньгами, то пусть лучше он это делает поближе к дому.
  Она негромко рассмеялась.
  — Ты, видимо, произнес это в шутку, но для тебя будет большой неожиданностью узнать, сколько людей воспринимают то, что делает Триггс, именно упомянутым образом. Если ты начнешь его прижимать, ты увидишь, что многие относятся к нему с симпатией. У него достаточно хитрости, чтобы закупать все необходимые припасы у местных торговцев и расплачиваться наличными. Он вносит пожертвования в общественные фонды, оказывает содействие торговой палате и многое другое.
  — Я в курсе, — ответил Селби. — Но ему все равно придется прекратить зазывать сюда профессиональных картежников.
  — Ладно, с этим понятно, — заключила она. — Теперь, что мы можем сделать относительно происшествия в мотеле «Кистоун»?
  — Что конкретно тебя интересует?
  — Прежде всего, мне нужно взять интервью у девушек.
  — Сожалею, но это исключено, — ответил Селби.
  — Но почему?
  — Понимаешь, девушки вели себя с ребятами вполне пристойно, однако читатели газеты едва ли захотят в это поверить. О девушках может пойти дурная слава, поэтому не стоит…
  — Послушай, Селби, ты что, хочешь сказать, что не сообщишь их имена даже мне?
  — Нет.
  — Ах, вот какой черной неблагодарностью ты платишь газете, которая всегда стояла за тебя стеной! — в негодовании воскликнула она.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Предвыборную кампанию. Разве «Кларион» не отстаивала всячески твою кандидатуру? А вот «Блейд» раздувала шумиху вокруг Сэма Роупера, который, естественно, стремился остаться на очередной срок. И теперь, когда ты занял прокурорское кресло, я считаю, что наша газета имеет полное право рассчитывать при сборе информации на твое содействие. К тому же пусть чуть позже, но «Блейд» все равно возьмет у девушек интервью.
  — Нет, «Блейд» этого не сделает, — возразил Селби. — Рекс Блэндон придерживается на этот счет того же мнения, что и я.
  — О, неужели? — насмешливо произнесла она. — А Отто Ларкин, шеф полиции, он тоже?
  — Он будет нам содействовать. Давать информацию вне сферы его компетенции.
  — Это, может быть, ты так думаешь, что давать информацию — вне сферы его компетенции, а я готова поспорить, что он уже выложил «Блейд» все, включая имена и адреса девушек. Теперь смотри, как будут развиваться события. В сегодняшней же редакционной статье «Блейд» начнет поджаривать тебя за то, что ты не желаешь открыть фамилии свидетельниц. Она поиграет с этой темой пару дней, а потом заявит, что сама нашла девушек благодаря изобретательности одного из своих репортеров. У них возьмут интервью, причем, дабы выставить тебя в неприглядном свете, «Блейд» наверняка постарается приклеить на них какой-нибудь ярлык. В результате все твои усилия оградить девушек от ненужной популярности принесут им один только вред.
  — Быть может, и так, — признал Селби. — И все же я постараюсь сделать все, что в моих силах.
  В ее сузившихся глазах появилось задумчивое выражение.
  — Тут замешан молодой Стэплтон? — спросила она.
  — Я не знаю.
  — Если да, то это окажется очень некстати. Тебя неоднократно видели в обществе Инее. Сторонники Роупера постараются нажить себе на этом политический капитал. Конечно, они не выступят в открытую, но по Мейн-стрит поползет шепоток, и слухи в момент облетят город.
  — Что заставило тебя подумать о причастности Джорджа Стэплтона? — спросил Селби.
  — Росс Блэйн сказал, что по некоторым из твоих вопросов ему показалось, будто ты подозреваешь, что тем человеком, которого поджидал бродяга, был не кто иной, как молодой Стэплтон. Поэтому, в свою очередь, мне интересно узнать, что навело тебя на эту мысль.
  — На самом деле такого подозрения у меня не было, как, вероятно, нет его и сейчас, — ответил Селби. — Важно другое, Сильвия. Мне кажется, что до сих пор один или два существенных момента были совершенно упущены из виду.
  — Например?
  — Гарри Перкинс показывал тебе вещи бродяги?
  — Да. Они лежали в ящике. Я осмотрела их, и конечно же репортер из «Блейд» был удостоен такой же чести. Перкинс слишком ушлый политик, чтобы оказывать кому-нибудь предпочтение, когда дело касается новостей. Он щедро одаривает ими направо и налево.
  — Тебе в этих вещах ничего не показалось странным?
  — Ты имеешь в виду плотницкий карандаш?
  — Нет. Я имею в виду то, что у этого человека не было ключей.
  — Но, Дуг, он же был бродягой! Бродяги не имеют домов, следовательно…
  — Когда труп обнаружили, дверь коттеджа была заперта, — перебил ее Селби. — Чтобы войти, Рексу Брэндону пришлось воспользоваться отмычкой.
  — Но ведь такие замки ничего не стоит открыть. Достаточно обыкновенной шпильки…
  — Но у этого человека не было шпильки, — вновь перебил окружной прокурор. — Это означает, что, когда он входил в дом, с ним вместе был кто-то еще. И этот кто-то имел ключ — либо от двери коттеджа, либо любой другой, который подходил к замку. Я склонен думать, что в коттедж вошли три человека: бродяга, которого мы нашли мертвым, и еще двое.
  — Это потому что стаканов из-под виски было три?
  Селби кивнул.
  — Более того, они должны были войти в коттедж непременно до двух часов ночи, потому что на ботинках бродяги была пыль, а не грязь. Дождь начался около двух и с тех пор не прекращался.
  Предположим, этот бродяга, Эмил Уоткинс, и двое дружков вошли в коттедж. Они выпили. Потом сообщники ушли, заперев за собой дверь, а Уоткинс остался ждать. Он намеревался кого-то убить. Тогда становится очевидным, что, поскольку сам Уоткинс выбраться никуда не мог, в коттедж должен был кто-то прийти.
  — А не мог ли он быть помещен туда в качестве пленника? — спросила она. — Допустим, его заперли, чтобы…
  — Ни одного шанса из тысячи. Окна легко открывались изнутри. Он мог без труда выпрыгнуть через одно из них. Или, например, он мог взять пистолет и одним выстрелом выбить замок.
  Дверь кабинета открылась, и на пороге появилась секретарша прокурора.
  — К вам пришел мистер Грейс из мотеля «Кистоун». Он говорит, что ему нужно срочно видеть вас по очень важному делу, — объявила она.
  Селби многозначительно посмотрел на Сильвию Мартин и произнес:
  — Пригласите его войти.
  Сильвия поднялась, чтобы покинуть комнату.
  — Ты можешь остаться, — остановил ее Селби. — Я не хочу быть неблагодарным «Кларион».
  Дверь распахнулась, и в кабинет суетливо вошел Джимми Грейс.
  — Доброе утро, Селби, — поздоровался он и, заметив Сильвию Мартин, смешавшись, добавил: — Доброе утро, мисс Мартин. Извините, я не знал, что вы здесь.
  — Мы с мисс Мартин совещаемся по очень важному вопросу, — произнес Селби. — Конечно, если вы не хотите, чтобы она слышала то, о чем вы будете говорить, она может выйти в соседнюю комнату.
  — Напротив, будет даже лучше, если мисс Мартин останется, — ответил Грейс.
  — Вот и отлично. Присаживайтесь и расскажите мне, в чем, собственно, дело. Но прежде я хотел бы узнать, где вы находились минувшей ночью или, вернее, ранним утром.
  — Я был в Лос-Анджелесе. Дело в том, что неожиданно с Восточного побережья приехал мой сын.
  — Значит, вы были с ним?
  — Да.
  — В котором часу вы покинули мотель?
  — Около полуночи.
  — Довольно необычное время для отъезда, вы не находите?
  Щеки Грейса вспыхнули.
  — Не понимаю, чего вы от меня хотите, — произнес он. — Я честно делаю свое дело и волен отлучаться, когда мне вздумается. Что касается вчерашнего, то мой сын написал в телеграмме, что прилетает из Чикаго рейсом, который прибывает в Лос-Анджелес в два часа ночи, и я отправился встречать его.
  — Вы его встретили?
  — Нет, его не было в самолете. Наверное, дело в телеграмме. Кто-нибудь что-нибудь напутал. Выяснилось, что его рейс приземлился в десять вечера, и, увидев, что я его не встречаю, он поехал в отель. Когда моего сына не оказалось в самолете, я обратился в службу регистрации пассажиров, и после недолгих поисков они выяснили, что его фамилия находилась в списке пассажиров более раннего рейса. Тогда я позвонил в отель, в котором он обычно останавливается, и там мне ответили, что он действительно зарегистрировался у них. Правда, в тот момент его не было в номере. Я приехал в отель и стал ждать. Около трех сын вернулся. Мы поболтали до пяти, потом я на пару часов заглянул в турецкие бани и вернулся сюда. Вот и все, если уж вам так хочется знать, где я был и чем занимался.
  — Дело не в этом, — сказал Селби. — Просто мне показалось довольно странным, что хозяин мотеля отлучился вдруг среди ночи, даже не оставив никого вместо себя в конторе. Поэтому нам пришлось проникать в коттедж при помощи отмычки.
  — Мне это известно, как и то, что при помощи той же отмычки шериф вошел в контору и взял регистрационную книгу. Лично я не понимаю, зачем вам было туда лазить.
  — Будь вы на месте, мы бы сразу объяснили вам ситуацию, — ответил Селби. — Понимаете, не исключалась возможность того, что тот человек, Уоткинс, попал в коттедж ребят по ошибке. Мы просто не могли придумать никакого разумного объяснения, почему бы ему вдруг понадобилось убивать одного из них. Поэтому мы решили проверить, кем заняты остальные коттеджи.
  — Ладно, я, собственно, пришел совсем по другому поводу, — сказал Грейс. — Я хочу, чтобы вы меня выслушали.
  — Пожалуйста, — пригласил Селби. — Что вас обеспокоило?
  — Суть в следующем, — начал он. — Последнее время у меня были недоразумения с людьми из газовой конторы по поводу счетов. Я утверждал, что коттеджи не могут потреблять такое количество газа, за которое мне предлагалось платить. Решили проверить. Специальный счетчик установили как раз в этом самом коттедже. Я ежедневно списывал с него показания. Минувшая ночь выдалась холодной, и расход газа должен был получиться солидным. Свои записи я стараюсь вести аккуратно, поэтому, приехав из Лос-Анджелеса и узнав о том, что в коттедже нашли труп, я сообразил, что по показаниям счетчика смогу довольно точно определить, на протяжении скольких часов работала печка. Я сверился со счетчиком, и вышло, что она горела от силы часа полтора.
  — Вы уверены в своих расчетах? — задумчиво спросил Селби.
  — Да.
  — В таком случае, — продолжил он, глядя на Сильвию Мартин, — зная время, когда Рекс Брэндон ее выключил, мы можем приблизительно установить, в котором часу бродяга вошел в коттедж.
  — К этому-то я и вел, — сказал Грейс.
  — Это может оказаться весьма важным моментом, — заметил Селби. — К сожалению, мы не можем быть уверены, что Уоткинс включил печку сразу же, как только вошел.
  — Поверьте моему слову, долго он без этого протянуть не мог, — ответил Грейс. — В такую погоду эти коттеджи живо промерзают насквозь.
  — Часть дня у меня уже расписана, — сказал Селби. — Что, если я подъеду к вам, скажем, в половине четвертого? А вы до тех пор проследите, чтобы коттедж был заперт и к счетчику никто не прикасался.
  — Договорились, — согласился Грейс. — Но это еще не все. Я хочу, чтобы вы перестали заявлять, будто установленное в коттедже отопительное оборудование было неисправным.
  — Я этого никому не заявлял, — возразил Селби, — но судя по тому, что произошло, напрашивается вывод, что в одном из соединений газовой печи имелся дефект.
  Щеки Грейса вспыхнули.
  — Думаю, вы согласитесь, — произнес он, — что держать такую печку включенной на полную более получаса никто бы не стал? За это время она раскаляет комнату, как духовку. Так вот, сегодня днем, когда вы приедете взглянуть на счетчик, я хочу, чтобы мне была предоставлена возможность закрыться в этой комнате и пробыть в ней с включенной печкой ровно полчаса. Тогда сразу станет ясно, исправна она или нет. Конечно, если у человека не хватает мозгов убавить огонь, когда помещение начинает плавиться, от любой печки может стать дурно. Но мне важно доказать, что с моим оборудованием все в порядке, и я хочу сделать это до того, как заключение эксперта будет передано на рассмотрение суда.
  — Что ж, — ответил Селби, — лично я не думаю, что вам удастся таким образом что-нибудь доказать, но если вы хотите попробовать, то ради Бога, я не возражаю.
  — Кроме того, я хочу выступить на следствии в качестве свидетеля и хочу, чтобы вы подтвердили, что я действительно просидел с включенной печкой полчаса.
  — Это можно устроить, — с улыбкой произнес Селби.
  — И еще, — продолжал Грейс, повернувшись к Сильвии Мартин, — я хотел бы, чтобы информация о том, что я сделаю, появилась в газетах.
  — Не беспокойтесь, — заверила она. — Я буду там, и вы сможете прочесть в ближайшем выпуске самый подробный отчет.
  Грейс кивнул, поднялся и, развернувшись на каблуках, направился к выходу. На пороге он обернулся.
  — Знаете, Селби, мы с Отто Ларкиным близкие друзья, поэтому, поскольку на прошлых выборах он был за Роупера, я тоже голосовал за него. Но, поверьте, я ничего не имел против вас лично. Вы так вы. Так что, кто старое помянет, тому глаз вон.
  — Согласен, — усмехнулся Селби.
  — Ну, тогда все в порядке.
  — Одну минутку, мистер Грейс, — нацелив в журналистский блокнот кончик карандаша, обратилась к нему Сильвия Мартин. — Я не могу отпустить вас, не поживившись информацией для своей колонки прибытий и отъездов. Какого из сыновей вы встречали в Лос-Анджелесе? Тэлбота?
  — Да, Тэлбота.
  — Чем он сейчас занимается?
  — Он торговый агент. Работает в чикагском концерне.
  — Вы давно не виделись?
  — Лет пять… Или почти шесть. Хотя нет, может, и больше. Не помню. Мы тогда сильно поссорились, и он ушел из дома, но все это дело прошлое, и не стоит о нем вспоминать. Просто напишите, что Джимми Грейс ездил в Лос-Анджелес встречать своего сына, который в настоящее время занимает пост в крупной компании на востоке, и достаточно… Нет, постойте, можете еще добавить, что он прилетел самолетом. Это даст понять, какая у него важная работа.
  — Когда он возвращается назад? — спросил Селби.
  — Он уже в пути. Вылетел девятичасовым рейсом. Отсюда в Сан-Франциско, пробудет там до понедельника, затем в Сиэтл, а уж из Сиэтла обратно в Чикаго. Верьте моему слову, Мэдисон-Сити должен гордиться Тэлботом Грейсом. Там, на востоке, он делает себе имя и столько, сколько получает он, в этом городе зарабатывают очень немногие… Всего хорошего, Селби. Жду вас в половине четвертого.
  Он подошел к двери, распахнул ее и, переступив порог, захлопнул за собой. Сильвия с улыбкой посмотрела на окружного прокурора.
  — Извини, что пришлось задержать тебя выяснением собственных дел. Но в моем ремесле и такими крохами брезговать не приходится.
  Селби в раздумье прикрыл веки.
  — Пожалуй, — произнес он, — если нам удастся узнать, в котором точно часу Эмил Уоткинс вошел в коттедж, это поможет многое прояснить.
  Она кивнула, сложила блокнот и убрала его в сумочку.
  — Хорошо, Дуг. Значит, встречаемся в половине четвертого в мотеле «Кистоун» — там ты мне все и расскажешь об этом мертвом человеке.
  — Что значит «все»? — спросил прокурор.
  — Не притворяйся, Дуг Селби, — улыбнулась она. — Я знаю твой метод работы. Ты будешь копаться в его прошлом с микроскопом. Ты отправишь на экспертизу его отпечатки пальцев, разошлешь его фотографии и даже, наверное, попросишь лос-анджелесскую полицию проверить всех плотников по фамилии Уоткинс.
  — Честно говоря, нечто подобное я уже предпринимаю, — усмехнулся Селби. — Лос-анджелесская полиция обещала связаться с профсоюзом плотников.
  — А что слышно насчет отпечатков на стаканах из-под виски?
  — Отпечатки есть, но они слишком размазаны, чтобы представлять какой-либо интерес. По счастью, на бутылке сохранился приклеенный в магазине ценник, и я хочу опросить всех, какие только есть в графстве, торговцев спиртным, не из их ли запасов была продана эта бутылка. Сегодня днем фотокопия ценника уже будет в моем распоряжении. Между прочим, Сильвия, параллельно я веду тщательнейшую проверку тех девушек. Если выяснится, что с ними все чисто, я буду их защищать. Если же в их прошлом обнаружатся темные пятна, мне придется принять это к сведению.
  — Дай мне, пожалуйста, знать, если ты все же решишь затеять дело против Триггса, — попросила она. — Очень уж хочется посмотреть, что имеет сказать Чарльз де Витт Стэплтон по поводу своего непослушного сынули.
  — Как только он вернется из Нью-Йорка, ты, видимо, будешь брать у него интервью? — спросил Селби.
  — О, конечно! Эта маленькая формальность является данью местному этикету. Он будет ждать этого. Естественно, мы расспросим его обо всем, что касается экономической ситуации в восточных штатах, — поинтересуемся его мыслями о событиях на военных театрах в разных частях света, узнаем его мнение о положении на фондовой бирже и полюбопытствуем, как он оценивает политические перспективы на 1940 год. Он будет держаться очень мрачным и серьезным и ответит на все наши вопросы. Во время дачи интервью мы непременно его несколько раз сфотографируем… И ты просто не представляешь, с какой жадностью наши читатели все это проглотят. Господи, ну почему они думают, что их же земляк только потому, что он вернулся из Нью-Йорка, может с непогрешимой точностью предсказать, каков будет следующий шаг Муссолини?
  Селби пожал плечами.
  — Почему?
  — Я и сама не прочь это узнать, — ответила она. — Кстати, а почему бы тебе тоже не отправиться в Нью-Йорк и не дать нам потом интервью?
  — Возможно, я воспользуюсь этой идеей, Сильвия. Тебе интересно, что произойдет на ближайших выборах?
  — Откровенно говоря, Дуг, мне куда более интересно узнать, что произойдет, когда придет черед переизбираться тебе.
  — Мне тоже, — признался он.
  — Пожалуй, я пойду, Дуг. Значит, встречаемся в половине четвертого.
  — В половине четвертого, — повторил он. — Или, может быть, мы перед этим еще успеем вместе пообедать.
  Глава 8
  Не прошло и десяти минут после ухода Сильвии Мартин, как окружному прокурору позвонила Инее Стэплтон.
  — Как насчет партии в теннис, Дуг? Ты не забыл?
  — В такую погоду? — переспросил Селби.
  — На территории гольф-клуба есть крытый корт. Я уже обо всем договорилась.
  Селби сделал нерешительную паузу.
  — Очень сожалею, Инее, но у меня сейчас много работы.
  — Работы? — повторила она, постаравшись придать голосу интонацию легкого недоверия.
  — Не знаю, слышала ли ты, но сегодня ночью в мотеле «Кистоун» был обнаружен труп мужчины. Его смерть окружена некоторыми довольно таинственными обстоятельствами.
  — Насколько я помню, — заговорила она тоном, от которого Селби внутренне напрягся, — договариваясь со мной на сегодня, ты пообещал, что одно лишь убийство будет способно заставить тебя нарушить данное мне слово.
  — Сейчас я как раз занят тем, что выясняю, имело место убийство или нет, — ответил Селби.
  — Но мне сказали, что человек умер ненасильственной смертью.
  — Это так. Но не исключено, что, прежде чем умереть, он все же успел убить того, за кем охотился.
  — Насчет таких подробностей я не в курсе, — призналась она. — Джордж еще сказал, что ты возил двух его приятелей в морг на опознание.
  — Когда ты с ним разговаривала?
  — Сегодня утром.
  Селби слегка прищурил глаза.
  — Не могла бы ты ответить точнее, в котором часу?
  — А разве это имеет какое-то значение, Дуг?
  — Для меня — да. Это было сразу после того, как он вернулся домой?
  — Да, — подтвердила она. — Он так при этом шумел, что я проснулась. Я, естественно, высказала ему, что, на мой взгляд, он заявился несколько поздновато. Было около половины шестого утра.
  — Послушай, Инее, я хотел бы задать тебе один вопрос.
  — Какой? — спросила она, и Селби понял, что она насторожилась.
  — Скажи мне, Инее, сегодня утром, около шести, тебя не было в центре города?
  — Боже мой! С какой стати меня бы туда понесло?
  — И ты не звонила из автомата, находящегося в дежурной аптеке?
  — Да ты с ума сошел! Зачем?
  — Ты не ответила на мой вопрос, — возразил он.
  — На вопросы подобного рода я отвечать вообще не собираюсь.
  — Звучит уклончиво, — заметил он.
  — Знаешь что, Дуг Селби, не думай, пожалуйста, что со мной у тебя пройдет этот прокурорский тон! — В ее голосе чувствовалось возмущение. — Мы собирались пойти поиграть в теннис, и я просто хотела напомнить тебе об этом. А ты умудрился превратить это в чистейшей воды перекрестный допрос. Все, что в настоящий момент меня интересует, это встречаемся мы сегодня или нет.
  — Но пойми, мой вопрос не был праздным, — упорствовал Селби. — Мне очень нужно знать, звонила ли ты сегодня утром из дежурной аптеки. Это важно.
  — Да катись ты к черту! — воскликнула она в негодовании. — Похоже, — продолжила она едко, — чтобы оказаться удостоенной твоего внимания, мне придется наняться работать в газету.
  И с этими словами она бросила трубку.
  Селби опустил телефонную трубку на рычаг, набил табаком свою трубочку и принялся вышагивать по кабинету. Итак, около шести часов утра ему позвонила боявшаяся быть узнанной молодая женщина. Она хотела предупредить Селби, что было совершено убийство. Из этого следовало, что, вероятнее всего, прежде чем отправиться в коттедж, Эмил Уоткинс нашел свою жертву. Или же, что также не было исключено, намеченный им план отмщения предполагал убийство более чем одного человека.
  Женщина явно опасалась, что Селби может узнать ее по голосу. И поэтому старалась его изменить. Следовательно, она должна быть ему знакома. Более того, она позвонила в лабораторию Перкинса, и, значит, ей было известно, что Селби находится там. Конечно, мысль о том, что Стэплтон о чем-то поведал своей сестре и та сразу же бросилась звонить Селби из телефонного автомата, казалась абсурдной. И все же вероятность существовала… Что-то в ее голосе, что-то в…
  Селби услышал приближающиеся по коридору знакомые шаги Рекса Брэндона и стук в дверь. Шериф вошел и опустился на стул.
  — Что, помогаешь ногами работать голове? — спросил он.
  Селби кивнул.
  — Я тут предпринял небольшое расследование, — сообщил Брэндон. — Во-первых, относительно номера пистолета. Эта пушка была украдена пару месяцев назад у одного человека из Сан-Диего. О краже он заявил в полицию. Помимо пистолета из дома была похищена целая куча вещей. Так что с этим, кажется, все ясно. Уоткинсу совсем не обязательно было воровать самому. За последние два месяца у преступника было достаточно времени, чтобы сбыть этот пистолет с рук, а у Уоткинса — чтобы купить его.
  — Что-нибудь еще? — спросил Селби.
  — Я навел справки насчет девушек, — ответил Брэндон. — Я постарался сделать это без лишнего шума. Здесь, похоже, все чисто. Одна из них работает секретаршей в строительной фирме, другая — у врача.
  — Надо полагать, секретаршей врача работает Монетт Ламберт? — спросил Селби.
  — Как ты догадался?
  — По ее манере держаться. Экстремальные ситуации были, видимо, для нее делом привычным.
  — Что ж, ты попал в точку, — сказал Брэндон. — У обеих девушек весьма приличные репутации. С ребятами, если не считать их пристрастия к шумному времяпрепровождению, тоже все в порядке. И еще я сделал кое-что на свой страх и риск, — добавил он как-то неуверенно. — Не знаю, правильно ли это было.
  — Что же? — спросил Селби.
  — Я все никак не мог отделаться от мыслей о той женщине, которая позвонила тебе из дежурной аптеки, — произнес Брэндон.
  Заметив появившееся на лице шерифа выражение, Селби ощутил внезапное беспокойство.
  — И что? — спросил он.
  — Ну, в общем, я взглянул на дело следующим образом. Ты говорил, что звонившая девушка старалась изменить голос. Это означало, что она опасалась, что ты узнаешь ее. Кроме того, она знала, что ты находился у Перкинса, а это было известно очень немногим.
  Селби почувствовал, как в его мозгу забрезжила догадка.
  — Продолжай, Рекс. Что же ты сделал?
  — Таким образом, — рассуждал Брэндон, — это могла быть либо одна из двух находившихся в коттедже секретарш, либо хостесса из «Пальмовой хижины». Только эти три девушки знали, что ты отправился к Перкинсу. Других я, по крайней мере, что-то не припомню.
  — И как ты поступил?
  — Мысль о том, что секретарши решили навести тебя на след при помощи анонимного звонка, как-то не пришлась мне по душе. А вот в отношении хостессы подозрений было куда больше, поэтому я поехал и поговорил с ней.
  — Почему ты не прихватил меня с собой, Рекс? — спросил Селби.
  — Я подумал, что ты слишком молодой и впечатлительный, а она девушка слишком эффектная.
  — И ты обвинил ее в том, что это она звонила мне?
  — Больше того. Я даже сказал, что допрошенный нами аптекарь узнал ее.
  — И как она отреагировала?
  — Разрыдалась, убежала к себе в комнату и заперлась там.
  — Как давно это было, Рекс?
  — Я позавтракал и сразу поехал туда. Селби воздержался от упреков.
  — Что-нибудь еще?
  — Да. Есть кое-что. Я выяснил, что ключи ко всем коттеджам взаимозаменяемы. Иными словами, чтобы открыть все двери, достаточно иметь ключ к одной. Люди часто забывают вернуть ключи и увозят их с собой. Грейсу порядком надоело заказывать у слесаря дубликаты. А с этими универсальными ключами он теперь не знает забот. Привязал новую бирку с номером коттеджа — и готово.
  — Ясно, — сказал Селби. — И какой отсюда вывод?
  — Все дело в этих трех стаканах, — продолжал Брэндон. — Понимаешь, Дуг, ребята вряд ли стали бы возвращаться и пить с бродягой. К тому же оставлять его труп в своем же коттедже было бы с их стороны не совсем логично. Другое дело девушки. Если им по какой-то причине было нужно впустить его туда, они могли сделать это запросто. Их ключ подходил к замку коттеджа ребят. И если, впустив его, они выпили, то стаканов оказалось бы как раз три.
  — Но зачем им было впускать его туда? — спросил Селби.
  — Чтобы он мог дождаться ребят.
  — Звучит неубедительно и нелогично, — сказал Селби.
  — В этом деле вообще все нелогично, — заметил Брэндон.
  Селби вновь принялся расхаживать по кабинету, задумчиво попыхивая трубочкой. Несколько минут спустя он произнес:
  — Сюда приходил Грейс. У него возникла идея, как установить, в котором часу ночи была включена печка. Он ежедневно списывал показания счетчика. Сегодня в половине четвертого у него будет человек из газовой компании. Постарайся подъехать туда к этому времени, и мы посмотрим, что нам удастся выяснить.
  — Если получится точно определить, когда была включена печка, это может нам здорово помочь. Мы…
  Зазвонил телефон. Сняв трубку, Селби услышал голос своей секретарши:
  — По междугородному из Сан-Педро звонит мистер Каттингс.
  — Соедините нас, — попросил Селби.
  Через мгновение в трубке раздался щелчок, и голос Каттингса произнес:
  — Да?.. Алло!
  — Здравствуйте, Каттингс. Это Селби. Слушаю вас.
  — Не знаю, важно это или нет, мистер Селби, — заговорил Каттингс, — но я решил, что лучше вам все-таки сообщить. Дело в том, что сегодня ночью или рано утром кто-то пользовался моей машиной.
  — Как вы об этом узнали? — спросил Селби.
  — По расходу бензина. Моя машина просто прорва. Одно время я даже думал, что кто-то повадился откачивать у меня горючее, и поставил на бензобак крышку с замком… Так вот, сегодня на полпути в Лос-Анджелес у меня кончился бензин. Слава Богу, станция обслуживания оказалась поблизости. Вот только вся штука в том, что, по моим расчетам, бензина должно было преспокойно хватить до самого города.
  — Давайте прикинем, — произнес Селби. — Дождь начался около двух часов. И еще до этого вы убрали машину в гараж.
  — Да. Приблизительно в половине первого.
  — Садясь в нее, вы не заметили, что она побывала под дождем? — спросил Селби.
  — Постойте, постойте… Кажется… Впрочем, нет, не заметил.
  — Следовательно, если кто-то ездил на вашей машине, то он делал это до того, как начался дождь.
  — Верно. Выходит, это произошло раньше двух часов ночи.
  — Вы можете предположить, как далеко на ней ездили?
  — Судя по тому, как скоро у меня кончился бензин, я бы сказал, что машина прошла миль двадцать — двадцать пять, возможно, чуть больше.
  — Кстати, насчет бутылки виски и трех стаканов, которые были найдены в вашем коттедже. Эта бутылка была не из ваших запасов?
  — Нет, сэр.
  — Вы уверены?
  — Абсолютно.
  — Быть может, она принадлежала Глизону?
  — Нет, сэр. Мы никогда прежде не видели этой бутылки, мистер Селби. Мы не имеем представления, как она туда попала. Мы проговорили об этом всю дорогу, но у нас так и не возникло на этот счет никакой идеи.
  — Ладно. Это я спросил на всякий случай, — ответил Селби. — Еще какие-нибудь новости?
  — Нет, сэр, больше ничего. Я просто подумал, что нужно вам сообщить насчет машины. Мне показалось, что это может быть важно. Если понадобится, вы сможете найти нас здесь, на яхте. Адрес я дал шерифу Брэндону. Вы… вы… Я хотел спросить, что-нибудь выяснилось? Вам что-нибудь удалось узнать?
  — Нет, — небрежно ответил Селби. — Думаю, это дело не представляет ничего особенного. Просто бродяга, у которого было не совсем в порядке с головой. Возможно, он искал, где бы переночевать. Увидел, что собирается дождь, и забрался в коттедж, решив, что тот никем не занят.
  — Но наши чемоданы стояли на самом видном месте, — возразил Каттингс. — Он должен был понять, что мы скоро вернемся.
  — Вы правы, об этом я не подумал — согласился Селби. — Что ж, так или иначе, он уже мертв, и тут ничего не поделаешь. Останься он жить, то, возможно, совершил бы убийство, так что, по большому счету, все закончилось не так уж плохо. Спасибо, что позвонили, Каттингс.
  — Не за что, сэр, — ответил Каттингс и повесил трубку.
  Селби опустил трубку на рычаг и повернулся к Брэндону.
  — Кто-то пользовался машиной Каттингса и проехал на ней около двадцати миль. Это было еще до того, как начался дождь. Я специально повел разговор так, будто смерть бродяги — дело самое простое и обычное. Пусть ребята почувствуют себя свободнее, а мы посмотрим, что они будут делать.
  Брэндон кивнул. На пороге кабинета появилась секретарша прокурора.
  Там в приемной находится мистер Триггс. Он очень возбужден и хочет немедленно с вами поговорить.
  Селби взглянул на шерифа и, получив в ответ короткий кивок, произнес:
  — Пригласите мистера Триггса войти.
  С неподвижным лицом Триггс шагнул в кабинет, но, заметив шерифа, на мгновение замер. Затем, холодно кивнув, он подошел к столу окружного прокурора.
  — Что случилось, Триггс? — спросил Селби.
  — Я пришел, — ответил Триггс, — чтобы подать жалобу на шерифа Брэндона. Я не предполагал, что он может оказаться у вас. Однако раз уж он здесь, то пусть знает, как я это расцениваю.
  — Что вы расцениваете, Триггс? — взглядом приказав Брэндону не вмешиваться, произнес Селби.
  — То, что учинил сегодня утром шериф.
  — Что же он учинил?
  — Приехал чуть свет и принялся барабанить в дверь до тех пор, пока не перебудил весь дом.
  — В котором часу это было? — спросил Селби, вновь послав Брэндону предостерегающий взгляд.
  — Около восьми.
  — Кто в это время находился в доме?
  — Нидхэм, Карло Хендли, Мэдж Трент и я сам.
  — Вы, кажется, говорили, что Нидхэм — брокер?
  — Да. Бывший брокер.
  — А чем занимается Хендли? Вы об этом не упоминали.
  Глаза Триггса заблестели.
  — Не понимаю, при чем тут это, — произнес он. — Если вам так интересно, спросите его сами. Он хороший покупатель, а остальное меня не касается. Если кто-то мне что-то рассказывает — это его дело. А по собственной инициативе я в чужие дела не лезу.
  — Даже когда человек ночует под вашей крышей? — спросил Селби.
  — Это случилось впервые. Сами помните, какая была ночь. Лило как из ведра. Поэтому, когда суматоха улеглась, я сказал им, что если они хотят, то могут остаться. Однако не успели люди разойтись по комнатам и уснуть, как вломился шериф Брэндон и, вытащив меня из постели, заявил, что хочет немедленно видеть Мэдж Трент. Я не собирался ее звать, но она, видимо, сама услышала, о чем идет речь, накинула халат и спустилась вниз. Шериф тут же обвинил ее в том, что она якобы ночью отправилась в дежурную аптеку, позвонила оттуда вам в лабораторию судебной экспертизы и сказала, что это убийство, а не несчастный случай, что карандашная записка, найденная возле тела, не должна сбивать вас на ложный путь, и еще много всякой ерунды.
  Это уже само по себе было малоприятно. Однако он на этом не остановился, а сообщил, что продавец из дежурной аптеки уверенно опознал в звонившей девушке Мэдж. Мне это показалось подозрительным. Знаете, уж больно попахивало блефом. Но для Мэдж это было последней каплей. Она, вероятно, подумала, что какой-нибудь слабоумный клерк спросонья вбил себе в голову, что видел ее, и что теперь у нее будет скандальная известность и куча неприятностей. У Мэдж есть дочка, и она не хотела, чтобы ребенок видел в газетах фотографии своей матери. Она и так сильно перенервничала из-за ночной кутерьмы, а когда помимо бессонной ночи и нервотрепки на нее свалилось еще и это, у нее началась истерика. Она убежала и заперлась в своей спальне.
  Тогда я отправился и отыскал дежурившего в аптеке клерка. На мой вопрос он ответил, что никак не мог опознать звонившую женщину, так как разглядел ее крайне плохо. Ему показалось, что она подъехала с каким-то мужчиной, но даже в этом, по его словам, он не может быть абсолютно уверен. Он лишь утверждает, что кто-то поджидал ее снаружи в машине и что, когда с улицы раздался автомобильный гудок, девушка выбежала из телефонной будки и исчезла.
  — А как сейчас себя чувствует мисс Трент? — спросил Селби. — Она больна? Возможно, если речь идет о нанесении ущерба ее здоровью, будет лучше, если ее освидетельствует врач.
  — Это невозможно, — с горечью в голосе произнес Триггс.
  — Почему? — спросил Селби.
  — Ее нет у себя.
  — А где же она?
  — Я не знаю. Она заперлась в своей спальне, и у нее началась истерика. Ее смех, рыдания и вскрики были слышны по всему дому. Я подошел к двери и попытался ее успокоить. Она перестала кричать, но я по-прежнему слышал, как она всхлипывает. Вы, очевидно, не представляете, что это для нее значило. Ее маленькая девочка учится сейчас в школе, куда Мэдж удалось поместить ее с большим трудом, и она скорее убьет себя, чем позволит хоть капле позора, связанного с тем, что ее имя будет фигурировать в материалах уголовного расследования, коснуться головы ее ребенка. В школе, где воспитывается девочка, Не знают, чем Мэдж зарабатывает на жизнь, и она не хочет, чтобы это становилось известно.
  — Но ведь нельзя же винить шерифа Брэндона в том, что ее нервы были не совсем в порядке, — произнес Селби.
  — Да, но он виновен в том, что солгал ей относительно показаний аптечного клерка.
  — Возможно, вы несколько неправильно его поняли, — сказал Селби.
  Триггс презрительно рассмеялся.
  — Не-ет, так вам не выкрутиться, — произнес он. — Нидхэм и Хендли слышали каждое его слово. К тому времени дождь уже несколько поутих и стало светать. Они поднялись, оделись и укатили в Лос-Анджелес. Сказали, что вернутся, как только научатся спать в домах, куда ломятся полицейские и где голосят женщины.
  — Они уехали вместе? — спросил Селби.
  — Нет. Первым уехал Хендли. Нидхэм для приличия еще на несколько минут задержался. Хендли был злой, как черт, и не скрывал этого. Не думаю, что в ближайшее время кто-нибудь из них захочет снова заглянуть в мою «Хижину».
  — Если Хендли больше не появится, для вас будет только лучше, — сурово произнес Селби.
  — Сейчас разговор не о Хендли, — раздраженно возразил Триггс. — А о развязных методах и о фальшивых заявлениях шерифа Брэндона. Он довел Мэдж до нервного срыва. Полчаса назад я поднялся к ней сказать, чтобы она присмотрела за домом, так как я отправляюсь в город. Она не отозвалась. Тогда я стал барабанить в дверь, но ответа так и не получил. Ее комната была заперта на ключ. Я испугался, что Мэдж могла принять яд или сотворить над собой что-нибудь еще, поэтому я сходил за вторым ключом и открыл дверь. В комнате ее не оказалось. Дверь была заперта изнутри. Очевидно, она выбралась из дома через окно, спрыгнула с крыши и была такова.
  — Почему же она не воспользовалась дверью?
  — Она была в истерике.
  — Девушка, случайно, не должна вам никаких денег?
  — Нет.
  — А вы ей?
  — Должен. Я задолжал ей плату приблизительно за две недели.
  — Кто-нибудь видел, как она покидала дом?
  — Нет.
  — Тогда почему вы решили, что она выбралась через окно?
  — Когда я вошел, оно было распахнуто. Через это окно можно попасть на крышу одного из крыльев дома, а оттуда легко спрыгнуть на землю. Кроме того, дверь ведь была заперта изнутри.
  — У нее есть машина?
  — Нет.
  — В котором часу вы легли спать?
  — Точно не помню. Что-то около шести утра.
  — Мэдж в течение ночи не покидала «Хижины», чтобы съездить в центр города?
  — Нет, не покидала, — враждебно ответил Триггс. — Она вообще никуда не выходила.
  — Вы в этом уверены?
  — Да.
  — Значит, сами вы тоже никуда не отлучались?
  — Да, так.
  — Какую помощь вы хотели бы от нас получить? — спросил Селби.
  — Я хочу с вами поговорить, — ответил Триггс. — Мне кажется, что уж с вами-то юлить нет надобности.
  — Пожалуйста, я к вашим услугам, — произнес Селби.
  — Сами понимаете, Селби, я, конечно, могу подать на шерифа Брэндона в суд за причиненный ущерб… то есть я хотел сказать, это может сделать Мэдж. Но я не стану прибегать к подобным мерам. Все, что я хочу, — это найти Мэдж. В таком состоянии она себя не контролирует. Бродит сейчас где-нибудь под дождем. Сам я не смогу ее отыскать. Я хочу, чтобы вы помогли мне это сделать.
  — Уверяю вас, Триггс, что в этом вы можете рассчитывать на наше полное содействие, — сказал Селби.
  — И еще одно. Когда вы ее найдете, — продолжил Триггс дрогнувшим от переполнявших его чувств голосом, — ради Бога, проявите хоть немного сострадания, хоть немного порядочности в обращении с ней. Она в одиночку растит девочку, и ей не от кого ждать помощи. И что самое главное, она ни в чем не виновна. А если вы будете травить ее и дальше, то сведете с ума. Если, конечно, уже не свели.
  Брэндон неловко замялся.
  — Я очень сожалею, Триггс, если я… — заговорил он.
  — Сейчас не об этом, шериф, — перебил Селби. — Думаю, будет лучше, если поисками займусь я. Посмотрим, сможем ли мы напасть на какой-то след. Триггс, вы не знаете, в котором часу она ушла из дома?
  — Нет.
  — Она взяла с собой какие-нибудь вещи?
  — Насколько я могу судить, не взяла.
  — Мы приложим все усилия и найдем ее, — пообещал Селби.
  — И вы даете мне слово, что будете обращаться с ней бережно? — спросил Триггс.
  — На этот счет можете быть спокойны. Мы не станем делать ничего, что могло бы подвергнуть ее излишнему нервному напряжению.
  — Как только появятся какие-либо вести, пожалуйста, сразу же дайте мне знать, — попросил Триггс после некоторого колебания. — Будет даже лучше, если вы просто выясните, где она находится, а я приеду и сам отвезу ее домой. Заодно и муниципалитету будет экономия.
  Он пересек комнату и вышел, не оглянувшись.
  — Похоже, я действительно немного перегнул палку. — По голосу шерифа чувствовалось, что ему не по себе. — Честное слово, у меня и в мыслях не было делать ей больно. Я-то думал, что все эти слезы — просто ловко разыгранный спектакль.
  — Вероятнее всего, она добралась до шоссе и села на двигавшуюся в направлении Лос-Анджелеса попутку, — произнес Селби. — Между прочим, Рекс, у меня есть большие сомнения относительно того, что эта истерика была натуральной.
  — То есть как? — удивился Брэндон.
  — Ты отправился туда, — размеренно заговорил Селби, — и предъявил Мэдж Трент обвинение в том, что она ездила в город и звонила мне ночью из помещения дежурной аптеки. Свидетелем этого был Триггс. Затем она убежала к себе наверх, заперлась в комнате и принялась биться в истерике… Предположим, что она действительно звонила мне из аптеки, и предположим, что подвозил ее туда человек, имя которого в деле пока не фигурировало. В присутствии Триггса ты сказал ей, что продавец аптеки узнал ее. Далее, предположим, что это заставило ее испугаться, но испугаться не тебя, а Триггса. Она убежала в свою комнату и разыграла истерику, а когда представился подходящий момент, выбралась через окно на крышу и спрыгнула оттуда на землю. Так или иначе, Рекс, но мне все же кажется, что она убегала скорее от Триггса, чем от тебя. И вот теперь Триггс является сюда в крайне взволнованном состоянии и хочет, чтобы мы задействовали все имеющиеся в нашем распоряжении средства, дабы отыскать Мэдж, причем просит поставить его в известность сразу же, как только мы обнаружим ее местопребывание.
  — Ты хочешь сказать, что он задумал немного поэксплуатировать нас в качестве ищеек?
  — Совершенно верно, — согласился Селби. — Не зря же он настаивал на том, чтобы самому отвезти Мэдж домой, как только мы выясним, где она.
  Брэндон кивнул.
  — Возможно, ты прав, Дуг… Черт возьми, надеюсь, я все же не слишком ее расстроил.
  — Ладно, не казни себя, Рекс, — произнес Селби. — Что сделано, то сделано. Я думаю, надо передать по радио ее приметы. Кто знает, а вдруг случайно удастся напасть на след.
  Глава 9
  Селби и Сильвия Мартин встретились за ленчем. После нескольких минут непринужденного разговора Селби спросил:
  — Какие новости, Сильвия?
  — У меня пока ничего, — ответила она. — А у тебя?
  Селби рассказал ей о визите Триггса и об истерическом припадке хостессы. Сильвия задумчиво нахмурилась.
  — Что-то тут не так, Дуг, — проговорила она.
  — Почему? — спросил Селби.
  — У тебя когда-нибудь была истерика? — осведомилась она. Селби нахмурился. — Понимаешь, дело в том, что события, которые действительно сильно ранят душу, — это те события, которые истерикой не сопровождаются. Истерика — как предохранительный клапан. Она позволяет выпустить пар и предотвратить взрыв.
  — И что же? — спросил Селби.
  — Если у девушки и впрямь была истерика со смехом и рыданиями, затем перешедшая в тихое всхлипывание, то это значит, что напряжение с ее нервной системы было в значительной мере снято. Как правило, человек вслед за этим на некоторое время засыпает. Видимо, она довольно хладнокровная девушка и хорошо умеет владеть собой. Конечно, поводов для огорчения у нее могло быть много, но, коли на то пошло, этого нам всем не занимать.
  — Что ж, после того, как мы посмотрим, что нам хочет показать в коттедже Джимми Грейс, давай на всякий случай заглянем в «Пальмовую хижину».
  — Есть другие новости? — спросила она.
  Селби извлек из чемоданчика несколько фотографических снимков.
  — Это увеличенные копии ценника, который находился на бутылке виски, — пояснил он.
  — Одна из них — для меня? — спросила она. Селби кивнул.
  — Было бы хорошо, если бы вы это опубликовали.
  — А как насчет «Блейд»? Они не обойдут нас на повороте?
  — Сомневаюсь, — ответил Селби. — Я не думаю, что им удастся вовремя раздобыть экземпляр снимка. Мы получили их всего несколько минут назад.
  Сильвия внимательно изучила карточку с изображением фрагмента типографского шрифта и нескольких карандашных цифр, затем открыла сумочку, спрятала в нее фотографии и погрузилась в молчание. Официантка принесла десерт. Сильвия отсутствующе поковыряла в нем ложечкой, отодвинула и подняла на Селби задумчивый взгляд.
  — Я хочу быть с тобой откровенна, Дуг, — произнесла она. Он вопросительно вскинул брови. — По-моему, я знаю, откуда взялась эта бутылка. Я также знаю, что совершаю ошибку, говоря тебе об этом, потому что если теперь ты начнешь действовать, то «Блейд» наверняка пронюхает и успеет первой дать материал. Мне следовало бы спокойно дождаться, пока выйдет тираж очередного номера «Блейд», но мне не терпится помочь тебе…
  Тогда вперед, Сильвия, — ободрил ее Селби. — Что касается репортеров, то я всеми силами постараюсь обезопасить тебя от конкурентов.
  — Я в этом не сомневаюсь, Дуг… И все же инстинкт газетчика подсказывает мне, что лучше бы до поры до времени держать рот на замке.
  — Что ж, люди шерифа в любом случае, как и положено в таких ситуациях, опросят всех торговцев спиртным графства, и если кто-нибудь из них сможет опознать этот ценник…
  — Если никто не опознает! — перебила она. — Это ценник из большого универсального магазина в Санта-Делбара.
  — Ты уверена?
  — На сто процентов. Я покупаю там косметические кремы. Это крупный универмаг… Я не сомневаюсь, что узнала цифры. Вот эта «пять» с большой горизонтальной чертой совсем такая же, как на одном из моих тюбиков. И этот значок $, который имеет S, состоящую из одних отрезков… Нет, я совершенно уверена, что эта бутылка виски была куплена именно там.
  Селби поймал взгляд официантки и подал ей знак, что хочет расплатиться.
  — Пойдем, — сказал он Сильвии, — теперь нам предстоит с ветерком прокатиться до Санта-Делбара.
  Они направились к машине. Дождь прекратился. Ветер стал более западным и постепенно крепчал. Сквозь разрывы в облаках местами виднелись клочки голубого неба.
  Машина проворно набирала скорость. По мере того как асфальт становился суше, Селби заставлял стрелку спидометра медленно ползти вверх. Часы показывали без четверти двенадцать, когда он, наконец, остановил машину на стоянке перед внушительного вида универсальным магазином, в витрине которого, среди прочих предметов, красовались батареи бутылок.
  Порывы дувшего с океана западного ветра были еще холодными и резкими, однако опасность заморозков определенно миновала. Дождевые тучи покинули долину и теперь темными валами вздымались у горных вершин.
  В сопровождении Сильвии Селби вошел в магазин и спросил управляющего. Затем, представившись, он вынул из чемоданчика экземпляр фотографии и произнес:
  — Мы пытаемся выяснить происхождение этого ценника.
  — Да, это наш, — бросив взгляд на карточку, ответил управляющий.
  — Он находился на бутылке виски, — пояснил Селби. — Если возможно, я хотел бы получить всю имеющуюся у вас информацию относительно того, когда и кому была продана эта бутылка. Я конечно же понимаю, что подобные мелочи обычно в памяти не задерживаются, но не исключено, что если вы позволите нам побеседовать с вашими служащими, то…
  — Я полагаю, что все окажется значительно проще, чем вы ожидали, — ответил управляющий. — Кое-что мне даже самому припоминается. Это была очень высококачественная марка виски. Мы получали ее небольшими партиями для продажи нашим постоянным клиентам. Однако недавно поставщик уведомил нас о резком повышении цены на этот товар, что, как мы рассудили, должно было сделать его неконкурентоспособным по сравнению с аналогичными. Поэтому мы решили прекратить закупку этой марки. Так как при используемой у нас системе учета чрезвычайно неудобно иметь дело с остатками товара, запасы которого мы пополнять не собираемся, то на цену оставшихся бутылок, дабы поскорее от них избавиться, была установлена скидка. Помнится, их оставался ровно ящик, двенадцать штук, и все они, если не ошибаюсь, были куплены одним покупателем. Впрочем, мы это сейчас проверим. Пожалуйста, подождите минутку.
  Управляющий направился в подсобную часть магазина, откуда спустя несколько минут вернулся вместе со слегка обескураженным продавцом.
  — Вот этот служащий поможет вам кое-что прояснить, — сказал управляющий.
  — Видите ли, это была всего лишь обыкновенная бутылка, так что, боюсь, я мало что смогу рассказать, — извиняющимся тоном произнес продавец. — Цена на эту марку виски оставалась у нас стабильной на протяжении года. Но остаток партии был продан со скидкой, и как раз все двенадцать бутылок купила молодая женщина из Мэдисон-Сити. Кажется, она еще сказала мне, что берет их для своего отца в качестве подарка ко дню его рождения.
  Селби невольно замер.
  — Вы помните ее имя? — спросил он изменившимся от волнения голосом.
  — Стэплтон. Мисс Инее Стэплтон. Она часто приезжает закупать здесь товары, которые не завозят в Мэдисон-Сити. Когда пришло распоряжение распродать остатки партии виски, я обратил внимание мисс Стэплтон, какая это отличная марка, а она… видите ли, она как раз подыскивала что-нибудь, что можно было бы подарить отцу… Я надеюсь, с товаром все оказалось в порядке, сэр?
  — Да, конечно, — ответил Селби. — Какое время назад была сделана покупка?
  — Недель шесть назад.
  — И с тех пор вы с этой маркой виски дела не имели?
  — Пожалуй, на этот вопрос легче ответить мне, — вмешался управляющий. — Эти купленные мисс Стэплтон двенадцать бутылок были последними в нашем запасе.
  — Что ж, большое спасибо, — произнес Селби.
  Он был рад, что, пока они шли из магазина, Сильвия Мартин ни разу не взглянула на него. И лишь когда они вновь очутились в уютном салоне автомобиля и машина тронулась по направлению к Мэдисон-Сити, она подняла глаза к его лицу и проговорила:
  — Ну, так что дальше?
  — Не знаю, Сильвия, — задумчиво произнес Селби.
  — Ты думаешь, что Инее может быть что-то известно?
  — Нет!
  — Только не надо, пожалуйста, на все так болезненно реагировать.
  — Я реагирую нормально, — возразил он, не отрывая глаз от дороги. — Ты задала вопрос — я ответил.
  — И ответил довольно резко, — заметила она. — Почему ты так уверен, что ей ничего не может быть известно?
  — Прежде всего, — сказал Селби, — она покупала виски в подарок. В коробке было двенадцать бутылок. Она должна была передать отцу всю коробку. Она не стала бы дарить ему десять, одиннадцать или девять. Она отдала бы ему либо все двенадцать бутылок, либо ничего.
  — Звучит логично, — согласилась Сильвия. — Итак, мы проследили путь этих бутылок к Чарльзу де Витту Стэплтону. Думаю, отсюда автоматически следует предположение, что он мог отстегнуть бутылочку Джорджу.
  — А Джордж, в свою очередь, мог отдать ее Каттингсу или Глизону, — добавил Селби. — Но мне все же кажется, что он этого не делал.
  Сильвия Мартин взглянула на часы.
  — Чарльз де Витт Стэплтон должен прибыть в Мэдисон-Сити трехчасовым поездом. Если ты поднажмешь, то сможешь задать ему несколько вопросов сразу по приезде.
  — Я не хочу докучать ему прямо на перроне.
  — Боишься, что поднимется буря, да?
  — Нет, не боюсь. Просто все нужно делать тактично. Ведь совершенно ясно, что сам Чарльз де Витт Стэплтон непосредственно к делу отношения не имеет.
  Молчание Сильвии свидетельствовало, что она не разделяет уверенности Селби.
  — Стэплтон находился в поездке по восточному побережью почти месяц, — отстаивал свою позицию прокурор. — У него не было ни малейшей возможности столкнуться с этим бродягой.
  — Еще несколько дней назад все думали, что ожидать возвращения Стэплтона-старшего следует вчера во второй половине дня, — негромко сообщила Сильвия Мартин. — Однако неожиданно он все переиграл и вылетел в Лос-Анджелес более поздним рейсом. Предположительно, там он сядет на поезд и прибудет в Мэдисон-Сити в районе трех часов дня.
  — Он будет добираться до Лос-Анджелеса поездом? — удивился Селби.
  — А как же! — рассмеялась она. — Естественно, он мог бы позвонить, и за ним прислали бы в Лос-Анджелес машину, однако такой приезд выглядел бы слишком простенько. Стэплтон любит устраивать вокруг себя шумиху. Ему нравится выйти из поезда и стоять с заранее отрепетированным, скучающим выражением на лице, пока возле него суетятся фоторепортеры и люди вытягивают шеи из окошек автомобилей.
  — Похоже, ты не слишком лестного мнения о нашем высокочтимом земляке, — заметил Селби.
  — Если хочешь знать мое мнение, я считаю его обыкновенным напыщенным ничтожеством… чванливым, зазнавшимся и вечно лезущим ко всем в городе со своим покровительством. Мне тошно смотреть, как люди заискивают перед ним и лижут его ботинки.
  — Но ведь нельзя не принимать во внимание то, что его сахарный завод является основным источником пополнения местного бюджета.
  — Знаешь, — с горечью произнесла она, — мне все время на память приходит случай, как однажды молодой полицейский задержал Джорджа Стэплтона в этом его большом красном автомобиле. Тот был прилично под мухой. Он позвонил в управление и спросил, как ему действовать дальше. Шеф полиции Ларкин перепугался и приказал немедленно отвезти Стэплтона домой. Чарльз де Витт Стэплтон был в ярости. Он позвонил Ларкину и устроил ему разнос, заявив, что в тот вечер Джордж выпил не больше рюмки и был вполне способен управлять машиной самостоятельно. Отто Ларкин даже не попробовал что-нибудь возразить. Выслушал все, поджав хвост, словно трусливая шавка. Я как раз находилась в полицейском управлении и оказалась невольной свидетельницей событий. Этого молодого полицейского Ларкин потом чуть не растерзал. А я бы на его месте приказала наоборот: надеть на Джорджа наручники, доставить в участок, запереть в камеру и возбудить против него иск за опасную езду в нетрезвом виде.
  — Да, ты бы ему устроила, — улыбнувшись, произнес Селби.
  Она повернула к нему лицо. Ее рот был сжат в решительную твердую линию.
  — Можешь в этом не сомневаться, — ответила она.
  Глава 10
  Селби подвез Сильвию Мартин до Мейн-стрит, где она оставила свою машину. У нее еще оставалось пять минут, чтобы успеть добраться до вокзала и встретить поезд, на котором должен был приехать Чарльз де Витт Стэплтон.
  — Помни, Дуг: о том, что нам удалось выяснить, откуда взялась эта бутылка виски, ты не должен рассказывать ни одной живой душе, — произнесла она в своем последнем инструктаже. — Это будет моя персональная сенсация, и «Кларион» напечатает ее первой.
  — Ты собираешься расспрашивать Стэплтона-старшего на эту тему? — спросил прокурор.
  Она рассмеялась.
  — Я собираюсь расспрашивать его обо всем, что касается Муссолини, Гитлера и положения на Востоке, о ситуации на бирже, стратегии республиканцев на тысяча девятьсот сороковой год, а также о возможном кандидате от демократов на выборах. И он будет отвечать на мои вопросы серьезно и обстоятельно.
  С этими словами она нажала туфелькой педаль газа, и маленькая машина умчалась с парковочной площадки.
  Селби поехал к муниципалитету. Была суббота, и обочина дороги, обычно заполненная машинами служащих, была сейчас практически пуста. Прямо напротив ступенек муниципалитета стоял большой кремовый автомобиль Инее Стэплтон. Селби вышел из машины и подошел к сидевшей за рулем Инее.
  — Почему ты не поехала встречать отца? — спросил он.
  — Отец может подождать, — ответила она. — Ты работал, Дуг?
  Он кивнул. Она взглянула на него и отвернулась. Несколько секунд она сидела, в задумчивости уставившись сквозь ветровое стекло.
  — Дуг, — произнесла она, подняв на него полные страдания глаза, — четверть часа назад мне звонил управляющий универсального магазина в Санта-Делбара, где я обычно делаю покупки.
  — Что ж, допустим. Я забыл попросить его не делать этого. И что?
  Ее глаза сверкнули.
  — Ах так, значит, ты не собирался прийти и открыто поговорить со мной, а хотел продолжать вынюхивать у меня за спиной, так получается?
  — Я не успел еще решить, как мне поступать в данной ситуации, однако спрашивать у кого-то совета я, во всяком случае, не намеревался. Конечно, мне следовало сообразить, что управляющий станет защищать интересы своих постоянных покупателей.
  — Ладно, Бог с ним, — грустно произнесла она. — Все же давай поговорим откровенно. Почему тебя так заинтересовала та коробка виски, которую я купила отцу на день рождения?
  — Потому что одна из этих бутылок оказалась на шкафу в коттедже, где был найден труп человека.
  Этого не может быть, — уверенно произнесла она.
  — Точно такая же бутылка.
  — Но только из того, что я купила двенадцать бутылок этой марки на день рождения отца, вовсе не следует, что наша семья несет ответственность за продукцию всей разливочной линии.
  — Но именно эта бутылка была куплена в универсальном магазине в Санта-Делбара, — возразил Селби.
  — Меня не волнует, где она была куплена! Похоже, ты слегка двинулся умом, Дуг Селби! О Боже, и весь этот сыр-бор из-за какого-то старого бродяги, который пробрался в чужой коттедж и там помер!
  — Он собирался кого-то убить.
  — Ну и что из того? Господи, да тысячи людей хотят кого-то убить! Но ведь не убивают. И он никого не убил, верно?
  — Верно, не убил, — согласился Селби. — Но мне сейчас важно выяснить, за кем он охотился.
  — К чему тебе это?
  — Это входит в мои служебные обязанности.
  — Лично я так не думаю. Он же не совершил никакого преступления. Его смерть — результат несчастного случая. Так с какой стати тебе совать нос в вещи, которые тебя не касаются? Какое тебе дело, кого он собирался убить?
  — Это может оказаться очень важным. Кстати, а почему ты так стремишься меня остановить?
  Ее веки дрогнули. Она отвернулась и на несколько мгновений замолчала. Затем, все еще не глядя на него, произнесла:
  — Потому что ты близок мне, Дуг. Потому что я очень дорожу тобой.
  — И какая тут связь? — упрямо спросил он.
  — А разве ты не знаешь, что произойдет, если отец вдруг подумает, будто… — Она осеклась. — Разве ты не знаешь, что он может тебе сделать?
  — Что?
  — Причинить много неприятностей, — серьезно проговорила она. — Он этого не потерпит, Дуг. Отец влиятельный человек, и он не выносит, когда кто-либо вмешивается в его дела. Ты его совсем не знаешь. Он может уничтожить тебя, как… Дуг, ну, пожалуйста, не вмешивайся.
  — Я не вмешиваюсь, — спокойно ответил Селби. — Я навожу справки относительно бутылки виски, которая фигурирует в качестве улики в деле.
  — Каком еще деле? — воскликнула она, и сама ответила: — В деле о смерти тунеядца, который спрятался от дождя в чужом доме и там испустил дух!
  — Давай не будем начинать все сначала, — предложил Селби.
  — Но почему ты не хочешь прислушаться к здравому смыслу?
  — У меня есть все основания поступать так, как я поступаю, Инее. Бутылку обнаружили в коттедже. Люди, занимавшие его, в один голос заявили, что никогда ее прежде не видели. Я решил выяснить, откуда она там взялась. Мне удалось проследить ее путь, и он привел меня в Санта-Делбара. Вот, собственно, и все, что я сделал.
  — Но ведь ты хочешь пойти дальше. Ты собираешься допросить Джорджа и поговорить с отцом, или я ошибаюсь?
  — Еще не знаю.
  — Зато я знаю. И я хочу предостеречь тебя, Дуг. Я тебя очень прошу, не связывайся с моим отцом.
  — Почему? Ты что-то пытаешься скрыть?
  — Мне нечего скрывать, — ответила она с ноткой раздражения в голосе. — Я просто хочу спасти твою политическую карьеру. Дуг, пожалуйста, пообещай мне, что ты забудешь об этой злополучной бутылке виски…
  — Ты пытаешься защитить Джорджа? — перебив, спросил он.
  Она опустила ладонь на его руку и взглянула ему в глаза.
  — Дуг, я даю тебе честное слово, что на свете существует только один человек, которого я пытаюсь защитить, и этот человек — ты.
  — Ты не видела у Джорджа этой бутылки?
  — Откровенно говоря, Дуг, я почти уверена, что ее у него никогда не было. Я отдала всю коробку отцу, а это одна из его любимых марок. У Джорджа, слава Богу, на спиртное денег хватает. Он не стал бы прикасаться к бутылкам отца, даже если бы смог до них добраться. Дело в том, что бар отца находится в его кабинете, а кабинет он запирает.
  — Ты собиралась рассказать отцу о звонке управляющего из Санта-Делбара? — спросил Селби.
  — О, конечно нет, Дуг. И это одна из причин, почему я хочу взять с тебя обещание, что ты не станешь упоминать ему о звонке.
  Селби упрямо покачал головой.
  — Тебе лучше ему все рассказать, Инее. Я даже прошу тебя сделать это.
  — Но зачем?
  — Потому что это избавит меня от необходимости заниматься этим самому. Попроси его заглянуть в свой шкафчик и проверить, не пропала ли оттуда одна из бутылок.
  — Если да, то что?
  Тогда мне придется поговорить с Джорджем, — ответил Селби.
  — А если нет?
  — Если нет, — произнес он, и его лоб покрылся морщинами, — тогда нам, видимо, придется смириться с тем, что эта бутылка была куплена кем-то из проезжавших по трассе автомобилистов.
  — Дуг, пожалуйста, не заставляй меня разговаривать с отцом на эту тему.
  — Будет лучше, если это сделаешь ты.
  — Хорошо. Я спрошу его. Но предупреждаю, это сильно восстановит отца против тебя и не даст никаких результатов. Я не могу поверить, что эта бутылка из нашего дома. Отец держит бар на замке. Ему нравится именно эта марка виски, и ее стало довольно трудно найти. Кстати, я помню, что, собираясь в Нью-Йорк, он укладывал в чемодан пару бутылок.
  — Ты выбрала эту марку наугад? — спросил Селби.
  — Нет. Отец покупал ее прежде. Она ему очень нравилась. Я не стала бы покупать ему сразу двенадцать бутылок, тем более на день рождения, если бы заранее не знала, что смогу угодить.
  — И ты думаешь, что Джордж не посмел бы взять одну из них?
  — Я в этом уверена.
  — Кстати, где он сейчас?
  — Дома.
  — Он давно встал?
  — Он проснулся около девяти или, может, чуть раньше. Как раз приехал Росс Блэйн, и…
  — И что? — произнес Селби, заметив, что она осеклась.
  — Ну и разбудил его, вот и все.
  — Росс специально приехал повидаться с Джорджем?
  — Это имеет какое-то значение? Господи, ну почему ты считаешь своим долгом быть таким назойливым? Тебе что, так уж важно знать, почему Джордж проснулся?
  Так что у вас делал Росс Блэйн? — угрожающе понизив голос, спросил Селби.
  — Что ж, извольте, господин Инквизитор. Блэйн приехал, вытащил Джорджа из постели, между ними произошел разговор, который я, каюсь, не подслушивала у замочной скважины, а потом укатил на новой машине Джорджа.
  — На новой машине Джорджа?
  — У меня что, дефект речи?
  — Куда он отправился?
  — Не знаю. Видишь ли, я не имею обыкновения совать нос в чужие дела.
  — Ты не спрашивала Джорджа, что Росс хотел или зачем?..
  — Нет! Прекрати немедленно, Дуг! Какое ты имеешь право меня допрашивать? Я к делам Джорджа отношения не имею.
  — Прежде он одалживал кому-нибудь свою машину?
  — Мне, во всяком случае, подобный факт неизвестен. Дуг, ради Бога, оставь Джорджа в покое.
  — Ты рассказала ему о звонке из Санта-Делбара?
  — Нет. Он мог поехать встречать отца и проговориться. Послушай, в тебе осталось хоть что-нибудь человеческое? Не задохнись бродяга в коттедже, он мог бы совершить убийство. Или даже если не мог — какая разница? Он мертв, и тут уж ничего не поделаешь. Забудь о нем, Дуг.
  — Ладно, я над этим подумаю, — произнес он.
  — Значит, мне можно не говорить отцу насчет пропавшей бутылки и, следовательно, я…
  — Нет, — перебил он, — это я попрошу тебя все-таки сделать, и сделать сразу же, как только увидишь его.
  — Ах, Дуг, если бы ты не был таким строптивым!
  Он улыбнулся.
  — Ты и сама такая же, — произнес он. — Разве ты не бросила сегодня телефонную трубку?
  — Ты заслужил это.
  — Чем? Тем, что спросил, ездила ли ты рано утром в центральную часть города?
  — Нет, той манерой, в которой ты это спросил.
  — Что ж, — сказал он, улыбаясь, — тогда не все потеряно. Итак, ты ездила сегодня рано утром в центр?
  В ее глазах заблестели слезы. Она со злостью вдавила в пол педаль газа.
  — Очень жаль, что хорошее отношение женщины не значит для тебя абсолютно ни ч-черта по сравнению с твоей д-дурацкой работой! — почти прокричала она.
  Она отпустила сцепление. Мотор взревел. Инее рванула машину задним ходом, развернула ее, и через мгновение та, скрипя шинами, уже исчезла за поворотом.
  Глава 11
  Когда Селби подъехал к мотелю «Кистоун», часы показывали пятнадцать тридцать пять. Разогнавший облака холодный западный ветер все усиливался, отводя от местности угрозу заморозков и обжигая тело пронизывающими порывами.
  Шериф Брэндон был уже на месте, а вскоре вслед за Селби в своем маленьком автомобильчике показалась и Сильвия Мартин.
  — Ну что, вся компания в сборе? — радостно произнесла она.
  Как прошла церемония встречи? — спросил Селби.
  — На самом недосягаемом уровне, — ответила она. — Теперь я могу вас детально просветить относительно ситуации в Европе. В ближайшие шестьдесят дней ожидается бум деловой активности. Курс акций стремительно подскочит. Группа конгрессменов выдвинула предложение осудить доктрину Монро как губительную и ставящую крест на всей нашей борьбе против войны в Европе. Администрация намерена… Впрочем, к чему вам это? Если узнаете сейчас от меня все новости на два года вперед, то потом вы попросту откажетесь подписаться на «Кларион».
  — Ладно, пойдем, — усмехнулся Селби. — Грейс и ревизор из газовой компании уже ждут.
  Проведя что-то вроде краткого представления собравшихся, Грейс вытащил из кармана записную книжку в картонном переплете и продемонстрировал занесенные туда карандашом столбики показаний счетчика за последние десять дней. Селби внимательно изучил цифры.
  — Если я правильно понимаю, — сказал он, — то позапрошлой ночью газа было израсходовано значительно больше, чем прошлой.
  — Это как раз то, на что я пытался обратить ваше внимание, — подтвердил Грейс. — Прошлой ночью печка работала совсем недолго.
  — Кстати, — произнес Селби, — я вижу, что некоторые цифры в ваших записях подтерты. Одна из них — в данных за вчерашний день.
  — Это верно, — согласился Грейс. — Мне действительно пришлось исправить одну из цифр, так как, списывая ее в блокнот, я ошибся… Надеюсь, вы не думаете, будто я пытался что-то подтасовать?
  — Нет, я просто спросил. Вы предложили этот блокнот в качестве улики, и я хотел выяснить, откуда в нем взялись исправления.
  — Ну выяснили, и полно, — огрызнулся Грейс.
  — В чем заключается моя задача? — спросил ревизор. — Чтобы замерить, сколько газа потребляет эта печка, мне потребуется от силы пятнадцать минут.
  — Нет, — сказал Грейс, — я хочу, чтобы вы наблюдали за ней столько, сколько, согласно счетчику, она работала прошлой ночью. А то тут поползли всякие разговоры, будто у меня в коттеджах стоит неисправное отопительное оборудование. Это может распугать всех постояльцев. Так вот, я зайду внутрь, закрою все окна и двери, включу печку и докажу, что находиться там совершенно безопасно.
  — В таком случае, — сказал Брэндон, — поднимите на окнах шторы и держите глаза все время открытыми. Я буду следить за вами и, как только опустите веки, сразу же приду к вам на помощь. Договорились?
  — Все будет в порядке, — заверил Грейс. — Печка абсолютно безопасна.
  — Ладно. Поступайте как знаете.
  — Я пойду взглянуть на счетчик, — произнес Селби. — Надо проверить, сколько на нем сейчас.
  — Я это уже сделал, — отозвался представитель газовой компании. — Его показания в точности соответствуют записи в блокноте.
  — А вы не проверяли правильность записей в предшествующие дни?
  — Нет. Я не появлялся здесь, наверное, дней пять, однако могу вас заверить, что все более ранние цифры и цифры нынешнего дня — верные, поэтому суммарный расход газа за последние четверо суток здесь отражен совершенно правильно.
  — Но о том, как распределялся расход по этим четырем дням, вы можете судить только на основании представленных Грейсом записей?
  — Совершенно верно.
  — Понятно, — произнес Селби.
  Грейс вошел в коттедж, захлопнул за собой дверь и проверил, плотно ли закрыты окна. Затем он дал знак, чтобы засекли время, чиркнул спичкой и, запалив печку, отвернул вентиль до упора.
  Стоя возле одного из окон, Селби и Сильвия Мартин наблюдали за его действиями.
  — Конечно, — произнесла Сильвия, — для Грейса это вопрос жизни или смерти, но надо отдать должное его смелости. Ты видел, как пламя ударило в крышку печки и выбилось из-под нее в разные стороны? Лично я бы не осталась там и секунды, даже если бы мне за это посулили сам коттедж.
  — Я тоже, — согласился Селби.
  Грейс присел на край кровати и уставился в окно.
  — Смотрите, у него начинают слезиться глаза, — спустя несколько минут сообщил Брэндон. — Это из-за газа.
  — Как долго он намерен там просидеть? — спросила Сильвия.
  — Я так понял, что столько, сколько эта печка проработала прошлой ночью, — ответил Селби. — Впрочем, доктор Трумэн сказал, что Уоткинс был мертв уже приблизительно за час до того, как его нашли. Так что Грейс может несколько сократить эксперимент.
  — Что ж, будем наблюдать, — произнес Брэндон.
  — Знаешь, Рекс, — сказал Селби, — меня не покидает ощущение, будто в исчезновении из «Пальмовой хижины» кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
  — Это ты о хостессе?
  — Да, о ней.
  — Здесь мне пока нечем похвастаться, — сказал Брэндон. — Я исходил из того, что если бы какой-нибудь автомобилист подобрал ее на трассе в невменяемом состоянии, он бы наверняка известил лос-анджелесскую полицию. Поэтому я связался с Лос-Анджелесом, а заодно и со всеми промежуточными населенными пунктами в обоих направлениях. Пока никаких новостей.
  — Лично у меня есть серьезные основания предполагать, что она отправилась в Сан-Франциско.
  — Сан-Франциско я предупредил, — сказал Брэндон.
  — Тебе было бы хорошо туда съездить, Рекс.
  — Куда? В Сан-Франциско?
  — Да.
  — Зачем?
  — Мне кажется, что там ты сможешь найти Мэдж.
  — Почему ты так думаешь?
  — Сейчас у меня нет времени объяснять, что навело меня на эту мысль, но я почти уверен, что она отправилась в Сан-Франциско искать работу в каком-нибудь ночном клубе или баре. Пожалуй, тебе стоит туда съездить, Рекс. Как только мы тут закончим, собирайся в Лос-Анджелес, садись там на поезд, а в Сан-Франциско попроси кого-нибудь из полицейских покатать тебя по ночным заведениям.
  — Это настолько важно? — спросил Брэндон.
  — Да, Рекс.
  Сильвия Мартин обернулась и, прищурившись, посмотрела на Селби. Она хотела было что-то сказать, но оборвала себя на полуслове.
  — Боюсь, что все это может оказаться лишь бурей в стакане воды, Дуг, — произнес шериф. — Уоткинс, конечно, хотел кого-то убить, но он ведь этого не сделал…
  — Откуда тебе известно, что он этого не сделал? — спросил Селби.
  — Прежде всего, где тогда труп?
  — Если убийство действительно было совершено, то это как раз то, что нам нужно искать в первую очередь. В конце концов, мы ведь не знаем, что Уоткинс планировал убить только одного человека. Он мог собираться убить двоих, и тот, которого он дожидался в коттедже, вполне мог оказаться вторым.
  Есть и другие соображения. До сих пор мы работали, исходя из предположения, что Уоткинс подкарауливал кого-то, кто был должен вернуться в коттедж. Однако существуют два факта, которые это опровергают.
  — Какие это факты? — спросил Брэндон.
  — Во-первых, свет в комнате был включен. Если бы Уоткинс ждал возвращения хозяев, он бы его так ни за что не оставил. Уходя, ребята освещение погасили. Поэтому естественно, что, если бы, вернувшись, они обнаружили его включенным, это возбудило бы их подозрения. Далее, обрати внимание на то, что штора не была опущена до конца, а оставалась приподнятой на несколько сантиметров, что позднее позволило девушкам, заглянув в коттедж, увидеть торчащие из-за шкафа ноги бродяги.
  — Давай, давай, Дуг. Я слушаю.
  — Это не согласуется с тем, что Уоткинс дожидался чьего-то возвращения в коттедж. Будь оно и впрямь так, он наверняка бы опустил штору до самого подоконника и, кроме того, выключил бы электричество. Теперь допустим, что засада была устроена на кого-то, кто должен был пройти мимо коттеджа в глубь мотеля. Заметь, этот коттедж — ближайший к шоссе. Его окна выходят прямо на подъездную дорогу. Тогда тот факт, что штора была слегка приподнята, будет означать, что Уоткинс умышленно оставил ее в таком положении, чтобы иметь возможность наблюдать за дорогой.
  — С включенным в комнате освещением он бы ничего не увидел, — заметил шериф.
  — Это верно. Но ему ничего не стоило в нужный момент выключить свет. К тому же он не смог бы написать записку, которую хотел прикрепить к телу, в темноте.
  — Тогда почему он оказался за шкафом? — спросил Брэндон.
  — Тут, конечно, опять неувязка, — согласился Селби. — Но я вел речь главным образом о том, что наша гипотеза, будто Уоткинс дожидался возвращения одного из обитателей коттеджа, совершенно не согласуется с имеющимися фактами. Кроме того, мы абсолютно не учли, что Уоткинс совсем не обязательно был должен устраивать засаду именно на них.
  — К чему ты клонишь? — спросил Брэндон. Селби кивнул в направлении Джеймса Грейса, который, обливаясь потом, сидел на краю кровати и размазывал текущие из глаз слезы.
  — Грейс, — сказал он, — накануне отправился в Лос-Анджелес и должен был вернуться далеко за полночь. А что, если Уоткинс поджидал его?.
  — С чего ты это взял?
  — Не имеет значения. Допустим, Грейс возвращается часа в три-четыре утра домой. Он видит свет в одном из коттеджей. Естественно, он останавливается. Штора на окне приподнята. Грейс заглядывает внутрь, чтобы выяснить, что происходит. Ведь это он оплачивает газ и электричество и, судя по тому, что у него имеются разногласия с газовой компанией, тщательно следит за счетами. Заглянув в окно, он видит, что печка работает на полную. Имея ключ, который подходит ко всем коттеджам, и видя, что в пустой комнате сияет иллюминация и вовсю кочегарит отопление — что он сделает? Самое логичное, что только может быть в данной ситуации, а именно: войдет, чтобы выключить свет и газ.
  Брэндон задумчиво кивнул.
  — Тогда, — продолжал Селби, — спрятавшийся за шкафом Уоткинс сможет убить Грейса, приколоть на его тело записку и, выскользнув за дверь, исчезнуть. Произойди все именно таким образом, у нас бы никогда не возникло ни малейшего подозрения относительно личности убийцы, потому что нам бы просто не пришло в голову связать встреченного случайно на дороге бродягу со смертью хозяина мотеля.
  — Черт возьми, а ведь в этом что-то есть, Дуг!
  — Ладно. Только держи это пока при себе. Давай предоставим Грейсу побольше свободы и посмотрим, не запутается ли он. Помни, он поклялся, что не знал Уоткинса и никогда прежде не видел.
  — Раз уж на то пошло, — включилась в разговор Сильвия Мартин, — в записке Уоткинс упоминал, что человек, которого он собирается убить, не знает его.
  — Это верно, — согласился Селби.
  — Слушай, Дуг, а может, просто возьмем Грейса и тряхнем его хорошенько? — предложил Брэндон. — Предъявим ему обвинение в убийстве по неосторожности и допросим как следует.
  — Не думаю, что это даст какой-то результат. Кроме того, я сильно сомневаюсь, что Грейсу известно, что имел против него Уоткинс. Пока ясно лишь, что названные мной факты не согласуются ни с тем, что Уоткинс дожидался возвращения одного из обитателей коттеджа, ни с тем, что он использовал коттедж в качестве укрытия, из которого собирался в кого-то стрелять. Зато это могла быть бесподобная приманка для завлечения Грейса навстречу собственной смерти. Причем все улики указывали бы на то, что преступление было совершено Каттингсом или Глизоном.
  — А бутылка виски и три стакана на шкафу подтверждали бы это, — добавил Брэндон.
  Селби согласно кивал.
  — Вот видишь, мне совершенно незачем ехать в Сан-Франциско, — сказал шериф.
  — Наоборот, Рекс. Тут как раз начинается самое главное. Ты не забыл о Тэлботе Грейсе? Он прилетел в Лос-Анджелес на несколько часов раньше, чем предполагалось. Где он провел это время — одному Богу известно. Он вполне мог съездить в Мэдисон-Сити и вернуться обратно в Лос-Анджелес. Сегодня он в Сан-Франциско, где пробудет до понедельника, а в понедельник вечером отправится в Сиэтл. Думаю, тебе не мешает с ним побеседовать.
  — Ладно, как только закончим здесь, поеду в Лос-Анджелес и сяду в сан-францисскую «сову».
  Грейс поднялся на ноги, отер со лба пот и неверными шагами направился к двери.
  — Он не выдержал! — воскликнул Брэндон и бросился к входу в коттедж.
  Селби и Сильвия последовали за ним. Шериф распахнул дверь. Волна горячего, безжизненного воздуха ударила им в лица, вызвав болезненное ощущение в ноздрях, от которого из глаз потекли слезы. Спотыкаясь, Грейс переступил через порог, несколько раз судорожно схватил ртом воздух и принялся кашлять. Немного придя в себя, он прислонился к стене коттеджа и упрямо проговорил:
  — С печкой… все в порядке… Там просто чертовски… жарко… Я весь взмок…
  — Как ты себя чувствуешь, Джимми? — поддерживая Грейса под руку, спросил Брэндон.
  — Голова немного кружится… Похоже, мое сердце уже не то, что прежде… Там просто было слишком жарко. Как в пекле. А с печкой все в норме… Да и не стал бы ее никто так сильно включать… Так что штука не в том, что печка слишком плохая, а в том, что она слишком хорошая…
  Наблюдавший за счетчиком представитель газовой компании что-то прокричал. Селби и Сильвия Мартин подошли к нему.
  — Что у вас? — спросил прокурор.
  — Думаю, это будет вам интересно, — ответил мужчина. — За то время, что Грейс находился в коттедже, через счетчик прошла ровно половина того количества газа, которое, согласно записям, было израсходовано прошлой ночью.
  Селби посмотрел на часы.
  — Грейс пробыл в коттедже полных семнадцать минут. Продолжайте следить за счетчиком.
  Мужчина кивнул.
  Селби взял Сильвию под руку и отвел ее к выполненному в виде арки въезду в мотель «Кистоун», подальше от ушей склонившегося над прибором ревизора.
  — Ну вот, Грейс и выдал себя, — произнес он.
  — Каким образом?
  — Его собственные записи указывают на то, чего в действительности просто не могло быть. Выходит, он с ними мудрил. Он так стремился доказать, что его оборудование в полном порядке, что слегка перестарался. Прошлой ночью газовый счетчик был должен работать приблизительно с двух и до без двадцати четыре. А это один час и сорок минут.
  — Но откуда тебе это известно?
  — Тело обнаружили около трех двадцати. Девушки оделись, побежали к телефону и вызвали Ларкина. Ларкин связался с Рексом Брэндоном. Они прибыли сюда и выключили печку приблизительно через двадцать минут. То есть в три сорок. Далее, мы знаем, что Уоткинс проник в коттедж прежде, чем начался дождь. Его ботинки были в пыли, но грязи на них не было. А дождь начался около двух.
  — Но если ты все это знал заранее, то зачем позволил Грейсу проводить эксперимент? — спросила она.
  — Потому что я хотел его проверить. Видишь ли, согласно записям Грейса, прошлой ночью печка работала ровно тридцать четыре минуты. Из них двадцать — после того, как было обнаружено тело. И если его цифры верны, то это означает, что до того момента, как девушки заглянули в окно, Уоткинс мог находиться в коттедже не более четырнадцати минут. А это не лезет ни в какие ворота, потому что Грейс сам только что пробыл там на протяжении семнадцати минут и вышел оттуда живой и невредимый.
  Сильвия подняла на Селби недоверчивый взгляд.
  — Дуг, скажи, зачем тебе вдруг понадобилось избавляться от Рекса Брэндона? Почему ты хочешь отправить его в Сан-Франциско?
  — Потому что я собираюсь совершить политическое самоубийство и не хочу ставить Рекса вместе с собой под удар.
  — Что ты задумал?
  — Я намерен показать Чарльзу де Витту Стэплтону, кто из нас является подлинным хозяином прокурорского кресла в этом графстве, — ответил Селби.
  Она заглянула ему в глаза. Затем, словно повинуясь тому, что она в них увидела, протянула ему руку и произнесла:
  — Ты можешь на меня рассчитывать, Дуг.
  Глава 12
  Селби приехал домой. Дежурный на коммутаторе передал, что его разыскивал Чарльз де Витт Стэплтон и просил прокурора перезвонить ему сразу же, как тот появится.
  Селби вошел в комнату, набрал номер и услышал отрывистую речь Стэплтона-старшего:
  — Хэлло, Селби. Как поживаете?
  — Спасибо, хорошо, мистер Стэплтон. Удачно съездили?
  — Поездка была очень напряженной, — сухо ответил тот. — Послушайте, Селби, я хочу просить вас об одном одолжении.
  — Каком? — настороженно произнес прокурор.
  — Мне нужно с вами поговорить. Сами понимаете, я только что вернулся из продолжительного делового турне, стол завален скопившимися бумагами, дел невпроворот. Даже не знаешь, за что и хвататься. Так что сам я приехать к вам не могу. И я вдруг подумал, а не согласитесь ли вы заскочить ко мне на пару минут?
  — Видите ли, мистер Стэплтон, сейчас я веду расследование. Поэтому…
  — Это не отнимет у вас много времени. Я уверен, мы быстро все сможем уладить.
  — Хорошо, договорились. Где вы сейчас? В своем кабинете на заводе?
  — Да, я на заводе. Там в приемной дожидаются несколько человек, но я предупрежу секретаршу, чтобы она вас сразу же проводила ко мне.
  — Я буду минут через пять, — ответил Селби.
  Он повесил трубку, умылся, надел пальто и шляпу и спустился к машине.
  Мэдисоновский сахаросвекольный завод находился километрах в трех от города. Это было внушительных размеров сооружение, которое добрую часть года стояло без дела, но временами начинало гудеть, словно улей, напоминая столбами поднимавшегося из труб дыма и пара гигантский чайник, задорно бурлящий и булькающий на конфорке дровяной печи. Селби въехал на большой двор, подкатил к административному зданию и вышел из машины. Он прошел мимо кабинетов членов правления и, толкнув дверь с табличкой «ПРЕЗИДЕНТ», обратился к сидевшей в приемной секретарше:
  — Мне была назначена встреча…
  В то же мгновение она была на ногах.
  — Да, мистер Селби. Мистер Стэплтон вас немедленно примет.
  Она провела его мимо нескольких дожидавшихся приема посетителей и распахнула дверь в пышно обставленный личный кабинет хозяина завода.
  Чарльз де Витт Стэплтон был в Мэдисон-Сити крупной фигурой. Президент сахаросвекольной компании, он полностью контролировал основную статью доходов городского бюджета, и его манера держать себя наглядно свидетельствовала о том, что он не испытывал недостатка информации относительно собственной значимости. Одетый в дорогой костюм, высокий и грузный, с изысканными манерами, но холодными глазами и жестким ртом под коротко подстриженными седыми усиками, он имел славу человека, пропускающего посетителей сквозь свой кабинет с невероятной скоростью.
  — Добрый день, Селби, — произнес он, пожимая руку окружного прокурора. — Вы отлично выглядите, мой мальчик! Похоже, бремя ответственности пошло вам на пользу. Проходите и усаживайтесь… Вон туда, к столу… Хотите сигару? Их делают для меня в Гаване.
  Изображая гостеприимство, Стэплтон царственным жестом холеной пухлой руки откинул крышку шкатулки и протянул ее Селби. Аромат душистого гаванского табака расплылся по комнате.
  — Благодарю вас, — ответил Селби, — но я убежденный курильщик трубки. В крайнем случае — сигарет.
  По лицу Стэплтона проскользнуло разочарование. Он подержал крышку шкатулки еще секунду открытой, затем захлопнул ее и опустился в большое крутящееся кресло позади стола.
  — Вы давненько не бывали у меня в доме, Селби, — произнес он. — Раньше вы с Инее много играли в теннис, практиковались в верховой езде. Надеюсь, вы не позволите служению общественным нуждам превратить вас в развалину?
  — Думаю, нет. Хотя сейчас, конечно, у меня стало гораздо меньше свободного времени, чем когда я работал практикующим юристом.
  — С этим приходится мириться. Вы занимаете важный пост… Очень важный пост. Но вы должны помнить, Селби, что ваш первый долг — это долг по отношению к собственному организму. Ваше тело — это машина, которая мчит вас по жизни… Впрочем, я, пожалуй, не слишком подхожу для такой проповеди. Вечно в бегах, на совещаниях, которые затягиваются далеко за полночь… Однако вы ведь пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мои дела, и я не стану отнимать у вас время обсуждением ваших.
  Я хотел побеседовать с вами о своем сыне, Джордже. Не знаю, хорошо ли вы его помните. Он вряд ли бывал дома, когда вы заходили к Инее. У него не домашний характер. Я даже не осмелюсь утверждать, что он проводит в своей комнате хотя бы один вечер из тридцати… Но такова нынешняя молодежь. Джордж мальчик неплохой, но сейчас он подошел к возрасту, когда мать его уже больше не понимает. Их жизни текут теперь в разных направлениях. Миссис Стэплтон, как вы, наверное, знаете, ведет большую благотворительную деятельность. Положение моей супруги… равно как и сознание своего общественного долга, — поспешно добавил он, — обязывает ее проводить значительную часть времени вне дома. Меня же дела заставляют постоянно курсировать между Мэдисон-Сити и Нью-Йорком.
  Тут он сделал долгую паузу, чтобы Селби как следует прочувствовал контраст между человеком, олицетворяющим неотъемлемую часть национальной экономики, и обыкновенным окружным прокурором.
  — Так вот, вернувшись из последней поездки, — продолжил Стэплтон, — я обнаружил, что в мое отсутствие Джордж слишком распустился. Он не только тратил больше отведенной ему суммы, но и раздавал долговые расписки и выписывал чеки будущим числом. Очевидно, он поигрывал в карты. Насколько я понимаю, вам об этом тоже кое-что известно.
  Селби кивнул.
  — Да, не далее как сегодня ночью я поймал его сидящим за карточным столом. Игра была в самом разгаре, и ваш сын был одним из ее участников.
  — Я знаю, — сказал Стэплтон. — Кстати, по поводу этой самой «Пальмовой хижины». Мой сын признался, что встречал там кое-какую публику, к слову сказать, довольно приятную, но, как я понял, прошлое этих людей было не совсем чистым. Джордж сказал, что одного из них вы публично обвинили в том, что он профессиональный шулер. Это заставило его задуматься. Он всегда считал этого типа каким-нибудь мелким бизнесменом… к примеру, страховым агентом, имевшим пристрастие к карточным играм. Но ваши слова и то, как этот человек на них отреагировал, заставили Джорджа увидеть вещи в ином свете. Он понял, что его попросту надували. Так же, как поступали там с другим завсегдатаем, бывшим брокером по фамилии Нидхэм. По сути дела Джордж…
  — Сколько он спустил? — спросил прокурор. Стэплтон нахмурился.
  — Довольно значительную сумму. Но я хотел обсудить с вами другое, Селби.
  — Что конкретно?
  — Мне кажется, что «Пальмовая хижина» превратилась в реальную угрозу для нашей молодежи. Она должна быть уничтожена, вырвана с корнем.
  — Там больше не будет игорного притона, это я вам обещаю, — произнес Селби, нахмурившись.
  — Прекрасно. В крайнем случае, когда наступит время переоформлять лицензию, можно будет им в этом отказать. Ну а пока, если бы вы смогли привлечь владельца к суду на основании какого-нибудь конкретного факта игры, это послужило бы ему хорошим уроком.
  — Я подумаю. Конечно, для возбуждения судебного дела необходимо располагать уликами. Однако надеюсь, что добытого мной сегодня утром вещественного доказательства будет достаточно для обоснования иска.
  — Могу я узнать, о каком доказательстве идет речь?
  Селби вынул из кармана пиджака сложенную вдвое долговую расписку Джорджа.
  — Когда сегодня утром шериф и я накрыли игроков, Триггс, владелец «Хижины», пытался было утверждать, что компания перекидывалась в карты просто на интерес и что никакие деньги в игру вовлечены не были. Однако я слышал, как ваш сын объявлял ставку, и в подтверждение этого на кону имелась долговая расписка на сто долларов за его подписью. Таким образом, можно смело утверждать, что…
  Стэплтон нахмурился.
  — Извините, что перебиваю, Селби, — произнес он. — Я понял ситуацию и, видимо, знаю, что вы собираетесь сказать. Что ж, я двумя руками за то, чтобы прикрыть эту «Пальмовую хижину». Я уверен, что от этого наш город вздохнет свободней. Но я очень не хотел бы, чтобы в скандал оказалась замешана моя фамилия. Будет лучше, если вы опустите все, что касается сегодняшней игры, и попробуете возбудить дело на основании какого-нибудь иного факта.
  Прокурор аккуратно сложил расписку и убрал ее обратно в карман.
  — К сожалению, других улик у меня нет, — произнес он.
  Лицо Стэплтона помрачнело.
  — Да, ситуация весьма щекотливая. Но вы, Селби, человек благоразумный и, смело могу сказать, находчивый. Не сомневаюсь, вы отыщете какой-нибудь выход. Единственное, о чем я вас прошу, это не упоминать имя моего сына.
  — Я еще не определился, стоит ли привлекать Триггса к суду или нет.
  — Кажется, я только что объяснил вам, что не могу допустить, чтобы фамилия Стэплтона упоминалась в этом графстве в связи с уголовным разбирательством! Я не позволю, чтобы мой сын оказался замешан в скандал с игорным притоном! — произнес Стэплтон рассерженно.
  — Если я все-таки решу возбудить дело, — невозмутимо продолжал Селби, — мне, конечно, придется привлечь эту расписку в качестве вещественного доказательства. В противном случае, могу вас заверить, никакой огласки допущено не будет.
  Щеки Стэплтона приобрели кирпично-красный оттенок.
  — Затрудняюсь судить, достаточно ли хорошо вы меня поняли, мистер Селби, — произнес он. — Я не хочу, чтобы вы возбуждали это дело.
  — Именно так я и понял ваши слова.
  — Тогда все в порядке, — сказал Стэплтон, откидываясь на спинку кресла и улыбаясь. — Я просто боялся, что не совсем ясно выразился.
  — Я прекрасно вас понял, мистер Стэплтон, — произнес Селби, вставая.
  Стэплтон взял наполовину выкуренную сигару, удовлетворенно затянулся и кивнул.
  — Думаю, что недопонимание — целиком на вашей стороне, — продолжал прокурор. — Это вы меня недостаточно хорошо поняли.
  — О чем вы, Селби?
  — Мне кажется, что вы меня недостаточно хорошо поняли, когда я сказал, что оставляю за собой право решать, привлекать или не привлекать Триггса к суду на основании имеющейся в моем распоряжении улики.
  Стэплтон вскочил со своего кресла.
  — Значит, вы игнорируете мою просьбу?
  — Почему же? Просто я стою перед лицом выбора, и я сделаю его так, как мне велит мой долг, — ответил Селби.
  — В таком случае я вынужден попросить вас вернуть мне долговую расписку Джорджа.
  — Очень сожалею, но этот документ является вещественным доказательством.
  — Иными словами, вы собираетесь использовать его в качестве улики против моего сына?
  Нет, не против вашего сына. Против Оскара Триггса.
  — Это по сути одно и то же.
  Селби пожал плечами. Стэплтон подался всем телом вперед, уперев стиснутые в кулаки пальцы в крышку стола.
  — Мне кажется, Селби, что сейчас вы совершаете крупнейшую политическую ошибку, — медленно проговорил он.
  — Это значит, что вы наконец-то меня поняли, мистер Стэплтон, — улыбнулся прокурор.
  Стэплтон метнул в него сердитый взгляд.
  — Послушайте, Селби, я слишком занят, чтобы активно интересоваться местной политикой. Вы что, хотите отомстить мне за то, что я не стал помогать вам во время прошлой предвыборной кампании?
  — Что вы! Ни в коем случае.
  — Учтите, эти выборы — не последние, — предупредил Стэплтон, — и я всегда могу выкроить немного времени, когда того требуют мои интересы.
  — Я понимаю.
  — Вы хотите остаться на очередной срок?
  — Возможно.
  — Полагаю, вы отдаете себе отчет, что мое мнение в этом городе имеет значительный вес?
  — Безусловно, — ответил Селби. — В свою очередь я хочу, чтобы вы, мистер Стэплтон, запомнили вот что: меня избрали окружным прокурором для того, чтобы я выполнял свой долг так, как мне велит моя совесть. И я буду выполнять его, невзирая на то, чьи интересы это задевает.
  Лицо Стэплтона начало подергиваться.
  — Вы доставляете мне массу неудобств, Селби.
  — Весьма сожалею, — без тени раскаяния произнес прокурор.
  — Я хотел обсудить с вами еще кое-что, — сказал Стэплтон. — Признаться, это момент столь деликатный, столь сугубо личный, что я едва смог поверить своим ушам, когда Инее изложила мне факты.
  — Вы имеете в виду мои расспросы относительно бутылки виски?
  — Да, именно. Не соблаговолите ли объяснить, кто позволил использовать вверенную вам власть для копания в личной жизни человека моей семьи?
  — Я просто пытался установить, где и кем была куплена интересовавшая меня бутылка виски. В процессе расследования выяснилось, что двенадцать бутылок именно этой марки приобрела ваша дочь в качестве подарка ко дню вашего рождения.
  — И что вы усматриваете здесь противозаконного?
  — Абсолютно ничего.
  — В таком случае я не могу понять, какое вам может до этого быть дело.
  — Я веду расследование, — ответил Селби.
  — Расследование чего?
  — Попытки совершения убийства.
  — Лучше бы вы побольше интересовались преступлениями, которые действительно были совершены, а не будоражили личную жизнь граждан во имя преступлений, которые якобы могли иметь место.
  — Возможно, — вежливо согласился Селби. — Однако у каждого из нас своя сфера деятельности, и ни вы, ни я не нуждаемся в советах, как ее лучше организовать.
  Краска бросилась в лицо Стэплтону, но его голос остался ровным.
  — Боюсь, Селби, что вы совершенно утратили политическую осмотрительность. Похоже, избрание на низкооплачиваемый пост в довольно непримечательном графстве слегка вскружило вам голову.
  — Давайте не будем блуждать вокруг да около и перейдем к делу, — предложил Селби. — Итак, что стало с теми двенадцатью бутылками виски, которые подарила вам дочь?
  — Так ли понимать, что вы допускаете, будто это я отнес бутылку виски в коттедж и отдал ее из сострадания нищему бродяге, единственная заслуга которого заключалась в том, что он собирался отправить кого-то на тот свет и чья семья состояла из дочери, отличавшейся такой низкой нравственностью, что она приняла рождение незаконного ребенка как благо?
  — Это надо понимать так. — произнес Селби, широко расставив ноги и подняв подбородок, — что я хочу выяснить, что произошло с теми двенадцатью бутылками виски, которые вам подарила ваша дочь.
  — Как ни странно, — ответил Стэплтон, — я могу отчитаться за каждую из них. Две я взял с собой в поездку. Четыре остались дома. Остальные шесть были выпиты мной и моими друзьями.
  — Вы в этом уверены?
  — Абсолютно.
  — К моменту вашего отъезда невыпитыми оставались только шесть бутылок?
  — Совершенно верно.
  — Я не хотел бы казаться назойливым, мистер Стэплтон, — произнес Селби, — но для меня в высшей степени важно выяснить происхождение обнаруженной в коттедже бутылки виски. Обстоятельства, похоже, указывают, что она из вашего запаса.
  — Меня не интересует, на что указывают обстоятельства, — возразил Стэплтон. — Это невозможно.
  — А вы не допускаете, что на ваше виски мог покуситься Джордж?
  — Ерунда! — воскликнул Стэплтон. — У него достаточно денег, чтобы купить себе спиртное.
  — Когда были выпиты шесть упомянутых вами бутылок? — спросил Селби.
  — День моего рождения был около полутора месяцев назад. Месяц назад я отправился в поездку. Насколько я помню, четыре бутылки были выпиты сразу на моем торжестве. Две другие я забрал в кабинет и принимал личное участие в их опустошении… Мистер Селби, скажите, почему вам так не терпится повесить, ответственность за эту бутылку на Джорджа?
  — Я вовсе к этому не стремлюсь, — ответил Селби. — Я лишь хочу выяснить, откуда она взялась в коттедже. Я хочу узнать, кто находился в комнате с Уоткинсом незадолго до его смерти. А узнав это, я смогу ответить, кого Уоткинс собирался убить.
  — И насколько вперед продвинется благосостояние графства, когда вы все это установите? — с сарказмом произнес Стэплтон.
  — Не знаю. Я служитель закона, я не шаман. По крайней мере, дело будет закрыто, а мой долг — выполнен.
  — На мой взгляд, дело можно было закрыть, когда в результате несчастного случая несостоявшегося убийцу настигла смерть. Этакое поэтическое возмездие.
  — Лично я буду считать дело закрытым, когда все имеющиеся факты получат свое объяснение. А до тех пор буду продолжать расследование.
  — Знаете, Селби, — вяло произнес Стэплтон, — возможно, вам будет интересно узнать, что во время своей поездки я много контактировал с полицейскими комиссарами и чиновниками министерства юстиции, равно как и с представителями правоохранительных органов больших городов. Должен сказать по совести, что вы, стражи порядка в этих затерянных сельских общинах, избираемые на пост не из-за наличия у вас каких-либо соответствующих знаний, делающих вас способными распутывать преступления, а просто благодаря симпатиям населения, в подметки не годитесь этим маститым ищейкам. Так вот, они считают дело закрытым, когда устранена опасность для общества.
  Вы сделали этот разговор очень неприятным для меня лично. Вероятно, бремя власти, которой ваши налогоплательщики временно облекли вас, оказалось вам не по силам. Но у вас еще есть время одуматься. Не перечьте здравому смыслу и выслушайте мой последний дружеский совет: последуйте примеру этих более умелых и мудрых людей, этих богатых опытом профессионалов, досконально изучивших премудрости своего ремесла — оставьте это дело немедленно… И тогда мы забудем все, что произошло сегодня в этом кабинете.
  — Сожалею, мистер Стэплтон, — возразил Селби, — но у меня есть собственные, пусть даже несколько странные, взгляды на борьбу с правонарушениями. Я верю, Что верное объяснение человеческим действиям найдено лишь тогда, когда все факты укладываются в единую цепочку. Покуда этого не происходит — необходимо продолжать поиск.
  — Да, ваши взгляды действительно нельзя охарактеризовать иначе, как странные, — произнес Стэплтон.
  — Что ж, я думаю, мы исчерпали тему нашего разговора. — Селби повернулся и направился к выходу, однако, уже положив руку на ручку двери, вновь оглянулся и произнес: — Если вы пытались что-то утаить от меня, я даю вам последнюю возможность это сказать. В противном случае вас ждут неприятные последствия.
  Стэплтон вцепился руками в край стола.
  — Черт вас побери с вашей наглостью, Селби! — закричал он. — Такого себе еще никто не позволял. И это здесь, в этом городе, который я помогал строить, который живет благодаря моим предприятиям. И все же, знаете, Селби, мне не хотелось бы расставаться с вами на такой ноте. Вы ведь понимаете, что моя дочь смотрит на вас как на очень близкого и дорогого друга. Она придерживается о вас самого высокого мнения. Хотя бы ради нее пересмотрите свое решение. Иначе, клянусь, я пущу в ход все свое влияние, все до последней капли, чтобы не допустить вашего дальнейшего пребывания в прокурорском кресле.
  Селби распахнул дверь и остановился на пороге приемной.
  — Это ваше право, — сказал он. — Играйте в политику, сколько вам угодно, мистер Стэплтон. Но только не пытайтесь скрывать улики. Можете думать, будто мы, провинциалы, не годимся в подметки тем сыщикам, которых вы встречали в больших городах. Но жизнь преподносит сюрпризы. Кто знает, а вдруг мне удастся одержать верх?
  С этими словами он захлопнул дверь и пересек приемную, ощущая на себе изумленные взгляды тех, кто стал свидетелем его заключительного выпада.
  Когда Селби вернулся в город, очередной номер «Блейд» уже был на улицах. Купив у мальчишки-газетчика экземпляр, он поехал к себе домой и, поднявшись в квартиру, начал читать. Как и предсказывала Сильвия, после сообщения об обнаружении трупа второе по значимости место газета отвела отказу Селби обнародовать имена свидетелей.
  «Остается от души пожалеть, что окружной прокурор нашего графства так молод и впечатлителен. Грубейшей ошибкой, на наш взгляд, является его отказ назвать имена людей, занимавших коттедж, в котором был обнаружен труп Эмила Уоткинса. Не исключено, что, когда окутывающий происшествие дым неизвестности будет рассеян, Уоткинс окажется обыкновенным бродягой, искавшим возможности под дулом пистолета освободить обитателей коттеджа от части имевшихся у них ценностей. Дожидаясь возвращения своих жертв, он замерз и включил газовую печку, что и привело к роковым для него последствиям. Однако все это требует детального расследования. Разгадка тайны, если, конечно, таковая существует, несомненно лежит в головах тех двоих молодых людей, которые занимали указанный коттедж, в то время как их спутницы якобы находились в соседнем.
  Галантность — качество, которое всегда к месту, правда, за исключением того случая, когда это место — правоохранительное учреждение. Непростительно, когда на процессах о преднамеренных убийствах очаровательные преступницы, пустив в ход свою сексуальную привлекательность, добиваются от присяжных оправдательного приговора. Что же можно сказать о ситуации, когда они используют свои уловки против молодого, впечатлительного и весьма неопытного окружного прокурора, который настолько теряет голову, что отпускает важнейших свидетельниц за пределы графства и окутывает их имена ореолом тайны?
  Жители города имеют право знать правду. Дуглас Селби не оракул, чтобы судить, о чем им следует знать, а о чем — нет. Отто Ларкин, энергичный, умный и, прежде всего, опытный шеф полиции Мэдисон-Сити, бессилен что-либо сделать, так как происшествие имело место за пределами городской черты. Как заверил Ларкин репортера «Блейд», если бы преступление случилось в городе, девушкам не удалось бы выйти из-под надзора полиции до тех пор, пока их показания не были бы тщательным образом проверены, а биографии подвергнуты пристальному изучению.
  Но как бы ни складывались обстоятельства, «Блейд» видит свою задачу в сборе новостей и передаче их читателям. Несмотря на тот факт, что лица, избранные следить за порядком в графстве, похоже, вошли в сговор против своих избирателей и не желают давать информацию, «Блейд» обещает, что предпримет отчаянные усилия к тому, чтобы встретиться со свидетельницами трагедии. Тогда люди получат возможность самим судить о том, насколько правдоподобны их показания.
  Безусловно, умелое управление страной требует твердой руки. Но как это понимать, когда неопытный, строптивый, но чрезвычайно самоуверенный страж закона берет на себя ответственность решать, какие новости должны быть доведены до сведения общественности, а какие полностью засекречены?
  Это лишний раз подчеркивает справедливость замечания, сделанного «Блейд» избирателям во время прошлой предвыборной кампании, а именно: что рассудительность, опыт и знание жизни важны для квалифицированного прокурора в столь же значительной степени, как и знание юриспруденции. Остается надеяться, что, прежде чем настанет время очередных выборов, Дуглас Селби осознает порочность высокомерного обращения с избирателями округа и что избиратели будут склонны простить ему те позорные ошибки, которые он сейчас совершает со столь ошеломительной быстротой».
  Едва Селби закончил читать редакционную статью, как в комнате зазвонил телефон. Сняв трубку, он услышал знакомый голос Сильвии Мартин:
  — У тебя все в порядке, Дуг?
  — Как никогда.
  — Ты был у Стэплтона?
  — Был, — ответил Селби.
  — И он что-нибудь сказал?
  — Еще сколько!
  — Между вами что-то произошло? — забеспокоилась она.
  — Ничего особенного. Его кровяное давление подскочило до двухсот сорока. Когда я вошел, он принялся объяснять, что никогда не интересовался местной политикой, потому что она, мол, недостойна внимания человека с таким размахом деятельности, как у него… Благодаря мне теперь все изменилось. Теперь он ею будет интересоваться, и весьма пристально.
  — Это плохо, Дуг. И все же я рада. Кому-нибудь уже давно следовало немного сбить с него спесь. Знаешь, я чуть не расхохоталась, когда увидела его сегодня на вокзале.
  — Что ж, теперь страсти разгорятся вовсю.
  — Ты уже видел последний выпуск «Блейд»?
  — Только что прочел редакционную статью, — ответил Селби.
  — Все получилось, как я тебе и предсказывала. Они вытянули из Ларкина адреса девушек. Остальное прибавлено для ширмы. Таким образом они не ставят его под удар и одновременно кусают тебя. Когда общественный интерес будет в достаточной степени подогрет, они постараются облить девушек грязью, чтобы подчеркнуть, какую серьезную ошибку ты допустил, позволив им скрыться… Где мы встретимся?
  — Ты на машине?
  — Да.
  — Как насчет того, чтобы подъехать ко мне? Я буду ждать перед домом. Ты сможешь оставить свою букашку в моем гараже.
  — О’кей. Увидимся через три минуты.
  Он взял чемоданчик, запер квартиру и спустился, по дороге тщательно застегнув пальто от холодного ветра. Уже сгущались ранние зимние сумерки. Через минуту подъехала Сильвия.
  — Заводи машину сразу в гараж, — сказал Селби, наклонившись к окошку. — Я оставил ворота открытыми.
  — Отлично. Если гараж от этого не рухнет, то за машину я не беспокоюсь, — улыбнулась она.
  Она вписала маленький автомобильчик в крутой поворот и со всего ходу влетела внутрь гаража.
  — О, да она тут болтается, как зернышко в пустом мешке, — произнесла Сильвия, выключив мотор и выбираясь из-за руля. — Каков будет первый номер нашей программы?
  — Едем в «Пальмовую хижину» и смотрим, не удастся ли что-нибудь выяснить насчет хостессы.
  — А какая здесь роль отводится мне?
  — Надо, чтобы Триггс впустил нас в ее комнату. Я хочу, чтобы ты внимательно просмотрела ее вещи и сказала, было ли это исчезновение тщательно подготовлено или же девушка ушла, повинуясь минутному порыву.
  — А потом?
  — Потом мы постараемся раздобыть максимальное количество информации об Эмиле Уоткинсе.
  Сильвия села рядом с Селби в машину, и он завел мотор.
  — Расскажи мне подробнее о своем разговоре со Стэплтоном, Дуг, — попросила она.
  — Разговор получился что надо, — печально усмехнувшись, произнес прокурор. — Он весь покраснел и сказал, что я разрушил свое политическое будущее. Но и я в долгу не остался. Уже стоя на пороге кабинета, я произвел прощальный выстрел.
  — В чем он заключался?
  — Он сказал, что мы, местные пинкертоны, в подметки не годимся тем корифеям сыска, с которыми он имел честь встречаться в больших городах. Я ответил, что не прочь бросить им вызов и даже имею достаточно наглости надеяться одержать верх.
  — В приемной были посетители, которые могли бы слышать твои слова?
  Селби кивнул.
  — Видела бы ты, как у них повытягивались лица!
  — Знаешь, Дуг, в таком случае это был неплохой политический ход. В городе достаточно людей, которые по горло сыты всеобщим заискиванием перед Стэплтоном. Конечно, в некотором смысле город зависит от его сахарного завода, но ведь и завод зависит от города. Стэплтон привык вести себя так, словно он повелитель всего, что только представляется его взору. И если ты сумел щелкнуть его по носу, новость мгновенно облетит город. Ты заработаешь достаточно симпатий, чтобы нейтрализовать любые его козни.
  — Я не раскаиваюсь, что все получилось именно так, хотя немного жалею, что вел себя не совсем корректно. Я хотел расспросить его о бутылке виски, хотел поговорить насчет Джорджа. Но он с самого начала выбрал такой высокомерный и напыщенный тон, что я сорвался. Он, видимо, думал, что ему будет достаточно сказать мне пару лестных слов, отечески потрепать по плечу и дать указания, после чего я расшибусь в лепешку, лишь бы их выполнить. И тут я не выдержал. Ладно, черт с ним! Пусть мне не по силам тягаться со столичными ищейками, но у меня есть своя голова. Я знаю, что верное объяснение не найдено, пока с ним не согласуются все имеющиеся факты — все до единого. Более того, я не могу отделаться от чувства, что смерть Уоткинса — лишь всплеск на поверхности и что само преступление, опасное и хитрое, по-прежнему остается в тени. И поэтому известные нам факты не укладываются в единую картину.
  — Вот и «Пальмовая хижина», — произнесла Сильвия. — Посмотрим, что нового нам удастся выяснить здесь.
  Селби остановил машину на посыпанной гравием парковочной площадке. Они поднялись по ступенькам и позвонили в дверь. Появившийся на пороге Триггс окинул их вопросительным взглядом:
  — Есть новости? Что-нибудь от Мэдж?
  Селби покачал головой, и на лице Триггса отразилось разочарование.
  — А у вас? — спросил прокурор. Триггс молча помотал головой.
  — Мы хотели бы осмотреть ее комнату. — Зачем?
  — Мы хотим проверить ее вещи и туалетные принадлежности. Не исключено, что это поможет ответить на вопрос, куда она убежала.
  — Я это уже сделал. Она выбралась на крышу в чем была. Не взяла даже зубной щетки.
  — И все же давайте проверим еще раз, — произнес Селби. — Мисс Мартин нам поможет. Иногда женщина заметит то, что пропустит мужчина.
  Не ответив ни слова, Триггс развернулся и повел их вверх по лестнице. Оказавшись перед дверью в комнату хостессы, он достал ключ и вставил его в замочную скважину.
  — Вы, кажется, говорили, что дверь была заперта изнутри? — произнес прокурор.
  — Да.
  — Тогда как вам удалось ее открыть?
  — Маленьким лезвием перочинного ножа вытолкнул ключ из замка, затем вставил отмычку и спокойно открыл.
  Комната оказалась большой и просторной. В те времена, когда дом принадлежал состоятельному фермеру, в нем имелись четыре уютные спальни с прилегающими ванными. Когда дом был перестроен в придорожную закусочную, эти комнаты почти не претерпели изменений.
  В обстановке нашли отражение вкусы Мэдж Трент. На стенах висело два десятка рекламных плакатов исполнителей эстрадных шоу с автографами. На трюмо была расставлена косметика, одежда висела в шкафу.
  Постель была заправлена, но помята, словно кто-то лежал на ней поверх покрывала, подушка продавлена.
  — На этой кровати она и рыдала, — пояснил Триггс. Селби кивнул, подошел к постели и принялся обследовать подушку. Угадав его мысли, Триггс произнес:
  — Я оставил все, как было утром.
  Селби указал на туалетный столик, на котором стояла оправленная в рамочку фотография улыбающейся девочки лет пяти или шести.
  — Это ее дочка? — спросил он. Триггс кивнул.
  — Где она сейчас?
  — Не знаю. Она учится в какой-то частной школе. Мэдж просто души в ней не чает. Она каждый вечер звонила своей дочурке по междугородному. Что бы ни происходило, ровно в восемь часов она все бросала и шла заказывать разговор.
  — Как зовут девочку? — спросил Селби.
  — Руби.
  — Руби Трент?
  — Я не знаю, какую фамилию она носит.
  Селби пристально взглянул на Триггса. Ему вдруг почудилась в этом человеке какая-то скрытая тревога. Затаенной враждебности больше не было. В его взгляде читалась мольба.
  — Вам хочется поскорее вернуть Мэдж? — спросил прокурор.
  — Она хорошая хостесса, — ответил Триггс. — Она умеет поддерживать у публики веселое настроение.
  — Сколько официанток у вас работает? — Две.
  — В котором часу они начинают работу?
  — Одна из них приходит в семь и уходит в два. Другая приступает в восемь и работает до трех утра.
  — Мэдж много общалась с ними? Быть может, они смогут что-нибудь рассказать о ней? Например, сообщить, где живут ее друзья…
  — Нет, она намеренно держала их на расстоянии. Она считала, что иначе ей будет трудно ими командовать.
  — Что ж, давайте взглянем на ее вещи, — сказал Селби.
  Стоя в дверном проеме, Триггс наблюдал, как Сильвия быстро обследовала ящики бюро, открыла потертый дорожный сундук и просмотрела содержимое чемоданов, уделяя особое внимание косметическим принадлежностям. Селби выдвинул наугад один из ящиков. В нем лежали написанные детскими каракулями коротенькие письма и несколько сделанных цветными карандашами рисунков. Его внимание привлекло то, что все конверты, в которых письма приходили по почте, были, очевидно, уничтожены.
  — Насколько я могу судить, — сказала Сильвия Мартин, — она убежала через окно в той одежде, которая на ней была, и не взяла с собой никаких вещей.
  — Я ведь вам так сразу и заявил, молодые люди, — апатично произнес Триггс. — Шериф Брэндон напугал ее до смерти.
  — Об этом-то я и хотел с вами поговорить, Триггс, — глядя на него через кровать, сказал Селби. — Чего она так испугалась?
  — Ну… шериф принялся обвинять ее во всем подряд…
  — В чём конкретно?
  — Например, в том, что она звонила вам.
  — Именно! — воскликнул Селби. — Разве люди впадают в истерику из-за того, что их обвиняют в обыкновенном телефонном звонке? Лично я думаю, что здесь что-то не так. А ваши соображения?
  — Нет у меня никаких соображений, — ответил Триггс.
  — А вы подумайте.
  — К чему вы клоните?
  — Сегодня ночью, между двенадцатью тридцатью, когда Каттингс и Глизон приехали сюда из мотеля, и двумя, когда начался дождь, кто-то катался на их машине. Вам об этом ничего не известно?
  — Нет.
  — У меня есть подозрение, — продолжал Селби, — что это могла быть Мэдж Трент. Вы так не думаете?
  Триггс покачал головой, с минуту помолчал и ответил:
  — Нет. Конечно, Мэдж несколько раз за вечер входила и выходила. Но чтобы отлучиться надолго…
  — Дуг, тут есть кое-что интересное, — произнесла занимавшаяся обследованием шкафа Сильвия.
  Она протянула ему забрызганные грязью черные атласные туфельки.
  — Вы имеете представление, как на них могла попасть грязь, Триггс? — спросил Селби.
  Триггс молча оглядел туфли, подумал и коротко ответил:
  — Ни малейшего.
  Селби подошел к окну, открыл его и выглянул наружу. Затем вынул из кармана фонарик и поводил лучом по кровле. Ветер слегка унялся. Прибитые к крыше пальмовые листья чуть заметно раскачивались, издавая негромкий шелестящий звук, словно кто-то тайком пробирался по мокрой траве.
  — Подождите минутку. Я только взгляну, — сказал он и, перемахнув через подоконник, спустился на крышу. Лучик его фонарика забегал в темноте.
  — Обратите внимание, что Мэдж ничего не стоило добраться до дальнего конца крыши и спрыгнуть оттуда на дорожку, — стоя в оконном проеме, произнес Триггс.
  — А что ей мешало спрыгнуть здесь? — спросил окружной прокурор.
  — Не знаю. Но спускалась она именно там.
  — Откуда вам известно?
  — Если бы она спрыгнула здесь, на земле бы остались следы. А так она приземлилась на плотно утрамбованную гравиевую дорожку.
  — Пожалуй, верно. Значит, никаких следов на земле не было.
  — Нет.
  Селби спрятал фонарик.
  — Я поднимаюсь обратно, — сказал он.
  Он ухватился за край подоконника и подтянулся. Сильвия и Триггс подхватили его под руки.
  — Значит, вы не думаете, что сегодня ночью Мэдж брала машину Каттингса и куда-то на ней ездила? — спросил прокурор, вновь оказавшись в комнате.
  — Нет.
  — И она не выходила из дома в половине шестого, чтобы позвонить мне в лабораторию судебной экспертизы? — не унимался Селби.
  — Нет, не выходила. Я это знаю точно, потому что в половине шестого мы были вместе. Мы разговаривали.
  — О. чем?
  — О разном.
  — Вы обсуждали происшествие?
  — Нет, главным образом то, что станет с «Хижиной». Мэдж были нужны деньги, чтобы платить за воспитание девочки, а ее жалованье, естественно, зависело от уровня моих доходов. Поэтому, если бы вы решили перекрыть мне воздух, это оставило бы ее без работы.
  — Вы так ей и сказали?
  — Да, мы коснулись этого в разговоре.
  — Следовательно, она не была заинтересована в том, чтобы я затевал судебное разбирательство? — спросил Селби.
  — Несомненно.
  — И молодой Стэплтон не был в этом заинтересован… — лицо Триггса оставалось безучастным, — …и об этом же просил меня его отец… — Триггс облегченно расправил морщины. — …но это ничего не дало, — закончил Селби, внимательно наблюдая за реакцией хозяина «Пальмовой хижины».
  — Э… э… Что вы сказали? — переспросил Триггс.
  — У вас есть машина?
  — Есть.
  — Она никуда не исчезала?
  — Когда?
  — Прошлой ночью или сегодня утром.
  — Нет, стояла себе на месте.
  — Ею не могла воспользоваться ваша хостесса?
  — Нет.
  Селби кивнул и, обернувшись к Сильвии, произнес:
  — Пожалуй, нам пора. Дела не терпят.
  — Дайте мне знать, как только получите какие-нибудь вести от Мэдж, — попросил Триггс. — Я очень за нее беспокоюсь.
  — Обязательно, — пообещал Селби. — Туфли придется забрать в качестве улики.
  Он проводил Сильвию обратно к машине.
  Триггс определенно стремится содействовать, — произнесла она, когда Селби завел мотор. — Но это получается у него как-то неоткровенно. Словно он пытается что-то скрыть.
  — Надеюсь, мы скоро отыщем Мэдж, — сказал прокурор. — Она каждый вечер разговаривала по телефону со своей дочкой. Мы установим, куда она звонила, найдем школу, в которой воспитывается девочка, и будем ждать очередного звонка. Это как раз тот способ, который не учел Триггс.
  — Знаешь, Дуг, — с сомнением в голосе ответила Сильвия, — мне как-то не верится, что Триггс мог что-либо не учесть.
  Глава 13
  Миссис Агнесс Локхарт была сильно удивлена, узнав, что окружной прокурор графства Мэдисон удостоил ее личного и, судя по всему, официального визита. Немного оправившись от неожиданности, она проводила гостей в комнату для посетителей и теперь, настороженно опустившись на краешек стула, переводила взгляд с одного на другого. Ее большие темные глаза внимательно смотрели из-за стекол очков.
  — Я сразу перейду к делу, миссис Локхарт, — сказал Селби. — Время дорого. У вас воспитывается ребенок по имени Руби Трент?
  — Да.
  — Как давно у вас эта девочка?
  — Чуть больше года.
  — Чем занимается ее мать?
  — Я точно не знаю, — ответила она после некоторого колебания. — Во всяком случае, я не думаю, что она работает секретаршей. Скорее, что-нибудь в сфере бизнеса. Ей приходится много разъезжать по стране… но первого и пятнадцатого числа она всегда аккуратно присылает чек.
  — Где она была, когда вы в последний раз получали от нее известия?
  — В Мэдисон-Сити.
  — Она звонит своему ребенку каждый вечер?
  — Да, сэр.
  — В какое-либо определенное время?
  — Да, в восемь часов. Звонок обычно раздается именно в это время. Иногда на несколько минут раньше, иногда позже, но я думаю, что это связано с междугородными линиями.
  — Она заказывает разговор непосредственно со своего домашнего телефона?
  — Нет, через коммутатор. Когда подходит время, я всегда дожидаюсь у аппарата вместе с ребенком. Видите ли, у миссис Трент… уже имеется неприятный опыт, связанный с какой-то другой школой. Ее девочка заболела, а миссис Трент ничего не сказали. Воспитательница решила, что это просто легкое недомогание. В действительности дело оказалось гораздо серьезнее, и только благодаря тому, что именно в этот день миссис Трент случайно позвонила, ей удалось обо всем узнать. Она примчалась в школу и срочно отвезла ребенка в больницу. Выяснилось, что у девочки приступ острого аппендицита, и доктора сказали, что еще немного — и начался бы перитонит.
  — Поэтому она поменяла школу, поместила ребенка к вам и звонит каждый вечер?
  — Да.
  Селби посмотрел на часы.
  — Сейчас семь сорок пять. Я хочу вас кое о чем попросить, миссис Локхарт, причем моя просьба носит официальный характер. Мы будем дожидаться здесь. Когда в восемь часов раздастся звонок, я хочу, чтобы вы выяснили у миссис Трент, где она находится. Скажите, к примеру, что вы должны написать ей важное письмо… Или что вам нужно с ней что-либо обсудить и что, если она находится не слишком далеко, вы могли бы приехать и привезти с собой Руби.
  На лице миссис Локхарт отразилось явное нежелание.
  — Не могли бы вы объяснить, к чему это? — спросила она.
  — Очень сожалею, но это исключено, — ответил Селби. — Могу лишь сказать, что в сложившихся обстоятельствах мне совершенно необходимо встретиться с миссис Трент.
  — Я попробую вам помочь, — нехотя проговорила миссис Локхарт.
  — Чтобы мы случайно не напугали ребенка, не будет ли лучше привести его уже сейчас, чтобы мы получили возможность немного познакомиться.
  Миссис Локхарт согласно кивнула. Она нажала кнопку и, когда в дверях появилась пухлая, жизнерадостная молодая женщина, сказала:
  — Приведите, пожалуйста, Руби Трент. Она будет разговаривать со своей мамой отсюда.
  Молодая женщина скользнула по Селби и Сильвии Мартин любопытным взглядом и беззвучно удалилась. Через пару минут она вернулась вместе с золотоволосой девочкой. Увидев ее лучистые глаза, вздернутый носик и пухлые губки, Селби сразу узнал ребенка, чья фотография стояла в «Пальмовой хижине» в комнате хостессы.
  — Здравствуйте, маленькая леди, — произнес он, протягивая ей руку.
  Девочка неуверенно отступила назад. Тогда заговорила Сильвия:
  — Я живу в Мэдисон-Сити. Там же, где твоя мама. Ты знаешь, где находится Мэдисон-Сити?
  — Это там, — ответила девочка, указав пальчиком в неопределенном направлении. — А вы знаете мою маму?
  — Конечно.
  — Иди ко мне, — позвал ее Селби.
  Несколько секунд девочка пристально рассматривала его широко раскрытыми голубыми глазами, затем подошла.
  — Вот так-то лучше, — произнес Селби, усаживая ее на колени. — О чем вы с мамой разговариваете, когда она тебе звонит?
  Глаза ребенка увлеченно загорелись.
  Там есть Крольчиха-мама и злой Койот. И она каждый вечер мне понемножку про них рассказывает.
  — Руби совершенно необычный ребенок, — заметила миссис Локхарт. — Мы с ней просто не знаем забот. И у нее большие артистические способности. Надеюсь, что в будущем ей их удастся развить.
  — А что произошло с Крольчихой и Койотом, когда мама рассказывала тебе про них в последний раз? — спросила Сильвия.
  — Это было вчера. Крольчиха-мама отправилась в лес, чтобы набрать там на ужин зеленой травки. Она несла ее домой в корзинке, когда Койот вдруг выскочил и погнался за ней. Крольчиха бросилась бежать изо всех сил. Она уже чувствовала дыхание Койота на своей шерстке. Оно было горячим и пахло по-койотьему. — Ее глаза сделались большими и взволнованными. — А до дома было еще да-леко-о-о, и Койот уже собирался в два прыжка настичь бедную Крольчиху-маму. Но вдруг, откуда ни возьмись, Крольчиха-мама увидела норку и спряталась там от злого Койота.
  — А дальше?
  — Койот начал копать, копать, копать и все хотел добраться до Крольчихи-мамы, а она все вжималась поглубже в норку. Но норка была не слишком глубокой, а земля из-под койотьих лап летела все быстрей и быстрей.
  — А потом?
  — Вчера мы дошли только до этого места, — ответила девочка. — Сегодня мама расскажет мне еще.
  — А давно она начала рассказывать тебе о приключениях Крольчихи? — спросила Сильвия.
  — О, да-а-авным-давно.
  — Как только разговор заканчивается, я прошу Руби пересказывать эти истории мне, — улыбнувшись, произнесла миссис Локхарт. — Для ребенка это прекрасное упражнение. Она научилась держаться раскованно и делать свою речь выразительной.
  — Это я заметила, — сказала Сильвия. — У меня просто мурашки бегают, так хочется узнать, что будет дальше.
  Руби серьезно посмотрела на нее.
  — Кролика-папу убили, когда она была еще маленьким крольчонком, и Крольчиха-мама росла совсем одна. А потом, когда она вышла замуж и у нее появились крольчата, ее муж убежал от нее, бросив ее одну с детишками, и теперь Крольчихе-маме приходится много работать, потому что им надо приносить еду.
  — А сколько у нее детишек? — спросила Сильвия.
  — Двое. Крольчонок Эдит и крольчонок Оскар. Они очень хорошенькие. Вот только Оскар эгоистичный. Он хочет получать всегда все самое лучшее. Когда Крольчиха-мама возвращается из леса домой, крольчонок Эдит всегда помогает ей разбирать корзинку. А Оскар прибегает и сразу начинает есть. Он ужасно жирный кролик. А Эдит не жирная.
  Селби посмотрел на свои часы.
  — Уже почти восемь. Еще немного, и мы узнаем, чем кончилась история со злым Койотом.
  Они просидели еще несколько минут, ощущая, как нарастает напряжение ожидания. Время от времени они обменивались несколькими фразами, главным образом краткими вопросами, на которые следовали односложные ответы. Когда Селби уже в четвертый раз взглянул на часы, миссис Локхарт произнесла:
  — Иногда звонок задерживается на пятнадцать и даже на двадцать минут. Линия не всегда бывает свободна. Но миссис Трент обычно заказывает разговор на восемь часов, и я всегда позволяю Руби дождаться звонка своей матери. После этого она отправляется в постель и быстро засыпает.
  — Сколько всего у вас здесь детей? — спросил Селби.
  — Сейчас семнадцать.
  — Я полагаю, у вас имеются довольно подробные записи их имен, мест и дат рождения, фамилий родителей и тому подобного.
  — Да, совершенно верно.
  — Не могли бы вы мне показать данные на эту юную леди?
  — Прошу прощения, но для этого мне придется ненадолго отлучиться, — сказала миссис Локхарт. — Записи хранятся в моем кабинете.
  Когда она удалилась из комнаты, Руби спросила у Селби:
  — Вы думаете, что злой Койот поймал Крольчиху-маму?
  — Понимаешь, — серьезно ответил Селби, — койоты очень свирепые и злые животные. Но мне все же кажется, что с Крольчихой-мамой все будет в порядке. А в какую норку она спряталась? Это была норка, вырытая каким-то зверьком, или же просто отверстие под камнем?
  — Эта норка была кем-то вырыта, но она оказалась очень узенькой, — проговорила Руби, глядя на него сосредоточенно распахнутыми глазами. — Забираясь в нее, Крольчиха-мама думала, что там можно будет хорошо спрятаться, но скоро поняла, что далеко ей не пролезть, и тут Койот начал копать землю.
  — Что ж, через несколько минут ты, вероятно, узнаешь, чем все закончилось, — сказал Селби. — Надеюсь, что…
  Он замолчал, так как в этот момент в комнату вернулась миссис Локхарт и протянула ему карточку.
  — Я вижу, что сведения о бабушке и дедушке здесь не указаны, — заметил прокурор. — Графа оставлена пустой. Означает ли это, что эти люди уже умерли?
  — Не обязательно, — ответила миссис Локхарт. — Иногда мы не тратим время на запись подобной информации. Это зависит от конкретных обстоятельств. Если есть вероятность, что ребенок окажется брошен на наше попечение, тогда мы выясняем подробности о его семье. В противном случае у нас нет такой необходимости.
  — Место рождения: Малден, штат Массачусетс, — прочел Селби. — Это очень далеко отсюда, Руби.
  — Очень, — согласилась девочка. — Чтобы туда добраться, нужно ехать на поезде несколько дней.
  Сильвия посмотрела на свои часики.
  — Скажите, мистер Селби, — обратилась миссис Локхарт, — ваше присутствие здесь может как-то быть связано с тем, что звонок не состоится?
  — Не знаю, — ответил Селби. — Надеюсь, что нет. Наступила очередная томительная пауза. Сидевшая на коленях прокурора Руби Трент пристроила головку ему на плечо. Она зевнула, потерла глазки и улыбнулась.
  — Мне очень хочется узнать про Койота, — сонно пролепетала она.
  — Быть может, пока твоя мама не звонит, тебе лучше прилечь? А потом мы тебя позовем, и ты поговоришь с ней, — ласково предложила миссис Локхарт.
  Руби отчаянно замотала головой.
  — Нет, я хочу ждать здесь. Селби начал ее укачивать.
  — Возможно, — сказал он, глядя через плечо ребенка на Сильвию, — настало время мне отправиться охотиться на Койота. Надо отогнать его от норки, где прячется Крольчиха-мама.
  Внезапно девочка разлепила сонные веки и внимательно посмотрела на него.
  — А ты сумеешь? — спросила она.
  — Думаю, да, — ответил Селби. — Во всяком случае, я очень постараюсь. Но для этого ты должна пообещать мне, что ляжешь в кроватку и будешь спать. Возможно, поэтому твоя мама и не звонит. Она просто не знает, что должно произойти. Койот загнал Крольчиху-маму в норку, и ей никак не удается оттуда выбраться. А твоя мама сидит и ждет, когда кто-нибудь придет и прогонит Койота.
  Неожиданно ребенок молча соскользнул с колен Селби, подошел к миссис Локхарт и сказал:
  — Хорошо, я обещаю.
  Миссис Локхарт взяла девочку на руки.
  — Пойдем, я отнесу тебя в постельку.
  — А мы, — сказал Селби, вставая, — начнем охотиться на Койота. Если миссис Трент позвонит в мое отсутствие, — обратился он к миссис Локхарт, — пожалуйста, объясните, что мне крайне необходимо с ней немедленно встретиться.
  — Хорошо, — ответила она. — Где вас можно будет найти?
  — Вы можете передать любую информацию через офис шерифа Брэндона в Мэдисон-Сити, — ответил Селби. — Спокойной ночи, Руби.
  — Спокойной ночи, — ответила девочка и серьезно добавила: — Только не забудьте прогнать Койота.
  Глава 14
  Знаешь, Дуг, пока я слушала эту историю про Крольчиху-маму, меня не покидало какое-то странное чувство, — уже сидя в машине, сказала Сильвия Мартин. — Мне казалось, что приключения, которые Мэдж Трент рассказывала своей дочке в качестве многосерийной вечерней сказки, на самом деле были реальными, — особенно в той части, где говорилось о Крольчихе-маме, преследуемой злым Койотом.
  Селби мрачно кивнул.
  — У меня тоже было такое ощущение. Однако очевидно, что это невозможно. Последний эпизод был рассказан маленькой девочке в восемь часов вчера вечером. Тогда в жизни Мэдж еще не было ни бродяги, ни возможной инсценировки его смерти, ни разоблачающего телефонного звонка, ни обвинений шерифа Брэндона…
  — И все же меня мучают сомнения, Дуг, — перебила она. — Как насчет «кролика Оскара», который таскал еду из корзинки? Я просто уверена, что она имела в виду Оскара Триггса. По-моему, эти приключения — история собственной жизни Мэдж.
  — Возможно, ты и права, — согласился Селби.
  — И, естественно, что меня, как и тебя, заинтересовал вопрос относительно бабушки и дедушки ребенка, — продолжала она. Селби удивленно поднял брови. — О, только не надо делать вид, что ты не понимаешь, о чем я, Дуг Селби, — добавила она. — Я знаю, что у тебя на уме. Ты тоже догадался, что Руби Трент, возможно, и есть та самая внучка, которая упоминалась в письмах, найденных в кармане мертвого бродяги.
  — Что ж, если это действительно так, то Мэдж Трент — его пропавшая дочь, Марсия.
  — Дуг, мне кажется, что так оно и есть. Иначе просто быть не может… Мэдж Трент ведь не видела труп, верно?
  — Верно, — согласился Селби. — В то время я и не подозревал, что между «Пальмовой хижиной» и мертвым бродягой может существовать какая-либо иная связь, кроме как через двоих ребят.
  — Я хочу позвонить в газету. Могу я сказать, что ты сейчас работаешь над версией, будто пропавшая хостесса — дочь погибшего?
  — Лучше только намекни, — ответил Селби. — Впрочем, похоже, — что в данной ситуации огласка может только пойти на пользу.
  — Ты представляешь, какой получится грандиозный материал для первой полосы?.. Маленькая девочка ждет, когда мама расскажет, смогла ли Крольчиха убежать от злого Койота, а телефон все не звонит и не звонит…
  — Мне сейчас нужно связаться с офисом шерифа в Мэдисон-Сити, заодно и ты сможешь заказать разговор. Помнится, в миле отсюда есть большой отель. Там должны быть телефонные будки.
  Вскоре они остановились возле здания отеля. Пока Сильвия разговаривала с редакцией, Селби позвонил помощнику шерифа, несшему ночное дежурство в здании муниципалитета.
  — Есть свежие сведения об Эмиле Уоткинсе, — сообщил помощник. — Он оказался плотником. Его вещи остались у Боба Прэйла из профсоюза плотников Сан-Диего. Мы с ним созвонились, и он сказал, что Уоткинс действительно оставил ему на хранение кое-какие пожитки: ящик с инструментами и пару чемоданов. И еще Уоткинс попросил забирать и откладывать ему почту. Говорит, странный он был малый, этот Уоткинс. Упрямый, ограниченный, но честный. В спорах он стоял на своем — ничем не перешибешь. Так вот, пару месяцев назад он оставил у Прэйла эти чемоданы, и с тех пор тот его не видел.
  — Ладно, я сейчас перезвоню Прэйлу.
  — Нет необходимости. Он знает, что вы сейчас на взморье. Я предупредил, что вам, возможно, захочется взглянуть на содержимое чемоданов и вы разыщете его в Сан-Диего. На всякий случай я передал ему описание найденного нами трупа, и оно совпало. Так что, думаю, мы на верном пути.
  — Очень хорошо. Как там насчет Рекса? Благополучно отправился в Сан-Франциско?
  — Нет. Всплыли какие-то новые подробности, и он пустился их расследовать. Сказал, что отправится в Сан-Франциско завтра самолетом.
  Селби нахмурился..
  — Я хотел, чтобы он сел в поезд уже сегодня.
  — Если он возьмет билет на один из утренних рейсов, то попадет на место даже раньше, чем поездом, — ответил помощник. — Сейчас его нет поблизости. Я передам, что вы звонили.
  — Хорошо, — сказал Селби. — И еще одно: вам может позвонить миссис Локхарт и оставить координаты Мэдж Трент. Если это произойдет, срочно свяжитесь с офисом шерифа Лос-Анджелеса. Пусть ее немедленно задержат. Я еду в Сан-Диего.
  Глава 15
  Холодный западный ветер стих. В безоблачном небе ясно светили звезды. Потревоженное недавним ненастьем море с шумом накатывало свои волны на каменистые пляжи, обдавая их высокими фонтанами брызг. Круглая, с небольшой щербинкой луна уже успела выбраться из-за гор, а Селби все мчал машину по извилистому шоссе, которое то принималось петлять по холмам, то вдруг спускалось к кромке неспокойного океана. Сильвия Мартин сидела рядом, прижавшись к плечу прокурора.
  — Дуг, тебе никогда не казалось странным, что после смерти о человеке можно узнать гораздо больше, чем когда он еще жив? — проговорила она.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Люди живут с опущенными забралами. Их лиц невозможно разглядеть. Взять, к примеру, этого бродягу. Вы с шерифом его остановили, расспросили. И так ничего о нем не узнали. Для вас он остался обыкновенным бродягой. А теперь мы заглянули в его прошлое, стали исследовать мельчайшие детали, и он явился нам в своем человеческом облике. Мы узнали о нем то, о чем сам он ни за что бы не рассказал. Ведь чего стоят одни только письма, найденные нами в его кармане.
  Этот человек был строгим, добропорядочным отцом. Но он и его дочь любили друг друга каждый по-своему, и ей пришлось вычеркнуть себя из его жизни. У нее родилась девочка. Этот непримиримый плотник стал дедушкой, но он так ни разу и не увидел своей внучки. Возможно, со своими окаменевшими принципами ему было спокойнее, но из-за них он был вынужден отринуть любовь дочери. Он лишил себя счастья качать на руках свою внучку только потому, что считал грехом то, что его дочь считала естественным и нормальным. Она любила молодого человека, который не мог или не хотел на ней жениться. Но она надеялась, что когда-нибудь в будущем это все же произойдет… Интересно, переменились ли ее взгляды на жизнь… Возможно, она смирилась с суровой мудростью, заложенной в старых, избитых принципах… и поняла, сколько страданий принесла она своему отцу. Знаешь, Дуг, все это так просто и одновременно так сложно. Чужая боль проникает в душу и остается там словно заноза.
  Селби кивнул и продолжал вести машину в задумчивом молчании. Положив голову ему на плечо, Сильвия задремала. Луна поднялась еще выше, освещая колышущийся простор беспокойного океана и серебря водяную пыль, мерцавшую там, где на кромку берега с грохотом обрушивались темные валы волн. Белая водяная пена, с шипением обегавшая гладкие, отполированные выступы скал, указывала в темноте линию прибоя. Оставив на время мысли о мрачном назначении своей миссии, Селби наслаждался красотой приближавшейся ночи и теплом молодой женщины, так просто и доверчиво уснувшей у него на плече.
  Въехав на улицы Сан-Диего, они разыскали Боба Прэйла по названному им адресу. Предварительно спросив у Селби документы, он опознал фотографию мертвого бродяги и произнес:
  — Все в порядке, мистер Селби. Остальное меня не касается. Если нужно, забирайте чемоданы и делайте с ними что хотите.
  — Брать их мне нет необходимости. Мне нужно только просмотреть вещи, и вы могли бы мне в этом помочь.
  — Что ж, помочь так помочь, — согласился Прэйл. Они открыли чемоданы. Отойдя в сторонку, Сильвия начала что-то проворно записывать мягким карандашом на листочках блокнота.
  Каждая мелочь, каждая вещь в чемоданах отражали характер человека, которому они принадлежали. Одежда была аккуратно свернута и уложена. Костюм безукоризненно чист. Все дыры прилежно заштопаны. В одном из чемоданов Селби попалась старая фотокарточка, на которой был изображен Эмил Уоткинс с невестой. Снимок, очевидно, был сделан лет тридцать назад, но уже тогда в уголках рта жениха таились суровые, твердые складки. В небольшом, перетянутом бумажной бечевкой свертке хранилась квитанция из городской больницы Сан-Диего.
  — Вы не в курсе, в связи с чем была выписана эта квитанция? — спросил Селби Прэйла.
  — Понятия не имею. Да я и не знал-то о нем ничего. Он приходил, забирал почту, а когда собрался уезжать, попросил меня на пару недель приютить его вещи.
  — Он не сказал, куда уезжает?
  — Нет.
  — На этой квитанции стоит дата месячной давности. Если не возражаете, я оставлю ее у себя. Через некоторое время я вам ее привезу или вышлю.
  — Пожалуйста, мне все равно, — ответил Прэйл. — Кстати, теперь, когда он мертв, что мне прикажете делать со всем этим хозяйством?
  — Вас разыщет его душеприказчик. У этого человека где-то есть дочь. Пока мы ее не найдем, пусть вещи постоят у вас.
  — Ладно, пусть стоят, — с готовностью ответил Прэйл, с явным одобрением разглядывая стройную фигуру Сильвии Мартин. — Могу я помочь чем-то еще?
  — Нет, спасибо, — поблагодарил Селби.
  Они поехали в городскую больницу. Селби показал сидевшей в регистратуре девушке квитанцию, и та, покопавшись в каких-то учетных книгах и удовлетворенно кивнув, ответила:
  — Имя и фамилия пациентки — Марсия Уоткинс. Она скончалась. Счет оплатил ее отец.
  — Скончалась?! — с недоверием воскликнула Сильвия Мартин.
  Медсестра утвердительно покачала головой.
  — Простите, — обратился Селби, — вы не могли бы порекомендовать, с кем можно побеседовать по этому поводу. Например, кого-нибудь из медперсонала, кто работал в те дни…
  — К ней, видимо, был кто-то приставлен… Одну минуточку… Да, возле нее круглосуточно дежурили две сиделки. Одна из них как раз сегодня здесь, в больнице. Вы хотели бы с ней поговорить?
  — Да, непременно, — ответил Селби. Девушка сняла телефонную трубку.
  — Дайте четвертый этаж… Алло, миссис Куинси?.. Чем сейчас занята Мадлен Диксон?.. Вы не могли бы пригласить ее к телефону?.. Здравствуйте, мисс Диксон, это звонят из регистратуры. Здесь у нас мистер Селби, окружной прокурор графства Мэдисон-Сити. Его интересует информация относительно Марсии Уоткинс. Вы были приставлены к ней сиделкой приблизительно месяц назад… Да, да, к ней самой… Да, пожалуйста, если можете. Благодарю вас.
  Она повесила трубку и сообщила:
  — Мисс Диксон спустится буквально через минуту. Присаживайтесь, пожалуйста.
  Селби повернулся к окну и стал наслаждаться спокойным великолепием лунной ночи. Сильвия подошла и встала рядом.
  — Скончалась… Я ожидала чего угодно, только не этого, — проговорила она. — Я была готова поклясться, что Марсия Уоткинс и Мэдж Трент — один человек. Но если Марсия умерла, то, значит, это конец. По крайней мере, конец еще одной версии.
  Селби кивнул.
  — Вероятно, она послала за ним, когда заболела, — сказал он. — Должно быть, она страдала какой-нибудь неизлечимой болезнью и приехала, чтобы повидать его… и он, наверное, простил ее. Он перевел ее в отдельную палату, нанял сиделок. Похоже, что…
  Он не договорил, потому что в этот момент в комнату вошла одетая в аккуратную униформу темноволосая медсестра с черными живыми глазами.
  — Мистер Селби? — Она вопросительно взглянула на прокурора.
  — Да.
  — Я мисс Диксон.
  — Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста, — пригласил Селби. — Это мисс Мартин из Мэдисон-Сити. Я хотел бы услышать все, что вы можете рассказать о Марсии Уоткинс. Однако прежде я попрошу вас взглянуть на одну фотографию.
  Он вынул из кармана фотографию мертвого бродяги. Внимательно рассмотрев ее, девушка произнесла:
  — Да, это ее отец.
  — Скажите, что случилось с Марсией Уоткинс? Отчего она умерла?
  — Ее сбила машина. Вероятно, девушка приехала в Сан-Диего разыскивать своего отца, и тем же вечером, часов около десяти, на нее налетел какой-то лихач. Ее доставили сюда без сознания. Она пришла в себя лишь под утро. Конечно, мистер Селби, я вам рассказываю с чужих слов. Сама я заступила на дежурство только в десять часов утра. К тому времени уже удалось установить, кто она, и предупредить ее отца.
  — Продолжайте, пожалуйста, — попросил Селби.
  — Отец устроил, чтобы ее перевели в отдельную палату, нанял сиделок. Я как раз заступила на дневное дежурство и находилась возле ее постели до самого вечера. Меня сменила ночная сиделка, а на следующий день, когда девушка умерла, вновь дежурила я.
  — В котором часу это произошло?
  — После полудня. Точнее, к сожалению, я не помню, — ответила она.
  — Вам, случайно, не удалось услышать, о чем Марсия разговаривала с отцом перед смертью?
  Сиделка настороженно посмотрела Селби в глаза и довольно резко спросила:
  Так что вас все-таки интересует, господин прокурор?
  — Хорошо, я открою вам свои карты, — произнес Селби. — В одном из мотелей близ Мэдисон-Сити был обнаружен труп Эмила Уоткинса. Он умер от отравления угарным газом в комнате, где на полную мощь работала газовая печка.
  Девушка задумалась.
  — А он не мог покончить с собой? — спросила она.
  — Нет, это не было самоубийством. Когда Уоткинса нашли, в его руках был зажат пистолет.
  — И все же он должен был покончить с собой, — произнесла сиделка тоном человека, уверенного в правоте своих слов.
  — Не могли бы вы рассказать, о чем они разговаривали?
  — Боюсь, что нет, мистер Селби. Видите ли, подобные вещи мы обязаны хранить в тайне.
  — К сожалению, я вынужден настоять на своем вопросе. Это важно для следствия. И кроме того, ведь оба участника разговора уже мертвы. Никому из живых это вреда не причинит.
  — Хорошо, мистер Селби. Я постараюсь вам помочь. Правда, мне удалось услышать очень немного. Доктор не велел ей разговаривать, но тем не менее сказано было достаточно, чтобы я смогла догадаться, что между ними произошло. Ее мать умерла, когда она была еще ребенком. Ее растил отец. Он был человек консервативных взглядов, строгий, с абсолютно железными принципами, но с нежным сердцем. Девушка убежала с молодым человеком. Она надеялась, что они поженятся. Но он оставил ее. Потом родился ребенок… Перед тем, как она умерла, они много говорили об этом ребенке.
  — Постарайтесь припомнить, что конкретно?
  — Он хотел знать о нем все — где воспитывается и тому подобное. Он хотел для него что-нибудь сделать, но… О, я, право, не знаю, как вам описать эту сцену, чтобы вы ее действительно поняли. Она была душераздирающей. Жаль, что я ничем не могла им помочь. Она лежала в постели и умирала. Тогда мы уже все знали, что она умрет. И она это тоже знала. И ее отец знал. Он любил ее и хотел любить свою внучку. Но внучка была для него прежде всего ребенком, зачатым в грехе. И мисс Уоткинс заявила ему довольно резко, что если он не выкинет эти мысли из головы, то никогда не сможет ее увидеть. Очевидно, в ее собственном детстве было много страданий. Она была красивой, жизнерадостной, эмоциональной — полная противоположность своему отцу… Он сидел возле ее кровати, чувствовал, как по щекам катятся слезы, и не мог простить. Его дочь согрешила. И расплатой, посланной ей за прегрешение, была смерть. Это было наказанием за ее поступок… И она так и не сказала ему ничего про внучку.
  — Она привезла девочку с собой в Сан-Диего? — спросил Селби.
  — По-видимому, нет. Скорее всего, она воспитывалась в какой-то частной школе. Мисс Уоткинс была на этот счет довольно скрытна. Она не хотела, чтобы ее отец догадался… А он сидел возле кровати, такой неумолимый, такой уверенный в своей правоте, такой строгий, что… что я чуть не ударила его. И я бы, наверное, сделала это, если бы он не был так откровенен, так искренен в своих чувствах. Он терзал себя. Но был тверд как гранит. Это было проверкой его принципов, его правды, в противоборстве с ее… И поэтому она унесла свою тайну в могилу…
  — Она не упоминала, зачем приехала в Сан-Диего? Может быть, подыскивать работу?
  — Нет. Очевидно, просто поговорить с ним. Они не виделись несколько лет. Она думала, что, возможно, произошла ошибка. Она надеялась, что годы, быть может, смягчили сердце ее отца. Вероятно, она несколько раз писала ему. Она знала, как его отыскать, потому что он был членом профсоюза плотников.
  — В момент аварии она находилась за рулем машины?
  — Нет, просто шла по улице. И около десяти часов вечера на нее налетел какой-то лихач. Водитель был пьян, ему удалось скрыться. Полиция расспрашивала ее о машине. Насколько я помню, она сумела. сообщить общее описание и, кажется, назвать одну цифру и одну букву номера. Остальное она либо забыла, либо не разглядела… Знаете, я почему-то так и подумала, что ее отец покончит с собой. Он ужасно тяжело воспринял смерть Марсии. Конечно, он считал, что это было наказание, и все такое, но ведь было видно, как он любил ее и тосковал по ней… Он должен был ее любить. У нее был милый, добрый характер. Она отошла с улыбкой. Да, она тоже любила своего отца, но она не хотела, чтобы ее ребенок страдал от клейма, которое он для него приготовил. Я никогда не забуду, как она на него смотрела. Ее взгляд был полон нежности, но в ее глазах было столько же упорства, сколько в его.
  — Что произошло с ее вещами? — спросил Селби. — Быть может, в ее чемодане имелась какая-то подсказка к тому, где следует искать ребенка?
  — Тут я ничего не знаю. Когда она к нам поступила, с ней не было никаких вещей. Подобравшая ее санитарная машина доставила ее в интенсивное отделение, а потом ее перевели к нам. Сначала было ощущение, что она выкарабкается, но у нее оказались серьезные внутренние повреждения. Она оставалась в сознании до самой последней минуты. Она сидела в постели, откинувшись на подушках, и все слабела, слабела, глядя в глаза своего отца. А он держал ее руку и плакал как ребенок, но рот его был по-прежнему сжат, словно лезвие бритвы. Знаете, нам, медсестрам, приходится видеть много всяких жизненных ситуаций… и смертей. Но этот случай был самым ужасным из всех, какие я помню. Самым ужасным и… ненужным. Ведь забудь он свои окаменевшие, несгибаемые принципы, дай волю чувствам, и сегодня его внучка была бы с ним.
  — Большое вам спасибо, мисс Диксон, — бросив взгляд на Сильвию Мартин, произнес прокурор. — Думаю, что вы помогли нам несколько прояснить ситуацию.
  — Я рада, что узнала, чем все закончилось, — ответила она. — Эта мысль не давала мне покоя. Если я вам еще понадоблюсь, мистер Селби, вы сможете разыскать меня здесь, в больнице.
  Селби поблагодарил ее, взял Сильвию Мартин под руку, и они пошли к выходу. Уже снаружи дрожащим голосом она произнесла:
  — Дуг, ну разве я смогу когда-нибудь стать х-хоро-шим р-репортером, если буду так р-реветь каждый раз, когда дело оборачивается плохо…
  Он обнял ее за талию и молча повел к машине. В салоне, промокнув глаза платочком, она сказала:
  — Наверное, из-за того, что мы столько о них думаем, мне начинает казаться, что я хорошо знала этих людей. Я чувствую, что они мне гораздо ближе, чем многие из тех, кого я вижу ежедневно. Сейчас они уже мертвы, их не воротишь, а мы все еще подглядываем в их жизни… Так бывает, когда видишь на экране актрису, которой больше нет среди нас. Ты видишь ее счастливой, обаятельной, играющей свою роль, и в тебе смешиваются сразу три ощущения, сразу три различных восприятия ее: первое — это образ, который тебя увлекает и захватывает, второе — талант актрисы, твое восхищение ею и, наконец, глубоко под всем этим, пульсирующее где-то в уголке сознания понимание того, что ее больше нет. И перед тобой раскрывается тайна жизни, вещи делаются торжественными и значительными, и… О, я не могу объяснить тебе это, Дуг. Ты не то чтобы пугаешься, нет. Душу охватывает ощущение мира и покоя, ты осознаешь ненужность, мелочность большинства своих переживаний, своей обывательской эгоистичности. Ты только подумай, каким надуманным, ужасно ненужным был этот барьер, который Уоткинс воздвиг между собой и своей дочерью.
  Селби ласково похлопал ее по плечу.
  — Я знаю, Сильвия. Я понимаю, о чем ты сейчас говоришь.
  — Что ж, — произнесла она с немного вымученной улыбкой, — это не избавляет нас от необходимости смотреть на реальность нашей собственной жизни, Дуг Селби. Ты окружной прокурор графства Мэдисон. Я репортер «Кларион». И мне нужно сделать хорошую статью, которая позволит читателям газеты увидеть вещи такими, какими их увидела я… И кроме того, нам предстоит еще выяснить, почему Мэдж Трент не позвонила своей дочке и не рассказала, что произошло с Крольчихой-мамой, которую преследовал злой Койот.
  Селби опустил голову в знак молчаливого согласия, вставил ключ в зажигание и завел мотор.
  Глава 16
  — Дуг, я хотела бы позвонить в газету, — произнесла Сильвия Мартин. — Ты не возражаешь?
  — Ничуть, — ответил Селби. — Я высажу тебя возле отеля.
  Он вел машину молча, сосредоточенно нахмурив лоб. Отыскав подходящую стоянку, он затормозил у тротуара и сказал:
  — Ты иди, Сильвия. Мне нужно кое-что обдумать. Когда она вернулась через десять минут, он сидел в той же самой позе, откинувшись на спинку сиденья и глубоко погрузив руки в карманы пальто.
  Сильвия распахнула дверцу и забралась в машину.
  — С чего такой мрачный вид? Тебе передалось мое настроение? — спросила она.
  — Знаешь, у меня в голове все время крутится одна заманчивая мысль. Пока это только смутная догадка. Я не могу ей довериться, пока не получу доказательств, а вот откуда их взять, ума не приложу.
  Она взглянула на него и нерешительно произнесла:
  — Может быть, ты поделишься со мной своими подозрениями, а я выскажу тебе мнение дилетанта?
  Селби вытащил из карманов пальто одетые в перчатки руки и принялся барабанить кончиками пальцев по полированной поверхности руля.
  — До сих пор, Сильвия, наши действия основывались на том предположении, что бродяга либо разыскивал свою внучку, либо выслеживал того, кого собирался убить на основании мотивов, которые становятся ясны, если прочитать письма, найденные нами в его кармане.
  Он замолчал, и она кивком попросила его продолжать.
  — Мне кажется, — вновь заговорил он, — что даже для человека таких суровых убеждений, с таким сжатым в ниточку ртом и всем его несусветным упрямством было бы немного странным отправляться на поиски обидчика своей дочери спустя столько лет. С другой стороны, у Уоткинса был пистолет, и он явно собирался пустить его в дело. Выходит, мы могли выбрать неверную мотивацию?
  — Какой же вариант возник у тебя?
  — А вот какой. Предположим, что после смерти дочери Уоткинс отправился мстить, но не за ее поруганную честь в общепринятом смысле этого слова, а с целью наложить справедливую кару на человека, повинного в ее смерти.
  — Ты хочешь сказать, что он разыскивал водителя сбившей ее машины? — Селби утвердительно кивнул. — Но почему ты так решил?
  — Помнишь, девушка не могла достаточно точно вспомнить машину, но запомнила букву и первую цифру номерного знака? Она также в общих чертах сообщила, как она выглядела. Теперь сопоставь это с тем, что Дорожный департамент учреждает для каждой части штата особые обозначения. Например, Долина Империал — «ДИ», немного севернее…
  — Да, да, мне это известно, Дуг. Продолжай.
  — Если помнишь, в материалах дела проскальзывает упоминание о том, что у Джорджа Стэплтона была роскошная многоцилиндровая спортивная машина, за которую ему даже в подержанном виде предлагали не меньше двух тысяч долларов, и что он внезапно уступил ее Каттингсу всего за семьсот пятьдесят?
  — Я этого не знала. Ты мне не говорил.
  — Ну так теперь знай. Это выяснилось совершенно случайно, когда мы допрашивали двоих ребят.
  — И ты думаешь, что Стэплтон?.. — Она замолкла, пораженная невероятностью собственной догадки. — Боже всемогущий, но это же абсолютно невозможно, — быстро заговорила она. — Стэплтон, понятно, шалопай и бездельник, любит пустить пыль в глаза, но ведь он сын самого влиятельного в городе человека.
  Селби вновь глубоко засунул руки в карманы пальто.
  — Вот именно, — произнес он. — Благодаря протекции отца Стэплтону-младшему вечно все сходило с рук. Он носился по дорогам со скоростью семьдесят, восемьдесят миль в час. Он не платил штрафов. Его отец умел найти подход к представителям полиции. Выпить две-три рюмки спиртного, а потом колесить по городу было для Джорджа делом обычным.
  — И ты думаешь, что он сбил эту девушку?
  Селби ответил не сразу. Опустив подбородок на грудь, он некоторое время устало разглядывал светящиеся окошки приборной панели и лишь затем неторопливо кивнул.
  — Это многое ставит на свои места, — сказал он. — На девушку налетел пьяный лихач. Она попыталась запомнить номерной знак машины, но сумела разглядеть лишь цифру и букву. Однако этих цифры и буквы ее отцу оказалось достаточно, чтобы определить, в какой части штата ее разыскивать. Возможно, кроме того, она назвала ему цвет машины и сказала, как она выглядела. И тогда он отправился на поиски водителя, чтобы учинить над ним суд. Он знал, что владелец машины проживает где-то в окрестностях Мэдисон-Сити, и принялся патрулировать дорогу, справедливо рассудив, что человек, имеющий такой роскошный автомобиль, не должен нуждаться в деньгах, а имея достаточно денег и красивую машину, будет изрядно мотаться между Мэдисон-Сити и Лос-Анджелесом.
  Но он не учел, что Стэплтона-младшего ни в коей мере нельзя было обвинить в отсутствии сообразительности. Он понял, что, если бы кто-нибудь запомнил номер его машины целиком, полицейские оказались бы возле дверей его дома раньше, чем он успел бы до него добраться. Однако исключать вероятность того, что кто-то мог сообщить властям лишь часть номера плюс то, как выглядела машина, он не собирался. Не зная, кому машина принадлежит, но зная, в какой части штата она зарегистрирована, ее могли разыскивать. И Джордж решил схитрить, продав ее в другую часть штата, а себе купить новую.
  — Дуг, я просто не могу в это поверить!
  — Понимаю, однако в сказанном все же есть определенный смысл. Итак, Уоткинс патрулировал дорогу, высматривая машину. Он не знал, что к тому времени Каттингс уже перегнал ее в другую часть штата. Но вчера вечером, когда Каттингс снова появился в наших краях, Уоткинс засек его. Теперь ему оставалось найти, где Каттингс остановился, но это было делом нескольких часов. Учти, что, когда машина пронеслась мимо него по шоссе, он мог запомнить остальные цифры номера. Затем он принялся рыскать по мотелям и, наконец, выяснил, где остановился водитель. Уоткинс обладал рациональным, прямолинейным умом. Он был человеком суровым, слепо уверенным в своей правоте и, несомненно, принадлежал к числу сторонников простого правила «око — за око, зуб — за зуб». Однако к тому времени Каттингс уже сел в свою машину и отправился в «Пальмовую хижину». Уоткинс решил дожидаться его возвращения. Он сумел пробраться в коттедж и притаился в засаде.
  — Но как он туда проник? — спросила она.
  — Это нам еще предстоит выяснить.
  — Каким образом?
  — Прежде всего, — ответил Селби, — я собираюсь отправиться в полицейский участок, перелистать все протоколы дорожно-транспортных происшествий и узнать, как много Марсия Уоткинс успела сообщить полицейским, прежде чем умерла. Если окажется, что данное ею описание сбившего ее автомобиля указывает на большую красную машину с белой полосой по бокам, вытянутым, скошенным багажником и невысокой крышей, и если названные ею буква и цифра номерного знака будут свидетельствовать, что эта машина из нашего графства, у меня не останется ни малейших сомнений.
  — С этим нельзя шутить, Дуг! Да Стэплтон начнет землю рыть, если ты предъявишь его сыну подобное обвинение: Слышишь, не смей делать ни единого шага, пока не раздобудешь доказательств.
  — Знать бы, откуда их взять, — мрачно проговорил Селби. — Единственный свидетель, и тот мертв.
  — Ты сейчас хочешь заехать в полицейский участок? Он кивнул, вытащил руки из карманов, повернул ключ в замке зажигания и завел мотор.
  — Что ж, попробуем, — сказал он. — Если дельце выгорит… Нет, ты представляешь, какой начнется переполох? Все мыслимые и немыслимые рычаги будут пущены в ход, лишь бы заставить меня отступиться от молодого Стэплтона.
  — А как же Инее?
  — При чем тут она?
  — Думаешь, она это легко воспримет?
  — Не знаю, — ответил Селби.
  — Дуг, ты не думаешь… что на теперешней стадии тебе лучше передать расследование Брэндону? Ведь одно дело прийти к Чарльзу де Витту Стэплтону и заставить его отвечать на вопросы, и совсем другое… обвинять в преступлении брата Инее.
  Селби упрямо тряхнул головой.
  — Я должен довести расследование до конца, — произнес он.
  Он тронул машину, и они в молчании поехали по вечерним улицам. Через несколько минут они остановились перед небольшим зданием, в котором размещался полицейский участок.
  — Тебе лучше подождать в машине, — обратился он к Сильвии. — Я быстро.
  Он выбрался из-за руля, хлопнул дверцей и зашагал по тротуару, размахивая полами незастегнутого пальто.
  Сильвия Мартин погрузилась в теплый полумрак салона и принялась ждать. Селби появился через пятнадцать минут.
  — Ну как? — спросила она.
  — Все сходится! — радостно воскликнул он. — Полицейские подтвердили, что девушка смогла назвать букву и первую цифру номера. Она описала машину как большой красный автомобиль с белой полосой по бокам, удлиненной задней частью и запаской на крышке багажника… Иными словами, насколько я понимаю, она описала именно ту машину, которая как две капли воды похожа на машину Стэплтона-младшего, ныне принадлежащую Каттингсу.
  — К сожалению, тебе ничего не удастся доказать, Дуг, — проговорила она. — Все, чем ты располагаешь, — одни догадки. Ведь девушка вполне могла ошибиться, запоминая номер. Большая красная машина с белой полосой — вот и все, что она смогла сообщить. И она умерла. Она не подтвердит, не даст показаний. Если бы ты узнал обо всем этом на следующее утро после происшествия, ты еще мог бы…
  — Я знаю об этом сейчас, и этого достаточно, — мрачно перебил Селби.
  — Что ты теперь собираешься делать?
  — Вернуться в Мэдисон-Сити и еще раз прикинуть, что к чему.
  — Надеюсь, ты не станешь выступать против Джорджа, не имея на руках доказательств?
  — Сильвия, я не знаю, откуда смогу их взять.
  — Значит, ты все же собираешься предъявить ему обвинение?
  — В противном случае я совершил бы предательство по отношению к собственному долгу.
  — А как мы поступим с исчезновением хостессы?
  — Не знаю. Я не могу понять, каким образом она замешана в дело, — ответил он.
  — Итак, следующая остановка — Мэдисон-Сити?
  Селби достал из кармана трубку, набил ее табаком и, сложив ладони лодочкой, зажег спичку. В свете ярко-красного огонька его решительный профиль казался совсем мальчишеским.
  — Здешним полицейским так и не удалось выяснить о Марсии Уоткинс ничего конкретного, — сказал он. — Ее отец обратился к ним с просьбой организовать проверку отелей, чтобы выяснить, в каком из них она остановилась. Проверку организовали, но она ничего не дала.
  — И у тебя возникла идея?
  — Да, я как раз думал над этим. Если она добиралась в Сан-Диего междугородным автобусом, то, отправляясь куда-то, наверняка оставила бы вещи в камере хранения прямо на станции.
  — Но тогда в ее сумочке оказалась бы квитанция, — возразила Сильвия.
  — Это верно, — согласился Селби. — Но ведь был же у нее какой-то багаж. И она должна была его где-то оставить. Давай на всякий случай все же подъедем к автобусной станции. Кстати, девушка была сбита всего в двух кварталах оттуда.
  Когда они добрались до автобусного депо, Селби вновь попросил Сильвию немного подождать, а сам отправился расспрашивать. Она сидела, глядя, как светящаяся стрелка на приборной доске машины отсчитывает минуты. Наконец, он появился, неся в руках два чемодана и торжествующе улыбаясь.
  — Дуг, ты нашел их! — воскликнула она. Он довольно кивнул.
  — Все оказалось предельно просто. Она сошла с автобуса и попросила дежурного по станции приглядеть за вещами минут десять — пятнадцать, пока она отлучится сделать пару телефонных звонков. Когда минул час, а она так и не вернулась, он поместил ее вещи в камеру хранения. Он сразу вспомнил этот случай, но, прежде чем согласился расстаться с чемоданами, потребовал, чтобы я позвонил в полицию и получил официальное разрешение их забрать.
  Селби уложил чемоданы на заднее сиденье автомобиля и весело произнес:
  — Все идет отлично! Мы приближаемся к цели.
  — Тебе не хочется посмотреть, что в них? — спросила она.
  — Не сейчас, — ответил он. — Мы остановимся, когда немного выберемся из города. Теперь нам надо побыстрее вернуться в Мэдисон-Сити.
  В пригороде он свернул в тихий, безлюдный переулок и затормозил возле тротуара. Они зажгли лампочку под крышей салона. Сильвия помогала обследовать чемоданы.
  — Дуг, здесь какие-то бумаги, — сообщила она, погрузив свои проворные, тонкие пальцы в очередную стопку белья и вытащив из нее скрепленные аптечной резинкой записную книжку, несколько конвертов и пачку свернутых вдвое листов.
  Первое же из раскрытых ими писем содержало желаемую информацию. Оно было отпечатано на фирменном бланке чикагской адвокатской конторы и сообщало следующее:
  «Уважаемая миссис Уоткинс!
  В ответ на Вашу просьбу связаться с отцом Вашей дочери Эдит, в настоящее время находящейся на воспитании в детской школе-интернате «Мид-Континенталь», касательно увеличения денежного пособия, выплачиваемого им на содержание ребенка, с почтением уведомляем, что в полученном нами сегодня ответном письме адвоката Сэмюэла К. Роупера из Мэдисон-Сити говорится, что наш адресат консультировался с ним относительно вышеизложенного, что деньги, выплачиваемые Вам ныне, являются следствием проявления доброй воли со стороны его клиента и что, если Вами будет предпринята какая-либо попытка добиться увеличения суммы через судебные инстанции, факт отцовства будет им отрицаться и Ваши требования яростно оспариваться. Мистер Роупер сообщает, что ежемесячная сумма в двадцать пять долларов, жертвуемая его клиентом, является окончательным максимумом и что передача денег будет немедленно прекращена, если Вы попытаетесь заявить права, которыми Вы, по Вашему утверждению, обладаете в данном вопросе. Ожидая Ваших дальнейших инструкций, остаемся преданными Вам…»
  Оторвав глаза от письма, Селби встретил встревоженный взгляд Сильвии Мартин.
  — Господи, а Роупер-то тут при чем? — прошептала она.
  — Ума не приложу, — ответил прокурор.
  — Ты надеешься, что тебе удастся его уговорить открыть имя клиента?
  — Нет, но, кроме него, оно должно быть известно чикагским адвокатам.
  — Может, пошлем телеграмму?
  — У нас есть только адрес конторы. Сейчас суббота, вечер. Завтра воскресенье.
  — А что, если попросить чикагскую полицию разыскать одного из компаньонов фирмы?
  Селби помотал головой.
  — Не стоит. Тот, кто является отцом ребенка, в данный момент к делу отношения не имеет. Главное теперь — это выяснить, действительна ли Джордж Стэплтон находился за рулем той самой машины, которая сбила девушку.
  — Придется играть втемную?
  — Что ж, я люблю рисковать, — ответил он.
  — А как насчет хостессы? У тебя не возникло идеи?
  — Знаешь, не исключено, что в момент аварии в машине со Стэплтоном находилась какая-нибудь женщина, и вполне вероятно, что этой женщиной была Мэдж Трент.
  — Но ведь это… почти все расставляет на свои места! — Глаза Сильвии широко раскрылись.
  Селби убрал чемоданы Марсии Уоткинс и обернулся к ней.
  — Давай-ка на время забудем эту тему, Сильвия. Тебе нужно немного поспать.
  — Когда сменить тебя за рулем? — спросила она.
  — Когда устану, я разбужу тебя.
  Она забилась в уголок, повернулась к нему лицом и, обхватив руками колени, принялась разглядывать его профиль.
  — Как насчет вечерней сказки, господин окружной прокурор? — спросила она. — Вы расскажете, что произошло дальше с маленькой Крольчихой и злым Койотом?
  Селби усмехнулся своей воинственной усмешкой.
  — Охотники идут по следу злого Койота, — произнес он. — Будем надеяться, они разыщут его, прежде чем он доберется до бедной Крольчихи-мамы.
  Глава 17
  Селби едва успел въехать в Мэдисон-Сити, как позади него послышалось протяжное завывание сирены. Он сбавил скорость, прижал машину к обочине и, оглянувшись, увидел улыбающуюся во весь рот физиономию Рекса Брэндона.
  — Ты что, на пожар? — крикнул шериф. — Между прочим, в этом городе действует ограничение скорости.
  Селби остановил машину. Брэндон пристроил свою чуть впереди, вылез и, подойдя к прокурору, поставил ботинок на подножку.
  — Привет, Сильвия, — поздоровался он и вновь обратился к Селби: — Ты по служебному делу или так, даму катаешь?
  — А кого это интересует? — с наигранной серьезностью произнес Селби, и уголки его рта дрогнули в усмешке.
  — Допустим, меня, — ответил шериф. — Если ты ехал по делу, я закрою глаза на превышение скорости, а коли нет — упрячу вас обоих в тюрьму.
  — Выходит, придется в тюрьму, — грустно согласился Селби.
  — Ну ладно, Дуг, рассказывай, что новенького, — произнес шериф, и его лицо сделалось серьезным.
  — Не буду, Рекс.
  — Интересно, почему?
  — Потому что я совершаю политическое самоубийство. Я прокаженный. И не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности, приближаясь ко мне.
  Шериф окинул сидящих в машине цепким взглядом.
  — Чем вызвана проказа? — спросил он.
  — Непослушанием Чарльзу де Витту Стэплтону. По губам Брэндона скользнула усмешка.
  — Ерунда! Слышал я о твоих подвигах. О них уже говорит весь город. Знаешь, я давно надеялся, что в один прекрасный день кто-нибудь на это решится. Порой мне кажется, что ему ужасно жмет его шляпа, и прямо руки чешутся подойти и вмазать так, чтоб она слетела. Теперь я понимаю, почему ты хотел отправить меня в Сан-Франциско. Хотел, чтобы я переждал бурю в тихонькой бухте, верно?
  — Дело не только в этом, — ответил Селби. — Если Стэплтону втемяшится, он может нам сильно подпортить политическую ситуацию в графстве. А так большую часть времени он соблюдает нейтралитет, делая вид, что он слишком важная птица, чтобы вникать в местные дрязги. После выборов очередной победитель сам приходит к нему на поклон.
  — Насколько я понял, он хотел, чтобы ты ни во что не вмешивал имя Джорджа, так?
  Селби утвердительно кивнул. Шериф пристально посмотрел ему в глаза.
  — Дуг, а почему ты не уступил ему? Ты ведь все равно не собирался затевать шумихи из-за этой карточной игры.
  — Какая разница, собирался — не собирался. У меня своя голова, и думать за себя я никому не позволю. Впрочем, сейчас эта мелкая стычка уже не имеет никакого значения.
  — Каков твой следующий шаг? — спросил Брэндон.
  — Я направлюсь к нему домой, чтобы вытащить его сына из постели и обвинить в совершении наезда на человека. Чтобы подтвердить это обвинение, я не обладаю ни крупицей доказательств — одними догадками. Это блеф. Он или сработает, или же я брошу последнюю лопату земли на свою политическую могилу.
  Брэндон убрал ботинок с подножки, не спеша вернулся к своей машине, выключил фары и мотор, вытащил ключ из замка зажигания, затем вновь подошел к машине Селби и, распахнув дверцу, произнес:
  — Подвинься, Сильвия. Ты сядешь в центре. Дуг, поехали.
  — Никуда ты со мной не поедешь, — ответил Селби.
  — Попробуй-ка меня отсюда выставить.
  — Да ладно тебе, Дуг, поехали, — весело проговорила Сильвия.
  Селби колебался.
  — Поехали, поехали, — подбодрила она. — Я же вижу, что он не шутит.
  Шериф Брэндон расплылся в улыбке.
  — Вы великолепно разбираетесь в мужчинах, юная леди.
  Селби слегка приподнял руки, изображая человека, сдающегося в плен, включил скорость и помчал машину по Мейн-стрит.
  — Выяснились новые факты? — по дороге спросил он шерифа.
  — Не так чтобы особенно, — ответил Брэндон. — Карты дрянь. Отто Ларкин втихаря шатается по городу, набиваясь на расспросы об убийстве… Сам понимаешь, говорит он, конечно, нехотя, но тем не менее продолжает тереться в публичных местах, где его нет-нет да и заметят. Сперва он юлит, ломается, но потом как бы случайно выбалтывает, что, на взгляд, девушкам было известно о происшествии гораздо больше, чем они выложили, и что мы допустили громадную ошибку, отпустив их; нам, мол, надо было ковать железо, пока горячо. Естественно, он тут же оговаривается, что никого не критикует, а потом быстро исчезает, словно испугавшись, что сказал слишком много. Отбежав на квартал, он вновь начинает маячить на углу, дожидаясь, когда кто-нибудь примется задавать ему вопросы. И спектакль повторяется.
  — Он когда-нибудь порвет себе пасть от любви держать ее широко раскрытой, — мрачно произнес Селби.
  Брэндон согласно кивнул.
  — Ему не терпится, чтобы к власти вернулся Роупер. При нем темные делишки обстряпывать было легче. Ларкин как сыр в масле катался.
  Селби свернул на дорогу, которая вела на холм, где находились наиболее роскошные особняки.
  — Все же лучше бы тебе не ввязываться в это дело, Рекс, — сказал Селби.
  — Не-ет, я уж погляжу, как будут развиваться события, — ответил шериф.
  — Ладно, тогда слушай, что нам удалось выяснить. Этот бродяга действительно оказался плотником из Сан-Диего по фамилии Уоткинс. Его дочь погибла. Ее сшибла машина, причем описание этой машины в точности соответствует автомобилю, который раньше принадлежал молодому Стэплтону и который был им так поспешно продан за ничтожную цену Тому Каттингсу. Еще мы узнали, что интересы отца ребенка Марсии представляет не кто иной, как Сэм Роупер.
  — Вот это да! — воскликнул Брэндон.
  — Информация надежная. У меня есть письмо чикагской адвокатской конторы, в котором упоминается, что они получили от него ответ.
  — Есть догадки, кто может оказаться отцом?
  — Пока что никаких.
  — Это позволило бы многое объяснить, Дуг. Если сопоставить тот факт, что Роупер стремится оградить своего клиента от губительной для его репутации огласки, и то, что письма Марсии Уоткинсу были опубликованы в газете, можно представить, как сейчас трясется этот незадачливый папаша… Становится понятным, почему Отто Ларкин так отчаянно пытается сместить акценты… А не лучше ли, прежде чем приниматься за Стэплтона, попробовать поджарить на медленном огне Роупера?
  — Нет, я хочу ковать железо, пока горячо, — ответил Селби.
  — Что ж, для этого время сейчас самое подходящее.
  Селби свернул направо, переключив на пониженную передачу, поднялся по крутому склону еще на два квартала и опять сделал правый поворот.
  — Похоже, у них тут что-то вроде вечеринки по поводу возвращения из странствий отца семейства, — взглянув на освещенные окна дома Стэплтонов, заметил Брэндон.
  — Придется брать штурмом, — сказал Селби.
  — Мне подождать вас в машине? — спросила Сильвия.
  — Послушай, ты ведь умеешь стенографировать? — осведомился шериф.
  — Еще как!
  — О’кей. Тогда ты пойдешь с нами. Постарайся держаться незаметно. Когда страсти достаточно накалятся, достань карандаш и блокнот и записывай все, что будет говориться. Особое внимание обращай на слова молодого Стэплтона.
  — Не беспокойтесь, — заверила она. — Если он решит каяться, я не пропущу ни единой буквы.
  Селби остановил машину. Выбравшись из нее, они поднялись на крыльцо и позвонили. Дверь открыл привратник.
  — Мистер Джордж Стэплтон дома? — спросил Селби.
  — Да, сэр… Прошу прощения, с вами, кажется, шериф, не так ли?
  — Совершенно верно, — ответил Брэндон и, не дожидаясь приглашения, прошел мимо привратника в большую прихожую. Из расположенной в глубине дома столовой доносился оживленный шум нескольких голосов. Слышались смех и постукивание столового серебра о фарфор.
  — Где мы могли бы с ним переговорить? — спросил Брэндон.
  — Полагаю, что в кабинете хозяина, сэр.
  — Хорошо, проводите нас.
  Привратник провел их через библиотеку в небольшую комнатку со сводчатым потолком, где стоял письменный стол. По стенам, на свободном от книжных шкафов пространстве, висели охотничьи трофеи, ружья и оправленные в рамки фотографии.
  — Подождите, пожалуйста, здесь, — сказал он. — Я сейчас позову Джорджа. Его отец только что вернулся из Нью-Йорка, и по этому поводу они пригласили сегодня несколько человек гостей.
  — Мы так и поняли, — ответил Селби.
  Когда слуга был уже на пороге комнаты, Брэндон остановил его.
  — Одну минутку, — сказал он. — Прошу вас, не говорите ему, кто его спрашивает. Просто передайте, что с ним хотят обсудить одно очень важное дело. И больше никому ничего не сообщайте. Вы поняли?
  — Да, сэр.
  — Хорошо, идите.
  Селби вытащил из кармана трубочку и, подмигнув шерифу, сказал:
  — Пока все идет по плану.
  — Вот и замечательно, — ответил тот и принялся возиться с листочками коричневой папиросной бумаги и своим матерчатым кисетом.
  Они сидели молча и курили, когда в библиотеке послышались быстрые приближающиеся шаги, и на пороге, с выражением недоумения на лице, появился Джордж Стэплтон.
  — Добрый вечер, мистер Селби… шериф Брэндон и мисс Мартин. Вы… Чем я могу быть вам полезен?
  — Проходите, присаживайтесь, — пригласил Селби. Молодой Стэплтон шагнул в комнату, на мгновение растерялся и опустился на краешек стула с высокой прямой спинкой. Напряженность его позы свидетельствовала, что он был крайне насторожен.
  — Как давно вы знаете Каттингса? — спросил Селби.
  — Ну, мы вместе учились в школе, играли в одной команде…
  — Значит, вы с ним довольно близкие друзья?
  — Можно сказать и так.
  — Недавно вы продали ему свою машину, верно?
  — Да, продал.
  — Причем, если не ошибаюсь, продали довольно дешево, не так ли?
  — Возможно. Она мне надоела, и я захотел купить новую.
  — Стэплтон, у меня для вас печальные новости, — произнес Селби, украдкой взглянув на шерифа. — У нас есть все основания полагать, что вскоре после того, как вы продали Каттингсу эту машину, он отправился на ней в Сан-Диего и, выпив больше, чем следовало, сбил молодую женщину, которая спустя два дня скончалась в больнице. Каттингс так и не заявил о происшествии. Машину, однако, удалось опознать.
  В комнате стало необычайно тихо. Слышалось только напряженное, быстрое тиканье инкрустированных каминных часов. Сильвия Мартин, незаметно достав из сумочки карандаш и бумагу, держала их наготове. Шериф Брэндон с лицом, словно вырезанным из тикового дерева, сидел и сквозь завесу сигаретного дыма ничего не выражающим взглядом смотрел на Стэплтона.
  Джордж сглотнул, что-то заговорил, осекся, впился зубами в верхнюю губу и после паузы произнес:
  — Я не могу поверить, что Каттингс оказался на такое способен.
  — Он вам об этом ничего не рассказывал? — спросил Селби.
  — Нет, ничего и никогда.
  — Постарайтесь припомнить. Кстати, когда вы продали ему машину?
  Точно ответить затрудняюсь… Я забыл, какого числа он у меня ее забрал.
  — А когда вы купили новую?
  — К сожалению, точно не помню.
  — Возможно, тут я смогу вам немного помочь, — вступила в разговор Сильвия Мартин. — Эта машина появилась у вас сразу после Рождества. Представитель фирмы рассказывал мне, что спешил приготовить ее для вас в качестве рождественского подарка, но не успел, так как заказ пришел буквально за несколько дней до праздника.
  — Как?! Но ведь несчастный случай произошел восемнадцатого декабря! — воскликнул Селби.
  В воцарившейся вновь тишине три пары глаз с обвинением уставились на Стэплтона.
  Джордж изменился в лице. Его взгляд испуганно заметался по комнате, словно в поисках выхода для бегства. Неожиданно его глаза встретились с глазами шерифа Брэндона, и он опустил голову. Его плечи поникли. В эту секунду в дверях, заняв большую часть ковра своей тенью, появился Чарльз де Витт Стэплтон.
  — Что здесь за посиделки? — недовольно спросил он.
  — Добрый вечер, — произнес шериф Брэндон. — Мы расспрашиваем вашего сына относительно одного дорожно-транспортного происшествия.
  — А при чем тут он? — свирепо спросил стоящий на пороге.
  — Очевидно, в нем принимала участие его машина, — ответил Селби. — Первоначально мы предполагали, что это случилось уже после того, как он ее продал. Однако сейчас выяснилось, что в это время она ему еще принадлежала. Должно быть, вы продали ее сразу же после аварии, не так ли, Джордж?
  — Не отвечай на этот вопрос! — отец широкими шагами вошел в комнату. — Послушайте, мне все это очень не нравится, — произнес он. — Ваше поведение не понравилось мне сегодня днем, и оно мне не нравится сейчас. Ну и что из того, что мой сын попал в аварию? Он застрахован. За ущерб он может заплатить. Что вам в конце концов от него нужно?
  — В результате этой аварии была сбита женщина, — спокойно сообщил Селби. — Это произошло в Сан-Диего. Водитель был нетрезв. Женщина скончалась два дня спустя.
  — Когда это случилось?
  — Восемнадцатого декабря.
  — Ага, и теперь вы примеряетесь, как бы всю вину свалить на моего сына?
  — Мы ничего ни на кого не пытаемся валить, — возразил Селби. — Мы устанавливаем факты.
  — Рассказывайте это кому-нибудь другому! Сегодня днем я заметил вам, что вы допустили ошибку, отказавшись пойти навстречу моим пожеланиям, — и это вас задело! Теперь вы ударились в крайность и хотите отыграться на Джордже.
  — Мы пытаемся установить факты, — повторил Селби. — Джордж, так это вы были за рулем машины в Сан-Диего восемнадцатого декабря?
  Джордж поднял взгляд на своего отца.
  — Скажи им, что это был не ты, — произнес Стэплтон.
  — Это… здесь, наверно, какая-то ошибка… — заговорил сын. — Машину вел не я… Я никого не сбивал…
  — Но ты был в Сан-Диего в тот день?
  — Я… Не могу вспомнить.
  — Ну вот и все, тема исчерпана, — вмешался Чарльз де Витт Стэплтон. — Джордж рассказал вам все, что знает, и довольно. В Сан-Диего он ни в какой машине не ездил и никого не сбивал. Ни к каким авариям он отношения не имеет… Между прочим, если бы какая-то связь между Джорджем и этим несчастным случаем действительно существовала, об этом стало бы известно давным-давно. Ваше появление столько времени спустя весьма смахивает на попытку сфабриковать обвинение. Более того, тот факт, что вы втроем принялись запугивать молодого парня, отнюдь не делает вам чести. Повторяю: тема исчерпана, и давайте ее оставим.
  — Но я хотел бы задать еще пару вопросов, — сказал Селби.
  — Каких еще вопросов?
  — Джордж, почему вы продали свою машину так поспешно?
  — Потому что она ему надоела, — ответил вместо сына отец. — Я в курсе дела. Джорджу захотелось иметь более современную машину, одну из последних моделей. Он Стэплтон и должен занимать в этом городе соответствующее положение. Ему не к лицу ездить на старых, разболтанных машинах.
  — Но прежняя машина, если не ошибаюсь, пробыла у него не больше года, — заметил Селби.
  — С тех пор была выпущена новая модель, и она Джорджу понравилась. Черт возьми, неужели всякий раз, как моему мальчику захочется купить новый автомобиль, он обязан предварительно отчитаться перед шерифом и окружным прокурором?
  Селби подождал, пока взгляд Стэплтона-младшего встретится с его глазами.
  — Джордж, разве вы хотели продать машину не потому, что боялись, что через нее вас могут разыскать и привлечь к ответственности? — произнес он.
  Чарльз де Витт Стэплтон вклинился между Селби и своим сыном.
  — На этот вопрос он уже ответил. Думаю, все, что было нужно выяснить, мы уже выяснили, поэтому не вижу смысла продолжать этот разговор. Между прочим, Джордж и так проявил по отношению к вам гораздо больше терпения и учтивости, чем сделал бы я на его месте. Окажись я здесь, когда вы только вошли, я бы приказал вам убираться к черту! А сейчас я хочу, чтобы Джордж пошел со мной и помог мне развлекать гостей. Если у вас еще остались какие-либо вопросы к Джорджу — обратитесь к его адвокату. Пойдем, Джордж.
  Молодой человек поднялся, и они направились прочь из комнаты.
  Селби сделал несколько быстрых шагов и преградил им дорогу.
  — Стэплтон, вы привыкли использовать свое имя и свое влияние как щит для этого мальчика, — произнес он. — Думаю, вы знаете, как это называется и что это означает?
  Щеки Стэплтона вспыхнули.
  — Да, знаю, черт возьми! Это означает, что я в этом доме хозяин и что я уже сыт по горло выходками желторотого окружного прокурора и нашего доблестного вояки-шерифа. Вы оба вцепились в кусок, который вам не по силам проглотить и поймете это прежде, чем истечет неделя. А теперь убирайтесь отсюда.
  Брэндон собрался что-то ответить, но Селби взял его за руку.
  — Пойдем, Рекс, — сказал он.
  Они вышли из дома и молча заняли свои места в машине прокурора.
  — Вот и все, — грустно произнесла Сильвия.
  — Я очень жалею, что впутал тебя в это дело, Рекс, — сказал Селби Брэндону.
  Он завел машину, и они стали спускаться по дороге к подножию холма. Внезапно он почувствовал себя уставшим и опустошенным.
  — Жаль все-таки, что я не поговорил с ним по душам, — произнес шериф, весь кипя от негодования. — Нам надо было посадить Джорджа в машину, отвезти в тюрьму и там допросить.
  — Это ничего бы не дало, — сказал Селби. — Он почувствовал, что у него за спиной стоит отец, и решил держаться нагло… И опять же я мог ошибиться: возможно, его машина никакого отношения к делу не имела.
  Селби понял, что наутро будет жалеть о случившемся. Сейчас же он был слишком уставшим. Ему хотелось одного: добраться до постели и забыться глубоким сном.
  — Не вешай нос, шериф, — сказал он. — Я отвезу тебя туда, где мы оставили твою машину. А потом мы все отправимся немного вздремнуть. Утро вечера мудренее.
  — Боюсь, что я не смогу заснуть, пока не узнаю окончания истории о злом Койоте, произнесла Сильвия.
  — О каком еще койоте? — недоуменно спросил Брэндон.
  Селби чувствовал себя слишком разбитым, и объяснения взяла на себя Сильвия. Она закончила рассказ как раз в тот момент, когда машина прокурора остановилась позади машины шерифа.
  — Ладно, Рекс. Увидимся утром, — сказал Селби. — Спасибо, что составил нам компанию, хотя я и сожалею, что позволил тебе это сделать.
  — Ты все равно не смог бы мне помешать, — ответил шериф. — Кстати, что-то не нравится мне это исчезновение хостессы. Я разговаривал с парнем, который работает на бензоколонке. Так вот он сказал, что собственными глазами видел, как сегодня около шести часов утра Триггс и Мэдж Трент ехали в город.
  Невероятным усилием воли Селби попытался стряхнуть усталость.
  — Не может быть. Ведь Триггс сам заверял меня, что она не отлучалась из дома ни на минуту, — произнес он.
  — Что ж, я не думаю, что этот парень ошибся. Он узнал машину и обоих сидевших в ней людей. Если так, то получается, что это и впрямь она звонила тебе из дежурной аптеки. Сам рассуди, ведь никто другой просто не мог. О том, что ты находился у Перкинса, знали только она да еще те две девушки из мотеля. И больше ни одна живая душа. Если девушек исключить, остается только хостесса.
  Селби утомленно провел ладонью по лицу.
  — Послушай, Рекс, что бы мы здесь ни делали, мы постоянно будем натыкаться на Чарльза де Витта Стэплтона. Он будет травить нас и ставить нам палки в колеса всякий раз, как только будет видеть в наших действиях угрозу для своего драгоценного мальчика. Остается лишь одно место, где он нам пока не помеха.
  Это где же? — спросил Брэндон.
  — В Лос-Анджелесе, — ответил Селби. — Мы попросим телефонную компанию дать нам номера тамошних абонентов, которым Триггс звонил из «Пальмовой хижины». У меня есть подозрение, что всякий раз, как подворачивалась возможность поживиться, Триггс сообщал об этом своему приятелю-шулеру Хендли, и тот мчался из Лос-Анджелеса, чтобы занять свое место за карточным столом. Этот тип наверняка может рассказать о Триггсе много интересного. Рекс, а что, если нам попробовать атаковать с этой стороны? Если Триггс действительно во что-то замешан, мы найдем способ разговорить Хендли и выясним…
  — Ты чувствуешь в себе силы отправиться в Лос-Анджелес прямо сейчас? — спросил Брэндон.
  Селби тяжело вздохнул.
  — Садись за руль, Рекс, — сказала Сильвия Мартин. — Дуг и я можем поспать на заднем сиденье.
  Глава 18
  Офис шерифа Лос-Анджелеса кипел активностью. Подъезжавшие машины останавливались, прижимаясь колесами к тротуару, урча моторами, готовые в любую минуту сорваться с места. Из них выскакивали водители, хлопали дверцами и скрывались в здании. Распахивались двери кабинетов, выпуская людей, которые бежали к ожидающим машинам и бешено уносились на них в ночь. Дежурный помощник шерифа выслушал рассказ Брэндона, нажал кнопку и произнес:
  — Через минуту мы получим сведения.
  Селби сидел, тяжело развалясь в кресле, с трудом отгоняя сон. После долгой поездки в прохладной свежести ночи тепло кабинета, его спертый воздух подействовали на него усыпляюще.
  Мужчина с болезненным лицом человека, работающего ночами, с зеленоватыми кругами под глазами и с потухшей сигаретой в зубах распахнул дверь и застыл в вопросительном ожидании.
  — Вот несколько телефонных номеров, — сказал помощник шерифа. — Разузнайте о них все, что возможно, и посмотрите в нашей картотеке данные на Карло Хендли. Имя может оказаться вымышленным. Покопайтесь в оперативном досье на предмет профессиональных картежников. Отберите все фотографии темных худощавых типов лет сорока.
  Человек молча развернулся и вышел из комнаты. Дверь за ним медленно закрылась. Уютно шипело паровое отопление. Подбородок Селби опустился на грудь. Он попытался выбраться из сладкого, туманного забытья, но почти подсознательно понял, что это попытка была обречена на провал.
  Он проснулся, почувствовав на плече руку Брэндона.
  — Вставай, Дуг, — сказал шериф. — Мы нашли нашего старого знакомого.
  Селби взглянул на фотографию, которую Брэндон держал в руке.
  — Это он, — произнес Селби голосом, еще хриплым со сна.
  — Этого типа разыскивают, — оживившись, сообщил помощник шерифа, постучав пальцем по фотографии Хендли. — Мы уже давно его ловим. Кстати, нам удалось выяснить адреса, где установлены названные вами номера телефонов. Пока они нам ничего не говорят, но с этим мы скоро разберемся. — Он снял телефонную трубку и проговорил: — Пришлите ко мне Стива Блэйка, если он на месте. И приготовьте кувалды, оружие и слезоточивый газ. — Он опустил трубку на рычаг и объяснил шерифу Брэндону: — В таких местах никогда не знаешь, с чем придется столкнуться. Иногда там оказывается все чисто, а иногда только успевай запихивать в машину.
  Селби потер кулаками глаза и зевнул.
  — Мне кажется, я сейчас отключусь, — сказал он с усмешкой.
  — Неудивительно, ты же на ногах с трех или четырех часов вчерашней ночи, — полным сочувствия голосом произнесла Сильвия Мартин, — все это время не вылезаешь из-за руля, носишься как угорелый. Вообще странно, как ты до сих пор жив.
  — Над чем вы работали? — спросил помощник шерифа.
  — Ставили ловушку на койота, — усмехнувшись, ответил Селби.
  Прежде чем он смог объяснить подробнее, коротконогий и широкоплечий мужчина делового вида рывком распахнул дверь кабинета и вопросительно уставился на посетителей.
  — Стив Блэйк, — представил помощник шерифа. — Он свое дело знает. Стив, вот фотокарточка, отпечатки пальцев, а также два адреса. Нам позарез нужен этот человек. Возьми четверых или пятерых ребят и отправляйтесь. Кстати, знакомься: это шериф из Мэдисон-Сити, это Дуг Селби, окружной прокурор. Имени девушки я, к сожалению, не расслышал.
  — Сильвия Мартин, — подсказала она. — Я представляю газету «Кларион» из Мэдисон-Сити, причем надеюсь, если случится что-нибудь интересное, подзаработать деньжат и у более крупных агентств. Так что постарайтесь.
  Стив Блэйк усмехнулся.
  — Вся компания едет с нами? — спросил он.
  — Еще бы! — воскликнула Сильвия, и ее глаза засверкали. — Попробуйте-ка меня удержать.
  — Возьмите две машины, — сказал помощник шерифа. — Я приказал приготовить кувалды, оружие и слезоточивый газ. Людей отберите сами.
  — Вам, ребята, известно, как работают профессиональные шулеры? — спросил Блэйк.
  — Откровенно говоря, не очень, — ответил Селби. — Конечно, я догадываюсь, что этот малый Хендли был с Триггсом заодно. Он, вероятно, отдавал Триггсу часть выигрыша, а тот звонил ему, когда наклевывалась солидная добыча.
  — Эти птички в одиночку не летают, — сказал Блэйк. — Они ворочают делами на пару, вот только сообщника редко когда удается вычислить. Он прикидывается этаким наивным простаком. Обычно он работает под богатого, отошедшего от дел бизнесмена, который проигрывает в карты ради удовольствия и не особо расстраивается, если кое-что приходится спустить. На него обычно ориентируется вся игра. Профессионал делает вид, что охотится только за ним. Он не стремится подлавливать других игроков, а тип, изображающий простака, тем временем методично спускает ему кучу денег. Шулеру обычно удается шепнуть остальным, что если они будут помогать ему делать так, чтобы ставки росли поактивнее, то игра пойдет интереснее. И, как правило, спортивный азарт в конце концов заставляет их остаться без гроша в кармане. Увлеченные возможностью легкой наживы, они тоже начинают проигрывать деньги шулеру.
  Селби и Брэндон обменялись взглядами.
  — Что ж, именно так Хендли и работал у нас в графстве, — сказал Селби. — С ним почти всегда в игре оказывался малый по имени Морли Нидхэм, и этот Нидхэм изображал из себя бывшего брокера… Черт возьми, похоже, когда вопрос касается знания тонкостей преступной кухни, у нас попросту не хватает опыта. — И добавил, улыбнувшись воспоминанию: — В сущности, когда доходит до дела, мы вам, профессионалам, в подметки не годимся.
  — Да ладно вам, — возразил ему Блэйк. — Разве не вы засекли Хендли и навели нас на его след? Он ворочал делами у нас под самым носом, а мы и ухом не вели. Впрочем, нам уже пора отправляться.
  По пути к выходу Блэйк распахнул дверь в комнату, в которой несколько человек со сноровкой, свидетельствующей о долгой практике, набивали магазины пистолетов патронами. Они проделывали это с совершенно безразличным видом людей, занимающихся своим повседневным занятием. Стив Блэйк взял со стола кувалду, перекинул ее через плечо и коротко скомандовал: «Выходим».
  Они проследовали за ним на улицу и сели в машины. Шериф Брэндон занял переднее место в той, которую вел Стив Блэйк. Селби и Сильвия Мартин сели сзади. Моторы с ревом пробудились к жизни, и машины сорвались с места. Визжа шинами на поворотах, они неслись все быстрей и быстрей. Блэйк умело вел машину в потоке ночного транспорта. У Селби перехватило дыхание, но, очевидно, даже эта скорость показалась Блэйку недостаточной. «О’кей, ребята, теперь держитесь за шляпы», — сказал он и включил красную мигалку. Машина рванулась вперед и, заняв середину шоссе, с воем понеслась по дороге.
  Затем перед глазами Селби замелькали, как в калейдоскопе, люди и автомобили. Запоздалые водители прижимались к обочине, с любопытством и недоумением оглядываясь на стремительный кортеж. Не сбавляя скорости, они вылетели на бульвар, пронеслись мимо случайного трамвая. Перекрестки мелькали, словно телеграфные столбы в окнах железнодорожного вагона. Сильвия Мартин испуганно вцепилась в руку Селби.
  — Вот это жизнь! — восторженно воскликнула она.
  Впереди, высаживая пассажиров, остановился трамвай. Два автомобиля встали позади него, перегородив дорогу. Большая полицейская машина подпрыгнула на рессорах и, не сбавляя скорости, пролетела через трамвайные пути. Теперь навстречу им двигался другой трамвай. Неожиданно его водитель увидел приближающиеся со страшной скоростью фары машины. Кроваво-красный луч мигалки упал на его лицо. Он ухватился за рукоятку аварийного тормоза и изо всей силы потянул ее на себя.
  Стив Блэйк подал машину еще левее. Вой сирены настойчиво требовал освободить дорогу. Автомобили, следовавшие за трамваем, плотно прижались к обочине. Машина шерифа нырнула в образовавшийся промежуток, оставив свободными лишь по нескольку сантиметров с обеих сторон.
  Селби с трудом перевел дух. Блэйк, даже не повернув головы, небрежно сказал:
  — Мы попадаем в подобные ситуации почти ежедневно. Лазейка есть всегда, нужно только не терять головы. Взгляните, следует ли за нами вторая машина.
  Селби повернулся и посмотрел через заднее стекло.
  — Все в порядке, — ответил он. — Они едут за нами. Они прорвались по правой стороне.
  — Должно быть, когда они подъехали к тому месту, трамвай уже тронулся, — заметил Блэйк. — Мы обычно не следуем друг за другом слишком плотно. Если уж первой машине суждено врезаться, второй совершенно не обязательно налетать на нее сзади со скоростью шестьдесят миль в час… Вот мы и подъезжаем. Я выключу сирену и немного приторможу. Не стоит сообщать о своем приближении заранее.
  Он выключил мигалку и замедлил машину до крейсерской скорости. Вторая машина двигалась теперь за ними на совсем небольшой дистанции.
  — Следите за номерами домов, — сказал Блэйк Рексу Брэндону.
  Брэндон опустил окошко со своей стороны и высунул голову. Блэйк вновь на время включил мигалку, и ее яркий свет заплясал по фасадам домов.
  — На этом стоит номер 6900, — сообщил Брэндон.
  — Значит, еще три квартала, — произнес Блэйк. При скорости двадцать миль в час им казалось, что машины едва ползут. Селби даже подумал, что, открыв дверцу и выйдя на мостовую, он, пожалуй, смог бы шагать быстрее. Он чувствовал себя уставшим и немного испуганным. Бешеная гонка, в которой автомобили неслись сквозь поток транспорта, словно его не существовало вовсе, оказалась для него слишком необычным испытанием.
  Машина свернула за угол. Водитель установил ручку скорости в нейтральное положение, выключил двигатель. Автомобиль проехал по инерции почти квартал и плавно остановился перед большим жилым зданием — памятником угрюмой респектабельности с темными окнами.
  — Похоже, что здесь нам делать нечего, — произнес Блэйк.
  Вскоре позади них остановился второй автомобиль. Между Блэйком и помощниками состоялось тихое, немногословное совещание.
  — Думаю, нам лучше попытать счастья по второму адресу, — подытожил Блэйк. — В конце концов, выбор у нас не так уж велик.
  Машины вновь заурчали и свернули за угол. Сильвия Мартин широко зевнула.
  — Знаешь, Дуг, — сказала она, — все это, конечно, очень захватывающе, но от нескольких часов сна я бы все-таки не отказалась.
  Селби хотел было что-то ответить, но неожиданно замер, уставившись в окно.
  — Постойте-ка, ребята, — произнес он. — Взгляните вон на те машины на стоянке и дальше вдоль дорожки.
  Блэйк резко нажал на тормоз, негромко выругался и сказал:
  — Так мне и надо, разине этакому. А вы еще говорили, что в подметки нам не годитесь. Приехали, выходим. — И он распахнул дверцу.
  Вторая машина отыскала подходящее для стоянки место. От нее отделились несколько человек и плотной, казавшейся в темноте зловещей группой направились к черному ходу.
  Блэйк, Селби, Брэндон, Сильвия Мартин и один из помощников поднялись на крыльцо и подошли к входной двери. Блэйк нажал кнопку звонка. В глубине дома послышалось мелодичное позвякивание колокольчика. Прислушиваясь, они не смогли различить за дверью звука приближающихся шагов. Никто не открыл. Блэйк позвонил еще раз. Внезапно, без всякого шума и звука шагов, в двери распахнулось маленькое смотровое окошечко. В нем, серое и плохо различимое среди царившей в коридоре полнейшей темноты, показалось лицо мужчины.
  — Что вы хотите? — спросил хорошо поставленный голос.
  — Мы хотим войти, — просто ответил Блэйк.
  — Кто вы?
  — Моя фамилия Блэйк. Я работаю в офисе шерифа.
  — В офисе шерифа?
  — Совершенно верно.
  — Вы не войдете сюда.
  — Кто сказал?
  — Я. У вас есть ордер?
  — Ордер найдется, а в придачу к нему пара отличных кувалд. Так, может, мы все-таки войдем? — спросил Блэйк.
  — Покажите ордер, тогда посмотрим, — ответил мужчина за дверью и принялся закрывать створку окошка.
  — А как насчет вот этого? — спросил Блэйк, слегка приподняв в руке кувалду.
  На мгновение мужчина заколебался, затем створка захлопнулась. Блэйк размахнулся и ударил кувалдой по дверной ручке. Этот звук послужил сигналом для людей, дожидавшихся с обратной стороны здания. Грохот кувалды о дверные панели эхом разнесся по округе. Блэйк выбил замок. Дверь по-прежнему не открывалась, удерживаемая с обратной стороны мощным засовом. Быстро определив место его крепления, Блэйк принялся наносить удары по этой части двери. Из глубины дома послышались голоса, топот бегущих ног и женские крики. Блэйк методично продолжал обрабатывать дверь кувалдой. Наконец крепление засова не выдержало, и дверь с грохотом распахнулась. Блэйк рванулся вперед.
  Селби увидел впереди неясные очертания ступенек. Комнаты нижнего этажа казались темными. Блэйк дал помощнику указание охранять выход и двинулся дальше. В конце лестничного пролета, в небольшой комнатке, стояли, сбившись в кучу, несколько женщин в вечерних платьях. Селби услышал торопливый стук каблуков и неясные крики возбужденно отдававших какие-то указания людей. Блэйк пробежал через холл и распахнул дверь. Группа мужчин в смокингах напряженно уставилась на него. Они были заняты тем, что выбрасывали через отверстие в стене, в обычное время — скрытое потайной дверцей, различные предметы. Один из них, державший в руках колесо рулетки, на мгновение замешкался, потом двинулся к отверстию. Блэйк крикнул: «Ни с места!» — и ринулся за ним. Мужчина все же попытался избавиться от рулетки. Кулак Блэйка выстрелил ему в челюсть. Мужчина покачнулся и упал назад. По его разбитому лицу заструилась полоска крови. Рулеточное колесо со стуком упало на пол и откатилось в сторону. Блэйк подошел к отверстию в стене, потрогал потайную дверцу и закрыл ее.
  — Довольно умно придумано, — заметил он. — Куда ведет это отверстие? В подвал?
  Ему никто не ответил. В дальней части коридора хлопнула дверь. Послышались торопливые шаги. В комнате появился еще один мужчина.
  — Эй, вы, что это все значит? — произнес он. — Здесь частный дом! Вы не имеете права…
  — Ну, ну, ну, — перебил его Блэйк. — Уж не наш ли это старый приятель Чикагский Дик, ныне скрывающийся под именем Карло Хендли? Как поживает тот вексель, который ты украл в Сан-Франциско? Как себя чувствует твой приятель, с которым вы вместе подделывали чеки? А как насчет убийства, которое на тебе висит в Иллинойсе?
  — О, похоже, я не зря хотел тогда спорить, что в полиции на вас заведена карточка, — произнес Селби, улыбнувшись смуглому шулеру.
  Хендли глядел на прокурора с нескрываемой ненавистью. Позади него в дверном проеме показалась фигура Морли Нидхэма.
  — Присоединяйтесь, присоединяйтесь к нам, — с усмешкой сказал ему шериф Брэндон.
  Нидхэм узнал людей из Мэдисон-Сити.
  — А-а, оказывается, всеми этими приключениями мы обязаны нашим деревенским друзьям, — произнес он.
  Блэйк быстро ощупал обоих шулеров в поисках оружия.
  — Где телефон? — спросил он.
  — Прямо по коридору, в кабинете. А что?
  — Просто хочу заглянуть туда из вежливости, — сказал Блэйк, направляясь в указанную сторону.
  За столом в кабинете сидел толстый человек с багровыми щеками и отвислой нижней губой, который, стараясь делать вид, что происходящее в доме его не касается, швырял бумаги в горевший в камине огонь.
  — Кончайте это занятие, — шутливым тоном произнес Блэйк.
  Человек жалобно вздохнул.
  — Послушайте, может, все как-нибудь удастся уладить? — спросил он.
  — С чего вы, взяли? — ответил Блэйк.
  — Им нужен только Нидхэм и я, — сказал подошедший Хендли. — На нас накапал Триггс. Остальные угодили в мешок по случайности.
  Лицо толстяка возбужденно задвигалось.
  — Черт побери вас обоих с вашими аферами, — проговорил он. — Я же предупреждал вас, что в маленькие города лучше не соваться. Там далеко не все сходит с рук так просто, как здесь. Так нет же, вляпались все-таки… — он обернулся к Блэйку. — Эти люди работали у меня. Я не знаю, что они натворили за пределами города. Это не мое дело. Может, мы сумеем договориться?
  — Вы знали, что Хендли разыскивается полицией? — спросил Блэйк.
  — Нет, мне вообще о нем мало что известно.
  — Тогда собирайтесь. Мы поедем в участок. Там вы узнаете больше.
  Хендли быстро повернулся к Нидхэму.
  — Это блеф, — сказал он низким, сдавленным голосом. — Не вздумай раскрывать рот…
  Рука Блэйка ухватила его за воротник. По мере того как хватка сжималась, воротник превращался в бесформенный тряпичный комок. Блэйк слегка двинул плечом, и Хендли, пятясь, с силой впечатался в стену.
  — Хватит консультаций, — произнес он.
  Затем помощник шерифа с невозмутимым видом подошел к телефону и уверенной рукой набрал номер.
  — Мы накрыли лавочку, — доложил он в трубку. — Удалось задержать несколько птичек. Так что присылайте фургон.
  Он повесил трубку, улыбнулся и сказал:
  — А теперь будет лучше, если мы все немного помолчим.
  Глава 19
  Селби, теперь уже окончательно проснувшийся, сидел, нахмурив лоб, в кабинете шерифа и смотрел через стол на дежурного помощника. Рекс Брэндон, бодрый и, очевидно, не испытывающий никаких неприятных последствий многочасового бдения, раскуривал одну из своих самодельных сигарет. Лицо Сильвии Мартин выглядело осунувшимся и бледным. Ее глаза сделались большими и неестественно блестели. Однако карандаш, зажатый в ее руке, свидетельствовал, что она по-прежнему начеку и готова делать записи всего, что, по ее мнению, могло бы заинтересовать читателей «Кларион».
  — Итак, — сказал помощник, — мы имеем в своем распоряжении долговые расписки Джорджа Стэплтона на общую сумму около двадцати тысяч долларов, а также письменное свидетельство, что гарантией выплаты этих денег будет служить часть наследства, которое он со временем предполагает получить от своего отца.
  — Этим типам наверняка что-нибудь известно о Триггсе и о хостессе, — устало произнес Селби. — Они просто договорились молчать.
  — Что ж, попробуйте-ка заставить их в этом признаться, — сказал помощник. — Мы поместили их в разные комнаты и приставили к каждому по вооруженному охраннику.
  Селби задумчиво уставился на кончик сигареты шерифа Брэндона, наблюдая, как от нее поднимается и тает колышащаяся струйка дыма.
  — Я почти уверен, что знаю, как все произошло, а вот как раздобыть доказательства — понятия не имею, — проговорил он.
  — Если вы считаете, что похищение хостессы на их совести, то я готов пойти на крайние меры, — сообщил помощник. — Мы, конечно, не имеем права их избивать, но устроить им хорошую встряску — вполне в наших силах.
  — Сомневаюсь, что это к чему-нибудь приведет, — возразил Селби. — А что, если попробовать сказать Нидхэму, что Хендли сознался?
  — Такие трюки нынче уже не проходят, — ответил помощник. — Для своего времени уловка была отменная, но с тех пор ее слишком много эксплуатировали.
  Простачка на ней еще можно провести, а вот таких тертых ребят, как эти, — ни за что.
  — Что-то они мне не показались такими уж тертыми, — заметил Брэндон. — Скорее, так себе.
  — Обрабатывать нужно Нидхэма, — сказал помощник. — У второго скорлупа потверже, он тип ушлый. Такого голыми руками не возьмешь, или я ничего не понимаю в своем деле. Кстати, у нас на него заведена карточка, и она подтверждает это. За ним водится три или четыре темных дельца, и на этот раз ему уже так просто не выкрутиться. Что касается Нидхэма, то он, похоже, раньше с полицией не встречался. Возможно, потом нам удастся что-нибудь на него раскопать, но в данный момент мы никакими уликами против него не располагаем.
  Так что, ребята, если в вашем графстве он что-нибудь натворил, — он ваш. Можете забирать. Напишите расписку и поступайте с ним, как знаете. Меня это уже не касается. Главное — заберите его в свое графство.
  Глаза Селби лукаво сузились.
  — О’кей, мы это сделаем, — сказал он. — Между прочим, у меня тут возникла одна забавная мысль. У нас там в тюремном кабинете есть телефон с необычной трубкой. Когда кто-то звонит, разговор слышен по всей комнате. Так вот, мы посадим Нидхэма там и начнем обрабатывать. Ровно в двадцать минут восьмого вы мне позвоните. Нидхэм будет находиться поблизости от аппарата. Вы должны будете произнести в трубку в точности то, что я вас попрошу. Вы сможете это сделать?
  — Конечно, если вы это напишете, — ответил помощник шерифа.
  — Где можно воспользоваться пишущей машинкой? Помощник указал на приемную.
  — Дуг, ты очень устал, — произнесла Сильвия Мартин. — Давай я помогу тебе.
  Селби помотал головой.
  — Нет, это одна из тех вещей, которую я должен сделать сам. Мне нужно все продумать, отшлифовать. К тому же, если не возражаешь, я не хотел бы, чтобы кому-нибудь, кроме меня, было известно содержание записки.
  — Хорошо. Если от меня потребуется какая-либо помощь, то позови.
  Селби кивнул, заправил лист бумаги в машинку и принялся стучать по клавишам. Минут тридцать он работал, судорожно что-то печатая, временами останавливаясь, чтобы, нахмурившись, уставиться в пространство, и затем снова принимаясь за дело. Закончив, он вынул лист из машинки, вложил его в конверт, заклеил и протянул дежурному помощнику.
  — Вскройте непосредственно перед звонком, — сказал он. — А когда станете читать, постарайтесь, чтобы звучало убедительно.
  — Я проставлю на конверте время, чтобы сделать все точно, как вы просили, — ответил помощник. — Чем мы еще можем вам помочь?
  — Спасибо. Остальное мы сами. Вы продолжайте обрабатывать Хендли.
  — О, уж насчет этого-то не беспокойтесь, — заверил помощник. — Сейчас пара моих ребят его интенсивно допрашивает. О сне ему придется на некоторое время забыть. Правда, пока что он выглядит посвежее, чем мы. Главная беда любого допроса заключается в том, что чем больше допрашиваешь преступника, тем больше он утверждается во мнении, что следствие блуждает в потемках. Это придает им храбрости.
  — Если мои предположения верны, — сказал Селби, — Хендли будет сильно уповать на то, что Нидхэм сумеет выкрутиться.
  Помощник кивнул.
  — Учтите, что приблизительно через час сюда постучится подставной поручитель, — предупредил он, — так что, если Нидхэм вам действительно нужен, лучше его увезти прямо сейчас.
  — Что ж, тогда не будем тянуть резину, — предложил Брэндон.
  Они прошли в комнату, расположенную в дальнем конце коридора. Брэндон толкнул дверь. Нидхэм, нервничающий и довольно испуганный, сидел на стуле. В лицо ему был направлен яркий свет настольной лампы. Двое допрашивающих сидели немного поодаль, в тени.
  — Меня выпускают под залог? — спросил Нидхэм, когда Брэндон открыл дверь. Затем, прищурив глаза от слепящего света и различив силуэт шерифа, изобразил на лице разочарование.
  — Нет, вас не выпускают под залог. Ни сейчас, ни потом, — ответил Брэндон.
  — Это только вы так считаете, — возразил Нидхэм. — Помнится, вчера вы все рвались заключать пари. Так вот, сейчас самое время поспорить. Ставлю десять против одного, что в ближайшие тридцать минут здесь появится поручитель и меня выпустят.
  — Напрасный труд, — ответил Брэндон. — Вы поедете с нами в Мэдисон-Сити. Там не будет никаких поручителей.
  — А что за мной водится в Мэдисон-Сити? Вы не можете мне предъявить ничего, кроме смехотворного обвинения в том, что я принимал участие в карточной игре на деньги, — уверенно произнес Нидхэм.
  — Угу, — согласно кивнул Селби. — Но дело в том, что мы арестовываем вас по обвинению в убийстве. Как теперь насчет освобождения под залог? Протяните вперед руки.
  На лице Нидхэма появилось выражение крайнего ужаса.
  — Вы хотите сфабриковать обвинение, да? — закричал он. — Вы не имеете права…
  Шериф Брэндон ловко защелкнул на его запястьях наручники.
  — Как бы не так! — сказал он. — Чего-чего, а прав у нас хватает. Пойдемте, Нидхэм.
  Картежник вдруг как-то странно вытянулся, его губы сделались совсем тоненькими.
  — Что ж, я понял, к чему идет дело, — произнес он. — Вы хотите вывезти меня в свое графство и держать там в тюрьме, надеясь, что поручители не будут знать, где искать меня. Не думайте, будто это у вас получится. Хендли им все скажет. Такой трюк рассчитан на простачков, но если вам, деревенщине, так уж захотелось его испробовать — прошу!
  — Вот и отлично, — сказал Селби. — Пойдемте.
  Они проследовали на стоянку, где их дожидалась машина Брэндона. Селби помог Сильвии Мартин забраться на переднее сиденье, а сам сел с арестованным сзади. Всю дорогу до Мэдисон-Сити Нидхэм хранил полнейшее молчание.
  Поняв, что расспрашивать его бесполезно, Селби, воспользовавшись выдавшейся свободной минуткой, тихонько задремал. Перед этим он предложил Брэндону сменить его за рулем, но шериф только рассмеялся.
  — Черта с два, — ответил он. — Я великолепно продержусь еще сорок восемь часов. Вся беда, Дуг, в том, что ты пока молодой. Не закалился еще. Ты как студень, который не успел как следует застыть. Так что придется еще лет тридцать подождать. — И шериф улыбнулся во весь рот.
  — Рекс, ты начитался поваренных книг, — сонно констатировала Сильвия.
  — Нет, просто сегодня ночью мне чуть не отодрали уши, когда я устроил рейд на холодильник.
  Селби казалось, что они едут сквозь холодную ночь годы. К счастью, столбик термометра не упал настолько низко, чтобы пришлось прикрывать посадки дымом костров. Но прокурор замерз, тело его ныло, а умственное напряжение последнего дня было таким сильным, что, казалось, болели мозги. И все же он чувствовал, что нашел верное решение. Его решение должно было быть верным. Иного просто не существовало. Он понимал, что, если его версия окажется ошибочной, враждебная пресса сделает из него посмешище; Чарльз де Витт Стэплтон поведет жестокую и беспощадную войну. Ему придется проститься с креслом прокурора. В душе он был игроком. И сейчас ему предстояло поставить свою карьеру на неизвестную карту.
  Наконец машина остановилась возле тюрьмы. Брэндон открыл дверцу. Арестованный вышел, насмешливо оглядел здание и произнес:
  — Готов поспорить, что вы не продержите меня здесь и получаса. Я требую, чтобы мне позволили позвонить моему адвокату.
  — Кто ваш адвокат? — спросил Селби.
  — Сэм Роупер. Брэндон усмехнулся.
  — Что это он такое сказал, Дуг? Я не расслышал. Видишь ли, я стал немного глуховат на правое ухо. Простудился, наверно.
  — Он хочет позвонить адвокату, — объяснил Селби.
  — Что-что? — Лицо Брэндона сморщилось, словно он отчаянно силился расслышать говорившего.
  — Я хочу позвонить своему адвокату! — закричал Нидхэм. — Я требую, чтобы мне позволили это сделать.
  — А, все равно без толку, — заключил Брэндон безнадежно. — Не могу расслышать ни единого вашего слова. Проходите, проходите.
  Арестованный в наручниках поднялся на крыльцо. В дверях появился ночной тюремщик.
  — Здравствуйте, шериф. Кто это у вас? — поинтересовался он.
  Волна теплого, застоявшегося и пропитанного запахом тюремного дезинфектанта воздуха ударила им в ноздри. Зарешеченная дверь лязгнула позади них, словно закрылась навеки.
  — Задержанного мы пока не регистрируем, — сказал Брэндон, — Он взят во время облавы, и с ним еще не все ясно.
  — Я требую, чтобы мне дали возможность позвонить моему адвокату, — повторил Нидхэм.
  — Зачем вам нужен адвокат? — спросил Брэндон. — Вы же не арестованы.
  — Не арестован?
  — Нет.
  — Тогда выпустите меня отсюда!
  — Вы не можете выйти отсюда, пока не будет по всем правилам оформлено разрешение на освобождение.
  — Что же это за замкнутый круг получается? — в негодовании спросил Нидхэм.
  Брэндон взглянул на часы.
  — Знаешь, Дуг, пора бы нам сварить кофе и немного согреться, — сказал он. — А вы, Нидхэм, пока присядьте. Разрешение скоро будет оформлено.
  — Вы хотите сказать, что не собираетесь держать меня здесь?
  — А на каком основании?
  — Ну, это я и сам хотел бы узнать. Я требую, чтобы меня освободили.
  — Конечно, конечно. Вас освободят, — сказал Брэндон. — Единственное, что для этого требуется, это оформить разрешение.
  — Когда вы собираетесь его оформить?
  — Для этого придется проделать кое-какую бумажную работу. Так, обычная волокита. Поэтому не слишком горячитесь и не выдвигайте так много требований. От этого может повыситься давление.
  Они оставили Нидхэма в кабинете в обществе тюремщика, а сами удалились в небольшую комнатку под лестницей, где на газовой плитке уже булькал кофейник.
  — У нас есть еще пять или десять минут, — произнес Брэндон.
  Селби кивнул. Горячий кофе придал ему новых сил.
  — Боже, как я устал, — сказал он. — А ты, Сильвия?
  — Во всяком случае, от нескольких часов сна я бы не отказалась, — ответила она. — Кофе отличный… Может быть, Дуг, ты нам все-таки расскажешь свою версию?
  — Она основывается на том, что эти люди должны быть замешаны в исчезновении хостессы.
  — Почему ты так решил?
  — А ты сама подумай: Рекс Брэндон приехал в «Пальмовую хижину» и обвинил Мэдж в том, что она звонила мне, чтобы сообщить об убийстве. Хендли и Нидхэм слышали его слова. Но если предположить, что как раз по поводу этих людей она и хотела меня предупредить, то получается…
  — Теперь я уже сожалею, что двинулся напролом, — виновато произнес шериф. — Тогда мне все виделось гораздо проще.
  — Ладно, Бог с ним, — сказал Селби. — Короче, ты приехал туда и заявил, что это она звонила предупредить меня об убийстве. В доме в то время находились только двое картежников, Триггс и хостесса. Больше никого. Триггс, очевидно, знал о звонке, так как, скорее всего, сам отвозил ее в город. Возможно, он был не в курсе, кому она звонила и зачем, но он видел, как она заходила в дежурную аптеку, чтобы воспользоваться телефоном-автоматом. Таким образом, твое заявление не явилось для него большой неожиданностью. Тот факт, что она не решилась звонить из дома, а отправилась для этого в город, может означать две вещи. Во-первых, то, что она хотела, чтобы звонок остался для нас анонимным, а во-вторых, то, что она, возможно, боялась, что ее будут подслушивать. Поскольку Триггса ей опасаться было нечего, это нас снова наводит на мысль, что она хотела предупредить меня тайком от Хендли и Нидхэма. А ты пришел, и им все стало известно. Тебе она, конечно, все отрицала, но шулеры не стали бы ее даже слушать. Поэтому она разыграла истерику, убежала к себе в комнату и заперлась, а некоторое время спустя тихонько выскользнула через окно.
  — И что, по-твоему, произошло потом? — спросила Сильвия.
  По цементному полу коридора застучали шаги.
  — Звонят из Лос-Анджелеса, спрашивают мистера Селби, — сообщил появившийся на пороге тюремщик.
  Селби взглянул на часы, опустил чашечку с недопитым кофе на стол и, сказав «пойдем», заспешил по направлению к кабинету.
  Нидхэм сидел возле стола в угрюмом молчании. Селби снял трубку.
  — Алло, Селби слушает.
  Голос на другом конце линии зазвучал в комнате неожиданно громко. Слова говорившего были отчетливо слышны по всему кабинету.
  — Это Рокуэй, дежурный помощник шерифа Лос-Анджелеса, — произнес мужской голос. — Мы непрерывно обрабатывали Хендли с тех самых пор, как вы уехали, и он раскололся.
  — Он не показался мне человеком, который станет откровенничать, — недоверчиво заметил Селби. — Я думал, что он будет запираться до последнего и что лучше попытать счастья со вторым. Что он сказал? — Селби бросил на Нидхэма быстрый взгляд, которого тот, похоже, ждал. Его лицо скривилось в презрительной усмешке.
  Селби прикрыл ладонью трубку и оживленно сообщил шерифу:
  — Хендли сознался.
  Нидхэм издал саркастический смешок.
  — Попробуйте-ка лучше что-нибудь новенькое, — произнес он. — Меня на таких штучках не проведешь. Трюк-то с бородой.
  Селби вновь заговорил в телефонную трубку:
  — Алло, Рокуэй? Сообщите, пожалуйста, подробности.
  — Сперва у нас сложилось о Хендли такое же мнение, как и у вас, — заговорил Рокуэй. — Он показался нам крепким орешком. Но, видимо, он немного пораскинул мозгами и решил, что ему нет никакого смысла отдуваться за Нидхэма. История такова: молодой Стэплтон как-то сел за руль, приняв гораздо больше, чем следовало. Дело было в Сан-Диего. По дороге он на полном ходу налетел на молодую женщину и сшиб ее. Он страшно перепугался и, недолго думая, удрал. Женщина вскоре скончалась. Ее отцом оказался тот самый бродяга, которого вы нашли мертвым в мотеле.
  Очевидно, дочь рассказала ему перед смертью достаточно, чтобы он смог выяснить, в какой части страны зарегистрирована машина. Кроме того, она дала ему ее описание. Это была довольно приметная спортивная модель, и он не сомневался, что узнает ее сразу, как только увидит. Он принялся бродить в окрестностях Мэдисон-Сити, но безрезультатно. Наконец, вчера вечером ему повезло — он заметил эту машину в гараже закусочной «Пальмовая хижина». Он посмотрел имя владельца в регистрационных документах и начал обследовать корпус машины в поисках следов столкновения. Он не знал, что Стэплтон успел с тех пор перепродать машину, и его смутило то, что теперь на ней был новый номерной знак.
  — Да, да, все сходится, — взволнованно подтвердил Селби. — Что же произошло дальше?
  — В тот вечер Хендли и Нидхэм собрались приехать в «Пальмовую хижину» из Лос-Анджелеса. Триггс предупредил их, что у него на примете есть парочка простаков, которых было бы неплохо обчистить. Приехав первым, Нидхэм заметил, что возле машины Каттингса крутится какой-то подозрительный тип. Сперва он решил, что бродяга собрался угнать машину, и поймал его за шиворот. Чтобы оправдаться; Уоткинсу пришлось рассказать Нидхэму, кто он такой и что ему нужно. Он назвал свою фамилию и заявил, что отыскал машину, которая сбила его дочь. Он был очень взволнован. Он сказал, что собирается известить полицию и что-то там еще насчет доказательств.
  Далее некоторые моменты могут оказаться не совсем точными, потому что Хендли явно пытается себя выгородить. Вот что, по его словам, произошло потом. У них с Нидхэмом имелась целая куча долговых расписок Джорджа. Они понимали, что, если молодой Стэплтон загремит в тюрьму по обвинению в наезде, старик плотно перекроет ему финансовый краник, и все эти долговые обязательства так и останутся ворохом бумаги. Им во что бы то ни стало нужно было сделать так, чтобы Джордж сохранил возможность вытягивать деньги из своего папаши. Иначе плакали их двадцать тысяч. Кроме того, у них было соглашение, что Джордж дает долговые расписки под гарантию той части наследства, которая достанется ему после смерти отца, поэтому у Хендли и Нидхэма имелись далеко идущие планы в отношении состояния Стэплтона-старшего. Очевидно, им было известно, откуда у Каттингса взялась его новая машина, потому что они играли с Джорджем уже месяц или полтора и знали, что раньше она принадлежала ему.
  Согласно распределению ролей, Нидхэм был должен работать под простака. Он всегда появлялся первым, а Хендли показывался лишь минут через тридцать — сорок, словно шел по его следу. Не зная, что делать, и решив дождаться приезда Хендли, Нидхэм связал Уоткинса и оставил его лежать в гараже. Затем он вошел в «Пальмовую хижину» и принялся делать вид, что убивает время. Наконец появился Хендли. Нидхэм быстро ввел его в курс дела, и они вместе отправились в гараж потолковать с Уоткинсом. Войдя в гараж, они обнаружили, что он весь полон автомобильных выхлопов и Уоткинс мертв. Дело в том, что Уоткинс собирался отогнать машину в полицию и к тому моменту, когда его поймал Нидхэм, даже успел завести мотор. Оставляя его связанным в гараже, Нидхэм мотор не выключил. Короче, ситуация резко осложнилась. Они решили, что самое лучшее будет позвать Стэплтона и все ему рассказать. Так они и поступили.
  Неожиданно Стэплтону пришла в голову прекрасная идея. Двое его приятелей, Каттингс и Глизон, в тот день сняли в мотеле «Кистоун» коттедж, однако ночевать там не собирались. Они ехали на воскресную прогулку и оказались в городе проездом. Бывшие с ними девушки к тому времени уже отправились спать в свой, отдельный коттедж. Сами же ребята решили кутить до утра и выспаться позднее, на яхте.
  Стэплтон знал их коттедж. Это было единственное известное ему место, куда можно было подкинуть труп и тем самым уничтожить всякую связь происшествия с завсегдатаями «Пальмовой хижины». Они выключили мотор машины, вытащили труп из гаража и погрузили его в автомобиль Стэплтона, на котором отвезли к коттеджу. И тут Нидхэма осенило! Смерть от угарного газа — всегда смерть от угарного газа, независимо от того, откуда этот угарный газ взялся. А почему бы не инсценировать все так, будто этот тип пробрался в коттедж с намерением кого-то убить и, дожидаясь в засаде, задохнулся из-за неисправной печки? Они зажгли печку, вытащили из кармана покойника карандаш и написали на листке бумаги записку, содержание которой туманно намекало на то, что Уоткинс задумал какую-то месть, собираясь расправиться со своей жертвой с помощью пистолета. У Нидхэма был пистолет. Они стерли с него отпечатки пальцев и вложили в руку мертвеца. Потом засунули труп за шкаф — и дело сделано. Но тут они допустили ошибку. Все они сильно перенервничали, и им нестерпимо хотелось глотнуть чего-нибудь крепкого. В машине у молодого Стэплтона в отделении для перчаток лежала бутылка виски, которую он умыкнул с празднования дня рождения своего отца. Имелись у него и стаканчики. Они налили себе по полной, выпили, но, уходя, забыли прихватить с собой бутылку и три стакана.
  Хендли говорит, что не желает быть козлом отпущения. Он не верит, что Нидхэм случайно оставил связанного Уоткинса в гараже с работающей машиной на те самые двадцать или тридцать минут, которые были необходимы, чтобы навсегда убрать этого правдолюбца с их пути. Он говорит, что, надеясь на наше снисхождение, готов дать на суде показания против Нидхэма и Стэплтона, и тогда им уж точно не отвертеться. В прошлом у него есть кое-какие грехи перед полицией, и он согласен посидеть в тюрьме, но хочет попросить вас устроить так, чтобы срок, объявленный ему за былые дела, и срок за соучастие в убийстве шли одновременно. Он требует обещания, что наказание не будет слишком суровым. Тогда он согласится…
  — Он все врет! — заорал Нидхэм, попытавшись вскочить на ноги и вырывая запястья из наручников. — Этот Хендли — грязный, вонючий лжец! Дать против меня показания! Хрена лысого — не выйдет! Это он втянул меня во все. Я не хотел. Он заставил меня…
  Селби осторожно опустил трубку на рычаг. Карандаш Сильвии Мартин проворно засновал по бумаге, делая стенографические пометки.
  — Хендли сам во всем виноват! — не унимался Нидхэм. — Он приехал на полчаса позже меня и поймал того типа возле машины Каттингса. Мотор в ней уже работал. Карло было решил, что бродяга собрался ее угнать, но Уоткинс объяснил, что из-за этой машины погибла его дочь и что теперь он собирается отогнать ее к полицейскому участку. Ему удалось ее завести, закоротив провода возле замка зажигания. Молодой Стэплтон однажды рассказал нам, что влип, сбив в Сан-Диего какую-то девчонку. Это мы посоветовали ему тогда продать машину в другую часть штата. У нас было больше чем на двадцать тысяч расписок. Мы не могли допустить, чтобы с ним приключились какие-то неприятности. Короче, Хендли треснул того малого разок по голове и оставил лежать в гараже рядом с выхлопной трубой. Затем он вошел в дом, и мы принялись за игру. Приблизительно через полчаса он вышел, выключил мотор, а вернувшись, сообщил, что нашел его мертвым возле работающей машины. Я тогда сразу смекнул, что произошло. Но предпочел помалкивать. Стэплтон же все принял за чистую монету.
  — Допустим. Что было дальше? — сурово спросил окружной прокурор.
  Нидхэм не заставил упрашивать себя дважды. Его лицо подергивалось. Слова торопливо сыпались с дрожащих губ.
  — Если вам нужно подтверждение, кто действительно заварил кашу, отправляйтесь в логово Хендли. Это небольшое бунгало на улице Южная Финера. Я дам адрес. Загляните в подвал. Там вы найдете Мэдж Трент, хостессу из «Пальмовой хижины». Вероятно, она выследила Хендли, когда он ходил в гараж выключать мотор и осматривать тело. Во всяком случае, ей все стало известно, и она пыталась вас предупредить. Когда шериф проболтался о звонке, она поняла, что теперь ей несдобровать, и решила бежать через окно. Однако Хендли разгадал ее план и уже поджидал у дороги, чтобы сделать ей наркотический укол. Он наркоман. Что до меня, то я подобными вещами не балуюсь. Так вот, Хендли поймал ее, ввел достаточно сильную дозу морфия, а когда она отключилась, мы отвезли ее в Лос-Анджелес. Перед тем как мы отправились промышлять в игорную, Хендли сделал ей еще один укол. Он сказал, что теперь она долго не придет в себя и у нас будет достаточно времени, чтобы решить, как с ней поступить. Но я-то знал, что он намеревался с ней сделать. Он ввел бы ей смертельную дозу наркотика и подбросил тело в какую-нибудь дешевую ночлежку, где она постепенно… Селби схватил телефонную трубку. — Адрес! — властно приказал он. — Адрес сию же секунду!
  Глава 20
  К тому времени как Сильвия Мартин закончила печатать признание, — первые солнечные лучи, проникнув сквозь зарешеченное тюремное окно, уже образовали на полу яркую лужицу света.
  — Нидхэм, прочтите и удостоверьтесь, что здесь все правильно, — произнес Селби, протягивая ему протокол. — Затем поставьте внизу подпись и рядом своим собственным почерком напишите, что это ваше добровольное и чистосердечное признание, что оно было сделано без каких-либо угроз или обещаний с моей стороны, что вас не запугивали и не принуждали. Конечно, если что-то из перечисленного мной не соответствует истине, вы это писать не обязаны.
  — Тут все верно, все правда, — проговорил Нидхэм. — Мой пример лишний раз подтверждает, в какой дурацкой ситуации может оказаться человек, если позволит кому-нибудь втянуть себя в аферу. — Он взял ручку и принялся подписывать листки.
  Селби наклонился, выхватил ручку из его пальцев и сказал:
  — Прочтите.
  Сильвия Мартин сидела, откинувшись на спинку стула и закрыв глаза. Рекс Брэндон, покуривая самокрутку, наблюдал, как Нидхэм перечитывает протокол. Селби, измотанный и уставший, испытывающий странное ощущение, что его тело превратилось в какой-то вечно движущийся и функционирующий отдельно от сознания механизм, набивал трубку. Он сидел, развалившись в непринужденной позе, и удивлялся, что совершенно не хочет спать. Раскурив трубку, он поднялся и принялся расхаживать по кабинету, временами делая короткие, нервные затяжки. Нидхэм перевернул последнюю страницу протокола и сказал:
  — Здесь все верно. Все точно так, как оно произошло.
  Он взял перьевую ручку и поставил подпись, а потом добавил приписку, подтверждавшую, что это было его добровольное и чистосердечное признание.
  — Теперь я хочу получить от вас однозначный ответ, — сказал Селби. — Джордж Стэплтон вошел в гараж уже после того, как Уоткинс был мертв?
  — Да. Я-то сразу все понял, а вот он так и не догадался, что Хендли помог Уоткинсу отправиться на тот свет. Хендли притворился, что просто случайно наткнулся на труп. Видите ли, мы не могли допустить, чтобы Джордж заподозрил что-то такое, что дало бы ему потом возможность обвинить нас в убийстве. Иначе как бы мы получили двадцать тысяч с человека, который мог отправить нас обоих на электрический стул, стоило ему только раскрыть рот? Хендли убедил Стэплтона, что в сложившейся ситуации будет лучше, если труп обнаружат где-нибудь подальше от «Пальмовой хижины», и сам же подал идею подкинуть его в коттедж, который занимали Каттингс и Глизон.
  Селби пристально взглянул на шерифа.
  — Все понятно, Дуг. Пойдем, — сказал Брэндон. Они отвели Нидхэма обратно в камеру.
  — Надо мне все-таки было побриться, прежде чем ехать сюда, — произнес Селби, проведя ладонью по щетине.
  — Знаешь, давай сделаем вот что, — предложил Брэндон. — Сейчас мы все отправимся ко мне домой. Моя жена приготовит завтрак. Заодно там можно принять ванну и побриться. Ты не против, Сильвия? Не отказалась бы ты сейчас от хорошей горячей ванны?
  — И яичницы с ветчиной на завтрак? — добавила она. Брэндон кивнул. Она потянулась, подняв руки над головой, вздохнула и, взглянув на часы, сказала: — Однако пора бы нам услышать из Лос-Анджелеса, что…
  В этот момент зазвонил телефон. Селби схватил трубку. В тишине тюремного кабинета слова, произнесенные помощником шерифа Лос-Анджелеса на другом конце провода, прозвучали громко и отчетливо:
  — Еще раз здравствуйте, Селби. У меня для вас кое-что есть. Вам знаком парень по имени Росс Блэйн?
  — Да, знаком.
  — У вас к нему никаких претензий?
  — Некоторое время назад у него были небольшие неприятности, но теперь с этим все улажено. Он хороший парень.
  — Вся заваруха произошла там, в бунгало Хендли, — продолжал помощник. — Этот молодой человек, Блэйн, похоже, был влюблен в Мэдж Трент, ту самую хостессу, которую вы разыскивали. Это она звонила вам утром по телефону предупредить относительно убийства. Видимо, что-то помешало ей договорить до конца, потому что тот, кто поджидал ее снаружи в машине, посигналил, и она, бросив трубку, выбежала из телефонной будки. Она вернулась обратно в «Пальмовую хижину», но вскоре туда явился шериф и обвинил ее в том, что анонимный звонок в лабораторию судебной экспертизы был делом ее рук. Эти слова не миновали ушей той парочки, о которой она и пыталась вас предупредить. Девушка поняла, что теперь ей грозит опасность, убежала в свою комнату, заперлась и разыграла истерику. Хозяин закусочной, Триггс, был с ней заодно. Это он отвозил хостессу к телефону-автомату и теперь не меньше ее волновался за последствия. Она выбралась из дома через окно, дошла до дороги и позвонила Россу Блэйну, чтобы он ей как-нибудь помог. Блэйн одолжил у Стэплтона машину и поехал к ней, но ее не оказалось в условленном месте. Похоже, тут Хендли удалось их переиграть. Он заставил девушку сесть в свою машину, накачал ее морфием и привез прямиком к себе домой. Очевидно, они отъехали за каких-нибудь пять или десять минут до появления Блэйна.
  Примчавшись на место и не обнаружив девушки, Блэйн быстро сообразил, что должно было произойти. Он приехал в Лос-Анджелес и пустился на поиски. Ему удалось выяснить, где жил Хендли, и он, недолго думая, отправился туда. Чтобы следить за порядком в бунгало и выполнять обязанности телохранителя, у Хендли был нанят специальный человек. Он набросился на Блэйна с ножом, и парень получил довольно сильные раны. Однако и Блэйн не сплоховал. У охранника проломлен череп, и его до сих пор не могут привести в чувство. Блэйн обнаружил, что девушка все еще находится под действием наркотика, но вместо того, чтобы, как подобает в таких ситуациях, сообщить нам, доставил ее в больницу. Докторам пришлось над ней изрядно поколдовать. Теперь она вне опасности, но, видимо, нагрузка на организм оказалась слишком большой. Похоже, она бредит. Она все время кричит, чтобы мы заказали какой-то телефонный разговор и передали девочке по имени Руби, что Койоту не удалось добраться до бедной Крольчихи-мамы. Мы опасаемся, что у нее нарушилась психика.
  — Вы сейчас в больнице? — спросил Селби.
  — Да.
  — О’кей. Ничего страшного. Дайте ей возможность заказать этот разговор. Теперь слушайте: Нидхэм подписал признание. Факты оказались почти такими, как я изложил в оставленной вам записке. Хендли придется доставить сюда. Его будут судить за преднамеренное убийство. Так что его песенка спета.
  — Что ж, если вам удастся надеть на его шею пеньковый галстук, я нисколько не обижусь, — искренне произнес помощник шерифа. — А то всякий раз, как мы принимались задавать ему вопросы, он только хихикал.
  — Скажите ему, что вы нашли Мэдж Трент, объясните, где и при каких обстоятельствах, и у него живо отпадет охота хихикать, — посоветовал Селби.
  — Пожалуй, это мысль, — согласился помощник. — Мое дежурство уже заканчивается, но я обрисую ситуацию своему сменщику. Так что, если понадобится какая-нибудь помощь, звоните. Он будет в курсе. Между прочим, этот ваш Блэйн и хостесса собираются отправиться на машине Стэплтона в Юму и там пожениться. Во всяком случае, так говорит Блэйн. Вы не против?
  — Не только не против, но даже поднесу им свадебный подарок, — ответил Селби. — Передайте им мое благословение.
  — Слушайте, ребята, а в вашем графстве вообще когда-нибудь спят? — спросил помощник шерифа.
  — Нет, — ответил Селби. — У нас нет сменщиков. Приходится отдыхать в промежутках между расследованиями. Спасибо за все, что вы для нас сделали.
  — О’кей. Рады были помочь. Вы нам тоже неплохо подсобили. Во время облавы в игорном притоне в сети попалась довольно крупная рыба… Так держать.
  — Постараемся, — ответил Селби, уже опуская трубку на рычаг.
  Они отправились к Брэндону домой. Миссис Брэндон, хозяйственная женщина, большую часть жизни проведшая на овечьих фермах, уже давно привыкла ничему не удивляться. Она нарезала толстыми ломтиками ветчину, поджарила яичницу и подогрела бисквиты. Селби побрился и принял ванну. Период похолодания закончился. Солнышко тепло пригревало с небес. Листья растущей в садике перед домом шерифа пальмы отбрасывали длинные темные тени на лужайку.
  — Спасибо за гостеприимство, Рекс, — сказал Селби. — Не знаю, как это объяснить, но мне ужасно не хотелось возвращаться в свою квартиру… по крайней мере, пока. Мне не хотелось оставаться наедине с собой. Наверное, это из-за того, что впереди нас ждет неприятная обязанность…
  — И у меня то же самое, — подхватила Сильвия Мартин. — Мысль о том, что надо вернуться к себе и принять ванну, вызывала у меня нервную дрожь. Приход в твой нормальный, человеческий дом возвратил меня в колею.
  — Да уж, сознание того, что вскоре нам придется нарушить покой семейства Стэплтонов, особого удовольствия не доставляет, — произнес Брэндон. — Хотя, не скрою, мне интересно взглянуть, как поведет себя великий и могущественный мистер Стэплтон, когда увидит нас в очередной раз. Ну, пошли.
  Они подъехали к особняку Чарльза де Витта Стэплтона. Как раз в этот момент сам хозяин, еще в махровом халате и шлепанцах, вышел забрать воскресные утренние газеты. Когда он заметил вылезающую из машины троицу, лицо его потемнело от ярости.
  — Послушайте, это уже переходит всякие границы, — сказал он. — Я имел долгую беседу с Джорджем, и он заверил меня, что ни к каким авариям не имеет абсолютно никакого отношения. Так что вы пришли не по адресу. Я не позволю вам войти в дом.
  — Очень сожалею, мистер Стэплтон, но у нас для вас плохие новости, — произнес Селби. — Поверьте, я искренне вам сочувствую.
  — О чем вы?
  — Нам надо повидать Джорджа, — ответил Селби.
  — Но я же только что сказал, что вам этого сделать не удастся.
  — Думаю, после того как мы несколько минут с ним поговорим, вещи предстанут перед вами в совершенно ином свете, мистер Стэплтон. Со своей стороны могу обещать, что постараюсь сделать минимальной огласку, которая в данном случае окажется неизбежной.
  — Какая еще к черту огласка! — взорвался Стэплтон. — Это вы и ваши выходки получат огласку. Подождите, вы еще увидите, какую трепку вам задаст «Блейд»… Парочка неотесанных чиновников из коровьего графства, возомнивших, будто им море по колено! Да вы в подметки не годитесь последнему столичному регулировщику! Вы…
  — Я не собираюсь с вами спорить, мистер Стэплтон, — бесстрастно произнес Селби. — Когда вы вчера отпустили эту шутку, я сказал, что готов бросить вызов. С тех пор мы не теряли времени даром. И теперь мы пришли арестовать вашего сына за убийство.
  — Вы хотите сказать, что собираетесь обвинить его в убийстве только на основании того, что какой-то бестолковый свидетель заявил, что видел на месте происшествия машину, похожую на машину моего сына?
  — Нет, — перебил Селби. — Мы собираемся обвинить его в убийстве Эмила Уоткинса, того самого человека, который вчера утром был найден мертвым в мотеле «Кистоун».
  Стэплтон посмотрел на него, широко раскрыв глаза.
  — Боже праведный, — произнес он. — Но вы же совершенно свихнулись!
  На пороге дома, одетый и аккуратно выбритый, появился Джордж Стэплтон.
  — Почему задержались газеты, па? — крикнул он. — Мне не терпится узнать, чем закончился матч между… — Внезапно он замолчал, увидев на лужайке небольшую группу людей.
  — Подойдите, пожалуйста, к нам, Джордж, — обратился к нему шериф Брэндон. — Нам нужно с вами поговорить.
  Молодой Стэплтон помялся, сделал полуоборот, словно собираясь снова войти в дом, затем нехотя подошел к шерифу.
  — Джордж Стэплтон, именем закона я арестую вас как косвенного соучастника убийства Эмила Уоткинса, чье безжизненное тело было обнаружено вчера утром в мотеле «Кистоун», — объявил Брэндон.
  — Вы рехнулись, — ответил Джордж. — Мой отец уже говорил вам, что я…
  — Ваш отец может уладить неприятности с дорожными штрафами, — перебил Селби. — Он может купить вам скоростную машину, может, когда дело касается мелочей, дать вам почувствовать, что вы выше закона… Но на этот раз вы зашли слишком далеко. Вы обвиняетесь в соучастии в преднамеренном убийстве, Джордж. Если вы не будете запираться, если вы расскажете всю правду, если вы сумеете доказать, что не знали, что Хендли умышленно оставил Уоткинса в гараже рядом с работающим двигателем машины, возможно, приговор будет смягчен. В противном случае вам придется отвечать за убийство.
  Лицо молодого Стэплтона передернулось от противоречивых эмоций. В его глазах застыло выражение изумления и недоверия.
  — Хэндл и запер его в гараже? И включил мотор? — ошарашено произнес он.
  — Совершенно верно, — ответил Селби. — У них было на двадцать тысяч ваших долговых расписок. Из разговоров с вами они знали, почему вы продали свою прежнюю машину. Более того, не исключено, что именно они и посоветовали вам от нее избавиться. Когда на горизонте показался Уоткинс, они поняли, что если они не хотят распроститься с мечтой получить свои двадцать тысяч, то его придется убрать.
  — Джордж, скажи ему, что он бессовестный лжец, и возвращайся в дом, — произнес Чарльз де Витт Стэплтон, сделавшийся вдруг каким-то слабым и жалким в своем мешковатом халате. Штанины его пижамы развевались над обутыми в шлепанцы ногами.
  Белый, как полотно, молодой Стэплтон повернулся к своему отцу.
  — Он не лжец, папа. Он говорит правду.
  — Что?! — переспросил Стэплтон. Джордж молча кивнул.
  — Джордж, тебе придется пойти с нами, — произнес шериф.
  Отец стоял, остолбенело уставившись на своего сына.
  — Ты… Ты хочешь сказать… Джордж… ты не делал!.. Ты не мог, черт возьми!.. Ты хочешь сказать, что сбил какую-то женщину, смертельно ее ранил, а потом убежал как мальчишка?
  — Но я был пьян, — попытался объяснить Джордж.
  — Пьян! — взревел Стэплтон. — Это не оправдание! Это только ухудшает дело. Как ты мог?..
  — Этот эпизод уже не имеет особого значения, — произнес Брэндон. — Ваш сын был косвенным соучастником хладнокровного, преднамеренного убийства.
  — Мой сын… — проговорил Стэплтон, глядя широко раскрытыми, остановившимися глазами.
  — Ваш сын, Джордж Стэплтон, — мрачно повторил шериф.
  Свернутая в трубочку газета выскользнула из ослабевших пальцев Стэплтона и с глухим стуком упала на землю.
  — Я хочу вам кое-что сказать, Стэплтон, — обратился к нему Брэндон. — В мою юность парни не совершали подобных поступков. Отцы заставляли их помогать по хозяйству, скирдовать сено. Им нужно было самим зарабатывать себе на учебу. Это такие люди, как вы, ответственны за то, что происходит сегодня с молодежью. Джордж рос хорошим мальчиком. Вы купили ему скоростную машину. Его остановили за превышение скорости. Вы накинулись на патрульного полицейского и заставили его порвать уведомление о штрафе. Один или два раза его арестовывали за езду в нетрезвом виде. Вы смогли это уладить. Что ж, попробуйте уладить теперь то, что случилось на этот раз… Пойдем, Джордж.
  Брэндон взял Джорджа за локоть и повел к машине. Когда они уехали, Чарльз де Витт Стэплтон еще долго стоял посреди лужайки, глядя бессмысленным взором вслед машине, увозившей его сына по направлению к тюрьме. Его лицо, опухшее со сна, казалось сейчас постаревшим сразу лет на десять. Его тело безвольно поникло под складками мешковатого халата.
  Глава 21
  Селби открыл ворота находившегося в подвале дома гаража, где стояла машина Сильвии. Когда они вошли в мягкий полумрак, он ласково обнял ее за талию.
  — Ты устала, Сильвия? — спросил он.
  — Так устала, что просто с ног валюсь, — ответила она. — Но это не главное. Знаешь, еще меня буквально распирает от гордости.
  — Чем же ты так гордишься?
  — Тобой, Дуг.
  — Можно подумать, что я сделал что-то особенное. Плелся по следу, как черепаха.
  — Нет, вы только послушайте! Он плелся! Ты сопоставил все факты, обо всем догадался, поймал преступников и вынудил их признаться. И если это ты называешь «плестись», то хотела бы я знать, как выглядит следующая скорость. Братишка, помяни мое слово: пусть некоторые в этом городе думают, что ты в подметки не годишься нью-йоркским профессионалам, но… короче, не забудь прочитать завтрашний выпуск «Кларион», Дуг Селби.
  Он весело рассмеялся и еще крепче прижал ее к себе.
  — Но ведь к тому, что все закончилось именно так, приложила руку и ты, — заметил он.
  Она с нежностью посмотрела на него своими бархатными, темно-карими глазами. Но, позволив себе расслабиться лишь на мгновение, тут же освободилась от его объятий.
  — Сгинь, нечистый, — шутливо сказала она. — Ты деморализуешь меня, а у меня сейчас нет времени на подобные вещи… по крайней мере до тех пор, пока я не напишу для «Кларион» такую статью, от которой у всех просто глаза на лоб вылезут, а кто-нибудь даже оросит газетный лист парочкой слезинок.
  — А потом? Скажем, вечером, ближе к полуночи… Как насчет небольшого ужина в «Пальмовой хижине»?
  — А почему именно там, Дуг?
  — Я хочу переговорить с Триггсом. В конце концов, я не вижу, почему он должен расставаться с лицензией. Конечно, жадность в этой истории с картами сослужила ему плохую службу, но ведь не казнить же его за это, верно?.. Как-никак, а он довез Мэдж до телефонного автомата, чтобы она смогла предупредить меня об убийстве. Он знал, что рискует, потому что, проведай Хендли об этой вылазке, — и не сносить бы им обоим головы. И все же он не струсил.
  Она ловко проскользнула за руль, повернула ключ в замке зажигания и поставила ногу на педаль газа.
  — Итак, до завтра, господин окружной прокурор.
  — До полуночи, мисс Королева Репортеров, — отозвался Селби с полупоклоном.
  Она кивнула, весело улыбнулась, вывела машину задним ходом из гаража, переключила передачу и, помахав ему рукой, исчезла за углом.
  Выйдя на улицу, Селби еще долго стоял в лучах солнечного света.
  Его квартира показалась ему нереальной и расплывчатой. Онемевшее от усталости тело требовало отдыха. Но мозг продолжал действовать. Не считаясь с физическим утомлением и нервным перенапряжением, его мысли неслись вперед, строгие и отчетливые, позволяя видеть события и факты так, словно он смотрел на них сквозь увеличительное стекло.
  Открывая дверь, он услышал, что в комнате звонит телефон. Он снял трубку и узнал сухой, спокойный голос шерифа Брэндона.
  — Я решил, что лучше сообщить это прежде, чем ты ляжешь спать. Стэплтон выложил все, что знал, прямо в машине, по дороге в тюрьму. Думаю, к убийству он отношения не имеет. Он тогда прилично перепугался. Что касается наезда, то тут он влип крепко и этого не отрицает. Говорит, что мучился с тех самых пор, как это произошло. Кстати, ему оказалось кое-что известно о Марсии Уоткинс. Парень, с которым она сбежала из дома, — Хьюго Ларкин, сын Отто Ларкина, нашего шефа полиции. Лично я о Хьюго никогда не был высокого мнения. Он порядочный трепач. Очевидно, трое или четверо из его дружков знали Марсию, но только по имени. Она принадлежала к числу тех девушек, которые верили в новый порядок вещей. Она не обращала внимания на условности. Любовь для нее значила все, законный брак — ничего. И Хьюго решил воспользоваться ее взглядами. Возможно, некоторое время он ее даже любил. Однако узнав, что ситуация осложнилась и Марсия ждет ребенка, он сделал реверанс и оставил ее у разбитого корыта.
  — Интересно, знал ли об этом Отто Ларкин в тот момент, когда мы обнаружили письма? — произнес Селби.
  — Одному Богу известно. Сейчас Ларкин конечно же будет все отрицать, говорить, что ни о чем не догадывался. Пусть это останется на его совести. Теперь слушай дальше. Чарльз де Витт Стэплтон натянул штаны прямо поверх пижамы и висел у меня на хвосте до самой тюрьмы. Он совершенно выбит из колеи. Честно говоря, Дуг, я даже начинаю ему сочувствовать. Теперь ему стало ясно, сколь много из того, что случилось, произошло по его вине. Он хочет отыскать дочурку Марсии и обеспечить ребенку самый лучший уход и образование, пока она не вырастет.
  — Что ж, мы ему мало чем можем помочь. Наезд был совершен в графстве Сан-Диего. Джорджу придется расплачиваться за свои дела там.
  — Ты не станешь привлекать его как соучастника убийства?
  — Думаю, к убийству он отношения не имеет. Скорее, он просто выполнял то, что ему приказывал Хендли.
  — О’кей, Дуг. Ну вот, теперь ты в курсе дела насчет Хьюго Ларкина и поведения Стэплтона-старшего. Его не узнать. Весь пар из него вышел. Он очень тяжело воспринял этот удар.
  — Спасибо, что позвонил, Рекс, — ответил Селби. — Хорошо бы и тебе выспаться.
  — Я как раз собираюсь… вернее, уже начинаю, — зевнув, произнес Брэндон. — Ладно, до встречи, Дуг.
  Селби повесил трубку и пошел в ванную. Вид собственного лица в зеркале вызвал у него неприятное ощущение. Кожа лоснилась и была серой от утомления. Как ни странно, спать не хотелось. Он пожалел, что не попросил у дока Трумэна таблетку снотворного, вытащил из кармана трубочку и забылся ей.
  В дверь позвонили. Селби поднялся со стула, подошел и открыл. Инее Стэплтон прошла мимо него в комнату. На её лице виднелись следы слез. Селби молча закрыл дверь и обернулся к ней. На какое-то мгновение их взгляды встретились, но она отвернулась и отошла к окну. Она стояла, глядя на залитую солнцем улицу. В ее позе чувствовалась решимость. Когда она вновь обернулась к нему, ее голос был тверд.
  — Дуг, достаточно ли у тебя великодушия, чтобы простить? — произнесла она.
  Селби почувствовал, как в нем закипает негодование.
  — Инее, я обязан выполнять свой долг, и я…
  — О, я не имела в виду это, — нетерпеливо перебила она. — Я имею в виду отца, Дуг. Джорджу придется понести наказание. Я не знаю, каким оно будет. Надеюсь, не слишком суровым, но достаточным.
  В последнее время он совсем отбился от рук. Тебе это известно не хуже меня. В тот раз, когда ты спросил меня об этом, я не ответила, потому что думала, что подобные вопросы касаются только членов нашей семьи и что отец сам решит, как ему поступать с Джорджем. Понимаешь, в том, что произошло, виноват не один Джордж. Отец слишком долго смотрел сквозь пальцы на его поведение. Но что хуже, отец считал, что положение, которое он занимает здесь, в нашем городе, делает его выше обычных людей, а значит, и выше законов, которые правят обычными людьми. Он всегда считал свои желания законом для других. Помню, однажды, когда Джордж сел за руль в сильном подпитии, его задержал полицейский. Полицейский доставил его домой. Отец пришел тогда в ярость, но не из-за Джорджа, а из-за наглости полицейского. Теперь ему приходится пожинать плоды собственного… Знаешь, Дуг, за эти несколько часов он превратился в старика. Когда шериф увез Джорджа, отец вернулся в дом, чтобы одеться. Его руки так тряслись, что он едва смог застегнуть пуговицы.
  Он накричал на тебя вчера вечером. Признаюсь, тогда я на тебя тоже обиделась. Я не понимала, неужели ты не мог найти какой-нибудь способ все уладить, не ссорясь с ним. Теперь вещи выглядят для меня иначе. Мне кажется, что я начинаю понимать тебя… а заодно и себя, свое положение.
  — Что ты имеешь в виду? — спросил он.
  — Я начинаю понимать, какое это несчастье — иметь деньги. Взгляни на меня. Я болтаюсь по городу, вожусь с какой-то благотворительной деятельностью… Пойди я работать, я получала бы жалованье, которое мне попросту не нужно, лишая кого-то возможности зарабатывать свой честный хлеб.
  Только, пожалуйста, не перебивай меня. Я пришла сюда, чтобы сказать тебе об отце… сказать о себе самой. Я вела себя как противная, избалованная девчонка… Не знаю, быть может, я ревновала. Мне было обидно, что все твое время уходит на какие-то другие вещи, но теперь я понимаю, почему так получалось. Просто в жизни ты рассчитываешь только на себя. Ты любишь работать, и тебя тянет к людям, которые в этом похожи на тебя. Я… — Она подошла и положила руку ему на плечо. В ее глазах читалась решимость. — Я зашла сказать тебе, Дуг, что завтра я уезжаю поступать в адвокатскую школу. Я буду изучать юриспруденцию. Я хочу, чтобы в этой жизни из меня что-нибудь вышло. И… кто знает, господин окружной прокурор, может быть, когда-нибудь мне выпадет защищать человека, которого будете обвинять именно вы. И тогда-то я, наконец, заставлю вас меня уважать.
  — Инее, прошу тебя… — начал он.
  Она отстранилась от него, подошла к двери, распахнула ее и, обернувшись с порога, гордо подняв подбородок и с вызовом взглянув ему в глаза, произнесла:
  — Полагаю, на сегодняшний вечер у тебя уже назначено свидание?
  Он почувствовал отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, ощутил нервную дрожь, которую она с таким усилием пыталась преодолеть. Ему вдруг ужасно захотелось солгать, но он не смог. Он только молча опустил голову.
  — Тогда вперед, — сказала она. — Смотри, не опоздай. Но запомни: отныне я тоже сама буду строить свою жизнь. Я знаю тебя, Дуг Селби. Ты далеко пойдешь. И не потому, что тебя интересует политика, власть или деньги. Нет. Просто ты стремишься прожить свою жизнь по максимуму. Что ж, я попробую теперь прожить так свою… И мы встретимся.
  — Когда? — спросил Селби.
  — Когда я буду допущена к адвокатской практике, — ответила она и захлопнула за собой дверь.
  Селби прошелся ко комнате и остановился у окна, там, где только что стояла Инее. Он увидел, как она, ни разу не оглянувшись и не посмотрев на его окна, пересекла тротуар, села в свой большой кремовый автомобиль и рванула с места.
  Селби раскрыл окно. Теплый воздух южной Калифорнии ласково коснулся его лица. Он придвинул поближе легкий деревянный стул и сел. Солнечные лучи приятно грели уставшее тело. С улицы, прозрачные и невесомые, донеслись первые удары колоколов городской церкви.
  Напряжение медленно освобождало его нервы. Что-то, что было совершенно не так, теперь пришло в полный порядок. Что именно? Сейчас он чувствовал себя слишком уставшим, чтобы анализировать это. Он опустил трубку в пепельницу. Сладостное ощущение наступающего забытья овладело им, его голова качнулась, упала на грудь, и он заснул.
  
  1938 год.
  (переводчик: М. Гресько)
  
  Прокурор рисует круг
  Глава 1
  Женщине, сидевшей за столом напротив Дугласа Селби, было около тридцати. Глаза ее возбужденно блестели, взгляд прикован к окружному прокурору.
  — Это не тот человек, которого мы хотели бы видеть в графстве Мэдисон, — сказала она. — Слишком нечестен. Он ничего не может дать обществу. Он…
  — Но, миссис Артрим, — перебил ее Селби. — Не могу же я помешать ему купить здесь дом.
  — Почему же нет? — спросила она.
  — Потому, — ответил Селби, — что владелец дома согласен его продать. А мистер Карр готов заплатить назначенную цену.
  — Я против того, чтобы он жил здесь.
  — Почему? Он никогда не совершал преступлений.
  — Он адвокат по уголовным делам.
  — Закон гарантирует лицам, совершившим преступление, право на защиту. Альфонс Бейкер Карр весьма известен в их кругу.
  — Но вы же знаете, что я имею в виду, — возразила она с улыбкой. — Мне не хотелось бы иметь такого соседа, а вам, мистер Селби?
  — Скорее всего, мне тоже, — согласился Селби. — Но вы войдите в мое положение. Я окружной прокурор этого графства. Если Карр нарушит какой-нибудь закон, я накажу его. Если он этого не сделает, я бессилен.
  Она не стала спорить дальше, возможно, потому что знала наперед все аргументы Селби.
  — Да, наверное, я больше ничего сделать не смогу, — сказала она. — Я была у президента Торговой палаты, у начальника полиции и мэра. Они сказали, что вы, вероятно, кое-что знаете. Мне кажется, все-таки можно что-то сделать. Я знаю, что, когда гангстеры покупают дома и шикарно обставляют свои резиденции, местные власти могут объявить их персонами нон грата.
  — А почему вы сами не хотите приобрести этот дом, миссис Артрим? — спросил Селби. — Вы могли бы предложить на две или три тысячи больше, чем он.
  — Да, конечно, могла бы. Но когда я захотела это сделать, было уже поздно: оказалось, что бумаги подписаны.
  — Простите, но я ничем не могу вам помочь, — сказал Селби.
  — Наверное, он сделает в своем доме контору? Не будет ли это нарушением местных законов?
  — По этому вопросу вы можете получить консультацию у юриста по гражданским делам. Я окружной прокурор и не могу заниматься частной практикой.
  Она поднялась. Селби последовал ее примеру.
  — По крайней мере, мистер Селби, — взглянула на него миссис Артрим, — вы не должны препятствовать моему разговору с шерифом. Это все. Я не примирюсь с дикими оргиями, которые собираются устраивать преступники.
  — Так вы все-таки пытались купить дом? — спросил Селби.
  — Да, — ответила она. — Я думала об этом. И купила бы его, потому что надеялась, что мои родители будут жить со мной. Но они отказались.
  Голос ее звучал резко. Однако она овладела собой и улыбнулась.
  — Не смею вас больше задерживать. До свидания, — попрощалась миссис Артрим и вышла.
  Селби долго смотрел ей вслед. Потом открыл ящик стола и набил свою любимую трубку. Он собирался закурить, когда в кабинет быстро вошла Аморетт Стэндиш, его секретарша. Она плотно прикрыла за собой дверь.
  — В чем дело, Аморетт?
  — Я хотела убедиться в том, что она ушла. Мне показалось, что я слышала ее голос в коридоре.
  — Да, она ушла. А что?
  — Мистер Карр ждет в приемной. Он хочет видеть вас.
  — А.Б. Карр?
  — Он самый.
  — Он сказал, зачем хочет видеть меня?
  — Да, по личному делу.
  Селби зажег спичку и закурил.
  — Пусть войдет.
  Альфонс Бейкер Карр, известный в кругу своих клиентов как Старый АБК, был высоким стройным мужчиной лет пятидесяти. Он улыбнулся и протянул руку.
  — Мистер Селби, рад познакомиться с вами. Селби пожал ему руку, пригласил присесть и подвинул коробку с сигарами.
  — Я собираюсь обосноваться в вашем графстве. Думаю, мы сохраним с вами добрые отношения.
  — Надеюсь, — сказал Селби.
  — Я купил дом в Оранж-Хейтс.
  — Слышал об этом.
  Карр держал сигару в правой руке, а пальцами левой постукивал по столу. Он был более похож на преуспевающего актера, нежели на адвоката.
  — Понимаю, — начал он, — многим не понравилось мое появление в графстве Мэдисон.
  Селби молча дымил трубкой.
  Адвокат откинулся на спинку стула, вытянул ноги. Он оценивающе смотрел на прокурора. Этот человек, видимо, не терялся ни при каких обстоятельствах.
  — Некоторые местные жители, как я понимаю, проявляют недовольство…
  — Вы пришли ко мне для профессиональной консультации? — спросил Селби.
  Юрист посмотрел на него и мягко улыбнулся.
  — Нет, — ответил он. Селби тоже улыбнулся.
  — Я просто хотел поговорить с вами, — добавил Карр.
  — У вас есть какие-то особые причины для разговора со мной в служебном кабинете?
  Карр засмеялся.
  — Окружные прокуроры избираются местными жителями. Это свободная страна. Как гражданин я имею право покупать собственность везде, где захочу.
  — В этом нет ничего необычного, — пожал плечами Селби. — Хотя вряд ли вы знаете законы лучше меня.
  Адвокат снова засмеялся.
  — Хорошо, ваша взяла.
  Некоторое время Карр молча курил и смотрел на тающий в воздухе дым, потом заговорил более решительно:
  — Что нам мешает поговорить без обиняков, Селби? Я очень хорошо знаю о давлении, которое вы можете оказать. Скажу вам так: мне приятно платить за то, что мне хочется, и мне все равно, как это воспринимают другие.
  — Понимаю, — кивнул Селби.
  — Нет, вы не понимаете, — улыбнулся Карр. — Я пришел сказать вам это. Я ожидал найти здесь молодого усердного крестоносца, который станет жаловаться, предупреждать меня, отговаривать от этого приобретения. Думал, вы даже начнете пугать меня, и решил показать вам, что не боюсь. Но теперь я понял, что вы не из таких. И мне больше нечего сказать, кроме того, что я рад был познакомиться с вами, что я не собираюсь заниматься адвокатской практикой в вашем графстве, и мы не будем сражаться с вами в каком-нибудь процессе. Если вы переедете в город и захотите заняться адвокатской практикой, то можете смело обращаться ко мне.
  — Благодарю вас, — сказал Селби. — Я доволен своим теперешним положением.
  Карр встал и снова протянул руку.
  — Вы собираетесь каждый день ездить в город? — спросил Селби.
  — Нет, я буду жить здесь. И не хочу проводить много времени в конторе. У меня есть компаньон, который вполне справляется с делами. Я пытаюсь начать более легкую жизнь. — В дверях он обернулся. — Вы хорошо сыграли свою роль. Если бы я не видел, как эта миссис Артрим вышла из вашего кабинета, я бы и не знал, что она была здесь. До свидания, мистер Селби.
  — До свидания, — ответил немного обескураженный окружной прокурор.
  Не успели шаги Карра затихнуть в коридоре, как зазвонил телефон. Селби снял трубку и услышал голос шерифа Брэндона:
  — Ты занят, Дуг?
  — Нет.
  — О’кей. Я зайду к тебе. — Он повесил трубку. Рекс Брэндон, загорелый мужчина с обветренным лицом и мускулистой фигурой, был старше Селби на двадцать пять лет. Двигался он легко, с достоинством.
  — Привет, Дуг.
  — Привет. Как дела?
  Брэндон опустился в кресло, достал из кармана кисет с табаком и пачку папиросной бумаги, ловко свернул сигарету одной рукой и закурил.
  — У тебя уже были сегодня посетители? — спросил он.
  — Да. У тебя тоже?
  — Ага.
  — До или после нее?
  — Перед, — ответил шериф. — Она сказала, что собирается к тебе. Я предупредил ее, что вряд ли ты станешь что-либо делать.
  — Я и не стал. Брэндон усмехнулся.
  — А сразу же после ее ухода я принял А.Б. Карра, — сообщил Селби.
  — Как он выглядит?
  — Лет пятидесяти, эффектный, привлекательный. Можно представить, как он смотрится в суде. Настоящий актер!
  — Что ему нужно?
  Селби усмехнулся.
  — Он сообщил, что не собирается заниматься адвокатской практикой в графстве Мэдисон, а я оказался не таким, как он ожидал. Положительно отозвался о моих способностях, сказал, что, если мне захочется оставить должность прокурора и переехать в город, он позаботится обо мне.
  — Вот черт! — с удивлением пробормотал Брэндон.
  — Точно, — кивнул Селби. — Он очень умен.
  Брэндон некоторое время молча курил, потом сказал:
  — Его приход не предвещает ничего хорошего.
  — Знаю, — согласился Селби. — Но что поделаешь? Он, кроме всего прочего, хороший адвокат, Рекс. И богат. Я действительно не могу понять, что ему нужно в нашем графстве.
  — Чего же он хочет?
  — Возможно, то, о чем он сказал: жить в провинции, вести спокойную жизнь, отдыхать и развлекаться.
  — Не думаю, что здесь он все это получит, — засомневался Брэндон. — В Мэдисоне нет ничего особенного. Надо же, сразу направился в резиденцию прокурора! Конечно, ему выгодно такое соседство.
  — Не думаю, что его волнует чье-то соседство, — заметил Селби.
  — Я тоже так не думаю, но Рита прожужжала мне все уши.
  — Рекс, ты хорошо ее знаешь?
  — Разумеется, — ответил Брэндон. — И знал ее еще ребенком.
  — Она говорила мне, что собиралась купить его дом. Но ее родные, кажется, не хотят жить с ней.
  — Конечно, не захотят, — проворчал Брэндон. — Когда она убежала из дому и вышла замуж за этого игрока, они были страшно огорчены. Когда ее муж погиб и Рита получила страховку, она думала, что сможет вернуться в семью, но ничего не вышло: Абнер Хендрикс отказался жить на деньги игрока.
  — Так она живет одна в этом доме?
  — Нет. Со свекром, Фрэнком Артримом. Он повредил позвоночник в автомобильной катастрофе, в той, в которой погиб и его сын. Фрэнк на всю жизнь остался калекой. Послушай, Дуг, если А.Б. Карр начнет использовать свой дом как притон, как место для азартных игр, мы сможем что-нибудь сделать?
  — Сначала, Рекс, надо посмотреть, что он вообще собирается делать.
  — Ну, что ж, подождем, — согласился Брэндон.
  Глава 2
  Через неделю после встречи Селби с Карром Сильвия Мартин, журналистка из газеты «Кларион», спокойная и хладнокровная, вошла в кабинет окружного прокурора. Аморетт Стэндиш только что положила на стол Селби почту.
  — Привет, Дуг, — улыбнулась Сильвия. Что, пришла за новостями? — спросил он.
  — Да. Нам нужен свежий материал.
  — Но у меня нет ничего интересного.
  — А как насчет дела с подлогом?
  — Он признал свою вину и теперь уповает на милость Божию.
  — Что с ним решили, Дуг?
  — Рекс Брэндон разговаривал с ним. После этого он обратился к адвокату.
  — Дуг, а что ты знаешь об этом А.Б. Карре? — спросила она.
  — Ничего, — ответил Селби, взяв конверт, который Аморетт Стэндиш положила перед ним.
  — Не может быть, Дуг.
  — Я знаю только то, что прочел в прессе.
  — Ты встречался с ним?
  — Да, а что?
  — Он приходил, чтобы возбудить дело о диффамации?138
  — С чего ты взяла?
  — Он думает, что статья, опубликованная в нашей газете пару дней назад, направлена против него.
  — А что было в той статье? — поинтересовался Селби.
  — Не знаю, — ответила она сдержанно. — Не я писала ее.
  — А что говорит редактор?
  — Не могу тебе сказать, Дуг. Слова, которые он употреблял, мне просто стыдно повторить.
  — Я хочу, чтобы они оставили его в покое, — сказал Селби.
  — Почему?
  — Да потому что незачем лезть в чужую жизнь. Боже мой, человек где-то жил, занимал солидное положение. Сомневаюсь, чтобы были какие-то причины следить за ним. И он так известен…
  — Знаю, Дуг. Но это дешевая популярность, достигнутая благодаря преступникам, которых он защищал.
  — Мы все равно ничего не сможем поделать. Следовательно, незачем подставлять себя.
  — Ты думаешь, что «Кларион» себя подставляет?
  — Возможно, Сильвия, он возбудит дело о клевете. Несмотря на ущерб, он все же должен защитить свою репутацию. Но я сомневаюсь, что он подаст на вас в суд. Все, что он может сделать, — это показывать вам свои зубки.
  — Читай пока свою почту, Дуг.
  Селби начал просматривать почту.
  — А что ты собираешься делать, Сильвия? — спросил он. — У тебя есть что-нибудь на примете?
  — Боже мой, нет! Я хотела бы получить, скажем, какие-нибудь сведения о каком-нибудь громком процессе.
  Селби взял в руки один из конвертов и увидел печать окружного прокурора Лос-Анджелеса. Он вскрыл его, извлек послание, и в тот же момент из него выпала фотография, прямо к ногам Сильвии Мартин. Она нагнулась, подняла ее и протянула Селби.
  — Спасибо, — механически сказал он, продолжая читать письмо и не глядя на фотографию.
  «Дорогой сэр!
  Мы обращаемся к вам с просьбой о предоставлении информации о местонахождении Питера Риббера, он же Питер Друмик, он же Элвин Кастой. Ему тридцать три года, у него темные волосы (впереди залысины) и карие глаза, рост его шесть футов и семь с половиной дюймов, вес сто пятьдесят пять фунтов. На левой руке имеется татуировка в форме звезды. Фотография и отпечатки пальцев прилагаются. Он был арестован двадцать четвертого февраля по обвинению в воровстве. За него внесли залог в размере двух тысяч долларов, и он был отпущен до суда на поруки. Седьмого марта, когда подзащитный должен был явиться в суд, он исчез, и получатель был оштрафован.
  При обычных обстоятельствах дело на этом было бы закончено, но по некоторым причинам наша прокуратура заинтересована в его аресте. Мы обратили внимание прессы на то, что А.Б. Карр, принимавший участие во многих судебных заседаниях, выбрал для проживания ваш округ. У нас есть основания полагать, что Питер Риббер поддерживал отношения с мистером А.Б. Карром и может снова их возобновить. Городская контора Карра некоторое время находилась под наблюдением, но безрезультатно. Мы не можем следить за его офисом в Мэдисоне и надеемся, что в случае появления человека, похожего по описанию на Риббера, вы сумеете предупредить шерифа и полицию.
  Необходимо сказать, что мистер Карр не знает о нашем интересе к его персоне. Желательно, чтобы и вы действовали аккуратно».
  Селби отложил письмо и взял в руки фотографию. На ней в фас и профиль был снят человек с вытянутой головой, длинным носом и тонкими жесткими губами. Он убрал письмо и фотографию в конверт.
  — Кто твой новый подследственный, Дуг? — осторожно спросила Сильвия Мартин.
  — Еще один плут.
  — Что он сделал?
  — Воровал, полагаю.
  — Кому он понадобился?
  Селби усмехнулся.
  — Длинной руке закона.
  — Зачем же так жестоко?
  — Таков порядок.
  — Возможно, что и для меня тут что-то подойдет?
  — Нет, — отрезал прокурор.
  — Дуг, — сказала она, — а может, я могу найти его для тебя.
  — Ты? — Брови Селби поползли вверх.
  — Ага.
  — Где он? Ты что-то знаешь?
  — Давай договоримся. Если я найду его для тебя, ты расскажешь его историю? Идет?
  — Не думаю, что вы сможете в связи с этим что-либо опубликовать.
  — Позволь мне заняться этим. Ты же знаешь, что мне можно доверять.
  Он покачал головой.
  — Не хочешь? — расстроилась она.
  — Дело в том, что в деле заинтересован другой округ и другие лица, — ответил он.
  — Теперь послушай меня, Селби, — начала Сильвия. — Газета «Кларион» поддерживала тебя с самого начала твоего выдвижения.
  — И что ты в связи с этим хочешь? — вопросительно посмотрел на нее Селби.
  — Помочь тебе. И думаю, что смогу это сделать.
  — Человека обвиняют в воровстве, и он хочет защищаться.
  — Если бы это было обычным делом, они не стали бы обращаться к тебе, а написали бы шерифу или начальнику полиции. Послушай, Дуг, мы предпочитаем тебя, а «Блейд» — Сэма Роупера. Дай мне взглянуть на дело, я не буду ничего писать, пока его не найдут. Ты же знаешь, если полиция произведет арест, «Блейд» напечатает все что угодно.
  Селби на мгновение задумался, потом протянул ей письмо. Сильвия прочла его и присвистнула.
  — Ну? — спросил Селби.
  Она засмеялась, но глаза оставались серьезными.
  — А что кроется за всем этим, Дуг?
  — Не знаю. Здесь только письмо и фотография. Я знаю столько же, сколько и ты.
  — Нет, — не согласилась она. — Знаю, что полиция вчера арестовала его за бродяжничество.
  — Ты уверена?
  — Конечно, — ответила она. — Я видела его сегодня утром. До прихода к тебе я уже побывала в тюрьме.
  Селби снял трубку, обратившись к Аморетт Стэндиш:
  — Соедините меня с начальником полиции. Я подожду у телефона.
  Через минуту в трубке послышался голос:
  — Ларкин слушает.
  — Это Дуг Селби, — произнес окружной прокурор. — Я знаю, что у вас есть человек, который меня интересует. Питер Риббер, он же Питер Друмик, он же Элвин Кастой.
  Ларкин колебался.
  — Зачем он вам, Селби?
  — Воровство, — кратко, как диагноз, сообщил он. — Где?
  — В Лос-Анджелесе.
  — Мы взяли его вчера ночью, — сказал Ларкин. — Подождите у телефона…
  — Что он там делает, Дуг? — полюбопытствовала Сильвия.
  Селби прикрыл микрофон рукой.
  — Просматривает дело и обдумывает ответ, — тихо сказал Селби. — Если там содержится какой-нибудь намек на крупное преступление, Ларкин хочет посмотреть, не удастся ли его раскрытие поставить в заслугу полиции… — Он опустил руку. — Да… Хэлло, Ларкин…
  — Он выпущен, Селби. У нас ничего против него не оказалось. Его взяли ребята вчера ночью на бульваре. Он сказал, что незнаком с нашим городом, устал и собирается снять комнату в отеле. У него было пятьдесят тысяч. Ребята заподозрили неладное и в течение ночи допрашивали. Поскольку они ничего не узнали, его пришлось отпустить…
  — Отпечатки взяли? — спросил Селби.
  — Да. Когда его задержали, тут же сняли и отпечатки. Но в чем дело?
  — Кажется, он нужен в Лос-Анджелесе. Он был арестован за воровство и бежал. Ларкин, свяжитесь-ка лучше с полицией Лос-Анджелеса.
  — Черт возьми, я упустил его! Что же вы раньше-то молчали, Селби?
  — Я и сам не знал.
  — А откуда вы узнали, что он у нас?
  — Кто-то сказал Брэндону, а он — мне. Я вспомнил, что недавно слышал об этом парне. Где вы его взяли, Ларкин?
  — На Оранж-Хейтс.
  — Понятно. Так свяжитесь с Лос-Анджелесом.
  — Сами свяжитесь, — угрюмо буркнул Ларкин. — Скажите, что шериф вовремя не сообщает мне о делах. А потом, после вас, может быть, я и сам позвоню им.
  — Хорошо.
  Селби повесил трубку, потом снова снял.
  — Соедините меня с шерифом Брэндоном, — обратился он к Аморетт Стэндиш. — И сделайте так, чтобы Ларкин не дозвонился до меня. Скажите телефонистке, чтобы давала ему сигнал «занято».
  Селби снова снял трубку и через секунду или две услышал знакомый голос.
  — Хэлло, Дуг. В чем дело?
  — Слушай, Рекс. Один из твоих людей случайно задержал парня на Оранж-Хейтс. По описанию я узнал в нем человека по фамилии Риббер, которого разыскивает полиция Лос-Анджелеса по обвинению в воровстве. Он удрал от суда.
  — И что с этим типом?
  — Он как-то связан с А.Б. Карром. Прокурор Лос-Анджелеса интересуется этим делом. Думаю, он хочет узнать о связях Карра. Я не в курсе всех деталей, но полагаю, что это дело не для Ларкина. Ничего не говори ему. Пусть думает что хочет.
  — Хорошо, Дуг. Увидимся. — Он повесил трубку.
  — Держу пари, — сказал Селби Сильвии, — что этот Риббер не мелкая сошка. У него были солидные поручители. Может быть, это тоже связано с Карром.
  — Что ты собираешься делать, Дуг? — спросила Сильвия.
  — Связаться с прокурором Лос-Анджелеса и узнать у него подробности.
  Он вызвал секретаршу и протянул ей письмо.
  — Соедините меня с прокуратурой Лос-Анджелеса, с человеком, который писал это. Если кто-нибудь будет спрашивать меня в течение последних пятнадцати минут, скажите, что я вышел.
  Разговор с Лос-Анджелесом продлился недолго. Селби сообщил имеющуюся информацию. В ответ его поблагодарили.
  Селби снова позвонил Брэндону.
  — Я готов, — сказал шериф. — Ларкин звонил мне. Он уже отправил две полицейские машины на поиски. Риббер ушел пятнадцать минут назад, и мы еще можем поймать его.
  — Вряд ли вам это удастся, Рекс. Здесь все гораздо сложнее, чем мы думаем. Не уверен, что Ларкин сделает все как надо, а прокуратура Лос-Анджелеса по этой причине не доверяет мне. Может быть, тебе еще позвонит шериф.
  Селби положил трубку и повернулся к журналистке:
  — Вот и все, Сильвия, но только ничего не печатайте.
  — Я, конечно, напишу о том, что в городе появился человек, который…
  — Нет, — перебил ее Селби. — Вы не будете ничего печатать. Пусть об этой истории узнают немного позже.
  — Но ведь Ларкин сообщит в «Блейд».
  — Это его дело.
  — Хорошо, Дуг, я буду молчать, но обещай, что ты мне первой сообщишь, когда эта история подойдет к концу.
  — А ты обещаешь ничего не публиковать, пока я не дам тебе разрешения?
  — Да.
  — Ну и отлично. Сильвия встала.
  — Пойду посмотрю, может, брачное бюро сообщит мне что-нибудь новенькое… Так ты не думаешь, Дуг, что Карр подаст на нас в суд?
  Селби улыбнулся, качая головой.
  Глава 3
  В пятницу утром, когда Аморетт Стэндиш вышла из кабинета Селби с текстом телеграммы, которую он продиктовал, к нему вошел широкоплечий мужчина, державший в руках мужской костюм. Незнакомец был явно взволнован.
  — Что вам угодно? — вопросительно посмотрел на него Селби.
  — Вы меня не знаете, — ответил мужчина. — Я Билл Хортон из фирмы «Акме Клинерс энд Дайерс». У меня случаются разногласия с полицией, и я не хотел бы обращаться к ним. Знаю, что вы и Брэндон честно работаете. Брэндона нет на месте, вот я и решил прийти к вам.
  — Что случилось? — спросил Селби.
  Хортон положил на стол перед удивленным Селби светло-коричневый пиджак с красными пятнами. В центре одного пятна зияло отверстие с обожженными краями.
  — Где вы это взяли? — воскликнул Селби.
  — Нашел в своем грузовике, — ответил Хортон.
  — А как он туда попал?
  — Будь я проклят, если знаю! — воскликнул Хортон. — Утром я уезжал, а вернувшись, отправился в подсобное помещение, чтобы сложить одежду в сортировочной. Пока мы были там, он и появился.
  — Как вы думаете, когда его подложили в грузовик?
  — Понятия не имею. Селби снял трубку телефона.
  — Найдите Рекса Брэндона, где бы он ни был. Скажите, чтобы он пришел ко мне. Это очень важно.
  Он положил трубку и повернулся к Хортону.
  — Какие метки вы делаете на своих костюмах?
  — В зависимости от обстоятельств. Если они предназначены для постоянных клиентов, у нас существуют специальные метки, которые нашиваются на внутреннюю сторону кармана пиджака. И я только проверяю, есть ли метка. Если клиент новый, то мы меняем его метку на свою.
  — А что вы скажете насчет метки на этом костюме? — спросил Селби.
  — Она какая-то странная. В Мэдисоне никто не пользуется такими.
  — Откуда вы знаете?
  — Мы относимся к общей системе. «Акме Клинерс энд Дайерс» использует первые пять букв алфавита. Мы их располагаем в различных комбинациях, которые нас устраивают. Фирма «Найт энд Дей Клининг Компани» пользуется следующими пятью буквами и так далее. Теперь обратите внимание на эту метку. Первая буква фирмы «Акме», а вторая — «Найт».
  Зазвонил телефон. Селби снял трубку и услышал голос Аморетт Стэндиш.
  — Брэндон спрашивает вас.
  — Хэлло, Рекс, где ты?
  — Только что вышел из парикмахерской, — ответил Брэндон. — Я здорово зарос.
  — Зайди побыстрее ко мне, — сказал Селби, — тут дело пахнет убийством или самоубийством.
  — Где тело? — спросил Брэндон.
  — Этого я не знаю.
  Держа трубку, Селби еще раз внимательно осмотрел костюм.
  — Думаю, о самоубийстве не может идти и речи, — заметил он. — Похоже, что в него стреляли сзади.
  — Да, я тоже так подумал, — заметил посетитель.
  — Вы не можете сказать, откуда получен этот костюм?
  — Нет, затрудняюсь.
  — Ну хотя бы вспомните, с какой партией одежды он попал к вам?
  — Подождите минуту… — Хортон задумался. — В этом что-то есть, — медленно заговорил он. — Да, полагаю, что это было в районе Десятой авеню. Помню, я вернул одежду на Оранж-Хейтс и…
  — Может быть, не всю?
  — Нет. Я вернул всю одежду. Мы расписываемся за все. Потом я пошел за чеком. Мы отдали чек и осмотрели карманы, не осталось ли чего-нибудь в них.
  — Продолжайте, — пробормотал Селби.
  — Ну, я закончил на Оранж-Хейтс и направился к Десятой авеню. Я был…
  — Одежду вы сдали до обнаружения этого костюма?
  — Я могу найти приемщика, который выписывал чек. Но думаю, что костюм появился от Артура Пила. Да-да, я в этом уверен.
  — А потом вы пришли сюда? — Угу.
  — Где вы останавливались после Артура Пила? Что вы делали дальше?
  — Дальше я поехал к Сиднею Треси.
  — Вы получали там что-нибудь?
  — Да. Я забрал пару платьев, кофточку и два костюма.
  — Как вы укладываете вещи в машине?
  — Не понял вас.
  — Когда вы получаете одежду, вы укладываете вещи одну поверх другой, так что вещь, положенная вниз, потом оказывается сверху?
  — Нет. Они выдают одежду так же, как и получают. Одежду укладывают в коробку и грузят в машину. При разгрузке мы сначала берем коробки, стоящие впереди, а затем те, что сзади, так же и грузим.
  — Вы не думаете, что этот костюм могли подложить у Пила или Треси?
  — Нет, не думаю.
  — Тогда, может, он был подложен кем-то после отъезда от Пила до прибытия к Треси?
  — Возможно.
  — Вы были один в машине?
  — Да.
  — Вы останавливались у тротуара возле дома Треси?
  — Конечно.
  — А потом пошли брать одежду в чистку?
  — Ага.
  — Вас долго не было в машине? Хортон закрыл глаза.
  — Минуты две.
  — Кто обычно сдает вам в чистку вещи?
  — Иногда миссис Треси, иногда горничная.
  — Кто сегодня сдал одежду?
  — Горничная.
  — Кажется, я видел ее. Она — высокая худая женщина, с сердитым взглядом, лет пятидесяти, которая…
  — Нет, — поспешно ответил Хортон. — Ей недавно исполнилось…
  — В течение десяти минут, что вы были там, — перебил его Селби, — вы не думали, за это время в машину могли залезть?
  — Кто вам сказал, что я был там десять минут?
  Селби нахмурился.
  — А разве вы не говорили о десятиминутном интервале?
  — Нет, прошло минут пять, не больше.
  О чем вы разговаривали с Евой? — спросил Селби.
  — О скачках и всякой чепухе. Я сказал ей, что она шикарно выглядит, а она — что когда была девушкой, не отдавала одежду в «Акме», считая, что лучше обращаться в другие места.
  — И все?
  — Ну, еще о мошенничестве.
  — И долго вы беседовали?
  — Минуты две.
  — Значит, всего десять минут?
  — Нет, не думаю.
  — Мы возьмем этот костюм и все проверим. Не уходите, мистер Хортон, вы мне еще понадобитесь. Кстати, каковы ваши планы на вечер?
  — Я хотел сходить в кино, мистер Селби.
  — Ну, в кино я смогу вас найти. Вы будете один?
  — Нет… Со мной будет… Ева.
  — Хорошо… Я думаю, Хортон, нам все же лучше сойтись на десяти минутах.
  Хортон усмехнулся:
  — Только не говорите моему хозяину, мистер Селби.
  — Не скажу. А вы все же так и не знаете, чья метка на костюме?
  — Нет. Но, думаю, она сделана в Лос-Анджелесе.
  — В Мэдисоне, наверное, немного костюмов, которые сделаны в Лос-Анджелесе, не так ли?
  — Да, конечно.
  — Пока вы разговаривали с Евой, где в это время была миссис Треси?
  — Не знаю.
  — Вы даже не можете предположить, была ли она в доме?
  — Нет.
  — И вы не слышали никакого движения?
  — Нет.
  — В котором часу вы были там?
  — Около десяти часов, полагаю. Я выехал около девяти.
  — Ну ладно, Хортон. Мы еще увидимся.
  Не успел посетитель уйти, как шериф Брэндон торопливо вошел в кабинет Селби. Прокурор показал ему костюм и рассказал все, что узнал.
  Брэндон закурил.
  — Думаю, надо привлечь к этому Отто Ларкина, — произнес он.
  — Пожалуй, — согласился Селби. — Интересно, что можно сказать об этих кровавых пятнах? Когда они появились и какого происхождения?
  — Похоже, они совсем свежие, Дуг. Селби набил табаком трубку.
  — Почему кто-то хотел, чтобы костюм нашли именно в химчистке? — задумался он. — Не собираются же они взять его обратно?
  — А ведь это мысль!
  — Человека, который носил этот костюм, застрелили. Несомненно, рана была смертельной. Труп раздели, а одежду подбросили в машину доставки. Человек, который сделал это, должен был знать, что примерно через час костюм будет обнаружен и об этом станет известно властям. Зачем же он это сделал? С какой целью?
  — Черт побери! Ты хочешь знать, почему и зачем?
  — Можно предположить две причины: убийца не хотел, чтобы убийство осталось необнаруженным, и решил таким образом дать знать властям.
  — Но зачем убийце нужно было, чтобы о его преступлении стало известно? Почему он стремился, чтобы мы узнали об этом?
  — Я могу ответить, — спокойно сказал Селби. — Однако надо сначала позвать Ларкина. Он обидится, если мы этого не сделаем. Затем поговорим с горничной Треси. Я не очень доверяю этому Хортону. Мне кажется, что он заранее пытается защититься. И непонятно, почему он хочет нам помочь.
  — Я знаю его, — отозвался Брэндон. — Такой… коротышка, любит бега.
  Зазвонил телефон.
  — На проводе «Акме Клинерс энд Дайерс», — сообщила Аморетт Стэндиш.
  — Хэлло, Атвуд. Я только что разговаривал с вашим человеком.
  — Да, — произнес Атвуд, — и я не очень уверен, что он дал нужные показания.
  — Почему?
  — Пока его не было, я разговаривал с кладовщиком, пытаясь выяснить, как костюм попал в эту кучу. Хор-тон сказал нам, что он появился по дороге от Пила к Треси и Десятой авеню. Но кладовщик утверждает, что это было в районе Оранж-Хейтс, и считает, что костюм подбросил кто-то из окружения Карра.
  — Вот как?
  — Да… Кладовщик думал, что костюм привез шофер, и поэтому сначала не обратил на него внимания.
  — Хортон сказал, что он пересчитал костюмы и что… — начал Селби.
  — Нет, — заявил Атвуд. — Он часто только болтает, не подумав. Сомневаюсь, чтобы какой-нибудь шофер это сделал. Когда они получают вещи от постоянных клиентов, то просто складывают их в кузов.
  — Хорошо, — согласился Селби. — Благодарю вас, Атвуд, за информацию. Я хочу, чтобы вы сохранили все в тайне. Я могу на вас надеяться?
  — Конечно, — ответил Атвуд. — Но я не уверен, что это как-то поможет делу. Вы выиграете несколько часов, а потом все равно кто-нибудь проболтается.
  — Я знаю, — сказал Селби. — Только уж вы все равно ничего не говорите никому. Договорились?
  — Хорошо.
  — И постарайтесь намекнуть Хортону о том же. Я не хочу присутствовать на суде, где ваш кладовщик будет клясться в одном, а Хортон — в другом.
  — Кладовщик — ответственное лицо.
  — Побеседуйте с Хортоном, а я это сделаю позже. Дайте ему возможность поговорить с кладовщиком и посмотрите, до чего они договорятся.
  Он повесил трубку.
  — Ладно, — кивнул он Брэндону, — пойдем к Ларкину.
  Глава 4
  Отто Ларкин, толстеющий мужчина лет пятидесяти, с интересом выслушал рассказ Селби. Он смотрел то на Селби, то на Брэндона.
  — Я думаю, говорит правду скорее Хортон, чем Атвуд. Хортон — шофер, и он знает, где был и что подобрал.
  — Может быть, Хортон и не подбирал, — предположил Селби. — Костюм подбросили.
  На лице начальника полиции видна была борьба противоречивых чувств: продолжать разговор или нет.
  — Не думаю, что это может иметь какое-то отношение к нашему разговору, но прошлой ночью в районе Оранж-Хейтс наш патрульный слышал выстрел.
  Селби и Брэндон обменялись взглядами.
  — Около дома Карра? — спросил Брэндон. Ларкин кивнул.
  — Поэтому-то я не верю словам Атвуда, — сказал Ларкин. — Похоже, он пытается нас запутать.
  — А он действительно знает что-то? — обратился к нему с вопросом Селби.
  — О, он знает все, — уверенно проговорил Ларкин. — Его зять в то время курил около дома.
  — Я ничего не слышал о выстреле, Ларкин, — удивился Брэндон.
  — Не думаю, что это был выстрел, — в сомнении покачал головой тот. — Просто какой-то грохот. Может, кто ухлопал кошку или кролика. Я не сообщил вам об этом, потому что не считал важным.
  — Полагаю, теперь вы знаете, насколько это важно, — заметил Селби.
  — Нам позвонила еще раз миссис Артрим, — словно нехотя промямлил Ларкин, стараясь не встречаться взглядами с прокурором и шерифом.
  — Еще раз? — удивился Селби.
  — Да, она уже звонила раз насчет этого бродяги.
  — Продолжайте.
  — Она позвонила часа в два ночи и сообщила, что видела бродягу возле своего дома. Совершенно обнаженного. И я вспомнил, что этим парнем интересовались в Лос-Анджелесе, решив, что мы сможем взять его. Дежурный направил туда машину.
  — Они поехали прямо к дому миссис Артрим? — спросил Селби.
  — Нет. Она сообщила, что бродяга крутится в этом районе, поэтому пришлось объехать квартал, осмотреть окрестности, а потом уже направиться к дому. Обычно, в девяти случаях из десяти, когда бродяга слышит шум приближающейся машины, он начинает озираться по сторонам, будто ищет, где бы можно было скрыться. Так было и в этот раз. Мы взяли этого парня позавчера.
  — Продолжайте, — сказал Селби.
  — Как только машина подошла к дому миссис Артрим, полицейские увидели вспышку и услышали звук выстрела возле дороги. Они кинулись туда и стали осматривать местность. Но ничего не нашли.
  — Откуда раздался выстрел? — спросил Селби.
  — Это случилось на краю ущелья между домами Артрим и Карра. Вы, может быть, помните это глубокое ущелье? Подземные воды размыли землю и частично подмыли горы. Там можно было что-то соорудить, но городской архитектор запретил. Он сказал, что все постройки поползут и могут развалиться…
  — Я знаю это место, — нахмурился Селби.
  — Ну так вот, выстрел был в той стороне.
  — Что вы имеете в виду, говоря «в той стороне»?
  — С северной стороны, ближе к дому Карра.
  — Это ущелье примерно шестьдесят — семьдесят метров глубиной?
  — Да.
  — Кто-нибудь еще слышал выстрел?
  — Да. Артрим слышала. Она испугалась до смерти. И старик-калека, ее свекор, как вы знаете, он немного не в себе. Возле него все время держат сиделку. Он услышал выстрел и позвал женщину, но она была наверху у миссис Артрим. После того как полиция стала осматривать место, он стал стучать по полу. Полиция, наверное, тоже слышала этот стук.
  — А они нашли что-нибудь там?
  — Нет, — ответил Ларкин. — Вы же знаете, если стрелявший удрал в ущелье, его никто там не найдет, особенно ночью.
  Селби кивнул.
  — По правде говоря, — продолжал Ларкин, — когда мои ребята ушли оттуда, они решили, что это дело рук сумасшедшего. Миссис Артрим говорила ведь, что на этом человеке совсем не было одежды.
  — Никакой? — многозначительно спросил Брэндон, глядя на Селби.
  — Он был гол, как новорожденный.
  Селби вопросительно посмотрел на Брэндона. Тот кивнул.
  — Надо пойти и проверить, — сказал он.
  — О’кей, — согласился Ларкин, — но я не думаю, что это связано с костюмом. Человек, носивший этот костюм, в нем же и был убит. А этот парень был без одежды.
  — Я знаю, — произнес Селби, — думаю, что мы должны в высшей степени серьезно проанализировать все детали, связанные с этим выстрелом.
  — О’кей! — Ларкин надел фуражку. — Сейчас мы поедем туда.
  — Я звонил в Лос-Анджелес, — сказал Брэндон. — Они уже ищут по метке того, кто носил костюм.
  — Вы на машине? — спросил Ларкин.
  — Да.
  Они отправились на улицу. Из диспетчерской вышел офицер, который, кивнув Селби и Брэндону, обратился к Ларкину.
  — Компания ребят играла на Оранж-Хейтс и обнаружила тело мужчины, сброшенное в ущелье, — сказал он. — Это справа от вершины холма, ближе к дому, купленному этим адвокатом.
  — Известите коронера… Сначала пошлите дактилоскопистов, пока следы не уничтожены, — приказал Селби.
  — Мои мальчики свою работу знают, — успокоил всех Ларкин.
  — Да, не сомневаюсь, — пробормотал Брэндон и направился к машине.
  Они помчались по городу с включенной сиреной. Красный свет и ее вой расчищали дорогу машине шерифа.
  Проехав Мейн-стрит, они свернули на дорогу, ведущую к Оранж-Хейтс. В машине никто не разговаривал… Позади открылась панорама Мэдисона. Свежий и чистый воздух южной Калифорнии был прозрачен. На Оранж-Хейтс были построены дорогие дома в испанском стиле: с белыми оштукатуренными стенами, красными черепичными крышами и патио, и зелеными садами.
  Ущелье находилось на западном склоне холма. Стоящие здесь здания походили на настоящие замки. Слева виднелся дом миссис Артрим. За ущельем, по другую сторону, — дом, приобретенный Карром.
  Возле была припаркована полицейская машина. Три испуганных мальчика крутились около полицейских.
  Селби, Брэндон и Ларкин присоединились к ним. Трое мужчин стояли у края ущелья и смотрели вниз на обнаженную фигуру.
  — Хорошо, ребята, — сказал Селби. — Никого не подпускайте, пока мы все не осмотрим. Здесь кто-то уже был…
  — Это я спускался, — заявил один из полицейских. Селби нахмурился и продолжал осмотр.
  Один из мальчиков испуганно посмотрел на Селби.
  — Мы тоже были там. Мы стреляли из воздушного ружья и прошли справа от него. Ну, и увидели…
  Он вздрогнул и замолчал.
  — Похоже, мы здесь ничего не узнаем, — пробурчал Селби. — Но сфотографировать надо, Рекс.
  — Коронер захватит фотоаппарат, — отозвался Брэндон. — С минуты на минуту он будет здесь. Я пойду позвоню Бобу Терри. Он привезет фотографа.
  — Здесь окраина города, — многозначительно намекнул Ларкин.
  — Я знаю. — Брэндон внимательно посмотрел тому в глаза.
  — Не заходи к Карру, Рекс, — посоветовал Селби. — Лучше позвони от миссис Артрим.
  Брэндон кивнул.
  Со стороны дороги послышался шум мотора. Ларкин осторожно спустился вниз и склонился над трупом.
  — Пока оставим все, как есть, ребята, — сказал он.
  — Не трогайте его, пока не явится коронер, — добавил Селби. Глаза его блестели. Казалось, он хотел что-то сказать, но лишь кивнул. Они молча ждали.
  Вскоре показалась машина коронера. Гарри Перкинс, высокий красивый мужчина, неторопливо вылез из машины.
  — Хэлло, ребята! — приветствовал он их. — Что случилось?
  Вскоре вернулся Брэндон. Коронер спустился вниз и осмотрел тело.
  — Фотоаппарат взяли? — спросил Селби. Коронер кивнул.
  Селби спустился вниз и бродил по высокой траве, внимательно глядя себе под ноги.
  — А вот и револьвер! — обрадовался он.
  Все торопливо направились к нему. В траве лежал полицейский кольт 38-го калибра. Ларкин наклонился над ним.
  — Одну минуту, — торопливо сказал Селби. — Там могут быть отпечатки.
  Брэндон сорвал с куста несколько листьев.
  — Я возьму его, — твердо сказал Ларкин и снова нагнулся.
  — Нет, Ларкин, — запротестовал Брэндон. — Я сам хочу проверить отпечатки пальцев.
  Глаза Ларкина недовольно сверкнули.
  — Послушайте, — настаивал он, — здесь еще черта города…
  Рекс Брэндон кивнул.
  — И все же я возьму пистолет, Ларкин.
  — Но это произошло в пределах города, поэтому это мое дело, а не ваше, шериф.
  Брэндон тем не менее осторожно взял в руки пистолет и осмотрел его. Потом поставил спусковой крючок на предохранитель.
  — Я вам его не дам, — решительно сказал он.
  — Осторожнее, Ларкин, — предупредил Селби. — Дело касается убийства. Я буду обвинителем и хочу иметь веские доказательства.
  Брэндон помахал пистолетом перед носом Ларкина.
  — Боб Терри едет сюда с дактилоскопистом и фотографом.
  — У меня есть свой аппарат, — отозвался коронер Перкинс. — Мы оба сделаем снимки.
  Ларкин достал сигару.
  — Я тоже мог бы это сделать, — пробурчал он. — Попомните, если ваши парни сядут в галошу, ответственность ляжет на вас.
  — Ответим, — улыбнулся Брэндон. — Нам не привыкать.
  Коронер сфотографировал место происшествия и убитого.
  Появился Боб Терри, эксперт. Он тоже сделал несколько снимков и начал исследовать отпечатки на пистолете.
  — Ну как, Боб, есть что-нибудь? — спросил шериф.
  — Два или три следа, — ответил Терри. — Я сфотографировал их. Потом проверю еще.
  — Насколько я понял, не хватает одного патрона, — констатировал Брэндон.
  — Сначала идентифицируем отпечатки, а потом все остальное, — сказал Боб Терри.
  Ларкин направился к высокой стене, окружавшей виллу Карра.
  — Надо заглянуть во двор. Брэндон кивнул.
  — Я пойду поговорю с ним, — заспешил Ларкин.
  — Мы все пойдем, — остановил его Селби. — Подождите, пока поднимут тело. Может быть, нам удастся узнать еще кое-что.
  — Я пойду сейчас, — настаивал Ларкин, направляясь к дому.
  — Тебе тоже лучше пойти, Дуг, — спокойно произнес Брэндон. — Иди, а я останусь здесь. Селби кивнул и догнал Ларкина.
  — Дело будет трудным, — говорил Ларкин, не поворачивая головы. — Тело найдено в пятидесяти футах от жилища Карра. Я не хочу, чтобы стало известно о деле, тем более что газетчики тут же ухватятся за него.
  — Мы будем молчать, — пообещал Селби.
  Они молча дошли до главного входа. Ларкин позвонил. Несколько мгновений стояла тишина, потом полная, мужиковатого вида женщина лет пятидесяти открыла дверь.
  — Кто вы? — спросил Ларкин.
  Она холодно посмотрела на него, выражение ее лица не изменилось.
  — А вы кто?
  Ларкин отогнул лацкан пиджака и показал значок.
  — Начальник полиции, — представился он.
  — Вот как?
  — Где Карр? — продолжал задавать вопросы Ларкин.
  — В Лос-Анджелесе, в своей конторе.
  — Нам надо войти и осмотреть дом.
  — Зачем?
  — Здесь неподалеку обнаружен труп.
  — Ну и что? При чем здесь Карр? Ларкин нахмурился.
  — Нам надо осмотреть дом, — настойчиво повторил он.
  — Мистер Карр предупредил меня, что, если придет кто-нибудь из полиции и захочет осмотреть дом, надо проверить полномочия. Если у вас есть ордер на обыск, я вас впущу, если нет — уходите.
  — Так он предвидел, что у него будет обыск? — удивленно спросил Ларкин.
  — Полагаю, да.
  — Это очень опасный шаг с его стороны, — многозначительно сказал Ларкин, — свидетельствующий о том, что он знал о свершившемся убийстве.
  — Когда он вам сказал это? — вмешался в разговор Селби.
  Женщина перевела взгляд на него.
  — Неделю назад, когда нанял меня. Вы — мистер Селби, окружной прокурор, не так ли?
  Селби кивнул.
  — Вы не помните меня? — спросила она. — Я миссис Фермал. Около года назад у моего мальчика была неприятность, и вы облегчили его положение.
  — Рой Фермал?
  — Да.
  — Я помню его. Как у него дела?
  — Хорошо. Он работает.
  — Рад слышать это.
  — Простите, что не могу позволить вам войти, мистер Селби. Я бы пустила вас, но работа есть работа, а приказ есть приказ.
  — Понимаю вас! Ларкин упрямо повторил:
  — Я должен войти.
  — Осторожнее, Ларкин, — предупредил Селби. — Вы не найдете там ничего… особенного.
  Ларкин пожевал сигару.
  — Не нравится мне все это. — Он недовольно покачал головой.
  — У меня есть соответствующее распоряжение мистера Карра, — повторила миссис Фермал. — Может, он прав, а может, и нет, но, поскольку я работаю у него, значит, прав.
  — Пойдемте, Ларкин, — произнес Селби. — Наверное, тело уже подняли…
  Ларкин, поколебавшись немного, двинулся вслед за Селби. Миссис Фермал с силой захлопнула дверь.
  — Полагаю, Ларкин, что Карр достаточно хорошо знает законы, чтобы защитить свои права.
  Они приблизились к группе людей, стоявших возле трупа. Рекс Брэндон взял Селби под руку и отвел в сторону.
  — Странное дело, — заговорил он. — На нем ботинки, носки и больше ничего. Стреляли дважды. Обе пули попали в одно и то же место.
  — В одно и то же место? — удивленно повторил Селби.
  — Да.
  — Но как это могло случиться? — спросил Селби. — После первого выстрела несчастный должен был упасть. Вряд ли убийца стал бы вторично стрелять в то же место и под тем же углом.
  — Больше того, Дуг. В этом кольте отсутствует только одна гильза. Кажется, мы попадаем в сложное положение.
  Селби нахмурился.
  — На теле есть какие-нибудь особые приметы?
  — На левой руке татуировка в форме звезды.
  — Значит, это человек, которого ищет Лос-Анджелес, — нахмурился Селби, — Пит Риббер.
  — Да, знаю.
  — Есть твердая уверенность, что это тот самый человек?
  — Нет. Он выглядит как туберкулезный больной или наркоман. В нем нет и ста пятидесяти фунтов веса. Небольшого роста. Очень худой…
  — И дважды застрелен в одно и то же место? — спросил Селби.
  — Да.
  — А пули не вышли наружу?
  — Нет, обе сидят в нем.
  — Ну ладно! — кивнул Селби. — Может быть, после вскрытия еще что-нибудь прояснится.
  Подошел Ларкин.
  — Несомненно гангстерское убийство! — уверенно сказал он. — Они схватили этого парня, раздели, чтобы не удрал, а потом застрелили. Миссис Артрим увидела его и позвонила в полицию. Но бандиты успели расправиться с ним до нашего приезда. Они выпустили по нему пару пуль, столкнули в ущелье и уехали.
  Селби повернулся к Брэндону. — Откуда ты знаешь, что в него выпустили две пули?
  — Вторая вошла почти в то же отверстие, но не совсем. Потому-то я и говорю о двух пулях, — ответил шериф.
  Ларкин нахмурился.
  — Да я ведь уже сказал вам, что произошло. Они преследовали его. Он прыгнул в машину, но в него выстрелили. Потом его раздели и снова стреляли…
  — Поэтому он голый бродил возле дома миссис Артрим? — перебил его Брэндон.
  — Говорю вам, это дело рук гангстеров, — угрюмо настаивал Ларкин. — Десять против одного, что парень обманул их.
  Глава 5
  Сильвия Мартин нашла Дуга Селби в его кабинете только после пяти часов. В руке у нее был экземпляр «Блейд».
  — Ты читал этот номер, Дуг? — спросила она. Он покачал головой.
  — Прочти и узнаешь, что Мэдисону просто повезло с начальником полиции. Оказывается, все полицейские города брошены на поиски гангстеров.
  Селби усмехнулся.
  — Они пишут и о пистолете, и о теле, и о том, что гангстеры прячутся в ущелье?
  Сильвия засмеялась.
  — Не думаю, что они ломают над этим голову, — сказала она. — Все связано с бродягой. В ином случае они бы молчали.
  — О чем еще пишет «Блейд»?
  — О разном, — ответила Сильвия. — Даже упоминает твое имя. Да-да! В конце статьи говорится, что дело в надежных руках и что начальник полиции Ларкин представил все доказательства прокурору Дугу Селби.
  Селби вновь усмехнулся. Сильвия Мартин внезапно вышла из себя.
  — А теперь послушай меня, Дуг! Тебе не стоит сидеть здесь сложа руки, улыбаться и думать, что все это шутки. Это далеко не так. Дело серьезное. Отто Ларкин действует через «Блейд», которая ненавидит тебя и старается помешать. Если произойдут неприятности, «Блейд» обязательно напишет, что это произошло из-за твоего вмешательства в дело.
  Селби не спеша достал табак, набил трубку и раскурил ее.
  — Ты не должен позволить ему сделать это, Дуг, — настаивала девушка.
  — Как же я могу все это остановить?
  — Ты должен кое-что сказать нам, — сказала она. — И мы будем драться вместе.
  — Что же вы хотите знать, Сильвия?
  — Факты, которые тебе уже удалось обнаружить. То, о чем еще не знает Ларкин.
  — Другими словами, ты предлагаешь мне влезть в это дело?
  — А ты как думаешь?
  — Я умею читать мысли, — начал Селби. — Все члены моей семьи отличались этим.
  — Продолжай, Дуг.
  Селби открыл ящик стола и достал несколько фотографий, на которых были запечатлены три размытых белых пятна на темном фоне.
  — Тебе это о чем-нибудь говорит, Сильвия? — спросил он.
  — Нет. Это что, отпечатки?
  — Да. На оружии убийцы.
  — Ты знаешь, чьи они?
  — Да, знаю.
  — Чьи же?
  — Пита Риббера, нашего приятеля из Лос-Анджелеса. Как только мы получили отпечатки, я отправил их эксперту Бобу Терри.
  — Значит, он принесет их сюда?
  — Очевидно.
  — Ларкин знает об этом?
  — Нет еще, — ответил Селби. — Ему никогда бы не пришло такое в голову. Если бы мы не обратили на это внимания, не было бы и отпечатков.
  — Хорошо, Дуг. Вам известно что-либо о Риббере?
  — Ничего нового, но кое-что мы сумели сделать.
  — Что именно?
  — Мы опознали убитого.
  — Кто же это, Дуг?
  — Его имя Талмен.
  — Как вы об этом узнали?
  — Во-первых, мы нашли его отпечатки в картотеке в Вашингтоне и, во-вторых, нашли в Лос-Анджелесе фирму химчистки, метка которой стояла на костюме. Костюм принадлежал Мервину Спрэгу. По его описанию мы также узнали, что Спрэг — это и есть Талмен.
  — Неплохо сработано! — похвалила журналистка. — Что вам еще стало известно?
  — Пока ничего. Мы пытаемся найти связь между Талменом и Питом Риббером. У них обоих татуировка на руке. Похоже, ее сделал один человек в одно и то же время. Ну, скажем, два приятеля поехали путешествовать за границу, и им пришла в голову мысль сделать себе наколку.
  Сильвия на какой-то момент задумалась.
  — Вы уверены, что Карр не причастен к делу?
  — Нет. В конторе Лос-Анджелеса он не был. Там его не видели весь день. Экономка сообщила, что дома его тоже нет. А ей он сказал, что уехал в контору.
  — Дуг, а Ларкин собирается допрашивать Карра?
  — Да.
  — Не разрешай ему делать это! Он наделает глупостей. Такой человек, как старый Карр, обведет его вокруг пальца. Он засыплет его ненужной информацией.
  Селби кивнул.
  — Так ты можешь запретить ему? — спросила она.
  — Не знаю, смогу ли. Ларкин сказал, что собирается к Карру, но не просил сопровождать его.
  — А сам ты разве не можешь до того увидеть Карра, Дуг?
  — Попробую.
  — Разреши мне взять снимок Пита Риббера? — обратилась к прокурору Сильвия. — «Кларион» завтра же его опубликует. А что на пистолете его отпечатки пальцев, это точно известно?
  — Да, — подтвердил Селби. — Только пока нет уверенности, что именно из этого пистолета стреляли в убитого.
  — Почему?
  — После вскрытия в теле нашли две пули. Обе попали почти в одно и то же место и находились рядом. Но пули разные. Они выпущены из разных пистолетов и отличаются по калибру, весу и характеристикам.
  — Да?!
  — Стреляли тоже в разное время. Любая из пуль была смертельна.
  — Вот как? — удивилась девушка.
  — Стреляли два человека из разных пистолетов. Представьте себе это.
  — Что ты имеешь в виду, Дуг?
  — Какая бы пуля ни была первой, она уложила бы его наповал. Судя по заключению медицинского эксперта, этот человек умер через секунду после первого выстрела. Нам неизвестно, какой по счету выстрел — первый или второй — был произведен из пистолета с отпечатками Питера Риббера.
  — Но они оба намеревались убить его, Дуг.
  — Это ни о чем еще не говорит, — сказал Селби. — Преступник выстрелил в живого человека и убил его. Но против человека, стрелявшего в труп, не существует конкретной статьи закона. Следовательно, Риббер может быть виновен или в убийстве, или только в нарушении закона о ношении оружия.
  — Но, Дуг, ты же не можешь арестовать его по обвинению в попытке совершить убийство, потому что…
  Селби покачал головой.
  — Убийство или покушение на убийство можно совершить только на живого. А после того как человек убит, он становится трупом.
  Сильвия недовольно посмотрела на Селби.
  — Как все запутано, — медленно произнесла она. — Но, Дуг, все-таки вы имеете одно очко в свою пользу. Выстрел, который произведен в человека в костюме, должен быть первым. Следовательно, смертельный выстрел был произведен, когда этот человек был одет.
  Селби усмехнулся.
  — Это все так. Но кто из какого пистолета стрелял? — задался он вопросом.
  — Ну… почему… я… а вы не можете определить это по размеру отверстий?
  — Они одного размера.
  — Послушай, Дуг, а у тебя есть доказательства, что этот Риббер стрелял уже в труп?
  — Это зависит от ряда обстоятельств, но я продолжаю собирать доказательства.
  — Дуг, это работа А.Б. Карра. Я почему-то уверена. Он единственный, кто может изобрести нечто подобное и знает, как обойти законы и помешать вам.
  — Возможно, — не мог не согласиться Селби.
  — Что же ты собираешься предпринять?
  — Пусть Ларкин делает что хочет. А я выжду немного и сам побеседую с Карром.
  — А кому еще известно об этих отпечатках?
  — Шерифу.
  — Ну, с ним все в порядке. Вы сможете сохранить это в тайне от Ларкина еще пару часов. Если в «Блейд» узнают об этом, они выпустят экстренный номер. Для Ларкина это будет хорошим подарком.
  — Нет необходимости сообщать ему об этом в течение ближайших двух-трех часов, — заметил Селби.
  — Да, этого будет вполне достаточно. Благодарю тебя, Дуг. Я пошла.
  Она улыбнулась ему на прощанье и торопливо вышла. Дуг Селби долго прислушивался к звуку ее шагов в коридоре, пока не наступила тишина. Затем до него сначала донесся чей-то низкий голос, а потом он услышал шаги двух человек.
  Раздался осторожный стук в дверь. Он встал и открыл ее.
  В дверях стояла Сильвия, рядом с ней седой мужчина лет шестидесяти.
  — Добрый вечер, — поздоровался Селби. — Почему вы не заходите?
  — Я сказала ему, что уже все закрыто, но подумала, что вы еще здесь и можно зайти в ваш кабинет, — сказала Сильвия.
  — Заходите и присаживайтесь, — пригласил Селби мужчину.
  — Мое имя Абнер Хендрикс, я отец миссис Артрим., Он медленно прошел в кабинет.
  — Чем могу служить? — спросил Селби.
  — Я пришел… насчет своей дочери. Селби кивнул.
  — Не знаю, известно ли вам что-нибудь об истории нашей семьи, — начал Хендрикс.
  — Не очень много, — ответил Селби.
  — Рита, — продолжал Хендрикс, — одна из тех женщин, которые стремятся вести слишком современный образ жизни. Она доставляла много беспокойства матери и мне.
  Селби внимательно слушал его, изредка кивая.
  — Она вышла замуж, когда ей было двадцать два года. Мы не одобряли этот брак, но надеялись, что она хоть немного угомонится. Но получилось наоборот. Рита связалась с молодым типом из Голливуда. Он много пил и играл.
  — Они развелись? — спросил Селби.
  — Да. А через два месяца после развода она вышла замуж за Джеймса Артрима, азартного игрока.
  — Тот, который попал в автомобильную катастрофу и погиб?
  — Да. Его отец, Фрэнк Артрим, управлял машиной. Насколько я слышал, Фрэнк не смог справиться с управлением, а сын был сильно пьян. Машина перевернулась и загорелась. Отца отбросило в сторону, а Джеймс остался в машине. Фрэнк повредил спинной мозг и потерял память.
  — Вы имеете в виду амнезию? — взглянул на него Селби.
  Так говорят врачи. Он не может ничего вспомнить, что было до катастрофы. Он даже не помнит своего имени.
  — Это очень интересно, мистер Хендрикс, — сказал Селби, — и я знаю, что вы не пришли бы сюда, не считая все это очень важным. Но будет все же лучше, если вы сначала объясните, что вас ко мне привело.
  — Поскольку это связано с Ритой, я не собирался вмешиваться в ее дела. — Голос его дрогнул. — Но она моя дочь, мой единственный ребенок…
  Селби ждал продолжения.
  — Деньги, которые у нее есть, это деньги игрока. Она сказала, что получила их от страховой компании, но я знаю, что это не так. Она хорошая девочка. Теперь она остепенилась, купила себе большой дом на Оранж-Хейтс, надеясь, что мать и я будем жить с ее свекром и с ней…
  — Пока я не пойму, к чему вы клоните, мистер Артрим, — вставил Селби.
  — Я думаю, что старик чокнулся.
  — Кто?
  — Фрэнк Артрим, ее свекор.
  — Амнезия — обычное следствие шока. Поврежденные клетки уже не влияют на умственные способности человека.
  — Это не так, — сказал Хендрикс. — Видите ли, после катастрофы он не знал, кто он. Рита поведала ему о случившемся. Джеймс, муж Риты, собирался встретиться с игроками в местном клубе. Дорога шла вдоль берега реки. Он был сильно пьян и не мог вести машину, поэтому за руль пришлось сесть отцу. Когда в назначенное время они не появились в клубе, оттуда позвонили домой, чтобы узнать, в чем дело. Рита испугалась и поехала их искать. Она ехала медленно и смотрела по сторонам. Вдруг она почувствовала запах горелой резины и увидела машину, которая свалилась с обрыва. Ее муж был в ней, а свекор лежал чуть в стороне. Она попросила пассажиров проезжающей мимо машины помочь. У врача Фрэнк Артрим пришел в себя, и Рита рассказала ему, что он управлял автомобилем и убил своего сына. Она терпеливо объясняла ему, кто он такой и кто был его сын. С тех пор он ее возненавидел.
  — В чем, по-вашему, заключается его ненависть?
  — Я думаю, он намеревается даже убить ее. Селби удивленно взглянул на отца Риты Артрим.
  — Он же калека.
  — Да, знаю, — отозвался Хендрикс. — Но мне кажется, он постепенно сходит с ума.
  — Он как-то в состоянии передвигаться?
  — Нет, но руки и тело у него сильные. Я не понимаю одного: он может шевелить ногами, но не может удерживать равновесие. Кажется, это называется координацией.
  — Что тревожит вас? — спросил Селби. — Ваша дочь что-нибудь вам говорила?
  — В прошлое воскресенье Рита приходила к нам, — продолжал рассказ Хендрикс, — не ко мне, к матери. Она всегда приходит ее проведать. Мы с ней почти не разговариваем.
  — Хорошо, — быстро сказал Селби, пытаясь показать Хендриксу, что он торопится.
  — У нее на шее был синяк. Кто-то пытался задушить ее.
  — Вы знаете, кто?
  — Кто же, кроме Артрима?
  — Это она сказала?
  — Нет. Она клянется, что никаких синяков вообще не было. Но это не так. Она носит платье с высоким воротом. И когда в тот день ворот распахнулся спереди, жена увидела синяки.
  — Почему вы решили, что это Артрим?
  — Я знаю, она боится его. Он — единственный человек, который мог это сделать, он мог напугать ее и заставить хранить молчание.
  — Вы только об этом хотели мне рассказать? — торопливо спросил Селби.
  — Я только хотел, чтобы вы заинтересовались этим, и чувствую, что Рита знает, что надо делать. Она моя плоть и кровь, и я не могу спокойно сидеть и смотреть, как ее медленно убивают.
  — По соседству с вами уже произошло одно убийство, — сообщил Селби. — Я занят его расследованием. И рад, что вы рассказали мне об этом, мистер Хендрикс, я обязательно встречусь с Фрэнком Артримом.
  Хендрикс поднялся.
  — Я хочу, чтобы вы присмотрели за ним, — сказал он и добавил извиняющимся тоном: — За последние двадцать четыре часа я не сомкнул глаз. Ее мать тоже беспокоится… Все женщины одинаковы. Если бы не я, Элизабет — это моя жена — жила бы на Оранж-Хейтс с Ритой. Она говорит, что, хотя деньги и нажиты ее мужем на игре, они все равно пущены в оборот и возвращать их уже поздно. И вообще, было бы глупо отдавать деньги страховой компании или отказываться от их получения.
  — Логично, — согласился Селби.
  — Но я не собираюсь жить на деньги игрока, — упрямо заявил Абнер Хендрикс.
  Он пожал Селби руку.
  — Вам виднее, что надо делать, — вздохнул он. — Знаете, Рита — наше единственное дитя, и мы очень обеспокоены.
  Резко повернувшись, Хендрикс вышел из кабинета. Селби некоторое время еще слышал его шаги.
  Полчаса прокурор курил и думал. Потом он выбил трубку и вышел в коридор.
  Но не прошел он и двадцати шагов, как от стены отделилась темная фигура и шагнула ему навстречу.
  — Мистер Селби… — Голос был женский, очень низкий, скорее похожий на шепот. Перед Селби стояла стройная молодая женщина с испуганным лицом.
  — Что вы здесь делаете? — спросил он.
  — Жду вас, — ответила она. — Я знала, что вы в своем кабинете.
  — Почему же не вошли?
  — Потому что хотела поговорить наедине. Никто не должен ничего знать.
  — Кто вы?
  Внимательно осмотрев пустынный коридор, она сказала:
  — Элен Сакс. Селби нахмурился.
  — Я слышал это имя раньше. Конечно, здесь не место для разговоров. Пойдемте!
  Он провел ее в кабинет, запер дверь и собирался было включить свет.
  — Если можно, не надо зажигать, — попросила она.
  — Хорошо, — согласился Селби. — Я видел ваше имя в отчете шерифа Брэндона. Вы работали сиделкой у миссис Артрим?
  — Да.
  — Зачем вы хотели видеть меня?
  — Даже не знаю, с чего начать. Селби улыбнулся.
  — Лучше начать с начала, мисс Сакс.
  — Вы знаете, что я раньше работала сиделкой, хотя у меня нет диплома. Я никогда не имела возможности зарегистрироваться в качестве сиделки.
  Селби кивнул.
  — У меня есть причина предполагать… я думаю… Мистер Селби, я полагаю, если человек получил доказательства какого-либо преступления, он должен сообщить об этом властям?
  — Полагаю, да.
  — Ну а мне трудно сделать это. Видите ли, у меня нет полной уверенности, я ничем не могу подтвердить то, что скажу, но…
  Она нерешительно посмотрела на Селби.
  — Вы скажете мне все, что знаете, мисс Сакс, а потом мы обсудим детали.
  Элен Сакс облегченно вздохнула.
  — Это она убила его, — резко сказала она.
  — Кого вы имеете в виду? — спросил Селби.
  — Миссис Артрим.
  — Вы считаете, что миссис Артрим убила мужчину, чье тело было найдено?..
  — Нет, нет! — перебила Элен. — Она убила своего мужа.
  Селби внимательно посмотрел на нее.
  — Я думал, он погиб в катастрофе, — нахмурился он.
  — Все так думают, однако это не так.
  — Но в то время ее там не было, верно?
  — Правильно, но подстроила все она. Она знала, что ее муж будет пьян, и была уверена, что он сам поведет машину. Миссис Артрим вознамерилась получить страховку. Никто не откажется от полумиллиона долларов. Она знала, что надо сделать с машиной, чтобы она свалилась с обрыва.
  — Продолжайте, — вздохнул Селби.
  — Но машину вел не муж, а свекор, и он был трезв. Миссис Артрим следила за ними, чтобы быть в полной уверенности, что ее план осуществится на деле. Я даже не сомневаюсь, что она подожгла машину, чтобы уничтожить все следы.
  — Довольно странное утверждение, мисс Сакс, — сказал Селби.
  — Я знаю.
  — И как здравомыслящая женщина вы не должны делать подобных заявлений, поскольку у вас нет доказательств.
  — У меня много доказательств, но они не столь очевидны, чтобы полностью доказать ее вину.
  — Надеюсь, вы расскажете мне, на чем основаны ваши подозрения?
  — Скажу кое-что. Мистер Артрим, ее свекор, вел машину и получил серьезные травмы. У него был поврежден спинной мозг.
  — И он потерял память? — спросил Селби.
  — Да. Он ничего не помнит о катастрофе, и это великое счастье для миссис Артрим.
  — Значит, ваши подозрения не основаны на его рассказе?
  — Не совсем так, — возразила она, — но я говорю вам то, что думаю. Я знаю, что у мистера Артрима амнезия, но верю, что со временем память к нему постепенно вернется и он сможет ходить. Однако мне кажется, он постарается это скрыть.
  — Почему?
  — Потому что знает, кто виновник аварии. Ему известно, что Рита убила его сына, но у него нет никаких доказательств. Но он попытается их собрать. Однажды я внезапно вошла в его комнату и увидела, как он пытается ходить. Мистер Артрим стоял на ногах возле зеркала и действительно сделал шаг до того, как потерял равновесие. И он бы наверняка упал, не схватись за спинку кровати.
  — А что сделали вы?
  — Я подбежала к нему и сказала, что врачи запретили ему ходить, пока не произойдет раскупорка сосудов. Врач говорил, что это должно произойти скоро.
  — А что было потом?
  — Я помогла ему лечь, а он сказал: «Присядьте рядом. Я хочу поговорить с вами. Что толкуют на эту тему врачи? Смогу ли я вообще когда-нибудь ходить?»
  — И что вы ему ответили?
  — Правду. Я никогда не разговаривала с его врачами. Миссис Артрим наняла меня. Я знаю только то, что сообщила мне она сама. Как-то сказала, что года через два, по словам доктора, свекор ее сможет ходить, а потом постепенно к нему вернется память. Мистер Артрим тогда хитро посмотрел на меня. «Я хочу кое-что узнать, — заявил он. — Когда мой разум прояснится, ко мне вернется память и я смогу ходить?»
  — А вы что ответили на это?
  — Я сказала, что знала это. Тогда он зашептал: «Теперь слушайте меня внимательно. Вы получите хороший подарок, если обещаете мне, что не скажете никому, особенно снохе, о том, что я пытаюсь ходить. Я не хочу, чтобы она знала. Пусть думает, что я на всю жизнь останусь таким». Конечно, я была удивлена, но пообещала никому ничего не говорить. «Вы хорошая девушка, — снова заговорил он. — Вы ничего не слышали о смерти моего сына?» Я ответила, что нет и что это не мое дело. Потом он спросил, бывает ли миссис Артрим на кухне, когда я готовлю ему еду. Я ответила, что случается, тогда он попросил меня: «Никогда не позволяйте ей готовить мне еду и не оставляйте ее одну на кухне». «Вы боитесь, что вас отравят?» — спросила я. «Я больше боюсь того, что она скорее подсунет мне наркотики, чем яд, — ответил он. — Особенно если подсыплет мне их на ночь…» Он не договорил и больше не произнес ни слова тогда. — И вы согласились выполнить его просьбу?
  Она кивнула.
  — А что с автомобилем? — спросил Селби.
  — Я думала об этом. У меня есть приятель, который работает автомехаником. Я осторожно расспросила его о возможности подстроить аварию. И он рассказал, как это можно сделать. Я забыла, как называется эта деталь, но с помощью вывода ее из строя можно устроить аварию.
  — Мисс Сакс, вы понимаете, что рассказанное вами не является доказательством?
  — Понимаю, но если бы вы могли понять гнетущую обстановку этого дома! Что-то должно случиться. Я уверена, Рита собирается убить его.
  — А вы не думаете, что может произойти обратное?
  — Нет. Он хороший человек. Он и мухи не обидит, но не такой дурак, как она думает. Если бы он мог ходить, то был бы сильнее ее. Мистер Артрим — высокий, широкоплечий. Присмотритесь к нему внимательно — он выглядит не старше нее и физически вполне в форме.
  — Рад, что вы сообщили мне все это, — поблагодарил Селби. — Я буду обо всем молчать. Если что-либо вам покажется подозрительным, обязательно дайте мне знать. А что вам известно насчет того голого бродяги? Вы видели его?
  — Да.
  — Где?
  — Он проходил под моим окном, футах в сорока.
  — И вы хорошо разглядели его?
  — Не очень. Но я заметила тогда, что на нем не было одежды.
  — Это очень важно, — сказал Селби. — За ним следил кто-то? Вы видели кого-нибудь поблизости от него?
  — Ни души.
  — И что вы сделали?
  — Я собиралась позвонить в полицию, но в этот момент меня вызвала миссис Артрим. Я накинула платье и пошла наверх. Она не могла уснуть и сидела у окна. Возможно, увидела того бродягу, как и я.
  — А вы почему не спали?
  — Не знаю. Мне показалось, что я услышала какой-то шум. Проснулась и потом уже не могла уснуть. У меня все время было странное чувство, что что-то произошло.
  — Что вы можете рассказать о характере того шума в доме?
  — Я только знаю, что именно он разбудил меня.
  — Ваша комната на первом этаже?
  — Да.
  — И сразу после того, как вы увидели бродягу, миссис Артрим позвонила вам.
  — Да.
  — А где был в это время Фрэнк Артрим, знаете?
  — Да. Он спал. Его спальня рядом с моей. Он принимает снотворное. Но когда пришла полиция, он проснулся и стал звонить и бить по полу палкой, которая всегда стоит около его постели. Миссис Артрим была на грани истерики. Я пыталась успокоить ее, затем пошла к мистеру Артриму и объяснила ему, почему не смогла прийти сразу.
  — Как он воспринял это?
  — Это ему не понравилось. Он сказал, что я должна всегда сразу, по первому зову приходить к нему. Я рассказала о шуме, бродяге, визите полиции и об истерике миссис Артрим.
  — А он?
  — Говорил, что нечего было, мол, ее успокаивать. Потом начал задавать вопросы о бродяге. Я ответила, что ничего о нем не знаю, что видела, как он, совершенно обнаженный, проходил мимо окна. Он успокоился. «Вы уверены, что на нем не было одежды?» — спросил он. Конечно, я была уверена. Он улыбнулся. «Ну, идите к Рите и успокойте ее», — сказал он… Вот и все.
  — Вы слышали выстрел?
  — Да, конечно.
  — Он раздался задолго до прибытия полиции?
  — Я думаю, они уже ехали к нам, когда это произошло.
  — Где вы были в это время?
  — У себя в комнате. Сразу же после выстрела миссис Артрим позвала меня, у нее была истерика. Ну, не совсем истерика, но она почему-то очень сильно нервничала.
  — Потом проснулся ее свекор?
  — Да, и начал стучать.
  — Хорошо, мисс Сакс, — одобрил Селби. — Вы правильно сделали, что пришли ко мне. Не хочу преуменьшать значение того, что вы мне сказали. И ценю это. Но учтите, что у людей, потерявших память, могут быть странные идеи. Мистер Артрим, возможно, напрасно думает, что миссис Артрим пытается подсунуть ему наркотики.
  Элен Сакс ничего не сказала, но ее молчание было красноречивее всяких слов.
  — Хорошо, что вы пришли ко мне, — повторил Селби. — Это все, что вы могли сделать. Вы выполнили свой долг. Я расследую это дело, и пока никому лучше ничего не говорить.
  — Разумеется.
  — Обвинение в убийстве — дело очень серьезное.
  — Конечно, но я верю, что все было именно так, как я говорю. Эта обстановка в доме и все…
  — Понимаю, — перебил ее Селби, — и обязательно займусь этим. А вы тем временем должны вести себя так, чтобы никто не заподозрил, что вы что-то знаете или о чем-то догадываетесь. Главное — ни слова обо мне. Возвращайтесь домой и не волнуйтесь.
  — Очень трудно жить в доме, когда знаешь, что там что-то замышляется. Запомните мои слова, мистер Селби: она собирается убить его. Она убила своего мужа и убьет свекра.
  — Если вы заметите еще что-нибудь странное, обязательно дайте знать.
  Когда она ушла, Селби позвонил Брэндону.
  — Рекс, ты узнал что-нибудь у Артримов?
  — Ничего особенного. Сиделка и миссис Артрим видели обнаженного человека. Они и позвонили в полицию. Полиция приехала через десять минут после звонка.
  — Где была сиделка, когда прибыла полиция?
  — Наверху, у миссис Артрим, у которой началась истерика.
  — А где находился Артрим?
  — Внизу, барабанил палкой по полу. Он, по-моему, чуть с ума не сошел, потому что никто не обращал на его стук внимания. Он сказал, что сиделку наняли для него, а не для его снохи. Кстати, он никогда не называет ее снохой. Он потерял память в автомобильной катастрофе и повторяет то, что говорят ему другие. Очевидно, это родство не доставляет ему большой радости.
  — Интересно, есть ли какая-нибудь связь между этим бродягой, фактом приобретения Карром здесь дома и Ритой Артрим? — задумчиво произнес Селби.
  — Ты не думаешь, что она как-то связана с А.Б. Карром? — спросил шериф.
  — Не знаю, — ответил Селби. — Но, очевидно, не надо забывать и о такой вероятности.
  — Кстати, Отто Ларкин вечером заходил к Карру, — заметил Брэндон.
  — И что же?
  — Единственный вывод, который я сделал, когда он вернулся, что он стал меньше ростом. Он тяжело дышал и хвастался, что разговаривал с городским адвокатом.
  — Рекс, ты можешь сделать так, чтобы Карр все время был под наблюдением?
  — С какой целью? — спросил Брэндон.
  — Полагаю, что Пит Риббер выйдет на связь с ним.
  — Хорошо, я могу присмотреть за ним. Надо еще связаться с лос-анджелесскими властями, они же ищут Риббера.
  — Хорошо, Рекс, организуй это, может, что-нибудь и получится.
  — Ладно, сделаю.
  — Да, Рекс, ты не пробовал примерить одежду на труп?
  — Пробовали у коронера. Полностью подходит! Пулевое отверстие в пиджаке и рана на теле тоже совпадают. И еще одно, Дуг. Они до сих пор не могут с уверенностью сказать, какая же пуля была первой. Вторая вошла параллельно первой. И каждая была смертельна, но какая оборвала его жизнь, коронер сказать не может. Поэтому заявления миссис Артрим и сиделки приобретают особое значение. Они видели, что этот человек обнаженным ходил возле их дома до того, как раздался выстрел. Следовательно, роковой выстрел был произведен в него, уже раздетого. Впоследствии кто-то натянул на труп одежду и выстрелил еще раз, потом снял ее и подбросил в машину, чтобы обратить на это внимание властей. Мне кажется, что все это сделано для того, чтобы заставить нас думать, будто роковой выстрел был произведен в одетого. И если ты спросишь меня, я скажу, что есть только один человек, который мог бы придумать такой хитроумный план. Ты понял меня?
  — Да, — ответил Селби. — От этого дела и у меня уже болит голова. Я хочу немного отдохнуть, собраться с мыслями, а потом встречусь с Карром.
  — Хорошо, — согласился Брэндон. — Но будь осторожен, не позволяй ему воспользоваться нашим незнанием деталей, Дуг. Если он действительно замешан в этом деле, это свяжет нам руки.
  — О’кей, Рекс! И еще. Займись, пожалуйста, обстоятельствами смерти Джеймса Артрима. Покопай, может, что-нибудь и найдешь.
  — Прямо сейчас?
  — Да. Это может нам пригодиться. Учти, что Рита Артрим и сиделка Элен Сакс — две важнейшие свидетельницы. Если Карр повлияет на них и узнает что-нибудь, что сможет использовать в своих интересах, он заставит нас плясать под свою дудку.
  — Хорошо, Дуг, я все сделаю. Доброй ночи. Отдыхай наконец!
  — Попробую, — ответил Селби и положил трубку.
  Глава 6
  Отто Ларкин сидел в кабинете Фрэнка Грирсона, редактора «Блейд».
  Грирсон, широкоплечий седовласый мужчина лет шестидесяти, прищурившись, смотрел на начальника полиции.
  — Вы просто дурак, Ларкин, — сказал он. Ларкин покраснел.
  — Послушайте сначала, что я вам скажу, а уж потом выскажете свое мнение, — продолжал Грирсон.
  — Давайте, — махнул рукой Ларкин и закурил. Грирсон говорил тихо, полушепотом.
  — А.Б. Карр умнее всех юристов нашего округа, вместе взятых, — начал он. — И свои способности продает за большие деньги. Если Селби умен так же, как он, дела плохи.
  — Почему?
  — Он занимается этим расследованием. Никто, кроме Карра, не мог бы, уверен, придумать этот трюк с двумя пулями. Вы же знаете, Ларкин, что суду нужны доказательства. Надо представить обе пули, пистолеты, из которых стреляли, а главное — найти человека, совершившего это преступление.
  — А при чем здесь я? — недоумевал Ларкин.
  — А при том, что вы достаточно известны. Вы пустой и тщеславный человек, Ларкин, к тому же глупый и упрямый. Селби и Рекс Брэндон знают, как надо работать. В газете мы написали о том, что им повезло. Но это для других, а не для нас. Они, конечно, свое дело знают. Дальше. Это убийство совершено в черте города, стало быть, на подведомственной вам территории. Вы должны показать себя с лучшей стороны и убедить людей, что вы чего-то стоите.
  — Я-то, может быть, и стою! А вот вы обманываете город и забываете, что есть другая газета, которая будет рада…
  — Заткнись, дурак, — оборвал его Грирсон. Потом спохватился: — Я пытаюсь вас спасти.
  — Спасибо. Я сам в состоянии это сделать.
  — Вы как ребенок. Карр в десять раз умнее, чем Селби и Брэндон. А Селби в десять раз умнее вас. Слушайте меня, и все будет в порядке. Не отстраняйтесь от этого дела и через пару суток вы будете на высоте. Но помните, падая, можно и шею сломать. А это уже будет нашим крахом.
  — Полагаю, что и вы в десять раз умнее Карра, — с сарказмом вставил Ларкин.
  — Не обманывайтесь, Ларкин, — заметил Грирсон. — Я знаю свои недостатки и достоинства. И поэтому умнее вас. А вы своих недостатков не знаете. Вы пытаетесь обмануть себя, уверяя, что у вас их нет. Вы ходили к Карру. Ну, что вам это дало?
  — Не так много, но я еще не все довел до конца.
  — Слушайте, Ларкин. Моя газета вас поддерживает. У нас существует политическая организация, которая действует в округе пятнадцать лет. К примеру, Сэм Роупер, окружной прокурор, отнесся к делу небрежно. Шериф был несчастен. Я пригласил их и сказал, что, если они и дальше будут продолжать в том же духе, мы их уберем. Вы так сказать никому не сможете. Они вас не послушают. Что же делать? Сейчас Селби и Брэндон вытащили счастливый билет. Они на коне.
  Грирсон замолчал, чтобы убедиться, что его слова возымели действие, затем, усмехнувшись, продолжал:
  — Но они долго не продержатся в своих креслах, потому что не политики. За ними не стоит политической силы. Они подняли свой авторитет, когда шла борьба со старыми порядками, поддерживая новых людей, умных и энергичных. Но не все последовали их примеру. Пока Селби и Брэндон у власти, остальные вынуждены держаться в стороне.
  — Что все это значит для меня?
  — Постарайтесь быть дипломатом. Будьте спокойнее. Действуйте заодно с Селби и Брэндоном. И действуйте умно. Вы работаете против другой политической организации. Вы часть нашей партии.
  — Я никогда не отрицал этого, — произнес Ларкин. — Они популярны, поэтому я и стараюсь сотрудничать с ними.
  — Это хорошо, — кивнул Грирсон. — Но их не обманешь. И никого не обманешь.
  — Что вы конкретно хотите от меня? Чтобы я позволил им отпихнуть себя в сторону, когда появляются такие шансы?
  — Конечно нет.
  — Они занимаются делом, и я сотрудничаю с ними. — Ларкин сердито повысил голос. — Если они полезут против меня, я могу сам обратиться к руководству!
  — Не стоит ставить точки над «i», — сказал Грирсон хриплым полушепотом. — Послушайте, Ларкин, у вас не хватит ума решить это дело. Это вам не карточная игра, а Карр не мог проделать все сам.
  — Почему же нет? Он ведь такой умник.
  — Вам не понять, — заявил Грирсон. — И я с самого начала пытаюсь объяснить вам это. Закон есть закон. Обвинение однозначно обязано доказать виновность человека. Защита должна представить все возможные сомнения. И Карр уже сделал это.
  — Вы имеете в виду вторую пулю?
  — Да, конечно.
  Наступило молчание. Ларкин нервно курил сигару. Грирсон, не мигая, смотрел на него.
  — Что вы хотите от меня? — недовольно снова спросил Ларкин.
  — Мы должны действовать быстро. Мы разрешим вам схватить преступника и передать его в руки прокурора. Вы удостоитесь чести поимки злодея. Потом прокурор изобличит его. В газетах будут опубликованы ваши фотографии. Не забудем и прокурора. Мы напишем о трудностях этого дела, скажем о заслугах Селби. Мы будем говорить о его смелости и хорошей работе. А потом втопчем его в грязь.
  — Каким образом? — спросил Ларкин. Грирсон зловеще улыбнулся.
  — Это будет результатом пропаганды, которую мы развернем, — сказал он. — Мы убедим избирателей, что Селби смог этого добиться только после того, как вы арестовали человека. Если его осудят, мы преподнесем это дело как самое обычное, где доказательства были подобраны так тщательно, что самому Селби нечего было и сказать. Если же он не будет осужден, мы…
  Глаза Ларкина засветились надеждой.
  — Тогда вы все свалите на него. Грирсон покачал головой.
  — Вы ничего не поняли, Ларкин. Если его не осудят, мы будем придерживаться того же мнения. Нашим подписчикам это понравится.
  — Карр точно замешан в этом деле. Он не выкрутится.
  — Селби — уроженец этих мест. Мы перестанем враждовать и объединимся против чужаков. Селби не в нашей партии. Мы голосуем против него. Но он наш окружной прокурор, и поэтому гордость графства Мэдисона. Он для нас все же лучше любого чужака, лучше А.Б. Карра. Запомните мои слова. В конце судебного процесса мы сообщим примерно следующее: «Люди, которые говорят, что клиент Карра был оправдан потому, что у Дугласа Селби, нашего молодого прокурора, оказалось недостаточно опыта, настроены не патриотично. Графство Мэдисон — самое благополучное. Дуг Селби — один из наших представителей. Конечно, он молод, но все эти годы проявлял отличное знание дела. Причина, по которой не был осужден этот человек, в том, что некоторые обстоятельства вышли из-под его контроля. Откуда он мог знать, что Карр, блестящий адвокат по уголовным делам, выскажет сомнение в истинности происшедшего? Что перекрестный допрос Карра спутает показания медицинского эксперта, который не сможет точно сказать, какая из двух пуль оказалась смертельной?..»
  — Я вас понял, — вздохнул Ларкин.
  — Ну и прекрасно. Вы привезете убийцу и передадите его в руки Селби.
  — Я поймаю его! — уверенно произнес Ларкин. — Но сказать легче, чем сделать.
  — Слушайте, — обратился к нему Грирсон. — Человек, чьи отпечатки пальцев были на пистолете, тот, которого они искали…
  — Ну?
  — Это Питер Риббер. Вы поймали и отпустили его до того, как узнали, что он им нужен.
  — Я не читаю мысли на расстоянии. Конечно, у него взяли отпечатки. И если бы его немного подержали…
  — Заткнитесь, — перебил Грирсон. — Я не осуждаю вас, а просто говорю, что он тот человек, который им нужен. Карр раньше уже защищал его. Когда Пит Риббер попадет в тюрьму, он непременно захочет видеть Карра.
  — Но совсем не обязательно, что его захочет видеть Карр, — сказал Ларкин.
  — Вы недооцениваете Карра, — печально покачал головой Грирсон.
  — Что вы имеете в виду?
  — Карр сам замешан в этом деле. Он захочет выкрутиться. Пита Риббера нет. Помните об этом. Вы не сможете обвинить этого человека в убийстве второй раз. После того как он пытался сделать это и его оправдали, это будет рискованно.
  Что рискованно? О чем вы говорите? — спросил Ларкин. — Кто хочет второй раз обвинить его?
  — Вы же видели, как поступает Карр. Он все делает не своими руками. Им нужен Риббер. Ставлю десять против одного, что Карр уже позаботился, чтобы Риббер попал к ним в ближайшие двадцать четыре часа. После того как они его получат, он обратится в суд. И Карр сделает все, чтобы оправдать Риббера. После того как его оправдают, он исчезнет, а Карр подсунет доказательства виновности Риббера. Доказательства изобличат Риббера в убийстве, но его уже не будет, и Карр посмеется над всеми. Они не смогут опять обвинить Риббера, потому что он был недавно оправдан. Я допускаю мысль, что Риббер может даже сделать признание…
  — Вы слишком верите в способности Карра, — сказал Ларкин.
  — Да, верю.
  После недолгого молчания Ларкин заговорил снова:
  — Вы думаете, что Карр заинтересован в том, чтобы они нашли Риббера?
  — Да.
  — А в чем будет состоять моя роль?
  — Они попытались скрыть эти отпечатки. Я нашел их. Мы дали экстренный выпуск: «Отто Ларкин обнаружил отпечатки на пистолете». После этого Карр позвонит по телефону, сядет в машину и поедет в город. Думаю, он отправится в контору и пригласит к себе Риббера. Скорее всего так и будет.
  — Откуда вам все это известно? — удивился Ларкин.
  — Потому что я кое-что знаю о Карре. — Он усмехнулся. — И потом, в телефонной сети существует утечка…
  — Продолжайте.
  — Рекс Брэндон звонил в лос-анджелесскую полицию с просьбой проследить за Карром. У них есть фото и описание Пита Риббера. Если Риббер объявится, его арестуют.
  — Ну и что же?
  — Все еще не поняли? Они посадят Риббера в городскую тюрьму и обвинят в воровстве. А графство Мэдисон предъявляет ему обвинение в убийстве. Они позвонят шерифу. Шериф и прокурор сообщат Сильвии Мартин. Тройка направится в город за Риббером. Вы прочтете все это в «Кларион».
  Ларкин быстро заморгал.
  — Теперь вам надо понаблюдать за домом Карра, — сказал Грирсон. — Только так, чтобы Селби и Брэндон об этом не знали. Когда Карр сядет в машину и поедет в город, вы должны сделать то же самое. Отправляйтесь прямо в управление и скажите, что приехали из Мэдисона, что вам нужен помощник для поимки преступника, который должен явиться в контору Карра. Они вам сообщат, что Карра уже взяли под наблюдение. Вы останетесь там и будете курить. А как только приведут Риббера, вам сообщат. Вы скажете, что забираете его в Мэдисон. Арестуете его за убийство и привезете сюда. «Блейд» даст экстренный выпуск, где все прочтут: «Отто Ларкин ловит убийцу. Начальник полиции опередил окружного прокурора…» А потом… все будет в порядке. Вы нашли преступника, передали его в прокуратуру. Вы будете идти по Мейн-стрит, и все будут приветствовать вас. Вот и все, что вам надо сделать. Убийство произошло в городе. Вы нашли злодея и потратили на все дело тридцать шесть часов… Что вам еще нужно?
  Ларкин на мгновение задумался, потом вскочил на ноги.
  — Ничего.
  Глава 7
  Дуг Селби до десяти часов просидел в кабинете. Потом выключил свет, выбил пепел из трубки, опустил шторы на окнах и собрался идти домой.
  Когда он подошел к двери, внезапно раздался телефонный звонок. Здание прокуратуры имело отдельный распределительный щит, но ночью прокуратуру подключали к линии службы шерифа. Селби не любил поздние телефонные звонки. К тому же у шерифа всегда есть дежурный, который может ответить. А если случится что-то важное, шериф сообщит ему.
  Он стоял около двери и хмуро смотрел на телефон, продолжавший звонить. Наконец снял трубку.
  — Это мистер Селби, окружной прокурор? — спросил женский голос.
  — Да.
  — Мистер Селби, я могу сейчас вас увидеть?
  — Кто это говорит?
  — Это снова миссис Фермал.
  — Где вы находитесь?
  — В городе, — ответила она. — В кондитерском магазине. Если вы задержитесь у себя, я приду. Я звонила в два-три места, пытаясь вас разыскать. Мне сказали, что вы у себя.
  — Я вас жду, миссис Фермал. Дверь будет заперта, но я подожду вас.
  Он положил трубку, осторожно выглянул из-за штор, потом быстро спустился вниз и стал ждать у входа.
  С грохотом подъехал старомодный автомобиль миссис Фермал. Селби наблюдал, как женщина ставит машину на стоянку. Потом она захлопнула дверцу машины и решительно направилась к зданию прокуратуры. Селби открыл дверь и впустил миссис Фермал.
  — Добрый вечер, миссис Фермал.
  — Мы будем разговаривать здесь? — спросила она, тяжело переводя дух.
  — Лучше поднимемся в кабинет.
  Пройдя коридор, они зашли в кабинет Селби. Он усадил ее в кресло напротив своего стола и сел сам.
  — Что случилось, миссис Фермал? Вы выбрали такое позднее время и так возбуждены…
  — Да… Вы наверное уже забыли обо мне… А я помню о вас.
  Селби ждал. Она улыбнулась, помолчала, потом вдруг спросила:
  — Который час?
  — Четверть одиннадцатого, — ответил Селби, взглянув на часы.
  — Я тороплюсь, — сказала она. — Вы честный человек, искренний. Вы много сделали для меня и моего мальчика…
  — Я пытаюсь быть честным, миссис Фермал. Я делаю все, от меня зависящее…
  — Да, чтобы всем было хорошо.
  — Да, это так, но зачем вы хотели видеть меня?
  — Если узнают о моем визите к вам, я потеряю работу, — ответила она.
  — Я никому не скажу.
  — Карр дома кого-то скрывает, — сообщила она.
  — Держит взаперти? — спросил Селби. — В качестве пленника?
  — Не думаю.
  — Откуда вы знаете, что он кого-то скрывает?
  — В некоторые комнаты он никому не разрешает заходить.
  — Понятно.
  — Иногда, когда он на работе, я ношу туда еду. Конечно, по договоренности с ним…
  — Вы хотите сказать, что готовите пищу не только для хозяина, но и еще для кого-то?
  — Да.
  — Для кого же?
  — Не знаю. Но последние несколько дней я приношу все в кабинет. Карр говорит, что очень голоден. Но ест вдвое больше, чем раньше.
  — А разве вы не делаете уборку в кабинете?
  — Я убираю две комнаты. Одна из них, возле ванной, всегда заперта. Он сказал, чтобы я не заходила туда. Пару раз я слышала там какое-то движение.
  — Этот человек и сейчас там?
  — Нет. Сейчас комната открыта.
  — Открыта? — изумленно переспросил Селби, пытаясь привести в порядок мысли.
  — Да. Начальник полиции вечером заходил к нам. Он захотел заглянуть и в дом. Карр посмеялся над ним, сказав, чтобы тот сначала принес ордер, и пригрозил, что сам подаст на Ларкина в суд за незаконные действия.
  — И что сделал начальник полиции? — спросил Селби.
  — Попытался пустить ему пыль в глаза. Но ничего из этого не вышло. Карр издевался над ним, и он ушел ни с чем.
  — После этого Карр пошел и открыл ту, запертую дверь?
  — Не совсем. Он сказал, что пойдет поработает в кабинет. Потом зазвонил телефон. Говорил он мало, а повесив трубку, заявил, что, возможно, останется ночевать в городе.
  — Дверь была не заперта?
  — Да. После его ухода я пошла в кабинет, чтобы выбросить окурки из пепельницы.
  — Вы всегда убираете кабинет после его ухода?
  — Да. Когда он работает, то не любит, чтобы ему мешали. Как правило, он сидит до пяти-шести часов, а иногда часов до двух ночи. А убирать я могу лишь после его ухода.
  — Ночью вы слышали выстрел? — спросил Селби.
  — Нет. Я крепко сплю.
  — А Карр слышал?
  — Он сказал, что не слышал.
  — Вы верите в это?
  — Не знаю. Я повторила вам то, что он сказал.
  — Значит, вы пошли убирать кабинет и обнаружили, что соседняя дверь не заперта?
  — Да.
  — Вы заходили внутрь?
  — Да, заглянула туда. Там явно кто-то жил. В комнате стоит кушетка и на ней лежит несколько подушек. Было очень душно, накурено, будто этот кто-то не открывал окон. В мусорной корзине лежало несколько использованных лезвий.
  — В комнате стояли пепельницы? — спросил Селби.
  — Да, но они оказались пустыми. Обычно Карр курит сигары. А пепельницы в кабинете были полны пепла и окурков от сигарет. Следов губной помады на них я не заметила и поэтому решила, что курил мужчина.
  — Вы видели этого мужчину?
  — Нет.
  — И все время были в доме?
  — Да.
  — К этой комнате с кушеткой примыкает ванная?
  — Нет, она напротив. Обычно я там убираю и держу ведро с тряпками для мытья полов.
  Вы до чего-нибудь дотрагивались? — спросил Селби.
  — Нет.
  — А лезвия трогали?
  — Зачем? Они так и лежат в корзине для мусора.
  — Карр пользуется безопасной бритвой?
  — Нет.
  — Это очень интересно, — сказал Селби. — Вы не предполагаете, что Карр скоро вернется?
  — Не думаю.
  — Вы сможете пустить меня в дом, чтобы я мог осмотреть эту комнату?
  — Могу, но боюсь неприятностей.
  — Все будет в порядке, не волнуйтесь.
  — Уезжая, Карр сказал мне, что если придут с ордером на обыск, я могу их впустить. Но без ордера — никого!
  Селби поднял трубку и связался со службой шерифа. Заместитель Брэндона сказал, что шеф полчаса назад ушел домой. Тогда Селби позвонил Брэндону домой.
  — Рекс, ты спишь? — спросил он.
  — Пока еще нет, но собираюсь.
  — Думаю, тебе надо приехать сюда. Захвати с собой мирового судью. У меня появились некоторые документы… А вы, миссис Фермал, идите домой и ждите нас, — обратился Селби к женщине.
  — Будет лучше, если вы успеете все сделать до его возвращения, — сказала она. — А потом можете оставить мне копию какой-нибудь официальной бумаги…
  Селби кивнул. Она встала.
  — Я только хотела, чтобы вы знали, как я ценю то, что вы сделали для моего мальчика.
  — Вы тоже мне очень помогли, — отозвался Селби.
  — Я рада, — сказала женщина и ушла.
  Селби вышел в приемную, вставил в машинку лист бумаги и стал печатать двумя пальцами. К приезду шерифа и мирового судьи бумага была готова.
  — Нам нужен ваш дактилоскопист, — обратился он к шерифу. — Мы отправляемся в дом Карра с обыском.
  — Сынок, ты что, белены объелся? — озабоченно спросил Брэндон.
  — Возможно, — согласился Селби, — но мы должны действовать быстро.
  Пока мировой судья оформлял под присягой письменные показания Селби и Брэндона, приехал Боб Терри. Его подняли уже с постели.
  Вооружившись ордером на обыск, Селби, Брэндон и Терри отправились на Оранж-Хейтс. Машину оставили возле дома. Селби позвонил, и Агнес Фермал открыла дверь.
  — Что вам угодно? — спросила она свирепо.
  — Я окружной прокурор, — ответил Селби.
  — Да, знаю.
  — А это шериф Брэндон.
  — Вижу.
  — А это Боб Терри, заместитель шерифа.
  — Что вы хотите?
  — Нам надо осмотреть дом.
  — Ордер на обыск у вас есть?
  — Да, — ответил Селби, предъявляя женщине бумагу.
  — Что вы собираетесь здесь найти?
  — Вам, случайно, не известно, может быть, где-то в этом доме скрывается Пит Риббер?
  — Нет.
  — Он совершил преступление.
  — Я ничего не знаю об этом.
  — Мы должны войти в дом.
  Она придирчиво осмотрела ордер на обыск.
  — Ну, если это будет законно, тогда все в порядке. — Миссис Фермал посторонилась, пропуская их.
  — Думаю, будет лучше, если вы сами покажете нам дом, — предложил Селби. — Прежде всего нас интересует кабинет мистера Карра.
  — Ему это не понравится, — нерешительно начала было миссис Фермал.
  — Я знаю.
  Она молча провела их через гостиную, обставленную в испанском стиле.
  — Вот его кабинет. Они зашли внутрь. Селби кивнул Брэндону.
  — Попытайтесь найти отпечатки пальцев, — приказал он Терри. — Потом осмотрите ванную комнату… Возможно, там есть старые лезвия… Вы останетесь здесь и все проверите. Если найдете что-нибудь, сфотографируйте. А мы с Брэндоном пока пройдем по дому. Вы покажете нам дорогу, миссис… э…
  — Фермал, — подсказала она. — Миссис Фермал.
  — Хорошо. Так покажите нам дом.
  Они пошли за экономкой. Около одной из комнат Селби спросил:
  — А что здесь?
  — Телескоп.
  Селби внимательно осмотрел пятидюймовый рефрактор, установленный на треноге.
  — Для чего его используют?
  — Хозяин увлекается астрономией, — кратко сообщила она.
  — У него только телескоп или есть еще…
  — Нет, еще есть большой бинокль. Думаю, он лежит в ящике стола. Хотите, покажу?
  — Нет, в этом нет необходимости.
  Селби кивнул Брэндону. Они вернулись в комнату, где работал Терри.
  — Нашел что-нибудь? — тихо спросил Брэндон.
  — Да, — ответил Терри, — полдюжины скрытых следов.
  — Они совпадают с теми отпечатками, что я вам дал? — задал вопрос Селби.
  Терри кивнул. Селби облегченно вздохнул.
  — На лезвиях тоже есть отпечатки. Очень четкие.
  — Мы идентифицируем и их, — сказал Селби. — Сложите все в конверт, напишите свою фамилию и отдайте Брэндону.
  Терри так и сделал.
  — Вы сфотографировали их? — спросил Селби.
  — Только собираюсь.
  — Хорошо, продолжайте.
  Они смотрели, как Терри устанавливал камеру, щелкал вспышкой. Когда он закончил, Селби подошел к нему.
  — Отлично. Теперь приступим к дальнейшим… — начал Селби и не успел договорить. До их ушей донесся звук мотора автомобиля.
  — Это мистер Карр, — испуганно выдохнула миссис Фермал.
  — Терри, продолжайте делать свое дело, — спокойно сказал Селби.
  Терри щелкал камерой. Брэндон нервно свернул сигарету.
  На лестнице послышались шаги, и в дверях с мрачной улыбкой на губах появился Альфонс Карр.
  — Какого черта вы здесь делаете? — спросил он.
  — Фотографируем отпечатки пальцев, — объяснил Селби.
  — Черт возьми! Как эти люди попали сюда? — обратился Карр к миссис Фермал.
  — Они предъявили мне официальную бумагу. — Она протянула хозяину копию ордера на обыск.
  Карр взял документ в руки, но не стал читать. Его холодный взгляд был прикован к тройке пришедших в его дом. Адвокат спокойно пересек комнату и уселся за стол. Изучив ордер, он тщательно сложил его и сунул в карман. Потом достал сигару и закурил.
  — Вы действуете официально, Селби, не так ли? — спросил он.
  — Возможно, — ответил Селби. — Это зависит от того, что вы подразумеваете под этим словом.
  — Вы знаете, что я имею в виду.
  — Я лицо официальное, — продолжал Селби, — исполняю свой служебный долг. Если вы настаиваете на официальной стороне вопроса, то да, я действую по всем правилам.
  Лицо Карра расплылось в широкой улыбке. Он непринужденно откинулся на спинку кресла, скрестил ноги.
  — Продолжайте, ребята, — кивнул он. — Чувствуйте себя как дома.
  — Мы постараемся, — скромно ответил Селби.
  — Уже нашли что-нибудь? — спросил Карр.
  — Несколько отпечатков пальцев. — Селби взглянул на него.
  Боб Терри последний раз щелкнул аппаратом.
  — Все, — сказал он.
  — Это то, что вы предполагали здесь найти, Селби? — резко спросил Карр.
  — Не знаю, — неопределенно покачал головой прокурор.
  — Полагаю, вы помните, что на вас лежит ответственность за нанесенный мне ущерб? — поинтересовался Карр.
  Селби пожал плечами.
  — Вы утомительно грубые любители, — продолжал Карр. — Но этого следовало ожидать.
  Рекс Брэндон сделал два шага вперед.
  — Конечно, мы грубые любители, но мы честные люди. Не думайте, что вы заставите нас только обороняться. Как случилось, что в вашем доме найдены отпечатки пальцев человека, разыскиваемого в связи с уголовным преступлением?
  — Не могу вам ответить на этот вопрос, шериф, — улыбнулся Карр.
  — Вы скрывали его от закона. Но в нашем графстве это не пройдет, — наступал Брэндон.
  — Рад за вас, — сказал Карр.
  — Я заметил, что у вас на балконе стоит телескоп, — вмешался Селби.
  — В самом деле? — вежливо осведомился Карр.
  — Я был бы рад, если бы вы сообщили нам, когда в последний раз вы видели Питера Риббера, он же Питер Друмик, он же Элвин Кастой?
  — В самом деле?
  — Да.
  — Задайте мне вопросы в соответствующее время и в соответствующем месте, и я отвечу на них.
  — Хорошо, мистер Карр, пока же я обвиняю вас в том, что вы укрывали в этой комнате Питера Риббера, хотя знали, что его разыскивает полиция. Вы признаете это?
  Карр зевнул.
  — Я признаю, что нарушил какой-то закон. Вы удовлетворены?
  — Нет.
  Карр усмехнулся.
  — Значит, так и останетесь неудовлетворенным.
  — У нас есть достаточно доказательств, чтобы арестовать вас, — вмешался Брэндон. — Как вы на это смотрите?
  — Мне это не нравится, — ответил Карр. — Но к моим чувствам я еще присоединю ущерб, который вы мне нанесли.
  Брэндон шагнул вперед и положил руку на плечо Карра.
  — Хорошо, — твердо сказал он, — мы дадим вам этот шанс.
  — Подожди, Рекс, — прервал его Селби. — Дай мне сказать.
  Брэндон нерешительно постоял возле Карра, снял руку с его плеча и отступил назад. Карр засмеялся.
  — Ну, джентльмены, в вашей комедии не достает здравого смысла, — усмехнулся он. — Во всяком случае, формальность соблюдена. Вы вошли в мой дом с ордером на обыск, который вы получили, полагаю, по письменной присяге. Вы, очевидно, считаете, что я связан с преступлением. Думаю, вы заблуждаетесь. Вы обвиняете меня, и я признаю это обвинение.
  — Мое обвинение было честным, — взволнованно сказал Селби. — А ваше признание — ложное.
  — Все в порядке, — заявил Карр. — Ладно, ребята, делайте свое дело. Как насчет того, чтобы выпить?
  — Благодарю, мы на службе, — отказался Селби.
  — Ну, как хотите.
  Карр открыл ящик стола, достал бутылку «Наполеона», налил себе и залпом осушил бокал.
  — Прекрасная вещь! — похвалил он, явно издеваясь над всеми ними.
  — Возможно, — обескуражено пробормотал Селби.
  — Вы не присядете, ребята? Брэндон отрицательно покачал головой.
  — Конечно, — согласился Селби.
  — Хотите сигару?
  — Я курю свою, — ответил Брэндон.
  — А я предпочитаю трубку, — отозвался Селби.
  — А вы? — Карр посмотрел на Боба Терри.
  — Нет, спасибо.
  — Ну, ребята, нечего сидеть и ворчать. Что вы думаете о моем доме?
  — Прекрасный дом, — заметил Селби.
  — Правда? Здесь, в ваших местах, хороший климат, и отсюда удивительно ясно видны звезды.
  — Меня тоже привлекает астрономия, — сказал Селби, — но серьезно я ею не занимался. Расскажите что-нибудь о звездах.
  Карр засмеялся.
  — Пытаетесь в чем-то уличить меня, Селби? Идите лучше сюда, я покажу вам звезды.
  Они вышли на балкон. Карр направил телескоп на созвездие Большой Медведицы.
  — Смотрите, — сказал он. — Сейчас, правда, не время, но кое-что увидеть можно.
  Селби приник к окуляру.
  — Видите яркую звезду, а возле нее одну тусклую, а потом еще одну яркую?
  — Да, — подтвердил Селби.
  — Звезда у изгиба ковша Большой Медведицы, — спокойно продолжал Карр, — это двойная звезда, невооруженным глазом ее увидеть нельзя. Издавна ее составляющие называют Мицар и Алькор, лошадь и всадник. Маленькую звезду между ними одно время ошибочно считали планетой. Теперь присмотритесь внимательнее, и увидите, что эта яркая звезда двойная. Ее части находятся настолько близко друг к другу, что кажутся одной звездой.
  — Вижу, — сказал Селби.
  — Интересно, не правда ли?
  — Да.
  — Ну что, насмотрелись?
  — А что-нибудь еще вы знаете о звездах? Какие-нибудь другие любопытные астрономические факты?
  Карр засмеялся.
  — Разве этого недостаточно?
  — Это зависит от того, что считать достаточным, — заметил Селби. — То, что вы рассказали, меня не удовлетворило.
  — Зато удовлетворит суд, — сказал Карр. — У меня сегодня был трудный день и нет никакого желания читать лекцию по астрономии. Я собирался показать вам и другие звезды, но чувствую усталость. Итак, джентльмены, мне пора спать.
  — Надеюсь, мы вам не мешаем? — вежливо спросил Селби.
  — Мешаете, — резко ответил Карр.
  — В таком случае, мы желаем вам спокойной ночи. Карр решительно шагнул вперед. Он улыбнулся, но беззлобно.
  — Селби, вы похожи на начальника полиции, который пытался запугать меня.
  Прокурор махнул рукой.
  — До свидания, шериф. — Карр протянул руку. Брэндон нерешительно пожал ее.
  — А как ваше имя, молодой человек? — Карр взглянул на помощника шерифа.
  — Боб Терри, — ответил тот.
  — Рад был с вами познакомиться. — Карр пожал ему руку. — По-моему, вы замечательный человек.
  Терри покраснел, но ничего не ответил.
  — Прежде чем мы уйдем, мистер Карр, я хотел бы задать вам несколько вопросов, касающихся убийства, — вновь заговорил Селби.
  — Я думал, что уже все вам сказал. Я устал.
  — Вы слышали выстрел?
  — Я ничего не слышал, ничего не видел, ничего не знаю и ничего не скажу вам.
  — Вы знакомы с Питером Риббером? Карр нахмурился.
  — После всего этого, джентльмены, я даже не знаю, как ответить на ваш вопрос. У меня деловые отношения с человеком, о котором вы упомянули.
  — Вы знаете, где он сейчас?
  — Нет..
  — Когда вы в последний раз видели его?
  — Боюсь, что слишком устал, мистер Селби, чтобы обсуждать этот вопрос. Позже в соответствующей обстановке я буду готов вам ответить. А теперь, джентльмены, если вы не против, я допью свой бренди. Превосходный напиток!.. Спокойной ночи, ребята! Приходите как-нибудь в другой раз, когда у вас будет еще один ордер на обыск.
  — Благодарю, — с сарказмом ответил Селби. Карр кивнул миссис Фермал.
  — Покажите джентльменам выход.
  Она молча направилась в длинный коридор. Трое мужчин следовали за ней. Дверь с грохотом закрылась.
  — Проклятый плут! — не выдержал Брэндон.
  — Спокойнее, Рекс.
  — Что будем делать дальше? — поинтересовался шериф.
  — Знаешь, Рекс, у меня появилась идея, — объявил Селби. — Какого черта! Что он может сделать? Мы схватили его на месте преступления. Риббер — преступник, вор. Его разыскивают. Карр скрывал его в своем доме. И мы можем доказать это. У меня есть одна мысль… Наде позвонить в Лос-Анджелес. Если они следили за ним, пока он был там, мы что-нибудь узнаем.
  — Хорошо, но он мог и не побывать в своей конторе.
  Они вернулись в здание суда. Шериф тут же позвонил в Лос-Анджелес.
  — Это Брэндон из Мэдисона. Прошу сообщить, был ли сегодня Карр в своей конторе… — Некоторое время он молча слушал то, что ему говорили.
  — Хорошо, — наконец сказал он. — Спасибо… Нет, полагаю, все в порядке. Да.
  Он положил трубку и повернулся к Селби.
  — В конторе Карра был Питер Риббер, — сообщил он. — Ребята следили за ним. Когда он вышел, его взяли и доставили в управление. Карр еще об этом ничего не знает.
  — Это давно случилось?
  — Около часа назад.
  — Какого же черта они не известили нас?
  Брэндон улыбнулся.
  — Отто Ларкин, начальник полиции Мэдисона, сидит в управлении и ждет арестованного. Взяв Риббера, они сообщили Ларкину, и тот помчался в Лос-Анджелес.
  — Кто сообщил Ларкину? — спросил Селби. Брэндон пожал плечами. Селби задумчиво посмотрел на него, потом подошел к телефону и попросил соединить его с «Кларион».
  — Мисс Мартин, пожалуйста, — произнес он, а услышав голос Сильвии, сказал: — Это Дуг, Сильвия. Я хочу тебе сообщить, что Ларкин поехал в Лос-Анджелес за Питером Риббером. Ты прочтешь об этом в экстренном выпуске «Блейд». Думаю, тебе интересно узнать это.
  — Дуг! — воскликнула она.
  — Да, это так.
  — Как все произошло?
  — Не знаю, — ответил Селби. — Могу только догадываться.
  — Где он сейчас?
  — Если не ошибаюсь, Ларкин скоро помчится на машине домой. До утра он не покажется, а потом переправит арестованного в городскую тюрьму, где корреспондент «Блейд» будет его ждать. Я хотел сообщить тебе это, чтобы ты понаблюдал за тюрьмой.
  — О, Дуг, мне так жаль!..
  — Не стоит, — обронил он. — Кстати, Сильвия, я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня.
  — Что?
  — Надо сообщить в вашей газете, что Ларкин произвел арест.
  — Но, Дуг…
  — Думаю, что это будет лучше всего.
  — Почему?
  — Не знаю. Предчувствие какое-то…
  — Ну, если хочешь…
  — Я думаю, это неплохая идея. Значит, до утра, Сильвия.
  — Хорошо. Спасибо, что позвонил, Дуг. До свидания.
  — До свидания. — Он положил трубку. — Теперь, Рекс, думаю, что пора и поспать наконец.
  Глава 8
  Утро застало Селби в постели, пребывавшего еще в полудреме. Голубое калифорнийское небо было чистым. Ярко светило солнце.
  Резкий телефонный звонок заставил Селби вскочить, схватить трубку.
  — Да?
  — Дуг! — услышал он голос шерифа. — Опять неприятность возле дома Артримов. Звонила миссис Артрим и сказала, что хочет меня видеть. Случилось нечто ужасное. У нее истерика. Ты сможешь быстро собраться?
  — Через три минуты буду готов.
  — Я за тобой заеду через пять минут. Услышишь гудок, выходи.
  — О’кей! — Селби положил трубку и начал поспешно собираться. Он едва успел одеться, умыться и причесаться, когда услышал сигнал машины шерифа.
  Селби, не задерживаясь, вышел на улицу.
  — Так что же стряслось, Рекс? — спросил он, усаживаясь на заднее сиденье.
  — Она только твердила, что случилось нечто ужасное, — ответил Брэндон.
  — Кто-нибудь сообщил об этом властям?
  — Не думаю.
  — Не странно ли, что она позвонила тебе?
  — Не знаю… Видишь ли, Ларкин — не знаток в подобных делах, и люди идут ко мне… Я думаю, мы сообщим Ларкину, если случилось что-то серьезное. Обычно мы не ставим его в известность, но если дело такое… сам знаешь.
  — Об арестованном что-нибудь слышно? — спросил Селби.
  — Пока немного, но вскоре, думаю, узнаем больше. Он начнет лгать, чтобы избежать перекрестного допроса.
  Они ехали по широкому бульвару, ведущему к Оранж-Хейтс. Вскоре машина затормозила возле дома Артримов.
  Оба выскочили из машины и побежали к крыльцу. Селби обратил внимание, что в доме Карра все было тихо, будто все покинули его… Дверь открылась, и появилась испуганная Элен Сакс.
  — Входите, — сказала она.
  — Что случилось? — спросил Селби.
  — Миссис Артрим ждет вас, — громко сообщила она и добавила шепотом, обращаясь к Селби: — Она сделала это.
  Что сделала? — прошептал Селби.
  — Убрала его, — шепотом ответила девушка и снова заговорила громко: — Вот сюда, пожалуйста. Миссис Артрим ждет вас.
  Они прошли по коридору и вошли в гостиную. Рита Артрим стояла у камина.
  — Наконец-то вы приехали! — нервно сказала она.
  — Что случилось? — спросил Брэндон.
  — Мой свекор… — Она запнулась.
  — Где он? — Селби внимательно посмотрел на нее.
  — Не знаю.
  — Но он же калека?
  — Да.
  — Значит, он не мог покинуть дом без посторонней помощи, — уверенно сказал Селби.
  Она покачала головой. Селби подошел к ней поближе.
  — Вы должны дать нам более подробные объяснения, миссис Артрим.
  Она глубоко вздохнула, и Селби, почувствовав сильный запах спиртного, исходящий от нее, посмотрел на Брэндона.
  — Он исчез, — повторила она. — Я слышала ночью какой-то странный шум в его комнате. Очень испугалась, но не решилась снова звонить в полицию. Я заперла дверь. Утром хотела узнать о самочувствии свекра…
  — Что за звуки вы слышали? — перебил ее Селби.
  — Какое-то движение, будто кто-то ходил.
  — Когда это было?
  — Не знаю. Должно быть, поздно ночью. Часа в два или три.
  — А когда вы пошли к свекру?
  — Минут за пять — десять до звонка шерифу.
  — И что же вы там обнаружили?
  — Я увидела, что постель мистера Артрима смята, но его самого в спальне не было. Потом я разбудила мисс Сакс. О, я с трудом сделала это.
  Элен Сакс сказала отчетливо и твердо:
  — Потому что меня усыпили.
  — Что? — переспросил Селби.
  — Меня усыпили, — повторила она. — Я почувствовала по некоторым симптомам.
  — Это абсурд! — запротестовала миссис Артрим.
  — Это не абсурд, — возразила Элен Сакс. — Я точно знаю.
  — Как вы думаете, чем вас усыпили? — спросил Селби.
  — Доктор оставил сильное снотворное для мистера Артрима. Он принимал его регулярно. А у меня есть свои таблетки, не успокаивающие, а тонизирующие. Я принимаю их три раза в день.
  — И что же?
  — Кто-то подложил мне в мое лекарство таблетки со снотворным.
  — Откуда вы знаете?
  — Я могу рассказать о своих ощущениях, — ответила она. — Вскоре после их приема мне сильно захотелось спать. Я спросила у мистера Артрима, не нужно ли ему что-нибудь. Он ответил, что не нужно, и подъехал на коляске к постели, где продолжал читать. Я пошла к себе, легла и тут же уснула… Последняя мысль перед сном была о какой-то странной и сильной сонливости. Со мной такого раньше не случалось. Ночью я услышала шум и попыталась встать. Знаете, я ведь в любую минуту должна быть готова прийти к мистеру Артриму по его вызову.
  — И что за звуки вы слышали?
  — То же, что ид, — быстро ответила за сиделку миссис Артрим.
  — Одну минуту, — заметил Селби. — Я хочу, чтобы на этот вопрос ответила сама мисс Сакс.
  — Я не знаю, — ответила она. — Странный какой-то шум, как будто кто-то передвигался на цыпочках. Мне кажется, я слышала…
  Она замолчала.
  — Что? — спросил Селби.
  — Только шум, — весьма неубедительно закончила она.
  — Вы вышли из комнаты?
  — Нет. Я проснулась, но встать не могла. Говорила себе, что должна встать, а потом задремала. Потом что-то опять разбудило меня, я попила воды. Услышала, как кто-то ходит по дому, возможно, миссис Артрим что-то понадобилось. Я лежала и слушала, ожидая обычного сигнала от мистера Артрима, и снова уснула. Потом миссис Артрим разбудила меня и все рассказала.
  — Я так боялась, что не разбужу ее, — сказала миссис Артрим. — Но я не знала, что ее усыпили, думала, что крепко спит.
  — Меня усыпили, — настойчиво повторила Элен Сакс.
  — Вы можете описать звуки, которые слышали? — обратился Селби к миссис Артрим.
  — Я могу повторить то же, что Элен.
  — Вы слышали чьи-нибудь голоса?
  — Нет.
  — А что-нибудь вроде ударов, выстрелов, возни?
  — Нет, только… только…
  — Продолжайте же, — попросил Селби.
  — Что-то тащили по полу! Это ужасно! — почти закричала женщина.
  Селби повернулся к Элен Сакс.
  — И вы слышали то же самое?
  — Нет, — ответила она. — Мне послышалось…
  — Что послышалось?
  — Шелест, — проговорила она. — Да, шелест женской одежды.
  — Нет, звуки были похожи на те, когда что-то тащат по полу, — быстро произнесла Рита Артрим. — Ее усыпили, и она не могла ясно расслышать.
  — Вы хорошо осмотрели дом? — спросил Селби.
  — Да, — ответила Элен Сакс, — мы проверили все, но ничего необычного не обнаружили.
  — Осмотрите еще раз. Где одежда мистера Артрима?
  — У него в комнате, — ответила Элен. — Я повесила ее туда, когда раздела его.
  — А он не мог сам уйти?
  — Нет. Он нуждается в постоянной помощи, поскольку в состоянии двигать только телом, ноги отказывают ему. Однако передвигаться он все-таки может: возле его постели всегда стоит инвалидное кресло. На нем-то он и передвигается. Оно и сейчас на месте.
  — Там же, где вы его оставили?
  — Нет, оно было перевернуто.
  — Надо осмотреть комнату, — твердо сказал Селби. Они прошли в комнату мистера Артрима. Элен Сакс избегала встречаться взглядом с миссис Артрим. Брэндон многозначительно кивнул Селби. Прокурор молчал.
  — Куда ведет эта дверь? — спросил Селби, кивая на боковой вход.
  — В гараж, — ответила миссис Артрим.
  — Сколько у вас машин?
  — Одна. Только я вожу машину.
  — Слуги спят в доме?
  — Нет. Экономка приходит каждый день. Мой свекор — странный человек. Он хочет, чтобы пищу ему готовила его сиделка.
  — В прошлом у вас с ним были натянутые отношения, миссис Артрим? — продолжал задавать вопросы Селби.
  Миссис Артрим приложила к глазам платок, всхлипнула.
  Элен Сакс подошла к Селби как можно ближе.
  — Спросите ее об одежде, — прошептала она.
  — Что? — резко спросила миссис Артрим, отнимая платок от лица.
  — Как сиделка я предупредила его, что вы близки к обмороку.
  Глаза Риты Артрим вспыхнули. Хотя никаких слез в ее глазах не было, она вновь поднесла платок к лицу.
  — Разрешите нам осмотреть гараж? — спросил Селби. Они спустились по небольшой лестнице, открыли еще одну дверь и очутились в гараже.
  — Здесь темно, — сказал Селби.
  Все молчали. Селби посмотрел на шерифа, задумчиво остановился перед машиной. Он поставил правую ногу на бампер, рукой дотронулся до радиатора.
  — Простите за беспокойство, миссис Артрим, — произнес Селби, — но я хотел бы осмотреть подвал. У вас ведь есть подвал?
  — Да.
  — Вы сказали, что вы единственная, кто водит машину.
  — Да.
  — А ключи в машине или у вас? — спросил Селби и, не дожидаясь ответа, открыл дверцу и заглянул внутрь. — Она обычно заперта, — быстро сказала Элен Сакс.
  — Да, — подтвердила миссис Артрим. — Ключи у меня.
  — Они с вами?
  — Наверное, они в спальне.
  — Посмотрите, там ли они.
  — Конечно, там. Вчера ко мне приезжали рабочие из городской автотранспортной компании, чтобы проверить и смазать машину. Они уехали на ней и вернули лишь в пять часов вечера. Ключи отдали мне, и с тех пор я никуда не выезжала.
  — Вы водите машину? — Селби повернулся к Элен Сакс.
  — Да.
  — А вы водите эту машину?
  — Иногда, когда миссис Артрим посылает меня с поручениями.
  — Итак, миссис Артрим, вам надо убедиться, что ключи на месте. Тем временем мисс Сакс будет нашим проводником, — сказал Селби.
  — Куда вы собираетесь идти, господин прокурор?
  — В подвал.
  — Уверена, там ничего нет.
  — Вы были там?
  — Нет.
  — Тогда откуда у вас такая уверенность?
  — Я не слышала никакого шума оттуда. Она ушла. Селби повернулся к Элен Сакс.
  — Нет никакого намека на применение насилия, — вздохнул он.
  — Кресло стояло на другом месте, — заметила она.
  — Он не вызывал вас в течение ночи?
  — Не думаю… Надо учесть, что меня усыпили. С ним могли сделать то же самое. Мне они подсунули таблетки. А с ним это проделать гораздо проще.
  — Почему вы говорите «они»? — спросил Селби.
  — Я не знаю. Она должна иметь сообщника. О, давайте не будем здесь разговаривать, пойдем в подвал.
  — Проводите нас.
  Погреб был небольшой, с цементным полом. У стены стоял стол с инструментами.
  — Кто плотничает? — спросил Селби.
  — Мистер Артрим.
  На лестнице послышались шаги, и появилась миссис Артрим.
  — Все в порядке. Как я и думала, ключи у меня в сумочке.
  — Сумочка была в вашей спальне?
  — Да.
  — Значит, машиной никто не пользовался?
  — Конечно нет. Почему вас так интересует моя машина, мистер Селби?
  — Скорее всего, именно так он и покинул дом, — пробормотал Селби. — Ходить он не мог. Машина — единственный вариант…
  — Я понимаю вас, — сказала она. — Вы думаете, что, возможно, кто-то… воспользовался машиной? — Она посмотрела на Селби, но тут же перевела взгляд на Элен Сакс.
  — Да, — кивнул Селби.
  — Но ключи ведь были в моей сумочке.
  — А сумочка у вас в спальне?
  — Да.
  — Все это время?
  — Да.
  Брэндон посмотрел на стол.
  — Мы только что спрашивали мисс Сакс об этих инструментах, — сказал он.
  — Мой свекор занимался этим.
  — Как он добирался сюда? В кресле?
  — Да, дверь здесь открывается легко, и есть небольшой наклон, так что можно съехать вниз.
  — По этому наклону можно проехать на машине?
  — Да.
  — А куда ведет вторая дверь?
  — В винный погреб. Этот дом был построен во времена «сухого закона», и его владельцы имели прекрасную возможность прятать здесь спиртные напитки. Толщина двери — целый фут, и там можно спрятать все что угодно.
  — И что же вы прячете там?
  — Ничего. Внутри темно. Окон нет. Я не думаю, чтобы дверь вообще открывали с тех пор, как я купила дом.
  — Ну что ж, надо заглянуть и туда. У вас есть ключ? — спросил Брэндон, толкая дверь.
  — Где-то должен быть. Элен, он, наверно, в моей спальне в маленькой шкатулке. Принесите его, пожалуйста.
  Элен Сакс кивнула и направилась к выходу.
  — Это такой удар, — сказала миссис Артрим. — Никак не могу прийти в себя. Мне нужно что-то выпить. Вы не составите мне компанию?
  — Я с утра не пью, — отказался Селби.
  — Спасибо, — покачал головой Брэндон.
  — У меня наверху есть виски. Мы можем подняться туда. Вы же видите, дверь заперта. Если Элен найдет ключ, мы сразу спустимся сюда.
  Брэндон тем временем посильнее толкнул дверь.
  — Да, дверь заперта.
  — Мисс Сакс иногда встает по ночам? — спросил Селби.
  — Да.
  — И вы, конечно, слышите какие-то звуки?
  — Да, иногда.
  — Так, может быть, шум, который вы услышали ночью, подняла мисс Сакс, которая шла к вашему свекру?
  — Не знаю. Извините, мистер Селби, я должна немного выпить.
  — Где хранятся ваши запасы?
  — В буфете. Я не храню много напитков, ведь их можно купить в любое время, когда захочется.
  Послышались торопливые шаги по лестнице.
  — Вот ключ, — сказала Элен Сакс. Миссис Артрим взяла его.
  — Говорю вам, нет смысла идти туда. Эта дверь всегда заперта. — Она пожала плечами. А ключ… просто так. Пойду выпью, я чувствую себя ужасно.
  — Спросите про одежду, — снова прошептала мисс Сакс Селби.
  — А как насчет одежды, миссис Артрим? У вас что-нибудь пропало?
  — Ничего.
  Выбрав момент, когда она отвернулась, Элен схватила руку Селби и провела ею по своему телу, как будто он ее обыскивал.
  Брэндон нахмурился. Селби понимающе кивнул.
  Миссис Артрим направилась в столовую. Она открыла буфет, достала бутылку виски и сделала большой глоток.
  — В котором часу вы обычно встаете утром, миссис Артрим? — спросил Селби.
  — Не раньше половины восьмого, восьми.
  — А сегодня вы встали так рано, потому что услышали шум ночью?
  — Да.
  — И сразу же помчались смотреть, все ли в порядке?
  — Да.
  — А когда увидели, что постель свекра пуста, то пошли и разбудили миссис Сакс?
  — Да.
  — Во что вы были одеты? — спросил Селби.
  — На мне было то же, что и теперь.
  — Прошу прощения! Не хочу показаться слишком назойливым, но не легче ли и быстрее накинуть халат и надеть тапочки, чем одеваться, как для выхода в город?
  Она отставила пустой стакан. Кажется, вопрос Селби озадачил ее.
  — Ну… конечно… Откровенно говоря, мистер Селби, я думала, что мне, возможно, придется ехать… на машине. Поэтому я и оделась.
  Она посмотрела на Элен Сакс.
  — Это вы… подсказываете шепотом, — сказала она. — Я слышала слово «одежда». Вы ведете какую-то грязную игру, и, думаю, будет лучше, если они вас заберут. Вместе с вашими таблетками. Усыпили, Боже мой! Вы наверняка замешаны в этом деле, а потом уже приняли это снотворное.
  — Вы ничего не могли придумать умнее, чем усыпить меня, миссис Артрим, — спокойно ответила Элен Сакс.
  Рита Артрим шагнула вперед, потом остановилась.
  — Я не стану ссориться с вами, — сказала она. — Собирайте свои вещи и убирайтесь вон из моего дома.
  — Жаль, что я не могу это сделать сейчас же, — ответила Элен, выходя из комнаты.
  — Простите; — обронила миссис Артрим, взглянув на мужчин. — Я немного расстроена.
  — Пойду осмотрю комнаты, если позволите, — предложил Брэндон.
  — Иди, Рекс, — сказал Селби. — А мне надо позвонить. Где тут у вас телефон?
  Миссис Артрим показала ему, где находится аппарат, и повела Брэндона осматривать комнаты. Селби набрал номер городской автотранспортной компании.
  — Это говорит Селби, окружной прокурор, — сообщил он дежурному. — Вы вчера обслуживали автомобиль миссис Артрим на Оранж-Хейтс?
  — Я должен проверить по книге, — ответил дежурный.
  — Вы записываете показания спидометра, когда проводите профилактику?
  — Да.
  — Посмотрите, пожалуйста, сколько миль у вас записано.
  Через несколько минут дежурный снова заговорил:
  — Вы слушаете, мистер Селби? На спидометре было 32394 мили.
  — Благодарю вас. — Селби положил трубку, записал цифры на обратной стороне конверта и сунул его в карман.
  Вошла миссис Артрим.
  — Пока шериф осматривает комнаты, я могу помочь вам.
  — Послушайте, миссис Артрим. На машине кто-то ездил, она еще не успела остыть. На спидометре стоит цифра 32484, а в городской автокомпании мне сказали, что вчера на спидометре было 32394 мили.
  Миссис Артрим изумленно уставилась на него.
  — Должно быть, Элен ездила куда-нибудь. Я вообще никуда не выезжала.
  — Ключи есть только у вас?
  — Да, насколько я знаю.
  — Все в порядке, Дуг, — сообщил вернувшийся Брэндон.
  — Позвони Бобу, Рекс, — попросил Селби. — Кто-то наездил за ночь на автомобиле миссис Артрим девяносто миль. Хочу, чтобы он проверил отпечатки пальцев на руле.
  Брэндон позвонил в свою контору, приказал найти Терри и прислать его в дом миссис Артрим. Положив трубку, он повернулся к ней.
  — Вы осмотрели весь дом?
  — Да.
  — Кроме винного погреба, — заметил Селби. — Я считаю, что мы обязаны осмотреть и его.
  И они спустились в погреб. Селби вставил ключ в замок, повернул его. Раздался щелчок, и дверь открылась.
  — Кажется, здесь должен быть выключатель, — сказала миссис Артрим.
  Селби кивнул и вскоре нащупал выключатель. Когда свет зажегся, он стал внимательно осматривать узкую клетушку с толстыми стенами и грязным полом.
  Позади него раздался крик Риты Артрим.
  Глава 9
  Отто Ларкин сидел в конторе шерифа, когда Брэндон и Селби вернулись из дома миссис Артрим. Он весело поздоровался с ними.
  — Что это, ребята, вы совсем перестали спать? Я полтора часа пытаюсь безуспешно дозвониться до вас.
  — В чем дело, Ларкин? Какие-нибудь новости? — спросил Брэндон.
  Ларкин откашлялся.
  — Ну, я не знал, что вы звонили в Лос-Анджелес насчет слежки за Карром и что это привело вас к Рибберу. В общем, я постарался сцапать Риббера. Знаю, что его не в чем обвинить, но я его взял.
  — Вот как? — усмехнулся Селби.
  — Да. Я ездил в Лос-Анджелес по своим делам и узнал, что тамошняя полиция взяла Риббера. И привез его сюда.
  — Когда они его нашли? — поинтересовался Селби.
  — Около полуночи, — ответил Ларкин. — Мне пришлось немного подождать. Потом я посадил его в машину и поехал сюда. У меня случилась небольшая неприятность с мотором. Ничего особенного, но пришлось разбудить хозяина гаража. Я же не мог ехать в неисправной машине с преступником.
  — Вы привезли его? — спросил Брэндон.
  — Да.
  — Где он?
  — В городской тюрьме. Я подумал, лучше поместить его там, пока вы не соберетесь поговорить с ним.
  — Это неподходящее место для такого преступника, — сказал Селби.
  — Знаю. Но сначала я хотел привезти его в окружную тюрьму, потом подумал, что вы захотите допросить его. Теперь я могу передать его вам.
  — Что он говорит?
  — Пока предпочитает помалкивать.
  — Он вообще ничего не говорил? — спросил Селби.
  — Рассказывал о погоде, о войне, о кино…
  — Надо бы взглянуть на него, — предложил Селби. — В доме миссис Артрим кое-что произошло. Пока мы никого не арестовали, но дом опечатали и оставили там на всякий случай Боба Терри. А миссис Артрим попросили на время переехать в отель. У нас не было соответствующего оборудования. Там много работы, и я позвонил в Лос-Анджелес, чтобы они прислали криминалистов из министерства внутренних дел.
  — А что?! — воскликнул Ларкин. — Что случилось там?
  — Похоже не убийство, — ответил Селби. — Очевидно, Фрэнк Артрим стал жертвой, но труп мы так и не нашли.
  — Вы кого-нибудь подозреваете?
  — Нет.
  — А зачем вы выселили миссис Артрим из ее собственного дома?
  — Она пока побудет в отеле. Это ненадолго. Мы возьмем ее с собой. Она так раскисла, что похожа на мокрую курицу, но, думаю, мы все выясним. Я хочу быть уверенным, что в доме все останется на своем месте.
  — Я тоже хочу осмотреть дом, — настойчиво заявил Ларкин.
  — Пока не приедут эксперты, туда лучше не входить. Там обнаружили несколько пятен крови и наверняка найдутся еще и отпечатки пальцев.
  — Можно подумать, что это не касается городских властей, — угрюмо пробурчал Ларкин.
  — Потом мы все вместе примем участие в осмотре, — примирительно сказал Селби.
  Полагаю, парни из Лос-Анджелеса намекнули «Блейд»? — произнес Ларкин.
  — О чем?
  — О Риббере.
  — Почему вы так думаете?
  — Один из репортеров «Блейд» уже ждал меня.
  — И вы дали ему интервью?
  — Я не смог отделаться от него.
  — А из другой газеты кто-нибудь был? — спросил Селби.
  — Сильвия Мартин была возле тюрьмы, но я не разрешил ей увидеть арестованного.
  — Репортер из «Блейд» видел его?
  — Газетчик ждал в миле от города. Он узнал мою машину. Я думал, что у него поручение от вас, и остановился. Репортер поговорил со мной и задал несколько вопросов арестованному, но я пресек его дальнейшие попытки продолжить интервью и поехал дальше.
  Селби и Брэндон переглянулись.
  — Что вы собираетесь делать теперь, Ларкин? — спросил Селби.
  Ларкин махнул рукой.
  — Ну что вы, ребята, — начал он. — Я ведь случайно оказался на месте и как начальник полиции взял арестованного, чтобы привезти его сюда. Я сделал это, чтобы помочь, и вовсе не хотел нарушить ваши планы.
  — Прекрасно! — саркастически произнес Брэндон.
  — Думаю, теперь нам лучше взглянуть на него, Рекс, и перевезти в окружную тюрьму, — предложил Селби.
  — Согласен!
  — Я поеду с вами. — Ларкин встал со своего места, и они направились к городской тюрьме.
  — Вам нужен Риббер? — спросил дежурный.
  — Да, — ответил Брэндон.
  — Сейчас он разговаривает со своим адвокатом.
  — С адвокатом? — переспросил Брэндон.
  — Да.
  — А кто его адвокат?
  — А.Б. Карр.
  — Как он попал сюда? Дежурный смутился.
  — Ну, Карр приехал сюда и сказал, что хочет видеть своего клиента. Он показал мне статью из уголовного кодекса, где написано, что тому, кто не пускает адвоката к клиенту, грозит тюремное заключение и штраф в пятьсот долларов.
  — И вы разрешили ему войти? — Да.
  — Придется им помешать, — сказал Брэндон. — Где они?
  — В камере.
  Трое мужчин пересекли тюремный двор и вошли в здание тюрьмы.
  — Доброе утро, джентльмены, — приветствовал их Карр, когда они вошли в камеру. — Вы, кажется, слишком рано начинаете свой трудовой день.
  — Нам нужно поговорить с Риббером.
  — Пожалуйста.
  — Благодарю. А вас мы не задерживаем, — повернулся к Карру Селби.
  — Я его адвокат и имею право присутствовать при вашем разговоре.
  — Вы имеете право присутствовать в суде, — уточнил Селби.
  Карр вздохнул.
  — У меня слишком много беспокойства с вами, ребята, — недовольно сказал он. — В данном случае Риббер будет отвечать на вопросы только в моем присутствии. Без меня он будет молчать. Он имеет право вообще отказаться отвечать на ваши вопросы. Что вы на это скажете?
  — Мы хотим, чтобы вы ушли, — настойчиво повторил Селби.
  — Спокойнее, не стоит волноваться, ребята, — примирительно сказал Карр. — Хотите сигару?
  Селби распахнул дверь.
  — Нет, — отрезал он.
  — А вы? — обратился Карр к Ларкину. — Конечно, каждый придерживается своего мнения, но это не значит, что мы не можем быть друзьями. Угощайтесь сигарой. Думаю, она вам понравится.
  Ларкин протянул руку и взял ее.
  — О’кей, мальчики, — весело сказал Карр. — Звоните мне в любое время. Риббер будет отвечать на вопросы только в моем присутствии.
  — Риббер переводится в окружную тюрьму, — сообщил Селби. — Если вы как адвокат захотите увидеться с ним, вам придется за разрешением обращаться к шерифу.
  Карр широко улыбнулся.
  — Не думаю, что мне это понадобится, но буду рад обратиться к вам с просьбой, шериф. До свидания.
  Он закрыл за собой дверь. Риббер угрюмо смотрел на них.
  — Меня зовут Питер Риббер, мне тридцать три года. Я — гражданин Соединенных Штатов.
  — Вот что, Риббер, — сказал Селби, — я покажу вам пистолет и задам несколько вопросов насчет него.
  — Я отказываюсь отвечать.
  — Где вы были после того, как вас выпустили из этой тюрьмы?
  — Я ничего не буду отвечать.
  — Это правда, что Карр прятал вас в своем доме?
  — Нет.
  — Осторожнее, Риббер. У нас есть ваши отпечатки. Риббер рассмеялся.
  — Думаю, что Карр не будет возражать против истины. Видите ли, Карр — мой адвокат. После того, как меня арестовали, сняли отпечатки пальцев, я заметил, что меня снова пытаются упрятать сюда. Поэтому отправился в контору Карра, не застал его там, но узнал, что он живет в Мэдисоне. Вот я и вернулся сюда прошлым вечером, чтобы найти его. Карр говорил, что, если он мне будет очень нужен, я должен его ждать. Я и зашел в дом.
  — Так дверь была не заперта? — спросил Брэндон.
  — Может быть, это звучит странно, но дверь и в самом деле не была заперта: замок не был защелкнут до конца. Я толкнул дверь, и она открылась. Войдя в дом, я ее запер за собой.
  — Продолжайте, — кивнул головой Селби. — Что было потом?
  — Я обошел весь дом, нашел кабинет Карра и решил там подождать. Зная, что он в любом случае должен вернуться, я принял ванну, потом прошел в маленькую комнату.
  — Вы там брились? — спросил Селби.
  — Да.
  — Каким лезвием?
  — Безопасным.
  — Сколько раз вы брились?
  — Один.
  — Сколько лезвий вы израсходовали? Риббер усмехнулся.
  — Ах это, — сказал он. — Не знаю. По-моему, несколько, ведь моя борода ужасно отросла. Лезвие я оставил в бритве.
  — Вы оставили где-нибудь отпечатки пальцев?
  — Конечно. Я был в гостях у Карра. Он мой адвокат, и я могу в любое время зайти к нему. Меня взяли за бродяжничество, но у меня был повод поговорить с ним.
  — Вы долго оставались там?
  — Ну, я не знаю, не заметил время…
  — Продолжайте, — сказал Селби.
  — Я осмотрелся и решил, что Карр, наверное, в Лос-Анджелесе. Он иногда бывал там и проводил ночь в своей конторе. Я спустился вниз и осмотрел гараж. Машины не было. Тогда я решил поехать в город и найти его. Я застал Карра в конторе и рассказал ему обо всем. Он сказал, что все будет в порядке, и посоветовал мне самому явиться в полицию, иначе я буду считаться беглецом. Я собрался последовать его совету, но как только вышел из конторы Карра, меня схватили.
  — Вы сказали тем, кто вас брал, что добровольно идете в полицию?
  — Я им ничего не сказал. Это были умные парни. Они все понимали.
  — Эту версию для вас придумал Карр? — прямо спросил Брэндон.
  — Что вы имеете в виду? — оскорбился Риббер. — Ничего он не придумывал.
  — Ну, хорошо, — сказал Селби. — Мы переведем вас в окружную тюрьму. Вам лучше побыть там.
  — Неплохая мысль, — иронично отозвался Риббер.
  — Вы читали в газетах об убийстве на Оранж-Хейтс?
  — Я отказываюсь отвечать на вопросы.
  — Где вы были между полуночью и шестью часами утра в день, когда произошло убийство?
  — Не буду отвечать. Я не совершал никаких убийств, и вы не имеете права задерживать меня.
  — Если вы сможете убедить нас в своей невиновности, Риббер, этого будет достаточно.
  Риббер усмехнулся.
  — Не буду я никого ни в чем разубеждать. За меня должны поручиться.
  — Вас уже брали на поруки, — заметил Селби.
  — Ну, мне нет нужды сидеть тут с вами, ребята, — заявил Ларкин. — Пойду завтракать. Если я вам понадоблюсь, звоните. Я хотел бы сотрудничать с вами, Селби.
  — Отлично, — ответил Селби. — Мы тем не менее переведем его в окружную тюрьму.
  — Я хочу видеть мирового судью! — потребовал Риббер. — Так как насчет поручительства? Могу я рассчитывать на это?
  — Я тоже отказываюсь отвечать, — улыбнулся Селби.
  — А как насчет судьи?
  — Вы предстанете перед судьей, когда истечет время, положенное по закону.
  — В любое время вы можете узнать, что хотите, — сказал Риббер. — Мистер Карр — мой адвокат. Он будет представлять меня на процессе. Позвоните ему, и он ответит на все ваши вопросы. Так что не стоит надоедать мне.
  — Вы хотите сказать, что все же отказываетесь отвечать на вопросы?
  — Нет. Не совсем так. Я отвечу на все вопросы, кроме тех, которые, по моему мнению, связаны с данным делом. В этом случае я буду говорить: «Не знаю».
  Шериф пробормотал что-то и повернулся к двери.
  — Дайте бумагу, Ларкин, — попросил он. — Я подпишу перевод в окружную тюрьму.
  Ларкин и Брэндон вышли. Селби остался наедине с Риббером.
  — Вы умный человек, — сказал Риббер, — и знаете, что если захотите, то можете добиться многого. Вам не стоит заниматься такими пустяковыми делами.
  — Слушай, парень, я разгадал твою игру. Взятка мне не нужна. Ты пока посидишь в тюрьме. Если твой адвокат так умен, пусть попробует вытащить тебя оттуда.
  Глаза Риббера блеснули.
  — Не беспокойтесь, — нахмурился он. — Старина А.Б. Карр вытащит меня. Он лучший адвокат в округе и умеет делать деньги.
  Селби повернулся на каблуках и вышел. Через несколько минут он вернулся с шерифом и Ларкиным.
  — О’кей, Риббер! — бодро сказал Ларкин. — Мы переводим вас в окружную тюрьму. Давайте-ка ваши руки.
  — Зачем это вы, ребята, надумали надеть на меня эти штуки? — изумился Риббер.
  — Надо, — мрачно отозвался Брэндон. — Чтобы ты не удрал.
  — Хорошо, — кивнул Риббер. — Посмотрим, что из этого выйдет.
  Глава 10
  Сильвия Мартин нашла Селби в его кабинете. На столе лежала крупномасштабная карта Южной Калифорнии. На ней красным карандашом был нарисован круг.
  Что это ты придумал, Дуг? — спросила она. Он усмехнулся.
  — «Кругосветное» путешествие.
  Она подошла поближе и склонилась над картой. В центре был обозначен город Мэдисон.
  — Дуг, будь любезен, дай бедной девушке кое-какие разъяснения.
  — Бедная девушка в них не нуждается, так как ее традиционный покровитель — само Небо.
  — Ну, тогда я обращаюсь к тебе как к другу.
  Селби колебался.
  — Другу, избирателю, налогоплательщику…
  — Я сам нуждаюсь в поддержке избирателей, — сказал Селби.
  Сильвия заметила экстренный выпуск «Блейд», лежащий на столе.
  — Если это тебя больше интересует…
  Селби усмехнулся.
  — О, это случайно! — извинился он. — Мне сказал об этом Отто Ларкин, который помогает «Блейд» наживать политический капитал. Он сообщил, что неожиданно нашел Питера Риббера в Лос-Анджелесе и, действуя как наш агент, доставил его сюда. По дороге его остановил репортер из «Блейд», который кое-что вытянул из них. А позже с арестованным разговаривал Карр.
  — А что случилось потом, Дуг?
  — Ничего. Риббер рассказал правдоподобную историю, объясняющую его пребывание в доме Карра и отвергающую доказательства, добытые нами.
  — Есть какая-нибудь зацепка против Риббера?
  — Нет, он ни словом не обмолвился о деле. Тем временем Карр свяжется с Риббером, и тот изложит новую версию, которая снова подойдет для объяснения случившегося. Возможно, после этого он окажется на скамье свидетелей.
  — На предварительном следствии?
  — Нет. Карр туда его не пустит. Он хочет, чтобы я сперва раскрыл карты, а потом перейдет от защиты к нападению.
  — Дуг, а что это за круг?
  — Где-то среди этого круга находится труп, просто брошенный или уже захороненный.
  — Мистера Артрима? — спросила она. Он кивнул.
  — Как только я услышу это историю, я тут же исчезну.
  — Ты можешь увидеть кровавые пятна в винном погребе их дома. Похоже на мясную лавку.
  — Миссис Артрим, конечно, утверждает, что это сделала Элен Сакс?
  Селби усмехнулся.
  — Ты в состоянии на это посмотреть?
  — Попытаюсь. А что насчет круга, Дуг?
  — Прошлой ночью миссис Артрим наездила на своей машине девяносто миль.
  — Откуда ты знаешь?
  — Машину обслуживала автостанция. В гараже записаны одни показания спидометра, а на самом спидометре — уже другие.
  — Ты думаешь, что машину использовали для перевозки тела мистера Артрима?
  — Это одна из версий.
  — Радиус круга сорок пять миль, да? — спросила Сильвия.
  — По прямой сорок пять, — ответил Селби. — Я делаю скидку на повороты.
  Сильвия на мгновение задумалась.
  — Если я вдруг окажусь в этом районе, то буду присматриваться ко всему. Я могу проехать это расстояние, хотя больше чем на десять миль от Мэдисона еще не уезжала.
  — Не надо, Сильвия, — заметил Селби. — Здесь все было спланировано заранее, продуманы все детали, даже усыпили сиделку.
  — Она действительно была усыплена, Дуг?
  — По-моему, да.
  Сильвия встала рядом с ним и склонилась над картой.
  — Дуг, этот круг охватывает довольно большую территорию.
  Селби взял красный карандаш и разделил круг на сегменты.
  — В этой части круга — пригородные центры, — говорил он. — Некоторыми из них мы можем пренебречь. Здесь расположен городок Эль-Бокано. Вот деревушка в горах. А здесь — две дороги, которые нам следует брать в расчет. Этот сегмент целиком представляет собой пустыню.
  — В горах ведь тело не закопаешь?
  — Конечно нет, — ответил Селби. — Если кто-то решил просто избавиться от трупа, достаточно отправиться по горной дороге, остановиться у ее края и сбросить его в пропасть. Но если человек решил труп закопать, то лучше всего это сделать в пустыне.
  — Мне кажется, женщина тоже вполне могла бы с этим справиться, — уверенно сказала Сильвия.
  — Это зависит от женщины, — возразил Селби. — Поставь себя на место убийцы с трупом в машине. Преступление тщательно обдумано. Она хочет, чтобы полиция не нашла труп. Если труп сбросить в ущелье, его обнаружат через два-три дня. А тело, зарытое в пустыне, может пролежать очень долго…
  — Продолжай, Дуг.
  — Машина, брошенная на дороге в пустыне, не может остаться незамеченной. Там днем и ночью не прекращается движение и кто-нибудь да обязательно обратит внимание на автомобиль, стоящий на обочине.
  — Но можно и свернуть где-нибудь.
  — Да, я тоже так думаю. Можно проехать на машине пару миль в сторону. Значит, около четырех миль в оба конца. Если учесть показания спидометра и наши предположения, мы попробуем оказаться в этом месте. — Он указал точку на карте.
  — Дуг, — взволнованно начала Сильвия, — это единственная дорога, не имеющая ответвлений на протяжении десяти миль.
  Он кивнул.
  — Что ты собираешься делать?
  — Заняться расследованием.
  — Возьми меня с собой, Дуг!
  Он набил трубку и внимательно посмотрел на Сильвию.
  — Налогоплательщикам не понравится, если мы возьмем с собой репортера. По крайней мере, некоторым из них.
  — Вздор! Некоторым вообще не нравится то, что вы делаете. Но ведь невозможно угодить всем, Дуг. Ну, не будь же таким консервативным!
  Он улыбнулся.
  — С другой стороны, мы приобретем свидетеля, вернее, очаровательную свидетельницу, на которую будет приятно взглянуть присяжным. Пожалуй, мы возьмем с собой эту симпатичную девушку, которая будет держать рот закрытым, пока мы не найдем то, что ищем.
  Сильвия смущенно покраснела.
  — Когда мы едем?
  — Примерно через час. Если найдем тело, придется его эксгумировать, а это зрелище не из приятных.
  — Я смогу это вынести, Дуг.
  — Хорошо. Мы отправляемся через час. Ты хочешь, чтобы мы взяли тебя в качестве представителя «Кларион»?
  — Да. Я уполномочена получать все последние новости по этому делу.
  Селби усмехнулся.
  — Последние новости — у «Блейд». Они там все пытаются скрывать от нас.
  — А почему ты позволяешь им делать это, Дуг?
  — Я ничем не могу помешать.
  — Дуг, ты удивляешь меня. Позволяешь кому-то опережать себя, не пытаясь это пресечь. Почему?
  — У меня как-то не было возможности влиять на это…
  — Зато Ларкин получает то, что причитается тебе.
  — Я знаю.
  — Разве не ты звонил в Лос-Анджелес, чтобы местная полиция наблюдала за Риббером и конторой Карра?
  — Это сделал шериф.
  — Но это посоветовал ему ты?
  — Да.
  — Мы поедем в город, Дуг, и докажем им…
  — Нет!
  — Что — нет?
  — Ничего не надо никому доказывать, Сильвия.
  — Но ведь Ларкин присваивает себе твои заслуги. Он арестовал убийцу, выполнил свой долг. А тебя осуждают. Если ты что-нибудь сделаешь удачно — это заслуга Ларкина, если неудачно — ругают тебя. Мне это не нравится.
  — Мне самому не нравится, — покорно сказал Селби, — но ничего сделать нельзя.
  — Это ты так думаешь.
  — Это правда, и ты ничего не сможешь изменить.
  — Как бы я хотела встряхнуть тебя, Дуг! — взорвалась Сильвия. — Или ударить…
  — Не надо. Ты можешь сломать мою трубку. Лучше я расскажу тебе кое-что. Мортон Талмен, мужчина, который был убит, связан с Питером Риббером. Они оба замешаны в воровстве в Сан-Квентине и были моряками, несколько лет назад в Шанхае вытатуировав на руках звезды. Потом они расстались, и лос-анджелесская полиция решила, что между ними что-то произошло.
  — Значит, Ларкин прав?
  — Таковы факты, — ответил Селби. — Ты же просила сообщить факты, не так ли.
  — Да, но я бы хотела опубликовать действительные факты и показать, как Ларкин поведет себя на перекрестном допросе.
  — Читателей это не интересует. Им нужны только факты. Их не интересует, кто произвел арест.
  — Ты так думаешь?
  — Им нужно знать, как будет вестись дело Риббера, — продолжал Селби.
  — Почему, Дуг?
  — Из-за Карра.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Две пули, которые обнаружили в теле Талмена. Один раз в него выстрелили, когда он был в костюме. Второй — когда он был без него. Одна из пуль оказалась смертельной.
  — Я не понимаю, Дуг, зачем кому-то понадобилось стрелять в него второй раз?
  — Видимо, из-за одежды. Человек в момент убийства был раздет, а кто-то хотел, чтобы мы поверили, что его убили одетого. Или наоборот, если он был одет в момент убийства, а кто-то хотел, чтобы мы думали, будто его убили, когда он был обнаженным.
  — Ты считаешь, что в этом замешан Карр?
  — Во всяком случае, это чья-то хитрая уловка.
  — Дуг, разве адвокаты могут совершать такое?
  — Во всяком случае они знают о таких поступках.
  — Неужели они это делают лишь для того, чтобы доставить тебе неприятности?
  — Запомни, Сильвия, человека можно убить только один раз. А прокурор должен так доказать вину убийцы, чтобы не возникало никаких сомнений.
  — Ты имеешь в виду, что Карр мог воспользоваться второй пулей, чтобы помешать тебе, чтобы ты не мог доказать…
  — Возможно.
  — Но, Дуг, ты не должен допустить этого, ты просто не должен…
  — Я не могу ничего поделать. Это странно, но теперь еще надо заниматься и делом миссис Артрим.
  — Ты думаешь, что Карр замешан и в этом?
  — Пока об этом ничто не говорит.
  — Дуг Селби, ты не должен позволить им оставить себя в дураках.
  — Конечно!
  — Ты заедешь за мной через час?
  — Тебе лучше подождать со своей статьей до возвращения. Тогда ты сможешь написать обо всем более подробно.
  Когда она ушла, Селби позвонил в Лос-Анджелес.
  — Мне нужен криминалист, — сказал он после взаимных приветствий.
  — Мы не можем пока отпустить наших людей из города, они расследуют несколько убийств. А что вы хотите, Селби?
  — Нужно произвести анализ кровавых пятен в доме Артримов, сделать дактилоскопические снимки, кое-что проверить под микроскопом и исследовать дороги, по которым проехала машина.
  — Пожалуй, мы сможем вам помочь, у нас есть консультант-криминалист, Виктор Гауминс. Можно направить его к вам. Когда он вам понадобится?
  — Как можно скорее, — ответил Селби. — Пусть свяжется с шерифом, он скажет, что надо делать.
  — Хорошо, Гауминс скоро приедет.
  Положив трубку, Селби тут же снял ее снова: надо было поговорить с Брэндоном.
  Как насчет машины для поездки в пустыню, Рекс?
  — Все в порядке, Дуг. Есть что-нибудь новенькое?
  — Ничего, кроме подозрений. Мы выезжаем около четырех часов. До этого времени тебе должен позвонить криминалист Виктор Гауминс. Его тотчас надо отправить в дом миссис Артрим.
  — Повтори еще раз его имя.
  — Виктор Гауминс.
  — Хорошо, Дуг. Встретимся через час.
  — Да, а ты сможешь?
  — Конечно.
  Не успел Селби положить трубку, как вошла Аморетт Стэндиш и сообщила, что приехал Сэм Роупер и хочет его видеть.
  — Пусть войдет.
  Сэм Роупер был окружным прокурором до Селби. И хотя Селби занял его место в результате политической кампании, между ними не было неприязни. Роупер занялся частной практикой и интересовался делами, которые вела прокуратура.
  На сей раз он, очевидно, хотел продемонстрировать остатки любезности: поздоровался с Селби за руку, пожелал всего хорошего. Селби, несколько настороженный, предложил ему сесть и приготовился слушать.
  — Меня к вам привело следующее, — начал Роупер. — Мне позвонила миссис Артрим и попросила встретиться с ней.
  — И что же?
  — Мы, конечно, находимся с вами в разном положении, Селби, — продолжал Роупер. — Наши взгляды отличаются. Когда я был здесь, я вел дела по-другому. Теперь здесь сидите вы и ведете дела по-своему. Этого следовало ожидать.
  — Верно, — подтвердил Селби.
  — Но, согласитесь, довольно странно, когда женщину просят покинуть собственный дом, лишают машины, держат в отеле — и все это без ссылки на какой-либо пункт закона.
  — Да, это так.
  — Но это невозможно! — настаивал Роупер.
  — Если бы ее арестовали по подозрению в убийстве или держали в качестве ценного свидетеля, это было бы законно. Но результат останется тем же, вот почему миссис Артрим еще немного побудет в таком неудобном положении.
  — Это угроза? — спросил Роупер.
  — Нет, это для вашего сведения.
  — Я расцениваю это как угрозу.
  Селби пожал плечами. Он набил трубку и раскурил ее.
  — Я посоветовал миссис Артрим считать это незаконным актом, и она в связи с этим просила меня что-нибудь предпринять.
  — Поэтому вы пришли сюда, вместо того чтобы идти в суд. Вы не хотите мне мешать и требуете, чтобы я соблюдал законность.
  — Я пришел сюда, чтобы поставить вас в известность о своих дальнейших действиях.
  — Отлично! — сказал Селби. — Я вам очень признателен за это. Теперь идите и делайте то, что считаете нужным.
  — Вы отказываетесь исправить положение?
  — Я считаю, что в доме Артримов есть важные доказательства, которые могут подтвердить убийство. Поэтому я пригласил криминалиста, чтобы убедиться. Как только он обследует дом, миссис Артрим сможет вернуться. А пока пусть побудет в отеле.
  — Мне это не нравится, — нахмурился Роупер.
  — Что делать.
  — Не уверен, что ваша линия поведения правильная.
  — Человек по имени Риббер находится в тюрьме. Он задержан по подозрению в убийстве. Ему тоже не нравится мое поведение. Во всяком случае, оно нравится ему меньше, чем миссис Артрим. — Сэм Роупер не выдержал взгляда Селби, отвернулся.
  — Во всяком случае, машину можно было бы оставить.
  — Я с вами не согласен.
  — Почему?
  — Я собираю доказательства.
  — Доказательства чего?
  — Преступления, которое я расследую.
  — Какого преступления?
  — Убийства.
  — Вы думаете, что сумеете собрать доказательства?
  — Я не желаю обсуждать этот вопрос.
  — Возможно, это дело можно решить полюбовно, — заметил после паузы Роупер, — если вы сообщите мне что-нибудь определенное.
  — Криминалист прибудет сюда между часом и двумя. Работу он закончит часам к пяти. После этого миссис Артрим может пользоваться своей машиной и вернуться домой, если, конечно, данные, обнаруженные криминалистом, не заставят меня действовать иначе.
  Роупер на мгновение задумался.
  — Хорошо, — согласился он, поднялся с кресла и ушел, не прощаясь. — Селби отдал распоряжения Аморетт Стэндиш и собрался уже уходить, когда зазвонил телефон. Это был Карр.
  — Я насчет дела Риббера, — заявил он. — Подзащитный требует ускорения слушания дела.
  — Когда вы хотите, чтобы это произошло?
  — Чем скорее, тем лучше.
  — Понедельник вас устроит? — спросил Селби. — И тогда же назначить предварительное расследование?
  — Я согласен, — сказал Карр, — если предварительное расследование будет проведено не позже десяти утра во вторник.
  — Хорошо, я поставлю такое условие.
  — В субботу праздничный день, но мы сможем явиться в суд утром, чтобы изменить время предварительного расследования.
  — С утра меня не будет в городе. Можно начать в понедельник.
  — Отлично. Послушайтесь моего совета, Селби, откажитесь от этого дела, иначе вам придется плохо. Вы обожжетесь на нем.
  — Я уже обжегся, — ответил Селби, — и уже все прошло.
  Карр засмеялся и произнес дружеским тоном:
  — Всему свое время. Кстати, Селби, я возбуждаю дело против вас и шерифа по обвинению в диффамации, злоупотреблении властью, проведении обыска без ордера и ложных показаниях. Прошу возместить мне ущерб на сумму пятьдесят тысяч долларов.
  — Когда вы его начнете? — поинтересовался Селби.
  — Сразу же после окончания этого дела. Думаю, у вас еще есть время подготовиться.
  — Дайте мне знать, когда возбудите дело, — невозмутимо попросил Селби, — и мы обсудим его в суде.
  — Хорошо, Селби. Это только бизнес. Я не могу позволить вашим парням лезть в мои дела. У меня есть профессиональная гордость.
  — Знаю, и я привлеку вас в суд за лжесвидетельство по тем же причинам, о которых вы только что говорили.
  Карр засмеялся.
  — Знаете, Селби, вы мне нравитесь. Я хотел бы, чтобы мы с вами выступали по одну сторону. Но, к сожалению, приходится в вас видеть врага, и довольно сильного. Ну ладно, значит, до утра понедельника. Увидимся в суде.
  Селби положил трубку и предупредил Аморетт Стэндиш, что уходит. На улице он сел в машину-шерифа, которая уже ждала у здания прокуратуры. Они заехали за Сильвией Мартин и помчались по дороге, ведущей в пустыню.
  Разговаривали мало. Шериф был за рулем и следил за дорогой.
  Проехав чуть более сорока миль, свернули на дорогу, идущую вдоль пустыни. Селби удовлетворенно кивнул.
  — Здесь разница в полторы мили — между расстоянием от здания суда и от дома миссис Артрим.
  Шериф свернул влево.
  — А теперь помедленнее, Рекс, — попросил Селби. — Сильвия, смотри по одну сторону, а я — по другую.
  — Мы заметим, если здесь проезжала машина, — сказал Брэндон. — Следы тут держатся долго, несмотря на ветер.
  Машина медленно продвигалась вперед. — Еще одна миля позади, — заметил Брэндон. — Еще осталось чуть-чуть.
  Когда проехали еще две мили, Брэндон посмотрел на Селби.
  Прокурор сидел неподвижно, вглядываясь в пустыню. Шериф взглянул на спидометр.
  — Три мили, — пробормотал он через некоторое время, — четыре мили…
  На пятой он остановил машину.
  — Ну как, сынок?
  — Еще немного, — ответил Селби. Они проползли еще милю.
  — Похоже, эта дорога пересекается с другой, — разочарованно сказал Селби. — Надо проехать по ней, потом развернуться и поехать назад. Таким образом, мы с вами, Сильвия, поменяемся сторонами.
  В глазах Сильвии от обиды появились слезы разочарования.
  — Хорошо, Дуг.
  Шериф свернул на другую дорогу. Они ехали очень медленно. Теперь Сильвия смотрела налево, Дуг — направо. Горячее солнце накалило машину. Воздух обжигал легкие, на зубах скрипела пыль. Но Селби не замечал этого. Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Брэндон довел машину до старой дороги.
  — Ну? — спросил он.
  Селби открыл дверцу, перебрался на переднее сиденье и кивнул Сильвии.
  — О’кей, Рекс! — грустно сказал он. — Нам не повезло.
  — Вам не кажется, Дуг, что сам автомобиль является в данном случае ключом к разгадке? — спросила Сильвия.
  — Может быть, и так, — ответил Селби. — Остановимся в небольшом городке, — продолжал он. — Перекусим и позвоним в Мэдисон. Я хочу, чтобы криминалист сначала осмотрел машину миссис Артрим.
  Ели молча. Сильвия пыталась завязать разговор, но из этого ничего не вышло. После ленча Селби позвонил миссис Артрим домой. Ему ответил Боб Терри. Прокурор попросил к телефону криминалиста.
  — Говорит Селби. Мы проехались немного по пустыне. Ничего! А вы можете сказать что-нибудь о машине?
  — Не слишком много, — ответил Гауминс. — Детального анализа земли я еще не делал, но, судя по внешнему виду, машина прошла по какой-то ремонтируемой дороге, на которой еще нет асфальта.
  — Спасибо. Думаю, мы ехали по ложному следу. А как насчет крови?
  — Крови человека? Была сделана попытка смыть ее через отверстия, которые имеются в полу. На стенах остались брызги. Похоже, кто-то старался устранить эти пятна. Заместитель шерифа и я сейчас обрабатываем отпечатки пальцев.
  — Отлично. Продолжайте работу. Если вам удастся придумать еще какую-нибудь проверку автомобиля — пожалуйста.
  — Я тщательно исследовал каждый дюйм и обнаружил: что-то везли сзади, на одеяле красные, зеленые и желтые полосы. Такие одеяла продает «Гудсон Бай и К®».
  — Вы не можете сказать, был ли это труп?
  — Нет, но это было что-то громоздкое. Может быть, одеяло от Гудсона, потому что в комнате миссис Артрим заметил еще две вещи с метками этой компании.
  — Благодарю вас, — сказал Селби. — Я скоро приеду. Он повесил трубку и вернулся к столу, где сидели Сильвия и шериф. Они вопросительно смотрели на него.
  — Не вешайте головы, — подбодрил Селби. — Машина проезжала по дороге, которую недавно ремонтировали. Очевидно, она проходит где-то в другом месте. Там есть еще объезд.
  Я не знаю никаких объездов, нахмурился Брэндон.
  — Криминалист сделает анализ, и все станет ясно, — подбодрил всех Селби. — Надо связаться с отделом строительства и узнать, производится ли где-нибудь ремонт дороги в радиусе сорока миль.
  — Как жаль, что у нас ничего не вышло! — огорчилась Сильвия.
  — Ничего, — успокоил ее Селби. — Мы только начинаем.
  Глава 11
  В зале суда нетерпеливо гудела толпа. Люди шепотом переговаривались, будто Селби попал в ловушку, устроенную адвокатом, имя которого было известно даже в столице.
  Окружной прокурор расположился за одним из столов. В нескольких футах от него на местах для зрителей неподвижно застыл шериф Брэндон. А.Б. Карр занял стол защиты подле Питера Риббера, который с глупым видом самодовольно ухмылялся.
  Позади них слышалось постоянное гудение зала.
  Судья Фарадей, который вел предварительное следствие, вошел в зал и уселся на свое место. Шепот стих.
  — Начинается назначенное вчера предварительное слушание дела «Народ против Питера Риббера», — объявил судья.
  Селби кивнул и заявил:
  — Готов представлять народ.
  Карр поднял руку.
  — Ваша честь, я готов к защите. Селби достал свои записи. Сейчас он был похож на боксера, которому предстоит встреча с сильным противником. Задача обвинения заключалась в предъявлении суду конкретных доказательств, чтобы не осталось никаких сомнений в виновности обвиняемого. Адвокат же должен защищать своего клиента от всех этих обвинений. После предварительного расследования состоится суд.
  — Моим первым свидетелем выступает миссис Рита Артрим, — объявил Селби.
  Женщина сразу вышла вперед, подняла руку и поклялась на Библии говорить правду и только правду. Рита с неприязнью смотрела на прокурора. Этот человек пытается обвинить ее в убийстве. Во всяком случае, теперь она может оказаться в положении подзащитной. Сейчас придется отвечать на смешные вопросы о возрасте, о родителях. А в зале настороженно ждут ее слов…
  — Вот место для свидетеля, — показал судья Фарадей. Селби начал задавать вопросы.
  — Вы Рита Артрим, вдова Джеймса Артрима?
  — Да.
  — Где вы живете?
  — 2332, Оранж-Хейтс-Драйв.
  — Кто с вами жил в этом доме до седьмого числа этого месяца?
  — Мой свекор Фрэнк Артрим и его сиделка Элен Сакс.
  — Остановимся на утренних часах того дня, — сказал Селби. — Вы заметили что-нибудь необычное?
  — Да.
  — Что именно?
  — Я услышала ночью какие-то звуки.
  — Вы можете определить их происхождение?
  — Не совсем. Они разбудили меня.
  — Вы можете описать эти звуки?
  — Какой-то грохот, будто что-то двигалось на колесах.
  — Что вы сделали?
  — Я встала и подошла к окну.
  — И что увидели?
  — Было темно, поэтому я довольно смутно различала предметы и наклонилась ближе к окну.
  — Что же вы увидели?
  — Обнаженную фигуру.
  — Это был мужчина или женщина?
  — Точно сказать не могу, но мне показалось, что это был мужчина.
  — Что он делал?
  — Бродил вокруг дома. Я наблюдала за ним, пока он не исчез из глаз. Я ждала, что позвонят в дверь, но потом увидела, что незнакомец идет обратно. Он подошел прямо к дому, и в это время я услышала странный шум, как будто кто-то колотил палкой по железу.
  — И что вы сделали потом?
  — Я позвонила в полицию и сообщила об увиденном.
  — В котором часу это было?
  — Точно не могу сказать.
  — Что было дальше?
  — Я вернулась к окну.
  — Вы видели еще этого человека?
  — Нет.
  — Из вашего окна вы видели дом по соседству, принадлежащий мистеру Альфонсу Бейкеру Карру, который представляет обвиняемого по этому делу?
  — Нет. — Мои окна выходят на другую сторону.
  — Случилось ли еще что-нибудь необычное в ту ночь?
  — Я услышала шум полицейской машины. Это было примерно минут через десять после моего звонка. Потом раздался выстрел.
  — С какой стороны он прозвучал?
  — Откуда-то с севера, полагаю, что со стороны ущелья.
  — Вы можете назвать время?
  — Между двумя часами ночи и половиной третьего утра.
  — Можете задавать вопросы. — Селби повернулся к Карру.
  — Вы, должно быть, были напуганы, миссис Артрим? — мягко сказал Карр.
  — Да, — подтвердила она.
  — Вы смотрели на эту фигуру?
  — Да.
  — Вы не очень уверены, что фигура была обнаженной?
  — Почему же? Я думаю, что это был голый мужчина. Я видела что-то белое.
  — Но это мог быть и белый костюм, не так ли?
  — Возможно, — с сомнением сказала она. — Но я так не думаю.
  — Вы сказали, что услышали звук выстрела?
  — Да.
  — Стреляли один раз?
  — Да.
  — И вы решили, что это был выстрел?
  — Я уверена, что это был выстрел.
  — Возможно, это был звук выхлопа машины?
  — Этот звук не был похож на выхлоп.
  — Вы когда-нибудь слышали звук выстрела автомата?
  — На это не похоже.
  — А из винтовки?
  — Нет. Это был выстрел из револьвера.
  — Вы слышали звуки салюта Четвертого июля?
  — Да.
  — Вы уверены, что различаете эти звуки?
  — Да.
  — И это был револьверный выстрел?
  — Да.
  — А вы не знаете, где была обнаженная фигура, когда раздался выстрел?
  — Нет.
  — Вы знаете, кто стрелял?
  — Нет.
  — Я думаю, это все, миссис Артрим, — сказал Карр. — Благодарю вас. Если вы, подумав, скажете нам, из какого именно револьвера был сделан выстрел, будет великолепно.
  Раздавшийся смех удивил миссис Артрим. Она изумленно и сердито посмотрела в зал.
  Следующим Селби вызвал Роберта Фила, одного из офицеров, который был послан к дому миссис Артрим.
  Этому свидетелю Карр не стал задавать вопросы.
  Потом Селби дал возможность отличиться Отто Ларкину, вызвав его для рассказа о том, как было найдено тело. Начальник полиции с важным видом занял свидетельское место и ответил на вопросы Селби. Потом в Ларкина вцепился Карр.
  — Скажите, начальник, как лежало тело, когда его обнаружили?
  — Оно было скрючено и лежало на боку. Карр прикинулся непонимающим.
  — Скрючено и на боку? — повторил он. — По-моему, это ни о чем не говорит. Я буду рад, если вы продемонстрируете положение трупа. Покажите точно, в каком положении вы увидели тело.
  Ларкин клюнул. Он встал со свидетельской скамьи.
  — Труп лежал на боку. Колени были вот так… так… и так.
  Наверное, впервые в своей жизни начальник полиции в зале суда пытался изобразить положение найденного трупа. Даже судья Фарадей не смог удержаться от смеха. Карр широко улыбнулся и вытер платком лицо.
  — Хорошо, теперь я понял. Можете вернуться на свое место. Когда нашли тело убитого, мистер Ларкин, вы не могли обнаружить раны. Это так?
  — Нет, не так. Это неправда. Карр казался смущенным.
  — Мистер Ларкин, я не собираюсь конфузить вас. Я хочу только выяснить то, что вы видели, но, насколько я понимаю, рана или раны, возможно, были на правой стороне. Так?
  — Да.
  — Эти раны, полагаю, нанесены спереди и не имеют выхода?
  — Да, сэр.
  — И когда вы впервые обнаружили тело, оно лежало в ущелье?
  — Да, сэр.
  — А вы смотрели на него сверху?
  — Да, сэр.
  Голос Карра внезапно зазвучал торжественно.
  — Тогда, будьте добры объяснить, как вы могли увидеть пулевые отверстия, стоя слева от трупа?
  Ларкин повысил голос:
  — Не сбивайте меня! Я не смотрел на левую сторону трупа. Труп лежал с правой стороны.
  Выражение веселого недоумения появилось на лице адвоката.
  — И тело было поднято из того же положения? — спросил он.
  — Вы не должны сбивать меня с толку, — обиделся снова Ларкин.
  — Дорогой мой, я и не пытаюсь сбивать вас. Я лишь хочу получить сведения и разобраться в ваших словах.
  — Надо слушать повнимательнее, и тогда разберетесь, — нахмурился Ларкин.
  — Только минуту назад, — Карр вскочил на ноги и драматически поднял палец над головой, — я просил вас продемонстрировать положение трупа, вы пытались лечь, поджав колени, на правый бок.
  — Я пытался подтянуть к себе колени, — негодующе перебил его Ларкин.
  — Я так и подумал, — произнес Карр под общий хохот. Когда смех стих, он продолжал: — Но почему вы точно не воспроизвели положение трупа?
  — Попробуйте вы полежать в такой позе! — снова вскипел Ларкин.
  — Ну?
  — Я только хотел подтянуть колени, как у того трупа.
  — Однако теперь вы говорите, что труп лежал на левой стороне?
  — Так и было.
  — И вам легко показать, как труп лежал на левом боку?
  — Да.
  — Так вы пытались запутать меня, когда утверждали, что труп лежал на правом?
  — Я только пытался положить колени так же.
  — Но я просил вас показать точное положение трупа.
  — Я это и сделал, — огрызнулся Ларкин.
  Карр преувеличенно громко вздохнул. Он уселся в кресло и громко сказал:
  — Хорошо. Вы заявили, что ваше положение было точно таким же. Потом вы сказали, что оно неточное. Как же так? А? Так точно оно или нет?
  — Мои колени были точно в таком же положении.
  — Вы хотите уверить нас, что ноги трупа были в таком положении, как показали вы?
  — Ну, я не могу изобразить положение трупа…
  — Стало быть, положение ног было неточным? Значит, вы лежали на полу не так, как лежал труп?
  — Ну… ну… я не знаю.
  — Не знаете?! — недоверчиво воскликнул Карр.
  — Нет.
  — Вы понимаете сущность моих вопросов?
  — Да.
  — Я спрашиваю вас о положении, в котором находился труп. — В голосе Карра послышался металл. — Вы пытаетесь запутать меня?
  — Нет.
  — Вы согнули колени так же, как труп?
  — Я не могу повторить такое положение.
  — И вы намеренно лежали на полу не на той стороне?
  — Нет.
  — Труп лежал на левом боку?
  — Да.
  — Значит, вы смогли бы изобразить положение трупа?
  — Я сделал все, что мог. Живой человек не может принять положения мертвого тела. Человек вообще не в состоянии всего удержать в памяти.
  — Чего всего?
  — Ну, положения, в котором лежал этот парень.
  — О, я начинаю понимать. — Голос Карра звучал дружелюбно. — Когда я попросил вас продемонстрировать положение трупа, вы пытались это сделать, сложив колени. Это отпечаталось в вашем мозгу. И если бы вы в этот момент думали о том боке, на котором лежал труп, вы бы легли так же. Но вы не уловили, что нужно показать все вместе, так?
  — Нет, это неправда! — закричал Ларкин.
  — Но я думаю, что так оно и было. Вы сказали, что не можете вспомнить положение, в котором лежал убитый.
  Ларкин задумался.
  — Там было много всего, — сказал он.
  — О, простите меня. Чего еще много, начальник, а?
  — Ну, положение рук тоже.
  — Руки трупа были сложены на коленях? Я правильно вас понял?
  — Нет, — торжественно сказал Ларкин. — Руки были сложены и прижаты к груди.
  Карр недоверчиво нахмурился.
  — Насколько я понял, вы утверждаете, что руки убитого были на груди?
  — Да.
  — А когда вы лежали на полу, ваши руки лежали на коленях.
  — Я держал их.
  — Колени?
  — Конечно.
  — Но… О, я понимаю. Вы только пытались руками придержать колени. Это правильно?
  — Да.
  — Значит, вы не пытались придать рукам положение, которое было у трупа? Это так?
  — Ну… ну… так.
  — И ваша неспособность принять точное положение идет от того, что вы не смогли все это вместе удержать в памяти? Так?
  — Ну, я не мог точно повторить все!
  — Но я пытаюсь цитировать ваши же слова. Я помню, вы только что говорили, что не смогли удержать в голове все. Три такие вещи, как положение ног, рук и всего тела. Насколько я понял, эти три вещи вы запомнить не в состоянии… У меня все.
  Злой и мрачный Ларкин опустил голову.
  — Перекрестный допрос окончен, — объявил судья. — Вы можете покинуть место свидетеля.
  — Вызываю Джеймса Праджа, — сказал Селби.
  Джеймс Прадж, высокий худой мужчина, вышел вперед и принес присягу. Слушая допрос Отто Ларкина, он не отводил взгляда от Карра. Его глаза горели жаждой мщения. Когда он занял свидетельское место, Селби начал задавать вопросы.
  — Ваше имя Джеймс Прадж; вы живете в Мэдисоне?
  — Да, сэр.
  — Ваша профессия, мистер Прадж?
  — Сотрудник городской полиции, сэр.
  — Чем вы в частности занимаетесь?
  — Я шофер полицейской машины.
  — В ночь на седьмое вы находились на работе?
  — Да, сэр.
  — Сколько вам лет?
  — Двадцать восемь.
  — Теперь разрешите обратить ваше внимание на события, имевшие место в два часа ночи седьмого числа этого месяца. Вы ездили в Оранж-Хейтс?
  — Да, сэр.
  — По какому делу?
  — Из управления мы получили сообщение по радио. Они вызвали нашу машину, сказали, что возле дома номер 2332 по Оранж-Хейтс-Драйв ходит какой-то бродяга, и велели разобраться.
  — И что вы сделали?
  — Мы отправились туда.
  — В котором часу вам сообщили об этом?
  — В семь минут третьего.
  — Вы помните, когда приехали на место?
  — Да, сэр. Было двенадцать минут третьего.
  — Вы видели или слышали что-нибудь необычное?
  — Мы услышали резкий звук и увидели вспышку, которые бывают при выстреле из пистолета.
  — В котором часу это было?
  — В двенадцать минут третьего.
  — Откуда донесся выстрел?
  — С северной стороны ущелья. Между домами 2332 по Оранж-Хейтс и 2419 по той же улице. Ближе к дому 2419.
  — Можете начать перекрестный допрос, — сказал Селби.
  — Вопросов не имею, — ответил Карр.
  — Следующий свидетель — Фрэнк Картер, — объявил Селби.
  Картер занял свое место, принес присягу. Он сообщил имя, адрес, возраст — двадцать шесть лет, сказал, что служит в полиции.
  — Седьмого числа вы были на Оранж-Хейтс?
  — Да.
  — В котором часу?
  — Без девятнадцати минут двенадцать.
  — Что привело вас в этот район?
  — По радио нам передали, что там обнаружен труп.
  — И вы сразу же поехали туда?
  — Да.
  — И нашли труп?
  — Да.
  — Где он находился?
  — К северу от ущелья, футах в пятидесяти от дома мистера Карра.
  — Это дом 2419 по Оранж-Хейтс-Драйв?
  — Да.
  — Как лежало тело?
  — Оно было скрючено. Колени подтянуты к груди. Руки сложены на груди. Тело лежало на левом боку, и сверху можно было увидеть рану.
  — Что еще вы обнаружили?
  — Сначала ничего особенного, а потом нашли пистолет.
  — У меня в руках пистолет. Это кольт 38-го калибра. Он вам знаком?
  — Да. Этот пистолет мы нашли там.
  — Где он лежал?
  — В кустах.
  — Далеко от трупа?
  — Примерно в пятнадцати футах от тела.
  — Можете начать перекрестный допрос, — объявил Селби.
  — Вы можете лечь на пол и продемонстрировать положение, в котором находился труп? — бодро спросил Карр.
  Молодой человек, не говоря ни слова, улегся на пол на левый бок, сложил руки на груди и подтянул колени.
  — Благодарю вас, — сказал Карр. — Можете вернуться на место. — Когда Картер снова занял свидетельское место, адвокат спросил: — Так, значит, труп лежал именно в таком положении?
  — Да, — вызывающе ответил полисмен.
  — Я видел, — продолжал Карр, — что вы сжали кулаки на груди, легли на левый бок и поджали колени.
  — Вы же просили меня показать, в каком положении лежало тело.
  — Верно. И вы не испытывали никаких трудностей, запоминая все это?
  — Нет.
  — Рад это слышать. Не думаю, что в моем вопросе было что-то нечестное, когда я задавал его начальнику полиции.
  — Если суд разрешит, — вмешался Селби, — мы предъявим документы. Суд сам может убедиться в правильности показаний.
  — Хорошо, — согласился Фарадей.
  — Прошу прощения, — вмешался Карр. — Я настаивал на этом только потому, что начальник полиции Ларкин не в состоянии запомнить того, что видел.
  Судья Фарадей улыбнулся.
  — Это все, — заявил Карр и добавил, повернувшись к Селби: Очень умный у вас свидетель, мистер Селби.
  Следующим свидетелем был Боб Терри, который представился специалистом по отпечаткам пальцев. Он рассказал, что ему удалось найти отпечатки обвиняемого на пистолете. Поскольку еще имелся криминалист из Лос-Анджелеса, он не стал требовать идентификации пули, а Карр отпустил Терри без перекрестного допроса.
  Важным свидетелем был Виктор Гауминс, криминалист из Лос-Анджелеса. Сообщив имя, возраст, адрес, род занятий, он начал отвечать на вопросы Селби. Рассказал, что является специалистом-универсалом в области криминалистики, что изучал дактилоскопию, баллистику, микрофотографию, судебную медицину, физику, проходил практику в ряде университетов, пять лет был экспертом в крупных городах и уже три года работает в Лос-Анджелесе.
  После первых вопросов стало ясно, что свидетель знаком с пистолетом, предъявленным в качестве доказательства, что он производил контрольные выстрелы, снял отпечатки пальцев, исследовал тело Талмена, лично сравнил отпечатки между собой и проверил данные в полицейских архивах.
  Хорошо поставленным голосом он сообщил, что убитый — Мортон Талмен — идентифицирован по отпечаткам и фотографиям, хранящимся в полиции. Гауминс утверждал, что в этого человека стреляли дважды из двух разных пистолетов и одна из пуль выпущена из того, на котором обнаружены отпечатки пальцев Питера Риббера. Судя по характеру отверстий, оба выстрела произведены в одно и то же место. Пули проделали примерно один и тот же путь, и каждая из них была смертельной. Одна пуля была изготовлена компанией «Питере и К®», а вторая — «Винчестер и К®». Эксперт сообщил, что пистолет, найденный возле убитого с отпечатками пальцев обвиняемого, был заряжен пулями «Винчестер» и что выстрел был произведен в обнаженное тело, поскольку на пуле «Питере» имелись микроскопические ворсинки от одежды. Несомненно, одна пуля была выпущена, когда человек был одет, а вторая — когда раздет.
  Селби разрешил перекрестный допрос, и Карр начал задавать вопросы. Вид у него был довольно равнодушный, будто показания эксперта его не интересовали вовсе.
  — Вы можете сказать нам, — обратился Карр к эксперту, — какая из этих пуль была выпущена раньше, «Винчестер» или «Питере»?
  — Нет, не могу.
  — Значит, вам неизвестно, какая пуля была роковой?
  — Нет.
  — Но пуля «Питере» тоже была смертельной?
  — Я криминалист, а не врач, но, поскольку я осматривал тело, могу сказать, что пуля «Питере» тоже была роковой.
  — Это при условии, что пулю «Питере» выпустили первой?
  — Точно. А с другой стороны, если пуля «Винчестер» была первой, я могу без колебаний утверждать, что и она была роковой.
  — Понимаю, — вежливо сказал Карр. — Еще вопрос, мистер Гауминс. Вы убеждены, что пуля «Питере» была выпущена, когда человек был одет. Это правда?
  — Да.
  — А пуля «Винчестер» была выпущена, когда человек был голый?
  — Да.
  — Следовательно, можно предположить, что пуля «Винчестер» была выпущена второй и последней?
  — Ну, конечно, есть заявление миссис Артрим, что, когда раздался выстрел, этот человек был раздет, и он же стал жертвой.
  — Верно. Но для того чтобы пуля «Винчестер» оказалась роковой, необходимо, чтобы человек не был мертвым. Пуля же «Питере» должна попасть в одетое тело. После этого тело снова должно быть раздето.
  — Ну что же, я могу сказать, что именно так оно и было.
  — Это все, — торжествующе сказал Карр.
  — Одну минуту, — произнес Селби. — Насколько я понял, мистер Гауминс, вы не утверждаете, что человек был одет, когда в него попала пуля «Питере». Но сначала вы сказали, что на пуле обнаружены микрочастицы шерсти. Это значит, что пуля «Питере» прошла сквозь одежду.
  — Именно так.
  — И вы не знаете, через какую одежду она прошла? Вам только известно, что в момент выстрела ствол пистолета находился в трех или четырех дюймах от одежды убитого?
  — Я протестую, ваша честь, — вмешался Карр. — Этот вопрос наводит свидетеля на ответ, и к тому же нельзя устраивать перекрестный допрос собственному свидетелю.
  — Я только пытаюсь получить более полные его показания, — сказал Селби.
  — Протест отклонен, — заявил судья.
  — Конечно, это так, — тут же ответил Гауминс. — Я не знаю, через какую именно одежду прошла пуля; знаю только, что ствол был в нескольких дюймах от тела.
  — Благодарю вас, это все, — сказал Селби. Криминалиста сменил на скамье свидетелей доктор Трумэн, медицинский эксперт, проводивший вскрытие. Он описал путь обеих пуль, найденных в теле, идентифицировал их и подтвердил, что каждая была смертельной.
  — Обвинение просит перерыв, — объявил Селби.
  Карр встал и обратился к судье с предложением отложить дело, поскольку у обвинения нет никаких доказательств вины его подзащитного, а есть только теоретические посылы… Конечно, существует человек, который стрелял пулей «Питере», и другой, который стрелял пулей «Винчестер», но его подзащитный в этом не виноват. Карр сказал, что не помнит закона, который бы запрещал стрелять в мертвое тело. Конечно, это дело совести, но ничего незаконного в этом нет. Его подзащитного обвиняют в убийстве первой степени, а он, адвокат, считает, что это дело вообще должно быть прекращено.
  Судья в замешательстве смотрел на Селби.
  — Какие у вас аргументы? — спросил он.
  — Никаких, — ответил Селби. — Ваша честь, я только хочу обратить внимание суда на то, что сейчас нет необходимости доказывать чью-либо вину. Необходимо показать, что преступление было совершено, и представить доказательство, которое свяжет обвиняемого с совершенным преступлением. Это доказательство, конечно, будет.
  — Ничего подобного, — запротестовал Карр. — Это только одно утверждение. Закон не допускает такую процедуру. Подзащитный не может быть лишен свободы или жизни по жребию. Селби усмехнулся.
  — Вы говорите о жребии, а я — о доказательствах. Но в данном случае доказано, что подзащитный держал в руках пистолет, из которого стреляли в Мортона Талмена. Он умер, а пуля, выпущенная из пистолета, была смертельной. Если вы можете доказать, что ваш подзащитный стрелял в труп, чтобы пристрелять свой пистолет или в качестве салюта в честь Четвертого июля, действуйте.
  — Вы не должны так разговаривать со мной, — вспыхнул Карр. — Адресуйте все замечания суду.
  — Вы сами того хотели, — усмехнулся Селби и сел на место.
  Карр снова обернулся к судье, но по улыбке судьи понял, что дальнейший разговор бесполезен.
  — Предложение об отмене дела отклонено, — объявил судья Фарадей.
  — В таком случае, ваша честь, — сказал Карр, — мы ничего не будем делать. Продолжайте.
  Судья Фарадей предъявил подзащитному Карра обвинение в убийстве первой степени и не разрешил освобождение под залог. Суд был отложен, и в коридорах здания суда поднялся шум и гам. Жители города весело смаковали допрос Ларкина и смеялись, а он, униженный и оскорбленный, поспешил скрыться с глаз долой своих сограждан.
  Селби направился к Сильвии Мартин.
  — Дуг, — тихо произнесла она, — ты был просто великолепен! Он ничего не сможет поделать с тобой.
  Селби засмеялся.
  — Он и не пытался еще ничего делать. Он развлекал зрителей, устроив из Ларкина посмешище. Он делал все, чтобы выяснить, что у меня есть против Риббера.
  — А у тебя что-то есть, Дуг?
  — Нет, — ответил Селби. — Но я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала, Сильвия.
  — Все, что хочешь, Дуг.
  — Миссис Артрим разговаривает с Сэмом Роупером, своим адвокатом. Сейчас и я попробую поговорить с ними. Думаю, что смогу ненадолго задержать ее, а ты спустишься вниз и осторожно посмотри показания на спидометре ее машины.
  — Ты не задержишь их и на две минуты. Они оскорбят тебя и уйдут. Сэм Роупер на тебя зол.
  — Это верно, — согласился Селби. — Но, думаю, что одним вопросом я все же смогу задержать их на четыре-пять минут.
  — Хорошо, Дуг, иду!
  Селби направился к миссис Артрим, которая разговаривала с Роупером.
  — Я буду рад, миссис Артрим, если вы ответите мне на один вопрос.
  — На какой?
  — Обыскивая ваш дом, мы обнаружили, что одна из этикеток на одеяле «Гудсон Бай и К®» исчезла. Вы не знаете, где она?
  Селби наблюдал за женщиной. Краска медленно сошла с ее лица, в глазах появился панический страх. Но Селби был не единственный, кто наблюдал за ней. Сэм Роупер хмуро смотрел на прокурора, но именно в этот момент он взглянул на миссис Артрим и понял замешательство своей клиентки.
  — Не отвечайте на этот вопрос, — предупредил он.
  — Почему же? — спросил Селби.
  — Потому что это не ваше дело, — ответил Роупер.
  — Думаю все же, что мое.
  — А я нет. Во-первых, не ваше дело, что находится в этом доме. Во-вторых, нечего рыться в чужих вещах. В-третьих, моя клиентка может делать со своими вещами все, что ей вздумается. И в-четвертых, если вы хотите, чтобы моя клиентка отвечала на ваши вопросы, вызовите ее на свидетельское место или поставьте перед Большим жюри.
  — Насколько я понимаю, — заметил Селби, — ее свекор исчез при таких обстоятельствах, что нетрудно предположить преступление. И после этого вы не советуете ей отвечать на вопросы, которые могли бы помочь найти ее свекра?
  — Ну, мы ответим на другие вопросы, — сказал Роупер хмуро. Он понял, что попал в неудобное положение.
  — Так вы ответите мне насчет одеяла, миссис Артрим?
  — Не отвечайте, — настаивал Роупер.
  Она сжала губы и отвернулась. Селби вежливо поклонился.
  — Благодарю вас, — сказал он. Издали ему кивнул Карр.
  — Довольно умно действуете, — похвалил он. Селби улыбнулся.
  — Ничего особенного.
  — А я делаю для этого парня все, что могу, — сообщил Карр.
  — Кстати, вы, мистер Карр, еще не сообщили мне, где были во время убийства, — заметил Селби.
  Ресницы Карра дрогнули, но он продолжал улыбаться.
  — Да, я и в самом деле ничего не сказал, — признался Карр и быстро отошел в сторону.
  Селби разыскал шерифа, и они вместе направились в кабинет Брэндона, где их ждала Сильвия Мартин.
  — Все в порядке, — сказала она.
  — Сколько? — спросил Селби. — 32777.
  Селби достал записную книжку, вырвал листок и положил на стол перед шерифом.
  — Посмотри, Рекс, — начал он. — Когда мы в последний раз видели машину, на спидометре было 32484 мили, а сейчас спидометр показывает 32777. За такое короткое время дама наездила 293 мили! Интересно, где она была?
  — Наверное, ездила в Лос-Анджелес и обратно, — предположила Сильвия.
  — Сильвия, — попросил Селби, — я хочу, чтобы ты понаблюдала за этой машиной. И всюду, где ее увидишь, запоминай показания спидометра.
  — Ты хочешь знать, куда ездят на этой машине? — спросил Брэндон.
  — Я хочу выяснить, где была машина в ночь убийства.
  — Она может и не вернуться на то же место, — пробурчал шериф.
  — Надеюсь, что вернется.
  — Я проверил все данные о ремонтируемых дорогах, — сказал шериф, — в радиусе сорока пяти миль от Мэдисона. В этих пределах есть несколько объездов ремонтируемых участков. Эти дороги не асфальтировались. Должно быть, где-то затерялся еще один объезд.
  — А ты нашел что-нибудь, связанное со смертью Джеймса Артрима? Может быть, есть какой-нибудь намек, что это она убила его?
  — Ничего. Ее даже не было в то время в машине.
  — А кто с ним был тогда?
  — Его отец. Миссис Артрим приехала позже, примерно через полчаса после катастрофы.
  — Это дело с амнезией мне что-то не нравится, — заметил Селби.
  — И мне тоже, Дуг. Думаю, скорее она убила бы своего свекра, чем мужа.
  — Но послушай, Рекс, это же все взаимосвязано. Мотивом убийства отца послужило то, что она боялась возвращения к нему памяти. Следовательно, она в чем-то виновата перед ним.
  — Ты имеешь в виду, что если бы в ее прошлом не было ничего плохого, то ей нечего было бы и опасаться, что к нему вернется память?
  — Правильно!
  Брэндон покачал головой.
  — У нас уж слишком много следов.
  — Но ни один нам не помогает. Мы все время бродим по чьим-то чужим следам, да толку чуть от этого.
  — Мне это не нравится. Кроме того, не хочу иметь дело с Ларкиным, но меня с ума сведут эти дела. Вон, видишь толпу во дворе суда, и все о чем-то болтают.
  — Знаю, — согласился Селби, — но перед жюри будет еще хуже.
  — Ты знаешь так же, как и я, что они могут бесконечно мусолить вопрос о том, в каком положении был найден труп.
  — Да, Рекс, это отличный подарок адвокату. Они сунут в жюри своих людей, а потом попробуй их в чем-нибудь убедить. И они его оправдают. Представляешь?
  — Дуг, значит, ничего нельзя поделать? — спросила Сильвия.
  — У нас трудное положение, — ответил Селби. — Что касается судопроизводства, они берут пример с больших городов.
  — Но разве мы не в состоянии сразиться с ними? Разве мы ничего не можем им противопоставить?
  — Когда я пытаюсь что-либо делать, — сказал Селби, — толпа обязательно будет против меня. Она всегда настроена против прокурора. Нет, единственный путь для нас — это иметь неопровержимые доказательства.
  — А если проделать какой-нибудь трюк? — спросил Брэндон.
  — Возможно, что-то получится, если сделать все по-умному.
  — Тогда действуй, Дуг. Селби покачал головой.
  — Здесь много шансов осудить невиновного. Мне это не нравится. Я хочу настоящей работы. Я жажду удачи, но честной. Я должен победить с помощью логики, суметь убедить присяжных, что я прав.
  — Дуг, ты в таком же положении, как и Риббер, — усмехнулась Сильвия.
  Брэндон кивнул.
  — Его этим не проймешь, Сильвия, — сказал он.
  — Это же несправедливо! — с негодованием проговорила девушка.
  Селби усмехнулся.
  — Нет. Я иду даже дальше, чем хотел. Еще есть одежда. Мы знаем, что пуля прошла сквозь ткань пиджака. По размеру пятна… Ну, я пока помолчу про это. Карр, очевидно, не знает, что костюм у нас.
  — А если бы узнал, разве это ему помогло бы?
  — Немного. А мы представим костюм в суд.
  — Зачем, Дуг?
  — Потому что это тоже вещественное доказательство.
  — Но это же пойдет на пользу и другой стороне.
  — Думаю, да. Я поговорю об этом с Гауминсом. Надо найти его… А вот и он! Гауминс заглянул в дверь.
  — Входите, Гауминс, — пригласил Селби. — Садитесь. Это миссис Мартин. Она работает в одной из наших газет. Я хочу задать вам несколько вопросов.
  — Пожалуйста. Селби кивнул шерифу:
  — Рекс, покажи костюм.
  Брэндон мгновение колебался, потом открыл сейф и достал пиджак. Селби подвинул его Гауминсу.
  — Что вы скажете об этом? Криминалист стал осматривать вещи.
  — Похоже, что именно эта шерсть была на пуле, — заключил он. — Вы думаете, что этот костюм принадлежал убитому?
  — Мы в этом уверены.
  — Значит, он был в костюме, когда его застрелили?
  Селби кивнул. Гауминс достал сигарету и закурил.
  Взгляд его задержался на окне.
  — Ну? — спросил Селби.
  — Если бы я был на вашем месте, мистер Селби, — сказал Гауминс, — я бы просто забыл об этом костюме, если в деле нет ничего существенного, что вы можете представить еще.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросил Брэндон.
  — Та сторона знает об этом?
  — Нет.
  — Тогда я забыл бы про этот костюм.
  — Почему?
  — Судя по характеру пятен крови и по тому, что было значительное кровотечение, я бы сказал… Ну, в общем, пуля «Питере» была смертельной.
  — Даже учитывая утверждение миссис Артрим, что мужчина, которого она видела, был голым, а видела она его за несколько минут до выстрела?
  Гауминс тщательно обдумывал свои слова.
  — Этот костюм, — продолжал он, — если он принадлежал убитому, является косвенной уликой. Адвокаты очень любят подобные улики. И какими бы незначительными они ни казались, они часто бывают важнее, чем показания свидетелей. По-моему, владелец этого костюма был застрелен, когда костюм был на нем. Если он принадлежит Талмену, значит, пуля, прошедшая через костюм, была смертельной.
  — Если продолжить вашу мысль, — спокойно добавил Селби, — можно сказать, что пуля «Винчестер» была выпущена в труп.
  — Да.
  Наступило молчание.
  — Послушайтесь моего совета, мистер Селби, — заговорил наконец Гауминс, — дайте обвиняемому возможность подтвердить свою невиновность. Вы не сильны в подобных делах. Моя работа здесь окончена, и я возвращаюсь к себе. Никто не узнает, что я видел этот костюм. Естественно, если обвиняемый не вызовет меня в качестве свидетеля.
  — Нет. — Селби упрямо покачал головой. — Я не пойду этим путем. Когда Риббер предстанет перед судом, я предъявлю все доказательства, которые у меня есть.
  Гауминс пожал плечами.
  — Это станет вашими похоронами, — сказал он. — Я не собираюсь напоминать вам, Селби, что окружной прокурор не может так действовать. Они никогда не осудят его. Им нужны настоящие доказательства вины. Они выпустят его за недостатком улик. А люди станут говорить, что это победа старины А.Б. Карра.
  — Вы видели его в других делах? — спросил Брэндон.
  — Несколько раз. Он хитер. Никогда не устраивает перекрестного допроса, пока не будет уверен, что вытянет то, что ему нужно.
  Брэндон собрал вещи и спрятал их в сейф.
  — Сильвия, — попросил Селби, — я хочу, чтобы в завтрашнем номере газеты было опубликовано, что в химчистке обнаружен костюм с пятнами крови. Прокурор и шериф полагают, что костюм был на Талмене, когда его поразила пуля «Питере».
  Сильвия удивленно посмотрела на него. Потом кивнула.
  — Я сделаю это, Дуг.
  — Я восхищен вашей честностью, мистер Селби, — сказал Гауминс.
  Глава 12
  В пятницу утром Карр позвонил Селби из Лос-Анджелеса.
  — Я хочу, чтобы дело Риббера было немедленно передано в суд, — заявил он. — Думаю, что имею на это право. Суд не будет жесток, и если вы прекратите его, моего подзащитного оправдают.
  — Я не хочу прекращать дела, — отрезал Селби.
  — Тогда назначьте дату суда. Думаю, здесь мы договоримся. Во всяком случае, я направлюсь в суд и потребую немедленного слушания дела.
  — Назначайте дату сами, Карр.
  — Как насчет следующего вторника?
  — У меня не остается времени на подготовку.
  Карр засмеялся.
  — Вам не стоит тратить время зря, — заметил он. — Вы ничего и не подготовите. Вы знали это так же хорошо, как и я. У вас нет никаких доказательств, и теперь уже вряд ли они появятся.
  — Я все же надеюсь…
  — А я могу оправдать Риббера.
  — Тогда, полагаю, он сможет задуматься и признаться в совершенном преступлении.
  — А вы слышали, чтобы мои клиенты когда-нибудь в чем-нибудь признавались?
  — Ну, тогда я поговорю с судьей Уайтом и подумаю насчет вторника.
  — Дело не протянется и двух дней, не так ли? — спросил Карр.
  — Это зависит от того, как долго будет заседать жюри, — ответил Селби.
  — Я могу все растолковать им в считанные минуты, — хвастливо бросил Карр. — Все, что мне нужно, — это двенадцать человек, у которых есть глаза, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать.
  — Хорошо. Тогда увидимся на суде.
  Селби положил трубку и задумчиво уставился в бумаги на своем столе. На одном листе были записаны показания спидометра машины миссис Артрим. Он решительно повернулся, взял трубку и позвонил в дом Карра. К телефону подошла экономка.
  — Миссис Фермал, это говорит окружной прокурор. Я хочу, чтобы вы сделали для меня одну вещь.
  — Что именно?
  — Я хочу, чтобы вы посмотрели показания спидометра на машине мистера Карра, когда он вернется домой. Вы сможете это сделать?
  — Конечно, это нетрудно. Что-нибудь еще?
  — Нет, это все.
  Он положил трубку и взял со стола номер «Блейд». Статья на первой странице вопрошала, предпринимают ли что-нибудь шериф и окружной прокурор для поисков исчезнувшего мистера Артрима. Он продолжал еще читать, когда в кабинет вошла Сильвия Мартин.
  — Заметил подлость, Дуг? — спросила она. Он кивнул.
  — Сэм Роупер представляет миссис Артрим, — продолжала она. — Он связан с Грирсоном, редактором «Блейд». Они фактически пытаются убедить нас, что клиентка Роупера чиста как ангел.
  — Я заметил, что арест Риббера был выдан за великолепную работу нашего начальника полиции. А после ареста Риббера Ларкину ничего не остается делать, как сидеть сложа руки. Теперь они могут обвинять меня. С другой стороны, поскольку дело Артрима считается делом шерифа, а не начальника полиции, они опять имеют возможность ругать нас. «Блейд» требует, чтобы прокурор Селби и шериф Брэндон отыскали тело Артрима или признались в своей полной несостоятельности.
  — Газеты иногда непоследовательны, — улыбнулась Сильвия. — А как насчет показаний спидометра, Дуг? Это что-нибудь да значит?
  — Думаю, да.
  — Мне это, например, ни о чем не говорит. Поясни, пожалуйста.
  — Когда Миссис Артрим впервые вернулась обратно, она наездила 293 мили. За следующие два дня — только 10–12 миль. Потом все шло так же, а прошлой ночью на спидометре прибавилось еще 90 миль.
  — Что ты думаешь об этом, Дуг?
  Селби улыбнулся и покачал головой. Он набил трубку и закурил. Потом откинулся на спинку кресла, выпустил клуб дыма и задумчиво посмотрел на Сильвию.
  — Да, надо действовать быстро, — сказал он.
  — В чем, Дуг?
  — Я думаю, надо применить третью степень.
  — К миссис Артрим?
  — Нет, к Рибберу. Ты хочешь присутствовать при этом?
  — А это возможно?
  — Да. Будет ужасная вонь. «Блейд» объявит, что я нарушаю закон, доводя человека до бессознательного состояния. Я хочу применить третью степень, но не нарушить закона. И буду рад, если при этом будет присутствовать представитель прессы.
  — Когда вы хотите начать?
  — Примерно через час.
  — А что ты думаешь об этом деле, Дуг?
  — Вы напечатали сообщение о костюме с пятнами крови, — задумчиво проговорил Селби. — Карр наверняка прочитал об этом, но ни слова мне не сказал. Он ничего не говорил об одежде.
  — Ну?
  — При обычных обстоятельствах адвокат, представляющий своего подзащитного, обратился бы ко мне с просьбой осмотреть одежду, попросил бы разрешения пригласить собственного криминалиста, чтобы проверить мои данные. Он узнал бы, что пуля «Питере» была роковой, и решил, что я не смогу обвинить Риббера.
  — А поскольку Карр этого не делает, ты думаешь о чем-то другом?
  — Конечно.
  — Может быть, он недооценивает тебя, Дуг, и полагает, что лучше все изложить перед судом присяжных?
  — Если даже так, он должен был бы узнать факты. Ему все же надо было осмотреть одежду.
  — Значит, ты думаешь, Дуг, что они уже… Селби кивнул.
  — Да, — сказал он. — Костюм мог быть осмотрен у него дома, прежде чем его подбросили в химчистку.
  — И он все знает?
  — Должно быть, да, — произнес Селби. — Другого объяснения я не нахожу.
  Сильвия вздохнула.
  — Черт возьми, Дуг, если бы тебе удалось втянуть его в это дело!..
  — Он замешан в нем, не иначе, и действует не только как адвокат Риббера. Здесь есть что-то еще, чего мы пока не знаем.
  — Ты веришь, что Риббер виновен?
  — Я не знаю, виновен он или нет, — нахмурился Селби, — но в труп, скорее всего, стрелял он. Только вот зачем он это сделал?..
  — Даже не могу себе представить, Дуг. Я верю, что Карр замешан.
  — Похоже, это какой-то трюк. Предположим все же, что Риббер стрелял в труп. Но с какой целью?
  — Чтобы запутать дело.
  — И защитить истинного убийцу.
  — Поэтому ты попытаешься вытянуть из него что-нибудь?
  — Да. Я хочу попробовать доказать, что именно он совершил убийство. И тогда, чтобы защитить себя, он скажет правду.
  — Ты думаешь, это дело рук Карра?
  — Пока не знаю.
  — Так через час мы идем к Рибберу?
  — Да.
  — Я буду там. Ты хочешь, чтобы я застенографировала весь допрос?
  — Нет. Только слушай и наблюдай за выражением его лица. Если он начнет говорить, я приглашу судебного стенографиста.
  — Хорошо. Я все поняла.
  Сильвия вышла из кабинета. Селби позвонил Брэндону и сказал, что у него к шерифу и Бобу Терри есть разговор.
  — Я хочу кое-что попробовать, Рекс, — заявил прокурор, когда они появились в его кабинете.
  — Что?
  — Третью степень.
  — Какую третью степень?
  — Психическую. Я хочу кое-что выяснить. Брэндон свернул сигарету.
  — Сомневаюсь, что ты что-нибудь узнаешь, Дуг, — сказал он. — Этот Риббер достаточно хитер и умеет держать язык за зубами.
  — Я знаю, но все-таки попытаюсь заставить его говорить. У меня есть план.
  — Вряд ли тебе удастся его осуществить.
  — Я хочу попросить у тебя пистолет 38-го калибра. «Смит-и-вессон», заряженный пулями «Питере», но без одного патрона.
  — Что-нибудь еще? — спросил Брэндон.
  — Да, — ответил Селби, поворачиваясь к Терри: — Как насчет снятия отпечатков?
  — Сделать-то можно, но у меня для этого недостаточно аппаратуры, — ответил Боб.
  — Вы знаете кого-нибудь, кто может это сделать?
  — Нет. А что вам нужно?
  — Я хочу перенести отпечатки Риббера на этот «смит-и-вессон».
  Брэндон нахмурился.
  — Я против.
  — Почему?
  — Это не даст желаемого эффекта. Рано или поздно выяснится, что отпечатки были подделаны. Если об этом узнают, будут неприятности. «Блейд» всегда готова напасть на тебя. Нет, не пойдет.
  — Я знаю, ты прав, — сказал Селби. — Но, черт возьми, Рекс, я думаю, что я на правильном пути и все же хочу попробовать.
  — Ты играешь с огнем, — предупредил Брэндон. Селби на мгновение задумался.
  — Послушайте, — вдруг оживился он. — Для неспециалиста все отпечатки одинаковы. Допустим, что на нем будут мои отпечатки, а? Вы сможете выдать их за отпечатки Риббера, Терри. Он поверит, что это так и есть.
  — Неплохо, — поддержал его Терри. — Если он не получит пистолет в свои руки и не будет рассматривать под микроскопом, то никакой разницы не увидит.
  — О’кей! — обрадовался Селби. — Давайте пистолет. Потом положите его в ящик, как вы это обычно делаете.
  — Обычно мы держим пистолеты с отпечатками в деревянной коробке.
  — Вот и хорошо. Давайте пистолет, я подержусь за рукоятку и через час встретимся в тюрьме. Сильвия Мартин тоже будет там.
  — А где Карр?
  — В Лос-Анджелесе.
  — Риббер не станет говорить без Карра.
  — Я и не хочу, чтобы он сразу начал говорить. Пусть начнет хотя бы думать.
  Час спустя Селби, Брэндон, Терри и Сильвия Мартин собрались в небольшом кабинете окружной тюрьмы. Терри держал в руках деревянный ящик, в котором лежал «смит-и-вессон» с отпечатками пальцев Селби.
  — Открыть его? — спросил Терри.
  — Пока не надо. Я скажу, когда это будет нужно.
  — Дуг, ты уверен, что не играешь на руку Карру? — спросил Брэндон.
  — Уверен. Потому что он никак не сможет воспользоваться этим. Я скорее прекращу это дело, чем предстану перед судом без доказательств.
  — Дуг, но если ты откажешься от дела, — сказала Сильвия, — они станут кричать, что ты испугался Карра, позволил убийце гулять на свободе, и твоя репутация будет подмочена.
  — Я знаю, но все же надеюсь вытащить козырную карту.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Все очень просто. Пит Риббер — не случайный преступник. Он профессионал. Абсолютно исключено, что после убийства он мог оставить рядом пистолет со своими отпечатками. Для человека с опытом Риббера это равносильно тому, чтобы на месте преступления оставить визитную карточку.
  — И что же? — спросила Сильвия.
  — Следовательно, — продолжал Селби, — найденный пистолет был приманкой для нас. Благодаря тому, что Ларкин взял его, мы можем действовать по-своему. В суде Карр наверняка использует это против меня.
  — Но почему он так рвется в суд, Дуг? Что он задумал?
  — Он рассчитывает на то, что мы не сможем предоставить суду достаточно доказательств и, следовательно, доказать вину Риббера. Присяжные его оправдают. Выйдя из зала суда, он будет смеяться над нами. И заявит, что виновен в этом убийстве, а мы ничего не сможем сделать, поскольку его оправдал суд.
  — Но он этого не сделает.
  — Я не уверен. А если сделает? Мы станем настоящим посмешищем.
  — Не могу себе этого представить.
  — А я могу, — сказал Селби. — Таков Карр. Он из тех адвокатов, которые ничем не брезгуют.
  — И что ты собираешься теперь делать? — спросила Сильвия.
  — Постараюсь спутать их планы. Я не могу явиться во вторник в суд без доказательств и просить присяжных наказать Риббера только потому, что считаю его виновным.
  — Но ведь не духи же оставили пистолет на месте преступления? — заметил Терри.
  — Конечно, — согласился Селби, — но они стирают следы, надевают перчатки и не оставляют пистолетов. Я совершенно уверен, что Риббер специально оставил отпечатки на пистолете, намеренно забыл его возле трупа для полиции.
  — Ты прав, сынок, — кивнул Брэндон.
  — Итак, начнем, — сказал Селби. — Помните, Боб, через пять минут вы войдете в кабинет.
  Селби повел их в комнату для допросов, где в обществе надзирателя их уже ждал Риббер.
  — Привет, Риббер! — сказал Селби. Тот криво усмехнулся.
  — В чем дело?
  — Мы хотим поговорить с вами.
  — Ну а я не хочу разговаривать с вами без своего адвоката. Вы знаете, где он, вот и позовите его сюда. Я буду говорить только в его присутствии.
  — Но на несколько формальных вопросов вы же можете ответить? — спросил Селби.
  Риббер рассмеялся.
  — Знаю я вашу формальность! Вы, наверно, думаете, что я только вчера появился на свет. Зовите адвоката! Он для того и существует.
  — Да, он хороший адвокат.
  — Разумеется.
  — Хитрый, ловкий, проницательный.
  — Ну и что же?
  — Он производит впечатление человека, который думает, прежде чем что-нибудь сделать.
  Риббер подозрительно уставился на Селби.
  — Если у вас есть что сказать, говорите.
  — Вы достаточно умный парень, — сказал Селби.
  — Да?
  — Ага. И этим вы мне нравитесь.
  — Но я достаточно умен, чтобы молчать. Это-то вам вряд ли понравится.
  — Вы не знаете, будет ли Карр представлять миссис Артрим?
  — Спросите его самого об этом.
  — Я думал, вы знаете. У нее достаточно денег.
  — И что?
  — Однажды я услышал прекрасную историю, — спокойно продолжал Селби. — Двое мужчин рассуждали о чувствах повешенных. Они перекинули веревку через стропила. Один из них встал на стул, накинул себе петлю на шею и, держа в руках второй ее конец, подтянул себя на пару дюймов от стула, а второй стоял и смотрел. Потом первый парень отпустил веревку и рассказал приятелю о своих ощущениях. «А теперь попробуй ты». Его приятель надел петлю на шею и подтянул себя. А в это время друг выбил из-под его ног стул.
  — Ну? — заинтересованно спросил Риббер.
  — Друг сидел и читал газету. А перед уходом подставил стул под ноги приятеля. Но тому он уже больше не пригодился. Коронер признал самоубийство.
  — Ну? — Голос Риббера дрогнул.
  — Это все, — сказал Селби. — Самоубийство.
  — Кретины! — неожиданно заорал Риббер. — Зачем вы рассказываете мне эту сказку? Если хотите, чтобы я отвечал на вопросы, позовите Карра. Не позовете — можете убираться ко всем чертям!
  — Из этого рассказа вытекает мораль, Пит, — не обращая внимания на его крики, продолжал Селби. — Никогда не суй добровольно голову в петлю.
  — Убирайтесь отсюда!
  — Теперь об этом деле, — как ни в чем не бывало говорил Селби. — Одна вещь сразу показалась мне подозрительной. Я сказал себе, что для такого парня, как Риббер, неестественно оставлять на месте убийства пистолет со своими отпечатками. Ну, я и подумал, что парень мог пойти на такой шаг, чтобы защитить кого-то другого. И заодно устроить ловушку. Но зачем? Я стал продолжать расследование, Пит. И понял… нашел.
  — Что вы нашли? — завопил Риббер. — Вы ничего не нашли!
  — Пит, вы будете удивлены, узнав, что я обнаружил. Я не мог примириться с мыслью, что вы забыли возле Тал-мена пистолет со своими отпечатками. Ваш друг умер до того, как пуля «Винчестер» попала в него. И внезапно я все понял. Не стану до суда рассказывать вам, что я подумал. А сегодня утром я нашел еще одно доказательство. Правда, я еще не мог всего понять. Но потом вспомнил рассказ о двух друзьях и начал смеяться. Я пошел к своему другу шерифу и сказал ему: «Рекс, а не похоже ли, что Пит Риббер добровольно сунул голову в петлю, а кто-то другой вышибает из-под его ног стул?» Я же вам рассказал о результате опыта двух друзей. Конечно, я не могу этого допустить. Люди должны знать, кто убил Талмена. А человек, которого повесят, автоматически становится убийцей.
  — Болтаете, болтаете, — пробормотал Риббер. Открылась дверь, и вошел Терри.
  — Вот он, — сказал Боб.
  — Вы нашли его? — воскликнул Селби.
  — Да.
  — Пули «Питере»?
  — Да.
  — А отпечатки?
  — Есть. — Терри открыл деревянную коробку и достал пистолет.
  — Вы нашли его там, где я сказал?
  — Да.
  — Давайте скорее.
  Казалось, никто не обращал внимания на Риббера, все смотрели на пистолет. Риббер достал платок и вытирал вспотевший лоб. Селби вынул из кармана и протянул Бобу карточку. Тот тщательно осмотрел ее.
  — О’кей, — сказал он. — Отпечатки те же самые.
  Брэндон подошел к двери, открыл ее и крикнул, чтобы принесли карточку с отпечатками Риббера, которые сняли в тюрьме.
  — Только ничего не говорите, Боб, — прошептал Селби. — Смотрите внимательно и молчите.
  Терри взял карточку у шерифа, осмотрел ее.
  — Все верно, — подтвердил он. — Куда это отнести, мистер Селби?
  — Положите в сейф шерифа. Все эти карточки с отпечатками, оружие, данные Гауминса должны лежать вместе. Гауминсу скажите, чтобы еще раз все внимательно проверил. Вы поняли?
  Терри кивнул, убрал пистолет в ящик и вышел. Селби достал из кармана трубку и хмуро посмотрел на Риббера.
  — Ну, Пит, — вздохнул он, — будь я проклят, если что-нибудь знаю. Но для присяжных этого будет достаточно.
  — Умные вы парни, — сказал Риббер, — ой какие умные!
  Селби засмеялся.
  — Да, мы умные.
  Они вышли из кабинета и захлопнули за собой дверь. Риббер вытер со лба пот.
  — Все в порядке, Рекс, — говорил Селби. — Теперь яйцо у нас, и мы положили его в инкубатор. Посмотрим, что вылупится.
  — Вылупится? — переспросил шериф. — Какого же цыпленка ты ждешь?
  — Я и сам не знаю, но что-то вылупится.
  — Обязательно, — сказала Сильвия. — Я уверена. Видел бы ты его лицо, когда рассказывал о двух друзьях.
  — Я боялся, что он разгадает мой план.
  — Теперь он наверняка заволнуется.
  — Пока ему нечего беспокоиться, — произнес Селби. — Мы нашли пистолет с его отпечатками. Все вышло по плану.
  — Но что это даст, Дуг?
  Селби пожал плечами.
  — Я думаю, мы на верном пути, но пока не знаю, что нас ожидает.
  — Тебе не кажется, что нам лучше вернуться и спросить об этом его самого? — задал вопрос Брэндон.
  — Нет, — ответил Селби. — Пусть побудет в одиночестве, но понаблюдать за ним надо, Рекс.
  — А если он вызовет Карра? Он-то ведь сразу все поймет и обвинит тебя в третьей степени. Что тогда?
  — Он слишком умен. Мы же не пытались заставить его говорить. Что это за третья степень, которая не развязывает преступнику язык?
  — Но, по-моему, все же лучше, чтобы Карр не разговаривал с ним.
  — Я не уверен. Карр умен и лишь посмеется надо всем этим. А Риббер все равно проведет бессонную ночь. Риббер тоже знает, что Карр умен.
  Шериф засмеялся.
  — Он будет думать, а нам скажут, что он храпел всю ночь.
  — Надо найти какую-нибудь шляпу, Рекс, по его размеру, — сказал Селби. — Часов в десять вечера к нему надо прислать ребят, чтобы они примерили ее. Лучше всего взять черную шляпу с пятнами крови. Причем пусть его вызовут из камеры для примерки, а потом опять отправят туда. А после полуночи надо проделать такой же трюк с перчаткой на правую руку. Держу пари, что после всего этого он не заснет.
  — Но, — запротестовал Брэндон, — допустим, что он убийца. Значит, знает, как это было сделано и когда, где была шляпа и была ли вообще, где были перчатки и что он с ними сделал.
  — Верно. Но он подумает, что нам эти улики выдал Карр.
  — Черт возьми, — усмехнулся Брэндон. — Ты здорово все продумал.
  — Хуже всего, Дуг, — сказала Сильвия, — если Карр догадается, что ты хочешь сделать, и предупредит Риббера.
  Селби обнял ее за плечи.
  — Все будет в порядке, — успокоил он.
  — Что ты собираешься делать, Дуг?
  — Рассказать ему.
  — Ты сумасшедший, Дуг!
  — Он безумен, как лиса, — с восхищением сказал Брэндон.
  — Но я не понимаю, Дуг.
  — Если я расскажу Карру о наших намерениях, он, естественно, предупредит своего клиента, — сказал Селби.
  — Конечно.
  — И поскольку это правда, — продолжал Селби, — Карр расскажет Рибберу все, что узнает от меня. Иначе говоря, он повторит Рибберу все целиком.
  — Ну и что? — спросила Сильвия.
  — Все, что я хочу, это напомнить Рибберу, что его подсунули вместо другого. Если то, что я скажу Карру, прозвучит достаточно убедительно, и Карр расскажет об этом Рибберу, то последний начнет думать, что Карр лжет. Ведь Риббер знает, что Карр специалист по перекрестным допросам.
  — Дуг, это звучит безумно, — произнесла Сильвия. — Это уже не третья степень. Это четвертая…
  Глава 13
  Селби ходил взад и вперед по кабинету. На его столе лежала крупномасштабная карта. Вокруг Мэдисона разноцветными чернилами было проведено несколько концентрических окружностей. Они были на расстоянии сорока двух, трех, четырех и сорока пяти миль от центра. В здании было тихо. Все уже ушли. Неожиданно он услышал звук приближающихся шагов. Прокурор быстро свернул карту и убрал ее в ящик стола. Раздался стук. Когда Селби открыл дверь, то на пороге увидел Карра. Тот дружелюбно улыбался.
  — Вы поздно задерживаетесь на работе, — сказал он.
  — Входите, — пригласил Селби.
  — Спасибо, — поблагодарил Карр. — Я случайно встретил привратника, и он сказал, что вы здесь.
  Селби кивнул.
  — Надеюсь, я вам не помешал?
  — Нет.
  Карр уселся в кресло.
  — Что вы пытались выжать из моего клиента? — спросил он.
  — Вы имеете в виду Риббера?
  — Конечно. Селби усмехнулся.
  — Пытался применить третью степень, — сказал он.
  — Я не знал, что вы сочтете это возможным, — заметил Карр.
  — Я считаю возможным все, что приводит к торжеству правды.
  — Судя по словам Риббера, это, скорее, искажение правды.
  — Возможно. Человек пытается разгадать тайну убийства и применяет методы, которые, по его мнению, помогут отыскать истину.
  — Лично мне вряд ли понравились бы подобные методы.
  — Возможно, — согласился Селби.
  — Послушайте, Селби. Вы прекрасный человек. Я не хочу связываться с вами, но в разговоре с Риббером вы слишком далеко зашли, сказав ему, что я позволю повесить его.
  Селби удивленно поднял брови.
  — Разве я ему говорил об этом?
  — Так он передал ваши слова. Конечно, вы преподнесли ему это в форме притчи, но суть-то от этого не меняется.
  — Напрасно вы так думаете, Карр. Я вообще не упоминал вашего имени.
  — Что вы хотите узнать, скажите откровенно.
  — Слушайте, Карр, — произнес Селби. — Вы представляете вашего клиента. И естественно, считаете, что он невиновен.
  Карр настороженно посмотрел на прокурора.
  — И что же? — спросил он.
  — Тогда возникает вопрос: если не он, то кто? Я не могу поверить, что такой умный человек, как Риббер, убив, оставил на месте преступления пистолет с отпечатками пальцев.
  — И я не могу, — согласился Карр.
  — Значит, единственный вывод, который можно сделать, это тот, что Риббер стрелял в труп.
  — Я надеялся, что вы догадаетесь об этом раньше.
  — Я и догадался.
  — Так вы закрываете дело? — с надеждой спросил Карр.
  — Не знаю, — ответил Селби. — Мне кажется, вы упустили один очень важный факт.
  — Какой именно?
  — Если Риббер стрелял в труп, то зачем он это сделал? Естественно, чтобы спасти кого-то. Кто же этот неизвестный? Вероятно, истинный преступник. Следовательно, если мы сможем найти человека, которого защищает Риббер, мы найдем и убийцу.
  — Понимаю, — уклончиво сказал Карр.
  — Значит, — продолжал Селби, — нам надо использовать психологическую третью степень. Необходимо заставить его думать, что человек, которого он защищает, может бросить его на произвол судьбы. Я хотел, чтобы он думал, будто у нас есть новые данные.
  Глаза Карра заблестели.
  — Значит, новых данных вы не нашли? — спросил он. Селби засмеялся.
  — Конечно нет. Мы подумали, что сможем одурачить Риббера, но вас-то одурачить не удастся, поэтому я вам все и рассказываю.
  — А этот пистолет ничего не означает?
  — Абсолютно ничего. Это пистолет шерифа.
  — А как насчет отпечатков?
  — Ну, это ерунда, — осторожно ответил Селби.
  — Выходит, что это были отпечатки не Риббера?
  — Нет, не его, — нерешительно сказал Селби. Карр закурил сигару. Несмотря на кажущуюся самоуверенность, он был немного смущен.
  — Я думаю, — начал Селби, — мы должны как-то договориться. Карр, если ваш клиент невиновен, то в ваших же интересах сообщить нам факты.
  — Естественно.
  — И в интересах вашего клиента вы должны помочь нам найти человека, которого он защищает, потому что этот человек настоящий убийца.
  — Понимаю.
  — Если вы нам поможете, мы поймаем убийцу и закроем дело против вашего клиента.
  — Что я должен сделать? — спросил Карр.
  — За ночь, я думаю, мы получим еще некоторые факты, которые подействуют на Риббера. Мы не знаем, что случилось, а он знает. Если мы, располагая данными, начнем действовать, Риббер поймет, что нам многое известно, и ему придется раскрыть свои карты.
  Карр молчал.
  — Дальше, — продолжал Селби, — если вы сможете повидать вашего клиента, скажите ему, что уверены в его невиновности, но что он кого-то защищает. Пусть он вам расскажет.
  — Зачем мне нужно, чтобы он все рассказал?
  — Вы не поняли? — спокойно спросил Селби. — Тогда мы сможем прекратить дело против него.
  — Если вы думаете, что он невиновен, почему хотите продолжать расследование дела, а не закрыть его?
  — Мы не можем действовать таким путем. Вы разве не читали передовую «Блейд»?
  Карр отрицательно покачал головой. Селби протянул ему газету.
  — Вот прекрасный пример пропаганды, — сказал он. — Редактор пишет, что «Блейд» настроена против меня лишь из политических соображений, что мне иногда необычайно везет и что на примере дела Питера Риббера избирателям видно, как успешно я веду борьбу с одним из лучших адвокатов. Если мне удастся добиться осуждения Риббера, это будет означать, что мне не только везет. Если же я не справлюсь с делом, это будет свидетельствовать о моей незрелости, недостаточности опыта и о том, что графству нужен другой прокурор.
  — Да, это верно.
  — Таковы факты. Как уже сказал, я не верю, что Риббер мог оставить пистолет со своими отпечатками. Не думаю, что пуля, которую он выпустил в тело Талмена, была смертельной. Я говорю вам это, потому что хочу работать вместе с вами.
  Карр молчал.
  — Если вы намекнете Рибберу, что мы вышли на верный след и, вероятно, знаем о том, кого он защищает, это может нам помочь. Если вы убедите Риббера чистосердечно признаться — это будет совсем хорошо. Вы можете сказать, что об этом человеке все равно станет известно на перекрестном допросе.
  — Вы думаете, что на перекрестном допросе он выдаст того, кого защищает? — спросил Карр.
  — Я не знаю, но хочу, чтобы Риббер подумал об этом. Естественно, нет причины не устраивать перекрестного допроса. Риббер арестован за убийство. Все доказательства против него. Если не хватит доказательств по обвинению его в убийстве первой степени, придется устроить ему перекрестный допрос. Настоящий убийца все равно будет найден.
  — Но когда это случится, Риббер уже признается.
  — Да, но кто ему поверит? Риббер — рецидивист. Если он не убивал Талмена, то, несомненно, стрелял в его тело. Не надо будет искать особых доказательств против него. Все будет выглядеть как попытка ввести в заблуждение суд. Его приведут к присяге, и он расскажет свою историю, а потом ему придется отречься от нее и его обвинят в нарушении клятвы. А это настроит против него присяжных.
  — Понимаю, — сказал Карр. Селби откинулся на спинку стула.
  — Могу я считать, что мы с вами договорились? — спросил он.
  — Я подумаю, — ответил непроницаемый Карр.
  Он встал и направился к двери. Но на полпути остановился и обернулся.
  — Я понял, что должен делать, — хмуро произнес он и вышел.
  Сидя в своем кабинете, Селби слышал удаляющиеся шаги Карра. Пройдя половину коридора, Карр остановился, потом двинулся дальше.
  Селби снял трубку и позвонил в «Кларион».
  — Что нового, Дуг? — поинтересовалась Сильвия, услышав голос Селби.
  — Ничего, — ответил Селби. — Только что у меня был Карр.
  — Что он сказал?
  — Он говорил мало, и перед уходом ему пришлось задуматься. Он не понял, веду ли я игру или я проще, чем он думает. По-моему, он обеспокоен.
  — Что его беспокоит?
  — Риббер. Вряд ли у них с Риббером состоялся приятный разговор.
  — Он давно был в тюрьме?
  Селби посмотрел на часы.
  — Три часа назад.
  — И после этого решил поговорить с тобой?
  — Да. А пока он был в тюрьме, заместитель шерифа успел посмотреть показания спидометра. Позже мне станет известно еще одно показание.
  — Я думаю, Дуг, ты на верном пути. Мне кажется, тебе удастся обнаружить слабое звено в его обороне.
  — Если Риббер подумает, что Карр собирается устроить перекрестный допрос, он испугается, а если начнет бояться — значит, заговорит. Я буду держать тебя в курсе, — пообещал Селби.
  — До свидания, Дуг, желаю удачи.
  — Селби положил трубку, достал карту, расстелил ее на столе и начал внимательно изучать.
  Прошел час. Селби сделал несколько пометок в блокноте. Вдруг зазвонил телефон. Прокурор снял трубку и услышал голос Брэндона.
  — Дуг, сынок, тебе надо побыстрее приехать, — сказал шериф.
  — Куда?
  — К Рибберу. Он вроде собирается расколоться. Карр разговаривал с ним, затем направился к тебе, снова вернулся к Рибберу. Потом сел в машину и уехал. Мы наблюдали за Риббером. Он лежал на койке, не спал. Иногда начинал бегать по камере… Когда начал засыпать, мы разбудили его. Он готов.
  — Что случилось? — спросил Селби с интересом.
  — Он начал орать, что все это блеф, что мы его обманываем и хотим запутать. Я засмеялся и сказал, что он сошел с ума. Кричал, что ты его хочешь посадить, но он не дурак и не собирается вешать на себя чужое дело.
  — А ты? Брэндон усмехнулся.
  — А я сидел и смотрел на него. Потом спросил: «Пит, вам это сообщил адвокат?» «Да», — крикнул он. Я сказал: «Пит, я могу позвать Дуга Селби. Поговорите с ним. Он хороший парень, и если вы считаете, что он такой дурак, чтобы раскрыть свои карты вашему адвокату, то вы ошибаетесь».
  — Как он это воспринял?
  — Ну, очевидно, он подумал то же самое. Перед тем как отпустить его, я сказал: «Вы поняли, что рассказал Селби о друзьях?» Ну, тут он совсем взбеленился. Чуть с ума не сошел.
  — Прекрасно, — сказал Селби. — Пусть ложится спать, а потом сунь ему перчатку. Ты смотрел спидометр?
  — Да. Шестнадцать тысяч триста пять миль.
  — Мы поймаем Карра. Он был у меня. Думаю, ему придется поломать голову. Уходя, он остановился по дороге и нерешительно топтался на месте. Я боялся, что Карр не расскажет Рибберу о нашем разговоре.
  Теперь все в порядке. Он боится перекрестного допроса.
  — Держи меня в курсе, Рекс. Я пока побуду в кабинете и еще посмотрю карту.
  — Хорошо, Дуг. Теперь главное — не споткнуться.
  — Да.
  Селби положил трубку. Он подумал немного, потом позвонил Карру. К телефону подошла миссис Фермал.
  — Миссис Фермал, это Селби. Карр дома?
  — Нет.
  — Когда он вернется, пожалуйста, посмотрите показания его спидометра и позвоните мне.
  — Хорошо, мистер Селби. Я все сделаю.
  Селби поблагодарил ее, положил трубку и снова склонился над картой. Прошло еще часа два, прежде чем позвонил Брэндон.
  — Мы дали померить ему перчатку, Дуг, — сказал Брэндон. — Он твердил, — что перчатка ему мала, и с трудом натянул ее.
  — Как он ведет себя?
  — Нервничает. Болтает без умолку. Я сообщил ему, что дело будет слушаться во вторник. «Карр ужасно торопится провернуть ваше дело», — сказал я ему. «Конечно, он знает, что меня оправдают. Он хочет вытащить меня отсюда», — ответил он.
  — А ты что сказал?
  — Я только усмехнулся. А потом сказал: «Может быть, он хочет, чтобы вы побыстрее оказались на стуле, Пит?»
  — А он?
  — Он чуть не умер на месте. Потом пробурчал, что освободит стул для другого. Я решил промолчать и отправил его спать.
  — Слушай, Рекс, может быть, позже он заговорит. Тогда скажи ему, что тебя это не интересует. Скажи, что его обвиняют в убийстве первой степени и тебе не нужна его исповедь… Потом уходи. Он начнет звать тебя, но ты тверди, что тебя его исповедь не интересует.
  — О’кей, Дуг. Сделаю.
  — Хорошо, и держи меня в курсе.
  Он положил трубку, но телефон тут же зазвонил. Это была миссис Фермал.
  — Мистер Селби?
  — Да.
  — Я посмотрела показания спидометра.
  — Что там?
  — Шестнадцать тысяч триста девяносто пять миль, — ответила она.
  Селби прикинул, что, выйдя из тюрьмы, Карр наездил ровно 90 миль.
  — Миссис Фермал, — попросил Селби, — вы можете взять на кухне нож, спуститься в гараж и немного поскрести по крылу? Может быть, вам удастся собрать немного пыли со следами нефти или бензина. Если у вас что-нибудь получится, позвоните мне.
  — Я немного выжду, чтобы меня никто не заметил, — сказала она.
  — Я буду ждать вашего звонка.
  — Хорошо.
  Через десять минут она позвонила.
  — Все в порядке. Да. Это… — Связь оборвалась. Селби ждал, но звонка все не было. Тогда он набрал номер Брэндона.
  — Рекс, забудь на время Риббера, — сказал он. — Приезжай. Мне нужна твоя помощь.
  Брэндон пообещал сейчас же приехать. Потом Селби позвонил Сильвии Мартин и попросил ее принять участие в совещании.
  Когда они собрались в кабинете Селби, прокурор достал карту и разложил ее на столе. Он рассказал им о своих догадках.
  — Человек должен был избавиться от трупа, — начал он. — Старая истина гласит, что преступник возвращается на место преступления. Однако это не значит, что убийца возвращается на место захоронения своей жертвы. Если учесть имеющиеся у нас предположения, мы получим круг радиусом в сорок пять миль вокруг Мэдисона. В этом радиусе и надо искать труп. Возможно, он спрятан в горной хижине, а может быть, и в пустыне. Но суть моей теории — в другом. Большая часть почвы в этом районе состоит из гранита. Остальная же частично содержит жирную глину с речным гравием. Это район в радиусе сорока трех миль от Мэдисона. Видите, этот круг охватывает только городок Эль-Бокано. — Он помолчал и продолжил: — Думаю, мы что-то просмотрели. Я полагаю, это что-то находится в Эль-Бокано. Заметьте следующее. Автодорожная служба знает обо всех дорогах в окрестностях, где есть объезды, где производится ремонт дорог. Они сообщают, что в радиусе сорока пяти миль нет объездов, которые бы оставляли на покрышках следы нефти. Я считаю, то, что мы ищем, мы можем найти в Эль-Бокано.
  Брэндон кивнул.
  — О’кей, Дуг. Моя машина стоит внизу.
  — Поехали! — Сильвия Мартин вскочила на ноги. Селби сложил карту, убрал ее в ящик стола и погасил в кабинете свет.
  Глава 14
  Машина на большой скорости влетела в Эль-Бокано.
  — Куда дальше, Дуг? — спросил Брэндон.
  — Сначала лучше в полицию, — ответил Селби. Брэндон кивнул. Управление городской полиции они нашли не сразу. Дежурный сержант предложил им сесть, проверил документы и спросил, чем может помочь.
  — Мы расследуем одно дело, — пояснил Селби. — Имеющиеся у нас данные говорят о том, что где-то здесь должна быть недавно заасфальтированная дорога.
  — Здесь нет ни одной дороги, которую бы недавно асфальтировали, — сказал сержант.
  Селби разочарованно посмотрел на него.
  — Вы это точно знаете?
  — Да.
  Селби задумался, потом достал трубку, набил ее табаком и с улыбкой посмотрел на Сильвию.
  — Подождите, — вдруг вспомнил сержант. — Здесь недавно вели небольшую дорогу к кемпингу. Ее и дорогой-то нельзя назвать. Всего каких-нибудь сотня футов. Ее-то и асфальтировали. Вас это устроит?
  — Возможно, — отозвался Селби. — Надо ее осмотреть.
  — Я пошлю с вами кого-нибудь из ребят, — сказал сержант, берясь за телефонную трубку.
  Через минуту в комнату вошел мужчина.
  — Инспектор Дженкинс, — представил вошедшего сержант. Повернувшись к нему, он спросил: — Бил, ты не хочешь прогуляться до кемпинга? У них есть дело.
  — Прямо сейчас? — спросил Дженкинс.
  — Да, — сказал Селби.
  — Ну ладно, — охотно согласился Дженкинс.
  Они пошли к машине. Дженкинс сел впереди, рядом с Брэндоном, а Селби с Сильвией — сзади. Следуя указаниям Дженкинса, шериф быстро гнал машину. Вскоре они свернули на дорогу со свежим асфальтовым покрытием.
  — Вот отсюда, скорее всего, и была та грязь, которую мы обнаружили на машине, — сказал Селби.
  Впереди виднелась табличка с надписью: «Оук Гров Трейлер Кем».
  — Мы приехали, — сообщил Дженкинс. — Управляющий живет в первом домике. Разбудим его?
  — Да, — ответил Селби.
  Они вышли из машины. Дженкинс подошел к домику и позвонил.
  — Мест нет, — ответил чей-то голос.
  — Это Дженкинс из управления полиции. — Он замолчал, увидев предостерегающий жест Селби.
  — Потише, — предупредил Селби. — Кто там?
  — Дженкинс.
  — Я вас не знаю.
  — Подумайте как следует, — настаивал Дженкинс. — Вставайте побыстрее. Мы по важному делу.
  Послышалось шлепанье босых ног, и дверь открылась.
  — Это полиция, — тихо сказал Дженкинс. — Я из управления. А это шериф и окружной прокурор Мэдисона. Они хотят задать вам несколько вопросов.
  Глубоко запавшие глаза оглядели их и остановились на Сильвии. Потом управляющий осмотрел свою пижаму.
  — Хорошо, — произнес он. — Что вам нужно?
  — У вас останавливался мужчина, — заговорил Селби. — Возможно, с ним была женщина. Или она приезжала одна. Это было на прошлой неделе. Ей около тридцати, черные волосы, темные глаза, хорошая фигура. У нее «кадиллак».
  — Понял, — кивнул управляющий. — Вы имеете в виду Фрэнка Нила и его даму.
  — Где он?
  — Здесь, в дальнем конце кемпинга, под навесом.
  — Это, видимо, тот, кого мы ищем, — сказал Селби. — Покажите нам это место.
  — Идите сами. Я не хочу вмешиваться в это дело. Он еще подумает, что я много болтаю.
  — Да, лучше помалкивайте, — посоветовал Дженкинс. — Только укажите место.
  — Сейчас я возьму фонарь, — сказал управляющий. — У меня…
  — Не стоит, — вмешался Брэндон. — У нас есть свой.
  — Хорошо.
  И маленькая группа двинулась вперед.
  — Постучите, — приказал Селби, когда они подошли к домику.
  Управляющий постучал. Ответа не последовало. Он толкнул дверь, и она открылась.
  В постели никого не было, но на спинке стула висел мужской пиджак. Возле кровати стояли ботинки. Брэндон потрогал постель.
  — Еще теплая.
  — Он услышал слова Дженкинса, — догадался Селби. — Быстрее, Рекс, надо все осмотреть. Пойдемте, Дженкинс, мы еще вернемся сюда.
  — Там дальше — забор, — показал рукой управляющий. — А возле него свалены банки и всякий хлам..
  Брэндон протянул Селби фонарь.
  — Возьми, Дуг, мне он не нужен. Я присоединюсь к вам позже, если не найду его.
  — Сильвия, оставайся здесь и смотри. Пошли, Дженкинс.
  Они внимательно осматривали все дорожки.
  — Видите следы шлепанцев, Дженкинс? — спросил Селби. — Мы на правильном пути.
  Они прошли ярдов тридцать. Селби резко остановился и выключил фонарь.
  — Слышите?
  Зазвенели жестяные банки — видимо, человек попал в кучу мусора и пытался выбраться оттуда.
  Дженкинс достал пистолет. Селби резко свистнул. Брэндон и Сильвия подбежали к нему…
  — Пусто, — сообщил Брэндон.
  Селби включил фонарь, яркий луч осветил все вокруг.
  — Побежали, — скомандовал он.
  Он кинулся в темноту, к берегу реки. Вдали была видна чья-то темная фигура. Селби услышал звук, напоминающий шлепнувшийся на пол пудинг. Ноги увязали в песке. Дженкинс упал. Вспышка. Звук выстрела. Прохладный ветерок возле правого уха Селби.
  Затем наступила тишина. Селби схватил Сильвию за руку.
  — Стой тут, Сильвия.
  Она вырвалась.
  — Не дури, Дуг. Тебе там делать нечего. У тебя же нет оружия, — крикнул Брэндон.
  — Отпусти меня! — сказала Сильвия, но он продолжал крепко держать ее.
  Селби смутно видел впереди фигуру Брэндона. Он старался заставить Сильвию вернуться обратно.
  — Я ненавижу тебя! — кричала она, но он все равно не отпускал ее.
  Брэндон был где-то впереди. Позади Селби сопел Дженкинс.
  — Отпусти меня! — зло выпалила Сильвия.
  — У меня нет времени уговаривать тебя. Стой здесь. Я и так из-за тебя не смог побежать за Рексом.
  Селби бросился в темноту. Выстрелов больше не было. Через некоторое время в десяти ярдах справа мелькнула вспышка.
  — Шериф, где вы? — услышал он голос Сильвии. Ответа не последовало. Селби задержал дыхание. Ему послышался хруст песка. Затем он увидел чей-то силуэт. В этот момент Дженкинс попытался встать, и фигура тут же исчезла. Селби пригнулся. Человек уходил влево. Селби бросился за ним. Человек споткнулся, потом резко ускорил шаг. Правую руку он держал перед собой. Селби еще прошел вперед. Фигура двинулась в его направлении. Сделав три шага, человек ощутил его присутствие и резко остановился. Селби уже ничего не видел, но знал, что пистолет направлен в его сторону.
  — Стой! — тихо приказал Селби.
  Его голос гулко разнесся в тишине. И тут же раздался выстрел, затем еще один. Селби кинулся на человека. Они молча боролись. Мужчина был силен. Селби чувствовал тяжесть его тела. Он открыл рот, чтобы набрать побольше воздуха, но тут же получил сильный удар. Песок попал в рот. Ему с трудом удалось ослабить хватку, незнакомца и нанести ему ответный удар. Голова противника качнулась назад. Селби попытался подмять его под себя, но оказался на земле сам, а человек продолжал с силой наносить удары…
  — Сильвия, светите сюда! — послышался голос Брэндона.
  Щелкнули наручники.
  Селби почувствовал, как мягкие женские руки обняли его.
  — Дорогой мой, ты ранен?
  Селби достал из кармана платок и стал вытирать лицо.
  — Он собрался бежать к нашей машине, — пробормотал прокурор. — Он рассчитывал удрать на ней…
  — Где фонарь?
  — Простите, Рекс, — сказала Сильвия.
  Она дрожала. Через некоторое время она справилась с собой и включила фонарь.
  — Кто этот дьявол? — спросил Брэндон.
  — Если я не ошибаюсь, — произнес Селби, — это Джеймс Артрим, за которого страховая компания выплатила полмиллиона.
  Со стороны кемпинга послышались голоса, крик женщины, звук сирены.
  — Эй, вы, сукины дети! — закричал мужчина. — Отпустите меня. Я все равно ничего не скажу, ни слова.
  — Заткнись, здесь женщина! — оборвал его Брэндон и, повернувшись к Селби, сказал: — Вы оставайтесь здесь, а я пойду взгляну на Дженкинса.
  Шериф вскоре вернулся огорченный.
  — Ладно, везите меня в Мэдисон, — злорадно ухмыльнулся Артрим. — Посмотрим, что будет.
  — Вам нечего делать в Мэдисоне, — отрезал шериф. — Вас отправят в тюрьму. А потом будут судить за убийство полицейского. Если вам удастся отвертеться от смертной казни здесь, мы будем ждать вас в Мэдисоне.
  Глава 15
  По дороге в Мэдисон Селби продолжал рассуждать о деле.
  — Теперь мы можем связать воедино обман страховой компании, который устроила миссис Артрим и этот человек, которого она выдавала за своего свекра, а на самом деле это ее муж, — сказал он. — Дело будет слушаться в местном суде, потому что преступление совершено здесь. Артрима здесь, в Эль-Бокано, приговорят к смерти. Когда это случится, может выясниться и тайна смерти Мортона Талмена. А Риббер пусть пока посидит в тюрьме. Мы еще не установили связи между этими делами. И вообще мы еще очень мало знаем.
  — Сдается мне, Дуг, — сказал Брэндон, — что, когда заговорит Артрим или Риббер, мы сможем взять Карра по обвинению в убийстве первой степени.
  — Возможно, — согласился Селби. — Приедем — поговорим обо всем.
  — Дуг, ты позволишь Карру представлять Артрима в этом деле? — спросила Сильвия.
  — Я думаю, он сам этого захочет. Он, конечно, скажет, что Артрим не знал, что мы из полиции, и принял нас за налетчиков, что стрелял в воздух, а не в нас, и не имел понятия, в кого попала пуля.
  — Так он сможет заставить суд поверить в это, — выпалила Сильвия. — Прости, Дуг, что я ударила тебя. Не ты один хотел участвовать в погоне. Я тоже имею право на риск.
  — Но тебя могли убить.
  — Тебя тоже.
  — Ты же женщина.
  — Вот как! А я думала, что ты смотришь на меня, как на часть механизма, который печатает газеты.
  — Не глупи. — Селби взял ее за руку. — Ты слишком многое сообщила по телефону в редакцию. — Селби нахмурился. — Там может быть что-нибудь такое, что до поры до времени нельзя будет печатать, — сказал он. — К тому времени…
  — Брось, Дуг. Когда это будет опубликовано, ты все закончишь.
  Они подъехали к тюрьме.
  — Приведите Риббера, да побыстрее, — приказал Селби надзирателю. Он повернулся к Сильвии: — Ты умеешь стенографировать?
  — Да, — ответила она.
  Они зашли в комнату для свиданий. Было слышно, как где-то внутри тюрьмы щелкнул ключ, хлопнула стальная дверь. Потом послышался крик Риббера.
  — Какого черта? Играете? Я думаю…
  Голоса смолкли. Брэндон повернулся к Селби и подмигнул ему. Через несколько секунд в комнату ввели Питера Риббера.
  — Снова вы, суки? Хотите, чтобы я удавился на галстуке?
  Брэндон схватил Риббера за шиворот и, встряхнув его, бросил в кресло.
  — Сидите и не болтайте лишнего, — предупредил он. — Здесь присутствует дама.
  — Хорошо, — согласился Риббер, — я вообще ничего не буду говорить.
  — Сначала я вам кое-что скажу, — начал Селби.
  — Валяйте, — согласился Риббер.
  — Слушайте, Риббер, — произнес Селби. — Я хочу дать вам возможность избежать газовой камеры. Не думаю, что вам хочется сидеть там, слушать шипение газа и видеть через стекло любопытные глаза, устремленные на вас.
  Риббер молчал. Через некоторое время он заговорил:
  — Не старайтесь запугать меня. И не такие, как вы, пытались сделать это, но ничего из этого не вышло.
  — Хотите быть дураком — пожалуйста, это ваше право.
  — Ради Христа, разрешите мне поспать. Только не будите меня каждые два часа, сообщая разную чепуху.
  — У нас есть пистолет 38-го калибра, из которого прострелили костюм Талмена. Человек убил полицейского, прежде чем его взяли. Этот парень скрывался в Эль-Бокано. Его имя — Джеймс Артрим. Он и его жена получили по страховке полмиллиона долларов. Вам интересно узнать, как мы поймали его?
  — Нет. — Риббер сжал губы.
  Селби, как будто не обращая внимания на его слова, продолжал:
  — Отсюда до Эль-Бокано и обратно девяносто миль. Мы заметили, что в ночь исчезновения мистера Фрэнка Артрима на спидометре машины миссис Артрим было как раз девяносто миль. На крыльях ее машины были обнаружены следы от свежеасфальтированной дороги. В сорока пяти милях от Мэдисона, рядом с Эль-Бокано, мы нашли кемпинг, к которому недавно проложили асфальтированную дорогу.
  — А я какое имею к этому отношение? — вызывающе бросил Риббер.
  — Сейчас узнаете, — сказал Селби. — Мы хорошо подготовились, Риббер. Я не сомневаюсь, что кто-то решил накинуть петлю вам на шею, но не придаю этому большого значения. Если вас приговорят к смерти, пусть так и будет, ибо налогоплательщикам это нужно.
  — Вы считаете, что перчатка и шляпа имеют ко мне какое-то отношение? — спросил Риббер. — Откуда вы выкопали этот хлам?
  — Когда Карр был у вас в последний раз, — продолжал Селби, — один из заместителей шерифа заметил показания спидометра. Когда он поставил машину в гараж три часа спустя, мы обнаружили, что он наездил девяносто миль. Мы проверили частицы грязи под крыльями машины. Она оказалась такой же, как и на машине миссис Артрим.
  — А при чем тут я? — снова спросил Риббер.
  — Вы знаете, о чем я говорю, Риббер. Рита и Джеймс Артрим получили по страховке полмиллиона. Страховая компания возбудила дело, чтобы получить деньги назад. Вряд ли какой-нибудь адвокат возьмется за такое дело. Он только потеряет время, стараясь доказать невиновность Артрима. Из пистолета Артрима была выпущена пуля «Питере» в тело Мортона Талмена. И поэтому у адвоката есть единственный выход — доказать, что Талмен был убит из пистолета, стрелявшего пулей «Винчестер», а Джеймс Артрим стрелял уже в труп. Я не думаю, что у вас было время подготовить все это. У Артрима тоже. Я недостаточно хорошо знаю Карра. Наверное, вы знаете его лучше меня. Может быть, он разрешит другому адвокату заняться делом Артрима. Вероятно, ему не удастся добиться его оправдания, поскольку, помимо всего, речь шла и об убийстве. Я не знаю, что из этого получится. Возможно, Карр из тех адвокатов, которым везет в любых делах.
  Риббер пытался сохранить равнодушный вид, но это ему не удавалось. Губы у него дрожали, глаза внимательно следили за Селби.
  — Когда я отсюда уйду, — продолжал Селби, — я арестую миссис Артрим. Я не думаю, что Карр станет ее адвокатом. Но позже, если Артрима оправдают, потому что вас приговорят к смерти, он получит кругленькую сумму.
  Селби посмотрел на часы.
  — Даю вам три минуты, — сказал он.
  Тусклый свет из окна освещал лицо Риббера. На нем застыло странное выражение. Он молча смотрел на Селби. В комнате слышалось лишь тиканье часов…
  Селби сунул часы в карман.
  — Хорошо, мы пойдем вместе к Рите Артрим, — произнес Селби. Он повернулся к надзирателю: — Отведите его в камеру.
  Риббер схватился за горло. Селби, не обращая внимания, направился к двери.
  — Пойдем. — Надзиратель ткнул Риббера в плечо. Риббер повернул голову. Сильвия Мартин шла к двери. За ней следовал Брэндон. Никто не оглянулся.
  — Вернитесь, ради Христа! — закричал вдруг Риббер. — Я все расскажу!
  Селби встал в дверях и посмотрел на Риббера.
  — Я все расскажу! Мортон Талмен и я сделали это для Риты Артрим. Мы хотели сжечь тело, но ничего не вышло. Целых шесть месяцев мы пытались осуществить план…
  — Ну что же, Рекс, — заговорил Селби. — Давай послушаем его.
  Все вернулись в комнату для свиданий. Сильвия Мартин торопливо вынула блокнот для записи. Риббер начал говорить.
  — Ну вот, мы, наконец, ухитрились сделать это. Дело со свекром было частью общего плана. Ее свекор причинял беспокойство, и от него надо было избавиться.
  Его никто давно не видел, но Рита уверяла всех, что он живет с ними. Со страховой компанией тоже было непросто. Полмиллиона — порядочная сумма, но нам удалось все сделать. Нам удалось сжечь труп старика Артрима. Вскоре после «аварии» миссис Артрим поместила мнимого свекра в частный санаторий. Она сказала, что его лицо было разбито. Но на самом деле это была пластическая операция. Здесь особой трудности не было, потому что Артриму пришлось играть роль собственного отца. Единственное, что ему было нужно, это выглядеть старше. Он полагал, что версия с потерей памяти избавит его от необходимости отвечать на вопросы представителей страховой компании. И страховая компания клюнула на этот крючок. Она пригласила дантиста для идентификации, и тот опознал труп. Вот это был смех! — Риббер усмехнулся. — Мы с Талменом решили на этом не останавливаться. Эти дураки заплатили нам пять тысяч. Они думали, что мы удовлетворимся этой суммой, когда у них появилось полмиллиона. Мы не хотели сразу давить на них. Решили, что лучше иметь почаще небольшие суммы, чем за один раз получить все. Ну, а потом мы с Талменом попали в беду, и я обратился к Карру. Вы знаете, как эти адвокаты охочи до денег, а у меня в тот момент ничего не было. Я сказал Карру, что если выкручусь, то заплачу ему сполна. Карр только засмеялся в ответ. Короче, я рассказал ему о своем способе добычи денег. К несчастью, я сообщил ему слишком много. Но Карр за деньги готов на все. Он хитрый и умный мужик. Поняв, что обвинить меня в шантаже будет трудно, он решил выжать из них все полмиллиона. Делать было нечего. Миссис Артрим жила на Оранж-Хейтс, и Карр решил переселиться к ней поближе. Он делал вид, что увлекается астрономией. Астрономия! Он наблюдал в телескоп за ее домом. Остальное вам известно. Мы с Талменом вытягивали из нее по тысяче, но ему это не нравилось. Он хотел сразу все, и сам отправился к ней. Он хотел слишком много, но что из этого вышло, вы знаете. Старый Карр держал меня в руках и заставил подписать показания. Он говорил, что хочет спасти меня. Потом до меня дошло, что мне грозит опасность. Я направился к миссис Артрим, хотел попросить у нее пять тысяч, обещал оставить в покое. Она меня не узнала и приняла за бродягу. В это время я услышал вой полицейской сирены. Можете себе представить. Я решил, что это за мной, и выбросил пистолет в ущелье. Они меня отпустили, потому что у меня было пять тысяч, которые мне дал Карр за то, что я подписал показания. Карр все обдумал. Когда я вышел из тюрьмы, он ждал меня в машине и отвез к себе домой. Сказал, что собирается передать мои показания страховой компании и получить за это вознаграждение. Это привело бы Артримов в тюрьму. Поймите мое положение: Карр собирался убить курицу, которая несла золотые яйца. С другой стороны, он мог бы разделаться со мной, а потом взяться за них, если бы я полез к нему. Это беспокоило нас с Талменом с самого начала. В ту ночь я слышал выстрел.
  — Кто стрелял? — спросил Селби.
  — Возможно, Карр, а может быть, и Артрим. Я не знаю.
  — Продолжайте, — сказал Селби.
  — Потом Карр заявил, что мне опасно здесь оставаться. Он рассказал, что слышал выстрел, и боится, что случилась какая-то неприятность. Он сказал поэтому, что я должен уйти.
  — Что вы и сделали?
  — Как последний молокосос. Я ушел и хотел отыскать свой пистолет. Но его не было. Я вернулся к Карру и рассказал ему об этом. Он сказал, что мне лучше забыть про это. Вы знаете, что он сделал? Он надел перчатки и выстрелил в тело Талмена. Потом дал мне подержать пистолет, кинул его возле тела и вернулся домой. Вот и петля, которую он накинул мне на шею. Когда я из газет узнал о пистолете, то направился к нему за разъяснениями. Карр обещал мне десять тысяч, если я буду говорить то, что он мне скажет. Уверял, что мне ничего не грозит и меня оправдают.
  — Он говорил, что убил человека? — спросил Селби.
  — Не валяйте дурака, — ответил Риббер. — Старый Карр никогда не скажет ничего подобного.
  Селби задумчиво посмотрел на Брэндона.
  — Я говорил все, что он мне велел, — продолжал Риббер, — пока вы не рассказали мне об этих приятелях. Как раз Карр может вытянуть из-под меня стул. Это испугало меня. Потом, когда вы рассказали про миссис Артрим, я решил заговорить.
  — Так вы не знаете, кто именно убил Талмена?
  — Не знаю, мистер Селби.
  — Записала, Сильвия? — спросил Селби. Девушка кивнула.
  — Ты не хочешь опубликовать это?
  — Хочу. Но мы подождем еще часок, а потом сделаем экстренный выпуск. Так будет лучше.
  — Пожалуй, — согласился Селби. Он повернулся к Рибберу: — Вам дадут бумагу и чернила. Я хочу, чтобы вы сами написали то, что рассказали мне.
  — О’кей, — кивнул Риббер. — Только выслушайте меня. Я пытался отделаться от Карра. Не хочу плясать под его дудку. Он слишком умен, и я боюсь его. Вы можете держать его подальше от меня?
  — Вы не хотите, чтобы он защищал вас? — спросил Брэндон.
  — Нет.
  — И говорите, что не хотите его видеть?
  — Да, не хочу.
  — Для Карра есть одна возможность повидать вас, — усмехнулся Брэндон.
  — Какая же?
  — Когда он будет здесь в качестве арестованного.
  — Даже в этом случае я не хочу его видеть. Принесли бумагу и чернила, Риббер уселся за стол и уставился на Селби.
  — С чего начать?
  — С начала.
  — Когда я впервые встретил Артрима?
  — Да, все, начиная со страховки.
  — О’кей.
  Селби, Брэндон и Сильвия вышли из комнаты свиданий.
  — Этот удар Карр запомнит на всю жизнь, — пообещал Брэндон.
  Селби покачал головой.
  — Почему же нет, Дуг? — спросила Сильвия.
  — Я не думаю, что он виноват в чем-нибудь, за что его можно было бы привлечь к ответу. Он собирался заняться шантажом, но не сделал этого.
  — Вы думаете, не он убил Талмена?
  — Это сделал Артрим. Карр не впускал Талмена в дом. А Артрим мог договориться с Талменом о встрече. Убив его, Артрим попытался спрятать труп от полиции и скрыть время убийства.
  — Дуг, а ты не хочешь повидать миссис Артрим? — спросил шериф.
  — Хочу, — ответил Селби. — Поехали к ней. Свежий ветерок разогнал утренний туман. Машина ехала по направлению к Оранж-Хейтс. Наконец машина остановилась возле дома миссис Артрим. Селби подошел к двери и позвонил.
  — Может быть, ее уже предупредили, — сказал окружной прокурор.
  — А может, она спит, — предположила Сильвия.
  — Ну, от наших звонков она бы давно уже проснулась.
  — Что же делать? — заволновался Брэндон. — Взломать дверь?
  — Это единственное, что нам остается сделать, — произнес Селби. — Она, правда, могла уехать в Эль-Бокано.
  Они обошли вокруг дом. Селби заглянул в гараж, который не был заперт. Машина стояла на месте. Мужчины переглянулись и направились к дому. Входную дверь пришлось взломать… Когда они вошли, то обнаружили Риту Артрим лежащей на кушетке. Она была мертва.
  Селби взял письмо, оставленное на столе, и вслух прочитал следующее:
  — «Я играла и проиграла. Мистер Карр только что сообщил мне, что собирается в Эль-Бокано защищать Джеймса. Говорит, что если я буду правильно вести себя, то смогу еще выкрутиться. Но я не хочу выкручиваться. Я проиграла. Я так устала от всего, надеясь, что все будет в порядке. Вышла замуж за Джима. Это было сначала забавно. Я всегда мечтала о крупной игре, а Джим предложил дело со страховкой. Он сказал, что нам надо продержаться два года, а потом все будет в порядке. Мы оба были игроками и решили рискнуть. Сначала все шло хорошо, потом случилось то, что не входило в наши планы: нас начали шантажировать. Я хотела бежать, но Джим сказал, что это бесполезно. Они нас найдут, куда бы мы ни скрылись. Мы платили деньги. Нервы были на пределе. Однажды я упрекнула Джима, а он, потеряв голову, начал душить меня. У меня на горле еще долго оставались следы его пальцев. Положение становилось тяжелым. Мне даже стало казаться, что Джим решил удрать. Он рассказал про Эль-Бокано. Мы подсыпали сиделке снотворное, и я отвезла Джима, а потом вызвала полицию. Потом я узнала, что Джим действительно сделал… Он убил Тал-мена, забрал его одежду, бросил тело в ущелье и голый бродил вокруг дома, пока не услышал, что я звоню в полицию. Когда полиция подъехала, он выстрелил и скрылся в доме. Вскоре он услышал еще один выстрел, подошел к окну, но ничего не увидел. Потом появился Карр, который хотел его шантажировать. Те, другие, требовали небольшие суммы, а Карр — половину. Те шантажировали из-за страховки, Карр — из-за убийства. Это было ужасно. Карр собирался выставить Риббера в суде, чтобы его потом оправдали. Джим спрятал одежду Талмена со своими костюмами, а потом их отдали в химчистку. Муж считал, что полиция никогда не найдет вещей. Но Селби удалось их достать. Я пишу это потому, что, надеюсь, мама поймет меня. Отец не поймет никогда. Мне жаль их, но уже ничего не поделаешь. Я приняла яд. Это будет быстро и безболезненно. Прощай, мама».
  — Вот и все, — тихо сказал Селби.
  Сильвия посмотрела на кушетку, где лежала Рита Артрим. В глазах ее блеснули слезы.
  — Я… я… поняла, Дуг, что я ребенок, а не журналистка, — пробормотала она. — Но теперь я уже могу ехать в газету и отдать материал для печати.
  Селби пошел звонить коронеру.
  
  А.Б. Карр сидел за столом напротив Селби. — Конечно, Селби, эта женщина была истеричкой, — говорил он. — Я полагаю, она в последнюю минуту даже не сознавала, что пишет. В действительности она убила Талмена. А ее муж только пытался избавиться от трупа. Уверен, она оставила это признание, чтобы пощадить родителей. В любом случае это письмо — не доказательство. Вы не можете предъявить это суду. Но люди подумают, что я действительно жесток. Вы молодец, что догадались посмотреть показания спидометра. И круги на карте — это тоже хорошо. Я, конечно, не думал, что он муж, и принимал его за свекра…
  — Вы будете его защищать от обвинения в убийстве? — спросил Селби.
  — Это не убийство, а самоубийство, — поправил Карр. — Вернее, убийство при смягчающих обстоятельствах. Этот человек думал, что все явились шантажировать его, и решил удрать. Он защищался. Но, Селби, я рад, что это дело будет слушаться без вашего участия.
  Селби открыл ящик стола и достал карту и компас. Карр наблюдал за ним с некоторой тревогой. Селби положил карту на стол.
  — Я нарисовал сначала один круг. До сегодняшнего дня он был большой, теперь я нарисую маленький. — Селби положил на карту компас. — Вы знаете, что такое это? — Он указал точку на карте.
  Карр кивнул.
  — Да, приблизительно здесь стоит дом, который я недавно купил. Селби провел вокруг этой точки круг радиусом не более полдюйма.
  — Вот ваш предел, Карр, — сказал он. — Вы внутри этого крохотного пространства. У меня нет по доводу вас ничего, что бы я мог предъявить присяжным. Вы шантажировали Артримов, но перестарались. Она умерла, а вы с ее мужем решили все свалить на нее. Так не пройдет. За страховку Джеймса Артрима будут судить в Эль-Бокано. Там же его арестовали и за убийство. Если его оправдают, я предъявлю ему обвинение в убийстве здесь. И его осудят. Запомните мои слова, Карр. Артрим сядет на стул в сан-квентинской тюрьме независимо от того, где его будут судить, в Эль-Бокано или в Мэдисоне.
  — Я не могу гарантировать вам успеха, — сказал Карр. — Я согласился защищать его.
  — Знаю. Вы хотите применить в Эль-Бокано тактику, которой пользовались в больших городах. Но люди здесь не ценят подобную изворотливость.
  По лицу Карра промелькнула тень недовольства.
  — Хорошо, Селби, вы здесь окружной прокурор. Я хочу, чтобы статьи, подписанные Сильвией Мартин, не были опубликованы. Они могут повредить моему выступлению в Эль-Бокано. Это называется диффамацией, и я прошу вас как прокурора защитить меня.
  Селби ткнул пальцем в маленький круг на карте. — Карр, вернитесь в этот круг и оставайтесь в нем. Не высовывайте оттуда носа. А Сильвия Мартин опубликует свои статьи. Если вы сочтете их клеветническими, подайте в суд, посмотрим, что он решит.
  — Так вы не остановите ее?
  — Вы умный человек, Карр. Но недооцениваете Мэдисон. Здесь люди занимаются сельским хозяйством. Возможно, мы провинциалы, но, повторяю, мы больше ценим здесь искренность, нежели изобретательность подобного рода.
  — Хорошо, Селби. Если вы хотите стать моим врагом, пожалуйста. В этом деле вам повезло. Но один из дней окажется для вас роковым. И когда он наступит, вы увидите А.Б. Карра, выступающего против вас.
  Селби улыбнулся.
  — Карр, — медленно проговорил Селби, — когда Сильвия Мартин опубликует всю серию статей, ни один присяжный в Мэдисоне не станет вас слушать. Советую, сидите в своем круге, и вас никто не тронет.
  Карр встал и молча направился к двери.
  — Что ж, я ожидал этого, — усмехнулся он. — Но зарплата из средств налогоплательщиков не вечна. До свидания, прокурор.
  Вошла Аморетт Стэндиш.
  — Пришла Сильвия Мартин, Я не хотела при Карре говорить о ней. Боялась, что он что-нибудь… предпримет.
  Сильвия торопливо подошла к нему.
  — Дуг, сделай одолжение, — попросила она. — У меня есть статья, но Карр предупредил редактора, что подаст в суд за клевету. Ты…
  Селби взял у нее несколько отпечатанных листков, не читая, написал в верхнем углу: «Разрешаю публиковать» — и подписался.
  — Но, Дуг, ты даже не прочел…
  — А мне и не нужно читать.
  Он посмотрел на карту.
  Теперь Карр останется здесь. Другого выхода у него нет. — Он показал на маленький кружочек. Сильвия взглянула на Селби.
  — Дуг, посмотри на меня. Но не двигайся.
  — В чем дело?
  — Не двигайся… прошу.
  — Но…
  Ее смех колокольчиком прозвенел по кабинету.
  — Я хочу поцеловать тебя, дурачок.
  
  1939 год.
  (переводчик: П. Рубцов)
  
  Прокурор идет на суд
  Глава 1
  На востоке за горами, отделяющими тучную землю фруктовых садов от пустыни, зарозовели полосы света.
  Ночь была холодной, хотя не настолько, чтобы нужно было зажигать костры. Легкая изморозь покрывала низину — сухое песчаное старое русло реки, которое пересекала эстакада железной дороги.
  Издалека, с окруженного каменными стенами плоскогорья, доносился хриплый лай тракторов: несмотря на холодную погоду, фермерские плуги уже вгрызались в плодородную почву.
  Рассвет еще только подступал, но в гуле тракторов уже слышалась усталость. Их ровное, монотонное гудение, наполненное непроходящим переутомлением, казалось, говорило о том, с каким трудом фермерам приходится вырывать из этой земли все необходимое для жизни. Ветра не было. Предрассветный холод ледяной рукой держал землю.
  Розовевшее на востоке небо разгорелось до алого и превратилось в золотое. В сухом русле реки обозначились неясные серые контуры предметов, еще не расцвеченные красками. Облака становились все ярче. Через седловину восточных гор пробилось наконец достаточно света, и все предметы стали ясно видимы.
  Тело лежало под эстакадой, чуть в стороне. Одежда человека, скатка одеял, виднеющаяся примерно в пятидесяти футах, — все было покрыто инеем. Нелепая, неестественная поза трупа свидетельствовала о внезапной смерти. Солнце уже перевалило через горную вершину и рассыпало над землей свои холодные красноватые лучи, но серое русло, покоившееся в тишине, все еще было наполнено холодом, тенями и смертью.
  Пушистый кролик, быстрый и безмолвный как тень, выскочил из полынных зарослей и бросился в кактусы, помедлил в укрытии и оглянулся назад, на противоположный берег, где маячил силуэт койота. Койот припал на задние лапы, задрал голову, и из напряженно вздувшегося горла полилось звучное стаккато, взвивавшееся все выше и выше, и сухое русло наполнилось адской какофонией звуков.
  Пушистый кролик выскочил из зарослей кактусов и бросился к более высоким склонам западного берега, где уже можно было поймать первые солнечные лучи. Встав на задние лапки, он ловил своими чуткими ноздрями запах нежных побегов сочной дикой зелени, которая окаймляла обработанную полосу земли.
  Перескакивая русло, кролик неожиданно остановился — в десяти футах от тела. Секунду он стоял совершенно неподвижно. Затем уперся задними лапками в песок и кинулся прочь длинными зигзагообразными прыжками.
  Солнце осветило зубчатые вершины гор и начало свое медленное восхождение в синевато-черный свод неба Южной Калифорнии. Солнечные лучи, прогревая рельсы, заставляли сталь пощелкивать, высекая из них огненные искры. Поднявшийся легкий ветерок доносил запах свежевспаханной земли до ноздрей, которые уже не могли его ощутить.
  С востока донесся грохот приближающегося поезда.
  В морозном воздухе резко и отчетливо звучали протяжные свистки локомотива на подъеме. Через несколько минут рельсы загудели под длинной вереницей пропыленных пульмановских вагонов, тащившихся позади мощного локомотива. Поезд качнулся на кривизне и слегка замедлил ход перед эстакадой. Очертания пара, пробивающегося из шипящего предохранительного клапана, четко вырисовывались в воздухе. Дым, выходящий из трубы, казался густым, что говорило о холоде и сухости воздуха.
  За милю от этого места в лучах утреннего солнца сверкал Мэдисон-Сити. Экспресс на ограниченной скорости с лязгом и грохотом двигался через эстакаду.
  Внезапно кочегар, высунувшись из окна, замер, внимательно вглядываясь во что-то, схватил за плечо машиниста и указал вниз на скрюченное неподвижное тело.
  Экспресс не останавливался с Мэдисон-Сити, только сбрасывал там скорость до двадцати миль в час. Каждое утро точно в семь тридцать восемь состав медленно громыхал через город. Достигнув окраины, он вновь набирал скорость, готовясь к последнему пробегу до Лос-Анджелеса.
  Несколько человек стояли на платформе, наблюдая за приближением поезда, — один мужчина приготовился поймать мешок с почтой, который сбрасывали с поезда на платформу, другим хотелось увидеть мелькавших в окнах пассажиров — кое-кто из них уже приступил к раннему завтраку, — чтобы хоть на миг пережить ощущение путешествия.
  Когда поезд, постукивая на стрелках, проходил через станцию, машинист дал несколько коротких, быстрых свистков. Начальник станции вышел полюбопытствовать, в чем дело. Увидев вытянутую из будки машиниста руку, он подошел поближе к пути и протянул свою левую руку. Когда локомотив прогромыхал мимо, кочегар аккуратно опустил легкий бамбуковый обруч прямо в руку начальника станции. Тот развернул записку, прикрепленную к обручу, и прочитал:
  «Под эстакадой 693-А лежит тело человека. Скатка одеял — около 50 футов позади тела, к западу. Передайте властям».
  Быстро подойдя к телефону, начальник станции полистал потрепанный телефонный справочник, нашел номер окружного прокурора и тут же завертел диск.
  Гарри Перкинс, коронер и общественный контролер округа Мэдисон, был также владельцем городского похоронного бюро. Его квартира находилась над похоронным заведением. Он пребывал в уединении своего жилища, и потому его костистое лицо смягчилось, на нем появилось выражение юмора, сменив обычное, соответствующее его профессии выражение сосредоточенной мрачности. Он читал юмористическую полосу «Кларион», когда зазвонил телефон. Взяв трубку, коронер выслушал сообщение начальника станции.
  — О'кей, я немедленно выезжаю. Примерно минут десять лучше никому ничего не говорить, я хочу быть первым на месте происшествия.
  Он позвонил своему помощнику, который спал в задней комнате, и сказал:
  — Разогрей мотор, Сэм. Я буду через минуту. В миле от города, к востоку, в старом русле что-то случилось.
  Похоже, что делом придется заниматься нашему округу.
  Бродяга, которого, вероятно, столкнул с эстакады поезд.
  Когда помощник вышел, Перкинс немного помедлил, дочитывая полосу и улыбаясь, прежде чем заменить философскую улыбку деловым, профессионально серьезным выражением.
  Глава 2
  Сильвия Мартин, репортер «Кларион», вошла в личный кабинет Дуга Селби с уверенностью старого друга.
  Ее жакет и юбка, обрисовывая контуры юной женственной фигуры, в то же время производили впечатление деловой элегантности.
  Когда она вошла, молодой прокурор округа Мэдисон, нахмурившись, читал какую-то книгу по юриспруденции. Он поднял на нее глаза, улыбнулся, показал жестом на стул и снова с хмурым видом уставился в книгу.
  Сильвия одобрительно смотрела на Селби, изучая его профиль. Свет из окна падал на зачесанные со лба назад волосы. Лоб плавно переходил в линию носа с высокой переносицей. Рот чувственный и хорошей формы, но челюсть была челюстью борца. Ответственность наложила на прокурора отпечаток зрелости, и Сильвия, которая знала Селби задолго до того, как он принял этот пост, и которая частично способствовала его избранию, не могла не заметить, как он изменился. И в глубине ее блестящих глаз появилась какая-то задумчивая грусть.
  Через минуту Дуг Селби отметил страницу, отодвинул книгу на край стола и, подняв глаза, сказал с улыбкой:
  — Привет, Сильвия!
  — Привет!
  — Что нового?
  — Дуг, я хочу кое-что выяснить.
  — Боюсь, ты не туда пришла, Сильвия. В этом кабинете новостей не больше, чем оптимизма у потерпевшего поражение политика, когда он рассуждает о будущем своей страны.
  — Я не за новостями, Дуг. Мне нужно кое-что уточнить.
  — Что же именно?
  — Прошлой ночью поезд сшиб какого-то бродягу, и когда я осматривала тело — так, обычный осмотр, — то заметила, что кончики его пальцев в чернилах. И теперь я хочу знать, зачем коронер брал у него отпечатки пальцев.
  — А ты не спрашивала самого следователя? — поинтересовался Селби.
  — Конечно нет, — ответила она.
  — Почему? — спросил Селби, и при этом глаза его насмешливо блеснули. — Разве ты не в ладах с Гарри Перкинсом?
  — Нет, конечно, мы ладим, но он один из тех беспристрастных, сидящих между двумя стульями типов, которые считают, что нужно быть дружественным как с «Блейд», так и с «Кларион». Если он пытается скрыть что-то, но узнает, что я иду по следу, то расскажет мне все, что знает, а затем, как только я выйду за дверь, позвонит в «Блейд» и выдаст им ту же самую информацию.
  Селби засмеялся:
  — Значит, ты рассчитываешь, что я дам нужную информацию тебе, а «Блейд» пусть выуживает новости сама?
  — Совершенно верно, — сказала она. — Ты ведь любишь своих друзей и ненавидишь врагов.
  — Нет, — возразил он, — мои враги ненавидят меня.
  — По существу, это одно и то же, но ты уклоняешься от ответа. Так почему Гарри Перкинс взял отпечатки пальцев у бродяги, которого прошлой ночью сбил поезд?
  — Потому что я поручил ему сделать это, — ответил Селби.
  — Ага, сюжет усложняется! — Она вытащила из сумочки несколько сложенных листков бумаги, схватила черный карандаш и приготовилась записывать.
  — Нет никакого сюжета, — сказал Селби, — и ничего не усложняется. Обычная рутина, Сильвия. Я просил коронера брать отпечатки у всех умерших, чье местожительство неизвестно, учитывая, что в отношении их может вестись расследование.
  — Но почему, Дуг?
  — Потому что очень часто люди, которые находятся в розыске, начинают странствовать по дорогам, как бродяги. Иногда за ними числится какое-нибудь уголовное дело, иногда — довольно серьезные преступления. Беря отпечатки пальцев, мы помогаем ФБР закрывать их досье, если выясняется, что умерший скрывался от правосудия. Итак, ты видишь, никакого интересного сюжета. Самая обычная работа.
  Она бросила на него иронический взгляд:
  — Самая обычная работа, да… И никакого сюжета?
  Ну, господин прокурор, не спешите с выводами, пока не прочтете «Кларион» завтра утром. Вы найдете там небольшую приятную статейку о методах работы, которые ввел новый окружной прокурор. Вы узнаете, что благодаря ему Мэдисон-Сити становится вполне современным городом в применении уголовного права. И вы будете удивлены, как много пользы приносят подобные вещи. Люди гордятся своим городом. Им нравится чувствовать себя современными, даже если это деревенская община. Теперь, когда вы избраны на этот пост, не забывайте, что вы должны быть на виду у людей. Короче говоря, господин прокурор, я боюсь, у вас нет нюха на новости!
  Селби засмеялся и сказал:
  — Ну, не приписывай исключительно мне эту честь. Вспомни шерифа Рекса Брэндона.
  — Это была его идея? — спросила Сильвия.
  — Нет, идея был моя, но он так же, как и я, нуждается в гласности, и ему принадлежит заслуга в организации отдела дактилоскопии. Округ не мог себе позволить нанимать эксперта со стороны, поэтому Брэндон взял молодого Терри и дал ему для изучения соответствующие книги. Боб Терри сам научился снимать отпечатки, делать фотографии и прекрасно поставил дело.
  Амореттт Стэндиш, секретарь Селби, открыла дверь.
  — Здесь Гарри Перкинс. Он спрашивает, нельзя ли с вами поговорить.
  — Пригласите его.
  И когда коронер вошел, Селби сказал:
  — Привет, Гарри, в чем дело? Что-нибудь личное?
  Если так, то Сильвия может подождать несколько минут в приемной.
  Перкинс отрицательно помотал головой.
  — Нет, я просто зашел в контору шерифа, чтобы оставить отпечатки пальцев, которые мы взяли у человека, сбитого поездом прошлой ночью.
  — При нем были какие-нибудь документы? — спросил Селби, бросив многозначительный взгляд на Сильвию Мартин.
  — Да, бумажник во внутреннем кармане. В нем три однодолларовые купюры и одна из тех карточек в целлулоидной оболочке… «В случае несчастья прошу уведомить…» и так далее. У него брат в Финиксе, штат Аризона… Что-то есть в этом непонятное, Дуг. Покойный был бродягой, но его брат, по-видимому, важная шишка. У него, похоже, куча денег. Я хотел убедиться, что бродяга — его брат, и послал телеграмму. Получив ее, он позвонил мне и попросил описать погибшего. Я описал, он сказал: да, все правильно, это его брат. И казалось, не особенно огорчился. Он хочет, чтобы тело кремировали и пепел отослали ему в Финикс воздушным экспрессом. Я сказал, что нам нужно провести следствие, он попросил провести его как можно скорее. Я зашел узнать, захочешь ли ты запросить телеграфом Вашингтон об этих отпечатках, прежде чем я начну следствие.
  — Ну, это необязательно, — сказал Селби. — У погибшего были еще какие-нибудь деньги, кроме трех долларов?
  — Пятнадцать центов, и все. Хорошо, что у него нашлась эта карточка. Теперь можно не тратить деньги округа на похороны. Ну пока, Дуг.
  — Ты отдал отпечатки Бобу Терри? — спросил Селби, когда Перкинс направился к двери.
  — Нет, Терри повез какого-то арестованного в тюрьму Сан-Квентин. Я оставил их у Рекса Брэндона.
  — Ты уверен, что его сбил поезд? — еще раз уточнил Селби.
  — Абсолютно. Один бок у него прямо вдавлен, много сломанных костей и, я думаю, трещина черепа. Доктор Трумэн скажет точнее. Он собирается вскрывать его сегодня днем. Тогда я проведу следствие сегодня же вечером. Брат, по-видимому, богат, значит, перепадет немного деньжат и мне. Я не хотел назначать время следствия, не посоветовавшись с тобой.
  — Ладно, — согласился Селби.
  — Дай мне знать, если что-нибудь обнаружится при вскрытии.
  Когда коронер ушел, Селби усмехнулся, глядя на Сильвию Мартин.
  — Видишь, я делаю для тебя все, что могу. Даже подумал: а вдруг там все-таки был какой-нибудь сюжет?
  — Да-а, — протянула она. — «Нищий бродяга опознан как брат богатого человека». Не много, одна-две строки. Но, во всяком случае, интересно с точки зрения познания человеческой натуры. Ну до свидания, Дуг. Не относись к юридическим книгам слишком серьезно.
  — Ну буду, — пообещал он.
  Глава 3
  Дуг Селби уже просмотрел утреннюю почту и читал заметку в «Кларион» о том, как шериф и прокурор округа модернизируют способы раскрытия преступлений, когда Рекс Брэндон открыл дверь его личного кабинета со словами:
  — Аморетт сказала, что ты не занят, Дуг, поэтому я вломился без доклада.
  Селби усмехнулся и сложил газету.
  — Читаю об эффективности нашей с тобой работы.
  Рекс Брэндон, который был чуть не на тридцать лет старше прокурора, улыбнулся. При этом его обветренное, загорелое лицо, свидетельствовавшее о годах, проведенных в седле, покрылось сетью глубоких морщин.
  — У нас в прессе есть свой маленький агент, Дуг, — заметил он.
  — Она, без сомнения, верный друг. Но иногда я думаю: слишком уж она усердствует, — сказал Селби, задумчиво уставясь в газету.
  — Вздор, — возразил Брэндон. — В таких вещах нельзя перестараться. Избиратели выдвинули тебя на этот пост.
  Они хотят знать, чем ты занимаешься. Главным аргументом против тебя была твоя молодость. Теперь, когда ты избран, нужно сделать все, чтобы извлечь пользу из этого факта. Дай им почувствовать, что, как молодой человек, ты более прогрессивен и современен.
  Селби громко рассмеялся.
  — Ты становишься политиком, Рекс.
  Суровые как гранит серые глаза шерифа смягчились, он взглянул на Селби почти с отеческой нежностью.
  — Послушай, Дуг, мне нужно поговорить с тобой как раз о политике.
  — Поговори, — предложил Селби.
  Шериф Брэндон откинулся на подушки большого кресла, поставил ноги на перекладину другого кресла, потом извлек из кармана кисет и стал заворачивать табачные крошки в коричневую сигаретную бумагу.
  — У меня в кабинете Марк Крэнделл, с другого берега, — сказал он. — Хочу привести его сюда, поговори с ним.
  Селби кивнул, а шериф продолжал:
  Так называемый «другой берег реки» всегда был больным местом в политике округа. Река Сан-Фелипе пересекает по диагонали весь наш округ. Мэдисон-Сити — самый большой и самый важный город. На северной стороне реки есть еще три города, поменьше. На южной стороне находится только Лас-Алидас, стоящий в округе на отшибе, как бы сам по себе. Ни один человек из Лас-Алидаса никогда не избирался на какие-либо посты в округе. Северная и южная стороны реки Сан-Фелипе разделены политическим барьером.
  Там, на южной стороне, Лас-Алидас — центр богатого земледельческого и садоводческого района. Когда-то город был даже немного больше Мэдисон-Сити, и была сделана попытка перенести столицу округа на южную сторону реки, но северная сторона объединилась и заблокировала предложение. И вскоре граждане Мэдисон-Сити закрепили победу на вечные времена, проголосовав за выпуск огромного числа облигаций для постройки нового здания окружного суда, архива и тюрьмы. В результате Мэдисон-Сити процветает, а Лас-Алидасу едва удается сохранить самостоятельность.
  Так что «другой берег реки» лелеет свою политическую отчужденность и горечь обиды, для которой в прошлом было достаточно оснований. Деньги его налогоплательщиков уходили на развитие северной стороны. Должностные лица округа домогались голосов от Лас-Алидаса во время выборов, но после избрания отделывались от граждан города пустыми разговорами. Марк Крэнделл, — продолжал шериф Брэндон, — один из самых важных людей там, на южной стороне. Всякий раз, когда он приезжает в столицу округа, он чувствует себя как бы попавшим в чужую страну. Он никогда не просит политических милостей. Он действует, исходя из предположения, что ничего, кроме надувательства, от столицы округа ждать не приходится.
  Селби снова кивнул.
  Брэндон вдруг предложил:
  — Давай изменим все это!
  — Как? — спросил Селби.
  — Когда Сэм Роупер был окружным прокурором, — продолжал Брэндон, — он сделал Лас-Алидас козлом отпущения. И, насколько можно припомнить, так было всегда. Конечно, когда приближалось время выборов, Сэм проводил там парочку медоточивых бесед… да и мы тоже. Я думаю, что мы получили голоса жителей Лас-Алидаса не потому, что они чего-нибудь от нас ждали, а потому, что они злы на Сэма Роупера.
  Одним словом, они всегда голосуют против лица, занимающего какую-либо должность, и за того, кто должен его сменить.
  Селби кивнул.
  — Давай попытаемся теперь изменить положение, — произнес Брэндон.
  — Давай не будем забывать, что эти люди — налогоплательщики и имеют право на все, что им положено. Давай заставим их чувствовать себя желанными гостями, когда бы они ни приехали в столицу округа.
  Селби спросил:
  — А чего хочет Крэнделл?
  — Ситуация несколько щекотливая, — начал шериф. — Похоже, человек, которого он рекомендовал на работу, присвоил некоторую сумму денег.
  — Кто этот человек?
  — Его зовут Джон Берк, он бухгалтер в «Лас-Алидас ламбер компани».
  — Я немного знаю его, — заметил Селби, — совершенно случайно.
  — Я тоже разговаривал с ним пару раз, — сказал Брэндон. — Он показался мне безобидным простаком.
  — У меня сложилось впечатление, — продолжал Селби, — что это совершенно бесцветный индивидуум, который никогда не будет ничем иным, кроме как винтиком в машине. Очки с толстыми стеклами, искажающими глаза, и забавные маленькие усики — вот все, что я о нем помню.
  — Ну, я собираюсь дать возможность Крэнделлу самому поведать тебе эту историю, — сказал шериф. — Я старался заставить его почувствовать себя как дома, показал ему весь свой штат, коллекцию оружия, которое фигурировало в убийствах, китайские трубки для опиума, наше новое оборудование для дактилоскопии, материалы, над которыми работает Терри, отобранное оружие, бомбы со слезоточивым газом, которые начальство раздобыло для нас, и вообще попытался дать ему понять, что рассматриваю его как налогоплательщика и, следовательно, как одного из моих боссов. Думаю, это произвело на него хорошее впечатление. Я попросил его подождать несколько минут, пока я пойду и посмотрю, не занят ли ты, — хотел предупредить тебя, прежде чем его впустить. Мне кажется, если ты будешь вести себя с ним, как я, его отношение к нам изменится и у нас может появиться несколько настоящих и полезных друзей там, на южной стороне реки.
  Селби усмехнулся.
  — Благодарю за совет, Рекс. Ты правильно рассуждаешь, я — за то же, и не только в отношении Крэнделла, но и всякого, кто придет с любого конца округа.
  Ведь мы служащие округа, и нам надо следить, чтобы все налогоплательщики чувствовали, что мы их действительно представляем.
  Шериф Брэндон с облегчением вздохнул:
  — Спасибо, Дуг. Я надеялся, что ты именно так отнесешься к делу. Я сейчас вернусь.
  Он вышел быстрой походкой и несколько минут спустя вернулся с высоким плотным человеком лет пятидесяти.
  Марк Крэнделл обладал определенным благородством несмотря на то, что его манеры и речь казались совершенно простыми. У него уже поседели виски и уголки рта слегка опустились, однако походка была молодой, быстрой и энергичной. Он держался прямо, а его рукопожатие было теплым и крепким.
  — Привет, Селби! — произнес он, пожимая руку окружного прокурора.
  — Рад, что вы зашли навестить меня, — вежливо сказал Селби. — Вы, кажется, не часто приезжаете сюда?
  — Только тогда, когда не могу не приехать, — ответил Крэнделл и затем, как бы желая смягчить резкость своих слов, быстро добавил: — Все мои дела в Лас-Алидасе. Конечно, я часто езжу в Лос-Анджелес. Но и эти поездки стараюсь по возможности сократить.
  — Садитесь, — предложил Селби. — Как насчет сигареты?
  — Нет, спасибо. Я курю свои. Не хотите ли и вы, ребята?
  Шериф Брэндон сказал:
  — Я возьму, а Селби, можно сказать, женился на своей трубке.
  — О, из вежливости иногда и я могу выкурить сигарету, — сказал прокурор, доставая из бокового кармана свою старую вересковую трубку. Он открыл специальную, сохраняющую влажность коробку с табаком, сунул туда трубку и наполнил ее влажной душистой смесью.
  Несколько минут мужчины молча курили.
  Спустя некоторое время Селби спросил:
  — Как идут дела в Лас-Алидасе?
  — Довольно хорошо, — ответил Крэнделл. — Конечно, у нас не те дела, что у вас здесь, ребята. У нас другие возможности, да и нет городов, из которых мы могли бы что-нибудь вытянуть. Зато есть то, что всех нас сближает, — гражданская активность. Я приехал сюда сегодня поговорить с шерифом о том затруднительном положении, в котором очутился. Он посчитал, что нам лучше обсудить дело вместе с вами.
  — Буду рад сделать все, что смогу, — заверил его Селби.
  Крэнделл сказал:
  — Десять лет назад у меня было маклерское дело в Чикаго. Моим главным бухгалтером был Джон Берк.
  Мне он казался рассудительным, прилежным, трудолюбивым и честным. Я никогда не был человеком, который занимается чем-то, не приносящим дохода. Поэтому, когда рынок зашатался, я бросил маклерское дело и ликвидировал свои вклады. И хотя я верил, что лучшие времена еще вернутся, я не позволил надежде влиять на мое отношение к бизнесу. В результате я постепенно отдалился от больших промышленных центров и, наконец, решил вложить капитал в садоводство.
  Я выбрал Лас-Алидас и никогда не раскаивался в этом.
  Люди в городке дружелюбные и надежные. Могу заверить вас, мистер Селби, там совершенно особые отношения между людьми, совсем не такие, как в крупных городах.
  Селби кивнул в знак согласия.
  — Около шести месяцев назад, — продолжал Крэнделл, — я случайно встретил Джона Берка на улице в Лос-Анджелесе. Он был без работы, и ему не везло. Я привез его с собой в Лас-Алидас и поговорил о нем с Джорджем Лоулером, управляющим «Лас-Алидас ламбер компани». Я знал, что он был недоволен своим счетоводом и бухгалтером и собирался их заменить. Они дали Берку испытательный срок и остались им очень довольны. Он оказался исключительно хорошим работником. Я был только рад поручиться за его честность.
  Уже после того как он получил работу, Берк рассказал мне, что женат и имеет ребенка. Так я впервые узнал, что у него есть семья. Берк объяснил, что не хотел рассказывать о своей жене, прежде чем найдет работу, потому что она и ребенок получали пособие по безработице, и ему было стыдно признаться, что он неспособен содержать их. Не забывайте, этот человек уже совершенно отчаялся, когда я встретил его в Лос-Анджелесе. Очевидно, он уже был на грани нервного расстройства.
  — Вы помогли ему избежать этого, — вставил Брэндон.
  Крэнделл кивком поблагодарил шерифа.
  — Во вторник, — продолжал он, — я поехал в Лос-Анджелес посоветоваться с моими маклерами по вопросу, слишком важному и деликатному, чтобы обсуждать его по телефону.
  Я был в кабинете младшего партнера, Альфреда Милтерна, когда ему понадобились данные весьма конфиденциального характера. Когда он открыл дверь, чтобы выйти в коридор, я мельком увидел Джона Берка, выходившего из другой комнаты, и услышал, как Милтерн сказал ему: «Доброе утро, мистер Браун, вы всем довольны?» И Берк ответил: «Все прекрасно, благодарю вас…» — или что-то в этом роде. Не могу вспомнить точно его слова. Я был совершенно ошарашен, потому что, судя по обращению с ним Милтерна, я понял, что Берк считается у них важным клиентом.
  К счастью, у меня было несколько минут, чтобы все обдумать, пока Милтерн отсутствовал. Когда он возвратился, я сказал как бы между прочим: «Браун передал вам все свои дела?» «Вы имеете в виду Эллисона Брауна?» — спросил он. «Да, — сказал я, — тот человек, с которым вы только что говорили в коридоре».
  «Вы знаете его?» — удивился он. «Я знаю его уже больше пяти лет», — ответил я. «Может быть, вы могли бы рассказать нам что-нибудь о нем?», — спросил Милтерн, а я засмеялся и сказал: «Не раньше, чем вы ответите на мой вопрос. Прежде чем сообщить какую-либо информацию, я хочу знать, какое он имеет к вам отношение». После чего Милтерн сказал: «Он очень странный парень. Я полагаю, он живет где-то в ваших краях, но никогда не пользуется телефоном или почтой, всегда приезжает сам. Мне бы хотелось знать о нем побольше. Он живет в Лас-Алидасе?»
  — И что же вы ответили? — спросил Рекс Брэндон.
  — По счастью, — улыбнулся Крэнделл, — Милтерн был заинтересован во мне как в клиенте. Вот почему я с достоинством ответил: «В данных обстоятельствах я хотел бы иметь разрешение мистера Брауна, прежде чем сообщать о нем что-либо. Думаю, вам лучше обратиться к нему самому».
  — И как же отреагировал Милтерн? — спросил Селби.
  — Он ничего больше не сказал. Однако я понял, что мистер Браун считается у них ценным клиентом. Я узнал, что суммы его сделок достигают довольно больших размеров. Отлично зная, что Берк живет нажалованье и что это я рекомендовал его на ответственный пост, я почувствовал беспокойство.
  Возвратившись в Лас-Алидас во вторник вечером, я позвонил Берку домой. Трубку подняла миссис Берк и сказала, что у ее мужа грипп, он лежит в постели. Сейчас ему уже лучше, но температура все еще держится, и она считает, ему необходим полный покой. Я намекнул, что хотел бы увидеться с ним. Она тактично, но твердо отказала мне, повторив, что прием посетителей пока еще вреден для его здоровья, так как он склонен излишне нервничать, а ему нужно спокойно отдыхать.
  Естественно, мне ничего не оставалось, как выразить свое сочувствие, пожелать скорого выздоровления и положить трубку.
  Крэнделл посмотрел на своих слушателей с тревожной озабоченностью.
  — Что вы думаете об этом? — спросил он.
  Брэндон взглянул на Селби, затем перевел взгляд на Крэнделла.
  — Вы убеждены, что точно его узнали? — спросил он.
  Крэнделл ответил уверенно:
  — Ошибка исключена. Я видел этого человека и слышал его голос. В маклерской конторе был Джон Берк.
  Откровенно говоря, джентльмены, я не знаю, что делать. Есть, конечно, вероятность, что жена Берка получила деньги в наследство, а Берк просто не поставил меня в известность. Он скрытный парень. Вспомните, как он скрывал существование жены и ребенка. Я пытался выбросить этот случай из головы, но не смог. И вот я подумал, джентльмены, не могли бы вы сделать вид, будто расследуете какое-нибудь преступление, и… ну и провести нечто вроде проверки? Между прочим, есть еще одно дело… мне очень не хочется упоминать о нем… Однако это одна из причин, заставивших меня приехать сюда, поэтому я расскажу вам…
  — Что же это? — спросил Брэндон.
  — Так случилось, что Артур Уайт, который работает в Первом национальном банке в Лас-Алидасе — я в нем когда-то был директором, — живет рядом с Джоном Берком. Я не очень горжусь своей прежней деятельностью, но тем не менее посчитал, что бывшая должность поможет мне получить нужную в тот момент информацию. И потому вчера днем я пригласил Артура Уайта к себе по какому-то делу, а затем как бы случайно заговорил с ним о его соседях, Берках. Сказал, что я слышал, будто Берк болен, и спросил, не знает ли он о состоянии здоровья соседа.
  Уайт разоткровенничался и рассказал, что в доме Берка происходит что-то странное. Большая часть из того, что он сообщил мне, производила впечатление обыкновенных сплетен о соседях. Он якобы видел, как какой-то таинственный бродяга со скаткой одеял прошел по переулку позади дома около семи часов во вторник вечером. Он считает, что мистер Берк вряд ли был дома в это время. Уайт видел, как бродяга свернул в переулок, и, подумав, что тот направляется к его дому, стал наблюдать за ним. Он видел, как тот вошел в дом Берка, видел, как миссис Берк подошла к задней двери и нежно обняла бродягу. Он рассказал еще много всякой ерунды, которую я не считаю нужным повторять. Я уже пожалел, что поставил себя в такое положение и вынужден выслушивать нелепые домыслы, но одно я установил определенно: у Берка не было гриппа.
  После разговора с Уайтом я снова позвонил Берку домой и не получил ответа. Затем я позвонил в «Ламбер компани», и Лоулер сообщил мне, что Берк находится в Финиксе, штат Аризона, по какому-то делу. Мое настроение немного улучшилось, и я попытался выкинуть Берка из головы, но это мне не удалось. Если в «Ламбер компани» обнаружится недостача, я буду, конечно, обязан возместить… С другой стороны, работая со мной, Берк имел дело с десятками тысяч долларов, и у него никогда не было недостачи, ни на один цент…
  Говоря откровенно, я обеспокоен. Берк получил работу благодаря мне… Возможно, я просто старая баба, слушающая окрестные сплетни… но… — Крэнделл замолчал было, затем вдруг выпалил: — Я хотел бы, ребята, чтобы вы провели расследование.
  Селби взглянул с сомнением на Рекса Брэндона.
  — Хорошо, мы…
  На письменном столе Селби зазвонил телефон. Он поднял трубку и услышал голос Аморетт Стэндиш:
  Звонит Гарри Перкинс, и, кажется, он сильно взволнован. Говорит, у него важное дело.
  — Соедините, — сказал Селби.
  В трубке щелкнуло, и он услышал высокий от волнения голос коронера:
  — Дуг, это Гарри. Слушай, помнишь бродягу, сбитого поездом позапрошлой ночью? Ты знаешь, мы созвонились с его братом в Финиксе, и тот попросил меня поспешить с расследованием, привезти тело в Лос-Анджелес, кремировать его и отправить пепел воздушным экспрессом в Финикс. Он прислал телеграфом пятьсот долларов, весьма значительная сумма за такую услугу.
  Ты слушаешь, Дуг?
  — Да, — заверил его Селби, — продолжай.
  — Мы провели расследование. Доктор Трумэн сделал вскрытие. Потом отправили тело в Лос-Анджелес, кремировали его, послали пепел воздушным экспрессом по указанному адресу в Финикс, а компания воздушных экспрессов только что уведомила меня, что они не могут доставить груз, потому что под этим именем по данному адресу никто не значится.
  — Ты получил пятьсот долларов? — спросил Селби.
  — Да, деньги были переведены телеграфом.
  — И твоя телеграмма была доставлена?
  — Да.
  — Ты взял у этого человека отпечатки пальцев?
  — Да, они у Рекса Брэндона.
  — А как насчет других средств опознания?.. Фотографии тела сделали?
  — Мы — нет, но железнодорожная компания сделала, их детективы появились вчера около полудня и сразу принялись за дело. Они засняли все: место, где было найдено тело, само тело и все прочее.
  — Как имя брата в Финиксе? — спросил Селби.
  — Гораций Перн, адрес: компания «Интермаунтен брокеридж», 690, Восточная Первая.
  — Улица или авеню? — спросил Селби. — Насколько я помню, в Финиксе это совершенно разные магистрали. Я думаю, у них есть и улицы, и авеню, причем улицы идут в одном направлении, авеню — в другом.
  — Не знаю. Восточная Первая, 690 — вот адрес, который у меня был. И по нему я отправил телеграмму, она была доставлена.
  — Я проверю, — сказал Селби, — и дам тебе знать. — Он положил трубку и обратился к Брэндону: — Я думаю, нам стоит провести расследование. У меня пара дел, которые я хочу закончить. Это займет около десяти минут. А после этого давайте встретимся на улице перед зданием суда, поедем в Лас-Алидас на служебной машине и посмотрим, что можно выяснить.
  — Согласен, — сказал шериф.
  — У меня здесь своя машина, — предложил Крэнделл.
  — Не стоит. Иначе вам придется везти нас обратно.
  Лучше поезжайте туда, а мы сделаем все, что сможем, и позднее свяжемся с вами.
  Крэнделл порывисто протянул руку.
  — Я голосовал за вас обоих. Правда, голосовал не столько за вас, сколько против Сэма Роупера и его команды. Я не ожидал от вас ни сочувствия, ни помощи.
  Вы вполне могли бы отослать меня к шефу полиции в Лас-Алидасе, я ожидал, что вы так и сделаете. Однако у меня было предчувствие, что этот визит принесет все-таки больше пользы, чем разговор с нашим Билли Рэнсомом. Я просто хочу сказать: действуя таким образом, вы двое ничего не потеряли. Даже наоборот. Теперь, если вам понадобится друг в Лас-Алидасе, рассчитывайте на меня. Прощайте.
  Когда он ушел, Брэндон ухмыльнулся, глядя на Селби.
  — Думаю, это тебе поможет, сынок. Крэнделл пользуется значительным влиянием на южной стороне… Во всяком случае, что ты думаешь о его деле?
  Селби рассказал о телефонном разговоре с Гарри Перкинсом.
  — Мое предположение таково: возможно, существует связь между таинственным бродягой, которого видели в доме Берка, и человеком, упавшим с эстакады.
  Брэндон покачал головой.
  — Нет и одного шанса на сотню. Бродяг не меньше, чем блох на спине у собаки. Масса людей бродит по дорогам, попрошайничает на улицах, ездит на железнодорожных платформах, передвигается автостопом «в поисках работы». Они направляются в Сан-Франциско, Фресно, Лос-Анджелес или еще дальше. А местные фермеры не могут найти людей, чтобы вспахать землю и засеять ее. Мало того, во время сбора урожая их работники начинают бастовать как раз тогда, когда у фермеров самые горячие деньки.
  — Ну, — сказал Селби, — я думаю, надо послать телеграмму начальнику полиции в Финиксе и поручить ему расследование. Вот почему я задержался здесь и не поехал с Крэнделлом. Я подумал, лучше, пожалуй, не сообщать ему о развитии событий.
  — Хорошо, — сказал Брэндон, — давай пошлем эту телеграмму и поедем в Лас-Алидас. Я хочу поговорить с миссис Берк.
  Глава 4
  Джон Берк жил в небольшом одноэтажном доме по Восточно-Центральной улице, 209. Было без нескольких минут двенадцать, когда Рекс Брэндон остановил служебную машину у кромки тротуара.
  — Вот этот дом на углу, — сказал он. — Рядом с ним, должно быть, дом Уайта. Какой на нем номер… 213?
  Правильно. Дуг, составляй план кампании.
  Селби заявил:
  — Я не хочу ходить вокруг да около. Я собираюсь прямо сказать, что мы собираем сведения о бродяге, которого позавчера вечером видели в переулке, и попрошу миссис Берк, если она сможет, рассказать о нем.
  Выложу ей все прямо в лицо.
  — Хорошая идея, — поддержал Брэндон, — но не упускай из виду главное дело, Дуг: нам нужно выяснить, есть ли у Берка недостача в «Ламбер компани».
  — Я хочу узнать все о бродяге, — сказал Селби. — Думаю, это важнее, чем нам кажется.
  Они вышли из машины и по подъездной дорожке, окаймленной газоном, подошли к дому, стоявшему в тени апельсиновых деревьев. Мужчины поднялись по ступеням на крыльцо, нажали кнопку звонка, но не получили ответа.
  Селби нажал кнопку второй, третий раз, затем сказал Брэндону:
  — Похоже, мы вытянули пустой номер.
  Шериф заметил:
  — В соседнем доме выглядывает из окна женщина.
  Пойдем поговорим с ней.
  — Хорошо, — согласился Селби.
  Низкая живая изгородь разделяла два участка. Мужчины направились к ней прямо по лужайке. Селби легко перепрыгнул через изгородь. Рекс Брэндон перемахнул, тоже не задев барьера, но приземлился тяжелее.
  Прежде чем они достигли крыльца, дверь открылась и худая, нервная на вид женщина лет тридцати с небольшим, с высокими скулами и горящими черными глазами спросила:
  — Вы искали Джона Берка? Вы представители закона?
  — Мы хотели побеседовать с миссис Берк, — сказал Селби.
  — А ее нет. Она уехала вчера вечером. И думаю, что она собирается скоро вернуться.
  — Почему? — спросил Селби.
  — Она взяла ребенка, чемодан и уехала. Там творились какие-то странные вещи. Что-то там не так, если хотите знать.
  — А может быть, она уехала в Мэдисон-Сити и собирается вернуться уже сегодня? — высказал предположение Брэндон, делая незаметно знак окружному прокурору.
  — Не похоже на то, — решительно заявила женщина. — Она сидела вчера вечером вон там, в гостиной, и читала «Блейд», потом вдруг уронила газету, прижала руку ко рту, как бы сдерживая крик, и через десять минут укатила.
  Шериф Брэндон нахмурился.
  — Вы миссис Уайт?
  — Да, я миссис Артур Уайт.
  — Ну а откуда вы знаете, что она читала именно «Блейд»?
  — Я видела. Подойдите сюда, и вы сами убедитесь.
  Окно моей кухни выходит точно на окно ее гостиной.
  Там горел свет и занавеска была поднята. Я видела ее ясно, как днем.
  Миссис Уайт провела их на кухню и указала на окно дома напротив.
  — Как раз там она сидела и читала газету. Я не хочу, чтобы вы считали меня чересчур любопытной, я совсем не такая. Но когда все происходит у вас перед глазами, вы не можете ничего не замечать. Во вторник вечером у нее был гость. Мой муж видел…
  Селби перебил ее:
  — Не могли бы вы показать мне точно, миссис Уайт, где она сидела вчера вечером?
  — Она сидела вон в том кресле у окна и держала перед собой газету.
  — Газета была сложена или развернута?
  — Развернута. Она держала газету примерно на уровне глаз.
  — Значит, она читала не первую страницу газеты?
  — Нет, — задумчиво ответила миссис Уайт.
  — А не могли бы вы сказать, какая это была полоса в газете?
  — Скорее всего, первая страница изнутри… И думаю… Я думаю, приблизительно нижний левый угол.
  — И вы считаете, именно сообщение, прочитанное в газете, взволновало ее?
  — Не могу точно сказать. Возможно, она внезапно подумала о чем-то… или действительно что-нибудь прочитала… Думаю, что так. Не очень уж много написано на внутренней странице газеты.
  — Вы не покупаете «Блейд»?
  — Нет, это центральная окружная газета. Мы выписываем местную «Рекорд».
  Селби мотнул головой в сторону дома за изгородью.
  — Как они живут?
  — Вы имеете в виду, счастливы ли они?
  — Да, часто ли бывают ссоры?
  — Нет. Иногда он бывает раздражен, но она с ним не спорит. Ссоры время от времени случаются, но не часто.
  — Хорошо, — сказал Селби. — Мы пытаемся узнать что-нибудь о бродяге. Насколько нам известно, мистер Уайт видел около их дома бродягу, и мы решили это проверить.
  — Я рада, что вы занимаетесь им… Он… он убил кого-нибудь или на кого-нибудь напал?
  — Нет, — ответил Рекс Брэндон, — насколько нам известно, нет.
  — Я не охотница до сплетен, — сказала она, — и не люблю вмешиваться в чужие дела, но во вторник вечером мой муж видел в переулке бродягу. Естественно, он стал наблюдать за ним. Потому что мы не можем себе позволить оставлять еду для бродяг или устраивать для них отель. Ну а этот бродяга прошел прямо к дому мистера Берка, а уж как она его приняла — это просто возмутительно. А затем миссис Берк и какой-то человек — я полагаю, тот же бродяга — уехали на машине.
  В их отсутствие вернулся домой ее муж. Потом Артур слышал, как мистер Берк уехал, и в довершение всего миссис Берк вернулась с каким-то человеком, не с тем бродягой, и мы не слышали, как он уезжал, — не то чтобы мы специально прислушивались, вы понимаете.
  В конце концов, это ее дело, как вести себя, но такое поведение замужней женщины да еще с прелестным малышом…
  Когда они простились с миссис Уайт, Селби взглянул на Брэндона:
  — Давай навестим Лоулера из «Ламбер компани».
  По дороге к «Ламбер компани» Селби небрежно сказал:
  — В нижнем левом углу на первой внутренней странице «Блейд» вчера вечером было напечатано сообщение о мертвом бродяге, всего лишь несколько строчек.
  Брэнд он сказал:
  — Похоже, мы напали на какой-то след, но только вот на какой?
  Джордж Лоулер, управляющий «Ламбер компани», стоял у конторки, заваленной бухгалтерскими книгами.
  Рядом с ним — два человека, очевидно работающие над книгами, с зелеными козырьками над глазами и с отсутствующим выражением, обычным для опытных бухгалтеров.
  — Привет, шериф, — сказал Лоулер, шагнув вперед и улыбаясь несколько смущенно. — Рад, что вы зашли.
  Я хотел поговорить с вами. Привет, Селби. Проходите и садитесь. Чем могу быть полезен?
  — Проводите ревизию? — спросил Селби, кивнув в сторону конторки, где два бухгалтера возобновили прерванный их приходом труд, очевидно совершенно забыв о присутствующих.
  — Ну… В некотором роде проверка, — ответил Лоулер, потирая облысевшую макушку.
  — Эти двое — ваши постоянные работники? — спросил Брэндон.
  — Нет, они из банка. Банк согласился дать их мне на время. Я проверяю наши бухгалтерские книги.
  Брэндон взглянул на Селби, а тот пристально посмотрел на Лоулера.
  — Почему?
  Лоулер перевел взгляд с одного на другого, затем опустил глаза и поежился.
  — Я еще не знаю, каково положение дел, — сказал он, — но позавчера мой бухгалтер не вышел на работу.
  Я позвонил ему домой, и его жена сказала, что у него сильный грипп и, вероятно, он пролежит в постели день или два. Она поинтересовалась, смогу ли я обойтись без него. Я сказал, что смогу. Чуть позже снова позвонил. Никто не ответил. Я поехал туда вчера вечером. Оказалось, что никого нет дома. Вчера я получил телеграмму от моего бухгалтера: «Вызван по очень важному делу, все объясню позднее».
  — Откуда была послана телеграмма? — спросил Селби.
  — Финикс, штат Аризона.
  — Не могли бы вы показать мне ее?
  Лоулер показал им телеграмму. Она была подписана: «Джон Берк».
  — Сегодня я начал беспокоиться. Полез в книги и нашел две-три записи, которые показались мне подозрительными. Я пошел в банк и объяснил ситуацию.
  Банк одолжил мне пару своих лучших работников.
  Прежде всего они проверили имеющуюся наличность.
  В соответствии с бухгалтерскими книгами в сейфе должно быть около ста тридцати двух долларов и несколько центов. Ну а мы нашли сейф пустым. Из него было взято все до единого цента — даже мелочь из ящика для марок. Но мы нашли конверт, завернутый в газету и перехваченный резинкой. В нем было десять тысяч долларов сотенными купюрами.
  Предварительная проверка выявила ряд недостач, которые покрывались фальшивыми записями. Шло постоянное, последовательное использование актива. Ребята из банка считают, что недостача составит примерно восемь тысяч долларов. Я собирался связаться с вами сегодня.
  Рад, что вы сами приехали.
  — Эти десять тысяч, вы говорите, были завернуты в газету? — уточнил Брэндон.
  — Да.
  — В какую газету? — спросил Селби.
  — Газета за прошлую неделю из Финикса.
  — Вы ее сохранили? — осведомился Селби.
  — Да.
  Селби обратился к шерифу:
  — Рекс, если не слишком поздно, я думаю, следует поручить твоему эксперту снять отпечатки пальцев с этой газеты и посмотреть, что он сумеет обнаружить.
  — Хорошая мысль, — поддержал Брэндон. — Боб Терри должен был вернуться этим утром. Сейчас он, видимо, уже в конторе. Давай ему позвоним.
  Его тут же по телефону Лоулера соединили с Бобом Терри, и Брэндон приказал ему поспешить в Лас-Алидас, захватив с собой все необходимое для снятия отпечатков пальцев.
  Рекс Брэндон повесил трубку и повернулся к Лоулеру.
  — Давайте воткнем кнопки в уголки этой газеты и пришпилим ее к стене. Я не хочу, чтобы кто-нибудь прикасался к ней, понимаете?
  Лоулер кивнул.
  — Есть какие-нибудь соображения? — спросил Брэндон.
  — Нет, — коротко ответил Лоулер.
  Селби взглянул на Брэндона.
  — Если я не слишком много спрашиваю, — сказал Лоулер, — как вы догадались о недостаче?
  — Мы не догадывались, — ответил Селби, — мы просто ведем расследование.
  Радушие угасло в глазах Лоулера.
  — Хорошо, ребята, — сказал он спокойно, — но это мои десять тысяч долларов! Вам понятно?
  Селби ответил:
  — Мы не спорим с вами… пока не спорим.
  Лоулер упрямо повторил:
  — Это мои десять тысяч баксов. Я сказал вам это конфиденциально. И повторять не буду.
  Селби перевел разговор на другую тему:
  — Когда приедет Боб Терри, скажите ему, что нас интересуют отпечатки пальцев на этой газете и на сейфе.
  Лоулер спросил:
  — Вы уходите?
  — Да, у нас есть еще один свидетель, которого нужно допросить.
  Лоулер отвел глаза.
  — О'кей, — сказал он.
  Глава 5
  Когда Дуг Селби около двух часов пополудни вошел в свою контору, Сильвия Мартин уже ждала его.
  — Все, что теперь обнаружится, — сказала она, — мое. «Блейд» уже в печати. С этого момента до полуночи все факты — мои. Поэтому, пожалуйста, мистер босс, откопайте мне какую-нибудь тайну, связанную с этим бродягой.
  Селби нахмурил брови.
  — Боюсь, здесь столько тайн, что я и сам не знаю, что с ними делать.
  — Почему, Дуг?
  — Есть вероятность, что в Лас-Алидасе совершена большая растрата. Я не уверен, но мне кажется, что с этим каким-то образом связан этот бродяга.
  — Как? — удивилась она.
  — Не знаю, и именно это меня беспокоит. Я даже не уверен, что это растрата. Есть ряд подозрительных обстоятельств, указывающих на некое преступление, которое, по-видимому, было так искусно скрыто, что мы почти ничего не можем выяснить. Похоже, за всем этим стоит парень по имени Джон Берк, но он так ловко все обставил, что получилась полная неразбериха.
  — Ты можешь сообщить мне какие-нибудь факты, Дуг? — спросила она.
  Селби вытащил трубку, набил ее табаком, повернулся в своем вращающемся кресле и рассказал ей всю историю, не забыв упомянуть, что поспешный отъезд миссис Берк был, вероятно, следствием того, что она прочитала в «Блейд» сообщение о смерти бродяги.
  Когда он закончил, Сильвия сказала:
  — Я думаю, Дуг, что смогу расставить точки над «i».
  Я случайно заглянула в обычные полицейские отчеты об украденных автомобилях. Билл Рэнсом, глава ласалидасской полиции, отыскал вчера днем один украденный автомобиль с аризонским номером. За рулем его, очевидно, сидел бродяга с узлом одеял. Это большой «кадиллак», принадлежащий Джеймсу С. Лейси из Туксона. Одна женщина заметила, как эта машина повернула на их улицу и остановилась, было около семи часов вечера во вторник. Она удивилась, увидев, что такой роскошный автомобиль ведет явно бродяга. Он припарковал машину, открыл боковую дверцу, взял с заднего сиденья узел с одеялами и пошел по улице.
  Глаза Селби сузились.
  — И она уведомила полицию? — спросил он.
  — Нет, не сразу. Она рассказала об этом мужу. Муж посоветовал ей не волноваться, это, мол, их не касается, и не надо вмешиваться. Но на следующее утро, когда он пошел на работу, машина еще стояла на том же месте. Тогда муж осмотрел машину.
  Это был большой блестящий «кадиллак», содержащийся в образцовом порядке, но решетка радиатора была погнута и замок на багажнике взломан, хотя запасная шина не украдена. В полдень машина все еще стояла там же, поэтому он сообщил в полицию. Рэнсом приехал и осмотрел машину. Бак был примерно наполовину заполнен бензином, и дверцы машины не были заперты. Рэнсом включил зажигание: мотор работал превосходно. Он обнаружил, что машина зарегистрирована на имя Джеймса С. Лейси в Туксоне, а в последней сводке этот автомобиль значился как украденный.
  Рэнсом не сообщил о машине раньше, надеясь, что будет объявлено о вознаграждении. Он бы хотел его получить. Вот почему он занялся машиной лично.
  Селби задумался, молча куря трубку. Наконец он спросил:
  — А на какой именно улице Лас-Алидаса была найдена машина?
  — Не знаю, но могу выяснить, — сказала Сильвия. — Позволь мне позвонить в газету.
  Она позвонила в редакцию «Кларион» и спустя минуту сообщила:
  — Очевидно, где-то на Восточно-Центральной улице. Нашли автомобиль мистер и миссис Леонард Белл, они живут в доме 410 на этой же улице.
  — А Джон Берк живет в доме 209 на той же улице, — сказал Селби. — Боже мой, Сильвия, я никогда не видел такого активного бродягу. Он крадет автомобиль и едет из Аризоны в Лас-Алидас. Паркует машину, идет пешком два квартала, входит в дом Джона Берка, обнимается с его женой, а затем успевает пройти вдоль железнодорожного пути так далеко, что его сбивает поезд, который отходит в одиннадцать десять.
  — Почему ты думаешь, что это был именно тот поезд, Дуг?
  — Все говорит за это. Согласно свидетельству врача, было установлено, что смерть наступила за десять — пятнадцать часов до вскрытия. Вскрытие было произведено около полудня. Это указывает на время где-то от девяти часов вечера, но девятичасового поезда по расписанию нет. Есть поезд в семь часов, но это, вероятно, слишком рано. Затем идет поезд в одиннадцать десять. Мы должны учитывать только поезда, следующие в западном направлении. Его сбил именно такой поезд.
  На это указывают и положение тела, и то, как был отброшен узел с одеялами. Есть еще товарный в три сорок утра и западный экспресс в семь тридцать восемь.
  Машинист этого экспресса и обнаружил тело.
  — И ты думаешь, что это тот же самый бродяга, Дуг?
  — Когда начинаешь задумываться, это едва ли кажется возможным, — сказал Селби, — и все же у меня есть предчувствие, что связь существует.
  Сильвия поджала под себя левую ногу и тихонько постукивала кончиком карандаша по подлокотнику кресла.
  — Дуг, — произнесла она, — мне все это не нравится.
  — Мне тоже, — признался Селби. — Я хочу выяснить, что узнал Брэндон об этом брате из Финикса и почему, в частности, тот не захотел принять останки.
  Сильвия улыбнулась.
  — Подожди, Дуг, пока завтра не прочитаешь газету. Ты понимаешь теперь, что введенное вами правило брать отпечатки пальцев дало вам не только лучшую, но и почти единственную улику для установления личности покойного?
  Селби нахмурился.
  — Я хотел бы отыскать миссис Берк. Она должна рассказать нам о бродяге. Конечно, может быть, нет никакой связи, но там, где существуют двое таинственных бродяг… Подожди минутку… похоже, я слышу шаги Брэндона в коридоре.
  Спустя несколько секунд Брэндон вошел в кабинет.
  — Привет, Сильвия. Я не помешаю, Дуг?
  — Нет, — ответил Селби, — у нас с Сильвией нет секретов от шерифа, а у шерифа нет секретов от «Кларион».
  — Или не должно быть, — вмешалась Сильвия.
  — Несколько минут назад мне позвонили из Финикса. Они вне себя.
  — В чем дело? — спросил Селби.
  — Какой-то человек позвонил в телеграфную компанию Финикса «Вестерн юнион» и сказал, что ждет важную телеграмму, адресованную Горацию Перну в маклерскую компанию «Интермаунтен», Восточная Первая, 690. Сказал, что хотел арендовать по этому адресу помещение для конторы, а затем эта сделка провалилась, и просил доставлять ему все телеграммы в «Пайонир-Румз». Обещал, что через несколько дней у него будет адрес новой конторы.
  Получив телеграмму Перкинса, полиция Финикса отправилась в. «Пайонир-Румз» и убедилась, что Гораций Перн действительно там проживает. Это пожилой человек с какими-то необычными глазами и седыми усами.
  Носит сомбреро, кожаную куртку и ковбойские сапоги.
  И этот человек явно не имеет отношения к маклерской компании «Интермаунтен». По крайней мере, так считает полиция Финикса. Кстати, они никогда не слышали о такой компании. Ну, к чему все это сводится, Дуг?
  Селби уставился не шерифа и произнес одно слово:
  — Убийство.
  Брэндон кивнул.
  Сильвия открыла рот, сделала быстрый нервный вздох и начала яростно писать на сложенном листке бумаги, положив его на колени.
  — Мне интересно, — сказал шериф, — ты считаешь так же, как и я?
  — Думаю, что да, — ответил Селби. — Этот человек знал, что должна быть получена телеграмма, адресованная Горацию Перну в «Интермаунтен». Значит, он знал о карточке в кармане мертвого бродяги. И знал, что бродяга мертв. А что насчет времени, шериф?
  — Время-то как раз совпадает, — сказал Брэндон. — Он позвонил контролеру телеграфной компании в семь часов утра в среду.
  — Ну к чему тогда, — задумался Селби, — все эти сложные приготовления, если речь идет лишь о том, чтобы кремировать тело?
  — Ты думаешь, все делалось лишь для этого? — спросил Брэндон.
  Селби кивнул и стал объяснять свою мысль:
  Этот человек регистрирует адрес в телеграфной компании как раз перед тем, как было обнаружено тело.
  Получив телеграмму Перкинса, он настаивает на чрезвычайно спешной кремации. Перкинс всего лишь человек. Он видит возможность получить щедрую плату за похороны бродяги, которого в противном случае пришлось бы хоронить за счет округа. Естественно, Перкинс попался на приманку.
  — Но почему какой-то бродяга вдруг приобретает такую важность? Он… — спросил Брэндон.
  — Я не думаю, что он был бродягой, — прервал его Селби. — Разве ты не видишь, Рекс, что кто-то только прикинулся бродягой… кто-то довольно важный.
  — И ты не думаешь, что его сшиб поезд? — продолжал спрашивать Брэндон.
  — Нет, — сказал Селби, — тогда бы это был несчастный случай. Человек, который предпринял такие сложные приготовления для спешного кремирования, наверняка знал о смерти до того, как было обнаружено тело.
  Мне кажется, нужно осмотреть переднюю часть того автомобиля из Аризоны.
  — Что за автомобиль? — удивился Брэндон.
  Селби пересказал ему то, что сообщила Сильвия.
  Брэндон усмехнулся.
  — Думаю, нам все-таки придется сделать вас заместителем, Сильвия!
  Она не ответила шерифу.
  Повернувшись к Селби, затаив дыхание, Сильвия прошептала:
  — Дуг, какая страшная история!
  Взгляд Селби был устремлен в пространство, он словно не слышал, не замечал ее.
  — Рекс, — спросил он, — ты сам видел труп бродяги?
  — Нет.
  — Говорят, были сделаны фотографии?
  — Да.
  — Я думаю, Рекс, — сказал Селби, вытряхивая пепел из трубки, — следующее, что нам нужно сделать, это найти детективов с железной дороги и посмотреть фотографии. Я думаю, мы убедимся, что существует связь между Джеймсом Лейси в Туксоне и миссис Джон Берк. Вполне возможно, что Лейси вел свой автомобиль из Туксона, переодевшись бродягой. Он зашел к миссис Берк, а затем… нет, это не годится. Лейси должен быть жив, так как он сообщил в полицию, что машина украдена… Ты, Рекс, займись вот чем: свяжись в Биллом Рэнсомом в Лас-Алидасе. Попроси его выяснить все о миссис Берк. Какую-то информацию сможет дать ему Крэнделл. А мы пока попробуем достать фотографии бродяги, которые сделаны железнодорожными следователями. Я свяжусь с их конторой в Лос-Анджелесе. Поручи полиции Туксона дать нам все сведения о Джеймсе Лейси и выяснить, где была украдена его машина, когда и, если возможно, почему. Мы…
  Он замолчал, так как в кабинет тихонько скользнула Аморетт Стэндиш, закрыв за собой дверь. Ее глаза за стеклами очков были лишены выражения, на лице — маска бесстрастной секретарской деловитости.
  — Вас хочет видеть Оливер Бинелл. Он ждет с нетерпением, говорит, что у него очень важное дело.
  — Вы имеете в виду президента Первого национального банка в Лас-Алидасе?
  Она кивнула и уточнила:
  — Он говорит, что дело касается мистера Берка.
  Брэндон сказал:
  — Идемте, Сильвия, давайте поработаем детективами, а Селби пусть поговорит с банкиром.
  Она стала засовывать сложенные листки в сумочку.
  — Послушай, Дуг, — спросила девушка, — а нет ли здесь какой-нибудь связи с расследованием?
  — Думаю, что нет, — ответил Селби. — А сейчас — чем больше гласности, тем лучше. И еще, Рекс, — добавил он, — пусть Боб Терри поспешит с классификацией отпечатков и срочно телеграфирует ФБР — не зарегистрированы ли в их картотеке отпечатки бродяги?
  — Я усажу Терри за работу над отпечатками немедленно, как только он вернется из Лас-Алидаса, — заверил его Брэндон.
  Сильвия подошла к Селби поближе.
  — Дуг, — сказала она, — может, это просто интуиция, а может, это из-за того, как развиваются события, но у меня мурашки бегут по коже. Оливер Бинелл — большой хитрец, он не пришел бы сюда, если бы ему не было что-то очень нужно от тебя. Будь осторожен, Дуг. Не допускай никаких ошибок — люди следят за тобой, и, о Дуг, я чувствую, происходит что-то…
  Он положил руку ей на плечо.
  — Не беспокойся, Сильвия. Мы только начинаем. У нас еще будет над чем поработать…
  Она подняла голову и улыбнулась ему:
  — Желаю удачи!
  Селби проводил Сильвию и шерифа до двери и кивнул Аморетт:
  — Пригласите Бинелла.
  Вошел Оливер Бинелл, человек лет пятидесяти с небольшим, начинающий полнеть. Его подчеркнуто добродушный, почтенный вид почему-то наводил на мысль о горькой пилюле, заключенной в сахарную оболочку.
  — Как поживаете, Селби? — приветливо произнес он, проходя по кабинету брюшком вперед и неся на лице широкую улыбку.
  — Давненько мы с вами не виделись. Полагаю, нужно вас поздравить с успешным ведением дел на новом посту. Вы создаете себе блестящую репутацию, Селби, мой мальчик!
  — Благодарю вас, — сказал Селби, пожимая ему руку. — Не хотите ли присесть, мистер Бинелл?
  — С удовольствием.
  — Моя секретарша сказала, что вы хотите видеть меня по важному делу.
  Бинелл кивнул.
  — Относительно Джона Берка.
  — И что вы можете о нем сообщить? — спросил Селби, голос его стал холодным и отчужденным.
  Бинелл с минуту помолчал, устраивая поудобнее свое огромное тело в кресле по другую сторону письменного стола Селби. Он прочистил горло, перенес наполовину недокуренную сигару из левой руки в рот и сказал:
  — Я в некоторой степени ваш помощник, Селби.
  Я очень хочу, чтобы вы добились успеха.
  — Благодарю вас.
  — На окружном прокуроре лежит большая ответственность. У него огромная власть. Используя эту власть, он может сделать много добра. Но может причинить и много вреда…
  — Продолжайте, — сказал Селби, когда Бинелл остановился, затягиваясь сигарой.
  — Вы понимаете, — снова заговорил Бинелл, — как банкир, я интересуюсь финансовым положением многих предприятий в Лас-Алидасе.
  Селби кивнул.
  — Возьмите, к примеру, «Лас-Алидас ламбер компани», — продолжал банкир. — Мы разрешили им время от времени держать деньги у себя, не сдавая их в банк.
  Когда Лоулер подумал, что в отчетах Джона Берка, возможно, замечена недостача, он немедленно сообщил об этом мне, а я поручил двум моим лучшим работникам проверить его книги.
  Селби снова кивнул.
  — Если бы была недостача, — сказал Бинелл, — я бы первым пришел к вам и попросил ордер на арест. А так как недостача не обнаружена, то, прослышав, что вы занимаетесь исчезновением Берка, я почувствовал необходимость сообщить вам, что, хотя в ведении отчетности можно отметить некоторые незначительные неточности, но недостачи нет. Имеющаяся наличность вполне может покрыть любую небрежность в отчетности.
  — Вы имеете в виду те десять тысяч долларов, которые найдены в сейфе? — спросил Селби.
  Бинелл поднял брови, как бы изумившись, что такой вопрос мог вообще возникнуть.
  — Ну конечно! Естественно, при составлении отчетов включается все имеющаяся наличность. Деньги в сейфе — это часть наличных денег.
  — А в бухгалтерских книгах зафиксировано, что в сейфе лежат десять тысяч долларов? — поинтересовался Селби.
  Бинелл пренебрежительно махнул жирной рукой.
  — Я не входил в детали. Моей первой заботой было установить, есть недостача в активах или нет.
  — И что же? Нет?
  Вернувшись к знакомой области, банкир почувствовал себя свободнее.
  — Нет, совершенно никакой.
  — А как с балансом в счетах? — спросил Селби.
  Бинелл подумал с минуту и ответил:
  — Обнаружены многочисленные ошибки в отчетности. Боюсь, что компетенция Берка вызывает сомнения.
  Но не его честность.
  Селби сухо возразил:
  — Если нет недостачи, а счета не сходятся, то должны быть излишки.
  Бинелл сказал:
  — Селби, вы просто заставляете меня говорить вашими словами. В вас сидит адвокат.
  — Ну так как же? — настаивал Селби.
  — Полагаю, что да, — неохотно согласился Бинелл.
  — На какую сумму?
  — Боюсь, что не смогу сказать. Я не утруждал себя точными цифрами.
  — Предположим, тысяча долларов?
  — Ну, округленно можно назвать и эту сумму.
  — Тогда чего же вы от нас хотите? — осведомился Селби.
  Бинелл сказал:
  — Вы расследуете исчезновение Джона Берка, предполагая, что он мог совершить растрату фондов компании. Это естественно и весьма похвально. Но теперь, когда вы узнали, что ничего криминального в его деятельности нет, расследование можно прекратить. Тем более что оно стоит денег… денег налогоплательщиков!
  А как налогоплательщик и доброжелатель, я заинтересован в том, чтобы ваша деятельность на посту окружного прокурора была выше всякой критики. И к тому же, естественно, и вы и я — мы оба хотим сохранить деньги налогоплательщиков.
  — Итак, вы хотите, чтобы я прекратил расследование дела Джона Берка?
  Лицо Бинелла было совершенно спокойно.
  — А что тут расследовать?
  — Он покинул Лас-Алидас неожиданно и при очень необычных обстоятельствах, — сказал Селби. — Исчезла также и его жена. Я…
  — Его жена — очень приятная маленькая женщина, — прервал Бинелл.
  — Вы ее знаете?
  — Встречал несколько раз. Она вкладчица нашего банка.
  — Большой счет? — поинтересовался Селби.
  — Нет, нет. Конечно нет. Как раз то, что и можно ожидать от жены бухгалтера. Но мы заинтересованы в наших вкладчиках. У меня была возможность заметить ее финансовые способности.
  Селби помолчал, потом заглянул Бинеллу в глаза и спросил:
  — А как насчет снятия денег со счетов, мистер Бинелл? Не была ли снята какая-нибудь большая сумма, которая могла бы навести вас на мысль, откуда взялись лишние десять тысяч долларов?
  — Ничего не могу об этом сказать, — поспешно ответил Бинелл. — Деньги, вероятно, получали постепенно, вполне обычное дело, но Берк по глупости позволил им скопиться в сейфе. Они не были положены на счет «Лас-Алидас ламбер компани», и так как этот вклад увеличивал контрольный баланс больше, чем требовалось компании, то восемь тысяч из него было использовано, чтобы погасить задолженность компании банку. — Бинелл неожиданно отодвинул кресло, встал и, приветливо улыбаясь, сказал: — Ну, я должен идти, Селби, мой мальчик. Я просто хотел дать вам знать, что все в порядке. А относительно Берка — думаю, было бы хорошо прекратить дело. Телеграмма, полученная «Ламбер компани», доказывает, что его отсутствие является добровольным. Его жена — очень порядочная женщина… Между прочим, Селби, я понял, что вы наводили справки о посетителях их дома.
  Среди них был какой-то бродяга, которому, как я понял, она дала поесть. Это говорит о ее склонности к благотворительности. Однако вы знаете, какие бывают соседи и как легко превратить любой пустяк в дело огромной важности, придав ему чрезмерное значение.
  Поэтому теперь, когда вы понимаете ситуацию, мы можем позволить… этому… э-э… бродяге… идти своей дорогой сытым и счастливым, а, Селби? — Продолжая говорить, Бинелл потянулся, чтобы пожать Селби руку: — Большое спасибо, что вы меня так быстро приняли, мистер Селби. Вы приобретаете прекрасную репутацию. При случае я непременно скажу своим друзьям, какой вы хороший окружной прокурор и к тому же экономный: не разбрасываете деньги налогоплательщиков на глупые и бесполезные расследования.
  Ну, прощайте, мистер Селби.
  Когда его рука была уже на ручке двери, Селби негромко проговорил:
  — Я полагаю, вы были не очень откровенны со мной, мистер Бинелл, не так ли?
  Банкир застыл на месте, на его лице появилось удивленное выражение.
  — Почему? Что вы имеете в виду, Селби?
  — Просто я любознательный тип. Когда известный гражданин берет на себя труд учить меня, как экономить деньги налогоплательщиков, мне всегда любопытно, что за этим стоит.
  Бинелл помрачнел, с заметным усилием подавляя свои чувства.
  — Селби, я не нарушил никакой тайны, напомнив вам, что у вас есть строгие критики в округе. Вы нуждаетесь в каждом влиятельном друге, которого можете завести или… потерять…
  — Благодарю, — произнес Селби, — но, по моему мнению, округ больше всего нуждается в людях, которые, занимая ответственные посты, могут сосредоточиться на той работе, которую они поклялись выполнять, а не на своем будущем переизбрании.
  — Селби, вы хотите сказать, что игнорируете мое предложение, отвергаете мою дружбу?
  — Я ничего не игнорирую. Я хочу, в частности, чтобы вы, в Лас-Алидасе, чувствовали, что о вас заботятся. И я не ищу дружбы с теми, кто пытается удержать меня от выполнения долга. Если вы пожелаете быть откровенным со мной, я буду рад вас выслушать и пойти навстречу.
  Мне не нравится занятая вами позиция. Вы считаете себя достаточно могущественным, чтобы заставить меня бросить расследование, которое мне кажется необходимым.
  — Значит, вы будете продолжать поиски Берка? — спросил Бинелл, и в его голосе прозвучала угроза.
  Селби смело встретил его взгляд.
  — Да, буду.
  Бинелл поколебался минуту, как бы решая, продолжать ли ему говорить, затем резко повернулся и вышел, хлопнув дверью.
  Глава 6
  Сильвия Мартин, явно взволнованная, чуть не бегом пронеслась по коридору и постучала в дверь личного кабинета Селби.
  Тот отвел защелку и впустил девушку.
  — О Дуг, прости меня, — сказала она, — но я просто не могла ждать и прошла в кабинет, минуя приемную. Послушай, Дуг, я спешу… но обещай мне, обещай, что не скажешь «нет».
  Он взглянул в горящие возбуждением золотисто-карие глаза и улыбнулся.
  — Я не скажу «нет», но могу сразу сказать: то, чего ты хочешь, невозможно.
  Сильвия сделала гримасу.
  — Послушай, Дуг. Шериф позвонил непосредственно Крэнделлу и сказал, что хотел бы выяснить кое-что о миссис Берк. Крэнделл ответил, что ничего о ней не знает, кроме того, что ее зовут Тельма и что раньше она уже была замужем, только он не может вспомнить, как звали ее бывшего мужа. У него было ранчо где-то в Аризоне. А затем шериф спросил, не носил ли ее первый супруг имя Лейси. Крэнделл ответил, ему кажется, именно так его и звали.
  — Все это очень неопределенно, Сильвия. Как ты понимаешь, Крэнделл мог легко ошибиться. Не забудь, он даже не сразу вспомнил имя.
  — Я знаю, Дуг, но чувствую всем существом, что он не ошибается. Послушай, Дуг, ты ведь едешь туда. Дай мне шанс. Разреши поехать с тобой.
  — Когда? — спросил он.
  — Прямо сейчас. Мы можем договориться о самолете и добраться туда за три с половиной — четыре часа.
  Селби сказал:
  — Не думаю, что налогоплательщикам доставит особое удовольствие оплачивать мне самолет. Один из влиятельных налогоплательщиков только что предложил мне бросить расследование.
  — Кто? Бинелл?
  — Да.
  — Напыщенное ничтожество! Какое ему дело до всего этого?
  — Он платит налоги.
  — Вздор! У него какая-то своя цель.
  Селби улыбнулся.
  — Ну да, его банк, по-видимому, получил восемь тысяч долларов по расписке, которая, скорее всего, не стоила и ста центов за доллар, — думаю, вот где зарыта собака.
  — Нет, не то, Дуг. Здесь что-то большее. Ты это знаешь так же, как и я. «Ламбер компани» могла бы легко оплатить эту расписку. Бинелл двуличный, скользкий, он бы и пальцем не шевельнул, чтобы помочь вам.
  — Лейси займутся власти Аризоны, — сказал Селби. — По нашей просьбе они с радостью зададут ему несколько вопросов.
  — Дуг, ты не можешь просто перепоручить все это полиции Аризоны. Они ведь не знают, в чем дело, и, если Лейси действительно что-нибудь известно, он может легко втереть им очки. Тебе просто необходимо поехать туда самому, и быстрее. Что-то здесь происходит, кто-то пытается спрятать концы в воду и мешать тебе выяснить, в чем дело. Я знаю, моя газета готова оплатить часть расходов, если нужно.
  — Ладно, ладно, посмотрим, — сказал Селби.
  Она протянула ему еще сырую фотографию.
  — Вот копия отпечатков пальцев умершего. Терри сделал снимки и классификацию еще до того, как ты вызвал его в Лас-Алидас. Он вернулся и уже телеграфировал в федеральную службу, чтобы узнать, не зарегистрированы ли у них эти отпечатки.
  — Спасибо, — сказал Селби.
  — Дуг, обещай, что ты поедешь в Туксон и возьмешь меня с собой.
  — Хорошо, — сказал он, — я подумаю.
  — Ладно, Дуг, когда ты даешь обещание, это уже кое-что. Послушай, я пустилась по следу за теми фотографиями погибшего. Через час они у меня будут.
  Если ты сейчас договоришься о самолете, мы можем уехать часов в пять. Возьмем с собой суп в термосе, бутерброды и пообедаем в самолете.
  — Позвони мне через полчаса. Я дам тебе знать, — сдался в конце концов Селби, уступая ее натиску.
  — Пока! — сказала она и повернулась к двери.
  Он услышал, как она легко побежала по коридору.
  Селби закрыл дверь и стал пристально рассматривать отпечатки пальцев. Какие тайны они скрывали? Умер какой-то человек. Его тело кремировали, но остались эти отпечатки, неопровержимое свидетельство его личности, линии, нанесенные природой на кожу человека.
  Станут ли эти линии ловушкой для убийцы?
  Селби потянулся за трубкой, набил ее и принялся всматриваться в отпечатки, пытаясь использовать их как отправной момент для построения версии происшедшего.
  Он старался найти объяснение действиям таинственного бродяги, когда Аморетт скользнула в дверь и доложила:
  — Инес Стэплтон просит узнать, не можете ли вы принять ее на несколько минут.
  — Инес Стэплтон! — воскликнул он. — Я не видел ее целую вечность. Она в приемной?
  — Да.
  — Попросите ее войти… нет, подождите минутку.
  Аморетт, сегодня вечером мне нужен самолет до Туксона. Я хочу, чтобы никто не знал, куда я отправляюсь. Зайдите к шерифу Брэндону и спросите его, не желает ли он присоединиться. Скажите ему: со мной летит Сильвия Мартин. Затем позвоните в Лос-Анджелес, в аэропорт, и закажите хороший, быстрый самолет. Мы уже делали такие заказы, поэтому они знают, что нам нужно.
  Аморетт кивнула.
  — И попросите Инес войти… Нет, не надо… Я сам.
  Селби отодвинул кресло и вышел в приемную.
  — Привет, путешественница, — сказал он, увидев изящную брюнетку, которая подошла и грациозным движением протянула ему руку. Она выдержала его взгляд спокойно и твердо, но предательская голубая жилка быстро забилась у нее на шее.
  — Где ты пропадала? — спросил Селби.
  — Там, где я и собиралась быть восемнадцать месяцев назад, — ответила она.
  — Ты имеешь в виду…
  — Да, — подтвердила она, — изучала право. — И я действительно его изучала, а не просто играла в изучение.
  — Ну и как успехи? — спросил Селби.
  Она улыбнулась:
  — Я прошла трехлетний курс обучения. Занималась во время летних каникул и сократила его до семнадцати месяцев, одной недели и трех дней. Перед вами, господин окружной прокурор, Инес Стэплтон — адвокат, официально допущенный к работе в судах штата Калифорния.
  — Инес! — радостно воскликнул он, схватив ее руку. — Это чудесно, просто чудесно!
  — Ты пригласишь меня войти, — спросила она, — или мне придется войти без приглашения?
  Он засмеялся и пропустил ее в открытую дверь. Усадив девушку в большое кресло по другую сторону своего стола, он заметил, как она изменилась — возмужала, стала более уверенной в себе, однако в ее глазах таилась какая-то напряженность. Когда она расслаблялась, то выглядела усталой — трудности, через которые ей пришлось пройти, оставили на ее лице свой след. Но когда она говорила или улыбалась, оживление и блеск глаз скрывали усталость.
  — Много было зубрежки? — спросил Селби.
  — Не хочу вспоминать об этом, — сказал Инес с легким смехом. — Всё позади. Ты знаешь, моя работа в адвокатской коллегии была лишь подготовкой к профессии юриста, ты помнишь… или уже забыл, Дуг?
  — Помню, — не очень уверенно ответил он.
  — Ты знаешь, Дуг, когда я уехала отсюда год тому назад, я сходила с ума…
  — Знаю, — сказал он, — ничего нельзя было сделать.
  Я просто должен был выполнить долг…
  Она щелкнула пальцами.
  — Забудь, — сказала она, — мне наплевать на прошлое… Джордж был замешан в деле о наезде, пытался скрыться и избежать ответственности. Он любил пускать пыль в глаза, а отец просто губил его своей щедростью и заступничеством. Это был ужасный удар для всех нам, особенно для папы. Наша семейная гордость была уязвлена, но все обернулось к лучшему.
  Судья в Сан-Диего оказался очень гуманным человеком. Он дал Джорджу испытательный срок с условием, что тот вернется в школу, в течение двух лет не будет водить автомобиль, пять лет не возьмет в рот спиртного, пять дней в неделю будет ложиться спать в десять часов и через определенные промежутки времени будет докладывать о себе инспектору, наблюдающему за отпущенными на поруки, — как лично, так и в письменном виде. Это было чудесное решение для Джорджа.
  — Твой отец, — сказал Селби, — не мог понять. Он…
  — Чепуха! Отец отлично все понимал. Просто страдала его гордость, вот и все. Он ликвидировал здесь свое сахарное дело и уехал. Думаю, это был лучший вариант как для него, так и для Джорджа… А что поделывал ты, Дуг?
  — Обычная рутина, — ответил он. — Лучше скажи, что ты намерена теперь делать? Собираешься практиковать?
  Она взглянула ему в глаза и кивнула.
  — Что ж, — сказал он, усмехнувшись, — возможно, когда-нибудь мы встретимся с тобой в суде и ты будешь защищать противную сторону.
  — Возможно, — серьезно ответила она.
  — Станешь охотиться за моим скальпом, а? — сказал он смеясь.
  — Нет, — сдержанно ответила она. — Понимаешь, Дуг, ты перерос меня. А я тебе это позволила. Когда ты был свободным юристом, мы, бывало, чудесно проводили время: теннис, походы, плавание, неожиданные поездки в другой город и прочие забавы. Потом тебя избрали на официальный пост, и ты начал серьезно смотреть на вещи. Я полагаю, что папины деньги мешали мне видеть жизнь в надлежащей перспективе.
  Я не понимала… А, да ладно, не будем об этом.
  Селби через стол дотянулся до ее руки.
  — Мне было больно, когда ты уехала. Инес. Я думал, возможно, ты рассердилась и хотела мне отомстить и…
  Короче, я много думал о тебе, хотел даже отыскать, но потом, хорошо зная твой характер, понял, что, если ты действительно считаешь меня виноватым, никакие объяснения не изменят твоего мнения.
  — Я так не считала, — сказал она. — Просто решила заставить тебя уважать меня в той области, которая так тебя увлекла.
  Смущенный ее спокойной откровенностью и силой, таящейся в твердом взгляде темных глаз, он неловко попытался переменить тему.
  — Как ты находишь наш старый город?
  — Совершенно не изменился. И наши две газеты все так же сражаются друг с другом?
  — Да.
  — «Блейд» — против тебя, а «Кларион» — за?
  Он кивнул.
  — И Сэм Роупер, бывший окружной прокурор, все еще старается достать тебя?
  — Не так сильно, как раньше, — рассмеялся Селби. — Он несколько растерял свое влияние, а заодно, я думаю, и часть своей обиды. Занялся частной практикой.
  — А та девушка, мисс Мартин? — спросила Инес. — Как ее звали, Сильвия? Ты часто ее видишь?
  Он сказал с улыбкой:
  — Всякий раз, когда у меня начинается расследование, оказывается, что она как раз им и занимается.
  У нее нюх на тайны, как у гончей на спрятавшегося кролика.
  — Во всяком случае, — заметила Инес, — теперь вы будете видеть и меня, господин окружной прокурор… и довольно часто.
  — Теннис? — спросил он.
  Она покачала головой.
  — Больше никакого тенниса. Ты вырос из этого. И я тоже. Теперь мы перенесем свои битвы в зал суда. И я намерена заставить тебя поработать, как когда-то на теннисном корте.
  — У тебя была плохая подача, — он испытующе смотрел на нее, — и ловкий ответный удар.
  — Подожди, пока мы не встретимся в суде, — пригрозила она со смехом, который, казалось, подчеркивал значение ее слов. — А как насчет обеда сегодня вечером, Дуг? Мы можем забраться в мою машину и улизнуть в Лос-Анджелес. Я знаю место, где…
  Она остановилась, заметив выражение его глаз.
  — Встреча? — спросила Инес.
  — Занят, — сообщил ей Селби, — еду в Аризону по одному делу.
  — Поездом?
  — Нет, самолетом.
  Она хотела было что-то сказать, но остановилась.
  — Понимаю, — только и произнесла она. — Полагаю, будет представлена пресса?
  Селби встретил ее взгляд и коротко ответил:
  — Да. Теперь была ее очередь переменить тему. Она посмотрела на фотографию отпечатков пальцев на его письменном столе.
  — Кто этот мошенник? — спросила она.
  — Мы не знаем, — сказал Селби и, немного помолчав, добавил: — Пока.
  — Не возражаешь, если я взгляну?
  — Нет, конечно. — Он подтолкнул снимок через стол.
  — Кто делал классификацию? — спросила она.
  — Боб Терри.
  — О, он теперь на службе у шерифа?
  — Да, стал дактилоскопистом.
  — Я не уверена, что могу согласиться с этой классификацией, — холодно сказала Инес.
  — Что ты имеешь в виду? — спросил Селби.
  — Я думаю, то, что он классифицировал как завиток в своем знаменателе, в действительности скрытая дуга.
  Селби воскликнул:
  — Бог ты мой, Инес, не говори мне, что ты не только адвокат, но и специалист по дактилоскопии.
  — Нет, я не специалист, — улыбнулась она, — но изучала криминологию и знаю кое-что об отпечатках пальцев.
  — А для чего тебе криминология? — спросил он.
  — Она ведь имеет отношение к юриспруденции. Я хотела увереннее чувствовать себя в своем деле, а в нем без криминологии не обойтись.
  — Мои познания в дактилоскопии довольно поверхностны. Так что давай объясни, в чем дело, — попросил Селби.
  Она начала:
  — В классификации пальцы делятся на пары и каждый палец имеет числовое обозначение. Первый — это шестнадцать, второй — восемь, третий — четыре, следующие — два и один. Первый палец пары идет в знаменатель, второй — в числитель, затем прибавляется единица, но только в том случае, если на этом пальце есть завиток. Например, в этой классификации пять над тридцатью двумя, это означает, что имеется один завиток в числителе третьей пары и что все знаменатели классифицируются как завитки.
  Селби спросил:
  — А в чем различие между завитком и дугой?
  — При дуге гребни поднимаются выше в центре и не закругляются вновь, тогда как в завитке гребни образуют ряд кругов или спиралей вокруг стержня или оси.
  Возьми увеличительное стекло, Дуг, и посмотри на этот отпечаток, я покажу тебе, что имею в виду.
  — А я думал, что при классификации подсчитывают гребни, — сказал Селби, доставая из ящика стола лупу.
  — Так у вас и сделано, ваша предварительная классификация определяется гребнями… Смотри, видишь, что я имею в виду?
  Селби держал увеличительное стекло над снимком, а Инес водила по линиям.
  — Понимаю, — заметил он, сосредоточенно разглядывая отпечаток пальца.
  Зазвонил телефон.
  Селби извинился и поднял трубку.
  — Дуг, Боб Терри только что сказал мне, что изменил свою классификацию отпечатков, — произнес шериф Брэндон.
  — Благодарю, — произнес Селби и добавил: — А то я подумал, что он классифицировал скрытую дугу как гребень.
  В голосе шерифа прозвучало удивление:
  — Ты что, разбираешься в отпечатках пальцев, Дуг?
  — Нет, — рассмеялся Селби, — просто кое-что слышал. Ну как наша поездка в Аризону, Рекс?
  — Мы улетаем ровно в пять тридцать. С местного аэродрома. Сильвия говорит, что возьмет пару термосов, сандвичи и устроит нам воздушный ужин.
  — Хорошо, буду вовремя, — сказал Селби, — вместе со своим аппетитом.
  Он опустил трубку и встретил насмешливый взгляд Инес Стэплтон, в глубине которого затаилась тоска.
  — Как всегда, весь в работе, — заметила она.
  — Меня это увлекает, Инес.
  — На днях я тоже нырну в работу, — сказала она. — И тогда попробуй только пригласить меня пообедать!
  — Кстати, об обедах, — произнес Селби. — Когда я закончу с этим делом, давай устроим грандиозную пирушку?
  — А когда ты закончишь с этим делом, Дуг?
  — Не знаю. Надеюсь, довольно скоро… Не пропадай, Инес.
  — Благодарю. Мне еще нужно заглянуть в сотню мест и переделать уйму дел. Я зашла к тебе, чтобы поздороваться… И если ты не знаешь, когда освободишься, лучше подожди, не делай необдуманных приглашений.
  Пока, и желаю удачи.
  Она улыбнулась и выскользнула в коридор. Но в ее глазах улыбки не было.
  Глава 7
  Пролетая с грохотом на юго-восток сквозь опускающиеся сумерки, самолет казался загадочно обособленным от мира внизу. Сильвия собрала остатки их легкого ужина и бросила их в картонный ящик, компактной стопкой сложила картонные тарелки и пластмассовые чашки.
  Светонепроницаемый занавес впереди, в пилотской кабине, отгораживал от них освещенные приборы.
  Вспыхнувшая спичка бросила на их лица красноватый отблеск. Затем, когда Селби задул спичку и кинул ее в пепельницу, пламя превратилось в два тлеющих уголька на концах сигарет.
  Шериф Брэндон, опасаясь, что одновременное отсутствие шерифа и прокурора в столице округа может вызвать очередную критическую статью в «Блейд», решил в последнюю минуту не ехать. Селби и Сильвия были одни в пассажирском салоне.
  — Дуг, давай выключим свет, пока будем курить.
  Он кивнул. Она нашла выключатель, щелкнула им, и салон погрузился в полутьму.
  Внизу под ними убегала пустыня — не просто лишенное растительности, ровное пространство, а усеянная разбросанными там и сям камнями, изрезанная древними лавовыми потоками земля, где вздымали к небу свои руки гигантские кактусы, будто пытаясь схватить пролетавший над ними самолет. На западе последние лучи уже зашедшего солнца освещали горизонт, сверкая яркой полоской над резко очерченными контурами калифорнийских гор.
  — Я слышала, Инес Стэплтон вернулась в город, — сказала Сильвия.
  — Да.
  — Она адвокат. Ты знаешь об этом, Дуг?
  — Да.
  — Это она тебе сказала?
  — Ага.
  — Почти два года назад она объявила, что собирается изучать право, — продолжала Сильвия. — Должно быть, приятно иметь деньги, чтобы потворствовать своим маленьким прихотям.
  Селби медленно ответил:
  — Мне кажется, наиболее разумное применение денег — это получение образования, развитие личности и возможность приносить пользу обществу.
  На минуту в голосе Сильвии зазвучала горечь:
  — Не думайте, что ее вдохновляют высокие идеалы, господин окружной прокурор. Просто она решила, что ты видишь в ней только богатую легкомысленную особу, вот и попыталась изменить характер. Когда хорошенькая молодая девушка начинает стремиться к самосовершенствованию, можешь смело держать пари, что здесь замешан мужчина!
  Селби нервно засмеялся.
  Ты мне льстишь. Инес и я старые друзья. Она здравомыслящая девушка и осознала, что нельзя бесцельно порхать по жизни.
  — «Старый друг», — насмешливо передразнила его Сильвия. — Не давай поймать себя на это, Дуг… О, это не мое дело, но я горжусь тобой и уверена, что перед тобой большое будущее! И все это бесследно испарится, если ты женишься на богатой наследнице и заживешь спокойной, почтенной жизнью, станешь очень большой жабой в очень маленькой луже!
  Селби похлопал ее по руке.
  — Не беспокойся. Я не собираюсь жениться — по крайней мере, пока занимаю пост прокурора округа.
  Когда человек женится, он берет на себя большую ответственность и должен жить жизнью семьи. Работа окружного прокурора требует полной отдачи, ей надо посвящать все двадцать четыре часа в сутки.
  Воцарилось долгое молчание. Рука Селби бессознательно скользнула через подлокотник мягкого кресла, и его сильные пальцы сжали теплую податливую руку Сильвии с пульсирующей у запястья жилкой.
  — Ты хочешь сказать, что откажешься от своего поста, если женишься, Дуг? — спросила она немного погодя.
  — Да, если ты хочешь выразить это таким образом.
  — Не бросай свое дело, Дуг. Не бросай до тех пор, пока… пока ты не сделаешь эту работу так, как она должна быть сделана!
  — Какую работу ты имеешь в виду? — спросил Селби.
  — Ту, которая заставит округ уважать тебя, поможет тебе подняться над политикой и позволит бесстрашно, беспристрастно внедрять в жизнь законы. О, Дуг, не знаю, как сказать, но эта работа означает для тебя…
  — Хочешь сказать, что я становлюсь серьезным? Мне кажется, где-то я уже слышал это.
  — Нет, не то, Дуг. Это нечто большее, чем умственная зрелость. Ты становишься… Дуг… Я догадываюсь, что ты сейчас думаешь: я становлюсь сентиментальной или что-то вроде этого. Но я не могу забыть: когда ты баллотировался на этот пост, столько было разговоров в городе, что вы просто юнец. А когда кто-нибудь вспоминал твои былые проделки, неосторожные шутки, которые ты часто позволял себе прежде, и пытался использовать их против тебя, это приводило меня в ярость. Я так много работала, чтобы защитить тебя. Как бы то ни было, Дуг, мы делали что-то вместе, работу, которой привержены мы оба.
  Мне невыносимо думать, что ты повернешься спиной ко всему этому.
  Она слегка всхлипнула, и Селби увидел, что она плачет. Его рука скользнула вокруг ее талии, и он притянул девушку поближе к себе.
  — Почему слезы, Сильвия? — спросил он нежно, слегка касаясь губами ее лба.
  — О, я не знаю, Дуг. Наверное, я просто глупая гусыня.
  Она вытащила из сумочки носовой платок, промокнула глаза и подняла голову с его плеча, вглядываясь ему в лицо в уже сгущающейся темноте.
  — У тебя есть враги в Мэдисон-Сити, Дуг, враги, которые ненавидят тебя потому только, что ты честен, порядочен и способен, а этим людям нужна коррупция в политике, чтобы добиться власти и влияния. Ну, словом, ты знаешь, о чем я говорю, Дуг, дай мне снова твое плечо. Я хочу прижаться к нему и помолчать. Ничего не говори.
  Они сидели молча, наблюдая, как разгораются звезды, а пустыня натягивает на себя темное покрывало сгущающейся ночи. Время от времени радиомаяк, словно светящимся карандашом, очерчивал фантастический фосфоресцирующий круг. Маленькие голубоватые огоньки кружились вокруг усталого мотора. Самолет летел над шоссе. Внизу катились крошечные автомобили — невидимые черные пятнышки, отбрасывающие перед собой желтые веерообразные пучки света и тянущие кроваво-красный рубиновый шлейф сзади. Затем появился город, расчерченный на шахматные квадраты, напоминающий яркое сияние звезд, увиденное через мощный телескоп. Самолет парил над этим сиянием. Селби повернул голову так, что его щека прижалась к холодному окну. Глядя вперед, он увидел сбоку от самолета мерцающий пучок света.
  — Впереди Туксон, — сказал Селби. — Мы быстро долетели.
  Пилот отдернул занавеску на окне перегородки между кабиной и салоном. Теперь они могли видеть ярко освещенные диски приборов, на которых четким силуэтом выделялись голова и плечи пилота.
  — Дуг, — сказала Сильвия, — не включай свет, пока с моего лица не сойдут следы ненужной чувствительности, которая мало подходит закаленному репортеру, готовящему эксклюзивный репортаж об убийстве… Пройди вперед и узнай, что нужно пилоту, зачем он отдернул занавеску.
  Селби потрепал ее по щеке, покинул мягкое кресло, дошел до двери в перегородке и открыл ее.
  Пилот, повысив голос, сообщил:
  — Впереди Туксон. Через пять минут садимся.
  — Хорошо долетели, — похвалил его Селби.
  — Хотите, чтобы я подождал вас и отвез обратно? — спросил пилот.
  — Да.
  — Сколько придется ждать?
  — Будь я проклят, если знаю. Находитесь поблизости и соответственно учитывайте время.
  Щелкнул выключатель, и салон самолета ярко осветился.
  Сильвия, курившая изящную сигарету, улыбнулась Селби и спросила:
  — Так какая же у нас программа, господин окружной прокурор?
  — Мы должны найти Лейси, — ответил Селби. — Рекс Брэндон звонил сюда, наверное, заместитель шерифа уже ждет нас с машиной. Никаких особых затруднений быть не должно.
  — Послушай, — вдруг сказала она, — Оливер Бинелл действительно уговаривал тебя прекратить расследование?
  — Да, — признался он, — а что?
  — Не знаю, я все время думаю об этом.
  Моторы самолета завертелись медленнее. Машина ткнулась вперед, и на мгновение показалось, что самолет теряет равновесие.
  Селби потянулся через Сильвию и закрепил ремень на ее сиденье, затем закрепил свой. Ее руки ласково скользнули по его руке. Самолет сделал крутой вираж, и в окно хлынул поток света от городских огней. Сильвию и Селби охватило странное ощущение легкости, они почувствовали головокружение. Затем, когда внизу проступили очертания темного вытянутого в длину пространства, самолет выровнялся и стал опускаться.
  Замелькали огни посадочной полосы. Прожекторы на крыльях самолета отбрасывали длинные косые лучи. И прежде чем они успели подумать, что самолет может снова сильно накрениться, он приземлился, подрулил к освещенному ангару и остановился.
  Как только пилот выключил моторы и открыл дверцу, почти рядом с самолетом остановился автомобиль.
  Селби вышел и оглядел водителя. Это был широкоплечий высокий мужчина с обветренным лицом, в огромной шляпе, чуть сдвинутой на затылок.
  — Селби? — спросил он.
  — Да.
  — Звонил шериф Брэндон из Мэдисон-Сити, просил вас встретить. Я Джед Рейли, помощник шерифа… Зовите меня Бак139, если хотите. Большинство зовут меня именно так.
  — Рад познакомиться с вами, Бак, — сказал Селби смеясь. — А это Сильвия Мартин, газетный репортер из Мэдисон-Сити.
  — Отлично, — сказал Рейли, одобрительно оглядывая стройную фигуру девушки. — Я люблю репортеров, в особенности если они такие хорошенькие… Да, не часто встречаются такие… Примерно один на миллион.
  Сильвия одарила его милой улыбкой.
  — Мы можем сидеть втроем впереди, — пригласил их Рейли в машину.
  — Вы знаете человека, которого мы ищем? — спросил Селби.
  — Ага.
  — Далеко нам ехать?
  — Не очень. Пятнадцать миль.
  — Шериф Брэндон сообщил вам, что нас интересует?
  — Нет. Сказал, чтобы я выяснил, дома ли Джим Лейси. Я выяснил: он дома, на ранчо «3-Бар-Л».
  — Он женат? — живо спросила Сильвия Мартин.
  — Нет. Он холостяк… был женат, но семейная жизнь ему не понравилась.
  — Что он за человек? — спросил Селби.
  — Хороший, правильный парень, — убежденно заявил Рейли. Зачем он вам нужен, если не секрет?
  — Просто хотим расспросить его о краже автомобиля, — пояснил Селби.
  — Кто-то стянул его пару дней назад, но машину быстро нашли, так что все в порядке, — сказал помощник шерифа и добавил: — Нужно думать, это очень важно, раз вы раскатываете на самолетах, просто чтобы задать парочку вопросов.
  Селби со смехом уклонился от расспросов. Сильвия с изяществом проскользнула под рулем большой машины и заняла место в центре.
  — О'кей, мальчики, поедем.
  — А мне подождать здесь? — спросил летчик.
  — Да. Заправьте самолет и где-нибудь поешьте. Если до места пятнадцать миль, чтобы добраться туда и вернуться обратно, а также выяснить то, что нас интересует, понадобится по крайней мере час-другой. Можете рассчитывать приблизительно на такой интервал времени.
  Потом в любую минуту будьте готовы к вылету.
  — Хорошо, — сказал пилот.
  Бак Рейли включил зажигание и привел свою громадину в движение. Первые десять миль колеса автомобиля мягко скользили по цементной ленте. Затем помощник шерифа резко свернул направо, и его пассажиры оживились, когда машина начала подпрыгивать на грунтовой дороге, которая, вероятно, долгое время находилась в полном небрежении.
  — Очевидно, здесь мало кто ездит, — заметил Селби.
  — О, Лейси часто пользуется этой дорогой, но он бывалый человек и привык к пустыне. Вы все поймете, когда увидите его. И лучше не вмешивайтесь в его дела.
  Он парень что надо, если вы действуете прямо и честно, но когда чувствует, что с ним ведут двойную игру, взрывается как динамит.
  Глаза Селби сузились.
  — Он опасен?
  — Может оказаться опасным.
  — Не было ли у него каких неприятностей?
  — Однажды он стрелял в человека.
  — Попал?
  — Нет. Парень прыгнул за скалу… и как раз вовремя, скажу я вам. Могу рассказать, как это случилось. Он слонялся на одном из участков Лейси, не думаю, что Лейси хотел убить парня, просто велел ему убраться.
  — И что случилось после первого выстрела? — спросил Селби.
  — Парень скрылся.
  Селби бросил на Сильвию многозначительный взгляд.
  — А если бы скалы не было, тогда что? — спросил он.
  — Одним нарушителем стало бы меньше.
  — А что случилось бы с Лейси?
  — Возможно, и ничего. Ведь это был его участок.
  — Понятно, — сказал Селби.
  Дорога извивалась, следуя очертаниям высохшего каньона, пока не спустилась к столовой горе, где кактусы возносили высоко над землей свои покрытые колючками стволы, вглядываясь в отражающиеся огни автомобилей, проносившихся мимо.
  — Что он выращивает на ранчо? — спросил Селби.
  — В основном скот. Не судите об этой земле по тому, что вы видите здесь. По другую сторону хребта — долина, проточной воды там нет, но есть хорошие колодцы. У Лейси в долине несколько полей люцерны, и корма для скота он заготавливает достаточно.
  Дорога пересекла гору и спустилась по гребню на другую сторону. Сухая прохлада пустыни смягчалась теперь влажными запахами долины, покрытой зеленью.
  Наконец они подъехали к участку Лейси. Ворота преградили им путь. Селби выскочил и открыл их. И вскоре под колесами машины захрустел гравий подъездной дорожки, и машина, сделав круг, остановилась перед современным домом из красного кирпича, покрытым белой черепицей.
  — Ну, вот мы и доехали, — сказал Рейли. — В гостиной горит свет. Хотите, чтобы я, в некотором роде, сломал лед или войдете сами, без предисловий?
  Селби одернул пиджак, распрямил плечи и сказал:
  — Войду без предисловий.
  Он повел маленькую процессию вверх по ступеням.
  Дверным молотком служила металлическая часть стремени, прикрепленная к железной гильзе, которой нужно было стучать о металлическую тарелку. Когда Селби поднялся на крыльцо и несколько раз ударил в дверь, ночь наполнилась долгим звенящим звуком.
  Минуту спустя человек лет пятидесяти, с легкими, почти птичьими движениями открыл дверь, недоумевающе посмотрел на Селби жесткими серыми глазами, которые, впрочем, одобрительно взглянули на Сильвию, а затем и вовсе смягчились, остановившись на помощнике шерифа.
  — Добрый вечер, мистер Лейси, — сказал Селби. — Мне нужно поговорить с вами.
  — Кто вы?
  — Дуглас Селби из Мэдисон-Сити, штат Калифорния. Мое имя говорит вам что-нибудь?
  — Ничего, — ответил Лейси, — кроме того, что вы мой гость. Входите и садитесь. Почему вы мне не позвонили, Бак? Я бы приготовил один из моих горячих напитков. Должно быть, холодно было ехать?
  Они вошли в дом, и Лейси усадил их в большой гостиной — в кресла, сделанные вручную из местного дерева и обтянутые недубленой кожей. Форма их позволяла сидящему занять наиболее удобное положение: спина прогибалась назад, а ноги сами сгибались как раз под таким углом, чтобы обеспечить максимальный комфорт.
  После непрекращающегося гула самолетных моторов, шум которых стоял в ушах Селби несколько последних часов, и свистящего потока воздуха, когда они мчались в автомобиле, успокоительная тишина ночной пустыни каким-то причудливым, фантастическим эхом отражалась от его барабанных перепонок. Казалось, его преследовал звуковой мираж. Когда он пытался расслабиться, ему все еще слышалось гудение моторов, а концентрируясь на этом шуме, он не ощущал ничего, кроме тишины, столь глубокой и величественной, что она казалась глухой стеной, на которой змеились на деревянных колышках кольца сыромятных лассо.
  — Итак, вы из Мэдисон-Сити? — переспросил Лейси.
  — Да. Я прокурор округа Мэдисон.
  Лицо Лейси ничего не выразило. Он сказал:
  — Я кое-чем обязан вашим ребятам. Вы нашли мой украденный автомобиль. Как насчет того, чтобы немножко выпить?
  Рейли ухмыльнулся.
  — Ну, если еще не слишком поздно и вы можете сделать один из ваших горячих напитков… — задумчиво произнес он.
  — Прямо сейчас и приготовлю, — пообещал Лейси.
  Рейли повернулся к Сильвии, несколько смущенный:
  — Думаю, я заговорил вне очереди, — сказал он с усмешкой, — но напитки Лейси знамениты на всю округу. Я надеюсь, вы простите, что я так грубо влез в разговор и ответил за вас.
  Сильвия с улыбкой приняла его извинение.
  — Правда, не скажу, чтобы я жаждала выпить, — призналась она.
  — О нет, — запротестовал Лейси, — вы непременно должны попробовать мой напиток. Он согреет вас после поездки.
  Только крошечный стаканчик, — согласилась она, — и не делайте его слишком крепким.
  Лейси взглянул на Селби.
  Тот покачал головой.
  — Немного текилы?.. Или капельку виски с содовой, а?
  — Нет, благодарю, — отказался Селби, добавив с улыбкой: — Не могу позволить себе пить на работе.
  — На работе? — равнодушно спросил Лейси.
  — Да, на работе, — твердо и без всяких объяснений повторил Селби.
  — Минутку, извините меня. Пойду приготовлю выпивку. Думаю, я смогу найти кого-нибудь из слуг, хотя они ложатся спать рано.
  Он вышел через дверную арку в коридор. Его ковбойские сапоги застучали по красным квадратным плиткам пола.
  — Мне такой его ход не очень нравится, — нахмурившись, сказал Селби. — Я хотел поговорить с ним, прежде чем у него будет возможность подумать. — Через некоторое время он добавил: — Пожалуй, я пойду на кухню, если вы не против.
  Рейли с беспокойством возразил:
  — На вашем месте, приятель, я бы не ходил. В этом краю свои обычаи. Мы зашли к Лейси, а его правило — прежде чем заниматься делами, прояви гостеприимство.
  Селби достал из кармана трубку, набил душистым табаком и сидел, задумчиво поглядывая на дверь, через которую скрылся Лейси.
  — Шикарно у него, — продолжал Рейли. — Посмотрите на эти лассо, серебряные шпоры и индейские ковры навахо — они стоят целое состояние… А, вот он идет.
  Лейси гулко прошагал по коридору обратно.
  — Выпивка почти готова, — сказал он. — Одна из служанок-мексиканок еще не спит. Я все отмерил. Как только напитки подогреются, она их подаст.
  Лейси вытянулся в одном из больших кресел и вежливо обратился в Дугу Селби:
  — Вы приехали из Мэдисон-Сити на машине?
  — Нет, — ответил Селби. — Мы прилетели самолетом.
  — Хороший способ путешествовать, если, конечно, он вам нравится. Я думаю, мне бы он не понравился.
  Меня как-то подбросил мустанг, и выше этого я не хотел бы залетать.
  — Не могли бы вы сообщить, — отрывисто сказал Селби, — какие-нибудь подробности о краже вашей машины?
  — Нет, не могу, — легко ответил Лейси. — Могу только безошибочно опознать свой автомобиль. Судя по телеграмме, которую я получил, автомобиль, без сомнения, мой.
  — Где была ваша машина, когда ее украли?
  — Прямо здесь, в моем гараже.
  — Сколько прошло времени, прежде чем вы обнаружили пропажу?
  — Ну, этого я сказать не могу. Вы знаете, автомобиль — такая вещь, которой вы пользуетесь, когда необходимо, но вот лошадь самой природой предназначена, чтобы ею пользовались постоянно. Когда мне нужно сделать что-нибудь на ранчо, я бросаю седло на одного из моих мустангов и еду, куда хочу, не беспокоясь ни о шоссе, ни о туристах, ни о полицейских, следящих за скоростью. А вот когда мне необходимо поехать в город, я беру «кадиллак». Иногда раз в неделю, иногда — два, и только когда очень нужно — раз в день!
  — Я правильно понял — машина была украдена из вашего гаража? — спросил Селби.
  — Точно.
  — Ее угнали ночью?
  — Не могу сказать. В понедельник утром я ездил в город. В среду утром мне снова нужно было ехать в город.
  Я пошел в гараж, и вот, пожалуйста, — машина исчезла.
  — Это ваша единственная машина? — спросил Селби.
  — Нет. У меня есть еще автомобиль-фургон и грузовик. На первом я перевожу всякие легкие припасы и тому подобные вещи, а на грузовике — тяжести.
  — Итак, что же вы сделали, обнаружив пропажу?
  Лейси усмехнулся и кивнул в сторону помощника шерифа.
  — Ну, я пошел к телефону, вызвал контору шерифа и случайно попал на Бака. Рассказал ему, что случилось, а он сказал, что передаст по телетайпу описание машины и что мне, вероятно, ее вернут. Сознаюсь, я не очень-то надеялся получить ее обратно. Но вдруг приходит телеграмма из какого-то города вашего округа — как его название?..
  — Лас-Алидас, — ответил Селби.
  В коридоре послышались шаркающие шаги. В комнату вошла темноволосая, темнокожая женщина с поникшими плечами, неся поднос, на котором стояли три дымящиеся чашки.
  Соблазнительный запах горячего напитка и мускатного ореха наполнил комнату.
  — Ну да, он самый. А через несколько минут после этого мне позвонил Рейли.
  Оглядевшись, женщина остановилась в нерешительности. Лейси быстро заговорил с ней по-испански. Услышав его приказание, она направилась к Сильвии.
  — О, но я просила только маленькую чашечку, — запротестовала девушка. Затем бросила быстрый взгляд на Лейси и сказала: — И не говорите, что я могу выпить, сколько хочу, а остальное отодвинуть в сторону.
  У меня не хватит на это силы воли.
  С лукавой, добродушной усмешкой он смотрел, как она берет чашку с блюдцем. Его манера обращения с Сильвией была совсем не похожа на спокойную вежливость по отношению к Селби. Служанка с подносом побрела к помощнику шерифа, затем к Лейси.
  — Мне неловко смотреть, как вы сидите и ничего не пьете, — сказал Лейси, обращаясь к Селби. — Не хотите ли немного текилы? У меня есть очень хорошая…
  — Нет, спасибо.
  Служанка повернулась, чтобы выйти из комнаты.
  Рейли сказал:
  — Ну, за всех присутствующих и…
  В это время чашка Сильвии выскользнула из ее пальцев вместе с блюдцем и разбилась вдребезги о выложенный плитками пол.
  Мексиканка со стоическим терпением ее расы не выказала никаких признаков недовольства.
  — О, мне очень жаль, — сказала Сильвия. — Я коснулась края чашки, а она оказалась горячее, чем я ожидала, и…
  — Все в порядке, — сказал Лейси. — Панчита принесет вам еще. Этот напиток должен быть по-настоящему горячим, и я приказал нагреть чашки. Наверное, Панчита их перегрела.
  Он еще раз поговорил по-испански с Панчитой, она подошла к шкафу, достала полотенце, опустилась на колени и промокнула лужицу все еще дымящейся жидкости. Когда она подобрала осколки разбитой посуды и вышла из комнаты, Лейси сказал:
  — Вы извините нас, если мы выпьем сразу, мисс Мартин. Вам принесут чашку через минуту. Этот напиток никуда не годится, если он не горячий.
  Она любезно улыбнулась:
  — Пейте, пожалуйста.
  Селби резко спросил:
  — Послушайте, мистер Лейси, вы, по-видимому, не очень хорошо знакомы с округом Мэдисон?
  Лейси посмотрел на него холодно, почти враждебно.
  — Нет, а что? — спросил он.
  — Вы никогда там не были?
  Лейси поднял голову, внимательно посмотрел на Селби и сказал отрывисто:
  — Нет.
  — Вы знаете кого-нибудь из живущих там?
  — Что-то не припомню. А в чем дело?
  — Знали ли вы некоего Джона Берка, счетовода и бухгалтера? Он служил там в «Ламбер компани».
  — Берк… Берк… Имя знакомо, но, кажется, не могу вспомнить никакого Берка. Почему вы о нем спрашиваете, мистер Селби?
  Прокурор не ответил.
  — Ну, а что вам известно о миссис Берк? — спросил он. — Ее зовут Тельма.
  Последовало молчание, только слышалось шарканье ног по коридору. Это возвращалась служанка.
  Что-то в манере Лейси поразило вдруг Селби. Казалось, он напряженно к чему-то прислушивается. Звук шаркающих шагов по вымощенному плитками коридору, по-видимому, ассоциировался у него с чем-то, что беспокоило его.
  Селби бросил быстрый взгляд на Сильвию. Он увидел, как ее глаза сузились, почти закрылись, из-под ресниц она быстро оглядела комнату, желая убедиться, что на нее никто не смотрит. Уверившись в этом, она предупреждающе подмигнула Селби, призывая его к вниманию.
  Шаги приближались. Служанка-мексиканка в широком черном платье, складки которого скрывали ее фигуру, а подол при ходьбе касался пола, вошла в комнату и подала Сильвии новую чашку дымящегося напитка.
  И опять Селби почувствовал, что Сильвия бросила на него многозначительный взгляд.
  — О, вон там еще один осколок! — сказала она служанке.
  Мексиканка снова опустилась на колени. Сильвия наклонилась вперед, желая помочь женщине, при этом правая рука ее на секунду коснулась спины служанки.
  — Подождите минутку! — воскликнула вдруг Сильвия со смехом, очень похожим на хихиканье. — Я, по-моему, хватила лишку.
  Она неловко повернулась на левом бедре, едва удерживаясь на краешке кресла. Она попыталась удержать равновесие, ее правая нога вытянулась, а юбка скользнула вверх по гладкому шелковому чулку. Но глаза Селби были устремлены на правую руку Сильвии, потому что понял: именно за ней он должен наблюдать. Он увидел, как эта рука сделала быстрое, словно непроизвольное движение и, пытаясь за что-то ухватиться, сжала воротник платья мексиканки и немного оттянула его назад — дюйма на два-три.
  Глаза Селби ясно увидели различие цвета кожи. От основания шеи до волос это была гладкая и темная кожа мексиканки, а ниже этой линии — белая кожа.
  Вскрикнув, служанка вырвалась. Сильвия обрела равновесие. Лейси хотел что-то сказать, но сдержался. Мексиканка встала с колен, бросила взгляд на Сильвию, поняла все по выражению ее лица и распрямила опущенные плечи.
  Селби, быстро обдумав все, сказал:
  — Не думаете ли вы, что лучше быть пооткровеннее с нами, миссис Берк?
  Лейси так стремительно вскочил на ноги, что дымящаяся жидкость выплеснулась из его чашки.
  — О чем это, черт побери, вы толкуете? — крикнул он.
  Селби почувствовал угрозу в голосе хозяина, увидел ярость в его глазах и спокойно сказал:
  — Лейси, не делайте положение хуже, чем оно есть.
  Помощник шерифа, сильно озадаченный, был уже на ногах и внимательно следил за правой рукой Джеймса Лейси.
  «Мексиканка» устало сказала:
  — Какой смысл, Джим? Я знала, что ничего не получится. Девушка сразу меня разгадала. Она уронила чашку специально, чтобы посмотреть на мою шею сзади. А потом оттянула платье, чтобы и он смог увидеть.
  Рейли заговорил, растягивая слова, и в этой медлительности слышалась угроза:
  — Джим, я не знаю из-за чего переполох, но не делайте никаких глупых движений правой рукой… При желании можно объяснить все. Но одно глупое движение руки…
  — Пожалуйста, Джим, — взмолилась женщина и подошла к нему. Но лишь когда она встала между ним и Селби, Лейси расслабился.
  Глаза Сильвии, большие и внимательные, жадно вбирали все детали происходящего. По-прежнему озадаченный, Рейли неожиданно превратился в осторожного и наблюдательного профессионала и держал свою правую руку возле левого борта пиджака.
  Селби казался самым хладнокровным человеком в комнате. Откинувшись в кресле и положив ногу на ногу, он попыхивал своей трубкой.
  — Не думаете ли вы, — сказал он, — что было бы лучше, если бы мы все присели и поговорили?
  Медленно, неохотно Лейси опустился обратно в кресло, куда его тихонечко подталкивали руки женщины.
  Миссис Берк повернулась к Селби. Гордая осанка и сверкающий взгляд еще больше подчеркивали несоответствие в ее внешнем виде. Сгорбленная от тяжелой работы, бесформенная, в широких складках черного платья фигура исчезла. Появилась высокая, стройная молодая женщина, изящная и прямая, даже мешковатое платье не могло скрыть очертаний ее красивой фигуры.
  — Для чего вы ездили в Лас-Алидас? — спросил Селби у Лейси.
  Миссис Берк быстро произнесла:
  — Он не ездил.
  — Как же там оказалась его машина?
  — Простое совпадение. Он сказал правду. Кто-то украл машину. Все было прекрасно спланировано, а затем произошло это событие и перевернуло все наши планы. Как только я услышала об угоне, то сразу поняла: ничего не получится.
  — Что не получится?
  — Что я никогда не покину Джона.
  Селби сказал:
  — Может быть, вы присядете, миссис Берк, и расскажете нам все с самого начала… Но прежде я хотел бы задать пару вопросов мистеру Лейси. — Он повернулся к хозяину. — Ваша машина была припаркована примерно за два квартала от дома Берка. Из этой машины вышел человек, одетый в рваную одежду, со скаткой одеял. Некоторое время спустя миссис Берк обнимала человека, соответствующего этому описанию. Последствия ложных показаний могут быть очень серьезными. Поэтому я не хочу пользоваться своим преимуществом и все вам рассказал. А теперь снова спрашиваю: для чего вы ездили в Лас-Алидас?
  — Я же говорю, что он не ездил, — снова вмешалась миссис Берк. — Я могу объяснить…
  — Я хочу, чтобы мистер Лейси сам ответил на вопрос, — прервал ее Селби. — Я уже второй раз спрашиваю его об этом, и второй раз вы спешите с объяснением. Ну, мистер Лейси, я жду вашего ответа.
  — Мне не нравится ваше отношение к нам, — произнес с угрозой Лейси.
  — Мое отношение тут ни при чем, — сказал Селби. — Я нахожусь здесь как официальное лицо. Выполняю свой долг окружного прокурора и расследую убийство.
  — Убийство! — вскрикнула миссис Берк. — Кто же убит?
  — Пока не знаю, — признался Селби. — Я думал, что убит был Лейси, и ехал сюда, предполагая найти обманщика, который назвался его именем. Не исключал я и того, что гнездо вообще окажется пустым. Но Рейли подтвердил, что это Лейси.
  — Да, это он, все правильно, — сказал Рейли. — Я же вас предупреждал: он вспыльчив и опасен, если давить на него. Но если быть с ним помягче, он пойдет навстречу.
  Не наседайте, Селби. Я не хочу, чтобы здесь создалась неуправляемая ситуация. Это мой судебный округ, а Лейси — мой друг.
  — Конечно, он Джимми Лейси, — произнесла миссис Берк. — Нелепо думать иначе.
  Селби напомнил:
  — Я все еще жду ответа на свой вопрос.
  — Но кто же был убит? — снова спросила миссис Берк.
  — На этот вопрос, — сказал Селби, — я ответить еще не готов.
  Миссис Берк повернулась к Лейси, быстро подошла к его креслу и положила руку ему на плечо.
  — Пожалуйста, Джим, — сказала она, — не отвечай ни на один вопрос. Что бы ни случилось, просто не отвечай, и все. Я думаю, закон дает на это право. Пожалуйста, сделай это для меня.
  Селби подождал, пока она закончила, затем спокойно произнес:
  — Это вряд ли поможет делу, мистер Лейси.
  Тот был в нерешительности.
  — А мне наплевать, поможет это делу или нет, — сказал он наконец. — Я последую совету Тельмы. Она просила меня не говорить, и я говорить не буду!
  — Это может поставить вас в исключительно трудное положение, — заметил Селби.
  Лейси пожал плечами и через минуту добавил:
  — Вы очень самоуверенны, Селби. Как бы вы сами не оказались в трудном положении.
  Помощник шерифа нервно заерзал.
  — Послушайте, Джим. Если совершено убийство и вы сделали что-то с ним не связанное, но выглядит это так, будто имеет к нему отношение, то вам лучше отбросить капризы и говорить. Дело попадет в газеты, о нем узнают по всей стране, и то, что люди подумают о вас сначала, наверняка будет влиять на то, что они подумают под конец. Если вы откажетесь отвечать на вопросы, это не произведет хорошего впечатления.
  — Пожалуйста, Джимми, — сказала Тельма Берк почти со слезами, — не позволяй им уговорить себя, потому что…
  — И не позволю, — остановил ее Лейси. Не беспокойся, Тельма. Я зажался, как улитка, Бак.
  Селби сказал спокойно:
  — Мы уже давно разговариваем, мистер Лейси, но наш разговор часто прерывали, и вы так и не ответили на мой вопрос.
  — Это правда. Я не ответил.
  — И не собираетесь отвечать?
  — Нет.
  — Значит, вы решительно отказываетесь разговаривать? — переспросил Селби.
  — Да.
  — На каком основании?
  — На том основании, что это, черт возьми, не ваше дело.
  — У меня еще недостаточно фактов, — терпеливо начал Селби, — чтобы представить ясную картину того, что произошло, но я имею основания предполагать, что было совершено умышленное, дьявольски хитрое убийство. Я имею основания предполагать, что косвенные улики каким-то образом связывают вас с этим убийством или с некоторыми событиями, которые ему предшествовали. Я предупреждаю, мистер Лейси, что ваш отказ отвечать на вопросы позволяет в самом неприятном свете интерпретировать ваши передвижения в прошлый вторник вечером.
  — Ладно, — сказал Лейси, — это вы так говорите, теперь скажу я: у меня есть право на адвоката. Только в его присутствии я и буду говорить.
  Селби обратился к миссис Берк:
  — А как насчет вас?
  Все еще стоя около кресла Лейси, она выпрямилась и заявила:
  — А я буду говорить. Буду отвечать на вопросы. Это целиком мое дело. Я не хочу втягивать в него Джима.
  — Лучший способ помочь ему, — сказал Селби, — это доказать, что он никак не связан со случившимся. Если он сделает это, то мы оставим его в покое… если, конечно, его объяснение будет удовлетворительным. Если же он не захочет дать объяснения, он увязнет так же, как и вы, и я не постесняюсь сказать вам обоим, увязли вы довольно глубоко.
  — Послушайте, Джим, — осторожно сказал помощник шерифа, — как-то не очень хорошо получается. А что если мы с вами выйдем немного прогуляться и поговорим минуты три-четыре, просто как приятель с приятелем?
  — Не ходи, — вмешалась Тельма Берк.
  Лейси сидел неподвижно.
  — Я уже сказал все, что хотел, — заметил он спокойно. — И больше не буду отвечать ни на какие вопросы.
  — Пожалуйста, разрешите мне рассказать, что случилось, — попросила Тельма Берк.
  Селби согласился:
  — Хорошо, начинайте, но помните, что мы расследуем убийство, и все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
  — Вы действительно не знаете, кто убит? — спросила миссис Берк.
  — Нет, пока нет.
  — Честно говоря, мистер Селби, — начала она, — моя история не имеет никакого отношения к убийству.
  Это чисто личное дело. Джим и я были женаты. Я была глупой, упрямой и вспыльчивой. Я ожидала слишком многого от людей, я недостаточно хорошо знала мужчин и не умела прощать им мелкие недостатки. Джим был чудесным мужем, но мне не хватило тогда ума понять это. Мы оба вспыльчивы по характеру. Я ушла от него. Мы развелись, и я вышла замуж за Берка. Как только позолота сошла с моего нового мужа, я поняла, что под ней скрывалась простая медь. В нем был внешний лоск и блеск, но это одна видимость. Я поняла тогда, что Джим Лейси — чистое золото… Он был искренен там, где Джон Берк притворялся. Он был верен там, где Джон предавал. Джиму не хватало единственного — внешнего лоска, который привлек меня к Джону.
  — Почему вы не ушли сразу, как только все поняли? — спросил Селби.
  — Я собиралась, но вскоре… — Она глубоко вздохнула, посмотрела ему в глаза и договорила спокойно: — Я поняла, что у меня будет ребенок.
  — И что же? — спросил Селби.
  — Я решила терпеть. Приблизительно в это время мне попалась статья в журнале, написанная женщиной. В ней утверждалось, что замужество — это проверка женщины, что от женщины зависит сделать союз двоих благополучным, что такт и ум жены могут спасти любой брак, что долг женщины — сохранить семью, особенно если есть дети. Дальше в статье говорилось, как ужасно для ребенка отсутствие отца, — и я поверила во все это.
  — А теперь не верите?
  — Конечно нет. Для ребенка в тысячу раз лучше не иметь отца, чем расти под влиянием двуличного, эгоистичного, лживого, раздражительного негодяя, считающегося главой дома.
  — И, надо полагать, ваш муж, Джон Берк, соответствует вашему описанию?
  — Это он и есть, — ответила она.
  — Где сейчас Джон Берк?
  — Я не знаю. Он… он уехал.
  — Куда?
  — Не знаю. Он уехал и бросил меня с ребенком.
  Глаза Селби сузились.
  — И оставил работу?
  — Да.
  — У него была недостача в отчетах?
  — Конечно нет, — с чувством произнесла она. — При всех своих недостатках Джон не растратчик. Он страшно эгоистичен и невнимателен, недалек и себялюбив.
  Он негодяй во многих отношениях. Он совершенно не понимает, как нужно обращаться с женщиной. Он никуда не годится как муж и представляет опасность как отец. Но он не растратчик. В делах он честен.
  — Вы, по-видимому, очень уверены в его служебной честности.
  — Да, — твердо ответила она.
  — Почему вы так уверены? — поинтересовался Селби.
  Минуту она молчала, потом ответила, хотя в голосе ее звучало сомнение.
  — Да потому, что я хорошо его знаю.
  Вмешался Лейси:
  — Послушайте, мистер Селби. Я думаю, вы слишком далеко заходите. Я считаю, что эта женщина имеет право на адвоката.
  — Почему? — спросил Селби.
  — Потому что вы обвиняете ее в убийстве.
  — Обвиняю ее? — Селби изумленно поднял брови. — Не знаю, почему это пришло вам в голову, мистер Лейси.
  — Вы фактически так сказали.
  — Я сказал, что расследую убийство. Косвенные улики указывают, что…
  — О, Джим, — взмолилась Тельма Берк. — Пожалуйста, не надо, не вмешивайся. Я знаю, что делаю. Разве ты не видишь, что этот человек умен? Он умышленно вовлекает тебя в спор, чтобы ты сделал ошибку. Позволь мне вести разговор. Я должна сама отвечать за все.
  — Мне не нравится его манера запугивать тебя, — сказал Лейси.
  — Тут уж ничего не поделаешь. Он представитель закона, — возразила миссис Берк.
  — Ну и что же? — не сдавался Лейси. — Иди и посоветуйся с юристом, который разбирается в законах.
  Тогда мы узнаем точно, что Селби может делать, а чего не может. Сдается мне, он пытается забросить лассо слишком уж далеко.
  — Но, Джим, — умоляюще сказала она. — Это нелепость! Мне нечего скрывать. — Она повернулась к Селби: — Я думаю, лучше говорить начистоту. Мистер Селби, я пыталась приноровиться к Джону Берку, но поняла, что это выше моих сил. Предел наступил, когда Джон пригрозил убить меня и ребенка, а он как раз такой — злобный, вспыльчивый, себялюбивый, способный на все. Он довел меня до нервного срыва — начал носить оружие, несколько дней назад показал мне пистолет, а потом вдруг я прочитала в газете, как какой-то человек в припадке ревности убил свою жену и ребенка… ну… и… я просто решила уйти от него.
  — Почему он хотел застрелить вас? — спросил Селби.
  — Из ревности.
  — К кому?
  Она указала на Лейси.
  — Мистер Лейси навещал вас? — спросил Селби.
  — Нет, — быстро ответила она. — Я думаю, Джим даже не знал, где я живу, но Джон чувствовал, что я все еще люблю Джима, и это приводило его в ярость. Должно быть, он любил меня на свой лад, ненормальной, извращенной любовью, хотя я считаю, что нельзя по-настоящему любить женщину и обращаться с ней так, как он со мной обращался.
  Лейси беспокойно задвигался в кресле, его глаза потемнели от гнева. Тельма Берк замолчала.
  Значит, он грозился убить вас… — подытожил Селби.
  Она кивнула.
  — И как же вы поступили?
  — Я взяла Эдер, это моя дочка, и уехала.
  — Когда?
  — В среду вечером.
  — В какое время?
  — Я не знаю, сколько было времени. Я была напугана. Я просто решила исчезнуть. Мы ехали всю ночь и приехали только сегодня утром.
  — У вас был какой-нибудь определенный план?
  — Да!
  — Приехать сюда?
  — Да.
  — Мистер Лейси знал об этом?
  — Нет, он ничего не знал. Я уже говорила, вряд ли он даже знал, где я нахожусь. Я умышленно не давала ему знать о себе… Ну, вот и все.
  — Как вы добрались сюда?
  — В своем автомобиле. Он не особенно хорош, но доехать можно.
  — В автомобиле вашего мужа? — уточнил Селби.
  — В нашем, если уж вы так ставите вопрос.
  — А к чему это переодевание? — спросил Селби.
  — Я боялась, что Джон может заподозрить, где я, и попытается догнать меня.
  — Вы так и сказали мистеру Лейси?
  — Да.
  — И потому он носит оружие в заднем кармане?
  — Я полагаю, да.
  — Где Эдер?
  — В моей комнате, спит.
  — А слуги?
  — Мы отпустили их.
  — А как насчет украденного автомобиля?
  — Это одно из невероятных совпадений, которые иногда случаются в жизни. Какой-то бродяга, шедший по дороге, подошел к дому в поисках еды. Он обнаружил, что никого нет, случайно заглянул в гараж, увидел машину и решил угнать ее. Он рассчитывал, конечно, что сможет доехать до Калифорнии и бросить машину, прежде чем по радио будет объявлен розыск.
  Видимо, это просто судьба — то, что он оставил машину в Лас-Алидасё.
  — И в двух кварталах от вашего дома, — заметил Селби.
  Она промолчала.
  Селби медленно покачал головой:
  — Это просто невероятно.
  — Я понимаю, и все же это так. Кто-то украл автомобиль… если, конечно, кто-то умышленно не подставил именно эту машину… — Внезапно ее глаза загорелись, она оживилась. — Это мог бы сделать сам Джон.
  Очень похоже на него. Если он нашел ранчо Джима и намеревался убить Эдер и меня, он отлично мог приехать и украсть автомобиль, затем отогнать его в Лас-Алидас и навести подозрение на Джима, будто бы он совершил убийство.
  — В таком случае, — сказал Селби, — Джон Берк, должно быть, украл автомобиль во вторник и угнал его в Лас-Алидас.
  — Да.
  — Вы действительно считаете, что он угнал машину?
  — Он мог бы это сделать, — произнесла она, но уверенности в голосе не было.
  — В чем дело? — спросил Селби. — Вы подумали о чем-то, что делает невозможным такой его поступок?
  — Нет.
  — А может быть, вы решили, что версия, которой вы надеялись все объяснить, почему-то неприемлема?
  — Нет. — Она с вызовом посмотрела на прокурора.
  Лейси сказал с угрозой:
  — Хватит, Селби. Мне плевать, кто вы и кого представляете. Вы не будете оскорблять эту женщину, по крайней мере в этом доме.
  Селби не обратил внимания на его замечание.
  — Давайте разберемся, миссис Берк, — продолжал он. — Вам некого было бояться, кроме мужа, так?
  Какое-то время она колебалась, затем согласилась:
  — Да, некого.
  — И эти сложные переодевания служанкой делались с единственной целью — помешать мужу найти вас?
  — Да.
  Селби выбил пепел из трубки в пепельницу и сказал:
  — Миссис Берк, я хочу осмотреть те вещи, что вы привезли с собой, вы не возражаете?
  — Почему… я…
  — Вы не можете делать обыск без ордера, — вмешался Лейси.
  — Я спрашиваю миссис Берк, нет ли у нее возражений, если я осмотрю ее вещи, — упрямо повторил Селби.
  — Почему, скажите на милость, вы должны их осматривать? — удивилась она.
  — Это не ответ, — заметил Селби. — Так вы возражаете?
  — Ну я… я не знаю… я не вижу причины, почему вы должны…
  — Хорошо.
  — Возражаю, — сказал Лейси, подходя к миссис Берк и обнимая ее за талию. — Если хотите знать мое мнение, вы зашли достаточно далеко, слишком, черт возьми, далеко.
  Селби поднялся и сделал знак Сильвии.
  — Очень хорошо, на этом, полагаю, можно закончить. Как я уже сказал, я расследую убийство, по-видимому очень хитро спланированное. Хладнокровное, заранее обдуманное убийство. Я не знаю еще всех деталей преступления, но чувствую, что исчезновение миссис Берк является важным звеном в цепи. Я хотел проверить свою догадку… Между прочим, Сильвия, те фотографии у тебя с собой?
  — Да.
  Селби протянул руку. Сильвия Мартин открыла свой портфель и вручила ему три восемь на десять снимка на глянцевой бумаге.
  Селби подошел к миссис Берк, рядом с которой стоял Лейси, все еще обнимая ее за талию, и сказал:
  — Я не хочу подвергать вас излишним переживаниям, миссис Берк. Предупреждаю, это фотографии убитого, сделанные сразу после того, как был обнаружен труп. Не особенно приятное зрелище. Однако я не могу закончить нашу беседу, не спросив, знали ли вы этого человека или, может быть, видели его прежде.
  И Селби протянул ей снимки.
  Некоторое время они оба пристально смотрели на фотографии, в то время как Селби изучал их лица. Лицо Лейси ничего не выражало, как у опытного игрока в покер, который, зная, что за ним следят, тщательно скрывает свои чувства.
  Миссис Берк стояла очень прямо и напряженно, не отрываясь, глядя на фотографию. Она не смогла сдержать своих чувств, и ее губы непроизвольно искривились, а голос прозвучал тонко и пронзительно:
  — Я… я не… Боже мой! Это Джон. — Она отбросила в сторону фотографию и, повернувшись к Лейси, уткнулась лицом в борт его пиджака.
  — Что ты хочешь сказать, Тельма? — спросил Лейси. — Ты хочешь сказать… Этого не может быть…
  — Да, — сказала она. — Это Джон Берк, мой муж.
  Он одет как бродяга, но это Джон… Он сбрил усы, на нем нет очков… но это Джон!
  Селби сказал очень мягко:
  — Я не хотел волновать вас, миссис Берк. Простите.
  Я расследую убийство. Я хочу, чтобы вы оба приехали в Мэдисон-Сити и ответили на вопросы перед Большим жюри. Вы приедете?
  Миссис Берк смотрела на него большими, испуганными глазами.
  — Это Джон, — повторяла она. — И он убит! Убит!
  Это Джон! Джон! Я вам говорю, это Джон! — Ее голос поднялся до истерического визга.
  — Бедная моя девочка, — сказал Лейси, взяв ее на руки, как если бы она была ребенком. — Это все, Селби, — сказал он, выходя из комнаты с истерически рыдающей женщиной на руках.
  Секунду спустя ее пронзительный, истерический смех донесся из коридора.
  Рейли взволнованно сказал:
  — Не мне учить вас, мистер Селби, но теперь неприятностей не избежать. Я хорошо знаю Джима. Можно сказать, вы его довели до кондиции. Послушайтесь моего совета: закажите разговор с Мэдисон-Сити и получите ордер на арест миссис Берк по обвинению в убийстве мужа. Затем вы сможете получить здесь разрешение взять ее под арест, как сбежавшую.
  В течение нескольких секунд Селби задумчиво смотрел на телефон.
  — Нет, — сказал он наконец. — Я думаю, у меня есть план получше.
  Они с Сильвией вышли в прихожую и уже надевали пальто, когда в коридоре послышались тяжелые шаги Лейси. Он остановился, расправив плечи, и глядел на Селби молча, с зловещей враждебностью. В тишине коридора были слышны истерические женские рыдания, доносящиеся из спальни.
  Селби сказал мягко:
  — Мне очень жаль, Лейси. Я не знал, что погибший был ее мужем. Я начал об этом догадываться, но твердо не знал.
  Лейси ничего не сказал. Он продолжал стоять в коридоре и зловеще молчал.
  Селби помог Сильвии надеть пальто. Помощник шерифа явно нервничал. Пару раз он взглянул на Лейси, будто собираясь что-то сказать, но тот, застыв в своей холодной враждебности, не замечал его взглядов.
  — Ну что ж, — сказал Селби, — пошли.
  Он пошел впереди до входной двери и шагнул в холодную, бодрящую ночь пустыни.
  Лейси продолжал стоять в коридоре. Рейли выходил последним. На пороге он обернулся и какое-то время помедлил, положив руку на дверную ручку и повернувшись лицом к освещенному коридору.
  — Закройте дверь, Рейли, — спокойно сказал Селби.
  Рейли еще подержал дверь открытой, отвернувшись от Селби и пристально глядя на Лейси. Затем медленно шагнул за порог.
  Трио молча шагало по хрустящему гравию к большому автомобилю помощника шерифа.
  Над восточными горами уже показалась идущая на убыль луна, заливая все вокруг серебряным светом. Резкий, сухой холод пустыни завладел долиной, замораживая аромат зеленых растений, проникая сквозь пальто и пощипывая кожу на лицах.
  Рейли сказал:
  — Он честный парень — Джим Лейси. Если бы я хоть минуту смог поговорить с ним наедине, то, думаю, мне бы он рассказал все, что знает.
  — У него была возможность говорить, — заметил Селби.
  Рейли замешкался у дверцы машины.
  — Эта женщина лжет, — уверенно заявил он, — но меня она не обманет, и Лейси тоже. Эту машину пригнал в Лас-Алидас Джим Лейси, и вы это знаете так же хорошо, как я.
  Селби не ответил, но, помолчав, спокойно сказал:
  — Теперь нам нужно узнать, брал ли Джим Лейси в понедельник из своего банка десять тысяч наличными.
  Не могли бы вы это выяснить для меня?
  — Думаю, что смогу, — ответил Рейли без особой радости. — Предположим, что он их взял. Какое это имеет отношение к делу?
  — Тогда, — спокойно сказал Селби, — мы позвоним в округ Мэдисон, получим ордер, вернемся на ранчо и арестуем Лейси по обвинению в убийстве первой степени.
  В холодной тишине ночной пустыни отчетливо прозвучал вздох пораженного Джеда Рейли.
  Глава 8
  По телефону из офиса шерифа Джед Рейли отыскал кассира банка в вечернем клубе и без малейшего энтузиазма объяснил, что именно ему нужно знать и насколько это важно.
  Пока они дожидались сообщения кассира, Рейли говорил с нервным многословием о предметах, никак не связанных с расследованием. Сильвия держалась по возможности в стороне. Только глаза выдавали ее возбуждение.
  Рейли был где-то на середине рассказа о трех мексиканских бандитах, когда зазвонил телефон. Он прервал повествование, взял трубку и сказал «хэлло». Слушая человека на другом конце провода, он мрачно разглядывал что-то на поверхности своего стола.
  Спустя минуту он сказал:
  — Большое спасибо за информацию, Пит. Я думаю, это все, что им нужно.
  Рейли повесил трубку и повернулся к Селби:
  — Вы правы. Джим Лейси снял десять тысяч долларов наличными около двух часов дня в понедельник.
  В наступившем молчании лишь отчетливо слышалось поскрипывание карандаша Сильвии по бумаге.
  — Ну, — сказал Рейли устало, глядя на молчавшего Селби, — что вы намерены делать?
  Селби ответил:
  — Я собираюсь передать инициативу вам. Я хочу, чтобы Лейси и миссис Берк приехали в округ Мэдисон и предстали перед. Большим жюри. Я не буду пока выдвигать никаких формальных обвинений. Если они невиновны, пусть сами докажут это. Если же виновны, бегство им не поможет. Рано или поздно мы их поймаем.
  — Чушь! — сказал Рейли. — Джимми Лейси виновен в убийстве не больше, чем я. Но в женщине я не уверен.
  — Хорошо, — сказал Селби. — Предположим, миссис Берк действительно убила своего мужа, что тогда?
  В течение нескольких минут озадаченный Рейли молча курил, затем произнес:
  — Не стоит особенно порицать Джима. Он, естественно, старается защитить женщину, которую любит… женщину, которая когда-то была его женой.
  — Ну а кем он является с точки зрения закона? — спросил Селби.
  — Что вы имеете в виду? — не понял Рейли.
  — Я смотрю сейчас на дело с позиции обвинителя, — сказал Селби. — Если Джеймс Лейси искажает факты или явно выгораживает женщину, которая совершила убийство, он становится соучастником преступления. Вы знаете, куда это заведет его.
  Рейли слегка подался вперед в своем кресле:
  — Но послушайте, Селби, когда речь идет о подобных вещах, человек должен думать и сам. Конечно, закон есть закон, но люди не все одинаковы. Джим Лейси хороший, во всех отношениях положительный гражданин, но к тому же он еще и человек. Не всегда разумно точно следовать букве закона.
  Селби поднялся и теперь стоял, глядя сверху вниз на помощника шерифа, его ноги были слегка расставлены, плечи выпрямлены, а взгляд строгий и твердый.
  — А теперь, — начал он, — я вам кое-что скажу. Вы не очень-то об этом распространялись, но и без того ясно, что Джим Лейси политически важная для вас фигура. Пока мы были у Лейси, вы не раз пытались под тем или иным предлогом поговорить с ним наедине.
  Я не знаю, что вы хотели ему сказать, но знаю, что вы должны будете сказать ему теперь. После того как я уеду, такая возможность у вас появится. Так вот, запомните одну вещь: человеку, который играет со мной честно, я постараюсь дать шанс. Но на того, кто попытается навязать мне двойную игру, обрушу всю силу закона.
  Я не хочу вторгаться в ваш округ и нарушать ваши политические планы. Вы помогали мне. Вы делали все, что должны были делать. И я не хочу ставить вас в такое положение, когда вы можете потерять свой политический авторитет.
  Мне нужно, чтобы Джим Лейси и та женщина предстали перед Большим жюри в Мэдисон-Сити. Если они захотят со мной сотрудничать, то отправятся в Мэдисон-Сити немедленно. Если нет… что ж, они не смогут сказать, что я или вы не дали им шанса или что я не дал шанса вам.
  Рейли встал и протянул Селби руку.
  — Ничего не скажешь, приятель, все по справедливости. Это то, что я и хотел. Лейси поддержал моего шефа на последних выборах, я хочу пойти к нему и поговорить. Хочу дать ему шанс выпутаться из передряги.
  — Растолкуйте ему, — добавил Селби, — что это — последняя возможность, другой у него не будет.
  — Растолкую, — пообещал Рейли.
  Селби повернулся к Сильвии.
  — Пойдем!
  Глава 9
  Была почти полночь, когда самолет, который арендовал Дуг Селби, описал круг и приземлился в аэропорту Мэдисон-Сити. Их никто не ждал: посадочная полоса была освещена слабо, и пилоту пришлось использовать лунный свет и фонари на крыльях, чтобы совершить не очень мягкую посадку.
  Самолет прокатился в самый дальний конец поля, и Дуг помог Сильвии выбраться из самолета. Воздушный поток, отбрасываемый еще вращающимися пропеллерами, закрутил ее юбку вокруг ног.
  — Ну как? — прокричал пилот. — Я вам еще нужен?
  — Нет, — ответил Селби. — Сможете вылететь отсюда?
  — Конечно.
  — Хорошо. Пришлите счет в округ.
  Селби и Сильвия дошли до того места, где прокурор оставил свою машину. Они стояли и смотрели, как воздушное такси начало свой разбег, слышали гул мотора, усиливающийся по мере того, как самолет набирал высоту. Словно огромная ночная птица, он затмил собой целый кусок неба. А некоторое время спустя превратился в светящееся булавочное острие, пронзившее лунное небо и оглушающее его прерывистым, грохочущим ревом.
  — Устал, Дуг? — спросила Сильвия.
  Он покачал головой.
  — Такие поездки оживляют, даже если они и неприятны. Путешествие на самолете по лунным небесам заставляет отрешиться и от убийств, и от политики, и от лжи.
  — Понимаю. Дуг. Я чувствовала то же самое. Ужасно не хотелось спускаться.
  — Ну что ж, — сказал Селби, — поезжай домой и поспи.
  Она засмеялась.
  — Наша газета не спит до трех часов утра. Я привыкла к ночной жизни. Мне еще предстоит написать репортаж и сдать его в номер.
  — Ты хочешь, чтобы я высадил тебя у редакции?
  — Пожалуйста, — сказала она.
  Дуг довез Сильвию до редакции «Кларион». Когда машина остановилась, Сильвия коснулась его руки.
  — Спасибо, Дуг, за все. Поездка была чудесной. Ты будешь звонить сейчас шерифу Брэндону?
  — Нет, не хочу его беспокоить. Отчет может подождать до утра, — ответил Селби, и она заметила, что в его голосе прозвучала усталость.
  — Спокойной ночи, — бросила Сильвия, — и не забудь прочитать «Кларион» завтра утром.
  Селби видел, как девушка прошла через двери, ведущие в редакцию, еще гудевшую как улей. Затем он поехал к дому, где снимал меблированную квартиру, поставил машину в гараж и лег спать.
  Он пролежал почти целый час, стараясь унять свои беспокойные мысли, в которых было все: трупы, лежащие в ледяной постели сухого русла, воинственные аризонские фермеры, ясный лунный свет, превращающий мир в далекую неведомую планету…
  И с мыслью о самолете он наконец уснул.
  Потом он очнулся от глубокого сна, его сознание пыталось пробиться сквозь странные сновидения, в которых Джеймс Лейси, едущий на тендере мчащегося локомотива, набросил лассо на тело бродяги, лежащего в сухом русле, взметнул его в воздух, и тело исчезло — настоящий индийский фокусник, манипулирующий своей веревкой. Возносившиеся над насмешливым хохотом Лейси истерические крики миссис Берк перешли в несмолкаемый назойливый телефонный звонок.
  Все еще окутанный сном, с трудом возвращаясь к реальности из сумбура ночных кошмаров, Селби низким сонным голосом сказал в трубку:
  — Хэлло.
  — Привет, Дуг, — бросил Брэндон и разразился необычно быстрой речью, из которой Селби ничего не понял.
  Только секунд через десять — пятнадцать его голова прояснилась, словно он постоял под холодным душем.
  И тогда он услышал, как шериф говорит:
  — …сторож сказал Билли Рэнсому. Рэнсом нашел ключ и открыл дверь. Бинелл лежал перед хранилищем с простреленной головой. Пуля вошла слева. Похоже, стреляли сзади. Дверь в хранилище была открыта…
  — Оливер Бинелл? — прервал Селби.
  — Да.
  — Где?
  Брэндон терпеливо сказал:
  — Думаю, ты не очень хорошо слышал, сынок. Я уже говорил тебе: это произошло в Первом национальном банке. Видать, бандиты вытащили его из постели, привели в банк, заставили открыть хранилище, а затем застрелили со спины. Подвал очистили, взяли все, кроме резервных денег в бронированном сейфе. Я передаю факты так, как мне сообщил их Рэнсом по телефону. Очень рад, что застал тебя, Дуг. Я боялся, что вы с Сильвией еще не вернулись из Аризоны.
  Селби сказал:
  — Дай мне одеться, Рекс. Сколько сейчас времени?
  — Около четырех, — ответил шериф.
  — Ты заедешь за мной?
  — Через десять минут.
  — Я буду готов через пять.
  — Ладно, — сказал Брэндон. — Мне нужно сделать еще пару звонков. Разделаюсь-ка с ними побыстрее.
  Когда Брэндон подъехал, Селби уже ждал перед домом. Одетый в плащ, окружной прокурор слегка дрожал в холодной темноте.
  Шериф открыл дверцу машины и сказал:
  — Беда не приходит одна, Дуг. Похоже, что тебе не удалось поспать.
  Селби откинулся на мягком сиденье, он был рад, что в машине оказался большой плед — им предусмотрительно запасся шериф.
  Машина неслась по безлюдным улицам. Мэдисон-Сити казался призрачным и безмолвным. Воздух звенел от холода. Луна, уже склонившаяся к западу, заливала улицы и дома холодным бледным сиянием. Раскидистые ветви пальм на фоне неба казались странно чужеродными в бодрящей прохладе раннего утра.
  — Ну и что ты обнаружил в Аризоне, Дуг? — спросил шериф.
  Селби коротко информировал его о поездке.
  Брэндон задумчиво произнес:
  — Странно, что Бинелл заинтересовался делом… особенно ввиду того, что вы с Сильвией обнаружили в Аризоне. Билли Рэнсом говорит, можно не сомневаться, это дело рук бандитов, но я лично не уверен. Кажется, Бинелл знал больше, чем рассказал нам. Должно быть, он был каким-то образом связан с Берками.
  Селби сказал устало:
  — Я думаю, что именно так. Сейчас мне нужны две чашки кофе, чтобы довести мое сознание до такого состояния, когда я смогу переварить еще одно преступление.
  Брэндон сказал:
  — Может, в Лас-Алидасе мы найдем какое-нибудь открытое кафе. Рэнсом сказал, что весь город проснулся. Я послал туда нескольких своих заместителей, и они организовали из горожан отряд милиции. А сразу после того, как поднял тебя, вытащил из постели Боба Терри, приказал собрать отряды милиции и отправить их патрулировать все лагеря бродяг вдоль железной дороги. Он проследит, чтобы они приступили к делу, а затем присоединится к нам в Лас-Алидасе.
  Рэнсом говорит, что он обзвонил соседние округа и попросил следить за дорогами. Таким меры приносят мало пользы, если не имеешь описания того, кого разыскиваешь, но зато оказывают психологическое воздействие, преступник начинает метаться, прятаться и порой попадается.
  Селби вздохнул и ничего не сказал.
  Трактора уже работали. Время от времени в стороне от шоссе проплывали их огни, и надсадный кашель заглушал мягкое урчание мотора служебной машины.
  Селби поежился и сказал:
  — Черт побери, как же я ненавижу выезжать по таким вот делам.
  Шериф Брэндон кивнул:
  — Когда-нибудь мы достигнем расцвета цивилизации и забудем, что жизнь — это борьба, без нее не вырвать из земли то, что необходимо для нашего существования.
  Мы любим удобства и комфорт, но, если говорить честно, вот где идет битва за цивилизацию, Дуг. — Шериф оторвал одну руку от руля и сделал широкий жест в сторону бескрайней пашни, на которой светились огни трудолюбивых машин. — Многие люди, те, что живут в больших городах, очень далеки от всего этого. Но именно здесь находятся передние окопы, сынок, и тот парень, что сидит сейчас на тракторе, промерзший до мозга костей, он — один из ударного отряда. Нужно бороться, если хочешь выжить. Так уж устроила природа.
  На подъезде к Лас-Алидасу они нашли открытое всю ночь кафе. Селби быстро проглотил две чашки кофе и почувствовал, что в его теле вновь пробуждается жизнь.
  Когда они снова сели в машину, шериф, застенчиво усмехнувшись, сказал:
  — Давай дадим знать, что едут из округа.
  Он включил мигалку и на всю мощь врубил сирену.
  Шериф нажал на газ, и машина подпрыгнула, увеличивая скорость. Пролетев с ревом и тревожно воющей сиреной по улицам Лас-Алидаса, шериф остановился перед зданием Первого национального банка, выключил мотор, потушил фары, улыбнулся Селби и сказал:
  — Знали бы они, что мы останавливались, чтобы выпить пару чашек кофе по дороге… Давай, сынок, и помни: как только перейдем тротуар, все надо делать бегом.
  Понимая практическую и политическую ценность совета шерифа, Селби открыл дверцу машины.
  Группа любопытных столпилась у входа в банк. Они почтительно расступились, давая дорогу окружному прокурору и шерифу, которые быстро шли по проходу. Билли Рэнсом, предупрежденный об их прибытии воем сирены, распахнул двери.
  Большой, высокий и, очевидно, добродушный начальник полиции теперь усердно морщил лоб, напуская на себя свирепую мрачность, которую, вероятно, считал необходимой для должностного лица. Это был грузный, но не обрюзгший человек, и держался он очень прямо.
  — Привет, ребята, — сказал он. — Входите. Скверное дело.
  Через вращающиеся стеклянные двери они проследовали за Рэнсомом в вестибюль, отделанный мрамором и красным деревом.
  Рэнсом провел их через дверь с надписью: «Кабинет управляющего», а затем через другую дверь, ведущую в комнату, где размещалось хранилище.
  Дверь в хранилище была открыта настежь. Тело Оливера Бинелла, раскинувшись, лежало наполовину в огромном сейфе лицом вниз, вытянутая правая рука указывала на внутренность хранилища, а левая была согнута под телом.
  В хранилище горел свет, и два хмурых человека с бледными лицами и усталыми глазами делали записи.
  — Кассир и его помощник, — пояснил Рэнсом. — Вы их знаете. Мы стараемся сделать быстрый подсчет того, что исчезло.
  Кассир, имя которого Селби никак не мог вспомнить, подошел к двери и заговорил с шерифом и окружным прокурором через труп Бинелла:
  — Не можем ли мы перенести его тело? Жестоко оставлять его здесь…
  Рэнсом солидно ответил:
  — Тело должно оставаться здесь до тех пор, пока мы не обследуем помещение в поисках улик. Бинелл мертв.
  Мы не можем ничего для него сделать, кроме как поймать этих парней и навесить на них обвинение в убийстве первой степени.
  — Врач осмотрел тело? — спросил шериф Брэндон.
  — Да-а. Я пригласил доктора Эндикота сразу, как только меня известили о случившемся. Он мертв. Мертв что-то около двух часов, может чуть больше, может чуть меньше.
  — Нашли оружие? — спросил шериф.
  — Да, нашли, — ответил Рэнсом, открывая ящик письменного стола и показывая револьвер, лежащий на листе бумаги. — Револьвер валялся на полу рядом с телом. Я сделал легкую отметку мелом, чтобы показать, где он лежал. Мне не хотелось оставлять его там, ведь в помещении толкутся люди, можно потерять отпечатки пальцев. Поэтому я подсунул под револьвер лист бумаги и положил в ящик.
  Шериф Брэндон хмуро осмотрел хранилище и сказал:
  — Много отпечатков мы тут не найдем. — Поколебавшись с минуту, он добавил значительно: — Теперь не найдем…
  Рэнсом покраснел и стал оправдываться:
  — Видите ли, этих ребят впустил сюда ночной сторож.
  Понимаете, я был в постели. Сторож позвонил мне и позвонил кассиру. Кассир оказался здесь раньше, чем я, и…
  Кассир прервал их:
  — Мы не хотим вмешиваться в расследование, но у нас есть обязанности перед вкладчиками, а также перед обществом. Мы должны срочно установить, сколько денег украдено, и телеграфировать контролеру банка, чтобы получить указания, как действовать дальше.
  Мы могли бы… ну… впрочем, думаю, мы не будем делать сейчас никаких заявлений, но нам, конечно, не хотелось бы, чтобы в банке сновали люди и входили в хранилище, пока мы не составим опись. Это все.
  — Кажется, это действительно все, — жизнерадостно заметил Брэндон. — Если у вас уже есть там отметки мелом, Билли, давайте нанесем и очертания тела.
  Скоро приедет Боб Терри с камерой. Я велел ему связаться кое с кем и расставить патрульные посты вокруг лагерей бродяг… Вот он, едет.
  Слабое завывание сирены перешло в резкий вой. Через несколько минут вошел Боб Терри с аппаратурой для снятия отпечатков пальцев и с камерой.
  — Давайте сделаем несколько снимков, Боб, — сказал шериф Брэндон, — и попробуйте взять отпечатки с двери хранилища, с ее внешней стороны. На внутренней стороне, наверное, ничего не сохранилось. Нужно снять отпечатки с оружия. Как только вы это сделаете, тело можно унести.
  Брэндон повернулся к шефу полиции, а Терри стал устанавливать большой треножник.
  — Билли, кто-нибудь видел, как они входили в банк?
  — Очевидно, нет.
  — А где машина Бинелла?
  — Как раз это и заставляет меня думать, что здесь работала целая шайка. Его машина у него дома, в гараже. По-видимому, он приехал, поставил машину в гараж и лег спать.
  — В дом вошли со взломом?
  — Нет. Должно быть, он сам открыл дверь. Видимо, кто-то позвонил, дождался, пока он открыл дверь, наставил на него револьвер, заставил одеться, привез в банк, приказал открыть хранилище и застрелил его сзади.
  — Вы были в его доме, Билли? — спросил шериф.
  — Да, я быстренько смотался туда и поручил полицейскому проследить, чтобы никто не входил и ничего не трогал.
  — Давайте съездим и осмотрим дом, — предложил Брэндон.
  — Где револьвер? — спросил Терри.
  Рэнсом открыл ящик:
  — Вот, теперь я передаю его вам.
  — Ладно, — сказал Терри.
  — Сделайте несколько снимков, а потом присоединяйтесь к нам в доме Бинелла, — распорядился Брэндон. — Мне думается, там мы найдем побольше, чем здесь… Как насчет соседей, Билли? Они что-нибудь знают?
  — Ничего такого, что могло бы помочь. Дом с северной стороны пустует. Соседи с южной стороны слышали, как подъехала машина, слышали голоса в доме Бинелла и видели, как зажегся свет. Говорят, это происходило, когда они уже легли спать, а легли они около одиннадцати тридцати, так что сколько времени посетители находились в доме, назвать не могут. Ни муж, ни жена… Никто из них не обратил на это внимания.
  Муж слышал, как подъехал автомобиль. Жена слышала голоса. Ей показалось, что один из них был женский.
  Потом машина уехала.
  — Когда вы приехали, свет в доме был включен или выключен? — спросил Селби.
  — Выключен.
  Брэндон задумался.
  — Захваченный человек, выходя из дома, не стал бы выключать свет, и бандиты тоже вряд ли бы это сделали, — предположил он.
  — Они-то как раз могли выключить свет, — сказал Рэнсом. — Сообразили, что дом, освещенный в такой час, привлекает внимание.
  Это не лишено смысла, — согласился Селби. — Едем.
  Когда они выходили, у Рэнсома был довольный вид, он гордился своей оперативностью и сообразительностью.
  — Конечно, — сказал он, — когда речь идет о преступлениях подобного рода, мои возможности ограниченны.
  У меня не хватает людей, а те, что есть, замучены работой. Я собрал всех до одного, позвонил в полицию ближайших округов, оставил охрану в доме, велел опросить соседей, а потом опечатать дом. Может быть, мы там все-таки что-нибудь обнаружим.
  — Посмотрим, — сказал шериф.
  Рэнсом показывал дорогу. Шериф остановил машину перед красивым современным домом, выстроенным в испанском стиле — с белыми оштукатуренными стенами и маленькой верандой под красной черепицей перед домом. В торце дома был гараж с подъездной дорожкой, идущей вдоль огражденного белой стеной внутреннего дворика. В доме горел свет, и фигура полицейского освещалась фонарем с веранды.
  — Как вы вошли в дом? — спросил Селби.
  — Кассир в банке знал, что Бинелл держит запасной ключ в своем письменном столе, — пояснил Рэнсом.
  Затем он обратился к дежурному полицейскому: — Есть что-нибудь новенькое?
  Тот покачал головой.
  — Никто не пытался попасть в дом?
  — Никто.
  — Мы пройдем в дом. — сказал Брэндон. — Когда приедет Терри, впустите его. Но больше никого не пускайте. Будьте осторожны и ничего не трогайте, ребята.
  Где его жена, Билли?
  — Уехала к друзьям в Портленд, штат Орегон. Бинелл был один в доме. Служанка приходит убирать днем. Обедал он в городе.
  — Собак нет?
  — Нет.
  — Очень странно, что Бинелл открыл дверь в такое время людям, которых не знал, — сказал Брэндон.
  — Вы забыли про женский голос, — напомнил Рэнсом. — Женщина могла бы сочинить, что ее машина разбилась и ей нужен телефон.
  — Пожалуй, — проворчал шериф.
  Рэнсом толчком открыл дверь, а затем отступил назад, чтобы пропустить вперед шерифа и окружного прокурора. Они вошли в дом, обставленный с прекрасным вкусом и в современном стиле. Кресла из хромированной стали, обтянутые голубой кожей, мягкое освещение. Вентиляционные отверстия указывали на то, что в доме установлена система воздушного кондиционирования. Через французские окна в столовой был виден внутренний дворик, задуманный как место для отдыха — с гамаками, креслами, хорошо ухоженными растениями и фонтаном, струи которого падали в пруд с золотыми рыбками. Голубоватый мягкий свет на стенах внутреннего дворика казался холодным лунным сиянием.
  — Подходящее местечко, — пробормотал Брэндон.
  Рэнсом повел их в современную спальню, комнату с зеркальными стеклами в огромных окнах, с венецианскими жалюзи и мебелью обтекаемых линий.
  Здесь стояли две одинаковые кровати, два стенных шкафа, был душ, два туалетных столика и несколько стульев.
  Дверцы шкафов были открыты. В одном висела женская одежда. Другой был набит прекрасно сшитыми мужскими костюмами. На одной из кроватей недавно спали: покрывало было откинуто, а простыня и подушки смяты.
  Около дверцы шкафа валялась на полу голубая шелковая пижама, а возе нее — домашние туфли.
  — Все точно так. как вы нашли? — спросил Селби.
  — Ничего не тронуто, — подтвердил Рэнсом.
  Неожиданно зазвонил телефон. Мужчины обменялись взглядами.
  — Что будем делать, ребята? — спросил Рэнсом.
  Брэндон покачал головой.
  — Возможно, на трубке есть чьи-нибудь отпечатки пальцев.
  Селби сказал:
  — Мы могли бы взять ее за верхний конец. Мне кажется, это не обычный звонок, так настойчиво звонит центральная.
  — Вот что, — предложил Рэнсом, — давайте пойдем в соседний дом и поговорим оттуда. Вы ведь все равно собирались опросить соседей.
  — Хорошая мысль, — согласился Селби, — пойдемте!
  Они гуськом двинулись к соседнему дому. Пожилая пара, видимо, очень встревоженная, сидела за ранним завтраком. Селби уловил аромат кофе и жирного бекона и почувствовал, насколько он голоден. Билли Рэнсом представил вошедших. Брэндон извинился за вторжение, подошел к телефону, связался с коммутатором и спросил телефонистку, кто вызывал номер Бинелла.
  Она сказала:
  — Сейчас посмотрю. Не кладите трубку.
  Минуту спустя звонкий голос телефонистки с междугородной четко проговорил:
  — Туксон, Аризона, пытается связаться с прокурором округа Селби. Кассир в банке сказал, что он в доме Бинелла. Говорят, это очень важно.
  — Переключите сюда, — попросил Брэндон. — Селби здесь.
  Селби взял трубку и услышал, как оператор сказал:
  — Говорите!
  Потом зазвучал голос Рейли:
  — Ну, Селби, кажется, я дал промашку.
  — Что случилось? — спросил прокурор.
  — Понимаете, я пошел к Лейси не сразу, как вы уехали, — хотел, чтобы он немного поостыл. Ну, пришел я туда, а дом не освещен. Я немного постучал в дверь — никакого ответа, и тогда я решил: Лейси просто послал нас всех к черту и ушел спать. Я вернулся в город, но все это дело у меня из головы не шло. И примерно через полчаса я додумался до того, о чем следовало бы подумать раньше. Мне припомнилось, что Лейси говорил как-то о летчике по имени Пол Куин. Сказал, что он родственник его бывшей жены, и попросил меня порекомендовать парня на какую-нибудь работу в нашем округе, если таковая вдруг подвернется. Но работы не было, и я почти забыл о нем. Теперь же я сразу бросился разыскивать этого Куина — а вдруг он что-нибудь знает? Ну и выяснил. Он вылетел из аэропорта минут через тридцать — сорок после вашего отъезда, сказал, что летит в Нью-Мексико, а затем совершит путешествие по стране. И что самое интересное — на борту у него были пассажиры: Джим Лейси, миссис Берк и ребенок.
  Селби молча осмысливал информацию. Наконец он сказал:
  — Хорошо, Бак. Спасибо, что сообщили.
  — Я решил, что нужно дать вам знать. — Голос Рейли звучал виновато. — Похоже, я позволил вчера своим чувствам помешать мне выполнить долг.
  — Забудьте, — сказал Селби. — Вы стояли рядом со мной, когда правая рука Лейси сделалась что-то уж слишком нервной. Между прочим, кем приходится Куин миссис Берк, вы не уточнили?
  — Я проверил, — сказал Рейли. — Он ее брат.
  — Благодарю, — сказал Селби и уже был готов повесить трубку, когда услышал тот же звонкий голос телефонистки с междугородной:
  — Мистер Селби, я знаю, конечно, о том, что случилось, ведь через меня идут все звонки. И вот я проверила телефонные звонки Бинеллу: хотела выяснить, не было ли каких междугородных вызовов, о которых вам следует знать. Одна из дежурных телефонисток вспомнила, что вызывала Бинелла с переговорной станции в Туксоне, Аризона, вчера вечером. Это вам поможет?
  Селби почувствовал, как его пальцы непроизвольно сжали трубку.
  — Я бы сказал, это очень важно, — ответил он. — Кто ему звонил?
  — Женщина. Она не назвала своего имени. Заказ был сделан со станции на станцию и оплачен в Туксоне.
  — Может быть, ваша дежурная… слышала что-нибудь из разговора? — спросил Селби.
  — Нет, только последние слова. Она включилась, чтобы проверить, свободна ли линия, и услышала, как женщина сказала: «…вскоре после полуночи. Всего доброго!»
  — Большое спасибо, — сказал Селби. — Мы приедем и все проверим.
  Он положил трубку и выразительно кивнул шерифу Брэндону:
  — Похоже, мы кое-что уже имеем, Рекс.
  Глава 10
  В восемь часов утра Дуг Селби сидел напротив Рекса Брэндона в ресторане Лас-Алидаса над пустыми тарелками, отодвинутыми в сторону, и они тихими голосами обсуждали полученную информацию.
  Билли Рэнсом, который был женат и очень привязан к энергичной маленькой женщине ростом в пятьдесят один фут и весом около сорока двух фунтов, раз и навсегда заявившей, что она не потерпит никаких дерзостей от своего мужа, хоть он и начальник полиции, ушел домой завтракать, почти со слезами умоляя подождать его. Хорошо разбираясь в тонкостях политики в небольших городах, он знал, какая это отличная реклама — беседовать в общественном месте с шерифом и окружным прокурором, и только категорическое приказание жены по телефону оторвало его от них.
  Селби набил табаком трубку, уселся поудобнее на своем неудобном стуле и с довольным видом закурил, выпуская голубые струйки дыма.
  — Вот из чего нам нужно исходить, — начал он. — Телеграфная служба в Финиксе «Вестерн юнион» сообщает, что телеграмма, подписанная Джоном Берком, фальшивая. Кто-то позвонил на телеграф, сказал, что звонят с такого-то телефона, и попросил принять телеграмму, а счет прислать по этому номеру. Телефонист спросил, на чье имя зарегистрирован телефон. Ответ был правильный. Это все очень легко проделать. Достаточно иметь телефонный справочник и говорить как можно увереннее. Так вот, телеграмма оказалась фальшивой. Единственное, что мы знаем, — она была послана мужчиной: телефонист запомнил его голос. Вероятно, тем же самым, по чьей просьбе кремировали тело без опознания.
  Проверка телефонных разговоров миссис Берк показывает, что она звонила Лейси в Туксон дважды: в понедельник утром в одиннадцать часов и в понедельник вечером в семь тридцать. Проверка также показала, что миссис Берк звонила своему брату, Полу Куину, в аэропорт в Туксон в понедельник утром в восемь тридцать. Вчера вечером в девять пятьдесят какая-то женщина вызывала Оливера Бинелла с переговорного пункта в Туксоне.
  Но вот что можно сказать наверняка: Бинелл что-то знал о Берке. По какой-то причине ему было нужно, чтобы мы прекратили расследование по поводу его исчезновения. Другими словами, он был каким-то образом связан со всем этим. Возможно, хотел, чтобы те десять тысяч долларов не ушли из его банка. Одно время я так и думал. Однако последующее развитие событий показывает, что, вероятно, у него была какая-то другая причина. Я склонен думать, что все преступления связаны, и Бинелл был убит потому, что что-то знал…
  Брэндон, разминая сигарету, сказал:
  — Не забывай, что-то заставило Бинелла поехать в банк около двух или трех часов ночи. И поехал он не в своей машине, значит, не один. Кто-то здорово воспользовался ситуацией. Как показывает предварительная проверка, в банке не хватает приблизительно пятидесяти тысяч долларов. Целая куча деньжищ.
  Селби собирался что-то сказать, но тут вошел Боб Терри, лицо его было напряженным и усталым. Он подвинул себе стул, попросил официантку принести кофе и вытащил из кармана пачку фотографий.
  — Есть что-нибудь? — спросил шериф Брэндон.
  — Да, — ответил Терри, — но пока еще не знаю, что именно. С того револьвера 38-го калибра отпечатки были начисто стерты на всей его наружной части.
  И кроме того, сточен номер, то есть мы не можем проследить, где и когда продали оружие. Вероятнее всего, работал профессионал.
  Возвращаясь к их беседе, Селби сказал Брэндону:
  — Конечно, Рекс, вполне возможно, Бинелл знал что-то о том, другом деле, однако его смерть могла и не иметь с ним ничего общего.
  — Наверное, ты прав, — согласился шериф. — Все-таки очень знаменательно, что номер револьвера сточен, а отпечатки стерты.
  Терри открыл сумку, которая висела у него на боку, вытащил револьвер и сказал с довольным видом:
  — И все же я кое-что нашел.
  — Что? — спросил шериф.
  — Когда-то… трудно сказать, когда именно — дни, недели, месяцы или годы тому назад, — кто-то чистил оружие. Пальцы его были влажными, и один палец прижался к внутренней поверхности подвешенной части, которая выталкивает цилиндр. Смотрите!
  Он щелкнул затвором, толкнул цилиндр и показал отпечаток на темной красноватой поверхности.
  — Что это? — спросил Селби. — Кровь?
  — Нет, очевидно, просто ржавчина. Вот фотография отпечатка. — Терри вытащил фотографию и положил ее на стол. — Я работал в одной из местных фотостудий, — сказал он, — и поэтому снимок довольно хорошо проявлен. В доме Бинелла полно отпечатков. Некоторые из них принадлежат ему, а некоторые — нет.
  Самые недавние я нашел на подлокотниках кресла из хромированной стали в спальне, несколько штук — на ручке двери и один отпечаток — на стеклянной крышке туалетного столика. Эта современная мебель — замечательная вещь для дактилоскописта.
  Терри достал из сумки серию фотографий и разложил их на столе:
  — Вот мой улов.
  Селби и Брэндон наклонились, чтобы рассмотреть снимки.
  — Вы увеличили их? — спросил Селби.
  — Да, они все увеличены.
  — На мой взгляд, они ничем друг от друга не отличаются, — сказал Селби. — Вот этот, например, выглядит точно так же, как тот, что я видел вчера, — вы приносили его в контору…
  Терри прервал с улыбкой.
  — Они одинаковы только на взгляд неспециалиста, мистер Селби, подобно тому как все автомобили кажутся похожими человеку, который не знает, на что смотреть. Но натренированный глаз смотрит на наклон радиатора, форму ветрового стекла, на линии корпуса и безошибочно определяет марку. Точно так же опытный глаз ищет различия в отпечатках пальцев. Не существует двух одинаковых отпечатков.
  — Я согласен, — произнес Селби, — и все же… Я изучал отпечатки убитого довольно внимательно. Один человек объяснил мне, в чем различие между закрытой дугой и завитком и… Послушайте, Боб, давайте сверим снимки с теми отпечатками.
  Терри минуту колебался, как бы не желая отвлекаться на бесполезное дело, но затем согласился:
  — Хорошо, мистер Селби.
  Он вытащил несколько фотографий из своего внутреннего кармана и отобрал из них десять штук.
  — Между прочим, — заметил он, — мы получили телеграмму из Вашингтона. У них ничего нет на того бродягу. Кем бы он ни был, за ним не числится никакого криминала.
  — Мы уже установили его личность, — сказал Селби.
  — Кто же это?
  — Джон Берк, который работал бухгалтером «Ламбер компани» здесь, в Лас-Алидасе.
  Терри тихонько присвистнул.
  — Значит, он не был бродягой?
  — Нет, в обычном смысле этого слова. Возможно, просто хотел казаться таковым, — сказал Селби. — Пожалуйста, Боб, скажите мне, чем тот снимок, который сняли с оружия, отличается от отпечатка среднего пальца на правой руке Берка.
  — Ну, во-первых, мистер Селби, — начал Терри, — необходимо снять образец рисунка пальца. Получаем так называемый стержень и дельту и измеряем гребни. — Он положил два снимка рядом, взял из кармана увеличительное стекло и небольшую, мелкого деления, линейку. — Теперь возьмем линию на стержне и измерим расстояние до дельты. Затем подсчитаем число гребней, которые перерезаны прямой линией, а потом… — Он внезапно замолчал и в удивлении уставился на снимок.
  — В чем дело, Боб? — спросил Брэндон.
  — Вот те на! — воскликнул он. — Они действительно одинаковые!
  Селби и шериф Брэндон обменялись взглядами. Терри снова стал внимательно рассматривать снимки. Спустя одну-две минуты он выпрямился и уважительно поглядел на Селби.
  — У вас хороший глаз, мистер Селби, — признал он.
  — Отпечатки идентичны.
  — Значит, — медленно проговорил Селби, — оружие, которым было совершено убийство, принадлежало когда-то Джону Берку.
  — Правильно, — подтвердил Терри.
  — Ошибки быть не может?
  — Ни в коем случае, — сказал Терри. — Все математически точно.
  — А те, другие, что это за фото? — спросил Селби.
  — Это снимки с разных мест, — ответил Терри, раскладывая на столе фотографии, которые он вынул из кармана. — Некоторые из отпечатков сняты с сейфа «Лас-Алидас ламбер компани». Некоторые проходили по делу ограбления сигарного магазина в Мэдисон-Сити, а один из них я получил с тыльной стороны зеркала украденного автомобиля Джимми Лейси. Помните, я говорил вам, что руль, дверные ручки, передача и тормозной рычаг — все было тщательно вытерто, но на тыльной стороне зеркала заднего вида остались два хороших отпечатка.
  Селби спокойно предложил:
  — Давайте взглянем на эти отпечатки, не совпадают ли они с теми, что имеются у нас по делу Берка и Бинелла.
  — Конечно, — сказал Терри, — но я еще не пытался классифицировать их — слишком был занят выявлением скрытых отпечатков и получением оттисков. А большинство вот этих снимков взяты с вещей в доме Бинелла. Хромированная сталь превратила отпечатки в настоящие гравюры. Посмотрим, не совпадают ли какие-нибудь из них… О, минуточку, вот этот выглядит многообещающе…
  Брэндон и Селби молча наблюдали, как Терри сравнивал два снимка.
  Затем он выпрямился, вид у него был озабоченный:
  — Послушайте, шериф, вот два идентичных отпечатка. Один взят с тыльной стороны зеркала в автомобиле, а другой — с нижней стороны подлокотника кресла в той комнате, с окнами на улицу.
  — Значит, человек, который вел эту машину из Аризоны, был в доме Бинелла, — сказал Селби.
  — Нельзя быть уверенным, что это именно тот человек. Отпечатки на зеркале уже могли быть там. Возможно, они сделаны владельцем машины.
  — Ну, тогда сравните их с отпечатками убитого, — предложил Селби. — Я начинаю думать, что все это — части одного целого.
  Несколько минут спустя Боб Терри сказал изменившимся от волнения голосом:
  — Черт возьми! Мистер Селби, я не знаю, к чему мы придем, но вы дали верную команду. Отпечатки на тыльной стороне зеркала соответствуют отпечаткам мертвою мужчины, найденного вчера утром под эстакадой, ему же принадлежит отпечаток, взятый с внутренней стороны подлокотника кресла с доме Бинелла.
  — Итак, мы имеем идентичные отпечатки на револьвере, которым было совершено убийство, на подлокотнике кресла в доме Бинелла и на зеркале автомобиля, который с каким-то умыслом был украден из Туксона в штате Аризона, — подытожил Селби.
  — Правильно, — подтвердил Терри.
  Селби и Брэндон обменялись взглядами.
  — Послушайте, — произнес Селби, — при расследовании важно ничего не упустить. Предположим, мы опечатаем дом Бинелла, позвоним в Лос-Анджелес и попросим прислать сюда пару хороших специалистов по дактилоскопии в помощь Терри. Затем пройдемся по каждому отдельному предмету в доме и проверим все скрытые отпечатки, которые сможем найти.
  — Терри уже хорошо обработал всю территорию, — сказал шериф Брэндон. — Я начинаю думать, что тут орудовала целая шайка, за ними наверняка уже числятся уголовные дела, и по отпечаткам пальцев мы могли бы опознать их.
  — Что мог делать Джон Берк в доме Бинелла? — спросил Терри. — Они ведь не были друзьями, верно?
  — Никто не знает об этом, — сказал Брэндон.
  — И все же он там был, — заметил Селби.
  — Конечно, — задумчиво продолжал Брэндон. — Он мог, к примеру, пойти к Бинеллу и попросить заем… или что-то такое, о чем не осмеливался просить в банке.
  — Ты хочешь сказать, он нуждался в кредите, чтобы покрыть недостачу? — спросил Селби.
  — Что-то вроде этого, — сказал шериф, — хотя я выражаюсь не очень точно. Можно предположить, что Джону Берку были очень нужны наличные. Вероятно, у него была какая-то собственность. Естественно, он не мог позволить себе пойти в Первый национальный банк в рабочие часы и попросить заем под имущество, но он мог пойти к Бинеллу домой и чистосердечно рассказать о сложившейся ситуации. Объяснить, что небольшая сумма денег помогла бы ему обернуться и возместить недостачу. Бинелл, возможно, решил финансировать его. Они поехали в банк, чтобы Бинелл мог взять деньги из хранилища. Затем, когда Берк увидел деньги в хранилище, он потерял голову и…
  Селби сказал с усмешкой:
  — Очень здравое рассуждение, Рекс, если не знать, что в тот момент Берк был уже мертв и кремирован.
  Шериф Брэндон почесал в затылке.
  — Верно, — согласился он. — Но тогда эти отпечатки не могли быть оставлены Берком прошлой ночью.
  — Нет, не могли, — твердо сказал Терри.
  — И тут нет никакой ошибки? — спросил шериф.
  — Ни малейшей! Берк был в доме Бинелла недавно, скорее всего после воскресной ночи, может быть, в понедельник вечером. Он…
  — Хорошо, теперь подождите минутку, — прервал его Брэндон. — Как бы там ни было, но мы к чему-то идем. Допустим, Берк действительно приходил к Бинеллу домой. Допустим, Бинелл поехал в банк и дал Берку десять тысяч долларов. Берк должен был утром передать их маклеру, а пока что он отвез их и положил в сейф «Ламбер компани»…
  — Затем переоделся бродягой, ушел и попал под поезд, — добавил Терри.
  Селби покачал головой.
  — Он не попал под поезд. Это была не случайная смерть, а хладнокровное убийство. Но должен же быть мотив для убийства!
  — Может быть, человек, убивший его, думал, что у него при себе десять тысяч долларов, и не знал, что он оставил их в сейфе, — предположил Брэндон.
  Селби кивнул.
  — Мы сдвинулись с мертвой точки. Но все же это не объясняет того, что случилось с Бинеллом прошлой ночью.
  — Не все сразу, — сказал шериф.
  — И не забывайте: существуют и другие отпечатки пальцев, оставленные уже после Джона Берка, — подсказал Терри.
  — Дайте мне взглянуть на них, — попросил Селби.
  Терри выбрал три или четыре фотографии.
  — Вот эти были найдены в спальне, — пояснил он. — Я бы сказал, они оставлены вчера вечером.
  Селби заметил:
  — Они очень отличаются от тех, других.
  — Да, у них совершенно другой рисунок и, конечно, размеры гребней совсем иные, — согласился Терри.
  — Какую работу вы проделали с автомобилем Лейси? — спросил Селби.
  — Я обследовал руль, передачу и рукоятку тормоза.
  Затем зеркало заднего вида. Все было, как я уже говорил, начисто вытерто, за исключением тыльной стороны зеркала.
  — А вы не пытались поискать отпечатки на заднем стекле или на ручках задних дверей? — спросил Селби.
  Терри отрицательно покачал головой.
  — Попробуйте там, — посоветовал Селби.
  — Давайте не упускать ни единой возможности. Есть здесь что-то очень подозрительное… Скажем… — Он замолчал.
  — Что? — спросил Брэндон.
  Селби договорил:
  — Мне только что пришло в голову, что единственный человек, который опознал в убитом Джона Берка, была его жена, и она признала, что его наружность изменилась. Теперь предположим, что она ошиблась…
  — Дуг, у тебя есть с собой его фотографии? — спросил Брэндон.
  — Да, у меня есть один комплект в портфеле. Их достала для меня Сильвия Мартин.
  — Ну что ж, давай поищем кого-нибудь из знакомых Берка, — предложил Брэндон.
  Селби кивнул.
  Боб Терри, допив кофе, упрямо сказал:
  — Мне наплевать, был ли он Джоном Берком или Джорджем Вашингтоном, но человек, которого нашли мертвым в высохшем русле, был в доме Бинелла, имел оружие, из которого совершено убийство, и, очень вероятно, был последним, кто вел украденный «кадиллак». Вы знаете, когда человек садится в чужую машину, он прежде всего регулирует положение зеркала…
  Особенно, если он выше или ниже, чем предыдущий водитель.
  — Верно, — согласился Селби. — Мы можем доказать, что один и тот же человек был во всех этих местах, но прежде чем требовать наказания для кого-то за убийство Джона Берка, я должен убедить присяжных, что Джон Берк мертв. А для того чтобы сделать это, я должен доказать, что тело, найденное под эстакадой, есть тело Джона Берка. Я скажу, что вам нужно сделать, Терри. Идите в дом Берка и снимите все отпечатки пальцев, которые можно там найти. Это даст нам множество отпечатков хозяина. Тогда мы сможем сравнить их с отпечатками убитого и, учитывая, что миссис Берк опознала своего мужа по фотографии, будем иметь обоснованное дело.
  — Давайте попробуем показать фотографии убитого тем, кто хорошо знал Берка, — предложил шериф.
  Вращающиеся двери ресторана широко распахнулись, и Билли Рэнсом, отдуваясь, важно направился к их столику.
  — Отлично, что вы меня подождали, ребята. Я не думал, что так долго задержусь.
  — Все в порядке, — успокоил его Брэндон. — Мы обсуждали детали расследования и, кажется, кое-чего добились. Послушайте, Билли. Похоже, что в дело замешан Джон Берк и что человек, которого подобрали позавчера, — ну, тот бродяга, сбитый поездом, — на самом деле Джон Берк. Теперь у нас есть фотографии тела. Мы хотели бы, чтобы люди, знакомые с Берком, опознали его.
  Как вы думаете, есть ли какой-нибудь способ…
  — Дайте мне взглянуть на них, — сказал Рэнсом. — Я хорошо знаю Берка.
  Селби вытащил одну из увеличенных, восемь на десять, фотографий, и Рэнсом сосредоточенно начал ее рассматривать.
  — Вздор, — сказал он. — Это не Джон Берк. У Берка были небольшие усики, он носил очки с толстыми стеклами и…
  — Минуточку, — прервал его Брэндон. — А если бы у Берка не было ни усов, ни очков, он был бы похож на этого человека?
  Рэнсом нахмурился, сощурил глаза, изучая фотографию:
  — Забавная вещь, — сказал он. — У человека были усы, он носил очки с толстыми стеклами, и вы представляете его только таким… Да, Боже мой! Он действительно похож на Берка… Давайте посмотрим другую фотографию… Да… Уверен, что это он, Берк. Без усов и без очков. Он немного изменился, но это Джон Берк, несомненно он.
  — Прекрасно, — сказал Брэндон. — Теперь нам нужно раздобыть еще несколько человек, чтобы они подтвердили ваше показание, тех, кто хорошо знал Берка.
  Кого бы мы могли привлечь, Билл?
  — Ну, давайте подумаем, — сказал начальник полиции, придав себе по этому случаю значительный вид. — Уолтер Бриден — он работает на сигарном складе — должен узнать Берка.
  — Бриден его знал близко?
  — Да, они часто играли в шахматы. Бриден был чемпионом, пока не появился Берк. Тот мог побить его в трех партиях из пяти. Бриден играет медленно, а Берк — как молния.
  — А есть кто-нибудь еще? — спросил Селби.
  — Да, Элла Диксон, стенографистка «Ламбер компани». Конечно, она должна хорошо его знать. Затем Артур Уайт, сосед, живущий рядом.
  — Вы сможете обойти их всех? — спросил Рекс Брэндон.
  — Конечно, я обойду их, — с готовностью согласился Рэнсом. — А вы поезжайте в мою контору при тюрьме. Я привезу свидетелей туда. Мы проведем опознание фотографий, но, я думаю, вам не стоит беспокоиться.
  Это действительно Джон Берк… Как вы думаете, для чего он сбрил усы и снял очки? Пытался замаскироваться?
  — Вряд ли, — сказал Селби. — Без очков он, вероятно, был слеп, как летучая мышь.
  — Да, это тоже верно.
  — По всей видимости, — продолжал Селби, — он был убит.
  Эта новость явно была неприятна начальнику полиции.
  — Ну и ну, — сказал он. — Еще одно убийство, а?
  События действительно развиваются. Мне сказали, что одна из газет Лос-Анджелеса посылает сюда репортера и штатного фотографа. Черт возьми! Мне нужно побриться!
  Селби потрогал щетину на своем подбородке и сказал:
  — Сначала приведите свидетелей, а потом валяйте брейтесь.
  Брэндон подмигнул прокурору, видя, что Рэнсом колеблется.
  — Когда столичные газеты разберутся в деле, — сказал шериф, — это будет всего несколько строк на внутренней полосе.
  — Не обманывайтесь, — возразил Рэнсом. — Репортаж обязательно дадут на первой полосе. Свистнули пятьдесят тысяч долларов, и, похоже, ни малейшего следа. Но я их найду. Я сказал местному корреспонденту, что я… что мы работаем по горячему следу и надеемся арестовать всю шайку в течение сорока восьми часов. То есть я не сказал, что веду расследование один. Я сказал, что власти… вы знаете, я имел в виду вас, ребята, тоже…
  — Да, разумеется, — сухо сказал Брэндон. — Ну, мы идем к вам, а вы привезите свидетелей.
  В тесном закрытом помещении канцелярии при тюрьме с ее потрепанной мебелью, решетками на окнах и тошнотворным сладковатым запахом тюремной дезинфекции, исходящим от бака, возле которого любопытные заключенные, отложив карты, искоса следили за тем, кто приезжает и входит в здание, Дуг Селби разложил на столе фотографии и ждал, когда Рэнсом приведет свидетелей.
  Первым появился Уолтер Бриден, мужчина около пятидесяти пяти лет с насмешливыми косящими серыми глазами и медленными аккуратными движениями.
  — Взгляните на фотографии, — обратился к нему Селби. — Нам нужно опознать труп. Миссис Берк и шеф Рэнсом считают, что это Джон Берк. Конечно, усы сбриты и нет очков. А вы как думаете?
  Уолтер Бриден посмотрел на фотографии, достал нож из кармана брюк, вытащил пачку табака, не спеша отрезал от нее уголок, положил его в рот и начал жевать.
  Он двигался с нарочитой медлительностью и старательно рассматривал фотографии одну за другой, затем просмотрел их еще раз. Поджав губы, как бы удерживая слюну, он поискал глазами плевательницу, нашел, еще раз взглянул на фотографии, неспешно повернулся и метко плюнул в самый центр плевательницы. Затем поднял глаза на Дуга Селби и спокойно сказал:
  — Нет, это не он.
  — Не он?! — воскликнул Селби.
  — Нет, — повторил Бриден. — Это не Джон Берк.
  — Даже принимая во внимание, что он мог измениться, сбрив усы и сняв очки?
  — Все равно это не он.
  — Почему вы так уверены? — спросил Брэндон.
  — Просто я это вижу, — ответил Бриден. — Точно так же, как узнаю какую-либо вещь, так же, как я знаю, что вы шериф Брэндон, а вы окружной прокурор Селби. Это не Берк.
  — Почему не он? Чем отличается человек на фотографии от Берка?
  — Не могу сказать точно, просто немного не то в подбородке и форме носа… и, может быть, в форме лба.
  — Конечно, — сказал Селби, — это лишь фотографии, и человек мертв. Вы должны принять это во внимание.
  — Я понимаю, — сказал Бриден, — но это не Берк.
  Нет, если вы спрашиваете мое мнение.
  — Да, нас интересует ваше мнение, — подтвердил Селби. — Очень важно, чтобы мы не сделали ошибки.
  — Ну конечно, трудно судить уверенно в подобной ситуации. Как вы правильно указали, человек мертв, а это только фотографии, но я не думаю, что это Берк.
  Я мог бы сказать точнее, если бы увидел тело.
  — К сожалению, — сказал Селби, — это…
  Он замолчал, потому что в кабинет с важным видом вошел начальник полиции Рэнсом, ведя очень высокую худенькую девушку в очках, с большими голубыми глазами.
  — Элла Диксон, — объявил Рэнсом. — Ну, Элла, взгляните на фотографии Джона Берка. Он мертв, и, может быть, вам будет тяжело смотреть на них, но…
  Не обращая на него внимания, она быстро шагнула к столу и взглянула на фотографии.
  Ей было за тридцать. На ее лице виднелись следы усталости — результат многих лет, проведенных в конторе. Но в ней угадывались спокойная уверенность и деловитость. Она явно относилась к тем, кто ни при каких обстоятельствах не теряет головы.
  — Конечно, — объяснил Брэндон, — это лишь фотографии. Человек мертв. Усы сбриты и сняты очки.
  Но…
  — Я понимаю, — быстро сказала мисс Диксон. — Разрешите мне, пожалуйста, посмотреть на них минутку.
  Секунд десять-пятнадцать она внимательно разглядывала снимки, а затем уверенно произнесла:
  — Да, это мистер Берк.
  Уолтер Бриден ничего не сказал, поджал губы и снова сплюнул табачный сок в плевательницу.
  — Вы знакомы с мистером Бриденом? — спросил Дуг Селби у девушки.
  Она повернулась и кивнула Бридену.
  — Я видела его много раз, — сказала она. — Я знаю, кто он.
  — Мистер Бриден довольно хорошо знает Берка. Он говорит, что это не Берк.
  — А я думаю, что он, — повторила Элла Диксон. — Что заставляет вас думать, что это не он, мистер Бриден?
  Секунды через две-три, покатав во рту табачную жвачку, Бриден ответил:
  — Я просто не думаю, что это он, вот и все.
  — А я уверена, что это он, — вновь повторила девушка. — Я каждый день видела его в конторе. Конечно, он всегда был в очках и с усами, но я уверена, что это он!
  — Похож на него… то есть что-то общее есть, — возразил Бриден. — Он мог бы быть его братом или еще кем-то со схожими чертами. Но это не Берк.
  — Наверняка это Берк, — сказал Рэнсом. — Бриден, что с вами случилось? Посмотрите еще раз. Ведь жена без колебаний опознала его! Вот Элла Диксон, которая работала с ним вместе, она тоже опознала его, и я сам уверен, что это Берк. Не забывайте, когда человек сбреет усы и снимет очки, его внешность меняется. Это может ввести в заблуждение вас, но не меня.
  Мы, полицейские, привыкли иметь дело с людьми, которые маскируются. Нам приходится смотреть на человека с усами и думать: а как он будет выглядеть без усов? Подойдите сюда и посмотрите на фотографии еще раз.
  Бриден, все еще пожевывая табак, отказался:
  — Мне нечего смотреть на них еще раз. Я их видел. Я не говорю, что вы ошибаетесь. Я не говорю, что вы идете по ложному следу. У вас свое мнение. У меня свое. Это не Джон Берк — не он, если вы спрашиваете меня.
  Рэнсом покраснел. Он начал говорить что-то еще, но тут полицейский ввел в кабинет нервного, худого мужчину лет сорока.
  — Артур Уайт, — объявил полицейский.
  Уайт быстро выступил вперед.
  — Доброе утро, джентльмены!
  Шериф Брэндон обратился к нему:
  — Уайт, вы работаете в банке. И живете рядом с Джоном Берком. Вы ведь хорошо его знали, не так ли?
  — Ну, близкими друзьями нас не назовешь, однако…
  — Я знаю, но вы часто встречались.
  — Да, конечно.
  — Вы видели его в банке?
  — Да, несколько раз.
  — И внимательно на него смотрели?
  — Да, конечно.
  — Он всегда носил усы и очки с толстыми стеклами?
  — Да.
  — Закройте глаза и попытайтесь представить, как бы он выглядел без усов и очков.
  Уайт послушно закрыл глаза и минуту спустя сказал:
  — Думаю, что знаю точно, как изменилось бы его лицо.
  — Хорошо. Взгляните на эти фотографии, — важно вступил в разговор Рэнсом, — и опознайте это тело как тело Джона Берка, потому что, без сомнения, это он.
  Его опознала его собственная жена. Его опознала Элла Диксон, и я тоже знаю, что это он.
  Уайт шагнул вперед, закивал головой, остановился у стола и взглянул на фотографии. Склонил голову на один бок, на другой, потом закрыл пальцами сначала верхнюю часть лица, изображенного на одной из фотографий, потом рот. Он переводил взгляд с фотографии на фотографию. Затем выпрямился и заявил:
  — Мне все равно, кто говорит, что это Джон Берк.
  Человек на этих фотографиях не Джон Берк.
  В наступившей тишине было слышно, как очередной плевок табачной жвачки Бридена долетел до края плевательницы.
  Все как раз выходили из канцелярии, когда подъехала машина и сидевший в ней Джордж Лоулер из «Лас-Алидас ламбер компани» сказал окружному прокурору:
  — Я хотел бы говорить с вами, мистер Селби.
  Селби извинился и подошел к автомобилю.
  — Город взбудоражен последними событиями, — сказал Лоулер.
  Селби кивнул, понимая, что Лоулер нервничает и потому пытается сказать какие-то вежливые слова, прежде чем начать разговор о том, что его беспокоит.
  Тот взволнованно продолжал:
  — Человек по имени Милтерн приехал сюда из Лос-Анджелеса и утверждает, что те десять тысяч долларов, которые лежат у нас в сейфе, принадлежат ему.
  На чем основаны его притязания? — спросил Селби.
  — Он говорит, что эти деньги Берк должен был уплатить ему, что они уложены в конверт и…
  — Где он сейчас? — перебил Селби. — Я хочу поговорить с ним.
  — Пьет Кофе в «Голубом свистке». Его адвокат — Сэм Роупер.
  Селби сказал:
  — Поезжайте в «Голубой свисток», я захвачу шерифа и присоединюсь к вам.
  Селби вернулся к сбившейся маленькой группе, стоявшей перед тюрьмой, и сообщил Рексу Брэндону:
  — Милтерн, биржевой маклер из Лос-Анджелеса, сейчас в «Голубом свистке». С ним Сэм Роупер. Они пытаются вытребовать десять тысяч долларов, которые находятся в сейфе «Ламбер компани». Я думаю, сейчас самое удобное время порасспрашивать Милтерна.
  Глаза Брэндона сузились.
  — Если Сэм Роупер — его адвокат, — сказал он, — лучше бы беседовать с Милтерном, когда Роупера не будет рядом. Роупер ненавидит даже землю, по которой ты ходишь, и, будь уверен, постарается, чтобы его клиент не сказал ничего важного для тебя.
  — Я знаю, — успокоил его Селби, — и заранее делаю на это скидку. Милтерн — очень важный свидетель, и я хотел бы неожиданно показать ему фотографии и увидеть его реакцию, прежде чем пойдут слухи, что личность убитого — спорный вопрос.
  — Я понял тебя, — сказал Брэндон.
  — Давай сядем в нашу машину и поедем. Как насчет Рэнсома? Возьмем и его?
  — Если он хочет, пусть едет.
  Селби подошел к Рэнсому.
  — Мы хотим опросить еще одного свидетеля, Билл.
  Не хотите ли к нам присоединиться?
  Три должностных лица сели в служебную машину.
  Шериф Брэндон повел ее к «Голубому свистку». Лоулер, дожидавшийся их у входа, указал на Милтерна, сидевшего с Роупером за столом.
  Милтерн сидел лицом к двери. Это был человек лет сорока трех, бесцветный, прилизанный, с широко открытыми, бесхитростными глазами на лунообразном лице. Увидев мужчин, шагающих через зал, он бросил какое-то замечание Сэму Роуперу.
  Роупер, бывший окружной прокурор округа Мэдисон, которого победил в последней избирательной кампании Дуг Селби, не принадлежал к тем, кто способен прощать или забывать. Он был высокий, костлявый, с приподнятыми скулами — самая выдающаяся деталь на его лице — и тонким, широким, плотно сжатым ртом.
  Над скулами с подозрением смотрели на мир маленькие, черные, блестящие глазки. Роупер не стеснялся использовать служебное положение для личной выгоды.
  Он отличался врожденной подозрительностью к людям, которая так характерна для тех, кто сознает какую-либо слабость в своем собственном характере, или в образовании, или в моральном облике.
  Селби не мешкая приступил к делу:
  — Доброе утро, Роупер. Лоулер говорит, вы заявляете права на десять тысяч долларов, которые были найдены в сейфе «Ламбер компани».
  Роупер еще сильнее сжал губы:
  — Да, и заявляю это от лица клиента, мистера Милтерна, — ответил он.
  Роупер не сделал попытки представить своего клиента, но Селби, не обратив внимания на его бестактность, первым протянул руку:
  — Рад познакомиться, мистер Милтерн. Я — Селби, прокурор округа Мэдисон. Это шериф Рекс Брэндон и начальник полиции Рэнсом.
  Милтерн с серьезным видом пожал всем руки.
  Роупер вскочил из-за стола и следил за происходящим своими бегающими, беспокойными глазками. Он даже перешел на другую сторону стола, чтобы быть в центре группы.
  — Не мог бы я узнать, — спросил Селби, — на чем основаны ваши требования, мистер Милтерн?
  — Вы спрашиваете как уполномоченный Лоулера? — вмешался Роупер, видя, что Милтерн собирается ответить на вопрос.
  — Я спрашиваю как прокурор округа Мэдисон.
  — Какое вы имеете отношение к нашему делу?
  Шериф Брэндон начал было возражать, но Селби улыбнулся и любезно пояснил:
  — Никакого, Роупер. Вы спросили меня, в качестве кого я задаю вопросы. Я вам ответил, вот и все.
  — Я не вижу, как это связано с обязанностями окружного прокурора.
  — Уже не в первый раз, — сказал Селби, — мы с вами расходимся во мнении относительно выполнения обязанностей на этом посту.
  Позади, за стойкой, кто-то хихикнул, и черные злобные глаза Роупера метнулись в том направлении.
  — Вы не откажетесь сообщить нам ваши аргументы? — спросил Милтерна Брэндон.
  — Не вижу причин для отказа, — сказал Милтерн. — Этот человек, Джон Берк, был известен нам как Эллисон Браун. Он был нашим клиентом и по временам вел себя довольно рискованно. Мы знали о нем очень немного. Несколько дней назад Марк Крэнделл, человек, которого мы давно знаем и который является одним из самых уважаемых наших клиентов, случайно оказался в конторе, когда там был Эллисон Браун. Мне стало ясно, что он узнал Брауна, и видно было, что он смущен. Я решил выяснить, в чем дело, хотя и не сказал Крэнделлу, что собираюсь это сделать.
  С другой стороны, я не сообщил Крэнделлу и о наших отношениях с Брауном. Мы предоставляли ему кредиты и указывали области применения. После нескольких удачных дел он отказался следовать нашим советам.
  Поддерживать с ним контакты было довольно трудно.
  Выждав какое-то время, мы закрыли часть его вложений. Но и это не могло нас удовлетворить. Он оставался должен примерно десять тысяч долларов, и я заявил ему, что мы собираемся ликвидировать остаток его вложений. Он уверенно обещал мне, что мы получим десять тысяч долларов на следующее утро. Около восьми часов вечера во вторник он вызвал меня по междугородному телефону и сообщил, что достал десять тысяч и кладет их в надежное место на ночь, а рано утром выедет в Лос-Анджелес и передаст их мне в руки, как только откроется контора.
  Поверив его заверениям, мы выполнили его указания о сделках, которые он хотел заключить, и в результате понесли дополнительные убытки. Тем временем после полудня мы обнаружили, что он известен как Джон Берк и работает в «Лас-Алидас ламбер компани».
  — Предположим, что у него была недостача в той компании. Что тогда? — сказал Селби.
  В разговор вмешался Роупер:
  — Нас это не интересует. Если десять тысяч долларов, найденные в сейфе компании, принадлежат компании, это — одно, если же это личные деньги Берка и он положил их в сейф на ночь просто на сохранение, то это — дело другое. Мне не важно, что Берк должен «Ламбер компани», по их расчетам, около десяти тысяч.
  Берк удрал, задолжав моему клиенту примерно десять тысяч. Если есть двадцать тысяч долларов задолженности и только десять тысяч для покрытия ее, каждый из нас возьмет пятьдесят центов за доллар.
  — Другими словами, — уточнил Селби, — все целиком зависит, если можно так сказать, от статуса этих денег — кому они принадлежат?
  — Правильно, — отрезал Роупер. — И я не так уж уверен, что мы не можем претендовать на все десять тысяч. Право на них было фактически передано в телефонном разговоре, и когда Браун положил их в надежное место, он, может быть, поступил так в интересах моего клиента. В любом случае именно эти деньги Берк достал, чтобы уплатить долг маклерской конторе.
  Они не принадлежат «Ламбер компани». Эта компания может претендовать самое большое на половину суммы, поскольку она тоже пострадала от злоупотреблений Берка. Мы предъявили компании судебный иск.
  Бросив быстрый взгляд на шерифа Брэндона, Селби сказал:
  — Конечно, если предполагать, что Джон Берк и Эллисон Браун — одно и то же лицо.
  — Но это именно так, — уверенно произнес Милтерн, — мы убедились в этом.
  — Лучше взгляните на фотографии убитого. — Селби вытащил из портфеля конверт со снимками и протянул их маклеру.
  Милтерн посмотрел на фото и нахмурился.
  — Вы утверждаете, — осторожно спросил он, — что это Берк и что перед смертью он сбрил усы?
  — Да, — ответил Селби. — Заметьте также, что не хватает и очков.
  Роупер беспокойно заерзал.
  — Подождите минутку, Милтерн, — сказал он. — Мне не очень нравится все это.
  Милтерн не обратил ровно никакого внимания на его замечание, продемонстрировав тем самым свое отношение к Роуперу. Он смело и открыто встретил взгляд Селби:
  — Это тот человек, которого мы знали как Эллисона Брауна, — твердо сказал он. — Его внешность несколько изменилась, но я узнал бы его в любом виде.
  — Благодарю вас. — Селби убрал фотографии обратно в конверт. — И у вас нет никаких сомнений?
  — Ни малейших.
  — Ну-ка, дайте мне посмотреть фотографии, — сказал с подозрением Роупер, протягивая тощую руку. Он завладел конвертом и стал тщательно рассматривать снимки.
  — Мне не нравится их манера задавать вопросы, — бросил он Милтерну.
  — Чепуха! — отрезал тот. — Наш клиент, Эллисон Браун, и Джон Берк — одно и то же лицо. Если Берк мертв, то мертв и наш клиент. Это, безусловно, фотографии человека, которого мы знали как Эллисона Брауна, он же Джон Берк.
  — И вы опознали его? — спросил Рекс Брэндон.
  Прежде чем Роупер смог вставить хоть одно слово, Милтерн быстро ответил:
  — Конечно, я опознал его. Мои притязания на те десять тысяч основываются на том факте, что Эллисон Браун и Джон Берк — одно лицо. Если Джон Берк умер, то умер и Эллисон Браун. Я опознаю эти снимки как фотографии Эллисона Брауна. Думаю, джентльмены, что это решает дело. Браун и Берк — одно и то же лицо. Эллисон Браун должен мне десять тысяч долларов. Он умер, обладая десятью тысячами.
  — Но они лежали в сейфе моей компании — возразил Джордж Лоулер.
  — Это не меняет дела, — холодно заметил Роупер. — Берк не передавал эти деньги вам. Фактически у него и не было таких намерений. Он имел доступ к вашему сейфу и использовал его просто для хранения своих денег.
  Вот и все. Право на деньги остается за мистером Милтерном… если только телефонный разговор будет признан достаточным для передачи этого права моему клиенту.
  В любом случае мы имеем право либо на всю сумму, либо на половину ее.
  Лоулер спросил у окружного прокурора:
  — Ваше мнение, мистер Селби? Это законно? Может ли человек присвоить наши деньги, а затем использовать их…
  — Это не те деньги, — прервал его Роупер. Они получены из другого источника.
  — Какого другого источника? — быстро спросил Селби.
  — В данный момент я не готов ответить на этот вопрос, — сказал Роупер.
  Милтерн добавил:
  — Я вообще-то догадываюсь, он достал деньги у…
  — Замолчите, — оборвал его Роупер.
  Милтерн умолк.
  — Я думаю, — заметил Селби, — вы хотели сделать заявление по вопросу, который я считаю очень важным.
  Где же, по-вашему мнению, он достал деньги, мистер Милтерн?
  Тот улыбнулся:
  — Я думаю, с этого момента вам лучше задавать вопросы моему адвокату, мистеру Роуперу.
  — Послушайте, Селби, — сказал возмущенный Лоулер. — Этот номер у них не пройдет. Как бы то ни было, деньги были положены в банк, и банк погасил ими его задолженность. Попытайтесь-ка обойти этот факт.
  — Где теперь эти банкноты? — спросил Роупер.
  Лоулер пожал плечами.
  — Я полагаю, что бандиты, которые очистили хранилище, взяли и их. Это не моя забота, это дело банка.
  Наступило молчание, Селби и Брэндон обменялись многозначительными взглядами.
  Глава 11
  Вернувшись в свой офис, Селби занялся утренней почтой, но не успел он покончить с ней, как секретарша доложила об Инес Стэплтон. Селби отодвинул почту в сторону и попросил Аморетт пригласить ее.
  Инес в элегантном строгом костюме стального цвета была оживленно деловита.
  — Доброе утро, господин окружной прокурор, — сказала она. — Мне кажется, у вас была трудная ночь.
  — Спал всего два-три часа, — признался он. — И вероятно, чувствовал бы себя лучше, если бы вовсе не ложился.
  — Говорят, убийства вспыхивают по всему округу, как фейерверки.
  Он кивнул, чувствуя, что это не просто дружеский визит.
  — Как мне известно, Большое жюри намерено провести расследование случившегося, — сказала Инес.
  На этот раз он не откликнулся.
  Она подняла свои холодные умные глаза и, подчеркивая официальность их встречи, спокойно произнесла:
  — Дуг, я представляю в суде Джеймса Лейси и миссис Тельму Берк.
  Он не смог сдержать изумления:
  — Ты?
  Она кивнула и чуть погодя спросила:
  — А почему бы и нет? Я адвокат, ты же знаешь.
  — А тебе известно, что они скрываются от правосудия?
  Она покачала головой.
  — Они здесь, в Мэдисон-Сити.
  — И предстанут перед Большим жюри?
  — Если ты пришлешь им повестку. Я хочу, чтобы все было сделано по правилам. Повестку можно отправить в отель «Мэдисон».
  — И они будут давать показания под присягой?
  — Не знаю.
  Селби отвел глаза и несколько секунд задумчиво постукивал пальцем по краю письменного стола. Затем вынул трубку, набил ее табаком и зажег спичку.
  — Может, перестанем тянуть время? — спросила она, когда первые душистые клубы дыма образовали голубовато-белую дымку вокруг его лица.
  — Нет, — коротко произнес Селби, — я не буду спешить. — И продолжал молча курить еще несколько секунд, затем сказал: — Послушай, Инес, вероятно, я не должен этого делать, но я хочу рассказать тебе кое-что.
  — Не говори ничего такого, чего бы ты не мог сказать адвокату, представляющему миссис Берк и мистера Лейси, — предупредила она.
  Он нетерпеливо потряс головой, как бы отметая ее замечание.
  — Инес, я не знаю, что за всем этим стоит. Уверен, что и ты не знаешь. У меня есть все основания полагать, что Джеймс Лейси наговорил кучу лжи. Вероятно, недооценивает нашу способность проверить его действия. Я думаю, он планирует предстать перед Большим жюри и напустить еще больше туману. Заявляю тебе, ему это не удастся.
  — Почему? — спросила Инес.
  — Потому что я не допущу этого. Речь идет об убийстве, и я никому не позволю играть со мной в кошки-мышки. Если он любит свою бывшую жену и хочет защитить ее, ему лучше помогать закону, а не противостоять ему. Если он, горячая голова, убил Берка за то, что тот пытался убить свою жену, а сейчас старается это скрыть, то я советовал бы ему выложить карты на стол.
  Я думаю, то, что ты допущена к адвокатской практике, просто превосходно. Изучение закона — прекрасная вещь для любой женщины, способной логически мыслить. Но когда дело доходит до практики, до отправления правосудия… словом, Инес, мне неприятно видеть, что ты вступаешь в область уголовного права.
  — Что ты имеешь в виду? — поинтересовалась она.
  — Защиту людей, обвиняемых в преступлении.
  — Даже если они невиновны? — спросила она.
  — Очень немногие люди, обвиняемые в преступлении, на самом деле невиновны. Невиновные, как правило, отсеиваются к тому времени, когда дело передается в суд.
  — Спасибо, Дуг, за совет, — небрежно сказала Инес.
  — Что ты собираешься делать? — спросил он с любопытством.
  — Я собираюсь изо всех своих сил защищать Тельму Берк и Джеймса Лейси. Я собираюсь приложить все старания, чтобы любые обвинения, которые ты выдвинешь против каждого из них или их обоих, провалились. При этом я собираюсь воспользоваться любыми средствами, которые предоставляет закон.
  — Но предположим, они виновны, что тогда? — спросил Селби.
  Она пожала плечами.
  — Насколько я понимаю закон, они невиновны до тех пор, пока ты не докажешь их виновность, причем с полной обоснованностью. Не забывай, потребуется единодушное мнение двенадцати присяжных, чтобы мои клиенты могли быть осуждены. — Она встала. — Думаю, это все, что я хотела сказать вам, господин окружной прокурор.
  Она повернулась и решительно направилась к двери, затем вдруг остановилась и взглянула на него.
  — О, Дуг, — сказала она, — мне очень не хочется идти против тебя, и все-таки мне придется это сделать.
  По-иному не получится. У нас с тобой была чудесная дружба. Она… она так много для меня значила. Мы веселились, смеялись и часто действовали не думая, под влиянием момента. У нас были свои маленькие шутки, свои маленькие секреты, и мир казался нам просто большой площадкой для игр, на которой мы славно веселились.
  Потом ты заинтересовался политикой, и тебя выбрали на ответственный пост. С тех пор ты работаешь До изнеможения и не способен видеть ничего, кроме работы. Это зашло так далеко, что ты потерял ко мне уважение… Поэтому… Нет, Дуг, не прерывай меня. Я знаю, что говорю, и я знаю тебя. Ты в самом деле потерял ко мне уважение, не как к женщине, но как к другу. Мир вдруг превратился для тебя в место серьезной работы, и тебя стали интересовать только серьезные работники. Поэтому я решила, что единственный способ завоевать когда-нибудь твое уважение — стать таким работником. — Минуту она постояла в нерешительности, ее губы странно дергались — она пыталась улыбнуться. — Все в порядке, господин окружной прокурор, — продолжала она. — Теперь вам придется заметить меня. И посмотреть на меня очень внимательно. Работая над делом, ты, даже если не захочешь заметить меня, поймешь, что это невозможно.
  Дуг, я скорее готова отрезать свою правую руку, чем сделать что-нибудь, что причинит тебе боль, но я адвокат и представляю моих клиентов. Я намерена помогать им по мере сил. И предупреждаю тебя — будь осторожен. Дело, наверное, привлечет большое внимание. Газеты будут полны им. Начинается что-то вроде одной из наших партий в теннис, Дуг. Я буду стараться победить тебя, если смогу.
  — Даже если два преступника уйдут от правосудия? — спокойно спросил Селби.
  — Даже если так, Дуг, и помни — ты сам на это напросился.
  Она повернулась к двери и вышла из кабинета, не говоря больше ни слова. А Селби остался сидеть за столом, задумчиво глядя прищуренными глазами на дверь, которая медленно закрылась за ней.
  Спустя несколько минут вошел Брэндон и спросил:
  — Ну, Дуг, как самочувствие?
  — Не очень хорошее, — признался Селби с усмешкой. — Есть что-нибудь новенькое?
  — Я сделал так, как мы планировали. Вызвал из Лос-Анджелеса двух специалистов по дактилоскопии. Они отправились в дом Берка и прошлись там по всему, чтобы получить комплект его отпечатков.
  — Ну а каков же результат?
  Брэндон сказал:
  — Дуг, я не думаю, что мертвый бродяга был Джоном Берком. По-моему, все это просто мошенничество с целью получить страховку или, что более вероятно, здесь некая комбинация, придуманная самим Берком, с помощью которой он собирался исчезнуть.
  — Что заставляет тебя так думать, Рекс?
  — Это доказывают отпечатки пальцев. Мы обошли дом Берка от погреба до чердака. Брали отпечатки с зеркал, с дверных ручек, с подоконников, с винных бутылок — всюду, где только можно. У нас есть серия отпечатков, которые, как мы думаем, принадлежат миссис Берк, и ряд отпечатков, которые, должно быть, принадлежат Джону Берку.
  — И они не совпадают с отпечатками бродяги?
  — Нет, не совпадают.
  — Но его жена без колебаний опознала труп на фотографии, Рекс.
  — И многие другие тоже. Но Уолтер Бриден считает, что это не Берк, так же думает и Артур Уайт. Ты, как и я, хорошо знаешь, что их показания сводят на нет всю нашу работу. Мы бесцельно рискуем. Большое жюри будет настаивать, чтобы мы что-нибудь предприняли. В данный момент мы уже пропустили восемь мячей.
  Арестуй мы сейчас кого-нибудь за убийство Берка, нам не удастся убедительно доказать, что это его тело. Если же мы будем исходить из допущения, что убитый не Берк, мы не сможем сформулировать мотив убийства, во всяком случае пока не можем.
  — Но рано или поздно мы опознаем этого убитого, — сказал Селби. — Берк был в дружеских отношениях с Оливером Бинеллом. Должно быть, бывал в его доме.
  И вполне возможно, вел автомобиль Лейси.
  Шериф хмуро кивнул в знак согласия.
  — Но это ничуть нам не помогает. Вчера днем Оливер Бинелл был жив и здоров. А бродяга — или кто он там есть? — в среду утром был мертвее мертвого. Правильно, он был в доме Бинелл а, но недостаточно поздно, чтобы принеси какую-либо пользу нашему расследованию.
  Аморетт Стэндиш открыла дверь и сказала:
  — Просят к телефону шерифа Брэндона, вызов междугородный и очень важный.
  Брэндон поблагодарил ее и взял трубку:
  — Хэлло. Да, привет, Рэнсом… О, правда?.. Понятно… Отлично, Рэнсом. Это, конечно, подтверждает…
  Да, я прослежу, чтобы здесь у вас был шанс попасть в газету. Почему бы вам не приехать и не привезти его с собой?.. Это было бы прекрасно. Хорошо, хорошо…
  Пока.
  Брэндон отодвинул телефон, посмотрел на Селби, с минуту колебался, как бы сверяя полученную информацию с уже известными ему фактами, и сказал:
  — Человек по имени Лайт — таксист в Лас-Алидасе — обратился к Рэнсому сегодня утром и рассказал, что вечером в день убийства он вез человека в Санта-Делбарра.
  Пассажир очень нервничал и казался взволнованным. Он вышел возле «Уортингтон-отеля» и расплатился с Лайтом. Но Лайт случайно заметил, что он не вошел в отель, а уехал куда-то на другом такси.
  — Когда, говоришь, это было? — спросил Селби.
  — Во вторник вечером.
  — Ты что-то говорил об опознании?
  — Да. Лейси зашел к Рэнсому сегодня утром узнать кое-что о своей машине. Лайт видел, как он разговаривал с Рэнсомом, и утверждает, что Лейси и есть тот человек, которого он вез.
  Селби с минуту подумал, затем сказал:
  — В Санта-Делбарра есть пара чартерных самолетов.
  Пусть шериф подъедет и посмотрит, нельзя ли найти соответствующий заказ на самолет.
  — Ладно, — пообещал шериф. — Послушай, Дуг, предположим, у нас хватит оснований навесить на Лейси обвинение, а миссис Берк захочет спасти его. Не может ли она тогда изменить свои показания насчет фотографий?
  — А почему бы и нет? — устало ответил Селби. — Ловкий адвокат может легко это устроить. Скажет, что было плохое освещение, или что у нее не было с собой очков для чтения, или что это лишь поверхностное сходство с ее мужем, или что она была на грани истерики и сделала слишком поспешное заключение, а потом, изучив фотографии более тщательно, поняла, что это не ее муж.
  — Думаешь, она возьмет какого-нибудь ловкого адвоката? — спросил Брэндон.
  — Уже взяла, — сказал Селби.
  — Кого же?
  — Инес Стэплтон.
  Брови шерифа Брэндона поползли вверх.
  — Инес Стэплтон допущена к адвокатской практике, — продолжал Селби. — Она охотится за моим скальпом по личным причинам и ни перед чем не остановится.
  — Ты говорил с ней?
  — Да, она была здесь и предупредила меня.
  Брэндон обошел стол и положил руку на плечо молодого человека.
  — Ты устал, Дуг. Не спеши, не волнуйся. Не позволяй Инес растрачивать твою энергию. Она еще новичок в игре. И все же мы не можем позволить себе потворствовать ей.
  — Я понимаю, — сказал Селби устало и, когда Брэндон уже двинулся к выходу, напомнил: — Посмотри, что можно разузнать в аэропорту.
  Когда шериф ушел, Селби положил трубку, встал и беспокойно зашагал по кабинету. Несколько минут он стоял у окна, бесцельно глядя на улицу, затем надел шляпу и пошел к двери.
  — Для вашего личного сведения, — сообщил он Аморетт Стэндиш, — я иду в парикмахерскую. А для сведения налогоплательщиков, избирателей и представителей прессы, я занят работой над делом об убийстве.
  Она усмехнулась и спросила:
  — Тяжелая была ночь?
  Селби кивнул, засунул руки поглубже в карманы и зашагал по длинному коридору здания суда. На полпути к лестнице он увидел Сильвию Мартин, выходящую из окружной канцелярии.
  — Привет! — окликнула она его с веселой улыбкой и взмахнула приветливо рукой.
  Дуг ответил на приветствие, подошел к ней, взял за руку и сказал:
  — Назревают новые события.
  — Как скоро? — спросила Сильвия.
  — Вероятно, не позже чем через полчаса или час.
  — Важные? — спросила она.
  — Думаю, да. Водитель такси узнал в Лейси пассажира, которого он подвозил в Санта-Делбарра в ночь убийства.
  — Что ему было нужно в Санта-Делбарра? — удивленно спросила она.
  — Судя по всему, самолет, — ответил Селби. — Сейчас мы проверяем это предположение.
  — Что с отпечатками пальцев, Дуг?
  — Судя по отпечаткам, тот бродяга под эстакадой не Джон Берк… если только кто-нибудь не прошелся по всему дому Джона Берка, стирая все его отпечатки, чтобы оставить для нас целую серию других отпечатков.
  — Разве можно такое проделать, Дуг?
  — Теоретически — да.
  — Ты выглядишь сегодня не очень энергичным.
  — А я и вправду сегодня не энергичен, — признался он. — Сил у меня так мало, что я не мог открыть дверь и пролез в щель под ней — прямо в шляпе.
  — В чем дело, Дуг?
  — Не знаю. Я хожу вокруг да около, и это действует мне на нервы. В любом деле из тех, что я вел, было нечто осязаемое, за что я мог ухватиться в качестве отправного момента. А здесь не за что зацепиться.
  — Я знаю, Дуг, — посочувствовала она, — но тебе нужно взбодриться и взяться за дело. У тебя впереди серьезная борьба.
  — Я могу выдержать любое сражение, пусть бы только кто-нибудь его начал.
  — Они и собираются это сделать, — сказала Сильвия.
  — Расскажешь мне все, что знаешь.
  — Пойдем сюда, в комнату надзирателей. Сейчас там никого нет.
  Он последовал за девушкой в комнату надзирателей.
  Она прислонилась к решетке, которая отделяла стол надзирателей от скамей посетителей, и сказала:
  — Большое жюри заседает сегодня, Дуг… — Она подождала, но он молчал, и Сильвия продолжила: — Джек Уортингтон, председатель Большого жюри, не принимал активного участия в выборной кампании, но он был за Роупера. Он и сейчас еще за него. А вот какова точка зрения Роупера, я не знаю — может быть, он просто охотится за десятью тысячами долларов, — но он добрался до Уортингтона, а Уортингтон не прочь заполучить твой скальп.
  — Мой скальп?
  — Да.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Роупер распространяет слухи, что вам с Брэндоном везло до тех пор, пока у тебя были только мелкие дела. Естественно, он завидует твоей репутации и хотел бы видеть, как ты провалишься. Он считает, что данный случай — начало твоего провала.
  — Какое это имеет отношение к Большому жюри?
  — Самое прямое, — сказала Сильвия. — Если заранее подготовленные присяжные обвинят Лейси, тебе ведь придется вынести обвинительный приговор, не так ли?
  — Думаю, что так.
  — Предположим, они сделают это до того, как ты сможешь полностью отработать это дело?
  Селби признался:
  — Если бы мне пришлось заявить суду, что те доказательства, которые у меня есть сейчас, являются неопровержимыми, я бы подал заявление об отставке.
  — И тем самым сыграл бы на руку своим врагам, Дуг. Они бы подняли вой, что ты труслив, что не способен прийти на суд и обвинить убийцу, если только это не какой-нибудь простейший случай.
  — И мне пришлось бы это стерпеть, — заметил Селби. — Потому что я никогда не стану преследовать того, кого считаю невиновным.
  Прищурившись, она изучала его:
  — Что-то не видно, будто ты собираешься драться.
  — А я не лезу в драку. Я устал. Я похож на собаку, которая гонялась за своим хвостом по кругу до полного изнеможения. Быть воинственным очень хорошо, когда знаешь, что ты на правильном пути. Но совсем не хочется отдавать под суд невинного человека и, прежде всего, не хочется выносить ему приговор. В этом и заключаются трудности прокурорской службы.
  — Ты знаешь, кто будет представлять Лейси, Дуг? — спросила Сильвия.
  На мгновение у него появилось желание спрятать глаза, но он поборол его и встретился с ее участливым взглядом.
  Селби кивнул.
  — Кто? — спросила Сильвия.
  — Инес Стэплтон.
  Ее глаза сверкнули.
  — Да… Это объясняет… Дуг Селби, если ты позволишь ей… Если ты остановишься только потому, что захочешь уберечь ее от неудачи или побоишься, что ее лишат адвокатского звания, я никогда с тобой не заговорю до самой смерти. Она сама напрашивается на это.
  Иди и борись с ней так же, как ты сражался бы с Сэмом Роупером, если бы на ее месте был он.
  — Я исполню свой долг, — сказал Селби.
  — Долг тут ни при чем! Если они обвинят Джима Лейси, ты вынесешь ему приговор! Инес Стэплтон не должна вмешиваться в ведение расследования. Она в отчаянии, потому что ты не бегаешь за ней… В аду не сыщешь столько ярости, сколько в отвергнутой женщине, и она ничего так сильно не желает, как растерзать тебя на куски!
  Он покачал головой.
  — Она не такая, Сильвия.
  — Почему не такая?
  — Потому что не такая.
  — Ты думаешь, она не будет сражаться с тобой всеми доступными ей средствами?
  — Она будет делать все, что в ее силах, чтобы добиться оправдания своих клиентов, — ответил Селби. — Она предупредила меня об этом.
  — Тогда почему же она не такая, какой я ее считаю?
  — Я не могу объяснить.
  Сильвия хотела сказать что-то резкое, но сдержалась.
  Ее глаза блестели. Спустя секунду она произнесла тихим, напряженным голосом:
  — Дуг Селби, я устала от тебя! Пожалуйста, не позволяй ей водить себя на поводу, как медведя с кольцом в носу.
  — Не позволю.
  — Будут ли у тебя какие-нибудь замечания для прессы по поводу заседания Большого жюри?
  — Когда оно заседает?
  — Насколько мне известно, сегодня, в два часа пополудни. Уортингтон считает, что некоторые аспекты дела нуждаются в независимом расследовании.
  Селби мрачно кивнул.
  — Возможно, он прав.
  — Но, Дуг, это просто политическая игра. Они стремятся поставить тебя в трудное положение. Они рассуждают так: раз случай довольно трудный, тебя можно втолкнуть в самую середину болота, и пусть люди видят, как ты в нем барахтаешься. Тогда на следующих выборах все вернется на круги своя.
  Селби медленно проговорил:
  — Я не буду возражать, если Большое жюри допросит свидетелей. Как я понимаю создавшуюся ситуацию, передача дела в суд преждевременна. Я и скажу им об этом. Скажу также, что если сочту необходимым, то подам в отставку.
  — Но, Дуг, ты не можешь так поступить, особенно теперь, когда Инес Стэплтон представляет противную сторону. Они завопят, что все подстроено, что ты прекращаешь работу, потому что эта женщина… твой друг…
  Селби глубоко вздохнул, распрямил плечи и улыбнулся.
  — Мне наплевать, кто что скажет. Я намерен лучшим образом выполнить свой долг. А теперь я иду в парикмахерскую, мечтаю о горячих полотенцах и бритье.
  Ее полные тревоги глаза смотрели ему вслед.
  Глава 12
  Селби все еще был в парикмахерской, когда шериф Брэндон вызвал его к телефону. Парикмахер снял горячие полотенца, и Селби прямо в простыне, которой был накрыт во время бритья и которая хлопала его по коленям, подошел к телефону.
  — Хэлло, Рекс.
  Брэндон осторожно заговорил:
  — Дуг, я думаю, можно начинать. Я собрал кое-что, но обсуждать это по телефону не хочу. Как насчет того, чтобы встретиться в отеле «Мэдисон»?
  — В отеле? — изумился Селби.
  — Да, мы будем ждать в вестибюле.
  — Хорошо, сейчас буду. — И Селби начал стаскивать с шеи простыню.
  — Давайте мне расческу и щетку, — попросил он парикмахера. — Я приведу себя в порядок.
  — Мне некогда.
  Парикмахер, сгорая от любопытства и стремясь узнать последние новости об убийстве, крутился возле Селби, пока тот водил расческой по волнистым, густым волосам, застегивал пиджак и возвращал на место галстук.
  — Должно быть, очень тяжело, — посочувствовал парикмахер, — не спать всю ночь и утром, даже не закончив бритья, куда-то бежать.
  — Мм-мм… — промычал Селби, держа во рту булавку для галстука.
  — Какие-нибудь новые события? — осторожно спросил парикмахер.
  — Просто несколько новых свидетелей, — пробормотал Селби.
  Парикмахер наблюдал, как он вынул булавку изо рта и воткнул ее в галстук.
  — Из всего того, что я слышал, ясно: тому парню в Туксоне можно не завидовать.
  Селби быстро собрался и, не ответив на завуалированный вопрос парикмахера, зашагал к двери. Глаза всех присутствующих были устремлены на него.
  Отель «Мэдисон» располагался полуторами кварталами дальше по улице, и Селби, торопясь, вынужден был извиняться перед полудюжиной граждан, которые первыми стали бы критиковать окружного прокурора за отлынивание от своих обязанностей и, однако, посягали теперь на его время, то и дело останавливая его без всяких веских причин, просто, чтобы придать себе больше веса среди знакомых, пересказывая информацию, полученную из первых рук.
  Придя в отель «Мэдисон», Селби встретил в вестибюле небольшую группу: Билли Рэнсома, начальника полиции Лас-Алидаса, Рекса Брэндона, мужчину, который был представлен как таксист Сэм Лайт, и еще одного человека, по имени Филип Кроу.
  Глаза Брэндона были подозрительно спокойны и неподвижны. Рэнсом казался взволнованным. Двое других были несколько смущены, оказавшись внезапно вовлеченными в официальное расследование по делу об убийстве.
  — Ты знаешь, что Большое жюри заседает сегодня днем, Дуг? — спросил шериф.
  Селби кивнул.
  — Как видно, они собираются провести независимое расследование, — заметил Брэнд он.
  Селби снова кивнул и бросил на шерифа предупреждающий взгляд — он не хотел, чтобы шериф говорил лишнее в присутствии свидетелей.
  — Хорошо, — сказал Брэндон. — Вот человек, который взял пассажира в Лас-Алидасе и довез его до Санта-Делбарра; далее мистер Кроу, пилот, присутствующий здесь, доставил этого пассажира чартерным рейсом из Санта-Делбарра в Финикс. Лайт опознал Лейси.
  Описание Кроу указывает, что это тот же самый человек. Но когда мы пришли сюда, чтобы провести опознание… — Шериф пожал плечами и многозначительно замолчал.
  — Ты хочешь сказать, что здесь его уже нет? — спросил Селби.
  — Они уехали, — подтвердил Брэндон, — и оставили управляющему отеля письмо, которое просили распечатать в пять часов вечера. Когда я обнаружил, что их нет в отеле и они не вернулись после завтрака, у меня возникли подозрения, и я велел управляющему вскрыть письмо. В письме говорилось, что они вызваны по делу и могут сегодня не вернуться. Если их не будет к пяти часам, то пусть упакуют их вещи и хранят их. В конверте лежало двадцать долларов.
  — Минутку, — сказал Селби, вошел в телефонную кабину и набрал справочную: — Некая Инес Стэплтон открывает адвокатскую контору. У нее уже есть телефон?
  — Да, Мейн, 604.
  — Дайте мне этот номер, пожалуйста, и поскорее.
  Это важно. Говорит Селби, окружной прокурор.
  — Да, сэр, — ответила телефонистка, и минуту спустя Селби услышал телефонные гудки в кабинете Инес Стэплтон. Он почти не надеялся застать ее и, услышав ее сдержанный и спокойный голос, почувствовал облегчение.
  — Хэлло, говорит адвокат Стэплтон.
  — Это Дуг Селби, Инес.
  — О, да… привет Дуг!
  — Я слышал, твои клиенты собираются давать показания перед Большим жюри.
  С минуту она молчала, затем спокойно спросила:
  — Ты вручил им повестки, Дуг?
  — Нет еще.
  — Понятно, — сказала она.
  Селби почувствовал, что краснеет.
  — Я сейчас в отеле «Мэдисон», их здесь нет.
  — Нет?
  — Нет.
  Какое-то время оба молчали.
  — Послушай, Инес, — жестко заговорил Селби. — Я считал, что эти люди собираются появиться перед Большим жюри, по крайней мере ты сказала именно так. Поэтому я не считал нужным бежать сломя голову, чтобы налепить на них эти повестки.
  — Я же предложила тебе послать им повестки, если хочешь их видеть, Дуг.
  — Я ходил бриться.
  — Понятно.
  — Не очень-то ты помогаешь мне, — упрекнул ее Селби.
  — Что ты от меня хочешь, Дуг? Что я должна сделать?
  — Я хочу знать, намерены ли твои клиенты предстать перед Большим жюри для допроса сегодня, в два часа дня.
  — Не уверена, что могу тебе помочь.
  — Ты хочешь сказать, что не знаешь, где они?
  — Не могу тебе сказать, Дуг.
  Селби продолжал:
  — У меня здесь несколько свидетелей. Я хочу, чтобы они посмотрели на твоих клиентов и попробовали их опознать.
  — Но этого нельзя сделать, раз их там не будет, Дуг.
  — Послушай, Инес, — заговорил он еще жестче, — ты можешь увиливать сколько угодно, но это уже не игра. Не теннис. Это убийство. Я согласен, ты проявила большую изворотливость, но есть еще многое, чего ты не знаешь, — это касается законов. У молодого адвоката никогда не бывает правильных понятий об этике. Так вот, если ты посоветовала тем людям скрыться, ты попала в большую беду. И более того, если твои клиенты не появятся сегодня перед Большим жюри, это будет выглядеть чертовски скверно. Ты ведь знаешь, что сделает Большое жюри. Оно предъявит им обвинение в убийстве. Их бегство вполне можно считать доказательством их вины.
  — Но разве они убежали, Дуг? — спокойно спросила Инес. — Никто не вручал им повесток. Ты не поставил их в известность, когда собирается Большое жюри.
  Они добровольно явились в Мэдисон-Сити. Если бы ты хотел вручить им повестки, ты вполне мог это сделать.
  Я сказала тебе, где они остановились. Мистер Лейси — бизнесмен. Возможно, его вызвали по какому-то срочному делу.
  — Ладно, Инес, хватит. Ты поставила себя под удар.
  Потом не кричи, если будет больно. — Селби яростно стукнул телефонной трубкой и вышел в вестибюль.
  Брэндон, взглянув на его разгоряченное лицо, сказал Рэнсому:
  — Вы хорошо поработали, Рэнсом. Я хочу попросить вас, двух свидетелей, быть под рукой, когда сегодня после полудня откроется Большое жюри. Там или будут люди, которых нужно будет опознать, или мы представим фотографии, которые тоже нужно будет идентифицировать. Ну вот пока и все.
  Сказав это, Брэндон взял Селби под руку и снова повел его к телефонной будке, оставив начальника полиции Лас-Алидаса в недоумении: то ли негодовать по поводу столь небрежного обращения с ним и уйти вместе со свидетелями, то ли удовлетвориться комплиментом шерифа.
  — Говорил с Инес, Дуг? — небрежно спросил Брэндон.
  — Да, — сказал Селби. — Похоже, она ловко воспользовалась обстоятельствами. Ссылается на то, что-де сказала мне утром — ее клиенты здесь, готовы дать показания и я могу вручить им повестки о вызове на заседание Большого жюри. Перед тем как отправить повестки, я решил побриться, а они тем временем сбежали. Честно говоря, Рекс, я чувствую себя так, словно меня переехал паровой каток.
  Брэндон успокаивающе покачал головой.
  — Я уверен, они удрали прежде, чем ты вошел в парикмахерскую, Дуг. Инес представляет своих клиентов, но она не может ни выставить их из города, ни удержать их здесь. Я думаю, Лейси действительно планировал быть на жюри и давать показания. Но когда Лайт узнал его и когда мы стали проверять аэропорты в Санта-Делбарра, он сообразил, что дело закрутилось. Но у меня есть кое-что, чего я не хотел выкладывать перед Рэнсомом. Как ты посоветовал, Терри осмотрел заднюю часть того «кадиллака» и нашел кое-какие отпечатки.
  Несколько точно таких же отпечатков он обнаружил в доме Берка, и они совпали в некоторыми из тех, что взяты с кресла в спальне Бинелла. В доме Бинелла мы нашли также отпечатки, которые, по нашему мнению, принадлежат миссис Берк. Кроме того, мы узнали, что самолет Пола Куина был сегодня утром в аэропорту Лас-Алидаса. Если он покинул Туксон около десяти, то прибудет сюда…
  Селби резко прервал шерифа и коротко приказал:
  — Отправляйся к Билли Рэнсому, Рекс. Пусть он позвонит в Лас-Алидас и пошлет полицейского в аэропорт — задержать Пола Куина.
  — Ты выдвигаешь против него обвинение, Дуг? — беспокойно спросил Брэндон.
  — Все, что угодно, лишь бы задержать его, — возбужденно ответил Селби, — нападение и побои, увечье или убийство первой степени — мне наплевать. Он — их средство побега. Если мы сможем схватить его прежде, чем они доберутся до самолета…
  Брэндон заторопился:
  — Я понял тебя, Дуг, все сделаю.
  И длинные ноги шерифа мгновенно перенесли его через вестибюль к двери на улицу, откуда тотчас послышался его крик:
  — Эй, Рэнсом!.. Билли… Эй! Вернитесь!
  Селби поднялся к зданию суда и вошел в свой кабинет. Уныние, которое он чувствовал час назад, уступило место холодной ярости. Он шагал по кабинету, обдумывая детали расследования. Кто же на самом деле тот мертвец?.. Вот было бы унизительно: провести тонкую работу по собиранию косвенных улик против Лейси, или миссис Берк, или против них обоих, обосновать мотивы опознания — конечно, это Джон Берк, кто же еще? — а затем выступила бы Инес Стэплтон и не оставила камня на камне от проведенного им опознания, и тогда жюри было бы вынуждено оправдать виновных… А был ли убитый Джоном Берком или это ловушка, которую расставил убийца? Если бы Лейси был судим и оправдан, он уже никогда не подвергся бы опасности преследования за то же преступление, даже при условии, что он, Селби, найдет улики, неопровержимо доказывающие, что Лейси виновен… И в какое милое положение это поставило бы его… Ладно. Раз Инес хотела борьбы, она ее получит.
  Если она…
  Зазвонил телефон.
  Селби взял трубку и услышал голос Брэндона:
  — У тебя было правильное предчувствие, Дуг, но мы на десять минут опоздали. Джим Лейси, миссис Берк и ребенок сели в самолет Пола Куина и вылетели десять минут назад. Куин сказал зевакам на летном поле, что везет свою сестру в путешествие по стране.
  — Хорошо, Рекс, — произнес Селби. — Извести все посадочные площадки. Подготовь ордер на арест в связи с уклонением от… Нет, подожди. Мы предоставим решение Большому жюри.
  — Дуг, — напомнил Брэндон, — это не дружественное жюри.
  — Ну и что же? Я сам настроен не дружески. — И он повесил трубку.
  Глава 13
  Казалось, что половина округа явилась в здание суда, заполнив коридоры, сбившись группами вокруг мраморной лестницы. Помещение было наполнено сдержанным гулом.
  Сэм Роупер успевал повсюду, он переходил от группы к группе, пожимая руки, здороваясь, и всюду, где находил искры неодобрения действиями Селби, раздувал эти тлеющие искры в пламя.
  Селби покинул кабинет и, направляясь в зал заседаний Большого жюри, пошел по коридору. Он заметил при этом, как несколько человек, избегая его взгляда, отвернулись, когда он проходил мимо.
  Джек Уортингтон, председатель Большого жюри, приветствовал окружного прокурора с преувеличенной вежливостью:
  — Как поживаете, мистер Селби? Мы чувствуем, что должны принести вам извинения за то, что вытащили вас сюда после бессонной ночи. Но некоторые из нас думают, что ситуация требует немедленных действий.
  Мы не хотим взваливать какие-либо трудности ни на вас, ни на шерифа Брэндона. Вовсе нет. Если бы вы предпочли остаться в своем кабинете и позволили бы позвать вас, когда вы нам потребуетесь, мы бы не возражали.
  Селби ответил:
  — Я останусь здесь.
  Он оглядел собравшихся: на одних лицах было написано любопытство, некоторые были полны сочувствия, другие — явно враждебны. В неодобрительных взглядах он видел результат действий Роупера и его друзей, развязавших кампанию слухов и сплетен.
  Уортингтон, человек, известный своим непомерно толстым животом и вспышками политического красноречия, содержал в городе обувной магазин, но обращал больше внимания на интриги мелких местных политиканов, чем на свое собственное дело.
  Сейчас он с важным видом обратился к Селби:
  — Глаза всей страны устремлены на нас. Столичные газеты начинают концентрировать внимание на нашей общине. Нам надлежит что-то сделать. Мы имеет два убийства. Одно из них — убийство человека, который, возможно, был бродягой, а возможно, и клерком. Плохо, что его убили. Но когда хладнокровно застрелили президента Первого национального банка Лас-Алидаса и украли ценности, это совсем уж недопустимо, нам надлежит что-то предпринять, и предпринять как можно быстрее. Ревизоры могут даже приказать закрыть банк… если только вы, официальные лица, не сможете вернуть деньги!
  Уортингтон взглянул на присяжных. В ответ последовало несколько кивков.
  — Хорошо, — согласился Селби, — начинайте и делайте что-нибудь.
  — Мы собираемся, — заявил Уортингтон, — заслушать доклад о том, что сделали вы, окружной прокурор.
  Селби коротко ответил:
  — Я вместе с шерифом провожу расследование.
  — Сообщите нам, пожалуйста, что конкретно вы раскрыли.
  Селби сказал:
  — Я сообщу вам основные моменты. По некоторым пунктам я жду подтверждения. По другим — дальнейшего развития событий.
  Уортингтон проговорил зловещим тоном:
  — Мы не хотим, чтобы вы утаивали от нас хоть что-нибудь, господин окружной прокурор. Мы считаем, что представители суда должны знать все факты.
  Селби кратко описал то, что удалось установить и как идет расследование. Когда он закончил, Уортингтон начал вызывать свидетелей, которым были посланы повестки. В основном слушание было лишь повторением доклада Селби. С той лишь разницей, что свидетели не просто рассказывали — им задавали вопросы, и те на них отвечали. По просьбе Селби свидетели один за другим занимали свидетельское место и рассказывали то, что считали нужным. Селби не мешал им, но Уортингтон нажимал на них, задавая дополнительные вопросы. Он особенно смаковал противоречивость показаний, касающихся фотографий мертвого, и делал упор на бегстве Лейси и миссис Берк.
  Гарри Перкинс, коронер, чувствуя холодную враждебность допрашивающих и не имея мужества стоять на собственных ногах, спрятался за Селби. Он сказал, что пошел к Селби за советом, стоит ли торопиться с кремированием тела. Нет… насколько ему известно, Селби не делал попытки опознать тело. Он взял отпечатки пальцев… Нет, полиция округа не делала фотографий.
  Это было сделано следователями Южной Тихоокеанской железной дороги.
  Во время допроса Перкинса Брэндон прислал записку Селби. Тот прочитал ее, скомкал и засунул в боковой карман, подумал минуту и обратился к членам жюри.
  — Шериф Брэндон сообщает, что в комнате отеля, занимаемой миссис Берк, он обнаружил важную улику.
  Желаете ли вы заслушать его?
  — Мы все желаем знать, — сказал Уортингтон.
  Селби кивнул стражу у двери.
  — Попросите шерифа Брэндона войти.
  Рука Селби еще раз потянулась к записке и смяла ее.
  Как бы ему хотелось, чтобы члены жюри ответили отрицательно на его вопрос, чтобы он мог выйти из зала и бросить взгляд на улику, а затем держать ее у себя, пока все не разойдутся.
  Брэндон вышел вперед, сочувственно взглянул на Селби, поднял правую руку, дал клятву, занял место для свидетелей и в ответ на вопрос Селби сообщил, как, узнав, что Джеймс Лейси и миссис Берк покинули отель, оставив в нем свой багаж, он пошел в их комнаты и произвел тщательный обыск. Его специалист по Дактилоскопии выявил ряд отпечатков, которые, несомненно, принадлежат Лейси. Они не совпадают с отпечатками, найденными на зеркале заднего вида машины Лейси, но совпадают с теми, что найдены в доме убитого банкира и в задней части «кадиллака». При обыске чемодана миссис Берк Брэндон заметил одно место, где подкладка, очевидно, была разрезана, а затем зашита. Распоров подкладку, он нашел лист бумаги. Оказалось, это была записка, подписанная Джоном Берком и датированная прошлым вторником.
  Брэндон передал записку, а Джек Уортингтон прочитал ее заседателям:
  «Дорогая Тельма! У меня не хватает сил. Я решил покончить со всем. Прежде чем наступит полночь, я умру от своей собственной руки. Постараюсь, чтобы это выглядело как несчастный случай. Так будет лучше для всех. Ты сможешь получить пять тысяч по страховке и еще десять тысяч, если сумеешь доказать, что произошел несчастный случай. Кредиторы не смогут коснуться этих денег.
  Они принадлежат тебе. Этого хватит для вас с ребенком, чтобы начать новую жизнь. Я давно уже знаю, что твое сердце принадлежит твоей первой любви. Возвращайся к нему. Не делай глупостей и не жди год. Уезжай из города так, чтобы не было сплетен, уходи к человеку, которого ты любишь. Постарайся, чтобы маленькая Эдер не думала плохо об отце. Никогда не позволяй ей принять фамилию Лейси или думать, что он ее отец. Это все, о чем я прошу, но я прошу об этом! Прости, дорогая, но я стараюсь загладить свою вину перед тобой».
  И подпись: «Джон Берк».
  Наступило продолжительное молчание.
  Внезапно председатель жюри спросил шерифа Брэндона:
  — Почему она спрятала письмо? Почему не отдала его властям, как только нашла?
  Брэндон пожал плечами:
  — Я смог найти письмо, но читать чужие мысли не могу…
  Уортингтон сказал:
  — Это письмо наверняка подделка. Они собирались устроить все так, чтобы смерть казалась несчастным случаем. Они задумали убить Берка и переодеть его в лохмотья. Лейси приехал из Туксона в одежде бродяги, в которую нужно было переодеть Джона Берка. Затем он поехал в Финикс и обманул полицейские власти этого города, распорядившись телом так, что опознание стало невозможным.
  — Вы забываете, — горячо возразил Брэндон, — что мы взяли его отпечатки пальцев. Это лучший способ опознать любого человека.
  — Но у вас нет достоверных отпечатков Джона Берка.
  — Мы нашли несколько отпечатков в его доме, которые, мы считаем, принадлежат Джону Берку.
  Уортингтон пошел в открытую:
  — Было несколько отпечатков, которые наверняка были сделаны умышленно. Вас легко провели. Вы действовали как группа дилетантов. Вы легко вошли в расставленную ловушку и сожгли единственную реальную улику. Вы не можете доказать, что убитый был Джоном Берком. Вы не можете доказать, что он не был Берком.
  Самый блестящий юридический ум в округе объяснил мне, что вы не можете никого судить за убийство Берка, пока не докажете, что Берк мертв. Вы получили мат, не успев начать партию. Вот в каком положении вы оказались.
  Шериф Брэндон сказал:
  — Я думаю, нам лучше судить об этом, мистер Уортингтон.
  Тот рассвирепел:
  — А я думаю, вы забыли, мистер шериф, что обращаетесь к председателю Большого жюри.
  Лицо Брэндона потемнело.
  — Я обращаюсь к мелкому уличному политику, к сплетнику, недалекому человеку, прирученному оппозицией еще до нашего избрания, а затем при каждом удобном случае ставящему подножки новой администрации, потому что он хочет вернуть к власти людей, которые не могут противостоять закулисному политическому влиянию.
  Уортингтон вскочил и закричал:
  — Шериф, вы не знаете, с кем говорите! Вы…
  Шериф Брэндон спокойно поднялся, отодвинул кресло для свидетелей, подошел к Уортингтону и остановился, глядя сверху вниз на жирного краснолицего лидера Большого жюри.
  — Не думайте, что я не знаю, с кем говорю. Я говорю с марионеткой Сэма Роупера, со шпионом тех кругов, что стараются затруднить работу новой некоррумпированной администрации всеми средствами, имеющимися в их распоряжении. Вы созвали это Большое жюри, чтобы поставить нас на место. Сэм Роупер завидует репутации Селби, стопроцентной раскрываемости убийств. Он пытается получить наши скальпы, заставив Большое жюри свалить на нас что-нибудь такое, с чем мы не смогли бы справиться. Ладно, действуйте, делайте все, что вам угодно, но не думайте, что мы не знаем, кто вы есть и что вы делаете.
  Он повернулся и зашагал к двери. Там он еще раз повернулся на каблуках, сверкнул глазами на Уортингтона и повторил:
  — Не думайте, что я не знаю, с кем говорю. Я знаю вас как свои пять пальцев. — И, открыв рывком дверь, он вышел и громко захлопнул ее за собой.
  Уортингтон дважды судорожно глотнул и встряхнулся, как петух, побежденный в драке и пытающийся привести в порядок свои перья. Он поглядел на лица своих коллег, заседателей Большого жюри, затем вдруг выпучил глаза на Дуга Селби:
  — Мы пытаемся работать сообща с администрацией округа. Мы выполняем свой долг, но, похоже, что вы, парни, недостаточно выросли, чтобы вести дело, которое получило широкую неблагоприятную огласку в нашем обществе. Мы стараемся помочь вам там, где вы потерпели неудачу из-за вашей неопытности. Вот для чего мы здесь находимся.
  Селби молчал.
  — Ну, — бушевал Уортингтон, ободренный молчанием Селби, — давайте начинайте и скажите что-нибудь наконец!
  Селби заговорил:
  — Я всегда помню, что имею дело не с частным лицом. Я прокурор этого округа и говорю с председателем Большого жюри. Поэтому мне непозволительно высказывать ничего лишнего, а если бы я и захотел что-то сказать, уверен, мне было бы нечего добавить к словам шерифа. Он, кажется, исчерпал данную тему.
  Кто-то засмеялся.
  Уортингтон покраснел и сказал:
  — Хорошо, я вам кое-что напомню, господин окружной прокурор. Вы имели двух очень важных свидетелей и позволили им ускользнуть, двух человек, которые могли бы предстать перед Большим жюри и получить возможность отчиститься от подозрений. Они бы или совсем запутались в своих показаниях и у нас было бы над чем работать, или же предпочли бы молчать, боясь, что их показания могут стать основой для их обвинения. А это как раз то, что необходимо для доказательства их вины. Но только потому, что ваша подруга — адвокат этой пары, и…
  Тут Селби подошел ближе и взглянул Уортингтону в лицо:
  — Как председатель Большого жюри вы выходите за рамки своих полномочий, а как частное лицо говорите слишком, черт возьми, громко и слишком, черт возьми, много!
  Уортингтон сжался в кресле под холодным взглядом Селби.
  Если шериф заставил его побагроветь от бессильной ярости, то сдержанный гнев Селби, его холодное презрение поставили Уортингтона в такое скверное положение, что он попытался укрыться под маской официального лица:
  — Я полагаю, это все, что нам от вас нужно, мистер Селби. Большое жюри намерено обсудить это дело. Лично я за то, чтобы привлечь к суду Джеймса Лейси и Тельму Берк за убийство Джона Берка. Затем я предложил бы вам с большим старанием, чем до сих пор, заняться расследованием смерти Оливера Бинелла.
  Селби спокойно ответил:
  — Если вы собираетесь привлечь кого-либо к суду за убийство Джона Берка, вы бы лучше сначала выяснили, во-первых, мертв ли Берк; во-вторых, кто убил его, и, в-третьих, почему. Таковы вопросы, на которые придется отвечать перед судом присяжных. Если же вашей целью является поставить в нелепое положение шерифа и окружного прокурора, преждевременно передав это дело в суд, то давайте действуйте.
  — Боже ты мой! — воскликнул Уортингтон. — Что же вам надо? Вы получили решительно все доказательства! Вам нужен свидетель, который видел бы, как Берка пристукнули и сбросили в овраг?
  Селби продолжал, не повышая голоса:
  — Чтобы осудить кого-либо за убийство, мы должны найти мотив и доказать предумышленность убийства. Причем доказать убедительно. Никакие сомнения в этом деле недопустимы. Мы должны доказать состав преступления, прежде чем предъявлять какие-либо доказательства, связывающие ответчика с преступлением.
  Уортингтон сказал:
  — Мы хотим, чтобы это дело было успешно решено.
  Мы хотим вам помочь. Мы считаем, что вы нуждаетесь в помощи. И вот мое предложение. Я за то, чтобы назначить Сэма Роупера специальным общественным обвинителем для оказания помощи Дугу Селби. У Роупера большой опыт в расследовании таких дел, а у его преемника — нет. Роупер — профессионал, тогда как Селби пока лишь любитель.
  Несколько человек кивнули.
  Селби усмехнулся:
  — Ну вот, теперь тайное стало явным. Хорошо, тогда слушайте: должность окружного прокурора — выборная. Пока я занимаю пост окружного прокурора, я буду исполнять свои служебные обязанности так, как считаю нужным. Я не желаю, чтобы какой-либо дискредитировавший себя на этом посту служащий совал нос в мои дела. Вы облечены некоторой властью, но только некоторой. Если вы хотите привлечь кого-либо к суду за убийство, привлекайте. Но если вы это сделаете, за последствия будете отвечать сами. — Селби отвернулся от Уортингтона и обратился к членам суда: — Мы ведем оба эти следствия. Есть масса проблем, которые мы еще не смогли решить. Не думаю, что и вы сможете сейчас найти решение. Лучше выждать, чем пойти по ложному следу. Я вполне понимаю, Уортингтон не занял бы такую позицию, если бы не провел неофициальную агитацию среди членов суда и не узнал бы их настроение. Я также осознаю, что и Роупер серьезно поработал. Значительно легче стоять в стороне и критиковать, чем заниматься делом. Если в какой-то момент я пойму, что не могу выполнять свои обязанности на этом посту, я подам в отставку. Когда мне понадобится помощь, я попрошу ее у того, кто действительно захочет мне помочь, а не у того, кто использует эту просьбу, чтобы воткнуть мне в спину нож, в политическом смысле, разумеется.
  Два-три члена суда кивнули.
  Один из них сказал Уортингтону:
  — Вы должны согласиться, что он прав, господин председатель. У Роупера большой опыт, но, если его допустить к расследованию, вряд ли он будет помогать Селби.
  Уортингтон ухмыльнулся.
  — Поскольку Селби обещал подать в отставку, если не сможет раскрыть дело, оставим Роупера вне игры.
  — Селби имел в виду совсем не то, — запротестовал один из членов жюри.
  — Но похоже на это, — настаивал Уортингтон.
  — Нет, не похоже, — сказал другой присяжный.
  Селби зашагал к выходу, бросив:
  — Не спорьте с ним. Он так жаждет снова видеть Роупера на моем месте, что вывернется наизнанку, лишь бы избавиться от меня. Если вы, члены жюри, хотите помочь раскрыть эти убийства, не вмешивайтесь и не вставляйте палки в колеса.
  Толкнув дверь, он вышел из зала суда. Брэндон ждал его в коридоре, все еще бледный от гнева.
  — Уортингтон — грязный, двуличный обманщик, — сказал он. — Он и Сэм Роупер распространяют массу сплетен. Они просто загипнотизировали жюри, некоторые из них хорошие люди, но верят, что помогут нам, стоит только им вмешаться в дело. Ходит слух, что ты неравнодушен к Инес Стэплтон, что она вводит тебя в заблуждение и ты не трогаешь ее клиентов просто потому, что они ее клиенты… Не стоило бы так раздражаться, это не на пользу делу, но я чертовски рад, что сказал Джеку Уортингтону, этой затаившейся в траве змее, все, что о нем думаю.
  Селби взял шерифа за плечо.
  — Все в порядке, Рекс. Если мы хотим задать им жару, то и сами должны уметь выдержать его.
  Брэндон покачал головой.
  — Я не могу так спокойно относиться к их выпадам, Дуг. Я чуть не ударил эту толстую жабу. До чего же хотелось врезать кулаком по его лживому рту!
  — Забудь о нем, — сказал Селби. — Мы заняты куда более важными вещами. Легко бороться, если только твои удары попадают в цель. Но настоящий борец тот, кто может устоять, когда на него самого сыплется град ударов и каждый попадает на больное место.
  Оставив Брэндона, Селби пошел дальше по коридору, мимо любопытных недружелюбных глаз, спеша уединиться в своем кабинете.
  От Сильвии Мартин не было никаких известий.
  Незадолго до пяти часов на улицах появился очередной номер «Блейд». Аморетт Стэндиш принесла ему экземпляр и, не говоря ни слова, положила на стол.
  «Блейд» воспользовалась возможностью и «обратилась к городу». Вдоль первой полосы бежал крупный заголовок:
  «СЕЛБИ ОБЕЩАЕТ УЙТИ В ОТСТАВКУ!»
  Ниже, очень мелкими буквами:
  «Если не разрешит загадку преступлений».
  Затем следовало мрачное описание заседания Большого жюри. Должным образом подчеркивался тот факт, что в ночь убийства Бинелла окружной прокурор выехал из штата «в поисках улик», согласно слухам, в сопровождении молодой женщины. Подчеркивалась дружба окружного прокурора с Инес Стэплтон, а также и то, что она, являясь адвокатом подозреваемых, совершенно одурачила «молодого, неопытного окружного прокурора», остроумно предложив своим клиентам добровольно приехать в Мэдисон-Сити. Усыпив тем самым бдительность администрации, заставив окружные власти поверить в их готовность явиться на заседание Большого жюри, двое подозреваемых легко скрылись от правосудия.
  Далее газета утверждала, что, «отметив неспособность шерифа и окружного прокурора достичь какого-либо заметного успеха в расследовании двух последних убийств, Большое жюри, вникнув в дело, предложило им помощь, но шериф и прокурор с негодованием отвергли предложение, предпочитая, скорее, позволить убийце или убийцам бежать, чем разделить с кем-то свои заслуги, если бы они вдруг наткнулись на какое-нибудь решение, — ситуация, впрочем, весьма маловероятная, судя по тому, как они позволили запутать себя на первых стадиях расследования».
  В статье под другим заголовком описывалось, как шериф Брэндон вышел из себя, продемонстрировав неуважение к авторитету Большого жюри, а в редакционном замечании говорилось, что жители округа склонны пока проявлять терпимость по отношению к теперешней администрации, допуская, что им недостает многолетнего опыта их предшественников и что молодость Селби делает его уязвимым, не защищенным не только от методов проницательных и опытных юристов-криминалистов, но даже тех, кто лишь недавно стал заниматься адвокатской практикой. Однако люди не будут мириться с надменным высокомерием неумелых работников, которые стремятся скрыть свою неопытность и слабость, проявляя диктаторскую власть или игнорируя организации, созданные в соответствии с тем самым законом, на верность которому присягали эти работники.
  «В пять тридцать, — говорилось в статье, — Большое жюри вынесло решение, признав Джеймса Лейси виновным в убийстве Джона Берка». Далее следовало добавление: «Чтобы не мешать окружному прокурору использовать в целях расследования свидетельство миссис Берк, Большое жюри объявляет перерыв в заседании и, по крайней мере временно, воздерживается от обвинения миссис Берк».
  Селби воспринял новость спокойно, без комментариев. Репортер «Блейд», стараясь спровоцировать его на какое-либо заявление, которое можно было бы использовать как основу для редакционной статьи, сумел выудить у него только неопределенное:
  — Шериф Брэндон и я продолжаем расследование.
  Я буду по мере сил выполнять обязанности на своем посту, а шериф Брэндон — на своем. Это мой долг — работать над обвинительным актом, представленным Большим жюри.
  В шесть тридцать Селби пошел обедать. От Сильвии по-прежнему ничего не было слышно.
  Глава 14
  Сидя в одном из кафе Мэдисон-Сити, Селби задумчиво поглощал жареное мясо по-французски и консервированный горошек, составляющие его обед. Сейчас он особенно остро ощущал то умственное и физическое утомление, которое весь день одолевало его. Казалось, разом рухнули все иллюзии, и появилось ощущение такого одиночества, словно провалилась земля под ногами и он остался висеть в воздухе.
  Внезапно Селби резко отодвинул наполовину пустую тарелку. Уж не жалеет ли он себя?
  Мысли его обратились к Инес. Да, Инес Стэплтон пошла против него, но сделала это не исподтишка — она честно предупредила его. Она борется, чтобы заставить его уважать ее, заставить замечать ее, и нет никакого вероломства в такой борьбе. Он вспомнил хитрые подсечки, которыми она била по теннисному мячу, ее манеру выманивать его с занятой позиции только лишь затем, чтобы с внезапной яростью загнать мяч в дальний угол.
  Сильвия Мартин не объявлялась. Она, конечно, разочарована. Многие из сочувствующих ему были также разочарованы, ибо сейчас он представлял собой жалкую фигуру.
  Ну и что из того?
  Селби не стал дожидаться десерта. Он подозвал официантку, расплатился, пошел к телефону и вызвал шерифа.
  — Привет, Рекс. Надеюсь, тебя не сморил послеобеденный сон и ты по-прежнему пребываешь в мире убийств, больших жюри и газет!
  — Только не меня, — сказал шериф. — Я могу не спать целую неделю. Хорошо бы загнать редактора «Блейд» в темный угол, запихнуть ему в горло эту газету и по кусочкам заставить съесть все до словечка.
  Селби не стал растрачивать энергию и сердиться на газету.
  — Есть сообщения о Лейси и миссис Берк?
  — Нет еще.
  Селби предложил:
  — А что, если сосредоточить внимание на Нью-Мексико? Именно это место упомянул Куин, когда вылетал из Туксона.
  Шериф Брэндон возразил:
  — Ерунда, Дуг. Они убегают. Самое последнее место, где их следует искать, это то, которое они указали!
  — Верно, — согласился Селби. — Если бы они действительно были там, это означало бы, что они не убегают. Любой человек так бы и подумал.
  — Ни одного шанса на миллион, — согласился Брэндон.
  — Да, ты прав, — заметил Селби. — Была у меня такая идея. Но когда все выразишь словами, звучит довольно глупо.
  Последовала тишина, затем Брэндон сказал:
  — Я понял тебя, Дуг. Я немного взвинчен сегодня вечером. Посмотрю, что можно сделать.
  — Хорошо, а ты добыл фотографии Джима Лейси?
  — Нет еще. Я запросил телеграммой, но они еще не поступили.
  Селби нарочито беспечным тоном сказал:
  — Ладно, пусть это тебя не беспокоит, Рекс. Я собираюсь немного поспать. В конце концов, чему быть, того не миновать. Постановление об обвинении Лейси в убийстве вынесено, и нам предстоит его доказать — если сможем.
  — А если не сможем, нас с насмешками выставят из округа, — проворчал Брэндон.
  — Лучше немного поспи, Рекс. Я, например, уже иду. Спокойной ночи.
  — Покойной ночи, сынок, — ответил шериф, и в его голосе послышалась непривычная мягкость.
  Селби вошел в отель «Мэдисон» и посмотрел расписание самолетов, следующих на восток. Самолет вылетает из Лос-Анджелеса в десять тридцать по тихоокеанскому поясному времени и прибывает в Финикс, штат Аризона, в час пятьдесят утра по горному времени. Он заметил, что один самолет вылетает из Туксона в десять двенадцать вечера и прибывает в Финикс в одиннадцать пять вечера.
  Селби пошел в контору и заказал разговор с Баком Рейли в Туксоне. Когда его соединили с помощником шерифа, он сказал:
  — Что нового, Рейли? Говорит Дуг Селби из Мэдисон-Сити.
  — Ничего, мистер Селби, — ответил Рейли с некоторым огорчением. — Все переживаю, что отговорил вас вчера вечером, а нужно было сделать так, как вы хотели, но… ну, вы знаете, как это бывает…
  — Все в порядке, — успокоил его Селби. — А как насчет Лейси? Раздобыли его фотографии?
  — Да, целую пачку — моментальные снимки, снимки на пикниках и там, на ранчо, портрет Лейси, стоящего возле укротителя лошадей на одном из недавних родео, и…
  — В десять двенадцать вечера из Туксона вылетает самолет в Финикс. Положите фотографии в конверт, адресуйте их Дугу Селби в аэропорт в Финиксе. Скажите пилоту, чтобы оставил их для меня у диспетчера.
  Объясните всем по линии, что это важно. Сделаете?
  — Конечно, сделаю, — пообещал Рейли. — А что у вас там, есть что-нибудь интересное?
  — Нет, они поставили нас в скверное положение и скрылись.
  Рейли сочувственно заохал.
  Селби сказал:
  — Вы продолжаете следить за домом?
  — Да.
  — Есть шанс, что они захотят забрать кое-какие вещи, — сказал Селби. — Поставьте вашего человека так, чтобы его не было видно. Пусть уберет с глаз и свою машину.
  — Понимаю, — произнес Рейли. — Мы сделаем все, что можем, мистер Селби. Можете рассчитывать на нас.
  Из-за той ошибки мы отброшены теперь в к самому началу.
  — Ладно, все уладится, — успокоил его Селби. — Передайте то, о чем я вас просил, на ночной рейс. И пусть пилот оставит пакет на мое имя в аэропорту в Финиксе.
  — Обязательно за всем прослежу, — пообещал Рейли.
  Он позвонил Гарри Перкинсу, коронеру. Тот начал было извиняться.
  Забудь об этом, — прервал его Селби, — это моя вина. Нам приходится проделывать такие вещи не меньше дюжины раз в год. Если бы мы держали в морге труп каждого бродяги, нас критиковали бы еще больше.
  Просто на этот раз нам попался не настоящий бродяга.
  Достань эту скатку одеял, хочу взглянуть на нее. Я сейчас подъеду.
  Селби вывел машину и поехал в офис коронера. Там он осмотрел постельные принадлежности погибшего бродяги — узел старых одеял. Одно из них, из чистой шерсти, длинное и узкое, заинтересовало Селби. В середине одеяла была прожжена дыра.
  — Пожалуй, я отрежу кусочек, — сказал прокурор. — У него странная форма.
  — Ага. — Перкинс с отсутствующим видом смотрел, как Селби вырезает образец и кладет его в портфель. И вдруг он неожиданно протянул Селби руку: — Обычно я стараюсь занимать нейтральную позицию. Я пережил три смены администрации в этом округе. Но после вчерашнего считай меня своим коронером. То, как ты себя вел, заставило меня почувствовать себя подлецом.
  Селби пожал протянутую руку.
  — Благодарю, — сказал он и вышел, чувствуя, как рассеивается мрачное настроение.
  По дороге в Лос-Анджелес Селби управлял машиной автоматически. Его мозг, совершенно поглощенный делами, лишь на короткие, редкие мгновения переключался на дорогу. И в такие мгновения он старался припомнить, через какие пригородные городки уже проехал, но ему ничего не приходило в голову, пока он не замечал привычных дорожных знаков. Затем, убедившись, где он находится, Селби снова погружался в мысли о своем деле. И снова машина шла как бы по собственному желанию — он полностью осознавал, что делает, но забывал при этом о времени и расстоянии.
  Селби прибыл в аэропорт Лос-Анджелеса, имея в распоряжении еще минут пятнадцать. Он купил билет и пошел в ресторан, выпил чашку шоколада с каким-то сухим бутербродом и сел в самолет. Самолет пробежал по взлетной полосе, взмыл в воздух и сделал круг над огнями Глендейла. И все это время Селби сидел с открытыми глазами, но затем ровный гул моторов погрузил его чувства в дремотное спокойствие. Он проснулся оттого, что стюардесса закрепляла на нем ремень — они уже подлетали к Финиксу.
  Была холодная, ясная звездная ночь. Цивилизация и ирригация отодвинули пустыню далеко от Финикса, но по ночам, когда люди спали, она вступала в свои права. Спокойная тишина, сухой холод, высасывающий из тела влагу вместе с теплом, ровное, застывшее сияние звезд — все это было наследие пустыни. Такси, движущееся по темным улицам, казалось здесь совершенно неуместным.
  — Куда? — спросил водитель.
  — В лучший отель, — ответил Селби, откидываясь на спинку сиденья и пребывая в приятном состоянии умственной расслабленности, пока машина не подъехала к большому строению в индейском стиле, с террасами, лестницами и плоскими крышами. Селби вошел в вестибюль, где в большом камине трещал огонь. Вежливый портье у стойки, за спиной которого были развешены экзотические предметы индейского быта и прекрасные ковры ручной работы, попросил его расписаться и слегка поднял брови.
  — Никакого багажа?
  — Никакого, — ответил Селби.
  Заплатив за комнату, он дал на чай лифтеру, закрыл дверь номера и достал из кармана конверт, который взял в аэропорту. Мгновение он колебался, открыть ли его сейчас или подождать до утра, потом решил отложить до утра, бросил конверт в ящик письменного стола, разделся, небрежно швырнул одежду на стул, забрался в постель и почти мгновенно погрузился в глубокий мирный сон.
  Когда Селби проснулся, комнату наполняла предутренняя свежесть пустыни. Он закрыл окно, включил отопление, искупался, оделся и распечатал конверт.
  Фотографии замечательно передавали сходство.
  В характере Селби было нечто от одинокого волка, и ощущение, что он ведет войну самостоятельно, щекотало ему нервы и придавало уверенности. Он не пытался анализировать, отчего это происходит — возможно оттого, что в трудный, критический момент рядом с ним не оказалось Сильвии. Рекс Брэндон был бесценным другом и великолепным союзником, но когда доходило до решающего момента, Селби предпочитал охотиться в одиночку. Решение этого дела лежало где-то в Аризоне, и Селби решил удалиться от всех текущих дел, пока не решит эту загадку. Только бы его оставили в покое, только бы не вмешивались. Он подумал было обратиться в местную полицию, но потом отверг эту мысль, не осознавая даже, почему она показалась ему столь неприятной.
  Селби позавтракал, купил безопасную бритву, крем для бриться, зубную щетку, пасту, новое белье, носки и галстук. Выбросил свое грязное белье и запихнул только что купленные туалетные принадлежности в портфель, вместе с отрезанным куском одеяла.
  Когда он вышел из отеля, все его вещи лежали в портфеле — никакой необходимости возвращаться обратно. Он путешествовал налегке и был готов ехать далеко и быстро.
  Селби пошел к фотографу и показал ему портрет Джеймса Лейси.
  — Можете ли вы переснять фотографию этого человека так, чтобы он оказался в сомбреро, кожаном жилете и с серыми моржовыми усами? И чтобы это не походило на подделку?
  Какое-то время фотограф смотрел на него подозрительно, а затем кивнул:
  — Да, я мог бы сделать это.
  — Как скоро?
  — Фотография будет у вас к завтрашнему дню.
  — Мне она нужна через час, — сказал Селби.
  Фотограф покачал отрицательно головой, но как-то не слишком решительно.
  Селби достал из кармана двадцатидолларовую купюру и обернул ее вокруг пальца.
  — Я вернусь через час, — сказал он, — и заберу фотографию. Если к этому времени она будет готова, я оставляю вам двадцать долларов.
  Фотограф вздохнул и потянулся за фотографией.
  — Та еще работенка! — сказал он.
  — Не сомневаюсь, — заметил Селби и вышел.
  Более сорока минут он потратил на обход магазинов, расспрашивая об одеяле бродяги, которое, судя по форме, решил Селби, должно было подстилаться под седло.
  Заведующий одним из магазинов, где продавались сбруи и седла, — Селби зашел туда после сорока минут бесполезных поисков — посоветовал:
  — Вам бы лучше справиться в шорном магазине «Холл и Гарден» на Первой улице. У них было что-то вроде мастерской по изготовлению одеял вручную, они устроили ее в одной из индейских школ. Видимо, одеяла оказались не так выгодны, как им хотелось, и их перестали выпускать. Они поставляли в мастерскую особую пряжу и пытались производить пористые, хорошо абсорбирующие одеяла.
  — Ну и за чем же дело стало? — спросил Селби.
  — Они обходились слишком дорого, — объяснил заведующий. — В наши дни люди не хотят платить такие Деньги.
  Селби поблагодарил его и пошел по указанному адресу.
  Витрина магазина была украшена сомбреро, изготовленными вручную седлами, посеребренными шпорами, кожаными штанами, рукавицами, куртками и жилетами. Продавец направил его к мистеру Холлу, тощему, похожему на ястреба человеку, от которого исходила энергия, свойственная нередко худым и мускулистым людям среднего возраста.
  Селби показал ему кусочек одеяла.
  — А в чем дело? — спросил Холл, внимательно изучая Селби.
  Тот протянул одну из своих официальных карточек:
  — Я окружной прокурор из Мэдисон-Сити. Мне необходимо опознать мертвеца. Я думаю, мне могла бы помочь идентификация этого седельного одеяла.
  — Не думаю, что его можно идентифицировать.
  — Почему?
  — Я не могу точно сказать, кому оно принадлежало.
  — Что вы имеете в виду?
  — Их было сделано сто штук, — пояснил Холл.
  Нервы Селби затрепетали.
  — Вы хотите сказать, что именно вы продали это одеяло?
  — Да. У нас было сто таких одеял, изготовленных по нашим спецификациям из особой пряжи. Ткали их в одной из индейских школ.
  — И все одеяла были одинаковыми? Я вижу тут есть цветная полоса, которая…
  — Все одеяла совершенно одинаковые, — перебил его Холл. — Пряжу красили в соответствии с нашими стандартами. Совершенно одинаково.
  — Вы продали все одеяла?
  — Нет. Думаю, у нас осталось несколько в запасе.
  Они довольно дорогие и не так быстро продаются.
  — Как давно это было? — спросил Сели.
  — Больше года назад, — ответил Холл.
  — А когда именно?
  — Я могу уточнить, но, грубо говоря, можете считать, что это было год назад.
  Селби последовал за хозяином в заднюю часть магазина. Холл взял с полки одеяло и развернул, чтобы прокурор мог хорошенько его рассмотреть.
  — Ничего подобного теперь не найдешь, — сказал он. — Его легко сложить вдвое, оно пористое, хорошо пропускает воздух между седлом и спиной лошади, поглощает лошадиный пот… и стоит черт знает сколько денег. Но оно того заслуживает.
  Селби сказал:
  — Я куплю у вас одеяло. Заверните и отложите его в надежное место, сделайте какую-нибудь пометку на пакете, чтобы вы могли вспомнить его.
  Он заплатил за одеяло, пошел к выходу, потом повернулся и спросил:
  — Нет ли у вас случайно филиала в Туксоне?
  — Есть, — ответил Холл.
  Волнение снова охватило Селби.
  — Сколько одеял ушло в Туксон?
  — Не помню, не то пять, не то шесть. Заведующий филиалом в Туксоне не был о них такого высокого мнения, как мы, и… он был прав, а мы ошибались, — сказал Холл.
  Селби поблагодарил его и вышел. Пять минут спустя фотограф вручил ему его фотографию и копию, на которой Джеймс Лейси был изображен с пышными усами цвета стали и в сером сомбреро. Кроме легкой нечеткости, ничто не говорило о необычности фотографии, не указывало на подделку.
  Селби выдал ему двадцать долларов.
  Фотограф вздохнул:
  — Самые тяжелые двадцать баксов, которые я когда-либо зарабатывал. Я никак не мог найти фотографии в сомбреро, чтобы можно было бы поменять лица. Пришлось сфотографировать сомбреро, прилепить на голову вашего парня, снова сфотографировать ее, высушить негатив, отретушировать его, увеличить, подрисовать, а затем сделать снимок кабинетного размера. Друг, я здорово поработал!
  — Я тоже, — рассеянно сказал Селби и, спохватившись, добавил: — Это не значит, что я не благодарен вам. Большое спасибо.
  Он взял фотографию и отправился в отель «Пайонир-Румз». Всю дорогу его подсознательно сверлила мысль, что следует позвонить Рексу Брэндону и дать знать, где он находится, но Селби было приятно чувствовать себя как бы за чертой волшебного круга. Всякие разговоры о том, чем он сейчас занимается, нарушили бы эти чары.
  Он будет действовать самостоятельно, а Брэндону позвонит позднее, когда сможет сказать, что тайна уже раскрыта и доказательства у него в руках.
  Управляющая отелем «Пайонир-Румз» была крупной женщиной с тяжелым, скептическим взглядом, она смотрела на Селби настороженно, без всякого радушия. Селби объяснил, кто он такой, и спросил ее о человеке, который снимал комнату как Гораций Перн из маклерской компании «Интермаунтен».
  Она сказала с досадой:
  — Боже, я устала от этого человека! Полиция без конца спрашивает и спрашивает о нем. А я, хоть убей, ничего не могу вспомнить, за исключением того, что ему около пятидесяти или, может быть, чуть меньше, он носил кожаный жилет, сомбреро, у него были висячие седые усы. Их-то я помню лучше всего.
  — А не было ли чего-то особенного в его глазах? — спросил Селби.
  — Да, — ответила она. — Было в них что-то странное… манера держать их широко открытыми. Эти глаза напоминали мне что-то, но, хоть убей, не могу вспомнить, что именно.
  — Вы хотите сказать, что видели их прежде?
  — Нет, не думаю, и все же у меня такое ощущение, как если бы я их уже видела. В них есть что-то комичное, что ли. В общем, странные глаза…
  — Вы имеете в виду цвет?
  — Нет, форму. Что-то в разрезе глаз.
  — Может, в нем есть восточная кровь? — спросил Селби наугад, чувствуя, как его все больше охватывает чувство разочарования.
  — Нет, не то, но я просто не знаю, в чем тут дело.
  — Был он высок, грузен?
  — Нет, думаю, он был среднего роста. Ну, может быть, немного выше. Вы знаете, как это бывает. У нас сорок комнат, и большая часть их сдается каждую ночь. Одни приходят, другие уходят. Я смотрю на них лишь для того, чтобы определить, могут ли они напиться, или нашуметь, или вообще сделать что-то такое, что придется вызывать полицию. Я особенно осторожно отношусь к молодым женщинам, которые путешествуют парами. На прочих не очень обращаю внимание.
  — Вы узнали бы этого человека, если бы снова увидели его?
  — Думаю, что узнала бы.
  — А может быть, вы все-таки вспомните, что необычного было в его глазах? Что показалось вам знакомым?
  — Нет, не могу. Словно я где-то что-то видела, ну, вы знаете, как будто видела его брата или сестру, и… Я вот что сделаю, мистер Селби, — подумаю над этим еще раз и постараюсь вспомнить. Возможно, тут семейное сходство, и, может, он просто напоминает мне кого-то, кого я хорошо знаю.
  — Благодарю, — сказал Селби, — а как насчет фотографий? Вы узнали бы его по фотографии?
  — Думаю, что да.
  Селби открыл портфель и вынул снимок, сделанный фотографом.
  — Это тот человек? — спросил он.
  Она внимательно посмотрела на снимок.
  — Нет. Это не он.
  — Вы хотите сказать, что не узнаете в нем человека, который жил здесь, или что это абсолютно не тот человек?
  Она проговорила медленно:
  — Я не скажу, что это абсолютно не тот человек, он чем-то похож на него и все-таки не похож. Это… о, подождите минутку.
  Она опустила снимок, быстро заморгала глазами и сказала:
  — Я знаю теперь, на что похожи его глаза.
  — На что? — спросил Селби, снова почувствовав волнение.
  — Я знала когда-то женщину, которой сделали операцию на лице. Какое-то время лицевые мускулы должны были находиться в покое, чтобы не растянуть кожу. Поэтому ей наложили несколько полосок пластыря от глаз ко лбу — вы знаете, не от самых глаз, а от висков. Это сильно оттягивало кожу назад, и у нее был напряженный остановившийся взгляд. Вот что напомнил мне тот человек.
  Селби еще больше заволновался.
  — То есть вы полагаете, что на его лоб был наложен пластырь, чтобы изменить выражение глаз и лица?
  — Ну, я бы не стала заходить так далеко, просто его глаза напомнили мне об этой женщине. Я знала, что-то в них есть. Просто не могла определить — что.
  Селби попросил:
  — Посмотрите снова на эту фотографию. Представьте, что кожа от висков подтянута вверх полосками пластыря и оттого разрез глаз кажется странным, необычным. Можно тогда было бы сказать, что это тот же человек?
  — Пожалуй, — с запинкой произнесла она. — Я думаю, что такое возможно, но это просто предположение, а не утверждение. Сомбреро, жилет и усы делают облик знакомым — даже если глаза были другими.
  — Понимаю, — сказал Селби, — и хочу, чтобы вы обдумали все в целом. Я полагаю, что человек, который жил здесь, был переодет, усы у него фальшивые, а разрез глаз он изменил полосками пластыря, спрятанными под шляпой. Я собираюсь показать вам настоящую фотографию человека, жившего здесь, как я думаю, с загримированным лицом. Но пока я хочу, чтобы вы все это выбросили из головы. Ладно?! Не пытайтесь представить, как бы выглядел этот человек, если бы у него были другие глаза. Вы понимаете?
  — Я так и сделаю, мистер Селби, и буду здесь, когда бы вы ни захотели меня видеть.
  Селби оставил ее, отправился на телефонную станцию и вызвал Брэндона.
  — Ты в Финиксе, Дуг? — В голосе Брэндона звучало изумление.
  — Да, — подтвердил Селби. — Пытаюсь отработать эту версию с Аризоной.
  — Полиция все уже там проверила, — сказал Брэндон. — Показания владелицы «Пайонир-Румз» ничего не дали. Полиция в Финиксе сделала все, что могла, но ничего не узнала.
  — А у вас есть что-нибудь новое? — спросил Селби.
  — Мы задержали Лейси, — сообщил шериф. — Дуг, у тебя просто нюх. Перед тем как лечь спать, я позвонил властям в Нью-Мексико. Они перекрыли все посадочные площадки и в каком-то отеле в Альбукерке зацапали Лейси, миссис Берк с ребенком и пилота.
  — Где они сейчас?
  — Здесь, в тюрьме, — ответил Брэндон. — Утверждают, что собирались вернуться, как только вам потребуются, что они вовсе не убегали — ну и все такое прочее. Так что власти Нью-Мексико решили экстрадировать их и вернули самолетом обратно. В отеле в Альбукерке они были зарегистрированы под вымышленными именами.
  — Ну а что поделывает Инес Стэплтон? — поинтересовался Селби.
  — Шумит изо всех сил, — ответил Брэндон. — Утверждает, что содержание матери под арестом грубо нарушает права ребенка, и, вероятно, потребует применения habeas corpus140. Я бы хотел, чтобы ты был здесь, Дуг, — добавил он, поколебавшись. — Похоже, готовится какой-то юридический фейерверк, и твое отсутствие будет не очень хорошо выглядеть.
  — А я и не покидал округа, — быстро ответил Селби.
  — Я заболел. Простудился. Доктор предписал мне полное уединение, хотя бы на сутки. Инес Стэплтон ничего не сможет сделать такого, что дало бы результат раньше понедельника. Так что сиди спокойно, и пусть она добивается применения основного закона или чего она там хочет. Я вернусь сегодня вечером, может быть, завтра во второй половине дня. Сегодня суббота — законный день отдыха. У меня же есть право на весь уик-энд — я болен.
  — Береги себя, сынок, — участливо сказал Брэндон. — Как ты себя чувствуешь?
  — Прекрасно, — ответил Селби. — До свидания, Рекс, — и повесил трубку.
  Он нанял машину, чтобы доехать до Туксона. Управляющий местным филиалом шорного магазина «Холл и Гарден» был загорелым кривоногим молчаливым человеком, который не тратит слов даром. Он посмотрел на кусок одеяла, который вручил ему Селби, на его удостоверение и мрачно подтвердил:
  — Да, это от нашего одеяла.
  — Сколько их у вас было?
  — Четыре.
  Селби посмотрел ему в глаза.
  — Кому вы их продали?
  — Не думаю, что могу сразу вспомнить.
  В этом человеке явно чувствовалась враждебность, и это подсказало Селби следующий вопрос:
  — Не продавали ли вы одно из них Джеймсу Лейси?
  Глаза управляющего стали еще холоднее.
  — Лейси, — сказал он, — наш постоянный покупатель. Если вы хотите что-нибудь знать, спросите его самого.
  Селби подошел к телефону, вызвал контору шерифа и сказал подошедшему к телефону Рейли:
  — Я в городе, Рейли, у меня небольшое затруднение с управляющим местным отделением магазина «Холл и Гарден». Вы не могли бы подъехать?
  — Буду через пять минут, — пообещал Рейли.
  В течение этих пяти минут управляющий, кажется, обдумывал положение. И все больше и больше нервничал. Один или два раза он как будто хотел заговорить с Селби, но тот держался отчужденно.
  Дверь открылась, вошел Рейли. Пожал руку Селби, затем поздоровался за руку с управляющим и спросил у него:
  — В чем дело, Том?
  — Я не хочу давать информацию о покупателе нашего магазина — Джимми Лейси.
  — Ерунда, — заметил Рейли. — Ты же не хочешь попасть в положение человека, отказывающегося помогать правосудию, правда, Том?
  — Нет, пожалуй, не хочу.
  — Я так и думал, — продолжал Рейли. — А что касается Лейси, то он мой друг. Он имеет политическое влияние. И я не собираюсь наживать в нем врага. Но мой долг — помогать закону, что я и стараюсь делать.
  Этот человек задал тебе вопрос. Моя контора работает вместе с ним. Так что считай, что этот вопрос задал я.
  Ты намерен на него отвечать?
  — Да, — смирился управляющий.
  — Что за вопрос? — Рейли повернулся к Селби.
  Тот указал на кусок одеяла.
  — Я хочу знать, покупал ли Джеймс Лейси одно из таких одеял в этом магазине?
  Управляющий кивнул.
  — Когда? — спросил Селби.
  — Около года назад, сразу после того, как они поступили. Я знал, что одеяло слишком дорого для наших местных покупателей. А щеголи обычно не сами покупают экипировку для лошади. Их снабжают богатые ранчеро. Но Лейси всегда был иным. Ничто не было слишком хорошо для лошади, принадлежащей Джиму Лейси. Я сказал ему про одеяла, и он купил два.
  — Два из четырех? — воскликнул Селби.
  — Правильно.
  — Можете ли вы сказать точнее, когда это было?
  — Если точно… надо посмотреть. Было это в прошлом году, а мои прошлогодние книги отправлены в контору в Финикс.
  — Том проверит и даст мне знать, а я сообщу вам, — сказал Рейли прокурору. — Вы, насколько мне известно, чертовски занятой человек, Селби.
  Селби кивнул.
  Рейли выразительно взглянул на Селби.
  — А теперь, если вы здесь закончили, поехали в мою контору, я хочу поговорить с вами.
  Селби сел в машину Рейли, но тот не поехал в свой офис, он, миновав примерно квартал, припарковал машину и спросил:
  — Действительно так важно опознать одеяло?
  — Чертовски важно. Я хочу увязать расследование непосредственно с Лейси. При теперешнем положении дел я не могу этого сделать. У меня есть только косвенные доказательства, и все. Существует сто таких одеял.
  Лейси купил два из них.
  Рейли сказал:
  — У меня предчувствие, что я могу вам помочь.
  — Что вы имеете в виду? — спросил Селби.
  — Вы когда-нибудь ездили верхом?
  — Нет, очень редко.
  — Я так и думал, — коротко заметил Рейли. — Поэтому вы и проглядели самое лучшее доказательство, которое у вас есть.
  — Какое?
  — Я заметил пару лошадиных волос, приставших к куску одеяла. Полагаю, он был вырезан из того одеяла, которое вы держите как доказательство. Правильно?
  — Да, — согласился Селби.
  — Хотите прокатиться? — спросил Рейли.
  — Куда?
  — Поедем к Лейси домой. Думаю, мы могли бы там кое-что найти.
  — Едем, — сказал Селби.
  Рейли ехал с большой скоростью. Ранчо было закрыто, и никого не было видно.
  — Наш человек находился здесь до самого раннего утра, — объяснил Рейли, — затем ваш шериф позвонил и сообщил, что взял Лейси под арест… Надо полагать, ваше Большое жюри предъявило ему обвинение в убийстве первой степени?
  Селби кивнул.
  — Должно быть, против него больше доказательств, чем я думал, — сказал Рейли. — Он достаточно вспыльчив и может пальнуть… если на него давят. Вы сами это видели. Сожалею, что посоветовал вам обращаться с ним помягче… Давайте-ка теперь проведем небольшое расследование.
  И он завернул на конюшню, где мексиканец чистил стойла.
  Рейли заговорил с ним по-испански. Через несколько минут мексиканец неохотно провел их в комнату, которая находилась позади конюшни и была закрыта на висячий замок. Мексиканец достал из кармана ключ, вставил его в замок и открыл дверь. В комнате находился ряд седельных подставок примерно с пятнадцатью седлами. И снова последовал разговор между мексиканцем и помощником шерифа. После этого конюх указал на седло из искусно обработанной кожи, отделанное серебром. Поверх седла было наброшено одеяло.
  Рейли подошел и снял одеяло.
  — Все в порядке, дружище, — повернулся он к Селби, — может быть, я смогу расплатиться за то, что сбил вас со следа тогда, когда вы были здесь в первый раз.
  Парень говорит, это любимое седло Лейси, а это — попона для лошади. Она парная тому одеялу, о котором вы говорили, верно?
  Селби внимательно посмотрел на попону и кивнул.
  — А вы могли бы выяснить, что случилось с другим одеялом?
  Рейли снова пустился в длинный разговор по-испански, указывая то на попону, то на кусок одеяла в руках Селби.
  Мексиканец отвечал большей частью односложно.
  Наконец он сказал что-то, что вызвало поток красноречия у Рейли. Мексиканец снова заговорил, постепенно становясь более словоохотливым. Через пять минут он уже махал руками, жестикулировал и говорил не переставая.
  Рейли повернулся к Селби.
  — То одеяло, которое вы пытаетесь опознать… В нем есть прожженная дыра?
  Ответ он прочитал на лице Селби.
  — Ну, похоже, вы получили все, что вам нужно, приятель, — сказал Рейли. — Парень работает у Лейси два года. Он помнит, когда получил две попоны для лошадей. Говорит, они были совершенно одинаковые. В одной была прожжена дыра: Лейси взял ее в горы, когда охотился на оленей. Кто-то из охотников воспользовался ею вместо одеяла, расстелил попону слишком близко от костра, из огня выскочила искра и прожгла в ткани дыру.
  — А что потом случилось с этим одеялом? — спросил Селби.
  Рейли снова заговорил с мексиканцем по-испански, затем сказал Селби:
  — Оно было где-то здесь, но в последнее время он его не видел.
  — Что он подразумевает под словами «последнее время»? — продолжал допытываться Селби.
  — Я спрашиваю его, и он отвечает — может быть, с неделю. Вы знаете, как эти люди относятся ко времени. Оно не очень много значит для них.
  Селби сказал:
  — Послушайте, Рейли, эти сведения чертовски важны. Я не хочу, чтобы с этим парнем что-нибудь случилось. Я не хочу, чтобы он сбежал или чтобы его показания изменились.
  — Хорошо, мы позаботимся о нем, — сказал Рейли. — У меня есть и еще одна идея, которая может вам помочь.
  — Какая? — спросил Селби.
  — Конский волос. Понимаете, у всех лошадей разные волосы. Давайте возьмем отсюда второе одеяло и сверим то, которое есть у вас. Я думаю, вы найдете толкового человека с микроскопом, и он отыщет в них волосы одних и тех же лошадей.
  Селби горячо пожал его руку и сказал:
  — Рейли, за мной выпивка.
  Рейли ухмыльнулся.
  — Мы сделаем это в Туксоне. Поехали.
  Глава 15
  Селби успел на дневной самолет в Лос-Анджелес и, используя разницу между горным и тихоокеанским временем, вернулся в Мэдисон-Сити до наступления темноты.
  Была суббота, вторая половина дня — законное время для отдыха, но торговля кипела вовсю. В город прибывали люди с отдаленных ранчо. На главой улице не хватало мест для стоянки. Толпы заполняли тротуары. Улицы были забиты машинами, и Селби с трудом прокладывал себе путь. Наконец он остановил машину перед зданием суда, взбежал по ступенькам в кабинет шерифа и с облегчением увидел его самого. Тот сидел, откинувшись в своем вращающемся кресле, обутые в сапоги ноги — на столе, во рту трубка из маисового корня.
  — Привет, сынок, — сказал Брэндон.
  Селби усмехнулся.
  — У тебя довольный вид, Рекс.
  — Еще бы…
  — Что случилось?
  — Мы взяли отпечатки пальцев у Лейси. Они совпадают с теми, которые, по-нашему предположению, и принадлежали ему. Так вот, мы можем доказать, что он был в доме Берка и был в доме Бинелла. Мы знаем время, когда они вылетели из Туксона и приземлились в Лас-Алидасе — все-таки решились на это. Для ночной посадки там слишком небольшое поле.
  — Ночь была лунной, — напомнил Селби.
  — Знаю, — ответил Брэндон. — Во всяком случае, они приземлились и, должно быть, пошли в дом Бинелла.
  — А что они сами говорят? — спросил Селби.
  — Ничего.
  — Совсем ничего?
  — Абсолютно ничего, — сказал шериф. — Для нас это не важно. В качестве доказательства мы предъявим суду отпечатки, и тогда им придется заговорить.
  — А пилот? — спросил Селби. — Он действительно брат миссис Берк?
  — Да.
  — И что он говорит?
  — Тоже ничего.
  — Почему они полетели в Нью-Мексико? — спросил Селби.
  — Все было так, как ты и предполагал, сынок, — торжествующе объявил шериф. — Они рассчитывали, что тут их не станут искать, потому что, когда Куин уезжал из Туксона, он сказал, что именно туда он и летит. В отеле они зарегистрировались под вымышленными именами.
  — Но что же все-таки говорит Куин? — переспросил Селби. — Что он говорит о телефонном звонке от миссис Берк?
  — Ничего, — повторил шериф. — Они все помалкивают. Инес Стэплтон обещает говорить за всех троих.
  — И все, что она скажет, будет тебе известно.
  Селби нахмурился.
  — В преступлении обвиняется только Лейси. Двух других мы можем поставить перед Большим жюри и…
  — Нет, — сказал Брэндон. — Мы привлечем их к суду. Эти отпечатки доказывают, что все они связаны.
  Селби сказал задумчиво:
  — Мне хотелось бы иметь неопровержимые доказательства, что найденное тело принадлежит Берку… Там, в Аризоне, Рекс, я наткнулся на великолепные улики.
  И если мы сможем доказать, что это тело Берка, говорить больше не о чем. Мы можем составить целую цепь косвенных улик, которую Лейси никогда не сможет разорвать.
  Брэндон с довольным видом попыхивал своей маисовой трубкой.
  Селби вдруг нервно зашагал по комнате.
  — Черт побери! — воскликнул он. — Мне это не нравится. Я не хочу посылать человека на смерть на основании косвенных улик. Ты знаешь, Рекс, у меня такое чувство, что если Лейси убил его, то сделал он это в целях самообороны или пытаясь защитить миссис Берк.
  И если это так, то ему давно пора признаться в этом.
  Если он и дальше будет тянуть, люди ему уже никогда не поверят.
  — За это он должен благодарить Инес Стэплтон, — сказал Брэндон. — Мы выполняем наш долг. Расскажи, что ты нашел в Аризоне, Дуг.
  Селби достал кусок одеяла и рассказал о том, что обнаружил.
  Зловеще сухой смешок Брэндона напоминал шуршание на ветру шелухи обмолоченных хлебов.
  — Пусть адвокат Стэплтон обдумает все это, — сказал шериф. — Теперь ее ход.
  Послышался стук в дверь. Брэндон улыбнулся.
  — Похоже на Сильвию. — Он вынул трубку изо рта и крикнул: — Войдите!
  Сильвия открыла дверь, увидела Селби, непроизвольно воскликнула: «О!» Затем, не отводя взгляда от Селби, бросила: «Привет, шериф» — и, пройдя через кабинет, протянула Дугу руку.
  — Где ты был вчера вечером, Дуг? Я звонила тебе, и звонила, и звонила…
  Селби глубоко вздохнул, ее слова, казалось, сняли тяжесть с его души.
  — Ты в самом деле звонила?
  — Да звонила, но где ты был?
  — Он охотился в Аризоне, — ответил за него Рекс Брэндон, — доставал улики, которые повесят обвинение в убийстве первой степени на шею Джима Лейси.
  — О, это правда, Дуг?
  — Да, я откопал кое-что в Аризоне, и, чтобы объяснить это «кое-что», Лейси понадобится немало времени.
  — О Дуг, почему ты не дал мне знать?
  Селби усмехнулся несколько смущенно.
  — Я подумал, может быть, ты отдалилась от меня, считая, что я позволил Инес Стэплтон ввести меня в заблуждение.
  — О Дуг, я боялась, что ты так и подумаешь. Я пыталась выяснить, где были Лейси и миссис Берк. Я думала, что иду по горячим следам, но, как оказалось, это была ложная версия. Я позвонила тебе сразу, как только вернулась, но не могла дозвониться.
  — Извини, Сильвия, — сказал Селби. — Кажется, мне было немного жаль самого себя или что-то в этом роде, и я хотел побороть возникшее чувство. Ну и не мог придумать ничего лучшего, как уехать и начать копать в одиночку.
  — И он кое-что выкопал, — вмешался шериф Брэндон. — Ты можешь говорить об идентификации тела все, что угодно, Дуг. Но что касается меня, я считаю дело уже законченным. И попомни мои слова: суд присяжных отнесется к этому точно так же. Подумай сам, Дуг: если Джим Лейси окажется на свидетельском месте, ты разорвешь его на части перекрестным допросом; если же он минует его, ты знаешь, как это воспримет суд присяжных.
  — Согласно закону, присяжные не должны принимать это в расчет, — возразил Селби. — Человек имеет право молчать, тем самым вынуждая доказывать обвинение.
  — Вздор, — прервал его Брэндон. — Они могут притворяться, что не принимают во внимание его поведение, но на самом деле это не так, по крайней мере в нашем округе.
  — Не будет ли нескромностью с моей стороны попросить тебя рассказать о тех уликах, что у тебя имеются? — спросила Дуга Сильвия.
  Селби показал ей одеяла. Объяснил, каким образом он их достал. Глаза Сильвии заблестели.
  — О, Дуг! — сказала она. — Я знала, уж что-нибудь ты придумаешь. Просто замечательно! Это позволяет ударить «Блейд» прямо в лоб. Ты видел эту газету сегодня вечером?
  Селби покачал головой.
  — Хорошо, обещай мне одну вещь, — сказала Сильвия.
  — Какую?
  — Ты прочтешь ее только после обеда.
  — Обещаю.
  Брэндон сказал:
  — Жена просила меня привести его к нам обедать.
  Затем он поедет к себе и хорошенько выспится.
  — Значит, ты будешь у шерифа? — спросила Сильвия.
  Селби энергично кивнул.
  — Обед у Брэндонов — это пир для тела и отдых для души.
  — Если я услышу что-нибудь, то сразу дам вам знать.
  И завтра посмотрите, как я разнесу в пух и прах эту статью в «Блейд».
  Ее каблучки застучали по мраморному полу коридора: клик… клик… клик…
  Шериф Брэндон усмехнулся, обращаясь к Селби:
  — Таких друзей стоит иметь, Дуг. Пошли обедать.
  Селби кивнул. Он сел в свою машину и, следуя за машиной Брэндона, добрался до дома шерифа, где миссис Брэндон встретила его с радушием и теплотой матери, принимающей любимого сына.
  Обеды у Брэндонов всегда доставляли Селби удовольствие. В их доме царила атмосфера уюта, простой деревенской искренности, далекой от показного гостеприимства. Время от времени миссис Брэндон устраивала официальные приемы, но решительно отказывалась «напускать важный вид», как она выражалась.
  На ее обедах еда была простая, здоровая и обильная.
  Она ставила дымящиеся блюда на стол, снимала фартук, садилась и, как говорится, ела от души.
  Нервы Селби отдыхали в дружеской семейной обстановке, он с улыбкой вспоминал, как чувствовал себя еще вчера: один, загнанный в угол, почти потерявший надежду, физически и морально измученный и совсем павший духом. Напрасно он спрашивал и спрашивал себя, можно ли победить противников, настолько неуловимых, что он даже не представляет себе, как до них добраться: Сэм Роупер, так ловко действовавший, что невозможно даже в чем-либо его обвинить; Джек Уортингтон, жирный лицемер, который выбил у него почву из-под ног; газета «Блейд» с ее несправедливым, вывороченным наизнанку описанием дела, с ее тонким намерением представить Роупера наделенным опытом, достоинством и мудростью и показать Брэндона и Селби как неопытных любителей, тщетно пытающихся выбраться из тех глубин, на которых они оказались; и наконец, убийца, который задумал и совершил свое преступление с такой дьявольской хитростью, что, казалось, нет никаких отправных точек для решения задачи.
  После еды Селби удовлетворенно вздохнул и зажег трубку.
  — Что там в «Блейд», Рекс?
  Брэндон покачал головой. Улыбка исчезла с его лица.
  — Раньше докури трубку, Дуг, — сказал он. — Это обязательная часть мужского обеда.
  Селби вытянул и скрестил ноги и с удовольствием потягивал трубку. Казалось, нет такой неприятности, которая могла бы нарушить атмосферу покоя, окутавшую его мягким теплом.
  Миссис Брэндон занималась посудой. Шериф высыпал золотистые крошки табака в папиросную бумагу, скатал папиросу, чиркнул спичкой и присоединился к Селби, выпуская клубы табачного дыма.
  Зазвонил телефон.
  Селби услышал, как миссис Брэндон перестала греметь посудой, услышал ее голос, отвечающий на телефонный звонок:
  — Да, он здесь. Но его нельзя беспокоить. Он обсуждает важные… О да, я скажу ему, мисс Мартин.
  Она открыла вращающуюся дверь и сказала:
  — Сильвия Мартин спрашивает вас, Дуг.
  Селби поблагодарил ее, подошел к телефону и услышал взволнованный голос Сильвии:
  — Дуг, ты очень устал?
  — Не особенно, — сказал он, — а что?
  — Я хочу тебя видеть. Мне нужно кое-что с тобой обсудить.
  — Когда?
  — Прямо сейчас. Как только ты сможешь добраться. О, Дуг, это ужасно важно!
  Селби сказал с усмешкой:
  — Я еще не прочитал «Блейд».
  — К черту «Блейд». Это уже дело прошлое. Читай новости в «Кларион», в воскресном утреннем выпуске. Это может заинтересовать тебя… О Дуг, пожалуйста, приезжай. Я думаю, что напала на след…
  — Пятнадцать минут устроят? — спросил он.
  — Может быть, ты смог бы уложиться в десять?
  — Пусть будет семь, — сказал Селби. — Я сейчас же еду к тебе.
  — Я буду ждать у тротуара, Дуг. Ты на своей машине?
  — Да.
  — Прекрасно, — обрадовалась Сильвия. — Как только ты подъедешь, я сразу к тебе подсяду.
  Селби пошел на кухню и поблагодарил миссис Брэндон за обед, а шерифу сказал:
  — Сильвия напала на какой-то след.
  — Очень жаль, что тебе снова надо идти, Дуг, — сказал Рекс Брэндон, глядя на него задумчивыми, проницательными глазами. — Ты уже выдержал настоящую осаду.
  Селби засмеялся.
  — Я не смог бы заснуть, чувствуя, что чего-то недоделал.
  — Пусть это тебя не беспокоит, сынок; меня, например, это дело не волнует. У тебя уже есть веские доказательства для изобличения преступника.
  — Хорошо, — сказал Селби. — Посмотрим, что еще можно обнаружить. Буду держать тебя в курсе, Рекс.
  — Может, мне поехать с тобой? — спросил Брэндон.
  Селби покачал головой.
  — Сильвия и я хорошо работаем вместе. Тебе лучше быть наготове здесь — вдруг еще что-нибудь выплывет.
  Предполагается, что я должен судить преступников, а не расследовать преступления; нужно, чтобы мое отсутствие не вызывало лишних замечаний.
  Брэндон дошел до двери вместе с Селби, положил руку на плечо молодого человека и сказал:
  — Желаю удачи, Дуг. Если Сильвия говорит, что она раздобыла что-то, весьма вероятно, что так оно и есть.
  Этой девушке можно доверять.
  Селби кивнул, быстро спустился по ступенькам, прошагал через небольшую лужайку к тому месту, где стояла его машина, и привел ее в движение.
  Спустя несколько минут он уже тормозил у тротуара, где его ждала Сильвия. Она скользнула в машину быстрым гибким движением, только мелькнули ноги и завернулась вокруг них юбка.
  — Едем, Дуг, — проговорила она, запыхавшись.
  — Куда? — спросил он.
  — В Лос-Анджелес.
  — Что за идея?
  — Мне нужно поговорить с одной девушкой.
  — О чем? — удивился Селби.
  — О… о… одним словом, выяснить, почему она потеряла работу.
  — Может быть, расскажешь мне об этом? — попросил Селби.
  Она коснулась его руки, лежавшей на руле.
  — Нет, Дуг. Если ничего не выгорит, будет ужасно жаль, а если что-то получится, это многое нам даст.
  — Ладно, — согласился Селби с улыбкой. — Посвятим все свое внимание управлению машиной. Как зовут эту молодую женщину, которую мы собираемся посетить?
  — Кармен Эйерс, — сказала Сильвия. — У меня есть ее адрес. И пожалуйста, не спрашивай больше о ней, пока мы не приедем.
  — Думаешь, она будет дома?
  — Уверена. Я заранее с ней договорилась. Но не надо лишних разговоров, Дуг.
  Он усмехнулся:
  — Ладно.
  Она нежно посмотрела на него.
  — Это не означает, что ты вообще должен молчать…
  Глава 16
  Кармен Эйерс жила в многоквартирном доме, вход в который был украшен лепниной и затейливой решеткой.
  Однако, очутившись в вестибюле, можно было убедиться, что архитектурный замысел претерпел существенные изменения: темный, небольшой гремящий лифт, запах плесени, которым тянуло из плохо проветриваемых коридоров, куда не проникают лучи солнца.
  Селби, привыкший жить в загородной, насыщенной солнцем местности, в маленьком городе, где свежий воздух и яркий свет были такой же неотъемлемой частью существования, как само дыхание, нахмурился, ощутив тяжелую затхлость коридора.
  Кармен Эйерс жила на четвертом этаже. Сильвия привела Селби к двери квартиры и тихонько постучала. Почти тотчас дверь открыла девушка; худощавая, изящная фигура и стройные ноги делали ее выше, хотя, когда Сильвия стояла рядом с ней, они казались одинакового роста — чуть выше плеча Селби.
  — Я Сильвия Мартин, мисс Эйерс. Можно нам войти?
  Девушка кивнула и отступила в сторону, придержав дверь открытой. Она сохраняла полнейшее самообладание. Кармен была блондинкой с тонко очерченными чертами лица, твердым взглядом голубых глаз, в которых иногда мелькала улыбка, и красивой формы ртом с довольно полными губами. Она говорила медленно, хорошо модулированным голосом, с равными промежутками между словами, почти протяжно:
  — Добрый вечер, мисс Мартин. Пожалуйста, входите. Присаживайтесь.
  Когда все уселись, Кармен Эйерс взглянула на Сильвию. Дуг Селби не был представлен, но хозяйка, по-видимому, и не ждала этого. Как заключил Селби, эта женщина жила по принципу: живи и давай жить другим. Если Сильвия пожелает представить своего спутника, это ее дело. Если нет, Кармен Эйерс ни словом, ни жестом не намекнет на это упущение.
  Сильвия казалась несколько смущенной, когда сказала:
  — Мне придется быть ужасно бестактной.
  — Слушаю вас, — спокойно произнесла мисс Эйерс.
  — Если я не ошибаюсь, одно время вы работали на маклерскую фирму «Милтерн и Милтерн»?
  Кармен Эйерс некоторое время колебалась, потом коротко ответила:
  — Да.
  — Вы ушли от них около месяца назад?
  — По-видимому, вас очень интересуют мои дела, — сказала Кармен Эйерс, и лишь небольшое ударение на слове «мои» прозвучало как упрек.
  Сильвия поспешно продолжала:
  — Когда вы там служили, вы знали Эллисона Брауна. Я думаю, вы встречались с ним в конторе и… вне ее, не так ли?
  Кармен Эйерс твердо посмотрела на Сильвию, взяла резной деревянный ящичек с папиросами и предложила сначала Сильвии, затем Селби. Одну взяла сама.
  Селби протянул зажженную спичку и воскликнул с притворным ужасом:
  — Трое на одну спичку?!
  — А почему бы и нет? — откликнулась Кармен Эйерс. — У меня нет времени для всяких суеверий.
  Селби зажег свою сигарету. Белокурая молодая женщина, которая, казалось, так свободно себя чувствовала, выдохнула облачко дыма и поднесла ко рту окрашенный в коралловый цвет ноготь, чтобы снять крошку табака с нижней губы.
  — Я думаю, — сказала она Сильвии, — вы проявляете слишком много любопытства к моим личным делам, мисс Мартин. Конечно, если на то есть уважительная причина… — Она замолчала и едва заметно пожала плечами.
  Сильвия посмотрела на Селби, потом глубоко вздохнула и передвинулась на край кресла.
  — Послушайте, мисс Эйерс, — сказала она. — Буду с вами откровенной. Это — Дуглас Селби, прокурор округа Мэдисон. Я работаю там в одной из местных газет.
  На мгновение в глазах Кармен Эйерс мелькнуло какое-то непонятное выражение. Затем на ее лицо снова легка маска спокойствия и равнодушия.
  Она прекрасно владела своим голосом, и в нем нее было ни следа удивления, когда она спокойно сказала:
  — В самом деле?
  — Я не знаю, читали ли вы в газетах о Джоне Берке, который был найден мертвым… убитым?
  — Не помню, — сказала Кармен Эйерс.
  — У нас есть основание думать, — продолжала Сильвия, — что человек, которого мы знали как Джона Берка, и человек, известный вам как Эллисон Браун, — одно и то же лицо.
  — Вы сказали «убитым»? — спросила Кармен.
  Сильвия кивнула.
  — А вы из газеты?
  — Да.
  Кармен Эйерс перевела взгляд на Дуга Селби.
  — Это официальный визит? — спросила она.
  — Я пришел к вам, чтобы получить информацию, которая, я надеюсь, поможет нам раскрыть преступление, — ответил Селби.
  — Мне жаль, мистер Селби, — вежливо, без всяких эмоций, но вполне решительно произнесла Кармен, — у меня нет информации, которая хоть сколько-нибудь помогла бы вам.
  Сильвия быстро вмешалась в разговор:
  — О, она у вас есть, мисс Эйерс! Чрезвычайно важным моментом в деле стало опознание убитого. При жизни у Джона Берка были маленькие усики, он носил очки с толстыми стеклами. Однако на мертвеце не оказалось ни очков, ни усов. Поэтому… ну, люди расходятся во мнениях при опознании.
  — А разве нельзя надеть снова очки и приставить фальшивые усы?
  — К сожалению, — сказал Селби, — тело кремировали. Оно было предано кремации прежде, чем мы заподозрили, что дело нечисто. Однако у меня есть несколько фотографий и…
  — Нет, нет, Дуг, — снова вмешалась Сильвия, — пока не нужно. — Она обратилась к Кармен Эйерс: — Буду с вами откровенной, мисс Эйерс, и расскажу вам, как случайно узнала о вас и почему приехала сюда. Мистер Селби — мой близкий друг. Очень многое для него зависит от опознания тела. Может быть, вся его карьера. Сложилась ситуация, которую я не могу объяснить. Я говорю обо всем просто для того, чтобы вы поняли, насколько это важно.
  Шериф и окружной прокурор пытались идентифицировать тело убитого как тело Берка, опрашивая друзей и знакомых Берка. Я случайно узнала, что Берк приезжал сюда под именем Эллисона Брауна и был клиентом фирмы «Милтерн и Милтерн». Я начала с того, что попыталась выяснить о нем все, что можно.
  Одна из служащих сказала, что в конторе существует железное правило, запрещающее девушкам, работающим в фирме, заводить личные контакты с мужчинами — клиентами фирмы. Она сказала, что вы нарушили это правило, часто бывая в обществе мистера Брауна.
  Альфред Милтерн обнаружил это и уволил вас.
  — Да? — сказала Кармен Эйерс, подняв брови.
  Селби хотел было заговорить, но Сильвия сделала ему знак молчать.
  — Мне сообщили, — продолжала она, — что вы часто встречались… Я… я знаю, что вы были на пляже в Энсенаде и…
  Кармен Эйерс перебила ее:
  — Я полагаю, вы сказали все, что хотели, мисс Мартин… вероятно, даже лишнее. Мне нечем вам помочь.
  Жаль, что вы сочли необходимым поддерживать сплетни, беседуя с девушками, которые когда-то были моими коллегами по службе.
  — О, пожалуйста, поймите меня! — взмолилась Сильвия. — Это так важно! Это так много значит! Личность убитого никак не удается установить. Одни говорят, что убитый — Берк, другие — что это не он. У окружного прокурора нелегкая задача — ему нужно доказать, что совершено убийство, но для этого он должен опознать тело. Дуг Селби мог бы привлечь сотню свидетелей, которые подтвердили бы, что погибший — Берк, но если защита найдет хоть одного надежного свидетеля, который скажет, что это не Берк, суд поверит этому одному свидетелю или решит, что раз есть основания для сомнения, то…
  — Почему вы сваливаете свои заботы на меня? — спросила Кармен Эйерс с неожиданной вспышкой гнева.
  — Потому, — сказала Сильвия Мартин, — что вы были вместе на пляже в Энсенаде, когда… когда Альфред Милтерн случайно вас увидел.
  Кармен сказала с горечью:
  — И Альфред Милтерн даже не дал мне возможности объясниться. Он сделал вид, что не узнал меня. На следующий день меня вызвали на ковер, и я была уволена. Не думайте, что у Альфреда Милтерна хватило духу сделать это самому. Он поручил все миссис Уейт, которая ведает персоналом. Она вызвала меня и вручила чек на сумму двухнедельного заработка вместо предупреждения об увольнении за две недели. Затем выгнала меня из конторы, словно я прокаженная. У нее было такое лицо, как будто она сосала очень кислый лимон.
  — Но, послушайте, — продолжала упрашивать Сильвия Мартин, — я хочу, чтобы вы поняли, чего я добиваюсь. Преступник, который убил Джона Берка, перехитрил следствие, он отделался от тела прежде, чем оно было опознано. Ему нетрудно было это сделать, потому что смерть казалась случайной, а погибший вроде бы был опознан родственником. Все выглядело так, будто какого-то бродягу сбил с железнодорожной эстакады проходивший поезд. Естественно, тщательного осмотра тела не было, есть лишь одна вещь, которую случайно заметил коронер. На спине, как раз под левой лопаткой, он заметил маленькую черную родинку грушевидной формы. Ну, мы и подумали… то есть… О, разве вы не понимаете, как много это значит для нас?
  — Понятно, — сказала Кармен Эйерс. — Я иду на свидетельскую скамью, поднимаю правую руку и говорю, что я знала Джона Берка, что у него была грушевидная родинка на спине под левой лопаткой. Защитник встает и начинает издеваться надо мной перед лицом присяжных, спрашивая, а знала ли я, что джентльмен, о котором идет речь, был женат, сколько раз мы с ним встречались, всегда ли я встречаюсь с женатыми — словом, позорит меня, как может. Нет, благодарю вас. Я сыта по горло Эллисоном Брауном. Я серьезно относилась к нему, думала, и он относится ко мне так же. Попробуйте-ка заставить суд или хотя бы Альфреда Милтерна поверить в это.
  В голосе Сильвии звучало разочарование:
  — О, мне очень жаль. Я думала… надеялась… Послушайте, мисс Эйерс, эта родинка — единственное средство для опознания, которое мы имеем…
  Кармен смотрела на нее чуть насмешливо поверх кончика своей папиросы.
  — Понимаю, — сказала она, — вы ожидали увидеть женщину легкого поведения, репутацией которой можно швыряться по залу суда, как футбольным мячом, так?
  Сильвия тихо проговорила:
  — Я надеялась, что вы будете заинтересованы в том, чтобы найти правду. Мы можем доказать, что Джон Берк и Эллисон Браун — одно и то же лицо… В конце концов, речь идет об убийстве. За убийство арестован один человек. Если он виновен, вы ведь не захотите, чтобы он ушел от наказания? Я надеялась, что вы, по крайней мере… по крайней мере, скажете правду.
  Кармен Эйерс стряхнул пепел.
  — Вот что, — сказала она. — Мне жаль, что мое естественное нежелание быть лишенной последних остатков моего честного имени стоит на пути карьеры мистера Селби, но, очевидно, это так. Эллисон Браун — закрытая глава в моей жизни. Я встречаюсь теперь с молодым человеком, я уверена — честным и порядочным. Не думаю, что ему будет приятно прочитать в газете историю любви Эллисона Брауна. Очень жаль, что вам пришлось предпринять такую дальнюю поездку. Не хочу вас больше задерживать.
  Она погасила папиросу, встала с кресла и двинулась к двери.
  Сильвия, стараясь сдержать слезы, пошла за ней.
  Селби подошел к Кармен Эйерс и протянул руку.
  — Извините нас за беспокойство. Естественно, мне жаль, что вы не можете помочь нам, но я понимаю вашу позицию и не хочу вовлекать вас в неприятную историю. Спокойной ночи.
  Кармен взяла его руку, посмотрела ему в глаза, заколебалась, взглянула на дверь и сказала:
  — Подождите минутку. Давайте вернемся и выпьем.
  Мне нужно немного подумать.
  В глазах Сильвии появилась слабая надежда.
  Кармен Эйерс пригласила:
  — Садитесь. Располагайтесь поудобнее, у меня в кухне есть шотландское виски. Хорошее, но всего лишь шотландское. Как вы будете пить? Со льдом и водой или в чистом виде? Но не говорите вдвоем.
  — Половина на половину, — сказала Сильвия.
  — Чистого, — попросил Селби, но добавил с усмешкой: — Плесните лишь на донышко.
  Кармен была уже у кухонной двери, но она оглянулась и бросила на него презрительный взгляд:
  — Слишком чисты и неподкупны, чтобы выпить, мистер Селби?
  Селби выдержал ее взгляд.
  — Нет, просто осторожен. Опасаюсь, как бы мои политические противники, узнав, что здесь происходит, не изобразили бы это в местной газете как пьяную оргию.
  Ее взгляд смягчился, и она улыбнулась.
  — Благодарю за намек. Я думаю, что и мне в моей жизни тоже стоило бы проявлять немного больше благоразумия. Полагаю, и в самом деле лучше, если мы обойдем вас.
  — Я не против, — признался Селби с облегчением.
  — Хорошо, мисс Мартин выпьет со мной за компанию, а я, пока буду готовить напитки, немного подумаю.
  Спустя несколько минут она вернулась с двумя стаканами, вручила один Сильвии, потом посмотрела на Селби и сказала:
  — Вы выиграли.
  У Сильвии вырвался вздох облегчения.
  — Что именно я выиграл? — спросил Селби.
  — Вы выиграли по всей линии. Я знала Эллисона Брауна очень хорошо. У него была родинка на спине, черная, чуть ниже левой лопатки.
  Селби едва мог скрыть волнение.
  — Вы уверены? Вы…
  — Конечно, я уверена.
  Селби открыл портфель.
  — Это будет не так-то просто, мисс Эйерс. Вам нужно помнить, что я показываю фотографию мертвого и…
  — Давайте. — Она протянула руку. — Мне приходилось видеть мертвых.
  — И у меня есть основания полагать, что это фотография вашего друга, — закончил он.
  — Дайте ее сюда, — спокойно повторила она.
  Селби протянул ей три фотографии. Она тщательно просмотрела их все, одну за другой, затем спокойно кивнула и сказала:
  — Это Эллисон. Усы сбриты, и, конечно, есть некоторые изменения в положении челюсти, вызванные смертью. Но это Эллисон Браун.
  — Вы абсолютно уверены? — спросил Селби.
  — Вполне уверена, и если у этого человека была грушевидная черная родинка под левой лопаткой, то я абсолютно уверена.
  Селби не мог сдержать волнения, когда сказал:
  — Это должно изменить ход дела, мисс Эйерс… Это… это много значит для меня.
  — Для меня это тоже много значит…
  Селби положил снимки обратно в портфель, посмотрел на нее, а затем медленно и задумчиво произнес:
  — Клянусь Богом, вы правы.
  — Спасибо, — сказала Кармен.
  В течение нескольких секунд Селби, нахмурившись, в молчаливой задумчивости смотрел на ковер.
  — Послушайте, — заговорил он наконец, — я попытаюсь оставить вас в стороне. Думаю, мне это удастся.
  — Еще раз спасибо.
  Селби продолжил:
  — Его вдова задержана как важный свидетель. При ней ребенок. Она, конечно, знает о родинке. Я мог бы поставить ее на свидетельское место и прямо задать вопрос. Но если она станет отрицать, что у него была такая родинка, я окажусь в ужасном положении. Я не могу подвергать сомнению ее показания, потому что она — мой собственный свидетель. Я ставлю себя под удар с точки зрения закона. И у меня нет никого, кто поставил бы под сомнение ее свидетельство. Но теперь, если бы я мог воспользоваться вашими показаниями, я бы откровенно сказал ей, что у меня есть свидетель, которого я пока не вызываю, но, если она солжет относительно такого важного пункта, ее обвинят в клятвопреступлении. Я думаю, этого будет достаточно для установления личности убитого.
  — И тогда мне не придется идти на свидетельское место?
  — В этом случае — нет, — подтвердил Селби.
  Кармен обратилась к Сильвии:
  — Но вы представляете газету, мисс Мартин?
  — Газета не скандальный листок. У меня нет слов, чтобы выразить, как много вы сделали для нас, в особенности для мистера Селби. Можете рассчитывать на меня. Я не пророню ни слова, если только вас не вызовут в качестве свидетеля, и, держу пари, если Дуг Селби говорит, что без крайней нужды не вызовет вас на свидетельское место, то он перевернет небо и землю, чтобы так и случилось, — сказала Сильвия уверенно.
  Секунду или около того Кармен Эйерс задумчиво созерцала стакан, который держала в руке, потом, облегченно вздохнув, медленно заговорила:
  — Я очень переживала из-за Эллисона Брауна. Естественно, я не подозревала, что он Джон Берк, и не знала, что он женат. В конторе действительно было такое правило, что мы ни в коем случае не должны были встречаться с нашими клиентами. Эллисон Браун поймал меня днем в одну из суббот, когда я была в очень подавленном настроении. Не знаю, было ли это намеренно или он просто обедал в том же ресторане, где бывала и я по субботам. Я думаю, что он следил за мной. Как бы то ни было, мы познакомились. Он был остроумен, весел, сказал, что ему хотелось бы как-то убить субботний день, и предложил поехать на пляж.
  Было чертовски жарко. Из пустыни дул восточный ветер. Делать мне было нечего и идти некуда. Я всегда возмущалась этим правилом нашей конторы. Ведь я отдавала ей все свои силы, и какое она имела право распоряжаться моей личной жизнью?
  Во всяком случае, мы отправились на пляж. Не помню, тогда же или чуть позже я заметила, что его машина зарегистрирована на имя Джона Берка в Лас-Алидасе. Помню, что спросила его об этом. Он сказал, что Берк — его свояк, но попросил меня не говорить об этом в конторе. Естественно, я и не говорила.
  Эллисон был очень энергичным — то есть я имею в виду, что он ускорял события. Не успела я оглянуться, как мы стали часто встречаться: обеды, шоу, танцы. Он, казалось, увлекался все больше и больше и, наконец, признался мне, что женат, но его жена имеет предварительное решение о разводе, которое вступит в силу приблизительно через три месяца; что хочет жениться на мне, как только будет получено окончательное постановление. Я не сказала сразу «да», потому что не была уверена, что до такой степени увлечена им. Я сказала, что подумаю. Очевидно, у него было достаточно денег, чтобы содержать меня. Он сказал, что мы проведем медовый месяц в Европе, а когда вернемся, он займется делами. Сказал, что развод сломал его, он на время оставил крупные дела и просто убивал время, занимаясь мелкими сделками. Он говорил, что потерял веру в женщин, но я все изменила… О, почему так бывает, что женщина, которая старается быть честной и относиться к жизни серьезно, встречает подобных людей, тогда как другая женщина, которая ищет только выгоду, легко встречает порядочного человека и выходит за него замуж?..
  — Вы когда-нибудь спрашивали о его делах, его вкладах или о его знакомствах? — спросил Селби.
  — Нет. То есть я задала несколько вопросов, когда мы только познакомились. Он сказал, что когданибудькогда-нибудь расскажет мне всю свою историю, но что это слишком неприятная тема, чтобы поднимать ее прямо сейчас. Он сказал, что его свояк, Джон Берк, большая шишка, что он где-то в Мексике и что он оставил ему свою машину.
  — Вы не поняли, Джон Берк — брат его жены или муж сестры? — спросил Селби.
  — Брат его жены. Он сказал, что Джон Берк — хороший парень, что он знает, насколько испорчена его сестра, и что вся ее семья сочувствовала ему при разводе.
  — Когда прекратились ваши отношения? — спросила Сильвия Матин.
  — Когда меня уволили, — с горечью сказала Кармен Эйерс. — Альфред Милтерн заметил нас на пляже, и на следующий же день я вылетела. Вот тогда-то я и видела Эллисона Брауна… в последний раз. ТогдатоТогда-то и поняла, что ему от меня было нужно — только информация о том, что происходит в конторе, ну и просто разнообразие… А потом случилось одно из тех событий, которые заставляют нас верить в чудеса. Я встретила прекрасного молодого человека, у которого нет больших денег, но есть хорошая работа, есть честолюбие и есть сила воли, я… он еще не сделал мне предложения, но, я думаю, собирается сделать. И никакого медового месяца в Европе. Я буду продолжать работать — вот почему он еще не просил меня выйти замуж, хотя раз или два намекнул на это. Он не хочет, чтобы его жена работала… Но в этом мире не всегда получаешь то, что хочешь. Он надеялся на повышение, но… это не осуществилось. Я думаю, на днях он решит поговорить со мной откровенно. Он ужасно гордый. Ну а когда он поговорит со мной, то увидит, что я совсем не против того, чтобы продолжать работать.
  Это самая разумная вещь.
  — Вам не трудно будет найти другую работу? — спросила Сильвия Мартин.
  — Найду в течение трех дней, — улыбнулась Кармен Эйерс. — Я уже давно поняла, что если я собираюсь зарабатывать себе на жизнь, то должна быть компетентной. Есть много девушек, которые куда энергичнее, чем я, но большинство из них не могут найти работы.
  Я же никогда не была безработной больше месяца. А положение мое таково. У меня больная мать, которую я поддерживаю. Она живет на севере. И постоянно читает газеты, просто обожает их. У меня есть друг, гордый и тонко чувствующий человек. И вот вы вытаскиваете меня на свидетельскую скамью в Мэдисон-Сити, задаете вопросы об Энсенаде, выясняется что-то о предстоящей помолвке — и все это звучит черт знает как.
  Репортеры назовут меня «женщиной для уик-энда» или «девицей для купания», а фотографы будут преследовать меня с камерами, умоляя показать ножку. Словом, вы сами все знаете.
  Селби встал.
  — Мисс Эйерс, — сказал он, — вы честный и прямой человек. Буду с вами так же честен и откровенен.
  Я сделаю все, что в моих силах, чтобы не упоминать вашего имени, и, надеюсь, это мне удастся.
  Крепкие, уверенные пальцы сжали его руку.
  — Благодарю, — сказала Эйерс, — вы все поняли.
  — Мисс Эйерс, не могу выразить, как я вам благодарна, уверяю вас — вы можете положиться на Селби, — взволнованно произнесла Сильвия.
  — Я это уже поняла, — сказала девушка, провожая их в коридор. — Все, что вам нужно сделать, это позвонить мне, когда я вам потребуюсь; не делайте этого без крайней необходимости, но если вы позвоните, я приеду.
  В коридоре, когда дверь за Кармен Эйерс закрылась, Сильвия воскликнула:
  — Не правда ли, она великолепна, Дуг?.. Я начинаю ревновать. Ты ей понравился. Я бы ничего одна не добилась.
  — Я думаю, она поняла, что я буду вести с ней честную игру, — сказал Селби.
  Уже в машине Сильвия спросила:
  — А как тебе это удастся, Дуг?
  Губы Селби плотно сжались.
  — Я иду к Инес Стэплтон.
  Глава 17
  Только лишь в понедельник днем, после выступления обвинителя, Дуг Селби получил возможность поговорить с Инес Стэплтон в ее конторе.
  — Привет, Дуг. — В глазах Инес блеснуло оживление. — Пришел посмотреть, как я работаю?
  Селби кивнул и сказал с улыбкой:
  — Всегда прихожу засвидетельствовать почтение новым адвокатам.
  Инес показала ему свою контору, библиотеку по юриспруденции, сборники и юридические энциклопедии, правовые кодексы и последние тома судебных отчетов.
  — Хорошо иметь много денег, — усмехнулся Селби, с уважением оглядев библиотеку. — Я вспоминаю мою контору, когда я только что открыл практику. У меня были Калифорнийские кодексы, образцы бланков, пишущая машинка и ни одной новой вещи.
  Инес нервно засмеялась.
  — В некотором отношении это действительно кажется несправедливым — подобное использование преимуществ моего положения. Но видишь ли, ты настолько опытнее меня, что приходится что-то предпринимать.
  Располагайся, Дуг.
  Он сел, глядя на нее через красивый письменный стол красного дерева с кожаным бюваром ручной работы и бронзовой подставкой для книг.
  — Подарок от папы, — объяснила она, заметив его взгляд.
  — Классная вещь, — восхитился Селби. — Итак, ты совершенно отрицаешь виновность Лейси? — начал Селби.
  — А что, по-твоему, я должна делать? Объявить его виновным? — спросила она, поднимая брови.
  — Я не знаю, — сказал Селби.
  Инес с усилием сдержалась. Оживление в ее глазах угасало.
  — Мы будем говорить о делах? — спросила она.
  — Да, — ответил Селби.
  Несколько минут она смотрела в окно, затем сказала:
  — Мне следовало бы догадаться, что это деловой визит. Я тебя слушаю, Дуг.
  Селби продолжал:
  — Не знаю, почему ты выбрала право. Одно время думал, для того чтобы просто чем-то заняться. Сейчас я в этом не уверен и все же не знаю, для чего ты это делаешь.
  — Пожалуйста, не лучше ли оставить меня в покое? — попросила она.
  — Но правда, Инес, мне иногда думается, что ты смотришь на свою работу как на игру. Пару раз ты упомянула, что это будет похоже на наши старые теннисные матчи. Совсем не то. Мы играем не мячами, а человеческими жизнями.
  — Хорошо, — вспыхнула она, — пусть так, но я играю по правилам. И мне наплевать, чем я играю. Все, чего я хочу, — чтобы и ты играл по правилам, и пусть побеждает сильнейший.
  — Как раз это я и стараюсь разъяснить, — сказал терпеливо Селби. — Побеждает не лучший игрок, а дело, то есть правосудие, истина.
  — Глупости! — бушевала она. — Ты веришь, что закон совершенен? Разве ты никогда не думал, что закон несправедлив и в отношении политики, и в отношении прав личности, и когда речь идет о мошенничестве, и…
  Он прервал ее:
  — Я говорю об абстрактных принципах законности.
  — Тогда боюсь, что тебе придется назвать меня реалисткой.
  — Очень хорошо. Буду называть тебя реалисткой, — сказал Селби. — Так вот, я приехал сюда, чтобы честно предупредить: тебе придется играть по правилам.
  — Что ты хочешь этим сказать, Дуг?
  — А вот что. Если ты пойдешь кратчайшим путем, невзирая на этику, ты пожалеешь, и сильно пожалеешь.
  Если твои клиенты собираются поступить так же, они тоже ошибаются. Ты хочешь выступить в суде и перехитрить меня. Прекрасно. Но если ты сделаешь это, ты перехитришь не меня — правосудие. И я не позволю тебе совершить это. Ты думаешь, что можно запутать дело, подвергнув сомнению личность умершего. Хочу заверить тебя, что могу доказать абсолютно точно: погибший человек — Джон Берк. Пожалуйста, помни об этом. Миссис Берк уже заявила, что это труп ее мужа.
  Есть у нас и еще один способ идентификации тела.
  Одним из моих первых свидетелей будет миссис Берк.
  Я спрошу ее, узнала ли она тело своего мужа. Если она скажет «нет», я начну задавать ей уточняющие вопросы. Если она будет говорить правду, то ей придется согласиться, что погибший — ее муж. Если она солжет, то совершит клятвопреступление.
  Инес серьезно сказала:
  — Благодарю за предупреждение, Дуг.
  — Намерена ли ты отрицать, — спросил Селби, — что это было тело Джона Берка?
  — Нет… И, Дуг, пожалуйста, не приходи на суд. Если ты придешь…
  — Ты собираешься позволить миссис Берк отказаться от первоначальных показаний? — прервал он ее.
  — Я не собираюсь позволять ей утверждать или отрицать что-либо. Она задержана, как важный свидетель.
  Ты, вероятно, имел право так поступить. Мне это кажется несправедливым. Вызывай ее, если нужно, но…
  Дуг, если ты… я предупреждаю тебя… Нет, я сказала достаточно. Ты и я — мы оба понимаем друг друга. Мы соперники…
  Селби взял шляпу.
  — Я понимаю, почему ты добиваешься немедленного суда, — сказал он. — Если человек был оправдан, он не может быть снова привлечен к суду за то же самое преступление, какие бы новые доказательства ни были обнаружены. Ты думаешь, что сейчас у нас недостаточно улик, чтобы осудить Лейси, и что Большое жюри вынесло преждевременное решение, обвиняя его в убийстве. Ты думаешь, что сможешь оправдать его, а после того, как я найду дополнительные улики, ты просто посмеешься надо мной.
  Инес не обратила внимания на его слова. Она сказала:
  — Если вы освободите миссис Берк и ее дочь, мы договоримся о разумной отсрочке, в противном случае мы будем настаивать на немедленном суде.
  Селби пошел к двери.
  — Валяйте, настаивайте, — сказал он. — Но помни, я тебя предупредил.
  — И ты помни, я тоже предупредила тебя, и… Дуг…
  — Да? — спросил он.
  Инес отвела взгляд.
  — Дуг, почему бы тебе не навестить меня когда-нибудь?.. Просто так, без всяких предупреждений и угроз?
  Прямо глядя ей в лицо, он ответил:
  — Я навещу тебя после того, как закончится дело.
  Он шагнул в коридор, и дверь за ним захлопнулась.
  
  За два дня до суда газета «Блейд» объявила, что будет пользоваться услугами Сэма Роупера в качестве комментатора по делу об убийстве. Газета обращала внимание своих читателей на то, что, когда она говорит о суде «по делу об убийстве», она подразумевает обвинение против Джеймса Лейси. Другого процесса в ближайшее время не намечается. Убийцы Оливера Бинелла оказались слишком сообразительными для шерифа, у которого, каким бы хорошим наездником или хозяином ранчо он ни был, мало опыта, чтобы бороться с профессиональными преступниками, несомненно осуществившими ограбление Первого национального банка и убившими его президента.
  Быстро развивающиеся события завершились в тот день, когда Дуг Селби вошел в здание суда, сел, отделенный от Инес Стэплтон всего несколькими футами, и в ответ на заявление, что истец, народ Калифорнии, выступает против обвиняемого Джеймса Лейси, услышал ее слова:
  — К защите готова.
  Присяжных собрали быстро — обычное дело. Инес Стэплтон вела себя спокойно, отчужденно и беспристрастно. Вопросов задавала мало. Сначала она была явно смущена, но вскоре ее неуверенность прошла, голос зазвучал ровно, с умелыми модуляциями, говорила она негромко, но ее было слышно в самых дальних углах зала. Сразу стало очевидно, что у нее голос прирожденного оратора и соответствующие ее положению манеры.
  Селби занял позицию справедливого, но решительного обвинителя, требуя лишь должного ведения суда.
  Будущие присяжные старались изо всех сил доказать свою компетентность. В результате состав суда присяжных был утвержден к полудню, и потом объявили перерыв до двух часов.
  Селби завтракал с Сильвией Мартин.
  — Следи за ней, Дуг, — предупредила Сильвия. — Я мало понимаю в юриспруденции, но знаю кое-что о женщинах. У нее есть в запасе какой-то заряд. Что-то вроде юридического динамита. Я боюсь за тебя.
  — Ничего не случится, — заверил ее Селби. — Я не сомневаюсь в своей позиции. Это дело не имеет математически точного решения, но оно будет вынесено на суд присяжных, и уже им придется его решать.
  — Нет, нет, Дуг, — сказала она, наклоняясь к нему через стол. — Ты должен выиграть. Ты просто должен победить. Ты не можешь допустить, чтобы присяжные вынесли оправдательный приговор.
  Глаза Селби потемнели.
  — Ты забывашьзабываешь, Сильвия, что борьба идет не между Инес и мной. Это дело об убийстве. Большое жюри обвинило человека. Я не уверен, что выступлю против него на этой стадии процесса. Однако моя обязанность — представлять обвинение, и я буду делать все, что в моих силах. Если суд присяжных сочтет, что улики доказывают его виновность, я хочу, чтобы его осудили. Если присяжные сочтут, что улики недостаточны для осуждения, я хочу, чтобы его освободили.
  Сильвия Мартин не стала спорить, но ее молчание красноречиво показывало, что она с ним не согласна.
  Точно в два часа Селби сделал вступительное заявление суду и вызвал своего первого свидетеля — Гарри Перкинса.
  В зале царило напряжение. Перкинс рассказал об обнаружении тела, опознании его предполагаемым братом в Финиксе, о телефонном разговоре, получении денег, расследовании и кремации тела. Он сказал также, что труп фотографировали следователи с Южной Тихоокеанской дороги. Селби предъявил фотографии для опознания. Инес отказалась от перекрестного допроса.
  Один из следователей Тихоокеанской дороги подтвердил, что принял сообщения о том, что какой-то человек был сбит поездом. Согласно заведенному порядку он прибыл на место происшествия, расспросил обо всем и сфотографировал тело. Он поглядел на фотографии, которые были уже опознаны коронером, и подтвердил, что они сделаны с его негативов. Селби представил их как материал следствия.
  И снова перекрестного допроса не было.
  Селби вызвал шерифа Брэндона, тот показал, что были взяты отпечатки пальцев погибшего, и представил их в качестве улики.
  Это вызвало громкий шепот в зале суда, однако молоток председателя быстро восстановил тишину.
  Затем Селби громко объявил:
  — Я вызываю в качестве моего следующего свидетеля миссис Джон Берк.
  Она вышла гордо и держалась уверенно. Когда она подняла руку, чтобы произнести клятву, служащий суда смущенно задвигался под ее горящим взглядом и даже забыл попросить ее снять красные перчатки.
  — Миссис Берк, — сказал Селби, — я вызываю вас как свидетельницу от лица обвинения. Я вполне понимаю ваши чувства, однако в настоящий момент вы не обвиняетесь в преступлении. Вы задержаны, как важный свидетель. Я буду задавать вам вопросы и предупреждаю: жду правдивых ответов. Я покажу вам фотографии тела, которые были ранее предъявлены как улики, и спрошу вас, узнаете ли вы на них вашего мужа, как вы это сделали, когда увидели их впервые в доме Джеймса Лейси в Туксоне.
  Инес уже была на ногах.
  — Одну минутку, ваша честь. Я возражаю против того, чтобы свидетельница давала какие-либо показания по этому делу.
  Судья поднял брови.
  — На каком основании? — спросил он.
  — На том основании, что, согласно статье тысяча триста двадцать два Уголовного кодекса, ни муж, ни жена не могут быть свидетелями за или против друг друга в уголовном деле или процессе, сторонами которого один или оба они являются, за исключением лишь тех случаев, когда есть согласие обеих сторон.
  — Но вы, конечно, не оспариваете, — сказал судья, — что миссис Берк не жена мистера Лейси, ответчика на процессе? Хотя прямых указаний по этому пункту не было представлено, я уверен, что существуют доказательства, подтверждающие, что она должным образом вышла замуж за Берка. Это, я полагаю, является частью доказательств обвинения, не так ли, мистер Селби?
  Селби кивнул.
  Инес Стэплтон спокойно сказала:
  — Я думаю, ваша честь, вы не совсем поняли меня.
  Свидетельница была когда-то замужем за обвиняемым.
  Развод был разрешен. Дело однако в том, что Джеймс Лейси не получал судебного извещения о бракоразводном процессе. Впоследствии, по настоянию самой истицы, сумевшей доказать, что ее муж не был извещен о процессе, дело о разводе было прекращено. Это произошло в тот день, когда обвиняемый был задержан в Альбукерке. Поэтому свидетельница до сих пор является женой обвиняемого Джеймса Лейси и, как таковая, не может свидетельствовать за или против ответчика без его на то согласия.
  Селби встал, стараясь сохранить самообладание, сознавая, что позади него в переполненном зале суда зрители беспокойно задвигались, устремив на него взгляды.
  — Ваша честь, — начал он. — Все это совершенно неожиданно. Адвокат не нашел нужным сообщить мне об этом, не сообщил также и свидетель. Поскольку возражение сделано адвокатом ответчика, могу я попросить, чтобы адвокат перешел к доказательству изложенного пункта?
  И Селби сел, яростно взглянув на часы: если ему удастся затянуть обсуждение до пяти часов, то заседание будет перенесено на следующий день.
  Инес была во всеоружии. Спокойно, со знанием дела она предъявила заверенные копии записей, засвидетельствованные должным образом. Судья принял их как доказательство, сосредоточенно изучал несколько минут и передал Селби без всяких замечаний.
  Когда Селби прочитал их, судья сказал:
  — Очевидно, доказательства вполне убедительны.
  Ввиду отсутствия контр-документов со стороны обвинения суд вынужден вынести решение, что, поскольку свидетельница является женой подзащитного, она неправомочна свидетельствовать в данном деле, если нет на то согласия подзащитного, а, как я понимаю, такого согласия не предвидится.
  — Нет, ваша честь, — подтвердила Инес Стэплтон, — согласия нет. Желание подзащитного — уберечь женщину, которую он любит, от неприятной огласки, связанной с данным делом.
  Селби вскочил на ноги.
  — Ваша честь, — крикнул он, — я протестую! Защитник должен ограничиться сообщением, что согласие не было дано. Сейчас не время пытаться повлиять на присяжных каким-либо заявлением о предполагаемых мотивах обвиняемого. Если они будут учтены, мы готовы утверждать, что обвиняемый далек от желания уберечь любимую женщину от втягивания в судебный процесс, а пытается спрятаться за ее юбками. С его стороны это просто попытка…
  Судья прервал Селби:
  — Достаточно, господин окружной прокурор. Суд склонен согласиться с вами: мотивы ответчика не должны учитываться присяжными. Таким образом, присяжные будут игнорировать любые заявления, сделанные защитником относительно мотивов ответчика, а также любое заявление окружного прокурора относительно его интерпретации мотивов ответчика. Вы можете покинуть свидетельское место, миссис Берк… э… миссис Лейси, а вы, господин окружной прокурор, вызывайте следующего свидетеля.
  Селби, стараясь выиграть время, вызвал двух свидетелей из Лас-Алидаса, которые опознали по фотографии убитого, заявив, что это Джон Берк. Эти свидетели, чувствуя, что возникает спор о личности убитого, проявили теперь, как и следовало ожидать, несколько меньшую твердость в своих заявлениях, сделанных под присягой, чем в своих показаниях, данных ранее Селби. Под ловким перекрестным допросом Инес Стэплтон они признали, что это было в основном их личное мнение и, наконец, что это всего-навсего их догадка!
  Селби понял, что иного выхода нет и ему придется вызвать Кармен Эйерс. Но чтобы сделать это, необходимо сначала обосновать вызов и показать, что Эллисон Браун, который вел дела с фирмой «Милтерн и Милтерн», и был Джоном Берком.
  Не очень охотно он начал разрабатывать эту линию и вызвал на свидетельское место Марка Крэнделла.
  Крэнделл вышел вперед и принял присягу. Он показал, что знал Джона Берка при жизни, что видел Джона Берка в Лос-Анджелесе в маклерской конторе «Милтерн и Милтерн», что тогда ему сказали, что имя этого человека — Эллисон Браун. Он не мог ошибиться, так как знаком с Берком много лет, и он узнал и Берка, и его голбсголос. Он взял снимки, которые Селби передал ему, и, не колеблясь, признал их как фотографии Джона Берка.
  Его сдержанность и спокойный вид вселили уверенность и в зрителей, и в присяжных. Селби чувствовал, что люди верят ему, и пожалел, что не догадался вызвать Крэнделла первым, с тем чтобы его свидетельство укрепило других свидетелей в их показаниях.
  И Инес тоже поняла, что положительное опознание Берка этим человеком имело вес в глазах присяжных.
  Она спокойно начала готовиться к жесткому перекрестному допросу.
  Все шло так гладко, что Селби даже удивился, когда услышал ровный голос судьи:
  — По-видимому, пора сделать вечерний перерыв в заседании. Суд намерен поместить присяжных заседателей под охрану шерифа, поскольку рассматривается дело об убийстве и, по мнению суда, интересы правосудия будут лучше соблюдены, если присяжные будут находиться все вместе.
  После этого суд принял присягу от заместителей шерифа, предупредил присяжных заседателей об ответственности и отложил заседание до десяти часов утра.
  Селби вышел из зала суда, чтобы поговорить за закрытыми дверьми с шерифом Брэндоном.
  — Я готов надавать себе пинков за то, что не проверил до конца процесс о разводе. Я выяснил, что документы на развод были поданы и развод был разрешен, но не обратил внимания на то, что случилось потом.
  Вот почему они ездили в Альбукерк. Разрешение на развод было дано там, и Инес Стэплтон спланировала ход с самого начала. Я чувствовал себя беспомощным мальчишкой, затея которого проваливается прямо у него на глазах.
  Шериф сказал:
  — Держись, сынок. Все идет прекрасно… Но, Боже мой, ты видел что-нибудь подобное?! Как Инес держалась! Можно подумать, что она многоопытный адвокат.
  Селби кивнул. Он набил табаком трубку и начал шагать по комнате. Послышался стук в дверь. Брэндон открыл ее.
  В дверном проеме стояла Сильвия с каким-то мужчиной в комбинезоне, кожаной куртке и в заляпанной маслом шляпе. Ее глаза были широко раскрыты от возбуждения.
  — Шериф, — сказала она, — это Брэнтли Доэйн. Он знает кое-что о деле. Я хочу, чтобы он все рассказал вам сам, своими словами.
  Человек застенчиво протянул руку, которая потонула в крепком пожатии шерифа.
  — А это Дуглас Селби, наш окружной прокурор, — сказала Сильвия.
  Доэйн неловко наклонил голову и не сделал попытки поздороваться за руку.
  — Садитесь! — сказала Сильвия, закрыв дверь ногой. — Ну, мистер Доэйн, я хочу, чтобы вы рассказали все шерифу и окружному прокурору.
  Избегая смотреть им в глаза и явно чувствуя себя не в своей тарелке, Доэйн сел на стул с прямой спинкой.
  — Начинайте, — поторопила его Сильвия.
  — Я ничего не знаю, — сказал Доэйн.
  Сильвия выразительно посмотрела на Селби.
  — Он много знает, Дуг. Он водитель джипа с крытым верхом. Он фактически видел, как было совершено убийство.
  — Нет, я не видел, — вмешался Доэйн, занимая оборонительную позицию.
  Сильвия быстро продолжала:
  — Он рассказал кое-что официантке в придорожном кафе, в котором обычно собираются водители грузовиков. Я с ней подружилась, и она проболталась мне.
  Но он не хотел говорить со мной, и я его притащила сюда.
  Доэйн поднял глаза, встретил твердый, изучающий взгляд шерифа и отвернулся.
  Селби подтащил свой стул поближе к Доэйну.
  — Закуривайте, Доэйн, — сказал он, протягивая ему пачку сигарет.
  Доэйн потянулся было за сигаретой, но тут же отдернул руку.
  — У вас она последняя.
  — Все в порядке, — сказал Селби, — берите ее. Я курю их только во время перерыва, когда нахожусь в суде. Но когда у меня есть время покурить в свое удовольствие, я пользуюсь трубкой.
  Доэйн взял последнюю оставшуюся сигарету, скомкал пачку и бросил в мусорную корзину. Селби чиркнул спичкой и дал ему прикурить.
  — Водить фургон, должно быть, чертовски нелегко, — сказал Селби сочувственно.
  — Я бы сказал, очень нелегко, — согласился Доэйн.
  — Вы проводите много времени в пути, не так ли?
  Доэйн глубоко затянулся и поднял глаза.
  — Я бы сказал, что много. Постоянным водителям грузовиков тоже приходится тяжеловато, но они, по крайней мере, могут поспать. Мы, временные водители, гнем спину на большие компании и должны мириться с любыми условиями. Единственный способ заработать на жизнь — это все время, милю за милей, гнать старый фургон. Просто адская работа.
  — Часто проезжаете по здешним местам? — спросил Селби.
  — Да. Я вожу апельсины, мотаюсь туда и сюда из Империал-Веллей в Лос-Анджелес.
  — И в основном это ночные поездки?
  — Ага. Грузишься днем. Потом получаешь накладную и шпаришь по шоссе в Лос-Анджелес, разгружаешься, получаешь расписку, гонишь обратно всю ночь, а на следующее утро берешь другой груз.
  — В ночь убийства, — продолжал Селби, — вы возвращались назад, в Империал-Веллей?
  — Нет. Я ехал в Лос-Анджелес с грузом.
  — Довольно холодная была ночь, правда?
  — Здорово холодная, скажу я вам. Мне так хотелось спать, что я едва мог держать глаза открытыми.
  — Что вы в таких случаях делаете? — спросил Селби. — Останавливаетесь у края дороги и чуточку отдыхаете?
  — Иногда. А иногда я подбираю кого-нибудь и выясняю, умеет ли он вести машину. Если умеет, отдаю ему баранку и смотрю, хорошо ли он водит. Если он хороший водитель, я начинаю дремать и засыпаю. Ну конечно, я знаю, что не должен этого делать. Считается, что у водителя грузовика имеется специальное разрешение… Но не будете же вы винить парня за то, что он как-то выходит из трудного положения, если ему надо зарабатывать себе на жизнь.
  Селби сочувственно кивнул и спустя минуту сказал:
  — Итак, в ту ночь вы подобрали попутчика?
  — Нет, я его не подбирал.
  — Почему? — спросил Селби.
  — У меня не было такой возможности.
  — Расскажите мне обо всем.
  — Хорошо, — согласился Доэйн. — Я не хочу, чтобы вы, парни, затаили что-то против меня. Мне нечего было бы сказать в свое оправдание — во всяком случае, очень мало. Но я не хочу лезть в петлю.
  — Продолжайте, — успокоил его Селби. — Вы среди друзей.
  Доэйн стал более разговорчив.
  — Ну так вот. Я не спал почти сорок восемь часов.
  Мне нужно было доставить груз в Лос-Анджелес и вернуться за следующей партией. Стоял адский холод. Не знаю, сколько было времени. Думаю, я был вроде как под хмельком. Я остановился и выпил черного кофе, потом некоторое время ехал, потом снова останавливался и еще пил кофе. Ну, мимо меня пронеслась машина… Я бы не обратил на это внимания, но машина обогнала меня на пару сотен ярдов и остановилась. Из машины вышел бродяга — по крайней мере, у него был такой вид и узел с одеялами… Он стоял и разговаривал с человеком, который вел машину. Когда я проезжал мимо, эти два парня пожимали друг другу руки. Вид у бродяги был как будто надежный, и я сбавил ход, думая, что он махнет мне рукой, чтобы я остановился, но он этого не сделал, и я поехал дальше.
  Минуту-другую спустя тронулась и та машина. У нас, водителей грузовиков, есть боковые зеркала, чтобы видеть, что там делается сзади, и я увидел — огни фар снова переместились в центр дороги, а затем машина на большой скорости прошла мимо меня. Я выглянул, чтобы посмотреть, не сидит ли бродяга с тем водителем, но его не было, за рулем сидел только один человек.
  Ну, я решил, что бродягу подвезли часть пути, а потом эта важная птица высадила его, поэтому через пару сотен ярдов я остановил свой грузовик и стал поджидать, когда подойдет тот бродяга. А потом я увидел, что та машина впереди меня затормозила и сделала разворот. И тут-то началось — машина рванула и понеслась как дьявол. Я заметил, что у нее номерной знак Аризоны и что это большой «кадиллак». Машина промчалась мимо меня в направлении Лас-Алидаса. Затем вдруг метнулась в сторону, затормозила, огни фар потухли, и я услышала что-то похожее на звук удара. Я продолжал ждать, говоря себе: «Интересно, сшиб он того бродягу или снова сажает его в машину».
  Не знаю точно, но, похоже, я на минутку задремал, потому что вдруг увидел, как огни на той машине снова зажглись и она покатила прочь. Ну, дорога там широкая, и я развернулся. Я знал, мне нужно, чтобы кто-нибудь сменил меня на одну-две мили. Поэтому я поехал обратно, но бродяга как сквозь землю провалился. Я впал в ярость и проклинал себя за то, что вернулся. Потом развернулся и снова отправился в Лос-Анджелес. Но бродяги я не видел. Миль через десять я подсадил «проголосовавшего», и он некоторое время вел машину, ну а потом я поехал сам.
  Значит, бродяга исчез? — спросил Селби.
  — Да. Но что мне показалось странным, когда я разворачивался во второй раз, так это следы шин того парня там, где он нажал на тормоза. Я остановил машину и увидел пятно на мостовой, похожее на кровь, но странное дело, пятно было не на том месте, где парень нажал на тормоза, и не после него, а до него…
  Я понимаю, мне бы следовало сообщить об этом, но вы же знаете, как обычно бывает. Человек сообщает о происшествии, а полиция говорит ему, что он должен давать показания на следствии, и заставляет его присутствовать там, не считаясь с его работой, и он теряет, может быть, пару ездок и ни гроша за это не получает.
  В конце концов я решил, что парень с машиной сообщит об этом… а может, он сам поднял того бродягу и отвез в больницу.
  И вот сегодня, когда я там проезжал, я остановился у своего любимого ресторана и рассказал официантке, что этой ночью на дороге был убит бродяга и как это произошло. Она ответила, что никаких несчастных, случаев на дороге не было, но какого-то бродягу сбил поезд. Ну, я очень удивился и сказал: «Черта с два он был сбит поездом. Какой-то парень наехал на него случайно, а потом положил тело у железнодорожного пути, чтобы выглядело так, будто его столкнул поезд».
  Я ничего больше об этом не сказал, и она тоже. Я влез в грузовик и отправился в Лос-Анджелес, а потом, как только я въехал в город, к машине подошла вот эта девушка. Она стала задавать мне вопросы, проследила, чтобы я сдал груз, а потом заставила меня приехать сюда…
  Я не хочу влипать в эту историю и терять время, кто-то же должен заплатить мне!
  Селби постарался, чтобы его голос прозвучал как можно спокойнее:
  — Все в порядке, я вызову вас в суд как свидетеля и лично прослежу, чтобы вам оплатили потерянное время.
  — Когда мне нужно быть в суде? — спросил Доэйн.
  — Завтра утром, в десять часов, — сказал Селби. — Я должен вручить вам повестку, так полагается, чтобы вы смогли получить свои деньги.
  — А вы не собираетесь наседать на меня за то, что я позволяю иногда вести свой грузовик тем, кто не имеет на это надлежащего разрешения?
  Селби успокоил его:
  — Такие дела не по моей части. Я даже не буду спрашивать вас об этом. В конце концов, этот человек и не вел вашу машину; я просто спрошу вас, что вы видели, и это все, что вам нужно рассказать.
  — Ну, большое спасибо, — сказал Доэйн.
  Брэндон вытащил из ящика стола бланк повестки и начал писать.
  — Удалось поспать в последнее время? — спросил Селби.
  — Совсем немножко, я никогда не высыпаюсь, — пожаловался Доэйн.
  — Какой у вас номер лицензии?
  — Он у меня записан вот здесь, — сказала Сильвия, передавая Селби листок бумаги.
  Тот вынул из кармана пять долларов.
  — Ладно, Доэйн, поезжайте в меблированные комнаты «Мэдисон-Сити», возьмите комнату и ложитесь спать. Ни с кем не разговаривайте, никому не рассказывайте, что вы видели и что будете выступать свидетелем. Просто ложитесь спать.
  — А мне оплатят поездку, которую я пропускаю? — спросил Доэйн.
  — Да, мы все уладим, — успокоил его Селби.
  Доэйн вздохнул с облегчением.
  Шериф Брэндон вручил ему повестку о вызове в суд.
  — Теперь послушай. Ты официально вызываешься в суд по этому делу. И ты непременно должен там быть.
  Если придешь — все будет в порядке. Если нет — схлопочешь кучу неприятностей. Понимаешь?
  — Конечно, — ответил Доэйн. — Я знаю закон. Сделаю, как надо.
  Селби спросил:
  — Вы не запомнили номер того автомобиля?
  — Нет, потом я, конечно, спохватился — вы знаете, как это бывает. Я просто заметил, что это был номерной знак Аризоны. Догадался по цвету. На шоссе все время приходится следить за номерными знаками, и ты вроде как узнаешь их подсознательно.
  — И это был «кадиллак»?
  — Точно, большущий «кадиллак». Я уверен. КакоготоКакого-то темного цвета… «Кадиллак»-седан… Я обязательно буду в суде завтра утром, в десять. И с моей лицензией все будет в порядке.
  Селби кивнул и проводил Доэйна до двери.
  — И помните — ни с кем не разговаривайте, — еще раз предупредил Селби.
  — Я и так уже наговорился, — пробормотал Доэйн, выходя из комнаты.
  Селби рывком закрыл дверь, вернулся и обнял Сильвию, дружески похлопав ее по спине:
  — Сильвия, придется ввести тебя в штат.
  — Это будет лучший заместитель, какого я когдалибокогда-либо знал, — заметил Брэндон дрогнувшим от волнения голосом.
  Он вытащил папиросную бумагу и дрожащей рукой насыпал в нее табак.
  Сильвия сказала:
  — О, Дуг, я надеюсь, это сработает. Должно сработать! Правда?
  — Я в этом уверен, — торжественно произнес Брэндон. — Это то, что нам нужно. Вот, оказывается, как все случилось. Лейси знал, что у Берка была недостача. Он договорился с миссис Берк покрыть ее, но не хотел, чтобы Берк знал об этом. Берк собирался улизнуть. Лейси привез все эти тряпки, чтобы Берк переоделся бродягой. Он решил отвезти Берка на несколько миль от города и оставить на дороге. Так он и сделал. Они пожали друг другу руки, и Лейси поехал вперед, чтобы найти место, где можно развернуться.
  Вполне возможно, он не собирался в тот момент убивать Берка, но когда он повернул и поехал обратно, то увидел шанс избавиться от Берка и представить дело так, будто бродягу сбил поезд… Может даже, он продумал все это заранее. Лейси выключил фары, врезался в Берка, погрузил его в машину и смылся. Потом вытащил все из его карманов, подложил липовую идентификационную карточку и сбросил тело у эстакады.
  Селби стоял, обняв за талию Сильвию Мартин, и, казалось, внимательно разглядывал узор на ковре.
  — К черту, Рекс, — сказал наконец он. — Мне не нравится, как ты воспроизвел всю картину.
  — Почему, сынок?
  — Не похоже на Лейси, — задумчиво произнес Селби. — Лейси вспыльчивый, порывистый, возможно, он способен застрелить того, кто встанет на его пути, но на преднамеренное, хладнокровное преступление, подобное этому и совершенное именно таким образом, он не способен.
  Сильвия освободилась от его руки и взглянула на Селби сверкающими от возмущения глазами.
  — Дуг СельбиСелби, ты просто невозможен! Как ты можешь знать, что сделал бы Джим Лейси? Все, что он делал до сих пор, показывает, что он ловкий интриган, хитрый, эгоистичный человек!
  Брэндон добавил:
  — Нельзя с уверенностью сказать, на что способен человек из-за любви. Лейси все еще сходит с ума по миссис Берк. Они не смогли бы быть вместе, пока жив Берк, и Лейси это знал. Вот он и рассчитал, что можно Устроить так, чтобы убийство выглядело, как если бы поезд столкнул Берка, когда он шел по шпалам, или что он сам прыгнул под поезд, совершил самоубийство…
  Это же видно из его письма.
  Правильно, Рекс, миссис Берк не показывала письмо потому, что из него было видно, что Берк растратчик, а она не хотела, чтобы на ребенка лег позор отца-растратчика, — добавила Сильвия.
  — Возможно, и так, — задумчиво сказал Селби. — Одну вещь я знаю наверняка: суд поверит этой истории.
  Единственная причина, почему она кажется мне сомнительной, это то, что она не соответствует тому впечатлению, которое сложилось у меня о характере Лейси, когда я с ним разговаривал.
  — Дуг Селби, — заявила Сильвия торжественно. — Ты пойдешь завтра в суд и добьешься осуждения за убийство первой степени. Ты не… не позволяй… Инес Стэплтон…
  Слезы возмущения заблестели в ее глазах. У нее сдавило горло, и она не смогла больше говорить.
  Селби стоял, по обыкновению глубоко засунув руки в карманы и пристально разглядывая корзину для бумаг под столом шерифа.
  — Да, — медленно произнес он, — я полагаю, ты права… ты должна быть права.
  — О, Дуг, — умоляюще сказала Сильвия, — почему ты не хочешь понять, что ты обвинитель? Ты не можешь быть таким малодушным. Ты просто должен добиться осуждения Джима Лейси. Он виновен, это так ясно, что…
  Стук в дверь прервал ее.
  Брэндон сказал:
  — Не переживай, сынок. — А затем, чтобы успокоить Сильвию, добавил: — Все в порядке, Сильвия. Дуг просто хочет быть уверенным, вот и все.
  — Уверенным! — взорвалась она. — Боже мой, что же ему еще надо?
  Брэндон открыл дверь. На пороге стоял Марк Крэнделл.
  — Привет, Марк, — сказал удивленный Брэндон. — Проходите. Мы можем что-нибудь сделать для вас?
  Селби улыбнулся, пожимая руку Крэнделлу:
  — Я думаю, Крэнделл хочет сказать, что завтра у него деловое свидание в одиннадцать часов утра и ему придется уйти сразу после дачи показаний.
  Крэнделл чуть смущенно улыбнулся и сказал:
  — Нет, не совсем так, Селби. Я натолкнулся кое на что, о чем, по моему мнению, вы оба должны знать. — Он опасливо взглянул на Сильвию Мартин, достал из кармана пачку сигарет, взял одну и подтолкнул пачку Брэндону. — Вы уже почти докурили свою, шериф, попробуйте-ка моих.
  — Нет, благодарю, — усмехнулся Брэндон. — Я предпочитаю свертывать свои, не хочу привыкать к готовым сигаретам — не по моему жалованью… Так что у вас, Марк? Сильвия Мартин не помешает. Она свой человек. В ее присутствии можете говорить все, что хотите.
  — На что же вы натолкнулись, Крэнделл? — спросил Селби, наполняя табаком свою трубку.
  — Это насчет защиты, которую Инес Стэплтон будет проводить в случае, если ей не удастся убедить судью посоветовать присяжным оправдать Лейси, когда вы предъявите все свои доказательства.
  — Продолжайте, — сказал Брэндон.
  Крэнделл колебался.
  — Я узнал это под строжайшим секретом. Мне не следовало бы сообщать вам, и все же…
  — Не беспокойтесь, — прервал Брэндон, — они все использовали против нас. Если вы знаете что-нибудь о деле, ваш долг — сообщить нам.
  — Хорошо, — согласился Крэнделл. — История, как я узнал, следующая. В «Ламбер компани» у Берка была недостача, что-то около десяти тысяч. Точную сумму он не знал. Он рассказал об этом жене и сообщил, что собирается скрыться. Она поклялась, что не позволит ему совершить ничего подобного, и сказала, что достанет ему десять тысяч наличными, дабы не пострадало доброе имя ребенка, но жить с ним после этого не будет. Когда Берк ушел, она позвонила Лейси в Туксон и объяснила ситуацию. Она сказала, что с Берком У нее все кончено, но она считает нужным покрыть недостачу — пусть никто не смотрит косо на ее ребенка из-за того, что его отец сидит в тюрьме.
  Десять тысяч для Лейси пустяк. Он сказал, что снимет деньги со счета и сразу приедет. Она посоветовала ему переодеться бродягой, взять скатку одеял, припарковать машину подальше от дома и подойти к двери.
  Если ее муж будет дома, Лейси сделает вид, что он бродяга, и попросит что-нибудь поесть, а когда она принесет ему еду, незаметно вручит деньги.
  Тем временем Берк еще пытался спекулировать, но неудачно. Он оставил жене записку, говоря, что намерен со всем покончить, что он недостоин ее и тому подобное. Придя домой, миссис Берк нашла записку, но ничего никому не сказала — она была уверена, что у него не хватит силы воли покончить с собой, просто он хочет на время скрыться, пока все не забудется.
  Лейси пришел под видом бродяги. Поскольку Берк исчез, оставив записку о самоубийстве, миссис Берк подумала, что он не вернется. Поэтому Лейси прошел в спальню и сбросил одежду бродяги. Под лохмотьями у него был деловой костюм. Затем они поехали к Оливеру Бинеллу. У Лейси было письмо к нему от своего банкира. Они уговорили Бинелла поклясться, что он будет держать все в тайне. Они не пошли к Лоулеру, так как боялись, что он попытается нажиться на этом, заявив, что недостача больше, чем на самом деле.
  У миссис Берк были ключи Берка, и она знала комбинацию цифр сейфа. Они пошли в «Ламбер компани» и положили деньги в сейф. Одежду бродяги и скатку одеял Лейси оставил в доме. Вскоре после того, как они уехали, Берк неожиданно вернулся за чем-то домой. Он решил, что одежда бродяги как раз то, что нужно для побега. Сбрил усы, надел лохмотья, взял скатку одеял и ушел. Когда Лейси и миссис Берк вернулись в дом и обнаружили, что вещи исчезли, они, конечно, поняли, что произошло.
  Берк оставил записку о самоубийстве — возможно, он блефовал, — но, так как там было признание в растрате, они решили скрыть ее ради ребенка. Лейси нужно было возвращаться в Туксон, а миссис Берк осталась в Лас-АдидасеЛас-Алидасе, объясняя исчезновение своего мужа нервным расстройством. Пока их не было, кто-то украл машину Лейси, и ему пришлось лететь обратно самолетом. Потом миссис Берк прочитала о мертвом бродяге, решила, что Берк действительно совершил самоубийство, и в панике бросилась к Лейси. Прежде чем они смогли составить какой-либо план, приехали вы.
  После того как вы уехали, они полетели в Лас-Алидас к Бинеллу. Тот посоветовал им обратиться к Инес Стэплтон… Такова история в том виде, как они рассказали ее Инес Стэплтон… и так они изложат ее на суде.
  Брэндон сказал:
  — Пусть излагают. Их история шита белыми нитками. Лейси забрали вполне обоснованно.
  На лице Крэнделла появилось облегчение.
  — Я рад это слышать. Вы, ребята, были очень добры ко мне. По округу идет много разговоров. И если Инес Стэплтон добьется освобождения этого человек, для вас, ребята, это будет ужасно плохая штука.
  Селби, дымя своей трубкой, задумчиво смотрел на Крэнделла.
  — Не могли бы вы сказать, Крэнделл, как вам удалось разузнать обо всем этом?
  — Нет, не могу. Миссис Лейси говорила с близкой подругой, а подруга передала разговор некоему лицу, которое сообщило мне об этом по секрету… А как прошло на суде мое показание, Селби? Оно пригодилось вам?
  — Вы были великолепным свидетелем, — сказал Селби. — Я жалею, что не вызвал вас первым.
  — Ну, они не собьют меня и при перекрестном допросе, — пообещал Крэнделл. Он встал и снова с опаской взглянул на Сильвию. — Вы, ребята, не выдадите меня? Последите, чтобы никто не узнал, что я рассказал вам.
  — Не беспокойтесь, мистер Крэнделл, — заверила его Сильвия. — Я здесь не как репортер, а как друг.
  — Хорошо, я пойду, — сказал Крэнделл. — Не оченьтоочень-то приятно быть сплетником, но вы, ребята, начали расследование, чтобы помочь мне, поэтому я вроде как считаю себя обязанным внести свой вклад. История показалась мне вполне правдоподобной, и потому я забеспокоился. Я хотел, чтобы вы знали об этом, Селби. Как известно, кто предостережен, тот и вооружен. И вы уж простите меня за мое отношение к вам, мисс Мартин.
  Вы ведь знаете, очень мало репортеров, которым можно доверять. Ну пока, ребята!
  Когда он ушел, Сильвия сказала с горечью:
  — Держу пари, всю эту историю сочинила Инес Стэплтон.
  Селби покачал головой.
  — Опасная история, когда дело дойдет до суда присяжных. Она объясняет все.
  — Может, она все и объясняет, — возразил Брэндон, — но то, что расскажет водитель грузовика, — это палка в колесо юридической машины. Чепуха, Дуг.
  Я так взволнован его рассказом, что, наверное, не доживу до утра, чтобы посмотреть, как ты пойдешь в суд и стукнешь по лбу Инес Стэплтон показаниями этого водителя!
  — Давайте посмотрим на веши беспристрастно, как разумные люди, — сказал Селби. — Ведь если хорошенько разобраться, у нас нет показаний, непосредственно связывающих Лейси с убийством. Лейси пригнал машину в Лас-Алидас. Он уверяет, что она была украдена. Вполне возможно, что так оно и есть. Убийство, скорее всего, было совершено человеком, который сидел за рулем «кадиллака» с аризонским номером. Но мы не можем доказать, а можем лишь предполагать, что это машина Лейси и что за рулем сидел он.
  — Но к этому можно прийти путем умозаключения, — подсказала Сильвия Мартин.
  — Да, — согласился Селби, — можно.
  — Но как отнесется суд присяжных к таким доказательствам? — спросил Брэндон.
  — Они навесят на Лейси убийство первой степени, — сказал Селби. — Если бы Лейси не лгал нам, если бы он не пытался переодеть служанкой миссис Берк, если бы он с самого начала рассказал честно и откровенно, как было дело, Большое жюри, вероятно, никогда не признало бы его виновным и суд присяжных никогда бы его не осудил. Но при данных обстоятельствах в моей власти послать Лейси в газовую камеру, достаточно лишь использовать Кармен Эйерс как свидетельницу.
  Инес Стэплтон будет оспаривать это опознание. Когда это ей не удастся, она станет настаивать на версии, рассказанной Крэнделлом.
  — Но ведь миссис Лейси не может быть свидетельницей, — напомнила Сильвия.
  — Может, с разрешения мужа. До сих пор разрешения дано не было, однако мы докажем, что это случай prima facie141, и он изменит свое мнение.
  — А это нисколько не поможет ему в глазах присяжных, — вставил Брэндон.
  — Вот я и хочу подчеркнуть, — сказал Селби, — что главная ответственность лежит на мне. Лейси следовало рассказать мне все, когда у него была такая возможность.
  — Он думал, что сможет избежать западни, — предположил шериф.
  — Вероятно, — согласился Селби, — но, с другой стороны, он, возможно, старался защитить дочь миссис Берк.
  Сильвия посмотрела с беспокойством на шерифа и сказала полушутя:
  — Что мы будем с ним делать, Рекс?
  — Будь я проклят, если знаю, — ответил шериф, также стараясь говорить шутливым тоном. — Думаю, мне придется перекинуть его через колено и отшлепать.
  — Он будет лучше себя чувствовать, если выспится. Не так ли, Дуг? — спросила Сильвия.
  Тот не ответил, погруженный в раздумья. Спустя минуту он медленно проговорил:
  — Хотелось бы мне совместить мое впечатление о характере Лейси с уликами в деле. Я…
  Боб Терри заглянул в дверь и, увидев Брэндона, остановился в нерешительности. Он извинился и хотел было уйти, но Селби крикнул:
  — Входите, Терри! Мне нужно спросить вас кое о чем.
  Терри вошел и закрыл дверь.
  Селби сказал:
  — Меня все еще беспокоят те отпечатки пальцев.
  Конечно, вполне разумно предположить, что убитый был Джоном Берком, но в таком случае почему не совпадают отпечатки?
  Брэндон не выдержал.
  — Оставь ты в покое эти отпечатки, Дуг! Боже мой, сынок, не поворачивай дело в пользу защиты. У Лейси есть свой собственный адвокат.
  — Как вы думаете, почему он обратился к Инес Стэплтон? — спросила Сильвия.
  — Из-за Бинелла, — напомнил Селби. — Лейси советовался с Бинеллом. Тот, вероятно, решил, что я отнесусь более внимательно к словам Инес. Он не понял, что Инес объявила мне войну.
  — Но тогда, Дуг, прими условия этой войны и разгроми ее так, чтобы она образумилась, — посоветовал Брэндон. — Сынок, ты должен это сделать. Все твое политическое будущее поставлено на карту.
  Селби подошел к корзине для бумаг, выколотил золу из трубки, нагнулся и вытащил пустую сигаретную пачку, которую Доэйн скомкал и бросил туда. Он положил ее на стол, около локтя шерифа, где лежала пачка сигарет, которую Крэнделл оставил Брэндону. Сильвия озадаченно наблюдала за ним. Шериф Брэндон явно забеспокоился. Боб Терри смущенно стоял у двери и переводил взгляд с одного на другого.
  — Видите, Крэнделл и я курим одни и те же сигареты, — медленно произнес Селби. Вдруг он заговорил жестко и решительно: — Послушайте, ребята. Меня не удовлетворяют наши доказательства. Я думаю, мы просто сфабриковали обвинение против Лейси. МожнсМожно сказать, сфабриковали по всем правилам. История Лейси выдержала бы проверку, если бы он все рассказал в должное время и должным людям. А теперь ему не поверят. Он будет осужден за убийство первой степени, но если вы проанализируете факты, то увидите, что человека отправят в газовую камеру только из-за предубеждения присяжных — они возмущены его резким поведением и ложью, которую он выдавал за правду, — а не в силу убедительности доказательств.
  И мне это не нравится.
  Когда окружной прокурор посылает человека на смерть, все доказательства должны однозначно подтверждать его виновность. У нас же стыкуется далеко не все. Значит, какая-то ошибка лежит в самой основе следствия. Когда вроде бы все в порядке, но в одном — двух местах протекает и вы при всем старании не можете эти протечки заткнуть, значит, нужно пересмотреть основу.
  Селби, не обращая внимания на неодобрительные взгляды и молчание присутствующих, стоял, задумчиво глядя в пол. Внезапно он поднял голову, глаза его заблестели:
  — Послушайте. Давайте честно посмотрим фактам в лицо. Найдено тело. Кто-то предпринимает усилие — а действует он, надо сказать, ловко и решительно, — чтобы мы не смогли опознать погибшего. При обычных обстоятельствах тело было бы сожжено и ключа к установлению личности убитого не осталось бы, но, поскольку мы взяли отпечатки пальцев, а Тихоокеанская железная дорога прислала следователей и сделала фотографии, что-то все же осталось. Что сделал бы убийца, узнав об этом? Возможен только один ответ…
  Теперь мы подходим к целому ряду странных обстоятельств.
  Отпечатки не подтверждают тождество личности убитого… Я знаю, Рекс, у тебя есть много всяких теорий, но факт остается фактом, если это тело действительно тело Джона Берка и мы взяли его отпечатки пальцев, они должны были бы совпасть с большинством отпечатков, найденных в его доме.
  А они не совпадают.
  Почему?
  Мы так торопились получить улики против человека, которого считаем виновным, что не смогли должным образом оценить один очевидный факт…
  И еще…
  Я могу осудить Джима Лейси за убийство на основании имеющихся улик не потому, что улики убедительны, но потому, что присяжные заседатели будут предубеждены против него и придадут слишком большое значение показаниям водителя грузовика. Рекс, мне очень жаль, но я не хочу посылать Лейси на смерть на основании показаний шофера… Я попрошу предоставить мне время для дальнейшего расследования. Если Инес не согласится на это, ее дело.
  — Дуг! — с упреком воскликнула Сильвия.
  Молчание Брэндона красноречиво свидетельствовало о его неодобрении.
  — Есть одно решение, которое только что пришло мне в голову, — продолжал Селби, — но оно настолько поразительное… Не думаю, что из этого что-нибудь получится, но все же…
  Селби быстро вынул нож из кармана и склонился над столом, за его спиной не было видно, что он делает.
  Брэндон нахмурился, начал было говорить, но остановился, когда увидел решительный жест Сильвии, призывающий его к молчанию.
  Селби распрямился и протянул кусочек целлофана Бобу Терри.
  — Боб, — сказал он, — посыпьте порошком целлофан, проявите отпечатки пальцев и дайте мне знать, не фигурируют ли они в деле.
  Взяв листочек целлофана за один из уголков, Терри молча покинул кабинет.
  Брэндон сказал:
  — Дуг, мальчик мой, ты не можешь пойти на это.
  Это было бы политическим самоубийством.
  — Что бы это ни было, Рекс, — ответил Селби, — я не могу требовать смертного приговора для человека, который может оказаться невиновным.
  — Но он виновен, Дуг. Он… — Брэндон пытался подобрать нужные слова.
  Сильвия, готовая расплакаться, прервала его:
  — Не надо, шериф. Что бы вы ни сказали, все бесполезно. Здесь что-то такое, что Дуг должен решить наедине со своей совестью. Я уважаю его за это и… и… ненавижу.
  Селби угрюмо посмотрел на нее, потом вновь набил трубку.
  Его друзья сочувственно наблюдали за ним, не говоря ни слова. Сидя на столе, за которым обычно работал шериф Брэндон, Дуг хмуро следил за голубоватыми клочками табачного дыма, регулярно появлявшимися из его рта.
  Дважды Брэндон пытался заговорить и каждый раз приходил к мысли, что лучше помолчать. Сильвия Мартин умоляюще смотрела на Селби, но сидела молча, словно потеряла голос.
  Вдруг дверь в кабинет распахнулась, и вбежал Боб Терри. Он был в таком возбуждении, что едва мог говорить.
  — Они там! — выдохнул он.
  — Кто — там? — удивился Брэндон.
  — Отпечатки пальцев убитого, — пояснил Терри.
  Селби вскочил на ноги.
  Брэндон взволнованно заговорил:
  — То есть получается, что водитель грузовика оставил отпечатки пальцев на пачке сигарет Селби, что… что они являются отпечатками Джона Берка… что человек, который мертв… Или… Дуг, черт возьми, что все это значит?
  Селби вздохнул, это был вздох облегчения после сильного напряжения. Он вынул трубку изо рта и сказал:
  — Все в порядке, ребята. Садимся в машину и начинаем действовать. Все объяснения — по дороге.
  Глава 18
  Служебная машина мчалась по улицам Мэдисон-Сити. За рулем — Боб Терри. Рядом с ним — шериф Брэндон, нажимавший кнопку сирены. Они неслись через перекрестки, мимо пешеходов, застывавших с разинутыми ртами при виде такого стремительного появления и исчезновения окружного начальства. На заднем сиденье рука Сильвии скользнула в ладонь Селби.
  — Прости меня, Дуг, — тихонько сказала она.
  — За что? — спросил он.
  — За то, что сомневалась в тебе.
  — Я же еще ничего не объяснил.
  — Тебе нет необходимости объяснять.
  — Прямо в Лас-Алидас? — спросил шериф.
  — Прямо вперед по главному шоссе, — мрачно сказадсказал Селби.
  — Сынок, что ты затеял?
  — Твое оружие с тобой?
  — Да.
  — Будь готов воспользоваться им, если возникнет необходимость, — предупредил Селби. — Я все объясню позже.
  Машина проскочила через последний перекресток, вырвалась на шоссе и увеличила скорость. Селби наклонился вперед, разглядывая машины, которые они обгоняли. Наступали сумерки, и водители начинали включать фары. Сильвия, не задавая никаких вопросов, держала свою руку в руке Селби. Боб Терри весь отдался управлению машиной.
  Брэндон в перерыве между нажатиями сигнальной кнопки, которая включала сирену, сказал:
  — В любой момент, сынок, как только ты решишь объяснить, в чем дело, готов тебя слушать.
  В промежутках между воем сирены Селби начал говорить:
  — Это совершенно точно, Рекс… Убийство Бинелла связано с убийством Джона Берка… А мы ничего не сделали для разгадки убийства Бинелла… Уже одно это должно было подсказать нам, что мы на ложном пути… То, что Бинелла якобы насильно привезли в банк, это только теория. Никаких доказательств этому нет. Существует, вероятно, только один человек, который мог привезти Бинелла в банк в такой час ночи… И, если я не ошибаюсь, он в той машине, впереди нас. Медленнее, Боб, идите рядом с ней. Рекс, я не знаю, что сейчас случится. Держи оружие наготове. Сильвия, держись позади меня.
  Сильвия нервно рассмеялась.
  — Чтобы ничего не видеть, глупыш ты этакий? Я же репортер. Подвинься, чтобы я могла все хорошенько рассмотреть.
  — Порядок, Боб, — спокойно сказал Селби, — начинайте.
  Шины завизжали по асфальту, когда идущая на большой скорости машина замедлила ход, чтобы встать вровень с автомобилем, указанным Селби. Медленно шедший автомобиль остановился. Лицо Марка Крэнделла выразило озабоченность и недоумение, когда Селби открыл дверцу и подошел к нему, на шаг опередив Рекса Брэндона.
  — В чем дело? — спросил Крэнделл. — Что-нибудь случилось?
  — Ничего особенного, Крэнделл, — сказал Селби. — Я просто хотел спросить: вы не будете возражать, если мы возьмем у вас отпечатки пальцев?
  Крэнделл заморгал глазами.
  — Мои отпечатки пальцев? — удивился он.
  — Да.
  — Боже мой, для чего вам мои отпечатки пальцев? Вы что, ребята, с ума сошли?
  Боб Терри выбрался из-за баранки и обошел служебную машину спереди.
  Селби спокойно повторил:
  — Да, Крэнделл, ваши отпечатки пальцев. Мы хотим проверить, не являются ли они отпечатками пальцев мертвеца, найденного у железной дороги.
  — Господи, Селби, вы сошли с ума? — воскликнул Крэнделл.
  — Я так не думаю, — возразил окружной прокурор.
  Крэнделл взялся за ключ зажигания:
  — Ну а я думаю. Вы хотите брать у меня отпечатки пальцев прямо здесь, на окружной дороге, или же хотите, чтобы я поехал в…
  Вдруг он выпрямился. У края дверцы машины показалось револьверное дуло. Оно выстрелило всего лишь один раз.
  Служебная машина подпрыгнула и осела — лопнула передняя шина. Мотор у Крэнделла заработал. Его машина рванулась вперед, задние колеса завертелись под мощным толчком энергии, которую мотор передавал им.
  — Ложись, Сильвия! — завопил Селби. — Он собирается стрелять! — И устремился вперед в бесплодной попытке догнать машину Крэнделла.
  С быстротой нападающей змеи загорелая рука шерифа метнулась к наплечной кобуре и ловко обхватила тяжелый дальнобойный револьвер. Он выстрелил, не поднимая револьвера до уровня глаз, казалось даже не целясь. При звуке второго выстрела уже набравшая скорость машина Крэнделла покачнулась как пьяная.
  Задняя шина съежилась. Обод тяжело запрыгал по бетонному покрытию. Крэнделл все еще жал на газ, стараясь подчинить себе автомобиль, который начал терять управление.
  Брэндон снова выстрелил.
  Машину занесло в сторону, потом она резко качнулась вбок, затормозила на миг, пошла юзом на двух колесах и зависла в ненадежном равновесии. Большой грузовик, идущий навстречу, затормозил, но… было поздно. Седан Крэнделла, падая, врезался в бок грузовика. Сила бокового удара отбросила крутящийся седан в канаву. За пронзительным скрежетом рвущегося металла, заглушившим звук удара, последовал звон разбитого стекла. Водитель грузовика, открыв рот, смотрел на четыре фигуры, бегущие по шоссе. Затем вылез из кабины и подошел к шерифу:
  — Что за черт… осторожней с этим оружием, парень!
  Брэндон, не обращая на него внимания, бросился туда, где лежал седан, превратившийся в груду искореженного металла. Одно из передних колес, сдвинутое набок, продолжало медленно вертеться.
  Среди обломков можно было разглядеть скорчившуюся неподвижную фигуру.
  Шериф Брэндон начал действовать. Красные вспышки аварийного сигнала на служебной машине предупреждали о случившемся проезжающие машины, из которых вскоре образовался круг любопытных зрителей.
  С помощью водителей остановившихся машин из разбитого седана было извлечено неподвижное тело Марка Крэнделла.
  Вдали показались красные огни «скорой помощи».
  Вскоре звуки ее сирены перешли в вой.
  — Этого человека срочно в больницу, — распорядился шериф Брэндон. — Мы едем за вами.
  Они сели в одну из машин, которая направлялась в Мэдисон-Сити. Взволнованный водитель старался не отставать от стремительно мчавшейся «скорой помощи», но вскоре сдался.
  Селби со спокойной уверенностью описывал все подробности дела, в то время как машина неслась в Мэдисон-Сити.
  — Мертвец был Джоном Берком, но отпечатки пальцев были не его. Отпечатки не лгут. Но мы были так твердо убеждены, что вышли на правильный путь, что просто закрыли на это глаза.
  Вспомните, как все происходило. Мы взяли отпечатки пальцев у погибшего. Боб Терри в то время доставлял заключенного в Сан-Квентин. Мы ждали, пока он вернется. Кто-то другой, должно быть, подменил отпечатки пальцев. Кому же это было нужно? Да конечно же, убийце. А кто имел возможность это сделать? Только Марк Крэнделл.
  Помнишь, Рекс, когда ты пришел в мой кабинет поговорить о Крэнделле, ты упомянул, что показал Крэнделлу всю контору, в том числе и оборудование для дактилоскопии. Отпечатки, взятые у бродяги, несомненно, лежали на столе Терри с пометкой: «Отпечатки пальцев мертвого тела, найденного вблизи эстакады Южной Тихоокеанской железной дороги».
  — Да, они там лежали, — подтвердил Брэндон.
  — Поставь себя в положение Крэнделла, Рекс. Он тщательно разработал план этого убийства, принял все меры предосторожности. Он чувствовал, все сойдет благополучно, если нельзя будет опознать труп. И потому он так торопился с кремированием и, надо сказать, преуспел в этом — труп кремировали до опознания. Затем он приходит в твою контору и узнает — оказывается, существуют отпечатки пальцев убитого. И ему остается одно — избавиться от отпечатков. Но если они просто исчезнут, мы будем знать, что их украли. Тогда ты стал бы проверять всех, кто имел возможность их похитить.
  Значит, Крэнделл не мог просто уничтожить отпечатки. Он решил подменить их другими. У него был единственный способ сделать это, и он им воспользовался.
  Пока ты был у меня в кабинете, он взял другой лист бумаги, намазал чернилами кончики пальцев и оставил свои отпечатки вместо тех, которые были взяты у трупа. А уж написать на листке бумаги «Отпечатки мертвого тела, найденного вблизи эстакады» было проще простого, а нам в голову не пришло проверить почерк, чтобы узнать, написано ли это коронером.
  — Но почему он хотел отделаться от тех отпечатков? — спросила Сильвия.
  — Это связано с мотивом всего преступления, — сказал Селби. — Должно быть, за Джоном Берком числились какие-то уголовные дела. Крэнделл понимал: когда его отпечатки будут посланы в Вашингтон, мы получим дело Берка обратной почтой. Его настоящее имя, может быть, ничего бы нам не сказало, но к делу была бы приложена фотография Джона Берка. Разве вы не понимаете, что это значит? Берк никогда не работал у Крэнделла.
  Десять лет назад Берк был мошенником и имел какую-то власть над Крэнделлом. Пользуясь этим, он заставил Крэнделла найти ему работу, но на этом не остановился. Он шантажировал Крэнделла до тех пор, пока совсем не обескровил его. Он заполучил все деньги Крэнделла, и их все же было недостаточно для финансирования его спекуляций, и тогда он начал присваивать деньги «Ламбер компани». Берк истощил все свои ресурсы и признался в растрате жене. Она позвонила Лейси. Тот был готов покрыть растрату, но, естественно, не хотел делать этого до тех пор, пока Берк не уедет. В противном случае тот просто присвоил бы эти десять тысяч.
  Берк очистил сейф компании до последнего цента, не пропустив даже ящика с марками, и скрылся — как миссис Берк думала — навсегда. Лейси должен был покрыть растрату, спасая доброе имя миссис Берк. Она заставила его прийти в дом, переодевшись бродягой, — на случай, если муж окажется дома. Когда Лейси приехал, Берка уже не было. Миссис Берк обняла Лейси и сказала, что они должны, не теряя ни минуты, положить деньги в сейф компании. Люди уже начали подозревать Берка. В любой момент могли назначить ревизию.
  Лейси сбросил одежду бродяги и оказался в деловом костюме — должно быть, костюм был надет на нем под лохмотьями бродяги или он завернул его в скатку одеял. Он и миссис Берк бросились в «Ламбер компани»
  Она знала комбинацию цифр сейфа своего мужа. Когда они уехали, Берк вернулся. Он готовился к побегу.
  Увидев одежду бродяги, он воспользовался ею. Берк догадался, что Лейси заходил к его жене, но, конечно, не подозревал, что он принес деньги для покрытия растраты. Очевидно, он знал о Лейси больше, чем они думали. Его жена взяла их машину, поэтому он воспользовался машиной Лейси — его не смутило, что на ней аризонский номер. Прежде чем уехать, он заглянул к Крэнделлу, чтобы сделать еще одну, последнюю попытку — а вдруг, пригрозив разоблачением, ему удастся вынудить Крэнделла прислать ему какую-то сумму на заранее условленный адрес. Крэнделл должен был вывезти его из города на машине Лейси, что он и сделал.
  Мы знаем, что случилось потом. Крэнделл поставил машину на то место, откуда Берк, по его словам, взял ее, но тем временем Лейси обнаружил пропажу «кадиллака» и решил, что его украли. Вернувшись в Туксон, он заявил об этом. Конечно, ему и в голову не могло прийти, что машину найдут в Лас-Алидасе. Он-то считал, что ее угнали куда-то далеко.
  — А как насчет Бинелла? — спросил Брэндон.
  — Разве ты не понимаешь? Растрата Берка вызвала бы расследование, при этом обнаружилось бы его истинное лицо, а также и то, что рекомендация Крэнделла была фальшивой. Неизбежно выплыло бы прошлое самого Крэнделла. Оно не было явно криминальным — его отпечатков нет в архивах Федеральной службы, — но все же это поставило бы под угрозу его карьеру в Лас-Алидасе. А в довершение всего Лейси, пользуясь своими банковскими связями, обратился к Бинеллу и все ему рассказал.
  Крэнделлу нужно было действовать быстро. Он попросил Бинелла встретиться с ним в банке по делу особой важности. Возможно, он не собирался его убивать — просто хотел выяснить, много ли Бинеллу известно. Не забудь, в свое время Крэнделл был директором банка.
  Он мог попросить Бинелла открыть хранилище под предлогом, что хочет якобы взглянуть на номера тех тысячных купюр или заменить их каким-то образом, так чтобы банк не понес потерь.
  Но когда Бинелл открыл хранилище, Крэнделл почувствовал большой соблазн, к тому же Бинелл, вероятно, выдал себя, задав Крэнделлу несколько щекотливых вопросов, показавших, что Лейси и миссис Берк поделились с ним своей тайной. Помнишь, Бинелл старался уговорить меня прекратить расследование? Возможно, он действовал по просьбе миссис Берк. Во всяком случае, Крэнделл внезапно понял, если смерть Бинелла будет выглядеть как результат нападения на банк, он сможет спокойно уйти с пятьюдесятью тысячами.
  А эти пятьдесят тысяч ему были очень нужны. А также ему нужно было, чтоб Бинелл вышел из игры.
  Тем временем их машина на большой скорости ворвалась в Мэдисон-Сити.
  — Поезжайте в больницу, — распорядился шериф Брэндон, — четыре квартала прямо по этой улице, потом поворот направо.
  Водитель с облегчением остановил машину перед больницей. Селби, Сильвия, Брэндон и Боб Терри выскочили и побежали по ступенькам. Врач «Скорой помощи» ждал их.
  — Пострадавший в сознании, — сказал он, — но быстро угасает и понимает это. Он сказал, что будет говорить… если вы успеете…
  
  Была полночь, когда Селби поставил машину и вошел в свою маленькую квартирку.
  Нервное возбуждение, которое поддерживало его, пока он работал над делом и пока они слушали исповедь умирающего, исчезло. Внезапно он почувствовал себя таким усталым, что ему понадобилось физическое усилие, чтобы подняться по лестнице, ведущей в его квартиру.
  С минуты он стоял у окна и глядел вниз на спящий город.
  Там, на главной улице, сияние неоновых огней обозначало проходящее через весь город шоссе, высвечивало ночные клубы и отели, обслуживающие ночное движение по главной артерии города. Совсем близко к шоссе высились величественные пальмы, чья листва в сияющем лунном свете казалась зеленовато-золотистой. Жилые дома стояли темными. Люди спали в тиши пригорода — спали мирно, ничего не опасаясь, потому что существовали закон и порядок. И Селби вдруг пронзила мысль — он ведь тоже является частью огромной машины, призванной охранять порядок, защищать собственность и пресекать насилие. Он…
  Его мысли были прерваны телефонным звонком. Он отвернулся от окна. После яркого лунного света ему понадобилось некоторое время, чтобы глаза приспособились к темноте. Он подошел к телефону, взял трубку, сказал «хэлло» и услышал голос Инес Стэплтон:
  — Дуг, я так рада, что поймала тебя. — В ее голосе чувствовалось волнение. — Я звоню тебе каждые десять минут. Ты… Дуг… Ты побил меня в моей собственной игре.
  — Это не игра, Инес, — возразил он, — это закон и правосудие. Разве ты не поняла, что это не игра?
  В ее голосе слышались истерические нотки:
  — Дуг, я могла бы победить тебя, и я бы это сделала. Я… У меня была идеальная защита, а теперь ты лишил меня заслуженного триумфа… Обошел меня с фланга. — Чувствовалось, что она вот-вот заплачет. — Дуг, я заставлю тебя уважать меня, потому что… я… я люблю тебя. Ты будешь… уважать меня. Ты не можешь пренебрегать мной. Я… я должна здесь удержаться.
  И сразу линия замолчала. Она повесила трубку.
  Селби постоял минуту, глядя на умолкший телефон.
  Затем тихонько положил трубку и возвратился к окну, чтобы еще раз взглянуть на спящий город, на уходящую с неба луну, на яркие звезды — они спокойно освещали непреходящее великолепие вселенной, подчиняющейся великому небесному закону, всегда беспристрастному и непредубежденному.
  Он знал, что там, внизу, в освещенном кабинете, Сильвия Мартин стучит на своей машинке, дописывая статью о процессе, который войдет в политическую историю Мэдисон-Сити.
  И тепло ее поцелуя все еще трепетало на его губах…
  
  1940 год.
  (переводчик: П. Рубцов)
  
  Прокурор жарит гуся
  Глава 1
  Дуг Селби, стоя у окна кабинета, смотрел вниз, на улицу, жизнь которой практически замерла от жары. Хотя уже был ноябрь, но над Мэдисон-Сити висел удручающий сухой зной, который обычно приносит в Южную Калифорнию на своих крыльях ветер пустыни.
  Зимние дожди беззастенчиво запаздывали. Сожженные поля приобрели темно-коричневый цвет, склоны холмов растрескались под солнечными лучами. Безжалостное светило на безоблачном, голубом небосводе выжигало последние капли влаги из уже пересохших растений.
  В те дни, когда дует восточный ветер, стрелки приборов, регистрирующих влажность, покоятся на нуле. Микроскопические пылинки носятся в воздухе, они настолько малы, что проникают повсюду — их можно ощутить даже на зубах. Покупатели несут бумажные пакеты с повышенной осторожностью. Бумага от жары теряет прочность, при малейшем напряжении пакет неожиданно, словно от взрыва, лопается, и покупки рассыпаются по тротуару. Ветер из пустыни дул непрестанно уже несколько недель, и нервы у всех были напряжены до предела.
  Ведущая в коридор дверь скрипнула, и в комнату вошел шериф Рекс Брэндон, рослый, обветренный и обожженный солнцем человек. Жизнь его сложилась так, что больше пятидесяти лет своей жизни он провел в седле под открытым небом.
  — Хэлло, Дуг. Высматриваешь что-нибудь?
  — Нет, просто созерцаю улицу. Знаешь, я испытываю гордость, думая о том, как встречают несчастье обитатели нашего края. Совсем не так, как жители больших городов. Им грозит потеря всего, что накоплено, но ни один не показывает виду. Лишь можно заметить, как время от времени они бросают взгляд на небо. В больших городах, когда случается крах на бирже, растет волна самоубийств. Ничего подобного не происходит в деревне.
  — Эти люди живут в гармонии с природой, они находят радость в тяжелом труде. Даже если отнять у них всю собственность, останется очень много, чего горожанин не сможет купить ни за какие деньги.
  — Здоровье?
  — Не только, — ответил шериф. — Прежде всего это ощущение того, что ты являешься неотъемлемой частью природы. Понимаешь, сынок, что я хочу сказать?
  Селби кивнул в ответ.
  Брэндон подошел к нему и встал рядом у окна. Он вытащил из кармана матерчатый кисет и высыпал табак на листок коричневой папиросной бумаги. Бумага настолько пересохла, что шорох сыплющихся на нее крошек табака оказался неожиданно громким.
  Селби подошел к письменному столу, извлек из верхнего левого ящика трубку и набил ее табаком. Спичка буквально взорвалась, когда он чиркнул ею о поверхность стола.
  — Жарко, — заметил шериф. Селби лишь согласно кивнул.
  В сухом воздухе люди не чувствуют, как потеют. Влага мгновенно испаряется, тело становится сухим и горячим, словно опаленное лихорадкой.
  — Что новенького? — спросил Селби.
  — Мы нашли машину, которая скрылась с места происшествия прошлой ночью. Ту, которая разбила автомобиль миссис Хантер, убив ее ребенка.
  — Хорошая работа, Рекс. Мы проведем славный показательный процесс.
  — Боюсь, это окажется не так просто, — заметил шериф.
  — Почему?
  — Владельцы машины заявляют, что она была угнана, и, вероятно, они правы.
  — Кто эти люди?
  — Мистер и миссис Терри Б. Лосстен из Нового Орлеана. Остановились в «Меблированных комнатах Гарвера».
  — Где была машина?
  — Они оставили ее на Пальм-авеню, рядом с Сентрал-стрит. Там нет ограничений для парковки.
  — Как произошел угон?
  — Замок зажигания был вскрыт, провода закорочены.
  — Столкновение произошло, насколько я помню, около полуночи?
  — В одиннадцать сорок, — ответил шериф. — На горной дороге, которая ведет к шоссе на Сан-Франциско. Знаешь, Дуг, нам надо что-то делать с этой дорогой. На некоторых картах она показана как кратчайший путь, соединяющий скоростные магистрали Сан-Франциско — Лос-Анджелес и Лос-Анджелес — Финикс. На картах указано, что она без твердого покрытия, однако водители, незнакомые с нашими местами, не могут оценить, насколько круты и высоки наши горы. Когда смотришь на карту, видно только одно: проехав двадцать пять миль по грунтовой дороге, вы сокращаете общий путь на тридцать пять — сорок миль.
  — Миссис Хантер ехала из Сан-Франциско?
  — Нет, в Сан-Франциско. Вторая машина шла под гору, и водитель давил на тормоза, вместо того чтобы притормаживать двигателем. Миссис Хантер, пытаясь уйти от удара, свернула слишком круто, встречный автомобиль просто смел ее с дороги. Ребенок погиб, а она получила сильные ушибы. Женщина, находившаяся в машине, тоже пострадала, но не сильно. Перкинс проводит слушание по делу сегодня в семь вечера. Миссис Хантер не сумела запомнить номер, но женщина, которая ехала с ней, обратила на него внимание. Она говорит, что знак оранжевого цвета, а в центре нарисована странного вида птица. Это номер Луизианы, на нем изображен пеликан. Мы поставили в известность дорожную полицию в обоих направлениях, но, как оказалось, зря. Машина обнаружена на стоянке в городе всего в нескольких кварталах от здания суда.
  — Но ты, кажется, сказал, что автомобиль украден?
  — Да, был. Но теперь вернулся на то же самое место.
  — Сильно поврежден?
  — Очень мало. Лишь крылья… Миссис Хантер страшно не везет. Муж, сталеплавильщик, умер за два месяца до рождения ребенка. Сейчас она пытается получить компенсацию, доказать, что он умер в результате старой травмы, которую получил на производстве.
  — Что можно сказать о Лосстенах? — спросил Селби. — Как они докажут, что не вели машину?
  Брэндон последний раз затянулся сигаретой, выпустил струйку дыма, бросил окурок в пепельницу и пожаловался:
  — Табак так пересох, что горит, как порох, никакого удовольствия от курева. Лосстены утверждают, что улеглись спать около девяти. Гарвер, владелец меблирашек, подтверждает, что они вернулись рано. Конечно, они могли после этого опять уйти, но я, откровенно говоря, не вижу причин для этого. Миссис Лосстен — сестра Эзры Гролли. Его хватил легкий удар с месяц назад, и миссис Лосстен с мужем приехали из Нового Орлеана навестить его. Вчера вечером у него был новый удар. Сейчас я поеду туда.
  — К Гролли?
  — Да.
  — Зачем?
  — Его дела плохи, — сказал Брэндон. — Думаю, он вот-вот сведет последние счеты с жизнью. Сиделка говорит, что Гролли все время пытался что-то сказать. В конце концов ему удалось прошептать слово «ключ». Когда сиделка спросила, не хочет ли он, чтобы его дом закрыли на ключ, лицо Гролли просветлело. Больной смог еще прошептать «шериф», и на вопрос сиделки, хочет ли он, чтобы шериф закрыл его дом, Гролли бесспорно дал понять, что его желание именно таково.
  Селби фыркнул:
  — Насколько я помню его лачугу, там просто нечего красть. Кажется, у него есть кролики и цыплята?
  — Ага. Сосед приглядывает за ними.
  Селби опять вернулся к дорожному происшествию:
  — Кому понадобилось украсть машину, зарегистрированную в другом штате и запаркованную в Мэдисон-Сити, проехать на ней по горной дороге, повернуть, совершить аварию и оставить на том же месте, откуда машина была украдена?
  — Ты задаешь мне трудные вопросы, сынок.
  — Удалось найти отпечатки пальцев?
  — Вот тебе еще одно доказательство того, что Лосстены, видимо, не врут. Боб Терри проверил руль, ручной тормоз, рычаг переключения скоростей. Все отпечатки стерты после того, как автомобиль был поставлен на место. Кто-то хорошенько прошелся по нему промасленной тряпкой.
  — Это могли сделать и Лосстены, если кто-нибудь из них вел машину. Нормальная мера предосторожности.
  Брэндон согласно кивнул.
  — Что они из себя представляют?
  — Он плотник, пятьдесят пять лет, маленький, похожий на мышь, подкаблучник. В этой семье брюки носит жена. Здоровая баба, которая рубит правду-матку в глаза. Ладно, я, пожалуй, поехал к Гролли. Ты будешь на слушании?
  — Да, хотелось бы…
  В этот момент зазвонил телефон, шериф задержался, ожидая, пока Селби ответит.
  Прокурор попытался прогнать вызванную жарой апатию и более или менее бодро произнес:
  — Да… Селби слушает.
  В трубке послышался женский голос, слова вылетали, как из пулемета. Селби казалось, что они свистят мимо ушей, не затрагивая внимания.
  — Говорит Алиса Гролли. Я была на автобусной станции со своей маленькой дочкой. Какие-то люди сказали, что со мной желает говорить шериф. Я в это время ждала кое-кого и вышла на улицу. Эти люди спросили мое имя, и, когда я сказала: «Алиса Гролли», они заявили, что меня хочет видеть шериф, и пригласили в машину. Машина стояла у тротуара. Тут я заколебалась, но они втолкнули меня в машину со словами, что шериф не может ждать. Я оставила ребенка на скамье на автобусной станции. В их поведении было что-то пугающее, поэтому я им ничего не сказала о крошке. Я боялась, что они причинят ей вред, и…
  — Где вы сейчас находитесь?
  Женщина продолжала тараторить, не обратив ни малейшего внимания на вопрос:
  — Умоляю, защитите ребенка. Девочка в опасности. Пожалуйста, пошлите полицейских для охраны. Дочка на скамье рядом с газетным киоском. Там же мой багаж. Вы сможете…
  Неожиданно в трубке раздался визг, мужской голос произнес: «…этот телефон», послышался звук, похожий на удар, и шум, вызванный падением чего-то тяжелого на пол. Трубка на другом конце провода была яростно брошена на рычаг.
  Селби тряс трубку, пока не услышал голос телефонистки коммутатора в здании суда.
  — Попытайтесь выяснить, откуда был звонок, — распорядился Селби. — Поторопитесь!
  — Хорошо, мистер Селби, я перезвоню.
  Селби повесил трубку и, обращаясь к Брэндону, сказал:
  — Женщина. Говорит, ждала на автобусной станции. Некто сказал ей, что шериф хочет с ней говорить, и заставил влезть в автомобиль. Она оставила грудного ребенка на скамье рядом с киоском и полагает, что младенец в опасности. Говорила так, как будто дом полыхает. Ни разу не перевела дух.
  Он оттолкнул вращающееся кресло, надвинул шляпу и остановился у телефонного аппарата, ожидая звонка.
  — Я расслышал, как она визжала. Не шибко переживай это дело, Дуг. За год мы получаем немало таких звонков от людей, слегка сдвинутых на почве мании преследования.
  — Но я расслышал мужской голос, — заметил Селби, — и что-то похожее на удар.
  — Иногда родственники не хотят помещать их в дурдом и стараются держать подальше от телефона.
  Раздался звонок, и окружной прокурор мгновенно прижал трубку к уху. Звонила телефонистка.
  — Весьма сожалею, мистер Селби, — сказала она. — Но это был автоматический набор. Ничего нельзя сделать.
  — Спасибо, — ответил прокурор, повесил трубку и бросил шерифу: — Пошли!
  Быстро шагая по коридору, прокурор проговорил:
  — Она тараторила с такой скоростью, что трудно было уловить смысл. Мне показалось, ее фамилия Гролли.
  — Возможно, что-то похожее на это, — согласился Брэндон. — Поскольку мы толковали о Гролли, у тебя в голове и возникла ассоциация. Держу пари, мы вообще ничего не найдем на автобусной станции.
  — Скорее всего, ты прав, но посмотреть все равно надо.
  Они подошли к служебной автостоянке. Машина шерифа находилась у тротуара, готовая к отъезду.
  — Прыгай, сынок, — пригласил шериф, — да держись покрепче.
  До станции автобусной компании «Грейхаунд» было всего шесть кварталов. Шериф преодолел их за какие-то секунды.
  Станция была заполнена людьми. Мужчина закрылся в телефонной будке, рядом стояла женщина, ожидающая, когда телефон освободится. Ее плечи были устало опущены, рядом на полу — большущая сумка. Судорожно всхлипывал трехлетний малыш. Около полудюжины человек образовали очередь за прохладительными напитками. Неподалеку стоял усталый старичок с невидящим взором, обращенным в унылое настоящее. Три женщины сидели в ожидании автобуса, их отяжелевшие от работы руки покоились на коленях. Женщин можно было принять за тройню, если не обращать внимания на то, что одна худее двух других фунтов на двадцать. На их лицах застыло выражение какого-то особенного терпения, терпения людей, научившихся беречь энергию, чтобы бороться с трудностями жизни, а не растрачивать ее на бесплодные жалобы по поводу несправедливых ударов судьбы.
  Около газетного киоска стояла простая деревянная скамья, на одном конце которой сидел мужчина, увлеченный чтением детективного романа. В нескольких футах от него на полу лежала дорожная сумка. Над ней на скамье стояла еще одна сумка и плетенная из прутьев колыбелька с закрытым верхом.
  Селби наклонился, заглянул в колыбельку, затем поднял глаза на Брэндона и кивнул.
  Шериф сдвинул на затылок свое сомбреро, покрытое пятнами высохшего пота.
  — Будь я проклят! — Это было все, что он смог произнести.
  Селби подошел к газетному киоску. Очень яркая блондинка с большими голубыми кукольными глазами приветливо сказала:
  — Доброе утро. Чем я могу вам помочь?
  — Ребенок. — Селби кивнул в сторону колыбельки. — Давно он здесь?
  — Что вы, мистер! Откуда мне знать?
  — Вы обратили на него внимание?
  — Да, я заметила корзинку минут десять — пятнадцать тому назад.
  Мужчина, читавший детектив, глубоко вздохнул, захлопнул книгу, взглянул на часы и направился к выходу.
  — Погодите, минуточку, приятель, — остановил его шериф.
  — Это вы мне? — осведомился тот.
  — Вам, вам. Вы здесь давно?
  — Со времени прибытия автобуса из Лос-Анджелеса. А в чем вообще дело?
  — Когда вы прибыли, был ли здесь вот этот ребенок? Мужчина задумчиво произнес:
  — Нет. Здесь была какая-то женщина. Впрочем, подождите… Да, правильно. Эта корзина уже стояла. — И извиняющимся тоном закончил: — Я так увлекся романом, что решил добить его, прежде чем начинать деловой день.
  — Вы не заметили случайно, когда ушла эта женщина?
  — Нет.
  Брэндон повысил голос и обратился к присутствующим на станции:
  — Минуточку внимания все! Внимание сюда! Люди замерли, глядя на костистого, обожженного солнцем человека.
  — Я — шериф и пытаюсь найти мать вот этого ребенка. Кто-нибудь знает, где она?
  Воцарилось молчание, все вопросительно смотрели друг на друга, затем один или два человека на цыпочках подошли к колыбели и, вытянув шеи, заглянули в нее. Какое-то время стояла тишина, потом вдруг разом все заговорили, обращаясь при этом не к шерифу, а друг к другу.
  Одна из трех женщин, тех, которых можно было принять за сестер, — самая толстая из них, — сняла руки с колен и сказала ровным, лишенным всяких эмоций голосом:
  — Я видела ее.
  — Давно? — спросил Брэндон.
  — Минут десять, может быть, пятнадцать тому назад.
  — Она уходила?
  — Нет, входила.
  — Через какие двери она вошла, со стороны автобусов или?..
  — Нет, через дверь на улицу.
  — Не могли бы вы описать ее внешность?
  — Не старая. Не знаю. Наверное, лет двадцать пять… Ты заметила ее, Хейзель?
  Тощая сестра отрицательно покачала головой. Третья женщина сидела неподвижно и молча. Самая разговорчивая из троих продолжала:
  — На ней был светло-бежевый жакет, может быть, чуть темнее по цвету, чем полотняная простыня, юбка в тон. Блузка светло-розовая. Красивая женщина. На руках еще были бежевые перчатки.
  — Блондинка? Брюнетка?
  — Блондинка… Может быть… Да, я уверена, что блондинка.
  — Как ваше имя? — спросил Селби.
  — Миссис Альберт Парди.
  — Вы здесь уже давно?
  — Примерно полчаса.
  — Ждете автобуса?
  — Отправляюсь в Альбукерке. Я… а вот и мой экипаж.
  Большой, сверкающий свежей краской автобус свернул с главной улицы. Среди ожидающих отправки пассажиров началось движение. Служащий в униформе распахнул дверь, на которой значилось: «Выход», и объявил:
  — Автобус на Эль-Пасо, следует через…
  — Задержите отправление на некоторое время, — сказал Брэндон.
  Человек в униформе узнал его.
  — О’кей, шериф, но только ненадолго.
  Какая-то женщина лет сорока, весьма нервического вида, заявила визгливо:
  — Ну, я вам скажу! В жизни не встречала такого произвола!
  — Всего на минутку, мэм, — вежливо сказал Брэндон. — Я сам не рад, но мне надо выяснить, кто видел женщину, оставившую ребенка.
  Однако миссис Парди оказалась единственной свидетельницей. Она оставила шерифу свой адрес в Альбукерке, после чего Брэндон дал команду человеку в дверях отправлять автобус в путь.
  — Итак, сынок, — проговорил шериф, — похоже, мы с тобой заимели ребеночка.
  — И дело о похищении заодно, — мрачно добавил прокурор.
  — Думаю, если мы порыскаем по городским телефонным будкам неподалеку отсюда, — заявил шериф, — то найдем мамашу, которая уселась на пол, чтобы не быть замеченной через стекло дверей. Надо предупредить Отто Ларкина. Мэм, — обратился он к продавщице киоска, — вас не затруднит позвонить начальнику полиции Ларкину и попросить немедленно прибыть сюда? Если его не окажется на месте, передайте дежурному, что шериф и окружной прокурор находятся здесь и хотят, чтобы полиция приступила к работе. — Повернувшись к Селби, Брэндон сказал тихо: — Ларкин обидится, если мы начнем расследование без него. Все произошло в пределах городской черты, следовательно, это его дело. «Блейд» опубликует язвительную статью о том, что мы выпихиваем Ларкина с его территории… Все, все, ребята! Расходитесь! Если никто из вас не видел женщину с ребенком, вам не остается ничего иного, как заняться своими делами.
  Малышка продолжала мирно спать в своей корзине, большой палец ее крошечной ручки был наполовину засунут в рот. Какая-то особенно назойливая муха заинтересовалась этим мокрым пальцем, и Селби безуспешно пытался отогнать ее. Прокурору казалось, что со стороны он выглядит очень глупо.
  Отто Ларкин возник через пять минут. Он был слегка тучноват и обильно потел. Пот мгновенно испарялся, но на коже оставалось некое подобие маслянистой пленки. Создавалось такое впечатление, что от жары жир растапливается и сочится сквозь поры. Деловой костюм Ларкина из тонкой шерсти был весь измят и утратил форму, но зато козырек полицейской фуражки украшала блестящая золоченая накладка.
  Селби изложил шефу полиции основные факты и поделился теорией Брэндона, согласно которой женщина ускользнула, воспользовавшись предварительно телефоном-автоматом поблизости от станции.
  Ларкин распорядился, чтобы полицейские обошли все телефонные будки вокруг станции. Капитан орал так, что привлек внимание как ожидающих пассажиров, так и персонала станции.
  — Так, — заметил Селби, — у нас на руках остался ребенок.
  Начальник полиции заглянул в корзинку и неопределенно хмыкнул.
  — Думаю, миссис Брэндон позаботится о ребеночке некоторое время, — сказал шериф, — пока мы не решим, что делать дальше.
  Селби с явным облегчением проговорил:
  — Замечательная идея. Может быть, предупредим ее?
  Огромные лапы шерифа сгребли плетеную колыбельку:
  — Не надо. Она будет счастлива что-нибудь сделать для малышки.
  Селби поднял багажные сумки.
  — Мы будем у Брэндона, шеф, — сказал он Ларкину.
  — Отлично, ребята, — бросил тот таким тоном, как будто на него свалилась ответственность, непосильная для шерифа и прокурора. — Я все сделаю как надо, можете не беспокоиться.
  Глава 2
  Увитая виноградной лозой веранда перед домом Брэндона служила прохладным убежищем от пламени ослепительного дня. Зеленая листва создавала даже какое-то подобие влажности, давая шерифу и окружному прокурору столь желанную передышку от сухого жара.
  Миссис Брэндон вот уже более тридцати лет делила судьбу своего мужа: выпас скота, засухи на ранчо, фермерство. Ей редко доводилось жить в изобилии, но частенько приходилось испытывать удары судьбы, когда все, нажитое их тяжелым трудом, исчезало как дым. Но трудности лишь закалили ее характер. Она научилась философски относиться к жизни и придавать значение только тому, что действительно что-то значило. Ее жизненным кредо было — «помогай ближнему». Она умела создавать вокруг себя атмосферу уверенности и устойчивости. Миссис Брэндон могла приготовить обед на большую команду поденщиков, протянуть руку помощи немощному соседу или уложить единственным выстрелом с двухсот ярдов бегущего койота.
  Младенец проснулся. Селби и Брэндон, покуривая на прохладной веранде, слышали капризные нотки в голосе ребенка, слабый и бесполезный протест против несправедливости окружающего мира. Брэндон подошел к двери:
  — Мать, может быть, тебе помочь?
  Из кухни донесся голос миссис Брэндон:
  — Я управлюсь. Она успокоится, когда я подогрею бутылочку.
  — А ты еще не подогрела?
  — Я купала девочку. Бедная крохотулька — столько проехать в автобусе и не ополоснуться. Возвращайся на место и поговори с Дугом. Здесь я все сделаю сама.
  Брэндон вернулся с застенчивой улыбкой на лице:
  — Снимай пиджак и отдыхай.
  Селби вылез из пиджака, повесил его на спинку стула, закинул ноги на балюстраду веранды и закурил.
  Спустя некоторое время к ним присоединилась и миссис Брэндон. Она не предпринимала никаких попыток скрыть свой возраст. Большая часть ее жизни прошла в тяжелом труде, вдали от салонов красоты. Ее образ жизни требовал мускулатуры, которую не приобретешь, сидя на диете шестидесятилетних дам, стремящихся сохранить фигуру двадцатилетних. Иногда она сама говорила: «Я ем от души, сплю, как бревно, работаю, как лошадь, и наслаждаюсь жизнью». Какая-то часть этой суровой философии, видимо, нашла отражение в чертах ее лица — наблюдательные прохожие на улицах частенько оборачивались ей вслед, когда она шествовала мимо них.
  В Мэдисон-Сити было свое избранное общество — кружок, который миссис Брэндон старалась избегать всеми силами. Иногда представительницы этого общества, лет на пятнадцать — двадцать моложе миссис Брэндон, изнемогая в бесполезной борьбе с лишними фунтами, говорили, что охотно отказались бы от диеты, если бы у них был такой же здоровый внешний вид, как у жены шерифа.
  Селби всегда чувствовал себя великолепно, когда находился в обществе миссис Брэндон. Она заботилась о нем по-матерински и в то же время тактично, чтобы ненароком не сунуть нос в личные дела Дуга.
  — Что ты сумела узнать? — спросил шериф у своей жены, которая устроилась в кресле и внимательным, хозяйским взглядом окинула веранду — не надо ли что-нибудь сделать.
  — Мать оказалась очень заботливой. Думаю, она советовалась с доктором о том, как кормить малютку. Формула питания напечатана на машинке, указано также время кормления, есть и другая полезная информация. Я нашла все в маленькой сумке, включая смену одежды для девочки.
  — А что в большой сумке?
  — Я пока ее не открывала. Думаю, лучше будет, если мы это сделаем вместе. Дуг пока посидит, покурит.
  Шериф ухмыльнулся:
  — Миссис Брэндон держит всех холостяков за забором, когда дело идет о женских тайнах.
  Он поднялся, тщательно, как человек, проведший много лет в седле, пригасил сигарету и последовал за женой в гостиную. Десять минут спустя он опять появился на веранде и сказал:
  — Готовься к сюрпризу, Дуг. Это жена Эзры Гролли, а младенец — его четырехмесячная дочь Руфь.
  — Эзры Гролли?! — не удержался от удивленного восклицания Селби.
  — Именно.
  — Но каким образом, почему? Как я понял, это красивая женщина.
  — В полном порядке. Там оказалась фотография, на которой она и Эзра. Ты бы его ни за что не узнал. Приоделся в костюмчик, сорочку и при галстуке.
  — Где они поженились?
  — В Сан-Франциско, примерно четырнадцать месяцев тому назад.
  — Да, кажется, Эзра исчезал на некоторое время. Правда, я не думал, что у него есть желание и… средства, чтобы жениться… Для этого ему, наверное, пришлось потратить все до последнего цента.
  — Наверное, сохранил на память лишь первый заработанный никель142, — согласился шериф. — Ладно, пойдем повидаем его. Хорошенько смотри за девочкой, мать.
  Миссис Брэндон восприняла это ценное указание, как нечто совершенно не заслуживающее ответа.
  Брэндон поставил машину у входа в больницу графства. Юная, весьма решительная особа в регистратуре холодно объявила, что Эзра Гролли скончался за полчаса до их появления. Он, оказывается, впал в полное беспамятство вскоре после того, как сумел передать просьбу запереть его хижину.
  Брэндон и Селби переглянулись.
  — Я известила Гарри Перкинса, коронера.
  — Позвольте мне воспользоваться вашим телефоном, — попросил Селби.
  Девушка передала ему трубку. Прокурор вначале позвонил к себе в контору, затем шерифу.
  — Я просто проверяю, — сказал он помощнику Брэндона. — Пусть кто-нибудь постоянно будет у телефона. Женщина может опять позвонить и сообщить адрес.
  Позвонив Ларкину, прокурор узнал, что патрульные осмотрели все телефонные будки в городе и не нашли абсолютно ничего. Начальник полиции был склонен не придавать большого значения этой истории.
  — Подумать только, вам приходится нянчиться с ребенком! В наше время их уже не оставляют у ступеней церкви. Мамаши теперь укладывают деток спать на автобусных станциях и звонят властям графства. — Он хихикал от радости, что окружному прокурору пришлось столкнуться с малоприятной ситуацией.
  — Да, в ваших словах что-то есть, — был вынужден признать Селби. — Пожалуйста, держите кого-нибудь постоянно у телефона, чтобы в случае звонка можно было мгновенно выехать на место.
  — Мы это уже сделали, — ответил шеф полиции, — но теперь, когда ребенок у вас, звонков больше не будет… Что удалось выяснить при осмотре багажа?
  — По всей вероятности, женщина — жена Эзры Гролли.
  — Эзры Гролли? — воскликнул Ларкин. — Не знал, что у него есть жена. Что сам Эзра говорит по этому поводу?
  — Ничего. Уже полчаса, как он умер. Я звоню из больницы.
  — О’кей, я буду на проводе, — пообещал Ларкин весело.
  — Мы отправляемся в жилище Гролли, посмотрим, что и как, — сказал Селби. — Я попросил, чтобы все звонки переводились на помощника шерифа. Боб Терри сделает все, что нужно, если получит какое-нибудь известие.
  — Не сильно надрывайтесь, — беззаботно посоветовал Ларкин. — Думаю, что вы лишь выиграли ребенка, ничего больше. — С этими словами начальник полиции повесил трубку.
  
  «Ранчо» Гролли состояло из десяти акров земли, на которых произрастало несколько апельсиновых деревьев, а также разместились небольшой огород и загоны для кур и кроликов. Во время болезни хозяина заботу о них взял на себя сосед. О смерти Гролли он впервые услышал от шерифа.
  Брэндон правильно истолковал уныние соседа, который, сдвинув на нос свое соломенное сомбреро, печально почесывал в затылке.
  — Власти позаботятся обо всем, — сказал шериф. — Собственность будет распродана, и вы получите вознаграждение за свой труд.
  — Ну это, конечно, в корне меняет дело, — сказал сосед с видимым облегчением в голосе. — Здесь немало работы, особенно в такую жарищу… Я повесил замок на дверь.
  Шериф снял замок, и они вошли в дом. Это сооружение скорее можно было назвать лачугой. Там было убого, чем-то воняло, хотя оказалось достаточно чисто. На вколоченных в дощатые стены гвоздях был развешан весь гардероб Эзры Гролли: потертые, заляпанные грязью кожаные куртки, выцветшие синие рубашки, изношенные комбинезоны. Рядом с рукомойником в кухне находилась посудная полка, на которой лежало несколько тарелок, какие-то консервы и краюха черствого хлеба. Женщина по меньшей мере прикрыла бы полку занавеской. Но Гролли, очевидно, не нуждался в подобной роскоши.
  Вокруг двух отверстий, пробитых в крышке банки со сгущенным молоком, образовалась твердая желтая корка, узкая полоска такого же цвета тянулась по ее боку. Рядом — закопченный оловянный кофейник. Разнокалиберные, обожженные до черноты сковородки развешаны на гвоздях. На столе стояла банка, в которой когда-то находился джем, а теперь хранился топленый свиной жир. В серой от пыли, наполовину заполненной сахарнице кишели муравьи. Для приготовления пищи Гролли использовал двухконфорочную керосиновую плитку.
  В крошечной спальне стояла железная кровать, некогда выкрашенная в белый цвет. В углу комнаты находился старомодный сундучок с выпуклой крышкой, рядом с которым лежал дешевый картонный чемодан, оклеенный искусственной кожей. Большой фанерный упаковочный ящик был превращен в еще один предмет меблировки весьма простым способом — к его верхней крышке владелец дома прикрепил дверные петли.
  Солнце превратило тонкостенную лачугу в подобие духовки.
  — Нечем дышать, впустим сюда хоть немного свежего воздуха, — сказал Брэндон и поднял оконную раму.
  Они услышали, как по разбитой дороге к дому подкатила машина. Через несколько секунд в дверях возникла длинная, сухая фигура Гарри Перкинса.
  — Что удалось найти здесь, Рекс? — спросил он.
  — Будь я проклят, если знаю, — ответил шериф с широкой улыбкой. — Вообще-то, я хочу узнать побольше о его жене.
  — Жене?
  — Да.
  — Я-то принимал его за убежденного старого холостяка.
  — Все так полагали, — согласился Брэндон.
  — Однако, если серьезно подумать, Гролли вовсе не был стар, — заметил Селби.
  — Ему было около пятидесяти. Подумать только, всего-навсего мой ровесник, — сказал коронер, — но почему-то он всегда казался мне стариком. Постоянно небритый, не носил ничего, кроме комбинезона, свитера или синей рабочей рубашки. Кажется, доктора после первого удара весной сказали, что ему недолго остается жить. А что это за история с женой?
  — Позвонила какая-то женщина, — сказал Селби. — Назвалась Алисой Гролли. Она оставила своего ребенка на автобусной станции. Кто-то заставил ее сесть в машину под тем предлогом, что шериф якобы хочет ее видеть. Женщина не имела возможности все рассказать, ее, видимо, оттолкнули от аппарата и повесили трубку. Я слышал мужской голос.
  Коронер явно помрачнел.
  — Что случилось с ребенком?
  — Мы отправились на станцию и забрали его. Там же оказался и багаж. Он принадлежит, без сомнения, жене Гролли, мы нашли свидетельство о рождении ребенка и брачное свидетельство. Видимо, когда женщина упаковывала вещи, она предвидела возможность того, что ей придется доказывать свою личность.
  — Да, похоже на то, — согласился Брэндон.
  — Каким образом ее заставили сесть в машину? — спросил коронер.
  — Мы не знаем. Ей не удалось закончить рассказ.
  — Ладно, давайте осмотрим дом, — предложил Перкинс.
  Брэндон хотел открыть сундучок, но он оказался заперт. Тогда шериф выбрал маленький ключик из связки, оставленной Гролли, вложил в скважину и повернул. Теперь можно было поднять крышку.
  Перкинс издал свой типичный сухой смешок.
  — Великий Боже, оказывается, у старого Эзры имелся отличный костюм. Вот он, аккуратно сложен. А вообще странно, весь сундук заполнен консервами. И при этом лишь консервированной мукой, — сказал шериф, извлекая одну из банок. Он поднял крышку, заглянул внутрь, насупился, подошел поближе к свету и вытряхнул содержимое себе на ладонь. Это оказался толстый сверток десятидолларовых банкнотов.
  — Вот старый скряга! — воскликнул Перкинс.
  — А ты утверждал, что у него остался лишь один никель — первый заработок в жизни, — заметил Селби, обращаясь к шерифу.
  Коронер расправил банкноты и провел по краю большим пальцем.
  — Только десятки, что-то около сотни штук. Одним словом, тысяча долларов.
  Вторая банка из-под муки выдала им пятьдесят двадцаток, третья содержала двести пятидолларовых бумажек.
  Теперь они работали быстро, в изумленном молчании. В сундучке оказалось двадцать пять банок из-под муки, в каждой по тысяче долларов в различных купюрах.
  Мужчины смотрели друг на друга. Первым молчание нарушил шериф Брэндон:
  — Вот чудеса! У человека целое состояние, а жил он, как последний нищий, без гроша в кармане. Всегда покупал только черствый хлеб да самый дешевый бекон. Не знаю, был ли он хоть раз в кино и купил ли хотя бы одну газету.
  Селби указал на юридические последствия, вытекающие из их открытия:
  — Думаю, за наследство развернется главная драчка.
  — Давайте-ка, братцы, лучше как следует поищем завещание, — сказал Брэндон.
  — Насколько я знаю, сестрица Гролли находится здесь, — прокомментировал ситуацию Перкинс. — Она как-то связана с автомобильной аварией.
  — Точно. Вы проводите слушание сегодня в семь? — спросил Селби.
  — Я отложил его, — сказал Перкинс. — Как раз намеревался сказать об этом, но совсем забыл. Миссис Хантер застопорила дело. Решила, что может собрать кое-какие средства в Сан-Франциско. Я дал ей деньги на автобусный билет. Она предполагает вернуться завтра к вечеру.
  Селби извлек из кармана записную книжку.
  — Значит, в пятницу, в семь вечера?
  — Да, наверное… А Лосстены заявляют, что во время аварии уже были в постели?
  — По крайней мере, мне они так сказали, — ответил Брэндон.
  — Конечно, свидетели видели лишь машину, — задумчиво проговорил Перкинс, — они не заметили, кто был за рулем… Дуг, существует ли закон, по которому за аварию должен отвечать владелец машины?
  — Только по гражданскому праву. Уголовной ответственности подлежит лицо, непосредственно управлявшее машиной.
  Со стороны полуразвалившегося крыльца лачуги послышались чьи-то быстрые шаги, раздался стук в дверь, и в комнате зазвучал веселый девичий голос:
  — Берегитесь! Девица вторгается в убежище холостяка — девица, жаждущая новостей.
  Они слышали, как обладательница веселого голоса быстро прошла через кухню. Это была Сильвия Мартин, ведущий репортер городской газеты «Кларион», издания, которое придерживалось диаметрально противоположных взглядов, нежели «Блейд» — вторая газета Мэдисон-Сити. Дуг Селби и Рекс Брэндон были очень многим обязаны Сильвии. Сейчас она подозрительно оглядывала их, стоя в дверном проеме.
  — Что за странная таинственность? — спросила она. — И эта суматоха по поводу младенца, оставленного на автобусной станции?
  Брэндон выудил кисет из кармана расстегнутого, обвисшего жилета.
  — Ты расскажи ей, Дуг.
  Сильвия Мартин обратила смеющиеся карие глаза на молодого прокурора.
  — Давай скорее, Дуг, я чую, должна получиться отличная статья.
  — Кто тебе посоветовал приехать сюда? — спросил Селби.
  — Просто я шла по вашему следу.
  — Следовательно, твое появление никак не связано со старым Гролли?
  — Нет. С какой стати? Ага, значит, Эзра Гролли — это еще один материал.
  Селби показал на расставленные на полу банки.
  — Материал, который будет стоить двадцать пять тысяч долларов.
  Сильвия Мартин достала из кармана блокнот и приготовилась записывать.
  — Рассказывай все, Дуг, — потребовала она.
  — Во-первых, Гролли оказался женат. По описаниям, его жена — привлекательная женщина лет двадцати семи — двадцати восьми. Она исчезла. Четырехмесячный ребенок, оставленный на автобусной станции «Грейхаунд», видимо, его дочь. Шериф желает узнать местонахождение матери в настоящее время. Все красоты и орнамент к этой истории сочинишь самостоятельно. Надо, чтобы материал увидел свет. Нам необходимо найти женщину.
  — Ты можешь сказать, как стало известно о брошенном ребенке?
  Селби задумался на секунду и ответил:
  — Нет. Думаю, об этом пока лучше помолчать…
  — Что еще находится в сундуке?
  — Именно это мы и выясняем в данный момент. — Брэндон повернулся к сундучку. — Какие-то бумаги, — сказал он.
  Аккуратно сложенные листочки были перетянуты резиновой лентой. Бумага, старая на вид, оказалась очень хрупкой и легко крошилась.
  — Думаю, у него давно не было случая заглянуть в эти документы, — сказал Брэндон.
  Резинка лопнула, едва шериф попытался ее снять.
  — Кажется, там банковская книжка, — заметил Перкинс.
  — Целых две, — добавил Селби.
  Книжки были выписаны банками в Сан-Франциско. На каждой хранилось по двадцать тысяч долларов. На первой книжке было обозначено, что вклад сделан почти двадцать лет назад, на второй — шесть лет спустя. Со времени начисления процентов в последний раз прошло больше десяти лет. Никакая сумма с вкладов не снималась.
  В пачке документов завещания не оказалось.
  — Вот это да, — прошептала Сильвия Мартин. — Весь город забурлит, прочитав мою статью.
  Глава 3
  В пятницу утром «Кларион» вышла с большой статьей, вызвавшей огромный интерес. Эзра Гролли, широко известный в Мэдисон-Сити как эксцентричный холостой фермер, экономный до такой степени, что эта черта уже перестала быть достоинством, умер в местной больнице, оставив после себя не только довольно крупное состояние, но и жену с ребенком.
  Оказывается, он до великого кризиса был преуспевающим энергичным бизнесменом, делающим деньги с быстротой, столь свойственной временам, непосредственно предшествующим краху. Затем что-то случилось. Гролли появился в Мэдисон-Сити, осел на своих десяти акрах земли, стал вести замкнутый и экономный образ жизни. Примерно за шестнадцать месяцев до смерти он исчез из города на четыре месяца. За это время он, очевидно, женился, прожил с женой несколько недель, потом вернулся на ферму, уложил свадебный костюм в дряхлый сундучок и вновь зажил так же убого, как и раньше.
  С его женой и ребенком случилось несчастье, когда они ехали, чтобы провести последние часы у изголовья смертельно больного Гролли. Жена исчезла, оставив ребенка на автобусной станции компании «Пасифик Грейхаунд». Не исключено, что она попала в руки преступников или стала жертвой амнезии. Властям, очевидно, известно больше, но они не склонны делиться сведениями. «Кларион» просит публику сообщить ей все о женщине лет двадцати семи — двадцати восьми, стройной и привлекательной, одетой в светло-бежевый костюм и розовую блузку.
  К полудню шериф получил справку из полиции Сан-Франциско и за ленчем обсудил ее с Селби.
  Алиса Доллман, секретарь одного из руководителей местной энергетической компании, вышла замуж за Эзру Гролли двадцать третьего июля прошлого года. Они жили вместе примерно до второй половины октября, после чего расстались. Развод, очевидно, не был оформлен. Записи указывают, что ребенок родился девятнадцатого июля текущего года. Должным образом было выправлено свидетельство о рождении, девочка получила имя Руфь, отцом ее указан Эзра Гролли. Эзра Гролли, очевидно, высылал деньги жене, которая, однако, не бросала работу. Она попросила трехмесячный отпуск, затем, по его завершении, вернулась на службу и трудилась ежедневно до прошлой недели, когда вдруг неожиданно уволилась. Ее работодатель практически ничего не знал о личной жизни своей сотрудницы.
  Когда Дуг Селби вернулся к себе, оказалось, что в приемной его ожидает посетитель. Селби взглянул на него без всякого энтузиазма. Дел выше головы, а тут еще появляется этот пресловутый А.Б. Карр.
  Пользующийся дурной славой адвокат по уголовным делам вносил разлад в местную общину с того самого момента, как явился со всем хозяйством из города и обосновался в привилегированном районе на Апельсиновых холмах. Каждая встреча Селби с Карром рождала новые проблемы. А.Б. Карр не принадлежал по своей сути к мирному сельскому обществу. Но хотя у Селби и были все основания не любить адвоката, он помимо воли не мог не восхищаться его осанкой, живостью ума и спокойной уверенностью. Селби намеревался отделаться формальным: «Добрый день, мистер Карр», но вместо этого неожиданно для самого себя протянул руку со словами: — Хэлло, Карр. Чём могу помочь?
  Карр потряс руку прокурора и улыбнулся, улыбка углубила морщины на его лице, в проницательных серых глазах блеснули искорки. Он заговорил глубоким, хорошо поставленным голосом:
  — Селби, я полностью исправился. Его улыбка завершилась смешком.
  — Заходите, — пригласил прокурор, первым переступая порог своего кабинета.
  В большом городе те, кто нуждался в услугах «златоуста», любовно называли его Старый АБК. Нанять Старого АБК стоило больших денег, но если дело интересовало его по-настоящему, он обычно заставлял прокуроров выбрасывать белый флаг. Адвокат обладал острым, как лезвие бритвы, умом, мгновенной реакцией и истинным артистизмом. Посадите перед ним дюжину присяжных, и он будет играть на их чувствах, как опытный органист, извлекающий звуки из гигантских труб своего инструмента. Если бы в свои юные годы Старый АБК приземлился на сцене, то, несомненно, стал бы великим актером. Успехи на юридическом поприще позволили ему нажить немалое состояние. Несколько раз он пытался отойти от дел, но азарт игры настолько увлекал его, что уйти на покой не удавалось.
  Адвокат удобно расположился на стуле у письменного стола напротив прокурора, зажег сигару и принялся внимательно и задумчиво разглядывать тлеющий кончик. Селби знал, что это подготовка, тщательно отработанная пауза для того, чтобы подогреть интерес к делу. Несомненно, интерес был подогрет. Ясно, что Старый АБК мог явиться собственной персоной лишь в связи с вопросом исключительной важности.
  Сигара горела, видимо, вполне удовлетворительно, поэтому Карр перевел проницательный взгляд на Селби, как бы оценивая его возможности, и произнес:
  — На этот раз меня интересует гражданское дело. Я хочу получить от вас помощь и вовсе не желаю сыпать песок в подшипники юридического механизма графства Мэдисон.
  Улыбка вновь озарила его лицо. Селби ответил чуть менее сердечным отражением этого сияния и сказал:
  — Я слушаю вас.
  Но это было вовсе не в духе Карра — переходить к сути вопроса, не подготовив должным образом свою аудиторию.
  — Дело очень интересное, — начал он. — В него вовлечены совсем небольшие деньги, гонорар и вовсе мизерный. Но поскольку его исход имеет огромное значение для моего клиента, я желаю привести дело к удовлетворительному завершению. При этом, Селби, оно существенно повысит мой авторитет в нашем округе.
  — Каким же это образом? — спросил прокурор.
  — Люди здесь относятся ко мне как к адвокату из большого города, специалисту по уголовным делам. Они смотрят на меня с любопытством, испытывают благоговейный трепет с некоторой долей отвращения. Я вижу, что, когда я прохожу по главной улице вашего городка, добропорядочные граждане принюхиваются: не разносится ли запах серы, и присматриваются к моим ногам: нет ли у меня раздвоенного копыта.
  Селби вежливо рассмеялся, быстро продумывая ситуацию. Карру что-то надо, значит, Селби требуется особая осторожность.
  — Поэтому, — продолжал адвокат, — когда у меня появилась возможность принять дело, которое позволит добиться справедливости в отношении несчастной трудящейся женщины, я решил, что это будет мудрый шаг.
  — Что это за дело? — без всяких экивоков спросил Селби.
  Карр слегка взмахнул рукой, в которой была зажата сигара, и еще некоторое время продолжал выдерживать паузу. Он замер в позе, которая, несомненно, восхитила бы фотографа-художника, желающего запечатлеть сильную личность в характерной позе.
  На лице адвоката морщины выгравировали выражение силы. Вся поза демонстрировала мощь.
  — Я представляю интересы Алисы Гролли, — объявил Карр. — Вдовы Эзры Гролли.
  Селби не сумел скрыть изумления. Чтобы выиграть время, он стал набивать трубку табаком.
  — Чем же я могу быть полезен?
  — Я хочу, чтобы вы нашли мою клиентку.
  — Я и пытаюсь сделать это, — сказал Селби.
  — Могу ли я спросить, что привлекло ваше внимание к этому делу? — поинтересовался Карр.
  — Прежде я хочу задать вам несколько вопросов, — коротко бросил Селби.
  Карр сделал театральный жест, как бы разрывая на груди рубашку.
  — Спрашивайте все, — сказал он голосом, звенящим от желания оказать посильную помощь.
  — Сколько времени вы представляете интересы миссис Гролли?
  — Около недели.
  — Вы лично встречались с ней?
  — Да.
  — Где?
  — Она приходила ко мне в контору.
  — Примерно неделю тому назад?
  — Да, это так. Тогда я увидел ее впервые.
  — И если это корректный вопрос, чего она хотела от вас?
  — Она считала, что муж намерен с ней развестись, и просила меня добиться справедливого раздела собственности. Если бы он ничего не предпринял для оформления развода, тогда на развод подала бы миссис Гролли. У нее ребенок от Эзры Гролли, о существовании которого она никогда не говорила отцу. Весьма необычная ситуация.
  — Вам доводилось встречать Эзру Гролли?
  — Нет. Но я представляю его характер со слов жены.
  — Не могли бы вы пересказать мне хотя бы самое главное?
  — Гролли, — начал Карр, — является прелюбопытнейшим побочным продуктом нашей современной цивилизации. — Он сделал паузу, пыхнул пару раз сигарой и затем внушительным тоном продолжил: — В свое время он был брокером по торговле недвижимостью, специализировался по сельскохозяйственным землям. За пять лет работы на бирже его капитал — на бумаге — составил три четверти миллиона долларов. Когда на бирже разразился крах, он начал терять деньги быстрее, чем мог подбить дневной итог. Но ему все-таки удалось выгрести что-то из-под обломков. Я не сумел узнать всей предыстории от моей клиентки, но не думаю, что она сама знает ее полностью. Видимо, пережитый им период неуверенности и беспокойства привел к серьезным изменениям в психике Эзры Гролли. Раньше деньги для него не имели никакого значения. Он тратил их направо и налево. Несколько прошедших, как в лихорадке, месяцев во время краха биржи продемонстрировали ему весь ужас нищеты. После этого Гролли не мог без душевных мук потратить даже никель.
  Старый АБК переменил позу. Его глубокий, хорошо поставленный голос, казалось, совершил чудо — в комнате как будто возник образ покойного хозяина маленького ранчо.
  Адвокат продолжал свое повествование: — В июне прошлого года он почувствовал недомогание и обратился к доктору. Доктор порекомендовал Гролли проконсультироваться у специалистов в Сан-Франциско. Те сказали ему, что чудовищное умственное и нервное напряжение, которое он испытал, работая на бирже, нанесло его здоровью непоправимый урон. Они тактично намекнули, что конец может наступить быстро и неожиданно, хотя и не исключено, что больной протянет еще некоторое время. И тут Гролли решил в последний раз тряхнуть стариной, пожить красиво и размотать все оставшиеся деньги. Он вернулся туда, где прожигал жизнь раньше, потратился на одежду и весело зажил. В это время произошла встреча с моей клиенткой, и — вы можете смеяться! — Гролли полюбил ее. Хотя я и не отрицаю, что, возможно, он просто испытывал чувство ужасающего одиночества. Гролли был значительно старше ее, но он был богат, внимателен, умел сопереживать. Короче, моя клиентка проявила к нему определенный интерес. Они поженились и два-три месяца жили весело и, по всей видимости, счастливо. Но затем Гролли понял, что если выбирать между жизнью в большом городе и отшельническим существованием в Мэдисон-Сити, то он явно предпочитает незатейливый сельский образ жизни. Городское окружение больше не привлекало его. Он утратил вкус к ночным развлечениям, шум и темп городской жизни действовали ему на нервы. Гролли не очень ясно мог изложить свои мысли. Он пытался в день расставания поделиться с женой своими чувствами… Сказал, что информация, полученная от докторов, заставила его пуститься в траты. Он думал, что будет счастлив. Но это оказалось не так. Он не может жить ее жизнью и знает, что она не способна жить так, как привык он. В то время они не подозревали, что встанет вопрос о расторжении брака. Даже узнав, что она беременна, моя клиентка не писала мужу. Она боялась, что Гролли будет волноваться. Он не хотел семейной ответственности, а она желала, чтобы он свободно наслаждался последними годами или днями той жизни, которую избрал сам, и не чувствовал, будто женитьба приковала его цепями к образу жизни, ставшему для него столь неприятным. Никогда она не говорила ему, что у них есть общее дитя.
  — И вы все это сможете доказать? — спросил Селби. Карр поднял свои густые брови, выждал для вящего драматизма пару секунд и сказал:
  — Мой дорогой юноша, я могу доказать каждое слово не рассказами моей клиентки, не записями гражданских актов графства и города Сан-Франциско, не заявлениями общих друзей, а показаниями, написанными собственноручно Эзрой Гролли в виде писем, которые, по счастью, моя клиентка сохранила и передала мне при первой встрече.
  — Есть ли у вас какие-то предположения по поводу того, что могло случиться с миссис Гролли? — спросил Селби.
  Подвижное лицо Карра мгновенно сменило выражение. Оно застыло и стало весьма торжественным.
  — Естественно, я не вправе выступать с заявлениями по этому вопросу… Кстати, насколько мне известно, замужняя сестра Гролли, миссис Терри Лосстен, находится здесь, в Мэдисон-Сити.
  — Да, верно.
  Карр соединил кончики пальцев обеих рук и переместил во рту сигару, задумчиво попыхивая ею. Затем он вынул сигару и очень медленно, как бы подчеркивая значение своих слов, спросил:
  — Вы разговаривали с ней?
  — Нет, говорил шериф. Надеюсь, что увижу их сегодня вечером.
  — Сегодня вечером?
  — Да, их машина попала в автокатастрофу.
  В глазах Карра неожиданно загорелся огонек острого интереса.
  — Это когда погиб ребенок?
  — Да.
  — Их автомобиль?
  — Да.
  — Кто вел машину?
  — Никто этого не знает.
  — Дознание проводится сегодня вечером?
  — Да, в семь часов.
  — Думаю, я там буду.
  — Хорошо, Карр, наша беседа носит конфиденциальный характер, поэтому скажите, что вам известно, не боясь закона о клевете.
  Карр начал было говорить, но тут же остановился. Некоторое время он продолжал курить, нарочито храня молчание. Затем отрицательно покачал головой.
  — Я ничего не знаю. Если я поделюсь своими предположениями, у вас может возникнуть определенная предвзятость — не в отношении личности, нет, а в вашей интерпретации свидетельских показаний. Я хотел бы, чтобы вы осуществляли расследование без всякой предвзятости.
  Карр одним движением поднялся на ноги, протянул правую руку через стол и обхватил руку Селби длинными крепкими пальцами.
  — Селби, вы и я находимся по разные стороны юридического барьера. Однако я научился уважать ваши таланты и цельность натуры. Письма Эзры Гролли у меня. В любое время, как только захотите, можете изучить их. Из этих писем вы поймете, что Эзра Гролли не испытывал очень теплых чувств к своей сестре. До свидания, Селби.
  Какое-то время Селби размышлял, не окликнуть ли Карра, испортив таким образом драматический эффект его ухода. Но решил этого не делать. Только хороший актер может изобразить чувство собственного достоинства, пройдя всего лишь шесть шагов и при этом находясь спиной к зрителям. Старому АБК это удалось великолепно.
  Глава 4
  В тот же вечер, около семи часов, Селби вошел в кабинет Гарри Перкинса. Едва он переступил порог, как ему навстречу поднялась женщина с темно-багровым следом ушиба на лбу, марлевой наклейкой на щеке и кожаным бандажом на левом запястье. Сделав пару шагов, она спросила:
  — Вы мистер Селби, окружной прокурор?
  Селби слегка поклонился.
  — Я миссис Хантер.
  — Примите мое глубочайшее сочувствие, миссис Хантер, по поводу постигшего вас горя.
  Она часто заморгала, пытаясь сдержать слезы, отвела на мгновение взгляд в сторону и сказала:
  — Благодарю вас, мистер Селби. — И тут же, почти без всякой паузы спросила: — Что вам удалось узнать о женщине, исчезнувшей вчера с автобусной станции?
  — Пока ничего.
  — Я прочитала об этом в газете, когда возвращалась из Сан-Франциско. Мне пришлось спешно выехать туда, чтобы собрать кое-какие деньги… Она находилась на станции, когда я подошла к своему автобусу. Не хочу казаться слишком самонадеянной, но ведь ребенок остался на попечении шерифа и вашем, наверное, надо, чтобы за ним кто-то присматривал. И если бы я могла, для меня это было бы хорошим занятием…
  — Постойте, — прервал ее Селби. — Значит, вчера вы видели эту женщину на автобусной станции?
  — Да, когда ждала автобус на Сан-Франциско.
  — Не могли бы вы описать ее наружность?
  — По правде, я больше могу сказать о малышке, чем о матери. Знаете, когда вы теряете ребенка… — Конец фразы потонул в рыданиях.
  Взгляд Селби выдавал его острый интерес к словам женщины. Вслух он сказал:
  — Я очень хорошо понимаю вас, миссис Хантер, вы только что потеряли свое дитя и, конечно, более внимательно смотрели на ребенка, чем сделали бы это при других обстоятельствах. Не так ли?
  Она кивнула утвердительно.
  — Я сказала себе: какая счастливая мать, ведь ее дочурка при ней. Наверное, я была эгоистичной, но не могла избавиться от горькой мысли: почему судьба избрала меня из огромного множества… Нет, наверное, все-таки я так не думала, мистер Селби но…
  — Я понимаю, — поспешно остановил ее прокурор. — Скажите, это может быть очень важно. Женщина не почувствовала, что вы чрезмерно заинтересовались ее ребенком?
  — О да. Она заметила мой взгляд и… Наверное, ей показалось, что я не совсем в себе, и она встала между мной и колыбелькой. Это задело меня. Я сказала, что потеряла свою крошку и потому так смотрю на ее ребенка. Она мне очень посочувствовала. Оказывается, женщина прочитала об аварии в утренней газете; она задала мне массу вопросов… Правда, мне совсем не хотелось обсуждать аварию.
  — О чем она вас расспрашивала? — поинтересовался Селби.
  — Она спрашивала о машине, особенно интересовалась, заметила ли я, кто был за рулем и сколько человек находилось в машине… Мне не хотелось обсуждать это, но в то же время я не желала показаться грубой, особенно после того, как она столь доброжелательно ко мне отнеслась. Я попыталась сменить тему и начала расспрашивать женщину о ребенке, о его возрасте.
  — Она назвала дату рождения?
  — Да, девятнадцатое июля. Я запомнила, потому что моя дочурка родилась пятого июля; ее ребенок оказался на две недели моложе, чем моя Мэри.
  — Не припомните ли точное время разговора?
  — Не знаю, как насчет «точного времени», но я ждала автобус на Сан-Франциско. По расписанию он должен отходить в одиннадцать тридцать три. Думаю, автобус опоздал минут на пять — десять и отошел примерно в одиннадцать сорок… Впрочем, наверное, вы без труда сможете уточнить время на станции.
  — Когда вы уезжали, где находилась женщина?
  — Сидела на скамье. Она сказала, что ждет друзей.
  — Она показывала вам ребенка?
  — О да. После того как я рассказала ей о Мэри, она позволила мне смотреть на девочку, сколько захочу… А когда я начала плакать, она утешала меня, как могла.
  — Интересно, могли бы вы описать ее?
  — Женщину?
  — Да.
  — Лет на пять моложе меня. Мне… тридцать два. Темные волосы. Карие глаза. Была одета в светло-бежевый жакет, такую же юбку и легкую шелковую блузку розового цвета. Воротник был застегнут брошкой из горного хрусталя. На руках светло-коричневые кожаные перчатки. Ребенок был в плетеной колыбельке под розовым одеялом с белыми слониками на нем. Она говорила, что ожидает каких-то друзей… Казалось, она сильно нервничает. Поинтересовалась, знаю ли я кого-нибудь в Мэдисон-Сити, и спросила о мистере Карре, адвокате.
  — Что вы ей ответили?
  — Я сказала ей, что, по слухам, мистер Карр замечательный адвокат. В ответ она сообщила, что мистер Карр защищает ее интересы. Я поняла, что у женщины какие-то проблемы с мужем. Мне не хотелось лезть не в свои дела.
  — Вы долго беседовали?
  — Должно быть, минут десять — пятнадцать.
  — И вам показалось, что женщина нервничает?
  — Да.
  — Испугана?
  — Нет, я не сказала бы, что испугана… Скорее нервозна… Ну в общем, не знаю, мистер Селби, но я подумала, что она слишком много внимания уделяет автомобильной аварии. Она все время возвращалась к этой теме. Возможно, из простого любопытства. Не знаю почему, но она дважды спрашивала меня о машине, врезавшейся в нас, и о том, ясно ли я все видела. Она даже спросила, не думаю ли я, что тот автомобиль был направлен в нас сознательно.
  
  В комнату вошел коронер. За ним последовали шериф и члены коронерского жюри, которые обследовали тело погибшей малютки. Маленькая группа принесла с собой как бы дуновение смерти.
  Селби торопливо сказал:
  — Я хочу с вами поговорить еще раз, миссис Хантер, и надо бы, чтобы вы рассказали все шерифу Брэндону… Дознание выльется в короткую формальность. Надеюсь, оно не причинит вам новой боли.
  Но дознание, однако, не вылилось в короткую формальность. Коронер пригласил миссис Хантер, и та изложила свою версию событий. Затем он вызвал мисс Маргарет Фэй, блондинку двадцати двух лет, обладательницу лишенных глубины мысли голубых глаз и лица, которое при любых обстоятельствах не утрачивало безмятежного спокойствия. Из вопросов коронера выяснилось, что во время аварии она получила легкое сотрясение мозга и нервный шок. Мисс Фэй была доставлена в больницу на попечение врачей, которые отпустили ее лишь сегодня во второй половине дня. Она должна являться к врачу каждый день в течение недели, и врач разрешил ей участвовать в дознании при условии, что показания не займут много времени. Девушка, по ее словам, раньше работала официанткой в разных ресторанах по всей стране. Сейчас она путешествует на попутных машинах, и миссис Хантер подсадила ее минут за двадцать до аварии. Мисс Фэй не утратила присутствия духа и успела бросить взгляд на номер автомобиля, накатывающегося на них. Она увидела его в тот короткий миг, когда номерной знак промелькнул впереди в свете фар машины миссис Хантер перед самым ударом. Это, по ее словам, был оранжевый номер с «птицей» посередине. Она не запомнила все цифры, но утверждает, что там присутствовали две семерки.
  Коронер продемонстрировал ей номерной знак, снятый с автомобиля Лосстенов. Последние две цифры на нем были семерки, и мисс Фэй сказала, что знак «похож» на тот, что она видела. Указав на пеликана, она сказала, что именно эту «птицу» имела в виду.
  А.Б. Карр, который еще раньше незамеченным вплыл в комнату, поднялся на ноги и поинтересовался, задав вопрос своим сочным, резонирующим голосом:
  — Будет ли мне позволено подать коронеру одну мысль?
  Зрители, повернувшись на стульях, вытянули шеи, чтобы лучше рассмотреть адвоката, который, стоя у стены в последнем ряду и положив руки на спинку стула из предыдущего ряда, продолжал, не дожидаясь согласия:
  — Я хочу предложить, чтобы коронер изучил вероятность того, что авария произошла не случайно, что миссис Хантер и ее маленькая дочь были ошибочно приняты за других, а именно за Алису Гролли и ее маленькую дочь, что водитель автомобиля следовал за миссис Хантер от Мэдисон-Сити, обогнал ее на подъеме, развернулся и на высокой скорости помчался назад с таким расчетом, чтобы встретить поднимающийся в гору автомобиль на самом опасном повороте дороги и столкнуть с проезжей части с намерением убить миссис Гролли и ее грудного ребенка.
  Карр успел поклониться и усесться посреди гробового молчания, пока его словесный снаряд искал путь к сознанию слушателей.
  Глава 5
  Если бы Карр продолжал оставаться на ногах, то, совершенно естественно, немедленно превратился бы в мишень для вопросов. Но, усевшись с таким видом, будто он полностью завершил свой вклад в дознание, адвокат сумел сохранить напряженность момента и полностью переложил ответственность на коронера, который оказался к этому совершенно не готов.
  Перкинс посмотрел на Селби, и в его взгляде прокурор прочитал мольбу о помощи. Обращаясь к адвокату, Селби спросил:
  — Я полагаю, мистер Карр, вы не выступили бы с заявлением подобного рода, если бы не располагали свидетельствами, способными подкрепить ваши слова?
  Карр оставался неподвижным ровно столько, сколько потребовалось для того, чтобы присутствующие поняли всю важность его предстоящего ответа:
  — Это было не заявление, а всего лишь совет или предложение.
  Неожиданно и неосознанно Селби повел себя как прокурор, ведущий перекрестный допрос свидетеля:
  — Хорошо. Я скажу так: вы бы не дали этого совета или, пользуясь вашими словами, предложения, если бы не имели в своем распоряжении фактов, указывающих на такую возможность.
  В манерах Карра появилась вежливая снисходительность.
  — Мой дорогой друг, — сказал адвокат, поднявшись с легким поклоном и слегка взмахнув рукой. — Мне просто показалось, что было бы неплохо, чтобы коронер принял во внимание и такую возможность.
  — У вас нет никаких доказательств в поддержку этой версии?
  Карр улыбнулся в ответ:
  — Нет. Во всяком случае, таких, которые я хотел бы сообщить здесь. — И он опять уселся на стул.
  Селби обратился к коронеру:
  — Прекрасно. Если мистер Карр не располагает сведениями, которые он мог бы сообщить в поддержку подобного допущения, я не вижу повода менять ход дознания.
  Перкинс обратился к мисс Фэй:
  — Продолжайте, пожалуйста.
  Девушке потребовалось какое-то время, чтобы собраться с мыслями, после чего она продолжила свой рассказ.
  — Даже под страхом смерти я не смогла бы сказать, кто вел машину. Я увидела свет фар и поняла, что идущая вниз машина не впишется в поворот. Здесь я подумала о номере и поискала его глазами. Совсем не видела, кто сидит в автомобиле — мужчина или женщина, а возможно, даже несколько человек. Не знаю.
  — Но вы сумели увидеть номерной знак?
  — Он на мгновение промелькнул передо мной. Фары той, другой машины светили в глаза, но было мгновение, когда машина вильнула прямо перед нашими фарами, и я ухитрилась заметить номер. Просто секундный проблеск. Потом наша машина заскользила, начала крениться и перевернулась. Наверное, в этот момент я выпала из нее. Не знаю, как это произошло. Помню лишь, что качусь по земле, а машина кувыркается на крутом склоне холма. Миссис Хантер вывалилась, когда автомобиль перевернулся во второй раз. Ребенок так и остался в машине.
  — Когда вы потеряли сознание? — задал вопрос коронер.
  — Где-то на полпути в город. В тот раз я оставалась без сознания всего несколько минут, потом пришла в себя, но голова сильно кружилась. Меня доставили к доктору и уложили на кровать.
  — Но вы способны припомнить ход событий после аварии?
  — Да, конечно.
  — Расскажите нам, пожалуйста.
  — Значит, так: я вывалилась и увидела, что машина кувыркается по бугру. Миссис Хантер тоже выпала и наблюдала, как ее автомобиль все быстрее и быстрее летит под откос. А тот, что сшиб нас, завизжал шинами по дороге вниз. Потом наступила тишина, если не считать вопля миссис Хантер и шума катящейся и ломающейся машины. Были слышны удар и треск, снова удар и треск, затем еще удар, и миссис Хантер закричала… Потом машина достигла дна долины и остановилась. Некоторое время я еще слышала стук падающих камней, который становился все слабее и слабее, пока все совсем не стихло. Раздавались лишь крики миссис Хантер, потом и она замолчала. Кругом были покой и тишина под звездным небом. Я попробовала встать на ноги и поняла, что могу передвигаться. Миссис Хантер плакала и стонала, но все же мы ухитрились сползти в каньон по крутому склону. Мы часто останавливались, чтобы послушать, не плачет ли где-нибудь ребенок. Он ведь тоже мог выпасть по пути. Было темно, мы скользили и спотыкались, потому что ничего не видели. Мы боялись пройти мимо ребенка или наступить на девочку, если она без сознания… Странно, что мы обе не поседели в ту ночь.
  — Итак, вы наконец нашли машину? — спросил Перкинс.
  — Да, в конце концов мы спустились вниз, к автомобилю, так и не услышав голоса ребенка. — Свидетельница замолчала на мгновение и добавила: — И когда мы добрались до машины, то тоже ничего не услышали, потому что слышать было некого.
  — Что вы обнаружили? — задал вопрос коронер.
  — В машине мы нашли мертвого ребенка. Нам пришлось пошарить в темноте, прежде чем мы натолкнулись на тело. Миссис Хантер стонала, плакала и что-то напевала своей дочке. Она говорила, что теперь мама здесь и никто не обидит ее девочку, а потом вдруг вскрикнула: «Она умерла! Она умерла!»
  Там было темно, как в могиле, и дорогу можно было найти лишь ощупью. Я уловила запах бензина и испугалась, что машина сейчас взорвется. Вода с бульканьем лилась из радиатора, а мотор потрескивал — так бывает, когда он быстро остывает… Наконец я убедила миссис Хантер пуститься в путь. Она не позволила мне нести ее ребенка. Не знаю, как ей удалось вскарабкаться назад, на дорогу. Я двигалась первой. Мне приходилось ползти между скалами, нащупывая путь руками. Потом у самого верха каньона мы попали в заросли кустов и с трудом пробились сквозь них.
  — Сколько времени прошло, прежде чем вы вернулись на дорогу? — спросил Перкинс.
  — Мне показалось, не меньше месяца. — В ее тоне не чувствовалось ничего неуважительного или шутливого.
  — Ну, наверное, все же поменьше? — подсказал коронер.
  — Конечно, меньше.
  — Так сколько же?
  — Может быть, полчаса, возможно, чуть больше. Часы разбились, когда меня выбросило из машины. Они остановились в одиннадцать сорок. Нам пришлось долго ждать попутной машины. Наконец мы увидели свет фар, и какой-то мужчина подобрал нас. В пути у меня закружилась голова, и я на время потеряла сознание. Мне еще было не по себе, когда мы прибыли сюда, в Мэдисон-Сити. Доктор отправил меня в постель. Это все, что я знаю.
  — Благодарю вас, — сказал коронер, — вы изложили вес очень четко и ясно.
  И вновь поднялся Карр.
  — Если бы мне была предоставлена возможность задать один-два вопроса, — заявил он, — думаю, я смог бы убедить коронера, что было бы весьма полезно принять во внимание мое предложение. В силу обстоятельств я не стану утруждать данную свидетельницу. Но если коронер согласится вновь пригласить миссис Хантер на свидетельское место, я могу спросить ее.
  Коронер вновь посмотрел на Селби.
  — Не вижу оснований разрешать подобную процедуру. Миссис Хантер прошла через тяжкое испытание, и ее нервная система подверглась сильному стрессу. Поэтому, прежде чем мы позволим вновь допросить ее, мистер Карр должен дать нам логичное обоснование своей теории. Пока нет никаких оснований подозревать, что мы имеем дело не с несчастным случаем. Ничто до настоящего времени не указывает на то, что водитель транспортного средства виновен в чем-то ином, кроме преступной неосторожности, возможно под влиянием алкоголя, и в оставлении места происшествия… Может быть, мистер Карр пожелает развить…
  — Мистер Карр не пожелает, — прервал прокурора Старый АБК своим громким, прекрасно поставленным голосом.
  Селби в свою очередь повысил голос.
  — В таком случае, — сказал он, — я не вижу оснований подвергать миссис Хантер допросу. Она уже дала показания и прошла через трудное испытание. Яркое описание аварии, которое вы только что слышали, вновь заставило ее пережить это ужасное событие. Я считаю невозможным подвергать ее новым мучениям, — и, кивнув коронеру, Селби заключил: — Конечно, это лишь мое предложение на основании моей собственной интерпретации событий.
  — Я разделяю эту позицию, — сказал Гарри Перкинс. — Если мистеру Карру что-то известно, он должен мне об этом сказать. Если же нет, то я не вижу причин строить гипотезы и задавать вопросы о том, что не вытекает из дела и не может быть использовано в деле, пока не подкреплено доказательствами.
  — Благодарю вас, — с изысканной вежливостью произнес Карр. — С моей стороны это было всего лишь предложение. В дальнейшем я попытаюсь воздержаться от этого.
  Затем дал показания патрульный, обнаруживший автомобиль, зарегистрированный на имя Сэди Г. Лосстен. Он нашел машину во вторник около восьми утра запаркованной на Пальм-авеню севернее ее пересечения с Сентрал-стрит. Это примерно в двух кварталах от «Меблированных комнат Гарвера». Ему был предъявлен номерной знак машины, и полицейский опознал его. Продолжая давать показания, патрульный сказал, что левое крыло машины было сильно помято спереди, левая фара разбита, на поверхности машины имелись многочисленные царапины, а более подробный осмотр показал, что замок зажигания разбит и провода размещены так, что их легко соединить напрямую. Свидетель рассказал далее, как он нашел Сэди Г. Лосстен в «Меблированных комнатах Гарвера».
  Затем коронер пригласил на свидетельское место Сэди Лосстен. Вперед торжественно выступила женщина лет пятидесяти, с широкими прямыми плечами, мощными бедрами, сильными руками и пышным бюстом, с двойным подбородком и твердым взглядом блестящих серых глаз. Видимо, она полагала, что миссис Хантер преднамеренно преследует лично ее, и поэтому, отвечая на вопросы коронера, каждый раз обращала взор к матери погибшего ребенка. Они с мужем прибыли на машине из Нового Орлеана. Ее брат Эзра Гролли был болен. Она об этом не знала до прибытия и собиралась «пожить у Эзры». Они приехали около семи вечера и сразу отправились к дому брата, но там никого не оказалось. Дом был открыт, дверь не заперта. У мужа был с собой карманный фонарик. Они «заглянули внутрь» и прождали примерно с час. Естественно, что они устали с дороги, и, так как Эзра не появился, чета Лосстенов отправилась в «Меблированные комнаты Гарвера». Они не столь богаты, чтобы проматывать деньги на гараж, и поэтому оставили машину на боковой улице, в том месте, где не обозначены ограничения на парковку. Замок зажигания, естественно, был закрыт. Двери не были заперты. «Это было бы бесполезно в любом случае», — объяснила миссис Лосстен. Оказывается, в левой передней дверце было разбито стекло, и каждый, кто пожелает, без труда мог открыть машину, засунув руку в дыру. Муж и она поужинали и отправились в постель. Утром они проспали до семи тридцати, позавтракали и собирались идти к машине, чтобы отправиться к брату. Однако в вестибюле их уже поджидал полицейский.
  Коронер спросил, знала ли она, что ее брат Эзра Гролли был женат. Этот вопрос привел женщину в замешательство. Она опустила глаза и так долго пялилась в пол, что коронер не выдержал и спросил довольно резко:
  — Вы не можете ответить на мой вопрос?
  — Не обязана, — сказала она, — это не имеет никакого отношения к делу.
  — Я правильно понял, что свидетельница отказывается отвечать на вопрос?
  — Не хочу, по крайней мере сейчас. Я подумаю и, может быть, изменю свою точку зрения. Вообще-то мне кажется, что это никого не касается и не имеет отношения к делу. Сдается мне, вы впустили сюда этого типа, — указала она на Старого АБК, — чтобы он подбрасывал вам разные идеи. Ладно, если уж ему так хочется присутствовать на игре, то пусть не отрывает зада от стула. По какому праву он хватается за карты, если их ему не сдавали?
  Некоторые присяжные широко улыбнулись.
  — Когда вы впервые увидели свой автомобиль, после того как запарковали его в среду вечером? — спросил коронер.
  — Да когда полицейский отвел меня к нему… Кстати, я хочу, чтобы мне вернули номерной знак. Мы не можем без него пользоваться машиной.
  — Мы используем его всего лишь как вещественное доказательство! — выпалил коронер. — Вы получили его вчера на целый день, потому что, по вашим словам, он был вам необходим.
  — Это соответствует истине! — воинственно заявила миссис Лосстен.
  — Для того чтобы прояснить все до конца, скажите, — вмешался Селби, — этот номерной знак, который был здесь продемонстрирован свидетелям, он от вашего автомобиля, не так ли?
  Прежде чем дать ответ, женщина долго изучала Селби. Затем коротко сказала: — Да.
  — Ваш брат знал о том, что вы едете навестить его? — спросил коронер.
  — Нет. По крайней мере, он не знал, когда мы приедем.
  — Вы не писали ему на этот счет?
  — Нет. Но я не понимаю, какое отношение имеет ваш вопрос к данному слушанию.
  — Возможно, никакого, — признал Перкинс. — Просто я тоже на всякий случай хочу внести ясность.
  — Как долго после прибытия вы находились в доме вашего брата? — спросил Селби.
  В твердом взгляде блестящих глаз женщины моментально появилось враждебное выражение.
  — А вы, собственно, кто такой? — поинтересовалась она.
  На ее вопрос ответил Гарри Перкинс:
  — Это мистер Селби, окружной прокурор. Он часто помогает мне допрашивать свидетелей при дознании, когда нельзя исключать возможность того, что имело место преступление.
  — В этом случае не было никакого преступления.
  — Нарушение правил движения при определенных обстоятельствах может рассматриваться как причина непреднамеренного убийства, — заметил Перкинс.
  — Но я не нарушала правил движения…
  — Однако кто-то находился за рулем вашей машины.
  — Пока вы еще ничего не доказали.
  — Итак, — спросил Селби, — как долго вы ждали в доме вашего брата?
  — Так и быть, скажу, мы ждали около часа.
  Из последнего ряда вновь раздался голос Карра, казалось, звук его заполнил все помещение:
  — Спросите ее, искала ли она там завещание? Миссис Лосстен подскочила на стуле.
  — Да заткнись ты! — закричала она визгливым от ярости голосом.
  — Мистер Карр, — сказал коронер, — я не могу позволить вам допрашивать свидетельницу.
  — Но я же просто даю совет окружному прокурору, — спокойно ответил Карр.
  — Мы не нуждаемся в ваших советах, — заявил Перкинс.
  Карр с достоинством поднялся:
  — В таком случае прошу меня извинить. Я лишь надеялся, что смогу помочь внести в это дело ясность.
  — А я бы хотел знать, в качестве кого вы здесь находитесь? — не успокаивался Перкинс. — Кто ваш клиент?
  Карр улыбнулся:
  — Я нахожусь здесь как неравнодушный гражданин и налогоплательщик, но, поскольку мое присутствие, кажется, нарушает ровный ход заседания, я покидаю зал.
  После этого заявления Карр церемонно, не торопясь, покинул комнату.
  Миссис Лосстен заявила, обращаясь к Селби:
  — Ну теперь-то я поняла, к чему вы клоните. Да, мы провели там целый час. Что из того?
  — Ничего, — ответил Селби. — Просто мне хотелось узнать. У меня нет больше вопросов к свидетельнице.
  — Все, — сказал коронер. — Теперь вы, мистер Лосстен, пожалуйста, займите свидетельское место.
  Терри Б. Лосстен оказался робким человечком с застенчивыми манерами, усами песочного цвета и голосом таким тихим, что присяжные едва слышали его. Ясно было, что он на несколько лет старше и фунтов на сорок легче своей супруги. После каждого заданного ему вопроса он обращал свой взгляд на миссис Лосстен. Селби не замечал подсказок с ее стороны. Но она сидела, расправив плечи со столь воинственным видом, и смотрела на мужа таким взглядом, что, казалось, хотела загипнотизировать его.
  Лосстен заявил, что они приехали на машине из Нового Орлеана навестить шурина, направились к его дому, увидели, что дом открыт и пуст, прождали около часа и «решили, что Эзру опять хватил удар». Примерно после часа ожидания они пошли в ресторан, а затем направились в «Меблированные комнаты Гарвера» и улеглись спать. Да, он вполне уверен, что ни он сам, ни его жена не покидали этого помещения со времени возвращения до того момента, когда на следующее утро их встретил полицейский и попросил осмотреть автомобиль.
  На вопрос о том, не слышал ли он, чтобы его жена упоминала когда-нибудь о миссис Гролли или высказывала предположения о размерах наследства в случае смерти брата, Лосстен поспешно ответил, что «ничего такого не может припомнить». Далее он пояснил, что Гролли — брат жены и он никогда не лез в их дела, а она ничего не говорила о брате.
  Присяжные опять расплылись в улыбках.
  Коронер взглянул на Селби. Тот отрицательно покачал головой.
  — Это все, — сказал коронер.
  Лосстен, покидая свидетельское место, робко спросил у жены:
  — Ну как я, дорогая?
  — Ужасно, — ответила она. — Заткнись! Присяжные возложили ответственность за смерть ребенка на неустановленное лицо или неустановленных лиц, которые вели автомобиль, принадлежащий Сэди Г. Лосстен. Они констатировали также, что управление автомобилем осуществлялось с преступной небрежностью и угрожало жизни окружающих. Последнее утверждение они ни за что не внесли бы в вердикт, если бы не та таинственность, которую Старый АБК ухитрился внести в дело, при этом ни малейшим намеком не раскрыв, что за карты он припрятал в рукаве.
  Глава 6
  Все утро в субботу Гарри Перкинс потратил на тщательные поиски завещания, но ничего не нашел.
  Однако были обнаружены еще две банковские книжки, прикрепленные клейкой лентой к обратной стороне календаря, болтающегося на стене лачуги Гролли. Это были счета до востребования в банках Сан-Франциско и Окленда на общую сумму тридцать пять тысяч долларов.
  Вскоре после полудня в субботу Каролина Е. Хантер вчинила иск Сэди Г. Лосстен на основании имеющейся информации и убеждения в том, что автомобиль, находящийся во владении ответчицы Сэди Г. Лосстен, управлялся с преступной небрежностью, что повлекло смерть дочери истицы Мэри Хантер. В возмещение ущерба истица требовала пятьдесят тысяч долларов. Адвокатом истицы выступал А.Б. Карр.
  От миссис Гролли не было никаких известий. Оставив малышку на автобусной станции, она бесследно исчезла.
  Полиция Сан-Франциско, допрашивая ее друзей, сумела раздобыть две более или менее хорошие фотографии, и еще два ее портрета нашли в ходе обыска квартиры. Все снимки были пересланы Брэндону, и уже в час тридцать в субботу плакаты, извещающие об исчезновении женщины, были готовы для распространения. Газеты Лос-Анджелеса и Сан-Франциско заинтересовались этим делом и опубликовали фотографию миссис Гролли с подписью: «Таинственно исчезнувшая наследница полумиллиона».
  По субботам рабочий день в здании суда заканчивался в полдень. Селби, дождавшись двенадцати, отключил телефон и уселся за стол, чтобы разделаться с накопившимися текущими делами. Он чувствовал при этом, что странное исчезновение миссис Гролли все время будет тревожить его и не позволит сосредоточиться.
  Но все же он набил трубку, разложил перед собой документы и начал готовить резюме для выступления в суде.
  Краем глаза Селби уловил короткие вспышки яркого света, отплясывающие какой-то сумасшедший танец. Прокурор удивленно поднял голову, но свет исчез. Лишь только он вернулся к работе, как вспышки возобновились. Селби опять оторвался от дела, и отблески исчезли, потом появились вновь — яркое пятно, прыгающее из стороны в сторону в диком танце.
  Селби понял, что это означает, оттолкнул от стола свое кресло и подошел к окну.
  На противоположной стороне тротуара стояла высокая, элегантная девушка, которая старалась установить зеркальце пудреницы под таким углом, чтобы отраженный зайчик проникал через окно в кабинет Селби. Она так увлеклась манипуляциями с зеркальцем, что не сразу заметила стоящего у открытого окна и широко улыбающегося Селби.
  — Привет, Инес. Что, у нас неделя бойскаутов?
  Она рассмеялась и захлопнула пудреницу.
  — Салют, Дуг. Как тебе нравится мой способ посылать сигнал?
  — Очень удобные приборы эти пудреницы.
  — Может быть, ты впустишь меня? По субботам вы, чиновники, становитесь очень заносчивыми и закрываете лавочку слишком рано.
  — Сейчас, — сказал Селби. — Подойди к главному входу, я тебя там встречу.
  Шагая по пустынным коридорам здания суда, Селби осознал, как много воды утекло с тех пор, как он в последний раз виделся с Инес Стэплтон.
  До своего избрания окружным прокурором он и Инес проводили много времени вместе. Дочь Чарльза Стэплтона, владельца крупного сахарного завода, Инес была одной из самых привлекательных молодых девиц города. Дуг Селби, молодой, энергичный адвокат, перед которым открывалась блестящая карьера, считался самым завидным потенциальным женихом Мэдисон-Сити.
  Сэм Роупер, окружной прокурор, которого впоследствии победил на выборах Селби, предоставил чересчур большую свободу организованным преступникам и прочим уголовникам. Графство нуждалось в хорошей чистке. Рекс Брэндон, представлявший интересы владельцев ранчо и скотоводов, выдвинул себя кандидатом в шерифы и убедил Селби начать кампанию за пост окружного прокурора.
  После этого события начали развиваться с головокружительной быстротой. К управлению пришла новая команда, и Селби оказался настолько занят, что у него совсем не осталось времени для светских развлечений. Потом у братца Инес, типичного отпрыска богатого семейства, произошли неприятности с законом. Чарльз Стэплтон ударил по Селби из всех орудий крупного политического калибра, чтобы тот не открывал против его сынка дело, но промахнулся. Он явно недооценил молодого прокурора.
  Когда дым рассеялся, оказалось, что Стэплтоны под прикрытием дымовой завесы уехали из Мэдисон-Сити.
  Дуг Селби надолго потерял след Инес. Но настал день, и она вернулась. Оказывается, девушка изучала юриспруденцию, сдала экзамены на право адвокатской практики и приехала в Мэдисон-Сити, полная воинственной решимости самостоятельно сделать карьеру.
  Ей пришлось примириться с тем, что те дни, когда Селби с удовольствием тратил время на развлечения, канули в Лету. Поняв, что окружной прокурор живет теперь в совсем иной системе ценностей, все чаще и чаще видится с Сильвией Мартин и все реже и реже — с ней, Инес без труда приспособилась к новому порядку вещей и искала встреч с Селби лишь тогда, когда того требовали профессиональные интересы.
  — Привет, Дуг, — сказала она, когда прокурор открыл парадную дверь здания суда. — По-моему, сегодня отличный денек. Почему бы нам не махнуть к океану и не поплавать в прибое?
  — Ради Бога, — сказал он умоляюще, — я бы много дал…
  — Разве окружной прокурор Мэдисон-Сити не имеет права отдохнуть в субботу или воскресенье? Ты все время торчишь здесь, и они не оставляют тебя в покое. Надо уезжать хотя бы на уик-энд.
  — Отлично, поехали!
  В ответ Инес Стэплтон одарила его лучезарной улыбкой.
  — А я не могу. Сама очень занята и хотела лишь проверить, можно ли тебя соблазнить.
  — Хитрюга!
  — Дуг, мне надо поговорить с тобой по делу.
  — Хорошо, входи.
  Он проводил девушку до своего кабинета, усадил, предложил сигарету, а сам набил трубку.
  — Дуг, — начала она, глядя на собеседника сквозь первые клубы дыма из трубки, — речь пойдет об А.Б. Карре.
  — Что такое, Инес?
  — Он тебе нравится?
  — Не могу сказать, что нравится… Но в нем есть нечто вызывающее уважение. Он умница, талантливый актер. Остро чувствует настроение в зале суда. Каждый его шаг рассчитан, потому он и производит нужное впечатление.
  Ты знаешь, как к нему относятся в приличном обществе?
  — Не уверен, что это мне известно.
  — Его считают первостатейным мошенником и избегают иметь с ним дело.
  Селби в задумчивости попыхтел трубкой и сказал:
  — Когда он здесь появился, многие были настроены против него. Понятно, он тогда здорово вляпался в том деле… Тайлмана, об убийстве. Потребовалось все его мастерство, чтобы выйти сухим из воды… У него отсутствуют моральные принципы, он сколотил состояние, защищая заведомых преступников, но он понимает человеческую природу, он обаятелен, обладает каким-то магнетизмом, может быстро распознать характер личности… И вообще, Инес, нравится это кому-то или нет, постепенно вокруг него образуется кружок друзей.
  — Включая окружного прокурора данного графства?
  Селби улыбнулся:
  — Я буду откровенен с тобой. Я не доверяю этому человеку. Мне не нравится то, что нравится ему… И в то же время он восхищает меня… вернее, не он сам, а его профессиональное мастерство.
  — Хорошо, Дуг, просто я хотела предупредить тебя.
  — О чем?
  — Старый АБК намерен политически уничтожить тебя или, как говорят, «изжарить твоего гуся».
  — Откуда это тебе известно, Инес?
  — Слышала разговоры то здесь, то там. Я ведь, как ты знаешь, вращаюсь в обществе. Меня беспокоит твое к нему отношение.
  — Не уверен, что ты знаешь мое отношение к нему, — сказал Селби, — потому что я и сам этого не знаю точно. Но не волнуйся, во всяком случае, он не сможет загипнотизировать меня.
  — А по-моему, он уже преуспел в этом, Дуг.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Да это дознание.
  — Что в нем особенного?
  — Он сумел овладеть ситуацией, превратиться в звезду спектакля, подбросить песочку в шестеренки машины правосудия и величаво удалиться.
  — Он бы сделал это в любом случае. Коронерское дознание не такой уж великий спектакль. Но Карр великий артист. Ему стоит лишь подняться и произнести что-нибудь, как все присутствующие поворачиваются в его сторону. Для демонстрации своего искусства он использует любую возможность.
  — Тебе следовало бы пригласить его на свидетельское место, Дуг, и заставить выложить все, что ему известно.
  — Честно говоря, я не решился, — сознался Селби. — Мне показалось, что именно к этому он и стремится. Карр искал возможность высказаться.
  — Он и так хорошо высказался.
  — Не настолько хорошо, как ему хотелось.
  — И он удалился?
  — Да, потому что Карр достаточно умен для того, чтобы отказаться от выступления, если он не контролирует полностью аудиторию и не может заставить слушателей внимать ему, затаив дыхание… Нет, я не думаю, что ему вообще что-то известно. Просто он хотел заронить подозрение в души присяжных.
  — И ему это удалось.
  — Ничего нельзя было сделать.
  — Ко мне приходила миссис Лосстен, Дуг, — проговорила Инес.
  — Это означает, что ты намерена в качестве адвоката представлять ее интересы?
  — Да.
  — Претензии на наследование?
  — Да, а также по иску, вчиненному сегодня около полудня. Миссис Хантер требует с нее пятьдесят тысяч долларов в возмещение ущерба, вызванного гибелью ее ребенка.
  — Автомобиль застрахован? — спросил Селби.
  — Нет. У них совсем нет денег. Лосстены едва сводят концы с концами и не могут тратиться на страховку.
  — Так откуда же Карр рассчитывает получить гонорар, если выиграет дело?
  — Из наследства, естественно. Посмотри, Дуг, что он вытворяет. Он представляет интересы не только миссис Хантер, но и интересы миссис Гролли и…
  — Тебе известно, что он представляет интересы миссис Гролли?
  — Да. Миссис Лосстен сказала мне об этом.
  — Но как она узнала об этом?
  — Это мне не известно. Кажется, она вообще прекрасно информирована. Рассказала массу вещей о миссис Гролли. Девица вышла замуж за Эзру лишь только из-за его денег.
  — Но у нее ребенок от Гролли.
  — Знаю. Она вышла замуж из-за денег и считала, что ребенок удержит супруга; почувствовала, что тот собирается уйти.
  — Твоя клиентка находится здесь со среды. Она не могла все это узнать за столь короткое время.
  — Думаю, она ведет свое собственное маленькое расследование, — призналась Инес.
  — Ну хорошо, — довольно резко сказал Селби. — Так что же ты от меня хочешь?
  — Дуг, ты окажешься в ужасном положении, если не поставишь этого дешевого стряпчего по грязным делишкам на место раз и навсегда.
  — Не такой уж он дешевый стряпчий. Вполне вероятно, что Карр не страдает от избытка щепетильности, но Старый АБК своего рода гений.
  — Хорошо, не будем спорить. Я просто довожу до твоего сведения, что тебе надо укротить его, если не хочешь быть политическим трупом.
  — Хорошо, Инес, будем считать, что я предупрежден… Теперь к делу. Могу ли я тебе чем-нибудь помочь?
  — Да. Мне надо, чтобы ты нашел завещание.
  — Завещание Эзры Гролли?
  — Да.
  — Мы уже пытались. Гарри Перкинс опять занимался этим все утро. Мы…
  — Оно уже не там, глупый.
  — А где же?
  — У Карра.
  — У Карра?! — воскликнул Селби. — Но откуда? Твоя клиентка имела гораздо больше возможностей порыться в вещах покойного, а…
  — Не будь наивным, Дуг. Завещание, бесспорно, исчезло до того, как миссис Лосстен появилась в лачуге Эзры в среду. Карр ни за что не согласился бы принять дело миссис Гролли, не будучи уверен в отсутствии неблагоприятного завещания, которое выбило бы почву из-под его ног.
  — Но почему ты считаешь, что документ именно у Карра?
  — Я тебе кое-что хочу рассказать. Карра видели около хижины Эзры Гролли утром в четверг. С ним в машине находилась женщина, на ней был бежевый костюм и розовая блузка. И нет никаких оснований считать, что это был первый визит Карра в дом Гролли.
  — Как ты ухитрилась откопать такую информацию? Сколько времени ты работаешь на миссис Лосстен?
  — Очень мало. Она явилась в мою контору примерно час назад…
  — И сообщила тебе все, о чем я только что услышал?
  — Именно.
  — Активная дама, сумела охватить всю территорию. Инес Стэплтон рассмеялась.
  — Миссис Лосстен лишь лает, — сказала она, — кусает по-настоящему ее супруг. Муженек лишь выглядит тихоней, на самом деле всю работу ведет он, за всей комбинацией стоит его ум. Об этом никогда не догадаешься, глядя на него. Она принимает решения, но он добывает факты и информацию, на основе которых эти решения принимаются. Весьма любопытное сочетание, крайне интересная парочка.
  — А мне он показался просто кроликом.
  — Нет. На самом деле он лис.
  — Итак, ты считаешь, что завещание в руках Карра?
  — Почти уверена в этом, Дуг… Я хочу поделиться с тобой секретом. У меня находится письмо, которое Эзра Гролли написал сестре менее чем за месяц до смерти. Он сообщает, что у него сердце пошаливает, случаются приступы головокружения, что доктор говорит о высоком кровяном давлении и рекомендует не перенапрягаться и не волноваться. Эзра пишет, что на тот случай, если с ним что-нибудь случится, он оставил завещание, согласно которому вся собственность отходит к сестре. Некоторое время от него не было вестей, но потом…
  — Как ты думаешь, где сейчас миссис Гролли? — прервал ее Селби.
  Инес насмешливо фыркнула:
  — Попроси как-нибудь шефа полиции Ларкина поделиться с тобой знанием жизни. Миссис Эзра Гролли находится в хорошем укрытии, и это чертовски правильный поступок с ее стороны.
  — Почему?
  — Карр опасается, что мы можем кое-что выведать у нее. Он не желает, чтобы мы ей задавали кое-какие вопросы. Я, честно говоря, не уверена в том, что Эзра Гролли настоящий отец ребенка… Да, конечно, все это грязь, но рано или поздно она всплывет… Ну, ладно. По-моему, Карр задумал и осуществил всю операцию. Он начал подготовку к борьбе за наследство. Хочет вызвать у публики сочувствие к ребенку и приучить всех к мысли, что отец девочки — Эзра Гролли… Он не желает, чтобы миссис Гролли подвергалась перекрестному допросу. Сейчас он просто не может допустить этого. Поэтому он все очень хитроумно проделал. Устроил так, что миссис Гролли оставила багаж, в котором по счастливой случайности оказались свидетельство о рождении ребенка и ее собственное свидетельство о браке. И он сочинил эту небылицу, которую она изложила тебе по телефону и которая не может быть проверена. Это полнейший абсурд, Дуг. И мне стыдно, что ты попался на их уловку. Вдумайся, разве возможно среди бела дня кого-то насильно посадить в автомобиль в самом центре Мэдисон-Сити!
  — Оказывается, ты чертовски много знаешь об этом деле, — сказал Селби. — Я не давал информации о телефонном звонке.
  — Да, я знаю об этом. Ну и что?
  — Кто тебе сказал, если это не профессиональная тайна? Ведь даже «Блейд» не сообщила о том, кто мне звонил.
  — Была утечка, — рассмеялась она. — Я не совсем уверена, правда. Мне сведения поступили от… То, что мне сказали, дополнило публикацию в «Блейд».
  — Так кто же тебе все-таки сказал?
  — Мистер Лосстен — талантливый маленький сыщик. Он втирается в толпу, прислушивается, люди почему-то охотно с ним разговаривают.
  — Так ты полагаешь, что Карр все подстроил?
  — Практически уверена в этом. Он хотел, чтобы публика узнала о ребенке через газеты, и в качестве спонсора избрал тебя. Ребенок остается здесь, а женщину увозят. И даже сам великий Селби не может учинить перекрестный допрос четырехмесячному младенцу.
  — Но подумай, Инес, до смерти Гролли никто не знал… Для человека, привыкшего, как Карр, к огромным гонорарам, это такая мелочевка.
  — Не обманывай себя, Дуг. Во-первых, размер наследства окажется даже больше, чем ты предполагаешь, — Эзра Гролли, очевидно, был богатым человеком. И во-вторых, не волнуйся, что Карр не получит своей доли. Если у тебя будет возможность, спроси у него о Джексоне С. Тиле.
  — А это еще кто такой?
  — Человек, который выглядит словно ангел, но сердце которого чернее сажи, — с горечью произнесла Инес. — На самом деле за всем стоит он. Спроси о нем Карра.
  Вдруг в голову Селби пришла неожиданная идея.
  — Инес, а ты не думала о том, что миссис Гролли, возможно, вообще не говорила мужу о рождении ребенка?
  — Считаю, что не говорила.
  — Значит, он умер, не зная, что у него маленькая дочь?
  — Если он был, конечно, ее отцом.
  — В этом случае, — сказал Селби, — не имеет значения, что он…
  Из коридора здания суда донесся топот. Кто-то замолотил в дверь кабинета, и послышался крик Брэндона:
  — Дуг, Дуг, ты здесь?!
  Селби пересек кабинет и открыл дверь. Рекс Брэндон ввалился в помещение, замер, увидев Инес Стэплтон, улыбнулся и стащил с головы сомбреро:
  — Хэлло, Инес.
  — Хэлло, шериф. Брэндон повернулся к Селби:
  — Не хочу прерывать вашей беседы, но дело чрезвычайной важности. Ты можешь бросить все и немедленно поехать со мной?
  Инес Стэплтон быстро поднялась со стула:
  — Мы закончили, шериф. Селби поймал взгляд Брэндона:
  — Что произошло, Рекс?
  — Нечто такое, на что тебе следует взглянуть самому, — ответил Брэндон уклончиво.
  Инес Стэплтон с некоторой издевкой улыбнулась Селби:
  — Ну, я пошла.
  — Мы тоже спускаемся, — сказал Брэндон, — выпустим тебя на улицу.
  Все трое прошли длинным гулким коридором здания суда. Шерифу Брэндону, очевидно, очень не терпелось, и он все время оказывался на шаг впереди Селби и Инес Стэплтон. Временами расстояние даже несколько увеличивалось, и шерифу приходилось сдерживать себя, но все равно он оказывался хоть на шаг, но впереди.
  Машина Брэндона стояла у дверей, ее мотор работал на холостом ходу. Он не предложил Инес подвезти ее, и девушка тактично повернула в сторону, противоположную той, куда смотрел нос машины.
  — Пока, Дуг. Подумай над моими словами, — сказала она.
  — Обязательно, — ответил Селби и уселся рядом с Брэндоном.
  Шериф резко рванул с места и бросил машину на большой скорости по спускающейся вниз улице. Сирена ревела, требуя очистить перекрестки центральной части города.
  — Так что же случилось? — вновь задал вопрос Селби.
  — Мы обнаружили тело миссис Гролли. Она убита, — ответил Брэндон.
  Глава 7
  Селби потребовалось несколько минут, чтобы в свете заявления шерифа осмыслить различные обстоятельства, появляющиеся в новой ситуации, и привести их в относительный порядок. Пока он занимался этим, стрелка спидометра дрожала где-то в правой крайней точке шкалы, а сирена надрывно выла, требуя очистить путь. Автомобиль проскакивал перекрестки, на которых замерло вдруг все движение.
  — Где она? — спросил Селби.
  — Знаешь ранчо Гленкэннон?
  — Конечно. Вокруг него идет тяжба.
  — Передано на попечение банку или что-то в этом роде. Решение состоялось в прошлый понедельник, и судья распорядился провести инвентаризацию хозяйства, включая мебель в помещении.
  — Насколько я помню, все было выполнено. Инвентаризация завершилась к полудню в среду.
  — Точно, — подтвердил Брэндон. — Но сегодня помощник банковского кассира решил проверить все еще раз лично. Он приехал на ранчо и в спальне наткнулся на тело миссис Гролли. Перед смертью она, видимо, боролась, как могла. Похоже, они доставили ее туда сразу, как только посадили в машину. Скорее всего, она и тебе звонила с ранчо. Они услышали разговор, оттащили ее от телефона и забили насмерть.
  — Почему ты говоришь «они»? — спросил Селби.
  — Разве женщина в разговоре с тобой не употребила это слово?
  — Да. Просто я решил, что у тебя есть какие-то другие доказательства.
  — Я и сам еще не был там, — сказал шериф. — На звонок ответил Боб Терри и сразу бросился на ранчо проверить, не ложная ли это тревога. Оказалось — правда. Он тут же позвонил мне домой, а я попытался дозвониться тебе на работу… По звуку в трубке я решил, что телефон отключен, и отправился проверить лично… может быть, ты трудишься в тишине. Что было нужно Инес?
  — Она представляет интересы сестры Гролли — миссис Лосстен.
  — О! — коротко бросил шериф.
  — Старый АБК от имени миссис Хантер предъявил иск миссис Лосстен на пятьдесят тысяч.
  — Наверное, — предположил шериф, — он организовал это во время дознания.
  — Не думаю. Я разговаривал с миссис Хантер перед началом слушания, и, как ты помнишь, она повторила в точности свой рассказ, не упомянув об иске. Но в беседе со мной она заметила, что мистер Карр очень хороший юрист и миссис Гролли сказала ей на станции, что Карр — ее адвокат. Увидев Карра в деле во время дознания, она решила найти его сегодня с утра.
  — У Лосстенов нет ни гроша.
  — Но если им удастся получить хотя бы часть наследства, деньги появятся.
  Брэндон, не останавливаясь на знак «стоп», свернул с бульвара на скоростную магистраль.
  — В твоих словах что-то есть, — признал он. — Старый лис! Представляет миссис Гролли с ребенком и миссис Хантер. Орел — выиграл я, решка — ты проиграл! Старый АБК работает наверняка.
  Взвизгнув тормозами, автомобиль резко свернул на грунтовую дорогу и покатил меж рядов ухоженных апельсиновых деревьев. Позади них вздымались тучи пыли, поднятые колесами машины. Ярдов через сто они въехали во двор, в котором стояли гусеничный трактор, плуг и еще какой-то сельскохозяйственный инвентарь.
  В северной части двора располагались амбар и водонапорная башня с насосом в притулившемся к ней сарайчике. В восточной стороне в прохладной тени деревьев угнездился уютный домик. Под огромной смоковницей стояли два автомобиля. Шериф Брэндон припарковался рядом с ними, открыл дверцу и вылез из машины.
  Легкий ветерок принес к ним облако пыли, и Селби раскашлялся, добежав до террасы здания.
  Окружной прокурор не мог привыкнуть к смертям, он чувствовал какую-то подавленность и неуверенность, открывая дверь и пропуская шерифа вперед.
  Гостиная была обставлена с большим вкусом. Если бы не слой пыли, принесенной ветром из пустыни, можно было подумать, что семья отлучилась совсем ненадолго, закрыв жалюзи, чтобы не пустить в дом жару. То же можно было сказать и о столовой. Из спальни доносились голоса, и шериф с прокурором направились туда.
  Помощник кассира стоял у окна и смотрел во двор. Боб Терри, произведенный недавно в заместители шерифа, сидел на кровати, обхватив руками колени. Он курил сигарету и одновременно что-то говорил.
  — Где она? — спросил Брэндон.
  — В соседней комнате, — ответил Терри. — Я тут проверил насчет отпечатков. Пойдем посмотрим на труп?
  Задавая вопрос, он многозначительно посмотрел в сторону помощника кассира, который все еще стоял к ним спиной.
  Брэндон взглянул на Селби, и тот сказал:
  — Подождите минутку. Кто обнаружил тело? Помощник кассира медленно повернулся, и Селби увидел, что его лицо приобрело зеленоватый оттенок. Молодой человек выглядел так, будто его тошнит и вот-вот вывернет наизнанку. Едва слышно он пробормотал: — Я…
  — А я вас знаю, — заявил Селби, — вы служите в Первом национальном банке, не так ли?
  — Да, мистер Селби. Меня зовут Элмер Стоукер. Я знал вас еще до того, как вы стали окружным прокурором. Потом поступил в Беркли, а когда окончил, начал работать в Окленде и месяц назад был переведен в банк Мэдисон-Сити… Я сын Пита Стоукера.
  — Да, теперь я вас припоминаю, мне сразу показалось, что мы встречались раньше. Я хорошо знаю вашего отца. — Прокурор протянул руку.
  Стоукер вежливо пожал руку Селби, обхватив ее холодными пальцами. Селби подумал, что мальчишка, наверное, впервые так близко увидел смерть. Лицо юноши по-прежнему было зеленовато-пепельным, губы тряслись, и рука во время рукопожатия дрожала. Умоляюще глядя на Селби, он выдавил:
  — Мистер Терри сказал, что мне нельзя уйти, но если я не выйду на свежий воздух, то…
  Селби мгновенно принял решение:
  — Хорошо, Стоукер, я вас не задержу долго. Вы приехали, чтобы проверить результат инвентаризации?
  — Да, сэр. Я хотел проверить, все ли занесено в список.
  — Вы обнаружили тело в спальне?
  — Да.
  — Вы трогали что-нибудь?
  — Только дверные ручки.
  — Каким образом вы поставили в известность людей шерифа?
  — Телефон не отключен.
  — Что вам еще известно?
  — Ничего, сэр.
  Селби вопросительно взглянул на Брэндона, тот ответил кивком.
  — О’кей, — сказал Селби. — Никому не рассказывайте подробности. Вам предстоит выступить в качестве свидетеля. Люди будут задавать вам массу вопросов. Кто-то спросит о том, чего вы не смогли заметить. Вы не захотите выглядеть незнайкой и поэтому выскажете свою догадку. Позже, когда защитник вытащит вас на свидетельское место, он…
  — Я вас понял, — прервал его Стоукер. — Вы можете доверять мне, мистер Селби… И если во мне нет больше необходимости… я, пожалуй, побегу… я больше не могу…
  — Хорошо, валяй, — разрешил Брэндон.
  Стоукер с таким видом, будто через несколько секунд потеряет сознание, пробежал через комнату, коридор и выскочил из дома.
  — Я сам хотел отпустить его, но не решился взять на себя ответственность, — сказал Браун Терри, открывая дверь в соседнюю комнату.
  Это тоже была спальня, и она несла на себе следы отчаянной борьбы. Зеркало было разбито вдребезги, осколки усыпали туалетный столик и пол. Матрас был наполовину стащен с кровати. Один стул лежал на боку, второй распался на части. Сдвинутые с места ковры сбились в складки. В углу комнаты валялись обломки тяжелой рамы для картины, которую, вероятно, использовали в качестве дубины или метательного снаряда. Осколки стекла рассыпались по всей комнате и смешались с остатками зеркала. Тело женщины распласталось на полу лицом вниз. На ней был светло-бежевый костюм. Селби мог видеть воротничок розовой блузки и темные, коротко остриженные по моде волосы.
  Боб Терри деловым тоном начал доклад:
  — Свод черепа проломлен. Кровотечение из носа и ушей. Крови не очень много. Очевидно, чрезвычайно сильное избиение. На ногах и руках следы ушибов. Рана на щеке, по-видимому, порез. Думаю, участвовали два человека. Один из них маленького, другой большого роста.
  — Это ты почему так решил? — спросил Брэндон.
  — Маленький, — сказал Терри, — не превосходил ее по силам. Все дело, — для вящей убедительности он обвел рукой комнату, — заняло не секунду и не две. Некоторое время здесь шла борьба. И силы были равны. И все-таки она умерла практически мгновенно, когда кто-то нанес ей по черепу удар ужасной силы. Человек небольшого роста не мог сделать этого. Следовательно, кто-то подошел и разбил ей голову ударом сзади.
  — Вполне вероятно, что ты прав, — сказал Брэндон. — Перкинс извещен?
  — Да. Должен быть здесь с минуты на минуту. С ним прибудет и медицинский эксперт.
  — Отпечатки пальцев?
  — Очень мало, в разных местах. До приезда Перкинса я решил не трогать труп и не снимал отпечатки. Здесь есть и еще следы, которые, возможно, будут нам полезны, — вон те пятна крови.
  — Чего в них такого особенного? — спросил Брэндон.
  — Они подробно рассказывают о том, как все произошло. В первый раз женщина была ранена на этом месте. Она пробежала через комнату в тот угол. Капли крови на полу располагаются через каждые три фута. Там, в углу, ее ранили вторично, и жертва перебежала сюда, к дверям. И именно здесь она получила тот сильнейший удар по голове, после которого перестала двигаться.
  — Следовательно, какое-то время в ходе борьбы она еще не была ранена, — сказал Брэндон, оглядывая разгромленную комнату.
  — Да. Прошло какое-то время, прежде чем она получила первое ранение. Думаю, это был удар той рамой. Кажется, ее использовали как дубину.
  Селби, осмотрев следы крови, спросил:
  Терри, почему возникают неровности по краям пятен?
  — Они показывают, с какой высоты падали капли. Кровь настолько плотная жидкость, что капли имеют тенденцию как бы взрываться при ударе о поверхность и выбрасывать мелкие брызги.
  — Я обратил внимание на то, что пятна похожи одно на другое. Маленькие брызги равномерно расположены вокруг центрального кровяного пятна.
  — Так и должно быть — капли падали с достаточно большой высоты.
  Брэндон, осмотрев комнату, медленно кивнул.
  — Я склонен согласиться с твоей гипотезой о двух нападавших мужчинах. Твое мнение, Дуг?
  — Теория выглядит вполне разумно. Правда, нельзя исключить, что в убийстве могла участвовать и женщина.
  Приехали Гарри Перкинс и доктор Трумэн. Селби чувствовал себя неважно в душной атмосфере дома, и особенно в закрытой комнате, насквозь пропитанной дыханием смерти. Поэтому, пока доктор осматривал труп, прокурор вышел через заднюю дверь, чтобы подышать немного свежим воздухом в тени деревьев. Он еще был там, когда внезапно влетевший во двор автомобиль резко затормозил и пошел юзом. После того как машина наконец остановилась, подняв клубы пыли, из нее появилась Сильвия Мартин.
  — Итак, ты путешествуешь по окрестностям, — сказал Селби.
  — Разве я не читаю «Кларион» и незнакома со свежайшими новостями?
  — Кто тебе подсказал, что мы здесь? Девушка рассмеялась:
  — Когда вы вместе с шерифом в его машине с воем летите через весь город на радость его жителям, это вполне можно рассматривать как подсказку. Я забралась в свой автомобиль и начала спрашивать по пути, не проносились ли вы здесь. Когда я выехала на скоростное шоссе, то сначала забеспокоилась, но потом, поглядывая по сторонам, заметила следы шин на повороте, где вас слегка занесло. Шериф не жалеет резину казенной машины.
  — Ты становишься классным следопытом, — усмехнулся Селби.
  — А ты как думал? Так что же случилось?
  — Нашли труп миссис Гролли.
  — Не может быть, Дуг! Честно?
  Он утвердительно кивнул.
  — Самоубийство?
  Селби покачал головой:
  — Если бы ты видела ее, то не надо было бы и спрашивать. Грязное дело.
  — Бедная крошка. Какой страшной стороной повернулся к ней мир… Ну, а теперь докладывай! Кто сказал тебе в четверг, что надо немедленно мчаться на автобусную станцию?
  — Позвонила миссис Гролли и сказала, что она в опасности, вынуждена оставить ребенка на станции «Грейхаунд» и попросила меня немедленно приехать.
  — Но почему ты не говорил об этом раньше, Дуг?
  — Опасался, что если те, кто ее захватил, узнают о звонке именно прокурору, то убьют ее.
  — Очевидно, они узнали, — мрачно заметила Сильвия.
  — Да, догадаться было не трудно, особенно после того, как шериф и я приехали за ребенком, но я не хотел давать лишнего подтверждения.
  Продолжая говорить, Селби медленно направился в сторону водонапорной башни.
  — Дуг, ты куда?
  — Хочу поискать следы, может быть, сюда кто-нибудь заезжал.
  — Ничего не получится. Здесь сплошная пыль, и все время дует восточный ветер.
  Селби показал на подтекающий кран рядом с водонапорной башней.
  — Похоже, там, под краном, окажется влажная полоса, и, по-моему, видна какая-то колея у амбара.
  — Может, ты и прав, — сказала Сильвия и, покинув прохладную тень, направилась вместе с ним через опаленный солнцем двор к водонапорной башне.
  Сочившаяся из крана вода образовала лужицу площадью в четыре или пять квадратных футов. Подойдя ближе, они услышали шипение и увидели ровный дождь капель из неисправного крана. Очевидно, какая-то машина, объезжая амбар, сделала здесь поворот. Оба левых колеса пересекли узкую полоску грязи в тот момент, когда водитель начал поворачивать. Без труда можно было отличить след переднего колеса от следа заднего.
  Селби исследовал рисунок протектора.
  — На левом переднем колесе поставлена новая резина, — сказал он. Потом выпрямился и сосредоточенно посмотрел куда-то вдаль, сквозь Сильвию, очевидно забыв о ее присутствии.
  — Что такое, Дуг? — спросила она.
  — Важное, — сказал Селби, как бы отвечая на свой собственный вопрос, — но все же не решающее доказательство.
  — О чем ты говоришь, Дуг?
  — Да вот этот след — новый специальный протектор против заносов на левом переднем колесе.
  — Как ты узнал?
  — У него специфический рисунок. Легко различимый. Наверное, ты не очень внимательно осматривала автомобиль Лосстенов?
  — Нет, только помятые крылья и сломанный замок зажигания.
  — Два задних колеса их машины совершенно изношены, переднее правое изрядно потерто, но на переднем левом стоит совершенно новый специальный протектор против заносов.
  Глава 8
  Сильвия Мартин внимательно посмотрела на отпечаток автомобильных шин и сказала:
  — Не понимаю, почему это не является решающим доказательством, Дуг?
  — Это улика, конечно, но не доказательство. Такие шины стоят на великом множестве машин. Даже если мы установим, что здесь была машина Лосстенов, мы не сможем доказать, кто сидел за рулем. Возникает проблема, с которой мы уже столкнулись, расследуя аварию.
  — Но если они опять заявят, что кто-то без их ведома воспользовался машиной, то это будет крайне неубедительно.
  — Каждое заявление имеет свою собственную ценность и не может рассматриваться по аналогии, назидательно заметил Селби. — Следовательно, мы должны заставить Лосстенов признать, что машина находилась в их распоряжении в четверг постоянно с того момента, как разрешила полиция. Для этого мне надо будет забросить приманку — нечто такое, что заставило бы их убеждать нас в том, что машина была у них.
  — До какого времени полиция удерживала автомобиль?
  — Думаю, примерно до половины одиннадцатого. Насколько я помню, машина была найдена незадолго до девяти. Ее сфотографировали, механик провел экспертизу, после чего миссис Лосстен опять вступила во владение ею. Коронер снял один из номеров перед началом дознания, чтобы предъявить его в качестве вещественного доказательства, и вернул сразу же после завершения слушания дела. Но это было уже в пятницу.
  — Дуг, значит, ты знаешь точное время, когда произошло убийство?
  — Нет. Я лишь полагаю, что знаю, но не имею доказательств. Надеюсь, доктор Трумэн сумеет установить время смерти достаточно в узких пределах, тогда мы сможем сделать свои выводы… Миссис Гролли звонила мне в четверг незадолго до полудня… Возможно, ее убили лишь вечером, продержав некоторое время в заточении.
  Обдумав ситуацию, Сильвия произнесла:
  — Теперь я понимаю твои сложности. Это мог быть любой автомобиль с такой же шиной на переднем левом колесе. След мог быть оставлен за день или два до убийства или на следующий день после него; и даже если это машина Лосстенов, ты не сможешь доказать, кто был за рулем.
  — Абсолютно верно, — согласился Селби. — Невозможно обвинить в убийстве автомобиль, можно предъявить обвинение лишь водителю. Все сомнения толкуются на суде в пользу обвиняемого. Если свидетельство или улика могут быть объяснены приемлемой гипотезой, исключающей вину, присяжные обязаны принимать во внимание лишь эту гипотезу.
  — Но все-таки мне кажется, что у тебя достаточно оснований для ареста Лосстенов.
  Селби покачал головой:
  — Нет, придется еще посидеть, подождать.
  — Мы окажемся сидящими на гвоздях, как только эта новость станет достоянием публики. «Окружной прокурор скрывает телефонный звонок убитой женщины!» Единственный способ спастись — арестовать кого-нибудь и таким образом создать собственную сенсацию.
  Селби рассмеялся, но в его смехе можно было уловить грусть.
  — Иди в дом, — сказал прокурор, — осмотри труп на полу, и ты лучше поймешь мое состояние.
  Сильвия направилась было к дому, но, вернувшись с полпути, подошла опять к Селби и сказала:
  — Дуг, не будь слишком осторожным.
  — Что ты этим хочешь сказать?
  — Арестуй их, не дожидаясь сбора всех доказательств. Если ты веришь в их вину, брось преступников за решетку и отрабатывай детали позже.
  Селби машинально кивнул в ответ, показывая, что слышит ее слова. Однако Сильвия поняла, что его мысли далеко, он занят анализом ситуации, поиском доказательств, и смысл ее слов не достигает его сознания.
  — Дуг Селби, лучше послушай меня! Я с тобой говорю! Ты не должен осторожничать. Люди хотят действий. Ты служишь людям и должен давать им то, что они хотят. И если у тебя есть достаточно улик против кого-то, производи арест. Люди желают действий.
  Селби сунул руки глубоко в карманы брюк и, набычившись, сказал неторопливо:
  — Да, они всегда вопят, требуя действий, но платят они мне вовсе не за это.
  — А за что, позволь тебя спросить?
  — За победу справедливости.
  Сильвия Мартин хотела что-то сказать, но передумала, повернулась и направилась к дому. Селби вернулся на свое место в тени деревьев.
  Через пятнадцать минут на пороге появился шериф Брэндон, и Селби подошел к нему:
  — Рекс, тебе, наверное, приходило в голову, что ребенку грозит опасность?
  Брэндон кивнул.
  — Я хотел предложить, чтобы ты поехал домой и рассказал все миссис Брэндон. Постарайся сделать это так, чтобы не встревожить ее…
  Рекс Брэндон прервал прокурора:
  — Она никогда не простила бы меня, если бы я сразу не оповестил ее. Десять минут назад я разговаривал с ней по телефону и рассказал о том, что случилось.
  — Как она отнеслась к этому известию?
  — У меня дома валяется кольт, который я таскал в то время, когда перевозил почту. Моя жена может из него с пятидесяти ярдов пробить консервную банку девять раз из десяти… Пуля сорок пятого калибра делает в человеке огромную дырку, и после того, что я рассказал миссис Брэндон, она без колебаний нажмет на спусковой крючок… Сильвия сказала, ты здесь нашел улику в виде следа шины?
  Селби кивнул.
  — Мы могли бы скрутить этих Лосстенов еще до того, как ты уложишь последние соломинки в стог.
  — Вот этого я и боюсь, — ответил Селби. — Надо быть крайне осторожным, имея дело только с косвенными уликами.
  Когда Брэндон заговорил, в его голосе послышались одновременно настойчивость и озабоченность:
  — Знаешь что, сынок, не позволяй Инес Стэплтон чересчур командовать тобой. Долгое время вы были хорошими друзьями, я знаю, что она тебе нравится, но…
  Селби явно думал о чем-то своем. Без всякой связи с предупреждением шерифа он сказал:
  — Я лечу в Сан-Франциско, Рекс.
  — Зачем, Дуг? Новая версия?
  Селби покачал головой:
  — Нет. Просто мы слишком мало знаем об этой женщине.
  Брэндон внимательно посмотрел на прокурора и сменил тему разговора:
  — Нашлась ее сумочка. Миссис Гролли, видимо, уронила ее за диван.
  — Что в сумочке?
  — Немного денег, водительское удостоверение, ключи, вечное перо, карточка социального обеспечения, пудреница, губная помада, две запечатанные в целлофан соски, английская булавка и огрызок карандаша, заточенного тупым ножом человеком, который ничего не смыслит в заточке карандашей.
  — Доктор Трумэн определил время смерти?
  — Пока он не совсем уверен, но, по-видимому, это четверг, где-то вскоре после разговора с тобой.
  — Так, значит, ее сумочка находилась за диваном?
  — Да.
  — Могла она завалиться туда случайно?
  — Никоим образом.
  — А если бы у убийц было намерение спрятать ее, они наверняка подыскали бы другое место?
  — Верно.
  — Следовательно, она бросила ее туда специально, чтобы навести на след.
  — Какой след?
  — Она допускала, вероятно, что ее куда-нибудь увезут из этого места, и бросила сумочку или… У нас не возникает проблем с установлением личности убитой, Рекс?
  — Абсолютно никаких. На ней обручальное кольцо. На водительских правах отпечаток большого пальца правой руки, фотография…
  — Попроси Терри сопоставить отпечаток пальца с тем, что на правах, хорошо?
  — Это первое, что мы сделали. Отпечатки идентичны. Так что это бесспорно Алиса Гролли.
  — Хорошо, Рекс. Я постараюсь успеть на пятичасовой самолет в Сан-Франциско.
  Глава 9
  Оказалось, что воздух Сан-Франциско резко отличается от сухой с запахом пустыни атмосферы Мэдисон-Сити. Холодный туман, приплывший с океана, рождал золотистые нимбы вокруг уличных фонарей. Звонки трамваев, монотонный вой портовых сирен, низкие пароходные гудки, приглушенные пухлым покрывалом тумана, звучали, словно музыкальное попурри из какого-то другого мира.
  Дом с меблированными квартирами приютился на крутом склоне холма. Селби нажал на кнопку, расположенную рядом с табличкой: «Управляющий».
  Дверь открыла женщина лет сорока. Было заметно, что она ведет отчаянное арьергардное сражение с возрастом. Это пока проявлялось в слишком щедро нанесенных румянах, уголках губ, постоянно приподнятых сознательным напряжением мышц лица, которое, казалось, замерло в искусственной, накладной улыбке. Некоторая скованность походки указывала на постоянное ношение чересчур узкого корсета.
  Женщина с профессиональной сердечностью улыбнулась Селби:
  — Вы ищете студию или квартиру?
  — Ни то, ни другое, — ответил Селби. — Я окружной прокурор графства Мэдисон. Меня интересует миссис Гролли и…
  — А, исчезнувшая женщина.
  — Мы нашли ее сегодня днем.
  — Где?
  — В одном доме — мертвой.
  Женщина сделала вид, что это известие ее крайне взволновало, и спросила:
  — А как ребенок?
  — С ребенком все в порядке, — ответил Селби.
  — Полиция уже тщательно осмотрела ее квартиру.
  — Мне хотелось бы взглянуть еще разок. Поколебавшись какой-то миг, женщина сказала:
  — Хорошо, я дам вам ключи, но хотелось бы, чтобы вы удостоверили свою личность.
  Селби предъявил женщине документ, который, видимо, полностью снял все подозрения. Она передала ему ключи со словами:
  — Это на шестом этаже, дверь налево в глубине коридора. Номер шестьсот девятнадцать. Когда будете уходить, не забудьте вернуть ключи.
  Дребезжащий, тускло освещенный лифт доставил Селби на шестой этаж. По затхлому коридору, устланному потертой дорожкой, мимо ряда негостеприимных дверей он подошел к нужной квартире. Цифра 619 была практически незаметна в красноватом полумраке коридора. Селби вставил ключ в замочную скважину и открыл дверь.
  Полиция, очевидно, отнеслась к осмотру достаточно формально. В квартире не осталось никаких следов ее пребывания, если не считать выдвинутого ящика письменного стола и открытой дверцы платяного шкафа.
  Это была совсем крошечная квартира. Повсюду виднелись следы пребывания ребенка. Резиновая собачка с пищалкой в животе, издающая пронзительный визг при нажатии, погремушка, пластмассовое кольцо для зубов, пустышка валялись на столе. Там же находилось несколько свежих номеров журналов, взятая в библиотеке книга и нераспечатанная пачка сигарет.
  Картины, развешанные по стенам, явно входили в стандартное оформление меблированной комнаты. Правда, среди них Селби обнаружил два исключения. На вставленной в рамку фотографии был изображен Эзра Гролли. Селби, привыкший встречать лохматого, оборванного фермера, был безмерно удивлен, увидев его в белой сорочке и безукоризненном галстуке. Другой снимок запечатлел маленькую девочку. Голенькая, как в день, когда увидела впервые свет, она, ухватив большой палец ноги, счастливо улыбалась в объектив беззубым ртом. Очевидно, это была увеличенная копия снимка, сделанного тут же, в комнате.
  Из всего увиденного следовало, что миссис Гролли весьма поспешно приняла решение отправиться в Мэдисон-Сити.
  Но почему?
  Что-то должно было произойти, что-то толкнуло ее на этот шаг. Если рассуждать логически, естественной причиной путешествия могло послужить известие о серьезной болезни мужа. Скорее всего, она узнала об этом из телеграммы, но, поскольку телеграммы в ее сумочке не оказалось, очевидно, ее следовало искать в квартире.
  Селби приступил к тщательному обыску. В картонной коробке из-под туфель, стоявшей в углу, на полке стенного шкафа, окружной прокурор обнаружил несколько пачек писем. Эти письма явно остались незамеченными, когда сан-францисские полицейские вели расследование по просьбе Рекса Брэндона.
  Селби уселся и принялся за чтение. По мере того как он углублялся в содержание писем, прокурор все меньше замечал душную, унылую комнату с плотно закрытыми окнами. Перед ним постепенно развертывались яркие, полные драматизма страницы жизни убитой женщины. Селби настолько увлекся чтением, что почти забыл о цели своего приезда.
  В коробке оказались письма от Эзры Гролли и от матери Алисы Гролли. Письма матери первоначально были адресованы мисс Алисе Доллман, а позже — миссис Алисе Гролли. Они были лаконичны, содержательны и порой весьма желчны. Письма с простой подписью «мама» были написаны нетвердой рукой. Женщина жаловалась на зрение, но ее ум был ясен и точен, она не стремилась смягчать выражения.
  О клерке, которым, видимо, заинтересовалась дочь, мать писала:
  «Если ты полагаешь, что можешь быть счастлива с этим снятым и вдобавок скисшим молоком, то, несомненно, мы встречаемся с примером настоящей любви. У него нет и никогда не будет денег, чтобы обеспечить семье сносную жизнь. Если девушка собирается выйти замуж за столь тонкошеее и убогое существо, то она, несомненно, безумно влюблена. Я вовсе не хочу, чтобы мои соображения как-то повлияли на твое решение».
  Позже в ее письма вкралась нотка какой-то неуверенности.
  «Эти поганцы-врачи построили весьма своеобразную этическую систему. Вы платите им деньги, чтобы узнать, что с вами, но вместо этого они удовлетворяют лишь собственное любопытство. Единственное, что говорят всем, состоит в универсальной формуле: „Не беспокойтесь“. Не знаю, что и сказать о твоем Эзре Гролли. Никогда не встречала этого человека. Твои письма полны энтузиазма. Это меня беспокоит, потому что никто не знает тебя лучше меня. В твоих словах я слышу избыток энтузиазма. Это значит, что либо ты пытаешься внушить нечто себе, либо, напротив, навязать свои идеи мне».
  Со времени отправления этого письма прошло примерно шестнадцать месяцев. Спустя шесть недель у миссис Доллман уже не оставалось никаких иллюзий ни по поводу своего здоровья, ни по поводу причины, побуждающей дочь сочетаться браком с Эзрой Гролли. Она писала:
  «Послушай меня, Алиса. Я не так романтична, как большинство женщин моего поколения. Я считаю, что лишь первый брак бывает по любви. Если это не так, значит, женщина больше склонна прислушиваться к голосу рассудка, чем к влечению сердца. Обычно она делает это ради себя. Но у тебя не так. Ты собираешься выйти замуж ради моего блага. Мое тело много лет верно служило мне, но старый механизм изрядно поизносился. Доктора еще способны подпаять его в одном или залатать в другом месте, но если хочешь узнать мое мнение, то исход гонки между косой времени и ножом хирурга предрешен, и участие в этом состязании лишено смысла. Конечно, операция, которую они хотят сделать, немного продлит мои дни, а морской круиз доставит огромную радость женщине, которая так обожает совать свой нос в дела ближних. Однако никакой, даже самый искусный, хирург не вернет мне молодость, а каждая секунда океанского путешествия превратится в кошмар при мысли о том, что оно стало возможным потому, что ты продала себя у алтаря. Я хорошо знаю тебя, и мне известно, что мои советы вряд ли что-нибудь изменят, но я заявляю прямо: если ты выйдешь замуж, я не приму ни цента твоих денег свыше тех сорока долларов в месяц, которые ты мне высылаешь сейчас. Я приму с радостью каждый цент этих денег, но не больше, даже если твой муж — владелец монетного двора».
  Тремя месяцами позже пришло еще одно письмо, в котором было прямо и просто сказано:
  «Что же, если ты так ставишь вопрос, я соглашусь на операцию. Я надеялась удержать тебя от замужества, но так как не преуспела в этом, а ты сожгла за собой все мосты, и при этом твой муж оказался щедрой личностью, я принимаю даяние. Я сожалею о своих словах в ранних письмах, где говорилось, что ты выходишь замуж из-за денег. Но в тебе тогда было чересчур много энтузиазма. Теперь я вижу твое истинное отношение к мужу и то, какой он, наверное, замечательный человек. После операции я обязательно приеду тебя навестить».
  Но после операции возникли осложнения, а к тому времени, когда мать достаточно восстановила силы, чтобы отправиться в рекомендованный докторами океанский вояж, стало ясно, что ее дочь все-таки вышла замуж без любви. Беременность еще больше ослабила ее интерес к мужу.
  Затем последовала серия почтовых открыток из Гаваны, Кристобаля, Барранкильи, Рио-де-Жанейро и Монтевидео. Все закончилось радиограммой капитана судна, который извещал Алису, что ее мать скоропостижно скончалась.
  В коробке находились также письма от Эзры Гролли — суховатые, выдержанные в деловом тоне, несмотря на то что касались интимных подробностей семейной жизни. Селби усмехался помимо воли, когда читал послание, отправленное из Мэдисон-Сити и адресованное миссис Гролли, где говорилось следующее:
  «Моя дорогая Алиса! В ответ на твое письмо от девятнадцатого. Я с интересом и определенным удивлением узнал, что в результате нашего брака возникает возможность появления потомства. Я надеюсь, что ты будешь держать меня в курсе дел, и в том случае, если события будут развиваться так, как сказано в твоем письме от девятнадцатого, я обеспечу увеличение выплат до размеров, достаточных, чтобы компенсировать возникшие в результате события расходы. Остаюсь искренне твой Эзра Гролли».
  Селби рассмеялся вслух, но тут же помрачнел. Вполне вероятно, что Алиса так и не поставила своего супруга в известность о появлении на свет ребенка. Зная о его стремлении снять с себя ответственность за семью, она решила скрыть от бывшего мужа то, что у него возникли новые общественные и семейные обязанности.
  Было совершенно очевидно, что факт рождения ребенка не рассматривался бы Эзрой Гролли как повод для восторга и вознесения благодарности Господу.
  Но в то же время из переписки явствовало, что Гролли был извещен о возможности появления на свет потомства, и это само по себе имело большое значение с юридической точки зрения.
  Увидев реакцию Гролли в ответе на ее письмо, Алиса, вероятно, решила выждать и приехать к мужу уже с ребенком в надежде, что, когда тот его увидит, у него проснутся отцовские чувства. В любом случае письмо являлось бесспорным доказательством того, что Эзра Гролли знал о возможном появлении потомства. Этого вполне достаточно, чтобы считать недействительным любое завещание в части долей раздела имущества, если в нем не упомянута дочь. Согласно действующему законодательству, лицо, вступившее в брак после составления завещания, обязано последнее переписать, чтобы предусмотреть законную долю наследства для жены и ребенка в том случае, если они переживут его. Более того, если завещатель в новом документе не упоминает о доле наследства для своего ребенка, не указывая, что делает это сознательно, завещание признается недействительным и ребенку выделяется полагающаяся по закону доля.
  Старый АБК сказал, что миссис Гролли лично передала ему письма мужа. Но почему в таком случае Алиса решила не отдавать адвокату того послания, с которым только что ознакомился Селби?
  Селби сложил письмо, спрятал его в карман и приступил к чтению остальной корреспонденции.
  Некоторые письма касались финансовых дел, представляли собой лаконичную, деловую переписку. Одно из них особенно привлекло внимание прокурора. Оно гласило:
  «Я думаю, ты неправильно интерпретировала мое письмо от десятого, касающееся твоего денежного содержания. Я прекрасно понимаю, что ты вышла за меня замуж, чтобы иметь возможность оказывать финансовую помощь матери. В свое время ты ясно дала мне это понять. Я также ценю усилия, которые ты предпринимала, чтобы быть мне хорошей женой. Тебе удалось в этом преуспеть. Причины, по которым наш брак не состоялся, не подпадают под твой контроль. Слишком долго я жил один, и когда молоко прокисло, его невозможно вновь сделать парным. Поскольку ты честно выполняла свою долю обязательств в нашем союзе, за тобой сохраняются все пособия, установленные первоначально.
  Искренне твой Э.П. Гролли».
  Селби сложил все письма в пачку и стянул ее резинкой. Это. подумал он, свидетельства, вещественные доказательства, которые, после того как их пронумеруют и снабдят соответствующими пояснениями, будут предъявлены присяжным. Эти письма позволили прокурору глубже заглянуть в характер погибшей женщины, рассказали об отношении к ней со стороны Эзры Гролли. Селби был уверен теперь, что, если миссис Лосстен предъявит написанное Эзрой Гролли письмо, в котором она называется единственной наследницей, письмо это будет подвергнуто тщательному, всестороннему изучению. Его также очень интересовало, какие письма, касающиеся материальных взаимоотношений мужа и жены, могли находиться в распоряжении Карра. Ведь те письма, которые он нашел в квартире миссис Гролли, по-видимому, полностью исчерпывали эту проблему.
  Селби еще раз обследовал помещение. Он не искал чего-то нового, а всего лишь хотел еще глубже вникнуть в характер убитой женщины, впитать в себя окружавшую ее атмосферу; он надеялся больше понять и, возможно, нащупать новые пути расследования.
  И вот в ящике письменного стола он наткнулся на несколько черновых вариантов незаконченного письма, которые заставили его взглянуть на проблему совсем под иным углом. Правда, не было никаких подтверждений тому, что это письмо было когда-нибудь дописано и отправлено.
  В столе находились всего три черновика. Первые два были полны исправлений, целые абзацы в них были перечеркнуты. Первый черновик был переписан полностью, второй вариант, в свою очередь, тоже подвергся тщательному редактированию и лишь после этого был аккуратно перенесен на третий листок. На нем уже не было никаких помарок, очевидно, этот вариант окончательно удовлетворил автора. Правда, это допущение можно было подвергнуть сомнению, так как письмо не содержало обращения; обычно так бывает, когда автор не знает, как обращаться к адресату — официально или дружески. Третий вариант звучал так:
  «Я полагаю, вам уже стало известно, что Э. вернулся домой, в Мэдисон-Сити.
  Я знаю, насколько глубоко ваше чувство по отношению к нему, и понимаю ваше отношение ко мне. Я пишу это письмо, чтобы уверить вас в том, что не имею ни желания, ни намерения вновь раздуть пламя угасщего костра. Но мне совершенно необходимо посетить Мэдисон-Сити. Я еду туда по другому делу, которое уже невозможно дольше откладывать. Я пишу для того, чтобы вы правильно поняли причину.
  Было время, когда я полагала, что Э. по-настоящему дорог мне. Но это оказалось лишь плодом воображения глупой, одинокой женщины, которая надеялась, что пропасть из-за разницы в возрасте может быть преодолена. Теперь я смотрю на все по-иному и рада тому, что он вернулся домой. У него будет своя жизнь, я же останусь с моей крошкой… Конечно, мы увидимся, когда я буду в Мэдисон-Сити. Иначе это выглядело бы весьма странно. Но вы можете быть уверены в том, что я не стану никоим образом пробуждать прошлое. По правде говоря, я думаю, сейчас он и сам все прекрасно понимает: содержание и стиль его писем таковы, что вызывают лишь усмешку.
  Все же я опасаюсь, что вы, несмотря на это письмо, не захотите меня понять и по-прежнему будете считать, что я еду в Мэдисон-Сити с одной целью — лишить вас того, что, по вашему мнению, должно принадлежать в конечном итоге только вам. Надеюсь, вы поймете, что, если бы это было так, я не стала бы писать данное письмо. Когда он уехал, мне стоило лишь поманить его пальцем, и он прибежал бы назад. И даже ребенок не стал бы…»
  На этом письмо обрывалось. Селби читал его, подняв в удивлении брови, и, закончив чтение, даже присвистнул.
  Совершенно невероятно, чтобы Эзра Гролли оказался вершиной любовного треугольника. Селби с трудом представлял себе, как даже одна женщина согласилась выйти за него замуж, а тут любовный конфликт… А что, если письмо обращено не к женщине, влюбленной в Эзру, а к его сестре?
  Миссис Лосстен вполне могла вступить в переписку с Алисой Гролли. Она опасалась, что Алиса, молодая и привлекательная, вернет чувства и привязанность Эзры Гролли, и эксцентричный отшельник возобновит семейные отношения, а после смерти оставит жену единственной наследницей.
  Селби задумался, насколько щедрой была Алиса Гролли и знала ли она о подлинном размере состояния Эзры…
  Это письмо имело огромное значение в системе доказательств. Оно раскрывало мотивы поведения и свидетельствовало о том, что миссис Гролли знала ситуацию… Но тут же Селби понял, что перед ним возникает неразрешимая проблема.
  Письмо не может быть представлено в качестве доказательства. Даже если удастся доказать, что оно написано рукой Алисы Гролли и предназначалось Сэди Лосстен, Селби никогда не сможет быть уверен в том, что оно было в действительности отослано или что четвертый вариант, включающий положения третьего, был написан и миссис Лосстен получила его.
  Бесспорно, Сэди Лосстен будет горячо отрицать это.
  Селби стоял, уставившись на злополучное письмо. Уже не в первый раз он с горечью чувствовал, как требования законности связывают его по рукам и ногам. Ясные с точки зрения здравого смысла вещи не могут быть представлены как доказательство в суде в силу каких-то технических правил, порой весьма произвольно трактуемых.
  Он понимал, конечно, что будет несправедливо по отношению к миссис Лосстен, если неблагоприятное для нее решение окажется вынесенным на основании письма, факт получения которого он не мог доказать. И не имеет значения его собственная убежденность в том, что Алиса Гролли не только написала, но и отправила письмо.
  Неуверенность в том, как лучше обратиться к адресату, тщательность, с которой она стремилась высказать свои мысли, указывали на то, что письмо предназначалось сестре мужа — женщине, которую Алиса никогда не встречала и которая, как она знала, испытывала к ней ненависть. Именно поэтому Алиса Гролли оказалась в растерянности, не зная, как начать послание: «Дорогая миссис Лосстен» или «Дорогая Сэди».
  Селби бросился вновь обыскивать жилище Алисы Гролли в отчаянной надежде найти какое-нибудь сообщение от Сэди Лосстен, которое бы показало, что она получила письмо. Его устраивала любая форма подтверждения: пусть это будет угроза или обвинение в том, что Алиса вышла замуж за Эзру, польстившись на деньги. Важно, чтобы сообщение было написано рукой миссис Лосстен и содержало ее адрес.
  Он ничего не нашел.
  Осознав наконец, что никаких других писем обнаружить не удастся, Селби остановился в сосредоточенном раздумье посередине комнаты, засунув руки глубоко в карманы пальто. Он столкнулся с проблемой, которую неизбежно приходится когда-нибудь решать любому добросовестному окружному прокурору. В его руках было важное вещественное доказательство. И в то же время он не мог по закону представить его суду. «Есть ли возможность изложить факты таким образом, чтобы предъявление письма стало юридически допустимым?» — задавал он себе вопрос и не находил ответа.
  Пока он размышлял таким образом, его внимание вновь привлекли разбросанные на столе детские игрушки. Если бы удалось придумать более или менее подходящий план, как использовать письмо в суде… Но так или иначе расследование надо продолжать.
  Селби выключил свет, закрыл за собой дверь, сунул ключи в карман и отправился в городское полицейское управление. Там он представился и сказал:
  — Мне нужен опытный дактилоскопист, человек, который мог бы выявить и сфотографировать отпечатки пальцев.
  — Когда он вам нужен? — спросил сержант.
  — Немедленно.
  — Посмотрим, что можно сделать. Наш лучший эксперт прикомандирован к группе расследования убийств. Правда, у нас есть еще парочка…
  — В этом деле потребуется лучший, — сказал Селби. — Все может зависеть от идентификации отпечатков пальцев грудного ребенка.
  — О’кей, входите и присаживайтесь. Сейчас что-нибудь придумаем.
  Лишь через сорок пять минут сержант познакомил Селби с Кларком Таунером, разговорчивым, непоседливым, нервного вида человеком, которому, видимо, едва минуло тридцать. Он выслушал просьбу прокурора и коротко ответил:
  — Хорошо, пошли.
  По пути молодой человек рассказал, что, когда сержант позвонил, он не мог прийти сразу, так как находился в фотолаборатории, где проявлял снимки скрытых отпечатков пальцев по делу об убийстве.
  Таунер очень любил свою работу и поэтому всю дорогу, пока они добирались до дома, он делился с Селби секретами производства. В основном его рассказ касался убийств, и, пока он переходил от одного описания к другому, Селби думал, насколько провинциальная жизнь отличается от жизни большого города. У них в Мэдисон-Сити приходится расследовать лишь отдельные, изолированные преступления, в то время как здесь, в Сан-Франциско, полиция постоянно имеет дело с профессиональными преступниками, которые зарабатывают деньги, покушаясь на жизнь и собственность граждан.
  Он знал, что преступление — обычное явление в жизни крупного города. Полиция с высокой степенью точности может предсказать, сколько убийств произойдет за год и грабежей за месяц. Эти цифры резко контрастировали с мирной жизнью провинциальной общины. И Селби неожиданно показалось, что окутанные туманом дома, превращающие городскую улицу в узкое мрачное ущелье, таят в себе угрозу. Он почувствовал облегчение, когда они наконец подъехали к жилищу Алисы Гролли.
  Селби открыл дверь квартиры, включил свет и указал на предметы, разбросанные по столу:
  — Мне нужны отпечатки пальцев ребенка, который трогал эти вещи.
  Таунер сдвинул шляпу на затылок, поставил свою рабочую сумку на сиденье стула и открыл ее. В сумке оказались лупы, бутылочки, волосяные кисточки, пропитанная чернилами подушечка в коробке и фотоаппарат со вспышкой.
  — Если отпечатки есть, мы их выявим, — пообещал эксперт.
  Он принялся за работу, ни на секунду не прерывая потока слов.
  — Вещички, за которые хватался младенец, — верняк, — заявил он. — У детишек обычно липкие пальцы — они оставляют отличные отпечатки.
  Селби еще раз осмотрел комнату. У туалетного столика он замер и нахмурился. На столике стояла лаковая шкатулка для бижутерии. Селби готов был отдать голову на отсечение, что час назад ее здесь не было. В противном случае он наверняка бы обследовал ее. В то же время он допускал, что по чистой случайности мог и не обратить внимания на шкатулку.
  Подняв крышку, он увидел разнообразные дешевые украшения и старинную брошь в форме пятиконечной звезды, каждый луч которой венчался жемчужиной. Там же оказался и конверт, на котором были указаны адрес и имя миссис Э.П. Гролли. Почтовый штемпель на конверте указывал на то, что письмо было отправлено примерно две недели назад. Конверт был надорван точно так же, как и другие конверты из найденной им пачки писем.
  Селби вытянул свернутый вдвое листок. Он был исписан неразборчивым почерком Гролли в его обычном высокопарном стиле:
  «Дорогая Алиса!
  Возможно, ты помнишь, я упоминал о своей сестре. Она единственный человек, состоящий со мной в родственных отношениях. После того, что мне сказали доктора, я, естественно, много думал о ней и вспоминал наше совместное детство. Я написал ей по последнему адресу и попросил дать о себе знать. Если она откликнется, я надеюсь убедить ее провести две-три недели со мной, но не в моем доме, а где-то рядом, в помещении, которое я арендовал бы для нее. Это позволило бы обеспечить для меня регулярное домашнее питание. Доктора говорят, что мое здоровье во многом ухудшилось от нерегулярного питания и приема несоответствующей пищи.
  В том случае, если события пойдут не так, как я надеюсь, может возникнуть вопрос о будущем моей собственности. Сестра всегда была мне ближе всех во всем мире, и я полагаю, что ты сочтешь справедливой мою заботу о ней, если со мной что-то случится. Узы крови, связывающие нас с сестрой всю жизнь, прочнее уз брака, тем более брака, потерпевшего крушение на жизненных рифах. Пишущий эти строки верит, что ты оценишь все так, как надо, и с пониманием отнесешься к щедрости, проявленной мною в отношении сестры.
  Остаюсь в надежде, что ты пребываешь в отличном здоровье, твой Э.П. Гролли».
  — Как дела? — поинтересовался Селби.
  — Превосходно. Примерно полдюжины прекрасных отпечатков.
  — Мне хотелось бы, чтобы вы взглянули вот на эту шкатулку. Опылите-ка и ее. Посмотрим, что выявится.
  — Прямо сейчас?
  — Да, пожалуйста, если можно. Мне кажется, что ее здесь не было, когда я осматривал помещение час назад.
  — Думаете, подброшена?
  — Пока не знаю. Надо проверить.
  Таунер нанес на шкатулку порошок и сказал:
  — Вот отпечаток. — Он посмотрел на отпечаток через лупу, быстро взглянул на Селби, потряс головой и вернулся к изучению шкатулки.
  Дактилоскопист опылил внутреннюю поверхность, показал на письмо и спросил:
  — Хотите проверить?
  — Да, пожалуйста.
  Таунер присыпал бумагу темно-желтым порошком и сдул лишние частицы. Селби увидел, как на листке появилось с полдюжины небольших мазков. Таунер изучил их через увеличительное стекло.
  — Тот же человек, — сказал он. — Ну-ка позвольте мне взглянуть на ваши руки. Мне нужен средний палец левой, указательный и большой пальцы правой руки.
  Изучив кончики пальцев прокурора, эксперт сказал:
  — Имеются только ваши отпечатки.
  — А другие? — спросил Селби.
  — Ни одного.
  — Не находите ли вы это странным?
  — Это совершенно непонятно.
  Селби прошел на кухню, отыскал подходящую веревочку и обвязал ею шкатулку, положив в нее письма.
  Таунер занялся фотографированием. Камера смотрела на резиновую собачку, чтобы потом, после проявления, Селби мог получить копии отпечатков пальчиков девочки.
  — Все будет готово через два часа, — пообещал Таунер, — если вам это действительно нужно.
  — Мне это очень нужно, — ответил Селби.
  Глава 10
  Было четыре утра, когда Селби прибыл в Мэдисон-Сити, захватив с собой сделанные Таунером фотографии отпечатков пальцев ребенка, шкатулку и письма.
  В городе еще чувствовался ветер из пустыни. Было свежо, прохлада наполняла легкий, сухой воздух. После восхода солнца холод исчезнет под напором опаляющего потока, который уже сжег растительность и иссушил кожу людей.
  Селби проспал до половины восьмого, принял душ, побрился и позвонил Брэндону, кратко проинформировав шерифа об открытиях, сделанных им в Сан-Франциско.
  — Хорошо, что ты туда съездил, — сказал Брэндон. — Уже позавтракал?
  — Пока нет.
  — Может, подъедешь к нам?
  — Спасибо, Рекс, но, пожалуй, я перекушу в городе. Хочу побыстрее попасть на работу. Надо провести небольшое расследование.
  — Терри и я собираемся посовещаться примерно через полчаса. Не хочешь поучаствовать?
  — Обязательно буду, — пообещал Селби.
  Он позавтракал в ресторанчике в центре города, подъехал к зданию суда и нашел Терри и Брэндона в кабинете шерифа.
  — Что новенького? — поинтересовался Селби.
  — Миссис Хантер идентифицировала миссис Гролли как женщину, с которой она разговаривала на автобусной станции. У нее нет никаких сомнений на этот счет.
  — А как насчет ребенка? — спросил прокурор. — Вы ей показывали девочку?
  — Нет, ведь мы подобрали ее там, где, по словам матери, она и должна была находиться. И не может быть никакого… Ну-ка, сынок, погоди. Ты напал на какой-то след?
  — Мне так кажется, — ответил Селби. — И вполне вероятно, что точное установление личности ребенка может иметь гораздо большее значение, чем мы предполагали.
  — Так ты считаешь, что они могут выкинуть какой-нибудь трюк с младенцем?
  — Пока не знаю, — сказал Селби, достал из кармана фотографии отпечатков пальцев и передал их помощнику шерифа. — Здесь отпечатки пальцев девочки Гролли. Они были оставлены на резиновых игрушках, пустышке, некоторых других предметах. Для меня они выглядят просто грязными пятнами, но Таунер, эксперт из Сан-Франциско, утверждает, что сопоставить отпечатки не составит никакого труда.
  Терри просмотрел фотографии, достал из кармана маленькую лупу и, внимательно изучив снимки, ободряюще кивнул Селби.
  — Это будет совсем несложно, — сказал он.
  — Великолепно. Постарайся, чтобы не оставалось никаких сомнений. Результат может оказаться важным — если не в связи с делом об убийстве, то обязательно в связи с другими делами.
  — В споре о наследстве? — спросил Брэндон. Селби утвердительно кивнул.
  Брэндон поднял руку и поскреб затылок:
  — Послушай, сынок, ты не считаешь, что будет довольно погано, если мы встрянем в это дело, пусть даже не прямо.
  — Почему?
  — С одной стороны забора там находится Карр. Инес Стэплтон — с другой, есть большая доля вероятности, что твой убийца торчит где-то между ними. Придется выбирать между Сатаной и Дьяволом, сынок. Если мы насобираем доказательств, которые могут быть использованы любым из них в пользу своего клиента, значит, мы помогаем какой-то из сторон. Для нас это плохо. Если мы поможем выиграть клиенту Карра, публика решит, что адвокат настолько хитер, что сумел использовать нас. Если же мы окажем содействие клиенту Инес — этой сестричке Эзры Гролли, люди скажут, что ее следовало бы обвинить в убийстве. Они будут говорить, что ты позволил Инес обворожить себя, что ты использовал средства налогоплательщиков для того, чтобы добыть доказательства в пользу ее клиента и таким образом позволить им воспользоваться результатами своего преступления.
  — Да, я знаю это, — проговорил Селби. — Однако я считаю своим долгом добывать доказательства вне зависимости от того, кому они могут помочь или, напротив, помешать… Я обнаружил письма, которые показывают, как в действительности обстоят дела… К сожалению, мы никогда не сможем предъявить их присяжным в виде доказательства. Однако я бесповоротно убежден в одном — убийство связано с наследством Гролли.
  — В этом, я думаю, ты прав, — согласился Брэндон.
  — Ну все-таки что же нового по делу об убийстве?
  — Сейчас расскажу обо всем, что мы узнали. Доктор Трумэн определил, что смерть могла наступить в течение двадцати четырех часов, начиная от полудня в среду и до полудня в четверг… Это означает, что она была убита вскоре после звонка к тебе.
  Селби кивнул:
  — Я так и предполагал.
  — Ее сумочка была за диваном, — продолжал Брэндон. — В ней находились водительские права и примерно сотня наличными. Впрочем, это я тебе уже говорил. Видимо, она бросила сумочку за диван в то время, когда на нее никто не смотрел… Теперь нечто странное, Дуг. Кто-то украл перчатки миссис Гролли.
  — Перчатки?
  — Да. На руках у нее были перчатки, когда она находилась на автобусной станции. Она не сняла их даже во время борьбы в спальне. Кто-то взял их уже после того, как она была убита.
  — Откуда ты знаешь, что она была в перчатках? — спросил Селби.
  На вопрос ответил Боб Терри:
  — Потому что мы не обнаружили ни одного отпечатка ее пальцев на предметах, которые она, безусловно, хватала, стараясь защититься. Нет отпечатков и на том, что она использовала в качестве оружия. Значит, на ней, несомненно, были перчатки и некто стащил их с рук трупа. У нее были перчатки — теперь они исчезли.
  — А еще чьи-нибудь отпечатки удалось найти? — спросил Селби.
  — Ни одного, — сказал Терри. — Вернее, ни одного, который не принадлежал бы бывшим обитателям дома или банковским служащим, проводившим инвентаризацию. Это значит, убийцы были в перчатках, что в свою очередь приводит к заключению о преднамеренном убийстве.
  — Значит, в сумочке миссис Гролли перчаток не было?
  — Нет.
  — Но зачем кому-то понадобилось стаскивать их с трупа?
  — Я рассуждаю так, — начал объяснять Брэндон. — На пальце у нее обручальное кольцо, внутри которого выгравировано: «Э.Г. — Алисе» и дата «23 июля». Убийцы, по-моему, хотели на максимально возможный срок задержать индентификацию трупа. Это кольцо точно указывало на личность убитой. После совершения преступления убийцы намеревались снять кольцо. Ты знаешь, что бывает, когда ты хочешь взять за левую руку человека, обращенного к тебе лицом… В девяти случаях из десяти ты хватаешь его за правую. Селби кивнул.
  — Значит, — продолжал Брэндон, — все произошло примерно так. Вначале они стянули с руки правую перчатку, а когда поняли, что ошиблись, сняли левую. Перчатки, вероятно, сунули себе в карман.
  Селби выудил из кармана трубку.
  — Следовательно, что-то их спугнуло?
  — Почему ты так полагаешь?
  — Они стащили с ее рук перчатки, чтобы снять кольцо, но тем не менее не сняли его. Отсюда вытекает, что им что-то помешало.
  — Видимо, так.
  — Скорее всего, кто-то подъехал к дому. Интересно, не приезжал ли сюда Элмер Стоукер сразу после полудня в четверг? — высказал предположение Селби.
  — Это мы сейчас узнаем, — сказал Терри и поднял телефонную трубку. Когда Элмер Стоукер ответил, Терри объяснил, что от него требуется.
  Селби увидел, как на лице помощника шерифа появилось удовлетворенное выражение.
  — Можешь назвать точное время? — спросил он и после короткой паузы добавил: — Элмер, это чрезвычайно важно. Никому ничего не говори. Встретимся попозже.
  Терри повесил трубку.
  — Ваша догадка оказалась точной, мистер Селби. Теперь мы можем с точностью почти до секунды установить время убийства.
  — Так что он сказал?
  — Стоукер был здесь в четверг после полудня. Он и банковский служащий по имени Шарп вместе отправились на ленч. Они закончили его примерно в двенадцать двадцать пять. До конца обеденного перерыва оставалось еще тридцать пять минут. По словам Элмера, он все утро беспокоился о насосе. Если он несет ответственность за ранчо, с насосом надо что-то сделать, ведь, если его включить, вода переполнит бак и нанесет серьезный ущерб. Поэтому Элмер предложил Шарпу съездить на ферму и проверить насос. Друзья поехали и обнаружили, что насос оборудован автоматическим выключателем, который срабатывал при заполненном баке и включался вновь, когда бак пустел на две трети. Перерыв кончался в час, поэтому они тут же вскочили в машину и поспешно отправились в банк на службу.
  — Сколько времени ребята провели на ферме?
  — Не больше двух-трех минут.
  — Не заметили ли они какой-то другой автомобиль?
  — Нет, но Стоукер утверждает, что видел свежие следы шин на подъездной аллее. В то время он не придал этому значения.
  — Элмер не обратил внимания, следы шли в одну или в обе стороны?
  — Нет, хотя он предполагает, что автомобиль приехал и уехал. Обещает подумать хорошенько. Интересно, когда я задал ему этот вопрос, он сразу же понял что к чему. Элмер спросил Шарпа, но тот не заметил следов. Исходя из этих показаний, мы можем установить время убийства.
  — Так когда они вернулись в банк? — спросил Селби.
  — Без пяти час. Предположим, дорога заняла десять-пятнадцать минут. Значит, без двадцати час убийцы находились в доме. Вероятно, они только что совершили преступление и снимали перчатки с рук убитой, когда услышали, что к дому подъезжает машина Стоукера… Можно себе представить, как они запаниковали.
  — Для суда все это не является бесспорным доказательством, — заметил Селби.
  — Возможно, этого и недостаточно, чтобы убедить присяжных, — сказал Брэндон, — но мы-то знаем временные границы, в каких нам надо работать. Они убили ее вскоре после телефонного звонка.
  Селби не согласился:
  — Нет, был порядочный интервал. Телефонный разговор состоялся около одиннадцати срока, то есть за час до того, как Стоукер подъехал к дому.
  — Вполне возможно, что они додумались стащить с нее перчатки через несколько минут после убийства, — высказал предположение Брэндон, — минут через пятнадцать — двадцать или даже через полчаса.
  — Да… эти перчатки могут открыть нам хороший путь для расследования… Что миссис Хантер говорит о них?
  — Я забыл поинтересоваться деталями, — сказал Брэндон. — Она упоминала, что миссис Гролли носила бежевый костюм и на ее руках были светло-коричневые перчатки. Кажется, и другая свидетельница — та женщина, что отправлялась в Альбукерке, сказала то же самое.
  — Да. Надо сделать все, чтобы найти перчатки. Если миссис Гролли раз или два отдавала их в чистку, мы найдем на перчатках метки мастерской и точно установим, принадлежали ли они ей… Если мы найдем перчатки, то не исключено, что вместе с ними найдем и убийцу.
  — А пока, — заключил Брэндон, — мы начнем всех расспрашивать, где они находились между одиннадцатью сорока утра и часом дня в четверг. Это может нам помочь.
  
  Сильвия Мартин позвонила окружному прокурору в тот момент, когда он выходил из кабинета шерифа.
  — Привет, Дуг. Слышал последнюю новость?
  — Это о чем?
  — Искатели кладов все разрыли вокруг дома Гролли. Я отправилась туда, чтобы почувствовать атмосферу, поискать что-нибудь подогревающее интерес читателя, а нашла только ямы… Правда, и еще кое-что обнаружилось. Думаю, тебе тоже будет интересно взглянуть. Я все оставила как есть.
  — Что это, Сильвия?
  — Пожалуй, не стоит говорить об этом по телефону. Но нечто очень важное.
  — Мы с Брэндоном сейчас будем, — сказал Селби. Он повесил трубку и обратился к шерифу:
  — Сильвия Мартин что-то нашла в доме Гролли. Брэндон потянулся за своим сомбреро:
  — Хорошо, Боб, продолжай работать. Мы, скорее всего, ненадолго… Поедем в моей машине, Дуг.
  Сильвия Мартин ожидала их, стоя перед облезлой лачугой. Официальные лица графства — шериф и прокурор — уставились на ямы, которые, словно по волшебству, возникли вокруг берлоги Эзры Гролли. Глубина некоторых ям была не меньше трех-четырех футов.
  — Наверное, здесь рыли всю ночь напролет, — заметила Сильвия Мартин.
  Шериф помрачнел.
  — Нам могут грозить серьезные неприятности. Копатели не тронули самой хижины, Сильвия?
  Сильвия ответила мрачным тоном:
  — Думаю, шериф, вам лучше взглянуть самому.
  — Но дверь заперта.
  — Возможно, она и была заперта, но теперь открыта. Петля с висячим замком выдрана с корнем.
  Дверь в хижину была распахнута, и темное нутро убежища Эзры Гролли казалось мрачным и зловещим, контрастируя со свежестью солнечного утра.
  — Внимательно смотрите под ноги, когда войдете в помещение, — предупредила Сильвия.
  Шериф переступил через высокий порог и, изумленно вскрикнув, замер на месте. Полы в хижине были сняты. Доски, чтобы не мешали, прислонены к стене. В спальне, точно под тем местом, где раньше находилась кровать, была яма. В твердой почве оказалась аккуратная дыра глубиной в три фута и диаметром дюймов в восемнадцать.
  — Смотрите получше, — посоветовала Сильвия. Брэндон опустился на колени и склонился над ямой.
  — Негодяи! Похоже, они здесь что-то нашли. Селби, заглянув через плечо шерифа, увидел, как тот запустил руку в яму и вытянул на поверхность кусок сгнившей мешковины, которой были выложены стенки ямы.
  — Что это?
  — Джутовая мешковина, — ответил шериф. — Яма выстлана мешковиной из джута. Видимо, она находилась здесь довольно долго, ткань уже сгнила. Она плотно изолирует стенки ямы…
  — Обратите внимание, — заметила Сильвия Мартин, — в комнате не видно свежей земли.
  — Значит, яма была выкопана не прошлой ночью? — спросил прокурор.
  — Думаю, что нет. Во всяком случае, она была заполнена не землей.
  — Похоже на то, что кто-то получил информацию и решил ею воспользоваться, чтобы обогатиться.
  Селби совершенно расстроился.
  — Мне следовало это предвидеть, Рекс. Надо было либо пройтись по лачуге частым гребнем, либо выставить охрану. Как ты думаешь, сколько они могли откопать?
  Ты не виноват, — сказал Брэндон. — Это я… и Гарри Перкинс не должны были хлопать ушами. Он командует сейчас всем хозяйством, и ему полагалось провести тщательный обыск. Боже, в этой яме, судя по ее размерам, находилось целое состояние.
  — Видимо, Гролли держал здесь остальную наличность, золото и драгоценности.
  — Да, скорее всего, так и есть, — согласился Брэндон, вытаскивая из ямы полуистлевшие клочья мешковины. — Постой, а это что такое?
  В темной глубине ямы выделялось светлое пятно. Шериф запустил руку внутрь и извлек сложенный в несколько раз листок бумаги. Часть листа, обращенная к поверхности, слегка отсырела и покрылась желтоватыми пятнами, видимо от длительного хранения.
  — Поглядим, что это такое, — сказал Брэндон, вытаскивая из кармана очки.
  Шериф развернул бумагу, быстро пробежал ее глазами и протянул Селби со словами:
  — Получай, Дуг. Это завещание.
  Сильвия Мартин, затаив дыхание, прошептала:
  — Пожалуйста, вслух, Дуг.
  Селби развернул документ и встал так, чтобы на него падал свет из открытой двери.
  — Это почерк Гролли. Ну, точнее сказать, предположительно его почерк. Недавно я видел несколько образчиков его писем, и этот выглядит настоящим… Написано ручкой и чернилами. Датируется четырнадцатым декабря тысяча девятьсот тридцать пятого года. Читаю:
  «Я, Эзра П. Гролли, находясь в настоящее время в трезвом уме и твердой памяти, имея некоторое состояние и прожив достаточно долго, чтобы понять ненужность накопительства, настоящим отдаю после моей смерти всю свою собственность — движимую и недвижимую — любимой сестре моей Сэди Г. Лосстен, супруге Терри Б. Лосстена, проживающей в Новом Орлеане, штат Луизиана. Все вышесказанное я скрепляю своей личной подписью в четырнадцатый день декабря одна тысяча девятьсот тридцать пятого года».
  Селби покрутил документ в руках и произнес с кислой миной:
  — Ну что же, мы, кажется, старались найти нечто такое, не так ли?
  — Подпись на месте?
  — Да. Эзра П. Гролли.
  — Свидетели есть?
  — Нет. По закону свидетели не обязательны, если весь документ написан собственноручно завещателем, датирован должным образом и подписан.
  — Полагаю, — сказал шериф, — Сэди Лосстен заявит, что мы проявили халатность в деле сохранения собственности усопшего, вследствие чего сто тысяч долларов были похищены неизвестным лицом.
  — Да, нас за это вздуют как следует, — признал Селби, укладывая завещание во внутренний карман пиджака. — Надо поскорее найти Гарри Перкинса и обрадовать его этой новостью.
  — Охрану будем выставлять? — спросил Брэндон. Селби уныло произнес в ответ:
  — Какой смысл охранять конюшню, после того как лошадь увели? Лучше попросим Боба Терри поискать отпечатки пальцев и попытаемся найти того, кто копал и кто отодрал доски пола.
  Когда Селби вернулся к себе в офис, его уже ждал письменный отчет Боба Терри, «касающийся отпечатков пальцев грудного младенца». Не оставалось никаких сомнений. Отпечатки, привезенные из Сан-Франциско, полностью совпадали с отпечатками пальцев ребенка, находящегося на попечении миссис Брэндон.
  — Значит, это все-таки ребенок Гролли, — пробормотал Селби себе под нос.
  Глава 11
  В понедельник с раннего утра Селби уже находился в кабинете Сидни Белла Стоуна — почерковеда и специалиста по анализу сомнительных документов. У Стоуна был отрешенный вид, свойственный многим ученым людям. Перед Селби находился человек лет пятидесяти пяти с коротко подстриженными волосами, тронутыми сединой, щетинистыми усами и спокойным взглядом серых глаз. Он взял протянутый прокурором документ и спросил:
  — Что вам угодно выяснить?
  — Подлинник это или фальшивка.
  — Вы располагаете подлинными образцами подписи и почерка для сопоставления?
  — Да.
  — Позвольте мне взглянуть на них.
  Селби вручил ему образцы почерка и подписи Эзры П. Гролли, собранные из всех источников, которые прокурор и Сильвия Мартин ухитрились найти за вечер. Стоун, едва посмотрев на листки, бросил их в ящик письменного стола.
  — Разве вы не собираетесь сравнивать их?
  — Собираюсь, но не сейчас.
  — Почему?
  — Это пока бесполезно. Я не принадлежу к тому типу экспертов, которые, бросив взгляд на документ, заявляют, что он является не чем иным, как грубой подделкой, или, напротив, «выглядит подлинным». С моей точки зрения, такой подход бесполезен. Личное мнение не должно иметь значения в глазах присяжных. Присяжные могут не считаться с тем, что говорит эксперт, пока они не узнают, на основе чего человек, стоящий перед ними, пришел к тому или иному заключению. Лишь тот специалист заслуживает внимания, который может подтвердить каждое свое слово бесспорными научными фактами.
  — Вы имеете в виду угол наклона и нажим пера? — спросил Селби.
  — То, о чем вы говорите, лишь крошечная часть настоящей экспертизы.
  — Но не смогли бы вы хотя бы начать работу над этим завещанием?
  — Думаю, что смогу. Вы можете посидеть в лаборатории, если обещаете не мешать, — сказал Стоун.
  — Постараюсь, — улыбнувшись, охотно пообещал Селби.
  — Говорить буду я, — сказал Стоун, проходя в лабораторию, — вы будете слушать. Многие почему-то непрерывно задают вопросы. Мне это не нравится.
  Он расправил завещание на прозрачной стеклянной крышке стола, включил освещение и приступил к работе.
  В ходе работы он бросал короткие замечания, которые должны были служить объяснением.
  — Этот свет имитирует дневное освещение… Взглянем на водяные знаки на бумаге. Просветим ее снизу, кстати, размер листа характерен для юридических документов… ага, вот знак «Специальная судебная». Здесь у меня каталог, из которого можно узнать, когда любой вид бумаги впервые появился на рынке… Если выяснится, что «Специальная судебная», то есть этот сорт, появилась в продаже позже даты документа, мы имеем дело с фальсификацией. Итак, смотрим…
  Эксперт перелистал несколько машинописных страничек.
  — Нет. «Специальная судебная» продается с 1922 года. О’кей. Пока все в прядке.
  Стоун закрыл свой каталог и вернулся к рабочему месту, не переставая говорить:
  — Теперь проверим физические характеристики… Во-первых, чернила. Самые распространенные готовятся из чернильного ореха. Если мы капнем на чернила специальным реактивом и они при этом станут темно-красными, значит, мы имеем дело с чернильным орехом.
  Эксперт немного повозился с документом и сказал:
  — Чернильный орех. Теперь проверим цвет, с этой целью используем колориметр.
  — Для чего нам надо знать цвет?
  Эксперт взглянул на Селби поверх микроскопа:
  — Чернила из ореха при окислении меняют свой цвет. И проходит примерно два года, прежде чем они приобретают постоянную окраску. Мы имеем дело с постепенным процессом изменения цвета по мере окисления.
  — Следовательно, если записи больше двух лет, как должно быть в нашем деле, чернила уже имеют постоянную окраску? — спросил Селби.
  Стоун кивнул в ответ и начал подбирать стеклянные диски разных оттенков, делая пометки на полях документа. Потом он изучил свои записи и отрегулировал освещение. Селби заметил, что эксперт нахмурился. На его лбу появились поперечные морщины.
  — В чем дело? — спросил прокурор.
  — Пока я еще не готов дать ответ… Давайте взглянем на то письмо, в котором он сообщает, что оставляет все сестре.
  Селби передал эксперту письмо.
  Стоун изучил его с помощью колориметра, вновь сделал какие-то пометки и повернулся к окружному прокурору.
  — Я собираюсь изменить своим правилам, — сказал он, — потому что мне кажется, что я имею бесспорные доказательства.
  — Что же вы узнали?
  — Прежде чем сделать окончательное заключение, я должен поместить завещание на двадцать четыре часа в специальную окислительную камеру. Но если я не впадаю в грубейшую ошибку, то чернилам на завещании меньше сорока восьми часов.
  — Меньше сорока восьми часов?! — воскликнул Селби. — Великий Боже, но весь вид бумаги говорит о том, что…
  — За это я и ломаного гроша не дам, — отрезал Стоун. — Существуют десятки способов придать бумаге старинный вид. Думаю, в течение ближайших часов чернила весьма существенно изменят свою окраску в окисляющей среде. Если же они были нанесены на бумагу в 1935 году, то цвет совсем не должен измениться.
  — А как насчет письма? — спросил Селби.
  — О письме я сообщу завтра. Селби поднялся со словами:
  — Думаю, нет необходимости напоминать, что все это строго конфиденциально. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь узнал о существовании этих документов и о вашем заключении.
  — Естественно. Хотите, чтобы я вам позвонил?
  — Да, пожалуйста.
  — Ждите моего звонка во вторник, примерно в два тридцать.
  Крепко пожав эксперту руку, Селби повел машину назад, в Мэдисон-Сити, продумывая возможные варианты последствий, возникших в результате новой ситуации. Для прокурора было ясно одно: теперь он просто обязан подвергнуть миссис Лосстен самому суровому допросу.
  Вернувшись в свой офис, Селби позвонил Инес Стэплтон и, когда она ответила, сказал:
  — Инес, мне необходимо поговорить с твоими клиентами Лосстенами.
  — Дуг, вы с шерифом лаете не на то дерево. Почему вы считаете, что миссис Лосстен виновата во всех грехах? Только потому, что она сестра Эзры Гролли? Если вам нужны факты, копните клиента Карра и постарайтесь узнать, как он поступил с завещанием, которое выкрал.
  — Клиентом Карра? — переспросил Селби. — Каким клиентом? Одна его клиентка мертва как булыжник. Другая — это миссис Хантер.
  — Бред и чушь! Настоящий клиент Карра — Джексон С. Тил.
  — Ты вторично упоминаешь Тила. Кто он такой и какую роль играет в наших играх?
  — Если ты по-настоящему хочешь выяснить всю подноготную, попроси Карра привести к тебе этого самого мистера Тила и посмотри, что произойдет.
  — Я подумаю над твоим предложением, — сказал Селби. — Но тем временем мне надо поговорить с миссис Лосстен.
  Инес Стэплтон ответила после секундного колебания:
  — Знаешь, Дуг… Вот что… Ты сейчас в своем офисе?
  — Да.
  — Отлично, я сейчас подъеду.
  — Не забудь прихватить с собой Лосстенов.
  — Я буду через несколько минут.
  Но когда секретарь ввела Инес Стэплтон в кабинет, та была одна.
  — А где же Лосстены? — первым делом спросил Селби.
  — Не торопи меня, Дуг. Я попытаюсь все объяснить. Селби бросил на нее жесткий, недобрый взгляд и произнес даже с некоторой угрозой:
  — Ну что же, давай. Можешь не торопиться, но выкладывай все, как есть.
  Инес уселась напротив Селби по другую сторону письменного стола, сняла перчатки и аккуратно разгладила их на колене. Ее глаза избегали взгляда Селби, и тот заметил, что руки девушки слегка дрожат.
  — Итак?
  Все-таки она встретилась с ним взглядом.
  — Дуг, в этом деле ты превращаешь себя в глупца. Тебя используют как орудие. Я предупреждала, чтобы ты не забирался на ветку, играя с А.Б. Карром, но ты не слушал меня, а теперь висишь на ее кончике и того гляди грохнешься.
  Слова выскакивали торопливо, как будто девушка заранее продумала свою речь и страшилась момента, когда придется ее произнести. Теперь этот момент наступил, и она залпом выпалила ее, стремясь побыстрее закончить.
  — Какое все это имеет отношение к моему намерению допросить твоих клиентов?
  — Самое непосредственное. Существует гражданский иск с требованием возмещения ущерба. Предстоит спор за наследство Эзры Гролли. Карр весьма ловко насадил приманку на крючок, и ты клюнул. Я не желаю, чтобы мои клиенты подвергались допросам, цель которых не прояснить обстоятельства убийства миссис Гролли, а снабдить Карра дополнительным оружием, которое он сможет использовать против моих же клиентов в гражданском иске.
  — Иными словами, ты намерена не дать мне допросить их, Инес?
  Инес Стэплтон сделала глотательное движение, чтобы совладать с голосом.
  — Дуг, ты… ты мне ужасно нравишься. Мы знаем друг друга многие годы, когда-то были… близкими друзьями. Я восхищаюсь тобой. Но с тех пор, как ты занял этот пост, ты ставишь свою работу и свой долг превыше всего на свете. Вероятно, ты прав. Но сейчас моя работа и мой долг перед клиентами оправдывают все, что я предприму.
  — И что же ты предпримешь? — спросил Селби. Инес поднялась со стула:
  — Я намерена держать моих клиентов подальше от тебя, пока ты не образумишься. Я не позволю, чтобы ты, сам того не желая, играл на руку А.Б. Карру, и, если понадобится, заявлю об этом во всеуслышание.
  — Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в своих словах и понимаешь, что это означает?
  — Конечно, понимаю. Это означает, что в настоящий момент Карр разыскивает миссис Лосстен, чтобы вручить ей повестку и попытаться получить показания до суда. Собирается поудить рыбку, — возможно, и удастся выловить что-то ценное.
  — Может быть, скажешь что-нибудь еще? — спросил прокурор.
  — Да. Ты и шериф Брэндон были в доме Эзры Гролли. Вы закрыли его на замок и взяли на себя ответственность за его сохранность. Вы не отдали ключи моим клиентам. Миссис Лосстен по логике и по закону должна была получить право опеки над имуществом. Она единственная родственница Эзры Гролли. И только ей должны были быть переданы права на охрану дома и ответственность за него. Но ты и шериф взяли все на себя, отодвинув ее в сторону. Ну и что, спросишь ты? — Ее голос окреп от негодования. — Я тебе скажу, что случилось в результате. Люди, способные соображать быстрее, чем официальные лица нашего графства, сумели нажить целое состояние, откопав банкноты, зарытые под кроватью — самое логичное место для поиска. Они сбежали с деньгами, и тебе этих людей уже никогда не сыскать.
  Позволь мне сказать тебе еще кое-что, Дуг Селби. А.Б. Карр — скользкий, как угорь, тип. Он обведет тебя вокруг пальца. Он жулик, и ты знаешь это. Он побывал в лачуге и украл завещание Эзры Гролли. Это был первый ход в его партии. После следующего хода тебе покажется, что обрушилась огромная скала.
  — Что же это будет?
  — Он припрячет поддельное завещание на имя моего клиента в таком месте, где ты сможешь его найти. Естественно, ты захочешь проверить подлинность документа и отнесешь его к эксперту-почерковеду. Тот, конечно, объявит, что это фальшивка. Ты тут же придешь к заключению, что завещание подделала Сэди Лосстен — именно этого и хочет от тебя Карр. Нет, Дуг, пока ты не увидишь все в истинном свете, я буду держать своих клиентов в недоступном месте, и ты не сможешь получить от них информацию, которая поможет А.Б. Карру.
  Селби поднялся, прошел к окну и уставился через стекло во двор здания суда.
  Инес быстро подошла к нему и положила дрожащую ладонь на его руку.
  — Дуг, неужели ты не понимаешь? Ну, пожалуйста, пожалуйста, пойми.
  Селби повернулся, поднял трубку и сказал телефонистке на коммутаторе:
  — Мне нужен А.Б. Карр. Соедините с ним, и побыстрее.
  Через несколько секунд, когда в трубке послышался голос Карра, прокурор сказал:
  — Говорит Селби. Я хочу, чтобы в течение этого часа у меня в кабинете появился ваш клиент.
  — Мой клиент? — переспросил Карр. — Вы имеете в виду миссис Хантер?
  — Нет. Того, кто заинтересован в наследстве Гролли.
  — Миссис Гролли?! Но она умерла.
  — Я имею в виду того, кто ставит весь спектакль. Его зовут Джексон Тил.
  На некоторое время в трубке воцарилось молчание.
  — Ну так как же? — спросил Селби.
  — Прекрасно, — провозгласил Карр, — мы будем. И он повесил трубку.
  Глаза Инес засветились радостью.
  — О Дуг, я счастлива… Ты знаешь, что сегодня утром Тил подал заявление о предоставлении ему права опеки над личностью и имуществом ребенка Гролли? Они предъявили завещание миссис Гролли в пользу Тила. В завещании сказано, что он назначается опекуном ее дочери в том случае, если что-то случится с завещателем.
  Улыбка Селби выглядела чрезвычайно мрачно.
  — Если Джексон Тил что-то знает, я выясню это. Идет расследование убийства, и я загляну под каждый камешек.
  — Уверена в этом, Дуг.
  — Теперь что касается тебя, — продолжал Селби. — Как ты справедливо заметила, у нас официальная встреча. Ты адвокат, представляющий интересы своего клиента, а я юрист, представляющий интересы моего. Случилось так, что моими клиентами являются граждане графства, образующие нашу общину. Или ты доставишь свою миссис Лосстен ко мне в пять часов вечера, или я заявляю во всеуслышание, что она в розыске, а ты скрываешь ее и отказываешься представить прокурору.
  — Почему? Почему?
  — Ты напрашивалась на это, так получай.
  — Но я же сказала, она прячется, чтобы Карр не смог получить показаний.
  — Мне нужен и Терри Лосстен, — сказал Селби. Губы Инес дрожали от негодования.
  — Дуг, ты крайне упрям и… и глуп!
  С этими словами девушка резко повернулась и вышла из кабинета. По ее напряженной спине и поднятым плечам Селби понял, что она плачет.
  Глава 12
  Карр ввел Джексона Тила в кабинет Селби точно в назначенное время и представил их друг другу в несколько цветистых выражениях. Но где-то в глубине его аристократической вежливости можно было уловить сардонические нотки. Казалось, он понял, что Селби, получив информацию о Тиле, отправился в свободный поиск. Весь вид Карра ясно говорил о том, что его положение с юридической стороны неуязвимо и что Селби будет позволено вести расспросы лишь до определенных границ.
  Джексон Тил оказался толстяком. Это была здоровая полнота весельчака и жизнелюба. И если не замечать скрывающегося в глубине глаз напряженного внимания, то казалось, что перед вами прекрасный человек, обладающий крепким здоровьем, хорошим состоянием и при этом большой гурман. Морщинки в уголках глаз указывали на развитое чувство юмора, губы легко и привычно складывались в улыбку. Седеющие волнистые волосы были зачесаны назад, а руки, лишь недавно прошедшие обработку в салоне красоты, наполнили кабинет прокурора тонким ароматом.
  — Мы пришли, — начал Карр. — Мой клиент…
  Тил поднял руку.
  — Достаточно, Карр. Вы мой адвокат, и, если мне потребуется юридическая консультация, я обращусь к вам. Мистер Селби — окружной прокурор. Он вызвал меня потому, что хочет задать несколько вопросов, и… — Тил обратился к Селби, сделав изящное движение кистью руки: — Вот я перед ним. Я здесь, мой мальчик, полностью к вашим услугам. Я расскажу все, что вы пожелаете. У меня нет секретов, совсем нет.
  — Но в вашем деле, Тил, есть некоторые детали приватного свойства, которые… — предостерегающе начал Карр, однако Тил перебил его:
  — Которыми я, ни секунды не сомневаясь, поделюсь с Селби. Мне известны прекрасная репутация и высокие моральные качества мистера Селби; я уверен, что он не обманет моего доверия. Все, что я ему сообщу, будет носить конфиденциальный характер. Прокурор расследует тайну убийства, и, клянусь Святым Георгием, я сделаю все, чтобы помочь ему.
  Закончив речь, Тил энергично кивнул в сторону своего адвоката, одновременно послав Селби радостную улыбку.
  Прокурор понимал, что все это — заранее поставленная и тщательно отрепетированная мизансцена, которая, скорее всего, родилась в богатой идеями голове Карра и уже заранее задавала беседе определенную направленность. Артистизм, с которым эта сцена была разыграна, не мог не восхитить Селби.
  — В чем заключается ваш интерес в деле? — задал он первый вопрос.
  — Каком деле?
  — Деле Гролли.
  — Надеюсь, вы не имеете в виду убийство?
  — Нет, всего лишь наследство.
  Карр наклонился вперед и вынул сигару изо рта. Тил махнул рукой, призывая адвоката к молчанию.
  — Не начинайте рвать на груди рубашку, мой друг, я намерен посвятить мистера Селби во все детали ситуации. Не вижу причин, почему мне не следует так поступить.
  — Но, с другой стороны, — торопливо проговорил Карр, — я не вижу причин, почему вам следует поступить таким образом.
  — Нет, вы ошибаетесь, — возразил ему Тил. — Селби не задал бы этого вопроса, если бы не полагал, что ответ поможет разрешить тайну убийства.
  — Но это не имеет ровным счетом никакого отношения к убийству, — настаивал на своем Карр.
  Селби пришлось вмешаться:
  — Я весьма восхищен вашим спектаклем, джентльмены, но, возможно, мы сэкономим время, если перейдем сразу к делу.
  Они оба взглянули на прокурора, и на какой-то миг теплый огонек исчез из глаз Тила, но тотчас вернулся, и Тил продолжил:
  — Вы правы, клянусь Юпитером! Хватит ходить вокруг да около… Вы играете на бегах, Селби?
  — Нет.
  — В покер?
  — Иногда.
  — Вы любите выигрывать?
  — Разве есть такие, кто не любит?
  — Нет, — сказал Тил, — я думаю, желание выигрыша вообще свойственно человеческой натуре, хотя проявляется у всех в разной степени. Ну, а для меня это страсть. Если хотите, я одержим игрой. Я люблю рисковать и хочу выигрывать. Ненавижу проигрыши. Проигрывая, я улыбаюсь, так как понимаю, что это составная часть игры, и знаю — я не брошу играть и смогу выиграть в следующий раз. Я презирал бы себя, если бы хоть на секунду усомнился в том, что смогу возместить потери, удвоив ставку.
  — Вот уж во что не следует посвящать окружного прокурора, — вставил Карр.
  — Но это правда, а я пришел сюда, чтобы говорить только правду. Я придерживаюсь правила: если кто-то принял твою ставку, карты на стол. Ладно, ляжем на нужный курс, Селби. Я люблю играть и обожаю выигрывать. Я сделал ставку на миссис Гролли. Естественно, я хотел выиграть и постарался застраховаться от всех тех случайностей, которые я был способен себе представить.
  — В чем заключалась ваша ставка?
  — Я обеспечивал миссис Гролли средствами и согласился помочь ей.
  — В чем?
  — Получить справедливую долю собственности мужа.
  — Но разве муж отказывался содержать ее?
  — Содержание казалось мне недостаточным.
  — Сколько же, по вашему мнению, он должен был платить?
  Тил хихикнул:
  — Вы задали мне вопрос, мистер Селби, на который я могу ответить однозначно… Я рассчитывал лишь на одну сумму.
  — Какую?
  — Да самую большую, какую ухитрюсь выжать из старого, доброго Эзры Гролли. — Это было произнесено с обезоруживающей улыбкой. — Да, мистер Селби, сэр, так уж я устроен. Если удается, я выжимаю столько, сколько могу, — все до последнего цента. Если я выигрываю, то выигрываю много.
  — Вы сказали, что приняли меры предосторожности? — напомнил Селби.
  — Правильно. Прежде чем вложить средства, я всегда пытаюсь застраховаться от любых случайностей. В данном случае меня беспокоила возможность того, что, пока я добиваюсь соглашения с ее мужем, миссис Гролли в кого-нибудь влюбится. Я защитил себя, взяв с нее документ о том, что она не станет предпринимать никаких шагов к разводу с мужем без моего разрешения… Конечно, она не поняла, зачем это условие… но мы-то знаем, что нельзя выйти замуж, уже находясь замужем.
  Толстый живот Тила заколебался от довольного смешка.
  Карр, кажется, вновь начал слегка беспокоиться. Он скосил глаза на кончик сигары, но все же не разомкнул плотно сжатых губ.
  — Продолжайте, — сказал Селби.
  — Естественно, я сообразил, что Гролли может умереть, прежде чем мы достигнем финансового урегулирования, и подумал про себя: «Будет очень скверно, если я, вложив кучу денег и достигнув соглашения, окажусь обманутым. Гролли возьмет и помрет в самый ответственный момент». Конечно, в этом случае что-то перепадет миссис Гролли, но я останусь за дверью, на морозе. Я принял меры и против такой возможности.
  — Каким образом?
  — Она осуществила частичную передачу своих прав мне и составила завещание, в котором сказано, что мне оставляется сумма, равная той, которая будет унаследована ее дочерью. Одновременно я становлюсь опекуном девочки. Это положение завещания действует в течение тридцати дней после смерти ее мужа.
  — Иными словами, — решил уточнить Селби, — если дочь наследует половину состояния Гролли, вы получаете вторую половину, согласно завещанию миссис Гролли, не так ли?
  — Верно. Это — обратите внимание — должно было случиться в том случае, если миссис Гролли умрет до того, как будет достигнуто соглашение с мужем. Она считала — и совершенно справедливо, заметьте, что подобное завещание заставит меня лучше защищать права ребенка. В том случае, если Гролли покинет этот мир до того, как будет достигнуто финансовое соглашение, миссис Гролли передает мне половину своего наследства… Понимаете? Если она переживет своего мужа, я должен получить четверть всего наследства, предполагая, что половина идет ребенку и половина — жене. Я получаю половину ее половины, то есть одну четверть.
  — А если она умрет где-то в течение тридцати дней, вы получаете ее долю полностью? — спросил Селби.
  Лицо Тила просияло радостью.
  — Именно, мой мальчик. Вот так Джексон Тил защищает свои интересы.
  — Вы получаете значительную долю наследства, — сказал прокурор.
  — Конечно, — признал Тил и добавил важно: — Я так и планировал.
  Он расхохотался, чрезвычайно довольный собой.
  — Таким образом, это делает вас лицом, прямо заинтересованным в смерти миссис Гролли?
  — Вы совершенно правы, — охотно согласился Тил. — Бесполезно вступать в спор с элементарной арифметикой. Я не убивал ее, но тот, кто это сделал, положил деньги мне в карман — разницу между четвертью и половиной от того, что оставил Гролли.
  — Предположим, в своем завещании Гролли лишает наследства дочь и жену.
  — Неудача в войне, — ответил Тил. — Но не думайте, что я покорно соглашусь с ней. Я продолжу битву в судах всех инстанций. А когда бьется Джексон Тил, поверьте мне, это настоящее сражение. Мой лозунг — не начинай драку без необходимости, но, начав сражение, доводи его до конца. Слабый духом никогда не завоюет сердце прекрасной дамы.
  Селби повернулся лицом к Карру и быстро спросил:
  — Вы предпринимали поиски завещания в доме Гролли, Карр?
  Было заметно, что неожиданно поставленный вопрос застал адвоката несколько врасплох. Погруженный в свою роль в развертывающемся спектакле, он не сразу сумел среагировать.
  — Я не уверен, что понимаю, куда вы гнете, Селби, — сказал Карр.
  — Вас видели у хижины Гролли вместе с женщиной, одетой в бежевый костюм и розовую блузку. У женщины был грудной ребенок.
  — Когда? — спросил адвокат.
  — Утром в четверг.
  Карр нахмурился, как человек, пытающийся припомнить что-то.
  — А… — начал он с просветлевшим лицом. — Понимаю, о чем вы… Я мимолетно встречался с миссис Гролли утром в четверг. Незадолго до этого мне стало известно, что ее супруг в больнице. Мы полагали, что миссис Гролли нецелесообразно встречаться с ним, пока его состояние не улучшится. Кроме того, мне пришлось объяснить моей клиентке, что ей следует немного по-иному взглянуть на своего мужа. Ведь она знала его как прекрасно одетого, свежевыбритого, обаятельного человека. Мы приехали к тому месту, где ютился Гролли, чтобы она могла бросить взгляд на его лачугу.
  — Вы не входили в нее? — спросил Селби.
  — Нет, — последовал быстрый ответ, — в помещение мы не входили.
  — Вам известно что-нибудь о завещании?
  — Нет. Я думаю, он не оставил такового. Практически я в этом уверен.
  — На чем зиждется ваша уверенность?
  — На письмах Гролли, адресованных жене.
  — Насколько мне помнится, письма у вас?
  — Да. Я прихватил их с собой, решил, что вам захочется на них взглянуть.
  Карр раскрыл портфель и бросил на стол перед Селби пачку писем.
  Селби, развязывая стягивающую их бечевку, увидел знакомые каракули с наклоном влево, начертанные, бесспорно, рукой Гролли.
  Он одно за другим начал читать письма.
  Вне всякого сомнения, письма могли послужить ценным свидетельством во время суда. В типичном для него коряво-безличном стиле Гролли признавал, что оказался никудышным мужем, который оставил свою жену. Поскольку все произошло по его вине, он намеревался выплачивать ей девяносто долларов в месяц — щедрость поистине королевская для скаредного затворника.
  В другом письме, датированном одиннадцатью месяцами позже, говорилось, что у Гролли нет родственников, которые что-то значили бы для него, что у него где-то есть сестра, которая много лет не дает о себе знать, с которой они всегда были далеки друг от друга, и что у него нет причин оставлять ей даже часть своего состояния. Гролли намеревался все оставить своей жене с осторожной оговоркой: если, конечно, не произойдет ничего такого, что заставит его изменить данное решение.
  Размеры его состояния, пытался уверить Гролли жену, не особенно велики, но позволят ей свить свое гнездышко. Он объяснял ей, что трудно много заработать на кроликах, особенно учитывая их прожорливость и текущие цены на корма.
  Селби не смог скрыть улыбки, дойдя до места, где Гролли, явно испугавшись, что выдал себя, упомянув о «гнездышке» для жены в том случае, «если он уйдет», пытался в свойственной ему манере затуманить смысл.
  — Ну как? — поинтересовался Карр, когда Селби закончил чтение.
  — Очень интересно, — ответил прокурор.
  — Вы понимаете, конечно, что эти письма послужат важным доказательством, если возникнет спор вокруг наследства?
  — Естественно.
  — Я их показал только для того, чтобы содействовать расследованию преступления. Прошу рассматривать их как совершенно конфиденциальные документы.
  — Да, я понимаю.
  — Возможно, мистер Селби, вам будет небезынтересно узнать, откуда мне стало известно об истинном размере состояния Гролли, размере, которой оправдывает затраченные мною усилия? — проговорил Джексон Тил.
  — Я как раз намеревался задать именно этот вопрос.
  — Мне приятно это слышать… Весьма забавная история. Когда владелец сберегательных счетов в банке не обращается к ним долгое время, эти счета передаются под попечительство штата, в нашем случае — Калифорнии. Для этой цели требуются некоторые бюджетные траты. А я снайпер, цель которого — государственные расходы на эти цели. В тех случаях, когда обнаруживается бездействующий вклад, заслуживающий внимания, я начинаю заниматься исследовательской деятельностью. Цель такого исследования, мистер Селби, выяснить, что может получить от этого вклада старый Джексон С. Тил. Я вовсе не филантроп, когда речь заходит о бизнесе.
  — Он вовсе не столь ужасен, как хочет казаться, — вмешался Карр. — Я знаком с ним довольно давно. Тил — один из самых щедрых благотворителей.
  — О, благотворительность, — сказал Тил, — это же совсем другое дело. Я сочувствую обездоленным. Мне нравится давать на благие дела. Говоря по совести, мистер Селби, мне плевать на деньги, после того как я их получил. Я играю ради удовольствия и азарта самой игры. Кстати, это объясняет и мое отношение к малышке. Я бы хотел, чтобы у нее все было хорошо. Это называется филантропией. Ее мать понимала мое отношение и именно поэтому оставила меня опекуном по своему завещанию.
  Карр, решив прояснить ситуацию, заявил:
  — Сейчас завещание направлено на официальное утверждение, я также сделал запрос об опекунстве.
  Селби с любопытством посмотрел на Тила:
  — Неужели вы не видите ничего плохого в том, что девочка вырастет в обстановке, соответствующей вашему образу жизни?
  — Не беспокойтесь, — ответил Тил. — Я понимаю, то, что подходит мне, может нанести вред девочке. Она будет учиться в самой лучшей школе и никогда не узнает, каким бизнесом я увлечен.
  — Боюсь, ее собственных средств не хватит на оплату лучшей школы.
  — В этом случае Джексон Тил сам раскошелится ради котеночка… Какая польза в деньгах, если на них нельзя сделать что-то хорошее?
  Селби решил попробовать другой подход.
  — Вам известны, — спросил Селби, — подлинные размеры состояния Гролли?
  Лицо Тила мгновенно превратилось в неподвижную маску. Казалось, он играет в покер и только что получил на руки отличную карту.
  — Нет, — ответил Тил.
  У Селби сложилось четкое впечатление, что он лжет.
  — Не обижайтесь, — сказал прокурор, — но мне необходимо знать, что вы делали в четверг, скажем, между одиннадцатью и двумя часами дня.
  Карр наклонился вперед с явным намерением выразить протест. Но Тил вновь остановил его жестом руки.
  — Четверг… — пробормотал он себе под нос, — четверг, между одиннадцатью и… Все, вспомнил! Я был у фотографа.
  — Где?
  — Студия Уингейта.
  — Сколько времени вы там оставались? Тил хихикнул:
  — С одиннадцати до четырех тридцати. Возможно, вы знаете Уингейта. Он будет возиться ровно столько, сколько объект согласится вытерпеть. Он заявил, что у меня на редкость фотогеничное лицо, затащил в лабораторию, проявил негативы, просушил их в спирте (так мне, во всяком случае, показалось), напечатал пробные экземпляры, раскритиковал свою работу и вновь посадил меня перед объективом. Непрерывно болтая, он притащил, наверное, половину своей коллекции портретов, чтобы похвастаться. Малый он недалекий, но забавный и, безусловно, интересный художник.
  — И вы оставались там все это время?
  — Да. Мне было назначено явиться в одиннадцать, и я пришел точно. У меня не было других дел, так что я мог и посидеть перед камерой… Мне кажется, что человек — чрезвычайно тщеславное животное. Я радуюсь, когда вижу свое лицо, изображенное в наиболее благоприятном ракурсе, пусть даже сильно приукрашенное. Уингейт, кстати, помечает негативы, ставит на них даты.
  Раздался резкий телефонный звонок. Селби взял трубку и услышал голос миссис Брэндон:
  — Дуг, тебе известно местонахождение моего муженька?
  — Нет. Но в чем дело, что-то произошло?
  — Да.
  — Вы, конечно, пытались найти его на рабочем месте?
  — Да. Они там думают, что шериф у тебя. Он сказал, уходя, что намерен встретиться с тобой.
  — Значит, он зайдет ко мне. Что ему сказать?
  — Скажи, что я хочу немедленно его видеть, кстати, вместе с тобой.
  — Что-то важное?
  — Да.
  — Об этом можно сказать по телефону?
  — Нет. Пусть позвонит мне, как только появится.
  Селби повесил трубку. Тил и Карр обменялись взглядами.
  — Ну, ладно, — проговорил Тил, — вы занятой человек, мистер Селби. Думаю, я сделал все, чтобы вам помочь. Если понадобится узнать что-то еще, звоните мне в любое время.
  Селби обеспокоили кое-какие нотки в голосе миссис Брэндон. Горя желанием побыстрее очистить палубу, он поднялся со стула и сказал:
  — Благодарю вас, джентльмены.
  Они пожали руку Селби: Тил — с искренней сердечностью, Карр — с суровым достоинством. У дверей Тил остановился и посмотрел на Селби:
  — Все, что вы хотите, абсолютно все, только позвоните. Не спрашивайте Карра, он любит секретничать. Задавайте вопросы мне. Я всегда выкладываю карты на стол.
  Карр ухитрился сохранить на лице независимое, отчужденное выражение, как будто эта тирада не имела к нему никакого отношения. Всем своим видом он выражал неодобрение действиям своего клиента. Селби, прекрасно понимая, что вся эта сцена была отрепетирована с целью создать именно такое впечатление, следил за их уходом с легкой улыбкой.
  Глава 13
  Как только парочка удалилась, Селби принялся по телефону разыскивать Брэндона. Он звонил уже в третье место, когда шериф собственной персоной возник в его кабинете.
  — Рекс, немедленно позвони своей жене, — сказал Селби.
  Шериф внимательно посмотрел на него и спросил:
  — Что-нибудь серьезное?
  — Кажется, да.
  — Отто Ларкин на пути сюда, Дуг. Мне нужна минута, чтобы поговорить с тобою без помех.
  — Просьба твоей жены звучала очень настойчиво. Брэндон со вздохом поднял трубку и произнес:
  — Говорит шериф Брэндон. Не могли бы вы соединить меня с домом? — В ожидании ответа он прикрыл микрофон ладонью и, держа трубку у уха, сказал Селби: — Отто Ларкин считает, что мы оттерли его от расследования. Я попытался его разубедить, и сейчас он едет к нам, чтобы просветиться. Я пообещал поделиться всеми известными нам фактами… Ты не станешь возражать, Дуг?
  — Это преступление его абсолютно не касается, — ответил прокурор. Оно совершено за пределами городской черты.
  — Я-то это знаю, но он думает, что преступники проживают в городе, и раз миссис Гролли была насильно посажена в машину у автобусной станции, значит, дело подпадает под его юрисдикцию… И с этим, Дуг, спорить невозможно.
  — Согласен, но ты же знаешь, чего он хочет на самом деле. Вытянуть из нас как можно больше сведений, а потом распространить их таким образом, чтобы доставить нам же как можно больше неприятностей.
  — Знаю, но… — Брэндон снял ладонь с микрофона трубки. — Хэлло! Да, это Рекс. В чем дело? — Некоторое время шериф молча слушал, затем резко спросил: — Когда? — и после недолгой паузы продолжил: — Дуг и я встречаемся с Отто Ларкиным. Как только мы закончим… — Он замолчал, так как раздался стук в дверь кабинета.
  Селби, оттолкнувшись от стола, поднялся и раздраженно произнес:
  — Он, конечно, не желает проходить через приемную, как положено, чтобы секретарь объявила о его прибытии. Иначе это был бы не Ларкин.
  Брэндон быстро проговорил в трубку:
  — Он уже у дверей. Пусть все остается как есть, пока мы не избавимся от этого типа. Я подъеду с Дугом, как только нам удастся освободиться.
  Брэндон бросил трубку в тот момент, когда Селби, распахнув дверь, впустил в кабинет, как всегда, напыщенного шефа полиции.
  — Входите, присаживайтесь, — обратился к нему Селби. — Что заставило вас нанести нам визит?
  — Вы не информируете меня о происходящем. Ведь убийца здесь, в Мэдисон-Сити. И если вы, ребята, желаете заполучить его, вам следует сотрудничать со мной.
  — Просьба выглядит справедливой, — сказал Селби, возвращаясь к вращающемуся креслу у письменного стола.
  — Ну, вы не очень-то загружаете меня работой.
  — У нас самих ее, говоря по совести, не очень много. Что это за слухи о куче денег, взятых в лачуге?
  — Не знаю. Кто-то явился туда в субботу ночью, все тщательно обыскал и даже выдрал доски пола. В полу тайник, как раз там, где стояла кровать.
  — Я видел яму, — прервал Ларкин прокурора. — Она была выстлана джутовыми мешками. Похоже, там хранились мешочки с монетами.
  — Вполне вероятно, — признал Селби. Что еще вы нашли? — спросил Ларкин.
  — Завещание.
  Ларкин даже подпрыгнул на стуле.
  — Вы хотите сказать, что Эзра Гролли оставил завещание и вы обнаружили его в разрытом тайнике?
  — Совершенно верно.
  — Где оно в данный момент?
  — Получилось так, что сейчас оно не здесь, но, надеюсь, будет у меня к завтрашнему утру.
  — О чем в нем говорится?
  — Все состояние отходит к сестре, ничего более. Завещание было составлено в 1935 году.
  — Что вам еще известно об этом? — спросил Ларкин, неуклюже пытаясь извлечь из кармана сигареты. — Обжег правую руку, сплошные волдыри, — пояснил он. — Больнее всего, когда пытаюсь что-нибудь зацепить пальцами.
  Селби толкнул по направлению к нему через стол сигарную коробку:
  — Пожалуйста. Угощайтесь.
  Ларкин взял сигару, проверил сорт, срезал кончик, закурил и откинулся на спинку стула, всем своим видом демонстрируя, что не покинет кабинета, пока до конца не насладится сигарой.
  — Карр показал мне письма, написанные Эзрой жене. Но там нет ничего существенного.
  — А это правда, что старина Гролли ничего не знал о ребенке? — спросил Ларкин.
  — Вот в этом я не уверен, — сказал Селби. — Мне кажется, он предполагал, что на свет может появиться потомство. В то же время он был закоренелым старым холостяком, и миссис Гролли считала, что лучше повременить с известием о ребенке до тех пор, пока она не сможет путешествовать и показать отцу дочку.
  — Дьявольски хитрое дело, — пробормотал Ларкин сквозь клубы сигарного дыма.
  — Надо помнить, что Гролли был весьма своеобразным существом, — заметил Селби.
  — Что еще можно сказать об этом деле?
  — Пожалуй, мы исчерпали все, — ответил прокурор, — правда, довольно точно установлено время убийства — в четверг между одиннадцатью тридцатью и двенадцатью пятьюдесятью.
  — Это хорошо, — произнес Ларкин со снисходительным одобрением. — По крайней мере, у нас есть теперь над чем поработать. А чем в это время занималась миссис Лосстен?
  — Не знаю, я не смог пообщаться с ней.
  — Почему?
  — Очевидно, она скрывается. Глаза Ларкина заблестели.
  — И вы намерены все ей спустить?
  — Мне кажется, она скрывается, чтобы избежать вручения повестки. Ее адвокат полагает, что Карр хочет вытащить миссис Лосстен на свидетельское место и снять показания, прежде чем она успеет сообразить, куда тот гнет.
  — Ее адвокат — Инес Стэплтон?
  — Да.
  — И вы получили эту информацию из первых рук?
  — Да.
  — От Инес?
  Поколебавшись мгновение, Селби утвердительно кивнул.
  — Проверяли еще чье-нибудь алиби? — спросил шеф полиции.
  — Джексона Тила, он оказывал финансовую поддержку миссис Гролли.
  — Чем он занимался?
  — Фотографировался в студии Уингейта. Мы пока не проверили показания. Но алиби выглядит железно.
  — Как вы можете быть уверены в этом без контроля?
  — Заявление Тила легко поддается проверке. Если он не подтвердит его слов, тот окажется в большой замазке. Но если подтвердит, алиби будет непоколебимым.
  — Где же сейчас находится завещание?
  — Проверяется.
  — Проверяется на что?
  — В частности на отпечатки пальцев.
  — Вы пытались установить его подлинность?
  — Да. Сейчас оно у Стоуна — эксперта по почерку.
  — Хорошо, а то я хожу и хожу по кругу, не зная, что происходит. Вам, ребята, следует больше рассказывать мне.
  — Если вы хотите чем-то заняться, — сказал Селби, — найдите миссис Лосстен и ее мужа, узнайте, где они находились во время убийства, и притащите их ко мне.
  — Вы сказали «притащите»?!
  — Да.
  Шеф полиции поспешно поднялся.
  — Ну что же, — заявил он, — теперь мне есть во что запустить свои когти. Я их найду и доставлю к вам в лучшем виде.
  — Но все-таки нам не следует заходить по отношению к ним слишком далеко, ведь пока мы точно не знаем, в какую сторону пойдет расследование.
  — А как насчет следов шин на месте убийства? — поинтересовался Ларкин. — Насколько я понимаю, они идентичны следам машины Лосстенов?
  — Да, на переднем левом колесе протектор имеет тот же рисунок. Из показаний миссис Лосстен во время слушания у коронера следует, что автомобиль был в постоянном распоряжении супругов начиная с утра четверга, за исключением того времени, когда машиной занималась полиция. Полицейские завершили осмотр к одиннадцати утра. Теперь я хочу, чтобы она повторила свои показания.
  — У нас вырисовывается прекрасная система косвенных улик, — заметил Ларкин.
  — Во всяком случае, рождаются подозрения, — признал прокурор.
  — Так чего же вам еще надо?
  — Доказательств.
  — Лучший способ добыть доказательства — арестовать подозрительного типа и расколоть его, допросив как надо.
  — Это совершенно справедливое замечание, — согласился Селби. — Но прежде чем мы решимся на это, следует проверить и перепроверить их первоначальные показания.
  — Не знаю, не знаю… Люди уже начинают задавать вопросы о том, как продвигается следствие. Когда у прокурора идет заметная работа — подозреваемые задерживаются, идут допросы, — тогда люди верят, что дела в порядке… И газеты тоже верят. Они любят, когда есть о чем писать. Как, например, выглядел мистер Смит, ожидая допроса, или что-нибудь в этом роде.
  — Но вся эта работа будет бесполезна или даже вредна, если вдруг следствие повернет в другую сторону… Нам не хотелось бы прерывать беседу, Ларкин, но меня и Рекса ждут.
  Ларкин тяжело поднялся со стула.
  — Хорошо, я тоже займусь делом, — пообещал он с деланной сердечностью.
  Все молчали, пока Ларкин важно шествовал к двери. Когда он взялся за ручку, Селби сказал:
  — Вы понимаете, что все, что я сказал, должно храниться в секрете?
  — Об этом можете не беспокоиться, — ответил Ларкин, вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Брэндон посмотрел на Селби:
  — Он продаст нас тут же. Ты слишком щедр, Дуг.
  — Разве не ты хотел, чтобы я поделился с ним фактами?
  — Да, но ты выложил на стол все свои карты. Ничего не оставил себе.
  — А ты разве ожидал от меня чего-то другого? Я не мог лгать ему.
  Брэндон в задумчивости поскреб затылок.
  — Если бы я вел беседу, то немного походил бы вокруг да около.
  — Так чего же хотела миссис Брэндон? — переменил тему Селби.
  Шериф поднялся и посмотрел на дверь кабинета:
  — Нам надо съездить к ней. Мне бы только хотелось, чтобы Ларкин отошел подальше от здания суда, прежде чем мы выйдем. Иначе он может кое-что учуять.
  — Чем же это так сильно запахло? — поинтересовался Селби.
  — Карр делает нечто странное. Я никогда не видел свою жену в таком возбуждении. Боюсь, у нас появилась еще одна серьезная забота.
  — Так что же нам предстоит?
  — Очевидно, уничтожить завещание миссис Гролли. Другого пути у нас нет.
  — Зачем?
  — Миссис Гролли назначила этого человека… Тила опекуном своей дочурки.
  — А миссис Брэндон это не понравилось? — ухмыльнулся Селби.
  — Ты поедешь со мной, Дуг Селби. Поверь, ты тут же перестанешь скалиться, когда узнаешь, что миссис Брэндон думает по этому поводу.
  Глава 14
  Миссис Брэндон встретила их у порога. Она казалась воплощением угрожающего спокойствия.
  — Проходите вы оба, — сказала она, — я хочу вам кое-что показать.
  Она провела их через гостиную и столовую в кухню, где в плетеной колыбельке спала девочка. На кухонном столе лежал какой-то юридический документ.
  — Посмотри-ка, — произнесла она, передавая бумагу Селби.
  Брэндон тоже попытался читать, заглядывая через плечо прокурора.
  — Это извещение, миссис Брэндон, — сказал Селби, — согласно которому вам следует явиться в суд и объяснить, почему Джексон С. Тил не может быть определен опекуном Рут Уинфред Гролли, как предусматривается в приложенном к настоящему извещению заявлении об опекунстве… Вы, видимо, обратили внимание, что Тил подал это заявление, исходя из желания матери, содержащегося в ее завещании.
  — Кто такой этот Тил? — спросила миссис Брэндон.
  — Я совсем недавно разговаривал с ним.
  — Ну и кто же этот человек, Дуг?
  Этот человек подружился с миссис Гролли. Он финансировал ее действия против мужа или, во всяком случае, намеревался. Он пригласил мистера Карра в качестве своего адвоката.
  — Так я и думала, — фыркнула миссис Брэндон. — Он один из подручных Карра, из той же стаи. А сейчас послушай, Дуг Селби, что я скажу, и ты тоже, Рекс Брэндон. И не пытайтесь приводить мне статьи закона. Мне плевать на ваши законы. Это славная, милая крошка, и ни Карр, и ни кто-либо из его команды не годятся для того, чтобы иметь к ней хоть какое-то отношение. Ребенок унаследовал приличное состояние. Если эти средства попадут в надежные руки человека, который всем сердцем будет заботиться об ее интересах, девчушка получит хорошее образование и у нее еще останется кое-что на черный день. Молодые люди будут увиваться вокруг нее, как мухи вьются у горшка с медом… Однако пиши пропало, если вы позволите этому мошеннику, бездельнику и игроку наложить лапу на деньги.
  — Да ты не шибко волнуйся, мать, — примирительно сказал Брэндон. — Судьи очень внимательно рассматривают такие случаи. Они требуют, чтобы опекун внес залог, и периодически отчитывался…
  — Ну, началось, — прервала миссис Брэндон мужа, — пошли россказни о том, что такое закон. Старый АБК найдет дюжину дыр разной величины в ваших законах.
  — Не выйдет, — гнул свое шериф. — Судья не допустит ничего подобного.
  — Ерунда! Они разбазарят деньги у судьи под носом. Например, поместят ее в фальшивый частный приют и определят огромную цену за содержание, в то время как малышка будет получать самое дешевое питание и никудышное обслуживание. Но больше всего я не хочу, чтобы она росла в той атмосфере. Я скорее воспитаю девочку сама, чем отдам в руки этих людей.
  — Но пойми, мать, — сказал Брэндон, — ты не можешь держать девчушку вечно. Ты ей не родня. У тебя нет никаких прав.
  — Ты считаешь, что нет? — спросила она, сердито глядя на шерифа. — Разве крошка не у меня?
  — Тебе поручено лишь временно заботиться о ней.
  — Теперь ты говоришь наполовину верно, Рекс Брэндон, я о ней забочусь, но только не временно.
  Шериф обратился за моральной поддержкой к Селби:
  — Дуг объяснит тебе положения закона. Миссис Гролли оставила завещание, согласно которому, если с ней что-то произойдет…
  — Она составила завещание так, как ей велел этот тип Тил, — выпалила миссис Брэндон. — Ты, Дуг Селби, вроде считаешься юристом. Поэтому сядь и подумай, как убедить судью правильно понять все обстоятельства дела. Позаботься, чтобы завещание было опротестовано. Я не желаю, чтобы Тил был назначен опекуном, и все тут!
  — Едва ли мы сумеем опротестовать завещание, — сказал Селби. — У нас…
  — Я не нуждаюсь в твоих отговорках, Дуг Селби. В трудные времена я ни разу не пискнула. Но если вы не найдете способа вырвать девочку из лап этого пачкуна-стряпчего и его банды, значит, грош вам цена, подавайте в отставку, ваша работа вам просто не по плечу… Ну, а теперь я начинаю готовить ужин, на который ты придешь, Дуг Селби. Убирайтесь из кухни и подумайте на свежем воздухе, что следует предпринять. Мне безразлично, что вы изобретете, ясно лишь одно: девчушка останется здесь, пока я не найду кого-нибудь, кому полностью доверяю. А если я не буду уверена в этом человеке, выращу ее сама.
  — Чую, Дуг, — обратился шериф к Селби, — нам пора трубить отход.
  Селби вышел из кухни, а Брэндон на полпути к дверям обернулся и сказал:
  — Но послушай, ма, ты не можешь держать ее вечно. Ты сильно привязалась к ней, я понимаю, но она же создает тебе дополнительную работу и…
  — Забудь о работе, — оборвала она его, — и не думай, что тебе удастся отговорить меня. Рекс Брэндон. Если здоровая, полная сил женщина вроде меня не может вырастить одного ребенка, не надорвавшись, значит, в этом мире что-то сломалось.
  Моя мать растила нас восьмерых, готовила для двоих-троих наемных работников и делала еще массу различных вещей. А ведь в те дни не существовало ни стиральных машин, ни электричества, ни пылесосов, ни электрических утюгов. И вот тогда женщины работали, работали как надо… А ты толкуешь, что я надорвусь с одной малышкой! Все, убирайтесь оба! Начинайте думать, что надо делать, а женские хлопоты оставьте мне. Брэндон и Селби вышли на прохладную, увитую виноградными лозами веранду. Шериф выудил из кармана матерчатый кисет. Прокурор достал трубку.
  — Я чувствую себя как мальчишка, запустивший бейсбольным мячом в окно, — сказал Селби.
  Мужчины закурили.
  — Ну, Дуг, — начал шериф, — я совершенно не представляю себе, как ты это сделаешь.
  Селби в задумчивости попыхивал трубкой:
  — Я тоже не вижу никаких вариантов. Мать имеет полное право назначать опекуна в своем завещании. Конечно, мы могли бы попытаться доказать, что Тил не является подходящей личностью для опекунства над ребенком, но это будет весьма сложно.
  — Пусть так, — согласился Брэндон, — однако решать задачку нам все-таки придется.
  — Официально в качестве окружного прокурора я ничего не могу предпринять, — проговорил Селби.
  — Со своей стороны могу только сказать, что, являясь номинальным главой этого дома, я недолго останусь в нем, если ты ничего не изобретешь, Дуг.
  — Мы телеграфируем в полицию Сан-Франциско и спросим, что у них имеется на Тила. Может быть, что-нибудь откопаем.
  — Есть какие-нибудь другие идеи? — спросил шериф.
  — Пока нет.
  — Не забывай, сынок, у нас есть приказ. Окружной прокурор прыснул в ответ:
  — Еще бы, такое не забывается.
  Мужчины еще курили на веранде, когда раздался телефонный звонок. Брэндон снял трубку, и Селби услышал его голос:
  — Это тебя, Дуг. Междугородный.
  Селби подошел к аппарату. Это оказался Сидни Белл Стоун.
  — Хотел лишь сообщить вам, что завещание — подделка.
  — Вы уверены?
  — Абсолютно. Я определил по прибору степень изменения цвета чернил, после того как документ побывал в окислительной камере. Сверка с таблицей, бесспорно, указывает, что чернила нанесены на бумагу меньше недели назад.
  — А как с письмом?
  — Оно тоже фальшивка. И то и другое, кстати, работа профессионала.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Поддельные семейные документы, например завещание, обычно дело рук одного из родственников, недовольного тем, как усопший распорядился своим состоянием. Как правило, это грубая работа на любительском уровне. В данном же деле мы встретились с совершенно иным случаем. Перед нами работа весьма способного эксперта. Завещание, вполне вероятно, было бы признано подлинным, если бы мошенник учел все достижения современной криминалистики и искусственно состарил бы чернила… Я говорю об этом, понимая, что вас интересуют криминальные аспекты дела, а не борьба за наследство.
  — Вы правы, — ответил Селби. — Не могли бы вы лично доставить документы в Мэдисон-Сити? Имеется еще одно завещание, которое необходимо тщательно проверить.
  — Где оно сейчас?
  — В управлении графства. Это завещание Алисы Гролли. Раз у нас стали появляться фальшивки, надо подвергнуть экспертизе все документы.
  — Я буду у вас завтра в десять утра, — пообещал Стоун. — Документы будут со мной.
  Селби повесил трубку, вернулся на веранду, доложил Брэндону о результатах беседы и несколько минут молча курил.
  Наконец он прервал молчание:
  — Надо срочно звонить в Сан-Франциско, Рекс. Необходимо выяснить, нет ли в прошлом Тила чего-нибудь, связанного с подделкой документов.
  — Но с какой стати он будет изготавливать фальшивое завещание в пользу другого лица? — спросил Брэндон.
  — Потому что это явилось бы последним прикосновением руки мастера. Если в суде, оспаривая наследство, Карр сумеет доказать, что имеющееся в пользу сестры Гролли завещание — подделка, общественное мнение повернется против нее. Присяжные УВИДЯТ в ней мошенницу, и клиент Карра понесется к цели под всеми парусами.
  Брэндон поскреб в затылке.
  — Наверное, ты прав, сынок. Но для подтверждения этого необходимо, чтобы полиция Сан-Франциско принялась копаться в прошлом Тила еще до того, как мы вернемся сюда ужинать.
  Глава 15
  Сильвия Мартин появилась у Селби меньше чем через десять минут после его звонка в полицию Сан-Франциско.
  — Дуг, — спросила она с порога, — как много ты рассказал Отто Ларкину?
  — Не очень много. А в чем дело?
  — Он ведет с тобой двойную игру.
  — В этом нет ничего нового.
  — Но на этот раз он закладывает тебя по-крупному. Ты не боишься, что он сумеет обойти тебя и раскрыть убийство?
  — Если ему это удастся, значит, он способнее, чем я, — сказал Селби.
  — Дуг, ты что, прикрываешь Лосстенов?
  — Нет. С какой стати?
  — В городе об этом идут разговоры.
  — Но почему?
  Сильвия отвела в сторону глаза и сказала:
  — Я-то знаю, что это не так… Дуг, много ли против них улик?
  — Не знаю. Имеются кое-какие косвенные улики, да и их автомобиль что-то слишком явно возникает все время.
  — Вы сверили следы шин с протектором их машины?
  — Да. Весьма похоже на то, что именно эта машина подъезжала к ранчо Гленкэннон.
  — И машина оставалась у Лосстенов все время, начиная с полудня четверга?
  — Да. По крайней мере, так следует из их показаний.
  — Разве этого недостаточно, чтобы возбудить дело?
  — Само по себе — нет.
  — Но почему?
  — По многим причинам, Сильвия.
  — Неужели ты полагаешь, что в деле может фигурировать еще одна машина с таким же протектором?
  — Теоретически это возможно, кстати, эта версия пока не прорабатывалась… Допустим, еще до похищения миссис Гролли была проведена подготовительная операция, скажем ночью. Можно также предположить, что Старый АБК не просто разыгрывал спектакль, когда выдвигал обвинение во время расследования. Можно допустить, что водитель автомобиля пытался убить миссис Гролли, а миссис Хантер с дочерью пострадали по ошибке. Я не знаю, заметила ли ты, но между обеими женщинами существует значительное сходство, если не принимать во внимание разницу в цвете волос. У них одинаковый рост, возраст и телосложение:
  Сильвия покачала головой:
  — Не делай этого, Дуг.
  — Не делать чего?
  — Не поддерживай предположение Карра, по крайней мере, пока не появятся веские доказательства.
  — Но почему?
  — Неужели ты не видишь? Люди уже говорят, что из-за, скажем, личных отношений ты не арестовываешь миссис Лосстен.
  — Говоря проще, из-за Инес Стэплтон? — спросил Селби.
  Сильвия Мартин коротко кивнула:
  — Давай поговорим еще о чем-нибудь. Не будем обсуждать это дело, я слишком мало о нем знаю. Мне лишь нужно было сказать, что Ларкин продает тебя. Сейчас печатается «Блейд», я хотела побыть с тобой до того момента, как газета поступит в продажу.
  — И раздобыть немного боеприпасов, чтобы завтра «Кларион» могла дать ответный залп?
  Она опять кивнула.
  Селби потрепал девушку по плечу:
  — Хорошая девочка. Ты всегда приходишь, когда мне может быть туго… Но ты не знаешь даже наполовину, насколько нам туго приходится сейчас.
  — Что случилось, Дуг?
  — Миссис Брэндон поставила нам ультиматум: добиться, чтобы мистер Тил не получил опекунства над ребенком Гролли, иначе…
  — Я допускала, что это может произойти, — сказала Сильвия. — Можно попытаться, если, конечно, ты сумеешь доказать, что не используешь свое служебное положение. Ты же знаешь, Карр в таких ситуациях чувствует себя как рыба в воде.
  — И ты говоришь это мне? — спросил Селби ироническим тоном. Он смотрел из окна вниз на улицу. — Этот человек… Подожди, вон, кажется, идет мальчишка — разносчик газет, у него в руках «Блейд». Посмотрим, что там сегодня.
  Сильвия Мартин открыла сумочку и извлекла оттуда сигареты.
  — Возможно, Дуг, это и ложная тревога, но все же я думаю, что не ошибаюсь.
  — Не так давно звонил Сидни Белл Стоун, — сказал Селби, — и сообщил, что завещание… фальшивка.
  — Он убежден в этом?
  — Да, и может доказать, что оно было написано около двух недель тому назад.
  — И ты сказал об этом Ларкину?
  — Нет. Но я сообщил ему, что отдал документ на экспертизу Стоуну.
  — Вот уж этого не следовало делать.
  — Но почему?
  — Разве он не может воспользоваться телефоном и все узнать, заявив, что он начальник полиции?
  — Весьма возможно. Но я был обязан сказать. Сильвия нервно рассмеялась:
  — Я подозреваю его во всех грехах. Наверняка он попытается перерезать тебе глотку.
  — Но если бы я не сообщил ему об этом, Ларкин имел бы полное право сказать, что я скрываю от него важные факты.
  — Ну, иногда лучше скрывать, — произнесла она с горечью. — Иначе с этим человеком нельзя. Пусть самостоятельно прорабатывает версии.
  — Послушай, Сильвия, ведь мы же не в игрушки играем. Мы оба пытаемся добиться торжества закона.
  Она, видимо, хотела что-то сказать в ответ, но заставила себя промолчать. В коридоре послышались шаги, и из-под двери кабинета показался краешек газеты. Прокурор поднялся, пересек комнату и поднял пахнущие свежей краской листы.
  Поперек первой полосы аршинными буквами был набран заголовок: «Шеф полиции Ларкин готов набросить сеть на убийцу!»
  Селби и Сильвия Мартин уселись рядом на край письменного стола и принялись читать репортаж, первые абзацы которого возвеличивали шефа полиции и принижали роль Селби и Брэндона. Текст был таков:
  «Пока шериф и прокурор нашего графства, столь изощренные в возведении политических заборов и абсолютно беспомощные в реальной полицейской работе, неумело барахтались в попытках распутать клубок событий, связанных с убийством миссис Гролли, Отто Ларкин, испытанный шеф полиции Мэдисон-Сити, уверенно взялся за тяжелую работу.
  Наши представители власти собирали лишь те улики, которые сами падали им в руки, не имея никакого представления, как и где их искать самостоятельно; они были полностью деморализованы цепью событий, завершившихся убийством супруги Эзры Гролли.
  Ларкин, в активе которого многие годы работы и сотни уголовных расследований, знал, куда надо смотреть, чтобы обнаружить свежие факты.
  Когда прокурор и шериф нашли завещание под полом лачуги Гролли, Ларкин сразу пришел к выводу о том, что документ фальшивый. Сегодня днем он имел телефонную беседу с Сидни Стоуном, знаменитым почерковедом и специалистом по исследованию сомнительных документов. Шеф полиции заметил, что было бы неплохо установить возраст чернил. Эксперт сообщил Ларкину результаты анализа. Датируемое 1935 годом завещание, согласно которому все состояние переходит к Сэди Г. Лосстен, на самом деле, как оказалось, было написано две недели назад. Следовательно, оно фальшивка.
  Многоопытный адвокат А.Б. Карр во время коронерского расследования причин смерти ребенка миссис Хантер высказал предположение, что автомобильная авария, с места которой виновный водитель скрылся, связана с исчезновением миссис Гролли. Окружной прокурор пренебрег этой идеей. Но Ларкин начал разработку данной версии еще до высказывания мистера Карра.
  Спокойно и тщательно целыми днями он расспрашивал свидетелей, задавал вопросы там и сям и обходил ночные рестораны, пытаясь выяснить, не видел ли кто-нибудь из их посетителей машину с номером Луизианы.
  Ночной сторож Трейк заскочил в ресторан «О’кей», чтобы перехватить сандвич и чашечку кофе. Это было, как он говорит, приблизительно в половине второго ночи в четверг. Нет никаких сомнений, что он видел именно тот автомобиль, который, как упорно утверждают мистер и миссис Лосстен, был у них украден. Мистер Трейк обратил внимание на то, что левое переднее крыло помято так, как будто автомобиль совсем недавно побывал в аварии. Когда ему продемонстрировали машину Лосстенов, он без колебаний опознал в ней автомобиль, увиденный ночью.
  Теперь мы подходим к наиболее поразительному факту. Автомобиль остановился у телефона-автомата, из него выскочила молодая женщина и скрылась в телефонной будке.
  Этой женщиной была миссис Гролли. Трейк обратил на нее внимание, он заметил, что она одета в бежевый жакет, такого же цвета юбку и розовую блузку.
  Но больше всего его внимание привлек тот факт, что женщина несла в руках горько плачущего ребенка. Трейк подумал, что весьма странно видеть женщину с грудным младенцем в автомобиле в столь поздний час, но решил, что ребенок, очевидно, болен и женщина звонит доктору.
  Трейк практически выбросил из головы этот инцидент и совершенно не связывал его с упомянутой выше автомобильной аварией, пока Ларкин в своих нескончаемых поисках не встретил и не допросил его.
  Ларкин спешно обыскал автомобиль Лосстенов. Он сделал это гораздо тщательнее, чем прокурор и шериф, и обнаружил в машине пару светло-коричневых перчаток. Ларкин знал, что миссис Лосстен обыкновенно носит темные платья и черные перчатки. Изучение перчаток выявило на них метку пункта химчистки в Сан-Франциско. Дальнейшее расследование на месте показало, что перчатки являлись собственностью миссис Гролли, известной в Сан-Франциско как Алиса Гролли. Метка на внутренней стороне перчатки имела код, используемый владельцем химчистки с целью идентификации клиента.
  Напрашивается вполне обоснованное предположение: когда миссис Гролли думала, что она едет с «друзьями», была предпринята первая попытка убить ее. Очевидно, ей удалось спастись, но, увы, лишь временно.
  Ларкин сумел без шума достать отпечатки пальцев Терри Лосстена и выяснил, что Лосстен в свое время был осужден за подделку документов и отсидел пять лет в одном из исправительных заведений восточных штатов. То, что Терри Лосстен отбыл наказание и тем самым полностью рассчитался с обществом, естественно, ставит крест на его прошлом… но здесь не может не возникнуть новых подозрений.
  «Блейд» вовсе не намерена выступать с какими-то конкретными обвинениями. Мы просто перечисляем факты, обнаруженные шефом полиции Ларкином. Шерифу и окружному прокурору следует знать, как поступать на основании приведенных фактов. «Блейд» полагает, что читатели должны быть в курсе их намерений. Если немедленно не будут приняты самые решительные меры, это даст определенные основания думать о правдивости слухов, передающихся из уст в уста на улицах города, — слухов о том, что весьма легко принять позу неподкупной честности, когда речь идет о прямых взятках, но что имеются более деликатные мотивы, по которым самоуверенный «рыцарь справедливости» вдруг начинает терять свои благородные качества.
  Остается лишь надеяться, что прокурор и шериф правильно воспримут урок, преподанный им Ларкином, беззаветно выполняющим свой долг, и не позволят, чтобы мелкая зависть помешала им опереться на опыт талантливого ветерана — начальника полиции Мэдисон-Сити.
  С тем набором улик, которые «Блейд» передала в руки шерифа и окружного прокурора, можно ожидать, что арест будет произведен в ближайшее время. Хочется верить, что дело будет завершено без привычных нам фанфар и барабанного боя, а так, как завершают рутинное расследование прокуроры в других графствах — спокойно и по-деловому».
  Глаза Сильвии Мартин запылали гневом. — Из всех его закулисных, грязных и гнусных трюков этот — самый низкий… Подозреваю, что он узнал о завещании от тебя, потом позвонил эксперту, сказал, что работает по делу вместе с тобой, и тот ему все выложил.
  — Весьма вероятно.
  — Но самое худшее, — не успокаивалась Сильвия, — если все, что касается Трейка, — правда, мы не сможем ничего ни сказать, ни предпринять… Ты, Дуг Селби, так же хорошо, как и я, понимаешь, что Ларкин не бегал в поисках новых фактов, они были преподнесены ему на серебряном подносе. Трейк сам отловил Ларкина и сказал, что видел машину, а тот, вместо того чтобы известить тебя, все скрыл.
  Казалось, Селби вовсе не слушал девушку. Нахмурив лоб и задумчиво попыхивая трубкой, он угрюмо и сосредоточенно рассматривал ковер на полу.
  — Это подлый удар из-за угла по политическим мотивам, Дуг. Ты собираешься что-нибудь предпринять?
  — У меня есть одна идея, — сказал Селби, — но, чтобы воплотить ее в жизнь, надо будет пройти через крайне неприятную процедуру.
  — Что ты хочешь сделать?
  — Необходимо отправиться на ранчо Гленкэннон и попытаться реконструировать всю сцену убийства миссис Гролли. Я хочу проследить буквально каждый ее шаг, следуя каплям крови на полу… Это будет не очень приятно, особенно если учесть, что я собираюсь заехать на бойню и взять там пинту свежей крови. При помощи ее и медицинской пипетки я хочу поставить эксперимент.
  — Напал на след? — поинтересовалась Сильвия. Прокурор утвердительно кивнул.
  — Какой именно?
  — Если я увижу, что дело пошло, хватит времени рассказать тебе обо всем… И вот что еще, Сильвия. Не могла бы ты опубликовать в газете два материала, но так, чтобы они были помещены подальше один от другого.
  — Материалы о чем?
  — Во-первых, интервью со мной, из которого следует, что, очевидно, не все состояние Гролли было найдено, а в его руках незадолго до смерти находилось значительное количество наличности и она пока не обнаружена.
  — А второй материал?
  — Где-нибудь в другой части газеты должен появиться комментарий о характере, человеческой сущности Гролли. Там необходимо упомянуть о его исключительном трудолюбии, сказать, что, по утверждению соседей, он поднимался с зарей и за несколько дней до смерти один из соседей лично видел, как Гролли окапывал деревья в северо-западном углу своих владений при свете фонаря. Когда он заметил свет, услышал стук гравия о лопату, то решил, что кто-то пытается перекрыть оросительный канал и украсть воду. Сосед подошел достаточно близко, чтобы увидеть Гролли, который, не разгибая спины, при свете фонаря разрыхлял почву вокруг деревьев.
  Глаза Сильвии Мартин весело заблестели.
  — Ты хочешь забросить приманку и посмотреть, кто решит покопаться в том углу сада?
  Селби кивнул.
  — Но разве не очевидно, что это приманка, и довольно грубая?
  — А я и хочу, чтобы она так выглядела, — ответил Селби. — Алчность не признает тонкостей.
  
  Телефон на ранчо Гленкэннон работал, однако электричество уже отключили, поэтому Селби был вынужден работать при свете ручного фонаря, который держала Сильвия Мартин.
  Контейнер с кровью для поддержания необходимой температуры был погружен в теплую воду. С помощью пипетки Селби приступил к эксперименту. Первая капля упала на пол с высоты восемнадцати дюймов.
  — Посмотри, — сказал Селби, — маленькие брызги по краям едва заметны. Я начну увеличивать высоту, пока мы не получим ту же степень разбрызгивания, как в каплях-оригиналах.
  Сильвия смотрела, как прокурор постепенно поднимал пипетку. Когда она достигла примерно уровня головы, девушка сказала:
  — Стоп, как будто совпадают. Селби кивнул.
  — Но я не знаю, что ты стремишься доказать. И без того очевидно, что кровь капала из раны на голове.
  — Я как раз хотел в этом убедиться, — рассеянно произнес Селби. Пересекая в задумчивости комнату, он ронял на пол капли из пипетки. Потом, все еще пребывая в глубоком раздумье, он присел на корточки и внимательно изучил следы нескольких последних капель.
  В ванной комнате Селби вылил остатки крови и сполоснул контейнер. Сильвия, видя его отрешенное состояние, сказала резко:
  — Дуг, да не расстраивайся ты так из-за этого жульничества с завещанием. Просто Карр украл настоящее и подбросил фальшивку.
  — Нет, — ответил Селби, — юристы не знали об этом поддельном завещании — ни Карр, ни Инес Стэплтон.
  — Откуда тебе это известно?
  — Согласно нашим законам о наследовании, когда мужчина сочетается браком после того, как составил завещание, оно неизбежно признается недействительным в части законных прав жены, а если рождается ребенок, то и в части, касающейся прав последнего.
  — Значит, в нашем случае не имеет значения — поддельное это завещание или подлинное?
  — Да, в части, касающейся раздела состояния.
  — Ты думаешь, адвокатам обеих сторон это известно?
  — Они обязаны знать закон… Ладно, пойдем отсюда.
  Сильвия Мартин молчала. Не открывал рта и Селби, пока машина не остановилась у дверей редакции «Кларион». Лишь после этого он сказал:
  — Пожалуйста, Сильвия, не забудь поместить оба материала: о наличности и ночной работе в саду.
  Она положила ладонь на его руку.
  — Не беспокойся, не забуду. Помни: что бы ни случилось, я ставлю на тебя.
  
  Перед фасадом дома, где он снимал жилье, Селби увидел автомобиль, а в нем — Инес Стэплтон. Очевидно, она уже какое-то время ждала его появления.
  — Я должна была повидаться с тобой, Дуг.
  — По поводу выступления «Блейд»?
  — Да. Ничего более грязного и подлого мне в жизни не доводилось читать. Более того, газета клевещет на моих клиентов.
  — Собираешься в этой связи что-то предпринять?
  — По совести говоря, я не уверена, что смогу что-нибудь сделать, Дуг. Как раз сейчас читаю закон о диффамации.
  — Где находятся твои клиенты в данный момент?
  Когда Инес повернулась к прокурору, свет от приборной панели автомобиля выхватил из темноты ее обеспокоенное лицо.
  — Не знаю, Дуг. Я собираюсь рассказать тебе все. Я предложила им укрыться, чтобы избежать повестки Карра, и порекомендовала пансион в горах недалеко от Санта-Розалины. Просила их зарегистрироваться под своими именами, чтобы избежать возможных обвинений в попытке укрыться от уголовного преследования. Короче, Дуг, там их нет. Они не появлялись в пансионе.
  — Я же предупреждал тебя, Инес…
  — Да, я помню.
  — Отто Ларкин ищет их. Если он их арестует, то взвалит ведение дела на меня… Помнишь, ты говорила, что я не смогу зажарить гуся, если не прекращу дружбу с Карром? А о чем говорят теперь?
  — Что ты не выполняешь свой долг из-за меня.
  — Именно.
  — Дуг, прости.
  — Ты прощена. Ни к чему нам дуться друг на друга. Ты знала, что миссис Гролли была вместе с ними в машине?
  — Нет. Это новость для меня. Они утверждали, что спокойно спали, в то время как кто-то украл их машину.
  — Но почему это не может оказаться правдой?
  — Я чувствую себя в этом деле какой-то негодяйкой.
  — И зря. Ты — адвокат, у тебя долг перед твоим клиентом. Я тоже юрист и тоже должен выполнять свой долг перед клиентом.
  — Это что — декларация об объявлении войны?
  — Совсем нет, — ухмыльнулся он в ответ, — декларация независимости.
  Она рассмеялась коротким нервным смешком, который, казалось, застрял где-то в горле на полпути.
  — Просто мне хотелось, чтобы ты все знал, — сказала она, запустив двигатель машины. — Я бы лишилась сна оттого, что ты мог подумать, будто я веду с тобой двойную игру.
  — Я не мог так подумать, — ответил он, — как-никак я знаю тебя.
  Инес улыбнулась, но улыбка не стерла следов беспокойства с ее лица.
  — Спокойной ночи, Дуг, все же я намерена побороться за своих клиентов.
  Селби в ответ рассмеялся:
  — Ты их отыщи вначале, Инес. Спокойной ночи.
  Он следил за тем, как машина развернулась, и провожал ее взглядом, пока не исчез из вида красный хвостовой огонек. После этого Селби поднялся к себе и улегся спать.
  Глава 16
  Сидни Белл Стоун устроил импровизированную лабораторию в одном из помещений здания суда. Он сфотографировал завещание миссис Гролли и при этом ухитрился избежать расспросов газетчиков. Закончив, он пришел в кабинет Селби, чтобы принести свои извинения.
  — Боюсь, вчера я угодил в ловушку. Мне позвонил этот человек, представился шефом полиции и сказал, что разговаривал с вами. Я предположил, что ему все известно о нашей беседе.
  — Ничего страшного. Пусть вас это не беспокоит. Что вы думаете о втором завещании?
  — Пока рано делать заключение.
  — Когда вы смогли бы высказать определенное мнение?
  — Наверное, через неделю.
  — Постарайтесь, пожалуйста, как можно скорее.
  — Сделаю, что смогу. Насколько я знаю, вы нашли сумочку миссис Гролли?
  — Да.
  — И в ней была автоматическая ручка?
  — Точно.
  — Эта ручка может значительно облегчить дело.
  — Вы можете определить, что завещание миссис Гролли написано именно этим пером?
  — Полагаю, что смогу.
  — Скорее всего, экспертиза ни к чему не приведет. Люди, с которыми мы имеем дело, достаточно умны, чтобы предусмотреть все детали.
  Тем не менее Селби провел эксперта в офис шерифа, извлек ручку из сейфа Брэндона, чтобы Белл взял немного чернил, взглянул на образец почерка и сфотографировал наконечник пера.
  День оказался насыщенным разнообразными энергичными действиями, принесшими, однако, мало реальных достижений. Полиция Сан-Франциско сообщила, что Тил был именно тем, за кого себя выдавал: завсегдатаем бегов, игроком, ростовщиком и организатором сомнительных спекулятивных операций, но вся эта деятельность, насколько было известно, не выходила за рамки закона.
  Отто Ларкин всеми силами избегал личной встречи с Селби, но снизошел почти до чистосердечного объяснения по телефону. Да, он говорил с репортером из «Блейд», и репортер разукрасил статью по своей инициативе. Конечно, газета «всегда поддерживает нас и помогает нам». Что же касается ночного автомобиля и перчаток, то Ларкин, оказывается, намеревался рассказать все шерифу и прокурору. «Но вы, ребята, выставили меня из кабинета, прежде чем я успел открыть рот. Помните, вы сказали, что у вас важные дела? Ну, я и подумал, что смогу все рассказать позже».
  Молча выслушав излияния шефа полиции, Селби произнес:
  — Я прекрасно вас понимаю, Ларкин, — и повесил трубку, размышляя о том, насколько открытая враждебность лучше лицемерных проявлений дружбы.
  Ветер из пустыни безостановочно дул до двух часов пополудни, а потом как-то неожиданно стих. К закату дня направление ветра изменилось, и люди с надеждой смотрели на клочья плывущих в небе облаков, сгущавшихся с каждым часом.
  Сумерки застали Селби на дороге, проходящей рядом с северо-западной частью владений Гролли. Высмотрев подходящее дерево авокадо, прокурор достал из автомобиля легкие деревянные подпорки, лист фанеры и моток веревки. Еще до наступления темноты на ветвях дерева была устроена грубая, но достаточно удобная платформа. Сильвия Мартин присоединилась к прокурору, когда тот вносил последние усовершенствования в конструкцию. Селби оставил Сильвию на страже, а сам отвел оба автомобиля на безопасное расстояние. Затем вернулся, принеся с собой два мощных ручных электрических фонаря.
  Они были окружены тишиной, которая заставляла их хранить молчание и следить, как черные тени ночи стирают все предметы на поверхности земли, оставляя видимыми лишь силуэты деревьев на фоне чуть более светлого, затянутого облаками неба. Иногда в разрывах облаков поблескивали звезды. Слабый ветерок шелестел листвой, аккомпанируя другим голосам ночи. Облака опустились к земле, и их нижняя кромка стала заметнее в красноватом зареве огней Мэдисон-Сити. Минуты, вначале наполненные напряженным ожиданием, стали постепенно складываться в утомительные часы.
  Мимо профырчал автомобиль, разрезая тьму двумя длинными лезвиями лучей от фар, и опять все стихло.
  — Послушай, Дуг, может быть, перекурим? — предложила Сильвия.
  — Да, похоже, мы вытянули пустой номер, — проворчал Селби, доставая из кармана трубку. — Я был уверен, что… подожди… Замри, Сильвия!
  Внизу, недалеко от них, появился и тут же исчез огонек.
  Они услышали чьи-то осторожные шаги по твердой почве, опять мелькнул свет, на этот раз очень близко. Наклонившись вперед и напрягая зрение, можно было различить силуэт мужчины на фоне рассеянного света от фонаря, прикрытого, очевидно, носовым платком.
  Фонарь освещал землю, пятно света описывало быстрые полукружья и вдруг замерло, упершись в то место, где Селби поставил ловушку, слегка взрыхлив почву так, чтобы она отличалась по цвету от остальной поверхности.
  Человек внизу без промедления приступил к раскопкам.
  Боясь шевельнуться, чтобы скрипом платформы не спугнуть работающего, Селби и Сильвия выжидали, прислушиваясь к тому, как лопата входит в плодородную, жирную землю под деревом, к хриплому, прерывистому дыханию мужчины.
  Проработав довольно долго, тот остановился передохнуть. Послышался хруст разрываемого целлофана на пачке сигарет. Спичка чиркнула о коробок, и в яркой вспышке они увидели лицо Терри Б. Лосстена, быстро прикрывшего огонек ладонью.
  — Держи фонарь, я спрыгну, — прошептал Селби. Лосстен приподнял голову, как будто до его ушей донесся отголосок этого шепота, но тут же возобновил свой труд.
  Селби соскользнул с края платформы, повис на руках и через мгновение с шумом приземлился.
  Яркий луч фонаря распорол темноту над головой Селби, выхватив из темноты и окружив сияющим ореолом фигуру изумленного Лосстена.
  Маленький человечек инстинктивно бросил взгляд в направлении источника света. Ослепляющий луч бил ему прямо в лицо. Сигарета выпала из его губ. Прежде чем он успел поднять руки, чтобы защитить глаза, Селби сказал:
  — Может быть, потолкуем, Лосстен?
  Лосстен резко повернулся на звук голоса, схватил лопату и, подняв ее, словно оружие, направил на прокурора стальное острие.
  — Не стоит, Лосстен, — проговорил Селби. — Это может повредить вашему здоровью.
  Лосстен не мог решить, как поступить, и продолжал сжимать лопату в руках.
  До него донеслись слова Сильвии, произнесенные ровным, спокойным тоном:
  — Бросьте лопату, или я буду стрелять.
  Лосстен отреагировал мгновенно. Он выронил лопату, руки его взлетели вверх и застыли над головой.
  — В чем дело? — спросил он.
  — Что вы здесь делаете? — ответил Селби вопросом на вопрос.
  — Копаю.
  — С какой целью?
  — Это мое дело.
  — Боюсь, мне придется вас арестовать.
  — За что?
  — Хочу, чтобы вы ответили на ряд вопросов. Лосстен, все еще ослепленный лучом фонаря, произнес:
  — А, теперь я понял, кто это. Вы — окружной прокурор.
  — Верно.
  Ну, в таком случае вам не стоит придираться ко мне. Мы находимся на земле, принадлежащей моей жене. Я имею право копать там, где мне заблагорассудится. Начнете действовать против меня, и я привлеку вас к суду по закону о нарушении права собственности.
  — О, — сказал Селби, — отличная идея.
  На лице Лосстена появилось недоуменное выражение.
  — А там кто? — спросил он, указывая на дерево и платформу, с которой на него по-прежнему был устремлен луч фонаря.
  — Да просто так, люди, — сказал Селби. — Надеюсь, у вас нет с собой револьвера, Лосстен?
  — Нет. Никогда не таскаю пушку.
  — Мне кажется, вы верите в то, что перо сильнее меча?
  — Ну что ж, — проговорил Лосстен, — валите на меня все. Только потому, что в свое время я получил срок, теперь каждый стремится повесить на меня все преступления.
  — Ну-ка повернитесь, — распорядился Селби. — Рук не опускать! Я проверю насчет револьвера.
  Лосстен с готовностью повернулся. Селби приблизился и провел руками по его одежде. Не найдя оружия, прокурор сказал:
  — Присаживайтесь, Лосстен, нам надо поговорить. — Затем, обращаясь к Сильвии, он добавил: — Брось мне фонарь, пожалуйста, и выключи свой.
  Сильвия сделала то, что он просил, и Селби, держа в руках длинный, с пятью батарейками фонарь, произнес:
  — Садитесь там, подальше от лопаты, спиной к дереву. Так-то лучше. По правде говоря, на свою наживку я надеялся поймать совсем другую рыбину.
  — Значит, не меня?
  — Нет. Думал, придет кое-кто иной.
  — Надо признать, что наживка была хороша, — заявил Лосстен. — Я ничего не подозревал, пока вы не сверзлись с неба… Я купился на информацию в газете.
  — Если вы признаетесь, что подделали завещание, наши отношения могут стать значительно лучше, — проговорил Селби.
  — Сунуть голову в петлю, значит?
  — Рано или поздно мы сможем это доказать и без вашей помощи.
  — Ну что же, валяйте, доказывайте.
  — Я расследую убийство, Лосстен, и меня вовсе не интересует спор о наследстве.
  — Это все слова…
  — Где вы находились в четверг между одиннадцатью тридцатью утра и часом дня?
  — Не знаю.
  — Вы читаете газеты?
  — Да.
  — Значит, вполне способны понять, насколько важно для вас вспомнить о том, где вы были в те часы.
  — Наверное, это действительно важно, но я не знаю, где я был.
  — Может быть, вы вели машину?
  — Весьма возможно. Ее возвратили нам в четверг после полудня.
  — Кто вместе с вами находился в машине?
  — Я даже этого не могу вспомнить, особенно сейчас.
  — Где вы с женой в настоящее время живете?
  — Послушайте, Селби, — сказал Лосстен, — вы правильный парень, не то что эта пузатая обезьяна, величающая себя шефом полиции. Я готов вести с вами честную игру. Но сейчас мы боремся против скользкого адвокатишки, который хочет оттяпать у нас состояние. Если вы пустите в ход свой авторитет, дело может решиться не в нашу пользу.
  — У меня для вас есть вполне достойное предложение, Лосстен, — заявил Селби.
  — Выкладывайте.
  — Отправляйтесь в контору вашего адвоката Инес Стэплтон. Оставайтесь там, пока я за вами не пришлю. Другие аспекты вашей деятельности трогать не будем.
  — Почему такое великодушие? — спросил Лосстен.
  — Да потому, — ответил Селби, — что я целюсь в другую дичь.
  — А почему вы так уверены, что я не смоюсь?
  — Я вовсе в этом не уверен.
  — Значит, испытываете судьбу?
  — Совсем нет. Это вы играете с ней.
  — Не понимаю.
  — Сейчас в присутствии свидетелей я заявил, что намерен вас допросить. Я также сказал, что могу доставить вас в здание суда и посадить под замок. Но я не хочу этого. Предлагаю честную сделку. Обещаю, что буду допрашивать вас по делу об убийстве лишь в присутствии вашего адвоката. Вы со своей стороны даете слово отправиться в ее контору и ждать моего прихода. Я принимаю ваше слово, и вы сейчас же уходите отсюда.
  — Принимаете слово бывшего уголовника?
  — Да. Если вы убежите, Лосстен, то не очень далеко, а сам факт бегства затянет петлю на вашей шее.
  Некоторое время Лосстен молча курил, а затем произнес:
  — Согласен. Можно идти?
  — Идите.
  — Но если ее не будет в конторе?
  — Позвоните и вызовите ее туда.
  — Как долго мне придется ждать?
  — До двух часов дня, если, конечно, я не дам знать о себе раньше.
  — Но это будет очень долгое ожидание.
  — За решеткой оно не было бы короче.
  — Заметано, — произнес Лосстен, поднялся, подобрал лопату и включил свой фонарь. Прикрытый вдвое сложенным носовым платком, он бросал вокруг приглушенный, рассеянный свет, создавая таинственный ореол, в котором окружающие деревья выглядели уставившимися на вас призраками.
  — Ну ладно, — бросил Лосстен, — я пошел.
  — Ну думаю, что вы захотите рассказать, каким образом ухитрились собрать такую богатую информацию о происходящем в Мэдисон-Сити.
  — Я маленький человек, меня трудно заметить среди других людей, и я хорошо умею слушать.
  — Вам было известно, что Гролли женат и что его супруга прибывает в Мэдисон-Сити?
  Лосстен помолчал немного, опершись на лопату, затем произнес:
  — Я в большой замазке. Они хотят сделать Сэди и меня козлами отпущения. Я когда-то подделывал документы и делал это совсем неплохо. Теперь я свое отсидел и вроде бы получил отпущение грехов — считается, что человек, побывав за решеткой, заплатил свой долг обществу. Но все равно с моим прошлым надо совсем немного улик, чтобы повесить на меня убийство. Я много раз видел, как это делается. Когда я сегодня прочитал газеты, то решил, что здесь спрятана пачка зеленых, которые принадлежат нам. Ну и пришел. Так все и было, как на духу. Ту девушку пришил не я. Сэди тоже не убивала ее. Но этот адвокат намерен повесить труп на нас, да и у вас достаточно фактов, чтобы упечь нас за решетку, если вы негодяй. Но мне кажется, вы честный человек. Я готов вести с вами честную игру, даю слово. Ну как, ваше предложение все еще в силе или вы тащите меня в камеру?
  — В силе.
  — Ладно, значит, увидимся позже, — сказал Лосстен, взял лопату и затопал прочь меж деревьев.
  Селби стоял молча, пока не затих вдали звук шагов и не осталось даже воспоминаний о таинственном свечении завернутого в саван фонаря Лосстена.
  — Что мы теперь предпримем? — спросила Сильвия, соскользнув с дерева.
  Селби задумчиво рассматривал яму, которую успел выкопать Лосстен.
  — Вот уж странный кульбит, — задумчиво произнес прокурор.
  — Ты ожидал не этого?
  — Нет, и даже сейчас я считаю, что был прав.
  — Что ты рассчитывал узнать?
  — Тот тайник в хижине сделан недавно.
  — Ты считаешь, его выкопал не Эзра Гролли?
  — Нет.
  — Но почему?
  — Куски мешковины, которые мы вытащили из ямы, не были покрыты плесенью. Если ткань разложилась во влажной почве, плесень должна была появиться обязательно. Мешковина не потемнела, напротив, она сильно выцвела. Короче говоря, мешковина гнила не в земле, а на солнце.
  — Но она же была влажной…
  — Да, ее специально намочили, прежде чем поместить в яму.
  — И тайник устроил Лосстен?
  — Да. Для того чтобы получить подходящий фон для завещания. Правда, он сделал это после того, как нашел готовый раскоп. Он вошел в хижину в поисках местечка, где можно было бы припрятать завещание, увидел, что кто-то уже производил раскопки, воспользовался ситуацией, выложил яму мешковиной и подбросил документ. Сегодня я устроил ловушку, чтобы схватить того, кто в действительности копал под полом в спальне.
  — Кто это мог быть, Дуг, Старый АБК?
  Селби отрицательно покачал головой.
  — Карр и за тысячу долларов не дотронется до лопаты.
  — Тогда кто же?
  — Отто Ларкин у меня в кабинете пытался извлечь из кармана свои сигареты, — сказал Селби. — Я обратил внимание, что у него на правой руке водяная мозоль.
  — Дуг! — воскликнула Сильвия. — Ведь ты не думаешь…
  Он утвердительно кивнул.
  — О Дуг! Если бы нам удалось поймать его… Мы не можем вернуться на платформу?
  — Нет. Наши фонари послали ему сигнал. Я не сумел все учесть.
  — Но предположим, это был Ларкин. В таком случае, вероятно, Лосстен не попадет к Инес Стэплтон. Ларкин ждет где-то поблизости и сейчас наложит лапу на Лосстена.
  — Я подумал об этом уже после того, как разрешил Лосстену уйти… Двигаем быстро в контору к Инес, чтобы лично проверить, прибыл ли туда Лосстен.
  
  В конторе Инес Стэплтон не было никаких признаков жизни, никаких следов Лосстена. В холле отеля Селби набрал номер домашнего телефона Инес и, услышав ее голос в трубке, сказал:
  — Инес, говорит Дуг. Что случилось с Лосстенами?
  — Я уже говорила, Дуг, не знаю.
  — Он не звонил тебе только что и не просил прийти в контору?
  — Нет, с какой стати?
  — А миссис Лосстен?
  — Нет. Что случилось, Дуг?
  — Ничего, — ответил Селби. — Я просто еще раз хотел проверить. Если получишь от него весть, сообщи мне, пожалуйста.
  Повесив трубку, он повернулся к тревожно смотревшей на него Сильвии.
  — Так что же произошло, Дуг? Где он?
  — Держу пари, его забрал Отто Ларкин.
  Резко повернувшись, Селби пересек холл, постоял у окна, затем обернулся к девушке.
  — Мне, наверное, следовало понять раньше, что законы, определяющие возможность представления улик в суде, являются результатом многовекового опыта человечества… Когда закон говорит, что данная улика не может быть представлена в суде, это означает, что годы человеческого опыта подсказывают — на данную улику нельзя полагаться.
  — О чем ты?
  Селби рассмеялся, но в его смехе чувствовалась нервозность.
  — О том, что я старался изо всех сил найти пути, обходящие закон об уликах, чтобы представить в суде одно письмо. Это заняло все мои мысли. Пошли, Сильвия, нам надо побывать в нескольких местах. Прежде всего потолкуем с нашим банковским служащим, Элмером Стоукером.
  Глава 17
  Элмер довольно быстро откликнулся на трель дверного звонка, на веранде зажегся свет, и в полуоткрытой двери появилась голова молодого человека. Узнав посетителей, он широко распахнул дверь и сказал нервно, с явно наигранной сердечностью:
  — О. хэлло, мистер Селби! Как поживаете, мисс Мартин? Входите, входите. Все наше семейство отправилось в кино. Есть успехи в расследовании убийства?
  — Думаю, есть, — ответил Селби. Прежде чем продолжить, прокурор подождал, пока все расселись в гостиной, сел сам и, нарочито пристально глядя в глаза Стоукеру, сказал: — Сегодня вы выглядите гораздо лучше, чем при нашей последней встрече.
  Элмер Стоукер нервно заерзал на стуле.
  — Элмер, — продолжал Селби твердо, не сводя взгляда с молодого человека, — вы были сильно потрясены, когда обнаружили тело, не так ли?
  — Я бы сказал, очень сильно. Мне стыдно, что я оказался слюнтяем, но я видел такое первый раз в жизни. Для вас это не в новинку, а для меня страшное потрясение. Я больше не мог ни минуты оставаться в комнате…
  Селби прервал это многословное объяснение.
  — Элмер, — сказал он, — ведь вы знали ее, не так ли? Лицо юноши превратилось в бледную маску, губы задрожали.
  — Будет лучше, если вы скажете правду. Стоукер поднял глаза:
  — Да, я ее знал.
  — Сколько времени вы были знакомы?
  — Мы встретились три месяца тому назад, когда она вышла на работу после рождения ребенка.
  — Расскажите подробнее, Элмер.
  — Рассказывать особенно нечего. Я ее… она мне ужасно нравилась. И… ну ладно, я полюбил ее.
  — Продолжайте. Что было потом?
  — В то время я был вроде как бы помолвлен с девушкой и… Ладно, мистер Селби, я встретил Алису и через две недели был влюблен по уши.
  — Она была старше вас.
  — Я знаю, но разница в возрасте не столь уж велика. Она была такой цельной натурой, прямой… Я… Ну, в общем, я влюбился.
  — Что произошло с девушкой, с которой вы были помолвлены?
  — С Маргарет? Она… Может, я не буду говорить об этом, мистер Селби? Я был дурачком, а она не сомневалась, что я женюсь на ней и… В общем, все было ужасно…
  — Как же вы в итоге вышли из положения?
  — Я попросил в банке перевести меня в другое отделение. Они знали, что мои старики живут в Мэдисон-Сити, и решили, будто мне хочется быть поближе к ним. Так я очутился здесь. Алиса заявила, что не сможет выйти за меня. Она не была разведена, хотя и не жила с мужем. Она сказала: «Подождем полгода, тогда будет видно, может быть, наши чувства изменятся…» Я думаю, что она… что я ей очень нравился, но… Вот так все было.
  — А вы знали, что она приезжает в Мэдисон-Сити?
  — Нет, клянусь, ничего не знал.
  — Вы, следовательно, не назначали ей свидания в том доме?
  — Нет, даю слово! Когда я вошел в спальню, увидел тело и разгром в помещении, то сразу понял — произошло убийство, необходимо позвонить шерифу. Я позвонил и вернулся. Это не было болезненное любопытство, но я не мог отвести взгляда… и я узнал ее.
  — Почему же вы сразу нам не сказали?
  — Если бы у меня было еще минут десять на раздумье до появления помощника шерифа, я бы наверняка сказал. Но я запаниковал. Я испугался, испугался оказаться замешанным, мне было плохо, просто физически плохо. Я не мог трезво думать и едва мог говорить.
  — Когда вы впервые встретили Алису, вы служили в оклендском отделении банка?
  — Да, сэр.
  — Как зовут девушку, с которой вы были помолвлены?
  — Не могли бы мы оставить ее в стороне, мистер Селби? Мне не хочется втягивать ее в…
  — Нет. Вы и так скрывали чересчур много. Итак, кто она?
  — Маргарет Эдварде.
  — Она живет в Окленде?
  — Нет. В Сан-Франциско.
  — Вы переписывались с ней последнее время?
  — Да, конечно.
  — Виделись недавно?
  — Нет.
  — Где она находится в данный момент?
  В Сан-Франциско, в пансионе «Хиллкрест».
  — Вы писали Алисе Гролли?
  — Один или два раза. Коротенькие записки. В них не было ничего личного. Мне казалось, что так ей больше нравится. Я… я не знаю, что делать, мистер Селби.
  Губы юноши опять задрожали.
  Селби резко поднялся со стула со словами:
  — Мне нужно воспользоваться вашим телефоном. — Прокурор набрал номер шерифа и, когда тот ответил, произнес в трубку: — Рекс, мне кажется, мы приближаемся к развязке в деле об убийстве. Я хочу, чтобы ты спрятал девчушку Гролли в таком месте, где никто не смог бы найти ее. Помести девочку в укромное местечко вне дома… У тебя там, кажется, есть комната над гаражом?.. Отлично. Пусть миссис Брэндон возьмет ее туда, запрет дверь и постарается, чтобы ребенок не подавал голоса. Пусть не зажигает свет. Никто не должен знать, где она. Ни одна живая душа.
  Брэндону понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить ситуацию. После короткой паузы он сказал:
  — О’кей, Дуг. Я все сделаю, как ты велишь.
  — Я буду через десять минут. Спрячь ребенка и затаись до моего прибытия.
  Когда Брэндон повесил трубку, Селби набрал домашний номер А.Б. Карра.
  Карр сразу подошел к телефону.
  — Карр, говорит Селби, — сказал окружной прокурор отрывисто, как будто в состоянии сильного волнения. — Предпринята попытка убить ребенка Гролли… Нет, деталей не знаю. Сейчас девочка между жизнью и смертью. Шериф Брэндон спугнул преступника… Боюсь, что общественность поднимет большой шум. Мне надо быстро предпринять ряд мер. Прошу вас узнать, где находится Тил или где он был двадцать минут назад, и дать знать мне. Позвоните мне в дом Брэндона.
  — Нет необходимости звонить, — заявил Карр. — Тил здесь и был здесь весь последний час.
  — Где ваш второй клиент, миссис Хантер?
  — Какое она имеет отношение ко всему этому?
  — Я просто хочу все проверить.
  — Постараюсь все узнать и сообщить вам, — произнес Карр после секундного колебания.
  — Пожалуйста, очень вас прошу.
  — Но с какой стати кто-то решил убить ребенка?
  — А с какой стати кто-то убил его мать?
  — Но… но убийство ребенка не принесет никакой пользы, — сказал Карр. — Даже если ребенок будет убит, собственность не возвращается к первоначальному владельцу.
  — А если у матери не окажется наследников?
  — В этом случае вам необходимо в первую очередь проверить Лосстенов. А вообще-то миссис Гролли, как вам известно, оставила завещание.
  — Хорошо, я проверю Лосстенов.
  — Примите мой совет: проверяйте как следует.
  — Постараюсь, — ответил Селби и повесил трубку. Прокурор возвратился в гостиную и сказал, обращаясь к Стоукеру:
  — Я хочу, чтобы вы оставались дома, позвоню вам позже. Не ложитесь спать, дождитесь моего звонка. — Потом, повернувшись к девушке, он произнес: — Пойдем, Сильвия.
  Ночной воздух стал теплым и влажным. Было похоже, что облака, набегавшие одно на другое и плотной завесой повисшие над городом, поползли в расщелины гор, сделали воздух плотным и наполнили его влагой, суля благословенное облегчение.
  Селби на большой скорости подкатил к дому шерифа, резко свернув на подъездную аллею, затормозил и выскочил из машины еще до того, как она окончательно остановилась. Брэндон ждал его на увитой виноградом веранде.
  — Почему весь это шум, Дуг?
  — Давайка-ка включим в доме огни, да побыстрее, Рекс. Где здесь выключатели? Я хочу, чтобы во всех комнатах горел свет… Миссис Брэндон спрятала девочку?
  Шериф мотнул головой в направлении квадратного здания гаража, над которым предыдущий владелец дома соорудил комнату для прислуги.
  — Она там, наверху, — сказал Брэндон, — наделала много шума вначале, сынок. Заявила, что если мы не можем завершить следствие, не вытаскивая ребенка из теплой кроватки и не лишая его спокойного сна, то нам следует отправиться на выучку к Отто Ларкину… Мне пришлось сказать, что это входит в игру, чтобы лишить Тила опекунства… Ну, она и успокоилась.
  — Становишься понемножку дипломатом? — с улыбкой спросил Селби.
  — Нет, — немедленно отверг это предположение Брэндон. — Просто я женатый человек. За двадцать-тридцать лет можно многому научиться.
  Они прошли по всему дому, щелкая на ходу выключателями. Сильвия Мартин обежала нижний этаж. Селби и Брэндон поднялись наверх.
  — У тебя есть время рассказать, что происходит? — спросил шериф, когда они начали спускаться вниз.
  — Я подстроил ловушку. В нее попался Лосстен. Я его отпустил после того, как он пообещал, что подождет меня в конторе Инес Стэплтон. Но, видимо, Ларкин прихватил его до того, как Лосстен сумел туда добраться. Ты понимаешь, что это значит для нас?
  Брэндон сначала хотел что-то сказать, но сдержался, сделав два глубоких вдоха и выдоха, и спросил спокойно:
  — Ну и зачем же ты это сделал, сынок?
  — Сделал что?
  — Да отпустил его, после того как он был в твоих руках.
  — Потому что думал, он придет в контору Инес Стэплтон.
  — Ты испытываешь судьбу.
  — Да, — признался Селби, — я проиграл. Надо, чтобы вокруг дома было побольше машин, Рекс. Позвони-ка к себе в контору и попроси Боба Терри и еще парочку помощников подъехать сюда. Надо, чтобы по дому расхаживали люди, кипела работа. Пусть поднимут шторы и расхаживают перед окнами в разные стороны.
  — Что еще? — спросил Брэндон.
  — Ничего, достаточно.
  — Может быть, ты все же скажешь, что за ловушку сооружаешь в этот раз?
  — Может не хватить времени, Рекс, — ответил Селби. — Но я тебе подскажу, остальное можешь вычислить самостоятельно. Алиби Тила слишком хорошее, чтобы быть случайным. Оно было тщательно проработано для него кем-то, кто знал, что он делает. Этот кто-то был Старый АБК. Из всех алиби в мире Тил получил самое лучшее.
  — Ты считаешь, что алиби было устроено специально? — спросил шериф.
  — Я думаю, да. А это означает лишь одно. Он точно знал, на какое время ему понадобится алиби или, иначе говоря, в каких временных границах. Теперь следующее. Помнишь, на ранчо Гленкэннон не оказалось отпечатков пальцев миссис Гролли, а между тем ее перчатки были обнаружены в автомобиле Лосстенов. Их машина, по показаниям свидетелей, столкнула машину миссис Хантер с кручи… Есть еще кое-что, выходящее за рамки разумного, Рекс. Маргарет Фэй со свидетельского места рассказала одну из самых драматичных, самых трогательных историй из всех, какие мне доводилось слышать. Ты помнишь ее показания на коронерском расследовании? Однако лицо ее ни разу не изменило своего выражения, она лишь мигала. Маргарет Фэй не относится к типу женщин с развитым воображением. Она практична, эгоистична, уравновешенна. Извини, Рекс, но для нас сейчас каждая секунда драгоценна. У меня нет времени на объяснения. Бери своих людей и веди их наверх. Пусть двигаются, как я говорил, до тех пор, пока я не позову. Мне не нравится, что тебе приходится действовать вслепую, Рекс, но…
  — Ерунда, сынок, забудь, — сказал Брэндон, поднимая трубку телефона.
  Селби выскочил через заднюю дверь и растворился во тьме.
  Глава 18
  Начал накрапывать легкий дождь. Селби ждал, спрятавшись в тень, футах в пятидесяти от гаража позади дома шерифа. Первые капли были похожи скорее на сконцентрировавшийся туман, их можно было почувствовать, лишь когда дыхание ветра касалось обнаженных участков кожи. Постепенно капли становились все крупнее, можно было расслышать, как они падают на листья и черепицу крыши гаража.
  Дом был большой, несуразный и старомодный. Свет лился из всех его окон. Какие-то фигуры двигались в освещенных окнах, вели таинственные беседы, сбивались в группы. За всеми их действиями крылось что-то зловещее.
  Селби чувствовал, как его одежда постепенно впитывает влагу. Посмотрев на светящийся циферблат наручных часов, он ощутил беспокойство: то, что должно было произойти по всем законам логики, отказывалось происходить. Как будто доселе надежный счетный аппарат неожиданно начал выдавать подряд неверные суммы простого сложения двух чисел.
  И в тот момент, когда Селби уже почти был готов уступить и отказаться от задуманного, до его слуха из темноты донесся шорох. Секунду спустя темная расплывчатая фигура прошла между ним и озаренной льющимся из окна здания потоком света полосой земли.
  Фигура скользнула в темное пространство между двумя светлыми пятнами соседних окон и быстро направилась к стене дома, всячески стараясь не попасть в освещенную полосу.
  Селби вышел из своего укрытия и тихо, на цыпочках подошел сзади к фигуре, закутанной в плащ, воротник которого был высоко поднят.
  Выйдя из тени на свет, прокурор сказал:
  — Может быть, я смогу удовлетворить ваше любопытство, миссис Хантер?
  Она приглушенно вскрикнула и, казалось, была готова убежать, но преодолела себя и истерически зарыдала:
  — Скажите мне, скажите!
  — О вашей дочери?
  — Да, да! Что с ней?
  — Вы поступили весьма неосмотрительно, миссис Хантер, это был опрометчивый шаг. Вы…
  — Что с моим ребенком? Не надо говорить, что я сотворила, больше я не могу выдержать. Где моя дочурка? Она жива?
  — Да. Вы хотите взглянуть на нее?
  — Да, да! Пожалуйста!
  Селби взял ее за руку.
  — Пройдемте в дом, — сказал он.
  Шериф Брэндон вытаращил от изумления глаза, когда они появились в дверях, щурясь от яркого света. Лицо миссис Хантер было искажено напряженной гримасой. Селби был полон мрачного торжества, его пиджак пропитался водой, рука поддерживала локоть миссис Хантер.
  — Может быть, вы нам расскажете все? — предложил он.
  — Я расскажу все, что хотите, но прежде я должна увидеть крошку.
  — Вы обязательно увидите ее, миссис Хантер, через несколько минут, но будет лучше, если вы нам вначале кое-что поведаете.
  Ее речь полилась без остановки:
  — Я из Сан-Франциско. Миссис Гролли наняла меня нянькой к ее маленькой дочке. У меня свой ребенок примерно того же возраста. Для нее мои услуги стоили недорого, потому что я, зарабатывая, оставалась все время и со своей дочкой. Когда она и Тил вознамерились ехать в Мэдисон-Сити, миссис Гролли сказала, что я должна ехать с ними, но я заявила — только с дочкой. Боже мой, я схожу с ума! Когда же я ее увижу?!
  — Расскажите еще немного, — мягко, но настойчиво попросил Селби.
  — Ну, мы направились в Мэдисон-Сити. Мистер Тил решил сократить расстояние и съехал со скоростного шоссе. Мы не знали, что очутимся на скверной горной дороге. Я ехала с миссис Гролли в ее машине. Ее дочка была на заднем сиденье. Моя же крошка следовала за нами в автомобиле мистера Тила.
  — Почему ваш ребенок не находился вместе с вами? — спросил Селби.
  — До этого некоторое время я ехала в машине Тила, и дочка была со мной. Но когда стемнело, миссис Гролли побоялась ехать одна, и мне пришлось пересесть в ее автомобиль. Моя девочка спала, и я оставила ее в машине Тила.
  — Продолжайте, — сказал Селби. — Что случилось потом?
  — Мы ехали вниз по горной дороге. Дорога была неважной, и миссис Гролли чувствовала себя на ней очень неуверенно. Кроме того, в салоне машины было включено освещение.
  — А Тил ехал позади вас?
  — Да. Вдруг сзади выскочила машина, она шла очень быстро. За рулем сидела женщина…
  — Маргарет Фэй? — прервал ее вопросом Селби.
  — Да. Откуда вы знаете?
  — Не важно. Расскажите, что случилось после этого.
  — Мне никогда не доводилось видеть людей в таком нервном возбуждении. Я успела рассмотреть бескровное лицо этой женщины. Оно было искажено яростью. Женщина мчалась рядом по центру дороги и выкрикивала ругательства в наш адрес. Вначале я подумала, что они обращены ко мне. Я повернулась к миссис Гролли, чтобы сказать насчет невменяемости этой дамы, но, увидев выражение ее лица, поняла, что дело обстоит не так просто.
  — А затем?
  — А затем мы оказались на серпантине, миссис Гролли была так взволнована, что едва справлялась с управлением. В этот момент я почувствовала удар по крылу автомобиля. Та женщина толкнула нас. Она сделала это преднамеренно. Миссис Гролли полностью утратила контроль над машиной. Меня выбросило наружу. Ее — нет.
  — А после этого?
  — Я была без сознания. Следующее, что я помню, — машина мистера Тила, мы едем в Мэдисон-Сити. Когда он заметил, что я пришла в себя, то начал сразу говорить со мной. Мистер Тил сказал, что случилась ужасная авария, в которой погибли миссис Гролли и ее ребенок, что он был достаточно близко и видел, как все произошло. Он догнал ту машину. Оказывается, женщина приревновала миссис Гролли и нарочно столкнула ее машину с дороги.
  — И мистер Тил предложил вам промолчать и позволить на некоторое время поменять девочек местами в обмен на большое вознаграждение?
  — В тот момент — нет. Он сделал это предложение после того, как мы приехали в город и Тил позвонил по телефону.
  — Тил разговаривал с Карром — своим адвокатом?
  — Я не знаю, с кем он говорил. Знаю лишь, что воспользовался телефоном. Вернувшись, Тил сказал, как мне надо вести себя в дальнейшем.
  — Что вам предстояло сделать?
  — Немедленно отправиться в Сан-Франциско и привезти номерные знаки с моей машины, чтобы их можно было поставить на автомобиль миссис Гролли. Мой ребенок должен был заменить девочку Гролли. Вначале я не соглашалась, но он обрисовал мою выгоду и дал понять — моя дочурка в будущем будет иметь все, что пожелает.
  — Вы знали о существовании сестры мистера Гролли?
  — Тил мне что-то говорил. Сказал, в частности, что впутает ее в это дело и ей придется защищаться. Упоминал о том, что намерен позаимствовать ее машину, чтобы поставить спектакль как следует.
  — Откуда он знал о ней и о том, где находится ее автомобиль?
  — Тил обратился в частное сыскное агентство, и за ней тайно следили последние десять дней. Сыщик ехал следом от самой Луизианы. Об этом мне стало известно позже.
  — Когда вы узнали, что ту, другую машину вела Маргарет Фэй?
  — Прямо перед началом дознания. Они сказали, чтобы я не показывала виду, что узнала ее… К этому времени я уже так глубоко увязла, что выполняла все, что они хотели.
  Это Карр научил Маргарет Фэй, о чем ей надо говорить?
  — Наверное. Точно я не знаю.
  — Значит, потом они отвезли труп на ранчо?
  — Да. Кажется, для этого они использовали машину миссис Лосстен, хотели втянуть ее поглубже.
  — Вы-то сами встречались с Карром?
  — Да. Я подъезжала с ним к дому Гролли утром после аварии.
  — Он входил в дом?
  — Да.
  — А вы?
  — Нет.
  — Говорили ли вы хоть раз с Карром о том, как себя вести?
  — С ним — нет. Мистер Тил сказал, чтобы я не говорила с ним о происшедшем, а просто проехалась бы в его машине… Я думаю, это было сделано для того, чтобы случайный свидетель мог принять меня за миссис Гролли. Но это лишь мое предположение.
  — Следовательно, на автобусной станции вы появились на короткое время, чтобы оставить своего ребенка?
  — Да. После этого меня отвезли на ранчо Гленкэннон, мистер Тил дал мне новую одежду, я переоделась и отдала свои вещи мистеру Тилу. Он пошел в спальню и натянул их на тело миссис Гролли. Там была еще какая-то женщина. Думаю, что Маргарет Фэй, но поклясться не могу. Как я догадываюсь, мистер Тил сумел догнать ее машину там, на горной дороге, и припугнул, что ее осудят за убийство, если она будет поступать вопреки его воле.
  — Я не понимаю… — вмешался Брэндон. Селби быстро повернулся в его сторону.
  — Ты поймешь… — И он опять обратился к миссис Хантер: — Последний вопрос: это вы звонили мне как миссис Гролли?
  Она кивнула с несчастным видом.
  Раздался звонок в дверь. Брэндон вопросительно взглянул на Селби.
  — Открой, — сказал ему окружной прокурор, — посмотрим, кто бы это мог быть… И пошли кого-нибудь за миссис Брэндон и ребенком.
  — Хорошо.
  Шериф распахнул дверь, у порога стоял Карр. Дождь шел уже вовсю, мелкий, настойчивый, влага скопилась на полях шляпы Карра и поблескивала на плаще.
  Как всегда, адвокат выглядел весьма величественно, лицо светилось чарующей улыбкой. Ему предстояло выдержать сокрушительный разгром и попытаться спасти то, что еще можно было спасти, используя всю мощь своего незаурядного ума. Но его поведение совершенно не выдавало этого. Без тени вызова или подобострастия он стоял на фоне водяных струй, стекавших позади него с крыши веранды.
  — Добрый вечер, — начал он. — Или, наверное, я должен уже сказать — доброе утро. Я заскочил, чтобы… а, вот вы где, моя дорогая.
  — Я должна была прийти, — просто сказала миссис Хантер.
  — Конечно, конечно, — произнес Карр. — Это мне не следовало ставить вас в известность. Я понял, что вы придете сюда, когда удосужился возобновить мыслительный процесс.
  Его острый взгляд остановился на Селби, затем на Брэндоне и вернулся назад к миссис Хантер.
  — Так что вы им рассказали?
  — Правду.
  — Здорово придумано, Карр. Это было действительно быстрое решение. Если миссис Гролли и ее ребенок живут дольше Эзры Гролли, то они наследуют приличное состояние. Но если они умерли раньше, все переходит к сестре.
  — Исключительно интересно, — сказал Карр с улыбкой. — Полагаю, вам известно, что не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите.
  — Итак, — продолжал Селби, — вы решаете убедить всех, что миссис Гролли умерла позже своего мужа. Вы позаимствовали автомобиль Лосстенов, чтобы, во-первых, втянуть их в это дело и, во-вторых, припрятать труп миссис Гролли в Гленкэнноне до тех пор, пока не будет поставлена вся мизансцена… Эзра Гролли умирал, и вы знали, что все это не займет много времени.
  — Мой дорогой юноша, я знаю, что, как бы ни хотела миссис Хантер добиться вашего расположения, она не могла рассказать вам ничего подобного. Боюсь, вы перенапрягаете свою фантазию… А если миссис Хантер и сказала вам нечто похожее, значит, она находится в состоянии помутнения рассудка на нервной почве и не несет ответственности за свои слова. Не так ли, моя дорогая?
  Женщина отрицательно замотала головой:
  — Все, я выхожу из игры, мистер Карр, я больше не могу. Пусть моя дочь не получит денег, но у нее останется нечто большее — безупречная репутация. Тил втянул меня, все время подталкивал, учил, что делать. Но я начала думать самостоятельно. Я выхожу из игры.
  Карр с сожалением поцокал языком.
  — Вам следует обратиться к доктору. Ваше состояние внушает самые серьезные опасения.
  — Боюсь, на этот раз, Карр, вы настолько плотно увязли в трясине, что вам вряд ли удастся выбраться. Против вас много косвенных улик.
  Карр высоко поднял свои прекрасно очерченные брови:
  — Я увяз в трясине? Великий Боже, неужели эта истерия заразительна? Я всегда высоко ценил ваши умственные способности. Не разочаровывайте меня сейчас. Я не знаю, что сказала вам эта женщина, но если попытаться свести концы с концами, то, по-видимому, окажется, что мой клиент зашел слишком далеко в своем невинном обмане. Но даже если это так, вам трудно будет найти преступление, за которое его можно было бы осудить… Что же касается меня — позвольте, позвольте! — будьте благоразумны. Вне зависимости от того, совершил или не совершил что-нибудь предосудительное мой клиент, я смею вас уверить в своем полном неведении. Я убежден, эта юная дама скажет вам со всей откровенностью, что мы не имели никаких контактов, за исключением того, что она воспользовалась моими услугами, чтобы вчинить иск миссис Лосстен.
  — Но я же ехала вместе с вами к дому Гролли утром в четверг, — запротестовала миссис Хантер.
  — Это была очаровательная загородная прогулка, — послав Селби улыбку, заявил Карр.
  — После этого вы переоделись и отдали свою одежду Тилу, чтобы он натянул ее на тело миссис Гролли? — спросил Селби у миссис Хантер.
  — Неужели он это сделал? — сказал Карр таким тоном, будто узнал нечто новое, что вызвало его любопытство и интерес, но отнюдь не опасение.
  — Вы же знаете, что Тил заставил меня так поступить! — взорвалась гневом женщина.
  Карр печально покачал головой:
  — Какое глупое допущение! Мистер Тил скажет, насколько глубоко вы заблуждаетесь.
  — И вы подсказали ему, чтобы он велел мне вчинить иск миссис Лосстен.
  — Моя дорогая, милая юная дама, — в голосе Карра звучала нотка недоверия, смешанного со священным ужасом, — вы хотите сказать, что думали, будто я предложил вам через Тила вчинить фальшивый иск?! Я изумлен. — Он вновь печально покачал головой. — Боюсь, в этом деле оказывается больше неприятного, чем можно было предположить. Я как раз намеревался сообщить вам, мистер Селби, что почти готов отказаться представлять интересы Тила… Но поскольку мое имя упоминалось в связи с ним, справедливость по отношению к самому себе требует, чтобы я защищал мистера Тила. Я могу заверить вас, что, возможно, мистера Тила подвела его импульсивная щедрость и возникшая естественная привязанность к милому ребенку — помните, я как-то рассказывал о его благотворительной деятельности, — но он ни в коей мере не виновен в преступлении… Посмотрите уголовный кодекс и убедитесь, что я прав.
  — Хорошо, мы посмотрим, — мрачно пообещал Селби.
  — Вы должны признать, что, если все обстоятельства представить с соответствующим искусством, присяжные будут склонны симпатизировать Тилу и вот этой юной матери.
  — Да, — согласился Селби, — опасность этого действительно существует.
  Карр сардонически ухмыльнулся:
  — И я уверяю вас, что интересы Тила будут представлены мастерски… На это вы можете рассчитывать, Селби.
  — Мастерство действительно потребуется, потому что я намерен обвинить Маргарет Эдварде, называющую себя Маргарет Фэй, официантку, передвигающуюся по стране на попутных машинах, в умышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами. Мистер Тил будет обвинен в попытке сокрытия преступления и организации заговора с целью воспользоваться его плодами. Миссис Хантер я предоставлю судебный иммунитет. Карр пожал плечами:
  — Возможно, вам и удастся осудить мисс Фэй за убийство в результате преступной неосторожности и мистера Тила за сокрытие — не уверен, не знаю. Присяжные так непредсказуемы. Но вам ни за что не доказать умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами, по этой статье ее не осудить.
  — Может быть, я и не буду пытаться, — сказал Селби, — может быть, я попробую осудить ее за убийство без отягчающих обстоятельств и не стану требовать смертного приговора.
  Карр задумался на некоторое время, потом произнес:
  — Мои клиенты, возможно, согласятся признать себя виновными, если вы не станете обвинять их в преступлениях, которых они не совершали.
  — Иными словами, вы согласны убедить их признать свою вину, чтобы спасти собственную шкуру?
  Карр опять поцокал языком.
  — Иногда, к сожалению, вы, прокурор, слишком склонны к поспешным и необоснованным заключениям.
  — Когда-нибудь вы здорово обожжете себе пальчики, — прорычал Брэндон.
  Карр извлек из кармана сигару, аккуратно отрезал кончик, зажег спичку и поднес ее к сигаре. Он выждал, пока пламя спички почти дошло до его пальцев, и в последний момент, когда оно уже коснулось кожи, Карр дунул на спичку, бросил скрюченную, обгорелую палочку в пепельницу, со значением посмотрел в глаза шерифу и засмеялся.
  Глава 19
  Дождь шел не переставая, ровный, проливной дождь. Иссушенная жаждой земля мгновенно впитывала всю влагу. Юго-восточный ветер постепенно наполнялся прохладой.
  Селби и Сильвия Мартин ехали к городской тюрьме, стеклоочиститель машины ходил по дуге с равномерным постукиванием, создавая полукруглое поле для обзора.
  — Как ты все узнал, Дуг? — спросила Сильвия Мартин, с трудом подавляя нотки триумфа в голосе.
  Он рассмеялся в ответ:
  — Я ничего не знал, было лишь много подозрений. То, что у Тила было железное алиби, то, что миссис Гролли не оставила отпечатков пальцев, — существовала по крайней мере дюжина странных фактов… Маргарет Фэй поведала душераздирающую, полную драматизма историю о том, что случилось и как это случилось. Картина катастрофы разворачивалась перед нашими глазами. Все слушали рассказ этой женщины затаив дыхание. Между тем она совсем не тот тип, который ведет повествование таким образом. Маргарет Фэй должна была сказать примерно так: «Мы ехали на машине. Миссис Гролли не справилась с управлением. Меня выбросило наружу, а машина закувыркалась по откосу. Ребенок оставался в машине». Бесспорно, такой рассказ был бы не столь убедителен. Поэтому Карр написал соответствующий текст, чтобы произвести впечатление на присяжных и публику. Но они просчитались, не отработав с ней мимику. Достаточно тонкая, восприимчивая женщина, способная запомнить и передать яркие детали, вела бы себя на сцене более выразительно.
  — Но ведь Карр научил ее, что надо говорить, можно сказать, натаскивал ее…
  — Он этого не делал, — заявил Селби. — Если бы Карр присутствовал на генеральной репетиции, то наверняка исправил бы эту несообразность. Но он предпочитал оставаться в тени. Старый АБК сочинил сценарий и отдал его Тилу. В качестве режиссера выступал Тил. Карр слишком умен, чтобы довериться этим женщинам. С ними контактировал один Тил.
  — Что еще подтолкнуло тебя к правильному решению?
  — Многое. В частности, пятна крови. Ты заметила, что вокруг основного пятна были разбрызганы крошечные капельки?
  — Конечно. Ты мне их показал.
  — Показал, что капли падали примерно с высоты человеческого роста. Они падали с одинаковыми интервалами, а мелкие брызги были равномерно распределены вокруг основного пятна. Если бы кровь капала из раны миссис Гролли — а все говорило о том, что женщина отчаянно боролась за жизнь, — то пятна выглядели бы совсем по-иному. Когда кровь капает из раны человека, находящегося в движении, даже просто идущего, вторичные капли при ударе разлетаются в направлении движения. Это закон инерции.
  Наши исследования пробудили у меня подозрения, которые я решил проверить. В книге Гросса по криминалистике имеется целая глава по этому вопросу с диаграммами, иллюстрирующими форму пятен в различных условиях… И еще, помнишь, когда мы нашли ребенка и багаж миссис Гролли на автобусной станции, то обнаружили напечатанные на машинке инструкции, как кормить девчушку и ухаживать за ней. Ни одна мать не станет делать ничего подобного, если не опасается того, что ее дитя может попасть в чужие руки. Конечно, у нее могут быть какие-то заметки или рекомендации врача, но полная инструкция, напечатанная на машинке… Короче говоря, все подтверждало мои подозрения после того, как они зародились.
  А зародились эти подозрения после поездки в Сан-Франциско. Не то чтобы я стал подозревать что-то конкретное или сомневаться в фактах, просто начал размышлять и оценивать разные версии до того, как подозрения полностью оформились.
  Я снял отпечатки пальцев с игрушек в доме миссис Гролли… Карр, конечно, предвидел это, и все игрушки принадлежали ребенку миссис Хантер. Позже, когда я начал раздумывать, то сообразил, что игрушки были слишком на виду, кроме того, мать наверняка захватила бы большую часть с собой.
  Потом я вспомнил, что свидетельница, которая видела женщину, оставившую ребенка на автобусной станции, — миссис Альберт Парди — утверждала, что женщина была блондинкой, одетой в светлый наряд. Миссис Гролли была брюнеткой, но, поскольку описание одежды полностью совпадало, я вначале не придал значения этому расхождению.
  В Сан-Франциско я нашел письмо, которое миссис Гролли, очевидно, писала некой женщине. В нем миссис Гролли сообщала, что собирается в Мэдисон-Сити, где, безусловно, встретит «Э». Я тут же решил, что речь идет об Эзре и письмо предназначено миссис Лосстен, особенно если учесть, что в нем упоминалась разница в возрасте и говорилось, что послания от «Э» высокопарны и заурядны… Эта история показывает, как легко попасть в ловушку, если начинаешь расследование предвзято. Тот факт, что миссис Гролли говорила в письме, будто отправляется в Мэдисон-Сити по делу, не связанному с «Э», должен был насторожить меня, показать, что я на ложном пути… Но этого не произошло.
  Я содрогаюсь от ужаса при одной мысли о том, что могло произойти, если бы я продолжал разрабатывать лишь одну версию, пришел бы в суд и попытался добиться осуждения миссис Лосстен за убийство. Если бы письмо было представлено в суде (для присяжных оно явилось бы бесспорной уликой), невиновная женщина могла быть приговорена к смерти.
  Они подъехали к зданию городской тюрьмы, выскочили из машины и, пригнувшись, помчались по бетонной дорожке сквозь ветер и дождь, превратившийся в ливень.
  Селби нажал на кнопку звонка, и надзиратель впустил их внутрь. Отто Ларкин беседовал по телефону. Его физиономия сияла самодовольством.
  — А, Селби, привет, — небрежно бросил он и сказал своему телефонному собеседнику: — Подожди минутку. — Затем, прикрыв трубку ладонью, ехидно произнес: — Вроде бы ты сильно опростоволосился сегодня ночью?
  Злорадный триумф, звучавший в его голосе, демонстрировал, что Ларкин больше не считал нужным прятаться под маской официального лицемерия.
  Сильвия Мартин не смогла удержаться от искушения и выпалила ему в лицо:
  — Если ваша бессмысленная улыбка означает, что вы в данный момент сообщаете в газету о том, насколько вы гениальны и как Дуг Селби позволил преступнику ускользнуть, можете на это наплевать и повесить трубку. — Она не скрывала своего презрения. — Мы заехали лишь для того, чтобы сказать: тайна убийства миссис Гролли раскрыта.
  Шеф полиции заметил спокойное выражение ее глаз, уверенное поведение, и самодовольное выражение мгновенно испарилось с его физиономии. Он машинально отвел трубку от уха, молча положил ее на место и оттолкнул от себя аппарат.
  Инес Стэплтон вошла в тот момент, когда Селби закончил рассказывать совсем упавшему духом шефу полиции о событиях последних часов. Инес сразу подошла к прокурору:
  — Да, я знаю, что случилось. Шериф Брэндон мне все рассказал.
  — Что ж, поздравляю, — нарочито замедленно произнес Селби. — Несмотря на то что твои клиенты хотели оттяпать наследство с помощью подложного завещания, они его все-таки получат.
  — Всего лишь половину, Дуг. Карр сумел урвать все. Вскоре после полудня он мне позвонил. Сказал, что нам надо прекратить бессмысленную борьбу, что все наследство будет растрачено на гонорар адвокатам и лучше полюбовно разделить его на две равные части. Он набросал проект соглашения, согласно которому наследство делится поровну, вне зависимости от того, кто имеет на него юридические права. Половину получает миссис Лосстен и столько же — ребенок.
  — В соглашении назван ребенок Гролли?
  Лицо Инес залилось краской:
  — Нет. Мне показалось это несколько странным, но мои сомнения не нашли юридического воплощения. Этот тип просто хитрый хорек.
  — Так как же назван в документе ребенок?
  — «Ребенок, об опеке над которым подал официальное заявление Джексон С. Тил и который в настоящее время находится у миссис Рекс Брэндон».
  Селби лишь ухмыльнулся.
  — И еще, — продолжала Инес возмущенно, — имеется пункт, в котором сказано, что обе стороны заключают соглашение при полном знании всех сопутствующих обстоятельств по согласованию с компетентными юристами и что все последующие заявления об обмане или принуждении во время подписания заранее объявляются недействительными.
  — Твои клиенты поставили подписи?
  — Думаю, уже поставили. Я передала Карру письмо, в котором подтверждаю свое одобрение документа, если он устраивает моих клиентов, и даю разрешение представить им соглашение для подписи. Двумя часами позже он сообщил мне по телефону, что документ подписан.
  — Но Дуг поймал Лосстена за раскопками в саду Гролли, — сказала Сильвия Мартин. — Зачем он там рылся, если соглашение подписано?
  Селби пожал плечами:
  — Видимо, потому, что его находки не появились бы в инвентарном листке как часть наследуемого имущества… Он бы все это присвоил.
  Инес Стэплтон кивнула, соглашаясь:
  — Скорее всего, он скрыл бы все и от жены… Карр проделал грязный трюк, втянув нас в это соглашение. Я собираюсь действовать через суд.
  Селби рассмеялся:
  — Ты получишь бездну удовольствия. Если ты попытаешься выдвинуть версию мошенничества, Карр тут же явит миру фальшивое завещание. Твои клиенты могут ждать положительного решения от суда справедливости, если явятся туда с чистыми руками. Так что не забывай о подложном завещании. Не забудь, что Лосстен в Сан-Франциско подбросил фальшивое письмо в шкатулку. Как он проник в помещение? Он так же свободно владеет отмычкой, как и пером. Замечательные люди твои клиенты. Нет, Инес, закопченный котелок ничуть не чище грязной сковородки.
  — Но я же не знала этого, Дуг, и так ужасно почувствовала себя, услышав о фальшивках. Я… я заявила, что не буду больше представлять их интересы, а тут Карр и выступил со своим предложением о полюбовном соглашении.
  — Старый лис, — сказал прокурор и, повернувшись к Ларкину, добавил: — Завтра нам предстоит тяжелый день, шеф, так что я желаю вам спокойно провести ночь.
  — А я не желаю ему спокойной ночи, — заявила Инес Стэплтон. — Я пришла сюда, чтобы освободить задержанного Терри Лосстена. Вы, Отто Ларкин, не имели права арестовывать его, о чем, наверное, уже догадались к настоящему моменту.
  — Но ведь имелись косвенные улики, — пробормотал Ларкин в отчаянной попытке как-то выгородить себя.
  — Вздор!
  Покраснев до корней волос, Ларкин обратился к надзирателю:
  — Приведите Терри Лосстена.
  — Но прежде выпустите меня, — сказал Селби, — мне надо выспаться, чтобы завтра выглядеть красавчиком.
  — А мне предстоит писать статью, — заявила Сильвия Мартин.
  Надзиратель направился к двери. Инес Стэплтон положила ладонь на руку Дуга.
  — Спасибо, Дуг, ты… ты просто великолепен. Надзиратель распахнул дверь. Сильвия Мартин и Дуг Селби взглянули на низвергающиеся с небес потоки, потом посмотрели друг на друга.
  Неожиданно Селби рассмеялся и повернулся к Инес.
  — Над чем смеешься? — спросила девушка.
  — Инес, так кто же изжарил того гуся, о котором ты толковала недавно у меня в кабинете?
  — Я очень рада, что оказалась не права, — просто сказала она.
  — Хорошо, Дут, но нам придется как следует пробежаться, — проговорила Сильвия.
  Селби надвинул шляпу на самые брови.
  — Внимание… Марш!
  Они помчались по бетонной дорожке к машине. И пока медленно закрывалась тяжелая тюремная дверь, Инес задумчиво и грустно смотрела им вслед.
  
  1942 год.
  (переводчик: Г. Косов)
  
  Прокурор добивается своего
  Глава 1
  Миссис Фрилмен открыла дверцу духовки, и аромат жареной индейки наполнил кухню. Она приподняла крышку, чтобы опытным глазом проверить, насколько ровно румянится птица, закрыла духовку и кивнула Корлисс Дитмер.
  — Примерно через полчаса, — сказала она.
  Можете не сомневаться, Корлисс Дитмер никогда не получила бы приз за красоту. Кожа у нее не отличалась ни белизной, ни бронзовым загаром. На коротком курносом носу держались очки с большими стеклами, но зато никто никогда не видел, чтобы Корлисс Дитмер бездельничала. Свойственные Корлисс деловитость, отзывчивость, добродушие и веселое настроение придавали ей какое-то особое очарование. В итоге никто никогда не представлял ее себе как неуклюжую толстуху в очках — ведь при слове «электричество» мы не представляем себе медный провод.
  Корлисс была помолвлена с Эдвардом Фрилменом.
  День свадьбы зависел от многих обстоятельств, в том числе и от состояния финансов, хотя ни он, ни она не приняли бы помощи от семьи. «Наша свадьба, — объяснял Эдвард отцу, — нечто сугубо личное. И раз так, то мы сами за нее отвечаем».
  Ма, как было принято в семье называть миссис Фрилмен, приоткрыла верхнее отделение духовки, чтобы проверить правильность температуры, при которой пекутся сладкие пирожки. Вечно получалось так, что в последние минуты перед обедом в День благодарения требовалось сделать тысячу и одно мелкое дело. Корлисс была прекрасной помощницей. У нее, как говорится, все горело в руках.
  За окном светило яркое солнышко, в это время года теплое, но не жаркое, за что миссис Фрилмен была весьма признательна. В той части южной Калифорнии, где расположен Мэдисон-Сити, нередко именно в ноябре ветер из пустыни приносит жару. Хлопоты с праздничным обедом превратились бы тогда в адские муки.
  Ма Фрилмен было за пятьдесят; седая, румяная, пышущая здоровьем, она мимоходом взглянула в зеркало и убедилась, что ей не мешало бы сполоснуть лицо холодной водой и попудриться.
  Корлисс как бы прочитала ее мысли:
  — Идите, ма. Я тут за всем присмотрю. И в первую очередь надо подумать о коктейлях.
  Миссис Фрилмен благодарно улыбнулась:
  — Да не хлопочи так, Корлисс. Пускай все идет своим чередом. Я сейчас вернусь.
  Корлисс кивнула, пружинистым шагом пересекла кухню, распахнула дверь в гостиную, где собралась вся семья, и крикнула:
  — Как вы, мальчики, относитесь к коктейлю?
  Ответил старший, Стефен:
  — Я бы сказал, коктейль не помешает.
  — Кубики льда, шейкер, бутылки и стаканы на буфете, — сказала Корлисс, — а уберут все это за пять минут до обеда, то есть минут через двадцать.
  Стефен вошел в столовую:
  — Корлисс, умница!
  Семейство Фрилменов воспринимало Корлисс как нечто само собой разумеющееся. Она выполняла все больше и больше поручений по дому как раз в той ббластиобласти, куда не допускают никого из посторонних.
  У ма Фрилмен не было дочери, которая могла бы ей помогать по хозяйству. В доме теперь оставались три сына: тридцатишестилетний Стефен, тридцатичетырехлетний Джилберт и двадцатидвухлетний Эдвард. Четвертый, Фрэнк Фрилмен, служил на эсминце. Всего неделю назад они получили от него письмо, в котором сообщалось, что он жив и здоров. Жена Стефена, Бернис, была из богатой семьи. Она привыкла к многочисленной прислуге, и от ее «помощи» было куда больше неудобств, чем толку. Казалось, ей доставляют искреннее удовольствие визиты к родителям мужа, но на кухню ма Фрилмен ее не допускала. Желания помочь у Бернис больше, чем нужно, а вот умения никакого.
  Чтобы угодить ма Фрилмен, надо было быть специалистом высокого класса. Дилетантке-домохозяйке не стоило и пытаться!
  Кармен, вторая жена Джилберта, впервые присутствовала на семейном торжестве. Она была моложе своего мужа. Их свадьба состоялась всего четыре месяца назад, и Кармен пока еще чувствовала себя чужой в семье.
  Джилберт работал в судостроительной компании администратором. В последнее время он стал деловым и уверенным в себе бизнесменом. Кармен заведовала отделом рекламы в бакалейном концерне, обслуживающем Лос-Анджелес и его пригороды. Директора считали ее настолько ценным работником, что уговорили остаться в отделе еще хотя бы на полгода после ее скоропалительного замужества. Ее представления о стряпне ограничивались умением поджаривать полуфабрикаты и открывать консервы.
  Все в семье, не сговариваясь, старались на торжестве «быть милыми с Кармен и заставить ее почувствовать себя как дома».
  Корлисс это возмущало. Она с негодованием сказала ма Фрилмен:
  — Зачем они делают это так откровенно? Пора бы ее ни в чем не выделять. Бедняжка, она же чувствует себя белой вороной… Ну да ладно, коктейль все поправит.
  И коктейль Стефена, действительно, помог. Он был смешан с особой тщательностью, а незначительные добавки, вроде бы пустяковые, доказывали, что приготовлен коктейль человеком, не только знающим, как все должно быть смешано, но и умеющим это делать.
  К тому времени, когда семейство собралось к столу, настроение у всех было приподнятое.
  Папаша Фрилмен сидел во главе стола, и во взгляде у него светилось то, что Корлисс называла «чистым озорством». Солидный, расчетливый, рачительный владелец ранчо, Чарлз У. Фрилмен много работал, чтобы достичь того, что задумал еще в молодости. Его цитрусовые плантации давали лучшие апельсины и лимоны в округе.
  Он был страшно горд своими мальчиками: Стефеном, который ведал продажей недвижимости в городе; Джилбертом, от которого зависели морские перевозки; Фрэнком, который отказался от выгодного места, чтобы пойти на флот, и Эдвардом, младшим, уже давно работающим на авиационном заводе в Бербанке, но отложившим свадьбу ради того, чтобы поступить в армию и попытаться попасть в авиачасти в Китае.
  Папаша Фрилмен окинул взглядом застолье, отодвинул стул и поднялся.
  — Придется встать, чтобы справиться с этой индюшенцией!
  — Послушай, можно подумать, что жаркое жесткое, — возмутилась ма Фрилмен, — и не смей снимать пиджак!
  — Интересно знать, почему нельзя избавиться от чертова пиджака? — удивился папаша Фрилмен. — Ведь вот уже лет тридцать с лишним я разрезаю жаркое, встав с места и сняв пиджак. Не может человек резать индейку сидя да еще и в пиджаке!
  Если Кармен и не сообразила, что «вето» миссис Фрилмен насчет пиджака было наложено из-за ее присутствия, то взгляды, которые бросали на нее члены семейства, ей все объяснили.
  Кармен засмеялась и воскликнула:
  — Мне кажется, я в жизни своей не видела такой огромной индюшки! Разумеется, надо встать, иначе птица окажется выше вас!
  Все вежливо, но немного принужденно засмеялись, понимая, что громкий смех над шуткой нового члена семьи не уместен.
  Телефон зазвонил в ту минуту, когда нож папаши Фрилмена вошел в сочное мясо индюшки.
  — Я подойду, — сказала миссис Фрилмен, отодвигая стул. — Только вы ведите себя тихо. А ты, папа, занимайся своим делом и положи всем жаркое.
  — Кармен, — крикнула она через минуту, — это междугородная, спрашивают тебя.
  Кармен поспешила к телефону. Какое-то время стояла напряженная тишина, потом, как бы очнувшись, все разом заговорили, перебивая друг друга. Громким смехом сопровождалась каждая порция жаркого, положенная щедрой рукой хозяина.
  Окончив разговор, Кармен вернулась к столу. Глядя на нее, можно было подумать, что ее только что хлопнули по лицу мешком из-под муки. Ее испуганный взгляд с нежной мольбой обратился к ма Фрилмен, та без слов поняла, что ее просят как-нибудь отвлечь присутствующих. Однако в первую минуту ей ничего не пришло на ум.
  Выручила, как всегда, Корлисс, сказавшая что-то смешное. И пока за столом раздавались взрывы хохота, Кармен незаметно заняла прежнее место.
  Стефен наклонился к Эдварду:
  — Ты всерьез намерен осесть в Мэдисон-Сити?
  — В Мэдисон-Сити нет ничего дурного.
  — И только! — усмехнулся Джилберт.
  — Ерунда! — ответил Эд. — Вы, жители больших городов, доводите себя до сумасшествия ненормальным ритмом жизни. И, кроме того, умножаете толпу бездельников.
  Стефен не сдавался:
  — Взгляни-ка на наших женщин, горячая ты голова.
  Разве они похожи на бездельниц?
  Он поднял белую руку Кармен с миндалевидными ярко-красными ногтями.
  — Вот ручка образцовой… Но, Кармен, дорогая, у вас такие холодные пальчики! Вы вся дрожите… вы…
  Разговор разом смолк. Все уставились на Кармен.
  Корлисс беспечно сказала:
  — Господи, если так хватать женщин за руки, то они начнут со страха падать в обморок. Вам с вашими ухватками только и иметь дело, что с мужчинами! Вот их хватайте сколько угодно! Или, в крайнем случае, мою руку.
  Корлисс вытянула вперед свой не слишком миниатюрный кулачок. Собравшиеся снова рассмеялись, напряженность исчезла.
  Около трех часов Кармен позвонили во второй раз, а в четыре часа она объявила:
  — Я вовсе не желаю портить уик-энд, но в конторе какие-то неполадки. Мне придется съездить туда и найти нужные бумаги для босса… Я возьму машину. И вернусь в десять, самое позднее — в одиннадцать часов.
  — Но, милая, — запротестовал Джилберт, — я сам тебя отвезу. Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя одну?
  — Я же объяснила: я не хочу нарушать семейное торжество.
  — А мы и не будем ничего нарушать. Мы вместе уедем и вместе вернемся…
  — Пустяки, дорогой! Я поеду назад засветло и вернусь самое позднее в одиннадцать часов… Надо же было боссу приехать в такой день в контору! Просто нецивилизованный тип!
  Неожиданно Стефен сказал:
  — Поскольку праздник уже малость подпорчен, я это продолжу. Мне надо повидаться с Джейсоном Джилспаем, мы обсудим одно важное дело.
  — Но не в День благодарения, Стефен! — запротестовала ма Фрилмен.
  — Инициатива исходила от него. Он заявил мне вчера, чтобы я к нему заехал. Эд, что ты знаешь о Джилспае?
  — Красивая машина. Большой дом. Банкир в отставке. С деньгами. Живет здесь около трех лет. Вдовец.
  Популярная личность. Президент клуба…
  Джилберт перебил:
  — Знаете, голубчики, занимайтесь своими темными делишками не за праздничным столом! Вопрос стоит так: поедет ли моя жена в Лос-Анджелес в одиночестве?
  Кармен с мольбой посмотрела на миссис Фрилмен.
  Эдвард рассмеялся:
  — Вы вступили на опасную стезю. В нашей семье никто и никогда не подчиняется чужим приказам.
  — В таком случае пришло время отступить от этого правила, — твердо заявила Кармен и взглянула на мужа, — нужно пересмотреть ваши понятия о домашней дисциплине. Я заставлю тебя остаться.
  Корлисс вышла из кухни, размахивая скалкой.
  — Вот, держи, дорогая. Стукни его по голове за ухом — самое лучшее место!
  Глава 2
  Дуг Селби, молодой прокурор округа Мэдисон, проводил вечер Дня благодарения с Рексом Брэндоном, седовласым скотоводом, который стал шерифом одновременно с избранием Селби.
  Их дружба успела выдержать испытание временем.
  Они работали вместе с настойчивостью, которая приводила в восторг доброжелателей и лишала сил политических врагов.
  Миссис Брэндон, верная спутница жизни Рекса, на протяжении четверти века делившая с ним радости и горести и развившая в себе философское отношение к превратностям судьбы, приготовила вкусный домашний обед, в котором, как она выразилась, были предусмотрены все мелочи. Более того, сделала она все необычайно быстро и вроде бы без всяких усилий.
  Миссис Брэндон не раз случалось готовить еду на целую ораву сезонных рабочих или ковбоев, так что стряпня для троих казалась ей таким пустяком, который она и за дело-то не считала.
  Сама она ела лишь то, что находила полезным, радуясь, однако, тому, что мужчины едят от души. После обеда и Селби, и шериф развалились в удобных креслах, испытывая блаженное состояние физического и духовного удовлетворения. Миссис Брэндон отправилась к себе в спальню.
  Неожиданно раздался телефонный звонок. Брэндон поднялся, сунул ноги в шлепанцы, которые лежали возле кресла, и подошел к висящему на стене телефону, когда тот зазвонил во второй раз.
  — Хэлло, шериф Брэндон слушает.
  Дуг Селби, видевший лишь спину приятеля, наблюдал, как тот небрежно оперся о стену. Вдруг спина у шерифа выпрямилась.
  — Одну минуту. Повторите имя. Ага, Дуг, запиши, хорошо? Карлтон Граймс. Г-рай-мс… Правильно? Понятно, Грайнс, с буквой «н». Вы говорите, что украли машину? Где именно?.. Ясно, в Лас-Алидасе, так?
  Она стояла у обочины? Где вы находитесь сейчас? Что?
  Ваш брат живет в Оклахоме и вы хотите с ним повидаться? Первис. П-е-р-в-и-с. Правильно? Живет в доме 952 по Ист-Пейсайд, Чероки-Флэтс… Хорошо, оставайтесь возле телефонной будки. Я к вам кого-нибудь пришлю.
  Брэндон повесил трубку и повернулся к Селби.
  — Какой-то пьянчужка. Рыдает, что истерзал семью, только выплыл и снова сорвался. Похоже, у него уже были неприятности. Сейчас угнал машину в Лас-Алидасе. Хочет узнать, нельзя ли это как-то уладить. Ехал к брату.
  — Где он? — спросил Селби.
  — В районе Орэндж-Хейтс.
  — Зачем это пьяному человеку воровать чужую машину, да еще забираться в Орэндж-Хейтс?
  — Будь я проклят, если знаю.
  Брэндон набрал номер своей конторы в суде.
  — Хэлло, кто дежурит? Фрэнк Гордон?.. Послушай, Фрэнк, один плакса-алкоголик сидит в угнанной машине у пересечения Орэндж-Гроув и Мэдисон-авеню.
  Хочет отдать себя в руки правосудия. Машину стибрил в Лас-Алидасе. Говорит, что его зовут Грайнсом, живет в Чероки-Флэтс в Оклахоме. Будто бы у него там брат… Пожалуй, стоит за ним съездить и… Куда он уехал? Одну минутку.
  Немного подумав, он добавил:
  — О'кей, Фрэнк. Все отменяется. Я сам за ним съезжу.
  Он повесил трубку, повернулся к Селби и сказал:
  — Второй помощник уехал по вызову, и Фрэнк Гордон совершенно один. Боюсь, этот молодчик усядется в чужую машину и уедет восвояси.
  — Может быть, оповестить городскую полицию? — спросил Селби.
  Брэндон усмехнулся.
  — Этот перекресток находится в пятидесяти футах за городской чертой. Отто Ларкин, наш дорогой шеф полиции, терпеть не может лишних хлопот. Поехали, Дуг, прогуляемся. А на обратном пути я завезу тебя домой.
  Селби выбил пепел из трубки:
  — Идет, поехали. — Он сунул еще неостывшую трубку в карман. — Почему бы не прокатиться? У пьянчуги будут не одно, а два плеча, чтобы выплакаться.
  Выйдя на лестницу, Брэндон негромко окликнул:
  — Мать, ты не спишь?
  Миссис Брэндон отозвалась сонным голосом:
  — Меня разбудил телефон. Что случилось?
  — Мы с Дугой поедем по одному пустяковому делу, — бодро сообщил Брэндон. — Скоро вернемся. Спи.
  — Возвращайся не слишком поздно.
  Рекс Брэндон снял домашние шлепанцы и сунул ноги в невысокие сапоги.
  — О'кей, Дуг, идем.
  Ночь оказалась прохладной, звезды, особенно яркие на морозе, усеяли небо.
  Брэндон уселся за руль служебной машины и завел мотор. Селби пристроился рядом. Поразмыслив, шериф включил красную мигалку, указывающую, что полицейская машина едет по официальному делу.
  — Думаю, надо попасть туда как можно скорее и покончить с этой историей. Я посажу пьянчугу к себе, а ты, Дуг, если не возражаешь, отведешь угнанную машину к зданию суда.
  — О'кей, — согласился Селби, принимаясь набивать трубку.
  — Забавно, — задумчиво продолжал шериф, сворачивая на шоссе, — только человек хлебнет лишнего, как делает массу вещей, которых в нормальном состоянии никогда бы не сделал. Вот этот парень хотя бы.
  Наверное, он искренне хотел исправиться, но пропустил стаканчик-другой и заколобродил. Потом отрезвел настолько, чтобы сообразить, что сидит в чужой машине, окончательно очухался и позвонил шерифу… В этом есть что-то честное. Как тебе кажется, Дуг, он заслуживает некоторой поблажки?
  — Может быть. — Немного подумав, Селби добавил: — Все будет зависеть от обстоятельств. Возможно, с ним до сих пор обходились слишком мягко. Могу поспорить, сейчас он либо взят на поруки, либо выпущен под залог.
  Брэндон прибавил скорость.
  — Он мне сказал, что в прошлом у него были неприятности, из которых его вытащил брат.
  — Станция обслуживания Мида уже закрыта, — сказал Селби, вглядываясь в темноту. — Похоже, перед ней стоит машина.
  — Правильно, машина стоит, но фары включены.
  Полицейская машина проехала ярдов сто по крутому подъему, потом Селби сказал:
  — Похоже, я ошибся, Рекс. Машина-то движется.
  Навстречу нам.
  Впереди замаячил светофор. Шериф включил сирену.
  — Я бы на твоем месте не полагался на сирену, — поспешно сказал Селби. — Тут многорядное двустороннее движение, тяжелые грузовики шныряют наравне с легковыми машинами, очень часто нарушая правила движения.
  — Я им всем задам перцу, — сказал Брэндон, нажимая на тормоз. — Но я не хочу никого обгонять, пока ясно не увижу шоссе и…
  — Машина! — воскликнул Селби.
  Они находились у самого перекрестка, им было хорошо видно, как по дороге на огромной скорости мчится большой грузовик с прицепом.
  Брэндон, затормозив, пробормотал:
  — Этим голубчикам положено останавливаться при звуке сирены. Полиция, слава Богу, включает ее, только когда спешит по делу, и ей не до задержек перед светофором. Давай зеленую улицу! А коли полиция не спешит, то сирену не включает. Так же, как и красные огни.
  Брэндон направил свет красной фары прямо на кабину грузовика.
  — Может, это заставит его пропустить нас вперед.
  Он…
  — Гляди! — закричал Селби и в страшном волнении показал на два желтых пятна, приближающихся с невероятной быстротой по поперечной дороге со стороны Орэндж-Хейтс. — Он же врежется в грузовик! Он же…
  Надвигающиеся фары резко изменили направление: машина ударилась в ограждение на обочине, потом свернула в сторону. Грузовик с прицепом и седан столкнулись, в одно мгновение образовав беспорядочную массу.
  На обеих машинах мгновенно погасли фары. Прицеп заметался по дороге, будто был привязан к концу какоготокакого-то гигантского хлыста. Машина, идущая с востока, пыталась остановиться, визг ее тормозов смешался с грохотом и металлическим лязгом первых машин. Прицеп, движущийся по инерции, врезался в общую свалку.
  Наступившая после этого тишина показалась абсолютной. Но через несколько мгновений ее нарушили истошный женский крик и детский плач. Селби выскочил из машины и побежал к месту катастрофы. На асфальте лежала женщина. Другая, опираясь на руки и колени, кое-как поднялась, сделала несколько шагов и упала. Плач ребенка усиливался. Из разбитого седана наполовину вывалился мужчина.
  Брэндон вывел свою машину на шоссе. Ее красные «юпитеры» освещали дорогу, запрещая движение. Из расположенного поблизости буфета выскочил мужчина в пиджаке, наброшенном поверх пижамы, и сказал, что позвонил в контору шерифа и санитарная машина уже выслана.
  Узнав Брэндона, он удивленно добавил:
  — Провалиться мне на месте, если это не сам шериф!
  Как вы-то поспели сюда?
  Брэндон сказал:
  — Помогите убрать людей с дороги. Прежде всего необходимо извлечь детей из разбитой машины… В моем автомобиле есть огнетушитель. Несите его сюда. Пожар нам ни к чему.
  — О'кей, шериф!
  Любопытные зеваки появились неизвестно откуда, образовав плотное кольцо вокруг обломков. Некоторые, сообразив, что дела хватит на всех, предложили свои услуги. Другие, наоборот, держались в стороне, не желая работать, наслаждаясь неожиданным развлечением. Селби и шериф руководили работой. Смутно Селби чувствовал присутствие человека в кожаной куртке с окровавленной щекой. Казалось, он одновременно находился повсюду. Он оказался за спиной у Селби, когда окружной прокурор вытащил из машины плачущую девочку.
  — Я возьму ее, — сказал человек.
  Селби передал ему девочку и протиснулся в полураскрытую дверцу машины навстречу жалобному звуку.
  — Все в порядке, малыш, — сказал успокоительно Селби и протянул руку в темноту.
  Комок живой шерсти бросился в руки, продолжая скулить. Селби отступил назад, а человек за спиной сказал:
  — Я возьму.
  — Это собака, — пояснил Селби. На руках у него, дрожа и поскуливая, билась черная лохматая собачонка.
  Кто-то включил фонарик. При свете удалось осмотреть кабину седана, в которой лежала женщина. От резкого удара раскрылся чемодан, содержимое вывалилось на пол. На полу без сознания лежала девочка лет пяти-шести. Человек в кожаной куртке осторожно поднял ее.
  Брэндон сел в полицейскую машину и дал задний ход, чтобы освободить проезжую часть и разгрузить образевавшуюсяобразовавшуюся пробку. Правда, большей частью транспорт останавливался на обочине, люди выходили на дорогу и присоединялись к солидной уже толпе любителей острых ощущений. На перекрестке появилась санитарная машина с включенной сиреной. За ней следовали двое полицейских на мотоциклах. Они оставили своих «коней» на обочине и принялись работать с профессиональной расторопностью людей, привыкших к транспортным авариям.
  Брэндон сказал:
  — Хотел бы я поговорить с человеком, который вел грузовик.
  Вездесущий мужчина в кожаной куртке мгновенно возник рядом с шерифом.
  — Вы с ним и говорите.
  — Почему вы не остановились при звуке сирены?
  — Я ее просто не слышал. В этой большой машине страшно гудит трансмиссия.
  — Но ведь вы же видели наши красные фары, правда?
  — Да, красный свет я заметил, но было уже поздно.
  Вы остановились, а я выезжал на перекресток.
  — Как могло случиться, что вы не заметили машины, спускающейся с горы?
  — В том-то и дело, что заметил. Потому и не остановился. Он же вел машину как ненормальный. Наверное, нализался до потери сознания. Посмотрите на то место, где он врезался в обочину, а потом отскочил, как мячик, от стены вот этого здания. Седан летел прямо на меня. Я рассчитывал проскочить перед ним.
  Брэндон повернулся к Селби:
  — Давай посмотрим, что осталось от водителя этого седана. Бедняга Карлтон Грайнс так и не решился сдаться полиции.
  Глава 3
  Гарри Перкинс, коронер и общественный администратор, имел в распоряжении две санитарные машины.
  Это был высокий, поджарый, добродушный человек, относившийся к жизни с профессиональным безразличием. Обязанности не тяготили его, а долгий опыт научил считать тех, кого он транспортировал под неумолчный рев сирены, «багажными местами», которые нужно доставить по назначению в максимально короткий срок.
  «Они носятся как ненормальные, — говорил он, — разбиваются при авариях, а мы с той же скоростью отвозим их в больницу».
  Подмигнув Брэндону и Селби, он сказал:
  — Собака? Это же целая проблема! Человека ты можешь отправить в больницу, хирурги его подштопают, подправят, и все в порядке. А вот куда девать собаку?..
  Взгляните на маленького чертенка. Он понимает, что я забрал всех его хозяев и знаю, где они находятся. И теперь не спускает с меня глаз.
  Селби взглянул в умные глаза черного песика.
  Перкинс продолжал:
  — Я все ломаю голову, как его зовут. Пробовал и Спота, и Блэки, и Принца, и Ровера. Не откликается.
  Какие вы знаете собачьи клички? У меня истощилась фантазия.
  Брэндон рассмеялся.
  — Боюсь, Гарри, тебе придется поискать других охотников подбирать собачьи клички. Мы с Дугом собираемся осмотреть тело парня, который мчался на машине под горку.
  — Похоже, авария произошла исключительно по его вине, — заметил Перкинс, — и наверное, он так и не узнал, обо что ударился. Вон он лежит точно в таком виде, как его доставили. Доктор Трумэн сказал, что он мертв как мороженая рыба.
  — Давай посмотрим, — сказал Селби.
  Перкинс взглянул на собаку.
  — Послушай, Фидо, оставайся-ка тут. Ох, смотрите, ребята, никак, и правда его зовут Фидо? Черт побери, хвост просто оторваться готов… Фидо, хорошая псина!
  Селби усмехнулся, посмотрев на собаку.
  Брэндон с недовольным видом стоял у дверцы своей машины.
  — Пошли, Гарри. Хватит возиться с собачонкой…
  Этот парень ехал на ворованной машине. Нам надо заняться им.
  Перкинс заметил:
  — От него несет, как от ликеро-водочного завода.
  Я даже не проверил его карманы, просто труп принесли сюда и положили на топчан. Нужно было поскорее отправить раненых в больницу. Похоже, что остальные выживут. Жалко женщину, у нее перелом бедра.
  Теперь только раскошеливайся на врачей. Детишки почти не пострадали, больше напуганы. О'кей, парни, идем.
  Они прошли по длинному коридору в заднюю комнату, которая показалась по-особому холодной из-за присутствия смерти. Неподвижная фигура, вытянувшаяся на топчане, была преисполнена того достоинства, которое иногда приходит к умершим. Человеку на вид было лет сорок. Редкие волосы разметались длинными прядями, при жизни, видно, тщательно скрывавшими лысину.
  Покойник был одет в грубошерстный твидовый костюм, потертый и засаленный во многих местах. Несомненно, в свое время костюм был приобретен в магазине готового платья.
  Селби отвернул полу пиджака и увидел ярлык торговой фирмы из Оклахома-Сити.
  — Хотите проверить, что у него в карманах? — спросил Перкинс. — Все равно потребуется сделать опись, так почему не переписать все сейчас?
  Селби кивнул.
  Перкинс, действуя необычайно искусно, достал складной нож, девять долларов бумажками и шестьдесят семь центов мелочью, дешевые часы, пачку сигарет и конверт, адресованный Карлтону Грайнсу, главпочтамт, Финикс, Аризона. На конверте имелся штамп «Чероки-Флэтс, Оклахома». Внутри ничего не было.
  — Правый задний карман полон битого стекла, — сообщил Перкинс, осторожно извлекая горлышко от зеленоватой бутылки. — Вот почему так воняет спиртным… Ну, вот и все.
  — Водительских прав нет? — спросил Селби.
  — Ни водительских прав, ни ключей, ни документов.
  Странно устроены люди. Вот мы спокойно толкуем о бездомных бродягах, как будто они в порядке вещей.
  Но когда проверяешь карманы у такого типа и не находишь ключей, у тебя возникает чувство, будто чеготочего-то недостает.
  Брэндон кивнул.
  — Что ж, надо позвонить полиции в Лас-Алидас и рассказать об аварии. Гарри, извести брата этого человека. Его зовут Первис Грайнс, живет он в Чероки-Флэтс, дом 952 по Ист-Пейсайд, штат Оклахома.
  Перкинс удивленно вскинул глаза:
  — Откуда ты знаешь?
  Брэндон устало ответил:
  — Если бы мы приехали минутой раньше, не произошло бы аварии. Этот человек звонил нам и просил арестовать его, он угнал чужую машину.
  Несколько минут они молча рассматривали тело.
  — Почти не видно повреждений, — заметил Брэндон.
  — Вечная история с алкоголиками, — проворчал Перкинс. — Они мчатся со скоростью семьдесят миль в час, сбивают фонари, врезаются в поток машин, убивают людей, сами же отделываются головой болью, вызванной вовсе не треволнениями, а неумеренным пьянством. Ну а этому не повезло, и вот он в мертвецкой.
  Брэндон ответил:
  — Он сказал, что едет к брату. Сегодня же большой праздник — День благодарения, вот он и решил пропустить несколько стаканчиков.
  — Не похоже, чтобы у него были основания благодарить судьбу, — не унимался Перкинс, разглядывая рваную одежду бродяги.
  — Костюм ему явно мал, — сказал Селби.
  — Да, рукава и штаны по длине почти нормальные, — отозвался Брэндон, — а вот пиджак тесен и в груди, и в плечах.
  — Сомневаюсь, чтобы он мог его застегивать, — покачал головой Селби.
  — Давайте проверим. Вытяните полы, еще, так… Смотрите, брюки не сходятся в поясе дюйма на два. Они держатся на ремне.
  — Да и ремень-то застегнут на последнюю дырочку, — сказал Перкинс. — Ох, вечная история с этими бродягами! Подбирают неизвестно где брошенную одежду.
  Наверное, костюм ему кто-то дал на бедность… Ну, пожалуй, нам больше нечего здесь делать. Из карманов я достал все. Выходит, мы все видели.
  Они двинулись к дверям, а Селби остался стоять возле трупа, внимательно разглядывая его.
  — В чем дело, Дуг? — спросил Брэндон, возвращаясь к приятелю.
  Селби ответил:
  — Меня всегда привлекает тело неизвестного человека, невольно хочется узнать про него побольше подробностей. Возьмем, к примеру, этого парня. Очевидно, он запойный пьяница, но когда-то, должно быть, жил зажиточно — черты лица свидетельствуют о силе воли. Потом запил. Он хотел повидаться с братом. Быть может, заранее позвонил, его пригласили в День благодарения. Или же сам выбрал этот праздник, чтобы был солидный предлог. Целая история… Он напился, потом раскаялся — и вот печальный и поучительный итог… Бедняга. Он весь как бы состоит из противоречий. Взгляни-ка на его руки, Рекс.
  — А что в них особенного? — заинтересовался Перкинс.
  — Посмотрите на ногти.
  Все трое наклонились над руками покойного. Они лежали спокойно, обесцвеченные смертью, только ногти поблескивали розовым глянцем.
  Селби сказал:
  — Маникюр, причем работа профессиональная.
  Перкинс поскреб затылок.
  — Черт возьми, это уж ни в какие ворота не лезет.
  Бродяга, одетый в костюм с чужого плеча, тратит деньги на маникюр.
  — А теперь обратите внимание на прическу, — продолжал Селби. — Бродяги, как правило, не обращают внимания на внешность. А этот начесывал на лысину длинные волосы, чтобы ее скрыть… Гарри, дай-ка мне еще разок взглянуть на конверт. Точнее, на почтовый штемпель.
  Перкинс протянул конверт, предварительно прочитав вслух то, что разобрал: «Чероки-Флэтс, 5 ноября 1941 года».
  Селби поднес конверт к свету, несколько минут внимательно разглядывал, потом сказал:
  — Я не совсем уверен, что это четверка, Гарри. — Перевернув конверт обратной стороной, он взволнованно воскликнул: — Смотрите, вот штемпель Финикса, очень ясный. Так и есть: это 1931 год.
  — Чтоб мне пропасть! — ахнул Перкинс.
  Брэнд он громко рассмеялся.
  — Я вам объясню, что произошло. Это старый костюм, который не надевали целых десять лет. Письмо случайно оказалось в кармане и… нет, не пойдет. Обождите, письмо-то адресовано ему? Но по виду не скажешь, что конверту уже десять лет. Ну, что ты об этом думаешь? — Брэндон обратился к Селби.
  Тот пожал плечами.
  — Можно предположить, хоть это и нелепо, что парень не виделся с братом десять лет. В конверте хранилось последнее письмо, полученное от брата. Но, конечно, это все лишь досужие домыслы, лучше обратимся к логике.
  Брэндон взглянул на коронера.
  — Похоже, Дуг говорит дело.
  Перкинс кивнул.
  — Возможно, письмо было у него в кармане, — подхватил Брэндон. — Парень остановился где-нибудь на дороге и достал его. Ну, а ветер вырвал листок из рук и унес:
  — Придется разобраться. Странная история. Посмотрите на его носки. Они совсем не соответствуют костюму.
  — Безусловно, — согласился Перкинс. — Очень дорогие носки из натурального шелка. Впрочем, могу поспорить, что они дырявые как решето.
  Селби молча расшнуровал правый ботинок и стянул его с ноги покойного.
  — Ни единой дырочки… Рекс, взгляни-ка на его ботинки. Страшно дорогие. Каблуки не сбиты и не стесаны. Интересно, где клеймо изготовителя?
  Он повернул ботинок к свету и на кожаной светлой стельке прочел: «Компания индивидуального пошива обуви „Биксби“. Лос-Анджелес. Калифорния». Далее стоял номер: X—03—A — I.
  Перкинс пояснил:
  — Это размер. Они такие вещи специально кодируют. Когда человеку нужно изготовить обувь большего размера, чем он заказывает, фирма выполняет заказ, клиент получает удобную, сшитую по ноге пару, будучи уверенным, что размер его ноги не изменился.
  Брэндон повернулся к Селби.
  — Не знаю, Дуг, возможно мы делаем из мухи слона. Ведь при нормальном стечении обстоятельств мы бы вообще не увидели трупа.
  — История и в самом деле непонятная, — подхватил Перкинс. — Впрочем, когда ты спасаешь людей, попавших в аварию, странностей хоть отбавляй. А ведь этот парень мог просто разжиться парой хороших ботинок и носков, но вот с костюмом ему не повезло.
  Селби потрогал кожу на ботинке:
  — Отличный товар, первосортное шевро. И, похоже, обувь сшита именно на него… Послушайте, что мы можем сделать. Мы позвоним в Лос-Анджелес, попытаемся связаться с компанией «Биксби» и послушаем, что они скажут про эти ботинки… Как правило, подобным номером обозначается размер, но не исключено, что он как-то связан и с заказчиком.
  — Никого не сыщешь в такой поздний час, — сказал Перкинс.
  — Попытка — не пытка, попробуем. Телефон хозяина компании «Биксби» должен быть в справочнике.
  Они вернулись в кабинет Перкинса.
  Селби быстро перелистал толстенный телефонный справочник.
  — Вот, пожалуйста, Джордж Р. Биксби, индивидуальный пошив обуви. Есть и домашний, и служебный адрес.
  — Представляю, как он будет нас проклинать, когда мы его вытащим из теплой постели из-за пары ботинок какого-то проходимца!
  Селби улыбнулся.
  — Лично я не смогу заснуть, пока не выясню, как могло случиться, что такие шикарные ботинки оказались на ногах у какого-то оборванца. Так что управляющему придется урвать несколько минут от сна, чтобы я получил возможность выспаться ночью.
  Против всяких ожиданий ответ на звонок последовал почти моментально. По-видимому, мистер Биксби еще не ложился, его голос звучал энергично и бодро.
  — Говорит окружной прокурор Мэдисон-Сити, — отрекомендовался Селби. — Мы пытаемся опознать пару ботинок, изготовленных вашей фабрикой. На них стоит ваш номер… Да, я могу его назвать… Одну минуточку.
  Перкинс протянул ботинок, и Селби прочитал номер.
  Биксби попросил:
  — Подождите немного. У меня дома есть копия книги с шифрами и фамилиями заказчиков, там записаны адреса и точные размеры наших клиентов. Не отходите от аппарата. — Ровно через десять секунд он сказал: — Под этим номером — один из моих лучших заказчиков.
  Я сразу так и подумал, но хотел проверить. Десмонд Л. Биллмейер, глава «Биллмейеровской оптовой бакалейной торговли».
  — У вас записан его адрес?
  — Да. Голливуд, бульвар Дортон, 9634…
  — Большое спасибо, — поблагодарил Селби и повесил трубку. — Ну, — сказал он Перкинсу, — я не знаю, поможет ли это нам, только ботинки были сшиты для одного из его постоянных клиентов, Десмонда Биллмейера из «Бакалеи Биллмейера». Так как, по-вашему, могло случиться, что бродяга их заполучил и они ему впору?
  С минуту длилось молчание, потом Перкинс сказал:
  — Скажу вам, как можно выяснить решительно все про Биллмейера. Вы знаете Джилберта Фрилмена?
  Селби и шериф одновременно кивнули.
  — Ну, так вот, он женат на женщине, которая считается правой рукой этого самого Биллмейера. Я как раз вчера встретил на улице Чарли Фрилмена, и он сказал, что все сыновья с женами соберутся у него в День благодарения.
  Селби взглянул на Брэндона. Тот посмотрел на часы и кивнул:
  — ОкейО'кей, Дуг. Уж раз так, то давай все выясним.
  Глава 4
  Была почти полночь, когда Кармен Фрилмен свернула на подъездную дорогу к ранчо. Большой трехэтажный особняк был еще ярко освещен. В просторном дворе стояло с полдюжины машин.
  Кармен припарковала машину и легко взбежала по широким ступенькам веранды. Входная дверь распахнулась. Джилберт включил лампочку над крыльцом.
  — Мне показалось, что подъехала машина. Я очень за тебя волновался.
  — Не надо было меня дожидаться, дорогой. И волноваться не было оснований.
  В холле он нетерпеливо и жадно привлек ее к себе, будто боялся, что и сейчас она может ускользнуть.
  — Милая, все в порядке?
  — Разумеется.
  — Чего он хотел?
  — Обычная история. Мистер Самый Главный желал, чтобы все знали, что он работает даже в День благодарения, «нигде не мог отыскать нужное письмо», и…
  — А оно оказалось на месте?
  — Конечно! Мне потребовалось всего тридцать секунд, чтобы его найти.
  — А потом?
  — Ну, а потом, поскольку я уже была там… Давай не будем об этом говорить. Я устала от бизнеса. ПойдемкаПойдем-ка, присоединимся к остальным.
  — Они все готовы придавить свои подушки, — усмехнулся Джилберт.
  Стефен крикнул из общей комнаты:
  — Кармен, не давай себя дурачить. Мы с Бернис только что говорили о том, что нужно поставить танцевальную пластинку, убрать ковры и начать веселиться… Я сам вернулся несколько минут назад.
  Кармен прошла в гостиную, муж обнимал ее за плечи.
  — Все занимался продажей земельных участков?
  — Ну нет, — ответил Стефен, — я уехал от Джилспая в семь часов, но по дороге понял, что нужно проверить еще несколько документов. Черт побери, как эти богачи не считаются с чужим временем! Ну, теперь все хорошо. Завтра сделка будет оформлена. Так что для нас сейчас лишь начало вечера.
  Джилберт покачал головой:
  — Сомневаюсь, чтобы Кармен захотелось танцевать после прогулки в Лос-Анджелес… Может быть, нам лучше чего-нибудь выпить?
  Кармен посмотрела на ма Фрилмен, та откровенно боролась с дремотой.
  — Я не хочу, чтобы ваша мать считала меня падшей женщиной, — сказала она, — но двойное шотландское с содовой в полном смысле слова изменит мои взгляды на жизнь.
  Бернис приподняла наполовину наполненный бокал.
  — Думаете, она не кутнула? Полчаса назад осушила целую бутылку имбирного эля, если хотите знать!
  Ма Фрилмен с улыбкой сказала:
  — И он прямиком ударил мне в голову. Вы, молодежь, продолжайте веселиться, а я ложусь спать. Как ты, папа?
  Ее супруг осмотрел компанию блестящими глазами.
  — Я еще не докурил сигару.
  — Па, это только предлог. Просто тебе хочется задержаться подольше и повеселиться с молодежью. Пожалуйста, я не…
  Во входную дверь позвонили.
  Разговоры смолкли. Присутствующие обменялись недоумевающими взглядами. Миссис Фрилмен воскликнула:
  — Чудеса! Что бы это могло значить? Обычно мы рано ложимся спать. Интересно, кто мог явиться среди ночи?
  — Возможно, кому-то нужно узнать номер дома? — высказала предположение Кармен.
  Эдвард рассмеялся.
  — Сразу видно городскую жительницу! Неужели ты еще не уяснила, что здесь нет вашей тесноты и неразберихи? В наших краях соседи не живут на головах друг у друга. Наш дом отстоит на четверть мили от проезжей дороги, а номер написан на почтовом ящике, а не на доме.
  Папаша Фрилмен поднялся и вышел в холл. Они слышали, как он отворил парадную дверь и громко воскликнул:
  — Хэлло, шериф! Хэлло, Селби!
  Раздался медлительный голос Брэндона:
  — Мы бы не стали вас беспокоить, Фрилмен, но увидели, что дом освещен.
  Эдвард расхохотался.
  — Ну все, нас засекли шериф и окружной прокурор.
  Корлисс погрозила пальцем:
  — Можно не сомневаться, кто-то из вас, городских жителей, слишком шумно себя вел и потревожил соседей.
  Как бы подчиняясь чьему-то приказу, все разом громко заговорили, посыпались шуточки, остроты, насмешки, которые полностью заглушили голоса в холле.
  Перекрывая шум, раздался голос папашы Фрилмена:
  — Кармен, выйди на минутку. Тебя хочет видеть шериф.
  Стефен шутливо заметил:
  — Сейчас вы ответите за то, что наехали на пешехода, Кармен. В нашем округе вам не отделаться горючими слезами!
  Корлисс Дитмер подхватила:
  — Особенно, когда от вас попахивает спиртным и…
  И тут же осеклась, увидев выражение лица Кармен.
  Кармен поднялась бледная, подавленная. Сделав над собой видимое усилие, сказала:
  — Джилберт, прошу тебя, оставайся на месте. Я узнаю, что им нужно.
  Джилберт было поднялся, но тут же снова сел. Было что-то необычайно трогательное в том, как он старался придать происходящему будничный вид, вынуждая остальных «не обращать внимания».
  — Ну что же, — сказал он, — коль мы решили заняться танцами, выбирайте пластинки. И нужно убрать ковры.
  Никто не сдвинулся с места. Сам Джилберт сидел очень тихо, стараясь не прислушиваться к негромким голосам в холле.
  Внезапно Кармен появилась в дверях и улыбнулась.
  — Шериф просит, чтобы я на кого-то посмотрела с целью опознания. Я поеду. Это займет максимум десять — пятнадцать минут.
  Корлисс спросила:
  — Не хотите, чтобы я съездила с вами за компанию?
  Но Джилберт уже поднялся с места.
  — Милая, я еду с тобой. Мы возьмем нашу машину.
  — Не глупи. Это обычная рутина…
  На этот раз никто и не старался притворяться, будто ничего не происходит. Все сидели настороженные, ожидая реакции шерифа; казалось, что прошла вечность, прежде чем он протянул:
  — Мы хотим опознать человека, который, вероятно, забрался в чужой дом. Мы предполагаем, что ваша жена могла где-нибудь видеть этого типа.
  Стефен усмехнулся:
  — Следите за ней повнимательнее, шериф. Она носит оружие.
  Все дружно засмеялись, стараясь скрыть беспокойство.
  Вот раздались шаги на крыльце, заурчал мотор, и машина неслышно скользнула в темноту ночи.
  Брэндон предупредил:
  — Возможно, вы будете поражены, миссис Фрилмен. Мне очень не хотелось вас тревожить, но приходится.
  Гарри Перкинс прикрикнул:
  — Сидеть, Фидо. Сидеть!
  Черная собачонка послушалась.
  — Черт возьми, какой сообразительный! — пришел в восторг Перкинс. — Он понимает буквально каждое слово.
  — Миссис Фрилмен, это мистер Перкинс, — представил Брэндон.
  Перкинс на минуту отвел глаза от собаки.
  — Счастлив знакомству. Вашего супруга знал еще в школе. Я руководил кружком внешней политики, а он принимал деятельное, я бы сказал, участие. Хэлло, Джилберт! Как дела?
  Джилберт пожал всем руки.
  — Что за история? — спросил он.
  Селби, не отвечая на вопрос, предложил:
  — Пошли, друзья. Это вроде холодного душа. Крайне неприятно, но полезно для здоровья… Если не возражаете, миссис Фрилмен, то вот по этому коридору, до конца.
  — Постойте, — запротестовал Джилберт, — там же…
  Он не договорил.
  Селби твердо сказал:
  — Да, там труп.
  — Я не хочу, чтобы Кармен…
  — К чему лишние разговоры? — сказала Кармен. — Покойников мне приходилось видеть… Шериф, а почему вы думаете, что я знаю этого человека?
  — Мы хотим, чтобы вы взглянули на его ботинки, только и всего… Если вы внушите себе, что это лишь неприятная обязанность, про которую сразу можно будет забыть…
  Перкинс откинул простыню. С минуту царила мертвая тишина, затем Джилберт, тихонько охнув, воскликнул:
  — Великий Боже, да это же Десмонд Биллмейер!
  — Вы уверены? — быстро спросил Брэндон.
  — Конечно. У него работает Кармен. — Он повернулся к жене и обнял ее за талию. — Это и правда шок.
  Ведь это Биллмейер, да, дорогая?
  Кармен открыла рот, пытаясь ответить, но дрожащие губы отказывались ей повиноваться. Она жалобно посмотрела на мужа.
  — Милая, все хорошо, — сказал он. — Это же…
  Колени у нее подогнулись, и она упала прямо на пол, выскользнув у мужа из рук. Не ожидая такого финала, Джилберт подхватил ее лишь в самый последний момент.
  — Возьмите ее за ноги, — попросил он, — ее надо унести отсюда. Кармен вообще не следовало приводить сюда.
  Кармен Фрилмен, лежавшая на кушетке в кабинете коронера, выглядела худенькой и слабой. На бледном лице косметика, лишенная естественного фона, производила неприятное впечатление.
  Джилберт продолжал так же сердито:
  — Вы не имели права подвергать ее такому испытанию!
  Брэндон возразил с достоинством:
  — Для нас крайне важно было установить личность этого человека.
  — Меня совершенно не интересуют ваши соображения. И не воображайте, что я разрешу вам ее расспрашивать, когда она придет в себя. С нее довольно.
  — Но это действительно Биллмейер?
  — Еще бы! Я видел его неоднократно.
  — Когда вы видели его в последний раз?
  — С неделю назад.
  — А ваша жена?
  — Сегодня днем она ездила в контору. Биллмейер вообразил, что она потеряла какое-то письмо. Ну и вызвал по телефону. Это была лишь поза, стремление показать, какой он ревностный работник, даже в День благодарения не отдыхает.
  — Ваша жена отыскала пропажу? — спросил Селби.
  — Письмо и не пропадало. Он ее заставил примчаться в Голливуд только для того, чтобы выдвинуть ящик стола и достать бумагу. Это преисполнило его сознанием собственного величия.
  — Сразу видно, что вы его не любите! — заметил Селби.
  — Да, не люблю. Вернее, не любил. Да и кому понравится такое высокомерие и зазнайство?
  Кармен пошевелилась, тихо вздохнула, ее ресницы затрепетали.
  Джилберт Фрилмен повернулся к шерифу.
  — Вы понимаете, что сейчас ее нельзя расспрашивать? Она так переволновалась!
  — Послушайте, Джилберт…
  — Я говорю совершенно серьезно, — горячился Фрилмен. — Вы не представляете, чего ей стоил сегодняшний день. Она в первый раз была на семейном празднике, и ей страшно хотелось произвести хорошее впечатление на моих родных, хотя обстановка нашего дома ей чужда. Так что сегодняшний день и без биллмейеровского приказа явиться в контору ради поддержания его престижа ей показался мучительным. А потом еще и это!
  — Джилберт! — позвала Кармен слабым, дрожащим голосом.
  — Я здесь, милая.
  — Ох… как все это случилось?
  — Автомобильная катастрофа.
  — Где?
  — Не думай об этом… Мы сейчас поедем домой, если ты, конечно, в состоянии.
  Вмешался Селби:
  — Послушайте, Фрилмен, мы не станем сейчас задавать вопросов, но обещайте, что миссис Фрилмен утром придет сюда.
  Джилберт колебался.
  Кармен жалобно сказала:
  — Пожалуйста, не будем ни о чем говорить. Мне очень хочется закрыть глаза и забыть… обо всем!
  Джилберт приподнял ее за плечи.
  — Поднимайся, дорогая. Если ты чувствуешь себя достаточно хорошо, мы пойдем к машине.
  Селби заметил:
  — Эй, так ничего не получится. Давайте я возьму ее под руку с другой стороны.
  — И никаких вопросов! — предупредил Джилберт.
  Селби улыбнулся:
  — Никаких вопросов.
  Они помогли Кармен сойти по ступенькам и усадили ее в машину Джилберта, стоявшую у входа.
  Кармен тепло улыбнулась Селби.
  — Не считайте меня невыносимой плаксой, просто у меня выдался нелегкий день, и нервы сдали.
  Селби приподнял шляпу.
  — Итак, в десять часов утра в моем кабинете, — напомнил он Джилберту.
  Джилберт кивнул, сел за руль и завел машину.
  Глава 5
  Селби добрался до своего кабинета уже в начале первого. После свежего ночного воздуха помещение суда показалось жарким и душным. Толстые фолианты в кожаных переплетах, заполняющие стеллажи от пола до потолка, создавали в комнате атмосферу учености. На самом деле на полках покоились описания старых дел, участники которых давно умерли, дела же хранились потому, что могли когда-нибудь сыграть роль юридического прецедента.
  Но стоило Селби щелкнуть выключателем, как кабинет ожил. Тени почивших в мире «сторон» судебных процессов надежно спрятались под прочными кожаными обложками пожелтевших от времени томов. Селби подошел к телефону и набрал номер редакции «Кларион».
  — Сильвия на месте? — спросил он.
  — Одну минутку.
  Дожидаясь у аппарата, Селби слышал в трубке стук пишущей машинки и ровное, монотонное гудение линотипа. Но вот Сильвия Мартин весело произнесла:
  — Хэлло, Дуг! Чем занимаешься? Входишь в роль филина?
  — Уже начали печатать? — спросил Селби.
  — Запустим минут через тридцать.
  — Задержи выпуск и приезжай сюда.
  — Ты не можешь сказать по телефону?
  Селби после некоторого колебания ответил:
  — Могу, но только то, что можно напечатать, я же хочу пообщаться с тобой подольше.
  Сильвия рассмеялась и сказала:
  — Находчив же ты, братец! Где ты находишься?
  — У себя в конторе.
  — Ладно, ничего не рассказывай. Я еду к тебе.
  — Тогда я спущусь и отопру входную дверь.
  — Нет нужды: я разжилась входным ключом. Задурила голову начальству, мне, мол, часто приходится видеться с представителями закона после работы… До встречи, Дуг.
  Селби поудобнее устроился в кресле, набил трубку, закурил и стал выпускать синие колечки дыма, чувствуя, как головка трубки нагревается у него в руке.
  Не прошло и пяти минут, как в коридоре дробно застучали каблучки Сильвии. Селби отпер дверь, и она вошла, воплощение бьющей через край энергии.
  — Здравствуй, Дуг. Что за сенсация?
  Опустившись в кресло, она моментально разложила на коленях блокнот, вынула остро заточенный карандаш и нетерпеливо взглянула на него.
  — Ну?
  Селби смотрел на нее с нескрываемым одобрением.
  Карие глаза, подстать им каштановые волосы. Обычно в этих глазах плясали веселые бесенята, но сейчас они смотрели внимательно и сосредоточенно. На красивом лице не отражалось никаких эмоций, и Селби невольно подумал, что иной раз Сильвию можно сравнить с безукоризненно работающим печатным станком.
  — Не смотри на меня, — сказала она, — а рассказывай.
  — Разве я смотрел на тебя?
  — По-моему, да.
  — Вот это мне нравится!
  — Прекрати, Дуг. Я ведь специально задержала вечерний выпуск. Что за история? Выкладывай, не томи.
  — Я провел весь день у Брэндона. Около половины одиннадцатого раздался телефонный звонок. Какой-то неизвестный сразу сознался, что он крепко заложил за галстук, и сообщил, что его зовут Карлтоном Грайнсом из Чероки-Флэтс, штат Оклахома, что у него есть брат по имени Первис, проживающий в доме 952 по Ист-Пейсайд-стрит, к которому он и направляется, что у него и прежде были неприятности, но он дал брату слово покончить с пьянством; однако сегодня сорвался, угнал в Лас-Адидасе чужую машину, а теперь его мучит совесть. Мне показалось, что он находится в том плаксивом состоянии, которое нередко наблюдается у заядлых пьянчужек и метко называется «распускать нюни».
  — Ну, прямо хоть роман пиши! — усмехнулась Сильвия, ее карандаш с необычайным проворством скользил по бумаге…
  — Мы с шерифом отправились за ним, — продолжал Селби. — Он назначил свидание на вершине подъема дороги, которая идет к центральному бульвару. Подъезжая к месту, мы заметили, что с горы мчится машина, быстро набирая скорость. Мы решили, что водитель не справляется с управлением: машину бросало из стороны в сторону, в одном месте она врезалась в левую обочину, отскочила рикошетом в сторону и угодила во встречный грузовик с прицепом, а тот развернулся и сшиб еще одну машину…
  — У нас имеется подробный репортаж об этой дорожной катастрофе, который уже по счету за месяц.
  Кому принадлежала похищенная машина?
  — По регистрационному номеру — Роберту К. Хинклу из Чероки-Флэтс. В машине имеется временное калифорнийское удостоверение с адресом в Лас-Алидасе.
  Шериф этого человека не знает. Я тоже. Мы съездим к нему, конечно, чтобы все было в ажуре… Напомни, чтобы позднее я рассказал тебе замечательную историю про собачонку.
  — Ты хочешь ее напечатать?
  — В субботней газете.
  — А почему не сейчас?
  — Потому что есть куда более важный материал.
  — Выкладывай.
  — Человек, сидевший за рулем похищенной машины, был мертв. Труп перенесли в офис коронера. На покойнике оказался поношенный твидовый костюм не по росту, особенно мал и узок был пиджак. По клейму на ботинках мы выяснили, что они сшиты на заказ для Десмонда Биллмейера, богатого владельца нескольких типовых бакалейных магазинов. Перкинсу пришло в голову, что Кармен Фрилмен, жена Джилберта Фрилмена, поможет разобраться в этой истории. Она работает у Биллмейера. Мы поехали к Фрилменам и привезли ее.
  Она взглянула на тело и грохнулась в обморок.
  — Кто же это был?
  — Десмонд Биллмейер, собственной персоной.
  — Дуг, ты уверен?
  — Его опознал и Джилберт Фрилмен.
  Сильвия Мартин потянулась к телефону, соединилась с газетой и распорядилась:
  — Чудо что за история! Задержите-ка выпуск. Я сейчас выясню подробности и все сообщу.
  Положив трубку, она нетерпеливо повернулась к Селби.
  — Давай подробности, Дуг.
  — Я их уже сообщил.
  Она покачала головой.
  — То, что ты рассказал, можно спокойно печатать.
  А теперь я хочу услышать то, что не подлежит публикации. И поскорее.
  — Предупреждаю: пока это строго между нами.
  — Ясно, Дуг, — кивнула она.
  — Я не уверен, что погибший человек был пьян. И не уверен, что он погиб в результате дорожной аварии.
  — Что же вызвало смерть?
  — Не знаю.
  Она нахмурилась:
  — Но… Он… Дуг, послушай, не думаешь ли ты?..
  — Совершенно верно, я предполагаю, что он был уже мертв, когда машина помчалась под гору. Машину похитили. Вряд ли это сделал Биллмейер. У него в заднем кармане оказалась разбитая бутылка, которую могли кокнуть еще до того, как машина тронулась с места… Учти, Сильвия, я всего лишь думаю вслух.
  — Продолжай думать.
  — Очевидно, нам не удастся узнать, разговаривал ли с нами подлинный Карлтон Грайнс. Голос у него был как у отчаянно пьяного человека, язык заплетался. Он объяснил, что украл чужую машину, попросил приехать и арестовать его. Естественно, мы включили красные фары, а потом и сирену, чтобы ехать без помех. Любой наблюдатель с вершины холма за пять кварталов заметил бы появление полицейской машины. Улавливаешь мысль? Любой человек мог вскочить на подножку украденной машины и включить мотор. Как только показалась машина шерифа, ему оставалось только убрать запасной тормоз и пустить седан своим ходом. Машина развивала скорость постепенно, ведь уклон-то там — будь здоров!
  — Но ведь этот человек не мог предвидеть, что произойдет авария на перекрестке, — возразила Сильвия.
  — Нет, но вероятность аварии на оживленном бульваре велика. Чтобы остановиться, машина должна была на что-нибудь натолкнуться. Перед въездом на бульвар на дороге большой ухаб. Седан достиг бы его уже на сумасшедшей скорости. Ну и конечно, он просто не мог ни во что не врезаться!
  Сильвия откинула голову и прищурилась.
  — Дуг, и ты хочешь сказать, что предполагаемый неизвестный проделал все это лишь для того, чтобы полиция не смогла выяснить, что в машине находился Биллмейер?
  — Ну, нет.
  — Какова же была тогда его цель?
  — Помешать нам узнать, как и когда умер Биллмейер.
  — Не уверена, что правильно тебя понимаю.
  — В девятьсот девяноста девяти случаях из тысячи человек, сидевший в машине шерифа и наблюдавший своими глазами такое столкновение на дороге, подошел бы к обломкам и, увидев, что водитель мертв и вся машина пропахла виски, решил бы, что картина ясна. Он позвонил бы коронеру и на этом умыл бы руки. Для порядка произвели бы вскрытие, скорее всего, со значительным опозданием. Показания шерифа предопределили бы и причину, и время смерти, ни у кого не появилось бы и тени сомнения. А к тому времени, когда бы было назначено дознание, были бы безвозвратно утеряны все улики, да и тело бы успело полностью остыть. Так что врач не мог бы определить, когда же в действительности наступила смерть.
  — Но зачем кому-то надо скрывать время его смерти?
  — Пока не знаю, но хочу узнать… Возможно, из-за алиби. Только этого ты не должна сообщать в газете.
  — Дуг, ты считаешь, его убили?
  — Не знаю, но о такой возможности нельзя забывать.
  — Кто об этом знает?
  — Ты.
  — Еще кто? Газеты Лос-Анджелеса?
  Селби покачал головой:
  — Мы не намерены ничего говорить, пока доктор Трумэн не закончит вскрытие.
  — Когда это будет?
  — Я разбудил его. Думаю, он уже приступил.
  Сильвия сунула в сумочку блокнот и поднялась с места.
  — ОкейО'кей, Дуг. Я пошла… Почему Гарри Перкинс решил, что этот тип не был простым бродягой? Что заставило вас заняться его ботинками?
  Селби неопределенно махнул рукой.
  — Просто мелочи выпадали из общей картины.
  — Прошу тебя, не скромничай. Если ты мне не расскажешь, я пойду к шерифу, он-то мне все выложит.
  — Ладно… Я заметил его носки. Они были такого качества, что никак не вязались с твидовыми обносками. Заметил маникюр на ногтях. Потом обратил внимание на дорогие заказные ботинки. Конверт в кармане пиджака был десятилетней давности.
  — Иными словами, если бы не ты, никто ничего бы не предпринял?
  — Ну, я бы этого не сказал.
  — Зато я говорю, — улыбнулась она, — даже напишу.
  Подойдя к двери, она задержалась на самом пороге.
  — А почему, собственно, Кармен Фрилмен упала в обморок? Труп что, страшно изуродован?
  — Не надо печатать об обмороке. Пока, во всяком случае.
  — Почему?
  — Понимаешь, если в газете чуть-чуть перестараются, пойдут сплетни, что их связь была более интимной, чем в действительности. А ведь она вышла замуж всего четыре месяца назад. Так что будет куда спокойнее, если газеты Лос-Анджелеса не пронюхают про обморок.
  — Ты хочешь сказать, что, если я им ничего не скажу, сами они ничего не узнают?
  — Совершенно верно.
  Сильвия вторично повернулась к выходу.
  — Ты крепкий орешек, Дуг, и чертовски предусмотрительный парень.
  Глава 6
  Билли Рэнсом, городской судебный исполнитель и бывший шеф полиции Лас-Алидаса, добродушный верзила, вышел навстречу машине шерифа.
  — После вашего звонка я сразу вышел на крыльцо, — сказал он, понизив голос.
  — Давайте не будем разговаривать здесь. Я не хочу, чтобы она знала, что я уезжаю. Каждый раз, когда бывают ночные вызовы, она воображает, что меня убьют. Мы можем…
  Из-за плотной занавески на окне раздался высокий женский голос:
  — Валяйте, продолжайте говорить прямо на пороге.
  И не воображайте, что вам удастся незаметно улизнуть.
  Билли Рэнсом, пора бы тебе запомнить, что меня не обманешь! Это вы, шериф?
  Брэндон, усмехнувшись, добродушно прогудел:
  — Все в порядке, миссис Рэнсом, нам тут надо проверить одну машину.
  — Ладно, присматривайте за Билли, — сказала она. — С него хватит нарваться на пулю. А он слишком большой, чтобы в него не попали.
  Брэндон хлопнул Рэнсома по плечу.
  — Мы можем и здесь поговорить. Один парень из Оклахомы напился и украл машину, зарегистрированную на имя Роберта К. Хинкла, проживающего в доме 605 по Честнат-стрит. Хорошо бы его найти. Машина разбита, в аварии погиб бизнесмен из Лос-Анджелеса.
  На машине оклахомский номер. Прописка в Лас-Алидасе временная.
  — И это все? — раздался женский голос.
  — Практически все, — заверил ее шериф.
  Они услышали, как зазвенели пружины матраца.
  Миссис Рэнсом сказала:
  — Ладно, Билли. Отправляйся. И больше не пытайся меня провести. Слышишь?
  — Да, дорогая.
  — Если бы я проснулась и увидела, что тебя нет в доме, я бы очень беспокоилась. А теперь отправляйтесь, я хочу поспать до вашего возвращения.
  — Да, дорогая.
  Они направились к машине шерифа.
  Селби негромко сказал:
  — В этой истории много странного, Рэнсом. Что вам известно о Хинкле?
  — Ровным счетом ничего. Думаете заглянуть по этому адресу?
  — Не помешает.
  Они сели в полицейскую машину. Стук захлопнувшейся дверцы прозвучал в ночной тишине, как взрыв.
  Рэнсом, взглянув на светящийся циферблат часов на щитке управления, произнес:
  — Без десяти два. В это время полагается быть дома.
  Поехали. Первый поворот направо, потом прямо. Через пять кварталов начнутся пятисотые номера по Честнат.
  Еще один поворот налево — и нужный дом — второй от угла.
  Дом оказался небольшим калифорнийским бунгало с подъездной дорогой к гаражу. Он был погружен в темноту. Узкие дорожки напоминали призрачные ленты, отражающие свет уличных фонарей, а строения — мрачные надгробия, хранящие неразгаданные тайны.
  Брэндон постучал в дверь дома Хинкла. Ответа не последовало, и он постучал вторично. Селби достал миниатюрный фонарик-карандаш, чтобы найти звонок.
  Билли Рэнсом нажал кнопку, Брэндон продолжал стучать.
  Через несколько минут сонный мужской голос крикнул:
  — Эй, Боб, кто-то у дверей.
  Зажегся свет. Послышались неспешные шаркающие шаги.
  Тот же голос повторил:
  — Боб, кто-то стоит у дверей.
  Брэндон сообщил:
  — Это шериф. Мы хотим с вами поговорить.
  Осветилось еще одно окно. Через минуту человек со взъерошенными волосами и опухшей от сна физиономией, застегивая на ходу пояс рабочих штанов, приоткрыл входную дверь и выглянул через щелку.
  Над крыльцом зажегся фонарь, человек спросил:
  — Чего вы хотите?
  — Мы ищем мистера Хинкла.
  — Я и есть Хинкл.
  Билли Рэнсом представился:
  — Я здешний начальник полиции, со мной шериф и прокурор.
  — Ну и что вам надо?
  — У вас есть автомашина?
  — Да.
  — Где она?
  — В гараже. А в чем дело?
  — Ваша машина попала в аварию, — сказал Селби.
  — Исключено! — уверенно отрезал мистер Хинкл.
  Из глубины дома донесся женский голос:
  — Боб, в гараже стоит наша машина, свою ты оставил на дорожке.
  Хинкл протер глаза, поскреб затылок и растерянно пробурчал:
  — Верно…
  В коридоре послышались шаги, и на крыльцо вышла миловидная особа в халатике абрикосового цвета.
  Она тоже выглядела сонной.
  — Что случилось?
  — Вы говорите, машина мистера Хинкла оставалась на подъездной дороге?
  — Да, вон там. — Она ткнула пальцем в конец дорожки.
  Брэндон сказал:
  — Сейчас там нет никакой машины.
  — Черта лысого там нет! — огрызнулся Хинкл.
  Снова затопали в коридоре, на этот раз показался мужчина лет тридцати двух, босой, в одних брюках и рубашке. Он присоединился к группе на крыльце и мрачно взглянул на посетителей.
  Хинкл прошелся по дорожке и увидел, что его машина действительно исчезла.
  — Так ваш автомобиль стоял там? — настаивал Селби.
  Хинкл вроде бы окончательно проснулся.
  — Да, мои друзья приехали погостить, их машину я поставил в гараж, ну а мою пришлось оставить снаружи.
  — Давайте посмотрим, — сказал Селби.
  Они прошли к гаражу. Хинкл отворил ворота. Внутри находился седан с номером штата Оклахома.
  Селби повернулся к женщине и спросил:
  — Ваше имя?
  — Грайнс.
  — Из Чероки-Флэтс в Оклахоме?
  — Да. Откуда вы знаете?
  — Это ваш муж? Его зовут ПервисомПерлисом?
  Мужчина ответил:
  — Да. Чего вы хотите?
  Селби спросил:
  — У вас есть брат Карлтон?
  Мужчина пришел в замешательство, женщина сказала:
  — Конечно, есть. Вернее, был. Он уже десять лет как умер.
  Селби пояснил:
  — Понимаете, парень, который сидел за рулем машины Хинкла, назвался его именем.
  Первис Грайнс сказал:
  — КарлтонаКарлтону убили в Орегоне.
  — При побеге из тюрьмы, — добавила женщина. — Это было десять лет назад, в декабре, да?
  — В январе 32-го года, — поправил муж.
  — Ваш постоянный адрес в Оклахоме?
  — Номер 952, Ист-Пейсайд-стрит. У нас собственный дом, мы там поселились после свадьбы.
  — Когда вы легли спать?
  Они переглянулись.
  — Наверное, часов в девять, — сказал Хинкл.
  — Не слишком ли рано для Дня благодарения?
  — Какая разница? — с вызовом спросил Хинкл. — Это свободная страна. По-моему, мы еще можем ложиться спать, когда захотим.
  Вмешалась женщина:
  — Не лезь в бутылку, Боб. Ведь они хотят выяснить, что случилось с твоей же машиной! — Потом, повернувшись к шерифу, пояснила: — Боб Хинкл работает на нефтепромыслах. Мой муж когда-то работал вместе с ним в Оклахоме. Нас на две недели отпустили, вот мы и приехали познакомиться с Калифорнией. Были тут уже в среду. Боб живет один, он развелся с женой. Я сказала мужчинам, что приготовлю праздничный ужин.
  Боб начинает работать в восемь утра, вот почему мы так рано ложимся. У нас есть знакомые, живущие от нас за два квартала. Часов в восемь мы отправились к ним, немножечко выпили, поболтали. Боб не пошел, он считает, что они одна шайка-лейка с его женой. Уговорили, чтобы она ушла от него.
  — Я устал, — угрюмо буркнул Хинкл.
  — Когда вы вернулись? — спросил Селби у миссис Грайнс.
  — Примерно в половине десятого. Заглянули к Бобу, он уже спал. Мы не стали его тревожить. Наши друзья получили весточку от Эвелин, жены Боба. Я хотела ему рассказать.
  — Благодарствую, — насмешливо сказал Хинкл, — все свои сообщения передай через шерифа.
  — Боб, перестань!
  — Никто из вас не слышал, как угоняли машину? — спокойно спросил Селби, его не задевали колкости Хинкла.
  Они посмотрели друг на друга и одновременно покачали головами.
  — Где вы работаете? — спросил Брэндон у Хинкла.
  — В Лисхолдской объединенной нефтяной компании.
  — Давно?
  — Около двух месяцев.
  — Вы говорите, что разведены?
  — Жена ушла от меня.
  — Когда?
  — Через две недели после того, как мы перебрались сюда. Поехали в Рино оформлять развод. Наверное, сейчас она его уже получила.
  — И вы оставили для себя одного целый дом?
  — Поживу здесь, пока не подыщу подходящую комнату. На той неделе собираюсь съехать.
  — Ваша машина — седан-«понтиак» образца 1939 года?
  — Правильно.
  — Вы оставили ключи в машине?
  Хинкл снова поскреб затылок.
  — Кажется… У нас в окрестностях никогда не было воровства… Машина здорово пострадала?
  — Спереди сильно помята.
  Хинкл плюнул в сторону.
  — Черт побери, после ухода жены я и думать забыл про страховку… Уж когда не везет, тогда не везет!
  Брэндон взглянул на Селби.
  Тот пояснил:
  — Мы только проверяем. Машина находится в Мэдисон-Сити. Вернее, то, что от нее осталось. Вы можете съездить и посмотреть в любое время.
  — Я буду на работе, — проворчал Хинкл. — Повернувшись к Грайнсу, он добавил: — Наверное, ты с Руфью сможешь прокатиться туда и посмотреть, что с ней можно сделать?
  — Разумеется. Утром мы закинем тебя на работу, а оттуда сразу поедем и поглядим.
  Селби сказал:
  — Я хочу побеседовать с мистером и миссис Грайнс еще раз, уже после того, как мы проведем детальное расследование. Очень сожалею, что приходится вас беспокоить, но идет проверка. Нам необходимо узнать, кто вел машину.
  Усевшись в служебную машину, Билли Рэнсом сказал:
  — Вот это постановка дела! Мы нашли машину до того, как владелец узнал, что она украдена… Все же, шериф, почему вы ведете расследование так поспешно?
  — Понимаете, за рулем сидел Десмонд Биллмейер, богатый человек, владелец магазинов… Послушайте, Рэнсом, вот что вам надо сделать. Займитесь-ка с утра Хинклом, узнайте у него все, что можно, о Грайнсах. Ну и, конечно, выясните в Лисхолдской компании, что за работник сам Хинкл. Хорошо?
  — ОкейО'кей. И потом вам позвонить?
  — Да, если не трудно.
  Они завезли Рэнсома домой и поехали в Мэдисон-Сити. Город казался вымершим, лишь высоченные фабричные трубы да освещенные корпуса сахарного завода, казалось, проявляли признаки жизни.
  Посмотрев на них, Брэндон заметил:
  — В этом году хороший урожай сахарной свеклы.
  Селби зевнул.
  — И хороший урожай убийств… Увидимся в девять, Рекс.
  Утренний выпуск «Кларион» поместил описание дорожной катастрофы под заголовком:
  «ГИБЕЛЬ БОГАТОГО БИЗНЕСМЕНА»
  «Быстрые действия местных властей привели к идентификации. — Поразительные и таинственные обстоятельства смерти. — Шериф и окружной прокурор спешат с расследованием».
  Селби читал статью за завтраком. Когда он пришел в контору, Аморетт Стэндиш, его секретарша, сообщила, что из Лос-Анджелеса уже несколько раз звонили.
  Действительно, не успел он переступить порог своего кабинета, как зазвонил телефон. Редактор ежедневной лос-анджелесской газеты просил интервью. Он держался вежливо, но был настроен скептически в отношении идентификации.
  Селби, спрятавшись в раковину профессионального достоинства, только и сказал, что тело опознано двумя свидетелями, хорошо знавшими покойного, и что прокуратура ведет расследование обстоятельств смерти.
  Почти одновременно появились Брэндон и доктор Трумэн. Патологоанатом был хорошим врачом, его профессия читалась в каждом жесте и взгляде. Как и полагается врачу, он ничем не выдал того, что не спал всю ночь.
  — Ну, — нетерпеливо спросил Селби, — что скажете?
  Доктор Трумэн заговорил медленно, взвешивая каждое слово.
  — Мужчине примерно сорок два года. Он много пил. Однако автомобильная авария не явилась причиной его смерти. У него было слабое сердце. Вполне допускаю, что он и сам об этом не знал, вел обычную жизнь делового человека, и сердце не доставляло ему особых неприятностей, но у него бы непременно развились серьезные осложнения. По моему твердому убеждению, смерть явилась следствием сердечной недостаточности, обусловленной повышенной дозой хлоралгидрата.
  — Это что, «сногсшибательные капли»?
  — Да, их часто так называют. Если у человека больное сердце, они в большом количестве опасны. Хлоралгидрат не так-то просто обнаружить, но я все же понял, что он был принят в большом количестве, и смерть наступила вскоре после принятия наркотика.
  — Как он умер? — спросил Селби.
  — Это я и хочу узнать… Некто Архангельский опытным путем установил, что хлоралгидрат неравномерно распределяется в крови человека. Вначале его меньше в мозге, чем в крови, позднее соотношение меняется. Так вот, я нашел больший процент хлоралгидрата в крови, чем в мозге. Выходит, смерть наступила до того, как наркотик достиг максимальной эффективности. Другими словами, смерть наступила вскоре после его введения. Я провел анализ остатков бренди в разбитой бутылке, им насквозь была пропитана одежда.
  И анализ показал, что в алкоголь был примешан хлоралгидрат. Сколько, сказать не могу, но в достаточном количестве, смею вас заверить.
  — Есть ли вероятность, — спросил его Селби, — что он сам его подмешал?
  — Безусловно.
  — Вероятность большая?
  — Я сходу не могу ответить, вопрос не входит в мою компетенцию, могу высказать только личные соображения. Хлоралгидрат иногда используют в качестве гипнотического средства. Я знал многих людей, которые нарочно принимали его, чтобы избавиться от последствий пьянки.
  — Своего рода «восстановитель»?
  Доктор Трумэн кивнул:
  — Совершенно верно.
  — Ну а что вы скажете о времени смерти?
  — Трудный вопрос. Я бы сказал, что смерть наступила часов в девять, но для подстраховки назову такие пределы: от восьми тридцати до девяти тридцати. Так я и скажу на перекрестном допросе.
  — Как вы определили время?
  — Учел множество факторов, не сомневайтесь. Поймите, Дуг, мне не хочетcя излишне осторожничать, но ведь время смерти — один из самых важных моментов.
  Невольно боишься наломать дров. Так что я принял во внимание и процесс трупного окоченения, и реакцию тканей на отдельные стимуляторы, и общее состояние организма. В итоге даю вам час времени, за который ручаюсь головой.
  — Ясно, доктор, огромное спасибо.
  Когда доктор Трумэн ушел, Селби сказал:
  — Не станем себя обманывать, Рекс. Мы имеем дело с убийством… Давай…
  Он поднял голову, так как в этот момент отворилась дверь, и в кабинет просунулась голова Аморетт Стэндиш.
  — Мистер Дж. К. Джилспай спрашивает, не могли бы вы его принять?
  — Проведите его сюда.
  Джилспай, человек лет сорока с седыми волосами и коротко подстриженными усиками, держал в руке свернутую трубкой «Кларион». Он подошел к столу Селби с видом человека, не привыкшего попусту тратить время.
  — Вы — Селби, — начал он. — Я встречался с вами два года назад, вскоре после моего приезда в Мэдисон-Сити. Возможно, вы меня не помните. Шерифа Брэндона я вижу чаще. Доброе утро, джентльмены.
  В манерах мистера Джилспая чувствовалась энергичная деловитость, говорил он напористо, будто стремился как можно быстрее добраться до сути дела.
  Они с Селби обменялись рукопожатием.
  — Присядьте.
  Джилспай расправил «Кларион».
  — Сколько здесь правды? — требовательно спросил он.
  — Где именно?
  — В сообщении о Десмонде Биллмейере.
  Селби взглянул на Брэндона, потом ответил:
  — Здесь нет лжи.
  — Идентификация надежная?
  — Абсолютно. Сомнения исключаются.
  Джилспай глубоко вздохнул.
  — Ну, что ж, значит все верно. А я-то пытался убедить себя, что газета напутала, сгустила краски. Никак не мог поверить, мне и сейчас все это кажется невероятным.
  Он подергал себя за кончик уса.
  — Уфф! Странная история, крайне непонятная! Удар, еще удар!.. Будь оно неладно, джентльмены, мы же вчера с Десмондом договорились встретиться. Я не мог заснуть всю ночь, волновался, почему он не приехал.
  — На который час было назначено свидание?
  — Мы конкретного часа не назначали, он должен был ко мне заглянуть в течение дня. Речь шла о сделке по приобретению недвижимости. Посредником был Стефен Фрилмен. Вы знаете, что правая рука Биллмейера, секретарь и начальник по рекламе, недавно вышла замуж за брата Стефена. Биллмейер опасался, что это свяжет его по рукам и ногам при переговорах с Фрилменом. Естественно, он стремился максимально снизить цену участка, ну а Стефена интересовало повыгоднее его продать. И Биллмейер уговорил меня взять на себя переговоры и добиться самых льготных условий, не упоминая его имени. Я согласился оказать ему дружескую услугу без всякой выгоды для себя, действуя в качестве его агента или подставного лица, что будет точнее.
  Селби молча посмотрел на Брэндона.
  — Вообще-то Десмонд собирался подписать соглашение, — продолжал Джилспай. — Я окончательно договорился со Стефеном Фрилменом, доведя цену до допустимого минимума. Я позвонил Десмонду и так ему и сказал. Он попросил меня поставить его в известность, как только закончу переговоры со Стефеном.
  — Куда вы ему звонили? — спросил Селби.
  — По голливудскому номеру. Он сказал, что целый день будет ждать моего звонка.
  — Когда вы ему звонили?
  — Точно не помню, около шести часов, возможно в шесть тридцать, на часы не глядел. Фрилмен находился у меня, а ушел он в семь часов. Я вышел в другую комнату и звонил Десмонду оттуда. Назвал ему цену.
  Мне показалось, что он доволен, но все же просил выставить условие, позволяющее взглянуть на недвижимость. Он хотел приехать ко мне после ухода Стефена и привезти задаток.
  — Он не назвал какой?
  — Нет, джентльмены, но с него причиталось… скажем что-то около ста тысяч долларов.
  — Продолжайте.
  — Я все ждал и ждал, а Десмонд не появлялся. Он был очень пунктуален. Я не ложился спать до двух часов ночи, несколько раз звонил ему в контору, но ответа не получил… И вот сегодня утром увидел сообщение в газете.
  Черт возьми, джентльмены, это немыслимо. Невозможно! Десмонд под воздействием алкоголя? Да ведь этот человек капли спиртного в рот не брал! Поверьте, мне ли не знать!
  — Сколько времени вы с ним знакомы?
  — Семь или восемь лет.
  — А близко?
  — Лет пять.
  — Вы никогда не слышали, чтобы он говорил про человека по имени Грайнс?
  — Грайнс? Вряд ли. Конечно, он мог мимоходом его назвать, но у меня исключительно скверная память на имена, я даже забываю, как зовут знакомых, с которыми давно не встречался… Могу я полюбопытствовать, почему вы задали этот вопрос?
  Селби осторожно ответил:
  — Я подумал, что Биллмейер мог встречаться с неким Грайнсом.
  — Давно или, наоборот, совсем недавно, — ввернул шериф Брэндон.
  — Повторяю, я не припоминаю, чтобы он при мне называл это имя. Кто такой Грайнс? Бизнесмен? Связан с…
  — Пока не знаем, — ответил Селби, — мы расследуем.
  Джилспай поднялся с места.
  — Потрясающее известие, — сказал он со вздохом. — Я все еще не могу прийти в себя. Поверите ли, за завтраком мне буквально не лез кусок в горло.
  Селби заметил:
  — Так как вы были с ним близко знакомы, мы очень просим вас съездить к Перкинсу и взглянуть на тело.
  Джилспай вскинул голову:
  — Но, джентльмены, ведь вы сказали, что никаких сомнений быть не может?
  — Сомнений нет, — ответил Селби. — Тело опознано миссис Джилберт Фрилмен.
  — Ах вот как!
  — Но мы хотим проверить ее показания.
  Джилспай прищурил глаза:
  — Не уверен, что правильно вас понял. Разве по закону требуется такая проверка?.. Впрочем, я все равно хотел просить разрешения взглянуть на тело… Уж очень странная история! Если Десмонд Биллмейер действительно напился, значит, кто-то заставил его это сделать.
  Я хочу, чтобы мои слова вошли в протокол. Я понял из газет, что имеются так называемые «загадочные обстоятельства».
  Селби ограничился кивком. Его посетитель собирался сказать что-то еще, но передумал и двинулся к выходу:
  — Я взгляну на тело, джентльмены. А потом позвоню вам, хорошо?
  — Да, пожалуйста.
  — Я еду немедленно.
  Он уже взялся за дверную ручку, но на пороге задержался, по-видимому испытывая чувство неловкости.
  — Вы хотите еще что-то сказать? — спросил Селби.
  Джилспай смущенно кашлянул.
  — Не уверен, известно ли вам… В эту историю посвящены лишь несколько человек. Но, конечно, в ходе расследования вы можете все узнать. В жизни Десмонда Биллмейера есть пробел. Только он об этом никогда не говорил. Фактически он ударился в крайность: создал себе вымышленную родословную, фикцию чистой воды.
  — Что вы имеете в виду? — спросил Селби.
  — У него произошла полная потеря памяти. Мы были знакомы несколько лет, когда он об этом рассказал. Мне думается, попытки восстановить провалы в памяти мучили его. Однажды он мне сказал, что в его жизни есть темная глава, которая каким-то образом связана с запоем и поджогом здания… Жаловался, что иногда просыпается среди ночи в холодном поту, ему чудится пожар. У него была твердая убежденность, что если он когда-нибудь начнет пить, то сразу же потеряет над собой власть. Как-то ночью он со мной говорил об этом. Признался, что иной раз ему хочется вернуть память и вспомнить всю свою жизнь. Вроде бы, это возможно сделать с помощью гипноза. Но с другой стороны, он боялся. Я ему не советовал экспериментировать.
  — Почему? — спросил Селби.
  Джилспай покачал головой:
  — У меня свой взгляд на амнезию. Когда у человека такая безумная боль, что он не может ее вынести, он падает в обморок. Такой выход для организма нашла природа. Человек теряет сознание, потому что сознание этого хочет. Ты забываешь о своей прошлой жизни, когда просто не можешь по-другому. Когда ты готов восстановить прошлое, память к тебе сама возвращается. Такова моя философия, джентльмены.
  — И вы высказали Биллмейеру свои соображения? — поинтересовался Селби.
  Джилспай закивал головой.
  — Конечно. Я посоветовал ему оставить свое прошлое в покое. Он добился успеха, стал удачливым бизнесменом, его любили друзья, уважали сослуживцы.
  Чего еще надо? — Он шумно вздохнул. — Надеюсь, я не наговорил лишнего, джентльмены? Конечно, я в какой-то мере не оправдал его доверия. Однако если он действительно напился, это было не случайно. И вы должны это знать.
  Селби сказал:
  — Мне думается, мистер Джилспай, вы сообщили нам крайне важную информацию.
  — Ну что же, надеюсь, что так. Иначе я бы об этом не заговорил. Поеду взгляну на труп. Наверное, Десмонд и правда умер. Иначе бы он приехал вчера ко мне.
  Ведь речь шла о покупке, в которой он был крайне заинтересован.
  — Чем объясняется его нежелание упоминать свое имя при переговорах со Стефеном Фрилменом? — спросил Селби. — Мотивы были чисто этическими?
  Джилспай внимательно посмотрел на прокурора.
  — Мне он об этом ничего не говорил. Но я, разумеется, сделал кое-какие выводы. Понимаете, продаваемый участок лежал посередине его владений, так что он был самым заинтересованным покупателем. Естественно, Фрилмен в первую очередь обратился к Десмонду, когда участок поступил в продажу. Биллмейер ответил, что не хочет ничего покупать, он сам продал бы часть своих земель, если бы ему предложили подходящую цену. Сказал так, чтобы сбить спрос… Биллмейер был умным дельцом.
  — В тот вечер он, кажется, хотел отвезти деньги наличными? — спросил Селби.
  — Весьма вероятно. Он жаждал как можно быстрее заключить сделку. Не меньше самого Фрилмена, который был крайне заинтересован в получении комиссионных. И вот они от него уплыли… Конечно, джентльмены, вы понимаете, что я все это говорю строго конфиденциально.
  Селби кивнул.
  — Особенно о частичной потере памяти. Это материал не для прессы. Не хочу, чтобы трепали имя покойного друга. Он сказал, что я единственный человек, с которым он откровенно разговаривает. Будто я «развязал ему язык». Он был не очень общительным человеком… Черт возьми, джентльмены, всему есть предел. Я знаю, вам по долгу службы приходится копаться в личной жизни людей, но всему есть границы. Особенно если дело касается прессы.
  Селби проводил Джилспая до двери, пожал ему руку и сказал:
  — Вы нам существенно помогли, и я даю вам слово, что не буду злоупотреблять вашим доверием.
  Когда дверь закрылась, Селби взглянул на Брэндона и сложил губы, будто намеревался засвистеть.
  Брэндон вынул из кармана кисет.
  — Вот и объяснение, — сказал он. — Что-то заставило Биллмейера напиться. Под действием алкоголя он вспомнил, кем был прежде, и совершенно забыл свою жизнь в качестве Десмонда Биллмейера.
  — А этой забытой личностью был…
  — Карлтон Грайнс, мошенник, — подхватил Брэндон.
  — И тут его память шагнула назад на десять лет, — задумчиво продолжал Селби. — Он вспомнил, где спрятал свои старые вещи. Достал их, тем самым подхватывая нить своей жизни в том месте, где она была оборвана. А в результате был убит.
  Брэндон набивал трубку табаком.
  — В каком же мы-то оказались «приятном положении»! Нам придется идти по следу десятилетней давности, причем все улики остались в голове мертвеца!
  Селби полез в карман за трубкой.
  — Для начала у нас имеется самый важный ключ.
  — Какой же?
  — Когда память Биллмейера вернулась к тому инциденту, который вызвал у него амнезию, он отправился туда, где когда-то оставил одежду, и одежда все еще находилась там!
  Брэндон вскинул голову:
  — Ей богу, сынок, ты говоришь дело!
  Глава 7
  В девять сорок пять к Селби заехал Альфонс Бейкер Карр. С ним вместе прибыл чрезвычайно вертлявый и беспокойный молодой человек.
  А.Б. Карр был личностью выдающейся. Он умел заставить присутствующих обратить на себя внимание, где бы ни появлялся. Адвокат по уголовным делам, завоевавший известность во всей стране, он приобрел себе претенциозный особняк в Мэдисон-Сити, чтобы, как он говорил, «уйти от всего этого».
  Но юридические услуги старины АБК, как его любовно называли клиенты, очевидно, стали требоваться еще больше теперь, когда маэстро решил отойти от дел.
  Некоторые злопыхатели уверяли, что Карр перебрался в Мэдисон-Сити, опасаясь, как бы его связи с преступным миром не обернулись чем-то вроде чудовища Франкенштейна, или, как выражаются китайцы, потому что «он сел верхом на тигра». Те же злопыхатели перешептывались, что в один прекрасный день Карр таинственно исчезнет, и никто не узнает, как он сошел со сцены — добровольно или по принуждению. Переезд Карра в Мэдисон-Сити считался первым шагом на пути к осуществлению плана исчезновения.
  Какой бы ни была причина переезда, но за Карром в городе наблюдали. Соседи рассказывали о дорогих автомобилях, подкатывающих к его резиденции глубокой ночью, о таинственных огнях, которые вспыхивали и гасли в зеркальных окнах особняка, о приглушенных голосах, иногда доносящихся в теплые ночи из открытых окон.
  Если бы Карр решил связать свою жизнь со сценой, он достиг бы потрясающих успехов. Во всяком случае, внешне он больше походил на знаменитого актера, чем на солидного адвоката. Он хорошо ориентировался в драматических ситуациях и умел использовать эту свою способность.
  Карр сделал рукой широкий жест, и одним махом ухитрился превратить вертлявого молодого человека в значительное лицо. Можно было подумать, что Карр одолжил юноше часть собственного обаяния.
  — Селби, я полагаю, вы не знакомы с Милтоном Грегори?
  Селби кивнул и вопросительно посмотрел на Карра.
  Обращаясь к юноше, Карр предложил тоном, каким обращаются к нервной лошади — твердо, но доброжелательно:
  — Присаживайтесь, Милтон.
  Сам он тоже уселся, скрестил ноги и вытащил сигару с холодной уверенностью человека, готового к долгому разговору.
  Селби взглянул на часы.
  — Вам придется быть кратким. Через четверть часа у меня важная встреча.
  Карр аккуратно обрезал кончик сигары, внимательно осмотрел его, этим пустяковым жестом словно подчеркивая важность того, что сообщит далее.
  — Мистер Грегори — родной брат Кармен Грегори, которая теперь стала миссис Фрилмен.
  Селби сумел сохранить безмятежное выражение лица.
  — Вот как? У меня как раз назначена встреча с миссис Фрилмен.
  — Именно поэтому мы и приехали, — сказал Карр.
  Он специально тянул время: зажег спичку, долго прикуривал.
  Селби сдержал раздражение.
  — В чем дело?
  Милтон сказал:
  — Как это «в чем дело»? Великий Боже, вы же…
  Левая рука Карра приподнялась ладонью вверх, и он грациозным многозначительным жестом предотвратил готовый излиться поток слов Грегори.
  — Послушайте, Милтон. — Старина АБК был спокоен и нетороплив, но в голосе слышались глубокие резонирующие нотки, которые производили куда более сильное впечатление, чем самый резкий окрик обычного человека. — Вы платите мне как раз за то, чтобы я говорил вместо вас… — Он улыбнулся Селби. — Многие клиенты, — сообщил он доверительно, — нанимают адвоката, а потом хотят все делать сами.
  Селби сказал:
  — Мне безразлично, кто из вас будет говорить, только начинайте побыстрее.
  Сказал, и понял, насколько нетерпеливо звучит его голос. Старина АБК был известным мастером брать инициативу в свои руки. Вот и сейчас он уже пытался командовать положением.
  — К сожалению, Кармен Фрилмен не приедет сегодня утром.
  — К сожалению для нее, — отрезал Селби, изо всех сил стараясь держать себя в руках.
  Карр картинно развел руками.
  Дверь кабинета открылась, и на пороге появился шериф Брэндон.
  Он сказал:
  — Хэлло, Дуг! Кармен Фрилмен уже появилась? — Увидев Карра, он поздоровался: — Доброе утро, Карр.
  Селби представил:
  — Рекс, это Милтон Грегори, брат Кармен Фрилмен.
  Очевидно, он нанял А.Б. Карра, чтобы сорвать нашу встречу с Кармен.
  Брэнд он вспыхнул:
  — Ну, что ж, — обратился он к Карру, — в таком случае вот что я вам скажу. Мы проявили по отношению к вам большое терпение, но если вы воображаете, что вам сойдут с рук штучки, к которым вы привыкли…
  Селби примирительно сказал:
  — Подожди, Рекс. Давай сначала выясним положение дел. Надеюсь, Карр, вы понимаете, что мы имеем основания допросить миссис Фрилмен и не сделали этого прошлой ночью только из-за ее плохого самочувствия? И напрасно!
  Карр улыбнулся.
  — То было прошлой ночью. С тех пор у нее произошел нервный срыв.
  — Я не могу принять такое объяснение всерьез.
  — Смею вас заверить, джентльмены, у нее действительно был самый настоящий нервный припадок. Не сомневайтесь: если бы я захотел солгать, то придумал бы что-нибудь более остроумное.
  — Придумали бы какую-нибудь испытанную отговорку и подсластили ее высокопарной речью, вроде той, которую мы только что выслушали, — сказал Селби.
  Карр слегка поклонился:
  — Благодарю вас, советник. Вы это выразили прелестно.
  Селби рассмеялся:
  — Могу я узнать, где находится миссис Фрилмен?
  — В санатории под наблюдением своего врача.
  — В каком?
  Длинные пальцы Карра стали нежно поглаживать подбородок.
  — Джентльмены, это совсем другое дело. Ее сопровождает муж…
  Грегори вставил:
  — И если будут предприняты попытки преследования…
  — Так-так-так, мой юный друг! Вы, я вижу, снова за свое? — сказал Карр.
  — Но имею же я право что-то сказать?
  — Несомненно. — Карр встал с кресла. — Продолжайте говорить все, что хотите. Но раз уж вы сами беретесь за дело, то я вам не нужен, так что мне остается только откланяться.
  Грегори перепугался:
  — Но я вовсе не это имел в виду.
  Карр стоял, глядя на него сверху вниз:
  — А я — это!
  — Садитесь, прошу вас. Я больше ничего не буду говорить, — пробормотал окончательно усмиренный Грегори.
  — Садиться нет никакого смысла, — со злостью заявил Брэндон. — Вы спрятали миссис Фрилмен, чтобы мы не смогли ее допросить. Послушайте, что я вам скажу. Сейчас накопилось столько фактов, что ее имя непременно попадет на страницы газет, причем в весьма невыгодном свете. Мы пытались ее от этого избавить.
  Карр был изысканно вежлив:
  — Это очень разумно с вашей стороны. Знаете, шериф, я невольно сравниваю ваши действия с действиями властей в крупных городах. Там никто не заботится ни о добром имени, ни о репутации человека. Огласка неизбежна, и она никого не пугает… Ну, нам пора. Идемте же, Милтон.
  Брэндон встал между Карром и дверью.
  — Одну минутку, вы еще не сказали, где Кармен.
  — Правильно, не сказал.
  — И не намерены?
  — Не намерен.
  — Вы отвезли ее в санаторий? — спросил Селби.
  Брови Карра слегка приподнялись.
  — Я отвез ее в санаторий? — повторил он удивленно. — Великий Боже! Миссис Фрилмен находится под наблюдением врача.
  — Будьте любезны сообщить нам его имя.
  — Доктор Льюис А. Рапп из Лос-Анджелеса.
  — По-видимому, тоже ваш клиент?
  Карр на минуту задумался.
  — Дайте припомнить… Да, я кое-что в свое время сделал для доктора Раппа. Так что вы можете считать, что он был моим клиентом.
  — Вы провожали ее до санатория?
  — Я не разговаривал с ней о происшедших событиях, если вы пытаетесь выяснить это. Доктор Рапп сказал, что она больше не в состоянии подвергаться нервному напряжению. Нам всем остается ждать ее выздоровления.
  Карр направился к двери. Грегори последовал за ним.
  Отворив дверь, Карр повернулся, отвесил театральный поклон и вышел с видом героя-любовника, покидающего сцену.
  Когда дверь за ними закрылась, Селби посмотрел на оцепеневшего Брэндона.
  Тот со вздохом сказал:
  — Она же была у нас в руках, сынок, а мы позволили ей ускользнуть. Надо немедленно что-то предпринять. Налогоплательщикам такие вещи не по нраву.
  Глава 8
  Сильвия Мартин пришла около одиннадцати.
  — Занят, Дуг?
  — Да, но найду время поговорить с тобой.
  — Я слышала, что Кармен Фрилмен дала тягу.
  Селби кивнул.
  — Почему?
  — Хотел бы я знать!.. А кто тебе рассказал?
  — Заезжала к шерифу, он и рассказал. Ты связался с доктором, Дуг?
  Селби рассмеялся.
  — Нет еще. Вообще-то это бесполезная трата времени и трепка нервов. Этот доктор Рапп будет приторно вежлив или резок и краток. В обоих случаях итог один.
  — Что сообщают лос-анджелесские газеты?
  — Мне звонил один городской редактор. Настроен весьма скептически.
  Сильвия сказала:
  — Я сдала свою статью. К вечеру город загудит. А как продвигается расследование?
  Селби принялся раскуривать трубку.
  Сильвия внимательно глядела на его зоркие глаза, прямой нос, твердо очерченные губы при красноватом огоньке спички.
  Задув спичку, Селби сказал:
  — Как ты считаешь, оппозиционные газеты набросятся на меня за то, что я упустил Кармен?
  — Да еще как! «Блейд» напишет передовицу о небрежности и расхлябанности полиции. У тебя волосы встанут дыбом, когда прочтешь.
  Селби усмехнулся.
  — Нам с тобой придется отыскать Кармен.
  — Каким образом?
  — Проявить немного изобретательности и использовать сведения, о которых еще никто не знает.
  — Какие?
  — Кармен повез в санаторий муж, об этом, не подумав, сболтнул старина АБК.
  — Но ты же не можешь заставить Джилберта Фрилмена сказать тебе…
  — И не буду пытаться. Лучше займусь его машиной.
  Ее вчера обслуживали на заправочной станции, и у дежурного должны быть записаны показания спидометра.
  Это раз. Далее. Кармен Фрилмен будто бы ездила вчера в голливудскую контору к Биллмейеру на совещание.
  Вернулась домой около двенадцати. Округлив цифры, мы можем сказать, что от нас до Голливуда семьдесят миль, так что ее поездка увеличила показания спидометра на сто сорок миль. После этого Джилберт возил жену к коронеру и обратно. Это еще миль шесть. Почти сразу после ухода Карра я отправился на ранчо Фрилменов. Хотел поговорить с Джилбертом, убедить его, что Кармен совершает ошибку.
  — Получилось?
  Селби покачал головой.
  — Мне ответили, что он спит, проведя на ногах всю ночь, и что страшно переживает за жену. Доктор дал ему снотворное и не велел будить. Машина стояла во дворе, я ее без труда осмотрел. Бензобак почти пуст, на спидометре девять тысяч шестьсот пятьдесят одна миля.
  Коронер обещал выяснить вчерашние показания на автостанции.
  — Это и правда может оказаться путеводной нитью, — сказала Сильвия. — Утром на улице я видела Корлисс.
  Она осуждает Кармен. Говорит, что ей нечего скрывать.
  Биллмейер позвонил ей как раз в тот момент, когда они рассаживались за праздничным столом, сказал, что работает в конторе и не может отыскать какие-то письма.
  — Что было потом? — спросил Селби. — Когда Кармен вернулась?
  — Корлисс говорит, что Кармен уехала, и Биллмейер задержал ее на совещании по какому-то исключительно важному вопросу… Ладно, расскажешь мне, если узнаешь о показаниях спидометра.
  Сразу после ухода Сильвии в кабинет заглянула Аморетт Стэндиш и сообщила:
  — Пришел коронер.
  — Пусть войдет.
  Гарри Перкинс не вошел, а влетел в помещение.
  — Как дела, Дуг?
  — Так себе… Что у тебя нового?
  — Спидометр показывал девять тысяч четыреста девяносто девять миль, и у меня в машине сидит собачонка, оказывается, она не принадлежит пострадавшим.
  — Но она же была вместе с детьми!
  — Правильно, Дуг, но собака не их. Я отвез было песика детям домой, но они как раз уехали в больницу. Пришлось оставить Фидо у владельца платной стоянки автомашин. Он пообещал отдать ее ребятишкам, как только они появятся, а несколько минут назад позвонил и просил приехать за собакой. Дети ее и в глаза не видели.
  — Но это должен быть их пес!
  — Ничего подобного. Пес им не принадлежит. Он на них рычал.
  Селби задумался, потом сказал:
  — По всему выходит, Гарри, что судьба подарила тебе симпатичную собачонку.
  Разговор с властями орегонской тюрьмы состоялся около полудня. Когда их соединили, Селби объяснил, кто он такой и чего хочет.
  Человек на том конце провода сказал:
  — Да, я все отлично помню. Я дежурил в тот день.
  Случилось это двадцать первого января 1932 года. В тюрьме произошло форменное восстание. Заключенные раздобыли оружие. Нескольким удалось удрать до того, как охрана окружила тюрьму. Потом вспыхнул пожар. До сих пор неизвестно, кто поджег здание — уголовники или кто-то из чересчур ретивых охранников. Так или иначе, но заключенные взяли тюрьму. Когда все здание полыхало, мы предложили им выходить с поднятыми руками и обещали не стрелять. Они отказались, замешкались, а когда, наконец, решили прорваться силой, было поздно. Обрушилась кровля, под ней погибло много народу.
  — Случайно не помните человека по имени Карлтон Грайнс? — спросил Селби.
  — Один из тех, кто погиб при пожаре. У него был брат в Оклахоме. После восстания он обвинил нас в том, что мы намеренно задержали информацию.
  — Скажите, проволочки действительно были?
  — Как не быть? Конечно, были. Зачинщик долго не сообщал имена заключенных, оставшихся в горящем здании: не хотел выдавать тех, кому удалось бежать.
  Трупы обгорели до неузнаваемости. Мы смогли справиться с неразберихой уже после того, как поймали нескольких беглецов, и они назвали тех, кто был с ними.
  После этого коновод соблаговолил назвать всех, но это было уже много времени спустя. Так что мы поставили в известность брата Карлтона Грайнса лишь после того, как сами получили сведения. Он вел себя так, будто мы намеренно убили его драгоценного Карла!
  — За что сидел Карлтон Грайнс?
  — Забыл, но сумею выяснить, если вас интересует.
  Все дела погибли при пожаре, но судебные досье с подробными описаниями «деяний» осужденных, сохранились. Так что я просмотрю их и пришлю вам выписку.
  — Буду вам крайне обязан.
  Не успел он повесить трубку, как телефон снова зазвонил. Брэндон сообщил, что приехали Первис Грайнс с супругой осмотреть обломки машины Хинкла. Они решили, что ее ремонтировать бессмысленно, куда дешевле приобрести новую в рассрочку или купить подержанную.
  Селби попросил:
  — Задержи их, Рекс, и отвези к Перкинсу. Я хочу, чтобы они взглянули на тело.
  — Ладно, жду тебя там же через десять минут, — сказал Брэндон.
  
  При дневном освещении Первис Грайнс оказался стройным мужчиной слегка за тридцать. Держался он прямо и двигался со своеобразной атлетической грацией. Толстые чувственные губы указывали на эмоциональность натуры и немного портили привлекательное лицо. Подмышкой у него торчала свернутая в трубку «Кларион».
  Миссис Грайнс, хорошенькая блондинка, обладала свободными располагающими манерами, которые отчасти сглаживали неприятное впечатление от частых вспышек грубости у ее супруга.
  Селби отворил шкаф, где висел поношенный твидовый костюм покойного.
  — Вы когда-нибудь видели этот костюм? — спросил он.
  Первис Грайнс собирался было отрицательно покачать головой, но замер, внимательно присматриваясь к вещам.
  Ответила миссис Грайнс:
  — Послушай, Первис, похожий костюм когда-то был у Карлтона. Помнишь, когда он уезжал из Чероки-Флэтс после того, как мы поженились? Это его костюм.
  — Не обязательно, — возразил супруг. — Похожий, не спорю.
  Она заупрямилась:
  — Держу пари, что тот самый!
  — Дай-ка сюда конверт, — попросил Селби Перкинса. — Конверт, адресованный Карлтону Грайнсу, Финикс, Аризона. Это ваш почерк?
  Грайнс вспыхнул.
  — Откуда вы его взяли?
  Селби, внимательно глядя ему в лицо, спокойно сказал:
  — Конверт находился во внутреннем кармане пиджака, надетого на этом человеке.
  — Понимаете, этот конверт я десять лет назад сам надписывал своему брату. Я… мы вытащили его из одной неприятности, но нам пришлось отдать все, что у нас было, до последнего цента. Мы с Руфью тогда только поженились, собирались на эти деньги свить себе гнездышко… Он был вынужден уехать из штата, и мы договорились, что я буду писать ему в Финикс до востребования. Я предупредил его, что умываю руки, — сказал Грайнс. — Пусть сам думает о себе.
  — У него вечно были неприятности, — со вздохом добавила миссис Грайнс.
  — Какого рода?
  — Садился пьяным за руль, — добавил Грайнс. — Стоило ему выпить лишнего, как он садился в машину, мчался куда-то, не думая ни о чем. Чем больше он выпивал, тем бесшабашнее ездил. Не соблюдал никаких правил, сбивал прохожих, и все такое… Его задерживали раза три или четыре, он платил штрафы, потом произошла крупная авария, за которую расплачивались мы с Руфью. Карлтон обещал, что больше не подойдет к машине нетрезвым. Но это были пустые слова. Он был безнадежным алкоголиком.
  Миссис Грайнс пощупала ткань костюма и повернулась к Селби:
  — Он носил этот костюм месяца четыре до того, как уехал из Чероки-Флэтс, уже тогда костюм выглядел потрепанным. Я так живо представляю Карлтона, он приходил к нам в этом костюме умолять Первиса помочь ему выбраться из ямы, в которую угодил. Помню, как он относился ко мне. Не подумайте, что я покорно молчала о деньгах. Но он обвел меня вокруг пальца, умаслил, уговорил, с Первисом ему было легче справиться. Было бы куда честнее рассказать все, как есть…
  А где вы взяли костюм?
  Первис вмешался:
  — Меня интересует, каким образом этому парню удалось раздобыть одежду моего брата?
  — Давайте посмотрим на тело. Возможно, найдем ответ на ваш вопрос, — сказал Селби.
  Гарри Перкинс выдвинул приспособление, напоминающее огромный ящик. По быстрому вздоху миссис Грайнс Селби понял все еще до того, как Первис Грайнс воскликнул:
  — Это же он, Карлтон. За десять лет он изменился, располнел, лицо стало решительным… А я-то считал, что он давно умер. Значит, ему удалось снова выскочить, но в конечном счете он получил свое. Сломал голову!.. Бедняга! Выходит, он был Биллмейером?
  Миссис Грайнс сказала:
  — Ну что же, он оставил достаточно, чтобы вернуть нам то, что одолжил десять лет назад!
  Первис смотрел на нее широко раскрытыми глазами.
  — Господи, возможно, мы вообще получим все. Говорят, он был богачом.
  Селби не спускал с них глаз. Вид у обоих был ошеломленный, недоумевающий.
  Первис снова повторил:
  — Бедняга Карлтон!
  — Не будь лицемером! — оборвала его жена. Потом обратилась к Селби: — Сколько же у него денег?
  — Самое меньшее полмиллиона, — ответил тот.
  
  Селби, Сильвия Мартин и Рекс Брэндон собрались вокруг стола в помещении прокуратуры.
  Селби сказал:
  — Я снял показания спидометра на машине Джилберта Фрилмена сегодня утром: девять тысяч шестьсот пятьдесят одна миля, а Перкинс — вчера вечером, когда машину Фрилмена заправляли. Тогда было девять тысяч четыреста девяносто девять.
  Брэндон подсчитал:
  — Получается около ста пятидесяти миль.
  — Точнее, сто пятьдесят две, — сказал Селби, — ведь машина дошла до Голливуда, вернулась обратно, съездила к Гарри Перкинсу на опознание тела, отвезла голубков домой, а потом уж поехала в санаторий.
  Брэндон кивнул.
  Сильвия Мартин что-то быстро писала в блокноте.
  — До Голливуда и обратно примерно сто сорок миль, — продолжал Селби. — Ранчо Фрилменов находится в трех милях от города.
  — На поездку в санаторий практически ничего не остается, — сказал озадаченный Брэндон.
  — В том-то и дело. Получается, что «санаторий» находится где-то в Мэдисон-Сити.
  Рекс Брэндон наморщил лоб.
  — Понятно, — сказала Сильвия. — Получается расстояние от ранчо Фрилменов до окраины города и назад. Возможно, до Орэндж-Хейтс.
  Взглянув на Сильвию, Брэндон усмехнулся:
  — Глупости. Никакого санатория там нет.
  Селби кивнул:
  — В Орэндж-Хейтс есть только одно место, где можно спрятаться от представителей закона.
  — Резиденция А.Б. Карра, — заметила Сильвия.
  Брэндон медленно произнес:
  — Будь я неладен!
  — У меня есть еще кое-что для тебя, Дуг, — продолжала Сильвия. — Узнала чисто случайно. После того как Джилберт и Кармен ушли из мертвецкой, они остановились у заправочной станции на бульваре, чтобы наполнить бак бензином. Станция работает круглосуточно. Служитель заметил, что Кармен плачет. Естественно, он стал прислушиваться к разговору и разобрал несколько слов. Джилберт сказал злым голосом:
  «Кармен, почему ты мне раньше этого не сказала?» Ну, а она, рыдая, ответила, что побоялась. Тут они увидели служителя и сразу замолчали.
  Селби достал из кармана трубку и принялся набивать ее табаком.
  — У нас тоже есть кое-что для тебя, Сильвия. Теперь мы окончательно установили личность убитого.
  Это Карлтон Грайнс.
  Сильвия растерялась.
  — Как, Дуг, выходит, что он не мистер Биллмейер?
  А ты был так уверен…
  — Обожди минутку, сестренка, — усмехнулся Рекс Брэндон, тело одновременно и Биллмейера, и Грайнса.
  — Вы имеете в виду, что?..
  — Что Карлтон Грайнс и Десмонд Биллмейер — одно лицо.
  — Похоже, кусочки этой головоломки следует соединить так: Карлтон Грайнс был настоящим алкоголиком.
  У него была скверная привычка пьяным садиться в машину и мчаться куда глаза глядят, что приводило к неприятностям. Из Оклахомы он практически должен был бежать. Родной брат, дотоле каждый раз выручавший его, устал и категорически заявил, что с него достаточно. Карлтон перебрался в Орегон, где был арестован, осужден и взят под стражу. В тюрьме начались волнения. Кто-то поджег здание. Обрушилась крыша. Тела погибших бунтовщиков обгорели до неузнаваемости.
  Власти посчитали, что Карлтон Грайнс погиб. Но на самом же деле ему удалось скрыться. Скорее всего, во время пожара он был контужен и получил травматическую амнезию. Он начал новую жизнь, не зная, кто он такой. Подсознательно в нем жил страх: он боялся снова запить, боялся оказаться в горящем здании. Занявшись бакалейным делом, он стал кропотливо откладывать деньги, отказывая себе даже в необходимом.
  Через некоторое время нашел человека, ссудившего ему деньги, на которые он сумел открыть магазин. После этого он занялся приобретением акций и…
  — История его восхождения известна, — прервала Сильвия. — Я самолично проводила «раскопки», выяснила, вроде бы, решительно все, но мне и в голову не приходило… Погодите, но ведь он подробно излагал всю историю своей жизни.
  — Именно потому, что боялся призраков прошлого, которые поставили бы его перед лицом опасности.
  Сильвия спросила:
  — Дуг, это вся история?
  — Ты не слышала конца. Что-то произошло в День благодарения. Во всяком случае, он сильно напился. По мере опьянения к нему стала возвращаться память. По всей вероятности, те десять лет, на протяжении которых он жил под именем Десмонда Биллмейера, сразу улетучились из головы, он снова превратился в Карлтона Грайнса, мечтающего о возвращении в Оклахома-Сити. Дальше. Перед арестом он где-то оставил одежду, которую носил десять лет назад. Костюм, естественно, ему больше не годился, за эти годы он и раздался в плечах, и раздобрел. Но самое-то главное заключается в том, что он знал, где оставил вещи. Больше того, они хранились все десять лет!
  — Тут на него напало раскаяние и он позвонил шерифу? — спросила Сильвия.
  Селби покачал головой:
  — Он умер за полтора часа до того, как позвонили Брэндону.
  — Дуг, но этого быть не может! Такое исключается!
  — Почему?
  — По всей вероятности, доктор Трумэн ошибся. Карлтон ГраинсГрайнс вел себя совершенно логично. Финал точно соответствует его облику.
  — Доктор Трумэн уверен в своей правоте.
  — Значит, ошибка в фактах или в их толковании.
  Напиться до потери сознания, сесть в чужую машину, довести себя до истерики, позвонить шерифу, а потом, в последнюю минуту, перепугаться и попытаться удрать от правосудия… Согласись, такое поведение типично для людей склада Карлтона. Да ты все отлично понимаешь, Дуг!
  Селби хмурился, попыхивая трубкой.
  Сильвия продолжала:
  — Когда люди узнают подробности дела, ты окажешься в центре всеобщего внимания, почувствуешь себя мошкой, попавшей в луч прожектора. Так что, если хочешь что-то предпринять в спокойной обстановке, поторопись!
  Селби усмехнулся:
  — Хотим-то мы сделать многое, только не знаем, что именно.
  Брэндон кивнул:
  — Совсем как мальчишка на коне-качалке. Работает как черт, пыхтит от усталости, а сидит на одном месте.
  Глава 9
  Ма Фрилмен не плакала лишь потому, что еще в школе усвоила, что женщине ничего не добиться слезами, а только лишь трудом, верой, смелостью и настойчивостью.
  Она сказала:
  — Мистер Селби, к нам в дом пришла беда. До сих пор мы с отцом гордились сыновьями, которые сумели многого добиться, а вот теперь… — Она тяжело вздохнула и устало добавила: — Теперь пришло вот это… Конечно, мы не можем винить Джилберта в том, что он стоит на страже ее интересов. Это его долг, ведь она ему жена.
  Селби сочувственно кивнул.
  — Где Джилберт?
  — Доктор дал снотворное, чтобы Джилберт заснул, и не велел его беспокоить. Когда вы заезжали к нам утром, я не стала его будить, так как была уверена, что, проснувшись, он сам к вам поедет… А он этого не сделал.
  — Куда же он отправился?
  — Сел в машину и уехал. Думаю, что к адвокату.
  — К А.Б. Карру?
  — Да.
  — А потом?
  — Он еще не возвращался.
  — Скажите, в котором часу Джилберт вернулся, когда отвез Кармен в санаторий?
  — Уже засветло. Сказал, что Кармен в безопасности, ее никто не потревожит. С ним было невозможно разговаривать, можно было подумать, что он оглох. Сто раз переспросишь одно и то же, пока он тебе ответит.
  Он принял все таблетки, которые дал врач, и лег. А как он переживает, на него просто жалко смотреть! Я не видела ни одного из своих сыновей в таком состоянии.
  — Скажите, Биллмейер позвонил Кармен в разгар праздничного обеда?
  — Как раз когда мы уселись за стол, значит, около двух часов. Потом он позвонил ей второй раз. И после второго звонка она сказала, что ей нужно поехать в Голливуд… Однако расстроилась-то она из-за первого звонка. Вернулась из холла белая как мел. Конечно, я не знаю, кто ей в действительности звонил. Но вызовы были междугородные.
  — Хорошо, миссис Фрилмен, отправляйтесь-ка домой. А когда увидите Джилберта, передайте, чтобы он ко мне явился, иначе я вынужден буду думать, что его жена причастна к преступлению.
  Поднявшись с кресла, миссис Фрилмен сказала:
  — Благодарю вас, мистер Селби. После разговора с вами у меня немного отлегло от сердца.
  Селби проводил ее до двери, сел на место и несколько минут сидел неподвижно, попыхивая трубкой. Затем попросил соединить его по телефону с шерифом.
  Когда Брэндон подошел к аппарату, Селби сказал:
  — Рекс, я только что разговаривал с миссис Фрилмен.
  — С Кармен?
  — Нет, с матерью Джилберта. Она навела меня на новую мысль. С тобой сейчас можно свободно разговаривать?
  — Да, я один в кабинете. Читал передовицу в «Блейд».
  — Ты видел ее?
  — Нет еще. Сейчас приду к тебе. Прочитаю газету и заодно изложу свои соображения.
  
  Сердито поблескивая глазами и хмуря густые брови, шериф протянул окружному прокурору листок из «Блейд».
  В глаза бросился жирно напечатанный заголовок на первой странице:
  «КАРМЕН ФРИЛМЕН ПАДАЕТ В ОБМОРОК
  ПРИ ВИДЕ ТРУПА ДЕСМОНДА БИЛЛМЕЙЕРА».
  Селби поджал губы.
  — Какая мерзость!
  — Прочти передовицу, читай вслух, сынок. Я х, очухочу понаблюдать за выражением твоего лица. Как тебе нравится название «Кто остался на бобах?»
  Селби начал неторопливо читать:
  «Юность — прекрасная вещь, но в свое время. И рыцарское отношение к женщине тоже прекрасно, когда оно уместно. Но рыцарство и юность едва ли совместимы с обязанностями окружного прокурора. Налогоплательщики Мэдисон-Сити хотят результативной работы. Они хотят, чтобы в родном городе соблюдались законы. Несомненно, привлекательный, самоуверенный Дуг Селби поступил красиво, проводив Кармен Фрилмен до машины и попросив ее приехать утром, когда она будет себя хорошо чувствовать. Он стоял возле обочины без головного убора, наблюдая, как Джилберт Фрилмен увозит единственную свидетельницу, которая может пролить свет на таинственные обстоятельства смерти Десмонда Биллмейера.
  Великолепный жест. Он отлично выглядел бы в кино, неплохо воспринимался бы на сцене. Но как на него посмотрят налогоплательщики? Разве так бы поступил в подобных обстоятельствах опытный ОП? В нашей газете все факты описаны весьма подробно. Достаточно сказать, что молодая, обаятельная женщина близко связана с Десмондом Биллмейером, во всяком случае в деловой сфере… Ее босс погиб при обстоятельствах, которые, по признанию местных властей, являются загадочными. Миссис Джилберт Фрилмен (или Кармен Фрилмен, как она именуется в деле Биллмейера), по имеющимся у нас сведениям, была вызвана для опознания трупа и при виде его упала в обморок.
  Окружной прокурор был обязан выяснить, почему она потеряла сознание. Делает ли это Дуг Селби? Ничего похожего. Как нам сообщили, он подхватил миссис Фрилмен под руку и галантно эскортировал до машины. Автомобиль умчался в ночь, унося супругов Фрилмен, которые, несомненно, от души посмеялись над рыцарем без страха и упрека из Мэдисон-Сити.
  Следующий акт драмы разыгрался, когда Альфонс Бейкер Карр, ветеран многочисленных сражений в залах суда, в изысканных выражениях сообщил окружному прокурору, что Кармен Фрилмен наняла его (из каких соображений — он не указал, а у него и не спросили) представлять ее интересы, сама же не явится на допрос. И молодой красавец прокурор остался на бобах. Или на бобах остались налогоплательщики Мэдисон-Сити».
  Селби подержал газету, потом аккуратно сложил ее и положил на стол Брэндона.
  — Ладно, пусть себе болтают!
  Брэндон был явно разочарован:
  — Иной раз мне хочется увидеть тебя вне себя от ярости. Черт побери, прочитав статейку, я скомкал этот грязный листок и зашвырнул его в дальний угол. Если бы мне попался в руки человек, состряпавший эту мразь, я бы запихал комок ему в горло, чтобы он им подавился. А ты с олимпийским спокойствием разрешаешь им «болтать».
  — Дорогой Рекс, как ты не понимаешь, что это вопрос политики, закулисная стряпня, без которой немыслима партийная борьба. Вот и приходится глотать не морщась их блюда.
  — Хорошо, в таком случае давай и сами состряпаем что-нибудь!
  — Именно этим я и намерен заняться. Я уже говорил тебе, что ко мне заходила мать Джилберта.
  — Угу.
  — Она, не подумав, обронила одну фразу. Мне кажется, она и сама не поняла важность того, о чем сказала.
  — Ну а в чем важность?
  — Мне думается, мы разыщем Кармен Фрилмен.
  Глаза Брэндона блеснули.
  — Сейчас, сынок, я слышу от тебя дельные вещи!
  — Нужно прямо сознаться, Рекс, что я и правда успел наломать дров. Самый важный ключ изначально был у меня в руках, а я не оценил его по достоинству, потому что слишком многое принял на веру.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Кармен Фрилмен не ездила в Голливуд встречаться с Десмондом Биллмейером.
  — Не ездила?
  Селби покачал головой.
  — Откуда ты знаешь? Спидометр показывает, что машина прошла около ста пятидесяти миль.
  — Сильвия Мартин рассказала о разговоре, подслушанном служителем бензоколонки. Это ведь было уже после того, как они видели тело, и после того, как Кармен якобы съездила в Голливуд и обратно. А когда я проверял спидометр, в баке горючего оставалось меньше половины. Сам понимаешь, что столько бензина не могло уйти на поездку до ранчо Фрилменов и обратно плюс предполагаемый визит в Орэндж-Хейтс, отстоящий всего на шесть миль от центра. Вывод ясен:
  Кармен не ездила в Голливуд, и машина проделала сто пятьдесят миль уже после того, как Кармен уехала от родных.
  — Вот это тебе и сказала мать Джилберта?
  — Нет. От нее я узнал, что Джилберт уехал около двух часов дня и не возвращался до рассвета. А когда вернулся, у него оказались некие сложности со слухом.
  Ясно?
  — Не совсем. Какой же вывод ты сделал?
  — Что Джилберт летел самолетом. Понимаешь? Они с женой куда-то полетели, она осталась там, а он самолетом же вернулся назад.
  Рекс Брэндон потянулся к телефону до того, как Селби закончил фразу.
  Глава 10
  Самолет гудел и дрожал, пробиваясь сквозь ночную тьму. Внизу лежала загадочная черная пустыня. Позади остался плодородный пояс цитрусовых плантаций, испещренный огнями городов и поселков, сателлитов Лос-Анджелеса. Переход от богатых сельскохозяйственных земель к пустыне был настолько резким, как будто кто-то гигантским ножом провел линию раздела.
  Глухой рев мотора, уверенного в своей мощи, показался Селби нежной колыбельной песней. Он чувствовал, как скованность и напряжение последних дней постепенно уходят. Тело отдыхало на мягком сиденье. Он крепко заснул.
  Но вот самолет нырнул вниз навстречу огням аэропорта, и Селби проснулся, уловив новый ритм в стуке мотора… Заработали тормозные системы, раздалось частое стакатто выхлопов, перемежающееся с заунывными стонами воздуха, обтекающего фюзеляж.
  Пилот плавно посадил самолет. Селби окончательно очнулся от сна, спустился по трапу и отправился в справочное бюро, где распоряжался приторно-вежливый, улыбчивый молодой человек.
  Селби спросил:
  — Я хотел бы взять машину напрокат.
  Молодой человек кивнул.
  — Фирма «Акмэ» обслуживает пассажиров авиалиний вне очереди. Правда, в такой час может не оказаться водителя, но если вам требуется только машина, то это минутное дело.
  — Меня это устраивает, — сказал Селби.
  Действительно, через пятнадцать минут он уже сидел за рулем последней модели «форда», на дверцах которого с обеих сторон было написано золотыми буквами: «Автокомпания „Акмэ“ — машины напрокат».
  Объезжая по очереди все здравницы, санатории и пансионаты, перечисленные в телефонной книге, Селби стал наводить справки у персонала, обращая особое внимание на небольшие частные лечебные заведения.
  Пятым по счету был «Дезерт Коттедж». Пансионат состоял из центрального здания, по обе стороны которого, утопая в зелени, выстроились в ряд типовые домики.
  Выходя из автомобиля, Селби заметил высокого, статного человека, который тоже выходил из машины, остановившейся в тени деревьев. Селби мельком взглянул на эту фигуру и буквально замер на месте.
  — Добрый вечер, советник, — раздался красивый, бархатный голос А.Б. Карра.
  Удивленный и раздосадованный, Селби стоял, наблюдая, как приближается Карр. Теперь он разглядел и машину Карра, точную копию той, на которой приехал сам.
  Карр протянул руку. Селби пожал ее. Внешне все походило на случайную встречу двух друзей.
  Карр сказал:
  — Знаете, советник, я подумал, что вы явитесь, как только узнал, что шериф Брэндон позвонил в авиакомпанию. Боюсь, вы мне не расскажете, как вам удалось узнать, что она улетела самолетом.
  — Звонил шериф? — спросил Селби.
  — Так мне сообщил информатор.
  — Вот и спросите у него, как ему удалось это выяснить.
  Губы Карра скривились в улыбке.
  — Вы находчивый человек, Селби, за словом в карман не полезете. И действительно изобретательны. Прокуроры больших городов не доставляли мне и половины тех хлопот, какие доставляете вы.
  — Полагаю, что это комплимент?
  — Ну-ну, Селби! Никаких враждебных чувств! В конце-то концов, вы знаете, что на войне и в любви все средства хороши, все дозволено. А наши мелкие стычки мне кажутся настоящими военными действиями.
  Селби ответил с достоинством, стараясь скрыть свои чувства:
  — Я всего лишь пытаюсь допросить свидетеля по делу.
  — Совершенно верно, а я всего лишь пытаюсь помешать вам это сделать. Однако не смею вас задерживать. Мы зайдем? — Он улыбнулся.
  — Да, зайдем.
  Бок о бок они прошли по цементной дорожке, ведущей к освещенному портику, вошли в контору, где за столом сидела молодая особа.
  — Добрый вечер! — приветствовала она Карра.
  Селби выступил вперед.
  — Скажите, у вас находится миссис Джилберт Фрилмен?
  — Да, — последовал ответ. — Она пациентка доктора Раппа.
  — Я хочу ее видеть.
  Карр улыбнулся и покачал головой.
  — Я прокурор Мэдисона. Эта молодая женщина — важный свидетель.
  Особа за барьером подняла глаза на Карра, который, по всей видимости, подавал ей какие-то знаки за спиной у Селби.
  Она растерянно ответила:
  — Очень сожалею…
  — Вы хотите сказать, что я не могу ее видеть?
  — Мне было приказано не пускать к ней посетителей.
  Селби немного подумал:
  — В какой она комнате? — Видя, что дежурная колеблется, он добавил: — Я вам сказал, кто я такой. Вы можете придерживаться распоряжений врача, поскольку он является вашим начальником, но не отвечать на такие вопросы с вашей стороны просто неосторожно.
  — Она в коттедже 21.
  — У меня есть судебное постановление, — сказал Селби и полез в карман, потом с недоумевающим видом добавил: — Должно быть, я оставил его в машине. Подождите минутку.
  Он торопливо направился к двери, с удовлетворением отметив, что Карр следом не пошел: он перегнулся через барьер и вполголоса заговорил с дежурной.
  Селби выскочил на улицу, сел в машину и поставил ее перед самой машиной Карра. Затем, убедившись, что Карр оставил ключи в машине, он сел в нее и переехал на то место, где только что стоял его «форд», выключил мотор, вошел в здание лечебницы, отыскал будку телефона-автомата, плотно закрыл дверцу и вызвал контору «Акмэ».
  — Говорит Селби — сказал он. — Я час назад взял у вас напрокат машину. Скажите, вы фиксируете номера?
  — Ну конечно, а что?
  — Понимаете, я припарковал ее, а ключи весьма неосмотрительно оставил в машине. Когда вышел, смотрю, машины нет на месте…
  — Украли?
  — Не знаю… Ее нет на месте, вот и все…
  Голос в трубке зазвучал энергичнее:
  — Мы немедленно известим полицию… Скажите, много прошло времени?
  — Всего несколько минут. Так что если ее и правда угнали, то не проехали больше двух-трех кварталов…
  — Не беспокойтесь. Наши машины помечены: на обеих сторонах сделаны золотые надписи. Я сейчас же сообщу полиции ее номер.
  — Благодарю вас! — сказал Селби и повесил трубку.
  Он вернулся в контору санатория и сказал девушке:
  — Я хочу поговорить с управляющим.
  — Очень сожалею, но он не велел его беспокоить ни при каких обстоятельствах. Возможно, если вы сумеете заехать завтра утром…
  Селби сказал Карру с холодной яростью:
  — Мы еще посмотрим! Разберемся, что за законы в этом городе!
  — Та-та-та! Я и не подозревал, что вы способны выходить из себя, советник. Вам следует научиться относиться к подобным вещам хладнокровно. Вы…
  — Черт побери, обещаю вам быстро выяснить, какие правила регулируют поведение медперсонала в частных лечебницах! — так же резко проговорил Селби.
  — Вы забываете, советник, что у меня тоже имеется некоторый опыт в юридических вопросах. Не сомневайтесь, я знаю права своих клиентов, — подчеркнуто вежливо сказал Карр.
  Селби выскочил из домика, с удовлетворением заметив, что Карр следует за ним.
  — Смотрите не превышайте скорость, советник! — крикнул он. — Я слышал, здесь это строго карается, особенно в зоне санаториев. Воздух пустыни, сами понимаете, привлекает тысячи жаждущих восстановить здоровье, ну а город в этом крайне заинтересован… И кроме всего прочего, от меня вы не отделаетесь. Я поеду за вами, чтобы иметь возможность в любой момент представлять интересы моих клиентов.
  Селби рывком распахнул дверцу передвинутой им машины Карра, включил фары и мотор, рывком взял с места. Карр с неожиданной резвостью побежал под деревья, где в тени чернела вторая машина. Не прошло и двух минут, как в смотровом зеркальце Селби блеснули огни фар.
  Селби поехал в деловую часть города, потом начал петлять, как будто пытаясь оторваться от машины, повисшей на хвосте.
  Старина АБК вел «форд» с завидным искусством, держась на расстоянии тридцати пяти ярдов от Селби.
  Один раз, поворачивая за угол, Селби разглядел в зеркальце физиономию адвоката. Он сжимал в зубах сигару, залихватски торчащую вверх, на лице играла безмятежно-самодовольная улыбка.
  Минут через пять на идущей навстречу машине неожиданно вспыхнул красный огонь. Его луч скользнул по золотой надписи на машине Селби, осветил ее номер, через секунду была осмотрена машина старины АБК. Раздался низкий вой сирены. Окружной прокурор, не обращая внимания на сигнал, помчался дальше, прибавив скорость, — приказ остановиться его не касался.
  Старина АБК притормозил было, но потом все же повторил маневр Селби.
  Полицейская машина с душераздирающим воем развернулась. Селби совершенно неожиданно повернул налево. Адвокат последовал за ним, но замешкался на повороте. В итоге — немного отстал. Селби, внимательно наблюдавший за дорогой в смотровое зеркальце, видел, как полицейская машина поравнялась с догоняющим его «фордом» и заставила адвоката остановиться. Тот принялся что-то сердито кричать, отчаянно жестикулируя.
  Посмеиваясь про себя, Селби на максимально допустимой скорости вернулся в санаторий, надеясь, что официальные полномочия помогут ему уладить недоразумения со здешними блюстителями транспортных порядков, если таковые возникнут.
  В санатории Селби миновал административный корпус и поехал прямо вдоль линии коттеджей к проходу с укрепленной над ним надписью: «Въезд для санитарных машин».
  Селби въехал и остановил машину. На дверях каждого домика виднелись крупные алюминиевые номера.
  Найти двадцать первый не составляло труда. Дверь оказалась незапертой. Селби нажал на ручку и вошел в уютную комнату, защищенную от москитов тонкой сеткой.
  Неясный свет, проникающий снаружи, освещал кровать, стол, радиоприемник, шезлонг и пару стульев.
  Женский голос безмятежно произнес:
  — Вы, наверное, перепутали номер, ведь я не звонила.
  Селби придвинул стул, уселся и сказал:
  — Я окружной прокурор Селби, миссис Фрилмен.
  Хочу с вами поговорить.
  Он слышал, как звякнули пружины, когда она приподнялась на локте, всматриваясь в полутьму. Ее дыхание участилось. Видимо, она испугалась, но ничего не сказала.
  — Я просто хочу рассказать вам о некоторых событиях, миссис Фрилмен. Я знаю вашего мужа, его отца и мать. И смею вас уверить, они порядочные люди. Полагаю, вы заинтересованы в их любви и уважении. Чтобы их добиться, нужно смотреть правде в глаза и не отворачиваться от неприятностей. Иначе вы упадете в глазах тех, мнением кого дорожите.
  Чуть погодя она сказала:
  — Вы думаете, я настолько глупа, чтобы скрывать правду от своего мужа?
  — Вы открылись ему постфактум. Он, конечно, вас защищает, но никогда не забудет того, что вы не сразу доверились ему. Не знаю, насколько хорошо вы знаете его родителей. Чарльз Фрилмен поселился в Мэдисон-Сити много лет назад и выбился в люди тяжелым трудом и самодисциплиной. Вы горожанка. Когда вас спрашивают о свекре, вы отвечаете: «Он владелец ранчо». Этим для вас все сказано. Но если человек уходит корнями в землю, как Фрилмен, то для него «владелец ранчо» значит гораздо больше. Он знает, что создал основу благосостояния для себя и своей семьи собственными руками — настойчивым, кропотливым трудом, разумным планированием, экономией. Он и сейчас зарабатывает на жизнь нефинансовыми махинациями, не обманом конкурентов, он добывает средства из земли.
  А это вырабатывает особый человеческий характер — прямой, честный, четко отграничивающий зло от добра. Он человек безыскусный, но было бы ошибкой принять безыскусность за глупость. Ваш муж сейчас влюблен в вас. Возможно, так будет и дальше. Но как бы он гордился вами, если бы мог привезти вас домой на семейный кворум и сказать, что вы разделяете взгляды его близких! У входа вас ждет машина. А в аэропорту есть ночной рейс. Вернитесь домой. У вас почти не осталось времени на размышления.
  Селби замолчал. Тишина показалась ему неоправданно затянувшейся. Он вытащил из кармана трубку, набил ее табаком, услышал, как звякнули пружины, что-то зашуршало. Затем снова воцарилась тишина.
  Селби чиркнул спичкой о подошву. При свете он успел заметить, что постель пуста. Он потянулся к торшеру.
  Кармен Фрилмен прерывающимся от слез голосом сказала:
  — Не включайте свет! Я одеваюсь.
  
  Шериф Брэндон и Дуг Селби сидели по одну сторону стола, Кармен Фрилмен — по другую. Горела только настольная лампа под абажуром, отбрасывая на сидящих мягкий зеленоватый свет. Часы, висевшие над стеклянным шкафчиком с оружием, которым пользовался шериф, показывали двадцать минут шестого.
  В дверь кабинета постучали. Брэндон отпер дверь.
  На пороге стоял Джилберт Фрилмен.
  Шериф пригласил:
  — Входите, Джилберт.
  Сразу было видно, что Джилберт нервничает.
  — Вы сказали по телефону, что Кармен находится…
  — Она здесь, — сказал Селби.
  Кармен отодвинула стул и поднялась. Она в упор смотрела на мужа, ее подбородок был высоко поднят, только легкое дрожание губ выдавало ее волнение.
  Джилберт подбежал к ней, прижал к себе.
  — Что случилось, милая?
  Селби сказал:
  — Она решила вернуться и помочь нам. Это решение она приняла по доброй воле.
  Шериф добавил:
  — Мы с Дугом подумали, что вы должны приехать, пока мы не начали задавать ей вопросы. Садитесь, Джилберт.
  Джилберт смущенно пробормотал:
  — Необычайно благородно с вашей стороны после всех неприятностей, которые мы вам причинили…
  Брэндон махнул рукой:
  — Забудьте об этом!
  Селби посмотрел на Кармен Фрилмен.
  — Миссис Фрилмен, вы хотите сделать заявление?
  Она кивнула.
  Муж не смотрел ей в глаза. Ему с трудом удавалось сохранить самообладание.
  Кармен ответила:
  — Начну сейчас же… Я достаточно долго работала с мистером Биллмейером и сумела понять все тонкости его бизнеса. Последнее время я убеждала его в необходимости иметь собственные складские помещения и механизировать погрузку и отгрузку товара… Возможно, вам кажется, что я говорю о не относящихся к делу вещах, но мне необходимо начать с самого начала…
  — Продолжайте, — сказал Селби.
  Джилберт по-прежнему избегал смотреть на жену.
  — Мистер Биллмейер имел два земельных участка.
  Приобретя третий, лежащий между ними, он получил бы возможность построить такие склады с необходимыми подсобными помещениями, включая гаражи.
  Вскоре после того, как я вышла замуж, мой деверь Стефен как бы в шутку сказал, что у него появился участок земли, который он хотел бы продать мистеру Биллмейеру.
  Я поняла, что речь идет как раз о том участке, который хотел приобрести мистер Биллмейер, и ответила Стефену, чтобы он обратился непосредственно к будущему владельцу. Я ни словом не обмолвилась о заинтересованности Биллмейера в участке и о его планах.
  Нужно сказать, мистер Биллмейер был ко мне сильно привязан. Он несколько раз делал мне предложение. Думаю, мое замужество было для него большим ударом. Во всяком случае, характер наших отношений изменился…
  Я рассказала мистеру Биллмейеру о разговоре со Стефеном и предупредила, что тот непременно явится к нему. Мистер Биллмейер обвинил меня в том, что я предупредила Стефена о его заинтересованности, и теперь он станет взвинчивать цену. Я была возмущена.
  Стефен действительно приехал к мистеру Десмонду Биллмейеру. Надо сказать, мой покойный шеф был превосходным бизнесменом. Он без труда сумел убедить Стефена, что совершенно не заинтересован в приобретении нового участка. Он пытался и мне втереть очки, сказав, что отказывается от постройки складского комплекса, поэтому не прочь продать и свои два участка при условии, что за них дадут приличную сумму. Однако я сразу почувствовала обман, слишком уж хорошо знала мистера Биллмейера.
  У мистера Биллмейера был близкий друг, мистер Джилспай. Вскоре Стефен в разговоре с Джилбертом упомянул, что ведет переговоры о продаже участка с Джилспаем. Я внутренне посмеялась, но ничего не сказала ни Джилберту, ни Стефену, продолжая защищать интересы мистера Биллмейера. Но, верите ли, я просто не могла дождаться, когда смогу, наконец, уволиться, ведь после замужества я обещала мистеру Биллмейеру отработать у него полгода.
  — Как вообще могло получиться, что вы дали обещание? — спросил Селби. — Или, иными словами, почему мистер Биллмейер был так сильно в вас заинтересован?
  — По простой причине. Я досконально изучила дело, и мистер Биллмейер просто растерялся, думая, что не сможет без меня обойтись. Он рассчитывал за полгода подобрать мне замену.
  — Понятно. Продолжайте, прошу вас.
  После некоторого колебания Кармен сказала:
  — Вообще-то, я не догадывалась, что было у него на уме, иначе ни за что бы не согласилась остаться…
  Примерно неделю назад мистер Биллмейер неожиданно стал меня уговаривать бросить Джилберта и уехать из Мэдисон-Сити. Он предлагал все: партнерство, независимый счет в банке и равное участие в прибылях, не говоря уже о комфорте и роскоши. Когда я отказалась, он впал в уныние. Естественно, меня это нервировало. А в среду он напился. Впервые я увидела его в таком состоянии.
  В прошлом мистера Биллмейера было нечто, связанное с алкоголем. Что именно — я не знаю, но он безумно боялся спиртного. Не пил ни капли. Представляете, как я изумилась, почувствовав, что от него несет виски. Мне не нравилось, как он на меня смотрит. Он ничего не говорил, но не спускал с меня глаз, куда бы я ни шла и чем бы ни занималась. Но ничего не произошло, и ничего не было сказано. Когда в среду вечером я уходила из конторы, мистер Биллмейер еще оставался на работе.
  В День благодарения, примерно часа в три, мистер Биллмейер позвонил мне и сказал, что произошло нечто такое, что его бесконечно потрясло, но объясняться по телефону не стал. Он хотел узнать, смогу ли я встретиться с ним около шести часов.
  — В Голливуде? — спросил Селби, многозначительно посматривая на Брэндона.
  — Нет, в Лас-Алидасе.
  — Где?
  — В Лас-Алидасе, отель «Лас-Алидас». Он попросил меня выехать из дома до четырех часов и сказать всем, что я еду в Голливуд, вместо этого отправиться в Лас-Алидас и дожидаться его там.
  Селби старался не показать, как он удивлен.
  — И вы его там встретили?
  — Да.
  — Он был одет в этот твидовый костюм?
  — Нет, на нем был модный двубортный пиджак в мелкую клеточку.
  — Он был на машине?
  — Да.
  — Вы ее видели?
  — Нет, не видела. Я просто заметила, что сзади на дороге появилась машина с включенными фарами, потом огни погасли. Потом мистер Биллмейер подошел к моей машине, открыл дверцу и уселся рядом.
  — Он был пьян?
  — От него пахло виски, но он не казался пьяным…
  — А вы не боялись? — поинтересовался Селби.
  — Испугалась только после того, как приехала на свидание. Я стала не на шутку беспокоиться. Но я дала обещание мистеру Биллмейеру и не собиралась его подводить.
  — Продолжайте.
  — Просьба мистера Биллмейера была для меня полнейшей неожиданностью. Понимаете, он хотел знать, подтвержу ли я его алиби в случае необходимости.
  — Что? — изумился Селби.
  — Именно так он и сказал: алиби.
  — Какое? Когда? Для чего?
  — Он не сказал. Только еще раз повторил, что произошло нечто такое, что может изменить всю его жизнь. Он действительно страшно нервничал. Спросил, согласна ли я сказать членам семьи, особенно Стефену, что ездила в Голливуд и работала с боссом в конторе.
  — Что было потом?
  — Мистер Биллмейер попросил меня вернуться домой примерно в половине двенадцатого. «Если у вас станут выпытывать подробности, сошлитесь на усталость. Притворитесь, что сердитесь на меня. Скажите, что приехали в контору, сразу нашли требуемую бумагу, которая никуда не пропадала, а потом мы обсуждали кое-какие дела».
  — Далее?
  — Он вышел из машины и немного постоял на тротуаре, улыбаясь мне. Теперь он казался менее удрученным, держался естественнее, чем когда-либо со времени моего замужества. Я оставила машину на стоянке, пошла в кино, просидела два сеанса и ушла оттуда в расчете вернуться домой в одиннадцать сорок пять. Вот и все, что я знаю.
  — Почему вы этого не рассказали, когда мы попросили вас опознать тело? — спросил Брэндон.
  — Если помните, шериф, вы меня и намеком не предупредили, что везете опознавать тело мистера Биллмейера. Взяли и отвели в мертвецкую. Естественно, когда я увидела, кто это… У меня просто в глазах помутилось, я потеряла сознание. Только и всего. А придя в себя, я была не в состоянии говорить. Хотела приехать к вам утром. Потом, по дороге домой, обо всем рассказала Джилу. И тут он указал на вещи, которые мне и в голову не приходили. Ведь, по существу, у меня без ведома мужа было самое настоящее свидание с боссом. Я не ездила в Голливуд, хотя семье несколько раз повторила, что меня вызывают в контору. Джилберту я сказала, что провела вечер в кино, и он поверил, поверят ли другие… В итоге он решил, что лучше ничего не рассказывать, вызвал адвоката, мистера Карра, и спросил совета. Мистер Карр сказал, что нам надо поехать в санаторий доктора Раппа… Остальное вы знаете.
  — Что вы рассказали Карру?
  — Абсолютно все, от начала до конца. Он выспрашивал подробности, его интересовало решительно все: и про участок, и про склад. Мистер Биллмейер умер, и у меня не было оснований хранить деловые секреты. Мистер Карр внушал мне, что он, как поверенный, имеет право все знать. И я ему все рассказала.
  С минуту в кабинете шерифа царила тишина, потом Селби сказал:
  — Миссис Фрилмен, мне думается, у вас есть только один выход. Предайте вашу историю широкой огласке, не упускайте ни одной подробности. Подчеркните, что у вас было трудное положение в связи с покупкой участка: с одной стороны, в качестве агента по продаже действовал ваш деверь, а с другой — вы из лояльности к шефу боялись сообщить Стефену имя подлинного покупателя.
  — Но как я объясню… свой побег?
  — Ничего не объясняйте. У вас был шок. Врачи предписали вам полный покой. Как только вы почувствовали, что достаточно отдохнули, вы по собственной инициативе явились к нам.
  — Но вы же сами нашли меня!
  — Пустяки, об этом не надо упоминать, — махнул рукой Селби. — Лично от меня никто не услышит, что я ездил в санаторий и привез вас сюда.
  Глаза Кармен широко раскрылись.
  — Как, вы не собираетесь опубликовать, как вам удалось меня отыскать? Это было…
  — Я вас не искал и не находил. Вы сами вернулись, по собственному желанию.
  Резко отодвинув стул, на котором сидел, Джилберт Фрилмен вскочил с места, подбежал к столу, протянул обе руки через стол и пожал руки Селби.
  — Вы даже не представляете, что сделали для меня!
  Только сейчас я понял, какой ошибкой было бегство Кармен. Если бы мы действовали иначе…
  Он запнулся, не находя нужных слов.
  Шериф Брэндон довольно заурчал:
  — Забудьте и думать об этом, сынок. Вы ошиблись.
  Со всяким может случиться. Самое главное — вовремя осознать и исправить ошибку.
  Джилберт Фрилмен пытался высказать глазами то, что отказывались произносить его губы. Потом он повернулся к Кармен, раскрыл объятия и, когда она бросилась к нему, нежно привлек к себе.
  Глава 11
  Субботним утром окружной прокурор вошел в кабинет и увидел Сильвию Мартин.
  — Хэлло, соня! Завтракал?
  — По большому секрету и только между нами — нет!
  Сильвия рассмеялась.
  — Как ты считаешь, мы можем выскочить на минутку, чтобы перекусить?
  — Можно попытаться, — ответил Селби, — только я сначала должен просмотреть почту.
  — Скажи, Дуг, сегодняшняя информация в утренних газетах специально была построена так, чтобы дать оплеуху «Блейд»? Разумеется, для читателей это хорошо, но, Дуг, между нами, как случилось, что она вернулась?
  — Она почувствовала себя достаточно хорошо, чтобы вынести любое испытание.
  — Наверняка не без небольшой детективной работенки со стороны окружного прокурора!
  — Не знаю, откуда ты это взяла? Только не вздумай публиковать свои догадки.
  Сильвия пожаловалась:
  — Я потеряла работу.
  — Как?
  — Я посылала корреспонденции в лос-анджелесские газеты. Но когда дело приняло крутой оборот, они прислали сюда своих репортеров… И знаешь, Дуг, я сомневаюсь, что лос-анджелесские ребята будут такими же… э… деликатными по отношению к Кармен Фрилмен, как мы.
  — По-моему, общественность уже потеряла интерес к убийству. В подобных вещах важно лишь первое впечатление… Но здесь есть один момент, который не дает мне покоя.
  — Какой же?
  — По словам матери Джилберта, первый телефонный звонок, сильно расстроивший Кармен, раздался, когда они садились за стол, то есть примерно минут в десять третьего. Понимаешь, именно после него она вернулась в столовую убитая. А Биллмейер позвонил уже в три.
  — Ты считаешь, Кармен темнит?
  — Я все думаю, какова роль ее брата в этой истории.
  — Может быть, Карр откопал его для того, чтобы использовать в качестве посредника?
  — Карр — крепкий орешек.
  Отворилась дверь, и в кабинет вошел Рекс Брэндон.
  — Занят?
  — Входи, Рекс, — пригласил Селби. — Я проснулся полчаса назад и еще не успел позавтракать. Мы с Сильвией как раз обсуждали, не стоит ли перенести беседу в кафе, за столик, на котором помимо кофе и булочек будут еще яичница с ветчиной.
  Брэндон предложил:
  — Можно сделать иначе. Я сейчас позвоню своей хозяйке, и мы втроем отправимся к нам завтракать.
  Зазвонил телефон. Селби поднял трубку.
  — Хэлло?
  Женский голос ответил:
  — Это Инес, Дуг. Я хочу тебя немедленно видеть по крайне важному делу. Я буду не одна.
  Селби колебался.
  — У меня назначена встреча через пятнадцать минут.
  — Не можешь ли ты принять нас до этого?
  — Вы можете сейчас приехать?
  — Да.
  — Тогда давайте быстрее.
  Селби положил трубку и пояснил:
  — Инес Стэплтон чем-то очень взволнована. Давай, Рекс, звони жене и отправляйтесь с Сильвией. Я с Инес разберусь за несколько минут и приеду к вам.
  — ОкейО'кей, — согласился Брэндон, подмигивая Сильвии. — Поехали, сестренка. Что бы Инес ни намеревалась сообщить, она не будет говорить в присутствии представителя «Кларион».
  Сильвия взмолилась:
  — Только пусть она тебя слишком долго не задерживает, Дуг! Мой желудок посылает телеграфные жалобы в министерство продовольствия. Поскольку я работаю в утренней газете и ложусь спать, когда добрые люди начинают вставать, завтрак в моей жизни играет огромную роль.
  — Если совещание продлится больше пятнадцати минут, — засмеялся Селби, — я объявлю перерыв.
  Через две минуты после ухода шерифа и Сильвии Аморетт Стэндиш доложила о приходе Инес Стэплтон.
  — С ней еще какая-то женщина, — предупредила она, — но Инес хочет сначала поговорить с вами наедине.
  Вошла Инес Стэплтон, высокая, уверенная в себе женщина; ее уверенности способствовали богатство и положение в обществе. Раньше, когда ее отец жил в Мэдисон-Сити, он считался одним из самых влиятельных людей в городе. В те беззаботные дни у Дуга, молодого стряпчего, было больше досуга, чем работы. Они с Инес частенько проводили вместе свободное время.
  Потом, после избрания Дуга окружным прокурором, их пути разошлись. Инес вскоре вошла в состав адвокатской коллегии, занялась частной практикой и откровенно предложила Дугу забыть ее, ибо отныне она превращалась в «занозу в его теле».
  — Здравствуй, советник! — воскликнула она. Ее темные глаза потеплели и заулыбались.
  — Доброе утро и тебе, — в тон ответил Селби. — Признавайся, сегодня утром ты «заноза в моем теле» или пришла со светским визитом?
  — Нынче утром я заноза.
  — Тогда садись и выкладывай. С кем ты пришла?
  — Со своей клиенткой.
  — К твоему сведению, — сказал Селби, подчеркнуто деловито поглядывая на часы, — у меня через пятнадцать минут деловое свидание. Ну, а тебе под большим секретом признаюсь, что мы договорились позавтракать. Я практически не спал ночь, улегся под утро, естественно, встал поздно и не поел. Сейчас заскочил в контору просмотреть почту и узнать новости, потом отправлюсь к шерифу.
  — Как у тебя настроение перед завтраком, Дуг?
  — Людоедское.
  — Благодарение Богу, что ты остался холостяком! — сказала она не совсем искренне.
  — Так ты считаешь, что я не женился из-за своих зверских инстинктов?
  — Ох, не знаю… Во всяком случае, я явилась сюда не для того, чтобы обсуждать твои отношения с женщинами… Дуг, со мной приехала миссис Грайнс, она моя клиентка.
  — Ты имеешь в виду миссис Первис Грайнс? — удивился Селби.
  — Нет, миссис Карлтон Грайнс.
  — Что тебе известно про Карлтона Грайнса?
  — Очень много. Но я хочу, чтобы ты сначала выслушал мою клиентку, Дуг. Пусть она по-своему изложит историю. Информация из первых рук всегда производит большее впечатление, чем из вторых, как ее ни преподноси.
  — Согласен. Пригласи ее сюда.
  — Сейчас, одну минуточку.
  Женщина, которую Инес Стэплтон ввела в кабинет, оказалась совсем не такой, какой ее представлял себе Селби: ни броской наружности, ни пышных форм, ни нагловатой уверенности, которую естественно было ожидать от подруги Карлтона Грайнса, тайком удравшего из Оклахомы, чтобы в скором времени бежать из орегонской тюрьмы. Она была неприметной, тихой, скромной женщиной с умным, немного настороженным взглядом и робкой улыбкой.
  — Миссис Карлтон Грайнс, — представила ее Инес.
  — Садитесь, прошу вас, — пригласил Селби. — В вашем распоряжении лишь несколько минут. Поэтому я предпочел бы услышать основные факты, детали в случае необходимости вы изложите в следующий раз.
  Инес Стэплтон улыбнулась.
  — Уверена, Дуг, что миссис Грайнс прекрасно сумеет справиться со своей задачей. — Она повернулась к клиентке: — Вам понятно, чего хочет окружной прокурор? Прошу вас, изложите ему основные моменты вашей жизни так, как рассказывали мне.
  Миссис Грайнс взглянула на Селби темно-карими серьезными глазами.
  — Я познакомилась с Карлтоном в Оклахоме, а с его семьей так и не встречалась. У него несколько раз были неприятности. Он был обязательным, но страшно упрямым. Любил выпить. Собственно говоря, последнее и было его главным недостатком. На меня произвели впечатление его удаль, дерзость и бесшабашность. Он был десятью годами старше меня. Ну, и я потеряла голову. — Она на секунду повернулась к Инес Стэплтон. — Вы хотели, чтобы я рассказала именно эту часть?
  — Продолжайте, — сказала Инес.
  У миссис Грайнс был хорошо поставленный голос, такой, который обычно называют «культурным». Глаза были умными и выразительными. Очевидно, ей не составляло труда придавать течению мыслей словесную форму и одновременно проверять, какую реакцию она вызывает у слушателей.
  — Мы уехали из Оклахомы первого ноября 1931 года. Поехали в Аризону. И там поженились. Жили под вымышленными именами. Карлтон не хотел, чтобы его брат узнал о нашей свадьбе. Ну и, конечно, он не осмеливался делать глупости, привлекать к своей особе внимание местных властей. В то время он боялся, что его разыскивают, чтобы в принудительном порядке вернуть назад и предъявить дополнительные обвинения.
  Инес Стэплтон кивком предложила своей клиентке продолжать.
  — Мы поехали в Орегон. Через неделю Карлтон нашел работу. Он был человеком умным и производил прекрасное впечатление. Мне он поклялся до конца дней своих не притрагиваться к спиртному. Ну, и я ему поверила, этакая дуреха!.. Карлтон договорился о приобретении в рассрочку подержанной машины и сделал первый взнос. Он убедил меня, что автомобиль ему нужен, чтобы ездить на работу и с работы. А в День благодарения 1931 года он напился, сел в машину и уехал куда глаза глядят. Произошла авария. Полиция его задержала, проверила досье и припомнила все старые грехи, в том числе и оклахомскую историю. Как выразился Карлтон, ему пришлось заплатить сполна…
  Из тюрьмы был организован побег. Карлтон, необузданный и бесшабашный, принимал в беспорядках самое активное участие. Вожак старался покрыть тех, кому удалось бежать. Он наотрез отказался назвать их офицерам охраны. Позднее кого-то поймали, эти выдали всех. Вожак покаялся, но, видно, для отвода глаз.
  На самом деле арестованные договорились, что сбежавшими назовут тех, кто погиб при пожаре тюрьмы.
  И наоборот. Все и просто, и хитро. Я об этом не подозревала вплоть до того дня, когда какой-то неизвестный позвонил и посоветовал мне «в моих интересах» съездить в Калифорнию и навестить некоего мистера Десмонда Биллмейера. Доброжелатель говорил настолько уверенно, что я послушалась. Карлтон меня не узнал.
  Он разумеется, был богат. Сказал, что полностью утратил память и не помнит прошлого.
  Селби, невероятно заинтересованный и позабывший о завтраке, спросил:
  — Но вы-то ему напомнили?
  — Да. Мое сообщение было для него страшным ударом.
  — Когда это случилось?
  — В прошлый вторник.
  — Чем закончился ваш разговор?
  — Карлтон вел себя честно. Прямо сказал, что не может меня вспомнить и поэтому не знает, являюсь ли я его женой. Пожаловался, что абсолютно не помнит своей прошлой жизни, даже не знает, как его звали…
  Очевидно, его контузило во время пожара. Он сказал, что хочет проверить мою историю. И если она правдива, он готов предложить материальное возмещение, но вряд ли вернется ко мне. То, что оборвалось десять лет назад, не свяжешь!
  — Что вы ему ответили?
  — Я согласилась с ним… В конце концов, мистер Селби, десять лет — долгий срок.
  — Хотите сказать, что вы любите другого мужчину?
  — Сейчас нет, но любила.
  — Карлтон нашел брата?
  — Мне думается, он выяснил, что тот живет в Лас-Алидасе. Скорее всего, он и ехал к нему. Хотел появиться без предупреждения, устроить сюрприз.
  — Так вы считаете, он вздумал облачиться в старый костюм, притвориться, что фортуна не была к нему слишком милостива за эти десять лет, а потом поразить брата, сообщив ему, какое он занимает положение в обществе и чего сумел добиться?
  — Нечто в этом роде… Из того, что мне удалось выяснить позднее, я поняла, что Карлтон сделал вклад в нефтепромыслы. Брат Карлтона мог получить вложенные деньги лишь по истечении определенного количества лет после юридического подтверждения смерти Карлтона. Возможно, его брат… Ох, я ничего не знаю…
  Мне мисс Стэплтон сказала, что вас необходимо ознакомить с фактами…
  — Я хотел бы все это обдумать, — сказал Селби.
  Инес Стэплтон деловито сообщила:
  — Мне думается, что это все, миссис Грайнс. Мистер Селби узнал основные факты. Если потребуется, вы сможете представить ему подробности и доказательства. Так что теперь вы можете начать действовать в открытую.
  — Что ты намерена предпринять, Инес?
  — Естественно, в первую очередь восстановить права своей клиентки, вдовы Десмонда Биллмейера. Сегодня вечером в «Блейд» появится интервью с ней. Я подумала, что предварительно тебе следует ознакомиться с фактами.
  — Спасибо, — сказал Селби, проводив обеих женщин до входной двери.
  Секунду Инес смотрела ему в глаза, очевидно затрудняясь подыскать слова, потом раздумала, поджала губы и сказала:
  — Не смею дольше задерживать. Не стоит откладывать конференцию за завтраком.
  И что-то в ее тоне наполнило Селби уверенностью, что она знает о присутствии Сильвии Мартин на этой так называемой конференции.
  Глава 12
  Небо затягивалось, низкие, пропитанные дождем тучи наступали с юго-востока, как-то сразу потемнело, и просторная столовая в доме шерифа наполнилась тенями.
  Миссис Брэндон принесла огромную тарелку с горячими сдобными булочками, поставила ее возле внушительного блюда с жареной ветчиной, залитой яйцами и посыпанной зеленым луком, с довольным видом осмотрела стол.
  — Ну, получили все, что хотели?
  Селби оторвался от кружки золотисто-коричневого кофе со сливками.
  — Я блаженствую, как разомлевший кот перед камином, и боюсь замурлыкать.
  Миссис Брэндон придвинула кресло и села.
  — Ну что ж, я сама не откажусь от чашечки кофе с булкой… Рекс, положи-ка мне кусочек ветчины… Вон тот, с краю. Вроде позавтракала всего час назад, но немножко хорошей еды не повредит. Суббота после полудня — законный выходной, я бы на вашем месте никуда не уходила, а немножко отдохнула. Вы последнюю неделю крутитесь как заводные.
  Селби рассмеялся.
  — Нынешнее утро вовсе не было выходным, а я только на минуту появился в конторе и тут же исчез.
  — Ничего, вы с лихвой наработались ночью… Рекс, когда ты явился, а? Я знаю, уже под утро.
  Брэндон расплылся в улыбке.
  — Я снял ботинки в коридоре и пробрался в спальню, как вор.
  Миссис Брэндон разрезала горячую булку пополам, положила в середину порядочный кусок масла, налила в чашку кофе, добавила густых сливок, не позабыла и о сахаре. Потом с глубокомысленным видом заявила:
  — По всей вероятности, теперь вы намерены потолковать об убийствах. Конечно, я считаю, что за столом грех говорить про такие страсти, но коли надо, так что уж тут попишешь? Так что начинайте, не стесняйтесь.
  Брэндон подмигнул:
  — Она же умирает от любопытства, Дуг, а прикидывается этакой голубицей. Но если бы мы отказались говорить о «таких страстях», она бы посчитала себя оскорбленной.
  Селби усмехнулся.
  — Ну что ж, тогда я познакомлю вас с информацией, которую получил от Инес Стэплтон.
  Миссис Брэндон погрозила пальцем:
  — Дуг Селби, будьте поосторожнее с этой девушкой.
  Она в вас влюблена.
  Сильвия Мартин улыбнулась:
  — Мне нравится, что вы предостерегаете Дуга от других женщин, но надеюсь, вы не говорите ничего подобного про меня?
  Миссис Брэндон посмотрела на Сильвию поверх очков.
  — Вам бы, моя дорогая, не мешало выйти замуж и остепениться. Дуг, так что же вам сказала Инес Стэплтон?
  Брэндон хохотнул:
  — Ну, что я вам говорил? Она просто сама не своя, так хочет послушать про убийство!
  Селби задумчиво сказал:
  — Кажется, судьба послала Инес выигрышное дело.
  И он подробно рассказал о своей беседе с Инес Стэплтон и ее клиенткой.
  Когда он закончил, Сильвия с горечью сказала:
  — Ну вот, в «Блейд» опять появится сенсационное сообщение. Можно не сомневаться, что мне она никогда не сообщит ни единого пустячка!
  Шериф усмехнулся.
  — Ничего, Сильвия, зато мы в свое время предоставим вам возможность первой опубликовать решение загадки.
  Сильвия машинально потянулась за блокнотом и карандашом, но потом, весело засмеявшись, сказала:
  — Не давши слова, крепись, а давши — держись!
  Так что теперь, джентльмены, подавайте мне готовое решение.
  Брэнд он вздохнул:
  — Если бы не заключение доктора Трумэна о причине смерти, мы бы сейчас ни о чем не беспокоились.
  Все увязывается.
  Селби покачал головой:
  — Мы проглядели какой-то важный момент, от которого зависит правильное решение дела.
  — Какой, например? — спросила Сильвия.
  — Если бы я знал какой… Вообще-то меня все еще волнует этот твидовый костюм. Где его взял Биллмейер?
  — Там, где его заботливо хранили все десять лет, — задумчиво ответила Сильвия.
  Брэндон немного подумал.
  — Возможно, Дуг, он сам хранил эти вещи как единственное звено, связывающее его с прошлым. Биллмейер мог утратить память, но не потерять вещи. Он надеялся, что они когда-нибудь помогут ему установить свою личность.
  Селби кивнул:
  — Я уже думал об этом, Рекс, но ты забыл про конверт, находившийся во внутреннем кармане. Конверт был адресован до востребования Грайнсу в Финикс, внизу стоял обратный адрес: Чероки-Флэтс, Оклахома.
  Если бы костюм находился у Биллмейера, ему стоило только разочек взглянуть на адрес, поехать в Чероки-Флэтс и навести справки.
  Брэндон нахмурился:
  — Что верно, то верно!
  Селби продолжал:
  — По логике вещей костюм должен был храниться у его жены, но получается, что Биллмейер ничего не слышал о своем прошлом до самого вторника. Если безоговорочно принять заявление его супруги о том, что она рассказала ему о его жизни, то естественно предположить, что в доказательство она представила старый твидовый костюм, который он носил десять лет назад.
  — Но какие мотивы у нее были убить его? — спросил Брэндон.
  — Это-то как раз понятно. Вплоть до вторника Биллмейер не подозревал, что женат. Тут появляется его жена. Он понимает, что по закону она его прямая наследница и, если с ним что-то произойдет, она получит его состояние. Возможно, это ему совсем не улыбалось. Может быть, он, к примеру, хотел оставить дело Кармен Фрилмен? И тогда он решает составить завещание… Если бы он умер до того, как составил завещание, в прямом выигрыше оказалась бы жена… Потом имеется еще братец. Тот рассчитывал вступить во владение немалой собственностью, как только истечет предусмотренный законом срок. Оставалось ждать совсем немного. И вдруг этот шалопай, бездельник, от которого после смерти остался приличный «клок шерсти», является в поношенном костюме, и прощай все мечты и надежды… Согласитесь, искушение должно быть сильным!
  Сильвия сказала:
  — Знаете, обе версии мне кажутся в равной мере убедительными.
  — Вот это и доказывает, что мы с шерифом чего-то не учли. Или неправильно интерпретировали факты.
  Селби поднес было кофейную чашку ко рту и вдруг резко опустил на блюдечко.
  Сильвия Мартин, внимательно следившая за выражением его лица, спросила:
  — В чем дело, Дуг?
  Вместо ответа тот отодвинул стул, подошел к телефону и набрал номер Джилспая.
  — Мистер Джилспай? — спросил он, услышав голос в трубке.
  — Да.
  — Это окружной прокурор Селби.
  — Доброе утро, мистер Селби. Вернее, добрый день.
  Селби рассмеялся:
  — Мы почти на границе… Хочу у вас кое-что спросить.
  — Прошу вас.
  — Вы видели Стефена Фрилмена в пятницу?
  — Нет.
  — Вы что-нибудь получили от него после визита, который он вам нанес в День благодарения? Он вам не звонил?
  — Нет… Конечно, вы понимаете, мистер Селби, что я все равно ему не смог бы ответить. Мне просто пришлось бы сознаться, что я действовал как подставное лицо.
  — Все ясно. Я просто занимаюсь проверкой и перепроверкой, — сказал Селби.
  — Я больше ничем не могу вам помочь?
  — Нет, спасибо.
  Селби положил трубку, подошел к столу, уперся руками в спинку стула и с хмурым видом уставился на Брэндона.
  — Пожалуй, Рекс, это и есть самый важный факт…
  — Какой?
  — Стефен Фрилмен не появился у Джилспая в пятницу и не звонил ему.
  — Ну и что?
  — Как ты не понимаешь! Это значит, Стефен знал о бесполезности своего визита. Он сообразил, что Джилспай — подставное лицо Десмонда Биллмейера. Только вот откуда у него такие сведения?
  Брэндон с минуту подумал, обтер губы, решительно отодвинул тарелку и поднялся с места:
  — Ты хочешь сразу же ехать?
  Селби энергично кивнул:
  — Да.
  
  Когда Брэндон и Селби приехали, семейство Фрилменов сидело за ленчем.
  — Очень сожалею, — извинился Селби, — что нам приходится прерывать трапезу, но у нас есть несколько вопросов, на которые необходимо срочно получить ответ.
  Стефен пригласил:
  — Садитесь за стол. Или вы уже позавтракали?
  — Благодарю вас, мы поели.
  Заметив официальную серьезность лиц, Стефен спросил:
  — Ох, что же будет? Уж не станете ли вы вызывать нас поочередно в отдельную комнату, сажать под яркий свет и устраивать допрос третьей степени?
  Селби не принял шутки:
  — Я могу задавать вопросы где угодно, но, возможно, кто-то предпочтет отвечать не при всех.
  Стефен поспешно заявил:
  — Прекрасная мысль! Лично я буду каяться в своих грехах без свидетелей, как на исповеди. Остальных можете допрашивать прямо тут.
  На лицах сидящих появились слабые улыбки. Вдруг в разговор вмешалась Корлисс Дитмер:
  — Мы ведем себя как куча несмышленышей. Дуг Селби и Рекс Брэндон всегда действуют честно и открыто. Не уверена, что мы платим им той же монетой.
  Она поочередно оглядела собравшихся за столом, чуть дольше задержалась на Кармен, которая вспыхнула, несмотря на солидный слой косметики.
  — Глупости, Корлисс, — возразил Стефен, — каждый из нас делает все, что может. Разве Кармен не вернулась добровольно и не…
  Корлисс внимательно посмотрела на него:
  — А ты этому веришь?
  Стефен поспешил закурить.
  Чарльз Фрилмен сурово проговорил:
  — Садитесь, ребята. Полагаю, я все еще глава семьи.
  И не допущу ссор и недоразумений. Что вас интересует?
  Селби и Брэндон уселись на стулья, которые им указал старый Фрилмен.
  Селби сказал:
  — Я хочу получить ответ на два вопроса… Стефен, ты пытался продать Джилспаю земельный участок, верно?
  Ты ведь знал, что Джилспай — подставное лицо Биллмейера. Как ты об этом узнал?
  Стефен несколько раз глубоко затянулся, посмотрел на сидящих за столом и почувствовал неприятный холодок. Все напряженно смотрели на него. Кармен судорожно вздохнула.
  — Не понимаю, почему вы считаете, что я об этом знал? — пробормотал он на всякий случай, и всем показалось, что он, как мальчишка, отрицает свою вину.
  Селби покачал головой:
  — Не крути, Стефен. Это же очевидно. Ты так стремился повидаться с Джилспаем в четверг, что ушел из-за праздничного стола. Он должен был в пятницу дать тебе окончательный ответ. Однако в пятницу ты к нему не поехал и даже не соизволил позвонить. Ты все знал.
  Откуда?
  Стефен стряхнул пепел с кончика сигареты. Левой рукой он, сам того не замечая, смял в комок салфетку.
  — Сказать по правде, я… не был так доверчив и недогадлив, как воображал Биллмейер. Я сразу подумал, что он берет меня на пушку. У меня есть приятель в компании по продаже недвижимости. Я попросил его позвонить Биллмейеру и предложить продать один из его земельных участков, причем назвать сумму, в два раза превышающую стоимость земли. Если бы Биллмейер согласился, мой приятель всегда мог бы сказать, что передумал… Но Биллмейер ответил, что земля не продается. Поэтому, когда Джил спай повел переговоры, я уже знал, кто за ним стоит.
  Селби вновь качнул головой:
  — Тут должно быть что-то другое. Звонок лишь навел тебя на мысль, но если бы ты не знал наверняка, то в любом случае в пятницу поехал бы к Джилспаю.
  — Ну, что ж, признаться, у меня с детства был превосходный слух. Когда мы в четверг вели переговоры с мистером Джилспаем, он вышел в соседнюю комнату.
  Я… ну, я слышал, как он разговаривал по телефону с Биллмейером.
  — Это уже лучше, — сказал Селби. — Пойдем дальше. Что ты делал, когда ушел от мистера Джилспая в День благодарения? Ты и вправду ездил осматривать участок?
  — Нет, — вздохнул Стефен, — не ездил. Я же понимал, что он обманывает. А мне было необходимо довести сделку до конца. Я понимал, что Джилспай старается для Биллмейера. Знал, что Биллмейер вызвал Кармен в голливудскую контору. Ну, и предположил, что они занимаются обсуждением этой самой сделки…
  Вот я и решил поехать к самому Биллмейеру и сказать, что пора перестать ходить вокруг да около, настало время выложить карты на стол и прийти к окончательному решению.
  — Ну и куда ты поехал? — спросил Селби.
  Стефен взглянул на сидящих за столом, как бы прося поддержки, таковой не нашел и негромко ответил:
  — Я поехал в Голливуд в контору Биллмейера. Там было темно. Швейцар сказал, что Биллмейер в тот день не приезжал. Я справился о Кармен Фрилмен, он ответил, что ее тоже не было… Вот и все. Надеюсь, вы понимаете, как я себя почувствовал в подобных обстоятельствах… Ведь Кармен — жена моего родного брата!
  Селби повернулся к Кармен:
  — Теперь ваша очередь.
  Она удивилась:
  — Но я же все рассказала!
  — Предложение пригласить А.Б. Карра исходило от вас или от вашего мужа?
  Она колебалась долю секунды, потом ответила:
  — От меня.
  — Я хотел бы узнать об этом поподробнее.
  Джилберт наклонился вперед.
  — Я могу ответить. Мы поехали к Карру домой и все рассказали. Карр сказал, что Кармен надо показать врачу, тот выдаст справку о болезни. Он позвонил доктору Раппу. Доктор встретил нас в аэропорту. Он задал Кармен пару вопросов, выслушал стетоскопом сердце, осмотрел зрачки, проверил рефлексы и сказал, что она нуждается в полном покое. Посоветовал поместить Кармен в санаторий, где ее никто не потревожит.
  — Кто при этом присутствовал?
  — Никто.
  — А ваш брат? — обратился Селби к Кармен.
  Она покачала головой.
  — Почему же на следующий день Карр приехал в мою контору в сопровождении Милтона Грегори?
  Снова заговорил Джилберт:
  — Я могу ответить и на это. Когда мы с Карром летели назад, он сказал, что пригласит в контору окружного прокурора брата Кармен, пусть думают, что предложение обратиться к Карру исходило не от меня или Кармен, а от Милтона.
  — Откуда он узнал, что у Кармен есть брат?
  — Ну-у, наверное, мы ему сказали…
  — Вы ему объяснили, как связаться с Милтоном Грегори, дали адрес?
  — Нет.
  — Карр приехал вместе с Милтоном Грегори, и мне показалось, что мистер Грегори хочет поговорить со мной. Но Карр в полном смысле слова не давал парню раскрыть рта. Видимо, опасался, что, если я начну расспрашивать Милтона, всплывут какие-то факты. А ведь Милтон даже не знал, что мне говорить. Он не мог знать, где находится сестра, если только Карр ему не сказал, ну а Карр не простофиля, чтобы допустить такую оплошность.
  Кармен упорно рассматривала рисунок на скатерти.
  Селби продолжал:
  — Поэтому возникает вопрос: о чем таком было известно Милтону Грегори, чего, по мнению Карра, не следовало знать мне?
  Ответом ему было гробовое молчание.
  Селби заговорил вновь:
  — Вот и получается, что Карр был знаком с Милтоном Грегори, и Кармен об этом было известно. Вот почему она предложила обратиться к А.Б. Карру, когда возник вопрос об адвокате.
  И снова молчание. Потом Джилберт пробормотал:
  — Собственно говоря, какая разница?.. Допустим, Милтон действительно бывал у Карра. Какое это имеет значение?
  — Как раз это я и намерен выяснить, — сообщил Селби. — Телефонный звонок, который так сильно расстроил вашу жену, раздался около двух часов в День благодарения. Десмонд Биллмейер звонил после трех, однако никто из вас не знал, что Биллмейер звонил дважды.
  Кармен пристально посмотрела на Селби:
  — Я не намерена отвечать на ваши вопросы…
  Все вдруг поняли, что она близка к истерике.
  — Вы понимаете, мистер Селби? Спрашивать меня бесполезно!
  Чарльз Фрилмен вздохнул:
  — Очень сожалею, Селби, но, кажется, это окончательный ответ. Я бы очень хотел, чтобы Кармен не занимала такой позиции, но — он стиснул зубы и опустил на стол большие кулаки — она одна из Фрилменов, а мы всегда держимся друг за друга. Так что мы в некотором роде станем ее поддерживать.
  Глаза Кармен наполнились слезами.
  Селби сказал:
  — Ответьте хотя бы, связаны ли Милтон и Карр прямо или косвенно с делом Биллмейера?
  Кармен всхлипнула:
  — Не могу, мистер Селби, честное слово, не могу ничего сказать…
  — Мы все равно это выясним, — сказал Селби, — но другим путем. Если вы мне скажете правду, возможно, все будет легко и просто. Учтите, я не отступлю и добьюсь своего. Но уж тогда не обижайтесь, я больше не стану деликатничать…
  Все ждали ответа Кармен, осуждая ее упрямство, но она лишь покачала головой.
  Чарльз Фрилмен поднялся на ноги:
  — Все, ребята, придется вам пойти другим путем…
  Глава 13
  Начавшийся часа в два в субботу мелкий дождичек к пяти часам превратился в настоящий ливень.
  Дождевые капли, барабаня в стекла, стекали вниз извилистыми струйками. Только кабинет шерифа и был освещен, в остальной части здания царили мрак и покой.
  Селби, попыхивая трубкой, обдумывал детали убийства Биллмейера с разных точек зрения. Они с шерифом дожидались важного телефонного звонка.
  Брэндон, питавший бесконечное уважение к способности приятеля разгадывать значение самых, казалось бы, незначительных фактов, не мешал ему и сидел молча.
  Зазвонил телефон.
  Трубку взял Брэндон. Спустя несколько минут он сказал:
  — О'кей, продолжайте работать. Если что-нибудь выяснится, дайте мне знать. — Он положил трубку и объяснил: — Лос-анджелесская полиция. Милтон Грегори исчез. Его не могут найти.
  Селби кивнул, продолжая курить.
  Минут через десять опять зазвонил телефон.
  Брэнд он ответил:
  — Контора шерифа. Да… Кто? Да, да, понятно. Говорит шериф Брэндон… Что такое? Ага, мистер Рочестер из Национального банка в Сиресе. Да, мистер Рочестер, чем могу служить?
  Шериф слушал собеседника, и на его лице отражалось удивление. Наконец он сказал:
  — Да, благодарю вас. Я постараюсь по возможности не предавать факты широкой огласке… Да, до свидания.
  Он положил трубку и повернулся к Селби.
  — Некто Рочестер из Национального банка в Сиресе. У Биллмейера там был текущий счет. В среду утром Биллмейер позвонил Рочестеру и предупредил, что ему понадобятся тридцать пять тысяч наличными для уплаты задатка за земельный участок. Сделка будет завершена днем или вечером в День благодарения. Он просил приготовить эту сумму заранее, чтобы не случилось задержки. Чек он не хотел выписывать по некоторым соображениям.
  — И он получил деньги? — спросил Селби.
  — Получил, ровно тридцать пять тысяч тысячедолларовыми банкнотами. Банкир сказал, что они на всякий случай их переписали, копию списка отправят в мой офис в здании суда с курьером. Он…
  Их прервал стук в дверь. Брэндон нахмурился. Ему не хотелось отворять дверь, но тут раздался задорный голос Сильвии Мартин:
  — Эй! Впустите меня обсохнуть.
  Усмехнувшись, Брэндон открыл дверь.
  — Принесла вам последнюю газету. Вечерняя «Блейд» просто рвет и мечет: недовольна местными властями.
  Эти голубчики научились бросаться трескучими фразами… Признавайтесь, вы тут заняты обсуждением важных секретов? Вам не помешает присутствие газетного репортера?
  — Газетный репортер может присутствовать. Господи, там вроде бы сильно льет?
  — Как из ведра! — сказала Сильвия, снимая блестящий от дождя плащ и ставя зонтик на подставку возле двери.
  Брэндон просмотрел «Блейд», заголовки на первой странице которого кричали крупными буквами:
  «ВДОВА ТРЕБУЕТ ИМУЩЕСТВО БИЛЛМЕЙЕРА.
  ОНА ПРИЗНАЕТ, ЧТО ЕЕ МУЖ
  СКРЫВАЛСЯ ОТ ПРАВОСУДИЯ.
  ШЕРИФ И ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ОБЕСКУРАЖЕНЫ».
  Сильвия с отвращением бросила газету.
  — Терпеть не могу нечистоплотную стряпню… Босс отправил меня к вам, чтобы приготовить первосортный ростбиф. Я получу материал сейчас или позже?
  — Что ты хочешь? — спросил ее Селби.
  — Всего лишь крючочки, зацепочки, к которым можно «привесить» газетный репортаж, босс сочинит передовицу.
  Брэндон покачал головой:
  — Расследование продвигается, но у нас пока нет ничего определенного.
  Сильвия умоляюще посмотрела на обоих:
  — Неужели ничего?
  — Ничего интересного для тебя, — уточнил Селби.
  — А я принесла вам дурные вести. И надеюсь, что у вас найдется что-то в противовес.
  — Что за дурные вести? — спросил Брэндон.
  — Одна из крупнейших лос-анджелесских газет прислала сюда своего аса, Джозефа Бэгли Рафта. Именно Рафт когда-то разобрался в загадке убийства Бордена и добился признания в деле Хоулитта. Он изобретателен и находчив, но беспринципен, для него все средства хороши. Он заявил, что его газета обещает опубликовать результаты расследования самое позднее во вторник, после чего вам с Рексом останется только вынести ему благодарность и произвести арест.
  — Заявления стоят недорого, — сказал Брэндон.
  — Только не заявления Джо Рафта, — возразила Сильвия. — Когда он говорит, люди слушают, а за репортажи платят огромные деньги.
  — В таком случае ему придется откопать улику, о которой мы не имеем понятия.
  — Или, — подхватил Селби, — выяснить значение улики, которую мы не оценили по достоинству.
  — Что бы это могло быть? — спросила Сильвия.
  — Все тот же твидовый костюм.
  — Который был надет на Биллмейере?
  — Да.
  — Этот костюм он носил десять лет назад, — задумчиво проговорил Брэндон, — потом потерял память.
  И вот незадолго до смерти память снова вернулась к нему.
  Селби прищурился:
  — Валяй, Рекс, продолжай рассуждать. Мне кажется, ты дойдешь до чего-то важного.
  Брэндон удивленно посмотрел на Селби:
  — В моих рассуждениях нет ничего интересного, Дуг, ничего оригинального. Мы все время об этом говорим.
  — Верно, но мы в своих рассуждениях ни разу не пошли дальше. Дойдем до этого места и останавливаемся. Сейчас мне показалось, что мы с самого начала были на правильном пути, только нужно идти дальше, а не останавливаться на перекрестке.
  — Ну, — прогудел Брэндон, — Биллмейер пошел куда-то и раздобыл старый костюм. Возможно, после этого он позабыл, что десять лет подряд был Биллмейером. Впрочем, не исключено, что он помнил и свою биллмейеровскую жизнь, и грайнсовскую.
  — Вот тут, Рекс, неувязка. Допустим, он неожиданно вспоминает, что когда-то был Карлтоном Грайнсом. Раздобывает где-то старый костюм и надевает его… Зачем, если он помнит, что сейчас он Десмонд Биллмейер?
  Брэндон на минуту задумался, потом кивнул:
  — Ты прав, сынок. Раз он обрядился в это тряпье, то полностью позабыл, что он Биллмейер. Он снова стал Грайнсом. Последние десять лет стали белым пятном. Скорее всего, он даже не догадывался, что он их прожил.
  — Вот-вот! — возбужденно воскликнула Сильвия. — Наверняка так и было. Он «очнулся» в чужом костюме, и так как помнил, что только что убежал из тюрьмы и его разыскивает полиция, то испугался, что одежда краденая. Ну и поскорее побежал туда, где спрятал свой костюм. Костюм был на месте. Биллмейер натянул его, хотя пиджак ему больше не годился…
  — Обождите. Но ведь это должно было навести его на мысль, что память опять его подводит, — сказал Брэндон.
  Селби, засунув руки в карманы, зашагал по кабинету:
  — Есть еще один важный момент.
  — Какой же?
  — Мы забываем, что костюм уже был на нем, когда к нему вернулась память.
  — Что-то я тебя не понимаю.
  — Если наши сведения верны и Биллмейер действительно получил в банке тридцать пять тысяч долларов, то они должны были находиться у него в момент, когда Десмонд Биллмейер исчез и возродился Карлтон Грайнс. Ты представляешь, как это выглядело? Грайнс чувствует себя беглецом, скрывающимся от закона. Он одет в шикарный чужой костюм, в кармане — тридцать пять тысяч долларов в тысячедолларовых банкнотах!
  Брэндон резко выпрямился.
  — Черт возьми! Все так и должно было произойти.
  Он находит тридцать пять тысяч наличными, естественно, решает, что виновен в каком-то тяжком преступлении, и…
  — И он хочет выяснить, что за преступление совершил, — продолжил Селби, — насколько оно серьезно: убийство, просто ограбление или, может, похищение…
  Как же он поступает? Предпринимает то, что поможет ему найти ответ…
  — Ясно, и это приводит его на Орэндж-Хейтс?
  Все трое обменялись понимающими взглядами.
  Сильвия Мартин облекла мысль в слова:
  — Он поехал к старине АБК!
  Шериф Брэндон от волнения не мог усидеть на месте.
  — Вот теперь, — сказал он, — мы и правда кое-что нащупали! Можно представить себе, как все было. Старина АБК долго был ведущим адвокатом по уголовным делам на Тихоокеанском побережье. Ну а Карлтон Грайнс как раз из тех мест. В тюрьму он угодил в Орегоне. Он был связан с разными мошенниками. Они ему и посоветовали: «Если когда-нибудь угодишь в неприятности, иди прямиком к старине АБК. Если у тебя есть деньги, он вытащит из какой угодно беды». Логично, правда? Ну а дальше случилось следующее: Грайнс позабыл, кем был последние десять лет. Он видит на себе дорогой «чужой» костюм, в карманах которого лежат «чужие» вещи и тридцать пять тысяч долларов. Разве он мог подумать, что стал состоятельным человеком и мог запросто пойти в банк и снять со счета такую кучу денег? Единственное объяснение, пришедшее ему в голову, — он замешан в серьезном преступлении, и его доля равна тридцати пяти тысячам. Он знал, что его разыскивает полиция за побег из тюрьмы. И вот он решает, что настало время обратиться к Карру за советом. Найти Карра было нетрудно, стоило только заглянуть в телефонную книгу, где есть адрес его конторы. А в конторе дали и домашний адрес.
  — Когда он поехал к Карру, — продолжала задумчиво Сильвия, — его убили, а тридцать пять тысяч исчезли.
  — Все куда сложнее, — возразил Селби. — Он заезжал в Лас-Алидас.
  — До поездки к Карру или после? — спросил Брэндон.
  Селби пожал плечами:
  — Неизвестно.
  — Нет, мы не знаем, — быстро заговорила Сильвия. — Но, скорее всего, уже после свидания с Карром, во всяком случае, после первого свидания. Потому что Карр должен был позвонить в Оклахому, где ему сообщили, что брат Карлтона уехал с визитом в Лас-Алидас. Карр посоветовал своему клиенту поехать туда. Но тут Карлтон запил… Нет, обождите минутку. Должно быть, он поехал в Лас-Алидас повидаться с братом. На звонок никто не ответил, тогда он сел в машину, стоявшую на подъездной дорожке. На ней был оклахомский номер, ну и Карлтон решил, что это автомобиль брата. Он вернулся в город, напился, вторично поехал к дому Карра, окончательно опьянел и…
  — Нет, Сильвия, — прервал ее Селби, — ты продолжаешь упрощать. Он приехал в Лас-Алидас, помня, что он Биллмейер. Он позвонил Кармен Фрилмен, попросил о свидании, а когда она приехала, попросил подтвердить его алиби. Так вот, Биллмейер никогда бы не стал просить о таких вещах. Алиби нужно было Карлтону Грайнсу, мошеннику. А это означает, что он задумал совершить какое-то преступление. Иначе зачем ему потребовалось алиби? Получается, что, когда к нему вернулась память, он не забыл о том, что он Биллмейер. И это не вяжется с твидовым костюмом, пропавшими деньгами и поездкой к АБК, если он туда действительно ездил. Итак, либо мы неправильно интерпретируем факты, либо…
  Его прервал телефонный звонок.
  Ответил шериф Брэндон:
  — Хэлло? Да, Перкинс… Одну минуточку, Гарри. Дуг здесь, я спрошу у него. — Брэндон повернулся к Дугу Селби: — Звонит Гарри Перкинс. Репортер из Лос-Анджелеса по имени Джо Рафт и еще какой-то человек, похожий на ученого, хотят осмотреть твидовый костюм, в который был одет Биллмейер. Вот Перкинс и спрашивает разрешения.
  Селби торжествующе усмехнулся:
  — Скажи Перкинсу, пусть осмотрят, но только в нашем присутствии.
  Брэндон кивнул и сказал:
  — Мы сейчас приедем, Гарри. Задержи их. Мы хотим присутствовать при осмотре костюма. — Брэндон усмехнулся, повесив трубку: — Это нам на руку. Рафт хвастался, что он очень быстро распутает дело. Теперь мы знаем, что ключ к разгадке — костюм.
  Сильвия Мартин уже стояла у двери.
  — Ну, мистер окружной прокурор. Вы как в воду глядели. Поехали, интересно узнать, чего они хотят.
  
  Джозеф Рафт был человеком среднего роста, лет сорока, с темными глазами. Гарри Перкинс представил собравшихся. Поначалу Рафт почти не обращал внимания ни на Селби, ни на Брэндона. С его точки зрения, они были туповатыми провинциальными чиновниками, которые сейчас преграждали ему путь к успеху.
  Сильвия Мартин удостоилась взгляда, каким мужчина отмечает хорошенькую женщину. А тут еще Перкинс добавил:
  — Имейте в виду, мисс Мартин тоже репортер.
  На секунду Рафт онемел, и, хотя губы его улыбались, глаза оставались холодными.
  — Местная газета? — спросил он.
  — «Кларион», — ответила Сильвия.
  — Понятно.
  Перкинс представил спутника Рафта, некоего мистера Бемекстера… Бемекстер улыбался добродушно, но, когда Сильвия Мартин, бросив на Дуга красноречивый взгляд, спросила о его профессии, он ответил очень расплывчато:
  — Ну, только не репортер.
  — Тогда юрист? — предположил Брэндон.
  — Нет.
  Селби сказал, суховато посмеиваясь:
  — Не приходитесь ли вы родственником тому Томасу Л. Бемекстеру, который написал прекрасную книгу по криминалистике? «Раскрытие преступлений с помощью микроскопа», так она, кажется, называется?
  Улыбка Бемекстера тоже стала сухой:
  — Приходится признать себя виновным.
  Рафт посмотрел на Селби еще раз, решив, что недостаточно внимательно отнесся к этому провинциальному прокурору. Очевидно, он вовсе не собирался никому сообщать, что привез эксперта по криминалистике.
  — Они хотят посмотреть одежду Биллмейера, — объяснил Перкинс.
  — Могу я поинтересоваться зачем? — спросил Селби.
  Ответил Рафт. Он и не мыслил, что могло быть иначе:
  — Нам хочется разрешить загадку преступления, если имело место преступление.
  — Замечательно, — сказал Селби. — Я от всей души приветствую помощь такого специалиста, как мистер Бемекстер… Я надеюсь, он сообщит нам все, что ему удастся установить.
  — Разумеется, — сказал Рафт.
  — Даст нам копию своего доклада?
  — Будет рад.
  Селби улыбнулся.
  — Когда?
  — Ну, — глаза Рафта блеснули, — мы пришлем вам копию доклада по почте, как только он будет написан.
  — И почта доставит его мне, естественно, после того, как ваша газета разнесет все по городу?
  — Думаю, что да, — вынужден был признать Рафт.
  — А до этого?
  Рафт пожал плечами:
  — Будем говорить откровенно, мистер Селби. Услуги мистера Бемекстера стоят денег. В деле Биллмейера есть деталь, которую я хотел бы проверить. Мне хочется знать мнение Бемекстера. Платит ему моя газета, которая вовсе не намерена заниматься благотворительностью в пользу администрации Мэдисон-Сити; если мы получим интересующую нас информацию, то опубликуем ее первыми.
  — Допустим, — сказал Селби, — что произошло убийство, и мы не сможем задержать убийцу, потому что вовремя не получим информацию.
  — Хорошо, мистер Селби, я гарантирую, что за час до выхода газеты вы получите ответ. Большего вы и не можете требовать.
  — Покажите костюм, — обратился Селби к Перкинсу.
  Перкинс опустил на пол Фидо, которого держал на коленях, и со словами «Мы готовы» отпер металлический ящик и достал одежду Биллмейера. Бемекстер моментально принялся за работу. Он открыл чемоданчик, набитый разнообразными электрическими приборами, и попросил вывинтить одну из электроламп, чтобы подключить прямо к патрону «один аппаратик».
  — Валяйте, — согласился Перкинс.
  Все собрались вокруг скамьи, на которую Бемекстер положил костюм, и наблюдали, как он подключает двойной патрон. В одну ячейку он включил матовую лампу, которая давала сияющий, чуть голубоватый свет, к другой подвел шнур от миниатюрного пылесоса, извлеченного из чемоданчика; разорвал заклеенный конверт, достал из него чистый белый мешочек, подсоединил его к пылесосу и включил моторчик. Очень тщательно пропылесосил отворот на левой брючине костюма, осторожно снял белый мешочек, в который попало содержимое из пылесоса, заклеил его и, надписав: «Отворот левой штанины, Х—21», убрал в чемоданчик.
  Когда он открыл второй конверт и прикрепил к пылесосу второй мешочек, Брэндон спросил его:
  — Что значит «Х—21»?
  — Ключевой номер, который я присвоил этому случаю, — решительно и твердо ответил Бемекстер. — Это избавляет от необходимости каждый раз обозначать дату, место, перечислять присутствующих и так далее. Все это у меня записано в блокноте под номером Х—21.
  — Понятно.
  Бемекстер обследовал тем же способом правую штанину и воротник пиджака; потом он начал рассматривать отвороты брюк и концы рукавов под микроскопом. Пятно на одном из рукавов привлекло его особое внимание. Повернув регулятор на лампе, ученый-криминолог рассмотрел пятно с разных точек при ультрафиолетовом излучении. Покончив с этим, прошелся пылесосом по всему костюму.
  Рафт пытался отвлечь внимание присутствующих от Бемекстера, но глаза зрителей были прикованы к ученому.
  Наконец репортер заявил, что нет смысла вертеться под ногами у Бемекстера, пересек комнату и уселся на край стола.
  Закурив сигарету, он обратился к Сильвии Мартин:
  — Ведь «Кларион» — утренняя газета?
  — Да, — ответила девушка, не спуская глаз с Бемекстера.
  Оставив пиджак, он с такой же тщательностью осмотрел ботинки, особенно каблуки и шнурки, потом потянулся к носкам, а под конец вывернул пиджак наизнанку и собрал пылесосом пыль из внутренних карманов.
  Рафт, усевшись на угол стола, закурил и попытался вовлечь присутствующих в разговор. Ему отвечали на вопросы, но смотрели только на Бемекстера.
  Наконец тот выдернул шнур из патрона.
  — Сделали все, что хотели? — спросил Рафт.
  — Кажется, да.
  — О'кей, — объявил Рафт. — Сколько вам нужно времени на серьезное исследование?
  — Все зависит от того, что я найду, — уклончиво ответил Бемекстер.
  Рафт улыбнулся:
  — Конечно, конечно… Огромное спасибо, мистер Селби, за сотрудничество.
  Бемекстер выдвинул двойной патрон, ввернул на место лампочку, убрал свои инструменты и обратился к Селби:
  — Позвольте оставить вам мою визитную карточку.
  Она может вам пригодиться.
  Селби взял карточку и поблагодарил.
  — У вас есть моя книга?
  — Да.
  — Рад, что вы вспомнили о ней.
  Рафт подхватил Бемекстера под руку и поспешил с ним к выходу со словами:
  — Огромное спасибо, ребята.
  Когда дверь за ними закрылась, Перкинс сказал:
  — Черт возьми! Они ворвались сюда и унесли улики, о которых мы и понятия не имеем!
  Селби вздохнул:
  — С нашими возможностями мы все равно не смогли бы их обнаружить. Нужны микроскопы, фотоаппараты — одним словом, целая криминалистическая лаборатория.
  — Не нужно было показывать ему пиджак! — воскликнула Сильвия, обращаясь к Перкинсу. — Рафт поднимет целую бучу, а его газета обвинит Дуга и Брэндона в том, что они чуть ли не укрывают преступника… Ну а «Блейд» уцепится за возможность высмеять нынешнюю администрацию.
  Перкинс кивнул.
  Селби сказал:
  — Знаете, мне показалось, что Бемекстер выяснил все, что хотел, задолго до того, как осмотрел карманы.
  — Поэтому-то Рафт нам зубы и заговаривал, — добавила Сильвия.
  Селби вытащил трубку и набил ее табаком:
  — Не уверен, что Рафт и правда хотел нас отвлечь.
  Уж слишком он явно это делал.
  — Можете не сомневаться, — проворчал Брэндон, — он специально отошел от Бемекстера и заявил, что смотреть не на что. Воображал, что мы пустимся с ним в разговоры.
  — Не уверен, — покачал головой Селби. — Рафт — умный парень. Скорее, он специально делал вид, будто стремится нас отвлечь, чтобы мы не спускали глаз с пиджака…
  — Я тебя не понимаю, сынок…
  — Он хотел получить что-то другое, но так, чтобы мы этого не заметили. Он…
  — Получить он ничего не мог, — уверенно сказал Перкинс, — я тут решительно все запер. Об этом я никогда не забываю. Никогда ведь не знаешь, что может приглянуться чужому человеку и что он вздумает опустить себе в карман. Куда спокойнее, когда твои ящики на замке. Он даже не приближался к письменному столу, присел вот тут на уголке…
  Но Селби не сдавался:
  — И все-таки я думаю, что Рафт нас обманывал, дурачил. Он же добился того, что мы боялись отвести глаза от рук Бемекстера… Что находилось в этом углу комнаты, а?
  — Говорю тебе, здесь не было ничего.
  Вдруг Селби тихонько ругнулся.
  Что такое? — спросил Перкинс.
  — Могу поспорить, до меня дошло!.. Ключ, о котором мы забыли.
  — Какой?
  — Собака.
  Перкинс посмотрел на него как на помешанного.
  — Ты не понимаешь? — воскликнул Селби. — Господи, до чего я был слеп! Спал среди белого дня. Самая важная улика в деле — собака!
  — Но как собака может быть самой важной уликой? — спросил Перкинс.
  — Собака не принадлежала пострадавшим, — возбужденно заговорил Селби, — хотя, по всей вероятности, привыкла ездить в машине. Согласитесь, вряд ли она выбежала из боковой улочки и прыгнула в чужую машину. Пса при столкновении могло выбросить из одного автомобиля, и он в суматохе по ошибке влез в… Конечно! Собака изначально находилась в машине Биллмейера!
  То есть это собака Биллмейера? — воскликнула Сильвия Мартин.
  — Необязательно, — сказал Селби.
  — А ведь Рафт играл с собакой, — добавил Брэндон.
  Селби наклонился:
  — Фидо, иди сюда, плут. Где ты там?
  Черный песик подошел, виляя хвостом. Селби почесал его за ухом, погладил.
  — Вот, пожалуйста! — воскликнул он.
  Что такое? — спросил Перкинс.
  Селби поднял собаку на руки и поднес к свету. Большой клок шерсти на спинке песика был аккуратно выстрижен ножницами.
  — Теперь видите? Рафт срезал шерсть и положил ее в конверт, который унес с собой в кармане.
  — Зачем?
  — Затем, что костюм связан с собакой — и собака, и костюм имеют отношение к убийце.
  — К убийце или к жертве?
  — К убийце.
  — Каким образом?
  — Когда Карлтон Грайнс удрал из тюрьмы… Нет, начнем лучше с другого конца. За какие-то преступления Карлтона приговорили к тюремному заключению.
  Что происходит с одеждой человека, когда он попадает в тюрьму?
  — Он снимает ее и получает арестантский костюм, — ответил Брэндон. — Как правило, робы сшиты из байки разных цветов. У нас, к примеру, коричневые с синим.
  — Совершенно верно. В орегонской тюрьме тоже должны быть робы своего цвета. Тюрьма сгорела. Раздобыть собственную одежду Грайнс не мог — она погибла при пожаре.
  — Но этот-то костюм не пропал!
  — Точно. Выходит, Грайнс был в другом костюме, когда его арестовали. А этот хранился у кого-то. Но у кого же?
  — У жены! — воскликнула Сильвия.
  — Это наиболее логичное предположение.
  — Ну, друзья, загадка постепенно становится менее запутанной, — пробормотал Брэндон.
  Селби продолжал рассуждать:
  — Предположим, что Карлтон Грайнс спрятал костюм и забыл о существовании Грайнса, превратившись в Биллмейера. Получив костюм через десять лет, он первым делом проверил его карманы и обнаружил письмо с обратным адресом: Оклахома, Чероки-Флэтс… Мне кажется весьма правдоподобным, что и костюм, и собака имеют непосредственное отношение к миссис Карлтон Грайнс.
  — За этим и охотился Рафт? — спросила Сильвия.
  — Вероятно, Рафт искал собачью шерсть на костюме. Ну а коли шерстинки обнаружены, значит, собака принадлежит тому, кто находился с Биллмейером в машине, то есть убийце. Возможно, Рафт уже знает все о собаке.
  Брэндон кашлянул.
  — Похоже, мы должны нанести визит миссис Карлтон Грайнс.
  — Послушай, Гарри, у тебя не найдется поводка для собаки? — спросил Селби.
  — Не нужно поводка, — ответил Перкинс. — Открой в машине дверцу, и Фидо туда первым прыгнет… Наверное, так он и попал в машину Биллмейера в день аварии.
  Селби пояснил:
  — Я хочу взять его с собой в дом… Впрочем, его можно просто держать под мышкой.
  Он набрал номер телефона Инес Стэплтон.
  Когда Инес взяла трубку, Селби услышал обрывок произнесенной ею фразы: «…наиболее важный свидетель».
  Потом она сказала:
  — Хэлло?
  — Привет, Инес. Говорит Дуг. Сейчас не поздно заехать к тебе? Мне хотелось бы потолковать.
  — Дуг, я очень рада! — Но оживление почти сразу исчезло из голоса Инес. — По делу, полагаю?
  — В какой-то мере. Со мной шериф и… — Дуг заметил отчаянные жесты Сильвии, просящей ее не называть. — Я хочу задать тебе парочку вопросов, — сказал он.
  Голос Инес стал официальным:
  — Сейчас у меня важное деловое свидание, но если ты сможешь заехать через часа полтора, я тебя приму.
  — Хорошо, мы приедем, — сказал Селби и повесил трубку.
  Сильвия сказала:
  — Дуг, я выхожу из компании. Мое присутствие у Инес помешает откровенному разговору.
  — Хорошо. Могу поспорить, сейчас она разговаривает со своей клиенткой. Во всяком случае, у нее кто-то есть.
  Брэндон сказал:
  — Возьмем с собой собачонку и посмотрим, как она будет себя вести. Если она и вправду принадлежит миссис Карлтон Грайнс, то почувствует запах хозяйки и после ее ухода начнет лаять и скулить.
  Селби задумчиво кивнул.
  — Только не подавайте виду, что мы проводим опыт.
  Пусть Инес думает, что мы просто захватили Фидо с собой. Мы можем…
  — В чем дело? — спросил шериф, когда Селби внезапно умолк.
  — Я просто подумал, не покупаем ли мы подойник для несуществующей коровы.
  — То есть как это?
  — Мы сейчас проверяем жену Биллмейера… Давайте подумаем и о других, о брате Карлтона, например.
  — А что о нем думать?
  — Ведь собака может принадлежать и брату Карлтона. Кстати, у нас сейчас как раз хватит времени, чтобы заехать к Хинклу и чете Первис Грайнс… Биллмейер ехал на машине Хинкла. Этого не стоит забывать.
  Задумчиво кивнув головой, Селби сказал собаке:
  — Пошли, Фидо. Ты едешь домой. Понимаешь, домой?
  Собачонка навострила уши.
  — Домой! — повторил Селби.
  Собака залаяла.
  Сильвия почти плясала от возбуждения:
  — Ох, Дуг, идем быстрее! Фидо — козырной туз, который Рафт приберег у себя под манжеткой. Попробуем обыграть этого задавалу!
  Перкинс открыл дверь.
  Дождь не утихал, с крыши стекали бурные потоки, дорожка напоминала канал, в канаве бурлила настоящая река.
  Селби спрятал Фидо под плащ:
  — Не бойся, приятель. Мы поедем кататься…
  Отважные путешественники торопливо забрались в служебную машину.
  Ветер налетал внезапными порывами, гнал воду по асфальтовой мостовой, менял направление дождевых струй.
  Главная улица Лас-Алидаса казалась темной и пустынной. Немногочисленные смельчаки, отважившиеся выйти из дома, пробегали, согнувшись под дождем и ветром, не обращая внимания на лужи и грязь. Неоновые вывески бросали красноватый отблеск на блестящие от воды дома. Монотонный стук дождевых капель составлял шумовой фон, на котором резко выделялся противный визг шин об асфальт.
  — Хочешь прихватить Билли Рэнсома? — спросил шериф Брэндон, оборачиваясь к устроившемуся на заднем сиденье Селби.
  — Не сейчас. Давайте покружим возле дома Хинкла и посмотрим, как будет вести себя собака. Возможно, мы идем по ложному следу.
  — Какой там ложный след! — воскликнула Сильвия Мартин. — Беспроигрышная лотерея! Ведь Биллмейер ехал в машине Хинкла и…
  — Мы объедем вокруг квартала, — вмешался Селби, — и посмотрим, знакомы ли собаке эти места. Я приподниму песика, ему будет все видно.
  Брэндон свернул на Честнат-стрит, проехал несколько кварталов и спросил:
  — Ну, как ведет себя пес?
  — Езжай помедленнее, Рекс. Он что-то не реагирует на окружающее.
  — Опусти окно, — посоветовала Сильвия, — ему важно почуять запах…
  Селби опустил окно с подветренной стороны. Дождь, ударяясь о дверцу машины, рассыпался на мелкие брызги. Собака, высунув мордочку, стала принюхиваться.
  — Дело пойдет! — воскликнула Сильвия. — Он знает эти места. Он великолепно представляет, где находится!
  Они достигли квартала с шестисотыми номерами по Честнат-стрит.
  Селби сказал:
  — Что-то Фидо не проявляет энтузиазма.
  — Во всем виноват дождь, — сказал шериф. — Я объеду квартал и подгоню машину к дому с другой стороны.
  Он свернул направо. Сильвия спросила:
  — Вы заметили машину перед домом Хинкла?
  — Нет, — покачал головой Селби, — я занят собакой.
  — А я отметил, что там стоит машина, и только. Что в ней особенного, Сильвия?
  — Если я, конечно, не ошибаюсь, машина принадлежит А.Б. Карру.
  Брэндон снова повернул.
  — Ну что ж, если старина АБК прибыл с визитом в этот дом, то нам сам Бог велел заглянуть на огонек.
  — Держи себя в руках, Рекс, — предупредил Селби. — Карр — скользкий угорь, с ним не справиться, если лезть на рожон.
  — Знаю, — проворчал Брэндон, — но в один прекрасный день я все же оторву ему башку… Как пес, Дуг?
  Селби разочарованно рассмеялся:
  — Твой пес согрелся и заснул, еще одно доброе начинание ни к чему не привело.
  Брэндон сказал:
  — О'кей, в таком случае я выезжаю на Честнат-стрит.
  Следующая улица оказалась перекрытой — ремонт.
  Лишь через четыре квартала им удалось наконец найти свободный проезд.
  Когда миновали фонарь, Сильвия разочарованно воскликнула:
  — Рекс, машины-то уже нет!
  Брэндон нажал на тормоз и плавно остановил машину.
  — Ты уверена, что это был автомобиль Карра?
  — Вполне.
  — В доме горит свет, — сказал Селби.
  — Давайте зайдем и послушаем, что скажет Хинкл. Мы не станем упоминать о Карре, во всяком случае поначалу. Интересно, они расскажут о его посещении сами?
  — Что делает пес? — осведомился Брэндон.
  — Все еще дрыхнет, лодырь! Надо опустить окна и оставить его в машине. Ишь как разоспался… Ладно, пошли.
  Они выскочили под проливной дождь. Сильвия приподняла юбку и побежала под навес крыльца. Селби и шериф шлепали по лужам, стараясь не замочить брюки. Когда они добрались до ступенек, Сильвия нажала кнопку звонка.
  Дверь отворил Хинкл:
  — Что вам нужно? Ох, я вас не узнал… Окружной прокурор и шериф. Входите же.
  — Мисс Мартин, — представил Сильвию Селби.
  — Входите, — повторил Хинкл. — Похоже, у меня сегодня вечер приема гостей.
  — Как прикажете вас понимать? — спросил Селби, переглядываясь с Брэндоном.
  — Одного только что проводил, — объяснил Хинкл. — Он… — Спохватившись, он вдруг умолк. Немного помолчав, Хинкл снова сказал: — Что же вы не проходите? Первис и Руфь дома.
  Первис Грайнс поднялся со словами:
  — Хэлло, что-нибудь случилось? Полагаю, вы видели сегодняшнюю «Блейд»? Мне думается, что факты подтасованы. Карлтон никогда не был женат на этой женщине.
  Хинкл любезно предложил:
  — Садитесь же! Говорят, в ногах правды нет.
  Миссис Грайнс с чувством сказала:
  — Мы будем бороться с самозванкой и не уступим ни дюйма. Мы наняли лучшего адвоката в штате — А.Б. Карра.
  Селби спросил:
  — Разве Карр не представляет интересы миссис Джилберт Фрилмен?
  — Но она-то к убийству не имеет отношения, — заметила миссис Грайнс.
  — И ничего не добивается, — вмешался ее супруг. — По сути дела, мистер Карр представляет не ее, а ее брата. Он…
  Хинкл предостерегающе кашлянул.
  — Итак, Карр согласился представлять вас в деле о наследстве, — резюмировал Селби, делая вид, что не заметил незаконченной фразы.
  — Да.
  — Адвокат противной стороны, — задумчиво произнес Селби, — Инес Стэплтон. Она квалифицированный специалист и работает с душой.
  — Пфф! — воскликнула миссис Грайнс. — Мы ее не боимся. Мистер Карр сегодня был у нее, и она…
  Хинкл снова кашлянул.
  Первис Грайнс сурово сказал:
  — Знаешь, Руфь, предоставь Карру вести переговоры и не порть игру.
  — Конечно, — согласилась миссис Грайнс, — но почему нельзя поставить власти в известность, что мистер Карр нас представляет? Все равно об этом напечатают в газетах!
  — Кстати, — безразличным тоном спросил Селби, — что вы скажете о брате Кармен Фрилмен?
  — Не сомневайтесь, он в порядке, и его претензии не пересекаются с нашими. Так что мистер Карр вполне может представлять и нас, и его.
  — Вы уверены, что ваши интересы не столкнутся? — спросил Селби недоверчиво.
  — Абсолютно уверен. А если это случится, то мы уступим, лишь бы заполучить Карра…
  На этот раз на Хинкла напал продолжительный кашель. Дождавшись конца приступа, миссис Грайнс с невозмутимым видом сказала:
  — Я им…
  — По-моему, ты слишком много болтаешь, Руфь! — оборвал ее супруг.
  — Ах, тебе так кажется? — возмутилась она. — Я прекрасно знаю, что можно сказать и чего — нельзя. Ведь я же не упоминаю про действительно важные вещи. У меня столько же прав…
  — Спокойнее, Руфь, не надо горячиться, — уговаривал ее Первис. — Не забывай, на карту поставлено наше будущее. Не хочется терять шансы. Вот что я вам скажу, мистер Селби. Разговаривайте с А.Б. Карром. Он ответит на все интересующие вас вопросы.
  — Лично я считаю, что мы являемся единственными законными наследниками! — запальчиво выкрикнула миссис Грайнс.
  — Не обольщайся, — сказал Хинкл. — Вы с Первисом воюете против женщины, которая называет себя вдовой, и против второй женщины — ее защитника. У мисс Стэплтон великолепная репутация, она знает свое дело и очень часто добивается успеха. И на суде мисс Стэплтон заведет душещипательную речь о том, как верная жена страдала и отказывала себе во всем, на протяжении долгих лет оплакивая горячо любимого супруга, который тем временем разбогател и получил возможность исполнять все свои прихоти…
  — Черта лысого она его оплакивала! — закричала экспансивная миссис Грайнс. — Могу поспорить, если частный сыщик покопается в ее прошлом, он обязательно найдет разных там друзей-приятелей. Карр не посоветовал бы его нанять, если бы…
  Первис Грайнс стукнул кулаком по столу:
  — Послушай, Руфь, остынь, я тебе говорю! И не распускай язык! Ты всего лишь моя жена, а речь идет о моем наследстве. Тебе надлежит прислушиваться к моим советам и вести себя так, как я говорю.
  — Вспомни, что сказал Карр на прощанье, — подхватил Хинкл. Он рекомендовал вам обоим никому ничего не говорить.
  Руфь обиделась:
  — Если так, я больше вообще не скажу ни единого слова. Но я уверена, что вы делаете ошибку. Мы должны помогать властям. Мы же не требуем ничего незаконного, и не исключено, что нам потребуется помощь шерифа и прокурора, чтобы выиграть дело.
  Она сердито отвернулась, щеки ее пылали.
  Первис Грайнс обратился к Селби:
  — Извините меня, но вы сами юрист и понимаете, что если человек затеял тяжбу на полмиллиона, то ему не следует слишком много болтать.
  Селби улыбнулся:
  — Наверное.
  — Ну вот. Убежден, что Карр скажет то же самое.
  К тому же эта женщина-репортер записывает каждое слово!
  Миссис Грайнс огрызнулась:
  — Как будто я сказала что-то особенное. Великий Боже, ты уж считаешь…
  — Замолчи! — рявкнул Первис Грайнс. — Наступила напряженная тишина, потом Грайнс добавил более благодушным тоном: — Если вас что-то интересует, то мистер Карр у себя дома…
  — Сейчас вы его не застанете, — не утерпела Руфь.
  — Почему же? — возразил ее супруг. — Он же сам сказал, что коли мы будем нуждаться в нем, то он будет дома.
  — Да, но не раньше чем через час. Сейчас он поехал в Эль…
  Хинкл перебил ее:
  — Я не хочу вмешиваться не в свое дело, но, может быть, джентльмены интересуются… — Он не договорил, ограничившись кивком в направлении стола, на котором стояли чернила и лежала ручка рядом с блокнотом.
  Селби сказал:
  — Пожалуйста, поймите меня правильно: меня совершенно не интересует исход тяжбы за наследство Биллмейера. Я собираю факты, имеющие отношение к его смерти. Надеюсь, это ясно?
  — Ясно, — кивнул Хинкл.
  — И справедливо, — заключил Грайнс. — Но раз так, то нам больше нечего вам сказать.
  Селби поднялся со стула:
  — Ну, а мне остается сказать одно: спокойной ночи.
  Грайнс осклабился:
  — Что ж, тут можно к вам и присоединиться: и мы вам всем желаем спокойной ночи.
  Он распахнул дверь, и они помчались под холодным дождем к мокрой и холодной машине.
  Разбуженный их вторжением, Фидо недовольно открыл глаза, потянулся, зевнул и лизнул руку Селби.
  Дверца захлопнулась, вспыхнули фары, несколько секунд они сидели молча, был слышен только стук дождевых капель о крышу машины.
  — Ну, — сказал Брэндон, — поехали.
  Селби негромко попросил:
  — Давай-ка повернем назад.
  — Хочешь навестить старину АБК?
  — Нет, по-моему, надо ехать в Эль-Бокано.
  — Для чего? — удивился шериф.
  — Старину АБК жаждут заполучить при разбирательстве тяжбы за наследство. У него появилась возможность заработать приличные деньги, ведь речь идет о полумиллионе! Но одновременно он представляет Милтона Грегори в деле, тоже имеющем отношение к состоянию Биллмейера. Он привозил сюда Грегори и заставил подписать соглашение, по которому тот не будет конфликтовать с четой Грайнс, ибо только при этом условии Карр может представлять обе стороны. Вот почему на столе оказались чернила и ручка. Именно Милтона Грегори имел в виду Хинкл, когда, не закончив фразы, кивнул в сторону стола. А миссис Грайнс, ни разу не упомянув о договоре с Грегори, считает, что умеет хранить важные тайны.
  Брэндон тихонько свистнул.
  — Более того, — продолжал Селби. — Карр не вернулся в Мэдисон-Сити. Он решил поехать в Эль-Бокано. Миссис Грайнс нечаянно проговорилась. Правда, ее остановили, но сказанное ею «Эль» может относиться только к Эль-Бокано.
  Сильвия Мартин сжала руку Дуга:
  — Ну и голова у тебя, Дуг! Теперь все понятно.
  Хинкл боялся, как бы эта болтушка Руфь не проговорилась, ну а она была в восторге от собственной изворотливости… Дуг, а какова роль Милтона Грегори в этой истории?
  — Меня это тоже интересует. Но есть и другой вопрос…
  — Какой же?
  — Отнесет ли старина АБК в понедельник в свой банк тысячедолларовые банкноты?
  Глава 14
  Холодный ливень перешел в монотонный мелкий дождь, настолько плотный, что свет уличных фонарей в Эль-Бокано с трудом пробивался через его завесу и ложился желтыми лентами на сверкающий асфальт.
  Здесь, в поселке, субботний вечер, несмотря на ограничения военного времени, оставался предпраздничным: местные жители отправились в город за покупками и повеселиться. На тротуарах, а то и просто на дороге собирались небольшие группки, люди обменивались новостями и обсуждали текущие дела.
  Шериф снизил скорость.
  — Есть предложения? — спросил он у Селби.
  — Нет. Разве что нам посчастливится наткнуться на машину Карра где-нибудь на платной стоянке или получить сведения о нем в отеле.
  Они проехали по центральной улице, замедляя ход возле каждой припаркованной машины.
  — Похоже, нам следует попытать счастья в отелях, — сказал Селби. — На улице холодно и сыро… Такой ливень!.. Рекс, остановись-ка перед этим отелем. Я забегу, вдруг повезет…
  — Лучше уж я пойду, — сказала Сильвия. — Я могла бы расспрашивать вроде невзначай, а ты или шериф…
  — Ты права, — согласился Селби. — Справься в регистратуре. Проверь по журналу несколько последних фамилий и расспроси о приезжих.
  Брэндон остановил машину, но не выключил мотор, и «дворники» продолжали работать.
  — Помнишь, в последней аварии у нас вышла из строя печка? — заговорил Брэндон, когда Сильвия побежала по тротуару к освещенному входу в отель. — Я все не соберусь ее починить, а сейчас она очень бы нам пригодилась. В машине такая холодина…
  Селби вытащил из кармана кисет и набил трубку.
  — Так или иначе, но мы на верном пути, — произнес он. — Карр что-то знает. Разумеется, он слишком хитер, чтобы позволить уличить себя в неэтичном ведении дела, если удастся выяснить правду…
  Он не договорил, заметив Сильвию. Она вышла на крыльцо и возбужденно махала им рукой.
  — Похоже, мы попали в точку, — сказал Брэндон, выключая мотор.
  Они прошли к отелю по мокрой дорожке.
  Сильвия Мартин тихо сказала:
  — Грегори в комнате 406. Я уверена.
  — Карр здесь? — спросил Селби.
  — Нет. Когда Грегори регистрировался, с ним вместе был высокий мужчина, потом он ушел. Видимо, это был Карр. Грегори зарегистрировался под именем Фрэнка Кармоди.
  Селби подмигнул:
  — Давайте-ка поднимемся без предупреждения.
  Автоматический лифт дрожал и дребезжал, поднимая замерзших путешественников.
  Нужную комнату они нашли без труда. Селби постучал.
  Сквозь щели фрамуги пробивался свет, но на стук ответа не последовало. Селби постучал вторично.
  Мужской голос спросил:
  — Кто там?
  — Вам письмо, — ответил Селби.
  — Суньте под дверь.
  Селби сурово произнес:
  — Открывайте, Грегори. Мы — представители закона.
  Наступившая тишина была настолько продолжительной, что Брэндон не выдержал, подошел к двери и скомандовал:
  — Открывайте, иначе мы взломаем дверь.
  Стукнула задвижка, и Милтон Грегори дрожащим голосом спросил:
  — Чего вы хотите?
  — Поговорить с вами.
  Рекс Брэндон, слегка отодвинув Грегори, первым вошел в помещение.
  — Вы не имеете права входить, — запротестовал Грегори.
  Брэндон опустил тяжелую руку на плечо молодого человека:
  — Мы уже вошли. Так что садитесь.
  Милтон Грегори не сел, а рухнул на стул.
  Брэндон наклонился над ним:
  — Что предпочитаете: быть арестованным по обвинению в убийстве или рассказать правду?
  — В убийстве?
  — Именно так я и выразился.
  — Но вы ничего не можете мне предъявить…
  Брэндон рассмеялся.
  — Я всего лишь хотел защитить сестру, — продолжал Грегори.
  Селби, выступивший вперед, сказал:
  — Первис Грайнс сказал нам другое. — Он увидел растерянное выражение на физиономии молодого человека и продолжал: — Мы как раз от него… Скажите, у вас остался экземпляр соглашения, которое вы подписали, или вы отдали его Карру?
  — Его забрал Карр.
  Селби скинул мокрый плащ, повесил его на спинку кровати и уселся в кресло:
  — Ну что ж, Грегори, начинайте. — Это было сказано самым будничным тоном.
  — Вы не имеете права меня допрашивать…
  Брэндон загремел:
  — Мне надоело вас слушать!
  — А что вы, собственно, хотите?
  — Хотим знать правду, — сказал Селби.
  — Я не стану делать никаких заявлений.
  — Послушайте, — заговорил Селби, поднимаясь с кресла и направив палец на Грегори. — Мы знаем, что Биллмейер звонил вашей сестре много позже вас.
  Именно ваше сообщение ее напугало и расстроило. Я выкладываю карты на стол. Вы правы, у нас нет на вас материалов — пока. Но ведь мы можем их получить, и тогда… Я вовсе не желаю видеть вас в санатории с нервным припадком. Уже сейчас мы имеем право задержать вас, так что либо вы заговорите, либо мы посадим вас в полицейскую машину и доставим в тюрьму. И пусть тогда ваш адвокат попробует вызволить вас оттуда. В любом случае мы всегда сможем держать вас под рукой.
  — Вы не можете предъявить мне обвинение, во всяком случае, в этом округе!
  Брэндон усмехнулся:
  — Вы основной свидетель и…
  Селби прервал его:
  — У нас налажен контакт с полицией Лос-Анджелеса, и нам все равно, в какой тюрьме вы будете находиться, лишь бы иметь вас в своем распоряжении.
  Грегори перестал сопротивляться. Брэндон тоже снял плащ, уселся за стол и примирительно сказал:
  — Так-то оно лучше.
  Сильвия Мартин прошла в темный угол комнаты, придвинула себе стул и сделалась почти невидимкой.
  — Не теряйте времени, — сказал Селби, — рассказывайте.
  — Я не преступник, — заявил Грегори, — и не собирался никого обманывать. Честное слово, мне и во сне не снилось, что могут возникнуть недоразумения.
  Я не сомневался, что чек совершенно правомочный.
  — Допустим, — сказал Селби, — вы и правда сделали ошибку. Но вы так себя вели, что не вызываете симпатий.
  — Мне показалось, что иного выхода нет.
  — Теперь обстоятельства изменились… Так что изложите нам все детали.
  Грегори с нервной поспешностью стал объяснять:
  — У меня был этот чек на полторы тысячи долларов, и мне позарез нужны были деньги. Чек был в один из восточных банков, и я не мог получить по нему наличные. Они хотели сразу его учесть, а выплату сделать, когда накопится крупная сумма. Сами понимаете, прошло бы немало времени, мне же деньги требовались немедленно. Я рассчитывал на эту сумму. Чек был задержан.
  — Что вы сделали? — спросил Селби.
  — Я хотел, чтобы сестра его индоссировала, то есть сделала на обороте чека передаточную надпись, но никак не мог с ней связаться, и тогда…
  — Понятно, вы подделали ее подпись? — сказал Брэндон, видя, что молодой человек не в состоянии продолжать.
  Однако Селби иначе понял молчание Грегори.
  — Он подделал подпись Биллмейера, — сказал окружной прокурор.
  — Это вовсе не была подделка! — закричал Грегори. — У меня и в мыслях не было требовать у него деньги. Мне просто было необходимо срочно провести чек через банк.
  Я только надписал в уголке «О'кей» и поставил подпись Биллмейера. Разве я мог предполагать, что чек не примут к оплате? Человек, выдавший его мне, казался надежным, как само золото…
  — И когда банк отказался платить по чеку, вы позвонили сестре и рассказали, что стряслось?
  — Я сказал, что нам необходимо срочно встретиться с Биллмейером, я должен ему все лично объяснить.
  Чек поступил к управляющему банком днем в среду. Он связался со мной и предупредил, что в пятницу вечером деньги нужно вернуть, иначе они стребуют их с мистера Биллмейера, который поручился за чек… Прежде чем позвонить Кармен, я пытался занять денег у знакомых.
  — Биллмейер, ничего не зная о поддельной подписи, сразу упрятал бы вас в тюрьму? — рассуждал Селби.
  — Нет, он бы этого не сделал. Он бы использовал чек, чтобы оказать давление на сестренку, — ответил Грегори.
  — Ах вот в чем суть!
  Грегори кивнул.
  Селби посмотрел на Брэндона, потом снова на Грегори.
  — Это все?
  — Разве этого недостаточно?
  — Даже слишком много, если вас интересует мое мнение, но я-то ждал от вас фактов.
  — Я все вам рассказал.
  Что случилось потом?
  — Кармен сказала, что вряд ли сможет помочь. Сообщила, что Биллмейер… ухаживал за ней, у него серьезные намерения, он даже предложил бежать с ним. Вот такая карусель.
  — И тогда вы обратились к А.Б. Карру?
  — Да.
  — Почему вы выбрали именно его?
  — Я много о нем слышал. Знаю людей, которых он выручал. Денег он стоит немалых, но есть за что платить.
  — Хорошо, вы обратились к Карру. Ну а потом?
  — Остальное вы знаете.
  — Сестра знала, что вам помогает Карр?
  — Да. Селби несколько минут обдумывал услышанное.
  — Понятно, — сказал он. — Когда Кармен увидела убитого, она решила, что это ваших рук дело.
  Грегори беспокойно заерзал на стуле.
  — Тогда она поехала к Карру выяснять, что произошло в действительности, ну а Карр, понимая, что подделка чека — великолепный мотив для убийства, и желая замять историю, посоветовал ей выйти из игры, всем же остальным говорить, что поручительство подлинное. Потом он изъял бы полторы тысячи долларов из наследства Биллмейера, и все были бы довольны.
  Грегори упорно молчал.
  — Так ведь? — спросил его Селби.
  — Ну, что-то в этом роде, только он не говорил этого сестренке.
  — А кому же?
  — Мне.
  — Ну а вы что сделали?
  — Я убедил сестру довериться доктору Раппу и уехать в санаторий.
  — Как случилось, что вы убили Биллмейера? — спросил Селби. — Как вы заставили его выпить виски?
  — Я его не убивал!
  Селби безжалостно продолжал:
  — Вы связались с сестрой. Кармен рассказала Биллмейеру про чек и упросила повидаться с вами. Он назначил встречу на Орэндж-Хейтс, может быть, в резиденции Карра. Вы напоили его, предполагая, что если он разобьется, то все подумают, что мистер Биллмейер погиб в автомобильной катастрофе. Но у него было слабое сердце, и вино вы отравили…
  — Вы сошли с ума! Я не делал ничего подобного.
  Я даже не видел его! — закричал Грегори.
  — У вас есть алиби? — спросил Селби.
  — Поговорите с Карром.
  — Сейчас мы разговариваем с вами.
  — Больше я ничего не скажу.
  — И для вас, и для вашей сестры будет куда лучше, если вы все объясните.
  Грегори покачал головой:
  — Я сказал все, что хотел. И все объяснил.
  — Итак, вы могли полностью или частично рассказать Грайнсу о случившемся, но Карр разработал условия соглашения, по которому Грайнс обещал не привлекать вас к уголовной ответственности и заплатить в соответствии с подделанной подписью полторы тысячи долларов банку. В таком случае за отсутствием материальных претензий ничто не мешало Карру представлять Первиса Грайнса в тяжбе за наследство с вдовой Биллмейера.
  — Если вам так много известно про меня, — взорвался Грегори, — какого черта вы задаете вопросы?
  — Я хочу услышать историю от вас.
  — Но я же рассказал.
  — Я хочу услышать все.
  — Вы получили все, что вам полагается.
  Селби кивнул Брэндону.
  — Теперь, Рекс, нам остается только арестовать его.
  — Вы не можете арестовать меня за подлог. Грайнс признает чек. Он не будет…
  — Мы арестовываем вас по подозрению в убийстве, — сказал Селби.
  Грегори панически испугался.
  — Я вижу, вы собираетесь обвинить невинного человека. Вы и ваша шайка! Думаете, что вам удастся повесить на меня это убийство… — Грегори сжал кулаки.
  Брэндон подошел сбоку, ловко надел наручник на запястье Милтона и заломил ему руку за спину. Щелкнул замок наручников, шериф отступил, предоставив потрясенному Грегори бороться со стальными браслетами.
  С холодным безразличием он подошел к стенному шкафу, отворил дверцу, достал пальто и шляпу. Надел шляпу молодому человеку на голову, а пальто набросил на плечи.
  — А теперь, — сказал он спокойно, — если вы будете держать язык за зубами и спокойно пройдете через вестибюль, никто и не подумает, что вы арестованы.
  Когда мы сядем в машину, я надену наручники по-другому, чтобы руки у вас были впереди… Итак, молодой человек, пошли.
  Когда Грегори был благополучно доставлен в окружную тюрьму, Брэндон взглянул на часы и сказал Селби:
  — Ты опоздал на свидание, Дуг.
  — Знаю, но ничего не могу поделать. Мы сейчас уедем.
  Милтон Грегори сказал:
  — Ну что ж, умники, вы бросили меня в тюрьму, не предъявив обвинения. Я требую свидания с моим адвокатом А.Б. Карром.
  — Это ваше законное право, — с улыбкой сказал Брэндон. — Надзиратель свяжет вас с ним по телефону.
  Надзиратель вопросительно посмотрел на шерифа, тот утвердительно кивнул головой. Надзиратель медленно и неохотно набрал номер телефона Карра, подождал и сказал через несколько секунд:
  — Никто не отвечает.
  — Ерунда! — заявил Грегори. — Этот трюк вы применяете со всеми новичками. Возможно, кое-кто и попадается, но того, кто в курсе дела, вам не провести. У вас есть номер, который заведомо не отвечает, и вы его набираете, если арестованный просит связаться с адвокатом.
  — Наберите номер сами! — спокойно сказал шериф.
  Грегори подошел к телефону.
  — Одну минуточку, — предупредил надзирателя Селби. — Проверьте, чтобы он набрал правильный номер.
  Они наблюдали, как Грегори вращал диск телефона, как изменилось выражение его. лица, когда он понял, что не дождется ответа на звонок. Он ждал не меньше минуты, потом неохотно опустил трубку на рычаг.
  — Пусть попробует дозвониться еще раз, примерно через час, — распорядился Брэндон и повернулся к арестованному.
  — Вот и все, Грегори. Через час вам разрешат снова позвонить Карру. А пока отправляйтесь в камеру.
  Грегори окаменел.
  Надзиратель грозно спросил:
  — Ты слышал, парень?
  Грегори не шевелился, а надзиратель насмешливо продолжал:
  — И ты воображаешь себя умником? Сообразительным парнем, да? Думаешь, стоит тебе появиться у нас, и ты сразу введешь свои законы? Так вот, когда тебе удастся снова попасть на свободу и ты встретишься с человеком, побывавшим в тюрьме, спроси у него, как называют тех, кто пытается не подчиняться здешним законам. Вот они-то и есть настоящие сосунки!
  Надзиратель искоса глянул на шерифа, потом выдвинул ящик из стола, демонстративно достал оттуда дубинку и с угрожающим видом направился к Грегори.
  — Ну? Шериф велел отвести тебя в камеру.
  — Хорошо, хорошо, — поспешно согласился Грегори, — только покажите, где она находится.
  Глава 15
  Брэндон и Селби вышли из тюрьмы.
  Сильвия Мартин ждала их в машине.
  — Дуг, ты опоздал на свидание с Инес, — сказала она.
  — Знаю, но что ж поделаешь.
  — Ну, а теперь я с вами распрощаюсь, — добавила весело Сильвия. — Мне еще надо написать статью, так что увидимся уже после того, как съездишь к ней…
  Шериф, высадите меня возле офиса.
  Брэндон кивнул.
  Дождь продолжался, но теперь дождевые капли были настолько мелкими, что походили на туман. Однако проникали эти мелкие капли глубоко, и фетровые шляпы окружных чиновников промокли насквозь.
  Они высадили Сильвию у издательства «Кларион» и поехали к Инес Стэплтон.
  — Что ты скажешь о собаке? — спросил Брэндон, заметив, что Селби потянулся к Фидо.
  — Ничего. Возьму с собой, будто это моя собака.
  Он засунул маленькую черную собачку под плащ, пересек тротуар и нажал звонок квартиры Инес Стэплтон.
  Дверь автоматически открылась, и Селби с Брэндоном вошли в холл.
  — Третий этаж, да? — спросил шериф.
  — Точно, номер 302.
  Они вошли в лифт, поднялись на третий этаж, подошли к квартире Инес, на пороге которой стояла хозяйка.
  Селби с удовольствием посмотрел на элегантное вязаное платье из красной шерсти, плотно облегающее стройную, ладную фигурку Инес.
  — Вы опоздали, — сказала она.
  — Ничего не могли поделать, — ответил Селби, — дела. Ездили за реку по делу, а потом отвозили в тюрьму арестованного, который доставил порядочно хлопот.
  — Господи, какие занятые мужчины… Входите же.
  Похоже, в нашей сельской местности многовато преступлений.
  — На нашу долю хватает, — согласился шериф.
  В комнате был большой камин, в котором весело потрескивали поленья.
  — Давайте сюда плащи и шляпы! — скомандовала Инес. — Боже, да вы совсем промокли! Вы считаете унизительным пользоваться зонтиками?
  — Они всегда мешают, — сказал Селби.
  — В жизни не пользовался зонтиком! — сообщил Брэндон.
  — Дуг, а что это у тебя? Собачка? Маленький песик!
  Какой маленький! Здравствуй, песик! Ты кусачий?
  Она протянула руку к Фидо, тот завилял хвостом.
  — Он очень дружелюбный малыш, — сказал Селби.
  — Вот уж не думала, что у тебя есть собака.
  — Он недавно у меня появился.
  — Ну какой же прелестный!
  Селби опустил Фидо на пол и сказал:
  — Чувствуй себя как дома…
  Фидо побежал к камину, но неожиданно остановился; втянул носом воздух, подошел к одному из глубоких кресел и начал усиленно вилять хвостом.
  — В чем дело, Фидо? — спросил Селби.
  Собачка тявкнула.
  — Ему здесь нравится, — сказала Инес.
  Селби многозначительно посмотрел на Брэндона.
  — Ты сегодня видела свою клиентку? — спросил он у девушки.
  — Да, она только что уехала.
  Селби вновь взглянул на Брэндона.
  — Я хотел бы с ней поговорить, — сказал он.
  — Ну… мы это обсудим. Садитесь, устраивайтесь поудобнее у огня.
  Инес была удивительно милой и уютной. Она понравилась Селби. Тепло, приглушенный свет; чувствовалось, что здесь живет женщина, — по контрасту с холодной, дождливой ночью и даже с комнатой самого Селби, которая была просто местом для ночевки, она и не могла не приглянуться.
  Молодой окружной прокурор устроился на стуле возле камина, наслаждаясь теплом и комфортом. Мужчины протянули ноги к огню, и сразу от их ботинок и брюк стал подниматься пар.
  В Инес Селби всегда привлекала какая-то особая женственность. Днем, возможно, она действительно была способным адвокатом, деловым партнером или противником, но вечерами, дома, превращалась в грациозную, уравновешенную, красивую женщину.
  Инес весело предложила:
  — Я только что сварила кофе, хотите?
  Брэндон благодарно посмотрел на нее:
  — Инес, ты не просто умница, ты ясновидящая!
  Она рассмеялась, но глаза ее были обращены к Селби.
  — Я так и не слышала твоего ответа, Дуг.
  — Конечно, хотим! А мы тебя не слишком обеспокоим лишними хлопотами?
  — Ты же не частый гость в моем доме, Дуг.
  Как только Инес вышла на кухню, Брэндон, понизив голос, сказал:
  — Это собака миссис Грайнс. Ты видел, как вел себя Фидо? Она сидела на этом месте.
  Селби кивнул.
  — Я могу сказать тебе еще кое-что, — продолжал Брэндон. — Женщина не была добра к собаке. Фидо обрадовался, что его хозяйка была здесь, но не сделал попытки выследить ее по запаху. Так, случайный интерес. Нет, она его не баловала.
  — Все можно объяснить иначе, Рекс.
  — Как же?
  — Собака жила у нее недолго — недельку, дней десять самое большее.
  — Это мысль!
  Появилась Инес с подносом, на котором стояли две большие чашки с ароматным кофе, молочник со сливками, сахар и печенье.
  — Сахар можете не экономить, берите, сколько хотите.
  Повторять дважды ей не пришлось. Они положили и сахар, и сливки.
  Глаза Инес Стэплтон светились спокойным удовлетворением — и она почти не сводила их с лица Дуга Селби. Она закурила сигарету и села возле него.
  — Дуг, ты промочил ноги.
  — Пустяки, ботинки намокли только снаружи.
  — Неправда, они пропитаны водой. Тебе надо носить галоши.
  — Ну да, и каждый раз их то снимай, то надевай?
  — Носи ботинки на каучуке. Тебе столько приходится ходить пешком!
  — Ну, не так уж и много. Десяток шагов сюда, десяток — туда. В основном по лестницам… Инес, когда я смогу поговорить с миссис Грайнс?
  — О чем?
  — Хочу задать ей несколько вопросов.
  — Каких?
  Селби заколебался, но все же ответил:
  — Не могу тебе сказать.
  — Ты думаешь, что я вставляю тебе палки в колеса, Дуг, но это не так…
  — Что ты имеешь в виду?
  — Ты не сможешь ее увидеть.
  Селби поставил кофейную чашку на стол. Он был искренне удивлен:
  — Почему?
  Инес ответила:
  — У нее нервное расстройство в кавычках.
  — Могу я узнать, что с ней случилось?
  — Тебя интересует, что вызвало расстройство?
  — Ну, в конечном итоге это одно и то же.
  Она улыбнулась:
  — Верно, только моя формулировка звучит лучше.
  — Пусть будет так: что вызвало это ее расстройство в кавычках?
  — Некий джентльмен по имени А.Б. Карр.
  — Какой вездесущий тип!
  — На самом деле, правда?
  Брэндон собрался было сказать что-то еще, но передумал и занялся своим кофе.
  Инес спохватилась:
  — Пойду приготовлю кофе. Чтобы не пропало ни капли…
  Она убежала на кухню, и скоро принесла серебряный кофейник. Налила горячий кофе обоим мужчинам. Снова ушла в кухню, а вернувшись, сказала:
  — Дуг, просто не представляю, что делать с А.Б. Карром!
  — А в чем, собственно, дело?
  — Он представляет Первиса Грайнса.
  — Вижу, ты следишь за ходом событий!
  — Верно.
  — Могу я спросить, как ты об этом узнала?
  — Почему тебя это интересует?
  — Ведь они договорились всего какой-то час назад.
  Инес улыбнулась:
  — Мне сообщил сам Карр.
  — Когда?
  — Минут тридцать назад в этой самой комнате.
  — Предлагал компромисс?
  — Можно так сказать, но по сути требовал львиную долю для себя и своих клиентов, оставляя моей клиентке всего двадцать пять процентов.
  — И это явилось причиной ее так называемого нервного расстройства?
  — Нет. Причина расстройства возникла тогда, когда он заявил о своем намерении получить показания моей клиентки под присягой. Тут я подумала, что Карр — большой специалист по организации нервных заболеваний.
  — Ну и как он отнесся к известию о плохом самочувствии твоей подопечной?
  — С плохо скрываемой злобой. Старина АБК не любит, когда его собственное оружие обращается против него. Я с самым серьезным видом объяснила ему, что моя клиентка не в состоянии подвергаться расспросам, она расстроена точно так же, как в свое время Кармен Фрилмен, и ей посоветовали прибегнуть к такому же лечению: отправиться в санаторий, где ее никто не сможет потревожить.
  — Как он отреагировал?
  — Осатанел и стал мне угрожать.
  — Чем?
  — Сама не знаю. Скорее всего, хотел напугать молодого адвоката.
  — Но он угрожал?
  — Он сказал, что на протяжении последних десяти лет моя клиентка не была ни образцово-показательной женой, ни респектабельной вдовицей. Конечно, выражался он туманно, но дал понять, что группа частных детективов сумеет найти в ее прошлом такие моменты, которые превратят перекрестный допрос в настоящую пытку.
  — И поэтому потребовал проведения допроса под присягой, чтобы она поняла, что ее ждет впереди?
  — Нет. Я точно знаю, чего он ждал от этого допроса. Он вел бы себя изысканно вежливо и предупредительно, задавал бы ей самые невинные вопросы: где она жила в 32-м году, где — в 33-м, и так далее, записал бы адреса, место работы, узнал бы, чем она занималась.
  А потом и на самом деле направил бы по адресам детективов, которые бы обнаружили — ну, я не знаю, что именно они могут обнаружить…
  — Но ты уверена, что они что-нибудь непременно узнают?
  — А как ты думаешь? Неужели за десять лет жизни одинокой женщины не произошло ничего такого, что можно преподнести в нужном свете, что-то добавив и о чем-то умолчав, и действительно поставить ее в неловкое положение? С другой стороны, клиент АБК — брат умершего, мне-то нельзя отплатить той же монетой… Лично я уверена, что такие методы запугивания моей клиентки, имеющей законные права на деньги мужа, несовместимы со званием юриста. Так или иначе, но я посмотрела ему в глаза и сказала, что, к несчастью, моя клиентка перенесла точно такой же удар, как Кармен Фрилмен, которой он самолично рекомендовал отправиться в санаторий, где ее никто не будет тревожить расспросами. И добавила, что, Бог даст, моя клиентка поправится так же быстро, как миссис Фрилмен, которая уже через несколько дней по доброй воле явилась в полицию давать показания, но я не хочу вселять беспочвенных надежд, потому что состояние миссис Грайнс весьма серьезное.
  Селби ухмыльнулся. Брэндон откровенно захохотал.
  — Дал бы четыре монеты по десять центов, чтобы превратиться в муху на стене этой комнаты и поглядеть на его физиономию! И что же он сделал?
  — Физиономия его и правда побагровела, — улыбнулась Инес. — Он пригрозил, что получит распоряжение суда, позволяющее его врачу осмотреть миссис Грайнс и доложить о состоянии ее здоровья.
  — Что ты ответила?
  — Ответила, что пойду в суд с прошением поручить осмотр врачу, который осматривал Кармен Фрилмен, и буду настаивать, чтобы он в письменной форме указал, в чем именно состояние моей клиентки отличается от состояния миссис Кармен Фрилмен.
  — Что было после этого?
  — Он тут же ушел.
  — Отлично, — засмеялся Селби, — такой урок, будем надеяться, пойдет Карру на пользу. Он и правда слишком распоясался. Но я тоже хочу видеть твою клиентку.
  — Прости, Дуг, но это невозможно. Если ты ее допросишь, Карр будет иметь основание требовать того же самого. По правде говоря, ей действительно сильно досталось. Она перенесла эмоциональную встряску и чувствует себя подавленной. У меня есть два врача, которые это подтвердят официально. Сейчас ей прописаны снотворное и полный отдых.
  Селби сказал:
  — Я в ином положении, нежели Карр. Пока он не добьется постановления суда, он бессилен что-либо предпринять. А я — нет.
  — Совсем недавно, — вмешался Брэндон, — мы объясняли одному непонятливому человеку, что существуют простые способы заставить отвечать на вопросы, но есть и более сложные.
  Инес заморгала глазами, но подбородок ее был упрямо вздернут.
  — Весьма сожалею, но вам придется идти сложными путями. Я на время отстраняю миссис Грайнс от дел.
  — Могу я спросить почему? — спросил Селби.
  — Я уже объяснила. Она подавлена.
  — Оттого, что не все, ею рассказанное, согласуется с фактами?
  — Ничего подобного! Если бы дело обстояло так, я бы немедленно отказалась представлять ее… Очень сожалею, Дуг, но это окончательное и бесповоротное решение.
  Селби допил кофе и подождал, пока Брэндон поставит пустую чашку на блюдце.
  — Ладно, — сказал он, — чтобы не было недоразумений, помни: я тебя предупредил. Еще раз повторяю: я намерен ее допросить.
  — Все ясно, Дуг, но мне кажется, ты понимаешь меня.
  Селби потянулся, поднялся с кресла и сказал:
  — Ладно, Рекс, пойдем.
  Брэндон показал пальцем на свою пустую чашку.
  — Хватит, хватит, пора приниматься за дело. Я вижу, ты пригрелся и готов сидеть здесь, пока Инес будет наливать тебе кофе.
  Инес покачала головой:
  — Немного еще осталось.
  — Изыди, сатана… Пошли, Рекс. И спасибо за гостеприимство, Инес.
  Брэндон проворчал:
  — Как будто эти пять минут…
  В голосе Селби послышались железные нотки:
  — Идем же, Рекс.
  Брэндон взглянул ему в лицо и вскочил с кресла:
  — Пошли, Дуг.
  Когда они вышли на улицу, Брэндон поинтересовался:
  — Почему такая спешка?
  — Миссис Грайнс была в этой комнате уже после ухода Карра, то есть примерно минут тридцать назад.
  Инес нужно получить заключение от врачей. Это означает, что, как только она нас выпроводит, она вызовет врачей, чтобы они осмотрели миссис Грайнс. Поскольку Инес не хочет нам помочь, мы не станем с ней миндальничать. Приставим людей наблюдать за врачами, к которым она обратится. Вне всяких сомнений, одним из них будет некто Уилсон. Инес ему нравится, он для нее готов сделать все в допустимых пределах. Так что мы просто посмотрим, куда направится доктор Уилсон, и в разгар осмотра войдем в дом.
  Брэндон пришел в восторг.
  — Ну и голова у тебя, Дуг! Здорово!
  Селби остановился у телефона-автомата.
  — Рекс, позвони в управление и отдай распоряжение.
  Брэндон сформулировал приказ в точных и ясных выражениях. Потом вернулся к Селби:
  — Что теперь?
  — Мы можем отвезти собаку назад к Перкинсу и выслеживать миссис Грайнс. Потом привезем миссис Грайнс ко мне в контору, а Перкинс «случайно» зайдет с Фидо.
  — Дождемся завтрашнего дня?
  Селби покачал головой.
  — Не думаю. Слишком много событий, завтра может быть поздно… Давай зайдем за Сильвией и отправимся к Карру. Ты можешь договориться с управлением, чтобы нам позвонили сразу, как только обнаружат миссис Грайнс?
  — О'кей… Черт побери, дело, конечно, на первом месте, но давно я не пил такого вкусного кофе. Честное слово, она умеет его варить!
  — Угу, — согласился Селби.
  — Могу поспорить, Карра чуть удар не хватил, когда она ему заявила про это нервное расстройство… Ладно, поехали за Сильвией. Когда миссис Грайнс найдут, нам будет некогда это делать.
  Селби кивнул.
  Машина ехала медленно, с трудом боролась с потоками воды на лобовом стекле, шины шипели на мокром асфальте, из-под колес вырывались фонтаны грязи и воды.
  — Похоже, дождь начинает утихать, — заметил Брэндон.
  — По-моему, просто капли стали крупнее и реже, — ответил Селби рассеянно, его мысли были заняты чем-то другим.
  — Сейчас дождь нужен, — рассуждал шериф. — Почве необходимы запасы влаги, залог будущих урожаев.
  Плохо только, что дождь холодный. Если после него не установится теплая погода, считай, его как бы и не было. В этом году не было восточных ветров…
  — Фактически не было.
  Брэндон остановил машину перед входом в редакцию «Кларион».
  — Вот мы и приехали.
  Селби отворил дверцу:
  — Я сейчас забегу и…
  Входная дверь «Кларион» отворилась. На пороге стояла Сильвия Мартин.
  — Умница, — похвалил Брэндон, — работала, но поглядывала на улицу, чтобы нам не нужно было выскакивать под дождь.
  — Знаешь, я иногда думаю, как здорово, что она работает в «Кларион» и держит нашу сторону.
  — Как ведет себя пес? — спросил шериф.
  Селби оглянулся на заднее сиденье.
  — Спит.
  — Он вообще соня, верно?
  — Угу. Залезает в машину, сворачивается клубочком и засыпает. Обожает езду, а вот куда ехать — ему вроде бы и безразлично… Знаешь, Рекс, есть одна вещь, которая меня беспокоит.
  — Какая же?
  — На нас оказали влияние внешние признаки… мы не были объективными.
  — Что-то я тебя не понимаю.
  Прежде чем Селби ответил, тротуар перебежала Сильвия Мартин. Селби распахнул дверцу.
  Девушка впорхнула в машину и нетерпеливо спросила:
  — Хоть сколько-нибудь повезло?
  Селби ответил:
  — Кажется, мы нашли владельца Фидо, Сильвия.
  — Кто же это?
  — Миссис Карлтон Грайнс.
  — Ох!
  Брэндон добавил:
  — И Дуг собрался изложить свои соображения. Валяй, говори, я что-то не понял насчет предвзятости.
  — Кажется, я был слишком доверчив. Впрочем, как все мы. Понимаете, часто мы принимаем безоговорочно какие-то предположения из-за «наслоений».
  — О чем ты говоришь, Дуг? — спросил шериф.
  — Допустим, ты поймал преступника, которого разыскивала полиция за побег из тюрьмы, и он тебе рассказывает, что не знает, кто он такой, что с того момента, как покинул тюремные стены, страдает амнезией и не в состоянии припомнить, что с ним было до ареста.
  Что бы ты на это сказал?
  Брэндон сначала усмехнулся, потом посерьезнел:
  — Сказал бы, что это один из старых трюков, к которым все они прибегают!
  — Совершенно верно! — согласился Селби. — Но ввиду того что человек сколотил приличное состояние и историю мы услышали не от него, а от разных лиц, мы принимаем ее за святую правду… К примеру, Джилспай ничего не знает о потере памяти Биллмейера, кроме того, что сам Биллмейер ему рассказал. То же самое и с Кармен. Мы действовали, исходя из предположения, что Биллмейер напился и неожиданно вспомнил прошлое, после чего отправился туда, где была спрятана его одежда, и нашел ее. Но допустим, что все разговоры про амнезию — ловкий ход изобретательного мошенника? Что тогда?
  — Да, что тогда? — в сильном возбуждении переспросила Сильвия. — Продолжай, Дуг.
  — В таком случае твидовый костюм приобретает зловещее значение.
  — Вот этого я не понимаю. Если амнезия была вымышленной, то костюм хранился в его собственном шкафу и Биллмейер мог достать его в любую минуту.
  Селби покачал головой не соглашаясь.
  — Ну, нет, такой костюм, да еще с письмом в кармане, он ни за что не оставил бы в своем доме. Само по себе письмо, вернее, конверт, инкриминирующий…
  Такие улики не хранятся там, где их может нечаянно найти уборщица, горничная, служанка. Выйдя на свободу, Биллмейер первым делом уничтожил бы и костюм, и письмо.
  — Тут ты, несомненно, прав, — согласился Брэндон.
  — Тогда откуда же он взял этот твидовый костюм? — спросила Сильвия.
  — В том-то и вопрос. И не простой, если хочешь знать. Если костюм был не у Биллмейера, тогда у кого?
  — И каждый раз мы возвращаемся к жене, — буркнул шериф.
  Селби кивнул.
  — Предположим, что костюм и на самом деле был у жены. Ее муж умер при попытке бежать из тюрьмы. Во всяком случае, так ей официально заявил и. Но все же десять лет она хранит эту никому не нужную тряпку…
  Не слишком-то логично, верно?
  — Совсем нелогично.
  — Единственное, что могло заставить ее сохранить костюм, — продолжал рассуждать Селби, — это веские основания подозревать, что ее муж жив, но не хочет давать о себе знать, потому что боится. Она ждет его появления с минуты на минуту и поэтому не выбрасывает одежду.
  — Десять-то лет! — с сомнением воскликнул Брэндон.
  — В этом нет ничего странного, — вмешалась Сильвия. — Уж раз она засунула костюм в какой-нибудь сундук или чемодан, он там мог бы пролежать и тридцать лет. Понимаете, годы бегут незаметно. Ты же не можешь себе сказать: «Завтра я выброшу этот костюм, или на следующей неделе, или в следующем месяце». Он где-то хранится, про него со временем забывают и думать… Насколько я понимаю, костюм хранился в шкафу из камфарного дерева. Верно?
  — По-видимому, так. Пахнет камфорой, а не нафталином.
  — Вот вам, пожалуйста, — продолжала Сильвия, — костюм был аккуратно спрятан… Ты снова оказался прав, Дуг, только женщина способна на такое.
  Селби предостерег:
  — Не будем увлекаться, но такую возможность надо иметь в виду. Собачья шерсть на пиджаке, собака входит в раж в комнате мисс Стэплтон. Все начинает складываться в определенную картину… Сильвия, мы собираемся нанести визит старине АБК. Решили, что тебе будет интересно прогуляться с нами.
  — Есть соображения?
  — Нет. Выразим наше почтение и, если он еще не знает, сообщим, что его клиент находится в тюрьме.
  Посмотрим, что он на это скажет.
  Сильвия вздохнула:
  — Знаешь, Дуг, я его боюсь. Он такой ловкий и… опасный. Он с удовольствием пришил бы тебе какое-нибудь политическое дело.
  — Я знаю.
  — Он же связан с мошенниками, которые охотно присягнут в чем угодно или, коли дойдет до этого дело, выполнят что угодно для маэстро, стоит ему лишь пошевелить пальцем.
  — Ужасно неприятно, что он привнес атмосферу спаянности с гангстерскими организациями в наш тихий Мэдисон-Сити, — вздохнул Селби, — но все равно мы никогда не примиримся с его методами. Придется ему приноравливаться к нашим. Пойдем, Рекс.
  Глава 16
  Полицейская машина, пробираясь сквозь завесу дождя, взобралась по крутому склону шоссе на Орэндж-Хейтс, вихляя на скользком асфальте, проехала с полмили и, наконец, замерла перед большим особняком в испанском стиле, в котором обитал А.Б. Карр.
  — Не похоже, что кто-то дома, — заметил Брэндон.
  — Я вижу свет! — воскликнула Сильвия.
  — Где?
  — На секунду между занавесями примерно где-то в середине здания мелькнул свет, потом неожиданно переместился в глубь помещения.
  — Ну что ж, сейчас мы все узнаем.
  Это был голос Селби. Брэндон поставил машину перед самым домом.
  — Что делать с песиком, Дуг?
  Селби посмотрел на спящую собачонку.
  — Пусть остается здесь. Мы чуть-чуть опустим окна, устроим сквозняк, но так, чтобы дождь не попадал внутрь, надо же машину проветрить.
  Они так и сделали, но вместе с холодным воздухом в машину проникли брызги дождя.
  — Боюсь, что сиденья намокнут, — сказал Селби. — Пожалуй, правильнее полностью закрыть окна с подветренной стороны и открыть с противоположной.
  — А ты не боишься, что Фидо удерет? — спросил Брэндон.
  — Ему куда больше нравится спать под крышей, чем мокнуть под дождем.
  Они вышли из машины и двинулись по гравиевой дорожке к парадной двери, но не успели сделать и нескольких шагов, как вдруг, будто по мановению волшебной палочки, все здание ярко осветилось. Включилась подсветка прожекторами, освещающая стены особняка, зажглось множество фонарей, льющих свет сверху и превращающих обычную дорогу в сверкающую ленту. В огромном помещении не осталось ни одного темного уголка, где можно было бы спрятаться.
  Из дома приглушенно донесся звон курантов.
  — Что за дьявол! — воскликнул потрясенный Брэндон.
  Селби был тоже сильно заинтригован.
  — Погоди минутку. Давай проведем эксперимент, — сказал он.
  Схватив за руки Сильвию и Брэндона, он потянул их назад, к машине. Через два шага что-то щелкнуло, и снова воцарился мрак, который после яркого света казался совершенно непроглядным.
  — Ага, все ясно, — сказал Селби, — автоматика. И вежливо, и спокойно. Идемте, друзья.
  Они вторично двинулись ко входу, но не прошли и четырех футов, как снова вспыхнул свет и снова раздался звон курантов.
  — По всей вероятности, тут использован механизм невидимых лучей, — произнес Селби. — Стоит пересечь такой луч, как автоматически включается освещение и сигнальный гонг. Я слышал, что у него производили какие-то электроработы, но не знал точно, какие именно.
  Брэндон покачал головой:
  — Так ты говоришь, тут действуют невидимые лучи?
  — Несомненно. По всей вероятности, все вокруг ими пересечено вдоль и поперек, так что нельзя незаметно подойти к дому.
  Они шли по дорожке, Брэндон сердито бурчал:
  — Говорю тебе, Дуг, честному человеку все эти фокусы ни к чему. Попомни мои слова. В один прекрасный день нас вызовут сюда соседи, испуганные пальбой в доме, и среди жертв будет старина АБК! Ты ведь знаешь, никакая охрана не помогает, когда человек вынужден вот так остерегаться!
  Входная дверь открылась. На пороге появилась высокая фигура Карра, на его лице играла предельно вежливая улыбка, за которой, однако, чувствовалась насмешка.
  — Добрый вечер! Добрый вечер! — воскликнул он. — Входите же, не стойте под дождем, обсуждая мои нововведения. Я вам покажу, как все работает… Ах, мисс Мартин из «Кларион»! Какая приятная неожиданность!
  Вечер сырой, а в доме уютно.
  Они поднялись на крыльцо.
  — Хитроумная штука, правда? — спросил Карр.
  — Освещение? — спросил Селби.
  — Да.
  — Эффектно.
  — И эффективно. Конечно, я не могу объяснить вам весь механизм включения освещения, это секрет, но ни один человек ни открыто, ни тайком не сумеет приблизиться к дому. Больше того, если кто-нибудь вздумает пробраться сюда тайком с лужайки или через кусты, сразу начнут действовать автоматические киноаппараты, которые отснимут все действия незваного гостя. Оригинальный способ избавиться от нежелательных посетителей, правда?
  Брэндон возмущенно хмыкнул:
  — Когда я переехал в эти края, тут вообще жители не знали, что такое замки. Ты мог войти в дом в любое время дня и ночи. Возле домиков лежали дрова, в кладовках — провизия. Если случайно оказывалось, что тебя нет дома, твой приятель мог приготовить себе поесть, а соседка — одолжить муки, сахара или чего ей там надо.
  — Весьма интересно и трогательно… Ведь у вас, шериф, когда-то было скотоводческое ранчо?
  — Совершенно верно.
  — Да, страшно интересно. Лишний раз подтверждает, что люди, выросшие близко к природе, куда искреннее и непосредственнее выходцев из больших городов…
  Но почему же мы стоим тут и разговариваем, ведь вы промокли. Снимайте плащи. Прекрасно, я их повешу сюда, в этот шкаф, и нажму кнопку.
  Карр действительно нажал кнопку, и моментально шкаф наполнился струями теплого воздуха. Послышалось гудение, будто в комнату забрался гигантский шмель.
  — Мощный фен, — объяснил Карр, — прогоняет через перфорированные стенки шкафа сухой нагретый воздух. Буквально через три минуты вещи высохнут.
  Невеликое изобретение, а насколько облегчает жизнь!
  В доме кондиционированный воздух, поэтому ничего не стоило смонтировать сушилку. Она просто необходима в сырую погоду… Но, прошу вас, входите и садитесь. Только дурной хозяин может хвастать новинками, позабыв о гостеприимстве…
  Карр ввел их в библиотеку — роскошно обставленную комнату. Скрытые в стене светильники наполняли помещение мягким, не утомительным для глаз светом.
  Повсюду стояли низкие мягкие кресла со скамеечками для ног, рядом лежали принадлежности для курения.
  По стенам выстроились книжные шкафы, и почему-то сразу становилось ясно, что книги здесь не «для мебели». Мало того, вся комната была проникнута той атмосферой удобной и уютной деловитости, которая обычно не присуща большим помещениям, где никто не живет.
  Вдоль стен тянулись стеллажи, плотно уставленные книгами в одинаковых переплетах, причем можно было с уверенностью сказать, что книги читались и доставляли удовольствие, а не просто служили украшением.
  Карр подождал, пока все усядутся и возьмут сигареты, потом нажал кнопку звонка. Одетый в белый костюм филиппинец, немолодой, ловкий, энергичный, с настороженными глазами, возник на пороге, будто давно за дверью дожидался звонка.
  Карр сказал:
  — Мне кажется, Сальвио — новое лицо даже для вас, Селби, хотя вы были здесь не так давно. Я считаю его ценным добавлением к дому. Интересная история, кстати сказать. Он был несправедливо обвинен в том, что отравил свою гражданскую жену, весьма привлекательную блондинку. Присяжные решили его повесить, но мне все же удалось добиться оправдательного вердикта во время апелляционного суда… Что хотите выпить? Я бы предложил ямайский ром. Или Сальвио приготовит великолепный коктейль «Том и Джерри»… Впрочем, вероятно, в такую погоду приятнее всего выпить горячий грог?
  Селби улыбнулся и покачал головой:
  Это официальный визит, Карр.
  — Пустяки, пусть он будет тысячу раз официальный, но стаканчик-другой не помешает. Обождите, мисс Мартин-то, во всяком случае, пришла не по делу. Принести вам что-нибудь такое, что ликвидирует дурные последствия сырой погоды? Как, мисс Мартин?
  Сильвия улыбнулась и тоже вежливо отказалась.
  — Неужели и вас я не соблазню, шериф?
  — Нет, благодарствую.
  Карр покачал головой, делая вид, что удивлен.
  — Когда вы находитесь при исполнении служебных обязанностей, то становитесь невероятно упрямыми. В жизни своей не встречал ничего подобного. Поверьте, в городе полицейский офицер даже не наденет на тебя наручники, пока ты его как следует не угостишь.
  Селби громко рассмеялся. Брэндон даже не улыбнулся.
  Карр покачал головой.
  — Во-первых, пить одному скучно, а во-вторых, не хочется заставлять вас любоваться тем, как я смакую подогретый душистый ром… Нет, джентльмены, придется разделить неудобства вашего положения… Между прочим, Селби, вы были просто великолепны! Только какого черта, скажите, вы отказались от заслуженных лавров?
  — За что? — спросил Селби.
  — Вы превосходно придумали — поменяться машинами, так что получилось, будто я вашу угнал. Вы бы лопнули от смеха, если б видели последствия вашей, так сказать, «ловкости рук». Меня довели до бешенства тупоголовые полицейские. Я им говорю, что веду машину, которую взял напрокат, что они неверно записали номер украденной машины, а они гнут свое!
  Карр весело расхохотался, вспомнив о переделке, в которую угодил.
  — А что было потом? — с любопытством спросил Селби.
  — Что, что? Пришлось ехать в полицейское управление. Я просто рвал и метал. Сначала подумал, что действительно из агентства сообщили неверный номер или же его неправильно записали. Они перезвонили в «Акмэ». Тогда мне пришло в голову, что дежурный по гаражу перепутал номера машин. И только приехав в гараж, я сообразил, что все это значит.
  — Я очень сожалею о своем поступке, — сказал Селби.
  — Сожалеете? — воскликнул Карр. — Великий Боже, вы, наверное, шутите?
  — Я говорю искренне. Терпеть не могу обманывать.
  — Бесподобный обман! Вы же провели старину АБК, а не какого-нибудь желторотого птенца! Уверен, найдется немало окружных прокуроров, которые с удовольствием пожмут вам за это руку.
  Сильвия Мартин, видя смущение Дуга, спросила:
  — Расскажите и нам об этом случае, мистер Карр.
  — Джентльмены, да неужели Селби даже вам ничего не рассказал?
  Она покачала головой.
  Карр на секунду растерялся.
  — Да, понятно, такой материал вы бы непременно опубликовали. Раз в газетах ничего не было, значит, вы действительно не в курсе дела… Ну что же, слушайте…
  Хотя, конечно, эта история не делает мне чести.
  Селби пытался его остановить, но Карр с видимым удовольствием подробно рассказал о визите окружного прокурора в санаторий.
  Сильвия смотрела на Дуга широко открытыми недоверчивыми глазами.
  — Дуг, получается, что она вернулась вовсе не по доброй воле…
  — Ничего подобного, совершенно добровольно, — довольно скованно ответил Селби.
  — Но уже после того, как ты с ней поговорил?
  — Ну да.
  Сильвия Мартин возмутилась:
  — И ты молчал, хотя «Блейд» клеймила тебя позором, все считали, что ты упустил Кармен Фрилмен и тебе крупно повезло, когда она неожиданно явилась в полицию!
  Селби пожал плечами:
  — Мне было стыдно. Трюкачество не в моем характере, я люблю честную игру. Очень сожалею, что на этот раз мне пришлось отступить от своих правил.
  На лице Карра можно было прочесть все его мысли:
  — Ей-богу, он не кокетничает, а так и думает! Необыкновенная скромность! При дьявольской изобретательности. Знаете, Селби, временами я начинаю вас побаиваться… Мисс Мартин, не переживайте из-за публикации.
  — Я вовсе не переживаю. Погодите, пока я напишу об этом.
  — Не откладывайте в долгий ящик, — посоветовал Карр, — и пишите подробнее, так будет забавнее. На этот сюжет Джозеф Бэгли Рафт хочет написать нечто вроде рассказа и опубликовать в столичной газете… Вы знакомы с Рафтом?
  — Да, — безразличным тоном ответила Сильвия.
  — Мой близкий друг, — пояснил Карр. — Я много раз давал ему материалы, а он писал потрясающие статьи. Когда я рассказал Джо Рафту о проделке советника, он сначала смеялся и не хотел верить, а потом пообещал опубликовать юмористический рассказ под названием «Человек кусает собаку». Я… — Карр замолчал, прислушиваясь к телефонному звонку. Потом, когда Сальвио снял трубку, продолжил: — В конечном счете, для меня это будет рекламой. Мое имя время от времени мелькает на страницах газет, и публика меня не забывает, ну и Джо Рафт не подведет. Он уж постарается доказать, что этот случай был единственным исключением из общего правила, если вы понимаете, что я имею в виду… Дружелюбная пресса — великое дело!
  На пороге появился Сальвио и молча кивнул, Карр замолчал.
  — Что-то важное? — спросил Карр.
  — Я думаю, очень.
  Карр встал:
  — Прошу меня извинить.
  Как только он скрылся за дверью, Сильвия сердито сказала Селби:
  — Я готова тебя избить за то, что ты мне ничего не рассказал, Дуг!
  Селби смущенно пробормотал:
  — Это было бы нечестно по отношению к Кармен Фрилмен. И потом, я действительно обманул Карра.
  — Что касается Кармен Фрилмен, не стоило так уж щадить ее чувства, она не заслуживает внимания и жалости. Как аукнется, так и откликнется. Ну, а разговоры об «обмане» вообще ерунда, ты имел дело со стариной АБК, для которого обман, подтасовка фактов и шантаж — обычное дело. Ведь это он посоветовал Кармен Фрилмен удрать из города и поставил тебя в невыгодное, если не сказать дурацкое, положение. Думаешь, он переживал, когда основную свидетельницу увезли у тебя из-под носа? Нет, он просто смеялся над тобой. Что ж, в какой-то мере ты отплатил ему той же монетой.
  Брэндон усмехнулся.
  — Я бы не пожалел и пяти долларов, чтобы увидеть его в тот момент.
  Сильвия рассмеялась:
  — Если бы вы были там, то ничего бы не увидели.
  — Почему?
  — Если бы вы поехали в санаторий и столкнулись с Карром, вы бы увесистым пинком убрали его со сцены.
  Брэндон сжал правую руку в кулак, левой погладил выступившие косточки и ухмыльнулся:
  — Неплохая мыслишка!
  Карр вернулся в комнату. Его манеры оставались изысканно вежливыми, но теперь он не улыбался.
  — Шериф, насколько я понял, в ваше «общежитие» попал один из моих клиентов?
  — Милтон Грегори? — спросил Селби.
  — Да.
  — Я как раз собирался вам о нем рассказать.
  Карр опустился в кресло.
  — Временами, Селби, я нахожу вас ужасно занудным, в вашей официальной должности, конечно. По-человечески вы очаровательны.
  — Но мы и приехали потолковать о Милтоне Грегори.
  — В самом деле?
  — Да. Вы говорили, что представляете его сестру?
  — Я говорил?..
  Селби нахмурился.
  — Помните, вы приехали в мою контору с Милтоном Грегори и заявили, что у его сестры нервное расстройство. Вы еще не давали Милтону рта раскрыть.
  Карр снова расплылся в улыбке:
  — Совершенно верно, советник.
  — У меня сложилось впечатление, что вы тогда упомянули о Кармен Фрилмен как о своей клиентке. И совершенно определенно не говорили, что представляете мистера Милтона Грегори.
  — Но, советник, я не несу ответственности за то, как вы истолковываете мои слова. Единственное, помню, что я неоднократно повторял тогда, это то, что вместо Милтона Грегори говорю я.
  — Но вы ничего не сказали о том, что он ваш клиент.
  — Разве я обязан представлять вам список моих клиентов только потому, что вы окружной прокурор?
  Теперь нахмурился Брэндон:
  — Достаточно уверток, Карр. Мы хотим знать, с какой целью молодой Грегори нанял вас.
  Карр улыбался как вельможа.
  — Очень сожалею, шериф, что не имею возможности ответить на ваш вопрос. Вам же прекрасно известно, что адвокату не полагается болтать о делах клиентов. И никакая сила в мире не заставит меня это сделать. На моей стороне закон.
  Селби ровным голосом сказал:
  — Вы сегодня заезжали к Первису Грайнсу.
  — Ну-у, я вижу, вы объездили всю округу! — Карр рассмеялся. — Вот к этому я никак не могу привыкнуть, Селби. Когда живешь в тесном мирке, каждый твой шаг становится в ту же минуту известен всем…
  — Для чего вы к нему ездили? — настойчиво повторил Брэндон.
  Карр снова улыбнулся:
  — Очень жаль, но мне вновь придется отказаться отвечать на вопрос, шериф. Неприятно, но я просто вынужден быть негостеприимным. Если бы вы задали мне этот вопрос в кабинете, я бы послал вас… сами знаете куда, но поскольку вы находитесь в моем доме, значит, как ни крути, вы мой гость. Вы ставите меня в ужасно неловкое положение!
  Брэндон вспыхнул от негодования.
  Селби спокойно улыбался. После минутного молчания он сказал:
  — Карр, я хочу задать вам еще один вопрос. Заранее предупреждаю: вопрос весьма скользкий. И все же я надеюсь получить ответ.
  — Что ж, давайте ваш вопрос, советник.
  — Когда Карлтона Грайнса, или Десмонда Биллмейера, нашли мертвым, он был одет в твидовый костюм, который ему не годился. Насколько нам известно, костюм этот он в последний раз надевал десять лет назад, уезжая из Оклахомы. Я хочу знать, Карр, известно ли вам что-нибудь про этот костюм? Слышите? Что-нибудь?..
  Карр заколебался.
  — По-моему, этот костюм, — ответил он, осторожно подбирая слова, — я раньше никогда не видел.
  — И ничего о нем не знаете?
  — Давайте сформулируем ответ так: лично я ничего не знаю про костюм, но мог бы сделать определенные предположения. Ну и разумеется, сделал их. Но никакими фактами не располагаю. Иными словами, в качестве свидетеля я выступить бы не мог.
  — Хорошо, — сказал Брэндон. — И каковы же ваши предположения?
  Карр снова заулыбался:
  — Я вижу, вы, шериф, хотите, чтобы я налил вам виски, приготовил сандвич или как-то иначе проявил себя гостеприимным хозяином.
  — Иными словами, на этот вопрос вы тоже не желаете отвечать? — спросил Брэндон.
  — Совершенно верно, шериф. Мои выводы являются результатом мыслительного процесса, и я их использую, чтобы улучшить свое финансовое положение. Иначе говоря, я зарабатываю на жизнь, эксплуатируя свои мозги, и не намерен выбрасывать продукт их деятельности на ветер.
  — Если у вас есть какие-то соображения насчет костюма, вы обязаны поделиться с нами! — упрямо стоял на своем Брэндон.
  — Великий Боже, шериф, почему?
  — Прежде всего потому, что поможете найти убийцу.
  — Вы абсолютно правы, шериф. Тут я вынужден согласиться. Я рад, что вы это сказали, мне неприятно все время вам противоречить.
  — Ладно, — нахмурился Брэндон, — продолжайте.
  Я вижу, вам доставляет удовольствие ехидничать, насмешничать и изощряться в остроумии. Я же отношусь с уважением только к фактам.
  — Я тоже пытаюсь говорить о фактах, шериф.
  — Тогда почему же вы не хотите поделиться своими соображениями? Может быть, спасаете клиента?!
  Карр, было заметно, наслаждался раздражением шерифа.
  — Вопрос по существу, шериф. Понимаете, я зарабатываю на жизнь продажей собственных мыслей. Если бы округ Мэдисон нанял меня адвокатом, я бы выложил вам все, что знаю. Округ же нанял вашего молодого друга — окружного прокурора, и он лояльно защищает интересы нанимателей, отдавая дорогому Мэдисон-Сити силы и энергию. Поэтому мне приходится делать определенные выводы и на их основании строить свое финансовое благополучие.
  — Хотите сказать, что знаете, кто убил Биллмейера? — спросил Селби.
  — Ну, советник, так далеко я бы не зашел в своих утверждениях, но у меня имеются весьма любопытные теории. И мне хочется их использовать в своих интересах.
  Не исключено, что мне удастся выяснить личность убийцы, тогда я сделаю все возможное, чтобы получить финансовый выигрыш… Так-так-так, шериф, — торопливо произнес Карр, видя, что Брэндон собирается что-то сказать. — Прошу вас, дайте мне закончить мысль. Я хотел сказать, что постараюсь употребить свои знания, чтобы заработать деньги, но никогда не преступлю закон. Никаких правонарушений, шантаж тоже исключается. Однако сомневаюсь, чтобы из патриотизма я был способен написать письмо в газету очаровательной мисс Мартин со словами: «Дорогая редакция, я думаю, что такой-то человек совершил убийство по следующим соображениям… Прошу опубликовать».
  Селби поднялся с места:
  — Ну что же, в таком случае, Карр, мы не станем дольше вас задерживать.
  Торжествующее выражение сразу исчезло с лица Карра. Он моментально забыл о своем состязании с шерифом и повернулся к Селби:
  — Не уходите! Я хочу поговорить с вами о Милтоне Грегори.
  — О чем именно? — спросил Селби, продолжая стоять.
  — Что вы предполагаете с ним делать?
  Улыбка Селби была только что не суровой.
  — Послушайте, Карр, как вы только что сказали, я нанят округом Мэдисон и, глядя со своей невысокой колокольни, тоже делаю определенные выводы и заключения. Поскольку вы не предоставляете нашему округу возможность ознакомиться со своими дедукциями, сомневаюсь, что Мэдисон-Сити одобрит меня, если я вздумаю поделиться с вами своими собственными.
  Благодушие в голосе Карра исчезло, когда он увидел, что остальные тоже поднялись с мест:
  — Вы так просто от меня не отделаетесь, Селби. Я должен знать, какое обвинение предъявлено Милтону Грегори и что вы собираетесь с ним делать.
  — Понимаю, вам нужна эта информация. А как вы, шериф? Из беседы с Карром вы поняли, что ему нужно?
  Карр угрожающе шагнул вперед, но широченные плечи шерифа разделили их с Селби.
  Спохватившись, Карр рассмеялся:
  — Селби, вы действительно умный человек. Что ж, надо признаться, я слегка поддразнивал шерифа. А теперь вы обращаете против меня мое же оружие. Джентльмены, я приношу свои извинения. Признаю, что вел себя нетактично. Но поймите и меня. Я на минуту вышел из себя, не удивляйтесь, Селби. Ведь никогда еще я не проигрывал, у меня нет опыта побежденного… Вы отказываете мне в информации, и, чтобы получить необходимые сведения, я вынужден буду прибегнуть к судебной машине.
  — Это, безусловно, ваше законное право, — согласился Селби. — Сегодня суббота, поздний вечер. Поспешите, и вы сумеете подписать заявление о незаконности задержания Милтона Грегори. Приказ об освобождении войдет в силу в понедельник или во вторник, возможно, в среду утречком.
  Карр нахмурился:
  — Многое может произойти до понедельника.
  — Верно. Я вынужден с вами согласиться, Карр, и порадоваться, что хоть в этом-то наши мнения совпали.
  — Черт побери! Ладно, Селби, пусть на этом наше состязание заняться серьезными делами закончится. Я могу и не узнать, что вы приготовили про запас до вторника или среды. Но, с другой стороны, не надейтесь вытянуть что-нибудь полезное из Милтона Грегори. Запретить мне увидеться с клиентом в тюрьме вы не в силах, ну а после того, как я побеседую с ним, немой вам покажется куда более общительным субъектом по сравнению с этим молодым человеком.
  Селби, уже подошедший к входной двери, сказал, не поворачивая головы:
  — Это уж наша забота, Карр. Сейчас вам надо составить заявление, иначе вы можете не узнать о судьбе Милтона и до четверга.
  Карр прошел с ними в холл и распахнул дверь стенного шкафа-сушилки.
  — Вы совершенно правы, советник. Я ничего не могу возразить… Ну вот, ваши вещи совершенно сухие и теплые… Боюсь только, у вас промокли ноги. Надеюсь, вы не простудитесь и сможете меня снова навестить.
  Очень прошу вас не дожидаться официальной причины. Заглядывайте по-приятельски. Возможно, тогда вы не будете чувствовать себя при исполнении служебных обязанностей и согласитесь запросто посидеть, поболтать и выпить.
  — Благодарю вас, — сухо ответил Селби.
  Карр распахнул дверь:
  — Что ж, спокойной ночи. К сожалению, ночь-то ненастная и холодная. И дождь не прекращается ни на минуту. По-моему, он даже стал сильнее, чем час назад. А мне, по всей вероятности, придется поехать в тюрьму, повидаться с Милтоном Грегори и подсказать, что ему говорить на допросе… Моя система освещения не включается, когда гости уезжают. Так что прожектора не будут вас слепить, но, как только вы дойдете до определенного места, фонари загорятся и будут освещать дорогу до машины. Итак, спокойной ночи.
  Они двинулись по дороге к воротам, и сразу же тьму прорезал яркий свет фонарей.
  — Не нравится мне этот тип! — с чувством воскликнул Брэндон.
  — Он из кожи вон лез, чтобы вывести тебя из равновесия, — усмехнулся Селби, — а это хороший признак. Доказывает, что мы его проняли. Уж не знаю, по какой причине, но только арест Милтона Грегори больно задел Карра.
  — Возможно, это нанесло удар его самолюбию, — предположила Сильвия. — Он приложил все силы, чтобы спрятать Грегори, а вы так легко до него добрались.
  — Ну что же, теперь остается разыскать миссис Карлтон Грайнс, и мы, по всей вероятности, узнаем больше.
  Они миновали последний невидимый луч, и освещение погасло. Путники оказались в кромешной тьме.
  Сильвия сказала:
  — Дуг, обещай мне рассказать во всех подробностях, как ты возвратил Кармен Фрилмен. Даже сейчас еще не поздно напечатать об этом статью.
  Селби распахнул перед Сильвией дверцу машины и влез следом за ней. Брэндон занял место водителя и сразу включил мотор.
  — Не представляете, какое удовольствие я испытал, когда Дуг вылил на этого зазнайку ушат холодной воды, ответив ему его же словами. Черт побери, этот нахал меня выводит из себя, я буквально начинаю с ума сходить от злости. Если бы он меня ругал последними словами, я бы меньше негодовал, чем когда выслушивал его покровительственные нравоучения…
  — Дуг, где собака? — внезапно вскрикнула Сильвия, перебив шерифа.
  Селби включил в салоне верхний свет.
  — Может, он спрятался внизу? Нет, его там нет…
  Его нет в машине.
  — Похоже, Карр посмеялся последним, — сказал Селби.
  — Ты думаешь, он забрал собаку?
  — Телефонный звонок. Возможно, его предупредили. Знать бы, что он приказал своему филиппинцу.
  — Но Карр отсутствовал совсем недолго, — возразила Сильвия. — Он не успел бы добежать до нашей машины.
  — Но он успел бы распорядиться, чтобы это сделал его слуга!
  — Проклятый жулик! Не адвокат, а черт знает кто!
  Но для чего ему понадобилась собака?
  — Для того же, для чего и нам, — ответил Селби. — Карр — человек сообразительный. Этого нельзя забывать ни на секунду. Правда, Рекс, не исключено, что Фидо удрал по собственной инициативе…
  — Но почему?
  — Потому что был возле дома.
  — То есть ты предполагаешь, что он собака Карра?
  — Да или живет поблизости, бывал во владениях Карра. Кстати, никто не слышал, чтобы Карр появлялся с собакой в городе?
  — Нет, — ответил Брэндон, — но я им, слава Богу, не интересуюсь.
  — А я вот часто его вижу, — сказала с улыбкой Сильвия. — Он то и дело разъезжает в машине по городу. Нет, я бы запомнила Фидо, если бы видела его с Карром.
  — В таком случае собака ему потребовалась для того же, для чего и нам, — наклонил голову Брэндон. — Он понимает, что пес может стать ключом к разгадке.
  — Больше, чем ключом, — задумчиво сказал Селби. — По сути дела, он свидетель, почти доказательство. Допустим, Карр приезжает с визитом к миссис Грайнс и берет с собой собаку. Собака радостно лает и прыгает. Тут Карр вежливо говорит, что он и понятия не имел, что это ее пес, что окружной прокурор, вне всякого сомнения, будет рад установить этот факт, и предлагает ей самые невыгодные условия раздела наследства мистера Биллмейера. Ну и она… Дальнейшее понятно.
  — Понятно, — уныло согласилась Сильвия.
  Брэндон стал разворачивать машину.
  — Ну что ж, однако мы получим собаку обратно!
  — Одну минуточку, Рекс, — сказал Селби, опуская руку на руль.
  — В чем дело?
  — Ты не сможешь этого сделать!
  — Черта с два не смогу!
  — Во-первых, Карр не разрешит нам обыскивать его дом без ордера. Во-вторых, если мы и обыщем его, то обыск ничего не даст. Пойми, горячая голова, если Карр таки поручил своему слуге выкрасть собаку из машины, то у него хватило ума ее спрятать. Нет уж, Рекс, придется действовать иначе. Сначала отправимся к миссис Грайнс, потом установим наблюдение за домом Карра. Пусть его остановит офицер, когда он выедет из дома якобы для того, чтобы проверить водительские права, исправность тормозов, фар. Нечто в этом роде. И если собака окажется в машине Карра, мы его арестуем за воровство.
  — А Карр скажет, что нашел ее на шоссе или что она прибежала к его дому, скулила и просилась погреться.
  — Несомненно, Карр приготовит правдоподобное объяснение, но ведь мы вернем Фидо, и это главное.
  — Что же получается? Нам нет смысла ехать к миссис Грайнс, пока у нас нет собаки? — спросил Брэндон.
  Селби кивнул:
  — Я готов отколотить себя за то, что предоставил Карру такую великолепную возможность. Умный дьявол! Вы понимаете, что произошло? Мы ездили к Первису Грайнсу, тот заметил Фидо в машине. После нашего отъезда Первис испугался, что слишком много наговорил, и позвонил старине АБК. Не этот ли звонок мы слышали, когда были у Карра?.. Послушай, Рекс, что нам надо сделать. Вы с Сильвией сидите в машине. Выключите огни и затаитесь. Я же спущусь с холма, возьму свою машину, позвоню к тебе в контору и попрошу прислать сюда какого-нибудь расторопного помощника. По моим расчетам, Карр должен выехать с минуты на минуту.
  — Но это немыслимо, Дуг! — воскликнула Сильвия. — Тебе придется шагать под дождем не меньше полумили…
  Селби распахнул дверцу.
  — Ноги у меня и без того промокли. От ходьбы я только согреюсь. Восстановится циркуляция крови.
  Сильвия решительно заявила:
  — Прекрасно, Дуг, я пойду с тобой.
  — Ну что ты, Сильвия! На улице дождь и холод!
  — Мои ноги тоже промокли, мне тоже нужно пройтись, чтобы согреться. Идем, Дуг. А Рекс будет наблюдать.
  Селби махнул рукой:
  — Хорошо, у нас нет времени на споры. Рекс, как только увидишь, что его машина выезжает из ворот, останови ее. Скажи, что слепят фары. Осмотри машину хорошенько. Если тебе посчастливится найти Фидо, тащи его в контору.
  — Притащить, конечно, можно, — вздохнул Брэндон, — но мне бы хотелось арестовать саму птичку и дать ей возможность немного отдохнуть от кипучей деятельности.
  Селби улыбнулся.
  — Мне кажется, сейчас мы имеем все шансы для этого. Он вылетит из гнездышка, как только решит, что путь свободен. Ну, Сильвия, двинулись.
  Глава 17
  Идти было скверно: холодный дождь хлестал в лицо.
  — А ведь все не так уж и плохо, верно? — бодро спросила Сильвия, шагая рядом с Селби.
  — Угу, я люблю, когда дождь в лицо.
  — Я тоже.
  — У тебя ноги совершенно мокрые, да? — сочувственно спросил Селби.
  — Внутри хлюпает, но теперь это уже не имеет значения. Пока мы двигаемся, мне не холодно.
  Селби прошел в молчании сотню ярдов, потом сказал:
  — Некоторые владельцы больших домов скоро взвоют от налога на недвижимость.
  — Я просто мечтала об этом, — отозвалась Сильвия.
  — А вон и особняк Джилспая, — заметил Селби, указывая влево. — Он вдовец. Живет в доме с тремя слугами. Представляю, во сколько обходится ему содержание этого дворца! Не говоря уже о снижении стоимости…
  Он внезапно замолчал.
  — Что такое? — спросила Сильвия.
  — Я вспомнил о телефонном звонке Джилспая.
  — О каком?
  — Джейсон Джилспай звонил Биллмейеру, когда Стефен Фрилмен находился у него в доме. Припоминаешь?
  У нас еще есть заявления и Джилспая, и Стефена.
  — Помню отлично.
  — Но Кармен Фрилмен уверяет, что встретилась с Биллмейером в Лас-Алидасе. Она не могла этого сделать, если Джилспай звонил в Голливуд.
  Сильвия даже остановилась:
  — Дуг, но это же страшно важно… Если ты сумеешь уличить Кармен еще в одной лжи…
  — Почему-то мне не верится, что она лжет. Если помнишь, Джилспай вовсе не говорил, что звонил Биллмейеру в Голливуд, хотя не исключено, что это так. Во всяком случае, у меня создалось такое впечатление, но… Одним словом, мне придется забежать к нему и уточнить этот момент.
  — Хорошо, зайдем вместе.
  — В этом нет надобности. Я пробегу по дорожке, постучу в дверь и спрошу его.
  — Глупости, я тоже пойду. На это уйдет всего минута.
  Селби негромко сказал:
  — Когда начинаешь задумываться…
  — Да, Дуг?
  Селби сказал скороговоркой:
  — Подожди меня здесь. Я добегу до дома и задам Джилспаю один вопрос.
  Прежде чем она успела двинуться, он перешагнул невысокий цементный барьерчик и побежал по мокрой траве. Взбежал на крыльцо и нажал кнопку звонка.
  Почти в то же мгновение над ступеньками вспыхнул яркий свет, предохранитель соскочил с задвижки, дверь отворилась.
  — Ну и ну, здравствуйте, Селби! Великий Боже, вы насквозь промокли! Что случилось? Сломалась машина?
  Входите же!
  Джилспай широко распахнул дверь.
  Селби сказал:
  — Я хотел вам задать один вопрос — о том телефонном звонке Биллмейеру в День благодарения. Спасибо, я не буду входить. Я такой мокрый…
  Неожиданно раздался жалобный вой, потом громкий собачий лай. Скользя когтями по натертому полу, из дома выскочил Фидо и с радостным визгом бросился к Селби.
  Джилспай прикрикнул на него:
  — Пошел прочь, Фидо! Что с тобой? Ты раньше так себя не вел. Входите же, Селби.
  Селби медленно отступил назад:
  — Нет, я входить не стану. Я…
  Взгляд Джилспая стал тяжелым и холодным, рука вынырнула из кармана. Селби увидел зловещий блеск синеватой стали:
  — Я сказал, входите!
  Джилспай не поднимал глаз, не повышал голоса, но в его намерениях нельзя было сомневаться.
  — Если я приглашаю войти, я это имею в виду.
  Селби шагнул, притворяясь, что не понимает, зачем Джилспаю оружие.
  — Хорошо, конечно, я…
  Джилспай, пятясь, стал отходить назад, в дом. Налетевший порыв холодного ветра с силой захлопнул входную дверь.
  Глаза Джилспая напоминали стальные буравчики.
  — Не дурите, Селби, — предупредил он, — не подходите слишком близко. Я не задумываясь спущу курок. Понимаете ли, смерть у меня на кончиках пальцев.
  Стоит вам снять отпечатки — и я конченный человек.
  А вы проницательны. На самом деле. Говорю это совершенно искренне. И попался я вовсе не на дурацком телефонном звонке… Наверняка, на чем-то другом. По-видимому, подвела собака.
  Теперь не стоит от вас ничего скрывать, Селби. Мне пришлось принять решение, когда Фидо залаял. Что ж, откровенно признаться, я намерен при помощи пистолета добыть себе свободу. Поверьте, я никогда не колебался, если дело доходило до кульминационного момента.
  Фидо, по всей вероятности, прыгнул в машину Биллмейера. Или же просто несколько шерстинок попало на костюм Десмонда, хранившийся у меня. Уверен, это показали микроскопические исследования. Я сразу заметил место, где у Фидо выстрижен клок шерсти. Удивлялся, зачем вам это понадобилось. Я заезжал к мисс Стэплтон, а после меня, скорее всего, туда же приехали вы, захватив с собой Фидо. Почуяв мой запах, он начал лаять, хотя не слишком-то меня любит. Я бы сказал, умная детективная работа, но вы все равно ничего не добьетесь, Селби.
  Селби обдумывал свои возможности, как обдумывает их боксер с самых первых секунд после гонга, возвестившего о начале раунда, и не находил ничего утешительного. Лицо Джилспая воплощало маску холодной решимости.
  Можно было подумать, что Джилспай читает его мысли:
  — И не пытайтесь, Селби. Мы оба стоим у конца пути: и вы и я. Я вовсе не хочу вас убивать. Но, возможно, мне придется это сделать. Несомненно одно: живым я не сдамся, и, если погибну, вы погибнете вместе со мной. Не то, чтобы я имел что-то против вас, нет. Но в данный момент вы мой самый надежный страховой полис.
  Селби сказал:
  — У меня просто в голове не укладывается. Я был уверен, что вы с Десмондом Биллмейером были лучшими друзьями.
  — Так и было. Это я переправил оружие и пилки в орегонскую тюрьму. У меня хранился и его костюм.
  — И вы его убили.
  — Формально — да, я его убил, хотя и не хотел этого делать. Бедный, недалекий, наивный Карлтон Грайнс, он же Десмонд Биллмейер! Кто же знал, что у него слабое сердце?.. Не двигайтесь, прошу вас, потому что я хорошо владею оружием и выстрелю до того, как вы успеете помолиться Богу…
  Селби, желая оттянуть время, сказал:
  — Вы все отлично спланировали.
  — О, вы мне льстите. Хотите получить недостающие сведения? Почему бы и нет? Раз вы меня заподозрили, значит, я проиграл. Мои проклятые руки и отпечатки пальцев в картотеке!
  — Вы давно знали Карлтона Грайнса?
  — С восстания в орегонской тюрьме. Он мне очень нравился: был необузданным, безрассудным, но привлекательным, даже обаятельным парнем. К несчастью, он женился на женщине, привыкшей к законности и порядку. Ну, а у меня была жена, которая, наоборот, знала все ходы и выходы, на законы плевала и считала, что они пишутся лишь для того, чтобы их обходить. Карлтон прожил у нас три месяца, скрывался от всех…
  Вообще-то рассказывать не о чем. Жена умерла примерно через год после нашего побега. Костюм Карлтона аккуратно спрятала в шкафу. Карлтон занялся бакалейным делом. В нем была жилка преуспевающего бизнесмена. Естественно, он стал моей дойной коровой.
  Потом вдруг появилась его супруга. Придуманная мною для него амнезия сослужила хорошую службу, но он стал жадничать. Через два месяца его должны были объявить юридически умершим. Тогда нефтяные акции и партнерство перешли бы к его брату, который сразу получил бы от пятидесяти до ста тысяч долларов в год.
  Я убеждал Карлтона, что ему с лихвой хватит того, что он заколачивает на своих магазинах. Пусть часть барышей перейдет Первису. Где там, он и слушать не хотел, позвонил мне, полный бредовых планов: он собирался нагрянуть к брату, который в это время гостил в Лас-Алидасе, притвориться нищим, бездомным изгоем, преследуемым законом, и убедить брата отдать в его пользу две трети доходов и лишь треть оставить себе.
  Это было совершенным безумием!
  Именно этот разговор и слышал Фрилмен. Я позвонил Биллмейеру в Голливуд и ждал, когда он снимет трубку, а он тем временем сам позвонил мне из Лас-Алидаса. Я сказал, что его братец может повременить. И взял с него слово, что он дождется меня и никуда не поедет.
  Я отделался от Стефена Фрилмена под первым пришедшим мне в голову предлогом и добавил во флягу «сногсшибательных» капель. Карлтон снова начал пить, а пьяным он становился неуправляемым. Я решил, что угощу его виски из моей фляжки, он заснет, проспится, после чего с ним можно будет по-человечески разговаривать.
  Вы знаете, что произошло дальше. Он сгорел, как свечка. Когда я понял, что он умер, признаюсь, я струсил. Я оставил его тело в своей машине, привез сюда и спрятал, потом вернулся в Лас-Алидас, нашел дом, где остановился его брат, и украл машину Хинкла… Остальное понятно.
  По задуманному плану шериф после моего телефонного звонка должен был выехать сюда и поспеть как раз к моменту аварии. Даже если бы машина с трупом Десмонда ни во что не врезалась, что практически было немыслимо, естественно было бы предположить, что человек погиб от избытка алкоголя при слабом сердце. Шериф выяснил бы имя умершего, а проверка в Оклахоме показала бы, что на земле одним мошенником стало меньше.
  Утром я поехал поездом в Лас-Алидас, там сел в свою машину и вернулся домой. За «работу» я получил тридцать пять тысяч, которые Биллмейер вез мне в виде задатка.
  После звонка его жены он снял много денег, так что, если бы она обратилась в полицию и потребовала наложить арест на его счета, он бы не оказался в затруднительном положении.
  Ну, я не располагаю большим запасом времени…
  К утру я должен очутиться в таком месте, где смогу затеряться в толпе, не оставив следа. Вас я забираю с собой, Селби, как заложника. Мы поедем на моей машине, ее поведете вы, я же сяду рядом с вами с пистолетом в руках, чтобы вы не фокусничали. И не воображайте, что я постесняюсь пустить его в ход, если потребуется… Фидо, ты останешься дома… Ложись, Фидо! Ты меня слышишь? Оставайся на месте. Пошли, Селби. — Прижав пистолет к спине Селби, Джилспай заставил его сесть за руль большого седана, стоявшего в гараже перед распахнутой дверью. — Повторяю: машину поведете вы. Таким образом, руки ваши будут заняты. Подчиняйтесь моим приказам беспрекословно.
  Не рассчитывайте пустить седан под откос, чтобы потом выскочить из него: мое оружие будет все время плотно прижато к вашему боку. При первой же попытке неповиновения я нажимаю на спусковой крючок.
  Так что у меня еще есть шанс остаться в живых после аварии. У вас же — никакого. Включайте мотор.
  Селби вывел машину юзом из гаража, развернул ее и поехал вниз по улице.
  — Прямо, — командовал Джилспай. — Возможно, советник, вам не пришло в голову, что именно этот путь проделала машина с покойником Десмондом. Я имею в виду вечер Дня благодарения. Я сам довел ее до вершины холма кварталов за десять от моего дома, потом позвонил по телефону шерифу и стал ждать. Если бы не та аккуратная детективная работа, которую вы проделали, все было бы шито-крыто, мой план удался бы на славу. И если бы не собака… Да, Селби, в жизни всегда так случается. Век живи — век учись. Мелочи на поверку оказываются основными, определяющими факторами. Подумать только, какая обида: мне только что удалось полностью утвердиться в совершенно новом качестве. В Мэдисон-Сити наконец ко мне начали относиться как к влиятельному горожанину… Ну что ж, что-нибудь подобное рано или поздно должно было случиться. Биллмейер не мог не рассыпаться. Когда на свет появилась его супруга, он совершенно утратил способность соображать, и мне уже тогда следовало понять, что это конец.
  — Я должен остановиться возле этого перекрестка? — спросил Селби.
  Джилспай улыбнулся.
  — Еще бы! Не вздумайте нарушать законы, Селби.
  Будьте предельно внимательны и осторожны. Я бы не хотел, чтобы нас задержали за несоблюдение правил дорожного движения.
  Селби поднял голову и взглянул в зеркало заднего вида. За ним сверкали фары какой-то машины, идущей на огромной скорости. Селби постепенно стал замедлять ход седана, остановился, но не пустил в ход тормоза. В тот же миг он почувствовал холодное дуло пистолета, прижатое к его боку.
  — Селби, вы чертовски умны! Позади нас машина шерифа. Надеюсь, вам не удалось каким-то образом подать им сигнал? Поезжайте до первого поворота, поверните направо и гоните что есть духу вперед. Учтите, Селби, если они попытаются нас остановить, это будет ваш смертный приговор. Не мешкайте! Вперед!
  Селби не спеша повернул направо. Задняя машина сделала то же самое. Джилспай сидел, сильно подавшись вперед.
  — Не оглядывайтесь, Селби! Прибавляйте постепенно скорость, пока стрелка спидометра не выйдет на отметку шестьдесят. Вы…
  Машина, идущая за ними, неожиданно рванулась вперед.
  Лицо Джилспая окаменело.
  — Боюсь, Селби, вы перемудрили на собственную голову… Мне страшно не хотелось этого делать, но, как видно, придется…
  На полицейской машине вспыхнул кроваво-красный огонь. Пронзительный вой сирены нарушил тишину.
  Селби видел, как сжались губы Джилспая. Окружной прокурор резко нажал на тормоз, одновременно поворачивая машину наперерез автомобилю шерифа.
  Неожиданное торможение отбросило Джилспая вперед, на ветровое стекло. Селби выпустил руль, чтобы схватить руку противника с оружием, но ему это не удалось. Он услышал грохот выстрела, почувствовал, как пламя обожгло ему щеку, потом удар от столкновения с машиной шерифа.
  Обе машины, сцепившись, заскользили и завертелись на мокром, сверкающем под дождем асфальте.
  Селби, обхватив Джилспая руками, старался дотянуться до пистолета. Он смутно сознавал, что впереди маячат белые перила моста, но все его чувства и энергия были подчинены одному: схватить запястье правой руки Джилспая, прежде чем раздастся второй выстрел.
  Когда это ему наконец удалось, он услыхал, как снова загремел выстрел. Одновременно произошел взрыв.
  Перед фарами машины Джилспая возник неизвестно откуда ослепительно-белый столб и обрушился на крышу машины.
  Селби сжимал пальцами запястье Джилспая даже в тот момент, когда дверца распахнулась и их взрывной волной выбросило в темноту. Селби ощутил жуткое чувство бесконечного падения, грохнулся на мокрую землю и скатился вниз по откосу. Что-то ударило его по голове.
  Глава 18
  Селби находился на грани между сознанием и черной пустотой забытья, временами то смутно улавливая ход событий, то погружаясь в полное беспамятство. Голоса… вспышки света… Бледные любопытствующие зрители.
  Сильвия держит его голову, ее теплые губы прижимаются ко лбу, слезы капают ему на лицо. Сирена, красный свет… Голос Перкинса: «Вот и санитарная машина»… Запах антисептиков… Над ним склоняется доктор Трумэн, суховатый компетентный голос сообщает: «Но это же вовсе не кровь, а губная помада»… Укол шприца… солоноватый привкус во рту, темнота становится какой-то теплой, он погружается в наркотический сон.
  
  Проснулся Селби в воскресенье днем.
  Медсестра сказала:
  — Доброе утро. Как вы себя чувствуете?
  Селби попытался остановить вращение стен в комнате.
  — Не знаю, — сказал он с трудом. — А как я должен себя чувствовать? Могу я кого-нибудь увидеть?
  — Очень скоро. Доктор Трумэн велел предупредить его, как только вы очнетесь. Шериф тоже просил позвонить. Мисс Мартин ждет внизу. Уверяет, что она ваша родственница.
  — Я хочу видеть мисс Мартин, — с твердостью, на какую только был способен, сказал Селби.
  Сильвия вошла с широкой улыбкой.
  — Хэлло, Дуг! Похоже, ты уже в порядке?
  — Ты поняла, что это был Джилспай?
  — Как только услышала лай Фидо. Я побежала за машиной шерифа. Ох, Дуг, я, наверное, установила мировой рекорд по бегу! Послушай, тебе не полагается волноваться и задавать вопросы. По-моему, доктор Трумэн лечит тебя от сотрясения мозга, но все же я тебе сейчас кое-что покажу.
  Сильвия распахнула жакета экстренный выпуск «Кларион» был распластан у нее на груди так, что Селби смог прочитать огромные буквы заголовка:
  «ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ДОБИВАЕТСЯ СВОЕГО. СМЕРТЕЛЬНО РАНЕННЫЙ УБИЙЦА ПРИЗНАЕТСЯ В СОДЕЯННЫХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ».
  Селби потянулся к газете, но Сильвия поспешно запахнула жакет.
  — Нет, нет, Дуг. Тебе нельзя волноваться!
  — Разве это меня волнует?
  — Еще, Дуг. Послушай, лос-анджелесские газеты сделали тебе невероятную рекламу. Какую историю написал Джо Рафт о том, как ты обманул АБК! Дуг, неужели тебе не хочется подпрыгнуть на кровати? Весь город буквально лопается от гордости.
  Селби на минуту закрыл глаза.
  — Я припоминаю, что когда доктор Трумэн привез меня в больницу вчера вечером, — начал он, стараясь как можно яснее выговаривать слова, — он громко сказал: «Это не кровь. Это губная помада». Но это должна была быть кровь — или я бредил?
  Сильвия Мартин быстро оглянулась на запертую дверь.
  — Полагаю, что ты, как окружной прокурор, имеешь право знать ответ. Понимаешь, это было вот так.
  И она наклонилась к его лицу.
  
  1944 год.
  (переводчик: П. Рубцов)
  
  Прокурор срывает печать
  Глава 1
  Трансконтинентальный пассажирский поезд, скрипя сцепкой, как змея иссушенными позвонками, проползал последние томительные мили пустыни. Пальмы джошуа с покрытыми колючками стволами создавали какой-то инопланетный ландшафт. Невозможно было поверить, что через каких-то сорок миль поезд, следуя изгибам каньона, заскользит среди темно-зеленых плодоносных апельсиновых рощ.
  Дуг Селби, весьма импозантный в мундире майора, пристально вглядывался в знакомый пейзаж, предвкушая удовольствие от пятидневного отпуска.
  Состав взобрался на перевал, и с этого момента Селби вновь оказался на территории графства Мэдисон, где много лет занимал пост окружного прокурора. Он припомнил ожесточенную избирательную битву, в результате которой одновременно с ним на пост шерифа был избран Рекс Брэндон — бывший ковбой с посеребренной временем шевелюрой. Они вместе вступили в здание суда и сражались плечом к плечу до того рокового седьмого декабря, когда другая смертельная схватка призвала Дуга Селби под армейские знамена.
  Поезд набирал скорость, извиваясь на крутом спуске. Еще несколько минут — и он вкатится в Мэдисон-Сити. Селби посмотрел на топчущегося рядом проводника с платяной щеткой и бархоткой для чистки обуви в руках.
  — Да, сэр. Слегка почистить, сэр?
  Селби вышел в тамбур вслед за проводником, и долларовая бумажка, перекочевавшая в руки последнего, вызвала широкую белозубую улыбку благодарности. Вернувшись на место, Селби заметил, что проводник склонился над креслом чуть дальше по проходу.
  — Да, мэм. Не желаете ли почиститься, мэм? Пожалуйста. Следующая остановка Мэдисон-Сити.
  Раньше Селби практически не обращал внимания на пассажирку. Это была изможденная трудом, невзрачная маленькая женщина с темными, глубоко запавшими усталыми глазами. Примерно шестьдесят лет, определил Селби, вес немного за сто фунтов. Движения быстрые и уверенные, осанка прямая, подбородок слегка выдвинут вперед, она не привыкла просить об одолжении. Очевидно, где-то на своем полном тяжкого труда жизненном пути она разучилась улыбаться. В ней ощущалась огромная накопленная усталость, как будто на ее долю выпало нести по жизни страшную тяжесть, и даже теперь, когда тяжесть сброшена, расслабиться уже невозможно — время ушло. После некоторого колебания она последовала за проводником.
  Он обмахнул ей плечи щеткой и получил чаевые, которые до этого момента были плотно зажаты в ее кулаке. Чаевые отправились в карман брюк, при этом лицо проводника не изменилось ни на йоту, оно сохраняло выражение официальной вежливости.
  Селби проследил за тем, как женщина вернулась на свое место.
  В проходе появился официант вагона-ресторана с белой картонной коробкой в руках. Он подошел к маленькой пассажирке.
  — Пожалуйста, мэм. Все время держали в холодильнике. Я надеюсь, красоту и свежесть удалось сохранить.
  И опять затянутая в перчатку рука протянула чаевые, правда, на этот раз после довольно длительных раскопок в сумочке.
  — Хорошо, мэм. Премного благодарен, мэм. Официант взглянул на полученные чаевые и перевел взгляд на проводника. Оба одновременно ухмыльнулись. Селби лениво пытался догадаться о содержимом картонной коробки, следя за суетливыми и в то же время тщательными сборами, которыми занималась пассажирка перед тем, как сойти с поезда. Он видел, как проводник подготовил ей багаж к выгрузке и помог надеть жакет. В тот момент, когда проводник нагнулся, чтобы поднять чемодан Селби, женщина открыла картонную коробку.
  Оказалось, в ней лежали три цветка гардении, скрепленные в очаровательный букетик. Костлявые пальцы проворно и ловко закрепили букетик на лацкане жакета.
  Бывший окружной прокурор решил проследить за пассажиркой, которая так предусмотрительно раздобыла букетик гардений где-то на Среднем Западе и хранила его на льду на протяжении всего пути до Южной Калифорнии. Интересно будет узнать, какой же это мужчина удостоился столь романтического знака внимания со стороны так независимо и сдержанно выглядящей женщины.
  Поезд выскочил из узкого каньона. Почти сразу же за окнами вагона появилась густая зелень апельсиновых деревьев, на которой отдыхал глаз после унылых тонов пустыни и ее безжалостного солнца.
  Состав прогрохотал через мост, и Селби увидел белые стены и красные черепичные крыши домов Мэдисон-Сити. Каждый клочок этой земли хранил для него что-то свое. Вот под этой эстакадой был обнаружен труп; убийство в фешенебельном районе Апельсиновых холмов оказалось одним из самых загадочных дел такого рода в Южной Калифорнии; в массивном белом здании суда он провел столько времени…
  Поезд постепенно замедлял ход и наконец с толчком остановился. Проводник распахнул дверь вагона, вынес багаж и помог женщине с белыми гардениями спуститься по ступеням. Через секунду Селби тоже оказался на платформе. Он огляделся, чтобы получше рассмотреть так давно знакомую картину.
  Наверное, около дюжины пассажиров сошло с поезда в Мэдисон-Сити. Селби заметил Сильвию Мартин, журналистку из «Кларион», высматривающую кого-то в небольшой толпе. Она перевела взгляд на поезд, увидела Селби и замерла на месте от изумления. Ее неподвижная фигура явно бросалась в глаза на фоне оживленной толчеи вокзала. Затем Сильвия сорвалась с места, крича:
  — Дуг! Дуг Селби!
  Селби встретил ее на половине пути.
  — Что тебя привело сюда? — спросила Сильвия. Экс-прокурор посмотрел в радостные глаза на раскрасневшемся от волнения лице и ответил:
  — Меня переводят из Сан-Франциско. Осталось пять дней от недельного отпуска. Я решил провести их здесь.
  — Но почему же ты, старый негодяй, не предупредил? Почему ничего не сообщил мне?
  — Да я бы приехал раньше письма. Так что писать было просто глупо. А что ты здесь делаешь? Неужели жизнь в городе так измельчала, что прибытие поезда становится событием для репортера крупного калибра?
  Сильвия рассмеялась:
  — Я пришла потому, что сюда прибыл Старый АБК; ведь почти все, что он совершает, дает хороший материал.
  — Старый, добрый АБК, — сказал, тоже смеясь, Селби. — Я вспоминал его. Все тот же человек-загадка?
  — Такой же, как всегда. По-прежнему утверждает, что поселился здесь, дабы избавиться от адвокатской практики в большом городе. Еще более мрачно заявляет, что его выводят из себя бывшие клиенты, не дающие ему покоя и в деревне… Да вот и он. Кажется, он не нашел того, кого искал.
  Селби увидел поверх людских голов лицо А.Б. Карра, выражавшее силу и уверенность в себе.
  Умелый постановщик судебных заседаний, популярный адвокат по уголовным делам, любовно именуемый в криминальном подполье Старый АБК, ухитрялся каждое свое движение наполнить величием, присущим лишь актерам театра шекспировских времен.
  — Он кого-то высматривает. Господи, Дуг, а не знал ли Карр о твоем приезде?
  — Ну конечно нет. Если бы кто и узнал об этом, то только ты. Но если Карр не даст материала, я помогу тебе написать полную человеческого тепла статью. Видишь вон ту маленькую женщину в темном жакете с букетиком гардений?
  — Да.
  — Эту трогательную малышку привела в Мэдисон-Сити какая-то романтическая история. Букет белых гардений тщательно сберегался в течение всего пути от самого Канзаса, чтобы он сохранил свежесть и привлекательность. Букет поможет мужской половине этого романа узнать ее в толпе. Держу пари, получится замечательный материал, если ты проинтервьюируешь пассажирку.
  Сильвия Мартин изучающе посмотрела на женщину.
  — Она давным-давно научилась полагаться лишь на себя и кажется довольно замкнутой. Боюсь, мне будет велено заниматься своими делами и не совать нос в чужие. Подождем появления мужчины… Дуг! Да ведь это ее встречает АБК. И это объясняет наличие белой гардении у него в петлице.
  Селби присвистнул от удивления, увидев, как утонченный адвокат по уголовным делам величественно встал перед маленькой женщиной, слегка поклонился и приподнял шляпу с почтительной вежливостью, превратив тем самым рядовое приветствие в торжественный ритуал.
  Несколько лет тому назад Альфонс Бейкер Карр переехал в Мэдисон-Сити и купил дом в ультрафешенебельном районе, именуемом Апельсиновые холмы. Предлогом для этого якобы было желание отойти от юридической практики в большом городе. Однако и в Мэдисон-Сити старый маэстро отнюдь не снизил своей обычной активности. Ходили упорные слухи, что в спокойной обстановке отдаленного графства адвокат изобретает и продумывает драматические повороты в тех судебных процессах, в которых он принимает участие. Эти повороты, возникавшие неожиданно в самую последнюю минуту, выводили из себя обвинителей в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе, потому что они были бессильны что-нибудь предпринять против изобретательности Карра.
  Естественно, жители Мэдисон-Сити косо смотрели на это инородное тело в своей среде, присутствие адвоката казалось им зловещим и таинственным вторжением в установившийся порядок.
  Но Старый АБК неустанно убеждал всех и каждого своим звучным, хорошо поставленным голосом, что он избрал Мэдисон-Сити не для выполнения профессиональных задач, а как спокойное место, где можно лениво, неторопливо провести оставшиеся годы жизни — жизни, столь заполненной бурными событиями и переживаниями. Он надеялся, что здоровое деревенское окружение продлит его существование по меньшей мере на десяток лишних лет. Полный достоинства, изысканно вежливый тон, которым он излагал свою версию, вселил в аборигенов уверенность в ее истинности, и, как выяснилось, совершенно напрасно.
  — Что может хотеть от нее АБК, как ты считаешь? — спросила Сильвия Мартин.
  — Он приехал один?
  — Да, Карр к этому поезду подъехал на своем большом седане, который, как считают, бронирован. Сам был за рулем… О, Дуг, посмотри! Еще одна!
  — Еще одна что?
  — Гардения.
  — Точно. На этот раз мужчина. Видимо, провел ночь в сидячем вагоне, если судить по помятому костюму, несвежей сорочке и вялому, поврежденному цветку. Интересно, это простое совпадение или… Нет, взгляни, Карр посылает ему сигналы.
  Адвокат поднял руку, поймал взгляд прибывшего и кивнул.
  Мужчина средних лет в помятом коричневом костюме неторопливо направился к рослому адвокату. На каждом шагу чемодан из искусственной кожи стукался о его ногу.
  Сильвия негромко заметила:
  — Они чем-то схожи друг с другом. Я имею в виду не внешность, а их положение в жизни.
  — Позволю себе не согласиться с тобой, — сказал Селби, и в его глазах блеснул огонек интереса. — Женщина — чистое золото, мужчина же — медная подделка.
  — Я знаю, Дуг, но этот человек принадлежит к тому же типу… ну, ты понимаешь… жизнь все время била его, и он постоянно ждет новых ударов. Лет на десять моложе ее, но это мужчина с… Нет, подожди секунду, Дуг. Ты прав! Я вижу, как он улыбается. Это хитрая, коварная улыбка мелкого жулика, скрывающегося под маской напускного смирения.
  — Интересно было бы узнать, кто они такие, — проговорил Селби.
  — Ну что же, давай попробуем. Немного погодя я позвоню Старому АБК, скажу, что пресса проявляет к нему интерес и что, как мне кажется, у него в доме любопытные гости.
  — Я допускаю, что эти люди не будут гостями в его доме.
  — Он ведет их к своей машине, укладывает багаж. Уже достаточно, чтобы позвонить и задать несколько вопросов. Вдруг он что-нибудь расскажет.
  — Возможно, — сказал Селби с заметным сомнением в голосе. — Не хочешь перекусить со мной?
  — Это приглашение?
  — Бесспорно.
  — Я трудящаяся женщина, ты же знаешь, Дуг.
  — Разве я не достоин интервью?
  — Еще бы! Ты расскажешь о своей деятельности в Европе?
  — Никаких комментариев.
  — Я так и знала. Интересное интервью получается.
  — Хороший репортер сможет растянуть его на полстолбца.
  — Конечно, — со смехом согласилась девушка. — Я напишу так: «Бывший окружной прокурор Селби, тощий, суровый и покрытый загаром, известный своей отвагой во время боевых действий, был вчера проездом в Мэдисон-Сити, следуя к новому месту назначения, которое он отказался назвать…» Решено, Дуг, будем считать это деловой встречей. Увидимся в кафе «Орандж Боул» в двенадцать тридцать.
  — До встречи.
  — Дуг, никто не знает о твоем приезде?
  — Ни одна живая душа. Я никому не сообщал.
  — Рекс Брэндон обрадуется до смерти.
  — Он все еще шериф? — поинтересовался Селби.
  — Конечно.
  — А как там новый окружной прокурор?
  Сильвия слегка сморщила носик:
  — Лучше спроси Рекса. Подбросить тебя до здания суда?
  — У меня багаж. Я потом поймаю такси и…
  — Лучше займись багажом позже. Такси поймать не просто. Может быть, вы слышали, что идет война, майор? Быстро в машину, я тебя довезу. Я вас мигом домчу, сэр!
  Глава 2
  Когда Селби вошел, Рекс Брэндон, сидя за видавшим виды столом, пытался осилить рутинную официальную писанину — вид деятельности, который всегда выводил шерифа из себя.
  Некоторое время он, не поднимая глаз, мрачно изучал печатные бланки, лежащие перед ним на столе.
  — Минуточку, — бросил шериф через плечо. — Эти проклятые формы… столько бумаг, что их не разгребешь лопатой.
  Селби с улыбкой всматривался в знакомое лицо, давно приобретшее цвет первоклассной седельной кожи, лицо, которое на сей раз было искажено гримасой недовольства, потому что на шерифа обрушилась бюрократическая писанина, связанная со служением обществу.
  Рекс Брэндон был на двадцать пять лет старше Селби. В дополнение ко многим своим профессиональным достоинствам шериф являлся знатоком человеческой натуры, а его мировоззрение вмещало тихое величие природы, гор и ночных звезд; это была та мудрость, которая дается лишь многолетними наблюдениями и размышлениями. Она существенно отличается от знаний, приобретенных в колледжах и почерпнутых из книг.
  Резко повернувшись на стуле, шериф спросил:
  — Чем могу быть вам полезен?
  Он внимательно всматривался в знаки различия на форме посетителя, чтобы обратиться по званию.
  — Дуг! — вдруг заорал Брэндон. — Какого дьявола ты пугаешь старого кривоногого ковбоя? Почему не известил о своем приезде?
  — Не было времени, — ответил Селби.
  Левая рука шерифа со всей возможной сердечностью обрушилась на плечо Селби. А после приветствия правой экс-прокурор едва устоял на ногах.
  — Ты здорово выглядишь, Дуг. Что новенького?
  — Ничего особенного, — ответил майор с повлажневшими глазами.
  — Ну конечно, — саркастически заметил шериф. — Наверное, по самые уши в шпионских делишках. Но для тебя это, безусловно, рутина. Ты все еще балуешься трубочкой, Дуг?
  — Нельзя сказать, что часто, после того как начал службу. В мундире не предусмотрено карманов для трубки, — рассмеялся Селби.
  — У меня здесь сохранилась одна из твоих. Помнишь, ты специально держал трубку у меня, и мы сидели, покуривая. Сколько загадок мы сумели разрешить…
  Брэндон выдвинул ящик стола и достал инкрустированную вересковую трубку.
  — Здесь найдется и немножко твоего любимого табаку, — сказал шериф. — Я его специально хранил в увлажнителе. Присаживайся, Дуг, и раскуривай. Как в старые времена… Господи, до чего же я рад тебя видеть!
  Рекс Брэндон вытянул из кармана кисет, пачку папиросной бумаги и скрутил самодельную сигарету.
  — Как идут дела у нового прокурора? — поинтересовался Селби.
  Шериф немного подумал, прежде чем ответить:
  — Что ж, по-своему у Карла Гиффорда получается неплохо, Дуг. — И добавил после паузы: — Он просто чересчур самоуверенный парень.
  — Связан со старой командой Сэма Роупера? — спросил Селби, имея в виду побежденного им предыдущего окружного прокурора.
  — Нет, Сэм Роупер сейчас как бы ушел в тень. Он просто один из практикующих адвокатов. Сейчас на первый план вышли другие политические группировки. Ты же знаешь, что с войной в графство пришла промышленность и обстановка поменялась. Карл Гиффорд в порядке, но, думаю, он готов, не дожидаясь новых выборов, скормить меня волкам при первой же возможности. Я не чувствую себя его партнером. Если будет какой-нибудь прокол, он, спасаясь, превратит меня в козла отпущения. Это не очень приятное ощущение. Если бы ты мог вернуться и опять стать прокурором…
  — Полагаешь, Гиффорд подаст в отставку, чтобы освободить место для меня? — со смехом спросил Селби.
  Но шериф оставался серьезным.
  — Нет, не подаст, — сказал он резко. — Гиффорд держится за этот пост зубами.
  Некоторое время оба молчали.
  — А я не хотел бы опять стать прокурором. Думаю, что ушел вовремя.
  — Наверное, — ворчливо пробурчал шериф. — Но мне тебя очень не хватает, Дуг!
  — Что творит Старый АБК? Ведет себя прилично? — спросил Селби.
  Шериф провел ладонью по густой, седоватой шевелюре:
  — Вот это воистину хороший вопрос.
  — Я видел его на вокзале.
  — Вы разговаривали?
  — Нет, он меня не заметил. По-видимому, встречал кого-то из своих друзей.
  — Трудно сказать что-то определенное о старике. Никогда не знаешь точно, что он вытворяет.
  — А сейчас он тоже что-нибудь заваривает? Шериф задумчиво затянулся сигаретой, выпустил тонкую струйку дыма и сказал:
  — Он все время что-то заваривает, Дуг. Ты всегда был к нему снисходительнее, нежели я.
  — Карр мне нравится, — признался Селби. — Конечно, он не очень щепетилен в ведении дел, но он художник, мастер, высокий профессионал.
  — Если это теперь так называется… — заметил шериф. Селби рассмеялся:
  — Он адвокат по уголовным делам, Рекс, и защищает не невинных овечек, а тех, кто обвиняется в серьезных преступлениях.
  — И постоянно уводит их от возмездия.
  — Ну как ты не поймешь, Рекс, что Карр не что иное, как неизбежный побочный продукт правовой системы, старающейся быть максимально справедливой.
  — Я что-то не совсем улавливаю…
  — Предположим, адвокат отказывается защищать человека, которого он считает виновным.
  — Так и должно быть. Порядочный человек не должен защищать заведомого преступника.
  — Отлично, — сказал Селби. — Но в этом случае у нас будет не суд присяжных, а суд адвоката. Представь, человек, против которого имеется масса косвенных улик, обращается за помощью к адвокату — одному, второму, третьему. Но, поскольку все они считают, что потенциальный клиент виновен, они даже не снизойдут до его защиты. Закон гласит, что человека судят присяжные, а не адвокат, к которому он обращается за помощью.
  — Наверное, ты прав, — неохотно уступил шериф. — Сейчас Карр ведет дело по гражданскому иску — какой-то спор о наследовании. Инес Стэплтон, девочка, которая принялась за изучение юриспруденции лишь ради того, чтобы ты обратил на нее внимание, представляет противную сторону.
  В голосе Селби послышался живой интерес:
  — Кто-кто представляет истцов, Рекс?
  — Инес. Надеется, что у нее есть шанс доказать, будто имело место «незаконное моральное давление».
  Селби скептически покачал головой.
  — Как правило, это практически невозможно доказать. Зазвонил телефон. Брэндон схватил трубку:
  — Служба шерифа, Брэндон у телефона… Привет, Сильвия. Ты уже видела Дуга? Да, конечно… Он здесь. О’кей, передаю трубку. — Шериф широко улыбнулся и вручил Селби телефонную трубку со словами: — Кажется, есть и другие, сильно радующиеся твоему появлению. Сильвия хочет поговорить с тобой.
  Селби услышал дрожащий от волнения голос Сильвии:
  — Дуг! Мы переносим время свидания. Ты не смог бы встретиться со мной прямо сейчас?
  — Но почему… конечно, могу. Я разговариваю с Рексом и…
  — Послушай, Дуг, я напала на какой-то след. Сейчас нахожусь в кафе «Под пальмами». Ты не представляешь, что произошло!..
  — Так что же?
  — Роскошная блондинка со штампом «сделано в Голливуде» прибыла автобусом в десять сорок пять. По крайней мере, так она сказала официанту. В данный момент она здесь же, «Под пальмами», заказывает ленч.
  — Но как может влиять роскошная блондинка на время нашего с тобой свидания?
  — Дуг, у нее букетик белых гардений. Возможно, это лишь глупое предположение, но… Дуг, я не хочу терять ее из виду и не хочу терять ленч с тобой, поэтому прошу тебя приехать немедленно. Перекусим, не сводя с нее глаз, ладно?
  Селби не смог удержаться от смеха:
  — Сильвия, ты по-прежнему полна энтузиазма, и для тебя каждый человек несет в себе тайну.
  — Само собой, воображение у меня хорошо развито. Помню, когда маленькой девчушкой я играла в поиски пиратских сокровищ, то всегда пугалась по-настоящему, потому что точно знала — пираты притаились в пещере. Привози с собой Рекса Брэндона, пусть вся старая команда соберется вместе.
  — Посмотрим, что можно сделать, — ответил Селби.
  — Но ты в любом случае приедешь сейчас?
  — Хорошо. — Селби положил трубку и, обращаясь к Брэндону, сказал: — Сильвия охотится за материалами, связанными со свежими делишками АБК.
  — А что он делает?
  — По всей видимости, организует своего рода конференцию. Он не знаком с участниками, а те в свою очередь не знакомы с ним. Все узнают друг друга по цветкам белой гардении.
  — Скорее всего, эта деятельность происходит в границах города и поэтому нас не касается. Думаю, большинство фокусов, продемонстрированных Карром в крупных городах, задумывались и прорабатывались до мельчайших деталей в наших краях.
  — Ладно, Сильвия хочет, чтобы мы составили ей компанию в кафе «Под пальмами», где она заметила самого свежего участника конференции, проводимой Карром, — красивую блондинку голливудского типа.
  — Она хочет, чтобы мы приехали оба?
  — Именно так.
  Брэндон рассмеялся:
  — Ей нужен ты, Дуг. Но так и быть, я подброшу тебя до места.
  — Да брось ты, Рекс, перекусим все вместе. После недолгого колебания шериф сказал:
  — Я буду чувствовать себя третьим-лишним, да и моя жена начнет ворчать, когда я скажу, что встрял в твою встречу с Сильвией.
  — Ну поедем, Рекс. Все будет как в старые добрые времена.
  Шериф Брэндон бросил окурок в пепельницу и оттолкнул рассохшееся, скрипящее кресло-вертушку:
  — Я так рад тебя видеть, что, несмотря ни на что, поеду с тобой.
  Глава 3
  Сильвия Мартин и шериф уговорили Дуга Селби усесться по другую сторону стола, чтобы они оба могли смотреть на него. Их кабинка была расположена почти напротив той, где молодая белокурая женщина медленно и вдумчиво расправлялась со своим ленчем.
  — Уверен, она не из наших деревенских краев, — заметил Брэндон.
  — Это уж точно, — подтвердила Сильвия. — А я сейчас скажу вам о ней все, что она собой представляет с женской точки зрения. Снимите с нее всю сбрую, и она едва ли сможет захватить ваше воображение. Но ее обмундирование стоит больших денег, мальчики. Прошу особенно принять во внимание бриллианты на правой руке и в серьгах. Меховая накидка обошлась самое малое в полторы тысячи. Над цветом лица ежедневно трудятся специалисты. Фигура поддерживается специальной диетой и упражнениями. Все линии искусно подчеркиваются одеждой, приобретенной отнюдь не по случаю. Она тратит на уход за своим телом гораздо больше времени и усилий, чем средняя женщина на готовку обеда для мужа, ведение домашнего хозяйства, воспитание кучи детей и работу на благотворительные организации вроде Красного Креста и Армии спасения…
  — Прекрати, — со смехом остановил ее Брэндон. — У меня закружилась голова.
  — Но это так, каждое мое слово — правда, — продолжала Сильвия. — Тело этой женщины — ключ к ее карьере.
  Брэндон слегка поразмыслил над словами Сильвии и заметил:
  — Сказано весьма деликатно.
  — Я ни на что не намекала, всего лишь хотела сказать, что она тратит все время и силы на себя. А когда женщина затрачивает столько энергии для поддержания своего внешнего вида, она обычно хочет… Ого!
  Сильвия со своего места могла видеть дверь, и, когда она не удержалась от восклицания, Брэндон спросил:
  — В чем дело, Сильвия?
  — Старый АБК, — прошептала она. — Моя догадка оказалась верной.
  Карр небрежной походкой вошел и огляделся как бы в поисках свободного места для ленча.
  Он двигался со спокойным достоинством, которое дает сознание собственной силы, но вдруг его взгляд остановился на букетике гардений. Адвокат замер.
  Некоторое время блондинка не замечала его. Затем подняла глаза, в которых можно было заметить легкий интерес.
  Карр сделал два шага, заботливо склонился над столом и что-то тихо произнес.
  Блондинка улыбнулась и протянула ему руку.
  Карр уселся. Две-три секунды он сидел молча, пока женщина напротив изучала его со спокойным видом потенциального покупателя, прикидывающего достоинства товара, выставленного на продажу.
  — Вы видите торжество моей замечательной теории, — сказала Сильвия Мартин.
  — Какой теории? — поинтересовался Брэндон.
  — О людях с белыми гардениями, с которыми Карр устраивает таинственные свидания. Я говорила Дугу, что первые двое похожи один на другого, по крайней мере в том, что касается их положения в жизни. Им немало доставалось от окружающих. И вот возникает этот оранжерейный цветочек. Уж ее-то жизнь не била никогда.
  Какое-то шестое чувство заставило Карра повернуться и посмотреть на Сильвию, рассматривающую адвоката с плохо скрытым любопытством.
  Селби рассмеялся:
  — Сильвия, тебя застали на месте преступления. Девушка отвела глаза и начала о чем-то быстро говорить.
  Селби покачал головой:
  — Боюсь, тебе не удастся провести его. Слова эти тут же получили подтверждение.
  После недолгого колебания Карр произнес своим богатым модуляциями бархатным голосом, обращаясь к блондинке:
  — Прошу извинить меня, я вас оставлю на минутку. Излучая искреннюю сердечность, он поднялся и приблизился к компании друзей.
  — Доброе утро, мисс Мартин и шериф Брэндон, — сказал он. — Как поживаете? В последнее время я вас вижу довольно редко.
  Он повернулся к Селби. Пока Карр видел в нем лишь человека в военной форме, которого улыбкой приглашал включиться в беседу. Но неожиданно взгляд его изменился — он узнал.
  — О, Дуг Селби! Пардон, майор Селби. Какая приятная встреча! — воскликнул он, протягивая руку.
  Дуг поднялся и пожал крепкую ладонь Карра.
  Адвокату было под шестьдесят. Крупный, стройный, с тронутой сединой волнистой шевелюрой, он излучал какой-то особый магнетизм. Четкие линии лица, твердый подбородок, хорошо очерченный рот, несомненно, несли на себе печать сильного характера и таланта.
  — Вы насовсем к нам? — спросил он.
  — Всего лишь в краткосрочный отпуск, — ответил Селби. — Решил заехать посмотреть, как поживает графство.
  — Нам вас очень не хватало, — сказал Карр печально, и его лицо приобрело задумчивое выражение.
  Создавалось впечатление, что для адвоката присутствие Селби в Мэдисон-Сити могло означать серьезные осложнения, возможные последствия которых необходимо тщательно взвесить. Его лицо благодаря многолетней практике мгновенно превратилось в маску, скрывающую подлинные мысли.
  — Вы все еще практикуете? — спросила Сильвия.
  Разведя в стороны руки, как бы умоляя о снисхождении, — жест был полон изящества и достоинства, — Карр ответил:
  — Так, всякая мелочь. Я пытаюсь покончить с делами. Мне хотелось бы просто отдыхать в вашем очаровательном графстве. Но увы… — Он завершил фразу, едва заметно пожав плечами.
  Селби про себя отметил, как изящно адвокат ушел от ответа, сумев не утратить при этом впечатления дружелюбия и полной откровенности.
  — Сдается мне, — сказала Сильвия, исподтишка посмотрев на блондинку, которая наблюдала за развитием беседы с тем же спокойным, оценивающим видом, с каким она незадолго до этого изучала А.Б. Карра, — многие из ваших старых клиентов не дают вам покоя.
  — Вы мне льстите, — ответил адвокат.
  — Они приезжают к вам сюда со своими проблемами. Карр коротко кивнул и разразился глубоким, грудным, бархатистым смехом.
  — Приятно отметить вашу столь похвальную лояльность, мисс Мартин, по отношению к своим работодателям, — заметил он. — Когда вы их увидите, передайте привет и скажите, что в том случае, если у А.Б. Карра будет достойный внимания публики материал, он в первую очередь вспомнит о «Кларион». А теперь я должен раскланяться. Был искренне рад встрече, майор. Теперь, когда вы не занимаете пост прокурора, я верю, что наши встречи смогут быть, скажем так, менее формальными.
  — Боюсь, нам не придется часто встречаться, — сказал Селби. — Через пару-тройку дней я еду в Сан-Франциско.
  На этот раз Карр не смог скрыть своих чувств. Сообщение о предстоящем отъезде экс-прокурора, бесспорно, обрадовало его. И хотя выражение лица не изменилось, чувства выдал взгляд. В нем явно промелькнуло удовлетворение, но оно тут же исчезло, изгнанное сознательным усилием.
  — А затем? — вежливо поинтересовался Карр.
  — В южные районы Тихого океана.
  — В любое время, — начал Карр почти грустно, — как только вы пожелаете действительно с пользой для себя использовать ваши выдающиеся юридические способности, вам не составит труда найти подходящего партнера… Правда, я опасаюсь, что вы не готовы рассматривать возможность партнерства в большом городе со старым человеком?
  Говоря это, адвокат не отводил глаз от Селби.
  — Боюсь, вы правы. Мне нравится Мэдисон-Сити.
  — И я не могу осуждать вас за это, майор. Мне самому очень приятно жить здесь. Я лишь мечтаю о том, что какой-нибудь молодой человек с вашими способностями вникать в законы… Однако здесь вряд ли уместно это обсуждать… Итак, извините меня. Я верю, что мы еще увидимся, майор.
  Сдержанно поклонившись, Карр направился к ожидающей его блондинке.
  — Это была весьма вежливая форма выговора, — сказала Сильвия. — Я чувствую себя так, будто меня отшлепали за то, что лезу не в свое дело.
  — Так и есть. Нас всех отшлепали, и весьма элегантно. Сколько ей, по-твоему, лет? — спросил Селби.
  — За тридцать.
  — Не может быть, — воскликнул Брэндон. — Она не старше двадцати семи.
  — Посмотрите на ее руки и глаза, — настаивала на своем Сильвия.
  — Лучше не будем, — рассмеялся Селби, — а то опять попадемся.
  Сильвия повернулась так, что ее спина загородила блондинку.
  — Ты прав, Дуг. Поговорим о чем-нибудь другом. Кстати, она уходит.
  Глава 4
  Официантка принимала заказ на десерт, когда Сильвия Мартин, с места которой просматривался весь зал, сказала:
  — Бьюсь об заклад, он ищет тебя, Рекс.
  — Что такое? — встрепенулся Брэндон. — Кто ищет?
  — Фрэнк Норуолк — владелец гостиницы «Мэдисон». И если это не так, то… вот он, подходит к нам.
  — Шериф здесь? — спросил Норуолк, но, сообразив, что его может услышать большая аудитория, понизил голос: — Шериф, не могли бы вы… О, привет, Дуг Селби! Как поживаете?
  Они обменялись рукопожатиями.
  — Надолго к нам? — спросил Норуолк.
  — Всего на несколько дней.
  Норуолк рассеянно кивнул. Хозяин гостиницы был слишком углублен в свои заботы, чтобы вдуматься в ответ Селби. Он перевел взгляд на Брэндона.
  — У меня в гостинице возникли небольшие проблемы, шериф.
  — Хорошо, — ответил Брэндон, — я приеду, как только разделаюсь с ленчем. Присаживайся, Фрэнк, раздели с нами десерт.
  — Спасибо, не могу… Боюсь, шериф, дело очень срочное.
  — Хорошо, я иду. Извини меня, Дуг.
  — Езжай, не стесняйся.
  — Простите, что пришлось прервать вашу трапезу, — извинился Норуолк.
  — Пожалуйста. Мы понимаем.
  — Увидимся позже, Дуг, — сказал Брэндон и последовал за Норуолком.
  — Интересно, — произнесла Сильвия, — что это за проблемы в гостинице?.. Думаю, моя профессия подсказывает мне двигаться туда.
  — Странно, что Норуолк не обратился к городским властям, — заметил Селби.
  — Именно об этом я и подумала.
  — Отто Ларкин все еще возглавляет полицию?
  — Естественно. Он знает, как ублажить избирателей. Все так же дружески хлопает их по плечу. Правда, в последнее время он изменил отношение к властям графства. Непрерывно бормочет о сотрудничестве и доброй воле по отношению к шерифу. Каждый раз он… Посмотри, Дуг, Рекс Брэндон возвращается.
  На сей раз шериф шагал быстро и деловито. Он подошел к кабинке, наклонился и тихо сказал:
  — Норуолк рассказал мне все, когда мы были уже в дверях. Какой-то мужчина скоропостижно скончался в гостинице при странных обстоятельствах. Я подумал, что ты и Сильвия захотите присоединиться ко мне.
  — Я еду, — быстро сказала Сильвия. — Мне нужен материал.
  Селби произнес неуверенно:
  — Не знаю, Рекс. Ведь я просто влезу в чужое дело. Не хочу, чтобы…
  — Да брось ты, — настаивал Брэндон, — обстановка сейчас не та. Отто Ларкин теперь настроен дружески. Дело несложное, думаю, мы не задержимся долго. Человек скоропостижно скончался в своем номере от сердечной недостаточности. Но он вел себя как-то странно, поэтому Норуолк хочет, чтобы мы все выяснили.
  — Ну Дуг, пожалуйста, — умоляюще проговорила Сильвия.
  Селби пришлось уступить. Он расплатился по счету, взял Сильвию под руку, и они все вместе направились к ожидающему их на тротуаре Норуолку.
  — Ничего особенного не случилось, — нервно сказал владелец гостиницы. — Я, правда, не хотел трогать тело или касаться чего-нибудь в комнате, пока все, кому надо, не получат возможности… не убедятся, что все законно.
  — Это правильно, — ободрил его Брэндон.
  — По всей вероятности, этот человек чувствовал себя не очень хорошо. Заказал завтрак в номер, и сердце не выдержало в то время, когда он ел.
  — Как он зарегистрировался?
  — Фред Рофф из Лос-Анджелеса.
  — Номер комнаты?
  — Шестьсот девятнадцать.
  — Хорошо, мы поднимемся все вместе.
  — Вообще-то там не очень приятно. Я думаю, мисс Мартин, возможно…
  — Если вас волнует газетная шумиха, то зря. Мы все изложим как обычно, скажем, что тело было обнаружено «в одном из городских отелей». Правда, все и так будут знать, но тем не менее…
  — Я знаю, знаю, — поспешно прервал ее Норуолк. — Будет значительно лучше, если вы не станете упоминать названия гостиницы. Газеты Лос-Анджелеса могут перепечатать вашу статью, и если они назовут гостиницу…
  — Не беспокойтесь, — заверила его Сильвия.
  Они вошли в гостиницу и направились прямо к лифту.
  — На шестой? — спросил лифтер. Норуолк кивнул и распорядился:
  — Не подбирайте никого на пути, не останавливайтесь.
  — Полиция уже наверху? — поинтересовался Брэндон.
  — Не знаю, шериф. Дежурный должен был позвонить Ларкину и попросить его немедленно приехать. Я звонил вам, но мне сказали, что вы на ленче, ну я и подумал, что смогу найти вас в ближайшем кафе.
  Брэндон кивнул в ответ.
  Лифт остановился на шестом этаже. Лифтер сказал негромко:
  — Полиция еще не прибыла, мистер Норуолк.
  — Мы пойдем прямо туда, — заявил хозяин, доставая из кармана универсальный дверной ключ. — Когда шеф полиции появится, направьте его к нам.
  Норуолк первым подошел к двери шестьсот девятнадцатого номера, открыл ее и отошел в сторону.
  — Пожалуйста. Здесь ни к чему не прикасались. Брэндон остановился, перешагнув через порог, Селби и Сильвия встали рядом.
  — Значит, все осталось так, как и было? — спросил Брэндон.
  — Все в том же виде, как это увидела горничная.
  — Постель не тронута?
  — Нет. Он зарегистрировался сегодня утром, примерно в восемь тридцать.
  Шериф вопросительно поднял глаза на Селби. Накрытый на столе завтрак придавал всей сцене драматический оттенок. Лучи солнца, льющиеся из южного окна, отражались от посеребренных крышек, которыми были накрыты блюда, от кофейника, молочного кувшинчика, подчеркивая крахмальную свежесть белоснежной скатерти.
  Было похоже на то, что распростертый на полу человек свалился со стула, стоящего рядом со столиком для завтрака. В его левой руке была зажата покрытая пятнами салфетка. Кофе, разлившийся из опрокинутой чашки, образовал большое пятно на скатерти. Металлические крышки с блюд, очевидно, не снимались.
  Небольшая группка неуклюже и неловко потопталась некоторое время у дверей, разглядывая покойника в молчаливой безысходности, так часто возникающей у живых перед лицом смерти. Затем сначала с трудом, а потом все увереннее они начали стандартный осмотр помещения в качестве первого шага предстоящего расследования.
  — Давайте осмотрим все, но, пожалуйста, не прикасайтесь ни к чему, — сказал шериф. — Действительно, похоже на то, что сердце подвело его как раз в тот момент, когда бедняга приготовился позавтракать.
  Покойный был высоким, хорошо сложенным человеком лет шестидесяти двух — шестидесяти трех, некогда темноволосым, а теперь совсем седым, с жесткой щеткой коротко подстриженных усов. Бифокальные очки при падении сдвинулись каким-то странным образом и вносили диссонирующую юмористическую ноту в мрачную картину — создавалось впечатление, будто это изделие человеческих рук с насмешкой самостоятельно смотрит в мертвые глаза своего недавнего хозяина.
  Одежда явно нуждалась в утюжке, но была высокого качества. Правда, чувствовалось отсутствие индивидуальности, что всегда характерно для костюмов, приобретенных в магазинах готового платья. Шея покойника у затылка была испещрена сетью глубоких морщин. Руки, красивые и сильные при жизни, не несли на себе следов физического труда.
  Селби подошел к столику и внимательно изучил находящиеся на нем предметы.
  — Здесь всего один кусок сахара на блюдечке, — сказал он, обращаясь к хозяину отеля.
  Норуолк кивнул согласно:
  — Мы не даем сахарницу на завтрак в номер. Замечено, что, сколько бы сахара мы туда ни положили, она их возвращается пустой. Теперь мы кладем несколько кусочков на блюдце, три на каждый заказ кофе.
  — Очевидно, человек успел налить себе чашку и выпить ее. После этого он почувствовал себя плохо, даже не успел снять крышки с других блюд.
  — Я тоже так думаю, — сказал Норуолк и добавил: — Разрыв сердца может случиться когда угодно — при игре в гольф, во сне или во время еды.
  — Он записал в бланке регистрации свой домашний адрес?
  — Нет. Мы не требуем этого. Там есть графа об адресе, но ее часто оставляют пустой, а дежурный не настаивает. Наверное, это наша вина.
  — Он заказал номер заранее?
  — Нет. Просто приехал сегодня утром и спросил, есть ли свободные комнаты.
  — Багаж? — задал вопрос Селби.
  Норуолк кивнул головой в сторону дорожной сумки и потертого портфеля, стоящих на багажной стойке:
  — Он путешествовал налегке. Портфель, сумка и пальто. Я специально проверял у коридорного.
  Рекс Брэндон обошел номер и сказал:
  — Ну что ж, это, пожалуй, все, что мы можем сделать, однако надо попросить доктора осмотреть его. Он…
  Раздался громкий и властный стук в дверь.
  — Отто Ларкин, — лаконично обронил шериф. Фрэнк Норуолк открыл замок.
  Отто Ларкин толчком распахнул дверь и, едва взглянув на труп, посмотрел на шерифа.
  — Привет, Рекс, как идет дело?
  Норуолк прикрыл дверь и повернул защелку замка.
  Ларкин уставился на Селби, пытаясь соединить для себя знакомое лицо и непривычную военную форму. Узнав, он схватил руку бывшего прокурора обеими руками.
  — Дуг Селби! Вот это да! Ужасно рад тебя видеть. Нет, правда, я очень рад. — И добавил, как человек, искренность которого может вызвать сомнение: — Можешь мне поверить!
  В бытность Селби окружным прокурором, особенно в первые годы, пузатый шериф полиции, внешне демонстрируя сердечность, всегда был на стороне Сэма Роупера и его команды. Под маской дружелюбия скрывалась враждебность и готовность нанести предательский удар прокурору или шерифу, а если представится возможность, то и обоим сразу. Теперь же, повернувшись на сто восемьдесят градусов — профессиональные политики называют это естественной переориентацией, — Ларкин испытывал подлинно дружеские чувства к шерифу и бывшему прокурору.
  — Итак, теперь ты майор, Селби, — продолжал Ларкин, и его лицо светилось искренним расположением.
  — Как твои дела? — спросил Селби. — Ты отлично выглядишь.
  — Прекрасно себя чувствую, — отвечал Ларкин. — Правда, приходится таскать на себе лишний жирок, но я намерен хотя бы частично от него избавиться. Так что у нас здесь?
  — Постоялец дал дуба от сердечной недостаточности, — ответил Норуолк.
  Ларкин еще раз бросил взгляд в сторону распростертого на полу тела и вынес свой окончательный вердикт:
  — Ясно, машинка была с дефектом. Значит, вы все осмотрели? Теперь нам следует известить коронера. Больше здесь нечего делать. Может, ребята, спустимся вниз и выпьем по чашечке кофе? Там мы…
  — Взгляни-ка на этот кусок сахара, Рекс, — сказал Селби.
  — Что там не так?
  — Ты разве не чувствуешь постороннего запаха? Кроме того, кусок чересчур влажный, обрати внимание, как он поблескивает.
  Шериф Брэндон посмотрел на сахар.
  — Что за сложности с этим кусочком, ребята? — спросил Отто Ларкин.
  — Видишь специфическую пену, выступившую изо рта покойника? Наклонись над ним, и ты почувствуешь слабый запах горького миндаля.
  — Ну и что из этого?
  — Это все признаки отравления синильной кислотой, или цианистым калием. Кроме того, если оставшийся кусочек сахара был ранее пропитан цианистым калием, он начинает более активно впитывать влагу из воздуха.
  Норуолк нахмурился, чувствовалось, что он с трудом сдерживает раздражение.
  Маленькие глазки Отто Ларкина заблестели, а шериф явно помрачнел.
  — Ты полагаешь, это самоубийство, Дуг? — тихо спросила Сильвия.
  — Не понимаю, почему он должен был так усложнить способ расставания с жизнью? Если он хотел отравиться, то почему просто не принять яд? Он…
  Кто-то вновь постучал в дверь.
  Норуолк взглянул на шерифа и, не дожидаясь сигнала, повернул защелку и открыл дверь.
  У порога стоял коридорный с каким-то небольшим продолговатым, обернутым в зеленую бумагу предметом.
  — Я подумал, вам это будет интересно, — сказал коридорный.
  — Что это? — спросил Норуолк.
  — Пакет для мистера Роффа. Мы хотели вручить его раньше, но на наш стук никто не отвечал, поэтому в ячейке для ключей оставили записку о посылке…
  — Когда это было? — спросил шериф.
  — В записке сказано — девять тридцать утра.
  — Как поступим? — обратился Норуолк к представителям власти. — Будем вскрывать?
  Шериф утвердительно кивнул.
  Норуолк развязал бечевку и снял зеленую бумажную обертку. Под ней обнаружилась картонная коробка. Он приподнял крышку, заглянул внутрь и нахмурился, увидев содержимое.
  — До чего этот парень додумался? Заказать цветы на собственные похороны…
  — Что там? — спросил Брэндон.
  Вместо ответа Норуолк повернул коробку так, чтобы все могли увидеть ее содержимое.
  В коробке, выстланной мятой зеленой бумагой, покоился одинокий цветок гардении.
  Пальцы Сильвии впились в руку Дуга Селби — она умоляла его о молчании.
  Брэндон хрипло произнес:
  — Как получилось, что в гостиницу прислали цветы? Он их сам заказал или…
  — Мне кажется, сам, — ответил Норуолк. — До вашего прихода я проверил его телефонные разговоры. Один из звонков был в цветочный магазин. Он позвонил, как только въехал.
  — Один из звонков? Значит, были и другие? — спросил Селби.
  — Да, в восемь пятьдесят пять он звонил на железнодорожный вокзал.
  — Вокзал… — протянул Брэндон. — Возможно, они там запомнили этот разговор.
  — Я уже проверил, — сказал Норуолк. — Там был всего один человек. Говорит, что помнит разговор, потому что он состоялся как раз перед проходом товарняка. На подходе был состав номер девять. Звонивший интересовался, не опаздывает ли номер двадцать третий.
  — Двадцать третий? — Брэндон посмотрел на Селби. — Ты прибыл этим поездом?
  — И еще дюжина других пассажиров, — небрежно бросил Селби.
  Сильвия не сводила умоляющих глаз с Рекса Брэндона. Убедившись, что тот понял ее сигнал, она показала взглядом на Отто Ларкина.
  — Кто-нибудь его посещал? — спросил Селби у Норуолка.
  — Нет. Я и это проверил. Ни посетителей, ни других телефонных разговоров.
  — Пошли отсюда, — сказал Брэндон. — Надо позаботиться о снятии отпечатков пальцев.
  — Естественно, — охотно согласился Ларкин. — Я как раз сам хотел это предложить.
  — Кто занимает соседние номера? — задал вопрос Селби.
  — Не знаю, — ответил Норуолк. — Надо проверить у портье.
  — Но они заняты?
  — Думаю, да.
  — Пойдем посмотрим регистрационные карточки, — предложил шериф. — Возможно, придется побеседовать с соседями.
  — О, пожалейте меня, — умоляюще сказал Норуолк.
  — Стандартная процедура, — заверил Ларкин расстроенного владельца отеля, шлепнув его тяжелой ладонью по плечу.
  Норуолк открыл дверь. Все друг за другом вышли в коридор и остановились, услышав звук открывающегося замка соседнего номера.
  Дверь распахнулась. Блондинка, беседовавшая с А.Б. Карром в кафе, вышла в коридор и осчастливила маленькую компанию взглядом. В нем можно было прочитать безразличие, смешанное с неодобрением. Она закрыла дверь, повернула ключ в замке и поплыла в сторону лифта.
  Глава 5
  — Кто это? — спросил Брэндон у владельца отеля.
  — Вы имеете в виду даму, которая прошла по коридору?
  — Да.
  — Господи, откуда я знаю? Очевидно, она остановилась в шестьсот семнадцатом номере. Пожалуйста, постараемся не терять головы.
  — Я ее где-то видела раньше, — заявила Сильвия. — Пошли посмотрим регистрационные карточки.
  — Ладно, ладно, — устало сказал Норуолк и добавил: — Если вы полагаете, что у владельца отеля нет проблем, то глубоко заблуждаетесь. Постоянная нехватка постельного белья, перегруженные прачечные, необученный персонал и при этом увеличивающийся поток постояльцев…
  — Вы правы, вы абсолютно правы, — успокаивающим тоном произнес Ларкин. — Вот что я скажу вам, ребята: мы должны сделать все возможное, чтобы не усложнять жизнь Норуолку.
  — Ну и что же ты конкретно предлагаешь? — сухо поинтересовался Брэндон.
  Ларкин так и не смог придумать подходящего ответа на этот простой вопрос.
  Все спустились на лифте, проверили регистрационные карточки и выяснили, что блондинку зовут Анита Элдон, она постоянно проживает в Голливуде и въехала в шестьсот семнадцатый номер как раз в то время, когда группа во главе с шерифом осматривала труп и изучала обстановку в шестьсот девятнадцатом номере.
  — Вот видите, — сказал Норуолк, — нельзя преувеличивать значение всех маленьких событий, происходящих в отеле. Отель — весьма своеобразное место. В нем собираются по разным делам разнообразные люди со всех концов страны. И их следует принимать такими, какие они есть. Надо лишь установить минимально необходимые правила, дабы не превратить заведение в помойку.
  — Кто занимал номер до того, как там появилась блондинка? — спросил Брэндон.
  — Судя по записям, там жил некий Ирвинг У. Джером из Лос-Анджелеса. Ирвинг Джером также не соизволил оставить свой домашний адрес.
  Сильвия обратилась к Селби:
  — Я хочу попытаться выяснить, где все остальные — цветы, как ты понимаешь.
  — Успеха тебе. А я должен сделать несколько визитов. Увидимся позже.
  Появился, чтобы завладеть покойником, Гарри Перкинс — коронер, высокий, тощий и костлявый человек с постоянно радостным выражением лица.
  Шериф Брэндон приступил к стандартной процедуре следствия. Отто Ларкин пробурчал, что всегда готов к сотрудничеству, и отчалил. А Сильвия Мартин отправилась по следу двух оставшихся пока неизвестными владельцев гардений, предоставив Дугу Селби полную свободу действий.
  Ровно в двенадцать тридцать Дуг Селби, преодолев один пролет лестницы и проследовав по длиннющему коридору, остановился перед дверью, на которой значилось: «Инес Стэплтон. Адвокатская контора».
  Селби открыл дверь. Секретарь в приемной отсутствовала, видимо, ушла на ленч, и дверь в кабинет была открыта. Не очень надеясь застать Инес, Селби подошел к кабинету и заглянул внутрь.
  Девушка сидела за письменным столом. Вокруг нее громоздились горы юридической литературы, и, пока Селби смотрел на Инес, она положила перед собой блокнот и начала делать выписки из юридического справочника.
  Некоторое время Селби рассматривал ее профиль, лоб, свидетельствовавший о способности к активной интеллектуальной деятельности, прямой изящный нос, женственный рот, ровную линию шеи. Лучи света золотили мелко вьющиеся волосы. Инес сосредоточенно писала.
  Неожиданно она замерла, бросила взгляд через плечо, строго нахмурилась и повернулась на вращающемся кресле, чтобы лучше рассмотреть посетителя.
  Селби увидел, как в удивлении округлились ее глаза. Она сначала побледнела, а потом кровь бросилась ей в лицо, ярко окрасив щеки. Но Инес подошла к нему, сохраняя самообладание и достоинство.
  — О Дуг! — воскликнула девушка, хотела сказать что-то еще, но не смогла.
  Селби взял ее руки в свои ладони.
  — Приветствую вас, советник, — провозгласил он, широко улыбаясь.
  Глаза Инес увлажнились, она быстро поднялась на носки, и Селби почувствовал на щеке теплое прикосновение ее дрожащих губ. Немного отодвинувшись, Инес сказала с нервным смешком:
  — Боже, Дуг, для ветерана многих юридических битв я становлюсь слишком сентиментальной.
  Селби окинул взглядом большой письменный стол и спросил:
  — Итак, пицца принесена в жертву работе?
  — Да, по-видимому. Меня страшно заинтересовало это дело. Завтра начинается судебное слушание по иску, оспаривающему правомерность завещания. Тем не менее полагаю, мне все же следует слегка подкрепиться.
  Она не знала, что еще сказать. Молчание грозило затянуться и породить неловкость. Однако Селби весело произнес:
  — Ты знаешь, получилось так, что я уже перекусил, Инес, но готов пойти посидеть с тобой, пока ты будешь подкрепляться.
  Девушка, приняв сугубо официальный вид, сказала:
  — В таком случае лучше останемся здесь. У меня много работы. Присаживайся.
  — Но ты же занята.
  — Пожалуйста, прошу тебя.
  Селби опустился в стоящее сбоку от стола большое кресло для клиентов.
  — Расскажи о деле, — предложил он.
  — Лучше расскажи о себе, Дуг.
  — Нечего рассказывать. Прибыл домой в краткосрочный отпуск. Еду в Сан-Франциско, а затем дальше. Ты не хочешь обсуждать со мной свои трудности?
  — Еще как хочу! Я блуждаю в полном мраке! Мне просто необходим человек, которому я доверяю и с которым могу все обсудить. Старый АБК представляет противную сторону, а когда борешься с ним, тебя охватывает чувство полной безнадежности. Кажется, ничего не удастся сделать, если этот человек поблизости. Знаешь, как бывает в кошмарном сне: пытаешься убежать от опасности, бежишь, бежишь, перебираешь ногами — и не продвигаешься вперед ни на дюйм.
  — Знаю, — сказал Селби. — Действия этого человека всегда ставят в тупик.
  — Даже более того. Кажется, ты вступил в схватку со своего рода системой, с чем-то непобедимым. Стараешься нанести удар, а встречаешь пустоту… Но ты знаешь, что противник здесь, он обволакивает, окружает, душит тебя…
  — Ты явно переработала, Инес, — рассмеялся Селби. Она ответила ему слабой улыбкой:
  — Наверное. И это не помогает делу. Чем больше я им занимаюсь, тем более безнадежным оно мне кажется.
  — Ты представляешь лиц, оспаривающих завещание?
  — Да, одного из них.
  — Кто представляет остальных?
  — Интересы брата защищает какой-то адвокат со Среднего Запада. Он должен прибыть сегодня вечером, мы условились провести совещание. Правда, письма от него не очень вдохновляют. Мне кажется, он юрист-самоучка, не очень сведущий в тонкостях права.
  — Расскажи мне об этих тонкостях в твоем деле, — с улыбкой предложил Селби.
  — Их множество. Мне кажется, что единственный мой шанс — это «незаконное моральное давление», но его практически невозможно доказать. Необходимо привести доказательства, что давление оказывалось непосредственно в момент подписания завещания. Естественно, имеются свидетели, скрепившие завещание своими подписями. И эти свидетели покажут на суде, что все было сделано по правилам, честно и открыто.
  — Почему ты так думаешь?
  — Они уже подписали заявление, которое является частью завещания, — специальный пункт, гласящий, что завещание было составлено в соответствии с требованиями закона. Трудно ожидать, что они откажутся подтвердить правильность документа, скрепленного их подписями. А когда А.Б. Карр поработает с ними, свидетели припомнят малейшие детали, выражение лиц, все произнесенные во время процедуры слова. Завещание было составлено в конторе Карра в Лос-Анджелесе.
  — Может быть, можно поискать иные мотивы, помимо «незаконного давления»?
  — Боюсь, других возможностей оспорить завещание нет. Конечно, я пытаюсь использовать все известные в подлунном мире мотивы, но убеждена, что, когда дойдет до схватки в суде, останется лишь одна возможность — «давление».
  — Может, попытаться доказать это, используя косвенные доказательства?
  — Да, я знаю. Мы можем продемонстрировать, что произошло или что могло произойти. Мы можем указать на события, которые выглядят весьма подозрительно. Но в итоге мы опять вернемся к моменту подписания. А в момент подписания присутствовали адвокат, составивший завещание, два свидетеля и, естественно, заявитель. Больше никого не было рядом.
  — А как насчет лица, оказавшего давление?
  — Это женщина, она находилась в соседней комнате. Альфонс Бейкер Карр организовал все в лучшем виде.
  — Что еще ты мне можешь рассказать, не нарушая доверия клиентов? — спросил Селби.
  — Довольно много. Элеонор Престон была очень богатой женщиной. Она жила здесь, и здесь же находится все ее состояние. Престон никогда не была замужем, и, когда она умерла, у нее не оставалось никого из родственников, кроме Барбары Хонкат, вдовой сестры, живущей в Канзасе, и Харви Престона, брата, тоже из Канзаса. Им всем за шестьдесят. Старшим является брат, затем идет Элеонор, а младшая — Барбара. Элеонор была весьма эксцентричной и капризной особой, но в общем они все прекрасно между собой ладили до того времени, как два года назад Элеонор Престон наняла в качестве домоправительницы и компаньонки некую Марту Отли. Почти сразу ситуация начала меняться. Внешне Марта Отли выглядела бесконечно преданной своей хозяйке и постепенно сумела настолько втереться к ней в доверие, что, по существу, принялась самостоятельно заправлять всеми делами. Элеонор Престон начала демонстрировать желание избавиться от бремени принятия решений. Естественно, это желание тщательно культивировалось Мартой Отли, однако, возможно, здесь сыграла роль и болезнь Элеонор.
  — Короче говоря, брат и сестра были вычеркнуты из завещания? — спросил Селби.
  — Получили по сто долларов каждый.
  — Каков общий размер состояния?
  — Что-то около миллиона долларов. Ставкой оказался жирный кусочек.
  — Я бы сказал, весьма жирный, — согласился Селби. — Итак, Элеонор Престон умерла, и теперь Марта Отли пытается получить деньги по завещанию, которое…
  — Не торопись, Дуг, — сказала Инес. — Они обе умерли.
  — Как же это произошло?
  — Автомобильная катастрофа. Насколько я знаю, в семье разразился скандал. Имеется переписка между Барбарой Хонкат и ее братом. В прошлом году Барбара с братом приехали навестить Элеонор. Возможно, они чего-нибудь и добились бы, но Марта Отли переиграла их. Прежде чем кто-нибудь об этом смог узнать, Элеонор умотала на самолете в Мексику и оставила Барбару и Харви ни с чем.
  — С раскрытой торбой в руках? — рассмеялся Селби.
  — Или с протянутой рукой, если хочешь, — сказала Инес. — Элеонор послала им парочку нежных писем, в которых сообщала, что состояние ее нервов потребовало немедленной смены обстановки, а заграничное путешествие — лучший способ отвлечься. Бесспорно, объяснение шито белыми нитками, и легко можно понять, что произошло в действительности.
  — Где же она умерла? — спросил Селби.
  — Парочка уехала в Максвил, это в Канзасе. У Марты Отли там сестра — некая Элен Элизабет Кронинг; она отправилась ее навестить.
  — Замужняя сестра?
  — Вдова.
  — Элеонор там и умерла?
  — Неподалеку, в городке Олимпус. Никогда не слышала о существовании такого. За рулем была миссис Кронинг. Лопнула шина, они ударились о тротуар и врезались в фонарный столб. Миссис Кронинг была ранена, Элеонор Престон погибла практически сразу, а Марта Отли умерла чуть позже.
  В глазах Селби появился живой интерес.
  — И надо полагать, Элен Элизабет Кронинг наследует все состояние?
  — Нет, у Марты осталась дочь где-то в Небраске, но, похоже, она проводит все свое время в Голливуде. Эта дочь и является наследницей всего состояния. Элен Элизабет Кронинг не достанется ни цента… по крайней мере, в открытую.
  — Да, ты, Инес, в трудном положении. Дело тяжелое.
  — Увы, я знаю.
  — Несомненно, ты вызовешь сочувствие у присяжных, но, когда судья проинструктирует их о том, что «незаконное давление» может быть осуществлено лишь в момент подписания и что завещатель имеет право распорядиться своей собственностью, как пожелает, исходя даже из каприза или прихоти, ты проиграла. Согласно закону на тебе лежит обязанность не только доказать «незаконное давление», но и то, что это «давление» действовало на руку завещателя в тот момент, когда перо касалось бумаги. В итоге присяжные неохотно, помимо своей воли будут вынуждены вынести неблагоприятный для тебя вердикт. Я не хочу тебя огорчать, но ты должна понимать, против чего ты идешь.
  — Я все понимаю, Дуг. Конечно, в первую очередь я полагаюсь на то впечатление, которое произведут свидетели с каждой из сторон. Я не встречала Элен Элизабет Кронинг, но уверена, что это способная интриганка, не хуже Марты Отли. Тот факт, что последняя мертва, осложняет для меня дело. Когда мы начнем приводить доказательства, получится, будто мы клевещем на мертвую женщину.
  Селби кивнул, соглашаясь.
  — Однако в любом случае, — улыбнулась Инес, — это будет славная битва не на жизнь, а на смерть. Мы не можем позволить себе сдерживать свои удары. Мы обязаны показать, кем была при жизни Марта Отли.
  — Так кем же она была? Губы Инес сжались.
  — Это была хитрая бестия, авантюристка. В свое время она работала домоправительницей, но примерно лет десять ничего не делала, до тех пор пока не встретила Элеонор Престон. Узнав, что та одинока, Марта каким-то образом сумела втереться к ней в доверие, добиться благосклонности и поступить на службу. И как же она старалась! Пока Марта добивалась своего, в доме все блестело и сверкало. Она и готовила, и стирала.
  — Дочь сыграла какую-нибудь роль в устройстве матери на работу? — спросил Селби.
  — Не знаю, Дуг, кажется, они были не очень дружны между собой.
  — Дочь замужем?
  — Была, теперь разведена.
  — Как ее зовут?
  — Анита Элдон… Что с тобой, Дуг?! Что случилось?
  — Скорее всего, ничего важного для тебя. Я приехал сюда из «Мэдисона». Там часа полтора назад в номере шестьсот девятнадцать был обнаружен покойник. Соседний номер в настоящее время занимает Анита Элдон. Она въехала туда спустя некоторое время после смерти постояльца. Однако есть одно весьма странное обстоятельство, которое связывает воедино целую группу людей.
  — Какое, Дуг?
  Селби торопливо рассказал о белых гардениях. Инес Стэплтон взяла со стола карандаш и начала нервно катать его между пальцами.
  — О Дуг, — произнесла она почти шепотом, — нам надо все узнать, мы просто должны сделать это. Возможно, для нас откроются новые перспективы. Мне все время казалось, что в этом деле имеется нечто важное, о чем я пока не знаю. Именно поэтому так часто становишься в тупик, когда вступаешь в схватку с Карром. Он все время прячет в рукаве какие-то козыри. Я так же, как и ты, понимаю, что у нас не будет достаточно весомых юридических аргументов, когда дело дойдет до суда. У нас нет веских доказательств. Я все время вижу, как Старый АБК, сардонически ухмыляясь и оставаясь вне пределов досягаемости, упрятывает все стоящие факты в тень, подсовывая нам мякину вместо зерен. Да, я чувствую, здесь должна быть какая-то зависимость. Скажи, что мне делать?
  Селби покачал головой:
  — Не знаю, Инес. Рекс Брэндон уже приступил к расследованию обстоятельств смерти. И сейчас он работает.
  — Это было убийство?
  — Я склонен полагать, что да, — ответил задумчиво Селби.
  — Но почему? Какие мотивы? И зачем ему понадобилась белая гардения?
  — Могу придумать единственное объяснение. Два пассажира, сошедшие с поезда, были незнакомы Карру. В противном случае он бы не использовал белую гардению в качестве способа идентификации.
  Она согласно кивнула.
  — Более того, — продолжал Селби, — у этих людей явно должно быть нечто общее и весьма важное для Карра. В то же время очевидно, что друг с другом они не были знакомы. Я полагаю, эти люди были свидетелями какого-то события, связанного с делом.
  Инес сразу помрачнела. Селби продолжал:
  — Человек, убитый в отеле, мог быть тем, кто первоначально и вызвал этих свидетелей. Он намеревался воткнуть в петлицу белую гардению и выйти к поезду. Вполне возможно, что эти свидетели могли выступить с показаниями, противоречащими интересам клиента Карра. Каким-то образом Старый АБК узнал о происходящем, прицепил белую гардению, отправился на вокзал и увез свидетелей.
  — Но если они и были свидетелями какого-то события, то с какой стати Анита Элдон тоже прибыла с белой гарденией?
  — Ты попала в самую точку, — сказал Селби. — Просто я размышляю вслух.
  — Что собой представляет Анита Элдон?
  — Высший класс. Оранжерейный цветочек. Ухожена до последней фальшивой ресницы. В отеле записано, что она приехала и? Голливуда, и выглядит эта особа на все сто процентов по-голливудски.
  — Ты не сказал мне имени убитого, Дуг.
  — Фред Рофф, записан как житель Лос-Анджелеса. Инес Стэплтон слегка отодвинула в сторонку стопку юридической литературы.
  — Пока я бреду во тьме, Дуг. Будь пай-мальчиком и пойди побегай во дворе. Мне же надо подумать — вдруг появятся светлые идеи.
  Глава 6
  Дуг Селби нашел Рекса Брэндона, когда тот совещался с Гарри Перкинсом в траурном зале похоронной конторы, задняя комната которой одновременно служила моргом Мэдисон-Сити. Поперечные глубокие складки рассекали лоб шерифа, что означало напряженную работу мысли.
  — Что нового? — поинтересовался Селби.
  — Это почти наверняка убийство, — угрюмо ответил шериф.
  — Так что же все-таки произошло?
  — Ты указал верный путь, Дуг. Оставшийся кусок сахара был пропитан синильной кислотой. Доктор говорит, что, по всей вероятности, причиной смерти стало отравление. В других местах в номере мы яда не нашли. Карл Гиффорд намеревается арестовать официанта, а затем выдавить из арестованного признание и доказательства. Мне это совсем не по нутру.
  Селби понизил голос:
  — Послушай, Рекс, я не хочу совать нос не в свое дело и вообще не очень заинтересован в его решении, но все же есть вероятность, что твое расследование каким-то образом связано с делом о спорном завещании, которое назначено к слушанию завтра. Там речь идет о миллионе, а некоторые клиенты Карра за миллион пойдут на многое.
  — Почему ты так считаешь, Дуг? Какую связь ты видишь между убийством и спором о наследстве?
  — Белые гардении, Рекс. Кроме того, Анита Элдон, занимающая номер шестьсот семнадцать, как раз по соседству с комнатой покойника, является клиентом Карра в деле о наследстве.
  — Мы кое-что о ней выяснили, — сказал Брэндон. — Она прибыла в город автобусом в одиннадцать часов и сразу отправилась в кафе перекусить. Там с ней встретился Старый АБК. Анита Элдон зарегистрировалась в отеле уже после того, как мы приехали туда. Соседний номер достался ей потому, что оказался единственным свободным. Кажется, здесь связь не просматривается.
  — Кроме цветка белой гардении, — заметил Селби.
  — Кроме белой гардении, — признал шериф. — Но Карлу Гиффорду можно не говорить о цветочной проблеме. Такого рода тонкости он пропускает мимо ушей. Интересно, получится ли что-нибудь у Сильвии?
  — Не знаю. От нее нет вестей? Я разговаривал с Инес Стэплтон.
  — Сюда направляется Карл Гиффорд. Боюсь, он не шибко обрадуется встрече с тобой.
  Гиффорд быстро вошел в траурный зал, но предсказание шерифа не оправдалось. Напротив, казалось, Гиффорд был очень рад вновь увидеть в Мэдисон-Сити бывшего окружного прокурора.
  — Как поживаете, мистер Селби? Простите, майор Селби. Я рад вашему прибытию. Насколько мне известно, вы заехали на несколько дней, чтобы потом отбыть в неизвестном направлении?
  — Верно, — ответил Селби, пожимая ему руку. Гиффорду было тридцать два года. Напористый, плотный, широкий, с бычьей шеей тип, исполненный честолюбия и политических амбиций. Слабость мысли он компенсировал быстротой и прямолинейностью решений, приняв которые Гиффорд лез вперед, полагая, что лишь одним мощным напором можно снести все преграды.
  — Буду рад, если вы сможете поделиться с нами мыслями по этому делу — неофициально, разумеется.
  — Благодарю вас, — сказал Селби, — но, к сожалению, мыслей-то у меня и нет.
  — Мы, конечно, не успели собрать всех улик, — заявил Гиффорд, — но уже пришли к неизбежному заключению. Покойный по внутреннему телефону заказал завтрак. Мы нашли официанта, который доставил поднос в номер. Это Генри Л. Фарли. Официант обязан достать сахар из сахарницы, положить кусочки на блюдечко и принести гостю. Сахарница в номер не посылается. Фарли стремится заморочить нам голову. Утверждает, что не помнит ничего особенного, связанного с этим заказом. Говорит, что постучал и жилец открыл дверь. Помнит лишь, что это был мужчина и в номере он находился один.
  — Имеется ли у официанта какой-либо мотив для убийства Фреда Роффа? — спросил Селби.
  — Конечно, имеется, — выпалил без задержки Гиффорд, — иначе бы он не убил его. Пока, естественно, мы не знаем, каким именно мотивом руководствовался официант.
  Селби кивнул, соглашаясь, как если бы Гиффорд сделал чрезвычайно глубокомысленное умозаключение.
  — Это верно. Но все же, вероятно, было бы важно установить, кем был убитый, и после этого решать, у кого имелись причины его убить.
  — Я не совсем уверен в этом, — возразил Гиффорд. — Мы поместим Фарли в тюрьму для допроса. Как только двери камеры захлопнутся за ним, он сразу помягчает. Так происходит со всеми, кроме самых отпетых негодяев, закоренелых преступников.
  Обращаясь к Брэндону, Селби сказал:
  — Из чистого любопытства мне хотелось бы бросить взгляд на содержимое сумки и портфеля убитого.
  — Перкинс уже разложил в задней комнате все вещи. Доктор скоро начнет работать над телом, так что поторопись, если не хочешь исследовать вещи во время вскрытия.
  — Спасибо.
  — Вы не желаете присоединиться ко мне и послушать, что скажет Фарли? — сердечно пригласил Дуга Гиффорд.
  — Благодарю вас, нет, — ответил Селби. — Я лишь взгляну на вещи. Вы ведь знаете, как трудно бывает выкинуть дело из головы.
  — Ну конечно, конечно, — прервал его Гиффорд с еще большей сердечностью в голосе. — Действуйте и чувствуйте себя свободно, майор. Делайте все, что угодно, мы только рады вашей помощи. Ужасно хотелось бы услышать, каковы ваши идеи. Не так ли, шериф?
  Брэндон молча кивнул.
  — Правда, я лично полагаю, — продолжал Гиффорд, — что еще до вечера мы получим признание Фарли. Пойдемте, шериф, зададим ему жару. Я пригласил стенографистку, чтобы записать каждое слово. Думаю, официант уже трясется с ног до головы.
  Брэндон взглянул через плечо на Дуга Селби, поколебался какое-то мгновение, видимо пытаясь придумать повод, чтобы не уходить, и, не придумав ничего путного, отправился вслед за новым окружным прокурором.
  Селби в сопровождении Гарри Перкинса прошел в заднюю комнату, где на скамье были разложены вещи из портфеля и кожаной дорожной сумки. Селби внимательно изучил каждый предмет. В портфеле были новый блокнот из желтой бумаги и два карандаша. В сумке находились три комплекта нижнего белья, чистая пижама, несколько пар новых носков, две сорочки, бритвенные принадлежности, щетка для волос, расческа, аккуратно сложенные носовые платки и пара тапочек, предоставляемых пассажирам спальных вагонов железнодорожной компанией.
  — Метки прачечных? — спросил Селби.
  — Ни единой, — сказал Перкинс. — Некоторые вещи абсолютно новые, другие, например платки, хотя и стираные, но тоже без меток. Это может означать, что у него есть семья и стиркой занимается жена.
  Селби со всех сторон осмотрел портфель. На внутренней стороне, у застежки, оказалось золотое тиснение: Фред Альбион Рофф.
  — Как ты думаешь, где он провел прошлую ночь? — спросил Селби.
  Перкинс поднял брови в недоуменной гримасе:
  — К чему это? Для чего тебе это надо знать?
  — Пижама не тронута, хорошо отутюжена. Все вещи в сумке чистые и нетронутые. Если Рофф ничего не отправил в стирку, это означает, что он лишь сегодня утром вышел из дома, набрав вещей на несколько дней путешествия.
  — Предположительно он обитает в Лос-Анджелесе, — сказал Перкинс, — но на пиджаке нет ярлыков магазина.
  — Посмотрим на полы рубашки, слева спереди.
  — Зачем?
  — Иногда там бывают цифры, которые многое могут рассказать. Кроме размера там отпечатаны цифры, говорящие о месте производства и продажи.
  Они развернули сорочки и обнаружили серию совершенно нечитаемых каббалистических знаков, отпечатанных черной краской.
  — Возможно, в магазине нам что-нибудь и скажут по поводу этой абракадабры, — заметил Селби. — Может быть, здесь обозначены номера партии и время отгрузки с фабрики. Что нашли в карманах?
  — Тридцать или сорок долларов, носовой платок, кожаный футлярчик с полудюжиной ключей.
  — И никаких визитных карточек?
  — Ни одной.
  — Носовой платок чистый?
  — Да, точно такой же, что и перед тобой. Селби еще раз осмотрел портфель.
  — Выглядит изрядно поношенным.
  — Бесспорно.
  — И в то же время портфель не раздулся, сохранил форму. Странно, очень странно — все вещи чистые. Может быть, он все же что-то отправил в стирку?
  — В отеле это отрицают. Он зарегистрировался, заказал завтрак и преставился.
  — И все его пожитки оказались чистыми, ни одного несвежего предмета одежды. Сумка довольно приличных размеров. Как были уложены вещи?
  — Много свободного места.
  Селби в задумчивости постоял над разложенными на скамье предметами, опять взял портфель и посмотрел на отполированную от частого употребления кожу ручки.
  — Если не получите никаких разъяснений из Лос-Анджелеса, Гарри, телеграфируй в Правовую ассоциацию штата, скорее всего, он юрист.
  — Почему ты так считаешь, Дуг?
  — Портфель… да и вообще…
  — Если он прибыл не из Лос-Анджелеса, то что же на нем было надето в поезде?..
  — Я отправляюсь перекусить. Хорошо оказаться простым наблюдателем сложного дела, — весело сказал Селби.
  Коронер попытался пошутить:
  — У него все такое чистое, что, наверное, он сам не очень чист, — и весело рассмеялся, довольный собой.
  Глава 7
  На пути в центр города Селби заскочил в отель. За конторкой он нашел Фрэнка Норуолка, занимающегося делами в унылом молчании.
  — У вас не очень радостный вид, Фрэнк, — заметил Селби.
  — Вы бы тоже не веселились, если бы узнали, что кто-то заявляет о банде убийц, шныряющих в вашем отеле, лишь на том основании, что один бедолага имел несчастье умереть в нем от разрыва сердца.
  — Это было не сердце.
  — Тогда, значит, самоубийство.
  Селби только улыбнулся, покачав головой.
  — Знаете, что самое скверное во владении отелем? — спросил Норуолк и, не дожидаясь ответа Селби, продолжил: — Появляется некто, платит вам пятерку за номер с ванной, позволяет себя укокошить и тем самым приносит убыток в пять тысяч. Ну да ладно, вам удалось что-нибудь узнать?
  Селби, желая избежать всякой ответственности, с самым веселым видом ответил:
  — Насколько я знаю, Карл Гиффорд в настоящий момент стремится получить признание от официанта, доставившего завтрак в номер.
  Норуолк подумал над полученной информацией, открыл было рот, чтобы высказаться, но все-таки промолчал.
  — Вы что-то хотели сказать? — как бы продолжая светскую беседу, без нажима спросил Селби.
  — Я терпеть не могу что-нибудь говорить вам, ребята, потому что вы начинаете делать из мухи слона, искажаете слова и окутываете все покровом тайны. Потом газеты раздувают историю и поднимают ужасный шум… Скажите, как скоро он умер, выпив кофе?
  — Почти мгновенно, — сказал Селби. — Думаю, когда шериф будет исследовать на предмет отпечатков пальцев металлические крышки на блюдах, выяснится, что постоялец их даже не приподнимал. Видимо, прежде всего он решил налить себе чашечку кофе, сделал хороший глоток и через несколько секунд был мертв. Этот яд действует очень быстро.
  — Он зарегистрировался в восемь тридцать. Записи в книге заказов говорят, что завтрак гость потребовал вскоре после девяти, в девять десять или девять пятнадцать.
  Селби молча кивнул, не желая перебивать говорящего.
  — Один из наших постояльцев заметил женщину, которая вышла из того номера примерно без четверти десять.
  — Из того самого номера?
  — Да.
  — Свидетель в этом уверен?
  — Утверждает, что уверен.
  — Кто это?
  — Колеман Декстер. Он занимает номер на шестом этаже уже месяц, если не шесть недель. Намерен сделать инвестиции в апельсиновые плантации, но, прежде чем вложить средства, тщательно выбирает участок. Много ездит по округе. Очень ловкий тип, из тех людей, которые не совершают ошибок.
  — Как получилось, что он увидел выходившую из номера женщину? — спросил Селби.
  — Просто в это время он оказался в коридоре. Она несла груду белья в стирку.
  — Где этот человек сейчас?
  — В номере шестьсот сорок два. Хотите с ним встретиться?
  Забыв, что он уже не занимает никакого официального положения в графстве Мэдисон, Селби без колебаний кивнул.
  — Эта женщина может сыграть очень, очень важную роль, Фрэнк.
  — Возможно… Наверное, так и есть. Раз уж мы сели в лужу, надо, видимо, выбираться из нее как можно быстрее. Что вы предпочтете, подняться к нему или вызвать его сюда?
  — Он у себя в номере?
  — Несколько минут назад был в номере. Думаю, он все еще там. — Норуолк кивнул девушке у коммутатора и сказал: — Соедините с Колеманом Декстером в номере шестьсот сорок два.
  — Лучше будет, если мы поднимемся.
  Девушка уловила последние слова Селби, связалась с нужным номером и сказала:
  — Добрый день, мистер Декстер. Мистер Норуолк хотел бы узнать, можно ли к вам подняться. Да… сейчас… да… Благодарю вас. — Обращаясь к Норуолку, она произнесла: — Он ждет вас.
  Норуолк вышел из-за конторки, подошел к лифту и вместе с Селби в полном молчании поднялся на шестой этаж. Они проследовали до конца длинного коридора, свернули направо и остановились у самой дальней двери. Норуолк постучал.
  Декстер, плотный жизнерадостный мужчина, широко распахнул дверь со словами:
  — Входите, Фрэнк. Я не знаю… — и замолчал, увидев Селби.
  — Майор Селби, — представил своего спутника Норуолк и, бросив взгляд на стол, спросил: — Чем занимаетесь? Все изучаете географию?
  Декстер пожал Селби руку.
  — Рад познакомиться, майор, — произнес он и повернулся к Норуолку. — Да, изучаю карты. Не стану скрывать, я уже почти готов решиться на сделку. Однако подхожу к ней весьма основательно, анализирую температуру воздуха за последнюю четверть века, количество осадков, изучаю состав почвы. Когда я совершаю покупку, то не жалею времени.
  — Селби прежде был у нас окружным прокурором, — пояснил Норуолк.
  — Ах вот как… — неопределенно проговорил Декстер.
  — Нас интересует женщина, которую вы видели выходящей из шестьсот девятнадцатого номера.
  Декстер кивнул в ответ.
  — Не могли бы вы, — сказал Селби, — назвать время, когда это произошло?
  — Я могу указать время с точностью до секунды, майор, — ответил Декстер и добавил с сокрушенным видом: — К сожалению, я точно не смогу описать внешность этой женщины.
  — Может быть, вы расскажете все еще раз для майора? — попросил Норуолк.
  — Ну что ж, охотно. Сегодня я проснулся довольно поздно. Поднялся с постели примерно без четверти девять, принял душ, побрился и спустился в ресторан позавтракать. Вернулся я точно в девять пятьдесят, и лифтер поднял меня на шестой этаж. Я курил сигарету и докурил ее практически до конца. Сделав последнюю затяжку, я наклонился и стал гасить окурок в цилиндре с песком справа от лифта. В этот момент дверь номера за моей спиной открылась, и кто-то вышел в коридор. Когда я распрямился, по направлению ко мне шла женщина. Мне показалось, что сначала она меня не заметила, ее взгляд был устремлен в конец коридора. Увидев меня, она вздрогнула от неожиданности. На ее согнутой руке висела какая-то одежда, очевидно предназначавшаяся для стирки. Я бы не обратил на нее внимания, если бы она не вздрогнула так, заметив меня.
  — Куда она шла? — спросил Селби.
  — Не имею ни малейшего представления.
  — Женщина направилась к лифту?
  — Нет, скорее всего, она шла в другие номера. Но я не слышал звуков отпираемых дверей или щелканья замков. У меня куча своих проблем. Я пытаюсь сделать выгодные капиталовложения, найти то, что нужно, а это весьма не просто. Я до сих пор не уверен, то ли нашел, что требуется, но на сей раз, кажется, то. Прежде чем окончательно решиться, хочу сегодня напоследок еще раз осмотреть участок.
  — Не могли бы вы описать ее внешность?
  — Только в общих чертах. Достаточно высокая, но не чересчур, как раз в меру. Не толстая, не старая, наверное, около тридцати, довольно привлекательная. Белье для стирки в руках как-то не вязалось с ее обликом?
  — Блондинка или брюнетка?
  — Брюнетка. Я так думаю. Правда, я не запомнил цвета волос, но помню, что глаза глубокие, большие и очень темные, какие бывают у брюнеток. Одета была в какое-то платье темного цвета, но какого — точно не скажу… Временами мне кажется, что я видел ее достаточно ясно, но, стоит мне сосредоточиться и попытаться припомнить детали внешности, все расплывается и я начинаю понимать, что чувства обманывают меня. Теперь я ужасно сожалею, что не сконцентрировал на ней свое внимание. Я только могу сказать, что в стирку она несла мужские сорочки.
  — Вы уверены, что точно определили время? Декстер в ответ ухмыльнулся:
  — Единственное, в чем я абсолютно уверен, — это время. В вестибюле есть электрические часы, я сверил по ним свой будильник. Было точно девять сорок девять. Мои часы спешили на три минуты, и в лифте я перевел их на три минуты назад.
  — А как лифтер? — спросил Селби у Норуолка. Тот утвердительно наклонил голову.
  — Все точно, лифтер запомнил время. Он спускал Декстера вниз на завтрак и поднимал назад. Это было в девять пятьдесят. Декстер переводил часы в кабине лифта. Лифтер не заметил женщину.
  Декстер пояснил:
  — Мальчишка закрыл дверь, и лифт тут же пошел вниз. Я положил часы в карман и принялся тушить сигарету. Прошло секунд восемь — десять, как ушел лифт. Теперь я припоминаю еще кое-что. Дверь оставалась открытой несколько секунд, прежде чем женщина вышла в коридор. Слышен щелчок открываемой двери, она выходит, я распрямляюсь, и женщина нервно вздрагивает. Вполне возможно, она несколько секунд оглядывала коридор, убеждаясь, что он пуст. Теперь вы знаете все.
  — К тому времени, когда женщина вышла из номера, постоялец был мертв по меньшей мере минут двадцать. Но мне кажется весьма интересным то, что она несла с собой одежду. Значит, вы не знаете, куда направилась эта женщина?
  — В тот момент, когда я ее увидел, она двигалась по направлению ко мне, потом я повернулся и пошел по коридору. Вероятно, она некоторое время шла следом, но я не знаю, как долго. И еще одно… Правда, я не совсем уверен, но когда я вспоминаю все заново, мне начинает казаться, что она выронила какую-то бумажку — что-то белое упало на пол.
  — Возможно, какая-то часть одежды или носовой платок, — заметил Селби.
  — Нет, скорее всего, бумага — газетная вырезка или что-то в этом роде. Вы же знаете, майор, как это бывает. Ваша голова забита кучей проблем, в этот момент происходит что-то совершенно незначительное, и когда вы стараетесь припомнить, что… это примерно то же, что вспоминать сновидение. Вам кажется, что вы все помните, но совершенно не уверены в этом. Одним словом, у меня есть ощущение, что упал листок бумаги. Но я не могу сказать точно, было ли это на самом деле. Если бы я был уверен или видел ясно, то, конечно, сразу же извинился бы и сказал, что она что-то выронила. Но я был так озабочен деталями предстоящей сделки и настолько углублен в свои мысли…
  Зазвонил телефон.
  — Извините, я жду звонка по поводу сделки, намерен сделать контрпредложение.
  Декстер подошел к аппарату и поднял трубку.
  — Хэлло, — произнес он и после паузы спросил: — Кого… кого вы хотите? О, секунду. — Повернувшись, он сказал Селби: — Прошу прощения, майор, но вы, наверное, и есть Дуг Селби, не так ли?
  — Да.
  — Шериф желает поговорить с вами. Селби подошел к Декстеру и взял из его рук трубку:
  — Хэлло, Рекс, что случилось?
  — Две вещи, Дуг, — ответил Брэндон, — и обе беспокоят меня.
  — Ты можешь сказать все по телефону?
  — Конечно.
  — Тогда я слушаю.
  — Во-первых, у Генри Фарли, которого мы допрашиваем, уголовное прошлое.
  — Ах вот как… — бросил Селби.
  — И кроме того, — продолжал Брэндон, — примерно восемь месяцев тому назад он был арестован в Лос-Анджелесе по подозрению в краже. Очевидно, против него была гора улик, но парень твердил, что не виновен и все такое, ну, ты знаешь, как это бывает.
  Знаю, продолжай.
  — Человеком, который вытащил его из замазки или, как Фарли выражается, «подпружинил» его, был А.Б. Карр.
  — Как в игре… тепло, тепло… теплее, — сухо обронил Селби.
  — И второе, что беспокоит меня, и беспокоит весьма сильно, продолжал шериф, — это утверждение доктора Трумэна. Он сейчас звонил мне и сказал, что слышал о том, будто умерший человек отравился, выпив кофе из завтрака, заказанного им в номер…
  — Ну-ну… — произнес Селби, потому что Брэндон вдруг замолчал.
  — Вот тебе и «ну»! — взорвался шериф. — Когда доктор Трумэн распорол его, то, естественно, первым делом заглянул в желудок. Наш покойник позавтракал примерно за час до того, как был убит, и это был отличный плотный завтрак. Если верить доктору, то покойный съел яичницу с ветчиной, гренки, кофе, овсяную кашу и закусил компотом из слив.
  — За час, говоришь? — переспросил Селби.
  — Именно.
  — Не понимаю, зачем ему понадобился второй завтрак?
  — Не знаю.
  — А как Гиффорд, он что-нибудь понимает?
  — Он и не пытается понять. Ему вполне достаточно уголовного прошлого у официанта. Полагает, что убийца уже в его руках. Мне надо поговорить с тобой, Дуг.
  — Сейчас буду, — сказал Селби.
  Глава 8
  Дуг Селби нашел Рекса Брэндона нервно шагающим из угла в угол своего кабинета, что было совершенно не свойственно шерифу.
  Пригласив Дуга занять кресло, Брэндон указал жестом на старую трубку Селби и увлажнитель с табаком, которые он заранее достал из ящика стола.
  — Присаживайся, Дуг, закуривай. Потолкуем немного, если не возражаешь.
  — Ни капли, — сказал Селби, — напротив, с большим удовольствием.
  — Я совсем запутался в этом деле, Дуг. Можно сказать, попал в тупик, — начал Брэндон, — и чувствую себя прескверно. Карл Гиффорд торопится, будто на пожар, но если дело почему-либо пойдет не так и мы упремся в стену, то он соскочит с телеги и оставит меня один на один со всеми проблемами. Мне это очень не нравится.
  — Так что там с завтраком? — спросил Селби.
  — В этом суть. Парень позавтракал незадолго до того, как зарегистрировался в отеле. Пока мы не сумели узнать, где именно он ел, но что касается самого завтрака, то доктор Трумэн исключает всякое сомнение на этот счет.
  — Но тогда почему он решил заказать еще один завтрак?
  — Я задаю себе тот же вопрос и отвечаю на него вопросом: «Заказывал ли он себе второй завтрак?»
  — Ты хочешь сказать, что кто-то другой заказал завтрак для покойного?
  — Именно.
  — Полагаешь, кто-то из обитателей отеля просто поднял трубку и произнес: «Говорит шестьсот девятнадцатый, я прошу завтрак в номер»?
  — Примерно так, — ответил Брэндон. — Но есть и другая возможность. Этот Генри Фарли принимает заказы, затем разносит их на подносах. Он не собирает посуду до тех пор, пока в отеле не спадет утренний ажиотаж — примерно до одиннадцати часов. Если горничная убирает номер раньше, она просто выкатывает сервировочные столики в коридор, и там они стоят, пока Фарли до них доберется.
  — Выходит, Фарли свободно мог обстряпать все дело? — спросил Селби. — Притвориться, что получил заказ из шестьсот девятнадцатого номера, и доставить туда поднос?
  — Именно так считает Гиффорд.
  — Но если так, то, открыв дверь, Рофф тут же заявляет: «Послушайте, здесь какая-то ошибка, вы попали в другой номер. Я не заказывал завтрака». Это же относится и к тому случаю, если завтрак заказало третье лицо.
  — Совершенно верно, — согласился шериф. — Но именно такая версия выдвинута Гиффордом. Он полагает, что официант сказал: «Видимо, действительно произошла ошибка», оставил поднос и пошел якобы выяснять. Рофф же решил, что недурно выпить еще чашечку кофе, ну и нацедил одну.
  — Полнейшая чушь, — заявил Селби.
  — Я это знаю.
  — Представь, ты находишься в номере гостиницы, завтрака не заказывал и вдруг возникает официант с сервировочным столиком и подносом на нем. Ты говоришь, что это ошибка. Он может воспользоваться твоим телефоном, но ты ни за что не разрешишь ввозить столик в номер и убегать, да и сам он ни при каких обстоятельствах так не поступит.
  Брэндон молча кивнул.
  — А что говорил Фарли? Что случилось, по его версии?
  — Ерунда случилась, — сердито сказал шериф. — Когда мы начали допрашивать официанта, вместо того чтобы подойти к нему дипломатично, Гиффорд решил сломать парня и сразу натянул удила. Начал с прошлого Фарли: как давно тот живет в Мэдисон-Сити, откуда явился, были ли у него сложности с полицией, и все в том же духе. Выяснилось, что официант был осужден во времена «сухого закона» за торговлю спиртным и связи с подпольным букмекерством.
  — А что дальше?
  — А дальше Гиффорд обвинил Фарли в убийстве Роффа или, по крайней мере, в соучастии.
  — И после этого?..
  — После этого парень закрылся, как устрица. Он сидел молча, улыбаясь, и произнес лишь одну фразу:
  «Если вы не возражаете, джентльмены, я позвоню своему адвокату».
  — Дальше.
  — Гиффорд заявил, что парень сможет позвонить своему адвокату позже, а пока пусть ответит на вопросы.
  — Что сделал Фарли?
  — Улыбнулся ему в лицо.
  — Чем все кончилось?
  — Он позвонил адвокату.
  — И?..
  — Адвокат в данный момент совещается с Фарли.
  — Кто его адвокат?
  — Альфонс Бейкер Карр, — произнес с отвращением шериф. — Посмотри на всех городских жуликов. Стоит им попасться, они поднимают трубку и с воплем умоляют Старого АБК о помощи.
  — Надо сказать, я поражен, что Карр согласился принять это дело, — заметил Селби.
  — Почему бы нет? Учитывая то, что мы знаем…
  — Согласен, но Карр не мог знать всех деталей, когда позвонил Фарли.
  — Зато теперь он знает все, — сухо обронил шериф. — Он…
  В дверь кабинета кто-то постучал. Через секунду она распахнулась и помощник шерифа сказал:
  — Шериф, мистер Карр хотел бы побеседовать с вами.
  — А вот и мы, — саркастически произнес шериф.
  — Отлично, — улыбнулся Селби. — Послушаем, что он скажет, Рекс.
  — Пусть заходит, — буркнул Брэндон.
  Никогда ранее А.Б. Карр не был столь вежливо печален.
  — Добрый день, джентльмены. Весьма рад, что вы здесь, майор. Я чувствую необходимость принести вам извинения, шериф.
  Брэндон пробормотал нечто нечленораздельное.
  — Насколько я понимаю, — начал Карр с обезоруживающей улыбкой, — вы не будете возражать, если мы побеседуем со всей откровенностью в присутствии майора Селби?
  Брэндон молча показал на кресло. Карр уселся, ухитрившись сделать это так, как если бы он был почетным гостем шерифа.
  — Мой клиент, — произнес он, — мой бедный, несчастный клиент! Мой невежественный, упрямый, твердолобый клиент! Мой тупой, как мул, клиент!
  — Фарли? — коротко спросил шериф.
  — Фарли, — произнес Старый АБК своим проникновенным, выразительным голосом, которому мог бы позавидовать любой актер. — Конечно, в некотором смысле мы не должны возлагать всю вину на этого несчастного человека. Ведь он лишь порождение большого города, его трущоб; он привык к жестокости городской полиции. Я полагаю, вы не сочтете мои слова оскорбительными, если я скажу: методы вашего нового окружного таковы, что могли породить у моего клиента некоторые ассоциации. Пробудить страх перед полицейским допросом третьей степени или я не побоюсь сказать прямо — перед попыткой сфабриковать дело.
  Брэндона всегда выводила из себя манера Карра выражаться, его раздражали магнетическая сила личности адвоката, модуляции голоса, поэтому в ответ на его речь он лишь поерзал в кресле, ожидая продолжения.
  Селби, откровенно наслаждаясь этим спектаклем одного актера, сказал с улыбкой:
  — Но согласитесь, мистер Карр, есть основания для подозрений, когда официант, доставивший в номер отравленный завтрак, отказывается обсуждать возникшую проблему.
  — Именно, — согласился Карр, — вы весьма тонко и точно обозначили суть дела, майор, однако я позволю себе заметить: его отказ сделать откровенное заявление последовал после недружественных действий со стороны окружного прокурора. Ваше замечание предполагает, что действия прокурора были спровоцированы…
  — Ладно, хватит нам ходить вокруг да около, — прервал адвоката шериф, — выкладывайте, что произошло.
  — Вы правы, совершенно правы. — Карр послал лучезарную улыбку вышедшему из себя шерифу. — Конечно, вы занятые люди. Мы все весьма занятые люди. Вы хотите немедленно добраться до ядра ореха, отбросить скорлупу. Но прежде разрешите мне, джентльмены, принести извинения за поведение моего клиента и попытаться объяснить его. Это было крайне неудачное поведение, и я сказал ему прямо, без экивоков. Моему клиенту следовало выступить с откровенным заявлением. В беседе со мной он объяснял свое поведение тем, что, судя по действиям окружного прокурора, могла иметь место попытка сфабриковать против него обвинение в убийстве на основании лишь прошлого. Я хорошо знаком с его прошлым, джентльмены, там мы можем встретить лишь сравнительно мелкие нарушения закона.
  — Что он говорит? — спросил Брэндон. Карр мрачно поклонился в его сторону:
  — Он говорит, что принял заказ на завтрак в шестьсот девятнадцатый номер, поднялся на шестой этаж и обнаружил, что дверь этого номера заперта. Он постучал — тихо и вежливо, как обычно стучат официанты в подобных случаях.
  — Продолжайте, — сказал Брэндон, когда Карр замолчал, оглядывая слушателей, как бы стараясь убедиться, схватывают ли они ситуацию.
  — После этого, — продолжал Карр, — дверь открылась. Гость, очевидно, распаковывал чемодан и готовил вещи для стирки. Официант обратил внимание, что на постели лежала целая гора грязного белья. Лицо постояльца было красноватого цвета, как будто он некоторое время стоял наклонившись. Этот человек сказал: «О, вот и завтрак» — или что-то близкое по смыслу, добавив при этом: «Оставьте его где-нибудь», — и вернулся к разбору одежды на постели, не проявляя больше к завтраку никакого интереса.
  Мой клиент поставил поднос и задержался на мгновение в надежде получить чаевые, но постоялец отпустил его со словами: «Это все». Больше мой клиент ничего не знает, джентльмены.
  — У вас не возникло проблем с идентификацией? Это был тот же человек? — спросил Селби.
  — Вне всякого сомнения. У покойного весьма заметная внешность, и мой клиент совершенно уверенно опознал его.
  — В номере не было женщины?
  — Нет, гость был один. Естественно, мой клиент не заглядывал в стенной шкаф или ванную комнату. Правда, постоялец казался несколько возбужденным. Но, кроме этого, мой клиент не заметил ничего необычного. Все было так, как и при выполнении сотен других заказов.
  Селби взглянул на шерифа и коротко бросил Карру:
  — Что вы об этом думаете?
  Лицо Старого АБК оставалось воплощением простодушия.
  — Джентльмены, я ничего не думаю, потому что не располагаю всеми фактами по делу. Мне в общем известно, что какой-то человек был обнаружен мертвым в своем номере и что, по имеющимся предположениям, в кофе содержался яд. Я полагаю, Генри Фарли стал жертвой обстоятельств. Имея мелкие недоразумения с законом в прошлом, он волею случая оказался втянутым в водоворот событий, связанных с убийством. Тем не менее я считаю, он был обязан правдиво рассказать вам все. Ему нечего скрывать. Должен признаться, я сделал ему строгий выговор за такое неразумное поведение. И это все, что касается моего клиента, джентльмены.
  У меня нет какой-то сформировавшейся теории, но разум человеческий всегда склонен строить предположения, особенно в том случае, если разум этот имеет некоторый опыт, связанный с расследованием убийств. Единственное, что я могу, так это выдвинуть некоторые предположения. Я верю своему клиенту. Мы знакомы достаточно долго. В его голове понятия добра и зла, возможно, несколько смещены, но в некотором смысле им можно восхищаться. Он говорит своему адвокату только правду. Как ни удивительно, джентльмены, но эта черта, эта похвальная черта развита у отверженных, у людей, обвиненных в различных преступлениях, гораздо лучше, чем у более благополучных граждан, которые весьма часто стремятся ввести своего адвоката в заблуждение.
  Безусловно, белье для стирки, лежащее на постели, — весьма примечательный факт. Обратите внимание, двери номеров в отеле не снабжены пружинными, защелкивающимися замками. Я убежден, что, вернувшись к разборке белья, постоялец потом по какой-то причине покинул номер. Возможно даже — и это предположение не выходит за рамки допустимого, — его специально выманили из номера при помощи хорошо разработанного плана.
  Вы, конечно, понимаете, джентльмены, что могло произойти в этом случае. Думаю, мне даже не надо и упоминать об этом. Бесшумная тень возникает в дверях соседнего номера и, крадучись, скользит по пустой комнате, где на подносе стоит притягательный, аппетитный завтрак. Быстрое движение руки с медицинской пипеткой. Острый запах яда возникает на короткое мгновение. Кусочки сахара поглощают смертельную дозу и все так же невинно белеют на блюдце. Убийца медленно отступает. Дело сделано, и сделано отлично. Он выскакивает из дверей и мгновенно скрывается в соседнем номере, который незадолго до этого покинул.
  Через некоторое время возвращается жертва. Все, что еще недавно так его волновало, больше не беспокоит этого человека. Он утомлен длительным путешествием, возможно, в битком набитом автобусе или в столь же переполненном поезде. Человек голоден, он подвигает стул поближе к столику под белоснежной скатертью с соблазнительным набором блюд и наливает дымящийся черный кофе. В чашку добавляются густые сливки, сливки, которые теперь можно найти лишь в деревне, там, где есть молочные фермы. И затем, джентльмены…
  Карр выдержал драматическую паузу и протянул руку, как бы захватывая воображаемый кусочек сахара.
  — …затем он берет сахар, один кусок, второй. — Пальцы Карра повторили все действия воображаемого персонажа, подняли сахар, донесли его до чашки кофе и опустили туда. — Он помешивает кофе ложечкой, раздумывая о своих делах, совершенно не подозревая, что держит в руках смертельный яд.
  Карр опять сделал паузу.
  Брэндон недовольно задвигался, явно намереваясь что-то сказать.
  Селби остановил его взглядом.
  — К этому моменту, — продолжал Карр своим чарующим голосом, — кофе остыл настолько, что его можно пить большими глотками. Обратите внимание на важность этого момента, джентльмены, потому что это не только совпадает со всеми фактами, но и вытекает из выдвинутой мною теории. Для совершения убийства абсолютно необходимо, чтобы кофе простоял достаточно долго и слегка остыл. Итак, все готово. Жертва держит чашку в руках, успевает сделать два или три глотка, прежде чем чувствует странный аромат и весьма неприятный привкус, ставит чашку на блюдце, берет салфетку, начинает подниматься со стула и падает лицом вниз.
  Следуют конвульсии, последняя отчаянная попытка доползти до телефона… Тело содрогается и замирает в смертельной неподвижности. Убийца покидает отель, чтобы раствориться в бесконечном безликом потоке вечно меняющейся толпы.
  Возможно, я слишком сфокусировал внимание на драматической стороне дела, джентльмены, но это лишь потому, что мы, по-видимому, имеем дело с почти совершенным преступлением. И, без всякого сомнения, с весьма загадочным преступлением, пробуждающим у меня живейший интерес, в силу того что оно открывает множество вариантов и необычных обстоятельств, с которыми вы, джентльмены, видимо, уже смогли познакомиться.
  — Все это очень хорошо, — сказал шериф, — но покойный не потянулся торопливо к завтраку, потому что он…
  Селби пришлось срочно вмешаться:
  — Значит, если я правильно понял, вы сделали внушение Фарли за его поведение?
  — Ну конечно, и очень серьезное. Ему нечего скрывать, и следовало все откровенно рассказать. Я очень хорошо понимаю, майор, что первоначальный отказ давать показания — еще одна черная пометка в его кондуите. Но, уверяю вас, Фарли полностью убедил меня в своей невиновности.
  — Вы намерены представлять его в суде?
  Брови Карра поднялись в недоумении, продемонстрировав нелепость вопроса.
  — Но я уверен, что ему не будут предъявлены обвинения.
  — А в том случае, если все же будут, вы станете защищать его?
  — Ну что ж, медленно произнес Карр, — мы заглядываем в гипотетическое будущее, но я могу уже сейчас заявить, что ответ будет утвердительным. Я всегда стою за торжество справедливости и стремлюсь в первую очередь защищать малых и гонимых. И сейчас перед нами человек, бесспорно нуждающийся в спасательном круге, который я могу ему бросить, человек, возможно имевший несчастье оступиться, но потом делавший отчаянные попытки исправиться. Да, джентльмены, если ему будут предъявлены какие-то обвинения, можете быть уверены — я буду представлять его интересы в суде.
  — Ладно, пока все, — сердито произнес Брэндон. — Намерен он сейчас сделать заявление?
  — Я не вижу причин для отказа от этого. Но полагаю, мне следовало бы присутствовать при этом просто из вежливости, и, кроме того, если он все же будет обвинен, я буду его адвокатом.
  — Мы выслушаем заявление позже, а сейчас шериф хотел вас кое о чем спросить, — сказал Селби.
  Брэндон изумленно взглянул на друга, пытаясь понять, что у того на уме.
  — Ну конечно, — дружелюбно согласился Карр. — Я к вашим услугам.
  — Я не знаю, насколько вы знакомы с обстоятельствами, сопутствующими обнаружению тела, — заметил Селби.
  — Практически совсем незнаком, — ответил Карр. — Впервые я услышал об этом, когда Фарли нашел меня в здании суда, да и то это была информация, основанная на разговорах персонала гостиницы, слухах, сплетнях. Вы знаете, что это такое, джентльмены.
  Селби согласно кивнул и сказал:
  — По-видимому, заняв номер, этот человек, зарегистрировавшийся под фамилией Рофф, позвонил в цветочный магазин и попросил прислать цветок белой гардении.
  — Ах вот как, — без всякого выражения произнес Карр. Лицо его стало похоже на деревянную маску.
  Селби не сводил с адвоката глаз.
  — Получилось так, что я заметил вас у поезда, на котором я прибыл сегодня утром.
  — Я вас не видел, — сказал Карр. — Едва ли я мог предположить, что вы приехали в Мэдисон-Сити. Кроме того, — мундир, так много мундиров в наши дни.
  — Дело не в этом, — прервал его Селби. — Суть в том, что у вас в петлице была белая гардения.
  — Была, — согласился Карр, — бесспорно была.
  — И так же бесспорно то, что вы встречали двух человек с белыми гардениями.
  Какое-то мгновение Карр с недоумением смотрел на Селби, затем, откинув голову назад, расхохотался совершенно искренне и радостно.
  Лишь поймав внимательный взгляд Селби и заметив подозрительность шерифа, он прекратил смеяться.
  — Извините меня, джентльмены. Я уверен, вы простите мое неуместное веселье. Не хочу казаться невежливым, но на мое поведение так подействовал юмор ситуации. Я здесь представляю человека, ставшего моим клиентом в результате ряда роковых совпадений, и вдруг сам оказываюсь жертвой точно такой же цепи совпадений.
  — Ну что вы, — сказал Селби почти так же обходительно, как говорил сам Старый АБК. — Я лишь осмелился предположить, что в сложившихся обстоятельствах вы, возможно, согласитесь объяснить нам эту историю, особенно в свете того, что вы осудили своего клиента за отказ сотрудничать с представителями власти.
  — Прекрасно изложено, — одобрительно кивнув, заметил Карр. — Очень изящно сказано, майор.
  — Ладно, хватит раскланиваться, рассказывайте, — выпалил Брэндон.
  — Ваш интерес к этим обстоятельствам, — спокойно продолжал Карр, даже не повернув головы в сторону обозленного шерифа, — делает для меня понятной настойчивость нашего очаровательного репортера — мисс Сильвии Мартин. Она была готова задать мне такой же вопрос в тот момент, когда телефонный звонок прервал нашу беседу. Звонил Генри Фарли, попросивший меня немедленно прибыть к нему в тюрьму по делу чрезвычайной важности.
  — Вы все еще не ответили на вопрос, — сказал Брэндон.
  — Ответ весьма прост, — произнес Карр, повернувшись на этот раз в сторону шерифа, и слегка развел в стороны руки, как бы открывая свою душу пытливому представителю власти. — Я вовлечен в дело о спорном наследстве. Речь идет примерно о миллионе долларов. Завтра в суде присяжных открывается слушание, и, естественно, идут последние приготовления. Хоть это выглядит немного странно, но все мои переговоры с клиентом шли через третье лицо, лично я контактировал с клиентом лишь по почте. Итак, мой клиент, которого я раньше никогда не видел, должен был прибыть сегодня. Мой клиент — дама, она переговорила со мной позавчера по междугородному телефону и поинтересовалась, как сможет меня узнать. У меня здесь нет офиса, и, поскольку я холостяк, она вряд ли согласилась бы поехать в мой дом, поэтому я предложил ей приколоть к своему наряду белую гардению. Я тоже должен был прикрепить к лацкану бутоньерку с белой гарденией. Мне кажется, вы были свидетелями нашей беседы в кафе. Видимо, это маленькое совещание и заинтересовало мисс Сильвию Мартин.
  — Но пока ваш рассказ не касается еще двоих, тех, кого вы встретили у поезда.
  — Сейчас мы переходим к наиболее интересной части этой истории, майор. Я явился к поезду в надежде встретить мою клиентку. Нет причин, препятствующих мне назвать вам ее имя, — это мисс Анита Элдон, дочь Марты Отли.
  — Продолжайте, — грубовато бросил шериф.
  — Мисс Элдон забыла сообщить, каким видом транспорта она прибудет, сказала лишь, что приедет утром и что я должен встретить ее на станции. Довольно глупо с моей стороны было запамятовать, что в городе есть автобусная станция. Я, естественно, отправился на железнодорожный вокзал к единственному утреннему поезду. Там я увидел женщину с букетиком белых гардений, но подумал, что это вряд ли то лицо, которое я встречаю. Однако я решил, что мисс Элдон не смогла прибыть и пассажирка с гарденией привезла известие от нее.
  Я представился и спросил у женщины, нет ли для меня сообщения. Она кивнула и сказала, что есть. В тот момент, когда я провожал ее к своему автомобилю, в поле моего зрения появилась еще одна фигура с белой гарденией, на этот раз мужчина. Он без лишних слов присоединился к нам, как будто бы так и надо. Я решил, что он путешествует вместе с женщиной, имеющей для меня известие, поэтому посадил обоих в свой автомобиль и доставил в город. Лишь после того, как они угнездились в машине, выяснилось, что для меня нет никакой информации, они просто считали, что кто-то должен был их встретить у поезда. В сложившихся обстоятельствах я не знал, как поступить. Но неожиданно припомнил слова моей клиентки о том, что она намеревалась лететь в Лос-Анджелес и оттуда добираться до Мэдисон-Сити на автобусе. Я отправился на автобусную станцию, запарковав машину, выяснил обстановку и, естественно, узнал, что персона, описание которой соответствовало внешности ожидаемого мною человека, провела на станции около пяти минут, после чего нетерпеливо заявила, что отправляется завтракать. Вы, джентльмены, видели эту женщину и понимаете, что она принадлежит к тем, кто не любит ждать кого бы то ни было.
  — Продолжайте, — уже немного устало сказал шериф. — Это очень интересная история. Надеюсь, скоро мы узнаем и ее завершение.
  — Я почти закончил, — заверил его адвокат. — Вернувшись к автомобилю, я увидел, что оба моих пассажира исчезли. Видимо, обменявшись друг с другом своими соображениями, они поняли, что я не тот джентльмен, который должен был их встречать, и отправились по своим делам.
  — А затем, — с улыбкой сказал Селби, — как я догадываюсь, вы обошли основные рестораны, нашли женщину, представились, извинились и присоединились к ней.
  — Именно, — подтвердил Карр. — Ваша догадка весьма точна.
  Селби взглянул на Брэндона.
  — Я думаю, разговор окончен, — медленно произнес шериф.
  — Благодарю вас, — адвокат поднялся с кресла, — и еще раз прошу прощения за поведение мистера Фарли, но я попытался объяснить его вынужденную сдержанность.
  Шериф промолчал.
  Селби проводил Карра до дверей и раскланялся с ним в самой изысканной манере:
  — Я думаю, мы должны войти в ваше положение.
  — Благодарю, майор. Премного благодарен. Закрыв дверь, Селби вернулся к Брэндону. Тот, скривив физиономию, произнес:
  — Пожалуй, это не версия Фарли, это версия Карра. Фарли вызвал адвоката, рассказал о возникшей ситуации, и после десяти секунд раздумья у Карра было готово вполне связное повествование…
  — Не знаю, — сказал Селби. — Не думаю, что вся его история — ложь. Давай-ка лучше я поделюсь с тобой своими открытиями.
  — Какими?
  Селби поведал Брэндону о разговоре с Колеманом Декстером. Внимательно слушая этот рассказ, шериф скатал сигарету, как заправский ковбой, затянул кисет с помощью зубов и одним движением большого пальца зажег спичку.
  — Хм, — произнес он, когда Селби закончил.
  — И еще, — добавил Селби. — Декстер полагает, что женщина выронила бумажку. Ты понимаешь значение этого, Рекс. Она просмотрела содержимое портфеля, вынула оттуда документы и, чтобы скрыть украденное, взяла с кровати грязное белье, завернув в него бумаги. Создалось впечатление, что горничная вынесла из номера вещи для стирки.
  — А уронив бумагу, она остановилась, чтобы подобрать ее?
  — Декстер не знает. Он даже не уверен в самом факте.
  — Предположим, женщина выронила листок, что с ним стало?
  — Норуолк пытается сейчас это выяснить. Но мне сдается, Рекс, что именно документы в портфеле и явились мотивом убийства. Весь спектакль был разыгран с одной-единственной целью — завладеть бумагами и наложить печать молчания на уста их владельца.
  — Но с этим мотивом, мне кажется, нам далеко не продвинуться.
  — Полное имя убитого Фред Альбион Рофф, оно вытиснено внутри портфеля. Я с уверенностью могу предположить, что этот человек — юрист.
  — На чем ты строишь свои предположения?
  — О, для этого есть много оснований. Думаю, он практикует в сельской местности. В маленьких городках Среднего Запада даже в наше время можно найти постоянную прачку. В крупных городах или здесь, на побережье, такое просто невозможно. Его портфель весьма типичен для практикующего адвоката, кожа изрядно потерта, значит, практика идет успешно.
  — Вполне вероятно, что он коммивояжер.
  — Нет, коммивояжеры обычно возят много документов, — не согласился Селби. — У них с собой прейскуранты, бланки банковских заказов, корреспонденция, рекламная литература. Взгляни на портфель коммивояжера, и ты увидишь, что он, как правило, бесформенный от большого количества разношерстных материалов, содержащихся в нем, оттого, что его часто небрежно бросают в машину. Тот портфель, с которым мы имеем дело, стар и изрядно потерт, но, несмотря на это, сохранил форму. Это портфель, в котором адвокат носил документы из конторы в суд, из гостиницы в столице штата в высший суд. Это…
  Зазвонил телефон, и Брэндон поднял трубку:
  — Да, говорит Брэндон. Хорошо, Норуолк. Что вы нашли? — Помолчав несколько секунд, шериф проговорил: — О’кей, мы сейчас будем. — Бросив трубку на место, он повернулся к Селби. — Один из коридорных нашел на полу шестого этажа листок бумаги с текстом, напечатанным на машинке. Он поднял его, убедился, что это часть обширного юридического документа, отнес вниз и оставил у телефонистки, сказав, что нашел бумагу на шестом этаже. Норуолк только что об этом узнал.
  — Какого рода документ? — спросил Селби.
  — Напечатанная на машинке юридическая аргументация, по словам Норуолка.
  — Нет никаких имен? Ничего не напечатано внизу листка? — поинтересовался экс-прокурор. — Некоторые юристы иногда печатают свое имя и полный адрес на каждой странице важных документов.
  — Ничего. Просто один листок. Поедем взглянем на него.
  Глава 9
  В отеле Селби и Рекс Брэндон принялись за изучение единственной машинописной страницы, извлеченной на свет Норуолком. Внизу листка стояла цифра «7», указывающая на то, что это лишь часть рукописи из нескольких страниц.
  — Это материал адвоката, подготовленный для суда, — объявил Селби, ознакомившись с содержанием бумаги. — Речь идет о споре по поводу недвижимости, находившейся в совместном владении. Юридически очень сложный вопрос. Одна сторона оспаривает возможность осуществления совместного владения… Рекс, давай поиграем в догадки…
  — В какие такие догадки?
  — Я утверждаю, что убийство каким-то образом связано с делом о наследстве, слушание которого состоится завтра в суде. Инес Стэплтон, представляющая интересы истца, сказала мне, что одна из спорящих сторон проживает в Канзасе и что завещатель также умер в Канзасе. Давай пошлем телеграмму секретарю юридической ассоциации Канзаса и спросим, есть ли в штате адвокат по имени Фред Альбион Рофф и где он обитает.
  Брэндон немного подумал, подошел к письменному столу Норуолка, взял телеграфный бланк и положил его перед собой.
  — Дуг, — сказал он, вынимая из кармана карандаш, — как мне хочется, чтобы ты вел это дело вместе со мной.
  — Я всецело с тобой, — улыбнулся в ответ Селби. Через два часа шериф Брэндон получил телеграфный ответ:
  «Фред Альбион Рофф является дипломированным адвокатом, имеет контору в Эмпалме, Канзас, практикует там более тридцати лет, активно занимается политикой. Известен в местных кругах как весьма способный оратор. Помимо доходов от юридической практики имеет значительные поступления от покупки и продажи недвижимости».
  Глава 10
  Позже, во второй половине того же дня, Селби переступил порог адвокатской конторы Инес Стэплтон в тот момент, когда оттуда выходил крупный, плотно сбитый, широкий в кости мужчина.
  Мужчина бросил на Селби оценивающий взгляд. Судя по внешнему виду, можно было сказать, что это человек весьма самодовольный, вполне удовлетворенный своим положением и видящий в людях и жизни лишь то, что он хочет видеть.
  Селби пересек приемную и подошел к Инес Стэплтон, сидящей за письменным столом. У девушки был весьма обескураженный вид.
  — Неужели все так скверно, Инес? — спросил Селби.
  В ответ она лишь молча улыбнулась.
  С уверенностью старого друга Селби устроился в кресле и принялся набивать свою вересковую трубку, которую он прихватил из кабинета шерифа.
  — Нет желания поговорить? — поинтересовался экс-прокурор.
  Инес резко ткнула пальцем в дверь, через которую недавно покинула помещение столь внушительная личность, и сказала:
  — Это и есть тот самый У. Беркли Стэнтон.
  — Твой партнер? — уточнил Селби.
  — Партнер, — протянула она с кислой миной. — Человек, который представляет интересы Харви Престона — брата, политикан из маленького городка, оратор, болтун старой школы. В своем округе он, несомненно, чувствует себя заметной фигурой, когда красуется перед присяжными. Но и в Мэдисон-Сити этот тип не желает изменить своей манере, хотя у него здесь в суде не будет ни сторонников, ни поддержки. Он просто переполнен пустым высокомерием, столь свойственным подобным людям.
  — Ты считаешь, он хочет сыграть ведущую роль в слушании, оттеснив тебя на задний план?
  — Нет, меня беспокоит не это. Боже мой, Дуг, мне плевать, даже если он вообще вытолкает меня из зала суда, коль скоро это поможет выиграть дело. Я хочу сказать, что он лишь надутый пузырь. Очень долго жил в одном месте, это крошечное местечко, и все его слова немедленно подхватывали газетенки. У них не проходило ни одного политического банкета, где Стэнтон не являлся бы запевалой. Он там большая шишка в Торговой палате — один из директоров банка. Когда он играет перед присяжными на своем поле, на них производит впечатление его положение в обществе, а на него самого производит грандиозное впечатление собственный престиж, и комбинация этих двух обстоятельств часто приводит к успеху.
  — Ну что ж, видимо, он ловкий парень, — заметил Селби. Сквозь первые клубы дыма были видны его глаза, лучившиеся ободряющей улыбкой.
  — Возможно, был им когда-то, — согласилась Инес, — но, насколько я сумела заметить, последние лет пятнадцать — двадцать он двигается по инерции, используя свою репутацию. Создал вокруг себя защитное поле самоуверенности и даже не пытается идти в ногу со временем. Он рос, лишь увеличивая объем своего живота, до сих пор использует затасканные клише пятнадцатилетней давности, убежден, что является великим оратором. Кроме того, совершенно не представляет себе, что говорит закон о спорных наследствах.
  — Ну так и сделай его посмешищем, Инес, — сказал Селби. — Если он желает быть первым, дай ему возможность вести штурмовой отряд, а когда А.Б. Карр выпустит из него кишки, бросай в бой основные силы.
  Она покачала головой и печально произнесла:
  — Пытаешься поднять мой дух, зная не хуже моего, что Карр с первого взгляда раскусит Стэнтона. И он слишком умен, чтобы выпускать из него кишки в самом начале забега. Карр будет давить на него таким образом, чтобы Стэнтон мог продолжать свою линию, он примется подстрекать старичка и даже поддерживать его, и У. Беркли Стэнтон сведет свою аргументацию к абсурду собственными силами. А в последнюю минуту перед лицом присяжных А.Б. Карр с присущим ему мастерством сорвет с него маску самодовольства и продемонстрирует присяжным, что Стэнтон не понимает, что несет, но это не мешает ему тратить драгоценное время суда. Он выпустит из него дух и оставит съежившийся шарик болтаться на ниточке.
  Инес улыбнулась, довольная собственной метафорой.
  — Ну, надеюсь, не все будет так плохо, — смеясь, предположил Селби.
  — Беркли Стэнтон в течение пятнадцати или двадцати минут будет расточать фальшивые похвалы в адрес присяжных. Он заявит, что безмерно счастлив тем, что дело слушается перед таким собранием исключительно интеллектуальных женщин и мужчин, что всех участников слушания надо с этим поздравить, что присяжные в данном деле интеллектуально настолько выше среднего гражданина… О, бред какой-то!
  — У тебя сегодня явно неудачный день, — рассмеялся Селби.
  — Правда, просто ужасный. Свидетели тают, как кусочки льда в кухонной мойке.
  Это обычное дело. На суде они снова отвердеют.
  — Боюсь, что, имея А. Б. Карра своим оппонентом, они не отвердеют. Великий Боже, когда эти свидетели излагали мне факты в первый раз, все звучало просто великолепно. Маленькие подробности, бесспорно показывающие, как Марта Отли шаг за шагом, постепенно вливала ад ненависти в Элеонор Престон. Теперь же они выражаются несколько туманно. Когда я начинаю их допрашивать с пристрастием, они вообще теряются.
  — Ты просто переработала, — сказал Селби, — и слишком близко к сердцу воспринимаешь все это дело. Противная сторона наверняка предоставит тебе какие-то возможности. Кстати, я встретил ее сегодня.
  — Кого?
  — Аниту Элдон.
  — Ну и как она выгладит?
  — Посмотрим, что будет, когда присяжные Мэдисон-Сити увидят эту девицу, — рассмеялся Селби.
  Инес Стэплтон уперлась подбородком в ладони, поставив локти на стол.
  — Все-таки что же она такое?
  — Типичный оранжерейный цветочек.
  — Очень яркая?
  — Я бы не сказал, что яркая, скорее чересчур ухоженная.
  — Что ты хочешь этим сказать, Дуг?
  — Я не помню точных слов, но Сильвия Мартин заметила, что эта женщина тратит на уход за своим телом больше усилий, чем рядовая американка на домашнее хозяйство: приготовление маринадов, обеда для мужа, мытье посуды, подготовку детей к школе, штопку их носков и все остальное, связанное с ведением хозяйства.
  При упоминании о Сильвии Мартин лицо Инес превратилось в неподвижную маску. Дуг Селби не уловил сигнала опасности и беззаботно продолжал говорить:
  — Знаешь, Инес, чем больше я думаю об этом деле, тем крепче моя уверенность в том, что есть прекрасная линия поведения, способная повлиять на присяжных. Оранжерейный цветочек… женщина-орхидея…
  От ответа Инес веяло ледяным холодом:
  — Благодарю, Дуг, это, бесспорно, великолепное предложение, но в ведении дела я предпочитаю не зависеть от описаний Сильвии.
  Но почему, Инес? Боже, ты сама не смогла бы сказать лучше. Сильвия работает в газете и…
  Он замолчал, услышав звук открывшейся и закрывшейся входной двери и увидев, как Инес подняла глаза на кого-то сзади него.
  Селби повернулся.
  В дверях стояла немолодая, очень располагающая к себе женщина. Ее лицо излучало доброту и силу. Было видно, что эта женщина шагала по жизни, выполняя все ее требования. Плавные линии юности уступили место мускулам, она приобрела понимание сущности вещей, черты лица говорили о спокойной уверенности, порожденной внутренней гармонией.
  Посетительница посмотрела на Инес Стэплтон и сказала:
  — Ну, я так и думала, что найду вас в трудах по нашему делу. Вы проводите в конторе слишком много времени. Вам просто необходимы чашка хорошего чая, горячая ванна и плотный ужин. — Посмотрев на Селби, она добавила: — Надеюсь, я не помешала, просто решила убедиться, что девочка не останется голодной.
  Инес коротко представила их друг другу:
  — Миссис Хонкат, майор Селби. Миссис Хонкат — наследница, чьи интересы я представляю.
  Селби поднялся на ноги и поймал оценивающий взгляд серых глаз, привыкших схватывать все детали.
  — Как поживаете? — спросила миссис Хонкат, протягивая руку.
  — Майор Селби, — продолжала Инес, пока Селби раскланивался, — наш бывший окружной прокурор. У него завидный послужной список успешного ведения дел в суде. Сейчас он в коротком отпуске, и я обсуждаю с ним некоторые вопросы.
  — Ну вот, — заявила миссис Хонкат, — это лишь еще раз доказывает мою способность без нужды вторгаться в чужие дела. Мне следовало догадаться, что вы уже договорились встретиться за ужином.
  — Нет, это совсем не так, — сказала Инес как-то устало. — Дуг забежал просто, чтобы повидаться. Сегодня у него первый вечер в городе, и он идет нарасхват.
  Миссис Хонкат нахмурилась.
  — Тем более, — торопливо продолжила Инес, — что у меня совершенно нет времени на ужин. Мне необходимо просмотреть все записи, которые я сделала по показаниям свидетелей и…
  — Именно этого я и боялась, — произнесла миссис Хонкат. — Вы заморите себя на работе. Провели в конторе весь день и весь прошлый вечер. Из моего номера в отеле я вижу свет в вашем окне. Он еще горел, когда я отправилась спать, а ведь было уже девять. Инес утомленно улыбнулась:
  — Свет горел еще долго после этого, миссис Хонкат.
  — И полагаю, на службу вы явились ни свет ни заря. Сейчас мы уйдем вместе. Мне надо с вами кое-что обсудить.
  — Вы остановились в отеле «Мэдисон»? — спросил Селби.
  — Да, в номере шестьсот двадцать первом. Вы представляете, сегодня утром в соседней комнате умер человек.
  — Я слышал об этом, — ответил Селби. — Адвокат, кажется, откуда-то из Канзаса. Ведь вы тоже из Канзаса, не так ли?
  — Да. Так вы говорите, этот человек из Канзаса?
  — Насколько мне помнится, из Эмпалмы.
  — Нет, вы только подумайте, — сказала миссис Хонкат. — Эмпалма не так уж далеко от наших мест, во всяком случае, по вашим здешним меркам. Дома-то нам кажется, что это далеко. Как его зовут?
  — Фред Альбион Рофф.
  — Никогда не слыхивала о таком.
  — Интересно, — проговорил Селби, — не имел ли он какого-нибудь отношения к вашему делу?
  — Не знаю, — ответила миссис Хонкат. — Раз он был адвокатом, то все возможно. Мой брат Харви настоял на том, чтобы для защиты его интересов сюда приехал мистер Стэнтон. Мне кажется, мистер Стэнтон считает, что у нас очень хорошие шансы выиграть процесс, иначе он просто не рискнул бы ехать. Он сам оплачивает свои расходы и все прочее. Надеется на проценты после того, как дело будет выиграно.
  — Он и ваш брат остановились в той же гостинице, что и вы? — спросил Селби.
  — Да. Но на разных этажах. Мы хотели поселиться рядом, но не смогли. Харви на пятом этаже, а мистер Стэнтон на том же, что и я, но в противоположном конце коридора. Управляющий говорит, что, возможно, позже он сможет поселить нас рядом. Харви и мистер Стэнтон прибыли вчера очень поздно, ночным поездом.
  Инес посмотрела на Селби и после секундного колебания сказала:
  — Дуг, займись, пожалуйста, своими делами. Я в ужасном настроении, мне совсем не до светской болтовни, и, видимо, миссис Хонкат права. Мы пойдем выпьем горячего чаю. Кроме того, я обговорю с ней некоторые подробности, после чего вернусь в офис немного поработать…
  — Сегодня вы пораньше отправитесь в постель, — прервала ее миссис Хонкат. — Ничего хорошего не будет в том, что вы утомленной войдете в зал суда и глаза ваши будут как две дыры, прожженные в одеяле. Вы ведь такая привлекательная молодая женщина, и умная притом. Среди присяжных будут люди, относящиеся к вам с симпатией, и я хочу, чтобы вы выглядели наилучшим образом.
  Инес улыбнулась Селби:
  — Пожелай мне удачи.
  Селби помедлил пару секунд, потом подошел к ней и взял за руку.
  — Удачи тебе, Инес, — сказал он.
  Глава 11
  Рекс Брэндон был еще в своем офисе, когда Дуг Селби выбил пепел из трубки о железную балюстраду одного из лестничных маршей у главного входа в здание суда.
  Все чиновники уже разошлись по домам, но уборщик еще не успел запереть дверь, и Селби, поднявшись по ступенькам, с ностальгическим чувством посмотрел на двойные черные створки дверей, ведущих в помещение суда, где ему пришлось провести столько трудных юридических битв.
  Брэндон встретил его с обеспокоенным видом, хотя было заметно, что приход бывшего прокурора поднял настроение шерифа.
  — Дуг, — начал он, — мы держим за хвост медведя и не можем выпустить его.
  Селби бросил взгляд на часы:
  — Вроде бы время ужинать, Рекс.
  — Наверное, — согласился шериф, — но пока присядь. У нас есть минут пятнадцать — двадцать. Раскуривай свою трубку, и мы все спокойно обсудим.
  Селби, поудобнее устроившись в кресле, положил ноги на край письменного стола. Шериф откинулся на спинку своего скрипучего вращающегося кресла, скрутил сигарету и тоже уперся ногами в крышку стола.
  Улыбнувшись другу сквозь облако табачного дыма, Брэндон сказал:
  — Совсем как в старое время, Дуг. Селби кивнул в ответ.
  Какое-то время они курили в молчании, потом Селби произнес:
  — Знаешь, Рекс, мне думается, что все события завязаны на деле с завещанием, которое завтра будет слушаться в суде.
  Брэндон покачал головой и повторил:
  — Мы держим медведя за хвост, Дуг. — Так что же случилось, Рекс?
  — Просто мы нашли пузырек с остатками синильной кислоты и пипетку.
  — Где?
  — В гостинице, в комнате того самого официанта, — вяло проговорил Брэндон. — Комнатенка в полуподвале. Мне это очень не нравится, Дуг.
  — Отпечатки пальцев есть? Ярлык аптеки, любая…
  — В этом-то и загвоздка, Дуг. На проклятом пузырьке — ни единого отпечатка. Мы имеем лишь стеклянную посудину и медицинскую пипетку. Конечно, никакого ярлыка, ничего такого, что подсказало бы, когда и где он ее раздобыл.
  — Я считаю, что это все подброшено, — заявил Селби.
  Брэндон кивнул, соглашаясь:
  — Дуг, я и сам так же рассудил. Если этот человек догадался стереть с пузырька все отпечатки, значит, он не настолько глуп, чтобы совать его в свой чемодан под старое белье. Он бы вылил кислоту в раковину, вымыл пузырек, стер бы отпечатки и выбросил его где-нибудь подальше. Времени у него было предостаточно.
  — Кто обнаружил пузырек и пипетку?
  — Отто Ларкин и Карл Гиффорд. Они устроили обыск, пока я собирал данные о Фреде Роффе. Ну, натурально, когда они нашли эту бутылочку… Ты знаешь Отто Ларкина и его манеры, а Карл Гиффорд не мог ждать. Как только они определили, что там синильная кислота, сразу кинулись названивать в «Блейд». Ты видел газету?
  — Пока нет.
  — Она только что вышла. Из нее следует, что наши герои установили новый мировой рекорд скорости в раскрытии убийств. Теперь получается так: в наших руках Фарли — официант с уголовным прошлым — и пузырек с синильной кислотой, изъятый из его комнаты. Достаточно косвенных улик, чтобы вытащить его в суд, но недостаточно, чтобы его признали виновным. Мы не знаем мотива, и я не уверен, что мы сможем его найти. Больше того, адвокатом у Генри Фарли будет А.Б. Карр, и ты понимаешь, что это значит.
  — Что сказал Карр после того, как вы нашли яд? Брэндон раздраженно махнул рукой:
  — Ты знаешь Карра. Он шокирован. У него якобы создается впечатление, что его клиент пал жертвой заговора. Конечно, он не утверждает прямо, что полиция пытается сфабриковать дело против его клиента, но ему придется прийти к такому выводу, если ко времени суда не будут представлены более веские доказательства.
  Селби согласно наклонил голову.
  — Прослеживаются какие-либо связи между Фарли и Роффом?
  — Я сам обеспокоен такой возможностью. Фарли родился на Тихоокеанском побережье и никогда не уезжал отсюда. Фред Альбион Рофф — со Среднего Запада. Правда, он бывал здесь и раньше несколько раз.
  — Зачем Рофф приехал в Мэдисон-Сити?
  — Ты задаешь те же вопросы, что и я, — сказал Брэндон. — На некоторые из них через час-другой мы получим ответы. Полиция Лос-Анджелеса работает над этим по моей просьбе. По-видимому, он приехал к нам из Лос-Анджелеса, а на Запад его привело какое-то дело, связанное с выплатой алиментов. Женщина живет в Лос-Анджелесе. Нам известно, что у нее есть намерение вновь выйти замуж, но она с этим не спешит, чтобы не терять алименты, Рофф, видимо, должен был предложить единовременную выплату какой-то суммы. Во всяком случае, вчера он был в Лос-Анджелесе. — Рофф?
  — Да. Он приехал на раннем утреннем автобусе из Лос-Анджелеса. Но та женщина, которая намерена развестись, утверждает, что он с ней не встречался. Я не знаю, как это объяснить.
  — Что удалось узнать о самом Роффе?
  — Он адвокат. Весьма преуспевающий, но в округе о нем отзываются не слишком лестно, утверждают, что Рофф — ловкий жулик. Местные жители не склонны ему доверять. Он заработал кучу денег на недвижимости. Очень ловкий делец. Практикует не особенно много, берется лишь за крупные дела. У него достаточно средств, чтобы иметь возможность ждать и выбирать. Вот вроде и все, что мы сумели узнать. Мне кажется, Дуг, что простые люди вроде бы опасаются Роффа. Он для них чересчур ловок, что-то вроде местного А.Б. Карра в уменьшенном масштабе.
  Селби рассмеялся и покачал головой:
  — Все же ты еще недооцениваешь Старого АБК, Рекс. Этот человек — гений, из когорты уходящих мастеров судебной стратегии. Он…
  — …жулик, каких еще поискать, — закончил вместо Селби шериф.
  — Допускаю, — заметил экс-прокурор, — но это не мешает ему быть гением.
  — Мне плевать на его ум, если человек нечестен, — вынес окончательный приговор Брэндон. — И для меня вопрос этот решен раз и навсегда.
  — Нельзя сказать, что Старый АБК просто пакостный человек, Рекс. У него свой кодекс поведения. Для него не имеет значения, как ведет себя клиент. Он закрывает глаза на его действия, но я смею утверждать, что лично его тебе никогда не удастся схватить за руку на какой-либо жульнической махинации.
  — Думаешь, мы не сумеем прихватить его? — с горечью спросил шериф и сам ответил на свой вопрос: — Боюсь, к несчастью, ты, видимо, прав.
  — Рекс, — решительно сказал Селби, — необходимо предпринять целенаправленные усилия, чтобы напасть на след тех двух пассажиров поезда, людей с белыми гардениями. Я не могу избавиться от мысли, что если мы узнаем их историю и причину, по которой Карр постарался отделаться от них, то сумеем продвинуться в нашем деле.
  — Я делаю кое-что, но не встречаю поддержки. Карл Гиффорд… Ну, он уже имеет ответы на все вопросы. Уверен, что убийца в его руках и мне лишь следует найти новые улики, чтобы добиться обвинительного приговора.
  — А почему бы не вдохновить Отто Ларкина на сбор нужных прокурору улик? — ухмыльнулся Селби.
  — Ты знаешь, что такое Ларкин, — презрительно фыркнул Брэндон. — «Чиф» выпятил свое брюхо и прогуливается взад и вперед по Мэйн-стрит, рассказывая всем, как он на ходу подметки рвет. Как он быстро сообразил сделать обыск в комнате официанта. Потому что знал, что искать и где искать. Ларкин уже закончил работу и теперь купается в похвалах. Короче, он уже сушит весла, и это беспокоит меня. Я окажусь тем, кто сгорит на этом деле. Самое отвратительное в Гиффорде то, что в случае неудачи он умело отыскивает крайнего и вовремя перекидывает на него всю ответственность.
  — Ты не выяснил, знал ли Фред Альбион Рофф что-либо о спорном завещании и был ли связан каким-то образом с Харви Престоном, Мартой Отли или?..
  — Ничего не знаю.
  — Анита Элдон, очевидно, провела ночь в Лос-Анджелесе. Я подумал, не говорил ли Рофф с ней вчера вечером?
  — Вполне возможно, — ответил Брэндон. — Пока рано делать выводы. Я все же пытаюсь найти людей, сошедших с поезда и…
  Шериф остановился на полуслове, услышав в коридоре стук высоких каблуков, затем сказал:
  — Похоже по звуку, что это Сильвия. Селби поднялся с кресла и распахнул дверь.
  Глаза Сильвии Мартин светились радостным возбуждением. Она не стала тратить время на приветствия и лишь прикоснулась к руке Селби.
  — Я разрабатываю линию Фреда Роффа. Вы знаете, что я здешний корреспондент лос-анджелесской газеты, а там заинтересовались этим делом. Если они опубликуют что-нибудь, то в первую очередь обыграют белые гардении. Ты знаешь, как это делается, Дуг?
  — Еще бы, — улыбнулся Селби. — Заголовок во всю страницу: «Цветы смерти» — или что-нибудь столь же оригинальное.
  — Ну нет, вовсе не так скверно, — заверила его девушка. — Твой заголовок использует лишь воскресное приложение, и то месяцев через шесть. Ну да ладно, главное, что они заинтересовались и дали мне кое-какую информацию.
  — Какую именно? — спросил Брэндон.
  — Прошлым вечером Фред Альбион Рофф зарегистрировался в отеле «Пальма-Виста».
  — Так вот где он остановился, — пробормотал шериф, снял ноги со стола и потянулся за карандашом. — Я как раз просил полицию выяснить это. Кто-нибудь навещал его там?
  — Не знаю, — сказала Сильвия, — но мне стало известно кое-что другое.
  — Что именно?
  — Телефонные счета показывают, что в восемь сорок пять вечера он звонил в Мэдисон-Сити по номеру шестьдесят девять восемьдесят два и разговаривал пятнадцать минут.
  Брэндон лишь присвистнул в ответ.
  До Селби не сразу дошел смысл сказанного.
  — Шестьдесят девять восемьдесят два, — повторил он, переводя взгляд с Сильвии на Брэндона.
  И шериф освежил память экс-прокурора.
  — Это, — произнес он, — номер адвокатской конторы Инес Стэплтон.
  Селби от изумления ничего не смог ответить и лишь в недоумении смотрел то на шерифа, то на девушку.
  Брэндон метко швырнул недокуренную сигарету в большую латунную пепельницу и заявил мрачно: Что ж, посмотрим, что она на это скажет.
  — Но, послушай, Рекс, Инес ничего не станет скрывать, когда дело идет об убийстве. Если этот человек говорил с ней…
  — Я бы не был так уверен на твоем месте, — возразил Брэндон. — Инес — адвокат, и, поверь мне, она превращается в первоклассного специалиста. Сейчас она ведет дело о спорном наследстве в миллион долларов, и, если состоялся телефонный разговор, разглашение содержания которого может нанести ущерб ее клиентам, у нее хватит ума и решимости держать рот на замке.
  Сильвия многозначительно взглянула на шерифа. Брэндон выключил настольную лампу и спросил Селби:
  — Ты пойдешь со мной, Дуг?
  Селби отрицательно покачал головой.
  — Я сообщу тебе о результатах, Сильвия, — сказал шериф.
  — Это было бы здорово. Сведения исходят от меня, и я имею право на первоочередную информацию для статьи. Лос-анджелесская газета ждет моего звонка.
  — Я дам тебе знать.
  — А сама ты разве не пойдешь? — спросил Селби. Девушка ответила спокойно:
  — Мне лишь надо узнать, что она скажет. Мое присутствие подействует на нее, как красная тряпка на быка. Мы никогда ничего не узнаем, если она почувствует, что именно я могу написать статью для газеты.
  — Ну, я не думаю, что она испытывает к тебе такие чувства, — сказал Брэндон.
  — А я думаю, — ответила Сильвия.
  В комнате воцарилось молчание. Селби взглянул на часы и объявил:
  — Ты, Сильвия, отправляешься со мной ужинать. После недолгого колебания Сильвия сказала Брэндону:
  — Ты найдешь нас в новом гриль-баре на Оак-стрит, Рекс. Но дай знать мне сразу, как только что-нибудь узнаешь.
  — Хорошо.
  — Не могу поверить, — пробормотал Селби. — Я разговаривал с Инес полчаса назад.
  Сильвия Мартин в ответ лишь многозначительно промолчала.
  Глава 12
  За ужином, состоящим из рубленого бифштекса (единственное мясное блюдо в меню), запеченного картофеля и салата, Селби внимательно изучал выражение лица Сильвии Мартин.
  — Чем вызван этот экзамен? — спросила девушка.
  Селби ответил с ноткой сожаления в голосе:
  — Мне грустно, что я выпал из обоймы, Сильвия. Ты похожа на ищейку, идущую по горячему следу, а я… я стою где-то на обочине. Мне бы так хотелось быть в одной команде с тобой. Только сейчас я осознал, как много воды утекло со времени нашей последней встречи.
  — Но ты еще вернешься, Дуг?
  — Только, видимо, не в качестве окружного прокурора.
  — Скорее всего, нет, — согласилась она. — Ты приедешь, весь увешанный наградами, с глубоким пониманием людей и жизни, на тебя будет огромный спрос как на адвоката по самым крупным делам. Ты будешь становиться все значительнее и значительнее, прибавишь в весе и в достоинстве, станешь юристом в крупной корпорации и будешь снисходительно улыбаться, когда я буду брать у тебя интервью о слиянии двух электроэнергетических компаний.
  — Я непременно посвящу тебя во все тонкости, — заверил ее Селби.
  — Наверное, — поддержала его девушка, — ты позволишь мне миновать секретаря твоего секретаря, затем самого секретаря и вступить в святилище. Ты будешь толстым, самоуверенным и процветающим, и ты сообщишь мне, что только что заключенное соглашение является важнейшим событием для нашего графства за десятилетия, оно принесет дешевую энергию в этот регион и тем самым позволит крупным предприятиям воспользоваться открывающимися возможностями… Да неужели жизнь должна следовать таким законам?
  — Каким, Сильвия?
  — Законам, по которым успех ведет к благосостоянию, жирку и самоуверенности?
  — Не знаю. Никогда не думал об этом.
  — Так подумай сейчас, Дуг. Ведь ты возвратишься к нам героем, преуспеешь во всех своих начинаниях. Может быть, есть дела получше, чем организация слияния электроэнергетических компаний? Возможно, ты сможешь заняться чем-то действительно большим, тем, что улучшит жизнь людей.
  — Именно слияние компаний сделает это. Появится много новых рабочих мест, работы…
  — Работы! — прервала она его. — В этом вся проблема. Только потому, что мы прошли через тридцатые годы, мы не думаем ни о чем, кроме материальных ценностей.
  — Послушай, я не намерен без борьбы уходить с прибыльного поста юриста крупной корпорации, увольнять секретаря моего секретаря и самого секретаря, а также позволить, чтобы соглашение о слиянии не было заключено.
  Сильвия улыбнулась в ответ:
  — Мне кажется, ты без борьбы не уступишь ни в чем. Ладно, вернемся к нашим убийствам, а слияние энергетических компаний пусть подождет естественного хода истории Мэдисон-Сити и дальнейшего развития корпоративного права.
  Оба рассмеялись.
  — Мне хотелось бы напасть на след той пары, что сошла с поезда. Эта маленькая пожилая женщина не выходит у меня из головы.
  — Та, с белой гарденией?
  — Да, она — личность, настолько цельный тип, что я не представляю ее каким-то образом замешанной в убийстве.
  — У тебя нет никаких оснований подозревать ее.
  — Бесспорно, она не замешана, — продолжал Селби, — но так же бесспорно, что с нашим делом здесь есть какая-то связь. Я многое бы дал, чтобы узнать, что стоит за белыми гардениями и поездкой Карра на вокзал.
  — Ну уж этого тебе от Старого АБК никогда не узнать.
  — Давай предположим, — задумчиво произнес бывший прокурор, — что Рофф собирался встретить двух пассажиров поезда. Допустим, Рофф заказал белые гардении, чтобы быть готовым к встрече свидетелей.
  — Свидетелей?
  — Они должны быть таковыми, — сказал Селби. — Я не представляю их в иной роли.
  — Но свидетели чего?
  — Хотел бы я знать.
  — Ну хорошо, допустим, они свидетели. Что происходит потом?
  — Потом на сцене тихонько появляется Карр и набрасывает на них свою сеть.
  Сильвия аккуратно положила нож и вилку на тарелку и спросила:
  — Да ты осознаешь, что говоришь?
  — А что?
  — В том случае, если ты прав, Карр должен был знать, что Рофф мертв и не может встретить поезд. Он должен был знать, что без страха может приколоть белую гардению и представиться именно тем, кого свидетели предполагали встретить.
  — Если, конечно, это были свидетели, — вставил Селби.
  — Дуг, но это же означает, что Карр замешан в убийстве по самые уши.
  — Я просто говорю о Роффе и о том, что он заказал гардении, — осторожно сказал Селби.
  — Продолжай, пожалуйста.
  — Если попытаться свести концы с концами, — продолжал Селби, — то весь рассказ Карра о том, что случилось с теми пассажирами, весьма сомнителен, особенно в части, касающейся времени.
  — Совершенно верно, — поддержала собеседника Сильвия. — Объяснения звучат весьма логично и убедительно, пока ты слышишь их из его уст. Лишь после того, как ты уходишь от Старого АБК, начинаешь понимать, что в изложении фактов он оставил для себя массу лазеек, чтобы выскочить в случае необходимости.
  — Допустим, он подобрал этих двоих на железнодорожном вокзале, оттуда проехал на автобусную станцию, провел там пять — десять минут, вышел и отправился по ресторанам в поисках Аниты Элдон. Остается еще масса времени, которое не покрывается этими событиями. И я не думаю, что он сумел так просто узнать на автобусной станции, что Анита пошла в кафе. Скорее всего, она сумела его об этом известить каким-то образом.
  — Куда ты гнешь, Дуг?
  — Я интересуюсь, — сказал Селби, — не включал ли поиск клиентки и визит в отель.
  — Допустим, включал, что из того?
  — В таком случае там он вполне мог увидеть Генри Фарли.
  — Значит, ты все-таки считаешь Фарли отравителем?
  — Не знаю, — задумчиво протянул Селби. — Просто я пытаюсь реконструировать возможные действия Карра. Я…
  Они услышали звук шагов в коридоре между кабинками, Селби поднялся на ноги, чтобы оказаться выше перегородки.
  — Это Рекс. Похоже, он вне себя.
  Брэндон заметил поднятую руку Селби и подошел.
  — Ну как? — спросила Сильвия.
  — Никаких комментариев, — последовал ответ. Ее лицо залилось краской.
  — Ты что, не собираешься мне ничего рассказать?
  — Я все рассказал, полностью, процитировал полностью: «Никаких комментариев».
  — Она ничего не сказала о телефонных переговорах?! — изумленно воскликнул Селби.
  — Именно.
  Судя по выражению лица Селби, он был потрясен таким поворотом событий.
  — Я просто отказываюсь поверить в это, Рекс.
  — Ты сказал ей о том, что мы сумели выяснить? — спросила Сильвия Мартин.
  — Я сказал, что хочу узнать о ее телефонном разговоре с Фредом Роффом вчера вечером. Она прикинулась, будто не понимает, о чем речь, и мне пришлось привести факты. Я сказал, что беседа продолжалась двадцать минут, что Рофф рассчитался в отеле и ранним автобусом отбыл в Мэдисон-Сити, что там он отправился в гостиницу, зарегистрировался и был убит, что я расследую это убийство и хочу все знать о возможных его мотивах.
  — Как она восприняла твои слова?
  — Слушала, пока я не кончил, начала было что-то говорить, но тут же умолкла, подумала минуту, посмотрела мне прямо в глаза и заявила: «Никаких комментариев».
  — Что же ты предпринял? — спросил Селби. — Проходи, Рекс, присоединяйся к нам и поешь.
  — Спасибо, но я отправляюсь домой. Там меня ждет ужин.
  — Ну хорошо, выпей хоть чашку кофе.
  — Спасибо за приглашение, но вам есть о чем поговорить и без меня, кроме того, моя жена уже наверняка заждалась. Поразмыслите над тем, что я вам рассказал.
  — Не могу поверить, — повторил Селби.
  — Я здорово разозлился, — признался шериф, — и сгоряча наговорил ей много лишнего. Поначалу я просто не поверил своим ушам. В общем, я вышел из себя, и она тоже.
  — Инес была не одна? — поинтересовался Селби.
  — Там присутствовала женщина, очень приятная, лет шестидесяти с лишним. Инес меня ей не представила.
  — Такая седовласая, располагающая к себе? — спросил Селби.
  — Да. Откуда ты знаешь?
  — Ты не считаешь, что присутствие этой женщины помешало Инес поделиться с тобой информацией?
  — С какой стати? — ответил шериф. — Но даже если и так, почему нужно так себя вести? Она вполне могла попросить эту даму подождать минутку в приемной или выйти туда вместе со мной. Прежде чем начать говорить, я дал ей время избавиться от клиентки, сказал, что хочу ее кое о чем спросить, не желаю мешать, но все же тороплюсь. Однако Инес предложила мне высказаться, что я и сделал.
  — Даже со мной она не смогла бы поступить хуже, — сказала Сильвия. — Поэтому я сама задам ей несколько вопросов от имени газеты.
  — Как я понимаю, — продолжал Брэндон, — Инес либо защищает кого-то, и ее положению в таком случае не позавидуешь, либо она выяснила из телефонного разговора нечто такое, что хочет сохранить в тайне.
  — Наверное, так и есть, — согласился Селби. — Бедняжка Инес, она попала в скверную историю.
  — Тоже мне, «бедняжка Инес», — передразнила его Сильвия. — Она достаточно хорошо знает Рекса Брэндона, чтобы быть уверенной — любая конфиденциальная информация останется таковой, если об этом предупредить и…
  — Нет, — возразил Селби, — она могла бы так поступить, если бы это касалось ее личных интересов, но она адвокат, защищающий интересы клиентов.
  — Ну ладно, — заявил Брэндон, — я пошел домой. Она сама обеспечила свое ближайшее будущее и может им наслаждаться. Что же касается меня, то я все равно узнаю о содержании разговора и сделаю его достоянием всех через…
  — Через статью на первой полосе «Кларион», — улыбаясь, подхватила Сильвия, заметив, что Брэндон подыскивает нужное слово.
  — Ну, я пошел, — сказал шериф.
  — Передай жене, что я забегу повидаться с ней.
  — Сделаю. Она очень ждет тебя. Приводи с собой Сильвию.
  — Хоть я и трудящаяся женщина, но думаю, что все же смогу выкроить время для визита, — рассмеялась Сильвия.
  Напряженная походка Брэндона, покидавшего гриль-бар, показывала, что шериф все еще был сердит.
  — Вернемся к тем двум свидетелям, — сказал Селби. — Что нужно сделать, чтобы их найти?
  — Мы пробовали искать на автобусной станции, в меблированных комнатах и гостиницах — все безрезультатно.
  — У вас есть их описание?
  — Еще бы. Кажется, если потребуется, я смогу написать их портреты. Мне надо найти их, чтобы привнести в статью немного человечности.
  — Давай займемся дедукцией, — предложил Селби.
  — Я так и думала, что ты решишь этим заняться, — радостно заявила Сильвия.
  Селби в ответ лишь ухмыльнулся:
  — Начнем с рабочей гипотезы. Допустим, Карр встретился с этими пассажирами поезда отнюдь не случайно. Предположим, первоначально их намеревался встретить Рофф. Предположим также, что пребывание Роффа в Мэдисон-Сити каким-то образом связано со спором о наследстве.
  — Ты постоянно возвращаешься к этому делу, Дуг.
  — Разговор шерифа с Инес так поразил меня, что я не могу не думать о существующей здесь связи. Пока это всего лишь допущения, которые могут оказаться ложными. Но могут быть и правильными, однако прежде всего их следует собрать воедино и расположить по порядку.
  — Ну хорошо, ты сделал допущения, они выглядят вполне логичными. Что дальше?
  — Дальше вполне логично будет предположить, что те двое, что сошли с поезда и были встречены Карром, являются свидетелями чего-то.
  — В этом случае их показания могут быть как благоприятны для Карра, так и неблагоприятны, — дополнила Сильвия.
  — Логичнее предположить последнее. В противном случае Карр не старался бы увезти их подальше. Но, пока у нас нет определенного ответа, следует рассмотреть обе возможности.
  Предположим сначала, что они — свидетели, неблагоприятные для Карра. В этом случае он захочет их отправить подальше и держать там до тех пор, пока суд не примет решения по спорному завещанию.
  А теперь допустим, они — свидетели в его пользу. В этом случае он получает у них письменные, нотариально заверенные показания и заботится о том, чтобы никто не смог оказать на свидетелей влияния до тех пор, пока они не появятся в суде.
  Селби замолчал, ожидая комментариев со стороны Сильвии.
  — Но если это свидетели не в пользу Карра, они вряд ли позволили бы ему изолировать их.
  — Это зависит от того, насколько они сами понимают значение своих показаний.
  — Значит, ты считаешь, что Карр извлек пользу из убийства?
  — Пойми меня правильно, Сильвия. Я лишь рассматриваю возможность следующей ситуации. Фред Альбион Рофф работает совместно со Старым АБК и должен встретить определенный поезд. Карр не полностью доверяет своему партнеру и решает проверить его действия. Предположим, Роффа убивает неизвестное лицо или лица. Допустим дальше, что официант Генри Фарли поднялся в номер забрать поднос и нашел Роффа мертвым на полу. По совершенно понятным причинам и особенно учитывая свое прошлое, он не хочет быть в центре внимания. Мы считаем, что он не убийца. Итак, как бы он мог поступить в данных обстоятельствах?
  — Ты полагаешь, он выскочил из номера, побежал к телефону, позвонил Карру и заявил, что должен немедленно встретиться с ним?
  — Что-то в этом роде. Он мог знать или не знать, что Карр и Рофф связаны между собой.
  Сильвия задумчиво кивнула, соглашаясь со словами Селби.
  — Итак, Фарли сказал Карру, что Рофф мертв. Карр в свою очередь советует Фарли держать язык за зубами и, если его заберет полиция, вызвать адвоката, то есть самого Карра, а он, явившись, сделает официанту выговор за то, что тот не поделился сведениями с властями, и принесет свои извинения.
  — В чем смысл этой комбинации, Дуг?
  — В том, что никто не услышит версии самого Фарли. У полиции не будет его заявления. Карр приходит к Брэндону, просит прощения и говорит шерифу то, что мог бы сказать Фарли, если бы заговорил с самого начала; после этого адвокат добивается освобождения Фарли по закону о неприкосновенности личности и сообщает, что тому не следует ничего говорить, так как Карр все за него уже изложил.
  — Ты убедил меня, Дуг. Что будем делать теперь?
  — Свидетелей могли разместить в отдаленном отеле или же отвезти в близлежащий город, посадить на автобус и отправить в неизвестном направлении, — сказал Селби. — Сколько у тебя бензина?
  — Достаточно, — заявила Сильвия, отодвигая тарелку. — Когда мы стартуем?
  — Немедленно.
  Глава 13
  Отель «Палас» во Флора-Виста оказался трехэтажным кирпичным зданием, окруженным огромными развесистыми деревьями. Длинная, широкая веранда, купола на крыше, вычурные решетки балконов являлись немыми представителями ушедшего в небытие архитектурного направления.
  Было почти одиннадцать, когда Селби и Сильвия Мартин вошли в старомодный вестибюль с высоченным потолком. Свет уже был частично погашен, ярко освещалось лишь пространство за стойкой регистрации.
  Монотонное повторение вопросов, которые он безуспешно задавал уже много раз за этот вечер, придало голосу Селби ровное, безличное звучание:
  — Скажите, сегодня в течение дня у вас не поселялась женщина, одетая в черное, лет шестидесяти — шестидесяти пяти, волосы с проседью, темные, глубоко посаженные глаза, возможно, к жакету приколот букетик белых гардений? Со мной мисс Мартин из газеты «Кларион» в Мэдисон-Сити, и мы пытаемся найти…
  — Вы говорите о Хэтти Ирвин, не так ли?
  — Прибыла откуда-то из Канзаса? — спросил Селби, его голос вновь обрел живые интонации.
  — Верно, из Эмпалма, Канзас.
  Селби с трудом сдерживал охватившее его возбуждение.
  — Нам хотелось бы поговорить с ней. Она сейчас у себя?
  — Да, в своем номере и, вероятно, уже улеглась спать, — ответил дежурный. — Час назад она спускалась сюда и заметила, что приближается ее время отхода ко сну.
  — Позвоните ей, пожалуйста, — попросил Селби и добавил: — Это очень важно.
  После недолгого колебания дежурный клерк подключил линию и нажал на ключ вызова. Через пару секунд он произнес:
  — Миссис Ирвин, здесь, в вестибюле, два человека, они хотели бы встретиться с вами… Говорят, это важно… Хорошо, я им передам. — Вытащив телефонный штеккер из гнезда на панели, дежурный обратился к Селби: — Она просит подождать минут пять и потом подняться. Номер триста два.
  Селби кивком поблагодарил клерка. Он чувствовал, как пальцы Сильвии впились в его локоть.
  — А не остановился ли здесь случайно и мужчина, тоже из Канзаса? — спросил он. — Зарегистрировался сегодня. Лет примерно…
  — Кроме нее, у нас из Канзаса никого нет. В гостинице всего двое мужчин: коммивояжер из Сан-Франциско и еще один человек из Денвера. Коммивояжера я знаю очень хорошо, а гость из Денвера у нас впервые.
  — Сутулый, лет пятидесяти?
  — Нет, ему можно дать лет тридцать пять, шатен, серые глаза…
  — Это явно не тот, кто нам нужен, — сказал Селби. — Думаю, мы сможем все выяснить у миссис Ирвин.
  Селби отошел от стойки и провел Сильвию к обитым кожей креслам, стоящим в полумраке огромного вестибюля. С такого расстояния дежурный не мог услышать их разговор.
  Сильвия уселась на закругленный подлокотник.
  — Боже мой, Дуг, я слишком взволнованна, чтобы сесть в кресло и расслабиться. Вот будет здорово, если мы откопаем что-то, связывающее Карра с убийством, и…
  — Спокойно, спокойно, — охладил ее пыл Селби. — Пока мы знаем лишь то, что, действуя согласно нашей гипотезе, достигли первого объекта, правильно вычислив его местонахождение. Но неизвестно, что нам откроется после изучения этого объекта. Необходимо максимально использовать наши глаза, уши и мозги, естественно. Но как минимум мы сможем узнать, что Карр ей сказал. Уже одно это дорогого стоит. До этого мы лишь теоретизировали, а теперь пойдем по горячему следу. Куда он нас приведет, никто сказать не может. Поднимайся, пошли к ней. К тому времени, когда мы будем на третьем этаже, пять минут уже истекут.
  Они вошли в автоматический лифт, который мгновенно вознес их на третий этаж.
  Селби постучал в дверь триста второго номера.
  Хэтти Ирвин явно уже находилась в постели, когда зазвонил телефон, но сумела достойно подготовиться к появлению визитеров. За короткий срок она успела привести в порядок кровать и даже прикрыть ее стеганым покрывалом. Миссис Ирвин натянула платье, хотя ее ноги по-прежнему оставались в ночных шлепанцах. Волосы были гладко зачесаны назад и собраны у затылка в пучок.
  Карие, глубоко посаженные глаза внимательно смотрели на посетителей. Взгляд ее потеплел, когда она узнала Селби.
  — Вот это встреча! — воскликнула миссис Ирвин. Селби улыбнулся в ответ:
  — Мы ехали в одном вагоне, миссис Ирвин.
  — Я вас запомнила. Вы так славно выглядите в форме. У меня внук служит. Правда, он всего лишь рядовой, но хороший мальчишка. Очень хороший мальчишка. Я не видела его в мундире, но готова держать пари, что в нем он еще красивее, чем обычно. Вы кто — капитан?
  — Майор, — ответил Селби. — А это мисс Сильвия Мартин, она газетный репортер.
  — Ах вот как, репортер, значит. Присаживайтесь. Как вы ухитрились найти меня и что вы хотите?
  — Нам нужна информация, — сказал Селби. — Видите ли, мисс Мартин работает в газете в Мэдисон-Сити, а вы сошли с поезда как раз в этом городе.
  — Правильно. Сегодня утром примерно в десять сорок. По расписанию поезд должен был прибыть в десять тридцать две, но опоздал на восемь с половиной минут.
  — Так все и было, — подтвердил Селби, улыбнувшись Сильвии. — В Мэдисон-Сити у вас есть друзья, миссис Ирвин?
  — Откуда у меня могут появиться друзья в Мэдисон-Сити? Первый раз в жизни я покинула Канзас, если не считать одной давнишней поездки в Айову.
  — Но кто-то, видимо, встречал вас на станции?
  — О да. Представитель туристического агентства. Хотя там, видимо, произошло какое-то недоразумение.
  — Агент назвал свое имя?
  — Нет. Понимаете, получилась своего рода ошибка. Сильвия спросила ласково:
  — Не могли бы вы рассказать подробнее?
  — Ну что ж, пожалуйста. Я выиграла эту поездку в Калифорнию.
  — Выиграли поездку в Калифорнию? — недоверчиво переспросила Сильвия.
  Женщина утвердительно кивнула с довольным выражением лица.
  — Может быть, вы расскажете, что произошло сразу после вашего приезда в Мэдисон-Сити? — предложил Селби. — Мне кажется, перед тем, как выйти из вагона, вы прикололи к жакету букетик белых гардений, не так ли?
  — Да, так.
  — Это был своего рода опознавательный знак, чтобы вас смогли встретить?
  — Да. Служащий агентства должен был встретить меня. Оказывается, нас было двое в поезде, но я ничего не знала о другом человеке. Он ехал в сидячем вагоне. И как только человеческий организм может выдержать такое путешествие?! Совершенно не представляю. Но он выиграл именно такой вид транспорта и предпочел поездку домашнему времяпрепровождению. Наверное, набрал меньше очков, чем я. Мне сказали, что мои ответы были практически безукоризненны — на девяносто восемь процентов.
  Селби и Сильвия обменялись взглядами.
  — Расскажите нам о конкурсе, миссис Ирвин.
  — Ничего особенного в нем не было. Знаете, иногда вам присылают по почте вопросы. Участие было бесплатным, там даже имелся оплаченный конверт с обратным адресом. Надо было ответить на несколько вопросов и разглядеть как можно больше человеческих лиц, скрытых в рисунке… Такая картинка: деревья, ферма, фургон, а если повернуть ее вверх ногами, то возникает женское лицо на фургоне, мужское — на деревьях и так далее.
  Ее рассказ сопровождался движением указательного пальца, который, как бы подчеркивая триумф победы, рисовал в воздухе воображаемую картину.
  — Что же было дальше? — спросил Селби.
  — Я ответила на все вопросы, отыскала лица и отправила конверт. Но я и подумать не могла, что добьюсь такого успеха. Однако через некоторое время позвонил представитель компании. Он был страшно взволнован, назначил мне встречу в гостинице и, когда свидание состоялось, сообщил, что я выиграла первый приз — путешествие в Калифорнию. Мне надо было выезжать практически немедленно, потому что были трудности с железнодорожными билетами. Вы знаете, я даже немного забеспокоилась.
  — Но почему?
  — Ну как же, всем известны теперешние ограничения, всякие ненужные поездки не поощряются, поэтому представитель фирмы, объявившей конкурс, нервничал. Оказывается, они затеяли это дело еще до введения ограничений и теперь начали волноваться, вдруг их деятельность станет известна властям.
  — Значит, они попросили вас никому ничего не рассказывать? — сочувственно спросила Сильвия.
  — Да, не распространяться о выигрыше. Не то чтобы в этом было нечто ужасное, как они сказали, просто не стоило кричать на всех перекрестках, куда и почему я еду.
  — Понятно, — протянул Селби. — И они дали вам билет.
  — Точно. Билет первого класса и деньги на ужин в вагоне-ресторане. Рассчитали все расходы, включая чаевые проводнику вагона. Наверное, они думают, что я миллионерша какая-нибудь и стану разбрасываться долларами на чаевые для проводников. Я дала проводнику гораздо меньше, чем рассчитывало туристическое агентство, и сэкономила на этом. Ведь железнодорожная компания оплачивает его работу, и он лишь выполнял то, за что получает деньги.
  — Вы не помните названия фирмы, объявившей конкурс?
  — Я его и не знала никогда, — заявила миссис Ирвин. — Вроде бы они занимаются производством продуктов к завтраку и хотели прорекламировать новый продукт. Я о нем никогда не слыхивала и, по совести, не представляю, какую пользу они могут извлечь, посылая меня в Калифорнию. Правда, они заявляют, что в конкурсе принимают участие тысячи людей и рекламная кампания идет. Но что касается меня, клянусь, я не помню даже названия рекламируемого продукта.
  — И в Мэдисон-Сити вас, разумеется, сопровождал представитель компании?
  — Что вы, конечно нет. Они сказали, что меня поручают заботе туристического агентства. Так, по их словам, поступают все крупные компании. Сами они не способны обеспечить каждое путешествие, но имеются агентства, специализирующиеся на обслуживании туристов, и рекламные отделы прибегают к их услугам.
  — Чтобы вас могли опознать по приезде в Мэдисон-Сити, вы должны были приколоть белую гардению?
  — Да.
  — И представитель туристического агентства тоже должен был появиться с белой гарденией в петлице?
  — Да, так мне сказали.
  — Итак, когда вы приехали в Мэдисон-Сити, этот представитель вас встретил и взял на себя заботу о вас?
  — Правильно.
  — Он и доставил вас сюда?
  — Да. Мы проведем первую ночь здесь. Я не имею понятия, сколько времени мы пробудем в этом отеле. Агент выразился на этот счет как-то туманно, но мне это не стоит ни цента, и, кроме того, я путешествую по окрестностям. В Сакраменто живет моя племянница, и я поинтересовалась у представителя компании, поедем ли мы туда. Он ответил, что пока не знает, все будет зависеть от различных обстоятельств. Вы же понимаете, что с транспортом сейчас очень сложно, но этот человек был весьма любезен.
  — Он поселил вас здесь?
  — Да, и оплатил номер. Селби слегка нахмурился.
  — Но после того, как вы сошли с поезда, миссис Ирвин, тот человек с гарденией не мог доставить вас в гостиницу. У него просто не было времени приехать сюда и…
  — О, тот, кто встретил меня, был вовсе не представителем туристического агентства, произошла ошибка.
  Селби заметил, что оживленное выражение исчезло с лица Сильвии после того, как смысл сообщения миссис Ирвин полностью дошел до нее.
  — Вы сказали «ошибка»? — переспросил Селби.
  — Да, представьте себе! Произошла ошибка. Как выяснилось, он встречал кого-то еще, но, увидев белую гардению, подошел ко мне, заговорил и предложил поехать с ним. Потом он заметил того мужчину, который выиграл второй приз в конкурсе, забрал его и отвез нас обоих в центр города. Водитель автомобиля был очень, очень мил.
  — Ну а что потом? — спросил Селби.
  — Оказалось, произошла путаница. Тот. кто должен был нас встречать, немного опоздал. Он увидел нас сидящими в автомобиле, а в это время тот, встречавший, ушел в здание автобусной станции и…
  — Я правильно понял, что человек, встретивший вас на станции, на самом деле должен был встретить кого-то другого? — перебил ее Селби.
  — Да.
  — Сколько времени он оставался в помещении станции?
  — О, не очень долго, как мне кажется. Не знаю. Мы провели в машине минут десять, пока не появился тот, кто должен был нас встретить. Он страшно извинялся.
  — У него тоже была белая гардения?
  — Нет. Он узнал нас, потому что выяснил на железнодорожном вокзале, на какой машине мы уехали. Мы пересели в его машину, этот человек очень сожалел, что все получилось так нескладно, он объяснил, что является представителем туристического агентства.
  — Итак, вы пересели из одной машины в другую?
  — Да, верно.
  — Пересели оба?
  — Да.
  — И что потом?
  — Потом мы приехали сюда и поселились в гостинице.
  — Вы знаете имя человека, выигравшего второй приз? — спросил Селби.
  — Да, его звали… минуточку… какое-то странное имя. Что-то вроде Кастла, нет, не так… Хасл — точно. Х-а-с-л, Карл Хасл.
  — Что случилось с ним? Он здесь, в гостинице?
  — Нет, он выиграл другой маршрут. Не такой интересный, как я. У него лишь второй приз. Я ведь заняла первое место, вы помните? Не могла себе представить, что среди тысяч людей, приславших ответы, я…
  — Значит, насколько я понимаю, — сказал Селби, — этот человек из агентства доставил вас сюда и поехал дальше вместе с Хаслом?
  Она беспомощно посмотрела на бывшего прокурора и покачала головой.
  — Следовательно, вам не известно, куда направился Хасл?
  — Нет. Человек из агентства позаботился о нем. Селби метнул на Сильвию предупреждающий взгляд.
  — Значит, сотрудник агентства остановился в этом же отеле?
  — Да.
  — Человек лет тридцати пяти с темными волосами и серыми глазами?
  — Точно. Его фамилия Флорис. Очень милый молодой человек.
  — Вы случайно не помните, какой номер он занимает?
  — Я не знаю. Он привез меня сюда, предложил зарегистрироваться, а сам отправился покупать бензин для своего автомобиля. Когда он вернулся, я уже находилась в своем номере. У него были еще какие-то дела. В течение дня я видела этого молодого человека лишь один или два раза. Он говорил мне, что туры такого рода требуют тщательной организации и поэтому ему приходится советоваться с руководством компании.
  — Минуточку, — прервал ее Селби. — Оставайтесь здесь. Сильвия, хочешь побыть с ней?
  — Не хочу, — ответила Сильвия. — Я пойду с тобой. Подождите здесь, миссис Ирвин, мы мигом вернемся. Возникло одно обстоятельство, которое нам надо немедленно проверить.
  Селби и Сильвия выскочили из номера, оставив бедную женщину в полном недоумении.
  Дежурный оторвал взгляд от иллюстрированного журнала.
  — Скажите, — спросил Селби таким тоном, будто эта идея только-только осенила его, — фамилия этого человека из Денвера — Флорис, не так ли?
  — Да, Элмер Д. Флорис.
  — Ну надо же! — воскликнул Селби. — Подумать только! А какой номер он занимает?
  — Триста четвертый.
  — Не звоните ему, — попросил Селби. — Бывают же совпадения! Все-таки мир наш действительно тесен.
  Казалось, что ползущая, словно улитка, кабина лифта никогда не достигнет третьего этажа.
  — В соседнем с ней номере, — прошептала Сильвия. — Дуг, а не мог он подслушать нас?
  Трудно сказать, — ответил Селби, — во всяком случае, он не мог не слышать телефонного звонка. Уверен, этот тип ускользнет из наших рук…
  — Но все это означает, что Карр сказал правду, не так ли? — спросила Сильвия.
  Селби усмехнулся:
  — Это означает лишь то, что Карр способен подтвердить каждое сказанное нам слово, каждый факт. Этот Флорис — звено, способное разорвать цепь, ведущую к АБК…
  Лифт дернулся и остановился, непереносимо медленно автоматическое устройство отпустило двери, которые неторопливо скрылись в пазах, открывая выход.
  Сильвия и Селби выбежали в коридор.
  — Стань сбоку от двери, — сказал Селби, — мы не знаем, что этот тип может выкинуть.
  Он постучал.
  Ответа не последовало.
  Селби постучал еще раз.
  Из комнаты не доносилось ни звука.
  Селби взялся за дверную ручку.
  Она повернулась без труда. Дверь не была заперта, она распахнулась. Селби мгновенно нащупал на стене у дверного косяка выключатель и повернул его.
  Номер был пуст, но в воздухе еще витал аромат только что выкуренной сигары, а на столике валялся открытый журнал.
  Селби вошел в номер. Подойдя к столику, он положил ладонь на сиденье стоящего рядом с ним кресла и сказал:
  — Еще теплое.
  — Что это значит? — спросила Сильвия. — Думаешь, он…
  — Птичка улетела. Он либо просто слышал наш разговор из соседней комнаты, либо у него было какое-то подслушивающее устройство, прикрепленное к стене.
  Селби быстро подошел к телефону, схватил трубку и, услышав через несколько секунд ленивый голос дежурного, сказал резким, начальственным тоном:
  — Если человек, зарегистрировавшийся под именем Элмера Флориса, появится у стойки, задержите его до моего прихода, я немедленно спускаюсь вниз.
  Не дав возможности удивленному клерку ответить, Селби бросил трубку и побежал к лифту. Кабина оказалась на нижнем этаже, и Селби, не дожидаясь ее прихода, помчался через две ступеньки вниз по лестнице.
  Тяжелые шаги грохотали по деревянным ступенькам, словно лавина, катящаяся с гор.
  На лице клерка были написаны изумление и подозрительность.
  — Что здесь происходит? Мне показалось, вы знаете этого человека.
  — Он уехал?
  — Он спустился вниз почти сразу после того, как вы поднялись на третий.
  — И вы позволили ему расплатиться и…
  — Все было уже уплачено заранее. Авансом. Так в чем же все-таки дело?
  Селби схватил трубку стоящего на конторке телефона.
  — Дайте нам междугородный, — сказал он, — и соедините с шерифом Мэдисон-Сити. Как можно быстрее, пожалуйста. Скажите по линии, что у нас чрезвычайное событие и нужна быстрая связь.
  Не прошло и минуты, как в трубке раздался голос Рекса Брэндона.
  — Рекс, — начал Селби, — мы во Флора-Виста, в отеле «Палас». Человек, которого ты разыскиваешь, только что сбежал отсюда. Примерно тридцать пять лет, темные волосы, светло-серые глаза, одет в… подожди, не бросай трубку. — Селби повернулся к дежурному: — Как он был одет?
  — Деловой темно-синий в светлую полоску костюм.
  — Пальто?
  — Висело на руке.
  — Сумка?
  — Да, легкая дорожная сумка. Селби передал полученную информацию шерифу.
  — Скорее всего, передвигается в своем автомобиле. Раскинь сеть на дорогах, Рекс. Остальное расскажем, когда вернемся в Мэдисон-Сити. Пусть полиция начинает работу, предупреди дорожные патрули. Этот человек передвигается под именем Элмер Д. Флорис, но, скорее всего, это псевдоним.
  Брэндон ответил резко и по-деловому:
  — О’кей, Дуг. Начинаю работать. Когда ты мне расскажешь детали?
  — Как только вернусь. С нами будет пассажир. Жди нас у себя в офисе. — Селби положил трубку и сказал дежурному: — Мы поднимемся назад к миссис Ирвин. Если она захочет неожиданно съехать… Сильвия, ты иди одна. Я подожду здесь, внизу.
  — Что ей сказать?
  — Она отправляется с нами в Мэдисон-Сити. Не говори слишком много. Пусть для нее это будет лишь частью ее путешествия.
  Глава 14
  Маленькая группа расселась вокруг стола в кабинете Рекса Брэндона. Хэтти Ирвин была в полном недоумении, но тем не менее даже не пыталась скрыть своего удовольствия от того, что оказалась в центре такого пристального внимания.
  — Насколько я понял, — сказал Брэндон, когда она завершила свое повествование, — вы просто заполнили бланк и отослали его.
  — Да, верно.
  — После этого вам позвонил человек, назвался представителем компании и сообщил, что вы завоевали приз?
  — Первый приз, — гордо заявила миссис Ирвин. — И звонивший был самим президентом компании.
  — Первым призом явилось путешествие в Калифорнию со всеми расходами за счет фирмы?
  — Точно.
  Брэндон посмотрел на сидевшего напротив него Селби.
  — Ты не хочешь поспрашивать ее об этом деле, Дуг?
  — Продолжай сам, Рекс.
  После секундного колебания Брэндон произнес:
  — Мне кажется, у тебя это получится лучше.
  — Твои вопросы носят официальный характер, мои же ни к чему не обязывают.
  — Мы без труда превратим их в официальные. Селби лишь улыбнулся.
  Глубоко вздохнув, Брэндон задал первый вопрос:
  — Итак, вы приехали из Эмпалмы?
  — Да.
  — Вам ранее приходилось выступать свидетелем в суде?
  — Никогда.
  — Вы знали человека по фамилии Рофф, Фред Альбион Рофф?
  — Нет, не знала, но мне знакомо это имя, — попадалось в газетах. Это наш знаменитый адвокат.
  — А вы лично его никогда не встречали?
  — Нет.
  Брэндон придвинул к себе листок бумаги, на котором было написано несколько имен.
  — Вы знакомы с женщиной по имени Инес Стэплтон? Она адвокат в нашем городе.
  — Нет.
  — Есть ли у вас знакомые в Калифорнии?
  — Племянница в Сакраменто. Единственный человек в этих краях, которого я знаю.
  — Вам знакома некая Марта Отли?
  — Нет.
  — А Элеонор Престон?
  — Нет.
  — Барбара Хонкат?
  — Нет.
  — Харви Престон?
  — Нет.
  — Тогда поговорим о Хасле — человеке с вашего поезда. Что вам о нем известно?
  — Ничего. Я увидела его лишь после того, как сошла с поезда в Мэдисон-Сити. Человек с белой гарденией в петлице заговорил со мной и…
  — Припомните, что он сказал.
  — Улыбнулся очень обходительно и сказал: «Вы, видимо, тот человек, которого я разыскиваю».
  — И на это вы ответили…
  — Ну, я, конечно, сказала, что так оно и есть, потому что приняла его за представителя туристического агентства.
  — Так о чем он с вами говорил?
  — Сказал, что меня ждет машина и что, если я последую за ним, он доставит меня в центр города. В этот момент, увидев еще одного пассажира с белой гарденией, он пробормотал: «Странно», приблизился к нему и спросил: «Вы разыскиваете меня?» Когда пассажир ответил утвердительно, мне показалось, встречавший несколько удивился и сказал: «Ну что ж, садитесь в машину».
  — Представитель агентства спрашивал, как вас зовут?
  — По дороге в город он поинтересовался, не являюсь ли я… этой… ну вот, теперь я не могу вспомнить имени.
  — Анитой Элдон? — подсказал Селби.
  — Похоже на то.
  — Что вы ему ответили?
  — Сказала, что я миссис Ирвин. Подумав с минуту, он спросил другого пассажира, как того зовут. Тогда я и услыхала его имя — Карл Хасл. Потом слово за слово выяснилось, что произошла какая-то ошибка, я предложила вернуться на вокзал, на что наш сопровождающий ответил, что правильнее всего будет отправиться в отель и ждать там.
  — Что говорил Хасл?
  — Да почти ничего.
  Брэндон поднял умоляющий взгляд на Селби. — Вы уверены, что не знаете ни Марту Отли, ни Элеонор Престон? — приступил к делу экс-прокурор.
  — Никогда и не слыхивала о таких.
  — У вас есть знакомые в Максвиле?
  — Не приходилось там бывать.
  — А знакомые в Мэдисон-Сити есть?
  — Ни единой души.
  — Этот человек, Элмер Флорис, тот, что увез вас, он о себе что-нибудь рассказывал?
  — Очень мало. Хотя был страшно разговорчив. Толковал, не переставая, об окружающем ландшафте, красотах Калифорнии, спрашивал о Канзасе.
  — О каких местах в Канзасе?
  — Так, общие вопросы.
  — Он интересовался кем-нибудь персонально?
  — Нет.
  — Итак, вы уверены в том, что ничего не знаете о Фреде Роффе?
  — Об этом адвокате из Эмпалмы?
  — Да.
  — Только то, что читала о нем в газетах.
  — Можете припомнить, что вы читали?
  — Нет. Он о чем-то говорил. Все время выступал на банкетах и других подобных собраниях.
  — Помните, о чем именно он говорил в своих речах?
  — Бог ты мой! Конечно нет. Просто речи — знаете, те, которые произносят стоя во время ужина.
  — Вы вдова?
  — Да.
  — Дети у вас есть?
  — В живых нет. Сын умер. Внук сейчас служит в армии.
  — Когда вы овдовели?
  — Тринадцать лет назад.
  — Каким собственным состоянием вы располагаете? Губы миссис Ирвин сжались, образовав почти прямую линию.
  — Это вас не касается, — выпалила она.
  — Я лишь хотел спросить, — мягко улыбнулся Селби, — вы работаете или…
  — Я всю жизнь содержала себя сама, а до того, как умер муж, я содержала и его. Он очень долго болел.
  — Где вы работали?
  — В разных местах.
  — Какого рода это была работа?
  — Помощь по домашнему хозяйству.
  — Где вы работали в то время, когда посылали ответы на конкурсные вопросы?
  — Я не понимаю, какое это вообще имеет отношение к происходящему?
  Улыбка Селби стала еще обворожительнее.
  — Честно говоря, я тоже не знаю, — произнес он. — Я просто пытаюсь составить общую картину, потому что там могут отыскаться ключи к делу, которое мы расследуем.
  — Ну ладно, — сказала миссис Ирвин. — Хоть я и не понимаю, к чему весь этот шум, но все же сразу скажу: дела у меня шли очень даже хорошо. Я выиграла путешествие в Калифорнию, все мои расходы оплачены. Этот мистер Флорис был весьма мил и собирался отвезти меня в Сакраменто повидать племянницу. А что вы, джентльмены, теперь собираетесь мне предложить?
  Селби с недоумением покосился на Брэндона. Шериф высоко поднял брови и принялся скрести затылок.
  — Так что вы собираетесь предпринять? — требовательно спросила миссис Ирвин.
  — Мэм, — выпалил шериф, — будь я проклят, если знаю.
  — Ну что ж, я совершенно не намерена тратить собственные, заработанные тяжким трудом деньги. Я выиграла оплаченное путешествие в Калифорнию и дорогу назад в Канзас. Вы, ребята, возникли у меня на пути и, я надеюсь, найдете способ возместить мои потери. Вы вспугнули мистера Флориса, ладно, это ваше дело. Я помню последние слова миссис Кенссетт. Это у нее я работала, когда выиграла приз. Она сказала мне: «Я никоим образом не возражаю, Хэтти, против твоего ухода, но ты должна быть абсолютно уверена в том, что эти люди, отправив тебя в Калифорнию, не оставят тебя там на бобах. Ты должна отстаивать свои права». Что я сейчас и делаю, шериф. Мне не хочется создавать вам лишние проблемы, но я собираюсь попутешествовать по Калифорнии и вернуться домой. Я завоевала приз и желаю им воспользоваться.
  Брэндон беспокойно поерзал в кресле.
  — Поверьте, мэм, — начал он, — я просто не знаю, что мы можем сделать. Я собираюсь поговорить с окружным прокурором, возможно, мы оставим вас в качестве свидетеля, и в этом случае, естественно, возместим все ваши расходы. А сейчас, думаю, правильно будет поместить вас в отель. По крайней мере на некоторое время. А ты как думаешь, Дуг?
  — Не хочу огорчать тебя, Рекс, но мои мысли в настоящее время мало что значат в Мэдисон-Сити. Если я их выскажу, боюсь, у Карла Гиффорда появятся собственные мысли, на сто процентов отличные от моих.
  — Это верно, — не мог не признать шериф. — О’кей, мэм, я помещаю вас в отель. Но помните, вы не должны уезжать. Теперь вы наш свидетель.
  — Свидетель чего? — спросила она.
  — Вы попали прямо в точку, мэм. Будь я проклят, если знаю.
  Глава 15
  Все утро Селби провел с Рексом Брэндоном. Шериф, терпеливо и усердно пытаясь связать оборванные концы нитей, обращал внимание на мельчайшие детали. На имя Элмера Д. Флориса в штате не было зарегистрировано ни одного автомобиля нужной марки. Тщательная проверка показала, что человек по фамилии Флорис не появлялся ни в одном из отелей или меблированных домов в районе Флора-Виста после того, как поспешно покинул «Палас». Ни в одном из отходящих автобусов не был замечен пассажир, отвечающий описанию Флориса. Из полиции сообщили, что после телефонного запроса Брэндона были приняты меры к поиску Флориса, однако они не дали желаемого результата. Конечно, нельзя было исключить вероятность того, что полицейские не прилагали слишком много усилий, рассматривая это дело как самое заурядное задание.
  И все утро Брэндон пытался добыть хоть какие-нибудь сведения, дополняющие информацию полицейских, но результат его усилий был нулевым.
  Карл Гиффорд появился незадолго до полудня, излучая энергию и уверенность. Генри Фарли было предъявлено обвинение в умышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами, защищать его взялся А.Б. Карр. Так как Карр был занят в деле о наследстве, а суд назначен на завтра, предварительное слушание об убийстве должно было состояться во второй половине дня. Карр неофициально заверил Гиффорда, что не предпримет попыток добиться освобождения Фарли в ходе предварительного слушания дела. Старый волк неохотно признал, что имеется достаточно улик, чтобы любой непредвзятый судья вынес решение о том, что Фарли должен предстать перед судом. А при таком отношении со стороны Карра слушание превратится в пустую формальность, хотя, конечно, адвокат будет настаивать на невиновности своего подзащитного.
  На лице Брэндона появились признаки некоторой обеспокоенности.
  — Я пытаюсь определить, в каком же положении оказываемся мы, — ответил он, после того как Гиффорд заявил, что не замечает у шерифа энтузиазма.
  — Мы окажемся хозяевами положения, — заявил Гиффорд. — У нас железные улики против этого парня. Карр, как бы ни старался, ничего не сможет поделать.
  — Но, с другой стороны, получается, что мы ухватили за хвост единственного подвернувшегося нам под руку медведя. И если нам вдруг придется отпустить его, будет нелегко найти мягкое место, где мы смогли бы приземлиться.
  — Мы вовсе не намерены отпускать хвост.
  — Никогда нельзя быть заранее уверенным. Мне кажется, мы рановато делаем выводы. Тот факт, что Карр появится завтра в суде и спокойно согласится с его решением, означает, что мы будем вынуждены обвинить Фарли в убийстве перед судом присяжных.
  — Ну так в чем проблема? Что здесь плохого?
  — Да в том, что у нас недостаточно улик, чтобы добиться обвинительного приговора.
  — До суда у нас еще будет время, — уверенно заявил Гиффорд. — Мы продемонстрируем мотив преступления и возможность его совершения. Мы предъявим орудия убийства и докажем, что они принадлежат Фарли. Не знаю, что еще вам надо.
  — Предположим, мы не обнаружим новых улик? — упрямо гнул свое шериф.
  — Найдем!
  — А я не столь уверен. Сдается мне, Карр просто подталкивает нас куда-то. Мы подозреваем Фарли, задаем ему несколько вопросов, он начинает вести себя так, словно мы учиняем ему допрос третьей степени, и вызывает Карра. Карр появляется с объяснением, которое по сути ничего не объясняет. Мы находим дополнительную улику, и, если разобраться по существу, это единственная улика, которой мы в действительности располагаем. Мы предъявляем Фарли обвинение в убийстве, а Карр беззаботно заявляет: «О, ребята, у меня на руках другое дело. Давайте по-быстрому проведем предварительное слушание и решим, что он должен предстать перед судом присяжных». Сдается мне, что Карр, оставаясь в стороне, заставил нас избрать Фарли в качестве убийцы. И, видимо, это как раз то, что ему надо. Если мы сейчас уже избрали Фарли, то впоследствии мы же надорвемся, собирая свидетельства и улики, когда нам придется предъявить обвинение другому человеку.
  Лицо Гиффорда налилось кровью, он повернулся к Селби, видимо желая что-то сказать, но промолчал.
  Брэндон же по-своему интерпретировал выражение лица окружного прокурора:
  — Конечно, я не знаток правовых закорюк, но знаю выходки старого лиса Карра. И вообще я высказываю лишь свое мнение.
  — Только свое? — с нескрываемым сарказмом поинтересовался Гиффорд.
  Брэндон поднялся из-за стола.
  — Свое, и ничье больше.
  Гиффорд повернулся на каблуках и, остановившись у дверей кабинета, насмешливо бросил через плечо:
  — Надеюсь, вы наконец соблаговолите начать работу по Роффу и Фарли? Проверьте их прошлое, там наверняка обнаружится связь. Приложите усилия, и вы обнаружите мотив убийства. Это ваша забота — найти недостающие улики, а я уж как-нибудь постараюсь добиться обвинительного приговора.
  С этими словами Гиффорд вышел, сердито хлопнув дверью.
  У Селби было такое ощущение, словно его выгнали из собственного дома. Минут десять — пятнадцать он молча курил, слушая телефонные переговоры шерифа.
  Затем, стараясь придать своему голосу будничную интонацию, сказал:
  — Ну ладно, пойду подкреплюсь и заодно полюбопытствую, как продвигается дело о наследстве.
  Селби, однако, не удалось ввести шерифа в заблуждение.
  — Я больше верю в тебя, сынок, чем во всех остальных, вместе взятых, — заявил он. — В конце концов здесь командую я. И я не позволю никому обижать тебя или выпроваживать отсюда. Будь поблизости. Мы вместе станем раскручивать это дело, если ты, конечно, сможешь ему уделить какое-то время.
  — Спасибо, Рекс, — улыбнулся Селби, — но мне еще надо кое-что сделать, а здесь, в твоем кабинете, я вряд ли смогу принести пользу. Я не спал почти всю ночь и сейчас хочу отпраздновать освобождение от ответственности — как следует отоспаться.
  
  Проснувшись в три часа дня, Селби принял твердое решение — не звонить Сильвии Мартин. Он вошел в здание суда примерно в половине четвертого.
  Судья Фэйрбенкс восседал на своем кресле, суровый и беспристрастный. Присяжные уже были отобраны, шло изложение основных аргументов. Старый АБК, очевидно, уже закончил предварительное представление доказательств со своей стороны и, оставшись стоять, возвышался над сидящими, рослый и изящный. Тонко вылепленное лицо, вьющаяся седая шевелюра, достоинство в манерах — все это делало его похожим на аристократа, аристократа судебных залов.
  Беркли Стэнтон торчал на середине свободного пространства перед присяжными и изрекал гулким голосом утомительные банальности. Присяжные взирали на него с отрешенным видом.
  Инес Стэплтон за адвокатским столом нервно крутила карандаш.
  Чуть позади А.Б. Карра сидела молодая женщина, которую Селби с первого взгляда не узнал. Только всмотревшись внимательнее, он понял, что это застенчивое, простенько одетое юное создание с опущенными ресницами и гладко зачесанными назад волосами не кто иной, как великолепная Анита Элдон, которую Селби и Сильвия еще вчера долго разглядывали в кафе.
  Объявили десятиминутный перерыв. Сквозь монотонное гудение голосов и шорох шагов зрителей, заполнивших зал суда, Селби услышал, как Инес Стэплтон произнесла его имя. Он пересек зал и подошел к Инес, стоявшей в свободном от зрителей углу.
  — О, Дуг, — сказала она вместо приветствия. — Это просто ужасно.
  — Что именно?
  — Посмотри, что он сотворил с этой женщиной. Он работал с ней, как опытный режиссер работает с хорошей актрисой. Я уверена, что он выдрессировал ее на все сто, она вызубрила свою роль. Теперь это застенчивая, трогательная малышка. У нее такое простенькое платье! Но не беспокойся, она не забыла надеть нейлоновые чулочки и так скрестила ноги, оттянув носочки, что перед присяжными как раз открывается нужный вид.
  Не слишком много, конечно. Она же так застенчива и скромна. И так мила и слаба, что ничего не может противопоставить этому большому злому миру после того, как умерла мамочка. Нужно видеть, как Карр склоняется над ней для утешения. Он это делает с такой трогательной почтительностью, как будто перед ним хрупкий цветок редчайшей красоты, а она доверчиво поднимает на него глаза, тепло улыбается и покачивает головкой.
  Блестящая пантомима — адвокат о чем-то спрашивает клиентку. Его отеческая заботливость демонстрирует веру в то, что крошка несет в себе все добро мира, а ее доверчивый взгляд и покачивание головы призваны продемонстрировать, будто она не способна понять грязной корысти этих ужасных людей с противной стороны и целиком полагается на своего адвоката. Карр успокаивающе гладит ее руку, что на языке пантомимы означает: «Не беспокойтесь, дорогая, присяжные не позволят этому большому, злому, нехорошему человеку украсть ваши деньги». Проклятие! Наверное, они репетировали все утро.
  — И вдобавок часть ночи, — сказал Селби. — Нельзя недооценивать Карра и технику его поведения в зале суда. Пока ты копалась в юридической литературе, пытаясь найти нужные статьи закона, Старый АБК подобрал своей клиентке подходящее платье и, наверное, пару сотен раз повторил с ней эту маленькую сценку. Сегодня он придумает что-нибудь новенькое, и завтра утром перед присяжными откроется новая картинка. Как идут дела у Беркли Стэнтона? Что он делает?
  — Трудится без устали, — ответила Инес. — Старого моржа невозможно заставить сменить курс. Он залил потоком своего красноречия весь зал суда. Стоит, выпятив то, что, по его мнению, является грудью, и изрекает банальности с видом заправского заклинателя. Посмотри на присяжных. Некоторое время они взирали на него как на представителя некоего необычного вида животных, а теперь, когда Стэнтон подчеркивает какой-то важный момент, Карр направляется к своей клиентке, склоняется над ней с нежной заботой, и глаза всех присутствующих неотрывно следят за ним. Стэнтон не может удержать внимание присяжных. Какой-то интеллектуальный стриптиз. Ненавижу этого типа, будь он проклят!
  — Ненависть не принесет никакой пользы твоей клиентке, — назидательно сказал Селби. — Тебе надо попытаться представить ее присяжным в наилучшем свете. Во-первых, ты неудачно ее посадила. Она смотрит на тебя и повернута спиной к присяжным. Помести ее там, где сейчас место Стэнтона. Пусть присяжные почувствуют ее спокойную уверенность. Пусть время от времени они видят ее улыбку. Она может по-матерински положить ладонь на твою руку…
  — Чушь! — прервала его Инес. — Неужели ты думаешь, что Беркли Стэнтон пожелает сдвинуться со своего стула? Я уже пыталась растолковать ему, что будет лучше, если моя клиентка разместится с той стороны. Но он пожелал, чтобы присяжные видели его рожу. Будь у меня дубина, я бы вышибла из него мозги, если там, конечно, найдется, что вышибать.
  Селби рассмеялся, но быстро посерьезнел.
  — Ты не ответила на вопросы шерифа вчера вечером, Инес?
  Ее лицо мгновенно превратилось в неподвижную маску.
  — Я не могла дать ответ на поставленный им вопрос.
  — Ты разговаривала по телефону с Фредом Роффом?
  — Дуг, ты задаешь вопрос ради себя, для Рекса или для городской газеты под названием «Кларион»?
  — Я спрашиваю ради тебя, Инес, — задумчиво ответил Селби.
  — Что ты хочешь этим сказать?
  — Я хочу дать тебе шанс объясниться.
  — Если ты услышишь ответ, то, очевидно, передашь его содержание Брэндону?
  — Возможно.
  — А также Сильвии Мартин?
  — Не знаю.
  — Ну, если не ты, так Рекс ей все расскажет.
  — Вероятно.
  — Никаких комментариев! — зло выпалила Инес.
  — Но ты же знаешь, — настойчиво продолжал Селби, — расследуется убийство, и фактор времени очень важен, чтобы раскрыть все обстоятельства.
  — Да, я понимаю.
  — Чтобы ответить на важные вопросы, например о мотиве убийства, надо выяснить все, что возможно, о прошлом обвиняемого.
  — Не сомневаюсь.
  — Нельзя исключить, что присутствие Фреда Роффа в Мэдисон-Сити каким-то образом связано с делом о спорном наследстве.
  — Никаких комментариев.
  — Отказ отвечать не поможет тебе, Инес.
  — Спасибо, я не нуждаюсь в помощи.
  — Боюсь, это не так.
  — Я предпочитаю поражение победе, если к ней приведут меня Сильвия Мартин и те сведения, которые она сможет раздобыть.
  — Может, ты ухитришься получить такие сведения самостоятельно?
  — Или достать материал для ее статьи?
  — Почему ты так недоброжелательна к ней, Инес?
  — Вовсе нет.
  — Твои слова звучат именно так.
  — Ну пожалуйста, пойми наконец, Дуг, — сказала она. — Сильвия использует тебя лишь как прикрытие, чтобы добыть материал для своей газеты.
  — Я же не видел ее с…
  — С какого времени?
  — С трех часов утра.
  — Твои вечера, кажется, весьма загружены, — ледяным тоном произнесла Инес.
  Прежде чем Селби успел ответить, судья Фэйрбенкс вновь появился в зале, кивком пригласил присутствующих сесть, убедился, что все присяжные на месте, и взглянул на Беркли Стэнтона.
  — Вы закончили свое вступительное слово?
  — Я едва начал, ваша честь, — сказал Стэнтон, скривив губы в улыбке, как бы ожидая взрыва смеха после такого остроумного ответа.
  Но судья Фэйрбенкс спокойно, без всяких эмоций произнес:
  — В таком случае продолжайте.
  Стэнтон бросил взгляд в сторону неулыбчивых присяжных. Его голос приобрел модуляции оратора, который уверен, что держит внимание аудитории так же прочно, как ученый-биолог — мотылька, приколов его иглой.
  — Итак, леди и джентльмены, — загудел он, — мы намерены рассмотреть зловещие махинации Марты Отли, хитрой авантюристки, этой беспринципной интриганки, нацепившей маску преданного работника, а тем временем вводящей каплю за каплей яд в сердце завещательницы при помощи длинной цепи тщательно сфабрикованной лжи, которая…
  — Минуточку, ваша честь.
  В голосе Альфонса Бейкера Карра чувствовался укор, как если бы он уличал человека, совершившего святотатство под сводами храма.
  — Слушаю, мистер Карр. Вы желаете заявить протест?
  — Да, ваша честь. Мне кажется, мой коллега должен сберечь свою аргументацию для будущего. Сейчас же он выступает с предварительным заявлением, в котором следует излагать лишь факты, которые коллега будет обосновывать позже. Поэтому, мне кажется, сейчас неуместно чернить имя покинувшей этот мир женщины, встретившей свой смертный час на службе у дамы, которой она так долго помогала.
  На секунду в зале повисла напряженная тишина. Анита Элдон извлекла изящный носовой платочек, почти незаметно смахнула слезинки с ресниц и застыла в неподвижности.
  Эффект был такой же, как если бы Беркли Стэнтон преднамеренно ударил ее по лицу.
  Судья Фэйрбенкс сказал скрипучим голосом:
  — Я думаю, вы знаете, что в предварительном заявлении адвокат лишь указывает на факты, которые он попытается доказать с привлечением свидетелей, дабы присяжные могли осмыслить и оценить значение указанных фактов. Дискуссия сторон начнется на следующем этапе.
  Беркли Стэнтон горделиво вскинул голову, сверкнул глазами в сторону А.Б. Карра и набрал полную грудь воздуха.
  Селби незаметно выскользнул из зала.
  В вестибюле он нашел Сильвию Мартин, увлеченно делающую какие-то записи на свернутом газетном листе.
  — Привет, Дуг, — сказала она, глядя на него снизу вверх и укладывая карандаш и газету в сумочку. — Что ты думаешь об этом деле?
  — А я не думаю, — рассмеялся Селби. — Я заскочил на минуту полюбоваться вступительным фейерверком.
  — Ты видел, что АБК сотворил с девушкой?
  Селби кивнул.
  — Ни за что не подумаешь, что это один и тот же человек. Она невинна и чиста, как пасхальная лилия.
  — Мне кажется, мы все недооцениваем Карра. Если бы мы подумали хорошенько, то сообразили бы, что Карр не настолько глуп, чтобы появиться в суде сельского округа с женщиной, которой впору играть в кино злодеек-вампиров.
  — Стэнтон сейчас только мешает, — сказала Сильвия. — Представляя интересы брата, он воспринимает самого себя слишком серьезно. У Карра имеется замечательный способ спускать его на землю. Стоит только Стэнтону раздуть шар своего красноречия, как Карр одним-двумя словами прокалывает оболочку и выпускает из него дух. Иногда для этого хватает и жеста.
  — Знаешь, какая мысль мне пришла в голову? Преображение Аниты Элдон показывает, что она незаурядная актриса.
  — И что из этого следует?
  — Описание, которое Колеман Декстер дал женщине, выходившей из номера… Я задаю себе вопрос, не могла ли Анита Элдон…
  — Но ведь та женщина была брюнеткой, Дуг.
  — Ну и что? Я слышал, парик меняет цвет волос.
  — Да, вполне возможная трансформация… Но, Дуг, он же тогда не смог ее хорошенько рассмотреть.
  — Знаю. Может быть, это удастся ему сейчас? Сильвия Мартин немного подумала и сказала:
  — Любопытно. Ты полагаешь, нам следует доставить Декстера сюда, чтобы он попытался хорошенько рассмотреть Аниту?
  — Надо бы позвонить ему, может быть, он согласится приехать в суд, побыть в зале в качестве зрителя и внимательно вглядеться в клиентку Карра. Возможно, она и женщина, вышедшая утром из номера Роффа, — одно и то же лицо.
  — Я попробую сделать это, Дуг. Но не знаю, как лучше поступить. Мы воспользуемся телефоном? Или съездим и объясним все лично…
  Селби с улыбкой покачал головой:
  — Мы не будем ничего делать, Сильвия. Действовать будешь ты одна. Понимаешь, я здесь лишь посетитель, который не имеет никаких официальных полномочий. Мне кажется, Карлу Гиффорду не нравится моя деятельность.
  — И, наверное, это справедливо?
  — Да, я не стал бы его осуждать.
  — Бред какой-то! У тебя в мизинце ума больше, чем у него в башке. Это человек лишь с видимостью мышления… он…
  — Все. Забудь, — рассмеялся Селби. — Попроси Колемана Декстера заехать в суд. Есть еще новости?
  — Нам удалось кое-что узнать о Карре и его белых гардениях.
  — Что именно?
  — Карр никогда раньше не встречался с Анитой Элдон. Она должна была прибыть с Востока тем же поездом, что и ты, но в последний момент передумала и решила лететь. Естественно, авиационный билет был до Лос-Анджелеса, она осталась там на ночь и воспользовалась утренним автобусом до Мэдисон-Сити. Анита Элдон решила, что автобус придет раньше, чем поезд, и она успеет по приезде перехватить Карра. Однако девица проспала, упустила ранний автобус и в результате явилась в город вскоре после прихода поезда. Она позвонила Карру домой, но его уже не застала. По ходу дела Анита выяснила, что в Мэдисон-Сити у адвоката нет официальной конторы. О, Дуг, если бы его дом умел говорить, держу пари, он рассказал бы кучу захватывающих историй. Во всяком случае, такова версия Аниты Элдон, и она полностью снимает со Старого АБК все подозрения.
  — Что еще удалось узнать о Фреде Альбионе Роффе?
  — Ничего особенного. Но этот разговор с Инес Стэплтон… Я не хочу к нему возвращаться, но это ключевой момент во всей истории.
  — Они уверены, что разговор был именно с Инес?
  — С кем-то, кто находился у телефона в ее офисе. Но в тот момент она, несомненно, была там.
  — Какая работа была проведена в отеле, где останавливался Рофф? Были ли у него посетители?
  — Не знаю. Сама я не проверяла эту сторону дела. Кажется, там работает полиция Лос-Анджелеса.
  — Хорошо, я возвращаюсь в зал. Попытайся доставить туда Колемана Декстера. Но никому не говори об этом. Нельзя позволить Карру догадаться о нашем плане. Если он узнает… Ладно, пусть все остается между нами.
  — Я поняла. Ты будешь в суде?
  — Да.
  Селби вернулся в зал.
  Инес Стэплтон вела допрос свидетельницы, которая, очевидно, некоторое время работала в качестве прислуги у Элеонор Престон.
  Изящная и грациозная Инес вела допрос стоя. Селби заметил, что ей удалось овладеть вниманием присяжных. Видимо, решения судьи Фэйрбенкса и комментарии А.Б. Карра заставили У. Беркли Стэнтона подавиться собственным красноречием и вынудили его временно замолчать.
  — Итак, миссис Диксон, расскажите, пожалуйста, присяжным, что вам удалось наблюдать в этом случае.
  — Вы имеете в виду тот случай, когда миссис Отли не дала возможности мисс Престон написать письмо?
  Старый АБК произнес слегка насмешливо:
  — Минуточку! Мне кажется, свидетель излагает не факты, а лишь свои умозаключения. В частности, о том, что мисс Престон не дали возможности написать письмо.
  Инес Стэплтон воинственно выпалила в его сторону:
  — Это именно то, что мы намерены доказать. Карр ответил великодушно-снисходительно:
  — Ну что ж, в таком случае продолжайте. Докажите, если это возможно. Я, как никто другой, стремлюсь к достижению истины и снимаю свое замечание. Ваша честь, я имел намерение заявить протест, но теперь отказываюсь от него. Мне весьма любопытно будет узнать, как мисс Престон была лишена возможности отправить письмо.
  — Продолжайте, — обратилась Инес Стэплтон к свидетельнице.
  — Значит, она хотела написать письмо сестре…
  — Под сестрой вы имеете в виду Барбару Хонкат, женщину, сидящую слева от меня?
  — Да, миссис Хонкат.
  — Хорошо. И мисс Престон сказала, что желает написать письмо своей сестре?
  — Да.
  — Делала ли Марта Отли что-нибудь, чтобы не дать ей возможности написать письмо?
  — Да, делала.
  — Что именно?
  — Она пошла за авторучкой, а потом заявила, что в ней нет чернил. Но на самом деле Марта Отли сама вылила все чернила из ручки в водопроводную раковину. В доме не оказалось ни ручек, ни чернил, и мисс Престон приказала миссис Отли купить их на следующий день. Вот и все.
  Инес Стэплтон бросила взгляд на внимательно слушающих присяжных. Взглянув на Карра, она заметила, как уголки его губ поднялись в легкой улыбке.
  — Теперь я попрошу вас рассказать о том моменте, когда Элеонор Престон намеревалась поехать навестить свою сестру Барбару Хонкат.
  — Дело было так. Мисс Престон сказала Марте Отли, чтобы та купила билеты, потому что она, дескать, хочет поехать к сестре недели на три-четыре. Марта Отли была поражена, решила немедленно что-то изобрести и заявила: «Вы же назначены на прием к дантисту через неделю. Наверное, лучше подождать с поездкой, пока он не кончит лечение».
  — Что было дальше?
  — Мисс Престон сказала, что Марта права, и в результате никуда не поехала.
  — Можно приступать к перекрестному допросу, — сказала Инес Стэплтон и села.
  Старый АБК провел ладонью по своим кудрям, поднялся на ноги и минуту-другую молча смотрел на свидетельницу, видимо мысленно оценивая ее.
  Свидетельница ответила ему воинственным взглядом, как бы давая понять, что ни на йоту не изменит своих показаний.
  А.Б. Карр послал ей ободряющую улыбку и, обойдя адвокатский стол, остановился там, откуда ему хорошо была видна свидетельница. Он вел себя, словно добрый друг, желающий помочь ей прояснить некоторые обстоятельства.
  — Значит, она напомнила хозяйке, что ту должен принять дантист? — спросил он будничным тоном, совсем не соответствующим стилю перекрестного допроса.
  — Да, это так.
  — У мисс Престон и вправду болели зубы?
  — Да.
  — За время вашей работы у мисс Престон вы отметили два случая, когда миссис Отли пыталась оказать влияние на свою хозяйку?
  Говоря это, Карр вытянул руку, показывая свидетельнице и присяжным два пальца, чтобы подчеркнуть цифру «2».
  — Да, сэр.
  — Примерно за какой период времени?
  — Что-то около шести месяцев.
  — Насколько симпатична вам была миссис Отли?
  — Она была вполне ничего себе.
  — Вы знакомы с сестрой мисс Престон, Барбарой Хонкат?
  — Нет.
  — А с ее братом, Харви Престоном?
  — Нет.
  — Будучи честной женщиной, вы, естественно, негодовали, заметив, как Марта Отли пытается влиять на мисс Престон, не так ли?
  — Да… да, конечно.
  — Но вас ей не удалось ввести в заблуждение, — продолжал Карр. — Вы отлично видели, что она пытается сделать. Ведь она не смогла обдурить вас?
  — Ясно, нет! Я раскусила ее с первого взгляда.
  — И конечно, вам не нравилось ее пребывание на службе у мисс Престон… Как честная, прямая женщина вы содрогались, видя, что она пытается оказать влияние на работодательницу.
  — Правильно.
  — Следовательно, — заметил буднично Карр, давая понять, будто заканчивает допрос, — вы не любили миссис Отли.
  — Я этого не говорила.
  Карр в изумлении поднял брови:
  — Ведь вам не нравились ее попытки влиять на мисс Престон?
  — Да.
  — И вы понимали, что она пытается сделать?
  — Да.
  — Все время?
  — Да, конечно.
  — С того момента, как увидели ее?
  — Я не совсем понимаю, что вы этим хотите сказать. Карр был само терпение.
  — Насколько я понял ваши слова, вы знали, что она делает, раскусили ее с первого взгляда…
  — Да, так оно и было.
  — Мне не совсем ясно следующее: когда вы бросили на нее первый взгляд, что заставило вас думать, будто миссис Отли пытается влиять на мисс Престон, с тем чтобы та лишила наследства брата и сестру и завещала свое состояние миссис Отли?
  — Так это было заметно во всех ее действиях. Карр поднял руку и подвигал пальцами, как полицейский, дающий сигнал водителю машины сдать назад.
  — Сейчас я говорю о том моменте, когда вы бросили на нее первый взгляд, о том, когда вы увидели ее впервые.
  — Да… да, конечно…
  — Другими словами, вы сразу интуитивно уловили ситуацию. Так ведь можно сказать?
  — Да, думаю, можно.
  — Следовательно, в ту минуту, как вы бросили первый взгляд на Марту Отли, вы интуитивно поняли, что она влияет на мисс Престон таким образом, чтобы та лишила наследства своих брата и сестру.
  — Ну, не так скоро.
  — Я хочу правильно понять ваши показания, — сказал Карр с великодушием человека, у которого одна цель — добиться справедливости. — Вначале я понял ваши слова так, что вы все знали с первого взгляда на миссис Отли. Если вы этого не утверждали, умоляю вас принять мои извинения. Но если вы сказали это, а имели в виду нечто иное, пожалуйста, внесите изменения в показания. Итак, вы это говорили или нет?
  — Ну… ну… кажется, говорила.
  — Но вы имели в виду нечто иное? Сейчас вы желаете изменить ваши показания, не так ли?
  — Нет. Я имела в виду то, что сказала.
  — Ну хорошо, — продолжал Карр, — наконец-то мы с полной достоверностью установили исходный пункт ваших показаний. С той самой минуты, когда вы впервые взглянули на Марту Отли, вы интуитивно поняли, что она пытается оказать влияние на Элеонор Престон. И, будучи прямым, честным человеком, вы возмущались этим, не так ли?
  — Да, возмущалась.
  — Следовательно, с той минуты, как вы впервые бросили взгляд на Марту Отли, у вас по отношению к ней родились некоторая неприязнь и возмущение.
  — Хорошо, если вам нравится излагать дело подобным образом…
  — Не мне нравится излагать дело подобным образом, — сказал Карр, повернувшись к присяжным и жестом как бы пригласив их принять участие в беседе. — Это то, что слышали суд и жюри. Им нужны факты, миссис Диксон. И они выясняют факты.
  — Ну что же, пусть выясняют.
  — Так ваш ответ будет «да»?
  — Да.
  — Прекрасно, это решает дело. Итак, за шесть месяцев вашего пребывания в доме мисс Престон не произошло ничего такого, что смогло бы изменить ваше отношение к миссис Отли?
  — Не припоминаю ничего такого.
  — Как я понял из ваших показаний, миссис Диксон, неприязнь и возмущение возникли у вас с первого взгляда, так как вы догадались, что миссис Отли пытается влиять на мисс Престон с целью лишить наследства брата и сестру. Если бы вы изменили свое первоначальное отношение к миссис Отли, то это означало бы, что за полгода вашей службы произошли события, опровергающие вашу первоначальную оценку.
  — Никаких таких событий не произошло. Чем больше я наблюдала за ней, тем больше убеждалась в своей правоте. Все ее действия показывали, что я права.
  — Значит, вы не изменили своего первоначального отношения к миссис Отли?
  — Я же сказала, что нет.
  — Таким образом, находясь в течение шести месяцев в доме мисс Престон вместе с Мартой Отли, вы постоянно испытывали по отношению к последней неприязнь. Я правильно излагаю?
  — Да.
  — Я могу предположить, что миссис Отли, будучи женщиной с незаурядным интеллектом, сумела почувствовать ваше отношение к себе.
  — Думаю, она знала, что я не испытываю к ней горячей любви.
  — Итак, оценивая ситуацию, можно сказать, что между вами возникли определенные трения?
  — Да.
  — Пойдем дальше, — сказал Карр. — Будучи женщиной прямой и честной и при этом зная с самого начала, что Марта Отли ведет нечистую игру, вы решили для себя, что не позволите ей (если вам удастся) выйти сухой из воды, не так ли?
  — Да, я решила именно так.
  — И вы, естественно, держали глаза и уши открытыми?
  — Да.
  — В течение шести месяцев?
  — Да, сэр.
  — И за все это время, несмотря на то что вы жили в доме, следили за каждым ее шагом с твердым намерением не дать Марте Отли осуществить ее планы, вы заметили с ее стороны лишь две попытки оказать влияние на мисс Престон, попытки, о которых вы только что рассказали.
  Еще раз рука Карра с широко расставленными большим и указательным пальцами поднялась вверх. Свидетельница чувствовала себя явно неуверенно.
  — Только два случая за полгода, — продолжал Карр, легонько двигая поднятой рукой с двумя растопыренными пальцами.
  — Ну, это не совсем так. Если подумать, было много других вещей.
  — Так почему же вы нам об этом не рассказали?
  — Я о них забыла.
  — И это несмотря на то, что вы решили вывести Марту Отли на чистую воду? — изумился Карр.
  — Это были незначительные проявления.
  — А те два примера, которые вы привели здесь, являются, по вашему мнению, крупными проявлениями?
  — Безусловно.
  — Ну что же, попытаемся исследовать эти два крупных проявления, — дружески улыбаясь, произнес Карр. — Итак, мисс Престон лечила зубы у дантиста.
  — Да, сэр.
  — Сколько времени? Как долго, я хочу спросить?
  — Примерно месяц.
  — Значит, у нее были какие-то проблемы с зубами?
  — Естественно.
  — И она все откладывала и откладывала начало лечения, не так ли?
  — Право, я не знаю.
  — Но разве вам не приходилось слышать ее жалобы на зубы еще до того, как она начала ходить к врачу?
  — Да. Ей очень не хотелось садиться в зубоврачебное кресло.
  — Именно. А когда она наконец решилась, не возникли ли какие-нибудь сложности?
  — Да, ей пришлось три недели ожидать приема.
  — Итак, вначале она не рвалась к зубному врачу, а когда настроилась на лечение, ей пришлось ждать. Теперь, миссис Диксон, зададим во имя справедливости вопрос: если Марта Отли не хотела пустить мисс Престон навестить сестру, не могла ли она изобрести для этого другой, более серьезный предлог, нежели прием у дантиста?
  — Не знаю. Что было, то было — она изобрела это…
  — А вы уверены, что она это изобрела?
  — Но вы только что так сказали сами.
  — Возможно, я и подал вам намек, но слова были ваши. Итак, изобрела или не изобрела?
  — Думаю, изобрела.
  — Но назначение на прием действительно существовало?
  — Полагаю, да.
  — Следовательно, Марта Отли просто напоминала мисс Престон о том, что ей предстоит посетить дантиста?
  — Да.
  — Мне кажется, люди нанимают секретарей, чтобы те напоминали им о предстоящих встречах.
  — Наверное, так. Да.
  — Марта Отли, по существу, выполняла работу секретаря?
  — Сама-то она именно так считала.
  — Значит, напоминая мисс Престон о приеме у дантиста, она лишь делала дело, за которое ей платят?
  — Я как-то не рассматривала тот случай с такой точки зрения.
  — Теперь о другом случае, когда она не позволила мисс Престон написать письмо сестре, сославшись на отсутствие чернил в авторучке. Скажите, это правда, что ручка была сухая?
  — Естественно, после того как она вылила из нее чернила в раковину.
  — Что заставляет вас считать, что Марта Отли так поступила?
  — Водопроводная раковина на веранде позади дома.
  — А почему вы решили, что она вылила чернила именно туда?
  — Потому, что на следующий день я заметила следы чернил на стенках раковины.
  — Во всем доме больше не было ни единой авторучки?
  — Нет.
  — И мисс Престон сказала, чтобы Марта Отли на следующей день купила чернила?
  — Да.
  — Марта Отли выполнила это распоряжение?
  — Думаю, выполнила.
  — И ручка была наполнена?
  — Да, сэр.
  — И уже ничто не могло, так сказать, отвратить мисс Престон от написания письма сестре?
  — Наверное, ей расхотелось писать.
  — Она об этом говорила?
  — Нет.
  — Но ручка была приведена в рабочее состояние и мисс Престон имела возможность написать сестре?
  — Думаю, да.
  — Кто наполнил ручку?
  — Не знаю.
  — Это было на следующий день после того, как вы обнаружили капли чернил в раковине?
  — Да, сэр.
  — То есть вы обнаружили капли после того, как ручка была наполнена?
  — Не помню точно, до или после.
  — Но вполне возможно, что и после?
  — Не думаю…
  — Не думаете или не знаете?
  — Не знаю.
  — Итак, вполне возможно, что вы заметили капли уже после того, как ручка была наполнена?
  — Да, наверное.
  — И вы обратили внимание на то, что на раковине были следы чернил?
  — Да, сэр.
  — Вы уверены, что это были именно чернила?
  — Думаю, чернила.
  — Но вы не знаете, появились ли они там в тот день, когда вы их увидели, или на день раньше.
  — Не знаю. Теперь, когда мы об этом говорим, я уже не могу сказать точно.
  — Иными словами, вы бы не поклялись в том, что видели чернила днем раньше?
  — Нет.
  Карр улыбнулся.
  — И это те два события, которые обратили на себя ваше внимание в результате шестимесячного терпеливого и пристального наблюдения, когда вы находились в одном доме с этими двумя женщинами? Вы были настроены зорко, как сокол, следить за Мартой Отли, чтобы не дать свершиться ее коварным планам. И вот в результате мы имеем два случая, о которых вы нам рассказали.
  — Но это лишь то, что я смогла вспомнить.
  — Не слишком много, если учесть, что с самого первого взгляда миссис Отли была вам антипатична.
  — Я этого не говорила.
  — А я-то полагал, что говорили, — улыбаясь, сказал Карр. — Но пусть в этом разбираются присяжные. Да это и не важно вовсе. Имеет значение лишь то, миссис Диксон, что вы жили в одном доме с двумя женщинами полгода. Все это время вы внимательно следили. Вы внимательно слушали. Вы были решительно настроены не позволить Марте Отли реализовать ее планы. Она не могла ускользнуть от вашего бдительного взора. Вы замечали каждый ее шаг, слышали каждое слово, пытаясь обнаружить, каким образом Марта Отли оказывает влияние на мисс Престон. И в результате всех этих длительных усилий вы оказались способны привести лишь два примера такого рода. В первом случае в доме не оказалось чернил, миссис Отли купила их на следующий день и заполнила ручку. Во втором случае она напомнила мисс Престон о предстоящем приеме у дантиста, что полностью соответствовало истине. Можете вы припомнить еще что-либо?
  Свидетельница потерянно посмотрела на Инес Стэплтон, умоляя ее о помощи.
  — Вы понимаете мой вопрос? — настаивал Карр.
  — Да, понимаю.
  — Вы способны ответить на него?
  — Мне кажется, что говорить так было бы неправильно.
  — Но послушайте, миссис Диксон, вы привели лишь два примера, больше вы ничего не можете припомнить. Разве было еще что-то, о чем вы рассказывали адвокату Барбары Хонкат? Или присяжным? Ведь вы помните лишь два случая?
  — Сейчас да.
  Карр с улыбкой поклонился:
  — Это все, миссис Диксон. И я хотел бы выразить вам благодарность за вашу честность и беспристрастность.
  Дуг Селби обернулся и посмотрел в глубину зала. Сильвия Мартин стояла рядом с Колеманом Декстером недалеко от дверей.
  — Пригласите следующего свидетеля, — провозгласил судья Фэйрбенкс.
  — Позвольте лишь для протокола, ваша честь, — изысканно вежливо произнес Карр. — Я хочу заявить, что, как явствует из показаний, завещание было подписано в моей конторе в Лос-Анджелесе. Кроме завещателя свои подписи поставили два свидетеля. Один из них — мистер Франклин Доусон — присутствует в суде, и, если противная сторона желает, его можно пригласить на свидетельское место. Высокий суд, возможно, примет во внимание, что этот свидетель уже давал показания в ходе обязательного слушания о действительности завещания. Если же противная сторона все-таки пожелает выслушать его в связи с иском о незаконном давлении, мистер Доусон готов ответить на вопросы. Если такое пожелание не будет высказано, я бы попросил освободить мистера Доусона от дальнейшего пребывания в суде, потому что, затрачивая время на свидетельские показания, ему приходится приносить в жертву свои деловые интересы.
  — Мы собираемся послушать его, — загудел Беркли Стэнтон.
  — Прекрасно, он готов, — заявил Карр. — Мистер Доусон, соблаговолите, пожалуйста, занять свидетельское место.
  — У нас нет необходимости сейчас заслушивать данного свидетеля, — вмешалась Инес Стэплтон.
  Карр с удивлением посмотрел на нее:
  — Но, как я понял, мистер Стэнтон желает его допросить.
  — Приглашайте свидетеля, — прервал Карра Стэнтон. — Я немедленно начну допрос от имени моего клиента Харви Престона.
  — Превосходно, — сказал Карр.
  Селби на цыпочках пробрался через зал и кивнул Сильвии Мартин. Декстер и она присоединились к нему в коридоре.
  — Ну что? — спросил Селби.
  — Как поживаете, мистер Селби? — сказал Декстер. — Боже, ни за что бы не сказал, что это та же женщина, которую мы видели вчера.
  — Да, изменения существенные, — согласился с ним Селби. — Интересно, не ее ли вы заметили вчера утром выходящей из номера мистера Роффа?
  — Мисс Мартин уже задавала мне этот вопрос. Очень жаль разочаровывать вас, ребята. Но ответ все тот же.
  Я не знаю. Если бы вы вчера спросили, не выходила ли роскошная блондинка из номера Роффа, я бы ответил однозначно — нет. Но сегодня, когда она так изменилась, мой ответ — не знаю. Я понимаю, что не приношу вам никакой пользы и выгляжу круглым идиотом, но все равно — не знаю.
  — Значит, определенно вы ничего не можете сказать?
  — По совести говоря, не могу. Она так изменилась со вчерашнего дня, когда я видел ее в гостинице, что, войдя в зал суда, я готов был поклясться — никогда раньше я не видел этой женщины. И, признаюсь, рассматривал ее пристально и не без интереса. Новая прическа, одежда, манеры превратили ее в другого человека. Сейчас это милая, застенчивая школьница, в гостинице же она смотрелась на миллион долларов. Вполне осознавала привлекательность как своего наряда, так и своих бедер. Было видно, что ей нравится привлекать внимание, но в то же время она всегда готова повернуться и отшить вас одним холодным взглядом. Наверное, это не самое хорошее описание, но…
  — Думаю, описание просто прекрасное, — рассмеялся Селби. — Но суть вопроса в том, могла бы она теоретически быть той женщиной, которую вы видели выходящей из номера Роффа?
  — Думаю, могла, но не скажу, что это она. И женщина-адвокат там, в зале, вполне могла быть той самой особой. Поймите, майор, я лишь обернулся и бросил беглый взгляд. Не было абсолютно никаких причин рассматривать ее внимательно. Обычная женщина с бельем для стирки. И только значительно позже я вспомнил о листке на полу. При этом я не уверен, на самом ли деле я видел, как он падал, колыхаясь, или мне это почудилось. Но все же, поразмыслив хорошенько, я прихожу к выводу, что она все-таки выронила бумажку. А вообще-то, я сразу выбросил это из головы, у меня были действительно важные дела, которые следовало обмозговать. Поэтому я сразу ушел в свой номер. Думаю, я ничем не могу вам помочь, кроме как дать клятву, что некая женщина вышла в такое-то время из номера и на руке она несла мужские сорочки.
  — Итак, вы уверены лишь в том, что некая женщина вышла из такого-то номера в такое-то время?
  — Клянусь, это так, майор Селби, и ни один адвокат в мире не сможет сбить меня с этой позиции. Но если дело дойдет до идентификации, от меня не будет ни малейшей пользы. Я послушал здесь этого юриста, как его… Карра, и… Одним словом, совершенно не важно, кто бы ни была эта женщина, я не смогу узнать ее. А если я займу свидетельское место и попытаюсь идентифицировать женщину, адвокат станет вить из меня веревку, а потом завяжет ее узлом, и мои показания окажутся бесполезными. И вообще, женщина-адвокат больше похожа на ту, что я видел, нежели блондинка. Но я не могу точно определить.
  — Однако вы все же можете дать показания, что некая женщина вышла из такого-то номера в такое-то время?
  — Повторяю, мистер Селби, какая-то женщина вышла из того номера в это время. Я думаю, подчеркиваю, ду-ма-ю, что в коридоре она выронила листок бумаги, но я не смог бы в этом поклясться. Но я готов дать клятву, что она вышла из номера, и никакой адвокат не заставит меня изменить эти показания.
  — Вы уверены, что она вышла именно из этого номера?
  — Да, именно из этого.
  — Не могла это быть соседняя комната?
  — Нет, сэр, не могла. Я видел, как она открыла дверь, как задержалась на пороге и как была удивлена, когда неожиданно заметила меня. Я наклонился, чтобы погасить окурок, а когда выпрямился, она шла по направлению ко мне. Я повернулся и зашагал по коридору.
  — А когда вы впервые увидели эту женщину, вы не заметили листка на полу в коридоре?
  — Не заметил, майор. Бумажка могла еще раньше находиться там. Но все же, я думаю, листок выронила она. Однако здесь опять я не смог бы поклясться, что это именно так. Могу лишь сказать следующее: я думаю, что она выронила листок.
  — Но вы все-таки уверены, что листок бумаги валялся на полу и что вы заметили направляющуюся в вашу сторону женщину?
  — Да, сэр.
  — И вы можете указать точное время?
  — Вот это я могу сделать абсолютно точно, майор Селби. Было девять пятьдесят, и я клянусь, что ошибаюсь не больше чем на минуту в ту или другую сторону. Поймите, есть вещи, которые я знаю точно, и готов о них дать показания, но есть факты, в которых я не уверен, и стоит мне только заявить о них в качестве свидетеля, как любой адвокат сделает из меня посмешище.
  — Это практически все, что меня интересовало, — проговорил Селби. — Извините, что пришлось вас побеспокоить.
  — Ну что вы, никакого беспокойства. Я рад помочь и был бы рад еще больше, если бы сумел прояснить дело. А кроме того, сегодня я заключаю контракт на покупку апельсиновой плантации, мне придется жить здесь, и я хочу, чтобы окружающие меня сразу правильно восприняли…
  — Он был очень занят сегодня, Дуг, — заметила Сильвия, — но бросил все и пришел сюда ради того, чтобы помочь нам.
  Протянув на прощание руку, Селби сказал:
  — Огромное спасибо, мистер Декстер, я очень хорошо понимаю ваше положение.
  Затем, повернувшись к Сильвии, он добавил:
  — Гораздо лучше иметь такого свидетеля, чем человека, готового подтвердить все, лишь бы вас ублажить, но показания которого на суде разлетаются вдребезги в самый ответственный момент.
  — Как сегодня у той женщины? — спросила смеясь Сильвия.
  — Дело не столько в женщине, — серьезно ответил Селби, — сколько в А. Б. Карре. Ты заметила, как Карр играл с ней, пока она не заявила, что догадалась о планах Марты Отли с первого взгляда. Расплата последовала незамедлительно. Он возвращался к этому заявлению много раз. Позже, когда начнутся прения сторон, он докажет присяжным, будто свидетельница с самого начала имела предубеждение против Марты Отли, с первого взгляда она решила, что Марта Отли хочет заставить Элеонор Престон лишить наследства брата и сестру, и шесть месяцев культивировала и подогревала в себе эту идею. Он спросит присяжных, как же можно, лишь только взглянув на женщину, решать, что она пытается заставить кого-то лишить наследства родных.
  — Но все, о чем говорила свидетельница, было совершенно нормально. Жаль, что я не слышала этой части допроса.
  — Часто получается, что совершенно нормальные вещи, которые мы говорим, нас и подводят. Но нельзя недооценивать Старого АБК. Если бы он не подловил ее на этом заявлении, то подстроил бы ловушку в другом месте. А что, если мы сами прокатимся в Лос-Анджелес и поработаем в отеле, где останавливался Фред Альбион Рофф?
  Сильвия посмотрела на свои часы.
  — Я работаю, Дуг, я…
  — Это не займет много времени. К одиннадцати мы вернемся, И потом, так или иначе это входит в круг твоих обязанностей. Там мы поужинаем, может быть, даже ухитримся потанцевать немного, мы…
  — Я всего лишь несчастная бесхребетная особа женского пола, — смеясь, прервала его Сильвия. — Ты соблазнил меня. Подожди, пока я позвоню в газету.
  Глава 16
  Селби и Сильвия Мартин сидели рядышком в автобусе, который вез их в Лос-Анджелес. Сильвия нашла руку Селби и сжала ее.
  — Как хорошо, Дуг, что ты здесь.
  — Да, это здорово — вернуться хоть на время. После небольшой паузы она произнесла:
  — Ты вернулся и в то же время не вернулся, я просто взяла тебя в долг, и этот долг, с одной стороны, делает мою жизнь легче, а с другой — труднее.
  — Что ты хочешь сказать, Сильвия?
  — Легче — пока ты здесь, труднее — когда ты уедешь. Мне тебя не хватает, ты нужен здесь многим. Ты нужен графству. Ты опять займешь пост окружного прокурора?
  — Не знаю пока.
  — Нет, ты теперь не тот старый Дуг Селби. Ты стал значительнее и серьезнее. Почему ты не хочешь вернуться и быть окружным прокурором?
  Он внимательно посмотрел на девушку.
  — Я пока не знаю, Сильвия. Я хочу работать, полностью реализовать свои силы и возможности. Хочу улучшить наш мир.
  — Но почему же не в Мэдисон-Сити? — спросила она упавшим голосом.
  — Это может быть и Мэдисон-Сити. В конце концов, мир состоит из отдельных мест, где живут люди, из больших и маленьких городов. Я могу стать окружным прокурором, могу стать судьей. Важно хорошо делать свое дело, даже если оно и кажется маленьким.
  — К примеру, раскрытие убийства Фреда Роффа, — полушутя заявила Сильвия.
  — К примеру, помощь другу. Я не позволю вести с Рексом двойную игру и подставлять его под удар. Мне совсем не нравится, как Гиффорд ведет это дело. Он позволяет Карру определять ход событий, а когда дело дойдет до решительной схватки и Карр превратит окружного прокурора и все правоохранительные органы в посмешище, Гиффорд взвалит вину на шерифа, заявив, что тот не сумел собрать нужные для вынесения обвинительного приговора доказательства. И его заявление будет звучать убедительно, потому что имеется достаточно косвенных улик, чтобы простые люди уверовали в вину этого Фарли.
  — Но разве этого возможно вообще избежать, Дуг? Я хочу сказать, что Рекс Брэндон в любом случае зависит от окружного прокурора, и если тому вздумается подставить шерифа…
  — У нас, видимо, есть лишь один выход, — сказал Селби.
  — Какой?
  — Найти веские улики, чтобы осудить Фарли, если он действительно виноват. Но если он не виновен, надо найти настоящего убийцу, доказать его вину и одновременно невиновность Фарли.
  — Ты полагаешь, Фарли не виноват?
  — Пока не знаю, но пытаюсь выяснить.
  — Карл Гиффорд будет вне себя, когда узнает, чем ты занимаешься.
  — Точно.
  — Это не останавливает тебя?
  — Нет.
  — Но, помнится, еще недавно ты не хотел, чтобы Карл Гиффорд подумал, будто ты лезешь не в свое дело.
  Селби в ответ рассмеялся:
  — Я постараюсь сделать все таким образом, чтобы завершить это дело до того, как раздастся громкая критика.
  — Пока у них недостаточно улик, чтобы добиться обвинительного приговора?
  — Конечно. Чтобы доказать обвинение в убийстве, практически всегда требуется выявить мотивы преступления. А чтобы выявить мотивы, необходимо очень много знать обо всех лицах, вовлеченных в дело. Убийца жив. Он может использовать различные уловки, чтобы запутать следствие. Покойник на это не способен. Поэтому первый принцип в расследовании убийства — узнавай все, что можно, о жертве.
  — Ты всегда так работал, Дуг?
  — Так работали мы — Рекс Брэндон и я, и, полагаю, это верный метод.
  Несколько минут оба молчали. Сильвия Мартин вначале смотрела в окно, потом закрыла глаза и, откинувшись на мягкую спинку сиденья, сонно пробормотала: — Эти убийства вносят такую неразбериху, но все равно хорошо, что ты вернулся…
  Она уснула, так и не кончив фразы, и голова ее легла на плечо спутника.
  С автобусной станции Лос-Анджелеса они направились прямо в отель «Пальма-Виста». Там до них уже побывали полицейские, поэтому управляющий был не слишком дружелюбен. Он передал всю документацию — буквально всю! — полиции. Да, междугородный телефонный разговор бы…
  — Только один? — спросил Селби.
  — Да, один.
  — Посещал ли Роффа кто-нибудь? Управляющий не знал и с оттенком негодования в голосе сообщил, что в круг его обязанностей не входит слежка за гостями.
  — Были ли местные звонки? — спросила Сильвия. Как выяснилось, журнал регистрации телефонных переговоров тоже передан в полицию. Управляющему казалось, что Рофф только один раз останавливался в этом отеле в центре города, но он не был вполне уверен.
  Селби слегка подтолкнул локтем Сильвию Мартин и произнес, широко зевая:
  — Ну что же, думаю, мы больше ничего не сможем здесь узнать. Мы приехали из Мэдисон-Сити и очень устали. Как насчет свободных номеров?
  Управляющий направил их к дежурному клерку, который нашел два свободных одноместных номера. При этом он весьма решительно подчеркнул, что номера расположены на разных этажах.
  Селби молча заполнил регистрационную карточку и передал ручку Сильвии Мартин. Когда она тоже зарегистрировалась, Селби с мрачным видом извлек бумажник.
  — Мой багаж прибудет позже, — сказал он, — поэтому мы расплатимся заранее. Где здесь поблизости можно найти приличный ресторан?
  Дежурный уныло заявил, что теперь хороших ресторанов не сыщешь не только здесь, но и в самом Лос-Анджелесе — качество пищи ужасное, обслуживание из рук вон, а цены до небес.
  Он дал Селби сдачу с десятки с таким пессимистическим видом, словно страдал от несварения желудка. Конечно, раньше неподалеку от отеля были один-два приличных ресторана, но теперь они не могут найти рабочих рук, а когда находят, не способны их удержать. Кроме того, сейчас трудно раздобыть хорошие продукты. Понимаете, им приходится жарить на прогорклом жире, в перегретых духовках, подавать без приправ, а уж о ценах и говорить нечего.
  Селби направился к лифту, коротко бросив Сильвии:
  — Увидимся позже.
  Придя в свой номер, Селби сначала вдоволь насладился горячей ванной, а потом вызвал по телефону коридорного. Тот весьма благосклонно выслушал просьбу раздобыть две пачки сигарет высшего класса и бутылку шотландского виски.
  — Я смогу разжиться тем, что вы хотите, но это вам будет кое-что стоить.
  Селби заявил, что дополнительные услуги, безусловно, должны быть оплачены, и, завершая обсуждение технических деталей сделки, повторил еще раз заказ: виски, две бутылки содовой, много льда, сигареты и два стакана.
  — Два стакана? — не удержался коридорный. Селби взглянул ему в глаза.
  — А что, есть причины, по которым не может быть двух стаканов?
  — Я таких не знаю.
  — А вообще-то какие здесь порядки, очень суровые?
  — Здесь не терпят шума.
  — А если тихо, то все о'кей?
  — Тогда все о’кей.
  — Вы дежурили позапрошлым вечером?
  — Ага.
  — Почему это управляющий не хотел, чтобы вы распространялись о Роффе, который останавливался в девятьсот третьем номере?
  — Я не совсем усек, что вы хотите сказать.
  — Я о дамочке, которая его навещала, — беззаботно произнес Селби. — Так в чем дело?
  — А, это. Он боится, что отель получит плохую рекламу. Толкует о нравственности, — сказал коридорный после недолгого колебания. — Я говорю об этом потому, что, видимо, вы и так все знаете.
  — Больше его никто не посещал?
  — Насколько я знаю, лишь она. Перед ее приходом он заказал выпивку в номер. Лично я считаю, что это никого не колышет, но газеты… ну, в общем, нечего об этом толковать. Как вы-то об этом узнали?
  — Просто я знаком с ней, — небрежно бросил Селби. — Она в порядке, правда?
  — В большом порядке. Вошла, словно хозяйка, села в лифт и поднялась на девятый. Мы-то знаем, что она там не живет. А когда девка так действует, мы всегда смотрим, куда это она направляется. Выяснили, что она в девятьсот третьем номере, и управляющий велел мне походить около, чтобы там не было шума.
  — Ну и как, шум был?
  — Никакого. Она правильная крошка — вышла через час и отправилась по своим делам. Лично я считаю, что она и не выпила ни капли. Думаю, я не наболтал лишнего? Да вы ведь сами все знаете.
  — Конечно, знаю, — успокоил парня Селби и сунул ему еще один доллар.
  Когда коридорный, выполнив заказ, ушел, Селби позвонил Сильвии:
  — Приходи ко мне, выпьем немного.
  — А скандала не будет?
  — Не будет, если не поднимать шума. Командование дало мне свои заверения. Она рассмеялась:
  — Обещаю вести себя тихо-тихо. Буду через пять минут.
  Услышав легкий стук, Селби открыл дверь. Он плеснул в стакан виски, долил содовой и, улыбнувшись, сказал:
  — Итак, за преступление.
  — За преступление. Дуг, скажи, пожалуйста, почему ты выглядишь, словно кот, только что выцарапавший из клетки канарейку и слопавший ее?
  — Просто я поставил себя на место Роффа.
  — Какое это имеет отношение к твоему виду?
  — Знаешь, если бы я был адвокатом, добывшим новые ценные факты, и решил бы торговать информацией, я, конечно, остановился бы на том, кто больше даст.
  — Ну-ну, я слушаю.
  — Рофф прибыл на поезде. Поезд проходил через Мэдисон-Сити. Но он там не сошел, а доехал до Лос-Анджелеса и остановился в этом отеле. Через некоторое время позвонил в Мэдисон-Сити. Следовательно, если Рофф с самого начала хотел переговорить с кем-то из Мэдисон-Сити, он бы сошел с поезда там. Когда ты продаешь информацию тому, кто больше даст, то не ограничиваешься одним покупателем.
  — Так ты полагаешь, что Рофф говорил с А. Б. Карром?
  — Я полагаю, он говорил с Анитой Элдон. Не думаю, что он хотел бы иметь дело с другим адвокатом. То есть он хотел в первую очередь поговорить с клиентами, а с адвокатом — лишь если этого нельзя избежать.
  — Однако же он звонил Инес Стэплтон.
  — Потому что не было иного выхода. С той стороны имеются два клиента, и Инес — единственный человек, способный свести их вместе. С противной стороны в деле всего лишь один клиент — Анита Элдон.
  — Ты уверен, что Анита навещала Роффа?
  — Нет. Я лишь предполагаю это. У меня нет официальных полномочий, чтобы произвести полное опознание. Вот если бы имелась фотография…
  — Но она имеется, Дуг!
  — У тебя?
  — Ну конечно. Неужели ты полагаешь, что «Кларион», освещая спор о миллионном наследстве, в котором красавица блондинка пытается подобраться к банке с вареньем, не опубликует фото? Глаза Селби загорелись.
  — Фотография той блондинки, какой она была первоначально, или в том виде, который ей придал Карр?
  Сильвия рассмеялась:
  — Здесь Старый АБК и дал маху. Он забыл о ее тщеславии. Она могла согласиться на то, чтобы предстать перед присяжными простой, застенчивой маленькой девочкой, потрясенной этим жадным миром, но она не могла позволить себе появиться в таком виде в газете.
  — Фотография с тобой?
  — Собственно, это не фотография, а газетные гранки.
  — Давай взглянем на нее.
  Сильвия вынула из сумочки листок размером восемь дюймов на десять, на котором были воспроизведены тои фотографии. В центре сияла роскошная красота Аниты Элдон. Слева от нее разместился А.Б. Карр, разворот головы подчеркивал четкость линий лица и вдумчивый взгляд. Справа было фото Инес Стэплтон. Подпись внизу гласила: «Великолепная главная героиня и противостоящие друг другу адвокаты в битве за миллион долларов. Дело о спорном завещании слушается в настоящее время в суде графства».
  — Думаю, это годится, — сказал Селби.
  С листком в руке он подошел к телефону и вызвал коридорного.
  Как только раздался стук, Селби открыл дверь.
  Коридорный бросил на Сильвию циничный оценивающий взгляд много повидавшего, давно расставшегося со всеми иллюзиями человека и повернулся к Селби, ожидая вопроса.
  — Не могли бы вы опознать по фотографии женщину, которая посещала гостя в девятьсот третьем номере позавчера вечером?
  — Попытаюсь, — ухмыльнулся коридорный. — Я никогда не забываю красивых девушек, — добавил он, одарив Сильвию еще одним взглядом. Селби протянул коридорному листок:
  — Это она?
  Коридорный несколько секунд задумчиво изучал фотографию, а потом уверенно заявил:
  — Она, точно.
  В голосе Селби слышалось возбуждение:
  — Вы уверены?
  — Абсолютно уверен. Это очень хорошая фотография.
  — Иными словами, — продолжал Селби, — если дело дойдет до опознания, вы сможете поклясться, что видели здесь, в номере Роффа, эту женщину? — Он постучал пальцем по фотографии Аниты Элдон.
  — Эй, постойте. О какой из них вы толкуете? — спросил коридорный.
  Селби еще раз постучал по фото Аниты Элдон. Коридорный отрицательно помотал головой.
  — Вот та красотка, которая приходила сюда, — сказал он, уверенно ткнув указательным пальцем в фотографию Инес Стэплтон.
  Глава 17
  Окно кабинета Инес Стэплтон все еще светилось. Селби тяжело поднялся по ступеням, ноги, казалось, от усталости налились свинцом. Сердце билось тяжелыми толчками. Пройдя по коридору, он попытался войти в приемную, но дверь оказалась запертой. Селби постучал сначала тихо, потом громче.
  Послышались шаги. Ручка двери начала поворачиваться, потом стоящий внутри, видимо, заколебался, и голос Инес Стэплтон спросил:
  — Кто там?
  — Это я, Дуг, Инес.
  — Ты один?
  — Да.
  Она открыла дверь и впустила Селби.
  Инес выглядела осунувшейся и побледневшей. От утомления под глазами появились синяки. Лицо казалось отрешенным, однако голову Инес держала гордо, спина была выпрямлена.
  — Пытаюсь найти новое юридическое оружие, — произнесла она, и улыбка едва тронула уголки ее губ. — Пока все — полнейшая чепуха.
  — Мне надо поговорить с тобой, — сказал Селби. — Правда, ты так устала, что я делаю это крайне неохотно.
  — Все в порядке. Я как раз решила все закончить и отправиться домой.
  — Уже второй час ночи, — заметил Селби.
  — Я знаю.
  Селби прошел вслед за ней в кабинет и уселся в кресло рядом со столом, на котором громоздились стопки юридической литературы. Листок блокнота, лежащего перед Инес, был весь испещрен заметками.
  Селби заговорил мягко, но в его голосе можно было расслышать упорство и настойчивость.
  — Фред Альбион Рофф, — начал он, — был убит в отеле «Мэдисон». Последнюю ночь перед гибелью он провел в Лос-Анджелесе. Записи в регистрационном журнале говорят о том, что он звонил в твой офис.
  — Это не новость, Дуг.
  — Конечно, не новость, а всего лишь предисловие:
  — К чему, Дуг?
  — Яд в номер доставил официант отеля Генри Фарли. У него уголовное прошлое… Некоторое количество яда было найдено в его комнате.
  — Ну и что?
  — Его защищает А.Б. Карр.
  — Мне известно все, о чем ты говоришь.
  — Карр подтолкнул Гиффорда формально предъявить обвинение в убийстве официанту. На предварительном слушании Карр не станет бороться, и будет назначен суд. Это означает, что Гиффорд будет вынужден обвинять Фарли в предумышленном убийстве с отягчающими обстоятельствами.
  — Да, я тебя слушаю.
  — Пока Гиффорд не смог найти мотива убийства.
  — Но каким боком вся эта история касается меня?
  — Она касается меня, — сказал Селби. — Это я и пытаюсь объяснить тебе с самого начала. Рекс Брэндон — мой друг. Если обвинение против Фарли лопнет, весьма вероятно, Карл Гиффорд сумеет выскочить целым и невредимым. Всю вину он переложит на шерифа, который якобы палец о палец не ударил с самого начала следствия.
  — Но это лишь твое предположение, не так ли?
  — Да, предположение, но вполне обоснованное. И я не хочу, чтобы оно реализовалось. Мне надо узнать как можно больше, прежде чем начнется предварительное слушание по делу Фарли. Полагаю, ты способна сообщить мне некоторые факты.
  — Никаких комментариев, — произнесла Инес, ее губы затвердели, от крыльев носа к уголкам рта протянулись две тонкие морщинки.
  — Мне следует еще кое-что сказать тебе. Сегодня, чтобы найти новые факты, я съездил в Лос-Анджелес.
  — Один? — В тоне, которым был задан вопрос, явно слышалась насмешка.
  — Со мной была Сильвия Мартин.
  — Видимо, лишь из чувства дружбы к Рексу Брэндону?
  Селби не среагировал на эту ремарку и продолжал:
  — Мы побывали в отеле, где провел ночь Фред Альбион Рофф. У меня было предчувствие, что он имеет какое-то отношение к делу о наследстве, и я считал, что Анита Элдон могла посетить его в номере. Я показал коридорному ее фотографию. Это была серия снимков, которая появится в утреннем выпуске «Кларион». Парень показал на фотографию женщины, посещавшей Роффа в номере. Но это была не Анита Элдон. Это была ты.
  После слов Селби наступило долгое молчание. Воздух в кабинете казался затхлым, особенно после свежего дыхания ночного ветра. Селби ощущал острый запах переплетенных в кожу юридических фолиантов, долго покоившихся на полках.
  — Что скажешь? — спросил экс-прокурор. Подбородок Инес поднялся еще выше.
  — Никаких комментариев.
  — Тебе не удастся отделаться так просто, Инес, — терпеливо принялся объяснять Селби. — Я не привел с собой Сильвию, потому что… потому что это было бы неправильно.
  — Но почему же неправильно?! — взорвалась Инес. — Ты вполне можешь носить ее вокруг шеи вместо шарфа! Ты здесь уже два дня, а для меня выкроил лишь полчаса. Ты носишься везде…
  — Я хочу сказать лишь то, — прервал ее вспышку Селби, — что Сильвия Мартин работает в газете. Ее профессия — репортер, она обнаружила интересные для печати факты и намерена их опубликовать.
  — Ну и пусть публикует.
  — Когда это произойдет, А.Б. Карр извлечет для себя максимальную пользу. С видом оскорбленной невинности он заявит, что, останься Фред Альбион Рофф жив, он бы взорвал твою версию в деле и что, конечно, хоть ты и не принимала участия в убийстве, но, несомненно, извлекла из него пользу и теперь наводишь тень на плетень. Для того чтобы выиграть дело о наследстве, ты сознательно позволяешь, чтобы его клиент Генри Фарли был обвинен в убийстве, а между тем стоит тебе заговорить — и нелепое обвинение тут же отпадет.
  Взгляд Инес вновь обрел твердость.
  — Никаких комментариев, — выпалила она воинственно.
  Селби поднялся и медленно обошел вокруг стола. Его левая рука легла на плечо Инес, а правой он провел по ее лбу, разглаживая морщинки напряжения и беспокойства.
  — Не надо, Инес. Расскажи, по крайней мере, хотя бы мне. Может быть, мы вместе что-то придумаем.
  Вдруг он почувствовал, что кончики пальцев, коснувшиеся ее щек, стали влажными, и увидел, как из-под плотно закрытых век покатились слезы. Лицо Инес исказилось, она оттолкнула его руки, уронила голову на стол и зарыдала.
  Селби почувствовал себя неуклюжим мужланом. Совершенно не представляя, как нужно себя вести в подобных ситуациях, он вернулся к своему стулу и решил дать девушке выплакаться.
  Только минут через пять она подняла на него опухшие от слез глаза, вытерла лицо носовым платком и сказала:
  — Хорошо. Ты победил. Побеждают, кажется, все, кроме меня.
  — Я не победил, Инес, я всего лишь старался помочь.
  — Помочь… кому?
  — Тебе.
  — И Сильвии Мартин, и Рексу Брэндону?
  — Ну хорошо, — ответил он, — я хочу помочь вам всем, помочь моим друзьям.
  — Дуг, я не имею права говорить.
  — Но почему?
  — Если я что-то скажу, это появится в газете. А если это появится в газете, последние шансы моих клиентов будут выброшены в окно.
  — Даже мне ты не можешь рассказать?
  Она покачала головой:
  — Я юрист, Дуг, адвокат, защищающий интересы клиента.
  — Но если ты не скажешь, твои шансы выиграть дело так или иначе отправятся в окно, — сказал печально Селби.
  — Они уже там в любом случае. А.Б. Карр со своей отеческой ласковостью и печальной галантностью джентльмена по отношению к этой маленькой хищнице; Беркли Стэнтон, напыщенно топчущийся в зале суда, весь раздувшийся от самодовольства. Боже мой! Меня от всего этого просто тошнит!
  — Все-таки, я думаю, будет лучше, если ты мне все расскажешь.
  — Нет. Я не могу и не буду. Ни за что?
  — Рассказывай.
  — Не хочу!
  — Но ведь я буду вынужден все сказать Рексу, Инес, — со вздохом произнес Селби. — Газета уже знает. Соберется Большое жюри. Тебя вызовут повесткой.
  — У меня есть право на привилегированную информацию.
  — Полученную только от клиента, и ни от кого более.
  — Дуг, но я не могу сказать, что произошло.
  — Но тебе так или иначе придется это сделать. Неожиданно в ее взгляде мелькнул луч надежды.
  — Дуг, ты можешь кое-что сделать для меня?
  — Что?
  — Выступи в деле вместе со мной.
  — Каким образом?
  — Стань моим партнером, еще одним адвокатом. Вот тогда я смогу говорить с тобой обо всем. Я в ужасном положении и не знаю, как из него выбраться. Я вообще ничего не знаю, брожу в полной тьме, не могу ни с кем посоветоваться, чтобы не предать интересы клиента. Но если ты станешь моим партнером… Послушай, Дуг, я отдам тебе половину гонорара, я…
  Он с сомнением покачал головой.
  — Нет, ну, конечно нет, — сказала она утомленно. — Ты трудишься, помогая всем, кроме…
  — Ладно, гонорар делить не станем, — улыбаясь, прервал ее Селби. — Вернешь мне мои затраты по делу, и то если выиграешь. Я — твой партнер, по крайней мере до завтрашнего вечера, ведь завтра кончается мой отпуск.
  Инес залила Селби потоком слов, кажется, еще толком не осознав смысла того, что он ей сказал:
  — Этот человек позвонил позапрошлым вечером и заявил, что хочет обсудить со мной дело о наследстве. Он рассматривает возможность стать моим партнером, для этого и приехал в Канзас. Он располагает новыми, не известными никому сведениями, вступает в дело без предварительных условий и не потребует ни цента, если оно будет проиграно.
  Ты не можешь себе представить мое тогдашнее состояние. Я упорно работала и поняла, что по закону практически невозможно доказать «незаконное моральное давление», особенно в случае спорных завещаний. Ну, ты и сам знаешь.
  — Значит, ты побывала у Роффа? — подсказал ей Селби.
  — Вначале я поговорила с ним по телефону, но он хотел повидаться лично. Я предложила встретиться на следующий день, однако Рофф ответил, что увидеться надо немедленно, завтра будет слишком поздно.
  — И ты отправилась.
  — Да, поехала на своей машине. Я не выключила свет в кабинете, так, на всякий случай, если кто-нибудь захочет проверить, где я.
  — Встреча состоялась?
  — Да.
  — Что он сказал?
  — Это было ужасно, Дуг, то, что мне пришлось услышать.
  — Выкладывай.
  — Рофф сказал, что у него есть план действий, который позволит мне выиграть дело, имеются нужные свидетели и доказательства. С другой стороны, стоит ему шевельнуть мизинцем — и дело пойдет иным путем. По его словам, на следующий день утренним поездом прибывает свидетель — имя не упоминалось, — от которого зависит исход дела: моя победа или поражение. Он сказал, что, если мы сумеем договориться, он даст мне в руки железные доказательства и я выиграю дело. Однако мне никогда не удастся добиться нужного результата, пытаясь доказать «незаконное моральное давление», особенно с моими свидетелями. А затем он перешел к проблеме, которая и вывела меня из себя. Он потребовал себе пятьдесят центов с доллара.
  — То есть половину твоего гонорара? — уточнил Селби.
  — Не половину гонорара, а половину всего состояния. Он сказал, что мы составим нечто вроде контракта, согласно которому он гарантирует выигрыш дела, а взамен получает обговоренный гонорар. Он также обеспечивает обработку свидетелей. Я поняла, что одному из них надо будет заплатить, а второго, который мог бы поклясться, что Элеонор ненавидела своих брата и сестру еще до того, как появилась Марта Отли, следует вывезти из страны.
  — Что ты на это ответила?
  — Что ничего делать не стану, а он, по моему мнению, хочет лишь примазаться к делу.
  — Дальше.
  — Дальше он улыбнулся и сказал, что, хотя и предвидел такой ответ, ему все же хотелось предоставить мне шанс… Затем он заявил, что будет в Мэдисон-Сити, и если я изменю свое мнение до девяти двадцати утра, то смогу найти его в отеле «Мэдисон». Если я не сделаю этого к назначенному сроку, потом будет слишком поздно.
  — И что же ты сделала?
  — Вернулась домой.
  — Теперь, Инес, давай начистоту, — произнес Селби. — Это очень важно. Ты сообщила что-нибудь своей клиентке?
  — Да, я сказала ей все.
  — Барбаре Хонкат?
  — Да.
  — Когда?
  — Около восьми утра, я позвонила ей в отель.
  — Почему ты решила ей все рассказать и что она ответила?
  — Я точно передала, что произошло и что я сделала. Я сказала, что этот человек хочет примазаться к делу, что мне не нравится влиять на свидетелей и что я терпеть не могу шантажа, высказанного даже в завуалированной форме.
  — И твоя клиентка согласилась с тобой?
  — Да.
  — Она поделилась этими сведениями с братом?
  — Думаю, поделилась.
  — А с Беркли Стэнтоном?
  — Надеюсь, что нет. Пронеси, Господь!
  — Но ты не знаешь точно, говорила она с ним или нет?
  — Не знаю.
  — Ты встречалась с Фредом Роффом после его приезда в Мэдисон-Сити?
  — Нет.
  — Предпринимала попытки встретиться?
  — Нет. Я решила, что буду выгребать сама на своем каноэ. Я не желаю, чтобы подобный, с позволения сказать, юрист был замешан в этом деле.
  — Но почему ты не рассказала обо всем Рексу Брэндону?
  — Неужели ты сам не понимаешь, Дуг! В этом случае я должна была бы сказать и о свидетеле, готовом поклясться, что Элеонор ненавидела брата и сестру. Свидетель должен был прибыть в Мэдисон-Сити на поезде. Ты помнишь, Рофф справлялся по телефону, не опаздывает ли поезд? Если бы я все рассказала, то Карр, получив эту информацию, нашел бы свидетеля и даже крошечные шансы выиграть дело были бы утеряны.
  — Как развивались события в суде после дневного перерыва? — спросил Селби.
  — Ничего особенного не произошло. Выслушали одного из свидетелей, подписавших завещание. Этого хотел Стэнтон. Кажется, все свидетели, которых мы вызывали, выступают против нас. Но когда сражаешься за проигранное дело, цепляешься за соломинку. Мы наугад пытались выудить из показаний нечто полезное для нас.
  — Ну и что получилось?
  — На свидетельское место был приглашен некий Франклин Д. Доусон. Он выступил весьма впечатляюще. Рассказал о том, как Элеонор Престон пришла подписывать завещание, как она сказала Марте Отли: «Оставайтесь в приемной. Я не хочу, чтобы вы были рядом со мной в момент подписания, иначе мой братец с сестрицей поднимут шум, узнав, что деньги ускользнули из их жадных лап».
  — И затем?
  — Затем она вошла в кабинет Карра, подписала завещание, после чего адвокату потребовались подписи свидетелей. Одним свидетелем стала его секретарша, вторым — этот самый Франклин Д. Доусон, ожидавший Карра по другому делу. Карр пригласил его подписать завещание. Он вошел в кабинет и, естественно, клянется, что Элеонор Престон находилась в трезвом уме и твердой памяти и что она попросила его засвидетельствовать завещание своей подписью.
  — Что еще?
  — О, — простонала Инес, — Стэнтон все время декламировал и, причитая, бегал по залу. Дело дошло до того, что, как только он открывал рот, присяжные начинали смеяться.
  — Свидетель был отпущен?
  — Нет. Утром, когда откроется сессия, я должна буду продолжить допрос… Я, право, не знаю, чего мы сможем добиться, но Стэнтон настаивает на том, чтобы мы использовали все шансы. Я попытаюсь доказать, что Марта Отли сопровождала Элеонор Престон в кабинет Карра и присутствовала там в момент подписания завещания.
  Селби поднялся со стула и начал мерить шагами кабинет.
  — Ты должна рассказать о своей встрече с Роффом. Если ты не расскажешь, о ней станет известно так или иначе. Это не имеет отношения к привилегированной информации. Клиентка ничего тебе не сообщала, все сведения исходили от Фреда Роффа, и в них может быть скрыт мотив убийства.
  — Ну ясно, — сказала Инес. — Дадим понять Карру, что лишь только я сообщила обо всем своей клиентке, как та отправилась убивать Роффа и…
  — А вот это совсем не обязательно, ты можешь не докладывать, что говорила со своей клиенткой.
  — Я-то не скажу, но вместо меня заявление сделает Карр. Он, возможно, найдет того свидетеля и…
  — Я не очень уверен, Инес, что такой свидетель вообще существует.
  — Что ты хочешь этим сказать, Дуг?
  То, что Рофф находился в трудном положении. Он не мог сделать свое предложение честно и открыто, так как ты могла догадаться о его замыслах. У него, конечно, могли быть два свидетеля, но мог быть и только один. Лично я считаю, что был лишь один свидетель — женщина. Мужчина в поезде должен был лишь следить за ней. Он ехал только для того, чтобы не дать ей сойти по пути. Именно поэтому он находился в сидячем вагоне. Он мог выходить на перрон на каждой станции и следить за спальным вагоном, в котором ехала женщина.
  — Дуг, я не понимаю, о чем ты говоришь.
  — Но, — продолжал Селби, — у Роффа был какой-то ход, который, как он полагал, мог бы помочь выиграть дело; иначе он не выдвинул бы свое предложение.
  — Конечно, изолировать свидетеля.
  — Ты не смогла бы выиграть дело лишь в результате изоляции свидетеля. У Роффа было припрятано что-то в рукаве, с чем он приехал из Канзаса. Нам надо продумать все очень тщательно, Инес. Надо поставить себя на место убитого и попытаться восстановить ход его мыслей. Может быть, тогда мы догадаемся, каким образом он хотел выиграть дело.
  — С чего начнем?
  — Во-первых, хочешь ты или нет, мы сообщим Рексу Брэндону о том, что произошло.
  — И Сильвии Мартин? — не удержалась Инес. Селби взглянул ей прямо в глаза.
  — Ты сама дашь Сильвии Мартин эксклюзивное интервью. Помни, теперь я твой партнер.
  Селби неторопливо поднял трубку телефона и набрал номер.
  Глава 18
  Воздух в зале суда был весь пропитан напряженным ожиданием. Статья в «Кларион» о контакте Инес Стэплтон с убитым и о ее поспешной поездке в Лос-Анджелес произвела глубочайшее впечатление на обывателей.
  Судья Фэйрбенкс поднялся к своему креслу, и сообщение о начале заседания прозвучало в полной тишине. В зале не было слышно даже шепота, все боялись оторвать глаза от участников разыгравшейся перед ними судебной драмы.
  Инес Стэплтон встала и произнесла:
  — Ваша честь, я пригласила майора Дугласа Селби быть моим партнером и принять на себя обязанности одного из адвокатов Барбары Хонкат.
  — Имеются ли какие-либо возражения? — задал вопрос судья Фэйрбенкс, отдавая дань требованиям формальной вежливости.
  Карр, сияя улыбкой, поднялся на ноги:
  — Нет, ваша честь, никаких. Больше того, я хочу сказать, не для протокола, а для всеобщего сведения: мне чрезвычайно приятно видеть в качестве своего оппонента столь выдающегося и способного юриста.
  Селби с улыбкой поклонился, Карр вернул поклон с выражением искренней доброжелательности.
  — Франклин Д. Доусон приглашается занять свидетельское место, — сказал судья Фэйрбенкс. — Я полагаю, вы готовы приступить к допросу, мисс Стэплтон?
  — Свидетеля допросит мистер Селби, — ответила Инес.
  — Прекрасно, займите ваше место, — сказал судья, обращаясь к Доусону.
  Доусон, крупный, широкий в кости человек, манеры которого оставляли впечатление грубоватой искренности, устроился на свидетельском месте.
  — Насколько я понял из ваших вчерашних показаний, — начал Селби, — вы находились в конторе мистера Карра в то время, когда туда пришли Элеонор Престон и Марта Отли.
  — Да, это так.
  — Сколько времени вы там находились?
  — Четыре или пять минут.
  — У вас была назначена встреча с мистером Карром?
  — Не вижу, какое отношение к делу имеет данный вопрос, — произнес свидетель.
  — Я имею право знать все сопутствующие делу факты. Это может оказаться важным, — заметил Селби.
  Карр улыбнулся и грациозно махнул рукой.
  — С моей стороны протеста нет. Абсолютно. Пусть свидетель отвечает.
  — Да, у меня была назначена встреча.
  — Вы по телефону договорились о том, что мистер Карр вас примет?
  — Да.
  — Не помните, случайно, сколько было времени, когда вы вошли в контору?
  — Около трех часов пополудни.
  — В котором часу должна была состояться встреча?
  — В три часа.
  — К вашему приходу Элеонор Престон и Марта Отли уже были на месте?
  — Нет, они появились позже. Я уже вам говорил.
  — Я помню. Минут через пять, не так ли?
  — Да.
  — Итак, встреча была назначена на три часа, вы прибыли в три и в течение пяти минут все же ожидали в приемной?
  — Думаю, что так. Да, так.
  — Затем вошли две женщины и сели.
  — Да.
  — Сели рядом одна с другой?
  — Да.
  — Совсем рядом?
  — Бок о бок. На диванчике у дальней стены.
  — Вы могли слышать, о чем они говорили между собой?
  — Нет.
  — Насколько я понял, вы показали, что Элеонор Престон сказала Марте Отли, чтобы та ждала в приемной и не входила в кабинет, когда будет подписываться завещание.
  — Да, я это слышал. Она сказала, что у ее родственников загребущие руки и они постараются использовать любую зацепку.
  — Вы все это сами слышали?
  — Да.
  — Слышали совершенно четко?
  — Да.
  — Но вы не слышали всей остальной беседы?
  — Насколько я помню, нет, не слышал.
  — Как получилось, что вы услышали именно эту часть разговора? Элеонор Престон повысила голос?
  — Наверное, так, потому что эти слова я услышал.
  — В тот момент, когда Элеонор Престон сделала свое заявление, женщины сидели рядом на диванчике?
  Свидетель слегка поерзал на стуле, искоса взглянул на Карра и сказал:
  — Кажется, Элеонор Престон поднялась на ноги.
  — А как насчет Марты Отли? Она стояла или сидела?
  — Она… по-моему, сидела.
  — Итак, мисс Престон встала и сделала свое заявление, одновременно повысив голос, чтобы вы могли слышать ее слова?
  — Не совсем так.
  — А где она в тот момент находилась? У края диванчика, на котором сидела Марта Отли?
  — Нет, она была уже у дверей кабинета мистера Карра.
  — Значит, мистер Карр уже распахнул дверь кабинета, не так ли?
  Свидетель покашлял, опять искоса взглянул на Карра и произнес:
  — Да, сэр, мне кажется, что он ее открыл.
  — И мисс Престон стояла у двери?
  — Да.
  — А Марта Отли продолжала сидеть?
  — Да, так.
  Свидетель начал проявлять признаки беспокойства.
  — То есть она не меняла положения с того момента, когда обе женщины уселись рядом?
  — Да.
  — Следовательно, у мисс Престон не было повода повышать голос и предлагать миссис Отли оставаться на своем месте?
  Что вы этим хотите сказать, сэр?
  — Марта Отли не пыталась последовать за мисс Престон в кабинет мистера Карра, не так ли?
  — Простите, ваша честь, — вмешался Карр, — я весьма снисходителен по отношению к коллеге, потому что хочу, чтобы все обстоятельства стали известны суду, но мне кажется, то, что делает сейчас мистер Селби, является пристрастным допросом вызванного им свидетеля, что, как известно, недопустимо.
  — Суд считает, что допрос идет в полном соответствии с установленным порядком, — заявил судья Фэйрбенкс. — Нам ясно, что данный свидетель, по существу, является враждебным по отношению к допрашивающей стороне и был вызван ею лишь в силу необходимости. Продолжайте.
  — Ну так как? — спросил с улыбкой Селби. — Пыталась ли Марта Отли последовать за мисс Престон?
  — Я полагаю, она могла сделать это. Улыбка на лице Селби стала еще шире.
  — Нас не интересуют ваши предположения, мы не хотим знать, что вы думаете по поводу того, как могла поступить миссис Отли в данных обстоятельствах. Мы заинтересованы в выяснении лишь одного факта — пыталась ли в действительности Марта Отли последовать за Элеонор Престон в кабинет мистера Карра?
  — Ладно. Нет, насколько я помню, не пыталась.
  — Таким образом, замечание Элеонор Престон, весьма своевременно сделанное громким голосом, чтобы вы могли его услышать, не было вызвано существовавшими обстоятельствами?
  — Протестую, — сказал Карр, — вопрос предполагает необходимость умозаключения со стороны свидетеля.
  — Протест принимается на заявленном основании, — вынес решение судья Фэйрбенкс. — Присяжным излагаются только факты, выводы и умозаключения предоставляется сделать им самим.
  — Вы совершенно уверены в том, — упорно продолжал Селби, — что Элеонор Престон сказала Марте Отли, чтобы та не пыталась следовать за ней в кабинет?
  — Да, сэр.
  — И в том, что после того, как эти слова были сказаны, Марта Отли не пыталась последовать за мисс Престон?
  — Нет. По-моему, нет.
  — Она сидела совершенно неподвижно?
  — Да, сэр.
  — Значит, это абсолютно ненужное замечание было сделано громким голосом, и вы услышали его, когда Элеонор Престон подошла к двери кабинета мистера Карра и, повернувшись, увидела, что Марта Отли все так же спокойно сидит на диванчике?
  — Да, сэр.
  — Не поразила ли вас в тот момент неуместность поступка мисс Престон? Может быть, если вы пороетесь в памяти, то найдете ошибку в показаниях? Странно, что это замечание не удивило вас и не показалось вам непонятным и ненужным.
  — Это заявление коллеги носит явно дискуссионный характер, — вмешался Карр.
  — Да, я позволил себе его лишь для того, чтобы указать свидетелю на несоответствия в его показаниях и попросить его объяснить эти несоответствия.
  — Не было никаких несоответствий! — выпалил Карр. — Он говорил одно и то же все время.
  — Но то, что он говорил, не соответствует фактам, — бросил Селби.
  Судье Фэйрбенксу пришлось вмешаться:
  — Прошу адвокатов сохранить свои аргументы на будущее, когда они станут их излагать присяжным; в то же время я позволяю допрашивающей стороне указать свидетелю на возможность расхождения его показаний с фактами.
  — Ладно, — неожиданно взорвался свидетель, — если я должен сказать, как все случилось, то я скажу… Вначале они обе вошли в кабинет Карра, а через одну-две минуты миссис Отли вышла оттуда и вернулась на то место, где сидела раньше. После этого Элеонор Престон подошла к двери и сказала, чтобы Марта Отли не пыталась входить в кабинет, когда она станет подписывать завещание.
  Селби улыбнулся:
  — Значит, все-таки Марта Отли входила в кабинет и пыталась присутствовать при подписании завещания?
  — Об этом я не знаю.
  — Но она входила в кабинет вместе с мисс Престон?
  — Да, в первый раз.
  — Затем вернулась?
  — Да.
  — И уже после того как она заняла свое место на диванчике, Элеонор Престон остановилась у дверей кабинета мистера Карра и произнесла свою маленькую речь?
  — Да.
  — Она говорила громко, через всю приемную?
  — Да, через всю приемную.
  — А мистер Карр стоял рядом с ней в дверях?
  — Да.
  — И до того, как она приказала Марте Отли не следовать за ней, та сначала вошла в кабинет, потом была отослана назад и успела занять свое место?
  — Да, сэр.
  — Следовательно, эта маленькая речь могла быть произнесена мисс Престон по совету нашего достойного современника, почтенного А.Б. Карра?
  — Протестую, ваша честь, — заявил Карр тоном уязвленного достоинства, но его протест утонул в громком смехе зрителей.
  Судья Фэйрбенкс сурово взглянул на Селби.
  — Я полагаю, майор Селби, право на выводы мы должны оставить за присяжными.
  — Хорошо, ваша честь, — ответил Селби и повернулся к свидетелю. — Итак, после того как эта речь была произнесена, мистер Карр пригласил вас в свой кабинет засвидетельствовать завещание?
  — Да.
  — И вы засвидетельствовали его?
  — Да.
  — В присутствии секретарши мистера Карра, которая выступала в качестве второго свидетеля?
  — Верно.
  — Что вы сделали после этого?
  — Я вышел.
  — Из кабинета мистера Карра назад в приемную?
  — Да, сэр.
  — А оттуда на улицу?
  — Да, сэр.
  Селби сказал с изрядной долей удивления:
  — А я-то полагал, у вас была назначена встреча с мистером Карром.
  — Так и было.
  — Деловая встреча?
  — Мистер Карр попросил меня заскочить к нему.
  — Он просил вас это сделать днем раньше?
  — Да.
  — Он объяснил, для чего это нужно?
  — Ну, значит… он сказал, что я смогу оказать ему услугу, если я… Сказал, что хотел бы видеть меня в своей конторе. Он желал, чтобы я… просил, чтобы я пришел.
  — Да, конечно. Вы чем-то обязаны мистеру Карру?
  — Что вы имеете в виду?
  — Вы должны ему деньги? Может быть, гонорар?
  — Да.
  — Он оказывал вам юридические услуги?
  — Да.
  — Услуги какого рода?
  — Ваша честь, я протестую, — заявил Карр. — Это вопрос абсолютно незаконный, не относящийся к делу и лишенный смысла. Он демонстрирует пристрастность свидетеля.
  — Я принимаю протест в части, касающейся существа юридических услуг, — вынес решение судья Фэйрбенкс.
  — Вопрос общего характера, — сказал Селби. — Являлся ли мистер Карр вашим адвокатом, когда вам было предъявлено обвинение в уголовном преступлении?
  — Ваша честь! — воскликнул Карр с болью в голосе. — Я возобновляю свой протест…
  — Протест принимается.
  — Итак, — сказал Селби, — мистер Карр пригласил вас прийти в его контору с единственной целью — быть свидетелем при подписании этого завещания, чтобы в том случае, если его будут оспаривать, вы могли занять свидетельское место и показать то, что показали сегодня.
  — Это тоже является умозаключением для свидетеля. Я должен сказать, что допрос ведется весьма недоброжелательно и несправедливо по отношению к свидетелю, — заявил Карр.
  — Согласен, для свидетеля это может явиться умозаключением, — сказал судья. — Но адвокат имеет право задать вопрос в иной форме.
  — Благодарю, ваша честь, я так и сделаю. Была ли у вас проблема, которую вы намеревались обсудить с мистером Карром во время посещения его конторы?
  — Ну… я…
  — Да или нет?
  — Нет.
  — Вы пришли в контору, так как на три часа у вас была назначена встреча. После того как вы прождали примерно пять минут, в приемную вошли две женщины. Вы не протестовали против того, что мистер Карр принял их в своем кабинете раньше вас, в то время как прием был назначен вам. Вы подождали, пока мистер Карр не пригласил вас, после чего прошли в кабинет, подписали пункт завещания, касающийся свидетелей, и ушли. Я точно изложил ход событий?
  — Да.
  — Когда вы уходили, Элеонор Престон оставалась в кабинете мистера Карра?
  — Да.
  — А Марта Отли сидела в приемной?
  — Да.
  — И у вас в тот день не было иных деловых вопросов, чтобы обсудить их с мистером Карром?
  — Нет.
  — Это все, — сказал Селби с улыбкой.
  Доусон вытер ладонью капельки пота со лба и весьма поспешно убрался со свидетельского места.
  — Ваша честь, — сказал Карр, — я протестую против того, что допрос свидетеля был проведен таким образом. Я, конечно, признаю, если хотите, что он был проведен искусно и остроумно, но мне кажется, что в его ходе в адрес свидетеля прозвучало обвинение в совершении им преступления. Я полагал, что присяжные должны быть информированы о том, что коллега не имел права так ставить вопрос, и вытекающие из него показания не должны приниматься во внимание.
  Судья Фэйрбенкс ответил:
  — Я уже отвел этот вопрос. На свидетеля не может быть брошена тень как на имеющего отношение к совершению преступления. Другое дело — сомнения в его предвзятости… здесь я не так уверен.
  — Но, ваша честь, — не успокаивался Карр, — в этом же суть дела. Коллега сумел…
  Судья Фэйрбенкс оборвал его довольно резко.
  — Я думаю, вопрос ясен, мистер Карр… — начал он, но тут же замолк, бросив недовольный взгляд в направлении источника какого-то шума, возникшего у входа в зал.
  Зрители, теснившиеся у входа, беспорядочно двигались. Оказалось, что через них проталкивался шериф Брэндон. В его облике было нечто такое, что заставило всех замолчать. Даже судья Фэйрбенкс, замерев на полуслове, молча наблюдал, как шериф устремился к тому месту, где сидел Селби.
  Рекс Брэндон склонился к уху своего друга:
  — Ты можешь выйти, Дуг?
  — Что случилось? — прошептал Селби.
  — Эта маленькая женщина, миссис Ирвин, та, с цветком…
  — Что с ней?
  — Отравлена.
  Селби вскочил, не осознавая, что глаза всех присутствующих в зале неотрывно следят за ними.
  — Насколько серьезно? — спросил он. — Смертельно?
  — Нет. На сей раз мышьяк. Ей сделали промывание желудка, и, я думаю, леди выкарабкается. Ты можешь попросить суд устроить перерыв или просто сбежать отсюда?
  Селби быстро принял решение.
  — Присаживайся, Рекс. Я буду с тобой через минуту, — сказал он и повернулся к судейскому столу. — Высокий суд, я сейчас узнал, что в отеле «Мэдисон» еще одно отравление. Шериф просит меня сопроводить его. Могу ли я просить суд о коротком перерыве — всего лишь на час или около того?
  — Ваша честь, — учтиво начал Карр, — я не хотел бы высказывать протест, но в настоящее время майор Селби не занимает никакого официального поста в нашем графстве. Его уход сейчас есть лишь проявление дружбы по отношению к шерифу. Однако это затрагивает права моего клиента, — Карр сделал паузу и почтительно наклонил голову в сторону застенчивой Аниты Эл-дон, — на что я хотел бы обратить ваше внимание.
  Судья Фэйрбенкс кивнул, соглашаясь.
  — В таком случае, — проговорил Селби звенящим голосом, — следующим свидетелем с нашей стороны будет Хэтти М. Ирвин.
  — Находится ли миссис Ирвин в суде? — спросил председательствующий.
  — К несчастью, нет, — ответил Селби. — Миссис Ирвин должна выступить свидетелем со стороны, оспаривающей завещание, но миссис Ирвин отравлена.
  По залу пронесся вздох изумления.
  — Ваша честь, — загремел Карр, — я возмущен. Я возмущен сделанным намеком. Я возмущен тем, как коллега подал это дело суду.
  — Я всего лишь изложил факты, — сказал Селби.
  — Вы не имели права приводить эти факты!
  — Итак, я хочу, чтобы Хэтти М. Ирвин заняла свидетельское место.
  — Вы вручили ей повестку? — спросил Карр.
  — Да.
  Карр не сумел скрыть удивления.
  — Когда? — выкрикнул он тоном, в котором явно чувствовалось недоверие.
  — Сегодня утром, примерно в семь пятнадцать.
  В зале царила тишина. Все, затаив дыхание, следили за схваткой титанов: Карра — стратега, ветерана, старого мастера юридических сражений, и Селби — энергичного, отчаянного настойчивого бойца.
  — Насколько я знаю, — сказал Карр, — в данных обстоятельствах коллега имеет право ходатайствовать о перерыве, но в это ходатайство должно входить составной частью заявление: что он надеется услышать от данного свидетеля.
  Селби решил сразу взять быка за рога:
  — Я не могу заявить о том, что будет показывать свидетель, потому что не знаю этого.
  — Оказывается, вы не знаете? — переспросил Карр с нужной дозой глубочайшего изумления. — Так с какой же стати вы вызывали ее повесткой?
  — Поскольку вы спросили, я отвечу. Я вызвал ее, так как знаю: ей известно нечто, какой-то настолько значительный факт, что предпринята попытка наложить на ее уста печать молчания. Ей дали смертельную дозу яда. Я хочу узнать этот факт прежде, чем она умрет.
  — Протестую! — выкрикнул Карр. — Прошу рассматривать это заявление как поведение, наносящее вред моему клиенту!
  — Вы задали вопрос, и я ответил на него. Задайте мне другие вопросы, я отвечу и на них.
  — Джентльмены! Джентльмены! — вмешался судья Фэйрбенкс. — Не время и не место заниматься столь недостойной перебранкой. Правильно ли я понял вас, мистер Селби: свидетель, не способный появиться в суде, был вызван повесткой стороной, оспаривающей завещание, и эта сторона не в состоянии сообщить, что именно она ожидает услышать от свидетеля?
  — Да, все так.
  — Теперь относительно протеста уважаемого адвоката, — продолжал судья Фэйрбенкс. — Я едва ли смогу предоставить длительный перерыв в слушании при сложившихся обстоятельствах. Однако мы все же прервем наше заседание на пятнадцать минут, чтобы стороны попытались за это время достичь приемлемого для всех компромисса. Итак, перерыв на пятнадцать минут.
  Селби торопливо проинструктировал Инес Стэплтон:
  — Держись подальше от Карра. Не давай ему возможности что-либо выведать у тебя. Скорее всего, перерыва в слушании мы больше не получим. Приглашай следующего свидетеля. Сделай все, что можно, тяни время. Я же мчусь в больницу. Может быть, удастся выяснить, что она знает.
  — Ты полагаешь, Дуг, она что-то знает?
  — Держу пари, да, — ответил Селби. — И я собираюсь выяснить, что именно.
  Глава 19
  В больнице медсестра вызвала доктора Трумэна. Лицо врача выглядело помятым — результат непрерывного многочасового труда и огромной ответственности за жизни людей. Раньше на этом лице были лишь морщинки доброты и благожелательности — наследие тех сравнительно беззаботных дней, когда у доктора еще появлялось время для короткого отпуска и была возможность спокойно проспать целую ночь. Теперь же его веки слегка дрожали, кожа приобрела сероватый оттенок. Под глазами обозначились мешки, глубокие морщинки залегли в углах рта.
  — Она очень слаба, — сказал доктор. — Можно сказать, что опасность миновала, конечно, если выдержит сердце. Но я не могу разрешить вам, джентльмены, разговаривать с ней долго, задавая случайные вопросы. Если у вас есть нечто конкретное, она сможет ответить на один, от силы на два вопроса. Не больше.
  — Как все произошло? — спросил Селби.
  — Не знаю, — ответил врач. — Мышьяк попал в желудок вместе с пищей, которую больная принимала в отеле. Я связываю его с сахаром, положенным в кофе. На столе находилась сахарница. Яд был насыпан поверх сахара. Миссис Ирвин всегда садилась в столовой на определенное место — за маленьким столиком на двоих у окна. Тот, кто хотел ее устранить, мог всыпать мышьяк в сахарницу и быть при этом уверенным в том, что добьется желаемого результата.
  — При условии, что данное лицо имеет свободный доступ в столовую, — добавил Селби.
  — Она открыта для всех, — пояснил доктор.
  — Случайный посетитель вряд ли сможет всыпать мышьяк в сахарницу, которая находится в распоряжении официанта или постоянного посетителя.
  — Да, это верно.
  — Вы быстро сумели определить характер отравления?
  — К счастью, симптомы оказались весьма типичными. Я сразу сумел поставить правильный диагноз и немедленно приступил к промыванию желудка.
  — Вы не забыли сохранить содержимое желудка для анализа?
  — Конечно.
  — Она очень слаба?
  — Да.
  — Напугана?
  — Нет. Пациентка не знает характера отравления. Полагает, что произошла обычная пищевая интоксикация.
  — Вы намерены рассказать ей все до того, как она выйдет из больницы?
  — Безусловно. Она должна узнать правду, когда достаточно окрепнет.
  — Значит, сейчас мы можем задать ей один-два вопроса? — спросил Брэндон.
  — В любое время. Я пройду с вами или пошлю сестру сопровождать вас.
  — Тогда пошли, — сказал Брэндон.
  — Минуточку, Рекс, — остановил его Селби. — Прежде необходимо подумать. Не забывай, мы ограничены лишь парой вопросов, поэтому каждый из них должен быть точен.
  — Естественно, — сухо произнес доктор Трумэн.
  — Не говорила ли она чего-нибудь такого, что могло бы нам помочь? — спросил Селби у врача.
  — Ничего похожего. Продолжает говорить о каком-то конкурсе, который она выиграла; опасается, что ее обманут и лишат возможности совершить путешествие, которое, очевидно, явилось первым призом.
  — Да, это мне известно, — кивнул в ответ Селби и, обращаясь к Брэндону, сказал: — Давай, Рекс, рассмотрим проблему с иной точки зрения. Фред Альбион Рофф прибыл из Эмпалмы. Он обеспечил приезд в Мэдисон-Сити нужного свидетеля. Наверняка у него в рукаве был припрятан туз, козырная карта, нечто такое, что абсолютно гарантировало решение присяжных в пользу тех, кто оспаривал правомочность завещания.
  — Это он так утверждал, — заметил Брэндон.
  — Да, он так говорил и, безусловно, в это верил, — сказал Селби. — Он сделал свою ставку, исходя из этой посылки. Рофф, возможно, бесчестный юрист, но отнюдь не дурак. Он знает цену доказательствам, знает закон. Он потратился на дорогу и, очевидно, оплатил все расходы свидетельницы и того человека, который наблюдал за ней в поезде. Совершенно ясно, что эта женщина — ключевая фигура. Он привез ее сюда первым классом. Рофф хотел быть уверенным, что миссис Ирвин прибудет к месту назначения в хорошей кондиции.
  Вся эта затея с конкурсом была попыткой найти возможность заставить Хэтти Ирвин прибыть в Мэдисон-Сити к определенной дате, при этом она не должна была иметь ни малейшего понятия о настоящей цели своего путешествия.
  Этот так называемый конкурс состоял из единственного письма для одного лица, которое, естественно, получило уведомление о «победе» и о первом призе — путешествии в Калифорнию. По всей видимости, когда Рофф утверждал, что гарантирует нужное решение суда, он отвечал за свои слова. Юрист, который так сумел организовать подготовительный этап, строил свою концепцию не на догадках. Он все знал точно.
  — По-моему, ты слишком увлекся дедукцией, — заметил Брэндон.
  Селби кивнул и ответил без обиняков:
  — Нам ничего больше не остается, Рекс. Убийца наложил печать молчания на Роффа и попытался сделать то же самое с миссис Ирвин. Мы обязаны сорвать эту печать.
  — Хорошо, продолжай размышлять дальше, — сказал Брэндон. — По-моему, у тебя это здорово выходит.
  — Я думаю, — продолжил Селби, — что второй пассажир был лишь марионеткой, охранником, своего рода дуэньей. Роффу была нужна только женщина. Именно она располагала ценной информацией, фактами, на которых строил свою игру Рофф.
  Он понес финансовые затраты и, естественно, хотел бы их максимально снизить, но тем не менее обеспечил поездку Хэтти Ирвин с максимальным комфортом.
  — Хорошо, Дуг, пока я во всем с тобой согласен. В глазах доктора Трумэна зажегся огонек интереса.
  — Я и не представлял себе, что вы, юристы, рассуждаете так же, как и мы, врачи, когда ставим диагноз, — сказал он.
  — Итак, мы имеем суд, в котором оспаривается завещание. Оно оспаривается на основании «незаконного морального давления» на завещателя. Однако во время подписания завещания сцена была обставлена А. Б. Карром с большим мастерством. Карр предполагал, что завещание будет оспариваться, и подстелил кругом соломку, чтобы быть уверенным в победе.
  Элеонор Престон была богата и обладала большим весом здесь, в Мэдисон-Сити. Она слышала о таланте Карра и отправилась к нему в контору, чтобы составить завещание. Не исключено, что с ним консультировалась Марта Отли. Да, скорее всего, это Марта Отли сказала Карру, что хочет видеть такой документ, к которому совершенно невозможно будет придраться. И все же есть бомба, которая может мгновенно взорвать завещание.
  — Это юридический вопрос, — сказал Брэндон. — И только ты можешь найти такую бомбу.
  — Может быть, ключ лежит в самой процедуре составления завещания? — высказал предположение доктор Трумэн.
  — Вряд ли. Завещание было составлено в кабинете Карра, в Сан-Франциско. Хэтти Ирвин никогда не покидала Канзаса, по крайней мере в течение интересующего нас отрезка времени. Более того, она не знакома ни с одним из участников процесса.
  — Что же это может быть, хотел бы я знать? — произнес Брэндон.
  — Во-первых, заявление самой Элеонор Престон о том, что на нее оказывалось давление. Заявление не устное, а такое, которое можно было бы предъявить суду. Что-то вроде письма. Но Хэтти Ирвин не знала Элеонор Престон, не знала она и Марту Отли. Она никогда не слыхала о них.
  — Это не может быть письмо, — вмешался доктор Трумэн. — Я спрашивал ее, не осталось ли в отеле вещей, которые она хотела бы иметь здесь, в клинике, — документов или писем, которые она привезла из Канзаса. Я боялся, что она… одним словом, я должен был предусмотреть все возможные исходы болезни. Может быть, вам все-таки подождать пару деньков, джентльмены? Тогда вы сможете расспросить ее подробнее.
  — Мы не можем ждать, — сказал Селби. — События развиваются таким образом, что судья Фэйрбенкс уже готов прекратить дело. Мы не можем доказать наличие «незаконного морального давления» даже в такой степени, чтобы дело было передано присяжным.
  — Может быть, она и не знает ничего? — повторил уже высказанное ранее предположение доктор Трумэн.
  — Хэтти Ирвин должна что-то знать. Все поступки Фреда Роффа говорят об этом. Она должна… Постойте.
  Селби принялся расхаживать по комнате. Потом вдруг остановился, повернулся к доктору Трумэну и произнес:
  — Хорошо, док. Я готов. Пойдемте к ней.
  — Но только не больше двух-трех вопросов, помните.
  — Прекрасно.
  Глаза Селби сияли, он весь напрягся, готовый к действию.
  — Конечно, я иду ва-банк, Рекс, — сказал он, — но иду с хорошими шансами на выигрыш.
  Доктор Трумэн не стал терять времени. Он провел их по коридору к одноместной палате и открыл дверь. Сестра, стоящая рядом с кроватью больной, обернулась, ободряюще улыбнулась доктору и вышла из палаты.
  Хэтти Ирвин, маленькая и хрупкая, лежала с закрытыми глазами на больничной койке. Безжизненное лицо, зачесанные назад волосы рассыпаны по белой подушке.
  Доктор Трумэн приблизился к больной, провел ладонью по ее руке и профессионально взял пальцами тонкое сухое запястье, подсчитывая пульс.
  — Как вы себя чувствуете? — спросил он. Темные, глубоко посаженные глаза Хэтти Ирвин медленно открылись.
  — Лучше…
  — Дела у вас идут отлично, — заверил ее доктор. — Здесь мистер Селби хочет задать вам один-два вопроса. Как только вы почувствуете, что устали, закройте глаза. Вы меня поняли?
  — Поняла.
  Селби выступил вперед.
  — Миссис Ирвин, прошлой осенью в Олимпусе вы стали свидетельницей автомобильной аварии, не так ли?
  В ее взгляде появилось изумление, и она ответила:
  — Не самой аварии. Я оказалась там уже после нее и видела только, как несли тела.
  — Двух женщин? — спросил Селби.
  — Да.
  — Вы видели их достаточно ясно?
  — Да. Их положили на тротуар.
  — Одна из них была мертва?
  — Да, блондинка.
  — А другая?
  — Мне не хочется вспоминать об этом. Она кричала. Потом крики перешли в хрип. Немного погодя их перенесли в аптеку.
  Селби замолчал, увидев, как затрепетали полуприкрытые веки миссис Ирвин.
  — Все, — сказал доктор Трумэн тихо, — закончили.
  — Да, этого вполне достаточно, доктор, — ответил Селби и ободряюще погладил больную по плечу.
  — Вы скоро поправитесь, — сказал он. — И не беспокойтесь о путешествии, которое вы выиграли в качестве первого приза. — Вы обязательно поедете в Сакраменто повидать племянницу.
  Кивнув Брэндону, Селби направился к выходу. Доктор Трумэн с изумленным выражением на лице шел следом.
  — Я что-то не все понял, — сказал он.
  — У Аниты Элдон лишь одна вещь не является искусственной. Она — натуральная блондинка.
  — Какое это имеет отношение к делу? — спросил Брэндон. — Ведь в конце концов она… Ого! Вот идет Гиффорд.
  Карл Гиффорд ворвался в больницу, как человек, точно знающий, чего он хочет, и уверенный в успехе своего предприятия.
  — Хэлло, — бросил он всем присутствующим. — Насколько я понял, еще один случай отравления, какая-то Хэтти М. Ирвин на этот раз?
  — Точно так, — сказал Брэндон.
  — Мне надо поговорить с ней, — объявил Гиффорд. — Этот случай может иметь прямую связь с убийством, которое мы расследуем.
  — Боюсь, вам не удастся с ней поговорить, — заметил доктор Трумэн.
  — Это почему же?
  — Она настолько слаба, что не выдержит еще одного разговора.
  — Еще одного?! — воскликнул Гиффорд.
  — Рекс Брэндон и я только что задали ей пару вопросов, — пояснил Селби.
  Лицо окружного прокурора потемнело.
  — Итак, у нее были силы лишь для одного разговора, и она потратила их, отвечая на вопросы майора Селби, который не имеет никакого официального статуса в этом графстве, который оставил пост прокурора и который не должен совать свой нос…
  Рекс Брэндон выступил вперед.
  — Этот разговор вел я, мой мальчик, — заявил он обозленному окружному прокурору, — я, шериф нашего графства. Есть возражения?
  — Целая куча, — прошипел Гиффорд, выдвинув подбородок и сжав кулаки.
  — В таком случае изложите их лучше мне, — сказал Селби.
  Гиффорд уставился на бывшего прокурора, поймал его холодный, решительный взгляд и переменил свои намерения:
  — Отлично, ребята, если вы хотите вести политические игры, валяйте. Мы тоже умеем играть и посмотрим, кто выиграет.
  С этими словами он повернулся на каблуках и пошел прочь.
  Глава 20
  Вернувшись в зал суда, Селби обнаружил, что адвокаты стороны, оспаривающей завещание, о чем-то совещаются шепотом, а судья Фэйрбенкс проявляет явное нетерпение. Последний свидетель только что оставил свидетельское место, он явно сломался под перекрестным допросом А.Б. Карра. На лице Инес Стэплтон было написано, что она близка к панике. Барометр напыщенной самоуверенности Беркли Стэнтона упал почти до нулевой отметки. Он нервно теребил на своем брюхе массивную цепочку от часов.
  Селби сразу приступил к делу. Едва войдя через вращающиеся двери в отгороженное балюстрадой пространство, где находились непосредственные участники тяжбы — присяжные и судья, он объявил четким, уверенным голосом:
  — Следующим свидетелем со стороны Барбары Хон-кат будет Элен Элизабет Кронинг. Миссис Кронинг, займите, пожалуйста, свидетельское место.
  По залу пронесся шумок удивления. Инес Стэплтон поспешно прервала совещание и с ужасом посмотрела на Селби.
  В тоне А.Б. Карра слышались нотки триумфа:
  — Я правильно понял — вы приглашаете миссис Кронинг в качестве свидетеля с вашей стороны?
  — Да, в качестве нашего свидетеля, — ответил Селби. Карр улыбнулся, отвесил Селби легкий поклон и произнес:
  — Займите свидетельское место, миссис Кронинг. Пока Элен Элизабет Кронинг с видом победительницы шествовала к свидетельской скамье, Инес Стэплтон поспешно подошла к Селби.
  — Дуг, этого нельзя делать. Она — важнейший свидетель со стороны Карра, пока он ее держит в резерве. Это же сестра Марты Отли. Элеонор умерла, когда была у нее в гостях. Миссис Кронинг покажет все, что будет нужно Карру. Мне известно, что она намерена облить грязью наших клиентов. Они…
  Селби ободряюще сжал руку Инес:
  — Я играю, полагаясь на свою догадку, Инес. Думаю, она верна.
  — У тебя есть факты?
  — Нет, всего лишь догадка.
  — Не нравится мне это, Дуг…
  Беркли Стэнтон торжественно выдвинулся вперед.
  — Ваша честь, — загрохотал он голосом, которым, по мнению прошедших поколений, надо начинать все публичные выступления, — мы хотим заявить и требуем внести в протокол, что данное действие производится лишь от имени Барбары Хонкат и под ее полную ответственность. Мой клиент — Харви Престон, и от его имени я заявляю о юридической несостоятельности вызова свидетеля враждебной стороны сейчас и в такой экстравагантной манере.
  — Прекрасно, ваша позиция будет соответствующим образом отражена в протоколе, мистер Стэнтон. Можете задавать вопросы, майор Селби.
  Селби оценивающим взглядом посмотрел на женщину, занявшую свидетельское место. Лет пятидесяти пяти, проницательные, хитрые глаза, твердая линия рта. В уголках ее губ можно было заметить проблески торжествующей улыбки, однако взгляд оставался цепким и внимательным. Он выдавал напряженную работу ума, готовность выжать все до последней капли из предоставившейся миссис Кронинг возможности.
  Карр поднялся на ноги и, намереваясь то ли проинструктировать свидетельницу, то ли показать присяжным, что Селби с юридической точки зрения загнал себя в угол, авторитетно произнес, обращаясь к суду:
  — Для протокола, ваша честь, я хотел бы заметить, что в соответствии с процедурой судопроизводства мой коллега не имеет права вести допрос миссис Кронинг в той манере, как ведутся допросы свидетеля противной стороны. Элен Элизабет Кронинг — сестра покойной Марты Отли, но, поскольку у Марты Отли осталась дочь, Анита Элдон, которая является ее единственной наследницей, Элизабет Кронинг не получит ни цента из оспариваемого состояния. Майор Селби не имеет права вести перекрестный допрос, он должен допрашивать ее как своего свидетеля и соответственно быть юридически связанным ее показаниями.
  — Ваше замечание будет учтено, мистер Карр, — сказал судья, — начинайте, майор.
  — Ваше имя Элен Элизабет Кронинг? Вы живете в Максвиле, Канзас, и вы — сестра Марты Отли?
  — Да, так.
  — Вы находились вместе с Мартой Отли во время автомобильной аварии, которая произошла в Олимпусе, Канзас?
  — Да.
  — В этой аварии как Элеонор Престон, так и Марта Отли получили телесные повреждения, несовместимые с жизнью?
  — Да.
  — Миссис Кронинг, скажите, пожалуйста, Анита Элдон похожа внешне на свою мать?
  Карр недоуменно нахмурился.
  Беркли Стэнтон начал было подниматься с протестом на устах, но тут же плюхнулся назад на свой стул.
  — Да, в целом они похожи, те же глаза, те же… В общем, Анита выглядит так же, как ее мать выглядела в ее возрасте.
  — Иными словами, Марта Отли была блондинкой, не так ли?
  — Да.
  — А Элеонор Престон — брюнеткой?
  — Ее волосы были темными, скорее каштанового оттенка.
  — Поскольку я буду юридически связан вашими ответами, миссис Кронинг, то попрошу вас быть очень внимательной и отвечать лишь на поставленные мною вопросы. Скажите, что сделали с ранеными сразу после аварии?
  — Их перенесли в аптеку. Там на углу оказалась аптека.
  — Вы тоже получили ранение в аварии?
  — Я не теряла сознания, получила порезы и ушибы — ничего серьезного.
  — Аптекарь вызвал доктора?
  — Да. Когда доктор прибыл, они обе уже умерли. По существу, бедняжка Элеонор умерла…
  — Минуточку, — прервал ее Селби, — я этого не спрашивал. Поскольку я связан вашими ответами, прошу отвечать лишь на мой вопрос.
  — Хорошо, пусть будет по-вашему.
  — У меня все, — объявил Селби. — Вы желаете приступить к перекрестному допросу, мистер Карр?
  — Конечно, — ответил Карр, полностью осознавая, какие преимущества он может получить, подвергнув перекрестному допросу собственного свидетеля.
  — В таком случае, — торжественно заявил Селби, — из уважения к суду и чтобы не допустить обвинения миссис Кронинг в лжесвидетельстве, я хочу объявить как суду, так и своим коллегам, что следующим свидетелем от имени Барбары Хонкат будет Хэтти М. Ирвин. Указанная миссис Ирвин в настоящее время не может явиться в суд, так как находится на попечении врача, но я могу сообщить, что именно хочу доказать ее свидетельством.
  — Ну что ж, говорите, — принял вызов Карр. — Расскажите нам, что вы хотите доказать.
  — Я докажу, что в автомобильной аварии смерть Марты Отли наступила практически мгновенно. Я докажу, что Элеонор Престон прожила еще несколько минут после того, как ее перенесли в аптеку. Она тоже умерла до прихода доктора. Я докажу также, что вот эта свидетельница — Элен Элизабет Кронинг проявила исключительную живость ума, сразу поняв, что если получатель наследства умер раньше завещателя, то завещание теряет силу. Поэтому на коронерском расследовании она заявила, будто Элеонор Престон умерла сразу, а Марта Отли пережила ее на несколько мгновений. Это ложь. Хэтти Ирвин, которая наблюдала всю сцену, готова дать клятву, что Марта Отли скончалась сразу, а Элеонор Престон прожила еще несколько минут.
  Надо отдать должное А.Б. Карру, он ничем не выдал своей озабоченности, лишь улыбнулся и произнес:
  — Я не буду сейчас оспаривать ваши слова о возможных показаниях миссис Ирвин, однако я знаю, что они противоречат фактам в слушаемом деле. Но ввиду того, что вы сделали свое заявление перед лицом присяжных, а также аргументировали его, я ходатайствую о перерыве в слушании до тех пор, пока ваша миссис Ирвин не сможет появиться в суде. Тогда мы и посмотрим, что она расскажет и как поведет себя на перекрестном допросе.
  Карр опять улыбнулся, это была улыбка превосходства, в ней не было и намека на возможность поражения.
  — Я полагаю, — обратился Селби к судье Фэйрбенксу, — что потребуется перерыв больше чем на день.
  Судья недовольно нахмурился.
  — Я весьма неохотно предоставляю перерыв, — сказал он, — особенно после того, как присяжные отобраны и уже приступили к слушанию. Но, насколько я понял позицию оспаривающей стороны, они теперь попытаются доказать, что наследница умерла раньше, чем скончалась Элеонор Престон, а по закону распоряжение о передаче состояния наследнику, который мертв, не имеет силы. Вы так понимаете закон, майор Селби?
  — Да, таково мое понимание закона штата Калифорния, — ответил Селби. — Я готов представить доказательства в поддержку своего заявления. Тот факт, что Элеонор Престон скончалась, назвав в завещании э качестве единственной наследницы лицо, умершее раньше ее, юридически означает, что она вообще умерла без завещания. В этом случае ее состояние должно в равных долях отойти Барбаре Хонкат и Харви Престону.
  — Исходя из обстоятельств слушание прерывается на два дня, — объявил судья Фэйрбенкс. — В течение этого периода присяжные должны воздержаться от обсуждения дела между собой и не разрешать другим обсуждать его в их присутствии. Они не должны высказывать свое мнение по всему кругу затронутых вопросов. Заседание суда закрывается.
  
  Встревоженные Рекс Брэндон и Дуг Селби сидели в кабинете Инес Стэплтон, которая нервно кусала губы. Селби беспрестанно барабанил пальцами по крышке стола. Желваки на скулах показывали, как крепко он закусил чубук трубки. Лишь Рекс Брэндон не проявлял внешне своих эмоций.
  Инес в четвертый раз за последние пять минут взглянула на наручные часы.
  — Дуг, — сказала она, — все-таки я не понимаю, каким образом ты об этом узнал и решился так рискнуть.
  — Я не мог ошибиться, — ответил Селби. — Это был наш единственный шанс, в остальных случаях мы оставались битыми. Надо было видеть выражение ваших лиц, когда я вошел в зал.
  — Тут я с тобой согласна. Свидетельница, которая должна была доказать «незаконное моральное давление», буквально рассыпалась под вопросами Карра. К концу перекрестного допроса она уже ни в чем не была уверена, даже в своем имени.
  Селби бросил взгляд на часы и сказал:
  — Это, видимо, та единственная козырная карта, которую Фред Альбион Рофф припрятал в рукаве. Она гарантировала ему выигрыш этого дела.
  — Но он ничего не терял и в случае проигрыша, так как ничего не ставил на кон.
  — Он поставил свое время, понес расходы. Он рисковал…
  Звонок телефона заставил Инес Стэплтон подпрыгнуть на стуле, как будто электрические провода были подсоединены к сиденью. Она схватила трубку.
  — Хэлло! Говорит Инес Стэплтон.
  После короткого молчания она слегка улыбнулась и с ее лица исчезло напряженное выражение.
  — Да, я доведу ваши слова до сведения партнеров… Постараюсь… Хорошо, я перезвоню вам.
  Бросив трубку на рычаг, она рывком поднялась со стула и подбежала к Селби. Ее руки обвились вокруг его шеи, и она, пританцовывая, воскликнула:
  — О Дуг! Ты сделал это!
  Рекс Брэндон при виде такого выражения восторга, пыхнув сигаретой, заметил снисходительно:
  — А ты что, разве сомневалась в этом?
  — Ладно, ребята, — сказал Селби, поглядывая на часы, — я должен быть в поезде ровно через тридцать пять минут. Так что давайте говорить по делу, да поживее.
  — Это был Старый АБК, — сообщила Инес. — Ясно, что он постарался напустить побольше тумана, заявил, что его клиентка утомлена заседанием и находится в стрессовом состоянии. Поэтому он предлагает поделить наследство между тремя претендентами: треть получит Анита Элдон, треть — Барбара Хонкат и треть — Харви Престон.
  — Чудесно, — сказал Селби. — Звони ему и посылай к дьяволу.
  — Не могу, Дуг. Я обязана обсудить это с Беркли Стэнтоном. Надеюсь, старый пузырь все же предпочтет подождать пару дней и иметь в руках журавля, а не хватать немедленно синицу и тем самым позволить Карру урвать свое и…
  — Убежать в кусты с третьей частью птички, — рассмеялся Селби. — Не беспокойся, Карр ни за что не предложил бы этот компромисс, если бы не вытряс в приватной обстановке своего собственного дома всей правды из Элен Элизабет Кронинг. Он не мог допустить, чтобы ее поймали на явном лжесвидетельстве. Теперь, когда нам известны факты, мы сможем найти новых свидетелей. Если ты будешь крепко стоять на своем, Карр просто откажется от дальнейшего ведения дела. Ты больше никогда не увидишь Элен Элизабет Кронинг, если, конечно, Карл Гиффорд не возжелает привлечь ее к ответственности за лжесвидетельство.
  В разговор вступил Рекс Брэндон:
  — Если ты уезжаешь через тридцать пять минут, давай до твоего отъезда немного потолкуем об убийстве.
  — У меня и по этому вопросу есть кое-какие идеи, — сказал Селби.
  — Выкладывай.
  — Теперь, когда мы знаем мотив, можно сказать кое-что новое и о самом убийстве.
  — Мы слушаем.
  — Поставь себя на место Роффа. Он приехал в Лос-Анджелес. В его распоряжении обоюдоострая информация. Ее можно продать как стороне, оспаривающей завещание, так и противной стороне. В первом случае наследство делится на две равные части, во втором — целиком отходит Аните Элдон. Он, конечно, предпочел бы иметь дело с последней. Во-первых, всегда проще иметь дело с одним лицом, во-вторых, Анита привыкла говорить на языке, которым говорит Фред Альбион Рофф. Но все же решающим обстоятельством для Роффа было одно — кто больше заплатит.
  Брэндон согласно кивал головой в такт словам Селби.
  Инес Стэплтон слушала с горящими глазами, оттолкнув книги в сторону и подперев подбородок ладонями. Почти машинально Селби стал набивать трубку. Он примял большим пальцем табак, зажег спичку, выпустил струйку дыма и продолжил:
  — Теперь вы видите, что произошло. Рофф сначала решил иметь дело с Инес Стэплтон, но не пошел до конца, так как понял, что с ней возникают сложности. Поэтому он обратился к другому лицу, более податливому, по его мнению.
  — Аните Элдон?
  Селби утвердительно кивнул.
  — Так это Анита Элдон отравила его?
  — Аниты Элдон здесь не было, и она не могла дать яд. Но в то же время, замышляя убийство, вы вряд ли поставите себя в зависимость от случайного человека, нанятого для этой цели.
  — А.Б. Карр? — с надеждой спросил Брэндон.
  — Ну нет. Карр едва ли способен на убийство, хотя в этом ты со мной наверняка не согласен. Я вообще сомневаюсь, что Карр знал подробности происходящего. Я не верю его рассказу о двух свидетелях. Правда, я убежден, что Карр знал о прибытии двух важных свидетелей, которых можно было опознать по белым гардениям, и о том, что они должны были с кем-то встретиться. Я считаю, что Карр организовал их вывоз из Мэдисон-Сити. Но убийство, Рекс, — нет. Здесь надо искать другого человека.
  — Ты считаешь, виновен этот официант, Генри Фарли?
  — Нет, не думаю.
  — Почему нет?
  — Потому что один из самых важных моментов, ключ к разгадке, — факт заказа Роффом полного завтрака после того, как он уже позавтракал.
  — Что это означает?
  — Это означает следующее. Фред Альбион Рофф прибывает в Мэдисон-Сити и ведет с кем-то переговоры. Некто, находящийся в его номере, жалуется, что не успел позавтракать и голоден. Таким образом он вынуждает Роффа заказать завтрак в номер. Когда этот человек слышит стук в дверь, означающий прибытие завтрака, он (или она) выходит в ванную комнату и закрывает дверь. Теперь вам ясно?
  — Кажется, начинаю понимать, — ответил Брэндон. — Продолжай.
  — Итак, убийца находится в ванной. В то время как официант вносит завтрак, убийца за закрытой дверью наполняет ядом пипетку. Дождавшись ухода официанта, он капает синильной кислотой на кусочки сахара (это нетрудно сделать незаметно), и теперь все готово для свершения грязного дела.
  — Но кофе был частью завтрака, — напомнил Брэндон.
  — Это не проблема. Убийца мог просто сказать: «Я не пью кофе» — и предложить Роффу выпить чашечку, пока он будет завтракать.
  — Ну что ж, у тебя получается весьма убедительная теория, Дуг, — прищурившись, сказал Брэндон.
  — Убийца вел переговоры, пока Рофф не сделал хороший глоток слегка остывшего кофе. Надо особо отметить, что эти переговоры были весьма деликатного свойства. Ведь сделка, по существу, включала элементы шантажа, сокрытие фактов и склонение к лжесвидетельству.
  В силу этого Рофф чувствовал бы себя увереннее, если бы продал сведения оспаривающей стороне. В этом случае он занял бы высокоморальную позицию — доставил свидетеля, чьи показания имели бы эффект взрыва бомбы, который просто выбросил бы дело из суда. Совсем по-иному обстояло дело, когда он продавал секрет Аните Элдон. Как юрист, он не хотел делать этого, но скаредность толкала его на неблаговидный поступок. Он нервничал и соблазнился на лишнюю чашечку кофе. Это его и убило.
  — А убийца? — спросил Брэндон.
  — Убийца приступил к изъятию бумаг из портфеля Роффа.
  — Но почему он не прихватил портфель целиком?
  — Да потому, что после идентификации трупа исчезновение портфеля могло указать на мотив убийства: некто опасается документов, содержащихся в портфеле, а это в свою очередь является ключом к раскрытию преступления.
  — Ну хорошо, — сказал Брэндон. — Документы взяты, что дальше?
  — Убийца не хотел выходить из комнаты с бумагами в руках. Это могло само по себе вызвать подозрения. Нельзя быть уверенным в том, что, выходя из номера, на кого-то не натолкнешься в коридоре. Рофф уже открыл сумку и вынул из нее грязные сорочки и белье. Убийца взял вещи, прикрыл ими документы и вышел. Человек несет грязное белье в стирку — обычная картина в любом отеле.
  — Дальше.
  — Я, конечно, всего лишь шаг за шагом пытаюсь воссоздать картину, — сказал Селби. — У меня нет доказательств. Скорее всего, убийца вошел в свой номер и постарался избавиться от не принадлежавших ему предметов туалета. Мы не знаем, как это ему удалось, но, очевидно, он сумел сделать это быстро и эффективно. Проверяя документы, он обнаружил, что одной страницы не хватает. Где она? Забыта в портфеле, потеряна им в коридоре или самим Роффом в ином месте?
  Убийца выходит в коридор, нигде не видит листка и приходит к выводу, что кто-то мог уже подобрать его. Он же, вероятно, и позвонил Карру, сообщил о прибытии двух свидетелей, имеющих огромное значение для исхода дела. И… нет, подожди, Рекс. Эта сторона была улажена раньше. Убийство было тщательно спланировано, и Анита Элдон должна была появиться с белой гарденией. Карр мог узнать ее. Это вообще исключает Карра из дела об убийстве.
  — Не думаешь ли ты, что все подстроила сама Анита Элдон? — спросил Брэндон.
  — Нет, она не могла, — ответил Селби, торопливо взглянув на часы. — Ее здесь не было. Это должен быть некто, находящийся в отеле.
  — Какая-то женщина, — предположил Брэндон, — если судить по показаниям Колемана Декстера.
  — Нет, не женщина, — сказал Селби. — Убийце надо объяснить происхождение листка бумаги в коридоре и в то же время отвести подозрение от себя. Почему бы в таком случае не сказать, что он видел женщину, внешность которой ускользнула от его внимания, женщину, которая выходила из комнаты с бельем для стирки и, кажется, обронила листок бумаги… Рекс, мне, правда, надо мчаться, чтобы захватить багаж и успеть на поезд. Мне просто необходимо успеть на него. Проверьте Колемана Декстера. Прими во внимание: Аните Элдон был нужен, если так можно выразиться, «менеджер», уполномоченный вести переговоры с Фредом Альбионом Роффом. Заметь, у Роффа не было посетителей, пришедших с улицы. Займись как следует Декстером, Рекс.
  Селби выбил пепел, в раздумье взглянул на трубку и быстро сунул ее, еще теплую, в руку Брэндона.
  — Я не стану брать ее с собой, Рекс. Пусть побудет у тебя в столе до моего возвращения.
  Брэндон сунул трубку в карман и взял руку Селби в свои большие ладони.
  — Это хорошая версия, Дуг. По крайней мере, стоит попытаться. С самой механикой убийства, предложенной тобой, я согласен. Правда, я не так уверен насчет Декстера.
  — Все же взгляни на него попристальнее, — сказал Селби. — Моя версия вполне правдоподобна, тем более что Декстер имел свободный доступ к столу Хэтти Ирвин и мог легко подсыпать мышьяк.
  — А также подбросить пузырек с синильной кислотой и пипетку в комнату Фарли?
  — Безусловно. Такой ход с его стороны вполне логичен.
  — А как все же насчет Старого АБК?
  Селби с улыбкой покачал головой:
  — Тебе никогда не удастся схватить его, Рекс. Он классно заметает следы.
  — Ты считаешь, он привлек этого типа — Флориса, который вывез миссис Ирвин и…
  — Ни в коем случае, — торопливо сказал Селби. — Флорис, скорее всего, работал на убийцу. Может быть, ты и сможешь связать его с Карром, если что-то найдешь, конечно, но я сильно в этом сомневаюсь. Вполне вероятно, что Флориса привлекла Анита Элдон. Старый АБК, возможно, и не знал об убийстве, хотя ему было известно о заговоре с целью не допустить на суде нежелательных для защищаемой им стороны показаний. В этом он был готов принять участие, но не в деле, где можно серьезно обжечься. Пока Карр встречал приехавших на вокзале, человек, который должен был их вывезти из графства… Рекс, все, времени у меня уже нет. Я должен мчаться.
  — У тебя еще осталось время для одной вещи, — произнесла Инес Стэплтон, выскользнув из-за стола.
  — Для чего?
  — Для того, чтобы принять мою благодарность.
  Ее руки обвились вокруг шеи Селби, и губы приникли к его губам.
  Рекс Брэндон вытащил из кармана свои старые часы-луковицу, посмотрел на циферблат, почесал в затылке и произнес:
  — У тебя есть три минуты сынок.
  Вернув часы на место, он неторопливо направился к выходу.
  Глава 21
  Сильвия Мартин уже была у поезда, когда Селби выскочил из такси и помчался через платформу. Она встретила его смеющимся взглядом.
  — Думала, ты опоздаешь, Дуг. Даже надеялась на это.
  — Я просто обязан был успеть.
  — Как продвигается дело, Дуг?
  — Не знаю. Свяжись с Рексом Брэндоном, он тебе все расскажет, телеграфируй мне прямо в поезд. Рекс знает номер моего места.
  — По вагонам! — раздался зычный голос проводника. Сильвия схватила Селби за руку:
  — До чего же здорово, Дуг, что ты заехал к нам. Обещаешь вернуться насовсем?
  Селби наклонился, чтобы поцеловать ее, и не услышал стука захлопнувшейся двери тамбура и звона сигнального колокола. Состав медленно, со скрипом тронулся с места.
  Сильвии пришлось оттолкнуть Селби. Со смехом она воскликнула:
  — Быстрее на поезд, дурачок! Тебе некогда заниматься поцелуями. Торопись!
  Проводник последнего вагона с широкой ухмылкой трусил по платформе, держа открытой дверь в тамбур.
  Селби прибавил скорость и вскочил в вагон, проводник последовал за ним. Селби повернулся, чтобы помахать Сильвии Мартин, увидел ее улыбающееся лицо, неожиданно девушка резко отвернулась, чтобы скрыть от него непрошеные слезы.
  Проводник с улыбкой посмотрел на рот Селби. Экс-прокурор достал платок и, стерев помаду с губ, вошел в купе.
  Сидя у окна, он наблюдал, как медленно уплывают вдаль знакомые картины Мэдисон-Сити. Белоснежное здание суда на холме, богатый жилой район. Он даже сумел разглядеть большой белый дом, в котором А.Б. Карр осуществлял свою мечту окунуться в спокойную жизнь, оставив юридическую практику.
  Селби казалось, что он оставляет здесь большую часть своей жизни, но, возможно, он сюда еще вернется.
  Поезд набирал скорость, машинист дал громкий гудок, приближаясь к переезду.
  
  В Сан-Луис-Обиспо он получил телеграмму Рекса Брэндона:
  «Майору Дугласу Селби купе 6, вагон 4
  Догадка правильна. Декстер тайно женат на Аните Элдон. Ни в чем не признается. Пригласил Карра адвокатом, но отпечатки пальцев Декстера обнаружены на внутренней ручке двери ванной Роффа. Частицы обугленной бумаги найдены в номере Декстера. Поздравляю. Карра, видимо, не удастся обвинить, однако он обеспокоен и пытается объясниться. Гиффорд тоже многое хотел бы разъяснить. Трубка ждет твоего возвращения в ящике стола.
  
  1946 год.
  (переводчик: Г. Косов)
  
  Прокурор рискует
  Глава 1
  Поскольку было только семь пятнадцать утра, когда Дорис Кейн прибыла в Мэдисон-Сити, и так как она всю ночь провела за рулем, ее усталые от дороги глаза не сразу заметили, что город готовится вспомнить свою юность на заре освоения Дикого Запада. Немногие горожане, попадавшиеся на улице, носили на головах широкополые Шляпы с галунами, а некоторые отращивали усы или даже бороды. Попадались и такие, которые щеголяли в поясах, украшенных патронташами и свисающими с них кобурами.
  На слабо хлопающем на ветру транспаранте, натянутом поперек улицы и закрепленном за окна каких-то офисов, было начертано красными буквами: «ВСТРЕЧА С ДИКИМ ЗАПАДОМ», а ниже: «с 1 по 5 ноября».
  Бросив взгляд на наручные часики, Дорис Кейн решила, что время явно неудачное для визита к дочери.
  Замужество, весьма вероятно, изменило привычку Паулы спать допоздна, но миссис Кейн опасалась проверить, до какой степени это так. Она хотела представить свое посещение совершенно случайным, нечто вроде «проезжала мимо и решила заглянуть». Кроме того, мужу Паулы, Джиму Мелвину, могло не понравиться вторжение тещи в его жизнь спустя всего два месяца после его женитьбы.
  Миссис Кейн подогнала свой пикап вплотную к тротуару напротив входа в кафе «Оул», над которым светилась надпись: «Всегда открыто».
  С парковкой в такую рань не было ни малейших проблем, и Дорис Кейн, тщательно заперев машину, вошла в ресторан и направилась было туда, где находились отдельные кабинеты, но затем передумала в пользу полупустого общего зала, более располагающего к общению.
  И только усевшись на высокий стул, заметила, до какой степени Мэдисон-Сити прихорашивается в преддверии торжества. На какой-то миг миссис Кейн даже почудилось, что она попала в Голливуд и находится на съемках эпизода из жизни Малыша Билли.
  Вскоре, однако, все эти усы, бороды, ковбойские шляпы, кричащие рубашки создали у нее впечатление поголовного помешательства.
  Молодой человек дожидался ее приказаний.
  Миссис Кейн взглянула на его усы и ковбойскую рубашку.
  — Вы приезжая? — спросил он с улыбкой.
  Она призналась, что да.
  — Мы отмечаем день рождения города, — объяснил он. — Ему стукнуло уже девяносто. Тогда здесь было почти дикое место… одни скотоводы да старатели. В торжестве все горожане примут участие. Каждый должен отпустить усы или бороду и носить костюм до конца праздника. Мы собираемся устроить большую фиесту с крытыми фургонами в сопровождении эскортов ковбоев и прочее… Что будем есть?
  Она улыбнулась и только теперь, когда больше не вела машину, поняла, насколько вымоталась.
  — Страшно хочу пить. Побольше кофе, пожалуйста, и яичницу с ветчиной. Но главное кофе, и побыстрей.
  Для горстки людей, закусывающих в кафе «Оул», половина восьмого утра, судя по всему, была предельным временем. Один за другим они расплачивались и поспешно покидали кафе, и в семь часов тридцать одну минуту Дорис Кейн осталась в зале одна.
  Казалось, настал благоприятный момент, чтобы задать один или парочку осторожных вопросов.
  — Вы давно здесь живете? — спросила она у молодого человека за стойкой.
  — Родом отсюда, — ответил он. — Отслужил в армии и рванул обратно в этот старый город. Он неплохо выглядит для своих лет. Прежде я считал его захолустьем, а вот теперь нравится.
  — Ваш город, хотя и небольшой, но производит весьма приятное впечатление, — заметила она. — Мне кажется, здесь центр округа. Или я ошибаюсь?
  — Вы правы. Здание окружного суда вон там, на холме… Как вам наш кофе? Повторить?
  — Не отказалась бы еще от чашки. Спасибо.
  Когда он подвинул ей через стойку вновь наполненную чашку, она как бы между прочим поинтересовалась:
  — Вы, случайно, не знаете Джеймса Мелвина?
  — Мелвина… Мелвина?.. О, конечно… Джим Мелвин!
  — Он вам знаком?
  — В общем-то, да. Знаю его немного. Он иногда забегает сюда. Работает по заказу городских заправил над каким-то оборудованием для парковки. Как он говорил мне, и у него на это лицензия штата.
  — Совершенно верно, — подтвердила она, а затем поняла: человек за стойкой смотрит на нее, ожидая, что она еще скажет.
  — Он мой зять, — нервно смеясь, объяснила миссис Кейн.
  — Вот как? Сдается мне, он женился совсем недавно, правда?
  — Да.
  — Хороший парень. В последнее время ввязался в политику, хотя, полагаю, вам все это известно.
  — Да как сказать…
  — Дуг Селби, наш окружной прокурор, был у нас в высшей степени популярен. Затем подал в отставку со своего поста, чтобы отправиться на войну. Когда он вернулся, тот, кто его сменил, не захотел расстаться с должностью. Но общественное мнение сыграло свою роль, и ему пришлось уйти. Люди даже начали кампанию за его отзыв. Теперь Дуг Селби сидит в своем прежнем кресле. Но борьба шла отчаянная.
  — Ясно. А Джим был за мистера Селби?
  — Нет. Он был на стороне противника.
  — Сегодня утром его у вас не было?
  — Нет. Он не завсегдатай. Если и заходит иногда, то около девяти или десяти часов. Обычно появляется не один, говорит о делах за чашкой кофе, порой заказывает сандвич. Вы, я так думаю, приехали полюбоваться на нашу большую фиесту?
  — Нет, — снова улыбнулась миссис Кейн. — Я так, проездом… Пожалуй, немного рановато для того, чтобы побеспокоить молодых.
  — Молодых? — переспросил собеседник, глядя на нее оценивающим взглядом. — Вот это здорово! Да вы не старше своего зятя.
  Дорис зарделась от удовольствия. В его комплименте не было ничего неискреннего, никакой лести. Пауле, конечно, только что исполнилось девятнадцать, а сама Дорис всего три дня назад отметила свой тридцать девятый день рождения. Но годы приобрели привычку идти все быстрее и быстрее. Мысль о замужестве дочери все еще не укладывалась в ее сознании. Каких-то четыре-пять лет назад Паула была неуклюжим подростком — одни коленки да локти. И вот теперь она замужем. Просто невероятно!
  Миссис Кейн расплатилась и вернулась к своему пикапу. Было уже без десяти минут восемь. Для себя она решила, что раньше девяти звонить Пауле не осмелится, но также и не хотела торчать здесь у тротуара и клевать носом за баранкой автомобиля. В конце концов, Паула, как жена молодого бизнесмена, вполне возможно, уже встала и готовит завтрак.
  Миссис Кейн снова вошла в ресторан.
  — Я хочу воспользоваться вашим телефоном.
  — Пожалуйста.
  Она взяла справочник и нашла в нем:
  «Мелвин Джеймс Л., адрес: 1641, Хиллкрест-Драйв».
  Она опустила монету, набрала номер, затем подождала, пока из трубки не раздались длинные гудки.
  Никто не отвечал.
  Сразу, как только Дорис Кейн поняла, что придется ждать, пока подойдут к телефону, ей с трудом удалось подавить постыдное желание бросить трубку на рычаг и покинуть ресторан, но она заставила себя оставаться у аппарата, с тем чтобы окончательно убедиться, что отвечать на том конце провода в самом деле некому.
  И только после этого она, наконец, повесила трубку.
  В аппарате что-то щелкнуло, и ее монета зазвенела в камере возврата.
  Она повернулась к услужливому молодому человеку за стойкой и спросила:
  — Как добраться до Хиллкрест-Драйв?
  — Поднимитесь вверх по бульвару до первого светофора, свернете налево, дальше по этой дороге вокруг.
  Не прозевайте Хиллкрест. Это одна из боковых улочек, которые отходят от этой дороги… если точнее, она начинается через десять или двенадцать домов после того, как сделаете второй поворот налево.
  — Спасибо, — поблагодарила она, решительным шагом вышла из ресторана, села в машину и завела мотор.
  Хиллкрест-Драйв ей удалось отыскать без труда. Дом под номером 1641 оказался очень похожим на тот, каким она себе его и представляла как место, где живет Паула.
  Дом был выстроен на склоне холма. Фасад был одноэтажным, а задняя часть состояла из трех этажей.
  Из-за крутизны склона гараж располагался сзади дома, и въезд к нему был из аллеи, которая шла параллельно главной улице. Дорожка, ведущая к черному ходу, была проложена прямо по склону, и лишь кое-где на ней виднелись редкие ступеньки из цемента. Неудобства подобного жилья, возведенного на склоне холма, компенсировались чудесной панорамой, открывавшейся из каждого окна.
  В самом низу склон резко обрывался в извилистую долину, испещренную темной зеленью апельсиновых деревьев.
  Вдыхая все утро аромат цветущих цитрусовых, Дорис Кейн тем не менее все время возвращалась к мысли о том, как внезапно ее дочь стала замужней женщиной.
  Почему-то известия подобного рода всегда застают матерей врасплох и повергают в шоковое состояние.
  Дорис поставила машину перед домом, прошла по короткой цементной дорожке и, поднявшись на крыльцо, позвонила в дверь.
  Далее к югу стоял еще один дом, к северу — никаких строений. Высокая живая изгородь росла по границе владений, укрывая от посторонних глаз фасад, но из-за крутизны склона оставляла открытой для всеобщего обозрения заднюю часть дома.
  Именно тогда, когда она нажимала второй раз кнопку звонка, Дорис Кейн заметила нечто такое, что вызвало у нее беспокойство. В углу маленького крыльца валялась связка газет, и те листы, на которые падало солнце, уже начали желтеть.
  Дорис нахмурилась. Конечно…
  Ее внимание привлек уголок листка бумаги, торчавший из-под двери. Она вытащила его и, едва разбирая каракули, прочитала:
  «Нет смысла оставлять молоко. Оно киснет на пороге. Позвоните мне, когда вернетесь, если хотите, чтобы его доставляли вам.
  Молочник».
  Почтовый ящик был прикреплен изнутри к одной из стоек, поддерживающих навес над крыльцом, и оказался открыт. Дорис нажала кнопку, расположенную сбоку ящика, и металлическая передняя стенка приподнялась.
  Внутри лежало одно-единственное письмо.
  На конверте был отпечатан адрес: «Джеймсу Л. Мелвину, 1641, Хиллкрест-Драйв, Мэдисон-Сити». В верхнем левом углу был напечатан типографским способом обратный адрес: «Альфонс Бейкер Карр, адвокат, 962, Монаднок-Билдинг, Лос-Анджелес».
  Письмо было проштемпелевано из Лос-Анджелеса два дня назад. Судя по всему, в почтовый ящик оно попало вчера. Письмо было очень тонким и, похоже, заключало в себе маленький листок бумаги, возможно счет за услуги. Конверт похрустывал в пальцах и производил на ощупь впечатление сделанного из плотной гербовой бумаги.
  Дорис Кейн несколько мгновений подержала его в руке и затем неохотно положила обратно в почтовый ящик. Когда она возвращала конверт на место, то услышала звук, похожий на тот, когда скребут металлом по металлу, и решила выяснить, чем это вызвано. На дне почтового ящика лежал ключ от дома.
  Дорис взяла его так, словно он обжигал ей пальцы, затем повернулась к двери и в нерешительности остановилась.
  Пока она стояла на крыльце, со стороны соседнего дома донеслись какие-то звуки, говорящие о том, что его обитатели проснулись. Судя по запахам, которые она ощутила, там жарили ветчину и готовили свежемолотый кофе.
  Все еще мешкая, миссис Кейн размышляла над создавшейся ситуацией. Паула была в высшей степени неуравновешенной в полном смысле этого слова. Почти незаметно для нее самой жизнь сгладит некоторые острые углы в ее характере. Но сейчас несанкционированное использование ключа, находящегося в руке Дорис Кейн, может быть расценено Паулой как беспардонное вмешательство в ее личную жизнь…
  Дорис Кейн была еще относительно молода и привлекательна. У нее была масса собственных поклонников, и у них с Паулой установились особые, ни в чем не походившие на общепринятые, хотя и старомодные, отношения между матерью и дочерью. Дорис может рассчитывать на сердечный прием в доме дочери, но только как гостья, не забывая о том, что Паула здесь хозяйка.
  Дорис Кейн знала, что, если придется, воспользуется ключом, но до этого хотела испробовать и другие варианты.
  Зажав ключ в руке, она вышла на улицу, спустилась к соседнему дому и позвонила в дверь.
  Ей открыла женщина средних лет, остроглазая, тонкогубая, с высокими скулами, с порывистыми, как у птички, движениями.
  — Доброе утро, — первой заговорила та, с головы до ног оглядывая миссис Кейн цепким взглядом. — Вы что-нибудь продаете?
  В ее тоне слышалась скрытая неприязнь, готовая в любой момент перерасти в грубый отказ, а может быть, даже и хлопок закрываемой двери.
  — Я старалась выяснить что-нибудь о мистере и миссис Мелвин, ваших соседях, — мягко улыбнулась Дорис Кейн. — Кажется, они уехали. Вы не могли бы сказать мне, давно ли они отсутствуют или, может, вы знаете, куда…
  — Ничем не могу помочь! — огрызнулась женщина.
  — Поскольку вы соседи, — миссис Кейн пустила в ход свою самую обворожительную улыбку, — я подумала, что, возможно…
  — Соседи! — фыркнула та. — Просто живут рядом, вот и все. Соседи!.. Да уж, соседи!
  — А что такое?
  — Такие соседи, если хотите знать, ни для кого из живущих здесь не подарок! — Женщина решительно перехватила нить разговора. — Вокруг живут уважаемые люди. Такого, что устраивают эти соседи, вряд ли вы когда-либо видели! Гулянки до двух-трех часов ночи, пьяные женщины, и я точно слышала, как в последний раз даже стреляли! Это был пистолетный выстрел. Так-то! А вы говорите — соседи! Что вам нужно от них?
  — Давно это было? — спросила Дорис, чувствуя, что у нее сводит скулы, как от оскомины.
  — Смотря что.
  — Гулянка.
  — Гулянки, — уточнила женщина. — Их было столько, что и не упомнишь.
  — А когда стреляли?
  — На прошлой неделе… пожалуй, дней десять назад. Послушайте, если вы хотите что-то продать, то в такую рань вам здесь ничего не светит. Раньше десяти там не просыпаются, даже если они дома, а сейчас их и вовсе нет.
  — Я… я друг их семьи, и…
  — Ну, зря я тут разболталась с вами. К тому же пора заняться делом. Всего хорошего. — И дверь захлопнулась перед носом Дорис Кейн.
  Теперь Дорис Кейн решилась. Вернувшись к дому дочери, она уверенно вставила ключ в замочную скважину, повернула, откинула щеколду, открыла дверь и вошла.
  Спальные комнаты находились на верхнем этаже. Из холла широкая лестница с ажурными коваными перилами вела вниз в просторную гостиную.
  — Эй, Джим! Паула! — крикнула Дорис. — Есть тут кто-нибудь?
  Пустота дома гулко поглотила ее слова, усилив невольную дрожь ее голоса.
  Дорис Кейн спустилась вниз по лестнице. Найденный ею выключатель затопил гостиную болезненно ярким светом, который всегда так безнадежно проигрывает на фоне искрящихся солнечных лучей. Тяжелые гардины, висевшие на окнах, почти не пропускали дневного света, но и электрических ламп было достаточно, чтобы разглядеть большую, даже слишком, комнату, довольно комфортабельную, с огромным камином в одном конце, французскими дверьми, открывающимися на широкий балкон, на западной стороне и дверью на северной, ведущей в помещения нижнего этажа.
  Далее на южной стороне располагалась столовая, а за ней — кухня.
  В гостиной остались следы излишне щедрого гостеприимства. Повсюду были разбросаны бокалы, пепельницы набиты окурками, воздух пропитан застоявшимися запахами, свойственными давно не проветриваемому помещению.
  На столе стоял изотермический контейнер, предназначенный для хранения кубиков льда. Дорис приподняла крышку и заглянула внутрь.
  Контейнер был на треть заполнен водой. Кубики льда растаяли, и образовавшаяся из них вода нагрелась до комнатной температуры.
  Дорис через столовую прошла в кухню и убедилась, что там все чисто. Здесь царил идеальный порядок, а в раковине не валялось ни одной грязной тарелки.
  Она заглянула в холодильник, потом в буфет и, открыв хлебницу, пощупала лежавший там батон. Он оказался твердым как камень и пах плесенью. Подойдя к кухонному столу, Дорис провела по нему пальцем — на столешнице, покрытой толстым слоем пыли, остался четкий след.
  Она вернулась в гостиную и, потянув за шнур, раздвинула тяжелые шторы на окнах. И сразу в ярком дневном свете увидела, что и на мебели лежит густой слой пыли.
  Дорис выключила свет и взбежала по лестнице в спальные комнаты.
  Первая, очевидно, принадлежала хозяевам. Здесь стояла широкая двуспальная кровать с тумбочками по обеим сторонам. На одной лежали туалетные принадлежности Паулы, на другой — Джима. Постель не была смята. Беглый осмотр шкафов показал, что одежда висит на своих местах. Если Паула и уехала куда-то, то ненадолго и взяла с собой лишь самое необходимое.
  Отправляясь в продолжительную поездку, она не ограничилась бы таким малым количеством вещей.
  Через ванную Дорис вошла в соседнюю спальню.
  Здесь постель тоже была аккуратно застелена. По-видимому, эта комната содержалась в идеальном порядке, чтобы в любой момент принять кого-нибудь из родных или близких.
  Следующая просторная спальня отводилась гостям.
  Она имела отдельную ванную и… Дорис Кейн застыла на пороге, невольно вскрикнув при виде темно-бурых пятен на кровати, о зловещем происхождении которых она сразу догадалась.
  На негнущихся ногах Дорис приблизилась к кровати и дрожащей рукой провела по заскорузлому покрывалу.
  Однако на полу она не обнаружила этих ужасных пятен, зато в ванной ее ожидало зрелище целой кучи перепачканных в крови полотенец.
  Преодолев первый испуг, Дорис принялась лихорадочно соображать. По всей вероятности, произошел несчастный случай, и кто-то, очевидно, потерял много крови. Ее промокали полотенцами, чтобы не капала на пол, а лежал пострадавший, как видно, на кровати, ожидая, когда прибудет доктор…
  В памяти всплыли слова соседки: «А в последний раз даже стреляли!»
  Дорис Кейн поспешно спустилась вниз и выбежала на крыльцо, где ярко светило солнце, пахло цветущими апельсиновыми деревьями, пели птицы и слышались голоса детей, игравших неподалеку.
  Она захлопнула дверь, и замок щелкнул у нее за спиной. Потом открыла почтовый ящик, положила ключ под письмо от Альфонса Бейкера Карра и бросилась к машине. Ей не терпелось сесть в нее и уехать подальше от этого ужасного места.
  В душевном смятении Дорис строила самые невероятные предположения. Не застрелил ли Джим кого-нибудь? Может быть, оружие разрядилось? Что с Паулой, возможно, она скрывается от полиции? А может быть, сама стала жертвой? Паула не из тех, кто будет прятаться и таиться. Нет, она не побежит, она встретит опасность с открытым лицом. Паула была и останется такой. Она никогда не боялась отвечать за свои поступки.
  Дорис Кейн бесцельно ехала по извилистой Хиллкрест-Драйв, пока перед ней не выросло препятствие в виде отвесного склона.
  Тогда она развернулась и повела свой пикап в обратном направлении — к центральной улице Мэдисон-Сити.
  Здесь признаки приближающегося праздника были особенно заметны: мужчины все как один вырядились в тесные джинсы и сапоги на высоком каблуке, явно затруднявшие передвижение. Неизменной принадлежностью мужского населения были также широкополые шляпы, пестрые шейные платки, усы и бороды. В витринах магазинов красовались ковбойские шляпы по 2 доллара 99 центов за штуку, ярко-синие, золотистые или красные платки и самая модная обувь сезона — сапоги.
  Повсюду царило веселье и непринужденность в обращении. Прохожие останавливали друг друга, чтобы похвастать своим нарядом и обменяться шуточками по поводу усов и ковбойских причиндалов.
  Все это производило на Дорис Кейн впечатление пошлой пародии, а вид кобуры на поясах лишь вызвал в памяти бурые пятна засохшей крови на покрывале в доме Паулы.
  Глава 2
  Окружной прокурор Дуг Селби, случайно посмотрев в зеркало на стене своего кабинета в здании суда, критически оглядел себя.
  Общественность Мэдисон-Сити, со всей серьезностью отнесясь к празднованию юбилея города, бдительно следила за тем, чтобы все его жители без исключения отдали дань славному прошлому скотоводческого округа. Тем же, кто не проникся величием этого события, грозили карательные санкции.
  Должностным лицам, однако, было позволено не облачаться в ковбойский наряд, но Селби из уважения к всеобщему энтузиазму повязал шею красным платком и обзавелся широкополой шляпой, висевшей сейчас на вешалке возле зеркала.
  Отведя взгляд от своего отражения в нем, Селби хотел было заняться делами, но тут раздался легкий стук в дверь, и, приоткрыв ее, в кабинет заглянула его секретарша.
  — У вас найдется время, — спросила она, — заскочить к шерифу Брэндону или вы хотите, чтобы он сам спустился к вам? У него там некая миссис Кейн, и то, что она рассказала, внушает ему тревогу.
  — Он на телефоне? — спросил Селби.
  Девушка кивнула.
  Окружной прокурор снял трубку:
  — Привет, Рекс.
  — Не хотел тебя беспокоить, Дуг, — раздался в ответ голос шерифа Рекса Брэнд она, — но приходится: мне надо знать, имеем ли мы право войти в частный дом без ордера на обыск?
  — Имеем, если получено разрешение владельца. Если такового нет, это противозаконно.
  — В данном случае в доме никого нет.
  — Все равно лучше иметь при себе ордер.
  — У тебя найдется минута, Дуг?
  — Конечно.
  — Я сейчас приду.
  — С женщиной?
  — Нет. Один.
  Шериф Брэндон был лет на двадцать пять старше Дуга Селби, и, хотя волосы почтенного скотовода посеребрила седина, взгляд его сохранил живость и проницательность. Легкость и плавность движений свидетельствовали о крепости мышц, а ковбойская одежда, которую он надел по случаю юбилея города, не выглядела на нем маскарадным костюмом, по всему было видно, что он чувствовал себя в ней удобно.
  Селби предусмотрительно оставил дверь своего кабинета открытой, и Брэндон без стука вошел и сел на край письменного стола.
  — Это касается Джима Мелвина, Дуг.
  — В чем дело? — насторожился Селби.
  — Женщина, которая сидит у меня, его теща. Она в панике. Ее дочь, Паула, не поздравила мать с днем рождения, не прислала ни открытки, ни телеграммы.
  Селби в ответ лишь иронически усмехнулся.
  — Приблизительно неделю назад, — продолжал Брэндон, — миссис Кейн написала дочери письмо с просьбой выслать авиапочтой какие-то кулинарные рецепты, однако ответа так и не дождалась. Когда же от дочери не последовало поздравлений с днем рождения, миссис Кейн всерьез забеспокоилась и отправилась в Мэдисон-Сити.
  — Что дальше?
  — А дальше еще хуже. На крыльце дома Джима Мелвина лежала стопка нечитаных газет и записка от молочника. Соседка сказала, что в доме вот уже дней десять никто не живет и что во время последней вечеринки слышала выстрел… Миссис Кейн заглянула в почтовый ящик и обнаружила в нем письмо от адвоката из Лос-Анджелеса Альфонса Бейкера Карра, а также ключ от дома. Она отперла дверь и вошла. В доме никого не было и все выглядело так, как будто его покинули в разгар веселья.
  Постель одной из спален наверху оказалась испачкана пятнами крови, и ванная рядом — тоже. Женщина предполагает, что ее дочь убита.
  — Уж не ловушка ли это, Рекс? — высказал опасение Дуг Селби.
  — А черт его знает. Все крайне подозрительно.
  — Боюсь, наши противники только и ждут, — покачал головой Селби, — что мы клюнем на их приманку.
  Стоит нам переступить порог дома Мелвина, и он нас там застукает и начнет кричать, что мы нарушили его право на неприкосновенность жилища и пытаемся свести с ним политические счеты. С другой стороны, если мы явимся с ордером на обыск, он завопит, что тем самым мы порочим его репутацию и пытаемся сорвать его сделку с этими счетчиками. — Чувствуя, что Брэндона не убедили его доводы, Селби спросил: — Когда она входила в дом, Рекс?
  — Утром… где-то около девяти.
  — А почему сразу не сообщила в полицию?
  — По-видимому, не знала, как ей быть, и терзалась сомнениями. Послушать ее, она рискует больше нашего. Если с ее дочерью ничего не случилось, та никогда не простит мамаше ее вмешательства.
  — Дай-ка я взгляну на нее, Рекс, — сказал Селби. — И надо же, чтобы именно Мелвин оказался ее зятем.
  Неужели эта Паула не могла подыскать кого-нибудь получше?
  Они прошли в кабинет шерифа. Брэндон представил Дорис Кейн своего спутника:
  — Это мистер Селби, наш окружной прокурор.
  Селби, слегка поклонившись, признался без обиняков:
  — Я интересовался у Брэндона, смогли ли вы объяснить ему, почему так замешкались с сообщением в полицию о том, что вас весьма встревожило, когда вы вошли в дом мистера Мелвина.
  — Мистер Селби, если бы вы знали Паулу, то непременно поняли бы меня, — ответила миссис Кейн. — Если я ошибаюсь… и с Паулой все в порядке… если окажется, что это случилось с Джимом… Даже не знаю, что хуже…
  — Может быть, вам стоит подождать, когда что-то прояснится?
  — Я не могу больше ждать. Это выше человеческих сил!
  — Вы сказали, что в почтовом ящике лежала письмо от адвоката Альфонса Бейкера Карра?
  — Да. Вы знаете его?
  — Нам ли его не знать! — проворчал Брэндон. — Он здесь живет.
  — А разве его офис не в Лос-Анджелесе? — удивилась миссис Кейн.
  — Так оно и есть, — подтвердил шериф Брэндон. — Но несколько лет назад мистер Карр купил здесь загородный дом и с тех пор поселился в наших краях. Уверяет, что хотел уйти на покой, да клиенты не дают… Вы никогда не слышали о Карре?
  — Адвокате, ведущем уголовные дела?
  — Совершенно верно. Он из тех, кто знает все лазейки в законе. Было время, когда жулики в Лос-Анджелесе говаривали: «Чтобы выйти сухим из воды, достаточно знать три первые буквы алфавита».143
  — То есть Альфонса Бейкера Карра?
  — Именно.
  — Интересно, с какой стати он писал Джиму?
  — Говорите, письмо было очень тонкое?
  — Да. Похоже, в конверте лежала лишь узкая полоска бумаги. Я решила, что это счет.
  Селби, до сих пор не сводивший цепкого взгляда с миссис Кейн, многозначительно посмотрел на Брэндона.
  — Ну что ж, Рекс. Поедем и посмотрим, в чем там дело.
  — А как же с ордером? — спросил Брэндон.
  Селби повернулся к миссис Кейн:
  — Нам потребуется ваше письменное согласие…
  — О, прошу вас, мистер Селби, избавьте меня от этого. Я умоляю вас!
  Селби, обращаясь к Брэндону, вполголоса заметил:
  — Ее можно понять.
  — Ключ в почтовом ящике, — напомнил Брэндон прокурору.
  Миссис Кейн с надеждой переводила взгляд с одного собеседника на другого.
  Селби решительно объявил:
  — Я думаю, стоит рискнуть, Рекс. Поехали!
  Глава 3
  Открыв почтовый ящик, миссис Кейн растерянно вскрикнула.
  — В чем дело? — спросил Селби.
  — Письмо. Его нет!
  — А ключ на месте?
  — Да.
  — Исчезло только письмо от Карра?
  — Да.
  — Погодите, — распорядился Селби. — Прежде чем войти, давайте убедимся, что в доме никого нет.
  Брэндон позвонил три раза, потом, подождав минуту, еще трижды нажал кнопку звонка.
  И только когда никто не отозвался и на этот раз, Селби повернулся к миссис Кейн:
  — Ну что ж, если вы готовы открыть дверь в дом и пригласить нас, мы войдем.
  — Я не хотела бы брать на себя такую ответственность, — запротестовала женщина.
  Селби решительно вынул ключ из ящика, вставил в замочную скважину и открыл дверь.
  — В первую очередь осмотрим гостиную, — предложил он. — Я не хочу рыскать по спальням, не убедившись вначале, что в гостиной никого нет. Ведь может случиться, что хозяева не услышали звонка. Если там кто-то окажется, вам, миссис Кейн, предстоит начать разговор и как-то объяснить свое появление здесь, а уж потом и мы подключимся.
  Миссис Кейн кивнула и, спустившись первой по широкой лестнице, приостановилась внизу.
  — Странно, — озадаченно проговорила она.
  — Что странно? — спросил Селби.
  — Посмотрите.
  Гостиная, залитая ярким дневным светом, была в идеальном порядке: пол тщательно подметен, окурки из пепельниц выброшены, на столах ни одного грязного бокала.
  — Утром все было по-другому? — спросил Брэндон.
  — Ну конечно! Значит, кто-то побывал здесь и все прибрал.
  — Боюсь, миссис Кейн, — смущенно пробормотал Брэндон, — мы совершаем ошибку, бесцеремонно вторгаясь в чужой дом. Я думаю, ваша дочь благополучно вернулась и просто куда-то ненадолго отлучилась.
  — Дай-то Бог!
  — Нам лучше уйти отсюда, заторопился шериф, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
  — Ну уж раз мы вошли, — возразил Селби, — почему бы не заглянуть в спальню. Ведь, как вы говорили, — обратился он к миссис Кейн, — соседка слышала выстрел?
  — О, мало ли что болтают соседи, — с нервным смехом ответила та.
  — Да наверное, просто у какой-нибудь из проезжавших мимо машин барахлил двигатель.
  — И все же, — стоял на своем Селби, — надо взглянуть. Какая комната?
  Она молча показала рукой.
  Селби в сопровождении Рекса Брэндона двинулся по коридору. Миссис Кейн, озираясь на входную дверь, обеспокоенно проговорила:
  — Нам нельзя задерживаться. Вдруг… хозяева вернутся.
  Окинув спальню беглым взглядом, Брэндон повернулся к миссис Кейн:
  — Вы, кажется, заметили на постели пятно крови?
  — Да.
  — Взгляните.
  Миссис Кейн не смогла сдержать изумленного возгласа.
  — Вы также заявляли об испачканных кровью полотенцах в ванной?
  — Да.
  — Давайте проверим.
  В ванной кафельная плитка резала глаз ослепительной белизной. Когда, не обнаружив там никаких признаков кровавой драмы, все трое двинулись назад по коридору, Брэндон многозначительно протянул:
  — М-да.
  — Я, видно, напрасно подняла тревогу, — смущенно произнесла миссис Кейн. — Просто не знаю, как благодарить вас. Могу я… то есть, я хочу сказать… вы, джентльмены… конечно, не сочтете меня…
  Селби молча распахнул перед ней дверь.
  — Ключ — в почтовый ящик, — напомнил ему Брэндон.
  Селби ответил ему кивком.
  И вдруг шериф схватил стоявшую в дверном проеме женщину за руку, втащил ее в дом и захлопнул дверь.
  — Что случилось? — удивился Селби.
  — Это западня, — мрачно ответил шериф. — Мы попались.
  — Джим Мелвин пожаловал?
  — Нет. Старина Карр.
  — Что все это значит? — возмутилась миссис Кейн.
  — Не стройте из себя святую невинность, — зло прошипел Брэндон.
  — Она всего лишь приманка, Рекс, — спокойно заметил настроенный более миролюбиво Селби. — Он тебя видел?
  — Он определенно видел ее и к тому же подогнал свой лимузин к самому дому.
  — Да, — вздохнул Селби. — Ждать, когда он поднимется на крыльцо и позвонит, нам ни к чему. Никуда не денешься, Рекс. Придется вступить с ним в драку.
  Брэндон подхватил миссис Кейн под руку и бесстрашно вышел из дома. Последовавший за ними Селби захлопнул за собой дверь, и замок щелкнул.
  — Ты только посмотри на него, — процедил сквозь зубы Брэндон. Этот стряпчий по темным делам не постеснялся напялить на себя одежду порядочных ковбоев. Вот ведь бесстыжая рожа!
  Альфонс Бейкер Карр стоял у капота своего шикарного автомобиля, в раздумье глядя на дом, потом двинулся навстречу троице на крыльце. Галантно сняв широкополую шляпу, он заговорил звучным голосом, обращаясь к миссис Кейн:
  — Добрый день. Вы не скажете, мистер Мелвин дома?
  — Я так не думаю, — ответил за женщину Брэндон.
  — Ах! — с наигранным изумлением воскликнул адвокат. — Это вы, шериф Брэндон?
  — А я что, не похож на самого себя?
  — Я не разобрал сначала, — охотно пояснил Карр. — Солнце светит мне в глаза, и я различил только женскую и две мужские фигуры… О, какая встреча! Дуг Селби, наш окружной прокурор. Как поживаете, Селби?
  — Отлично, — сухо ответил Селби. — Речь у вас уже, конечно, отрепетирована? Ну что ж, мы слушаем.
  — Я вас не понимаю, — недоуменно взглянул на него Карр.
  — Ладно, бросьте, — отрезал Селби.
  — Могу ли я осведомиться о цели вашего визита сюда? — поинтересовался Карр, словно не замечая резкого тона прокурора.
  — Какого визита?
  — Я полагаю, поскольку Джима Мелвина нет дома, вы собирались навестить миссис Мелвин.
  — Боюсь, ваше предположение не совсем верно, — рассмеялся Селби.
  — Вот как?
  — Давайте, — проворчал Брэндон, — разыгрывайте дальше комедию.
  — К вашему сведению, миссис Мелвин тоже нет дома, — сообщил Селби.
  На лице Карра отразилось учтивое недоверие, и он спросил:
  — В таком случае не мог бы я…
  — Прошу прощения, — перебил его Селби и, обращаясь к своей спутнице, сказал: — Позвольте, миссис Кейн, представить вам мистера Карра, адвоката, который оказал честь нашей общественности, когда, оставив адвокатскую практику, поселился в здешних краях.
  — Здравствуйте, миссис Кейн, — улыбнулся Карр, — рад познакомиться. Боюсь, что мой молодой друг, окружной прокурор… скажем так… несколько преувеличивает. До сей поры местная общественность не удостаивала меня вниманием, кроме того, моя отставка носит чисто условный характер. Как оказалось, мои клиенты имеют склонность донимать меня даже в таком надежном, с моей точки зрения, убежище, как загородный дом… Вы, случайно, не родственница Мелвинам? — переменил он тему.
  — Я мать Паулы Мелвин.
  — Вот как! — восхищенно воскликнул Карр.
  Это был высокий и довольно стройный мужчина с лицом, изборожденным морщинами. В его живых серых глазах таилась насмешка, а в уголках губ частенько пряталась язвительная улыбка. Он, скорее, походил на какого-нибудь прославленного актера шекспировского театра, чем на адвоката. Ухоженные руки с длинными ногтями были выразительны, каждый их жест отработан и исполнен грации. Хорошо поставленный голос свидетельствовал о многолетней практике в ораторском искусстве. Но что больше всего бесило Брэндона в этом человеке, так это его поразительное самообладание.
  Однажды шериф в сердцах признался Дугу Селби:
  — Если поймать этого старого лиса с поличным за кражей яиц в курятнике, он как ни в чем не бывало отвесит поклон и учтиво протянет тебе одно со словами: «Отведайте, уверен, найдете их вкус восхитительным!» И все это получится у него так естественно и непринужденно, что ты не успеешь оглянуться, как уже будешь сидеть рядом с этим проходимцем и лакомиться крадеными яйцами…
  — Вы знакомы с моей дочерью? — спросила Дорис Кейн.
  — Дочерью? — переспросил Карр нарочито недоверчиво. — Простите за банальность, но я никогда бы не подумал, что у вас может быть взрослая дочь.
  — Спасибо, — сказала она. — Выходит, вы знаете Паулу?
  — Я встречал ее, — ответил Карр. — Прелестная молодая женщина… всегда такая жизнерадостная. Очень современная, а потому чрезвычайно привлекательная.
  Знаете, временами я ловлю себя на мысли, что не замечаю, как изменилась молодежь за последние два поколения, насколько обогнала нас в развитии. Мы…
  — Ну вот что, — прервал разглагольствования адвоката Брэндон. — Раз уж нас свела судьба, мы хотели бы задать вам, Карр, пару вопросов. Оставим старое доброе время в покое.
  — Чем могу быть полезен, шериф? — любезно отозвался Карр. — Вам, конечно, прекрасно известно, что я всегда готов содействовать органам правосудия, стоит вам только…
  — Когда в последний раз вы видели Джима Мелвина? — бесцеремонно перебил Карра шериф.
  — Извините, шериф, но не припомню.
  — Недавно?
  — Как вам сказать, — с готовностью ответил Карр, всем своим видом давая понять, что не собирается уходить от ответа и тянуть время, это зависит от того, что вы подразумеваете под словом «недавно».
  Есть…
  — Предположим, два дня назад?
  — Нет. Пожалуй, не видел.
  — А на минувшей неделе?
  Так… Дайте подумать. Боюсь, сразу я не смогу ответить на ваш вопрос, шериф. Вполне возможно, что мы встречались, но с полной уверенностью утверждать не берусь. Нужна какая-то зацепка, чтобы освежить память. Да… позвольте спросить, что кроется за вашими вопросами?
  Брэндон, словно не слыша последней фразы адвоката, спросил:
  — А как насчет миссис Мелвин? Может, вам случилось видеть ее на днях, а?
  — Нет.
  — А на прошлой неделе?
  — Я бы сказал, что в обоих случаях интервал времени был одинаков.
  — Другими словами, когда вы видели миссис Мелвин в последний раз, тогда же вы видели и мистера Мелвина. Правильно?
  — Они были вместе. Да.
  — Где?
  — Здесь.
  — Когда?
  — Вечером.
  Брэндон вопросительно посмотрел на Селби и продолжал:
  — Как поздно вечером?
  — Достаточно поздно, ибо это была небольшая вечеринка.
  — Она-то нас и интересует, — вступил в разговор Селби. Что вы скажете о выстреле из пистолета?
  — Выстреле из пистолета? — удивленно приподнял брови Карр.
  — О нем самом, — проговорил Селби с уверенностью человека, не сомневающегося в данном факте.
  На мгновение пресловутая выдержка, казалось, изменила Карру. Он оглянулся на свой автомобиль, словно сожалея, что вылез из него…
  — Ну так как? — наседал на него Селби. — Вы вспомнили — был выстрел или нет?
  Карр повернулся к нему и, обретя прежнее самообладание, ответил:
  — Ну как же, помню, никакого выстрела из пистолета не было. — Он снисходительно улыбнулся и добавил: — Но я слышал звук, весьма похожий на выстрел.
  — Что это было? — быстро спросил Селби.
  — Хлопнула пробка.
  — Ерунда! — бросил Брэндон. — Вы хотите сказать, что соседи не отличили хлопок пробки от выстрела?
  — Соседи? — насторожился Карр. — Это действительно интересная подробность. Нет, шериф, я определенно считаю, что звук вылетающей из бутылки с шампанским пробки вряд ли мог быть таким сильным… хотя погодите. Возможно, я и ошибаюсь. Этот звук, раздавшийся в столовой, мог долететь до окон спальни дома напротив… я полагаю, тех самых соседей, на которых вы ссылаетесь. Если вдуматься, джентльмены, вполне реальна вероятность того, что хлопок пробки мог нарушить чуткий сон людей впечатлительных, нервных, и они приняли его за звук выстрела из огнестрельного оружия.
  — Но лично вы не слышали выстрела?
  — Нет.
  — Вы уверены в этом?
  — Да.
  — Вы прислали письмо Джиму Мелвину. — Брэндон указал на почтовый ящик. — О чем оно?
  — Письмо? — переспросил Карр.
  — Письмо, — повторил Брэндон. — Ну так о чем вы писали?
  — Ах да! — помешкав, спохватился адвокат. — Между моим офисом и мистером Мелвином велась переписка.
  — По поводу чего?
  — Боюсь, шериф, в данном случае я ничем не смогу вам помочь. Мне кажется, я не вправе разглашать содержание этого письма. Однако, уверяю вас, письмо не имеет никакого отношения к выстрелу из огнестрельного оружия. Оно касается какого-то пустякового дела. А теперь, поскольку Мелвинов, как оказалось, нет дома, разрешите откланяться. К сожалению, у меня весь день расписан по минутам, несмотря на то что я собираюсь выйти на пенсию. Очень рад был с вами познакомиться, миссис Кейн. — И он повернулся, направляясь к своей машине.
  — Подождите, — повелительным тоном остановил адвоката Брэндон.
  Карр оглянулся, замедлив шаг.
  Селби укоризненно покачал головой, глядя на шерифа.
  — С какой стати вы сюда пожаловали? — зло спросил Брэндон.
  — Я хотел повидаться с мистером Мелвином.
  — Очевидно, по какому-то важному делу?
  — Я ценю свое время, — с достоинством проговорил Карр, — и не стал бы тратить его попусту.
  — Вы не пытались позвонить ему?
  — Оставим это, джентльмены, — улыбнулся Карр. — Я приехал к мистеру Мелвину по конфиденциальному делу, распространяться о котором не вправе, дабы не поставить под удар интересы моего клиента. Во всяком случае, до тех пор, пока не узнаю цель вашего визита.
  Карр выжидательно посмотрел на представителей закона.
  — Мы расследуем информацию о выстреле, — ответил Селби.
  — Вот как? Вы сумели получить ордер на обыск на основании всего лишь хлопка пробки от бутылки с шампанским?
  — Шампанское тут ни при чем, — буркнул Брэндон. — И ордера у нас нет.
  Нет ордера? — выразительно вздернул брови Карр. — Но, джентльмены… вы, без сомнения, производили тщательный осмотр дома моего клиента, не имея на то законного права.
  — Намереваетесь это как-то обыграть? — с угрозой спросил Брэндон.
  — Мой дорогой шериф, — снова улыбнулся адвокат. — Лично мне это не нужно. Я руководствуюсь исключительно пожеланиями моих клиентов и тогда уже стараюсь…
  — Но вы, Карр, — прервал его Селби, — присутствовали на вечеринке в этом доме, когда открывали бутылку с шампанским и раздался звук, похожий на выстрел…
  — Ах, Боже мой, прокурор, в тот вечер была выпита не одна бутылка шампанского. Право же, мне странно…
  Хотя постойте… кажется, я догадываюсь, что вы имеете в виду, но я не волен обсуждать эту тему.
  — Так выстрел все-таки был? — вмешался шериф.
  — Господи, нет! Я просто хотел сказать, что не уполномочен говорить об этом, но уверяю вас, джентльмены, что в стенах этого дома не раздавался звук выстрела. Соседи ошибаются, утверждая, что слышали его.
  — Тогда, возможно, вам что-либо известно о выстреле за пределами дома или о каком-то звуке, который показался вам необычным?
  — Нет, нет, шериф, я вас уже предупреждал, что не могу обсуждать это из соображений профессиональной этики… сами понимаете. А теперь прошу меня извинить, но я опаздываю на деловую встречу. — И, поклонившись, он поспешил к машине. Взревел мотор, и в следующее мгновение лимузин скрылся из виду.
  — Ну вот, пожалуйста, — возмущенно проговорил Брэндон. — Только попытаешься его схватить, он тут же выскальзывает как уж. Но я прихожу к мысли, что это нечто серьезнее, чем ловушка, расставленная нашими политическими противниками. По-моему, наш адвокатишка уехал сильно встревоженный.
  — Впервые вижу, чтобы этот тип чем-то выдал себя, — задумчиво произнес Селби. — Он едва не бросился бежать, когда я спросил о выстреле. Что ж, Рекс, теперь мы точно знаем, что в доме была вечеринка, на которой что-то произошло. Необходимо выяснить, кто на ней присутствовал, в котором часу разошлись гости, слышал ли кто-нибудь еще звук выстрела. Давай потолкуем об этом с соседями, а также попытаемся узнать, кто приходил в дом и все прибрал в нем. Я думаю, — обратился он к миссис Кейн, — вы можете спокойно положить ключ от дома в почтовый ящик. Нам предстоит провести самое тщательное расследование этого происшествия. Хотя, казалось бы, нет оснований для беспокойства. Зная Карра, берусь утверждать, что следует ожидать подвоха. Мы хотели бы поговорить с вашей дочерью, как только вы ее отыщете, и я думаю, что Карр постарается, чтобы это случилось как можно скорее.
  — Может быть, прямо сейчас заняться соседями? — предложил Брэндон.
  — Лучше сделать это немного позже, — возразил Селби. — Не стоит заявляться втроем. Придешь потом один и спросишь их как представитель власти. Выскажи сочувствие по поводу того, что им не дают спать по ночам. Уверен, ты разузнаешь больше, чем это удалось сделать миссис Кейн.
  Глава 4
  Было начало восьмого, когда в квартире окружного прокурора зазвонил телефон.
  Селби снял трубку и услышал голос шерифа:
  — Это ты, Дуг?
  — Угадал.
  — Может, заедешь ко мне на минутку!
  — Конечно.
  — Появилась интересная информация, в которой надо бы разобраться. Буду ждать тебя в приемной. Я хочу, чтобы ты выслушал одного человека, он сидит у меня в кабинете, но предварительно нам надо переговорить.
  Селби сразу же сел в машину и, доехав до здания городского суда, направился в приемную шерифа.
  Двое полицейских, дежуривших на телефоне, молча кивнули ему, когда он прошел к столу, за которым сидел Брэндон.
  Шериф поднялся навстречу Селби и отвел его к окну.
  Внизу красным, зеленым и лиловым цветом вспыхивали вывески магазинов, ослепительными огнями сверкал кинотеатр «Палас».
  — Ты помнишь Милтона Гренби? — тихо спросил прокурора Брэндон.
  — Того самого, который на всех перекрестках кричит, что он шурин Морриса Шелдона, мэра Лас-Алидаса? — улыбнулся Селби.
  — Именно.
  — А в чем дело?
  — Он сидит у меня, — кивнул в сторону своего кабинета Брэндон. — Хочу, чтобы ты послушал, что он рассказывает.
  — Малый, глядишь, на горбу зятя в рай въедет, — усмехнулся Селби. — Что бы он делал, не будь у него сестры!
  — Не знаю, почему так получается, но, когда мы имеем дело со стариной А.Б. Карром, все оказывается перевернутым, как в зеркале, — озабоченно проговорил Брэндон.
  — Другими словами, ты не веришь тому, что тебе рассказал Гренби? — спросил Селби.
  — Не то чтобы не верю, — задумчиво ответил Брэндон, — но не понимаю, что это значит. Может быть, тебе что-то придет в голову.
  Селби набил трубку из корня вереска, раскурил ее и кивнул:
  — Хорошо. Идем.
  Они вошли в кабинет шерифа, и Брэндон сказал, обращаясь к щуплому мужчине с большими залысинами и бледным лицом с острыми скулами:
  — Перескажите, Гренби, свою историю Дугу Селби.
  Гренби стремительно вскочил со стула и принялся энергично трясти руку Селби, приговаривая:
  — Здравствуйте, мистер Селби! Как я рад, что вы снова с нами.
  — Мне тоже приятно вернуться в здешние края, — отозвался прокурор.
  — Садитесь, пожалуйста, — гостеприимно предложил им обоим хозяин кабинета. — Итак, Гренби, повторите то, что рассказали мне. Начинайте с самого начала и не опускайте ни одной подробности.
  Гренби поудобнее уселся на стуле, явно гордый своей ролью поставщика важной информации.
  — Как вы знаете, — начал он, — власти Лас-Алидаса объявили о подряде на установку счетчиков парковки автомобилей. Джим Мелвин предложил новое устройство, оно в два раза выгоднее прежнего, поскольку в нем имеется фотоэлемент, не позволяющий использовать оставшееся парковочное время после машин, которые стояли на том же месте всего минут пятнадцать — двадцать.
  Брэндон одобрительно кивнул, удовлетворенный тем, как Гренби пересказывает свою историю.
  — Так вот, я несколько раз встречался и говорил с Джимом Мелвином. Поначалу он никак не мог найти время для беседы со мной, но, узнав, что я прихожусь Моррису Шелдону шурином, сразу проникся ко мне уважением и стал усиленно меня обхаживать.
  — Это можно пропустить, — остановил рассказчика Брэндон. — Общая картина обрисована, теперь переходите к вечеринке, которая состоялась в доме Мел вина здесь, в Мэдисон-Сити.
  — Ну, Мелвин попросил меня прийти, сказал, это будет небольшой прием, соберутся самые разные люди, чтобы познакомиться и приятно провести время. Все было очень шикарно. Мелвину хотелось пустить пыль в глаза.
  Он зазвал к себе всех именитых людей не только из Мэдисон-Сити, но и из Лос-Анджелеса и Лас-Алидаса…
  — А.Б. Карр был там?
  — Был.
  — Давайте дальше.
  — Шампанское и разнообразные вина лились рекой.
  Пей вволю!
  — Расскажите про выстрел, — подсказал Брэндон.
  — Ну, был уже час или два ночи… точно не помню, когда мне показалось, что я услышал выстрел. — Гренби умолк, дойдя до кульминационного момента, и с триумфом посмотрел на окружного прокурора.
  — Мы слушаем, — поторопил его Брэндон.
  Гренби, упиваясь собственной значительностью, продолжал:
  — Один из гостей, с которым я беседовал, сказал, что, вероятно, на кухне открыли бутылку с шампанским, а другой возразил, что, скорее всего, это барахлит двигатель у проехавшего мимо грузовика, но я упорно стоял на своем.
  — Что было дальше?
  — Вечеринка продолжалась как ни в чем не бывало, но спустя примерно час ко мне подошел Джим Мелвин и, высказав предположение, что я умею держать язык за зубами, попросил помочь ему. Он также сказал, что нужен еще один человек и, заметив поблизости мистера Карра, обратился к нему с такой же просьбой. Втроем мы поднялись по лестнице наверх.
  — Так, так! — пробормотал Брэндон и бросил быстрый взгляд на Селби.
  — Мы прошли в одну из спален. Там на кровати лежал мужчина. Рука у него была перевязана полотенцем и перетянута жгутом. И полотенце, и вся постель были залиты кровью, и ванная комната — тоже. Этот парень сказал, что слишком много выпил, вышел освежиться, увидел гараж и направился к нему. В гараже ему стало совсем плохо, и, чтобы не рухнуть на пол, он забрался в стоявшую там машину. Усаживаясь на место рядом с водительским, он случайно нажал на кнопку бардачка. Крышка откинулась, и он нащупал там револьвер 38-го калибра. Малый вытащил его и принялся разглядывать, но потом, сообразив, что в пьяном состоянии такие игры опасны, хотел положить обратно, но каким-то образом умудрился прострелить себе руку. Это мгновенно протрезвило его, он бросился в дом и попытался смыть кровь в ванной комнате. Чтобы остановить кровотечение, он перетянул руку жгутом из носового платка, добрел до кровати и, повалившись на нее, уснул. Во время сна жгут ослаб, и он потерял много крови.
  — Что было потом? — с возросшим интересом спросил Селби.
  — Мелвин сказал, что инцидент надо замять. Во-первых, нельзя, чтобы кто-то узнал, что он держит в машине оружие, поскольку у него нет разрешения. Во-вторых, он не хотел, чтобы случай с самострелом в его доме получил огласку и в газеты попали бы имена тех, кто присутствовал на вечеринке, — ведь среди его гостей немало людей весьма известных.
  — Он обсуждал с вами, что собирается предпринять? — спросил Брэндон.
  — Да ничего и не потребовалось предпринимать.
  Понимаете, пострадавший уверял, что все в порядке, кровотечение остановилось, к тому же он совершенно протрезвел сейчас и поэтому может сам доехать на своей машине домой. Он очень извинялся, что так вышло.
  — И как вы поступили?
  — Мы помогли ему сойти вниз по черному ходу и подвели к его машине, которая стояла в переулке. Он сказал, что сможет вести машину одной правой рукой и сам доберется домой.
  — Кто это был?
  — Спросите что-нибудь полегче. Не мог же я в подобной ситуации лезть к нему знакомиться, так что его имя осталось мне неизвестно, и…
  — А разве вам не представили гостей, когда вы пришли? — перебил Гренби прокурор.
  — По правде говоря, мистер Селби, я даже не помню, чтобы видел его среди гостей. Там была масса народу. И очень многих я видел впервые в жизни. Местные, конечно, мне знакомы.
  — Почему Джим Мелвин попросил вас помочь ему?
  — Опять же не имею понятия. Может быть, он думал, что состояние раненого хуже, чем оно оказалось.
  Как бы там ни было, я помог довести пострадавшего до машины.
  — Что это была за машина?
  — К сожалению, я не особенно приглядывался. Кажется, темный седан… и вроде бы последней модели.
  Марка одна из самых дешевых.
  — Номерной знак, конечно, не запомнили?
  — Нет.
  — Такая вот история, Дуг, — сказал Брэндон, повернувшись к прокурору.
  — Вы помните, где был Джим Мелвин, когда прозвучал выстрел? — спросил Селби.
  — Помню, — уверенно ответил Гренби. — Он стоял прямо рядом со мной. И это были его слова насчет бутылки шампанского.
  — А Карр? — продолжал Селби. — Вы, случайно, не заметили, где был он?
  — А как же! Карр тоже был рядом. Это он сказал, что, наверное, у проезжавшего мимо грузовика двигатель не в порядке, и принялся рассуждать про слишком бедную смесь или что-то в этом роде. Точно уж не помню.
  — Но вы отчетливо помните, что во время выстрела и Карр, и Мелвин были с вами рядом?
  — Поклясться могу!
  — Ну что ж, — заключил Селби. — У меня все.
  Однако Гренби не спешил уходить. Роль важного свидетеля, очевидно, пришлась ему по душе.
  — Хотите, я наведу справки об этом парне, — вызвался он. — Я могу кое с кем поговорить…
  — Нет, спасибо, — остановил его Брэндон. — Этим мы займемся сами.
  — Ну смотрите. Если вам еще что-то понадобится, дайте только знать.
  — А что, Моррис Шелдон тоже был там?
  — Нет, от нашей семьи я был один, — весь напыжившись, ответил Гренби. — Его, конечно, пригласили, но… Понимаете, я в некотором роде… представлял Морриса… то есть, ну понимаете.
  — Хорошо, — подытожил разговор Брэндон. — О нашей беседе никому ни слова. Это все, и спасибо за сотрудничество, мистер Гренби.
  Когда Гренби ушел, Брэндон вынул из кармана листок папиросной бумаги, вытащил кисет и насыпал золотистые крошки ароматного табака на рифленую бумагу.
  — Вот, пожалуйста, — насупился он. — И тут не обошлось без Карра!
  — Что ты думаешь обо всей этой истории? — спросил Селби.
  — В первую очередь, — ответил Брэндон, — тот неизвестный не так уж сильно пострадал, если смог уехать на машине.
  Селби молча кивнул.
  — Мелвин обратился к Гренби и Карру с просьбой, — продолжал рассуждать шериф, — помочь раненому выйти из дома, хотя тот вовсе не нуждался в посторонней помощи. Но, если Мелвин хотел замять несчастный случай, на кой черт ему понадобилось иметь двух свидетелей, когда раненый покидал его дом?
  Трубка Селби погасла. Чиркнув спичкой о край стола, он снова начал ее раскуривать.
  — Ну? — не выдержал его долгого молчания Брэндон. — Что скажешь, Дуг? Похоже, у тебя появилась идея?
  — Идея-то появилась, — вздохнул Селби, — но это не больше чем идея. Кто прибирает в доме?
  — Это я выяснил, — ответил шериф. — Раз в неделю приходит молодая негритянка. Когда миссис Мелвин нет дома, ключ оставляется в почтовом ящике.
  Девушка берет его оттуда и отпирает дом. Закончив уборку, она уходит, захлопнув за собой дверь. На прошлой неделе миссис Мелвин позвонила ей и сказала, чтобы та не приходила. Возможно, на этой неделе миссис Мелвин тоже пыталась с ней связаться, но девушка уехала к друзьям в Лос-Анджелес и точно сказать ничего не может. Она вернулась только сегодня утром и сразу же направилась в дом Мелвинов. Найдя ключ в ящике, отперла дверь, переоделась для работы, так как при ней был чемодан, и принялась за дело. Она видела, что в одной из спален постель перепачкана кровью, а в ванной валяются окровавленные полотенца, но решила, что это ее не касается. Она подмела пол, сменила постельное белье с покрывалами и ушла.
  — А что стало с перепачканным бельем? — спросил Селби.
  — Девушка увезла его с собой. Она не только убирает, но еще и стирает белье Мелвинов. Забросив вещи в свою машину, девушка поехала к себе и перестирала все вещи.
  Таковы ее показания, и, похоже, она говорит правду.
  — Так, значит, на прошлой неделе миссис Мелвин звонила ей и просила не приходить? — задумчиво спросил Селби.
  — Ну да.
  Минуты три мужчины молча курили, потом Селби нарушил молчание:
  — Это выглядит странно, что ни говори.
  В этот момент раздался осторожный стук в дверь, и один из помощников Брэндона просунул голову.
  — Шериф, какой-то Парлин хочет поговорить с вами.
  Вот его карточка.
  — Дик, я страшно занят, — отмахнулся Брэндон. — Узнай, что ему надо.
  — Он по поводу Джима Мелвина, — пояснил помощник. — Судя по визитной карточке…
  — Дай-ка ее сюда, — прервал его шериф и, взяв у помощника дорогого вида визитную карточку, показал ее Селби. Надпись тиснеными буквами гласила:
  «ХАДСОН Л. ПАРЛИН
  Капиталовложения в предпринимательство.
  Родни-Билдинг, Лос-Анджелес»
  — Каков он из себя? — поинтересовался Селби.
  — Лет пятьдесят пять, рослый и мускулистый, румянец во всю щеку, холеные руки. Одет в ковбойский костюм.
  — Пусть немного потомится в приемной — распорядился Брэндон, — чтобы не подумал, будто мы так уж жаждем его видеть. Но смотри не упусти его.
  Помощник шерифа закрыл дверь. Какое-то время собеседники молча курили, потом Селби сказал:
  — Сдается мне, что Гренби уж очень хотел поделиться с нами своей информацией, Рекс.
  — Хуже нет иметь дело с такими хвастунами, как он, — поморщился Брэндон. — Растреплет теперь по всему городу. Только и знает, что болтать языком…
  Дверь отворилась, и помощник доложил:
  — К вам мистер Парлин.
  Хадсон Л. Парлин остановился в дверях и окинул окружного прокурора и шерифа быстрым проницательным взглядом из-под кустистых бровей. Затем он улыбнулся с холодной вежливостью человека, считающего должным быть приветливым, однако привыкшего принимать знаки внимания, а не оказывать их.
  — Входите, пожалуйста, — пригласил его Брэндон. — Вы хотели нас видеть? Я шериф Брэндон, а это мистер Селби — окружный прокурор.
  — Рад познакомиться, джентльмены. Мне хотелось бы поговорить с вами о Джеймсе Л. Мелвине.
  — Мне помощник доложил, — отозвался Брэндон. — Располагайтесь. Итак, что вас привело к нам?
  Парлин опустился в кресло, но всей своей позой — он сидел прямо, точно аршин проглотил, — как бы дал понять, что визит его сугубо официален и приглашение шерифа «располагаться» по меньшей мере неуместно.
  — Джентльмены, — начал Парлин, четко выговаривая каждый слог. — Я деловой человек.
  — Вот и прекрасно, — заметил Брэндон, — давайте сразу к делу.
  — Я финансирую изобретения. Недавно ко мне обратился конструктор счетчика для парковки машин. Он нуждался в инвестициях, поскольку его финансовые дела оказались в плохом состоянии. Я навел кое-какие справки и пришел к выводу, что причина его неудач кроется в никудышном маркетинге. Детали я опущу и лишь скажу, что в конце концов я купил его изобретение… Все целиком и без остатка.
  — Им-то сейчас и занимается Джим Мелвин? — догадался шериф.
  — Совершенно верно. Оно получило название «Карпей», которое я придумал сам. Мои адвокаты тщательно проанализировали ситуацию и подготовили условия для его массового выпуска. Затем я принялся за работу.
  — Каково же участие в этом Джима Мелвина?
  — Я нанял Джима Мелвина на условиях выплаты ему жалованья и дивидендов. По достижении определенной квоты он получает исключительное право продажи этих счетчиков.
  — Какую территорию охватывает ваше соглашение?
  — Южный район Калифорнии и всю Аризону.
  — Вы никогда не работали в Аризоне?
  — В настоящее время это глухое захолустье. Мы сконцентрировались на двух городах в вашем округе и одном крупном центре на севере Калифорнии, который оказался вне сферы деятельности Мелвина.
  — Вас тревожит что-то, связанное с Мелвином? — напомнил Брэндон.
  — Совершенно верно.
  — Что именно?
  — В нашем бизнесе, шериф, я стараюсь мыслить широко. Я понимаю, что существует определенная проблема острой конкуренции, и потому, естественно, возникает необходимость в кое-каких светских мероприятиях.
  Это означает некие отчисления на представительские расходы. Конечно же в разумных пределах, чтобы не вылететь в трубу.
  — Другими словами, вы даете нам понять, что финансировали вечеринку в доме Джима Мелвина, состоявшуюся дней десять назад?
  — Да, так, но я также хочу подчеркнуть, что не одобряю подобные мероприятия. Мелвин настоял на том, чтобы организовать прием, и я выделил нужную сумму.
  — Что дальше?
  — Насколько мне известно, вы занимаетесь расследованием того, что там произошло?
  — Кто вам сказал это?
  — С вашего разрешения, я предпочту умолчать. В масштабах округа любое расследование неизбежно становится достоянием общественности. Я думаю, шериф, нет ничего удивительного в том, что некоторые из присутствовавших на вечеринке чуть ли не в панике звонили мне и просили, чтобы их имена не предавали огласке. Нетрудно догадаться, какими последствиями чревата подобная «слава».
  — Если вы опасаетесь печальных последствий дурной славы, — сказал Брэндон, — снабдите меня фактами, тогда я смогу найти решение проблемы.
  — А разве у вас еще нет всех необходимых фактов?
  — Почему вы решили, что я их уже раздобыл?
  — Но я слышал такие восторженные отзывы о вашей оперативности, а поскольку, как мне известно, расследованием дела занимаетесь вы, я был уверен, что все факты у вас в руках.
  — О каких фактах вы говорите?
  — О тех, которые послужили причиной для расследования, — парировал Парлин.
  — Джим Мелвин работает под вашим началом? — ускользнул от обсуждения этой темы Брэндон.
  — Отчасти да. Он руководит агентством на территории, о которой я упоминал, за что получает жалованье, поступающее на его открытый счет, и комиссионные…
  — Где сейчас находится Мелвин? — Парлин медлил с ответом. — Я хочу поговорить с ним, — добавил Брэндон.
  — Поймите, шериф, — произнес Парлин, — я бизнесмен, холодный и расчетливый, который, если хотите, своего не упустит, но я человек добропорядочный и уважаю установленные нормы морали. Оргии мне претят.
  — Но ту вечеринку оплатили вы, не так ли?
  — Я не предполагал, что она окажется такой шумной. Впрочем, я до сих пор не считаю этот прием оргией.
  — Мне необходимо выяснить все это у Мелвина.
  — Я не возражаю против вашей беседы с Мелвином.
  Мое возражение… хотя, пожалуй, я неудачно выразился, ибо не имею на него права, касается вызова на допрос гостей. Только представьте себе, как это ужасно отразится на всей ситуации в округе!
  — Вы были на той вечеринке?
  — Нет, сэр, я не был. И смею заверить вас, шериф, что, будь я там, вино не лилось бы рекой и все разошлись бы до полуночи. Гостей оказалось меньше, чем предполагалось, а горячительных напитков, следовательно, пришлось на каждого больше, чем надо. Мелвин, очевидно, очень хотел, чтобы всем было весело, забыв о благоразумии, необходимом в подобных случаях.
  — Все это лишний раз убеждает меня в необходимости поговорить с Мелвином, — стоял на своем Брэндон.
  — Я так понимаю, что, когда Мелвин свяжется с вами, я могу рассчитывать на некоторую поблажку с вашей стороны его гостям. Многие из них обладают огромным политическим влиянием, на чем мне не хотелось бы заострять внимание. Я могу заверить людей, которые мне звонят, что они не будут вызваны к вам и их имена не станут склонять в прессе? Я полагаю, мы договоримся?
  — Передайте этим людям, что я провожу расследование, — вскипел Брэндон, — и не успокоюсь до тех пор, пока не выясню то, что хочу узнать.
  Стального цвета недобрые глаза Парлина смотрели на Брэндона в упор.
  — Не забывайте, шериф, что вы сами повязаны с политикой, — тихо проговорил он.
  Не дрогнув под тяжелым взглядом Парлина, Брэндон ответил:
  — Меня выбрали для того, чтобы я занимался делом.
  И я стараюсь его делать, как умею и сочту нужным.
  — Совершенно верно, — согласился Парлин. — Вас избрали именно для этого.
  Заметив устремленный на него взгляд Селби, шериф повел рукой в сторону приемной:
  — Прошу меня извинить, мистер Парлин. Мне надо переговорить с Селби с глазу на глаз. Посидите здесь, пожалуйста. — И он направился к двери.
  Окружной прокурор последовал за ним.
  Черт бы побрал этих политиков, — проворчал шериф. — Они выбирают тебя делать дело, но, едва ты примешься за него, поднимают страшный вой, а стоит затронуть их интересы, они тут же требуют нарушения тех самых принципов, которые ты присягал охранять, и все это лишь бы выгородить какого-нибудь проклятого политика. Ты не против, если я буду действовать жестко?
  — Надеюсь, — рассмеялся Селби. — Ты увел меня из кабинета не для того, чтобы уговорить поддержать твою игру, Рекс.
  — Если меня вышвырнут за борт, я не хочу тащить тебя с собой на дно.
  Селби кивнул в сторону закрытой двери кабинета и ухмыльнулся:
  — Бери его в оборот.
  Вернувшись к ожидавшему их Парлину, Брэндон решительно сказал:
  — Есть два метода получения фактов: жесткий и мягкий. Мягкий заключается в том, что Джеймс Л. Мелвин сам излагает их мне. Я буду у себя до десяти вечера.
  — Мне хотелось бы рассчитывать на то, — вкрадчиво начал Парлин, — что, пока я буду искать его, вы не станете…
  — Мы ничего не можем обещать, — резко оборвал его Брэндон.
  Парлин резко отодвинул стул и встал:
  — В одиннадцать тридцать сегодня вечером я должен быть в Лос-Анджелесе. Туда добираться на машине не меньше двух часов. Но прежде я должен избавиться от того маскарадного костюма, который ваша торговая палата обязала носить всех, кто хочет вести дела в Мэдисон-Сити. У меня останется время только на два-три телефонных звонка. Если я найду Джима Мелвина, то скажу ему, что вы его ждете, но обещать ничего не могу. Спокойной ночи.
  — Да, — протянул Селби, когда за Парлином закрылась дверь, — этот человек не привык, чтобы ему давали отпор.
  Между тем Брэндон, заметив какой-то предмет на полу, наклонился и поднял его. Это оказался футляр для очков.
  — Откуда он взялся? — с недоумением пробормотал шериф, открыл темно-коричневый очечник и, заглянув в него, снова защелкнул. — Клеймо фирмы-изготовителя отсутствует. Кто бы мог выронить его здесь, как ты думаешь, Дуг?
  — Ты не запомнил, Гренби доставал очки, когда сидел у тебя? — спросил Селби.
  — Не помню. А что?
  Селби кивнул на стол шерифа, заваленный бумагами:
  — В них Гренби не упоминается?
  — Ни словом.
  — А к Мелвину они тоже не имеют касательства?
  Брэндон энергично покачал головой.
  — Гренби, видно, до сих пор не хватился пропажи.
  А может, кто-то еще уронил его?
  — До появления Гренби футляра здесь точно не было, — твердо заявил Брэндон.
  — Я помню, что, когда прежде встречал его, он пользовался очками, — задумчиво произнес Селби.
  — Очень часто мужчины в его возрасте в очках только пишут или читают, — заметил шериф. — Но при этом то и дело оставляют футляры где попало. Не знаю, насколько важно, что мы обнаружили у меня его очечник, но мне это не нравится: выходит, любопытный пройдоха мог рыскать по моему кабинету.
  — Почему бы не воспользоваться его оплошностью и не умолчать пока о забытом футляре, — предложил Селби. — Когда он сообразит, где его оставил, умрет от страха, что мы можем его заподозрить в шнырянии по твоему кабинету.
  — Неплохая мысль, — согласился Брэндон, опуская футляр для очков в карман пиджака. — Пусть подергается. Как ты относишься к его рассказу?
  — Знаешь, Рекс, он наводит на серьезные размышления. Гренби видел не рану, а только окровавленное полотенце, обмотанное вокруг руки человека, который ему совсем неизвестен и которого, как утверждает Гренби, даже не было среди гостей. Предположим, в доме действительно прозвучал выстрел. Предположим, что старая лиса Карр должен был как-то объяснить его происхождение. Он отрядил какого-то своего подручного, тот улегся на кровать с окровавленным полотенцем на руке и…
  — Но Карр ничего не знал о происшествии. Мелвин обратился к нему после того, как попросил о помощи Гренби.
  — Вот именно! — улыбнулся Селби. — И если принять это в расчет, Рекс, становится ясно, что старый хитрец все заранее спланировал. Гренби оказался единственным человеком, который мог свидетельствовать о том, где находились Мелвин и Карр в момент выстрела.
  Брэндон резко выпрямился в кресле.
  — Черт возьми, Дуг! Ты считаешь, что…
  — Подождем делать предположения, пока не наберем достаточно фактов, Рекс, — остановил шерифа окружной прокурор. — Я просто обращаю твое внимание на то, что, если «раненый» — лицо подставное, тут чувствуется рука старины Карра.
  — Еще как чувствуется! — процедил сквозь зубы Брэндон.
  Глава 5
  Остановившись в кемпинге на автомагистрали к востоку от Мэдисон-Сити, Дорис Кейн, борясь со сном, ожидала сообщения от шерифа. Но утомительная ночь за рулем и удобное кресло взяли свое, и вскоре она задремала. Явь так тесно переплелась со сновидением, что Дорис не могла их различить. Притупленные дремотой ощущения превращали реальность в фантазии.
  Будто Паулу убили… будто Паула убила Джима…
  Из состояния тревожного забытья ее вывел стук в дверь. За ней сквозь стеклянную панель в сумеречном лунном свете смутно вырисовывались очертания мужской фигуры. Вот человек нашарил дверную ручку…
  Дорис с трудом сдержала крик… и в следующее мгновение узнала мужчину.
  Она подбежала к двери, распахнула ее и очутилась в дружеских объятиях Джима. Его мускулистые руки вселили в нее уверенность, заразительный смех вызвал ответную улыбку на губах, а родственный поцелуй в щеку и исходящий от Джима запах табака подействовали так успокаивающе, что все ее страхи и сомнения вмиг рассеялись. Она была искренне рада встрече, и он, без сомнения, тоже.
  Не успел он раскрыть рта, как Дорис засыпала его вопросами:
  — Боже мой, Джим, как ты меня нашел? Где Паула? Где…
  — Погодите, погодите, — рассмеялся он. — Все по порядку. О том, где вы, мне сказал шериф. Он же посоветовал мне заехать за вами.
  — О, Джим, я так виновата, — смущенно пробормотала она, коря себя за то, что невольно спровоцировала начало расследования. — Я вошла в дом…
  Дорис Кейн осеклась, догадавшись, что Джим не знает, чему она оказалась свидетельницей. Шериф, по-видимому, был вынужден сообщить зятю о ее визите в полицию и дальнейших событиях, но все ли без утайки? Судя по выражению лица Джима и его отношению к ней, Брэндон поведал ему не так уж много.
  — Знаю, знаю, вы нашли кучу газет, — со смехом прервал он ее, — да к тому же еще записку от молочника и бросились в полицию, опасаясь, что я попал в аварию. Это положило начало расследованию. Впрочем, нет худа без добра. Рано или поздно эта история все равно выплыла бы наружу. Излишне любопытные соседи постарались сделать из мухи слона. Видите ли, Дорис, дней десять назад у нас была вечеринка, и один из гостей выпил лишнего. Он вышел проветриться, но его почему-то занесло в гараж, там он залез в мою машину, стал шарить в бардачке и обнаружил револьвер, который я накануне положил туда, поскольку перевозил крупную сумму денег.
  — И чем это кончилось? — испуганно спросила Дорис.
  — Успокойтесь, самого страшного не произошло. — Джим ободряюще погладил ее по плечу. — Он прострелил себе руку, но сумел остановить кровотечение, мгновенно протрезвел и самостоятельно уехал на машине домой.
  — Кто это был, Джим?
  — Вы его не знаете. Да и я, по существу, тоже. Один из тех, кто является без приглашения туда, где можно выпить на дармовщинку. Так, знакомый знакомого.
  Хоть убей, не могу вспомнить его имя… Запомнил только, как он вливал в себя стакан за стаканом, словно внутри у него бушевал пожар. Этого парня никто не представлял, хотя, кажется, его фамилия Мертон… или Мартин… что-то вроде этого. По-моему, он из Голливуда. Все важничал и напускал на себя таинственность.
  Излюбленный прием таких типов, как он.
  — Но Джим, этот человек был действительно ранен?
  — Пустяковая царапина.
  — И он сам в себя стрелял?
  — Типичный случай, когда в пьяном виде совершают непростительные глупости. Как бы там ни было, инцидент исчерпан, я дал показания в полиции и не желаю больше слышать об этой истории. Поговорим лучше о другом. Мы очень рады вас видеть, Дорис. Дело в том, что мне срочно нужно было съездить в Лас-Алидас. Я рассчитывал пробыть там всего несколько дней, но заключение сделки, которой я сейчас занимаюсь, затянулось, и мы здесь застряли. К счастью, удалось заполучить дом, где можно достойно принять людей. Для того дела, которое я сейчас раскручиваю, отель никак не подошел бы. Черт, а вы выглядите просто отлично!
  У Дорис словно гора с плеч упала. Господи, оказывается все так просто, и Джим здоров и невредим.
  — Я позвонил Пауле, — продолжал Джим. — Непонятно, что случилось с телеграммой, которую мы послали вам в день рождения. Должно быть, попала не по адресу… А теперь собирайте-ка вещи. У нас в Лас-Алидасе полно места. Домище преогромный, прямо караван-сарай.
  Джим отверг ее не очень убедительные возражения, что она-де не хочет их стеснять и может остановиться в кемпинге или отеле. Он принялся шутливо подгонять тещу со сборами и через несколько минут уже погрузил багаж в ее пикап.
  — Поезжайте за мной. Я буду поглядывать в зеркало заднего вида, не отстали ли вы. Если захотите остановиться, помигайте мне фарами. Пора в путь, Паула мечтает повидаться с вами. Она ужасно соскучилась. Да и я, признаться, жду не дождусь, когда доведется отведать вашего знаменитого хлебного пудинга. Обещайте приготовить один.
  — Ладно, — улыбнулась она. — Испеку целых два.
  — Договорились. Пошли.
  Он открыл перед ней дверцу, дождался, когда она включит двигатель, и направился к своей машине.
  Путь до Лас-Алидаса показался ей бесконечно длинным. Но вот они пересекли деловой квартал, и, въехав в престижный район, Джим вскоре посигналил ей фарами. Дорис свернула за ним налево и через полквартала уже катила по подъездной аллее в просторный гараж.
  Только выключив зажигание, она почувствовала, что боится встречи с дочерью. Шериф в разговоре с Джимом, очевидно, не стал останавливаться на деталях, а Джим не из тех, кто будет в них вдаваться. Не то что Паула. Больше всего Дорис тревожил адвокат, который видел, как она выходила из дома дочери. Надо изыскать новое объяснение, встретиться с ним и сделать так, чтобы он не распространялся об этом. Она с трудом вспомнила, что его зовут А.Б. Карр. Не забыть бы это имя, подумала она.
  Джим помог теще вынуть из машины дорожную сумку и чемодан, закрыл дверь гаража, а свою машину оставил на подъездной дорожке.
  — Я чуть жива от усталости, — пожаловалась она.
  — Еще бы, — посочувствовал он. — Все разговоры откладываются на завтра, а сейчас только поздороваемся с Паулой, и я провожу вас в вашу комнату.
  Где-то в глубине сознания у миссис Кейн мелькнула мысль, что зять почему-то с облегчением произнес последнюю фразу, но она слишком устала, чтобы вникать в это.
  Паула ждала ее, и для Дорис Кейн оказалось приятной неожиданностью, что она напрасно опасалась выговора со стороны дочери. Паула стала менее строптивой и уверенной в себе. Такой мать ее еще не видела.
  Дочь похорошела и повзрослела, превратившись в прелестную молодую женщину. Ее всегда отличала исключительная выдержка, которая порой казалась наигранной, но теперь это внешнее спокойствие как нельзя лучше соответствовало новому качеству Паулы.
  Последовали радостные восклицания и объятия. Когда восторги улеглись, Джим прервал несколько затянувшееся молчание словами:
  — Бедняжка Дорис совсем без сил: всю ночь вела машину и днем не прилегла отдохнуть ни на минуту.
  Она конечно же мечтает о сне, так что наговоритесь завтра утром.
  — Поселим маму в комнату справа, Джим, — распорядилась Паула.
  Джим подхватил вещи Дорис Кейн и направился к лестнице, но, остановившись перед первой ступенькой, обернулся и вопросительно посмотрел на жену:
  — У нас еще одна гостья, мама, — проговорила Паула. — Утром я познакомлю тебя, это очень милая девушка. У вас будет одна ванная на двоих. Постарайся не особенно шуметь у себя в комнате и в ванной, когда будешь принимать душ. У нее плохой сон.
  Дорис Кейн бездумно кивнула и, только дойдя до середины лестницы, поняла, что в резком тоне дочери прозвучала нотка фальши. Так торопливо и с таким убедительным видом Паула говорила, когда… впрочем, это может подождать до утра.
  Постель в отведенной ей комнате манила к себе свежими простынями, и Дорис успокоила себя мыслью, что, как бы там ни было, у дочери все в порядке.
  Она потянулась, зевнула и сказала:
  — Большое спасибо, Джим. Ты такой милый.
  В ответ он улыбнулся по-мальчишески застенчиво.
  Неожиданно для самой себя она спросила:
  — Да, Джим, а что это за гостья у вас?
  Улыбка медленно сползла с лица зятя, и он неохотно ответил:
  — Она вам понравится. Знаете, Дорис, по-моему, вам надо срочно лечь и хорошенько выспаться после бессонной ночи и всех треволнений дня.
  — Да, конечно. Спокойной ночи, Джим.
  — Спокойной ночи.
  Дорис Кейн принялась медленно раздеваться, но смутное чувство тревоги не оставляло ее. Определенно что-то неладно с этой гостьей в доме Джима Мелвина. Тон, каким Паула наставляла мать, и то, каким жестким стал взгляд зятя, когда речь зашла об этой девушке…
  Дорис легла в постель, но усталость, одолевавшая ее весь день, теперь сменилась нервным напряжением.
  Она лежала без сна, морально и физически разбитая, а нервное напряжение не спадало. В памяти бесконечной чередой всплывали события минувшего дня.
  Целый час Дорис ворочалась в постели, пока наконец не пришло желанное расслабление и появилась надежда заснуть, как вдруг она услышала шаги в ванной.
  Ручка двери, ведущей в ее комнату, повернулась, дверь приоткрылась, и полоска света, расширяясь, поползла по полу.
  Миссис Кейн порывисто села в постели и, пересилив страх, спросила:
  — Кто там?
  — О, простите, если я вас разбудила, — раздался из-за двери женский голос.
  — Кто вы?
  — Я Ева Даусон. Я все о вас знаю. Вы Дорис Кейн, мать Паулы Мелвин. Я… у меня так тошно на душе, что я не могу никак заснуть. Мне послышалось, что вы тоже все время ворочаетесь, и я подумала, что, может быть…
  — Я стараюсь заснуть, — сухо сказала Дорис.
  Дверь открылась еще шире.
  — Разрешите поговорить с вами? Я только на минутку. Честное слово, я не буду вам надоедать.
  Ева Даусон вошла в спальню, кутаясь в пушистый халат. Вероятно, она так нуждалась в возможности излить кому-то душу, что не побоялась нарваться на резкость.
  В узкой полоске света, падавшего из ванной, Дорис успела увидеть точеный профиль в обрамлении светлых волос. Одного взгляда на него было достаточно Дорис, чтобы оценить яркую красоту девушки.
  Ева подошла к кровати и присела на край.
  — Я здесь живу уже давно в полном одиночестве, — вздохнула она. — С Мелвинами совсем не вижусь. Сижу целыми днями в своей комнате и думаю, думаю, думаю.
  Иногда мне кажется, еще немного — и я сойду с ума.
  — Вы не пробовали читать?
  — Я не хочу читать. Я хочу общаться с людьми. Заниматься каким-то делом. Я была тяжело больна. Думали даже, что не выживу.
  — Мне все же кажется, что вы пристраститесь к чтению, и это пойдет вам на пользу.
  — Я никогда не любила читать и не хочу этому учиться. Поскольку вы мать Паулы, вы, конечно, все знаете обо мне. Ваш неожиданный приезд вынудил их посвятить вас в мою тайну. Меня здесь держат вдали от посторонних глаз, и я страшно устала от этого.
  Дорис Кейн невольно вся сжалась. С какой стати эту молодую женщину тайно удерживают в доме ее дочери? — подумала она.
  — Вы давно знаете Паулу?
  — О Господи, нет! Я впервые увидела ее в тот вечер… ну, когда все случилось. Ваша дочь и ее муж относятся ко мне прекрасно, но они для меня малознакомые люди, я оказалась здесь совсем без друзей.
  Миссис Кейн понимающе кивнула.
  — Вы член их семьи, — продолжала Ева Даусон, — и мне незачем лгать вам и изворачиваться. Я могу быть совершенно откровенна с вами.
  — Вы серьезно болели?
  Девушка горько рассмеялась:
  — Зачем вам говорить со мной обиняками? Давайте я покажу вам, как серьезно я была больна.
  С этими словами Ева Даусон распахнула халат, и, к своему ужасу, Дорис Кейн увидела на боку девушки ярко-красный круглый след. Его происхождение не оставляло сомнений.
  — Вы… в вас стреляли! — ахнула Дорис.
  Девушка бросила на нее недоверчивый взгляд.
  — Ну да. Почему же иначе меня упрятали сюда, как вы думаете? Погодите, вас что же, во все это не посвятили?
  — Я, право же, не знаю.
  — Послушайте, а вы не лукавите? Вы действительно не знаете?
  — Дочь с мужем не рассказывали мне подробностей.
  Решили отложить разговор на утро.
  Ева поспешно запахнула халат и резко встала:
  — Видимо, я опять что-то ляпнула невпопад. Но вы меня не выдадите, правда?
  Миссис Кейн улыбнулась.
  — Вы мне нравитесь, — призналась девушка. — Я подумала, вам известна моя история, и обрадовалась, что можно будет поговорить с умудренной жизнью женщиной и попросить у нее совета, как мне поступить. Сегодня ночью я должна принять решение. Ваша дочь моложе меня и недостаточно опытна… О, я не это хотела сказать! Одним словом, мне надо было посоветоваться с женщиной постарше, которой можно все откровенно рассказать. Ладно, забудем про это, хорошо?
  Миссис Кейн рассеянно кивнула.
  — Наверное, мне здорово попадет, — вздохнула Ева Даусон. — Ну да ладно, через неделю меня здесь не будет. А пока надо набираться сил. Признаться, я чудом осталась в живых.
  — Вы хотите сказать, что к вам не вызвали врача, когда доставили сюда в тяжелейшем состоянии с огнестрельной раной? — ужаснулась Дорис Кейн.
  — Ну что вы, — возразила девушка, — ко мне, конечно, пригласили врача. Задала бы я им задачу, если бы умерла! О нет, так рисковать они не могли! Уверена, ко мне приставили лучшего врача, какого только можно раздобыть. Но я не знаю, ни откуда он, ни как его зовут, и никогда не узнаю, даю голову на отсечение.
  Но только не из этого захолустного городишка. Однажды я попыталась в окно разглядеть номерные знаки его машины, но мне помешали это сделать, а второй такой возможности у меня уже не было. Уж они позаботились об этом. Нет, что ни говорите, они очень беспокоились и о том, чтобы я поправилась, но только это их и тревожило. О, я, кажется, слишком много болтаю!
  — Это неудивительно, наверное, вам хотелось выговориться.
  — Боюсь, — помолчав, сказала девушка с горечью, — я наговорила лишнего. Извините за то, что я помешала вам спать… А случалось вам не спать много ночей подряд?
  Дорис Кейн покачала головой.
  — Вам повезло. Это ужасное состояние. Приходится принимать массу таблеток, хотя я дала себе слово отказаться от них — не хочу, чтобы это вошло в привычку.
  Стремлюсь не иметь ни к чему привычки… Но сегодня у меня совсем расходились нервы, дурное предчувствие не дает покоя. Да… в ближайший час я должна принять решение. Если бы знать, как мне следует поступить!.. Но для начала приму успокоительное.
  — Только не превысьте дозу, — предупредила ее на всякий случай Дорис Кейн.
  — Не беспокойтесь, — рассмеялась Ева, и в голосе ее послышалась издевка. — У меня слишком выгодная позиция в этой игре, чтобы сводить счеты с жизнью…
  Вот только жаль, не знаю, с какой карты пойти.
  Она вышла из комнаты, и через секунду свет в ванной погас.
  Несколько минут Дорис Кейн лежала, размышляя над словами странной ночной посетительницы. Но постепенно изнеможение возобладало над всеми мыслями и тревогами. По телу разлилась блаженная истома, глаза сомкнулись, дыхание сделалось ровным и ритмичным.
  Глава 6
  Дорис показалось, что она только что заснула, как ее снова разбудил звук шагов в ванной.
  Каждая клеточка ее измученного тела, казалось, запротестовала, возмущенная бесцеремонностью навязчивой блондинки, снова спугнувшей ее сон. Эта истеричная красавица до сих пор не усвоила, что в жизни не бывает легких путей; с виду гладкие и ровные, они неизбежно приводят туда, где полно ухабов и рытвин.
  Миссис Кейн оторвала голову от подушки и сонным голосом пробормотала:
  — Ложитесь спать… И не беспокойте меня больше.
  Сквозь полузакрытые веки она смутно различила темную фигуру на фоне освещенной ванной, которая на секунду замерла и тут же исчезла. Дверь ванной плотно закрылась, щелкнула задвижка. Этот звук странным образом принес Дорис ощущение покоя и безопасности, и она забылась глубоким сладким сном, который прервал пронзительный, полный ужаса крик.
  Дорис Кейн открыла глаза. В окна, выходящие на восток, лился яркий солнечный свет, рисуя на полу узорчатые тени.
  Из комнаты по другую сторону ванной донесся топот ног. Он приближался, и в следующую минуту дверь ванной распахнулась, и Паула, чей крик разбудил Дорис, застыла на пороге с белым как мел лицом.
  Миссис Кейн, сдернув халат со спинки кровати, испуганно спросила:
  — Что случилось, Паула?
  Дочь силилась что-то сказать, но с губ ее срывались лишь бессвязные звуки.
  Миссис Кейн, движимая материнским инстинктом, бросилась к дочери, натягивая на ходу халат и путаясь в шлепанцах.
  Но Паула уже овладела собой. По крайней мере, внешне она вновь была невозмутима и ровным голосом, словно о приглашении к завтраку, сообщила:
  — Ночью умерла Ева Даусон.
  Миссис Кейн прошла за дочерью в соседнюю спальную комнату и увидела распростертое безжизненное тело, шелковистые волосы свешивались с края постели, словно сверкающие на солнце золотые колосья пшеницы.
  Ручка большого кухонного ножа, торчащая под сердцем, наглядно свидетельствовала о том, что произошло, и Дорис, глядя на лужу темно-красной густой жидкости на ковре, с содроганием подумала, как может в таком маленьком теле быть столько крови.
  Под дверью, ведущей в коридор, валялся поднос, с которого упали и разлетелись по паркету куски омлета, поджаренные ломтики хлеба и черепки кофейной чашки.
  Дорис механически отметила про себя, что от пролитого кофе поднимается пар.
  — Я несла ей завтрак, — перехватив взгляд матери, объяснила Паула.
  — Прежде всего, — решительным тоном сказала миссис Кейн, — нам надо немедленно выйти и сделать так, чтобы в эту комнату никто не входил. Где Джим?
  — Ушел на работу.
  — Мы в доме одни?
  — Да.
  — Спускаемся вниз и немедленно звоним в полицию…
  — Мама, я…
  — Что?
  — Я не думаю, что Джим одобрит… звонок в полицию.
  — А я, Паула, думаю, что ты слишком прониклась идеей Джима не ставить в известность полицию. Если ты покажешь, где находится телефон, я сама позвоню.
  — Ладно, — вздохнула Паула. — Хотела бы я знать, где искать Джима… Я позвоню.
  — Звони шерифу Брэндону! Он знает, кто ты.
  — Откуда?
  — Он помогал мне вчера… разыскивать тебя… обзванивать больницы.
  — Обзванивать больницы! — воскликнула Паула. — О Господи, ты могла бы приехать прямо сюда!
  — Могла бы, — согласилась миссис Кейн, — если бы знала, что ты здесь.
  — Ты хочешь сказать… что не получала моего письма?
  — От тебя не было вестей две недели.
  Они молча смотрели друг на друга. Взгляд миссис Кейн выражал твердую убежденность, что отныне между ней и дочерью не должно быть недомолвок. По лицу Паулы было видно, что она пытается приноровиться к подобному порядку вещей. Затем спокойно и буднично, с той сдержанностью, которая порой, как прежде считала миссис Кейн, создавала между ними барьер, дочь проговорила:
  — Хорошо, мама. Одевайся, а я позвоню шерифу… как его зовут?
  — Брэндон. Рекс Брэндон, дорогая.
  — Я свяжусь с ним. Спасибо, мама. Переодевайся и спускайся вниз. Ты можешь воспользоваться ванной, которая рядом с нашей спальной. Там, — правда, повсюду разбросаны бритвенные принадлежности Джима, но, надеюсь, ты отыщешь место и для своих вещей. Ну, я бегу к телефону.
  Дорис Кейн оделась и прошла в большую ванную комнату, которая примыкала к супружеской спальне. Чистя зубы, она слышала, как дочь говорит по телефону. Паула сделала несколько телефонных звонков, значит, поняла Дорис, дочь пытается дозвониться до мужа.
  Глава 7
  Полицейская машина с включенной сиреной сорвалась с места стоянки возле городского суда. Окружной прокурор, сидевший рядом с шерифом, с трудом удержал равновесие, когда Брэндон, не снижая скорости, вывернул на проезжую дорогу.
  — Я подумал, Дуг, что тебе тоже будет интересно, — сказал Брэндон своему пассажиру. Это продолжение того, о чем мы узнали вчера.
  — Что ты имеешь в виду? — спросил Селби.
  Брэндон некоторое время молчал, лавируя среди машин, уступавших ему дорогу. Наконец, выскочив на улицу, где движение было не таким интенсивным, ответил:
  — Во-первых, звонила миссис Мелвин. Сначала я не сообразил, кто это такая, пока она не сказала, что ее зовут Паула и что вчера я говорил с ее матерью.
  Селби молча кивнул.
  — Без всякой паники, — продолжал шериф, — спокойным и деловитым тоном Паула Мелвин сообщила, что сегодня утром обнаружила свою подругу, гостившую у них в доме, заколотой насмерть ножом. Это произошло, по-видимому, ночью. Миссис Мелвин попросила меня немедленно приехать.
  — Что еще?
  — С этим все. Я сказал ей, чтобы никого не впускала в дом и чтобы в комнате, где находится тело, никто ничего не трогал. Потом стал тебя разыскивать. Не застав дома, решил, что ты пошел в кафе «Палас». Я позвонил туда, но мне сказали, что ты позавтракал и только что ушел. Тогда я поручил дежурному в здании суда дать мне знать, как только ты там появишься, и стал ждать у телефона, рассудив, что пять-десять минут погоды не сделают, а если за это время связаться с тобой не удастся, отправлюсь один. Пока я сидел и ждал, позвонила миссис Кейн. Благодаря этой честной женщине я узнал правду.
  — И в чем она состоит?
  — В том, что погибшая накануне не находила себе места от тревоги и дурных предчувствий и что у Мелвинов она отлеживалась после ранения.
  — Ранения? — воскликнул Селби.
  — Совершенно верно, — мрачно подтвердил Брэндон.
  — Какая молодец эта миссис Кейн! — заметил Селби. — А дочь знает о ее звонке?
  — Очевидно, дочь стояла рядом, когда мать звонила, — пояснил шериф. — Я слышал, как она что-то сердито выговаривала матери.
  — Представляю, как она была недовольна, — усмехнулся Селби. — Знаешь, Рекс, я подозреваю, что девушка пострадала от того самого выстрела, который разбудил соседей. А мужчина с рукой, обмотанной окровавленным полотенцем, был подставным лицом, и организовал этот трюк пресловутый старина Карр.
  — Как бы я хотел уличить его в этом, — вздохнул Брэндон.
  — Я не меньше твоего хотел бы того же, но этот проходимец от юстиции наверняка обставил все так, что не подкопаешься. Конечно, учитывая новое развитие событий, а также то, что Джиму Мелвину теперь не отвертеться, мы можем попытаться прищемить хвост Карру. Но, скорее всего, старый лис успел замести следы.
  — Как жаль, что нельзя раздвоиться или даже расстроиться, — усмехнулся Брэндон. — Хотелось бы мне очутиться сразу в нескольких местах, особенно в столовой дома Карра. Ну да ладно. Нам известно, что девушка была убита ножом для разделки мяса. Мы должны самым тщательным образом осмотреть место преступления, чтобы не упустить из виду ни одной улики.
  — Ты оповестил коронера?
  — Да, сам с ним говорил. Он обещал срочно выехать.
  В Лас-Алидасе хороший местный фотограф, который работал с нами по ряду дел. Я договорился с ним, и он сделает снимки, как только я его вызову… Смотри, Дуг, за нами пристроилась машина.
  Селби, взглянув в зеркало заднего вида, сообщил:
  — Вроде бы пресса, Рекс. Похоже, за рулем Сильвия Мартин. Не знаешь, как это она пронюхала так быстро?
  Брэндон, смущенно отведя глаза в сторону, пробормотал:
  — Любопытно…
  Мощная полицейская машина мчалась, оставляя за собой милю за милей, и вскоре они уже были в Лас-Алидасе. Шериф, резко повернув в жилой район, покатил по тихой улице, обсаженной огромными перечными деревьями. Он остановил машину у большого старой постройки дома и, увидев за оградой Джима Мелвина, сказал:
  — Приехали. — И, усмехнувшись, добавил: — Быстро они его разыскали… Привет, Мелвин. Что у вас стряслось?
  — Я давно вас жду, — озабоченно ответил Мелвин. — Произошел инцидент, серьезность которого зависит от того, преувеличите вы ее или нет. — И зло добавил: — Полагаю, в данных обстоятельствах она окажется весьма большой.
  — Не пугайтесь раньше времени, — сухо обронил Брэндон. — Так что же случилось?
  — Этой ночью в моем доме женщина покончила жизнь самоубийством, всадив в себя нож… Перед этим она долгое время находилась в состоянии депрессии.
  — Возможно, она была убита?
  — Это исключено. В доме не было никого, кто способен на это.
  — Вы той ночью находились в доме, не так ли?
  — Я предполагал, что вы станете раздувать этот инцидент, — потемнев лицом, ответил Мелвин. — Но не думайте, что вам удастся обвинить меня…
  — Не кипятитесь, — оборвал его Брэндон. — Так вы были в доме?
  — Да. Я спал. В доме также были моя жена и теща.
  — Кто такая эта женщина, которую убили?
  — Она гостила у нас. Только ее не убили, она покончила жизнь самоубийством.
  — Как ее звали?
  — Ева Даусон.
  — Долго она гостила у вас?
  — Около десяти дней.
  — С тех пор, как вы уехали из Мэдисон-Сити?
  — Да.
  — Вы были друзьями?
  — Ну да… конечно.
  — И давно вы ее знаете?
  — Я думаю, вам лучше осмотреть комнату, — ушел от ответа Мелвин. — Мы все оставили так, как было…
  — Как давно вы ее знаете? — настойчиво повторил Брэндон.
  — Не очень давно.
  — А конкретно?
  — Я… я не могу сказать точно.
  — Больше одного дня?
  — Возможно, — нехотя ответил Мелвин.
  — Не пытайтесь скрыть правду. Это вам боком выйдет. Что ж, пойдем взглянем.
  Они втроем вошли в дом.
  — Сюда, пожалуйста, — направляясь к лестнице, пригласил Мелвин.
  — Минуточку. Прежде чем мы поднимемся наверх, — остановил его Брэндон, — расскажите немного поподробнее об этой вашей гостье. Каким образом она оказалась в вашем доме?
  — Она… с ней произошел несчастный случай.
  — Какого рода несчастный случай?
  — Деталей я не знаю. Кажется, она попала в автомобильную аварию.
  — Как это произошло?
  — Не знаю.
  Человек, с которым вы в дружбе, попал в аварию, а вы не знаете, как это случилось?
  — Я не спрашивал, а она не рассказывала.
  Брэндон схватил Мел вина за лацканы пиджака и, прижав к стене, угрожающе прошипел:
  — Я вам, молодой человек, вот что скажу. Произошло убийство, и мы будем его расследовать. Расследовать самым тщательным образом. Если у вас есть что сказать, лучше сделать это сейчас.
  — Я… я, по правде говоря… не знаю, как было дело, — заикаясь пробормотал Мелвин. — Меня попросили принять эту женщину…
  — Кто?
  — Один мой друг.
  — Его имя?
  — Я предпочел бы не называть его имени.
  — А я бы настоятельно советовал вам назвать его.
  — Это была просьба личного характера. К самоубийству она не имеет никакого отношения.
  — Откуда вы знаете, что не имеет?
  — Я в этом уверен.
  — Кто убил Еву Даусон?
  — Я повторяю, она покончила с собой.
  — Допустим, что это не так. Тогда кто убил ее?
  — Я не знаю.
  — Тогда откуда вам известно, что та «просьба личного характера» не имеет отношения к смерти вашей гостьи?
  — Я… я полагаю, что не имеет.
  — К вашему сведению, — язвительно заметил шериф, — строить предположения — моя прерогатива.
  Ваше дело — отвечать на вопросы. Так кто просил вас приютить эту женщину?
  — Один из моих друзей.
  — Будете изъясняться недомолвками — к вечеру окажетесь в камере предварительного заключения, — пригрозил Брэндон. — Кто попросил вас спрятать эту женщину у себя в доме?
  Мелвин, пряча глаза, молчал.
  — Ну что ж, я попытаюсь угадать. Может быть, это был адвокат по имени Альфонс Бейкер Карр?
  Мелвин выдал себя, вздрогнув.
  — Я угадал?
  — Я сказал все, что был намерен сказать.
  — Итак, мой мальчик, — отступив от Мелвина на шаг, подытожил шериф, — вам был дан шанс. Вы его упустили. Отныне мы не будем с вами церемониться.
  Поблажек с нашей стороны не ждите. Понятно?
  — Я их и не ждал, — насупился Мелвин. — Как только я занял определенную позицию по вопросу об отзыве некоего должностного лица, меня предупредили, что ваше ведомство станет сводить со мной счеты, и предостерегли, чтобы я следил за каждым своим шагом.
  — Черт возьми! — вспылил Брэндон. — Вы сообщаете о факте насильственной смерти. Я задаю обычные в ходе расследования вопросы, а мне отказываются отвечать. Это означает одно — я имею право привлечь вас к уголовной ответственности.
  — Это полностью лишит меня шансов реализовать сделку, над которой я работаю здесь, в Лас-Алидасе! — возмущенно воскликнул Мелвин.
  — Примите мои соболезнования, — съязвил шериф.
  — Ну что ж, радуйтесь, — с ожесточением пробормотал Мелвин.
  — Что касается моего ведомства, — вступил в разговор Селби, — вам, Мелвин, гарантировано точно такое же отношение, как к любому другому гражданину. Однако я настоятельно советую вам решиться рассказать, каким образом эта женщина попала в ваш дом, если вы не хотите предстать перед Большим жюри. А сейчас проведите нас в комнату, где находится труп.
  Не успели представители власти подняться до середины лестницы, ведущей в спальные комнаты, как раздался пронзительный звонок в парадную дверь. Когда Паула Мелвин открыла ее, до них донесся голос Сильвии Мартин, он звучал повелительно:
  — У меня срочное сообщение для шерифа. Будьте любезны, немедленно проведите меня к нему.
  — Минутку, — ошеломленная стремительным натиском незнакомки пролепетала Паула Мелвин. — Он наверху.
  За спиной мужчин послышался дробный стук каблуков, и Брэндон подмигнул Дугу Селби.
  — Привет! — догнав их, проговорила запыхавшаяся журналистка.
  — Что за срочное сообщение? — строгим тоном спросил шериф.
  Сильвия одарила его ослепительной улыбкой и тихо сказала:
  — Срочное сообщение заключается в том, что «Кларион» хочет заполучить самую свежую информацию.
  Брэндон по-отцовски симпатизировал энергичной молодой журналистке, к тому же работавшей в газете, которой он был признателен за поддержку во время политических кампаний, когда противники в пылу борьбы обливали его грязью. И то и другое обстоятельства делали шерифа снисходительным к маленьким хитростям этой находчивой особы.
  — Слушайте, Сильвия, — добродушно проворчал он, — дойдете только до двери спальной. Можете заглянуть, но не входите в нее. Обещаете?
  — Обещаю.
  Они вчетвером поднялись наверх, и Брэндон открыл дверь.
  Их взгляду предстала та же картина, которую увидела утром миссис Кейн: остатки завтрака, разлетевшиеся по полу, и безжизненное тело поперек кровати.
  — Господи, какая она была красивая, — услышал Селби шепот Сильвии.
  Он повернулся к Брэндону и вполголоса заметил:
  — Обрати внимание, Рекс, окна плотно закрыты.
  — Ну и что?
  — Климат здесь мягкий, ранней осенью совсем тепло, любой, ложась спать, оставит на ночь открытым хотя бы одно окно. То, что все окна оказались закрыты, может о чем-то говорить.
  — Да, прошлой ночью было очень тепло, — согласился Брэндон.
  — Посмотрите, — обратился к нему Мелвин, — в комнате ни малейших признаков борьбы. Она, вероятно, пыталась заснуть, но нервное напряжение росло, чувство тревоги и безысходности не покидало ее, и тогда она в отчаянии всадила в себя нож и повалилась на кровать.
  — Нож торчит под довольно странным углом, — заметил Брэндон.
  — Очевидно, она держала его обеими руками.
  — Откуда у нее этот нож?
  — Не знаю. Я не видел его вблизи. Может быть, она взяла его из кухни… или купила. Представления не имею.
  — А вы не посмотрели, все ли кухонные ножи на месте?
  — Еще нет.
  — Дуг, — умоляюще глядя на окружного прокурора, сказала Сильвия Мартин, — можно мне подойти поближе… я только взгляну на нее?
  — Лучше не надо, — поморщился Брэндон.
  — Возможно, я сумею вам чем-то помочь.
  — Что вы задумали?
  — Я хочу получше разглядеть ее лицо.
  — Ладно, — смилостивился Брэндон. — Но только стойте посреди комнаты и ни до чего не дотрагивайтесь.
  Сильвия Мартин на цыпочках вошла в комнату.
  — Ну, что скажете? — спросил шериф. — Видели ее когда-нибудь.
  — Мне она не знакома, — покачала головой Сильвия, — но обратите внимание, с лица не смыта косметика.
  — Неужели это так важно? — пожал плечами Брэндон.
  — Ну конечно! Женщины не оставляют на ночь косметику на лице. А у нее и губы накрашены, и румяна на щеках. Понимаете, она хотела выглядеть как можно лучше. Это означает, что либо она с кем-то встречалась, по всей видимости с мужчиной, либо… я такие случаи знаю. Женщины, которые кончают жизнь самоубийством, хотят остаться в памяти людей привлекательными.
  Это своего рода тщетная попытка украсить плоть, которую они уничтожают.
  — Однако она избрала довольно не эстетичный способ лишить себя жизни, — заметил Селби. — Женщины обычно предпочитают яд. Больше ничего не заметила, Сильвия?
  — Нет, вот так сходу только насчет косметики. Конечно, если бы мне было позволено…
  — Можете остаться в комнате на минуту, — перебил журналистку Брэндон.
  Он наклонился к трупу и осторожно откинул полу халата.
  Круглой формы рубец алел на ноге мертвой девушки.
  — В нее стреляли! — воскликнула Сильвия.
  — Не больше чем дней десять назад, — сразу определил Брэндон. — Рана уже затянулась.
  Это след той самой автомобильной аварии, в которую она попала, поспешил вставить слово Мелвин.
  — Уж очень странный след в виде кружка, — с сомнением проговорил Брэндон.
  — Возможно, ей чем-то пропороло ногу, — не сдавался Мелвин.
  — На удивление аккуратно пропороло. Ну прямо как пуля, — холодно заметил Брэндон.
  На этот раз Мелвин счел за лучшее промолчать.
  — Она не рассказывала вам, как это случилось? — спросил Мелвина Селби.
  — Нет! — коротко и резко ответил тот.
  Было слышно, как к дому подъехала машина.
  — Это Гарри Перкинс, коронер, — сразу догадался Брэндон. — Вам, Сильвия, лучше выйти отсюда…
  Сильная послушно ретировалась в коридор. Мелвин спустился встретить еще одного гостя.
  — Пока ничего здесь не трогаем, Дуг, — решил шериф. — Я пришлю специалиста, который займется отпечатками пальцев, и фотографа. Прежде чем мы начнем обыск комнаты и осмотр тела, необходимо все сфотографировать. А теперь пойдем-ка отсюда.
  Глава 8
  Предоставив коронеру заниматься своим делом, Брэндон и Селби тихо переговаривались в холле, стоя у начала лестницы.
  — Ты попал в точку, Дуг, — улыбнулся собеседнику шериф, — когда предположил, что раненный в руку гость на вечеринке — подставное лицо.
  — Не забудь, Рекс, о письме от А.Б. Карра в ящике у Мелвина, нам говорила о нем миссис Кейн, — напомнил Селби.
  — Ну как же, — кивнул Брэндон. — Это был счет от Карра. Джиму Мелвину грозили большие неприятности из-за этого выстрела. Нам до сих пор неизвестно, что там произошло на самом деле, и докопаться до этого будет не так уж легко, но я даю голову на отсечение, что Мелвин нанял Карра, чтобы тот вытащил его из этой передряги. Старый лис помог разыграть комедию, и за услуги прислал счет. Мелвин оплатит его и…
  — А вдруг все было наоборот, — перебил шерифа Селби, — и Мелвин вовсе не нанимал Карра?
  — Как это наоборот? В письме Карра на имя Мелвина мог находиться чек.
  — С чего ты взял? — недоверчиво поднял брови Селби.
  — Давай рассуждать логически, Рекс. Предположим, эту самую Даусон ранили на вечеринке, устроенной Мелвином десять дней назад. Необходимо было замести следы, что Карр и начал немедленно делать. В первую очередь где-то спрятать раненую девушку, для чего пришлось подыскать подходящий дом в Лас-Алидасе. Все это требовало больших усилий и немалых денег. По-моему, Джим Мелвин не тянет на роль человека, который в состоянии нанять исполнителя подобной сложной операции. Следовательно, если он не из числа тех, кто платит, он, скорее всего, оказался среди тех, кому так или иначе платят. Вот почему он испугался отвечать на наши вопросы.
  — Вполне возможно, — согласился Брэндон, — но Карр никогда не скажет, что было в том конверте.
  — А почему бы нам не наведаться в два здешних банка, — предложил Селби. — Джим Мелвин, вероятно, заглянул вчера в свой дом в Мэдисон-Сити и вынул письмо из ящика. Если в нем был чек, он, скорее всего, сразу его обналичил. И тогда мы получим улику, которая поможет нам решить эту головоломку.
  — Это мысль! — обрадовался Брэндон. — Стоит попробовать. В любом случае нам надо ехать в город и известить местную полицию о смерти девушки. Иначе, если окажется, что это убийство, на нас набросятся все газеты в округе. Значит, едем. Гарри Перкинс без нас справится. На него можно положиться: никого не пустит в комнату, пока ее не обследуют на предмет отпечатков пальцев.
  — Поехали, — коротко бросил Селби.
  Они поручили коронеру проследить за выполнением всех распоряжений шерифа и отправились в полицейское управление.
  Сэм Фриленд, веселый, крепко сбитый человек, в ведении которого находились органы правопорядка Лас-Алидаса, встретил коллег приветливо:
  — Заходите, ребята, садитесь, пожалуйста. Что нового? Похоже, вы ко мне по делу.
  После того как гости расселись и Брэндон ввел местного шефа полиции в курс дела, они все вместе направились в Торгово-сельскохозяйственный банк, где их ждало разочарование.
  Затем их путь лежал в Первый национальный банк.
  Президент выслушал их и вызвал кассира.
  — Да, все правильно, — подтвердил кассир догадку Селби. — Вчера приходил мистер Мелвин и открыл счет. Он положил на него 1500 долларов, полученные по чеку из лос-анджелесского банка.
  — а что стало с чеком?
  — Минутку, — ответил кассир. — Я почти уверен… да, правильно, он ушел. Он ушел в наш корреспондентский банк. Можно туда позвонить и все выяснить.
  — Буду вам признателен за это, — сказал Брэндон.
  Кассир набрал номер телефона банка в Лос-Анджелесе и сделал запрос. Когда через две минуты ответ был готов, он попросил:
  — Будьте любезны, зачитайте его, а я все передам шерифу, находящемуся со мной рядом. Да, шериф интересуется этим чеком… Нет, я не знаю почему. Мне нужны лишь данные.
  Дуг Селби вынул карандаш, а президент банка протянул ему блокнот.
  — Я готов, — объявил окружной прокурор.
  Кассир монотонно повторял слова человека на другом конце провода:
  — Номер чека 7623… Выписан Национальным приморским торговым банком Лос-Анджелеса… 25 октября 1947 года на сумму тысяча пятьсот долларов на имя…
  Джеймса Мелвина… На обороте индоссирован Джеймсом Мельвином… Имеется печать: «Платить по приказу любого банка или банкира. Первый национальный банк Лас-Алидаса», 27 октября 1947 года»… Подпись на чеке: Альфонс Бейкер Карр… Хорошо, спасибо. Да, минутку! — Он повернулся к Брэндону: — Попросите банк в Лос-Анджелесе вызвать фотографа и немедленно переснять этот чек, а затем перешлите его сюда по обычным каналам.
  Глава 9
  На обратном пути в Мэдисон-Сити стражи закона обсуждали события дня.
  — Ну что же, Рекс, — начал Селби, — похоже, дело было так. В Еву Даусон стреляли и тяжело ранили; истекающую кровью девушку принесли в одну из спален в доме Мелвина и положили на кровать, которую миссис Кейн видела всю в крови. Потом стрелявший в панике бросился за советом к Карру. Тот очень быстро нашел выход из положения — потому-то он и получает такие большие гонорары. Что ни говори, оперативности ему не занимать. Карр понимал, что гости не могли не слышать револьверного выстрела, как и соседи. Надо было это как-то обставить. Карр немедленно нашел человека, который изобразил из себя раненого, предварительно позвонив в Лас-Алидас и получив в свое распоряжение на две-три недели целый дом, для чего надо было выдворить живших там людей. Представляешь, Рекс, как всесилен и опасен этот пройдоха, помогающий преступникам уходить от ответственности!
  — Проклятье! — в сердцах буркнул Брэндон. — А что мы можем противопоставить его хитрости и всесилию?
  Многие в нашем округе не успели опомниться, как оказались в его власти. У этого стряпчего есть мозги и связи — вот что делает его таким могущественным. Этот чужак теперь стоит за всеми темными делами, которые у нас творятся. Он помогает мошенникам выйти сухими из воды и потом манипулирует ими, как хочет. Попробуй потягайся с таким!
  — Не все так уж безнадежно, — возразил Селби, указывая на картонную коробку на сиденье машины. — Мы располагаем важным вещественным доказательством — ножом, на котором обозначена кодом «ТЕМ» фабричная цена и цифрами «7.65» — продажная. Необходимо выяснить происхождение этого ножа.
  — Можешь не сомневаться, — досадливо отмахнулся Брэндон, — у старины Карра уже имеется и на это ответ. Он представит тебе с полдюжины свидетелей, которые под присягой покажут, что видели, как покойная покупала этот нож в скобяной лавке.
  — Догадываюсь, — согласился Селби. — Но ему надо найти эту самую лавку.
  Брэндон свернул к зданию суда и по многолетней привычке поставил машину на место парковки задом, чтобы в экстренном случае вскочить в нее, не теряя драгоценного времени.
  Они вошли через служебный вход и едва ступили на лестницу, ведущую в офис шерифа, как за их спиной раздались легкие торопливые шаги. Мужчины обернулись и увидели Сильвию Мартин, которая, приложив палец к губам, поманила их к себе.
  Они двинулись следом за девушкой, пока она не остановилась в самом конце коридора.
  — В чем дело, Сильвия? — спросил Селби.
  — В приемной шерифа дожидается человек, который так торопился его увидеть, что мчался сюда, не обращая внимания на знаки ограничения скорости. По-моему, это доктор.
  — Какой доктор? — спросил Брэндон.
  — Тот, что лечил девушку в Лас-Алидасе.
  — Вот это да! — воскликнул Брэндон. — Нам везет.
  — Не спеши радоваться, — охладил его пыл Селби. — Может быть, и нет.
  — То есть? — не поверил своим ушам Брэндон. — Если этот врач будет в наших руках, то…
  — Как бы нам не очутиться в его руках. Сдается мне, Рекс, что это опять происки нашего знакомца.
  — Карр ляжет костьми, чтобы не допустить к нам этого доктора, — упрямо возразил Брэндон.
  — На первый взгляд это так. Но допустим, врач станет утверждать, что у девушки проявлялась склонность к самоубийству. Что тогда?
  Лицо у шерифа вытянулось.
  — Не будем пороть горячку, — продолжал Селби. — Мы, в отличие от Карра, должны строго следовать букве закона. Прежде чем кого-то обвинять в убийстве, следует доказать, что оно имело место. Доказать так, чтобы не осталось сомнений. Старый жулик прекрасно это понимает. Он умеет жонглировать фактами и постарается, чтобы мы споткнулись на этом, самом первом, препятствии. И если ему это удастся, до вопроса о мотивации и возможности совершения убийства и не дойдет.
  — У меня, между прочим, кое-что еще для вас припасено, — напомнила о своем присутствии Сильвия.
  — Что?
  — Я… я в каком-то смысле решила перебежать вам дорогу, но только по своей, репортерской, линии.
  — О чем ты?
  — Я хочу взять интервью у мистера Карра.
  — Я тоже не прочь, — мрачно пошутил Брэндон.
  — Он уехал из города, — пояснила журналистка, — и узнать куда оказалось не так-то просто. Я позвонила в его контору по междугородному и спросила секретаршу, как мне связаться с мистером Карром. Она, естественно, первым делом захотела узнать, с кем говорит.
  — И вы ответили ей, что это пресса? — в ужасе предположил Брэндон.
  — Я нагло соврала, — покачала головой Сильвия.
  — Что же ты сказала? — с опаской спросил Селби.
  — Я представилась Паулой Мелвин.
  Брэндон присвистнул.
  — Секретарша ответила, что Карра не будет два или три дня и что он отправился на машине на север штата. В качестве миссис Мелвин я смело заявила, что он мне срочно нужен, и попросила назвать место, где у него в пути первая остановка. Тогда девушка ответила, что это Хайдейл. Вам оно о чем-нибудь говорит?
  Селби и Брэндон обменялись недоуменными взглядами.
  — Однако держу пари, Карр отправился туда неспроста.
  — Так или иначе, — объявил Брэндон, — мы хотели поговорить с Карром и теперь, зная, где он, получили такую возможность.
  — Однако пока повременим с беседой, — вынес решение Селби.
  — А что с фотографиями погибшей? — спросила Сильвия у шерифа.
  — Уже печатаются. Потом их отретушируют, чтобы она была с открытыми глазами. Думаю, степень сходства будет удовлетворительной. Мы пока ничего не знаем о ее семье и происхождении, но разными путями пытаемся выяснить.
  — Когда фотографии будут у нас на руках?
  — Помощник принесет их с минуты на минуту.
  — Если, шериф, в приемной у вас тот самый доктор, надеюсь, вы поделитесь со мной информацией о нем.
  — Вы можете получить ее из первых рук; подождите, когда он выйдет от меня. Скажите ему, что хотите взять у него интервью, и сами все узнаете… кстати, с чего вы взяли, что он врач?
  — Номерной знак его машины лос-анджелесский с указанием, что за рулем медик. Десять против одного, что это именно врач.
  — Как его зовут?
  — Спартой Капальдо. Его врачебный кабинет в Гринберри.
  — Как жаль, что у округа нет денег, — усмехнулся Брэндон. — Я непременно взял бы вас в штат, Сильвия. Из вас получился бы первоклассный детектив. Хорошо, долг платежом красен. Я тоже подкину вам кое-какую информацию.
  — Я вся внимание.
  — Кухонный нож, которым была убита девушка, совсем новый, раньше им никогда не пользовались. На его лезвии помечены отпускная цена и розничная. Это нож для разделки мяса с пластмассовой ручкой. Может, вы займетесь обходом магазинов скобяных товаров и разузнаете, где мог продаваться нож с кодом «ТЕМ» по цене семь долларов шестьдесят пять центов?
  Карандаш Сильвии забегал по листку бумаги, который она достала из сумочки, чтобы записать эти данные.
  — Я немедленно займусь этим, шериф.
  — Мы тоже будем заниматься разработкой этого следа, — добавил Брэндон. — Если вам удастся что-то разузнать, сообщите нам, а если мы что-то раскопаем, то сообщим вам.
  — Я позвоню в газету и подключу наших репортеров, — пообещала Сильвия. — А сама тем временем подожду, когда вы отпустите доктора Капальдо.
  — После нашей обработки вам будет легче иметь с ним дело, — ухмыльнулся Брэндон. — Пошли, Дуг, посмотрим, что он из себя представляет.
  Окружной прокурор и шериф поднялись в офис Брэндона.
  Их ждал смуглый господин в сером двубортном костюме с чисто выбритым умным лицом и густыми темными волосами. Он оглядел вошедших проницательным взглядом, и на его губах расцвела любезная улыбка.
  — Разрешите познакомиться, — с непринужденностью светского человека проговорил он. — Я, вероятно, имею честь говорить с шерифом и окружным прокурором округа Мэдисон?
  — Совершенно верно, — подтвердил Брэндон.
  Со словами: «Я полагаю, вы доктор Капальдо?» — прокурор шагнул навстречу посетителю и протянул ему руку.
  — Я мистер Селби, а это шериф Брэндон.
  — Вы знаете, как меня зовут? — насторожился мужчина.
  — Конечно, — ответил Селби, многозначительно взглянув на Брэндона. — Мы как раз собирались вызвать вас для дачи показаний.
  — Меня? Но разве вам известно, кто я?
  — Разумеется, доктор, — уверенным тоном подтвердил Селби. — Вы обрабатывали огнестрельную рану, которую получила Ева Даусон. Милости просим.
  Брэндон распахнул перед доктором дверь своего кабинета. Вид у Капальдо был растерянный. От его непринужденности не осталось и следа.
  Шериф жестом пригласил его садиться, и доктор Капальдо, опустившись в кресло, закинул ногу за ногу, сложил кончики пальцев вместе, как это делают медицинские светила, и глубоко вздохнул, очевидно пытаясь обрести былую безмятежность.
  — Почему вы до сих пор не связались со мной? — строго спросил Брэндон.
  Тонкие брови доктора Капальдо взметнулись вверх в учтивом недоумении:
  — Но, шериф, я помчался к вам сломя голову, как только узнал, что стряслось с моей пациенткой.
  — Почему вы не обратились ко мне до того, как это произошло?
  — Извините, шериф, — покачал головой доктор Капальдо, — но мои представления о профессиональной этике не позволяют мне обсуждать эту тему.
  — Ну что ж, вы, вероятно, пришли к нам со своей историей, — вздохнул Брэндон. — Надо полагать, хорошо продуманной. Послушаем ее.
  — Рано утром, в субботу, 18 октября, — начал доктор Капальдо, — меня вызвали в Лас-Алидас к некоей Еве Даусон, которая получила огнестрельную рану.
  — И вы поехали?
  — Да.
  — Как получилось, что вы отправились так далеко и в такую рань?
  — Она была моей пациенткой.
  — Другими словами, вы лечили ее раньше?
  — Да.
  — Когда?
  — Не помню точно… возможно, за две… три недели до этого ранения.
  — И на что она жаловалась?
  — Она страдала от депрессии и навязчивой идеи самоубийства.
  — О, — протянул Брэндон, бросая взгляд на Селби, — знакомая песня!
  — Боюсь, я вас не понимаю, — с достоинством произнес доктор Капальдо.
  — Вы все прекрасно понимаете, — резко оборвал его Брэндон. — Хорошо, досказывайте остальное.
  — Ева Даусон обратилась ко мне по поводу расстройства нервной системы, выражавшегося в приступах депрессии. Я прописал ей успокоительные средства и провел несколько сеансов психотерапии.
  — Лечение помогло?
  — Она пришла ко мне через неделю, и ее состояние заметно улучшилось. Я, в частности, предупредил пациентку, чтобы она не злоупотребляла алкоголем, так как похмелье усугубляет депрессию. Помнится, я также настоятельно советовал ей изменить образ жизни.
  — А что побудило вас дать ей такую рекомендацию?
  — Она была из тех девушек, — проговорил доктор Капальдо, смыкая и размыкая кончики пальцев в такт словам, — которые трудятся на ниве развлечений.
  — Как это понимать?
  — Ее приглашали, чтобы оживить вечеринку присутствием красивой молодой особы. Поймите меня правильно, джентльмены, я ни в коей мере не предполагаю, что поведение ее могло быть предосудительным, я имею в виду только образ жизни… те обстоятельства, когда распорядок дня нарушен, а пища неполезна и весьма трудно воздержаться от спиртного. Посему я рекомендовал ей вести более размеренную жизнь, дабы по крайней мере был предусмотрен минимум сна.
  — Она вняла вашим советам?
  — Вряд ли. Дело кончилось тем, что последовал тот самый вызов в Лас-Алидас.
  — Кто звонил?
  — Я не знаю. Звонили от имени Евы Даусон и сказали, что произошел несчастный случай и ей срочно требуется моя помощь.
  — Как вы поступили?
  — Конечно, когда я прикинул, как далеко придется ехать, мне эта перспектива, мягко выражаясь, пришлась не по душе. Тогда я стал расспрашивать, какого рода несчастный случай, и оказалось, что девушка стреляла в себя и находится в тяжелом состоянии.
  — Стало быть, вы отправились?
  — Вот именно.
  — Куда?
  — В Лас-Алидас.
  — Кто дал вам адрес?
  — Звонивший.
  — Мужчина или женщина?
  — Женщина.
  — Она представилась?
  — Нет, сказала лишь, что звонит от имени Евы Даусон.
  — Итак, вы отправились по указанному адресу и что там обнаружили?
  — Что жизнь Евы Даусон в опасности, так как она потеряла много крови от раны, которую сама себе нанесла.
  — Кто вам сказал, что она сама себе ее нанесла?
  — Она же и сказала.
  — Что вы предприняли?
  — Я обработал рану.
  — Заявили ли вы в полицию о происшедшем?
  — Не заявил.
  — Вы знали, что это была огнестрельная рана?
  — Так она сказала мне, и это было видно по специфике ранения.
  — Разве вам не следует сообщать властям о подобных ранениях?
  — Обычно я так и поступаю, но в том конкретном случае сделал исключение.
  — Что вас на это толкнуло?
  Мне известны кое-какие обстоятельства жизни Евы Даусон. Ее угнетала мысль, что она не достойна любви матери, что она неудачница, не сумевшая реализовать свои возможности, короче говоря, у нее развился комплекс неполноценности. Поэтому я решил, что какая-либо огласка даст крайне неблагоприятный результат. И, когда ко мне обратились с просьбой сохранить имя пострадавшей в тайне, я выполнил эту просьбу, полностью сознавая, что разглашение тайны означало бы для девушки подписание смертного приговора.
  — Ее состояние было серьезным?
  — Очень. Имелись все предпосылки для перитонита.
  — И вы взялись спасти ее?
  — Да.
  — Вам платили за лечение?
  — Нет, сэр.
  — Не странно ли ездить за тридевять земель, чтобы лечить безвозмездно?
  — Этот случай был интересен мне, как медику, и я решил сделать все, что в моих силах, чтобы поднять пациентку на ноги.
  — Она вам не рассказывала об обстоятельствах рокового инцидента?
  — Рассказала со всеми подробностями.
  — И как это было?
  — В пятницу вечером, 17 октября, она отправилась на вечеринку в дом Джеймса Мелвина в Мэдисон-Сити.
  Стоило ей выпить, как у нее испортилось настроение, захотелось побыть одной и избежать нежелательного общения с одним из гостей, который немного «перебрал».
  Она выскользнула из дома и укрылась в машине Джеймса Мелвина, стоявшей в гараже. Бездумно пошарив в бардачке, она нащупала там револьвер и, повинуясь внезапному импульсу, решила положить всему конец.
  — Она не назвала имени гостя, который досаждал ей своим вниманием?
  — Нет. Ева Даусон предпочитала не называть имен вообще. За все то время, пока я лечил ее, она ни разу не упомянула ни одного имени, как я ни пытался ее разговорить.
  — Вам известно, где она жила?
  — Нет, сэр. Неизвестно.
  — Мне кажется, — вступил в разговор Селби, — вы приехали сюда, чтобы водить нас за нос.
  — Я вас не понимаю, — оскорбился Капальдо.
  — Вы весьма охотно выдаете информацию, которая указывала бы на смерть в результате самоубийства, и, как я предполагаю, постараетесь, чтобы она попала в прессу, но когда дело касается сведений, помогающих нашему расследованию, уклоняетесь от ответов на наши вопросы.
  — Извините меня, джентльмены, но я действительно не, знаю ее адреса. Мисс Даусон ходила на прием в мой лечебный кабинет, а не вызывала на дом. В ее истории болезни было указано, что она проживает в отеле. Этим утром я позвонил туда, но в отеле такая не значится. Я не вижу в этом ничего странного. Пациенты, чьи обстоятельства жизни таковы, как у Евы Даусон, обычно делают все возможное, чтобы о них знали как можно меньше, особенно тщательно они скрывают свой адрес.
  Что еще вы хотели бы нам сообщить?
  — Думаю, это все, чем я располагаю, джентльмены.
  — Кто направил вас сюда?
  — Я бы сказал, не кто, а что. Долг врача.
  — Долг врача! — язвительно фыркнул шериф.
  — Между прочим, — спросил Селби, — вы знакомы с Джимом Мелвином?
  — Нет, сэр.
  — А с Хадсоном Л. Парлином?
  — Нет, сэр.
  — Но вы конечно же знакомы с А.Б. Карром, адвокатом, не так ли?
  — Мистером Карром? О да, знаком!
  — И хорошо знаете его?
  — Мы встречались несколько раз.
  — Он ваш адвокат?
  — Зачем мне адвокат?
  — Вы никогда не обращались к адвокату?
  Доктор молчал.
  Хотя бы раз вы обращались к адвокату, не так ли? — настойчиво спросил Селби.
  — В прошлом я однажды воспользовался услугами адвоката.
  — И адвокатом, услугами которого вы воспользовались, был А.Б. Карр?
  — Я не улавливаю связи с обсуждаемой нами темой.
  — Разве Ева Даусон не говорила, что обратилась к вам по совету А.Б. Карра?
  — Я не помню.
  — Но она ссылалась на кого-то?
  — Да… Она что-то говорила о том, что знает одного моего друга… а может, она имела в виду какого-то моего пациента, который ей меня рекомендовал. Точно не могу сказать, джентльмены. У меня столько пациентов, и я так загружен работой, что, естественно, не могу упомнить подобные мелочи.
  — Каким образом вы узнали о смерти Евы Даусон?
  — Я позвонил справиться о ее самочувствии, и мне сообщили об этом печальном событии.
  — Вы звонили в дом в Лас-Алидасе?
  — Да.
  — Кто подошел к аппарату?
  — Миссис Мелвин.
  — И что она вам сообщила?
  — Она сообщила, что мисс Даусон нанесла себе ножом смертельную рану и что власти округа извещены.
  — Каковы были ваши действия в ответ на эту информацию?
  — Я попытался сделать все, чтобы быть полезным властям, надеясь, что мои показания могут помочь полиции.
  Я отложил операцию в больнице и сразу же поехал сюда, чтобы в полиции знали подоплеку трагедии, — сказал Капальдо с видом человека, принесшего себя в жертву на алтарь отечества.
  — Вам неизвестно, где жила Ева Даусон; вы не знаете, кто ее родители и где их можно найти, и вообще ни об одном ее родственнике вам ничего не известно?
  — Я располагаю адресом, который оказался вымышленным, и убежден, что любая попытка с моей стороны получить информацию по остальным интересующим вас вопросам также окончилась бы ничем. Все же я думаю, что она откуда-то из-под Фресно.
  — Когда в последний раз вы говорили с А.Б. Карром?
  — Не могу сказать, джентльмены.
  — Недавно?
  — Я не видел его давно.
  — И не разговаривали по телефону?
  Доктор Капальдо покачал головой.
  — Будьте любезны, оставьте нам ваши координаты, — попросил Селби.
  Доктор Капальдо извлек из кармана визитную карточку и протянул ее Селби, потому вынул вторую и передал ее шерифу со словами:
  — Как только я вам понадоблюсь, звоните в любое время, не стесняйтесь. Очень сожалею о случившемся с этой молодой женщиной, я надеялся, что смогу ей помочь. Если бы вы знали, джентльмены, как часто в моей практике встречаются подобные случаи, когда молодые женщины приезжают в Голливуд с мечтой о карьере кинозвезды. Однако чаще всего их ждет горькое разочарование, они вынуждены принести свою мечту в жертву суровой прозе жизни с ее насущными проблемами, и тогда мысль о собственной несостоятельности рождает стремление уйти из жизни. Как ужасно это наблюдать, особенно нам, медикам! Соблазны мира кино, ореол романтики, которым он овеян, подобны…
  — …пламени, — подхватил Селби, — к которому себе на погибель летят мотыльки.
  — Вы совершенно правильно меня поняли, — согласился доктор Капальдо.
  — Иначе и быть не могло, — сухо заметил Селби. — Что ж, большое спасибо, доктор, за сведения, с которыми вы пожаловали по собственной инициативе. Жаль только, что вы не сочли нужным дать нам знать, когда вас вызвали к пациентке, которая получила огнестрельное ранение.
  — Мне не позволила это сделать профессиональная этика.
  — Разрешите довести до вашего сведения, — пригрозил Селби, — что, если подобная практика войдет у вас в привычку, вам снова придется иметь с нами дело, и тогда вас могут ждать более серьезные неприятности.
  — О какой практике вы говорите?
  — О той, когда вы спешите по вызову одного лос-анджелесского адвоката к пациентке, получившей огнестрельное ранение, не сообщив о происшествии властям.
  — Но, джентльмены, я надеюсь, вы не считаете, что я делаю это регулярно?
  — Вот я и не хотел бы, чтобы у вас выработалась подобная привычка, — заметил Селби.
  — Одним словом, передайте А.Б. Карру, чтобы он обращался к другому доктору, — процедил Брэндон. — И все эти трюки не спасут ни его, ни вас.
  — Я приехал сюда отнюдь не по наущению А.Б. Карра, — запротестовал доктор Капальдо. — Я уже говорил вам, что узнал по телефону…
  — Да, я все понимаю, — оборвал его Брэндон. — Вы пытаетесь навести тень на плетень. Я просто предупреждаю вас — если это повторится, пеняйте на себя!
  Доктор Капальдо поднялся, тщетно силясь изобразить возмущение несправедливыми нападками.
  Брэндон дождался, когда за ним закроется дверь, и сказал Селби:
  — Все было примерно так, как ты предполагал, Дуг.
  Селби задумчиво кивнул.
  С полчаса они обсуждали то, что им сказал и о чем умолчал доктор Капальдо, потом Брэндон подвел черту:
  — Как ни обидно это признавать, но с помощью показаний эскулапа нам утерли нос. Все свидетельствует о самоубийстве… да еще Ева Даусон якобы сказала ему, что сама себя подстрелила.
  Селби хотел было возразить, но в это время зазвонил телефон.
  Брэндон снял трубку:
  — Хэлло… да, Сильвия, он здесь. Передаю ему трубку.
  — Дуг, — послышался в трубке взволнованный голос девушки. — Мне нужны биографические данные погибшей. Думаю, что она из Хайдейла. Почтальон помнит, что она отсылала письмо, адресованное в Хайдейл. Я уверена, что старина Карр неспроста туда помчался, наверняка очередную каверзу замыслил.
  — Элементарно, мой дорогой Ватсон, — рассмеялся Селби. — Тебе удалось взять интервью у доктора Капальдо?
  — Да он только и искал случая выдать прессе все врачебные тайны, особенно про то, что у девушки была склонность к самоубийству.
  — Я так и думал. Ладно, что скажешь про Хайдейл?
  — Ты помнишь Говарда Комстока, племянника моего издателя?
  — Да. В войну он, кажется, служил в авиации?
  — Правильно. А наша газета разжилась четырехместным самолетом из армейских излишков. Короче говоря, я лечу в Хайдейл и… Дуг, «Кларион» очень хотела бы иметь тебя на борту в качестве почетного гостя.
  — Когда вылетаем?
  — Как только у тебя будет хорошая фотография девушки.
  — Пусть готовят самолет, — сказал Селби, бросая взгляд на свои часы. — Я буду на месте через полчаса.
  Глава 10
  День клонился к вечеру, когда четырехместный самолет, управляемый Говардом Комстоком, сделал круг над провинциальным городком.
  — Вот вам Хайдейл, — сказал он, — но приземлиться здесь не получится. Ближайший аэродром, на который может сесть моя «малышка», в пятидесяти милях.
  Оттуда вам придется добираться машиной. Я вызвал такси из Хайдейла прямо к летному полю. А пока что присмотритесь к городу.
  Селби взглянул вниз. С высоты трех тысяч футов как на ладони были видны горные кряжи, уходившие на восток, и река, которая, пенясь, петляла по извилистому горному ущелью, а вырвавшись из него широким спокойным потоком несла свои воды к ирригационным каналам, питавшим живительной влагой выжженные земли.
  Вся местность вокруг Хайдейла была разбита на зеленые квадраты сельскохозяйственных угодий. Деловая часть города состояла из одной-единственной улицы с шестью невзрачными зданиями. Крыши жилых одноэтажных домишек едва проглядывали сквозь кроны огромных тенистых деревьев. К числу современных городов без прошлого Хайдейл никак нельзя было причислить. Это был типичный калифорнийский город, где жизнь била ключом, еще когда эти раскидистые деревья впервые зазеленели. Селби где-то читал, что в середине прошлого столетия в Хайдейл хлынули толпы золотоискателей и суровых первопроходцев. Именно оттуда они отправились штурмовать горы в поисках приключений и драгоценного металла.
  — Ну что, посмотрели? — прокричал Комсток сквозь рев мотора. — Тогда полетели дальше.
  Он выровнял самолет и включил двигатели на полную мощность.
  Спустя несколько минут Селби увидел в дымке многоэтажные здания крупного города, многолюдный деловой квартал с местными небоскребами, гордо возвышавшимися над более скромными постройками по соседству.
  Но вот они начали плавно снижаться и едва подрулили к ангару уютного аэропорта, как навстречу им бросился молодой человек.
  
  — Это вы по телефону заказывали машину на Хайдейл? — запыхавшись, спросил он у пилота.
  — Да, — подтвердил Говард Комсток. — Заберешь девушку с мужчиной. Я останусь тут. Буду готовить самолет к обратному рейсу и отмечусь у диспетчера. Вылезай, Сильвия, а я пошел утрясать все формальности.
  Учти — обратный рейс только завтра утром. Я летаю только в светлое время суток. Самолет будет готов к семи утра. С этого часа я в твоем распоряжении.
  — Мы можем задержаться, — улыбнулась Сильвия. — Не исключено, что с разрешения местных властей организуем пышную встречу господину Карру.
  — Сколько времени потребуется, чтобы добраться до Хайдейла? — спросил Селби у водителя машины.
  — Около часа с четвертью.
  — Там есть отель?
  — О, конечно. Даже два. Не очень шикарные, сами понимаете, но вполне приличные.
  — Поехали, — распорядилась Сильвия Мартин.
  Аэропорт располагался на окраине города, и водитель, едва выскочив на шоссе, помчался с максимальной скоростью.
  — Ты живешь в Хайдейле? — поинтересовался у него Селби.
  — Угадали. Занимаюсь извозом. А тут позвонили, попросили взять пассажиров в аэропорту. Вы в Хайдейл по делу?
  — Да, — ответил Селби, подмигивая Сильвии. — Ты случайно не знаешь, где в Хайдейле живет миссис Даусон?
  — Даусон?
  — Да.
  — Такой не знаю, — покачал головой парень. — Вы можете описать ее?
  — Ей должно быть лет сорок пять — пятьдесят. Вот, пожалуй, и все, что мне о ней известно, — ответил Селби.
  — Она давно живет у нас?
  — Пожалуй, несколько лет.
  — Не знаю такой, — повторил водитель.
  Окружной прокурор вынул из кармана фотографию Евы Даусон и показал ее водителю:
  — А вот эта молодая женщина тебе знакома?
  Водитель сбавил скорость и подъехал к обочине.
  — Дайте-ка я посмотрю.
  Селби передал ему фотографию, и парень долго вглядывался в нее, потом покачал головой, протягивая ее обратно Селби. Но потом вдруг снова поднес фотографию к глазам и удивленно воскликнул:
  — Ого! У нее другая прическа… и что-то странное с глазами, но она очень похожа на одну девушку, которая отправилась в Голливуд… Ее звали Ева Холленберг… Эй, погодите, я правильно понял, она теперь Ева Даусон. Причина вашего приезда сюда в ней?
  — Ты попал в точку, — признался Селби. — Эта молодая женщина погибла прошлой ночью.
  — Черт! Попала в аварию?
  — Нет, ее убили.
  Водитель совсем остановил машину и пробормотал:
  — Вот оно что!
  Селби молчал, и водитель, вновь заведя двигатель, повернулся к нему:
  — Вы хотите поговорить с миссис Холленберг?
  — Да, но сначала надо знать, где найти ее.
  — Убили! — прошептал парень. — Ну и подонок тот, кто это сделал. Какая она была красавица, а таких, как ее мать, только поискать!
  — Выходит, ты обеих хорошо знаешь?
  — Как не знать! Я отвозил Еву на станцию, когда она отсюда навсегда уезжала. Она, конечно, ничего не сказала, но я догадывался, что у нее на уме. Отправилась в Голливуд… Я потом все надеялся увидеть ее в кино.
  Сказать по правде, после ее отъезда я стал читать все киноновости в нашей газете… думал, встречу упоминание о ней.
  Селби грустно кивнул.
  Водитель, специально снизив скорость, чтобы можно было продолжать беседу, полуобернулся к Селби и прочувствованно сказал:
  — Эта девушка вполне могла бы стать кинозвездой.
  Внешность у нее была потрясающая, она регулярно выигрывала конкурсы красоты в городе. Я глаз от нее не мог отвести, когда сажал в поезд…
  — Давно это было?
  — Года два назад. На ней еще было голубое платье и классный жакет, который она никогда не носила в Хайдейле. Ее провожала мать — Хэрриет Холленберг…
  При Еве она сказала, что в город вернется на такси, но когда поезд отошел, собралась идти пешком. С деньгами у них, видно, совсем туго. Ну я, конечно, возмутился и заявил, что так дело не пойдет, что она вернется как положено, на машине, и это ничего не будет ей стоить… Бедная женщина, сразу видно, какая она гордая…
  И очень одинокая. Но она не плакала, она всегда высоко держала голову. Была уверена, что Еву ждет успех.
  — Ева так и не снялась ни в одном фильме? — спросила Сильвия.
  — Она просто не успела, — с горячностью поспешил объяснить водитель. — Ведь так сразу на экран не попадешь. Я думаю, в Голливуде полно красивых девушек, и требуется время… Но как случилось, что ее убили?
  — Пока обстоятельства преступления неизвестны, — сказала Сильвия. — Мы знаем только, что его орудием был нож. Но кто пустил его в ход, еще предстоит установить.
  — Черт! Этого подлеца повесить мало! — возмутился водитель. — В нашем городе не было девушки красивее Евы.
  Некоторое время он вел машину молча, потом спросил:
  — Вы хотите, чтобы я вас сразу подвез к дому Хэрриет Холленберг?
  — Совершенно верно.
  — Понятно… Но чем вы все-таки занимаетесь? Что…
  — Мы занимаемся расследованием, — перебила его Сильвия.
  — Вы что, из полиции?
  — Не совсем.
  — Мы все, в своем роде, что-то расследуем, — философски заметил водитель.
  — Да.
  Молчание его спутников красноречиво свидетельствовало о том, что они не намерены поддерживать разговор. Парень нехотя повернулся и нажал на педаль акселератора.
  — У него, кажется, что-то на уме, Дуг, — шепнула Сильвия Селби.
  Водитель, очевидно сочтя, что приезжие задирают нос и ведут себя не по-свойски, выразил свое негодование тем, что прибавил скорости, как бы желая поскорее добраться до места назначения и избавиться от зазнаек.
  Однако к тому времени, когда они добрались до Хайдейла, он оттаял и не смог удержаться от совета.
  — Это, — показал он на здание под вывеской, — «Ривервью» — наш лучший отель. Дальше есть еще один, но хуже, но если вы собираетесь остаться на ночь, я бы на вашем месте выбрал «Ривервью».
  — Спасибо, — поблагодарил Селби.
  — Я доставлю вас прямехонько к миссис Холленберг.
  У нее очень милый домик. После смерти мужа она почти никуда не выходит. Живет на страховку, оставленную мужем, да еще прирабатывает шитьем и мелкой работой по дому, хотя силы, конечно, уже не те. Но ничего, держится… А это наш деловой центр. Городские власти рассчитывают, когда цены немного упадут, построить вот на этом углу здание в несколько этажей. Внизу будут склады, а наверху — офисы. Поговаривают, что в нем будет даже лифт. Но пока что это накладно… Вон аптека, в которой работала Ева после окончания школы. Она продавала молочные коктейли и всегда, бывало, добавит чуть больше шоколада, чем положено. Ничего не скажешь, милая была девушка… Нам теперь налево. Мне вас подождать, пока вы будете говорить с миссис Холленберг?
  — Да, подождите, пожалуйста, — попросила Сильвия. — Потом отвезете нас в отель.
  — Ну вот, ее дом следующий по левую руку… вон там между деревьями. Я помню, как Джим Холленберг его строил.
  Водитель развернул машину и заглушил мотор.
  — Если хотите, я могу пройти с вами и сказать миссис Холленберг, кто вы. Она…
  — Нет, спасибо, — решительно возразил Селби. — Мы сами представимся.
  — Я посижу на крыльце, пока вы будете разговаривать, — не сдавался водитель. — Там удобнее ждать…
  — Пожалуй, — вступила в разговор Сильвия, — мы не будем вас задерживать. Разговор может затянуться, так что мы доберемся до отеля пешком.
  Парень не сводил с них умоляющего взгляда.
  — Наши сумки можете отвезти в отель. Мы заплатим вперед, — поспешно добавила Сильвия. — Сколько с нас?
  — Ну если считать в оба конца…
  — Я понимаю. Так сколько?
  — Туда и обратно приблизительно сто миль. С вас пятнадцать долларов. Потом мне пришлось ждать…
  Сильвия Мартин протянула ему десятидолларовую купюру и еще три: в пять долларов и две достоинством по одному. — Вот вам за труды, и останется на сигары.
  Водитель положил деньги в карман и заметил с сожалением:
  — Вообще-то у меня сейчас немного работы. Если вы не против, то я мог бы подождать…
  — Нет, — отрезал Селби. — Мы можем задержаться.
  — А вдруг ее нет дома? — стоял на своем водитель. — Я бы просто убедился, что вы вошли в дом. Мешать вам я не собираюсь.
  Селби, не отвечая ему, открыл калитку и пропустил вперед Сильвию Мартин. По затененной дорожке они прошли к просторному крыльцу, и, когда поднялись на него, Селби позвонил в колокольчик.
  Таксист опустил стекло с правой стороны с тайной мыслью лучше слышать.
  Селби подмигнул Сильвии, вынул из бумажника визитную карточку и, когда женщина средних лет открыла дверь, протянул ее ей со словами:
  — Миссис Холленберг, не могли бы вы ответить нам на несколько вопросов?
  Женщина, взглянув на визитку, приветливо сказала:
  — Конечно, конечно. Вы из Мэдисон-Сити. Заходите, пожалуйста, заходите.
  — А это, — добавил Селби, — мисс Мартин.
  — Милости прошу, — радушно пригласила миссис Холленберг и, заметив стоявшую перед домом машину, воскликнула: — Да вас, кажется, привез Гиб Спенсер?
  Как поживаешь, Гиб?
  Водитель резво выскочил из машины и взбежал на крыльцо.
  — Хэрриет, примите мои самые искренние соболезнования… по поводу Евы.
  — Спасибо, — просто ответила женщина, пожимая ему руку.
  Гиб Спенсер, смущенно глядя на пассажиров, переминался с ноги на ногу, потом, запинаясь, пробормотал:
  — Эти люди хотели видеть вас по поводу Евы. — И побрел назад к машине.
  В ту же минуту взревел мотор, и такси помчалось по темной улочке.
  — Я хотела бы знать о Еве как можно больше, — сказала миссис Холленберг, вводя гостей в маленькую прихожую. — Она ведь была моим единственным ребенком.
  Но, как говорится, чему быть, того не миновать. Я послала коронеру телеграмму с просьбой доставить ее тело сюда. Мне кажется, Ева хотела бы найти вечный покой там, где она родилась.
  Женщина провела гостей в старомодную гостиную, которой, очевидно, пользовались в особо торжественных случаях. Глаза у женщины были заплаканные, но она старалась не показывать своего горя.
  — Я понимаю, — тихо проговорила она, — что моя скорбь не должна препятствовать той процедуре, которая необходима в таких случаях.
  — Я не предполагал, миссис Холленберг, что до вас уже дошла эта печальная весть, — сказал Селби. — Когда я вылетал из Мэдисон-Сити, шериф только еще предпринимал попытки связаться с родственниками девушки.
  — Мне это известно. Ваш шериф звонил своему здешнему помощнику и наводил справки о Еве Даусон.
  Помощник хорошо знал Еву. Даусон — ее псевдоним.
  Ей казалось, что это звучит лучше, чем Холленберг.
  Помощник сообщил все сведения о Еве шерифу, и тот просил оповестить меня, а также передать, что вы выехали сюда.
  — Мы сожалеем, что вынуждены потревожить вас, — извиняющимся тоном произнес Селби.
  — Я ценю вашу деликатность, но что случилось, то случилось. Ничего не поделаешь. Общение с людьми мне помогает, к тому же я хотела бы знать подробности случившегося.
  — Нам мало что известно, миссис Холленберг, но скажите: ваша дочь часто давала знать о себе?
  — Да. Она писала мне регулярно. Уж в этом ей не откажешь… Не забывала родную мать… Поймите, я очень горжусь своей дочерью, и поэтому мне легче пережить утрату. Ева была очень хорошей девочкой. Я часто получала от нее письма. Она два раза приезжала домой и исправно присылала деньги. Вначале не очень большие суммы, и я подозреваю, что ей они были нужны больше чем мне… А потом, когда она уже кое-чего достигла, суммы возросли. Однажды она прислала больше трехсот долларов!
  Селби бросил быстрый взгляд на Сильвию Мартин, и та поняла, что пора представиться.
  — Не стану скрывать, миссис Холленберг, я журналистка и представляю газету «Мэдисон-Сити Кларион». Факты, которые я добываю, попадают в печать.
  Окружной прокурор Дуг Селби занимается расследованием обстоятельств смерти вашей дочери. Если вы хотите сообщить ему что-то конфиденциальное… что-то, не предназначенное для опубликования… Одним словом, я не намерена злоупотреблять вашим доверием и пользоваться представившейся мне возможностью.
  — Я вам чрезвычайно признательна, но мне нечего скрывать от прессы. Газеты конечно же будут много писать об этом случае. Шериф, звонивший из Мэдисон-Сити, мало что сообщил, но я поняла, что ее убил грабитель.
  — Я думаю, миссис Холленберг, у вашей дочери, скорее всего, были враги, — заметила Сильвия.
  — Трудно представить себе, что кто-то мог ненавидеть Еву. У нее везде были друзья.
  — Десять дней назад в нее стреляли, — сказал Селби. — Она не писала вам об этом?
  — Стреляли? — изумилась миссис Холленберг.
  — Правда, — поспешно добавил Селби, — выстрел мог оказаться случайным. Здесь еще много неясного.
  — Ева писала мне из частной клиники, что попала в автомобильную аварию, но легко отделалась, — сказала миссис Холленберг. — Ничего серьезного, — заверила она меня. Речь шла о незначительном дорожном происшествии. Возможно, кто-то все перепутал и сказал вам, что это…
  — Вполне возможно, — согласился Селби, — но рана очень напоминала огнестрельную, и медики подтвердили это предположение. Ваша дочь никогда не заговаривала о самоубийстве?
  — Самоубийство! Помилуй Бог! И думать не смейте, что Ева могла убить себя. Она была счастлива… Добилась успеха… Ее восхождение в Голливуде только-только начиналось!
  — Она никогда не писала вам, чем, собственно говоря, занимается? — спросил Селби.
  — Вообще-то нет. Что-то связанное с кино. Точно не знаю. Она только писала, что в ближайшее время я не увижу ее на экране, но что ее работа связана с киноаппаратурой. Я уверена, ее ждало блестящее будущее, не… случись…
  Селби сочувственно кивнул.
  — Ева… — Голос миссис Холленберг пресекся, — она была хорошей девочкой.
  Селби снова понимающе кивнул.
  — Заботливой дочерью, всегда писала мне и присылала деньги. Многие уехавшие в город девушки и не вспоминают об отчем доме. Они становятся такими высокомерными, у них городские замашки. Не успеешь опомниться, как они уже стыдятся своих родителей. Так-то.
  — Я полагаю, вы сохранили ее письма?
  — Нет, мистер Селби, я их не хранила.
  — Ни одного?
  — Ни одного. У меня нет привычки хранить письма. Как только отвечу, сразу сжигаю.
  — А деньги она пересылала переводом или чеком?
  — Переводом.
  — Может быть, она присылала вам свои фотографии?
  — Одну… да.
  — И ее вы сожгли?
  — Нет. Я отослала ее обратно.
  — Когда?
  — Несколько дней назад от нее пришло письмо, в котором она писала об автомобильной аварии и просила прислать ей фотографию на ее лос-анджелесский адрес: многоквартирный дом «Фримел» на Эдемс-стрит.
  — И вы отослали ее?
  — Да.
  — Ваша дочь не объяснила, зачем ей понадобилась фотография?
  — На ней Ева была снята в окружении пяти или шести мужчин во время вечеринки на роскошной яхте.
  И вот один из этих мужчин захотел переснять фотографию. Я уверена, все они известные в кино люди.
  Представляете, моя Ева на яхте с настоящими знаменитостями!
  — Вы никого из них не узнали?
  — Ну что вы, конечно нет! Ева не раз говорила мне, что Голливуд — это не только кинозвезды. Он держится на сценаристах, продюсерах, менеджерах и других высокооплачиваемых создателях фильмов.
  — Пожалуй, что так. Значит, у вас не осталось ни писем, ни фотографий?
  — Есть сделанные на прошлое Рождество. Если хотите, могу одну отдать вам.
  Миссис Холленберг подошла к письменному столу и вернулась с надписанной и сильно отретушированной фотографией, на которой красивая молодая девушка застыла в театральной позе, как самая настоящая кинозвезда.
  Селби долго рассматривал фотографию, потом протянул ее миссис Холленберг.
  — Храните ее у себя. Нам она не поможет. Не будем больше надоедать вам, миссис Холленберг. Возможно, как-нибудь заглянем к вам еще раз.
  С этими словами гости поднялись и направились к выходу. Хозяйка дома проводила их до порога и, встревоженная, смотрела им вслед, пока они не вышли на тихую тенистую улицу; потом осторожно закрыла дверь.
  Когда дом остался далеко позади, Сильвия повернулась к Селби и спросила:
  — Дуг, история с той фотографией тебе что-нибудь подсказала?.. С той, снятой на яхте?
  — Она должна что-то означать, но пока не пойму что. Дочь почему-то забрала ее назад. Думаю, кто-то заставил ее это сделать.
  — А давай изучим список мужчин, присутствовавших на вечеринке у Мелвина, и выясним, у кого из них есть яхта… Ой, посмотри, кто это!
  У края тротуара резко затормозила машина, за рулем которой сидел Гиб Спенсер:
  — Садитесь. Проезжал мимо, смотрю, вы идете. Охотно подброшу вас до отеля. Вы узнали то, что хотели?
  — Пока что все идет хорошо, — уклончиво ответил Селби.
  — Если хотите разведать тут обстановку, только скажите, — продолжал неугомонный водитель. — Я в курсе всего происходящего, целый день за рулем, чего только не наслушаешься. Пассажиры любят поболтать. Только не подумайте, что я сплетни разношу, вовсе нет.
  — Не сомневаюсь в этом, — усаживаясь в машину, сказал Селби.
  — Я отвез ваш багаж в отель и заказал для вас два номера, — сообщил Гиб. — Предупредил, чтобы дали самые хорошие, предупредил, что вы важные люди и расследуете убийство Даусон.
  — Нет ничего лучше директора по связи с общественностью из местных жителей, когда нужно провести расследование без лишнего шума, — заметил Селби.
  — Вот и я так говорю, — подхватил парень, не заметив иронии. — Я же здесь знаю все ходы и выходы, а вы мне понравились, и я с удовольствием вам помогу.
  Что вы узнали от миссис Холленберг? Что-нибудь существенное?
  — Она подтвердила то, что ты уже сказал нам, — улыбнулся Селби.
  — Вот и отлично. Я рад, что вы поговорили с Хэрриет. Она замечательная женщина… просто замечательная.
  Селби, подавшись вперед, доверительно спросил:
  — Гиб, какая у тебя такса?
  — Мотаться целый день?
  — Нет, думаю, получится не больше десяти миль в день.
  — Ровно два доллара в час.
  — Мы тебя нанимаем.
  Что я должен делать?
  — Кое в чем нам поможешь.
  Притормозив у входа в отель, Спенсер с заговорщицким видом проговорил:
  — Вы правильно сделали, что обратились ко мне.
  В этом городе я знаю всех и вся. А чего не знаю, выведаю. Но не думайте, что я такой любопытный… просто везде бываю.
  — Сегодня, ближе к вечеру, или завтра рано утром, — объяснил Селби, — к миссис Холленберг должен пожаловать один человек. Высокий, представительного вида седой господин средних лет, в перчатках и с тростью. У него низкий раскатистый голос. Зовут господина Карр.
  — Ясно. В чем состоит моя задача?
  — Ты поставишь свою машину возле ее дома и будешь вести наблюдение. Как только он появится, засеки время его появления и пребывания у миссис Холленберг, затем, когда он выйдет от нее, следуй за ним, пока он не покинет город. Как только выедет за его пределы, твоя работа прекращается. Ты сообщаешь мне результаты наблюдений, вот и все.
  — Я готов! — с восторгом воскликнул Спенсер.
  — Но учти: задание исключительно конфиденциальное.
  — Само собой, — подмигнул водитель. — Я умею держать язык за зубами. Что касается секретов, я могила, — хвастливо добавил он. — Вы не ошиблись, что привлекли меня к этому делу. Будьте спокойны!
  — Вот и договорились.
  — Как, говорите, вас звать?
  — Селби. Но постарайся не упоминать мою фамилию, и я не хочу, чтобы кто-то знал, что ты ведешь наблюдение за домом миссис Холленберг. Понятно?
  — Как не понять. Я сразу скумекал, что к чему, — усмехнулся Спенсер. — Который сейчас час?
  — Без двенадцати пять.
  — Через двенадцать минут я заступаю на дежурство.
  Ровно в пять. Вот только в шесть перекушу — и снова на пост.
  — Смотри не засиживайся за обедом, — предостерег его Селби с самым серьезным видом.
  — Не беспокойтесь, — пообещал Спенсер. — Я не подведу.
  Глава 11
  В восемь утра, сидя в холле отеля «Ривервью», Селби читал сообщение в местной газете об убийстве Евы Даусон, из которого узнал, что Ева была самой красивой и скромной девушкой Хайдейла, которую ожидал несомненный успех в Голливуде, но скоропостижная кончина, явившаяся результатом нападения грабителя, положила конец ее многообещающей карьере.
  Затем местная газета гневно обрушивалась на средства массовой информации южных районов штата, которые в погоне за сенсацией незначительную травму, полученную девушкой в результате недавней дорожной аварии, преподнесли как огнестрельную рану, в то время как, гордо утверждал местный листок, его, редакция располагает неопровержимыми доказательствами того, что травма вызвана заурядным транспортным происшествием.
  Селби вырезал статью из газеты и, подойдя к стойке администратора, попросил:
  — Не могли бы вы соединить меня с мисс Мартин?
  Дежурный услужливо нажал кнопку коммутатора и указал на аппарат, стоявший на столе.
  — Проснулась? — спросил Селби, услыхав на другом конце провода голос Сильвии Мартин.
  — Ой, Дуг, я разоспалась, а собиралась встать пораньше. Я что-то пропустила?
  — Пока что нет. Завтракать готова?
  — Буду готова через две минуты. Вот только приведу в порядок лицо.
  — Отлично. Поедим здесь, в отеле. — И он положил трубку.
  Администратор, переключив телефон, жадно полюбопытствовал:
  — Как продвигается расследование, мистер Селби?
  — Пока что похвастаться особенно нечем.
  — Такая красивая девушка! Очень жаль.
  Селби грустно вздохнул.
  — По достоверным сведениям, она должна была играть в паре с одним из известных киноактеров.
  — Вот как?
  — Мне это сказали по секрету, — важно сообщил дежурный. — Такой удар для миссис Холленберг!
  — Еще бы.
  — Надеюсь, вы докопаетесь до правды, мистер Селби. Лучшего помощника, чем тот, что у вас есть, вам не найти.
  Окружной прокурор удивленно поднял брови.
  — Я говорю о Гибе Спенсере, — пояснил дежурный. — Он взялся за дело, засучив рукава. Теперь вам не о чем беспокоиться. Уж Гиб проследит, чтобы ни одна мелочь от вас не ускользнула.
  — Ничуть не сомневаюсь, — мрачно заметил Селби.
  В этот момент Сильвия Мартин легко сбежала по лестнице в холл.
  Селби подхватил ее под руку, и они прошли в небольшой ресторан, где все время, пока они завтракали, их украдкой разглядывала официантка. Так обычно разглядывают в провинциальных городках заезжих знаменитостей, детективов, актрис и роскошных женщин легкого поведения.
  — Ты думаешь, Дуг, что к полудню мы сможем уехать отсюда? — спросила Сильвия.
  — Надеюсь. Старина Карр объявится с минуты на минуту. Посмотрим, что он предпримет, когда окажется, что мы его опередили с визитом к миссис Холленберг.
  — Думаешь, обнаружит свои истинные намерения?
  — Трудно сказать. Скорее всего, примется искать нас. Он… О! Не оглядывайся, Сильвия. Вот и он. Легок на помине… Подходит к стойке.
  — Один?
  — Похоже, что один. Представляю, каким сюрпризом будет для него новость, что весь город только и говорит об убийстве. Вне всякого сомнения, он-то собирался настроить общественное мнение на то, что это самоубийство.
  — Дуг, а что, если Карр расскажет матери что-то такое, что рассеит ее иллюзии, и она…
  — Я так не думаю, он очень осторожный человек.
  Скорее всего, старый пройдоха прямиком отправится к миссис Холленберг, а когда узнает, что мы уже побывали у нее, что писем Евы у нее не сохранилось, а единственную фотографию мать вернула, то сделает одно из двух: либо посчитает эту поездку зряшней тратой времени, сядет в машину и умотает, либо нанесет нам визит и попытается выкачать из нас нужную информацию. Во втором случае мы дадим ему понять, что располагаем сведениями, чертовски важными для него или одного из его влиятельных клиентов. Я не думаю, что этот тип проделал столь длинный путь ради того, чтобы полюбоваться здешними красотами. Готов поспорить, он не станет мчаться куда-то сломя голову, если речь не идет о деньгах, и притом о больших деньгах.
  — Ты считаешь, Дуг, что в истории с девушкой замешан кто-то из денежных тузов?
  — Или кто-то из денежных тузов, или сам Карр во что-то вляпался… Ага, он выходит. Похоже, заказывал себе номер. Доедай-ка, Сильвия, быстрее — и пойдем, расспросим дежурного.
  — Не подгоняй меня, а то еще подавлюсь. Почему бы тебе тем временем не попытаться самому выведать это?
  — Хорошо, Сильвия, — поднялся из-за стола Селби, — я тебя на минуту покину. Как оказалось, я не менее любопытен, чем ты.
  Он подошел к стойке дежурного и начал так:
  — Скажите, когда вас следует предупредить об отъезде?
  — В любое время после полудня. Но до пяти, пожалуйста. К нам валом валят посетители. Только что, мистер Селби, был джентльмен, который прибыл в связи с тем же делом, что и вы.
  — Правда?
  — Да. Сказал, что работает в газете. Узнавал, как добраться до дома миссис Холленберг.
  — Вы подсказали ему?
  — Конечно.
  — Понятно. Теперь к вам в город так и хлынут журналисты, — как ни в чем не бывало проговорил Селби. — Такой сюжет для читателей… Элемент таинственности… красивая молодая женщина… преступление. Газетам приходится потрафлять вкусам читателей.
  — Не без этого, конечно, — поддакнул дежурный. — Вот только жаль, что все это свалилось на бедную миссис Холленберг, когда у нее такое горе. Ведь она души не чаяла в дочери. Очень гордилась ею.
  — Кстати, тот репортер не сказал, из какой он газеты? — как бы между прочим спросил Селби.
  — Нет. Только сказал, что из центральной. Я решил не уточнять, но посоветовал, чтобы его газета публиковала действительные факты, а не всякую там чушь, будто в Еву стреляли. Всем известно, что она попала в аварию. Да вот вы и сами можете прочесть это в нашей газете. Написано черным по белому.
  — Я читал, — заверил патриота местной прессы Селби. — Ну что ж, спасибо. Пойду доедать завтрак. Я просто хотел узнать, в какое время полагается освобождать номера, чтобы соответственно спланировать свой день.
  Спасибо.
  Селби вернулся к Сильвии и с усмешкой сказал:
  — Поздравляю, твоего полку прибыло. Он представился репортером крупной газеты, который намерен взять интервью у миссис Холленберг.
  — Старый хрен! — не сдержалась молодая женщина. — Дуг, я по-прежнему намерена выжать из него кое-что для «Кларион», но сперва пусть засветится.
  Селби, механически помешивая кофе в чашке, задумчиво пробормотал:
  — Проклятье! Знаешь, Сильвия, что-то здесь не так.
  Почему эта продувная бестия, который охотился за фотографиями и письмами Евы, позволил нам себя опередить, отправившись сюда на машине, вместо того чтобы в два счета добраться самолетом?
  — Он боится летать, — заявила всезнающая Сильвия. — Уверяю тебя. Никогда ни за что не рискнет сесть в самолет. А препоручить такое деликатное задание никому не может.
  — Теперь понимаю, — вздохнул Селби и, взглянув на часы, добавил: — Будем сидеть здесь и ждать. На случай, если Карр захочет переброситься с нами парой слов. Я уверен, что перед отъездом он явится сюда, чтобы разведать про нас у дежурного.
  Завершив завтрак, они перешли в холл и расположились в мягких креслах на самом видном месте.
  Прошло двадцать минут… тридцать. Вдруг перед отелем резко остановилась машина, из нее выпрыгнул Гиб Спенсер и, весь сияя, влетел в холл.
  Бросив подозрительный взгляд на дежурного, он бросился к Селби и Сильвии и прошептал:
  — Давайте отойдем в дальний угол, где нас никто не услышит. А то за нами наблюдают.
  Подхватив одной рукой Селби под локоть, а другую предложив Сильвии, он повел их в самый конец просторного зала и с таинственностью, явно рассчитанной на публику, хриплым шепотом сообщил:
  — Он уехал.
  — Уехал! — возмущенно воскликнула Сильвия. — Не может быть! А как же мое интервью?
  — Уехал! — уверенно повторил Гиб.
  — Что-то спугнуло его, — с огорчением пробормотал Селби.
  — Нет, — возразил Гиб. — У него был довольный вид, словно ему удалось обтяпать свое дело.
  — Плакало мое интервью, — простонала Сильвия. — Теперь мне в редакции устроят головомойку!
  — Возможно, мы получим кое-что получше интервью, — утешил ее Селби и спросил, обращаясь к Гибу Спенсеру: — А ты точно его вычислил?
  — Точнее не бывает. Он один к одному, как вы описали. Я видел, как он подъехал к дому и позвонил. Вежливый — дальше некуда. Когда Хэрриет Холленберг открыла дверь, он, здороваясь, даже шляпу приподнял.
  — Он приехал один? — спросил Селби.
  — Нет. С ним была девица. Рыжая… на вид двадцать с небольшим… высший класс! Она вместе с Карром вошла в дом. Они пробыли там минут пятнадцать, потом вышли и уехали.
  — Из города? — уточнил прокурор.
  — Нет. Они свернули на центральную улицу. Там остановились и зашли в скобяную лавку Тома Киттсона. А когда вышли минут через пять, у Карра под мышкой был сверток. Потом они снова сели в машину и прямиком дунули к Южной автостраде. Я с милю ехал за ними, пока не убедился, что они выскочили на нее, тогда повернул обратно, как вы говорили.
  — Значит, они зашли в скобяную лавку?
  — Точно.
  — И он что-то там купил?
  — Да. Вышел со свертком.
  — Длинный… узкий… обертка из плотной коричневой бумаги. Мистер Селби, мы можем прямо сейчас поехать к Киттсону и все выяснить. Не сомневайтесь, вытянем из старины Тома все, что нам надо.
  — Ты давно его знаешь?
  — Да я его всю жизнь знаю. Том Киттсон у нас старожил.
  — Решено. Едем.
  Провожаемые любопытным взглядом дежурного за стойкой, они втроем вышли из отеля, пересекли улицу и направились по тенистому тротуару к скобяной лавке. Гиб Спенсер распахнул дверь, над которой красовалась вывеска:
  «ТОМ КИТТСОН
  Скобяные изделия. Спорттовары.
  Холодильники. Радиоприемники».
  Селби с Сильвией вошли в тесное помещение. За прилавком сидел человек, низко склонившись над гроссбухом, так что поначалу они увидели только копну седых волос. Однако, заслышав звук шагов по дощатому полу, мужчина поднял голову. Это был жилистый старик лет семидесяти с серыми хитрыми глазами, которые настороженно глядели на незнакомцев из-под очков в стальной оправе. Взгляд его смягчился, когда он заметил Спенсера.
  Старик приветливо спросил:
  — Как жизнь, парень?
  — Нам надо кое-что выяснить, Том, — ответил Гиб, подводя своих спутников к прилавку. — Вдаваться в объяснения я не могу, но если ты читаешь газеты, то сообразишь, что к чему. Дело первостепенной важности. Эти люди с юга. И нам нужна небольшая информация. Минут пятнадцать назад у тебя был один мужчина с девушкой и он что-то купил. Так вот…
  — Его звать Альфонс Бейкер Карр, — перебил Гиба старик. — Ему потребовался нож для разделки мяса.
  Определенной марки и конфигурации, — пронзительным голосом нараспев проговорил он, словно повторяя заученную реплику, которую следовало произнести четко и ясно, пусть даже в ущерб выразительности.
  — Вы помните, какой именно нож ему продали? — спросил Селби.
  — Конечно помню. У меня с памятью, молодой человек, все в порядке. Это было каких-то десять минут назад. Так скоро я еще не научился забывать.
  — Откуда вам известно, как его зовут?
  — Он представился. И попросил чек, подтверждающий, что приобрел товар у меня.
  Ответ старика озадачил Селби. Сбитый с толку, он помолчал, потом задал новый вопрос:
  — А такие же ножи у вас еще остались?
  — Ни одного. Я продал ему последний.
  — Он предназначен для разделки мяса?
  — Совершенно верно. Его лезвие из нержавеющей стали, а ручка пластмассовая, но от роговой не отличишь.
  Я отдал его за семь долларов шестьдесят пять центов.
  Первосортный товар. Мог продать целую дюжину, будь она у меня. Тот человек, Карр, хотел скупить всю партию.
  Очень огорчился, когда узнал, что остался только один.
  Чувствуя, как пальцы Сильвии сжимают ему руку, Селби, подавив волнение, проговорил:
  — Я не собираюсь совать нос в ваш бизнес, но на лезвии одного из ваших ножей имелась отпускная цена…
  — Погодите, молодой человек, погодите! Я не хочу, чтобы люди знали о моих доходах. Мне, как и всем, надо на что-то жить.
  — Я не о сумме спрашиваю, — запротестовал Селби. — Скажите, буквы «ТЕМ» обозначают, во сколько вам обошелся этот нож?
  — Вы, как я вижу, — ответил старик, — разбираетесь в этих изделиях. Вы, часом, их тоже не продаете? Я мог бы заказать у вас целую…
  — Нет. Я просто пытаюсь кое-что выяснить. Мне хотелось бы побольше узнать о вашем методе определения издержек.
  — Значит, интересуетесь моим методом, — усмехнулся Киттсон. — Я его разработал сам и пользуюсь им вот уже скоро пятьдесят лет. Буквы указывают, во что мне обошелся нож, а цифры — за сколько я его продаю.
  Но кричать на весь мир, сколько я на каждом товаре зарабатываю, мне не с руки. Если вы расследуете дело Холленберг и хотите знать, во что обходятся мне эти ножи, то, пожалуйста, вам я готов сказать. Но не Гибу. Гиб — хороший парень, но язык у него как помело. Держать при себе то, что знает, он не может…
  — Да ты что, Том, на меня наговариваешь! — подал голос Спенсер. — Если что-то важное, я — молчок! Ну а если это не важно…
  — Пойди и посиди в своей машине, — не стал слушать его хозяин лавки, — а я расскажу этому джентльмену о своей системе.
  — Это нечестно, — обиделся Гиб. — На кой черт мне эта твоя система, чихать я хотел на нее! Только видит Бог, что ты продаешь ножи дорого.
  — Посиди в машине, — повторил Киттсон. — Если моя система тебе не интересна, то, считай, ты ничего не потерял.
  — Как же я уйду, а вдруг мистеру Селби потребуется моя помощь?
  — Ему не нужен переводчик! — отрезал Киттсон. — Он хорошо говорит по-английски, и я его понимаю.
  — Гиб, для нашего дела это очень важно, — вмешался в их перепалку Селби. — Пойми, лично я нисколько не сомневаюсь в том, что ты умеешь держать язык за зубами, но мистер Киттсон вправе принять меры предосторожности, чтобы сохранить свою систему в тайне.
  — Сохранить свою систему в тайне! — возмутился Гиб. — Больше всего меня бесит, когда думают, будто я трепло. Что до секретов, то я умею их хранить. Еще как!
  — Умеешь, умеешь, — подхватил Киттсон нараспев, — вот только, черт возьми, разъезжаешь повсюду. Слушай, прошу тебя, пойди посиди в машине.
  Спенсер, ворча, вышел из скобяной лавки.
  — В моей системе ничего сложного нет, — улыбнулся Киттсон. — Надо только определенным образом пометить изделие, и тогда достаточно взглянуть на него, и я уже знаю, во что оно мне обошлось, и нет нужды справляться в бухгалтерских книгах.
  — Действительно, совсем просто, — согласился Селби.
  — А потребовались мне для этого комбинации из десяти различных букв, — продолжал старик. — Еще когда я начинал свой бизнес — было это почти полвека назад, — я взял выражение «Party women» и под каждой буквой написал в порядке возрастания все однозначные цифры от единицы до нуля… К примеру, буквы «ТЕМ» на лезвии означают, что нож обошелся мне в четыре доллара девяносто восемь центов, а цифры говорят о том, что я продаю его за семь долларов шестьдесят пять центов. Я, конечно, мог бы немного больше выгадать на этом ноже, поскольку людям он нравится, да и сталь у него отличная. Такие ножи шли нарасхват… они куда лучше старых, прежнего образца.
  — Значит, они расходятся хорошо? — спросил Селби.
  — Да, идут как горячие пирожки. Народу нравятся.
  Ножи что надо.
  — А эту партию вы давно приобрели?
  — Ну… я купил их три дюжины с месяц назад. Последний продал сегодня.
  — Может быть, вы помните людей, которые их у вас покупали?
  — Кое-кого помню. Были среди них и местные. Надо еще сказать, что у меня есть продавец, который работает во второй половине дня. Я-то стою за прилавком с утра, а после двенадцати, когда я ухожу на обед, он остается в магазине. По субботам продавец вообще весь день работает один, и у него эти ножи тоже покупали. Понимаете, когда я говорю: «Я продал», это значит, что их продали в магазине.
  — Может, теперь позовем Гиба? — предложил Селби.
  — Пусть потерпит немного, — ухмыльнулся Киттсон. — В следующий раз не будет таким любопытным.
  — Пожалуй, я дам ему задание, — решил Селби и вышел из лавки.
  Он обнаружил Гиба Спенсера стоящим на мостовой.
  Парень кипел от возмущения и встретил Селби гневной тирадой:
  — Киттсон — настоящий дурак! Несет невесть что!
  С чего это он взял, что я болтаю языком направо и налево? Меня просто тошнит от него.
  — Не обращай внимания, лучше послушай, что я тебе скажу. Может, раздобудешь для меня конфиденциальную информацию, пока мы торчим здесь? — предложил Селби парню.
  — Я готов!
  — Лети к дому Холленбергов и постарайся узнать, как Карр представил молодую женщину, которая была с ним.
  — Мигом будет исполнено, мистер Селби, — обрадовался Спенсер. — Все разузнаю и доложу вам в отеле.
  — Хорошо. А потом отвезешь нас в аэропорт.
  Спенсер, заметно повеселевший, быстрым шагом направился к оставленной за углом машине, а Селби вернулся в скобяную лавку и продолжил беседу с Киттсоном.
  — Не могли бы вы, — обратился он к старику, — переговорить с вашим продавцом и составить список местных жителей, которые приобретали у вас эти ножи, всех, кого помните?
  — Можно, — согласился Киттсон. — Только тут вот какая закавыка: их ведь и заезжие покупали. Я лично продал пару ножей каким-то приезжим.
  — В любом случае, не могли бы вы переслать мне этот список, когда он будет готов? — попросил Селби, протягивая старику визитную карточку. — И вот еще что: о нашем разговоре, пожалуйста, никому ни слова.
  — Понятно, — ответил старик. — Я умею держать язык за зубами. Как выражается Гиб Спенсер, — могила.
  И он хрипло рассмеялся, довольный собственной шуткой.
  Попрощавшись с хозяином скобяной лавки, Селби с Сильвией Мартин вернулись в отель, куда ровно через двадцать минут приехал Гиб Спенсер:
  — Информацию, которую вы хотели получить, я раздобыл. Этот человек… Карр, представляет одну лос-анджелесскую газету, а девица, которая приехала с ним, скорее всего пописывает душещипательные статейки в каком-нибудь женском журнале. Он, правда, не сказал этого миссис Холленберг, но я сам сразу догадался, как только миссис Холленберг описала ее мне…
  — Как ее имя? — перебил словоохотливого Гиба прокурор.
  — Вот то-то и странно. Карр не представил ее миссис Холленберг, потому что это как бы неофициальное журналистское расследование. Он назвал себя и сказал, что пишет очерки, а девушка специализируется на романтических историях и темах, рассчитанных на широкого читателя. Вот так, по словам миссис Холленберг, Карр сказал о девушке. А миссис Холленберг — женщина толковая и отлично помнит слова собеседника.
  — Что он хотел от нее? — снова остановил не в меру разговорчивого водителя Селби.
  — Он предложил ей тысячу долларов наличными за все письма Евы и за все ее фотографии.
  — И что миссис Холленберг ответила?
  — Она заявила ему, что не собирается торговать памятью дочери, это — во-первых, а во-вторых, у нее ни писем, ни фотографий нет. Но Карр не успокоился и долго допытывался, не осталось ли у нее хоть чего-нибудь. А когда в конце концов миссис Холленберг убедила его, что не кривит душой, очень обрадовался, прямо как будто добился, чего хотел. Это показалось миссис Холленберг подозрительным. Она мне так и заявила, что тут не все чисто… Потом, когда они уходили, миссис Холленберг, пожимая на прощанье девушке руку, спросила, как ее фамилия, а та улыбнулась и назвала только имя — Дейзи — и чуть не бегом бросилась к машине.
  — Ну что ж, — заметил Селби, — Карр верен своим методам. Хорошо, Гиб. Загружай багаж — и в обратный путь.
  Когда они, освободив номера, выходили из отеля, Гиб Спенсер, верный себе, не удержался и сказал:
  — Мне кажется, этот Карр замешан в истории с Евой, разве не так?
  — Не знаю, не знаю, — ответил Селби. — Вполне возможно, ему нужны были только фотографии.
  — А зачем они ему так позарез понадобились? Для газеты накладно платить такие денежки за несколько фотографий и пару писем.
  Селби, не отвечая, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
  — С вами не очень-то поговоришь, — буркнул Спенсер.
  — Правильно, — откликнулась Сильвия. — Мы вроде тебя: много говорим о мелочах, а как дело дойдет до чего-то серьезного, сразу рот на замок.
  — Мне можно доверять, — с обидой проговорил Гиб.
  — Мы и доверяем, — успокоила парня Сильвия. — У нас просто уже вошло в привычку помалкивать.
  — Готов поспорить, что вы из ФБР, верно?
  Сильвия в ответ лишь рассмеялась.
  — Наверняка старый Киттсон гребет деньги лопатой, — зашел с другого бока Спенсер. — У него не магазин, а золотая жила. Торгует уже лет сорок, а небось тот грош, который впервые заработал, посейчас хранит. Прижимистый мужик, свою выгоду блюдет, что ни говори… только я его систему и не собирался выведывать. Я не из тех, кто везде сует нос.
  Сильвия сочла за благо промолчать.
  После того как они проехали миль десять, Спенсер запустил новый пробный шар:
  — Эти торговцы имеют двадцать пять процентов прибыли, правильно?
  — И каким образом это у них получается? — спросил Селби.
  — Ну, когда что-то продаешь за доллар, а тебе этот товар обошелся в семьдесят пять центов, то получается навар в двадцать пять процентов. Я же не тупица какой-нибудь, мистер Селби.
  — Не совсем так, — заметил Селби. — Если отпускная цена товара семьдесят пять центов, то двадцать пять центов покроют треть этой суммы. Значит, фактически твоя прибыль составила тридцать три и три десятых процента, минус расходы.
  Спенсер задумался, потом согласно кивнул.
  Миль пятнадцать они опять ехали молча. Селби и Сильвия, казалось, дремали, откинувшись на подголовники и закрыв глаза. Спенсер изредка бросал на них косые взгляды, но заговаривать больше не осмеливался.
  Наконец Селби открыл глаза, посмотрел на часы и повернулся к своей спутнице:
  — Вечером мы обязательно должны быть на месте.
  Надеюсь, самолет готов.
  Внезапно сзади послышался требовательный сигнал клаксона, и, едва не задев, их обогнал на бешеной скорости роскошный лимузин.
  — Черт бы побрал этих лихачей! — выругался Гиб. — Он…
  — Постой! — резко выпрямился на сиденье Селби. — Уж не Карр ли это?
  — Я не… не исключено…
  — Жми на газ, парень, — приказал Селби. — За ним!
  Быстрей! Надо его догнать!
  Спенсер до предела выжал педаль акселератора и проговорил, вслушиваясь в тарахтенье мотора:
  — Моя колымага не такая быстрая, и насиловать ее небезопасно.
  — Пожалуй, ты прав, — вынужден был согласиться Селби. — Я совершенно уверен, что это был Карр. Но почему он оказался в машине один?
  — Да, похоже, это его авто, — подтвердил Спенсер, — но утверждать не буду — я не успел толком рассмотреть.
  — Выходит, ему почему-то пришлось вернуться, — вслух размышлял окружной прокурор. — Навстречу он нам не попадался, до этого нас не обгонял, и мы его тоже. Вместе с тем он покинул город раньше нас минут на двадцать… может, даже на полчаса… Ты уверен, что он выехал из города, Гиб?
  — Даю голову на отсечение. Я оставил его, когда он уже отъехал далеко.
  — Значит, так, Гиб. Карр где-то высадил девушку, которая была с ним. Он либо пересадил ее в другую машину, с другим водителем, либо развернулся и поехал обратно в Хайдейл. Есть еще и третий вариант: он свернул с автострады куда-то в сторону. У вас поблизости есть какой-нибудь населенный пункт?
  — В шести милях от шоссе находится поселок Дантон-Оукс.
  — Крупный?
  — Я бы сказал… дайте подумать… тысячи полторы жителей в нем наберется. Впрочем, я могу и ошибаться. Нет, место не очень большое. Может, заскочим туда и посмотрим…
  — Да нет, — хмуро ответил Селби, — поезжай прямо. Нам надо на самолет.
  — Ладно, — неохотно согласился Гиб, — как скажете. Но я мог бы довести вас до Дантон-Оукс и там порасспрашивать народ. У меня в тех краях масса знакомых.
  — Нисколько в этом не сомневаюсь, — улыбнулся Селби. — Но стоит в таком поселочке начать расспрашивать, и все будут знать, чем ты интересуешься.
  — Я бы сумел это сделать втихаря, — не сдавался Гиб.
  — Да, конечно, ты бы отлично справился, — заметил Селби, подмигивая Сильвии. — И потом, готов поспорить, никто не вытянул бы из тебя ни слова.
  — О, в таких делах я могила, — привычно заверил окружного прокурора Гиб Спенсер, — что бы ни думал обо мне старый Том Киттсон, который вообразил, будто я сплю и вижу, как узнать его тайный код.
  Глава 12
  Когда они приземлились в Мэдисон-Сити, встречавший Селби шериф усадил прокурора в служебную машину, а Сильвию Мартин взял с собой Комсток, оставлявший свою машину в аэропорту.
  По пути к зданию суда Селби во всех подробностях поведал шерифу о результатах поездки в Хайдейл.
  Услышав о том, что Карр приобрел последний экземпляр того же образца, что и орудие убийства, Брэндон одобрительно сказал:
  — Ты потрудился на славу, сынок. Кажется, нам улыбнулась удача, которой мы так долго ждали! Между прочим, тебе звонил из Хайдейла некий Спенсер, хочет переговорить с тобой за твой счет. Утверждает, что свое сообщение может передать только тебе лично и никому другому.
  Селби расхохотался.
  — Так кто он, этот Спенсер?
  — Один трепач. Таких любопытных только поискать.
  Он занимается извозом. Встречал нас в аэропорту и возил по городу.
  — И зачем, как ты думаешь, он тебя добивался?
  — Он может располагать информацией о той девушке, которая была с Карром. Как только приедем, обязательно поговорю с ним.
  Брэндон нажал на соответствующие рычаги, и через десять минут, сидя у него в кабинете, Селби уже слышал в телефонной трубке возбужденный голос Гиба Спенсера.
  — Мистер Селби… Здравствуйте, мистер Селби! Да… это Гиб Спенсер. Простите, что звоню за ваш счет, но я все выяснил о той рыжеволосой девице, которая была с Карром, и решил немедленно вам сообщить.
  — Отлично! Каким образом тебе это удалось?
  — По правде говоря, после того как я вас проводил на самолет, у меня особых дел не было. Вот я и надумал смотаться в Дантон-Оукс. В принципе это почти по дороге домой. Я завернул туда и стал наводить справки, не видал ли кто машину с мужчиной в годах и рыжей девушкой. Я же хорошо запомнил эту девицу, так что мог подробно описать ее.
  — Я понимаю. Так что ты выяснил?
  — Выйти на нее не составляло никакого труда. Ее зовут Элеонора Харлан. Там, в Дантон-Оукс, ее все называют Красотка. Одно время она там жила. Работала кассиршей и билетершей в местном кинотеатре. В Дантон-Оукс у нее живет брат, Роланд Харлан. Две недели назад она приезжала к нему погостить и пробыла дня три. И на этот раз, когда приехала с Карром, тоже останавливалась у брата, но ненадолго.
  — Все это очень интересно, Гиб, но боюсь, теперь многие будут знать, что мы разыскиваем ее…
  — Не беспокойтесь, — поспешил заверить прокурора Спенсер, — все было шито-крыто. Я просто восхищался, какая она вся из себя, понимаете, обычный обмен мнениями. У меня комар носа не подточит…
  — Да, представляю.
  — Но, мистер Селби, — взволнованно продолжал Гиб, — вы еще не слышали самого главного. Вернувшись в Хайдейл, я заскочил к Тому Кватсону. Без всякой задней мысли, просто поболтать. И что вы думаете? В том списке покупателей ножей, который он составил для вас, значится имя Роланда Харлана. Это брат Элеоноры. Киттсон прекрасно его знает, тот все покупки в основном в Хайде иле делает… И вот что еще я для вас разузнал: Элеонора Харлан от брата отправилась на автобусе во Фресно. А потом ей надо попасть на самолет, который вылетает из Сан-Франциско в десять вечера, а около полуночи будет в Лос-Анджелесе, так что вы можете отловить ее в аэропорту.
  — Большое спасибо, — сказал Селби. — Теперь, я думаю, со всеми делами у вас в Хайдейле мы закруглились. Я очень благодарен тебе, Гиб, но теперь расследование пойдет своим ходом, и боюсь, что если ты и впредь будешь проявлять инициативу, по городу поползут слухи.
  — Только не по моей вине! — воскликнул Гиб. — Я люблю навещать людей и поговорить о том о сем, но о важном… действительно важном — ни гугу.
  — Я знаю, ты нем как могила, — со вздохом повторил его излюбленную присказку Селби.
  — Верно. Нем как могила.
  — Хорошо, еще раз спасибо за звонок.
  — Я подумал, что вас это заинтересует, мистер Селби.
  — Да, это весьма важно.
  Прокурор положил трубку и повернулся к Рексу Брэндону:
  — Ну, Рекс, совершенно очевидно, что Карр причастен к истории с погибшей девушкой самым непосредственным образом.
  — Так что тебе стало известно? — спросил Брэндон.
  Прежде чем Селби успел ответить, телефонистка на коммутаторе сообщила:
  — Вас опять вызывают, мистер Селби. Минутку.
  На этот раз на другом конце провода послышался мягкий, вкрадчивый голос, который, несомненно, мог принадлежать только одному человеку — А.Б. Карру.
  — Добрый день, коллега. Как поживаете?
  — Отлично, — осторожно ответил окружной прокурор и, прикрыв ладонью трубку, повернулся к Брэндону: — Это Карр, Рекс. Беги к другому аппарату.
  Шериф, едва не опрокинув стул, бросился в соседнюю комнату, к параллельному телефону.
  — Я подумал, что могу помочь вам в расследовании убийства, которым вы сейчас занимаетесь, — начал Карр.
  — Каким образом?
  — Понимаете, — невозмутимо продолжал Карр, — я веду дело, подробности которого не вправе обсуждать.
  Но мой клиент крайне озабочен тем, чтобы имя Евы Даусон не порочили в газетах. Поэтому я заинтересован в том, чтобы ее дневники… фотографии, личные письма не стали достоянием охочих до сенсаций журналистов.
  — Кто ваш клиент? — спросил Селби, услыхав слабый щелчок, свидетельствовавший о том, что шериф подключился к телефонной линии.
  — К сожалению, не могу вам этого сказать. Однако я могу сообщить вам сведения, которые кардинальным образом повлияют на ваше расследование.
  — Что за сведения?
  — Находясь сегодня в Хайдейле, я обнаружил, что на защитном козырьке лобового стекла моей машины разболтался винт, но как назло у меня не оказалось отвертки и пришлось искать местный магазин хозтоваров. Представьте себе мое изумление, когда я увидел в его витрине точно такой же нож, который фигурирует как орудие убийства Даусон. И черт возьми, на нем оказались те же самые отметки, сделанные, по-видимому, владельцем лавки. Я сразу подумал о вас, Селби, и поспешил купить один такой нож, а также настоял на том, чтобы была выписана квитанция на мое имя. И все это ради того, чтобы вы могли воспользоваться моими свидетельскими показаниями, окажись в них нужда. Пусть этот нож, Селби, будет моим подарком вам. По-моему, он весьма ценное вещественное доказательство. Сейчас я в пути и к вечеру намереваюсь добраться до Фресно, а в вашем офисе буду завтра после полудня… И еще одна подсказка: орудие убийства, скорее всего, было приобретено в Хайдейле, в магазине, который принадлежит некоему Киттсону и называется скобяной лавкой Киттсона.
  Карр замолчал, очевидно ожидая реакции окружного прокурора. Так и не дождавшись ее, он спросил:
  — Хэлло, вы меня слушаете?
  — Да, — ответил Селби.
  — Вы меня слышали?
  — Да. Я обдумывал то, что вы сказали. Откуда вам стало известно, что мать Евы Даусон живет в Хайдейле?
  Ответом окружному прокурору был тихий смех адвоката.
  — Откуда? — повторил свой вопрос Селби.
  — Ну-ну, коллега. Я же сказал вам, что работаю на одного клиента.
  — А каким образом вы узнали, как выглядит орудие убийства?
  — Мой дорогой Селби, вы не должны забывать о средствах массовой информации. Этим утром газеты вышли с фотографиями означенного ножа.
  — Сколько подобных ножей у Киттсона?
  — Этот был последним.
  — Так когда вы у нас будете?
  — Завтра, где-то во второй половине дня. Я прямо сейчас выезжаю, иначе к вечеру не успею во Фресно.
  До свидания, коллега. До завтра, — с неизменной учтивостью сказал Карр и повесил трубку.
  — Ну теперь, — объявил Брэндон, входя в свой кабинет, — старому пройдохе не отвертеться. Он сам сунул голову в петлю и подал нам веревку.
  Глава 13
  — Вроде бы она, Рекс, — сказал Дуг Селби. — Та, в коричневом костюме. Предпоследняя на трапе.
  — Я тоже так думаю, — согласился Брэндон. — Черт!
  А эта штучка действительно хороша!
  — Давай посмотрим, не встречает ли ее кто-нибудь, — предложил Селби, отходя в глубь аэровокзала, — а там будем действовать по обстановке.
  Стройная девушка сбежала по трапу самолета и легкой походкой, откинув рыжеволосую голову, направилась к выходу для пассажиров. Тонкая в талии и длинноногая, она через минуту уже была впереди всей группы прибывших.
  — Да, — хмыкнул инспектор Ормонд из столичной полиции, перекатывая сигару во рту, — такая сразу бросается в глаза. Не нужно быть детективом, чтобы ее вычислить. Итак, ребята, что от меня требуется?
  — Просто задержать ее на правах представителя власти, — сказал Селби.
  — Допрос вести мне?
  — Ты начнешь, — ответил Брэндон, — а мы вступим потом, если сочтем нужным.
  — Идет, — согласился инспектор. — Похоже, ее никто не встречает.
  Раздвинув широкими плечами немногих встречающих в зале прибытия, он подошел к девушке и слегка коснулся ее плеча.
  — Вы Элеонора Харлан?
  Она резко обернулась, на самоуверенном лице отразился испуг, как будто легкое прикосновение полицейского привело в действие некие рефлексы, давшие волю скрытым эмоциям. Однако в следующее мгновение девушка овладела собой и, оглядев могучего стража порядка, с улыбкой ответила:
  — Да.
  — Я прошу вас пройти вон туда и встретиться с двумя джентльменами, — сказал инспектор Ормонд.
  — Не поздновато ли для встреч?
  — Если это друзья, то нет.
  — Извините, но я вас не знаю и…
  — На нас смотрят, — понизив голос, произнес инспектор. — Будет хуже, если я покажу звезду на лацкане пиджака и тем самым привлеку к вам внимание.
  Спокойно выдержав пристальный взгляд Ормонда, девушка с вызовом ответила:
  — Пусть будет хуже.
  — Как знаете, — пожал плечами инспектор, отгибая лацкан и демонстрируя бляху золотого цвета.
  — Минутку, — остановила его девушка. — Я хотела бы знать ваш номер… Так… вижу. Ну и что вы хотите?
  — Я хочу, чтобы вы встретились с шерифом и прокурором округа Мэдисон. Они прибыли из Мэдисон-Сити и горят желанием побеседовать с вами.
  — Похоже, это приказ.
  — Я бы сказал, просьба официального лица.
  — Понятно, — вздохнула девушка. — Я готова.
  Те из толпившихся в зале, от кого не ускользнули это маленькое происшествие и блеснувшая на отогнутом лацкане бляха, поспешили поделиться своим открытием. И вот уже по аэровокзалу от одного к другому понеслось:
  — Смотрите! Смотрите! Девушку арестовали!
  Дело кончилось тем, что, когда инспектор Ормонд повел Элеонору Харлан в самый дальний угол зала, где их поджидали Рекс Брэндон и Дуг Селби, не менее тридцати любопытных глаз жадно наблюдали за этой картиной.
  — Садитесь, — предложил Ормонд.
  — Спасибо. Я лучше постою.
  — Это Рекс Брэндон, шериф. А это окружной прокурор Дуг Селби.
  Девушка холодно кивнула вместо приветствия.
  — Вы знали Еву Даусон, не так ли? — начал инспектор Ормонд.
  — Да, мы снимали одну квартиру на двоих.
  — Почему вы не заявили об этом, когда узнали, что случилось с Евой?
  — Я была обязана?
  — А почему нет? Почему вы не хотели помочь полиции?
  — Я была потрясена неожиданной смертью подруги и не имела ни малейшего желания идти в полицию и говорить, что жила с погибшей в одной квартире, чтобы туда ввалилась толпа копов, которые будут курить свои вонючие сигары, опустошать мои скромные запасы спиртного и заигрывать со мной. Полиции ее личность известна, адрес ее матери — тоже, к тому же я не хотела… — Элеонора осеклась.
  — Ну, договаривайте, — грозно пробасил Ормонд.
  Она, передернув плечами, ответила:
  — Ладно. У Евы были неприятности. Я в них не вникала и не хотела иметь никакого отношения ко всему этому.
  — Что за неприятности?
  — Я точно не знаю. Теперь мне известно, что в нее стреляли, я тогда этого не знала.
  — О чем же вам было известно тогда?
  — Ева позвонила мне и сказала, что какое-то время будет отсутствовать, что она попала в беду и не совсем здорова, ей надо отлежаться, но чтобы я никому ничего не говорила.
  — Вы были ее подругой, однако, узнав, что она попала в переделку и собирается отлежаться, ни о чем не спросили и ничего не предприняли?
  — Ева не малый ребенок, она совершеннолетняя свободная женщина, точно так же, как и я. На ее месте я бы не слишком обрадовалась, если бы меня принялись расспрашивать и лезть в мои дела. Поэтому я сказала: «Хорошо, Ева, я присмотрю за квартирой. Квартплата первого» — и положила телефонную трубку.
  — Даже в такой момент ваша первая мысль была о квартплате!
  Элеонора смерила стража порядка холодным взглядом:
  — Я не знаю, сколько получаете вы, но мои финансы не позволяют мне одной снимать целую квартиру, потому я и делила ее с Евой Даусон. Возможно, ваша бляха и дает вам право задерживать людей в любое время суток, но не думайте, что мне это нравится.
  — Мисс Харлан, — заговорил Брэндон в своей обычной, неторопливой манере, — я только хотел задать вам несколько вопросов, услышав которые, вы, надеюсь, согласитесь, что лишь очень важные обстоятельства вынудили полицию обращаться с вами так бесцеремонно.
  Элеонора Харлан повернулась к нему, лицо ее смягчилось, и она с улыбкой ответила:
  — Хорошо. Я вас внимательно слушаю.
  — Мисс Харлан, я не буду ходить вокруг да около.
  — И не надо. Я этого не люблю.
  — Я выложу вам все напрямик.
  — Пожалуйста.
  — Ева Даусон была убита кухонным ножом. У нас есть все основания полагать, что этот нож был куплен в скобяной лавке Киттсона, которая находится в Хайдейле.
  Глаза девушки округлились, и Селби, внимательно наблюдавший за выражением ее лица, как ни старался, не мог определить, было ли ее удивление искренним или заранее отрепетированным.
  — У вас, — продолжал Брэндон, — есть брат, Роланд Харлан, который проживает в Дантон-Оукс. Иногда он ездит за покупками в Хайдейл. Пару недель назад он приобрел нож, которым была убита Ева Даусон, или нож, который является точной копией орудия убийства.
  — Роланд? — переспросила она и не сразу добавила: — Боюсь, это совершенно невозможно, шериф.
  — Вот мы и пытаемся это установить.
  — Почему, в таком случае, не выяснить у самого Роланда?
  — Выясним.
  Девушка сосредоточенно свела брови, словно стараясь что-то вспомнить:
  — Погодите! — вскричала она. — Когда я в последний раз гостила у Роланда, он дал мне такой нож. Совсем вылетело из головы. Но я почти не пользуюсь им. Обычно я ем в кафе, а дома в основном идут в ход консервы. Мы просто что-нибудь разогреваем себе на сковородке.
  — Тогда зачем вы взяли нож?
  Она рассмеялась. Смех ее был резким и ненатуральным. В нем слышалась нервозность, красота лица сразу пропадала, приоткрывалась внутренняя сущность Красотки.
  — Так признавайтесь, зачем? — поддержал шерифа Ормонд.
  — Скорее всего, — вновь став серьезной, сказала Элеонора, — Киттсон просто всучил моему брату этот нож. Уговорил купить его, и, когда брат принес нож домой, Фей, его жена, заявила, что второй нож им совершенно ни к чему. Роланд стал убеждать ее, что это отличный нож из стали исключительного качества и что он режет как бритва. А Фей, которая при случае может пустить в ход свой острый язык, съязвила: «Уж не собираешься ли ты им бриться?» Тогда Роланд возьми и скажи: «Нет. Я купил его для Красотки. Ей как раз такой нужен, и я преподнесу ей его в подарок».
  — И что вы сделали? — спросил Брэндон.
  — Я решила подыграть ему, — продолжала девушка. — Мне эта слабость Роланда знакома. Он не может выйти из магазина без покупки, и не важно, есть в ней нужда или нет. Брат чаще всего покупает совершенно бесполезные вещи.
  — И каким же образом вы решили подыграть ему? — вступил в разговор Селби.
  Элеонора Харлан смерила прокурора оценивающим взглядом и ответила:
  — Я сделала вид, что нож для разделки мяса — самая необходимая для меня вещь на свете. Он отдал его мне. Я завернула нож в плотную бумагу, положила в дорожную сумку и, по правде говоря, совершенно о нем забыла.
  — Значит, он по сей день там лежит? — улыбнулся Ормонд.
  — Надо думать, да.
  — Именно это больше всего интересует джентльменов.
  — Вы хотите, чтобы я сразу же позвонила вам из дома?
  Ормонд улыбнулся еще шире и, снова перекатив сигару во рту, сказал:
  — Зачем же причинять вам, милочка, лишнее беспокойство. Мы доставим вас туда на машине.
  — Полицейской?
  — Точно.
  — Ну что ж, нет худа без добра. По крайней мере, сэкономлю шесть долларов на такси. Поехали, — проговорила она, обольстительно улыбаясь окружному прокурору и шагая рядом с ним к стоянке, где была припаркована машина Ормонда.
  Ормонд, следуя вместе с шерифом позади них, прищелкнул языком:
  — Ты только посмотри на ее походку! А как сложена!
  Настоящая кинозвезда, если бы не этот ее вульгарный хохот. Когда она смеется, сразу видно, кто она такая.
  — И кто же она такая? — вопросительно посмотрел на инспектора Брэндон.
  — А ты не знаешь? — удивился инспектор.
  — Пока нет.
  Ормонд вынул сигару изо рта, швырнул в медную урну и задумчиво повторил:
  — Если бы не этот ее смех…
  Селби открыл перед Красоткой дверцу машины и сел рядом с ней на заднее сиденье. Брэндон занял место впереди.
  — Куда едем? — спросил Ормонд, садясь за руль.
  — Многоквартирный дом «Фримел», — ответила Элеонора.
  — Понятно.
  — А нельзя отключить сирену, чтобы не пугать народ? — спросила Красотка.
  — Вы что, не хотите добраться домой побыстрее? — парировал инспектор.
  — Хочу, но не так быстро.
  — Прокатимся с ветерком, — принял решение Ормонд, включая сирену и красную мигалку на крыше.
  — Многие люди, наделенные властью, очень любят ее демонстрировать, — буркнула Элеонора Харлан, усаживаясь поудобнее на заднем сиденье.
  Большая полицейская машина помчалась по шоссе, точно торпеда, разрезая замерший поток транспорта.
  Элеонора, повернувшись к Селби, заметила:
  — В конце концов, это всего лишь вопрос времени.
  — Что именно?
  — То, что Ева решила покончить счеты с жизнью.
  — То есть?
  — А разве вы не знаете?
  — Нет.
  — Еве не давала покоя мысль о ее матери и о собственном будущем.
  — А причем здесь это?
  — Она хотела получить все сразу.
  — От кого?
  — Когда вы решили во что бы то ни стало получить желаемое, — со смехом ответила Красотка, — не имеет значения — от кого. Ну а когда вы терпите неудачу, вам некуда отступать, кроме как в пропасть небытия…
  В этот момент из-за поворота наперерез им выскочила машина — за рулем, вероятно, сидел пьяный водитель. Ормонд нажал на тормоз, и пассажиров швырнуло вперед. Красотка умолкла. В следующую секунду инспектор обошел незадачливого автомобилиста, и полицейская машина, не снижая скорости, плавно понеслась дальше.
  — Так что вы говорили? — спросил окружной прокурор.
  — Ничего, — коротко бросила Красотка.
  — А мне показалось, вы что-то говорили.
  — Вам показалось. — Она насмешливо покачала головой.
  — Откуда вы все это знаете? — не сдавался Селби.
  — Возможно, вычитала в книгах или увидела в кино, — сухо ответила Элеонора.
  Селби посмотрел на нее, ища предлога продолжить разговор и вызвать девушку на откровенность, которую вдруг сменила угрюмая настороженность.
  — Я полагаю, Ева Даусон часто посылала домой денежные переводы, — заметил он.
  — Вот как?
  — У меня создалось такое впечатление.
  — С чего вы взяли?
  — Так я понял из показаний свидетеля. При расследовании такого дела, как это, приходится встречаться с массой людей, и каждый столько наговорит! Поди разберись, где правда, где ложь.
  — А что плохого в том, что она посылала деньги матери?
  — Ничего плохого, просто я подумал, что это характеризует человека.
  — Ну, разумеется, характеризует. Кто с этим спорит? — согласилась Элеонора Харлан и снова замолчала.
  Через несколько минут инспектор Ормонд выключил сирену и, полуобернувшись, бросил:
  — Почти приехали.
  — В этой жизни, — вдруг прервала Красотка свое угрюмое молчание, — надо уметь приспосабливаться к обстоятельствам. Воспринимать вещи такими, какие они есть. Заводить друзей. Как правило, от них толку мало, разве что поразвлечься и выпить, но шанс остается всегда. В одном случае из тысячи может повезти.
  Но единственный способ сорвать куш — играть чисто.
  — Вы работаете? — спросил Селби.
  — Конечно я работаю. Я готовлю почву, завожу нужные знакомства, чтобы потом сделать правильную ставку. Ошибка Евы была в том, что она…
  — Пришли, — объявил инспектор Ормонд, останавливаясь перед большим многоквартирным домом.
  — Продолжайте, пожалуйста, — обратился Селби к девушке, проклиная про себя быструю езду инспектора.
  — Мне нечего добавить. У нее оказался лишь один выход из положения, и ей пришлось воспользоваться им.
  Тем временем инспектор Ормонд вышел из машины и распахнул дверцу со стороны пассажиров.
  — А теперь, дорогие мои, — обратилась к мужчинам девушка, — может быть, обойдемся без полицейских грубостей и будете вести себя с дамой как полагается джентльменам? Я не хочу, чтобы соседи подумали, что меня доставили домой под конвоем.
  На мгновение мелькнули из-под коричневой юбки ноги, изображение которых украсило бы любой стенной календарь, и она грациозно выскользнула из машины. Быстро подойдя к парадной двери, Элеонора Харлан вставила ключ в замок. Он щелкнул, и инспектор Ормонд толкнул дверь. Они вошли в парадное и, с трудом втиснувшись вчетвером в дребезжащий лифт, поднялись на четвертый этаж.
  Девушка провела спутников по коридору, устланному истертым ковровым покрытием, до своей квартиры и отперла дверь. Стоявший за ее спиной инспектор Ормонд, осторожно отодвинув ее плечом в сторону, первым вошел в прихожую и включил свет.
  Квартира оказалась более чем скромной. Казенного вида неудобная мебель, знавшая лучшие времена, не придавала ей уюта. И хотя помещение содержалось в чистоте, чистота эта была сродни дезинфекции каким-нибудь разрекламированным антисептиком. Ковер на полу выцвел и износился, а эстампы в простых сосновых рамах, развешанные по стенам, наверное, видали на своем веку не одних хозяев.
  — Что-то вы, девушки, не очень-то постарались украсить свое гнездышко, — заметил инспектор.
  — А ради чего нам стараться?
  — Разве у вас не бывают гости?
  — Бывают, — ответила Красотка, — но сразу же уводят нас куда-нибудь поужинать. Наведи мы в квартире уют, и не успеешь опомниться, как какой-нибудь лодырь сядет тебе на шею, примется тебя лапать, а ты за ним едва успевай мыть тарелки. Нет уж, увольте!
  Ормонд расхохотался, услышав такой ответ.
  — Так вы знаете, где у вас этот самый нож? — спросил Брэндон.
  — Знаю, где он должен быть, но не уверена, что он лежит там. Я не торчу здесь целыми днями, а как вы сами понимаете, обслуга в любой момент может войти в квартиру. Впрочем, мы в ней ничего ценного не держим.
  — Давайте взглянем, — распорядился Ормонд.
  Элеонора Харлан прошла в спальню, включила свет и, открыв створку шкафа, вытащила из него чемодан.
  — Подайте мне, пожалуйста, мою сумочку, — попросила она Дуга Селби, — я достану ключ.
  Оглядев дорогой чемодан с инициалами владелицы, выгравированными золотом под замком, Ормонд заметил:
  — Роскошный саквояж.
  — Подарок ко дню рождения, — сухо пояснила девушка.
  Она вынула из сумочки ключи, выбрала один и отперла чемодан.
  — А почему вы держите его запертым? — поинтересовался инспектор.
  — Чтобы горничная не рылась в моих вещах. Посмотрите на этот комод, в нем ни один ящик не запирается.
  Элеонора откинула крышку чемодана, и тут же к нему через ее плечо протянулась ручища Ормонда.
  — Разрешите, — проговорил он.
  — Уберите свои лапы! — вскричала девушка.
  Но Ормонд молча вынес чемодан на середину комнаты, где было светло.
  — Послушайте, что вы себе позволяете?! — возмущенно продолжала Элеонора.
  Инспектор невозмутимо открыл чемодан; в нем лежали нейлоновые чулки, шелковое нижнее белье, аккуратно упакованное в целлофановый пакет, письма, записная книжка…
  Ладонь Ормонда скользнула под пакет с бельем, но в следующую секунду Красотка ударила его по руке.
  — Не смейте рыться, вы порвете мои чулки!
  Она ловко просунула ладонь между сложенными вещами, пошарила и пробормотала:
  — Надо же, я совсем про него забыла. Вот, держите!
  С этими словами девушка извлекла длинный сверток в газетной бумаге, развязала бечевку и, развернув газету, вынула нож, на лезвии которого химическим карандашом были выведены три большие буквы «ТЕМ» и цифры «7.65».
  — Это он? — спросил инспектор у окружного прокурора.
  — Он самый, — кивнул Селби, протягивая нож Брэндону.
  Селби взял газету. Это был экземпляр хайдейлской газеты за 7 октября.
  — Нож забираем? — спросил инспектор прокурора.
  — Эй, послушайте! — возмутилась Красотка. — Вы, видно, решили, что можете делать все, что хотите? Этот нож мой!
  — Не исключено, что он окажется вещественным доказательством, — ответил Селби.
  — Доказательством чего? — презрительно фыркнула она. — Вы что, за дурочку меня принимаете? До тех пор, пока нож остается у меня, вы ничего не можете пришить моему брату и впутать меня во все это. А стоит вам уйти с ним, и потом неизвестно, чего от вас ждать. Нет уж, джентльмены, нож останется здесь. Если вам это не нравится, я позвоню своему адвокату.
  — А кто ваш адвокат?
  — А.Б. Карр, — резко ответила она. — Слышали о таком?
  — Вы только что ездили с ним на север штата, не так ли?
  — О, вы и это знаете!
  — Знаем. Так как случилось, что вы поехали вместе?
  — Он собирался на машине в Хайдейл и спросил, не хочу ли я составить ему компанию. Я решила, что не мешает навестить родного брата.
  — И все?
  — А вы что подумали?
  — Я спросил первым.
  — Я собиралась вернуться вместе с ним, — продолжала девушка, — но времени оставалось в обрез. На работе меня подменили, однако утром я обязана быть на месте ровно в семь.
  — Вы хорошо знаете Карра? — спросил Ормонд.
  — Достаточно, чтобы отличить от других людей, — улыбнулась Элеонора. — Можете поставить передо мной шеренгу незнакомых мужчин, инспектор, и я тут же укажу на него.
  — Я не это имел в виду, — поморщился Ормонд.
  — А я имею в виду это.
  — Выходит, вы хорошо знаете Карра?
  — Послушайте, Карр не из тех, кто носится на машине по ночам. Сегодня он остановился переночевать во Фресно. Я знаю, как связаться с ним. Ему может не понравиться, если я нарушу его сладкий сон, и мне не хотелось бы делать этого, но в случае необходимости придется рискнуть. Так что если хотите задать ему вопросы, то пожалуйста.
  Инспектор Ормонд вопросительно взглянул на Рекса Брэндона.
  — Не будем накалять обстановку, — сказал шериф. — Если мисс Харлан не хочет отдавать нож, пусть он останется у нее. В конце концов, мы знаем, что такие ножи продавались в Хайдейле у Киттсона. Лично я считаю случайным совпадением, что у подружки Евы Даусон оказался дубликат ножа, которым была убита последняя.
  — Вам, шериф, следовало бы лучше разбираться в таких делах, — горячо возразила Красотка. — Ева покончила с собой. Я очень сожалею об этом, но так оно и было.
  — Мы считаем, что ее убили, — заметил Селби.
  — Это вы так считаете, — бросила она, захлопывая крышку чемодана и снова запирая его на замок.
  — Может, заодно осмотрим вещи Евы Даусон? — предложил Ормонд.
  Селби согласно кивнул.
  — Имейте совесть! — воскликнула Красотка. — Мне в семь утра на работу, и я не хочу выглядеть черт знает как!
  — Где вещи Евы?
  — Они лежат в двух нижних ящиках комода, — ответила Элеонора. — Два верхних мои.
  Ормонд подошел к комоду и выдвинул ящик.
  — Да вы там ничего, кроме постельного белья, не найдете, — заметила она. — Все ее личные вещи, как просила Ева, я упаковала в чемодан.
  — И что дальше? — спросил Брэндон.
  — Я оставила его на виду, как велела Ева.
  — Где же он теперь?
  — Он исчез. Конечно, я не профессиональный детектив, но могу предположить, что Ева передала кому-то свой ключ от квартиры и попросила этого человека доставить чемодан туда, где она находилась.
  — Кто, по-вашему, это мог быть? — спросил Селби.
  Девушка сделала большие глаза, с таинственным видом прищелкнула пальцами и воскликнула:
  — О, я знаю! Санта-Клаус!
  Мужчины улыбнулись и принялись рыться в ящиках, где действительно ничего, кроме постельного белья, не обнаружили. Заглянули они и в ту часть шкафа, которая принадлежала Еве, но там лишь висела одежда на вешалках да стояли туфли в колодках.
  — Это все ее вещи? — спросил Ормонд.
  — Это все ее вещи.
  — Как ни странно, нам не попалось ни единого письма или фотографии.
  — Раз вы это утверждаете, значит, так и есть. Кто-кто, а я спорить с вами не стану.
  — А разве это не странно?
  — Я не знаю, — заявила Красотка. — Мне не приходилось копаться в вещах покойников. Это вы на этом собаку съели.
  — Я повторяю вам — это странно.
  — Хорошо, странно. Что дальше?
  — А может быть, собирая ее вещи, вы изъяли что-то, компрометирующее вас?
  — Я изъяла?
  — Да, вы.
  — Не порите ерунды. А почему не предположить, что чемодан унес кто-то из ее дружков и проделал то, о чем вы говорите?
  — Но это только ваше предположение.
  — Да.
  — Вы ведь не уверены, что он это сделал?
  — Я не уверена, что он этого не сделал.
  — Что из этого следует?
  — А то, что Ева могла передать ключ своему парню и попросить его забрать чемодан. Он же в свою очередь мог порыться в ящиках и изъять все, что душе угодно.
  — Как вы думаете, не пропало ли что-нибудь из тех ее вещей, которые были в комоде?
  — Если бы вы знали Еву, то поняли бы, что самый верный способ разрушить раз и навсегда нашу верную дружбу — это заглянуть в ее ящик. Я жила своей жизнью. Ева — своей. Мы делили с ней одну квартиру и поровну за нее платили. Мы имели общих знакомых, но Ева вела свою игру, я — свою. Она не слишком откровенничала со мной, и я подозреваю, что даже немного мне завидовала. В уме ей не откажешь, и как заработать лишний доллар она знала. Она стремилась достичь в жизни успеха, это прежде всего, а еще — обеспечить свою мать… Теперь, с вашего разрешения, я намерена принять ванну, но раньше хотела бы знать, как быть с квартплатой, которую надо платить первого числа.
  — Я бы рекомендовал внести ее, — посоветовал Ормонд.
  — И как же?
  — Деньгами.
  — А кто оплатит долю Евы?
  — Возможно, ваш друг А.Б. Карр.
  — Мне стыдно за вас, инспектор. Вы, находясь на службе, похоже, накурились марихуаны, раз несете такой бред!
  — Так он не оплатит?
  — Не говорите глупостей.
  — Коль скоро он ваш адвокат, обратитесь к нему за советом, как вам быть.
  — Да, он мой адвокат, но ездить ночью не в его привычках, — со злостью сказала Красотка, — и он остался во Фресно, хотя мог бы уже быть здесь. А.Б. Карр, конечно, душка, но водит машину, как старая баба. Он не любит, когда его ослепляет встречный транспорт, да и раньше восьми утра не встает. Вот и пришлось лететь сюда самолетом.
  — Но он оплатил вам эти расходы, разве не так? — спросил Селби, пристально глядя на Элеонору Харлан.
  Она стойко выдержала его взгляд.
  — Он оплатил стоимость моего билета на самолет, мистер Селби. Это нарушение Уголовного кодекса?
  Селби улыбнулся и, повернувшись к коллегам, сказал:
  — Пошли. Пусть она отоспится.
  — Но сначала я приму ванну. Заходите еще, джентльмены, всегда рада вас видеть, — с усмешкой проговорила Красотка.
  Глава 14
  Шериф Брэндон, вытянув длинные, кривоватые, как у всякого, кто большую часть жизни провел в седле, ноги, задумчиво уставился на носки своих поношенных сапог.
  — Да, Дуг, газетка прямо-таки пригвоздила нас к позорному столбу. Но при этом я не могу ткнуть в какое-то конкретное место в статье, меня возмущает все. Я не силен в литературоведческих терминах, чтобы охарактеризовать стиль этой передовицы, но меня бесит то, что автор преподносит свое суждение как единственно возможное на всем белом свете.
  — Я тебя понимаю, Рекс, — улыбнулся Селби. — Тебя бесит безапелляционность редактора. Ты порой забываешь, что читаешь писанину придурка, настроенного к нам враждебно, и у тебя вырабатывается комплекс неполноценности. Послушай еще разок и не бери в голову.
  Он взял со стола шерифа газету под названием «Клинок» и принялся читать редакционную статью.
  «Ни для кого не было неожиданностью, что вновь пришедшая к власти судейская клика, возглавляемая такими прожженными интриганами, как Селби, не замедлила начать преследовать своих политических противников.
  Когда во время достопамятной кампании по отзыву впервые высказывались подобные опасения, почитатели Селби встретили их насмешками и заклеймили их как пропагандистскую клевету.
  Однако не прошло и трех месяцев пребывания Селби в должности — и вот мы уже являемся свидетелями того, как высшие должностные лица округа умышленно игнорируют всякие доказательства, со всей определенностью указывающие на то, что одна молодая женщина, оступившись на пути, усыпанном розами, и испив горькую чашу разочарования, выбрала «легкий путь ухода из жизни». Мы также становимся свидетелями того, что шериф с окружным прокурором всеми силами стараются представить самоубийство убийством.
  Единственная цель подобной фальсификации — провести расследование на деньги налогоплательщиков, которое под умелым руководством нашего окружного прокурора преуспеет в обливании грязью отдельных граждан, занимающих видное место в политической жизни округа и имевших, к сожалению, несчастье честно и открыто выразить свое нетерпимое отношение к засилью клики, окопавшейся в здании суда.
  Однако расплата настигнет ее, когда официальные лица, использовав это самоубийство как средство очернения добропорядочных людей, попытаются уйти от ответственности. Не выйдет, мистер шериф и мистер окружной прокурор, не обольщайтесь на этот счет. Даже если смерть Евы Даусон явилась результатом убийства, а не самоубийства, то ваша прямая обязанность — найти убийцу и добиться его осуждения. Пожалуйста, не транжирьте деньги налогоплательщиков на расследование, единственная цель которого — опорочить ваших политических оппонентов. Занимайтесь своими прямыми обязанностями. Если это убийство, производите арест. А произведя арест, добейтесь осуждения виновного. Если вы имеете дело с самоубийством, прекратите ваши пустые хлопоты и ваши попытки дискредитировать тех, кто имеет иные политические взгляды.
  Другими словами, джентльмены, примите то или иное решение. Если вы такие великие знатоки своего дела, как ваши сторонники пытаются заверить избирателей, вы мигом раскроете это преступление. Если же вы непорядочны настолько, что для вас самоубийство бедной девушки — предлог для преследования тех, кто не разделяет ваших взглядов, пусть избиратели знают это».
  Кончив читать, Селби скомкал газету и швырнул ее в корзину.
  — Мы с тобой, Дуг, балансируем на краю пропасти, — заметил Брэнд он.
  Селби, по обыкновению, молча кивнул.
  — Я не думаю, что Ева Даусон покончила с собой, — продолжал шериф. — Над этой историей с пулевым ранением тоже надо голову поломать, как бы прощелыга доктор ни уверял нас, что это самострел.
  Прокурор попыхивал трубкой, слушая рассуждения шерифа.
  — Но стоит нам заподозрить кого-то и арестовать, — размышлял вслух Брэндон, — и мы будем обязаны иметь неоспоримые доказательства вины этого человека, поскольку если у присяжных возникнет хоть малейшее сомнение, то нам… сам понимаешь, что нам грозит.
  — А как с алиби? — спросил Селби. — Ты проверял…
  — Когда речь идет о таком времени, как час ночи, это не просто, — вздохнул Брэндон.
  — Смерть наступила в час ночи?
  — По крайней мере, так утверждает патологоанатом.
  Он отводит промежуток времени между полуночью и двумя тридцатью утра, но больше склоняется к мысли, что девушка умерла около часа ночи.
  — Мы не можем установить, кто в это время находился поблизости?
  — Джим Мелвин, например, — сухо ответил Брэндон, — спавший на своем супружеском ложе. Его жена Паула клянется, что спит чутко и обязательно услыхала бы, если бы он встал с постели. Разумеется, сама Паула Мелвин. Ну, как ни верти, Дорис Кейн.
  — Никаких признаков, что в дом мог проникнуть посторонний?
  — Мелвин утверждает, что запер все двери перед тем, как лечь спать. Парадная дверь закрывается на замок с предохранителем. Замок надежный, и его нелегко открыть. Хотя, конечно, «специалисту» с отмычкой это под силу. На задней двери имеется старомодный засов, это помимо замка. Все окна первого этажа были закрыты на шпингалеты.
  — А что Гренби? Где он был?
  — Утверждает, что спал в своем доме. Он вдовец и живет один. Экономка бывает у него только днем. Хадсон Парлин, его роль в этой истории весьма подозрительна, в тот понедельник выехал вечером в Лос-Анджелес.
  — И есть доказательства, что он прибыл туда?
  — Навалом, — мрачно ответил Брэндон. — В час ночи он стал свидетелем дорожно-транспортного происшествия на одной из улиц Лос-Анджелеса. Возвращаясь после деловой встречи в отель, Парлин видел, как на перекрестке произошла авария. После чего его повесткой вызывали в суд. Я говорил с адвокатом истца, и тот утверждает, что Парлин — единственный незаинтересованный свидетель, а его показания такие четкие, что страховая компания готова выплатить пострадавшему соответствующую компенсацию. Само собой разумеется, что если он видел в час ночи эту аварию, то не мог вернуться в Мэдисон-Сити, чтобы совершить там преступление. И наоборот, совершить преступление в час ночи в Мэдисон-Сити, оказавшись в то же самое время в Лос-Анджелесе. Так-то!
  — А как насчет Морриса Шелдона, зятя Гренби?
  — Он говорит, что был дома. Доказать это невозможно, но невозможно и опровергнуть. Его жена гостила у родственников. Детей у них нет, и в доме он находился один.
  — А Карр где был в тот час?
  Брэндон почесал подбородок и ухмыльнулся:
  — Карром я займусь сегодня, когда он явится с этим ножом.
  — Поосторожнее, Рекс, — предупредил окружной прокурор шерифа. — У Карра на все готов ответ.
  — Все равно я задам ему все вопросы, — воинственно сказал Брэндон.
  — Допустим, в нем взыграет самолюбие, он обидится на что-нибудь и откажется отвечать?
  — В таком случае ему придется предстать перед Большим жюри, — пообещал Брэндон. — Тогда он… — Шериф в растерянности замолчал.
  — Ты что, Рекс? — удивленно поднял брови Селби.
  — Большое жюри на их стороне, Дуг, — насупясь, ответил шериф.
  — Кто именно?
  — Точно не знаю. Я думаю… Моррис Шелдон… и, конечно, его прихлебатель Милтон Гренби. Оказались затронуты интересы многих могущественных людей, которые не очень-то хотят, чтобы всплыли детали происшествия на вечеринке у Мелвина. Они, без сомнения, начнут обрабатывать присяжных.
  — Как ты думаешь, не могла бы Кейн поподробнее описать нам фигуру того, кто был в ванной? — спросил Селби.
  — Нет. Я снова допрашивал ее. Она говорит, что видела только темный силуэт на пороге освещенной ванной, а это однозначно указывает на то, что в комнате с Евой Даусон был кто-то еще. На Еве был халат. Конечно, она могла покончить с собой после визита этого таинственного незнакомца, или же ее убили после того, как он скрылся.
  — А как он проник в дом?
  — Должно быть, его впустила она. Если ты помнишь, миссис Кейн говорила, что Ева Даусон собиралась принять какое-то решение в ближайшие два часа.
  В этот момент зазвонил телефон, и Брэндон снял трубку.
  — Хэлло, шериф Брэндон слушает, — сказал он.
  Несколько секунд он молча слушал, потом произнес:
  — Отлично, мы вас ждем. Звонил Карр, — сообщил шериф, опустив трубку на рычаг. — По междугородному. Говорит, что сможет быть у нас в половине второго дня и представит обещанное вещественное доказательство.
  Глава 15
  Ровно в половине второго Альфонс Бейкер Карр вошел в офис Рекса Брэндона.
  — Добрый день, шериф! Как поживаете, майор Селби? — сказал он, повернувшись к окружному прокурору.
  — Дуг Селби, — поправил его прокурор.
  — Да, да. Вы всегда тщательно следите за тем, чтобы я не употреблял вашего звания. Это, конечно, ваша привилегия, но военный титул вам к лицу. — Карр сел, закинул ногу на ногу, вынул из кармана портсигар, достал сигарету и, постучав ею о край крышки, продолжал: — Совершенно случайно, джентльмены, я наткнулся на тот факт, что нож, которым убила себя Ева Даусон, вероятно, был приобретен в провинциальном городке Хайдейле. Это, знаете, небольшое местечко милях в пятидесяти или шестидесяти от Фресно. Едва я осознал всю важность моего открытия, я сразу подумал, что это вещественное доказательство может иметь для вас определенную ценность. И хотя так сложилось, что мы стоим на противоположных полюсах, я с радостью воспользовался шансом помочь вам. — Видя, что окружной прокурор и шериф молчат. Карр протянул Селби длинный предмет, завернутый в бумагу: — Прошу, джентльмены.
  Селби разрезал липкую ленту, развернул бумагу и осмотрел нож. Это был такой же экземпляр, какой он уже видел. На его лезвии тем же химическим карандашом были выведены те же буквы «ТЕМ» и цена «7.65».
  К ножу была приложена квитанция на имя Альфонса Бейкера Карра, датированная вчерашним числом и подписанная Томом Киттсоном.
  — Забавное совпадение, не правда ли? — спросил Селби.
  — В чем? — удивился Карр.
  — В том, что вы совершенно случайно наткнулись на единственный в штате магазин, который торгует подобными ножами.
  — Отчасти, — с обезоруживающей улыбкой заметил адвокат, — я тоже вижу здесь совпадение. Впрочем, когда откроются все факты, случайность может оказаться закономерностью.
  — И в чем заключаются эти факты? — снова спросил Селби.
  — А факты заключаются в том, — ответил Карр, — что мать Евы Даусон живет в Хайдейле. Я отправился повидать ее. Оказавшись там…
  — С какой целью вы отправились к миссис Холленберг?
  — Откровенно говоря, я хотел пресечь распространение дешевых сенсаций. Мне необходимо защитить своих клиентов, имен которых я предпочел бы не упоминать, от нежелательной огласки.
  — Итак, вы направились навестить эту женщину?
  — Совершенно верно.
  — А какое она имеет отношение к нежелательной огласке?
  — Ну-ну, — улыбнулся Карр. — Я не на свидетельской трибуне… Но поскольку спрашиваете вы, я отвечу.
  Мой клиент — заядлый яхтсмен. Однажды он с компанией друзей отправился на своей яхте в плавание. Там же оказались две девушки, о присутствии которых он не был заранее извещен. К сожалению, у одного из его друзей оказался фотоаппарат. Сделанные им снимки могут повредить репутации моего клиента, поскольку их легко представить в неверном свете.
  — Вот как! — саркастически воскликнул Брэндон.
  — Поэтому я подумал, — ровным голосом продолжал Карр, — что целесообразно связаться с матерью мисс Даусон и узнать, не посылала ли ей дочь эти фотографии.
  — Но это долгая дорога.
  — Я с удовольствием прокатился, джентльмены. Иногда от однообразной работы страшно устаешь. А обратно я ехал кратчайшим путем по пустыне.
  — Вы были раньше знакомы с Евой Даусон? — спросил Селби.
  — Был.
  — А с девушкой по имени Элеонора Харлан, с которой Ева делила квартиру?
  Карр в задумчивости поджал губы и затем ответил:
  — Да, я знаю мисс Харлан.
  — Вы очень облегчили бы нам работу, если бы вовремя сообщили, что знали Элеонору Харлан, знали, где жила Ева Даусон, и рассказали историю погибшей девушки, — с упреком заметил Селби.
  — Но, джентльмены, — расплылся в широкой улыбке Карр, — у меня своя профессиональная этика, и я имею определенные обязательства перед своими клиентами. Мое кредо как адвоката заключается не в экономии времени судебных чинов, а в защите интересов клиентов.
  — Это уж точно! — ехидно заметил Брэндон.
  — Вы меня удивляете, шериф, — упрекнул его Карр. — Я проехал столько миль, чтобы вы быстрее получили то, что я лично считаю исключительно важным вещественным доказательством.
  — А как у вас оказалось это исключительно важное вещественное доказательство? — спросил Селби.
  — Как я уже говорил, — непринужденно продолжал адвокат, — я попал в Хайдейл по делам. Случайно заглянув в скобяную лавку, я бросил взгляд на прилавок и увидел нож, очень похожий на тот, которым убила себя Ева Даусон. Вы не поверите, но на нем имелись те же отметки, что и на орудии самоубийства, которое я видел на фотографии. Представьте мое удивление, джентльмены, когда я обнаружил их полную идентичность.
  — Не смешите меня, — буркнул Брэндон.
  — Я установил, — с упреком взглянув на шерифа, продолжал Карр, — что владелец лавки реализовал целую партию этих ножей — не менее сорока штук. Между прочим, мне достался последний. Я, разумеется, сразу сообразил, какую ценность он представляет для вас, и тут же приобрел его. Кроме того, мне было ясно, что открой я хозяину лавки причину моего интереса к его товару, вы бы могли справедливо поставить мне это в упрек… Таким образом, — добродушно улыбнулся адвокат, и голос его зазвучал мелодично, подобно низким нотам органа, — я прикинулся обыкновенным покупателем, приобрел этот нож и во избежании каких-либо сомнений относительно его происхождения попросил хозяина магазина подписать чек.
  — Ваш таинственный клиент, я полагаю, не относится к нашей конторе с предубеждением? — спросил Селби.
  — Ну конечно нет, — охотно согласился с мнением окружного прокурора Карр. — Напротив, заверяю вас, он просил меня оказывать вам всемерную поддержку.
  — Ну что же, тогда для начала скажите нам, где вы были в час ночи 28 числа этого месяца?
  — Где я находился?
  — Да.
  — О Господи, джентльмены, как связаны мое местонахождение и проблема, которую мы обсуждаем?
  — Мы все же хотели бы знать.
  — Дайте вспомнить, — нахмурил широкий лоб Карр. — Двадцать седьмого был понедельник… значит, час ночи вторника?.. Ну да, джентльмены, я был здесь, в Мэдисон-Сити. Сидел в кабинете моего загородного дома и читал.
  — Не поздновато ли для чтения? — спросил Брэндон.
  — Совсем нет, шериф. По своим биоритмам я сова.
  Люблю посидеть заполночь с книжкой в руках… Погодите! Я начинаю понимать, куда вы клоните. В ваших вопросах чувствуется система. Я вам вот что скажу, джентльмены. Допустим, благодаря некоему стечению обстоятельств вы смогли бы доказать, что к прекрасной, но находящейся в подавленном состоянии и сбившейся с пути праведного Еве Даусон пожаловал… скажем, хм… посетитель. И визит этого посетителя пришелся на час ночи. Ну и что из того? Молодая женщина в ее ситуации вполне могла провести встречу делового или общественного характера. Она вполне могла впустить этого посетителя, не извещая своих хозяев. Она могла тихо спуститься с лестницы и отпереть входную дверь. Затем ее посетитель, кем бы он ни был, мог осторожно подняться к Еве Даусон, переговорить с ней и даже принести ей чемодан с нужными вещами. Однако, джентльмены, даже если вы докажете, что все происходило именно так, данное дело не подлежит судебному разбирательству. Ева Даусон могла свести счеты с жизнью после ухода этого человека. Ваша проблема как законника, если вы ничего не имеете против этого выражения, мистер Селби, доказать, причем доказать со всей убедительностью, что это несчастное, с расстроенной психикой создание, ранее покушавшееся на самоубийство, страдающее комплексом самоубийства, как на то указывает история болезни, было убито. Я бы сказал, это практически невозможно.
  — Все? — спросил Брэндон.
  — Все, — ответил улыбаясь Карр.
  — Тогда, может быть, вы скажете нам, где находились в то время, когда в доме Джима Мелвина прозвучал выстрел?
  — С удовольствием скажу. Помню, в тот момент я разговаривал с Джеймсом Л. Мелвином, хозяином дома, и с одним из его гостей, кажется Милтоном Гренби. В комнате находились и другие, но мы трое, если мне не изменяет память, стояли в стороне… Разумеется, джентльмены, а нахожусь в сложном положении, поскольку лично я этот звук, а его слышали многие, принял за хлопок пробки, вылетевшей из бутылки с шампанским, или даже за неисправность глушителя у проезжавшей мимо машины. Во всяком случае, когда прозвучал громкий хлопок и кто-то сказал, что он похож на выстрел, я беседовал с этими двумя джентльменами. Полагаю, что я исчерпывающе ответил на ваш вопрос?
  — Мог ли это быть выстрел из пистолета? — спросил Селби.
  — Вполне мог, коллега, хотя я ни в коем случае не могу выступать как эксперт. В такого рода делах я мало что смыслю. В то время я вообще над этим не задумывался.
  — А что заставило вас задуматься?
  — Я бы сформулировал вопрос иначе, — предложил Карр. — Скажем, последующие события продемонстрировали, что в некий момент прозвучал выстрел, но конечно… — адвокат замолчал и красноречиво пожал плечами.
  — Не просил ли вас впоследствии Мелвин пройти наверх и помочь человеку, который якобы получил ранение?
  — Впоследствии, — улыбнулся Карр, — мой дорогой мистер Селби, я прошел наверх вместе с мистером Мелвином и мистером Гренби. Я обнаружил там лежавшего на кровати мужчину, который сказал, что случайно ранил себя выстрелом. Однако самой раны я не видел.
  Мелвин попросил меня помочь бедняге дойти до его машины, что я и сделал.
  — Вы знакомы с этим мужчиной? Кто он?
  — Вы хотите знать, встречал ли я его или известно ли мне его имя?
  — И то и другое.
  — Я видел его раньше. Я полагаю, он был из числа приглашенных. Но я не знаю, как его зовут.
  — Почему вы не заявили в полицию?
  — На мой взгляд, в этом не было никакой необходимости.
  — Почему вы ничего не сказали, когда видели меня у дома Мелвинов?
  Карр лишь загадочно улыбнулся и промолчал.
  — Когда вы сказали, что видели этого человека раньше, вы имели в виду вечеринку?
  — Да.
  — А до этого? — наседал Селби.
  — Послушайте, джентльмены, — недовольно ответил адвокат. — Мне кажется, вы злоупотребляете своим служебным положением. Иначе я никак не могу понять тон и содержание ваших вопросов. Боюсь, что, отвечая на них, я предам интересы одного из моих клиентов.
  — Но ведь был выстрел, — сердито заметил Брэндон, — которым Ева Даусон ранила себя или кто-то ранил ее. Мелвин обратился к вам с просьбой замять возможный скандал. Вы подсунули марионетку…
  — Шериф, шериф! — спокойно парировал Карр выпады Брэндона. — Вы делаете довольно экстравагантные заявления! Между прочим, бездоказательные.
  — Я вас спрашиваю: в действительности все произошло так, как я говорю?
  — Мне даже смешно реагировать на ваши обвинения. Я бы хотел еще заметить в скобках, что удивлен вашей позицией, в особенности в свете моих попыток сотрудничать с вами. Мне было бы гораздо спокойнее держаться подальше от вашего учреждения и не предпринимать всевозможных шагов по выяснению происхождения орудия, ставшего причиной смерти несчастной. Короче говоря, джентльмены, я пришел к вам с оливковой ветвью, а вы вырвали ее из моей руки и принялись хлестать меня ею. Теперь, с вашего разрешения, я думаю, мне пора покинуть вас.
  — Минутку, — повысил голос Брэндон, — мы еще не закончили!
  Карр обернулся, и ледяная улыбка застыла на его губах:
  — Мы закончили, шериф. Ввиду того что вы заняли агрессивную, враждебную и недружественную позицию, я не намерен больше продолжать беседу и подвергаться оскорблениям. Вы, разумеется, вправе вызвать меня повесткой для свидетельствования перед Большим жюри — но это все, что вы можете сделать. Если у вас имеются ко мне еще вопросы, задавайте их перед присяжными. Всего хорошего, джентльмены.
  Шериф Брэндон секунд десять сидел неподвижно, уставившись на дверь, через которую вышел Карр, потом бросил в сердцах:
  — Дуг, от этого человека меня судороги берут. Он очень умен и очень опасен, и, кроме того, он притягивает к себе как магнит. Этот Карр буквально гипнотизирует меня, как удав кролика.
  — Он определенно знает, какие в игре козыри, — подхватил окружной прокурор, — и всегда у него на руках их целая куча.
  — Как бы я хотел, черт возьми, сорвать с него эту маску изысканной вежливости. А еще больше мне хочется дать ему в морду. Хотя бы раз эта сволочь не нашлась, что ответить! Хотя бы раз смутилась!
  — Вежливость у него в крови, — заметил Селби. — Он может быть язвительным, может быть любезным или сердитым. Но он всегда держит себя в руках. На этот раз он попал на тонкий лед и отдает себе в этом отчет.
  — У меня такое чувство, что он считает меня идиотом, он все время меня подначивает, — возмутился Брэндон.
  — Не исключено, — медленно проговорил Селби. — Карр — хороший актер. И, как всякому актеру, ему нужна публика. Он внимательно следит за ее реакцией. Это тебе наплевать на зрителей. Ты озабочен лишь своим собственным поведением. И тебе нравятся люди, поступающие, как ты. Я ценю в Карре его актерское дарование, но это не помешает мне обрезать ему крылья.
  — Обрезать крылья! — взорвался Брэндон.
  — Да я охотно свернул бы ему шею!
  — Может и свернем, Рекс… если нам повезет. Давай-ка вызовем Боба Терри, твоего спеца по дактилоскопии.
  Пусть он осмотрит нож.
  — Зачем? — удивленно спросил Брэндон. — Черт!
  Конечно, на нем остались пальчики Карра. Хотя, нет, постой! Он отдал тебе его в упаковке. Но даже если ты и найдешь на нем его отпечатки, то это ничего не даст, поскольку он, скорее всего, прикасался к нему, находясь в Хайдейле. В любом случае он всегда может заявить, что брал в руки нож.
  — Отпечатки пальцев Карра меня не интересуют.
  — А чьи?
  — Я не хотел бы называть имени, пока не выясню, что прав, — ответил прокурор.
  — Ну хорошо, посмотрим, что есть на этом ноже, — заявил Брэндон, вставая с кресла. — Пойду позову Боба Терри.
  Он протянул было руку к ножу, но Селби схватил его за запястье.
  — Не тронь, Рекс!
  Брэндон посмотрел на него, словно Селби сошел с ума:
  — В чем дело?!
  — Прежде проверим нож, — пояснил окружной прокурор.
  — Но ты же, Дуг, к нему прикасался.
  — Я был вынужден, иначе у Карра возникли бы подозрения.
  Брэндон подошел к боковой двери и позвал:
  — Эй, Боб, зайди ко мне на минутку со своим инструментом.
  Боб Терри, заместитель шерифа, который исключительно благодаря своему трудолюбию самостоятельно освоил процедуры снятия, исследования и классификации отпечатков пальцев, вошел в комнату.
  Шериф Брэндон указал пальцем на нож, лежавший на столе, и предупредил:
  — Поосторожнее с ним, Боб. Посмотри, что там есть по твоему профилю.
  Терри с любопытством взглянул на своего шефа, затем на окружного прокурора и, ничего не говоря, принялся обрабатывать рукоятку и лезвие белым порошком.
  — На нем полно отпечатков. Нож буквально залапан, — через несколько минут доложил дактилоскопист.
  — Посмотри, нельзя ли выделить пару-тройку четких? — попросил Селби.
  — Пожалуйста, мистер Селби, вот один… Здесь еще один… Третий хороший отпечаток.
  — Отлично, — похвалил Селби. — А теперь, Боб, сходи, пожалуйста, за штемпельной подушечкой и бумагой.
  Терри быстро вернулся, держа в руках приспособления для снятия отпечатков пальцев.
  Селби, набивая табаком трубку, повернулся к шерифу, и в его глазах сверкнул озорной огонек:
  — Слушай, Рекс, пусть Боб снимет у тебя отпечатки.
  — Какого черта! — разозлился Брэндон. — Это что — шутка?
  — Дай ему свои пальцы, — повторил прокурор.
  Брэндон хотел что-то сказать, но передумал и, сжав зубы, подставил Терри сначала левую руку, потом правую.
  — Теперь Боб, — продолжал Селби, — сравни отпечатки на ноже с отпечатками пальцев шерифа.
  — С моими?! — изумился Брэндон.
  Селби кивнул в знак согласия.
  — Да я не прикасался к ножу, ты что, забыл? Ты сам схватил меня за руку…
  — Я знаю.
  — Каким образом, черт бы тебя побрал, мои отпечатки могут оказаться на этом ноже, если я его даже не трогал?
  Прокурор вопросительно посмотрел на помощника шерифа. Боб Терри рассматривал отпечатки, имевшиеся на ноже, и сличал их с только что полученными.
  Внезапно он замер, повертел головой и прошептал:
  — Ну и ну! Не берусь утверждать, но…
  — Что у тебя, Боб? — спросил Селби.
  — Вот здесь, — ответил специалист, указывая на лезвие ножа, — есть отпечаток среднего пальца правой руки шерифа Брэндона.
  — Что и требовалось доказать, — сухо заметил Селби. — Ну, Рекс, картина начинает проясняться.
  Глава 16
  Дорис Кейн и ее дочь сидели в столовой большого дома и обедали.
  За окном начиналась пыльная буря, и горячий ветер пустыни раскачивал ветви деревьев и производил неприятный шум, врываясь под свес крыши старого дома.
  Три дня прошло с понедельника, с его трагическими событиями, но тягостная атмосфера продолжала витать над домом.
  Джим Мелвин находился на собрании городского совета Лас-Алидаса. Собрание было полусекретным, хотя было объявлено как заседание комитета полного состава.
  Джим уехал очень поспешно, чуть ли не бегом кинувшись в гараж и бросив на ходу, что вернется в лучшем случае к утру и позвонит, если выяснится что-то определенное.
  Судя по всему, городской совет был готов рассмотреть его заявку на установку счетчиков на платных стоянках.
  Обедом занималась Дорис Кейн. Она испекла пирог с лимоном и меренгой, который особенно любила Паула, приготовила баранью ногу, нашпигованную чесноком и другими специями. Политую мятным соусом баранью ногу украшали ломтики картофеля, покрытые коричневой хрустящей корочкой. Трапезу дополнял салат из авокадо и помидоров, приготовленный по собственному рецепту Дорис. Она надеялась, что ее кулинарные изыски успокоят нервы Джима, но все ее усилия пропали втуне.
  Паула приготовила коктейли, которые, по мнению Дорис, получились слишком крепкими. Уже после второго коктейля миссис Кейн поняла, что ей не удастся серьезно поговорить с дочерью.
  Паула выпила три коктейля, и они не принесли, как обычно, привычного расслабления. Напротив, Паула была напряжена и нервничала, как норовистая лошадь под туго натянутым поводом. Только после того, как они разделались с лимонным пирогом и закурили, до миссис Кейн дошло, что Паула безотчетно старается направить разговор в нужное ей русло. Миссис Кейн пыталась помочь дочери — все, что угодно, лишь бы не это гнетущее напряжение. Они обсудили недостатки архитектуры дома, из-за которых вой ветра, искажающий и усиливающий все звуки вокруг, так действовал на нервы Паулы.
  Наконец Паула, прямо глядя на мать, сказала:
  — Знаешь, не заяви ты, что видела в дверях ванной постороннего человека, полиция удовлетворилась бы версией самоубийства Евы Даусон и все было бы кончено. Понимаешь, учитывая все обстоятельства, как мне кажется, тебе надо было общаться с полицейскими более осмотрительно.
  — Я уже много думала об этом.
  — Может быть, слишком много.
  — Может быть.
  — Мама, — ровным голосом продолжала Паула, — Джим абсолютно уверен, что ты видела у двери ванной именно Еву Даусон. Она чувствовала себя одинокой, была взвинчена и расстроена. Ведь ты помнишь, как она докучала тебе, как хотела выговориться. Но ты вымоталась и не хотела ни с кем общаться. Жаль, что ты была такой усталой и не позволила Еве излить тебе свою душу. Все, может быть, обошлось бы.
  — Не думаю, Паула, что я видела в дверях Еву Даусон.
  — А кто еще там мог быть? Как, по-твоему?
  — Я думаю, там был тот, кто убил Еву.
  — Мама!
  — Ты же сама спросила.
  — Но, мама, дорогая, как ты не поймешь, что Еву Даусон не убивали!
  — Почему ты так думаешь?
  — Потому что это было заурядное самоубийство.
  — Тогда, кого я видела в дверях ванной?
  — Еву Даусон, мама.
  — Я так не считаю, Паула.
  — Ну если ты настолько уверена, то и говорить об этом больше не стоит.
  Дорис Кейн посмотрела на свои часы и сказала:
  — Все равно, Паула, мои показания мало что значат. Я была в полусне. Подняв голову, увидела чей-то силуэт. Разглядеть того человека я не могла. После этого эпизода я почти сразу заснула. Но, задним числом, мне кажется, что в его в облике было что-то угрожающее.
  — Конечно, спросонья ты могла не разобрать.
  — Не исключено. Хорошо, Паула, мне пора домой.
  Передавай привет Джиму. В следующий раз, когда я соберусь приехать, извещу заранее.
  — Мама, — резко сказала Паула, — я должна тебе что-то сказать.
  — Что?
  Паула немного помолчала и ответила:
  — Я хочу сказать, почему мы ничего не давали о себе знать. Теперь мне известно гораздо больше, чем тогда.
  Ева Даусон была неврастеничкой. Она пыталась покончить с собой. Скорее всего, она и выстрелила в себя.
  — Или кто-то выстрелил в нее.
  — Ерунда. Она хотела застрелиться, но только ранила себя, а мы с Джимом взяли ее к себе.
  — Почему?
  — Я не могу вдаваться в детали, так получилось. Нам пришлось переехать сюда. Мы хотели, чтобы никто не знал об этом.
  — Разве Джима не знают в Лас-Алидасе?
  — Знают, конечно, поскольку он работает здесь по установке своих счетчиков. Но мало кто знает, где он здесь живет. Первую неделю мы совершенно никуда не выходили, потом, когда доктор сказал, что опасность миновала, начали время от времени выползать из дома.
  Тогда Джим решил, что можно без опаски съездить в Мэдисон-Сити и забрать почту и одежду, а заодно заняться бизнесом. В течение десяти дней я всего два или три раза выходила, и то только до магазина и обратно.
  Я хотела послать тебе весточку, а накануне дня твоего рождения я попросила Джима отправить тебе поздравительную телеграмму… Но он либо забыл, либо… понимаешь ли, он мог решить, что это небезопасно.
  — Все в порядке, — улыбнулась Дорис. — Я зря волновалась. Но не имея от тебя ни строчки, мне начинает мерещиться невесть что. Ладно, Паула, пошли, вымоем тарелки, а потом я поеду.
  — Мама, мне не хочется отпускать тебя ночью.
  — Я люблю ездить по ночам.
  — Но не в такую же погоду. Из-за ветра ты не справишься с машиной. — Миссис Кейн только покачала головой и улыбнулась. — Мама, ты уезжаешь, потому что тебе кажется, будто Джим не хочет, чтобы ты оставалась?
  — Нет, Паула, я приехала, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Мне не хочется стеснять тебя. Теперь, когда я вижу, что ты жива и здорова, я могу со спокойной душой уехать.
  — Но мы хотим, чтобы ты осталась.
  — У меня есть дела, Паула, — рассмеялась миссис Кейн. — Нет, правда, мне пора возвращаться.
  — Ну тогда дождись хотя бы утра. Рано утром и отправишься в путь.
  — Мне по душе ночная езда: меньше движение на дорогах.
  Они помолчали, потом Дорис Кейн неожиданно спросила:
  — Паула, а Джиму нравится то, чем он сейчас занимается?
  — Думаю, да.
  — Мне кажется, на его бизнес сильно влияет политика.
  — Разумеется.
  Мать и дочь какое-то время сидели молча, потом Паула нарушила молчание:
  — Мама, поверь мне, что я действительно не знаю всех подробностей. Еву Даусон ранили на той вечеринке, которую мы устраивали, и эту историю надо было замять — ведь соседи слышали выстрел. Мистер Карр взял все заботы на себя. Он все организовал так, что не произошло никакого скандала. Даже те, кто присутствовал на вечеринке, не поняли, что случилось.
  — Как ему это удалось, милая?
  — Во-первых, он предложил переправить Еву Даусон в безопасное место. Быстро сел на телефон, и через час этот дом, в Лас-Алидасе, был освобожден. Мне только известно, что Карр говорил по телефону, а как он все это устроил, я не имею ни малейшего понятия.
  Раненую девушку перевезли сюда. Был вызван доктор, и скоро ситуация уже была под контролем. Затем Карр попросил своего бывшего клиента сыграть роль раненого. Для этой цели даже было заготовлено полотенце, залитое кровью.
  Миссис Кейн хранила молчание, которое красноречиво передавало ее разочарование.
  — Было крайне важно скрыть от всех, что Ева Даусон ранена и где она находится, — продолжала Паула. — В этом доме мы сидели взаперти. Не смели даже носа высунуть. Сюда приходил лишь доктор, который осматривал Еву. Вскоре он заявил, что она вне опасности. Я согласна, мама, что приятного в этом мало, но все упирается в этот чертов бизнес… бизнес, который так важен для карьеры Джима. Я несколько раз звонила горничной в Мэдисон-Сити, просила, чтобы она не убиралась в доме. Но мы забыли о почте. Вот почему к нам не попало твое письмо. Джим вынул почту из ящика за день до того, как ты приехала. Затем на следующее утро поступил чек от мистера Карра… своего рода компенсация за… ну в общем, за наши труды. — Паула замолчала, но после продолжительной паузы, видя, что мать тоже молчит, спросила: — Ты очень… порицаешь Джима?
  — Мне не известны все обстоятельства, — ответила Дорис Кейн. — Паула, я за тебя больше не отвечаю. Ты должна оставаться верной только Джиму… и самой себе. — Паула энергично кивнула головой, но в глазах отразилось сомнение. — Беда с вашим бегством, — продолжала Дорис Кейн, — заключается в том, что оно тянет за собой обман. Тебе же не свойственно лгать, поэтому мне не нравится ситуация, как ты ее описываешь…
  — Что же тут плохого? Ева Даусон выстрелила в себя, и нельзя было допустить, чтобы газеты получили возможность спекулировать на этом несчастье.
  — Ты уверена, что она стреляла в себя?
  — Да.
  — Откуда ты это знаешь?
  — Она сама мне все рассказала.
  — А ты не думаешь, что ее просто заставили так говорить?
  — Я думаю, она говорила правду.
  — Чем она объясняла свой поступок?
  — Она была в подавленном состоянии.
  — В связи с чем?
  — Не знаю.
  — Она воспользовалась оружием Джима?
  — Да. Пистолет лежал в его машине.
  — А может быть, Джим стрелял в нее?
  — Не говори глупостей, мама. Ничего подобного.
  Мы же заботились о ней. Все было улажено, и Карр оплатил наши услуги — по 750 долларов за каждую неделю. В письме, которое ты нашла в почтовом ящике, был чек от Карра на 1500 долларов. Карр не стал бы платить, будь Джим замешан в чем-то таком.
  — И мистер Карр предоставил это жилище?
  — Да.
  — А этот человек… Карр… не замешан ли он?
  — Он адвокат и действует по поручению одного своего клиента.
  — А зачем клиенту мистера Карра нести расходы и терпеть неудобства, только чтобы скрыть факт ранения Евы Даусон?
  — Как ты, мама, не понимаешь? Это же произошло на вечеринке у Джима. Надо же — так не повезло! Как я разозлилась на эту девицу, когда услышала об этой дикости! Додумалась до того, что забралась в гараж и вытащила из машины Джима пистолет! Совсем, видимо, рехнулась!
  — Я все же не понимаю, почему клиент мистера Карра готов выложить огромные деньги…
  — О, он просто не может допустить, чтобы его имя было связано с этой трагедией. Мало ли что могут понаписать газеты. Они раздуют невесть что из этого выстрела и обязательно опубликуют имена всех присутствовавших на вечеринке.
  — Ты не догадываешься, кто бы мог быть этим клиентом?
  — Трудно сказать, мама. Там было несколько очень видных бизнесменов, которые вряд ли будут в восторге, если их имена упомянут в связи со скандалом. — Дорис Кейн понимающе кивнула. — Нетрудно понять, — продолжала Паула говорить быстро, с беспокойством глядя на мать, — что все было очень логично. Поэтому мы и не отвечали тебе и не поздравили, хотя и собирались. Джим решил, что так будет безопаснее. Понимаешь, из дома мы выходили только в случае крайней необходимости. Если бы ты знала, мама, какая у Джима работа. Ему приходится держать в голове массу всяких сведений. Ответственность огромная… успевай только поворачиваться. И потом он просто обязан оберегать репутацию людей, ради которых старается и устраивает подобные вечеринки.
  — А нельзя получить контракт только исходя из достоинств новых счетчиков?
  — О Боже! Нет, конечно! Особенно, когда имеешь дело с политиками. Вечеринки с выпивкой и девочками — от этого никуда не деться. Понимаешь, для Джима главное — хорошо начать. Его счетчик намного перспективнее аналогичных разработок. Он не фиксирует время простоя. Как только машина отъезжает, счетчик возвращается на нуль, и следующий паркующийся платит только за «чистую» стоянку. Нам бы договориться об их установке в двух-трех городах, чтобы потом было от чего отталкиваться.
  — Знаешь, Паула, я ничуть не сомневаюсь, что Джим прекрасно справляется со своим бизнесом, что он знает, как поступить, чтобы было лучше вам обоим. Но я хочу сказать… обман… любой обман… не в твоем характере. Ты у меня всегда была честной, и потом…
  Резкий телефонный звонок не дал договорить миссис Кейн. Паула быстро вскочила из-за стола и побежала к телефону. Было видно, что она рада прервать неприятный разговор.
  Положив трубку, она вернулась к столу.
  — Это Джим, мама. Он звонил с совещания городского совета. Ему срочно нужны какие-то бумаги. Я должна быстрее отвезти их ему. Такси теперь не поймаешь, и я подумала, что возможно…
  — Ну конечно, — сразу поняла миссис Кейн. — Бери мою машину, Паула. Вот ключи.
  — Я мигом вернусь, мама, и мы вместе перемоем тарелки. Поставь их в раковину, ну а если все-таки хочешь ехать, можешь пока собирать вещи. До скорого.
  — Не беспокойся, милая, — снисходительно улыбнулась мисс Кейн. — Беги.
  Паула бросилась в спальню, через две минуты спустилась, выскочила через заднюю дверь, и до Дорис Кейн донесся шум запускаемого двигателя. Вот машина скрылась за поворотом, и она осталась одна в большом доме.
  Дорис Кейн убрала со стола, перемыла и высушила тарелки. Паула не возвращалась и не звонила.
  Миссис Кейн присела в ожидании дочери. Ветер теперь дул с удвоенной силой, в его вое можно было различить зловещие звуки, предвестники надвигающейсч беды.
  Глава 17
  Дорис поймала себя на мысли, что этот горячий и сухой ветер рождает у нее смутное беспокойство. Ее нервы были натянуты как струны. Книги, стоявшие на полках по обе стороны камина и в другое время привлекшие бы ее внимание, сейчас потеряли для миссис Кейн всякий интерес.
  Она подошла к окну, сдвинула шторы и постаралась разглядеть, что делается на улице. Но яркий свет горевшей в комнате люстры мешал разобрать детали погруженного в полумрак пейзажа.
  Она выключила свет в гостиной и вернулась к окну.
  Ущербная луна стояла низко, обволакивая серебристым светом верхушки деревьев, отбрасывавших длинные тени.
  Все было в движении. Резкий ветер, налетавший порывами, качал ветви деревьев; густая листва высоких пальм искрилась и переливалась серовато-голубым светом.
  С каждой минутой Дорис нервничала все сильнее, и в своем разыгравшемся воображении она уже представляла себя мятущимися ветвями, которые всеми силами противятся натиску урагана, но ничего не могут поделать…
  Стоя в темной комнате и глядя на перемежающиеся полосы света и тени на лужайке перед домом, Дорис Кейн принялась размышлять о смерти Евы Даусон.
  Гостиная находилась прямо под комнатой, в которой было совершено преступление. Убийца был спокоен и уверен в себе. Он — или она — прекрасно ориентировались в доме.
  Но преступнику не было известно, что Дорис Кейн, приехав проведать дочь, спала в комнате, примыкавшей к спальне Евы Даусон. Каждый шаг убийцы был тщательно продуман. То, что он не ожидал никого встретить в соседней спальне, лишь подтверждал его хорошее знакомство с домом и его обитателями.
  По-видимому, это был мужчина. Может быть, тот, кто стрелял в Еву Даусон и вернулся довершить то, что ему не удалось на вечеринке в Мэдисон-Сити?
  Внезапно Дорис Кейн тихо охнула и замерла в испуге — ей показалось, что одна тень во дворе пошевелилась.
  Она стояла, замерев, у окна, ощущая свою полную беспомощность, и ждала. Тень снова шевельнулась, и на этот раз Дорис разглядела темную крадущуюся фигуру.
  В следующую секунду она увидела, как по траве и кустам заскользил луч карманного фонарика и мужчина, низко склонившись к земле, зигзагами направляется в сторону дома. Неизвестный был полностью увлечен своими поисками и ни на что не обращал внимания.
  Луч карманного фонарика шарил уже в непосредственной близости от дома, но охваченная ужасом Дорис все же успела заметить, что в его движениях прослеживается определенная закономерность. Незваный гость двигался с юго-востока, со стороны гаража вдоль живой изгороди, за которой находился соседний участок. Затем он резко повернул к парадной двери.
  Дорис Кейн так захватили таинственные манипуляции мужчины с фонариком, что она не сразу сообразила, какова конечная цель его перемещений. Осознав, что через несколько шагов мужчина окажется на крыльце, она от страха приросла к месту, не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой.
  Все же, пересилив себя, Дорис решила, что не откроет на звонок, а тихо подойдет к телефону и позвонит.
  Но к кому ей обратиться за помощью? Уж конечно не к полиции. Этого Джим никогда ей не простит. Позвать Джима или Паулу она тоже не может — она и не знает, где их искать.
  Тут ей пришла в голову здравая мысль: нужно включить свет, тогда этот подозрительный тип поймет, что в доме есть люди. Тем временем она позвонит в канцелярию муниципалитета и узнает, как связаться с Джимом по телефону.
  Огромный пустой дом продолжал казаться ей западней. В сумрачном свете, сочившемся сквозь полузадернутые шторы на окне в столовой, она сможет неслышно подобраться к телефону, стоявшему в холле. Там она включит все освещение, снимет трубку…
  Но что это? На ступеньках крыльца раздались тяжелые шаги, до слуха Дорис донесся скрежет металла о металл, словно находящийся по ту сторону двери решил взломать замок!
  Не колеблясь ни секунды, Дорис бросилась к телефону. Не важно, что скажет Джим, но так больше продолжаться не может. Если надо, она закричит. Она…
  Наконец щелкнула задвижка замка, и дверь бесшумно распахнулась. Мужской силуэт резко обозначился на фоне света от луны.
  У Дорис Кейн все оборвалось внутри. Ноги отнялись, а сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Трясущейся рукой она нажала на выключатель.
  Неожиданно зажегшийся свет, видимо, испугал вошедшего и дал возможность Дорис перевести дух.
  Она строгим тоном произнесла:
  — Прошу меня извинить!
  Правой рукой мужчина, в которой уже не было фонарика, снял шляпу, и этот простой инстинктивный жест окончательно успокоил миссис Кейн, уже не так строго она спросила:
  — Вы не объясните, что все это значит?
  Мужчина виновато улыбнулся и, рассмеявшись, ответил низким раскатистым голосом:
  — Ну да, конечно! Вы миссис Кейн. Мать Паулы Мелвин.
  — Это не причина для вторжения в чужой дом.
  — Я Хадсон Парлин, — искренне рассмеявшись, представился мужчина. — Начальник Джима.
  Он произнес это таким тоном, словно решил окончательно растопить ледяную сдержанность Дорис Кейн.
  Но опытная женщина не собиралась так легко отдавать инициативу.
  — Мне все же непонятно, зачем вы без разрешения вошли в дом.
  Улыбка сползла с его лица, и он, нахмурившись, раздраженно продолжал:
  — Успокойтесь, просто я не ожидал вас здесь встретить. Джим сейчас занят и просил Паулу подъехать к нему. Он полагал, что вы уедете сразу после обеда.
  По крайней мере, он так мне сказал. Через несколько минут после разговора с Паулой, когда та уже уехала, Джим вспомнил, что нам понадобятся еще кое-какие важные бумаги. Ему нужно было остаться, иначе наши позиции могли бы пошатнуться: одна из конкурирующих фирм оспаривает чистоту наших патентов и угрожает вчинить запретительный иск. Я попросил у Джима ключи от дома, чтобы привезти документы. Окна были темными, и я ведь к тому же знал, что в доме никого нет. Наверное, я изрядно напугал вас. Извините, пожалуйста.
  — Я действительно собиралась уехать сразу после обеда, — сказала Дорис, — но когда Джим позвонил Пауле и попросил ее приехать, я одолжила дочери мою машину. Хотя Джим был вправе полагать, что меня тут уже нет.
  Все объяснилось просто, ее страхи теперь казались ей надуманными. Дорис даже почувствовала некоторую неловкость за свою склонность чересчур драматизировать ситуацию.
  — В конце концов, — теперь уже она чувствовала себя виноватой, — в свете того, что здесь приключилось… ну, вы понимаете…
  — Я очень хорошо понимаю! — воскликнул мужчина. — Вас расстроило это самоубийство. Мне, несомненно, следовало бы позвонить в дверь. Даже в голову не пришло! Я был абсолютно уверен, что дом пуст, а эти бумаги нам нужны позарез.
  — В таком случае, проходите и забирайте ваши документы.
  — Спасибо.
  Он прошел мимо нее в гостиную и сказал:
  — Я включу свет, полагаю, в доме было темно, потому что вы собирались пройти наверх.
  Дорис ничего не ответила.
  Щелкнул выключатель. Несколько секунд мужчина стоял, озадаченно глядя на окно с открытыми шторами, потом спросил:
  — Почему же был выключен свет?
  — Ветер действовал мне не нервы, — спокойно ответила миссис Кейн. — Я выключила свет, подошла к окну, а когда…
  Она осеклась, чувствуя, как опять проклятый страх парализует мозг. Перед ней возник образ человека крадущегося в темноте к дому… оглядывающегося по сторонам и осторожно водящего фонариком по земле…
  Тот, кто…
  — Вы стояли у окна? — как бы между прочим спросил мужчина, и она уловила в его голосе подчеркнутую небрежность.
  Миссис Кейн молчала, не находя ответа.
  — Давайте выключим свет, — решительно сказал он.
  Она видела, как его рука медленно нащупала на стене выключатель, раздался щелчок, комната погрузилась в темноту, и лишь свет, падавший из коридора, слабо освещал гостиную.
  — Моя дорогая девочка, — прошептал мужчина. — Вы вся дрожите.
  Он шагнул к ней, но в следующую секунду Дорис, вскрикнув, бросилась к входной двери. Она схватилась за ручку — конечно, эта чертова дверь открывается вовнутрь, — а тяжелые шаги уже рядом, за спиной. Из ее горла вырвался крик.
  В нем было столько леденящего душу ужаса, что она едва не лишилась чувств.
  Глава 18
  Сведенными от страха судорогой пальцами Дорис Кейн старалась повернуть ручку двери.
  Железной хваткой ее схватили сзади за плечи, оторвали от входной двери и потащили в коридор.
  В последнюю секунду неимоверным усилием ей удалось повернуть ручку. Остальное доделал ветер, который со стуком распахнул дверь.
  Краем глаза Дорис успела заметить полицейскую машину, стоявшую у обочины, и Дуга Селби с Рексом Брэндоном, идущих по дорожке по направлению к дому.
  — Мадам, пожалуйста, успокойтесь! — услыхала она за спиной взволнованный шепот Парлина.
  — Да что с вами?
  — Отпустите меня! Отпустите меня! — истерично закричала перепуганная женщина.
  Заметив мужчину и женщину, борющихся в проеме входной двери, Селби и Брэндон побежали к ним.
  — У вас истерика, — продолжал увещевать миссис Кейн бизнесмен. — Объясните мне, что с вами случилось?
  — Оставьте ее в покое! — закричал Брэндон, с угрожающим видом подступая к Парлину. — Что здесь происходит?
  — Эта женщина, похоже, совсем обезумела, — спокойно ответил тот. — Мы мирно беседовали, как вдруг она закричала и устремилась к двери. Может, у нее истерика, может, помешалась. Я пытался успокоить ее, но она распахнула дверь, и, не удержи я ее, джентльмены, честное слово, она бросилась бы в темноту. Возможно, она нам все объяснит. Очевидно, что-то здорово напугало ее.
  Дорис Кейн была признательна Парлину, рассказ которого дал ей возможность собраться с мыслями. Что ни говори, а этот человек был боссом Джима. Теперь пусть он объясняется с полицейскими. Излагая свою версию, он может проговориться. Если так и случится, она не станет вмешиваться. Если он будет лгать, она сможет рассказать правду шерифу и прокурору в личной беседе.
  Селби повернулся к ней и, испытующе взглянув, спросил:
  — Миссис Кейн, так в чем дело?
  Она нервно рассмеялась, чувствуя, что ее смех звучит фальшиво, и ответила:
  — Боюсь, мистер Парлин говорит правду. Я ужасно нервничаю в последнее время, а сегодня в особенности.
  — Это ветер, — успокоил ее Брэндон. — Всякий раз, когда дуют суховеи, с людьми тонкой конституции творится неладное.
  Миссис Кейн провела мужчин в гостиную, благодарно улыбнулась и сказала:
  — Ветер, пожалуй, тоже имеет значение, но основная причина в событиях последних дней. Я осталась в доме одна, а мистер Парлин возник…
  — Вышло крайне неудачно, — принялся объяснять Парлин. — Приехав сюда, я решил, что дом пуст, поскольку супруги Мелвин в данный момент выполняют для меня кое-какую работу. Мне нужно было взять бумаги, так как я не мог послать за ними Джима, участвующего в важном совещании. Он дал мне ключ. Джим объяснил, как найти входную дверь. Но было темно, и пришлось воспользоваться карманным фонариком.
  Свет в окнах не горел, поэтому я был уверен…
  — Я погасила люстру, потому что нервничала и хотела видеть, что творится на улице, а свет мне мешал, — перебила его Дорис.
  — Я включил один выключатель, — снисходительно улыбнувшись, продолжал Парлин, — а когда хотел включить второй, то по ошибке снова нажал на ту же, кнопку, и свет погас совсем. Тут миссис Кейн закричала и побежала.
  — Вы открыли входную дверь, не постучавшись и не позвонив? — спросил Брэндон.
  — Да, — подтвердил Парлин. — Я даже представить не мог, что в доме кто-то есть. Мы с Джимом были уверены, что миссис Кейн днем уехала домой.
  — Я так и собиралась сделать, — сказала Дорис, — но поскольку Джим был на совещании, мне не хотелось оставлять Паулу одну, и я решила не спешить с отъездом.
  — Все ясно, — произнес Брэндон. — Мы хотели бы осмотреть дом и… Кстати, Парлин, где вы оставили свою машину?
  Парлин помедлил с секунду, затем ответил:
  — У соседнего дома. Я заехал в тупик и пошел напрямую через лужайку.
  — Почему? — спросил Селби.
  — По правде говоря, — рассмеялся бизнесмен, — я плохо знаком с местностью. Я заехал не на ту улицу, а когда понял свою ошибку, то решил сократить расстояние. Вот и все. Прошу простить меня, джентльмены, — продолжал Парлин, — мне хотелось бы закончить свои дела здесь. Я ведь приехал за документами, которые срочно потребовались на совещании. Видите ли, конкуренты не дают покоя. Они заявляют, что мои патенты недостаточно широки. А у Джима имеются их копии и заключение одного из ведущих патентоведов. — Мистер Парлин повернулся к миссис Кейн. — Может быть, вы покажете мне, где находится спальня Джима. Он сказал, что оставил документы в тумбочке.
  — Прошу, — сказала Дорис Кейн, направляясь к лестнице и моля Бога, чтобы у нее не подогнулись колени и она не рухнула бы на пол. Вместе с тем женская интуиция подсказывала ей, что Селби нуждается в ее помощи.
  Когда миссис Кейн с Парлином скрылись наверху, Брэндон спросил у окружного прокурора:
  — Ты что затеял, Дуг?
  — Дыши ровнее, Рекс, — тихо ответил тот. — Здесь что-то произошло. У миссис Кейн не такие слабые нервы, как она старается показать. Для истерики у нее должны быть веские причины. Давай постоим здесь и подождем.
  — Я чего-то не понимаю, — признался шериф.
  — Ты уверен, что он был в Лос-Анджелесе в ночь убийства? — спросил Селби.
  — Черт! Конечно, Дуг. Я еще раз переговорил с адвокатом, который вел дело о той аварии. Я также навел справки и установил: ему можно доверять. Так вот, этот адвокат говорит, что в момент происшествия, случившегося в десять минут второго, Парлин стоял в пятидесяти футах от места аварии, все видел собственными глазами и очень подробно описал все обстоятельства.
  — В таком случае, — предположил Селби, — Парлин приехал сюда поискать некий предмет, который убийца мог оставить или потерять. Слушай, Рекс! А если это очечник?
  — А он здесь причем?
  — Гренби забыл его в твоем офисе в день убийства, но не пришел за ним. Даже словом не обмолвился.
  Возможно, он хватился его только во вторник утром.
  Предположим, он думает, что обронил его здесь! Предположим также, что Парлин знает об этом. — Брэндон присвистнул от удивления. — Конечно, — продолжал окружной прокурор, — само по себе это не доказывает, что он убийца. Как заметил Карр, любой мог оказаться в комнате Евы Даусон и затем незаметно скрыться, хотя… Черт возьми, Рекс, здесь что-то нечисто. Где этот футляр?
  — У меня в машине.
  — Выйди незаметно и принеси его сюда, — попросил Селби.
  В это время Дорис Кейн, благополучно поднявшись по лестнице и пройдя коридором, сказала:
  — Вот его комната.
  Парлин быстро открыл дверь:
  — Вы не подождете, пока я управлюсь?
  — Подожду, — сухо ответила женщина, зажигая свет.
  Он подошел к туалетному столику, выдвинул верхний ящик, порылся в нем и извлек копию и письмо, написанное на бланке юридической фирмы.
  — Вот они.
  — Я рада, что вы нашли их.
  Подойдя к Дорис, Парлин продолжал:
  — Джим Мелвин — милый мальчик. Я очень на него рассчитываю, миссис Кейн. Вас можно поздравить с таким зятем. Я создам ему все возможности для роста. Вы, несомненно, знаете, что он заработает значительную сумму, если получит контракт на устройства для парковок. При определенных условиях ему достанутся и хорошие премиальные. Очень хорошие.
  — Рада слышать.
  — Может быть, вы скажете мне, что вас так напугало? — недоуменно спросил Парлин, не переставая улыбаться. — Не пора ли мне обратиться к стоматологу или у меня такая отвратительная физиономия, а?
  — Ну что вы, я…
  — Продолжайте.
  — Я вас не понимаю.
  — Не притворяйтесь. Я никогда не страдал манией величия, но у меня не такое лицо, чтобы пугать им маленьких детей.
  От него исходило столько очарования, в его словах сквозило столько самоиронии, что вся нервозность Дорис Кейн улетучилась, и она невольно рассмеялась.
  — Признаться, — проговорила она сквозь смех, — я сегодня сама не своя. Этот ветер меня прямо с ума сводит, и потом то, что случилось здесь… боюсь, я не так истолковала…
  — Погодите, — перебил он, удивленно поднимая бровь. — Уж не хотите ли вы сказать, что я…
  Она, проглотив комок в горле, молча кивнула.
  Его лицо на мгновение потемнело, но он тут же запрокинул голову в новом приступе хохота:
  — Представляю реакцию Джима.
  Дорис быстро подошла к нему, тронула его руку и взмолилась:
  — Нет, нет! Прошу вас, ни слова Джиму!
  — Тогда вам придется заплатить штраф, — произнес он, не оставляя шутливого тона. — Сделайте мне одно маленькое одолжение.
  — Смотря какое, — нервно рассмеялась она, поправляя волосы.
  — Поищите в доме один предмет?
  — Но меня скоро здесь не будет. Я уеду с минуты на минуту.
  — Даже не верится! — воскликнул он. — Вы же только что приехали. Паула так скучает по вам… Да и я был бы очень рад встретиться с вами еще раз.
  — Через час меня уже здесь не будет, — повторила миссис Кейн. — Вот только дождусь Паулу.
  — Послушайте, миссис Кейн, дайте мне шанс искупить вину. Погостите у Джима и Паулы еще хотя бы два дня. На завтра я приглашаю вас в ресторан. Я знаю одно местечко…
  — Нет, я поеду.
  Взглянув на ее лицо, Парлин понял, что она не уступит.
  — В таком случае, может быть, вы оставите мне свой адрес?
  — Зачем?
  — В ближайшее время я как раз буду в ваших краях.
  Пообедаем, как договорились.
  — Но мы ни о чем не договаривались.
  — Это вы так считаете.
  — Ладно, поговорим об этом позже. Теперь скажите, какую вещь вы хотели найти?
  Он было напрягся, но быстро взял себя в руки и ответил:
  — Так, мелочь. Но если вы собираетесь ехать, то, увы, мне вы уже не поможете.
  — Почему бы вам не обратиться к Джиму или Пауле?
  — Можно, конечно, но мне хотелось, чтобы мою просьбу выполнили вы.
  — Но вы же не знали, что я здесь, когда вошли.
  — Совершенно верно, госпожа государственная обвинительница, — отшутился он. — Но я и не думал искать эту вещь в доме, надеясь, что она была потеряна на лужайке.
  — Что это за предмет? Почему вы так беспокоитесь о нем?
  — Эта вещь принадлежала одному человеку, который был здесь в понедельник вечером, — нахмурясь, ответил Парлин. — Должно быть, он обронил ее, когда… да, кажется, этот человек должен был встретиться с Евой Даусон. Мне нужно кое-что уточнить, и, будь у меня эта вещица, моя задача существенно упростилась бы.
  — Почему вы решили, что пропажа находится здесь?
  — Потому что я знаю, что он ее потерял, и я также знаю, что он очень из-за этого переживает. Он голову потерял, стараясь вспомнить, где это могло произойти.
  — Допустим, я найду ее и передам вам? Что дальше?
  — Вы не найдете, — рассмеялся он. — Вас же здесь не будет.
  — Вы считаете, что этот предмет имеет отношение к убийству Евы Даусон?
  Мужчина осторожно обнял ее и ответил:
  — Он может оказаться важной уликой, но давайте не будем пока упоминать об убийстве. Джима, да и нас всех, устраивает версия самоубийства Евы Даусон.
  Ее уже не вернешь, зато можно избежать скандалов и грязи в газетах. Если же будет твердо доказано, что ее смерть была насильственной, допустим, кто-то признается в совершении преступления, тогда другое дело.
  Мы ничего не имеем против справедливого суда. Блуждание во тьме — вот что опасно. Ева близко общалась с политиками, и теперь они опасаются…
  — Чего?
  — Огласки.
  — Потому что один из них убил ее?
  — Не говорите глупостей. Политик никогда никого не убивает. Политик говорит. Он и занимает кабинеты власти именно с помощью слов. Он будет разоблачать, обличать, повышать голос в справедливом негодовании, но на убийство он сам не пойдет.
  — Так кто убил ее?
  — Во всяком случае, это человек не нашего круга.
  — Вы уверены?
  — Да.
  — Значит, вы знаете, кто это сделал.
  — Вы нашли там, что искали? — раздался снизу громкий голос Селби.
  — Да, — ответил Парлин. — Сейчас спускаемся.
  Он снова коснулся плеча Дорис Кейн и уже тихо добавил:
  — Итак, моя красавица, решено. В ближайшие три недели я буду у вас. И запомните: у нас с вами одни и те же интересы. Я всеми силами буду отстаивать версию самоубийства, но если окажется, что это убийство, то я передам правосудию вещественные доказательства, которые помогут покарать убийцу.
  Когда они шли по коридору, она сказала:
  — Полиция не верит, что было самоубийство.
  — Вы переоцениваете их возможности, — самодовольно замурлыкал он. Им придется поджать хвосты. Старшина присяжных надавит — и они не устоят. Попомните мои слова. Большое жюри не даст согласия на масштабное расследование смерти Евы Даусон.
  — Но ведь окружной прокурор сам может возбудить дело, если он считает, что кто-то виновен…
  Парлин подхватил миссис Кейн под локоть, помогая ей спуститься вниз по крутой лестнице.
  — Если Большое жюри посоветует ему заниматься своими делами, а не будоражить общественность, выдавая самоубийство за насильственную смерть, ему придется подчиниться.
  — Ужасно несправедливо.
  — Конечно несправедливо, но в политике иначе не бывает… Большое спасибо, миссис Кейн, — громко произнес Парлин, подходя к Брэндону и Селби. — Без вашей помощи я бы не нашел эти бумаги… Как жизнь, шериф?
  — О'кей.
  — Если вам потребуется моя помощь, дайте только знать.
  — Миссис Кейн, — сказал Селби, — нам хотелось бы уточнить один момент. Это займет всего несколько минут. Не могли бы вы?.. — Он вопросительно взглянул на Парлина.
  — Я побежал, — сообразил Парлин. — Меня ждут с этими документами. — Он повернулся, протянул руку миссис Кейн и улыбнулся. Казалось, больше никого для него сейчас не существовало. — Не забывайте — три недели.
  Бизнесмен попрощался с Брэндоном и Селби и открыл парадную дверь. Порыв ветра надул шторы на окнах и чуть было не вырвал бумаги из его руки. Он поспешно закрыл дверь и торопливо направился через лужайку к своей машине.
  — Что же вас так напугало? — спросил Селби у Дорис Кейн, когда они остались втроем.
  — Я оказалась жуткой паникершей, мистер Селби.
  — Я так не считаю.
  — Поверьте мне, я знаю, что говорю.
  — Тем не менее расскажите нам все подробно.
  — Я стояла у окна, выключив свет, — принялась излагать недавние события миссис Кейн. — Вдруг в лунном свете я заметила темную фигуру, которая зигзагами двигалась к дому. Я перепугалась и с трудом соображала, как поступить. Я рассчитывала, что он позвонит, но вместо звонка услышала, как ключ поворачивается в замке.
  — Все же мне кое-что не ясно, — произнес Селби.
  — Бросьте! Джим решил, что я уехала, когда вызвал Паулу с бумагами. Ему понадобились еще документы, и он отдал ключ Парлину и попросил его срочно привезти их. Мне теперь стыдно за мои глупые страхи.
  — Все укладывается в схему, за исключением нескольких моментов, — заметил Брэндон. — Во-первых, почему Парлин оставил свою машину черт знает где и пошел через лужайку? Что он там искал?
  — Я буду с вами откровенна, — ответила она. — Ничего не буду скрывать от вас. Но… вы должны понять, мой зять работает на мистера Парлина, а я как никак член их семьи. Шериф, поймите, он со мной говорил доверительно, все объяснил, и теперь недоразумения устранены.
  — Вы так и не сказали, чего испугались, — настаивал Селби.
  — Этот человек, — смеясь, ответила она, — попытался заигрывать со мной. Я же, перенервничав, подумала, что он собирается задушить меня. Вся эта история с Евой Даусон… Я почему-то вбила себе в голову, что моя участь — стать следующей жертвой.
  — Вы что-то долго беседовали там, наверху, — проговорил окружной прокурор.
  — Да, он хотел объясниться со мной… Вы понимаете, после того, что произошло… Ему хотелось установить со мной более тесный… э, контакт.
  — Он пытался ухаживать за вами?
  — Я бы не стала говорить так категорично, но что-то вроде того.
  — А больше он вам ничего не говорил? — Миссис Кейн задумалась, собираясь с мыслями. — До сих пор вы были с нами откровенны, миссис Кейн, — напомнил ей Селби.
  — Прошу вас, мистер Селби, оставим это. Я говорила с ним о том… Понимаете, он хотел бы, чтобы это осталось между нами… Могу сказать только, что он искал какой-то предмет.
  — Какой?
  — Откровенно говоря, мистер Селби, меня это не интересовало, я ведь собираюсь уехать.
  — Когда?
  — Как только Паула вернется на моей машине. Я уже упаковала все вещи.
  Селби молча покачал головой.
  — Что вам не нравится? — спросила женщина.
  — Ваш поспешный отъезд.
  — Но мне надо ехать. Мое присутствие раздражает Джима…
  — Рано или поздно вы нам понадобитесь в качестве свидетеля.
  — Когда?
  — Не могу сказать точно. Возможно, очень скоро, если мы вынесем дело на Большое жюри.
  — Я тут же приеду, обещаю вам. Но сейчас я не могу оставаться здесь. Так будет лучше для Паулы. И для меня.
  — Прежде чем вы уедете, нам бы хотелось закончить с одним вопросом, — сказал Брэндон. — Если вам нетрудно, пройдите в свою комнату, лягте на кровать и постарайтесь расслабиться. Когда один из нас войдет и встанет на пороге с ванной, постарайтесь восстановить в памяти события той ночи.
  — В каком смысле?
  — Возможно, что-то поможет вам определить, кто это был — мужчина или женщина.
  — Я могу попытаться, но сомневаюсь, выйдет ли что-то путное.
  — Все же давайте попробуем, — настаивал Селби. — Это не займет много времени.
  — Хорошо. Все равно мне надо дождаться Паулы. Я охотно вам помогу, — сказала она, направляясь к лестнице, ведущей на второй этаж.
  — Для пущей чистоты эксперимента, — заметил Селби, — давайте зажжем свет так, как он горел в ночь убийства Евы Даусон.
  — Это не трудно. В моей комнате было совсем темно, а в ванной горел свет… Нет, погодите, кажется, свет горел не в ванной, а в комнате Евы Даусон. Дверь из ее комнаты в ванную была открыта, и я увидела человека, чей силуэт вырисовывался на неярком фоне.
  — Очень хорошо, — заметил Селби. — А теперь займемся дверьми, чтобы освещение приблизительно соответствовало тому, как было тогда.
  Она прилегла на кровать, потом, встав пару раз, меняла положение двери в ванную. Потом перешла к двери комнаты, в которой спала девушка.
  — Вроде бы все было именно так, — проговорила Дорис Кейн, — когда я проснулась ночью.
  — Дверь между ванной и комнатой Евы Даусон была приоткрыта? — уточнил Селби. — И дверь в вашу спальню тоже оставалась полуоткрытой, верно?
  — Да, все так.
  — А теперь ложитесь и постарайтесь расслабиться.
  Мне очень важно знать, что вы вспомните о том человеке, который остановился в дверном проеме.
  Миссис Кейн легла на кровать.
  Закройте глаза, — продолжал Селби, — и затем откройте их по моему сигналу.
  — Я готова.
  — Прекрасно. Сейчас я пройду через спальню и остановлюсь у двери ванной.
  В спальне, в которой несколько дней назад спала Ева Даусон, остался гореть ночник над кроватью.
  Селби, на цыпочках двигаясь по ванной, медленно приблизился к двери, ведущей в спальню Дорис Кейн.
  — Я правильно стою? — спросил он.
  — Не совсем, — ответила она. — Вы стоите ко мне в профиль. А тот человек стоял ко мне лицом. Я хорошо это помню.
  — Он был в шляпе? — спросил Селби.
  — Нет.
  — Вот так он стоял?
  — Да.
  — Затем повернулся спиной?
  — Да, но очень быстро, так что я не успела разглядеть его лица. Он… Подождите! — воскликнула Дорис Кейн. — Вспомнила! Как это раньше вылетело из головы?.. Теперь я совершенно уверена.
  — В чем? — живо спросил Брэндон.
  — Сапоги… На нем были ковбойские сапоги на высоком каблуке. Он стоял… как сейчас стоите вы, мистер Селби, и я почему-то обратила внимание, что у него из-под ног пробивается свет.
  — Может быть, женщина в туфлях на шпильках? — недоверчиво спросил Селби.
  — Нет, нет, мистер Селби. Это были самые настоящие ковбойские сапоги со скошенными вперед каблуками.
  Их разговор прервал мелодичный сигнал, раздавшийся со стороны подъездной дорожки.
  — О, это Паула! — воскликнула Дорис Кейн. — Она вернулась.
  — Миссис Кейн, — поспешно проговорил Селби. — О нашем разговоре никому ни слова. Мы все сейчас спустимся вниз и подождем там вашу дочь. Наше посещение мы объясним обычной проверкой.
  Они спустились вниз и едва успели рассесться в холле, как на крыльце послышались шаги.
  — А вот и я, мама, — громко произнесла за дверью Паула, вставляя ключ в замочную скважину.
  Входная дверь отворилась, и вместе с порывом ветра в коридор вошли Паула Мелвин и Милтон Гренби, который не без труда закрыл за собой дверь.
  — Милтон Гренби зашел к нам… начала Паула, но, заметив представителей правопорядка, замолчала.
  — Добрый вечер, миссис Мелвин, — приветствовал ее Селби. — Мы заскочили к вам, чтобы провести кое-какие измерения.
  — Здравствуйте. Мужа нет. Он на заседании.
  — Да, нам уже сказала миссис Кейн.
  — Вы… вы выяснили то, что хотели?
  — Вроде бы, — кивая головой, ответил окружной прокурор.
  — Ну и ветер, — проговорил Милтон Гренби. — Что у вас новенького, шериф?
  — Почти ничего.
  — Мистер Гренби, мама, не хотел, чтобы я возвращалась одна, — затараторила Паула. — Он сказал, что проводит меня, а ты потом подбросишь его до дому на своей машине.
  — Нам тоже в ту сторону, — заметил шериф. — Мы можем подвезти вас, Гренби.
  Гренби молчал, соображая, как ответить.
  — Что же вы стоите, мистер Гренби, — проговорила Паула. — Проходите, выпьем по коктейлю. — Она прошла в гостиную и включила свет, продолжая говорить на ходу: — Джиму сейчас не позавидуешь. Его конкуренты заявили, что наши патенты недействительны, и городские власти должны будут подать на него в суд, если он установит свои устройства. Я думаю, тебе, мама, пришлось натерпеться из-за этих бумаг. Мистер Парлин сказал, что ты очень помогла ему.
  — Это то, что было нужно?
  — Да. Он прибыл, когда мы уже собирались возвращаться.
  — Знаете, — с важным видом вступил в разговор Гренби, — я не думаю, что те ребята смогут нам помешать, особенно если будут прибегать к грязным методам. Я, конечно, не официальное лицо, но мой зять имеет здесь определенный вес, и по его реакции я вижу, каким будет решение.
  Паула бросила на него взгляд, исполненный благодарности.
  — Ну ладно, — проговорил шериф Брэндон. — Нам пора. Поехали с нами, Гренби?
  Гренби смущенно замолчал, очевидно стараясь подыскать благовидный предлог, чтобы отказаться, но вынужден был согласиться.
  — Спасибо. Я еду с вами.
  — Большое спасибо вам, Милтон, — ослепительно улыбнулась Паула.
  — Не за что.
  Трое мужчин попрощались и вышли.
  Пока они шли к полицейской машине, Гренби вещал:
  — Я все устроил для Джима Мел вина… Теперь он прочно стоит на ногах.
  — Прекрасно, — сухо бросил Брэндон. — Вам куда?
  — В ратушу. Там у них секретное совещание.
  — У кого?
  — Ну вообще-то оно не такое уж секретное, — поспешно исправился Гренби. — Скорее, это заседание, где вопросы можно обсудить в неофициальной обстановке.
  — Садитесь, — предложил шериф, открывая дверцу.
  Мощная машина развернулась и, обогнув соседний дом, направилась к центру города.
  Гренби хотел что-то сказать, но вовремя спохватился и промолчал.
  Шериф, не проронивший по пути ни слова, открыл рот, только когда Гренби собрался вылезать:
  — Судя по машинам, сюда слетелись все местные тузы.
  — Это очень важное совещание, — проговорил Гренби, — но все будет в порядке. — И с выражением добавил: — Уж я-то знаю.
  — Еще бы!
  — Спокойной ночи. Большое спасибо.
  — Спокойной ночи.
  Брэндон включил маячок на крыше машины, и стрелка спидометра быстро поползла вправо.
  Минуты три они молчали. Потом шериф задумчиво протянул:
  — Ковбойские сапоги…
  — Должно быть, это был кто-то из Мэдисон-Сити, — предположил Селби. — Судя по праздничному костюму.
  — Черт! — выругался шериф. — Почему-то у меня из головы не идет этот пройдоха Карр.
  — Как ни странно, — поддержал его окружной прокурор, — но я тоже все время думаю о нем. Хотелось бы понять, какой у него интерес в этой истории с ножом. Тут есть над чем поломать голову. Нож был в квартире Элеоноры Харлан, и он вполне мог оказаться орудием убийства. Карр решил замутить воду. Он узнал, что на лезвии сохранились заводские отметки, а также знаки, сделанные хозяином магазина. Он сразу понял, что мы быстро выясним, откуда взялся нож, и решил опередить нас, бросившись в Хайдейл. Там он приобрел такой же нож, а затем позвонил нам из Фресно, заявив, что передаст нож на следующий день.
  Но Карр не останавливался во Фресно. Я почти уверен, что он прямиком отправился в Лос-Анджелес и подложил свой нож в чемодан, находившийся в квартире Элеоноры Харлан. Когда мы явились, Элеонора вынула нож и показала его нам, но не отдала. На следующий день Карр принес нам нож, который он, по его словам, приобрел в скобяной лавке Тома Киттсона, и даже представил квитанцию. Ножи внешне отличить невозможно, но на одном из них который мы видели в квартире Элеоноры Харлан — имеются твои отпечатки. И от этого никуда не денешься.
  — Я послал к Элеоноре Сильвию Мартин, — сказал Брэндон, — и сейчас она берет у нее интервью… или, по крайней мере, старается взять. Как только она что-нибудь выяснит, сразу сообщит нам.
  — Газеты оппозиции завопят, что мы отдаем предпочтение Сильвии, — улыбнулся Селби.
  — Пусть вопят! Сильвия и ее «Кларион» заслужили наше доверие… Эй, чья это машина впереди? Светит прямо в глаза! Берегись, Дуг! Ни черта не видать… Погоди, нам сигналят.
  — Да это же Сильвия Мартин! — воскликнул Селби, поворачиваясь к шерифу, который, остановив машину, потянулся к кобуре.
  — Так оно и есть! — тихо проговорил Брэндон. — Я подумал было, что кто-то хотел загнать нас в кювет.
  В этот момент Сильвия Мартин выскочила из своей машины и поспешно подошла к полицейскому автомобилю, одной рукой придерживая развевающиеся волосы, а другой юбку.
  — Слава Богу, я нашла вас! — запыхавшись, проговорила она. — Никто не мог сказать, где вас искать, потом я сообразила, что вы в Лас-Алидасе.
  — Что случилось? — спросил Селби.
  — Элеонора Харлан. Она приняла лошадиную дозу снотворного.
  — Кто обнаружил ее?
  — Я. Шериф посоветовал поговорить с ней, и я пыталась дозвониться ей по телефону. Она не отвечала. Тогда, понаблюдав за ее домом, я выяснила, куда выходят ее окна. В одном горел свет. Я незаметно пробралась в дом, подошла к квартире и постучала.
  Дверь не открыли, но сквозь фрамугу было видно, что внутри горит свет. Я сразу заподозрила, что с ней что-то случилось. Мне необходимо было во что бы то ни стало попасть в квартиру и все выяснить. Я побежала к управляющему, который и открыл дверь.
  Элеонора лежала на кровати, а рядом — наполовину опустошенный пузырек. Часть таблеток рассыпалась по полу.
  — Записки не было? — спросил Селби.
  — Ничего. Одни таблетки и полуодетая Элеонора, лежавшая на кровати. Ее лицо потемнело, и она еле дышала.
  — Молодец, Сильвия, — похвалил журналистку Брэндон. — Она жива?
  — Жива, — ответила Сильвия. — Ну и натерпелась я страху. До сих пор вся дрожу. Я ведь просто хотела подготовить статью о ней, а как все обернулось! Оказавшись в ее квартире, я сразу поняла, что она наглоталась таблеток. Слава Богу, я вспомнила о докторе Деминге. Он, кажется, у нас единственный толковый доктор. Я позвонила ему, и к счастью, он оказался дома. Я попросила его срочно приехать. Управляющий принял меня за ее подругу или родственницу и, когда узнал, что я связалась с доктором, быстренько ретировался. Доктор Деминг, приехав, сразу заявил, что каждая минута на счету. Он промыл ей желудок и ввел какие-то стимуляторы. Мы провозились около часа, пока Элеонора не пришла в себя. С первыми признаками возвращения сознания она начала безостановочно говорить. Доктор Деминг объяснил, что этот наркотик, содиум-амитал, специально дают людям, чтобы их разговорить. Мне стыдно, но я воспользовалась этим обстоятельством и начала расспрашивать ее. В первую очередь я спросила, почему она решилась на самоубийство. Она была крайне удивлена и ответила, что вовсе не собиралась сводить счеты с жизнью.
  Скорее всего, предположила она, кто-то хотел ее отравить.
  — Она не назвала имени? — спросил Селби.
  — Нет, только сказала, яд был в конфетах. Судя по всему, вечером у нее побывал Милтон Гренби и уговаривал покинуть страну. С собой он привез коробку конфет. Сдается мне, она знает нечто, компрометирующее этого человека. О Боже, она и сейчас говорит, не умолкая, так что поспешите, и вы сможете узнать массу любопытного.
  — Она думает, что наркотиками ее накачал Гренби?
  — Речь шла о коробке с конфетами, из которой она сьела несколько штук.
  — Где сейчас Элеонора?
  — У меня в квартире. О, Дуг, что же мне делать?
  Доктор Деминг сказал, что она уже вне опасности. — Сильвия нервно рассмеялась.
  — Значит, болтает без умолку? — переспросил Селби.
  — Почти без остановки. Доктор Деминг утверждает, что стимуляторы, действуя одновременно со снотворным, вызывают именно такой эффект.
  — А когда их действие прекратится, она откажется от своих слов, и суду мы не сможем ничего предъявить.
  Ладно, хотя бы для себя попробуем узнать, как все было на самом деле.
  — Ты хочешь сказать, что мы не сможем ничего использовать из того, что она сейчас скажет? — спросил Брэндон.
  — Ни единого слова. Этот прохиндей Карр легко докажет, что она находилась под влиянием специальных препаратов.
  — В таком случае чего же мы стоим? — нетерпеливо произнес шериф. — Разворачивайся, Сильвия, — и вперед! С включенной сиреной мы мигом доберемся. Не будем терять драгоценных секунд!
  Глава 19
  — Мне все же хочется, мама, чтобы ты сегодня никуда не уезжала, — упрашивала Паула мать. — Ты слышишь, как ужасно воет ветер. Вся дорога покрыта песком — ты же не удержишь машину.
  — За пять — десять миль отсюда погода наверняка хорошая, — попыталась успокоить дочь миссис Кейн. — Мне надо ехать. Обязательно.
  — Тебе негде будет переночевать. Отели и кемпинги переполнены.
  — Я и не буду останавливаться, мне нравится ездить ночью.
  — Хотя бы дождись Джима, мама. Он должен вернуться с минуты на минуту. Он захочет…
  — Нет. Мне поскорее хочется остаться одной. Здесь я себя чувствую не в своей тарелке. Вот только заберу сумки — и в путь.
  Миссис Кейн решительно направилась наверх.
  Паула, поднимаясь по лестнице, продолжала твердить свое:
  — Конечно, это полное идиотство, но раз тебе приспичило…
  Женщины взяли упакованные дорожные сумки и спустились обратно в гостиную.
  — Не беспокойся за меня, Паула, — сказала миссис Кейн. — Я отосплюсь завтра. Остановлюсь в каком-нибудь кемпинге и просплю весь день.
  — Обязательно сообщи, как доедешь.
  — Непременно.
  — В следующий раз я буду более внимательно относиться к своей корреспонденции, — улыбнулась Паула. — Ты на меня больше не сердишься, мама? Может, выпьешь на дорогу стакан молока?
  Миссис Кейн отрицательно покачала головой.
  — Ну пожалуйста, — взмолилась Паула.
  — Давай перекусим. Я тоже проголодалась.
  Мать с дочерью прошли на кухню, и Паула поджарила две таблетки с сыром. Ели они молча. Когда с едой было покончено, миссис Кейн прошла в гостиную и остановилась у тарелки с шоколадными конфетами.
  — Пожалуй, моя фигура выдержит одну.
  Она с удовольствием съела конфету, улыбнулась и прибавила:
  — Не побоишься пригласить меня еще?
  — Нельзя быть такой мнительной, мама, — рассмеялась Паула.
  — Я не мнительная. Мне кажется, что эта поездка вся прошла под несчастливой звездой.
  Паула тоже взяла конфету и ласково сказала:
  — Глупенькая.
  — Нет, я не глупенькая. Я принесла вам несчастье. Я поставила Джима в неловкое положение… Но что толку теперь говорить об этом. Ты была настоящим ангелом, но так уж вышло, ничего не поделаешь. Ладно, я еду. Ночное путешествие благотворно скажется на моих нервах.
  — С ветром не шути, мама. Когда подъедешь к пустыне, там задует сильнее.
  — Ветра я не боюсь. К тому же к полуночи он должен стихнуть.
  Они поцеловались. Паула с сожалением посмотрела на мать, которая никак не хотела внять ее словам.
  Миссис Кейн поправила шляпку и улыбнулась:
  — А если еще по одной конфетке, Паула? Где ты достала такую вкусноту?
  — Я не знаю, откуда они у нас. Должно быть, Джим принес.
  — Очень вкусные! Не хочешь разделить со мной удовольствие?
  — Можно.
  — Остались как раз две, — снова засмеялась Дорис Кейн. — По одной на каждую.
  Женщины взяли по конфете. Теперь коробка была пуста. Они направились к пикапу и загрузили в него сумки. Дорис Кейн на прощанье помахала рукой. Паула в ответ подняла руку, наблюдая, как мать умело вывела машину на дорогу, и вскоре ее габаритные огни исчезли за горизонтом.
  Вернувшись в дом, Паула хотела было выключить свет, потом взглянула на часы, потянулась, зевнула, взяла книгу и, поудобнее устроившись в мягком кресле, принялась читать.
  Мало-помалу ее веки стали слипаться. Она с трудом одолела несколько страниц, затем, не дочитав главы, отложила книгу и закрыла глаза, «давая им немного отдохнуть».
  В доме воцарилась тишина, нарушаемая только ветром, свистящим в архитектурных изысках здания, и мерным дыханием Паулы Мелвин, чей сон с каждой минутой становился все глубже, глубже, глубже…
  Глава 20
  — Разумеется, джентльмены, — заметил доктор Деминг, — я не взял бы на себя такую ответственность.
  Это ведь незаконно. Но ваше присутствие придает… некую официальность.
  — Оставим высокопарные фразы, — усмехнулся Селби.
  — Как она? — спросила Сильвия.
  — Примерно так же. Если хотите, можете продолжить.
  Сильвия кивнула и быстро скрылась за дверью, ведущей в спальную комнату.
  — Она вне опасности? — спросил Брэндон.
  — Абсолютно… Не исключены, впрочем, отдаленные последствия. А так, ничего страшного, если не считать неудержимой болтливости. Месяца два назад в одном из национальных медицинских журналов описывался подобный случай: женщину умышленно довели до состояния речевого недержания. Конечно, все, что она сообщает, не будет иметь законной силы, но само явление представляется весьма интересным с точки зрения психологии и криминалистики. Наша пациентка получила очень большую дозу барбитуратов. Я думаю, что это содиум-амитал. Потом ей ввели очень мощный стимулятор. Ее нервная система, следовательно, разрывалась между сонливостью, вызванной наркотиком, и тревожным бодрствованием под действием стимулятора. В упомянутой статье подчеркивалось, что пациентка потеряла способность лгать, ибо вследствие седативного эффекта ее воля оказалась парализованной. С другой стороны, были сняты тормоза, что проявилось в гипертрофированном речевом потоке.
  — Но ее речь связная? — спросил Селби.
  — Вполне связная, даже логичная. Хотя она говорит все, что придет в голову. Самоконтроль, как я уже вам объяснил, у нее блокирован.
  — А не может она излагать просто свои фантазии?
  — Это можно установить только с помощью последующих проверок, — ответил доктор Деминг. — Очевидно, она рассказывает о действительных событиях.
  Тем не менее в суде ее показания не используешь, поскольку я заявлю, что они были получены под воздействием наркотического вещества, которое она приняла не по своей воле.
  — Вы считаете, что она не лжет?
  — Ручаюсь, что она не лжет в обычном смысле этого слова; не исключаю, что у нее могут возникнуть галлюцинации. Вы хотите войти к ней?
  Брэндон и Селби разом кивнули.
  — Разрешите, я только взгляну, — предупредил доктор Деминг.
  Он приоткрыл дверь и поманил пальцем окружного прокурора и шерифа.
  Элеонора Харлан, полностью одетая, лежала на кровати Сильвии Мартин, облокотившись на подушки и широко открыв глаза, и безостановочно что-то говорила журналистке.
  — Привет, — громко произнесла она, заметив вошедших мужчин. — Который час, доктор? Мне пора принимать лекарства или… О, я знаю этих двоих. Да это же шериф с окружным прокурором! Ну как, вы обнаружили нож? Признавайтесь?
  Она откинула голову и расхохоталась. Внезапно на ее лице появилась гримаса.
  — Вы хорошо себя чувствуете? — осторожно спросил Селби.
  — Лучше некуда! Я на седьмом небе от счастья! Интересно, почему это люди говорят про седьмое небо?
  Как вы думаете? Там кто-нибудь бывал? Как бы я хотела встретиться с таким человеком! Седьмое небо… это прекрасно!
  И молодая женщина снова залилась звонким смехом.
  — Кто дал вам наркотик? — в упор спросил Селби.
  — Не имею понятия. Мне остается только гадать.
  — А все же?
  — Ну это не совсем честно. Понимаете, я не знаю наверняка. Видите ли, мистер… Селби?
  — Совершенно верно.
  — А рядом с вами… тот, что в ковбойской шляпе?
  Как его зовут?
  — Шериф Брэндон.
  — Точно! Здесь, в Мэдисон-Сити, одни сплошные ковбои. Когда мисс Мартин недавно говорила со мной, я удивилась. Мне показалось, что я очутилась на Диком Западе. Я было подумала, что у меня крыша поехала. Представляете, я сижу в машине, а вокруг меня все в ковбойских сапогах и с бородами. Я, наверное, трещу как сорока, мистер Селби. Но поймите, я не хочу расхаживать по городу с бородой.
  Ее опять охватил приступ смеха.
  — Возможно, вы объясните нам, каким образом нож попал в вашу квартиру? — спросил Селби, воспользовавшись моментом.
  — Господи, помилуйте, мистер Селби! Не будьте столь наивны. И думать не хочу об этом. Мне жить еще не надоело.
  — Разве вашей жизни что-нибудь угрожает?
  — Я не знаю. Но мне совершенно не хочется говорить, как нож попал в мою квартиру и как нож пропал из квартиры.
  — Вы имеете в виду один и тот же нож?
  — Нет, я имею в виду разные ножи, мистер Селби, — ответила она, старательно выговаривая слова.
  — Значит, было два ножа?
  — Конечно, два.
  — Давайте сперва поговорим о первом ноже.
  — Звучит как каламбур. Первое всегда первое, а последнее — последнее.
  — Вы взяли его, чтобы убить Еву Даусон?
  — Не ловите меня на слове. Я не убивала Еву. Я бы ни за что на совете не повторила неудачной попытки.
  — А была первая попытка?
  — Той ночью, когда я выстрелила в нее. Я не собиралась сознаваться, но почему-то сегодня я разговорилась, да и не мешает раз и навсегда внести ясность. На той вечеринке я выстрелила в нее. Но вы должны понять, почему я вам говорю все это.
  Селби осенило, что не оказывая на Элеонору давления, он сможет узнать гораздо больше, чем если примет официальный тон.
  Действие наркотиков постепенно проходило. Молодая женщина продолжала цепляться за любой предлог, который давал ей возможность выговориться, и вместе с тем она уже понимала, что окружному прокурору нельзя изливать душу.
  Селби молчал, прикидывая, как лучше разговорить Элеонору, как вдруг из соседней комнаты донеслись сердитые голоса. Сначала он услышал протестующий голос доктора Деминга, затем раздался громкий голос Сильвии Мартин:
  — Вы не имеете права вторгаться в мою квартиру без ордера на обыск!
  — Ордер у меня будет через пять минут, — услышали они властный бас А.Б. Карра. — Мы также предъявим вам судебное постановление о защите личности, а если это не поможет, подключим ФБР.
  — Узнаю Карра, — хихикнула Элеонора Харлан. — Хитрец, каких свет не видывал. Он в этом деле играет первую скрипку, но за руку вы его не поймаете. Он никогда не оставляет следов. Но вам нужно следить за ним.
  Я вам скажу: не вздумайте пить с ним в его доме. Там есть особый бар. Когда он его открывает, то через скрытый микрофон записывается все, что вы говорите. В конце концов, вам останется только поднять руки вверх и сдаться на милость прожженного проходимца.
  — Конфеты вам принес сегодня он? — спросил Селби.
  — Что вы такое говорите! Нет, старик Карр никаких конфет мне не приносил. У меня был Милтон Гренби.
  Он-то и принес…
  — Я — Эллери Фэрбенкс, старшина присяжных Большого жюри, — послышался голос из-за двери. — Я имею полное право знать, что здесь происходит. Начальник полицейского управления уже направляется сюда с ордером на обыск, я буду ждать его прибытия здесь.
  Брэндон и Селби обменялись многозначительными взглядами.
  — Похоже, что там собралась целая компания, — весело продолжала Элеонора. — Опять вечеринка?
  Брэндон решительно направился к двери. Селби, немного поколебавшись, последовал за ним.
  Когда Брэндон открывал дверь, Селби своим телом загородил проем, чтобы находившиеся в гостиной не могли случайно увидеть лежавшую на кровати Элеонору Харлан.
  Эллери Фэрбенкс, стоя в центре комнаты, колотил кулаком по столу, весь красный от гнева.
  Доктор Деминг, пристроившись на подлокотнике кресла, равнодушно курил сигарету.
  А. Б. Карр, преисполненный достоинства, оставил свои ковбойские регалии и облачился в строгий двубортный костюм, который безукоризненно сидел на нем. Его уверенная манера держаться невольно привлекала к нему внимание Сильвии Мартин, которая с признательностью наблюдала за ним, стараясь не встречаться взглядом с разгневанным главой Большого жюри.
  — Так-так! — проговорил Карр. — Какой сюрприз!
  Шериф и окружной прокурор собственными персонами. А позвольте спросить, что, собственно говоря, вы, джентльмены, здесь делаете?
  Старшина перестал терзать стол и, уставившись на двух представителей правопорядка, медленно проговорил:
  — Вот оно что!
  Воспользовавшись тем, что внимание Карра и Эллери Фэрбенкса переключилось на шерифа и окружного прокурора, Сильвия Мартин незаметно проскользнула в спальню.
  — Зачем вам ордер на обыск, Карр? — спросил Селби.
  — Ордер на обыск, — отчеканил Карр, с трудом сдерживаясь, — мне нужен, чтобы вызволить мою клиентку Элеонору Харлан, которую, как я понимаю, умышленно напичкала наркотическими средствами эта журналистка в попытке взять у нее интервью. Уверяю вас, Селби, что я также располагаю судебным постановлением о защите неприкосновенности личности. Я собираюсь предъявить вам оба документа. Кроме того, я намереваюсь обратиться с жалобой в Федеральное бюро расследований по поводу похищения и насильственного удерживания указанного лица.
  — Какая слава пойдет о нашем округе! — взвился старшина присяжных. — Два незадачливых политикана сводят старые счеты! Вы помешались на дешевом популизме. Из самого заурядного самоубийства пытаются состряпать громкое дело! И все только ради того, чтобы очернить людей, не разделяющих ваших политических взглядов.
  — Вы что-то заговариваетесь, — вступил в спор Брэндон.
  — Я заговариваюсь?! — Фэрбенкс уже просто вопил. — Вы просто не хотите ничего понимать! За мной стоит Большое жюри. Я знаю, как они относятся к этому делу.
  Едва вы, ребята, поняли, что этот случай можно использовать для обливания грязью видных и уважаемых граждан нашего округа, вы очертя голову на них набросились.
  Но я заявляю вам прямо — у вас ничего не выйдет! Мы, Большое жюри, все как один выступим против. Мы собираемся…
  Карр, казалось, не повышал голоса, но его слова легко перекрыли злобную тираду Эллери Фэрбенкса:
  — Я предупреждаю вас, Селби: ваше поведение будет доведено до сведения ассоциации адвокатов.
  — Да неужто?
  — Вы злоупотребили властью. Вы вторглись в жилище моей клиентки. Вы хитростью и обманом ввели ей наркотик с целью заставить ее говорить. Вы пытались использовать ее заявление для публикаций в средствах массовой информации и таким образом оправдать свои намерения выдать самоубийство бедняжки Даусон за уголовное преступление, которое является всего лишь плодом вашего больного воображения.
  — Вы считаете, это я дал ей лекарство? — спросил Селби.
  — Его ввел некто с вашего молчаливого согласия.
  В этом я ничуть не сомневаюсь.
  — Как и в том, что я замешан в похищении вашей клиентки?
  — Вы либо лично похитили ее, либо являетесь соучастником. В любом случае вы использовали похищенную женщину в своих целях.
  — Джентльмены, — вмешался в разговор доктор Деминг, — моя пациентка…
  — Минутку, — остановил его Селби. — Если вы не возражаете, доктор, мы не будем пока делать никаких заявлений. Эти двое могут недостойным образам использовать любую информацию.
  — Имейте в виду, — снова вышел на сцену Фэрбенкс. — Начальник полиции сейчас явится сюда с судебным постановлением и ордером на обыск. Вы находитесь в Мэдисон-Сити, и, хотя вы представляете власти округа, вам не дозволено действовать как заблагорассудится.
  Он замолчал, услыхав тяжелые шаги за дверью. Ручка повернулась, и Отто Ларкин, глава полиции Мэдисон-Сити, торжественно внес свой огромный живот, отворив дверь пинком ноги. На его лице сияла торжествующая улыбка, а глаза, которые едва можно было различить в складках заплывшего жиром лица, окинули присутствующих цепким взглядом.
  — Так-так. Что здесь происходит? — спросил он, пытаясь придать голосу шутливый оттенок.
  — Ордер у тебя? — прокричал ему Фэрбенкс. — Предъяви его и начинай действовать.
  Ларкин повернулся к шерифу и спросил:
  — Вы насильственно удерживаете Элеонору Харлан?
  — Насильственно?
  — Вот именно.
  В ответ Брэндон отрицательно покачал головой.
  — Я располагаю судебным постановлением в отношении вас.
  Брэндон протянул руку и сказал:
  — В таком случае вручите его.
  — Пожалуйста. — Ларкин передал документ шерифу.
  — Данное постановление обязывает вас доставить Элеонору Харлан в Верховный суд завтра в два часа дня, — вмешался А.Б. Карр. — В нем также говорится о немедленном ее освобождении под залог в размере одной тысячи долларов после оглашения этого документа. Я располагаю указанной суммой и требую ее освобождения.
  — Я так и понял, — усмехнулся Брэндон.
  — Кроме того, — продолжал Ларкин, — у меня имеется ордер на обыск квартиры Сильвии Мартин. Я думаю обойтись без эксцессов и призываю всех, собравшихся в этой комнате, не противодействовать мне в осуществлении мер, направленных на защиту законности. Где Сильвия Мартин?
  — Была здесь минуту назад, — ответил Фэрбенкс. — Я… я думаю, она пошла в спальню. Если выяснится, что Элеонору Харлан насильно накачали наркотиками, чтобы выудить из нее нужную информацию, я проведу расследование, и многим… очень многим не поздоровится.
  Ларкин, размахивая ордером, заявил:
  — Сейчас выясним, находилась ли она под воздействием наркотиков или нет.
  Он медленно подошел к двери, ведущей в спальню, взялся за ручку, потом, поколебавшись, постучался.
  Ему никто не ответил.
  — Это начальник полиции Мэдисон-Сити, — грозно проговорил Отто Ларкин. — У меня ордер на обыск. Мне нужна Элеонора Харлан, которую незаконно удерживают здесь. Откройте немедленно дверь, иначе я взломаю ее.
  В спальне не было слышно ни звука.
  Ларкин повернул ручку и протиснулся в дверь. Селби и Брэндон, тихо ступая, вошли следом.
  Комната была пуста.
  Глава 21
  Когда Брэндон и Селби вошли в приемную шерифа, дежурный, который сидел у телефона, доложил Брэндону:
  — Сэр, я везде ищу вас. Звонили из отдела дорожного движения.
  — Что им нужно?
  — Женщина за рулем пикапа, очевидно находясь под воздействием сильного снотворного, слишком поздно затормозила и врезалась в впереди стоявшую машину.
  Ничего серьезного — никто не пострадал. В противном случае ей пришлось бы предъявить обвинение. Эта женщина до сих пор ничего не соображает.
  Брэндон бросил быстрый взгляд на Селби и спросил у дежурного полицейского:
  — Что еще?
  — Это все. Перед тем, как совсем отключиться, она сказала постовому следующее: «Передайте шерифу Брэндону: шоколадные конфеты, а потом добавила: я мать Паулы Мелвин…»
  — Быстро свяжись с доктором Демингом, — приказал Брэндон. — Он только что имел дело с аналогичным случаем. Передай, чтобы он срочно отправился в Лас-Алидас и нашел там Джима Мелвина. Доктора ты можешь застать в квартире Сильвии Мартин. Миссис Кейн также доставьте в дом Мелвина в Лас-Алидасе.
  Дежурный бросился исполнять приказание; Селби повернулся к шерифу:
  — Едем! Секунды решают все!
  Брэндон и Селби, не мешкая, сбежали вниз по ступенькам лестницы, где стояла служебная машина шерифа.
  Когда Брэндон рывком открыл дверцу, Селби заметил:
  — Рекс, нам понадобятся конфеты.
  — Зачем?
  — Убийца ни за что не оставил бы отравленные конфеты в квартире Элеоноры Харлан. Но там были конфеты, причем только что купленные — такие свежие, будто прямо с кондитерской фабрики.
  — Я что-то не понимаю тебя.
  — Конфеты без наркотика — алиби Гренби, — объяснил Селби, — на случай, если кто-то попытается увязать его имя с этими конфетами и визитом к Элеоноре Харлан.
  — Да, но нам-то они зачем?
  — Может, придется продемонстрировать ловкость рук, — загадочно ответил окружной прокурор.
  Брэндон остановил машину у кондитерского магазина, и они вошли.
  — Нам фунт самых лучших шоколадных конфет, — попросил Селби у продавщицы. — Разных сортов, пожалуйста, и побыстрее.
  Они нетерпеливо наблюдали за неторопливыми движениями девушки, которая подбирала конфеты, бросая на двух мужчин любопытные взгляды, вот наконец она взвесила их и пробила чек.
  Схватив покупку, оба бегом бросились из магазина, не обращая внимания на недоуменные взгляды зрителей, выходивших из кинотеатра и направлявшихся к киоску за мороженым.
  Шериф с прокурором быстро пересекли улицу, влезли в машину и плюхнулись на сиденье.
  Чувствуя, что машина ведет себя непривычно и нагрузка на задние рессоры увеличилась, Брэндон резко обернулся, протянув руку к кобуре, висевшей под мышкой.
  — Не стреляйте! — раздался веселый голос Сильвии Мартин, которая клубком свернулась на полу у заднего сиденья. — Свои.
  — Сильвия! Какого черта ты здесь делаешь? — удивился Селби.
  — Прячусь, — хихикнула она. — Не могли бы вы поскорее покинуть это место? Здесь так светло. У меня и руки, и ноги затекли. Терпеть просто невозможно.
  — Что случилось? — спросил Селби, когда Брэндон включил зажигание.
  — У меня есть все основания считать, что Отто Ларкин горит желанием упрятать меня под замок.
  — Как ты ускользнула от него?
  — Благо, Элеонора Харлан была одета, и мы выбрались из спальни через другую дверь…
  — Я не о том, — перебил ее прокурор. — Ларкин же поставил на уши всю полицию города. За тобой гоняются все патрульные машины.
  — Я понимаю, — рассмеялась девушка. — Они бы меня тут же сцапали, если бы я болталась по городу. Но я сразу поехала в кемпинг и успела снять единственный свободный номер. Это заняло не больше трех минут.
  — Ларкин все равно обшарит все кемпинги, — заметил Селби и резко наклонился вперед, когда шериф прибавил газу.
  — Ничуть не сомневаюсь, — согласилась Сильвия. — Но он обычно не бегает по номерам, а только смотрит в регистрационные книги. Там он найдет такую запись:
  «Анита Смит и ее сестра из Сан-Диего». Номера машины взяла с потолка.
  — А если Ларкин проверит?..
  — Десять против одного, что он не будет заниматься этим, — возразила Сильвия. — Вы думайте, как вам действовать дальше! Господи! У меня набралось материала на целый роман. Но я не осмелюсь опубликовать его без официального разрешения. Дайте мне выступить перед Большим жюри.
  — Сама знаешь, как оно к нам относится, — процедил Селби.
  — Я не думаю, что у Фэрбенкса все схвачено, — возразила Сильвия. — У вас, ребята, тоже есть свои люди, и когда они услышат Элеонору Харлан…
  — Ты думаешь, она повторит свои показания в трезвом уме? — удивленно спросил Селби.
  — А куда ей деваться?
  — Она созналась, что стреляла в Еву Даусон, — сказал Селби. — Я больше чем уверен, что у нее не хватит духу подтвердить признание в суде.
  — А я, Дуг, думаю, что хватит. Она будет вынуждена повторить это.
  — Почему?
  — А вот почему… Но сперва скажите, куда мы едем?
  — Миссис Кейн, мать Паулы Мелвин, попала в аварию, — ответил окружной прокурор.
  — Дуг, ты хочешь сказать, что она… что кто-то пытался ее…
  — Ничего такого я не говорил, — пожал плечами Селби. — Но в принципе получается именно так. Очевидно, ей дали тот же наркотик, что и Харлан.
  — В конфетах?
  — Точно.
  — В таком случае почему?.. Так вы для этого покупали конфеты?
  — Они будут служить приманкой в ловушке. А мы едем в Лас-Алидас к Пауле Мелвин.
  — Ты считаешь, она что-то знает?
  — Я не очень удивлюсь, если мы застанем ее тоже без сознания.
  — О!
  — Продолжай, — решительно потребовал Селби. — Расскажи нам об Элеоноре Харлан.
  — Эти политики, как все смертные, любят поразвлечься. На этот случай очень годятся девочки. Ну, чтобы обрабатывали нужных людей. Элеонора Харлан и Ева Даусон были красавицами, и их часто приглашали на подобные мероприятия. Элеонора из этого не делала никакого секрета. Она любила такую жизнь — с яхтами, ночными клубами и всем прочим. Но она сохраняла финансовую независимость — у нее была работа, на которую, как я предполагаю, она устроилась по протекции. Много времени она не отнимала, но работа есть работа.
  — А Ева Даусон?
  — Ева Даусон жила по принципу «куда кривая выведет». Она совершенно не задумывалась о будущем.
  — Дальше?
  — Мало-помалу Элеонора Харлан превратилась в личную собственность Хадсона Парлина. Она стала его подругой и, если так можно выразиться, отвечала за «культурную» программу крупных бизнесменов и политиков.
  Кому, как ни ей, было знать, чем он занимается… Парлину удалось раздобыть убийственный компромат на Морриса Шелдона, мэра Лас-Алидаса. Он не собирался использовать его, прибегая к таким грубым методам, как шантаж, но даром расставаться с ним было не в его интересах. Парлин хотел устроить так, чтобы Моррис Шелдон получил компрометирующие документы, но при таких обстоятельствах, чтобы он, Шелдон, ясно понимал, чем обязан Парлину… Бумаги хранились у Элеоноры Харлан, но Ева Даусон каким-то образом пронюхала про них. Ей к тому времени уже надоела та жизнь, которую она вела. Она готова была порвать с ней, если бы только у нее появились приличные деньги… Найденные у Элеоноры документы, казалось, решали все проблемы, и Ева решила облегчить кошелек Шелдона на изрядную сумму. В тот вечер, когда Джим Мелвин принимал гостей, она вытащила бумаги и отправилась к Моррису Шелдону. Но Элеонора Харлан обнаружила пропажу и бросилась за ней вдогонку. Они встретились в гараже Мелвина, и между ними завязалась драка. У Евы Даусон было оружие. Но и Элеонора Харлан была не робкого десятка — она бросилась на Еву и попыталась вырвать у нее револьвер. Ну а дальше… Дальше прогремел выстрел. Морриса Шелдона, кстати, в тот вечер и не было в компании, в числе приглашенных оказался Милтон Гренби, его доверенное лицо. Гренби, очевидно, раньше связывался с Евой Даусон по поводу пресловутых документов, которые Моррису Шелдону нужны были как воздух, и он был даже готов пожертвовать ради них каким-то процентом от крупной сделки на проведение дорожных работ.
  — Что с бумагами? — спросил Селби.
  — Харлан схватила их и убежала. Милтон Гренби нашел Еву Даусон лежавшей на полу гаража. Он, наверное, находился поблизости и прибежал сразу после выстрела.
  — А если она врет, и именно Гренби стрелял в Еву?
  — Я так не думаю, Дуг. В состоянии транса Харлан трещала как пулемет. Нет, я уверена, она не врала.
  — Хорошо, продолжай.
  — Гренби сообщил о происшествии Мелвину, и им не пришло в голову ничего лучше, как обратиться за советом к Карру. Было решено, что каждый будет выгораживать других. Карр рекомендовал им говорить, что они находились все вместе, когда раздался выстрел. Затем он придумал историю о пьяном госте, случайно прострелившем себе руку. Карр разжевал им эту версию и, надо признать, поработал на славу.
  — Да уж! — с жаром произнес Брэндон. — Черт!
  Гренби ловко вешал мне лапшу на уши о парне, который лежал на кровати, обернув раненую руку полотенцем.
  — Кто убил Еву Даусон? — спросил Селби.
  — Элеонора Харлан этого не знает, но она знает, что нож, которым была убита Ева, был украден из их квартиры. Но Карр страшно испугался, как бы следствие не обнаружило, что этот нож принадлежал ей. Он хотел подбросить ей точно такой нож, чтобы она думала, что он все время лежал на своем месте.
  — Ты действительно считаешь, что Элеонора Харлан стреляла в Еву Даусон и ранила ее?
  — Она сама так сказала.
  — И она поведала басню, сочиненную Карром, что те трое в момент выстрела якобы находились вместе?
  — Да.
  — Значит, они не были вместе.
  — Конечно не были.
  — И никто не знает, где тогда находился Мелвин?
  — Никто не знает, где находился Мелвин. Никто не знает, где находился Карр. Никто не знает, где находился Гренби.
  — Дайте мне только добраться до Лас-Алидаса, — мрачно заметил шериф, — уж я доберусь потом до этой Харлан!
  Глава 22
  — Свет в окнах горит, — заметил Брэндон, останавливая машину перед домом Джима Мелвина.
  — Это еще ничего не значит, — протянул окружной прокурор.
  Втроем они быстро поднялись на крыльцо и позвонили. Никто им не ответил, и вообще из дома не доносилось ни единого звука.
  После того как шериф с прокурором позвонили еще два раза и им снова никто не ответил, они принялись стучать кулаками и ногами по двери, подняв страшный шум. Все их усилия оказались напрасными. Дом хранил полное молчание.
  Понимая, что иного выхода у них нет, Селби встал на плечи Брэндона, открыл небольшое окно кладовки и пролез в него.
  Паула крепко спала, сидя в кресле, совершенно не подозревая, что творится вокруг. Над креслом горел светильник, и в его мягком свете голова молодой женщины была как бы окружена ореолом. Рядом валялась книга, выпавшая из рук Паулы.
  Едва взглянув на нее, Селби побежал к входной двери и рывком распахнул ее, впуская шерифа с журналисткой. Все вместе они начали будить Паулу, но их усилия не увенчались успехом. Девушка находилась в глубоком сне, из которого, казалось, невозможно вернуться.
  Они попробовали было прибегнуть к холодным компрессам, но в это время раздался громкий звук сирены, и через несколько секунд в дом уже входили дежурный полицейский и доктор Деминг.
  — Что здесь у нас? — спросил доктор.
  — Знакомая картина, — мрачно ответил Брэндон. — А в перспективе еще одна пациентка. Принимайтесь за дело!
  Доктор Деминг пощупал пульс Паулы, прислушался к ее дыханию и медленно кивнул.
  — Успели? — спросил Селби.
  — Думаю, что да. Давайте перенесем ее в спальню и разденем.
  Мужчины бережно приподняли бесчувственное тело молодой и красивой женщины и понесли его наверх.
  Там доктор Деминг раскрыл свой саквояж и взялся за работу, бросив через плечо Сильвии, стоявшей рядом:
  — Быстрее снимай с нее одежду. Всю! Затем налей в раковину холодной воды, а в ванну — горячей. Принеси побольше полотенец и графин теплой воды. Когда все будет готово, я скажу, что делать дальше. — Доктор Деминг кивнул в сторону двери, выразительно посмотрел на шерифа с окружным прокурором и сказал: — Я позову вас, как только выясню, что с ней.
  С улицы снова послышалась сирена, теперь уже «скорой помощи», и через минуту санитары внесли в дом носилки с потерявшей сознание Дорис Кейн.
  — Несите наверх, — приказал Брэндон. — Доктор там.
  Он дождался, когда, уложив миссис Кейн, санитары удалились, и повернулся к Селби:
  — Дуг, пошли осмотрим дом.
  В гостиной они сразу наткнулись на вазу, стоявшую на столе. В ней лежали леденцы и конфеты, но шоколадных среди них не было.
  — А если и эти отравлены? — предположил Брэндон.
  — Сомневаюсь, — сказал Селби.
  Он открыл упаковку, привезенную из Мэдисон-Сити, и положил в вазу две шоколадные конфеты так, чтобы они сразу бросались в глаза.
  — Только две?
  — Двух, я думаю, хватит, — неуверенно ответил Селби. — Пожалуй, положу еще одну.
  — А если побольше? Разве это имеет значение?
  — Еще какое. Тот, кто подложил конфеты с наркотиком, наверняка пересчитал их. Теперь посчитаем мы:
  Паула и ее мать съели по крайней мере по одной отравленной конфете. Следовательно, чтобы преступник ничего не заподозрил, в вазе их должно лежать на две или три меньше. Если «отравленных» конфет теперь окажется слишком много, считай, мы проиграли.
  — Это твоя игра, Дуг, — кивнул шериф. — Тебе виднее.
  Селби с полминуты размышлял, затем положил четвертую конфету. Сделав шаг назад, оценивающе посмотрел на вазу, покачал головой и убрал последнюю конфету.
  — Судя по всему, это Джим Мелвин, — быстро проговорил Брэндон, когда за окном резко взвизгнули тормоза.
  На ступеньках парадного крыльца раздались тяжелые шаги, щелкнул дверной замок, и раздался довольный смех Джима Мелвина:
  — Ну, теперь им не отмыться!
  К этому времени ветер стих, и в неподвижном воздухе разлилась холодная сухость. В этом воздухе, лишенном влаги, таилось немало коварства.
  — Джим, мой мальчик! — послышался ответ Хадсона Парлина. — Ты все проделал классно! Просто потрясающе!
  — Я думаю, мы многим обязаны Гренби, — продолжал Мелвин.
  — Гренби! — фыркнул Парлин. — Он… — Парлин замолк на полуслове.
  — В чем дело? — удивился Мелвин при виде его замешательства.
  — Кажется, у вас гости.
  Мелвин, войдя в гостиную, резко спросил у Брэндона:
  — Что вы здесь делаете? Кто вас впустил?
  — У нас к вам разговор, — ответил шериф.
  Гримаса исказила лицо Джима Мелвина.
  — Мы с вами только этим и занимаемся: говорим, говорим. Отвечайте: как вы проникли в мой дом? Где Паула? Я ничего не понимаю.
  — Сядьте, — спокойно произнес окружной прокурор. — и не кипятитесь, сэр.
  — Почему вокруг дома столько машин? — продолжал Мелвин. — Кто там, наверху?
  — Там люди, пришедшие к вашей жене, — невозмутимо ответил Селби. — Присядьте. Я хочу спросить кое о чем у вас.
  — Ну так спрашивайте, и покончим с этим.
  — Джентльмены, — вступил в разговор Парлин, — мне кажется…
  — Что вам кажется? — живо спросил Селби.
  — Ничего, — бросил Парлин, не выказывая желания продолжать диалог.
  Мелвин взял из вазы одну из шоколадных конфет и вызывающе уставился на прокурора:
  — Мы вас слушаем!
  Парлин протянул руку, сгреб оставшиеся конфеты, прихватив еще леденцов, и сел в кресло, в котором раньше спала Паула.
  — У вашей жены наверху сейчас доктор, — произнес Селби.
  — Паула? Что случилось?
  — Она, по всей видимости, приняла большую дозу снотворного.
  — А что за доктор? — спросил Мелвин.
  — Которого привез я.
  Мелвин соскочил со стула и через ступеньки бросился на второй этаж.
  — О Боже, Селби! — воскликнул Парлин. — У Паулы Мелвин не было никаких причин сводить счеты с жизнью. Она… нет, это никак не укладывается в голове!
  — Я не говорил, что она собиралась свести счеты с жизнью, — поправил его окружной прокурор.
  — Тогда что вы имеете в виду? Уж не хотите ли вы сказать, что… что кто-то подсунул ей препарат без ее ведома?
  — Не исключено.
  — Каким образом? Я не понимаю.
  — Парлин! — раздался сверху взволнованный голос Мелвина. — Поднимитесь, пожалуйста, на минутку. Мне нужен свидетель.
  Хадсон Парлин быстро пересек комнату и ступил было на лестницу, как вдруг в дверь позвонили.
  — Мне открыть? — крикнул Парлин, поднимая голову.
  — Наверное, это Гренби. Впустите его.
  Селби бросил на Брэнд она многозначительный взгляд, поднялся и доложил в вазу две шоколадные конфеты.
  Парлин открыл дверь и сказал:
  — Привет, Гренби. — Он чуть запнулся и с намеком произнес: — У нас гости… официальные.
  — О, привет, джентльмены! — улыбнулся Гренби. — Как поживаете?
  — Кажется, миссис Мелвин злоупотребила снотворным, — ответил Селби.
  Гренби сочувственно поцокал языком.
  — Не рано ли вы делаете подобные заключения, Селби? — спросил Парлин.
  — Может быть, — последовал лаконичный ответ окружного прокурора.
  — Парлин! — снова послышался сверху голос Джима Мелвина. — Поднимитесь, пожалуйста, сюда.
  — Иду, иду, — ответил Парлин, поворачиваясь к окружному прокурору и шерифу. — Извините меня.
  И он стал тяжело подниматься по крутой лестнице.
  Селби перехватил взгляд Рекса Брэндона, незаметно вынул из кармана коричневый футляр для очков и положил его на напольную пепельницу на высокой ножке, которая стояла возле стола с вазой для конфет.
  — Я так и знал, что что-то случилось! — громко произнес Гренби, входя в гостиную. — Видел, как ваша машина мчалась по городу!
  — И тут же сообразили, что мы мчались именно сюда? — удивленно поднял брови Селби.
  Гренби проигнорировал замечание прокурора, подошел к столу, на котором стояла ваза с конфетами, и сказал:
  — Бедный Джим! И его несчастья не обошли стороной. Зато с контрактом у него все в ажуре. Я сделал все, как говорил.
  — В контракте что-нибудь изменилось? — задал второй вопрос Селби.
  — Контракт остался тем же, но теперь он полностью принадлежит Джиму.
  Селби посмотрел на Рекса Брэндона.
  — Я-то подумал, там что-то изменилось, и вы поэтому так спешили к Джиму.
  — Вообще, — откашлялся Гренби, — действительно, надо обсудить кое-какие детали. — Он протянул было руку к конфетам, но раздумал и, повернувшись к окну, продолжал: — Пожалуй, я у вас тут немного побуду.
  Сказав это, он уселся в кресло, стоявшее возле пепельницы.
  Селби незаметно подмигнул шерифу и сказал:
  — Интересно, как у них там дела наверху.
  — Пожалуй, мне стоит поговорить с доктором, — подхватил Брэндон. — От неизвестности я места себе не нахожу.
  Гренби закурил сигарету, бросил спичку в пепельницу и случайно дотронулся до коричневого очечника. Он взял его, покрутил и хмуро произнес:
  — Да… не повезло.
  — Смелее, Гренби, — резко заметил Брэндон, — кладите его в свой карман.
  Гренби в изумлении уставился на него:
  — Что в карман?
  — Берите ваш очечник.
  — Это не мой.
  — Ваш, ваш, — упрямо продолжал шериф. — Вы узнали его. Собрались положить в карман, да сообразили, что раз его нашли здесь и положили на пепельницу, то, взяв его, вы выдадите себя. Ведь вы потеряли очечник здесь, в ночь убийства Евы Даусон?
  — Вы сошли с ума!
  — Это вы сошли с ума. Почему вы побоялись взять эти шоколадные конфеты минуту назад?
  — Ах, эти, — усмехнулся Гренби. — Я очень люблю шоколад, но я вспомнил, что у меня выпала пломба.
  Теперь стоит мне взять конфету, как у меня тут же схватывает зуб. Я решил больше не прикасаться к ним, пока не схожу к зубному.
  — И когда они у вас разболелись?
  — Как раз сегодня днем.
  — Где же?
  — Здесь, в городе.
  — Вы уверены? Может быть, в Лос-Анджелесе?
  — Да я не был в Лос-Анджелесе.
  — Лжете, — усмехнулся шериф. — Вы отправились в Лос-Анджелес к Элеоноре Харлан и прихватили с собой коробку конфет. — Гренби молчал, но его лицо было белым от ярости. — Вы отрицаете это?
  — Я не обязан докладывать вам, как провожу свое время!
  — Вы купили конфеты для Элеоноры Харлан и добавили в них содиум-амитал. Когда девушка, угостившись, заснула, вы положили напичканные снотворным конфеты в карман, оставили возле кровати склянку с таблетками, чтобы имитировать самоубийство Элеоноры Харлан, и тихо удалились.
  — Нет, вы точно не в своем уме.
  — Потом вы явились сюда и наткнулись на нас с Селби. Те конфеты до сих пор лежат в вашем кармане, поскольку у вас не было возможности избавиться от них. А может быть, вы хотели убить еще и Паулу и ее мать? Ведь это вы подложили шоколадные конфеты со снотворным в вазу?
  — Вы обвиняете меня в убийстве Евы Даусон?
  — Вы чертовски правы!
  Селби взял шерифа за локоть.
  — Мы не собираемся предъявлять вам беспочвенные обвинения, мистер Гренби. Шериф просто хочет получить объяснения. Нам нужно знать, зачем вы отправились к Элеоноре Харлан, зачем вы взяли с собой конфеты и зачем…
  — Послушайте, я устал от ваших расспросов, — взорвался Гренби. — Я не последний человек в этих краях. Вы, возможно, забыли, но у меня есть влиятельные родственники… — Гренби не договорил, пристально глядя на окружного прокурора и шерифа.
  Брэндон не спеша протянул руку, взял футляр для очков.
  — Хорошо. Мы забираем вещественное доказательство, пока оно не пропало с вашей помощью.
  Они услыхали голоса двух мужчин, спускавшихся по лестнице. Джим Мелвин и Хадсон Парлин вошли в гостиную, и Мелвин, мгновенно ощутив напряженную атмосферу, резко спросил:
  — В чем дело? Что здесь происходит?
  — Они пытаются навесить на меня убийство, — ответил Гренби.
  — Поздравляю, — рассмеялся Мелвин. — Нашего полку прибыло. Я тоже у них на подозрении.
  В этот момент Селби осторожно провел рукой по правому карману пиджака Хадсона Парлина и нащупал два мягких комочка.
  — Ну-ка, Рекс! — позвал окружной прокурор.
  Парлин, ощутив прикосновение Селби, закричал:
  — Эй! Что вы себе позволяете?
  Он попытался отстраниться, но Селби крепко схватил полу пиджака, давя шоколадные конфеты.
  — С каких пор вы носите шоколадные конфеты в кармане? — спокойно спросил Селби.
  — Что вам за дело? — возмутился Парлин. — Я увидел в вазе две шоколадные конфеты и леденцы, взял их все вместе, но леденцы оказались кислыми и мне не захотелось мешать вкус, поэтому я пока положил шоколадные конфеты в карман. Потом меня срочно позвал Мелвин, и я забыл про них…
  Вдруг он увидел в вазе две шоколадные конфеты, и на его лице появилось изумленно-испуганное выражение.
  — Вы!.. Вы их подложили!
  — Те, что с начинкой из снотворного, остались в вашем кармане, — пояснил Селби. — Вы положили их в вазу, когда из-за нас сорвалась ваша попытка задушить миссис Кейн. А вот и ваш очечник. Вы думали, что обронили его, когда убивали Еву Даусон.
  Парлин впился глазами в лицо окружного прокурора, но после маленькой заминки он откинул голову и расхохотался:
  — Господин окружной прокурор, вы считаете, что перехитрили всех, но, к вашему сведению, все ваши заявления попахивают блефом. Докажите, что в этих конфетах есть снотворное.
  Селби кивнул Брэндону и сказал:
  — Надень на него наручники, Рекс.
  Шериф достал стальные наручники и направился к Гренби.
  — Нет, нет. Не на него, — остановил шерифа прокурор. — На Хадсона Парлина.
  — Это возмутительно! — закричал Джим Мелвин. — Как вы смеете, кретины!
  Хадсон Парлин вытянул руки и криво усмехнулся:
  — Валяйте, ребята. Сейчас на вашей улице праздник.
  Посмотрим, кто будет смеяться последним!
  Глава 23
  После того как Селби и Сильвия Мартин уселись на заднее сиденье полицейской машины, шериф посадил арестованного рядом с собой, сел за руль и предупредил:
  — Не пытайтесь отколоть какой-нибудь фокус.
  — Я должен связаться со своим адвокатом, — сказал Парлин, — и я требую, чтобы меня отправили в ближайшее правоохранительное учреждение.
  — Разумеется, вы в курсе ваших гражданских прав, не так ли? — с издевкой спросил Брэндон. — И всю эту чушь вы вызубрили наизусть, ожидая, когда придется ответить за свои преступления.
  — Не надо ехидничать, — заметил Парлин. — Джим Мелвин знает, что делать. Он позвонит А.Б. Карру, а старина Карр уже будет в участке, куда меня доставят.
  — Ему придется долго ждать, — сказал Брэндон. — В участок мы вас не повезем… во всяком случае, пока.
  — Куда же мы направляемся?
  — К Элеоноре Харлан, — не стал скрывать шериф. — Благодаря вашей конфетотерапии ее охватил приступ искренности и она признается во всем подряд. Она рассказала все, начиная с того момента, как ранила Еву Даусон, и кончая вашим визитом в ее квартиру за ножом, с помощью которого вы доделали ее работу.
  — Во-первых, — возразил Парлин, — красотка Харлан ничего подобного вам не могла сказать. Во-вторых, она не стреляла в Еву, и, в-третьих, я не убивал Еву.
  Если вам приспичило пофантазировать, пожалуйста, но я требую, чтобы меня немедленно доставили в ближайшее правоохранительное учреждение.
  — Я это уже слышал, но, к сожалению, придется с этим повременить, пока мы не произведем арест.
  — Арест кого?
  — Элеоноры Харлан.
  — Вы, ребята, определенно зарвались, — покачал головой Парлин.
  Брэндон повернул голову к Сильвии Мартин:
  — Как называется тот кемпинг, Сильвия?
  — «Колумбиец».
  — В каком номере находится Харлан?
  — В 12-м.
  Брэндон замолчал, резко нажал на газ и стал обгонять одну за другой медленно ползущие машины, время от времени включая сирену и мигалку.
  — Паула Мелвин была в норме, когда ты уходила? — тихо спросил у журналистки Селби.
  — Да.
  — Не догадываешься, как это произошло?
  — По ее словам, — Сильвия Мартин наклонилась и зашептала на ухо Селби, чтобы Ларкин ничего не мог расслышать, — шоколадные конфеты лежали в вазе с карамелью. Она не знает, как они туда попали. Конфеты ей понравились. Оставшись одна после отъезда матери, она села в кресло, почувствовала страшную сонливость, закрыла глаза и отключилась.
  — А ее мать тоже ела эти конфеты?
  — Они поделили их между собой поровну.
  — Слава Богу, матери тоже оказали вовремя помощь и с ней ничего не случится, — заметил Селби. — Ей повезло — действие снотворного начало сказываться еще в городе.
  — Страшно подумать, что могло бы произойти, — прошептала Сильвия.
  — Будем надеяться, что у Элеоноры Харлан не прошло желание поболтать.
  — Не уверена в этом. С Элеонорой творится что-то неладное.
  — О чем ты?
  — Когда я уезжала из кемпинга, ей вдруг очень захотелось спать. Она стала зевать, потягиваться, клевать носом, затем вовсе замолчала. Я посчитала, что это вполне естественно после прекращения действия стимулятора, но пока мы с доктором Демингом возились с Паулой, он объяснил, что обычно вначале прекращает действовать барбитурат, а стимулирующее вещество, с более продолжительным эффектом, еще долго поддерживает больного в возбужденном состоянии.
  — Скоро прибудем на место и все выясним, — рассудил Селби.
  Они заметили, что шея Парлина напряглась и он прислушивается к их беседе. Они сочли за лучшее помолчать.
  Машина, не снижая скорости, неслась по автостраде, над которой сияли россыпи звезд, и вскоре перед ними уже замаячил Мэдисон-Сити. Потом в стороне от дороги появился щит с названием кемпинга: «Колумбиец»; под щитом светилось объявление: «Свободных мест нет».
  Брэндон ловко развернул машину, и ее широкие шины зашуршали по гравию подъездной дорожки. Наконец они остановились перед уютным домиком, помеченным номером 12.
  Свет не горел, и все было тихо.
  Брэндон повернул голову и вопросительно посмотрел на Сильвию Мартин.
  — Порядок, — успокоила журналистка шерифа. — Она спит. Я пойду и разбужу ее.
  Селби открыл ей дверцу машины, и Сильвия, одарив его благодарной улыбкой, выскочила на дорогу и взбежала на крыльцо коттеджа. Отдышавшись, она повернула ручку, открыла дверь, и темнота поглотила ее.
  — Продолжаете блефовать? — усмехнулся Парлин. — Кстати, шоколадные конфеты растаяли окончательно.
  Надеюсь, прокуратура возместит затраты на чистку костюма.
  Шериф с прокурором молчали, наблюдая за коттеджем. Там вспыхнул свет, и узкие желтые полосы, пробившись сквозь неплотно сдвинутые занавески, легли на траву. Затем раздались торопливые шаги Сильвии, и больше никаких звуков из домика не доносилось.
  Через минуту Сильвия показалась в дверях. С расстроенным видом она переводила взгляд с Дуга Селби на Брэндона. Все было ясно…
  — Погодите, — спохватилась женщина. — Я сейчас переговорю с дежурной.
  Она бросилась к воротам и позвонила в дверь, на которой висела табличка: «Контора».
  Прошло несколько томительных мгновений, пока изнутри ей не ответил раздраженный женский голос:
  — Вы же видите, свободных мест нет!
  — Я хотела бы поговорить с вами. Всего несколько слов, — доверительно произнесла Сильвия.
  Послышался скрип двери, и женщины принялись шептаться. Вскоре Сильвия вернулась и поманила к себе Селби. Когда окружной прокурор подбежал, девушка тяжело вздохнула:
  — Дуг, увы! Она меня обманула.
  — Что случилось?
  — Меня разыграли: я была в полной уверенности, что Элеонора заснула, а дежурная говорит, что через три минуты после моего ухода она прибежала в контору и попросила разрешения срочно позвонить по телефону.
  — Скорее всего, — вздохнул Селби, — она звонила Карру.
  — Именно. Дежурная записала номер, потому что она берет по пять центов за звонки в город. Элеонора сообщила Карру, где она находится. Через десять минут он примчался за ней и куда-то увез.
  Из стоявшей неподалеку машины за ними напряженно следил Рекс Брэндон.
  Селби еле заметно покачал головой.
  Окружной прокурор и журналистка, обескураженные, вернулись к машине.
  — Лопнула ваша затея! — загоготал Парлин. — Черт возьми, я так и знал, что никакой Элеоноры Харлан здесь нет. Теперь вы просто обязаны действовать официально.
  Глава 24
  Уже около полуночи полицейская машина затормозила у роскошного особняка, который Альфонс Бейкер Карр приобрел в престижном районе с красивым названием «Апельсиновая роща».
  Окна фасада были темны, но с задней стороны, где находился кабинет адвоката, видны были отблески света. Пошептавшись о чем-то с Брэндоном, Селби уверенно нажал кнопку звонка и не отпускал ее до тех пор, пока не убедился, что его услышали.
  Прошла целая минута, прежде чем над крыльцом зажегся свет. Небольшая пластинка на бронированной двери отошла в сторону, и Селби понял, что его рассматривают в «глазок».
  Наконец дверь распахнулась, и Карр зычным голосом произнес:
  — Кого я вижу! Майор Селби!
  — С вашего разрешения, просто Дуг Селби.
  — Извините. Меня все время тянет обращаться к вам по-военному. Звание вам так идет… Однако, сэр, не поздновато ли для визитов?
  — Совершенно с вами согласен. Но это не частный визит.
  — Официальный?
  — Да… отчасти.
  — Ну что же, проходите. А где ваш постоянный спутник? Где наш основательный, немного бесхитростный, но вызывающий полное доверие шериф?
  — Мне кажется, нам лучше переговорить с глазу на глаз, — ответил окружной прокурор.
  — Очень разумно с вашей стороны, коллега. Я ценю такой подход. Входите, пожалуйста.
  Карр проводил прокурора в кабинет, уставленный книгами, с огромным письменным столом в центре, вокруг которого стояли мягкие кресла. Здесь в комфортабельных условиях можно было и работать, и отдыхать.
  На столе громоздились книги. Они были раскрыты, свидетельствуя о том, что их хозяина только что отвлекли от серьезного занятия.
  — Прошу, коллега, присаживайтесь. Будьте как дома.
  — Спасибо. — Селби опустился в удобное кожаное кресло.
  Карр, не сводя с окружного прокурора цепких искрящихся глаз, спросил:
  — Сигару? Сигарету?
  — Благодарю вас, — ответил Селби. — Я курю трубку. Если не возражаете, я немного подымлю.
  Он вынул из кармана трубку, набил ее душистым табаком и раскурил.
  — Судя по всему, коллега, — продолжал Карр, — вы меня надули: ваш визит не носит официального характера. Но я не в обиде. Совсем напротив, весьма этому рад. У меня есть отличный ром. Ему свыше ста лет.
  Очень крепкий и приятный. Стоит смешать его с бенедиктином — и вы получите восхитительный напиток.
  — Почему бы и нет, — сказал Селби.
  Карр подошел к бару, встроенному в одну из стен, взял бокалы, бутылки, приготовил коктейли. Поставив бокал перед Селби, он, поднеся свой на уровень глаз, поглядел на окружного прокурора и улыбнулся:
  — За раскрытие преступлений.
  Мужчины, смакуя, медленно сделали по глотку.
  — Замечательно, — похвалил Селби.
  — Очень рад, что вы, коллега, оценили напиток по достоинству, — сказал Карр. — Он уселся поудобнее в своем кресле и предложил: — А теперь перейдем к истинной цели вашего визита.
  — Я весь вечер много думал о вас, Карр, — начал прокурор. — Почему-то мне вспомнилось время, когда вы впервые приехали в наш город.
  — Это было не так уж давно.
  — Несколько лет назад.
  — Как бежит время!
  — Вы тогда говорили, что перебрались сюда, рассчитывая найти здесь покой, — напомнил адвокату Селби. — Вам надоел шум больших городов, вам хотелось бросить работу, избавиться от клиентуры, которую вы вынуждены были представлять в судах.
  — Совершенно верно, — подтвердил Карр.
  — Короче говоря, вам хотелось жить отшельником.
  — Именно так.
  — Однако затем вы вынуждены были признаться, что ваши клиенты не оставили вас в покое. Они нашли вас здесь, донимая просьбами защищать их интересы.
  — Все было так, как вы говорите.
  — Это просто непорядочно с их стороны.
  — Вы так считаете? К сожалению, такова плата за успех. Однако я не тешу себя надеждой, что ваш столь поздний визит вызван лишь заботой о моем тяжком существовании.
  — Тем не менее это так.
  — Серьезно?
  — Я бы охотно помог вам реализовать ваши намерения, — улыбнулся Селби.
  — Бросить практику?
  — Да.
  — Я не думаю, что для этого мне нужна ваша помощь, Селби, — улыбаясь, ответил Карр.
  — Власти округа сделают для этого все, что в их силах, — настойчиво продолжал окружной прокурор.
  Карр искренне рассмеялся и заметил:
  — В вашем водоеме с карасями мне, видимо, отводится роль щуки?
  — Согласен.
  — Ну что ж, буду откровенен с вами. Когда сегодня я разыгрывал перед вами справедливое негодование по поводу похищения Элеоноры Харлан, вы, разумеется, понимали, что на самом деле я ни секунды не сомневался в вашей непричастности к инциденту. Но мы добиваемся противоположных целей, и в публичном заявлении я буду продолжать обвинять вас в недобросовестном использовании свидетеля, нарушении закона, короче, во всех смертных грехах. В приватной же беседе могу признаться, что испытываю к вам самое глубокое уважение.
  — Спасибо.
  — Погодите благодарить. Вы попали в довольно незавидное положение, и я не остановлюсь ни перед чем, чтобы покончить с вами обоими. Кстати, будь у шерифа возможность, он поступил бы со мной так же.
  — Сильвия Мартин перевезла Элеонору Харлан в кемпинг «Колумбиец», — заметил Селби.
  — Вот как!
  — Они зарегистрировались под вымышленными именами и сняли единственный свободный номер.
  — Умница, — похвалил Карр. — Знаете, эта девушка в сложных обстоятельствах здорово соображает. Останься она в своей машине на улице — ее мигом задержали бы.
  А этим хитрым ходом она сбила с толку Отто Ларкина.
  Между нами, Отто Ларкин отнюдь не гигант мысли.
  — Когда действие препаратов закончилось, — продолжал окружной прокурор, не обращая внимания на выпад Карра в сторону начальника полиции Мэдисон-Сити, — Элеонора Харлан тоже продемонстрировала способность прекрасно соображать. Она притворилась спящей и ловко обвела Сильвию вокруг пальца. Та, посчитав, что девушка проспит не менее нескольких часов, отправилась проверить кое-какие свои догадки. А Элеонора Харлан, не теряя времени, звонит вам по телефону, вы приезжаете и забираете ее.
  — Очень интересно, — нахмурился Карр. — Полагаете, удастся найти свидетеля, видевшего меня в «Колумбийце» в компании Элеоноры Харлан?
  — Откровенно говоря, вряд ли.
  — Так-так, — протянул Карр. — В таком случае не рассчитывайте на мое признание. Однако продолжайте — я весь внимание.
  — Ранее Элеонора Харлан в присутствии свидетелей призналась, что стреляла в Еву Даусон ночью 17-го, или, более точно, рано утром 18 числа минувшего месяца.
  — Вы меня удивляете, Селби. Она же находилась под действием наркотиков. Кто-то ввел или пытался ей ввести состав, который подавляет центры самоконтроля.
  — Все гораздо серьезнее. Ее пытались убить, — сухо заметил прокурор.
  — Селби, — громко рассмеялся Карр, — вы же не столь наивны. Представьте реакцию присяжных на подобное заявление.
  — Я думаю, что оно звучит довольно правдоподобно.
  — Мой дорогой коллега, вы слишком долго пробыли в обществе достойного, но излишне прямолинейного шерифа Брэндона. Вообразите, как вы стоите перед присяжными и объясняете им, что, когда я обнаружил Элеонору Харлан, вместе с вами там находилась журналистка, фиксировавшая все, что та говорила в невменяемом состоянии; там был доктор, которого Элеонора Харлан в жизни не видела и которого вызвали вы сами; этот доктор ввел ей препарат, отключающий тормозные центры в сознании человека и вызывающий галлюцинации. И после всего этого у вас достанет мужества заявить присяжным, что вы не имеете к данному инциденту отношения, а девушку пытался отправить на тот свет некий злодей? Мой дорогой Селби, не заставляйте меня думать, что человек вашего интеллекта по собственной воле поставит себя в подобное положение. Вы будете раздавлены. Это будет игра в одни ворота.
  — Тем не менее, — упрямо продолжал Селби, — я верю тому, что сообщила Элеонора Харлан. Я верю, что она стреляла в Еву Даусон в гараже Джима Мелвина. Я возбудил уголовное дело по обвинению ее в совершении этого преступления, и теперь располагаю ордером на ее арест.
  — Очень неразумное решение, коллега, — печально покачал головой Карр. — Вам придется снять свое обвинение. Вы не пройдете даже предварительного слушания в суде.
  — Я от своих намерений не отступлюсь, — стоял на своем окружной прокурор. — Я готов возложить на нее ответственность за это преступление, поскольку считаю ее виновной.
  — Покушение на жизнь с применением оружия?
  — Именно так. Покушение на жизнь с применением оружия.
  Карр снова с печальным видом покачал головой:
  — Я, коллега, был о вас более высокого мнения.
  — Следовательно, — невозмутимо продолжал Селби, — если вы сейчас укрываете Элеонору Харлан, то понимаете, что она скрывается от правосудия. Дабы вам не пришлось позже ссылаться на свое поведение, я готов предъявить вам ордер на ее арест, который лежит у меня в кармане.
  На мгновение Карр сжался, нахмурился, и гнев исказил правильные черты его лица. Однако он быстро справился с собой, улыбнулся, но эта улыбка вышла немного натянутой.
  — Хитро придумано, Селби! Чертовски хитро! Должен признать, я недооценил вас. Очень умный ход. Не осмеливаясь привлечь Элеонору Харлан к суду, поскольку вы не располагаете соответствующими доказательствами, вы в соответствии с вашими полномочиями собираетесь арестовать ее. Следовательно, если я не выдам ее, ознакомившись с указанным ордером, вы в праве обвинить меня в пособничестве и укрывательстве преступника, разыскиваемого полицией. Очень умный ход! К сожалению, Селби, у вас ничего не выйдет, поскольку я не знаю, где в настоящий момент находится Элеонора Харлан.
  — Если вам известно ее местонахождение, — сказал окружной прокурор, — я требую указать его мне.
  — Я знаю закон, — улыбнулся Карр. — Вам не было нужды официально заявлять ваше требование. Я понял с первого раза.
  — Спасибо. Я просто хотел убедиться, что вы правильно меня поняли.
  Карр взял бокал, сделал глоток и продолжал:
  — Во всей этой истории вы, Селби, и шериф обречены на неудачу. Лично вам я глубоко сочувствую. Что же касается шерифа Брэндона, то он получит по заслугам. Мне искренне жаль, что вы с ним связались. Я совершенно уверен, что, часто практикуя, вы смогли бы достичь большего. Должность окружного прокурора слишком мелка для вас. Может быть, вас заинтересует предложение совместной деятельности с одним пожилым джентльменом?
  — Насколько пожилым?
  — Приблизительно моего возраста, — ответил Карр.
  Селби улыбнулся, покачал головой и заметил:
  — Совместной деятельности не получится. Пожилой джентльмен вот-вот бросит практику.
  — Я пока не собираюсь отказываться от работы, — ответил адвокат. — Что ни говори, а мне здесь очень нравится.
  Окружной прокурор немного помолчал и продолжил:
  — Я буду откровенен с вами, Карр. Вы очаровательный негодяй, и с тех пор, как появились в наших краях, у нас возникли совершенно новые проблемы. Проблемы, которых мы хотели бы избежать в нашей тихой сельской местности… У вас есть связи. Вы всюду заручаетесь поддержкой влиятельных лиц. Ваша паутина уже раскинулась по всему округу. Время от времени люди попадают в беду и вынуждены обращаться к вам за помощью. Но ваша помощь отнюдь не бескорыстна. Вы опутываете своих клиентов, заставляя их впоследствии идти на сделку с совестью во имя ваших личных интересов.
  — А что в этом плохого? — удивился Карр. — Любой уважающий себя адвокат именно так создает доходную практику.
  — В большом городе — может быть, но не у нас.
  Возьмите, к примеру, дело Евы Даусон.
  — Что же в нем такого?
  — Элеонора Харлан стреляла в Еву Даусон. Милтон Гренби заинтересован скрыть этот факт. Он обратился за помощью к вам. Вы составляете план, с помощью которого трое получают ложное алиби. Далее вы сочиняете целую историю, уводящую правосудие в тупик.
  Благодаря прошлым связям вы смогли быстро освободить дом в Лас-Алидасе, буквально выселив его жильцов, пока не решите, что им можно возвращаться. Вы предлагаете Джиму Мелвину деньги и покровительство, чтобы он втайне присматривал за раненой девушкой.
  Все это вы предприняли, чтобы выгородить Хадсона Парлина, который и являлся вашим настоящим клиентом.
  Далее события принимают еще более драматический оборот. Выздоровев, Ева Даусон пытается использовать случайно доставшиеся ей документы, чтобы шантажировать Морриса Шелдона и получить с него деньги. Но она не знает, что ступила на территорию Хадсона Парлина, игры с которым смертельно опасны. Когда-то Харлан подарил сестре столовый нож. Девушки никогда им не пользовались, так как питались вне дома. Когда Хадсон Парлин узнал о намерениях Евы Даусон, он отправился в жилище Мелвинов в Лас-Алидасе, прихватив на всякий случай нож из квартиры Элеоноры Харлан.
  Ему и в голову не пришло, что этот нож впоследствии может оказаться важной уликой… Из разговора с Евой Даусон он понял, что девушка не отступится. Может быть, он хотел только припугнуть ее, но, охваченный яростью, совершил убийство… Когда выяснилось, что по отметкам на ноже легко установить его происхождение, он запаниковал и бросился к вам.
  — А что в этом плохого? — невозмутимо спросил Карр.
  — Все! Вы не просто консультировали его, но и стали его соучастником. Вы попытались создать впечатление, что нож продолжает оставаться у Элеоноры Харлан.
  — А разве это не так?
  — Здесь есть одна закавыка, — улыбнулся Селби. — Брэндон не прикасался к тому ножу, который вы принесли в его офис, но он брал в руки нож, обнаруженный в квартире Элеоноры Харлан. На ноже, привезенном вами якобы прямо из магазина, дактилоскопист почему-то нашел отпечатки пальцев шерифа.
  — Отлично! — воскликнул Карр, и в его глазах отразилось неподдельное восхищение. — Черт возьми, Селби, это просто гениально!
  — Теперь вы видите, — продолжал окружной прокурор, — к чему ведут игры с законом.
  Карр медленно покачал головой и, улыбнувшись, ответил:
  — Вещественное доказательство можно было легко сфабриковать. Бросьте, Селби! Ни одно жюри присяжных не примет такую улику.
  — Жюри присяжных этого округа примет, — раздельно повторил прокурор. — Они знают шерифа.
  — Так было, когда я только сюда переехал. — согласился Карр. — Но теперь, скажу вам, что-то не видно среди присяжных такого единодушия по отношению к окружному прокурору и шерифу. Поскольку здесь мы с вами беседуем неформально, я могу признаться, что приложил к этому руку. Я превращаю политическую борьбу в борьбу конкретных лиц. Я не думаю, что вы сумеете собрать такое жюри, которое безоговорочно поверит шерифу. Не скрою, именно благодаря мне у людей сложилось о нем мнение, как о не брезгующем никакими средствами политикане. Я думаю, присяжные решат, что шериф ведет хитрую политическую игру.
  — Вы очень откровенны.
  — Я могу позволить это, — заметил Карр, — поскольку, кроме нас, здесь никого нет. Между прочим, коллега, в этом деле вы проявили довольно приличное дедуктивное мышление.
  — Благодарю вас, но позвольте мне закончить историю. Когда Парлин понял, что Элеонора Харлан слишком много знает, он решил убрать ее. В течение нескольких месяцев ключ от ее квартиры лежал в его кармане.
  Когда он пришел туда в очередной раз, он заметил початую коробку конфет, которую принес ей Милтон Гренби… Это натолкнуло его на мысль. Он купил точно таких же конфет, добавил в них барбитураты и совершил подмену. Зайдя позже, он увидел, что женщина, съев конфеты, спит. Ему ничего не стоило инсценировать самоубийство, но он не рискнул просто забрать отравленные конфеты, справедливо полагая, что Гренби удивится, узнав, что Элеонора в один присест съела содержимое всей коробки. Парлин снова подменил конфеты, взяв с собой те, что имели смертоносную начинку, и оставив в коробке обычные.
  Карр потянулся и зевнул:
  — Все это, Селби, очень занятно, но, честно говоря, мне уже надоели ваши фантазии.
  — Но вы признаете, что они основаны на действительных событиях? — спросил Селби.
  — Вы ловко поймали меня на подмене ножей, — улыбнулся адвокат, — но вам, Селби, этого не доказать. Никогда! Что до других глав вашего повествования, то я, как вы сами понимаете, защищаю интересы моих клиентов. Мы подискутируем с вами в суде, когда до него дойдет дело.
  — Спасибо, — сказал окружной прокурор. — Основной причиной, заставившей меня посетить вас в столь поздний час, было предъявить вам ордер на арест Элеоноры Харлан.
  — Хорошо, хорошо. Я в курсе. Между прочим, это тоже сильный ход. Ловушка могла бы сработать, знай я, где она находится, но я не знаю. Спокойной ночи, коллега. Спокойной ночи.
  Карр проводил гостя до парадной двери и выключил свет над крыльцом.
  Селби сел в свою машину, проехал ярдов сто и остановился. Полицейская машина на другой стороне улицы была пуста.
  Окружной прокурор стоял возле машины шерифа и ждал. Прошла минута… другая. Внезапно раздалась резкая трель свистка с задней стороны дома Карра, послышались громкие голоса, звуки борьбы и выстрел.
  Селби спокойно приблизился к парадной двери особняка и нажал кнопку звонка.
  Прошло несколько минут, прежде чем дверь открылась.
  На пороге стоял Рекс Брэндон. Он ухмыльнулся и сказал:
  — Заходи, Дуг. Теперь он у нас на крючке.
  — Карр открывал свой бар в кабинете, Рекс, — предупредил Селби. — Там микрофон…
  — Я его уже обнаружил, — сказал шериф. — Ваш разговор записан полностью.
  — Я так и знал, — усмехнулся окружной прокурор. — Он попался в собственный капкан. Не зная заранее, о чем я буду говорить, он на всякий случай включил микрофон — вдруг я выболтаю что-нибудь, представляющее для него интерес. Теперь запись можно будет использовать против него.
  — Он в гостиной, — тихо произнес Брэндон. — И не знает, что мы обнаружили магнитофон.
  — Он пытался тайно вывезти Элеонору Харлан?
  — Да.
  — Хорошо. Значит, теперь ему не отвертеться.
  Когда они вошли в гостиную, Карр стоял там, задыхаясь от бессильной ярости.
  — Разве я не предупреждал вас, Карр? — поинтересовался Селби.
  — Против меня у вас ничего нет, — огрызнулся адвокат. — Я лишь хотел доставить мою клиентку к ее постоянному месту жительства. Ее насильно похитили…
  — Мой дорогой коллега, я же сообщил вам о наличии у меня ордера на ее арест.
  — Этот номер у вас не пройдет, — процедил Карр. — Вы, черт побери, прекрасно знаете, что ни о чем подобном мне не говорили.
  — Я предлагал вам ознакомиться с ордером, не так ли?
  — Определенно нет.
  — Может быть, я не говорил и о том, что ордер содержал формулировку обвинения: за покушение на жизнь с применением оружия?
  — Определенно нет.
  — Наконец, разве я не говорил вам, что, укрывая у себя Элеонору Харлан, вы тем самым нарушаете закон?
  — Определенно нет. Это провокация.
  — Ну-ка, Рекс, воспроизведи нам запись, — усмехнулся Селби.
  Брэндон повернулся к своему помощнику и спросил:
  — Магнитофон проверили?
  Тот молча кивнул.
  — Включайте! — скомандовал шериф.
  Человек в штатском щелкнул выключателем, и из соседней комнаты из динамика раздались мужские голоса.
  Карр бросился с кулаками на Брэндона, но шериф резким ударом в челюсть успокоил разбушевавшегося адвоката.
  — Прости, ты первым начал, — спокойно сказал он.
  — Чего вы хотите? — хмуро спросил Карр.
  — Я уже говорил: бросьте практиковать в нашем округе.
  Глава 25
  Сильвия Мартин остановила машину у края тротуара, заметив, что Дуг Селби вышел из дома и направился в сторону кинотеатра «Палас».
  — Привет, Дуг, — проворковала она. — Не хочешь пригласить меня на завтрак?
  — Ждала, когда я встану, — усмехнулся окружной прокурор.
  — Угадал. Я хотела подняться и вытащить тебя из постели, но воспитание не позволило нарушать приличия.
  — Могла бы воспользоваться телефоном.
  — Я хотела приготовить тебе сюрприз, Дуг.
  — Какой?
  — Садись в машину.
  Когда Селби устроился на сиденье, Сильвия спросила:
  — Газет еще не видел?
  Селби покачал головой.
  Она раскрыла «Кларион», положила к нему на колени.
  — Как тебе это нравится?
  Через всю первую полосу шли крупные заголовки:
  «СЕЛБИ И БРЭНДОН ЛОВЯТ УБИЙЦУ».
  «ХАДСОН ПАРЛИН ПРИЗНАЕТ СЕБЯ ВИНОВНЫМИ ОТДАЕТ СЕБЯ В РУКИ ПРАВОСУДИЯ, ЧТОБЫ ИЗБЕЖАТЬ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА».
  «СЕЛБИ РАЗОБЛАЧАЕТ АЛИБИ ПАРЛИНА, А ЭЛЕОНОРА ХАРЛАН РАССКАЗЫВАЕТ ВСЕ».
  Ниже была помещена статья, на которую Сильвия обратила внимание окружного прокурора.
  «Брэндон и окружной прокурор Селби сегодня рано утром раскрыли запутанное дело Евы Даусон.
  Смерть Евы Даусон, которая, по мнению оппозиции шерифа, явилась результатом самоубийства, в действительности оказалась насильственной. Хадсон Парлин сознался, что он нанес удар ножом, но утверждает, что сделал это в состоянии аффекта, когда шантажистка требовала от него в обмен на компрометирующие его документы значительную сумму денег.
  Парлин, который прежде выдвинул стопроцентное алиби, неожиданно отказался от него под давлением улик, добытых окружным прокурором Дугласом Селби.
  Ранее Парлин заявил, что был свидетелем дорожно-транспортного происшествия в Лос-Анджелесе, которое имело место приблизительно тогда, когда Ева Даусон встретила свой смертный час. После того как окружной прокурор принялся выяснять у него подробности этого происшествия, Парлин не смог дать удовлетворительных ответов.
  После допроса, продолжавшегося в течение часа, Парлин сознался, что фальсифицировал свое алиби. Зная, что чуть ли не ежеминутно в крупных городах случаются аварии на дорогах, Парлин воспользовался данными дорожно-постовой службы, из которых узнал о столкновении машин на углу Фигероа и Адаме в ноль часов пятьдесят пять минут. Именно в это время и была убита Ева Даусон.
  Адвокат пострадавшей при столкновении машин стороны, естественно, с радостью принял заявление Парлина.
  Из разговора с ним Парлин и выяснил все основные детали происшествия.
  Умело заданные прокурором вопросы, касавшиеся второстепенных деталей, вскрыли противоречия в показаниях Парлина. Тем самым он полностью изобличил себя в содеянном, что могут подтвердить все, кто присутствовал на допросе.
  (Продолжение на 2-й стр.)»
  Селби закончил читать и посмотрел на Сильвию:
  — Ты не слишком сгустила краски?
  — Дуг Селби, ты даже не догадываешься, какой ты хороший человек, — сверкнув глазами, ответила журналистка.
  Селби задумчиво посмотрел на нее, потом перевел взгляд на газету, которая сползла на пол и лежала у его ног, и наконец заговорил:
  — Пожалуй, самое время предложить тебе должность пресс-секретаря окружного прокурора.
  — А что, — кокетливо сказала Сильвия. — У меня бы получилось.
  — Я… начал было Селби, но осекся, когда из затормозившей рядом машины его окликнул Рекс Брэндон:
  — Чуть было не упустил тебя, Дуг. Можно тебя на минутку?
  Селби махнул ему рукой.
  — Проезжай! Я еще не ел, и, потом, у меня важный разговор.
  Но Брэндон только еще шире улыбнулся и продолжал:
  — У меня еще более важный разговор. Старикашка Карр добился освобождения под залог в десять тысяч долларов, потом внес столько же за освобождение Элеоноры Харлан, и они улетели в Тихуану, где зарегистрировали брак. Теперь ни он, ни она не могут свидетельствовать друг против друга.
  У Селби вытянулось лицо.
  — Значит, тебе, Дуг, до них не добраться? — спросила у Селби журналистка.
  — Выходит так, — вздохнул Селби. — По законам штата ни муж, ни жена не могут давать показания в суде друг на друга. Хитрый лис все-таки выкрутился.
  Но он получил жену, жизнь с которой конфеткой не покажется, и он не сможет развестись с ней, пока не истечет исковая давность преступного сговора. Правда, вопрос о снятии иммунитета в случае развода не решается однозначно, все же Карр предпочтет не рисковать. Три года супружества ему обеспечены. Нас теперь больше интересует Парлин.
  Сильвия запустила мотор.
  — Я поехала в редакцию. Медовый месяц супругов Карр — это настоящая сенсация.
  
  1948 год.
  (переводчик: Ю. Копцов)
  
  Прокурор разбивает яйцо
  Предисловие
  Вымышленные дела об убийствах строятся по определенным правилам. Они — плод ума и игра воображения.
  В реальной жизни дела об убийствах составляют часть мрачных условий существования. Их расследование является искусством и требует привлечения высококвалифицированных специалистов.
  Мой друг доктор Лемойн Шнайдер — эксперт в таких делах. Он одновременно доктор медицины и профессиональный юрист, специалист по важной отрасли официальной медицины. Доктор Шнайдер — автор книги «Расследования убийств», включающей в себя жизненно важные технические приемы расследований, многие из которых мало кому известны.
  В больших городах мы постоянно создаем группы умных, хорошо знающих свое дело экспертов, специалистов по различного рода расследованиям. В тех штатах, где есть государственная полиция, высококлассные специалисты успешно работают в области раскрытия преступлений. Постепенно наука все больше входит в работу детективов, и давно остался в прошлом такой способ поисков доказательств, как размышление.
  Доктор Шнайдер стоит в авангарде этого нового направления. Его книга переведена на французский, немецкий и английский языки. Доктор Шнайдер читает лекции в колледжах на родине и за границей. Более того, доктор Шнайдер активно расследует дела об убийствах, используя те приемы, о которых рассказывает.
  Я — один из его учеников в Гарвардской медицинской школе. Я был с ним в Скотленд-Ярде в Лондоне. Несколько раз мы вместе с ним участвовали в расследовании дел об убийствах.
  Я продолжаю восхищаться его знаниями, техникой и практическим опытом. На свете мало найдется людей, которые могли бы, как он, сочетать в себе талант врача с профессиональными способностями юриста. И еще меньше людей отважились бы преподавательскую деятельность совмещать с активной работой практика.
  Доктор Шнайдер одинаково прост дома и в суде, на лекциях и на месте преступления. Он интересный человек и преданный друг. Эту книгу я посвящаю моему другу ЛЕМОЙНУ ШНАЙДЕРУ, доктору медицины и бакалавру права.
  
  Эрл Стэнли Гарднер
  
  Глава 1
  Паден Ф.Л. задумчиво подымил сигарой, а потом медленно направился по коридору здания суда. «Ф.Л.» означает Филипп Луциллиус, но его близкие друзья называли его «Любимец фортуны», и Падену это нравилось, потому что успех, который ему сопутствовал, был делом случая, удачи, везения.
  Паден толкнул дверь, на которой было написано: «Окружной прокурор», и вошел. Девушка-секретарь посмотрела в сторону вошедшего, улыбнулась и кивнула:
  — Доброе утро.
  Не говоря ни слова, Паден обошел стол секретаря и направился к входу в кабинет.
  Секретарша выскочила из-за стола и попыталась помешать ему, но тот уже открыл дверь кабинета.
  — Вы не должны входить туда, — запротестовала она. — Это личный кабинет мистера Селби.
  Дуг Селби — окружной прокурор графства Мэдисон — сидел за большим столом перед окном. Услышав шум, он поднял голову и посмотрел на дверь.
  — Он направился прямо к вам, — истерично завопила секретарша. — Он…
  Селби отложил бумаги, которые просматривал, и спокойно сказал:
  — Ничего, не волнуйтесь. Пусть заходит. Насколько я понимаю, вы мистер Паден, новый владелец газеты «Блейд».
  — Правильно.
  — И вы предпочитаете, — добавил с улыбкой Селби, — входить в кабинеты частным порядком.
  — Я не могу ждать в приемной моих работников, если вы это имеете в виду, — ответил Паден. — Я оплачиваю вашу работу. Я — налогоплательщик.
  — Есть много других налогоплательщиков, мистер Паден.
  — Я один из самых крупных налогоплательщиков и хочу поговорить с вами.
  — Заходите и говорите.
  Селби подал знак секретарше, и она исчезла.
  Паден удобно расположился в кресле и уставился на высокого молодого человека, который сидел перед ним за столом.
  — Селби, это политическая работа. Что вы знаете о политике?
  — Боюсь, что немного.
  — Я хочу это проверить.
  — Однако, — продолжал Селби, — к счастью, мистер Паден, политика занята мировыми проблемами и редко наведывается в Мэдисон. Разве что во время выборов. А избирателям нужна вера в высокую квалификацию людей, которые управляют ими. Они выбирают того, кто способен хорошо выполнять свою работу. Таково мнение наших избирателей. Наш район — сельскохозяйственный, и люди ко всему относятся серьезно.
  — Я знаю, знаю, — нетерпеливо забубнил Паден. — Все это верно. Как, по-вашему, почему я купил «Блейд»?
  — Наверно, потому, что вы интересуетесь издательским делом.
  — Потому что я хочу делать деньги.
  — Ну, в таком маленьком графстве, как наше, на издании ежедневной газеты состояния не наживешь. Владелец конкурирующей газеты «Кларион» здесь уже десять лет и, хотя он работает хорошо, богачом не стал.
  Паден улыбнулся.
  — Для юриста вы не слишком невнимательны, Селби. Я сказал, что купил «Блейд» потому, что хочу делать деньги. Я не сказал, что собираюсь разбогатеть исключительно на издании газеты… Умный издатель может сделать много денег. Газеты дают силу. Сила приносит деньги. Город Мэдисон молод. Он растет.
  Селби достал из кармана трубку, набил ее табаком и не произнес не слова.
  — Итак, — продолжал Паден, — город растет. Это привлекает внимание. В горах появился новый отель. Люди, которые там останавливаются, ищут развлечений.
  — Синдикат, построивший отель, хочет кооперироваться в этом отношении с властями графства.
  — Поэтому я и купил «Блейд». Сел бы улыбнулся.
  — Очевидно, вы верите в силу со школьных времен.
  — Я покупаю то, что хочу, Селби.
  — Всегда?
  — Да, рано или поздно.
  — О’кей, — улыбнулся Селби. — Продолжайте в том же духе.
  — Вас я не покупаю.
  — Надеюсь. Вы сказали, что покупаете то, что хотите. Думаю, не стоит идти по этому пути. Выберите другой.
  Паден вынул изо рта сигару.
  — Вот что, Селби. До сих пор вы не сталкивались ни с политикой, ни с политиками. Теперь в вашем городе они есть. Я буду придерживаться своей линии.
  — Я знал, что именно таким будет ваш ответ, — заметил Селби. — Случилось так, мистер Паден, что «Блейд» всегда была настроена против меня. И по личным, и по общественным мотивам.
  Паден засмеялся коротким, лающим смехом.
  — Посмотрим, — сказал он. — До сих пор вам неплохо жилось. И вы еще не знаете, что значит иметь газету в качестве противника. Подождите немного, скажем до первого убийства.
  — Это звучит угрожающе, — улыбнулся Селби.
  — Будьте осторожнее, — предупредил Паден. — За деньги нельзя купить парня, который уже избран, но его можно купить до выборов.
  — Я уже избран, — отрезал Селби. Паден встал с кресла.
  — Хорошо, — нахмурился он, стряхивая сигарный пепел на ковер. — Вы уже избраны. Попытайтесь удержаться, мистер окружной прокурор. И помните, что при первом же деле об убийстве, когда пробуждаются гражданские интересы, вы узнаете, как много значит оппозиционная газета, которой руководит человек, лишенный сантиментов.
  — Пусть будет так, — решительно заявил Селби и откинулся на спинку кресла. — Я рад, что ваша газета ополчилась против меня с тех пор, как я начал заниматься общественной деятельностью. Вы мне угрожаете. Я отвечаю — НЕТ! А теперь убирайтесь вон. Паден колебался.
  — Если хотите… если вы по-умному…
  — Я знаю, — перебил его Селби. — Я могу быть губернатором. Но не хочу быть «умным». Я предпочитаю быть честным.
  Паден направился к двери.
  — Однако, — он замешкался, — когда вы измените свое решение, дайте мне знать.
  Глава 2
  Дороти Клифтон включила вторую скорость и с любопытством обозревала панораму, открывшуюся перед ней. Позади нее зубчатыми краями возвышались горы, у их подножия росли деревья и кусты. На две тысячи футов ниже, в долине, раскинулся город Мэдисон. С высоты он казался белым при сверкающем солнечном свете. Яркое небо ослепляло голубизной. Несколько облачков, казавшихся сказочными животными, медленно плыли по небу.
  Дороти была очарована пейзажем. Легко дышалось чистым горным воздухом. Зелень растений радовала глаз. И тишина. Летняя приятная тишина, нарушаемая только мерным рокотом мотора ее автомобиля.
  — Итак, — обратилась она к самой себе, — мы приехали. Свекровь будет рассматривать меня в лорнет и указывать, что делать; так сказать, материнская забота. Несмотря на уверения Горация, боюсь, мне там не понравится.
  Дороти снова переключила скорость, и автомобиль помчался к городу. Приближаясь к станции обслуживания, она посмотрела на часы. Было четырнадцать минут пятого. У заправки Дороти затормозила и велела наполнить бак бензином. Потом, заметив телефонную будку, приняла неожиданное решение. В Чикаго сейчас на два часа больше. Может быть, она еще застанет Горация. Он подумает, что это глупо и экстравагантно, но собственные деньги она может тратить по своему усмотрению. Дороти зашла в телефонную будку и попросила соединить ее с Чикаго. Ей нужен мистер Гораций Леннокс. Через две минуты в трубке раздались редкие гудки.
  — Говорите, — донесся далекий голос телефонистки.
  — Хэлло, — сказала Дороти. Она услышала голос Горация.
  — Хэлло, дорогая. Ты в Мэдисоне?
  — Да.
  — Почему ты звонишь из автомата, а не из дома?
  — Официально я еще не приехала. Я немного волнуюсь.
  Он засмеялся и подбодрил ее:
  — Не стоит, милая. Они давно ждут тебя, и я надеюсь, что вы понравитесь друг другу.
  — О да, Гораций. Я знаю, что взбалмошна, просто мне захотелось услышать твой голос.
  — Тебе бы сначала познакомиться с ними. Тебя пугает, что ты не сможешь искренне их полюбить?
  — Боже мой, нет.
  — Мать иногда бывает немного церемонной, особенно когда пытается все как следует устроить, тогда она становится гранд-дамой. Но ты полюбишь ее. Моана примет тебя с распростертыми объятиями. Я так много писал ей о тебе, что ей кажется, будто она тебя давно знает. Стив — славный малый и чудесный брат. Только не мешай ему рассказывать о своей футбольной команде. Я знаю, ты полюбишь их, Дот.
  — Да, да, дорогой. Я только для храбрости позвонила тебе. Ты скоро приедешь?
  — Скоро.
  — Как твои дела?
  — В порядке.
  — Делаешь деньги?
  — Разумеется, я их печатаю.
  Она засмеялась, зная, что Гораций, молодой юрист, еще не имеет своей клиентуры и перебивается случайными делами, однако верит в свое блестящее будущее.
  — Как поездка? — спросил он.
  — Прекрасно.
  — А машина?
  — Мчится, как ветер.
  — Побереги ее для меня, — попросил он. — А то не стоит жениться на секретарше, которая вкладывает сбережения в новую машину.
  — Я обиделась, — надула губки Дороти. — Сбережения вложены в хорошую машину, на которой иногда буду возить некоторых юристов. Берешь назад свои слова?
  — С поспешностью!
  — То-то же. Я не задержусь здесь надолго. Выражу почтение семье и уеду.
  — Осторожнее по ночам, дорогая.
  — Хорошо, — отмахнулась Дороти, зная, что только ночью она не боится ездить с большой скоростью.
  — Ваши три минуты истекли, — напомнила телефонистка.
  — До свидания, любимый, — нежно проворковала Дороти и повесила трубку.
  Все это казалось ей нереальным, она чувствовала себя как во сне. Но все это было наяву.
  Дом на Честнут-стрит оказался большим и старомодным. Оробев, она некоторое время постояла на пороге, не решаясь нажать кнопку звонка. Потом все же позвонила.
  Дверь открыла сама миссис Леннокс и сердечно приветствовала ее.
  — Дорогая моя! Я так рада вас видеть! Вы — полноправный член нашей семьи, а я впервые вас вижу. Ах, как вы похожи на ваше фото. — Она повернулась и позвала: — Дети! Это Дороти!
  Миссис Леннокс обняла Дороти за талию и повела в дом.
  Глава 3
  Вечером, после теплого приема, оставшись одна в своей спальне и заперев дверь, Дороти вспомнила первую встречу со свекровью — родственное пожатие ледяных рук, поцелуй твердых тонких губ. Обед прошел великолепно, по всем правилам светского этикета. Все старались подложить ей лучшие кусочки и вежливо поддерживали разговор, хотя в основном все сводилось к рассказу о семейной жизни. Это напоминало дряхлого старика, который стоит перед зеркалом, кланяется своему отражению и пытается с ним шутить.
  Все время Дороти чувствовала на себе взгляд внимательных, изучающих глаз. Одобряют ли они выбор Горация? Удовлетворяет ли она требованиям этого чопорного семейства? И смотрят, смотрят, смотрят… «Дороти, вы не боитесь одна ездить на машине? Гораций рассказывал нам об этом. Вы можете полюбоваться приданым Моаны. Моана, положи Дороти салат. Почему вы не попробовали жаркое?» И так все время. Дороти казалось, что она не понравилась миссис Леннокс. Стив вел себя сдержанно. Моана, зеленоглазая блондинка, могла бы быть оживленнее. Она вежливо подавала Дороти вилку или ложку и так же вежливо улыбалась.
  Стоя в запертой спальне, Дороти внезапно начала удивляться Горацию. Дороти Клифтон ненавидела искусственность, она обожала естественные манеры и оригинальность. Гораций служил в армии, когда по возрасту был ненамного старше Стива; однако служба за границей и жизнь в мужском обществе не лишили его индивидуальности.
  Но все же Гораций рос в атмосфере этого дома, поэтому должен был многое перенять. Она знала, что Гораций нежно любит свою семью, и неподкупная порядочность является их семейным достоянием. Несмотря на рассказы Горация о том, что его мать живет в собственном маленьком мирке и считает, будто всем это должно нравиться, Дороти не приходила от этого в восторг. Похоже, сын разделял убеждения миссис Леннокс. Интересно, как все это выглядит, когда он бывает дома, в кругу семьи?..
  Ночь была теплая и душистая, светила луна, шел теплый дождь. Дороти не хотелось спать, она погасила свет и села у окна. Внизу, на дороге, прямо под окном стоял ее автомобиль. Миссис Леннокс настояла, чтобы его поставили там. Она сказала, что никто не выйдет вечером, но если кто-либо уберет одну машину из гаража, тогда можно будет завести туда машину Дороти, так что ей лучше оставить ключи в машине. Она так и сказала: «Оставить ключи в машине». А потом добавила, что это не опасно. Конечно, автомобиль, стоящий на улице, могут угнать ради шутки, чтобы покататься, но в городе нет преступников, которые воруют машины. К счастью, Мэдисон — респектабельный город и вполне подходит для воспитанных людей. Здесь дом так уж дом, а не место для ночлега. Она мечтает, чтобы Гораций вернулся сюда и открыл в городе контору.
  Луна ярко освещала белые дома. Воздух был теплым и чистым. Ночь казалась романтической, таинственной и спокойной.
  Внезапно что-то привлекло внимание Дороти. Внизу под домом было темно, оттуда бесшумно выскользнула фигура. Она, казалось, возникла из пустоты и двинулась прямо к машине Дороти. На мгновение чувство жгучей досады охватило девушку. Она знала, что не надо было оставлять машину на улице, несмотря на уверения миссис Леннокс. А теперь кто-то хочет угнать ее.
  Дороти решила помешать этому. Она встала, но в этот момент фигура повернулась лицом к дому и уставилась на окно комнаты Дороти. При лунном свете был виден только овал лица, и Дороти даже приблизительно не могла бы сказать, кого напоминала эта фигура, но в позе человека было нечто такое, что заставило Дороти застыть на месте.
  Очевидно, таинственный незнакомец решил, что Дороти спит, потому что осторожно открыл дверцу машины и забрался внутрь. Послышался мягкий шум мотора, и машина медленно покатилась по дороге. На мгновение вспыхнули фары, но только на мгновение.
  Сначала Дороти была удивлена той осторожностью, с которой управляли машиной, потом рассмеялась и сказала себе: «Не надо звонить копам, глупая. Просто кто-то хочет отогнать машину в сторону, чтобы освободить проезд, а ты…» Но машину Дороти, кажется, не собирались отгонять. Забравшийся в нее водитель прибавил газ, и она стремительно понеслась в сторону делового района города.
  Смущенная и потрясенная, Дороти пыталась найти множество оправданий происшедшему. Но, в конце концов, она решила остаться у окна и подождать. Может быть, у кого-то из Ленноксов возникла необходимость срочно поехать в город, например за врачом, и поэтому, считая Дороти членом семьи, ее не стали беспокоить.
  В половине двенадцатого Дороти решила лечь спать. Даже если ее машину и украли, не стоит поднимать тревогу. Она натянула ночную сорочку и уже собиралась лечь в постель, как вдруг услышала шум мотора. Дороти кинулась к окну и выглянула вниз. Ее машина стояла на прежнем месте. Из машины вышла женщина, осторожно закрыла дверцу и некоторое время стояла, прислушиваясь и глядя на дом. Потом она бесшумно скользнула в тень. Снизу не донеслось не звука. Ни шума закрываемой двери, ни шелеста шагов. Большой дом оставался погруженным в темноту.
  Дороти улеглась в постель и постаралась заснуть. Время шло, но забыться она так и не смогла. Множество вопросов неотвязно преследовали ее: зачем женщина брала машину? Ей нужно было в город или захотелось прокатиться? Дороти было очень любопытно узнать это.
  Неожиданно она поняла, что все это можно выяснить. Ведь перед Мэдисоном она в последний раз заправлялась бензином и помнила показания спидометра. Непреодолимое желание найти ответы на свои вопросы заставило ее вскочить с постели. Дороти надела халат и мягкие шлепанцы, затем осторожно направилась к широкой лестнице. Маленький фонарь размером с карандаш помогал ей выбирать дорогу. Если ее кто-нибудь увидит, она всегда может сказать, что забыла что-то в машине.
  Дом был построен добротно — ни скрипа, ни шороха от ее шагов. К тому же на полу лежали мягкие ковры. Дороти бесшумно пересекла холл, открыла дверь гостиной, прошла через нее в библиотеку и вышла на улицу. Мгновение спустя она уже открывала дверцу своей машины. Луч фонаря осветил шкалу спидометра. Итак, машина прошла всего четыре мили после последней заправки. Девушка осветила салон и заметила, что на полу возле сиденья блеснул какой-то предмет. Дороти подняла его: это был женский кошелек. Она подобрала его и бесшумно пробралась в дом.
  На середине лестницы Дороти услышала пронзительный крик. Потом крик повторился, за ним последовал еще один. Наверху щелкнул выключатель, и свет ярко залил весь этаж. Послышались шаги, кто-то двигался к лестнице. Она поняла, что попалась. Крики раздавались из комнаты на первом этаже с противоположной стороны дома, где-то рядом с библиотекой и гостиной. Дороти, конечно, предполагала, что там должны быть спальни, но чьи они, она не знала.
  После одного из воплей послышался крик Моаны:
  — Мама!
  Дороти увидела на стене тень и повернулась. — Кто это? — резко спросила миссис Леннокс, подходя к ней.
  — О, миссис Леннокс, вы слышали крик? И… Там снова.
  — Да. Быстрее! Это Моана.
  Дороти неуверенно пошла вперед. Миссис Леннокс опередила ее и остановилась перед дверью.
  — Моана, Моана! — закричала она. — Открой! Что случилось?
  Щелкнул замок, и дверь открылась. Моана Леннокс в ночной сорочке и домашних туфлях указывала на открытое окно.
  — Должно быть, злодей скрылся туда.
  — В чем дело? — спросила Дороти.
  — Кто-то выпрыгнул в окно! Смотрите, жалюзи подняты.
  — Боже мой, дитя, посмотри на свою комнату! — воскликнула миссис Леннокс.
  Моана молча кивнула.
  Дороти, стоя в дверях, заглянула в комнату. Ящики столов были перевернуты, их содержимое валялось на полу.
  — Что случилось? — воскликнула миссис Леннокс.
  — Вор! — в ужасе прошептала Моана. — Я проснулась, он был в комнате. Я крикнула. Он убежал. Я снова стала кричать.
  В соседних домах загорелся свет.
  — Скажи, дорогая, он ничего не сделал с тобой? Он…
  — Он ни разу не притронулся ко мне, — ответила Моана. — Он, должно быть, слышал, как я начала двигаться. Я спала и не могла понять, что разбудило меня, но почувствовала, что в комнате кто-то есть… Я убеждала себя, что мне это только снится. Но потом услышала, как он зашевелился, направляясь к моей постели. Я закричала. Он убежал. И я чувствую себя теперь дурой…
  — Полагаю, — с достоинством произнесла миссис Леннокс, — что надо заявить в полицию. — Она подошла к окну и посмотрела на соседние дома. — Дороти, дорогая, вы не позвоните в полицию? Попросите их приехать. О, я вижу у вас фонарь и кошелек.
  — Я услышала крик, — нерешительно начала Дороти, — и…
  — Вы, конечно, не спали, — предположила миссис Леннокс со странным блеском в глазах. — Вы успели надеть халат, шлепанцы, взять кошелек, найти фонарь и выйти раньше меня. Однако я не видела вас в коридоре.
  — Я была на лестнице, когда услышала крик.
  — Вот как! — удивилась миссис Леннокс. — А теперь, пожалуйста, позвоните в полицию и сообщите…
  Глава 4
  Дуга Селби разбудил мягкий, но настойчивый стук в дверь.
  — Дуг, эй, Дуг!
  Селби сел в постели и зажег свет.
  — Одну минуту, — попросил он, накинул халат, надел туфли и подошел к двери. — Кто это?
  — Рекс Брэндон, Дуг, — отозвался шериф. Селби отпер дверь и впустил шерифа.
  — Я, кажется, становлюсь подозрительным, — посетовал он.
  — Придется быть подозрительным не только тебе, Дуг, — сказал Брэндон. — В нашем округе начитает твориться черт знает что. Полиция нашла в парке труп. Я велел не трогать его. Место преступления окружено, и дорога блокирована в обоих направлениях. Я подумал, что ты захочешь на него взглянуть.
  Селби кивнул и начал торопливо одеваться. Шериф уселся в кресло, достал из кармана кисет с табаком и скрутил сигарету. Его морщинистое лицо обнаруживало в нем добрую натуру.
  — Что за труп? — спросил Селби. — Убийство?
  — Похоже, — ответил Брэндон.
  — А где Отто Ларкин?
  — Не знаю, возможно, на работе. Он обрадуется, что дело произошло в городе, потому что рассчитывает отличиться. Надеюсь, без меня они не станут трогать труп. Я их специально предупредил, но все же…
  — Ларкин, возможно, подождет нас, — предположил Селби. — Полагаю, он понимает, что должен сотрудничать с нами.
  Селби оделся, взял шляпу и карманный фонарь.
  — Пошли.
  Они сели в большую служебную машину шерифа.
  — Знаешь, Дуг, — начал Брэндон извиняющимся тоном. — Мне бы надо было самому посмотреть. Может быть, там и нет ничего особенного. Но как только мне позвонили, я помчался за тобой. Я подумал…
  — Не извиняйся, Рекс, — перебил его Селби. — Ты же знаешь, что я стремлюсь разобраться во всех делах, которые проходят через суд, поэтому хотел бы знакомиться с ними непосредственно на месте преступления.
  — Думаю, это дело как раз такое, что тебе надо самому посмотреть. Конечно, я не успел расспросить подробно. Интересно, Дуг, что человек, обнаруживший труп, позвонил сначала в управление полиции, а потом мне. Он работает в городской полиции.
  — Офицер?
  — Да, — улыбнулся Брэндон.
  — Кто же это?
  — Фрэнк Бассет. Ты помнишь его. Он расследовал дело с трупом, найденным в автомобиле. Хороший парень. Его больше интересует истинное решение дела, чем пускание пыли в глаза.
  Селби засмеялся.
  — Это говорит о многом, ведь подобное не часто встречается. Держу пари, что Ларкин накинется на нас с кулаками, когда увидит.
  Брэндон усмехнулся.
  — Нам придется заступиться за Бассета, — добавил он. Он резко сбросил скорость и пояснил: — Здесь парк и мэдисонская сельскохозяйственная станция, скорость — двадцать миль в час.
  Наконец они увидели вдали огоньки карманных фонарей, и вскоре машина остановилась у барьера. Атлетически сложенный мужчина в полицейской форме подошел к ним и заглянул в машину.
  — Хэлло, шериф, — приветствовал он. — Здравствуйте, мистер Селби.
  Селби вышел из машины, а Бассет наклонился к шерифу.
  — Я не сказал шефу…
  — Хорошо, Бассет, мы заступимся за вас.
  — Сейчас шеф там, возле тела, — кивнул Бассет. Они направились по траве прямо к тому месту, где темноту рассекали сразу несколько ярких лучей от фонарей.
  — О, шериф Брэндон и Дуг Селби! — раздался голос. В нем звучало удивление.
  — Хэлло, Ларкин! — рявкнул ковбойским голосом Брэндон. — Что случилось?
  — Откуда вы взялись? — спросил Ларкин и добавил: — Так скоро?..
  — Узнали, что блокирована дорога, и решили узнать, в чем дело, — ответил Брэндон. — Так в чем дело, Ларкин?
  Ларкин колебался, как будто ждал дальнейших расспросов, потом тяжело вздохнул:
  — Здесь найден труп молодой женщины. Очевидно, зарезана. Я не прикасался к телу. Жду коронера.
  Что ж, пусть посмотрит, весело позволил Брэндон.
  — Видимо, это очень важно, раз Селби явился сюда, — предположил Ларкин, глядя с любопытством на прокурора.
  — Конечно, — отозвался Брэндон. — А вы хотите сохранить дело в тайне?
  — Нет, нет. Я только удивляюсь, как… как быстро вы появились здесь.
  — Ну, мы всегда быстро работаем. Где она?
  — Вот здесь.
  Они прошли немного по траве за Ларкиным и вышли на освещенное место.
  — Я жду Гарри Перкинса, коронера, — пояснил Ларкин. — Однако вы можете осмотреть ножевую рану на спине. Грязная работа, но удар нанесен прямо в сердце. Очевидно, она умерла в тот же миг.
  Ларкин ожидал вопросов, но когда их не последовало, важно прибавил:
  — Уверен, что она умерла мгновенно. И вы убедитесь в этом, если посмотрите на ее жакет. Крови очень мало. Если бы она умерла не сразу, то ее было бы намного больше. А тут нигде больше не видно крови. Только вокруг раны на блузке и на жакете.
  — Она, должно быть, находилась в сознании, когда падала, потому что положила левую руку под лицо.
  — Есть какие-нибудь следы? — спросил Брэндон.
  — Вряд ли найдутся здесь следы, — заметил Ларкин. — Она лежит на траве, где их трудно обнаружить. Я осмотрел все вокруг, даже дорожку, но ничего не нашел.
  — Вы думаете, это случилось здесь? — усомнился Брэндон. — Такое могло произойти и в шестидесяти футах от дороги.
  — Ну, я установил, как все случилось, — важно сообщил Ларкин. — Это очевидно была влюбленная парочка, они сидели здесь, потом что-то случилось, и он ее заколол. Мужчина находился слева от нее и обнимал правой рукой, а потом внезапно заколол. Поэтому и рана ближе к ее левому боку.
  — А потом, — подхватил Брэндон, — она упала вниз лицом. Это правильно?
  — Правильно.
  — А что насчет ног?
  — Они были выпрямлены.
  — Но в такой случае, — засомневался Брэндон, — ее ноги должны быть подогнуты под себя. А они в таком положении, как будто она шла и внезапно упала вперед.
  — Или же распрямить ей ноги мог мужчина, — закончил Ларкин, не желая расставаться со своей версией.
  — Разумеется, — сухо согласился Брэндон. Шериф склонился над телом, внимательно разглядывая вблизи каждую деталь, потом медленно выпрямился.
  — Кто-то стоял на коленях возле нее, — заключил он.
  — Я, — гордо признался Ларкин. — Я поднял жакет, чтобы осмотреть кровавые пятна. Правда, старался ни до чего не дотрагиваться…
  Брэндон кивнул. Лучи фонарей образовали яркий круг. Он подошел к дорожке, покрытой гравием, на которой виднелся шинный след.
  — Взгляните, — сказал он. — Вы видите, сюда заезжала какая-то машина.
  — Знаю, — быстро отозвался Ларкин. — Я заметил след, но ведь это ничего не объясняет. Просто машина была нагружена и не смогла сразу развернуться.
  — Но возможно и другое, — предположил Брэндон.
  — Хорошо, хорошо. Во всяком случае, этим делу не поможешь, — сказал Ларкин. — Вы не сможете разглядеть следы шин.
  — Почему вы так думаете?
  — А вот посмотрите. — Ларкин осветил следы.
  — Тогда попробуем по-другому, Ларкин. Посветите-ка сюда, и я тоже посвечу себе.
  Шериф встал на колени и направил фонарь прямо на след. Он прополз на коленях несколько футов и нашел четкий след всех четырех колес машины.
  — Видите эти следы, Ларкин?
  — Вижу, — подтвердил Ларкин с сомнением. — Но этого недостаточно для идентификации машины.
  — Мы пришлем сюда наших техников снять слепки с этих следов.
  — И ничего не добьетесь, — предупредил Ларкин. — Следы недостаточно четкие.
  — Во всяком случае, мы попытаемся.
  Они медленно направились назад к телу, внимательно вглядываясь в траву, но ничего не нашли.
  — Красивая была девушка, Дуг, — заметил Брэндон, снова разглядывая труп.
  Селби кивнул.
  Судя по лицу, девушке было не более двадцати четырех лет. Волосы цвета меди, стройная фигура.
  — Одна странная вещь, Рекс, — поделился своими сомнениями Селби.
  — Какая? — заинтересовался шериф.
  — Не видно ни кошелька, ни сумочки, — продолжал он. — Конечно, это все может оказаться под телом. Нельзя сказать ничего определенного, пока не поднимем его. Но, похоже, что их нет и в помине.
  — А ведь верно, клянусь Богом! — воскликнул Ларкин. — Значит, это дело рук вора.
  Несколько секунд все молчали.
  — Скажем так, — нарушил молчание Ларкин. — Девушка шла по парку. Компания хулиганов выскочила из машины… Нет, подождите минуту. Возможно, это действовал один человек. Он остановил машину возле девушки и стал приглашать ее поехать с ним. Она не соглашалась, и человек все время шел рядом с ней, пока, наконец, не решился вытащить кошелек. Мерзавец схватил его, а она не отпускала. Возможно, девушка побежала сюда, на лужайку, где он ее и настиг. Она, наверное, стала кричать, поэтому он ее заколол. Потом негодяй взял кошелек, сел в машину и уехал.
  — Конечно, — согласился Брэндон, — хороший удар в спину для достижения цели, и ему не пришлось бы идти в газовую камеру, если бы его арестовали.
  — Таковы современные парни, — сокрушенно заключил Ларкин, — У них абсолютно отсутствует разум.
  — Да, — поддержал его шериф. — Теперь дороги хорошие, и по ним разъезжают все, кому не лень.
  — Если вы спросите меня, — решил продолжать Ларкин, — он, наверное, до этого случая уже увел пару машин.
  Они подошли к Бассету, который остановил машины у барьера. В одной приехал коронер Гарри Перкинс, в другой — Сильвия Мартин, репортер «Кларион». Сильвия дружелюбно улыбнулась мужчинам и последовала за коронером к телу убитой.
  Перкинс, длинный, худой мужчина, склонился над ним.
  — Какой позор! — воскликнул он. — Убили такую красивую девушку. Кто она?
  — Нам не нужно никакой помощи, — важно заявил Ларкин, — кроме того, чтобы сдвинуть ее с места. Если ее сумочка там, возможно, мы узнаем, кто она, а если ее там нет, это и будет мотивом преступления.
  Коронер пощупал пульс.
  — Без сомнения, она мертва. — Он пошарил рукой под ее телом. — Там нечего нет, джентльмены.
  — Я хочу, чтобы ее оставили здесь до тех пор, пока мои люди все не зафиксируют на пленку. Я сейчас позвоню, и они приедут. Надо заодно снять слепки следов на дороге, — заявил Брэндон.
  Селби отогнул полу пальто девушки.
  — Здесь есть ярлык, — сообщил он. — Вот. «Стайл Шоп — Уиндрифт, Монтана».
  — И больше ничего, — продолжал сокрушаться Ларкин, — никаких инициалов. — Он был разочарован. — Я надеялся… Удивительно, что это не местная девушка… Хорошая семья и все такое. Она прекрасно одета.
  Сильвия Мартин взяла Селби под руку и отвела его в сторону.
  — Чего они ждут? — спросила она.
  — Фотографа из управления шерифа.
  — Придется остаться.
  — Один шанс против пятидесяти, — возбужденно произнес Селби, — она здесь проездом, зарегистрирована в отеле и…
  — О Дуг, не могли бы мы…
  — Всего один шанс, Сильвия.
  — А почему бы нет, Дуг? Если она здесь транзитом и хорошо одета, то отель «Мэдисон» — единственное место для таких путешественников. О Дуг, поедем!
  Селби на мгновение задумался, потом подошел к Брэндону.
  — Я полагаю, ты дождешься своих людей, Рекс?
  — Думаю, это самое лучшее, что я могу предпринять. Селби понизил голос, чтобы не слышал Ларкин.
  — Мы с Сильвией отправляемся в отель и попытаемся узнать, не зарегистрирована ли там женщина какая-то, похожая на эту.
  — Хорошая мысль, — согласился Брэндон. — Они послали Бассета за Бобом Терри. Как только он появится, так сразу же примется за дело. Вы поезжайте в отель, а я, как только смогу, присоединюсь к вам.
  — Пошли, Сильвия, — позвал Селби. — Может быть, нам повезет и мы узнаем, кто она.
  Сильвия Мартин сжала его руку.
  — Поехали, Дуг. У меня здесь машина. Нам обязательно повезет.
  Он похлопал ее по плечу.
  — Мне нужно немного удачи, — с надеждой сказал он. — Паден, новый хозяин «Блейд», был у меня сегодня и пообещал, что при первом же убийстве в графстве доконает меня.
  Она резко остановилась.
  — О Дуг, я боюсь его… Говорят, он совершенно безжалостен.
  Селби засмеялся.
  — Пойдем, Сильвия. Мы начнем с того, что «Кларион» опередит «Блейд», опознает убитую, сообщит об этом в первом же выпуске и даст об этом пару статей в других газетах.
  Глава 5
  Ночной клерк отеля «Мэдисон» включил свет в вестибюле так, чтобы был освещен его стол, и принялся читать книгу. Но подняв голову, он увидел, что к нему направляются двое. Он выскочил из-за стола и кинулся навстречу.
  — Простите, но мест нет. Если вы хотите… О, мисс Мартин! Мистер Селби!
  Селби кивнул.
  — Мы стараемся отыскать молодую женщину, — объяснил он. — Ей двадцать три или двадцать четыре года. Она могла остановиться у вас. Возможно, прибыла из Уиндрифта, Монтана. Красивая, с отличной фигурой. Вы не помните ее?
  — Да, у нас поселилась молодая женщина из Уиндрифта. Мисс Дафна Аркола, комната шестьсот шестьдесят два. Я запомнил ее потому, что она приехала вскоре после того, как я заступил на дежурство. Сегодня я работаю с семи до трех часов. Очень красивая молодая женщина. Потрясающая. Я никогда не слышал об Уиндрифте и сказал ей об этом. Она ответила, что это центр скотоводческого района.
  — Ясно, — кивнул Селби. — Вам не трудно позвонить ей?
  — Сейчас?
  — Да.
  — Но уже поздно, — запротестовал клерк, глядя на часы. — Конечно… — Он замолчал.
  Селби не сводил с него глаз.
  — Однако, мистер Селби, раз вы просите…
  Он подошел к телефонному щиту и включился в линию. После нескольких попыток дозвониться он повернулся к Селби.
  — Она не отвечает, мистер Селби.
  — Хорошо, тогда мы сами поднимемся к ней в номер. Возьмите ключ и идемте с нами.
  — Я не могу отлучиться отсюда во время дежурства. Простите, мистер Селби, но…
  — Тогда дайте нам ключ.
  Клерк колебался, потом со вздохом протянул Селби ключ. Они поднялись на лифте. Клерк в нерешительности все же последовал за ними. Он дважды постучал в дверь номера. Ответа не последовало, и он сунул ключ в скважину.
  — Прошу прощения, — пробормотал он, немного приоткрыв дверь. — Это администрация.
  Потом он распахнул дверь и включил свет.
  — Кажется, здесь никого нет.
  Селби посмотрел на Сильвию и, слегка оттолкнув клерка, вошел в номер.
  — Это странно, — с недоумением произнес клерк.
  — Это совсем не странно, — перебил его Селби. — Вы можете идти, если вам необходимо быть внизу. Входи, Сильвия. Я хочу, чтобы ты все видела.
  Клерк в нерешительности все еще стоял у двери.
  — Мы вас больше не задерживаем, — настаивал Селби. — Мы побудем здесь еще несколько минут, а вы подождете нас за конторкой в вестибюле. Если позвонят и спросят мисс Аркола, переведите разговор сюда.
  — А если она придет сама?
  — Не думаю, чтобы она могла прийти. Но и в этом случае позвоните нам. Мы успеем убраться после вашего сигнала. Если кто-нибудь зайдет в гостиницу и захочет подняться на этот этаж, дайте два звонка. Вы поняли? Вам следует позвонить дважды, если это будет какой-то другой человек, и трижды — если явится мисс Аркола.
  — Хорошо, сэр.
  — Тогда все.
  Клерк ушел, и Селби закрыл дверь.
  — Смотри, Сильвия. Она путешествует налегке. Всего один небольшой чемодан.
  — И не распакован.
  — Но зачем-то она его брала, — заметил Селби, указывая на покрывало. — Она положила его на постель и что-то убрала в него или, наоборот, достала оттуда.
  — Да, похоже… Ты прав, Дуг. Она оставила чулки и кое-что еще. Я вижу все это в тазу.
  — Ну это во вашей части, — усмехнулся Селби. Сильвия взяла чемодан, положила его на кресло и открыла.
  — Недавно распакован, — заключила она.
  — Что там? — спросил Селби.
  — Немного вещей: платья, белье, чулки, комнатные туфли, ночные сорочки. Все, что нужно девушке в путешествии. Ничего личного: ни бумаг, ни писем, ни дневников.
  — Ну а косметика?
  — Да, вот здесь, в уголке, кажется, есть.
  — Что?
  — Ничего особенного. Кремы и разные туалетные принадлежности.
  — Посмотри ее одежду, на ней должны быть ярлыки, метки. Возможно, найдется что-нибудь, что нам поможет установить ее личность. Однако постарайся все положить на прежние места.
  Селби подошел к телефону и снял трубку. Услышав голос клерка, сказал:
  — У вас, должно быть, записываются все разговоры по телефону? Посмотрите, куда звонили из этого номера.
  — Хорошо, сэр. Вы подождете у телефона?
  — Да.
  Через некоторое время клерк ответил:
  — Здесь записаны два телефонных номера, сэр.
  — Местные или междугородные?
  — Местные.
  — Назовите их.
  — Вест 9328, это первый, а второй — Оранж 8967.
  — Узнайте, кому принадлежат эти два номера, а я подожду.
  — Хорошо, мистер Селби. Одну минуту… Тут позвонили по телефону… Это шериф, мистер Селби… Он просит передать, что сейчас приедет к вам.
  — Хорошо, — отозвался Селби. — Найдите мне этих абонентов.
  Селби продолжал держать трубку в руках, а Сильвия заканчивала осмотр чемодана.
  — Дуг, здесь нет ничего, что могло бы нам помочь. На одном пальто ярлык компании по пошиву верхней одежды в Лос-Анджелесе, на другом — магазина готового платья в Сан-Франциско. Очевидно, она покупает себе одежду, путешествуя по стране, когда в этом возникает необходимость.
  — Сейчас приедет Рекс Брэндон, — сообщил Селби. — Может быть, он что-нибудь узнал.
  — Мистер Селби, — раздался голос клерка, — я нашел этих абонентов.
  — Кто же они?
  — Вест 9328 — номер миссис Лоррейн Леннокс, проживающей 836, Вест-Честнут, а другой номер принадлежит мистеру Карру.
  — Вы имеете в виду А.Б. Карра? — взволнованно спросил Селби.
  — Да, сэр. Альфонс Бейкер Карр, адвокат.
  — Когда она звонила ему?
  — Время мы не отмечаем. Знаю только, что сначала она звонила в Честнут, а потом Карру. Прибыла она в отель в восемь часов, может быть, несколько минут девятого. Это все, что я могу вам сказать. Простите, мистер Селби, но время для нас роли не играет, мы лишь фиксируем факт звонка.
  — Понимаю, — разочарованно произнес Селби. Рекс Брэндон вошел в номер и усмехнулся.
  — Я вижу, вы трудитесь вовсю, — бодро прогудел он.
  — А не узнали и половины, — возразил Селби. Все еще держа у уха трубку, он обратился к клерку: — Хорошо. Не забудьте о сигналах. И сообщите мне, если кто-нибудь будет спрашивать эту женщину. Если попросят соединить с ней по телефону, постарайтесь выяснить, кто звонит. Объясните свой вопрос поздним временем. Вы поняли?
  — Да, сэр.
  — Хорошо, — Селби повесил трубку и обернулся к шерифу.
  — Ее зову Дафна Аркола. Она прибыла из Уиндрифта, Монтана. И звонила по двум номерам. Миссис Леннокс, 836. Честнут. А насчет второго никогда не догадаетесь…
  — Кому же?
  — Старому АБК.
  Лицо Брэндона нахмурилось.
  — Опять этот негодяй.
  — Не негодяй, — поправил его Селби, — а очень умный и опасный адвокат, который строит свою жизнь на…
  — На обходе закона, — перебил его Брэндон. Селби усмехнулся.
  — Ну, сейчас он в неприятном положении, Рекс. Потому что в связи с последним делом, в которое он влез, ему грозило серьезное обвинение и лишение адвокатского звания. А чтобы избежать показаний свидетельницы против него, он вынужден был на ней жениться.
  — Унизительный брак, — засмеялась Сильвия Мартин. — Хотела бы я посмотреть на их совместную жизнь.
  — Возможно, мы еще узнаем об этом.
  — Он дойдет до убийства, — мрачно заключил Брэндон. — И сделает это так, что никто не сможет подкопаться. Не хотел бы я быть на месте этой жены.
  — Я стараюсь понять, что она чувствует, — продолжала Сильвия. — Девушка жила своей жизнью, работала, а потом совершенно неожиданно попала в мэдисонское высшее общество, и все из-за несовершенства законов. А Карр не сможет развестись с ней три года, пока действует срок давности по таким делам. Вы дадите мне знать, если там что-нибудь случится?
  Селби кивнул.
  — А как насчет звонка миссис Леннокс?
  Селби нерешительно посмотрел на часы и предложил:
  — Может быть, нам следует поехать туда, это будет эффективнее, чем объясняться по телефону. Но сначала все же предупредим их.
  Он снял трубку и попросил клерка:
  — Соедините меня с номером Вест 9328, по которому звонила мисс Аркола. Я буду ждать.
  Сильвия Мартин посмотрела на часы.
  — Дуг, говори, пожалуйста, так, чтобы я могла понять.
  В трубке послышался недовольный женский голос.
  — В чем дело?
  — Это Вест 9328?
  — Да.
  — Говорит Дуглас Селби, окружной прокурор. Простите, что беспокою вас в такой час, но дело чрезвычайно важное.
  — Я слушаю вас.
  — Могу ли я узнать, с кем говорю?
  — Я миссис Лоррейн Леннокс.
  — О, миссис Леннокс, простите, что побеспокоил вас в…
  — Вы не побеспокоили меня, молодой человек. Как главный представитель закона в нашем графстве вы должны знать, что у нас произошло.
  — У вас что-то произошло? — повторил Селби. — Да.
  — Вы не могли бы объяснить мне, что вы имеете в виду?
  — Да. Звонок в полицию. Кто-то забрался в спальню к моей дочери два часа назад и унес ее драгоценности. Мы все в это время спали.
  — Вы говорите, что к вам в дом кто-то забрался?
  — Да.
  — И что из спальни вашей дочери украли драгоценности?
  — Да.
  Глаза Сильвии заблестели от возбуждения. Она посмотрела на часы и стала энергично подавать знаки Селби.
  — Вы не скажете, звонила ли вам сегодня вечером мисс Дафна Аркола?
  — Это имеет отношение к грабежу?
  — Я не уверен, но может быть и связано с этим делом.
  — Ну, — протянула миссис Леннокс, — я думаю, что ваши сотрудники во всем разберутся. Лично я не знаю Дафны Аркола, и она мне не звонила.
  — Это очень важно, — настаивал Селби. — Вы не могли бы спросить о Дафне Аркола других членов вашей семьи? Если никто не разговаривал с ней, я буду считать, что вам звонили, когда никого не было дома.
  — Подождите у телефона, — попросила миссис Леннокс. После короткой паузы она ответила: — В доме весь день были люди. Я или кто-то из членов моей семьи. Так что невозможно, чтобы звонивший не получил ответа на свой звонок. Я спрашивала, но никто не знает женщины по имени Аркола и никто не представлялся так по телефону. Теперь я хочу знать, что вы предполагаете делать в отношении грабежа?
  — Мы немедленно проведем расследование. Вы сказали, что сообщили в полицию?
  — Да. Полиция была здесь. Они уехали примерно час назад. Откровенно говоря, мне не нравятся их методы.
  — Мы посмотрим, что можно сделать, — пообещал Селби и повесил трубку.
  Сильвия Мартин стояла у двери.
  — У них все время кто-то был дома, — сообщил Селби. — Она говорит, что никто не разговаривал с Дафной Аркола и что если бы кто-нибудь звонил, то обязательно получил бы ответ. Или ошибся клерк, или кто-то из Ленноксов лжет. Два часа назад они были ограблены. Полиция была там.
  — Это здорово, Дуг. Я еду к себе. Позвони мне в газету, если что-нибудь случится в течение ближайших десяти минут, хорошо? Я бегу.
  Сильвия осторожно закрыла за собой дверь.
  — Теперь мы можем все внимательно осмотреть, — вздохнул Селби. — И здесь нет следов кошелька или сумочки. И нет ничего, что могло бы навести нас на след, Рекс. Только вот этот единственный чемодан, в котором находятся вещи для небольшого путешествия. Я не думаю, что она уезжала из дома надолго.
  Рекс Брэндон прошелся по комнате.
  — Я обязан Сильвии за эту оценку, — признался Селби. — Как нам известно, эта девушка прибыла сюда вскоре после восьми часов вечера. Она поселилась в отеле, позвонила по телефону, очевидно, приняла ванну, затем оставила чулки и белье в тазу, чтобы постирать.
  — А потом ушла и была убита, — закончил Брэндон.
  — Точно.
  — Хорошо, — сказал Брэндон. — Я не думаю, что мы сможем найти убийцу, пока не узнаем об этой женщине как можно больше, если, конечно, это не был обычный головорез, повстречавший ее в парке. Но мне кажется это нелогичным. Во-первых, в этом сельскохозяйственном районе не водятся подобного рода преступники, а во-вторых, я не могу понять, зачем она пошла в парк.
  — Ну, мы… — начал Селби.
  Он не договорил, потому что раздались два резких телефонных звонка.
  — Что это? — спросил Брэндон.
  — Это клерк подает нам сигнал, — объяснил Селби. — Я просил его позвонить три раза, если появится эта девушка, и дважды, если кто-то направится на этот этаж. Конечно, это может быть и постоялец из любого соседнего номера.
  Брэндон кивнул. Селби погасил свет, и они остались ждать в темноте. Услышав, как хлопнула дверь лифта, Брэндон сделал шаг вперед и остановился чуть впереди прокурора. Кто-то почти неслышно шел по ковру и задержался у двери номера шестьсот шестьдесят два. Раздался негромкий стук в дверь. Они слышали в тишине дыхание друг друга. Потом дверь стала бесшумно открываться. Шериф плечом оттер Селби к стене, быстро распахнул ее, сграбастал входившего и втолкнул его в номер.
  Селби зажег свет.
  Это был старый А.Б. Карр.
  — Ну и ну, — присвистнул адвокат, первым придя в себя. — Добрый вечер, джентльмены.
  — Что вы здесь делаете? — набросился на него Брэндон.
  Карр рассмеялся.
  — Я думаю, — медленно произнес он, — этот вопрос я мог бы задать и вам.
  Селби закрыл дверь.
  — Проходите сюда и садитесь, — приказал шериф. Карр, улыбаясь им, как детям, которые приглашают поиграть, уселся в кресло.
  Это был высокий привлекательный мужчина с глубокими морщинами на лице и седой шевелюрой. Прическа киногероя, проницательный взгляд, спокойное выражение лица…
  Карр удобно расположился в кресле, скрестил ноги, достал из кожаного портсигара сигару, сунул ее в рот и тщательно раскурил. Он был так безмятежно спокоен, как будто находился среди друзей, которые собрались отдохнуть и побеседовать о прелестях жизни.
  — Боюсь дорогой шериф, — заметил он, — что вы несколько запутались в своих действиях. Вы открыли эту дверь и втащили меня в комнату. Это необдуманный поступок с вашей стороны и может для вас плохо кончиться. Ведь вы, Селби, являетесь главным стражем закона и должны…
  — Хорошо, хорошо, — улыбнулся Селби, перебив его, — мы обсудим все официальные аспекты этого дела несколько позже, Карр. Пока мы хотели бы знать одно: что вы собирались делать в этом номере?
  Карр улыбнулся и стряхнул пепел сигары.
  — Понимаю вас, Селби.
  Он говорил хорошо поставленным голосом, как человек, привыкший, чтобы ему внимали. Селби как-то сказал о нем: «Карр за пять минут может найти нужный закон, и присяжные будут его слушать, не переводя дыхания. Он умеет заставлять слушать себя».
  — Итак, джентльмены, — терпеливо продолжал Карр, — я не должен объяснять вам своих действий, если, конечно, они не связаны с преступлением.
  — Что заставляет вас думать, что они связаны с преступлением?
  Мгновение Карр находился в замешательстве.
  Брэндон угрожающе придвинулся к юристу.
  — Так всегда, — зловеще произнес он. — Мы ловим вас на месте преступления, а вы заставляете нас защищаться. Только сейчас вы непременно скажете нам, что привело вас сюда, и побыстрее, иначе будет хуже.
  — Вот как? — Карр снова стряхнул пепел. — Или что иначе?
  — Или вы окажетесь в наручниках, — раздраженно ответил Брэндон.
  — Та-та-та, шериф! — подначил его Карр. — А не хотите ли вы попасть в суд по обвинению в нарушении закона?
  — Сначала будут судить вас, — парировал Брэндон. — И если вы надеетесь, что судьи примут во внимание те повреждения, которые вы получите, то ошибаетесь: вы не знаете местных нравов.
  Карр потер свой подбородок и улыбнулся.
  — Вы что-то знаете, шериф, — заискивающе произнес он. И добавил, глядя на Селби: — Откровенно говоря, майор, я предпочитаю…
  — А я предпочитаю забыть военное звание, — перебил его Селби.
  — Ах да, конечно. Но вы ведь были майором? Насколько я знаю, вы добились больших успехов во время войны, когда работали в контрразведке. Ваши приключения были настолько интересными…
  — Мы сейчас говорим о вашем приходе сюда, — напомнил Селби.
  — Да, да. Простите, что я отклонился от темы, прокурор. Я находился здесь с частным визитом. Этот номер занимает мисс Дафна Аркола из Уиндрифта, Монтана.
  — Так мы и поняли, — кивнул Селби.
  — И она, можете себе представить, подруга моей жены. В комнате воцарилась тишина.
  — Вашей жены! — воскликнул Брэндон.
  — Да, моей жены — миссис Элинор Карр.
  — Как, вы женаты?.. — начал было Брэндон, но Селби дернул его за рукав.
  — Да! — сказал Карр. Шериф замолчал.
  — Я женат официально, — подтвердил Карр. — Советую вам запомнить это.
  — Я запомню.
  — Это ваша обязанность, шериф. А теперь, джентльмены, когда я объяснил цель своего визита, то имею право узнать причину вашего.
  — Вы были лично знакомы с Дафной Аркола? — спросил Селби.
  — Нет. Она подруга моей жены. Я никогда ее прежде не видел.
  — Она знала, что вы собираетесь сюда?
  — Точно не могу сказать.
  — Сейчас слишком поздно, чтобы наносить частные визиты.
  — По-родственному не поздно. Мы дома все ночные совы.
  — В парке найден труп молодой женщины. Она убита. Ее закололи. У нас есть причины считать, что убитая прежде занимала этот номер.
  — Закололи? — переспросил Карр.
  — Да.
  — Это позор, джентльмены, это просто позор!
  — Естественно, и мы хотим найти убийцу.
  — Я так и понял.
  — Поэтому мы интересуемся всем, что связано в этой женщиной.
  — Понятно, — снисходительно согласился Карр.
  — Следовательно… — Селби замолчал.
  — Как я уже объяснил вам, — по-прежнему сохранял спокойствие Карр, — эта женщина — подруга, вернее, была подругой моей жены.
  — Ваша жена давно знакома с мисс Аркола?
  Карр повернулся к Селби. Глаза его странно блестели.
  — Откровенно говоря, прокурор, я не знаю, — ответил Карр. — Я никогда не спрашивал ее о старых связях. Я не верю в долгие ухаживания, джентльмены. — Едва заметная улыбка промелькнула на губах Карра.
  — Так что же привело вас сюда? — с прежней настойчивостью спросил Селби.
  — Мисс Аркола позвонила моей жене, которой в то время не было дома, и сообщила, что она остановилась в этом отеле, в номере шестьсот шестьдесят два.
  — И поэтому вы здесь?
  — Я был по делу в другой части города, и миссис Карр просила заехать сюда, когда я освобожусь.
  — В такое позднее время, ночью?
  Карр снова потер подбородок.
  — Вы же слышали: мы ночные совы. Однако дело затягивается.
  — В таком случае, — подвел итог Селби, — мы можем сейчас же поехать к миссис Карр и поговорить с ней.
  Карр встал.
  — Она будет рада видеть вас, джентльмены, — заверил он. — У меня случайно сохранился великолепный старый ром, ему семьдесят два года. Я буду рад угостить вас.
  Карр направился к двери.
  — Одну минуту, — остановил его Брэндон. — Мы должны все вместе выйти отсюда.
  — Мой дорогой шериф? — Карр удивленно посмотрел на Брэндона.
  — Чтобы вы не успели подготовить жену, — пояснил шериф.
  Карр нахмурился.
  — Шериф, вы обращаетесь со мной, как с преступником, — с обидой произнес он. — Я готов вместе с вами поехать домой, но хочу, чтобы вы поняли — я делаю это не по принуждению, и вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь. Я вправе выйти отсюда и делать все, что мне заблагорассудится, ведь пока я не под арестом. У меня внизу машина, и я собираюсь поехать домой. К несчастью, ваш долг требует посетить мой дом. Я лишь прошу, джентльмены, чтобы вы навестили меня как гражданина, а не как преступника.
  — Я могу вызвать вашу жену в управление для допроса, — заметил Брэндон.
  — Да, это ваше право, — согласился Карр. — И она непременно придет к вам, но только после девяти часов утра. Вас это устраивает, шериф?
  — Мы все же сейчас поедем с вами, Карр, — решительно заявил Селби. — Нам будет очень приятно попробовать ваш старый ром.
  — Благодарю вас, майор, — поклонился Карр. — Мы с женой будем рады видеть вас. — Он повернулся к шерифу: — И вас тоже, шериф.
  И Карр вышел в коридор. Селби усмехнулся, когда дверь за ним закрылась.
  — Ты хочешь поймать его, Рекс? — спросил он.
  — Я схвачу его, — прошипел Брэндон. — И это случится в самые ближайшие дни.
  Селби покачал головой.
  — Он очень умный человек, Рекс. Меня особенно удивило его высказывание о том, что он не любит долгих ухаживаний.
  — Я бы этого не сказал, — заметил Брэндон. — Хотя он и женился очень быстро.
  Селби кивнул.
  — Не стоит думать о ней плохо, она знает, что делает, потому что умная девушка с ярко выраженной индивидуальностью.
  — Прости меня за эти слова, Дуг, — смущенно пробормотал Брэндон. — Этот старый АБК страшно злит меня. Пойдем отсюда, Дуг. Мы поедем в нашей машине и включим сирену. Мы его обгоним и успеем поговорить с ней прежде, чем он сможет о чем-то предупредить ее.
  — Что ж, попробуем, — согласился Селби. — Но, боюсь, это ничего не даст. Карр чертовски умен.
  — У него есть ум, а у нас — сирена, — бодро заключил Брэндон. — Поехали.
  Они поспешно спустились вниз, пересекли вестибюль, предупредили клерка, чтобы он никому не говорил об их визите, и подошли к машине. Брэндон уселся за руль и завел мотор. Машина с включенной сиреной помчалась посреди мостовой.
  — Мы еще посмотрим, что из этого выйдет, — с торжеством в голосе произнес Брэндон.
  — А ты уверен, что он не опередит нас?
  — Этого не может быть.
  Машина остановилась возле дома Карра.
  — Видишь, Дуг, мы — первые.
  — Он с самого начала знал, что не сможет приехать раньше нас, — вдруг осенило Селби. — И мог сделать проще: доехать до ближайшего автомата и позвонить жене по телефону.
  Брэндон усмехнулся.
  — Конечно, он так и сделал! Почему же я сразу не сообразил? Черт возьми, с этим парнем я совсем теряю голову!..
  — Давай подождем его здесь, — предложил Селби. — Вот этого он уж никак не ожидает.
  Они погасили фары., Брэндон свернул в сторону и закурил. Селби продолжал набивать свою вересковую трубку. Им пришлось ждать около пяти минут. Наконец вдали замаячили два огонька, и вскоре Карр затормозил позади машины шерифа. Брэндон и Селби вышли.
  — Ну и ну! — удивился Карр. — Вы приехали раньше и ждете меня здесь. А я думал, что вы сразу же начнете задавать вопросы. У меня произошла небольшая заминка с мотором.
  — Ничего, мы пока побеседовали, — успокоил его Селби.
  — Но почему же вы не вошли в дом? Миссис Карр обрадовалась бы. Она знает вас, вы ведь помните?
  И на лице Карра появилась загадочная улыбка.
  — Да, — сухо обронил Брэндон. — Я хорошо запомнил ее с самого первого раза.
  Карр направился к дому и отпер дверь своим ключом.
  — Хэлло, дорогая, у нас гости.
  Его жена неловко попыталась изобразить удивление. Но ничего не сказала по поводу неожиданных гостей в такой час. Она протянула руку шерифу:
  — Здравствуйте, шериф. Я рада снова видеть вас. — Потом подала руку Селби и улыбнулась. — Я так рада видеть вас, окружной прокурор. Мне всегда был ужасно любопытно, ходите ли вы в гости. Я вам многим обязана.
  — Слишком многим, дорогая, — резко перебил ее Карр.
  — Проходите, садитесь. Альфонс, как насчет твоего старого рома?
  — Странное совпадение, — отметил Карр. — Когда я звал этих джентльменов к себе, я обещал им ром. Лефти здесь, дорогая?
  — Не знаю. Возможно, он ушел.
  Карр провел гостей в комнату и позвонил. Открылась дверь, и вошел огромный мужчины боксерского вида. На нем был белый передник.
  — Вы звали меня, сэр?
  Нелепая ситуация вызвала у Селби улыбку. Брэндон с профессиональным интересом уставился на вошедшего, отметив его тонкие губы, уши, по цвету напоминающие цветную капусту, приплюснутый нос и припухшие глаза. Принесите горячей воды, Лефти, — попросил Карр, — старый ром, жженый сахар, специи и масло. Я сам все смешаю.
  — Да, сэр, — с готовностью отозвался слуга и ушел. Карр улыбнулся.
  — Это мой бывший клиент, джентльмены. Очень предан мне.
  — Клиент! — фыркнул Брэндон.
  — Да, шериф.
  — Я полагаю, он консультировался с вами по поводу нефтяных акций и хотел, чтобы вы сдали их в аренду, — саркастически заметил Брэндон.
  Карр засмеялся.
  — Вы всегда подозреваете меня, шериф, — посетовал он. — Но я удовлетворю ваше любопытство. Этот человек не связан с убийством, если вы думаете, что я защищал его в уголовном процессе.
  — Возможно что и так, — согласился Селби.
  — Я защищал его в связи с его долгами, — добавил Карр. — Причем дважды! А теперь, джентльмены, простите меня, я пойду все приготовлю.
  Карр быстро вышел из комнаты. Его жена курила, положив ногу на ногу, и с любопытством посматривала на гостей.
  — Надеюсь, вы ничего не имеете против нас… — начал, не подумав, Брэндон. Она улыбнулась.
  — Наоборот, я чувствую, что обязана вам. Поймав внимательный взгляд Селби, она озорно подмигнула ему, Карр, появившийся за ее спиной, встал так, чтобы видеть лицо жены, но на нем уже было самое невинное выражение.
  — Я все приготовил, и сейчас мы его попробуем, — сообщил он.
  — Меня не считайте, — заявил Брэндон. — Я на службе, расследую серьезное преступление.
  — Ну что вы, шериф, вам не повредит капля рома.
  — Прошу меня извинить, но пить не буду.
  — А вы, прокурор?
  — Я выпью, — согласился Селби, — если вы обещаете не спаивать меня.
  — Конечно нет, — поспешно заверил его Карр, — это противоречит закону гостеприимства. Немного рома, масла, горячей воды, сахара, специй — и получается отличный напиток. Однако избыток рома или сахара только повредит. Если правильно соблюсти пропорции…
  — Налейте и мне немного, — соблазнился Брэндон, — успею еще протрезветь.
  Карр улыбнулся и кивнул. Он направился к двери, но вдруг остановился.
  — Кстати дорогая, я забыл сказать тебе, что шериф Брэндон и окружной прокурор Селби хотят спросить тебя кое о чем. Расскажи им все, абсолютно все, что знаешь. Редко выпадает такой случай, чтобы мы могли помочь этим джентльменам, но сейчас они расследуют трагедию, которая случилась с одной из твоих подруг.
  — С моей подругой? С кем же?
  — С той, которая звонила тебе вечером и хотела тебя…
  — Нет, только не с Дафной?.. Карр наклонился к ней.
  — Боюсь, что речь идет именно о Дафне, дорогая; думаю, майор Селби сам расскажет тебе об этом.
  — О Боже! Но ведь Дафна здесь никого не знает. Она…
  — Верно, дорогая. Это таинственная история. Они зададут тебе вопросы, а ты, пожалуйста, ответь им.
  И Карр удалился.
  — Что случилось с Дафной? — воскликнула миссис Карр.
  — Кажется, ее закололи, — ответил Селби.
  — И… и вы утверждаете…
  — Да, она умерла.
  — Где это случилось?
  — В парке. Тело было найдено там, и похоже, что именно в парке она была убита.
  — Но это абсолютно невозможно.
  — Вы давно знаете ее? — спросил Селби.
  — Довольно давно. Но, мистер Селби, кому понадобилось убивать ее? Ведь она…
  — Это-то как раз мы и хотим выяснить, — вмешался Брэндон.
  — В таком случае я не смогу вам помочь.
  — Может быть, вы все же попытаетесь, пока ведется предварительное расследование, — предложил Селби. — Она приехала сюда повидать вас?
  — Думаю, да. У нее могла быть… Подождите минуту. После того как вы задали этот вопрос, я не знаю теперь точно…
  — У нее могла быть иная причина направиться сюда?
  — Да, — кивнула миссис Карр.
  — Мы попробуем узнать эту причину, если вы расскажете нам о ее прошлом.
  — Я буду откровенна с вами, мистер Селби. Вы хороший следователь. И конечно, понимаете, что мое положение несколько двусмысленно. Наш брак был для всех неожиданным… Вы понимаете, обстоятельства…
  — Да, да, — кивнул Селби.
  — Я не такая дура, чтобы не воспользоваться ситуацией. Когда мой муж предложил мне заключить брак в интересах самосохранения, как я думала, и для обмана правосудия, как считаете вы, я понимала, на что иду. Однако настояла на том, чтобы брак был настоящим. Я догадывалась, что мой муж намеревается сохранять наш брак только три года, пока действует срок давности. И я знаю, что он достаточно хитер для того, чтобы оставить меня без единого цента. Странно, почему я вам все это рассказываю. Вы хорошо отнеслись ко мне. Поэтому и хочу раскрыть карты и помочь вам, насколько смогу. Я не обманываю вас насчет этого брака и не обманываюсь сама.
  — Продолжайте, — подбодрил ее Селби.
  — Хорошо. Мое прошлое вам известно. Я не была кисейной барышней. И пыталась сохранить свою репутацию, но… вы же знаете.
  — Да, — понимающе кивнул Селби.
  — Я старалась работать головой и могла бы хорошо жить. Я многого жду от жизни и страстно желаю получить это. Девушке необходимы друзья. Иногда ей нужны друзья ее же пола, иногда нет. Но в том положении, в каком была я, такие друзья даже опасны. Вот я и рискнула завести новых.
  — Дафна Аркола? — напомнил Селби.
  — Она была одной из них.
  — Каково ее прошлое?
  — Естественно, в моем положении выбирают друзей из определенного круга.
  Селби кивнул.
  — Дафна и я, — продолжала она, — мы вместе снимали апартаменты в Уиндрифте.
  — Но это же дыра, Уиндрифт, — удивился Селби. Она улыбнулась.
  — В определенное время года это не такая уж дыра, — заметила она. — Там есть люди, которые кое в чем нуждаются, они подражают ковбоям и на всех пялят глаза.
  Брэндон неодобрительно посмотрел в ее сторону.
  — Продолжайте.
  — Вы знаете, какую роль я играла, мистер Селби, — продолжала тем временем свой рассказ Элинор. — Тогда-то я и встретила старого АБК: меня пригласили развлекать гостей. Я пыталась устроить свою жизнь, однако поняла, что большинство мужчин нуждаются лишь в развлечениях.
  — А Дафна Аркола?
  Она прищурилась.
  — Я никогда не задавала вопросов самой Дафне, не расспрашивала ее.
  — Она занималась тем же самым, что и вы? — спросил Селби.
  — Очевидно. Однако она… ну… я расскажу вам кое-что о Дафне. Она была замкнутой, молчаливой. Я не такая. Думаю, когда женщина одинока и сама должна о себе заботиться, ей приходится быть скрытной. Уверяю вас, это ужасно, это самое опасное, что может произойти с женщиной. Женщины вообще безжалостны друг к другу и никогда не могут быть откровенны и искренни друг с другом. Иное дело мужчины. Женщина, по существу, — это западня. Мужчина — охотник, преследователь, но когда открываются карты, женщина всегда из тех, кто ловит… Что я сказала? Ах да, я…
  — Продолжайте, — с повышенным вниманием слушал Селби Элинор Карр. — Это интересно.
  — Ну и я пошла по этому пути. Каждая женщина всегда имеет определенную цель, к которой стремится. Одни хотят выйти замуж, другие — иметь деньги, а стало быть, и финансовую независимость… Возможно, большинство ищет именно финансовой независимости ради замужества… Но, мистер Селби, я никогда не знала, чего хочет Дафна.
  — И вы написали ей, чтобы она приехала?
  — Нет, я ее не приглашала, я лишь сообщила, что вышла замуж, ну и… сообщила необычные обстоятельства своего замужества.
  — Между строк очевидно можно было прочитать, что она может узнать об этом деле от вас?
  — Нет, не в письме.
  — Как же она все поняла?
  — Я не уверена, что она вообще поняла.
  — Но вы предполагали, что она поняла?
  — Она могла, конечно, понять…
  — Что заставляет вас так думать?
  — Она же приехала сюда.
  — Вы можете рассказать подробнее?
  — Знаете, Дафна была странной. Она была очень скрытной, и, как я уже говорила, я не могла быть уверенной в ней до конца. Но я написала в письме о своем замужестве. Это не было приглашением приехать, наоборот, это было предупреждением не являться сюда.
  — Почему?
  — Я определенно чувствую, что… но, мистер Селби, поставьте себя на мое место. Едва ли я могу приглашать сюда своих друзей. Я официальная жена, но не больше. Я расскажу вам кое-что о моем муже. Его все называют здесь старый АБК, и он адвокат по уголовным делам, но он необыкновенный человек, мистер Селби. Очень, очень необычный человек. Он силен, хитер и умеет использовать обстоятельства. Он всегда думает, изучает жизнь. Смотрите не ошибитесь в нем, мистер Селби. Он никогда ничего не делает без умысла. Я не думаю, что его очень интересуют деньги, ему больше нравится играть людьми. Для него жизнь — шахматная доска, и он обдумывает свои ходы намного вперед, пытаясь все предусмотреть, как хороший шахматист. Конечно, я ожидала, что наша жизнь будет всего лишь мирным сосуществованием кошки с собакой, но я оказалась не права. Я еще никогда не сталкивалась с таким деликатным и умным человеком… О, я не оправдываю себя! Я не думаю, будто этот человек любит меня, и знаю точно, что через три года он бросит меня без средств к существованию. Я также знаю, что он все делает из эгоистических побуждений, но, согласитесь, что делает это здорово. Он смирился с тем, что ему три года придется быть женатым человеком. Но он делает все, что хочет. И поэтому мы здесь ведем большую игру, мистер Селби. Мы так прекрасно относимся друг к другу, что я уже не знаю, бывает ли подобная гармония в браке по любви.
  — Понимаю, — сказал Селби и добавил: — Конечно, Карр достаточно умен, чтобы донимать, что это единственный приемлемый для него путь… Нет, я не хочу сказать, что так оно на самом деле.
  Она оглянулась назад и засмеялась.
  — Конечно, вы считаете, что так и есть. Вы именно это имеете в виду. Я с вами согласна, но… все равно я нахожусь в положении, когда не могу приглашать друзей. С другой стороны, порвав старые связи, не хочу обижать своих прежних друзей. Я не знаю точно, но через три года они мне могут понадобиться снова. И я написала Дафне письмо, сообщив ей о своем замужестве и кое-что из прошлого своего мужа, и… в общем, я намекнула ей на свое положение.
  — Как давно вы послали ей письмо?
  — Пять или шесть недель назад.
  — И Дафна решила немедленно приехать в Мэдисон?
  — Не сразу, но она приехала.
  — И позвонила вам?
  — Да.
  — Что она сказал вам по телефону?
  — Она звонила, когда меня не было, и передала через дворецкого… — Элинор Карр засмеялась, вспомнив дворецкого.
  — Это Лефти?
  — Да.
  — Так что она передала?
  — Она просила Лефти сказать мне, что она здесь проездом, шлет мне привет и не может приехать повидать меня… Ей не откажешь в такте.
  — И вы просили вашего мужа наведаться к ней в отель?
  — Не нут… Видите ли, Лефти сообщил мне о ее звонке при муже, и Альфонс был великолепен. Он предложил пригласить ее к нам. Я не думала об этом, но АБК почувствовал, что я с неохотой зову сюда своих друзей, и, очевидно, пошел в отель пригласить ее к нам в гости.
  — Но ведь было уже очень поздно. Селби и Брэндон переглянулись.
  Открылась дверь, и появился Лефти с подносом. Приятный запах наполнил комнату. Карр шел позади дворецкого.
  — Простите, что застал вас ждать, джентльмены, но это особый ритуал, и он требует времени. Вам я нарочно сделал немного, шериф, но если вы захотите еще…
  — Нет, спасибо, — отказался Брэндон. — Мне достаточно и этого.
  Дворецкий расставил перед гостями чашки.
  — Великолепно! — восхитился Селби, сделав глоток. Брэндон с неожиданным почтением посмотрел на Карра.
  — Скажите, как вы это делали? Вы что, занимались этим профессионально? Восхитительный напиток!
  Карр улыбнулся.
  — Я очень рад, что вам он понравился. Как дела, дорогая? Ты ответила на все вопросы этих джентльменов?
  — Я рассказала все, что знаю.
  — Прекрасно! — воскликнул Карр. — Великолепно! Превосходно! Одно удовольствие сотрудничать с вами, джентльмены. Но нам бы хотелось услышать подробности. Вы можете с нами чем-нибудь поделиться?
  — Ее закололи, — обронил Брэндон.
  — Вот как. И смерть наступила мгновенно?
  — Очевидно.
  — Вы сказали, шериф, что это случилось в парке?
  — Да.
  — Я полагаю, — небрежно заметил Карр, — ее опознали по сумочке или кошельку. Там, очевидно, был и ключ от номера в отеле.
  Брэндон посмотрел на Селби.
  — Фактически мы узнали ее только по описанию в отеле, — ответил Селби.
  — Значит, в сумочке не было ключа?
  Селби улыбнулся.
  — Это просто сказочный напиток, — еще раз похвалил он. — Рецепт вы, конечно, держите в секрете?
  — Сегодня у меня нет от вас секретов, — развел руками Карр. — Я попрошу секретаря снять копию рецепта и прислать вам, прокурор.
  — Спасибо, — поблагодарил Селби.
  — Мы говорили о смерти мисс Аркола, — напомнил Карр.
  — О да, — будто вспомнил Селби, потягивая напиток.
  — Нож остался в теле?
  — Нет, его не было.
  — Это уже хуже, — нахмурился Карр… — А было что-нибудь, что помогло бы опознать убийцу?
  — Что привело вас к такому заключению? — спросил Селби.
  — Ну, эхо скорее вопрос, чем заключение, — улыбнулся Карр. — К тому же это естественное допущение, раз вы пришли сюда. Если бы у вас была хоть какая-то нить, вы бы не воспользовались моим гостеприимством.
  — С чего вы взяли? — проворчал Брэндон. Карр засмеялся.
  — Ваше возражение понятно, мой дорогой шериф, но малоэффективно. Разве я не приложил усилий, чтобы привести вас сюда? Итак, буду рад ответить на ваши вопросы. Однако я твердо знаю, что это не нить: я убежден, моя жена не может быть замешана в убийстве.
  И Карр улыбнулся ей. Что-то в его лице заставило миссис Карр погасить улыбку на своем. Селби, наблюдавший за ней, был уверен, что на лице ее мелькнуло нечто, похожее на страх.
  Карр, все еще веселый, задумчиво промолвил:
  — Странное место — этот парк. Едва ли приезжий человек пойдет туда, чтобы прогуляться. Это, скорее, место для свиданий. Хотя, конечно, она могла поехать туда на машине, в ней же ее могли и убить, а потом выбросить.
  Он замолчал и покачал головой. Брови его причудливо поднялись.
  — Комментарии, как говорится, излишни, — заключил он после недолгой паузы.
  Комментарии излишни, мрачно повторил Брэндон.
  — Едва ли она была выброшена из машины, — предположил Селби. — По положению тела этого не скажешь.
  — Это интересно.
  — Я так думаю.
  — Вы можете рассказать о каких-то деталях? Брэндон хмуро посмотрел на Селби, но тот, очевидно, не без воздействия рома продолжал:
  — Вероятно, она бежала или шла, когда была заколота. Она упала лицом вперед. Конечно, это только догадка. На спине есть следы крови, но поскольку мы не трогали тела, можно с уверенностью сказать, что спереди крови не било. Очевидно, удар нанесен прямо в сердце, вряд ли человек в состоянии много пройти с такой раной.
  — Естественно, — согласился Карр, — человек почти никогда не способен передвигаться с ножевой раной. Можно также предположить, что в качестве орудия использовали меч, а не нож, но меч трудно спрятать, тогда как нож можно держать в любом месте… Ее сумочка лежала рядом или она уронила ее, когда бежала?
  — Это чисто дедуктивный метод, но сейчас я еще не готов широко его использовать, — признался Селби.
  Он допил свой ром и многозначительно посмотрел на Брэндона.
  — Ну, Рекс, нам пора.
  Брэндон немедленно отставил чашку.
  — Простите, — извинился он, — но нам и в самом деле пора идти. У нас есть еще одна версия, требующая проверки, к тому же нас ждут.
  — Да, да, — затараторил Карр. — Нужно действовать быстро. Жаль, что вы спешите, джентльмены, но… Заходите к нам, пожалуйста, еще.
  — Я, возможно, зайду, — тотчас принял приглашение Брэндон.
  Селби пожал Карру руку.
  — Спасибо за великолепный ром. Надеюсь, мы не очень обеспокоили вас.
  — Нет, что вы, никакого беспокойства.
  Когда они сели в машину, Селби громко рассмеялся.
  — Что ты нашел смешного? — недовольно пробурчал Брэндон. — Мне, например, хочется рычать.
  — Я только оценил его технику, — ответил Селби. — Ты помнишь, что сказала его жена? Он редко делает что-либо без причин.
  — Я тебя не понимаю.
  — Этот ром, — напомнил Селби. — Он проделал с нами блестящий эксперимент.
  — Я должен признать, что напиток действительно великолепный. Карр знает, как…
  — Нет, нет, не напиток, — отозвался Селби. — Ты заметил, Рекс, что напиток был горячий? Он остыл лишь тогда, когда…
  — Да, я чуть рот не обжег.
  — Верно. А ты заметил, Рекс, что Альфонс не задавал нам вопросов, пока не усадил с чашками в руках? Уйти, не допив, было бы невежливо, а выпить быстро было невозможно, потому что содержимое чашек было огненным. Значит, он специально все подстроил так, чтобы заставить нас говорить.
  — Вот проклятый!.. — возмутился Брэндон.
  — И этот странный интерес к кошельку.
  — Ты думаешь, ему что-нибудь известно? — задумчиво спросил Брэндон.
  — Во всяком случае, он проявляет к нему интерес, — ответил Селби. — А ты заметил страх на лице Элинор Карр, когда он сказал, что гарантирует, будто его жена в убийстве не замешана?
  — Боже мой, уж не думаешь ли ты, что она соучастница? — поразился Брэндон.
  — Конечно нет. Просто стало очевидно: она чего-то боится. Карр не может развестись с ней в течение трех лет. Но если бы оказалось, что она виновна в убийстве и ее следует наказать, то Карр без труда разорвал бы супружеские узы.
  — Боже мой! — Брэндон был потрясен. — Ты думаешь, что Карр затеял нечто подобное?
  — Нет, — успокоил его Селби, — но мысль об этом наверняка приходила в голову его жене. И к тому же она знает его лучше, чем мы с тобой.
  Глава 6
  Служебная машина остановилась возле большого старинного особняка в Честнуте. Он был ярко освещен, и у входа горела ослепительная лампочка, в полоску света которой то и дело попадали насекомые.
  — Они определенно верят в пользу света, — заключил Селби, нажимая кнопку звонка.
  Дверь открыла миссис Леннокс.
  — А, шериф Брэндон! — констатировала она. — Наконец-то!
  Брэндон улыбнулся.
  — Разве полиция еще не позаботилась о вас?
  — Я не знаю, что вы называете заботой полиции. Они явились сюда, рыскали по дому и походили с фонарями вокруг. Я не могу себе представить, что они надеялись тут найти.
  — Вы сообщили о грабеже?
  — Да, час или два назад.
  — Возможно, они ради этого и приехали.
  — Думаю, даже они способны понять, что вор не будет сидеть во дворе и ждать их. Мы платим налоги не для того, чтобы нас грабили. И не за грабителей мы голосуем на выборах. Он…
  Брэндон продолжал улыбаться.
  — Если вор уже успел удрать, то они надеялись обнаружить следы, которые он оставил.
  — Пусть будет так. Но мои нервы… А кто это с вами? Окружной прокурор?
  — Да, — Селби вышел из темноты. — Я — Дуг Селби.
  — Ну, а я миссис Леннокс. Вы не войдете, джентльмены? Простите за беспокойство, но я страшно нервничаю и, должно быть, похожа на испуганную кошку. Заходите и садитесь. Мы все в сборе.
  Она провела их в гостиную и представила.
  — Это Стив — мой сын, Моана — моя дочь, Дороти Клифтон — невеста моего сына… нет, не Стива, другого моего сына, Горация. Он сейчас в Чикаго. Дальше. Прислуга тоже была здесь, но я отослала ее. Не вижу смысла в том, чтобы повар и экономка обсуждали случившееся. Они спали и ни о чем не подозревали, пока не услышали крик Моаны. Их комнаты над гаражом.
  — Вы можете рассказать нам о случившемся? — обратился Брэндон к Моане.
  — Я пошла спать, — начала они тихим голосом, показывая всем своим видом, что ей надоело все это повторять уже в который раз. — Ночь была теплая, и я оставила окно открытым. Проснулась я от чьего-то присутствия в комнате, испытав странное чувство. А потом я услышала шум.
  — Какой шум? — заинтересовался Брэндон.
  — Как будто двигали что-то или открывали ящики.
  — И что вы сделали?
  — Я еще не могла понять, что случилось. Но испугалась.
  — Бедняжка! — промолвила миссис Леннокс. — Еще бы. Это ужасное ощущение. Ведь всех нас могли убить прямо в постелях.
  — И что же вы сделали? — спросил Брэндон.
  — Мне кажется, я что-то сказала, вроде «Кто тут?», или «Мама, это ты?», или что-то подобное. Мне никто не ответил, но шум продолжался, и вдруг мгновенно все стихло.
  — А потом?
  — Потом я услышала чье-то дыхание. Я была так напугана, что не могла пошевелиться, чувствовала ужасную слабость во всем теле.
  — И что же дальше?
  — Я закричала. Я кричала и не слышала собственного голоса, мне казалось, будто кто-то другой это делал за меня. Я кричала и кричала, понимая, что обнаружила себя, и теперь бандит может сделать со мной что угодно, но лишь продолжала кричать. Своим криком я, видимо, вспугнула его, и он убежал.
  — У нас в Мэдисоне на моей памяти не совершалось подобных преступлений, — заключил Селби. — Вы покажете нам комнату, где это случилось?
  Она заколебалась.
  — Полиция там уже была, — заметила миссис Леннокс. — Они искали отпечатки пальцев, но ничего не нашли. По ее тону было понятно, что, с ее точки зрения, полиция плохо искала.
  — Мы должны посмотреть сами, — успокоил ее Селби, — пожалуйста, проводите нас туда.
  Миссис Леннокс взглянула на него с любопытством. Это весьма странно, что окружной прокурор с шерифом в такой поздний час лично расследуют грабеж…
  — Мы думаем, что это связано с другим серьезным преступлением.
  — Вот как! Значит то, что произошло у нас, вы считаете менее серьезным?
  — Что у вас исчезло? — спросил шериф, не отвечая на вопрос.
  — Семейные драгоценности, переходящие по наследству, — гордо сообщила миссис Леннокс. — Тетка Моаны завещала их ей. Например, брошь с рубинами и бриллиантами.
  — Вы можете оценить стоимость пропавшего?
  — Примерно две тысячи.
  — Возможно, и больше, — вмешалась Моана, — если покупать их сейчас.
  — Да, да, две тысячи, — повторила миссис Леннокс, — я знаю цену таким вещам.
  — Ну, хорошо, пойдемте теперь посмотрим, — предложил Селби.
  Миссис Леннокс провела их в спальню Моаны.
  — Вот здесь это и произошло, — сказала она. — Мы ничего не трогали.
  Брэндон с интересом осмотрел комнату. Селби несколько минут стоял в дверях, потом тоже вошел. — На окнах есть ставни? — спросил он.
  — Да, вот они. Вор влез в окно.
  — Вы слышали, как он их открывал, может быть, ножом? — обратился Селби к Моане, которая стояла в дверях.
  — Конечно, нет, — рявкнула миссис Леннокс, — иначе она закричала бы раньше, и он не успел бы убежать. Она же сказала, что этот человек был уже в комнате, когда она проснулась.
  — Вы хранили драгоценности в правом ящике бюро? — спросил Селби.
  — Да.
  — И не запирали его?
  — Нет.
  — Наши слуги исключительно честные люди. Я никого не принимаю без рекомендаций, — пояснила миссис Леннокс.
  — Вы видели свет? — продолжал свои вопросы Селби. — Или только слышали звук?
  — Только звук.
  Селби посмотрел на Брэндона.
  — Мы расследуем еще одно дело, миссис Леннокс, и думаем, что эти два преступления как-то связаны. Другими словами, их мог совершить один человек. Поэтому обращаемся к вам еще раз с вопросом: кто-нибудь из вас знает Дафну Аркола из Уиндрифта?
  — Опять вы с этим именем! — все более раздражалась миссис Леннокс. Повторяю: это имя нам неизвестно. Мы никогда ничего не слышали об этой даме. Отчего вы решили, что мы знаем ее?
  — Установлено, что она звонила по вашему номеру.
  — Здесь какая-то ошибка. Никто из нас не знает женщину с таким именем. Почему это так важно?
  — Потому что она была убита ночью в парке.
  — Убита! — в ужасе воскликнула миссис Леннокс. — Убийство и ограбление в одну ночь!
  — Возможно, она воспользовалась другим именем, — предположил Селби.
  Наступило молчание.
  — Ну и могли ошибиться с номером, который дали нам.
  — Я определенно думаю, что так и случилось, мистер Селби.
  — Тогда мы покинем вас и попытаемся напасть на след ваших драгоценностей. Вы можете составить список пропавших украшений и прислать его в контору шерифа?
  — Конечно, Моана очень хорошо рисует, и она набросает вам эскизы. Утром список будет у вас.
  — Благодарю вас и спокойной ночи.
  — Доброе утро, — поправила его миссис Леннокс. На улице Брэндон повернулся к Селби.
  — Что ты об этом думаешь, Дуг?
  — О драгоценностях?
  — Да.
  — Это сделал кто-то из них, — уверенно ответил Селби. — Человек знал, где находятся эти вещи, и хорошо ориентировался в доме, именно поэтому он смог проделать все это в темноте.
  — Верно, — согласился Брэндон. — Меня так и подмывало заявить им об этом.
  — Пока не надо, — рассудил Селби. — Подождем немного.
  Глава 7
  Около восьми часов утра зазвонил телефон. Селби, который только что побрился, снял трубку и услышал голос Брэндона:
  — Ты помнишь Дороти Клифтон, которая находилась во время нашего посещения в доме Ленноксов?
  — Да.
  — Она рвется поговорить с тобой. Уверяет, что это крайне важно, и хочет видеть только тебя. Она позвонила мне, и я попросил ее пройти в здание суда с черного хода, а потом подождать у твоего кабинета.
  — Прекрасно, — сказал Селби. — Сейчас я там буду.
  — Она очень взволнована и обеспокоена, — прибавил Брэндон.
  — Бегу, Рекс.
  И Селби поспешил в свою контору. Дороти Клифтон уже сидела у кабинета и с нетерпением ждала его.
  Хэлло, — приветствовал он. — Рановато вы явились. Полагаю, вы хотите сообщить что-нибудь важное? Я хочу сделать признание, мистер Селби.
  — В связи с событиями прошлой ночи?
  — Да.
  — Это вам звонила Дафна Аркола? — спросил он и внимательно посмотрел на нее.
  — Нет, нет! Но я нашла кошелек, который, как я полагаю, принадлежал мисс Аркола.
  — Думаю, вам лучше рассказать мне все по порядку, как вы встречались с мисс Аркола и…
  — Я никогда не встречалась с ней, мистер Селби. Я ее не знаю.
  — Однако у вас оказался ее кошелек.
  — Да, я нашла его в своей машине.
  — Вот как!
  — Не поймите меня неправильно, мистер Селби. Но кто-то ночью брал мою машину. Я не могу делать никаких предположений, я лишь точно знаю, что видела чей-то силуэт. В тот момент я почему-то подумала, что это Моана Леннокс, но потом решила, что это могла быть и миссис Леннокс и кто-нибудь из слуг.
  — Да, весьма неопределенно, — разочарованно протянул Селби.
  Она поспешила объяснить:
  — Я сидела в спальне у окна. Ярко светила луна. Вдруг внизу появилась тень. Мне было трудно узнать человека, ведь я смотрела сверху.
  — Так-так, расскажите-ка подробнее, что случилось. И она начала свой рассказ о том, что видела прошлой ночью из окна спальни. Голос ее звучал бесстрастно. Селби с жадностью ловил каждое слово.
  — Давайте-ка заглянем в кошелек, — предложил Селби, когда она замолчала. — Посмотрим, что там.
  Она открыла кошелек.
  — Вы уже осмотрели его?
  — Да.
  — Значит, на всех предметах должны быть ваши отпечатки?
  — Боюсь, что так… Там… там… Большая сумма денег. Я не считала. И еще там водительские права, письмо и телеграмма.
  Селби взял кошелек и высыпал содержимое на стол. Там был ключ от комнаты номер шестьсот шестьдесят два отеля «Мэдисон», пачка денег, губная помада, пудра и письмо.
  — Вы прочитали письмо?
  — Нет.
  — Открывали конверт?
  — Нет. Я только увидела, что тут конверт и письмо. Поверьте, мистер Селби, вы не представляете, какое смятение охватило меня. Я хотела просто подбросить кошелек в парк, чтобы не быть замешанной в этом деле.
  Прокурор понимающе кивнул.
  — Попытайтесь понять мое положение, — продолжала она. — В ту минуту, когда я вошла сюда, то сожгла все мосты за собой. Теперь вся моя жизнь разбита.
  — Почему же?
  — Да потому что я пришла к вам и показала кошелек. В газетах появится мое имя. А такая известность повредит репутации семьи Ленноксов. Они помешаны на своей репутации. Однако, я думаю, что вас больше интересуют доказательства, нежели моя личность.
  — Наоборот, — запротестовал Селби. — Мне все очень интересно. Продолжайте, пожалуйста.
  — В общем, кто-то ночью тайком взял мою машину и, видимо, солгал насчет звонка. Естественно, все члены семьи держатся вместе. Допустим, что это Моана брала мою машину. Тогда выходит, что я вовлекла их семью в скандал. К тому же у меня оказался кошелек убитой девушки. Ой, я не знаю, что теперь будет!
  — Где сейчас ваша машина?
  — Внизу.
  — Простите, мисс Клифтон, — извинился Селби, — но нам надо снять слепки с шин вашего автомобиля, чтобы сравнить их с отпечатками, оставленными в парке возле трупа.
  — Конечно.
  — Скверно, — продолжал Селби, — что ситуация складывается неблагоприятно для вас.
  — Да, это, увы, так.
  — Конечно, — Селби внимательно наблюдал за Дороти, — мы тщательно проверим, не была ли этим ночным гулякой… сама миссис Леннокс.
  — Каждый раз, когда я думаю об этом, — призналась Дороти, — я холодею от ужаса. Боже, мать Горация!
  Селби снял трубку телефона.
  — Соедините меня с шерифом, — попросил он. Помолчав, вскоре заговорил: — Рекс, я сейчас буду у тебя. Подожди меня и сделай так, чтобы никто не знал, о чем мы будем говорить.
  — Я буду ждать тебя в своем кабинете, — пообещал Брэндон.
  Селби положил трубку, собрал в кошелек все его содержимое и положил в портфель.
  — Подождите, пожалуйста, здесь, мисс Клифтон, — обратился к девушке Селби.
  Он прошел по коридору и направился к кабинету шерифа.
  — Ну, Рекс, вот и пропажа. Кто-то из семьи Ленноксов наверняка замешан в нашем деле. Молодец эта девушка. Она не испугалась того, что может разрушить свое счастье. Однако давай вместе посмотрим находку.
  — Как он оказался у тебя, Дуг? Его принесла эта девушка?
  Селби кивнул и передал ему рассказ Дороти Клифтон.
  — Здесь есть письмо, — закончил Селби. — Я не хотел читать при ней. Взгляни на обратный адрес. Оно от миссис Карр.
  Брэндон присвистнул.
  Они склонились над листком и начали читать.
  «Дорогая Дафна!
  Это письмо, наверное, удивит тебя.
  Я вышла замуж, и представь себе, за большого человека. Теперь я — миссис Альфонс Бейкер Карр. Как тебе это нравится, милая? Помнишь, мы часто мечтали о том, как стали бы жить, если бы вышли замуж за богача. Но могу сказать тебе, Дафна, что в самом фантастическом сне я не представляла себе обстоятельств, приведших к моему замужеству, — факты, которые я не в состоянии обсуждать, по крайней мере в письме.
  Мой муж — один из ведущих адвокатов по уголовным делам южной Калифорнии. Клиенты называют его «старый АБК» и разговаривают с ним на ужасном жаргоне, а он только посмеивается.
  Он высок и красив, с крупными чертами лица и выступающими скулами. У него волнистые волосы с проседью. Он носит очки и похож на банкира или сенатора, а еще точнее, на актера или дипломата. Он всегда исключительно вежлив и учтив, но я не думаю, что он любит меня. Однако он привел меня в свой роскошный дом, здесь, в Мэдисоне, и почтителен со мной, можно даже подумать, что он меня любит. Он обращается со мной, как с леди!
  Может быть, мне удастся объяснить, что представляет собой этот «роскошный» дом. Мой муж пытается уйти от дел, но клиенты не дают ему возможности сделать это. Он занимается не любыми делами, а только теми, которые его привлекают. И связаны с его прежними клиентами. У него есть деньги — столько, сколько ему нужно, но не думаю, что деньги что-нибудь значат для него.
  Он женился на мне с определенной целью, но я не могу это обсуждать. Однако, это не то, что ты можешь подумать. Я полагаю, что наш брак — одна видимость, хотя официально он и оформлен. Я пришла к выводу, что он боится, как бы я не развелась с ним, ведь если это случится, возникнут неприятности. Очевидно, он старается, чтобы у меня не появился повод для развода, и решил потерпеть меня три года.
  Теперь не стоит объяснять все это. Это одна из самых странных ситуаций, какие только могут возникнуть. В общем, выбора нет. Но я хочу, дорогая, чтобы ты знала: я вышла замуж и поменяла адрес. Уверена, что твои письма будут достаточно осторожными, потому что, ну, потому что…
  Прости, что не приглашаю тебя в гости, во всяком случае, не сейчас. Однако если будешь проездом в Мэдисоне или даже в Лос-Анджелесе, дай мне знать, где ты: я попытаюсь навестить тебя, и мы обо всем поговорим.
  Определенно, это очень странный мир!
  И если у тебя возникнут неприятности, вспомни о старом ABC144.
  — Интересно, — вздохнул Брэндон.
  — Еще бы! Теперь посмотрим остальное, Рекс. Здесь книжка с чеками для путешествия на десять и двадцать долларов. Это странно.
  — Почему? — удивился Брэндон. — Это же…
  — Да, большинство женщин путешествуют таким образом, — начал объяснять Селби. — Но посмотри на эту пачку денег. Здесь около тысячи шестисот долларов и одновременно эта книжка, в которой… сейчас посмотрим, сколько там использовано.
  Селби быстро просмотрел корешки чековой книжки.
  — Так, использовано семьсот пятьдесят долларов, — подсчитал он.
  — Сто с лишним долларов получено по чеку и… Вот тут еще что-то торчит. Похоже на телеграмму.
  Телеграмма была послана три дня назад и адресована Дафне Аркола в Уиндрифт. В ней значилось:
  «При удобном случае буду рад видеть тебя. Предлагаю приехать в Мэдисон и остановиться в отеле „Мэдисон“, зарегистрируйся под своим именем, а потом контакт».
  — Как странно подписана телеграмма, — удивился Брэндон. — «Первыми тремя буквами алфавита» и отправлена из Лос-Анджелеса.
  Оба переглянулись.
  — Ну, торжествующе заявил Селби, — теперь у нас появился козырь.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Человек не может быть двоеженцем, — заключил Селби, усмехаясь. — Он не должен был жениться на свидетельнице.
  Брэндон растерянно смотрел на прокурора.
  — Значит, у тебя что-то есть на уме, Дуг?
  — Пойдем посмотрим следы машины, — предложил Селби. — Может быть, что-нибудь прояснится.
  Они спустились вниз и подошли к машине.
  — Так, — сказал Селби, — только нам не надо долго стоять здесь, чтобы не привлекать внимания зевак. Смотри, Рекс, взгляни на шины.
  Брэндон нагнулся к колесам автомобиля.
  — Ну? — спросил Селби.
  — Точно, — мрачно заметил Брэндон. — Это она.
  — Пока сохраним это в тайне, Рекс. Но мы еще раз осмотрим ее позже.
  — Я пойду в отель с этим ключом и взгляну еще раз на вещи. Теперь-то я знаю, против кого мы действуем.
  — Против кого, Дуг?
  — Против старины АБК, — ответил Селби.
  Глава 8
  Селби быстро прошел по коридору шестого этажа, остановился у двери номера 662, достал из кармана ключ и вставил его в замок. Войдя, он плотно закрыл за собой дверь. В комнате было темно, дневной свет слабо проникал сквозь задернутые занавески. Селби заметил, что в комнате произошли некоторые изменения. Он решил, что это результат пребывания Отто Ларкина, начальника местной полиции. Чемодан стоял раскрытый, и все, что было в нем, теперь лежало на кресле. Селби нахмурился. Он хотел осмотреть никем еще не тронутое содержимое чемодана, а тут… Шорох на кровати заставил его обернуться. Он удивился, что постель, была разобрана, и подошел ближе. Молодая женщина в абсолютно прозрачном шелковом халате поднималась с постели. Увидев Селби, она поспешно натянула на себя покрывало.
  — Что вы здесь делаете? — спросила она сердито. — Как вы посмели войти в мой номер?
  Селби, потрясенный, молча смотрел на нее.
  — Зачем… вы вор… негодяй… Вы…
  — Одну минуту, — перебил ее Селби. — Я…
  — Да? Кто вы?
  — Я?.. А кто вы?
  — Вот это мне нравится, — поразилась она, бросаясь к телефону. — Я покажу вам, кто я. Я…
  — Подождите, — остановил ее Селби. — Я окружной прокурор. Я расследую убийство и…
  — Убийство… О чем вы говорите?
  — Женщина, занимавшая эту комнату, была убита, — сообщил он. — Они абсолютно не имели права заселять эту комнату, пока полиция не закончила расследование. Я — окружной прокурор, и я…
  — Кто был убит?
  — Женщина, которая занимала этот номер.
  — Когда?
  — Прошлой ночью.
  — Интересная новость! — воскликнула она. — Так вы окружной прокурор?
  — Да.
  — Зажгите свет, — попросила хозяйка номера. — Я посмотрю на вас.
  Селби включил свет.
  На постели сидела рыжая девушка. Ее голубые глаза удивленно смотрели на Селби. Кожа ее была загорелой, и он подумал, что она недавно была на пляже.
  — Я смотрю, жителям Мэдисона повезло: у них симпатичный окружной прокурор, — пошутила она.
  Девушка опять легла в постель, продолжая весело наблюдать за Селби и не думая прикрывать наготу. Потом она встала, подошла к столу и закурила, с улыбкой глядя на удивленного Селби.
  — В чем дело? — спросила она. — Вы не знаете, что женщины могут курить, проснувшись поутру?
  — Да, не совсем…
  — О, понимаю! Вы женаты, и ваша жена не курит. Вы не одобряете.
  — Нет, — резко оборвал ее Селби.
  — Что нет?
  — Я не женат.
  — Интересно, — промурлыкала она. — Расскажите мне об этом убийстве.
  — Та, которая жила в этой комнате, — начал Селби, — вышла отсюда и отправилась на прогулку в парк. Кто-то подкараулил ее и воткнул нож в спину. Прямо в сердце; смерть наступила мгновенно.
  — Долго она жила здесь?
  — Очевидно, не очень. Она прибыла сюда где-то между семью и восемью часами, поговорила с клерком, который был на дежурстве, дважды позвонила по телефону, приняла ванну, потом вышла… И была убита.
  — Когда? — снова спросила рыжая особа.
  — Прошлой ночью. Отель не имел права сдавать ее номер. Это…
  — Я заняла его прошлой ночью.
  — Они не имели права сдавать его вам.
  — Когда я прибыла сюда, все было в порядке. И именно я заняла ее в половине восьмого или в восемь. И это именно я разговаривала с клерком.
  Селби был потрясен.
  — Как вас зовут?
  — Дафна Аркола, — невозмутимо ответила она. — А вас?
  Селби остолбенел.
  — Ну?
  — Моя фамилия Селби, — наконец выдавил он. — Так вы настаиваете на том, что вы Дафна Аркола?
  — Да.
  — Вы можете доказать это?
  Она засмеялась.
  — Странная ситуация, — заметила девушка. — Мужчина тайком проник в мою комнату и требует, чтобы я доказала, что я — это я.
  — Женщину, которую убили, — попытался объяснить Селби, — звали Дафна Аркола.
  — Вы шутите, прокурор!
  — Это так.
  — Боже мой, оказывается я живой труп! — развеселилась она. — Посмотрите же на меня! Впрочем, вы уже смотрели… Я похожа на труп?
  — Вы можете доказать, что вы — Дафна Аркола?
  — Конечно.
  — Тогда начнем с водительских прав, — предложил Селби.
  — А, теперь я понимаю, что вы имеете в виду, — сообразила она.
  — Что я имею в виду?
  — У меня украли кошелек. Очевидно, поэтому вы в курсе.
  — Когда был украден кошелек?
  — Я ходила в кино. Когда я вошла в зал, помню, он еще был у меня, а когда выходила — его уже не стало.
  — Вы заявили администрации?
  — Не говорите глупостей! Администрация не отвечает за кошельки. Правда, у меня там было много денег.
  — Сколько?
  — Ну, что-то около ста с лишним долларов мелкими купюрами, пятнадцать сотенных и чековая книжка для путешествий.
  — Когда вы вернулись сегодня?
  — А что, в вашем городе введен комендантский час?
  — Мне необходимо знать.
  — Вы считаете, что это ваше дело?
  — Да.
  — Вы задаете слишком много вопросов, — ее тон стал вызывающим. — Сначала представьтесь по-настоящему, кто вы, да так, чтобы я поверила.
  Селби достал из кармана служебное удостоверение и показал ей. Потом предъявил водительские права. Она задумчиво просмотрела его документы.
  — Похоже с вами все в порядке. — Она опять забралась на кровать, подобрала ноги и предложила ему сесть возле себя. — Так, значит, я убита?
  — В котором часу вы вернулись в отель и как вы сюда вошли? — спросил Селби.
  — Я попросила у дежурного клерка ключ от комнаты, и он дал мне его. Но, я заметила, это был не тот ключ, что вчера.
  — Значит, это было позже трех часов. Она засмеялась.
  — Похвальная сообразительность, мистер прокурор!
  — В котором часу вы вернулись?
  — Точно не могу сказать. А который сейчас час?
  — Почти десять.
  — По-вашему, это значит, что девушке пора вставать. Вообще-то я собиралась поспать еще и подняться в час или два.
  — Вы еще не ответили на мой вопрос. В которой часу вы вернулись?
  — Ну, это не ваше дело.
  — Возможно. Но вы не первая, кому грозит обвинение в убийстве; кроме того, я не проверил ваши документы.
  — О, мистер Селби, это напрасно. Ведь я к вам не отношусь столь же подозрительно.
  — Еще бы. Я ведь уже показал вам свои документы.
  — Я бы вам тоже показала, если бы… не потеряла их.
  — Что же вы собираетесь делать без денег?
  — Да, я осталась без денег. Хуже того, я осталась без губной помады. К счастью, у меня в чемодане оказались сигареты. Итак, Селби, я вынуждена констатировать, что живу в жестоком мире. У меня даже нет денег, чтобы оплатить счет в отеле, а если я правильно понимаю, это ведь тоже преступление — не заплатить по счету. Могу я рассчитывать на ваше заступничество?
  — Я хочу знать время вашего возвращения в отель, — упрямо твердил Селби.
  — Ну, черт с вами! — огрызнулась она. — Я вернулась в половине пятого утра.
  — Вам не кажется, что это поздновато?
  — Все зависит от образа жизни. Для вашей деревни это, может быть, и поздновато.
  — А где вы были все это время… до половины пятого?
  — Если хотите знать, я встречалась с мужчиной. Он понравился мне. У него хорошая машина. Мы поехали кататься. Он хотел показать мне город с вершины горы. Здесь же решительно нечего показывать порядочной девушке.
  — Вы знакомы с этим мужчиной?
  — Неплохой парень, — обронила она. — Он сказал, что его зовут Джим. Во всяком случае, он не отказывал мне ни в чем. Угостил меня всем, что я хотела, включая шотландское виски. Он повсюду возил меня и сам за все расплачивался.
  — Его фамилия?
  — Я не спрашивала, впрочем, и он не интересовался моей. Полагаю, что он женат и у него есть семья, но в этот вечер он был свободен, и мы гуляли. Я не хотела спать, и мы…
  — Вы сможете узнать его, если увидите?
  — Конечно, смогу. Я же не слепая. Я хожу только с теми, кто мне нравится, а не с первым попавшимся. Другими словами, я девушка разборчивая.
  — Вы сказали ему, что потеряли кошелек?
  Она засмеялась.
  — Не говорите глупостей! Зачем бы я стала портить себе и ему приятный вечер?
  — Вы считаете, что упоминание о потере кошелька испортило бы вечер?
  — Я думала о вас лучше, но вижу, что ошиблась. Вы заурядный житель провинциального городка…
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Допустим, вы провожаете девушку после кино. Вы водите ее по разным местам, покупаете вино, танцуете с ней. А она вдруг говорит, что у нее нет ни цента, что у нее украли кошелек, в котором была тысяча шестьсот долларов и еще шестьсот или семьсот в чеках для путешествий. Что получится? Я скажу вам, что получится. Парень немедленно подумает, что она профессионалка и что ее единственная цель — выудить у него деньги.
  — Да, — пробурчал Селби, — я вынужден с вами согласиться, мисс.
  — Я уверена, что смогу получить свои чеки, — заверила Селби девушка. — Их восстановят, когда я письменно уведомлю об их утере… Долго я ждать не стану. Надеюсь, что в сложившейся ситуации отель предоставит мне кредит, хотя они плохо относятся к подобным ситуациям. Теперь я вижу, что мне нельзя будет сослаться на вас.
  — В чем сослаться на меня?
  — Ну, в том, что я потеряла кошелек.
  — Единственное, откуда я знаю, что вы потеряли его, так это с ваших слов. Почему бы вам не рассказать всю эту историю управляющему?
  — Понимаю ваш скептицизм. Ну да ладно, со всем этим я как-нибудь справлюсь сама.
  — Значит, вы были с мужчиной, которого зовут Джим. И вернулись сюда в половине пятого. Вы не знаете фамилии этого мужчины.
  — Все так.
  — И номер его машины вы тоже не помните?
  — А зачем он мне? Конечно, если бы я предполагала, что случится что-то серьезное, я, конечно, узнала бы о нем больше. А чтобы провести вечер, этого вполне достаточно.
  — Зачем вы приехали сюда, в Мэдисон?
  — Потому что мне этого захотелось. Я понимаю, мистер Селби, что, если я действительно убита, это дает вам неоспоримое право допрашивать меня. Но ведь у меня, как у человека уже не существующего, есть право не отвечать вам.
  Она улыбнулась.
  — А если считать, что вы не убиты? — поинтересовался Селби.
  — В таком случае я не желаю, чтобы кто-нибудь влезал в мою спальню, поэтому, мистер Дуглас Селби, окружной прокурор графства Мэдисон, убирайтесь отсюда к черту! Я хочу спать.
  — А я хочу знать…
  — Вздор, говорю вам, я хочу спать! Увидимся позже. — Послушайте, — голос Селби стал строгим, — в городе есть кто-нибудь, кто мог бы подтвердить вашу личность?
  — Да, но я не хочу беспокоить этого человека. — Кто он?
  — Девушка, с которой я давно знакома. Теперь она замужем. Я же сказала, что не хочу причинять ей беспокойство.
  — Как ее зовут?
  — Беб, но теперь она замужем за адвокатом, имя которого… Подождите… Я не могу назвать его. Черт возьми, в кошельке было письмо, но и оно тоже пропало.
  — Как звали девушку до замужества?
  — Беб Харлан, мы ее звали Беб, но ее настоящее имя Элинор.
  — И вы не знаете имени ее мужа?
  — Возможно, я вспомню его позже, а сейчас я его начисто забыла. И, кроме того, хочется есть. Я не надеюсь, что вы попросите, чтобы меня покормили, пока я не подтвержу чеки.
  — Вы получали телеграмму из…
  — Мистер Селби, я же сказала вам, что безумно хочу спать. И есть. Я…
  — Мне интересно знать, не является ли поводом для вашего приезда телеграмма, которую вы получили?
  — Вы сказали, что неженаты, а сами вот уже столько времени бесстыдно разглядываете меня, потому что…
  — Я хочу знать…
  — Мне сейчас принесут завтрак, и я буду иметь удовольствие понаблюдать за официантом, который увидит, что вы стоите и пялитесь на голую женщину.
  — Вы вовсе не голая, — возразил Селби.
  — Разве? — не поверила она, сбрасывая свой прозрачный халат.
  Селби поспешно вышел из комнаты. Его постыдное отступление сопровождал издевательский смех.
  Глава 9
  Гарри Ф. Элрод, репортер вечерней газеты «Блейд», был очень доволен.
  — Мой новый издатель, Филипп Л. Паден, просил передать вам привет, — скороговоркой произнес он. — Насколько я знаю, вчера он имел беседу с окружным прокурором.
  Шериф Брэндон недовольно поерзал в кресле и посмотрел на часы.
  — Мне некогда болтать с вами, Элрод, — попытался было отговориться он.
  Элрод усмехнулся.
  — Означает ли это, шериф, что у вас появилась какая-то свежая идея? Живой труп у вас уже есть.
  — Это означает, что я занят.
  — Слишком заняты, чтобы уделить внимание прессе?
  — А разве я не разговариваю с вами?
  — Могу ли я считать, что развитие дела…
  — Вы можете считать, что мы работаем по этому делу об убийстве… — недовольным тоном сообщил шериф.
  — И рады, — перебил его Селби, — ответить на любой вопрос, Элрод, если сможем… У нас есть несколько идей, но мы не можем раскрыть ни одной, пока не закончится расследование.
  Элрод, стройный и дотошный газетчик, после этих слов переключил свое внимание на Селби. Хитрый и склочный журналист прибыл в Мэдисон из столицы и не скрывал своего презрения к «деревенщине».
  — Очень интересно, мистер Селби. Как случилось, что вы ошиблись в опознании трупа? Вы считали, что убита Дафна Аркола, а она сама в интервью, данном нашей газете, утверждает, что жива. — Элрод весело сощурился.
  — Я не опознавал тело, — смутился Селби.
  — Разве вы не сказали ночному клерку в отеле, что…
  — Я сказал ночному клерку, что меня интересуют данные о рыжеволосой молодой женщине из Уиндрифта.
  — А откуда вы узнали, что на приехала из Уиндрифта?
  — На жакете, который был на ней, был ярлык.
  — Вы обыскали номер Дафны Аркола в присутствии представителя конкурирующей газеты, мистер Селби.
  — Я никого не приглашал, — возразил Селби. — Представитель «Кларион» был со мной, когда я направлялся в отель. Если бы в этот момент там оказались вы, без сомнения, вы воспользовались бы теми же самыми привилегиями.
  — Могу я процитировать это? — спросил Элрод с сарказмом.
  — Вы вправе цитировать все, что слышите, — ответил Селби. — Если мне есть что сказать, я говорю, мистер Элрод. И не собираюсь скрывать, что не доверяю благоразумию «Блейд». Это я тоже говорю для того, чтобы вы процитировали.
  — Я так и сделаю, — подхватил Элрод, быстро записывая все, что произнес прокурор.
  Селби ждал следующего вопроса. Брэндон враждебно сверлил взглядом репортера.
  — Итак, мистер прокурор, вы нашли того, на ком была одежда, приобретенная в Уиндрифте. Вы немедленно взяли с собой представителя прессы и направились в отель, чтобы проверить, зарегистрирован ли кто-нибудь приехавший из Уиндрифта…
  — Достаточно! — взорвался Брэндон. — Вы и ваша грязная…
  — Не надо, Рекс, — остановил его Селби, — спокойнее. Элрод весело посмотрел на обоих.
  — Продолжим, джентльмены. Вы надеялись оскорбить меня, шериф? Я знаю даже, что вы хотели сказать. Но ведь я обращаюсь не к вам!
  — Он хотел предложить задавать нам вопросы как должностным лицам, но при этом воздержаться от критики.
  — Как изумительно легко вы читаете мысли, — изобразил восхищение Элрод. — Я думал, он собирается произнести что-то другое.
  — Разве? — учтиво полюбопытствовал Селби. — Ручаюсь, что это не так. Видите ли, мы с шерифом Брэндоном знакомы очень давно, и я точно знаю, что у него на уме.
  И Селби внимательно посмотрел на Брэндона. Тот постепенно успокоился и сел на место.
  — Вы не ответили на мой вопрос, — как ни в чем не бывало продолжил Элрод. — Насчет осмотра комнаты, которую снимала женщина из Уиндрифта.
  — И которая по описанию походила на убитую.
  — Ну, это зависит от того, как вы составили описание, — заметил Элрод. — Я видел тело и разговаривал с мисс Аркола. У меня было с ней исключительное интервью и… — Он замолчал и уставился на Селби. — Убитая, — продолжал он, — имела рыжие волосы и голубые глаза. Вот и все сходство. Однако в весе, росте и возрасте обнаружена разница.
  — Я не сравнивал, — огрызнулся Селби.
  — О конечно, конечно! Похоже, что, если бы вы были прокурором Лос-Анджелеса, а убитая носила одежду с ярлыком Сан-Франциско, вы настаивали бы на осмотре всех комнат, где живут женщины из Сан-Франциско.
  — Эти вещи нельзя сравнивать, — возразил Селби, — и вы это прекрасно понимаете.
  — Нет, полагаю, что нет. Я только пытаюсь представить вас в аналогичной ситуации.
  Селби резко встал.
  — Я думаю, мистер Элрод, мы ответили на все ваши вопросы по существу.
  — Хорошо, господин прокурор, — неохотно согласился репортер. У меня есть поручение передать вам, что ваши действия, с точки зрения «Блейд»…
  — «Блейд» может занимать любую позицию. Элрод сунул блокнот в карман пиджака, усмехнулся и направился к двери.
  — И это я тоже процитирую, — злобно бросил он через плечо.
  — Надо было сразу гнать этого типа! — возмутился Брэндон.
  Селби покачал головой.
  — Он ни при чем, — сказал он. — Это газета, вот он и вцепился в меня. «Блейд» ничего не остается, как предпринимать психическую атаку.
  — Руки чесались, так и хотелось схватить его за шиворот и вышвырнуть за дверь!
  — А потом? — усмехнулся Селби.
  — А потом я бы дал ему пинок под зад.
  Точно. А потом про все это написали бы в «Блейд». И изобразили это так: шерифу по глупости нечего сказать, и единственное объяснение, на которое он способен, — это драка. Он избил невинного человека только за то, что тот обратился к нему с вопросом. Нет, Рекс, мы постоянно находимся в поле зрения общественности, и нам надо обдуманно совершать свои действия.
  Глава 10
  Отто Ларкин, начальник полиции, неторопливо прошествовал в гараж, который находился в нижней части здания. Дежурный, узнав его, поздоровался. — Здравствуйте, шеф.
  Ларкин кивнул. Он хитрым взглядом окинул гараж, будто именно здесь ожидал найти зацепку для решения дела, которым занимался.
  — Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил Ларкина сопровождающий.
  — Прошлой ночью случилось убийство, — важно сообщил Ларкин.
  — Я читал в газете. Дафна Аркола…
  — Дафна Аркола — это почти что ничего! Это сон, который приснился окружным офицерам. Это совсем не то.
  — Вы хотите сказать, что убита была совсем не она?
  — Да. Убитая приехала из Монтаны и была рыжая. Поэтому и произошла ошибка. Слава Богу, что не мы ее совершили.
  — Так эта женщина не умерла?
  — Труп-то есть. Но сама Дафна Аркола жива. Полагаю, что «Блейд» разберется в этом деле. В общем, им повезло. Но меня интересует другое. Я хочу найти машину, в которой должны быть пятна крови. В ней везли убитую. Как у вас бывает в таких случаях…
  — Машина уже у них, — успокоил его сопровождающий.
  — У кого это — у них?
  — У шерифа и прокурора. Шериф вызвал техника, чтобы снять отпечатки шин. Насколько я понимаю, машина теперь в гараже.
  — Какая машина?
  — Машина с номером Иллинойса, принадлежащая Дороти Клифтон. Она приехала к Ленноксам. Разве убитая не звонила к Ленноксам?
  — Не убитая, другая, — начал раздражаться Ларкин, — та, которая… А можно осмотреть машину?
  — Видимо, мне не следовало сообщать вам об этом…
  — Какого черта? Не забудьте, что вы говорите с представителем закона.
  — Представители закона уже побывали здесь.
  — Бросьте болтать лишнее и покажите машину. Сопровождающий привел его к автомобилю. Ларкин осмотрел его.
  — Значит, он принадлежит Дороти Клифтон, которая приехала к Ленноксам? — спросил он.
  — Да, насколько я знаю.
  — Я тоже. Ночью их ограбили. И это я тоже знаю. Я расследую это дело.
  — Это ваш долг.
  — Да… Так вы говорите, что они сняли отпечатки шин?
  — Да.
  Ларкин нагнулся и осмотрел колеса. Потом выпрямился и сказал:
  — О’кей, я хочу проверить еще раз! Кто его привел?
  — Владелица автомобиля сама приехала на нем. А потом прибыл один из заместителей шерифа, осмотрел машину и сделал слепки.
  — Они искали кровавые пятна?
  — Они осмотрели всю машину.
  — Эти следы, кажется, похожи на те, которые мы обнаружили на месте преступления, — важно заявил Ларкин. — Но никто об этом и не заикнулся. Вам тоже следует молчать. Ясно?
  — Да.
  — Не стоит делиться этой информацией ни с репортерами, ни с кем-нибудь другим.
  — Понимаю.
  Ларкин двинулся к выходу и поспешно сел в машину. Его путь лежал к большому дому на Честнут-стрит. Поднявшись по лестнице, он нажал кнопку звонка.
  Дверь открыла горничная с усталым взглядом.
  — Кого вы хотите видеть?
  — Сначала миссис Леннокс, — ответил Ларкин.
  — Она в гостиной. Я сообщу ей…
  — Я сам сообщу, — перебил ее Ларкин и, отстранив горничную, прошел в гостиную.
  Миссис Леннокс сидела за столом и писала письмо. Подняв голову, она посмотрела на начальника полиции и нахмурилась.
  — Добрый день, — холодно поклонилась она. — Я не знала о вашем визите. Вы не предупредили меня.
  Ларкин по-хозяйски плюхнулся в кресло.
  — Что насчет машины Дороти Клифтон? — резко спросил он.
  — А что с ней?
  — Вот это я и хочу узнать у вас. Что с ней?
  — Она приехала из Чикаго. Полагаю, у нее что-то случилось с мотором, ведь она проделала длинный путь.
  — Что она сделала?
  — Утром отогнала машину в гараж.
  — А где Дороти сейчас?
  — Наверху, в своей комнате.
  — Позовите ее, я хочу поговорить с ней. — Я… боюсь, я не поняла вас…
  — Если вы позовете ее сюда, возможно, удастся кое-что прояснить.
  — Одну минуту, — попросила подождать миссис Леннокс и двинулась было к лестнице. Но тут же вернулась, взяла со стола письмо и вложила его в конверт, затем, держа конверт в руке, вновь направилась за Дороти.
  Когда она вышла, Ларкин вскочил и подошел к столу. Он взял промокательную бумагу и осмотрел ее, но увидев, что ему ничего не удастся на ней разобрать, вернулся к креслу, сел и стал ждать. Через несколько минут миссис Леннокс вернулась вместе с девушкой.
  — Это Дороти Клифтон, невеста моего сына, — представила ее миссис Леннокс.
  — Здравствуйте, — пролепетала Дороти.
  — Это мистер Ларкин, начальник полиции, — пояснила миссис Леннокс.
  — Да, вы говорили.
  — Я насчет вашего автомобиля, — сообщил Ларкин. Дороти посмотрела на миссис Леннокс, потом перевела взгляд на Ларкина.
  — Ну… он в гараже.
  — Я видел его в гараже. А что с ним?
  — Я… я приехала из Иллинойса… и… я…
  — Вы доставили его туда по разрешению шерифа?
  — Окружного прокурора.
  — Почему вы это сделали?
  — Они… Я думаю, они хотели осмотреть машину.
  — Дороти! — воскликнула миссис Леннокс.
  — Отпечатки шин вашей машины похожи на следы, обнаруженные в парке на месте преступления, — зловеще произнес Ларкин.
  — Боюсь, что да…
  — Как вы можете это объяснить?
  — Никак.
  — Как ваша машина попала туда, в парк?
  — Я все рассказала прокурору.
  — Так повторите это мне! — зарычал Ларкин.
  — Правильно, Дороти, — подхватила миссис Леннокс. — Повторите!
  — Я не вижу смысла говорить об этом столько раз, — отрезала Дороти. — Я не знаю, кто вел машину. Не. могу опознать и водителя.
  — О чем вы говорите, Дороти?
  — Какой водитель? — не на шутку разозлился Ларкин.
  — Это было вчера перед сном. — Дороти пришлось — в который раз — повторить свой рассказ. — Я стояла у окна. Моя машина была внизу, на улице. Я не думала, что ее кто-нибудь возьмет. Но тем не менее ею кто-то воспользовался…
  — Дороти, о чем вы? — никак не мог понять Ларкин. — А когда я после того осматривала машину, то нашла там кошелек.
  — Какой еще кошелек?
  — Кошелек, который, очевидно, принадлежал Дафне Аркола. Утром я отдала его прокурору.
  — Почему вы не сообщили об этом ночью? Почему ждали утра?
  — Я… Ночью я еще не знала, что это так важно.
  — Итак, вы говорите, что кто-то брал вашу машину. А вы смирно сидели и ждали, когда ее вернут обратно. Потом вы спустились вниз и осмотрели ее. Найдя кошелек — пустяковую безделицу — вы ничего никому не сказали… Когда это произошло? До ограбления или после? — Тон Ларкина не предвещал ничего хорошего.
  — Перед ограблением.
  — Что вы имели в виду, когда сказали «перед ограблением»?
  — Я, кажется, знаю, что она имеет в виду, — вмешалась миссис Леннокс, видя, что Дороти в замешательстве. — Когда я услышала крики, я побежала к лестнице. Там я увидела Дороти с кошельком в руках. Она шла по лестнице, но было совершенно ясно, что, услышав крики, она не могла спуститься из своей комнаты раньше меня. Видимо, она собиралась подниматься…
  — Да, — согласилась Дороти, взглянув на миссис Леннокс. — В этот момент я шла от машины. Я нашла там кошелек и вернулась в дом. Поднимаясь, я услышала крики и не знала, что делать. Потом до меня донеслись ваши шаги, и я спешила на крик.
  Наступило подозрительное молчание.
  — Так, — решил подвести итоги Ларкин. — Значит, вы были неподалеку от спальни Моаны, когда раздался крик?
  — Я поднималась по лестнице.
  — Вы шатались вокруг дома и…
  — Я ходила смотреть свою машину. Я решила посмотреть… я хотела узнать, кто ее брал.
  — И вы не сообщили полиции об этом?
  — Нет, а зачем?
  — Вы лишь утром поведали об этом прокурору.
  — Потому что кошелек принадлежал убитой.
  — Дороти, о чем вы говорите? — воскликнула миссис Леннокс.
  — И ваша машина, как вы думали, была использована в преступных целях?
  — Я ничего не знала об этом.
  Кто может подтвердить, что вы находились в спальне все время, пока перед домом не было вашей машины?
  — Никто, — спокойно ответила Дороти. — Незамужняя женщина, одна, в спальне, естественно, не имеет алиби.
  — Дороти, — холодно проронила миссис Леннокс, — мне кажется, вы пытаетесь доказать, будто кто-то из членов нашей семьи взял машину без разрешения?
  — Но ведь кто-то же ее взял!
  — Почему вы ничего не сказали вовремя? Почему вы не…
  — Сначала я подумала, что мою машину просто угнали, а когда ее вернули… ну, я решила подождать, что же будет дальше. Мне было просто любопытно…
  — Это не объяснение.
  — А что я должна была делать? — изумилась Дороти.
  — Не думаю, что сейчас стоит обсуждать это, — все тем же холодным тоном произнесла миссис Леннокс.
  Дороти резко поднялась.
  — В сложившихся обстоятельствах, — отчеканила она, — я почти уверена, вы будете счастливы, если я перееду в отель.
  — Одну минуту, — прервал ее Ларкин. — Я не удовлетворен вашим рассказом.
  — Это я и имею в виду — твердо посмотрела на него Дороти. — Я пытаюсь избавить от лишних затруднений семью человека, которого люблю. Но если у вас, мистер Ларкин, еще возникнут вопросы, вы всегда сможете найти меня в отеле.
  И она вышла из гостиной.
  Глава 11
  Устроившись в номере отеля «Мэдисон», Дороти Клифтон сняла трубку телефона и попросила соединить ее с Чикаго.
  — Мне нужен Гораций Леннокс. Гораций Криттендон Леннокс. Да, да, Л-Е-Н-Н-О-К-С! Он адвокат. Я хочу поговорить лично с ним. — Не полагаясь на память, она посмотрела в записной книжке телефон Горация и сообщила его телефонистке. — Я — Дороти Клифтон. Когда вы свяжетесь с ним, пожалуйста, позвоните мне в номер. Мой номер, — она посмотрела на табличку на телефоне, — мой номер триста десятый.
  В это время к дежурной телефонистке подошел Отто Ларкин.
  — В триста десятом номере у вас новая постоялица, — обратился он к ней. Мне нужен отчет обо всех ее телефонных переговорах. Все, что вам станет известно, сообщите мне в полицию.
  — Она только что заказала разговор, шеф.
  — С кем?
  — С адвокатом из Чикаго.
  — Ого! — воскликнул Ларкин. — Вы сможете подключить меня к линии во время этого разговора?
  — Простите, но это против правил и против закона. Я не могу этого сделать.
  — Ну хорошо, хорошо, записывайте тех, с кем она будет разговаривать.
  Он зашел в кабину телефона, опустил монету и позвонил в «Блейд».
  — Гарри Элрод на месте? — спросил он. — Это Отто Ларкин. Позовите его.
  — Хэлло, Гарри. Слушай, для тебя есть кое-что… Прокурор и шериф пытаются мошенничать. Они нашли машину, которая проходит в деле об убийстве. И скрывают имя владельца этой машины. Но я сам все узнал. Здесь пахнет солидным скандалом. Машина принадлежит Дороти Клифтон, которая остановилась у Ленноксов. Она помолвлена с их старшим сыном и рассказывает странную историю о том, что кто-то ночью брал ее машину, а потом она нашла там кошелек девушки, которую считают убитой. Они призналась также, что находилась на лестнице в тот момент, когда Моана Леннокс обнаружила в своей комнате ночного посетителя. Похоже, эта Клифтон сама ездила на машине. Узнав все это, миссис Леннокс фактически выгнала Дороти из своего дома, и та вынуждена была отправиться в отель… Можешь раздуть эту историю, как тебе заблагорассудится. Ведь «Кларион» ничего не делает для меня. Только не сообщай, откуда ты получил эту информацию.
  Гарри Элрод раболепно благодарил его. Весьма довольный Ларкин повесил трубку, вышел из отеля, завернул за угол и уселся в красную полицейскую машину.
  А тем временем в своем номере Дороти металась из угла в угол. Потом зазвонил телефон, и ее предупредили, что соединяют с Чикаго. Она нетерпеливо уселась у телефона и вскоре услышала голос Горация.
  — Хэлло, дорогая! Я уже знаю, что ты хочешь сообщить. Сейчас ты скажешь, что мать ведет себя, как королева, что, в общем, семья неплохая и что ты скоро собираешься вернуться…
  — Гораций! — воскликнула девушка в отчаянии. — Ты должен немедленно отправиться в аэропорт и прибыть сюда первым же самолетом!
  — Что, что?
  — Первым же самолетом! — произнесла она настойчиво. — Я покинула твой дом и живу теперь в отеле «Мэдисон». Это ужасно!
  — Дороти, что случилось?
  — Это ужасно все, что произошло!
  — Ты не смогла жить в моей семье?
  — Дело не только в этом. Я не нашла общего языка с начальником здешней полиции. Боюсь, меня арестуют за убийство. Я пыталась даже скрыть свое настоящее имя и защитить твою семью от газетчиков. Но меня посчитали убийцей и воровкой, и…
  — Ты шутишь, Дороти?
  — Хотела бы я, чтобы все это оказалось шуткой. Кошмарный дурной сон, Гораций! Ты нужен мне. Прилетай немедленно!
  — Не забудь, Дороти, что я начинающий адвокат и только что открыл контору…
  — Гораций, — мрачно перебила она, — я испытываю странную симпатию к женщинам, у которых случаются истерики. Я всю себя защипала до крови, пытаясь очнуться от этого кошмара. Помню, как писала на машинке во время практики: «Добрые мужчины придут вам на помощь».
  — Они и придут, — успокоил ее Гораций. — Я прилечу первым же самолетом. Успокойся. Сэр Галахэд вместе со мной спешит на помощь к тебе.
  — Нет, мне нужен человек, для которого я не буду подзащитной.
  — Держись и жди меня! — подбодрил он. — Думаю, что в шесть утра я уже буду в Лос-Анджелесе. Я смогу найти тебя в отеле?
  — Лучше сначала справиться обо мне в тюрьме.
  — Не волнуйся, скоро я буду с тобой, моя принцесса. Она облегченно вздохнула и повесила трубку.
  Глава 12
  Рекс Брэндон позвонил Селби.
  — Дуг, думаю, мы, наконец, опознали труп.
  — Кто она?
  — Роза Фармен из Лос-Анджелеса?
  — Как тебе удалось узнать это, Рекс?
  — По ее туфлям. У нее очень узкая нога, и она всегда приобретала обувь по специальному заказу. Обувная фирма знает ее, они посылали ей обувь в Лос-Анджелес. Обычно она покупала одну или две пары, а потом ее месяцами не видели. Я поеду в Лос-Анджелес. Ты со мной?
  — Обязательно, — заверил его Селби, — Сильвию с собой возьмем?
  — Конечно!
  — Мы только намекнем ей, и пусть она следует позади в своей машине, — предложил Селби. — Будут неприятности, если узнают, что мы опять взяли с собой репортера.
  — Неприятности уже налицо.
  — Я скажу ей.
  — Слушайте, Дуг, а как удастся попасть в дом Фармен?
  — Мы воспользуемся своим правом, но сначала следует идентифицировать ее труп. У тебя есть ее фотография? Может, ее в Лос-Анджелесе опознает кто-нибудь. Если же нет и окажется, что ее нет дома, не вижу причины, почему бы нам не зайти.
  — Понял.
  — Я сейчас буду у тебя, — пообещал Селби, — и…
  — Одну минуту, — перебил его Брэндон. — Что-то случилось. На улице носят «Блейд», я слышу, как мальчишки-разносчики выкрикивают заголовки.
  — Ну, посмотрим…
  — Подожди, у моего заместителя есть газета… Ого, Дуг!
  — Что? Что случилось?
  — Отто Ларкин занял целую страницу газеты. Здесь написано, что он арестовал человека, который совершил убийство… будь я проклят… он арестовал Дороти Клифтон… «Блейд» сообщает, что он нашел орудие убийства и пятна крови на одежде в номере отеля…
  — Возьми газету с собой в машину, Рекс, — предложил Селби, — по дороге прочтем.
  Глава 13
  И Дуг Селби вслух начал читать «Блейд», а Рекс Брэндон тем временем вел машину.
  — Послушай, Рекс, «Блейд» узнала, что здесь делала Дафна Аркола… Вот заявление, которое она сделала Гарри Элроду.
  «В конце июля, точнее двадцать девятого числа, я была в Юме, Аризона. Молодой парень предложил сопровождать меня в Лос-Анджелес, куда я держала путь. Его звали Фрэнк. У него были права, выданные в Миссури. Я определенно знаю, что его фамилия Гранинс. Мы доехали до Мэдисона, и, поскольку он очень хотел спать, мы решили остановиться в мотеле. Он, как настоящий джентльмен, предложил мне взять отдельную комнату, если я хочу продолжить с ним поездку на следующее утро. Однако я не могла сделать этого, несмотря на то что было уже за полночь. Мне надо было как можно скорее попасть в Лос-Анджелес, и я решила доехать на попутных машинах. Я вышла из машины и тут же забыла о его существовании, пока не прочла в газетах, что Фрэнк Гранинс арестован в Мэдисоне за нарушение правил движения. Я вернулась в Мэдисон, чтобы чем-то помочь ему, потому что он вез именно меня, и я точно знала, что он ни в чем не может быть замешан. Я ехала с ним от границы с Калифорнией до самого Мэдисона.
  Потому-то я и вернулась сюда. Представьте мое удивление, когда, проснувшись утром, я узнала, что меня считают убитой, да еще обнаружила в своем номере мужчину, вошедшего без стука».
  — Хм, Дуг, — обрадовался Брэндон, — я как раз один из тех, кто арестовывал Фрэнка Гранниса. Дорожная полиция нашла мертвого мексиканца возле Холтвилла. Очевидно, он ехал на мотоцикле, на него налетела машина и сбила в кювет, а шофер с завидным спокойствием проследовал дальше. Обломок фары был найден прямо на дороге, другой лежал на краю кювета. Полиция тут же сообщила на все заправочные станции о машине с разбитой фарой. И я вспомнил, что один из моих заместителей нашел автомобиль этого самого Гранниса. Правая фара его машины была разбита, а на крыле осталась большая вмятина. Владелец машины утверждал, что это случилось днем раньше, возле Таксона. Я известил шерифа Эль-Темпло, описал куски стекла, обнаруженные на дороге. Они приехали, убедились, что все так и есть, и забрали парня с собой по обвинению в наезде на человека.
  — Тогда кое-что становится ясно, — нахмурился Селби. — Однако во всем этом есть одна интересная деталь.
  — Какая, Дуг?
  — Адвокат, который представляет мистера Гранниса, не кто иной, как мистер Альфонс Бейкер Карр.
  — Так какого дьявола Дафна Аркола ни словом не обмолвилась об этом?
  — Трудно сказать, — отозвался Селби. — Возможно, потому что Карр предупредил ее об этом. Теперь мы можем по-новому взглянуть на все факты. Она, должно быть, связалась с Карром вскоре после нашего разговора с миссис Карр. Поэтому ее и не было в отеле до четырех часов утра. Старый АБК вскоре после нашего ухода из его дома должен был узнать, что мы ошиблись в опознании трупа, но нам он об этом не сообщил. Он намеренно допустил, чтобы «Кларион» опубликовала версию о смерти Дафны Аркола, и теперь поддержит обвинение газеты.
  — Будь он проклят! — пробормотал Брэндон. — А ведь мог бы спасти нас от неприятностей, просто позвонив.
  — Занимаясь делами, Рекс, ты тоже не очень-то стараешься уберечь нас от лишнего беспокойства. Он держал язык за зубами, чтобы дать возможность Дафне возбудить против газеты дело о возмещении ущерба и, возможно, против нас.
  — Ничего, этому АБК еще придется объяснить свое молчание судьям.
  — Не придется, Рекс, — разочаровал его Селби. — Карр слишком умен, чтобы попасться в подобную ловушку. Если Дафна начнет действовать против нас, держу пари, что Карр не будет ее адвокатом. Найдется какое-нибудь подставное лицо, а он просто посочувствует нам и выразит свои соболезнования. Нет, старину АБК так просто не поймать.
  — Иногда я готов дать ему взбучку собственными руками. Просто не понимаю, как ты можешь терпеть его, Дуг?
  Селби засмеялся.
  — Откровенно говоря, мне нравится этот негодяй. Он учтивый, вежливый дьявол, да к тому же, согласись, дьявол удивительно умный. Карр отличный актер, и тебе никогда не удастся поймать его на лжи. Он может позволить обмануться нам, но сам никогда не сделает ложных заявлений.
  — Ладно, оставим его. Там есть передовая, в «Блейд»?
  — Конечно. Я вам, кажется, рассказывал, что ко мне приходил Ладен и угрожал всякими неприятностями. Вот этот случай как раз для него.
  — Паден! — рявкнул Брэндон. — Еще один негодяй вроде Карра. Готов держать пари, что именно Карр дал деньги на покупку «Блейд». Все происходило у него на глазах. Когда Карр впервые приехал к нам, он патетически заявлял, что желает стать частью нашего общества и не станет заниматься уголовными делами. А потом опять вернулся к своей практике, объясняя это тем, будто его клиенты не позволяют ему уйти в отставку.
  — Все знают, чем он занимается, но никто не может ничего доказать. Любой наш горожанин, побывавший у него, молчит как рыба. И Карр естественно тоже.
  — Это его заслуга. Старина АБК умеет держать язык за зубами. И он знает, как можно обстряпать любые делишки и всегда вытаскивает своих клиентов из неприятностей. За это они его и ценят. Но этот человек очень опасен. Однако вот, прочти, что пишет Паден в передовице.
  — Зачем это читать, Рекс? Ты же заведомо знаешь, что они нас ругают.
  — И все же я хочу знать, о чем пишет Паден. Читай, Дуг, читай же!
  Селби опять раскрыл газету.
  — «Мы снова хотим обратить внимание налогоплательщиков на крайне некомпетентные действия шерифа и окружного прокурора. Про это неприятно говорить, но наш долг — сообщить об их действиях в связи с последним совершенном в Мэдисоне преступлении.
  Так случилось, что убийство произошло в черте города. Когда городская полиция принялась за работу, прибыли сверхрьяные представители закона. Если бы окружные чиновники хотели сотрудничать с городской полицией, их рвение можно было бы понять. Но они в высшей степени пренебрежительно относятся к законным методам работы, игнорируют городскую полицию и даже пытаются утаить иногда важные сведения.
  О следственных приемах этих чиновников свидетельствует хотя бы факт грубого обхождения с известным престарелым юристом, который, возможно, забыл больше законов, чем их знает наш окружной прокурор. Вызывает изумление позиция, которую занял этот Дуг Селби: он не только назвал в печати имя убитой девушки, но проник в ее спальню, захватив с собой репортера преданной ему «Кларион».
  И шериф Брэндон, не сообщив начальнику полиции о своих подозрениях, также направился в отель. Они устроили обыск в номере женщины, которая вызвала их подозрение только тем, что приехала из Монтаны. Позволительно ли это?
  Хорошо, что, как всегда, на посту находился начальник полиции Отто Ларкин. Он работает без суеты, осторожно и методично. И не только сумел арестовать человека, который, вполне очевидно, виновен, но и собрал важные доказательства, которые окружным чиновникам никогда бы не найти, если бы не проницательность Ларкина. Давно пора задуматься: на своих ли местах прокурор и шериф».
  — Проклятие! — перебил Брэндон. — Они меня с ума сведут. Интересно, какие такие доказательства получил Ларкин?
  — Дороти Клифтон переехала в отель, — пояснил Селби. — Она раз или два звонила по телефону, а потом вышла. Ларкин обыскал ее комнату и нашел в чемодане блузку со следами крови. Он отдал ее в лабораторию, и там подтвердили, что это человеческая кровь. Ларкин арестовал ее. Она настаивает, что кровь шла у нее из носа, и потому остался след на блузке, которую она собиралась сдать в стирку.
  — И это все? Следы машины и кровь на блузке?
  — Нет, — огорченно ответил Селби. — Ларкин нашел еще и оружие, Рекс.
  — Это он так утверждает. Держу пари, что он не нашел. Где он его нашел, Дуг?
  — Репортер пишет, что этого нельзя разглашать, но он определенно существует, этот нож. Ларкин неутомимо искал…
  — Да брось, Дуг! Они сдурели, что ли, все?
  Селби улыбнулся.
  — Это зависит от того, как к этому подходить, Рекс. Конечно, таинственная находка оружия делает эту историю правдивой, но только в том случае, если это и в самом деле оружие убийцы и именно Ларкин нашел его.
  — Если Ларкин действительно обнаружил оружие убийцы, — повторил Брэндон, — я проглочу его. Пока что мы точно знаем о связи известной особы по имени Аркола с АБК и этим делом в Эль-Темпло… Словом, еще посмотрим… А Ларкин отдаст нам это оружие?
  — Конечно, начальник полиции теперь вроде по достоинству оценен прессой и стал весьма популярной личностью, поэтому отдаст нам все, что мы попросим.
  Селби скомкал газету и в сердцах бросил на пол салона.
  — Ладно, продолжим заниматься делом, а обо всем этом пока забудем.
  Он сунул руки в карманы и уставился на дорогу. Брэндон тем временем подъехал к бульвару, притормозил и начал парковаться позади какой-то машины.
  — Нас уже ждет местный шериф, — объяснил он.
  В машине шерифа сидели двое. Один поздоровался с Брэндоном, и тот представил его Селби как Альберта 416
  Хардвика, заместителя шерифа, с которым Брэндон когда-то вместе вел одно дело.
  — Мы проверили версию, связанную с этой бабой, — начал Хардвик, — и кое-что обнаружили.
  — Что, Берт?
  — Она была сыщиком.
  — Работала у вас?
  — Нет, она частный детектив. Имела небольшое собственное агентство. Один из наших людей звал ее по имени, поэтому мы и смогли кое-что о ней узнать.
  — Какой работой она занималась?
  — В основном она специализировалась на довольно темных делишках. Сначала помогала своим клиентам, а потом вытягивала из них все, что можно.
  — Ну, больше ей это уже не удастся делать, — заметил Брэндон. — Она умерла. Конечно, если это она. Если она была частным детективом, ее можно опознать.
  — Конечно, у нас есть на нее все, даже отпечатки пальцев.
  — Отличная работа, — похвалил Селби, — мы тоже захватили с собой отпечатки ее пальцев и фотографию.
  Брэндон достал из бумажника фотографию и карточку с отпечатками.
  — Будь я проклят, если они не похожи! — воскликнул Хардвик. — Вот, смотрите-ка.
  — Конечно, это одни и те же отпечатки, — согласился шериф. — Правда, надо проверить точнее, но…
  — Они совершенно идентичны, — настаивал Хардвик. — Больше того, у нас есть парень, на которого она работала в тот момент, когда ее прихлопнули.
  — Как вы смогли так много разузнать за столь короткое время?
  — Поработали ночами, к тому же нам улыбнулась удача. Этот парень попытался связаться с ней прошлой ночью. Он поставил свою машину перед ее домом вчера вечером, где она и простояла до утра. Управляющий сообщил об этом в полицию. А когда мы получили ваш запрос и узнали, что эта девица как раз та, которая вас интересует, мы поговорили с хозяйкой. Она рассказала нам о машине и сообщила ее номер. Пока мы с ней беседовали, приехал этот парень. Естественно, мы начали задавать ему вопросы. Но парень очень осторожен, и мы не хотели вспугнуть его до вашего приезда.
  — Он сообщил вам что-то необычное?
  — Вам лучше самим поговорить с ним, — ответил Хардвик, — Нам он пока сказал немного. Признался, что она работала на него и что он пытался ее найти. Видимо, хотел узнать, что она успела сделать. Сейчас этот парень сидит в моей машине. Его зовут Бартон Мошер. Он живет в Уиндрифте, Монтана. Пойдем в мою машину, и он вам все расскажет.
  — Он знает что-нибудь о нашем деле? — спросил Селби.
  Заместитель шерифа изумленно посмотрел на прокурора.
  — Мы же не дураки, мистер Селби, — пробубнил он. — Этот парень знает только, что нам нужна Роза Фармен, и все.
  Они направились к машине.
  Хардвик открыл дверцу и сказал сидевшему там человеку:
  Это мои друзья: мистер Селби и мистер Брэндон. А это Бартон Мошер.
  Мужчины обменялись рукопожатиями.
  — Потрудитесь объяснить, что все это значит? — насторожился Мошер.
  — Думаю, объяснять придется вам, — спокойно ответил Хардвик. — Вы приехали в апартаменты Розы Фармен и…
  — Я же вам рассказал, в чем дело.
  — Да, а теперь я прошу вас повторить свой рассказ. Может быть, это заинтересует моих коллег.
  — Я просил Розу Фармен кое-что сделать для меня, но не знаю, стоил ли говорить об это.
  — Стоит, стоит! — посоветовал Хардвик. — Не то мы можем отвезти вас в управление и предоставить время на размышление. Если вы задумали что-нибудь скрыть, то только навредите себе.
  — Что вы хотите этим сказать? Хардвик спокойно объяснил:
  — Я повторяю вам все с начала. Розы Фармен нет дома. И ее нигде не могут найти. Вы шатались вокруг ее дома и вели себя очень подозрительно. Это заметили соседи и сообщили нам. Мы приехали, чтобы получить от вас подробные объяснения.
  — О чем вы говорите? Вам нечего предъявить мне! Я могу позвонить своему адвокату.
  — Хорошо. В таком случае мы отвезем вас в управление, откуда вы сможете позвонить адвокату.
  — Нет, только не это! Около вашего управления постоянно снуют репортеры.
  — Конечно! А вы их боитесь?
  — Да. Я не могу… я… мне не нужна гласность.
  — Тогда, может быть, вас больше устроит доверительная беседа здесь?
  — Мой адвокат…
  — Не стоит от нас ничего скрывать, тогда вам и адвокат не понадобится. — Хардвик зевнул. — Ребята, дайте сигарету и поедем в наше управление.
  — Роза Фармен — детектив, — поспешно выпалил Мошер. — И неплохой детектив. Она и раньше выполняла для меня кое-какую работу.
  — Продолжайте.
  — Я живу в Монтане и содержу одно заведение, где можно немного поразвлечься. Ничего особенного, рулетка, покер и кое-что еще.
  — Продолжайте, — подгонял его Хардвик. — Не бойтесь.
  — Пару месяцев назад, точнее двадцать шестого июня, к нам явилась девушка, одна из тех, которые окружают богатых ранчеро. Она играла и по-крупному. Мне это показалось подозрительным. Крошка выиграла около шести тысяч долларов. Передо мной открылась нерадостная перспектива все потерять, но маленькая птичка прошептала мне на ухо, что здесь замешан кое-кто из моих людей. Конечно, эти парни — профессионалы и их трудно втянуть в такое дело. В общем, я был удивлен. Наконец все-таки решился потратить еще несколько сот долларов, чтобы все выяснить, связался с Розой Фармен, чтобы она нашла эту девицу и…
  — Девушка покинула город? — перебил его Брэндон.
  — Да. Она смылась сразу после выигрыша. Ее не было недели две, потом она объявилась, покрутилась немного и снова исчезла.
  — И что дальше?
  — Ну, Роза позвонила мне и сообщила, что у нее уже есть кое-что. Если я приеду к ней, она представит мне доказательства.
  — И потом она больше не показывалась?
  — Да. Я случайно узнал, что она занималась еще и другим делом, которое привело ее в Уиндрифт. Она уже ездила туда три или четыре недели назад и объяснила, что это дело не связано с моим, но она хочет их совместить, надеясь получить информацию и для меня тоже. Я рассказал ей об этой девушке и о шести тысячах, и она пообещала все выяснить. Вот и вся моя история, джентльмены. Я могу показать вам мои водительские права и назвать много людей в этом городе, которые меня знают.
  — Хорошо, — промолвил Хардвик. — Поройтесь в карманах, Мошер, может быть, у вас есть от нее письма?
  — Конечно нет. Она не посылала мне писем. Да это и не нужно. Узнав что-либо важное, она сообщала мне все по телефону.
  — Где вы теперь остановились?
  — В «Критчвуде».
  Хардвик посмотрел на Селби и Брэндона, потом снова повернулся к Мошеру.
  — Вы не ответили еще на один вопрос, — заметил он.
  — На какой?
  — Как зовут эту удачливую девушку?
  — Я умышленно не назвал ее имени.
  — А я умышленно его спрашиваю.
  — Не вижу необходимости сообщать его.
  — Почему вы ее защищаете?
  — Это не так. Я защищаю себя. И не могу позволить себе много болтать при моей профессии.
  — Я бы не назвал это болтовней. Вы отвечаете на вопросы. Смею вас заверить, что вы — среди друзей, если сами являетесь другом. Так как ее зовут?
  — Она играет с богатыми ранчеро…
  — Это я уже слышал. Мне нужно знать ее имя.
  — Дафна Аркола.
  Хардвик повернулся к Селби и Брэндону.
  — Вам известно это имя? Брэндон едва заметно кивнул.
  — И Роза Фармен сообщила вам, что у нее есть информация об этой девушке?
  — Да.
  — Она не обмолвилась, какого характера эти сведения?
  — Нет, она просто сказала, что выполнила работу и может представить мне отчет.
  — Откуда она звонила?
  — Из района, где растут цитрусовые. Думаю, это был Мэдисон.
  — Вам еще что-нибудь нужно от него? — обратился Хардвик к своим гостям. — Его можно отпустить в отель, а если он понадобится, мы ему позвоним. Как фамилия шерифа вашего района?
  Мошер улыбнулся.
  — Я лучше дам вам одну избирательную карточку. Позвоните ему и спросите обо мне.
  — Мы так и сделаем.
  — Вы случайно не знаете, где сейчас эта Дафна Ар-кола? — спросил Селби.
  — Нет, меня вполне устраивает, что это было известно Розе Фармен. Если удастся с ней связаться, я все узнаю.
  — Вы полагаете, Дафна мошенническим путем выиграла те шесть тысяч?
  — Не знаю. И я готов платить, чтобы узнать это точно.
  — Если вы честно ведете свое дело, то, может, кто-нибудь из ваших людей пытается навредить вам? — неожиданно спросил Брэндон.
  Мошер посмотрел на него и в раздумье произнес:
  — Нет, я так не считаю…
  — Хорошо. Идите в свой отель и никуда не отлучайтесь. Может быть, вы нам еще понадобитесь. Машина зарегистрирована на ваше имя?
  — Да.
  — Вы приехали на ней?
  — Да. Я не мог ждать. И ужасно нервничал. Поэтому, когда Роза позвонила мне и предложила приехать сюда, я сразу же примчался.
  — Значит, вы чувствовали, что Дафна Аркола где-то поблизости?
  — Конечно, раз мне позвонила Роза. Она же сказала, что у нее готов отчет.
  — Как зовут человека, который, по-вашему мнению, связан с плутовкой?
  — Ну, этого я не могу вам сказать. У меня масса знакомых, и если я стану всех подозревать…
  — Вы наверняка подозреваете одного. Кто он?
  — Не знаю. И надеюсь, что Роза Фармен нашла его. Один раз я могу примириться с потерей шести тысяч, но дважды — не хочу…
  — Итак, — в который раз попытался закончить беседу Хардвик. — Вот ваша машина. Отправляйтесь в отель.
  Мошер улыбнулся.
  — Всего хорошего, джентльмены. Я рад, что познакомился с вами. Если будете когда-нибудь в Уиндрифте, загляните в «Кристалл Болл».
  — Вы там достаточно широко известны? — спросил Брэндон.
  — Нет, не слишком, шериф, я просто известен, — ответил Мошер.
  Глава 14
  — Вы рассчитывали попасть в апартаменты Розы Фар-меню? — спросил Хардвик.
  — Да, — ответил Брэндон. — Но мы хотим, чтобы вокруг этого не создалось шума.
  — Предоставьте это мне. Вы там побываете.
  — Когда?
  — Сейчас. Это недалеко отсюда.
  — Без ключа? — удивился Селби.
  — Я взял его у управляющего, так что можно идти.
  — У меня есть приятельница, — робко начал Селби. — Я договорился встретиться с ней. Она репортер и…
  — Приятельница из газеты?
  — Да.
  — Ладно. Возьмем и ее с собой. В выборе решений я ничем не ограничен. Все, чего желаете вы, желаю и я.
  Они свернули за угол, и у входа в апартаменты Розы Фармен их встретила Сильвия Мартин.
  — Это ваша приятельница? — спросил Хардвик.
  — Да, — ответил Селби. — Мисс Мартин, разрешите представить вам Берта Хардвика. Он из управления местного шерифа.
  — Рад познакомиться с вами, — улыбнулся Хардвик. — Мистер Селби сказал, что вы нас ждете. Теперь мы все в сборе и можно идти.
  Они вошли в дом, поднялись на второй этаж и зашли в квартиру, которую занимала Роза Фармен. Первым вошел Брэндон; после того как Хардвик открыл дверь, за ним проследовали Селби с Сильвией, последним был Хардвик, он закрыл за собой дверь.
  — Сильвия, постойте в углу и ни до чего не дотрагивайтесь, — попросил Брэндон. — Вы можете только смотреть, а действовать предоставьте нам с Дугом.
  Квартира состояла из двух комнат. Гостиная одновременно служила рабочим кабинетом, о чем свидетельствовали стоящие тут пишущая машинка и сейф. Возле стола приткнулась корзина для мусора, почти пустая. Пишущая машинка была раскрыта, и в ней торчал лист бумаги, наполовину заполненный текстом, будто что-то помешало автору закончить работу.
  Хардвик, Селби и Брэндон подошли к машинке.
  Документ, адресованный Бартону Мошеру, назывался «Окончательный отчет».
  «Расследование закончено. Шесть тысяч были выиграны отчасти благодаря удаче, но вам все же лучше уволить человека, работающего на втором столе рулетки: он связан с тайным притоном.
  Объект прибыл в Лос-Анджелес в июле. У нее было достаточно времени. Она договорилась с этим парнем и начала с десяти долларов.
  Я не знаю, как вы контролируете ваши дела, но вынуждена предупредить: необходим строжайший контроль. Ваш работник хорошо выполнял уговор. Она потеряла пять долларов из десяти, прежде чем начала выигрывать. Ее общая потеря — всего пятьсот долларов. Ее приятель подавал ей знаки. Сперва она выиграла пятьсот долларов и перешла к другому столу, и, хотя в игре ничего не смысли, ей удалось сделать несколько удачных ставок.
  Человек по имени Карл Ремертон играл за этим столом. Он потерял в общей сложности пятнадцать грандов. Ваш человек не мог полностью контролировать ситуацию с двумя серьезными игроками, поскольку они были на противоположных концах стола. Объект дал знать об этом крупье, и он помог ей выиграть еще шесть грандов из денег Ремертона. Крупье — темноволосый, голубоглазый, играет за вторым столом рулетки. У него ампутирован мизинец на левой руке.
  Объект познакомился с Ремертоном, который играл ради нее. Потом она ушла вместе с ним, и те, кто это видел, были убеждены, что они вместе.
  Объект отправился в Лос-Анджелес на попутных машинах, несмотря на большой выигрыш. Она выехала из Юма с Фрэнком Граннисом, который довез ее до Мэдисона. Десять минут она пробыла в Мэдисоне, потом уехала в Лос-Анджелес. Ей пришлось вернуться, так как она узнала, что Фрэнка арестовали по обвинению в наезде на человека. Она могла обеспечить ему алиби. Но по неизвестным причинам ничего не сообщила властям Эль-Темпло, а обратилась к адвокату Гранниса, который живет в Мэдисоне.
  Сейчас объект в Мэдисоне, а мое отсутствие там связано с крайне важной работой, которую я должна выполнить. Я печатаю отчет и жду нового клиента. Надеюсь, вы появитесь до того, как я отправлюсь в Мэдисон, но если клиент потребует моего срочного отъезда и я вас не дождусь, то оставлю этот отчет в вашем отеле и позвоню вам. Эта работа у меня в Мэдисоне большая…»
  На этом отчет обрывался.
  — Дело зашло очень далеко, — заключил Хардвик. — Кто-то пришел и помешал ей. Заметьте, что она обещала Мошеру отослать отчет. Но уже не смогла этого сделать. Она даже не успела закончить отчета. Что-то неотложное потребовало ее присутствия в Мэдисоне. Она даже не успела позвонить Мошеру, и он ничего не знал о случившемся. Видимо, ее убили вскоре после прибытия в Мэдисон.
  — Тогда надо узнать, как она попала туда, — предложил Брэндон. — Это может оказаться важным.
  — Кстати, ее машина здесь, — заметил Хардвик. — Она отправилась не в своей машине.
  — Было бы интересно узнать, с чем была связана ее последняя большая работа, — сказал Селби. — Она была в Уиндрифте. Там Мошер нанял ее. Работа привела ее в Мэдисон, и, пока она находилась там, кто-то предложил ей другую работу. Она уехала со своим новым клиентом и не в своей машине. Почему?
  — Вероятно, потому, что она скрывалась под видом приятельницы или родственницы этого клиента, предложил Хардвик. — Иначе по номеру ее машины могли узнать, кто она.
  — Возможно, — согласился Селби.
  — У нее не было с собой никакого багажа, Дуг, — вмешалась Сильвия. — И даже ее сумочка на столе. Вон, посмотри…
  — Самое странное, — обратился Селби к Хардвику, — что мы ничего не нашли возле ее тела. И это навело нас на ложный след.
  Хардвик взял со стола сумочку и открыл ее.
  — Здесь ее права. Похоже, она опасалась, что ее узнают.
  — Но какой дьявол в Мэдисоне мог нанять женщину-детектива, Дуг? в недоумении воскликнул Брэндон.
  — Не думаю, что она была настолько глупа, что держала дома список своих клиентов, — обронил Брэндон. — Однако что-то она должна была тут хранить.
  — Судя по тому, что мы о ней узнали, — заметил Хардвик, — она очень осторожничала. В большинстве случаев частных детективов нанимают юристы. У вас есть юристы, использующие частных детективов?
  Селби нахмурился, потом покачал головой.
  — Вы уверены? — усмехнулся Хардвик. — А разве старина АБК теперь не практикует это?
  — Более или менее, — мрачно ответил шериф.
  — Он утверждает, что ушел в отставку или… пытается быть в отставке, — продолжал Хардвик. Смешно. Этот парень себе на уме. Он привлекает наше внимание, лишь когда появляется в суде, хотя случается это крайне редко. И очень осторожен.
  — Его жена знает Дафну Аркола, — сообщил Селби. — Видимо, все же не случайно с ним связано так много совпадений.
  — Это не совпадения, — продолжал Хардвик. — Это то, что вы можете назвать законом общих повторений. Вы начали дело с банка, и первое, что вы узнали: Карр пару лет назад спас от скандала сына банкира. Банкир позаботился о том, чтобы Карр остался доволен. Вы влезаете в следующее дело и узнаете, что Карр связан с одним из маклеров, который потерял свои водительские права в сентябре прошлого года, а когда являетесь в суд… ну, я полагаю, на этом лучше остановиться. Не следует думать, что это совпадения, когда вы обнаруживаете, что у этого субъекта есть друзья. Вы сталкиваетесь с ним в суде и проигрываете. Это не совпадение. Похоже, он в этом замешан.
  — Я был бы рад схватить его, и немедленно! — пробурчал Брэндон.
  — А кто не был бы рад? — нахмурился Хардвик. Не вы ли, ребята, почти поймали его на месте преступления совсем недавно?
  — Он женился на свидетельнице обвинения, вернее, на той женщине, которая потенциально могла стать свидетельницей обвинения, — угрюмо сообщил Брэндон.
  — Ах да! — усмехнулся Хардвик. — Теперь я вспомнил. Я уже слышал что-то об этом. Так что вы намерены делать дальше?
  — Я многое дал бы, чтобы найти человека, на которого работала Роза, — признался Селби. — Эта ее работа в Уиндрифте что-то да значила!
  — Может быть, я смогу вам в этом помочь, — заметил Хардвик.
  — Сомневаюсь, чтобы она оставила здесь, у себя дома, какое-либо документальное подтверждение, — возразил Селби. — Очевидно, ее целыми днями тут не было, и, потом, она достаточно умна…
  — Я об этом и не думаю. Есть кое-что другое, что может нам помочь.
  — Что же?
  — Телефон. Внизу есть телефонный распределительный щит, где фиксируются все звонки. Я просил управляющего приготовить мне список всех номеров за последние две-три недели. Ему это сначала очень не понравилось, но он все-таки согласился. И сейчас я позвоню ему. Если список готов, посмотрим, что он нам даст.
  Хардвик подошел к телефону и несколько минут разговаривал с управляющим. Потом положил трубку и повернулся к Брэндону и Селби.
  — Все в порядке, ребята, — улыбнулся он. — Сейчас я еще позвоню к себе, и мне скажут имя того, кому принадлежит этот номер.
  Он снова взялся за трубку и через несколько минут радостно сообщил:
  — О’кей, ребята! Начинаем игру с миссис Баркет К. Натуэлл из Уиллингтон-апартаментов. Это на Вестерн-авеню. Может, уже закончим здесь и направимся туда?
  — Мы не слишком-то много здесь нашли, — усмехнулся Брэндон. — Видимо, большинство дел она держала в голове. Смотрите, на столе всего один листок копировальной бумаги. Даже никакого мусора нет.
  — Да, знаю, — согласился Хардвик. — Управляющий говорит, что у нее за все последнее время даже не было корреспонденции… Поехали к этой Натуэлл, будем надеяться, что хоть ей что-то известно.
  — У вас есть адрес? — спросил Селби.
  — Да. Поедем в моей машине. Я знаю тут все закоулки и быстро довезу вас.
  — Пока мы не очень спешим, — заметил Брэндон.
  — Неважно. А как насчет девушки?
  Сильвия Мартин умоляюще посмотрела на Селби.
  — Она поедет с нами.
  — Хорошо. Вы здесь хозяин. Поехали.
  Вой сирены расчистил им дорогу, и через несколько минут Хардвик остановил машину перед входом в Уиллингтон-апартаменты. Две минуты спустя они уже стучались в дверь. Затем услышали неторопливые осторожные шаги, потом дверь чуть-чуть приоткрылась. Серые глаза уставились на них с холодной доброжелательностью.
  — Вы миссис Натуэлл? — спросил Селби.
  — Да. А вы кто? Что вам угодно?
  — Я — Селби, окружной прокурор Мэдисона. Это Рекс Брэндон — шериф округа. Этот джентльмен — представитель местного шерифа, мистер Хардвик.
  Хардвик отвернул лацкан пиджака и показал ей жетон.
  — Ну и что вам нужно, джентльмены?
  — Мы хотим поговорить с вами, — сообщил Селби.
  — Говорит.
  — У нас дело личное.
  — Можете говорить все, что угодно.
  — Многие вещи являются сугубо конфиденциальными.
  — Например?
  — Хорошо, я скажу. Почему вы сотрудничали с частным детективом? Когда вы в последний раз слышали о ней?
  Серые глаза оценивающе уставились на Селби.
  — Вы сразу же начинаете меня дурачить, — с раздражением произнесла женщина. — Для прокурора вы выглядите слишком молодым. А кто эта девушка?
  — Мой друг.
  — Откуда она?
  — Из Мэдисона.
  — Хорошо. Я попробую вам поверить, можете войти.
  Она распахнула дверь и впустила их, потом заперла ее на ключ, повесила цепочку и опустила задвижку. Хозяйке было за шестьдесят, и, очевидно, ее мучил ревматизм. Но все же передвигалась она довольно бойко.
  — Садитесь, — пригласила женщина. Апартаменты занимали несколько комнат и были обставлены со вкусом. — Устраивайтесь поудобнее. Я люблю, когда все располагаются удобно. Мои старые кости требуют комфорта. Я много читаю и не люблю думать. И хочу забыть о себе. Ну, кто первый начнет разговор?
  Она быстро оглядела всех. Селби наклонился вперед.
  — Мы хотим кое-что узнать у вас относительно Розы Фармен, — начал он. — И надеемся, что вы сможете нам помочь.
  — Это мое личное дело.
  — К несчастью, — заметил Селби, — это стало и нашим делом тоже.
  — Почему?
  — Полагаю, что лучше сначала вам ответить на наши вопросы, миссис Натуэлл, — вмешался Хардвик. — А потом мы сообщим вам то, что известно нам.
  — Вот как! Не пытайтесь запугать меня, молодой человек.
  — Мы пришли к вам не из праздного любопытства, миссис Натуэлл, — продолжал Селби.
  — Надеюсь. Но даже обычное любопытство — тоже скверно.
  Воцарилась тишина.
  — Ну? — свирепо прошипела женщина.
  — Мы хотели бы узнать, — тон Селби был спокоен, — зачем вы наняли Розу Фармен?
  — Кто вам сказал, что я ее наняла?
  — У нас есть основания так думать.
  — Ну, если это она сказала вам, то я вынуждена сознаться.
  — Она не говорила, — разочаровал ее Селби.
  — Это странно. Вы пришли сюда и начали допрашивать меня. Что странного в том, что я наняла детектива? Для чего же, по-вашему, они существуют?
  — Это мы и хотим узнать.
  — Тогда ищите сами. Полагаю, человек имеет право знать то, что ему нужно.
  Селби кивнул.
  — Раз существуют детективы и им официально разрешают работать, значит, нет ничего незаконного в том, что к ним обращаются за помощью…
  — Я не об этом, — перебил ее Селби. — У нас есть конкретные причины, заставляющие интересоваться Розой Фармен.
  — Какие же это причины?
  Селби посмотрел в холодные серые глаза.
  — Роза Фармен умерла. Женщина в кресле вздрогнула.
  — Что вы сказали?
  — Она умерла, — повторил Селби.
  — Молодой человек, не лгите мне.
  — Я сказал правду.
  — Как она умерла?
  — Ее убили.
  — Кто убил?
  — Это мы и пытаемся узнать.
  — Это все досужий вымысел!
  Снова воцарилось молчание. Хардвик хотел что-то сказать, но Селби взглядом остановил его.
  — Так что вы хотите узнать? — наконец заговорила миссис Натуэлл.
  — Почему вы наняли ее, и как о ней узнали.
  — Ну, при таких обстоятельствах мне придется все рассказать вам. Я наняла ее из-за брата.
  — А что с вашим братом?
  — Я пыталась разыскать его.
  — Как вы ее наняли?
  — Ну… я долго искала. Хотела найти частного детектива, которому можно доверять. О Розе Фармен я кое-что слышала до этого.
  — Что именно?
  — Моя подруга рассказала мне о ней. Роза не любит посылать отчетов, она просто дает знать. У нее отличная память, и она очень деловая женщина. Я узнала все это сама.
  — В своем выборе вы были очень осторожны… — Да.
  — Теперь насчет вашего брата…
  — Мой брат умер, — перебила она, — и мне не нравится, когда сплетничают о тех, кто умер. Мне это очень не нравится. Он был моим младшим братом, Карл Ремертон. Я вдова… Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я вышла замуж за Баркета Натуэлла, но он умер шесть лет назад. Жена моего брата Карла тоже умерла. Мы понимали друг друга, и я его очень любила. Он был на семь лет моложе меня. После смерти жены он вел разгульную жизнь, но я сказала ему, что он дурак.
  Вообще-то он всю жизнь работал. Не играл, хотя тянуло все время. Делал деньги, но что в этом хорошего? Сколотил огромное состояние. Люди с деньгами несчастны… С деньгами много хлопот, если вы зависите от них. Счастливы те, у кого есть друзья.
  Когда у вас есть деньги, все ищут вашего расположения. И вы начинаете сторониться людей. Забудьте на минуту об осторожности, и останетесь ни с чем, голым как церковная мышь. Попробуйте-ка выбрать между людьми и деньгами! Что получится? Ничего хорошего! Но я не могла сказать об этом Карлу. Он не стал бы и слушать. Он был работягой, трудился всю жизнь, особенно ради жены. Я, правда, толком не знаю, какой она была.
  Женщина замолчала и уставилась на пришедших.
  — Я понимаю, — сочувственно произнес Селби. — Но, несмотря на это, после смерти жены он зажил по-другому.
  — Конечно. Карл сильно изменился. Он избавился от жены и облегченно вздохнул, но все же ему следовало вести себя сдержаннее, но он начал играть.
  — А женщины? — спросил Селби.
  — Откуда я знаю?! — огрызнулась миссис Натуэлл. — Я не шпионила за ним.
  Селби смущенно замолчал, а она продолжала:
  — Карл всегда любил играть в покер, ставить на лошадей и тому подобные вещи. Он хотел жить весело, посещать ночные клубы, дансинги. Для мужчины его лет это уже не по возрасту. Ему было под шестьдесят. И следовало думать о сердце. Даже если он не говорил о нем, я знала: оно у него больное. Вот Карл и получил, что хотел.
  — У него были дети?
  — Нет. Я единственная родственница.
  — И, следовательно, вы наследуете все его состояние?
  — Что вы имеете в виду?
  — Я только спрашиваю.
  — Конечно. Я получу его. А что?
  — Ничего.
  — Хорошо, пусть будет «ничего».
  — Вы можете рассказать поподробнее о смерти вашего брата?
  — Он поехал в Уиндрифт, я не знаю, что он там делал. И я не пыталась узнать, не беспокоилась. Полагаю, он там резвился и проказничал. И вдруг он умер, умер совершенно неожиданно. Потом я подумала как-то о чеках для путешествий, которые он всегда носил с собой. Он получил по ним деньги. За день или за два до смерти. Не очень много, но сумма порядочная.
  — Сколько? — спросил Селби.
  — Десять или пятнадцать тысяч долларов. Точно не помню. Может быть и тринадцать.
  — И это все его наличные?
  — Нет, не все. У него было на двадцать тысяч чеков, когда он поехал туда. Такова жизнь, и не спрашивайте меня, почему это так… Люди поступают так, как хотят, но не всегда. Они делают то, на что толкают их жизненные обстоятельства, хотя некоторым кажется, что это их собственные желания.
  — И вы наняли детектива для того, чтобы узнать, что случилось с вашим обратом?
  — Я наняла детектива, чтобы узнать, куда делись его деньги и почему он умер. Врачи утверждают, что виновато сердце. Конечно, его сердце не было как у двадцатилетнего, но я тем не менее хотела проверить. Мне нужно было узнать, что с ним случилось.
  — И узнали?
  — Да. Эта женщина прислала мне телеграмму.
  Она встала с кресла, подошла к столу и достала желтый конверт. Вынув из него телеграмму, она протянула ее Селби.
  — Телеграмма отправлена из Коронны во вторник, в половине десятого, — заключил Селби. — Содержание ее такое:
  «Расследование закончено в Монтане. Ваш брат был трудным человеком и прошел трудный путь. Расследование полное, и все в порядке. В ночь перед смертью он проиграл пятнадцать тысяч. Игра была нечестная, неделей раньше потерял пять тысяч, и девушка взяла у него полторы тысячи „взаймы“. Он был доволен, но сильно возбужден, поэтому, возможно, это сердечный приступ. Подробный отчет будет выслан Вам через день или два. Тем временем остановлюсь в Мэдисоне по другому делу, которое займет все двадцать четыре часа.
  Роза Фармен».
  — Можно нам взять с собой эту телеграмму? — попросил Селби.
  Она колебалась.
  — Хорошо, — согласилась она. — Возьмите. Так вы говорите, что Роза Фармен умерла?
  — Да. Очевидно, через два часа после отправления этой телеграммы. Она вернулась в Лос-Анджелес и начала делать отчет по другому своему делу. Клиент отвлек ее и настоял, чтобы она немедленно выехала с ним в Мэдисон. Видимо, она отправила эту телеграмму по дороге в Мэдисон.
  — И вы не имеете представления, кто мог ее убить?
  — Нет. Мы только пытаемся найти какие-то следы.
  — Это была умная молодая женщина. Она знала жизнь и разбиралась в людях. Я разговаривала с ней. Она сказала, что не присылает никаких отчетов, что она не делает этого никогда. А когда кончает расследование, приходит к клиенту и рассказывает. Она заверила, что мое дело не потребует больших расходов, и попросила доверять ей. Я была убеждена, что она вернется и я наконец все узнаю. Ее стиль — не строить никаких предположений, пока не соберется достаточное количество фактов.
  — Вы давно наняли ее?
  — Четыре недели назад.
  — Вы дали ей какой-то аванс?
  — Да, четыреста долларов на расходы. И обещала заплатить еще столько же, когда она сообщит мне о последних днях жизни Карла. Если вы найдете у нее какие-либо заметки по этому делу, ни мне не нужны. Но, — прибавила она убежденно, — вы ничего не найдете. Она была слишком умна, чтобы оставлять после себя следы. Хотите пари, молодой человек?
  — Нет, — отказался Селби, — не хочу.
  Сильвия Мартин спокойно сунула блокнот в сумочку. У нее уже был готов рассказ.
  Глава 15
  Возвращаясь в Мэдисон, Селби хмуро размышлял о тайне гибели Розы Фармен; Брэндон старался не отвлекать его от этих мыслей.
  — Да, Рекс, нарушил молчание наконец Селби, — мы столкнулись со странным делом. И странность не в совпадении каких-то обстоятельств или случайности.
  — Поясни!
  — Начнем с Дафны Аркола, — принялся вслух рассуждать Селби. — Она приехала в Мэдисон. Зачем?
  — Теперь это известно, — ответил Брэндон. — Она узнала, что Фрэнк Гранинс арестован и передан властям Эль-Темпло.
  — И все же, Рекс, я думаю, она отправилась в Мэдисон, потому что получила письмо от Беб Харлан о ее замужестве.
  — И приехала в гости к подруге?
  — Она прибыла не в гости, я для консультации с Карром. Это объясняет телеграмма. Не забудь, Рекс, ведь миссис Карр упомянула в письме о странных обстоятельствах своего замужества и о том, что про Карра говорят, как про чудотворца, который способен освободить от суда кого угодно…
  Брэндон свернул на главную улицу Мэдисона.
  — Это неплохая зацепка, — удовлетворенно произнес он. — Куда мы едем?
  — Давай к тебе, — предложил Селби. — И надо позвонить шерифу Эль-Темпло. Потом мы отправимся туда и попробуем задать несколько вопросов Фрэнку Граннису.
  — Что ж, я согласен.
  Брэндон свернул к зданию суда. Машина Сильвии Мартин отстала. Они притормозили около суда и подождали Сильвию, потом втроем зашли в кабинет шерифа.
  — Шериф, вас ждет этот джентльмен, — сообщил дежурный.
  Брэндон повернулся и увидел высокого молодого человека с беспокойным взглядом, направляющегося прямо к нему.
  — Возможно, вы не помните меня, шериф, — начал тот. — А я был знаком с вами несколько лет назад… Я — Гораций Леннокс.
  — Ах да! — вспомнил шериф. — Вы уехали в Чикаго и стали юристом.
  — Да, Я… Я хотел бы спросить у вас, шериф…
  — Что?
  — Дороти Клифтон, моя невеста, в тюрьме. Я прилетел несколько часов назад и…
  Шериф нахмурился.
  — Конечно, я понимаю вас, но сейчас ночь и в тюрьме все спят… возможно, утром… Я не хотел бы заставлять вас ждать, но…
  Сильвия Мартин подошла сзади к шерифу и несколько раз постучала пальцем по его спине, будто передавая слова телеграфным кодом.
  Брэндон повернулся, посмотрел на девушку, усмехнулся и продолжал:
  — Однако в данных обстоятельствах, Гораций, полагаю, вы имеете право посетить ее. Дороти будет рада проснуться ради вас. — Он повернулся к дежурному. — Позвоните начальнице женского отделения и извинитесь за беспокойство. Попросите пропустить к Дороти Клифтон посетителя. И…
  Гораций Леннокс с благодарностью пожал Брэндону руку.
  — Вы не представляете, что это значит для меня, шериф, — признался он. — Я только что прилетел и… Я знаю, она надеется только на меня.
  — Вы были дома? — спросил шериф.
  — Да. Сначала я примчался сюда, но мне сказали, что без вашего разрешения ничего не могут сделать. Тогда я пошел домой и поговорил с матерью. Она, знаете ли, человек очень жесткий. Потом я поговорил со Стивом, который склонен к умеренности…
  — Я никогда не встречалась с вами, мистер Леннокс, разрешите представиться: Сильвия Мартин, репортер «Кларион».
  Леннокс с любопытством посмотрел на нее.
  — Наша оппозиция, газета «Блейд», — продолжала журналистка, — пытается уверить всех, что Дороти Клифтон виновна в этом преступлении. А я абсолютно убеждена, что невиновна. Была бы рада получить у вас интервью после разговора с ней. Видите ли, ее рассказ обязательно должен быть опубликован. Самое главное, что вы верите в нее, а члены вашей семьи, напротив, не верят. — Она смущенно улыбнулась.
  — Мало кто по-настоящему разобрался в ситуации, — извиняющимся тоном произнес Гораций. — Дома очень нервничают, а кое-кто близок к истерике. Не думаю, что они в состоянии что-либо объяснить. Я понимаю, но их убеждения… Словом, в их глазах начальник полиции — авторитет.
  Сильвия притронулась к руке Горация.
  — Пока шериф и прокурор будут совещаться, — сказала она, — и пока свяжутся с тюрьмой, прошу вас сделать небольшое заявление, чтобы я могла объяснить своему редактору…
  — Пойдем, Дуг, — усмехнулся Брэндон. — Нам надо позвонить.
  Они зашли в кабинет шерифа и принялись дозваниваться в Эль-Темпло.
  — Хэлло, — приветствовал Брэндон, — это говорит Рекс Брэндон, шериф округа Мэдисон. У вас находится Фрэнк Гранинс, мы хотели бы поговорить с ним. Да, скоро приедем… Что? — Он выслушал собеседника. — Так, ясно. Кто вам это сказал?.. Понимаю… Хорошо, спасибо.
  Шериф положил трубку и повернулся к Селби.
  — Вот и все, — упавшим голосом промолвил он.
  — Что все? — спросил Селби.
  — Сегодня днем за Фрэнка Гранниса был внесен залог в три тысячи долларов, после чего он исчез вместе с каким-то другом.
  — Что за друг?
  — Шериф сказал, что Гранинс ни разу в жизни не видел этого человека. Как только суд вынес решение, новоявленный друг усадил его в машину и они умчались.
  — Адвокатом, конечно, был старый АБК?
  — Да.
  Селби набил табаком свою трубку.
  — Ну, Рекс, — он весь подобрался, — игра становится все более напряженной.
  — Да, — мрачно согласился Брэндон.
  — Давай позвоним нашему супердетективу Ларкину, пусть предъявит оружие.
  Брэндон взялся за трубку.
  — Найдите Отто Ларкина. Передайте ему, что я хочу его видеть. И пусть он захватит письменные доказательства по делу об убийстве. — Брэндон положил трубку. — Наконец, «Кларион» сможет сообщить, что мы опознали труп, и косвенно намекнуть на те таинственные дела, над которыми работала эта женщина-сыщик до того момента, как была убита. Это должно сильно обеспокоить наших противников.
  Селби посмотрел на часы.
  — Держу пари, — поднял он голову, — что Ларкин был бы рад избежать разговора, который ему предстоит.
  Глава 16
  Широко раскрытые глаза и невинный взгляд херувима не могли скрыть смущения и замешательства Отто Ларкина.
  — Да не может быть! — рявкнул он. — Я не знал ничего об этом. Полагаю, что попал в какую-то политическую игру…
  — Что насчет оружия? — перебил его Брэндон. Ларкин тяжело опустился в кресло.
  — Слушайте, парни, — начал он, — я пытался связаться с вами, но ведь это случилось в последнюю минуту.
  — И вместо этого вы связались с «Блейд»? — подхватил Брэндон.
  — Это получилось случайно. Они прислали ко мне репортера и… я не знал, что делать… Подумал, что если скрою от них факты, то будут неприятности. Вы же знаете, как это бывает… В деле нет улик против Дороти Клифтон, кроме оружия. Конечно, есть еще пятна крови и то, что ее машина оказалась в парке. Вот и все, вы же знаете… Я не хотел влезать в это дело.
  — Так что с оружием? — настаивал Селби.
  — Я понимаю вас. Я был в гараже и видел машину. К тому же узнал, что она принадлежит Дороти Клифтон, поэтому решил поговорить с ней. Во время разговора понял, что она что-то скрывает. Когда немного надавил на нее, услышал потрясающую историю о том, что ночью кто-то брал ее машину. Она ушла из дома Ленноксов и поселилась в отеле. Я подождал, пока она выйдет из номера, и проник туда…
  — Где оружие?
  — В ее чемодане, — продолжал Ларкин, — я нашел блузку с пятнами крови. Доктор Карсон сказал, что это кровь человека.
  — Вы узнали группу крови? — перебил его Селби.
  — Да, это группа «А».
  — Эти пятна явились для вас доказательством того, что она преступница? — спросил Селби.
  Ларкин беспокойно заерзал в кресле.
  — Ну поймите, ребята, я торопился. У меня не было времени вникать во все детально.
  — Хорошо, — надоела Брэндону болтовня Ларкина. — Давайте оружие!
  — Я нашел эти пятна на блузке. Вы же знаете, что это важная улика.
  — Вы решили, что это кровь жертвы?
  — Конечно!
  — А как Дороти Клифтон могла перепачкать блузку спереди, когда доказано, что удар нанесен сзади и на теле жертвы нет крови?
  — Ну, она могла поскользнуться и упасть. Или она упала на тело… или кровь попала, когда она вытаскивала нож из раны. Согласитесь, все это в высшей степени подозрительно.
  — Кровь группы «А», — холодно произнес Селби. — Когда как у убитой кровь нулевой группы.
  Ларкин изумленно уставился на него.
  — Черт возьми! — пробормотал он.
  — Ладно, продолжайте, — махнул рукой шериф. — Расскажите об оружии.
  — Ну, когда я увидел эти пятна, — вновь забубнил Ларкин, — и осмотрел ее машину, то обнаружил маленькое пятнышко крови возле левой дверцы. Я вернулся к дому Ленноксов и стал осматривать место, где стояла машина. — Ларкин снова обрел уверенность, в голосе его звучало торжество. — Там с одной стороны забор, а с другой — выстроен гараж. Сперва я не нашел ничего. Потом стал внимательно осматривать землю возле забора. — Он сделал многозначительную паузу. — Там я и нашел оружие. Похоже, он него кто-то хотел избавиться.
  — Где же оно сейчас? — спросил Брэндон.
  — У доктора Карсона. Он нашел на нем кровь. Кто-то его вытирал, но пятна все равно остались.
  — Отпечатки?
  — Их нет. Все стерто. Но Карсон пользуется новым способом обнаружения следов крови. Это тонкий стилет с рукояткой из слоновой кости, инкрустированной тонкими металлическими кружками. Да, там еще выгравировано «Тихуана, Мексика».
  — Вы, конечно, сделали снимок ножа в том месте, где нашли его?
  Ларкин развел руками.
  — Было слишком темно, чтобы фотографировать, — оправдывался он. — Стилет лежал под забором, к тому же я надеялся поскорее найти на нем кровь и отпечатки пальцев.
  — Иначе говоря, у вас нет фотографии?
  — Нет.
  — Вы хотя бы заметили место?
  — Я могу объяснить, где оно: это прямо…
  — Вы заметили точное место?
  — Нет.
  — Знаете, Ларкин, что происходит в таких случаях? — спросил Селби. — На перекрестном допросе вас легко сбить с толку. И вы не сможете доказать, лежал ли нож на десять футов правее или левее.
  — Меня не собьешь!
  — А если он лежал на фут ближе к забору или дальше?..
  — Конечно, когда все измерено, тогда проще, — согласился Ларкин.
  — Так где же он лежал в конце концов? Как вы его нашли?
  — Ну, там есть небольшой такой портик. Нож был воткнут лезвием в землю посередине между улицей и портиком. Будто его выбросили из окна машины.
  — Машина Дороти Клифтон стояла перед портиком?
  — Да, насколько я понял.
  — И этот нож был найден ПОЗАДИ машины?
  — Она выбросила его из окна, когда въезжала, — уверенно сообщил Ларкин.
  — Выбросила из окна? — повторил Селби.
  — Ну да, из окна со стороны забора.
  — С правой стороны машины?
  — Да.
  — И он был воткнут в землю под углом?
  — Наклонен немного назад.
  — Что вы имеете в виду, говоря «назад»?
  — В сторону улицы.
  — Вы не заметили под каким углом?
  — Примерно под таким. — И Ларкин показал на пальцах угол.
  Брэндон внимательно посмотрел на него.
  — Ну, может быть, под немного большим, — неуверенно произнес Ларкин.
  — Наклонен в сторону дороги или от дороги? — не унимался Селби.
  — Я точно не заметил. Похоже, кто-то метнул его, и он воткнулся в землю. — Ларкин снова изобразил на пальцах угол, но уже менее уверенно.
  — С правой стороны машины? — переспросил Селби.
  — Да.
  — Значит, он должен быть наклонен резко к дороге.
  — Нет, угол был почти прямым.
  — Как же мог человек, сидя за рулем с левой стороны, кинуть нож в правое окно, да еще так, чтобы стилет не был направлен углом к машине?
  — Он мог по дороге на что-нибудь налететь — либо на ветку, либо на забор, — предположил Ларкин.
  — И это вы называете оружием убийства? — поинтересовался Брэндон.
  — Док Карсон думает так же. Он же проводил вскрытие и говорит, что рана точно от этого ножа. Теперь, я думаю, мы можем начать работу в Тихуане. Надо узнать, где там продаются стилеты, и показать фото Дороти Клифтон. Может быть, ее опознают. Так мы докажем, что оружие ее, и ни один адвокат не сможет опровергнуть это.
  — А если мы не найдем никого, кто вспомнит, что она покупала этот стилет? — в раздумье произнес Селби.
  — Ну, я, конечно, не юрист, — ответил Ларкин, — но мне кажется, что дело ясное.
  — Вы лучше сделайте эскиз положения стилета, — перебил его Селби. — И побыстрее, пока вы еще что-то помните.
  Он протянул Ларкину бумагу и карандаш. Тот начал рисовать.
  — Покажите угол его наклона к земле и изобразите дорогу.
  — Кажется, все правильно, — без былой уверенности пробубнил Ларкин. — Кто-то выбросил его из окна машины.
  — Вы же, кажется, отлично это помнили, когда мы только что спрашивали вас, — задохнулся от возмущения Брэндон.
  — Я вспомнил. Он торчал так, будто его выкинули из правого окна машины.
  — Все, — подвел итог Селби. — Теперь подпишите этот листок, указав дату и время.
  Ларкин сделал требуемое и облегченно вздохнул.
  — Ну, кажется, это все, что я мог сделать.
  — Это ваш обычный вклад в дело, — сухо обронил Брэндон.
  Глава 17
  Около полудня в кабинет постучались.
  — Разрешите войти? — Это была Сильвия.
  — Входите, — пригласил Брэндон. — Дуг только что пришел.
  Селби поднялся ей навстречу. — Твой рассказ в «Кларион» о встрече Горация Леннокса и Дороти Клифтон очень хорош. Поздравляю.
  — Спасибо. Только я ни при чем… Рассказ написался сам собой. Я лишь вложила бумагу в машинку. Ой, Дуг, если бы вы видели это! Я не знаю истории романтичнее.
  — Я с удовольствием прочел номер газеты.
  — Как они взялись за руки! Он великолепен, Дуг! Он изумителен! Это невозможно описать. А вы бы посмотрели на нее! Она знает, как он любит свою семью и как они все там боятся уронить марку порядочности, ведь ее считают замешанной в деле об убийстве. Она не сомкнула глаз в тюрьме, все сидела и смотрела в темноту. Вы бы видели ее глаза. В них стоял немой вопрос и недоумение.
  — А потом? — заинтересовался историей Брэндон.
  — Вы бы только слышали, как Гораций говорил!
  — А что он сказал?
  — Дело даже не в том, что он сказал. Что сделал! Дело не в словах. Он сказал: «Дорогая!» — и обнял ее. Я готова была расплакаться, но вовремя вспомнила, что я репортер.
  — Да, вы чудесно написали об этом, — восхитился Брэндон. — А эта «Блейд» продолжает устраивать всякие махинации с Карром.
  — А что сделал Карр? — с тревогой спросила Сильвия.
  — Вчера Фрэнка Гранниса выпустили на поруки, — объяснил Селби. — Его взял какой-то «старый друг», которого он раньше и в глаза не видел.
  — Я могу сообщить другое, — заторопилась Сильвия. — «Блейд» организовала комитет из граждан. Конечно, это сделано людьми, которых наняла эта газета. Они собираются в два часа устроить митинг в Сити-Холл, чтобы выдвинуть обвинение Дороти Клифтон. Конечно, умные люди не обратят на это внимания, но почитатели «Блейд» там будут. Вы представляете, что произойдет? Потом газета запестрит заголовками: «МИТИНГ ГРАЖДАН ПОТРЕБОВАЛ ОТСТРАНЕНИЯ ПРОКУРОРА».
  — Зачем им позволять это делать. Рекс? — заволновался Селби. — Почему бы мне не пойти туда?
  Брэндон покачал головой.
  — Это сумасшествие, Дуг. Возбужденная толпа, подогретая «Блейд», сейчас же на вас накинется.
  Зазвонил телефон, и Брэндон взял трубку.
  — Хэлло? Что-что?.. Подождите у телефона… Так, повторите снова… Вы говорите, что он молчит? Хорошо, не кладите трубку. — Брэндон повернулся к Селби. — В этом что-то есть. Гранинс снова в тюрьме в Эль-Темпло.
  — Но что произошло?
  — Никто не знает. Поручитель потребовал назад свои деньги и попросил снять с него поручительство.
  — Рекс, едем в Эль-Темпло! — воскликнул Селби. — Сильвия, ты с нами?
  — Нет, я должна остаться здесь, чтобы посмотреть, как ваши так называемые «друзья» устроят «массовый» митинг. И потом я вообще хочу понаблюдать, что будут делать люди.
  — Кто? — спросил Селби.
  — Гораций Леннокс в частности, — улыбнулась она. — «Блейд» увидит, во что выльется этот Митинг и как будут действовать разъяренные граждане нашего города, но к тому времени, надеюсь, мы сделаем с митингом то, о чем они не захотят сообщать в своей газете.
  Глава 18
  Шериф Эль-Темпло пригласил Селби и Брэндона войти.
  — Здесь происходит что-то неладное, — озабоченно произнес он. — Мы думали, что дело Гранниса простое. Но все оказалось гораздо сложнее.
  — Что произошло? — спросил Селби.
  — Этот парень, который принес выкуп за Гранниса, — будь я проклят, если они раньше знали друг друга, — покинул комнату вместе с ним, и они шли как братья. Когда я привел сюда Гранниса, здесь было еще двое заключенных, и человек, принесший выкуп, с удивлением стал их разглядывать. Было похоже, что он не ожидал увидеть здесь троих. Ну, я только что проснулся и встал с постели, поэтому еще не успел прийти в себя. Я сказал: «Граннис, этот человек хочет видеть вас». Фрэнк сделал шаг вперед и заорал: «Привет, приятель!», а этот парень в ответ: «Здорово, Фрэнк! Что ты тут делаешь?» Они поздоровались, похлопав друг друга по плечу, как настоящие друзья. Однако, я успел увидеть, первые четыре или пять секунд «приятели» смотрели друг на друга без всякого интереса.
  — Вы знаете имя этого благодетеля? — спросил Брэндон.
  — Да. Я записал и имя, и адрес. Его зовут Рандлес, он имеет дело в Фалхевене. Он объяснил, что с Граннисом их связывает дело.
  — А потом?
  — Ну, деньги были внесены, и они ушли. А потом Рандлес явился сюда и сообщил, что произошла какая-то неприятность в связи с залогом: очевидно, поручители раздумали платить его. Рандлес сдал Гранниса и пообещал, что найдет другого поручителя через двенадцать часов. С тех пор его нет.
  — Давайте посмотрим на Гранниса, — предложил Брэндон.
  — Он ждет вас в комнате для посетителей. Вас он знает, шериф, вы арестовывали его. Однако я не сказал ему, кто пришел.
  — Прекрасно, — обрадовался Брэндон. — Посмотрим, что он станет говорить.
  Шериф провел их длинным коридором и открыл дверь одной из комнат.
  — К вам двое, Гранинс, — предупредил он. Молодой человек вскочил из-за стола и с тревогой уставился на вошедших. Потом, узнав Брэндона, улыбнулся.
  — Привет! — беспечно произнес он. — Что вам здесь нужно?
  Гранинс оказался молодым человеком лет двадцати четырех. У него были темные прямые волосы, широко расставленные глаза и скуластое лицо.
  — Фрэнк, это Дуг Селби, прокурор нашего округа, — представил Брэндон. — Он хочет задать вам несколько вопросов.
  — Я не сгораю от желания с кем-нибудь поболтать…
  — Что ж, это ваше право, — оборвал его Селби. — Я понял, что кто-то внес за вас залог?
  — Да.
  — И потом снова вернул вас сюда?
  — Да.
  — Вы знаете почему?
  — Нет. — Гранинс выжидающе смотрел на Селби.
  — Этот Рандлес, который внес залог, ваш старый друг?
  — Да, он мой друг.
  — Вы давно знакомы с ним?
  — Не понимаю, зачем вам это.
  — Этот человек внес за вас залог.
  — Он содержит залоговую компанию.
  — А потом что-то случилось?
  — Я думаю, да.
  — Во всяком случае, компания сочла возможным поручиться за вас?
  — Вероятно. Но они захотели вернуть свои деньги.
  — Когда вы ушли отсюда с вашим поручителем?
  — Шериф в курсе.
  — Ночью?
  — Да.
  — Где вы провели ночь?
  — В каком-то мотеле.
  — В каком?
  — Я не знаю этих мест, я здесь чужой.
  — Далеко отсюда?
  — Не очень.
  — Вы не можете даже показать это место?
  — Нет.
  — Долго вы там пробыли?
  — Точно сказать не могу. Мы остановились и пошли подкрепиться; я не знаю, сколько прошло времени.
  — Вы прибыли в мотель до полуночи?
  — Не знаю.
  — Вы встретили там кого-нибудь?
  — Да, я виделся со своим адвокатом.
  — Кого еще?
  — Какое это имеет значение?
  — Вы все время оставались в мотеле?
  — Я не выезжал из него, но на улицу выходил.
  — А утром вернулись сюда?
  — Да, потому что оказалось что-то неладное с залогом.
  — Кто вам это сказал?
  — Я услышал…
  — От кого?
  — Какое это имеет значение?
  — Как вы узнали, что с залогом возникли проблемы?
  — Мне сказал мой адвокат.
  — А как ему стало известно об этом?
  — Не знаю. У меня не было возможности спросить его. Он занятой человек.
  — Еще бы! Это мистер А.Б. Карр?
  — Он самый.
  — Вам не показалась странной отмена залога?
  — Я был раздосадован. Мне хотелось побыстрее убраться отсюда.
  — И что вы подумали в связи со случившимся?
  — Мне не о чем думать. У меня есть адвокат, которому я плачу, чтобы он думал.
  — Вы уже ему заплатили?
  — Если бы он не получил от меня денег, разве стал бы он заниматься моим делом?
  — Хорошо, Фрэнк. Теперь я хочу спросить вас о происшествии на дороге… Если не хотите, можете не отвечать, но для меня это очень важно.
  — Я не имею к этому никакого отношения. Я никого не сбивал.
  — Но на месте происшествия найдены осколки фар от вашей машины.
  — Они говорят то же самое. Но я уверен, что все было в порядке, когда я прибыл в мэдисонский мотель.
  — И стекла были целы?
  — Ну, насчет стекол не уверен. Я знаю только, что фары освещали мне дорогу. Я очень устал и с трудом следил за ней. Я долго ехал. Мне хотелось побыстрее лечь спать.
  — С вами был еще кто-нибудь?
  — Вы же знаете!
  — Кто?
  — Девушка из Монтаны. Ее зовут Дафна Аркола. Я ехал с ней от Юма.
  — Сейчас вы уверенно произносите это имя. А несколько дней назад вы его не знали…
  — Я прочел вчера заметку в газете. У моего друга был с собой номер «Блейд». Оттуда я и узнал про эту девушку. Когда мы уже ехали, я спросил ее имя, а потом забыл его. Она была не расположена болтать, да и я устал: я весь день вел машину. Она спешила в Лос-Анджелес. Вообще-то я хотел свернуть на Браули, но мне стало жаль малышку, и я решил ее довести до места. Но к несчастью, я страшно хотел спать и вынужден был остановиться.
  — Вы не думаете, что в полусонном состоянии могли наехать на этого человека?
  — Нет. Я не настолько плохо себя чувствовал. К тому же девушка была рядом.
  — Почему вы не доверили вести машину ей?
  — Потому что… ну, глупо отдавать руль тому, кого вы решили подвезти. Девушка была совсем как дитя, но все же в ней было что-то странное, мистер Селби. В общем, я не хочу это обсуждать.
  — Тогда вернемся к прошлой ночи. Вы остановились в мотеле?
  — Да.
  — Мотель был хороший?
  — Первоклассный.
  — И Рандлес был с вами?
  — Я этого не говорил.
  — Но он был там?
  — Да.
  — А утром он отвез вас обратно?
  — Да. Тогда-то я и узнал, что с залогом не все в порядке. Он поступал в своих интересах, и вы не можете его за это винить.
  — Конечно нет, — согласился Селби. — Он собирался что-нибудь предпринять в связи со случившимся?
  — Да. Скоро за меня внесут другой залог.
  — Как скоро?
  — Ну, это может произойти в любое время.
  — Послушайте, если бы вам удалось уговорить Дафну Аркола приехать к местному шерифу и подтвердить, что вы не сбивали мексиканца, он, может быть, снял бы с вас обвинение.
  — Не думаю. Он старый упрямец и уверен, что я пытался удрать.. — Вцепился в эти фары… Мне кажется, что это кто-то намеренно подстроил.
  — Как?
  — Я не знаю, как. Но я никого не сбивал. Я на самом деле не виноват.
  — Фрэнк, — вмешался Брэндон. — Мы знаем, что у вас прошлой ночью был разговор с Карром. Речь шла о защите. Кто еще присутствовал при этом?
  — Поговорите сами с моим адвокатом. Я и так уже много вам сказал.
  Селби встал.
  — Хорошо, Фрэнк. Мы постараемся вам помочь.
  — Я знаю, как вы хотите мне помочь, — горько усмехнулся Фрэнк, проведя пальцем по горлу.
  — Думайте так, если вас это устраивает. Пойдем, Рекс. Они вышли из комнаты. Шериф Эль-Темпло ждал их.
  — Узнали что-нибудь? — спросил он.
  — Кое-что, — неопределенно ответил Селби. — Но что, я и сам пока не пойму: не имею представления, насколько это важно.
  — Этот адвокат — крепкий орешек. Как вы думаете, может ли парень без денег нанять юриста такого класса?
  — Черт возьми! Если бы я знал, — сокрушенно воскликнул Селби. — Но, как видите, он нанял Карра.
  — Что же делать с информацией, полученной от Гранниса? — спросил Брэндон у Селби, когда они вышли из тюрьмы.
  — Этому парню ненавистна ложь, — отозвался Селби. — Заметил, он почти не поднимал глаз, когда рассказывал о вчерашней ночи? Именно потому, что он ненавидит ложь, он и сказал правду.
  — Ты не веришь во всю эту историю с залогом?
  — Нет.
  — Я тоже. И скажу тебе, Дуг, больше: что-то за всем этим скроется. Они использовали этого парня с какой-то целью. Искушали судьбу, но знали зачем. Они не рисковали деньгами больше, чем это необходимо. И как только они осуществили свой план, парня вернули обратно.
  — Ты можешь кое на чем сыграть, Рекс. Гранинс в Калифорнии чужой и не мог знать о Карре, разве что обладает телепатическими способностями. Однако он получил лучшего адвоката, и это не случайно.
  — Что ты об этом думаешь?
  — Я не верю, что это из-за денег. Не похоже, чтобы у Гранниса они водились.
  — Продолжай, я слушаю, — сказал Брэндон.
  — Следовательно, Карр делает что-то для Гранниса, и Гранинс должен в свою очередь чем-то отблагодарить Карра, какой-нибудь услугой.
  — Может быть, ему нужен свидетель?
  Селби кивнул.
  — Вот это, похоже, другое дело, Дуг. Карр как раз из тех, кто подбирает свидетелей.
  — Но и это еще не все. Гранинс может помочь Карру восстановить его прежнее официальное положение. Карр действует как бы в интересах правосудия. Но вы-то знаете, что это не так.
  Брэндон открыл дверцу большого служебного седана и устроился за рулем. Дуг Селби сел рядом.
  — Нам нужно попытаться напасть на след старого АБК, — заявил Брэндон.
  — Одну минуту, — неожиданно перебил его Селби. — Удивительно, как это я забыл об этом, Рекс.
  — О чем? — удивился Брэндон.
  — Ты помнишь, прошлой ночью мы встречали Горация Леннокса?
  — Ну и что же?
  — Вспомни, — возбужденно воскликнул Селби. — Мы разговаривали с ним о Дороти Клифтон, и он признался, что хочет увидеться с ней. На наш вопрос, был ли он дома, Гораций ответил, что разговаривал с матерью и Стивом.
  — Угу.
  — Но он не упомянул имени Моаны.
  — Он должен был поговорить с ней, — уверенно сказал Брэндон. — Она, похоже, настроена еще хуже, чем мать. Она в положении… одну минуту.
  — Точно, — перебил его Селби. — Причина, по которой он не разговаривал с сестрой, заключается в том, что ее, очевидно, в тот момент не было. Карра также не было дома. И Фрэнк Гранинс был увезен из тюрьмы. К тому же он скрыл от нас, кто был вместе с ним и с адвокатом.
  — Выходит, они были в мотеле вместе с Моаной Леннокс?
  — Вот и нашлись деньги.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Гранинс не мог заплатить Карру за то, что тот представляет его интересы. Но, возможно, он был в состоянии сделать для старого АБК нечто, позволившее тому получить деньги от другого клиента.
  — Это значит, что Моана… Боже мой, Дуг!.. Ты же не думаешь, что она могла… — Брэндон не договорил.
  — Я не хочу спешить с выводами, Рекс, — прибавил Селби. — Но прошлой ночью случилось что-то важное, и Гранинс разговаривал с человеком, которого он не смеет назвать… Надо попытаться узнать подробнее, где каждый из них провел прошлую ночь.
  — Теперь у нас уже кое-что есть, Дуг, — усмехнулся Брэндон. — Мы — великие теоретики!
  — Это не теория, а лишь одни предположения.
  — Насколько я понимаю, эти предположения достаточно реальны.
  — Просто это путь, характерный для Карра.
  — Хорошо бы нам разгадать его игру и на сей раз, — мечтательно произнес Брэндон. — Тогда мы смогли бы действовать его же методами.
  Селби покачал головой.
  — У нас связаны руки, Рекс. Как представители закона, мы можем использовать только два вида оружия — ум и честь.
  — Честью не возьмешь такого ловкача, как Карр, — с горечью произнес Брэндон… — Он не брезгует взятками и…
  — И все же, ЧЕСТЬ — твердо повторил Селби.
  Брэндон вздохнул.
  — Все ясно, Дуг.
  Глава 19
  Мрачный Гораций Леннокс зашел в кабинет шерифа. На его лице заметно прибавилось морщинок, а уголки рта опустились.
  — Вы посылали за мной, сэр?
  — Посылали, Гораций. Селби и я, мы хотели бы поговорить с вами.
  — Да, сэр. О чем?
  — О вашей сестре Моане. Гораций удивленно поднял брови.
  — Вы решили, что это как-то связано с Дороти?
  — Так мы полагаем. — Голос Брэндона звучал доброжелательно. — Гораций, вспомните, что случилось ночью, когда было совершено убийство. Дороти говорит, что кто-то брал ее машину.
  Гораций кивнул.
  — Боюсь, ваша матушка думает, что это сделала Дороти, — вмешался Селби.
  — Я тоже боюсь, что она так думает.
  — Но и я, и вы — мы знаем, что КТО-ТО мог взять ее машину.
  Гораций кивнул.
  — Например, Моана.
  — Я так не думаю.
  — Почему?
  — Не знаю. Моана скрытная, но она не способна ни на что подобное. Если бы она взяла машину, то непременно бы призналась в этом.
  — Вы видели ее вчера ночью, когда были дома?
  — Нет.
  — Но вы разговаривали с ней? — спросил Брэндон, взглянув на Селби.
  — Да, разговаривал.
  — В какое время?
  — Около часа назад.
  — Где она была, когда мы приехали домой?
  — Ее не было дома. Она ездила к приятельнице, которая живет в Санта-Барбаре. Бедняжка! Думаю, все эти события ее сильно расстроили. Наша семья дорожит своим именем.
  — Значит, она ездила к приятельнице?
  — Да.
  — Кто ее приятельница?
  — Миссис Джордон Л. Керри. Она и Моана были неразлучны до того, как Конни вышла замуж.
  — Вы разговаривали с Моаной после ее возвращения домой?
  — Да, разговаривал. Она хорошая, поверьте. И любит Дороти. Надеюсь, когда она все обдумает, то поймет: Дороти невиновна. А тут еще эта кража драгоценностей; Моана ужасно расстроена.
  — И вы не допускаете, что сестра взяла машину Дороти?
  — Нет. Полагаю, это мог сделать кто-то из слуг. И не исключаю эту возможность, пока сам не разберусь что к чему. А потом есть и еще одна версия.
  — Какая же?
  Гораций заколебался, потом покачал головой:
  — Вряд ли ее стоит обсуждать. Брэндон снова посмотрел на Селби.
  — Ну хорошо, Гораций, — заканчивая беседу, сказал шериф. — Спасибо за помощь. Я тоже постараюсь во всем этом разобраться.
  — У вас уже есть какие-нибудь соображения по этому делу?
  — Ничего определенного, так… кое-что.
  — Вы сообщите мне, если что-то прояснится? — резко спросил Гораций.
  — Обязательно, — пообещал, Брэндон. Когда Гораций ушел, шериф схватился за телефон.
  — Соедините меня с Санта-Барбарой, — поспешно попросил он. — Говорит Брэндон. Я бы хотел поговорить с миссис Джордон Л. Керри. Да, буду ждать, это крайне важно. — Несколько минут он держал трубку возле уха, потом заговорил: — Хэлло! Да-да. Это миссис Керри? Говорит шериф графства Мэдисон Брэндон. Вы дружны с Моаной Леннокс, а я пытаюсь разыскать ее похищенные драгоценности. У нас, к сожалению, нет их подробного описания. Вы бы узнали эти драгоценности?.. Когда вы видели Моану в последний раз?.. Да?.. В какое время?.. Понял… Спасибо. Я просто пытаюсь разыскать пропажу. Можем и напасть на их след. Думаю, мы в состоянии найти грабителя, так вот, когда мы его схватим с поличным, нам нужно точное описание украденного… Да, мы фактически близки к цели… Спасибо, миссис.
  Он положил трубку.
  — Моана и в самом деле была там, — сообщил он. — Они всю ночь проболтали с Констанцией. Миссис Керри говорит, что Моана спокойна и лишь немного расстроена, ведь Дороти подозревают в убийстве. Она беспокоилась о том, что эта особа разобьет жизнь ее брата.
  Селби задумчиво тянул свою трубку.
  — Конечно, Рекс, с точки зрения эмоций все достоверно, — заключил Селби. — Ей стало тяжело, и она решила поделиться с подругой. Но мне кажется, за этим что-то кроется.
  — И я так думаю. Но если отбросить предположение, что она была с Карром и Граннисом, то наша версия рассыпается.
  — Повсюду, куда бы мы ни двинулись, мы наталкиваемся на этого старого АБК. Но… Рекс, как по-твоему, может быть ее там вообще не было, а миссис Керри просто обеспечивает ей алиби?
  — Зачем Моане алиби?
  — Не знаю, — признался Селби. Он некоторое время курил и молчал. — Я предчувствую, что кража драгоценностей ведет в их дом, Рекс.
  — И я тоже.
  — И еще. Не верится, что все произошло так, как это описывает Моана. Но тогда кого она покрывает?
  — Мы завязли в этом деле по уши, Дуг. Семья Ленноксов хорошо известна в городе, и когда мы открываем дверь в их дом и начинаем рыться в их тайнах, мы рискуем попасть лишь туда, куда нас ведут.
  — Если Моана замешана в этом, если она связана с АБК, она будет утверждать, что спала в это время. — Селби снова задумался, потом добавил: — Рекс, допустим, что мы поговорим с ней без домашних свидетелей — пригласим сюда под любым предлогом. Она, уверен, будет думать о другом, а мы внезапно начнем ее спрашивать о вчерашней поездке.
  — Это надо проделать очень тонко, Дуг. Она не должна думать, что мы усомнились в ее словах, пока не будет твердой уверенности. У них много друзей, а «Блейд» только этого и надо, чтобы обвинить нас в недозволенных приемах, мешающих работе Отто Ларкина.
  — Мы сделаем это аккуратно, Рекс. Ведь все, чего мы хотим, это предъявить обвинение Дороти Клифтон в убийстве, но мы не в состоянии доказать связь орудия убийства с Дороти. Кто-то мог подбросить нож под забор, зная, что ее будут допрашивать. Я-то сам не думаю, что она виновна, и не хочу, обвинять ее.
  — Единственная возможность защитить девушку от обвинений, — констатировал Брэндон, — найти того, кто это сделал на самом деле.
  — Допустим, грабеж совершил кто-то из членов семьи. Кто это мог быть?
  — Могла, конечно, и Дороти Клифтон, — неуверенно протянул Брэндон. — Один шанс из миллиона. Могла иметь причину для этого миссис Леннокс. Когда Моана проснулась, она успевала выскочить из постели, пройти по коридору и подняться по другой лестнице, а потом снова спуститься… Селби кивнул.
  — Но, — продолжал шериф, — наиболее вероятно, что это дело рук Стива. Он мог по молодости попасть в затруднительное положение. Например, ему срочно понадобились деньги. Или что-то еще…
  — Что же?
  — А Моане необходимо защитить себя, ведь нам нужны доказательства. Мы не можем опираться только на подозрения.
  — Хорошо, Рекс, допустим мы найдем украденные драгоценности.
  — И если Моана кого-то покрывает, узнав, что мы нашли их, она все расскажет.
  — Если мы найдем драгоценности, нам не надо будет ничего рассказывать, — рассудил Брэндон.
  — Допустим, она подумает, что мы нашли то, что у нее украли. И в этом случае она обо всем нам расскажет.
  — Возможно.
  — У вас есть эскизы рисунков драгоценностей, Рекс?
  Шериф кивнул.
  — Стеси Бодега из «Бодега Джевелтри компани» имеет большую коллекцию драгоценностей. И он не только коллекционер, но и спекулянт. У него наверняка найдутся дубликаты украденных драгоценностей. Допустим, мы свяжемся с ним, покажем ему эскизы, а когда Моана придет, сообщим ей, что все найдено и мельком, на расстоянии их покажем. Но надо сделать так, чтобы она не смогла разглядеть детали. Тогда, уверен, она расколется и все расскажет.
  — Стоит попробовать, — воодушевился Брэндон. — Этот этап в нашей игре может кое-что и дать.
  Селби снял трубку телефона.
  — Соедините меня с домом миссис Леннокс. Я хочу поговорить с мисс Моаной Леннокс. Скажите, что ее спрашивает окружной прокурор.
  Немного погодя он услышал голос миссис Леннокс:
  — Простите, но девочку не стоит тревожить. Это говорит ее мать.
  — Но мне нужно переговорить только с ней, — твердо заявил Селби. Потом добавил вежливо: — Хэлло, миссис Леннокс. Это Селби, окружной прокурор. Мы напали на след. Через час у меня появится кое-что из украденного, и мне хотелось бы, чтобы Моана посмотрела. По некоторым причинам я намерен сделать это тихо, без огласки. Вы передадите дочери, чтобы она через час зашла к шерифу?
  — А вы не можете принести их сюда, к нам домой?
  — При данных обстоятельствах, — таинственным тоном произнес Селби, — я не вправе объяснять, но это сделать невозможно. Мне бы хотелось, чтобы Моана пришла в кабинет шерифа.
  — Вы говорите, через час?
  — Да. И пожалуйста, пусть придет одна, чтобы никто не знал, куда она отправляется.
  — Очень хорошо. Благодарю вас, мистер Селби, за вашу заботу. Однако я надеюсь, что вы не выпустите из своих рук это прелестное создание.
  — Какое создание?
  — Дороти Клифтон! Она совершенно загипнотизировала моего сына Горация. Боюсь, что он очень доверчив. Я затратила немало средств на его образование и считаю, что юрист должен быть менее доверчив. Особенно когда дело касается женщин. Очень надеюсь, мистер Селби, что вы не позволите этой особе обмануть вас. Если драгоценности у вас, полагаю, они попали к вам от Дороти Клифтон. Если не от нее, значит, найденные драгоценности не наши. Эта женщина внесла в дом не только беспокойство. Я убеждена: именно она была в спальне Моаны и стащила украшения. Мы разговаривали о них в тот вечер, прежде чем Дороти ушла спать. Должно быть, она сначала совершила убийство, а потом украла драгоценности. Когда это дело будет окончательно раскрыто, вы сами в этом убедитесь. Я настаиваю на этом только для того, чтобы мой сын пришел в себя.
  — Спасибо, миссис Леннокс, — поблагодарил Селби. — Значит, договорились, через час.
  Селби с усмешкой повернулся к шерифу.
  — Ну, — торжественно произнес он, — мосты сожжены! Дай-ка мне эти эскизы. Я пойду к Стеси Бодеге.
  Брэндон посмотрел на часы.
  — Сейчас два, значит, она будет здесь в три.
  Селби кивнул.
  — Не беспокойся. Я успею. Наверняка Бодега нам поможет.
  Глава 20
  Селби положил на стол шерифа драгоценности и посмотрел на часы.
  — Ну, осталось еще несколько минут до прихода Моаны, — обрадовался он. — Надеюсь, она не опоздает.
  — Эти штуки определенно лучше, чем на эскизах, — восхитился Брэндон. — Дуг, а ты не думаешь, что они и в самом деле те, что были украдены?
  — Возможно. Дело в том, что…
  Селби не договорил, в дверь постучали, и в комнату вошла Сильвия Мартин.
  — Я решилась помешать вам, чтобы узнать, какие есть новости, — проворковала девушка.
  Селби улыбнулся.
  — Определенного пока ничего, Сильвия. Но у нас есть тема для хорошего рассказа, если вы захотите поехать в Санта-Барбару.
  — Зачем?
  — Там живет подруга Моаны Леннокс, миссис Джордон Л. Керри. Теперь она замужем. Моана, очевидно, была у нее вчера вечером и рассказала ей обо всем случившемся, в том числе и о разбитом романе брата.
  — Я не нахожу, что он разбит, — возразила Сильвия. — Я тоже. Но Моана думает, что все кончено. Она, естественно, не допускает и мысли, что. Леннокс-сын может пойти против всей семьи Ленноксов.
  — Конечно, но что это Дуг? Вы не говорили мне, что драгоценности…
  — Мы не сказали потому…
  Он замолчал, потому что в кабинет в сопровождении Филиппа Л. Ладена вошел А.Б. Карр.
  — Добрый день, джентльмены, — поздоровался он. — Прошу прощения. Моя дорогая мисс Мартин, думаю, вы знакомы с нашим новым издателем «Блейд». Если еще нет, то разрешите мне представить вам мистера Филиппа Л. Падена. Мисс Мартин, мистер Паден.
  — Я встречалась с ним, — холодно ответила Сильвия. Брэндон торопливо убрал со стола драгоценности.
  — Что вам угодно? — спросил он.
  — Думаю, мистер Брэндон, что эти драгоценности достойны нашего внимания, — неожиданно сказал Карр. — Мисс Моана Леннокс попросила нас посмотреть находящиеся у вас украшения. Видите ли, шериф, я знаток драгоценностей. Это мое хобби и…
  — Черт возьми! — не в силах сдержаться, воскликнул шериф.
  — Да, представьте себе! У меня есть небольшая собственная коллекция. И случайно несколько месяцев назад я рассказывал мисс Леннокс о драгоценностях вообще. Она упомянула, что у нее хранится старинная семейная коллекция. Видимо, вы думаете, что это ее вещи? То, что вы сейчас рассматривали?..
  — Полагаю, мы не будем обсуждать эту тему с вами, мистер Карр, — отрезал Брэндон.
  — Почему же?
  — В деле затронуты сугубо конфиденциальные аспекты. Карр весело улыбнулся.
  — А вам и не стоит обсуждать этот вопрос, шериф. Я заявляю со всей ответственностью, что те драгоценности, которые вы только что убрали, не принадлежат мисс Леннокс. Они похожи, но они не ее.
  — Вы так думаете?
  — Определенно нет!
  Паден, улыбаясь, курил сигару.
  — Вы узнали их, Карр? Вы видели их раньше? — спросил он.
  — Дело в том, — нерешительно начал Карр, — что мне не хочется спешить с выводами. Нет ничего труднее, чем опознавать такие вещи, но, думаю, я видел эти драгоценности раньше. И считаю, что они из коллекции мистера Стеси Бодеги: он выставлял их около года назад, и они мне очень понравились.
  — Это очень интересно! — подхватил Паден. — Что вы на это скажете, шериф? Где вы их взяли?
  — Поскольку в дело влезла «Блейд», — решительно заявил шериф, — информации не будет. Если вам нужны какие-то сведения, идите и добывайте их сами.
  — О’кей, — согласился Паден. — Я пойду. А когда их получу, то буду знать, как ими воспользоваться. Не думаю, чтобы какой-то шериф мог указывать мне, что делать. Вы на службе, Брэндон. До следующих выборов. И этот день скоро придет.
  — Хорошо, — нисколько не испугавшись угрозы, ответил Брэндон, — Но только сперва мы избавимся от мошенника-адвоката и негодяя-издателя.
  — Это клевета, и мой адвокат… — Паден не договорил, заметив взгляд шерифа, и поторопился ретироваться.
  — Я могу повторить, — крикнул ему вслед Брэндон.
  — Я тоже иду, Паден, — сказал Карр. — Вы ответите ему на страницах газеты.
  Дверь за ними закрылась. Брэндон, плотнее прикрыв ее, побагровел. — Проклятие! Они суют нос во все дела! Повесить бы этого Карра! Он, видите ли, любитель драгоценностей!
  — Дуг, вы взяли это у Бодеги? — спросила Сильвия. Селби кивнул.
  — Я пытался устроить ловушку Моане. Хотел, чтобы она пришла сюда, и… вот что из этого вышло. Но кто же в этой семье Ленноксов связан с Карром?
  — О, Дуг! — огорченно воскликнула Сильвия. — Боюсь, вы сами угодили в ловушку. Вы не слышали о сыне Бодеги? Его арестовали за вождение автомобиля в нетрезвом состоянии, когда он еще учился в колледже. Он сбил женщину, та серьезно пострадала. Старый Бодега пригласил Карра, и тот, конечно, все уладил. Так что теперь вы должны понять, как все это происходит.
  Селби нахмурился.
  — Поэтому Карр и пригласил с собой Падена. А все-таки, думаю, какая-то связь между Карром и Ленноксами существует. В всяком случае, с Моаной. Что ты хочешь сказать, Рекс?
  — То, что я хочу сказать, нельзя произнести при Сильвии, — с досадой проговорил Брэндон. — Проклятие!
  Селби повернулся к Сильвии.
  — Сильвия, лети в Санта-Барбару к Констанции Керри и поговори с ней. Если ты что-либо узнаешь, позвони мне.
  Он пошел с девушкой к двери. Неожиданно она остановилась и поцеловала его в щеку.
  — Помни, Дуг, что в округе Мэдисон есть много людей, которые верят тебе и… которые любят тебя.
  Он ласково потрепал ее за щеку.
  — А теперь вытри помаду со щеки, — смущенно промолвила она. «
  — Сильвия…
  — Да?
  — Ты сказала, что многие меня любят?
  Она кивнула.
  — Это больше, чем мне нужно, Сильвия.
  — Тебе нужен каждый, если ты хорошенько подумаешь об этом деле. — И она спокойно ушла.
  Глава 21
  Селби сидел в кабинете шерифа. Дверь была закрыта. На столе Брэндона лежал последний выпуск «Блейд».
  — Это же безнравственно, Дуг! Люди могут поверить. Через всю страницу газеты шел заголовок:
  «ШЕРИФ И ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР ПЫТАЮТСЯ СКРЫТЬ СВОЮ НЕЭФФЕКТИВНУЮ РАБОТУ»
  — Ты только послушай, Дуг, что пишет Паден! — воскликнул Брэндон.
  «В последней отчаянной попытке скрыть свою несостоятельность и подорвать популярность Отто Ларкина, нашедшего главное доказательство убийства Розы Фар-мен, Дуг Селби, окружной прокурор, и Рекс Брэндон, шериф, совершили то, что можно назвать самым смешным на свете. Эти люди сговорились с местным ювелиром и взяли у него напрокат несколько безделушек, которые по описанию походили на пропавшие у мисс Моаны Леннокс в доме ее матери ночью со вторника на среду. Потом они послали за своей верной союзницей, корреспондентом из „Кларион“ и, известив Моану Леннокс, что похищенное у нее найдено, попросили ту явиться и опознать вещи.
  Случилось так, что Моана Леннокс не смогла прийти к шерифу: она плохо себя чувствовала и была очень расстроена тем, что ее семья оказалась замешана в убийстве Розы Фармен. Зная, что выдающийся юрист А.Б. Карр хорошо разбирается в качестве ювелирных изделий (кстати, этот адвокат оказал честь нашему городу, поселившись в нем), Моана попросила его осмотреть украшения. Карр посетил шерифа и увидел драгоценности. Они не принадлежали Моане Леннокс: к своему великому удивлению, он узнал в них изделия, являющиеся собственностью известного коллекционера и ювелира Стеси Бодеги. Обращает на себя внимание тот факт, что в роли обманщика выступали официальные лица округа. Они, очевидно, решили, что умело сочетают в себе знания великого сыщика Шерлока Холмса и ум царя Соломона.
  Сюда же можно отнести и комедию ошибок с делом Розы Фармен, которая также продемонстрировала их непрофессиональную работу. В этом отношении весьма показательны крики, которые поднимает раболепствующая «Кларион». А Отто Ларкин без фанфар и шума продолжает свою работу над этим делом. Собранные им доказательства уже можно предъявить суду.
  Рекс Брэндон, возможно, был неплохим скотовладельцем, и, скорее всего, ему следует вернуться к старой, знакомой работе. Дуг Селби — умный человек и неплохо разбирается в законах. Может быть, лучше, чем любой другой. О его знаниях можно судить по его действиям. Он не так давно вернулся из армии и широко использует свой армейский опыт, а этого для налогоплательщиков явно недостаточно. Интересно, чем займется Дуг Селби, когда после следующих выборов перестанет быть окружным прокурором?
  Среди других новостей представляет интерес митинг граждан, избравших специального обвинителя для участия в суде над Дороти Клифтон, подозреваемой в убийстве Розы Фармен. Постыдное бегство Селби с митинга характеризует его не с лучшей стороны. Но граждане нашего города во всем разберутся и отдадут должное поведению окружного прокурора». Брэндон отложил газету.
  — Народ всегда на стороне победителя, Дуг, — проронил он. — «Блейд» против нас, и через несколько дней будет проведен еще один митинг. А тут еще их обвинитель…
  Селби кивнул.
  — Я сам виноват, Рекс, в провале с этими драгоценностями. Хотелось кое-что узнать от Моаны. Я кое-кого подозреваю в этой краже… но все обернулось против меня. Прости, что втянул и тебя в это дело.
  — За меня не беспокойся. Мы с тобой друзья. К тому же я уверен, что это отличная идея. Она…
  Зазвонил телефон. Брэндон снял трубку.
  — Да, это Брэндон. О, хэлло, Сильвия! Да… Да, он здесь… Хорошо, передаю трубку.
  — Дуг, — взволнованно заговорила журналистка. — В этом деле много странного. Я разговаривала с миссис Керри. Сначала она не захотела даже принять меня; когда я попала к ней, она отказалась со мной беседовать. Я сделала вид, что мне все известно, и она перепугалась до смерти. Я не поняла, что ее так напугало, но она страшно растеряна. Констанция утверждает, что, когда бы Моана ни приехала к ней, она всегда портит ей настроение. Она утверждает, что Моана и прошлой ночью заезжала к ней, а также месяца два назад. Произнося это, миссис Керри ужасно побледнела. Ее муж определенно против того, чтобы они виделись. Дуг, надо все выяснить. Она что-то скрывает…
  — Где ты сейчас? — спросил Селби.
  — Я здесь, в Санта-Барбаре.
  — Ты закончила интервью?
  — Его закончили без меня…
  — Тогда возвращайся. Здесь назревает большая драка, и ты сможешь понаблюдать за ней.
  Селби положил трубку и повернулся к Брэндону.
  — Все, Рекс. Мы оказались в очень невыгодном положении. Лично я никогда не побеждал, находясь в обороне.
  — Что же нам делать?
  — Следует все взвесить и обдумать. Карр замешан во всем, что связано с этим делом. Он утверждает, что видел украшения Моаны Леннокс, потому что она показывала ему их. Но как и когда она их ему показывала? Вот вопрос…
  — Она слышала, что адвокат интересуется драгоценностями и…
  — Вздор! — перебил шерифа Селби. — Как бы не так — Карр интересуется драгоценностями! Да он просто неравнодушен к гонорарам! Карр обладает силой. Причина, по которой Моана Леннокс показывала ему свои сокровища, заключается в том, что ей нужна помощь адвоката, а у нее нет денег. Она наверняка передала их ему и разыграла это похищение.
  — Вполне вероятно, — согласился шериф.
  — Ну, Брэндон! Попытайся придумать какое-то другое объяснение всему этому!
  Тот задумался на мгновение, потом сказал:
  — Да, возможно есть и какое-то иное объяснение случившемуся. Но мы никогда не сможем ничего доказать.
  — Я пытался защищаться. Пытался укрыться от нападок Карра. Парадокс, но он мне нравится! Я считаю его умным человеком. Он гений, но и очень жестокий человек. Полагаю все же, что похищенное у него.
  — И он не избавился от этих драгоценностей до сих пор?
  — Он не посмеет, потому что знает, что Моана заявила о краже. И если они обнаружатся где-либо, то след неминуемо приведет к нему. Это очень кстати, что они у него, ведь он должен держать их у себя, пока дело не прояснится… Это его гонорар.
  — Боже мой, если бы мы могли это доказать, Дуг! Но мы не в состоянии!
  — Почему?
  — Нам не выйти на след АБК. Моана не станет ничего рассказывать. А если мы нажмем на нее, то еще раз сядем в такую же лужу, как только что…
  Селби встал.
  — О’кей, Рекс. Я иду разбивать яйца.
  — Что ты собираешься делать, Дуг?
  Селби усмехнулся.
  — Старики говорят, что нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц. Я иду делать яичницу.
  — И разобьешь яйцо? — спросил Брэндон.
  — Я иду к мировому судье за ордером на обыск. Допустим, что драгоценности украдены.
  — Чушь, Дуг. Это слишком рискованно. Если произойдет ошибка, мы станем посмешищем для всех и…
  — Не МЫ, — поправил его Селби, — а Я. Лично я пойду за…
  — Ты думаешь, что говоришь? — пробурчал Брэндон сердито. — Я отправляюсь с тобой за ордером на обыск.
  Глава 22
  Лефти, дворецкий, с ушами, как цветная капуста, открыл дверь.
  — Мистер Карр дома? — спросил Селби.
  — Нет, сэр. Мистера Карра дома нет.
  — А миссис Карр дома?
  — Нет, сэр. Ее тоже нет дома.
  — У нас к нему крайне важное дело, — объяснил Селби. — И в интересах мистера Карра знать, что я здесь.
  — Его нет дома.
  — Хорошо, — сказал Брэндон, выступая вперед. — Вы это видите? Надеюсь, вы знаете, что это?
  — Что это?
  — Ордер на обыск, — ответил Селби. — Мы разыскиваем украденную собственность.
  — Вы и еще кто? Кто с вами?
  — Обыскивать буду я, — свирепо посмотрел на дворецкого Брэндон.
  — Вы не войдете сюда, независимо от того, есть у вас ордер или нет. — Лефти закрыл собой дверной проем.
  — У меня есть ордер. Я шериф, и я войду. Пока не знаю, в чем вас обвинить, но если к этому добавится сопротивление властям, то вам же будет хуже. Прочь с дороги!
  Лефти расставил в стороны руки. Брэндон шагнул вперед и плечом оттолкнул его. Тот принял боксерскую стойку. Брэндон расстегнул кобуру.
  — Вы сопротивляетесь офицеру при исполнении служебных обязанностей… — начал он. Холодный блеск глаз шерифа поколебал уверенность слуги. — На вашем месте, Лефти, я бы не стал пользоваться кулаками. Лучше достаньте пистолет, если он у вас есть.
  — У меня нет пистолета, — обреченно ответил Лефти.
  — А у меня есть, — заметил Брэндон.
  Сзади Лефти вдруг послышались шаги, и раздался голос Карра:
  — Что здесь происходит? О! Мои дорогие друзья Селби и шериф! Все в порядке, Лефти. Впустите их. Простите, джентльмены, но я попросил никого не впускать ко мне ни при каких обстоятельствах. Я боялся, что пресса попытается проникнуть сюда… Входите же?
  — Мы войдем, — огрызнулся Брэндон. — Но сейчас я не гость, а представитель закона. Вот ордер на обыск вашего дома.
  — Ордер на обыск? — недоверчиво переспросил Карр.
  — Ордер на обыск, — повторил Брэндон. — Я скажу вам, Карр. Ордер на обыск выдан мне властью, чтобы отыскать похищенные драгоценности.
  — Похищенные драгоценности?! — воскликнул в удивлении Карр. — Похищенные драгоценности? Зачем мне было их похищать?
  — У меня ордер на обыск, и я должен произвести его.
  — Боже мой, Селби, — сказал Карр, — вы же прокурор. Вы же знаете, что такой ордер не может быть выдан, если нет данного под присягой показания.
  — Я дал показания под присягой, — заверил его Селби.
  — Вы?!
  — Да. И мы ищем те драгоценности, которые вам оказались случайно известны. Те, что принадлежат Моане Леннокс.
  Кажется, впервые в жизни Карр был в замешательстве.
  — Скажите только слово, босс, — тихо промолвил Лефти, — и я…
  — Да, да, — резко перебил его Брэндон. — Скажите ему! Ну, что же вы не говорите?
  Карр колебался недолго.
  — Входите, джентльмены, и садитесь — вежливо предложил он. — Поговорим.
  — Нам не о чем разговаривать, — отрезал Брэндон. — Я должен начать обыск. Я устал от разговоров. И с вами особенно.
  — Одну минуту, — сказал Селби. — Самое главное — благоразумие. — Он отодвинул в сторону Лефти и прошел в гостиную.
  — К черту благоразумие! — заявил Брэндон. — Я должен начать обыск. Мне надо позвонить и вызвать своих заместителей, чтобы они помогли мне обыскать дом от погреба до чердака.
  — Обычно вы более проницательны, прокурор — сердито проворчал Карр. — Вы сами теперь в довольно щекотливом положении.
  — Вы правы, — согласился Селби. — Я рискую. Но вы вряд ли можете себе представить, что меня это не пугает. Терять мне нечего. Другими словами, Карр, нам надо обыскать ваш дом.
  Карр нервно пошел к камину и стал барабанить пальцами по его полке.
  Селби посмотрел на часы.
  — Рекс, звони своим ребятам. А вы, джентльмены, должны находиться здесь, чтобы мы могли вас видеть.
  Брэндон подошел к телефону. Карр резко повернулся.
  — Отлично, джентльмены, — возбужденно произнес он, — вы победили. Можно мне выйти?
  — Нет, — ответил Брэндон. — Вы не должны уходить. И вы тоже, — кивнул он Лефти.
  — Я буду там, где прикажет сэр Карр.
  — Одну минуту, — остановил его Брэндон. — Вы будете там, где прикажу вам я. Вы уже оказали сопротивление, и если будете продолжать в том же духе, то я надену на вас наручники.
  — В этом нет необходимости, — заверил его Карр. — Идемте со мной, джентльмены. И вы, Лефти.
  Они прошли за Карром по коридору и поднялись в кабинет. Карр отпер ящик стола и достал небольшую коробку.
  — Вот то, что вы ищите, — он протянул коробку шерифу.
  Брэндон бегло осмотрел драгоценности и с торжествующей улыбкой обратился к Карру:
  — А теперь, мой друг, я арестую вас по обвинению в хранении краденого.
  — Эти драгоценности не украдены, — заявил Карр. — Они выданы мне в качестве гонорара. Боюсь, что мисс Леннокс была слишком расстроена, когда заявляла полиции о краже этих драгоценностей. На самом деле грабежа не было. Эти вещи вручены ею мне добровольно за некоторое время до предполагаемого грабежа. Вы нарушаете закон, джентльмены. Вы знаете, так же как и я, что я не могу позволить обыскивать свой дом. Здесь есть вещи, которые… При данных обстоятельствах позвольте воздержаться от дальнейших комментариев. Вы получили ваши драгоценности, и, если вы сообщите мисс Леннокс, где вы их взяли, она признается, что дала мне их по собственной доброй воле. Повторяю, они не были украдены.
  — Ну что ж, — усмехнулся Брэндон, это вы можете выложить судье, мистер Карр. Но вещи были объявлены украденными и…
  — Объявлены украденными! — воскликнул Карр. — Вы не можете действовать только на этом основании. Если вы меня арестуете, шериф, это повредит только вашей репутации. Эти вещи не были украдены, и, если вы разрешите мне позвонить по телефону, я смогу убедить вас в этом.
  — Давно они у вас? — уже спокойнее спросил Селби.
  — Около шести недель, — холодно ответил Карр. — Однако я считаю, что в данных обстоятельствах мне не стоит отвечать на ваши вопросы.
  — Сегодня вы оказались в моем кабинете, чтобы опознать похищенные драгоценности, — продолжал Брэндон. — Однако вы ни словом не обмолвились об этом.
  — Я не собираюсь вдаваться в подробности, обсуждать мои дела с вами. Мой долг — охранять интересы клиентов.
  — И поэтому вы пришли ко мне с издателем газеты?! — догадался Брэндон.
  — Это мой друг.
  — И давно он стал вашим другом?
  — Я очень давно знаю мистера Падена.
  — Одно беспокойство с вами, Карр, — вздохнул Селби. — Вы приехали сюда, поначалу такой простой и скромный. Мы согласились с вашим присутствием. Вы были благоразумны. Но со временем вы очень изменились. У вас слишком много знакомых, и все лезут не в свои дела. Все ваши новые друзья нахально лезут сюда, в Мэдисон.
  — И я должен отвечать за них? — возмутился Карр. — Разве они не могут приехать в этот город, если захотят?
  — Плохо, что у вас так много друзей.
  — Плохо, что у меня много врагов! — с непритворной горечью воскликнул Карр.
  — Ну, в этом вы виноваты сами, — весело произнес Брэндон. — А теперь у вас найдены украденные драгоценности, и вы уверяете, что это не кража. Вы арестованы, Карр, и пойдете со мной. Если все в дальнейшем будет спокойно и Моана возьмет свое заявление о краже обратно, это останется между нами. Если вы будете сопротивляться, обещаю: я применю силу.
  — Через двадцать минут я выйду из тюрьмы под залог, — сердито заявил Карр.
  — Не думаю, что вам удастся это сделать и за полчаса, — ответил Брэндон. — Вам придется пройти процедуру регистрации, в том числе и снятие отпечатков пальцев. А поскольку у вас много друзей, в том числе и в газете, вы можете позвонить и пригласить их описать всю эту историю. Тогда и ваш друг убедится, что мы все же нашли украденные драгоценности. Идемте, Карр!
  Адвокат колебался.
  Брэндон достал из кармана наручники.
  — Я помогу вам решиться.
  Карр мрачно посмотрел на Брэндона и вдруг неожиданно улыбнулся.
  — Не волнуйтесь, шериф, я пойду сам. Разумеется, если бы я стал сопротивляться, вы применили бы силу.
  — Безусловно, — подтвердил Брэндон. — Вы отправитесь в тюрьму, а потом попытайтесь выйти оттуда через полчаса.
  Глава 23
  На следующее утро Селби и Брэндон снова встретились в кабинете шерифа.
  — Ты правильно сказал, что нельзя победить, защищаясь, — весело улыбаясь, пробасил Брэндон. — И нельзя приготовить яичницу, не разбив яйца. Черт возьми, я не могу себе представить, как бы все обернулось, если бы у Карра не оказалось этих штучек.
  — Конечно, мы рисковали, — согласился Селби. — Но с политической точки зрения мы были бы дохлыми воронами, если бы не сделали что-либо подобное. Теперь, Рекс, ты можешь представить себе всю картину в целом.
  — У нас есть еще только фрагменты картины, к тому же их еще слишком мало.
  — Это плохо, — промолвил Селби. — Карр использовал Моану и в то же время заставлял ее платить за это. Он вытащил ее из неприятностей, но этот хитрый дьявол умен и собирается убить одним выстрелом двух зайцев.
  Селби на мгновение задумался, потом продолжал:
  — Думаю, Моана сама влезла в неприятности. Видимо, она пришла к Карру, а Карр почувствовал возможность использовать эту ситуацию в своих целях. В лице Моаны Леннокс он получил в качестве подопечной молодую женщину из хорошей семьи, чьи слова в данном деле прозвучат…
  Стук в дверь прервал его.
  — Да! — крикнул Брэндон.
  — К вам Гораций Леннокс с сестрой, — сообщил дежурный. — Он говорит, что пришел по важному делу и хочет видеть вас.
  — Еще бы не важное, — заметил Селби. — Рекс, похоже, они собираются расстроить наши планы.
  Брэндон кивнул.
  — Впустите их, — разрешил шериф. — И проследите, чтобы нам никто не мешал.
  Дежурный кивнул, скрылся за дверью кабинета шерифа, и тут же вошли Гораций и Моана.
  — Я не хочу тратить времени на вступление, — начал Гораций, едва за ними закрылась дверь. — Сестра рассказала мне одну историю, и как только я ее выслушал, то понял, что все это она должна повторить вам. Я с трудом притащил ее сюда и предупреждаю, что никто из членов семьи не знает о нашем визите и об этой ее истории.
  — Мы как раз тоже размышляли над ней, — усмехнулся Брэндон. — Садитесь и рассказывайте. Они уселись.
  — Давай, Моана, — приободрил сестру Гораций. Она испуганными зелеными глазами смотрела на него.
  Слез в глазах не было. Она совсем не походила на ту Моану, которая кричала в ночь кражи. Сейчас девушка сидела здесь потому, что у нее не было иного выхода.
  — Давай, начинай же наконец, Моана, — настаивал Гораций.
  — Есть только одна причина, по которой я решила рассказать. Это… это…
  — Понимаю, — нетерпеливо перебил Брэндон, вглядываясь в ее лицо.
  — Я ходила к Карру. Я хотела, чтобы он защитил меня. Теперь он ждет, что я выручу его.
  — О чем вы консультировались с ним? Что заставило обратиться к нему?
  — Моана, сообщи этим джентльменам все, о чем поставила в известность меня.
  — Я не уверена, знают ли что-нибудь джентльмены о прошлом нашей семьи. Мать из чувства порядочности сделала культ. Не уверена, что это так уж хорошо. Случилось, что я не хотела, чтобы мама знала об одной вещи. Это произошло в июле, когда Дарвин Джером и я должны были пожениться. Я знала, мама не одобряет этот брак, и решила уехать с Дарвиным, чтобы выйти за него замуж. Он все подготовил. Я сказала дома, что мы едем на уик-энд с Конни Керри. Конни знала о нашем намерении и согласилась за нами приехать. А потом я должна была послать домой телеграмму, что стала миссис Дарвин Джером…
  Она на мгновение заколебалась.
  — Продолжай, — поторопил ее Гораций.
  — Я любила Дарвина, а он оказался мерзавцем и все время лгал мне.
  — Вы, очевидно, его плохо знали, — удивился Селби.
  — По дороге в Юм выяснилось, что он уже женат. На француженке. Однако пообещал, что все будет в порядке: он пошлет ей деньги, чтобы она оформила развод во Франции. Он был готов поехать со мной в Юм и там жениться на мне. Но я понимала, что из этого ничего не получится. Француженка узнает, что он снова женился, и разразится скандал. Двоеженство карается законом.
  — И что же вы сделали? — спросил Брэндон.
  — Я позволила разуму возобладать над сердцем, — ответила она с сожалением. — Я сказала, чтобы он более не хлопотал и отвез меня домой. Мы расстались. Он остался в Юме, а я решила доехать до какого-нибудь места, чтобы связаться с Конни и рассказать ей о случившемся. Я могла бы поехать на автобусе, но боялась, что на автобусной станции меня будет искать Дарвин, поэтому решила добираться на попутных машинах.
  Я перешла через мост и стала искать кого-нибудь, кто подвезет меня. И наконец нашла одного. Симпатичного такого молодого человека. Я подошла к нему, и он согласился взять меня с собой. Его звали Фрэнк Гранинс.
  Гранинс оказался настоящим джентльменом. Конечно, я была не настолько глупа, чтобы рассказывать ему свою историю и называть имя. Я просто сказала, что мне нужно в Лос-Анджелес, что ищу работу, и мне надо быть там к девяти часам утра. Он собирался остановиться на ночь в Браули, но, услышав мой рассказ, решил ехать не останавливаясь.
  — Одну минуту, — хмуро вставил Селби. — Откуда Дарвин Джером узнал, что вы ехали с Фрэнком Граннисом? Насколько я могу судить, он был в курсе.
  — Сейчас скажу, — продолжала Моана. — Дарвин ждал на автобусной остановке в Юме. Когда я не появилась, он разгадал мои намерения и направился к шоссе. Я видела: он как ветер промчался мимо нас. Я узнала его машину. Он, видимо, ехал со скоростью миль девяносто в час.
  — А дальше?
  — Он не дурак и понял, как я должна была возвращаться домой. Все думал, что поймает меня. Он вскружил мне голову и знал это. Но когда у него ничего не вышло, он взбесился.
  — И что же?
  — Решил, что я отказала ему потому, что между нами стоит другой мужчина. Когда он увидел, что меня нет на автобусной станции, он начал ревновать. Перед въездом в Мэдисон нас уже ждал Дарвин. Он видел нас. Я это заметила, а Фрэнк Гранинс ни о чем не подозревал. Фрэнк сказал, что не может ехать дальше, и поинтересовался, где меня высадить. Я видела, что он отчаянно борется со сном, и попросила его высадить меня в таком месте, где я могла бы найти попутную машину. Он остановился возле автокемпинга. Я поцеловала его на прощанье — это был дружеский поцелуй — и пошла искать другую машину.
  Дарвин, конечно, видел все это. Он понял, что Фрэнк поехал в мотель. Он был зол и раздражен и решил, что Фрэнк ехал за нами до Юма, поэтому я не вышла за него замуж. Он не поверил, что с Фрэнком я вообще не была знакома. Я дала ему пощечину, мы снова поссорились, а потом он отвез меня домой. Маме я сказала, что плохо себя чувствую, а на следующее утро я позвонила Конни и все ей рассказала.
  — А как же Карр влез в это дело? — не понял Селби.
  — Ну, вы можете себе представить, что я ощутила, когда узнала из газет, что Фрэнк арестован. Я не могла взять в толк, как ему это приклеили. Я же знала, что он невиновен. А он очень неопределенно говорил о девушке, которую вез и которая могла бы еще и подтвердить его алиби. Я очень мало сообщила ему о себе и к тому же наврала. Но я не могла во всем признаться, чтобы не узнала мама. И я пошла к Карру.
  — Понимаю. И что же ответил Карр?
  — Карр просил денег, а их у меня не было. Тогда я вспомнила о драгоценностях, и Карр захотел на них посмотреть.
  — А потом?
  — Карру украшения понравились, и он сказал, что Гранниса выпустят и что я не буду замешана. Но он добавил, что сделает все это сам, чтобы я ни во что не вмешивалась, что бы ни случилось. Потом Карр заверил меня, что в течение года я смогу выкупить свои драгоценности за тысячу долларов: это-то и будет его гонораром.
  — А что же насчет грабежа? — с надежной спросил Селби. — Это Карр подал вам идею…
  — Нет, — перебила она его. — Это была моя собственная идея. Я думала, что будет лучше, если драгоценности все станут считать украденными. В этом не было бы нужды, если бы к нам не приехала Дороти. Я знала, что мать обязательно захочет показать ей нашу семейную реликвию.
  — Ясно, — разочарованно протянул шериф. — Значит, Карр не имеет никакого отношения ко всему этому?
  — Нет.
  — Подождите, она еще не все вам рассказала, — вмешался Гораций. — Продолжай, Моана. Постарайся короче, потому что мы и так отняли у людей слишком много времени.
  — Ну, Карр время от времени что-то сообщал мне. Конечно, наш городок маленький, и никто не должен был знать, что я Консультируюсь у Карра. Я не могла пойти к нему домой и тем более в контору. Поэтому Карр иногда звонил мне, и мы встречались в разных местах. Наконец, он сказал, что ему удалось уладить дело Гранниса, но оно еще не закончено, потому что властям все же нужно предъявить свидетеля, который ехал с Фрэнком. Я не очень верила адвокату, но он утверждал, что действует в моих же интересах.
  Наконец он позвонил во вторник и успокоил меня, сказав, что у него есть девушка, которая готова присягнуть, будто это она ехала в машине Фрэнка Гранниса. Он назвал ее имя: Дафна Аркола из Уиндрифта, Монтана. Он велел мне встретиться с ней в парке ночью. Карр пообещал присоединиться к нам.
  — Продолжайте, — нетерпеливо промолвил Селби. — Он устроил вам встречу в парке в ту ночь, когда приехала Дороти Клифтон?
  — Да. Я знала, что она приедет к вечеру, и понимала, что не смогу уехать, пока дома все не уснут. Я сказала ему, что в связи с этим позже сообщу ему о времени, и добавила, что мне самой будет трудно позвонить ему. Тогда он заверил меня, что или он сам, или Дафна Аркола позвонит мне в течение вечера. Она мне позвонила, и я думала, что никто не знал об этом. Я назначила ей и мистеру Карру встречу в парке в начале двенадцатого ночи. Надеялась, что к этому времени все у меня уснут. Машина Дороти стояла на улице возле дома, и я боялась, что она услышит шут мотора.
  — Продолжайте, — поторопил Селби. — Что было дальше? Что случилось, когда вы приехали в парк?
  — Я приехала в парк. Дафна Аркола уже ждала меня на углу. Я узнала ее по описанию, и она села ко мне в машину. Потом мы поехали к месту, где нас должен был ждать Карр.
  — И что же?
  — Мы заглушили мотор, с минуту или две сидели в машине, а потом Дафна увидела чью-то тень в кустарнике. Она сказала, что пойдет посмотрит. Я попыталась убедить ее, что это глупо, потому что, если бы это был мистер Карр, он вышел бы к нам. Но она все же решила убедиться в этом сама. Она вышла из машины и направилась к кустарнику, минуты две или три я ее не видела. И начала уже бояться, когда она неожиданно вернулась и зашептала: «Моана, езжайте домой как можно скорее. Никому ни слова, что вы видели или знаете меня и что вы выходили из дома. Позже я с вами свяжусь и все объясню». Она захлопнула дверцу машины и побежала по траве в темноту. Естественно, я ужасно испугалась, съехала на обочину и развернулась. Вообще я не столько была напугана, сколько зла и расстроена. Мне хотелось узнать, что же произошло. Мне казалось, что я все глубже и глубже влезаю в это дело. Если бы не поистине отцовское отношение мистера Карра… Я знала, что он ко мне хорошо относится.
  — А Дафна Аркола оставила свой кошелек в вашей машине — вернее, в машине Дороти Клифтон, — и вам это стало известно?
  Моана кивнула.
  — Я поставила машину на место и вернулась к себе, надеясь, что никто не узнает об этом. Тайком пробралась к себе в комнату, разделась, открыла окно и стала кричать.
  — И это все, что вы хотели мне рассказать? — подвел итог Селби.
  — Да.
  — Дафна Аркола связалась с вами позже?
  Она поколебалась немного, потом ответила:
  — Да.
  — Когда?
  — Вчера. Она сказала мне, чтобы я молчала, что она и мистер Карр под подозрением.
  — Прошлой ночью, — задумчиво повторил Селби, — у нас еще было основание верить, что мистер Карр вытащил Фрэнка Гранниса из тюрьмы на поруки под залог. Он возил его куда-то, где тот мог встретиться с Дафной Аркола. Вы знаете что-нибудь об этом?
  Зеленые глаза холодно уставились на Селби.
  — Разве вам недостаточно того, что вы узнали от меня?
  — Мне нужно знать все, — решительно заявил Селби. — Поскорее выкладывайте!
  — Вы питаете ко мне неприязнь? Однако я влезла в это дело просто потому, что из-за меня человек попал в трудное положение. В молодости со мной не случалось ничего подобного. Я могла бы преспокойно помалкивать. Не было бы кражи и всего остального. Теперь я решила быть эгоисткой.
  — Вы видели Фрэнка Гранниса вчера ночью?
  — Да, — вызывающе ответила она.
  — Где?
  — В мотеле.
  — Кто там был еще?
  — Дафна, Карр и какой-то приспешник Карра. Кажется, это был человек из Фалхевена.
  — Зачем вы собирались вместе?
  — Посоветовать Дафне, как себя вести. Я рассказала ей абсолютно все, что произошло. И с Фрэнком тоже.
  — И Карр был там? — спросил Селби, не скрывая своего удовлетворения. — Он помогал планировать все это?
  — Нет, — разочаровала прокурора Моана. — Он был в мотеле, но ничего нам не рекомендовал. Он собрал нас всех вместе и сказал: «Ну, ребята, вы, видимо, хотите поговорить между собой. Давайте! А потом расскажете все это мне, чтобы я мог приготовиться к защите». И ушел. Брэндон вопросительно посмотрел на Селби. — Я думаю, — сказал Селби, — мы можем привлечь его к ответственности за подготовку лжесвидетельских показаний и нарушение юридической тайны. Но тебе, возможно, потребуются доказательства. Нам необходимо получить показания Гранниса. Теперь у нас это получится, потому что Гранниса обвиняют в наезде на человека. Однако, — продолжал Селби, — нам следует подождать и убедиться, что мисс Леннокс рассказала нам все, что знает. — Селби повернулся к Моане: — Вы думаете, что Дафна Аркола убила Розу Фармен, когда выходила из машины?
  В зеленых глазах появилось беспокойство. — Не знаю, — вызывающе ответила она. — У меня нет никаких соображений по поводу случившегося.
  — За то время, которое она там находилась, могла ли она совершить преступление?
  — А сколько нужно времени, мистер Селби, чтобы человек успел всадить нож в другого? — презрительно спросила Моана.
  Селби изобразил на своем лице улыбку.
  — Это не ответ на мой вопрос.
  — Я вообще предпочитаю не отвечать на такой вопрос. Ее не было по крайней мере три минуты, может быть, чуть больше.
  Селби вопросительно посмотрел на Горация Леннокса.
  — Вот и вся история, джентльмены, — заключил Гораций.
  — Карр не знает, что вы пошли сюда? Моана покачала головой.
  — Никто не знает. Гораций заставил меня пойти. Он знает, что Дороти не брала машину. — Она посмотрела на брата с неожиданной горечью и нескрываемой ревностью. — Гораций уверен, что Дороти не виновата ни в чем, а в собственной сестре усомнился.
  — Это не так, Моана, — быстро проговорил он. — Я люблю тебя и люблю Дороти. Разве я не должен спасти ее? Или ты хочешь, чтобы я из страха перед сплетнями пожертвовал ею?
  — Настоящий юрист помог бы мне остаться в стороне.
  — Может быть, это удастся твоему другу, мистеру Карру, — саркастически промолвил Гораций.
  Она посмотрела на него долгим взглядом, как бы прикидывая, что он представляет собой не как родственник, а как юрист.
  — Возможно, — пробормотала она. — Вернее, я точно знаю. Но ты вытянул из меня эту историю и притащил сюда. А теперь я…
  Брэндон посмотрел на Селби.
  — Не говорите пока об этом никому, Моана, — попросил прокурор. — Идите домой и слушайтесь советов вашего собственного адвоката. Мы с шерифом обсудим ваш рассказ и подумаем, что можно сделать. А вам, Гораций, большое спасибо за сотрудничество.
  — Конечно, — с горечью проговорила Моана, вставая. — Спасибо тебе, Гораций, за сотрудничество, желание спасти свою маленькую невесту и за унижение собственной сестры.
  Глава 24
  Брэндон снял телефонную трубку. — Соедините меня с шерифом Эль-Темпло. Я буду ждать. Крайне важно… — Через минуту он заговорил снова: — Хэлло! Это Брэндон. У меня есть основания считать, что ваш заключенный Фрэнк Гранинс невиновен в наезде на человека. Думаю, что все это было подстроено. Он может помочь нам по делу, которое мы сейчас ведем. Дело об убийстве и подготовке в связи с ним к лжесвидетельству… Что? Когда? Понятно. Ладно. До свидания.
  Он положил трубку, повернулся к Селби.
  — Опять опоздали!
  — Что случилось?
  — В половине восьмого судье позвонил Карр и объяснил, что с залогом вышла путаница и что он в силе. А через десять минут судье принесли чек на тысячу долларов. У Карра там оказался знакомый адвокат. Час назад Фрэнк Гранинс вышел из тюрьмы. В той игре, которую ведет Карр, тысяча долларов — капля в море. Теперь нам, увы, не найти Гранниса. — Брэндон откинулся на спинку кресла. — Проклятие! Он всегда опережает нас!
  Селби набил трубку, раскурил ее, встал и прошелся по кабинету.
  — Думаю, это было так. Дарвин Джером несся как сумасшедший и сбил мотоциклиста. Мы можем думать о нем хорошо и предположить, что он вышел из машины. Он обнаружил, что убил мексиканца и что ничем уже не сможет ему помочь. Он сел в машину и помчался в Мэдисон. Возле города дождался Моану и увидел, что на ехала с другим мужчиной. Сгорая от ненависти, Джером решил расквитаться и свалить всю вину на него. Он дождался, пока Фрэнк уснул, разбил стекла на его фарах и помял крыло, потом отвез осколки на место преступления и выбросил на дорогу. Затем позвонил в Эль-Темпло, сообщил об убитом и указал приблизительное место происшествия. Этим он поставил Моану в трудное положение. Ее нельзя упрекнуть в отсутствии совести, и она пришла к Карру. Он тут же почувствовал возможность изменить другое дело, которое беспокоило его. Теперь, Рекс, я считаю, что убийство со всем этим связано, и единственный способ решить наше дело — это узнать, наконец, что за всем этим кроется.
  — Но как это можно узнать?
  — В Мэдисоне работала Роза Фармен — женщина-детектив. Мы знаем, что она занималась сразу двумя делами и что оба, очевидно, были закончены. А что если предположить, что она могла иметь и другие дела и быть как-то связанной с Карром.
  — Я согласен с тобой, Дуг. Более того, думаю, что она работала по делу, в котором был замешан Карр, о чем он знал. Видимо, все произошло так: он пришел на встречу Моаны с Дафной, увидел Розу и убил ее…
  — Одну минуту, — перебил Селби. — Откуда мы знаем, Рекс, что оба дела, над которыми работала Роза Фар-мен, были закончены?
  — Нам об этом сообщили оба клиента.
  — А они откуда узнали?
  — Они получили отчеты от Розы Фармен.
  — Получили?
  — Что ты имеешь в виду? По одному делу мы нашли незаконченный отчет, а по второму — телеграмму.
  — А откуда вы знаете, что это сделала она? У нас нет ее личной подписи. Телеграмма — это одно, а лист, отпечатанный на машинке, — совсем другое. Где подписи?
  Брэндон выпрямился в кресле.
  — Дуг, откуда послана телеграмма?
  — Из Коронны. Допустим, что это она послала телеграмму. Потом приехала домой, начала писать письмо, а затем уехала в Мэдисон. Но письмо могло быть написано дома, а телеграмма послана позже из Коронны, когда она возвращалась в Мэдисон. Но что заставило ее снова вернуться? Что?
  — Карр.
  — Надо внимательно посмотреть, что можно еще найти. Во-первых, следует связаться с Коронной и узнать, кто отправлял телеграмму. Может оказаться, что это сделал мужчина.
  — Это вернет нас обратно? — с энтузиазмом воскликнул Брэндон. — Значит, мы напали на верный след.
  — У вас есть фото Фармен?
  — Конечно. С этого мы и начнем. Они торопливо вышли из здания суда. Навстречу им попался репортер «Блейд» Гарри Элрод.
  Эй, ребята! Неужели напали на след?!
  Не обращая на него внимания, прокурор с шерифом направились к стоянке автомашин.
  — Эй, что это значит? Почему вы не отвечаете? Оба вскочили в машину шерифа. Дверцы захлопнулись. Элрод кинулся к своей машине.
  — Вот и отлично, — обрадовался Брэндон. — Пусть-ка последит за нами.
  Он усмехнулся и завел мотор.
  — Я не хвастаюсь, Дуг, — совсем развеселился шериф. — Но если он все же попробует угнаться за нами в старом драндулете, который «Блейд» предоставляет своим репортерам, то это его личное дело.
  Брэндон включил сирену и прибавил газ. Машина выскочила на середину улицы и помчалась в сторону Лос-Анджелеса. Селби обернулся назад.
  — Этот парень, видимо, думал, что мы отправляемся куда-то в город, — добавил он. — Если он вздумает догонять нас, его задержат, или нет, прежде развалится его машина.
  Дежурная телеграфистка на железнодорожной станции в Коронне хорошо помнила этот день.
  — Это была молодая женщина, — сообщила она. — Милая, рыжеволосая, с красивой фигурой.
  Брэндон был огорчен.
  — Вы уверены?
  — Да.
  — Как был написан текст? — спросил Селби. — От руки или…
  — На машинке. Я хорошо помню. Могу порыться в бумагах и найти.
  — Эта женщина? — спросил Брэндон, показывая фотографию Розы Фармен.
  — Думаю, что она. Конечно, трудно сказать определенно… Что-то здесь… да, думаю, что она. Здесь не видно, что у нее рыжие волосы… полагаю, что это все-таки она.
  Наша теория рассыпалась в прах, — вздохнул Брэндон.
  Они поблагодарили телеграфистку и направились к машине.
  — Черт возьми, — пробормотал шериф. — Я был уверен, что мы на правильном пути. Мы можем…
  — Одну минуту, — воскликнул Селби и схватил номер «Блейд», который лежал в машине.
  С первой страницы улыбалась Дафна Аркола. Над фотографией шел огромный заголовок:
  «ОКРУЖНОЙ ПРОКУРОР СЕЛБИ ВРЫВАЕТСЯ В СПАЛЬНЮ К ЖЕНЩИНЕ»
  — Одну минуту, Рекс, — вновь воодушевился Селби. — Попробуем этот вариант. Ты же помнишь их сходство.
  Селби быстро вернулся на станцию и протянул телеграфистке газету.
  — Здесь видно, что у нее рыжие волосы, — указал он. — Правда, это всего лишь газетная фотография…
  — Это она, — решительно заявила телеграфистка. — Я узнаю ее. Есть некоторое сходство между той и этой, но телеграмму отправляла эта.
  Селби усмехнулся и посмотрел на Брэндона.
  — Теперь необходимо найти Дафну Аркола. — Вызвать ее ко мне? — спросил Брэндон.
  — Надо позвонить Сильвии. Она сможет пойти как репортер, чтобы не привлекать лишнего внимания. Скажет, что ей нужно взять интервью.
  — Отлично!
  Селби отправился звонить. С редакцией «Кларион» его соединили быстро.
  — Хэлло, говорит Дуг Селби, окружной прокурор. Мне надо поговорить с Сильвией Мартин. Это важно и…
  — Она тоже пыталась найти вас, мистер Селби, — перебила его телефонистка редакции. — Она напала на горячий след. Один из людей, вас интересующих, вышел из автомобиля по какому-то таинственному делу. Сильвия пыталась найти вас, чтобы вы могли проследить, но не нашла и решила ехать сама.
  — Тогда мы будем ждать, — сказал Селби и повесил трубку. Он объяснил ситуацию Брэндону и добавил: — Дафна скрывается, а Сильвия висит с нее на хвосте.
  — Что же нам делать, дуг?
  — Объявить розыск Дафны Аркола. Брэндон позвонил в свою контору.
  — Найдите Дафну Аркола, — приказал он дежурному, — и задержите ее. Если она уехала из города, объявите розыск; если скрывается, следите за ней. Если Карр попытается внести за нее залог, задержите ее до нашего возвращения. Мы в Коронне и сейчас выезжаем. — Брэндон повесил трубку. — Все. Поехали.
  Они набрали скорость семьдесят миль в час. Внезапно Селби хлопнул Брэндона по колену.
  — Рекс, это машина Карра, — показал он на дорогу. — Надо его остановить.
  Брэндон высунул в окно руку и махнул в сторону кювета. Старый АБК не обратил внимания. Его большое седан рванулся вперед.
  — Ну погоди, негодяй! — прорычал Брэндон и резко повернул свою машину.
  — С ним Дафна, — взволнованно сообщил Селби.
  — Мы задержим их, — пообещал Брэндон. Машина шерифа резко увеличивала скорость, но Карр двигался так же быстро.
  — Это он, — пробормотал Селби. — Я узнаю его машину. Хромированный бампер и пуленепробиваемые стекла.
  Брэндон постепенно сокращал расстояние. Скоро ему удалось обогнать машину Карра. Старый АБК узнал шерифа и прокурора. Брэндон подал сигнал, но Карр и не думал останавливаться. Он метнулся на левую сторону шоссе и продолжал мчаться вперед. Шериф мгновение колебался, потом тоже заехал на левую сторону. В этот момент навстречу по шоссе мчался тяжелый грузовик. Брэндон чуть сбавил газ и стал отводить машину правее. Карру удалось ее обогнать справа.
  И снова Брэндону пришлось догонять его. Когда обе машины поравнялись, шериф, не выпуская левой рукой руля, правой достал револьвер и направил его на Карра. И тому ничего не оставалось, как остановиться. Он сбросил газ и отъехал в сторону. Брэндон поставил свою машину перед его и быстро направился к Карру. Селби поспешил за ним.
  — Здравствуйте, джентльмены, — беспечно приветствовал их Карр, сняв шляпу.
  — Выключите мотор, — сухо приказал шериф.
  — Но я тороплюсь…
  — Вам лучше сначала ответить на наши вопросы. А если вздумаете удрать, я прострелю вам шины.
  — Пожалуйста, — вежливо улыбнулся Карр, — если хотите, чтобы вас за это привлекли к суду. Вы не в своем округе, шериф. Или вы забыли об этом?
  — Да, я не в своем округе, и здесь у меня нет прав.
  — В таком случае, закон не на вашей стороне, — объявил Карр, — и я могу…
  Брэндон поднял револьвер.
  — Карр, если вы попытаетесь удрать, повторяю, я прострелю ваши шины, и не думайте, что меня что-либо удержит от этого.
  Карр добродушно рассмеялся.
  — Полагаю, что у меня нет выбора, шериф. Какие у вас ко мне вопросы?
  — Я хочу поговорить с Дафной Аркола. Карр сжал губы.
  — О чем вы хотите спросить мисс Аркола?
  Куда вы едете? — не отвечая Карру, спросил Брэндон.
  — Мне позвонили из моей конторы, поэтому нужно срочно попасть туда.
  — Вы внесли сегодня утром залог за Фрэнка Гранниса, — вмешался Селби.
  — Да. А разве закон запрещает это?
  — Почему вы внесли залог?
  — Потому что он — мой клиент. Я удостоверился, что он невиновен, и заплатил собственные деньги…
  — Куда он отправился из Эль-Темпло?
  — Боже мой, я не знаю, джентльмены. Естественно, я попросил его поддерживать со мной связь. И когда объявят день судебного заседания, он будет здесь. С другой стороны, я, конечно, уплачу штраф. — И Карр улыбнулся.
  — Хорошо. — Брэндон повернулся к Дафне Аркола. — Почему вы отправили из Коронны телеграмму миссис Баркет К. Натуэлл в Лос-Анджелес и подписались именем Розы Фармен?
  Дафна широко открыла глаза и побледнела.
  — Не отвечайте на этот вопрос, Дафна, — мягко посоветовал Карр.
  — Если вы не ответите мне, я задержу вас, — решительно сказал Брэндон.
  — Могу я кое-что объяснить? — вмешался Карр.
  — Можете.
  — Что могу?
  — Объяснить.
  — Во-первых, повторяю, вы не в своем округе, шериф. Во-вторых, если вы попытаетесь арестовать Дафну Аркола, я буду настаивать на немедленном помещении ее в тюрьму, чтобы потом взять под залог.
  — Вы это умеете.
  — Да, — согласился Карр. — Я могу это сделать. У меня есть деньги. — Он достал бумажник и извлек оттуда тысячедолларовый банкнот.
  Лицо Брэндона потемнело. Он оттолкнул Карра в сторону и взял Дафну за руку.
  — Вы арестованы.
  — За что?
  — За то, что вы подписали телеграмму именем Розы Фармен. — подхватил Селби.
  — Спасибо, прокурор! — поблагодарил Карр. — Теперь немедленно доставьте ее в ближайшую тюрьму, и я сразу же возьму ее под залог.
  — Тогда мы обвиним ее в убийстве, — парировал Брэндон.
  — В убийстве?! — воскликнул Карр.
  — Да. Вы вынуждаете меня действовать.
  — Вы не имеете права арестовать ее не в своем округе, — усмехнулся Карр.
  Брэндон достал наручники.
  — Я беру эту женщину под стражу, — заявил он. — А если вы, Карр, будете оказывать сопротивление, то и вас тоже.
  — Вы не имеете права! Я же сказал, в этом округе у вас нет власти! Вы действуете без ордера и нарушаете закон.
  — Вот как! Вы хотите, чтобы я ее отпустил, и, пока будут оформляться бумаги, вы ее спрячете?
  — Я апеллирую к окружному прокурору Мэдисона, — заявил Карр.
  — Я арестовываю эту женщину, — настойчиво произнес Брэндон. — Мисс Аркола, выходите из машины!
  — Нет, не выходите! — приказал Карр.
  Брэндон вытащил Дафну из машины и отвел в свою.
  — Вы хотите ехать как леди или предпочитаете в наручниках?
  Карр повысил голос:
  — Мисс Аркола, этот арест незаконный. Я советую вам не отвечать ни на какие вопросы. Молчите и не говорите ни слова, а тем вре…
  Карр подошел ближе и стал что-то шептать ей на ухо. Брэндон плечом оттеснил его.
  — Дуг, покараульте эту девушку, — он повернулся к адвокату. — Мы с вами одного возраста, Карр. Может, хотите помериться силой?
  — Нет, — с достоинством ответил тот. — Мне это не подходит, дорогой шериф. — Он сел в свою машину и умчался в сторону Лос-Анджелеса.
  Брэндон уселся за руль, а Селби устроился рядом с Дафной.
  — Почему вы послали телеграмму? — обратился Селби к девушке.
  Она поджала губы.
  — Рекс, отвезите ее сначала в Коронну, чтобы там идентифицировали ее личность.
  — А это законно? — спросила женщина. Брэндон усмехнулся.
  — В подобных случаях все негодяи начинают интересоваться законом.
  Они вернулись в Коронну. Дафна с ненавистью смотрела на телеграфистку, которая подошла к машине, чтобы опознать ее.
  — Да, это она отправляла телеграмму. А сейчас пытается выглядеть сдержанной и холодной. Когда отправляла телеграмму, была веселой. Это она, я уверена!
  — Хорошо, — обрадовался Селби. — Теперь можно отправляться в Мэдисон. Но сначала надо изъять эту телеграмму.
  — Я нашла ее для вас, — улыбнулась телеграфистка. — Вот она.
  Селби посмотрел на листок и нахмурился.
  — Телеграмма была отправлена незадолго до смерти Розы Фармен, — заключил он. — Тот, кто ее писал, тот и задумал убийство. Это доказывает преднамеренность преступления. Если не ошибаюсь, Рекс, телеграмма отпечатана не на той машинке, что была в комнате Фар-мен. Это портативка. Так… Одну минуту, Рекс.
  — Что такое? — спросил шериф.
  — Поставьте себя на место АБК. Что он предпримет?
  — Что вы имеете в виду?
  — Дафна, вне всякого сомнения, здесь замешана. Ее показания могут повредить старому АБК. Он в лепешку разобьется, лишь бы вытащить ее из тюрьмы.
  — Это верно.
  — Но он, Рекс, постарается обмануть нас, потребует, чтобы мы отвезли ее в ближайшую тюрьму, а потом возьмет ее под залог и поедет следом за нами.
  — Что же делать, Дуг?
  — Мы отвезем Аркола в Лос-Анджелес как можно быстрее.
  — Не имеете права! — закричала Дафна.
  — Лучше помалкивай, сестренка, — расхохотался Брэндон. — О правах поговорим потом.
  Глава 25
  Селби посмотрел на часы.
  — Мы не сможем сделать это тотчас же, Рекс, — огорченно произнес он. — Надо сначала позвонить по телефону.
  Брэндон сбросил скорость.
  — Что же будем делать, Дуг? — спросил он.
  — Надо добраться до ближайшего телефона, связаться с шерифом в Лос-Анджелесе и Бертом Хардвиком… Надо сказать, чтобы он присмотрел за Бартоном Мошером. В случае, если тот попытается удрать, пусть Хардвик задержит его по обвинению в убийстве Розы Фар-мен. А если этого недостаточно, то пусть обвинит его в убийстве Карла Ремертона.
  Брэндон уставился на Селби, пытаясь осмыслить, что тот сказал и почему Селби решил действовать в пользу Дафны Аркола. Но так и не успев осмыслить, погнал машину вперед.
  Пока Брендон разговаривал по телефону, Селби раскуривал трубку.
  — Вы не должны действовать подобными недозволенными методами, — с достоинством произнесла Дафна. — Если бы вы подошли ко мне по-человечески, то могли бы узнать гораздо больше.
  Селби повернулся и хотел было уже что-то ответить, но тут увидел маленькую машину Сильвии Мартин. Он включил сирену. Сильвия ее услышала, а потом и увидела машину шерифа и затормозила возле нее.
  — Ну вот, пресса уже тут, — раздраженно проговорила Дафна. — Надеюсь, это случайность. Селби вышел из машины.
  — О, Дуг, я так рада видеть тебя! — улыбнулась Сильвия. — Старый АБК удрал в Лос-Анджелес и забрал с собой… — Тут она увидела в машине Дафну.
  — Посиди пока в нашей машине, — ласково предложил Селби.
  Сильвия открыла дверь и забралась в нее.
  — А я все думала, кого это нам не хватает, — прошипела Дафна.
  Брэндон вернулся в машину.
  — Я дозвонился до Хардвика, — сообщил шериф. — Он сам займется этим делом.
  — Прекрасно! — настроение Селби явно улучшилось. — Теперь мы можем отдохнуть. Старина АБК попадет прямо в ловушку.
  — Лучше скажи мне вот что… — Брэндон увидел Сильвию. — Привет, Сильвия. Откуда вы взялись?
  — Спешила к вам.
  — Так что случилось, Дуг? — спросил Брэндон.
  Дафна долгим взглядом посмотрела на шерифа, потом перевела его на Селби.
  Теперь вы можем спокойно все обдумать, Рекс. Карл Ремертон поехал в Монтану. Он был порядочным мотом. Я не сомневаюсь, что Карр имеет отношение к Мошеру, и, полагаю, Дафна, что вы именно в Монтане осваивали древнейшую профессию.
  — Это не ваше дело, — холодно оборвала его Дафна. — Не вздумайте меня о чем-либо расспрашивать.
  — Могло случиться так, что Дафна подцепила Ремертона, — продолжал Селби. — Она узнала, что у него водятся деньги, и завлекла его к Мошеру. Мошер потерял много денег, Карл стал что-то подозревать, вот от него и избавились. — Селби посмотрел на Дафну. — Или произошло непредвиденное, и они решили напоить его чем-нибудь, чтобы не выдержало сердце. Тем временем его сестра наняла детектива, чтобы узнать, что же случилось с братом. Это испугало Мошера — появилась реальная опасность. Теперь обратите внимание на странное совпадение: почти все в этом деле так или иначе связано с Карром. Карл Ремертон умер двадцать девятого июля. В этой смерти замешана Дафна, так же как и Мошер. Оба обратились к Карру, когда Роза Фармен начала свою работу. Потом к Карру явилась Моана Леннокс и стала просить за человека, обвиненного в наезде на мотоциклиста. Он действительно был невиновен, и Моана знала это, но не могла заявить открыто. Очевидно, если бы Карр сумел Дафне обеспечить алиби, доказывающее ее присутствие в Калифорнии вечером двадцать девятого июля, ее не могли бы заподозрить в том, что в этот вечер она была с Карлом Ремертоном в Уиндрифте. Теперь мы можем суммировать все это, и вы поймете, какова роль Карра во всем этом. Он убедил Моану, что действует ради ее же пользы и что вместо нее представит другого свидетеля невиновности Гранниса. Все, что у нее нашлось, — это ее семейные драгоценности, а это не то, что обычно берет Карр. Карр взял их и не собирался делать из этого тайну. Он просто решил хранить их у себя. Итак, ты теперь все знаешь, Рекс, — заключил Селби. — Помнишь, что, когда мы впервые столкнулись с этим делом, мы почувствовали, что Карр хочет кому-то обеспечить алиби? И он действительно это сделал. Но это старый трюк АБК.
  — Ты думаешь, это Карр убил Розу Фармен?
  — Карр никогда не прибегает к убийству. Он не настолько кровожаден и глуп, но я и не думаю, что все это дело рук Мошера.
  — А какова вина Дафны? — спросил Брэндон, посмотрев на нее.
  — Возможно, именно она что-то подсыпала в питье Карлу Ремертону. Это мы узнаем после эксгумации и химического анализа. Но я считаю, что Карл Ремертон был убит или намеренно, или случайно, когда понял, что из него вытягивают деньги. Я не уверен, что нам удастся доказать это, но с этой девушкой все ясно или почти все: стоит лишь до конца разобраться в причине смерти Ремертона. А люди типа Мошера, словно крысы. Карр же намеревался все это скрыть, спасая свою шкуру. Он помогал Мошеру, и, держу пари, Рекс, два против одного, что Мошер вывернется, а девушка — нет.
  Селби покосился на Дафну и продолжал:
  — Конечно, это подло, но им наплевать на красоту и молодость таких, как Дафна Аркола. Вы же знаете, во что превращается женщина, которая проведет в тюрьме даже пять лет. Она становится там старой клячей. Все время мыть полы и есть одну картошку… От фигуры ничего не остается. И…
  — Замолчите! — в ужасе закричала Дафна. Селби удивленно покосился на нее.
  — А что я такого сказал, Дафна?
  — Конечно, я не выдержу такой жизни. И никакая женщина не выдержит. Но теперь я начинаю все представлять себе в истинном свете! Вы говорите, что Мошер вывернется?
  Селби кивнул.
  — Ну, а как насчет обвинения? Если вам нужен свидетель, я могу предложить себя.
  — Яне вправе ничего гарантировать, — грустно произнес Селби, — но мы используем все наше влияние, и если…
  — Вы достаточно хорошо знаете, что случилось. Вы только ошибались, когда говорили о моем участии. Да, я работала у Мошера и видела Карла Ремертона. Он действительно мот и повеса, но, поверьте мне, Мошер недооценил Ремертона, и я ничего не подсыпала ему в вино. Мне поручили однажды доставить его ночью к Мошеру. Просто привезти его туда. Я думала, что речь идет просто об игре. Потом я должна была его оставить. Я чувствовала какой-то подвох во всем этом. Потом узнала, что он умер от сердечного приступа, умер в автомобиле. Естественно, я помчалась к своему адвокату. Потом Мошер сказал мне об этой женщине-детективе: сестра этого человека интересуется деталями его гибели и меня могут обвинить в убийстве. Я предложила поехать в Мэдисон и связаться с Карром. Моя подруга Беб Харлан вышла замуж за Карра и говорила мне о нем… Я позвонила Карру, он прислал мне телеграмму и предложил встретиться. Я попыталась поговорить с его женой, но не сказала ей, что у меня есть дело к ее мужу. А Карр велел мне позвонить Моане Леннокс. Мы встретились в парке. Ну, там я и нашла тело Розы Фармен. Потом внезапно поняла, что вместо алиби по одному делу меня втянули в другое — убийство. К этому времени я уже была связана по рукам и ногам. Но теперь-то я знаю, что мне делать. У меня своя голова на плечах.
  — Карр говорил вам что-нибудь, из чего вы поняли, что он знает об этом убийстве?
  — Мошер ударил ее ножом. Мы все это знали, но Карр никогда и словом не обмолвился.
  — Ну, Рекс, — потер руки Селби, — теперь мы можем считать это дело решенным. Однако, что касается Карра, тут все будет зависеть от Мошера.
  — А Мошер сделает все, что скажет Карр, — заявила Дафна.
  — Карр может и не успеть приказать ему, — заметил Селби.
  — Где здесь ближайший телефон? — спросила Сильвия. — Мне нужно позвонить в «Кларион». Думаю, что мой издатель очень обрадуется, если мы дадим экстренный выпуск, как это сделала «Блейд».
  — Это неплохая идея, Сильвия, — заметил Брэндон. Он включил мотор и повез ее к телефону.
  — Потом вернетесь сюда, — крикнул Селби. — обратно я поеду с вами в качестве пассажира, если вы ничего не имеете против.
  — Хорошо, Дуг, я возьму тебя с собой.
  — Спасибо, Рекс.
  Глава 26
  В половине четвертого Селби махнул рукой шерифу и уселся в машину Сильвии.
  — Мы раскрыли это дело, — торжествующе произнес он.
  — Дуг, почему ты начал подозревать Мошера? — спросила она. — Теперь-то я знаю, что это не только подозрения…
  Он засмеялся.
  — Все началось с простых размышлений. Роза Фар-мен никогда не подписывала никаких документов. А тут — телеграмма. Мошер должен был узнать о Ремертоне еще до прибытия в Лос-Анджелес. Фальшивая телеграмма была послана из Коронны незадолго до ее смерти.
  Почему она, как всегда делала это, не позвонила клиенту, вместо того чтобы давать телеграмму? Допустим, она спешила и не успела закончить отчет Мошеру. Однако в действительности все было уже кончено. Почему же она не позвонила миссис Натуэлл?
  Если мы начнем задаваться вопросами об этих неподписанных документах, то поймем, что убийца знал о цели ее расследования. Он мог приехать в Лос-Анджелес и проникнуть в ее апартаменты. Все, что ему надо было сделать, — это послать телеграмму. Что же получается? Очевидно, двое подозреваемых, которые сделали это, имели веский мотив. Когда мы вспомнили о двух неподписанных документах, ситуация стала еще более подозрительной.
  — Но, Дуг, разве не странно, что Мошер убил ее на том же самом месте, где оказалась и Дафна.
  — Нет, — перебил ее Селби. — Мошер отправил Дафну послать телеграмму от имени Розы Фармен. Потом он отвез ее обратно в Мэдисон. Роза же последовала за Дафной, и Мошер рассчитывал на это. Он хотел заманить Розу в парк и покончить с ней. Лучший способ для этого — послать в парк Дафну. Он знал, что Роза последует за Дафной куда угодно и что ему там легче будет убить ее.
  — А как же нож, который нашли под забором? — Там его оставил Мошер. Он, конечно, не собирался впутывать в это дело Дороти Клифтон.
  — Это верно, Дуг, — в сердцах промолвила Сильвия. — Я думаю, что именно Мошер забрал и сумочку Розы или кошелек после ее убийства.
  — Да. Помнишь, Карр спрашивал нас о сумочке? Но Карр должен был знать, что Мошер забрал ее. Он часто интересовался этим, стараясь понять: выяснили ли мы, кто она.
  — Не думаю, что Карр знал о намерении Мошера убить Розу. Но Карр явился в парк на встречу с Дафной и Моаной. Возможно, он нашел труп после возвращения Моаны домой.
  — Так вы арестуете Карла? — радостно спросила Сильвия.
  — Если бы я знал! — воскликнул Селби, — Мы постараемся сначала предъявить ему обвинение. У нас есть подозрения, но нет доказательств. Однако мы попытаемся их раздобыть.
  — Кажется, вы оказались в тупике, Дуг, и если Мошер признается…
  — Это не так просто, Сильвия, — перебил ее Селби. — Насколько мы можем судить, Карр ехал в Лос-Анджелес, когда мы арестовали Дафну. Но он слишком умен, чтобы состязаться с нами в скорости. Он должен был сделать то же, что и мы.
  — Позвонить?
  — Да. Очевидно, Бартон Мошер все же удостоился этого таинственного звонка, потому что неожиданно исчез из отеля.
  — Но разве вы не сможете его найти, Дуг? — спросила Сильвия. — Ведь он не…
  — Может быть, мы и поймаем его, но потеряем свое преимущество.
  — Какое?
  — Внезапность.
  — А как же Дафна?
  — Дафна снова переменит решение и будет молчать, — предположил Селби. — Она станет отрицать, что в дороге сделала признание. Поэтому ты, Сильвия, становишься важным свидетелем. Я хочу, чтобы ты точно записала все, что услышала от нее.
  — Ты глупец! А чем я, по-твоему, занималась, пока она говорила?
  — Ты записывала?
  — Каждое слово! — весело подтвердила Сильвия. Селби улыбнулся.
  — Ты просто молодец, Сильвия!
  — Ты имеешь в виду как свидетель? — кокетливо поинтересовалась она.
  — Как женщина, а не как свидетель.
  Она засмеялась.
  — Рада, что ты наконец понял это, Дуг.
  — Что понял?
  — Что я женщина.
  — Я все время знал об этом, — признался он. — Только был слишком занят. А теперь, Сильвия, если ты повернешь руль, то мы сможем попасть в Лос-Анджелес. Там есть музыка и…
  — О, Дуг, мне очень нравится твоя идея насчет… музыки, но ты же знаешь, что мы не должны пока этого делать.
  — Почему же?
  — Во-первых, меня ждет газета, а во-вторых, ты не закончил дела…
  — Ты уже позвонила в газету и даже сказала Брэндону спасибо. Мне же надо непременно быть в Лос-Анджелесе и руководить поисками Мошера. Полагаю, мы его скоро найдем. Ты же хочешь узнать всю историю целиком? А пока, ожидая ее конца, мы сможет где-нибудь перекусить и потанцевать. Старина Рекс сидит в конторе, и я спокоен: там все будет в порядке.
  Сильвия на мгновение задумалась, потом развернула машину.
  — Хорошо, Дуг! — вдруг воскликнула она. — Я целиком согласна с тобой!
  
  1949 год.
  (переводчик: П. Рубцов)
  
  Пол Прай
  (цикл)
  
  
  Жонглер преступлениями
  Стороннему наблюдателю Пол Прай показался бы заурядным молодым щеголем, вынырнувшим на несколько минут из омута томительного безделья. Безупречный костюм, до блеска отполированная трость, лицо, выражающее беспредельную усталость от мирской суеты, — все создавало впечатление именно того человека, за которого его и принял бы сторонний наблюдатель.
  Однако более внимательный подметил бы стальной блеск в глазах, то, как быстро и ритмично его гибкая кисть взмахивает полированной тростью, выдавая в нем опытного фехтовальщика, и то, с каким живым интересом он наблюдает за фланирующей толпой.
  И только телепат понял бы, что существует некая связь между Полом Праем и скрюченной фигуркой на краю тротуара, с измятым, уныло свисающим пустым рукавом; единственная заскорузлая рука держала шляпу, где покоились несколько карандашей и россыпь мелких монеток.
  Дама в дорогих нарядах, с едва наметившимся двойным подбородком, величаво остановилась, порылась в кошельке и кинула монетку. Скрюченный человек промямлил слова благодарности, украдкой бросил взгляд на Пола Прая, потом опустил глаза.
  Дама прошла мимо. Человек снова поднял глаза на толпу, спешащую за угол. Глаза эти сортировали лица с невероятной скоростью. Эти большие, немигающие, точно стеклянные, влажные глаза никогда не пропускали ни одного лица. Потому что сгорбившимся человеком был Рожи Магу, непревзойденный физиономист, знаток преступного мира.
  Он заслужил свою кличку за феноменальную память на их «рожи». В аварии он лишился правой руки по плечо. Вследствие кадровой перетряски его выкинули из команды детективов крупного города. А доконали его безработица и выпивка.
  Потом Пол Прай вытащил его со дна, и сложилось уникальное партнерство, перед которым равно пасовали и полиция и жулики. Потому что Пол Прай жил за счет своих мозгов. И никого не посвящал в свою жизнь. Даже Рожи Магу порой понятия не имел, как его босс использует информацию, передаваемую при помощи замысловатой системы условных знаков.
  Вот мимо прошел хорошо одетый мужчина с выступающей челюстью и в котелке. В его осанке чувствовалась чванливая самоуверенность, в размашистой походке и выражении лица — сознание собственной власти.
  Рожи Магу уставился на мужчину стеклянными глазами, приподнял шляпу с карандашами и описал ею полукруг, и
  По этому знаку Пол Прай узнал, что прохожий — стрелок из банды. Рожи по подрагиванию трости босса заключил, что стрелки Пола пока не интересуют.
  К обочине подкатило такси. Человек, который вылез из кабины и протянул водителю пухлую, холеную руку с дотошно пересчитанными монетками, мог вполне сойти за преуспевающего банкира, сенатора или адвоката крупной корпорации.
  Рожи Магу резко опустил шляпу — условный знак, означающий, что мужчина — крупная шишка. Шляпа покачнулась, потом Рожи Магу дважды медленно кивнул.
  Пол Прай принялся с возобновившимся интересом рассматривать внушительного мужчину. Сигналы Рожи Магу означали: этот человек — мозг банды. Он руководит всем: от мошенничества до похищения драгоценностей, но для полиции слишком скользок — его ни на чем не поймаешь. А Рожи Магу не мог обознаться. Знать преступный мир от «А» до «Z» стало его единственным предназначением, и Рожи Магу никогда ничего не забывал.
  Пол Прай приложил руку к своей шляпе, осторожно поправил ее, в последний раз взмахнул тростью и принялся прогуливаться вдоль обочины.
  А Рожи Магу, зажав шляпу между колен, сгреб оставшиеся карандаши в кучу, засунул в карман монетки, нахлобучил шляпу и встал. Сигналы Пола Прая означали, что он заинтересовался, а работа Рожи Магу на сегодня закончена.
  Видный джентльмен, который на самом деле был жуликом, стоял на тротуаре и пристально его разглядывал. Нетерпеливые глаза поблескивали из-под массивных бровей, как острые рапиры. Перехватив этот взгляд, Пол Прай удовлетворенно выдохнул. Вот он — противник достойный его булата.
  Из-за угла появилась какая-то девушка. Она на мгновение остановилась, а потом вошла в зону действия пронзительных глаз джентльмена.
  — А, мисс Монтроз!
  Она вздрогнула от этого голоса и быстро, украдкой, оглянулась по сторонам — как человек, боящийся, что его кто-то заметит. И лишь удостоверившись, что все спокойно, сдержанно улыбнулась.
  Дородный мужчина приблизился к девушке и, учтиво поклонившись, подхватил ее под руку и повел к двери ресторана.
  Выждав немного, Пол Прай последовал за ними.
  Они уселись за угловым столиком. Девушка рассеянно поигрывала ножом и вилкой, в то время как дородный мужчина, наклонившись к столику, быстро говорил, убеждая ее в чем-то. Пару раз он даже ткнул пальцем в ее сторону. Это был властный повелительный жест.
  Взгляд девушки беспокойно метался от тарелки к сидящему перед ней мужчине, прыгал по ресторану, снова возвращался к тарелке. Через некоторое время она явно нехотя кивнула.
  Тогда мужчина откинулся назад, впился взглядом в тарелку и набросился на еду с той жадностью, которую обычно проявляют к ней упитанные мужчины.
  Девушка не стала есть. Раз или два она что-то спрашивала у мужчины. Он отвечал ей отрывистым фырканьем, кивком или быстрым покачиванием головы, как будто уже израсходовал все припасенные для этого случая слова.
  Пол Прай заказал себе сандвич, съел его и вышел на улицу. Десять минут спустя появились мужчина с девушкой. Мужчина снова буравил девушку взглядом, что-то быстро ей говорил — отрывистые инструкции с угрозами указательным пальцем.
  Девушка выказывала нетерпение, нервничала. Она кивнула с полдюжины раз и уже собралась было уйти, но мужчина остановил ее какой-то фразой и держал до тех пор, пока не повторил последние напутствия.
  Потом они расстались, мужчина сел в такси, девушка смешалась с утренней толпой.
  Пол Прай решил отправиться вслед за девушкой.
  Она почти пробежала с квартал, потом зашла в магазин подарков.
  Какое-то время у нее заняла покупка небольшой медной кадильницы. Девушка рассматривала вещь со всех сторон, вертела и так и эдак, носила к свету и, наконец, открыла кошелек.
  Потом продавец еще минут пять возился с мягкой упаковочной стружкой, деревянной коробкой и толстой оберточной бумагой.
  Было совершенно ясно: девушка собирается отправить куда-то эту кадильницу и опасается, как бы ее не разбили. Дважды она прерывала процедуру упаковки, чтобы убедиться, все ли делается как следует.
  Наконец девушка взяла сверток под мышку и вышла из магазина.
  Пол Прай, стоя у витрины с праздным видом, все это время с интересом следил за происходящим. Теперь, размахивая тростью и напевая вполголоса какой-то мотивчик, он двинулся за девушкой. Она прошла два квартала и остановилась у агентства автоперевозок. Эта частная транспортная сеть предлагала скорую доставку бандеролей. Расходясь из центра радиальными грузовыми маршрутами, она охватывала и пригороды.
  Виноватый, блуждающий взгляд, который не покидал девушку во время беседы с напыщенным джентльменом, исчез. Теперь она действовала уверенно, решительно, как человек, твердо знающий, чего хочет.
  Девушка держалась с какой-то нарочитой непринужденностью. Так что Пол Прай, для виду поинтересовавшийся правилами упаковки бандеролей, легко мог бы дотронуться до нее локтем, когда она стояла у кассы.
  Девушка отправляла кадильницу. Праю не удалось заполучить имя и адрес получателя бандероли. Но он рассмотрел транспортные накладные, выданные девушке, слышал ее смешок, даже умудрился заглянуть внутрь ее кошелька, когда она доставала серебряную монету на оплату бандероли. Кошелек был набит банкнотами.
  Из транспортного агентства девушка вышла явно торопливо. Она то и дело сверялась с часами и после каждого взгляда на циферблат все больше ускоряла шаг.
  Уже почти бегом она свернула к полосатой крутящейся вывеске парикмахерской, распахнула дверь и вошла внутрь. В дверях поспешно сняла шляпку. Блеснув зубами, улыбнулась угрюмому человеку у переднего кресла. Этот тип покосился на настенные часы, и взгляд его стал еще мрачнее.
  Проходя по уставленному зеркалами залу, девушка по очереди одарила улыбкой всех парикмахеров, затем исчезла за зеленой занавеской.
  Пол Прай подозвал такси и через десять минут вышел у дома, где снимал квартиру.
  У него уже вошло в привычку жить в самых многолюдных районах. Ему нравилась толпа, нравилось прислушиваться к нестихающему топоту тысяч ног по бетонным тротуарам, неумолчному реву клаксонов, сражающихся с уличными пробками, трелям полицейских свистков, направляющих человеческое стадо.
  Рожи Магу уже ждал его.
  Пол снял шляпу, взял трость, раскрутил ее серией молниеносных движений, потом ухватился одной рукой за рукоятку, а другой где-то посредине трости.
  Раздался металлический скрежет, сверкнул обнаженный клинок, тщательно отполированный, точно сбалансированный, выкованный мастером, для которого его работа — священнодействие.
  Молодой человек едва заметно повел кистью руки, и клинок согнулся в искрящуюся, переливающуюся дугу. Дважды Пол сделал выпад против воображаемого противника. Его ноги дробно затопали по гладкому полу, потом круто изогнутый клинок на какое-то время завис в воздухе и с лязгом отправился обратно в ножны, снова превратившись в деталь невинной трости.
  Рожи Магу как завороженный наблюдал за этим представлением.
  — Давненько вы уже не фехтовали. Тот поединок в атлетическом клубе пришлось отложить?
  — Увы, Рожи. Но ничего — мы еще себя покажем. Я забежал всего на минутку. Расскажи мне о том здоровяке.
  — Имя его Гилврэй. Преступники зовут его Большой Форс. Нужно отдать должное этому парню, сэр. Его еще ни разу не поймали за руку и вряд ли когда-нибудь поймают. Сыщики давно его засекли. Теперь они его пасут — да что толку? Чем он сегодня занимался?
  — Позавтракал с маникюршей. Знаешь ее, Рожи? Блондинка, довольно молодая, глаза голубые, прямо под левым глазом — едва заметный шрам. На мизинце левой руки — перстень-печатка. Предпочитает все в голубых тонах — голубая сумочка, голубая шляпка, голубой пояс. Сегодня на ней было рыжевато-коричневое платье, но я подозреваю, что обычно она носит голубые туалеты. У ее туфель голубые банты, сочетание рыжевато-коричневого и голубого создает особый эффект. Похоже, она боялась, что ее увидят вместе с Гилврэем. Получила от него пачку банкнотов. Все норовила поскорее с ним распрощаться. Работает в салоне-парикмахерской, неподалеку от Бродвея, за несколько кварталов от того места, где ты сидел.
  Рожи Магу поскреб подбородок заскорузлыми пальцами своей единственной руки и скосил глаза.
  — Хоть убей, не знаю. Но мне ведь грош цена, когда приходится узнавать людей по описанию. Сколько ни пытаюсь представить человека, ничего не выходит. Зато раз посмотрю на него — он тут же застревает у меня в памяти. Увижу человека и тут же вспоминаю, где и когда с ним встречался, и все, что о нем слышал, и все его пристрастия, и что у него за работенка, и есть ли его фото в картотеке. А заставь меня просто подумать о ком-то…
  — И проку от тебя никакого. — Прай кивнул. — Это особый дар, — сказал он и, подвинув кресло, открыл дверцу шкафа.
  Просторный шкаф содержал целую коллекцию барабанов. Там были большие барабаны, маленькие, средние, пестро раскрашенные и одноцветные. Были там и покрытые орнаментом индийские боевые барабаны.
  Он взял рыжеватый с черным барабан, изготовленный в Индии, схваченный белыми обручами, с верхом, оплетенным ремнями.
  — Индийские наваджо, Рожи. Слышал что-нибудь о них?
  — Ничего, сэр.
  — Удивительные люди. И барабаны у них тоже удивительные. Вот в этот они бьют во время танца дождя. Прислушайся к нему, Рожи. Он берет ноту, которую никогда не извлечешь из цивилизованных барабанов. Ты отличишь ее сразу после первого же удара, прежде чем она растворится в общем рокотании. Это резонанс, который возникает в его недрах. Барабан изготовлен из полого дерева, его сердцевина выжжена огнем, и есть в этом что-то варварское.
  Рожи покачал головой:
  — Это все не для меня, сэр. Вы же знаете — мне медведь на ухо наступил. Для меня все мелодии на один лад. Я весь — в зрении. Когда меня делали, то всю память вложили в глаза. А в остальном я — полная развалина. — Он замолчал и робко покосился на Пола. — Можно мне выпить чуток? Рабочий день-то кончился.
  Пол кивнул:
  — Наливай, Рожи. А я пока обмозгую, почему Большой Форс Гилврэй отвалил девушке целую пачку банкнотов на покупку кадила и на отправку его бандеролью в пригородное местечко.
  Рожи вздохнул и подошел к буфету. Пол Прай взял подбитую мехом палочку и принялся легонько выстукивать по церемониальному барабану.
  Бум… бум… бум… бум! Медленно, размеренно, ритмично. Он извлекал из барабана первобытные звуки, которые будоражили душу, пульсировали в ушных перепонках, стучали в крови. Причудливые их сочетания навевали образы костров, босых ног, дружно отбивающих такт о землю, неясных силуэтов, корчащихся при свете ритуального огня в этой безумной круговерти. Но Рожи Магу оставался равнодушным к чарующей магии туго натянутой шкуры и полого древесного ствола. Он плеснул себе крепкого пойла, проглотил его залпом, налил еще порцию, с которой вернулся к креслу и стал потягивать мелкими глотками.
  Через несколько минут Пол Прай убрал барабан в шкаф и вытащил другой — малый военный барабан. Несколько минут он сидел, задумчиво сощурив глаза, и выстукивал глухую дробь. Барабанные палочки едва заметно ходили в его тонких нервных пальцах.
  Это уже стало второй натурой Пола Прая — сосредоточившись на каком-то предмете, он зажимал между колен, барабан.
  — Рожи, — произнес он почти мечтательно, сопровождая свои слова едва слышной барабанной дробью. — Этой девушке заплатили за преступление.
  — Гм… — неопределенно промычал Рожи.
  — Покупка кадильницы — только часть общего замысла. Само преступление — впереди. Как раз второго-то этапа и боится девушка.
  — Может быть, и так, — согласился однорукий. — Кто их теперь разберет, этих жуликов. Им дай только палец — они тебе всю руку отхватят.
  — Когда Гилврэй разговаривал с девчонкой, вид у нее был виноватый, — сказал Пол, продолжая барабанить. — Он ее к чему-то принуждал.
  Рожи Магу глубокомысленно уставился на дно стакана.
  — Ну и что? Какую-то сопливую девчонку уломали на дело, всучили ей пачку банкнотов. Но на этом ведь не заработаешь.
  — Как раз наоборот, Рожи. (Рапети-там…) Вот именно на этом мы и сделаем деньги. (Рапети-там-рапети-там…) Мы ждем своего шанса, Рожи, и обращаем случай в свою пользу. (Тати-та-та — та-ти-та-та.) Мы жонглируем преступлениями и стрижем с них купоны.
  — Может быть, босс. Вы ведь все ходы и выходы знаете. Вам и карты в руки…
  Тут Пол Прай резко вскочил, прервав Рожи на полуслове.
  — Ну конечно! — воскликнул он. — Она — маникюрша, она — хорошенькая, она работает в салоне. Какой же я дурак, что не понял, что будет дальше, еще в первом акте пьесы.
  И Пол Прай в три стремительных прыжка преодолел расстояние до шкафа, повесил маленький призывный барабанчик, ухмыльнулся своему компаньону и взял шляпу.
  — Если я не вернусь к обеду, Рожи, свяжись с Большим Форсом Гилврэем и напомни, что мой обед стынет. Сможешь его разыскать?
  — Конечно, босс, конечно. Я знаю, где он засел, знаю парней из его банды. Но это человек опасный. Он думающий и к тому же не робкого десятка.
  Прай взял трость-клинок.
  — Значит, говоришь, дело рискованное?
  — Вы сами это сказали.
  — Эээх! — Пол Прай вздохнул, как эпикуреец, учуявший запах яств, как рыболов, забросивший удочку на форель и увидевший, что от его наживки расходятся по воде черные концентрические круги. — Рожи, будь молодцом, не пей слишком много — вдруг придется разговаривать с Гилврэем, а меня дома не окажется.
  Рожи с достоинством посмотрел на своего босса остекленевшими глазами.
  — Будьте уверены, — грустно сказал он, — в целом мире не наберется столько выпивки, чтобы мне хватило под завязку. И еще — я никогда ничего не забываю.
  Пол Прай улыбнулся, закрыл дверь, бодро вышел на улицу и направился к салону-парикмахерской.
  Он убедился, что с улицы видно все, что происходит в зале. Потом отправился в фирму, сдающую напрокат машины без водителя, взял себе быстроходный родстер145, подъехал к фасаду парикмахерской, десять минут выстоял в двухрядной очереди и, улучив момент, притерся к обочине. Двадцать минут спустя ему удалось припарковаться именно там, где он хотел, — прямо перед витриной.
  Миссис Монтроз была на своем рабочем месте — у маленького, хорошо освещенного столика. Время от времени она поглядывала на часы. Когда стрелка приблизилась к трем, девушка занервничала и стала еще чаще сверяться с часами.
  Пол Прай наблюдал за ней, постукивая по рулю кончиками чувствительных пальцев, и улыбался.
  В три десять молодой человек вошел в парикмахерскую, любезно кивнул мастерам, снял пальто и воротничок, вольготно расположился в переднем кресле и кивнул маникюрше.
  Понаблюдав за ним, Пол Прай догадался, что маникюрша и есть подлинная причина, по которой молодой человек заглядывает в эту парикмахерскую.
  Войдя в зал, он вначале заговорил с парикмахерами. Лишь поприветствовав всех до единого, он как бы невзначай повернулся к столику, за которым, разомкнув губы, сидела девушка с широко раскрытыми глазами. Его кивок был так нарочито равнодушен, что выдавал в нем некоторую напряженность.
  Усевшись в кресло, он какое-то время рассматривал свои пальцы, будто раздумывая, стоит ли ему делать маникюр или нет. Потом кивнул девушке и откинулся на спинку.
  Но когда девушка взяла его руку и стиснула ее, Пол Прай увидел, как пальцы мужчины сомкнулись в ответном пожатии.
  Пол Прай кивнул — медленно, задумчиво — так кивнул бы завзятый театрал, увидев, что второй акт спектакля начался именно с той самой сцены, которую он предвкушал уже с конца первого. Кивок этот выражал удовлетворение и дотошный интерес.
  Девушка больше не смотрела на часы.
  Пол Прай сосредоточил все внимание на пальто, воротничке и шляпе, украшавших вешалку парикмахерской.
  Вот парикмахер набросил на лицо клиенту горячее полотенце. Маникюрша поднялась, подошла к столику. Нервные пальцы запорхали над маленькими чашками. Потом повернулась, подошла к вешалке, остановилась, быстро огляделась по сторонам, и вот уже ее изящно очерченная рука метнулась в карман пальто.
  Пол Прай даже присвистнул от удивления. Нет, здесь и в помине не было неуклюжей суетливости любителя. Здесь чувствовалось искусное проворство профессионального щипача. Несомненно, девушка знала свое дело и за свою жизнь обчистила многих.
  Кожаный бумажник, извлеченный из бокового кармана, перекочевал под полотенце, висевшее на ее руке. Девушка снова опустилась на маленький вращающийся табурет, стоявший перед клиентом, взяла его руку и мастерски, с усердием заработала пилочкой для ногтей и оранжевой спицей.
  Пару раз она останавливалась, чтобы взять тот или иной инструмент, но все это время оставалась на виду, не покидала зал. Дважды ее руки скользнули под полотенце, расстеленное на коленях, — то самое, которым она накрыла бумажник. Она не шарила под ним, а просто на миг прятала руки под полотенце, и тут же, без промедления, вытаскивала.
  Когда левая рука была уже обработана, девушка поднялась, поставила табуретку по другую сторону от стула клиента, еще раз обернулась к своему столику, потом остановилась возле вешалки — взмах полотенца, молниеносное движение.
  Стрижка увенчалась бритьем. Мужчина сидел в кресле, выпрямив спину. Девушка наносила на его пальцы заключительные штрихи маникюра. Она смеялась, что-то оживленно говорила. Клиент не сводил с нее глаз. И глаза эти выдавали то, что он так мучительно пытался скрыть за маской непринужденности и безразличия с тех самых пор, как сюда вошел. Теперь не оставалось сомнения — он без ума от этой девочки.
  Мужчина надел шляпу и пальто, в манере завсегдатая перекинулся парой слов с парикмахерами, тайком бросил на девушку пылкий взгляд и вышел из салона.
  Пол Прай резко отъехал от обочины.
  Мужчина дошел до угла. Прай выбрал какую-то старенькую колымагу, точно рассчитал дистанцию и дал газ. Раздался удар, заскрежетало железо кузова, возмущенно завопил водитель. Пол Прай вылез из своей машины и стал осматривать битую машину, кляня ротозея — водителя колымаги.
  Чтобы чем-то подкрепить свои обвинения, он кинулся на тротуар, схватил там за грудки свежевыбритого и наманикюренного прохожего и потащил на место аварии. Вокруг постепенно собиралась небольшая толпа.
  — Вы же все видели. Вы видели, как он выскочил впереди меня! — настаивал Пол.
  Свежевыбритый человек явно чувствовал себя неловко.
  — Ну не то чтобы видел… Я просто услышал шум, потом смотрю — две машины столкнулись. Но сразу после удара старенький автомобиль стоял вон там, а вы — здесь.
  — Ну и что? — вскипел пострадавший водитель. — Этот парень меня стукнул. Да вон полицейский. Он мигом во всем разберется.
  Пол протянул руку выловленному им очевидцу:
  — Оставьте вашу визитную карточку, и можете идти. Здесь, на улице, спорить без толку. Если дело дойдет до суда, я позову вас свидетелем. Если нет — никто вас не побеспокоит. Я ведь не против заплатить разумную сумму и уладить это дело. Просто не хочу, чтобы меня ободрали как липку. Оставьте вашу карточку, как добросовестный свидетель.
  Мужчина понимающе кивнул и с облегчением улыбнулся. Рука со свежим маникюром скользнула во внутренний карман пальто и появилась оттуда с бумажником. Из бумажника он достал визитную карточку.
  «Р. С. Фенниман, оптовый продавец ювелирных изделий», — прочел Пол, а в нижнем левом углу: «Представлен Самюэлем Бергеном».
  Судя по адресу, концерн, который занимался оптовой торговлей ювелирными изделиями, находился всего за четыре квартала от места происшествия. Пол Прай быстро взглянул на карточку, кивнул и повернулся навстречу важно шествовавшему полицейскому.
  — А ну-ка хватит, — рявкнул тот. — Тут и дел-то всего — крыло оторванное. Пробку-то зачем устраивать? Вы, двое, подайте к обочине! Живее. А вы, ребята, езжайте своей дорогой. Что, никогда битого крыла не видели?
  Водитель колымаги стал оправдываться:
  — Я хотел оставить все как есть, чтобы вы видели — этот парень меня стукнул. Я как раз заворачивал за угол, высунул из окна левую руку, скорость была не больше…
  — Ладно, ладно! — оборвал его полицейский. — Я все понял. Но движение задерживать не надо. Забирайтесь в машины, давайте задний ход — чтобы их тут не было. Крыло все равно уже слетело. Может быть, его еще можно будет поставить на место. Подавай назад свой родстер. Назад, назад! Газуй. Вот так. А ты подбери свое крыло. А теперь идите сюда, ребята, будем разбираться, что здесь случилось. Только подождите секунду — я отлажу движение. Налево пока нельзя, мистер. Езжайте в ту сторону, пока мы не расчистим угол. Вот так… Нет, мэм… только прямо. Ну а теперь поговорим с вами, бедолаги. Так кто виноват?
  — Пожалуй, я, сэр, — покорно сказал Пол Прай.
  — Вот оно что… А сколько стоит крыло?
  — Ну, — начал было водитель колымаги, — у меня шина порезана и…
  — Ты это брось, — оборвал его полицейский. — Давай все по порядку. Тебе оторвали битое крыло. Начнем с того, что это старый хлам. Сколько ты за него хочешь?
  — Двадцать долларов, — не задумываясь выпалил пострадавший.
  Полицейский хмыкнул.
  — Я заплачу, — согласился Пол Прай с подозрительной поспешностью.
  — Ладно, — сказал офицер. — Дело твое. А вообще-то всей это машине красная цена — сорок долларов.
  Но Пол Прай и не подумал лезть в карман.
  — Ну, давай раскошеливайся, — нетерпеливо напомнил водитель колымаги.
  Пол потупил глаза.
  — У меня с собой нет, — пробормотал он виновато.
  — Ну вот, так я и думал, — процедил водитель.
  — У него есть машина, — сказал полицейский.
  — Ну да, драндулет, который он взял напрокат. Залог, что он там оставил, пойдет на починку его собственного крыла, — сказал разгневанный водитель колымаги.
  — Я вам вот что предлагаю, — заговорил Прай. — Моя сестра работает в парикмахерской, за полквартала отсюда. Она даст мне денег. Вы подождите здесь, возле машин. Офицер может пойти со мной, если вы боитесь, что я собираюсь смыться. Я вернусь через пять минут с двадцатью долларами.
  Мужчина кивнул и сплюнул в канализационную решетку.
  — Вот это другое дело, — сказал он. — Пусть полицейский от тебя не отходит ни на шаг.
  — Ну все, хватит, — сказал полицейский. — Мы что, целый день тут лясы точить будем? Мне ведь работать надо.
  Они пошли к тротуару.
  — Вот она — салон-парикмахерская, — сказал Прай.
  — Гм… — пробурчал человек в униформе. — Чем слоняться эдаким франтом, с дурацкой тростью, ты бы лучше подыскал себе работу. Тогда не придется клянчить деньги у девчонки всякий раз, когда подобьешь машину.
  Пол Прай с кротостью выслушал его нравоучение.
  — Да, начальник. Я постараюсь. А вы не могли бы… подождать снаружи? А то напугаем еще сестренку. Или управляющий подумает, что я сцену устраиваю. Она такая нервная, моя сестренка, не ровен час подумает, что я попал в какой-то переплет. Давайте посторожите меня у витрины.
  — Ладно, только поживее, — согласился полицейский.
  — Я вас не задержу, — заверил Прай. — А вы встаньте так, чтобы сестра вас видела. Иначе подумает, что я просто хочу выманить у нее денежки. Я сегодня уже пробовал у нее одолжить, но сестра — ни в какую. Нужно, чтобы она поверила — у меня действительно неприятности.
  — Ладно, — буркнул регулировщик. — Только я тебя сам доведу до входа. И чего тебе только не работается, дармоед? А я-то хорош — помогаю тебе тянуть деньги из работящей девчонки. Но водитель колымаги имеет право на эти деньги, а как ты их достанешь, меня не касается. Так что заходи. И чтобы одна нога здесь, другая там.
  Пол Прай открыл дверь. Парикмахеры заметили его. Девушка у маникюрного столика подняла на него глаза.
  Она видела, как Пол Прай обернулся, сказав что-то напоследок полицейскому. Она видела, как полицейский кивнул и остался стоять прямо перед зеркальной витриной. Она видела, как он настороженно хмурился, косился по сторонам, видела, что он враждебно настроен. Девушка взялась рукой за горло.
  Пол Прай подошел и склонился над ней.
  — Сестричка, — сказал он, — я не хочу делать тебе больно.
  Девушка попыталась что-то сказать, но слова застревали в горле. Она глядела на него в безмолвном ужасе, губы ее побелели.
  — Если ты сама расколешься, я, возможно, избавлю тебя от срока, — сказал Пол Прай, нависая над ней. — Но только не тяни канитель и не вешай мне лапшу на уши.
  Вначале девушка попробовала запираться.
  — Что вам нужно? — возмутилась она, но не слишком громко — так, чтобы парикмахеры не слышали.
  — Хочу облегчить твою участь, сестренка, — заверил ее Пол Прай. — Снаружи стоит полицейский. Есть протокол, в нем сказано, что ты обула одного парня. Есть Большой Форс Гилврэй. Есть Самюэль Берген, несчастный простофиля. Это уже, считай, готовое дело. Так что давай колись, и ты свободна.
  — Ну да, конечно!
  — Нет, в самом деле. Дай то, что мне нужно, и я уйду. Я охочусь за крупным зверем. А ты — просто девчонка, которую втянули в эту историю. Гилврэй, наверное, слегка тебя припугнул?
  Девушка кивнула:
  — Так и есть. Я нашла эту работу, решила начать честную жизнь, а он разнюхал, что я здесь, и заставил провернуть одно дельце. Сказал, что, если не соглашусь — он все выложит моему боссу и фараонам. Знаешь, он прибрал к рукам парня, с которым я работала по карманным делам. И поверь, когда у того развязался язык, он много чего порассказал.
  Гилврэй знает достаточно, чтобы засадить меня за решетку. Поэтому мне и пришлось взяться за эту работу. Да и дело-то было плевое — полюбезничать с этим Бергеном до тех пор, пока я не добуду то, что нужно.
  Пол Прай бросил на стол визитную карточку Самюэля Бергена.
  — Все, детка! — сказал он с жаром. — Заметано. Я тебе верю. Наверное, этот парень тебя боготворит, и я не собираюсь тебе подкладывать свинью. Ни слова ему не скажу.
  Она хмыкнула:
  — Он — женатый тип, которому все кажется, что жена его не понимает. Я морочила ему голову, потому что Большой Форс припер меня к стенке. А теперь я его мигом отошью.
  Полицейский постучал по стеклу.
  Они обернулись, увидели его нахмуренное лицо, нетерпеливо склоненное к двери.
  — Поторопись! — прошептал Пол Прай. — Давай сюда то, что вытащила из кошелька.
  Рука ее метнулась за пазуху и вытащила сложенный листок бумаги.
  — Что тебе сказали сделать с этим документом? — спросил Пол.
  — Сказали отдать одному парню с розовой гвоздикой на лацкане пальто, точно в пять двадцать пять, на углу Коди-Билдинг. Помогите мне, мистер. Я ведь больше ничего не знаю — правда, мне дали кучу денег. Наверное, нужно раскошелиться?
  Пол Прай покачал головой:
  — Нет, сестричка. Деньги — твои. Забудь про все это. Если кто-то будет задавать тебе вопросы, направь их в полицейское управление — там он получит любую информацию. Прощай.
  Полицейский открыл дверь.
  — Эй, ты собираешься…
  Пол Прай ухмыльнулся:
  — Я взял то, за чем пришел, начальник. Ну все, сестричка, веди себя хорошо. Еще увидимся.
  — Я буду паинькой, — пообещала девушка многозначительно.
  Пол Прай взял полицейского за руку и вложил ему в ладонь мятую двадцатидолларовую бумажку.
  Офицер отдернул руку.
  — Эх, привлечь бы тебя за бродяжничество, — проворчал он. — Сидеть на шее у младшей сестры! Эх…
  Они вернулись на угол. Водитель колымаги получил свои деньги, офицер составил протокол. Толпа, стоявшая в радостном предвкушении драки, со вздохами разочарования рассосалась. На углу все стало как обычно.
  Пол Прай развернул документ, который получил от девушки. Это были оригинал и копия транспортной накладной. Ее выписала «Междугородняя транспортная компания» на доставку бандероли, которую Самюэль Берген отправил в Мидленд некоему Герберту Дангерфильду.
  Пол Прай хмыкнул. Теперь кое-что прояснялось. Он знал, зачем девушка купила кадильницу; знал, что она искала под полотенцем. Она, видимо, засунула квитанцию на кадильницу в бумажник Бергена, вместо квитанции, которую выкрала у него. Ту, что Пол теперь держал в руке.
  Пол Прай сел в свою машину и умчался прочь. Он остановился перед фасадом магазина подарков, где девушка выбрала в качестве презента кадильницу и распорядилась запаковать ее для отправки бандеролью. Он вошел внутрь.
  Пол Прай тоже выбрал кадильницу. Он тоже забеспокоился, насколько прочна эта вещь, выдержит ли перевозку, и распорядился понадежнее упаковать ее.
  Он лично проследил за тем, как ее заворачивали, потом заплатил и вышел из магазина. Пол прямиком поехал в «Междугороднюю транспортную компанию» и отправил бандероль Герберту Дангерфильду в Мид-ленд, назвав в качестве отправителя Самюэля Бергена.
  Затем Прай положил в карман оригинал и копию выданной ему транспортной накладной вместе с той накладной, что вытянул у маникюрши. Выйдя из офиса транспортного агентства, он вздохнул с облегчением и немного постоял, задумчиво созерцая полуденную толпу, текущую по улице. В его глазах читалась безмятежность человека, который пребывает в ладах с окружающим миром, потому что все сделал как нужно.
  Пол сел в машину, доехал до оптового магазина ювелирных изделий Р.С. Феннимана.
  — Я хотел бы как можно скорее увидеть мистера Феннимана по очень важному и неотложному вопросу, — сказал он девушке в окошке.
  Она покачала головой:
  — Мистер Фенниман просил днем его не беспокоить. У него совещание.
  Пол Прай улыбнулся — самоуверенно, с покровительственным оттенком.
  — Скажите, что я дожидаюсь его здесь, чтобы уберечь от крупных убытков. Пусть за три минуты решит: хочет он меня видеть или нет.
  Девушка кивнула и тут же исчезла. В манерах Пола было нечто такое, что произвело на нее впечатление.
  У Р.С. Феннимана оставалось две минуты десять секунд из трех отпущенных ему Полом минут, когда девушка вернулась и кивнула:
  — Проходите вот сюда.
  Она повела посетителя мимо тянущихся в ряд демонстрационных шкафов, запертых сейфов, письменных столов, из-за которых на них с любопытством поглядывали люди. Какой-то мужчина вскочил на ноги с громким восклицанием. Это был Самюэль Берген, свежевыбритый, с маникюром.
  — Как поживаете?
  Пол Прай ухмыльнулся:
  — Отлично. Все уладилось как нельзя лучше. Вот, решил воспользоваться вашей визитной карточкой и наведаться к вашему боссу. Страховка от краж, защита коммерсантов — это ведь все по моей части.
  Берген отшатнулся и побледнел.
  — Ради Бога, не говорите ему, что вы пришли сюда из-за меня!
  У Пола вытянулось лицо.
  — Гм… А я-то думал, что с этого лучше всего будет начать.
  — Господи! Вы не знаете нашего босса… — простонал Берген.
  — Ладно, старина, как хотите, — смилостивился Пол. — Я ему ни слова не скажу. Если зайдете в кабинет, а я буду там, то не подавайте виду, что мы знакомы. И я от вас отрекаюсь, хоть вы меня и поддержали. Идемте, девушка. Я обознался. Этот джентльмен очень похож на одного моего знакомого.
  Пол Прай свернул налево и прошел в дверь, которую девушка отворила для него.
  Угрюмый человек с изрытым бороздами лицом, какое бывает при несварении желудка, сурово-оценивающе оглядел его:
  — Что вам угодно?
  Пол присел, положил ногу на ногу и озабоченно осмотрел складку на своих брюках. Затем не спеша достал из портсигара сигарету, раскурил ее, пустил облачко дыма и ухмыльнулся.
  — Вас собираются ограбить, — заявил он.
  Тощее лицо скривилось, на нем отразились какието чувства. Глаза с красными веками часто замигали. Губы задергались.
  — Чушь! — сказал хозяин кабинета, и кисловатый запах его дыхания, отравив воздух вокруг, тошнотворной волной ударил в нос Полу Праю.
  Прай пожал плечами:
  — Я оказываю коммерсантам новый вид услуг — предотвращаю некоторые преступления. Против вашей собственности замышляется преступление, и я способен его предотвратить.
  Кислый тип судорожно глотнул воздух.
  — Убирайтесь! — гаркнул он.
  — Подождите, подождите. Не так скоро, — невозмутимо заметил Прай. — Что скажете о бандероли, которую вы отправили сегодня днем человеку по имени Дангерфильд? Довольно дорогая вещица, не так ли?
  Человек, со скрипом отодвинув кресло, вскочил на ноги и распрямил свое худосочное тело. Его глаза с красной окаемкой гневно сверкали. Он ткнул пальцем кнопку.
  Самюэль Берген влетел в комнату с тревожным лицом.
  — Берген, — прохрипел его босс, — это вы отправляли бандероль Дангерфильду?
  — Да, сэр, — пролепетал молодой человек.
  — Накладная у вас? Дайте-ка мне посмотреть.
  — Я подшил ее в папку, — пояснил бледный Самюэль. — Нужно сходить за ней.
  — Хорошо. Принесите ее.
  Самюэль, исполненный почтительности, бесшумно исчез.
  Пол Прай ухмыльнулся:
  — Вот будет весело, если бандероль украли. Она ценная?
  — Конечно ценная. И ее никто не украдет. У Дан-герфильда отличная репутация. Он вне всяких подозрений. Этот человек принадлежит к цвету делового мира в Мидленде. Если чего-нибудь захочет, то своего добьется. Дангерфилд по телефону заказал эту вещь, сам назвал время и способ доставки. Он ответственен за нее с той минуты, когда нам вручают транспортную накладную. Доставка товара осуществляется по системе ф.о.б.146.
  Дверь отворилась. Самюэль Берген вернулся с дубликатом транспортной накладной. В его руке были письмо и оригинал.
  — Вот, сэр.
  — Гм… — Фенниман сверкнул глазами на документы.
  — Очень может статься, что, позвонив Дангерфиль-ду, вы обнаружите, что это — липовый заказ, — заметил Пол Прай. — Нет, конечно, я бесплатно делюсь своими предположениями. Но только для того, чтобы показать, насколько полной информацией обладаю.
  Фенниман подскочил, его землистая кожа побагровела от ярости. Маленькие глазки, скрытые в мясистых складках, метали громы и молнии, губы дрожали.
  — Убирайтесь отсюда. Убирайтесь, пока я не вызвал полицию! — орал он. — Потрясающая наглость — учить меня, как мне вести мои дела! Я, видите ли, должен звонить в такую даль и оскорблять клиента только для того, чтобы потешить ваши амбиции всезнайки. Не суйте нос в чужие дела!
  Пол Прай загадочно улыбнулся. Поправив галстук, он взял шляпу, трость и учтиво поклонился.
  — Если вы поймете, что ошибались, если окажется, что я был прав, тогда просто поместите сообщение в разделе частных объявлений «Обсервера». О размере награды, которую выплатите за возвращение похищенной собственности. Я всегда предпочитаю предотвратить преступление за соответствующую сумму. Если я не могу этого сделать, то, по крайней мере, возвращаю украденное… за еще большее вознаграждение. Счастливо оставаться, мистер Фенни-ман, и позвольте порекомендовать вам пепсин для желудка. А еще постарайтесь не нервничать в течение двух часов после еды. Это мешает пищеварению. Вы найдете отличные препараты для кишечника…
  С нечленораздельным воплем тощий человек бросился к двери. Но Пол Прай, уже державшийся за ручку, небрежным движением захлопнул ее перед его носом. Предоставил оптовику-ювелиру изливать свое негодование перед безмолвной поверхностью закрытой двери.
  Пол Прай не мешкая отправился в офис «Междугородней транспортной компании».
  — Сегодня днем я отправил бандероль, — пояснил он служащему. — Вот транспортная накладная. — Он протянул клерку квитанцию, которую маникюрша вытащила из бумажника Бергена и обладателем которой он стал при столь необычных обстоятельствах. — Пожалуйста, отмените заказ на перевозку, если вещь еще не отправлена.
  — Нам придется удержать с вас часть денег за погрузочно-разгрузочные работы, — предупредил клерк.
  Пол Прай улыбаясь кивнул.
  — Да, конечно, — промурлыкал он.
  Клерк куда-то исчез и вернулся с бандеролью.
  — Ее собирались погрузить в машину, отходящую в шесть часов. Вы уверены, что хотите отменить отправку?
  — Абсолютно. Заказ аннулирован. Благодарю вас.
  — С вас удерживается двадцать пять центов. Отправка была оплачена заранее. Вам причитается разница.
  — На нее купите себе сигару, — сказал Пол Прай, выходя из двери с бандеролью, которую Самюэль Берген не так давно отправлял Герберту Дангерфиль-ду и транспортная накладная на которую побывала в стольких переделках.
  В его кармане по-прежнему лежала транспортная накладная на кадильницу, посланную Герберту Дангерфильду в Мидленд и предназначенную для отправки на шестичасовой машине. Эту покупку он сделал самолично, имея на то весьма вескую причину.
  Он взглянул на часы и удивленно присвистнул.
  — Ну надо же, как летит время, — отметил он и отправился на угол Коди-Билдинг.
  Человек с розовой гвоздикой на лацкане пальто уже был на месте, когда Пол Прай добрался туда. И явно проявлял признаки нетерпения.
  Пол отвесил ему поклон и улыбнулся:
  — Некая молодая леди, которой не удалось улизнуть с работы, попросила доставить вам один документ и узнать, каковы будут дальнейшие указания.
  Мужчина схватил накладную.
  — Всему свое время, — бросил он и поспешно скрылся в толпе, стараясь отделаться от возможного хвоста.
  Но Полу Праю незачем было преследовать этого человека.
  Он вернулся к взятому напрокат родстеру, припарковал его так, чтобы держать под наблюдением вход в офис «Междугородней транспортной компании». В багажнике родстера лежала бандероль, которую ему вернули, когда он отменил заказ Бергена и сдал транспортную накладную.
  Он забрался на сиденье, закинул ноги на приборный щиток и прикурил сигарету. С безмятежной улыбкой он принялся наблюдать за суетливой толпой, бурлившей вокруг него.
  Большой Форс Гилврэй спланировал все так, чтобы его человек забрал транспортную накладную в час пик, когда на улице особенно многолюдно. Этот человек сдал бумаги, полученные от Пола, в то время дня, когда у «Междугородней транспортной компании» дел было по горло. Служащие носились как угорелые, бандероли каскадами низвергались по специальным металлическим желобам, ревели моторы грузовиков, надрывались телефоны, люди обливались потом.
  Человек с гвоздикой выскочил из двери транспортной компании с квадратным свертком под мышкой.
  Он воровато огляделся по сторонам, потом влился в людскую толпу.
  Через несколько минут, уютно расположившись в закрытой машине с цветным шофером в ливрее, ожидавшей его у обочины, человек умчался прочь.
  За этой закрытой машиной с невероятным искусством повел свой родстер Пол Прай.
  Преследование привело его к многоэтажному жилому зданию, очень похожему на то, где жил сам Пол Прай.
  Человек выпрыгнул из машины и побежал к двери.
  Пол Прай пронзительно свистнул.
  Человек обернулся. Его рука скользнула в боковой карман.
  Пол Прай резко притормозил, выскочил на обочину.
  — Я забыл приложить к бандероли свою визитную карточку, — сказал он и протянул продолговатый кусочек картона.
  Человек взял карточку.
  — Как, черт возьми, ты сюда попал? — удивленно спросил он.
  Отвесив легкий поклон, Пол улыбнулся:
  — Исключительно благодаря вам…
  — Не торопись… — прорычал человек. Он мельком оглядел улицу. — Заходи в эту дверь, болван, и поднимай руки.
  Пол Прай, пятясь, прошел в дверь. При этом он изобразил на лице крайнюю озадаченность.
  Человек с гвоздикой надвинулся на него. В его правой руке поблескивала вороненая сталь.
  — Руки кверху, — громко повторил человек.
  Молниеносным, неуловимым для глаза взмахом кисти Пол Пай превратил трость в сверкающую дугу. Послышался хруст, когда дерево столкнулось со сталью, и судорожный вздох, когда острие вонзилось человеку в солнечное сплетение.
  — Туше!147 — воскликнул Пол Прай, отскочив от тела.
  Человек старался нащупать свой пистолет, лицо его исказила страшная боль. Он жадно хватал ртом воздух.
  Пол Прай забрался в кабину родстера. Позади него, выстроившись в длинный ряд, сигналили машины, требуя, чтобы он освободил им путь. Пол Прай нажал на газ, и родстер рванулся с места. Поток нетерпеливых автомобилей хлынул в образовавшуюся пустоту. К тому времени, когда человек с гвоздикой добрался до закрытой машины, о погоне нечего было и думать. Пол Прай ехал во главе ревущего автомобильного потока.
  Он добрался до своей квартиры как раз в тот момент, когда Рожи Магу взялся за телефонную трубку.
  — А, вот и вы! А я уже думал, не пора ли мне отыскать Гилврэя и переговорить с ним. Я немного заволновался.
  — Не стоило, Рожи. Я великолепно провел утро. Единственное, что не давало мне покоя, так это опасение — вдруг Гилврэй заподозрит девчонку в двойной игре и расквитается с ней. Поэтому пришлось отправить ему мою визитную карточку и приложить к ней короткое послание. В нем я выразил благодарность и объяснил, сколько будет дважды два.
  — Ну и сколько у вас вышло — четыре? — спросил Рожи.
  — Думаю, что да, Рожи. В ближайшие несколько дней мы будем следить за колонкой частных объявлений в «Обсервере». Ты только представь себе удивление Большого Форса Гилврэя, когда он, открыв упаковку, обнаружит там медную кадильницу. Не больше и не меньше. Знаешь, Рожи, я ведь зашел в художественный салон и устроил так, чтобы в его апартаменты доставили отличного качества тяжелую кадильницу. Его имя, Рожи, есть в телефонном справочнике — Б.Ф. Гилврэй — можешь себе представить? Полагаю, что эти инициалы расшифровываются как Большой Форс?
  — Нет, они расшифровываются как Бенджамин Франклин, — возразил Рожи. — Братва называет его Большой Форс. Нет сомнения, он живет под собственным именем, ни от кого не таясь.
  Пол Прай улыбнулся.
  — Бенджамин Франклин?148 — переспросил он.
  Фенниман оказался крепким орешком. Он согласился на предложение Пола Прая только тогда, когда исчерпал все свои возможности — от полиции до частных детективов. Прошло целых две недели после эпизода с подменой бандеролей, когда Рожи Магу, оторвавшись от «Обсервера», сказал:
  — Вот оно, босс, объявление, подписанное инициалами «Р.С.Ф.». Организация предлагает вернуть бандероль за вознаграждение. Вы были правы. Заказ оказался липой. За возврат вещи получите две тысячи долларов. Стоимость бандероли — от силы шесть тысяч.
  Пол Прай хмыкнул:
  — Загримируйся под бродягу, Рожи. Отнеси ему бандероль. Обрати его внимание на тот факт, что ее ни разу не распаковывали. А если он станет тебя расспрашивать, скажи: к тебе на улице подошел какой-то человек и попросил отнести сверток. Возьми награду и положи вот в этот конверт.
  — А что, если он заберет бандероль, а денежки выложить не захочет? — засомневался Рожи.
  — Вот это будет замечательно, Рожи. Если он заартачится, скажи ему: человек, передавший эту посылку, с удовольствием взыщет с него мзду своими собственными методами.
  Рожи захихикал:
  — Думаю, Фенниман уже сыт по горло вашими методами, сэр. Представляю, как он сейчас бесится. Номер накладной, которую он вернул в транспортное агентство, совпадает с номером на коробке, которую он получил обратно. Наверное, никто так и не догадался, что транспортные накладные поменяли местами. Все это время они искали сообщника банды среди сотрудников агентства.
  Пол Прай зажег сигарету.
  — Возможно, Рожи. Но не станем забивать себе голову такими мелочами. Да, кстати, по дороге загляни в отель «Каледония» и выясни, не выписался ли еще оттуда Гилврэй. Я бы прикинул, как еще подзаработать на его темных делишках. Нет, ну каково — Бенджамин Франклин. Фантастика!
  
  1930 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Король рэкета
  Пол Прай, разодетый щеголем, праздно слонялся на углу улицы в многолюдном деловом районе. Время от времени проходящие мимо женщины бросали на него призывные взгляды. Но сам Пол Прай не сводил глаз со скрюченной фигурки Рожи Магу.
  Рожи Магу заработал свою кличку много лет назад, когда служил в одном из полицейских управлений. Ему пришлось уйти после кадровой чистки. В аварии он потерял правую руку по плечо. Выпивка сделала все остальное.
  Пол Прай встретил Рожи Магу, когда тот торговал карандашами на улице, почувствовал расположение к этому человеку, узнал его историю и заключил с ним деловой контракт — к взаимной выгоде. Потому что Пол Прай был авантюристом высочайшей пробы — ловким и искусным.
  Даже самый зоркий наблюдатель не заметил бы никакой связи между стройным галантным молодым человеком на одном углу улицы и сгорбленной фигуркой калеки, торговца карандашами, на другом. Между этими людьми текла нескончаемая людская река, а за ней неотрывно следил Рожи Магу, знавший каждого обитателя преступного мира.
  Поразительно красивая молодая женщина смотрела не отрывая глаз на уличную сутолоку. Судя по ее скромной одежде, она приехала из сельской местности. К ее невинно-простодушной наружности очень шли округлившиеся от удивления глазки.
  Рожи Магу опустил шляпу с карандашами дюйма на два пониже, и по его сигналу Пол Прай понял: эта женщина — карманная воровка.
  Его цепкий взгляд оценивающе задержался на девушке, а потом снова обратился на напарника, и Рожи понял, что босса это не интересует.
  Мимо прошествовал низенький, хорошо одетый мужчина. Он шел выпятив грудь и гордо задрав подбородок. Его лицо было слегка одутловатым. В манерах чувствовалась излишняя самоуверенность.
  Рожи Магу еще раз прошелся взглядом по его чертам, потом рука, державшая шляпу, приподнялась и описала в воздухе полукруг. Пол Прай расшифровал сигнал следующим образом: этот человек — гангстер и убийца, стрелок из банды, большой специалист в своем деле.
  Но Пол Прай даже мельком не взглянул на гангстера. Он ждал, пока в его сети заплывет рыбешка покрупнее.
  Полчаса прошло без всяких сигналов. Рожи Магу, примостившийся возле здания банка, продал несколько карандашей. Он бормотал слова благодарности, когда монетки со звоном падали в его шляпу, и оглядывал прохожих остекленевшими глазами, не упускающими, однако, ни одного лица.
  Тощий, угрюмый субъект с крысиными глазками шел по тротуару быстрыми нервными шагами. Жесты Рожи Магу означали, что человек этот — член банды, занимающейся контрабандой спиртным.
  Пол Прай покачал головой.
  Еще пятнадцать минут — и человек, который вполне мог сойти за банкира, остановился на углу, почти точно посредине между Рожи Магу и Полом Праем. Пол Прай встрепенулся, ожидая сигналов Рожи.
  Человек лет сорока пяти был слегка предрасположен к полноте. Его движения — неторопливы, даже степенны и преисполнены достоинства, как у человека, привыкшего повелевать. В нем совершенно отсутствовала нервозность человека, вынужденного зарабатывать себе на жизнь грубой силой. Во всем сквозила спокойная уверенность того, кто пожинает плоды чужих трудов. Невозмутимый, самодовольный, благообразный детина с гладко выбритыми, розовыми щеками, в хорошо подогнанном плаще, казалось, довольно безразлично поглядывал на уличное движение. Однако чувствовалось, что он скорее сосредоточен на какой-то финансовой проблеме, чем на окружающем его.
  Рожи Магу кивнул, совершил шляпой круговое движение, потом слегка покачал ею. Пол Прай приложил руку к своей шляпе, легонько стукнул по трости, сжатой в правой руке, и сделал несколько шагов к обочине.
  В правильном истолковании эти сигналы означали, что Рожи Магу признал в высокомерном типе разведчика одной мощной банды, возглавляемой Большим Форсом Гилврэем.
  Рожи Магу даже не потребовалось ответного сигнала от Прая, означавшего, что на сегодня его работа закончена. Потому что и без всяких слов было ясно — любые дела Большого Форса Гилврэя и его банды вызывают у Пола Прая всепоглощающий интерес. Это началось, когда Пол Прай обнаружил, что Гилврэй слишком умен для полиции, чтобы на чем-то попасться. Когда же Пол узнал, что инициалы «Б.Ф.», которые преступный мир расшифровывал как «Большой Форс», на самом деле означают «Бенджамин Франклин», он стал для Прая излюбленной мишенью.
  Рожи Магу собрал свои карандаши, сунул их в просторный карман, выгреб из шляпы несколько серебряных монеток и пошел прочь.
  Дородный мужчина все еще стоял на том же месте, с достоинством созерцая вход в «Национальный банк шести оптовых торговцев и маклеров». Всем своим видом он напоминал банкира с Уолл-стрит, прикидывающего, стоит ли ему покупать контрольный пакет акций данного предприятия. Конечно же ни один обычный детектив не принял бы его за гангстера, собирающего ценную информацию для банды налетчиков.
  Прошло минут пять. Гангстер посмотрел на часы и достал из кармана жилета хронометр — было что-то значительное в каждом жесте его ухоженной руки.
  Еще немного, и стало слышно, как зарокотали тяжелые колеса — на несколько тонов ниже, чем визгливые шины легковушек. Бронированный фургон остановился у банка, возле бокового входа.
  Полицейские-спецназовцы сразу же взяли под наблюдение пространство между дверью и грузовиком.
  Задние дверцы фургона распахнулись. Два человека с блестящими кобурами, из которых выпирали тяжелые револьверы, встали, зорко оглядывая все вокруг. Служащие банка выкатили две ручные тележки, груженные небольшими, но увесистыми деревянными ящиками.
  Ящики пересчитали и погрузили в бронированный фургон. Один из охранников подписал накладную. Стальные дверцы с лязгом захлопнулись. Вооруженный человек забрался в фургон с другой стороны и тоже закрыл за собой дверцу. Заскрежетали засовы. Спецназовец скрылся в банке. Неприступная крепость на колесах, набитая сокровищами, с ревом влилась в автомобильный поток.
  Люди, что сидели внутри, были вооружены пистолетами-пулеметами и защищены пуленепробиваемой сталью. Маленькие амбразуры в кузове фургона давали возможность отстреливаться во всех направлениях. Пуленепробиваемые стекла обеспечивали полный обзор. В месте назначения их ожидал специальный полицейский эскорт, готовый принять груз. А пока золото стоимостью в тысячи долларов преспокойно путешествовало по городским улицам.
  Вдоль кузова с обеих сторон красовались надписи мелкими буквами. Фирма называлась несколько старомодно: «Поручительская банковская транспортная компания».
  Пол Прай, сощурившись, смотрел на надпись и о чем-то размышлял. Фургон повернул за угол и скрылся из виду. Гангстер вытащил из кармана блокнот, часы и сделал какую-то пометку — вероятно, засек время.
  Пол Прай заметил, как лицо гангстера скривилось в довольной ухмылке.
  Представительный мужчина ушел, и Пол Прай двинулся следом за ним.
  Самодовольный тип прошагал два квартала и в определенном месте подошел к обочине. Почти сразу же к нему подкатила большая блестящая машина. За рулем сидел худощавый человек с мертвенно-белым лицом и маленькими въедливыми глазками. На заднем сиденье расположился здоровяк, чьи сверкающие глаза пронзали, словно рапиры. Мохнатые брови нависали над глазами, будто грозовые тучи, заслоняющие первые вспышки молнии.
  Большой Форс Гилврэй. Он вполне мог бы сойти за сенатора Соединенных Штатов или юриста крупной корпорации. На самом же деле он был мошенником, да к тому же главарем мошенников. Полиция ни разу его ни на чем не поймала.
  Человек, за которым следил Пол Прай, влез в машину и начал вполголоса что-то объяснять Гилврэю. Для большей убедительности он достал блокнот в кожаной обложке, где пометил точное время прибытия фургона.
  Но Гилврэю информация показалась не столь ценной, как подопечному Прая. Гилврэй сдвинул брови, глаза его затуманились. Немного подумав, он медленно покачал головой, словно судья, который отказывается выносить приговор за недостаточностью улик. Машина с урчанием отъехала от обочины.
  Пол Прай поймал такси. Двигаясь в оживленном транспортном потоке, он ухитрился не отстать от интересовавшей его машины. На менее запруженных участках дороги он чуть приотставал. Но огромный лимузин ехал, тщательно соблюдая все ограничения скорости. Большой Форс не давал полиции ни малейшего повода придраться к нему, даже за мелкое нарушение дорожных правил.
  В конечном счете оказалось, что Пол Прай мог бы добыть в телефонной книге ту же самую информацию, за которую выложил таксисту семь долларов и пять центов. Потому что большой блестящий лимузин ехал, никуда не сворачивая, к загородному дому Б.Ф. Гилврэя.
  Пол Прай знал, что адрес дома внесен в справочник, что на двери наверняка красуется табличка с надписью: «Бенджамин Ф. Гилврэй».
  В свое время Большой Форс Гилврэй покинул городские апартаменты и перебрался на окраины. Дом стоял в глубине улицы и вид имел довольно претенциозный: посыпанная гравием дорожка, огромный гараж, живая изгородь, декоративные деревья и хорошо ухоженная лужайка.
  Пол Прай оглядел его окрестности, пожал плечами и попросил таксиста отвезти его обратно в город.
  Квартира Пола Прая находилась в центре самого многонаселенного района, который он только смог для себя подыскать. Ему нравилось ощущать себя в гуще толпы, в окружении тысяч людей. Стоило только поднять окно, и уличные звуки заполняли комнату. Если на какой-то момент стихало автомобильное движение, оно сменялось шарканьем бесчисленных ног, бредущих по мостовой.
  Рожи Магу ждал его в квартире, рядом с ним стояла бутылка виски, а в руке он держал наполовину пустой стакан. Рожи вскинул стеклянные глаза на вошедшего Пола Прая:
  — Что-нибудь нашли, босс?
  — Ничего, Рожи. Человек, на которого ты указал, не успокоился, пока не засек время, когда фургон отъезжает от «Национального банка шести оптовых торговцев и маклеров».
  — Ничего удивительного, — заметил Рожи. — Этот парень, Сэм Прингл, один из лучших людей Гилврэя. По образованию он инженер, поэтому во всем стремится к предельной точности. Если этот тип пишет семь, значит, и в уме у него семь. Не шесть с половиной, не около семи, не семь и одна десятая, а именно семь. — Рожи осушил до дна стакан с виски.
  Голос у него был чуть хрипловатый. Глаза — мутные, водянистые. Словоохотливость же объяснялась воздействием алкоголя. Пол Прай уже смирился с этим как с неотъемлемым свойством его натуры. Рожи столько лет культивировал в себе эту привычку, что избавиться от нее было бы не так просто.
  — А что ты знаешь о «Поручительской транспортной компании банкиров»?
  — О, это лакомый кусочек, — воскликнул однорукий. — Мошенники, действующие вне закона, создали ее для легальных мошенников. Теперь, когда у банков множество филиалов, регулярные выплаты и все прочее, им приходится постоянно возить золото взад-вперед. Мошенники стали слишком часто на них наезжать и едва не зарезали курицу, несущую золотые яйца. Тогда банкиры вскладчину купили бронированные фургоны. Да, броневики — это сила. Что-бы взорвать такую штуковину, нужна тонна динамита. Они материально заинтересовали каждого служащего и нашли компанию, которая страхует каждый груз. Теперь банк отвечает за ценности до тех пор, пока их не загружают в фургон. После этого банку не о чем волноваться. Рожи подлил себе виски и продолжал: — В некоторых городах банки имеют свои фургоны. А здесь все делается через компанию. Вы видели, как идет погрузка. Видели, как спецназовцы патрулируют тротуар. Но в ту минуту, когда последний мешок с золотом опускается на пол фургона и водитель подписывает накладную, банк убирает свою охрану. Случись в следующий момент ограбление, банковские будут только позевывать. За ними — страховка, ценные бумаги, гарантийные обязательства. Ну и зачем им ввязываться?
  Пол Прай задумчиво кивнул:
  — А почему банда Гилврэя так интересуется временем прибытия броневика? Хочет совершить налет, когда золото вынесут на улицу? Да еще с банальной автоматной перестрелкой?
  Рожи Магу с сомнением покачал головой:
  — Только не эти мальчики. У них главное — техника. Все рассчитано точно, как в часовом механизме. Я ведь уже говорил вам: полицейские ни разу ни на чем не прихватили Большого Форса. Знают они много, но доказать ничего не могут. Такой вот он скользкий.
  Рожи Магу потянулся за стаканом виски.
  — Только не надирайся, — предупредил Пол Прай.
  — Во всем мире не хватит виски, чтобы меня накачать.
  — Многие люди мерялись силой с Джоном Ячменное Зерно149, Рожи.
  — А я и не меряюсь силами, — возразил Магу. — Я просто считаю до десяти каждый раз, когда он думает, что послал меня в нокаут. А что еще, черт возьми, остается в жизни человеку с одной рукой и без работы?
  — Может быть, тебя возьмут в полицию? — предположил Пол.
  — Только не сейчас. Там слишком аккуратно ведут документацию.
  И, поскольку эта тема навела Рожи Магу на грустные мысли, он залпом осушил стакан и снова его наполнил.
  Пол Прай подошел к северной стене квартиры. Там в шкафу хранились барабаны всех видов: большие и малые боевые барабаны, индийские церемониальные барабаны, каннибальские тамтамы. Пол Прай выбрал свой любимый барабан, как выбирает скрипач свой любимый инструмент.
  Это был индейский дождевой барабан племени хопи, изготовленный из полого ствола трехгранного тополя. Его обжигали при определенной температуре, чтобы придать древесине резонирующие свойства, обтянули шкурой и оплели сыромятными ремнями. Палочки были из можжевельника, на конце их крепились подушечки из оленьей шкуры.
  Пол Прай сел в кресло и извлек из чрева инструмента несколько загробных пульсирующих звуков.
  — Прислушайся к этой гудящей ноте, Рожи. Не пробуждает ли она первобытные инстинкты в дремлющих клетках твоего мозга? Слышишь ли ты топот босых ног по камню, представляешь ли подрагивающее пламя костров на стоянках, немигающие звезды, одинаковые фигуры, которые приплясывают, держа во рту гремучих змей?
  Бум-бум-бум!
  Барабан непрерывно исторгал причудливые сочетания звуков, которые, казалось, растворялись в крови и пульсировали в ушах. С лица Пола Прая не сходило выражение детского восторга. Он стремился достичь состояния отрешенности от окружающего.
  Но однорукий товарищ не разделял этого увлечения, он лишь попивал себе виски, не сводя затуманенных глаз с пятнышка на ковре.
  Постепенно ритм барабанных звуков менялся. Удары становились все глуше и глуше. Постепенно они превратились в затухающую монотонную дробь и наконец стихли совсем. Пол Прай полностью ушел в себя. Он не шевелился.
  Рожи Магу налил себе еще порцию выпивки.
  Прошло пятнадцать минут, полчаса. Наконец тишину, царившую в комнате, неожиданно нарушил смешок Пола Прая.
  — Что-то наклевывается? — Вскинул бровь Рожи Магу.
  — Похоже, что так, Рожи. Знаешь, я решил купить себе машину получше, — с хитрым блеском в глазах ответил Пол.
  — Еще одну?
  — Еще одну. А зарегистрироваться, пожалуй, лучше под именем Гилврэя, что живет по адресу Кленовое шоссе, дом 7823.
  — Тогда машина будет принадлежать ему, — удивленно заметил однорукий.
  — Само собой.
  — А заплатите за нее выт
  — И это верно. Но я всегда мечтал преподнести Гилврэю подарок.
  И Пол Прай, продолжая посмеиваться, встал, повесил обратно церемониальный барабан и потянулся за шляпой, перчатками и тростью, внутри которой было спрятано лезвие отличной стали.
  — Эта бутылка добьет тебя окончательно, — бросил он Рожи и вышел из комнаты.
  Мистер Филипп Боргли, первый вице-президент «Национального банка шести оптовых торговцев и маклеров», разглядывал щеголя, который улыбался ему с уверенностью городского жителя, одновременно сверяясь с зажатой между пальцами карточкой.
  — Мистер Пол Прай?
  Пол Прай продолжал улыбаться.
  Банкир заерзал в кресле и нахмурился. Он не одобрял веселья во время деловых бесед. К золотому тельцу следует относиться с должным почитанием. А Филипп Боргли настойчиво внушал своим клиентам, что именно он — жрец этого могущественного божества.
  — У вас нет счета в нашем банке? — Этот вопрос прозвучал почти как обвинение.
  — Нет, — коротко ответил Пол Прай, не переставая улыбаться.
  — А… — произнес вице-президент банка тем тоном, которым лишал последней надежды многих, молящих перед алтарем о богатстве.
  Но улыбка с лица Пола Прая так и не исчезла.
  — И что же? — бросил банкир.
  — Насколько мне известно, банк назначил награду за возвращение похищенных денег? — медленно произнес Пол Прай.
  — Да. В том случае, если их украдут, — нетерпеливо уточнил Боргли.
  — Ну да, конечно, — кивнул посетитель. — А предусматривает ли банк какую-либо награду за предотвращение преступления?
  — Нет, сэр, не предусматривает. И если, как я предполагаю, вы затеяли эту беседу из праздного любопытства, то лучше нам на этом и закончить. — Банкир привстал, давая понять, что больше не задерживает Пола.
  Пол Прай ткнул концом трости в носок своего модного ботинка.
  — Ну до чего интересно, — невозмутимо продолжал он. — Банк заплатит за устранение последствий преступления уже после того, как его совершат. Но не станет его предотвращать!
  Банкир подошел к дверям красного дерева, которые открывались в мраморный простенок, отгораживавший нижнюю часть офиса.
  — Причина очень проста, — сказал он отрывисто. — Назначив награду за предотвращение преступления, мы дадим шанс какой-нибудь банде спланировать налет, а потом прислать сюда своего человека, который станет требовать деньги за то, что они откажутся от своих намерений.
  В его голосе сквозила нескрываемая подозрительность.
  — Очень жаль, — подчеркнул Пол Прай. — В такой ситуации я вынужден дождаться преступления и получить награду за возвращение похищенного.
  Филипп Боргли пребывал в нерешительности. По всей видимости, он раздумывал, не вызвать ли полицию.
  Пол Прай наклонился вперед.
  — Мистер Боргли, я хочу вам кое в чем признаться, — понизив голос, заявил он.
  — Ага! — выпалил банкир и возвратился к своему креслу.
  — Вы сохраните это в тайне? — уже совсем шепотом продолжал Пол.
  — Нет. Я храню только тайны вкладов, — отрезал банкир. — Итак, вы собирались сделать признание.
  — Да, я собираюсь доверить вам один секрет. Вам — первому. Я — охотник за удачей.
  Банкир выпрямился, лицо его потемнело.
  — Вы пытаетесь разыграть меня или демонстрируете свое остроумие?
  — Ни то, ни другое. Я пришел предупредить вас о похищении довольно крупной суммы денег — до него остаются считанные часы. Но все дело в том, что я — охотник за удачей. Я живу, мистер Боргли, за счет своих мозгов и никогда не делюсь своей информацией задаром.
  — Ах вот оно что, — произнес банкир язвительно. — Позвольте заметить вам, мистер Прай, что этот банк не идет на компромиссы с мошенниками. Здесь надежная охрана, люди проинструктированы стрелять на поражение. Банк оборудован сигнализацией по последнему слову техники. Защищен устройствами, про которые я не стану подробно рассказывать. Если какой-то грабитель захочет нас обчистить — милости просим. Мы отправим его за решетку. Теперь вам все понятно?
  Пол Прай зевнул и поднялся на ноги.
  — Я бы сказал, что вы правы процентов на двадцать. Значит, на двести долларов из каждой тысячи, которые вы потеряете. Как раз на те деньги, которые придется отдать в качестве награды за возврат похищенного. А я предлагал вам предотвратить преступление за десять процентов.
  Банкир Боргли затрясся от бешенства.
  — Убирайтесь! — заорал он.
  Пол Прай пожал плечами и неторопливо подошел к двери красного дерева.
  — Уверен, — сказал он у самого выхода, — ваше решение не прибавит вам популярности. Конечно, ваши близкие друзья промолчат. Но я не принадлежу к их числу и имею право высказать это вслух. Доброго вам утра!
  Банкир ткнул пальцем кнопку, и под вой сирены в кабинет вбежал охранник.
  — Проводите этого джентльмена! — заорал банкир.
  Пол Прай учтиво поклонился.
  — Право, не стоит. К чему такие любезности? — произнес он, растягивая слова.
  Охранник схватил Пола за руку, чуть выше локтя, и тут же улыбка сошла с лица Прая. Он обернулся к банкиру:
  — Вы что — приказывали меня вышвырнуть? С вашего ведома охранник хватает меня?
  В его ледяном тоне было нечто такое, что заставило Боргли вспомнить о судебных исках, связанных с оскорблением действием.
  — Нет-нет, — поспешно произнес он. И охранник снял свою руку с руки посетителя.
  — Цена, — сказал Пол Прай, — поднимается до двухсот пятидесяти долларов за каждую возвращенную тысячу. Доброго вам утра.
  Фургон номер три «Поручительской банковской транспортной компании» тяжело выкатился из гаража. У водителя в кармане лежали несколько бульварных газетенок и путевой маршрут, согласно которому им предстояло делать остановки и забирать ценный груз.
  День стоял жаркий. Фургон был пуст. Во всей машине грабитель не наскреб бы добра и на пять центов, так что охранники ехали с открытыми окнами, наслаждаясь прохладным ветерком. Позднее, конечно, фургон превратится в сундук на колесах, набитый сокровищами. Тогда охранникам придется томиться в душном стальном контейнере с наглухо задраенными окнами, зорко вглядываясь в проезжающие мимо автомобили, и кожа их покроется липкой испариной.
  А сейчас и водитель и охранник расслабились и ни о чем не тужили. Работа давно превратилась для них в рутину. Содержимое перевозимых ящиков значило не больше чем содержимое продуктовых упаковок для водителей из универмага.
  Машина была уже за десять кварталов от гаража, она катилась по проспекту со стабильной скоростью, под воздействием управляемой инерционной силы.
  И тут вдруг из боковой улицы выскочил какой-то легковой автомобиль. Его водитель не отнесся с должным вниманием к затору на главной магистрали, машина ударилась о бордюрный камень, пошла юзом и боком зацепила бронированный фургон.
  Раздался металлический скрежет. Водитель фургона нажал на тормоз. На кузове стальной машины чуть ободралась краска. Легковушку же покорежило основательно. Водитель пострадавшей машины выскочил из кабины, яростно жестикулируя.
  — Какого черта! Вы что — ездить разучились! Да я вас в полицию сдам! Я…
  Водитель бронированного фургона вылез из-за «баранки» и спрыгнул на землю.
  — Эй, — прорычал он, — ты откуда такой взялся?
  Водитель легковой машины выбросил вперед левую руку с точностью профессионального бойца. Точно определив дистанцию, он схватил водителя фургона за выступающую челюсть. Правая же рука в это время, промелькнув в воздухе, нанесла противнику сокрушительный апперкот.
  Опешивший охранник фургона выпрыгнул на мостовую.
  — Ты что делаешь! Какого черта! Я охранник и я…
  И не успел еще он закончить фразу, как черная блестящая машина плавно подкатила к ним и остановилась.
  — Я все видел, — сказал в окно сидевший в ней мужчина. — Виноват ваш фургон.
  — Да что за черт… — рявкнул разъяренный охранник.
  И тут же осекся. Потому что пистолет, приставленный к его животу, держала твердая рука.
  — Залезайте оба в машину, и поживее, — приказал этот человек, держа на мушке ошарашенных охранников.
  В этот момент дверца автомобиля открылась и наружу вышли еще двое. У охранников фургона от удивления отвисла челюсть. Они не поверили своим глазам. Те двое были одеты в точности так же, как они сами. На них были оливковые гимнастерки с эмблемами «Поручительской банковской транспортной компании», точно такие же кепки с форменными знаками, брючные ремни с кобурами, краги и блестящие ботинки.
  Охранники банковской машины так и не успели оправиться от изумления. Потому что от ударов гирькой на коротком ремне они один за другим рухнули, как кули с мукой, на мостовую. Нападавшие действовали споро. Бесчувственных охранников мгновенно затолкали в блестящий автомобиль прежде, чем первая машина из надвигающегося на них потока приблизилась к месту происшествия.
  Две-три машины все же притормозили. Но ничего необычного их водители не заметили. Люди в униформе, стоявшие по обе стороны фургона, обменивались номерами водительских лицензий с водителем подбитой легковушки. Последний вел себя вполне мирно.
  Блестящий черный седан с опущенными боковыми шторами плавно отъехал от места происшествия. Кроткий водитель пострадавшей легковушки сел в проезжавшую мимо машину. Грохоча, укатил по своим делам бронированный фургон, и только угнанная колымага осталась стоять у обочины, свидетельствуя о том, что Большой Форс Гилврэй успешно осуществил первую часть своего замысла.
  С этого момента все пошло гладко как по маслу. Чуть ранее «Национальному банку шести оптовых торговцев и маклеров» потребовалось перевезти довольно значительное количество золота. Из банка по телефону заказали фургон, который должны были подать ко входу в определенное время.
  Фургон прибыл минута в минуту. Дверь бокового подъезда распахнулась, и спецназовцы-охранники стали прохаживаться по тротуару. Прохожие таращились на тяжелые ящики, которые с глухим стуком ставили на пол броневика. Спецназовцы зорко всматривались в лица пешеходов. Водитель фургона, позевывая, подписал накладную, где было указано количество ящиков.
  В банке к этому делу относились довольно спокойно. Водители были материально заинтересованы, содержимое фургона — застраховано. Транспортировку благополучно передали в руки «Поручительской банковской транспортной компании». Беспокоиться было не о чем. Все это давно стало обычным делом.
  Охранник захлопнул дверцу. Водитель сел за руль, и броневик, грохоча, отъехал и влился в поток транспорта.
  Броневик впоследствии нашли в одном из жилых районов. На глазах у прохожих ящики перегружали в продуктовый автофургон. Дополнительной информации было мало. Люди, перетаскивавшие ящики, были одеты в обычную униформу, и поэтому ни у кого не вызвали подозрений.
  Плененных банковских охранников освободили через два часа. Они едва стояли на ногах и были вне себя от ярости. Парни довольно расплывчато описали людей, захвативших грузовик. К тому же полиция не сомневалась, что эти люди, даже не надевшие масок, были заезжими гастролерами, которых наняли специально для этого дела.
  Следствие буксовало, но полицейские никак не решались в этом сознаться. Они устроили настоящее шоу со снятием отпечатков пальцев с бронированного фургона, но все это было лишь пустой тратой времени.
  Филипп Боргли немедленно сообщил о своей беседе с Полом Праем. Он настаивал на том, что Прай — один из грабителей. В полиции только посмеивались. Что касается Пола Прая, то в прошлом их пути уже пересекались. Этот молодой человек был именно тем, за кого он себя выдавал, — охотником за удачей. Он раскрыл несколько преступлений и в каждом случае получал награду. Общая сумма наградных складывалась в весьма внушительный доход.
  Полиция приглядывалась к Полу Праю со всех сторон. Да, его методы были окутаны тайной. Да, его техника раскрытия преступлений ставила в тупик. Но никогда он не был сообщником ни одного преступника.
  Все это привлекло к Полу Праю внимание директоров банка, заседавших по этому поводу.
  Примерно в это время совет банка огласил свое решение. Было признано, что «Поручительская банковская транспортная компания» не несет ответственности за убытки. Она вообще не посылала фургон в банк, ее сотрудники не расписывались за получение груза. Фургон угнали до того, как он подъехал к банку. Следовательно, банк добровольно передал золотой груз в руки двоих мошенников.
  Директорат немедленно назначил награду за возвращение похищенного золота. Но золото сложно опознать и очень легко переплавить. Все шло к тому, что банку придется сделать в своей приходно-расходной книге весьма заметную запись красными чернилами.
  Пол Прай узнал о награде через полтора часа после того, как о ней было объявлено. Он позвонил в банк, чтобы проверить сообщение. Затем он отправился на автомобильную стоянку, расположенную за углом его дома.
  Собранной им информации полиции вполне хватило бы для получения ордера на обыск жилища Бенджамина Ф. Гилврэя с целью вернуть похищенные деньги. Но Пол Прай вовсе не собирался убивать курицу, несущую золотые яйца. В последние месяцы Большой Форс Гилврэй, сам того не желая, обеспечивал Полу Праю приличный доход.
  На стоянке Пол предъявил талон, в обмен на который ему подали новенький, блестящий автомобиль. Автомобиль этот был зарегистрирован на имя Бенджамина Ф. Гилврэя, живущего по адресу Кленовое шоссе, 7823. Конечно, сам Бенджамин Ф. Гилврэй был бы потрясен, узнав об этом.
  Пол Прай отогнал машину подальше от оживленного движения, припарковал ее и пересел в красный родстер, зарегистрированный на его собственное имя.
  На этом родстере он доехал до места, расположенного примерно в полутора кварталах от дома номер 7823 на Кленовом шоссе, и там поставил машину. Потом поймал такси и вернулся в то место, где оставил новый автомобиль, зарегистрированный на имя главаря гангстеров.
  На безлюдной стороне улицы Прай остановил эту новенькую машину, достал ящик с инструментами, вытащил из него тяжелый молоток и обрушил его удар на левое переднее крыло.
  Когда он закончил, машина являла собой довольно жалкое зрелище. На фоне новенького, поблескивающего фабричным лаком корпуса резко выделялось искореженное левое переднее крыло. Оно напоминало бесформенный ком оловянной фольги. Краска с него осыпалась. Крыло, якобы задевшее за телеграфный столб, покрылось многочисленными вмятинами.
  К тому времени уже начало смеркаться, и Пол Прай вывел свою машину на проспект.
  На боковой улице с не очень оживленным движением, но, судя по автоматической сигнальной будке, чреватой разными происшествиями, Пол припарковал машину и стал ждать подходящего случая.
  Офицер дорожной полиции стоял как раз возле будки и бдительно оглядывал все проезжающие машины. Казалось, он так и выискивал нарушителей дорожных правил, видимо стараясь суммой взятых штрафов компенсировать свое жалованье.
  Улучив подходящий момент, Пол Прай резко стартовал от обочины. Насколько он мог видеть, улица была пуста в обоих направлениях. Он ехал не на тот свет.
  Все остальное было до смешного просто.
  С дурацкой неуклюжестью водителя-новичка он медленно вывел машину на середину перекрестка и остановил только тогда, когда свисток регулировщика издал третью властную трель.
  Автомобиль встал так, что улица просматривалась из кабины в обоих направлениях. Пол Прай находился точно в центре перекрестка.
  Возмущенный регулировщик с важным видом прошествовал к левому боку машины. Естественно, он заметил смятое крыло и новенькую покраску. Блюститель порядка заговорил устало-терпеливым тоном, каким обычно обращаются матери к своим капризным и непослушным детям:
  — Ты, наверное, ослеп и ничего не видишь, оглох и ничего не слышишь? Ты не видел, какой сигнал на светофоре, не слышал, как я тебе свистел?
  Пол Прай с достоинством выпрямился.
  — Иди ты к черту, — произнес он медленно и отчетливо. — Я — Гилврэй, Бенджамин Франклин Гилврэй.
  Полицейский, ожидавший выслушать униженные оправдания и уже готовый проявить великодушие к водителю-новичку, отшатнулся, как от удара. Лицо его потемнело, терпеливо-саркастическое выражение мгновенно улетучилось.
  — Ну ты, придурок! Попробуй еще со мной так разговаривать, и я тебе нос набок сверну. Ты хоть знаешь, черт возьми, кто перед тобой?
  Он приблизил искаженное гневом лицо к стеклу передней дверцы и мрачно посмотрел на Пола Прая.
  Пол Прай ничего не ответил и вообще никак не отреагировал.
  Некоторое время раздосадованный регулировщик не сводил с него тяжелого взгляда, надеясь, что нарушитель даст повод применить к нему силу и арестовать за сопротивление властям. Но сидевший в машине даже не шелохнулся.
  Офицер усмехнулся и подошел к машине спереди. Он записал ее номер, важно прошествовал обратно и рывком распахнул левую дверцу.
  — У тебя крыло смято. Совсем недавно, да?
  — А это, приятель, не твое дело, — невозмутимо бросил Пол.
  Офицер, возмущенный такой наглостью, схватил Пола Прая за воротник и выволок его из-за «баранки».
  — Слушай, а тебя ведь еще учить и учить, — сквозь зубы сказал он. — А ну живо давай сюда лицензию на вождение. Сейчас ты поедешь в участок. Ясно?
  Держа Пола Прая за пальто, он свободной рукой выхватил лицензию.
  Движения на улице не было. К перекрестку не приближался ни один огонек. Не было и пешеходов. Пол Прай на редкость удачно выбрал время и место для задуманной операции. И тут из пассивного, хотя и нагловатого гражданина, попавшего в руки закона, Пол превратился в гору мускулов и жестких, как проволока, сухожилий. Его кулак обрушился на голову регулировщика с таким звуком, словно выстрелили из пистолета с глушителем.
  Полицейский отлетел назад, на лице его отразились ярость, изумление и боль. Пол Прай послал свою левую в цель с точностью, выдававшей опытного бойца.
  Удар, казалось, был нанесен не спеша, настолько точно он был рассчитан. Но регулировщик рухнул на землю как подкошенный, все еще сжимая в руке регистрационный сертификат.
  Пол Прай так же не спеша сел в автомобиль, нажал на газ и с мягким урчанием помчался по улицам. Он вырулил на проспект и прямиком поехал к дому Большого Форса Гилврэя. Там он и припарковал родстер.
  Далее он перешел на другую сторону улицы, укрылся в тени живой изгороди и закурил сигарету.
  Перед ним смутно вырисовалась темная, безмолвная громада особняка Большого Форса Гилврэя. Ни проблеска света в окнах, ни малейшего шороха изнутри. Вокруг здания тоже царила полная тишина. Однако во всем этом покое и безмолвии чувствовалась какая-то напряженность. Так и казалось, что кто-то наблюдает за улицей, прижав лицо к оконному стеклу. А другие несколько человек, засев в разных уголках здания, настороженно всматриваются в ночь, внимательно изучая его окрестности.
  Прошло не меньше получаса, когда Пол Прай услышал завывание сирены и знакомое урчание и металлический лязг автомобиля. Вся улица осветилась красноватым отблеском фар. Полиция решила обставить это дело со всей торжественностью. Даже подогнала по такому случаю тюремный «воронок».
  Пол Прай пробрался к своему родстеру, залез в кабину, завел мотор и прогрел двигатель. Потом выключил зажигание, чтобы слышать каждый звук, раздававшийся в ночи. Тюремный «воронок» с помпой подкатил к огромному особняку.
  — Вот здесь, ребята! — крикнул кто-то. — Взгляните на машину! Та самая марка, про которую говорил Билл, и переднее крыло у нее помято.
  — Выводите его, — буркнул другой голос.
  От полицейской машины отделились несколько фигур. С мрачной решимостью они двинулись по аллее к дому. В темноте было отчетливо слышно, как они властно топали по крыльцу, потом тяжелые дубинки забарабанили по деревянным панелям.
  Дверь открылась не сразу.
  Сначала в доме послышалась какая-то приглушенная возня. Потом на крыльце включили фонарь, и наконец Большой Форс Гилврэй появился на пороге, загораживая своим силуэтом мягкий свет, льющийся из прихожей.
  Большой Форс жил в полном соответствии со своим прозвищем. Он всегда шел напролом. За спиной у него были люди с автоматами, которые были готовы как можно дороже продать свою жизнь. Но автоматчиков не было видно, они затаились в тех местах, откуда лучше всего простреливались прихожая и лестница.
  — Что, черт возьми, значит это вторжение? — донесся до Пола Прая громкий возглас Гилврэя.
  Такова была тактика Гилврэя — всегда выглядеть внушительно, стараться загнать противника в глухую оборону.
  Полиция ответила на его вопрос контрвопросом:
  — Вы — Бенджамин Гилврэй, проживающий по адресу Кленовое шоссе, 7823?
  — Да, я. И мне хотелось бы знать…
  Последние слова Большого Форса Гилврэя заглушил глухой удар тяжелого полицейского кулака. За ним последовали звучные пинки — на Г илврэя градом сыпались беспорядочные удары. Потом кто-то произнес: «Вы арестованы», и клубок сцепившихся человеческих тел стал медленно продвигаться к тюремному «воронку».
  Пол услышал лязг металла, завывание сирены, натужное сипенье выхлопной трубы, и тюремный «воронок» тронулся с места. Внутри его можно было разглядеть движущиеся фигуры — их силуэты проступали на фоне освещенной ленты шоссе.
  Большой Форс Гилврэй сопротивлялся аресту, а фигуры делали свое дело.
  Пол Прай завел мотор и свернул в боковую улицу. Оттуда хорошо просматривались гаражи и дорожка, посыпанная гравием.
  В доме вспыхнули яркие огни, потом свет чуть пригасили. Захлопали двери. Послышался топот бегущих ног. Легковая машина пулей вылетела из гаража, лихо завернула в одну из боковых улиц и с ревом умчалась в ночь. Она была битком набита людьми.
  Следом за ней выкатился грузовик. В кабине сидели два человека. Груз в кузове был накрыт брезентом. Он не был объемистым.
  Пол Прай двинулся за красными огнями грузовика.
  Он держался на значительном расстоянии, но при той маневренности, которой обладал его мощный родстер, мог полностью контролировать ситуацию и знал — грузовик никуда от него не денется. Автомобиль же Пола Прая, с выключенными фарами, был совершенно невидим для пассажиров грузовика.
  Некоторое время Пол преследовал грузовик. Потом объект его интереса свернул в общественный гараж. Пол Прай доехал до конца квартала и, развернувшись, повел свой красный родстер туда же.
  Грузовик с гангстерами припарковался в конце ангара. К нему тут же подошел заспанный служащий с талоном. Глаза его опухли от сна. Вскинув руки над головой, он сладко потянулся и зевнул.
  — Я, пожалуй, припаркуюсь, — сказал ему Пол Прай. — А то что-то заедает реверс.
  Человек в грязном комбинезоне снова зевнул и с сонным видом вставил талон в зазор у основания капота. Талончик был пронумерован — серия черных цифр на черном фоне. Другую половинку талона, с тем же номером, он вложил в руку Полу Праю.
  — Сразу за грузовиком? — невозмутимо поинтересовался Пол и не стал дожидаться ответа.
  Он провел машину по тускло освещенному гаражу и, дав задний ход, завел ее в ближайший от грузовика пустующий бокс. Затем он заглушил мотор, выключил фары и вылез из кабины.
  Стоит отметить, что вылез он со стороны грузовика и, пробираясь между боксами, касался рукой капота этой мощной машины.
  При тусклом освещении помещения полусонный дежурный не мог заметить, что Пол Прай поменял местами кусочки картона, так что красный талон, прежде вставленный в щель капота родстера, теперь оказался на грузовике. Талон же, выписанный на грузовик, перекочевал на родстер.
  Вряд ли Пол Прай заранее знал, какую именно комбинацию разыграет. Да, он не сомневался, что гангстеры, встревоженные арестом Большого Форса Гилврэя, перевезут драгоценный груз в другое место. Но кто мог предвидеть этот дерзкий маневр, на который они пошли, заметая следы?
  Сама простота этого маневра служила бандитам гарантией успеха и плана, а следовательно, и защитой.
  Итак, полиция уже сидела у них на хвосте. Перед гангстерами стояла задача — спрятать ценную добычу так, чтобы, как говорится, и концы в воду. Решение напрашивалось само собой. Нужно обращаться с ящиками, полными золота, как с самым обычным грузом, где-нибудь припарковать машину на ночь и не предпринимать ничего до тех пор, пока не поступят известия от Гилврэя.
  Если полиция считает, что это добро висит на Гилв-рэе, гангстеры разгрузят грузовик, разместят тяжелые ящики на быстроходных туристических автомобилях и вывезут из города. Если тревога ложная, все равно хорошо, что золото убрали из дома, который может подвергнуться обыску. Даже если полиция располагает полной информацией и знает все подпольные «малины» банды, их рейд все равно не принесет никаких весомых улик.
  Но Пол Прай всегда действовал по обстоятельствам. Изначально он лишь хотел убедиться, что все золото собрано в одном месте. Затем сообщить об этом полиции, указать, где его прячут, за все это, естественно, получить награду. Теперь же ему представилась возможность гораздо эффективнее обставить возвращение сокровищ. И при этом оставить целой и невредимой банду — сборище отъявленных уголовников, готовых совершать все новые и новые преступления. А значит, и впредь Прай сможет срывать свой куш.
  И вот случилось так, что, покидая гараж, Прай имел при себе пронумерованный кусочек картона, а на грузовике с похищенным золотом стоял талон-дубликат с тем же самым номером.
  Пол Прай довольно хмыкнул и скрылся в темноте.
  Он позвонил сержанту Махони из полицейского управления.
  — Это Прай, сержант. За то золото, что свистнули у «Национального банка шести оптовых торговцев и маклеров», уже назначили награду?
  — Да, назначили. А что, ты напал на его след? — с любопытством спросил сержант.
  — А как же, — самодовольно воскликнул Пол. — Не могли бы вы подъехать на угол Вермонта и Гаррисона? Там я встречу вас с золотом. Возьмите чек на наградные деньги, только не вписывайте мое имя. Мы разделим награду пополам.
  Сержант откашлялся.
  — В принципе я не против. Но за последнее время ты уже получил не то две, не то три такие награды. И как тебе удается с такой легкостью добывать информацию?
  Пол Прай рассмеялся:
  — Секрет фирмы, сержант. А что?
  — Видишь ли, — замялся полицейский, — некоторые подозревают, что ты сам организовывал преступления, чтобы потом получить награды.
  — Не валяйте дурака, сержант. Решись я на такое дело, я не стал бы возвращать добро за часть его стоимости. Эти ящики набиты золотыми монетами и валютой. Что мне мешало потратить все это, если бы я не хотел вернуть его назад? Но если вы боитесь лишних хлопот, давайте забудем про мое предложение. Я не стану возвращать груз, а вы беритесь за дело и расследуйте его собственными силами.
  — Ни в коем случае, Прай! Я ведь просто размышлял вслух, — торопливо возразил сержант. — Да, ты прав. Так, значит, на углу Гаррисона и Вермонта? Я там буду через двадцать минут.
  Пол Прай повесил трубку, а через некоторое время позвонил к себе в квартиру. К телефону подошел Рожи Магу.
  — Ты пьян, Рожи?
  Последовал отрицательный ответ.
  — Вот и хорошо. Бери такси, прихвати с собой комбинезон, кепку и куртку механика. И давай побыстрее. Если не достанешь куртку, сойдет и кожаное пальто. Найдешь меня в аптеке на улице Вермонта, недалеко от Сто десятой авеню. Только нигде не задерживайся.
  Пол Прай поудобнее устроился в аптеке, взял журнал, купил пачку сигарет и приготовился чудесно провести время.
  Через полтора часа Рожи Магу привез нужные вещи. Пол Прай поймал другое такси и приехал в гараж уже одетый в грязные, засаленные вещи. Он сыпанул в глаза немного табака, и теперь они покраснели и воспалились.
  КогДа дежурный с заспанными глазами, дремавший на стуле у стены конторы, машинально протянул руку, Пол разразился бранью.
  — Чертов грузовик! Ну что ты на это скажешь? Только я собрался на боковую, как звонит босс и говорит моей жене, что сегодня же ночью я должен отвезти этот груз на склад. Затем, взяв себе помощника, отправляться в следующий рейс.
  Дежурный посмотрел на Пола Прая и озадаченно наморщил лоб.
  — А разве вы приехали на этом грузовике?
  — Угу, — пробормотал Пол, зевая, и сунул ему талон.
  Дежурный подошел к грузовику, сличил номера на талонах и кивнул:
  — Да, ваше лицо мне кажется знакомым, но я думал…
  Он так и не договорил, о чем именно думал.
  Пол Прай сел в грузовик, включил зажигание, затем фары и, дождавшись, когда мотор, взревет, выехал на улицу. Рожи Магу прикрывал его сзади — он ехал в такси, сжимая в руке автоматический пистолет. Грузовик с сокровищами загрохотал по проспекту.
  На углу улицы Гаррисона в полицейской машине их дожидался сержант Махони. Он пожал руку Полу и бросился к грузовику с накрытым брезентом кузовом. С первого взгляда ему все стало ясно.
  — Господи, да ведь меня ждет повышение! — радостно воскликнул он.
  Пол Прай кивнул:
  — Отвезите грузовик в полицейское управление. Скажите там, что получили информацию от осведомителя. Я поеду домой на вашем родстере. Потом ваши люди заберут машину. Да, кстати, мой родстер стоит в гараже Мэгби недалеко отсюда — по этой же улице. Я потерял свой талон. Хорошо, если бы вы отправили туда патруль — пусть скажут людям из гаража, что, мол, машина угнана. Поставьте ее перед моим домом, когда приедете за своей машиной.
  Сержант Махони, прищурившись, посмотрел на Пола Прая, и глаза его заблестели.
  — Так ты, сынок, поменял талоны местами и угнал грузовик?
  Пол Прай покачал головой:
  — Я не могу толком ответить на этот вопрос.
  — Чего ты испугался? Ты находишься под защитой полиции, если совершил оперативный угон гангстерского грузовика.
  Пол Прай засмеялся:
  — Нет. У меня есть сугубо личные причины.
  — А именно? — не понял полицейский.
  — Я не хочу резать курицу, несущую мне золотые яйца.
  Сержант Махони тихонько присвистнул:
  — Да, все верно — золотые яйца. Но ты играешь с огнем, сынок. С такими забавами недолго и на тот свет отправиться.
  — Возможно, — согласился Пол Прай. — Но зато так интереснее играть. Здесь нечто особенное, касающееся только меня и…
  — И кого? — нетерпеливо спросил полицейский.
  — И джентльмена, которому я подарил новую машину. — Бросив эту загадочную фразу, Пол Прай пошел к полицейскому родстеру.
  — Хорошенько стерегите этот грузовик. Доброй вам ночи, сержант. Как получите повышение — дайте мне знать.
  Пока сержант забирался в кабину грузовика, Пол Прай выжал газ на полицейском родстере. Утром он получит еще одну партию золотых яиц — половину награды, которую банк назначил за возмещение убытков, которых вообще можно было бы избежать.
  
  1930 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Не жилец
  Пол Прай с вальяжной беспечностью слонялся на углу одной из самых оживленных улиц, в районе шикарных магазинов.
  Полуденные покупатели текли мимо неотличимыми друг от друга струйками, сливающимися в общий людской водоворот. Порой на Пола бросали призывные взгляды проходившие мимо дамы. Но все было тщетно. Прай отдавал все свое внимание изгою, который, притулившись у стены банковского здания, выставил перед собой шляпу, полную карандашей.
  Скрюченная фигурка являла собой поистине жалкое зрелище. У этого человека не было одной руки, одежда его истрепалась и была невообразимо грязна, лицо покрывала однодневная поросль щетины. Особую жалость вызывали остекленевшие от безнадежности глаза.
  Только самый проницательный наблюдатель заметил бы, что существует некая связь между этим скрюченным доходягой и стройным, с иголочки одетым Полом Праем, прогуливавшимся поблизости с эдакой элегантной непринужденностью.
  Торговцем карандашами был Рожи Магу, человек, который прекрасно запоминал человеческие лица.
  Несколько лет тому назад Рожи Магу служил в одном из полицейских управлений крупного города. В результате кадровой перетряски его выгнали. Затем в аварии он потерял правую руку по плечо, а выпивка довершила дело.
  Пол Прай, волею случая сойдясь с Рожи Магу, обнаружил в этом человеке феноменальную память на лица и нанял инвалида для работы.
  Пола Прая лучше всего описать как человека, поджидающего свой шанс. Его деятельность никогда не выходила за рамки закона. Полиция хмурилась, но относилась к молодому человеку с опасливой почтительностью, потому что ежегодный доход Пола Прая составлял весьма солидную сумму. А ведь он зарабатывал на жизнь собственными мозгами.
  Казалось, Рожи Магу глядел на потоки пешеходов ко всему безразличными, стеклянными глазами. Однако время от времени он подавал своему хозяину условные знаки головой и руками. Эти знаки классифицировали всяческих мелких жуликов, завсегдатаев здешних магазинов. Невинная сельская девчушка под пытливым взглядом Рожи Магу была определена как карманница. Неотесанный деревенщина с открытым, загорелым лицом — в доску свой — заставил Рожи просигналить: мошенник. Ассортимент типажей был самым обычным — торговцы контрабандным спиртным и мелкая уголовная сошка.
  Только один раз Рожи Магу слегка наклонил голову, показывая, что проходящий мимо него человек — большая шишка. Но даже после этого Пол Прай никак не отреагировал на сигнал, потому что он ждал своего шанса.
  Вот уже семь дней, как эти двое без устали работали на улицах. Семь бесплодных дней, во время которых они наблюдали и обменивались сигналами. Семь дней беспрерывного поиска.
  Рожи Магу знал, чего ждет Прай, — случая выйти на банду Большого Форса Гилврэя.
  Стеклянный взгляд сопровождал плывущие взад-вперед лица.
  — Карандаши, сэр? — угодливо бормотал Рожи Магу.
  Человек прошел мимо. Рожи Магу перевел взгляд на того, кто шел за ним.
  — Карандаши, мистер?
  Совершенно непроизвольно его голос зазвучал уже не так монотонно. В нем появилась дрожь едва сдерживаемого волнения, послышались напряженные нотки.
  Но этот прохожий не прислушивался к интонациям голоса уличного бродяги. Он прошествовал мимо, даже мельком не взглянув на скрюченную фигурку.
  Рожи Магу наклонил голову, описал шляпой круг в воздухе и слегка ее встряхнул. Тут же Пол Прай дотронулся до шляпы, похлопал по трости, взятой в правую руку, и сделал несколько шагов к обочине.
  Рожи Магу вынул из шляпы карандаши, сгреб несколько серебряных монеток и нахлобучил шляпу на голову. На сегодня его работа была окончена.
  Пол Прай пошел за человеком, привлекшим его внимание. Это был сумрачный тип, на неподвижной физиономии которого застыло выражение холодного достоинства. Передвигался он точно отмеренными, неторопливыми шагами. Холодные глаза смотрели вперед, тонкие губы сурово поджаты.
  Это был разведчик мощной банды Большого Форса Гилврэя. Вот об этом-то и сообщалось в сигналах Рожи Магу. Именно такая информация и требовалась Полу Праю, чтобы пуститься в очередное авантюрное предприятие.
  Гангстер перешел на другую сторону улицы, на какой-то момент задержался у витрины, затем не спеша двинулся по боковой улице, где на тротуарах было чуть-чуть посвободнее.
  Пол Прай не отставал.
  Не пройдя и половины квартала, Прай уже отметил для себя два очень любопытных обстоятельства. Первое — человек, за которым он шел, в свою очередь тоже кого-то преследовал. Второе — в транспортном потоке медленно полз автомобиль, все время держась вровень с гангстером.
  Пол Прай мельком взглянул на тех, кто ехал в автомобиле. За рулем сидел человек с настороженно бегающими глазами. Руль держали тонкие, изящные, ухоженные руки. Довольно массивную шею водителя стягивал воротничок серебристой рубашки, поверх которого был повязан десятидолларовый платок. Левая ушная раковина была изуродована, как у профессиональных боксеров.
  Человек, сидевший сзади, держал какой-то продолговатый предмет, чуть высунув его из машины. Догадавшись о назначении этой вещи, Пол Прай задумчиво наморщил лоб. Кинокамера.
  Квартал закончился. Автомобиль умчался на зеленый свет. Разведчик гангстеров продолжал идти, никуда не сворачивая.
  Пол Прай решил взглянуть на идущего впереди человека, у которого на хвосте висел шпик, ставший в свою очередь тоже объектом слежки. Пол ускорил шаг, оставил позади гангстера, обогнал человека, которого преследовал этот гангстер, и остановился на углу улицы. Здесь он принялся озадаченно разглядывать пакет, который вытащил из кармана. Потом посмотрел вокруг — на номера домов.
  Изображая прохожего, разыскивающего какой-то адрес, он имел возможность взглянуть на лицо интересующего его человека.
  И тут Пол едва не вздрогнул от удивления. На лице этого человека застыло выражение холодного достоинства и церемонной вежливости. Губы были сурово поджаты. Словом, лицо это было точной копией лица гангстера.
  Казалось, гангстер внезапно раздвоился. Изумленный взгляд Пола Прая заметался от человека, идущего впереди, к гангстеру, следовавшему за ним.
  На этих людях были одинаковые костюмы в тонкую полоску. У них были одни и те же воротнички. Одни и те же туфли. Само выражение лиц было совершенно одинаковым. Оба они шли по городским тротуарам размеренно, с достоинством, но в нескольких ярдах друг от друга.
  Держа в левой руке конверт, Пол Прай внимательно изучал его обратную сторону, так, чтобы гангстер не заметил интереса в его глазах. Но предосторожность эта была излишней. Гангстер, по-видимому, полностью сосредоточился на своем подопечном.
  И снова Пол Прай пристроился в хвост этой странной процессии.
  Автомобиля, из которого вели съемку кинокамерой, уже и след простыл. Человек, идущий во главе, вошел в магазин и через некоторое время вышел оттуда с двумя свертками. Гангстер, преследовавший его, поотстал, как будто потерял к нему всякий интерес. Человек, идущий впереди, взял такси. Гангстер повернулся и двинулся в противоположном направлении. Теперь его походка уже не была размеренной и неторопливой. Он зашагал быстро и суетливо.
  Пол Прай колебался не более минуты. Затем сошел на обочину и поймал такси. Он решил выследить двойника гангстера.
  Впрочем, здесь его не ждало никаких трудностей. Наоборот, задача оказалась до смешного простой. Человек, едущий в переднем такси, прямиком махнул в фешенебельный жилой район на Длинном шрссе. Машина остановилась перед домом номер 5793, человек заплатил таксисту по счетчику, как бы снисходя до него. Потом, не произнеся ни слова, зашагал к дому.
  — Это все, босс? — спросил водитель такси, в котором ехал Пол Прай.
  — Да, на этом закончим. Отвези меня на угол Бродвея и Грамерси.
  Такси завернуло за угол.
  Пол Прай с глубокомысленным видом вошел в квартиру.
  Рожи Магу сидел развалившись в мягком кресле, бутылка с виски, как обычно, была возле него на столе, стакан — в руке. Вскинув затуманенные глаза, он приподнял стакан:
  — Ваше здоровье!
  Пол Прай положил шляпу и трость, устроился в другом кресле и, прищурившись, оглядел своего напарника.
  — Рожи, с тех пор как мы расстались, ты осушил полбутылки виски, — недовольно сказал он.
  Рожи заерзал от его обвинительного тона.
  — До вечера это последний стакан, — стал оправдываться он.
  Пол Прай закурил сигарету.
  — Это твое личное дело, Рожи, — заметил он. — Я не из тех, кто пытается диктовать свою волю товарищам. Но ты всегда должен быть в форме, если хочешь со мной работать. Я не могу использовать мозги, затуманенные алкоголем.
  Рожи Магу рассмеялся, но смех получился какой-то нервный.
  — Да вы что! Для моего мозга алкоголь — все равно что смазка. О чем задумались, босс?
  — Этот гангстер — кто он такой?
  Рожи Магу допил остатки виски в стакане, алчно глянул на бутылку, но все же поставил стакан на стол.
  — Забавный парень, — проговорил он. — Я его не видел шесть лет, но знаю, что он теперь работает с Гилврэем. Этот тип, по кличке Двойник, Фил Делано. В свое время он был актером, и довольно хорошим. Может копировать любого человека примерно его роста и телосложения; большой мастер по гриму и тому подобное. Его используют, когда кому-то нужно обеспечить алиби. Двойник Фил Делано гримируется под парня, заказавшего алиби, и держится поблизости от него. Парень идет в ресторан, разговаривает там с приятелями, отпускает пару шуток при дамах, потом садиться где-то основательно и выпивает. Через некоторое время он идет в гардероб и потихоньку смывается. Тут появляется Фил Делано и занимает место своего подопечного. Он слегка под мухой, но ведет себя тихо, никому не досаждает, и все его видят. Сидит себе, потихонечку цедит спиртное — убивает время до тех пор, пока не получит условный знак. Потом он отправляется в гардероб. Заказчик алиби тихонько возвращается на его место, берет еще несколько порций спиртного, потом начинает бродить по заведению. То остановится и перекинется словечком с хозяином, то еще с кем-нибудь, а то вдруг уронит часы и наступит на них. Так засекается время. Позднее, когда полиция пытается задним числом проследить действия подозреваемого, она натыкается на железное алиби. Вот так зарабатывает на жизнь Двойник Фил Делано. Дублируя разных мошенников, он загребает большие деньги. Сегодня он изображал кого-то — и рот скривил по-дурацки, и физиономию сделал благообразную. Но у него сломан мизинец на левой руке. Перелом очень необычный. Такой раз увидишь — и уже больше не забудешь. Я вначале приметил этот палец. А потом глянул второй раз, и точно — Фил. — Рожи Магу потянулся к пустому стакану, но рука его замерла на полпути. — Вот черт, — пробормотал он.
  Глаза у Пола Прая сузились до поблескивающих щелочек.
  — А человека, за которым он шел, ты знаешь? — спросил он партнера.
  — Первый раз вижу, босс.
  Пол Прай кивнул, постучал кончиками пальцев по подлокотнику кресла, потом поднялся и прошел через всю комнату к шкафу. Через стеклянную дверцу было видно, что внутри он полон барабанов. Барабаны каннибальских племен, боевые барабаны, индийские церемониальные барабаны, малые военные барабаны и тамтамы в изобилие висели по стенкам шкафа.
  Пол Прай выбрал церемониальный барабан южных морей. Он был изготовлен из звериной шкуры, натянутой на полый бамбук. Вернувшись к креслу, Пол начал слегка постукивать по туго натянутой сухой коже.
  Вся квартира наполнилась этими глухими звуками, которые ускоряли пульсацию крови, отдавались в мозгу, грохотали в барабанных перепонках, стучали по стенкам квартиры сумасшедшими каденциями150.
  — Ради Бога! — взмолился Рожи Магу, беспокойно заерзав в кресле. — Меня от этого барабана каждый раз бросает в дрожь. И давление подскакивает.
  Пол Прай мечтательно кивнул:
  — Еще бы. Это примитивная песня о любви, похоти, жизни. Ты почти слышишь топот босых ног, крики женщин. Напоминает мне о ярком пламени, вставших вкруг него воинах, потрясающих копьями, перьях, колышущихся на голове от тяжелой поступи этих дикарей. И все — под стук барабана — примитивный звуковой фон. Вслушайся в него, Рожи.
  Бум…бум…бум… Рожи Могу поднялся с кресла.
  — Вы себя гипнотизируете своими барабанами, босс. Это уже входит в привычку. Не пора ли завязывать?
  Пол Прай мечтательно покачал головой:
  — Нет. Это успокаивает мои нервы. Отправляйся по адресу Длинное шоссе, 5793 и выясни, кому принадлежит дом. Представься сотрудником водопроводной компании. Собери всю информацию, какую можешь. Возьми такси в оба конца и нигде не задерживайся. У меня такое чувство, что с этим делом нужно поторопиться.
  Рожи Магу с вожделением посмотрел на бутылку виски.
  — Конечно, если я уйду…
  Пол Прай перестал бить в барабан и в упор посмотрел на калеку.
  — Тебе уже пора, — бросил он колебавшемуся Рожи.
  — Слушаюсь, сэр, — отчеканил однорукий, вставая на ноги. Затем взял шляпу и, покачиваясь, ушел.
  А за его спиной Пол Прай продолжал выстукивать монотонные ритмы, разносившиеся по всей квартире. Низкие раскатистые звуки этого барабана, каза-ло, возникают почти сами по себе.
  Когда Рожи вернулся, Пол все еще сидел в том самом кресле. Он уже не бил в барабан. Предельно сосредоточившись, он что-то писал карандашом на листке бумаги.
  Рожи он встретил загадочной улыбкой.
  — Погоди рассказывать, Рожи. Вначале я хочу поинтересоваться — не дворецкий ли тот человек? Если да, то я знаю ответ.
  Остекленевшие глаза Рожи Магу широко раскрылись от удивления.
  — Да, он дворецкий по имени О’Пит Филберт, а владелец дома — Родни Голдкрест. Денег у них — куры не клюют. Дворецкий — последнее приобретение. Эти люди — нувориши — ужасно богаты. Это совсем новые люди.
  Улыбка Прая превратилась в ухмылку.
  — Ага… — произнес он, и в его голосе зазвучали нотки хищного тигра, подстерегающего свою добычу.
  — Собираетесь снова схлестнуться с Большим Форсом Гилврэем, босс?
  — Да, конечно. А что?
  — Не к добру это. Гилврэй — корифей в своем деле, — неодобрительно произнес подельник. — Вон он как водит за нос полицию. Его так ни на чем и не подловили. А ведь Гилврэй не сидит сложа руки.
  — Ну и что с того, Рожи? — возразил Пол.
  — Ничего. Только я бы на время занялся кем-нибудь еще. Большой Форс Гилврэй — это пороховая бочка.
  Пол Прай наклонился вперед и ткнул пальцем в грудь Рожи Магу.
  — Знаешь, кто он такой? Он — жулик. Его имя — Б.Ф. Гилврэй, и Б.Ф. расшифровывается как Бенджамин Франклин. А если гангстер пишет на своей дверной табличке «Бенджамин Франклин», значит, дело пахнет керосином. Братва окрестила его Большим Форсом, и он живет в соответствии со своей кличкой. К тому времени, когда я с ним разделаюсь, форсу у него не останется. Я заставлю его выйти из игры. Если полиция не может до него добраться, это сделаю я. Он для меня — курица, несущая золотые яйца. Его преступления принесли мне за последние месяцы тысячи долларов чистого дохода, и принесут еще больше.
  Рожи Магу покачал головой.
  — Он — слишком крупный зверь, босс, — предупредил он. — Вас попросту отправят на тот свет.
  Пол Прай хмыкнул.
  — Ну что же, драка будет честная, — сказал он. Потом взял шляпу, трость и вышел.
  Едва за ним захлопнулась дверь, как Рожи Магу дотянулся до бутылки с виски, наклонил ее и поднес с губам. Потом, довольно крякнув, снова откинулся на спинку мягкого кресла и прикрыл глаза.
  Уже вечерело, когда его разбудил телефонный звонок. В ответ на его «алло» раздался голос Пола Прая:
  — Привет, Рожи. Ну как, ты трезвый?
  Рожи Магу потер опухшие от сна веки. Часто моргая от света настольной лампы, он взглянул на пустую бутыль из-под виски и проворчал:
  — Я уже семь лет не просыхаю. Вот и сейчас — с чего бы?
  — Но ты хоть не перебрал? — строго поинтересовался Пол.
  — Я не могу перебрать. Я принимаю дозу, а это чертово пойло испаряется через мои поры по мере того, как я вливаю в себя новые порции. И что с этим поделаешь? Так что я в полном порядке.
  — Ладно, — буркнул Пол Прай, — поезжай в отель «Баргемор» и спроси Джорджа Кросби. — На другом конце провода раздался щелчок — там положили трубку.
  Рожи Магу потер глаза, стараясь взбодриться после сна.
  — Ну что же, будем надеяться, что этот парень — Кросби — припас немного виски, — сказал он и потянулся за своей видавшей виды шляпой.
  В отеле «Баргемор» он удивленно вытаращил глаза, когда обнаружил, что Джордж Кросби — не кто иной, как Пол Прай, записавшийся под вымышленным именем. Он получил номер и уже вполне в нем освоился.
  — Я только хотел поделиться с тобой одной новостью, — встретил он товарища.
  Прай сунул под нос детективу вечернюю газету, еще влажную после печатного пресса.
  Рожи Магу тут же бросился в глаза крикливый заголовок:
  «МАТРОНА ИЗ ВЫСШЕГО ОБЩЕСТВА ОГЛУШЕНА УДАРОМ ПО ГОЛОВЕ.
  ДРАГОЦЕННОСТИ ГОЛДКРЕСТА ИСЧЕЗЛИ».
  Рожи Магу заинтересованно хмыкнул и уселся в одно из тех типичных мягких кресел, какими обставляют гостиничные номера. Сдвинув брови, он погрузился в чтение заметки.
  Закончив чтение, он задумчиво уставился на Пола Прая.
  — Она одевалась к балу. А дворецкий напился и огрел ее по голове, — размышлял он. — Придя в себя, она недосчиталась ожерелья стоимостью в сто тысяч долларов.
  — Правильно, — подтвердил Пол.
  — Но дворецкий по-прежнему был там.
  — Пьяный вдребезги, — подсказал Прай.
  — Так утверждается в газете, — согласился Рожи.
  — И он совершенно не помнил, что произошло, — продолжал размышлять однорукий. — Он выпил. С его слов — всего одну порцию. Но его тут же развезло. Я ясно вижу, как все это случилось. Ему что-то подмешали в выпивку. У Большого Форса Гилврэя есть сообщница в доме — ее, возможно, пристроили туда специально для этого дела. Она всыпала в стакан какой-то порошок. Потом в дом пробрался Двойник Фил Делано. Он притворился пьяным, подстерег женщину, затеял ссору, оглушил ее, взял бриллиантовое ожерелье и оставил беднягу дворецкого отдуваться за все.
  Пол Прай кивнул:
  — Именно так все и было, Рожи. Только хитроумный мистер Делано пошел еще дальше. Он рассыпал несколько наименее ценных камней на бесчувственном теле дворецкого. Полиция их обнаружила.
  — Ловко он его подставил, — отметил Рожи Магу. — Двойник Фил Делано сменил масть. Раньше он только другим обеспечивал алиби. Но Большой Форс Гил-врэй прибрал его к рукам и теперь посылает на крупные дела. И как все гладко прошло!
  Пол Прай задумчиво кивнул:
  — В газете подробно описывается биография этого Голдкреста, Рожи. Похоже, они сделали свои деньги во время обвала на фондовой бирже. Постоянно играли на понижение и на этом держались. Нажили кучку денег на чужом несчастье.
  — Да… — согласился Рожи Магу. — Я же говорил, что они — нувориши — совсем новые и ужасно богатые.
  Пол Прай хмыкнул:
  — Я, пожалуй, взгляну на них. А тебя оставлю в номере. Будут звонки — отвечай. Информации никакой не давай. Только записывай номера.
  Рожи Магу озадаченно посмотрел на босса:
  — Вы ждете звонков? От кого?
  — От газетчиков.
  — А что они будут выведывать?
  — Это будет зависеть от многих обстоятельств, — уклончиво ответил Пол Прай и, бодро насвистывая, вышел из комнаты.
  Рожи Магу застонал и опустился в кресло.
  Пол Прай появился в особняке Голдкрестов, выбрав удачный момент после расспросов газетчиков, фотографических вспышек и полицейских дознаний.
  Он позвонил в дверь и покровительственно улыбнулся открывшей ему молодой женщине:
  — Скажите мистеру Голдкресту, что пришел Джордж Кросби.
  Взгляд девушки ничего не выражал.
  — А он вас ждет? — безразлично спросила она.
  Но тут в коридоре послышались торопливые шаги, и чья-то массивная туша оттерла женщину в сторонку.
  — Проходите, мистер Кросби, проходите. У меня для вас скверная новость. Просто ужасная. Пару часов назад я получил вашу телеграмму, но — поверите ли — бриллиантов у меня нет.
  Пол Прай, назвавшийся Джорджем Кросби, держался со сдержанной благожелательностью.
  — Надеюсь, ничего серьезного? — сочувственно причмокнул он.
  Пузатый человек с пунцовыми щеками и глазами навыкате, всплеснув руками, уставился на Пола.
  — Ничего серьезного? Мою жену ударили, ожерелье пропало! — расстроенно проговорил он. — А вы говорите — несерьезно. Но заходите, заходите, присаживайтесь. Берите сигару, наливайте себе чего-нибудь. В телеграмме сказано, — продолжал хозяин дома, — что вы — доверенное лицо одного частного коллекционера, который не хочет предавать огласке свое имя. А откуда вы узнали про ожерелье?
  Пол Прай следом за хозяином прошел в загроможденную мебелью гостиную и сел в предложенное ему кресло.
  — Да это же просто ужасно! — не отвечая на вопрос, поддакнул он.
  — Конечно ужасно. Ожерелье за сто тысяч долларов!
  Пол Прай посмотрел на толстопузого Голдкреста испытующим взглядом:
  — Разве вы заплатили за него сто тысяч долларов?
  Родни Голдкрест провел толстым пальцем по вороту промокшей рубашки.
  — Ну, между нами говоря, мне оно обошлось дешевле, — замялся он. — Но все равно деньги были заплачены немалые. Моя жена обожает, когда ее имя упоминают в газетах, вот я и назвал эту сумму газетчикам.
  — И теперь оно пропало? — переспросил Пол.
  — Как сквозь землю провалилось, мистер Кросби. Получив вашу телеграмму, я понял: все рухнуло. Знаете, если бы какой-нибудь коллекционер заплатил бешеные деньги за это ожерелье или хотя бы предложил их, это сделало бы моей жене хорошее паблисити. Малышка обожает рассматривать свои фотографии в газетах. Вы ведь знаете, каковы эти женщины. Забавный народ.
  — Да, я понимаю, — кивнул Пол Прай. — Какое ужасное несчастье. Камни для этого ожерелья поступили из источника, который я сейчас не стану оглашать. Но я уверен — мой шеф раскошелился бы ради них на двести пятьдесят тысяч долларов.
  — Видите ли, бриллиант бриллианту — рознь. Все зависит как от самих камней, так и от огранки и полировки. Так вот, был в свое время огранщик, который достиг поразительных результатов в деле обработки алмазов, поступающих из определенных мест.
  юз
  — Я, естественно, не стану вдаваться в детали, мистер Голдкрест. Хочу сохранить в тайне имя моего клиента да и предотвратить резкий скачок цен на некоторые виды бриллиантов. Но, уверяю вас, не случись этого злополучного ограбления, фотография вашей жены красовалась бы в каждой местной газете, в разделе светской хроники. Она была бы гордой обладательницей ценнейшего ювелирного украшения. Ну, а о репутации женщины с тонким художественным вкусом нечего и говорить!
  Глаза Голдкреста радостно заблестели.
  — Вот-вот — «с тонким художественным вкусом». Об этом и мечтает моя крошка. Для нее это своего рода рубеж. Знаете, это ведь нелегко — вот так, с ходу, пробиться в высшее общество. Мы переехали сюда, чтобы быть на уровне. Столько намучились — лишь бы только не ударить лицом в грязь. А чего добились? Нет, я совсем не против, — мечтательно продолжал он. — Она — моя крошка, женщина, о которой я забочусь. У нее своя цель. Газетчики нас не забывают. Мы приманиваем ребят сигарами и виски, и все время даем фотографии, да только без толку.
  Пол Прай перебил его:
  — Печально, конечно. Тем более, что мой босс занимает в обществе видное положение. Но с этим, похоже, ничего не поделаешь. Пожалуйста, сохраните в тайне мою телеграмму и мой визит. На тот случай, если вы нападете на след ожерелья — я в отеле «Барге мор». Только никому ни слова.
  Голдкрест поспешно кивнул.
  — Я умею держать язык за зубами. Но хотелось бы познакомить вас с моей крошкой. Она немного взбудоражена, но с удовольствием с вами увидится. Мы много говорили о вашей телеграмме. Подождите здесь — я сейчас приведу ее.
  Родни Голдкрест с некоторым усилием оторвал свою громадную тушу от кресла и величаво выплыл из комнаты.
  Через несколько минут он возвратился с сияющим лицом.
  Рядом с хозяином дома шла упитанная матрона. Как и ее муж, эта женщина была предрасположена к полноте. На левом виске дамы отчетливо проступал рубец, но массивный подбородок и толстая шея свидетельствовали, что одним ударом ее надолго из седла не вышибешь.
  Пол Прай знал, что раньше она служила официанткой в заведении, приторговывавшем виски из-под прилавка. И вдруг у ее мужа начался стремительный рост благосостояния. Теперь эта женщина пыжилась в стремлении продемонстрировать свою культуру.
  — Вот моя крошка, — с гордостью объявил Голдкрест. — А это, дорогая, Джордж Кросби, джентльмен, который телеграфировал, что хочет сделать нам выгодное предложение по поводу ожерелья.
  Женщина жеманно улыбнулась. Пол Прай отвесил низкий поклон.
  — Я искренне рад и польщен, миссис Голдкрест. Человек с таким великолепным вкусом, выбравший столь редкую вещь, заслуживает всяческого восхищения. Ваша потеря тяжела вдвойне. Если ожерелье — это действительно то, о чем я думал, ваша фотография попала бы на первые страницы газет в течение сорока восьми часов. Вы прослыли бы дамой изысканного вкуса, тонко разбирающейся в произведениях искусства. Если бы вы продали эту вещь, ваше имя связывали бы с именем самого богатого и выдающегося коллекционера драгоценных камней.
  Женщина с сожалением вздохнула, и от этого вздоха платье на ее груди всколыхнулось, как от миниатюрного землетрясения.
  — Ну разве не ужасно? — почти простонала она. — Ведь я именно об этом и мечтала.
  Пол Прай понимающе кивнул.
  — Ну, возможно, в будущем что-то и обнаружится, — многозначительно сказал он. — Только пообещайте мне: вы никому не скажете ни слова о моем визите и не выдадите моего имени газетчикам.
  — Конечно, конечно, — заверил его Голдкрест, — мы обещаем.
  Однако его жена заколебалась.
  — Ну хорошо, — наконец проговорила она. — Но можно хотя бы рассказать, что вы считаете ожерелье настоящим шедевром, а меня — женщиной с тонким вкусом?
  Пол Прай в ужасе подскочил.
  — Нет, нет, — повысил он голос. — Моему боссу очень не понравится упоминание о моей миссии сейчас, когда ожерелье исчезло.
  — Понятно, — разочарованно вздохнула миссис Голдкрест.
  Пол Прай низко поклонился, пробормотал обычные в таких случаях любезности, надел пальто, взял шляпу и трость и поспешно вышел.
  Когда за ним захлопнулась дверь, Голдкрест вопросительно посмотрел на жену.
  — Родни, — произнесла она твердым голосом. — Звони немедленно репортерам и скажи, пусть мчатся к нам со всех ног. У меня есть для них стоящий материал.
  Голдкрест потупил глаза.
  — Нельзя болтать им об этом коллекционере, дорогая, — напомнил он.
  Крошка нетерпеливо топнула ножкой.
  — Родни, — прошипела она, — не валяй дурака! Звони репортерам!
  Пол Прай вошел в свой гостиничный номер и недовольно смерил взглядом Рожи Магу, который, развалясь в кресле, держал на коленях телефон.
  — Кто-нибудь звонил? — спросил босс.
  — Еще бы!
  — Репортеры?
  — Они самые. Все старые трюки перепробовали. Подавай им, видишь ли, Джорджа Кросби.
  Пол Прай ухмыльнулся:
  — Ты им что-нибудь сказал?
  — Сказал, что вы вышли и неизвестно когда вернетесь.
  — А что они спрашивали?
  — Спрашивали, чем вы занимаетесь, сколько вам лет. Правда, что вы интересовались бриллиантами Голд-креста, думаете ли вы, как можно вернуть похищенное. Интересовались, действительно ли вы назначили награду в двадцать пять тысяч долларов тому, кто вернет бриллианты. Да мало ли чего еще спрашивали — всего и не упомнишь.
  — Они, наверное, скоро будут здесь, — предположил Пол.
  — Как пить дать. Хотите, чтобы я остался?
  — Нет. В этом чемодане бутылка виски. Возвращайся в квартиру и жди от меня звонка. А человек со столом не появлялся?
  — Со столом? — переспросил продавец карандашей. — А я-то подумал, что это очередная репортерская штучка. Портье говорил, что для вас привезли письменный стол.
  — Нет, — улыбнулся Пол Прай, — здесь дело в другом. Пусть тащит сюда стол.
  На то, чтобы доставить этот стол в комнату, ушло ровно двадцать минут. Пол Прай проследил, чтобы его поставили в самом подходящем месте.
  — И в чем тут задумка? — с любопытством спросил Рожи Магу после ухода грузчиков.
  — Мастер весь день трудился над этой штукой, — довольно произнес Пол Прай. — Взгляни-ка… — Он ухватился за массивный угол стола и потянул его на себя. Угол на роликах сдвинулся вверх, давая доступ к открывшемуся потайному ящику. — Неплохой тайничок, да? — бросил он.
  — Отличный, — одобрил Рожи Магу. — Но к чему все это?
  Пол Прай положил на стол руку и нажал. Раздался мягкий звук скольжения дерева по дереву, и на глазах у изумленного Рожи Магу потайной ящик сдвинулся и исчез из виду, а на его месте появился другой тайник.
  — Разрази меня гром! — воскликнул однорукий.
  Пол Прай только рассмеялся.
  — На улице за тобой наверняка увяжутся репортеры. Направь их сюда, — приказал он Рожи Магу.
  Тот согласно кивнул и вышел.
  Через пять минут в комнату ввалилась куча газетчиков.
  Пол Прай, назвавшийся Джорджем Кросби, упорно старался сохранить свою миссию в полном секрете. Он не желал ее с кем-либо обсуждать и тем обеспечил себе отличную рекламу. Конечно, он старался помалкивать. Но не удержался и выболтал кое-какие подробности. Спохватившись, он испугался и разразился бранью. Словом, спектакль удался на славу.
  В результате все утренние газеты раззвонили, что известный коллекционер драгоценных камней обратил внимание на бриллианты Голдкреста и уже собирался выложить за них добрую четверть миллиона долларов, когда произошло ограбление.
  Одна газета напечатала, что агент этого коллекционера, некий Джордж Кросби, поселился в отеле «Баргемор», в номере 6345; что его пребывание в городе окутано тайной, но он не отрицает — выдающийся коллекционер действительно пожелал приобрести ожерелье и дал ему соответствующие полномочия.
  Тот же номер газеты опубликовал обещание Родни Голдкреста выплатить награду в десять тысяч долларов тому, кто вернет ожерелье.
  Полиция действовала исходя из предположения, что дворецкий был не столько пьян, сколько притворялся пьяным. И действовал он с сообщником. Этот сообщник и завладел ожерельем.
  Сидя за завтраком в своем номере, Пол Прай листал газеты одну за другой. Довольная, безмятежная улыбка не сходила с его лица.
  В десять тридцать на его столе зазвонил телефон.
  — Это мистер Джордж Кросби? — спросил вкрадчивый голос.
  — Да, мистер Джордж Кросби, — подтвердил Пол Прай.
  — Мое имя вам незнакомо, но я хотел бы встретиться с вами по одному делу, — прозвучало в трубке. — И чем скорее, тем лучше.
  — Хотел бы знать ваше имя, — немного помолчав для пущей важности, сказал Пол Прай.
  — Симмс, Сидни Симмс.
  Никогда о вас не слышал.
  — И неудивительно. Но поговорить со мной — в ваших интересах, — настаивал незнакомец.
  — Ладно, — бросил Пол Прай, словно вдруг решившись на что-то. — Я жду вас через пятнадцать минут.
  — Договорились, — сказал собеседник и положил трубку.
  Он оказался пунктуальным. Через четверть часа — минута в минуту — в номер Пола Прая осторожно постучали.
  Хозяин номера открыл дверь.
  И мистер Симмс бесшумно проскользнул в комнату, словно змея — в крысиную норку.
  Он был высокий и тощий, этот Сидни Симмс. Человек с огромными, как у летучей мыши, ушами и выпученными глазами. Его широченный рот все время смешливо подергивался, а тонкая шея как-то странно извивалась в воротнике.
  — У вас ко мне дело? — строго спросил Пол Прай.
  — Да. Вы — эксперт по драгоценным камням?
  — Ну, не то чтобы эксперт, — скромно заметил Пол. — Просто меня интересуют некоторые виды камней.
  — Да, знаю, — заторопился гость. — Так вот, есть у меня пара камушков, которые я хотел бы вам показать.
  — Но послушайте, любезный, — запротестовал Пол Прай. — Я не занимаюсь оценкой камней. Мое мнение не будет иметь никакого веса. Я бы посоветовал вам обратиться к одному из ювелиров-оптовиков.
  — Да, да, я знаю, — прошипел Сидни Симмс своим особенным полушепотом. — Но вы только взгляните на этих малюток!
  Он выложил на стол два бриллианта.
  Пол Прай не без интереса издалека глянул на лежавшие перед ним камни.
  — Прелестно, — пробормотал он. — Просто прелестно. Сейчас посмотрим.
  Он потянулся за камнями.
  Сидни Симмс следил за его движениями своими выпученными глазами, от которых вдруг повеяло холодом.
  Пол Прай продолжал разглядывать бриллианты.
  — Эти камни уже вставляли в оправу, а потом вынули оттуда, — заключил он.
  — Только не повредите их, — сдержанно предупредил Сидни Симмс хрипловатым голосом.
  Пол Прай кивнул:
  — Да, конечно. Но эти камни меня не интересуют. Это вполне обычные бриллианты хорошего качества. Ни в самих камнях, ни в их обработке нет ничего примечательного. А я ведь коллекционер. Как бы там ни было, спасибо за ваш визит.
  Сидни Симмс кивнул, но не двинулся с места.
  — Вы приехали сюда, чтобы заполучить бриллианты Голдкреста?
  — Это, как вы понимаете, — с достоинством произнес Пол Прай, — дело сугубо конфиденциальное.
  — Я только повторяю то, что написано в газетах, — пожал плечами гость.
  — Газеты что-то совсем распоясались.
  Сидни Симмс наклонился вперед.
  — А если вам, предположим, достанутся бриллианты Голдкреста?
  Пол Прай снова уселся за свой письменный стол и сложил вместе кончики пальцев.
  — Вот теперь, — сказал он, — вы меня заинтересовали.
  — Еще бы, — прищурившись, заметил Симмс, и его огромные уши дернулись. — Но вначале, — продолжал он, — давайте вернемся к двум бриллиантам, которые я вам показывал.
  — Сколько вы за них хотите? — прямо спросил Пол Прай.
  — Двести долларов.
  — За каждый?
  — За оба.
  — Это, — прикинул Пол Прай, — примерно половина их оптовой цены. Это либо слишком много, либо слишком мало.
  Симмс присел на краешек кресла и вытянул вперед длинную шею. Эта поза, казалось, еще более подчеркнула форму его ушей — как у летучей мыши — и пучеглазие.
  — Что это значит? — недоуменно спросил он.
  Пол Прай встал, подошел к двери, рывком распахнул ее и оглядел коридор. Потом прикрыл и запер на замок. Затем хозяин номера подошел к окнам, чтобы убедиться, что они плотно притворены. Потом вернулся к своему гостю.
  — Объясняю, — спокойно начал Пол. — Если товар легальный, то цена слишком низкая. Если краденый, то это слишком дорого.
  — Ну, — сказал Симмс, внимательно следивший за мерами предосторожности хозяина номера, — допустим, краденый. Как тогда?
  — Сто долларов, — бросил Пол Прай.
  — Они в розницу уйдут за тысячу, — заскулил Симмс.
  — Сто долларов. Соглашайтесь или уходите.
  — Согласен.
  Пол Прай на глазах у Сидни Симмса поднял одну секцию стола, открыв доступ к тайнику. Потайной ящик был набит свернутыми в трубочки банкнотами.
  Пол Прай вытащил две бумажки по пятьдесят долларов, торопливо протянул их гостю, взял оба бриллианта и, осторожно опустив их в ящик, водрузил на место крышку стола.
  Выпученные глаза жадно ловили каждое его движение.
  — Ловко, — с завистью выдохнул Симмс. — За этими бриллиантами идет настоящая охота, — добавил он.
  — Мне наплевать, — небрежно откликнулся Пол.
  Сияющий Симмс посмотрел на хозяина номера.
  — Мне кажется, — заметил он, — мы хорошо понимаем друг друга.
  Пол Прай напустил на себя невероятно деловитый вид.
  — Для меня бриллианты Голдкреста стоят ровно сто тысяч долларов — наличными.
  — Да, но газеты утверждают, что с точки зрения коллекционера они стоят двести пятьдесят тысяч, — в недоумении возразил гость.
  — И стоят сто тысяч долларов для меня, если они действительно той огранки и шлифовки, какую я себе представляю, — невозмутимо продолжал Пол.
  Сидни Симмс беспокойно заерзал.
  — Когда я могу поговорить с вами?
  — Сегодня вечером, в восемь часов.
  — Хорошо, — пробормотал Симмс. — Мы еще кое-что обсудим. Но тех бриллиантов я с собой не возьму, — добавил он. — Мы посмотрим некоторые другие и выясним, что я могу сделать.
  Пол Прай поднялся и открыл входную дверь.
  — В этой комнате к восьми часам вечера будет лежать сто тысяч долларов наличными. И учтите — я никого не жду больше пяти минут. Всего хорошего, мистер Симмс.
  И Сидни Симмс прошмыгнул в коридор.
  — Я буду здесь, — прохрипел он.
  Дальше все было проще простого. Пол Прай спустился в вестибюль и разговорился с джентльменом с седыми бакенбардами. Речь зашла о «сухом законе» и виски. Пол Прай между делом упомянул, что у него есть партия довоенного товара, которую ему счастливым образом удалось заполучить из надежных источников. Человек с седыми бакенбардами необычайно этим заинтересовался. Он очень хотел получить часть этого товара.
  Пол Прай вытащил блокнот, назвал цену, черкнул цифру.
  — Зовут меня Джордж Кросби, — сказал он. — Сегодня вечером, точно в три минуты девятого, я буду в номере 6345. Ко мне должен зайти мой партнер.
  Джентльмен с седыми бакенбардами пробормотал слова благодарности.
  И тут Пол Прай заметил человека с квадратными носами ботинок и бычьей шеей. Этот тип явно заинтересовался их беседой, особенно когда Пол достал свой блокнот.
  Тогда Пол Прай переместился в другой конец вестибюля. Там он втянул в разговор худосочного человека с грустными глазами. Речь зашла о «сухом законе» и о том, что в последнее время стали гнать виски отвратительного качества. С этого момента разговор пошел по накатанной колее.
  Человек с бычьей шеей и квадратными носами ботинок проявлял уже крайнюю заинтересованность, когда Пол Прай, сделав еще одну пометку в блокноте, отошел в сторону.
  Он подсел к мужчине с лошадиным лицом, поглощенному газетой, и попросил у него спичку. Человек с лошадиным лицом оторвался от чтения и протянул спички, отпустив какое-то замечание. Замечание это положило начало- их разговору. Речь зашла о «сухом законе» и о качестве виски.
  В конце разговора Пол Прай убрал блокнот в карман, вышел на улицу, огляделся по сторонам и сел в такси.
  Прай отсутствовал несколько часов. Когда он вернулся в отель, старший коридорный улучил минуту и легонько прикоснулся к нему.
  — У меня есть крыша, — прошептал он.
  — Что это значит? — спросил Пол Прай, при этом тоже предусмотрительно понизив голос.
  — Вы знаете, что я имею в виду, — продолжал шептать коридорный. — Если вам нужна крыша, можете пропускать свой товар через меня.
  Пол Прай начинал что-то смекать.
  — Слушай, — сказал он, — иди к черту. — И тот ушел.
  Точно в три минуты восьмого к грузовому входу подкатил фургон, обычно доставляющий продукты. Подсобный рабочий расписался в накладной за несколько громоздких ящиков, привезенных Джорджу Кросби из номера 6345.
  Подсобному рабочему щедро «дали на лапу», громоздкие ящики перекочевали наверх, и их с величайшей предосторожностью расставили в номере.
  В одну минуту девятого Сидни Симмс проскользнул в дверь.
  Его выпученные глаза заблестели при виде ящиков.
  — Что это? — спросил он.
  Пол Прай подошел к письменному столу.
  — Так, один груз, — безразлично сказал он.
  В это время громко забарабанили в дверь. Пол Прай нахмурился. Сидни Симмс порывистым движением сунул руку за пазуху.
  — Именем закона откройте! — загремел голос из-за двери.
  Пол Прай набрал в легкие воздуха, вполголоса выругался и быстрым шагом направился к двери.
  Когда Пол Прай повернулся к Симмсу спиной, последний колебался какую-то долю секунды. Он быстро поднял крышку стола, открыл тайник, набитый свернутыми банкнотами, и сунул туда сверкавшее бриллиантовое ожерелье. Затем опустил на место крышку стола и едва успел отскочить в сторону, когда вошли полицейские.
  — Что, черт возьми, означает это вторжение? — возмутился Пол Прай.
  — А вот что, Джордж Кросби, — гаркнул один из полицейских. — Вы прячете у себя крупную партию нелегального спиртного.
  — А… — произнес Пол Прай с заметным облегчением.
  Вздох облегчения вырвался и из груди Сиднея Симмса. Он стоял со скрещенными на груди руками и незаметно ощупывал кончиками пальцев рукоятки двух одинаковых автоматических пистолетов, находившихся у него под пиджаком.
  — Что в этих ящиках? — сурово спросил полицейский.
  Пол Прай пожал плечами:
  — Я их еще не открывал.
  — Ну, тогда это сделаю я, — хмыкнул блюститель порядка.
  Полицейские принялись аккуратно вскрывать груз. Ящики были полны бутылок с янтарной жидкостью, на этикетках было написано «виски».
  — Похоже, мы как раз вовремя, — заметил полицейский.
  — А это кто такой? — спросил он, поворачиваясь к Сидни Симмсу.
  — Этот парень познакомился со мной на улице, — пояснил Симмс, — сказал, что у него есть выпивка высшего сорта. Я и имени-то его не знаю. Он предложил мне зайти и взять немного на пробу. Вот моя визитная карточка, начальник. Наверное, вам лучше выяснить, кто я такой.
  Полицейский с грозным видом направился к Симмсу.
  — Клянусь, я это сделаю!
  Симмс отошел в угол и что-то зашептал ему. Полицейский удивленно хмыкнул и принялся изучать документы, которые Сидни достал из внутреннего кармана. Все бумаги выглядели вполне убедительно.
  — Порядок, — кивнул полицейский.
  Тут один из участников рейда откупорил бутылку.
  — Что за черт, — воскликнул он, — да это же просто подкрашенная вода!
  Офицер быстро пересек комнату.
  — Что?
  И вот в этот драматический момент Пол Прай ухитрился незаметно привести в движение устройство, поменявшее местами тайники в столе.
  Дерево скользнуло по дереву, потом что-то щелкнуло, и все встало на свое место. Но эти звуки были заглушены громкими восклицаниями удивленных полицейских.
  — Это ведь не преступление — владеть подкрашенной водицей, правда, начальник? — невинно спросил Пол Прай и подмигнул Симмсу.
  — Нет. Но пытаться ее продать — преступление, — громогласно заявил полицейский. — А вы именно этим и занимаетесь!
  — В таком случае, — возразил Пол Прай, — вам следовало дожидаться в вестибюле, пока я продам воду и получу за нее деньги. А вы, насколько я понимаю, предприняли свой рейд без всякого реального основания.
  Услышав эти слова, старший наряда буквально взвился от возмущения. Со сжатыми кулаками он повернулся к Полу Праю, лицо его исказила ярость.
  — Тебе крупно повезло, — зарычал он. — Ты купил эту дребедень, думая, что это — отличное виски. Тебя надули с виски, но зато ты избежал солидного штрафа и тюремного срока.
  Пол Прай пожал плечами.
  — Как скажете, — развязно произнес он.
  — Я скажу, — продолжал рычать полицейский, — что ты сейчас отправишься с нами в участок. И там дашь нам объяснения. За свое ловкачество тебя ожидает прогулка в полицейской машине, обвинение в бродяжничестве, а освободят тебя только под залог.
  Блюститель порядка решительно направился к Полу Праю.
  — Ну что, не желаешь оказать сопротивление полицейскому? — добавил он как бы невзначай.
  Но Пол Прай покорно подставил ему запястья.
  — Я очень сожалею, начальник.
  — Ты обязательно пожалеешь, — пообещал старший рейда.
  — А улики вам нужны, шеф? — со скрытой иронией спросил арестованный.
  — Да. Прихвати по паре бутылок из каждого ящика, — небрежно бросил офицер. — Выключай свет и иди за мной.
  Во время всей этой суеты Сидни Симмс оставил в номере свою шляпу. Он вспомнил о ней, только когда заперли дверь.
  — Я забыл внутри шляпу, — с расстроенным видом шепнул он полицейскому.
  Тот передал ему ключ.
  — Ладно, забирай, только побыстрее.
  Сидни Симмс не заставил себя долго ждать.
  Он отпер дверь и проскользнул в комнату. Одной рукой Сидни подхватил свою шляпу, другой — откинул кверху секцию крышки стола.
  Симмс достал сверкающие камни и засунул их в карман. Потом выгреб свернутые в трубочки банкноты и довольно хохотнул.
  — Да, плохо дело, — пробормотал он себе под нос. — Обчистили Кросби как липку.
  Он снова закрыл секцией стола потайной ящик, быстро выскользнул из комнаты и повернул ключ в замке. У лифта он встретился с полицейскими, а в вестибюле распрощался с ними.
  У входа в отель дожидалась полицейская машина. Вокруг нее уже собралась толпа зевак.
  — Начальник, — умолял Пол Прай, — я вам сейчас все объясню. Вы отпускаете преступника…
  — Заткнись! — рявкнул на него полицейский.
  Пол Прай смиренно затих. Его вытолкали через вращающуюся дверь на улицу. У полицейской машины распахнулась дверца, чтобы принять его, и тут чей-то властный голос остановил эту процедуру-
  — Эй, что тут происходит? — прогремел кто-то стоявший на тротуаре.
  Полицейские обернулись. Перед ним стоял инспектор Кигли собственной персоной.
  — Облава на торговцев спиртным, — доложил ему старший полицейский, взяв под козырек.
  — Что? — загремел инспектор. — Этот человек — Пол Прай. Он назначил мне встречу, чтобы вернуть ожерелье Голдкреста. Здесь какая-то ошибка…
  В воздухе повисло неловкое молчание. Его нарушил голос Пола Прая:
  — Куда там, инспектор. Я пытался все объяснить этому человеку. Говорил, что он отпускает на волю преступника, но он и слушать меня не стал…
  Старший рейда в растерянности нервно теребил ворот.
  — А ну-ка все внутрь! — прорычал инспектор Кигли.
  Все снова поднялись в номер Пола.
  — Разумеется, я не мог сказать ничего конкретнее в присутствии преступника, — начал объяснять Пол Прай. — Он бы тут же кинулся наутек, может быть, стал бы отстреливаться. К тому же я не знал наверняка, что ожерелье при нем. Но если, инспектор, вы уберете отсюда этих горе-полицейских, мы вернем ожерелье. Хотя, конечно, жаль, что упустили настоящего преступника.
  Кигли хмуро посмотрел на разинувших рты подчиненных.
  — Убирайтесь, — буркнул он. И те ушли.
  Пол Прай подошел к столу, сдвинул вверх секцию крышки. Показался выдвижной ящик — он был совершенно пуст.
  — Гм… — недоуменно проронил инспектор Кигли.
  Просунув руку под крышку стола, Пол Прай потянул за рычажок. Пустой ящик плавно куда-то отъехал, а на его место со щелчком встал другой ящик. Он был набит деньгами, а поверх свернутых в трубочки банкнотов лежали искрящиеся камни. При комнатном освещении они вспыхивали разноцветными огнями.
  — Чтоб я пропал, — ошеломленно воскликнул инспектор Кигли, беря в руку бриллианты. Он внимательно осмотрел камни. — Да, то самое. Прай, во всем этом есть нечто забавное.
  — Вы находите?
  — Да вы сами, черт возьми, прекрасно об этом знаете. Если бы бандиты сбыли ожерелье скупщику краденого, оно принесло бы им примерно двадцать тысяч. В магазине оно стоит восемьдесят тысяч. А я нашел его здесь, где вы, видимо, уговорили кого-то оставить его.
  — Выманил у преступника, инспектор, — уточнил Пол.
  — И что же теперь?
  — Ну, за возвращение ожерелья обещана награда в десять тысяч долларов. Я не эгоист. Ожерелье достанется вам, как и все лавры. Вам причитается и половина награды. Я возьму вторую половину.
  Инспектор Кигли присел на край письменного стола.
  — Знаете, Прай, — помедлив заявил он, — не исключено, что вы сами замешаны в этом деле. Вам достается уже третья или четвертая крупная награда. Так что лучше уж вы сами расколитесь.
  Пол Прай ухмыльнулся.
  — Да, конечно, — сразу согласился он.
  И Пол Прай рассказал инспектору Кигли все, начиная с момента, как он обнаружил человека Гилврэя, следившего за дворецким.
  — Но, — промямлил инспектор Кигли, — мы не можем осудить человека только на основании ваших свидетельских показаний. Тем более, что вы изображали из себя сообщника.
  Пол Прай пожал плечами и ухмыльнулся:
  — Мы с вами могли бы получить по пять тысяч долларов наградных, инспектор. А то, что мы не собрали материала на банду Гилврэя, меня только радует.
  — Почему? — не понял полицейский начальник.
  — Потому что она — мой продуктовый талончик, курица, которая несет золотые яйца.
  Инспектор вздохнул.
  — Вы отправитесь на тот свет, если будете продолжать в таком духе, — пригрозил он.
  Пол Прай лишь рассмеялся.
  Газеты подняли страшную шумиху вокруг возвращения бриллиантов Голдкреста. Судя по всему, в этом была огромная заслуга инспектора Кигли. Одновременно это была определенная заслуга некоего любителя, который назвался Джорджем Кросби, собирателем драгоценных камней. Это он заманил преступников в ловушку, якобы желая вступить с ними в сделку.
  К несчастью, преступникам удалось скрыться, но полиция не теряла надежды найти их и арестовать. Предстояла выплата награды. Ожерелье вернули законному владельцу.
  Пол Прай читал газеты и посмеивался. Рожи Магу читал их и хмуро ворчал. Инспектор Кигли читал их, и самодовольная улыбка появлялась в уголках его рта. Бенджамин Франклин Гилврэй, известный в преступном мире как Большой Форс Гилврэй, читал газеты в своем роскошном особняке и сыпал проклятиями.
  На столе перед ним лежали поддельное ожерелье с фальшивыми камнями и пять пачек свернутых в трубочки банкнотов. В каждой трубочке самая верхняя была пятидесятидолларовой купюрой, а внутри — пятьдесят бумажек по одному доллару. Общую сумму Большой Форс Гилврэй должен был поделить, как выручку от тщательно спланированного дела, на всю банду.
  Главный гангстер взял листок бумаги, грубый карандаш и стал выводить печатными буквами — так, чтобы не выдать себя, — послание Полу Праю. Послание это гласило:
  «ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, С КЕМ ИМЕЮ ДЕЛО.
  ТЫ ДОЛГО ВСТАВЛЯЛ МНЕ ПАЛКИ В КОЛЕСА.
  ТЫ НЕ ЖИЛЕЦ».
  Большой Форс Гилврэй позвал одного из членов банды.
  — Проследи, чтобы этот пакет подсунули под дверь Полу Праю, — приказал он. — Мы дадим ему шанс убраться из города.
  Лицо гангстера перекосилось от ярости.
  — Скажите только слово, босс, и мы его прикончим.
  — Нет, — возразил Большой Форс Гилврэй. — Мы всегда сторонились мокрых дел и мы дадим этому парню уйти. Правда, меня так и тянет провентилировать все это с Томми. Подумать только, какую он нам свинью подложил!
  — И не говорите! — воскликнул багровый от ярости другой бандит. — Мы ведь снимали на пленку этого проклятого дворецкого, изучали каждый его жест. Делано разгуливал по улицам, копируя его походку. Мы внедрили в дом Мейбл, чтобы подсыпать снотворное в коктейль. Мы…
  — Замолчи! — оборвал его Гилврэй. — Давай иди.
  Его подчиненный умолк на полуслове и отправился в путь.
  Ровно два часа спустя Гилврэю пришла заказная телеграмма. Думая, что она касается его операций со спиртным, король гангстеров расписался за получение, расплатился с посыльным и вскрыл конверт.
  Не веря своим глазам, он прочел ответ на собственное анонимное послание:
  «СПАСИБО ЗА НАГРАДУ. ТЫ — БЕЗОТКАЗНЫЙ ПРОДУКТОВЫЙ ТАЛОН.
  ОБМОЗГУЙ ЕЩЕ КАКОЕ-НИБУДЬ ДЕЛЬЦЕ.
  МНЕ НУЖНЫ ДЕНЬЖАТА.
  (подпись) НЕ ЖИЛЕЦ».
  
  1930 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Переделка,
  в которую попал Уайкер
  Пронзительные глаза Пола Прая маленькими буравчиками впились в невозмутимое лицо Рожи Магу. Этот человек славился тем, что, раз встретив кого-то, уже не забывал его никогда. Он как бы делал мгновенную фотографию в своей памяти.
  — Стало быть, меня подставили, так, Магу?
  Магу потянулся за бутылкой — однорукий, небритый, в поношенной одежде, которая, наверное, целую вечность не видела щетки. Взгляд его безжизненных, словно тусклое стекло, глаз ни на минуту не отрывался от лица Прая.
  — Лопни мои глаза! А вспомните, сколько раз я вас предупреждал?! И вот теперь сами видите — все вышло по-моему!
  Пол Прай направился к шкафу у противоположной стены, — который был битком набит барабанами всевозможных форм и размеров. Вытащив самый любимый, барабан племени хопи, который использовался во время особо торжественных церемоний, он уселся на ковер, зажал между колен высокий деревянный цилиндр и выбил легкую дробь на туго натянутой сыромятной поверхности. Барабанные палочки были вырезаны из можжевельника, а на конце их крепились пухлые подушечки из оленьей шкуры.
  Барабан откликнулся приглушенным рокотом, и комната огласилась глубокими, низкими звуками какой-то дикарской мелодии, одновременно нелепой и пленительной.
  — Предупреждал меня? — переспросил он задумчиво.
  — Лопни мои глаза! И не один раз, а по меньшей мере сотню! Вспомнили, что я говорил перед тем, последним дельцем? Мы ведь сидели как раз в этой комнате, и я сказал вам, что, если вы не прекратите валять дурака и водить за нос Большого Форса Гил-врэя, вам не поздоровится. А что вы после этого сделали?! Как ни в чем не бывало отыскали золотое ожерелье Голдкрестов и передали его копам — и это после того, как шайка Гилврэя несколько недель с ног сбивалась, пытаясь заполучить его. Конечно, награду огреб инспектор Кигли, но не думаю, чтобы Гилврэя удалось обвести вокруг пальца! Уж он-то сразу понял, кто спутал ему карты!
  Пол Прай на мгновение отложил палочки в сторону и довольно ухмыльнулся. Эта ухмылка неожиданно сделала его лицо по-мальчишески привлекательным, хотя глаза по-прежнему сверкали холодным огнем.
  — И вот Гилврэй прислал мне записку, в которой любезно предупреждает, что дни мои сочтены.
  — Лопни мои глаза! — с унылым вздохом согласился Магу, и в его безрадостном голосе не было ни малейшей надежды. — И почему вас вечно тянет ввязаться во что-нибудь эдакое? Уму непостижимо! Однако с Гилврэем вам придется считаться. И заметьте, кстати, стоит ему взяться за какое-то дельце, как вы тут как тут — обходите его на вираже и выхватываете награду из-под самого носа! Неужто он стерпит подобный грабеж среди бела дня?!
  С этими словами Магу оторвал, наконец, тусклый взгляд от лица Пола Прая и перевел его на бутылку с виски. Он немного поколебался, уже протянул было к ней руку, потом тяжело вздохнул, отодвинулся, еще немного помялся и быстрым движением схватил бутылку.
  Похожие на холодные льдинки глаза Пола сверкнули, и он ткнул пальцем в своего компаньона, не дав ему опомниться.
  — Ну-ка ответь мне, — потребовал он, — что это ты раскаркался о моей неминуемой гибели?
  Магу наклонил бутылку, и виски с громким бульканьем полилось в стакан.
  — Тошнутик Уайкер, — пробурчал он, затем, немного помедлив, добавил: — Из Чикаго.
  Пол Прай рассмеялся, но в этом смехе не было и тени страха. Беззаботный смех человека, который любит жизнь и не ждет от нее ничего, кроме радостей.
  — Тошнутик Уайкер? Вот как? В самом деле, Магу, что за имена у этих твоих приятелей? Начнем хотя бы с пресловутого Бенджамина Франклина Гилврэя, известного под кличкой Большой Форс, с этой его дурацкой привычкой глядеть исподлобья, словно разъяренный бык. А теперь вот еще Тошнутик Уайкер! Ну скажи на милость, чему мистер Уайкер обязан этим сногсшибательным прозвищем?!
  Магу упрямо покачал головой:
  — Да ради Бога, можете смеяться сколько влезет! Если хотите, я могу попросить в похоронном бюро, чтоб не вздумали разглаживать вашу мерзопакостную ухмылку, когда станут собирать вас в последний путь. Так что всякий вас узнает без труда.
  Пол Прай насмешливо фыркнул, но смеяться перестал.
  — Да ладно тебе, Рожи, не бери в голову. Если хочешь, налей себе еще, но уж будь добр, расскажи мне об этом Тошнутике Уайкере из Чикаго.
  Рожи Магу окинул мрачным осуждающим взглядом початую бутылку виски, тяжело вздохнул, покачал головой, тоскливо посмотрел на пустой стакан, который держал в руке, и перевел глаза на Пола Прая.
  — Тошнутик Уайкер — страшный человек, — прохрипел он. — Выглядит так, словно весь проспиртован — с головы до ног. Вы такого и не видели, держу пари. А когда работает на кого-то, то делает вид, что пьян в стельку. Но это не так. На самом деле он опасен, как кобра. Это он убрал Гарри Хигли, хотя этого так и не смогли доказать. Потом прикончил Марту Шалашовку, заподозренную в том, что она выболтала полиции все, что ей было известно об убийстве Дугана. Конечно, доказать это так и не смогли, но все равно всем известно, что это его рук дело.
  Пальцы Пола Прая пробежались по тугой коже барабана.
  — Ты хочешь сказать, что теперь он охотится за мной по просьбе Гилврэя?
  — Ага. Он где-то рядом. Я сам вчера видел его на улице перед вашим домом. Он был не один, с ним был Гилврэй. Я ведь уже предупреждал вас, шайка Гилврэя забеспокоилась. Вы растревожили гадючье гнездо. Не забывайте, они всегда отлично справлялись со своей работой. При этом они, как правило, брались за самые легкие дела. А тут появились вы и несколько раз шутя увели лакомый кусок у них из-под носа. Вот они и взбеленились.
  Пол Прай жизнерадостно закивал:
  — И поэтому они наняли Тошнутика Уайкера, единственного человека во вселенной, кто с честью носит это прозвище, так, что ли?
  — Лопни мои глаза! — воскликнул однорукий Магу. — Да и потом, это еще не все. Вы что-нибудь слышали об ограблении Марпла?
  — Марпл, Марпл, черт возьми, Магу! Неужто именно это провернули как раз вчера? Там еще подстрелили полицейского, насколько я слышал.
  Из груди Рожи Магу вырвался печальный вздох. Он грустно взглянул на початую бутылку, потом на свой пустой стакан, но все же заставил себя отвести от них взор и уставился на Пола.
  — Оно самое, — подтвердил он, — только этот коп не стоил и ломаного гроша.
  — Почему? — удивился Пол Прай, и в его глазах появился огонек любопытства.
  — Потому что должен был понимать, куда лезет, глупая голова.
  — Ну хорошо, Рожи, так куда же он влез?
  — Этот дурачок остановился как раз напротив бронированной машины самого Тошнутика, вот в чем беда. Неужто не помните, все газеты взахлеб писали, что был там серый «кадиллак», который и увез бандитов с места преступления? А этот чокнутый коп помчался за ними на своем мотоцикле. Потом завязалась перестрелка, об этом вы слышали?
  Пол Прай нетерпеливо кивнул:
  — Продолжай, Магу.
  Тусклые глаза однорукого вновь сосредоточились на бутылке виски. Наконец, поколебавшись, он решился налить себе еще.
  — Так вот, этот серый «кадиллак» принадлежит самому Тошнутику. Он заказал его специально для таких дел. И корпус этой машины не то что у обычных. «Кадиллак» делали на заказ, и броня там такая, что и танку впору. А стекла — из самого лучшего пуленепробиваемого стекла.
  Пол Прай удивленно присвистнул.
  Рожи Магу отхлебнул из стакана и благодушно кивнул.
  — Вот именно, — продолжал он. — Тошнутик Уай-кер приехал из Чикаго и связался с Гилврэем. Им обоим палец в рот не клади — мигом откусят. И крови они не боятся. К тому же, мне кажется, они решили добраться до вас. Я сразу же об этом подумал, как только статья о сером «кадиллаке» попалась мне на глаза. А сегодня утром наткнулся на них обоих.
  Прай рассеянно посмотрел на барабанные палочки.
  — И ты думаешь, что они охотятся именно за мной?
  — Я не думаю, черт подери! Я уверен в этом! Можете сколько хотите смеяться, только вам уже приготовили деревянную пижамку и ждут лишь подходящего случая, чтобы обрядить в нее!
  Палочки в руках Пола Прая замелькали быстрее, и частая барабанная дробь рассыпалась по комнате. Глаза его недобро светились, а на губах играла какая-то таинственная и непонятная усмешка.
  Магу с досадой сдвинул брови.
  — Если собираетесь что-то сказать, выкиньте к черту проклятый барабан. Я вас не услышу!
  Барабанная дробь стала чуть тише, постепенно превращаясь в едва слышное гудение.
  — Нет, Магу, об этом не проси. Я без ума от этого барабана. Мне почему-то кажется, что он повидал немало схваток. В его гудении есть что-то дикое, воинственное, победное. Вот попробуй прикрыть глаза и представить себе — в ночи полыхает пламя огромного костра, а вокруг мелькают дикие лица в боевой раскраске, высоко поднятые копья. Раздается топот множества ног танцующих, воздух сотрясают дикие завывания, оглушительные вопли и крики.
  Бедный Магу не выдержал.
  — Нет уж, увольте, и пытаться не стану, — раздраженно воскликнул он. — Честно говоря, стоит мне прикрыть глаза, как я вижу нечто другое: винтовку, изрыгающую пламя, черные похоронные дроги, пышные похороны и, наконец, поминки после похорон. И, кстати, скажите, где мне искать виски после того, как вы сыграете в ящик?!
  Пол Прай оглушительно расхохотался:
  — Что с тебя взять, Магу! У тебя нет ни капли воображения. Зато желания как у настоящего мужчины. Никаких сентиментальных стенаний и прочей чепухи, ни единой слезинки по поводу безвременно ушедшего из жизни друга! По-твоему, я просто кормушка, так, что ли? Ну, мой милый, ты просто эгоистичная скотина! Впрочем, что это я? — такова жизнь, а мы иногда боимся в этом признаться.
  — Ах, да бросьте, босс! Я вовсе не хотел вас обидеть. Ну, вы сами посудите, что мне пришлось пережить, пока вы не появились. До сих пор все было так гладко, я просто диву давался! Но когда-то всему приходит конец. Вот я и подумал — началось!
  Пол Прай осторожно опустил барабан на ковер и укоризненно уставился на товарища.
  — Магу, если не прекратишь пить, пеняй на себя! А я-то хотел взять тебя «фотографом»!
  Магу помахал пустым рукавом пиджака.
  — Это без одной-то руки?!
  — Ничего страшного. Согласен и без руки. Ты и сам знаешь: тебе как «фотографу» просто нет цены. И я мог бы пристроить тебя на работу.
  Туманный взор бесцветных глаз однорукого с тоской переместился на бутылку с виски. Он снова глубоко вздохнул.
  — He-а, да и что толку? Я-то ведь себя знаю получше, чем кто другой. Разве не помните — я пристрастился к этой гадости еще задолго до того, как потерял руку. И сколько потом ни пытался избавиться от этой мерзкой привычки, все было без толку! Так и катился под горку. И докатился до того, что стал карандашами на улице торговать. Тут-то вы меня и встретили. Узнали об этой моей особенности — фотографировать лица, да и взяли к себе в помощники, выслеживать да опознавать для вас гангстеров. На это я еще гожусь — но только на это. Ладно, что теперь говорить! Вы хотели что-то сказать, но я перебил вас с этим барабаном. Я-то уж давно подметил у вас эту манеру. Когда вы задумали что-то, у вас даже взгляд делается особенный, то ли сонный, то ли задумчивый. Так что давайте выкладывайте.
  Пол забарабанил по спинке стула.
  — Помнишь ту девчонку, которая утверждала, что у Феннимана ей подменили бриллианты?
  Магу кивнул:
  — А то как же. Она утверждала, что так оно и было. Только доказательств не было.
  Глаза Пола Прая потемнели, губы сурово сжались.
  — Верно, Магу. Доказательств у нее и впрямь не было. Но я поверил ей, да и ты тоже, помнишь?
  — Ну если даже и поверил, так что с того? Сделать-то ничего было нельзя.
  — У меня остались ее имя и адрес, приятель.
  — Все это, конечно, очень здорово. Да только какое отношение все это имеет к Тошнутику Уайкеру?
  — Самое прямое, Магу. Предположим, шайка Гилв-рэя задумает совершить налет и выберет не кого-то, а Феннимана, проведав о его драгоценностях. А я, предположим, обнаружу эти драгоценности и сдеру с ювелира кругленькую сумму. А дальше предположим, что часть этой суммы я отдам девушке! Как тебе нравится моя идея? Вот такой и должна быть истинная справедливость!
  Рука Магу замерла на полпути к бутылке. Он оцепенел, потом с опаской посмотрел на Пола, вытаращенными от изумления глазами.
  — Побойтесь Бога, босс! Что за мысли порой лезут вам в голову! Этак и спятить недолго! О чем вы только думаете?! Да вам сейчас нужно отыскать какую-нибудь нору поглубже да потемней и сидеть там тихо, пока не улягутся страсти. Лягте на дно, заройтесь поглубже и носа не высовывайте, пока Тошнутик Уайкер не отвалит. Вот тогда и посмотрим, как пойдут дела. Пока же надо сидеть тихо.
  Послушайте, я ведь дело говорю, босс. Есть у меня одно местечко, там вас век никто не отыщет. Будете безвылазно сидеть в комнате, а еду вам станут приносить прямо туда. Да, еще придется подыскать какого-нибудь парня покруче для охраны — впрочем, это на ваше усмотрение. У самого Гилврэя, кстати, тоже врагов немало. Не вечен же он, в конце концов! Эта ваша манера выхватывать награды прямо у него из-под носа — знаете, босс, это все равно что дергать смерть за усы — так же глупо!
  Пол Прай решительно покачал головой:
  — Нисколько не сомневаюсь, что Тошнутик Уайкер даже не знает меня в лицо.
  — Все верно. Но чтобы узнать, достаточно кому-то просто показать ему вас. Это несложно.
  — Ну, а если устроить так, чтобы он для этого выбрал именно тебя? Как тебе моя идея? — предложил Пол Прай.
  — Ну и что это даст?
  — А вот послушай. Ты ведь сам только что сказал, что у ребят Гилврэя с деньгами негусто. И вчерашнее ограбление — лучшее тому доказательство. Сам подумай, наверняка Уайкер в первую очередь ринется в погоню за камушками. Драгоценности, особенно такие крупные, для него на порядок важнее меня. Со мной-то он всегда успеет управиться. Я, так сказать, на втором месте.
  Рожи Магу вздохнул.
  — Угу, конечно, — подхватил однорукий помощник. — Вас послушать, так Гарри Хигли тоже был на втором месте. И Марта тоже. А теперь они оба на том свете. Сколько можно вам повторять: этот парень Уайкер приехал не шутки шутить!
  Пол Прай задумчиво кивнул. Азартный огонек, еще недавно горевший в его глазах, погас, и теперь в них появилось какое-то сонное выражение. Магу на минуту даже показалось, что Прай то ли дремлет, то ли о чем-то грезит наяву. Прошло немало времени, прежде чем шеф заговорил. Его голос был тихим и мечтательным:
  — Могу денек не бриться, если ты настаиваешь. Потом намажу физиономию жидкой пудрой. Завтра мое лицо будет выглядеть так, словно я только что избавился от роскошной растительности на нем.
  — И что это вам даст? — не понял Магу.
  — Ну, как тебе сказать, я буду больше смахивать на русского, — заявил босс.
  — На русского?! Господи ты Боже, босс, не иначе как у вас окончательно поехала крыша!
  — Точно — на русского! — невозмутимо продолжал Пол Прай, не обращая ни малейшего внимания на то, что его так бесцеремонно прервали. — Причем не просто на русского, а на того, кто способен приехать к нам с единственной целью — выгодно толкнуть кому-нибудь из наших бриллианты русской короны, которые зашиты у него за подкладкой пиджака.
  Магу взял бутылку с виски, задумчиво посмотрел ее на свет и с сомнением пожевал губами.
  — Не может быть, — пробормотал он, — это же только половина. Неужто я так наклюкался с половины бутылки? Быть такого не может! Но если я не пьян, стало быть, вы спятили. И скорее всего дело в вас, босс. Потому как быть того не может, чтобы я окосел, когда в бутылке плещется еще добрых полкварты. Да меня и целая с ног не свалит. Если даже я ее высосу до завтрака.
  Но Пол Прай не слушал своего помощника. Он вскочил на ноги, сильное, тренированное тело двигалось с изящной стремительностью хищника.
  — Где можно найти Тошнутика Уайкера? — нетерпеливо спросил он.
  Рожи Магу неодобрительно покачал головой:
  — Это как раз несложно. Вот избавиться от него — это труднее.
  — Где его найти, Магу? Ты ведь знаешь, верно? — настаивал босс.
  — Конечно знаю.
  Пол Прай потянулся за шляпой.
  — Тогда пошли, Рожи, — скомандовал он.
  Было позднее утро. Им показалось, что в деловом районе города слишком уж оживленно — неожиданно много праздношатающихся горожан. Они толпились перед витринами магазинов, словно напоминая о той толчее, что начнется здесь через пару часов.
  В зданиях банках царила обычная суета. Похожие друг на друга хорошо одетые мужчины в деловых костюмах сновали туда и обратно, ведь это был час, когда в мире бизнеса все готово для того, чтобы обстряпать выгодное дельце.
  Однорукий Магу, удобно усевшись, привалился спиной к стене банка. На коленях у него лежала шляпа, заполненная карандашами. На дне ее, на фоне потертого, некогда черного фетра, сиротливо поблескивали две мелкие монетки. На морщинистом, опухшем лице застыло брюзгливое выражение обычного неудачника. Он ничем внешне не отличался от десятков других нищих, подпиравших вокруг стены в тщетной надежде на щедрость местных богатеев. Пустой рукав пальто свободно болтался на самом виду.
  Остекленелый взгляд, небритая физиономия, потертая одежда, вся его оплывшая фигура говорили сами за себя. Типичный опустившийся пьянчужка, жулик и попрошайка.
  Он играл свою роль с таким мастерством, что никому бы и в голову не пришло, что старческие глаза с фотографической точностью фиксируют каждое человеческое лицо. А суетливые движения дрожащих пальцев, которые лихорадочно теребят и мнут потертую шляпу, рассчитаны вовсе не на то, чтобы вызвать жалость у случайных прохожих. На самом деле в их движениях не было ничего беспорядочного, а каждый жест говорил на языке сигналов, известном лишь немногим.
  Элегантный, как всегда, Пол Прай с непринужденной грацией светского льва фланировал по противоположной стороне улицы. Оттуда ему был отлично виден любой сигнал нищего.
  Пол Прай ни на минуту не выпускал из виду потрепанную шляпу, которую Магу вертел в дрожащей руке. Про себя он повторял все то, что Магу передавал ему на тайном языке жестов. Вот этот, к примеру, респектабельный господин, шествующий с важным видом по тротуару, — на самом деле обычный гангстер. А тот, которого с первого взгляда можно было принять за банкира, — виртуоз-«медвежатник». Та девчушка с невинным личиком юной школьницы — вымогательница и шантажистка, смертельно опасная приманка для немолодых, женатых мужчин.
  Сейчас ни один из них не представлял для него интереса.
  Вдруг краем глаза Пол заметил, как по противоположному тротуару с кошачьей грацией скользнул какой-то тощий субъект. Походка его была так легка, что Пол не услышал даже слабого шороха шагов. Он встрепенулся, только увидев, как однорукий Магу вывернул свою шляпу.
  Это был сигнал. Небрежно выбрасывая вперед элегантную полированную тросточку, Пол Прай неторопливо двинулся вслед за незнакомцем, который неслышными шагами крался по тротуару.
  В ту же минуту Рожи Магу ссыпал карандаши в карман потрепанного пальто и, зажав в кулаке медяки, нахлобучил на голову потертую шляпу. Затем он огляделся по сторонам в поисках свободного такси. Сегодняшнее задание было выполнено. Ведь этот незнакомец с беспокойными глазками, узким, словно лезвие боевого топора, профилем и неслышной кошачьей походкой как раз и был Тошнутик Уайкер, наемный убийца из Чикаго.
  Уайкер неторопливо вошел в здание банка. С ним была небольшая сумка вроде тех, с которыми школьники бегают на занятия. Причем его пальцы с такой силой сжимали ее ручку, что от напряжения побелели суставы.
  Бандит подошел к окошечку кассира с надписью крупными буквами: «R — Z». Следовавший по пятам за ним Пол Прай пристроился сзади. Он почувствовал, как от волнения у него пересохло в горле.
  Перед окошком уже успела образоваться небольшая очередь. Причем Уайкер оказался почти в самом ее начале. С видом крайнего негодования на лице Пол Прай метнулся вперед и, растолкав собравшихся, втиснулся в очередь как раз перед ошеломленным такой наглостью гангстером.
  — Парррдон! — возмущенно прорычал он, чуть не задохнувшись от переполнявших его чувств. — Я стоял именно здесь. Только отошел на минуточку. Даже меньше. И вот вам, пожалуйста! Мое место немедленно заняли!
  — Что-о-о?! — взревел гангстер, вне себя от подобного нахальства. Он воинственно выпятил костлявый подбородок.
  — А мне всего-то и надо только лишь задать один маленький вопросик, — обернулся к нему Прай. — Такой крошечный, но очень важный вопрос, мой друг. Это займет не больше одной минуты. Да что я говорю, не больше секунды! Но от этого зависит, удастся ли спасти целый миллион долларов!
  У гангстера мгновенно отвисла челюсть, а глаза сразу же утратили кровожадное выражение.
  — Да? — растерянно пролепетал он. В его голосе послышался неподдельный интерес.
  Пол кивнул. Казалось, от волнения он просто не мог больше говорить.
  — Ну, парень, если так, давай, — пробурчал Тош-нутик, отступая на шаг назад, чтобы Пол Прай мог втиснуться на его место.
  Человек, которого гангстер пропустил впереди себя, был прекрасно, даже элегантно одет. Но по его лицу можно было безошибочно догадаться, что совсем недавно он носил бороду. В его облике были еще кое-какие особенности. Они многое могли бы сказать внимательному наблюдателю. А Тошнутику Уайкеру наблюдательности было не занимать.
  Очередь довольно быстро продвигалась вперед. Все, кто в ней стоял, привыкли ценить свое время. Это были деловые люди, которые, так сказать, с рождения знают, как правильно выписать чек или заполнить налоговую декларацию. У таких людей счета всегда в полном порядке, а чековая книжка заполнена аккуратным, разборчивым почерком. Кассир бросал быстрый взгляд на очередного клиента, подсчитывал итоговую сумму, скупо улыбался и протягивал руку за следующей бумажкой.
  Наконец настала очередь Пола Прая. Он протиснулся к окошку. За ним почти вплотную стоял гангстер, по-прежнему крепко прижимая к груди свою сумку. Он явно приготовился прислушиваться, и по его лицу было ясно, что не намерен упустить ни единого слова из того, о чем будет говорить с кассиром Пол.
  Сунув в окошечко голову, Пол Прай окинул взглядом озабоченное лицо кассира и сделал неопределенный жест рукой, словно иностранец, подбирающий нужное слово.
  — Пардон! — наконец промямлил он.
  — Итак? — нетерпеливо сказал кассир, обнаружив, что у клиента в руках нет ни чека, ни наличности, ни векселя.
  — Скажите, любезный, некто Фенниман — он платежеспособен? Я хотел бы знать, можно ли доверить ему драгоценности на огромную сумму — на миллион или, пожалуй, даже больше? Эти драгоценности нечто особенное — они из России!
  Кассир ошарашенно уставился на необычного клиента. У него был вид человека, голова которого была занята весьма прозаическими материями и которого вдруг заставили столкнуться с чем-то абсолютно нереальным
  — Фенниман, Фенниман, право, не знаю. А в чем, собственно говоря, дело?
  Пол Прай понизил голос до едва слышного шепота:
  — Понимаете, любезный, мне надо было подыскать солидного покупателя, который бы не отказался приобрести весьма ценные ювелирные украшения. Я его нашел, но он отказывается платить, пока драгоценности не покажут Фенниману и тот не поручится за их подлинность. Но я… не могу же я довериться совершенно незнакомому человеку! Так как по-ва-шему, этот Фенниман — честный человек?
  Кассир украдкой бросил вопросительный взгляд на человека в форме, который мерно вышагивал неподалеку, с внушительным видом постукивая каблуками по мраморному полу, — живое воплощение закона.
  — Вам следует обратиться в другое окошко, — пробормотал он. В то же мгновение ему удалось встретиться взглядом с расхаживающим по залу полицейским, и он незаметно подал ему знак.
  — Но мне всего-то и надо услышать «да» или «нет», — настаивал Пол. — Что, вам трудно это сделать? Или вы и сами этого не знаете?
  Полицейский с решительным видом двинулся в их сторону.
  — А почему, собственно, вы решили обратиться к нам? — спросил кассир, намеренно затягивая время.
  — Да он сам сказал, что мне достаточно обратиться в этот банк, чтобы все узнать.
  Кассир рассмеялся.
  — Ох, — только и смог выдавить он из себя.
  В эту минуту за его спиной вырос полицейский.
  — Этот господин, — указал на него кассир, — очевидно, иностранец. Мне кажется, ему нужен кто-то из заместителей директора. Будьте так любезны, отведите его к мистеру Адамсу. Посетитель хочет навести кое-какие справки. Все в порядке, Джеймисон. Вам нужно лишь позаботиться, чтобы этот джентльмен попал к мистеру Адамсу.
  И Пола Прая, возмущенного бесконечными проволочками, любезно препроводили к помещению в другой конец зала. Полицейский офицер, вежливо подхвативший Пола Прая под локоток, довел его до самых дверей кабинета мистера Артура Адамса, первого вице-президента банка. Очередь подалась вперед, и перед окошечком кассира оказался узколицый Уай-кер из Чикаго, который по-прежнему крепко сжимал в руке сумку.
  — Будьте так добры, пересчитайте и откройте мне счет на эту сумму, — попросил он, сунув сумку под нос кассиру.
  Вопрос, с которым Пол Прай обратился к высокопоставленному банковскому служащему мистеру Адамсу, был тот же самый, что привел в замешательство кассира в зарешеченном окошечке. Впрочем, на первый взгляд в нем не было абсолютно ничего необычного. Речь шла просто о краткосрочной ссуде под залог ценностей иностранного происхождения баснословной стоимости. Ответ на такую просьбу был дан с холодной учтивостью. Учтивость диктовалась возможностью приобрести выгодного клиента, а холодность могла помочь банкиру избавиться от посетителя на заем.
  Но опасения его были напрасны. Пол Прай рассыпался в благодарностях и тут же откланялся.
  На улице у входа в банк его дожидался Тошнутик Уайкер.
  — Ну что, приятель, удалось узнать, что хотели? — небрежно поинтересовался он.
  — Узнать? Ха! Эти банкиры дрожат мелкой дрожью, стоит только задать им какой-нибудь вопрос. Понимаешь, — охотно разговорился Прай, — у меня есть одно задание. Серьезное задание — я должен во что бы то ни стало найти миллион долларов для правительства большевиков. Я — их секретный агент. Моя задача — выполнить свой долг, и я требую, чтобы все остальные тоже выполняли свой долг. Я обязан строго соблюдать законы страны, в которой нахожусь, но требую, чтобы при этом с уважением относились и к законам моего Отечества.
  Законы этой страны требуют, — продолжал Пол, — чтобы покупателю были предъявлены весьма ценные вещи. Покупатель, в свою очередь, хочет, чтобы все ценности были доверены известному ювелиру Фенни-ману. Он, дескать, должен удостоверить их подлинность. А я… что же, я должен доверить какому-то ювелиру драгоценности стоимостью миллион долларов, даже не попытавшись выяснить, можно ли ему доверять? И вот, представь, эти банкиры считают меня ненормальным, потому что я пришел в их банк и всего-навсего задал парочку вопросов! Очень странные порядки. И очень странная страна, скажу я вам, хотя я и жил тут, когда еще был ребенком!
  Тошнутик Уайкер сочувственно закивал.
  — Насколько я знаю, с Фенниманом все в порядке, — заверил он нового знакомого.
  Пол Прай кивнул.
  — Это же мне сказали и в банке, — словоохотливо заявил он. — Но прежде чем ответить, что у них нет оснований сомневаться в его платежеспособности, они заставили меня изрядно понервничать. А всего-то и требовалось сказать «да» или «нет»!
  — А что, — продолжал расспрашивать Уайкер, — заставило вас обратиться именно в то окошечко, помните, где буквы от «R» до «Z»?
  В глазах Пола Прая появились насмешливые огоньки.
  — Что же я, по-вашему, осел? — фыркнул он. — Перед другими окошечками клиентов было в два раза больше. Прежде чем подойти к кому-то, я хорошенько осмотрелся. А потом ринулся к окошечку, до которого можно было добраться без особого труда. Мне сразу было ясно, что сам кассир не станет мне отвечать, а, скорее всего, переадресует меня. Кстати, позвольте вас поблагодарить — ваша любезность меня приятно удивила. А сейчас прошу прощения, мне надо срочно отправить к Александру Фенниману несколько совершенно бесценных вещиц. Они должны оказаться у него не позже второй половины дня.
  Тошнутик Уайкер нерешительно шагнул к нему.
  — Может, вам помочь? — спросил он.
  — Пуфф! — жизнерадостно фыркнул Пол Прай и мгновенно растворился в кипящей вокруг шумной толпе. Так быстрая форель, вильнув хвостом, исчезает в глубине, едва лишь на поверхности воды покажется тень рыбака.
  Свинцово-серые глаза Тошнутика проводили его внимательным взглядом.
  Пол Прай прямиком направился в зоомагазин, который торговал самыми разными домашними животными. В помещении магазина было довольно тесно. Проходы между полками были забиты клетками и коробками, воздух наполняли визг, писк, кошачье мяуканье, птичье щебетанье. Пахло животными.
  — Мне нужна большая крыса! — с порога объявил он.
  — Белая? — равнодушно осведомился продавец.
  — Знаете, я бы предпочел более незаметный цвет.
  — Тогда серовато-коричневую?
  Пол согласился.
  — И, пожалуйста, позаботьтесь, чтобы крыса была молодая и подвижная. Знаете, из тех, что все время бегают взад-впереД.
  — Минуточку подождите, — устало откликнулся продавец.
  Он исчез в одном из проходов, и Пол уже стал нервничать, как вдруг продавец вынырнул из-за чудовищного нагромождения коробок, держа в руках небольшую проволочную клетку. В ней сидели две громадные крысы.
  — Вот, взгляните — это так называемые трюмные крысы. Они огромных размеров и редко спят.
  Пол Прай протянул ему сложенный чек.
  — Беру обеих, — с довольным видом заявил он. — Как раз такие, какие мне нужны. А я весь город обегал, просто с ног сбился, слава Богу, что нашел.
  Не прошло и пяти минут, как Прай вышел из зоомагазина с тяжелым свертком под мышкой. Молодой человек свистнул, подзывая такси. На этот раз Пол направился в компанию, которая выпускала сейфы всевозможных конструкций. Чего здесь только не было! И огромные встроенные в стену сейфы, и маленькие, которые легко было унести под мышкой, сейфы литые и цельнометаллические, контейнеры для хранения ценных бумаг и несгораемые шкафы размером с небольшую комнату.
  У входа посетителя с профессиональной приветливостью встретил клерк.
  — Мне нужен, — с важным видом заявил Пол Прай, — металлический сейф такой конструкции, которая гарантировала бы, что его не смогут открыть по крайней мере минут пять.
  С лица клерка исчезло приветливое выражение. В величайшем изумлении он вытаращил на Пола глаза.
  — Пять минут? — переспросил он.
  — Именно так. Пять минут с гарантией, — уверенно подтвердил Пол Прай.
  — Да, сэр, я понял. Каких размеров должен быть сейф?
  — Как вам сказать? Достаточно большой, чтобы в нем поместились драгоценности русской короны стоимостью миллион долларов.
  Клерк угодливо осклабился.
  — А почему бы вам в таком случае не выбрать один из наших особо прочных сейфов? К ним невозможно подобрать ключ, их невозможно разбить, взорвать, разрезать и…
  Пол Прай прервал его.
  — Мне нужен обычный металлический ящик, но с гарантией, что его не вскроют по меньшей мере пять минут, — безапелляционно заявил он.
  Сверкавшие, словно осколки арктического льда, глаза Пола Прая, казалось, загипнотизировали бедного клерка.
  — Хорошо, сэр, — невнятно пробормотал он и ринулся на поиски нужного сейфа. Не прошло и десяти минут, как Пол Прай покинул магазин и подозвал такси. Теперь у него прибавился еще один сверток.
  Однорукий Магу сидел в квартире Пола Прая, когда тот появился на пороге со своими странными приобретениями. На столе стояла уже одна пустая бутылка из-под виски, в другой было еще не меньше половины.
  Магу печально оглядел Прая с ног до головы.
  — Вы все еще здесь?
  — А где же, по-твоему, мне еще быть? — с удивлением осведомился Прай.
  — На два метра под землей, где же еще? — пробурчал Рожи Магу.
  Ухмыльнувшись, Пол принялся разворачивать свертки с покупками. Сначала водрузил на стол проволочную клетку с огромными крысами, за ней последовал металлический ящик. Этот, как и требовалось, почти надежный сейф.
  Магу кивнул с похоронным видом.
  — Все в порядке, — проворчал он.
  — Что «все в порядке», Магу?
  — Я хочу сказать, — пояснил однорукий помощник, — когда вы только начали валять дурака, я еще не надрался до свинского состояния. Во всяком случае, не настолько, чтобы не понимать, что один из нас спятил, — а мне не хотелось бы думать, что это именно я. А вот теперь я успел высосать как раз достаточно, и поэтому мне кажется, что вы делаете именно то, что нужно. А сейчас я выпью еще рюмочку и даже не буду спрашивать у вас, действительно ли в клетке настоящие крысы, или у меня уже начинается белая горячка. — И с этими словами Магу потянулся за бутылкой.
  Пол Прай присел перед клеткой с крысами. Умные животные следили за ним своими темными блестящими глазами, время от времени удивленно посвистывая. Шорох их лапок, попискивание и скрежет коготков наполнили комнату.
  — Магу, — вдруг промолвил Пол, — я сделал одно чрезвычайно важное заключение: все на этом свете несет в себе источник собственного разрушения и гибели.
  Рожи поперхнулся и отставил стакан в сторону.
  — По-моему, это не произвело на тебя особого впечатления, — заметил босс.
  — А чего вы, собственно, ожидали от меня? Думали, что я брошусь вам на шею и зальюсь слезами умиления? — Глаза Магу оставались такими же — тусклыми, будто грязное стекло. — Я это знаю и без вас. Конечно, мне бы нипочем не удалось выразить все это такими же возвышенными словами, как вы это сделали минуту назад. Но если бы зашел разговор, я бы и сам мог сказать вам то же самое. Да разве не. это я долблю вам с утра до вечера, как старый еврей на молитве? Ну-ка вспомните. Сколько раз я говорил вам, что если не поостережетесь, и глазом не успеете моргнуть, как окажетесь на мраморном столе с бирочкой на пятке?! И все это только потому, что вам нравится водить за нос Гилврэя. Я хочу сказать, переправлять копам добычу, лишь только этот бандит наложит на нее лапу.
  Вам, конечно, безумно везет, — не без зависти продолжал Рожи. — Насколько я знаю, вам удалось прикарманить тысчонок двадцать наградных. И это только за последнее время. А вы играете в эту игру довольно долго. Вспомните, что вы только что говорили об этом самом разрушении, что мы несем в себе. Вы очень везучий, босс. Но если вы всерьез намерены добраться до Гилврэя, вам придется вышибить из него дух. Или он сделает это с вами, желая сохранить кусок, что оттяпал.
  Пол Прай расхохотался:
  — Хорошо сказано, Магу. И в самом деле, чтобы сохранить свой кусок, ему придется убрать меня. Лично я не собираюсь облегчать ему эту задачу, так и знай. Таким образом, убраться придется Гилврэю. Но то, о чем я говорил, Рожи, это несколько другой вопрос. Помнишь мои слова: все в этом мире несет в себе источник собственного разрушения и гибели? Так вот, я имел в виду размещение кресел в бронированном автомобиле с пуленепробиваемыми стеклами.
  — Ух ты, — пробормотал Магу, — ну и какое же здесь средство разрушения, хотелось бы знать? Об такую машинку чикагские копы пообломали зубы. Ничего не могли с ней поделать. Да и что здесь можно сделать? Представляете: обычный автобус, который выглядит воскресной таратайкой, в которой семейство выбирается на пикник, — и вдруг превращается в крепость! Копы пускаются за ним в погоню, а их в ответ поливают свинцом. И вот у полицейских нет ни единого шанса. А эти мерзавцы смотрят на все это сквозь пуленепробиваемые окна. Видят, как один падает, корчится в крови, а сами ржут до слез, пока бедняга испускает дух.
  Пол Прай кивнул с загадочным видом:
  — Все так, приятель. Но есть тут одна маленькая деталь, даже совсем крошечная деталь. Она-то и является слабым звеном в той картине, что ты только что так живо нарисовал. Дело в том, что нужно уметь пользоваться этим автомобилем. Иначе от него не будет ни малейшей пользы. Он превратится просто в груду бесполезного металла.
  Рожи Магу все еще ничего не понимал. Его тусклые глаза недоуменно уставились на Пола.
  — Не могу сказать, точнее, пока не могу, — поймав этот взгляд, проговорил Пол. — Но, надеюсь, осталось ждать уже недолго. Не позднее второй половины дня все станет уже известно. Конечно, если полиция не подведет и сделает то, что я от нее ожидаю.
  Магу плеснул себе еще виски.
  — Ох, опять вы за свое! Могила по вам плачет, это точно! — буркнул Рожи. — Ну, а что, по-вашему, должна сделать полиция? — немного помолчав, с любопытством спросил он.
  — Ну, — протянул Пол, — вот тут как раз мне и понадобится твое просвещенное мнение, мой друг. Ты ведь когда-то и сам был офицером полиции, если мне не изменяет память. Поэтому должен понимать психологию обычного копа. Вот представь себе: ты полицейский и тебе вдруг говорят, что в этом шкафу прячется вооруженный до зубов бандит. В руках у него автомат, и он готов разрядить его в любого, кто только попробует сунуться. Предположим, мне как-то удалось отвлечь его внимание, и я ухитрился позвонить в полицию. Что они сделают, как по-твоему?
  Тусклые глазки Магу с интересом забегали по невозмутимому лицу Пола Прая.
  — Вы хотите знать, что предпримет гангстер, пока вы будете связываться с полицией?
  — Нет, меня интересует, как поступят полицейские? — уточнил Пол.
  — Которые приедут? Думаю, вызовут похоронку из морга и велят тут прибраться. Ну, вывезти тела, и все такое. Как обычно!
  — Да нет, ты не понял. Интересно, что они будут делать, пока гангстер еще в шкафу.
  Бывший коп хмыкнул:
  — Ах вот вы о чем! Ну, скажем так, в мое время они бы послали одного неожиданно распахнуть дверцу шкафа, а другой в это время треснул бы как следует этого бандюгу! А потом поволокли бы его в каталажку. И вот что я вам скажу: какой бы крутой парень нам ни попадался, все равно очень скоро его физиономия превращалась в месиво, смахивающее на мясо из тухлого гамбургера. Увы, давно прошли те времена. Да и копы теперь другие. Сейчас они являются целым взводом, вооруженные до зубов: гранаты со слезоточивым газом, автоматы, дубинки, револьверы и вся эта чепуха! Да и в шкаф, держу пари, они не захотят соваться! Нет, — продолжал Рожи, — эти бравые парни засядут на лестнице и закидают все гранатами с газом, так что у обоих, и у бандита и у вас, глаза полезут на лоб. Они выкурят вас из комнаты, будьте спокойны. А потом препроводят в участок, и, можете быть уверены, там этот гангстер станет героем дня. Ровно через полчаса его освободят из-под стражи потому, что какой-то хитрый адвокат докажет, что в его действиях не было состава преступления. Вот так-то, босс! И дело это никогда не дойдет до суда, — заключил многоопытный однорукий бывший коп.
  Пол Прай кивнул, словно услышав именно то, что и ожидал. Затем подошел к телефону и позвонил в ближайший полицейский участок.
  — Быстро! — выдохнул он в телефонную трубку. Говорил он едва слышно, но при этом Пол артистически изобразил испуганную дрожь и слабые всхлипы. — Это Пол Прай. Я много раз жаловался, что мне угрожают расправой. Ну вот, а сейчас у меня в стенном шкафу сидит один из этих бандитов. Я знаю, что он вооружен автоматическим пистолетом. Стоит мне войти в комнату — и моя песенка спета. Бандит застрелит меня еще на пороге. Пожалуйста, приезжайте как можно скорее. Только будьте осторожны, прошу вас. Не пытайтесь ворваться в дом — вы все погубите. Это отчаянный человек — он на все пойдет. Повторяю, у него есть автоматический пистолет и к нему несколько обойм.
  И с этим словами Пол Прай аккуратно повесил трубку.
  Рожи Магу плеснул себе очередную порцию виски. С тоской поглядев на бутылку, в которой оставалось еще достаточно, он решительно отодвинул ее на край стола. Затем, с чувством собственного достоинства, которое присуще только истинным джентльменам и только когда они выпьют чуть больше положенного, Магу поднялся из-за стола и направился к двери.
  — Уже уходишь, приятель?
  — Угу. Вы затеяли опасную игру, а я слишком осторожен, чтобы в ней участвовать, — пожал плечами Магу. — Напоминаю ваши слова: мы носим в себе источник собственной погибели. Можете себя поздравить — вы все сделали своими руками. Через минуту копы будут здесь. Ну а я, пожалуй, пойду…
  Рожи Магу многозначительно постучал себе по лбу костяшками пальцев. Затем водрузил на голову потертую шляпу, вышел из комнаты и аккуратно притворил за собой дверь.
  Пол Прай проводил товарища взглядом и, усмехнувшись, повернулся к злополучному шкафу. Вытащив оттуда неопрятную кучу старой одежды и потрепанных ботинок, он засунул все это в другой шкаф. Потом, отыскав несколько орешков, он разбросал их по полу пустого шкафа. Скомкал газету и тоже зашвырнул ее внутрь. Все так же усмехаясь про себя, Пол притащил клетку с двумя крысами, запустил их в шкаф и быстро захлопнул дверцу.
  Не прошло и десяти минут, как прибыли полицейские.
  Пол Прай на цыпочках прокрался к двери и осторожно впустил их. На его белом как мел лице выделялись широко открытые испуганные глаза.
  — Он там, — едва слышно прошептал он и указал на дверь.
  Первым в комнату проскользнул сержант, за ним — остальные копы. Рожи Магу оказался прав. Полицейские были вооружены до зубов, а один из них едва не падал под тяжестью сумки, битком набитой гранатами со слезоточивым газом.
  — Кто там? — прошептал офицер.
  — Понятия не имею. Я только вошел и тут же услышал, что в шкафу кто-то есть. По-моему, он даже не подозревает о моем приходе. Да вы сами прислушайтесь — похоже, он ждет.
  И Пол Прай мгновенно застыл, всем своим видом изображая напряженное внимание. Копы как по команде вытянулись в струнку у него за спиной и тоже затаили дыхание. Проходили секунды, минуты — все было тихо. Один из копов кашлянул.
  И тут до ушей полицейских донесся подозрительный шорох, будто кто-то ворочался в глубине шкафа, пытаясь устроиться поудобнее. Потом что-то хрустнуло. и снова чуть слышно зашуршала бумага. хПйл Прай, торжествуя, взглянул на сержанта.
  — Один из шайки этого мерзавца Гилврэя! — шепнул сержант своим людям. — Этот парень здорово прищемил ему хвост, вот бандит и задумал его прикончить, чтоб не совался не в свое дело. Думал небось, сунет ему перо в бок — и конец. Ладно, ребята, а теперь давайте быстро прижмитесь к стене. Иначе он, чего доброго, пальнет через дверь. Берите гранаты со слезоточивым газом и ждите моего сигнала. Все готовы?
  Полицейские двигались на цыпочках, бесшумно, словно тени. Дула их винтовок были направлены на дверцу шкафа, за которой скрывался предполагаемый убийца. Блюстители порядка сжимали в руках гранаты с газом. Среди них, тоже с гранатой в руках, затаился Пол Прай. Его лицо выражало отчаянную решимость защищать свою жизнь. Все были готовы к бою.
  Между тем шум в шкафу становился все более отчетливым.
  — Все готовы? — окинул взглядом свое воинство сержант. — Эй ты, там, в шкафу! — оглушительно рявкнул он.
  Ответа не последовало. Шорохи моментально стихли.
  Сержант бросил на своих людей многозначительный взгляд.
  — А ну-ка, выходи! — теперь уже взревел сержант. — Полиция! Ты арестован и должен немедленно выйти и бросить оружие! Учти, если вздумаешь валять дурака, стреляю без предупреждения!
  Ответа по-прежнему не было.
  — Выходи, мерзавец, или я прикажу своим людям стрелять через дверь! — заорал сержант что было мочи.
  Гробовое молчание. Полицейские встревоженно переглянулись.
  — Он все еще там, все в порядке, ребята, — вполголоса сообщил сержант.
  Один из копов, прижимаясь к стене, подполз к шкафу.
  — Как только я распахну дверь, стреляйте. Конечно, если бандит не бросит оружие, — прошептал он.
  Его товарищи молча закивали. Ручка бесшумно повернулась, и дверца шкафа тут же распахнулась.
  Чудовищных размеров крыса выскочила на середину комнаты и тут же, пронзительно запищав, юркнула обратно в темное чрево шкафа.
  — Дьявольщина! — прорычал ошеломленный сержант.
  Кто-то сдавленно засмеялся. Пол Прай бессильно рухнул в кресло, будто от пережитого у него отказали ноги.
  — О Боже милостивый! — всхлипнул он и прикрыл лицо дрожащими руками.
  — Нервный стресс! — с понимающим видом кивнул сержант. — Не стоит винить беднягу за то, что он затеял весь этот переполох. Насколько я слышал, Гил-врэй уже заказал этого парня. Эй, ребята, кто-нибудь плесните-ка ему немного виски вот из этой бутылочки. Ладно, не надо, я сам. Пожалуй, и себе налью за компанию!
  Сержант решительно направился к стоявшей на столе початой бутылке виски, налил себе и заботливо поднес бокал Полу Праю. Убедившись, что молодой человек осушил его до дна, сержант воровато подлил себе еще и отставил бутылку.
  Копы у дверей переминались с ноги на ногу. Наконец, переглянувшись, они решительно двинулись к бутылке.
  — Ну как, вам получше? — заботливо спросил сержант.
  Съежившийся в кресле Пол Прай, конвульсивно вздрогнув, быстро кивнул.
  — О Господи, какой кошмар! Клянусь вам, я был уверен, что один из этих мерзавцев, спрятавшись в шкафу, поджидает меня, готовый всадить в меня пулю. Вы же в курсе, сержант, что у меня кое-какие разногласия с этими парнями.
  Сержант понимающе кивнул.
  Пол Прай благодарно улыбнулся и тут же откуда-то вытащил ящичек превосходных сигар. Копов упрашивать долго не пришлось. Они сразу же расхватали сигары, похлопали радушного хозяина по плечу и посоветовали приободриться. Через минуту, дымя сигарами, полицейские убрались из комнаты.
  Пол Прай с усмешкой прислушивался к их удаляющимся шагам. Потом, сунув руку в карман, он вытащил оттуда какой-то круглый металлический предмет, и улыбка его стала еще шире.
  Здание магазина сверкало великолепием. Напротив него высился рекламный щит с величественной надписью. Сверкающие золотом огромные буквы горделиво складывались в одно магическое слово «Фенни-ман’с».
  Ночью, вспыхивая одна за другой, светящиеся буквы складывались в это волшебное слово. Вокруг сверкающей надписи бежала переливающаяся лента, будто покрытая бриллиантовой россыпью. Эта реклама манила к себе словно далекий маяк. Шикарная надпись то вспыхивала, то гасла, и на несколько секунд все вокруг погружалось во мрак. Потом золотые буквы снова загорались одна за другой на фоне бархатной синевы неба.
  Сам Фенниман был без ума от подобной роскоши. Этот человек вообще имел свойство впадать в неумеренный восторг при любом упоминании собственного имени. При этом он пыжился от гордости, как индюк.
  Витрины магазина, над которыми переливалась мелкими бриллиантами его фамилия, были украшены в соответствии с его собственными пожеланиями. Каждая из них была декорирована роскошным черным бархатом. В глубине витрины покоилось какое-нибудь ювелирное украшение, возле которого стояла карточка с указанием его стоимости. От количества нулей у многочисленных зрителей перехватывало дыхание.
  На переднем же плане хитрый Фенниман обычно приказывал поместить что-нибудь не менее привлекательное, скажем, огромный чистый бриллиант, но с небольшим, почти незаметным пороком, который, однако, существенно снижал его ценность. Или эффектное дамское украшение, вполне способное поразить глаз, но не слишком дорогое. Возле каждого изделия крепился ценник. Цифры на нем были перечеркнуты красными чернилами, а чуть ниже стояла уже другая цена, которая, в свою очередь, тоже была перечеркнута. И, наконец, уже в самом низу карандашом была выведена последняя цена. Она всегда была чуть меньше половины той, что горделиво значилась в самом верху.
  На каждой такой карточке был изящнейшей вязью выведен девиз владельца:
  «ХОТЬ ВЕСЬ СВЕТ ТЫ ОБОЙДЕШЬ,
  ЛУЧШЕ И ДЕШЕВЛЕ, ЧЕМ У ФЕННИМАНА,
  НЕ НАЙДЕШЬ».
  Словно давая понять, что берет на себя соответствующие обязательства, хозяин магазина распорядился прикрепить на витрине руку, вырезанную из красного картона. Указательный палец, на котором красовалась белая лаконичная надпись: «ДЕШЕВЛЕ, ЧЕМ ЗА ПОЛЦЕНЫ», заставлял глаза посетителей вновь и вновь устремляться к зачеркнутым ценам на карточках.
  Фенниман ворочал огромными суммами, дела его шли в гору. Он неимоверно гордился тем, что был не только прекрасным знатоком драгоценных камней, но и, как ему казалось, таким же знатоком человеческой натуры. Во всяком случае, ювелир ставил себе в заслугу, что умело пользовался маленькими человеческими слабостями, и каждый раз — к немалой своей выгоде.
  Было четыре часа пополудни.
  Такси, в котором ехал Пол Прай, остановилось как раз у входа в магазин. С величественным видом Пол вышел из машины. Задержавшись на тротуаре, он полюбовался сверкающими над головой буквами, потом огляделся по сторонам. Под мышкой молодой человек держал какой-то сверток. Судя по всему, это и был приобретенный накануне металлический сейф. Заплатив водителю, Пол Прай кивком отпустил его и неторопливо вошел в магазин.
  Как только Пол скрылся из виду, из толпы перед витриной вынырнул неприметный субъект. Судя по всему, он немало выпил, но все же соображал, что нужно стараться идти как можно тверже. Тем не менее его кидало из стороны в сторону, и, стараясь сохранять равновесие, он беспорядочно размахивал руками. Человек сначала прильнул к сиявшей огнями витрине, потом, с трудом оторвавшись от нее, ввалился в магазин. Тошнутик Уайкер, убийца из Чикаго, вышел на охоту.
  Навстречу Полу Праю устремился продавец, но был остановлен величественным взмахом руки. Пол Прай ясно дал всем понять, что его дело требует присутствия самого хозяина, знаменитого Феннимана. Клерк засуетился и вдруг заметил нового посетителя — Уайкера. Подскочив к нему, молодой человек брезгливо поморщился: в лицо ему пахнуло перегаром, а остекленевшие глаза вошедшего, похоже, никак не могли смотреть в одну точку.
  — Жениться собрался — чуешь, приятель? — провозгласил Тошнутик Уайкер. Было заметно, что каждое слово ему приходилось буквально выдавливать из себя. — Подбери мне колечко, парень! Только гляди — такое, чтоб впору только самой королеве!
  Его рука, скользнув во внутренний карман, извлекла оттуда мятый комок, который при ближайшем рассмотрении оказался скрученными купюрами. Казалось, вначале их долго жевали, а потом уж затолкали в карман, где и таскали Бог знает сколько времени. Отогнувшийся уголок одной из купюр приоткрыл цифру с тремя нулями. Неопрятный комок с глухим стуком шлепнулся на полированную тарелочку перед кассиром.
  — Плевать, сколько это будет стоить, — пробуль-кал Тошнутик Уайкер.
  Пока продавцы изумленно таращились на странного посетителя, а тот изо всех сил старался оторваться от стены и принять более или менее вертикальное положение, Пол Прай спокойно стоял в сторонке. Веко-ре он заметил, как к нему суетливой походкой, шаркая ногами, двигался, казалось бы, неприметный человек.
  На вид Фенниману было не больше пятидесяти. Огромная голова хозяина магазина, казалось, чудом держалась на цыплячьей тонкой шее. При движении она моталась из стороны в сторону, вызывая опасения, что шея не выдержит ее веса и словно сухая ветка с громким треском сломается. Было что-то нездоровое, неестественное в этой шее, похожей на стебель огромного подсолнуха.
  На его лице особенно выделялся чудовищных размеров нос. Длинный, с горбатой переносицей, он заканчивался некрасивыми вывернутыми ноздрями. Маленькие, острые глазки посверкивали как буравчики. Высокие скулы этого человека, казалось, говорили о его славянском происхождении. Он и в самом деле был американцем всего лишь наполовину, но тайну своего происхождения скрывал, будто секрет государственной важности. И действительно, об этом не знала ни одна живая душа, впрочем, как и о том, откуда у него взялись первые бриллианты. Ходили упорные слухи, что большинство драгоценностей попало в его руки какими-то темными путями.
  Шаркая ногами, Александр Фенниман направлялся к поджидавшему его Полу Праю. Лишенные определенного выражения глаза ювелира без особого интереса скользнули по лицу посетителя. Значительно большее внимание хозяина привлек тяжелый металлический ящик, который посетитель с видимым трудом держал в руках.
  Наклонившись вперед, Прай, понизив голос, забормотал какие-то ломаные фразы на ужасном английском.
  — Мне нужно договориться о покупке драгоценностей на огромную сумму — возможно, гораздо больше, чем на пятьдесят тысяч долларов! — почти прошептал он. — Но мне нужна честная сделка, слышите, мой друг? Я предлагаю вам продать мне что-либо из драгоценностей, оставленных у вас под залог. Мне сказали, что вы даете деньги под залог в том случае, если вам оставить вещь, которую легко можно продать. Даже за наличные. Так вот именно подобные вещицы меня и интересуют.
  Фенниман поклонился.
  — Вся торговля в моем магазине идет за наличный расчет, — бесстрастно заявил он.
  Пол Прай коротко кивнул. Этот кивок можно было считать вежливым подтверждением того, что слова хозяина приняты к сведению. Не более того.
  — Когда я упомянул наличные, — сухо пояснил он, — я имел в виду золото или ассигнации. Никаких чеков. — Глаза ювелира с унылым выражением обратились к странному металлическому ящику. И тут вдруг в них мелькнуло какое-то оживление, которое с некоторой натяжкой можно было принять за искру интереса. — Ах да, — буркнул он. — Конечно, я понимаю. Наличные.
  — Вот именно — наличные, — с нажимом повторил Пол Прай.
  — Ну что ж, — со вздохом проскрипел хозяин магазина, постаравшись придать своему тону максимум той выразительности, на которую он был способен. — Есть у меня сейчас прелюбопытная вещица — так, пустячок — бриллиантовое колье! И стоит недорого — всего шестьдесят одну тысячу.
  Пол Прай многозначительно ткнул пальцем в странный ящик под мышкой.
  — У меня при себе как раз пятьдесят тысяч — тютелька в тютельку. Наличными.
  — Ах да, — промямлил Фенниман, — наличными.
  Он поколебался ровно столько, сколько было необходимо. Когда же ювелир снова заговорил, в его голосе появилось новое и довольно определенное выражение:
  — Ну что ж, думаю, стоит подумать о том, чтобы немного снизить цену на эту безделушку — поскольку вы согласны заплатить наличными. Ваше имя, сэр?
  — Прай, — коротко буркнул посетитель и неловко протянул ему руку.
  На ощупь рука ювелира была вялой, теплой и мягкой из-за небольшого слоя жирка. Праю показалось, что он сжимает не обычную человеческую руку из плоти и крови, а нечто неопределенное, из какой-то массы вроде пластилина. Ему стало неприятно. Казалось, стоит сдавить эту руку покрепче, и она расплющится в лепешку.
  — Весьма рад знакомству, — промурлыкал хозяин магазина. — Давайте поднимемся наверх, ко мне в офис. Там и обсудим все детали.
  Пол Прай с кряхтением подхватил свой ящик и в сопровождении ювелира направился к лестнице. За его спиной Тошнутик Уайкер все еще пытался что-то невнятно втолковать клерку.
  — Не надо маленьких бриллиантов! Не хочу маленькие! Давай большие, слышишь? — громко командовал он.
  Клерк однообразно кивал.
  — Сию минуту, сэр, — приговаривал он и, улучив момент, отвязался от надоедливого пьянчужки и юркнул в служебное помещение посоветоваться со старшим продавцом.
  А тем временем Пол Прай удобно расположился наверху, в офисе хозяина. Молодой человек, не скрывая одобрения, огляделся вокруг. Фенниман позвонил в колокольчик. Словно из-под земли откуда-то выскочил клерк. Ювелир чуть слышно отдал ему какое-то приказание, потом повернулся к клиенту и протянул ему открытый ящичек превосходных сигар. Взгляд его снова вернулся к странному металлическому ящику, который клиент по-прежнему держал в руках.
  — Несколько необычный способ расплачиваться за драгоценности, вы не находите? — учтиво спросил он.
  Прай усмехнулся:
  — Кстати, довольно неплохой. У меня крепкий сейф, где я храню мои денежки. Туда же я положу и купленные бриллианты. Там они будут в полной безопасности. Да, да, в безопасности!
  В дверь деликатно постучали. Это продавец принес хорошенькую маленькую шкатулочку, в каких обычно хранят драгоценности. Забрав у продавца коробочку, ювелир откинул крышку, и на их лица упали голубоватые отблески сияния бриллиантов изумительной красоты.
  Пол Прай постарался изобразить на лице нечто вроде восторженного изумления. Глаза Феннимана буквально впились в его лицо. Тонкие же пальцы небрежно перебирали драгоценные камни, заставляя их сыпать во все стороны голубоватые брызги.
  — Красная им цена — шестьдесят одна тысяча долларов, — заявил ювелир.
  — Пятьдесят — и ни доллара больше. Это мой предел, — возразил Пол.
  Он взял в руки сверкающую безделушку и внимательно вгляделся в дивную игру бесподобных камней.
  — Ну, скажем так — работа и сама композиция не совсем то, чего бы мне хотелось. Но уж если представился случай приобрести подобную вещицу, к тому же на одиннадцать тысяч дешевле, — тут уж грех отказываться.
  — Да, — одобрительно вздохнул ювелир. — Я вас понимаю. Конечно, раз уж есть возможность сэкономить кругленькую сумму… — Его голос замер в тишине, понизившись до едва заметного шепота.
  Вытащив из карману огромную связку ключей, Пол Прай окинул их взглядом и задумчиво взвесил в руке. Лицо Феннимана немного оживилось. В глазах загорелся алчный огонек. Он окинул взглядом металлический ящик и быстро отвел глаза в сторону.
  Пол Прай выругался сквозь зубы. С грохотом швырнув связку ключей на полированную поверхность стола из красного дерева, он снова сунул руку в карман и принялся лихорадочно рыться в нем. На его лице отразилось недоумение.
  Наконец, чертыхаясь, Пол поднял глаза.
  — Проклятье! Должно быть, оставил ключ в другом пальто.
  — Ключ? — переспросил ювелир. Лицо его вытянулось, окаменело и стало похожим на вырезанную из дерева маску. — Ах вот оно что, — протянул он.
  — Я понимаю, о чем вы думаете, — презрительно фыркнул Пол Прай, вскакивая со стула. — Вы решили, что все это — часть какой-то мошеннической игры. Ну что ж, я докажу вам, как вы ошибаетесь, сэр! Сейчас схожу за ключом. Не пройдет и двадцати минут, как я вернусь, и вам будет стыдно, да, стыдно! Моя квартира находится всего в двух кварталах отсюда. А вас прошу посторожить мой сейф. Пусть он останется на столе, и колье тоже пусть остается. Я скоро вернусь с ключом. И вы увидите, деловой я человек или нет!
  Смуглое лицо ювелира оставалось все таким же непроницаемым, но Полу показалось, что черты его немного смягчились.
  — Очень хорошо, — снисходительно кивнул он.
  И Пол Прай, выскочив из комнаты, понесся вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки. Оказавшись внизу в магазине, он быстро прошел между прилавками, стремительно выскочил за дверь и, не оборачиваясь, зашагал по улице.
  Все, кто видел его появление в магазине, могли бы поклясться, что металлический сейф остался наверху, в кабинете ювелира. Так подумал и Тошнутик Уайкер. Он стоял низко нагнувшись над прилавком и делал вид, что разглядывает сверкающие перед ним бриллианты.
  — Пускай сама выбирает, — буркнул он наконец, протягивая руку к грязному комку денег на тарелочке кассира и при этом чуть было не смахнув его на пол. — Для моей девчонки здесь и выбрать-то нечего! Это что — бриллиант по-вашему? Да моя милашка на такой и не взглянет!
  С трудом оторвавшись от прилавка, он ринулся к двери, расталкивая локтями покупателей, а за его спиной растерянный продавец принялся убирать сверкающие камушки.
  Но стоило гангстеру оказаться за дверями магазина, и манеры забулдыги и хулигана исчезли как по мановению волшебной палочки. Это снова был Тош-нутик Уайкер — наемный убийца из Чикаго. Так же, как и Пол Прай, он стремительно ринулся вперед, лавируя между прохожими с грацией крупного хищника. Через несколько кварталов он свернул в аллею и двинулся к стоявшему у обочины неприметному серому «кадиллаку.».
  В «кадиллаке» сидели трое.
  — Готово, — пробормотал он.
  Мотор машины заурчал, и «кадиллак» резко тронулся с места. Свернув за угол, бандиты очень скоро оказались перед входом в магазин Феннимана.
  Двое мужчин выскочили из «кадиллака» и вошли внутрь.
  — Где хозяин? — отрывисто бросил один из них молодому клерку. Тот все еще собирал колечки с бриллиантами, разбросанные по бархату, проклиная про себя всех пьяных на свете.
  Не поднимая головы, он ткнул пальцем наверх.
  — У себя в офисе, — буркнул молодой клерк, не прерывая своего занятия.
  Двое мужчин торопливо принялись взбираться по лестнице на второй этаж. Никто не пытался их остановить. Молодой клерк был очень расстроен, иначе бы он непременно отметил и странный вид этих двоих, не похожих на обычных покупателей, и то, как они спешили. Но молодому человеку было не до них. Он было мысленно прикинул комиссионные, которые получит, продав что-то из залежавшихся вещиц завернувшему в магазин выпивохе, как вдруг этот лакомый кусочек, который был уже почти в кармане, уплыл. Проклиная в душе и свою несчастливую звезду, и влюбленного пьянчужку, молодой человек даже не оглянулся вслед прошмыгнувшим мимо него мужчинам.
  А эти двое между тем торопливо взбежали наверх и быстрыми шагами направились к офису. Оба немного взмокли в своих теплых пальто, поэтому, добравшись до массивной двери в офис, бандиты как по команде остановились перевести дыхание. И в тот же миг у каждого в руке блеснул пистолет. Огромные двери с треском распахнулись, и они вошли.
  Фенниман сидел за столом. Бриллиантовое колье, небрежно отодвинутое в сторону Полом, лежало в футляре сбоку от него. Невозмутимый взгляд ювелира блуждал по металлической поверхности тяжелого сейфа, который тоже остался стоять на столе. Глаза хозяина магазина гипнотизировали этот ящик, словно глаза кобры, глядящие на мышь в ожидании, когда та сама полезет к ней в пасть. Когда за его спиной хлопнула дверь, он даже не оглянулся.
  — Уже вернулись? — медленно спросил он.
  — Руки на стол! — тихо скомандовал один из вошедших.
  Ювелир вздрогнул, и впервые в его взгляде появились какие-то признаки чувств, присущих любому человеческому существу. Смуглое морщинистое лицо перекосилось. Видно было, что этот человек испугался. И все же его скрюченные пальцы потянулись к металлическому сейфу…
  — Нет, не надо! — пронзительно завопил ювелир.
  — Да что ты с ним церемонишься, Билл, — фыркнул второй бандит.
  Он поднял руку с пистолетом, сверкнувшим вороненой сталью, и нажал на спуск. Пистолет громко кашлянул. В комнате остро запахло пороховой гарью. Раздался сухой треск, как бывает, когда пуля дробит кость, и руки несчастного ювелира разжались. Его обмякшее тело рухнуло вперед, окровавленная голова с глухим стуком ударилась о полированную столешницу красного дерева.
  Гангстер быстро сунул пистолет в карман и подхватил металлический ящик.
  — Не забудь сверкалки! — бросил он другому, кивнув в сторону колье.
  Поняв его с полуслова, другой сунул футляр в карман пальто.
  Брезгливо дотрагиваясь до безжизненного тела кончиками затянутых в перчатки пальцев, бандиты тщательно обыскали его. Затем они принялись за ящики стола. Выдвигая их один за другим, парни лихорадочно обшаривали их, рылись в документах и счетах. Они отыскали еще три бархатных футляра с драгоценностями, которые немедленно последовали за колье в бездонный карман одного из бандитов, так же около девятисот долларов наличными. Покончив с кабинетом, визитеры, аккуратно прикрыв за собой дверь, спустились в магазин.
  Они были уже на полпути к выходу, как вдруг один из продавцов недоуменно нахмурился. Откуда взялись эти двое, кравшиеся к выходу? Продавцу явно не понравилось и выражение их лиц. Клерк окликнул этих странных посетителей, но незнакомцы даже не повернули головы в его сторону.
  — Эй, держите их! — истошно завопил продавец. — Это воры!
  Но они были уже возле самых дверей… Один из подозрительных незнакомцев обернулся — в его руке блеснул пистолет. Прогремел выстрел, эхо от которого громом разнеслось по всему магазину. За спиной у продавца с оглушительным звоном разлетелась стеклянная витрина, посыпались стекла. Клерк бросился на пол возле прилавка и прикрыл голову руками. Все остальные последовали его примеру. Какая-то женщина, копавшаяся в кучке опалов, громко взвизгнув, рухнула на пол без чувств. Кто-то из служащих все же успел нажать на кнопку, и над головами, сея панику, завыла сирена. У дверей магазина начали толпиться прохожие, горевшие желанием узнать, что же все-таки произошло. Двое незнакомцев, изрыгая проклятия, остервенело работали локтями, пробиваясь сквозь густую толпу зевак к выходу. Наконец они выбежали на улицу и, задыхаясь, упали в поджидавший их у входа серый «кадиллак». Машина рванулась вперед и, чудом избежав столкновения, влилась в поток машин.
  Между тем, оправившись от шока, из магазина стали выскакивать люди. Они вопили как сумасшедшие и размахивали руками. Постовой, стоявший на перекрестке, услышав крики, лениво повернул голову. Однако быстро сообразив, что произошло что-то из ряда вон выходящее, взмахом жезла перекрыл движение.
  Но серый «кадиллак» и не думал обращать внимание на этот сигнал. Гудя сиреной, он на немыслимой скорости рвался вперед. Полицейский выхватил было пистолет и прицелился ему вслед, но сразу же понял, что в такой густой толпе он, скорее всего, подстрелит случайного прохожего или зеваку из облепивших витрины магазина. Поэтому, плюнув с досады, блюститель порядка сунул пистолет в кобуру и начал проталкиваться ко входу в магазин.
  Домчавшись до угла, «кадиллак», визжа тормозами, свернул и ринулся по бульвару. Далеко впереди вдоль тротуара, урча мотором, неторопливо катил родстер. Эта маленькая машина вынырнула откуда-то из переулка.
  Вначале бандиты даже и внимания на нее не обратили. В конце концов, чего им было опасаться: за двойным пуленепробиваемым стеклом окон и толстой сталью брони они чувствовали себя в полной безопасности. А если уж полиции удастся заставить их остановиться, так у каждого гангстера под рукой был автоматический пистолет. Он-то быстро может охладить головы не в меру ретивых служителей закона.
  Тошнутик Уайкер, скорчившись на переднем сиденье, громко чертыхался и пыхтел, пытаясь открыть замок металлического ящика, содержавшего несметные сокровища русской короны. «Кадиллак» же продолжал мчаться по улице, перед глазами его седоков мелькали огоньки светофоров на перекрестках, которые они проскакивали на полной скорости.
  И вдруг один из бндитов что-то шепнул водителю. Тяжелый серый автомобиль резко сбросил скорость и свернул в одну из боковых улочек. Две пары злых глаз принялись разглядывать родстер, который все так же неторопливо катил впереди.
  Низкая машина притормозила, скользнула за угол и прижалась к тротуару. Стиснув рукоятки пистолетов, бандиты настороженно вглядывались в застывшую у обочины машину. Но водитель родстера, похоже, просто искал какой-то адрес. Подняв голову, он внимательно вглядывался в номера домов, и сидевшие в «кадиллаке» на мгновение заколебались. Затем, постепенно набирая скорость, «кадиллак» рванулся вперед и скрылся за углом.
  Водитель родстера еле успел, сделав невероятный прыжок, прижаться к своей машине.
  В машине бандитов воцарилось напряженное ожидание. Тошнутик Уайкер из Чикаго в последний раз с силой дернул за ручку сейфа, и замок поддался. Затаив дыхание бандиты наблюдали, как открылась тяжелая металлическая крышка ящика. Внутри сейфа послышались какие-то непонятные звуки и вслед за этим — пронзительное шипение и свист. Один из мужчин почему-то поперхнулся и закашлялся. Выругавшись сквозь зубы, водитель вцепился в ручку, пытаясь на ходу опустить стекло. Сидевшие на заднем сиденье тоже прильнули к стеклам.
  Тяжелая машина как-то странно подпрыгнула и накренилась. Противно завизжала тормозами, задние колеса завиляли из стороны в сторону, «кадиллак» занесло, и он с ходу врезался в телефонную будку. Загромыхало отлетевшее в сторону крыло, заскрежетал металл, посыпались стекла, и тяжелый автомобиль завалился на бок. Колеса, глядя в серое небо, продолжали бешено вращаться…
  Из ближайших домов и магазинов к потерпевшей аварию машине бежали люди. Женщины горестно всплескивали руками, причитали, некоторые плакали. Однако первым, кто подбежал к беспомощному теперь «кадиллаку», был Пол Прай.
  В «кадиллаке» неподвижно застыли четверо. Похоже, все они потеряли сознание от удара. На переднем сиденье валялся черный портфель. Рядом с ним — тяжелый металлический ящик с широко распахнутой дверцей. Вывалившаяся из накренившегося автомобиля граната со слезоточивым газом, позаимствованная у одного из полицейских, продолжала зловеще шипеть, отравляя воздух в кабине.
  Пол Прай задержал дыхание, потом быстро схватил черный портфель и незаметно сунул его под пальто. Отскочив в сторону, он оглянулся на подбегавших со всех сторон людей и пронзительно закричал.
  — Назад, назад! В машине полно газа! — что есть мочи вопил он, отталкивая тех, кто пытался открыть дверцу, чтобы вытащить людей. — Погодите, я сначала вызову «скорую».
  Резко повернувшись на каблуках, Пол стремглав бросился бежать. Никому и в голову не пришло следить, куда он направился. Внимание людей было приковано к распростертым в кабине автомобиля бесчувственным телам. Наконец один из прохожих, самый решительный, крепко зажмурился и, распахнув дверцу «кадиллака», вытащил наружу одного из бездыханных бандитов.
  Удушливый газ все еще продолжал медленно сочиться из гранаты. Столпившиеся возле машины люди начали кашлять и разбегаться, утирая слезы, градом катившиеся из глаз. Налетевший порыв ветра разогнал ядовитый газ, и зеваки снова стали собираться вокруг «кадиллака».
  Воспользовавшись суматохой, Пол Прай ловко скользнул в родстер и тихонечко отъехал.
  К тому времени, как об этом непонятном происшествии сообщили в полицию, мужчины, сидевшие в «кадиллаке», понемногу начали приходить в себя. Придя в сознание, они один за другим, воспользовавшись полной неразберихой, незаметно смешивались с толпой. А полиция в это время перекрывала близлежащие улицы в торговом центре города, чтобы не дать уйти серому «кадиллаку». Получив звонок с сообщением об аварии, полицейские немедленно примчались на место происшествия. Разбитый серый «кадиллак» валялся на боку. Полицейским достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться, что это та самая машина, которую они ищут. Но больше всего изумило копов количество оружия, разбросанного вокруг: от автоматических пистолетов до тяжелых револьверов.
  Но те, кому все это принадлежало, исчезли. А вместе с ними исчезли и драгоценности, которые они вынесли из ювелирного магазина Феннимана. Точнее, в машине валялся взломанный металлический ящик. Но он был пуст. Кроме этого, полицейские обнаружили под сиденьем гранату со слезоточивым газом с клеймом полицейского управления. Как она попала в «кадиллак», никто не знал.
  К тому времени, как Пол Прай добрался до ювелирного магазина, Александр Фенниман уже пришел в сознание. Молодой человек ворвался в офис, размахивая ключом от сейфа. В кабинете толпились взволнованные клерки. Вход в магазин охраняли полицейские, которые тщательно проверяли всех входящих.
  Ювелир с трудом открыл глаза и взглянул на Пола Прая.
  — Свяжитесь с моим адвокатом, — прохрипел он и сморщился.
  — Смотрите, вот ключ от сейфа. Я отыскал его, — гордо объявил Пол. Затем встревоженно огляделся. — А что случилось?
  — Свяжитесь с моим адвокатом, он все уладит, — повторил Фенниман и приложил к голове мокрый носовой платок, который до этого комкал в руке.
  — Но мой сейф! — изобразив отчаяние, завопил Пол.
  — Черт побери, поговорите с адвокатом! — на этот раз рявкнул ювелир.
  А в это самое время в громадном фешенебельном особняке, расположенном в одном из самых дорогих районов города, Бенджамин Франклин Гилврэй, в некоторых кругах больше известный как Гилврэй Большой Форс, выслушивал довольно странного человека. Его лицо было все в синяках и ссадинах, а одежда изорвана в клочья.
  — И что — больше в сейфе ничего не было? — прохрипел Гилврэй
  — Дьявольщина! Только проклятая граната да какая-то бумажка в конверте. Стало быть, письмо, босс.
  Поросячьи глазки здоровяка Гилврэя сверкали бешенством. Рот кривился, отвислые щеки тряслись, все лицо исказила гримаса бессильного гнева. Трясущимися руками он поднес к лицу смятый листок бумаги и срывающимся голосом прочел:
  «Нисколько не сомневаюсь, что ты сейчас ломаешь голову, пытаясь понять: почему я выбрал тебя, а не кого-то еще. Скажи спасибо своему идиотскому имени — оно заставило меня остановиться на твоей кандидатуре. Твои покойные папенька и маменька, нарекая тебя именем Бенджамин Франклин, наверняка мечтали, что ты, мой друг, вырастешь похожим на этого великого философа. Думаю, нет нужды говорить, что их надежды с самого начала были обречены на провал.
  К тому же, мой друг, ты — жирная старая курица, которая несет для меня золотые яйца. Что я имею в виду? Да ведь одни наградные, которые я получил, пока ты таскал для меня каштаны из огня, уже составили аппетитную кругленькую сумму. И потом, ты настолько хитер и увертлив, что у копов нет на тебя никаких материалов. Если бы ты знал, как это было здорово — таскать золотые яички из теплого гнездышка, которое ты так любовно вил для себя!
  Да, не забудь поблагодарить от меня Тошнутика Уай-кера. Того благородного джентльмена, которого ты выписал из Чикаго, чтобы он помог мне сыграть в ящик. Я столько лет страдал душой, работая с твердолобыми парнями вроде тебя! Так вот, его наивная доверчивость и почти ребяческая невинность были для меня просто глотком свежего воздуха. Никогда в жизни мне не удалось бы провернуть это заманчивое дельце, если бы не бесценная помощь вашего уважаемого наемного убийцы — Тошнутика Уайкера из Чикаго.
  Приговоренный к смерти».
  Большой Фирс Гилврэй с яростным воплем швырнул скомканный листок на пол. Он стал топтать его ногами, потрясая кулаками и ругаясь на чем свет стоит. Сидевший напротив него бандит притих, моля Бога, чтобы туча пронеслась над его головой.
  Инспектор Кигли удобно устроился в кресле напротив Пола Прая. Однако его лицо выражало что угодно, только не дружелюбие. Скорее было похоже, что инспектор вот-вот взорвется.
  — Послушайте, Прай, насколько я понимаю, вы сами оставили этот сейф у ювелира. И судя по всему, рассчитывали, что из-за него магазин подвергнется ограблению. Больше того, вы стащили гранату со слезоточивым газом, и не откуда-нибудь, а из полицейского участка. И после всего этого вы предъявляете Фенниману иск от лица какой-то девицы. И еще безбожно торгуетесь со мной, предлагая вернуть похищенные драгоценности за денежное вознаграждение. Насколько я помню, это уже четвертый случай, когда вы находите украденную собственность и требуете за это определенное вознаграждение. По-моему, это выглядит по меньшей мере подозрительно.
  Пол Прай невозмутимо повел плечами и потянулся за сигаретой.
  — Зря вы так волнуетесь, инспектор. Вам же отлично известно, что Тошнутика Уайкера специально вызвали из Чикаго, чтобы он прикончил меня. И он бы сделал это, не опереди я его. И вам известно не хуже меня, что в таких случаях полиция бессильна. Заказные убийства вам пока что не по зубам. Я придумал эту штуку с сейфом, — спокойно продолжал молодой человек, — прикинув, что Тошнутик не устоит перед искушением. Ему нужен будет именно этот ящик. То, что граната случайно оказалась у меня в кармане, — так это просто счастливый случай. Все дело в том, что это ваши коллеги из участка позаботились, чтобы у меня была хоть какая-то защита от бандита. Они как-то заезжали ко мне. К счастью, тревога оказалась ложной. В шкафу просто оказалась парочка крыс. Впрочем, скорее всего, вы об этом уже знаете.
  А потом, откуда мне было знать, что бандиты смоются из магазина прежде, чем туда доберется полиция? Я не мог знать и то, где этот болван ювелир держит свои драгоценности. Я предполагал, что бандиты будут охотиться за сейфом и что попробуют улизнуть на «кадиллаке». Поэтому и сунул внутрь сейфа гранату со слезоточивым газом. Она должна была взорваться в тот момент, когда взломают замок и откроют сейф. Ну, а дальнейшее предугадать нетрудно: машина должна была потерпеть аварию. А подоспевшая полиция — взять бандитов, которые вряд ли могли оказать сопротивление. Вы ведь понимаете, инспектор, чтобы обезопасить салон «кадиллака» от возможных пуль, были подняты все стекла. Это как раз и было слабым звеном в их обороне, на которое я и рассчитывал. Нечто вроде самоуничтожения, скажем так.
  Конечно, я признаю, — со вздохом сказал Пол Прай, — что был первым, кто оказался на месте аварии. При этом позаботился вытащить из «кадиллака» портфель. Естественно, я и понятия не имел, что в нем. И сразу же кинулся звонить в полицию. Ну, а пока я пытался отыскать полицейского, бандиты попросту сбежали.
  Инспектор Кигли отрезал кончик сигары и чиркнул спичкой о подошву.
  — У нас и без этого не хватало людей. Все, кто был в наличии, оцепили район вокруг ювелирного магазина, — проворчал он.
  Пол Прай кивнул:
  — Конечно, конечно, инспектор. Только я-то этого не знал. И еще одно соображение, инспектор. По-моему, если какая-нибудь газета напечатает мой рассказ о том, как все произошло, получится довольно некрасивая история. Кто-то может подумать, что вы отозвали своих офицеров, оставив торговый центр без достаточной охраны. А_в результате ваших непрофессиональных действий бандитам удалось скрыться. Представьте, насколько красивее все бы это выглядело, если бы это ваши люди обнаружили украденные драгоценности и захватили бронированный «кадиллак». Особенно если прибавить, что в ближайшие сутки полиция планирует произвести аресты подозреваемых в ограблении. Тогда бы именно вам досталась награда, которую Фенниман обещал тому, кто принесет ему украденные безделушки.
  Инспектор Кигли швырнул спичку в камин и ухмыльнулся:
  — Пополам с вами, не так ли?
  — Конечно, — с самым серьезным видом заявил Пол Прай. — Вам — весь почет и половина денег. Мне — половина денег и все труды пополам с риском. Вы же меня знаете, инспектор. К тому же за последние несколько месяцев я заработал для вас неплохие денежки, и, что самое приятное, абсолютно законным путем.
  Инспектор Кигли, попыхивая сигарой, задумчиво разглядывал свою руку.
  — Ну, а что с иском, который ваш адвокат предъявил ювелиру? Что-то насчет пятидесяти тысяч долларов, которые якобы пропали вместе с сейфом, оставленным на попечение ювелира? Вы ведь признали, что в нем никогда не было пятидесяти тысяч долларов?
  Пол Прай взглянул на него с самым невинным видом.
  — Ну зачем же так категорично? В конце концов, кто может точно сказать, что там было — в этом сейфе? Конечно, кроме самих бандитов, которые его и украли. Но они, насколько я понимаю, вряд ли явятся в суд давать показания.
  — Конечно, — согласился инспектор.
  — И кроме того, — добавил Пол Прай, — этот иск — в пользу мисс Вирджинии Смизерс. Эта весьма достойная молодая леди обвиняет Феннимана в том, что он причинил ей ущерб на сумму в семнадцать тысяч долларов. Она утверждает, что он заменил подлинные бриллианты фальшивыми. Мой поверенный изменил сумму нашего иска к ювелиру. Теперь он составляет семнадцать тысяч.
  — Господи помилуй! — проворчал инспектор Кигли.
  Необходимо отметить, что этот разговор велся с глазу на глаз. Инспектор Кигли позаботился, чтобы свидетелей не было.
  — Господи помилуй! — озадаченно повторил он.
  — Награда, предложенная тому, кто вернет драгоценности, составляет семь с половиной тысяч долларов, — напомнил Пол Прай. — Пятьдесят процентов вам, пятьдесят — мне. Так что сколько придется каждому, можно легко сосчитать.
  Кигли молча кивнул, по-прежнему задумчиво попыхивая сигарой.
  — Надеюсь, мы не совершаем ничего противозаконного, — со вздохом проговорил он. — Мне бы очень не хотелось, чтобы меня посчитали вашим соучастником.
  — Ну что вы, конечно же нет, — успокоил его Пол Прай. — А если вас мучают подозрения на мой счет, можете спросить окружного прокурора, собирается ли он предъявить мне обвинение. Сделайте это — и тотчас же выяснится, что я боролся с шайкой гангстеров, защищая свою жизнь, потому что полиция оказалась бессильна защитить меня. Мне стало известно, что за мной охотится наемный убийца из Чикаго. Пришлось устроить ему ловушку — иначе мне вряд ли удалось бы уцелеть. Разве я мог предположить, что благодаря моей западне найдутся еще и похищенные бриллианты? Как любой добропорядочный гражданин, я передал украденные драгоценности в руки полиции. Да еще и отказываюсь от половины вознаграждения в вашу пользу! Попробуйте вытащить меня в суд и предъявить мне обвинение — и увидите, что будет! Наша полиция просто станет посмешищем. На окружного прокурора станут показывать пальцами. Ну, а вам, инспектор, вам не видать награды как своих ушей. Ну, и наконец, последнее. Если вы попробуете завести этот разговор с окружным прокурором, то первое, что он сделает, — потребует свою долю денег. Вот и считайте сами, что больше: половина или же четверть от семи с половиной тысяч? Думаю, ответ напрашивается сам собой.
  Инспектор Кигли тяжело вздохнул:
  — Ладно, ваша взяла. Давайте ваши побрякушки. Так и быть, возьму их. Вы заслужили награду.
  Пол Прай довольно ухмыльнулся.
  — А что с этим моим приятелем из Чикаго, как бишь его? Тошнутиком Уайкером? — начал Пол. — Вам не кажется, что…
  Инспектор Кигли перебил его:
  — Можете о нем забыть. У этих бандитов свои методы разделываться с теми, кто завалил все дело. Особенно если они действуют не на своей территории и в одиночку. Сегодня на рассвете было обнаружено тело Тошнутика Уайкера. Естественно, без признаков жизни. Он свое получил.
  — Что вы имеете в виду? — поинтересовался Пол Прай.
  — Понятно что, — многозначительно ответил инспектор." — Я так предполагаю, что его куда-то отвезли на машине, а потом пристрелили. На теле обнаружено десять пулевых отверстий. Ну что ж, тем лучше для нас! В конце концов, это был страшный человек. Прирожденный убийца. Уверен, что он сам не раз и не два приводил приговор в исполнение. А теперь и сам нарвался на пулю. Будем считать, что он получил свое.
  — Понятно, — задумчиво протянул Пол Прай. — Значит, Уайкер получил свое. По-моему, в Священном Писании есть одно изречение, которое замечательно подходит к нему. Я имею в виду: «Взявший меч, да от меча и погибнет!» Вы согласны со мной, инспектор?
  — Откуда мне знать? — пробурчал Кигли. — Ладно, давайте побрякушки и не сомневайтесь насчет вознаграждения. В конце концов, я собрался покупать новую машину, так что и мне лишние деньги не помешают.
  
  1931 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Двойная сделка с бриллиантами
  Пол Прай сделал резкий выпад, и сверкнувшее молнией стальное лезвие насквозь пронзило манекен. Да и что могла в этом поединке противопоставить человеку кукла из папье-маше? Да еще такому — как дикий зверь гибкому и со смертоносным оружием в руках? Резким движением Пол повернул запястье, и снова зловеще блеснул клинок. Манекен развернуло в сторону, а из его спины показался стальной клинок.
  В это время в дверь забарабанили кулаками.
  Резким движением Пол Прай вырвал клинок из тряпичной груди манекена и вложил его в ножны. Остановившись посреди комнаты, он внимательно прислушался к тому, что происходило за дверью.
  В дверь снова громыхнули. Потом после небольшой передышки еще раз. Сейчас в этом грохоте уже чувствовался какой-то определенный ритм, нечто вроде тайного знака. Долгий стук, пауза, один резкий, короткий удар, снова пауза, два длинных, короткий — и тишина.
  Пол Прай на цыпочках подкрался к двери и наклонился к незаметному углублению в косяке. С первого взгляда его можно было принять за обычную дырочку от сучка. Однако на самом деле это был мощный телескопический глазок.
  Перед дверью стояли двое. Один из них — однорукий Рожи Магу. Этот потрепанного вида человек обычно выполнял самые неординарные поручения Прая. На другом были новенькая щегольская форма, с золотым шитьем и сверкающими пуговицами, и такая же новехонькая фуражка.
  Пол Прай не двинулся с места, дожидаясь, когда человек в форме повернется, чтобы увидеть его лицо. Наконец, потоптавшись на месте, тот обернулся. Пол узнал сержанта Махони из полицейского управления. Все было в порядке. Он отодвинул металлический засов, потом задвижку, повернул ключ в замке, и дверь отворилась.
  — Джентльмены, прошу вас, — приветствовал гостей Пол.
  Сержант Махони, набычившись, шагнул вперед.
  — Вы тут забаррикадировались так, словно приготовились к осаде, — невольно пробурчал он.
  — Да уж, — ухмыльнувшись, промурлыкал Пол.
  Сержант Махони подергал тяжелую дверь.
  — Сталь, — коротко отметил он.
  — К тому же пуленепробиваемая, — добавил Пол Прай.
  — Послушайте, у меня совсем пересохло в глотке, — нетерпеливо прохрипел однорукий Магу. — Налейте мне выпить, а потом разговаривайте сколько хотите.
  Однако сначала Пол Прай запер металлическую дверь. Задвинул стальной засов, потом повернул ручку, и концы двух металлических стержней вошли в специальные отверстия в полу. Наконец поработал ключом в замке. Проводив гостей к столу и усадив их, Пол достал из бара бутылку виски и два стакана.
  Пока он искал лед, сержант Махони с интересом разглядывал распотрошенный манекен.
  — Решил немного пофехтовать, — объяснил Прай. — А то совсем нет практики.
  Рожи Магу и сержант с удовольствием сделали по глотку.
  — Вам надо срочно уехать из города, — сказал сержант Махони, отставив в сторону пустой стакан. — В полдень вы уедете. Я уже договорился, вас будет сопровождать полицейский эскорт. Они посадят вас в отдельное купе в салон-вагоне, и несколько моих людей в гражданском…
  — Умоляю, перестаньте! — воскликнул Пол Прай. — Что все это значит?
  — Гилврэй задумал вас убрать.
  — Ну что ж, это не ново, — пожал плечами Пол. — А вам не приходило в голову вывезти из города самого Гилврэя? Можно даже с полицейским эскортом?
  — А то вы не знаете, что по доброй воле он не поедет. У нас, к несчастью, нет против него ни единой зацепки, иначе бы я давно от него избавился! К тому же стоит только протянуть к нему руку, как начнется такое, что Вторая мировая война покажется просто детской игрой! Трудно даже вообразить, сколько народу погибнет! Гилврэй — один из немногих бандитов, кого природа наградила и волей, и мужеством, да и голова у него варит неплохо.
  Пол Прай сделал пренебрежительный жест, означавший, что он на самом деле думал об этом ловком гангстере Гилврэе.
  — Больше двух месяцев назад этот тип заплатил, чтобы меня убрали. А я все еще жив, как видите, — усмехнувшись, проговорил Пол.
  — Это ничего не значит, — возразил сержант Махони. — Раньше ваши проделки лишь докучали ему, да и то не очень. Сейчас же — этот бандит настроен весьма решительно. Его люди предупреждены, что вас следует уничтожить, причем как можно скорее. Предупреждаю вас, Гилврэй весьма опасен. Известно, что он шутить не любит.
  Пол Прай зевнул и потянулся за сигаретой.
  — Может быть, вам он и кажется таким, — невозмутимо заметил он. — А для меня Гилврэй — всего лишь жирная курица, что несет золотые яйца.
  Сержант Махони тяжело вздохнул:
  — Ладно, пусть так. Предположим, вы меня убедили и я согласен оставить вас в покое. Теперь пеняйте на себя. Я хотел по-тихому убрать вас из города, и ни одна живая душа об этом не узнала бы. Но вы решили остаться. Хотите и дальше дразнить Гилврэя. Но имейте в виду, что все члены его шайки ненавидят вас лютой ненавистью. Стоит им только совершить ограбление, и вы тут как тут. Выхватываете добычу прямо у них из рук. Ждете, пока будет обещано вознаграждение, и с чистой совестью возвращаете награбленное. Естественно, Гилврэй не в восторге от такой вашей деятельности. Он твердо намерен избавиться от вас. А вот это-то нам и не нравится. Ситуация становится опасной. Ваша новая затея может закончиться кровавой разборкой в стиле гангстеров. Вы знаете, как у нас в полиции относятся к подобным вещам. Мы не намерены этого терпеть. Конечно, — заключил сержант, — мы будем стараться предотвратить кровопролитие. Поищем, может, все же удастся на чем-нибудь зацепить Гилврэя? Но он скользкий как угорь. Этот гангстер — крепкий орешек, ничего не скажешь!
  Пол Прай снова зевнул.
  — Не волнуйтесь, — успокоил он сержанта. — Все дело в том, что мне в принципе противен этот человек. Его полное имя — Бенджамин Франклин Гилв-рэй, но все его зовут Большой Форс. Уж очень он хитер, да и блефовать мастер. А теперь, если вы и в самом деле думаете, что я позволю полиции вывезти меня из города, словно слабонервную барышню, значит, вы меня совсем не знаете. Подумаешь, какому-то мерзавцу я не пришелся по душе!
  Сержант Махони глубоко вздохнул и сунул похожую на лопату руку в карман мундира.
  — Вот, возьмите, — прорычал он. — Надеюсь, эта штука заставит вас хорошенько подумать.
  Четыре большие глянцевые фотографии выскользнули из конверта, и он разложил их на столе. Пол Прай невозмутимо принялся рассматривать их по одной. Это были снимки мертвого мужчины, снятые с разных точек. По всему было видно, снимали сразу же после обнаружения трупа. Судя по снимкам, зрелище было на редкость отвратительное.
  Скорее всего, убитого вышвырнули из мчавшейся на большой скорости автомашины. Тело валялось у обочины, словно груда старого хлама. Это было очень похоже на гангстерские разборки. Только отпетые бандиты относились к убийству с таким отвратительным, леденящим душу хладнокровием и цинизмом. Тело лежало на боку, раскинув ноги под каким-то, словно у сломанной куклы, невероятным углом.
  На груди мертвеца что-то темнело. При ближайшем рассмотрении это оказался кусок смолы. На снимке покрупнее было видно, что в самом центре этой темной лепешки зияют три черных дыры. К краю пальто убитого мужчины был приколот небольшой листок бумаги с коряво выведенными словами.
  На третьей фотографии крупным планом было снято безжизненное, серое лицо. Несмотря на искаженные смертью черты, лицо мертвеца до ужаса напоминало Пола Прая. На четвертом снимке хорошо был виден листок бумаги с надписью. Пол Прай поднес фотографии к свету, чтобы все могли разобрать, что там написано.
  «Надоеде прищемили нос», — прочел Пол.
  Само собой разумеется, под посланием не было подписи. Прай брезгливо отодвинул от себя снимки.
  — Вы хотите сказать, с этим беднягой разделались потому, что он обожал совать нос в чужие дела? — спросил он.
  — Я хочу сказать, — с нажимом заявил сержант Махони, — гангстеры просто-напросто ошиблись. Приняли какого-то бедолагу за вас. Скорее всего, он слонялся где-нибудь неподалеку отсюда. А эти мясники, не рассмотрев его хорошенько, втолкнули бедолагу в машину да и прикончили. Особо не раздумывали. Кстати, можете себе представить — этот человек оказался банкиром из Детройта, к нам в город приехал по своим делам. Ну и шуму теперь будет! К несчастью, мы не можем ничего доказать, — грустно добавил Махони. — У этого мерзавца Гилврэя всегда есть алиби. Только мы-то точно знаем, чьих это рук дело. Вот поэтому-то я сразу же отыскал Рожи Магу и попросил его привезти меня к вам. Говорю вам, Прай, послушайтесь доброго совета — уезжайте из города, пока не поздно. А там, глядишь, нам как-нибудь удастся разобраться с мистером Гилврэем.
  Пол Прай неторопливо встал, подошел к бару и снова наполнил стаканы.
  — А знаете ли, сержант, — с задумчивым видом пробормотал он, — у меня почему-то очень странное предчувствие относительно нашего общего друга Гилврэя.
  — И что же это за предчувствие?
  — Мне кажется, эта наша старая курица очень скоро снесет яичко, и не простое, а золотое!
  Глоток виски застрял в горле несчастного сержанта. Он поперхнулся и мучительно закашлялся. Лицо его побагровело.
  — Вы хотите сказать, что намерены остаться в городе?!
  — Абсолютно точно, сержант. А если полиция попробует заставить меня уехать, будьте уверены — вся эта история мгновенно попадет в газеты. Надеюсь, я ясно выразился, сержант?
  Сержант Махони обиженно засопел, надел фуражку и двинулся к выходу.
  — Яснее быть не может, — фыркнул он. — Стало быть, защита, которую вам обещает полиция, в ваших глазах просто ноль без палочки. Вспомните-ка, вы заработали больше двадцати тысяч на одних вознаграждениях, когда то и дело уводили добычу Гил-врэя у него из-под самого носа. И тем сделали его посмешищем в глазах всего преступного мира! И что же? На что вы рассчитываете, черт побери? Да не пройдет и месяца, как он раздавит вас словно муху!
  Пол Прай с трудом сдерживал зевоту.
  — Эй, Магу, проводи сержанта, — попросил он.
  Рожи от удивления выпучил на босса тусклые рыбьи глаза.
  — Вы с ума сошли? — не веря своим ушам, воскликнул он.
  Пол Прай покачал головой:
  — Разумеется, нет. Как любезно напомнил сержант, мне и в самом деле посчастливилось выручить больше двадцати тысяч за те бесценные золотые яйца, что время от времени любезно несет наш приятель Гилв-рэй. Так разве ж я похож на сумасшедшего, который способен отказаться получить еще одно славненькое золотое яичко?
  Однорукий Магу протянул руку к бутылке и снова наполнил свой стакан.
  — Держу пари, — пробормотал он, — стоит вам только высунуть нос из своей берлоги, и от вас останется мокрое место! И часа не пройдет, как будете лежать на мраморном столе с аккуратной биркой на ноге.
  Пол Прай невозмутимо пожал плечами:
  — Послушай, Магу, ты ведь не меньше меня хочешь, чтобы этот гангстер поплатился за свои злодеяния. И за убийство этого ни в чем не повинного бедняги тоже. Ладно тебе, старйна, не робей! Просто делай, что я говорю. А теперь ступай да пошарь вокруг — не оставил ли Гилврэй своих людей. Я хочу знать, кто они.
  Рожи Магу получил свое прозвище потому, что обладал поистине феноменальной зрительной памятью. Он никогда не забывал ни одного лица. Да и не только лица — в его уникальной памяти бережно хранились имена, прозвища и многое другое. Когда-то много лет назад это был многообещающий офицер полиции, но по стечению обстоятельств бедняга оказался на улице. К тому же пару лет назад он потерял руку до самого плеча. Остальное сделало виски.
  Он быстро скатился на самое дно и к тому времени, когда Пол Прай разыскал его в какой-то канаве, буквально погибал с голоду. Пол вернул его к жизни, быстро сообразив, как можно использовать уникальную природную память Магу и его великолепное знание преступного мира.
  — Гилврэй доведен до отчаяния и готов на все, — проворчал себе под нос Магу.
  — Ради Бога, не начинай все сначала! — одернул его босс. — От твоего карканья у меня просто мороз по коже! Ну чем ты лучше Махони, скажи на милость? Послушай, единственное, что мне нужно, — это узнать, каким образом этот бандит получает информацию о своей добыче.
  — Кто-то наводит, не иначе. Да так все они делают, не только он один. У таких, как Гилврэй, полно ребят, которые часами слоняются возле ювелирных магазинов, ночных клубов, вообще в тех районах, которые принято называть фешенебельными. Ну, а потом ему остается только выбрать.
  — Ну, хорошо. Послушай, Рожи, то, о чем я тебя прошу, вполне по силам человеку с твоей памятью и способностями. Я хочу знать, на что нацелились ребятки Гилврэя, понятно?
  Помощник тяжело вздохнул и снова подлил себе виски.
  — Держу пари, мне будет трудновато добывать себе выпивку, когда вы сыграете в ящик, — пробормотал он.
  — Сыграю в ящик? — недоуменно переспросил Пол.
  — Угу. Или протянете ноги, как вам больше нравится, — подтвердил Магу и, шаркая ногами, поплелся выполнять задание.
  Дождавшись, когда он уйдет, Пол Прай надел шляпу, накинул пальто и на цыпочках проскользнул на кухню. Там он, затаив дыхание, прислушался.
  Это была необычная квартира. Больше всего она напоминала превосходно укрепленный форт. Все окна закрывали ставни со стальными задвижками и железные решетки. Двери были металлические, пуленепробиваемые. Кроме того, в квартире был еще один выход, о котором не знала ни одна живая душа, в том числе и однорукий Магу.
  Пол Прай осторожно толкнул рукой небольшой выступ в потолке кухонного шкафа, медленно прополз по узкому лазу между стенами, выбрался через люк и оказался в пустующей квартире. Прислушавшись, он на цыпочках проскользнул к боковой двери и вышел в коридор. Таким образом, уже через несколько минут Пол оказался на тротуаре в нескольких десятках метров от входа в то самое здание, где располагалась его квартира.
  Однако прежде, чем выйти на улицу, Пол Прай выглянул из дверей и очень внимательно оглядел окрестности.
  У входной двери дома, где он жил, маячила какая-то фигура в потертом пальто. Присмотревшись, Пол приметил неподалеку и машину, в которой темнели два силуэта. Эти в отличие от первого наблюдателя были одеты в превосходно сшитые пальто, но их манера держаться настороже, будто каждую минуту ожидая нападения, выдавала принадлежность к определенному слою.
  Коротко свистнув, Пол остановил проезжавшее мимо такси и быстро юркнул в салон. Он низко надвинул на глаза шляпу, чтобы водитель не разглядел лица, откинулся на спинку и попросил отвезти его на междугородный автовокзал.
  С этого момента он, казалось, перестал беспокоиться о слежке. Все действия Прая говорили о том, что дальнейший план хорошо продуман.
  Пол Прай взял билет до Кентервилля, одного из самых дальних и, если можно так выразиться, обособленных пригородов. Приехав туда, он немедленно отправился в отель и зарегистрировался там под именем Харли Гарфилда из Чикаго. Заплатив вперед за неделю, кивком подозвал коридорного и велел, как только доставят багаж, тут же отнести его в номер. После этого Пол Прай величественно проследовал в самый шикарный ювелирный магазин Кентервилля.
  У дверей его встретил сам владелец магазина.
  Это был седой как лунь старик, во всем облике которого чувствовалось достоинство, неподвластное возрасту. Он шел, тяжело опираясь на палку, и по-стариковски вглядывался в нового посетителя своими близорукими мутными глазами. И все же в нем чувствовалось неуловимое, как дымка, величие человека голубых кровей, истинного аристократа.
  — Добрый день, — сказал Пол Прай. — Я бы хотел приобрести у вас кое-какие бриллианты. Точнее, мне необходимо довольно дорогое колье с бриллиантами. Что-нибудь исключительное. Я готов заплатить пятьдесят тысяч.
  Затянутые старческой пленкой глаза ювелира остановились на посетителе с каким-то неопределенным выражением.
  — Ваше имя? — спросил хозяин магазина.
  — Гарфилд. Харли Гарфилд из Чикаго. — Пол Прай приветливо протянул ему руку.
  — Моффит, — представился ювелир, пожимая протянутую ему руку. — Весьма рад знакомству. Вы у нас проездом, мистер Гарфилд?
  — Да. Остановился в отеле. Номер 908.
  — И решили приобрести бриллиантовое колье, — с некоторым недоверием повторил ювелир. — Очень жаль, но ничего подобного у нас сейчас нет. Сами понимаете, мистер Гарфилд, мы не можем держать в маленьком пригородном магазине полный ассортимент, как это делают в центре города. Если желаете, я могу дать вам записку к моему оптовику, — любезно добавил он, — вы отправитесь в город и сами убедитесь, какой там выбор, — держу пари, вы будете поражены. Могу, если вам это угодно, и сам проводить вас к нему и помочь приобрести именно то, что вам нужно.
  Пол Прай с улыбкой покачал головой:
  — Нет-нет, не стоит. Ненавижу большие города — они меня подавляют. Честно говоря, не так давно у меня даже был нервный срыв, и мой врач строго-настрого велел мне избегать городского шума и толчеи. Поэтому-то я и приехал сюда, в пригород — здесь так тихо и спокойно.
  На морщинистом лице старого ювелира залегла тень недоверия. Глаза его сузились и стали совсем ледяными.
  — Прошу прощения, но ничем не могу помочь, — сухо повторил он.
  Пол Прай молча извлек из кармана пухлый бумажник и раскрыл его прямо под носом ювелира.
  Достав толстую пачку денег, он принялся медленно их пересчитывать. Зеленые тысячедолларовые купюры тихо шелестели, и глаза ювелира от изумления полезли на лоб.
  — Видите ли, я — человек деловой, — невозмутимо заявил Пол Прай. — Мне необходимо приобрести бриллиантовое колье, и я решил, что удобнее всего это сделать через ваш магазин. Мне говорили о вас только хорошее, и я полностью доверяю вашему вкусу. К сожалению, у меня очень много дел, и поэтому я вынужден обратиться к вам с просьбой. Скажите, если я сейчас вручу вам двадцать тысяч наличными в качестве аванса, будет ли это считаться достаточным доказательством моей надежности? Кстати, не забудьте дать мне расписку, — деловито добавил молодой человек. — В ней должно быть сказано следующее: если подобранное вами бриллиантовое колье мне понравится, я плачу вам за него наличными. Ну а в случае, если оно меня не удовлетворит, вы вернете мне двадцать тысяч, за вычетом пятисот долларов, которые мы будем считать компенсацией за ваши труды и вообще за доставленные вам хлопоты. Теперь решайте. Когда я смогу посмотреть образцы драгоценностей?
  Моффит дрожащими пальцами принялся пересчитывать хрустящие купюры. Он подносил их к глазам, старательно мусолил каждую бумажку, только что не обнюхивал ее. Наконец, удостоверившись в их подлинности, он успокоился и написал расписку. Затем вытащил расписание пригородных автобусов.
  — Мы тут живем как на краю света, — словно извиняясь, произнес он. — Так, посмотрим. Думаю, образцы будут в магазине около 3.38. Автобус уходит из города в 2.10. Я позабочусь, чтобы к этому времени драгоценности уже были у меня.
  Пол Прай с удовольствием кивнул:
  — Отлично. Я постараюсь вернуться в 3.45. Надеюсь, к тому времени вы уже разберетесь с тем, что вам привезут.
  Старик ювелир нервно похрустел сплетенными пальцами.
  — Я бы просил вас вернуться как можно скорее, — негромко сказал он. — Если образцы вас не устроят, я прикажу отослать их обратно в 4.15. Поймите меня правильно — в здешнем магазине у меня просто нет возможности хранить такие ценности.
  Пол Прай понимающе кивнул.
  — Отлично. Я обещаю, что к четырем часам все будет закончено, — пробормотал он. — Позвольте пожелать вам доброго утра, мистер Моффит.
  Ювелир бросил взгляд на часы.
  — Так ведь уже полдень, — с недоумением возразил он. — Надо немедленно позвонить моему поставщику, иначе потом он отправится обедать.
  Пол Прай усмехнулся:
  — Прошу прощения, ошибся. Рад был познакомиться, мистер Моффит.
  Дойдя до угла улицы, Пол Прай остановился. Отсюда открывался отличный вид на вход в ювелирный магазин Моффита. Не прошло и пяти минут, как Пол увидел, что из магазина выскочил сам хозяин и торопливо засеменил в сторону банка. Прай отметил, что седовласый джентльмен чувствовал себя не совсем уверенно — он то и дело испуганно оглядывался, словно опасаясь слежки.
  На губах молодого человека заиграла лукавая улыбка. Он вернулся в отель и через какое-то время спустился в холл. Там он навел обычные справки относительно расписания пригородных автобусов, распорядился, чтобы позвонили насчет багажа, и после этого вызвал портье.
  — Мой багаж, судя по всему, пропал, — возмущенно заявил он этому достойному представителю гостиничной администрации. — Что посоветуете мне делать? Как вообще поступают в таких случаях?
  — Ничем не могу помочь, — растерянно проговорил портье. — Можно, конечно, устроить скандал в конторе. Но вряд ли это поможет вернуть ваш багаж. Скорее всего, они просто сделают запрос о пропавших вещах или свяжутся со специальным агентом по розыску. Ведь вы же не сможете отыскать именно того негодяя, который задевал куда-то ваш багаж, а просто сотрясать воздух проклятиями не имеет смысла. Если вещи найдутся, их вам перешлют. А если нет, вам придется подавать иск о возмещении ущерба — этим занимается специальный отдел. Но в любом случае, лично я вам помочь не могу.
  Пол Прай резко выпрямился. Праведный гнев переполнял его.
  — Ах вот как! — возмущенно воскликнул он. — В таком случае я немедленно отправлюсь в их контору. Как можно быстро добраться до города?
  — На пригородном поезде, — подсказал портье. — Или на машине.
  — Но ведь до ближайшего поезда целых два часа! — раздраженно заметил Пол. — А если возьму машину, то из-за всех этих пробок доберусь до города ничуть не раньше.
  Портье равнодушно пожал плечами:
  — Неподалеку есть аэропорт, сэр. Один парень оттуда с радостью доставит вас до города. Подкинете ему деньжат, и все дела!
  Пол Прай свирепо выдвинул вперед челюсть.
  — Вот так-то, приятель, — с грозным видом бросил он. — Я не намерен заниматься ерундой и ждать погоды у моря. Пока они там соизволят разобраться с моей жалобой! Нет уж, извините. Я переверну вверх дном эту паршивую контору, доберусь до самых верхов, если будет нужно. Но покажу им! Они у меня получат!
  Пол нахлобучил шляпу на глаза. Казалось, он был зол на весь мир. Все вокруг были виноваты в нанесенном ему оскорблении. Выбравшись из отеля, молодой человек прямиком направился в аэропорт, отыскал нужного ему человека и обо всем договорился с ним.
  Самолет оторвался от взлетной полосы и подобно гигантской, диковинной птице взмыл в небо. Через несколько минут он уже скрылся за горизонтом. Пол Прай сверился с часами, пометил в блокноте время взлета самолета и с удовлетворенной улыбкой устроился в кресле поудобнее.
  Далеко внизу промелькнули невысокие холмы с торчавшими кое-где крышами одиноких домиков. Огромный залив с большой высоты казался Полу темным зверем, застывшим в ленивой дремоте.
  Наконец на горизонте появился город, и Прай узнал движущуюся ему навстречу громаду белых зданий.
  Еще мгновение, и до них, казалось, было уже рукой подать. Разбросанные в зелени домишки исчезли, их сменили небольшие пригороды, которые через пару минут уступили место высотным домам городских кварталов. Улицы превратились в автострады, дома — в небоскребы. Полу казалось, что его самолетик случайно залетел в один из глубоких каньонов. Остроконечные крыши высоток вздымались вверх, грозя насквозь проткнуть крохотный самолет. Рев мотора словно по волшебству сменился деликатным постукиванием. Самолет лег на одно крыло и, как с крутой горки, скользнул вниз. Под ними вдруг оказалось поле, вынырнувшее откуда-то из-за городских особняков. Самолет сделал крутой вираж, и вот уже шасси коснулись земли.
  Пол Прай с облегчением избавился от шлема и очков-консервов. Обменявшись с пилотом рукопожатиями, он отсчитал ему деньги и быстрым шагом направился в дальний конец поля. Там он заметил несколько машин такси.
  — Отель «Стилуэлл», прошу вас, — торопливо кинул он шоферу и поудобнее устроился на заднем сиденье.
  Такси рванулось вперед. У перекрестка пришлось затормозить, потом машина вообще остановилась. Прошло несколько минут, пока водителю удалось втиснуться в плотный поток машин на бульваре. Добравшись до отеля «Стилуэлл», Пол Прай поспешно пересек холл, вышел на другую улицу, вновь взял такси и поехал на вокзал.
  В запасе у него оставалось еще двадцать пять минут. Это время пришлось убить, разглядывая лица пассажиров, столпившихся у расписания, где указывалось время отправления в Кентервилль.
  Женщины его не интересовали. Его внимание привлекли двое мужчин: цветущего вида джентльмен с небольшим портфелем и анемичный молодой человек с «дипломатом». После недолгих размышлений их тоже сочли недостойными внимания. Вскоре в зал ожидания вошел молодой человек с озабоченным лицом и небольшим черным саквояжем под мышкой. Полу Праю сразу же почему-то показалось, что таинственный саквояж просто-таки лопается под тяжестью бриллиантов.
  Молодой человек бросил взгляд на наручные часы, поудобнее перехватил саквояж и крепко прижал его к себе. Вскоре он немного успокоился и даже принялся листать газету.
  Минут десять он читал, а Пол Прай тем временем внимательно рассматривал его. И тут двери бесшумно распахнулись, и к выходу плавно подкатил автобус. Маленькая группа проследовала к дверям.
  Молодой человек настороженно вглядывался в лица входивших в автобус и, не обнаружив ничего подозрительного, опустил тяжелый саквояж на сиденье, поудобнее устроился рядом и снова углубился в газету. Пол Прай обратил внимание, что для пущей прочности черный саквояж был в нескольких местах скреплен латунными заклепками.
  Этот парень, подумал Пол, привык перевозить кругленькие суммы в драгоценных камнях, для него это — самая обычная работа. Он ведь смотрел на свой саквояж как человек, который, конечно, заботится о багаже, но не чрезмерно — в нем не чувствовалось ни страха, ни особого беспокойства.
  Тяжелый автобус медленно выехал с территории вокзала и свернул в подземный тоннель. С зажженными фарами он несколько секунд несся в полной темноте, потом выехал на дорогу и начал длинный подъем в гору. Теперь они пробивались по городским магистралям по направлению к пригороду. По обе стороны от дороги высились громады небоскребов.
  Молодой человек с саквояжем, раскачиваясь в такт движению, казалось, не мог оторваться от интересной газеты. Он читал спортивный раздел. Черный саквояж мирно стоял рядом.
  Однако, как выяснилось, парень все время был начеку. Это стало понятно, когда автобус притормозил у первой остановки. Спортивная хроника была мгновенно забыта, молодой человек поднял глаза и настороженно стал следить за действиями пассажиров.
  Двое пассажиров сошли, и автобус, плавно набирая скорость, двинулся вперед. Молодой человек снова уткнулся в спортивную хронику. А Пол Прай расположился поудобнее и вытянул длинные ноги. Он выбрал себе место, откуда отлично был виден и сам молодой человек, и его саквояж. Поэтому ни единое движение бриллиантового курьера не могло ускользнуть от его глаз.
  В 3.37 автобус сбросил скорость — это был Кен-тервилль. Пол Прай осторожно выглянул в окно. Он сразу же обратил внимание на пузатого человечка в коричневом костюме с золотой звездой на жилете и сигарой в зубах. Тот внимательно изучал лица людей, покидавших автобус.
  Молодой человек с саквояжем торопливо прошел через салон и с кошачьей ловкостью спустился по металлической лестнице. Он сразу же заметил мужчину с брюшком и, узнав его, кивнул.
  Офицер шагнул вперед и протянул пухлую руку приезжему. Они обменялись парой слов, но так тихо, что Пол ничего не разобрал. Затем офицер проводил курьера в ювелирный магазин Моффита.
  Переждав минут пять, Пол Прай медленно двинулся к магазину. Но входить внутрь он не собирался. Вместо этого Пол занял позицию неподалеку, решив подождать, пока курьер выйдет из магазина. Когда стало ясно, что курьер в ближайшее время не собирается покидать магазин, Пол Прай галопом помчался к себе в отель, схватил телефон и позвонил Моффиту.
  — Мистер Моффит, это говорит Гарфилд. Ну как, вам доставили образцы?
  Ювелир ответил утвердительно.
  — Прошу простить, но я не могу прийти к вам немедленно, — с сожалением в голосе проговорил Пол. — Жду междугородного звонка. Постараюсь освободиться как можно быстрее.
  В голосе Моффита послышалось некоторое беспокойство.
  — Послушайте, я же говорил вам, что хочу отправить курьера в город автобусом в 4.15, — напомнил он.
  Прай заколебался.
  — Хорошо, — сказал Пол, — давайте сделаем вот что. Принесите камни ко мне в отель, номер 908. Я быстренько выберу, что мне нужно, и вы успеете отослать своего курьера. Во всяком случае, это займет меньше времени, чем если я приду к вам в магазин после того, как переговорю по телефону.
  — Отлично, договорились, — сразу согласился Моффит. Но Пол Прай заметил в его голосе явный холодок.
  Минут через пять по коридору протопали шаги, и в дверь его номера громко постучали.
  Пол Прай распахнул дверь.
  — Мистер Гарфилд, — с порога заявил старый ювелир, — позвольте представить вам Фила Келли, нашего шефа полиции.
  — Приятно познакомиться. — Пол Прай протянул ему руку.
  Пухлая, дряблая рука офицера странно не вязалась с его холодными, проницательными глазами. Он жевал зажатую в углу рта сигару, смахивая на свирепого бульдога с костью в зубах.
  — Привет, — угрюмо буркнул он.
  — У меня с собой прекрасные бриллианты, причем на крупную сумму, — заявил Моффит, — поэтому, как вы сами понимаете, я побоялся идти к вам один. Пока драгоценности в Кентервилле, именно я отвечаю за их сохранность. Если с ними что-то случится, спросят с меня. Поэтому я хотел бы поскорее покончить с этим делом или отправить их моему поставщику.
  — Понимаю, — равнодушно кивнул Прай, словно показывая, что все это его совершенно не касается. — Ну что ж, давайте посмотрим, что у вас есть.
  Ювелир начал раскладывать ожерелья на столе.
  Шеф полиции еще яростнее принялся жевать сигару. Он буквально впился подозрительным взглядом в руки Прая.
  Пол Прай рассматривал камни, авторитетно отпуская время от времени короткие замечания. Уже через минуту Моффит мог бы поклясться, что имеет дело с настоящим знатоком.
  — Так. Вот эти мне не подходят, плохо подобраны, — безапелляционно заявил Прай, отодвигая в сторону одно колье. — Взгляните на это — какая старомодная оправа! Этот камень с пороком — можете сами убедиться. А вот это! Ну-ка дайте взглянуть поближе! Это уже кое-что! Нет, нет, браслеты меня не интересуют. Понятия не имею, для чего вы их принесли. Впрочем, очень недурно, очень.
  Моффит робко откашлялся.
  — Это у них такие порядки, сэр. Когда заказывают колье, стараются положить что-нибудь еще, а вдруг клиенту понравится!
  Пол Прай снова взял в руки браслет и осмотрел его более внимательно.
  — А кстати, вы правы. Неплохая вещица. И сколько вы за него хотите?
  — Я бы мог уступить вам его за четыре тысячи, сэр. Поверьте, это гораздо меньше, чем с вас бы взяли в магазине.
  Пол Прай поджал губы.
  — Мистер Моффит, — начал он. — Давайте поговорим начистоту. Конечно, этот браслет — настоящее произведение искусства, да и цена вполне приемлемая. Но ваш поставщик поступил со мной не очень красиво — ведь мы договаривались, что он пришлет мне на выбор именно колье, ведь правда? Да и вам, похоже, он подложил, так сказать, свинью? Вы же опытный ювелир.
  Моффит побагровел.
  — Если честно, сэр, я задолжал им кучу денег. Ну, мне кажется, они и подумали, что, если в наших местах кто-то хочет приобрести такое дорогое колье — вы меня понимаете, сэр? — вряд ли этот человек так уж разбирается в камнях!
  Совсем смутившись, старик потупился, как школьник, которого строгий директор поймал за списыванием.
  Но Пол Прай был великодушен.
  — Ладно, не будем об этом, — дружелюбно сказал он. — Я согласен, Моффит, это не ваша вина. Но все это отошлите назад, мне подобные поделки ни к чему. Впрочем, браслет я возьму. Думаю, им даже в голову не могло прийти, что человек, которому они собирались всучить безделушки дурного вкуса, вдруг приобретет именно то, что было положено, что называется, на всякий случай.
  Теперь Моффит заговорил совсем по-другому. Видно было, что у него словно камень с души упал.
  — Для поставщиков это дело обычное. Что-то вроде легального надувательства. Провинциальным ювелирам вроде меня приходится постоянно с этим бороться. Конечно, им было прекрасно известно, что вас интересует именно колье. Вот они и прислали пару-тройку завалявшихся поделок. Но кроме этого, им хотелось продать еще и браслет. Поэтому они решили отправить его вместе с колье и выбрали тот, что получше.
  В глазах Пола Прая сверкнула ледяная искорка.
  — Хорошо, Моффит. Договорились, я беру этот браслет, а остальное можете отослать обратно. Но мне бы хотелось, чтобы мой заказ на колье все же остался в силе. Думаю, вам стоит созвониться с вашим поставщиком. Убедите его, прошу вас, что вы имеете дело с человеком, который кое-что понимает в бриллиантах. Можете им сказать, что ваш покупатель чуть не отказался иметь с вами дело, когда увидел присланную дребедень! То, что вы заработали на браслете, компенсирует ваши хлопоты. Кстати, — вспомнил Пол, — ведь у вас до сих пор мои двадцать тысяч, помните? Давайте сделаем так: вы заберете четыре тысячи за браслет, а остальные пусть побудут у вас — пока не пришлют колье. Идет? Через пару деньков снова позвоните своему поставщику. Скажите, что ваш покупатель не передумал насчет колье, — посмотрите, что он скажет! Держу пари, он будет кусать локти, что упустил выгодную сделку. И на этот раз вас уже не надует. Уверен, что в следующий раз камушки будут что надо!
  Морщинистое лицо Моффита осветилось довольной улыбкой.
  — Гарфилд, — с чувством произнес он, — даже не знаю, как вас благодарить! Должен вам признаться — я ведь побоялся оставить ваши деньги у себя. Тут же отнес их в банк. Хотите, могу вернуть шестнадцать тысяч прямо сейчас?
  Пол Прай покачал головой.
  — Для чего? — удивился он, опуская футляр с приглянувшимся браслетом в карман. — Кстати, вы еще можете успеть отослать эти колье своему поставщику с автобусом в 4.15. Если, конечно, поторопитесь.
  Моффит кивнул и сгреб со стола сверкающие нитки бриллиантов. Прай заметил, как он небрежно сунул их в черный саквояж — тот самый, который курьер не выпускал из виду на протяжении всего пути в Кентервилль.
  — Вы проверите, что все камни на месте, не правда ли, шеф? — попросил ювелир полицейского. — Хочу убедиться, что все в порядке и мой поставщик не сможет ни к чему придраться. Прошу прощения, Гарфилд, надеюсь, вы не принимаете это на свой счет. Но вы же сами видели, хотя колье и не назовешь произведениями искусства, но все же ценные камни в них есть. И немало. Поэтому я бы хотел убедиться…
  — Да ради Бога, — расхохотался Пол Прай. — Сделайте одолжение!
  Ювелир вытащил список, и они с шефом полиции принялись сверять драгоценности с описью. Наконец, убедившись, что все на месте, они пожелали ему всего доброго и ушли.
  И вот молодой человек, наконец, остался один — законный обладатель прекрасного браслета, за который он только что заплатил четыре тысячи долларов. В конце концов, браслет был очень недурен и, можно сказать, он почти не переплатил.
  Прай также не упустил возможности сообщить портье, что уже предпринял меры в отношении этих бездельников на вокзале, которые Бог знает куда задевали его багаж. При этом, язвительно усмехаясь, он добавил, что если его багаж не объявится в отеле в самое ближайшее время, то кое-кому сильно не поздоровится.
  Вскоре Пол Прай смешался с толпой и, побродив немного по улицам, автобусом, отходившим в 5.15, уехал в город.
  Рожи Магу позвонил Полу, набрав номер, который не значился ни в одном телефонном справочнике.
  — Весь день не мог до вас дозвониться, — пожаловался он. — Почему не брали трубку?
  — Меня не было, — коротко ответил босс.
  — Парень, что несет вахту напротив парадного вашего дома, готов поклясться, что вы и носа не высовывали на улицу.
  Пол удовлетворенно хмыкнул:
  — Давай приходи, Магу. Расскажешь, что новенького.
  — Я тут на углу, возле аптеки. Буду через минуту.
  И в самом деле, не прошло и трех минут, как однорукий помощник Пола постучал в дверь. Хотя Пол и был совершенно уверен, что это именно Магу, но дверь открыл с обычными предосторожностями.
  Он ни на минуту не забывал, что Большой Форс Гилврэй всегда был крутым парнем. Да и возможности его не стоило недооценивать.
  Первым делом Магу налил себе выпить и, сделав изрядный глоток виски, удовлетворенно вздохнул:
  — Да, босс, если вы сыграете в ящик, мне этого будет не хватать!
  Пол Прай расхохотался:
  — Говоришь как настоящий мужчина, старина. Никаких слюнявых сожалений — эдакий простой, здоровый, всем понятный эгоизм. Я тронут, Магу.
  Рожи Магу покраснел.
  — Я вовсе не это хотел сказать! Но вы же знаете, без этого пойла мне жизнь не в жизнь. А по вам я тоже буду скучать, поверьте, честное слово! Конечно, без вас я обойдусь, хотя и с трудом. Вы уж не обижайтесь, ладно? А вот без выпивки — вряд ли!
  Пол Прай снисходительно улыбнулся:
  — В таком случае, Магу, пожалуй, мне лучше совсем не выходить.
  — Так я вам и поверил, — мрачно проворчал помощник. — Видел я и такое. Бывали, конечно, случаи. Наши с вами приятели помечали черным крестиком в своем списке человека, а он вдруг уползал в какую-то дыру, забивался поглубже и думал отсидеться, пока о нем забудут. Но это не для вас. Не такой у вас характер, чтобы сидеть тихо и не рыпаться!
  — Да уж, — согласно кивнул Пол, — это не по мне. А что удалось разнюхать про тех ищеек, что обычно работают на Гилврэя?
  Однорукий Магу выразительно глянул на бутылку, потом перевел взгляд на свой пустой стакан и облизнулся.
  — Не стесняйся, — кивнул Прай.
  Помощника не пришлось уговаривать.
  — Есть одна хорошенькая блондиночка с невинным личиком. А сердце-то какое! — начал рассказывать Магу. — Настоящий сейф! Даже ацетиленовая горелка не возьмет! Она всегда ошивается на Грин-Миллс и клеит мужчин, особенно состоятельных клиентов. Ты знаешь, у девчонки просто талант какой-то — она их выворачивает наизнанку, как перчатку! Есть еще один клерк в банке на Десятой авеню. Там филиал трастовой компании «Продюсерз сазерн». Парень имеет доступ ко всем сведениям — кто, сколько и на какое время взял деньги в банке. Как только он убедится, что у кого-то из клиентов на руках достаточно денег и можно сорвать приличный куш, немедленно связывается с кем-нибудь из банды. Есть еще один скупщик краденого.
  — Довольно, Магу, — перебил его Прай. — На первое время хватит. Расскажи-ка мне поподробнее об этой блондинке.
  — Ладно, босс. Зовут ее Тилли Тэннер. Работает тут неподалеку, в ресторане — немного поет и танцует между столиками. Ничего подозрительного — хитрая маленькая бестия. Эдакая плутовка с огромными глазами, такими невинными, такими чистыми! Не поверите, что за штучки порой откалывает! Умная и ловкая, стерва. Но в руках у Гилврэя, тот держит ее на крючке, и крепко. А вот на чем этот гангстер ее поймал, я не смог узнать.
  — Понятно, — задумчиво кивнул Прай. — Хорошенькая?
  — Хорошенькая ли она? Черт подери, босс, о чем вы говорите?! Эта плутовка знакомится в ночном клубе с солидным джентльменом — состоятельным банкиром, преуспевающим бизнесменом и так далее. Танцует у него перед носом, поет, как он думает, для него одного, совсем сводит его с ума. Он уже совершенно перестает соображать, между двумя бокалами она выведывает у него все его секреты, буквально вытряхивает его. А тот ничего и не замечает — влюбленный баран! И вот потом шайка Гилврэя потрошит нашего мистера Пухлый Бумажник, причем потрошит основательно, ведь у них на руках вся информация, которую добыла им блондинка. А этот, с позволения сказать, осел даже представить себе не может, что в этом деле замешано белокурое милое дитя! А вы еще спрашиваете, хорошенькая ли она! Разрази меня гром, да она хороша, как сам дьявол! Послушайте меня, босс, не связывайтесь с этой девчонкой! Держу пари — стоит вам только раз взглянуть на нее, как вы все бросите и станете таскаться за ее юбкой, пуская слюни, пока вас не прихлопнут! Уж я-то ее знаю!
  Пол Прай рассмеялся:
  — Можно подумать, Магу, что ты меня не знаешь! Скажи-ка лучше, может она узнать, кто я такой?
  Однорукий покачал головой:
  — Вряд ли. Во всей шайке вас знают в лицо один-два человека. Думаю, именно поэтому вы еще живете на этом свете. И дай Бог, чтобы жили подольше, а то где же я буду брать виски? Да если бы каждый из бандитов знал вас в лицо — давно уже гнить бы вам в земле!
  Что-то весело мурлыкая себе под нос, Пол Прай оделся, затем щелкнул крышкой элегантного портсигара с монограммой, проверяя, полон ли он. Взяв в руки тросточку, внутри которой скрывался клинок, убедился, что он легко вынимается из ножен.
  — Ну, хорошо, Магу, ты неплохо поработал, а теперь ступай, — распорядился он. — Я запру за тобой дверь. Знаешь, мне совсем не улыбается в один прекрасный день обнаружить вооруженного до зубов бандита у себя в шкафу. Кстати, бутылку можешь прихватить с собой.
  — А вы-то сами как собираетесь выйти отсюда? — удивился Рожи.
  — А я и не собираюсь, — заверил его босс. — Если хочешь знать, я собираюсь прямо сейчас устроиться в этом кресле и скоротать вечерок за чтением. Кстати, ты можешь поделиться этой новостью со своим приятелем, что караулит меня у дверей.
  Рожи Магу только вздохнул:
  — Эти оболтусы приоделись в белые рубашки, представляете? Если соберетесь стрелять ночью — не промахнитесь! Чудо, а не цель! Ну что ж, будьте начеку. Особенно когда углубитесь в чтение!
  С этими словами он бережно прижал к себе бутылку с драгоценным напитком и, не сказав больше ни слова, удалился.
  Пол Прай тщательно запер за ним дверь, вновь пробрался в соседнюю квартиру и незаметно вышел на Грин-Миллс.
  Пол не подошел к Тилли Тэннер. Это было бы неразумно. Но вид изрядной стопки каких-то документов, вероятно счетов, пухлый бумажник и некоторый налет одиночества, свойственный холостякам, — все это заставило очаровательную блондинку обратить на его столик самое пристальное внимание. Она подошла к нему сама.
  С формальностями покончили на редкость быстро, и Пол Прай вдруг с удивлением заметил, что огромные карие глаза взирают на него в безмолвном восхищении.
  — Вы такой наблюдательный! С первого взгляда умеете правильно оценить любого! — проворковала блондинка. — Держу пари, что и бизнес у вас процветает!
  Пол Прай со вздохом откинулся на спинку кресла. На его лице отразилось самодовольство, которое, как правило, появляется у любого мужчины, которого женщина погладила по шерстке.
  — Ну, малышка, что касается умения верно судить о людях, то, бьюсь об заклад, ты и сама кому угодно дашь сто очков вперед! Интересно, откуда ты взяла, что у меня свой бизнес? И как догадалась, что я и впрямь хорошо знаю человеческую природу?
  Девица весело расхохоталась. Это был чуть хрипловатый, сердечный смех. Коралловые губки приоткрылись, на щеках образовались кокетливые ямочки.
  — Ну, это не трудно. Готова спорить на что угодно — вы преуспевающий бизнесмен.
  — На что угодно? — поддразнил ее Пол.
  Он придал своему лицу зверское выражение и просипел, подражая опереточному бандиту:
  — Десять долларов, крошка, — или поцелуй.
  Блондинка кокетливо потупилась и принялась придирчиво разглядывать свои ногти, покрытые ярко-алым лаком.
  — Уж слишком вы уверены, — прошептала она. — А вдруг проиграете?
  Певичка подняла на него влажно сверкнувшие глаза.
  — Читаешь мысли на расстоянии, а, детка? — рассмеялся Пол. — Впрочем, ты права. У меня и в самом деле свое дело — я хозяин «Ювелире Сапплай корпорэйшн инкорпорейтед». Так что как видишь, я ювелир, малышка. Только не такой, как другие. Большинство моих коллег готовы перегрызть друг другу глотку за теплое местечко в городе, за городских клиентов. Ну, а мне это и даром не надо. Лично я веду дела только с большими магазинами в пригородах — все их владельцы мои клиенты. Знаешь, это намного выгоднее. Ведь я не сразу требую от них денег, сначала даю товар на продажу. Раз, другой, а потом уже прошу заплатить. Вот и все — рыбка у меня на крючке!
  Частенько также отсылаю им то, что в большом городе продать уже невозможно, — солидно продолжал Пол. — В маленьких же городках, в провинции, все это идет на ура, а я получаю неплохую прибыль. Конечно, местные ювелиры прекрасно понимают, что я порой сплавляю им залежалый товар. Но что им делать, ведь они у меня на крючке — вот и берут как миленькие. Пусть только попробуют пикнуть! От них только требуется прикрепить бирку с ценой, а потом сплавить товар какому-нибудь деревенщине, который бриллианты только во сне и видел! Ты не поверишь, какие деньги это дает! — войдя в роль, заявил Прай. — Впрочем, о чем это я? Сама видишь — пью, ем самое лучшее, могу и такую птичку, как ты, угостить на славу. А мои клиенты в это же время небось чешут в затылке, пытаясь втолковать какому-нибудь дотошному кредитору, почему у них нет денег расплатиться по счетам. Да черт с ними, малышка, давай-ка лучше выпьем еще по одной! У тебя хорошенькие глазки, детка, а когда они смотрят на меня поверх бокала, так им просто цены нет!
  Блондинка метнула в его сторону очередной обжигающий взгляд и, склонившись, изящно опустила маленький подбородок на сплетенные пальцы. Глазам Пола Прая представилась нежная, белая, как молоко, шея. Прелестные глаза смотрели на него с восхищением, а в чуть приоткрытых полных губах читался откровенный призыв.
  — Какой вы замечательный! — восторженно выдохнула она.
  Они выпили по одной, а потом и еще по одной.
  Тилли Тэннер рассказала новому знакомому о себе: о тяжело больной матери и сестре, с самого детства прикованной к постели, за которыми она ухаживала и которых содержала уже много лет. А потом принялась щебетать о том о сем, весело обсуждая тех, кого встречала в этом баре каждый день. Всех этих мужчин, которые были так милы, почти «как ты со мной сейчас», а про себя думали, как бы обидеть бедную доверчивую девушку.
  Что же касается самой Тилли, то послушать ее рассказы — и только что выпавший снег показался бы чернее сажи рядом с этим невинным и нежным созданием. К несчастью, как ему должно быть известно, доброе сердце и достойное поведение не всегда вознаграждаются в том жестоком мире, где мы живем.
  Пол Прай пробормотал что-то себе под нос, что можно было расценить как искреннее сочувствие, и с растроганным видом взял ее за руку. Он сказал, что в этом виновата ее дивная красота — именно она сводит с а несчастных мужчин и заставляет их преследовать такое робкое и доверчивое создание.
  Тилли вновь опустила глаза и уставилась на ярко-красный лак на ногтях.
  — Ах, иногда достаточно знать, что ты кому-то нужна, — проворковала она, — и другой награды уже не надо!
  И столько искренности было в ее нежном голосе, так глубок и печален был вздох, которым она сопроводила свой рассказ, что любой на месте Пола был бы уверен в правдивости слов девушки. Впрочем, какая там девушка? — ангел во плоти!
  Блондинка передернула плечами, словно отбрасывая прочь мрачные мысли.
  — Впрочем, о чем это я? Все о грустном. А мне нужно улыбаться, такая работа. Давайте лучше поговорим о вас. Расскажите мне что-нибудь, расскажите еще о своем бизнесе, — попросила она. — Мне всегда было интересно — что, бриллианты и в самом деле стоят такую кучу денег? Наверное, вы ужасно богатый! А вам не страшно держать столько денег в магазине? А кстати, что имеют в виду ваши коллеги, когда говорят, что у них «высокие накладные расходы»?
  Пол Прай откинул назад голову и весело расхохотался:
  — Ах, крошка, до чего же ты любопытна! Так мы и до утра не расстанемся!
  Огромные ореховые глаза влажно заблестели.
  — Ну, и?.. — спросила она. Голос девушки был низким, волнующим, в нем звучало откровенное приглашение.
  Пол Прай подался вперед, словно для того, чтобы взять ее руки в свои. Но блондинка притворным испугом резко отпрянула назад.
  — Нет, нет, — прошептала она, — не надо. — И тут же подняла на него застенчиво потупленные глаза. — Не здесь! — чуть слышно шепнула она.
  Пол Прай послушно отодвинулся.
  — Просто поговорите со мной, — опять попросила она.
  Ее новый знакомый послушно кивнул. Голос у него был сиплый, с едва заметной хрипотой.
  — Радость моя! — произнес он, пожирая ее глазами. — Да я буду счастлив прижать тебя к груди, и пусть весь остальной мир катится ко всем чертям.
  — Нет-нет! Не говорите со мной так! Прошу вас! — притворно испугалась девушка. — Через несколько минут мой выход. Я буду петь, а после того, что вы говорите, мой голос, понимаете, он может мне изменить. Лучше давайте поговорим о чем-нибудь другом. О вашем бизнесе, например. Ну, пожалуйста!
  Пол Прай, пожав плечами, подавил вздох.
  — Ладно, — недовольно начал он. — Я ведь тебе уже рассказывал. Послушай, а тебе действительно интересно? Тогда, если хочешь, могу рассказать о той сделке, что у меня планируется на завтра.
  Девушка склонилась к нему. Она явно сгорала от нетерпения.
  — Ну конечно!
  — Тогда слушай. Здесь неподалеку, в Кентервилле, у меня есть клиент, некто Моффит. В моем списке простофиль он числится первым. Этот Моффит держит ювелирный магазин и на днях рассказал, что к нему явился парень, готовый выложить наличными пятьдесят кусков за бриллиантовое колье. Ты не поверишь, детка, но этот самый Моффит так завяз у меня на крючке, что не решается обратиться к другому поставщику даже для того, чтобы узнать цены! Так вот, сегодня автобусом в 2.10 я послал к нему курьера, а с ним — целый саквояж бриллиантовых колье и, между прочим, неплохой браслет. Такой браслет я бы легко продал и за шесть тысяч. Но на этот раз я сделал пометку, что стоит он всего-навсего четыре, в расчете на то, что наш провинциальный любитель бриллиантов выберет одно из ожерелий. Но не тут-то было! Наш птенчик, оказывается, неплохо разбирается в камушках. Он покупает браслет и отсылает колье обратно — все до одного! Поэтому сегодня тем же самым рейсом мне придется послать Моффиту еще одну партию. Но на этот раз придется положить несколько стоящих вещиц. В конце концов, в наши дни пятьдесят кусков на дороге не валяются.
  Девушка ловила каждое его слово с тем же завороженным видом, с каким голодная кошка ловит каждый звук, долетающий до нее из уютного гнездышка, где беспечная пташка распевает свои песенки.
  — И вы на этом заработаете? — с любопытством спросила она.
  — Детка, ты меня уморишь! Заработаю ли я? Да еще бы!
  Пол Прай вел себя как молодой, удачливый делец, который рад похвастаться и даже чуть-чуть приврать, поскольку такая красотка восхищенно смотрит ему в рот. Словом, он вел себя точь-в-точь как любой мужчина вел бы себя на его месте.
  Блондинка восторженно покачала головой и, робко протянув руку, коснулась его пальцев.
  — Вы просто замечательный, — промурлыкала она.
  — Заработаю ли я?! — Наш преуспевающий торговец все никак не мог успокоиться. — Вот это мне нравится! Господи, как бы я хотел, чтобы тебя сейчас услышал сам старик Моффит. Да будь я проклят, малышка, если это дельце не принесет мне добрых двадцать кусков! Неплохо, а? И это чистой прибыли.
  Девушка кивнула. Ее тоненькие пальчики выстукивали какой-то мотив. И вдруг какая-то мысль пришла ей в голову. В волнении она приоткрыла рот.
  — Наличными? — чуть слышно спросила блондинка.
  — Ну, может быть, не все сразу. Но я почти уверен.
  — И все же: наличными или чеком? — настаивала она.
  — Чеком, конечно.
  На ее лице отразилось разочарование.
  — Но ведь вы же можете и ошибаться, — неуверенно прошептала она.
  — Только не я, крошка. Я пошлю ему на выбор штук двадцать самых дорогих ожерелий. Не за горами то время, когда у меня будет самый лучший выбор таких вещиц, да и сейчас мне удается проворачивать неплохие сделки. Не волнуйся, этот простофиля от меня не уйдет.
  — Но каким же образом вы собираетесь посылать их? Наверное, с вооруженной охраной или в бронированном автомобиле — я угадала?
  Пол Прай снисходительно рассмеялся:
  — Только не я, сестренка. Этим только накличешь беду, уж ты мне поверь. Нет, детка, побрякушки моим клиентам везет курьер. С виду это обычный путешественник — никто и не подумает, что у него с собой бриллианты, да еще на миллион «зеленых». Я занимаюсь этим делом вот уже без малого десять лет, — с серьезным видом заливал Пол. — Рассылаю бриллианты клиентам по всей стране и ни разу еще не потерял ни единого камушка. Да так делаю не только я. Если хочешь знать, достаточно только позвонить — и тебе мигом пришлют все, что угодно, прямо на дом в сопровождении двух охранников и еще, может, сыщика в штатском. Но если ты — просто розничный торговец или постоянный клиент, хорошо знакомый ювелирам, тогда другое дело. В этом случае тебе пришлют любой товар либо экспресс-почтой, либо с курьером. Все зависит от того, куда нужно его везти и насколько срочно.
  Острый ярко-алый ноготок чертил по скатерти замысловатые узоры.
  — Так вы, значит, намерены устроить все это завтра утром?
  — Точно, крошка, — заключил молодой человек. — Пошлю своего человека рейсом в 2.10, а оставшиеся драгоценности он привезет вечером. Конечно, я никогда не знаю заранее, каким рейсом он вернется. Кроме того, у моего курьера будет еще и приличная сумма денег. Так что я даже подумываю попросить в полиции, чтобы ему дали охрану. Но ты же сама понимаешь, что все драгоценности застрахованы. Поэтому их можно везти при себе, как ты везешь свой чемоданчик с платьями.
  Блондинка смотрела на него широко раскрытыми от удивления глазами — воплощенная невинность.
  — Держу пари, что ваш курьер — эдакий двухметровый громила с пудовыми кулаками!
  — Опять не угадала, детка. Просто обычный молодой парень. Худощавый, высокий, словом, с виду обычный клерк.
  — Но одет он, наверное, во что-то эдакое, что не вызовет подозрений? — не унималась девушка.
  — Нет, в обычный костюм. Он же не должен ничем выделяться, понимаешь? Впрочем, насколько я помню, этот парень без ума от красных галстуков. Причем обожает носить их с синим костюмом.
  — Ну уж сумка-то у него наверняка старая и потрепанная. Чтобы никто даже и подумать не мог, что там драгоценности.
  Пол Прай поднял свой бокал — льдинки мелодично звякнули.
  — Ох, детка, может, это и неплохая идея, да только ты опять попала пальцем в небо. Я велел моему человеку возить побрякушки в обычном черном саквояже. По краям у него — ряд медных гвоздиков. Так что даже если он потеряется или кто-то попробует его прихватить — узнать наш саквояж ничего не стоит. Во всем же остальном это обычный саквояж, каких сотни. И, кстати, ничуть не потрепанный.
  Девушка нахмурилась. Пушистые ресницы мягко легли на щеки, скрыв предательски заблестевшие глаза. Тонкий пальчик снова принялся чертить на скатерти непонятные узоры.
  — Ой, простите, пожалуйста, — вдруг спохватилась блондинка. — Я совсем забыла, что мой менеджер просил подойти к нему. Это по поводу песенки, что я должна петь. Мне надо бежать. Пока!
  Взметнулся пестрый ворох юбок, мелькнули стройные ноги в кружевах оборок, и девушка упорхнула, одарив Пола на прощание пламенным взглядом поверх обнаженного плеча.
  Прай подождал еще десять минут. Она так и не появилась.
  Вместо блондинки к его столику приблизился официант и вежливо сообщил, что, к величайшему сожалению, мисс Тэннер не сможет к нему присоединиться — ее вызвали к внезапно заболевшей матери. Она очень огорчена, просит ее извинить и надеется, что джентльмен будет любезен и пожалует в какой-нибудь другой день.
  Пол Прай выказал сожаление в связи с печальными обстоятельствами и подобающее случаю раздражение человека, которого лишили обещанного удовольствия. После этого он поднялся и, слегка пошатываясь, направился к выходу. Причем каждый свой шаг он делал с преувеличенной осторожностью, как изрядно захмелевший человек, стремящийся выглядеть трезвым.
  Пол Прай зашел в магазин, где торговали сумками, чемоданами и тому подобной кожгалантереей, и выбрал два саквояжа. Один из них — маленький, черный — он велел обить по краям небольшими медными гвоздиками.
  Другой — большой, желтовато-коричневый — прихватил с собой.
  В соседнем магазине молодой человек приобрел целую упаковку рыболовных крючков и несколько небольших заклепок. К тому времени, как он закончил возиться с большим желтовато-коричневым саквояжем, тот с виду не изменился. Он оставался все таким же обычным, можно сказать, традиционным и даже консервативным. Но только снаружи.
  Дно саквояжа исчезло, а его внутренняя поверхность была плотно утыкана рыболовными крючками, что, конечно, делало его чрезвычайно полезным для вполне определенной цели и абсолютно непригодным для какой-либо другой.
  Итак, Пол обзавелся двумя разными, но вполне пригодными к употреблению саквояжами. Пришло время позвонить Моффиту в Кентервилль.
  — Моффит, добрый день, — бодро приветствовал он ювелира. — Это Гарфилд. Дело вот в чем — я все еще подумываю об этом колье. Наверное, стоит попробовать еще раз связаться с вашим поставщиком. Я ведь дал вам слово, а свое слово я привык держать. Хотя, если честно, в прошлый раз ваш поставщик меня изрядно разочаровал. Свяжитесь с ним по телефону, пусть пришлет новую партию колье, только не так, как вчера, пусть позаботится, чтобы вещицы были — первый сорт! Только учтите — колье мне понадобится сегодня. Я собираюсь уехать вечерним рейсом. Сейчас 1.15, следовательно, он может отправить курьера рейсом в 2.10, ко времени его приезда я уже буду у вас. Выбрать колье я смогу и за десять минут, так что много времени это не займет.
  И Пол Прай, не дослушав старого ювелира, который рассыпался в благодарностях, повесил трубку. Он целиком погрузился в детальную разработку некоторых деталей отъезда. Сюда входило и намеченное свидание с пилотом самолета, который город мог предоставить в его распоряжение.
  К двум часам его план был уже разработан. Ровно в два часа и девять с половиной минут Пол Прай прибыл на автовокзал. В его руках было два саквояжа: один — большой, желтовато-коричневый без дна, и другой — маленький, черный, весь усеянный медными заклепками.
  Пол Прай обежал взглядом сидевших в автобусе пассажиров и мигом узнал знакомую худощавую фигуру с неизменной спортивной газетой в руках. Возле сиденья, где расположился этот, казалось, ничем не примечательный человек, Пол, поколебавшись, остановился. Но в это самое время машина резко рванула с места.
  Визг покрышек и сильный толчок, по всей видимости, явились для него неожиданностью, и Пол, не удержавшись, отпрянул в сторону. Он попытался зацепиться за что-нибудь, но, к несчастью, рука его была занята большим желтовато-коричневым саквояжем. Тот вырвался из рук и рухнул на сиденье, где уже стоял аккуратный черный саквояж, принадлежавший молодому человеку. Вслед за саквояжем рухнул и сам Пол, да так ловко, что уткнулся головой прямо в грудь хозяину черного саквояжа, мирно изучавшему спортивную хронику.
  Дальше события разворачивались с невероятной быстротой.
  Одним пружинистым движением молодой человек вскочил на ноги. Свежая газета была отброшена на пол. С быстротой молнии его правая рука скользнула под пиджак, а взгляд метнулся в сторону черного чемоданчика с блестящими заклепками. Убедившись, что саквояж в полной сохранности пребывает на том же самом месте, молодой человек немного расслабился и опустил руку.
  — Какого дьявола?! — рявкнул он.
  — Ну нет, это им так не пройдет! — в свою очередь взвыл Пол Прай. Он уже немного пришел в себя. — Я напишу жалобу! А вы будете свидетелем, — обратился он к молодому человеку. — Дайте мне свой адрес.
  Тощий молодой человек уселся на свое прежнее место и крепко прижал к себе черный саквояж.
  — Не ворчи, приятель, — сказал он уже совсем миролюбиво. — В конце концов, охота тебе связываться. Сядь и перестань разоряться!
  Между тем к ним по проходу уже торопился кондуктор. Он схватил все еще кипятившегося Пола Прая за плечо и деликатно проводил к свободному месту, задержавшись ненадолго у недовольно ворчавшего худощавого пассажира. Кондуктор даже был настолько любезен, что предложил самолично убрать желтовато-коричневый саквояж с сиденья, возле которого, прижимая к груди черный саквояж, сидел похожий на клерка молодой человек.
  Минут через двадцать автобус сделал первую остановку. Пол Прай, не прекращая недовольно бурчать себе под нос, покинул автобус и тут же уселся в поджидавший его автомобиль. Ехать ему пришлось недолго. Через несколько минут машина высадила его у ровного словно стол поля, где уже дожидался маленький самолет. По его мерному гудению Пол понял, что крылатая машина прогревала двигатель. Переднее сиденье самолетика было полностью завалено какими-то чемоданами и коробками. Пол Прай с трудом втиснулся между тремя огромными сумками, натянул шлем и кивнул летчику.
  Самолетик взмыл в небо, словно испуганная куропатка. Оторвавшись от земли на сотню метров, пилот заложил крутой вираж и стал резко набирать высоту. Не прошло и нескольких секунд, как серая пелена облаков осталась далеко внизу, а перед глазами у Пола открылось ослепительно синее небо.
  Ровно через четырнадцать минут Пол Прай со своим драгоценным багажом появился в аэропорту Кентервилля. Там он пересел с самолета на автомобиль. Еще шесть минут быстрой езды — и он был уже в отеле, где портье, с видимым удовольствием бросив взгляд на саквояжи, заговорщически подмигнул Полу.
  — Черт возьми, — присвистнул он, — так, значит, я был прав, когда побился об заклад, что вы выцарапаете свои вещи у этих растяп с вокзала!
  Пол Прай довольно ухмыльнулся:
  — Да уж. Я из них просто душу вытряс! Ладно, приятель, отнеси вещи в номер.
  Добравшись до комнаты и убедившись, что все в порядке, Пол снял трубку и позвонил ювелиру:
  — Мистер Моффит? Я у себя в номере, собираюсь на вокзал — можно сказать, сижу на чемоданах. Если ничего не изменится, хочу уехать рейсом в 6.20. Не могли бы вы прислать колье — так же, как вчера? И, если можно, поскорее!
  — Конечно, конечно, мистер Гарфилд, — засуетился ювелир.
  Пол Прай откашлялся.
  — Послушайте, Моффит, я хотел бы кое-что с вами обсудить. Может, вы помните, прошлым вечером я познакомился с одной молодой леди. Так вот, кажется, в разговоре с ней я мельком упомянул, что сегодня мне должны прислать бриллианты. Конечно, я не говорил, кто пришлет и когда. Я не настолько выпил! И все же мне показалось, что девушку это заинтере-совало; Скажем так, слишком уж заинтересовало. И вот теперь я немного обеспокоен… Естественно, я не могу вам сказать, кто эта молодая леди. Если говорить начистоту, я и сам этого не знаю. Познакомился с ней в ночном клубе, она там пела и танцевала и при этом, клянусь, не сводила с меня глаз! Ну, а потом эта блондинка подсела к моему столику, мы выпили — ну, вы меня понимаете! А вот теперь я припоминаю, как это было, — с тревогой и раскаянием в голосе продолжал Пол, — и мне немного не по себе. Мне говорили, что бандиты часто используют таких женщин для сбора информации. Вот мне и хотелось бы, чтобы вы попросили шефа полиции Келли взять с собой еще одного полицейского, когда он поедет на вокзал встречать вашего курьера.
  Моффит рассмеялся:
  — Бросьте, это все чепуха! Все драгоценности застрахованы. А о том, чтобы доставить их в целости и сохранности, я уже позаботился. Да и потом, что вы так переживаете, ведь это забота моего поставщика и его страховой компании! Выкиньте это из головы, Гарфилд! Могу вас заверить — нашему курьеру ничего не грозит! В конце концов, мы так перевозим камни уже не первый год и никогда…
  У Пола Прая вырвался вздох облегчения. И это было слышно даже по телефону.
  — Слава Богу, а то я просто не знал, что делать, готов был волосы на себе рвать от огорчения. Так вы и в самом деле считаете, что нет необходимости усиливать охрану на вокзале?
  — Да Бог с вами, о чем вы говорите? Забудьте об этом, мистер Гарфилд.
  — Спасибо! — повеселевшим голосом откликнулся Пол Прай и повесил трубку.
  Между тем портье принес наверх его багаж, и Пол постарался задержать его в номере, попросив убрать в шкаф саквояжи. При этом он ни на минуту не переставал болтать и смеяться.
  Было ровно 3.21, когда рейсовый автобус, который по расписанию должен был прибыть в Кентервилль в 3.38, сделал последнюю остановку перед городом. Собственно говоря, это была даже не автобусная станция, а обычная ферма.
  Здесь автобус поджидали два человека. Шофер удивился — сколько он помнил, такого ни разу не случалось. Обычно на этой остановке никто не садился в автобус, и он недоумевал, для чего вообще ее сделали. Однако будучи человеком дисциплинированным, каждый раз останавливал автобус точно по расписанию. Так и в этот раз водитель плавно затормозил, и двери автобуса распахнулись.
  Двое мужчин вошли в салон. Краем глаза водитель заметил неподалеку у обочины автомобиль с задернутыми шторами.
  — Что случилось, джентльмены, проблемы с машиной? — спросил водитель автобуса.
  — Точно, — коротко бросил один из них и сделал неуловимое движение рукой.
  Коротко прогремел выстрел — в форменной кепке водителя вдруг образовалась черная дыра. Несчастный стукнулся головой о приборную доску и тяжело сполз на пол.
  Пронзительно завизжала какая-то женщина.
  Кондуктор, принявший выстрел за обычный выхлоп, ничего не понял и дал сигнал трогаться. Один из вошедших что-то коротко крикнул. Невзрачный молодой человек с газетой в руках молниеносно сунул руку в нагрудный карман. Его испуганные глаза с изумлением остановились на лице незнакомого мужчины с автоматическим пистолетом, оказавшегося прямо перед ним. Страшное оружие смотрело ему прямо в лоб, лицо его исказила судорога ужаса.
  — Если достанешь свою пушку, — прохрипел мужчина, — не валяй дурака, а лучше сразу кидай ее на пол.
  Худощавый молодой человек заколебался.
  — Не дури, парень. Брось пушку. Твои хозяева платят тебе не за то, чтобы ты разыгрывал тут героя. Я не шучу.
  Между тем в действие включился второй грабитель, оставшийся в задней части автобуса.
  — Всем сидеть на своих местах! — рявкнул он.
  Худощавый молодой человек поспешно вытащил пистолет и тут же уронил его на пол.
  Громила ногой отшвырнул упавшее оружие в сторону и, ухмыльнувшись, подхватил с сиденья кожаный черный саквояж с рыболовными крючками.
  — Спасибо, — ехидно поблагодарил он. — Пошли, Стив!
  Бандиты бросились бежать. Испуганные пассажиры, следившие за всем происходившим, заметили, как в окне стоявшей поодаль машины под спущенными шторами шевельнулось дуло винтовки.
  Перед тем как спрыгнуть с подножки автобуса, один из бандитов выжал сцепление и дал полный газ. Тяжелая машина, набирая скорость, рванулась вперед, а бандиты спрыгнули на землю.
  Салон автобуса заполнился воплями пассажиров. К тому времени, когда кондуктор добрался до кабины водителя и смог затормозить, машина с бандитами осталась уже далеко позади.
  Кое-как кондуктор довел автобус до того места, где, судя по придорожному указателю, был телефон.
  С трудом остановив тяжелую машину, бедняга кинулся звонить.
  Сообщение об ограблении, переданное по телефону, облетело город в мгновение ока. Оно произвело эффект разорвавшейся бомбы. С телефонного узла немедленно позвонили шефу полиции Кентервилля.
  Шеф Келли бросился звонить Моффиту, чтобы поставить его в известность о случившемся.
  — Боже милостивый, он был прав, а мы-то идиоты! Ну что нам стоило послать охрану? — в отчаянии запричитал ювелир.
  — В любом случае мы узнали об этом слишком поздно, — мрачно констатировал Келли. Глаза его лихорадочно блестели. — Ладно, пора браться за дело. Думаю, стоит на всех дорогах выставить посты на случай, если грабители будут пробираться через город.
  — Да вы с ума сошли! — воскликнул Моффит. — Зачем им так рисковать? Послушайте, Келли, если мой поставщик проведает о том, что нас с вами предупреждали о возможности ограбления, у нас могут быть неприятности!
  — Угу, — буркнул Келли, — а если пронюхают газетчики? Да они меня живьем изжарят — распишут во всех подробностях, что, дескать, полиция была предупреждена, но шеф только посмеялся и не выслал охрану! Страшно подумать, какой поднимется вой! Нет уж, спаси, Господи, и помилуй! И вот так всегда. Что перебдеть, что недобдеть — один черт! Все равно будешь виноват!
  Они обменялись понимающими взглядами.
  — Мда! — пробурчал начальник полиции. — Думаю, мы с вами поняли друг друга. Сейчас пошлю предупредить полицейские посты на дорогах. Если хотите, можете поехать со мной.
  Через десять минут ювелир и шеф полиции Кен-тервилля уже шли по коридору отеля, направляясь к номеру Пола Прая.
  Он распахнул перед ними дверь.
  — Ну, наконец-то! Долго же вы добирались. Насколько я помню, автобус должен был прийти еще минут десять назад.
  Начальник полиции осторожно притворил за собой дверь.
  — Послушайте, Гарфилд, нам нужна помощь.
  Пол Прай с готовностью улыбнулся:
  — Все, что угодно, джентльмены. Что я могу для вас сделать?
  — Забудьте о том, что просили нас отправить охрану с тем курьером, что вез бриллианты в Кентер-вилль. А также и о том, что распустили язык, флиртуя с незнакомой девицей в ночном клубе. Забирайте свои деньги у Моффита и уезжайте из города. Да побыстрее!
  У Пола Прая от изумления отвалилась челюсть.
  — Неужели вы хотите сказать, что вашего человека ограбили?!
  — Вот именно — хапнули саквояж с бриллиантами и ищи-свищи! Типичное ограбление по наводке! Мерзавцы хорошо знали, у кого саквояж и что там внутри. Поэтому они просто вошли, забрали его и испарились.
  — Боже милостивый! — с притворным волнением воскликнул Пол Прай. — Кто-нибудь пострадал?
  — Только страховая компания, — пробурчал Келли.
  — Не только, — с горечью вставил ювелир; — Еще этот негодяй — мой поставщик. Будем надеяться, что ему не удастся выжать из страховой компании стоимость бриллиантов.
  — Ой-ой-ой! — продолжал сокрушаться Пол Прай. — А что же эта женщина…
  Келли зло перебил его.
  — Забудьте о ней! — рявкнул он.
  — И о колье, — прошелестел за его спиной Моффит.
  — И о драгоценностях, — добавил Келли. — И постарайтесь убраться из города до того, как о налете пронюхают газетчики. Они быстро налетят сюда как мухи на мед.
  — Бог ты мой, об этом я и не подумал! — спохватился Пол. — Вы считаете, журналисты начнут задавать вопросы?
  — Точно. Прилипнут — не отвяжетесь! Так что, приятель, если у вас нет охоты порассказать им, как вы повеселились с какой-то стриптизершей, мой вам совет — руки в ноги и вон из города!
  Пол Прай ринулся звонить портье.
  — Джентльмены, — бросил он через плечо, — считайте, что меня уже нет!
  — Я принес вам остаток денег, — сказал Моффит. — Поэтому-то мы и задержались. Жаль, конечно, что сделка не состоялась. Но в любом случае хорошо, что я продал вам хотя бы браслет.
  Пол Прай сердечно распрощался со стариком.
  А за городом в доме, больше похожем на укрепленный форт, чем на обиталище людей, Бенджамин Франклин Гилврэй, в некоторых кругах больше известный как Гилврэй Большой Форс, тупо уставился на Лесоруба Нельсона:
  •— Ты хочешь сказать… ты имеешь в виду…
  Нельсон распахнул саквояж и, не веря своим глазам, уставился на поблескивающие в глубине острые рыболовные крючки.
  — Господи помилуй, шеф, да ведь тут ни черта нет! Одна проклятая бумага!
  — Верно, а это значит, что все было нарочно подстроено!
  Лесоруб Нельсон покачал головой:
  — Нет. Что-то здесь не так, шеф. Готов голову дать на отсечение — тот парнишка в автобусе был уверен на все сто, что в саквояже бриллиантов не меньше чем на миллион долларов. Если бы вы видели, как он хватался за пистолет! Держу пари, бедняга хотел отстреливаться до последней капли крови!
  Гилврэй положил на колено клочок бумаги и дрожащими пальцами расправил его.
  — «Дорогая матушка Курица, — прочел он дребезжащим от волнения голосом. — Благодарю за очередное яичко!» Спасибо за яичко! — пробормотал он как во сне. — Неужели это он!
  Ответ на этот вопрос он получил две недели спустя, когда прочел в газетах, что инспектору Оукли удалось разыскать все бриллиантовые колье, украденные неизвестными грабителями у курьера, посланного известной фирмой «Ювелире Сапплай корпорэйшн инкорпорейтед».
  Инспектора чествовали за отлично проделанную работу. В статье упоминалось, что ему досталось вознаграждение в сумме пятнадцати тысяч долларов, которое было обещано страховой компанией и ювелирами тому, кто найдет похищенные бриллианты.
  И Большой Форс Гилврэй, который тут же узнал, что инспектор получил только половину вознаграждения, а вторая досталась Полу Праю, метался по комнате как тигр в клетке. Он был в такой ярости, что даже его люди, которые привыкли то и дело рисковать жизнью, попрятались по углам и старались держаться от него подальше.
  Конечно, Гилврэй был в этом мире большой шишкой. Но только не для Пола Прая, — ведь для него Большой Форс был матушкой Курицей, которая несет золотые яйца.
  
  1931 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Честная игра
  Крик во тьме
  С пронзительными воплями ужаса девушка выскочила на обочину дороги. Она остановилась там, где фары проносившихся мимо автомобилей то и дело заливали светом ее дрожащую фигуру.
  Вся одежда на девушке была изорвана в клочья. Руки и ноги обезобразили ссадины и кровоподтеки. Острые сучья и сломанные ветки оставили на белой коже несчастной свои следы. Чтобы попасть на дорогу, девушке пришлось продираться сквозь стену колючего кустарника.
  Широко распахнутые, безумные глаза с надеждой смотрели на дорогу. Лицо покрывала мертвенная, бледность, серые губы вытянулись в бескровную полосу. Юбка была располосована снизу доверху, и в прорехе виднелась стройная ножка. Девушка вытянула вперед руки ладонями вверх, словно показывая, что они пусты…
  Но даже такое душераздирающее зрелище не могло заставить Пола Прая сразу же остановить машину. Дело в том, что Большой Форс Гилврэй, известный гангстер и его заклятый враг, пообещал хорошо заплатить тому, кто заставит Пола замолчать навсегда. Зная, что за его голову обещана приличная сумма, Пол был начеку.
  Шестнадцатицилиндровый автомобиль, который он вел, внешне выглядел как обычный седан. Но только лишь внешне. На самом же деле эта машина была покрыта толстой броней, которая выдержала бы даже выстрел в упор.
  Присмотревшись повнимательнее, можно было заметить небольшие вмятины на полированном корпусе тяжелого автомобиля — следы одной из попыток расправиться с ее хозяином. Незадолго до этого парочка ретивых подручных Гилврэя взялась привести в исполнение приговор, вынесенный Полу их мстительным главарем. Но пули, выпущенные из тяжелого автоматического пистолета, оказались бессильны пробить бронированные бока автомобиля и его пуленепробиваемые стекла. Пол Прай остался в живых и сейчас неторопливо ехал по плохо освещенной дороге вдоль берега реки.
  Первое, что пришло ему в голову при виде несчастной девушки, — это западня. Вряд ли Гилврэй мог бы придумать лучшую приманку, чем обезумевшая от ужаса девушка у дороги. Подобные мысли заставили его проехать еще несколько десятков метров по безлюдной дороге прежде, чем он неохотно затормозил. Чуть подав машину назад и выключив фары, Пол нащупал в кармане автоматический пистолет.
  — Нужна помощь? — крикнул он в темноте.
  Он обратил внимание, как его голос отозвался гулким эхом в темных, загадочных придорожных зарослях, отбрасывавших причудливые тени на обочину дороги. С замиранием сердца Пол прислушался. Все его чувства и нервы были напряжены до предела.
  Насмерть перепуганная женщина вопила не переставая. Пол Прай насторожился. Ее истошные крики повторялись через равные промежутки времени, и было в них что-то странное, будто кричал не человек, а заведенная механическая игрушка. Порой они перерастали просто в пронзительный вой, казалось, женщина совсем обезумела. Она выла, как раненый зверь, и Пол невольно поморщился.
  Он снова окликнул ее, но безрезультатно. Впрочем, Полу показалось, что крики стали ближе и громче. Через мгновение он уже не сомневался — женщина бежала к нему.
  Пол Прай приоткрыл дверцу машины и, продолжая ждать, повернул ключ зажигания. Мотор заурчал.
  Наконец женщина подбежала к машине и схватилась за ручку дверцы.
  — Садитесь, — резко буркнул Прай.
  Она юркнула в кабину. Пол нажал на педаль, машина рванулась вперед, дверца захлопнулась сама собой. Набрав скорость, Пол включил фары и лампочку, освещавшую салон. Ему пришло в голову еще раз осмотреть руки незнакомки — действительно ли они пусты?
  Да, он не ошибся. В руках у женщины не было ничего. Истерически взвизгнув, незнакомка буквально кинулась к нему на грудь. Его поразило, с какой силой побелевшие пальцы вцепились в отвороты его пиджака. Крики и стенания нежданной пассажирки становились все тише, мало-помалу сменившись чуть слышными горькими всхлипываниями. Пол Прай облегченно вздохнул, ему показалось, что это хороший признак.
  Так они ехали довольно долго. Наконец Пол, не говоря ни слова, свернул с дороги и затормозил у обочины. Облокотившись на руль, он повернулся к девушке.
  Она еще крепче вцепилась в своего спасителя, прильнув к нему всем своим худеньким телом. Так отчаянно цепляется утопающий за протянутую ему руку. Праю ничего не оставалось, как обхватить девушку за плечи в надежде, что это ее немного успокоит. Прижавшись к нему лицом, она хрипло пробормотала несколько слов, и Пол почувствовал, что щеки ее мокры от слез.
  Он осторожно погладил ее по плечу и тут же вздрогнул от неожиданности, когда его пальцы коснулись обнаженной нежной кожи. Он бормотал какие-то успокаивающие слова и чувствовал, как хрупкое тело девушки все реже и реже содрогается в рыданиях. Она прижалась к Полу, словно перепуганный мокрый котенок. Положила голову ему на плечо и, прикрыв глаза, погрузилась в какое-то усталое оцепенение.
  Пол тоже затих, но был начеку: его чуткое ухо ловило мерное урчание двигателя, правой рукой он переложил пистолет поближе.
  Прошло минут десять. И вдруг девушка испуганно вздрогнула, словно очнувшись ото сна. Она провела дрожащими ладонями по остаткам одежды, едва прикрывавшим тело.
  — Кто вы? — резко спросила она.
  — Моя фамилия Прай, — как можно спокойнее ответил он. — Похоже, вы здорово перепугались.
  Его слова напомнили ей о пережитом, и она вновь прильнула к своему спасителю, как испуганная птичка. Его ладонь скользнула по ее обнаженной спине, где от одежды остались одни клочки. Прикосновение горячей мужской ладони заставило девушку отшатнуться.
  Она опустила глаза, и казалось, впервые заметила, во что превратилось ее платье.
  — У вас в машине есть свет? — чуть слышно спросила она.
  — Да, только слабенький.
  — Включите, пожалуйста.
  Пол щелкнул выключателем.
  В салоне стало чуть светлее, но этого было вполне достаточно, чтобы обнаружить, что изорванная одежда почти не скрывает худенькое тело девушки.
  — Выключите свет! — умоляюще воскликнула она.
  Пол повиновался.
  — У вас есть с собой плащ или что-нибудь другое? — с надеждой спросила она.
  — Пальто, но оно, кажется, в багажнике. Если хотите, я достану.
  — Не стоит, — перебила она и вдруг повернулась назад с гибким изяществом дикой кошки, бесшумно подкрадывающейся к ничего не подозревающей жертве.
  Пол Прай пожал плечами и опять включил свет.
  — Посмотрите на вешалке, может быть, оно там, — посоветовал он.
  — Хорошо, хорошо, только не поворачивайтесь!
  Сзади слышался шорох одежды.
  — Вот так-то лучше, — наконец прошептала она. — О Господи, ну и зрелище! Могу себе представить, что вы вообразили! Где вы меня подобрали, на дороге?
  — Да. Вы выскочили на дорогу, вот я и остановился.
  — Давайте-ка выбираться отсюда, и поживее! — с беспокойством попросила она.
  — Но что же произошло, вы не хотите мне рассказать? — поинтересовался Пол. — Быть может, я смогу чем-то помочь.
  Она откинулась на спинку сиденья, укутала полами пальто босые ноги и потуже стянула его на груди. Потом обвела себя придирчивым взглядом и невесело усмехнулась:
  — Ладно. Только дайте мне сигарету. Я вроде как устроила для вас бесплатное представление.
  — Обычная истерика, ничего удивительного, — снисходительно заметил Пол.
  — Может быть. Вообще-то я не из породы слабонервных дамочек, которые чуть что падают без чувств. Но это было нечто! Меня до сих пор пробирает дрожь!
  Пол Прай поднес ей зажигалку. Девушка глубоко затянулась и, выдохнув дым из ноздрей, покачала головой.
  — Поехали! — скомандовала она.
  Пол Прай выехал на усеянную кочками, всю в рытвинах дорогу в поисках места, где развернуться. Наконец ему это удалось, и тяжелая машина рванулась в сторону шоссе.
  — Боковой проселок, — сквозь зубы пробормотал он в качестве пояснения.
  Склонив голову на плечо, девушка окинула его любопытным взглядом. Пол про себя отметил, что глаза у нее голубые и довольно красивые. Однако в глубине их тлел непонятный огонек. Пол Прай присмотрелся повнимательнее — огонек был вызывающий и приводил его в какое-то замешательство. Между чуть приоткрытыми губами девушки призывно сверкали маленькие, как у зверька, белоснежные зубки. И вдруг, отстранившись от Пола, незнакомка откинула голову, и он невольно отметил изящную изогнутую линию ее длинной шеи и матовую бархатистость кожи цвета слоновой кости.
  — Знаете, хорошей девочкой меня не назовешь, — лукаво прошептала она, бросив на Пола многозначительный взгляд.
  — Это что — признание? — расхохотался Пол Прай.
  Девушка еще раз глубоко затянулась, оторвала бумажный фильтр и улыбнулась с обезоруживающей откровенностью.
  — Нет, конечно. Но, видите ли, я не хочу, чтобы из-за меня вы вляпались в какую-нибудь историю. Поэтому стараюсь предупредить вас с самого начала. Дело в том, что я подружка одного бандита — или, точнее, когда-то ею была. Помогала перевозить контрабанду и, если хотите знать, даже участвовала в угоне, точнее, в двух.
  Это признание не слишком поразило Пола Прая.
  — Так что пай-девочкой меня не назовешь! — заключила она.
  Молодой человек по-прежнему не отрываясь смотрел на! дорогу.
  — Обычай делить всех женщин на «плохих» и «хороших» приказал долго жить, дай Бог памяти, еще лет десять — пятнадцать назад. И слава Богу! — невозмутимо ответил он.
  — Это здорово, что вы так считаете! — вздохнула пассажирка. — Видите ли, я была подружкой самого Гарри Карманника. Так вот, они добрались до меня и увезли. Может, вы даже читали об этом во вчерашних газетах. Не знаю, что им пришло в голову: то ли решили от меня избавиться, потому что я много знаю, то ли заподозрили, что я стучу на них копам. Не знаю. И вот сунули меня в машину, и я уж было решила, что пришел мой конец. Я собиралась к подруге, — продолжала свой рассказ девушка, — решила пожить у нее немного. Она сказала, что за мной на машине заедет ее приятель. Господи, эта сука заложила меня! Будь она проклята! Ну, я этой стерве выцарапаю глаза! Да, похоже, все было подстроено заранее. Этот приятель открыл мне дверцу и тут же сунул под нос пистолет. Я села, вслед за мной уселся какой-то незнакомый человек. Потом они отвезли меня куда-то за город. Помню, что дорога шла вдоль реки. Потом мы свернули на проселок — эти гады все искали укромное местечко, чтобы прикончить меня. Наконец им показалось, что они отыскали то, что нужно.
  Но я спутала им карты, — заключила новая знакомая Пола. — Один из этих парней был мне немного знаком. Поэтому я завела с ним разговор, второй тоже ввязался, ну, а я, улучив момент, выпрыгнула из машины. По-моему, они раз десять выстрелили мне вслед, но я сразу юркнула в кусты у обочины. От страха я потеряла голову и, не разбирая дороги, рванулась вперед. Сколько прошло времени, понятия не имею. Очнулась я, уже когда ревела у вас на плече, изображая Ниагарский водопад. А теперь ответьте: я здорово вам надоела?
  — Ничуть, — галантно ответил Пол Прай.
  Девушка тяжело вздохнула.
  — Господи, теперь, когда Гарри больше нет, я совсем одна!
  Пол Прай предпочел промолчать. Он почти физически чувствовал, как его ощупывают огромные голубые глаза незнакомки. К тому же почему-то вдруг с нее сползло пальто, приоткрыв восхитительно очерченное полуобнаженное бедро. Глаза Пола Прая сузились, превратившись в чуть заметные щели. Но он по-прежнему не отрываясь смотрел на дорогу.
  Ленивым движением девушка еще немного сдвинула полу пальто и выжидающе взглянула на Пола. Это была явная провокация.
  — А вы разве не боитесь, что бандиты продолжают разыскивать меня? И если проведают о вас, думаю, вам не поздоровится, — встревоженно проворковала она.
  — Нет, — без всяких колебаний коротко бросил Пол.
  — Я почему-то так и подумала, — кивнула пассажирка.
  — Как вас зовут? — поинтересовался молодой человек.
  — Луиза Экхарт, — охотно ответила девушка. — Мои друзья зовут меня просто Лу. — Она улыбнулась и взглянула на него. — Знаете, а вы мне нравитесь, — промурлыкала она.
  Пол кивнул.
  — Так куда мне ехать? Куда вас отвезти, Лу? — спросил он.
  — Мой чемодан в камере хранения на вокзале Юнион, а квитанция где-то тут. Я спрятала ее за чулок. Как думаете, она потерялась?
  Девушка задрала подол пальто и окинула придирчивым взглядом остатки чулок сначала на одной ноге, потом на другой. Наконец, радостно пискнув, она протянула Полу измятый кусочек картона.
  — Вот удача! Теперь хоть мне будет во что переодеться. Вы отвезете меня на вокзал? Надо забрать мои вещи из камеры хранения. А потом отыщем какое-нибудь укромное местечко, где можно переодеться.
  — Отлично, — кивнул Пол Прай. — Но только раз уж нам предстоит поездить, надо где-то заправиться — у меня кончается бензин. Это ненадолго.
  Они приближались к пересечению дороги, идущей вдоль реки, с бульваром на окраине города. В темноте словно светлячки приветливо замигали огни заправок.
  Девушка вздохнула:
  — Ну, вы парень что надо!
  Пол Прай промолчал. Машина, свернув к заправочной станции, остановилась.
  — Залейте полный бак, — попросил он подбежавшего механика и направился к телефону. Набрав номер своей квартиры, Пол, чуть подождав, услышал, как Рожи Магу снял трубку.
  — Скажи честно, приятель, ты уже напился?
  — Пока нет. Подождите минут десять, и обещаю — я буду готов, — невозмутимо ответил однорукий помощник.
  — Забудь об этом. Выпей стакан холодной воды и лети на вокзал Юнион. Через четверть часа я появлюсь там с девицей — похоже, это подружка одного из гангстеров. Твоя задача — хорошенько ее разглядеть и выяснить, кто она такая. Не исключено, что ты ее знаешь. Потом можешь отправляться обратно ко мне домой. Там встретимся.
  Рожи Магу недовольно хрюкнул.
  — Вы же знаете, ради вас я готов на все. Кроме одного — ни для вас, ни для кого в мире я не решусь выпить воды, да еще целый стакан, — проворчал он. — Вода — это яд для меня! — добавил Магу, и в трубке послышались гудки.
  Матушка Курица
  Пол Прай сунул несколько банкнотов механику и сел в машину. Девушка искоса поглядывала на него на редкость проницательным взглядом.
  — Решили предупредить жену, что шеф задержал вас на работе? — поинтересовалась она.
  — Нет у меня жены, — буркнул молодой человек.
  — Держу пари, что я оторвала вас от важного свидания! — лукаво предположила она.
  Пол Прай ухмыльнулся:
  — Дело того стоило.
  Он устроился поудобнее, повернул ключ зажигания, и тяжелый автомобиль быстро втиснулся в поток машин. Не прошло и четверти часа, как они добрались до вокзала, и Пол Прай протянул склонившемуся к дверце носильщику смятый кусочек картона и пятьдесят центов.
  — Принесите чемодан из камеры хранения, — велел он. — И поживее.
  Молодой человек украдкой бросил испытующий взгляд на лицо сидевшей рядом с ним девушки. Ему была интересна ее реакция на то, что он не пошел за чемоданом сам, а послал носильщика. Но девушка была достаточно умна и выдержанна, и Полу ничего не удалось выяснить.
  И вдруг Прай похолодел. Ему пришло в голову: а что, если этой девице было поручено именно это — доставить его ко входу на вокзал Юнион и ждать, пока подоспеют ее дружки.
  Мимо прошаркал Рожи Магу.
  Его тусклый взгляд мельком скользнул по стоявшей у обочины машине и равнодушно устремился куда-то вдаль. Старый, потрепанный жизнью человек медленно тащился мимо сидевшей в автомобиле парочки. Неприметный, в поношенной одежде и небрежно подвернутым пустым рукавом пиджака.
  И кто бы мог подумать, что этот старый пьянчуга знает в лицо каждого, кто занимает хотя бы мало-мальски значимое место в преступном мире. Причем ему порой бывает известно такое, чего не знает никто. Этот неопрятный, небритый старикашка был самым известным «фотографом», его феноменальной памятью пользовалась полиция целого штата. Когда-то он и сам был полицейским, и ему светила блестящая карьера. Но потом в результате несчастного случая он лишился одной руки. Кадровая чехарда в полицейском управлении и пристрастие к виски завершили дело. В результате способный офицер превратился в человеческую развалину.
  Тогда-то его и обнаружил Пол Прай, и между ними завязалась эта странная дружба. Они стали работать вместе. Память Рожи Магу была уникальна — он никогда не забывал однажды увиденное лицо. Помнил имена и даже самые крохотные детали. Этими его способностями успешно пользовался Пол Прай. Умение этого человека сопоставлять факты и делать единственно верные выводы позволили ему в конце концов начать борьбу не на жизнь, а на смерть с неким Бенг джамином Франклином Гилврэем, известным полиции штата как Большой Форс Гилврэй.
  Шли годы, могущество и богатство Гилврэя возрастали. Полиции он был хорошо известен, знали там и о власти, которой пользуется этот человек. Копы понимали, что он хитер и опасен, как гремучая змея. Этот гангстер всегда оставался в тени, предпочитая поручать всю грязную работу своим людям. Руки его были чисты, и в то же время все хорошо знали, что на его совести смерть нескольких человек. Конечно, полицейские скорее бы умерли, чем признали, что все они смертельно боялись становиться у него на пути.
  Но в глазах Пола Прая этот грозный и могущественный гангстер был самой обычной курицей, которая несет золотые яйца.
  В толпе мелькнула красная фуражка, и через несколько секунд носильщик протянул Полу небольшой чемодан. Прай облегченно вздохнул и вновь влился в поток машин на шоссе.
  — О Господи, — с досадой проговорила девушка. — Ну не могу же я здесь переодеваться! О вас я, конечно, не говорю — вы уже почти что родственник. Но в этой вашей машине я просто как на витрине! Не могу же я устроить стриптиз прямо посреди дороги!
  Пол Прай с пониманием кивнул.
  — Сейчас найдем какое-нибудь безопасное местечко, — пообещал он.
  Именно это он и имел в виду. Не мог же он допустить, чтобы эта смазливая девица беспрепятственно открыла свой в высшей степени подозрительный чемодан и преспокойно пристрелила его!
  Он отвез свою новую знакомую в дешевенький мотель и занял номер с двумя смежными комнатами. Затем проводил ее в одну из них и плотно прикрыл дверь, чтобы девушка могла спокойно переодеться.
  Когда через некоторое время она присоединилась к нему в гостиной, Пол Прай был уже готов отразить любое нападение. Но ничего не произошло. Девушка приветствовала его благодарной улыбкой.
  — Послушайте, — сказала она, пожимая ему руку, — на этом месте наши дороги расходятся. Вы заметили, я не задала вам ни единого вопроса, не спросила даже вашего имени. Но мне сдается, что вы какая-то важная шишка и находитесь в бегах. Может, вы из Чикаго? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что вас всю дорогу грызло подозрение: а не подставлю ли я вас? Или, быть может, меня специально подослали к вам, чтобы без труда прикончить. Ведь вы об этом думали, признайтесь? Но вы настоящий джентльмен и парень что надо, — доброжелательно продолжала она. — Поэтому и играли со мной по-честному. Больше я вас никогда не увижу. Скажу вам одно — сегодня в одиннадцать мне предстоит пройти самое страшное испытание в моей жизни. Но избежать этого не в моей власти. Если завтра в газетах напишут, что меня выудили из реки с продырявленной головой, то знайте, перед тем как испустить дух, я молилась за вас. Вы дали мне шанс спастись и сделали для меня все, что было в ваших силах. Хотите отвезти меня в город?
  Пол кивнул:
  — Вы собираетесь вернуться в мотель?
  — Если останусь в живых…
  — А вам обязательно надо ехать? — засомневался Пол.
  — Да. У меня назначено свидание в кафе «Мандарин» с одной шишкой из шайки Гилврэя. У него там номер. Если все будет в порядке, я выберусь оттуда через пять минут. Ну, а если не появлюсь — значит, со мной все кончено. Но как бы то ни было, избежать этого свидания я не могу. У этого мерзавца есть нечто необходимое мне позарез.
  Пол Прай с невозмутимым видом прикурил сигарету.
  — Вы будете одни — только вы и он? — спросил он.
  — Таковы условия нашей сделки. Конечно, шансов у меня немного, но что поделать. Большой Форс Гилврэй терпеть меня не может. Мой приятель был ему как заноза в пятке. Я им была нужна — ведь они затеяли одно дельце, где без женщины не обойтись. Но именно такой, что знает все ходы и выходы. Их выбор пал на меня. Кроме меня, никто не сможет доставить товар. Ни одна из их женщин, кроме меня. Боже милостивый, если бы мой Гарри был жив! Тогда бы мне не о чем было волноваться. Он бы прикрыл меня. Поймите, если бы я не вернулась через пять минут, он ворвался бы туда с пистолетом и вытащил меня в целости и сохранности! Гилврэй пришлет в «Мандарин» косоглазого по кличке Цыпленок Бендер. Бывший законник, раньше болтал в суде языком, пока его не погнали оттуда. Теперь он в шайке Гилврэя. Это — мозг всей банды. Но мне точно известно, что этот человек никогда не носит оружия.
  Пол Прай задумчиво кивнул:
  — Да, я кое-что слышал о Цыпленке Бендере.
  Девушка провела ладонями по ногам, потом приподняла юбку и поправила чулок, не позаботившись даже отвернуться.
  — Мда, — протянула она, — держу пари, что ничего хорошего вы о нем не слышали.
  — Ключи от номера у вас есть, — сухо сказал Пол и выключил в комнате свет.
  В эту же минуту она торопливым поцелуем коснулась его щеки.
  — Ты парень что надо, — повторила девушка. — Жаль, что мы раньше не встретились. Может, ты и помог бы мне сыграть с ребятами Гилврэя какую-нибудь милую шутку. Мы бы от этого только выиграли. О Господи, как же мне не хватает Гарри! Проклятые мерзавцы убрали его!
  Пол Прай коснулся ее плеча.
  — На какое время назначена твоя встреча?
  — На одиннадцать. Пожелай мне удачи, — попросила девушка.
  — Удачи тебе и так хватает. Еще рано. Давай просто покатаемся, — предложил Пол.
  — Не стоит, просто подвези меня. Послушай, милый, если хочешь, чтобы я выбралась оттуда, просто побудь там еще минут пять после того, как высадишь меня. Если все будет в порядке — значит, с меня причитается! Ну, а если нет, тогда просто забудь обо мне. — В ее голубых глазах появилось тоскливое выражение. — Было бы здорово снова увидеть тебя! — тихо добавила она.
  Пол Прай лукаво усмехнулся:
  — Послушай, если вдруг почувствуешь, что дело принимает плохой оборот, не пугайся заранее. А вдруг я случайно окажусь неподалеку? Все возможно.
  Девушка кинулась ему на шею.
  Рожи Магу чуть заметным движением уцелевшей руки опрокинул в себя стаканчик виски. Его обычно тусклые, невыразительные глаза уставились на Пола Прая. Он явно пытался понять, что у того на уме.
  — Что вам здесь понадобилось? — недоуменно проворчал он.
  Рассмеявшись, Пол Прай закрыл за собой тяжелую металлическую дверь.
  — Что за вопрос? По-моему, это мой дом!
  — Так-то оно так, конечно. Просто я хотел сказать, что делать вам тут нечего, — продолжал брюзжать Рожи. — Вас приговорили к смерти или нет?! Сходили бы к гробовщику, черт возьми, нужно же позаботиться обо всем заранее! Что вы здесь делаете, ведь вы уже, можно сказать, одной ногой в могиле?!
  Пол Прай снял пальто и, отбросив его вместе со шляпой в сторону, уселся напротив Магу.
  Однорукий помощник потянулся за бутылкой и налил себе еще стакан.
  — Я хочу сказать, что эта девчонка — Мод Эмброуз, — отпив глоток, сказал он. — Обычно ее зовут Слюнявая Моди. Забавно, правда? Говорят, ее прозвали так потому, что она уж больно ловка на всякие слащавые сказки. Наша девочка обычно заставляет доверчивых парней рисковать жизнью, спасая ее от какой-то мифической опасности. Она обливает его сладкими слезами, и парень сам не замечает, как очень скоро попадает в капкан. Просто настоящая паучиха!
  Пол Прай закурил и откинулся на спинку кресла. В глазах его заплясали чертики.
  — Она просто наивный ребенок, — возразил он.
  — Ребенок, как же! Да она пожирательница детей!
  — Ты считаешь, что она связана с шайкой Гилврэя?
  Рожи Магу тяжело вздохнул и плеснул себе в стакан новую изрядную порцию виски.
  — Дьявольщина, — пробормотал он с сомнением, уставившись на бутылку. — Что толку говорить об одном и том же? Все равно вы сделаете по-своему. Сначала вы развлекаетесь — наступаете Гилврэю на хвост, а когда он приходит в бешенство и начинает разыскивать вас по всему городу, что вы делаете? Да вам бы сейчас забиться куда-то в норку и сидеть тише воды ниже травы, а вы вместо этого суетесь прямо в лапы этому кровожадному ублюдку! Да кто же стерпит такую наглость? — философствовал однорукий Рожи. — Мало этого, вы еще выбираетесь из дома, словно обычный человек, который устал, видите ли, сидеть в четырех стенах и решил немного проветриться! Чего вы добиваетесь, скажите на милость? Скорее всего, Гилврэй скоро засечет, что у вас за машина. И что тогда? А вот что — он попытается достать вас. И, можете мне поверить, он что-нибудь придумает! Да чего далеко ходить — вспомните-ка о крошке Моди!
  Держу пари, что вы подцепили ее непременно в одном белье! Бедная девочка, наверное, едва выбралась из реки и спаслась просто чудом. Какой-то мерзкий негодяй пытался утопить несчастную, невинную крошку! Ну что, угадал? Это ж ее коронный номер: свалиться кому-нибудь на голову в самом неожиданном месте, причем почти голой. Рассказать душераздирающую историю, броситься растроганному парню на шею, рыдать. А потом — бери его голыми руками!
  Пол Прай выпустил голубоватое колечко дыма и откинулся назад с видом человека, которому рассказали нечто очень приятное.
  — Знаешь, Магу, ты угадал все слово в слово.
  Уставившись на улыбающееся лицо босса бесцветными, подернутыми пленкой глазами, Рожи растерянно заморгал.
  — Да, кстати. Ее парень тоже здесь. Я имею в виду — в городе.
  — Ее парень? — удивился Пол Прай.
  — Да, Чарли Симмонс. Обычно его называют Чарли Контролер. Где бы он ни был, только и делает, что жонглирует чемоданами в камерах хранения. Кстати, на вокзале Юнион работает именно он. Вспомните — это же именно там ваша бабенка оставила свой чемодан! Как только вы передали носильщику квитанцию, Чарли немедленно дали знать, что девчонка взяла вас в оборот. С этой минуты все было разыграно как по нотам. Так что можете считать, что яму вам уже вырыли — осталось только сделать последний шаг. Если честно, так я вообще не знал, удастся ли вам вернуться, черт побери! — заключил Магу. — Поэтому первое, что я сделал, — достал бутылку и постарался надраться, чтобы облегчить душу! Впрочем, времени было мало. Так что не думайте, я еще не пьян. То есть пьян, но не в стельку. До этого еще не дошло!
  И с этими словами Рожи Магу решительно вылил в стакан все, что еще оставалось в бутылке, и одним глотком опрокинул его в себя. Потом растерянно посмотрел на Пола.
  Как ни странно, но его ненормальный босс смеялся! Вдоволь нахохотавшись, он вытащил из кармана ключ и кинул его Магу через стол.
  — Держи, это ключ от бара. Там есть одна бутылка. Можешь и ее отправить вслед за первой. Кстати, хочу тебя порадовать. Я выяснил, когда меня собираются прикончить — сегодня около одиннадцати.
  — Ах вот оно что! Ну и решительная же крошка! — воскликнул Рожи.
  — Вот-вот. Они хотят, чтобы сегодня вечером в пять минут двенадцатого я ворвался в кафе «Мандарин» в тринадцатый номер.
  Рожи Магу растерянно захлопал глазами.
  — Так держитесь подальше, черт вас возьми! Сидите дома!
  К его отчаянию, Пол бросил нетерпеливый взгляд на часы.
  — Напротив, Магу. Я ни за что на свете не соглашусь пропустить это свидание! Кроме того, останься я дома — и мне несдобровать!
  Он решительно встал.
  — Ты что, словно глупый баран позволишь Слюнявой Моди привести себя на веревочке прямо на живодерню?
  Пол Прай спокойно кивнул:
  — Да. Я просто уверен, что сам Бог послал мне эту девушку. Как ты ее назвал: Слюнявая Моди? Ты видишь в ней только паучиху, а я — ключик к шайке Гилврэя! Знаешь, Магу, у меня предчувствие, что эти подонки готовят что-то весьма интересное. И очень скоро!
  У однорукого помощника от изумления отвалилась челюсть.
  — Что-то готовят? Иисусе, босс, уж не хотите ли вы сказать, что…
  Заправляя под воротник выбившийся шарф, Пол ухмыльнулся с самым довольным видом.
  — Точно, старина Магу. Наша Матушка Курица вот-вот снесет для нас еще одно славненькое золотое яичко.
  И с этими словами он исчез, словно растаял, а Рожи Магу просто оцепенел от неожиданности. Словно парализованный он беспомощно прислушивался, как лязгнули за спиной Прая бесчисленные задвижки и запоры.
  — Будь я проклят! — прохрипел он в отчаянии.
  Старик растерянно поморгал слезящимися глазами,
  глядя на тяжелую металлическую дверь, за которой только что исчез Пол. А потом решил не ломать попусту голову, а заняться оставленным ему виски.
  — Вот напьюсь так напьюсь! — шептал он через несколько минут, еле ворочая языком. — К черту, все к черту!
  Холодные объятия смерти
  Чарли Симмонс, известный в Чикаго как Чарли Контролер, с револьвером в руке сидел в кафе «Мандарин» в тринадцатом номере. Палец правой руки напряженно замер в нескольких миллиметрах от спускового крючка.
  За его спиной, чуть правее, устроился Цыпленок Бендер. Когда-то он был адвокатом, но попался на темных делишках, и его выкинули из корпорации. Вскоре он попал к Гилврэю и сейчас был мозгом всей шайки. Профиль этого худого, остролицего человека с ледяными глазами больше всего напоминал топор мясника. Этот отвратительный тип все время моргал и то и дело шмыгал носом. Вообще его длинный костистый нос все время подергивался и как-то странно шевелился. Казалось, что Цыпленок постоянно к чему-то подозрительно принюхивается. Наконец нервы его не выдержали и, прикусив нижнюю губу, он принялся яростно жевать ее. Похоже, Цыпленку было не по себе…
  Рядом за столом, положив подбородок на сцепленные руки, сидела голубоглазая девушка. Она с ленивой усмешкой разглядывала суетившегося и беспокойно подергивавшегося Цыпленка.
  — Так, говоришь, он клюнул? Ты уверена, что он клюнул? — в который уже раз спрашивал он.
  Девушка негромко рассмеялась. В этом хрипловатом смешке звучало спокойное торжество.
  — А то как же! — кивнула она.
  Чарли бросил взгляд на часы.
  — Я слышал, что этому парнишке палец в рот не клади. Да и со своей цушкой он почти не расстается.
  Девушка бросила на него полный презрения взгляд.
  — Что, со страху в штаны наложил?
  Бандит гнусно ухмыльнулся:
  — Не распускай язык, крошка, не то возьму за горло да чуть сдавлю — тут из тебя и дух вон! Что-то в последнее время ты малость обнаглела! Поди вообразила, что другой такой и на свете нет?
  — А разве не так? — лениво протянула она.
  — Не так, — рявкнул он и, резко размахнувшись, с силой хлестнул ее по щеке. Голова девушки мотнулась назад, как у тряпичной куклы, лязгнули зубы. Из треснувшей губы появилась рубиновая капелька, и вскоре тоненькая струйка крови уже стекала по подбородку.
  Цыпленок Бендер нахмурился и недовольно передернул плечами.
  Глаза девушки полыхнули бешеной злобой, но она каким-то чудом смогла овладеть собой и проглотила слова, готовые сорваться с кончика языка.
  — Запомни, — в который раз пробубнил Цыпленок Бендер, — держи пистолет наготове. Ни в коем случае нельзя дать ему сообразить, в чем дело. Иначе конец. Как только он откроет дверь — сразу стреляй!
  Часы гулко пробили одиннадцать.
  Зеленые шторы слегка раздвинулись, и в номер заглянул официант, одетый в шелковые узкие штаны и рубашку, словно настоящий китайский мандарин. На ногах у него тоже были китайские туфли.
  — Ваша кушай будет? — пропел он высоким птичьим голосом. Выскользнув из-за тяжелой шелковой занавеси, он поставил на столик перед ними крохотные чашечки с горячим чаем, между ними появился поднос с воздушными рисовыми пирожными. В каждое такое пирожное по китайскому обычаю кладут узкую полоску бумаги с текстом предсказания.
  Чарли Контролер завел руку с пистолетом за спину.
  — Да, приятель, непременно. Только принеси все остальное минут через десять, идет? Может, еще кто подойдет.
  — Холосо, — пропел китаец и бесшумно, как тень, выскользнул из комнаты.
  Часы медленно тикали, бесконечно долго тянулись секунды, складываясь в минуты. Дрожащей рукой Цыпленок Бендер поднес к губам сигарету и кое-как прикурил. В свою очередь бросив взгляд на часы, Чарли ухмыльнулся:
  — Вот дьявольщина! Прошло уже больше семи минут! Держу пари, Моди, на этот раз тебе не удалось облапошить парня!
  Девушка осторожно слизнула кровь, все еще сочившуюся из разбитой губы.
  — Молю Бога, чтобы это было не так, — пробормотала она.
  Чарли Контролер с издевкой фыркнул.
  — Ну что ж, как только мы доберемся до этого парня, Моди, ты получишь все, на что давно уже напрашиваешься. Я обещаю! — зловеще прошипел он сквозь стиснутые зубы. — А теперь мне думается…
  В коридоре послышались шаги. Кто-то направлялся к двери, и Чарли замер, поперхнувшись словами. Его рука молниеносно метнулась к пистолету…
  — Пусть только войдет — мигом получит все, что ему причитается! — едва слышно прошептал он. — Приготовьтесь. Он не должен уйти живым.
  Шаги приближались. Казалось, человек подошел вплотную к шелковым занавескам и остановился в нерешительности. А может, просто прислушиваясь.
  Штора колыхнулась, и Чарли молниеносно поднял пистолет, прикрытый белой салфеткой. Девушка инстинктивно пригнулась, голубые глаза возбужденно сверкали. Цыпленок же Бендер испуганно вжался в стул, словно надеялся слиться с ним.
  Шелковый занавес снова заколыхался. Лица человека, стоявшего за ним, все еще не было видно, но из-под него торчали ноги в знакомых шелковых штанах и знакомых китайских туфлях, бесформенных, на плоской подошве из черного бархата, украшенных вышитыми фигурками красных и зеленых драконов. Из груди Чарли вырвался вздох облегчения, и рука с наброшенной на нее салфеткой опустилась. Цыпленок Бендер что-то прошипел сквозь стиснутые зубы. Девушка разочарованно прикусила губу.
  Тяжелая шелковая штора скользнула в сторону. Вошел официант. Огромный поднос, сплошь заставленный тарелками и блюдами, над которыми поднимался аппетитный пар, почти полностью скрывал его лицо.
  Глаза девушки случайно скользнули по мужской руке, поддерживавшей поднос, она испуганно вскрикнула. Рука была чуть загорелая, но все же было понятно с первого взгляда, что принадлежит она отнюдь не китайцу, а белому. В ту же минуту и Чарли вдруг бросилось в глаза, что костюм на вошедшем сидит как-то странно, чересчур плотно, будто был на пару размеров тесноват. С быстротой молнии рука бандита скользнула под стол.
  Но в эту же секунду Пол Прай неуловимым движением наклонил тяжелый поднос, и вся масса тарелок, блюд, чашек с обжигающе горячим чаем, полная до краев огромная супница — все рухнуло прямо на колени гангстеру.
  Лапша с огненно-красными креветками облепила его до самого горла. Горячая, аппетитно пахнувшая жидкость стекала по пиджаку, тоненькие колечки лапши изящными фистончиками свернулись на лацканах, выглядывали кое-где из складок элегантного жилета, а хвостики креветок кокетливо застряли в петлях и цеплялись за пуговицы.
  Гигантский чайник с кипятком угодил несчастному на колени. Фирменное блюдо — яйца фу-янг-ха шлепнулись Чарли на голову и, словно огромные медузы, просочились под воротничок пиджака. Бандит, завопив от нестерпимой боли, скорчился на стуле.
  Пол Прай занес руку над его головой и резко опустил ее рубящим движением. В руке у него была короткая резиновая дубинка. Она опустилась прямо на затылок Чарли, и тот мгновенно потерял интерес ко всему происходящему.
  Подхватив с подноса единственный уцелевший чайник с горячим чаем, Пол Прай швырнул его в Цыпленка Бендера.
  Бывший адвокат попытался было увернуться, но все произошло слишком быстро, и, отброшенный метким ударом, он отлетел к стене. Горячий чай вылился ему прямо на голову. Бедняга извивался, словно дикарь, исполняющий ритуальный танец, тщетно пытаясь отодрать от тела мокрую одежду.
  Кулак Пола Прая со свистом рассек воздух, и Цыпленок Бендер во весь рост вытянулся на полу. Между тем, за шторой послышался торопливый топот ног.
  Появилось чье-то смуглое лицо, блеснул узкий маслянисто-черный глаз, раздалось испуганное птичье щебетание. Затем все стихло.
  Пол Прай, ухмыляясь во весь рот, смотрел на притихшую девушку.
  Она несколько раз порывисто вздохнула, голос не хотел ей повиноваться. Полу вдруг показалось, что рука девушки что-то нащупывает в складках платья, может быть, спрятанный пистолет. Ледяной голос Прая остановил ее:
  — Ну, детка, похоже, тебя просто обвели вокруг пальца. Мне удалось выяснить, что мерзавцы устроили здесь целую засаду. А ты-то еще уверяла меня, что Цыпленок Бендер, дескать, непременно придет один. Будем считать, что тебе повезло. Ты не появилась, как было условлено, через пять минут, и я подумал, что ваше свидание пошло не так, как надо. Поэтому-то я и решил заглянуть сюда — узнать, как у тебя дела.
  Девушка кивнула. Губы ее искривила жалкая улыбка.
  — Мой герой! — патетически воскликнула Слюнявая Моди.
  Но Полу Праю было не до любезностей.
  — Ты сказала, что у него есть кое-что принадлежащее тебе?
  Хотя Моди и не была уверена в том, что именно это она говорила Полу, но на всякий случай утвердительно кивнула. Она быстро сообразила, что не время вдаваться в детали.
  Опустившись на колени перед бесчувственным Цыпленком Бендером, Пол брезгливо дотронулся до его пиджака и стал выворачивать мокрые насквозь карманы.
  На свет появилась стопка каких-то счетов, бумажник с документами, записная книжка. Убедившись, что больше в них ничего нет, Пол повернулся к Чарли. Лицо молодого человека исказила гадливая гримаса: ему вновь пришлось обследовать хлюпающую под руками мокрую одежду.
  К кучке вещей на полу присоединились еще кучка мокрых банкнотов, стопка писем и еще одна записная книжка.
  — Пошли, — сказал Пол Прай сквозь зубы.
  К этому времени Моди уже совсем успокоилась. Судя по всему, ловушка не сработала. Тем не менее не все еще потеряно. Надо было только продолжать играть ту же роль, пока ее друзья не придумают что-то еще.
  — Дорогой! — воскликнула она и кинулась ему на шею.
  Пол Прай отбивался, стараясь освободиться из ее цепких рук.
  В коридоре послышался топот бегущих ног и чьи-то взволнованные голоса. За окном пронзительно заверещал полицейский свисток. Брезгливо подняв двумя пальцами мокрый комок банкнотов, Пол сунул его желтолицему мужчине, который нетерпеливо заглядывал в комнату.
  — Это покроет нанесенный ущерб, — бросил он.
  Блестящие глаза еще более сузились, стараясь разглядеть, какого достоинства купюры в этом комке. И вдруг они широко раскрылись от удивления при виде цифры на первом же из банкнотов. Быстрые пальцы проворно сунули под одежду мокрый комок, прозвучала какая-то фраза на певучем кантонском диалекте. Через минуту толпа почтительно раздвинулась, и Пол Прай с девушкой прошли между низко склонившимися смуглыми людьми.
  По лестнице затопали тяжелые шаги.
  — Полиция, — прошептал Пол Прай.
  Тот же самый китаец, который так ловко припрятал мокрую пачку денег, поклонился и быстро-быстро закивал головой.
  — Твоя иди, — пробормотал он.
  Он потащил их куда-то в темноту. Миновав несколько извилистых коридоров, пару раз поднявшись и спустившись по лестнице, они наконец беспрепятственно выбрались на улицу в двух кварталах от кафе «Мандарин».
  Пол Прай остановил такси.
  — Любимый! — возопила Моди, вновь кидаясь к нему в объятия. — Я никогда в жизни не встречала такого, как ты! Никогда, никогда!
  Пол Прай обнял ее за плечи.
  Такси ловко лавировало в потоке машин, пробираясь к гостинице, где незадолго до этого Пол снял двухместный номер. Он вместе с девушкой вошел в отель, и старенький лифт, натужно скрипя, поднял их наверх. Пол отпер дверь и пропустил девушку вперед. Она беззаботно впорхнула в комнату, зажгла свет и обернулась к нему с сияющей улыбкой.
  — Милый! — промурлыкала она. Голос ее дрожал, глаза сверкали, как звезды. — Мне кажется, я влюбилась в тебя!
  Пол покачал головой:
  — Брось, это самая обычная благодарность. Ты просто еще не пришла в себя. Вот послушайся моего совета — подожди до завтра, и все будет выглядеть несколько по-иному.
  Ее глаза возмущенно сузились.
  — Стало быть, моя любовь тебе не нужна! — взорвалась она и, промчавшись мимо него как буря, ворвалась в свою комнату и с грохотом захлопнула дверь.
  Такой темперамент вызвал довольную усмешку на лице Пола Прая. Он прокрался на цыпочках к соседней двери и внимательно прислушался.
  Девушка звонила кому-то по телефону. Из комнаты доносился ее приглушенный голос, словно она боялась, что ее услышат. Судя по всему, ее собеседник был в бешенстве. Девушка слабо оправдывалась, неразборчиво бормоча какие-то обещания.
  Пол Прай усмехнулся, так же на цыпочках вернулся в свою комнату, выключил свет и, разобрав постель, вытянулся на кровати.
  В соседней комнате Моди бесшумно повесила трубку и приложила ухо к двери, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит у Пола.
  До нее донесся жалобный скрип пружин, когда усталый человек перевернулся на постели. Через несколько минут воцарилась тишина, и вскоре комната огласилась громким храпом крепко спящего Пола. Моди удовлетворенно усмехнулась. Очень медленно она отошла от двери, сбросила с себя одежду, потом заперла дверь со своей стороны.
  За окнами было еще темно, и до рассвета оставалось несколько часов, когда девушка осторожно повернула ключ в замке и, слегка толкнув ее, бесшумно скользнула в комнату Пола.
  Тусклый свет фонарей просачивался сквозь гардины, ее шелковое ночное одеяние казалось почти прозрачным, скорее подчеркивая, чем скрывая точеное изящество форм. Моди медленно кралась к постели, не сводя глаз со сбитых простыней.
  Подойдя вплотную, она чуть слышно промурлыкала:
  — Любимый, ты рисковал жизнью ради меня. Не считай меня неблагодарной. Ради тебя я готова на все, верь мне. Тебе стоит лишь сказать, и я сделаю для тебя все, что угодно.
  Сделав еще один осторожный шажок, она мгновенно вытащила из-за спины длинный нож и занесла его над головой. Нежные слова еще не успели замереть на ее губах, как Слюнявая Моди, грязно ругнувшись, по самую рукоятку вонзила лезвие в закутанную с головой фигуру.
  Какое-то время она лежала на постели, сжимая свою жертву в смертоносных объятиях. Она походила на зловещую ночную птицу, распростершую крылья над беспомощной, не сопротивляющейся мышкой.
  И вдруг, заподозрив неладное, девушка с придушенным возгласом отскочила назад. Склонившись над постелью, она впилась взглядом в неподвижную фигуру и одним движением сдернула покрывало.
  Если она рассчитывала найти окровавленное тело, то ее ждало горькое разочарование. Под покрывалом были лишь скатанные одеяла и смятая подушка. Острое лезвие ее ножа вспороло подушку, и легкие белые перышки кружились перед ее остановившимся взглядом.
  Остановите женщину!
  Пол Прай, угрюмо насупившись, сидел у себя. Его рука судорожно сжимала скомканную бумажку — отпечатанную на машинке копию уведомления, по всей видимости изготовленную и отправленную кем-то из шайки Гилврэя. Прай только что отыскал его в бумажнике Цыпленка Бендера.
  Этот документ касался приезда курьера, посланного хорошо известной, могущественной корпорацией, которая не так давно продала местному банку пакет облигаций на сумму в триста пятьдесят тысяч долларов.
  Перед выпуском корпорация объявила, что облигации будут выпускаться небольшими пакетами и станут оборотными. Так чтобы весь пакет в конечном итоге мог попасть в руки именно малых и средних инвесторов. Впрочем, очень скоро разговоры об этом прекратились. Руководители корпорации решили, что будет куда выгоднее продать весь пакет в одни руки — местному банку.
  И вот послали специального курьера, который должен был прибыть завтра вечером на вокзал Юнион рейсом в 6.13. Курьер везет триста пятьдесят тысяч долларов в ценных бумагах.
  Напечатанный на машинке документ, который Пол Прай по-прежнему сжимал в руке, показывал, насколько продуманно действует шайка Гилврэя. В бумаге досконально перечислялось не только все связанное с покупкой облигаций и пересылкой их в банк. Шпионы Гилврэя позаботились даже о том, чтобы вложить в письмо фотографию самого курьера.
  Именно этот снимок и разглядывал сейчас Пол. На него смотрел худощавый молодой человек с настороженным взглядом и прямыми недлинными волосами, зачесанными назад и тщательно прилизанными.
  Увы, в документе, кроме описания курьера, указывалось лишь содержание ценных бумаг и ни слова не было сказано о том, как эти бумаги должны были попасть в руки гангстеров.
  А Пола Прая, разумеется, именно это интересовало в первую очередь. Ведь что ни говори, но Пол Прай, щеголеватый, изысканный франт, веселый малый и галантный кавалер, жил исключительно благодаря своему уму. Конечно, средства к существованию он добывал, действуя только в рамках закона. Эти самые средства к существованию в основном состояли из вознаграждений, полученных за возвращение похищенных ценностей.
  И вот общая сумма таких вознаграждений за последние двенадцать месяцев выразилась числом, которое приятно ласкало слух самого Пола, но изрядно раздражало его конкурентов. Вот так и получилось, что Большой Форс Гилврэй против своего желания стал для Пола Прая курицей, что несет золотые яйца. Как ни странно, но знаменитый гангстер отказывался играть эту роль для кого бы то ни было. О самом же Поле Прае отзывался все более резко и в конце концов решил, что пришло время избавиться от него раз и навсегда.
  И вот теперь, в ночной тишине, Пол Прай ломал голову над попавшим ему в руки документом. К несчастью, ему почти ничего не было известно.
  Слюнявая Моди, известная своим пристрастием к рискованным ситуациям, оставалась в городе. Ее дружок по кличке Контролер глаз не спускал с камеры хранения на вокзале Юнион. Должно быть, такая должность дорого ему стоила. Всего через несколько часов на этот вокзал прибудет курьер с чемоданом стоимостью в триста пятьдесят тысяч долларов. И возможность иметь глаза и уши в это время в таком месте имела огромное значение и чего-то стоила.
  Размышляя под всем этим, Пол Прай выкурил не меньше пачки сигарет. В конце концов пришлось признать, что задачка ему не по зубам, и Пол с тяжелым вздохом отправился в постель. Но и там сон бежал от него. Предстоящее ограбление не давало Полу покоя. Казалось невероятным, чтобы курьер, везущий такую сумму, решился где-нибудь открыть чемодан даже для того, чтобы проверить, на месте ли бумаги. Но с другой стороны, с чего бы это шайке Гилврэя так интересоваться камерой хранения, если она не играет никакой роли в похищении чемоданчика с облигациями?
  В конце концов Полу Праю удалось-таки забыться тревожным сном. Прежде чем провалиться в дремоту, он решил заранее не волноваться. Утро всегда мудрее. Лучше подождать и увидеть, какие карты проказница-судьба сдаст ему на этот раз. Да и что такое наша жизнь, если задуматься хорошенько, если не самая азартная из всех игр?
  Ровно в 6.13, минута в минуту, экспресс прибыл на вокзал Юнион. У входа волновалась толпа встречающих, каждый пытался разглядеть среди пассажиров близких, друзей или возлюбленного.
  Пол Прай затаился в стороне от шумной толпы. Казалось, этот человек полностью поглощен своей работой. Одетый в белый рабочий халат, с мастерком в руке, он не отрывал глаз от выщербленных мраморных колонн. В этом одеянии Пол был неузнаваем. Мимо него неудержимо тек людской поток.
  Наконец в дверях появился первый из пассажиров, прибывших рейсом в 6.13.
  Мужчина атлетического телосложения нетерпеливо шарил взглядом в плотной толпе встречающих. Он кого-то разыскивал. И вот, расталкивая локтями соседей, к нему навстречу рванулась молодая женщина. Издав какое-то невнятное восклицание, мужчина крепко прижал ее к себе.
  Они были в центре людского водоворота. Мимо сновали озабоченные встречающие, люди кидались друг другу на шею, слышался громкий смех. Носильщики в красных фуражках катили тяжелые тележки, груженные тяжелыми чемоданами.
  Пол Прай никак не мог оторвать взгляд от того самого атлетически сложенного мужчины, который первым показался в дверях. Ведь девушка, пылко кинувшаяся ему на шею, которую мужчина так радостно приветствовал, была Мод Эмброуз из Чикаго. Та самая девица, известная под кличкой Слюнявая Моди.
  В отличие от их первой встречи, на этот раз она была укутана в манто, которое, едва прикрывая колени, нисколько не скрывало точеных ножек в тонких шелковых чулках.
  В двадцати шагах от обнимавшейся парочки находилась камера хранения. У входа за стойкой суетился хорошо известный Полу Чарли по кличке Контролер. На лбу у него темнел изрядный синяк, а глаза все еще оставались немного мутными — это были последствия мощного удара, которым накануне наградил его Пол. Гангстер то и дело обращался к толпившимся вокруг него пассажирам с просьбой непременно проверить свои вещи, прежде чем сдать их на хранение.
  Как раз за спиной Чарли рядом с банкеткой, на которую желающие могли поставить свой чемодан и спокойно проверить его содержимое, тянулась массивная полка. На ней разместились бок о бок не менее трех дюжин чемоданов и сумок. Они лежали на боку, ручками к краю, и с каждой ручки свисала картонная бирка с именем владельца.
  Пол Прай сразу же обратил внимание, что в этом ряду, почти в самой середине, оставалось еще одно свободное место. Весь обратившись в слух, Пол стал ждать. Почти вплотную с Моди и ее новым пылким кавалером, нежно прильнувшими друг к другу, какие-то двое мужчин обменивались рукопожатиями. Недалеко от них сквозь толпу продирался тощий субъект с настороженным взглядом и ямочкой на подбородке. Побелевшими от напряжения пальцами он крепко сжимал ручку потрепанного чемоданчика.
  Наконец Слюнявая Моди выскользнула из объятий молодого человека. Состроив недовольную гримасу, он попытался ухватить девушку за полу манто, изображая, что готов накинуться на нее. Испуганно взмахнув руками, Моди отшатнулась.
  Небрежно накинутое на плечи роскошное манто соскользнуло к ее ногам, и сновавшие вокруг люди буквально остолбенели.
  Кто из них раньше не слышал разговоров о хорошеньких молодых девушках, которые, торопясь на свидание к возлюбленному, забывают надеть на себя что-нибудь более основательное, чем похожие на паутинку чулки, сверкающие туфельки и восхитительное белье. Они полагают, что накинутый сверху роскошный мех надежно укроет их от нескромных взглядов.
  Теперь у всех присутствовавших на вокзале зевак появилась возможность убедиться в том, что подобные сплетни имеют под собой почву.
  Очаровательная Моди застыла в весьма соблазнительной позе, ее восхитительная фигурка предстала в наиболее выигрышном свете. Пушистый мех клубком свернулся возле изящных ножек. Наимоднейшее белье персикового цвета легкой пеной тончайших кружев обволакивало ее очаровательную фигурку. Всякому было ясно, в какую кругленькую сумму влетела кому-то вся эта роскошь.
  И вдруг девушка пронзительно завизжала, словно специально хотела привлечь к себе внимание.
  Естественно, в толпе встречающих не было ни одного человека, который хоть раз не насладился бы видом красотки манекенщицы в ослепительном нижнем белье, изображенной где-нибудь на блестящей обложке журнала для женщин. Плакаты с полуодетыми красавицами украшали стены пульмановских вагонов и номера второразрядных гостиниц. Словом, кого в наши дни удивишь подобным зрелищем? Но вид реальной женщины из плоти и крови, тем более такой чертовски соблазнительной, как Слюнявая Моди, заставил каждого мужчину в зале буквально прирасти к земле.
  А Моди, пронзительно взвизгнув, но все же дав на мгновение полюбоваться своими прелестями, проворно нагнулась за лежавшим у ее ног мехом. Атлетически сложенный молодой человек бросился ей на помощь.
  Его примеру последовали и другие. Началась давка. Кого-то в неразберихе отпихнули в сторону. И Пол Прай с явным удовлетворением увидел, что это был как раз молодой человек с чемоданчиком. Отлетев в сторону, этот тощий субъект рухнул на землю и сильно стукнулся головой. На мгновение он затих, но внимательный глаз Пола Прая успел заметить, как в воздухе просвистел кастет. Глаза всех остальных были прикованы к Моди и ее парню, который суетился вокруг нее.
  Лишь один Пол Прай уловил, что произошло с потрепанным чемоданчиком, который упавший на пол молодой человек продолжал крепко сжимать в руке. Несколько точных движений, и тот отлетел в сторону, как футбольный мяч, отправленный в сетку метким ударом мастера.
  Через секунду чемоданчик был уже в руках одного из двоих мужчин, которые только что на глазах у Прая обменялись рукопожатиями. Тут же откуда-то появился другой точь-в-точь такой же чемоданчик, и он передал его обратно. И вот уже потрепанный близнец мирно улегся возле по-прежнему распростертого на полу молодого человека.
  Чемоданчик, который чуть раньше так ловко и незаметно выхватили из рук тощего субъекта, пару раз еще перешел из рук в руки и наконец оказался на единственном пустующем месте в камере хранения. Возле полки как угорелый метался Чарли Контролер. Подскочив к чемоданчику, он поставил его на полку между другими, повернул ручкой в другую сторону и исчез из виду.
  В конце концов, лишняя известность иногда бывает довольно обременительной, наверное, подумал Чарли. Ведь если бы в зале появилась полиция — его бы мгновенно узнали. А это сулило Чарли Контролеру немалые неприятности. Но, к несчастью, столь ответственное дело, как кража чемоданчика с облигациями, не могло быть доверено никому другому.
  После того как сутолока, возгласы и смех немного поутихли и чемоданчик благополучно сменил владельца, Чарли Контролер незаметно исчез, а его место у стойки занял худощавый, неприметный молодой человек с неподвижным, холодным, как у змеи, взглядом.
  Слюнявой Моди удалось, наконец, подобрать с пола манто и скрыться. Кто-то расхохотался ей вслед. Какой-то мужчина, сунув под мышку портфель, освободил руки и начал аплодировать. К нему немедленно присоединились не менее полудюжины развеселившихся представителей сильного пола. Даже тучный полицейский заулыбался. Распихивая плечом зевак, он начал выбираться из толпы.
  — Расходитесь, расходитесь! — покрикивал он, впрочем, довольно добродушно, пока вдруг не споткнулся о распростертую на полу фигуру молодого человека с ямочкой на подбородке. Двое сердобольных пассажиров пытались приподнять его. В мозгу полицейского молнией сверкнула догадка. Пронзительно заверещал свисток, и офицер оглушительно рявкнул, перекрывая гомон толпы.
  — Задержите ту женщину! — орал он.
  И толпившиеся люди только сейчас поняли, что были свидетелями какого-то загадочного представления, которое устроила им Слюнявая Моди. Они охотно подхватили призыв полицейского.
  У выхода из вокзала стоял автомобиль с заведенным мотором. Люди видели, как атлетически сложенный молодой человек с пустыми руками — у него не было ни чемодана, ни какой-нибудь сумки, скользнул за руль. Вероятнее всего, машину заранее оставили на условленном месте. Слюнявая Моди торопливой рысцой семенила за ним, старательно придерживая на плечах свои меха.
  Девушка очень спешила, и сначала с досадой швырнула мешавшее ей меховое манто в машину, а уж вслед за ним скользнула туда сама. Тем самым на прощанье она предоставила любопытным возможность полюбоваться своими изящными формами и пышной розовой плотью в обрамлении пены кружев.
  Автомобиль тут же рванул с места.
  Полицейские свистки заливались по всему зданию вокзала. Патрульный офицер в панике неловко рвал кнопки кобуры. Сорвавшаяся с места машина юркнула в образовавшуюся в плотном потоке машин щель и, визжа тормозами, повернула влево. Через мгновение автомобиль исчез из виду.
  В это время тощий субъект с ямочкой на подбородке немного пришел в себя и попытался сесть. Его глаза все еще были мутными. Казалось, он не понимал, где находится. И Пол был немало удивлен, заметив, как рука молодого человека метнулась в сторону и крепко сжала ручку валявшегося рядом чемоданчика. Тотчас же щелкнул замок, и бедняга заглянул внутрь…
  Чемоданчик был битком набит обрезками плотной бумаги, взятыми, по-видимому, из какой-то типографии. Несчастный курьер в отчаянии дико завопил.
  — Меня ограбили! — кричал он. — Мой чемодан! Триста пятьдесят тысяч долларов!
  Его вой перешел в сдавленный хрип, и несчастный упал навзничь, снова потеряв сознание.
  Вокруг бесчувственного тела поднялась суета. Полицейские в форме устроили нечто вроде кордона, окружив вокзал со всех сторон. Даже несколько постовых покинули свои посты. Поднятое по тревоге подкрепление рассыпалось по залу.
  Но увы — полиция не смогла обнаружить грабителей, похитивших чемодан. Тщедушного молодого человека с ямочкой на подбородке удалось привести в чувство. Он припомнил, как стал свидетелем странного спектакля, устроенного молодой женщиной в персиковом белье. Он рассказал, как эта женщина уронила манто, и в поднявшемся переполохе кто-то ударил его по голове. После этого он упал и потерял сознание.
  Но молодой человек никак не мог вспомнить, кто же в этот момент находился рядом с ним. Юноша твердо помнил, что ударили его сзади чем-то тяжелым. И, если судить по результатам осмотра, с профессиональным мастерством.
  Пол Прай, оставаясь на своем посту, с интересом наблюдал за развитием событий. Время от времени его внимательный взгляд останавливался на бледном молодом служащем у стойки в камере хранения. Он суетился, как муравей, то принимая тяжелые чемоданы, то возвращая их владельцам. И все это время потрепанный чемоданчик с кипой драгоценных облигаций продолжал красоваться на полке.
  Конечно, риск был велик. Но, с другой стороны, что могло быть безопаснее, чем укрыть этот чемоданчик среди дюжины таких же, как он, прямо под носом у полицейских?!
  Честная игра
  Пол Прай наскоро залепил трещину в колонне, отшлифовал шероховатости, быстро спустился вниз и сел в машину. Ехать было недалеко.
  Вокруг вокзала располагалось множество магазинчиков, где любой путешественник мог приобрести все, что нужно в дорогу. Дешевые чемоданы, с виду будто из дорогой кожи, во множестве красовались на витринах, горделиво выставляя напоказ ярлыки с невероятно низкими ценами.
  Пол Прай зашел в один из таких магазинов, где сделал весьма необычные покупки.
  Он выбрал небольшой чемодан, пару будильников, упаковку батареек и еще кучу какого-то радиооборудования. Непосвященному показалось бы, что это спутанные провода с торчащими розетками и какими-то кусками полированного металла.
  Когда покупатель, нагруженный всем этим, ушел, хозяин магазина довольно потирал руки.
  Пол Прай подозвал такси. Отделив от обшей массы два будильника, с особой тщательностью завел их, затем аккуратно уложил их в чемодан. Водителю он приказал ехать на вокзал Юнион.
  На вокзале Пол появился как раз в тот час, когда поезда приходят и уходят, а движение на улицах оживляется.
  Здание вокзала было по-прежнему оцеплено полицейским кордоном. Но, как заметил Пол Прай, они в основном проверяли тот багаж, что выносили с вокзала. Тех же, кто входил, пропускали беспрепятственно. Прай кивком подозвал посыльного.
  — Отнесите чемодан в камеру хранения и не забудьте про квитанцию.
  Посыльный ринулся выполнять поручение, а Пол, убедившись, что тиканье часов потонуло в царившем на вокзале шуме, с облегчением перевел дыхание.
  Через минуту посыльный вернулся с кусочком картона в руках, на котором значился номер, получил щедрые чаевые и тут же забыл о случайном клиенте. А Пол Прай немедленно отправился к себе, переоделся, не обращая ни малейшего внимания на мрачные предсказания однорукого Магу, и сразу же вернулся на вокзал.
  На этот раз в руках у него была трость, длинная тонкая трость с изогнутой на конце ручкой. Он лавировал в толпе с непринужденной грацией хищника.
  Мельком взглянув в сторону камеры хранения, Пол убедился, что интересующий его чемодан все еще на месте. И в который уже раз Прай подивился хитрости того, кто так предусмотрительно выбрал это место, — ведь достаточно протянуть руку, чтобы мигом убрать чемодан с полки и переставить его на другое место.
  Оценив ситуацию, Пол Прай решил ждать.
  Его час пробил, когда от перрона отошел вечерний поезд и на вокзале Юнион установилась относительная тишина. Люди по-прежнему сновали туда-сюда, но их голоса звучали уже не так громко, словно тонули в здании огромного терминала.
  Пол Прай взглянул на часы и двинулся к выходу. Там он подозвал такси и попросил водителя немного подождать.
  — Я вернусь через минуту, — бросил он. — Только встречу жену, и надо будет тут же мчаться через весь город, чтобы поспеть на другой вокзал. Жена должна привезти мне чемодан. Представляете — уехал сегодня утром, а вещи оставил дома! Как только я вернусь, сразу поедем.
  Водитель молча кивнул и, зевнув во весь рот, полез в карман за сигаретами.
  — Не сомневайтесь, сэр.
  Пол Прай вернулся в здание вокзала. Теперь он направился к телефонам-автоматам. Войдя в кабинку, он прикрыл за собой дверь и сквозь толстое стекло снова увидел мучнисто-бледную физиономию бандита у входа в камеру хранения.
  Такой неприметный человек вряд ли известен полиции, подумал Пол. Кроме того, Прай был совершенно уверен, что, какая бы опасность этому типу ни угрожала, тот вряд ли рискнет обратиться в полицию.
  Монетка с мелодичным звоном провалилась в щель. Пол Прай попросил соединить его с камерой хранения на вокзале. Со своего наблюдательного пункта он видел, как бледный человек в форме вздрогнул и поднес трубку к уху. Полу ответил бесстрастный, какой-то механический голос:
  — Алло, слушаю вас. Вокзал Юнион, камера хранения.
  — Через мгновение ваш вокзал взлетит на воздух, — пронзительным фальцетом визжали в трубке. — Здесь будет такой взрыв, что чертям тошно станет! Слушай, приятель, я сделаю так, что от этого проклятого здания камня на камне не останется, но тебе я не желаю зла! Не желаю убивать невинного человека! Мой враг — капитализм! А ты — просто такой же несчастный работяга, как и я. Ты — мой брат!
  Панические вопли, которые артистически изобразил Пол Прай, вполне могли принадлежать какому-нибудь маньяку.
  Голос бандита мгновенно утратил свою невозмутимость.
  — О чем это вы, черт возьми? — завопил он.
  Даже на таком расстоянии Полу Праю было видно,
  как мучнисто-белое лицо гангстера стало серо-зеленым.
  — Слушай меня внимательно — у вас там бомба, — продолжал стращать Пол. — Она в чемоданчике, который я сдал вам только сегодня утром. Кроме нее, там еще два будильника. Первый сработает ровно через пять минут. Потом будет пауза — еще пять минут, и после этого сработает второй. И вот тогда все это проклятое здание…
  В эту минуту Пол понял, что его больше никто не слушает. Глянув в сторону камеры хранения, он убедился, что его собеседник швырнул телефонную трубку и, перемахнув через стойку, бросился к стоявшим на полке чемоданам.
  В ту же минуту в куче вещей пронзительно заверещал один из будильников.
  Пол Прай удовлетворенно усмехнулся. Он вышел из кабинки и, постукивая тростью, быстро направился к стойке камеры хранения. Изогнутой рукояткой трости он аккуратно подцепил нужный ему чемоданчик. Небольшое усилие, и тот легко, словно морковка из грядки, вылетел из ряда сумок и приземлился перед Полом.
  Конечно, Пол Прай не мог считать трусом своего недавнего собеседника — гангстера с бледным лицом. Он сделал все, что мог, — схватил чемодан, который Пол Прай ловко подсунул ему немного раньше, вспорол ему днище и в эту самую минуту, вне всякого сомнения, изумленно таращился на невероятную путаницу проводов и дешевых часов.
  Конечно, бандит все это делал, повернувшись спиной к стойке.
  Пол Прай невозмутимо прихватил со стойки потертый чемоданчик и бесшумно направился к выходу. Как только он показался в дверях, водитель выскочил из машины и, услужливо выхватив чемоданчик, сунул его в багажник. Пол Прай бросился на сиденье, и такси сорвалось с места.
  Инспектор Оукли раздраженно жевал сигару, перекатывая ее в зубах.
  — Похоже, за последнее время вы собрали неплохую коллекцию наград, — заявил он Полу Праю.
  Тот весело кивнул в ответ.
  — Но ведь на пару с вами, не забывайте об этом, инспектор, — добавил он.
  Но инспектор Оукли тем не менее продолжал с мрачным видом разглядывать тлеющий кончик сигары.
  — Ну, в общем, конечно, это так. Боюсь только, что вы занялись опасным делом — так и пулю схлопотать недолго. Гилврэй охотится за вами — впрочем, это для вас не новость. А кстати, Прай, держу пари, что если однажды вы решитесь предстать перед Большим жюри151, чтобы порассказать о темных делишках, которые вы знаете за Гилврэем и его методах, у вас появится шанс засадить его за решетку.
  Пол Прай лукаво усмехнулся:
  — С чего бы это мне понадобилось терять на это время, хотел бы я знать?
  — Ну как же! Ведь он потянет вслед за собой и всю свою шайку! И таким образом вы избавитесь от угрозы получить в любой момент пулю — насколько мне известно, эта опасность уже не первый день висит над вашей головой.
  Теперь уже Пол расхохотался:
  — Ну да, конечно, очень умно! И таким образом я сам сверну шею этой глупой курице, которая несет такие восхитительные золотые яйца. Причем не только для меня одного! Да Бог с вами, инспектор! А кстати, я слышал, что корпорация, у которой наш приятель Гилврэй так ловко свистнул облигации, предложила двадцать тысяч тому, кто их вернет? Это правда?
  Оукли фыркнул в ответ:
  — Угу, все так. Думаю, они не задумываясь выложили бы даже половину всей стоимости — так хотят получить облигации назад. Но потом решили ограничиться двадцатью тысячами. Честно говоря, все подробности мне неизвестны. Я только знаю, что все адвокаты этих фирм готовы перегрызть друг другу глотки из-за этого дела. Не могут решить, кто виноват. Похоже, тот парень, что их вез, был курьером как раз того банка, который приобрел пакет оборотных облигаций. Так что вроде это была доставка. А если бы курьер был на службе у той корпорации, что продала пакет, так это бы не считалось доставкой, правда? Впрочем, их сам черт не разберет!
  Пол Прай лениво вытащил сигарету изо рта и медленно стряхнул серый столбик пепла, угодив в самую середину пепельницы.
  — А что, если я предложу поступить с этим вознаграждением как и с предыдущими?
  Челюсть у инспектора отвисла, и он едва успел подхватить выпавшую сигару.
  — Так вы нашли их?
  — Нет, конечно. Как бы я это сделал, хотелось бы знать? Только что-то мне подсказывает, можете назвать это шестым чувством, что все эти облигации в чемодане мирно лежат в камере хранения в „одном из больших универмагов, которых полно в нашем городе… Больше того, — с видом заговорщика продолжал Пол, — я даже могу шепнуть вам, в какой именно универмаг вам стоит заглянуть. Ну а если вы попросите, то и сообщить номер ячейки, где стоит чемоданчик. Тогда вы сможете отыскать эти драгоценные облигации, а потом громогласно объявить, как в этом деле отличилась наша доблестная полиция. Она, мол, нащупала конец ниточки, ведущей к разгадке, благодаря перехваченному сообщению голубиной почты, а после этого, пошевелив мозгами, докопалась и до тайны клада. Увы, самим преступникам, как обычно, удастся в самую последнюю минуту ускользнуть. Но это уже не так важно — ведь облигации будут у вас. А вы, мой дорогой инспектор, получите свою долю всеобщего восхищения — да еще десять тысяч наличными в придачу! Это, кстати, неплохо дополнит и вашу коллекцию собранных за этот год вознаграждений! Естественно, — заключил Пол, — я был бы рад, если бы мое имя нигде не упоминалось в связи с разгадкой этого дела! Не то наша доблестная полиция глаз с меня не спустит!
  Инспектор Оукли шумно вздохнул. Его маленькие глазки загорелись алчным огнем.
  — Ну что ж, об этом стоит подумать! Вы хорошо провели это дело, чисто! Да я бы мог поклясться в этом и на Библии и без ваших объяснений! Конечно, бывало и так, что вы давали мне не так уж много информации. И мне приходилось немало попотеть, чтобы отработать свои денежки. Но вот тут дело другое. Ничего не скажешь — чистая работа!
  Пол Прай усмехнулся:
  — Ваша правда, инспектор! Чистая работа! А что касается этого чемоданчика, то вам сообщат по телефону, где он находится. Само собой, звонок будет анонимный. Через пару минут после полуночи вас устроит? Тогда это появится уже в утренних газетах.
  — А почему именно в это время? Как-то странно — через пару минут после полуночи, — подозрительно пробормотал инспектор Оукли.
  — В этом случае у вас будет время позаботиться, чтобы при этом звонке кто-то присутствовал. Ну же, инспектор, ведь должен же кто-то подтвердить, что вы получили информацию. Ну а как она попала в ваши руки: от неизвестного доброжелателя или с голубиным пометом — это уж, извините, ваше дело.
  Инспектор Оукли с жаром потряс ему руку.
  В одном из наиболее фешенебельных пригородов высился особняк, поражавший показной роскошью и дурным вкусом. Принадлежал он Бенджамину Франклину Гилврэю. Дом стоял почти посредине прекрасно ухоженной лужайки. Гилврэй был хитер, он решил, что особняк должен стоять на открытом месте, посчитав, что так будет безопаснее. Он еще хорошо помнил те времена, когда и ему приходилось дрожать за собственную шкуру.
  Сейчас Гилврэй лежал в огромной постели, укрывшись покрывалом из тончайшей ангорской шерсти. Но подушки под головой сбились в какой-то бесформенный комок — по-видимому, толстяк провел беспокойную ночь. В тонкую щель между портьерами пробивались бледные лучи утреннего солнца.
  Да, Большой Форс Гилврэй и в самом деле не сомкнул глаз.
  Из передней части дома до его слуха донесся какой-то неясный шум. Надеясь, что все стихнет, гангстер попытался снова закрыть глаза, но шум нарастал, становился все отчетливее.
  Гилврэй раздраженно заворочался и, приподнявшись, отдернул штору.
  Что там за дьявольщина? Ведь его люди знают, что босс требует абсолютной тишины в доме.
  Он выглянул во двор, освещенный первыми лучами утреннего солнца, и увидел странную картину. Посреди лужайки расхаживала толстая курица, привязанная за лапу к вбитому в землю колышку. Она подняла голову, выпятила грудь и настороженно оглядывалась по сторонам.
  На куриной шее красовался металлический ободок, а из-под него торчал сложенный листок бумаги.
  Гилврэй яростно позвонил.
  Двое охранников нерешительно отвели в сторону винтовки. Черт ее знает, эту курицу, выглядит на первый взгляд вполне невинно! А может, это ловушка? В конце концов, адскую машину можно приладить к чему угодно. На всякий случай оружие оставалось под рукой.
  Курица рылась в траве, разбрасывая в разные стороны кусочки дерна. Едва слышно щелкнул выстрел, полетели перья, и убитая птица беспомощно распростерлась на траве.
  Под прикрытием снайперов один из охранников ползком добрался до курицы и приволок мертвую птицу в дом.
  Это была ничем не примечательная курица. Если не считать одной маленькой детали — на шее у нее было нечто вроде ошейника, а под ним белел сложенный вчетверо листок бумаги. Это была записка, адресованная Гилврэю, и даже самые близкие ему люди потом признавались, что никогда прежде не видели своего главаря в такой ярости.
  «Дорогая курочка! Спасибо за очередное бесценное яичко!»
  В конце записки стояли только инициалы — «П.П.».
  А все утренние городские газеты вышли с кричащими заголовками на первой полосе: «Инспектор Оукли вновь доказал, что нашей полиции по зубам самые хитроумные загадки!», «Найдены похищенные облигации на сумму около трети миллиона долларов!», «Инспектор Оукли получит заслуженную награду!»
  Когда газеты показали Гилврэю, он побагровел от ярости и его чуть не хватил удар. Особняк огласился хриплыми воплями бешенства, а сам Гилврэй швырнул окровавленную тушку несчастной птицы через всю комнату. Курица шмякнулась об стену, обрызгав кровью аляповатые дорогие обои, а белоснежные перышки веером разлетелись по комнате.
  Разорвав газеты на мелкие кусочки, Гилврэй швырнул их на пол и принялся яростно топтать ногами. Охранники, держась на всякий случай поодаль, только с недоумением переглядывались. Дело в том, что Гилврэй, всегда такой самоуверенный, не часто выходил из себя. Поэтому сегодняшняя сцена несколько подорвала их уважение к главарю.
  — Слышать больше не хочу о проклятом ублюдке! — вопил Гилврэй. — Пусть его прикончат, и как можно скорее!
  А в это время Пол Прай все еще мирно спал сном изрядно потрудившегося человека. В сладком сне он грезил о том, как его банковский счет пополнится еще десятью тысячами долларов. Ему и дела не было до того, что его соперник обезумел от ярости.
  Как совершенно верно отметил инспектор Оукли, чистая была работа!
  
  1931 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Сигнал
  смертельной опасности
  1
  Пол Прай обратил внимание, что улица до странности пустынна, и приписал этот факт лишь временному затишью дорожного движения.
  Он взглянул на противоположный тротуар, где у стены здания банка на корточках сидел Рожи Магу, бывший сотрудник городской полиции.
  Продавец карандашей Магу медленно описывал круги своей единственной рукой. Это был сигнал опасности — знак, которому научил своего помощника Пол Прай и которым пользовались только в случае крайней необходимости.
  Это был сигнал к поспешному отступлению. Конечно, следовало бы проявить мудрость и послушаться сигнала, потому что Рожи Магу знал преступный мир как свои пять пальцев. Он служил в полиции не один год, вел досье на негодяев, составлял в собственной памяти алфавитную картотеку бандитов всех мастей. Из-за кадровых перетрясок он потерял работу, в результате несчастного случая — правую руку до плеча, а потом стал бродягой.
  В данный момент он играл роль калеки, торгующего карандашами. Его лицо покрывала двухдневная седая щетина, а стеклянные глаза, казалось, потеряли всякий интерес к жизни. В оставшейся руке он держал шляпу, наполовину наполненную карандашами с несколькими' монетами на дне.
  Но на самом деле однорукий Магу фиксировал представителей преступного мира, проходивших мимо него по темному переулку, который значил для гангстеров то же самое, что Уолл-стрит для финансистов. И рука бедного торговца подавала сигналы шляпой, отмечая бандитов, проходивших мимо него. Эта информация предназначалась его боссу — Полу Праю.
  Интенсивность тревожных сигналов нарастала.
  Но Пол Прай был очень сообразителен. Его взгляд был тверд словно алмаз, а во всем облике хорошо сложенного человека была какая-то особая собранность и напряженность. В остальном же этого молодого франта легко было принять за светского бездельника, праздно проводящего вечер, фланируя по городским улицам.
  Из-за угла выехал большой автомобиль, урча подкатил к обочине, где стоял Пол Прай. Открылась дверца, и на тротуар ступила женщина.
  Пол Прай жил за счет собственного ума. Он любил пощекотать себе нервы, но никогда не терял головы, когда дело доходило до настоящей опасности или риска. В последнее время он зарабатывал деньги, и довольно неплохие, посредством простого вымогательства у гангстеров, противопоставив свой пытливый ум их грубой силе.
  На своем горьком опыте Пол Прай убедился, что гангстеры чрезвычайно обидчивы и выказывают свою обиду с помощью пуль, выпущенных из автомата. Он также узнал, что красивые женщины частенько склонны к большому притворству и коварству. Словом, очень опасны.
  Однако знание всех этих фактов ни в коей мере не притупило способностей Пола Прая оценивать красоту по достоинству. И никакая опасность не могла заставить его прекратить его уникальную в своем роде деятельность. До сих пор его живой ум помогал ему, по крайней мере, на один шаг опережать бандитов, горящих желанием навсегда избавить его от испытаний и несчастий недоброго, но очень интересного мира.
  Эта женщина была красива особой своеобразной красотой. Однако в ее внешности было что-то жестокое. Легкое вечернее платье и белое манто придавали ей вид непорочной снежинки. На самом же деле эту женщину можно было бы сравнить с блестящим, твердым и чрезвычайно холодным айсбергом. И это несмотря на красивую фигуру, грациозную линию подбородка и профиль, будто высеченный из лучшего мрамора искуснейшим скульптором.
  Пол Прай вгляделся в тени на противоположной стороне улицы. Там однорукий Магу сгорбился в напряженном ожидании. Он перестал делать круги своей шляпой. Перёстал подавать условные знаки. Значит, либо опасность миновала, либо было уже слишком поздно и его предупреждение уже не имеет смысла.
  Женщина внимательно оглядела Пола Прая с ног до головы, и в этом взгляде вовсе не было девственной непорочности. Однако в нем также не было и желания завязать знакомство. Просто она смотрела на Пола Прая, руководствуясь своими особыми причинами, и разглядывала его, не пытаясь этого скрыть.
  Вряд ли такая женщина водит автомобиль. Ее дорогой наряд, гордая осанка предполагали шофера в ливрее, большой лимузин и шикарные апартаменты.
  Однако как это ни странно, именно она и была за рулем автомобиля. И увы, вовсе не лимузина. Машина была большой и мощной, но это был открытый прогулочный автомобиль с брезентовым верхом, частично закрывавшим заднее сиденье.
  Глаза женщины оторвались от лица Пола Прая. Она расслабилась. Напряжение, придававшее ей строгий вид, казалось, прошло, жесткое выражение исчезло с лица. Она вдруг стала соблазнительнейшим созданием, стройной, очаровательной красавицей. Женщина направилась к задней дверце прогулочного автомобиля с грацией профессиональной танцовщицы, идущей по сцене, протянула руку в перчатке и открыла ее. Автомобиль казался пустым.
  — Порядок, Билл, — тихо сказала она.
  Меховое покрытие на полу салона зашевелилось. Случайный наблюдатель, возможно, ожидал бы, что на ее зов из-под ковра появится огромный пес.
  Однако из-под складок покрытия на ночную улицу выбралась вовсе не собака.
  Это был человек в смокинге. Кто-то здорово заехал ему по носу, глаза отекли, спереди на накрахмаленной манишке и жилете были видны алые пятна крови. Всклокоченные волосы слиплись. Нос распух, и человек дышал через рот.
  Смокинг был разорван. Чудом держался на одних нитках карман пиджака. Шелковый лацкан висел лоскутом. Не было и котелка.
  Мужчина с трудом выбрался из-под мехового покрытия и нетвердо шагнул на тротуар. И нужно сказать, что вид у него был явно лишен всякого благородства. Тем не менее женщина заботливо взяла его под руку.
  Затем последовала такая стремительная смена событий, проследить во всех подробностях за которой было просто невозможно. Хорошо организованная кучка нападающих, словно сыгранная футбольная команда, на предельной скорости рассыпалась по игровому полю в непрерывной череде смены позиций.
  В темноте, низко пригибаясь, метались люди. При свете уличных фонарей мелькало оружие. Однако ни одного выстрела не последовало.
  Один из нападавших огрел дубинкой по взъерошенной голове человека, с которым недавно и так довольно грубо обошлись.
  Словно из-под земли позади него вырос еще один бандит, готовый принять безжизненное тело, как только оно начнет заваливаться назад.
  Разящая дубинка снова была занесена, на этот раз над головой женщины. Бедняжку, конечно, не миновала бы участь лишиться сознания, если бы не Пол Прай.
  Мы уже упоминали, что у него была трость, которая неискушенному человеку на первый взгляд показалась бы просто куском полированного дерева. Однако внутри скрывался клинок из самой лучшей закаленной стали.
  При определенных навыках это было чрезвычайно эффективное оружие, а Пол Прай был в этом деле знатоком. И вот, выхватив клинок, Пол Прай сделал выпад. Было похоже, словно змея на мгновение высунула жало. Мужчина, занесший над головой женщины дубинку, с криком шарахнулся назад. Холодная сталь рассекла воздух и глубоко вошла в плечевую мышцу бандита. Рука его отклонилась, и дубинка со свистом опустилась, не причинив женщине никакого вреда.
  Из-за угла на большой скорости вывернул автомобиль, многострадальные шины протестующе взвыли, завизжали тормоза. Двое мужчин обернулись и обругали Пола Прая.
  Однако стрельбы опять не последовало. Создавалось впечатление, что нападавшим по какой-то одной им известной причине необходима была полная тишина. В разыгравшемся спектакле участвовали только ножи и дубинки. Пол Прай, обхватив левой рукой женщину, не отпускал ее от себя. Он размахивал своим клинком с устрашающей быстротой.
  Сверкающая сталь образовала невидимый барьер, время от времени попадая в тела нападавших.
  Женщина попыталась высвободиться. Правой рукой она выхватила из-под манто никелированный пистолет с перламутровой рукояткой. Такой маленький, что он свободно помещался в ее ладони.
  — Я всех вас перестреляю, крысы! — кипя от бешенства, закричала она.
  Отпор оказался неожиданно сильным. Атака была отбита. Последовала приглушенная команда.
  — Он в машине, — бросил кто-то.
  — О’кей, ребята, — прохрипел другой голос. — Оставьте эту…
  И эпитет, которым он воспользовался, чтобы описать эту женщину, предназначался исключительно для мужских ушей.
  Женщина вырвалась из объятий Пола Прая.
  — Верните его! Отпустите его! — потребовала она.
  Однако люди, строго подчиняясь приказу, на ходу вскочили в пыхтящий автомобиль. Дверцы машины захлопнулись. Женщина выстрелила…
  Возможно, этот выстрел был сигналом. Он стал финалом бесшумного нападения.
  Срываясь с места, автомобиль заскрежетал. Он резко набирал скорость. На предельной скорости, казалось, автомобиль просто прыгнул вперед, потом на секунду замер, а затем сделал еще один длинный прыжок. В темноте из-под его колес только сыпались искры…
  На улице эхом отозвались звуки выстрелов. Пуля пролетела у самой щеки Пола Прая. Он почувствовал, как вторая сбила с него шляпу, услышал, как в здании позади него зазвенели стекла. Потом машина скрылась из виду, и все стихло.
  Лицо женщины было мертвенно-бледным. Приоткрыв накрашенные малиновые губы, она во все глаза смотрела на удалявшийся автомобиль. И тут с этих губ сорвались ругательства.
  Пол Прай коснулся ее плеча.
  — Вызовем полицию, — предложил он.
  Его слова произвели на нее такое же впечатление, как удар током. Она рванулась вперед, к автомобилю, на котором приехала. Подхватив одной рукой юбку, открывшую ее красивые ноги, другой она через окно с заднего сиденья выхватила оружие и затем рывком открыла дверцу.
  Перепрыгнув через рычаг переключения скоростей, женщина нажала на тормоз и на газ, и все это проделала с большой ловкостью и стремительностью, без единого лишнего движения. Все это говорило об опыте и отличной координации движений.
  Женщина действовала с ловкостью человека, привыкшего быстро принимать решения и так же быстро их воплощать в жизнь. А любопытный Пол Прай, почувствовав возможность поупражнять свои неординарные таланты, с такой же быстротой и ловкостью прыгнул на сиденье рядом с ней и захлопнул дверцу.
  Автомобиль рванулся с места, но Пол Прай успел взглянуть на противоположную сторону улицы.
  Однорукий Магу все так же сидел на корточках. Его шляпа медленно описывала круги. Это был знак опасности. Но автомобиль уже свернул за угол, и Пол Прай потерял своего помощника из виду.
  2
  Женщина вела машину с головокружительной скоростью. Она свернула в переулок, проследовала по главному бульвару и наконец была вынуждена смириться. Нужно было смотреть фактам в лицо. Она потеряла автомобиль, который преследовала.
  Сбавив скорость, женщина повернула измученное лицо к Полу Праю.
  — Ему удалось скрыться! — устало сказала она.
  В ее голосе послышались нотки отчаяния и беспомощность. Весь ее облик говорил том, что из ее жизни ушло нечто чрезвычайно важное.
  Пол Прай только кивнул. В это время его ушей достигло завывание полицейских сирен. Оно становилось все громче, полицейская машина набирала скорость.
  — Не знаю, как вы относитесь к полиции, — начал Пол, — однако что касается меня…
  Он выразительно пожал плечами, кивнув в том направлении, откуда слышался приближавшийся вой сирен.
  Женщина словно очнулась, словно только что услышала рев сирен, и ее реакция была мгновенной. Она надавила на газ, и автомобиль испуганным оленем рванулся вперед.
  Пол Прай отдал ей должное: женщина была отличным водителем. Был один момент, когда машина, резко свернув в боковую улочку, накренилась на один бок, тормознула, потом выровнялась, когда вращающееся колесо натолкнулось на бордюрный казн мень. Момент был опасный, но женщина справилась, и они поспешно умчались с этого места.
  К тому времени, как женщина была вынуждена надавить на тормоз, — впереди показался поток автомобилей, — Пол Прай уже больше не слышал полицейских сирен. Вероятно, блюстители порядка сначала направились на место перестрелки.
  Пол Прай одобрительно улыбнулся, когда движение у светофора немного рассосалось, и молодая женщина направила автомобиль в образовавшийся между машинами промежуток, словно форель, скользнувшая между корягами в поисках тени под нависшим берегом.
  — Могу я вам чем-нибудь помочь? — дружелюбно спросил он.
  Женщина покачала головой. В отличие от других шоферов женского пола, обращаясь к нему, она не сводила глаз с дороги.
  — Полагаю, что нет. Но вы можете пойти со мной, пока я буду заправляться джином. Знает Бог, мне так это необходимо сейчас!
  Пол Прай снова откинулся на спинку сиденья.
  — Ладно, не возражаю, — пробормотал он.
  Автомобиль сделал несколько поворотов. Женщина начала оглядываться, потом покружила вокруг четырех кварталов — хотела убедиться, что за ней нет погони. Потом, включив фары, крутанула руль и направила машину на частную подъездную дорожку посреди квартала. Впереди зияли открытые двери низкого гаража. Женщина въехала в эти двери, шины заскрипели по полу как раз в тот момент, когда казалось, что машина вот-вот врежется в заднюю стенку помещения. Затем она выпрыгнула из автомобиля, не обращая внимания на то, что полы дорогого манто вытирали пыльные протекторы колес.
  Она с усилием закрыла двери гаража. Вероятно, ей и в голову не пришло, что Пол Прай мог бы помочь ей справиться с этой задачей. Очевидно, она привыкла всегда и во всем полагаться только на себя и не ждала проявлений мужской учтивости, которые так ценят молодые красавицы в дорогих тряпках.
  Пол Прай подал ей руку.
  — Мы пройдем другой дорогой, — сказала женщина.
  Она провела его через гараж, ощупью нашла дверь, минутку постояла на фоне освещенного дворика, прислушиваясь и присматриваясь. Затем кивнула, приглашая его за собой, и ступила на цементный пол. Впереди была лестница и какая-то дверь.
  Пол Прай прошел за ней следом в дверь и оказался в застланном ковром коридоре многоквартирного дома. Они поднялись по лестнице в другой коридор, затем миновали еще один лестничный пролет на третий этаж. Широкие ступени покрывал ковер такой толщины, что совершенно заглушал их шаги. Освещение было не ярким.
  Женщина жила в задней части дома. Коридор оканчивался дверью в квартиру, выходившую на другую, хорошо освещенную улицу.
  Преодолев покрытые ковровой дорожкой ступени, женщина остановилась и вставила ключ в замочную скважину. В кармане ее манто что-то звякнуло. Левой рукой она повернула круглую дверную ручку, распахнула двери, выждав минутку, включила свет. Правая рука женщины все еще скрывалась в складках блестящего меха.
  Пол Прай видел, как женщина взяла оружие с заднего сиденья автомобиля, и у него не было ни малейшего сомнения относительно того, что сейчас было в ее правой руке. Однако она не сделала попытки уклониться с линии возможного огня или же заставить Пола первым войти в квартиру. Она полагалась только на себя. Тяжелая школа жизни научила ее принимать вещи такими, какие они есть.
  Люстра осветила роскошную, богатую обстановку квартиры. В ней были и удобные глубокие кресла у массивных столов, и мягкие кушетки, по стенам висели изысканные гобелены. Воздух в помещении был спертым, застоявшимся, от пепельницы, набитой окурками, стоявшей на столе, исходил специфический тяжелый запах. В остальном эта квартира могла быть гордостью аккуратной хозяйки.
  Женщина крадучись вошла в квартиру.
  — Закройте дверь, — бросила она своему спутнику через плечо. А сама направилась к двери, очевидно, ведущей в спальню.
  Здесь произошло то же самое: левой рукой хозяйка широко распахнула эту дверь, в то время как правая оставалась в складках манто. Спальня была не в таком идеальном порядке. Пол Прай заметил прозрачные шелковые предметы дамского туалета, небрежно брошенные на кровать, розовые воздушные одеяния, висевшие на спинках стульев…
  Переступив порог комнаты, женщина открыла стенной шкаф и заглянула туда. Потом заглянула под кровать. Затем они проследовали в кухню, и наконец она толчком отворила еще одну, на этот раз вращающуюся, дверь в еще одну комнату. Проверив все и успокоившись, женщина засунула пистолет, который действительно держала в правой руке, в потайной кармашек, специально устроенный портным, шившим ей платье.
  С облегчением вздохнув, она повернулась к Полу Праю.
  — Откройте контейнер для льда и возьмите лимон, — попросила она. — У меня совсем сил нет. А я найду стаканы и джин.
  — Прекрасно. Сейчас я выпил бы море, — одобрил Пол ее действия.
  — Еще бы! — небрежно кивнула она, сняла два стакана с небольшой посудной полки над раковиной и поставила их на кафельную доску для сушки посуды.
  Пол Прай открыл контейнер и вытащил оттуда ячейку со льдом. Он заметил, что в холодильнике было полно бутылок со спиртным, но никаких признаков продуктов. Очевидно, приготовление пищи не было ее стихией.
  Когда напитки были готовы, они чокнулись.
  — Я не поблагодарила вас за то, что вы избавили меня от удара по голове… еще, — сказала она.
  — Не стоит благодарности, — отозвался он, коснувшись губами края стакана.
  Женщина осушила свою порцию тремя жадными глотками. Она пила, откровенно отметая все эти женские мелкие глоточки, какими обычно леди пьют спиртные напитки. Казалось, она хотела сразу напиться и почувствовать облегчение.
  — Оставьте приличия, — со вздохом призвала она и потянулась за бутылкой. — Я вас обгоню через минуту.
  Новая знакомая Пола приготовила себе еще одну порцию спиртного. Стакан Прая был еще почти полным, когда женщина пожелала чокнуться с ним во второй раз. Эту порцию она выпила медленнее.
  — Давайте махнем еще по одной, — предложила хозяйка квартиры, — потом пройдем в другую комнату и покурим.
  Пол Прай согласился.
  Женщина смешала себе третью порцию, прошла со стаканом в гостиную и упала в кресло, протянув ноги на свободное кресло.
  — Отличный выдался денек! — заметил Пол Прай.
  Он дал ей прикурить и в задумчивости уставился на распахнувшееся манто.
  — Я люблю своих друзей и ненавижу врагов, — вдруг сказала женщина.
  — К чему вы клоните? — поинтересовался Пол Прай.
  Она обратила на гостя свои опасные глаза.
  — К тому, что ненавижу сочувствующих лицемеров, — пояснила женщина, — к тому, что мы с вами совершенно незнакомы.
  — Не вижу связи, — заметил Пол Прай.
  Теперь ее щеки порозовели, а глаза после двух порций спиртного обрели влажный лихорадочный блеск.
  — Имейте в виду, что, если что-то произойдет и мне придется выбирать между другом и совершенно незнакомым человеком, я предпочту друга! — бросила она.
  Пол Прай согласно кивнул.
  Последовало минутное молчание.
  — Однако, — проговорил Пол, лениво проследив за колечком сигаретного дыма, поднимавшимся вверх, — быть вашим другом, должно быть, большая привилегия.
  — Должно быть, — согласилась она. В ее глазах промелькнула тень приятных воспоминаний. — Еще какая! — тихо добавила она.
  Пол Прай осклабился.
  — Ну как же можно стать вашим другом? Спасение вашей жизни этому не способствует?
  Она окинула его хмурым оценивающим взглядом.
  — Ну, — заколебалась она, — не считайте меня неблагодарной, — медленно начала женщина. — Я просто хотела сказать, что бы ни произошло, нельзя ведь сравнивать совершенно незнакомого человека со старым другом. Запомните это. И не важно, что может случиться. Я не буду чувствовать себя проклятой лицемеркой, если мне придется пожертвовать вами ради старого друга.
  Пол Прай беззаботно рассмеялся.
  — Детка, — сказал он, — мне нравится твоя манера поведения.
  Его лестное замечание не вызвало краски на ее щеках, и взгляд собеседницы ничуть не потеплел.
  — Большинству мужчин нравится, — подтвердила она.
  — А теперь, — попросил молодой человек, — скажите мне, в чем же все-таки дело.
  Она осушила то, что еще оставалось в ее стакане, и пробормотала нечто похожее на неизвестный выразительный эпитет.
  — Я так и знала, что вы об этом спросите, — с досадой заметила она. И, судя по ее манерам и тону, она словно подняла хлыст, чтобы наказать дружелюбного пса за неблаговидное поведение.
  Взгляд Пола Прая тоже стал твердым, однако не лишенным восхищения.
  — Мужчина, который был со мной, — заявила она, — мой брат.
  Пол кивнул.
  — Я так и думал, — сказал он без заметных эмоций.
  Молодая женщина вопросительно посмотрела на него, но лицо собеседника было непроницаемой маской.
  — Да, — задумчиво повторила она. — Единственный брат. Они пытались похитить его и раньше. Разбили ему лицо. Там, где остановился наш автомобиль, живет врач. Он наш друг. Они, очевидно, вычислили, что мы обратимся к нему за медицинской помощью. Опередили нас и стали поджидать нашего прибытия.
  У меня было предчувствие, что нас могут подстерегать неприятности. Поэтому я вышла из машины и осмотрелась. Думаю, вы заметили, что и на вас я посмотрела очень внимательно.
  Пол Прай снова кивнул.
  — И что же они собираются с ним делать? Покатают в автомобиле? — спросил он.
  Женщина страдальчески поморщилась. Не ответив на мой вопрос, она рывком сняла ноги с кресла и пошла к двери в кухню.
  — Я хочу еще выпить.
  — Я бы тоже не отказался, — поддержал ее Пол.
  Она хмуро посмотрела на него.
  — Ну у вас и нервы! Определенно крепкие! — заметила она, и в ее голосе прозвучало неподдельное восхищение. — Хотелось бы мне, — продолжала женщина, — чтобы вы не были… совершенным незнакомцем… — закончила она.
  — Ну, это вполне поправимо, — самодовольно заметил он.
  Женщина хмуро кивнула.
  — У меня мелькнуло одно подозрение, — надув губки, сказала она, внимательно рассматривая своего гостя. — Вы заметили лица нападавших?
  Пол Прай не видел особой причины, чтобы быть правдивым.
  — Могу сказать вам как незнакомец незнакомцу, — не моргнув глазом ответил он, — не рассмотрел. Я был слишком возбужден.
  — Будем надеяться, что вас это не коснется, — горько усмехнулась она и отправилась на кухню готовить коктейли.
  3
  У входной двери забренчал звонок. Хозяйка появилась на пороге кухни. Ее лицо было белее белого меха манто. Правая рука снова скрывалась в складках одежды.
  — У вас есть оружие? — спросила она Пола.
  Однако в ее тоне Прай уловил странное безразличие, словно она спросила, есть ли у него спички.
  — Найдется, если потребуется, — уклончиво ответил он.
  — Возможно, потребуется, — бросила она, распахивая дверь. — Я приму все, что бы ни случилось, — сказала она, прежде чем выглянуть в коридор.
  На пороге стоял молоденький юноша в форме почтальона. Шагнув вперед, он протянул ей конверт.
  — Мисс Лола Бикер? — спросил он.
  — Угадал, сынок, — подтвердила она, протягивая руку.
  Глаза мальчика буквально пожирали ее глазами. Ее красота поразила его. Он рассматривал эту женщину с юношеским преклонением, когда перехватывает дыхание, а взгляд замечает лишь грациозность форм и красоту лица. Опыт еще не преподал ему урок, что красивая фигура еще ничего не значит. В конце концов, это всего лишь красивая фигура, и больше ничего.
  — Вот! — Он вручил конверт, не отводя от женщины изумленных глаз. — Чаевых не нужно, леди. Это было для меня удовольствием.
  Лола проигнорировала искреннее восхищение молодого почтальона. Было ясно, что подобное благоговение она воспринимает как само собой разумеющееся. Женщина наградила посыльного снисходительной улыбкой и погладила его по плечу. Пол Прай отметил, что улыбается она чисто механически, а ее ласковые жесты безразлично-небрежны. Мальчишка не заметил ни того, ни другого.
  Он все еще стоял с широко раскрытыми глазами, когда хозяйка квартиры тихонько прикрыла дверь и трясущейся рукой надорвала край конверта.
  Она прочла отпечатанное на пишущей машинке письмо. Глаза ее сверкали. Грудь взволнованно вздымалась. Тяжелым, невидящим взглядом женщина смотрела куда-то сквозь Пола Прая.
  Засунув письмо обратно в конверт, она поспешно направилась в спальню.
  Через несколько минут Пол услышал ее голос:
  — Я собираю вещи. Пожалуйста, откройте дверь. Мальчик ждет ответа. Передайте ему: леди сказала «да».
  Пол приблизился к двери. На этот раз он открывал ее левой рукой, а правая была за лацканом пиджака.
  Как несколько раньше заметила леди, он тут был совершенно посторонним.
  Мальчик в форме почтальона ждал на прежнем месте. В его глазах отразилось разочарование, когда он увидел Пола Прая.
  — Леди, — произнес Пол, — сказала «да».
  Мальчик кивнул, но с места не сдвинулся.
  — Послушайте, мистер, — выпалил он, — вы ведь не муж ей, правда?
  — Нет, — честно ответил Пол Прай, — я тут человек случайный и собираюсь через минуту уйти.
  Мальчик широко улыбнулся и попрощался.
  Пол аккуратно прикрыл дверь и задвинул засов.
  Женщина вышла из спальни в прозрачном неглиже.
  — Так, — сказала она, — мне удобнее.
  — У вас вид прямо на миллион, — сделал ей комплимент молодой человек.
  — Вы передали мальчишке мои слова?
  Пол кивнул.
  — И это все? — спросил он. — Только «леди сказала «да»?
  Глаза ее сверкали.
  — Разве этого недостаточно?
  Пол Прай вернулся к своему стакану.
  — Хорошенько поразмыслив, — заметил он не к месту, — я решил выпить еще стаканчик. Вам смешать?
  И направился в кухню, на ходу прихватив два стакана.
  — Нет! — резко бросила женщина, сияние в глазах ее померкло, и они стали такими же холодными и внимательными, как и глаза ее гостя.
  Пол Прай приготовил себе спиртное, предусмотрительно налив гораздо больше содовой, чем джина, и вернулся в комнату, позвякивая льдом в стакане.
  Женщина расположилась на диване. Она курила сигарету в длинном мундштуке из нефрита и слоновой кости. Неглиже спало с ее поднятой руки, и Пол залюбовался ее красивой формой.
  — Это письмо, — пристально глядя на гостя, сказала она, — от моей сестры. Она вдова. У нее заболел ребенок, и она хочет, чтобы я приехала и осталась у нее сегодня вечером. Мне противно от мысли о том, что придется ухаживать за больным ребенком.
  — И о том, что придется ей рассказать о брате, которого повезли прокатиться? — бестактно осведомился Пол.
  — Я ей ничего не скажу! — запальчиво бросила женщина с дивана.
  — Понимаю, — пробормотал он, скользнув взглядом по ее злому-, как у тигрицы, лицу. Неожиданно женщина смягчилась.
  — Я хочу отблагодарить вас должным образом, — дружелюбно проговорила она, — когда мне представится такая возможность, за то, что вы спасли мне жизнь. Когда я могу вас увидеть?
  — В любое время.
  — Ну, я тут немного расслабилась, и достаточно, — уже почти грубо заключила она. — Пойду складывать чемодан — и в путь. У вас есть друзья в городе?
  В голосе слышалось нетерпение.
  — Ни одного, — нерешительно ответил Пол Прай и замолк.
  На ее губах мелькнула усмешка.
  — О, я понимаю. Не нужно никаких объяснений. Послушайте, можете вы сделать для меня вот что. Поезжайте в отель «Биллингтон» и зарегистрируйтесь под именем Джорджа Ингмана, ладно? Вам не нужно там оставаться. Просто снимите номер, чтобы вас зарегистрировали, чтобы вы могли получать там почту. Если вы это сделаете, я, как только ребенок поправится, пришлю вам записку.
  — Договорились, — просиял Пол. — Славная мысль. Джордж Ингман.
  Женщина эффектно расправила складки неглиже.
  — А теперь выметайтесь отсюда, мне нужно переодеться. Я оставлю вам записку.
  Молодой человек поспешно покончил со своей выпивкой и направился к двери.
  — Я непременно с вами увижусь, — бросила ему вслед Лола.
  Оказавшись в коридоре, Пол Прай проявил чрезвычайную осторожность. Он не стал спускаться тем же путем, каким пришел, — по черной лестнице, а направился к лифту. Он спокойно вошел в кабину, нажал кнопку и спустился в фойе. Там он миновал стол, за которым у телефона сидел цветной парень в новой, с иголочки, униформе, и вышел на освещенную улицу.
  Он прошел несколько шагов, задержался и просмотрел таблички над почтовыми ящиками.
  Имя женщины было то же, что и на письме. Лола Бикер.
  Пол Прай подозвал такси.
  Дал адрес за полквартала от места, где увидел женщину в белом, подъехавшую на автомобиле. Отпустил такси, расплатился и, направляясь к тротуару, ушиб палец на ноге, зацепившись за бордюрный камень. Он попытался подняться, но не смог. Видевший это шофер такси неожиданно проявил заботу, выскочил из автомобиля и бросился к нему.
  — Что случилось, босс? — участливо наклонился он.
  — Не знаю, — пробормотал молодой человек. — Что-то с ногой, нерв защемило, наверное. Я не могу ею двинуть.
  Таксист внимательно оглядел улицу.
  — Здесь недалеко живет врач. Как думаете, вы сможете дойти?
  Пол Прай со стоном кивнул:
  — Попробую.
  Распростертая на земле фигура привлекла внимание какого-то прохожего. Шофер такси разъяснил ему ситуацию. Вдоем они подняли Пола и под руки повели к дому с табличкой, гласящей о том, что Филипп Дж. Мэнрайт, доктор медицины, ведет прием ежедневно, кроме воскресений, с двух до пяти часов дня.
  Таксист нажал кнопку звонка.
  После двух-трех звонков в доме послышалось какое-то движение, по коридору прошаркали шаги. Щелкнул выключатель, и мужчина в банном халате с взлохмаченной головой и припухшими ото сна глазами оценивающе оглядел гостей.
  — Доктор? — осведомился таксист.
  Человек кивнул.
  — Этот парень оступился и, вероятно, ушиб ногу в суставе, — пояснил шофер.
  Доктор Мэнрайт пригласил их войти.
  Они протащились по коридору в операционную, где в центре под опускающейся лампой стоял хирургический стол.
  — Положите его сюда, — распорядился доктор.
  Пола Прая взгромоздили на стол.
  — Которая нога? — осведомился врач.
  — Правая.
  Доктор нахмурился, согнул ногу и стал ее исследовать.
  — Ладно, — таксист ободряющее улыбнулся Полу, — я побежал.
  — Лучше подгоните такси и подождите, — попросил пациент.
  — Будет сделано, босс, — согласился сердобольный таксист.
  Мужчины неловко засеменили из помещения, а доктор поправил на себе банный халат и с подозрением уставился на Пола Прая.
  — В области сердца ничего необычного не ощущаете? — спросил он.
  Пол отрицательно покачал головой.
  — Вы человек нервный?
  — Ужасно. Мучает бессонница. Всякие странные симптомы.
  Доктор ощупал ногу еще раз.
  — Пойду оденусь, — объявил он. — Потом еще разок вас осмотрим.
  — Извините за беспокойство, — поспешно сказал молодой пациент. — Мне уже лучше. Кажется, восстановилось кровообращение. Уже никакой боли. Только иголками колет.
  Доктор пересек кабинет, взял бутылочку, накапал несколько капель в стакан с водой.
  — Выпейте это, — посоветовал он. — Я только оденусь и вернусь. Это не займет и трех минут.
  Доктор вышел.
  Пол Прай спрыгнул со стола, выплеснул микстуру в раковину, крадучись пробрался в кабинет рядом с операционной. Он осмотрел письменный стол, книжную полку. Открыл шкаф с картотекой. Свет, проникавший из операционной, давал возможность разобрать буквы на разделителях. Пол просмотрел карточки на «Б» и выбрал с именем «Бикер, Лола».
  Затем Прай открыл регистрационную книгу, лежавшую на столе, и нашел сегодняшнюю дату. Оказалось, что между одиннадцатью и двенадцатью доктор Мэнрайт принимал джентльмена, назвавшегося Фрэнком Джэмисоном.
  Вынув из картотеки карточку Фрэнка Джэмисона, Пол положил ее в свой карман. Потом вернулся в операционную, вскарабкался на операционный стол, улегся и закрыл глаза.
  Через несколько минут вернулся доктор. Несомненно, депрессия ударила и по медицинскому бизнесу. И Пол Прай почувствовал уверенность в том, что этот врач, по крайней мере, положит начало увеличению гонораров за ночные визиты.
  И не ошибся. Доктор осматривал его двадцать минут. По истечении этого времени в глазах доктора появилось некоторое сомнение.
  — Вам лучше прийти завтра утром. Ваше имя?
  — Джордж Ингман.
  — Где живете?
  — В отеле «Биллингтон».
  — Возраст?
  — Двадцать шесть лет.
  — Никогда не страдали сердечными припадками, приступами головокружения, ревматизмом?
  Пол Прай с мрачным видом кивнул.
  — Время от времени у меня кружится голова, — поведал он. — А в правом плече — ревматические боли.
  Доктор подавил зевок. Он заполнил карточку на нового пациента и снова зевнул.
  — Приходите завтра в любое время между двумя и четырьмя часами. Гонорар за этот визит — двадцать долларов.
  Пол Прай вытащил бумажник и отсчитал двадцать долларов. Доктор заметил в бумажнике две стодолларовые бумажки и еще одну большего достоинства. Он сразу же прекратил зевать.
  — Я могу положить вас в больницу на обследование, — любезно предложил он. — Ваш случай довольно сложный.
  — Надеюсь, ничего серьезного? — с наигранной тревогой осведомился пациент.
  — Пока трудно сказать. Поезжайте в отель и ложитесь спать, — посоветовал доктор Мэнрайт.
  Пол Прай захромал к двери. Шофер поджидал его и помог сесть в такси.
  — Отель «Биллингтон», — бросил Пол.
  Доктор, отвесив поклон, попрощался и закрыл дверь.
  4
  В отеле «Биллингтон» Пол Прай зарегистрировался как Джордж Ингман.
  — Вам уже звонили, — сообщил ему портье. — Похоже, человек, который вас спрашивал, хотел, чтобы вы с ним связались, как только придете.
  Он вручил новому постояльцу ключ и записку с номером телефона.
  Поблагодарив, Пол отправился в свой номер, дал чаевые бою, немного постоял и вышел.
  — Вы уже позвонили тому человеку? — осведомился портье.
  Постоялец ответил утвердительно.
  Усевшись в такси, Пол назвал адрес, находившийся в квартале от места, где Лола Бикер вырулила на частную подъездную дорожку к таинственному гаражу в задней части многоквартирного дома.
  Пол Прай велел таксисту подождать, прошел квартал, перелез через забор и оказался в зацементированном дворике позади многоквартирного дома. Он открыл дверь черного хода и поднялся по застланным ковром ступенькам. Некоторое время он постоял у двери квартиры женщины, потом нажал на кнопку звонка. Как он и ожидал, внутри не было никаких признаков жизни. Молодой человек вытащил связку из двух дюжин тщательно отобранных ключей. Открыв дверь третьим ключом, он смело включил свет и вошел. Невнятно мурлыкая себе под нос какой-то веселенький мотивчик, он отправился в спальню.
  Молодая женщина оставила свой вечерний наряд скомканным на постели. Очевидно, Лола переоделась в уличный костюм, который не привлек бы ненужного внимания. Манто из белого меха осталось в стенном шкафу.
  Пол Прай осмотрел туалетный столик, пошарил в ящиках, остановился, пораскинул мозгами, а потом направился к стенному шкафу и сунул руку в карман манто. Лицо его озарилось довольной улыбкой: его пальцы наткнулись на свернутый листок бумаги. Это было отпечатанное на машинке письмо.
  Женщина получила его от мальчишки-почтальона.
  Пол Прай углубился в чтение:
  «Ладно, Лола, Билл Саканони в наших руках. Он отправится к праотцам, если мы не получим того, что нам нужно, как можно скорее. Во-первых, мы хотим десять кусков в портфеле, доставленном туда, куда мы тебе укажем. Во-вторых, нам нужно, чтобы Джордж Ингман был доставлен на то же место. Ты достаточно долго общалась с ним и покрывала его. Нам о нем все известно. Даем тебе времени до рассвета, чтобы управиться со всем этим. В противном случае Биллу не поздоровится. Мы знаем, что ты можешь достать монету, но нам нужна уверенность насчет Ингмана».
  Записка была без подписи.
  Пол Прай опустил было ее в карман, на полпути к двери передумал, вернулся и положил на место — в карман манто. Затем, выключив свет, выскользнул в коридор.
  Он вернулся к такси пешком, велел шоферу отвезти его к определенному перекрестку. Это место находилось недалеко от квартиры, которую снимал Пол Прай, — его безопасное пристанище и убежище, где он вынашивал свои планы и отдыхал между удачно завершенными операциями.
  Отпустив такси и удостоверившись, что за ним нет слежки, Пол вошел в квартиру. Однорукий Магу заморгал на него стеклянными глазами.
  — Как, вы еще здесь?
  — Конечно. Думаешь, где я был? — на ходу бросил босс.
  — На встрече с гробовщиком, — мрачно пошутил Магу.
  — Еще нет.
  Рожи Магу потянулся за бутылкой виски.
  — Еще нет, но скоро, — проворчал он.
  Пол Прай проигнорировал замечание товарища, снял шляпу и легкий плащ, уселся на стул и закурил сигарету.
  — Почему ты подавал сигнал опасности, приятель?
  Однорукий хмыкнул:
  — Потому что там кишмя кишели люди с пушками. Я заметил их на противоположной стороне улицы. Они стояли позади вас. Но ждали не вас, потому что вы были бы уже мертвы еще до того, как увидели мой сигнал. Но я решил, что наверняка там будет перестрелка, а простой прохожий в таком случае оказывается наилучшей мишенью. Никогда не нужно быть свидетелем бандитских разборок. Никто не застрахован от несчастного случая.
  Босс понимающе кивнул. И вдруг в его голосе появилась некоторая мечтательность.
  — А барышня? — спросил он.
  — Это некая Лола Бикер. Она состоит при большой шишке по имени Билл Саканони. Думаю, именно его выволокли из автомобиля и как следует отделали.
  Хозяин кивнул.
  — А почему они не стреляли, как думаешь?
  — Ну, видимо, не хотели, чтобы их продырявили пулями, — предположил Рожи Магу. — И потом, им нужно было захватить Билла в целости и сохранности. Они взяли его в заложники. Гангстеры расчистили улицу и начали посылать пешеходов в обход сразу после того, как вам удалось туда проскользнуть. В этом квартале живет гангстерский лекарь, и догадываюсь, именно там они и подкарауливали свою жертву.
  Пол Прай сунул руку в карман и вытащил карточки, которые прихватил из картотеки бандитского лекаря.
  Он нашел карточку Лолы Бикер. Там было ее полное имя, возраст, адрес, список симптомов, относящихся к легкому нервному заболеванию. В карточке оказалась пометка, что счет оплатит Билл Саканони. Был указан и адрес Билла Саканони.
  Затем Пол взглянул на карточку мужчины, которого врач принимал этим же вечером между одиннадцатью и двенадцатью часами. Этого человека звали Фрэнк Джэмисон. Проживал он в отеле в верхней части города. В карточке перечислялись многие случаи его обращения за врачебной помощью. Он лечился от алкоголизма. Потом была огнестрельная рана. И последнее — обработка резаной раны плеча.
  Пол Прай кивнул.
  Именно этот человек замахнулся на женщину дубинкой, и именно туда получил удар клинка, спрятанного в трости.
  — Кто такой Фрэнк Джэмисон? — спросил Пол своего верного помощника.
  Однорукий Магу печально уставился на пустой стакан из-под виски.
  — Не называйте мне кличек, — сдвинув брови, предупредил он. — Тут возможно надувательство. Знаете, какой он из себя?
  — Рослый, плотного телосложения. У него смешно выдается нижняя челюсть, словно нос у боевого корабля…
  Верный Магу перебил босса:
  — Понятно, теперь я вспомнил. Он когда-то пользовался именем Джэмисона. Это его имя по матери. Фрэнк Джэмисон Клинг — вот его полное имя. Поговаривают, что он специалист по похищению людей и по вымогательству больших выкупов.
  — Он, случайно, не глава банды? — осведомился Пол Прай.
  — Конечно. Если он сам участвовал в потасовке у машины, этот человек и заказывает музыку.
  — И вероятно, в конце концов именно он и будет получать денежки?
  — Наверняка, — буркнул Рожи.
  — А что известно о Джордже Ингмане? — осведомился Пол Прай.
  Однорукий Магу опустошил стакан с виски. В его стеклянных глазах, обычно совершенно лишенных всякого выражения, мелькнуло любопытство.
  — Босс, — сказал он, — не говорите мне, что вы сунули нос в дела этой птицы!
  — Почему же? — полюбопытствовал Пол.
  Рожи Магу глубоко вздохнул:
  — Ладно уж, помогу. Всякий раз, как вы пытаетесь перейти реку вброд, обязательно попадаете в глубокое место. Вам мало просто опасностей. Как только вы влезаете в неприятности, то прете прямо в петлю. Эта птица Ингман, ну… о нем ходят разные слухи. Это один из самых крутых гангстеров. Играет и против своих. Конечно же Джордж Ингман — это только имя. Имя, которым пользуется эта птица высокого полета, когда ей нужно быстренько смыться. Этот гангстер все время работал под прикрытием, и никому так и не удалось его застукать. Известно только имя, и все. Да и то стало известно лишь потому, что кое-кто узнал то, что знает сам Ингман.
  Есть пятнадцать — двадцать крутых ребят, которые готовы расстаться со своими ножичками, лишь бы узнать, что за птица этот Ингман, — продолжал свой рассказ верный помощник Пола. — И когда узнают, дни его сочтены. И если вы вляпались в дельце, где кто-то дал вам имя Ингмана, тогда оставьте мне деньги, чтобы портной снял с меня мерку для траурного костюма, в котором я пойду на ваши похороны. Мне он понадобится еще до того, как я успею растолстеть.
  Пол Прай встал и направился к шкафу, где хранил свою коллекцию барабанов.
  Он вытащил буддийский барабан, напоминавший огромную бронзовую чашу. Для того чтобы этот барабан издавал звуки, его нужно было всего лишь потереть, а не бить по нему палочками, как по обычным барабанам.
  Молодой человек вытащил обтянутую кожей палочку и начал тереть ею по краю барабана. Сначала не появилось никакого звука. Потом, по мере увеличения скорости трения, возник низкий монотонный гул, наполнивший всю комнату. Казалось, не было определенного источника, откуда он мог исходить. — Вы сведете меня с ума, — заворчал Магу.
  Пол Прай сидел молча, прислушиваясь, как звук постепенно затихал.
  — Алкоголь, приятель, лишил твои уши чувства ритма, — со вздохом сожаления произнес он.
  — Если бы он лишил их и слуха, тогда бы я не слышал эти барабаны вовсе. И был бы очень доволен.
  Пол в задумчивости не отрывал взгляда от барабана.
  — Он успокаивает душу, приятель. Вот почему его используют в преддверии молитвы в храмах, где религия — философский обряд внутренней медитации. Это удивительная философия — буддизм. А барабаны наполняют мой мозг внутренним спокойствием, способствуют равновесию, так необходимому для сосредоточения.
  Рожи Магу снова наполнил свой стакан.
  — Ага, — промычал он, — возможно, в этом есть философский смысл. Но вся беда в том, что буддисты не носят штанов.
  Пол Прай усмехнулся:
  — Это спорный вопрос, Магу.
  — Верно, черт побери, — огрызнулся однорукий, — вы витаете на небесах, заставляете свой мозг достигать неких высот под звуки барабанного боя. Чего доброго, в один прекрасный день вы начнете курить здесь какую-нибудь дрянь и снимать портки. Не бойтесь, это я так шучу. Но вот что серьезно, так это то, что вы сейчас — человек конченый. И если вы имеете дело с парнем по имени Джордж Ингман, считайте, что уже лежите под гранитной плитой памятника.
  Пол отложил барабанную палочку.
  — Я рад, что ты снова упомянул об Ингмане. Это напомнило мне об одном телефонном звонке, который я забыл сделать.
  Босс прошел к телефону, набрал номер, который ему дал портье в отеле «Биллингтон».
  Ему ответил женский голос.
  — Это Джордж Ингман из отеля «Биллингтон», — представился Пол. — Вы мне звонили?
  Женщина тут же рассыпалась в любезностях:
  — Где ты, Джордж, дорогой? У себя в номере?
  Пол узнал голос женщины в белом манто.
  Пол Прай подтвердил, что он в отеле.
  — Минуточку, Джордж, один мой друг хочет поговорить с тобой, — послышалось в трубке. — Он хочет передать тебе нечто очень важное.
  На другом конце провода раздался какой-то хруст, потом мужской голос хрипло сказал:
  — Алло! Слушай сюда. Я друг Лолы. Ты узнал ее голос по телефону?
  — Да, конечно, — ответил Пол Прай. — Однако у меня нет никакой охоты общаться с ее друзьями. Я веду дела только с ней.
  — Да, верно, — согласился мужчина. — Но ведь не может же она прийти одна. У нее большие проблемы, и она хочет увидеться с тобой немедленно. Поэтому жди в своем номере. И держи дверь запертой. Никому не открывай, пока она не придет, не подходи даже к телефону. Понятно? Мы приедем, как только сможем сделать перерыв, а кроме того, нам еще надо удостовериться, что за нами нет слежки. Ясно? А теперь можешь продолжать то, что вы с Лолой задумали. Только подожди, пока она приедет. Передаю ей трубку.
  Мужчина передал женщине трубку.
  — Все в порядке, Джордж, — услышал Пол бодрый голос Лолы. — Я все тебе объясню, как только приеду. Просто жди в номере. Не открывай, пока в дверь не постучат два раза, потом пауза, потом еще три раза, потом еще пауза и еще один стук. Это буду я. Человеку со мной можно верить.
  — Ладно, — буркнул Пол наконец. — Если говоришь, что ему можно верить, значит, так оно и есть.
  — Совершенно верно, — обрадовалась женщина. — Просто жди там, пока мы не придем.
  Пол Прай повесил трубку, повернулся к однорукому Магу и вдруг заметил, что у того лицо покрылось красными пятнами.
  — О Господи! — простонал старик. — Я догадывался, что вы поступаете глупо, но изображать из себя Джорджа Ингмана — это уж слишком! Ни в какие ворота не лезет. Когда вы сообщили эту новость, мне виски попало не в то горло, а если подобное случается еще и при хорошем виски, то это настоящая вселенская катастрофа. Валяйте, продолжайте играть в эти игры, — сокрушался он, — пока у вас есть такая возможность. Когда вы уже будете лежать перед судебным врачом, указывающим коронеру на места, в которые вошли изрешетившие вас пули, вам не нужно будет больше играть со смертью. Валяйте вперед, босс. Только предварительно попрощайтесь со мной. Мне не хочется вас отпускать, но, возможно, вам и удастся выкрутиться и успокоить меня.
  Пол Прай усмехнулся.
  — Друг Рожи, — торжественно заговорил он. — У меня ощущение, что мне придется встретиться с крутыми гангстерами. Но это они так думают, что они крутые. Для меня они станут милыми курочками, несущими золотые яйца.
  Верный Магу пренебрег стаканом и переЩел к настоящим действиям. Когда он оторвал горлышко бутылки от оценивших ее содержимое по достоинству губ, то пробормотал:
  — Ясно, тут замешана барышня. В этом-то все и дело.
  Пол Прай кивнул. Он уже надевал свой плащ, взвешивая в руке свою трость с секретом.
  — Да, приятель Магу, ты опять прав. За всем этим стоит леди. Леди, которая сказала «да».
  Рожи Магу торжественно протянул ему руку.
  — Вы были хорошим человеком, — сказал он, — пока были живым.
  5
  На улицах города царила та туманная безысходность, которая наступает часа за два до рассвета. Они были почти пустынными, и Пол Прай, стараясь остаться незамеченным, быстрым шагом прошел три квартала, прежде чем попал на главный бульвар, где, как он знал, можно было найти такси даже в столь ранний час.
  Тонкая, но прочная веревка была обмотана вокруг его талии, при себе он имел небольшой саквояж, где лежали определенные принадлежности. Молодой человек загадочно улыбался, но взгляд его был жестким.
  Пол Прай сообщил таксисту адрес резиденции Фрэнка Джэмисона, который был на выкраденной больничной карте. Вид здания отеля его удовлетворил.
  Расплатившись за такси, Пол вошел внутрь и записался в регистрационной книге.
  — Номер на месяц или около того, — попросил он. — Фрэнк Джэмисон меня знает. Сказал, что мне тут будет удобно. Хочу жить на том же этаже, что и он. Возможно, я проживу тут меньше месяца. Но вы все равно получите плату за месяц.
  Человек за столом кивнул.
  — Мистер Джэмисон живет на четвертом этаже, в номере 438. Могу предоставить вам номер 431. Это чуть дальше по коридору на противоположной стороне.
  — Отлично, — согласился новый постоялец. — Джэмисона ведь сейчас нет, не так ли?
  — Думаю, да. Он поздно возвращается, — сдержанно ответил портье.
  — Звякните-ка ему на всякий случай, — попросил Пол.
  Портье прошел в застекленное отделение, где сидела телефонистка.
  — Позвоните в 438-й Джэмисону. Скажите, что тут его друг, мистер Прай.
  Девушка подсоединилась к линии, и спустя некоторое время покачала головой.
  — Нету, — сказал человек, повернувшись к Полу Праю.
  — А теперь послушайте, — очень серьезно сказал клиент, — мы с Фрэнком Джэмисоном собираемся обделать некоторые делишки, о которых не хотим сообщать друзьям Фрэнка. Поэтому когда Фрэнк придет, если с ним будут еще несколько парней, не говорите им, что я здесь.
  Портье принял деловой вид.
  — Мы имеем обыкновение не совать нос в чужие дела, мистер Прай. О своем присутствии здесь вы можете объявить сами. А первый взнос, между прочим, будет составлять сто долларов.
  Пол Прай тут же вручил портье два банкнота.
  — Расписки не требуется, — бросил он. — Будем ковать железо, пока горячо. Свой багаж я привезу сюда завтра утром.
  Затем Пол отправился на четвертый этаж, где ему показали его номер. Он дал бою, провожавшему его, чаевые, подождал, пока закрылись двери лифта, и потом прошел по коридору до номера 438. Подобрав ключ к замку из своего ассортимента, открыл замок и вошел. Пол оставил дверь в коридор открытой, света из коридора было достаточно, и он смог рассмотреть расположение номера.
  Он вошел в спальню, сорвал с постели одеяла, в ванной намочил их в воде, отжал и принес в переднюю.
  Пол действовал быстро и точно. С помощью веревки, не толще шнурка, привязал эти одеяла к люстре. Предварительно он, конечно, проверил, насколько крепко она висит и не оторвется ли под весом одеял.
  Потом Прай вытащил из кармана небольшой металлический предмет, по виду напоминавший авторучку. Отступив немного от мокрых одеял, он направил его на них и нажал потайную кнопку.
  Последовал приглушенный взрыв, не громче хлопка надутого воздухом бумажного пакета. Струйка газа, поднявшись облачком, достигла влажных одеял. Слезоточивый газ впитался в одеяла — его притягивала влажная поверхность.
  Пол Прай поспешил выйти из номера и с помощью отмычки запер за собой на два оборота дверь.
  Затем он измерил ширину коридора, взял еще один отрезок тонкой веревки, достал из небольшого саквояжа два круглых фиксатора для дверей и ввинтил их в деревянный пол коридора у противоположных стен коридора. Натянув для пробы веревку между фиксаторами сантиметрах в десяти — пятнадцати от пола, Пол остался доволен своей работой. Удовлетворенно хмыкнув, он снял веревку и отправился в собственный номер.
  Место, где он ввинтил фиксаторы, находилось почти напротив номера 431, который он снял.
  Прикрыв, но не заперев за собой дверь, Пол Прай снял ботинки, закурил сигарету и удобно устроился на одном из мягких стульев.
  На улице уже появились первые признаки рассвета, но в отеле все еще царил мрак. Пол Прай сверился со своими наручными часами и нахмурился. Похоже, что он промахнулся…
  И тут до его слуха донесся звук хлопнувших дверей лифта. В одних носках он бесшумно пересек застланную ковром комнату, подошел к двери и осторожно открыл ее.
  По коридору с мрачной решимостью шли трое мужчин. Один из них нес черный портфель. На его правом плече топорщилась повязка.
  Они остановились перед номером 438. Звякнули ключи.
  — Во всяком случае, — хриплым шепотом сказал один, — Ингман здесь зарегистрировался. Должно быть…
  — Заткнись, — шикнул на него другой.
  Мужчина с портфелем открыл дверь номера.
  Все трое вошли туда.
  Пол Прай выскользнул из-за двери, накинул веревочные петли на дверные фиксаторы. Тонкая веревка повисла над полом, перегородив коридор, а Пол поспешно вернулся к двери своего номера. Он не прятался. Стальной взгляд был устремлен в конец коридора.
  Вдруг дверь 438-го номера с шумом распахнулась. Трое мужчин стремительно выскочили из комнаты. Вытянув вперед руки и ругаясь на чем свет стоит, они, толкаясь, ринулись вперед по коридору. Слезящиеся от газа глаза плохо воспринимали окружающее. Мужчины фактически двигались на ощупь и спотыкались на каждом шагу. Тот, который открывал ключом дверь, в одной руке держал портфель, в другой — пистолет. Миновав дверь номера Пола Прая, они натолкнулись на веревку.
  Первый, падая, увлек за собой еще одного. Третий мужчина споткнулся об их рухнувшие тела. При этом он выронил пистолет, который выстрелил. За выстрелом последовал взрыв ругательств.
  Пол Прай показался из своего номера.
  Трудно было выбрать более удобную для осуществления его плана позицию. В руке у Пола была дубинка.
  Человек с портфелем начал подниматься.
  И тут дубинка спокойно и эффективно сделала свое дело. В мгновение ока рука Пола схватила за ручку черный портфель и вырвала его из руки ослабевшего от удара бандита.
  Послышался женский крик. В одной из дверей появилась фигура в пижаме. Раздался еще один выстрел. Мужчина в пижаме поспешно юркнул в свой номер.
  Пол Прай в одних носках прокрался к черной лестнице. Здесь он надел ботинки, которые все это время со связанными шнурками болтались у него на поясе, и сбежал вниз по ступеням.
  Когда он через черный выход появился на улице, день уже занимался. К счастью, улица все еще была окутана серой дымкой раннего рассвета.
  Пол Прай сначала шел быстро, но, удалившись на значительное расстояние от здания отеля, начал двигаться медленнее, еще через десять минут он взял такси. Сообщив шоферу адрес отеля в нижней части города, он был доставлен туда на крейсерской скорости.
  Пол отпустил такси. Затем, заметая следы, отправился в другом такси к железнодорожной станции. Оттуда на третьем такси доехал до своей квартиры.
  Однорукий Магу спал на стуле. Как всегда, его рука протянута к бутылке с виски, а бутылка была пуста.
  Пол Прай усмехнулся. Закрыв хорошенько дверь, он занялся портфелем. Поскольку он был заперт, Пол взял нож и просто разрезал его.
  Сквозь прорезь в кожаном боку показались пачки зеленых банкнотов.
  — Там должно быть десять тысяч, — пробормотал молодой человек.
  Он удовлетворенно хмыкнул, обнаружив, что в портфеле было ровно десять тысяч долларов.
  Он подошел к сейфу, открыл это несгораемое хранилище и бросил в него и портфель и деньги. Закрыв дверцу и набрав цифровой код, Пол спокойно отправился спать.
  По опыту он знал, что в таких случаях Рожи Магу лучше всего оставить в покое. Он сам проснется, отыщет водопроводный кран, а потом ляжет в постель. Утром этот верный его помощник будет таким же бодрячком со стеклянными глазами, как всегда.
  Пол Прай проспал все утро.
  Когда он почувствовал руку на своем плече, полуденные тени уже проникли с улицы в комнату.
  Пол поднял глаза и увидел озадаченную физиономию преданного товарища.
  — Послушайте, приятель, — сказал Магу, — не хотел нарушать вашего мирного сна, но тут такое творится! Боюсь, это касается вас.
  Пол Прай широкой улыбкой прогнал сон и пробежался пальцами по спутанным волосам.
  — Проклятье! — коротко заметил он.
  — Это насчет Ингмана, Лолы Бикер и того парня, Саканони, — торопливо затараторил Рожи Магу. — Похоже, Джэмисон взял Саканони в заложники и потребовал у Лолы Бикер десять кусков выкупа, который они отложили на случай непредвиденных обстоятельств.
  Похоже, эта Лола Бикер знала, кто такой на самом деле этот Ингман. Бандиты заставили ее обратиться к нему. Но девчонка придумала какую-то уловку, и Ингман ускользнул из своего номера, в то время как отель кишмя кишел гангстерами.
  Однако они отпустили Билла Саканони, когда барышня дала им нужную информацию и снабдила десятью кусками. Тогда эта Бикер и Саканони сделали ноги.
  Пол Прай зевнул.
  — Но, — поинтересовался он, — зачем меня-то будить?
  — Затем, — ответил однорукий. — Потому что прошел слух, что этим Ингманом, из-за которого разгорелся весь этот сыр-бор, все это время был сам Саканони. Гангстерам было известно, что Лола Бикер знала, кто на самом деле этот Ингман. Но они не представляли себе, что это было просто другое имя Саканони. Тогда кто же это был тем Ингманом в отеле «Биллингтон»?
  Пол Прай потянулся за сигаретами.
  — Приятель, — проговорил он, — это еще не причина, чтобы нарушать мой сон.
  Тогда Магу выпалил:
  — Черт побери, есть на то причина! Только послушайте. Когда Джэмисон со своей бандой пришли, чтобы запрятать свои десять кусков, что-то произошло непонятное, и деньги у них увели. Бандиты решили было, что это тот парень, Ингман, вот только…
  — Только что? — с безразличным видом поинтересовался Пол Прай.
  — Только оказалось, что какой-то тип снял номер, и так удачно! Он зарегистрировался под именем Пола Прая! А десять тысяч монет сказали им «прощай»!
  Пол Прай довольно ухмыльнулся.
  — Ты меня переоцениваешь, Рожи, — сказал он. — Все, что я сделал, так это передал ответ посыльному. «Леди сказала «да» — только и всего.
  Однорукий торжественно кивнул.
  — Но в сейфе сегодня утром появилось десять кусков…
  Лицо Пола Прая прояснилось.
  — Возможно, дружище, пока мы оба спали, пришла добрая курочка и снесла для нас еще одно золотое яичко!
  1932 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  Маскарад для убийства
  Тайное письмо из тюрьмы
  Чувствуя себя в смокинге не в своей тарелке, однорукий Магу закатил остекленевшие глаза и кивнул Полу Праю через стол.
  — Здесь полно проходимцев, — сказал он.
  В отличие от своего компаньона, Пол Прай ощущал себя в вечернем костюме с иголочки, так, словно в нем родился. Он внимательно посмотрел на своего верного помощника.
  — Проходимцев какого рода? — уточнил он.
  — Ну, — замялся Магу, — тут забавное сборище. Думаю, если вы понаблюдаете, что тут произойдет сегодня вечером, будете в курсе, где находится алмаз Леггета.
  — Что ты хочешь этим сказать, приятель? — не понял Пол.
  Однорукий Магу покрутил вилкой.
  — Вот тот парень, — указал он, — Том Мик.
  — Ну и что из того, — нетерпеливо пробурчал Пол, — кто такой Том Мик?
  — Почтальон.
  — Почтальон? Ну и что же в этом такого? — удивился Пол Прай.
  Рожи Магу ловко управлялся вилкой. У него не было правой руки, и его левой руке приходилось орудовать и ножом и вилкой, а вдобавок еще и жестикулировать, когда он разговаривал.
  — Том Мик, — объяснил он, — передает письма из заключения. И имеет от этого «левый» доход.
  — Он что же, тюремный надзиратель? — осведомился Пол Прай.
  — Ага, нечто вроде помощника, третий заместитель надзирателя. Ему удалось пережить на этом месте три смены тюремного начальства. Он передает письма заключенных на волю.
  Молодой человек кивнул и запомнил эти сведения. На случай, если они ему когда-нибудь пригодятся. Его пристальный взгляд остановился на человеке, которого ему указал компаньон. Это был седой человек небольшого роста, с высокими скулами и слезящимися глазками. Словом, его личность не вызывала никаких подозрений.
  — Вид у него совершенно безобидный, — заключил Пол Прай.
  Рожи Магу непринужденно кивнул.
  — Ага, — согласился он. — Этот парень обычно ни во что не ввязывается — только передает письма, и точка. Это его нелегальный доход. Больше рук он не пачкает. Даже не снабжает заключенных спиртным.
  — Но почему ты считаешь, что этот Том Мик, передающий письма от заключенных, знает что-то об алмазе Леггета? — продолжал расспрашивать своего осведомленного товарища Пол.
  — Он ничего не знает, — с готовностью согласился однорукий Магу. — Но видите вот того тяжеловеса за столиком, с темно-синим подбородком, несмотря на то, что брился всего два часа назад? Эдакого черноволосого парня с широченной грудью?
  — Да, по виду он похож на юриста, — ответил босс.
  — Он и есть юрист. Это Фрэнк Боствик, специалист по уголовному праву и адвокат Джорджа Том-кинса. А этот Томкинс — тип, который отсиживает в тюряге за кражу алмаза Леггета.
  — Хорошо, продолжай, Рожи.
  Однорукий мотнул головой в другом направлении:
  — А вон там, видите, плешивый, полный достоинства в накрахмаленном воротничке и очках человек. Это Эдгар Паттен. Тот самый доверенный представитель страховой компании, где был застрахован алмаз Леггета.
  Пол Прай задумчиво посмотрел на Рожи Магу. Его глаза блеснули интересом.
  — Ладно, приятель, — сказал он. — Выкладывай подробности, возможно, я извлеку из твоей информации какую-нибудь пользу.
  Пол Прай жил только за счет собственного ума. С негодованием отрицал, что он детектив в широком смысле этого слова, хотя с другой стороны, давал ясно понять, что он никакой не мошенник. И когда Пола нанимали выполнить какую-то работу, он называл себя профессиональным борцом с преступностью.
  У однорукого Магу, наоборот, был определенный статус. Он был тайным советником Пола Прая.
  Однорукий никогда не забывал ни лиц, ни имен, ни дел, в которых те были замешаны. Одно время он служил в городской полиции. В результате кадровых пертурбаций он лишился работы, а попав в аварию, потерял правую руку до плеча. Остальное довершило спиртное. Когда Пол Прай его нашел, Магу скатился на самое дно общества: сидел на перекрестке на углу здания банка и держал левой рукой котелок. Шляпа была до половины заполнена карандашами, а на дне лежало несколько мелких монет.
  Пол Прай бросил полдоллара, взял один карандаш, а затем заинтересовался этим человеком. В его остекленевших, немигающих глазах он заметил благодарность. Пол завязал с ним разговор и понял, что этот человек — настоящая ходячая энциклопедия преступного мира.
  И это был последний день, когда однорукий Магу знал нужду. В этот день и образовался их странный союз. Однорукий Магу снабжал Пола Прая информацией, а ассоциативный мозг босса перерабатывал ее и извлекал выгоду в финансовом выражении.
  Магу еще раз оглядел помещение и продолжил информировать Пола Прая.
  — Вероятно, здесь произойдет следующее, — понизив голос, говорил он. — Фрэнк Боствик, юрист, ВОЙдет в сговор с Эдгаром Паттеном, служащим страховой компании, с целью облегчить Томкинсу наказание. Возможно, они попытаются сделать так, чтобы его выпустили без суда. А ценой их усилий будет возвращение алмаза Леггета. Копы пообломали зубы с делом Томпкинса, но не смогли найти алмаз. Томпкинс — стреляный воробей.
  — Значит, — осведомился Пол Прай, — ты считаешь, что Боствик знает, где находится алмаз?
  Рожи Магу уставился на столик, за которым в полном одиночестве обедал Том Мик.
  — Сомневаюсь, — сказал он, — но юрист решил пойти на сделку со страховщиком, и Мик передал соответствующее письмо Томпкинсу в тюрьму. Тот отписал ответ, и этот курьер теперь должен доставить его по назначению.
  — Так в чем же загвоздка? — поинтересовался Пол Прай.
  — В том, как Мик работает, — начал разъяснять Магу. — Тюремный опыт не позволяет ему действовать в открытую. Он посидит тут и съест свой обед. Потом встанет и уйдет. Письмо будет подложено либо под его тарелку, либо где-то под салфетку. Тут явится Боствик и возьмет его. Затем увидится с Паттеном, и они договорятся между собой.
  Пол Прай окинул усталым взглядом ресторанный зал ночного клуба. При этом он постарался не упустить ни одной мелочи.
  — Я смог бы, — грустно заметил однорукий Магу, — справиться еще с одной бутылкой этого вина.
  Пол Прай подозвал официанта.
  — Принесите еще пинту, — попросил он.
  Магу недовольно скривился.
  — Пинта, — уточнил он, — это же только половина бутылки.
  — Официант, кварту, — заказал Пол Прай.
  Рожи удовлетворенно кивнул.
  — Пойду пройдусь до телефона, — бросил он. — Вернусь, как только принесут вино.
  Он отставил стул и двинулся в направлении телефонов.
  И именно в этот момент Том Мик подозвал официанта, расплатился и встал из-за стола. Он почти уже был у двери, когда освещение в зале пригасили. Бледно-голубой, будто лунный, свет падал только на танцевальную площадку. Оркестр заиграл соблазнительный вальс.
  В неразберихе обнимающихся пар, поднимавшихся со своих мест и направлявшихся к танцплощадке, Фрэнк Боствик, юрист, встал и, не обратив на себя ничье внимание, направился к столику, который только что освободил Мик.
  Пол Прай тут же воспользовался преимуществом в расстоянии и воцарившейся неразберихой. С быстротой и бесшумностью форели, скользящей в глубоких водах горного озера, он пробрался к столику, за которым сидел Мик. Его руки исследовали стол. Кончиками пальцев он нащупал какой-то плоский предмет под скатертью, и в мгновение ока он оказался в руке Пола.
  Это было письмо, заклеенное и запечатанное, и Прай, не пытаясь прочесть его, свернул и сунул конверт в свой ботинок. Затем обогнул столик и остановился у другого, за которым сидела дама.
  Это была женщина из компании, которая только что вошла в ночной клуб. Либо мать, либо старшая сестра молоденькой девушки, которая в этот момент делала первые фигуры вальса с молодом человеком из той же компании. Дама была страшно удивлена и польщена вниманием такого привлекательного молодого человека. И уже через минуту удивление на ее лице уступило место самодовольному молчаливому согласию: она позволила препроводить себя в центр зала, предназначенный для танцев.
  Пол Прай грациозно исполнял фигуры вальса. Ему было очень удобно наблюдать за происходящим через плечо женщины. И первое, что он отметил, — Фрэнк Боствик, юрист, уже сидел за столиком, который освободил тюремный почтальон Том Мик.
  И Пол Прай усмехнулся. Ему стало ясно, что адвокат не заметил ловкой кражи послания, оставленного Томом Миком на столе под скатертью.
  Пол Прай был привлекательным молодым мужчиной. Он обладал прекрасной осанкой и любезными манерами. Его партнерша в танце была благодарна ему и очень довольна. И когда по окончании вальса Пол подвел ее снова к столику, то доставил пожилой даме несколько мгновений триумфа в ожидании возвращения молодой пары. Острый взгляд Прая отметил недоверчивое изумление молоденькой женщины и торжествующий вид дамы, с которой только что танцевал.
  Молодой человек отвесил глубокий поклон, невнятно пробормотал слова благодарности и не спеша вернулся к своему месту. И тут он увидел, что стул, на котором сидел однорукий Магу, теперь был занят незнакомкой. Пол машинально отметил ее стройную фигурку, смелое платье с открытой спиной и синие глаза, смотревшие на него откровенным призывом. На вид ей можно было дать лет двадцать семь.
  Пол Прай остановился.
  — Прошу прощения, — сказал он.
  Взгляд женщины был более чем откровенным. Чувственные алые губы раскрылись в улыбке.
  — Следует просить, — промурлыкала она.
  Пол Прай вопросительно приподнял брови.
  — Не то чтобы я очень возражала вашему здесь появлению, — улыбаясь, продолжала молодая дама. — Скорее вам следует просить прощения за тот избитый прием, с помощью которого вы пытаетесь со мной познакомиться. Полагаю, вы сделаете вид, что этот столик ваш и… — Она замолчала. На ее лице отразилось некоторое смятение. — Боже правый! — воскликнула женщина. — Это же действительно ваш столик!
  Пол Прай молча улыбался.
  — Ох, простите! Я вышла из зала, а тут выключили свет, — покраснев, оправдывалась она. — Видите ли, моего приятеля вызвали по делу, и я возвращалась в одиночестве. Наверное, я просто перепутала столик.
  Дама сделала попытку встать, однако не отвела взгляда широко распахнутых синих глаз от лица Пола Прая.
  — Ну, — любезно сказал молодой человек, — поскольку вы уже здесь, а ваш сопровождающий, очевидно, вас покинул, почему бы не провести вечер в моей компании?
  — О, нет! — отказалась она. — Я не могу. Пожалуйста, поймите меня правильно. Уверяю вас, то, что я здесь — простая случайность.
  — Конечно случайность, — охотно согласился Пол, выдвинул другой стул и уселся напротив нее. — Случайность, — продолжал он, — которую судьба бросает на пути одинокого мужчины, способного надлежащим образом оценить большие синие глаза и медные волосы.
  — Льстец! — кокетливо воскликнула дама.
  Пол Прай в этот момент поднял глаза вверх, увидел однорукого Магу. Компаньон направлялся к нему. И тут Магу заметил женщину, сидевшую напротив Пола.
  Бывший фотограф замер на полпути, пока его стеклянные глаза «фотографировали» собеседницу босса. Рожи поднес руку к уху и резко потянул себя за мочку. Потом развернулся и пошел прочь.
  За время общения, которое переросло в тесную дружескую связь между этими двумя искателями приключений, возникла необходимость выработать определенный набор сигналов, посредством которых они могли понимать друг друга. Условные знаки однорукого Магу были понятны только Полу Праю. И жест, который только что сделал Рожи, означал: «Особа, с которой вы беседуете, знает меня и представляет опасность. Я должен немедленно скрыться. А вы поторопитесь выпутаться из сложившейся ситуации».
  Под личиной грабителя
  В тот момент, когда однорукий Магу, развернувшись, удалялся от стола, Пол услышал воркующий голосок женщины.
  — Хорошо, — сказала она, — поскольку вы такой обходительный и привлекательный, возможно, я сделаю исключение. Разве не забавно притворяться, что мы старые знакомые, в то время как ни один из нас не знает о другом ровным счетом ничего. Вы можете называть меня Стеллой. А как ваше имя?
  — Замечательно! — воскликнул Пол Прай с энтузиазмом. — Можете называть меня Полом.
  — И мы с вами, Пол, старые друзья, которые встретились спустя долгие годы? — игриво продолжила она.
  — Да, — подхватил Пол, — но пусть наша разлука не будет такой уж долгой. Увидев вас однажды, ни один мужчина не выдержал бы долгой разлуки.
  Дама непринужденно рассмеялась.
  — Так, значит, вы верите в судьбу? — спросила она.
  Пол Прай кивнул, губы его улыбались, но глаза оставались настороженными.
  — Возможно, — согласилась она, — в конце концов, это судьба.
  Стелла вздохнула и в первый раз, с тех пор как уселась за столик, опустила глаза.
  — Так как же насчет судьбы? — поинтересовался Пол Прай.
  — Ну, я встретила вас как раз в тот момент, когда мне так нужен кто-то… — Голос ее дрогнул, и женщина отчаянно замотала головой. — Нет, — сказала она решительно, — я не должна.
  Оркестр грянул уанстеп. Синие глаза снова пристально смотрели ему в лицо.
  — А не потанцевать ли нам, Пол? — спросила она.
  Кивнув, Пол встал, отодвинул стул, на котором сидела дама. И вдруг она вскочила и раскрыла ему свои объятия. На алых губах заиграла соблазнительная улыбка.
  Они вышли на танцевальную площадку. Такая подходящая пара не могла не привлечь взглядов любителей танцев. Пол Прай двигался легко и грациозно, казалось, его ноги совсем не касались пола. Его хорошо сложенная партнерша, с изысканными формами, со стройными ногами, прямо-таки излучала уверенность в своей красоте и женской привлекательности.
  — Знаете, — поделилась она, — до того, как я вас встретила, я подумывала о самоубийстве…
  Пол Прай сжал ее руки.
  — Вы шутите! — воскликнул он. — Соблаговолите рассказать об этом поподробнее, — добавил он.
  Несколько минут они танцевали молча, и она искусно создавала впечатление, что полностью полагается на его мужество и благородство.
  — Но, — сказала наконец Стелла, — я не могу откровенничать здесь.
  — Тогда где же?
  — У меня есть квартира, — продолжила она, — если бы вы выразили желание отправиться туда…
  — Замечательно! — сразу же согласился Пол Прай.
  — Тогда пошли, — пригласила его женщина. — Я была здесь просто ради развлечения. Хотела развеяться. Теперь вы дали мне повод вспомнить о том, что меня ожидает.
  Музыка смолкла.
  Женщина на мгновение прижалась к нему, но тут же, сделав вид, что сумела справиться с собой, снова стала респектабельной. Просто держала руку на его плече, а ее честные синие глаза невинно улыбались ему.
  — Восхитительный танец, — сказал Пол, аплодируя.
  — Вы замечательно танцуете, — похвалила она.
  Повторять танец они не стали. Стелла доверчиво оперлась о его руку.
  — Давайте уйдем прямо сейчас! — предложила она.
  Пол Прай согласился.
  Пол Прай жил за счет собственного ума и по-своему противостоял преступности. К сожалению, как частенько упрекал его партнер и помощник Магу,
  Пол был начисто лишен осторожности. Он бесстрашно шел навстречу любой опасности, волновавшей его кровь, и делал это с предельным хладнокровием, доверяясь своей изобретательной способности выпутываться из любых неудач и осложнений.
  Выходя из ночного клуба, Прай из предосторожности посмотрел, нет ли за ними слежки. Убедившись, что хвоста нет, он помог молодой даме сесть в такси, последовал за ней и тут же прикурил сигарету от зажигалки. Захлопнув за ними дверь, водитель кивнул в знак того, что знает адрес, который назвала ему женщина.
  Поездка до квартиры была короткой, и Пол послушно проследовал из автомобиля в лифт, а затем по коридору. Молодая женщина открыла дверь в квартиру и включила свет. Сторонний наблюдатель мог бы заметить, что в это время его правая рука замешкалась у левого лацкана пиджака. Но мгновение спустя Полу стало ясно, что в квартире никого не было, и он опустил руку. Пол Прай мог бы поспорить, что успеет выхватить из-под мышки свой пистолет быстрее, чем кто-нибудь повернет ручку двери, намереваясь открыть ее и взять его на мушку.
  — Боже мой, Пол, — воскликнула Стелла, — я так рада, что встретила вас!
  Пол внимательно проследил, чтобы входная дверь квартиры как следует закрылась. Когда язычок замка щелкнул, он улыбнулся хозяйке.
  — Для меня, Стелла, — сказал он, — это было истинное наслаждение.
  — Мы ведь, — сказала она, улыбаясь молодому человеку и полураскрыв губы, — мы старые друзья. Помните, мы договорились?
  Прай поспешно кивнул.
  — Тогда хорошо, — бросила Стелла. — Я собираюсь отделаться от этого платья и переодеться во что-нибудь более удобное. Подождите тут и чувствуйте себя как дома.
  Рука Пола Прая снова прикоснулась к лацкану пиджака, когда Стелла открыла дверь смежной комнаты. Женщина удалилась в свою спальню, а Пол прошел к креслу, стоявшему в стратегически выгодном для него месте, расположился в нем и закурил сигарету.
  Через пять минут появилась Стелла — это было какое-то прелестное видение. Случайно, а возможно, и нет, женщина задержалась в дверном проеме на фоне ослепительно яркого света, лившегося из спальни. В эти мгновения ее шелковое одеяние превратилось в прозрачную дымку, которая совсем не скрывала ее фигуру, а, наоборот, выгодно подчеркивала.
  Словно спохватившись, Стелла выключила свет и подошла к Полу.
  Она присела на подлокотник его кресла, ее пальцы ласково зарылись в его волосы. Она кокетливо покачивала ножкой, которая то и дело высовывалась из дымчатого шелка.
  — Пол, — промурлыкала она, — у меня такое ощущение, будто я знаю вас всю жизнь.
  — В таком случае, — предложил он, — можете мне довериться.
  Женщина вздохнула, перестала гладить его волосы, слегка коснулась его щеки и наконец положила руки ему на плечи.
  — Пол, — попросила Стелла, — не смотрите на меня, пока я буду рассказывать. Я этого не вынесу. Просто сидите и слушайте.
  — Я — весь внимание. — Он. изобразил готовность.
  — Вы когда-нибудь слыхали о человеке по имени Сильвер Досон?
  — Нет, — ответил Пол Прай. — А кто такой этот разбойник Сильвер?
  — Изверг, которого еще не повесили, — сказала она с ненавистью.
  — Неплохое определение, заставляет работать мое воображение, — подвел итог Пол Прай.
  — У него письма, — сообщила Стелла.
  — Какие письма? — поинтересовался Пол.
  — Мои письма к человеку, который предал мое доверие.
  — Неужели? — изумился Пол Прай.
  — Видите ли, — замявшись, сказала она, — тогда я была замужем…
  — А сейчас? — Пол Прай проявил неподдельный интерес.
  — Нет, мой муж умер, — с грустью проговорила Стелла.
  Пол промолчал в ожидании дальнейших признаний.
  — Но оставил особое завещание, — продолжала Стелла. — В нем имеется оговорка, что, если меня уличат в неверности мужу, наследство отойдет благотворительной организации.
  — Понимаю, — протянул Пол Прай. — А эти письма могут осложнить ваше положение.
  — Письма, — поправила она, — приведут меня к краху.
  — В таком случае вам не следовало их писать, — назидательно заявил Пол.
  Стелла ладонями приподняла его голову и заглянула ему прямо в глаза.
  — Признайтесь, неужели вы никогда не делали того, чего не следовало бы делать?
  Пол Прай рассмеялся и похлопал ее по руке.
  — И, — сказала Стелла многозначительно, — я и дальше намереваюсь совершать поступки, которые не следовало бы совершать. Это так весело! И в то же время я не хочу лишиться наследства из-за невинного любовного приключения.
  — Невинного? — недоверчиво переспросил Пол. — Ну, тогда ведь и письма не такие уж порочные, — заключил он.
  — Письма, — Стелла лукаво улыбнулась, — могут быть неправильно истолкованы. Вы же понимаете, мне всегда приходилось ограничивать и подавлять себя. Еще со времен девичества. Я выросла в семье со старомодными взглядами и оказалась жертвой пуританского воспитания. В результате, когда я стала писать, все мои подавляемые желания выплеснулись на странички этих писем.
  — Тогда я их достану, — заверил ее Пол Прай. — Такие письма не стоит зачитывать перед судом присяжных.
  — Ну, — сказала Стелла рассудительно, — если члены суда не слишком искушены в делах любви, то могут многое из них почерпнуть.
  — Следовательно, — сделал вывод Пол Прай, — вы не хотите, чтобы их читали перед судом. Ну а что говорит по этому поводу Сильвер Досон?
  — Этот человек — хладнокровная змея, — ответила она. — Его прозвали Сильвером за копну седых волос, которая придает ему вид старого, благообразного и достойного представителя высшего света. Однако этот негодяй готов украсть медяки с глаз покойника.
  — Конечно же, — заметил Пол, — он вам что-то предложил взамен. Наверняка запросил определенный процент от суммы вашего наследства.
  — Ему нужны не деньги, — воскликнула Стелла. — Он хочет того, чего я не могу ему дать. — Голос женщины понизился до еле слышного шепота: — Он хочет, чтобы я поехала с ним в Европу.
  На ее лице появилось выражение попранной невинности. В глазах засверкали праведные слезы, готовые вот-вот пролиться на щеки. Стелла страдальчески посмотрела на Пола Прая.
  — И что вы намерены делать? — спросил он.
  — Я же вам говорила, — ответила девушка, — собираюсь покончить жизнь самоубийством.
  — Но теперь-то вы передумали? — уверенно заявил он, похлопывая ее по руке.
  — Да. Мне есть ради чего жить… теперь.
  — Ну, тогда, — предположил молодой человек, — у вас наверняка есть план?
  Стелла окинула собеседника беспристрастным оценивающим взглядом. Именно с таким выражением ученый осматривает бабочку, прежде чем ее классифицировать.
  — Да, — сказала она медленно, — у меня есть план, который я придумала, пока мы с вами танцевали. Вы мне показались таким грациозным и хорошо сложенным, таким уверенным в себе и способным постоять за себя, что мне в голову взбрела дикая мысль. Но боюсь, вряд ли она выполнима. Да и могу ли я просить об этом человека, которого едва знаю.
  — Старого друга, Стелла, — поправил Пол, похлопывая ее по руке.
  — Тогда хорошо, — согласилась она, — как мой давнишний друг вы имеете право выслушать план и… воспользоваться преимуществами старой дружбы.
  Она наклонилась и томно поцеловала его прямо в губы.
  — О, — выдохнул молодой человек, — обязательства подобной дружбы, определенно, не умаляют преимуществ, которые она дает.
  Стелла засмеялась и ущипнула его за щеку.
  — Глупый мальчишка!
  Пол Прай никак не отреагировал, а просто сидел и выжидал.
  Между тем синие глаза снова принялись его изучать. Наконец Стелла заговорила:
  — Сильвер Досон водит дружбу с людьми определенного круга, — начала она тихим хриплым голосом, — не из высшего общества, естественно, тем не менее с людьми состоятельными. Завтра вечером он дает в своем доме бал-маскарад. Мне пришло в голову, что вы можете воспользоваться этим. Видите ли, гости будут в разнообразных костюмах. Я подумала, что вы могли бы прийти в костюме грабителя.
  — Грабителя? — переспросил Пол Прай.
  — Да. Знаете, с маской и пистолетом и тому подобное. Это будет интересный маскарадный костюм.
  — Но, — поинтересовался Пол, — что это нам даст?
  — Все очень просто, — отвечала Стелла. — Вы сможете улизнуть, когда начнутся танцы, и побродить по дому. Я покажу вам, где хранятся письма. Если вы случайно наткнетесь на слуг или на кого-то другого, припугните пистолетом и разыграйте роль грабителя. Если что-то не получится, вы всегда сможете сказать, что просто пошутили, ведь вы только маска грабителя на маскараде. Но ничего такого не произойдет. Вы сможете войти и взять письма. Я точно знаю, где он их хранит. Потом смешаетесь с остальными гостями, привлечете внимание своим необычным костюмом, ускользнете из толпы и присоединитесь ко мне на улице.
  — Но, — возразил Пол Прай, — у меня нет приглашения.
  — Вам оно и не потребуется, — заверила женщина. — За домом есть лестница, мы можем приставить ее к одному из окон на втором этаже. Они никогда не запираются. Вы подниметесь по лестнице и проникните в дом.
  — Нет, — поразмыслив, сказал Пол Прай, — это не слишком удачная идея. Лучше попробовать явиться на маскарад без приглашения. Или же я попытаюсь подделать пригласительный билет.
  — Это мысль! — воскликнула она. — Я смогу достать вам приглашение. Тогда вы войдете через парадную дверь, а потом, выскользнув из толпы, подниметесь в его кабинет.
  — Но ведь письма наверняка под замком!
  — Нет. То есть письма лежат в письменном столе, и он действительно заперт. Но вы сможете с ним легко справиться. Я достану для вас ключ.
  Пол Прай обнял женщину за талию.
  — Я сделаю это, Стелла, — заверил он. — Чего не сделаешь ради старого друга.
  Она рассмеялась.
  — Такой галантный кавалер, — сказала женщина, — заслуживает еще одной дружеской прерогативы, — и наклонилась, чтобы поцеловать его.
  Маскарад смерти
  Однорукий Магу сидел дома, когда Пол Прай открыл дверь своим ключом и вошел. Рожи поглядел на него стеклянными глазами, протянул руку к полупустой бутылке виски, стоящей у доктя, наполнил стакан и одним глотком проглотил всю порцию сразу.
  — Ну, — признался он, — уж и не думал, что увижу вас снова.
  — Ты всегда был жизнерадостным парнем, — огрызнулся Пол Прай, вешая в шкаф плащ и шляпу.
  — Дуракам везет, — радостно парировал однорукий Магу. — Насколько мне известно, смерть назначила вам свидание еще шесть месяцев назад. Для вас уже выбран мраморный памятник. Почему вы все еще не под ним — выше моего понимания.
  — Ты, приятель, — усмехнулся Пол, — пессимист от рождения.
  — Пессимизм — ничто, — ответил Магу. — Вы не обратили внимания на мой сигнал. Поэтому и попали в жуткую ловушку. Не понимаю, как вам удалось из нее выпутаться?
  — И что ты имеешь в виду? — поинтересовался босс.
  — Женщину, которая сидела с вами за одним столиком, — ответил однорукий Магу. — Это Бойкая Стелла Молей, и она прикрывала Тома Мика. Я видел, как вы тайком взяли из-под скатерти письмо. И она тоже вас засекла. Фрэнк Боствик — просто юрист. Его дело — стоять перед судом присяжных, разводить руками и рассуждать о Конституции, но на ногу он не скор. Вот почему вор Томпкинс послал Стеллу проследить за курьером Томом Миком. Хотел удостовериться, что письмо доставлено адресату.
  — Понятно, — кивнул Пол Прай. — Значит, Стелла знала, что письмо у меня. Тогда почему же она не обвинила меня в воровстве или не попыталась выкрасть письмо?
  — Была уверена, что ничего из этого не получится, — пояснил Рожи Магу. — Она понимала, что вы достаточно умны, чтобы играть в эту игру.
  — Тогда что же ей было нужно от меня? — удивился босс.
  Магу презрительно хмыкнул.
  — Нужно?! — воскликнул он. — Да ей нужно было убрать вас с дороги! Она хотела, чтобы на вашей могилке выросли маргаритки.
  Пол Прай жизнерадостно осклабился.
  — Ладно, — сказал он. — Я еще живой.
  — Живой, потому что судьба благоволит идиотам, — пробурчал помощник Пола. — Просто удивительно, как вас не убили еще несколько месяцев назад, при ваших-то способностях попадать в неприятности при каждом удобном случае! Разве вы не знаете, что именно Бойкая Стелла убила Биг Бена Десмонда в Чикаго?
  — Неужели? — вежливо изумился Пол Прай, приподняв брови. — И как же попался этот Бен Десмонд? Она его застрелила или отравила?
  Однорукий Магу налил себе еще одну порцию виски.
  — Ничего подобного, милый мой, — ответил он. — Она для этого слишком…
  — Ладно, — прервал его Прай, — признаю, меня это заинтересовало, Магу. Давай выкладывай, не испытывай моего терпения.
  — Ну, — продолжал Магу, — это было так хитро задумано, без сучка и задоринки. Высокий суд рассмотрел это дело и не нашел ничего криминального.
  Пол Прай удобно развалился в шезлонге, закурил сигарету и изобразил на лице выражение вежливой заинтересованности.
  — Ты хочешь сказать, приятель, что человек может убить другого при таких обстоятельствах, что суд, рассмотрев дело, не признает в этом ничего предосудительного?
  — Бойкая Стелла может, — заявил Магу. — Вот слушайте. Она купила Биг Бена тем, что отправила его на маскарад в костюме гангстера. Заставила его рыскать по дому того парня, что давал бал-маскарад. Хозяин в это время был в спальне, стоял перед встроенным в стену сейфом и складывал туда драгоценности. Как раз в этот самый момент он услышал, как открывается дверь. Парень развернулся и увидел мужчину, одетого как грабитель — в перчатках, маске и с пистолетом в руке.
  Парень, который закатил этот бал, был человеком нервным. Он просто-напросто выхватил пушку и всадил пять пуль в живот Биг Бену Десмонду до того, как выяснилось, что расстрелял собственного гостя, расхаживавшего в маскарадном костюме по дому.
  Пол Прай, вежливо прикрыв рот ладонью, зевнул.
  — Действительно, приятель, — заметил он, — это как-то невежливо. Ну прямо как в плохом романе. Интересное дело!
  — Ну, — заявил Рожи Магу, — убрать Биг Бена Десмонда с дороги — достаточно романт-ично. Ведь высокий суд ни в чем не смог обвинить парня, который пристрелил его. Потому что установил, что хозяин по ошибке принял его за грабителя. А что касается Бойкой Стеллы, то ее это и вовсе не коснулось ни с какого боку. Она завернула луковицу в носовой платок и предстала перед судом присяжных вся в слезах и печали. Говорят, когда она давала свидетельские показания, у нее были жутко зареванные глаза. Однако она здорово постаралась, чтобы ножки у нее были в порядке. Надела свои лучшие чулки, и, когда положила ногу на ногу, высокому суду уже было все до лампочки. Вышло, что Стелла не имела к этому никакого отношения.
  — Итак, — осведомился Пол Прай, — ты считаешь, что она хочет убрать меня с дороги?
  — Конечно. А что было в том письме?
  — Не знаю.
  Однорукий Магу замер в кресле и уставился выпученными глазами на Пола Прая.
  — Вы что, не прочли письма?
  — И не думал, — весело подтвердил Пол.
  — Ну, тогда зачем оно вам понадобилось?
  — Конечно же чтобы его прочесть! Просто я положил его в ботинок, и мне не представилось удобного случая, — пояснил Прай.
  Небрежно, словно это не имело для него никакого значения, он вытащил конверт из ботинка, разрезал его сбоку перочинным ножом и вынул сложенный листок.
  — И о чем оно? — нетерпеливо спросил Рожи Магу.
  Пол Прай нахмурился.
  — Довольно запутанное, я бы сказал, послание, приятель. — Пол прочел письмо вслух: — «Передайте Стелле, что нужно свинтить резьбу. Пусть это сделает Банни-Щелкунчик, но до того, как заполучите добычу, вытащите меня отсюда».
  — И это все? — поинтересовался Магу.
  Прай утвердительно кивнул.
  — Ну, — сказал Магу, — теперь-то нам понятно, почему Стелла вьется вокруг того юриста. Фрэнку Бо-ствику в жизни этого письма не понять.
  — А ты понял? — спросил Пол своего помощника.
  — Признаюсь, — проговорил однорукий, скорбно обозревая убывающий уровень янтарной жидкости в бутылке с виски, — кое-чего я не понял. Этот Щелкунчик, мне кажется, Банни Майерс. И когда Томпкинс просит вытащить его до того, как он передаст добычу, это означает, что ему действительно нужно выйти из тюрьмы раньше, чем они возьмут алмаз из тайника.
  — Ты считаешь, они замышляют с этим алмазом какое-то мошенничество? — предположил Пол Прай.
  — Томпкинс не осмелился бы вернуть фальшивый бриллиант в страховую компанию, — уверенно заявил Магу. — Он просто предпринимает меры предосторожности. Не раз уже страховые компании давали обещания окружному прокурору о том, что они сделают, если к ним явится мошенник и сообщит местонахождение бриллианта. А когда доходит до дела, страховая компания умывает руки, а негодяй получает срок в два раза больше, чем мог бы быть предъявлен ему в другом случае.
  — Расскажи мне поподробнее о Банни Майерсе, — попросил Пол Прай.
  — Это разодетый, как индюк, парень с ласковыми глазами, большим носом и кроличьими зубами, — начал красочно описывать бандита однорукий. — Они у него выдаются вперед, и как только видишь этого типа, сразу хочется дать ему морковку. Я не встречал Банни года четыре-пять. Но знаю, что он был замешан с Томпкинсом в делах с бриллиантами. Для подобных дел Банни — хорошая кандидатура: он такой безобидный с виду. У него не только прямо заячья внешность, но и поведение соответствующее.
  — Что же, совсем никаких исключительных способностей? — осведомился Пол Прай.
  — Ну, котелок у него варит довольно сносно, — признал Магу, — и еще он неплохой актер. Усвоил себе эдакую смиренную манеру поведения, поэтому никому и в голову не может прийти, что под ней скрывается очень хитрый и сообразительный притвора.
  — Тогда, — сказал Пол, — не стоит мне забивать голову этой чепухой. Письмо с секретом, и нам оно не сможет помочь. Мне нужно поспать, чтобы хорошо выглядеть: завтра у меня будет трудный вечерок.
  — Отправляетесь на дело? — поинтересовался Магу.
  — Нет, — ответил босс, — завтра я приглашен на бал.
  — На какой еще бал? — удивился помощник.
  — На костюмированный бал, — пояснил Пол Прай. — Приглашение мне устраивает Стелла Молей. Я буду в уникальном костюме. Стелла все продумала. Это так романтично. Я буду изображать из себя обычного грабителя — в маске, с пушкой и со всеми воровскими причиндалами.
  Однорукий Магу резко развернулся, задел плечом бутылку с виски, и она с грохотом упала на пол.
  — Что?! — завопил он.
  — Не ори, — поморщился Пол Прай. — Я всего лишь иду на маскарад с Бойкой Стеллой Молей. У меня просто будет костюм грабителя.
  Подвыпивший сокрушенно покачал головой.
  — О мой Бог! — простонал он.
  — И между прочим, — заметил Пол, — ты совершенно справедливо утверждаешь, что Стелла видела, как я взял письмо, которое Том Мик оставил для юриста. Поэтому ясно, что они попытаются передать из тюрьмы еще одно послание. И как много времени им на это понадобится?
  Подельник скорбно покрутил головой.
  — Для этого бандитам понадобится дня два. Сперва им нужно будет передать записку Томпкинсу в тюрьму. Потом Томпкинс сочинит другое письмо и переправит его курьеру Мику, а тот уже доставит послание по назначению. Но вам не стоит об этом беспокоиться. Когда это случится, вас там уже не будет. Вас вообще уже не будет — будете лежать на спине с лилией в руке. При жизни вы были неплохим другом. Но уж слишком вы похожи на тот кувшин, который повадился по воду ходить. Я не хочу вмешиваться в ваши личные дела, но если вы подскажете, какие песни вам нравятся больше всего, я прослежу, чтобы владелец похоронного бюро дал вам шанс прослушать их, когда дело дойдет до музыки.
  Шофер такси вернулся в начало очереди автомобилей, медленно двигавшихся вдоль обочины.
  — Приехали! — констатировала Стелла Молей.
  И уже через несколько секунд Пол Прай помогал Стелле выбраться из такси, за что получил благодарную улыбку.
  — Дорогой, — промолвила она, — вы просто великолепны. У меня даже сердце затрепетало, как воробышек. У вас вид настоящего грабителя с большой дороги.
  Пол Прай благосклонно принял комплимент и расплатился с таксистом.
  — Я тоже посчитал, что он похож на разбойника, — со вздохом облегчения заметил шофер такси, кладя в карман деньги. — И уже было решил, что обойдусь без платы, лишь бы он не стрелял. Видите ли, леди, на прошлой неделе на этом самом месте на меня напали. И я до сих пор чувствую холод в желудке в месте, куда упирался пистолет.
  — Итак, — сказал Пол, — это все вранье о знаменитом Сильвере Досоне?
  — Да, — ответила Стелла. — Он — король шантажистов преступного мира. Настоящий борец. Как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь пристрелил его!
  — Я увижу его, когда мы войдем? — осведомился ее спутник.
  — Нет. Просто покажите свое приглашение привратнику у дверей, а потом мы войдем и смешаемся с толпой, выпьем пунша и, возможно, потанцуем.
  После этого вы подниметесь наверх. Кабинет находится в передней части дома на втором этаже, а письма хранятся в письменном столе. Я дам вам ключ.
  — И что дальше? — поинтересовался Пол Прай.
  — Дальше, — ответила Стелла, — мы еще немного потолкаемся в толпе, а потом вернемся ко мне в квартиру.
  — Не снимая костюмов? — уточнил Прай.
  — Не снимая костюмов, — подтвердила она. — В противном случае мне бы пришлось снять маску, ну а если Сильвер Досон увидит меня здесь, то сразу же заподозрит неладное. Он поймет, что у нас фальшивые приглашения.
  — А если наверху мне встретится кто-нибудь из слуг? — спросил Пол Прай.
  — Тогда, — посоветовала Стелла, — подойдите поближе и суньте пистолет ему под ребра. Быстро свяжите его, заткните рот кляпом. При необходимости вырубите его. Вообще же вам не стоит беспокоиться. Если кто-то пристанет, вы всегда можете сказать, что ищите туалет. Ведь всем же известно, что на вас маскарадный костюм. — Женщина сверкнула на него своими широко распахнутыми синими глазами. — Словом, я уверена, что все будет в порядке, — заключила она.
  Пол Прай кивнул.
  Они вошли в дом, вручили свои поддельные приглашения привратнику и смешались с толпой. Около дюжины пар уже веселились под действием необыкновенно крепкого пунша. Напитки щедрыми порциями разливал какой-то тип с салфеткой, перекинутой через руку.
  Пол проводил Стеллу к чаше с пуншем, и после второй порции она увлекла его на танцплощадку. Оркестр грянул очередной танец.
  Девушка вплотную прильнула к нему и, когда они легко скользили в танце, шептала ему на ухо ласковые слова.
  — Дорогой, — мурлыкала она, — вы будете удивлены тем, как я вас отблагодарю.
  — Неужели?
  — Да. Старая дружба имеет свои преимущества, вы же знаете.
  Пол Прай замедлил свои движения и прижал ее стройную фигурку к себе. Он хотел показать, как он ей за это признателен.
  — Полагаю, — ворковала она, наклоняясь к нему так близко, что ее губы почти касались его, — нам лучше ускользнуть вон в тот темный уголок у двери. Эта дверь ведет в коридор, вы подниметесь по лестнице и войдете в переднюю. Думаю, это бандит До-сон в костюме красного дьявола стоит рядом с чашей пунша. Я абсолютно уверена, что наверху никого нет. Я во все глаза искала здесь слуг. Уверена, они все здесь, внизу.
  — Похоже, вы довольно неплохо знаете дом, — заметил Пол.
  — Да, — согласилась она. — Я уже бывала тут несколько раз. Иногда в качестве приглашенной, а последнее время в роли просительницы, предлагающей все, что угодно, лишь бы получить письма назад.
  — Все, что угодно? — прищурился Пол Прай.
  — Почти все, — тихо поправилась девушка.
  Музыка замолкла. Стелла на мгновение соблазнительно прильнула к телу Пола Прая.
  — Поторопитесь, дорогой, — тихо выдохнула она, — тогда мы скорее выберемся отсюда.
  Молодой человек кивнул и незаметно проскользнул через дверь в темную прихожую.
  Слуг видно не было. Лестничный пролет вел в коридор, и Пол с кошачьей грацией быстро и бесшумно поднялся по лестнице.
  Однако он не свернул налево и не пошел в переднюю часть дома. Вместо этого он замер, прижавшись спиной к стене за дверью, и стал прислушиваться. Удостоверившись в том, что вокруг все тихо, он встал на четвереньки и нажал на дверную ручку. Дверь открылась вовнутрь, и Пол, распластавшись на полу, чтобы не оказаться на линии возможного огня, вгляделся в темный интерьер комнаты. Это была спальня, и свет, проникающий в нее из коридора, осветил ореховую кровать, трюмо и бюро. В противоположном конце комнаты из-под двери, ведущей в смежное помещение, виднелась полоска света.
  Пол Прай поднялся и бесшумно вошел в комнату. Потом направился к двери, из-под которой виднелся свет, и взялся за ручку. Сейчас он действовал еще осторожнее. Снова прислушавшись, он медленно повернул ручку и потянул дверь на себя. Она без всякого звука открылась, и Пол Прай оказался в роскошно обставленной ванной. С противоположной стороны он заметил еще одну дверь, передняя панель которой представляла собой большое зеркало.
  Пол Прай включил свет, просто повернув круглый стеклянный абажур. Осмотревшись, он сосредоточил все свое внимание на ручке противоположной двери. Она вела прямо в кабинет, расположение которого показала ему Стелла. Именно там находился письменный стол, где хранились столь ценные письма. Погасив в ванной свет, Пол чуть приоткрыл в кабинет дверь. Свет от напольной лампы был направлен прямо на дверь, через которую должен был войти из коридора Пол Прай.
  В глубине кабинета в тени стоял плотный мужчина с пистолетом на изготовку. Этот тип со скошенным лбом, большим носом и кроличьими зубами уперся холодным тяжелым взглядом в дверь в коридор.
  Пол Прай бесшумно, словно кошка, скользнул в комнату.
  Не успел он сделать и трех шагов, как вооруженный бандит почуял неладное. От мягкого шороха, а скорее интуитивно, он насторожился и резко обернулся. С удивленным возгласом бандит поднял оружие.
  Пол Прай, выставив правый кулак, бросился вперед.
  Послышался приглушенный возглас мужчины с пистолетом, беспорядочное шарканье, звук удара и сдавленный стон. Человек с кроличьими зубами рухнул на застланный ковром пол.
  Пол сунул его пистолет в свой карман.
  — Один звук — и я перережу тебе глотку! — припугнул он бандита.
  Но человек на полу не шевелился, вероятно, был без сознания.
  Пол Прай действовал быстро. Засунул в рот бандиту носовой платок, куском крепкой веревки, вынутой из кармана, крепко связал ему запястья. Потом быстро и целенаправленно обыскал его одежду.
  Он обнаружил свернутые трубочкой банкноты, перочинный нож, зажигалку, портсигар, авторучку, кожаный футляр с полным набором ключей и обтянутую кожей дубинку.
  Пол Прай сунул это орудие себе в карман. Туда же он отправил и банкноты. Потом поднялся на ноги, взял ключи и быстро начал открывать один за другим ящики письменного стола.
  Связку писем, перевязанную ленточкой, Пол обнаружил в глубине одного из ящиков. Развязав ленточку, он мельком просмотрел одно из писем.
  С первого взгляда на него было ясно, что письма написаны женским почерком, адресованы «Дражайшему Банни», а подписаны в одних случаях «твоя Стелла», в других — «твоя горящая от желания мамочка Стелла».
  Пол Прай опустил письма в свой карман, бросил последний взгляд на фигуру, распростертую на полу, и направился в ванную. Миновав ее, он перешел через темную спальню, вышел в коридор и спустился по лестнице.
  Стелла Молей ждала его у первой ступеньки лестницы. Наклонив голову в одну сторону, она словно прислушивалась, ожидая, что тишину ночи нарушит шум борьбы или грохот упавшего тела. И тот и другой неплохо сочетался бы с женским криком.
  Когда Пол бесшумно спустился с лестницы, она не смогла удержать удивления.
  — Боже правый! Что случилось? — изумленно воскликнула она.
  Молодой человек подошел к ней и медленно отвесил поклон.
  — Поздравляю, дорогая, — невозмутимо сказал он. — Ваша честь спасена.
  Пол выпрямился и отметил смятение в ее больших синих глазах.
  — Где Банни? — пробормотала она.
  — Что еще за Банни?
  — Я хотела сказать Сильвер, Сильвер Досон, — поспешно поправилась Стелла. — Коротышка со смешными зубами и большим носом.
  — А-а-а! — протянул Пол Прай. — Он же в танцзале. Разве вы не помните? Это человек в костюме красного дьявола, стоящий у чаши с пуншем.
  Стелла внимательно поглядела на него, и в ее синих глазах мелькнуло подозрение. Но Пол выдержал ее взгляд и ответил по-детски непосредственным взором.
  — Ну, — сказал он, — давайте уйдем отсюда и поедем к вам на квартиру.
  — Послушайте, — нерешительно проговорила Стелла, — тут что-то не так. Должно быть, вы взяли не те письма.
  — Отчего вы так думаете?
  Она закусила губу, а потом, помедлив, сказала:
  — Просто нутром чувствую, вот и все.
  Пол Прай ласково взял ее за руку.
  — Я совершенно уверен: это именно те письма, — заверил он ее. — Они у меня.
  Стелла замедлила шаг, будто старалась придумать какую-нибудь другую вескую причину, чтобы задержаться. Но потом в задумчивости двинулась за ним. Они проследовали к очереди автомобилей, где поджидало нанятое Полом Праем такси, уже потерявшее надежду заработать.
  В такси молодой человек включил фонарик и вытащил письма из кармана.
  — Вы должны быть уверены, что взяли именно те письма, — повторила Стелла. — В противном случае вам придется туда вернуться. Письма, которые я написала, были… почти неприличными.
  — Хорошо, — сказал Пол Прай, вытаскивая одно письмо из конверта, — давайте посмотрим, достаточно ли оно неприлично.
  Он развернул листок, а Стелла тем временем наклонилась вперед, чтобы прочесть письмо через его плечо. Увидев почерк, девушка охнула.
  — Чертов глупец, — пробормотала она, — надо же было хранить эту дрянь!
  Пол Прай, не обратив внимания на ее замечание, прочел одну строчку вслух и захихикал.
  — Действительно, — заметил он, — очень неприлично с вашей стороны.
  Она выхватила письмо у него из руки и обожгла Пола гневным взглядом.
  — Сладкая моя, — сквозь смех проговорил он, — а как же насчет преимуществ старой дружбы?
  Однорукий Магу встал при виде босса, входившего в комнату. Он театрально изобразил человека, увидевшего привидение.
  — Уходи! — завопил он, размахивая рукой у Пола перед глазами. — Убирайся! Не трогай меня! К нему живому я хорошо относился! Его тень не может меня преследовать! Убирайся, я тебе сказал!
  Пол Прай плюхнулся в кресло, не сняв ни плаща, ни шляпы. Прикурив сигарету, он с самодовольным видом запихнул ее в улыбающиеся губы.
  — В чем дело, дружище? — поинтересовался он.
  — О Господи! — воскликнул однорукий соратник, — оно еще говорит! Привидение, которое обладает даром речи! Я же знаю, что это не вы, потому что вы уже мертвец! Вас убили сегодня ночью. Однако почему же у этого привидения нет на теле дырок от пуль? Впервые в жизни я вижу привидение, которое курит сигарету!
  Пол Прай рассмеялся и, вынув из кармана брюк пачку смятых банкнотов, аккуратно разложил их на столе.
  Рожи Магу уставился на деньги.
  — Сколько? — быстро спросил он.
  — Тысяч эдак пять или шесть, — небрежно бросил босс.
  — Что? — не поверил своим ушам однорукий Магу.
  Пол Прай кивнул.
  — Откуда?
  — Ну, частично это пожертвование от бандита Банни Майерса. Это не добровольное пожертвование, и Банни, вероятно, не вспомнит о нем, когда очнется. Но тем не менее это было пожертвование.
  — А остальные деньги? — спросил верный помощник.
  Босс поудобнее устроился в кресле.
  — Знаешь, дружище, — сказал он, — у меня такое впечатление, что Томпкинс не доверяет даже своей банде. Он спрятал алмаз в таком месте, о котором не знал никто. Именно поэтому он упомянул в своей записке Банни-Щелкунчика. Поэтому, когда Банни-Щелкунчик делал мне свое неосознанное пожертвование, я обследовал дубинку, которую тот всегда носил под мышкой.
  Ясно, там должна была быть какая-то резьба. Скорее всего откручивается ручка при нужном нажиме. Вероятно, эту дубинку дал Банни Томпкинс. Он хотел воспользоваться ею как тайником, спрятать то, что жгло ему руки.
  Когда я открутил ручку, там действительно оказался алмаз Леггета. И вот очень милый джентльмен по имени мистер Эдгар Паттен, сотрудник страховой компании, устанавливающий сумму выплаты по страховому полису алмаза, когда я вернул ему камешек, настоял, чтобы я взял небольшое вознаграждение за мои услуги.
  Однорукий Магу, надув губы, тихонько присвистнул.
  — Вот это да! — воскликнул он. — Ясно, вам достался очень крепкий орешек в этой игре, а вы все еще живы! Это несправедливо!
  Пол Прай снисходительно ухмыльнулся.
  — И крепкие орехи можно расколоть, приятель, — задумчиво проговорил он. — А с помощью Банни-Щелкунчика — тем более.
  
  1933 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Убийца,
  вышивающий крестом
  Убитые миллионеры
  Пол Прай точил острое, словно бритва, лезвие, обычно скрытое в его трости. И делал это с таким тщанием и заботой, как огранщик драгоценных камней наносит необходимый блеск на обработанный кусочек оникса.
  Магу по прозвищу Рожи развалился в большом мягком кресле в углу. В своей единственной левой руке он держал стакан с виски.
  Эва Бентли в небольшом, отгороженном стеклянной перегородкой загончике слушала радио, настроенное на полицейскую волну. Время от времени она что-то стенографировала в своем блокноте, а иногда отстукивала несколько строк на портативной пишущей машинке, стоящей на письменном столе у нее под рукой.
  Магу скосил стеклянные глаза в сторону Пола Прая.
  — В один прекрасный день, — сказал он, — какой-нибудь проходимец схватит эту вашу палку с секретом и сделает из нее две. Почему вы не возьмете пушку и не забросите куда подальше это складное перо? И лезвието здесь не ахти, его не хватит даже, чтобы отрезать часть от брикета жевательного табака.
  Пол Прай улыбнулся:
  — Ценность этой трости, приятель, в ее легкости и быстроте действия. Она словно сообразительный боксер, который делает молниеносный бросок, наносит удар и отскакивает обратно до того, как противник сможет подготовиться для ответного удара.
  Однорукий Магу медленно кивнул.
  — Ну да, — проговорил он, — я знаю, почему вам нравится это оружие. Просто вы любите именно такие игры. Вы любите, опережая полицию, ставить подножки негодяям, а потом исчезать до момента, когда о происшествии становится известно. Что вы делаете дальше в воцарившейся неразберихе — известно.
  Босс довольно рассмеялся:
  — Ну, однорукий, в этом есть рациональное зерно.
  В это время Эва Бентли вскочила из-за стола, схватила блокнот со своими записями и распахнула дверь застекленного загончика. Полу Праю стало слышно радио.
  — Что там такое, Эва? — спросил Пол. — Что-то важное?
  — Да, — ответила она, — обнаружили еще один труп с зашитыми губами. Как и первая жертва — это миллионер, на этот раз некий Чарльз Б. Дарвин. Обстоятельства убийства почти идентичны убийству Гарри Траверса. Оба мужчины скончались от ножевых ран, оба получали письма с угрозами по почте, у обоих губы зашиты затейливым швом, похожим на вышивку крестиком.
  Однорукий Магу налил себе еще виски.
  — Слава Богу, я не миллионер, — заметил он.
  Пол Прай закончил полировать лезвие, убирающееся в трость, и вставил его в хитро замаскированные ножны.
  — Конечно, полиция подняла большую шумиху, — озабоченно сощурив глаза, бросил он.
  — Я бы сказала, что да, — согласилась с ним Эва Бентли. — По радио объявили общую тревогу и приказали полицейским машинам сконцентрировать свои усилия на поисках этого таинственного убийцы. Похоже, тут замешаны большие деньги. Полиция в этом уверена. Очевидно, они располагают какой-то информацией, которая не сообщается прессе. Однако всем известно, что оба убитых получили письма с требованием послать определенную сумму определенному человеку по определенному адресу. Они оба не выполнили этого требования и передали письма полиции.
  — А ничего не сообщается о других получивших подобные письма? — спросил Пол Прай.
  — Ничего. Просто приказы полицейским машинам. Они направляют машины в район, где было обнаружено тело.
  — И где оно найдено — в доме? — поинтересовался Прай.
  — Нет, в автомобиле. Вероятно, он куда-то ехал, попал в кювет и застрял. Был убит за рулем. Определили, что смерть застигла его сегодня где-то около трех часов ночи. Полиция считает, что с ним в автомобиле была какая-то женщина, ведутся ее розыски.
  Они думают, что она знает о преступлении. Или, по крайней мере, может дать ключик, который поможет найти убийцу.
  — Еще что-нибудь? — спросил Пол.
  — Об этом — все, — ответила Эва. — Вам ведь не нужны приказы, которые дали полицейским автомобилям, не так ли?
  — Нет, не сейчас. Но записывайте все, что будет сообщаться по радио в связи с этим преступлением.
  Эва вернулась в свой загончик, закрыла дверь, и сразу же ее карандаш забегал по страницам блокнота.
  Пол Прай повернулся к Магу.
  — Ладно, дружище, — сказал он. — Очнись и расскажи, что тебе известно о миллионерах.
  Однорукий Магу застонал:
  — Разве недостаточно того, что мне известно о' всех проходимцах? Так еще приходится разглашать неофициальную информацию о миллионерах!
  — Понимаю, к чему ты клонишь, приятель, — рассмеялся босс. — Пытаешься уберечь меня от участия в этом деле. Боишься за меня. Но все равно я за него возьмусь.
  Однорукий Магу к этому времени уже опустошил бутылку виски. Облизнув губы, он уставился остекленевшими глазами на Пола Прая.
  У него были необыкновенные глаза. Слегка навыкате, какие-то мертвые, лишенные всякого выражения, словно затянутые белой пеленой. Но эти глаза многое видели и ничего не забывали.
  Однорукий Магу мог назвать имя, выложить подноготную, связи и список преступлений почти любого известного в Соединенных Штатах уголовного элемента. Стоило ему однажды увидеть человека, он запоминал его и в любой момент мог узнать. Все сплетни и слухи, попадающие в поле его зрения, запечатлевались в его памяти навечно.
  Одно время Рожи Магу работал в городской полиции. Потом потерял это место. В аварии лишился правой руки. Понимая, что ему уже никогда больше не вернуться в полицию, он пристрастился к спиртному. К тому времени, когда его увидел Пол Прай, Магу представлял собой опухшую от пьянства развалину. Он добывал жалкие гроши продажей карандашей на углу улицы. Пол Прай привел его в относительно человеческий вид, постепенно узнал его историю. Замечательный дар, за который Магу так ценили в полиции, очень мог пригодиться Полу. Прай приютил его, одел, накормил и открыл старику неограниченный кредит на виски. Время от времени Пол пользовался той информацией, которой делился с ним однорукий, выуживая ее из своих энциклопедических познаний преступного мира.
  — Магу, что тебе известно о Чарльзе Дарвине?
  Однорукий Магу покачал головой.
  — Не встревайте в это дело, шеф, — сказал он. — Держитесь от этой бочки с динамитом подальше. Это не тот случай. Тут вы будете иметь дело не с какой-нибудь дешевкой, а с маньяком, одержимым манией убийства.
  Пол Прай подождал минутку, потом медленно повторил свой вопрос, делая ударение на каждом слове:
  — Однорукий, что ты знаешь о Чарльзе Дарвине?
  Рожи Магу вздохнул;
  — Начнем с того, что этот человек миллионер. Он сделал свое состояние на фондовой бирже, играя на повышение акций, и не терпел убытков, когда акции падали. Это означает, что у него неплохие мозги или ему просто везет.
  Женился он на одной из представительниц высшего общества с холодной кровью. Брак не был удачным. Начал крутить амуры на стороне. Миссис Дарвин и в голову не могло прийти завести роман, она об этом просто не имела понятия. Жизнь для нее была серьезным делом, а не игрой. Дарвин хотел развода. Она не соглашалась. Наняла детектива, чтобы следить за ним и собрать на него достаточно компромата для того, чтобы Дарвин не смог получить развода. Мужу же не удалось уличить ее ни в чем, потому что уличать было не в чем.
  — Откуда ты знаешь об этом, дружище? — полюбопытствовал босс.
  Рожи Магу задумчиво поглядел на свой пустой стакан.
  — Что за стаканы! — проворчал он. — У них вместимость не такая, как у других, они…
  — Оставь стаканы в покое, — раздраженно бросил Пол. — Откуда тебе известно о матримониальной неразберихе миллионера?
  — Детектив, которогб наняла миссис Дарвин, имел криминальное прошлое, — устало вздохнул Магу. — Я его выследил. Он испугался, что я его выдам, и выложил мне как на духу все, чем занимается.
  — Однако, — напомнил шеф, — ты так и не рассказал мне, что же произошло.
  — Ну, этот детектив был ловким парнем. Естественно, потому, что в свое время был мошенником высшего разряда и знал множество приемов, которые известны только мошенникам. Короче говоря, он успешно добыл на Дарвина компромат. Обнаружил, где тот скрывает свое любовное гнездышко.
  — Любовное гнездышко? — переспросил Пол Прай.
  — Ну, так об этом пишут в бульварных романах, — пояснил однорукий помощник. — Квартиру, о наличии которой не знала жена.
  — Но его жена об этом узнала? >- осведомился Прай.
  — Вот уж нет, — ответил Рожи Магу. — Детектив был не настолько глуп, чтобы сообщить эту информацию в агентство. Он понимал, что может получить за свою работу всего восемь долларов в день. Ну, может быть, еще новую форму или что-то в этом роде. Поэтому он прямиком отправился к Дарвину и выложил тому все карты на стол. Предложил продать ему эту информацию за пять тысяч долларов. И, естественно, он эти пять кусков получил.
  — А что же он сказал в агентстве? — поинтересовался шеф.
  — Ну, наговорил достаточно, чтобы они смогли составить отличный отчет для миссис Дарвин. На самом же деле, я думаю, он состряпал этот отчет с помощью самого мистера Дарвина. Миссис Дарвин получила то, чего добивалась.
  Пол Прай нахмурился:
  — Ну, где было это любовное гнездышко? Однорукий в это время наливал виски в стакан. Он вдруг прервал это занятие и выпрямился.
  — Дьявольщина! — воскликнул он растерянно. — Адрес застрял у меня где-то в голове. Но, Господи, наверное, где-то в Вест-Энде. Провал памяти!
  Пол Прай потянулся к шляпе и плащу.
  — Ладно, однорукий, — снисходительно бросил он, — отыщи-ка этот адресок где-нибудь на задворках своих мозгов. Мне он понадобится.
  Пол Прай подглядывает за переодевающейся женщиной
  Дом, где сдавались квартиры, имел тот таинственный претенциозный вид, который ассоциируется с высокими ценами, но не всегда — с респектабельностью.
  Пол Прай бесшумной тенью скользнул по застланному толстым ковром коридору. Остановившись у одной двери, он осмотрел замок. Затем выбрал из связки на кольце один ключ, вставил в замочную скважину и медленно нажал на него. Последовал щелчок, означавший, что замок отперт.
  Пол Прай вошел в квартиру и закрыл за собой дверь.
  Он с удовлетворением отметил, что опередил полицию. Несомненно, рано или поздно копы узнают об этой дорогой квартире, которую снимал плейбой с миллионами, фигурировавший в деле об убийстве. Но в настоящий момент Пол Прай был занят делом.
  Он не стал включать свет, а воспользовался электрическим фонариком. Посветив им, он увидел, что окна задернуты дорогими шторами, а кроме них на окнах были еще и жалюзи. Так что с улицы заметить в комнате свет было совершенно невозможно. Пол в квартире покрывали дорогие ковры. Она была обставлена изысканной мебелью. Полная книг книжная полка служила скорее украшением, чем источником знаний. В квартире имелась спальня с кроватью орехового дерева; вся в кафеле ванная, размеры которой говорили о высокой квартирной плате; еще одна спальня располагалась по другую сторону от ванной; кухня и столовая примыкали к комнате, где находился Пол.
  Он прошел через столовую в кухню. Затем вернулся в спальню, включил свет в шкафу-купе.
  Шкаф ломился от дорогой одежды. Это были женские таулеты, и не требовалось ярлычков, указывающих на их качество и высокую цену.
  Пол Прай заглянул в выдвижные ящики и обнаружил невесомое шелковое нижнее белье, дорогие чулки, шелковые удобные пижамы. Он оставил ящики в покое и отправился в другую спальню. Тут Пол обследовал шкаф, битком набитый мужской одеждой. В этой комнате находился еще и письменный стол с чековой книжкой в ящике для корреспонденции. Пол выта. — щил чековую книжку и просмотрел корешки.
  Они были заполнены определенно женским почерком. На них значились волнующие суммы.
  Пол положил чековую книжку обратно и тут случайно заметил письмо с пометкой «заказное» на конверте. Письмо предназначалось Гертруде Фенвик, и адрес значился того дома, где снималась эта квартира. Адрес и адресат на конверте были аккуратно отпечатаны на пишущей машинке. Обратного адреса не было.
  Пол Прай вытащил отпечатанный на машинке листок и стал читать:
  «Дорогая мисс Фенвик!
  Мне очень не хотелось бы втягивать вас в это дело, но я обращаюсь к вам с этим посланием в надежде, что оно попадет на глаза мистеру Чарльзу Б. Дарвину.
  Полагаю, когда мистер Дарвин поймет, что тщательно скрываемый секрет существования этой квартиры известен постороннему, возможно, он станет более сговорчивым и немедленно выполнит мои требования.
  Мое последнее требование он передал полиции, несмотря на предупреждение, что подобное поведение приведет к катастрофе. Теперь я даю ему последний шанс.
  Он должен выписать чек на предъявителя на сумму в двадцать пять тысяч долларов и отправить его до востребования Фермонту Берку. При этом он должен обеспечить, чтобы человека, который придет за письмом и получит деньги по чеку, не преследовали и даже не предпринимали попыток выследить с помощью меченых денег или каким-нибудь другим способом. Мистер Дарвин, пользуясь своим влиянием на мистера Перри К. Хаммонда, настоятельно посоветует, чтобы и тот сделал подобный перевод денег, если хочет, чтобы его оставили в покое. Только при выполнении этих условий секрет этой квартиры останется неразглашенным и мистеру можно будет не опасаться физической расправы от нижеподписавшегося.
  Если он все же продолжит упрямо сопротивляться выполнению моих требований или же продолжит сотрудничать с мистером Хаммондом и они наймут частного детектива, чтобы выяснить, кто я такой, тогда и его, и мистера Хаммонда ждет та же участь, что и мистера Гарри Траверса.
  Искренне ваш
  ХХХХ».
  Письмо было без подписи. Несколько букв «X» напоминали вышивку крестом, похожую на стежки, которыми были зашиты губы трупов Гарри Траверса, а позднее и самого Чарльза Дарвина.
  Закончив чтение письма, Пол Прай тихонько присвистнул, потом свернул его и положил себе в карман. Он как раз собирался еще раз осмотреть ящики стола и направил на него луч фонарика, когда до его слуха донесся звук вставляемого в замок входной двери ключа.
  Поспешно выключив фонарик, Пол замер. Он услышал сначала звук открывшейся двери, потом дверь закрылась, раздался шорох одежды, щелчок выключателя.
  Пол Прай вытащил из подмышки свою трость с секретом и крадучись пересек ванную и приблизился к двери, чтобы заглянуть в другую спальню.
  Там еще никого не было, но зеркало отразило вошедшего в квартиру.
  Это была стройная, с хорошими формами сероглазая блондинка лет двадцати шести. Она внесла в квартиру два чемодана, которые теперь стояли у ее ног.
  Мгновение Пол Прай отчетливо видел ее отражение в зеркале. Затем она пропала из поля его зрения, и он понял, что девушка направляется прямо в спальню.
  Пол распластался за дверью и стал ждать.
  Щелкнул выключатель, послышались какие-то шорохи.
  Пол выжидал более минуты. Затем любопытство пересилило осторожность, и он выглянул из-за двери.
  Молодая женщина сбросила с себя одежду и осталась в прозрачном нижнем белье. Она внимательно рассматривала себя в зеркале. Пол Прай в свою очередь разглядывал ее.
  Серое платье, в котором девушка вошла в квартиру, выгодно подчеркивавшее все изгибы ее стройной фигуры, сейчас лежало на кровати. Пол Прай ждал, что женщина опять наденет его. Вместо этого она вытащила из ящика дамское белье, приложила к себе и снова критически осмотрела свое отражение в зеркале. Очевидно, она осталась довольна собой, потому что с явным одобрением кивнула своему отражению в зеркале.
  В конце концов она снова надела серое платье, глянула в зеркало и торопливо вышла в гостиную, откуда принесла чемоданы. Положив их на кровать, она начала укладывать туда одежду и шелковое белье.
  Когда оба чемодана были набиты модными шмотками, самыми дорогими аксессуарами и нижним бельем до такой степени, что казалось, вот-вот лопнут, девушка стала возиться с ремнями.
  Именно в этот момент из спальни вышел Пол Прай с тростью под мышкой и шляпой в руке.
  — Прощу прощения, — сказал он.
  Блондинка громко вскрикнула от неожиданности и, отшатнувшись от кровати, уставилась на незваного гостя широко раскрытыми от испуга глазами.
  Пол Прай учтиво поклонился.
  — Я, — объяснил он, — совершенно случайно оказался в ванной. Просто не мог справиться с собой и подсматривал за вами. Оказывается, у меня просто комплекс подглядывания. Никогда раньше не думал, что он у меня есть. Но вы были так прекрасны, а я так любопытен! Надеюсь, дальнейших объяснений не требуется?
  У нее побелели даже губы. Девушка во все глаза смотрела на него, будучи не в силах вымолвить ни слова.
  — Однако, — как ни в чем не бывало продолжал Пол, — позволив себе нарушить одиночество дамского будуара, я признаю, что должен оплатить подобную привилегию. Ясно, вам нужен кто-то, чтобы помочь закрыть чемоданы. Могу я предложить свои услуги?
  — Кто… кто… кто вы такой и что вам здесь нужно? — с трудом выдохнула девушка.
  — Уверяю вас, мое имя, — заверил он, — не имеет значения. Ни малейшего. Когда люди знакомятся при таких очаровательных обстоятельствах, думаю, имена — дело десятое. Могу предложить называть вас, например, Гертрудой, а вы меня — Полом.
  — Но, — проговорила она с беспокойством, — я вовсе не Гертруда. Меня зовут…
  — Ну, ну, — подбодрил он ее, — продолжайте. Только имя, если пожелаете. Фамилия меня не интересует.
  — Мое имя — Тельма.
  — Замечательное имя, — похвалил Пол. — И позвольте спросить, Тельма, что вы делаете в этой квартире?
  — Беру свою одежду.
  — Тогда, — сказал Пол Прай, — вам наверняка известно о печальном конце человека, который снимал это помещение.
  — Нет-нет! — поспешно возразила девушка. — Я ничего об этом не знаю. Я вообще ничего не знаю об этом месте!
  — Вы же оставили здесь свою одежду!
  — Да, но я только что сюда въехала. Видите ли, я взяла эту квартиру в субаренду.
  — У кого? — осведомился Пол.
  — У агента.
  Пол Прай рассмеялся:
  — Ну-ну, могли бы придумать что-нибудь и поумнее. Давайте по-честному. Эта квартира была снята Чарльзом Дарвином. Совсем недавно Дарвин встретил свой печальный конец. Вне всяких сомнений, вы слыхали о смерти Гарри Траверса. Обстоятельства смерти Дарвина совершенно идентичные. Его губы, прошу прощения за жестокие подробности, были крепко зашиты необычным швом, похожим на вышивку крестом. Однако совершенно очевидно, что человек, сшивающий губы мертвецам, делает это по какой-то определенной причине. По логике вещей, зашивать рот мертвому бесполезно. Следовательно, можно сделать вывод, что это либо способ предупредить остальных, либо просто способ усилить впечатление об особой жестокости. Это может быть также знаком предупреждения другим, чтобы они не сообщали каких-то фактов полиции.
  Девушка, казалось, едва держалась на ногах.
  — Вы что, теряете сознание? — спросил Пол. — Сядьте в кресло.
  Она отрицательно мотнула головой.
  — Нет, — отказалась девушка. — Со мной все в порядке. Я хочу вам признаться.
  — И я хочу того же, Тельма, — одобрил Пол.
  — Я — модель, — сообщила она, — в одном из домов моделей. И знакома с леди, которая сопровождала мистера Дарвина, когда покупались все эти платья. Так вот, я случайно встретила ее на улице около часа назад. Она сказала, что обстоятельства вынуждают ее уехать из города, и она оставила в этой квартире отличный гардероб. А поскольку эта женщина знала, что ее платья мне подойдут, потому что мы почти одного размера, то дала мне ключ от квартиры и разрешила пойти сюда и взять все, что мне захочется.
  — Почему же вы не взяли чемоданы побольше? — осведомился Пол Прай.
  — Потому что не хотела брать много одежды. Просто хотела взять несколько красивых вещей, если они мне подойдут.
  — И эта дама дала вам ключ от квартиры, — повторил Пол.
  Блондинка утвердительно кивнула.
  — А не слишком ли разыгралось ваше воображение? — осведомился Пол Прай. — Вы ведь вовсе не та женщина, что занимала эти апартаменты?
  — Вы бы и сами могли догадаться, — ответила она. Ее глаза вспыхнули от гнева. — Вам должно быть стыдно! Стоять тут и подглядывать за женщиной, которая переодевается, примеряет вещи!
  Пол Прай смиренно наклонил голову.
  — Пожалуйста, примите мои глубочайшие извинения, — произнес он. — Однако соблаговолите дать мне ключ, который помог вам попасть в эту квартиру.
  Девушка опустила пальцы в небольшой кармашек своего платья, хотела было отдать ему ключ, но неожиданно заколебалась.
  Взгляд Пола был тяжелым и настойчивым.
  — Ключ, — потребовал он.
  — Я не знаю, кто вы, — ответила она, — и не знаю, имеете ли вы право требовать у меня ключ.
  Пол Прай вплотную подошел к ней. Его холодный взгляд гипнотизировал.
  — Ключ, — настаивал он.
  Девушка несколько секунд смотрела ему в глаза, потом медленно разжала руку.
  Ключ упал на ковер.
  Пол Прай наклонился за ним.
  В ту же секунду девушка сделала быстрое движение. Пол Прай едва увернулся от удара небольшого пистолета с перламутровой рукояткой.
  — Поднимите ключ! — в ярости закричала блондинка.
  Пол Прай бросился вперед, схватил ее за колени.
  Девушка слабо вскрикнула и упала. Пистолет выпал из ее руки. Они вместе упали на ковер и, барахтаясь, перепутав руки и ноги, пытались встать. И тут из этой кучи возник улыбающийся Пол Прай.
  — Тише-тише! — воскликнул он. — Не то я вас отшлепаю!
  Он поднял ее пистолет и опустил его себе в карман. Затем, пока молодая женщина, приняв сидячее положение на полу, отряхивала и расправляла платье, Пол искал ключ. Когда он его нашел, то понимающе улыбнулся.
  — Я так и думал, — заметил он. — Это отмычка.
  Девушка молча смотрела на него.
  — Вы, — сказал молодой человек, — в глазах закона взломщик, человек, виновный в злонамеренном проникновении в чужую квартиру и краже чужой собственности.
  Она ничего не ответила.
  — В данных обстоятельствах, — продолжал Пол, непринужденно расхаживая по комнате, — мне стоило бы позвонить в полицию.
  Девушка оставалась все в той же позе. Неподвижная, безмолвная, без всякого выражения на лице.
  Пол Прай подошел к входной двери и оглянулся.
  — Однако, хорошенько поразмыслив, — улыбнулся он, — и принимая во внимание то очаровательное зрелище женской красоты, которым вы, сами того не зная, позволили мне насладиться, я собираюсь позволить милосердию одержать верх над справедливостью.
  Быстрым движением он открыл дверь, вышел в коридор и захлопнул ее за собой.
  Звуков погони он не услышал. За дверью стояла полная тишина.
  Деревянная рыба
  Пол Прай, в безупречном вечернем костюме, нажимал на звонок роскошной резиденции Перри Хаммонда.
  Дверь открыл дворецкий с кислым лицом. Пол ответил на его недовольное выражение обезоруживающей улыбкой.
  — Некий джентльмен, — сказал он, — не желающий разглашать своего имени, хотел бы немедленно видеть мистера Хаммонда по безотлагательному делу.
  — Мистера Хаммонда, сэр, — ответил дворецкий, — нет дома.
  — Объясните мистеру Хаммонду, — настаивал Пол Прай, продолжая улыбаться, — что я в некотором роде специалист.
  — Мистера Хаммонда, сэр, нет дома, — повторил дворецкий.
  — Совершенно верно, дружище, совершенно верно, — закивал Пол Прай. — И пожалуйста, добавьте, что я специализируюсь на исправлении дефектов губ, имеющих отношение к постоянному молчанию, которое достигается посредством механического воздействия.
  Улыбающиеся глаза посетителя, встретившись со взглядом дворецкого, перестали улыбаться. Его лицо сделалось холодным и решительным.
  — Вы, — сквозь зубы сказал он, — передадите мои слова мистеру Хаммонду немедленно. В противном случае я свяжусь с вашим хозяином иным способом и объясню ему, по какой причине он не получил вестей от меня лично. Нет нужды убеждать вас, что мистер Хаммонд сочтет, что вы поступили крайне невежливо.
  Дворецкий долго колебался.
  — Не пройдете ли сюда? — наконец пригласил он.
  Он проводил Пола через прихожую в небольшую гостиную.
  — Пожалуйста, присядьте, сэр, — предложил дворецкий. — Пойду взгляну, не вернулся ли мистер Хаммонд.
  Дворецкий бочком выскользнул из комнаты, а сам Пол бесшумно прокрался к двери, распахнул ее и снова вышел в прихожую.
  Его острый взгляд заметил небольшую керамическую шкатулку для исходящей почты, а ловкие пальцы приподняли крышку шкатулки и проверили ее содержимое. Там оказалось три письма, подписанные нечетким, с сильным наклоном, почерком. Пол Прай быстро просмотрел адреса. Третий конверт предназначался Фермонту Берку, до востребования. Прай засунул его в карман, вернул другие в почтовую шкатулку, а потом снова крадучись вернулся в гостиную. Он едва успел занять свое прежнее место, как в другую дверь вошел дворецкий.
  — Мистер Хаммонд, — сообщил он, — примет вас.
  Пол Прай в сопровождении дворецкого прошел в коридор и оказался у двери, на которую указал ему дворецкий.
  Его встретил усталый мужчина с большими мешками под глазами. Он поднял на посетителя вопросительный взгляд.
  — Ну, — тихо сказал он, — и что вам от меня нужно?
  — У меня есть причины, — начал Пол Прай, — считать, что ваша жизнь в опасности.
  — Полагаю, вы ошибаетесь, — возразил Хаммонд.
  — У меня есть причины, — повторил Пол, — считать, что вас ожидает та же участь, что и мистера Чарльза Дарвина.
  Перри Хаммонд с сомнением покачал головой.
  — Тот, кто дал вам подобную информацию, — проговорил он, — вас дезинформировал.
  — Другими словами, — медленно произнес Пол Прай, — вы отрицаете, что получали какие-либо требования от человека, который угрожал вам смертью или катастрофой в случае их невыполнения? Вы отказываетесь признать, что вам угрожали и все это было очень похоже на случай с мистером Чарльзом Дарвином?
  — Я, — сказал Перри Хаммонд, взвешивая каждое слово, — не имею ни малейшего представления, о чем это вы говорите. Я принял вас, полагая, что вас, возможно, интересуют некоторые сведения относительно мистера Дарвина. Что же касается меня, можете убираться отсюда!
  Пол Прай отвесил церемонный поклон.
  — Премного благодарен, — бросил он, — за ваше интервью, мистер Хаммонд, — и развернулся на каблуках.
  — Минуточку, — остановил его миллионер простуженным хриплым голосом. — Вы что же, репортер из газеты?
  — Нет, — ответил Пол Прай, не оборачиваясь.
  — Тогда, черт возьми, кто же вы такой?! — с негодованием воскликнул Хаммонд.
  Посетитель повернул лицо к миллионеру.
  — Человек, — сказал он, любезно улыбаясь, — который заставит вас пожалеть, если окажется, что вы ему солгали.
  С этими словами Пол Прай уверенной походкой направился по покрытому ковром коридору.
  Однорукий Магу оторвался от стакана с виски, услышав, как хозяин открывает английский замок квартиры.
  — Ну, — сказал он похоронным тоном, — вижу, вы еще живы.
  — По крайней мере временно, дружище, — парировал босс, улыбаясь.
  Пол повесил плащ и шляпу и направился к шкафу, где хранилась коллекция всевозможных барабанов.
  Однорукий Магу передернул плечами.
  — Ради Господа Бога, — взмолился он, — не начинайте!
  Пол Прай тихонько рассмеялся и коснулся пальцами барабана с такой же любовью, с какой охотник выбирает ружье из оружейной стойки.
  Воспользовавшись моментом, Магу торопливо налил в стакан спиртного.
  — По крайней мере, — взмолился он, — дайте мне хотя бы пятнадцать минут, чтобы как следует хлебнуть, прежде чем начнете свои упражнения. Эти чертовы барабаны действуют мне на нервы. Эти звуки проникают мне прямо в кровь и делают мне сердцебиение.
  Хозяин выбрал круглый кусок дерева, который мог бы показаться совершенно целым, если бы не прорезь на одном боку с двумя просверленными по краям отверстиями.
  — В этом, дружище, суть барабанов, — сказал Пол мечтательно. — Мы точно не знаем как, но, похоже, их звуки и в самом деле проникают человеку в кровь. Тебе они не нравятся, приятель, потому что ты боишься того примитивного, что таится у тебя в глубине. Ты постоянно стремишься убежать от самого себя.
  Несомненно, психоаналитик, заглянув в твое прошлое, смог бы обнаружить, что твое пристрастие к виски коренится в стремлении утопить какие-то настоящие или вымышленные беды.
  Рожи Магу постарался придать своему лицу чрезвычайную сосредоточенность.
  — Вы же не собираетесь отвести меня к одному из этих психоаналитиков? — осведомился он.
  Пол Прай покачал головой.
  — Конечно же нет, приятель, — ответил он. — Полагаю, это уже бесполезно. В случае же, если лечение окажет свое действие, ты ведь навсегда потеряешь вкус к виски. Барабаны, Рожи, производят на меня такой же эффект, что и виски — на тебя. Постарайся развить в себе вкус к барабанам, и я приложу все усилия, чтобы отучить тебя от привычки к спиртному. Но, поскольку это не в твоих силах, единственное, что я могу сделать, это позволить тебе получать удовольствие так, как ты этого хочешь. Но я настаиваю, чтобы и ты платил мне той же монетой.
  Пол Прай уселся в кресло у большого камина и взял длинную тонкую палочку с утолщением на конце в форме розового бутона.
  — А теперь, дружище, смотри, — показал он, — тут у нас имеется Мок Йейтт, иначе — «деревянная рыба». Это культовый барабан буддистов. В Китае его используют, чтобы их молитвы были приняты Всевышним. Если ты прислушаешься, Рожи, то насладишься изысканностью тона, который дают только лучшие представители этого типа барабанов. Они хитроумно вырезаются вручную…
  — Ради Бога! — взмолился однорукий Магу. — Не надо! Вы меня с ума сведете этой штуковиной!
  Покачав головой, босс принялся легонько постукивать деревянной палочкой по выпуклой части этого круглого куска дерева. Квартиру наполнил глухой пульсирующий звук, обладающий особенным деревянным резонансом.
  Однорукий Магу в отчаянии осушил стакан виски, поспешно налил себе еще порцию и тут же проглотил и ее. Потом, передернувшись, как от холода, неподвижно замер. Еще через минуту он в отчаянии закрыл ухо своей единственной рукой.
  — Так, во всяком случае, я могу хотя бы наполовину ослабить этот ужасный шум, — пробормотал он.
  Пол Прай не обращал на своего помощника никакого внимания и продолжал с упоением стучать в барабан.
  — В чем смысл этих барабанных упражнений на этот раз? — осведомился наконец Рожи Магу.
  — Пытаюсь сосредоточиться, — ответил, не прекращая стучать, Пол. — Думаю, я уже нашел необходимое решение. — Он резко прервал свои упражнения и благосклонно улыбнулся Магу. — Да, приятель, — сообщил он. — Я принял решение.
  Однорукий Магу поморщился.
  — Дайте мне еще пяток минут, чтобы виски подействовало, — попросил он. — Во всяком случае избавьте меня хоть на пять минут от новой пытки. И какое же это решение?
  Пол Прай отложил любимый барабан. Сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил конверт с сорванной печатью. Извлек оттуда письмо и прямоугольную бумажку.
  — Рожи, — проговорил он. — Это письмо подписано рукой Перри Хаммонда, мультимиллионера. Позволь мне зачитать его тебе.
  «Мистеру Фермонту Берку,
  Главпочтампт,
  До востребования.
  Дорогой мистер Берк!
  Я выполняю ваше требование. Прилагаю к этому письму чек на предъявителя на сумму в двадцать пять тысяч долларов. Хочу заверить вас, что реализация чека пройдет беспрепятственно. Я уведомил своих банкиров по телефону, что этот чек представляет собой перевод компенсации за добросовестно заключенную деловую сделку и что им нужно просто оплатить его, когда он будет представлен.
  Считаю, что это полностью отвечает вашим требованиям и что я теперь волен считать дело закрытым.
  Искренне ваш
  Перри К. Хаммонд».
  Однорукий Магу уставился на босса.
  — Чек, — переспросил он, — на двадцать пять тысяч долларов?
  Пол Прай кивнул.
  — И не забудь, приятель, на предъявителя.
  — Но кто же этот предъявитель?
  Пол Прай поднялся, положил «деревянную рыбу» обратно в шкаф и закрыл дверь.
  — Дружище, — широко улыбаясь, сказал он, — предъявитель — это я.
  У однорукого Магу чуть было глаза не вылезли на лоб.
  — Господи помилуй! — пробурчал он. — Вы опять вляпались в это дело! Полиция привлечет вас за воровство, Перри Хаммонд — за мошенничество, а человек, который вышивает крестом покойников, начнет охотиться за вами — не сойти мне с этого места, — чтобы убить и зашить вам губы!
  Хозяин в задумчивости сложил губы куриной гузкой.
  — Да, дорогой, — согласился он. — Я бы сказал, это довольно верное предсказание возможных последствий. И если быть точным, я бы даже сказал, довольно заниженная их оценка.
  Пол, улыбаясь, подошел к бюро и выдвинул тяжелую деревянную доску. Затем он внимательно изучил содержимое выдвижного ящика для писем.
  — Помнишь, Рожи, — сказал он, — я как-то припрятал на всякий случай длинный алый конверт с красной полосой. Ты спросил меня, на кой черт он мне нужен. Я ответил, что храню его, потому что он заметный.
  Однорукий Магу кивнул.
  Босс вынул из кармана авторучку и написал на алом конверте с красной полосой адрес.
  — Мистеру Фермонту Берку, Главпочтампт, до востребования, — сообщил он. — Красные чернила прекрасно смотрятся на алом фоне, — заметил он. — Отлично гармонируют.
  — А что в конверте? — поинтересовался Магу.
  — Ничего, — пожал плечами Пол.
  — Какой же в этом смысл? — не понял Магу.
  Хозяин улыбнулся. Из другого отделения он вынул конверт с маркой и подписал тот же адрес: «Фермон-ту Берку, Главпочтампт, до востребования».
  — А что вы пошлете в этом конверте? — осведомился Рожи Магу.
  — В этом конверте, — Прай улыбнулся, — будет самая лучшая подделка этого чека, какую только я смогу осуществить. И заметь, дружище, я доволен, что это будет хитроумное мошенничество.
  Однорукий Магу уставился на хозяина. Он думал.
  — Вы собираетесь обналичить настоящий чек? — наконец нерешительно спросил он.
  Пол Прай кивнул.
  — А зачем же тогда поддельный? — все еще ниче-го не понимал Рожи.
  — А это, дружище, уже дело банка и человека, который представит этот чек, — пожал плечами босс.
  — Но вдруг поддельный чек представят в банк первым? — возразил Магу.
  Пол Прай снисходительно улыбнулся.
  — Ну, — обиделся он, — я полагал, что ты меня считаешь гораздо умнее. Естественно, настоящий чек будет реализован еще до того, как поддельный попадет на почту.
  — А в чем смысл этих двух писем — одного в цветном конверте, а другого в обычном? — не унимался помощник.
  — Это, Рожи, — таинственно сказал Пол, — профессиональная тайна. Я не смогу ответить на твой вопрос, если ты не позволишь мне еще немножко побарабанить.
  Однорукий Магу в необычайном возбуждении отчаянно затряс головой.
  — И что означают твои телодвижения? — осведомился босс.
  — Просто хотел проверить, разобрало ли меня от виски, — ответил Магу. — Если да, то я разрешу вам немного побарабанить. В противном случае я ошибся, не рассчитал время, необходимое, чтобы почувствовать опьянение. Я не выдержу этого барабанного боя. Поэтому можете сохранить в тайне этот свой проклятый профессиональный секрет.
  Пол Прай, ухмыльнувшись, сунул конверты во внутренний карман пиджака.
  — Завтра в это время, приятель, я стану на двадцать пять тысяч долларов богаче. Более того, я пущусь в крайне интересное приключение.
  — Завтра в это время, — меланхолично ответил однорукий Магу, — вы будете лежать, вытянувшись на мраморной плите. А коронер и патологоанатом будут разрезать нитки, которыми будут зашиты ваши губы.
  Второй чек
  Пол Прай вошел в помещение банка в пальто с поднятым воротником, низко надвинутой на лоб фетровой шляпе и в темных очках.
  Кассир пристально посмотрел на посетителя, затем взглянул на чек.
  — Минуточку, — сказал он и вышел из своей зарешеченной клетки. Он сверился с запиской, еще раз внимательно проверил чек, со вздохом взял пачку денег. — Какими желаете банкнотами? — осведомился он.
  — Сотнями, — ответил Пол Прай, — если удобно.
  Кассир отсчитал стодолларовые бумажки, потом сложил их и перетянул резинкой.
  — Так вас устроит? — спросил он. — Может, желаете пересчитать?
  Ответив отрицательно, Пол отвернулся.
  Когда он шел к двери, то почти физически ощущал, как кассир сверлил его взглядом между лопаток.
  Покинув банк, Прай сразу же отправился в почтовое отделение. Там он опустил оба письма в ящик с надписью: «Местная доставка». Потом отправился перекусить, а после обеда вернулся на почту.
  Ему удалось встать в том месте, откуда, не вызывая подозрений, он мог наблюдать за окошечком, помеченным: «До востребования».
  Сразу после половины третьего у окошка появилась молодая, модно одетая женщина.
  Находясь не очень далеко от нее в конце коридора, Пол увидел, как клерк протянул ей длинный розовый конверт с красной полосой. Молодая женщина с любопытством повертела его. Почти сразу же мужчина в зарешеченном окошке просунул еще один конверт. Девушка взяла его и стала разглядывать. Потом, отойдя от окошка, она остановилась, чтобы вскрыть конверты. С недоумением она уставилась на пустой алый конверт.
  Было ясно, что ей нужен был чек, находившийся в другом конверте, поскольку, вынув, наконец, желанный листок, девушка облегченно вздохнула. Пол Прай со своего места мог видеть каждое ее движение. Он заметил, что девушка волновалась и была напряжена. Ее губы вздрагивали, а руки тряслись, когда она, комкая алый конверт, несла его к железной урне, чтобы выбросить. И вдруг, видимо передумав, она расправила конверт и сунула его в сумочку.
  Покинув здание почты, девушка спустилась по каменным ступеням на тротуар, где у обочины в автомобиле ее поджидала еще одна молодая женщина.
  Пол Прай, на некотором расстоянии следовавший за ней, не мог разглядеть женщину за рулем. Однако он хорошо видел, как молодая женщина, которая была в почтовом отделении, быстро села в машину. Автомобиль тотчас же рванулся с места.
  Прай сбежал со ступенек к стоянке, где оставил свою машину. Он завел двигатель. Пока он прогревался, Пол снял пальто, темные очки и заменил фетровую шляпу на другую, с более жесткими полями. Усевшись в автомобиль, он сразу же поехал в банк, где раньше в этот же день обналичил чек на двадцать пять тысяч долларов.
  Пол не стал искать место для парковки, а оставил машину напротив гидранта. Он понимал, что заработает штраф, но зато автомобиль будет стоять в удобном месте — до него легко будет добраться.
  Пол Прай миновал вращающиеся двери и остановился в богато отделанном мрамором фойе. Он внимательно оглядел длинный коридор с зарешеченными окошками и столами чиновников. Осмотрел клиентов у стенда, где хранились приходные и расходные ордера.
  Затем он прошел в конец самой длинной очереди и встал там, теребя приходный ордер.
  Почти сразу же он заметил молодую женщину, побывавшую на почте. Быстрым, нервным шагом она направлялась к окошку кассы. Там она представила чек, и его сразу же передали кассиру. Пол Прай наблюдал, как девушка просунула чек в окошечко кассы, видел руку кассира, которая взяла его и начала вертеть. Очевидно, кассир пристально изучал его.
  Мгновение спустя послышался слабый звук электрического зуммера. Слонявшийся без дела по банку охранник в форме прекратил праздно разглядывать клиентов и весь обратился во внимание. Заметив сигнал кассира, он вышел вперед.
  Молодая женщина, стоявшая у окошка, была полностью поглощена действиями кассира и совершенно не обращала внимания на то, что происходило вокруг нее.
  Пол Прай подошел к телефонной будке, опустил монету в пять центов и набрал номер Перри Хаммонда.
  Ему ответил женский голос. Это была секретарь мистера Хаммонда. Пол сообщил, что желает переговорить с мистером Хаммондом по поводу чека в двадцать пять тысяч долларов, который был переслан Фермонту Берку.
  Почти тотчас же он услышал шепот, а потом сухой от напряжения голос Хаммонда. Миллионер изо всех сил старался говорить непринужденно.
  — Как вы себя сегодня чувствуете, мистер Хаммонд? — любезно осведомился Пол Прай.
  — О чем вы хотели со мной переговорить? — спросил миллионер.
  — О, — небрежно сказал Пол Прай, — я просто хотел сознаться в том, что выкрал у вас чек на двадцать пять тысяч долларов, и выразить надежду, что эта потеря ни в коей мере не причинит вам неудобств.
  — Что вы сделали?! — воскликнул миллионер.
  — Украл у вас двадцать пять тысяч долларов, — спокойно повторил Пол. — Не думаю, что стоит так волноваться по этому поводу. Просто я не хотел, чтобы вы попали в затруднительное положение из-за этой кражи.
  — Что вы имеете в виду? — повысил голос Хаммонд.
  — Мое имя Фермонт Берк, — продолжал Прай. — Я оказался на мели и попытался выудить пять долларов у брата, живущего в Денвере. Зашел на почту посмотреть, нет ли для меня письма, и мне вручили конверт. Я открыл его и нашел там чек на предъявителя в двадцать пять тысяч долларов. Естественно, я подумал, что это какая-то ошибка, и подумал, что могу получить, исправив ее, бесплатный обед. Поэтому и отнес чек в банк. К моему удивлению, мне сразу же выдали деньги и без всяких вопросов. Тогда я, конечно, понял, что мне повезло — я напал на перевод, предназначенный для кого-то еще. Ну, я подделал вашу подпись на чеке, запечатал его в конверт и отправил Фермонту Берку на главпочтампт, до востребования.
  Голос миллионера повысился до крика.
  — Что вы сделали?! — в ужасе завопил он.
  — Ну, успокойтесь. Не стоит так волноваться, — с состраданием сказал Пол. — Я подделал ваш чек на двадцать пять тысяч долларов и послал его по почте. Мне пришло в голову, что человек, который получит чек, ожидает вознаграждения за честную сделку. Поэтому, по всей вероятности, он представит его в банк, чтобы положить на депозит, или захочет получить по нему деньги.
  В этом случае наверняка обнаружится, что чек поддельный. Конечно, я очень старался, чтобы получилась неплохая подделка, но вы же понимаете, даже в большом банке будут смотреть с осторожностью на второй чек на двадцать пять тысяч долларов на предъявителя. Тем более представленный в один и тот же день. Я подумал, что если банк сообщит вам, что некто представил к оплате ваш поддельный чек, то желательно, чтобы вы не стали преследовать по закону этого человека. Видите ли, он мог ничего не подозревать об этой липе…
  На другом конце послышалось неразборчивое ругательство, затем трубку бросили на рычаг. Пол Прай решил, что Перри Хаммонд прервал связь, чтобы срочно позвонить в банк.
  Пол вышел из телефонной будки, заполнил на столе приходный ордер для депозита и направился к ближайшему от кассы окошку.
  Охранник в форме подошел и взял молодую женщину под руку. Та сильно побледнела.
  — Я же вам говорю, — услышал Пол Прай, — я ничего не знаю об этом. Меня наняли, чтобы я взяла этот чек на почте и получила по нему деньги в банке. После мне нужно было позвонить по телефону и получить указания, что делать дальше. Вот и все, что мне известно об этом.
  Телефон у локтя кассира зазвонил резко и требовательно. Кассир поднял трубку.
  — Алло! — На его лице отразилось удивление. Минуту спустя он сказал: — Да, мистер Хаммонд, сегодня утром, ближе к обеду. Я прекрасно помню ваши инструкции по этому поводу и…
  Из трубки неслись визгливые выкрики, слов Пол Прай, конечно, не мог разобрать, но лицо кассира залилось краской.
  — Минуточку. — Кассир попробовал остановить миллионера. — Думаю, вы просто разнервничались, мистер Хаммонд. Если бы просто…
  И тут он снова был прерван визгливыми тирадами, доносившимися из трубки.
  Очередь, в которой стоял Пол Прай, продвинулась, поэтому он оказался у самого окошка.
  — Я хочу положить деньги на депозит, — сказал он, просовывая приходный ордер в окошко вместе с десятью сотенными бумажками, которые получил из этого банка утром.
  Мужчина в окошке был улыбчивым и доброжелательным.
  — Вам следует пройти к четвертому окошку, — посоветовал он. — К тому, где написано: «Депозиты — от «М» до «Р».
  Пол Прай с невинным видом извинился за свою ошибку.
  — Вон туда, где вы видите буквы над окошком, — повторил мужчина, елейно улыбаясь.
  Пол Прай медленно прошел мимо окошка кассы. Он подоспел вовремя, чтобы услышать, как кассир сказал охраннику:
  — Все в порядке, Мэдсон. Мы не можем реализовать этот чек, поскольку подпись неразборчива. Но мистер Хаммонд пообещал, что уладит это дело с мистером Берком. Похоже, тут произошла очень серьезная ошибка. Но банк ответственности за нее не несет. Виновата беспечность клиента, пославшего чек на предъявителя по почте…
  Больше Пол ничего не услышал, потому что остальное было сказано очень тихо. Продолжая игру, Пол Прай прошел к окошку, на которое ему указали. Однако он успел заметить, как молодая женщина направилась к телефонной будке. Она опустила монетку и набрала номер. Девушка говорила быстро и взволнованно. Потом замолчала и стала слушать, что ей отвечали. Затем, кивнув головой, повесила трубку.
  Пол Прай проследовал за ней из банка и увидел тот же автомобиль, что ждал ее у почты. Молодая женщина села в машину, которая сразу же отъехала.
  На этот раз автомобиль молодого авантюриста был припаркован очень удобно. Он имел возможность сразу пристроиться почти в хвост двухместному закрытому автомобилю, за которым вел слежку. Пол сорвал красный ярлычок штрафа с рулевого колеса, сунул его в карман и сконцентрировал все внимание на отъехавшей машине.
  Преследовать эту машину оказалось не так уж просто. Молодая женщина была отличным водителем, и, очевидно, очень торопилась куда-то.
  В конце концов ее машина остановилась перед зданием, в котором явно располагался ночной притон. Молодая женщина выскользнула из машины, быстро подошла к двери и позвонила. Замерев на пороге, она ждала, пока откроется глазок и оттуда выглянет чье-то лицо.
  Через минуту дверь открылась, и молодая женщина исчезла.
  Двухместный автомобиль съехал с обочины и стал набирать скорость, сидевшая за рулем женщина бросила последний взгляд на дверь, в которую вошла ее пассажирка.
  Пол Прай нервно вздрогнул, когда увидел ее лицо. Это была женщина, которую он встретил в квартире, тайно снятой Чарльзом Дарвином. Именно она тогда примеряла одежду. Однако было уже поздно что-либо предпринимать. Автомобиль продолжал свой путь, а Пол Прай начал осуществлять некий план, возникший у него в голове.
  Убийца, вышивающий крестом
  На противоположной стороне улицы располагалась аптека, и Пол Прай вошел туда. Он купил женскую сумочку, губную помаду, пудреницу, носовой платочек и упаковку жевательной резинки. Он заплатил за покупки одной из стодолларовых бумажек, полученных в банке, и сунул сдачу в сумочку. Пол свернул еще две стодолларовые бумажки и положил их туда же. Продавец аптеки наблюдал за ним с любопытством, но ничего не сказал.
  Пол Прай перешел улицу и направился к ночному клубу. Позвонил в звонок, и пластинка, закрывающая глазок, отодвинулась.
  — Пять минут назад, — сказал Пол, — здесь была молодая женщина. Брюнетка. В синей юбке и небольшой синей шляпке. Она приехала в двухместном автомобиле и вошла сюда.
  — Ну и что? — ледяным тоном спросил мужчина, неприветливо рассматривавший Пола Прая через глазок.
  — Я должен ее увидеть, — заявил Пол Прай.
  — У вас есть приглашение? — поинтересовался мужчина.
  — Нет. Но я должен увидеть эту молодую женщину, — повторил Пол.
  — Вы не можете ее увидеть, — отрезал нелюбезный мужчина.
  Пол Прай заволновался.
  — Видите ли, — начал объяснять он, — эта женщина уронила свою сумочку. Я подобрал ее и решил ей вернуть. Но когда открыл сумочку и заглянул внутрь, искушение было слишком велико. Я решил убежать с сумочкой. Видите ли, у меня жена и двое ребятишек, которые вот уже несколько дней не имеют и крошки во рту. Я потерял работу, а мои сбережения подошли к концу. Я вынужден что-то делать, чтобы выжить. Когда я увидел деньги в сумочке, решил, что оставлю ее себе. Но потом, пройдя полквартала, понял, что не могу пойти на кражу. Поэтому и принес сумочку сюда.
  — Ладно, — сказал мужчина, — давайте ее мне, я отнесу владелице.
  Пол Прай открыл сумочку.
  — Посмотрите, — заметил он, — здесь почти триста долларов.
  — Я отнесу ее, — пообещал привратник.
  — Так я и поверил! Она, вероятно, даст мне пятерку, а может, и десятку. А может, окажется столь щедрой, что не пожалеет и двадцати долларов. А для меня это много значит! Я не мог взять сумочку, но чертовски уверен, что смогу взять вознаграждение.
  — Если она захочет отблагодарить вас, я принесу вам деньги, — заверил мужчина.
  Пол Прай опечалился.
  Человек по другую сторону двери заколебался.
  — Либо вы пустите меня, и я отнесу ей сумочку лично, — твердо заявил Пол, — либо она ее больше никогда не увидит. Вы не хотите, чтобы я вернул сумочку вашей клиентке. Мне все равно. Я выполнил свой долг. Но раз вы так поступаете, помещу объявление в газету со всеми обстоятельствами этого дела.
  — Послушайте, — проговорил мужчина, выглядывая в приоткрытую дверь, — это ресторан высокого разряда. Сейчас у нас идет представление, и молодая особа, о которой вы говорите, работает в этом шоу. У вас в руках ее сумочка, и если только вы попытаетесь уйти, я позову полицейского, и вас арестуют.
  Пол Прай презрительно усмехнулся:
  — Так я и поверил, что вы станете звать полицию. Я тогда сделаю официальное заявление. Расскажу всему миру, что это место — тайный притон. Что я пытался войти, чтобы вернуть женщине сумочку, а вы меня не впустили. Вместо этого вы вызвали полицию. Если бы это был респектабельный ресторан, какого черта вы не открываете дверь, чтобы впустить своих возможных клиентов?
  Дверная защелка отодвинулась.
  — Дьявольщина! — ругнулся мужчина. — Входите. Вы как раз один из тех чертовых надоед, которые так часто суют свой нос куда не надо!
  — Где я найду ее? — сразу же осведомился Пол Прай.
  — Ее зовут Эллен Трейси. Она наверху, в одной из уборных на третьем этаже. Я дам вам в провожатые официанта.
  — Чтобы отобрать у меня вознаграждение, — продолжил за него Пол Прай. — Не беспокойтесь. Я и так найду дорогу.
  Он оттолкнул мужчину и бегом бросился по лестнице.
  У привратника под рукой был телефон. Пол прошел уже почти половину пути, когда услышал телефонный звонок. Ответа мужчины он не слышал, так как тот понизил голос до конфиденциального невнятного шепота.
  Пол Прай многое бы отдал, чтобы услышать этот разговор. Но у него не было времени ждать. Крепко держа свою трость с секретом, он летел через две ступеньки наверх. Пол быстро пересек танцзал, отодвинул занавески, скрывающие дверь, и поднялся на площадку. Здесь он увидел несколько дверей, на одной из которых значилось: «Эллен Трейси». Он постучался.
  — Кто там? — откликнулся женский голос.
  — Вам пакет, — сказал Пол Прай.
  Дверь немного приоткрылась, и показалась обнаженная женская рука.
  — Давайте, — попросила женщина.
  Пол Прай пинком распахнул дверь.
  Девушка с криком отшатнулась.
  Она была только в нижнем белье, чулках и туфлях. На табуретке рядом с трюмо лежал костюм, а на стул было небрежно брошено кимоно. Молодая женщина не сделала никакой попытки накинуть кимоно. Она стояла, с удивлением уставившись на Пола Прая и совершенно не обращая внимания на свой вид.
  — Ну, — сказала она, — и в чем же дело?
  — Послушайте, — начал Пол. — Я пришел от того человека, который велел вам взять чек на почте. Вы знаете, что я имею в виду.
  При этих словах с ее лица сбежал румянец, в глазах появилась тревога.
  — Что вам сказали в банке? — продолжал Пол Прай. — Это чрезвычайно важно.
  — Мистер Хаммонд, — ответила она, — сказал, что с чеком все уладит. Он хотел, чтобы банк обналичил тот, но они не выплачивают денег по подложным чекам. Тогда он сказал, что выпишет новый.
  Я звонила ему всего несколько минут назад и все объяснила. Вы должны были бы знать.
  — Тут что-то не так, — засомневался Пол. — Вы звонили не по тому номеру. Эта информация стала известна кому-то другому. Вы уверены, что набрали правильный номер?
  Девушка в замешательстве нахмурила лоб, потом медленно кивнула.
  — Так по какому номеру вы звонили? — настаивал Пол Прай.
  Девушка отшатнулась от него, словно от удара. Ее лицо стало мертвенно-бледным. Она как-то вся съежилась.
  — Кто… кто вы? — прошептала она испуганно.
  — Я же вам сказал, — проговорил Пол Прай.
  Она медленно покачала головой. Ее широко раскрытые глаза потемнели.
  — Убирайтесь отсюда! — сказала она еще тише. — Ради Бога, уходите отсюда, пока еще есть время!
  Пол Прай шагнул вперед.
  — Послушайте, — сказал он, — вы понимаете, во что ввязались? Или еще не совсем? В любом случае…
  Он не успел договорить. Тишину нарушил женский крик. Казалось, он исходил из смежной уборной.
  Пол Прай замер, прислушиваясь. Крик повторился, на этот раз громче и настойчивее.
  Пол Прай взглянул на женщину.
  — Кто это? — спросил он.
  Ужас буквально сковал ее, и она не могла ничего сказать, казалось, ее язык прилип к нёбу. Девушка просто лишилась дара речи. Наконец, немного оправившись от испуга, она, запинаясь, произнесла:
  — Это Тельма… ее комната рядом с моей.
  — Тельма? — переспросил Пол.
  Девушка кивнула.
  — Скажите, это та женщина, что сидела за рулем двухместного автомобиля, в котором вы ездили на почту и в банк?
  Она снова кивнула.
  Пол Прай повелительно выставил вперед указательный палец.
  — Вы, — сказал он, — оставайтесь тут. Никуда ни шагу! Не пытайтесь сбежать. И никого сюда не впускайте. Когда я вернусь, откроете мне. Понятно?
  Она опять кивнула.
  Распахнув дверь, Пол выбежал в коридор. Из смежной раздевалки снова послышался крик. Пол Прай навалился на дверь этой комнаты.
  Она оказалась незапертой.
  Пол ворвался в уборную и увидел там жуткое зрелище.
  Молодая женщина, назвавшаяся Тельмой во время их первой встречи в квартире миллионера, стояла в дальнем углу комнаты. Она была без юбки, а ее блузка была разорвана от горла до самой талии. Бюстгальтер стянут, трусики тоже разодраны в клочья. В правой руке девушка сжимала пистолет. Как только Пол захлопнул дверь, она снова вскрикнула.
  Пол Прай внимательно осмотрел и ее, и оружие.
  — Все будет в порядке, Тельма, — успокоил он ее. — В чем дело? Быстрее!
  Она шагнула к нему.
  — Р-р-разве вы не видите?
  — Вижу, и довольно много, — подтвердил он, глядя на ее белую кожу с ярко-красными полосами. В эти места, вероятно, попадали удары.
  — Вы заметили мужчину, который отсюда вышел? — спросила она.
  Пол Прай покачал головой.
  — Я не могу громко говорить. Подойдите поближе. Я буду говорить шепотом. Это было ужасно!
  Пол Прай повиновался.
  Девушку била дрожь.
  — Мне х-х-холодно, — прошептала она. — Я сейчас упаду в обморок. Снимите пиджак и накиньте на меня. Я так з-з-замерзла. Накиньте свой пиджак мне на плечи! — Она покачнулась.
  Пол Прай, подскочив, схватил ее за плечи. Он резко развернул ее и выхватил у нее пистолет.
  Тельма заплетающимися ногами дошла до середины небольшой комнаты и упала на стул.
  — Ладно, — снисходительно сказал Пол. — А теперь выкладывайте, зачем все эти уловки. Да побыстрее!
  — Как вы догадались? — удивилась она.
  — Грубая работа, — констатировал он. — Выкладывайте!
  — Я так и думала, что у меня ничего не получится, — призналась девушка. — Но от этого зависит моя жизнь.
  — Полагаю, что я уже все знаю, — заявил Пол. — Тем не менее расскажите все сами.
  — Я видела, что вы за нами следили, — начала девушка. — Я вас узнала. По телефону сообщила об этом своему боссу. Он велел мне бежать в свою уборную, сорвать одежду, словом, сделать вид, что на меня напали. Естественно, начать кричать. Когда вы войдете, мне нужно было стрелять. Он дал мне пистолет, но он мне не доверяет. В пистолете только один патрон. Я должна была выстрелить, когда вы подойдете ко мне очень близко и я не смогу промахнуться. Услышав выстрел, он должен был появиться. А мне нужно заявить, что вы на меня напали. Это на случай, — продолжала она, — если выстрел привлечет чье-то внимание. Если будет все тихо, мне не нужно будет ничего говорить. Он каким-то образом избавится от вашего тела. А я уложу свои вещички и отправлюсь в кругосветное путешествие. Он сказал, что даст мне билет, и все такое…
  — А если вы этого не сделаете? — поинтересовался Пол Прай.
  — Тогда, — ответила девушка, — ни один из нас не выйдет из этой комнаты живым.
  — Вы знали об убийствах, которые совершил человек, на которого вы работаете? — спросил Пол Прай.
  Девушка заколебалась, потом опустила голову.
  — Нет, — медленно ответила она. — Не знала до последней минуты.
  — Так он, — спросил Пол Прай, — находится здесь, в ресторане?
  — Он его владелец…
  Пол Прай достал обойму ее пистолета. Как и сказала молодая женщина, там был только один патрон.
  — Давайте убежим отсюда, — предложил он, вставив обойму пистолета на место.
  Тельма покачала головой.
  — Нам это не удастся, — сказала она. — Он поджидает снаружи, и с ним еще человек. Они убьют нас обоих.
  — Предположим, что, кроме него, никто больше не услышит вашего выстрела, — начал Пол Прай, — что тогда?
  — Ну, тогда, я думаю…
  — Продолжайте, — настаивал Пол, — говорите, что думаете.
  Она перешла на шепот:
  — Я думаю, он зашьет вам губы и бросит ваше тело куда-нибудь.
  Ее трясло как в лихорадке.
  Пол смотрел на девушку равнодушным, оценивающим взглядом.
  — Послушайте, Тельма, — наконец сказал он, — если вы мне лжете, вы рискуете жизнью. Говорите мне правду. Если действительно никто не услышит выстрела, он и в самом деле намеревается отделаться от моего тела таким образом?
  Она кивнула. Потом, помедлив минуту, сказала упавшим голосом:
  — Но какое теперь это имеет значение? Мы оба умрем. Вы не знаете этого человека. Не знаете, как он неописуемо коварен и невероятно жесток…
  Пол Прай действовал стремительно. Он наклонил трюмо, выдвинул один из ящиков, вставил туда пистолет и спустил курок.
  Раздался приглушенный хлопок.
  Пол Прай отпустил трюмо. Оно упало с таким грохотом, что задрожали стены.
  Пол отступил, бросил уже бесполезный пистолет на пол и вынул из своей трости острое, как бритва, лезвие. Затем он прижался к стене за дверью и стал ждать.
  Наступила тишина.
  Тельма схватилась руками за голову и зарыдала.
  Ручка двери медленно начала поворачиваться. Щелкнул замок. В комнату вошли двое мужчин. Пол Прай мог слышать шарканье их ног, но не мог их видеть.
  — Где он, Тельма? — спросил грубый мужской голос.
  Рыдающая девушка ничего не ответила. Она не отрывала рук от лица и беспомощно всхлипывала.
  Мужчины прошли в комнату. Один из них направился к девушке.
  Пол Прай ударом ноги захлопнул дверь.
  Вздрогнув от неожиданности, мужчины уставились на Пола. Одним из них был человек, охранявший вход в подпольный ночной клуб. Другого Пол Прай никогда прежде не видел. Это был хорошо одетый мужчина с вьющимися черными волосами и темными глазами. Это был довольно угрюмый человек. А его глаза и все лицо оказывали какое-то странное воздействие.
  Оба мужчины были вооружены.
  Охранник нелегального ночного клуба оказался ближе всего к Полу Праю. Он поднял пистолет.
  Пол Прай бросился вперед. Тонкий клинок, до поры таившийся в его трости, который казался не страшнее иглы для штопки, блеснул словно жало змеи и вошел прямо в грудь мужчины.
  Человек безжизненно осел. Выдернув лезвие, Пол обернулся. С лезвия капала кровь.
  Мужчина с вьющимися темными волосами выстрелил. Пуля пролетела очень близко и прошила складки плаща Пола.
  Тонкий стальной нож Прая сверкал то вверху, то внизу. Острое, как бритва, лезвие перерезало сухожилия руки мужчины. Его пальцы разжались и выронили пистолет.
  Ругнувшись, мужчина отскочил назад и левой рукой выхватил из-под пиджака длинный нож.
  Пол Прай снова бросился в атаку. Мужчина отразил его удар ножом. Сталь заскрежетала о сталь.
  Легкое лезвие Пола Прая не могло соревноваться с тяжелым ножом. По инерции Прай проскочил вперед. Темноволосый мужчина, приставив нож к его горлу, расхохотался.
  Нечеловеческим усилием Полу все же удалось увернуться как раз в момент, когда мужчина уже был готов перерезать ему горло. Его противник слишком поздно понял, что потерял преимущество. Пол Прай проворно отскочил и снова замахал лезвием своей трости.
  — Итак, — закричал Пол, — защищайтесь!
  Темноволосый мужчина приготовился тяжелым ножом отразить удар лезвия Пола.
  — Я умею защищаться гораздо лучше, чем вы, мой друг, — спокойно сказал он.
  — И полагаю, — заметил Пол Прай, — именно этим ножом вы умертвили людей, губы которых были зашиты.
  — Это моя, так сказать, торговая марка, — согласился мужчина. — Когда я уйду отсюда, ваши губы и губы Тельмы будут точно так же зашиты. Я брошу ваши тела…
  Пол Прай, улучив момент, сделал резкий выпад вперед.
  — Не слишком ловко, — заметил мужчина.
  Но клинок Пола, скользнув по плоскости широкого ножа противника, вонзился ему прямо в сердце. У темноволосого мужчины даже не было времени изобразить на лице выражение удивления и ужаса.
  Пятьдесят тысяч
  Однорукий Магу широко раскрытыми глазами уставился на Пола Прая, когда тот вошел в квартиру.
  — Скажите что-нибудь, — попросил он.
  Босс, улыбаясь, снял плащ и шляпу.
  — И что я должен сказать?
  — Что-нибудь, — повторил Рожи Магу. — Просто, чтобы я убедился, что ваши губы не зашиты стежками крест-накрест.
  Пол вынул из кармана портсигар, вытащил сигарету и критически осмотрел фильтр.
  — Ну, дружище, — промолвил он. — Допустим, я закурю. Это подойдет?
  — Вполне, — согласился Рожи Магу. — Где вы были прошлой ночью?
  — О, просто был занят, — замялся хозяин. — Мне нужно было проводить до самолета двух женщин.
  — Хорошеньких? — оживился помощник.
  — Ну, — начал Пол, — у них сногсшибательные фигурки, и если бы не были так перепуганы, то выглядели бы довольно привлекательно.
  — А чем же вы были заняты утром? — не унимался Рожи.
  — Мне пришлось реализовать чек, — ответил Пол Прай.
  — Я думал, вы уже обналичили его вчера.
  — Так и было, приятель. Но видишь ли, произошло недоразумение с чеком, который я отправил по нужному адресу. Поэтому мистер Хаммонд прислал еще один чек на двадцать пять тысяч долларов на тот же адрес до востребования.
  — Так почему же адресат не получил этого чека? — недоумевал Магу.
  Пол Прай вздохнул.
  — Это, — заметил он, — довольно длинная история.
  Эва Бентли открыла дверь стеклянного загончика, где регистрировала радиопередачи.
  — По радио передают всякие горячие подробности насчет убийцы, вышивающего крестом, — предложила она.
  Пол Прай довольно попыхивал сигаретой.
  — И о чем же они? — поинтересовался он. — Поведайте, что там происходит.
  — Передают сообщение о розыске двух женщин. Эллен Трейси и Тельмы Петерс. Они работали в шоу в подпольном ночном клубе.
  Лицо Пола Прая выражало сдержанное любопытство.
  — Неужели? — удивился он. — И какое же отношение эти две барышни имеют к этому делу?
  — Полиция полагает, — ответила Эва, — что они могут дать ценные сведения об этом убийце. Полиция даже считает, что эти девицы могут иметь отношение к известным убийствам — возможно, косвенное.
  — И почему же, — спросил Пол Прай с тем же выражением вежливого любопытства на лице, — у полиции создалось такое впечатление?
  — Потому, — продолжала Эва Бентли. — Полиция обыскала ночной клуб сегодня около десяти часов утра. Обнаружили два трупа в уборной Тельмы Петерс. Там были явные следы борьбы — пистолеты, нож и все такое… И вероятно, в событиях участвовал еще кто-то. Во всяком случае, так думает полиция.
  На одном трупе полицейские обнаружили хирургическую иглу и нитки, точно такие же, как те, которыми были зашиты крест-накрест губы жертв убийцы. Полицейские начали расследование и пришли к выводу, что этот человек является этим самым убийцей, вышивающим крестом. Были найдены доказательства, которые говорят о том, что он разработал целый план. Похоже, выуживал деньги у полудюжины миллионеров, угрожая им убийством, если те обратятся в полицию. Эти двое, что были убиты, обратились за помощью, но убийца, вышивающий крестом, рассчитал, что ему следует прикончить парочку миллионеров, чтобы газеты обеспечили ему известность, а в сердцах его предполагаемых жертв зародился ужас.
  — Очень действенный планчик, — заметил Пол Прай. — А между прочим, полиция напала на след тех двух молодых дам?
  — Нет еще, они просто передали по радио их приметы.
  Пол Прай взглянул на свои наручные часы.
  — Несомненно, — сказал он, — к этому времени эти барышни, вероятно, уже довольно далеко. Возможно, их запугал этот человек, на которого они работали, и принудил выполнять определенный этап своего плана серийных убийств, однако они не знали, какое это имеет отношение ко всему остальному.
  — Возможно, — сказала Эва Бентли, с любопытством глядя на Пола Прая. — Однако у полиции имеется описание и молодого мужчины, который вошел в ночной клуб приблизительно в то же время, когда патологоанатом установил смерть двоих убитых. Хотите послушать описание?
  Пол Прай зевнул и покачал головой.
  — Нет, — ответил он, — не думаю, что мне этого хотелось бы. Правда, мисс Бентли, мне больше совершенно не интересен этот убийца, вышивающий крестом.
  Магу минуту пристально смотрел на него с ошеломленным видом, потом неожиданно протянул руку, схватил горлышко бутылки с виски левой рукой, и, презрев стакан, поднял бутылку к губам, и ее содержимое забулькало у него в горле.
  
  1933 год.
  (переводчик: Рубцов П. В.)
  
  Эд Дженкинс
  (цикл)
  
  
  Предисловие
  Серия детективов (75 коротких повестей или рассказов) о «благородном» мошеннике Эде Дженкинсе, на английском выходили в период с 1925 по 1943 годы. На русском вышел только перевод сборника из шести рассказов, переизданных в 1990 году.
  По мере появления новых переводов, они будут добавляться в новые версии этой книги.
  Актуальная версия находится здесь: youtube.com/diximir
  
  Письма мертвецов
  Я очень восприимчив к чужому взгляду и хребтом чувствую, когда на меня кто-то смотрит. Поэтому, когда эта девушка снова принялась сверлить меня взглядом, я сразу понял, в чем дело, и, поерзав на стуле, сел так, чтобы видеть ее краем глаза. С виду она была такая же, как и все они — мальчишеская стрижка, длинные черные ресницы, пухлые подвижные губки, коротенький костюмчик с глубоким вырезом и закатанные носки.
  Внимание мое привлек мужчина, который сидел с нею рядом. Он был похож на гигантского осьминога. Его плоть, рыхлая и отвислая, казалось, была не способна держаться на костях и выпирала из-под смокинга. Она начиналась прямо под волосами, брови сползали на глаза, а оплывшие щеки — на воротничок. Нос, да и вся голова нависали над туловищем, из коего я видел только грудь, покоившуюся на огромном животе — остальное было сокрыто столом. Но что меня поразило больше всего, так это его руки огромные, красные, волосатые, с длинными багровыми пальцами, — они все время свивались и развивались, ни на минуту не оставаясь в покое, подобно двум большим змеям, присоединенным к плечам этого обвислого тела. Красноватые глаза и крючковатый нос лишь дополняли сложившееся у меня впечатление, будто передо мною осьминог. Было что-то завораживающее в этих беспокойных, нервных руках, что приковывало к ним взгляд. Он просто не мог держать их неподвижными. Все остальное тело представляло собой безвольную массу рыхлой плоти, но эти две руки, контрастирующие с белизною скатерти, не знали покоя, так же как и беспрестанно изгибавшиеся и извивавшиеся пальцы.
  В сущности, он не мог удержать руки в стороне от девушки, но в то же время не решался положить их на нее и все время молотил ими по столу — то хватался за солонку, то играл с ножом, то передвигал сахарницу, потом вдруг, дотронувшись до оголенного плеча девушки, скользил рукою вниз по ее гладкой матовой коже и снова принимался теребить сахарницу. И за все время ни один мускул не дрогнул ни на его лице, ни на теле.
  Я видел, как она вздрагивает от его прикосновений, не удостаивая его взглядом. Она не отрываясь смотрела на меня, изучая мое лицо и сверля глазами спину, когда я отворачивался. И было в этом пристальном немигающем взгляде какое-то отчаяние, сродни тому, которое испытывает голубка, застыв перед немигающими глазами змеи. Помимо модной короткой мальчишеской стрижки, девушка привлекала внимание чем-то еще.
  Она была миловидна и юна, насколько, я не могу сказать, но я отметил стройное тело, гладкую — без единой морщинки — кожу и искрящиеся молодостью глаза, даже несмотря на затаившийся в них страх.
  На узеньком пятачке бара под звуки джаза среди запахов еды, кофе и испарений человеческих тел, смешавшихся с приторным ароматом самых разных духов, вращались в танце парочки. И над всем этим гремел синкопированный ритм джаза, эта музыка била по ушам, сотрясала душу и в то же время затрагивала ее самые сокровенные струны, заставляя их дрожать и вибрировать.
  В общем-то, чувствовал я себя здесь не очень уютно. Не то чтобы я скрывался — просто мне не хотелось становиться объектом внимания девушек, посещающих такие места. С тех пор как один молодой честолюбивый репортер в приложении к воскресному журналу поместил на видном месте заголовок «Неуловимый мошенник Эд Дженкинс», жизнь моя сделалась сплошным несчастьем. Статья вызвала интерес, и пройдут годы, прежде чем она забудется. Я стал заметным человеком.
  По глазам этой девушки я понял, что она не знает, кто я такой, — должно быть, она не читает газет или у нее плохая память на лица. Конечно, я переменил квартиру, прибегнув ко всевозможным мелким ухищрениям, чтобы сбить любопытную общественность со следа, но это было, пожалуй, все, что я предпринял. При желании я мог бы спрятаться и получше, но мне не хотелось этого делать. Я вдруг почувствовал, что оказаться в центре всеобщего внимания не так уж плохо, это подогревало мое тщеславие. И все же излишней рекламы я не хотел.
  У этой девушки, смотревшей на меня в упор, явно было что-то на уме, значит, пора мне перебраться куда-нибудь еще. Ведь есть множество других баров, и, в конце концов, дома у меня лежит недочитанная книга. Я потянулся и зевнул, решив, что пора вернуться домой, перелезть в халат, почитать пару часиков и залечь спать. Хватит с меня ночных представлений, во всяком случае — для одной ночи.
  Расплачиваясь, я заметил, что девушка встала и, пройдя мимо меня, направилась в дамскую уборную. Я смерил ее пристальным взглядом, и она не отвела глаз. Юбочка на ней была такая короткая, какой я отродясь не видывал, но больше в ней не было ничего такого, чего бы я не заметил, когда она сидела за столом. Она скрылась из виду, а я вышел, взял такси и поехал домой.
  Уже на полпути я обнаружил, что меня преследуют и, надо сказать, делают это мастерски. Машина ехала не прямиком за мною, а держалась на расстоянии квартала, стараясь слиться с общим движением, поджидая меня на перекрестках, то отставая, то обгоняя мое такси, то поворачивая и выписывая вокруг него круги, и все время старалась держать его в поле зрения. Это был огромный автомобиль с откидным верхом, полноприводным тормозом и запасными шинами, длинный, как линкор, и такой маневренный, что такси рядом с ним казалось настоящим ледоколом. Тот, кто сидел за рулем этого драндулета, прекрасно управлял им — создавалось такое впечатление, будто он был один на всей улице.
  Будто самолет конвоирует большой дирижабль, усмехнувшись, подумал я. Да провались оно все пропадом! Если кому-то надо знать, где я обитаю, пожалуйста, милости просим. А если они хотят повесить на меня какое-нибудь дельце, сделать из меня козла отпущения, что ж, пусть попробуют, только сначала пусть убедятся, что страховка, назначенная за их жизнь, будет выплачена сполна.
  Я подъехал к дому, где снимал квартиру, расплатился с шофером и, когда такси уехало, пару секунд постоял в темном дверном проеме. С бульвара, находившегося в квартале отсюда, доносился рев уличного движения, по моей стороне улицы ехало две машины, но ничего подозрительного я не заметил. Прошло пять минут, десять, и из-за угла вынырнул автомобиль с откидным верхом и запасными шинами, лихо затормозив в пятидесяти футах от меня. Парень, должно быть, припарковался где-нибудь в квартале отсюда, немного подождал и теперь подъехал. Мельком я увидел его стройную, укутанную в пальто фигуру, когда он вылезал из машины, потом послышались легкие шаги по тротуару, и тень скользнула к дверному проему.
  Я твердо вытянул вперед руку:
  — Ну что, браток, поднимемся вместе?
  С этими словами я схватил его руку и тут же понял, что ошибся, — это был не «браток», а «сестрица». Я развернул ее к свету и заглянул в лицо — та самая девица, что сидела рядом с человекообразным осьминогом.
  — О, это будет очень мило, — с забавным придыханием в голосе произнесла она, и мы направились к лифту.
  Пока мы поднимались, я чувствовал, что ее огромные глаза смотрят мне прямо в лицо. Сам я не очень ее разглядывал, так как уже успел сделать это в баре, — мне было вполне достаточно. Если кто-нибудь может сказать что-то об этих девицах, только взглянув на них, значит, он разбирается в них больше меня. Они вечно разряжены и размалеваны, говорят глупости, способны вогнать в краску кого угодно, речь их нашпигована какими-то одним им понятными словечками, но в то же время эти создания, как никто другой, честны и прямолинейны. Так что если эта девица решила просверлить взглядом мое лицо, я не стану ей мешать. Возле моей квартиры она собралась было объясниться, но я открыл дверь и пропустил ее вперед.
  Бобо, мой пес, бросился мне навстречу, но тут же отпрянул и уставился на гостью. Он не привык видеть меня возвращающимся с гостями, в особенности с девушками.
  — Привет, Бобо! — сказала она, прищелкнув пальцами.
  Она знала кличку пса, стало быть, все же прочла ту статью, и прочла внимательно. Бобо посмотрел на нее, потом на меня, потом снова смерил ее взглядом и неуверенно помахал хвостом. Это была первая девушка, с которой он столкнулся так близко, и это помахивание хвостом было отнюдь не плохим признаком. У собак отличное чутье, и любая из них может разглядеть в девушке гораздо больше, нежели мужчина, оценивающий ее по внешности и одежде.
  — Место! — сухо бросил я псу.
  Девушка лениво обвела глазами комнату, похоже, она чувствовала себя хозяйкой положения и желала, чтобы я осознал это. Меня разозлила ее непринужденная уверенность, явное желание заставить меня понять, что все карты у нее в руках и что она знает обо мне все, в то время как я не знаю о ней ровным счетом ничего. И тогда я решил сыграть с нею шутку — пусть-ка призадумается. Я демонстративно подошел к двери, повернул в замке ключ и положил себе в карман.
  Она рассмеялась:
  — «Теперь ты в моей власти!» — похотливо прошипел негодяй. Зря стараешься, Эд. Сам злишься и меня хочешь разозлить. Когда мужчина и вправду собирается учинить насилие, у него бывает другое выражение глаз, в них появляется какой-то животный блеск. А ты просто раздосадован, только и всего.
  Я вздохнул. Подумать только, двадцатилетняя девчонка обвела меня вокруг пальца, и хоть бы что.
  — Ну ладно, детка, — сказал я. — Не хочу тебя задерживать. Говори, чего тебе надо, и можешь быть свободна.
  — Только не называй меня деткой, меня зовут Луиз, — промурлыкала она, усмехнувшись и сверкнув лучистыми глазами. — Луиз Ламберт. И я зашла пригласить тебя на вечеринку, которая будет в нашем доме в четверг. Изысканная публика, танцы и все такое прочее — в общем, ты неплохо проведешь время, полюбуешься на роскошных дам, на роскошные украшения.
  Я сглотнул комок в горле. Я уже привык ко многому, но это было что-то новенькое.
  — А где ты живешь? — спросил я как ни в чем не бывало, хотя знал ответ заранее.
  — Шропширское шоссе. Я, как ты понял, единственная дочь Джона Ламберта, и к тому же избалованная. Обещай, что придешь.
  Провалиться мне на месте, подумал я, если позволю этой девчонке заметить, что ей удалось вывести меня из себя. При этом я был порядком взбешен. Дела Джона Ламберта резко пошли в гору в последние несколько лет. Ему удалось провернуть несколько удачных сделок с недвижимостью, когда Калифорния еще только начинала становиться местом паломничества туристов, и за короткое время малый буквально превратился в денежный мешок. Вот, пожалуй, и все, что мне было о нем известно, кроме того, конечно, что он принадлежал теперь к сливкам общества. И вот какая-то девчонка, выдающая себя за его дочь, хочет пригласить меня в его дом на танцульки в предстоящий четверг… Без сомнения, этот человекообразный осьминог самый настоящий мошенник или вор, а она его девчонка, и они собираются «почистить» лощеную публику на танцульках, после чего я преспокойненько попаду в руки полиции. Проще простого.
  — Конечно, приду, — заверил я ее. — Если только у меня не будет других приглашений на этот день. А узнаю я об этом только завтра утром, когда придет моя секретарша, — сам я никогда не могу упомнить, какие встречи у меня запланированы. Хотя… погоди-ка… На этой неделе я ужинаю у Майоров, к тому же президент Первого национального банка просил меня заглянуть к нему на домашний вечер то ли в четверг, то ли в пятницу, а в конце недели, точно не помню когда, я обещал начальнику полиции составить партию в бридж. Ладно, уточню и завтра дам тебе знать.
  — Значит, я могу рассчитывать, что ты будешь? — Губы ее растянулись в улыбке, и на лице появилось бесшабашное выражение. — Ведь правда же, ты отменишь все эти приглашения и придешь на вечеринку ко мне? Я прошел через комнату, встал возле двери и отвесил поклон.
  — Можешь не сомневаться, я приму твое приглашение, — сказал я. — Только не забудь сказать дворецкому, что я числюсь среди гостей, а то как бы он не вышвырнул меня за порог, ведь у меня нет официального приглашения в золоченой рамочке.
  Она, усмехнувшись, кивнула:
  — Об этом не беспокойся. Особой толпы не будет, только свои. К тому же я выйду встретить тебя и прослежу, чтобы тебя представили должным образом. Не забудь, в четверг в восемь тридцать.
  Я взял ее за руку и почувствовал, как она вздрогнула, когда я коснулся ее теплой обнаженной плоти.
  — Вот что, детка. Против тебя лично я ничего не имею, но мне надоело быть козлом отпущения. Я хочу, чтобы ты зарубила это на своем прелестном носике. А то, что я приду, это точно.
  Вырвав руку, она слегка похлопала меня по щеке:
  — Этого-то я и хочу, глупенький. А теперь выпусти меня, пожалуйста, а то предки начнут беспокоиться.
  Я отпер дверь и смерил ее холодным взглядом:
  — Как это тебя угораздило занести меня в список приглашенных?
  — О, мне просто захотелось немного оживить атмосферу, — ответила она. — Ты будешь гвоздем программы, Эд.
  Я проводил ее на лестничную клетку, вызвал лифт и смотрел, как она, сверкнув юбкой, вошла в него. Мотор заработал, и она уехала. Машина, мягко зашелестев колесами, отъехала, но я успел запомнить номер и уже через три минуты сидел в своем автомобиле.
  Номер дома Джона Ламберта я узнал в телефонной книге и оказался возле него так скоро, насколько мог, не рискуя получить приговор о пожизненном заключении. Я постоял на противоположной стороне улицы, наблюдая за темной громадиной погруженного во мрак дома, этого символа респектабельности.
  Через тридцать минут из-за угла показался длинный автомобиль, притормозил у въезда на подъездную дорожку, ведущую к дому, и заехал в гараж Ламберта. Потом девушка вышла из гаража, закрыла двери, поднялась по ступенькам, отперла ключом дверь и вошла в дом. Она была одна.
  Я на цыпочках прокрался в гараж и, осмотрев машину, обнаружил, что номер ее тот же, а заглянув в регистрационную карточку, увидел, что она выдана на имя Луиз Ламберт. Тут я спохватился и решил, что пора уносить ноги, — мне вовсе не светило быть замеченным возле дома.
  Стало быть, эта девушка, кто бы она ни была, действительно живет в доме Ламбертов, и у нее достаточно тесные отношения с Луиз Ламберт, раз она может свободно пользоваться такой дорогой машиной… Конечно, есть вероятность, что малютка сказала правду и что она на самом деле Луиз Ламберт, но эта вероятность ничтожно мала: один шанс к десяти. Девица, скорее всего, работает стенографисткой у главы семейства или приставлена секретаршей к его супруге.
  Но как бы там ни было, она и ее трясущий жирами приятель хотят, чтобы меня поймали на пороге дома Ламберта в четверг в восемь тридцать. Они, видно, думают, что уши мне даны для того, чтобы какие-то умники вешали на них лапшу. Подумать только, Эд Дженкинс, мошенник международного класса, собственной персоной появляется в доме Джона Ламберта и спрашивает, нельзя ли ему потанцевать на семейной вечеринке! Господи, до чего же глупо!
  Я вернулся домой и принялся раздумывать, и чем больше я думал) тем больше выходил из себя. Какой дурак — чуть было не попался в их ловушку, едва не поднес им на блюдечке все, что они хотели. Ну ничего, я, пожалуй, устрою представление этим мелким жуликам. Пусть зарубят себе на носу — им никогда не сделать козла отпущения из Эда Дженкинса. Я даже хотел позвонить самому старику Ламберту и предупредить, чтобы он получше приглядывал за драгоценностями, что есть в доме, да за теми, что будут надеты на гостях в четверг вечером, но что-то удержало меня. Я еще не был уверен, что не захочу сам поучаствовать в этой игре и тащить карты из колоды.
  Осталось только узнать, кто такой человекообразный осьминог. Было в этом человеке что-то напоминавшее мне еще и паука. Руки у него и впрямь походили на щупальца спрута, но в том, как он сидел за столом, было что-то от огромного паука, поджидающего, когда жертва попадется в паутину. Тогда я вспомнил, что осьминог-то, собственно, ведет себя так же. Это дьявольское существо, притаившись где-нибудь в подводной пещере среди скалистых уступов, поджидает, когда мимо проплывет жертва, тогда огромные змееобразные щупальца высовываются из расщелины, хватают несчастную жертву, и та исчезает в мрачной пучине пещеры, где из инертной студенистой массы осьминожьего тела на нее алчно смотрят два огромных глаза, а ужасный нос, напоминающий клюв попугая, приходит в движение в радостном предвкушении кровавой трапезы… Ух! И нагнал же на меня страху этот человек. Только я все равно не поддамся. Надо будет попытаться разыскать его.
  Я снова поехал в бар, где у меня состоялся длинный разговор со старшим официантом, разговор, который дважды — в начале и в конце — был сдобрен десятидолларовыми купюрами. Когда я вышел на улицу, в голове у меня звенело.
  Парня с беспокойными руками звали Слай, и, похоже, он действительно был большой ловкач. Старший официант знал о нем немного — лишь то, что тот является королем шантажа. Он не знал, ни где тот обитает, ни чем официально занимается, знал только, что этого человека нужно бояться и что он промышляет вымогательством.
  Немного пораскинув умом, я подумал, что этот шантажист и девица, которая, возможно, работает секретаршей у миссис Ламберт, по какой-то причине хотят моего присутствия на вечеринке. Что это за причина, мне было пока не ясно, и это меня беспокоило.
  На следующий вечер, сидя в своем глубоком кожаном кресле с газетой в руках и расслабившись, я услышал звук быстрых легких шагов в коридоре, за которым последовал стук в дверь. Бобо, который все это время сидел, положив морду мне на колени, нырнул за занавеску — он поступает так всегда, заслышав чужие шаги, а я распахнул дверь. После той дурацкой газетной статьи у меня стало столько посетителей, что я уже начал привыкать к ним.
  Это снова оказалась та девушка.
  — Я зашла еще раз уточнить, придешь ли ты на вечеринку, Эд, — выдохнула она с таким видом, словно знала меня добрый десяток лет. — Скажи точно, придешь или нет?
  — Проходи, садись, — сказал я, не сомневаясь, что она примет предложение: все-таки не каждый день люди заходят в квартиры к мошенникам. — Очень уж ты самонадеянна, — заметил я, смерив ее сердитым взглядом — меня начинала раздражать ее надменная самоуверенность.
  Ты такой старомодный, Эд, — проворковала она мне в спину. — И вот еще что: не пялься ты на мои коленки, когда я их скрещиваю. Это уж совсем старомодно… к тому же, явный признак возраста. Молодых современных парней коленками не удивишь, они даже не смотрят в их сторону.
  К черту эту малявку! Сама с ноготок, а сидит тут, потешается надо мною и пытается втянуть меня в какое-то дело, только непонятно в какое. И тут я решил осторожненько вывести ее на чистую воду.
  — Конечно, я приду. Только, по-моему, было бы лучше, если бы я перед этим заглянул к вам и познакомился с твоими предками. Я уж было решил наведаться к твоему отцу и побеседовать с ним, но раз ты здесь, и к тому же на машине, так, может, отвезешь меня к своим и познакомишь?
  Она кивнула так, что поля шляпки закрыли от меня ее лицо и остался виден только выступающий подбородок. Когда она подняла голову, я увидел, что она улыбается.
  — Да ты что, Эд? Боишься разговаривать со мною, не спросив разрешения у моих родителей? Ну, пошли.
  Я взял шляпу, решив, что по дороге она наверняка пойдет на попятную и во всем признается, если, конечно, родители не отлучились из дому и она не уверена, что может там спокойно хозяйничать.
  — Ну что ж, пойдем, — согласился я.
  Было что-то особенное в том, как это живое создание, с тонкими стройными ногами и короткой мальчишеской стрижкой, лихо вело машину на переполненной транспортом улице. Я молча сидел рядом с ней и ждал, когда мы доберемся до места.
  Свернув на подъездную дорожку, она подъехала к дому и выскочила из автомобиля.
  — Пошли, — сказала она, подождав, когда я тоже вышел.
  Я поднялся по ступенькам. В доме горел свет и слышались голоса. Я почувствовал, как у меня засосало под ложечкой.
  Она вошла, взяла у меня шляпу и проводила в гостиную:
  — Ну, зануда… Да не смотри таким букой. Расслабься, раскрепостись, растяни рот в улыбочке, можешь даже уронить свои окорока на диванчик, пока я схожу за папочкой. Ты, кажется, хотел познакомиться с ним?
  Я сел, сразу став скованным и замкнутым, каким обычно бываю на работе. Подумать только: Эд Дженкинс в доме у Джона Стонтона Ламберта! Неплохая получилась бы заметка в газете. Девушка, возможно, работает в доме секретаршей и наверняка представит меня как своего друга, и кроме того… Тут меня снова начали глодать сомнения и снова засосало под ложечкой.
  Дверь открылась, и на пороге появился усталого вида мужчина с седыми усами и проницательным взглядом; он принялся изучать меня. Рядом, держа его под руку, стояла девушка.
  — Папочка, познакомься, это мистер Дженкинс, мистер Эд Дженкинс. Он мой друг, мы давно не виделись, а на днях я встретила его в баре.
  Словно во сне, я пожал ему руку и посмотрел в усталые серые глаза.
  — Моя дочь говорит, что вы будете у нас на вечеринке в четверг. Ну что ж, прекрасно. Рады будем вас видеть. Где вы живете? Здесь, в городе?
  Она ответила вместо меня:
  — Он здесь ненадолго. У него такая смешная работа…Он занимается перевозкой ценных бумаг. Правда, Эд?
  Я кивнул. Пусть придумывает все, что угодно, мне совершенно не хотелось ввязываться в разговор. Мне хотелось поскорее выйти отсюда, остаться одному и кое о чем подумать.
  Мы немного поболтали о городе, о погоде, о Лиге Наций, потом этот тип с усталыми глазами встал и, сославшись на то, что вынужден «предоставить молодежь самой себе», еще раз пожал мне руку и вышел.
  Почувствовав себя свободнее, я накинулся на девушку.
  — Безответственная дурочка! — бушевал я. — Неужели тебе все равно? Неужели ты настолько не уважаешь свою семью, свой дом, в конце концов саму себя, что приглашаешь в дом мошенников и знакомишь их со своим отцом? Ты что, не понимаешь: его поднимут на смех, если узнают, что он пригласил в гости Эда Дженкинса? Ты что, не понимаешь: из-за этого может рухнуть его карьера? Полгорода будет считать, что за взятку он согласился сделать мне хорошую репутацию. Если у тебя ко мне какое-то дело, то давай выкладывай. Но постарайся уж оградить от неприятностей свой дом и доброе имя своего отца.
  Она даже бровью не повела, а только стояла на цыпочках, и ее малиновые губки были всего в паре дюймов от моего лица.
  — Черт возьми, Эд! До чего же ты милый, когда сердишься! Сразу кажешься большим и сильным, и такое впечатление, что ты ни перед чем не остановишься. А хочешь, я познакомлю тебя с мамой?
  Я отрицательно покачал головой.
  — Нет. Я ухожу, и в четверг меня не будет на вечеринке, — сказал я, направляясь к выходу.
  Она подала мне шляпу, открыла дверь и, как резиновый мячик, запрыгала вниз по ступенькам.
  — Не надо так спешить, Эд. Не забывай, что мне предстоит везти тебя домой. Я вытащила тебя из дома, значит, должна отвезти обратно. Ручаюсь, у тебя нет с собой бешеных денег, а я не хочу, чтобы ты шесть недель добирался до дома пешком. Не хочу, чтобы мой лучший рекорд был побит.
  Я кипел от негодования, но вдруг краем глаза заметил, что в тени раскидистого дерева, росшего на противоположной стороне улицы, кто-то прячется. В свете ярких уличных огней тени еще больше сгущались, и я не мог разглядеть, кто это, но супя по тому, как он поспешил зарыться поглубже в тень, ему нужен был я.
  Внезапно меня осенила догадка. Девчонка принадлежит к числу этих современных бессердечных штучек, которых интересуют только джаз и деньги. Старик давно махнул на нее рукой, и она спуталась с шантажистом, работает на него, а выручку они делят пополам. Если бы им удалось доказать, что Эд Дженкинс, мошенник международного класса, провел вечер в доме Джона Стонтона Ламберта, то кое-кому пришлось бы раскошелиться, чтобы дело не всплыло на поверхность. Идея кажется дикой, но в последнее время это далеко не первый случай, когда родителей шантажирует собственное чадо… И все-таки это никак не вписывалось в картину. Если глупая девчонка думает, что человекообразный осьминог намерен делиться с ней, то ей очень скоро придется убедиться в обратном. Он сначала использует ее, а потом предложит убраться подобру-поздорову.
  — Ну пошли же, Эд. О чем ты задумался? — В ее голосе звучала издевка. — Да не забивайся на край сиденья: не бойся меня! Если мужчина изображает из себя злодея, эдакого погубителя маленьких девочек, демонстративно кладущего ключ от квартиры к себе в карман, да еще с этим жутким выражением на лице типа «теперь ты в моей власти, детка», то он не станет вжиматься в дверцу.
  Да, тут было что-то не то. Я посмотрел в эти искрящиеся озорные глаза, на эти полураскрытые малиновые губы, на этот смеющийся рот и заметил кроме этого что-то еще — какое-то скрытое волнение, затаившееся в глубине глаз. Не страх, нет, а какое-то беспокойство, нечто подобное тому отчаянию, какое, как мне кажется, ощущает преступник, которого ведут на электрический стул.
  Позади нас пристроилась машина, осветив фарами наше заднее стекло.
  — До чего же он славный, мой папочка. Все-то ему до лампочки! — насмешливо проговорила она.
  При этих словах я поцеловал ее. Ее ответный поцелуй был продолжительным и трепещущим, но не страстным. Это был, скорее, поцелуй ребенка, который боится остаться один в темноте, хотя чувствовалась в нем также и опытность зрелой женщины.
  Она свернула на обочину и быстрым движением руки крутанула руль. Машина, ехавшая за нами, тоже остановилась, и на водительском месте я мельком заметил огромную фигуру, неподвижной, инертной массой расплывшуюся на сиденье, в то время как длинные, беспокойные руки цепко обхватили рулевое колесо. Машиной управлял человекообразный осьминог, я узнал его, хотя он и не поворачивал головы.
  — Ну, началось! — воскликнула девушка, проведя по губам тыльной стороной ладони. — Мой папочка, которому обычно все до лампочки, наконец-то ожил.
  Я рассмеялся. Передо мной было не невинное дитя, ставшее жертвой заговора, а вполне современная девица, обладающая живым, подвижным умом и знанием жизни, которая обдуманно, со знанием дела, вступает в игру с огнем, пытаясь вовлечь Эда Дженкинса в опасную для жизни ситуацию. Что ж, пусть попробует, не буду ей мешать.
  Она свернула на обочину и остановила машину:
  — Эд, ты, может быть, первоклассный мошенник, но целоваться совсем не умеешь. В этом деле ты полный осел. Если описать, как ты целуешься, получится целый трактат. Ну иди ко мне. Мамочка преподаст тебе урок.
  Минут пять спустя она снова завела машину.
  — Нет, какой же все-таки чудак мой папаша! — сказала она, обращаясь то ли к себе, то ли ко мне.
  Рядом снова послышалось гудение мотора, и огромный автомобиль с человекообразным осьминогом за рулем прошмыгнул мимо нас. Я не сомневался, что на этот раз она узнала его. Рот ее слегка дернулся, и, хотя она не повернула головы, глаза ее были устремлены вслед проезжавшей машине.
  Несколько минут мы ехали молча. Теплая ночь, близость тонкого девичьего тела, яркие звезды на небе — все располагало к задумчивости. Я украдкой посмотрел ей в лицо, она наклонилась к приборному щитку, чтобы выключить освещение, и. когда на мгновение глаза ее попали в круг света, я увидел, что в них блеснула влага. Слезы бежали по ее щекам, она крутанула руль и украдкой смахнула их.
  — Проклятые сопли! — проговорила она как бы между прочим.
  Возле дверей моего дома она еще раз, на прощанье, поцеловала меня и бросилась в мои объятия — комочек дрожащей трепещущей женственности, потом снова поцеловала, распахнула дверцу машины, похлопала меня по плечу и глубоко вздохнула — вздох этот походил скорее на всхлипывание.
  Идя к дому, я вдруг почувствовал себя таким старым после этого всплеска юных эмоций, контрастирующего с моим спокойным, уравновешенным, философским отношением к жизни. Я снова подумал об этой девушке, еще очень молодой, но уже искушенной в житейских делах, включившейся в какую-то крупную игру, где ставкой было нечто большее, чем может поставить молодая девушка, вспомнил, как она старалась привлечь меня своими жаркими поцелуями и тайком вытирала слезы, вспомнил, что ее неотступно преследует король шантажа — человекообразный осьминог, а дома ждет согбенный родитель с усталыми глазами… Нет, это уж слишком. Кажется, меня начало засасывать в водоворот, и я инстинктивно барахтался, чтобы выплыть на медленное течение. Закружившись снова в вихре событий и переживаний, я рискую потерять внутреннее равновесие. Жизнь в Калифорнии расслабила и размягчила меня, теперь я, как все законопослушные граждане, искал спокойного упорядоченного существования. И вот сейчас я принял решение: хватит цепляться и дрожать за собственную безопасность, я снова буду поступать, как хочу, и снова вступлю в единоборство с законом. И пусть меня поймают, если смогут.
  Войдя в квартиру, я сразу понял — что-то здесь неладно. Бобо не бросился мне навстречу в радостном восторге. Вместо этого я услышал жалобное поскуливание.
  Я быстро включил свет. Бобо был ранен, скорее всего, в него стреляли из револьвера с глушителем, судя по тому, что в доме никто ничего не слышал. Бобо лежал на полу с глазами, подернутыми поволокой, и из последних сил старался пошевелить хвостом, словно извиняясь за то, что потерял столько крови и теперь не может встать и приласкаться ко мне.
  Кровь бросилась мне в лицо. Еще секунду назад я размышлял о безмятежном философском отношении к жизни и считал, что безумный напор юности безвозвратно ушел, но теперь вдруг побагровел от ярости, какой не испытывал за всю свою жизнь.
  Как мог, я остановил кровь, текшую из раны, вызвал ветеринара и принялся нервно шагать по комнате. Кровь пульсировала у меня в висках, гнев разливался по всему телу, мешая мне мыслить. Неужели эта девица нарочно выманила меня из дома, чтобы дать возможность своему сообщнику проникнуть в мою квартиру и пристрелить мою собаку? Неужели все было продумано заранее, и заговорщики рассчитывали таким образом лишить меня собаки? А может, они хотели обыскать квартиру, а Бобо набросился на них, и им пришлось застрелить его?
  На эти вопросы я не мог ответить. Я терялся в догадках, разум мой застилала слепая ярость, лишавшая мои мысли четкости. Я знал только одно — кто-то заплатит мне за это.
  Приехал ветеринар, осмотрел Бобо, покачал головой и увез его на «скорой помощи». Я поехал с ним, просидел возле собаки ночь и весь следующий день, пока наконец ветеринар не сообщил мне, что пес выкарабкается.
  Только тогда я позволил себе покинуть Бобо, и то, что мне предстояло сделать, я намеревался сделать ради него. Я жаждал мести, и охвативший меня гнев крепко держал меня в своих тисках. Мысли мои все еще путались. Как только я пытался сосредоточиться на проблеме, стоявшей передо мной, я тут же вспоминал трогательный взгляд собачьих глаз и эти его жалкие усилия, когда он, приветствуя меня, из последних сил пытался пошевелить хвостом, как бы извиняясь за то, что не мог подойти ко мне.
  Наступил четверг. В этот день должна была состояться вечеринка в доме Джона Стонтона Ламберта, и я решил пойти туда. На этот раз карты сдавала сама судьба, и Эду Дженкинсу было предложено место за игорным столом.
  Я лег в постель и попытался уснуть, но не смог. Глаза мои, вперившиеся в потолок, никак не хотели закрываться.
  Я встал, принял душ и осмотрел квартиру — она была тщательно и умело обыскана. Обшарили ли ее до того, как застрелили собаку, или после, этого я сказать не мог.
  В углу я нашел клочок ткани в клеточку, показавшийся мне знакомой и вызвавший какие-то смутные воспоминания.
  Несколько минут я стоял в задумчивости, разглядывая клочок и пытаясь припомнить, где я мог видеть такую материю. Мысли мои скакали, перебирая недавние события. «Проклятые сопли!» — почему-то прозвучало у меня в ушах, и тут я все вспомнил.
  Испачканный кровью клочок был с неровными краями, оборванными так, словно острые собачьи зубы выхватили его из жакета или подола юбки. Это был кусок костюма, который был надет на Луиз Ламберт в тот вечер, когда я впервые встретил ее.
  Я еще постоял какое-то время, держа в руках обрывок ткани, потом подошел к гардеробу и достал смокинг. Теперь я твердо решил пойти на вечеринку.
  Ровно в восемь тридцать я подъехал к дому Ламберта. Сегодня я был готов на все, мною владела холодная ярость. Чтобы начать действовать, мне недоставало фактов, но я твердо решил, что обязательно добуду их. Раз я преступник, органы правосудия закрыты для меня, и, если я обращусь к ним с просьбой защитить мои права, меня просто поднимут на смех и выставят за дверь. Значит, остается одно — самому себе быть и судьей и присяжными, а когда понадобится, и судебным исполнителем.
  Гостей было немного — в небольшом зале танцевало не больше десятка пар. Миссис Ламберт оказалась рыжеволосой женщиной с проницательным взглядом голубых глаз, которые, по-моему, подмечали гораздо больше, чем казалось со стороны. Когда меня представили, она посмотрела на меня пристально и задумчиво. Мне почему-то показалось, что она читает газеты и знает, кто я такой. И однако же не воспротивилась моему присутствию.
  Слай тоже был там, и меня официально ему представили; Огден Слай — так звучало его полное имя. Никто из нас и не подумал протянуть другому руку. Он только слегка наклонил свою огромную голову, а руки его так и болтались, словно гигантские щупальца осьминога. Его красноватые глаза заглянули в мои, а рот с нависшим над ним крючковатым носом пришел в движение. Должно быть, это означало что-то вроде официального приветствия, но никаких слов я не услышал.
  Луиз излучала обаяние, на ней было одно из тех платьев, какие женщины надевают, чтобы выставить на всеобщее обозрение свои прелести. Легкость и прозрачность платья, плотно облегавшего это полное жизни тело, усиливали его привлекательность.
  — Эд, да прекрати ты пялиться на мои ноги! Я не хочу, чтобы родители подумали, что ты безнадежно старомоден или, хуже того, начинаешь стареть. Ты такой несовременный… Не думай, ты приглашен сюда не для того, чтобы пожирать глазами мои коленки.
  Я не отреагировал на ее шутку. Мысли мои были далеко. Я думал о моем верном псе, лежавшем сейчас при смерти. Я пришел сюда с единственной целью — заполучить карты, которые мне были нужны, чтобы выиграть.
  Джон Ламберт показался мне доброжелательным и слегка озабоченным. Он был неизменно приветлив с гостями, что обычно свойственно людям, которые, став влиятельными, не теряют способности серьезно и глубоко мыслить. И все-таки его снедало какое-то беспокойство.
  Слай буквально не отставал от девушки. Он танцевал с ней, и во время танца его длинные волосатые беспокойные руки шарили по ее телу, впивались в ее нежные плечи, при этом грузное тело и пустое бессмысленное лицо казались всего лишь студенистой грудой плоти. Картину дополнял красноватый блеск глаз, крючковатый нос, напоминавший клюв попугая, и узкий рот.
  Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я появился в зале, и мне начало казаться, что я пришел зря. Но я не собирался сдаваться.
  В любом случае я оказался в лучшем положении, чем один из молодых гостей, которого мне представили как Уолтера Картера. Насколько я понял, он сопровождал крохотную подвижную блондинку, которая, обнажив все имеющиеся у нее прелести, болтала без умолку. В минуту она произносила невероятное количество слов, но до сих пор не изрекла еще ничего путного. Она могла бы написать полное собрание сочинений в пятидесяти томах на тему погоды, и все для того, чтобы, прочитав их, высунуть голову в окно и понять, что на улице идет дождь. Она напоминала надоедливого ребенка, и у Уолтера Картера было такое выражение лица, будто он только что съел тухлое яйцо и не может отделаться от его омерзительного вкуса.
  Но, в конце концов, она была единственным неудобством на этой вечеринке.
  От меня, похоже, ждали, что я буду увиваться вокруг дам. Я оглядел их всех до одной — вечерние платья открывали, конечно, больше возможностей, чем будничные наряды. Но я никогда не любил танцевать. На мой взгляд, существуют куда более интересные способы времяпрепровождения, нежели топтание на цыпочках под музыку с хорошо «упакованным» изящным грузом в руках. Конечно, это всего лишь мое личное мнение.
  Около десяти, воспользовавшись привилегией гостя, я решил пройтись по дому, чтобы удовлетворить свое любопытство мошенника.
  В одном из крыльев дома у Джона Ламберта был кабинет и библиотека, и, судя по ним, его не очень интересовала светская жизнь. Ему хватало того, что у него есть свое местечко, — довольно уютное, уставленное стеллажами книг в кожаных переплетах, с длинным столом, пишущей машинкой и рабочим креслом. Я заметил, что почти все профессионалы высшего класса имеют обычно что-то вроде кабинета с библиотекой, но имеют ли они его просто по той причине, что любят работать в одиночестве, или потому, что предпочитают компанию книг женскому обществу, — этого я сказать не могу.
  Прогуливаясь по дому, я вышел на веранду и спустился в небольшой внутренний дворик в задней части дома, окинул взглядом клумбу, освещенную лунным светом, и направился обратно. Из кабинета доносились голоса. Воспитанный гость на моем месте кашлянул бы, джентльмен поспешил бы уйти, но я, будучи мошенником и гордясь этим, на цыпочках подкрался к двери и прислушался.
  Слай, человекообразный осьминог, разговаривал с Джоном Ламбертом:
  — Конечно, он выдвигает странные требования, но я сделал все, что мог. Я не скрываю, что мне нужна Луиз, но, с другой стороны, я всеми способами пытался защитить ваши интересы. Можете взглянуть на это письмо сами. Этот человек в отчаянии, возможно, даже умом тронулся, но он требует, чтобы ему представили доказательства, и я не сомневаюсь, что он своего добьется. Вот, почитайте.
  На несколько мгновений воцарилась тишина, послышался шелест бумаги, и лязгнула металлическая дверца сейфа. Дальнейшие слова были произнесены так тихо, что я не смог разобрать их. Скрипнул стул, хозяин и его гость покинули кабинет.
  Я выждал немного для приличия и вернулся в гостиную.
  — Да что с вами такое сегодня случилось, мужчины? — воскликнула Луиз. — Все куда-то уходите, я из-за вас чуть не пропустила танец. Ну-ка, давайте взбодримся немного, попробуем пунша. Правда, мы только что по ошибке плеснули туда целую бутылку укрепляющего средства для волос, но ничего.
  Джон Ламберт поднял руку:
  — Друзья мои, я собрал вас сегодня, чтобы в тесном кругу друзей объявить о помолвке Луиз и мистера Огдена Слая. Луиз — наша единственная дочь, а Огден — один из самых удачливых молодых предпринимателей города. Давайте же поднимем наши бокалы за их здоровье.
  При этих словах лицо миссис Ламберт побледнело, она провела рукой по глазам. Луиз стояла выпрямившись, её малиновые губы были приоткрыты в улыбке. Она обвела взглядом комнату и, наткнувшись на меня, с вызовом посмотрела мне в глаза. Огден Слай снова зашевелил руками, пригладил волосы и стиснул узкий рот. Уолтер Картер глубоко вздохнул, собираясь что-то сказать, но воспитание взяло верх над порывом, и он промолчал.
  Все-таки воспитание иногда мешает.
  Я поклонился, выпил за их здоровье, и, воспользовавшись удобным случаем, незаметно выскользнул, и направился в кабинет. Поскольку я был мошенником, то меня не стесняло воспитание, этикет и прочие условности.
  Сейф представлял собою мудреную штучку. Но я на своем веку повидал немало замков с комбинациями и разбирался в них лучше, чем тот, кто их изобрел. Оказавшись перед обычным сейфом, я иногда использую отмычку собственного изобретения, хотя знаю, что открыть его можно даже при помощи маленького карманного стетоскопа — особых усилий тут не требуется.
  Открыть сейф Джона Ламберта тоже не составило труда.
  Нужные мне письма были перевязаны бечевкой и лежали на видном месте. Почерк был правильный, хотя и несколько своеобразный — с легким наклоном влево. Автора писем звали К.В. Кинсингтон, и выражался он прямо, без обиняков, так как ходить вокруг да около не видел никакой необходимости. Вместе с Джоном Ламбертом он был замешан в истории с тяжбой по поводу крупного контракта на дорожные работы и получил взятку. Это было очень давно, в те времена Ламберт был всего лишь честолюбивым молодым человеком. Похоже, он считал, что автора писем уже давно нет в живых, но тот неожиданно возник на горизонте, объявив о себе письмом, из которого было видно, что он жив и собирается шантажировать Ламберта. Своим посредником он избрал Огдена Слая, написав, что не видит необходимости встречаться с Джоном Ламбертом лично: Ламберт, дескать, и так узнает его почерк, а описанные события ему знакомы.
  Быстро перелистав письма, я сделал несколько копий почерка. Я пока еще не имел четкого представления о том, что буду делать дальше, но образец почерка мне, конечно, пригодится. На криминальном поприще я стал специалистом в трех вещах: во вскрытии сейфов, в подделке бумаг и еще в одном деле — в использовании собственных мозгов. На своем веку я встретил всего несколько сейфов, с которыми не смог справиться, но ни разу еще мне не приходилось сталкиваться с почерком, который поставил бы меня в тупик. Немного потренировавшись, я мог перед свидетелями набросать любое письмо чужим почерком, причем так же быстро, как если бы это был мой собственный.
  Судя по всему, история эта длилась уже около года, и Огден Слай, действуя от имени своего заказчика, неизменно «доил» Ламберта, получая при этом свой «навар». Чего там только не было — и письма, и счета, и всякие другие бумаги. Последним его требованием было, чтобы Луиз стала его женой. Он не называл причин, а просто выдвинул это требование.
  Бегло пробежав глазами бумаги, я сделал образцы почерка — на тот случай, если они понадобятся, — и закрыл сейф. Внезапно какое-то шестое чувство подсказало мне, что я не один. Я повернулся — в дверях стояла рыжеволосая миссис Ламберт, изучая меня своим проницательным взглядом.
  — Черт! — невольно вырвалось у меня.
  Я уже так привык к тому, что, пока я выполняю работу, рядом со мной на страже всегда стоит Бобо, что потерял бдительность и забыл проследить за тылами.
  — Я помешала? Извините.
  Я разозлился. Разозлился на себя, на эти дурацкие условности и на этот идиотский общепринятый обычай, когда дамы почему-то должны извиняться, когда в их присутствии произносят бранное слово.
  — Я сказал «черт», — проговорил я, почувствовав, что злость проходит, и решил попробовать перекинуть мяч в ее ворота.
  — Думаю, мне просто показалось, — сухо заметила она. — Нам не хватает вашего общества. Луиз говорит, что с удовольствием потанцевала бы с вами.
  Она стояла, не собираясь уходить. Конечно же она видела меня около сейфа и наверняка поняла, что я неспроста сшиваюсь в кабинете мужа, где мне совсем нечего делать. Интересно, закроет ли она глаза на то, что видела? И если да, то почему — просто из вежливости, как хозяйка дома, или по какой-то другой причине? Этого я не знал, а посему поклонился и вышел, чтобы потанцевать с Луиз.
  Да, это был танец так уж танец!
  Луиз смеялась, овевая меня ароматом духов, и подшучивала надо мной, называя «папочкой, которому все до лампочки». Я, конечно, понимал, что тут тоже какая-то игра, только не знал, кто сдает карты, а поэтому помалкивал.
  — Ну давай же, папуля! Неужели тебе все до лампочки? — посмеивалась она. — Не могу же я танцевать в обнимку с воздухом! Ты бы хоть прижался ко мне, что ли, чтобы я почувствовала, что у меня есть партнер. Ведь ты же наверняка обжимался с девицами на воскресных школьных пикниках, которые были для вас пределом мечтаний. Да поживее. Ведь это же все-таки джаз! Пошевели конечностями, а то мои бедные родители еще, чего доброго, подумают, что мой новый друг не человек, а манекен из витрины. Давай же, Эд, не спи на ходу!
  — А где костюм, в котором ты была в тот вечер, когда я впервые встретил тебя? — нанес я ответный удар.
  — Кто же надевает на танцы костюмы? — заметила она.
  — А не разрешишь мне взглянуть на него? Взгляд ее сделался на мгновение задумчивым.
  — Я и так могу сказать тебе то, что тебя интересует, — произнесла она наконец. — Кто-то залез в мой гардероб и вырвал из рукава клок. Только не понятно, кому это понадобилось и зачем.
  Я глянул на ее обнаженную руку, на которой не было не только следов собачьих клыков, но даже намека на синяк, и задумался над ее объяснением. Она действительно не могла оказаться в моей квартире, когда был ранен Бобо. В тот вечер она была со мной. Музыка замолчала, парочки разошлись, и к нам подошел человекообразный осьминог.
  — Все, это последний танец. А после ужина, Луиз, я танцую с тобой.
  Она кивнула, все еще прижимаясь ко мне, словно надеясь найти поддержку и избежать нежелательного танца.
  — Прошу прощения, Дженкинс, — обратился ко мне человекообразный осьминог. — Так уж получилось, что карты ложатся в мою пользу, и я точно знаю, что вы проиграете.
  Голос и весь его облик вызывали во мне раздражение.
  — Я еще никогда не проигрывал, — сказал я. — И лучше не обольщайтесь, что карта ложится только в вашу пользу. У меня тоже припасено кое-что.
  — Что же, интересно? — поинтересовалась Луиз, нахмурив бровки, но в глазах ее заплясали чертики.
  — Хороший игрок всегда умеет припрятать туза, — быстро проговорил я.
  — Вот как? — изумилась она. — Тогда у меня тоже есть припрятанный туз. Я знаю, про что вы говорите. Про покер. Кстати, у хорошего игрока должна быть не только нужная карта, но и еще одна, такая же, лежащая рядышком. Как это там у вас называется?.. А-а, «спиной к спине», вот как.
  — Ну ладно, хватит болтать глупости! — нетерпеливо одернул ее Слай и, схватив своими длинными волосатыми руками за гладкое плечико, утащил прочь.
  Несколько мгновений я наблюдал за ними, но потом внимание мое отвлек поток слов, исходивший из прелестного ротика более чем оживленной блондинки. Я не ощущал пока необходимости начинать конкретные действия против Огдена Слая, так как не был уверен, что именно он стрелял в мою собаку, хотя…
  Наконец вечер подошел к концу. Почему я согласился посетить этот прием, я так и не понял. Скорее всего, это были подготовительные действия к более серьезному шагу, и было совершенно ясно, что мне не удалось проникнуть в мотивы, движущие игроками.
  Луиз проводила меня до входной двери, обвила руками и поцеловала в губы. Поцелуй этот, поспешный и твердый, был, скорее всего, показным, и я быстро огляделся, ища глазами того, для кого он предназначался.
  Зрителей было двое. В уголочке, с лицом, напоминавшим застывшую маску, и ничего не выражающим взглядом, стояла миссис Ламберт. Она стояла в самом конце коридора, куда совсем не попадал свет, и я не был уверен, заметила ли ее Луиз. Возле одного из окон, выходивших на веранду, я заметил какое-то движение и, приглядевшись, увидел Огдена Слая, притаившегося в тени. Интересно, знает ли девушка, что он там?
  Поцелуй мог предназначаться для обоих. А возможно, она думает, что наблюдатель только один. Если она имела в виду свою мать, то, вероятно, хотела показать ей, что не любит Огдена Слая. Если же она видела возле окна Слая, то тут мне трудно понять, как дальше повернется игра.
  Я сел в автомобиль, все еще чувствуя на губах этот твердый поцелуй, выехал на улицу и вскоре свернул на обочину, притаившись в тени деревьев, чтобы проверить, нет ли за мной слежки. Улица вроде бы была пустынна.
  Я направился к собачьей лечебнице. Сейчас меня гораздо больше интересовало состояние Бобо, нежели все остальное, и все-таки я чувствовал в мозгу какое-то шевеление, какое-то воздействие неизвестных сил, ввергнувших меня в водоворот событий, о которых я не знал практически ничего.
  Все в этой истории было замешано на конфликте эмоций, которые были так сильны, что могли влиять на ход жизни конфликтующих сторон, хотя при этом все было скрыто под маской респектабельности. В этой странной ситуации я чувствовал, что меня все сильнее тянет к этой девушке, моя симпатия к ней росла.
  Псу стало лучше. Силы его быстро возвращались по мере того, как крепкий организм вырабатывал новую кровь взамен потерянной. Мне сказали, что уже через несколько дней я смогу забрать Бобо. Новость меня порадовала — я-то думал, что еще не скоро воссоединюсь со своим четвероногим другом.
  Вернувшись домой, я поставил машину в гараж, поднялся на лифте и вставил ключ в замок. Вдруг из квартиры послышался страшный грохот, я машинально отпрянул, прижался к стене и приготовился дать отпор. Дверь распахнулась, чуть не ударив меня по лицу, и какая-то темная фигура понеслась по коридору в сторону черной лестницы. Похоже, неизвестный предвидел, что я отшатнусь, — чтобы принять защитную позу, — и, воспользовавшись этим, удирал теперь со всех ног.
  Я опрометью кинулся в квартиру. На полу на спине лежал человек, глаза его закатились в предсмертной муке, и он беспомощно хватался за грудь, из которой торчала рукоятка ножа. Только тут до меня дошло, каким я был идиотом. Ведь я знал, что Огден Слай не из тех, кто станет сидеть сложа руки и спокойно взирать, как кто-то вмешивается в его игру. Увидев меня в доме Ламберта, он понял, что конфликт неизбежен, что так просто ему от меня не отделаться, а значит, нужно поставить передо мной преграду, пока я не успел испортить ему все дело.
  Что за наказание быть мошенником, которого знает вся полиция! Ведь полиция всегда готова повесить любое преступление на человека с «прошлым». Слай знает это, поэтому он поручил кому-то заманить в мою квартиру человека, прикончить его и спокойно ждать, как будут развиваться события — дальше-то в дело вступит полиция. Будучи мошенником, известным в нескольких странах и в десятке штатов, я никогда не смогу убедить ни один суд присяжных, что это не я всадил нож в грудь несчастного.
  Я не сомневался, что в полицию уже позвонил таинственный голос, назвавшийся «одним из жильцов» и пожелавший остаться неизвестным, и сообщил, что слышал звуки борьбы и крики из моей квартиры. Полиция наверняка уже мчится сюда, а я стою здесь, рядом с умирающим, прилично одетым незнакомцем.
  Губы его, скривившись в муке, пытались что-то произнести, но когда я склонился над ним, он был уже мертв. На улице послышался рев сирены и визг тормозов, и полицейский автомобиль, вынырнув из-за угла, остановился перед моим домом. Рев полицейской сирены гулко пронесся по улице, эхом отдаваясь от зданий, и ворвался в окно моей квартиры.
  Человек, лежавший на полу, был мне незнаком. Того, кто опрометью бросился на лестницу, я тоже не знал. Лица его я не успел разглядеть, зато мое внимание привлекли его плечи, скособоченные в одну сторону. Я заметил также, что рука у него перевязана, — вполне возможно, что под бинтами следы собачьих клыков. Если это так, то…
  У меня не было времени на размышления. Полиция, должно быть, уже внизу и с минуты на минуту появится у дверей моей квартиры.
  Я выглянул в окно. Тремя этажами ниже, в зловещем мраке ночной улицы, мерцающей тусклыми огнями, вырисовывались очертания дворика, украшенного цветами и декоративным кустарником.
  Я нашел в чулане моток веревки, приподнял тело вместе с ковриком, на котором оно лежало, и обвязал его за плечи, закрепив морским узлом, тугим и в то же время дававшим возможность по мере надобности ослабить веревку или затянуть ее туже. Потом я подкатил кровать к окну, пропустил веревку через медную спинку, чтобы скомпенсировать тяжесть, поднял тело и осторожно опустил его во двор.
  Подергав за веревку, я освободил от нее тело и втянул ее обратно. Через минуту в дверь требовательно постучали. Я открыл и увидел группу людей в полицейской форме. На мне был домашний халат и тапочки.
  — Говорят, у вас слышали шум борьбы. В чем дело? — проговорил главный, лицо его было бледным и напряженным.
  Чувствовалось, что он наслышан об Эде Дженкинсе и боится допустить промах. С ним были еще четверо, правда, вид у всех у них был довольно понурый. Я почувствовал себя более уверенно.
  — О, значит, вам сказали про мой звонок? — спросил я.
  — Ваш звонок? — удивился полицейский. Я рассеянно посмотрел на него:
  — Конечно. А кто, по-вашему, вам звонил?
  — Дежурный сержант доложил мне, что звонивший отказался назвать свое имя, сказал, что живет в этом доме и что сверху слышен какой-то подозрительный шум.
  Я кивнул. Разговор принимал нежелательный оборот.
  — Я не назвал своего имени, боялся, что полиция мне не поверит. Последнее время мне бывает трудно в чем-либо убедить ваших ребят. В квартире наверху был шум, и я точно слышал, как кто-то упал на пол. Потом — звук убегавших шагов и тишина. Ну я и позвонил дежурному сержанту.
  Офицер поскреб затылок:
  — Но звонивший утверждал, что в квартире наверху живет Эд Дженкинс, известный всем Неуловимый Мошенник.
  Я рассмеялся:
  — Ах, вот оно что. Тут произошла путаница. Сержант спросил меня, к кому им обратиться, если понадобится дополнительная информация, и я посоветовал ему направить своих людей в квартиру Эда Дженкинса. А он, наверное, все перепутал. Вы бы поднялись в квартиру выше этажом, офицер, да взглянули, что там делается. Вы же понимаете, что с моим прошлым мне никто не верит, хотя я давно «завязал». Если за милю от меня произойдет что-нибудь эдакое, то всегда найдутся «добрые люди», которые станут говорить, что это моих рук дело. Вот почему, что бы ни произошло, я всегда стараюсь поставить в известность полицию.
  Он стоял, переминаясь с ноги на ногу и наморщив лоб, мучительно напрягая свои слабые полицейские мозги.
  — Ладно, я туда поднимусь, изрек он наконец. — Только сначала осмотрю вашу квартиру. Прямо сейчас. — С этими словами он вошел, сунул руки в карманы и принялся шагать по квартире.
  — Пожалуйста, проходите, господа, — пригласил я остальных. — Я сожалею, что по настоянию многочисленной группы избирателей не могу теперь предложить вам элементарного гостеприимства, но эта поправка к конституции касается, скорее, мошенников, нежели полицейских чинов или представителей законодательной власти. Пожалуйста, прошу вас.
  Моя речь заставила их на мгновение задуматься, но, и поразмыслив немного, они вряд ли что поняли. Войдя с настороженным, даже несколько враждебным видом, они принялись бродить по моему жилищу.
  — Вам, конечно, известно, что из полицейского участка каждые две-три недели присылают людей осматривать мою квартиру, — невозмутимо проговорил я. — Если вам потребуется моя помощь, дайте мне знать.
  Они не отреагировали на мое замечание, а продолжали ходить по квартире, пока не убедились, что в ней нет ничего подозрительного. Тогда старший полицейский решил подняться этажом выше. Я «сделал ход конем» и принялся отговаривать его:
  — А вдруг я ошибся и вы только напрасно потревожите жильцов? Если же мои предположения правильны и там действительно совершено преступление, у них было достаточно времени, чтобы замести следы. Наверное, не стоит туда ходить.
  Полицейский задумчиво посмотрел на меня и повел своих подчиненных наверх. Там их встретил целый хор недовольных сонных голосов — жильцы дружно недоумевали, что полиция делает здесь в такое время суток, — послышались словесные угрозы, переросшие в шумную перепалку. Я понял, что для жильцов сверху я уже никогда не буду добрым соседом и лучше мне куда-нибудь переехать.
  Сосед сверху явно переборщил, раздавая обещания разобраться со всеми присутствующими и описывая, как полетят их головы после того, как он все доложит их начальству, — за это они тщательно обыскали его квартиру. Я слышал, как их ноги тяжело топали по полу. В квартире обнаружили спиртное. Сколько его там нашли, точно не знаю, но, по-моему, достаточно, чтобы спасти свои головы от начальственного разноса. Забрав владельца конфискованного товара и прихватив несколько «вещественных доказательств», они спустились вниз. Я и понятия не имел, что сосед занимается подпольной продажей спиртных напитков, теперь же карты ложились в мою пользу. Однако полиция могла вернуться в любое время, чтобы еще раз расспросить меня и выслушать мои показания. Поэтому я не стал тратить времени даром: подождал, когда они уйдут, не без труда перетащил труп в машину, осторожно вывел ее из гаража и уже через несколько минут мчался по ночным улицам.
  Еще раньше я предусмотрительно разузнал, где живет Огден Слай. Остановив машину в темном переулке в паре кварталов от его дома, я бесшумно проник в его гараж и угнал автомобиль, хотя мне и пришлось изрядно попотеть над замком. Открывая его, я постарался не оставлять отпечатков пальцев. Соединив контактные провода, я включил зажигание, вывел машину на улицу и поехал к тому месту, где оставил свой автомобиль. Переложив труп в машину Слая, я сел за руль и, вздохнув с облегчением, направился в сторону реки. Там я вынул нож из груди убитого и забросил его подальше в воду. Коврик же спрятал в кустах, собираясь позднее зарыть его. Посадив труп на сиденье, я нажал на газ, направил машину под откос и, выпрыгнув на ходу, принялся наблюдать, как дорогостоящий автомобиль кувыркается в воздухе. Дождавшись, когда раздался прощальный грохот, я повернулся и пошел обратно.
  Все, у Огдена Слая больше нет дорогого автомобиля, и, кроме того, — если он собирался повесить на меня убийство, — теперь ему самому придется поерзать и дать кое-какие объяснения властям.
  Было раннее утро, когда я поставил собственную машину в гараж и прилег на несколько часиков. Похоже, мой «отпуск» кончился и период законопослушания подошел к концу. Теперь мне снова придется играть в эти игры с переодеванием, снять три-четыре квартиры в разных частях города и оборудовать каждую на свой манер. В душе своей я крыл последними словами человека с красными глазами, птичьим ртом и щупальцами вместо рук. Я ничего не мог с собой поделать — он явно влиял на мое нынешнее самочувствие.
  Главные события разыгрались после обеда. Полиция обнаружила и опознала разбитую машину еще до того, как Огден Слай заметил ее пропажу. После этого события начали развиваться стремительно. Убитым оказался Эндрю Карузерс, известный больше как Неистовый Энди. Он был из хорошей семьи и занимал высокое положение в обществе. В недавнем прошлом он подвергся серии вымогательств — шантажисты неотступно преследовали его. Двое-трое его наиболее близких друзей знали о том, что он платит кому-то, и даже не раз слышали, как он грозился прибегнуть к крайним мерам, если суммы не снизятся! Однако никто из них не знал имени вымогателя, знали только, что его требования становились все тяжелее.
  В тот роковой вечер Неистовый Энди вышел из дому с каким-то неизвестным, никому не сказав ни слова. Единственное, что он сделал, — это позвонил в свой клуб управляющему и сказал, что, если с ним что-нибудь случится, пусть потребуют объяснений у человека с перевязанной рукой, сломанным носом, обвислым ухом и тремя золотыми зубами, живущего под именем Стронга в дешевом отеле на Первой улице в районе между Пайн и Хемлок.
  С помощью этого описания полиция вышла на некоего Билла Пиви, имевшего не только криминальное прошлое, но и перевязанную руку. Он жил в упомянутом отеле под именем Берта Стронга, однако на момент совершения преступления имел железное алиби. И все же он был изрядно напуган. Очевидно, Неистовый Энди был не так уж молод и неопытен, как казался, и, судя по всему, ему удалось напасть на след того, кто был орудием в руках главного шантажиста.
  Сопоставив факты, я пришел к выводу, что Билл Пиви работает на Огдена Слая. Именно он собирал с жертв деньги и тянул всю грязную работу. Но оказалось, что Карузерс знает больше, чем ему полагается: каким-то образом ему удалось выяснить, куда ведут ниточки и кто получает деньги; поняв, кто осуществляет поборы, он начал собственное расследование.
  К этому времени Огден Слай счел, что обобрал Энди до нитки и что с него больше взять нечего. Из источника доходов он превратился в досадную помеху. Тогда было решено, что Пиви зайдет к Карузерсу, покается и предложит устроить встречу с главарем преступной шайки шантажистов, заманит жертву в мою квартиру, пообещав ему встать на его, Карузерса, сторону и вдвоем насесть на главаря, заставив того раскрыть карты. Предполагалось, что Пиви без труда откроет замок моей квартиры, спрячется там вместе с Карузерсом и будет ждать моего прихода. Так и случилось. Когда ключ повернулся в замке, Пиви, воспользовавшись темнотой, пырнул Карузерса ножом и бросился бежать, оставив меня с умирающим. Добравшись до ближайшего телефона, он позвонил в полицейский участок и, представившись владельцем одной из квартир, не пожелавшим назвать свое имя, «сообщил о случившемся».
  Он думал, что меня схватят при попытке отделаться от тела человека, долгое время платившего дань вымогателю и уже впавшего в отчаяние. Все это было проделано достаточно ловко, хотя сама задумка показалась мне весьма посредственной и лишенной фантазии.
  Тело обнаружили в разбитой машине Огдена Слая — тем самым я разрушил их планы и загнал их в тупик. Я допускал, что у Слая есть связи в полиции. Опытный шантажист, как и любой крупный мошенник, обычно имеет в полицейском управлении своих людей, которые всегда могут уладить дело, но только, конечно, не такое: убийство — дело серьезное.
  Разумеется, у полиции возникли сомнения: странно, что перед тем, как найти свою смерть, Карузерс ехал, в машине Огдена Слая, в то время как сам Огден Слай утверждал, будто его машину угнали. Старый трюк. Любой мошенник, влипнув в историю с машиной, неизменно заявляет, что ее у него угнали.
  Что же касалось Билла Пиви, называвшего себя Бертом Стронгом, то мне показалось, что я его когда-то видел. Учитывая его криминальное прошлое, я решил, что вся компания наверняка на время затаится и не станет предпринимать активных действий — ведь они никак не рассчитывали, что Энди Карузерс перед своей смертью даст описание человека, известного под именем Берта Стронга.
  Как бы то ни было, я давно уже сидел за игорным столом, наблюдая за игрой и ничего не ставя на кон, — пора поставить несколько монеток и попробовать выиграть. Я подошел к телефону и набрал номер Ламбертов. Трубку сняла Луиз.
  — Мне нужно поговорить с тобой. Когда тебе удобно?
  — Как это мило, Эд, — промурлыкала она на другом конце провода. — Ты хочешь пригласить меня поужинать или просто покататься?
  — Встретимся возле «Рандеву» в восемь, — выпалил я.
  — Бог ты мой, Эд, до чего же у тебя грубые манеры! Когда джентльмен приглашает даму поужинать, имеется в виду, что он должен заехать за ней, чтобы быть уверенным, что таксист не завезет ее куда-нибудь по дороге.
  Все это начинало мне надоедать — слишком уж долго мне морочили голову.
  — Жду тебя там, где сказал, — коротко отрезал я.
  — О, Эд, ты так добр ко мне! — запела она воркующим голоском, но я уже швырнул трубку на рычаг.
  Эта девица опять взбесила меня, и все же я не мог сдержать улыбки. Перед тем как встретиться с нею, мне предстояло кое-что сделать. Существуют разные способы получения информации, в том числе не совсем официальные, неприемлемые для полиции. Но как раз такой способ позволит мне узнать, как обычно действовал некий Огден Слай; возможно, этот способ сможет пригодиться и в дальнейшем.
  Впрочем, иногда можно получить информацию и совершенно неожиданно, не рассчитывая на это. Путь к месту, в которое я направлялся, пролегал мимо здания суда, и я заметил, что на ступеньках толпятся какие-то люди, среди них один чуть ли не взлетал к небесам, потрясая пачкой писем.
  Я остановился, чтобы узнать, в чем дело, и вскоре догадался, что он продает письма, которые «могут содержать в себе либо все, либо ничего». Мою догадку подтвердил остановившийся рядом прохожий:
  — Это управляющий по делам наследства. Когда умирает очередной бедолага, оставив после себя хоть какое-то имущество, он распродает его, устраивая нечто вроде аукциона. Оказывается, существует немалый спрос на старые письма, чеки, векселя, разные любовные послания, перевязанные розовой ленточкой, которые остаются после смерти одиноких людей. Есть, знаете ли, любители, для которых это стало хобби, а есть те, кто на этом зарабатывает. Они готовы заплатить управляющему кругленькую сумму, чтобы заполучить эти бумаги. Я давно работаю в здании суда и частенько вижу эти аукционы. Вот этот малый, например, сшивается здесь уже не один год.
  Я посмотрел на человека, который, поднимаясь по ступенькам, протягивал руки к связке бумаг, предлагая свою цену. Это был не кто иной, как мой старый знакомый Огден Слай собственной персоной. Его жирное пузо, колыхаясь, выступало вперед, на оплывшем лице ни тени эмоций, а нервные руки жадно тянулись к пачке писем.
  Я поспешил убраться из виду и задумался. Огден Слай, замешанный в таинственной смерти, должно быть, уже дал в окружной прокуратуре подписку о невыезде до окончания следствия и все же не допускал мысли, что можно пропустить хотя бы один аукцион, где продаются письма мертвецов.
  Обойдя здание суда, я вошел в него с другой стороны и отыскал стенографистку управляющего по делам наследства. Я попросил ее порыться в картотеке имущества, оставленного бедняками, и узнать, не выставлялось ли на продажу что-нибудь из вещей некоего К.В. Кинсингтона после его смерти. Она окинула меня равнодушным взглядом, свойственным всем клеркам, живущим на зарплату государственного служащего, зевнула, вышла из комнаты и вскоре вернулась, неся толстую книгу с описью имущества умершего К.В. Кинсингтона. Среди оставшихся после него вещей числились: пистолет, патронная лента, наручные часы, кое-что из одежды, чемодан и пачка писем. Все это было продано с аукциона, а вырученная сумма аккуратно занесена в книгу.
  Теперь я знал все, что хотел. Мне стало ясно, как удавалось Огдену Слаю безнаказанно шантажировать людей, сохраняя при этом собственную репутацию. Он заполучал письма, читал их, составляя представление о владельце, потом находил их авторов, — вот, собственно, и все.
  Как правило, люди, чьи письма продавались с аукциона, были неудачниками, однако в хранившихся у них письмах прослеживались основные жизненные этапы этих людей. Для того, кто жил вымогательством, содержание этих писем представляло надежный источник дохода. Конечно, бывали случаи, когда шантажист вытягивал пустой билет или когда игра не стоила свеч — ему попадалась, например, какая-нибудь бедная вдова, готовая отдать последние гроши, лишь бы скрыть от соседей, что ее сын просто-напросто бездельник, а не преуспевающий, как они считают, делец. И все-таки среди всей этой мелочи могло встретиться и что-нибудь значительное, что-нибудь вроде писем К.В. Кинсингтона, — наживка, на которую можно выудить крупную рыбину типа Джона Стонтона Ламберта. Интересно, что Огден Слай посадил Ламберта на крючок так ловко, что продолжал считаться другом семейства и даже настоял на оглашении его помолвки с Луиз.
  В конце концов у меня начали появляться кое-какие мысли. Весь вечер, что я пробыл с девушкой, они копошились в моей голове. Она же болтала такой легкомысленный вздор, что я не мог не смеяться. Весь ее вид говорил о том, что нет в мире ничего, что могло бы ее обеспокоить.
  Я попытался перевести разговор на Огдена Слая и ее помолвку.
  — Помолвка! — возмутилась Луиз. — Похоже, мой папочка, которому обычно все до лампочки, на этот раз переусердствовал. Противный, гадкий! В следующий раз я займусь любовью с тобой, Эд Дженкинс… Ну, пойдем потанцуем. Перед тем как покончить с этим «филе миньон», мне хочется еще раз повертеться.
  Тогда я попробовал изменить курс.
  — Я уезжаю из города недели на три-четыре, — как бы невзначай заметил я.
  Она споткнулась и прильнула ко мне:
  — Но… ты не сделаешь ничего плохого?
  Я рассмеялся, заметив, как внезапно побледнели ее щеки:
  — Разумеется. Не думаешь же ты, что я уезжаю из города, чтобы учинить какую-нибудь пакость?
  Мы еще немного потанцевали, но уже молча.
  — Пойдем, я устала. Хочу поесть и выпить глоток чая. Знаешь, Эд, ты безнадежно отстал от жизни, и у тебя поразительно скучные манеры. По-моему, ты можешь просидеть весь вечер над апельсиновым соком. Рассудительность уже давно вышла из моды.
  Мы вернулись за стол, и Луиз, опустив глаза и внезапно ссутулившись, принялась уныло ковырять ножом и вилкой содержимое тарелки. Через несколько минут она, пространно извинившись, отпросилась на минуту, а когда вернулась, я заметил, — несмотря на свежий слой пудры, — что глаза ее покраснели. Ясно одно: я был слишком важной фигурой в игре, в которой она участвовала, или, по крайней мере, думала, что участвует.
  Наконец, придя к какому-то решению, Луиз заметно взбодрилась, снова стала жизнерадостной и беззаботной, словно выпускница колледжа. Я огляделся по сторонам — не вызвана ли эта перемена каким-нибудь событием извне, — но в зале было полно народу, и я не знал, на кого думать.
  Мы ели и снова танцевали, потом она попросила, чтобы я отвез ее домой, и было в ее тоне что-то такое, что вызвало у меня подозрение. Тем не менее я поехал с ней. Дело зашло уже довольно далеко, и, хотя мне казалось, что я знаю, как все обернется, мне все же хотелось разузнать побольше, прежде чем открывать свои карты.
  Дорогой ласкам и нежностям не было конца. До сих пор я имел о них абстрактное представление и считал себя слишком зрелым, чтобы заниматься подобными вещами. Но ее трепетные поцелуи, жаркое дыхание, губы, страстно льнущие к моим, заставили меня поверить, что время пошло вспять и все вокруг перевернулось.
  И все же мои мысли витали вдалеке от этого автомобиля и девушки, где-то в глубинах несгораемого сейфа Джона Ламберта. Думал я также об оплывшем теле Огдена Слая, об этих красноватых глазах и птичьем носе, и всякий раз мне казалось, что я вижу, как его беспокойные красные волосатые руки скользят по голому плечику девушки.
  Я снова пытался перевести разговор на ее помолвку и узнать, каково ее истинное отношение к Огдену Слаю. Но стоило мне упомянуть его имя, как настроение ее резко переменилось. Она содрогнулась, словно холодный ночной воздух пронзил насквозь ее тело, поцелуи стали безжизненными, и она вдруг разразилась горькими рыданиями, сотрясающими все ее хрупкое тело.
  Но буря эта прекратилась так же внезапно, как и началась.
  — Я люблю тебя, Эд, — сказала она, прильнув губами к моим, мокрой щекой прижимаясь к моему лицу, глаза ее блестели от слез. — Я так люблю тебя! Хотя знаю, чем все это кончится…
  Я удивленно посмотрел на нее.
  — Знаешь, Эд, — внезапно сказала она, решив сразить меня наповал, — ты похож на хлопотливую мамашу, без устали пекущуюся о своих чадах и не замечающую, что они давно уже выросли. Как только она принимается учить их уму-разуму, они тут же просят ее отвалить. Ведь я для тебя такое чадо, да, Эд?
  Я рассмеялся. Мне-то казалось, что с ней все предельно ясно, и только теперь я начал понимать, как умело малышка распоряжается имеющимися у нее козырями.
  Я отвез ее к месту, где она оставила свою машину, и отправился домой. Мне предстояло поработать над письмом К.В. Кинсингтона к Огдену Слаю. Когда работа была закончена, это оказался настоящий шедевр.
  Схема действий Огдена Слая была проста. Сначала он раздобыл письма, содержащие сведения об участии Джона Ламберта в одной не совсем честной сделке, а потом предъявил ему свои требования, исходившие якобы от Кинсингтона, человека, который к этому времени был уже давным-давно мертв. Мое письмо представляло собой подделку, но я не сомневался, что этот номер пройдет. В своем письме я сообщал шантажисту, что он сделал ошибку, думая, будто я мертв, — просто меня долго здесь не было и, воспользовавшись этим, мой друг присвоил мои имя, работу и имущество, потом этот друг умер, о чем я не был осведомлен, и все мои бумаги исчезли. После долгих и кропотливых трудов все-таки удалось напасть на след писем, и в результате поисков я обнаружил, что новый владелец принадлежавших мне некогда бумаг использует их с целью шантажа. Я писал, что все деньги, до последнего цента, добытые вымогательством, должны быть возвращены мне, в противном случае Огдена Слая ждет тюрьма, хотя мне не хотелось бы идти на крайние меры.
  Я долго думал над тем, каким путем Слай должен вернуть эти деньги, и в конце концов потребовал от него, чтобы он перевел их в Национальный железнодорожный банк на счет К.В. Кинсингтона.
  На случай, если трюк с письмом не удастся, у меня было в запасе и еще кое-что. Я постарался представить себе ход мыслей Огдена Слая. Конечно, он не на шутку встревожится, понимая, что его правая рука — Билл Пиви — запросто может подставить его, и тогда, без сомнения, полиция заподозрит его в профессиональном шантаже. Это было бы для него полным крахом.
  У него теперь есть только один выход — по возможности дольше морочить мне голову, оттягивая время, и постараться добиться личной встречи, а там уж — кому повезет.
  Я написал в Национальный железнодорожный банк письмо, в котором объяснял, что собираюсь на днях заехать к ним и открыть у них счет, а потому, если на мое имя поступит крупная сумма денег, прошу принять эти деньги и подержать до того времени, когда я смогу приехать и оформить счет надлежащим образом. В письме я указал номер почтового ящика, на который я получал почту, чтобы нельзя было выследить, что она попадает в руки Эда Дженкинса.
  Закинув письма на почтамт, я отправился навестить Бобо. Пес почти поправился и уже мог ходить, но я решил пока не забирать его. Во-первых, я боялся, что рана может открыться, а во-вторых, мне еще предстояло кое-что сделать. Сочтя, что на сегодня хватит, я вернулся домой и завалился спать.
  На следующее утро мне позвонила миссис Ламберт и пригласила поужинать; это будет всего лишь неофициальный ужин, сказала она, только Луиз с женихом, мистер Ламберт, она и я. Я был немало удивлен. Мне вспомнилось лицо этой женщины — спокойное, без всяких эмоций, с проницательными глазами, внимательно наблюдающими за каждым движением дочери. Я принял приглашение. До чего мне хотелось взглянуть на Огдена Слая сегодня вечером!
  По моим подсчетам, Огден Слай должен был получить письмо с утренней почтой. Так же как и Национальный железнодорожный банк. То, что именно в этом банке Огден Слай имеет личный счет, я обнаружил, когда рылся в бумагах, хранившихся в сейфе Джона Ламберта. Я представил себе реакцию Огдена Слая, когда он получит это письмо. Первым делом он бросится в банк в поисках информации относительно счета некоего К.В. Кинсингтона и там без труда сможет ознакомиться с моим письмом, а уж из письма узнает и мой адрес, о чем мне очень скоро станет известно.
  Однако я не слишком обольщался. К полудню в моем почтовом ящике оказалось письмо от Огдена Слая. Он изъявлял желание поговорить со мною относительно касающегося нас дела, но хотел быть уверенным, что беседа останется между нами. Он просил меня позвонить по такому-то номеру и считать все дело сугубо конфиденциальным.
  Итак, Огден Слай занервничал. Разумеется, не настолько, чтобы сразу поддаться грубому нажиму и расстаться с приличной суммой, но все же достаточно, чтобы решить, что от меня лучше отделаться.
  Изменив голос, я позвонил ему из телефонной будки. Вряд ли он знал Кинсингтона лучше, чем я, а вот голос, звучащий по телефону, ни в коем случае не должен напоминать голос доброго друга семейства Ламбертов Эда Дженкинса.
  Во время этого разговора я почувствовал себя эдаким придурковатым филантропом, хотя, с другой стороны, знал, что поступаю так не только потому, что хочу восстановить справедливость, но еще и потому, что должен отплатить за своего пса, а потом, когда это все кончится, у меня окажется в надежном месте кругленькая сумма, и Бобо будет отомщен. Только не надо спешить. Что же касается Луиз… Да ну их к черту, этих девиц! Что-то она не вызывает у меня доверия.
  Уже в начале разговора я понял, что Слай заглотнул приманку и основательно повис на крючке. Для убедительности я упомянул о делах Джона Ламберта. Слаю и в голову не могло прийти, что кто-то еще, кроме самого К.В. Кинсингтона, может быть посвящен в давно забытые подробности дела. Он предлагал мне вместе обсудить проблему, но я для начала потребовал выплаты всех денег, добытых вымогательством, чтобы вернуть их Ламберту. При этом я так и кипел гневом праведным.
  Слай тянул время: просил встретиться с ним прежде, чем я совершу необдуманный поступок, уверял меня, что я ошибаюсь, что он никогда не получал ни от кого никаких денег и что он все объяснит мне за несколько минут при личной встрече — в общем, всячески старался заморочить мне голову.
  После некоторых колебаний я назвал ему улицу и сказал, что буду там сегодня в семь вечера, но встретиться мы сможем только при одном условии — если у него будет при себе чек на предъявителя на сумму в десять тысяч долларов. Мне известно, заверил я его, что он получил от Ламберта гораздо больше, но, если он принесет чек на десять тысяч, я сочту это гарантией того, что ему можно верить.
  Тут он взорвался и сказал, что придет поговорить со мною, но черта с два заплатит хотя бы один цент и никакого чека при себе у него не будет.
  Но я продолжал гнуть свое, и в конечном счете он пообещал, что пошлет ко мне человека с десятью тысячами наличными, если меня это устроит. Я согласился, сказав: пусть приходит в комнату номер девятнадцать по указанному адресу. Мне важно было разыграть из себя доверчивого, но упрямого малого, эдакого твердолобого лопуха, и я блестяще справился с этой ролью.
  Меблированные комнаты, номер одной из которых я назвал ему, принадлежали моему приятелю-китайцу, и из всех моих друзей китаец был самым надежным и преданным.
  Днем я заехал к китайцу, поговорил с ним и сделал несколько телефонных звонков. К семи часам был готов к схватке.
  Человеком Огдена Слая конечно же оказался Билл Пиви. Оба они так глубоко завязли в этом деле, что еще одно убийство ничего не решало, тем более если оно давало им возможность выпутаться из этой истории. События развивались стремительно. И в смерти Неистового Энди Карузерса, принявшей столь непонятный оборот, и во внезапном воскресении из мертвых К.В. Кинсингтона Слай и его подручный видели лишь перст судьбы, повернувшейся к ним спиной. Откуда им было знать, что их попытка посмеяться над Эдом Дженкинсом, застрелить его собаку и повесить на него убийство не принесет им ничего, кроме несчастья.
  Ровно в семь часов в меблированных комнатах появился Билл Пиви и сообщил китайцу, что хочет повидаться с приятелем, занимающим девятнадцатый номер. Китаец улыбнулся, кивнул и в свою очередь сообщил: этот самый «плиятель» распорядился не пускать к нему посетителя до тех пор, пока тот не предъявит десять тысяч долларов наличными.
  Находясь выше этажом и подглядывая в дырочку, я следил за происходящим. Пиви разозлился — он явно не знал, как ему поступить, — и начал препираться с китайцем. Пожав плечами, тот включил коммутатор и сказал Пиви, что он может побеседовать с «плиятелем» по телефону. Это тоже не устраивало Пиви — он непременно хотел покончить со мной как можно скорее, но все же ему пришлось звонить мне, и я повторил: пусть он предъявит десять тысяч долларов, иначе я не стану с ним встречаться. Билл поначалу заартачился, но в конечном счете показал китайцу десять тысячедолларовых купюр. Значит, мне все-таки удалось разыграть перед Огденом Слаем упрямого твердолобого простака, и он на всякий случай дал своему посланнику деньги. Когда китаец убедился, что деньги у Билла при себе, — Билл, конечно, не подозревал, что я наблюдаю за ними, — я сказал Биллу, что теперь китаец проводит его ко мне. К тому времени Билл уже заподозрил неладное и, поднимаясь по лестнице, держал пистолет наготове.
  Китаец проводил его в девятнадцатый номер, Билл уселся и, явно нервничая, принялся ждать. Я подглядывал за ним в дырочку из соседней комнаты. Билл был не на шутку встревожен — он проходил по делу об убийстве и сейчас не находил себе места, давая волю разыгравшейся фантазии.
  Подождав, когда он дойдет до определенного состояния, я резко распахнул дверь из соседней комнаты.
  — Можешь войти, — сказал я тем же. надтреснутым голосом, каким говорил по телефону, — только держи лапы подальше от своей пушки.
  Билл растерялся. Не такой он дурак, чтобы убивать Кинсингтона в доме, где знали о его визите. Это была бы слишком грубая работа. С десятью тысячами долларов в кармане он зашел посмотреть, что представляет собой жертва, и подготовить убийство, которое трудно будет раскрыть. Не отдавая денег, Кинсингтона можно было бы убрать уже через пару дней, но если придется выложить эти десять тысяч баксов, то Кинсингтона нельзя выпустить из меблированных комнат живым.
  Я разыграл перед ним настоящий спектакль с переодеванием, который вполне удался при тусклом свете мерцающей из коридора лампочки. Белая борода свисала мне на грудь, на глаза съехало широкополое сомбреро, а довершали наряд ковбойские сапоги. Всем своим видом я изображал человека, который не позволит себя дурачить, но которого на самом деле можно в два счета перехитрить. Во всем городе не нашлось бы и с полдюжины человек, выглядевших так, как я, среди его жителей я выделялся как прыщ на видном месте.
  Я заметил, как Билл Пиви расслабился — такого, как я, можно застрелить даже из летящего аэроплана. Отыскать меня среди городской толпы куда проще, чем встретить в вегетарианском кафе мясника.
  Полностью вжившись в роль Кинсингтона, которого давно считали мертвым, я встретил его, небрежно вертя в руках револьвер 45-го калибра. Узнав якобы, что Огден Слай завладел моими бумагами и использует их, чтобы шантажировать Ламберта, я изобразил справедливое возмущение — негодованию моему не было предела. Я грозился усадить и Слая и Пиви за решетку, если они не вернут деньги, но, если они сделают это — пусть отправляются на все четыре стороны, я не стану передавать дело в полицию.
  Я много чего говорил, не давая Пиви вставить и словечка, стараясь произвести на него впечатление видавшего виды упрямца, который считает, что его невозможно провести. Я собирался, например, сразу же отправиться к Джону Ламберту и выложить ему все начистоту, но для начала хотел бы получить с них десять тысяч, чтобы было с чем появиться у Ламберта.
  Немного погодя Билла Пиви осенила идея, и он поинтересовался: если он отдаст мне эти десять тысяч, не соглашусь ли я подождать, пока позвонит его патрон, мистер Слай, и поговорит со мной.
  Я ответил, что, имея залог в десять тысяч, согласен подождать.
  Пришлось Биллу отдать деньги, хотя ему ужасно этого не хотелось.
  — Ну и где Слай может встретиться с вами для небольшой дружеской беседы? — спросил он.
  — Как насчет завтрашнего утра? — ответил я вопросом на вопрос.
  Билл покачал головой, я заметил, что он даже вспотел. Ему не хотелось выпускать меня с этими десятью тысячами долларов, он думал, как бы заманить меня в укромное местечко, прикончить и забрать деньги.
  Во время разговора я следил за ним, как кошка за мышью. Было ясно, что Билл Пиви труслив, и, если его зажать в угол, он начнет скулить и просить о пощаде.
  — Нет, завтра утром я не смогу, — внезапно сказал я. — Встретимся через час в этой комнате, а пока я загляну в одно надежное местечко, спрячу деньги. Я не собираюсь таскать с собой столько бабок, да еще чужих. Передай ему, пусть приходит через час.
  Билл заерзал, начал оправдываться, говорить что-то невразумительное — я спутал ему все карты. Теперь меня нужно убить до того, как я выйду отсюда, а времени у него в обрез. Я видел, как блестели его крошечные глазки-бусинки, и понимал, что он пытается прикинуть, можно ли убить меня прямо здесь и сейчас. Я небрежно повертел в руках тяжелый пистолет 45-го калибра, и это решило дело. Пиви определенно был не дурак, но все же я одурачил его, разыграв из себя крутого золотоискателя с Дикого Запада, играючи вертящего в руках «сорокапятку». Ему все-таки пришлось сделать так, как было мне удобно.
  Пришлось ему согласиться с назначенным временем, с этим он и вышел, глубоко при этом вздохнув.
  Когда он ушел, я вытащил заранее приготовленный восковой манекен, переодел его в свою одежду и нацепил на него бороду, отчего он сразу же приобрел вполне убедительный вид. Когда я закончил, в комнату вошел китаец и доложил ситуацию с Биллом Пиви. Все это время тот колесил неподалеку от здания в мощном автомобиле с плотно задернутыми шторками. По всей вероятности, ждал, когда я выйду и отправлюсь в свое укромное местечко, чтобы спрятать деньги. По его подсчетам, я должен был выйти с минуты на минуту, иначе бы мне не вернуться к назначенному времени. Для Билла это была единственная возможность покончить со мной. Подготовив таким образом платформу для дальнейших действий, я позвонил в полицейский участок и связался с Эдисоном, детективом, который вел расследование по делу Карузерса.
  — Слушайте, Эдисон, — проговорил я тоненьким визгливым голоском, каким обычно говорят осведомители, — хотите получить достоверную информацию по делу Карузерса?
  Детектив колебался:
  — Кто это? Откуда вы говорите и что вам нужно?
  — Какая разница, кто говорит? — ответил я. — Я звоню из отеля «Дальний Восток», и мне ничего не нужно. Просто хочу кое с кем поквитаться, вот и предлагаю вам информацию из достоверных источников.
  — Ладно! — рявкнул он в трубку. — Так кто убил Карузерса?
  — Этого я не знаю, — заверещал я писклявым голоском профессионального осведомителя. Зато знает один пожилой джентльмен с седой бородой, который сейчас находится здесь, в меблированных комнатах, а какие-то люди, которые крутятся внизу, на улице, собираются убрать его. Можете прислать сюда переодетых сыщиков и пару полицейских на мотоциклах, пусть они последят, как развернутся события.
  Даже через трубку я чувствовал, как он колеблется.
  — Да что вы там, дурака валяете?
  — Лучше поскорее пришлите сюда своих людей, да только без шума, — снова сказал я. — Двое в штатском пусть встанут по обе стороны улицы и не пропускают ни одной подозрительной машины, а двое мотоциклистов пригодятся на случай, если те кого-нибудь упустят. Не забывайте, нужно все делать тихо. И учтите: я сообщил вам о готовящемся убийстве, и, если вы не воспользуетесь этой информацией, завтра вас высмеют все газеты в городе.
  С этими словами я повесил трубку, лишив его тем самым возможности возразить, потом взял манекен и спустился вниз.
  Прошло десять минут, и в дверях, шаркая туфлями, появился еще один китаец. Поприветствовав нас, он что-то промурлыкал на своем чудовищном птичьем языке.
  При необходимости я могу изъясняться на этой тарабарщине, но сейчас явно был не тот случай, поэтому я с непроницаемым лицом стал ждать, пока Квон Чжи мне переведет.
  — Он говолит, полиция едет, — сказал Квон Чжи.
  Я заглянул в специально проделанную в стене дырочку, какими у китайцев вечно истыканы все стены. На противоположной стороне узкой улочки стоял наготове автомобиль с заведенным мотором и задернутыми шторками. Я повернулся к китайцам и кивнул.
  Мы открыли дверь и, стараясь держаться в тени, выволокли куклу на улицу. Первые несколько секунд ничего не происходило, и я в сердцах выругался про себя. Хотя особой разницы, конечно, не было, проиграть я все равно не мог. Если мне не удастся поймать их в эту ловушку, я заманю их в другую. Мне очень хотелось довести спектакль до конца — обожаю театральные эффекты.
  Все произошло внезапно. Из машины раздался выстрел, и восковая фигура рухнула на тротуар. Высунув длинный бамбуковый шест, я осторожно перевернул куклу лицом вниз. Из смертоносной машины выскочил Билл Пиви с дымящимся пистолетом в руках и бросился к манекену, чтобы забрать десять тысяч долларов. Пробежав несколько шагов, он огляделся по сторонам и убедился, что улица пустынна. Китайцы мои разбежались, словно мыши по норам, так что путь перед ним был свободен.
  Внезапно послышался вой полицейской сирены. Билл замер, огляделся по сторонам, выругался, выстрелил, потом нырнул в машину и умчался, оставив на тротуаре лежащую вниз лицом восковую фигуру. В полуквартале отсюда автомобиль с переодетым полицейским потерял управление и перевернулся — Билл был хороший стрелок.
  Мы втащили фигуру обратно, и мои друзья-китайцы занялись ею. Машина Билла, визжа на поворотах тормозами, умчалась, но вскоре послышался рев мотоцикла, вой полицейской сирены и выстрелы.
  Посмеиваясь, я тихонько выбрался на улицу через черный ход и отправился на семейный ужин к Ламбертам.
  Через несколько минут я уже был у них и сразу понял, что произошел скандал. Луиз сидела с красным лицом, ее малиновые губки были плотно сжаты. Ламберт тоже побагровел, и весь его вид выражал негодование. Зато миссис Ламберт выглядела, как обычно. Если что-то и происходило где-то в глубине, за этими проницательными глазами, то сказать, что именно, я не мог. Вдохновителем ссоры, без сомнения, был Огден Слай. Его птичий рот шевелился, приводя в движение клювообразный нос, а руки беспрестанно скручивались и извивались.
  Я отдал шляпу дворецкому и остановился на пороге, глядя на эту картину.
  — Подлый мошенник! — изрек Огден Слай, все так же шевеля руками. — Я могу сказать ему это прямо в лицо! Ваша дочь, сэр, подцепила его в баре и привела домой, понятия не имея, кто он такой. Он втерся к вам в доверие. Смотрите, вот здесь у меня все его преступное прошлое. Это Эд Дженкинс, преступник, которого знает полиция всего мира. Пусть попробует со мной не согласиться, я посмотрю на него.
  Одна из шевелящихся волосатых рук скользнула в карман и извлекла оттуда пачку фотографий. Луиз беспомощно смотрела на меня.
  — Скажи, что это не так, — проговорила она.
  Я усмехнулся, обведя взглядом присутствующих.
  — Тут и говорить нечего. Это правда, и я горжусь ею, — сказал я. — Так мы будем ужинать?
  Поднявшись, Джон Ламберт нацелил на меня палец:
  — Вы никогда не будете ужинать в этом доме, негодяй! Убирайтесь вон!
  Птичий рот Огдена Слая скривился в усмешке.
  — Как будущий зять главы семейства я счел своим долгом сообщить вам это. Дженкинс, вам должно быть стыдно. Предлагаю вам немедленно уйти.
  И тут заговорила миссис Ламберт. Только теперь я понял, что таилось в ее глазах и на что способна рыжеволосая женщина.
  — Нет, погодите, мистер Дженкинс. Пожалуйста, останьтесь с нами поужинать. — Она стояла, гордо откинув голову, и смотрела на всех нас с поистине королевским достоинством. — Мистер Дженкинс мой гость, — заявила она, — и его общество гораздо приятнее, нежели общество шантажиста… Нет-нет, Джон, только не надо отрицать, что ты стал жертвой банды вымогателей. И Луиз, и мне это известно, и…
  Но она не успела закончить. На крыльце послышался шум, раздался стук в дверь, и в комнату ворвалась группа людей в полицейской форме.
  Огден Слай усмехнулся:
  — А вот, Дженкинс, и ваши друзья. Надо полагать, вы опять что-то стянули. И если вам не по душе мое предложение, то, быть может, вы примете их приглашение.
  Полицейский с угрюмым лицом покачал головой:
  — Этого человека я не знаю, зато знаю вас. Мы пришли за вами, Огден Слай.
  Лицо Слая побелело, одна из шевелящихся рук-щупалец нервно потянулась ко лбу.
  — Не понял. Вы пришли за мной? Неужели я вам так понадобился, что вы врываетесь даже в дом моего друга Джона Ламберта и прерываете мой ужин?
  — Вы нужны нам по делу об убийстве Генри Робертса, — пояснил угрюмый полицейский.
  — Генри Робертса? — переспросил Слай, на лице его появилось выражение облегчения. — Никогда не слышал такого имени.
  Это полицейский, которого ваш подручный Билл Пиви убил сегодня вечером при попытке укокошить К.В. Кинсингтона, порученного ему вами, Слай. Кроме того, вы нужны нам по делу об убийстве Энди Карузерса. Билл Пиви чистосердечно во всем сознался и рассказал о готовящемся шантаже. А сейчас пройдемте с нами и помните: все, что будет вами сказано, может быть использовано против вас на суде.
  И полицейские увели возмущенного и испуганного Слая, чтобы устроить ему очную ставку с Биллом Пиви, который готов был признаться в чем угодно, лишь бы спасти свою шкуру. Я представил, как Слай и Пиви будут соревноваться, стараясь спихнуть вину друг на друга.
  Когда они ушли, миссис Ламберт повернулась ко мне и хотела что-то сказать, но я опередил ее:
  — Мистер Ламберт, советую вам пойти в кабинет и до прихода полиции сжечь письма Кинсингтона. Полицейские могут вернуться, чтобы задать вам кое-какие вопросы. Не забывайте, что вы отец семейства, что у вас есть дочь, о которой вам нужно думать прежде всего. И если вам придется солгать, сделайте это как джентльмен.
  Он, недоуменно моргая, смотрел на меня:
  — Письма Кинсингтона?..
  Я кивнул:
  — Не надо разыгрывать из себя невинного младенца. Я видел их. Все эти письма — подделка. Это дело рук Огдена Слая. Настоящий Кинсингтон давным-давно мертв, так что о вашем секрете никто не узнает. Возможно, у Огдена Слая оставалось еще несколько писем, но, думаю, они спрятаны так, что полиция их никогда не найдет. Более того, если Слай признает свою связь с Кинсингтоном или с вами, он обнаружит свою причастность к подготовке убийства Кинсингтона, ибо и Пиви и Слай искренне считают, что убили его. Не знают они только того, что стреляли в восковую фигуру, которую я им подсунул, — пусть потренируются. Вот, собственно, и все… Я позволил себе получить небольшое вознаграждение за то, что мне пришлось пошевелить мозгами. Надеюсь, вы не возражаете? Луиз, я понял, что ты пытаешься использовать меня, и хочу, чтобы ты знала: я догадался, что ты делаешь это ради отца, и больше не думаю о тебе плохо.
  Поборов подступивший к горлу комок, она сказала:
  — Да, сначала я так и хотела сделать. Я думала: заставлю тебя влюбиться в меня, Огдену Слаю это не понравится, он встанет у тебя на пути, и ты убьешь его. Я читала о твоих похождениях и знаю, что ты способен на все.
  Я рассмеялся:
  — Ох уж эти мне девицы! Ты думаешь, в жизни все, как в книжках?
  Несколько мгновений стояла тишина.
  — Что ж, друзья, жаль, но, боюсь, я не смогу остаться на ужин. Мистер Ламберт, вы совершили ошибку, так не делайте других, пытаясь исправить эту.
  Старик протянул мне руку, в глазах его стояли слезы:
  — И все-таки, Дженкинс, я не понимаю, как такое могло случиться. Я полагал, что мои близкие не знают о моей тайне. Ведь именно моя любовь к ним сделала меня такой легкой жертвой.
  — От женщин трудно что-либо утаить, — сказал я, направляясь к двери. — Терпеть не могу уходить в спешке, но, боюсь, как бы мое имя не всплыло в связи с этой историей. Не хотелось бы, чтобы полиция обнаружила меня здесь. Мне непременно зададут несколько вопросов, а газеты запестрят моими фотографиями, и тогда меня снова начнут осаждать девицы, которые почему-то хотят, чтобы именно я расхлебывал заваренную ими кашу.
  Это была, конечно, шутка, и не совсем добрая, но я ничего не мог с собой поделать — так я отомстил самоуверенной девчонке, и пусть не думает, что завлекла меня в свои сети.
  — Если когда-нибудь вас привлекут к суду на территории этого штата, знайте: я лично прослежу, чтобы ваше дело было рассмотрено непредвзято и по всей справедливости! — крикнул мне вдогонку Джон Ламберт.
  — Эд Дженкинс, — окликнула меня миссис Ламберт, — мне и вправду не очень нравится, что вы чертыхаетесь, но я хочу, чтобы вы знали — вы приобрели настоящего друга. Пожалуйста, будьте нашим гостем в любое время.
  Я помахал им рукой, сел в машину, захлопнул дверцу и завел двигатель. Я собирался сначала заехать за Бобо, а потом залечь где-нибудь, пока не утихнет вся эта история с делом Слая-Пиви-Карузерса.
  Наклонившись вперед, чтобы включить зажигание, я заметил в темноте что-то белое, на меня повеяло легким ароматом духов, и тонкие теплые руки обвили мою шею.
  — О, Эд, — нежно проворковала Луиз, коснувшись губами моей щеки, — ты меня неправильно понял, я хочу все объяснить. Да, я познакомилась с тобой, чтобы использовать тебя. Я подумала, что у тебя из-за твоей профессии все равно будут неприятности. После той статьи мне показалось, что ты обязательно убьешь Огдена Слая. Он шантажировал папу и хотел жениться на мне, тогда бы ему удалось держать его на крючке и оградить себя от разоблачения. Да я и сама могла бы убить его… даже непременно убила бы, если бы он зашел слишком далеко с этой своей женитьбой. Я похлопал ее по плечу:
  — Отлично, детка. Ты замечательно сыграла свою партию. Разумеется, Огден Слай сразу разозлился, приревновал и решил убрать меня с дороги. Они проникли в мою квартиру, ранили собаку, потом заманили туда Карузерса и убили его. Я помешал им, спутал их карты, а в итоге расквитался за собаку да к тому же заработал немного на мелкие расходы. Я знаю, ты влюблена в Уолтера Картера и, как только закончится вся эта кутерьма, выйдешь за него замуж.
  Она посмотрела на меня, ее бледное лицо пятном выделялось в сумрачном беззвездном свете.
  — Глупенький, с чего ты взял? — сказала она. — Уолтер Картер… он мне никогда не нравился. Он с ума сходит по той блондинке, с которой пришел на вечер. Мне нравишься ты. Приходи к нам, когда вся эта история утихнет. Мне так надоели все эти слащавые бездельники и так хочется видеть рядом настоящего мужчину. И потом, Эд, ты такой старомодный, я просто тащусь от тебя. Мне нравится, как ты все время пялишься на мои коленки.
  С этими словами она выпорхнула из машины, оставив меня сидеть с открытым ртом. Я был рад, что малютка оказалась честной, а ее папочка человеком порядочным и благородным. После всей этой грязной истории в моей душе все же осталось светлое пятно, и тогда я решил сделать то, чего не должен был делать. Опередив полицию, я отправился в квартиру Огдена Слая и устроил там такой обыск, какой мог устроить только профессиональный мошенник. Я нашел письма К.В. Кинсингтона, те самые, которые доставили столько неприятностей Джону Ламберту.
  Дело было рискованное, я знал это. Я убрался из квартиры всего за несколько минут до приезда полиции, в моих руках была пачка писем мертвеца.
  Улыбаясь и все еще чувствуя на щеке теплый поцелуй Луиз Ламберт, я поехал в лечебницу и забрал Бобо. Мы собирались взять небольшой отпуск и немного отдохнуть.
  
  1926 год.
  (переводчик: О. Б. Лисицына)
  
  Попробуйте отшутится!
  Всю свою жизнь я попадаю в переделки — не успев выбраться из одной, тотчас же оказываюсь в другой.
  Чувствуется, спокойной жизни мне не видать. Будучи мошенником, известным в трех государствах, объявленным в розыск полудюжиной штатов, но обладающим формальной неприкосновенностью на территории Калифорнии, я не могу рассчитывать на защиту закона. Его острие всегда направлено против меня. Я не подлежу выдаче за пределы Калифорнии, так как официально не являюсь преследуемым по закону в юридическом смысле слова, но каждый жулик в этом штате считает себя вправе докучать мне, а полиция только и ждет удобного случая, чтобы повесить на меня какое-нибудь дельце.
  Зная, что защиты мне искать не у кого, я вынужден сам себе быть законом и даже рад этому. Одному только Богу известно, до чего мне противно быть одним из рабов, гробящих свою жизнь на то, чтобы заработать деньги, налоги с которых идут на прокорм политиканов.
  Городские налоги — для городских политиканов, окружные — для окружных, налоги штатов — для тех, кто стоит повыше, и, если этим бедолагам все же удается урвать что-то для себя, государство облагает их подоходным налогом, чтобы прокормить целую свору политиканов государственного масштаба. В довершение ко всему по ним больно бьет еще целая уйма налогов — налоги с продажи, налоги на собственность, автомобильные и дорожные налоги, налоги на предметы роскоши и бензин, подушные и таможенные налоги, налоги на образование и проституцию, на парфюмерию, на лекарства, на кинопрокат, я даже слышал, что теперь собираются ввести налог на пиво, дабы способствовать ограничению продажи алкогольных напитков.
  Так что мне есть отчего беспокоиться. Закон меня не защищает, я не являюсь частью огромной пирамиды, имя которой государство, и вынужден сам себе быть и законом, и сборщиком налогов. Всякий жулик норовит надуть меня или спихнуть на меня свои деяния, а полиция только ухмыляется, наблюдая за этим, — дескать, пусть пожирают друг друга, так им и надо.
  Во время последней передряги я взял себе собаку.
  Судя по всему, среди ее предков были и ищейка, и гончая, и какая-то еще неизвестная порода. Мой Бобо — крупная псина и, кажется, рос так же, как и я, — воспитывал себя сам, внимательно наблюдая за всем вокруг и рассчитывая лишь на собственные мозги. Недавно мне удалось надуть на двадцать тысяч долларов одну преступную парочку из Сан-Диего, и я понимал, что совсем скоро они нападут на мой след и постараются заполучить обратно свои деньги.
  Принимая это в расчет, я старался не афишировать свое местонахождение и не давал свой адрес в газетную колонку. Мне не нужны были посетители.
  Как-то раз, посвежевший и окрепший, я возвращался с прогулки по Голден-Гэйт-парк. С океана полз туман, а свежий, бодрящий воздух давал телу живительный импульс, знакомый каждому жителю Сан-Франциско.
  Бобо удрал вверх по ступенькам, пока я медленно шагал сзади.
  Подойдя к двери, я сразу почувствовал неладное — что-то привлекло внимание пса. Он стоял перед дверью, широко расставив лапы и задрав хвост, шерсть на спине встала дыбом, и он водил носом вдоль щели под дверью.
  Это означало, что в квартире кто-то есть. Я замер перед дверью, думая, как поступить дальше. У калифорнийской полиции ничего на меня нет. Не то чтобы я вовсе ничего не совершил, просто дела, в которых я был замешан, всегда касались каких-нибудь жуликов, пытавшихся надуть меня и в итоге оставшихся с носом. Вряд ли они стали бы выдавать меня полиции. Другое дело — выследить меня и попытаться отомстить, но обращаться к полиции они не стали бы — у самих рыльце в пуху.
  Шагнув вперед, я вставил ключ в замок, приоткрыл дверь и посмотрел на Бобо.
  — Ну, малыш, заходи, — сказал я и закрыл дверь за огромным рыжевато-коричневым псом, нетерпеливо проскочившим в квартиру.
  Улыбаясь, я ждал за дверью. Если в квартире кто-то есть, то скучать ему не придется.
  Бобо был не простой собакой, а собакой мошенника, и очень гордился этим. Я потратил немало времени и сил, чтобы натаскать его должным образом, так что теперь пес хорошо знал свое дело.
  А еще я научил его замечать слежку. Целый месяц я провел в Дель-Монте, где при помощи местных мальчишек учил его обнаруживать «хвост». Я показывал Бобо, что пытаюсь отделаться от слежки, и он понимал все с полуслова. Потом я научил его подходить ко мне так, чтобы его никто не видел. Это был невероятно смышленый пес, он смотрел мне в лицо и буквально читал мои мысли, достаточно было мигнуть ему. В своем роде он тоже был изгоем общества, потому-то и увидел во мне родственную душу и всегда инстинктивно знал, что ему делать.
  Из квартиры слышалось царапанье и поскребывание, но никаких звуков возни. Я открыл дверь и вошел. На ковре лежал конверт, пес скреб по нему лапой, обнюхивал и снова принимался скрести. Совершенно очевидно, что кто-то подобрал ключ к замку, проник в квартиру и оставил конверт на самом видном месте — на полу.
  Ну что ж, в жизни всякое бывает.
  — Принеси его мне, Бобо, — скомандовал я.
  Пес взял конверт зубами за краешек и поднес ко мне.
  Текст был напечатан на машинке и оказался совсем коротеньким. «Срочно зайдите к Дону Дж. Герману» — гласило это никем не подписанное послание.
  Я вздохнул. Господи, сколько раз мне уже приходилось сталкиваться с подобными вещами! То какому-нибудь политику требовался профессиональный мошенник, чтобы проделать за него грязную работенку, то местный воротила преступного мира обращался ко мне за помощью. Все они прибегали к подобным театральным трюкам, не желая иметь со мною дела впоследствии. Но на этот раз я немного встревожился, так как не предполагал, что кому-то известно, где я живу.
  Я слышал о Доне Дж. Германе, крупном воротиле из мира политики. Ходили слухи, что в свое время он шантажировал с десяток известных и влиятельных фигур Сан-Франциско, благодаря чему приобрел громадную политическую власть. Дону Дж. Герману я не был обязан ровным счетом ничем, как не намеревался одалживаться и потом, но я все-таки решил найти того, кто принес это послание.
  Подозвав собаку, я дал ей хорошенько обнюхать конверт и лежавший в нем листок бумаги.
  — Давай нюхай, старина, — сказал я псу.
  Навострив уши, он вопросительно посмотрел на меня и помахал хвостом.
  Я отрицательно покачал головой:
  — Нет, не след. Просто нюхай…
  Уж не знаю, понял он меня или нет, но я решил, что попытка не пытка. Надев шляпу, я позвал пса, и мы вышли. Внизу я повернулся к Бобо:
  — Лежать. Подожди-ка здесь минутку.
  Он лег и стал ждать, а я вышел на тротуар.
  Спускались сумерки, все вокруг заволокло густым туманом, в котором лишь изредка проносилась машина с зажженными фарами или прошмыгивал какой-нибудь одинокий пешеход. На тротуаре, подняв воротник пальто и прислонившись к почтовому ящику, стоял низенький, тощий человечек, которого можно было запросто принять за посыльного.
  Обычно эти люди непременно слоняются где-нибудь поблизости. Вот и на этот раз я готов был голову отдать на отсечение, что тот, кто доставил конверт, наверняка наблюдает за мною. Он мог остаться, во-первых, чтобы убедиться, что послание получено, а во-вторых, чтобы сообщить Дону Дж. Герману, если я вызову такси и отправлюсь к нему.
  Выждав пару минут, я подозвал собаку и тихонько скомандовал:
  — Ищи, Бобо!
  Я произнес это через плечо, не оборачиваясь и не глядя на собаку. Я приучил Бобо никогда не стоять рядом и, если я не смотрю на него, делать вид, что он меня не знает. Поэтому, выйдя на тротуар и увидев, что я, отвернувшись, смотрю на проезжую часть, он задрал хвост и деловито засеменил по улице — ни дать ни взять бродячий пес в поисках съедобных отбросов.
  Поравнявшись с фигурой возле почтового ящика, он всего лишь слегка задел парня хвостом и как ни в чем не бывало побежал дальше, на углу остановился, оглянулся, увидел, что я все так же стою у проезжей части, и побежал через улицу, обнюхивая автомобили и подъезды.
  Я уже начал думать, что ошибся насчет того человека возле почтового ящика или что Бобо неправильно меня понял. Краем глаза я наблюдал за псом и раздумывал, как поступить, как вдруг хвост его сделался негнущимся, а морда опустилась к самой земле. Он остановился перед небольшим табачным киоском на углу улицы. Возле окошечка стоял хорошо одетый человек крепкого сложения и беседовал с продавцом. Вид у него был такой, будто он только что купил любимые сигары и, прикуривая, разговорился с киоскером.
  Бобо подошел к нему, обнюхал ноги, обернулся и заскулил. Я небрежной походкой пошел по улице и, дойдя до угла, свистнул Бобо. Вероятно, он ошибся. Этот малый напоминал скорее президента банка, не верилось, что с такой внешностью он мог выступать в роли посыльного.
  Пройдя квартал, я зашел в аптеку и связался по телефону с частным детективным агентством. Поверьте мне, до чего приятно мошеннику иметь собственное детективное агентство! Я имел такое. Там меня знали под именем Грина. Они видели мои чеки, но не знали меня в лицо, и я не намеревался показывать его и в дальнейшем. Инструкции они получали по телефону, а зарплату в начале каждого месяца и думали, что я работаю где-то адвокатом, в чем я не собирался их разубеждать.
  — Говорит Гарри Грин. Последите за человеком, что стоит на углу Буш и Полк-стрит, — прорычал я в трубку. — Только сделайте это немедленно. Его приметы: крепкое телосложение, одет в коричневый костюм, светлую шляпу, серебристо-серый галстук и рыжие ботинки.
  Возраст — примерно сорок пять лет, двойной подбородок, глаза серые. Стоит на углу возле табачного киоска.
  Если ваш человек еще застанет его там, пусть проследит за ним и узнает, кто он такой. Когда узнаете, куда он пошел и чем занимается, сообщите мне. Исполняйте.
  Я повесил трубку и побрел обратно на угол. Незнакомец все еще стоял возле табачного киоска. Похоже, он наблюдал не за мной, а за моей квартирой. А может, и вовсе следил за кем-то другим. Однако мне почему-то показалось, что именно он либо написал это послание, либо доставил его.
  Я прослонялся там еще минут десять, как вдруг из-за угла вынырнул небольшой двухместный автомобиль и остановился. Сидевший за рулем вышел, огляделся по сторонам, заметил человека, стоявшего возле табачного киоска, и снова залез в машину.
  Ни я, ни человек у табачного киоска не уходили, сотрудник детективного агентства тоже оставался в машине. Уже начало смеркаться, когда к киоску подъехал старый автомобиль, управляемый каким-то субъектом грубоватой наружности. Человек, стоявший у табачного киоска, кивнул продавцу и сел в машину. Они направились в сторону Ван-Несс и вскоре скрылись за углом, небольшой двухместный автомобиль последовал за ними.
  Едва ли парню из агентства удастся добыть мало-мальски важную информацию об этом человеке, зато теперь я мог быть уверен, что от меня хотя бы на время отстали. И все же я немного нервничал. Бобо, конечно, хороший помощник, но он такой крупный, что невольно привлекает к себе внимание. Из-за него меня могут заметить. Я ничуть не сомневался, что меня можно вычислить по собаке. Конечно, я научил Бобо держаться в стороне в подобных ситуациях, но нас могли увидеть вместе по дороге домой.
  Поднявшись в квартиру, я сбросил ботинки, немного почитал и лег спать. Бобо спал возле моей постели и ни разу не встрепенулся, что было хорошим знаком.
  На следующее утро я позвонил в детективное агентство, и там мне сказали, что субъект, которого они выслеживали, — это некий Э.К. Симпсон, который снимает квартиру в одном из бедных районов. Про себя я посмеялся над словами сотрудника.
  — Под этим именем он скрывается, а мне нужно знать его настоящее имя, — усмехнулся я.
  Голос на другом конце провода звучал учтиво и обходительно:
  — Вы полагаете, мистер Грин, он живет под вымышленным именем?
  Я фыркнул:
  — Ну вот что, умники. Поставьте перед его домом машину с хорошим фотографом, пусть поснимает его, да так, чтобы было видно лицо. Потом возьмите его описание и фото и наведите справки в преступном мире.
  Голову даю на отсечение, что он отпетый мошенник. Займитесь делом, я позвоню днем.
  Повесив трубку, я довольно усмехнулся. Я верю интуиции, а этому парню явно не подходило имя Симпсон. Кроме того, он со знанием дела подобрал ключ к моей квартире.
  Я отправился на пляж, лег на песок и принялся задумчиво смотреть, как волны разбиваются о берег. Мне нужно было отдохнуть, и я вовсе не собирался терять драгоценный покой из-за какого-то политического проходимца.
  Днем я вернулся домой, принял душ, побрился, переоделся, немного почитал и отправился обедать. Перед выходом позвонил в детективное агентство. К телефону подошел управляющий, чувствовалось, что он был возбужден.
  — Я выследил его, — с готовностью отрапортовал он. — У нас в офисе есть полная информация о нем. Настоящее имя Джим Гилврэй, больше известен как Мордастый Гилврэй, специализируется на драгоценностях. Говорят, он работает исключительно на заказ, сбытом сам не занимается, имеет дело только с крупными птицами и выполняет только крупные заказы. Ни разу не сидел, потому что товар, который проходит через него, никогда не выплывает на поверхность. Получает заказ на кражу, как правило, известных драгоценностей, за работу берет наличными и держит рот на замке. Поговаривают также, что у него все же есть скупщики краденого, но кто такие, не установлено. Подозрителен, держится настороже и, кажется, заметил сегодня нашу слежку. Ему удалось улизнуть, наш человек упустил его. Правда, я по-прежнему не снимаю наблюдения за домом.
  Я рассмеялся:
  — Можете снять. Он уже не вернется. Во всяком случае, если он действительно тот, кого вы описали.
  На другом конце провода последовала минутная пауза — управляющий обдумывал мои слова.
  — Что нам теперь делать? — спросил он.
  — Счета посылайте по тому же адресу, что и раньше, — отрезал я и положил трубку.
  Итак, судя по всему, меня действительно навестил Мордастый Гилврэй. Он лично доставил записку. Видно, они с Доном Дж. Германом накрепко завязаны в какой-то большой игре и не могли довериться посыльному. Дельце обещало быть интересным, и я решил принять приглашение и заглянуть к Дону Дж. Герману. Либо он собирался выйти сухим из какой-то грязной истории, либо, наоборот, готов был влипнуть в нее.
  Я не стал посылать ему свою визитную карточку, я решил поступить по-иному.
  
  Огороженная территория, где находился дом, занимала внушительное место, что свидетельствовало о состоятельности его прежних владельцев и о стремлении нынешнего к уединению. Ну что ж, прекрасно. Мне это на руку. Кто его знает, что может произойти, а мне не хотелось огласки.
  Около девяти часов мы с Бобо перемахнули через забор. Оба мы понимали, что вторгаемся на чужую территорию и в любой момент можем нарваться на неприятности. Беспрепятственно спрыгнув на землю, мы прошлись, внимательно глядя по сторонам, и, понаблюдав за Бобо, я убедился, что в доме нет наружной охраны.
  Обойдя вокруг дома, я остановился перед окном с опущенными шторами, через которые пробивался свет. Окно это было единственным освещенным местом на первом этаже, если не считать главного входа. Я не знал, что скрывалось за этим окном — гостиная, спальня, кабинет… Разберусь на месте, время у меня есть.
  Стоя под окном, я услышал резкий звонок в прихожей, скрип стула в комнате у меня над головой и звук удаляющихся шагов.
  Из того, что не было слышно никакого разговора, я заключил, что он — или она — находился в этой освещенной комнате в одиночестве и, покинув ее, чтобы открыть входную дверь, предоставил мне возможность заглянуть в окно, что я и сделал.
  Мне здорово повезло, судьба сама сдавала карты. Я никогда не питал особой симпатии к политикам, и уж коль она распорядилась, чтобы я сунул свой нос в комнату Дона Дж. Германа, значит, там пахло неприятностями.
  Комната представляла собой нечто вроде кабинета. Я слышал, что он проводит большую часть времени за работой. Я также слышал, что в доме имеется множество потайных ходов и что прислуга появляется и удаляется по звонку, расположенному на рабочем столе Германа.
  Я решил рискнуть.
  Повернувшись к Бобо, я скомандовал:
  — Охраняй, — и взобрался в окно.
  Я знал, что, если понадобится, Бобо прыгнет в окно, и ни стекло, ничто другое не послужит ему преградой.
  В углу стоял большой письменный стол с убирающейся крышкой, к нему-то я и направился. Господи, как я обожаю столы с убирающимися крышками, стоящие в углу! В случае опасности за таким столом можно надежно спрятаться или, в крайнем случае, залезть под него.
  Едва успев устроиться поудобнее, я услышал приближающиеся голоса:
  — Как мило с вашей стороны, мисс Чэдвик, что вы зашли. Да еще в первый же вечер после возвращения из колледжа. Я невероятно ценю вашу любезность.
  Голос был льстивый и вкрадчивый, даже слишком вкрадчивый. Он сразу не понравился мне, и я мгновенно понял, что принадлежит он не кому иному, как Дону Дж. Герману.
  В голосе девушки слышалось задорное журчание юности, но было в нем и что-то неуловимо-натянутое — то ли страх, то ли какая-то затаенная тревога.
  — В записке вы упоминали об отце.
  Они как раз вошли в кабинет, и льстивый голос увернулся от вопроса:
  — Пожалуйста, присаживайтесь, мисс Чэдвик. Вы не можете себе представить, как я огорчился, узнав о смерти вашего отца. Я посылал соболезнования и цветы, но не решался заговорить о делах ни с вами, ни с вашей матушкой, пока вы не оправитесь от удара. Прошло три месяца, вы окончили колледж, и я чувствую, что теперь вы сможете понять, какая суровая необходимость заставила меня вернуться к этому вопросу, а также сумеете оценить мое деликатное отношение к вашему горю и нежелание торопить вас.
  Бог ты мой! Что это была за речь! Такое впечатление, будто он выучил ее наизусть. Рискнув, я даже немного подался вперед, чтобы выглянуть в щель между двумя стоявшими на столе книгами.
  Герман оказался крупным мужчиной, даже крупнее, чем я ожидал. Он сидел за письменным столом, разглядывал девушку, и его здоровенные жирные пальцы барабанили по крышке стола. Лицо его было испещрено миллионом мелких морщинок, отчего кожа походила на пергамент, и, когда он улыбался, морщинки приходили в движение и рассыпались, убегая под воротничок рубашки, а его лысая голова напоминала мне купол Капитолия. Редкий пушок окаймлял эту голову лишь над самыми ушами, которые внизу плотно прижимались к голове, а сверху, напротив, оттопыривались. У него были толстые, какие-то пористые губы, двойной подбородок и громадное тело. Однако, несмотря на всю его тучность, морщинки на лице придавали ему несколько изможденный вид.
  Но самым поразительным на его лице были глаза, большие и широко открытые. Казалось, он каким-то сознательным напряжением мышц заставлял их все время быть широко раскрытыми, складывалось впечатление, будто он всю жизнь тренировал эти мышцы, чтобы придать глазам детское выражение искренности и невинности.
  Девушка была еще совсем юной. Она, не раздумывая, пришла в дом к этому толстогубому политикану и теперь вот сидела в кресле в своем коротеньком платьице с заниженной талией, обнажив пару очаровательных, обтянутых модными чулочками ножек, без сомнения способных занять первое место на любом конкурсе красоты. Она сидела, такая чистенькая и свежая, и смотрела на него из-под полей шляпки, дерзко сдвинутой чуть-чуть набок, и весь ее вид говорил о том, что она вполне способна постоять за себя, но в глазах затаился страх.
  — Насколько я поняла, у вас с отцом были какие-то дела. — На этот раз в ее голосе прозвучали испуганные нотки, и я был уверен, что Герман это заметил.
  Его голос источал приторную любезность:
  — Надеюсь, вы не будете возражать, мисс Чэдвик, если я задам вам несколько вопросов, прежде чем перейду к делу? Полагаю, вам были хорошо известны привычки вашего отца, в частности, его привычка составлять долговые расписки?
  Явно озадаченная, она кивнула:
  — Ну конечно. Думаю, многие знали об этой его привычке. У него была целая папка с готовыми бланками, и он пользовался только ими. Даже отправляясь в банк, он брал с собой эту папку. Отец начитался про разных мошенников, которые подделывают счета и долговые расписки, и всегда вел себя осторожно. К тому же ему нравилось быть не таким, как все.
  Герман изобразил на лице сияющую улыбку:
  — Вот-вот… А теперь, с вашего разрешения…
  Он шагнул в угол, я внимательно следил за его движениями. Он наклонился, словно для того, чтобы поднять что-то с пола, отодвинул картину и набрал код металлического сейфа. Бог мой, что за зрелище предстало пред моими глазами! Настоящее банковское хранилище.
  Распахнув дверцу, он достал из сейфа какие-то бумаги и подошел к девушке:
  — Вам знакомо вот это?
  При взгляде на бумагу у девушки вырвалось восклицание:
  — Ну конечно! Это одна из расписок моего отца, он должен выплатить вам десять тысяч долларов.
  Глядя на нее натужно раскрытыми глазами, Дон Дж.
  Герман высунул толстый язык и облизнул свои пористые губы:
  — Значит, вы согласны, что это его почерк?
  Девушка кивнула:
  — Да, это его рука.
  Герман подошел к столу и уселся в кресло. Всем своим видом он буквально источал удовлетворение. Я успел внимательно разглядеть бумагу.
  — И как вы думаете, что делать с этой бумагой?
  Я видел: он хочет сказать что-то еще, и она, похоже, тоже это почувствовала. Лицо ее побледнело, но весь вид говорил о том, что она не собиралась позволять какому-то мошеннику диктовать ей условия или даже просто видеть ее в растерянности. Раскрыв сумочку, она принялась подкрашивать губы малиновой помадой.
  — Я об этом не думала, — ответила она, рассматривая свое отражение в зеркальце.
  — Это был политический подкуп, — сказал Герман.
  Тоненьким пальчиком она подправила помаду на губах:
  — Я этому не верю. Впрочем, какое это имеет значение? Вы получите сполна по этой расписке. Я не хочу только, чтобы об этом узнала моя мать. Если вы не понесете бумагу в суд, я собственноручно напишу вам расписку на одиннадцать тысяч долларов.
  — Вы не хотите, чтобы стало известно, что у вашего отца были дела со мной? — вкрадчиво поинтересовался Герман.
  Она убрала зеркальце и смело взглянула ему в глаза:
  — Мой отец вел честную жизнь, он был порядочным человеком. И если у вас есть его расписка, то это, скорее всего, шантаж. Мы оба знаем это, и ни к чему попусту тратить время. Если вы обратитесь с этой распиской в суд, все подумают, что отец был замешан в грязном политическом деле с подкупом должностного лица. Моя мать не выдержит такого удара. Вам это прекрасно известно, поэтому вы и пригласили меня. Итак, чего вы хотите?
  С этими словами она захлопнула сумочку, сверкнув обтянутой гладким чулком коленкой, положила одну ногу на другую и рассмеялась сладким ангельским голоском.
  Ей удалось поставить Германа в тупик, но он быстро пришел в себя:
  — Вы правы, мисс Чэдвик, я действительно кое-чего хочу и перейду к этому вопросу через минуту. Буду с вами откровенен. Эта расписка и в самом деле нечто вроде орудия шантажа — своеобразная деловая договоренность между вашим отцом и мной. В политике он всегда брал надо мною верх и, как вам известно, поносил меня в своих речах. Один только факт, что я располагаю подлинной распиской вашего отца, способен сразить наповал кое-кого из ваших друзей, принадлежащих к утонченному изысканному обществу, не правда ли?
  Она промолчала, так как ответ был очевиден. Из сказанного Германом я составил полную картину. Выдающийся в политических кругах человек, честный и порядочный, принадлежащий к узкому кругу общества, умирает, оставив после себя долговое обязательство, оно попадает в руки политического мошенника, который не гнушается самыми нечистоплотными средствами при достижении целей. Все было ясно как Божий день. Но более всего меня мучил вопрос, который, вероятно, волновал и девушку, так как она не преминула его задать:
  — Чего я не могу понять, так это почему отец вообще дал вам эту расписку, а не заплатил наличными.
  Его пористые губы скривились в улыбке, лысина отливала под лучами электрического света. Приблизившись к девушке, он бросил:
  — Потому, мисс Чэдвик, что эта расписка не единственная. Существует еще девять таких же, датированных другими числами и в сумме составляющих сто тысяч долларов.
  Это был удар.
  Она медленно поднялась, руки ее потянулись к горлу. В своем коротеньком платьице с заниженной талией она сейчас, как никогда, казалась ребенком.
  — Простите, — проговорил он. — Кажется, в прихожей звонит телефон. — И с этими словами вышел.
  Зачем ему понадобилось покидать комнату, не знаю.
  Быть может, где-нибудь в стене был проделан потайной глазок, через который он мог наблюдать за тем, что происходит в кабинете? Может, он хотел подсмотреть, что станет делать девушка, оставшись наедине со своими мыслями?
  Когда он ушел, она постояла несколько секунд и медленно опустилась в кресло. Немного погодя она подняла глаза и заговорила, словно обращаясь ко мне:
  — Да что же это такое? Отец, как мне теперь быть? Как поступить? Мама не вынесет этого удара, это убьет ее и запятнает твое доброе имя! И потом, на это уйдет все наше состояние. Помоги мне, папочка! Без тебя мне не выстоять.
  В глазах ее блеснули слезы, она держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. Послышались шаги, и в кабинет вошел Герман. Он пристально посмотрел на нее, но она, поморгав, спрятала слезы и мизинчиком поправила помаду в уголке губ.
  — Вечно я криво крашу губы, — проговорила она, усмехнувшись и глядя на него поверх зеркальца.
  И вид у нее снова был озорной и задорный.
  Герман явно недоумевал:
  — Я уже говорил, что кое-чего хочу.
  Она слегка припудрила щечки:
  — Чего же?
  Он облизнул толстые губы:
  — Я хочу, чтобы вы кое-что для меня сделали.
  — Ну что ж, говорите. И посмотрим, станет ли вам от этого легче.
  Он было открыл рот, но передумал, хлопнул ладонью по столу и встал:
  — Не сегодня. В ближайшее время я позвоню вам, а пока еще раз хорошенько все обдумаю. А теперь прошу простить меня — через несколько минут ко мне должны прийти.
  Она встала и из-под полей шляпки обвела глазами комнату:
  — Но вы ведь не станете передавать эти расписки в суд… Я имею в виду, не отдадите их управляющему по делам наследства?
  Он покачал блестящей головой:
  — Нет. У меня же есть к вам просьба.
  Она весело кивнула:
  — Ну что ж, возможно, я ее и выполню.
  С этими словами она бросила на него взгляд через плечо и направилась к выходу. Он пошел проводить ее, а я поспешил вылезти в окно, чтобы он не застукал меня в своем кабинете.
  Мы с Бобо спрятались в кустах. На пороге она пожелала ему спокойной ночи — голос у нее был веселый и кокетливый — и, спорхнув со ступенек, исчезла в темноте.
  Он постоял несколько секунд в освещенном дверном проеме, потом закрыл дверь. Не зная, что за ней наблюдают, девушка прислонилась к чугунному столбу ограды и, тяжело вздохнув, всхлипнула. Застыв на месте, я знаками велел Бобо вести себя тихо и стал слушать эти горестные рыдания.
  Минут через пять — десять она распрямилась и, проглотив тяжелый ком в горле, побрела по улице.
  Я поднялся на крыльцо и позвонил в дверь.
  Послышались шаги, мелькнул свет, и осторожный голос спросил:
  — Кто там?
  — Эд Дженкинс.
  После короткой паузы голос снова спросил:
  — Какой Дженкинс?
  — Неуловимый Мошенник, — пояснил я, четко выговаривая слова и изобразив на лице натянутую улыбку, хотя мне совершенно не нравилось стоять в темноте под дверью и обмениваться любезностями.
  Я оставил Бобо внизу, под лестницей, оттуда он всегда мог прийти ко мне на помощь, и в то же время его не было видно. Возможно, пес понадобится мне еще до того, как наша беседа закончится. Не знаю, для чего я нужен Герману, но после всего услышанного я начал подозревать, что эти ночные визиты устраиваются им далеко не в благотворительных целях.
  Дверь открылась.
  — Проходите, мистер Дженкинс.
  Он не сделал ни одного движения, чтобы поприветствовать меня, а просто пропустил вперед, захлопнул дверь и провел в кабинет. Насколько я понял, он предпочитал обращаться со своими посетителями именно так.
  Я опустился в кресло, в котором еще недавно сидела девушка, оглядел кабинет теперь уже под другим углом и заметил, что сейф заперт, а картина поставлена на место. Скрестив ноги, я откинулся в кресле.
  Он рассматривал меня с минуту; потом проговорил:
  — Вы и есть Неуловимый Мошенник?
  Я кивнул.
  — Эд Дженкинс собственной персоной?
  Я снова кивнул, всем видом давая ему понять, чтобы он переходил к делу.
  Он вздохнул:
  — Что-то не похоже. Какой-то у вас несолидный вид.
  А между тем мне известно о вашем прошлом: во многих штатах вы объявлены в розыск, и все же вам удалось заставить их загнать вас в Калифорнию, откуда им теперь трудно вас выманить.
  Я не двинулся, даже не кивнул, просто смотрел на него и ждал.
  — Вы прославились своей удивительной способностью ускользать из-под носа, — продолжал он. — Кроме того, ходят слухи, что вы можете открыть любой сейф, не оставив следов. Говорят, вы знаете какие-то комбинации и умело манипулируете замками. — Слова эти прозвучали вопросительно.
  — Вы сами пригласили меня, — сказал я. — Вот я и слушаю.
  Он снова облизнул губы, взял сигару, вставил ее в свой влажный губчатый рот, чиркнул спичкой, затянулся, оглядев кончик сигары, немного поерзал и приступил к делу:
  — Знаете, кто я?
  — Немножко.
  — Вы не можете не знать, что в политике я всегда добиваюсь чего хочу.
  — Да, так пишут газеты.
  — Вот и отлично. А как вы отнесетесь к объявлению вашего помилования во всех штатах, где выписаны ордера на ваш арест?
  Чтобы скрыть волнение, я схватился за подлокотники.
  Господи! Неужели это возможно — свободно передвигаться, жить как все остальные граждане, в случае чего спокойно вызывать полицию и ни от кого не скрываться? Я боялся увлечься этой идеей. Сколько себя помню, я всегда был изгоем, весь мир был против меня, а я всегда был в бегах… Мне всю жизнь приходилось прятаться.
  — Это неосуществимо, — проговорил я.
  Он кивнул своей громадной головой, толстые губы растянулись в улыбке:
  — Очень даже осуществимо. Нет ничего проще. И со временем я докажу вам это.
  Я снова откинулся в кресле.
  — А дело заключается вот в чем, — продолжал юн, поняв, что я не собираюсь вносить свой вклад в сегодняшнюю беседу. — У одного человека есть некая бумага, с которой я хочу снять копию. Меня не интересует оригинал, мне нужна точная копия. Я хочу знать, что в этой бумаге. — Он помолчал, ожидая моей реакции, я тоже ждал. — Имя этого человека — Лоринг Кемпер.
  Он немного наклонился, как бы желая по выражению моего лица понять, о чем я думаю. Ему понадобилось около десяти секунд, чтобы заметить, что я озадачен, после чего на его лице появилось выражение удовлетворения.
  Таково положение дел, Дженкинс. Я прекрасно воспитан, имею безупречные манеры, владею языком гораздо лучше, чем большинство общественных деятелей, но… я не принят в их общество. Для них я чужак, изгой. У меня есть все — деньги, положение в обществе, престиж, власть, но я никак не могу получить признание в определенных кругах. Всю жизнь я имел, что хотел. И вот теперь хочу быть наконец признанным теми, кто отвергает меня. Вот почему я хочу знать содержание этой бумаги. Тот, кому оно известно, может заставить высшее общество Сан-Франциско считаться с его мнением.
  Я молчал, обдумывая услышанное, снова и снова прокручивая в мозгу его слова. Мне уже приходилось слышать подобные разговоры, и я не очень-то верил им. Но как же тогда его беседа с Элен Чэдвик?.. Я посмотрел на него:
  — Итак?
  — Итак, — отозвался он, вперив в меня взгляд своих пронзительных настороженных глаз. — Вы отправитесь в дом Лоринга Кемпера в качестве гостя, извлечете из сейфа нужную мне бумагу, сделаете фотокопию, а оригинал вернете на место. Принесете эту фотокопию мне, и тогда и только тогда я устрою вам помилование во всех штатах, где выписаны ордера на ваш арест.
  Я снова взглянул на него, желая убедиться, не спятил ли он.
  — Но почему именно я? — спросил я, незаметно пытаясь заставить его раскрыть карты.
  — Потому, — ответил он, — что вы хорошо воспитаны. При случае вы вполне можете сойти за джентльмена и, попав в дом мультимиллионера, где собирается самое изысканное общество, не ударите в грязь лицом.
  Потому, что вы можете вскрыть сейф, где хранится бумага, сделать копию и незаметно положить бумагу на место, чтобы никому и в голову не пришло, что сейф вскрывали.
  При этих словах я громко рассмеялся. Этот Дон Дж.
  Герман просто уморил меня.
  — Блестяще придумано, — проговорил я наконец. — Вся эта история ужасно похожа на сказку про Золушку и хрустальную туфельку. Вам конечно же отведена роль феи, только мне не понятно одно: уж если вы, будучи, как вы говорите, изгоем в этом обществе, не можете попасть в этот дом, то как, по-вашему, смогу попасть туда я, Эд Дженкинс, известный по всей стране Неуловимый Мошенник? Как, по-вашему, я смогу раздобыть приглашение и пробыть несколько дней в качестве гостя в доме Лоринга Кемпера?
  Он наклонился вперед:
  — Вы будете приняты в этом доме не как Эд Дженкинс, а как совершенно другой человек. В доме Лоринга Кемпера и его жены Эдит Джуэтт Кемпер вы будете считаться Эдвардом Гордоном Дженкинсом, супругом Элен Чэдвик, дочери покойного Х.Болтона Чэдвика и его вдовы Элси Чэдвик. А теперь, будь вы прокляты, ПОПРОБУЙТЕ ОТШУТИТЬСЯ!
  Только тут я понял, как ошибался в этом человеке.
  Как правило, я редко ошибаюсь в своих суждениях о людях — при моей работе человек не имеет права на ошибку. Но на этот раз я все же ошибся. Я принял Дона Дж. Германа за обычного мошенника-политикана, хитрого ловкача и шантажиста крупного масштаба.
  Нет, разумеется, все это относилось к нему в полной мере, но этим его сущность не исчерпывалась. Это был не человек, это был сущий дьявол. Когда он произнес последние слова, маска слетела с его лица, глаза превратились в две узкие щели, образуя дьявольский прищур.
  Теперь-то я мог разглядеть его истинное обличье. Все остальное оставалось прежним — обвислые щеки, пористые губы, грубый бесформенный рот, крупный нос, но эти глаза… Если и были на свете два дьявола-близнеца, взирающих на мир из глубин преисподней, то именно в этих глазах они как раз и жили.
  Через мгновение он взял себя в руки и усилием мышц придал глазам выражение ангельской невинности и доброты.
  Я поднялся, смерив его ответным взглядом.
  — Пожалуй, — проговорил я, направляясь к двери, — я все же ПОПРОБУЮ ОТШУТИТЬСЯ.
  Выражение открытого дружелюбия не сходило с его лица.
  — Ну что ж, можете и отшутиться, — ответил он. — Я ведь всего-навсего сделал предложение и даже не использовал имеющиеся у меня средства, чтобы заставить вас принять его.
  Я остановился на пороге:
  — Послушайте, Герман, хочу сразу предупредить — не пытайтесь давить на меня и не думайте, что сможете перехитрить меня. Те, кто занимается подобными штучками, обычно плохо кончают.
  Скривив отвислые губы, он рассмеялся:
  — Вы думаете, я настолько глуп, что говорю вам все это просто так, не имея достаточных возможностей подкрепить свою просьбу?
  Я замешкался в дверях — мне стало интересно, что же он прячет в рукаве?
  — Вот как? — Я вопросительно посмотрел на него.
  Он поднялся, проводил меня до входной двери и выпустил на улицу.
  — Вот так, — сказал он, закрывая за мной дверь, и в голосе его звучала насмешка.
  Мне не понравилась моя первая встреча с Доном Дж.
  Германом, сан-францисским миллионером, политиком, шантажистом и королем преступного мира. Я прошел с полквартала и только тогда свистом подозвал Бобо. Перескочив через ограду, он быстро догнал меня. Все это время он сидел под крыльцом дома в тени, и можно было не беспокоиться, что кто-то его увидит.
  Вернувшись домой, я продолжал думать о предложении Германа и о том выражении, которое появилось в тот миг на его лице. И чем больше я думал об этом, тем меньше мне все это нравилось. Надо будет побольше разузнать об этом Доне Дж. Германе, решил я. Без сомнения, и он в свою очередь постарается разнюхать побольше об Эде Дженкинсе, Неуловимом Мошеннике. А я очень не люблю, когда мной интересуются.
  На следующий день я отправился прогуляться. Поначалу я было решил вообще скрыться от них — взять да и раствориться в воздухе, но потом передумал. В конце концов, мне, с моим богатым криминальным опытом, просто стыдно удирать от какого-то гнусного политикана. Я решил не сдавать позиций и оставить все как есть, по крайней мере до тех пор, пока дело совсем уж не запахнет керосином. А уж коль наступит такой момент и мне придется на деле применить свои способности, то кое-кто заплатит мне за трату времени и нервов.
  Сумерки сгущались. Я вернулся домой и, едва ступив на порог, почувствовал неладное. Бобо ощетинился, сделал стойку, зарычал и, скаля зубы, вопросительно посмотрел на меня.
  Я все понял — кто-то побывал в моей квартире, и Бобо учуял чужой запах. Кто же это был? Быть может, этот верзила Э.К. Симпсон, по кличке Мордастый Гилврэй?
  Я внимательно осмотрелся — все вещи, казалось, были на своих местах. Однако меня это не успокоило.
  Мне показалось, что я начинаю кое о чем догадываться.
  Подозвав Бобо, я обошел квартиру, давая ему обнюхать каждую вещь. Поначалу он не понял, чего я от него хочу, подумал, что я собираюсь с ним играть, и принялся хватать вещи зубами, но вскоре заметил, что я абсолютно серьезен, и пришел в недоумение — зачем я сую ему под нос разные предметы? Тем не менее он их старательно обнюхивал — просто не мог удержаться, чтобы не пустить в дело свой собачий нюх.
  Полтора часа ушло у меня на то, чтобы тщательно перебрать все имеющиеся в доме вещи, и наконец меня осенило. У меня была запасная пара тяжелых прогулочных ботинок, которые я еще не успел дать обнюхать Бобо. Их-то я и поднес теперь к собачьему носу.
  Вид у пса был самый что ни на есть озадаченный — он никак не мог понять, для чего это нужно. И все же он стал нюхать.
  На левый ботинок пес не отреагировал, зато когда в паре дюймов от его носа оказался правый, Бобо вскочил на ноги, оскалился и зарычал.
  Теперь я понял, что искал в моем доме неизвестный гость. Может, он даже выносил этот ботинок из квартиры, чтобы оставить где-нибудь отпечаток, способный отправить меня на виселицу, если я не подчинюсь Герману.
  Пес схватил зубами башмак и принялся скрести по нему лапой. Отобрав у него ботинок, я еще раз хорошенько осмотрел его, пытаясь найти остатки земли или пятна крови. При моей профессии требуется постоянная бдительность, способность полностью сконцентрироваться на проблеме, умение не упустить ни единой мелочи.
  Однако именно пес и помог мне сделать открытие. Он снова схватил ботинок, зажал его между лапами, словно большую кость, вцепился в него зубами и, яростно рванув, оторвал подошву. Под нею, в каблуке, в вырезанном углублении, набитом ватой, лежало три бриллианта. Камешки были не особенно крупные, но все же тянули на кругленькую сумму. Осмотрев их повнимательнее, я пришел к выводу, что они, очевидно, взяты из одного колье. Должно быть, кто-то выковырял их из краденого колье, и теперь достаточно сравнить их с теми, что остались в колье, и вот вам, пожалуйста, — истина налицо.
  Зажав между лапами растерзанный ботинок и помахивая хвостом, Бобо с гордым видом улегся на пол и принялся трепать свою добычу.
  Глухие удары ботинка по полу заставили меня очнуться, напомнив мне звук шагов по лестнице, и только тогда до меня дошло, что я нахожусь буквально на волосок от того, чтобы схлопотать срок: в руках у меня краденые драгоценности, а за плечами тянущийся через всю страну шлейф криминального прошлого.
  Подойдя к окну, я снял одну из штор, открутил ролик, вынул из него пружину, поместил в образовавшуюся полость бриллианты, затолкнул пружину обратно и снова повесил штору. Потом взял три пуговицы, обернул их ватой, запихнул их в каблук и прибил подметку на место. Как бы то ни было, но тот, кто приготовил этот маленький сюрприз Эду Дженкинсу, заплатил за него тремя превосходными бриллиантами.
  Не успел я спрятать камешки в надежное место и положить вместо них пуговицы, как раздался стук в дверь. Полиция, вызванная неизвестным доброжелателем, подумал я, но тут же смекнул, что Герман вряд ли захочет использовать эту ловушку сейчас, скорее, прибережет ее на потом как последнее средство. Сначала он попробует действовать по-другому и только в крайнем случае позволит, чтобы полиция арестовала меня за кражу драгоценностей, а уж потом использует свои каналы, чтобы освободить меня в обмен на согласие принять его условия. В своем плане он допустил всего один промах — упустил из виду, что меня невозможно провести.
  Придерживая Бобо, я открыл дверь. На пороге стоял одетый в униформу шофер с запиской в руках. Записка была отпечатана на машинке и адресовалась мне:
  «Дженкинс, пожалуйста, следуйте за подателем сего туда, где состоялась вчерашняя встреча. Не пожалеете».
  — Идите к машине, я скоро спущусь, — сказал я шоферу.
  Ну что ж — пусть этот мерзавец заглотнет крючок поглубже, раз уж ему этого так хочется. После того как я нашел бриллианты, мне почему-то стало казаться, что он нарывается на неприятности. Уж не знаю, насколько он был дьяволом, только, если он собирается повесить на меня преступление, пусть побережется. С Эдом Дженкинсом шутки плохи.
  Я надел пальто и приказал Бобо лечь в дверях — он то по-своему разберется со всяким, кто попытается проникнуть в мою квартиру. Пистолет я брать не стал, лучше положиться на собственные мозги, так я добьюсь большего. Полиция всегда может арестовать тебя за ношение огнестрельного оружия, но придраться к человеку только за то, что у него хорошо варит котелок, она уж точно не может.
  Шофер знал свое дело.
  Окунувшись в пелену густого тумана, мы ловко лавировали среди потока машин и вскоре оказались у дома Дона Дж. Германа. Его смутные очертания, выступавшие в темноте, освещались лишь пробивавшимся из переднего окна светом.
  Поднявшись по ступенькам, я собрался уже позвонить, как дверь отворилась — на пороге стоял Герман. Поклонившись, он пригласил меня войти:
  — Проходите, мистер Дженкинс. Я рад, что вы так быстро и охотно приняли мое приглашение.
  Его пористые губы расплылись в широкой улыбке. Я предоставил ему возможность начать разговор, и, судя по всему, это ему понравилось.
  — Дженкинс, в прошлый раз вы поступили опрометчиво, прервав наш разговор. Вы не дослушали меня до конца и, похоже, до сих пор думаете, что я собираюсь вас обмануть.
  Я подумал о бриллиантах, запрятанных в мой каблук, но промолчал. Он собирался что-то сказать, и я предоставил ему эту возможность, но вовсе не собирался принимать участие в обмене любезностями.
  — Итак, Дженкинс, — он наклонился вперед, положив мне на колено свой жирный палец, — буду с вами откровенен. Участие в этом деле обойдется мне в кругленькую сумму. Вы даже вообразить не можете, в какую именно.
  Я подумал о десяти долговых расписках, по десять тысяч долларов каждая, и постарался представить, как бы все это выглядело. Если он не обманул девушку и расписки не были искусной подделкой, то дельце это кое-что ему принесет.
  — Вы, должно быть, думаете, что интересующая меня бумага не стоит всей этой возни и что я хочу сделать вас своим орудием, воспользовавшись вашим криминальным талантом. Уверяю вас, это совсем не так. Я готов дать вам любые гарантии моей честности. Мне нужно от вас одно — чтобы вы находились в доме Кемпера в тот день, когда он получит бумагу, и сделали, с нее копию. Я позабочусь, чтобы у вас были с собой все необходимые принадлежности, и прослежу, чтобы вас приняли должным образом и не задавали лишних вопросов. Конечно, в обществе сочтут сей брак несколько поспешным, догадываюсь даже, что публика будет слегка шокирована.
  Но тут уж вам придется придать истории налет романтичности, быть может, даже инсценировать побег двух влюбленных. Полагаю, Кемперы пригласят вас не раздумывая, так как оба просто без ума от Элен Чэдвик, и, что бы она ни делала, их это не может смутить. А о приглашении я позабочусь. И вот еще что. Как видите, я полностью отдаюсь в ваши руки. Вот бумага, написанная мною, с моей подписью. В ней я изложил все, как есть, а именно, что я поручил вам, в соответствии с моим планом, проникнуть в дом Кемпера и вскрыть его сейф.
  Вряд ли вы можете теперь думать, что я играю нечестно. Согласны?
  Я кивнул.
  — Вполне, — произнес я вслух, а про себя подумал: если бы он действительно дал мне такую бумагу, он был бы просто круглым идиотом, ведь я получил бы тогда огромные преимущества со всеми вытекающими для него последствиями.
  Он, довольный, кивнул:
  — Знаете, Дженкинс, приятно сознавать, что играешь с умным человеком. Вы-то понимаете, чем мне грозит подобная бумага. Ну что ж, вот она, держите. Прочтите на досуге и тогда поймете, честен я с вами или нет. Да, хочу сказать вам еще одну вещь. Эта девушка, Элен Чэдвик… Она очень даже хороша собой. Совсем еще юная, современная, веселая… Она будет вам хорошей женой, Дженкинс. Я позабочусь об этом. На вашем месте любой не преминул бы воспользоваться случаем… — Его пористые губы снова растянулись в улыбке, но она тут же исчезла, как только он посмотрел на меня. — Только не обижайтесь, Дженкинс. В этом нет ничего обидного.
  В конце концов, что я такого сказал? Ха-ха!..
  Я серьезно посмотрел ему в глаза:
  — Герман, я уже предупреждал вас однажды, хочу предостеречь еще раз. Не пытайтесь переиграть меня. Я не ищу неприятностей, но не позволю, чтобы кто-то пытался навязать их мне. У меня неустойчивый нрав.
  Он посмотрел на меня широко открытыми глазами, всем своим видом изображая невинность:
  — Ну что вы, Дженкинс. Я ведь один из ваших лучших друзей. Подумайте об этом. Всего несколько минут приятной несложной работы, и помилование вам обеспечено. Кроме того, вы женитесь на девушке, принадлежащей к одной из самых видных семей, подучите в жены прекрасную… Нет, этот брак впоследствии можно будет признать недействительным… можно подать на развод… Но вы просто должны воспользоваться моментом и поиметь с этого хоть что-то. В конце концов, у вас будет чудесный медовый месяц, и знаете, я бы…
  Я поднял руку:
  — Вы слышали мое предупреждение, так что не тратьте слов попусту. Я хоть и мошенник, но все же джентльмен, и мне не хотелось бы, чтобы вы говорили об этом браке в подобном тоне. Я ухожу, а вы подумайте хорошенько. Два предупреждения вы уже получили, третьего не будет.
  Мои слова почти вывели его из себя. Я видел, как у него вокруг глаз задергались мышцы, он едва не потерял самообладание, но все же взял себя в руки и снова придал глазам невинное выражение.
  — Хорошо, Дженкинс. Скажу вам на прощание — я был с вами честен. Насколько честен, вы поймете, когда прочтете эту бумагу. Но с вашей стороны — только море сарказма и угроз. Если вы сделаете то, что мне нужно, то поймете, как приятно иметь со мной дело.
  Но!.. Если вы отвергнете мое предложение, тогда посмотрим, что с вами будет. А теперь попробуйте отшутиться.
  Несколько мгновений мы смотрели в глаза друг другу. Он был взбешен, хотя и старался скрыть это. Меня же захлестнула волна холодной ярости, так бывает всегда, когда кто-то пытается меня надуть. Мне ничего не стоило разделаться с ним, можно сказать, тут же, на месте. Нет, я не стал бы его убивать, убийство — это не по моей части, зато мог заманить в ту ловушку, которую он приготовил для меня, и передать в руки закона. Но я решил не спешить с этим. В конце концов, я предупредил его и теперь собирался посмотреть, что он станет делать дальше. Если полиция нагрянет в мою квартиру и случайно захочет осмотреть подошву моего ботинка…
  Что ж, пусть тогда Дон Дж. Герман пеняет на себя, пусть считает, что наступил на гремучую змею.
  Он первым пришел в себя и решил возобновить прерванный разговор:
  — Итак, Дженкинс, обдумайте все хорошенько. Мой шофер отвезет вас обратно, дома вы сможете прочесть бумагу. Даю вам время до завтра, а завтра приходите сюда в девять вечера и дайте окончательный ответ. Если вас не будет ровно в девять, я буду считать, что вы отвергли мое предложение. Вы понимаете, что это означает.
  Я коротко кивнул, попрощался и вышел.
  Он не учел только, что, если я соглашусь принять участие в его игре, подписанная бумага останется в моих руках, и я смогу использовать ее, если история выйдет наружу. Я понимал, он не настолько глуп, и за этим что-то кроется. Либо он собирается убить меня, прежде чем я успею воспользоваться этой бумагой, либо… Ну да ладно, надо сначала подойти к реке, а уж потом думать, как через нее переправиться. Судя по ловушке с бриллиантами, он задумал не убийство, а что-то другое; что именно, мне предстояло узнать.
  Шофер остановил машину на углу. Я усмехнулся. Герман с самого начала боялся иметь со мной дело, раз передал мне записку с опытным преступником.
  А теперь вот еще послал за мной собственного шофера. Интересно, кто из них подсунул мне бриллианты?
  Войдя в квартиру, я приласкал Бобо, радостно бросившегося мне навстречу, надел тапочки и растянулся на диване. Потом не спеша развернул бумагу, которую дал мне Герман. Если бы в нее был заложен динамит, я бы не удивился:
  «Тому, кого это может интересовать.
  Констатирую, что я нанял известного мошенника Эда Дженкинса для того, чтобы он проник в дом Лоринга Кемпера, вскрыл сейф и выполнил полученные от меня инструкции.
  (Подпись) Дон Дж. Герман».
  Бумага была написана уверенным отчетливым почерком, красными чернилами и заканчивалась размашистой подписью с росчерком в конце. Да, вот такую бумагу мне собственноручно вручил Дон Дж. Герман. Я улыбнулся, встал, надел пижаму, взял книгу и лег в постель.
  
  На следующее утро чуть позже десяти часов я пришел в городское управление по делам округа и запросил регистрационную карточку одной особы, проживающей в этом городе.
  Вскоре мне предоставили необходимую информацию.
  Уединившись, я просмотрел ящичек с карточками и нашел ту, что была заполнена Доном Дж. Германом. В карточке был указан его возраст — сорок восемь лет, а также его принадлежность к республиканской партии.
  Была там и его личная подпись — размашистая, с росчерком в конце.
  Я вынул из кармана полученную накануне бумагу и сравнил почерк и подпись. Я оказался прав — между почерком на бумаге и на учетной карточке не было ничего общего.
  Ну что ж, приблизительно этого я и ожидал. Должно быть, он собирался избавиться от меня, прежде чем я успею воспользоваться этой бумагой. Неужели он думал, что я поверю, будто это его почерк, только потому, что получил бумагу непосредственно из его рук? Это был психологический трюк.
  Разгадав его замысел, я соображал, как поступить — нанести ему удар незамедлительно или сделать вид, что попался в мышеловку, и придумать способ выскользнуть из нее, прихватив с собой наживку и подстроив все таким образом, чтобы мышеловка захлопнулась в тот момент, когда Герман сунет в нее руку.
  Дома я раскрыл утреннюю газету и задумался. Мне порядком поднадоело вечно скрываться и все время быть начеку. Пора бы уже зажить спокойной жизнью, когда можно прийти в городской парк, усесться на скамейке и не спеша разобраться в своих мыслях. Как мне недоставало уютной квартирки, где бы я мог чувствовать себя как дома и безмятежно валяться на диване с газетой в руках и верным псом, лежащим у моих ног.
  Да, я действительно порядком устал и чуточку ослабил хватку, хотя знал, что всегда могу наверстать упущенное, — те ошибки, которые я наворотил когда-то, теперешний Эд Дженкинс уже ни за что не повторит. В какие неприятные ситуации я только не попадал! Но это в прошлом.
  Мои размышления прервал тихий стук в дверь. Бобо сделал стойку, потянул носом, вопросительно посмотрел на меня, но не оскалился.
  Я открыл дверь.
  На пороге стояла девушка в низко надвинутой шляпке с узкими полями, из-под которых выбивалось несколько вьющихся прядей, большие глаза настороженно смотрели на меня.
  Я поклонился:
  — Пожалуйста, проходите, мадам. Чем могу быть полезен?
  Это была Элен Чэдвик, однако я не подал вида, что узнал ее.
  Пока я закрывал дверь, она подошла к Бобо и протянула к нему свою тонкую изящную ручку, так что ее пальцы оказались перед самым носом пса. И прежде чем я успел предостеречь ее, она, пожав плечиком, положила руку собаке на голову. Если на свете и существует пес-однолюб, то это, несомненно, мой Бобо, поэтому я затаил дыхание в ожидании маленькой драмы, лихорадочно пытаясь вспомнить, есть ли у меня бинты и йод под рукой.
  Но я ошибся. Бобо с минуту стоял неподвижно, потом повернулся и вопросительно посмотрел на меня, при этом рука девушки продолжала лежать на его голове. Чувствовалось, что наша гостья хорошо знает собак.
  Заметив выражение испуга на моем лице, она сказала:
  — О, не беспокоитесь, мистер Дженкинс. Все в порядке. Можно подружиться с любой собакой, если перед тем, как погладить ее, дашь ей понюхать кончики пальцев. Собаки все воспринимают на нюх, и им не нравится, когда кто-нибудь незнакомый лезет к ним.
  Впрочем, то же самое можно отнести и к людям. Стоит им убедиться, что вы их друг, и тогда совсем другое дело. По запаху рук собака может даже читать ваши мысли. Правда, песик?
  Я предложил ей сесть:
  — Как его зовут?
  — Бобо.
  Она рассмеялась низким серебристым смехом:
  — Какое славное имя! Ты хороший пес, Бобо.
  С этими словами она ласково похлопала его по голове, в ответ он вильнул хвостом. Потом она опустилась на стул, а Бобо уселся возле меня, глядя на девушку.
  Она вздохнула, откинулась на спинку стула, положила ногу на ногу и, глядя из-под полей шляпки, после недолгого колебания произнесла:
  — Меня зовут Элен Чэдвик.
  Я встал и поклонился:
  — А вы, мисс Чэдвик, похоже, уже знаете мое имя. Эд Дженкинс всегда к вашим услугам. Буду рад помочь вам.
  Чем могу быть полезен?
  Она смотрела на меня с минуту, потом улыбнулась:
  — Если вы действительно хотите помочь мне, то должны сегодня же жениться на мне.
  Ох уж эти мне девицы! Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Я-то думал, здесь будет море слез, истерики, протесты и заверения, что никогда в жизни она не уступит требованиям Германа, думал, она будет просить у меня совета, как заставить Германа оставить ее в покое, и все такое прочее. И вот она сидит передо мною, и, когда я, отдавая дань вежливости, задаю ей вопрос:
  «Чем могу быть полезен?» — она невозмутимо отвечает, что я должен жениться на ней прямо сегодня. А я-то, наивный человек, ждал криков, рыданий, объяснений, обвинений в шантаже…
  Да, поначалу она, сама того не ведая, выбила у меня почву из-под ног. Глупо похлопав глазами, я все же спохватился и небрежно поинтересовался:
  — И в котором часу вы предполагаете сделать это, мисс Чэдвик?
  Она глянула на наручные часики:
  — О, думаю, часа в четыре получим разрешение, скажем, в пять брак будет зарегистрирован, а потом можно пообедать и ехать к Герману.
  Я представил себе эту картину:
  — Это Герман велел вам явиться ко мне?
  Она отрицательно покачала головой:
  — Нет, я сама. Хотя Герман, как вам, должно быть, известно, настаивал, чтобы мы поженились. Что я могу поделать? Он поставил меня в такое положение, что я вынуждена выполнять его требования — не ради себя, а ради матери. Сегодня утром он высказал опасение, что вы откажетесь от его предложения, и тогда у меня не останется выхода. Конечно, я тут же поспешила к вам.
  Может быть, вы все же передумаете и согласитесь? Адрес мне дал Герман, я сама попросила его об этом. Разумеется, он догадался, зачем мне ваш адрес, но ничего не сказал.
  Чувствовалось, хитрости Герману не занимать. Он предусмотрительно сообщил девушке, что я якобы не желаю принимать участие в игре, подразумевалось, что тем самым спасение утопающих стало делом рук самих утопающих.
  Мне не верилось, что девушка и впрямь смотрит на этот брак с таким безразличием, в особенности после того, как я видел ее в кабинете Германа, и я решил поубавить ей этой нарочитой легкомысленности.
  — Итак, вы действительно хотите, чтобы этот брак был заключен?
  Она ответила мне открытой мальчишеской улыбкой:
  — Господи! Да как вы можете спрашивать?! А зачем же, по-вашему, я пришла сюда? Как все девушки, я мечтала о настоящей свадьбе: с венчанием в церкви, со множеством гостей. — В голосе ее послышались тоскливые нотки. — И, конечно, я никак не предполагала, что мне достанется жених, который начнет артачиться. Вот я и примчалась сюда, чтобы уговорить вас.
  Я понял, что она обошла меня. Наклонившись вперед, я сказал:
  — Послушайте, мисс Чэдвик…
  Она подняла руку:
  — О, Эд, зовите меня просто Элен. Если учесть, что к вечеру мы будем мужем и женой, обращение по фамилии звучит несколько неестественно.
  — Ну хорошо, Элен. Почему вы все-таки настаиваете на этой женитьбе?
  Она посмотрела мне в глаза:
  — Ну, по самым разным причинам. Одни из них настолько личные, что вряд ли могут быть вам интересны.
  А остальные вполне обычные: любовь и всякое такое, а во-вторых, мне нравится ваша собака. Человек, подобравший такую собаку, не может быть плохим. Знаете, я кое-что понимаю в собаках. Правда, Бобо? Подойди ко мне, хороший песик.
  И пес подошел к ней. Я бы ни за что не поверил, если бы не увидел это собственными глазами.
  Она наклонилась к нему и ласково похлопала по голове. Я разглядывал сверху ее шляпку и тонкую длинную руку. Да, это была настоящая маленькая леди. И тут, в луче света, пробившемся через окно, я увидел слезинку, которая упала на голову собаки. Продолжая гладить собаку, девушка как бы невзначай смахнула ее рукой, и если бы я не наблюдал так внимательно, то, скорее всего, вообще ничего бы не заметил.
  — Элен, а вы понимаете, к чему приведет эта женитьба? Вы же знаете, что Герман самый настоящий мошенник и проходимец. Завлекая всех в это грязное дело, он не испытывал никаких угрызений совести. Выйдя за меня замуж, вы разрушите свою жизнь. Конечно, можно добиться развода, признать брак недействительным и все такое прочее, но ваша жизнь будет поломана.
  Не поднимая головы, она продолжала гладить собаку:
  — О, все не так уж плохо. Разводы сейчас в моде. Я молода и — как это там говорили раньше — мое сердце не принадлежит никому. Я свободна, как вольная пташка. И потом, я не могу не думать о матери. Ведь она не вынесет, если… Нет, я просто не могу сидеть сложа руки и ждать, когда этот ужасный человек, Герман, выполнит свое обещание. Этим он просто убьет мою мать и уничтожит доброе имя отца. Ведь теперь он не сможет постоять за себя и опровергнуть всю эту грязную ложь.
  Я задумался. Конечно, Герман без колебаний пустит в дело эти расписки, чтобы запятнать память Х. Болтона Чэдвика и довести до смерти его вдову. Разве я не видел властную безжалостность, когда на короткое мгновение с него слетела маска и он предстал в своем истинном обличье? Этот человек не остановится ни перед чем.
  Тогда я обратился к ней по-отечески, стараясь говорить как можно мягче:
  — Послушайте, Элен, я не собираюсь жениться на вас.
  Лучше вам обратиться к хорошему адвокату, рассказать ему все и послушать, что он скажет. — Тут она наконец посмотрела на меня, успев спрятать слезы. Глаза ее были чуть влажными, но по-прежнему чистыми и ясными.
  — Спасибо за совет, Эд, — просто сказала она. — Я была у папиного адвоката, и он, похоже, уже знает о той дубине, которую занес над моей головой Герман.
  Он боится. Если бы папа был жив, он поправил бы дело, но, к сожалению, он умер как раз в тот момент, когда его дела совершенно запутались… Простите, Эд, но здесь уже ничего не поделаешь. Я вынуждена подчиниться условиям Германа.
  Какое-то время она задумчиво смотрела на меня, потом продолжила нарочито безразличным тоном:
  — Я думала, что буду ненавидеть вас, хотя, конечно, постаралась бы скрыть свою ненависть. Ведь, в конце концов, не вы же придумали эту женитьбу. Но, слава Богу, вы честный человек и к тому же джентльмен. Я сужу о человеке по его собаке. И по его манерам.
  Я с трудом удержался, чтобы не положить руку ей на плечо. Эта малышка оказалась настоящим бойцом, и я чувствовал к ней все большую симпатию. Только один раз она не смогла справиться с собой и уронила несколько слезинок, да и то постаралась скрыть их от меня. А я-то думал, она постарается перевалить всю тяжесть на мои плечи, начнет плакать и причитать, что лучше умереть, чем лишиться чести. Да, передо мною был честный игрок, открыто выложивший карты на стол.
  — Вот что, — сказал я наконец, — я не допущу этой женитьбы. Однако постараюсь что-нибудь придумать, чтобы вызволить вас из этого положения.
  — Эд, только, пожалуйста, не усложняйте ситуацию.
  Вы представить себе не можете, как все это серьезно. Тут уже ничего нельзя поделать. Я была откровенна с вами, Эд. Да, я мечтала встретить человека, которого могла бы полюбить. Однако другого выхода у меня нет. Так что, пожалуйста, Эд, не усложняйте. Ни вы, ни кто другой не могут мне помочь. Я уже взрослая и вполне способна разобраться в своих мыслях, я отдаю себе отчет, чем мне все это грозит. Проявляя жалость и сочувствие, вы лишь добавляете лишний груз моей ноше, которая уже и без того для меня непосильна.
  — Может, вы расскажете мне, что у Германа есть против вас?
  Она снова покачала головой:
  — Все бесполезно. Если вы действительно хотите помочь мне, сделайте так, как я прошу.
  Некоторое время я сидел молча и думал, как тяжело сейчас этой малышке и в какую ловушку затащил ее этот негодяй Герман. Я не мог предложить ей помощь, пока она сама не расскажет мне о долговых расписках. Она же истолковала мое молчание по-своему.
  — Ну же, Эд, — произнесла она с улыбкой, — я стану вам хорошей женой — тосты будут хорошо поджарены, обед готов и все такое прочее.
  В ее голосе слышалась легкая ирония.
  Тогда я решил рассказать ей все:
  — Элен, я известный мошенник, меня разыскивают в нескольких штатах. Отчасти мне известна причина, по которой вы решились на этот шаг, и должен предупредить: если вы выйдете замуж за мошенника, это вряд ли спасет честь вашей семьи.
  С минуту она разглядывала мысок туфельки, потом подняла глаза.
  — Я все это знаю, Эд. Но знаю также, что вы джентльмен. Это что-то вроде врожденного инстинкта… или породы, внешний лоск, манеры, окружение не способны этого дать. Думаю, никто не узнает о вашем криминальном прошлом, и уверена, вы сможете спасти меня.
  Разговор зашел слишком далеко.
  — Послушайте, я такой человек… сегодня здесь, завтра там. Вот вы говорите, я джентльмен. По-моему, это уж слишком. Выручать из беды хорошеньких барышень вовсе не по моей части. Я не работаю ни на Германа, ни на кого другого. Вы влипли в скверную историю и хотите затащить в нее и меня. Ну что ж, попробуйте.
  Она поднялась, сияя улыбкой:
  — Итак, договорились. Сегодня вы женитесь на мне.
  Спорить с женщиной невозможно, а кто станет утверждать обратное, тот просто не знает женщин.
  — Приходите сегодня в восемь вечера, — сказал я.
  — Может, пригласите меня пообедать? — проговорила она. — Теперь мы помолвлены, и нечего стесняться.
  — Сейчас вам лучше уйти, — изрек я в ответ как истинный джентльмен. — Жду вас в восемь вечера, а до этих пор я буду занят.
  — Хорошо, только не забудьте получить разрешение на брак, — отозвалась она из прихожей. — Пока… Будь умничкой, Бобо, хороший песик!
  Наконец ее веселый голосок стих — она ушла. Бобо смотрел на меня, помахивая хвостом. Он, несомненно, почувствовал в моем голосе решительные нотки и догадался, что нас ждут интересные события. Что касается меня, то я был взбешен. Дон Дж. Герман уже дважды получил от меня предупреждение и все-таки по-прежнему пытается надуть меня. Ну что ж, раз так, ему же хуже.
  Слишком уж много времени он начал у меня отнимать.
  Я надел шляпу, взял трость, внутри которой был запрятан обычный инструмент взломщика, сделанный из превосходной закаленной стали, и отправился в ювелирную часть города. Где-то здесь должен сшиваться Мордастый Гилврэй. Где же ему еще пребывать, как не рядом с драгоценностями?
  В этом районе, где появление жуликов не особо приветствуется, я знал одного владельца крупного ювелирного магазина, у которого были основания помнить Неуловимого Мошенника Эда Дженкинса. В свое время я несколько раз предостерег его об опасности, и этот человек, в свою очередь, сделал для меня много хорошего. Я не часто прошу об услугах, зато уж если прошу, то без обиняков.
  Когда я появился у него в конторе, он, лишь взглянув на мое лицо, отпустил секретаршу и приготовился слушать.
  Могу сказать, что имя этого известного в деловых кругах Сан-Франциско человека было широко известно и в ювелирном мире.
  — Вот, хочу кое-что узнать о Лоринге Кемпере, — начал я.
  Он окинул меня задумчивым взглядом:
  — Ну… Это знаменитый общественный деятель. Они с супругой весьма влиятельные люди. Богат, честен.
  Я нетерпеливо отмахнулся:
  — Все это мне и так известно. Меня интересует, какие у него есть драгоценности.
  Мой собеседник даже подскочил на месте и пристально посмотрел на меня поверх очков. С минуту он изучал мое лицо, только вряд ли ему удалось что-нибудь на нем прочесть.
  — Лоринг Кемпер мой клиент, — сказал он наконец. — А ты у нас считаешься мошенником. Конечно, я многим тебе обязан, однако профессиональный долг для меня превыше всего. Ты человек чести, хотя характер у тебя сложный, противоречивый. Дай слово, что я не нарушу нормы профессиональной этики, если отвечу на твой вопрос.
  Я вскипел:
  — Знаешь, за последние два дня я уже достаточно наслушался этих благородных речей. Все только и делают, что твердят мне, какой я высокопорядочный мошенник. Так что оставь свои увещевания, а лучше выругайся от души да ответь на мой вопрос. Обещаю, что не нарушу конфиденциальности в ущерб твоему клиенту.
  Он все еще пребывал в нерешительности, потом наконец произнес:
  — Ну ладно, Дженкинс. По правде говоря, недавно мы приобрели для мистера Кемпера одно очень ценное украшение. Вещь эта была в свое время похищена из сокровищницы одного монарха, какого не скажу. Больше я ничего не могу вам рассказать. Все держится в страшном секрете. В конце концов, ты должен войти в мое положение, ведь я забочусь об интересах клиента. Никто не должен узнать, что мистер Кемпер владелец этого украшения, так как оно считается похищенным. Конечно, это трудно доказать, но прежний владелец украшения, возможно, станет оспаривать право собственности. Надеюсь, в дальнейшем этот вопрос благополучно разрешится, а пока оно, так сказать, не принадлежит никому.
  Я покачал головой:
  — Я не это хотел узнать. Меня интересует, что это за украшение, как оно выглядит и где хранится. Можешь ты мне дать эту информацию?
  — Боюсь, что нет, Дженкинс. — Тон его был решительным и твердым, и, давно зная его, я понял, что он действительно ничего не скажет.
  — Даже если эта информация понадобится мне в целях сохранения интересов твоего клиента?
  Он постучал костяшками пальцев по столу и снова покачал головой:
  — Мне очень жаль, но я не могу. Не смею нарушать конфиденциальность.
  Я смерил его холодным, невозмутимым взглядом:
  — А если я стану твоим клиентом, ты тоже будешь сохранять конфиденциальность?
  — Разумеется.
  — Даже если информация обо мне будет очень важна для кого-то из твоих клиентов?
  Он на мгновение задумался, потом кивнул:
  Моя обязанность защищать интересы клиента, кому бы информация ни понадобилась.
  Я встал и подал ему руку:
  — Ну что ж, не хочешь дать мне эту информацию, придется мне раздобыть ее самому.
  Он рассмеялся:
  — Есть вещи, Дженкинс, которые даже тебе не под силу.
  — Возможно, — сказал я, направляясь к дверям.
  Я был взбешен. До чего же мне надоели благородные разговоры об этике, чести и добродетели! Мне даже захотелось ненадолго окунуться в тот мир, где обитают самые низы общества, чтобы дать ушам отдохнуть от всех этих утонченных речей. В конце концов, чем я отличаюсь от этих людей?
  
  Еще три года назад я бы и думать не стал ни о чем подобном, однако теперь судьба этой девчонки взволновала меня не на шутку. Вернувшись домой, я лег в постель и попытался уснуть, но не смог, хотя хорошенько выспаться мне бы не помешало.
  Ровно в восемь на лестнице послышались шаги. Бобо завилял хвостом, и в дверь тихонько постучали. Открыв ее, я увидел на пороге Элен Чэдвик с чемоданом в руке.
  — Привет, Эд. Ну что, получили разрешение на брак?
  Думаю, мы изобразим побег. Я сказала маме, что поеду к подругам, и взяла чемодан.
  Я ответил уклончиво:
  — Оставьте вещи здесь, нам надо кое-куда прокатиться.
  Кивнув, она протянула мне чемодан и посмотрела на собаку:
  — Привет, Бобо. Иди сюда, хороший песик.
  Он подошел и встал рядом с ней, помахивая хвостом, а она принялась гладить его по голове. Мы спустились вниз, я помог девушке сесть в машину, и мы поехали.
  Бесспорно, у нее было одно прекрасное качество — она знала, когда говорить, а когда лучше помолчать. Заметив, что я занят какими-то мыслями, она тихонько сидела, съежившись на сиденье, такая трогательная и беспомощная, обратив свое милое личико навстречу судьбе и поглаживая по голове пса.
  Я начал догадываться, что собака дает ей утешение.
  Ей предстояло трудное испытание, и, как человек мужественный, она не хотела, чтобы я догадался, что она чувствует на самом деле. А вот с собакой ей было спокойнее, и бедняжка тянулась к ней за сочувствием.
  Бобо, похоже, понял это с самого начала. Собаки отличные психологи, они обладают каким-то особым чутьем, позволяющим им понять эмоциональное состояние человека. И вовсе не знает собак тот, кто станет оспаривать это.
  Герман собственной персоной встретил нас в дверях, Еще днем я позвонил ему и сказал, что мы приедем.
  Теперь я понимал, что его разбирает любопытство. Он провел нас в кабинет, и я первым начал разговор.
  — Я сделаю то, что вы хотите, но с одним условием, — решительно заявил я. — Я не стану жениться на девушке.
  Она может пригласить меня на выходные к Кемперам, представив как близкого друга, может даже сказать, что мы помолвлены, но я вовсе не собираюсь выступать в качестве ее мужа. Я так решил.
  Он медленно окинул меня взглядом своих выпученных масленых глаз, явно переваривая мои слова. Девушка вздохнула, поерзав на краешке стула.
  — Вы удивляете меня, Дженкинс, — проговорил он наконец. — Вы вроде бы не сентиментальны. Честно говоря, мне все равно, просто я подумал, что вы с большим удовольствием пойдете на дело, если речь пойдет о женитьбе.
  Вы ведь любите всякое этакое, вот я и решил придумать что-то неординарное, чтобы заинтересовать вас. Меня вполне устроит, если вы проникнете в дом в любом другом качестве и проведете там несколько дней и ночей. Но имейте в виду: что бы ни случилось, вам нужно оставаться вне подозрений. Вы должны быть приняты в этом доме как весьма почтенный гость, в распоряжение которого будет предоставлен почти весь дом. Мисс Чэдвик, вы уверены, что сможете появиться в доме Кемперов, представив Дженкинса как своего близкого друга?
  Она кивнула, не глядя в его сторону, взгляд ее был прикован ко мне.
  — Мы скажем, что помолвлены, — ответила она просто и спокойно.
  Герман взмахнул рукой:
  — Ну, это уж дело ваше. Детали меня не касаются.
  Вот мои инструкции. Сегодня пятница. В субботу днем вы появляетесь в доме Кемперов и остаетесь там на субботу, воскресенье и понедельник. Поздно вечером в воскресенье, между одиннадцатью и двенадцатью часами, Дженкинсу надлежит увлечь Кемпера беседой, и в эту же ночь, выбрав удобное время, он должен проделать нужную мне работу. Вам, мисс Чэдвик, следует покинуть дом не позже полуночи с воскресенья на понедельник.
  Если вы уедете оттуда позже, я вынужден буду пересмотреть свое отношение к тем делам, которые касаются нас с вами. Крайний срок — два часа ночи. Вот, пожалуй, и все. И не вздумайте фантазировать. Вы получили инструкции, извольте их выполнять. Оба вы только выгадаете, если сделаете все правильно, и обоим вам придется плохо, если задумаете провести меня.
  С минуту я предавался размышлениям:
  — Надеюсь, вы играете с нами честно?
  Он скривил толстые губы:
  — Разумеется.
  — Вот и отлично. — Я поднялся и подал руку девушке. — Значит, мы прекрасно поймем друг друга.
  Он проводил нас к выходу и, похоже, крепко задумался. Я намекнул, что имею собственный план, и это его обеспокоило. Он долго стоял на пороге уже после того, как ворота закрылись.
  — Эд, а теперь отвезите меня домой, — сказала девушка. — Все так неожиданно изменилось, и я не хочу, чтобы мама беспокоилась. Вы ведь не против с ней познакомиться? Я представлю вас как моего очень хорошего друга, которого знаю еще по колледжу.
  Я вздохнул, решив, что все равно уже по уши увяз в этом деле.
  — Ладно, — вяло отозвался я, так как мысли мои витали далеко.
  Она положила свою руку на мою:
  — И еще, Эд, я хочу, чтобы вы знали: сегодня вы поступили как самый честный… самый благородный человек. Я благодарна вам, Эд. Вы… вы такой благородный и… Ну ладно, хватит об этом.
  Я не сводил глаз с дороги, однако заметил, что нервы ее на пределе, а мне меньше всего хотелось видеть у себя на плече плачущую женщину.
  Она объяснила, куда ехать, и вскоре мы оказались у ее дома.
  Мать Элен была величественной статной дамой со спокойным, гордым, несколько суровым лицом, носившим отпечаток пережитого горя, и добрыми глазами. Да, удара она не переживет, подумал я.
  Малютка представила все в радужном свете: она ездила повидаться с подружками и случайно наткнулась на меня возле отеля, в котором я живу, я сопротивлялся, но она заставила меня поехать к ней и познакомиться с мамой, ну и так далее и так далее.
  Та была немало удивлена, хотя постаралась скрыть это, и держалась как гостеприимная хозяйка. Я сидел, зажав между большим и указательным пальцем чашечку горячего шоколада и оттопырив мизинец, с белоснежной накрахмаленной салфеткой на коленях, вел учтивую беседу и чувствовал себя полным идиотом.
  Девушка бросила на меня озорной взгляд. Мне показалось, она прочла мои мысли. Где это видано, чтобы Эд Дженкинс, Неуловимый Мошенник, сидел в гостиной Чэдвиков с чашечкой горячего шоколада и делал вид, что ему это нравится? Однако если эта крошка полагала, что способна прочесть мои мысли до конца, то с ее стороны это было так же глупо, как для эскимоса побриться наголо. Только я знал, что меня ожидает, только я и больше никто.
  Вечер подходил к концу. Спустя некоторое время мать Элен извинилась и оставила нас одних. Бобо разлегся перед камином, а мы тихонько беседовали. Наконец я встал, собираясь уходить, девушка направилась к дверям вместе со мной. В прихожей она обвила мою шею своими теплыми руками.
  — Спасибо тебе, Эд, — проговорила она, поцеловав меня в щеку.
  Черт возьми! Что это значит? Нет, все-таки она настоящий боец. Только ну их, этих девиц! Вечно они несут какую-нибудь сентиментальную чепуху, а потом вдруг нет-нет да и покажут такую глубину чувств, что мужчине кажется, будто он стоит на пороге чего-то сокровенного.
  Вся эта сентиментальная дребедень слетела с меня, когда я нажал на газ и машина с ревом окунулась в туман. Меня ждала работа, и мне вовсе не хотелось оставлять ее несделанной… На этот раз я решил вырваться на свободу, послать куда подальше свою неприкосновенность, а заодно и уголовный кодекс Калифорнии.
  Я заехал в гараж и вскоре вышел оттуда с небольшим чемоданчиком, покрытым изрядным слоем пыли. В машине у меня стоял новый аккумулятор. Я подъехал к дому Кемперов и припарковался в тени.
  Пристроив чемоданчик к спине, я вышел из машины и скользнул в тень. Бобо следовал за мной по пятам, навострив уши и задрав трубой хвост. Сейчас он, как никогда, был настороже и один стоил пятерых профессиональных телохранителей.
  Дом Кемпера стоял, погруженный во мрак и безмолвие.
  По поведению Бобо я понял, что в доме есть сторож. Нужно было обнаружить его раньше, чем он заметит меня.
  Такова была моя задача. В конечном счете я обнаружил его по табачному дыму. Этот запах я чувствую за милю, так что, когда он закурил трубку, мне не стоило труда определить его местонахождение. Судя по всему, он был из породы преданных трудяг и относился к своей работе с неизменным усердием.
  Пока он безмятежно пускал клубы дыма, я ухитрился открыть одно из окон, выбрав то, что пониже, так как хотел взять с собою и Бобо. Подозревая, что в доме может быть установлена сигнализация, я старался соблюдать осторожность. Но Кемпер, похоже, полностью доверял своему верному сторожу, поэтому сигнализации в доме не оказалось.
  Очутившись внутри огромного дома, я почувствовал себя свободнее. По огоньку попыхивающей за окном трубки я знал, где находится сторож. Случись мне споткнуться, и все пойдет прахом. В мягких туфлях на резиновой подошве я медленно передвигался по дому, лишь изредка направляя луч потайного фонарика на сомнительные места. Полтора часа ушло у меня на поиски сейфа. Обнаружив кабинет, я понял, что близок к цели, однако мне еще предстояло прощупать каждый дюйм по всему периметру его стен.
  По-видимому, я был первым, кто придумал использовать радиоусилительную аппаратуру для вскрытия сейфов.
  Подключив коробку и надев наушники, я присоединяю провода к кодовому замку и начинаю крутить колесико.
  Щелканье тумблера настраиваемого радиоприемника звучит в ушах как канонада. Когда наконец появляется чистый звук, я фонариком освещаю замок, чтобы узнать номер комбинации.
  Вот и на этот раз, закончив свои манипуляции, я получил комбинацию цифр одного из самых трудных сейфов, какие я когда-либо встречал.
  Да, трудная работенка, никому, кроме меня, с ней не справиться, можно и не пытаться.
  Даже не заглядывая внутрь, я мог сказать, что там находится: разные деловые и личные бумаги и всякое такое.
  Были там и коробочки с драгоценностями, по большей части всякий ювелирный хлам, на них я и смотреть не стал.
  Меня заинтересовала небольшая ветхая шкатулочка. Открыв ее, я направил луч света на ее содержимое и почувствовал, что у меня перехватило дыхание. Я перевидал немало украшений, но это… Сияние, вырвавшееся из шкатулки, казалось, прожгло мне голову до самых мозгов.
  Оно озарило все вокруг миллионами переливающихся лучей, образовав какое-то прозрачное огненное облако. Я не знаю имени этого сокровища, но оно, несомненно, принадлежит к числу тех, что имеют свое имя и свою историю.
  Положив шкатулку в карман, я запер сейф и осторожно выбрался из дома. Выбраться за пределы владения Кемпера было уже проще, однако втрое скучнее и утомительнее. Дрожа от ночной прохлады, обычно наступающей в предрассветный час, сторож беспокойно топтался на месте, глубоко дыша, чтобы согреться, и пристально озираясь вокруг. Однако нам с Бобо удалось беспрепятственно улизнуть.
  Я послал Бобо разнюхать обстановку вокруг машины, вскоре он вернулся, помахивая хвостом, — значит, все спокойно. Кажется, он тоже понимал, что мы провернули удачное дельце.
  Вернувшись домой, я спрятал аппаратуру в надежное место, побрился, принял ванну и отправился завтракать.
  В девять часов я снова был у своего знакомого ювелира.
  — Привет, Дженкинс. Что, опять вернулся за информацией? — спросил он с усмешкой. — Похоже, тебе не везет. Я тут подумал и пришел к выводу, что давеча сболтнул лишнего. И как это меня угораздило, не пойму.
  Я сел:
  — Я пришел не за информацией. Мне требуется квалифицированная работа. Нужно срочно изготовить копию одного украшения.
  Он задумчиво смотрел на меня:
  — Украшение крупное?
  Я кивнул.
  — Что, действительно крупное?
  Я снова кивнул.
  Он вздохнул:
  — Дженкинс, у тебя какой-то изощренный метод добывания информации. Я тебе уже все сказал. Я изготовлю эту подделку только при условии, что у тебя есть на руках само украшение, и никак иначе. Иными словами, я не стану делать копию какого-то украшения по его описанию в каталоге.
  — Ну что ж, идет, — сказал я. — И что, я могу быть уверен, что им займутся сейчас же?
  — С условием, что оно у тебя имеется, — ответил он с улыбкой.
  Я вынул шкатулку и положил на стол:
  — Вот, сделай копию с украшения, лежащего в этой шкатулке. Ничего, если работа будет грубая, копия мне нужна срочно.
  При виде шкатулки глаза у него вылезли из орбит, когда же он открыл ее, челюсть его так и отвисла, а из горла вырвался звук, какой издает проткнутая шина.
  — Эд! Ради всего святого… Да ты хоть представляешь, что это?! Господи, да это же то самое украшение, что мы приобрели для Кемпера! Это ж… Господи! Что теперь будет?
  — Ничего не будет, если твои люди приступят к делу немедленно и изготовят копию как можно быстрее.
  Он немного пришел в себя, но дар речи к нему еще не вернулся, и он несколько секунд разглядывал свои ногти:
  — Послушай, Эд, ты что, собираешься украсть это?
  Беседа начала надоедать мне.
  — «Собираешься украсть» — это настоящее время, — заметил я. — Если тебе кажется подозрительным способ, которым я заполучил его, то тебе лучше употребить глагол в прошедшем времени и сказать «украл». А теперь нельзя ли прекратить эту пустую болтовню и поскорее отдать вещь в работу, иначе может подняться большой скандал, а это как раз то, что мне сейчас меньше всего нужно.
  Вздохнув, он позвонил секретарше и попросил ее пригласить кого-нибудь из мастеров, потом сел и, барабаня пальцами по столу, принялся ждать.
  Вскоре в кабинет вошел человек с проницательными глазами, в фартуке и плотной, облегающей голову шапочке. Немец по национальности, он хорошо разбирался в драгоценностях. Хозяин протянул ему шкатулку:
  — Срочно нужна копия шкатулки и ее содержимого.
  Мастер узнал вещь сразу, однако мастер есть мастер — ни один мускул не дрогнул на его лице. Кивнув, он взял шкатулку и вышел.
  — Зайди ближе к вечеру, — сказал мой друг, отирая со лба пот.
  — Нет, я зайду пораньше. Вдруг уже будет готово.
  Он беспокойно заерзал на стуле:
  — Мне было бы спокойнее, Эд, если бы ты рассказал мне, что все это значит. Ведь, в сущности, получается, что мы укрываем краденое.
  Я усмехнулся:
  — Ну, в конце концов, эта вещь с самого начала была краденой, ты ведь сам сказал. А еще, помнится, ты говорил, что первоначальный ее владелец, возможно, начнет оспаривать право на нее.
  С этими словами я встал и направился к выходу.
  
  Придя домой, я нашел записку от Элен — она просила позвонить ей. Когда я связался с ней, она сказала, что приедет немедленно. Я понял, что речь идет о чем-то важном.
  Мне бы, конечно, не помешало немного поспать, да, видно, не судьба.
  Вид у Элен был такой счастливый, словно она сбросила с плеч неимоверную тяжесть.
  — Я сообщила о помолвке маме, — сказала она. — А еще позвонила миссис Кемпер. Знаешь, Кемперы всегда были мне как вторые родители, и миссис Кемпер сразу же захотела посмотреть на тебя. Она настаивает, просто настаивает, чтобы мы провели у них выходные, и я пообещала, что мы приедем. — Она лукаво посмотрела мне в глаза.
  — Ты маленькая плутовка, — сказал я.
  — Я заставила их пообещать, что они никому не скажут, — продолжала она, голос ее напоминал журчание ручейка. — Кемперы приглашали и маму, но она не может поехать. Кстати, она отнеслась к этой новости просто замечательно. Я сказала, что ты сделал предложение вчера вечером, так что теперь тебе надо поехать к ней и поговорить. По-моему, она собирается дать тебе свое родительское благословение… — Малютка на время замолчала. Она долго смотрела в пол, потом, пожав плечиками, проговорила: — Конечно, мне неприятно ее обманывать, но что поделаешь, так уж получилось. — Сказав это, она снова приняла прежний счастливый и беспечный вид.
  Визит к мамуле, имевший целью получить благословение, был весьма мучительным, по крайней мере, таким он мне показался. Однако и этот визит подошел к концу.
  От Элен я поехал к ювелиру. Копия была уже готова.
  Конечно, вещица была далека от совершенства, но все же выглядела вполне убедительно. При плохом освещении, а также если в нее не вглядываться, человек несведущий вполне мог бы принять ее за подлинник. Я, конечно, подозревал, что мой приятель нарочно сделал ее так грубо — виною тому его высокое чувство профессиональной этики, — но у меня не было ни времени, ни желания спорить.
  Он смотрел мне вслед с выражением беспокойства на лице.
  Но я все же надеялся, что это высокое чувство профессиональной этики не заставит его набрать номер Лоринга Кемпера и задать тому несколько вопросов. Пока что существовала только одна опасность — что пропажа будет обнаружена раньше времени. Если это случится, придется менять планы. Но будем надеяться на лучшее — удача нечасто покидала меня.
  Около двух часов дня мы с Элен прибыли в дом Кемперов, где нам был оказан самый радушный прием.
  Миссис Кемпер принадлежала к тому типу людей, которые прекрасно разбираются в человеческой природе, и, судя по всему, она понимала, что у смертных не растут крылья. С минуту она изучала меня долгим проницательным взглядом, однако ее наблюдения остались при ней.
  Лоринг Кемпер оказался человеком лет пятидесяти, искренним и увлеченным. Он любил гольф, обожал серфинг, — о чем свидетельствовал его бронзовый загар, — коллекционировал ювелирные украшения, увлекался лошадьми и собаками и совершенно не интересовался картами и светской болтовней. Человек немногословный, он любил побыть в тишине, наедине со своими мыслями.
  Он тоже с интересом оглядел меня и пожал руку.
  Я расположился в отведенной мне комнате. Минут через тридцать мне представился подходящий случай, и я, прокравшись в кабинет, положил украшение на место. Копию я оставил себе.
  Для новоиспеченного жениха я вел себя слишком осторожно и старался избегать ситуаций, которых, как правило, ожидают от будущих супругов. Зато моя хитрая лисичка, похоже, имела несколько иной взгляд на эти вещи.
  — Ведите себя естественнее, так, как обычно ведут себя жених и невеста, — прошептала она, прильнув ко мне и прижав тыльную сторону моей ладони к своей щечке, в то время как миссис Кемпер наблюдала за этой сценкой с крыльца.
  Мы были в доме единственными гостями, и понятно, что ее внимание было приковано к нам.
  Бобо произвел на всех прекрасное впечатление.
  Почувствовав себя в центре внимания, он понял, что ему не следует набрасываться на всякого, кто подойдет близко, однако сразу же показал, что не позволит кому ни попадя гладить себя. Когда какая-нибудь из женщин приближалась к нему с обычным сюсюканьем, — почему-то считается, что именно так нужно обращаться к собакам и кошкам, — Бобо делал стойку, задирал хвост и смотрел так, что уже никому не хотелось протягивать к нему руку.
  Исключение составляла только Элен. Он подходил на ее зов и выглядел вполне счастливым, находясь рядом с ней.
  Кемпер посмотрел на собаку и, не пытаясь погладить ее, как это сделали его жена со своей секретаршей, сухо заметил:
  — Довольно странный метис. Помесь дворняги с какой-то хорошей породой, и притом отлично воспитан.
  Похоже, он на своей шкуре испытал, что такое побои, и запомнил их на всю жизнь. Он ценит свободу и совсем не в восторге от людей. Я прав, Бобо?
  Услышав свое имя, пес с минуту пристально смотрел на Лоринга Кемпера, потом помахал хвостом и, опустив глаза, застыл как статуя.
  Кемпер усмехнулся:
  В нем говорит порода, что-то вроде гордости, унаследованной от предков, простую дворнягу этому не научишь. У этого пса есть прошлое, и он чувствует ответственность за хозяина, в этом заключается вся его жизнь. Вы извините меня, Дженкинс, но он ведет себя так, словно пытается защитить вас от всего мира.
  И он пристально посмотрел мне в глаза. Но если он надеялся прочитать что-то на моем лице, то ему это не удалось. С видом непринужденной любезности и не отводя глаз, я сказал:
  — Я люблю его, хотя, по правде сказать, плохо разбираюсь в собаках. Он хороший друг, только я не думаю, что он так уж умен.
  Пожав плечами и широко улыбнувшись, Кемпер сменил тему.
  О Лоринге Кемпере я мог бы сказать одно — он, без сомнения, знал толк в собаках и понимал их натуру.
  В воскресенье мне принесли записку и сверток. Записка была без подписи, а в свертке оказалась камера особой конструкции. Я прочел записку:
  «Нас интересует письмо, подписанное Джорджем Смитом. Оно находится в сейфе. Вставьте его в камеру, настройте ее, подержите пятнадцать секунд, потом выньте письмо и уберите в сейф. За камерой придут позже».
  Я улыбнулся. Все было настолько очевидно, что доходило до абсурда. Я, Эд Дженкинс, мошенник международного класса, нахожусь в доме, где хранится одно из самых бесценных сокровищ, когда-либо попадавших в Америку. Такое украшение по карману только крупному коллекционеру, и даже тот, кто владеет им, вынужден ждать, когда улягутся страсти, чтобы заявить о своем приобретении открыто. Подобную драгоценность лучше всего хранить в тайне, даже сейф не является надежным укрытием.
  Случись что-нибудь с этой вещицей во время моего пребывания в доме… Да, все так просто, что можно не доводить мысль до конца. Когда в доме гостит всемирно известный мошенник и из сейфа пропадает бесценное сокровище, тут уж любой сопоставит факты и сделает выводы. Письмо — это явная выдумка. Герман даже не позаботился, чтобы его инструкции относительно письма Джорджа Смита выглядели хоть мало-мальски убедительно. В записке не говорилось, как фотографировать письмо — с одной стороны или с обеих, а имя было, совершенно очевидно, выдуманным. Меня не удивило бы, если бы в камере не оказалось линзы.
  Да, этот Дон Дж. Герман мне уже порядком поднадоел. Я бы мог посмеяться над ним от души, если бы не видел его лица, когда с него слетела маска и он предстал в своем истинном обличье. Сущий дьявол, а не человек.
  Поздно вечером в воскресенье, между одиннадцатью и двенадцатью часами, мне надлежало увлечь Кемпера беседой. Я хорошо понимал, что это означает. Бог ты мой, да десятилетний ребенок понял бы все.
  В половине одиннадцатого вечера в воскресенье я прошмыгнул в кабинет, открыл сейф и достал украшение. Положив на его место копию, я отправился искать Кемпера.
  С одиннадцати до двенадцати мы беседовали о собаках, Элен уже уехала.
  В тот вечер Кемпер был не склонен вести беседу, он смотрел мне в глаза и слушал. Вот черт, он только слушал, и все! А я долго и нудно рассказывал ему что-то о психологии собак, и мне уже начало казаться, что я схожу с ума. Наконец часы пробили полночь. Извинившись и стараясь придать голосу заинтересованность, я спросил, не хочет ли он спать.
  Он выглянул на улицу, потянулся, высоко подняв свои огромные руки, и сказал, что хочет сначала пройтись по саду.
  Я мысленно перекрестился и поспешил наверх. Влетев в кабинет, я открыл сейф — украшение исчезло. Вынув из кармана подлинник, я положил его на место и спустился вниз. Кемпера я нашел возле ограды.
  — Кстати… Только простите, что спрашиваю, но есть ли у вас в доме что-нибудь ценное на данный момент?
  Он повернулся и пристально посмотрел на меня:
  — Как же, есть, я хочу сказать — было, — произнес он, медленно растягивая слова, и прибавил: — Элен.
  Я не знал, смеяться мне или изобразить серьезность.
  Черт бы побрал это высшее общество с его манерами.
  — Дело в том, что, когда я выглянул из окна спальни, то заметил какого-то человека, он крался вдоль ограды, — сообщил я. — Так что если в доме есть что-нибудь ценное, вам лучше принять меры безопасности.
  При свете звезд я видел, что на его суровом лице появилась улыбка.
  — Это был сторож, — коротко пояснил он.
  Я стоял в нерешительности.
  — Спокойной ночи, Дженкинс.
  — Спокойной ночи, — ответил я и повернулся.
  Войдя через переднюю дверь, я прошел через длинный холл и вышел в заднюю. К счастью, гараж был расположен неподалеку от дома. Спустившись к нему по пандусу, я забрался в свою машину и завел двигатель.
  Отъезжая, я заметил, что одно из мест, где обычно стоят машины, пустует. Бобо лежал на полу машины, время от времени поскуливая в радостном предвкушении дальнейших событий. Он читал мои мысли лучше, чем любой психолог. Наверное, животные умеют настраиваться на нужную волну.
  Я надеялся, что успею к Герману вовремя, хотя и не был в этом уверен. Но должен же я использовать свой шанс! Я гнал машину как сумасшедший, пролетел на бешеной скорости три квартала и очутился перед высившимся в темноте большим домом. Выключив двигатель, я вышел из машины и, придерживая Бобо за холку, направился к ограде.
  Бобо побежал вперед, работая носом и вглядываясь в ночные тени своими зоркими, как у совы, глазами. Несколько минут спустя он повернулся ко мне и, склонив голову набок, помахал хвостом, как бы говоря, что путь свободен. Я подошел к окну, через которое уже забирался несколько ночей назад.
  В кабинете Германа горел свет, и в тот момент, когда я очутился перед окном, что-то заставило его быстрыми шагами удалиться в прихожую.
  Как и в прошлый раз, я перелез через подоконник, спрятался за столом и принялся ждать.
  Хлопнула входная дверь, потом послышались шаги и голос Германа, в котором слышались нотки разочарования:
  — Ко мне должны прийти, так что, пожалуйста, покороче.
  Это была Элен. Сейчас она выглядела на редкость красивой — яркие губы, сияющие глаза, длинные волосы, ниспадающие на плечи из-под полей шляпки.
  — Мистер Герман, я выполнила свою часть сделки.
  Остальное касается только вас и Дженкинса. Я хочу получить расписки.
  Он кивнул.
  Его толстые губы растянулись в слабой улыбке, и он подошел к сейфу. Снова я увидел, как он наклонился, отодвинул картину и набрал код.
  Через минуту он вернулся к ней с бумагой:
  — Вот, пожалуйста, моя дорогая.
  Девушка порывисто потянулась за бумагой, но тут же застыла на месте.
  — Но здесь только одна расписка! А их у вас десять.
  Он молча поклонился, отступив на шаг.
  — Мы же договаривались, что вы отдадите мне все! — воскликнула она, и я впервые заметил, что в ее голосе прозвенело отчаяние. Бедная девочка!
  Его толстые отвислые губы растянулись в кривой ухмылке, он покачал головой:
  — А вот и нет. Я сказал, что отдам вам расписку. И если вам показалось, что я обещал отдать все, значит, вы меня просто неправильно поняли. Я не могу отдать все, никак не могу. Пока вы отработали только одну. Осталось еще девять. Время от времени я буду просить вас сделать для меня кое-что, и вы мне не откажете. А сейчас берите эту расписку и можете быть свободны.
  Она вскочила, глаза ее сверкали.
  — Подлый негодяй! Дешевый обманщик!
  Глаза его снова сузились, превратившись в щелочки, из которых опять выглянул дьявол.
  — Берите расписку и уходите, иначе вы ее вовсе не получите. Вы у меня в руках и будете делать то, что я скажу.
  Еще девять раз. Не забывайте, каждая из этих расписок способна убить вашу мать и уничтожить доброе имя вашего отца. Так что вам ничего не остается, кроме как выполнять мои требования. Мне принадлежит и ваша душа, и ваше тело, и я намерен использовать и то и другое по своему усмотрению.
  Она ударила его. Звук пощечины прозвучал как пистолетный выстрел.
  Он отшатнулся, но она ударила его снова, и это был не какой-нибудь детский тычок и не женская пощечина, а самый настоящий удар, удар бойца. Она повернулась к сейфу.
  Шатаясь и вытирая кровь с разбитой губы, Герман опустился в кресло и рассмеялся. Сейф был закрыт.
  — Я предусмотрителен, моя милая, и только сделал вид, что открываю его, — насмешливо проговорил он. — Расписка была у меня в кармане. Остальные девять заперты в сейфе, и даром вы их не получите. Подумайте хорошенько. После сегодняшней ночи вы окончательно попали в мои руки. Эд Дженкинс украл у Кемпера коллекционное украшение. Уже сейчас в доме полно полицейских, и стоит мне только открыть рот, как вы сделаетесь его сообщницей. Я обладаю сильной политической властью, дорогуша. Дженкинс сядет в тюрьму, а что касается вас — если станет известно о вашей помолвке с мошенником и вором, ваше имя навеки будет втоптано в грязь. И мало того — вы станете его сообщницей, вам придется объясняться, как и где вы с ним познакомились.
  Она с ужасом смотрела на него, ее побледневшие губы дрожали.
  — Вы подстроили… Подстроили это, чтобы Эд попался! — выдохнула она, потом повернулась и бросилась к выходу.
  С улицы донесся шум заработавшего мотора и затем пронзительный визг колес.
  Держа в руках расписки, Дон Дж. Герман сидел за столом, и его жирные губы расплывались в победоносной улыбке.
  Тишину комнаты нарушало лишь тиканье часов, отмерявших ход вечности. Где-то по ночным улицам неслась машина, а в ней сидела девушка, спешившая вызволить меня из беды и предупредить об обмане, а под окном, прижавшись к земле, навострив уши и оскалив зубы, лежала собака, готовая по знаку хозяина сомкнуть эти зубы на горле сидевшего за столом негодяя.
  Я с трудом сдержался.
  Вскоре послышался шум подъезжающей машины, Дон Дж. Герман поднялся и поспешил к входной двери. Из прихожей донеслись приветствия, довольный смех Германа, и в комнату, сопровождаемый хозяином, ввалился Мордастый Гилврэй.
  — Ну, поздравляю с уловом, — торжествующе сообщил Гилврэй. — Пока этот болван развлекал Кемпера разговорами, я проник в кабинет, набрал код, который мне дала секретарша, открыл сейф и свистнул цацки.
  Хлопнув себя по ляжкам, Герман рассмеялся, из-под жирных пористых губ показались желтые клыки.
  — И он еще считает себя мошенником высшего класса! Молокосос! Жалкий сосунок! Надеюсь, ты поставил в известность полицию?
  Гилврэй кивнул:
  — Конечно. Теперь получит по первое число.
  — Ну ладно, давай посмотрим на игрушки.
  Гилврэй снял пиджак. Под мышкой у него висел кожаный мешочек, из которого он вынул шкатулку и открыл ее. Все озарилось лучистым сиянием.
  — Черт возьми! — воскликнул Герман. — Ты посмотри, какое большое! — Поспешно протянув руку, он схватил украшение, на лице его появилось выражение безудержной алчности. — Надо подумать, что мы можем с него поиметь.
  Гилврэй улыбнулся:
  — Я уже думал об этом. Тут особенно не разгуляешься. Коллекционер нашел бы ему применение, а мы… самое лучшее, что мы можем сделать, это превратить его в наличные. Не забывай, что о его существовании я узнал от… э-э… своего клиента. Он-то думал, мы предложим эту штуку ему… Но… ради Бога, дай-ка мне взглянуть на него!
  Натренированный глаз специалиста по драгоценностям даже с такого расстояния и при тусклом свете сразу заметил неладное. Гилврэй схватил украшение и с минуту молчал, так как потерял дар речи — челюсть его отвисла, воздух со свистом вылетал из легких.
  Герман склонился над украшением, поглядывая то на него, то на Гилврэя.
  — Надули! Господи, подумать только, надули! — воскликнул Гилврэй.
  Герман пришел в себя первым.
  — Надо найти Дженкинса, — отрезал он. — Будем надеяться, что полиция еще не арестовала его. Возможно, он у себя в квартире. Надеюсь, у него хватило ума вовремя улизнуть. А иначе — если он не успел скрыться, — его могли и сгрести. Ладно, давай попробуем отыскать этого негодяя.
  И они вместе выскочили из комнаты.
  Я вышел из своего укрытия и вытащил из кармана пачку пустых бланков долговых расписок, какие продаются в любом магазине канцелярских принадлежностей в виде книжечек. Именно такую книжечку показывал Герман девушке в тот вечер, когда я впервые прятался за его столом. Мне тогда удалось разглядеть ее.
  У меня всегда при себе маленький набор отмычек для вскрытия сейфов, и я решил обойтись им, чтобы не тратить времени и не возвращаться домой за большим набором. С вниманием доктора, слушающего биение сердца состоятельного пациента, прислушивался я к содержимому этого сейфа. Прежде всего, мне удалось разгадать загадку небольшого потайного рычага, расположенного внизу.
  Сейф был изолирован проводами, и я не знал, сколько вольт пробегает по ним. Перед сейфом на полу была вмонтирована медная пластина, так что, если бы обычный взломщик, стоя на этой пластине, взялся за ручку сейфа, он бы просто-напросто зажарился, как гренок в тостере.
  Да, хитрости Герману не занимать, да только меня не так-то просто провести.
  Через пятнадцать минут сейф был открыт, а еще через две секунды я нашел расписки Чэдвика. Спокойно, хладнокровно я разложил их на столе Германа и принялся аккуратно переписывать, подписывая каждую подписью, скопированной с одной расписки. Эксперты определяют подделку, руководствуясь тем принципом, что подписи одного и того же человека никогда не совпадают полностью. Если две подписи абсолютно идентичны, значит, это подделка. Чтобы достичь большего эффекта, я сначала писал тоненьким карандашом и только потом обводил чернилами. Работая карандашом, я нарочно делал почерк немного дрожащим, так, чтобы это можно было разглядеть под микроскопом. Но невооруженным глазом при беглом рассмотрении следы карандаша разглядеть было невозможно.
  Закончив работу, я убрал копии в сейф и запер его, а подлинники взял себе. Когда я вылез в окно, Бобо радостно бросился мне навстречу — он, видно, очень волновался, слыша всю эту беготню и шарканье ног, доносившиеся из дома.
  Мы забрались в машину и поехали к Кемперам. Элен Чэдвик ждала меня возле гаража. Когда я выключил фары, она бросилась ко мне. Бобо первым заметил ее и начал колотить хвостом по моей ноге. Уже через мгновение я увидел ее бледное лицо, четко вырисовывавшееся на темном фоне ограды.
  — О Господи, Эд! — шептала она.
  Я вылез из машины и подошел к ней.
  — О, Эд, простите меня! Боюсь, во многом это произошло из-за меня. Они обманули вас, сюда едет полиция. Герман… Герман сказал, что засадит вас в тюрьму.
  Я обнял ее за плечи, она прижалась к моей руке.
  — Бегите, Эд! Бегите скорее, вы должны опередить их. Я приехала предупредить вас.
  Я рассмеялся, чувствуя, как ком встал у меня в горле:
  — Забудьте об этом, Элен. Пойдемте лучше в дом.
  Бобо беспокойно поскуливал и суетился вокруг меня. Я понял, что он предупреждает меня об опасности, и убрал руку с плеча девушки. Где-то на улице завыла полицейская сирена, и из темноты на меня уставились яркие лучи прожекторов.
  — Одно движение, Дженкинс, и мы стреляем!
  Я поднял руки. В конце концов, у них и впрямь хватит ума пристрелить меня.
  — Пожалуйста, пройдите в дом, господа, — раздался голос с крыльца, и в круге света появился Лоринг Кемпер.
  Вид у него был такой, будто его любимое занятие — проводить ночь, сидя на крыльце.
  Мы прошли в дом, полицейские плотно обступили меня — видно, их начальник твердо решил, что не позволит мне улизнуть у него из-под носа. Да, Неуловимый Мошенник приобрел слишком большую известность.
  Полицейским было приказано стрелять при первом моем движении, и чувствовалось, они ждали этого момента.
  Еще бы! Каждый из них только и мечтал прославиться как человек, застреливший самого Эда Дженкинса. Мы прошли в библиотеку.
  — Пожалуйста, осмотрите свой сейф, мистер Кемпер, — важно обратился к хозяину старший полицейский, явно желая произвести впечатление.
  Мы наблюдали, как Кемпер открыл сейф и обследовал его содержимое.
  — Все в порядке, — просто сказал он, повернувшись к полицейским.
  Если бы среди них разорвалась бомба, то и это не повергло бы их в такое изумление. Наконец один из них вновь обрел дар речи:
  — Известно ли вам, что этот человек, так ловко воспользовавшийся вашим гостеприимством, известнейший в Соединенных Штатах мошенник?
  Вдруг раздался женский голос. Все повернулись — миссис Эдит Кемпер стояла в стороне, спокойная, хладнокровная и, несмотря на поздний час, полностью одетая.
  — Разумеется, нам это известно, — сказала она. — Мистер Дженкинс много раз подвергался ложным обвинениям, но он абсолютно честный и порядочный человек. Все обвинения против него сфабрикованы, и калифорнийские власти не имеют к нему никаких претензий. Мой адвокат уже на пути сюда и вскоре предоставит мистеру Дженкинсу свои услуги, если вам вздумается выдвинуть против него какое-либо обвинение.
  Выпучив глаза, полицейский недоумевающе смотрел на нее:
  — Так вы… знаете, кто он такой, и принимаете его в своем доме?!
  — Конечно. Мистер Дженкинс — наш друг, я уважаю его и восхищаюсь им. Мы сочли за честь, что он согласился принять наше приглашение.
  Она стояла, прекрасная и величественная, и спокойная улыбка играла у нее на губах, а в голосе слышалось насмешливое снисхождение к тупости полицейских. Рядом, обняв ее за талию, стояла Элен. Бобо лежал на полу, напряженно прислушиваясь, готовый в любую секунду броситься в бой.
  Лоринг Кемпер демонстративно зевнул.
  — В самом деле, господа, уже поздний час, и если у вас больше нет вопросов…
  Зазвонил телефон, его резкий пронзительный звук оборвал тишину.
  Кемпер снял трубку и подозвал старшего полицейского. Тот с нескрываемым изумлением взял трубку и с минуту внимательно слушал, потом фыркнул.
  Три пуговицы в каблуке ботинка. Это уж слишком! — воскликнул он. — Ладно, езжайте домой. Кто-то, видно, решил посмеяться над нами, а может, мы просто спятили. Пуговицы, говоришь? Да, странное место для хранения пуговиц, ничего не скажешь. Что-то я ничего не слышал об ограблении галантерейного магазина… Ладно, возвращайтесь обратно.
  Повесив трубку, он оглядел меня с головы до ног, подозрительно покачал головой и повернулся к остальным полицейским:
  — Пошли, ребята.
  И они удалились, тяжело громыхая сапогами по ступенькам.
  Я повернулся к миссис Кемпер, она добродушно улыбалась.
  Эх вы, дети, — проговорила она, качая головой. — У меня хорошая память на лица. И как только я увидела мистера Дженкинса, то сразу узнала в нем известного Неуловимого Мошенника, о котором когда-то писали газеты. Тогда-то я и решила понаблюдать за сейфом. Знаете, там, за книжным шкафом, есть местечко, где можно спрятаться и, отодвинув книги, следить через стеклянную дверцу за всем, что происходит. Когда мистер Дженкинс появился возле сейфа, я уже стояла за шкафом. Я видела, как он заменил украшение на подделку, и собралась было позвонить в полицию, но потом решила посмотреть, как будут развиваться события. В конце концов, до тех пор, пока он в доме, можно не поднимать паники. Потом я видела, как в дом проник другой человек и украл подделку. Я уже начала догадываться, что к чему, а когда мистер Дженкинс вернулся и положил украшение на место, я поняла, что он настоящий джентльмен и хочет отплатить добром за наше гостеприимство. Вскоре после этого позвонили из полиции — они получили сообщение, будто в нашем доме что-то произошло, и едут к нам. Я обрадовалась, решив, что они, должно быть, поймали того человека, который украл подделку.
  Кемпер улыбнулся:
  — А знаете, Дженкинс, для человека, ровным счетом ничего не понимающего в психологии поведения собак, вы говорили слишком гладко, когда пытались отвлечь мое внимание между одиннадцатью и двенадцатью часами.
  Девушка переводила недоуменный взгляд с одного на другого. Я улыбнулся и отвесил поклон:
  — Не смею больше отнимать у вас время, объяснения уже не нужны. Только на вашем месте я бы поместил драгоценность в сейф вашего ювелира и сделал это как можно скорее. Я знаю этот сейф, он весьма надежен.
  Кемпер улыбнулся.
  — Ну что ж, высокие рекомендации, — коротко сказал он.
  — А вы, Элен, пожалуйста, послушайтесь моего совета. Завтра же обратитесь к душеприказчику вашего отца, а также к лучшему в городе эксперту по почеркам, возьмите адвоката и отправляйтесь к Дону Дж. Герману. Спросите его, есть ли у него какие-нибудь претензии относительно наследства вашего отца. Если есть, потребуйте, чтобы он предоставил вам официальные доказательства своих прав, и пусть эксперт по почеркам посмотрит эти расписки.
  Бледная, широко раскрыв глаза, она смотрела на меня.
  — Эд, да как вам вообще удалось узнать об этих расписках? То, что вы предлагаете, невозможно. Они подлинные. У меня есть конфиденциальное письмо моего отца, именно это ускорило его смерть.
  Я нахмурился:
  — Элен, пожалуйста, сделайте, как я сказал. Обещайте мне.
  Миссис Кемпер внимательно смотрела на меня.
  — Она все сделает, Эд, — уверенно проговорила она, в ее голосе слышалось уважение и даже почтение.
  Я снова поклонился:
  — А теперь позвольте мне удалиться. Рад, что смог быть вам полезен, и благодарю за защиту.
  Кемпер протянул мне руку:
  — Послушайте, Дженкинс, вы очень помогли мне.
  Вы… Знаете, я не мастер говорить. Быть может, я мог бы как-то компенсировать ваше… Ну, может быть, какой-нибудь чек, скажем, на несколько тысяч долларов?
  За меня, сверкнув глазами, ответила его жена:
  Ты забываешь, Лоринг, что мистер Дженкинс джентльмен и к тому же наш гость. Я могу предложить только одно, мистер Дженкинс… О, можно я буду называть вас просто Эд?.. Если когда-нибудь вам негде будет остановиться или вы просто захотите погостить у нас, мы будем только рады. Уверена, здесь никто не станет досаждать вам.
  Черт возьми, она попала в точку! Я улыбнулся при мысли, что Эд Дженкинс, вечно скрывающийся от правосудия, станет желанным гостем в одном из самых изысканных домов Сан-Франциско, в доме мистера и миссис Кемпер.
  — Мы в самом деле всегда рады вам, Эд, — повторила она.
  Я улыбнулся и направился к выходу.
  — Вы не попрощались со своей возлюбленной, Эд, — послышался мне вдогонку беспечный голосок Элен Чэдвик, и в следующую минуту я уже сжимал в своих объятиях этот трепещущий нежный комочек.
  — Пожалуйста, не уезжайте. Побудьте с нами еще несколько дней, — прошептала она.
  Я нежно разомкнул ее руки:
  — Я ценю ваше гостеприимство, только не забывайте, что я мошенник, во всяком случае, считаюсь таковым. Да, кстати, советую вам уволить секретаршу. А теперь спокойной ночи.
  Не оглядываясь, я спустился по лестнице. Бобо отставал от меня и, поскуливая, пытался привлечь мое внимание, — должно быть, ему не хотелось уходить из этого дома, но я неумолимо шел прочь. Что может быть общего у порядочной девушки и самого обыкновенного мошенника? Через минуту пес догнал меня. Вдогонку мне послышался голос миссис Кемпер:
  — Эд, приезжайте к нам…
  Открывая дверцу автомобиля, я заметил на востоке первые проблески утренней зари. Да, надо бы сложить вещички и убраться отсюда. Как профессиональный мошенник я понимал, что так будет разумнее, но где-то в груди у меня разливалась тяжесть.
  Дождавшись вечерних газет, я прочел заголовки:
  «Известный политический деятель арестован за подлог и лжесвидетельство…», «Предъявленные им долговые расписки объявлены экспертами очевидной подделкой…», «Общественный деятель обращается в полицию…», «Лоринг Кемпер дает показания против Дона Дж. Германа и обещает всячески содействовать следствию…», «Известное семейство подвергалось вымогательству с использованием подложных бумаг…».
  Прочтя все эти статьи, я испытал немалое удовлетворение, после чего отправил Дону Дж. Герману в окружную тюрьму телеграмму. Она была предельно краткой и оплачивалась получателем: «ПОПРОБУЙТЕ ОТШУТИТЬСЯ».
  Подписываться я не стал — в этом не было необходимости.
  
  1926 год.
  (переводчик: О. Б. Лисицына)
  
  Можете прийти и получить
  Я смотрел в черное дуло пистолета, приставленного к моему лицу Косоглазым Даганом, и внутренне не мог не похвалить его за то, что он оказался куда более смышленым, чем я предполагал. Вот уж не ожидал, что мое местонахождение будет раскрыто, да еще Косоглазым Даганом.
  Отметив про себя, что руки его слегка дрожат, я слушал изливающиеся потоком угрозы. Даган не принадлежал к тем, кто убивает хладнокровно, ему обязательно нужно взвинтить себя до определенного состояния, и, когда его нервы оказываются на пределе, тогда он готов нажать на курок.
  — Черт бы тебя побрал, Дженкинс! Ты что же, думаешь, я не знаю, что ты грабанул товар? На пятьдесят тысяч баксов, и так чисто все обставил! Плевать мне, что ты Неуловимый Мошенник, тебе все равно не отвертеться. Придется вернуть должок. Я ведь не один, Дженкинс. Нас много.
  И если не я, так другие заставят тебя расплатиться сполна…
  Он продолжал извергать свои пустые угрозы, и я зевнул, тем самым положив начало осуществлению своего замысла. Такие, как Даган, страдают комплексом неполноценности, вот и шумят понапрасну. Они пытаются показать человеку, что ничем не хуже его, давят, запугивают, чтобы тот уступил.
  — А прохладный, однако, вечерок, — лениво проговорил я, заметив, что мой зевок сделал свое дело.
  Потом я встал, невозмутимо повернулся к нему спиной и поворошил кочергой угли в камине. Честно говоря, я и не думал, что они еще горят.
  Это окончательно вывело его из себя, он перешел на крик:
  — Да чтоб тебя перевернуло! Разве ты не понимаешь, что я пришел шлепнуть тебя? Просто хотел сначала сказать, за что. Да я с тебя кожу живьем сдеру, жалкий пижон!
  Схватив горящее полено, лежавшее поверх углей, я без предупреждения ткнул им ему под нос.
  Будь у него хоть капля смелости, он бы выстрелил. Но перед тем как нажать на спуск, рука его на мгновение дрогнула, и этой крошечной заминки мне вполне хватило.
  Умение фехтовать — хорошее подспорье, в особенности для людей моей профессии. Сделав резкий выпад кочергой, я выбил у него из рук пистолет.
  — А теперь послушай меня, — сказал я забившемуся в угол бандиту. — Можешь не рассказывать мне басни, я и так все знаю про вашу банду. Я заключил сделку с вашим главарем, и в обмен на услугу он должен был отдать мне кое-какие бумаги. Только он обманул меня. Я не могу найти его, зато знаю кое-кого из вашей банды. И объявляю вам войну. Да, у вас пропала партия спиртного на пятьдесят тысяч долларов. А знаешь, почему вам так и не удалось напасть на его след? Потому что весь товар лежит теперь на дне залива. Мне не нужно ваше спиртное, я просто хотел привлечь ваше внимание. А сейчас ты отправишься к тому, кто тебя послал, и скажешь ему, чтобы он передал тому, кто стоит выше, а тот, в свою очередь, пусть передаст главарю, что Эд Дженкинс, Неуловимый Мошенник, встал на тропу войны, и пока я не получу эти бумаги, вам спокойно не жить. Я буду путать ваши карты и вставлять палки в колеса, и помните: если хоть один волос упадет с головы Элен Чэдвик, мне придется нарушить свое правило и взяться за оружие. И тогда берегитесь — я перестреляю всю шайку. А теперь можешь убираться.
  Да, суровый это был разговор, но такие люди, как Даган, только такой и понимают. Те, кто его послал, еще не видели меня в действии, а только слышали всякие разговоры, дошедшие с Востока. Полиция сразу нескольких штатов не станет объявлять кого-либо в розыск так просто, ни за что.
  Косоглазый Даган понял меня как нельзя лучше и мечтал теперь поскорей убраться, так что мне не пришлось указывать ему на дверь дважды. Я знал, что мои слова дойдут до главаря банды, хотя никто из его подчиненных, скорее всего, не знает его в лицо. Я также понял, что проявил неосторожность, раз им удалось обнаружить, где я живу, и впредь нужно быть более внимательным.
  Даган еще спускался по лестнице, а я уже примерял новый грим, думая, куда бы переехать. Мне предстояла война не на жизнь, а на смерть, война, где ни одна из сторон не попросит пощады. Первое сражение я выиграл, второе обещало быть более жестоким.
  Положив в чемоданчик новый маскарадный костюм — седую бороду, шляпу с широкими полями и поношенный пиджак, — я взял тяжелую трость и вышел из дома. Хотя арендная плата за эту дешевенькую квартирку в бедном районе была внесена, возвращаться сюда я не собирался.
  Прежде чем переодеться в новый наряд, я взял такси и поехал к Моу Силверстайну. Моу хорошо знал преступный мир, каждого помнил в лицо, не забывал ни одного дела и был самым ловким мошенником.
  Когда я вошел в его комнату на третьем этаже многоэтажного дома, он окинул меня пристальным взглядом и принялся потирать руки, словно только что смазал их маслом. Толстый, рыхлый, с лысиной на голове, он долго смотрел на меня своими светло-карими глазами. У Моу было каменное сердце и взгляд раненого животного.
  — А-а, ну здравствуй, друг мой. Подумать только, кто пожаловал. Эд Дженкинс собственной персоной! Эд Дженкинс, заставивший поседеть раньше времени всю полицию округа. Ну что, друг Дженкинс, дело у тебя какое или так пришел?
  Я задвинул стул и, перегнувшись через стол, наклонился к самому лицу Моу, в нос мне ударил чесночный перегар, и я увидел, как напряглись у него мышцы вокруг глаз.
  — Скажи-ка мне, Моу, где я могу найти девушку с родинкой на левой руке? Ее зовут Мод Эндерс.
  Продолжая потирать руки, он по-прежнему смотрел на меня широко раскрытыми глазами, хотя для этого ему пришлось еще больше напрячь мышцы.
  — Зачем она тебе?
  — Знаешь Хорька?
  — Хорек мертв, а с мертвыми я дела не имею. С них денег не возьмешь. Только с живых Моу Силверстайн может кое-что получить.
  Я кивнул:
  — Ну это-то я знаю. Только вот ведь в чем дело. Хорек побывал у меня незадолго до того, как его пришили. Он как раз пришел, чтобы предостеречь меня от этой девчонки с родинкой на руке, и сообщил, что мне готовится западня. А потом его кокнули, он и пикнуть не успел. Расстреляли из машины.
  Он кивнул и развел руками:
  — Да, Хорек мертв.
  — Вот именно. А женщина с родинкой все-таки вышла на меня. И свела с человеком, который выдает себя за главаря крупного преступного синдиката, короля бандитских трущоб. Эдакий здоровенный амбал с глазами, как два куска льда. Я хочу найти женщину с родинкой, а через нее выйти на ее хозяина.
  Моу не двигался. Теперь он был сама осторожность.
  — Зачем тебе это?
  — Этот человек должен мне кое-какие бумаги. Если он не отдаст их мне, ему не жить.
  Моу откинулся на спинку стула:
  — Не знаю, о чем ты говоришь. Не знаю никакой девушки с родинкой. А все эти басни про преступный синдикат полиция сама сочиняет. Ты с ума сошел, Эд!.. Тебя же убьют. Убьют, и я потеряю хорошего партнера. Так что лучше не суй нос не в свое дело. Я не знаю людей, о которых ты говоришь, да и тебе советую забыть про них. До свидания, Эд.
  Я направился к двери, а он сидел за столом, потирая руки и глядя мне вслед, глаза его походили на две узенькие щелочки. Я был доволен.
  Громко топая, я спустился по лестнице, а потом незаметно вернулся обратно, прошмыгнул в коридор, спрятался в тесном темном вонючем туалете и принялся ждать.
  Через час в коридоре послышались твердые уверенные шаги, затихшие перед дверью Моу Силверстайна.
  Я осторожно выглянул из своего укрытия.
  Похоже, это тот, кто мне нужен. Молодой, широкоплечий, подвижный, с красным злобным лицом, выпирающим подбородком, черными глазами, кустистыми темными бровями и смуглыми руками, украшенными драгоценностями. Одет он был по последней моде, держался развязно и самоуверенно.
  Он зашел в комнату, и Моу не выставил его за дверь.
  Вскоре послышалась невнятная речь Моу, резкий бас гостя, и я поспешил спуститься вниз.
  Красавчик вышел примерно через полчаса, предусмотрительно огляделся, прошел один квартал, завернул за угол и внезапно пошел в обратном направлении. Перейдя на другую сторону улицы, он подождал несколько минут и отправился по своим делам, уже не беспокоясь, что за ним кто-то наблюдает.
  Я проследил за ним до «Брукфилд Апартментс» и прождал с полчаса. Отсюда он направился в «Минтнер-Армз», где снимали квартиры в основном богатые холостяки.
  Прождав три часа, я понял, что он, по-видимому, лег спать, и отправился в дешевый отель. В вестибюле я первым делом зашел в туалет и нацепил грим, после чего снял себе номер. На рассвете я уже снова наблюдал за входом в «Минтнер-Армз». Мой красавец вышел в восемь и первым делом отправился в парикмахерскую, а в половине десятого — в престижный район, где расположены ювелирные магазины.
  В ювелирном салоне Редферна он долго болтал с хозяином, а я тем временем разглядывал самые дорогие камни. Продавец, показывавший мне товар, хранил почтительное молчание, и мне удалось подслушать почти весь их разговор.
  Красавчик назвался Карлом Шварцем и долго пожимал руку Редферну. Разговор их звучал приблизительно так.
  Шварц представился одним из организаторов крупной ювелирной выставки, которая в скором времени откроется в деловой части города. В ней будут участвовать ведущие ювелирные фирмы города, для них уже было оборудовано помещение, притом каждый из участников обеспечивает собственную охрану и обслуживание экспонатов. Для наблюдения за посетителями выделено десять полицейских.
  Посещение выставки будет организовано только по приглашениям. Устроители позаботятся о том, чтобы приглашения получили самые состоятельные и влиятельные люди города. Они должны также обеспечить выставку специалистами-консультантами, чтобы посетители могли получить квалифицированные ответы относительно ценности камней, их выбора и оценки и узнать о наиболее крупных месторождениях, а также посмотреть соответствующие фотографии. Выставка обеспечивает доставку драгоценностей в специальном бронированном автомобиле, а также цветов для декоративных целей.
  Сообщив это, Шварц достал схему расположения разделов выставки. Он разливался соловьем, и Редферн, казалось, был готов согласиться, понимая, что выставку посетят респектабельные дамы, которые наверняка не забудут прихватить с собой чековые книжки.
  — Видите ли, мистер Редферн, я не жду, чтобы вы прямо сейчас сказали «да» или «нет», — продолжал красавчик. — Я хочу, чтобы вы обдумали мое предложение и ознакомились со схемой. А потом я постараюсь убедить вас, что на нашей выставке будут представлены наиболее влиятельные ювелирные фирмы города, что кто-нибудь из именитых гостей возглавит церемонию открытия и что ваше участие принесет вам свыше двадцати тысяч долларов в первый же день, и тогда, быть может, вы подпишете с нами контракт. Арендная плата за стенд колеблется от ста до трехсот долларов в день в зависимости от его расположения. В день открытия нас посетят самые именитые гости, наиболее респектабельная публика. Уже на следующий день мы предполагаем несколько снизить планку и откроем доступ на выставку нуворишам и различного рода выскочкам, тем, кто любит транжирить деньги и пускать пыль в глаза. Эти люди придут, чтобы показать себя и увидеть потом в газетах свои фотографии. Но они будут покупать.
  Редферн по-отечески положил руку парню на плечо:
  — Я должен подумать. Пойдемте ко мне в кабинет.
  Позавтракаем, выкурим по сигаре и обсудим это дело в спокойной обстановке. Мне бы хотелось еще раз взглянуть на схему…
  Они удалились, а я, выждав минут пять, начал спорить с продавцом, после чего, всем своим видом изобразив справедливое негодование человека, которого хотят обмануть, поспешил выйти на улицу.
  У меня появилась пища для размышлений.
  Конечно, они могут заработать деньги на организации выставки. Только вот сколько? Десять тысяч долларов, чуть больше? Неужели такова их цель? А может быть, они хотят собрать лучшие драгоценности города под одной крышей, а потом одним махом увезти лучшие коллекции крупнейших ювелирных фирм в неизвестном направлении? Да, это было бы преступление века! И если их замысел действительно таков, то, должно быть, за всем этим стоят большие деньги и, безусловно, чья-то умная голова. Но как они собираются осуществить свой план? Ведь каждая фирма разместит там свою охрану. Экспонаты будут доставлены в бронированных автомобилях, их охраной займется специальное полицейское подразделение. В мероприятие будут вовлечены страховые компании. Одним словом, преступникам на выставку не пробраться. Выставка намечена в одном из центральных районов деловой части города, ее охрану будет нести специально обученный персонал…
  В тот день Карл Шварц нанес еще три визита.
  В вечерних газетах появились сообщения об открытии ювелирной выставки, в них рассказывалось о том, что церемонию открытия возглавят наиболее влиятельные люди города, что приглашения будут распределяться среди самого узкого круга и что доступ на выставку будет строго ограничен. Одним словом, реклама была что надо.
  Весь вечер я следил за Шварцем. Он явно принадлежал к тем, кто не позволяет другим узнать о его привычках.
  Выходя на улицу, первым делом оглядывался по сторонам и, лишь убедившись, что «хвоста» нет, уже спокойно продолжал путь, только изредка оборачиваясь назад.
  В одиннадцать часов он зашел в «Багровую корову», низкопробный бар с ночным клубом. Я тоже ненадолго заглянул туда и заметил, как он общался с девушкой по имени Мод Эндерс, у которой была родинка на левой руке и которую я давно искал.
  К тому времени я начал подозревать, что девушка проживает в «Брукфилд Апартментс»; возможно, Шварц встречается с ней каждый вечер и, должно быть, именно этим объяснялся его визит в «Брукфилд» накануне.
  Мне было известно, что девушка работает на главаря преступной шайки, человека с ледяными глазами.
  Интересно, входит ли в эту шайку Шварц? Судя по его контактам с Моу Силверстайном, входит. Может, он работает на пару с девушкой, которая находится под пятой у бандита с ледяными глазами? Речь шла об убийстве. Возможно, Мод Эндерс и не убивала того человека, но босс с ледяными глазами располагал показаниями подставных свидетелей, которые могли бы стать решающими на суде. Вот почему Мод Эндерс вынуждена была подчиняться этому человеку, иначе…
  Я знал, что у девушки зоркий глаз на всякий грим и переодевания, и мне как-то не хотелось получить дозу свинца, поэтому я не стал околачиваться возле «Багровой коровы», а отправился к себе в отель.
  В отеле меня ждал неприятный сюрприз. Похоже, полиция выследила меня. Перед отелем толпились люди и сверкала мигалками полицейская машина. Нырнув в толпу, я вскоре очутился в пустынном переулке, где снял свой грим. В небольшой сумке под мышкой у меня лежал другой, он вполне мог помочь мне ускользнуть от полиции.
  В вестибюле я прислушался к разговорам. Словоохотливый служащий повесил ключ обратно на доску, на крючок с номером моей комнаты.
  — Может, он еще вернется, — подобострастно заключил он.
  Болван-полицейский, не спускавший с него свирепого гипнотического взгляда, пожевал сигару и постарался принять еще более устрашающий вид:
  — Если появится, дашь мне знать. Ясно?
  Я вышел на улицу, уселся в тени пальмового дерева и задумался. По дороге в отель за мной слежки не было.
  Должно быть, помог грим. Но все же где-то я допустил ошибку. Может, кто-то следил за Шварцем и видел меня? Ведь я играл против целой организации, и им не стоило большого труда убрать меня с дороги. У калифорнийской полиции чего не было на меня, но, учитывая мое прошлое, им много и не надо. Какой-нибудь пустяк — и я окажусь перед судом, а суду достаточно будет взглянуть на мое прошлое, и вынесение приговора не займет и десяти минут.
  Сняв грим и снова сделавшись самим собой, я отправился в «Брукфилд Апартментс».
  Особого страха я не испытывал. Я уважаю законы Калифорнии, ценю свое положение неприкосновенности и не покушаюсь на чужую собственность, так что бояться мне нечего. Тем более что ни калифорнийская полиция, ни местный преступный мир ничего толком не знают об Эде Дженкинсе. Я всегда чувствую малейшую опасность, например когда на меня собираются повесить какое-то преступление, и в девяти случаях из десяти устраиваю дело так, что на этом попадаются те, кто замыслил недоброе против меня. Таков вот я, Эд Дженкинс.
  Найти девушку с родинкой на руке было делом не трудным. Оно обошлось мне в десять долларов и заняло всего пять минут. Эта родинка на ее левой руке явилась неплохим опознавательным знаком. Я узнал, что пятнадцать минут назад она прошла в свою квартиру одна.
  Подойдя к ее двери, я вставил в замок отмычку. Возможно, это не совсем по-джентльменски — входить в девичью квартиру таким способом, тем более что она могла отдыхать, но у меня не было ни малейшего желания стоять в коридоре и вести беседу через закрытую дверь, оповещая всю округу о своих намерениях.
  Замок щелкнул, дверь открылась, и я вошел внутрь.
  В комнате, обставленной самой обычной мебелью, витал слабый аромат духов. Никого не было, но из небольшой гардеробной доносился тихий шорох одежды.
  Я шагнул в полосу света.
  — Входи, Дженкинс. Бери стул, присаживайся. Я сейчас выйду, только надену кимоно.
  Это был голос девушки с родинкой. Ну и ну! Она не могла меня видеть. Тогда откуда она знает, кто это? Кажется, эта девица оказалась куда умнее, чем я предполагал, но виду я не подал.
  — Не спеши, я подожду, — сказал я. — Ты что, получила мою визитку?
  Я притворился, будто посылал ей свою визитную карточку.
  Она рассмеялась низким журчащим смехом:
  — Нет, Эд. Но я видела тебя сегодня в «Багровой корове» и слышала, как кто-то открывал дверь отмычкой, так что твоя визитная карточка мне не нужна. Я и так догадалась, кто пожаловал. Я ждала твоего прихода. Кое-кто думал, что ты проведешь эту ночь в тюрьме, но только не я. Я знаю тебя получше.
  Она появилась передо мной в розовом кимоно, плотно облегающем ее стройное юное тело, и протянула мне нежную белую руку. Я поднес ее к губам.
  — Откуда вдруг такое почтение? — спросила она.
  — Всего лишь дань твоему уму, — ответил я. — Знаешь, Мод, мне было бы неприятно узнать о твоей смерти.
  — А мне о твоей.
  Я отвесил поклон:
  — Да, кстати, об убийстве Р.Си. Руперта. Я обнаружил неких свидетелей, видевших, как девушка с родинкой на руке опрометью убегала из квартиры сразу после того, как там произошло убийство. Они заявили, что смогут опознать девушку, если снова увидят ее.
  Рука ее потянулась к горлу, лицо побледнело.
  — Эд!.. — выдохнула она. — Эд… Ведь это не ты! Ты не мог этого сделать! Ведь правда же?
  В ее голосе слышался такой неподдельный ужас, такое искреннее волнение, что я был немало удивлен. Мой план начинал рушиться.
  — Так ты полагаешь, что я убил его? Да я его в жизни не видел. Я думал, это ты его убила.
  Она покачала головой, глаза ее были широко раскрыты.
  — Я вошла в квартиру сразу после того, как он был убит. Похоже, удар нанесли в тот самый момент, когда я стояла на пороге. Там было темно, я нашла выключатель, и только тогда увидела, что произошло. Я поняла, что попала в западню. На мгновение я потеряла самообладание и сломя голову бросилась бежать. На лестнице мне встретились мужчина и женщина, и я поняла, что это не случайно, что кое-кому нужно повесить убийство на меня. Увидев тебя в ночном клубе, я подумала, что это был ты… тогда… в квартире Руперта.
  Я пристально посмотрел на нее. Это была единственная женщина, мысли которой я не мог прочитать. Возможно, она говорит правду, только суд все равно не поверит ей. Я и сам-то сомневался в ее словах. Я следил за ней в ту ночь.
  Она вошла в ту квартиру, после чего оттуда донесся сдавленный крик и звук падения тела, и она бросилась бежать.
  Р.Си. Руперт был убит ударом ножа, даже не попытавшись защититься. В квартире не оказалось никаких признаков борьбы, лишь мертвое тело, нож и лужа крови.
  Мы изучающе смотрели друг на друга.
  Я махнул рукой:
  — Ладно, забудем об этом. Я один знаю про этих свидетелей. В конце концов, все это не имеет особого значения. Ты сама отвела меня к главарю вашей банды и видела, как он вручил мне конверт с бумагами, которые должны были стать наградой за то, что я вскрою сейф.
  В этом конверте недоставало двух бумаг. Я играл честно и честно заслужил эти бумаги, но меня обманули. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Отведи меня к вашему боссу, я хочу поговорить с ним.
  Она пристально посмотрела на меня:
  — Эд, уж не собираешься ли ты убить его?
  Я ответил ей, не отрывая взгляда:
  — Я убью его, если он попытается использовать эти бумаги.
  Она снова рассмеялась журчащим смехом, мои слова ее явно позабавили.
  — Эд, ты непревзойденный актер! Ты прекрасно знаешь, что никогда не сделаешь этого, у тебя просто не будет такой возможности. Главарь этой банды, как ты изволил выразиться, находится под надежной защитой. У него есть все: деньги, положение, власть, к тому же никто не знает его в лицо. Во всем преступном мире всего два человека имеют право свободно входить к нему.
  — И ты одна из них?
  — Да, Эд. Я одна из них.
  — Так ты проведешь меня к нему?
  Она снова рассмеялась и покачала головой:
  — Конечно нет. Да ты и сам-то этого не хочешь. Ты просто блефуешь, чтобы запугать его и не дать ему пустить в ход те бумаги. Послушай, Эд, ему неведомы ни страх, ни жалость. Если он захочет использовать эти бумаги, он их использует. И ему наплевать на тебя, потому что он знает, что ты перед ним ничто. Лучше тебе не встревать в это дело, иначе я не дам за твою жизнь и ломаного гроша.
  Я задумался. Совершенно очевидно, что она лжет, нарочно старается усложнить ситуацию. Этот человек боялся меня, иначе он не пустил бы полицию по моему следу и не направил бы ко мне Косоглазого Дагана. Ведь Даган не сам обнаружил, где я живу. Это сделал человек куда более проницательный, нежели хвастливый наемник. Тогда почему девушка лжет мне? Она же знает, что это верный способ взбесить мужчину. А может, она хочет распалить меня, чтобы при первой же встрече я убил этого босса с ледяными глазами? Не собирается ли она таким образом убрать со своего пути человека, повесившего на нее убийство?
  Точного ответа на эти вопросы у меня не было. Женщины народ хитрый. Она знала, что я приду, придумала свою историю, тщательно выбрала наряд и теперь сидела передо мной в своем розовом кимоно, время от времени взмахивая широким рукавом, сверкая тонкой полоской нежнейших кружев, освещенная слабым светом из-под шелкового абажура, и, в сущности, смеялась надо мной. Губы ее слегка кривились в насмешливой улыбке, когда она пыталась внушить мне мысль о моей полной неспособности на решительный шаг.
  Я встал и вежливо поклонился. Потом опять взял ее руку и поднес к губам.
  — Ну и за что же на этот раз? — поинтересовалась она.
  — Снова в знак уважения к вашему уму, мадам. Ты хочешь моими руками устранить человека, которого боишься. Ты очень умна, и я хочу отдать тебе должное.
  Она сразу поникла:
  — Эд, ты чертовски умен!
  Я пожал плечами:
  — Когда я слышу комплименты от женщины, я, безусловно, принимаю их, но становлюсь вдвое осторожнее, чем прежде. И все же ты могла бы кое-что сделать для меня. Передай этому вашему главарю с ледяными глазами, что пока он не вернет мне недостающие бумаги, жизнь его висит на волоске. Более того, ему не удастся провернуть ни одного мало-мальски важного дела.
  Я буду наблюдать за ним и сорву все его планы. Даже в мелочах я буду вставлять ему палки в колеса. Можешь так и передать.
  Глаза ее горели каким-то странным загадочным огнем.
  — Ты и вправду сделаешь это, Эд?
  Я кивнул.
  С минуту она пристально смотрела на меня:
  Тогда тебе лучше уйти через запасный выход. У подъезда стоит машина с вооруженными людьми. Тебя убьют, как только ты появишься на улице.
  Я почувствовал, что краснею.
  — Говоришь, что я умный, и в то же время считаешь необходимым предупреждать меня о подобных вещах. Бог ты мой! Да когда ты сказала, что ждала моего прихода, а кое-кто думал, что я проведу ночь в тюрьме, то уже дала понять, что мне лучше уходить через запасный выход. И тем самым призналась, что рассказала банде о том, что узнала меня в «Багровой корове». Ты наверняка обсуждала с ними, как поступить со мной, и высказала предположение, что я, скорее всего, наведаюсь к тебе. Они узнали, где я живу, и думали, что им удастся упечь меня на ночь в тюрьму. Но поняв, что мне известно о полицейской засаде в отеле, они поверили тебе окончательно и направили машину к твоему дому. Спасибо за предупреждение, только повторяю: не надо говорить мне о том, что и так очевидно.
  С этими словами я пожелал ей доброй ночи и откланялся. Она стояла и восхищенно смотрела мне вслед.
  Кимоно соскользнуло у нее с плеча, на приоткрытых губах играла слабая улыбка. И все же она была по-прежнему холодна. Во всем ее облике, несмотря на прекрасную фигуру, мягкие нежные плечи и вздымающуюся грудь, не было того мягкого очарования, которое так присуще женщинам. Она была всего лишь думающей машиной, а ее тело — оболочкой, сосудом для хранения мозгов. Да, она была чертовски умна.
  Прежде всего я решил не пользоваться запасным выходом. Поднявшись на последний этаж, я выбрался на крышу. Было холодно, клочья сырого тумана, наползавшего с океана, заволакивали все вокруг. Однако мне хорошо было видно улицу. Она сказала правду: у подъезда стояла машина с заведенным двигателем и задернутыми шторками.
  Я пересек крышу и посмотрел вниз. Там, притаившись в тени ограды, поджидал в засаде еще один человек. Интересно, знала ли Мод об этом человеке? Может, она нарочно предупредила меня об очевидной опасности возле главного входа, чтобы послать на явную смерть, подстерегавшую меня с тыла? Я знал только одно — мне удалось спасти свою жизнь лишь благодаря тому, что я выбрался на крышу.
  Я снова пересек крышу, вернулся к фасаду дома и стал наблюдать за машиной.
  Туман все сгущался, пока не превратился в плотную белую пелену. Освещенные окна дома отбрасывали золотистые дорожки лучей. Заведенный мотор машины подозрительно заглох.
  На одном из окон приподнялась занавеска, прорезав туманную пелену ярким снопом желтого света. Когда занавеска опустилась, свет исчез. Так повторилось три раза. Свет исходил из окна квартиры Мод Эндерс. Может быть, это сигнал для тех, кто наблюдал внизу, нечто вроде предупреждения о том, что я ушел? Если так, то она опоздала. Опоздала на целых десять минут. Можно ли было после этого считать честной эту девушку с родинкой на левой руке?
  Прошло еще минут десять. Хлопнула дверца машины, на тротуаре послышались шаги — кто-то вошел в дом.
  Через пять минут человек вышел и снова забрался в машину. Заревел мотор, и машина медленно двинулась по улице в сторону переулка.
  Я осторожно приблизился к карнизу, не спуская глаз с машины. Она остановилась возле переулка. Из нее вышел человек и тихонько свистнул. Тот, что находился в засаде возле ограды, ответил ему условным сигналом, и вскоре они оба, перешептываясь, сели в машину. Снова заработал мотор, машина сорвалась с места, проехала квартал и, свернув на главную магистраль, влилась в общий поток.
  Я открыл крышку люка, осторожно спустился вниз и вскоре снова очутился перед дверью Мод Эндерс.
  На этот раз я открыл дверь бесшумно.
  Она сидела в кресле, подперев подбородок руками, и не мигая смотрела перед собой.
  — Эд! — воскликнула она, увидев меня.
  Я поклонился:
  — Просто зашел сказать спокойной ночи и напомнить, чтобы ты не забыла передать мои слова нашему общему другу.
  — Эд, — нежно проговорила она, и в ее голосе внезапно появились молящие нотки. — Эд, клянусь тебе, я не знала, что за домом наблюдают с тыла! Я и понятия не имела об этом, пока один из них не поднялся, чтобы узнать, почему ты не выходишь. Я нарочно послала им сигнал на десять минут позже. Эд, я говорю правду. Честное слово!
  Я усмехнулся.
  — Не стоит так беспокоиться из-за меня, детка, — сказал я. — И нечего извиняться. Я видел твои сигналы, поэтому и зашел поблагодарить тебя.
  Глаза ее расширились от удивления.
  — Эд, ты такой умный!.. Если хочешь, можешь переночевать у меня. На улицах сейчас небезопасно, а за отелями слежка.
  Я поклонился в знак благодарности:
  — Спасибо, Мод, но у меня есть дела. Кстати сказать, для Неуловимого Мошенника на улицах всегда небезопасно. Спокойной ночи.
  Конечно, я немного рисовался, но кто может отказать себе в удовольствии пустить пыль в глаза благодарной аудитории? А эта девушка с родинкой на левой руке умела ценить умные поступки. К тому же мне хотелось убедиться в ее честности и узнать, насколько искренним был ее совет уходить через запасный выход.
  Внизу, в вестибюле, я вызвал по телефону такси и вышел только тогда, когда оно подъехало к самым дверям.
  Мне пришлось трижды менять такси и потратить полчаса, чтобы добраться по нужному адресу, а именно к особняку Элен Чэдвик. Я надеялся, что она дома. Это был мой второй приезд сюда, а первое мое посещение этого дома состоялось незадолго до нашей с ней помолвки.
  Элен Чэдвик и ее мать принадлежали к самому избранному кругу. В свое время отец Элен совершил неосторожный поступок, о чем стало известно неким мошенникам, которые после смерти отца неоднократно угрожали Элен предать историю гласности. Элен беспокоило не столько собственное благополучие, сколько память об отце и слабое здоровье матери.
  Однажды они заставили Элен выступить в качестве моей будущей жены, и мы даже провели вместе выходные в загородном доме супружеской четы Кемперов, весьма уважаемых и влиятельных людей. Мне удалось вытащить девушку из этой истории, и, когда помолвка была объявлена недействительной, в глазах ее стояли слезы. Я пообещал тогда, что в случае опасности снова приду ей на помощь.
  Я почти не сомневался, что найду дом погруженным в темноту, но он оказался освещен, как церковь в праздничный день. Чуть ли не весь квартал был запружен машинами, в которых сидели сонные, ежившиеся от холода шоферы, поджидавшие своих припозднившихся хозяев.
  Я расплатился с таксистом и поднялся по ступенькам.
  Мне открыл дворецкий.
  — Я к мисс Чэдвик, — решительно заявил я.
  Он смерил меня подозрительным взглядом:
  — Вашу визитную карточку, пожалуйста.
  — Скажите ей, что здесь мистер Дженкинс, а я, с вашего разрешения, пока войду.
  Он неохотно впустил меня, и я прошел в переднюю.
  Из другой части дома доносились веселые голоса, смех, музыка и звон посуды.
  Через двадцать секунд дворецкий вернулся:
  — Мисс Чэдвик нет дома, сэр. Пожалуйте сюда, сэр. — И он кивком указал мне на дверь.
  Когда он открыл ее, я схватил его за шиворот и хорошенько встряхнул:
  — Ты не передал мои слова. Почему?
  В его подозрительном взгляде я прочел злобу и враждебность.
  — Для преступников мисс Чэдвик никогда не бывает дома. Я узнал вас по фотографиям в газетах.
  Я кивнул:
  — Ах, вот оно что. Я тебя тоже узнал, дружок, — видел, как ты якшался с Косоглазым Даганом. Какие там, к черту, фотографии в газетах! Ты узнал меня, потому что сам преступник. А ну, пошел отсюда!
  С этими словами я толкнул его, и он вылетел на мокрое крыльцо, потом, получив от меня хорошего пинка, сосчитал зубами ступеньки, пролетел по тротуару и спикировал в сточную канаву. Ожидавший на противоположной стороне улицы шофер отметил его приземление звуком клаксона. Из темноты раздалось чье-то хихиканье. Дворецкий поднялся на ноги и принялся отчищать свою одежду. Его ливрея была в самом что ни на есть плачевном состоянии, лицо испачкано липкой грязью.
  — Возвращаться тебе не обязательно, — сказал я ему. — Твои рекомендации будут высланы начальнику исправительной колонии в Вопине, штат Висконсин. Если я не ошибаюсь, там тебя ждут с нетерпением, и я сам прослежу, чтобы ты благополучно добрался до столь близких твоему сердцу мест.
  — Что все это значит? — Эти слова были произнесены холодным безразличным голосом, каким обычно обращаются к приказчикам и уличным разносчикам.
  Закрыв дверь на задвижку, я повернулся, чтобы взглянуть на говорившего. Это была молодая женщина в роскошном платье, контрастировавшем с белизной ее шеи и рук, с мягкими волнистыми волосами, обрамлявшими нежное лицо. На щеках ее играл слабый румянец, малиновые губы были слегка приоткрыты. С тех пор как я видел ее в последний раз, она вроде бы осталась все той же, но появилось в ее облике нечто новое, какая-то степенная осанка и зрелая серьезность.
  — Эд! — радостно выдохнула она. — Эд Дженкинс!
  Я улыбнулся. Мне вовсе не хотелось драматизировать ситуацию.
  — Привет, Элен. Я только что спустил с лестницы вашего дворецкого. Он преступник, беглый заключенный, его послали шпионить за вами.
  В глазах ее появились слезы, лицо побелело, но она усилием воли выдавила из себя улыбку:
  — Вы пришли как нельзя вовремя. Я так надеялась, даже молилась, чтобы вы снова появились.
  Я кивнул:
  — Что, опять неприятности из-за бумаг отца?
  Она промолчала, но ответ напрашивался сам собой.
  — Послушайте, Элен, у меня есть все эти бумаги, кроме двух. Не буду сейчас вдаваться в детали и надоедать вам долгим рассказом. Я хочу разыскать эти бумаги, заполучить их и уничтожить. Вот почему я и решил заглянуть к вам.
  — Проходите, Эд, — произнесла она, подавая мне руку, и направилась в небольшую комнатку. — Тут полно всякого тряпья, зато можно спокойно поговорить…
  Господи, Эд, как я мечтала снова увидеть вас!
  Я легонько похлопал ее по плечу, чтобы ободрить, и она бросилась в мои объятия, словно и вправду была со мной помолвлена.
  — Эд, одна из этих бумаг находится у человека по фамилии Шварц. Он показывал мне ее, она настоящая. Он настаивает, чтобы я приняла участие в организации ювелирной выставки. Хочет, чтобы я убедила миссис Кемпер выступить в качестве спонсора и провести церемонию открытия. В противном случае он угрожает предать дело гласности и очернить память отца.
  Я задумался:
  — Когда вы должны получить эту бумагу?
  — Как только миссис Кемпер объявит о том, что будет открывать выставку.
  — А она согласится на это?
  — Ради Элен Чэдвик она согласится на все, — ответил мне голос с порога. — Привет, Эд! Как поживаете?
  Рада снова видеть вас.
  Я повернулся и встретился глазами с Эдит Джуэтт Кемпер, одной из самых уважаемых дам в обществе. Она протянула мне руку, и в лице ее я заметил оттенок задумчивой грусти.
  — Эд, почему вы никогда не заходите к нам? Ведь многие только и мечтают о таком приглашении. Вы же знаете, мы с мужем любим вас, и Элен тоже.
  Я поклонился:
  — Весьма вам признателен, только, по-моему, не стоит приглашать в дом мошенника, ведь газеты потом понапишут такого…
  Она пожала обнаженными плечами:
  — К черту газеты. Мое положение позволяет мне делать то, что я хочу.
  Разговор, похоже, перешел на мою персону. Они, конечно, мои друзья, и им трудно понять, насколько опасно для них поддерживать дружбу с мошенником. Неуловимый Мошенник Эд Дженкинс не может иметь ничего общего с этими людьми. Память о проведенных вместе днях, неотступно преследующее меня воспоминание о теплом взгляде Элен Чэдвик и чувство благодарности — вот и все, что связывало меня с этим миром, совершенно отличным от моего.
  — Но как вы узнали, что я здесь?
  Она улыбнулась:
  — Я случайно оказалась у окна, выходившего на улицу, и видела, как дворецкий летел по ступенькам. Это могло означать только одно — к нам пожаловал Эд Дженкинс.
  Тогда я позволила себе вмешаться, рискуя даже получить взбучку. Ведь вы, Эд, всегда обращались со мною не очень-то учтиво, заботились только об Элен.
  — Вот именно, — сказал я. — А теперь представьте, в газетах появляется подробное описание того, как она провела несколько дней в доме четы Кемперов в компании некоего Эдварда Гордона Дженкинса, который на поверку оказался не кем иным, как известным мошенником Эдом Дженкинсом. Да, что ни говори, а в печатном виде это выглядело бы чертовски мило.
  Взгляд ее сделался нежным и мечтательным.
  Есть вещи куда более важные, чем репутация.
  Нельзя же посвящать всю свою жизнь соблюдению светских условностей. Общественное положение, Эд, всего лишь бесполезная блестящая игрушка, холодная как лед.
  Элен уткнулась в мое плечо. Еще мгновение, и вечеринка закончилась бы слезами. Я понял, что мне лучше уйти.
  — Сделаем так. Вы, миссис Кемпер, согласитесь провести церемонию открытия и проследите, чтобы Элен получила ту бумагу. Я свяжусь с вами позже. А теперь мне пора, меня ждут дела, которые нужно успеть закончить до рассвета. — Я мягко отстранился и направился к двери.
  Элен стояла не двигаясь. Миссис Кемпер хотела меня удержать, но потом передумала.
  — Пока, Эд! — крикнула мне вслед Элен веселым голосом.
  — Все будет хорошо, — ответил я.
  Миссис Кемпер промолчала, глаза ее были влажными от слез. Обернувшись, я увидел, как обе женщины, обнявшись, смотрят мне вслед.
  
  Холодный ночной туман освежил меня. Кажется, я начал понимать истинное положение дел. Чувство защищенности, которое передалось Элен, когда я сжимал ее в своих объятиях, учащенное биение моего сердца, когда я впервые услышал ее голос… Твердо и решительно я отогнал эти мысли. Она принадлежит к высшему кругу, а я обыкновенный мошенник. Я стряхнул с себя оцепенение.
  Мне нужна ясная голова. Здесь, в тумане ночных улиц, колесили лимузины, нашпигованные вооруженными бандитами. Весь преступный мир был поднят на ноги — искали Эда Дженкинса. Их главарь получил мое предупреждение, и теперь поставлено на карту все. Война объявлена, и ни одна из противоборствующих сторон не собирается сдавать позиций. На одном конце этого противостояния — я, одиночка, на другом — весь организованный преступный мир. Придется напрячь все свои извилины, чтобы победить, ибо на карту поставлено счастье и безопасность лучшей в мире девушки, одарившей меня своей дружбой.
  Туман прочистил мои мозги, и в голове моей, словно мозаика, начала складываться картина. Из этой выставки они могли вышибить всего несколько тысяч долларов, но того, кто затеял всю эту игру, вряд ли устроили бы такие жалкие крохи. Скорее всего, они намеревались ограбить выставку и взять все. Но как?
  Я подумал о девушке с родинкой. Она подала им условный знак через десять минут после моего ухода, потом один из них поднялся к ней, и вскоре после этого бандиты убрались. Больше они ждать не стали. Может, они подозревали девушку с родинкой в пособничестве мне?
  Я дошел до дежурной аптеки, вызвал такси и поехал еще раз взглянуть на дом Мод Эндерс. В квартире девушки горел свет, под окнами стоял лимузин.
  Кажется, они решили призвать к ответу эту девушку, обладавшую великолепной фигурой и в по же время понятия не имевшую о том, что такое женский шарм, девушку, которая обитала исключительно в мире рассудка, девушку, которая до сих пор оставалась для меня загадкой.
  Я попросил таксиста остановиться возле выездной дорожки и выключить фары. Отсюда мне были видны освещенные окна квартиры Мод.
  Через три минуты свет погас, и вскоре она появилась на пороге, держа под руку человека, одетого в длинное пальто. Они сели в машину. Не надо быть пророком, чтобы догадаться, что девушку везут на расправу и что она пленница того, на чью руку сейчас опирается.
  Я едва не проворонил этот момент. Еще немного — и было бы слишком поздно. Я-то следил за Шварцем, намереваясь проникнуть в их логово через него, но этот способ показался мне проще.
  Лимузин тронулся с места, я последовал за ним, и никому бы в голову не пришло обратить внимание на машину, в которой, благодаря двадцатидолларовой купюре, за рулем теперь сидел я, а на пассажирском сиденье — шофер в водительской униформе.
  Я обогнал их на квартал, потом снова пристроился у них в «хвосте», снова заехал вперед и, свернув в переулок, пропустил их вперед, стараясь не потерять из виду.
  И все же я их потерял. Должно быть, они где-то свернули. Но где?
  Я быстро пронесся по кварталу и, заметив в конце улицы зажженные фары, с облегчением отметил, что настиг-таки наконец свою добычу.
  Дом, к которому меня привела погоня, находился в одном из респектабельных районов города, он стоял, погруженный в темноту. Я оставил машину в квартале от дома и начал пробираться к нему задворками.
  Где-то залаяла собака, но она была на привязи. В таких районах, как этот, не очень-то приветствуются жильцы, содержащие собак. Я быстро нацепил седой парик, бакенбарды, очки в металлической оправе и намазал лицо гримом, чтобы придать себе старческий вид. Этой маской я пользовался довольно долго, но бандиты все же раскусили меня. Сейчас я снова надел ее — пусть думают, будто я не догадываюсь о том, что разоблачен. До тех пор, пока это входит в мои планы, пусть считают Эда Дженкинса твердолобым болваном…
  На улице стоял охранник. Похоже, он не слишком серьезно относился к своим обязанностям. Вынув из кармана небольшой кожаный мешочек, который всегда был у меня при себе, я набил его кирпичной крошкой. Плотно набитый, такой мешочек представляет собой внушительное оружие.
  Я начал осторожно подкрадываться к охраннику.
  Минут через десять он наконец заметил меня. Рука его потянулась к поясу, мой мешочек со свистом прорезал воздух и обрушился ему на голову. Он рухнул как подкошенный.
  Перешагнув через охранника, я подошел к одному из окон в задней части дома. На кухне никого не оказалось.
  В конце длинного коридора мерцал слабый свет. Прислонившись спиной к стене, там сидел человек, в каждой руке у него было по пистолету. Склонив голову на грудь, он глубоко и мерно дышал. Я прошел мимо него, приблизился к двери, из-за которой доносились голоса, и немного помедлил. Потом без стука открыл дверь и шагнул в комнату. Она была обставлена как кабинет, в центре стоял огромный письменный стол. Лучи маленькой настольной лампы освещали лица присутствующих — бледное личико девушки с родинкой, крысоподобные черты ее спутника, в котором я сразу узнал одного из самых грязных и продажных адвокатов города, и громадного человека, сидевшего за столом.
  Последний интересовал меня больше всего.
  Он был бледен как полотно, с отвислой кожей и жирными пористыми губами, с двойным подбородком.
  Его глаза отражали свет лампы и пучками сверкающих лучей посылали его обратно. Мне еще не приходилось встречать на человеческом лице более жестокого и безжалостного выражения, чем у этого типа, уставившегося сейчас на девушку.
  — Итак, ты опоздала с условным знаком. Ему удалось удрать, и непонятно, каким образом. — Голос у него был тихий, мягкий, монотонный, лишенный всякой выразительности. Зато в глазах читалась беспощадная ненависть.
  Девушка старалась тщательно подбирать слова, голос ее слегка дрожал, в нем слышались панические нотки, хотя она и пыталась скрыть свой страх:
  — Может… он… прятался на чердаке?..
  — Значит, его предупредили, — возразил ей бесцветный голос. — Тогда — кто? Кто его предупредил?
  Босс с ледяным взглядом так увлекся допросом, что даже не услышал, как я тихонько открывал дверь. Впрочем, даже если бы он меня и услышал, то, скорее всего, принял бы за одного из своих охранников — лишь огромный стол был ярко освещен, все остальное помещение тонуло во мраке.
  Я приблизился к столу.
  Девушка уже пала духом, и голова ее поникла.
  Человек за столом оторвал тяжелый взгляд от девушки и поднял глаза.
  — Итак… — Голос его по-прежнему оставался бесцветным, хотя глаза поблескивали недобрым огнем.
  — Итак, я приветствую вас, — сказал я. — Вот, зашел пожелать доброй ночи.
  Я следил за ним, словно ястреб, надеясь увидеть, как предательски дрогнут мускулы на его лице и он потеряет самоконтроль. Но ничего подобного не случилось.
  Его лицо оставалось непроницаемым. Взгляд был по-прежнему твердым и суровым, голос тоже не изменился.
  — Ах вот оно что… Мистер Дженкинс собственной персоной. Входите, присаживайтесь, Дженкинс. Мы как раз говорили о вас.
  Я подошел поближе, не сводя глаз с его рук. Крысиный адвокат опустил руку в карман пиджака, но его я не боялся — ему не хватило бы мужества выстрелить.
  — Я зашел сказать вам, что вы все не правы. Когда я вышел от девушки, я постоял за дверью и прислушался, не станет ли она звонить по телефону или не подаст ли условный сигнал. Я слышал, как она три раза поднимала и опускала шторы, и сообразил, что под окнами стоит машина, а стало быть, у запасного выхода, скорее всего, тоже засада. Вот и все. И все же я решил встретиться с вами. Когда я увидел, что девушку повезли на разборку, я поехал следом. Хотел поговорить.
  Сидевший за столом человек движением руки дал понять, что к девушке вопросов у него нет, при этом он не отводил взгляда от моего лица.
  — Дженкинс, когда-то я уже говорил вам это, скажу еще раз. Можете занять место рядом со мной. У вас будут деньги, много денег. У вас будут люди, готовые выполнить любую грязную и опасную работу. У вас наконец будет возможность применить свои блестящие способности по назначению.
  Я понимающе кивнул:
  — Припоминаю. И сразу после этого вы обманули меня, утаив те бумаги.
  На этот раз в его серо-голубых глазах промелькнуло подобие какого-то выражения. Видимо, он положительно оценил мои слова. Похоже, этот человек с мертвенно-бледным лицом и ледяными глазами все-таки был не лишен чувства юмора.
  — И вы еще говорите об обмане! Вы ведь тоже кое-что увели у нас из-под носа. Так что будем считать, что вы вскрыли для нас тот сейф… ну, скажем, в качестве расплаты за свое надувательство. Уж не знаю почему, с завещанием ничего не вышло. Адвокат клянется, что собственноручно уничтожил его и что ни о какой подмене не могло быть и речи, и все же…
  Я перебил его:
  — Не стоит об этом. Вы обманули меня с самого начала, утаив две бумаги. А то, что случилось потом, — всего лишь проявление моего недовольства. А теперь я хотел бы получить эти бумаги, получить прямо сейчас, иначе моему недовольству не будет границ и вы окажетесь в сточной канаве.
  — Дженкинс, я отдам вам эти бумаги, когда сочту нужным. Однако должен предупредить: либо вы принимаете мое предложение и остаетесь с нами, либо вас вынесут вперед ногами.
  Я придвинул свой стул ближе и посмотрел ему прямо в глаза:
  — Либо вы отдаете мне бумаги, либо вас ждут очень и очень большие неприятности.
  Пальцы его вцепились в край стола так крепко, что даже ногти побелели, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
  — Дженкинс, — произнес он спокойным ровным голосом, — несколько дней назад вы опять сунули свой нос в наши дела, и это обошлось мне в пятьдесят тысяч долларов. Я не могу позволить, чтобы подобное повторилось. У вас была возможность…
  Я не дал ему закончить. До сих пор я вел эту партию. Я сделал ему предупреждение, дал понять, что легко могу его найти и войду в его кабинет, когда мне заблагорассудится. Теперь же подошла его очередь, и я мог не только не сделать следующего хода, но и распрощаться с жизнью.
  С силой размахнувшись, я обрушил набитый кирпичной крошкой мешочек на настольный светильник. Лампочка разлетелась вдребезги, в комнате стало темно.
  Одним прыжком я очутился у двери, хотя открывать ее не стал — в коридоре горел свет, так что я был бы изрешечен пулями даже не ступив на порог. Но я сделал ставку на сонного охранника, сидевшего за дверью, и на адвоката.
  И я не ошибся.
  Не долго думая адвокат трижды выстрелил в направлении стула, на котором я только что сидел, после чего в комнате воцарилась тишина.
  — Придурок! — прорычал босс с ледяными глазами.
  Послышался топот бегущих ног, и дверь с треском распахнулась. Охранник, вооруженный двумя пистолетами и готовый к действию, ворвался в комнату и по инерции пролетел вперед, к подоконнику. Я же только и ждал этого момента.
  Получив пинок сзади, он отлетел на середину комнаты, а я, воспользовавшись тем, что он освободил дверной проем, бросился к двери и помчался по коридору.
  Адвокат выстрелил мне вслед. Он мог пристрелить охранника, но это, по-видимому, его нисколько не смущало. Куда попала пуля, не знаю. Главное, она не попала в меня.
  Уличный охранник все еще был без сознания. Выходит, я рассчитал правильно — он проваляется никак не меньше часа. Снова залаяла собака, и больше ни звука.
  Все окна в доме были темные. Если соседи и слышали пистолетные выстрелы, они, вероятно, приняли их за автомобильные выхлопы.
  Выбравшись на улицу, я злорадно ухмыльнулся. Теперь этому жирному борову с ледяными глазами придется поискать другое логово. Можно не сомневаться, я основательно вывел его из себя. Он понял, что я не шучу. Этот город стал слишком мал для нас обоих, и кто-то из нас обречен.
  Но одно преимущество у меня все-таки было. Он зашел слишком далеко с этой ювелирной выставкой, и это давало мне возможность следить за его действиями.
  Сейчас самое главное для меня — найти новое укрытие. За всеми отелями и меблированными комнатами в городе велось наблюдение. Использовав свои средства, этот негодяй направил полицию по моему следу, и, попадись я ей в руки, моя неприкосновенность на территории штата Калифорния на время утратила бы свою силу. Но я не собирался позволять кому-либо сидеть у меня на «хвосте».
  Если у человека есть деньги — а они у меня были, — он может позволить себе многое. Через одну компанию по продаже недвижимости я купил меблированный домик, нечто вроде бунгало, в тихом спокойном месте.
  И полиция и бандиты наверняка думали, что я попытаюсь, использовав грим, снять номер в каком-нибудь отеле или меблированных комнатах, им и в голову не могло прийти, что я куплю собственное бунгало в одном из самых респектабельных районов города. Так я ускользнул от них и избавился от одной проблемы.
  Вторая задачка оказалась посложнее: необходимо было следить за Шварцем. Малый он был изворотливый, к тому же они предупредили его. Я решил следить за ним лишь в определенные часы — когда он совершал свой утренний обход ювелирных салонов и в конце дня.
  Эта ювелирная выставка поставила меня в тупик. Газеты вовсю рекламировали ее, они подробно сообщали, как будет проходить открытие, кто получил приглашения, какое платье будет на Эдит Джуэтт Кемпер и тому подобное.
  Уютно устроившись в кресле в своем маленьком бунгало, я читал всю эту болтовню о значительности предстоящего события и мысленно не мог не снять шляпы перед человеком с ледяными глазами.
  Меня поразило одно. Все первые полосы сообщали о мерах предосторожности, которые будут приняты устроителями выставки.
  По ночам драгоценности предполагалось запирать в громадный сейф, полученный от одной из компаний по производству сейфов в целях рекламы ее продукции. Сейф собирались поместить в центре зала и приставить к нему не менее пятерых охранников. Если бы сейф поставили в углу, так, что на виду была бы только его дверь, это одно, но поместить его в центре зала — совсем другое дело. Таким образом, возможность вскрытия сейфа отпадала. К тому же это был сейф новейшей конструкции. Даже я не знал, как к нему подступиться, хотя мне ничего не стоит определить способы вскрытия любого сейфа.
  Выяснилось, что Шварц тоже крепкий орешек. Раздобыть сведения о нем оказалось не так-то просто. Это удалось мне только накануне открытия выставки. В тот день он наведался в гараж, где стоял бронированный грузовик.
  На боках кузова были приделаны плакаты: «Бронированный грузовик ювелирной выставки». Да, этот грузовик был надежной штукой — стальные борта, пуленепробиваемые стекла и капот, металлические бамперы по всей длине кузова и внушительной толщины шины. Чтобы пробить такое сооружение, понадобился бы основательный кусок динамита.
  Я не осмелился приблизиться к гаражу, пока там находился Шварц. Только глянул одним глазом и уехал.
  Все, что я мог себе позволить, — это вести за бандитами слежку из автомобиля.
  Время поджимало, и я торопился. Я чувствовал, что затевается что-то крупное, но что именно, сказать не мог. Какие-нибудь жалкие десять тысяч долларов вряд ли были ставкой в этой игре. Ясно, что бандиты намеревались сорвать крупный куш и прибрать к рукам лучшие драгоценности города.
  Это должно было стать ограблением века. Такие организации играют только по-крупному.
  Я вернулся в свое бунгало и сел за стол — нужно было хорошенько подумать. Впервые за всю свою жизнь я чувствовал себя по-настоящему озадаченным. Я вступил в игру, в которой многого не понимал. Все карты были у другого игрока, и он не давал заглянуть в них. Выиграть у него — означало разоблачить их замысел, раздобыть бумаги для Элен и обеспечить себе спокойную жизнь.
  Я сидел за столом, бесцельно водя карандашом по листку бумаги, как вдруг, совершенно внезапно, ответ пришел сам собой. Он был до смешного прост.
  Когда какой-нибудь маг, демонстрируя публике свои фокусы, спускается в зал, берет у одного из зрителей часы и снова поднимается на сцену, у него есть несколько секунд, в течение которых руки его скрыты от взора публики. За это время он может подменить часы, а потом, когда он уже стоит на сцене лицом к зрителям, помахивая перед ними золотыми часами и предлагая им не сводить с них глаз, никто не задается вопросом, настоящие ли это часы, и не случилось ли так, что фокус уже состоялся и часы подменены на другие.
  То же самое и с ювелирной выставкой. Предосторожности, предпринимаемые для обеспечения безопасности драгоценностей, были разработаны так тщательно, что всякий думал, будто ограбление может произойти только в это время и ни в какое другое. Подозрения возникли у меня по двум причинам. Во-первых, каждому ювелирному магазину предлагалось прислать на выставку для сопровождения экспонатов только одного служащего, который одновременно исполнял бы обязанности стендиста и охранника. А во-вторых, никто не принимал во внимание бронированный грузовик, которому надлежало осуществить доставку драгоценностей. Само его название — бронированный — уже как бы убаюкивало, внушало доверие и предполагало абсолютную надежность. В глазах людей он представлялся чем-то вроде банковского хранилища. В то же время это был всего лишь неодушевленный предмет, управляемый водителем, который мог использовать его как с честными, так и со злыми намерениями.
  По мере того как детали их плана постепенно вырисовывались у меня в голове, я разработал контр план и занялся необходимыми приготовлениями. Широкие брюки и джемпер, извлеченные мной из-под сиденья машины, шляпа набекрень и перемазанные маслом руки — вот и весь мой наряд. Пара превосходных сигар дополняла эту картину.
  Уже через тридцать минут я был в гараже, где стоял бронированный грузовик.
  — Мое почтение, — поздоровался я с ночным дежурным.
  Он скосил на меня подозрительный взгляд. Я выудил из кармана две сигары, одну протянул ему, другую вставил себе в зубы, присел на корточки и зажег спичку.
  Пару минут мы молча курили, потом зашел клиент, и дежурному пришлось минут десять заниматься его машиной. Когда он вернулся ко мне, вид у него был такой, словно он знал меня сотню лет.
  — Что, механик? — полюбопытствовал он.
  Я кивнул и указал в сторону бронированного грузовика:
  — Ага. А это моя крошка. Каждые десять дней агентство посылает меня делать профилактический осмотр этого слоника. Завтра ему выезжать, а у меня еще конь не валялся.
  Взгляд его снова сделался подозрительным.
  — К этому грузовику никому нельзя приближаться.
  Таково распоряжение.
  Я снова кивнул, выпустив колечко дыма:
  — И правильно. Следует соблюдать осторожность.
  Один парень, по имени Шварц, взял его в аренду. Вот его смело можешь подпускать к грузовику, даже если он захочет сесть за руль. А остальные пусть предъявят письменное разрешение, выданное Шварцем или мной.
  Моя уловка сработала. Он стал смотреть на меня с уважением. Я больше ничего не сказал, продолжая молча курить. Снова появился посетитель, и дежурный поплелся искать его машину. Я решил воспользоваться случаем и, затушив окурок о скамейку, вразвалочку направился к грузовику.
  Ключ от этой штуковины был у Шварца, и это не могло не озадачить меня. Я-то втайне надеялся, что грузовик будет открыт. Однако я все же зашел сзади и протиснулся между грузовиком и стеной гаража. Бензобак был защищен слоем брони, но крышка была хорошо видна, и уровень показывал, что бак полон. Машина уже готова. И все же угнать ее сейчас было делом далеко не простым. А вскоре этот малый, приставленный сюда ночным дежурным, автослесарем и охранником одновременно, наверняка полюбопытствует, что я тут делаю. Надо быстрее думать и действовать мгновенно. Необходимо устроить так, чтобы грузовик проехал небольшое расстояние и заглох.
  На дне бензобака я обнаружил небольшой кран, которым подключался запасной бензобак в случае, если основной начнет протекать. При себе у меня был набор инструментов, и я принялся за работу.
  Взяв кусок медной трубки, я присоединил его к шлангу, по которому бензин поступал в карбюратор. Я точно вымерил расстояние, так что трубка оказалась в полудюйме от уровня бензина в основном баке. Вычислив приблизительный расход бензина на милю, я рассчитал все так, чтобы грузовик проехал мили три и остановился. Если трубку выдернуть, грузовик сможет тронуться с места. Конечно, если бы он не был заперт, я придумал бы что-нибудь почище, но такой возможности у меня не было. Глядя на плакаты, прикрепленные к бортам грузовика, я представил, какой сюрприз ожидает всех завтра.
  Потом я пошел в магазин и купил сирену, какие обычно бывают на полицейских и пожарных машинах, и установил ее на свой автомобиль. Теперь я был полностью готов.
  
  Вскоре после полуночи я проснулся от какого-то тревожного чувства, мне показалось, будто в доме что-то неладно. Дом был погружен во мрак, тишину нарушало лишь тиканье часов в соседней комнате. Легкий ночной ветерок шевелил кружевные занавески, и поначалу я подумал, что, возможно, одна из занавесок, коснувшись моего липа, разбудила меня, вызвав ощущение надвигающейся опасности.
  Я выглянул в окно, прохладный ветерок повеял мне в лицо. Небо было усыпано звездами. В тусклом свете отдаленного уличного фонаря передо мной предстал весь дворик. Неясными очертаниями выступали из темноты соседние дома. Вдруг я снова услышал тихий, едва различимый скребущий звук. Кто-то, осторожно работая стеклорезом, резал оконное стекло в соседней комнате.
  Быстро и бесшумно я встал, натянул одежду, положил вместо себя подушки, укрыв их одеялом, и спрятался в чулане. Прямо над дверью там была полка, я проворно и бесшумно взобрался на нее. Оружия у меня не было, да оно мне и не нужно. Чуть выше полки располагалась дверца, ведущая на чердак. Я мог улизнуть, воспользовавшись ею, но мне хотелось взглянуть, что же здесь произойдет. Свесившись с полки, я мог заглянуть в спальню, а если бы кто-то вошел в чулан, я прыгнул бы ему на спину, как дикая кошка прыгает с дерева на голову своей жертвы.
  Несколько минут стояла тишина, потом послышался звук поднимающейся оконной рамы. И снова тишина.
  Вскоре скрипнула дверь в спальню, а может, это был всего лишь ветер, бьющийся о стекло.
  Вдруг в темноте сверкнула вспышка, послышался свистящий звук, затем другой и еще такой же… Стреляли из пистолета с глушителем.
  Вновь воцарилась тишина, луч фонарика шарил по постели. Послышался шепот:
  — Ну что, попал?
  — Дохлый, как селедка, — ответил ему другой.
  И оба быстро убрались из дома, на этот раз производя гораздо больше шума, но все же стараясь не привлечь внимания соседей. Заработал автомобильный двигатель, и машина тихо тронулась с места.
  Я выбрался из своего укрытия и вытащил подушки из-под одеяла. Верхняя в трех местах оказалась прошита пулями, по всей постели был разбросан пух. Судя по всему, стрелявший хорошо знал свое дело, если мог всадить одну за другой три пули в подушку почти в полной темноте.
  Вздохнув, я лег в постель и постарался уснуть.
  Да, этот босс с ледяными глазами знал, кому заказывать подобные вещи. Конечно, ведя слежку за Шварцем, я играл ему на руку, так как постоянно находился в поле его зрения. Но он и без того был дьявольски умен.
  Проснувшись утром, я осмотрелся и увидел на полу стеклянный кружочек, вырезанный из верхней рамы, чтобы можно было открыть оконную задвижку. С размаху ударив по стеклу, я разбил его окончательно — вокруг разлетелись осколки. Я хотел, чтобы все выглядело как результат неосторожности, мне вовсе не хотелось посвящать соседей в свою частную жизнь.
  Побрившись и позавтракав, я проверил исправность моего автомобиля и поехал в центр города, сливаясь с потоком спешащих на работу служащих. В квартале, где расположен ювелирный салон Редферна, я притормозил и съехал на обочину. Откинувшись поудобнее на сиденье, я начал следить за развитием событий.
  Около восьми часов показался бронированный грузовик с плакатами на обоих бортах и остановился возле салона Редферна. Следом за ним ехал просторный открытый автомобиль, за рулем его сидел человек в полицейской форме.
  Постепенно вокруг грузовика собралась толпа, и я, протиснувшись поближе, начал наблюдать за происходящим и прислушиваться к разговорам. Вскоре появился Шварц, он поприветствовал Редферна самым что ни на есть дружеским образом — ни дать ни взять два ближайших родственника, встретившихся после долгой разлуки.
  Драгоценности вынесли и поместили в грузовик, потом Шварц долго рассказывал Редферну о пуленепробиваемых достоинствах автомобиля:
  — Я веду грузовик сам, сзади идет машина с охраной.
  А посмотрите, какие меры предосторожности мы предприняли там, на месте. Скажите, Редферн, а сами вы почему не едете? Правда, грузовик уже полон. Со мною, знаете ли, едет девушка, она проверяет по списку участников выставки, да еще вооруженная охрана. Зато в машине сопровождения полно места, вы вполне могли бы сесть в нее.
  Возьмите пистолет и садитесь рядом с офицером.
  Редферн не нуждался в уговорах. Заморгав, он улыбнулся, похлопал Шварца по спине и забрался в машину сопровождения. Грузовик тронулся, следом за ним ехала открытая машина, на перекрестке офицер, сидевший за рулем, просигналил регулировщику, чтобы тот расчистил дорогу.
  Десять раз они останавливались, чтобы загрузить следующую партию драгоценностей в очередном ювелирном салоне. В машине сопровождения сидело уже пятеро охранников. В пяти магазинах сочли, что не стоит прибавлять к этой компании своих служащих, достаточно того, что в машине старик Редферн. Этого старого стреляного воробья с тугим кошельком знали все, и одно его присутствие в числе охраны служило гарантией надежности.
  Грузовик двигался к месту выставки, я следовал за ним, надеясь, что все произойдет так, как я задумал.
  Внезапно раздался визг тормозов. Длинный серый автомобиль, промчавшись мимо меня на полном ходу, попытался вклиниться между бронированным грузовиком и машиной сопровождения, потом резко вывернул и врезался в припаркованную у обочины машину.
  Раздался страшный треск, звон битого стекла, полицейский и несколько пешеходов отлетели в сторону, ударившись об асфальт, а бронированный грузовик спокойно продолжал свой путь, казалось, ему не было никакого дела до того, что стало с машиной сопровождения и сидевшей в ней охраной.
  На улице собралась толпа. Люди жестикулировали, что-то выкрикивали. Водитель серого автомобиля выскочил, пересел в стоявшую у обочины машину с заведенным двигателем, и та рванула с места. Полицейский, выругавшись, вытащил пистолет. И тут началась беспорядочная стрельба, крики, полицейские свистки — одним словом, настоящее столпотворение.
  Я объехал образовавшуюся толчею и двинулся вслед за грузовиком, стараясь держаться на порядочном расстоянии. На одном из перекрестков, где начиналось шоссе, ведущее за город, он остановился, из кабины вышел человек, снял плакаты, прикрепленные к бортам грузовика, вывесил вместо них другие, и они продолжили путь.
  Обогнав их окольными путями, я посмотрел на новые плакаты. Я приблизительно догадывался, что там будет написано, но все же мне было интересно взглянуть.
  «Федеральный резерв — междугородные перевозки» — гласила новая надпись, и я даже хихикнул. Да, гладко сработано, ничего не скажешь. С такой надписью они могли гнать грузовик, куда им заблагорассудится. Пока полиция свяжется с выставочным центром и обнаружит, что грузовик туда не прибыл, пока опросит регулировщиков уличного движения — бронированный грузовик благополучно исчезнет с лица земли. По городу разъезжают десятки подобных бронированных машин, развозящих деньги и ценные грузы, и затеряться в их море не составляет труда.
  И тут случилось то, что должно было случиться. Грузовик задергался, запыхтел и съехал на обочину. Настала моя очередь действовать. Я обогнал его и остановил машину в переулке, не выключая мотора.
  Из грузовика вышел человек, склонился над бензобаком, потом забежал вперед. Я догадался, что он проверяет запасной бак. Они попытались завести мотор, грузовик зафыркал и снова заглох.
  Похоже, в машине обсуждали случившееся и решали, как поступить дальше. Через некоторое время карбюратор наполнился бензином, грузовик проехал несколько футов и снова остановился. С водительского сиденья спрыгнул человек и бросился к небольшому автомобилю, стоявшему неподалеку у обочины. Машина оказалась не заперта, человек сел в нее и подогнал к грузовику — судя по всему, они собирались переложить груз в этот автомобиль.
  Им нужно было действовать быстро — через несколько минут вокруг грузовика соберется толпа зевак, и тогда конец.
  Они подогнали автомобиль к бронированному фургону и распахнули его тяжелые двери. И тут… я начал действовать.
  Я включил сирену и принялся ждать. Из-за деревьев им было не видно, откуда идет сигнал, однако звук этот встревожил их не на шутку. Должно быть, им сразу представился взвод вооруженных людей, одетых в униформу.
  Оцепенев от страха, они недоуменно смотрели друг на друга, потом началась паника. Когда моя машина завыла во второй раз, автомобиль с бандитами сорвался с места и понесся по бульвару.
  Мне показалось, что в грузовике кто-то еще остался, но у меня не было времени разбираться в подробностях. Или сейчас, или никогда. Нужно действовать быстро. Я подогнал свою машину к грузовику. Откинув крышку бензобака, вырвал металлическую трубку, снова захлопнул крышку, забрался в грузовик и огляделся.
  На водительском сиденье я увидел девушку с родинкой на левой руке. Она сидела и смотрела на меня широко раскрытыми глазами.
  — Ты! — изумленно воскликнула она.
  Я спешил, и у меня не было ни малейшего желания вести дружескую беседу.
  — Одно движение — и я вышвырну тебя вон. Сиди и не дергайся, — решительно заявил я.
  Она была членом банды, охотившейся за мной, и я вовсе не собирался забывать об этом. Сейчас любой промах мог оказаться для меня смертельным. Однажды меня уже предостерегали от этой женщины, и человек, предупредивший меня, поплатился за это своей жизнью. Он погиб, едва предупреждение слетело с его губ. Эта женщина таила в себе что-то зловещее, от нее исходила смертельная опасность, и я не собирался испытывать ее возможности на своей шкуре.
  Не проронив ни звука, она уступила мне водительское место и уселась рядом, послушно сложив руки на коленях и с любопытством глядя на меня. И все-таки восклицание, вырвавшееся у нее в самый первый момент, кое о чем говорило.
  Я быстро завел мотор, грузовик двинулся с места, и те двое, что ехали в чужом автомобиле и оглядывались назад, опасаясь полицейской погони, поняли, что их надули: они видели, как я подбежал к грузовику, сделал что-то с бензобаком и забрался на водительское сиденье. Поняв, что их жестоко обманули, они повернули обратно.
  Развернув грузовик, я на полной скорости помчался по бульвару. Легковушка с бандитами быстро поравнялась с грузовиком, и я увидел их искаженные злобой лица. Раздался пистолетный выстрел, и пуленепробиваемое стекло покрылось сетью тоненьких серебристых трещинок, однако пуля не смогла пробить его. На этом мое терпение лопнуло. Я скорчил беснующимся от собственного бессилия бандитам рожу, повертел пальцем перед носом, дразня их, и, резко свернув в сторону, поехал прямо на них.
  Раздался страшный удар, тяжелый бампер грузовика сделал свое дело: легковушка треснула, как яичная скорлупа, и со всего маху влетела в телефонную будку, а те, кто находился внутри, вылетели на тротуар.
  Я мчался вперед, не оглядываясь и не зная, что с ними стало. Возможно, они остались невредимы или, напротив, получили серьезные повреждения, а может, и вовсе убиты. Ну что ж, в конце концов это не пикник, а настоящая война, в которой ни одна из сторон не ведает паники.
  Мы снова въехали в деловую часть города и слились с общим потоком. Сидевшая рядом со мной девушка с родинкой с любопытством глядела на меня. Губы ее были слегка приоткрыты, глаза сияли. В этом бронированном грузовике мы были недосягаемы для любой опасности, кроме разве что бомбы или крупного снаряда.
  Наконец я подъехал к зданию выставки, вокруг которого уже собралась возбужденная толпа, удерживаемая взводом полицейских. В толпе я заметил Редферна. Старик с выпученными глазами носился взад и вперед, возбужденно жестикулируя. Вдруг он увидел приближающийся грузовик, и глаза его совсем вылезли из орбит. Пронзительный звук полицейского свистка разрезал воздух, завыла сирена. Полицейские окружили грузовик.
  — Старайся не показывать лицо и сразу начинай проверять по списку груз, — сказал я девушке и распахнул дверь.
  — Будем разгружать! — крикнул я взволнованному офицеру, заглянувшему вовнутрь, и сунул ему в руки лоток с платиновыми украшениями.
  Он автоматически схватил его, продолжая стоять с открытым ртом и вытаращенными глазами и не зная, какой бы вопрос мне задать. Я сунул ему второй лоток.
  Подбежали охранники, полицейские и засыпали меня вопросами, но вместо ответа я совал им в руки упаковочные лотки с украшениями, а они механически принимали у меня драгоценный груз и несли его в здание выставки.
  Последний лоток я отнес сам.
  — Вот, возьми список, — сказала девушка с родинкой, протягивая мне листок бумаги. — Господи, Эд!.. Я ведь знала, ты что-нибудь придумаешь! Я знала…
  С этими словами она удалилась. Да уж, что ни говори, а приятно получить такое приветствие от члена бандитской организации, только что потерявшей целую кучу денег.
  Держа в руках лоток с драгоценностями, я проследовал в здание выставки, сопровождаемый эскортом полицейских. Они толком не понимали, что происходит, но перед ними был Эд Дженкинс, и они не собирались выпускать его из рук.
  Откуда-то из-за спины я услышал обрывок произнесенной шепотом фразы:
  — …Сейчас не надо. Возьмем его, когда пойдет к выходу. С его-то прошлым ему теперь крышка. Да и алиби у него нет.
  В здании толпились люди: ювелиры, посетители выставки, заказчики. Они что-то выкрикивали, задавали вопросы и ужасно напоминали стадо гогочущих гусей.
  Окруженный плотным кольцом полицейских, я понимал, что буду схвачен, как только направлюсь к выходу.
  Значит, сейчас мне нужно идти только вперед и по ходу дела что-нибудь быстренько придумать. Ну что ж, моя смекалка не раз спасала меня от тюрьмы.
  Я положил лоток с драгоценностями и взобрался на стул.
  — Прошу тишины! — крикнул я.
  Все обернулись ко мне, и я начал свою речь:
  — Леди и джентльмены! Я мошенник.
  Заведи я обычную приветственную речь или начни рассказывать всю эту историю, которая и так уже не сходила у них с языка, мне бы не удалось привлечь их внимание. Но сейчас они замерли, и тогда я продолжил:
  — Но я честный мошенник, мечтающий доказать всем, что и мошенник может быть порядочным человеком. Эта выставка была задумана мной, ибо я знал, что делаю доброе дело. Ювелирные салоны и магазины должны иметь возможность показать свою лучшую продукцию. Где еще потенциальный покупатель и заказчик сможет ознакомиться с новейшими образцами этой продукции и получить всю необходимую информацию по вопросам ее приобретения? К сожалению, мой помощник, которому я поручил снять помещение для выставки и объяснить нашу идею владельцам ювелирных салонов, оказался человеком нечестным. Зная о моем прошлом, он решил угнать бронированный грузовик, перевозивший драгоценности, с тем, чтобы полиция сочла виновным в этом меня. Однако мне удалось разгадать его преступный замысел и вернуть грузовик с драгоценностями целым и невредимым, так что теперь посетители этой выставки могут совершить здесь свои удачные покупки.
  Я поклонился, продолжая стоять на стуле и смотреть на полицейских, которые следили за каждым моим движением, опасаясь, как бы я не удрал.
  — Что касается меня, то я намерена прямо сейчас приобрести себе что-нибудь на этот сезон, — раздался из толпы женский голос. — Думается, это прекрасная идея. Только, господа, зачем нам нужна полиция? Мистер Редферн, не могли бы вы попросить их удалиться?
  Мне трудно делать покупки в такой атмосфере. Я нервничаю.
  Это была Эдит Джуэтт Кемпер, и она сразу пошла с козырной карты. Полицейским идея, похоже, не понравилась, но когда старик Редферн, мягко увещевая их, предложил им уйти, это возымело свое действие. Полицейские рассосались, как москиты от дыма костра.
  Редферн бросился ко мне, простирая руки и сияя:
  — Замечательно! Превосходно! Вы слышали? Миссис Кемпер собирается приобрести себе что-нибудь из украшений! Такой успех! Грандиозно! Каждый захочет последовать ее примеру. Мы даже сделаем ей маленький сюрприз на память об этом событии.
  Я пожал ему руку:
  — Только не забудьте, пожалуйста, выписать чек за аренду помещения. Я бы хотел, чтобы все было оплачено прямо сейчас. Я не держу бухгалтерских книг.
  Без тени колебания он выписал чек:
  — На имя…
  — На имя Эда Дженкинса, — сказал я. — Название выставки было всего лишь торговым наименованием.
  Счастливый и довольный, он выдал мне чек.
  Ко мне протиснулся сержант полиции, на лице его играла улыбка.
  — Дженкинс, у вас все в порядке? — спросил он. — Последние две недели я несколько раз получал информацию о том, что вы готовите крупное ограбление. А вы оказались честным человеком. Как вам удалось вернуть этот грузовик?
  Я пожал плечами:
  — Просто, сержант, я не позволил этому мошеннику Шварцу использовать его возможности. Я следил за ним, как ястреб за добычей. Только уж в следующий раз постарайтесь не доверять всякой лживой информации относительно меня.
  Он покачал головой, словно во сне, и медленно побрел к выходу. Я видел, как он даже ущипнул себя, чтобы убедиться, не снится ли ему все это.
  Элен Чэдвик стояла в углу, поодаль от толпы, и ждала.
  — Эд, но теперь-то вы можете считать себя честным человеком? После того что вы сделали…
  В ее голосе звучали какие-то жалобные нотки, и я моментально спустился на землю. Да, несмотря на все свои таланты, я всегда буду всего лишь обыкновенным мошенником. И ничего хорошего из моей дружбы с этой девушкой получиться не может. Теперь, похоже, мне придется защищать ее от самого себя.
  — Сначала я хочу раздобыть для вас ту бумагу, — сказал я, стараясь перевести разговор в другое русло. — А уж тогда мы сможем сесть и поговорить.
  Она пожала плечами:
  — Вы самое упрямое существо, какое я когда-либо знала. И меня еще угораздило быть с вами помолвленной! — проговорила она и тут же включилась в непринужденную светскую беседу.
  Я улыбнулся.
  — А как насчет награды за эту последнюю бумагу? — спросил я с озорным видом.
  Она огляделась, потом склонила голову и вытянула губки.
  — Можете прийти и получить, — с лукавым вызовом сказала она.
  
  Через четверть часа, когда я шел по улице, чтобы получить по чекам наличные, ко мне подбежал оборванный мальчишка и сунул в руку записку.
  — Велели подождать ответа, — сказал он, заглядывая мне в лицо не по-детски умными глазами.
  Я развернул записку. В ней было следующее:
  «Вам не удастся улизнуть. У меня еще остались бумаги, способные разрушить жизнь тех, кого вы взяли под свою защиту. Передайте с мальчишкой ответ — где и когда вы сможете вернуть комиссионные. Я имею в виду чек, полученный вами за аренду помещения. Эти деньги принадлежат мне. Где и когда я могу получить их?»
  Послание было не подписано. Да мне это было и не нужно. По-видимому, я совсем вывел из себя босса с ледяными глазами. Я улыбнулся, вынул из кармана карандаш и стал сочинять ответ. Вот тут-то мне и пришли на ум слова, произнесенные Элен Чэдвик. Усмехнувшись, я нацарапал на обратной стороне записки: «Можете прийти и получить» — и передал ее мальчику.
  — Ответ на обратной стороне. — С этими словами я повернулся и пошел своей дорогой.
  Я знал, что они будут следить за мной, понимал, что теперь мне снова придется скрываться, что мое противостояние с этим человеком будет длиться до тех пор, пока один из нас не сможет сказать: «Рассчитался сполна». Я понимал, какую беру на себя ответственность, но мне все время вспоминалась Элен Чэдвик — это юное создание, в котором легкомысленная жизнерадостность поразительным образом сочеталась с необыкновенной стойкостью и силой духа. Я чувствовал, что эта девушка все больше и больше овладевает моими мыслями.
  Так пусть же человек с ледяными глазами придет и получит то, что ему причитается. Его будет ждать «теплый» прием.
  
  1927 год.
  (переводчик: О. Б. Лисицына)
  
  Рассчитаться сполна
  Человек, стоявший на пороге, вежливо поклонился.
  Лицо его походило на оплывший кусок сала.
  — Полагаю, вы и есть мистер Филипп Конвей? Должен признаться, мне нелегко было вас найти, мистер Конвей, совсем нелегко.
  Я сделал шаг в сторону и жестом пригласил его войти:
  — Входите, присаживайтесь.
  Я сказал это только потому, что краем глаза заметил в углу коридора гостиничного детектива.
  Он прошествовал в комнату с тем самодовольным и надменным видом, какой обычно принимают обладатели жирной шеи, когда считают, что провернули нечто очень умное.
  — Да. Да, конечно, — заявил он, когда я запер за ним дверь. — Мистер Филипп Конвей, чье настоящее имя Эд Дженкинс, известный полиции десятка штатов как Неуловимый Мошенник. Мне пришлось здорово попотеть, чтобы найти вас, Эд Дженкинс.
  Его глаза сузились, как у кошки, и уставились мне в лицо. В одном он, безусловно, не лгал: ему, должно быть, пришлось здорово попотеть, чтобы найти меня.
  Даже не знаю, как ему это удалось. Я жил в этом отеле инкогнито и готов был поспорить, что за мной не следили.
  — Садитесь, — повторил я, а затем прибавил — только для того, чтобы чуть-чуть сбить с него спесь: — А знаете, в общем-то я вас ждал.
  Глупая самодовольная улыбка буквально соскочила с его лица.
  — Не может быть, — заявил он.
  — Я ждал вас, — с улыбкой повторил я.
  От удивления он выпучил глаза. Кажется, юмора у него поубавилось.
  Зазвонил телефон — я весь напрягся. Вряд ли это простое совпадение. Я не вел ни с кем никаких дел, никто не знал моего местонахождения. Филипп Конвей был таинственный некто, снявший приглянувшуюся ему комнату с ванной в отеле «Колисад».
  Телефон висел на стене. Чтобы подойти к нему, мне пришлось бы повернуться спиной к моему гостю. Кто знает — возможно, в этом и состояла часть их плана: подослать ко мне этого жирного борова и сделать так, чтобы я на пару минут отвернулся. Но не ответить на звонок означало показать ему свой страх, а я отнюдь не собирался давать ему такое преимущество. Слишком много чести. Мне все-таки удалось, не показывая спины, добраться до телефона. Не спуская с гостя глаз, я снял трубку.
  — Прошу прощения, — обратился я к нему, а в трубку проговорил: — Алло?
  Мне ответил женский голос, в котором звучали истерические нотки:
  — Эд, не…
  Затем послышался крик, звук удара и падения человеческого тела, потом какое-то легкое постукивание — должно быть, ударялась о стену болтающаяся на проводе телефонная трубка.
  Я даже глазом не моргнул и, полуобернувшись к своему гостю, продолжал разговор так, будто на другом конце провода ничего не произошло. Пусть думает, что все идет по плану.
  — Да, все в порядке. Он сейчас здесь… Молодец, спасибо за звонок. До свидания. — Повесив трубку, я повернулся к гостю: — Так чего вы, собственно, от меня хотите?
  У него медленно отвисла челюсть, он побледнел.
  Один ноль в мою пользу. Ясно, что он не ожидал этого звонка. Значит, все-таки совпадение. Так я и подумал, услышав в трубке ее голос. Прозвучало всего два слова, но в них слышался панический ужас. Это был голос женщины с родинкой на левой руке, женщины, которую я знал как Мод Эндерс. Именно ее просил меня остерегаться Хорек, поплатившийся за это собственной жизнью.
  Да, она была загадкой, эта девушка с родинкой на руке.
  Меня преследовала крупная акула, преследовала с целью убить, а эта девушка, без сомнения, была членом его шайки, однако ее поведение по отношению ко мне выглядело весьма странно: пару раз, пытаясь спасти меня, она явно предавала интересы своего босса. Но вместе с тем я не мог забыть Хорька, которого буквально изрешетили пулями из зашторенной машины, едва слова предостережения слетели с его уст.
  — Мое имя Уоллес, Уолтер Уоллес, — нервно соврал мой визави. — Но поскольку вам известно и о моем визите, и обо мне, может, вы знаете, почему я пришел?
  Последнее было тонким прощупыванием, попыткой узнать, не блефую ли я. Я зевнул. Он обеспокоенно следил за выражением моего лица.
  — Лучше бы вы сказали мне что-нибудь толковое, вместо того чтобы заставлять меня собирать по крохам уже и без того известную мне информацию. Я думал, так будет лучше для вас. Хотя, раз уж мне, в сущности, ясна цель вашего визита, давайте не будем понапрасну тратить время, я сразу дам вам прямой ответ: нет. Нет, и все. — И я бросил на него свирепый взгляд.
  Лоб его покрылся испариной… И тут снова зазвонил телефон.
  На этот раз я подошел к нему с большей уверенностью.
  Звонил портье.
  — Вам заказное письмо, сэр.
  — Пришлите его сюда, — ответил я и повесил трубку.
  Едва я успел открыть дверь, как в коридоре послышались шаги рассыльного. Бросив ему полдоллара, я взглянул на конверт. Письмо, адресованное мистеру Филиппу Конвею, комната 456, отель «Колисад», было написано рукой девушки с родинкой.
  Быстро вскрыв конверт, я прочел:
  «Эд, они хотят тебя убить, им известно, где ты скрываешься. Выйди тайком из отеля и жди меня в одиннадцать часов вечера в переулке за Лип-Синг. Я расскажу тебе многое из того, что тебе хотелось бы узнать.
  Мод».
  Я сунул записку в карман и вернулся к своему гостю.
  — Послушайте, Дженкинс, — произнес он тоном, который должен был означать угрозу, хотя в глазах его уже появился страх, — вы не можете просто взять и отказаться. Так нельзя… Это… э-э… это небезопасно.
  Я усмехнулся:
  — Для меня опаснее согласиться с этим предложением, чем отказаться от него.
  Как бы мне не выйти за рамки созданного образа, подумал я. Он должен поверить, будто мне известно все и о нем, и о его поручении. Кроме того, действовать надо быстро и внезапно. Если шайке, с которой я вступил в противоборство, известно мое местонахождение — а заказное письмо и телефонный звонок достаточные тому доказательства, — значит, пора ложиться на дно, и притом как можно быстрее. Так что нечего тратить время на обмен любезностями со всякими типами.
  Он был уже на ногах, но все еще пытался продать мне свое предложение:
  — Послушайте, Дженкинс, внемлите же, ради Бога, голосу рассудка. Вы же знаете, я всего лишь посланец. За мной стоят другие, и они непобедимы. Вы встали на пути у очень серьезных людей. Чтобы не дать очернить имя отца Элен Чэдвик, вы завладели ценными документами, свидетельствующими о том, что старый Чэдвик вместе с другими участвовал в подкупе должностных лиц. Если вы не передадите бумаги нам, случится большая беда, Дженкинс.
  Скажу вам откровенно: вы не выйдете отсюда живым. Вы, конечно, можете меня убить, но это ничего не изменит. Вы ввязались в крупную игру, и моя смерть не спасет вашей жизни. Документы нужны нам до полуночи. Это ультиматум, Дженкинс.
  Так вот, значит, в чем дело. Опустив голову, я сделал вид, будто размышляю над его словами. На самом деле я думал совершенно о другом.
  Стало быть, есть две стороны, и очень влиятельные, желающие заполучить этот последний документ, в котором содержатся доказательства того, как путем взяток и подкупа пришла к власти ведущая политическая партия.
  Одну из сторон представляет мошенник, босс с ледяными глазами, стоящий во главе мощного преступного синдиката, другую — крупный политик. Я тоже хочу заполучить этот документ, он нужен мне как никому другому. Если память старого Чэдвика будет запятнана, это убьет его вдову и сломает жизнь Элен, разрушит все, что я уже сделал для ее счастья.
  До чего же хитер старый босс с ледяными глазами!
  Держа документ при себе, он внушил остальным, что его украл я. Он рассчитывал, что, пока мы будем драться за эту бумагу, он, выиграв время, получше спланирует, как избавиться от меня.
  Для обычного жулика мой толстяк говорил слишком гладко. Скорее всего, он адвокат и работает на шайку.
  Что ж, он угрожал мне смертью, теперь пусть испытает на себе последствия своих угроз.
  — Ладно, — сказал я после долгой паузы, — наверное, я немного поторопился. Вот, возьмите. — Я бросил ему связку ключей. — Моя машина внизу, в гараже отеля.
  Дежурный вам покажет. Берите ее и уезжайте отсюда, а в одиннадцать вечера я жду вас в переулке за Лип-Синг.
  Тогда вы и получите окончательный ответ. Не могу обещать ничего определенного, но отдаю вам свою машину как залог доверия и доказательство того, что я там буду.
  Мои слова его полностью удовлетворили. Зеленые глаза заискрились, и он протянул мне свою жирную руку.
  — Вот и отлично! Я знал, что на ваше благоразумие можно рассчитывать. Я там буду. Но имейте в виду — никаких фокусов. Мы расставим полицейских на каждом углу.
  Улыбаясь, я кивнул и с трудом заставил себя пожать его потную руку.
  Ну что ж, если босс с ледяными глазами хочет натравить на меня мощные политические силы, то я тоже кое-что ему покажу. Записка от Мод Эндерс, совершенно очевидно, была западней. Они как-то пронюхали, что я доверяю ей, и заставили ее написать эту записку. Она позвонила мне, чтобы предупредить о ловушке, — а как еще можно понимать ее слова: «Эд, не…»? — но закончить ей не удалось, видимо, кто-то из шайки застал ее врасплох.
  Ладно, пусть этот болван садится в мою машину, едет в переулок и встречается с кем надо. Посмотрим, сможет ли он тогда снова угрожать мне.
  — Я провожу вас до лифта. — В знак полного взаимопонимания я пошел вместе с ним по коридору.
  У меня было предчувствие, что дело близится к развязке. Темные силы, влиятельные и могущественные, желали моей смерти. Было нечто зловещее в том, что, несмотря на мой камуфляж, глава этого преступного синдиката, человек, имени которого я не знал и у которого вместо глаз были две ледышки, находил меня в любое время и в любом месте. Он присылал ко мне визитеров, доставлял заказные письма… Короче говоря, загнал меня в угол.
  Хуже всего было то, что я не мог скрыться из города, так как у босса с ледяными глазами оставался документ, который был мне нужен, — последняя из бумаг, связывающих имя отца Элен Чэдвик с подкупом и взяточничеством должностных лиц. Этого достойного во всех отношениях человека вовлекли в грязную историю, потом долго шантажировали и преследовали даже после смерти. Его вдова по-прежнему поддерживала престиж семьи, дочь вращалась в кругу избранных, а над их головой висел топор. Случись этому письму выплыть наружу — и имя Чэдвиков будет опозорено, а мать Элен не вынесет удара и умрет.
  С Элен Чэдвик меня связывали дружеские отношения. Более того, она как-то по-особенному действовала на меня. Неуловимый Мошенник Эд Дженкинс не может позволить себе никаких любовных историй. Признаться в своих чувствах, получить ответное признание означало бы разрушить счастье девушки, которую я люб… Нет, признаться в этом я не мог даже самому себе.
  Просто я достану это проклятое письмо, уничтожу его, а потом исчезну из ее жизни — вернусь в мрачные тенета преступного мира. Только сначала я должен сделать одну вещь — показать боссу с ледяными глазами, кто здесь настоящий хозяин.
  Для этого надо прежде всего избавиться от Уолтера Уоллеса, служившего у политиканов мальчиком на побегушках, — ведь он добрался до меня и даже осмелился угрожать мне смертью.
  Такие мысли одолевали меня, пока мы с этим слегка ухмылявшимся боровом шагали к лифту. Одна моя рука сжимала его плечо, другая, полусогнутая, была готова при первом его подозрительном движении свернуть ему шею.
  Наконец мы подошли к лифту, я нажал кнопку, лампочка загорелась. Вскоре дверь лифта открылась, толстяк вошел внутрь, кабина поехала вниз, а я, не теряя времени, приступил к делу.
  Мое укрытие обнаружили, так что теперь любое промедление смерти подобно.
  Со всех ног я помчался к черному ходу, бесшумно спустился по ступенькам, проскользнул через фойе в подвал, прошел через прачечную, где девушки с усталыми глазами бросили на меня лишь мимолетный взгляд, затем к грузовому люку, там уже стоял фургон, заваленный тюками с бельем. В одну минуту оценив ситуацию, я нырнул в тюки и зарылся в них.
  Водитель проверял накладные и должен был, вернуться с минуты на минуту. Вскоре действительно хлопнула дверца кабины, машина тронулась.
  Я понимал, что нельзя долго оставаться в грузовике — он мог в любое время остановиться для разгрузки. Прачечная «Колисада» обслуживала с полдюжины отелей, расположенных в центре города, а возможно, и других клиентов, так что я не мог рисковать.
  Мне с трудом удалось отодвинуть плотную задвижку, дверь распахнулась, и я вывалился на мостовую. Поднявшись, я весело улыбнулся проезжавшим мимо людям, с интересом смотревшим на меня из своих автомобилей.
  Я хотел, чтобы все это выглядело как веселая шутка.
  Прыгнув на тротуар, я подхватил свои вещи и решил, что пора переходить в контрнаступление.
  Сейчас или никогда. Или я, или босс с ледяными глазами. Вся эта история мне уже порядком поднадоела. Я хотел только одного — чтобы меня оставили наконец в покое, дали мне возможность жить своей жизнью, а еще — чтобы оставили в покое Элен Чэдвик.
  Место, куда я направлялся, находилось в трех кварталах отсюда, но я добирался туда целых полчаса — нужно было убедиться, что за мной нет слежки.
  Целью моего визита была крохотная конторка, расположенная на задворках одного из старых обветшалых зданий, которые в последнее время так быстро уходили в небытие, освобождая место для небоскребов. Лет двадцать назад это здание было предметом гордости горожан, сегодня — все равно что бельмо на глазу. Широкие лестничные пролеты, мрачные коридоры, крохотный, вечно скрипящий лифт, непомерно огромные помещения офисов, бессистемно разбросанные по всему зданию, плохо освещенные и сплошь покрытые пылью и копотью. Их снимали те, кому не под силу платить за офисы в небоскребах.
  Здесь размещались ателье японского фотографа, какая-то невзрачная контора по расклейке объявлений, школа секретарей и целый ряд безымянных офисов, занимающихся непонятно чем.
  Подойдя к двери, расположенной в середине коридора, я трижды постучал, потом подождал, постучал еще раз, опять подождал и стукнул еще два раза.
  За дверью послышались шаркающие шаги, заскрежетал ключ в замке, звякнула дверная щеколда, и из-за косяка выглянула голова в низко нахлобученной облегающей шапочке, из-под которой на меня глянули два сверлящих глаза. На желтоватом, болезненном, изборожденном морщинами лице, словно прибитые невидимыми гвоздиками, торчали вниз усы.
  — Ах, ах! Да это же герр Дженкинс! Проходите, пожалуйста, герр Дженкинс.
  Я вошел, немец запер за мною дверь, навесил засов и остановился в ожидании. Никаких приветствий, никаких рукопожатий и дружеской болтовни, обычных в подобных случаях. Но этот человек был лучшим во всей стране специалистом в своей области.
  — Бахмар, — сказал я ему, — мне нужна корона из листового золота, инкрустированная драгоценными камнями, да такая, чтобы производила ошеломляющее впечатление. А также фальшивые бриллианты, сапфиры, изумруды и все такое прочее. Только чтобы все они были обработаны на самый лучший манер и по последнему слову ювелирной моды. Корона должна лежать в шкатулке красного дерева, простой и изящной, безо всяких наворотов, точь-в-точь соответствующей размерам короны.
  Два ястребиных глаза внимательно смотрели на меня из-под черной, плотно облегающей голову шапочки.
  — Когда вам это нужно?
  Я усмехнулся:
  — Тут я наверняка сражу вас наповал. Она нужна мне к завтрашнему вечеру.
  Он покачал головой.
  — Да ладно вам, Бахмар, — настаивал я. — Я же знаю ваши возможности. Весь необходимый материал у вас под рукой, так что — бери и делай.
  Он заметно оживился:
  — Ах, вам легко говорить! Бери и делай! Конечно, я могу сделать ее к завтрашнему вечеру, только какая это будет работа? Герр Бахмар никогда не делал дряни, никогда в жизни… А тут приходите вы, предлагаете ему двойную плату и совсем не думаете о профессиональной чести. Ну и времена пошли! Всякий, кто имеет деньги, может обидеть честного человека. Да-да, всякий, кто работает только ради денег и кто понятия не имеет, что такое профессиональная гордость. Пусть он предложит мне хоть десять тысяч, я плюну ему в лицо. Не нужны мне такие деньги! Вот что, герр Дженкинс, вы получите работу в пятницу днем, и не раньше. Я слишком занят.
  Есть у вас возражения?
  Я успокоил старика как мог, согласился с назначенным им сроком и принялся разъяснять ему свои пожелания. Глаза его заблестели, на морщинистом лице заиграла улыбка.
  — Ах, конечно, — сказал он, — я знаю, что вам нужно. Русский стиль, не так ли? Вы хотите, чтобы она походила на ту корону, что скоро привезут сюда для продажи? Ах, что же я трачу время на пустую болтовню?
  Пойдемте, я покажу вам фотографию… Да где же этот злосчастный карандаш?..
  Пятнадцать минут спустя я спускался по черной лестнице обветшалого здания. Вот место, где никто не мог меня выследить. Я даже не стал просить Бахмара сохранить мой визит в тайне. В этом не было необходимости.
  Бахмар был профессионалом старой закалки, до самозабвения любил свою работу и всегда назначал цену, исходя из реальной стоимости изготовленного им изделия.
  Следующей моей задачей было найти себе хорошую нору и забиться в нее. Тут уж я постарался. Выбрав лучший отель, я отправил туда багаж — приобретенный в ломбарде всяческий хлам. Для служащих отеля, гостиничного детектива и просто сторонних наблюдателей я был теперь самым обыкновенным туристом.
  Мой номер находился в конце коридора, рядом с грузовым лифтом и черным ходом, через две двери от моей располагалась пожарная лестница. Накупив журналов, я отправился в номер, чтобы в тишине и покое поесть, почитать и поспать.
  Я впитывал в себя сон, как впитывает чернила листок промокательной бумаги. Я понимал, что должен дать своему организму покой, должен отдохнуть впрок, — очень скоро может наступить такое время, когда мне вовсе не придется спать.
  
  Утренние газеты пестрели сообщениями о происшедшем. Читая их, я тихонько посмеивался. Уолтер Уоллес — он не обманул, это было его настоящее имя — отправился на моей машине в переулок за Лип-Синг на встречу, назначенную мне, и получил все, что причиталось мне. Только между нами все-таки была разница: он не был волком-одиночкой, против которого восстало все общество.
  Прислуживая грязным политиканам, он мог схватить людей за шиворот и заставить их выполнять его приказания.
  Вот почему он поставил чуть ли не у каждого дома по полицейскому.
  Остановив машину в переулке за Лип-Синг, он получил такую дозу свинца, какой хватило бы на стадо слонов. Он так и не успел понять, что произошло, просто упал головой на руль, в одно мгновение изрешеченный пулями.
  Судя по всему, старый босс с ледяными глазами, желая избавиться от Эда Дженкинса, распорядился, чтобы я был расстрелян на месте, не успев выйти из машины.
  Воспользовавшись всеобщим смятением, убийцы прыгнули в стоявшую наготове машину, рванули в переулок и… попали в руки полицейских, расставленных вдоль всего переулка и теперь сбежавшихся на выстрелы.
  Список убийц, сидевших в той машине, выглядел как страничка из справочника «Кто есть кто в преступном мире», по их делу была создана специальная комиссия, так что, похоже, им пришлось пожалеть о содеянном.
  Особенно одному из них, попытавшемуся отстреливаться во время бегства. К сожалению, он оказался метким стрелком и уложил на месте полицейского, пользовавшегося уважением сослуживцев.
  Конечно, они тут же выдвинули свою версию: известный преступник Эд Дженкинс без предупреждения открыл по ним пальбу, поэтому им пришлось отстреливаться и спасаться бегством. Каждый из них клялся, что узнал меня и что я открыл огонь первым. А когда их отвезли на место преступления и предъявили для опознания нашпигованный свинцом труп Уолтера Уоллеса… о, читать об этом было для меня истинным удовольствием.
  Лежа в постели с чашкой кофе, я просматривал газеты и посмеивался. В конце концов меня пробрало так, что я даже разлил свой кофе. Я представил себе, как босс с ледяными глазами читает сейчас эти же газеты. Его крутые ребята попали в лапы полиции, и я готов был прозакладывать голову, что кто-нибудь из них непременно проболтается на допросе. Как много им известно, трудно сказать.
  Конечно, босс с ледяными глазами вряд ли связан напрямую с исполнителями заказных убийств, но те, бесспорно, могли знать его ближайших помощников и выдать их на допросе, а те, в свою очередь, из страха за свою шкуру могли присоединиться к общему хору, и тогда… О, тогда босса с ледяными глазами ждет не самый вкусный завтрак.
  Это уж точно.
  В одной из газет, в разделе «Общественная жизнь», я наткнулся на выделенное крупными буквами сообщение:
  «ЗВАНЫЙ ВЕЧЕР У ЭДИТ ДЖУЭТТ КЕМПЕР».
  К чему бы это? Миссис Кемпер не принадлежит к тому типу людей, которые рекламируют свою частную жизнь в газетных колонках. Но вскоре я все понял.
  Продравшись через словесную чепуху, я наткнулся на список приглашенных. В их числе был Эдвард Гордон Дженкинс.
  Очень удачное совпадение. В разработанный мной план как раз входило посещение семейства Кемперов.
  Сейчас же я понял, что Элен нуждается в моей помощи, и миссис Кемпер придумала такой умный способ сообщить мне об этом.
  Я подошел к телефону и набрал ее номер.
  — Насколько я понял, я приглашен в ваш дом на званый вечер? — уточнил я.
  Она что-то энергично затараторила в трубку, и я понял, что рядом с ней кто-то есть. Я уловил:
  — Вы будете нашим почетным гостем. В сущности, этот прием мы устраиваем в вашу честь.
  — Я так и понял. Я же читаю газеты, — ответил я. — А теперь слушайте. Дайте в газете еще одно сообщение о том, что вашим почетным гостем будет некий мистер Александрович, важный деловой партнер вашего мужа, который проведет в вашем доме несколько дней.
  — Да. Да, это вполне возможно, — произнесла она так, словно говорила с какой-нибудь приятельницей о погоде или длине юбок. — Только не забудьте: мы ждем вас.
  Нам нужно многое обсудить.
  Как будто я этого не знал! Если бы она могла обо всем догадаться, то обеспокоилась бы не на шутку. Но она ни о чем не знала, а я промолчал. Только поблагодарил ее за приглашение.
  Какая же она все-таки молодчина! Такие женщины по уму не уступают мужчинам. Она не спрашивала, где я и как меня найти. Я одинокий волк, и она это поняла. И еще — она доверяла мне, доверяла настолько, что решила на меня опереться. Черт возьми! Она, например, не видела причины, почему бы нам с Элен не пожениться, если мы оба хотим этого. Но я-то понимал: если со мной что-нибудь случится или мне придется исчезнуть, Элен Чэдвик ждет жизнь, полная страданий и отчаяния.
  Нельзя сказать, что я тешил свое тщеславие и думал, что девушка от меня без ума, только однажды нас заставили изображать помолвленную парочку, и с этого момента я заметил: девушка смотрит на меня несколько иначе, чем на тех, кто окружал ее в ее изысканном светском кругу.
  Впрочем, мне предстояла серьезная работенка, и я не мог позволить себе тратить время и воздвигать всякие воздушные замки. Мне не раз приходилось иметь дело с самыми отчаянными преступниками, но я впервые столкнулся с настоящей преступной организацией, могущественной и безнаказанной.
  Я отправил посыльного за набором инструментов, и вскоре мой номер в отеле превратился в подобие маленькой мастерской. Я также вызвал портного, который снял мерки для вечернего костюма, потом зашел забрать корону и фальшивые драгоценности. В общем, я полностью подготовился.
  Газеты к тому времени устроили настоящую шумиху вокруг имени некоего таинственного Алексея Александровича. Репортеры на все лады трезвонили о не менее загадочном поведении миссис Кемпер, которая сообщила лишь то, что мистер Александрович, пожелавший до определенного времени остаться неизвестным, имеет какие-то важные дела с ее мужем, какие именно — ей также неизвестно, а если бы даже и было известно, она бы не стала этого разглашать. Она добавила также, что он пробудет у них неделю и что в его честь она устраивает прием.
  Эта женщина сумела так поговорить с репортерами, что на следующий день все колонки в разделе «Общественная жизнь» были заполнены ее речами. Это и понятно: что бы ни делали Кемперы, все сразу становилось достоянием гласности. Они были лидерами, задавали тон, а рыбешка помельче старалась во всем им подражать.
  Сцена была полностью готова, оставалось поднять занавес. Я закончил подготовительную работу с инструментами, собрал вещи со скоростью, с какой собирает свой скарб кочующий араб, и выскользнул через черный ход, оставив в номере деньги для портного, чтобы, упаси Бог, тот не поднял шума.
  Отъехав на попутной машине на сотню миль от города, я вернулся обратно совершенно другим человеком — не кем иным, как мистером Алексеем Александровичем собственной персоной. Телеграммы, которые я слал миссис Кемпер, сделали свое дело — меня встречала целая толпа репортеров.
  Мой план сработал отлично. Лоринг Кемпер был известным коллекционером драгоценностей, обладающим достаточными средствами, чтобы приобрести почти любую коллекцию дорогостоящих украшений. И тот факт, что миссис Кемпер подчеркивала деловые связи мужа с неким русским господином, был расценен как реклама.
  Возможно, миссис Кемпер сообщила репортерам, что у меня при себе будет российская корона и что я собираюсь вести переговоры о ее продаже.
  И если уж на эту приманку не клюнет шайка босса с ледяными глазами, тогда не знаю, что им вообще нужно.
  Разумеется, на мне был грим, и притом хороший. На него я потратил столько времени, сколько никогда не тратил в своей жизни. Ведь я знал, что бандитам прекрасно известна моя способность гримироваться и они научились разоблачать меня.
  На вокзале было полно полиции, там же меня ждал и Лоринг Кемпер. Я сразу заметил его в толпе и помахал ему рукой. Он подошел ко мне и с оттенком почтительности в голосе произнес:
  — Э-э… вы… Полагаю, вы и есть мистер… Александрович? Мне, право, очень приятно…
  Он сердечно пожал мою руку, глядя на меня своим проницательным взглядом.
  — У вас с собой?.. — спросил он, многозначительно опустив глаза на туго перетянутый ремнями саквояж, который я держал в руке, не позволяя ни одному носильщику прикоснуться к нему.
  Я с опаской огляделся по сторонам и кивнул.
  Так мы прошли сквозь вокзальную толпу, таким и запечатлели меня фотографии, появившиеся в вечерних газетах. На всех них я был изображен крепко сжимающим в левой руке саквояж.
  Итак, наживка насажена на крючок, остается посмотреть, кто на нее клюнет.
  На пути к дому Лоринг Кемпер не произнес почти ни слова. Он был человеком весьма и весьма молчаливым, и лишь по характеру его молчания можно было догадаться о его чувствах. Похоже, он и в самом деле был рад нашей встрече — я заметил, как блестели его глаза, когда он крутил руль своего огромного автомобиля.
  Великолепная резиденция Кемперов показалась мне почти родной, когда мы подкатили к ней по усыпанной гравием дорожке и остановились возле бокового крыльца.
  Там нас ждали слуги, они сразу подхватили мои вещи, шофер отогнал машину в гараж, а мы с Лорингом Кемпером, взявшим меня под руку, подошли к Элен и миссис Кемпер.
  Сейчас мне уже трудно вспомнить, какими словами встретила меня миссис Кемпер. Она была настоящей светской дамой и обладала хорошими дипломатическими способностями, поэтому разговаривать с ней было легко и просто. Оперевшись на руку мужа, она приветствовала меня искренне и сердечно, впрочем несколько небрежно. Когда оба они направились к дому, даже не оборачиваясь и пребывая в полной уверенности, что мы с Элен идем за ними, девушка приблизилась ко мне.
  Но и Элен Чэдвик была не из тех, кто демонстрирует свои чувства. Она была хорошо воспитана и умела с улыбкой смотреть в лицо непостижимой судьбе, ее величеству фортуне.
  — Итак, Эд, вы снова с нами, — сказала она с дружеской улыбкой.
  Ее наряд обнаруживал все изящество ее совершенных форм, однако в ней не было и тени той наигранной сексапильности, во имя которой женщины выставляют напоказ все свои прелести. Ее, скорее, можно было бы назвать хорошим парнем, встретившим закадычного друга.
  — Ну, как наши дела? — небрежно поинтересовался я, подхватив ее тон.
  Она пожала плечами и посмотрела на меня. Глаза ее сверкнули.
  — Тени сгущаются. Миссис Кемпер дала мне понять, что события начинают принимать занятный оборот. Осталось всего одно письмо, и, кажется, его будет нелегко заполучить. Как вы думаете, Эд?
  Ее легкая небрежная манера говорить о самых серьезных вещах усыпила мою бдительность, и я совершенно непроизвольно выдал свои мысли, попросту произнеся их вслух. И когда разговор зашел о банде, готовившейся набросить на них сеть, у меня непроизвольно вырвалось:
  — Они приперли нас к стенке, Элен. Теперь это вопрос жизни или смерти. Они сильны и очень умны, чертовски умны, и мы не знаем, когда они нанесут следующий удар. Будьте ко всему готовы, наступают нелегкие времена.
  Маска беспечной веселости вмиг слетела с ее лица, глаза посерьезнели.
  — Вам угрожает опасность? Да, Эд? Я имею в виду, физическая опасность.
  Я тихо рассмеялся:
  — Мне всегда угрожает опасность, если я позволяю некоторым людям делать то, что им вздумается. Только на этот раз я им этого не позволю.
  На этом наш разговор закончился — мы уже пришли в просторную библиотеку, и миссис Кемпер жестом предложила мне сесть.
  — Располагайтесь поудобнее, Эд. Вот, пожалуйста, сигары, — сказала она и бросила обеспокоенный взгляд на Элен.
  Каким же я был кретином! Зачем-то сказал ей, что на карту поставлено нечто большее, нежели простая бумага, что речь идет о жизни и смерти и что развязка близка.
  Рядом со мной кто-то кашлянул, и, повернувшись, я увидел бесстрастное лицо Риггса, дворецкого. Ливрея сидела на нем столь безупречно, что можно было позавидовать, а по его взгляду я понял, что преданный слуга посвящен в семейный секрет и знает, что Алексей Александрович, человек с вандейковской бородкой и великолепной военной выправкой, одетый в безукоризненно сидящий мундир, на самом деле не кто иной, как Неуловимый Мошенник Эд Дженкинс. Я познакомился с Риггсом во время своего прошлого визита к Кемперам, и мы стали друзьями, поэтому сейчас я вскочил и протянул ему руку. Плевать мне на то, что он работает слугой, главное — он порядочный человек, а Эд Дженкинс никогда не отличался снобизмом.
  Лучистый взгляд миссис Кемпер выражал одобрение:
  — Да, Эд, мы решили посвятить его в наш секрет. Мы подумали, что вам будет легче, если не придется носить маску в присутствии Риггса. Кстати сказать, сегодня с Востока прибывает отец Риггса, он не видел его уже три года. Риггс, вам не пора ехать встречать его? Распорядитесь, чтобы шофер отвез вас на вокзал в голубом автомобиле.
  Риггс благодарно улыбнулся и поклонился. В этом доме он был почти членом семьи, однако всегда соблюдал дистанцию.
  — Утром ему пришла телеграмма, — продолжала миссис Кемпер. — Должно быть, старик решил преподнести небольшой сюрприз.
  Риггс, улыбаясь, удалился, а между нами завязалась легкая беседа. Так мы беседовали целый час, укрепляя сложившуюся между нами атмосферу дружеского взаимопонимания и доверия.
  Кто бы мог подумать, что двое здесь сидящих находятся на переднем, самом опасном крае борьбы, а еще двое всячески помогают им, рискуя не только репутацией, но и жизнью. Со стороны трудно представить, что я, Эд Дженкинс, обитатель преступного мира, сижу в обществе троих самых изысканных людей высшего общества в роскошной комнате и, откинувшись в кресле, наблюдаю, как дым от моей сигары ровными кольцами поднимается к потолку.
  Внезапно миссис Кемпер перевела разговор на тему, которая так волновала каждого из нас:
  — Эд, насколько мы поняли, вы приготовили им ловушку, выставив в качестве приманки… себя. Завтра вечером на приеме будет полно народу. Видимо, тогда они и начнут действовать. Как вы думаете, грозит ли нам какая-нибудь опасность до этого времени?
  Скосив глаза на извивающийся дымок сигары и сделав вид, будто меня нисколько не беспокоит завтрашний день, я лениво ответил:
  — О, думаю, что нет. Логичнее предположить, что они попытаются получить то, что им надо, именно во время приема. Или постараются пробраться в дом и спрятаться.
  Я покосился на Элен — интересно, как на нее подействовал тот небрежный тон, каким я произнес эти слова. На самом-то деле я не сомневался, что еще до наступления завтрашнего дня они предпримут какие-то действия. Хорошо зная этих бандитов, я был уверен, что они попробуют нанести удар в самый неожиданный момент, когда приготовления с нашей стороны еще не будут завершены. Для них я был Алексей Александрович, некий русский, имеющий при себе сокровища немыслимой ценности. Они понимали, что в любой момент мы с Кемпером можем достичь соглашения, и тогда сокровища окажутся под надежной защитой его сейфа. Но до этих пор они принадлежат мне.
  Да, конечно, я приготовил им ловушку, сам выступил в роли приманки, но дальнейшие мои действия должны были стать для них полной неожиданностью. Такое им и во сне не могло присниться! Я, конечно, мошенник, но, кроме того, я еще и джентльмен и потому не мог себе позволить вести военные действия в этом доме, даже во имя защиты его обитателей.
  По лицу Элен я догадался, что мой взгляд сказал ей многое. Я же не мог прочесть на ее кукольном личике ровным счетом ничего. Однажды мне довелось видеть ее в действии, в неравной схватке с безжалостным преступником, в чьи руки она попала в силу обстоятельств. Тогда мне показалось, что, подперев подбородок тоненьким розовым пальчиком, она больше интересуется своим отражением в зеркальце пудреницы, нежели тем, что говорит ей этот негодяй, несмотря на то что он грозился разрушить всю ее жизнь.
  Пронзительно зазвонил телефон, и было в его звуке что-то требовательное и истеричное, он мгновенно прервал тот теплый поток взаимопонимания, что соединял нас.
  Лоринг Кемпер сам подошел к телефону и низким грудным голосом проговорил:
  — Алло?
  Я заметил, как сразу же сжались его пальцы на телефонной трубке.
  — И ему уже ничем нельзя помочь? — спросил он и добавил: — С ним должен был быть его отец… Он встречал его на вокзале… Да, понимаю… Попросите его приехать сюда. Вы говорите, он тоже ранен?.. Хорошо, везите его сюда и не забудьте оказать медицинскую помощь шоферу. Мой доктор будет здесь через полчаса.
  Миссис Кемпер вскочила, глаза ее расширились.
  Элен, ошеломленная, наблюдала за ней. Я почувствовал, как глаза мои сузились в злобном прищуре, губы плотно сжались, и мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы придать лицу бесстрастное выражение, так что, когда Лоринг Кемпер повернулся к нам, лицо мое выражало лишь молчаливо-удивленное участие. Я не мог позволить себе показать им, что делается у меня на душе.
  Совершенно непреднамеренно я отправил хорошего человека на смерть.
  Выступая сам в роли приманки, я совершенно забыл об опасности, так как давно привык к ней. Я просто перестал принимать ее в расчет. Ежедневно, ежегодно я смотрел в лицо опасности. Изобретательность и находчивость, приобретенные с годами, лишь укрепляли во мне способность предчувствовать опасность, придавая уверенности в своих силах.
  — Случилось несчастье, — сказал Кемпер. — Риггс… На вокзале какой-то грузовик потерял управление, вылетел на тротуар и буквально впечатал Риггса в стену здания. Шофер тоже пострадал. Но что еще более трагично, так это то, что отец Риггса — к тому времени он уже сошел с поезда — имел несчастье видеть все своими глазами. Он так и не успел перемолвиться с сыном хотя бы словечком — тот скончался мгновенно.
  Миссис Кемпер побледнела как мел, она нервно облизывала губы, в ее глазах стоял непередаваемый ужас.
  — Господи, какое горе! Отца нужно привезти сюда.
  Кемпер кивнул.
  — Я уже распорядился на этот счет, — ответил он и снова повернулся к телефону, чтобы привести в движение целый механизм: вызвать лучших врачей и сиделок для помощи пострадавшему шоферу.
  Я не сводил глаз с дымка своей сигары. Теперь он напоминал мне дыхание смерти, и мне пришлось опустить глаза на горящий кончик сигары и сделать вид, будто сейчас я испытываю всего лишь сильное сочувствие к горю этих людей. На самом деле мне хотелось вскочить и бежать, тут же начать действовать.
  Моя добыча уже угодила в ловушку и теперь клевала наживку.
  Отец Риггса был безутешен. Чтобы увидеть своего сына, он пересек полконтинента, и в тот момент, когда долгожданная встреча должна была состояться, безжалостная смерть вырвала сына буквально из его объятий.
  Сейчас он представлял жалкое зрелище — сгорбленный плачущий старик, раздавленный горем. Он был так поглощен своим несчастьем, что, казалось, даже не осознавал, что Кемперы единственные, кто старается помочь ему. Хотя было видно: что-то он все-таки пытается понять, не исключено, что он принимал Кемперов за своих детей, ниспосланных ему взамен погибшего сына.
  Мистер Кемпер проявил редкий такт и сочувствие, лично распорядившись насчет организации похорон. Он также провел скорое расследование обстоятельств гибели Риггса, и я почувствовал, что в той спокойной манере, с какой он проводил его, таится нечто вроде хладнокровного желания отомстить.
  Предварительное расследование оказалось на удивление простым. В силу чисто механической неполадки, которую невозможно предвидеть заранее, грузовик понесло в обратную сторону, водитель не виноват. Такое сообщение получил по телефону мистер Кемпер от своих поверенных, которым было поручено расследование.
  Так что если учесть организацию похорон, расследование, необходимость утешать Риггса-старшего, то, надо сказать, вечер получился довольно лихорадочный. Закончили мы только к половине двенадцатого, и, перед тем как идти спать, Лоринг Кемпер пригласил меня пройтись по парку.
  Я обратил внимание, что дом охраняется двумя сторожами. Они отлично знали свои обязанности, и любой посторонний, случись им его заметить, был бы застрелен на месте.
  Чтобы успокоить его, я кивнул и высказал ему свое одобрение относительно тех мер по охране дома, которые он предпринял со всей предусмотрительностью.
  Я лег в постель и погасил свет, но тут же тихонько выскользнул из нее и аккуратно разложил вместо себя подушки, придав им очертания тела спящего человека.
  Саквояж с двойным замком был прикован к постели тоненькой стальной цепочкой, которая поблескивала в темноте, отражая лучи проникавшего с улицы света.
  Я спрятался в гардеробной, откуда через дверную щель мог наблюдать за происходящим в спальне.
  Прошел час. К этому времени дом полностью погрузился в тишину. В этом добротно построенном доме с прочными дубовыми полами не нашлось бы ни одной скрипящей половицы, и в той гробовой тишине, которая сейчас царила в нем, было что-то осязаемое, материальное. Я отчетливо ощущал ее.
  Притаившись в своем укрытии, весь — само напряжение, я ждал, вглядываясь в темноту и прислушиваясь.
  И вдруг я обнаружил, что больше уже не вижу, как блестит цепочка. Может, на улице погас свет? Я взглянул на окно — нет, фонари горели. Однако цепочка перестала блестеть. А вокруг по-прежнему ни звука.
  Вдруг в тишине что-то тихонько звякнуло, и снова наступило безмолвие. Но теперь я знал, что произошло — это щелкнули о стальную нить цепочки кусачки.
  Снова воцарилась абсолютная тишина. Добыча угодила в ловушку, и мне оставалось только захлопнуть ее, но… я не видел ничего, не мог различить ни единого звука.
  Вдруг в сторону окна метнулась тень, загородив пробивавшийся оттуда свет. Затаив дыхание, напрягая каждый мускул, я ждал. Эта тень, заслонившая оконный проем, двигалась так же неуловимо, как движется диск луны, выплывающей из-за подернутых золотой каемкой холмов. И тогда я понял, почему не слышу ни единого звука. Незваный гость, проникший в дом, очевидно, был из тех, чьи особым образом натренированные мышцы сделались до такой степени гладкими и пластичными, что позволяли ему двигаться как бы в замедленном темпе. Это была особая техника. Ни шороха, ни шелеста одежды, зацепившейся за стул, ни приглушенного звука шагов… Этому человеку удалось достичь абсолютной бесшумности и замедленного эффекта благодаря тому, что за один раз он продвигался буквально на миллиметр.
  Я сам умел двигаться бесшумно в полной темноте и считал себя непревзойденным в этом искусстве, но сейчас я с трудом представлял, как можно, не выдавая себя, проследить за таким человеком. Однако, призвав на помощь все свое мастерство, я выбрался из гардеробной и последовал за ним, стараясь повторять каждое его движение.
  Так мы вышли из комнаты, проследовали по коридору, по лестнице — две едва различимые тени, вовлеченные в смертельную дуэль, — и оба двигались в кромешной тьме со скоростью улитки.
  У меня не было полной уверенности, что тот, кого я преследую, уже не свернул в сторону. Не был я уверен и в том, что не наткнусь на него в темноте или что мне удается двигаться с той же скоростью, что и он. Возле окна он ускорил шаг, и это помогло мне, — я понял, как он собирается выбраться отсюда. Оставалось положиться на удачу и на собственные способности. Я боялся потерять его. Позволить этому человеку улизнуть из дома и скрыться в темноте означало для меня лишить Элен Чэдвик счастья, а себя самого жизни.
  Вдруг все изменилось в мою пользу.
  В кромешной тьме послышались легкие, тихие, но все же различимые шаги — тот, кого я преследовал, направлялся на кухню. Похоже, сейчас для него быстрота решала все, и я тоже ускорил шаг, стараясь двигаться с ним в унисон.
  На кухне он остановился у окна, обернулся и осветил помещение фонариком, но я был готов к этому и успел спрятаться за столом возле плиты.
  Он еще немного помедлил и выпрыгнул в окно. Я выждал пару секунд, прежде чем последовать его примеру. Я боялся привлечь внимание сторожей, равно как и опасался, что меня заметит похититель саквояжа. Но больше всего я боялся упустить свою добычу. Драгоценности должны были попасть в собственные руки босса с ледяными глазами. Моя добыча схватила приманку и сейчас тащила ее прямо в логово. Теперь моя цель — обеспечить безопасность Элен Чэдвик — значительно приблизилась. Этого момента я ждал давно. Моя собственная жизнь не имела значения, она нужна была лишь для того, чтобы защитить Элен.
  С удвоенной осторожностью приблизившись к подоконнику, я спрыгнул на землю. Сторожей я не увидел, но мне были хорошо слышны спокойные размеренные шаги одного из них, направляющиеся в мою сторону.
  Такие шаги свидетельствовали о том, что сторож ни о чем не подозревает.
  Стало быть, похититель саквояжа выпрыгнул из окна незамеченным. Дом охранялся двумя сторожами, и этого, конечно, было недостаточно. Чтобы организовать надежную охрану владений такого размера, потребовалось бы не меньше двух десятков сторожей, но и эти двое создавали для меня серьезную помеху.
  Интересно, что делает сейчас похититель саквояжа?
  Может, притаился в тени и ждет, когда сторож пройдет мимо? В таком случае он должен был видеть, как я спрыгнул на землю. А может, он давно уже удрал, воспользовавшись тем, что сторож находился в другом конце дома? Тогда мне нельзя медлить. Если я настигну его, то должен буду вести себя как подобает настоящему русскому великому князю, пытающемуся вернуть свои бесценные сокровища. Если же ему удастся улизнуть от меня, придется пойти на крайние меры, и тут уж ни в чем нельзя быть уверенным.
  Мысленно попросив Бога направить меня по правильному пути, я начал красться по двору, убедившись, как и подозревал ранее, что обмануть сторожа не составляет труда.
  Внезапно меня осенила идея — а вдруг грабитель захочет угнать одну из машин. Я направился к гаражу, но там был полный порядок, никаких его следов.
  Неужели я ошибся? Неужели он действительно оказался крайне осторожным и все еще ждет в тени возле дома? А может быть…
  Я выскользнул из гаража и, стараясь держаться в тени ограды, направился к мощеной дороге, пролегающей у подножия холма. Другого выхода у меня не было, мне ведь не известно, где он подкарауливает меня.
  Я был уже на полпути, когда судьба снова сыграла мне на руку. Впереди что-то блеснуло, потом еще раз… И я увидел на земле небольшой кружок света. Я остановился и начал красться по направлению к нему. Учитывая величину сделанной мной ставки, я не мог позволить себе упустить даже малейший шанс. Я должен был выяснить, что означает этот свет.
  Я двигался по траве бесшумно, как тень, пока не оказался на достаточном расстоянии. Это был мой ночной вор. Выбравшись на безопасное место, как и следовало ожидать, он решил удостовериться в подлинности своей ноши. Да уж, хорош бы он был, если бы принес боссу с ледяными глазами набитый газетами саквояж с положенным в него для тяжести кирпичом.
  Плюшевые коробочки он сразу же отложил в сторону, судя по всему, его больше интересовала массивная шкатулка, в которую я поместил корону.
  Взломав фомкой крышку, он осветил содержимое шкатулки лучом фонарика и ахнул. Ничего удивительного.
  Ювелир тщательно подобрал по цвету сочетание камней в короне, приложив к этому весь свой художественный вкус.
  Мне нужно было, чтобы один вид короны убивал наповал, делая невозможной даже ее приблизительную оценку.
  Сейчас, освещенное лучом карманного фонаря, содержимое шкатулки, казалось, залило все вокруг своим великолепным сиянием. Ничего удивительного, что это непередаваемое зрелище заставило моего грабителя захлебнуться от восхищения.
  Он склонился, чтобы получше рассмотреть корону и шкатулку, в которой она лежала. Воспользовавшись этим, я подкрался поближе. Он ощупывал пальцами причудливой работы шкатулку, ее резные скобы, требовавшие легкого нажима, чтобы вынуть корону, и в то же время не позволявшие ей свободно болтаться внутри шкатулки.
  Внимательно все разглядев, он захлопнул крышку, собрал лежавшие на траве плюшевые коробочки и убрал «драгоценности» в саквояж. Затем перелез через ограду и тихонько свистнул в темноту. Почти сразу же в ответ раздалось тарахтенье мотора. На противоположной стороне, вынырнув из тени деревьев, показался длинный гоночный автомобиль. Он мягко подкатил к обочине, и человек с саквояжем бросился к нему.
  Пока он садился в машину и устанавливал между ног саквояж, а шофер заводил двигатель, я бесшумной тенью метнулся сзади к машине.
  Они меня не заметили, а когда обернулись, чтобы осмотреть улицу, я уже успел спрятаться. Удача по-прежнему сопутствовала мне, и я расценивал это как доброе предзнаменование. События развивались так, как я и предполагал. Кроме того, над задним бампером в машине оказался складной багажник. Это уже была настоящая удача. Я-то боялся, что мне придется висеть, вцепившись в запасное колесо, а теперь я удобно расположился в багажнике, посмеиваясь над лихими пируэтами, которые выписывал автомобиль, боясь, что за ним начнется погоня.
  В одном из старых респектабельных районов, где дома стояли в глубине улицы и куда еще не успели проникнуть новейшие архитектурные веяния, машина затормозила, свернула на обочину, и человек с саквояжем выпрыгнул из нее. Автомобиль снова набрал скорость и поехал дальше. Меня интересовал человек с саквояжем, поэтому, дождавшись, когда автомобиль замедлит ход на повороте, я аккуратно спрыгнул на землю.
  Пробираясь дворами, я приблизился к задней части дома, в котором скрылся человек с саквояжем. Дом, похоже, не охранялся и вообще напоминал тысячи подобных домов, во всяком случае снаружи.
  На стене дома я обнаружил изолятор, и это навело меня на размышления. Зачем он здесь? Он явно не был связан ни с телефонной, ни с электрической сетью.
  Постояв с минуту, я прошел вдоль стены дома, внимательно исследуя ее поверхность. Внизу, почти у самой земли, я заметил еще одно пятнышко, подозрительно смахивающее на другой изолятор. Невзирая на всю рискованность моих действий, я вынул из кармана фонарик и осветил стену.
  Прямо из-под дома выходили два провода, от которых, в свою очередь, расходилась в разные стороны целая сеть плотно переплетенных проводов, ведущих ко всем окнам здания. Проводка была сделана так искусно, что темной ночью была практически незаметна.
  Один провод проходил всего в двух шагах от того места, где я стоял, так что сделай я один неосторожный шаг, и в доме начался бы переполох.
  Я очень осторожно вернулся обратно, раздумывая над тем, как пробраться в дом. Нечего и говорить, что время дорого и что любой момент может оказаться последним. Я уже решил было попытаться проникнуть в дом с фасада, как вдруг на бельевом столбе заметил обрывок оголенного провода. Присоединить его к проводу, ведущему к одному из окон, и таким образом замкнуть цепь сигнализации оказалось минутным делом. Очевидно, главарь преступного синдиката либо страдал от нехватки персонала, либо в большей степени верил в механический гений, нежели в человеческие способности.
  Через мгновение я взбирался в окно, сорвав с себя вандейковскую бородку. На этом последнем этапе я хотел быть самим собой. Передвигаться по дому было несложно — повсюду горел яркий свет.
  Первым делом я постарался найти место, где можно было бы отдышаться и прислушаться к происходящему.
  Нужно сначала отвлечь внимание босса с ледяными глазами, а уж потом попробовать проникнуть в его сейф, решил я. Чутье подсказывало мне, что необходимая мне бумага находится в этом доме, и я стал ждать благоприятного случая.
  Вдруг я услышал слабый сдавленный вскрик женщины. До меня донеслись звуки возни, хриплый мужской голос, чертыхающийся от боли. Все это не вписывалось в мой план. Вынув пистолет, я бесшумно заскользил по коридору.
  Справа я увидел открытую дверь и заглянул в нее.
  Комната была пуста и погружена во тьму, только из небольшого чулана в самом ее конце лился слабый свет. Я подкрался туда на цыпочках и остановился, пораженный.
  В самой середине чулана, устроенного в небольшом алькове, находилось возвышение в виде платформы с ведущими к ней крутыми ступеньками. Платформа возвышалась над полом футов на семь-восемь, свет лился с самого ее верха.
  Снова послышались шум возни и прерывистое дыхание, свидетельствующие о том, что там происходит жестокая борьба.
  Я был один в этом доме, кишевшем убийцами и головорезами, и мне ничего не оставалось, как рискнуть. Тем более что удача в последнее время сопутствовала мне. И не в моих правилах жать на стоп-кран, когда фортуна улыбается.
  С проворством обезьяны я взобрался по ступенькам, готовый увидеть там все, что угодно, но только не то, что открылось моим глазам.
  Платформа примыкала к стене с проделанной в ней орнаментальной решеткой, через которую лился свет и доносились звуки из соседней комнаты. На одном краю платформы стоял один стул, на другом — другой, с лежавшей на нем подушкой и прислоненным к стулу обрезным ружьем. По всей видимости, здесь у них было что-то вроде сторожевого поста, отсюда охранник мог наблюдать за тем, что делается за решеткой, и в случае необходимости использовать свое смертоносное оружие.
  Очевидно, происходящее в соседней комнате отвлекло внимание охранника от его поста. По-видимому, случилось нечто непредвиденное, потребовавшее его вмешательства, о чем свидетельствовали звуки борьбы, доносившиеся оттуда. Теперь, когда я увидел платформу и разгадал назначение этого сторожевого поста, я стал яснее представлять себе всю картину. Я понял: босс с ледяными глазами чувствовал, что я могу перейти в наступление, поэтому на сей раз решил не дать застигнуть себя врасплох. Этот сторожевой пост он устроил специально ради меня. Если бы я неожиданно вошел в соседнюю комнату, он тут же подал бы охраннику невидимый сигнал, чтобы тот разделался со мной.
  Все это я оценил в считанные доли секунды, пока разглядывал отверстие в решетке. Соседняя комната, судя по всему, была чем-то вроде кабинета или офиса, своеобразным штабом босса с ледяными глазами. Здесь стояли огромный письменный стол, внушительный сейф, несколько стульев, диван и пара каталожных шкафов. Похоже, наш босс любил вести дела с размахом.
  Однако у меня не было времени разглядывать все это убранство, в большей степени меня интересовала груда перепутавшихся в драке тел. В этой отчаянной молчаливой борьбе участвовало несколько мужчин и девушка, и, похоже, схватка близилась к концу.
  Один из мужчин явно выступал на стороне девушки.
  Одежда на ней была разорвана, тело покрыто синяками и ссадинами, в глазах застыл дикий непередаваемый ужас. Человек, дравшийся на ее стороне, был избит до неузнаваемости. Его лицо — вероятно, от ударов рукояткой пистолета — превратилось в сплошное кровавое месиво. Но он продолжал держаться на ногах.
  Босс с ледяными глазами тоже принимал участие в драке. Судя по его виду, девушке удалось вцепиться ногтями в его жирное лицо — из глубоких царапин сочилась кровь. Он тяжело дышал, но глаза по-прежнему оставались холодными как лед. Они, казалось, излучали мертвенный ледяной свет, и, надо сказать, смотреть в них было занятием не из приятных.
  Девушку связали, заткнули рот и бросили на диван.
  Теперь мне удалось разглядеть ее лицо. Это была Мод Эндерс, та самая девушка с родинкой на левой руке.
  Должно быть, эта борьба, яростная и беспощадная, началась неожиданно, потому что охранник так и не смог воспользоваться своим обрезом. Когда в куче дерущихся оказался сам главарь, охраннику пришлось вмешаться, но стрелять он не решился, боясь попасть в главаря.
  Тут я увидел лежащего на полу человека, глаза его были закрыты, лицо бледно. Он был без сознания, а может быть, и мертв. Я узнал его. Это был человек, укравший сокровища Алексея Александровича и изображавший отца Риггса.
  Босс с ледяными глазами быстро навел порядок. Парня с изуродованным до неузнаваемости лицом связали, заткнули рот и швырнули на пол. Девушка, избитая, связанная, в разорванной одежде, лежала на диване, в глазах ее застыл ужас. Туфли слетели, на ноге болтался разорванный чулок. На другой ноге, абсолютно голой, виднелись свежие ушибы.
  Босс тяжело опустился в кресло, придвинул саквояж, стоявший на гладкой стеклянной поверхности стола, и заглянул внутрь. Потом вынул из него коробочки с драгоценными камнями и разложил их на столе, собираясь произвести опись. Рядом лежали карандаш и листок бумаги. Он все делал обстоятельно и методично, этот огромный человек с леденящими душу глазами и расцарапанным в кровь лицом.
  Я протянул руку назад за ружьем, собираясь взять босса на мушку. Но вместо этого моя рука наткнулась на человека, который, воспользовавшись тем, что я наблюдаю за происходящим, тихонько подкрался сзади и собирался наброситься на меня.
  Я резко повернулся. Удача, которая до сих пор сама шла мне в руки, теперь, кажется, собиралась повернуться ко мне спиной. Судя по всему, какой-то член банды, не подозревая, что в соседней комнате идет драка, поднялся по ступенькам, собираясь перемолвиться словечком с охранником. Но вместо него он увидел мою фигуру, освещенную лившимся из-за решетки светом. Тогда он подкрался ко мне и приготовился нанести удар.
  Когда я повернулся, он отскочил назад, в руке его блеснул пистолет. Перед тем как потянуться за ружьем, я убрал свой пистолет в карман, и теперь эта неосторожность могла стоить мне жизни. Я всегда утверждал, что человек должен постоянно держать мозги в работе, а сейчас вдруг позволил себе отвлечься зрелищем борьбы, происходящей в другой комнате.
  Бандит держал меня на прицеле, и я ничего не мог поделать. Но роль мученика меня не устраивала. Я заметил по его глазам, что он готов выстрелить, поэтому отступил назад и поднял руки. Мне нужно было всего несколько минут, чтобы придумать способ выкрутиться.
  Он жестом велел мне спускаться вниз и потянулся за ружьем. Действовал он молча, очевидно боясь помешать боссу с ледяными глазами.
  Я начал спускаться, выжидая удобный момент, чтобы схватить державшего меня на прицеле человека за ногу и сбросить с платформы. Но вдруг я увидел внизу другого человека, тоже вооруженного, и понял, что окончательно попался.
  Эд Дженкинс, Неуловимый Мошенник, загнанный в угол, убит в бандитском логове, и его тело найдено в пустынном переулке. Вот уж повеселятся в полиции. И все из-за минутной неосторожности, проявленной в тот момент, когда я, напротив, должен был быть настороже.
  Я спустился с лестницы, бандиты, о чем-то пошептавшись, обыскали меня, отобрали пистолет и, несколько расслабившись, повели меня в кабинет главаря. Они не представляли, кто я такой, а потому не знали, какое удовольствие получит их босс, увидев меня.
  Отобрав мое оружие, они, очевидно, почувствовали себя увереннее.
  Один бандит шел впереди, другой сзади.
  — Только не вздумай мешать боссу, пока он не закончит, — шепотом предупредил один другого.
  Я обратился к ним, решив попробовать задурить им голову или хотя бы отвлечь их внимание.
  Так вы, ребята, что, не сыщики? — спросил я, изобразив на лице удивление.
  Они недоуменно переглянулись.
  — Черт! А я было подумал, что все накрылось, — продолжал я. — Босс позвал одного парня помочь ему разделаться с девкой, и тот попросил меня пока посторожить.
  Тут вы, ребята, на меня и напали. А я-то думал, всех накрыли.
  Они осклабились в улыбке, и мне показалось, что тот, кто только что говорил, начинает колебаться.
  — Да кто ты такой, черт возьми? — спросил он.
  Я рассмеялся:
  — Я тот, кто придумал всю эту затею с русским гостем у Кемперов. Разузнал про него все хорошенько и сообщил боссу, как провернуть дельце.
  — Черт, так это ты!.. — воскликнул один из них, заглядывая мне в лицо. — А я считал, что все придумал Левша.
  Я самодовольно усмехнулся:
  — Э-э, да вы ни хрена не знаете!.. Вот тут, в ботинке, у меня есть одна бумажка и пропуск, подписанный боссом. Я всегда держу их под стелькой, ни один полицейский сроду не допрет полезть туда.
  И я поднял ногу, будто собираясь развязать шнурки на ботинке.
  Оба охранника были ошарашены. Босс не любил топорной работы, и они боялись сделать что-нибудь не так.
  Воспользовавшись их замешательством, поднятой ногой я резко ударил назад, одновременно бросился вперед и ухватился за дуло ружья, которое сжимал другой бандит.
  Мой удар пришелся заднему бандиту в солнечное сплетение, и он без сознания рухнул на пол. Удар действительно был ужасающий. Тот, что стоял впереди, растерялся от неожиданности, но затем принял боевую позу. Я притянул его к себе и ударил головой в челюсть, а затем, не давая ему опомниться, изо всей силы нанес второй удар в подбородок. Он зашатался, колени его подкосились, и он, продолжая сжимать ружье, рухнул назад. Я понимал, когда они очнутся, то, скорее всего, подумают, что я удрал на улицу.
  И уж конечно, им в голову не придет искать меня на платформе.
  С такими мыслями я бросился обратно в комнату и затворил за собой дверь. Я снова очутился на платформе, только на этот раз совершенно безоружный — у меня не было времени забрать обратно свой пистолет, а кроме того, я так спешил, что, честно говоря, это совсем вылетело у меня из головы. Я проклинал свою глупость.
  В игре, в которую я ввязался, ни на секунду нельзя терять бдительность.
  Босс с ледяными глазами, судя по всему, ничего не подозревал о драке в коридоре. Я-то думал, что увижу его за переписыванием имеющихся драгоценностей, но он, похоже, отложил это занятие ради чего-то другого.
  Он сидел на диване возле девушки, держа в руке небольшую бутылочку и кисточку из верблюжьего волоса.
  Лицо его было неподвижным и безучастным, глаза смотрели твердо и холодно, а голос, когда он заговорил, звучал так же ровно и безжизненно, как всегда. Если этот человек и имел какие-нибудь чувства вообще, то, должно быть, держал их глубоко внутри.
  — Ты собиралась предать меня, Мод, и теперь заплатишь за это, — говорил он своим монотонным голосом. — Ты знаешь, что стало с теми двоими или троими, что пытались обмануть меня. С женщинами еще проще. Только дурак станет убивать женщину, когда есть множество других, куда более эффектных способов наказания. Взять, к примеру, твою кожу… Смотри, какая она нежная и белая… Как ты ухаживаешь за ней… Без сомнения, ты очень красивая женщина и гордишься своей красотой… В этой бутылочке у меня кислота. Несколько взмахов этой вот мягкой кисточкой — и от твоей красоты не останется и следа.
  Твое лицо станет таким отталкивающим, что к тебе не приблизится ни один мужчина, разве только какой-нибудь грубый скот… А еще я собираюсь капнуть одну капельку тебе в глаз. В один глаз. Я не хочу, чтобы ты совсем потеряла зрение, я хочу, чтобы ты могла видеть, какой уродиной стала. Твое имя станет притчей во языцех во всем криминальном мире, и та, что займет твое место, всегда будет помнить, что бывает с теми, кто пытается предать меня.
  В его голосе не было ни злобы, ни злорадства — холодная бесстрастная речь человека, лишенного всяких эмоций, вернее, умеющего полностью подчинять их разуму.
  С этими словами он окунул кисточку в пузырек, старательно проведя ею по стенкам склянки, чтобы отжать лишнюю жидкость. Он хотел, чтобы его работа выглядела безупречной.
  Рот у девушки был затянут, руки связаны. Двигаться она не могла — на нее навалилась толстая туша босса.
  Только ноги, которые не были связаны, находились в движении. Они извивались и брыкались, мелькая в ярком свете огромной электрической лампы, свисавшей с потолка.
  Негодяй не погрешил против правды, сказав, что у нее красивая кожа и что существуют куда более страшные способы наказать женщину, нежели просто убить ее.
  Человек с разбитым лицом, который был на ее стороне, напрягал все силы, пытаясь освободиться от веревок. Трое подручных босса, сидящих в углу, усмехались с нескрываемым злорадством. Людям подобного сорта доставляет удовольствие наблюдать за мучениями других.
  События развивались совсем не так, как я рассчитывал.
  Но я не мог сидеть сложа руки и смотреть, что собирается предпринять этот негодяй. Женщина с родинкой на руке пару раз по-настоящему помогла мне. Да, она действительно была членом их банды, однако кто знает: может быть, и сейчас она попала в это ужасное положение, пытаясь спасти меня? Разумеется, я помнил о предостережении Хорька и о том, что за ним последовало.
  Я перевел дыхание, приготовившись крикнуть мерзавцу, что он у меня на мушке, и, если не отпустит девушку, я выстрелю. Но крикнуть я не успел, потому что внезапно из коридора раздался еще один голос. Мое сердце замерло — это был голос Элен Чэдвик.
  Мне не раз приходилось смотреть в лицо смерти, и я встречал ее со спокойной улыбкой, но то, что происходило сейчас, повергло меня в ужас. Я чувствовал, что покрываюсь холодным потом. Элен во власти этого негодяя!
  Он поднял глаза.
  — Я пришла сказать вам, что уступаю и готова подчиниться вашим условиям, — легко и непринужденно проговорила она, ступив в комнату.
  Всем своим видом она изображала эдакое беспечное беззаботное создание с размалеванным личиком, накрашенными губами и пустым взглядом, одетое по последней моде. Но я — и, наверное, только я — уловил в ее голосе никому не заметные чуть дрожащие нотки.
  Поставив склянку, босс с ледяными глазами пристально посмотрел на нее:
  — Элен Чэдвик?
  Она кивнула.
  Он поднялся и пересел за стол. На лице его появилась улыбка. Впервые за все время я увидел на его лице хоть какое-то выражение и должен сказать, что эта улыбка была не из приятных — страшная, злорадная, победоносная.
  — Вы написали, что если я подчинюсь вашим требованиям, то некий человек проведет меня к вам при условии, что я приду одна и никто не будет знать, куда я отправилась. Даю вам слово, что я соблюла ваши требования.
  Он кивнул:
  — Каковы же ваши условия?
  На этот раз она не смогла скрыть своих чувств. Лоб ее покрылся румянцем, губы приоткрылись, она подалась вперед:
  — Оставьте в покое Эда Дженкинса. Он оказался замешан в этой истории по моей вине, и мне известно, что сейчас он в опасности. Я готова сделать все, что вы прикажете. Если понадобится, я дам вам денег. А если хотите, можете использовать мое положение, я исполню все, что вы скажете.
  Он бросил на нее тяжелый взгляд:
  — Ба, что за глупость! Неужели вы думаете, что я способен отдать Эда Дженкинса даже за сотню таких, как вы? Впрочем, в этом что-то есть. Он любит вас. Я бы дорого заплатил, чтобы взглянуть на это, а уж тогда бы отомстил. Ладно… В Мексике есть один притон, где мне неплохо заплатят за такую красотку, как вы… Вот уж тогда я посмотрю на Эда Дженкинса. Подумайте об этом.
  Мне хорошо заплатят за вас… Ха-ха!..
  Впервые я видел, как этот человек смеется, и у меня мурашки побежали по спине. В нем было нечто нечеловеческое, даже безумное, словно внутри его сидел какой-то злобный демон…
  И тут Элен поняла, куда он клонит, увидела стоящих сзади злобно смеющихся людей и девушку с завязанными руками и заткнутым ртом, лежащую на диване.
  Она улыбнулась, медленно, с величавым достоинством.
  Ей стала ясна вся тщетность ее попыток спасти меня, жертвуя собой. Теперь я был уверен, что она постарается доиграть эту партию до конца, будет даже играть на руку этому негодяю, чтобы найти подходящий момент и убить его.
  — Ну что ж, если меня собираются продавать, надо навести красоту. Я должна хорошо выглядеть, — проговорила она тоном ветреной девицы, открыла сумочку и извлекла из нее пудреницу.
  Бандиты зачарованно смотрели на нее. Даже сам босс с ледяными глазами, казалось, немного растерялся. Поначалу я подумал: может, у нее в сумочке лежит пистолет? Нет, она конечно же была безоружна. Ее оружием, так же как и моим, были лишь ее собственный ум, выдержка и быстрота реакции.
  И тут я заметил еще кое-что.
  Голые ноги Мод Эндерс находились в непрестанном движении, но это движение имело определенную цель.
  Пока босс с ледяными глазами разговаривал с Элен, Мод Эндерс дотянулась ступнями до небольшой этажерки, на которой стоял телефон. Ее ладные ступни действовали с изяществом и проворством, напоминая движения рук, а пальцы, похоже, обладали такой же чувствительностью, что и на руках. Несмотря на всю опасность момента, я не мог не восхищаться красотой этих безупречно скроенных ног и проворной ловкостью их движений.
  Пальцами ноги она подняла трубку. Это был умный гениальный ход, а кроме того — последний отчаянный шанс.
  Я не мог не проникнуться гордостью за Элен Чэдвик, моего храброго маленького товарища. Ей тоже были видны ноги Мод Эндерс. Пока негодяй с ледяными глазами пытался застращать ее, она наблюдала за действиями девушки с родинкой. И вдруг резко переменила тактику.
  Казалось, самообладание внезапно покинуло ее. Губы и руки у нее задрожали, глаза расширились, и она резко наклонилась вперед, к самому лицу негодяя, как бы невзначай закрыв телефон.
  — Нет! Нет! Только не это! — вскричала она. — Помогите! Помогите! Нет, только не это!
  На бесстрастном лице человека, сидевшего за столом, промелькнуло выражение удовлетворения. Короткие толстые пальцы судорожно вцепились в крышку стола, взгляд не отрывался от лица девушки. Тяжелое обвислое лицо с глубокими кровоточащими царапинами застыло в неподвижности.
  — Вот так-то лучше, — проговорил он со вздохом облегчения. — Я знал, что вам не хватит выдержки. Теперь будете играть по моим правилам. Дженкинс умрет. Но сначала он узнает, что его любимая женщина продана в мексиканский притон и что деньги за нее получил я.
  — Нет, не надо! — снова вскричала девушка. — Умоляю, не губите меня! Лучше умереть. Пожалуйста, кто-нибудь, помогите!
  Пронзительная сила этого голоса, казалось, вывела его из себя. Он словно почувствовал, что помощь и впрямь последует, и заерзал на стуле.
  Остальные свидетели этой сцены, грубые и жестокие скоты, злорадно посмеивались. Они сгрудились в углу, чтобы лучше видеть ее лицо и в случае чего отрезать ей путь к бегству. Мод Эндерс со связанными руками лежала на диване. То, что делают ее ноги, было видно только мне и Элен.
  Наконец она изловчилась и положила трубку на рычаг. Элен Чэдвик сразу же смолкла.
  — Вот так бы давно, — прорычал негодяй с ледяными глазами, в которых промелькнуло что-то вроде подозрения. — В этом доме звуконепроницаемые стены, так что оставь свои вопли для другого случая. Я хотел послушать, как ты будешь орать, и послушал. С меня хватит.
  Он повернулся к троим бандитам, стоявшим наготове, и уже открыл было рот, но тут его глаза остановились на дверном проеме. Там стоял охранник, один из тех двоих, кого мне удалось хорошенько отделать. По его лицу текла кровь.
  — В доме шпион, — слабым голосом проговорил он. — Подглядывал через решетку. Мы поймали его, но он вырвался и убежал. Проводка повреждена.
  На сей раз лицо человека, сидевшего за столом, утратило свое бесстрастное выражение.
  — Что-о? Еще один шпион? — заорал он, бросив взгляд на связанного человека, лежавшего на полу. На лице его появилось смешанное выражение страха и ярости. — Что все это значит? Дом, похоже, кишит шпионами. Какого черта! И вы дали ему удрать? Придурки!..
  Его перебил спокойный голос Элен Чэдвик.
  — Это Эд Дженкинс, — заметила она небрежно, словно речь шла о погоде, — так что приготовьтесь к смерти.
  Я не сомневалась, что он придет. — В ее словах чувствовалась спокойная уверенность, они звучали не как угроза, а как пророчество.
  Человек за столом дрогнул — нервы его наконец не выдержали.
  — Да, он настоящий дьявол… — пробормотал он. — Кто сейчас на площадке?
  Бандиты молча переглянулись.
  — Вы позвали меня помочь, — отважился сказать один из них. — Мне кажется, сейчас там никого нет.
  Босс с ледяными глазами изверг целую руладу отборной брани:
  — Так иди же туда немедленно. О твоей безответственности поговорим позже. И держи дверь под прицелом. Стреляй в каждого, кто войдет. Если он, конечно, не из наших… Кретин…
  Бандит поспешно выскочил за дверь. Сейчас он прибежит сюда, увидит меня и поднимет тревогу. Оружия у меня нет, путь к бегству тоже закрыт. Проклятый босс! Какого черта он тянет? Почему не торопится в ловушку, которую я ему приготовил?
  Внизу хлопнула дверь, послышались шаги — по лестнице поднимался человек. Я распластался у самого основания решетки, стараясь как можно меньше заслонять свет, лившийся из другой комнаты, где босс с ледяными глазами, уверенный в своей безопасности, ликовал над своей жертвой, заставляя ее умирать от страха.
  — Ну ладно. Сейчас взгляну на эти побрякушки, потом немного порисую кисточкой — не пропадать же кислоте, — и… рвем отсюда. Этот дом сослужил свою службу.
  С этими словами он придвинул к себе шкатулку, раскрыл ее и принялся отвинчивать крохотные болтики, удерживавшие корону. Двое телохранителей с любопытством наблюдали за ним с другого конца комнаты, время от времени бросая похотливые взгляды на обеих девушек.
  Я внутренне приготовился и, когда показалась макушка поднимавшегося по лестнице бандита, бросился на него и мертвой хваткой сжал его шею.
  Он успел издать сдавленный крик, но мои руки еще крепче сомкнулись на его горле. Вцепившись в мои руки, он оторвался от ступенек и всей тяжестью своего тела повис на моих запястьях. Это было уже слишком.
  Мои мускулы не могли выдержать на весу сто восемьдесят фунтов живого веса, и смертоносные тиски ослабили хватку.
  Мне оставалось только одно, и, мысленно обратившись за помощью к Богу, я сделал это. Из последних сил сдавив его горло, как водитель сжимает руль автомобиля, я ринулся вперед, и мы кубарем покатились с лестницы. В такой позе мы и приземлились — он внизу, я сверху. Позвонки под моими пальцами хрустнули, и я понял, что этот человек больше уже не опасен.
  В мгновение ока я снова очутился на площадке.
  Босс с ледяными глазами к тому времени уже отвинтил болты и собирался вынуть корону из углубления.
  — Что там за шум? — взревел он, обратив свое одутловатое лицо в сторону решетки.
  Изменив, насколько это было возможно голос, я ответил:
  — Свалился с лестницы и выбил зуб.
  Он выругался:
  — Черт вас побери! Ни на что не способны! Придурки!
  С этими словами он вынул корону из шкатулки, но тут же завопил и отпрянул назад.
  — Я поранился! — заорал он, задрав вверх ладонь, из которой сочилась кровь.
  И тут на глаза ему попался клочок бумаги, лежавший на дне шкатулки. Не задумываясь, он прочел вслух то, что там было написано:
  «Тебе осталось жить пятнадцать минут. Ничто уже не спасет тебя. Можешь считать, что я за все рассчитался сполна.
  Эд Дженкинс».
  Теперь он понял всю хитроумность конструкции короны, увидел, что, когда он приподнял ее из пазов, с четырех сторон одновременно выскочили четыре полые иглы, начиненные зеленоватой жидкостью, и одна вонзилась ему в руку. Тогда-то он и показал свою истинную сущность. Этот человек оказался попросту трусом.
  — Быстрее! — орал он, пытаясь перетянуть запястье носовым платком, чтобы приостановить кровь. — Меня отравили! К доктору!.. Достаньте из сейфа драгоценности. Я возьму их с собой. Пошевеливайтесь, кретины!
  Бог ты мой! Каким же дураком он оказался, с таким старанием изображая из себя умника. И как ловко я провел его! Грубый и безжалостный, он чувствовал себя могущественным и непобедимым только в окружении человеческих отбросов. Но если бы он знал этот сорт людей так хорошо, как знаю я, он бы вел себя сейчас совсем по-другому. Потому что эти люди, работавшие на него, пока он обладал силой и властью, походили на стаю голодных отчаянных крыс, готовых наброситься на любого, кто даст слабинку.
  Увидев страх на лице хозяина и поняв, что он трусит, они не торопились выполнять его приказания. К чему?
  Достаточно подождать пятнадцать минут, и главарь будет мертв. И тогда все, что лежит на столе, все неисчислимые сокровища достанутся им.
  Переглянувшись, они приблизились к нему.
  Босс с ледяными глазами понял, что навсегда потерял над ними власть. Смертельный страх исказил его лицо, на висках и на лбу выступили капли холодного пота. Это было жалкое зрелище!
  И все-таки рассудок не покинул его окончательно — он повернулся к решетке и прокричал:
  — Пристрели этих предателей! Убей их!
  И остановился в ожидании.
  Бандиты, забывшие было о потайной площадке, в страхе отступили назад. Сумей он воспользоваться моментом, ему бы удалось взять ситуацию под контроль — он мог бы усмирить бандитов и попробовать прорваться к выходу.
  Но он проявил нерешительность, занял выжидательную позицию. Подняв глаза, он смотрел на решетку, удивляясь, почему его приказ не выполняется.
  Это было глупо. Даже если бы охранник и был там, он, вероятнее всего, предпочел бы встать на сторону остальных. Какой смысл защищать того, кто уже мертв?
  А в глазах своих подчиненных главарь был уже всего лишь куском шевелящейся плоти, пытающейся выиграть у смерти еще несколько мгновений.
  Не услышав выстрелов из-за решетки, бандиты снова подступили ближе. Лицо босса передернулось в болезненной гримасе. Как и большинство страдающих ожирением людей, он был трусом и боялся физической расправы. Сверкнули лезвия ножей — это было пострашнее яда, — и он опустился на колени. Он просил пощады, умолял отпустить его, сулил бандитам золотые горы… Но его глаза, в которых застыл неподдельный ужас, по-прежнему напоминали две глубокие ледяные бездны.
  Наконец он опустил голову, закрыл глаза, застонал, потом вскрикнул — и… два ножа сделали свое дело.
  Бандиты торопились поскорее схватить добычу, пока не явились другие члены банды, с которыми пришлось бы делиться и деньгами и женщинами.
  Однако Элен Чэдвик не сидела сложа руки. Она бросилась к девушке с родинкой, вынула у нее изо рта кляп и принялась развязывать веревки.
  Я сломя голову бросился вниз с площадки, спеша на помощь. Сейчас эти девушки, как никогда, нуждались в защите.
  И вдруг я услышал резкий, пронзительный, холодящий душу звук, способный заставить содрогнуться любого, кто не в ладах с законом, — вой полицейской сирены.
  В этот момент я и влетел в комнату.
  — Господа, полиция уже перед домом, — сообщил я, отвесив поклон двум бандитам с перепачкаными кровью руками. — Если поймают, вам конец. Черный ход все еще свободен.
  Подгонять их не пришлось. Словно крысы, бегущие с тонущего корабля, они бросились вон из комнаты и помчались по коридору. Их тяжелые неуклюжие движения свидетельствовали о том, что они были парализованы страхом.
  Снизу, с пола, послышался какой-то клокочущий звук, я посмотрел туда и увидел босса с ледяными глазами. Изо рта его, булькая, лилась кровь, в глазах стояла жгучая смертельная ненависть. Он корчился на полу, пытаясь добраться до меня. Теперь он понял все, но было уже поздно — его глаза заволокла смертельная пелена.
  Элен Чэдвик бросилась ко мне в объятия. В этот момент раздался визг тормозов подъехавшей к обочине машины.
  — Бегите, Элен! Если вас найдут в этом чертовом логове, это будет похлеще, чем разглашение тайны этих бумаг. Скорее к черному ходу! У вас еще есть время.
  Спасайтесь, я догоню вас. Верьте мне и бегите скорее!
  Я подтолкнул ее к выходу, и она, осознав всю резонность моих слов, выпорхнула за дверь легко, как пушинка, и побежала по коридору.
  В неистовой спешке я подскочил к сейфу.
  Всем известно, что я могу открыть любой сейф, причем так, что никто об этом не догадается. Но сейчас время работало против меня. У меня оставались считанные секунды. Полицейские уже выскочили из машины и, схватив карабины, неслись к дому.
  Хорошо, что необходимый инструмент — стетоскоп, подключенный к работающему от батареек усилителю звука, — у меня всегда при себе, я ношу его в маленькой сумочке под мышкой. Все действия я выполнял в немыслимой спешке. Наконец мне удалось подобрать комбинацию, дверца распахнулась, и я заглянул внутрь.
  Все, что там лежало — золотые и платиновые слитки, ювелирные украшения, деньги, — я смахнул в сторону.
  Полицейские уже колотили в дверь, пытаясь ее выбить.
  Послышался звон разбитого стекла — видимо, они решили проникнуть в дом через окно. Позади себя на диване я услышал шорох — это девушка с родинкой наконец освободилась от веревок. На полу, тоже пытаясь высвободиться, корчился человек с разбитым лицом, который дрался на стороне девушки и был свидетелем всего, что произошло.
  Я быстро прикинул в уме — конечно, мне могут оставить жизнь, но могут и вздернуть. Ведь когда полиция ворвется сюда, она застанет очень выразительную, картину: в самом чреве бандитского логова, среди трупов и несметных сокровищ, некогда награбленных у честных людей, стою я и роюсь во вскрытом мною сейфе. С моим криминальным прошлым суду будет достаточно одного только факта моего присутствия здесь.
  Только пошли они все к черту! Я все равно найду бумаги Чэдвика и уничтожу их.
  В тот самый момент, когда в коридоре послышался топот бегущих ног — эта тяжелая поступь закона, — я наконец обнаружил нужную мне бумагу, которую собиралась использовать одна политическая партия против другой в грязной борьбе за контроль над городом. Ту самую, которая могла бы погубить всю семью Чэдвиков.
  Я чиркнул спичкой, пламя охватило бумагу.
  — Руки вверх! — На пороге стоял человек, одетый в голубой мундир.
  Шагнув в сторону, я усмехнулся и поднял руки. Бумага быстро превращалась в груду пепла, но твердолобому полицейскому и в голову не пришло попытаться затушить пламя. Да ему бы это и не удалось — я бы задушил его голыми руками.
  Пламя догорало. Коридор заполнился людьми. Я шагнул назад, как бы невзначай наступил на груду пепла и растер его каблуком.
  За спиной голубого мундира показался детектив. Увидев меня, он крикнул:
  — Это же Неуловимый Мошенник Эд Дженкинс! Ну, Эд, сегодняшняя выходка тебе даром не пройдет! Это уж точно!
  Они окружили меня плотным кольцом, и на моих запястьях и лодыжках щелкнули наручники. Эти люди слишком хорошо меня знали, они уже не раз имели со мной дело и теперь не собирались упускать меня из рук.
  Вдруг послышался чей-то властный голос, и в коридоре появился сержант. Он прибыл с некоторым опозданием, однако чувствовалось, что у него имеется на то веская причина.
  — Тельма! — крикнул он. — С тобой все в порядке?
  В его голосе слышалось нечто большее, чем просто обеспокоенность.
  И тут заговорила девушка с родинкой на руке, девушка, которую я знал как Мод Эндерс.
  — Джейк, умоляю, пусть все выйдут. Мне надо одеться.
  Она сидела на диване, натянув покрывало до самого подбородка. Полицейские были так увлечены моей поимкой и видом вывалившихся из сейфа драгоценностей, что просто не заметили ее.
  — Помогите Бенни, — продолжала она. — Его ужасно отделали. Ладно, пусть все выйдут. А то у меня еще тот видок.
  Сержант сухо отдал команду, и полицейские, все до единого покинув комнату, вывели меня в коридор. Девушка сказала что-то еще — я не расслышал, что именно, — и сержант снова рявкнул:
  — Пусть этот Дженкинс пока что побудет в доме, — и захлопнул дверь.
  Я остался в окружении полицейских. Тут я услышал свою краткую биографию, перечень моих прошлых заслуг, возможные домыслы по поводу того, совершал я или не совершал это убийство, и удивленные замечания относительно того, что я вроде бы вовсе и не собирался удирать, заслышав вой сирены.
  Я молчал. О чем говорить, если все равно справедливость восторжествует. Я ведь даже не могу защищаться — законы создаются для защиты невиновных, а не для того, чтобы вершить праведный суд над каким-то изгоем общества. Что бы я ни сказал, прокурор, выдвинувший против меня обвинение, всегда будет прав. И надо мной только посмеются.
  Вдруг дверь распахнулась, и над коридором, словно хлопок выстрела, прогремел приказ сержанта:
  — Отпустить Дженкинса! Освободите его, пусть войдет сюда. Один. Поняли меня? Один! А вы осмотрите дом и не суйтесь в эту комнату, пока я не позову вас.
  Полицейские бросились выполнять приказание. Они понимали: с того момента, как я шагну за порог, ответственность с них снимается, но пока что они держали меня под прицелом трех карабинов.
  Дверь за мной закрылась, и я увидел сидящую на диване девушку с родинкой. Она прижимала к себе одежду, прикрывая наготу. Там же, на диване, лежал человек с разбитым лицом. За столом в кресле босса расположился сержант, его проницательные серые глаза пристально разглядывали меня.
  — Дженкинс, — сказал он, — вы просто чудо. Мы были не в состоянии уследить за вами, однако вы сделали нашу работу. Как вы, быть может, уже догадались, Тельма была нашей приманкой. Она оставила свою прежнюю ночную жизнь, чтобы помогать полиции. О том, что она работает на нас, не знал никто, кроме Хорька. Мы подозревали, что он предупредил вас. Правда, бандиты тоже подозревали, что он предал шайку, и потому убрали его. А этот человек, — он указал на распластавшееся на полу тело босса, — был одним из величайших преступных умов нашего времени. Он имел неограниченный доступ к финансовым ресурсам и организовал мощный преступный синдикат.
  Начинал он с подпольной торговли спиртным и прочим запрещенным товаром, а набрав силу, создал целую преступную сеть, которая вела войну с общественностью города. Этот человек обладал поистине гениальными организаторскими способностями, он умел держать под своей властью самых опытных головорезов. Он руководил всей криминальной деятельностью в городе: держал притоны, лавки для скупки краденого, ювелирные мастерские и салоны. Тельме и Бенни удалось собрать о нем кое-какие справки. Тельма проникла в банду, позже в игру вступил Бенни. Но вы все время мешали им. Дважды Тельма давала нам знать, где и когда вас можно вывести из игры, но в самый последний момент вы исчезали. Правда, несколько раз, не зная того, вы оказали нам кое-какие услуги. Все это время Тельма собирала имена, адреса и прочую информацию, благодаря чему мы можем теперь покончить с этим делом. О том, что вы сделали сегодня и почему вы это сделали, кроме вас знаем только мы трое, да еще те, для кого вы это сделали. Что касается всех остальных, то они могут лишь шептаться об этом. Вас это устроит?
  Я поочередно посмотрел на каждого из них:
  — Я могу идти?
  Он кивнул:
  — И знайте: с этого дня полиция будет к вам гораздо дружелюбнее. Если хотите, можете стать нашим секретным агентом. Вас ждет блестящая карьера.
  Я молча покачал головой. Я не хотел оскорблять чувства Тельмы, дурно отзываясь о ее профессии. В конце концов, каждый занимается тем, что ему нравится.
  — Спасибо, я лучше пойду.
  — Тогда разрешите пожать руку смельчака. — Сержант протянул мне руку, и глаза его засияли.
  Вдруг я услышал рядом шорох одежды, ощутил легкое прикосновение, и две голые руки обвили мою шею, а на губах я почувствовал нежный поцелуй.
  — А это моя лепта, — проговорила девушка с родинкой и вдруг, поспешно выхватив платок, принялась вытирать мне губы.
  — Я забыла, что у меня накрашены губы, — хихикнула она, — а тебе предстоит сегодня утром увидеться с ней.
  А ведь действительно уже наступило утро.
  Я шагнул к двери и посмотрел на сержанта.
  Он кивнул и лично проводил меня к выходу.
  — Вот что, ребята, — обратился он к полицейским, — управление больше ничего не держит на Эда Дженкинса. Ничего. Ясно? Спокойной ночи, Дженкинс. То есть доброе утро.
  Я спустился по ступенькам и остановился на бетонированной дорожке. Светало. Где-то прокричал петух.
  Полицейские, сгрудившись в кучу, удивленно смотрели мне вслед.
  — Опять Неуловимый обвел нас вокруг пальца! — шепотом воскликнул один из них. — Как это у него получается?
  Ответа им никогда не узнать.
  Беспечной походкой рыболова, спешащего к любимому месту у реки, я шагал по улицам, вдыхая свежий бодрящий воздух зарождающегося дня.
  У Кемперов меня ждали с нетерпением. Когда я вошел, меня встретил всеобщий вздох облегчения.
  На улице меня ждало такси, но я почему-то решил не упоминать об этом — подъездная дорожка находилась на приличном расстоянии от дома.
  Увидев девушку, я улыбнулся ей:
  — Ну вот и все, Элен. Бумага уничтожена. Негодяй с ледяными глазами за все рассчитался сполна.
  Ее широко раскрытые глаза сияли.
  — Эд, — медленно проговорила она, — вы оказались там ради этой бумаги. В тот момент я думала не о ней.
  Как вам удалось скрыться от полиции?
  — Очень просто, — усмехнулся я. — Полицейские плакали, расставаясь со мной.
  Кемпер рассмеялся, зато его жена не сводила с меня пристального взгляда. Мне показалось, что по лицу девушки пробежала легкая дрожь.
  — Эд… Эд… Скажите, вы… отравили его?
  Я покачал головой:
  — Для такого, как он, и яду-то жалко. К тому же я никогда не смог бы сделать такую подлость. Да в этом и не было никакой надобности. Я начинил иголки зеленой краской, а записка довершила остальное. Как видите, я хорошо знаю эту публику. Я понимал, что, уколовшись и прочитав записку, он сломается. А его подчиненные, увидев, что он обречен, набросятся на него как стая голодных волков, и свою смерть он встретит раньше остальных. Девушка с родинкой работала на полицию. Вот почему Хорек предостерегал меня насчет нее. Там, в бандитском логове, ей удалось вызвать полицию. Телефонистка услышала в трубке ваш голос, взывающий о помощи, подключила линию полиции, они проследили, откуда звонок, и выехали на место. Это спутало мне все карты. Я хотел дождаться смерти главаря и, после того как бандиты обчистят сейф, беспрепятственно забрать бумагу. Я знал, что они возьмут только деньги и драгоценности, никакие бумаги им не нужны. С приездом полиции моя задача несколько усложнилась, но… Я все-таки сжег это письмо.
  Элен поникла еще больше.
  — Нужно мне было больше верить в вас, Эд. Когда я поняла, что вы собирались выступить в роли приманки, я проследила за вами и решила согласиться на все условия этого негодяя, лишь бы сделать хоть что-нибудь для вашего спасения.
  Лоринг Кемпер громко высморкался.
  Его жена смотрела на нас со снисходительной улыбкой.
  — Мистер Кемпер полагает, что сможет добиться для вас помилования во всех штатах, где против вас выдвинуты обвинения, — продолжала девушка. — Вы будете свободны… сможете завести свое дело… семью…
  Отвечая, я старался не смотреть ей в глаза: — Право, это было бы очень благородно с его стороны, только вы не понимаете, Элен… Я человек из другого мира. Общество никогда не примет меня, несмотря ни на какие помилования. Моя жена всегда будет считаться всего лишь женою мошенника, изгоя… перед детьми будут закрыты все двери. Простите, я должен выйти на минуту. Нужно взять кое-что в своей комнате.
  С этими словами я встал, непринужденно откланялся и вышел. Я любил ее и уже готов был признаться в своей любви. Но я не мог, не имел права позорить эту благородную девушку. А они почему-то никак не хотели этого понять.
  Я выскочил в коридор, затем через боковое крыльцо на улицу и по влажной от росы траве помчался к ожидавшему меня такси.
  — Все равно куда, — сказал я водителю, захлопнув дверцу.
  Он удивленно посмотрел на меня, нажал на газ, и машина, накренившись, скрылась за углом.
  
  1927 год.
  (переводчик: О. Б. Лисицына)
  
  Женщина-кошка
  Большой Билл Райан опустил свое грузное тело на свободный стул прямо напротив меня и принялся теребить тяжелую цепочку от часов, висевшую поперек его обширного жилета.
  — Итак? — проговорил я, не выказывая особого нетерпения, так как знал, что Большой Райан и сам не любит тратить времени — ни своего, ни чужого.
  — Я слышал, Эд, ты сейчас на мели. У меня есть для тебя работа.
  Несмотря на тучность, голос у него был тонкий и пронзительный, и, уловив в нем легкий оттенок возбуждения, я сразу же принял холодный вид. Новости в преступном мире распространяются быстро. Похоже, он узнал о моих денежных затруднениях одновременно со мной. Мои посредники, воспользовавшись тем, что я не в ладах с законом, просто-напросто кинули меня на крупную сумму. Да, это был ловкий бизнес. Обратиться в суд я не мог — там меня просто подняли бы на смех. Такое со мной уже случалось прежде. Каким бы честным ни выглядел человек, он не упустит возможности безнаказанно стянуть что-нибудь у мошенника, пользуясь тем, что у того рыльце в пушку.
  — Ну, что там у тебя? — спросил я Райана, не подтверждая, но и не отрицая слухов о моем бедственном финансовом положении.
  Его короткие толстые пальцы сразу же ожили и вновь принялись теребить массивную золотую цепь.
  — Есть записка, — сказал он наконец, протягивая мне сложенный вдвое листок.
  Превосходная бумага с запахом духов, отметил я, и такой безукоризненно ровный женский почерк, что по нему не определишь характер автора.
  «Через два часа после получения этой записки приезжайте в „Ридар Армз Апартментс“, № 624. Дверь будет не заперта.
  Х.М.Х».
  Я хмуро посмотрел на Райана и покачал головой:
  — Райан, я уже побывал почти во всех ловушках, которые мне расставляли.
  Он заморгал своими крошечными поросячьими глазками, а пальцы его, теребившие цепь, завязали ее в тугой узел.
  — Записка без подвоха, Эд. Можешь мне поверить.
  Что там за работа, не знаю, но клянусь, в этой квартире нет полицейской засады.
  Я снова взглянул на записку. Она была написана темными чернилами и, по-видимому, совсем недавно.
  Судя по всему, она не адресовалась никому конкретно. Большой Райан был хорошо известен в преступном мире, и, скорее всего, записку отправили ему для того, чтобы он подобрал подходящего человека и передал ее ему. Однако на этом его миссия не заканчивалась, он оставался в игре. После того как он найдет получателя, ему надлежало связаться с автором записки и установить точное время встречи.
  Я принял решение:
  — Ладно, я буду там.
  На лице Райана отразилось изрядное облегчение, и он взвизгнул:
  — Браво, Эд! Когда я узнал, что ты на мели, я сразу подумал: надо бы обратиться к тебе. Только помни, через два часа… Время пошло.
  С этими словами он достал большие старинные карманные часы и тщательно сверил время. Потом поднялся со своего стула и вперевалку направился к выходу из ресторана.
  Я улыбнулся. Он пошел звонить Х.М.Х., отметил я для себя на будущее.
  Спустя два часа я вышел из лифта на шестом этаже «Ридар Армз Апартментс» и нашел шестьсот двадцать четвертый номер. Толкнув дверь, я не вошел сразу, а отступил в сторону.
  — Входите, мистер Дженкинс, — послышался женский голос.
  Из комнаты потянуло запахом сигарет, и сквозь открытую дверь я увидел, что она освещена розоватым светом, пробивавшимся через розовый абажур. Я не привык доверять словам, но сейчас испытывал острую необходимость в деньгах, да и Большой Билл Райан человек серьезный.
  Глубоко вздохнув, я шагнул в комнату и затворил за собой дверь.
  Она сидела, откинувшись в кресле, возле лампы с розовым абажуром, ее обнаженные локти покоились на темной поверхности стола, а тонкие длинные пальцы сжимали костяной мундштук с дымящейся сигаретой.
  Ноги в туфельках стояли на низенькой табуреточке, и гладко облегающие чулки поблескивали, отражая свет.
  Да уж, она постаралась произвести впечатление. У меня наметанный глаз на подобные вещи. Я стоял, пытаясь оценить ситуацию, потом поймал ее взгляд.
  У нее были кошачьи глаза, зеленые, почти светящиеся в этом полумраке: зрачки то сужались, то расширялись.
  Я окинул взглядом квартиру, и, пока я озирался, эти светящиеся зеленые глаза пристально изучали меня. Квартира явно не соответствовала этой женщине. Так себе квартирка, средней руки. В одном конце комнаты, возле стенного шкафа, я заметил чемодан, и это только подтвердило мои подозрения — женщина появилась здесь всего за несколько минут до моего прихода, она сняла эту квартиру для встречи с тем, кого выберет для выполнения задания. Когда Большой Билл Райан нашел для нее подходящего человека и позвонил ей, она положила в чемодан пеньюар и приехала сюда.
  Женщина-кошка смерила меня долгим взглядом, и губы ее, вокруг которых собралась тонкая, как пергамент, кожа, растянулись в улыбке, эта улыбка говорила о многом. Эта женщина не была ни наивной, ни неопытной, как мне показалось сначала.
  Пожав плечами, женщина-кошка потянулась за сумочкой, достала из нее отливающий голубизной пистолет и положила его на стол. Потом, все еще медля, в последний раз глубоко затянулась и, выпустив клуб дыма, посмотрела на меня прищуренными глазами:
  — Не обращайте внимания, мистер Дженкинс. Уверяю вас, мое желание скрыть свое имя и выдать эту квартиру за мой настоящий адрес продиктовано необходимостью защитить себя, если мне не удастся договориться с человеком, которого пришлет Райан. Мы и представить себе не могли, что человек ваших способностей заинтересуется нашим делом. Но раз уж вы здесь, я вас не выпущу, а стало быть, нет и необходимости хитрить. Я даже скажу вам, кто я такая и где живу, но… в свое время.
  Я молча смотрел на пистолет. Неужели она думает, что меня можно заставить сделать что-то под дулом пистолета?
  Словно прочитав мои мысли, она снова потянулась за сумочкой, достала из нее пачку новеньких хрустящих банкнотов — двадцать пятисотдолларовых купюр — и положила их рядом с пистолетом.
  — Пистолет нужен мне лишь для того, чтобы сохранить в безопасности деньги, — объяснила она с улыбкой, и морщинки вновь собрались вокруг ее губ. — Впрочем, не приняв моего предложения, вы их не получите.
  Я кивнул. Мне было важно, чтобы она говорила как можно дольше.
  — Мистер Дженкинс… или — раз уж мы познакомились — я лучше буду называть вас Эд, в криминальном мире у вас репутация ловкого и искусного исполнителя. В полиции вас прозвали Неуловимым Мошенником, они ненавидят вас, уважают и боятся. Насколько мне известно, вы одинокий волк и сейчас испытываете денежные затруднения. Мне кажется, мое предложение могло бы вас заинтересовать.
  Она замолчала и взглянула на меня своими зелеными кошачьими глазами. Если ей удалось прочесть что-либо на моем лице, значит, она могла бы прочесть мысли деревянного индейского истукана.
  — Здесь десять тысяч долларов, — проговорила она, и в ее голосе послышались нежные мурлыкающие нотки. — Они станут вашими, если вы согласитесь кое-что для меня сделать. Я доверяю вам и заплачу сразу.
  Она снова замолчала, я по-прежнему не издал ни звука.
  — Я хочу, чтобы вы проникли в дом — мой собственный дом — и украли дорогостоящее колье. Сделаете это?
  Она ждала ответа.
  — Это все, что вам нужно? — спросил я выжидая.
  Морщинки вновь собрались вокруг рта.
  — Ах да, раз уж вы заговорили об этом… есть еще кое-что. Я хочу, чтобы вы похитили мою племянницу. Можете действовать, как сочтете нужным, но все же я дам вам кое-какие инструкции.
  Она помедлила, ожидая ответа, а я скользнул взглядом по пачке банкнотов, лежащей на столе. Должно быть, она рассчитывала, что деньги станут для меня основным убеждающим фактором, и была весьма разочарована, не заметив в моих глазах жадного блеска.
  — И как долго я должен буду держать в плену вашу племянницу?
  Она пристально посмотрела на меня, и взгляд ее внезапно сделался жестким:
  — Вот что, Дженкинс, когда вы похитите мою племянницу, вы должны продержать ее два дня, а потом поступайте, как хотите.
  — И это все? — спросил я.
  — Да, все, — ответила она, и я понял, что она лжет.
  Я встал:
  — Ваше предложение меня не заинтересовало, но мне было приятно с вами познакомиться. Ценю ваш артистизм.
  Лицо ее помрачнело, уголки губ поднялись в злобном оскале, точь-в-точь как у дикой кошки, готовящейся к прыжку. Я представил даже, что ее рука вот-вот протянется к пистолету.
  — Подождите. — Она сплюнула. — Вы еще не все знаете. — Усилием воли взяв себя в руки, она снова нежно замурлыкала: — Колье, которое вам предстоит украсть, принадлежит мне. Я являюсь официальной опекуншей моей племянницы и дам вам разрешение на ее похищение. Кроме того, я позволю вам сначала встретиться с ней и заручиться ее собственным согласием.
  Так что, видите, вы не будете виновны ни в каком преступлении.
  Я снова сел.
  — У меня есть колье, оно застраховано на пятьдесят тысяч долларов, — выпалила она на одном дыхании. — Я должна получить эти деньги. Просто должна. Если я продам колье, это вызовет нежелательные толки. Если спрячу его, меня выследит страховая компания. Но если известный взломщик Эд Дженкинс проберется в мой дом, украдет колье и похитит мою племянницу, у страховой компании не возникнет никаких подозрений. Это будет настоящая кража. Разумеется, вы украдете не подлинное колье, а его точную копию. Страховая компания выплатит мне пятьдесят тысяч долларов, а потом, когда позволит обстановка, я вновь извлеку колье.
  Я кивнул:
  — Стало быть, вы намерены сделать из меня вора, и пусть за мной тут же начнет охотиться полиция?
  Она засияла улыбкой:
  — Но вам-то это ровным счетом ничем не грозит. Ведь вы известны своей невероятной способностью ускользать из-под самого носа полиции.
  Я вздохнул. До сих пор я пользовался неприкосновенностью на территории штата Калифорния — так мне было удобнее работать, но сейчас мне позарез нужны были деньги. Найти работу честным путем я не мог, и, в конце концов, эта женщина права — я всегда мог посмеяться над полицией и обвести ее вокруг пальца.
  Я протянул руку за деньгами и, сложив хрустящие бумажки, убрал их в карман.
  — Ладно, принимаю ваше предложение. Только запомните: если вы попытаетесь обмануть меня или вздумаете вести нечестную игру, денег я не верну, но обязательно отомщу. Не вздумайте сдавать из-под стола, иначе… — Я сделал многозначительную паузу.
  — Иначе — что? — переспросила она, и в голосе ее прозвучала насмешка.
  Я пожал плечами:
  — Те, кто пытался надуть Эда Дженкинса, сильно об этом пожалели.
  Она сверкнула улыбкой:
  — Я бы ни за что не дала вам десять тысяч долларов наличными, Эд, если бы не доверяла вам. Теперь, думаю, можно приступить к делу.
  С этими словами она встала, потянулась, словно кошка, поднявшаяся с теплой софы, выскользнула из пеньюара и подошла к чемодану. Достав из него костюм, она в мгновение ока натянула его на себя. Потом убрала в чемодан пеньюар, достала из стенного шкафа шляпу и погасила свет.
  — Мы можем идти, Эд.
  Ее автомобиль стоял неподалеку, в гараже. Такие машины приобретают любители шокировать публику, нимало не беспокоящиеся о расходах. Удобно расположившись на сиденье, я наблюдал, как она ведет машину. Вела она умело, но как-то неровно. Дважды пешеходы буквально в последние доли секунды вылетали у нее из-под колес, и оба раза она даже не оглянулась, чтобы убедиться, что они остались невредимы.
  Наконец мы остановились около внушительного особняка в престижном районе к западу от Лейк-Сайда.
  Легко и изящно выпрыгнув на тротуар, она открыла дверцу и протянула мне свои тонкие длинные пальцы:
  — Выходим, Эд.
  Я улыбнулся. Сколько бы лет ей ни было, она была в прекрасной форме, имела безупречную фигуру, двигалась проворно и быстро, и сейчас казалось, будто она помогает мне выйти из машины.
  Она проводила меня в гостиную и попросила подождать.
  Я огляделся по сторонам. Комната была обставлена дорогой мебелью. Во всем чувствовалась рука этой женщины: на полу лежала тигровая шкура, на диване — шкура леопарда, в углу над камином висела огромная, написанная маслом картина, изображавшая голову кошки со слегка светящимися в полумраке глазами, которые, казалось, господствовали в этой комнате. Странная, причудливая картина, от которой просто невозможно было оторвать взгляд.
  Наконец послышался шорох платьев, и я поднялся, зоб. На пороге стояла женщина-кошка под руку с юной блондинкой. Та была одета так, как обычно одеваются девицы, напудрена, накрашена и казалась несколько удивленной.
  — Познакомься, Эд, это моя племянница Джин Эллери. Джин, разреши представить тебе мистера Эда Дженкинса. Вам, друзья мои, предстоит довольно долго пробыть вместе, так что познакомьтесь поближе.
  Я поклонился и сделал шаг вперед. Девушка протянула мне свою нежную мягкую руку. Я пожал ее, метнув взгляд на женщину-кошку. Она, не отрывая глаз, напряженно следила за каждым движением девушки.
  — Здравствуйте, Эд… мистер Дженкинс. Как я понимаю, вы приехали, чтобы похитить меня? Надеюсь, вы не пещерный человек и крадете девушек деликатно?
  В голосе ее звучала какая-то монотонность, так обычно дети заучивают наизусть стихи, не вникая в их смысл.
  — Значит, вы хотите, чтобы вас похитили?
  — Угу.
  — А вы не боитесь, что никогда больше не вернетесь домой?
  — Ну и что? Здесь не жизнь, а тоска. Я хочу туда, где хоть что-нибудь происходит, где я могу увидеть настоящую жизнь. Приключений, вот чего я ищу.
  С этими словами она повернула голову и подняла свои безучастные голубые глаза на женщину-кошку.
  Прочитав наизусть свой отрывок, она ждала, какую оценку ей поставит учитель. Женщина-кошка метнула на нее одобрительный взгляд, и блондинка с кукольным лицом улыбнулась мне.
  — Хорошо, Джин. Ты можешь идти. Нам с мистером Дженкинсом нужно кое-что обсудить.
  Блондинка направилась к выходу, бросив на меня через плечо озорной взгляд. Женщина-кошка уютно свернулась в кресле, подперла подбородок ладошками и посмотрела на меня. Сейчас в полумраке ее глаза светились точно так же, как у кошки на той картине.
  — Завтра в десять будьте готовы, Эд. А теперь я хочу, чтобы вы кое-что узнали. Этот дом принадлежит Артуру Холтону, крупному нефтяному магнату. В течение нескольких лет я была его личной секретаршей и управляющей делами. Завтра вечером будет объявлено о нашей помолвке, и он хочет, чтобы я предстала перед гостями в бриллиантовом колье с подвесками, которое он преподнесет мне в качестве подарка по случаю этого события. Я устрою так, чтобы торжество началось в половине десятого. Около десяти я надену колье на свою племянницу, как бы для того, чтобы дать ей немного поносить бриллианты, она ненадолго выйдет из комнаты, бриллианты будут на ней. Настоящее колье я спрячу под платьем, а на шее племянницы будет подделка. Когда она выйдет из комнаты, мой помощник свяжет ее, заткнет рот кляпом и запихнет в багажник автомобиля, который я купила для вас, он будет ждать внизу. Тут должны показаться вы. Нужно же, чтобы все увидели известного преступника! Вы можете представить дело так, будто пришли разобраться с мистером Холтоном, который якобы обманул вас в свое время. Совершенно неожиданно вы появитесь на пороге с пистолетом в руках. Можете сказать, что это только начало и что мистер Холтон еще пожалеет о той минуте, когда решил обмануть вас.
  После этого сразу же бегите к машине. На побережье я сняла для вас небольшой коттедж, хочу, чтобы Джин провела там несколько дней, разумеется, под чужим именем, а вы можете появиться как ее муж, только что вернувшийся с Востока. Никто ничего не заподозрит — все соседи знают Джин как миссис Комптон. Вы же, изменив внешность по своему усмотрению, выступите как мистер Комптон. Только помните: вы не должны останавливаться и открывать багажник до тех пор, пока не подъедете к коттеджу. — С этими словами женщина так прищурила глаза, что они превратились в узкие щелочки. — Очень важно, Эд, чтобы вы выполняли все в точном соответствии с инструкциями, не отступая от них ни на йоту. И тогда, уверяю вас, я буду вести с вами честную игру.
  Я сидел и смотрел на эту женщину, по-кошачьи уютно свернувшуюся в кресле перед потрескивающим в камине огнем, и из последних сил сдерживался, чтобы не расхохотаться ей в лицо. Я еще никогда не слыхал вранья, подобного этому. А уж чего я в своей жизни не насмотрелся!
  
  — Представьте, как это укрепит вашу репутацию, — продолжала она, и в ее убаюкивающем голосе снова появились мурлыкающие нотки.
  Я зевнул:
  — Ага, а через десять минут после всего этого меня арестуют в вашем коттедже, и я проведу остаток своих дней в тюрьме, а вы будете лишь тихонько посмеиваться.
  Она покачала головой:
  — Ну сами посудите, какой мне смысл в вашем аресте? Нет, Эд, я предвидела, что вы станете сомневаться во мне. Завтра мы пойдем к нотариусу, и я подпишу письменное признание, в котором будет сказано, что я сама поручила вам выкрасть драгоценность, а моя племянница подтвердит, что похищение происходило с ее согласия. Признание будет запечатано и в случае вашего ареста передано полиции. Таким образом, вы сможете убедиться, что мои интересы совпадают с вашими и что я не могу допустить, чтобы вас поймали. Подумайте хорошенько, Эд. Вам ничего не грозит, а я… я просто должна получить эту страховку, да так, чтобы меня не заподозрили ни в чем дурном.
  Я опустил голову и задумался. Я уже обдумал все, что она сказала, только беспокоило меня как раз то, чего она не произнесла вслух.
  Я встал и поклонился:
  — Стало быть, увидимся завтра?
  Не сводя с меня своих зеленых глаз, она кивнула:
  — Приходите в одиннадцать в адвокатскую контору Гарри Этмора и спросите Хэтти М. Хэйр. Вы убедитесь, что вам ничто не грозит. Обещаю, у вас не будет оснований опасаться обмана с моей стороны.
  Было совершенно очевидно, что больше я ничего не почерпну из беседы с этой женщиной, и я ушел.
  Выйдя от нее, я имел десять тысяч долларов в кармане, смутное подозрение, зародившееся в моем мозгу, и твердое намерение раскрыть истинные мотивы всей этой игры. Я пока не знал, насколько глубоко замешан в этом деле Большой Райан, но решил разузнать. Не представлял я пока и как действовать дальше, поэтому тихонько прошмыгнул к себе в квартиру, не возвещая о своем возвращении парадным маршем духового оркестра.
  Поначалу мне показалось, что все вещи на своих местах, но вскоре я заметил, что кое-что пропало, а именно китайский кинжал с жадеитовой рукояткой, который я не более месяца назад приобрел в антикварном магазине. Более того, китаец, продавший его мне, знает, кто я такой. Так что полиция без труда сможет найти на кинжале мои отпечатки пальцев.
  Присев возле окна на плетеный стул, я принялся перебирать события минувшего вечера. К окончательному выводу я пока не пришел, но ручаюсь, эта женщина-кошка вряд ли смогла бы уснуть, знай она, как много мне уже стало ясно. Уже сейчас я мог бы наплевать на все и просто оставить себе десять тысяч долларов, но я чувствовал, что в игре, которая тут затевалась, на кон поставлены куда более крупные деньги.
  Я очень хорошо помнил, как нервно Большой Билл Райан теребил цепочку от часов, передавая мне эту записку. Большой Райан далеко не мелкая сошка, он не станет мараться из-за каких-нибудь тридцати или сорока тысяч долларов. Если я не ошибался, тут пахло миллионом. В конце концов я решил проверить кое-какие факты, пользуясь имеющимися у меня источниками информации.
  Ровно в одиннадцать часов я появился в конторе Гарри Этмора. Этмор был хорошо известен в преступном мире, он запрашивал высокие гонорары, хорошо знал, где и когда дать взятку, и всегда выигрывал дела. Назвав секретарше свое имя, я сказал, что у меня назначена встреча, и та провела меня в кабинет Гарри Этмора.
  Этмор сидел за письменным столом, на его лицо стоило посмотреть. Как ни пытался он овладеть собой, лицо его непроизвольно подергивалось. Он протянул мне свою дряблую руку, и я заметил, что она дрожит, ладонь оказалась влажной. По другую сторону стола сидели женщина-кошка и юная блондинка, обе мило улыбнулись в ответ на мой поклон.
  Этмор поспешил приступить к делу и протянул мне для ознакомления два документа. Одно из них — заявление Хэтти М. Хэйр, подтверждающее, что она наняла меня, чтобы я выкрал колье с бриллиантовыми подвесками, и что в обмане страховой компании мы с ней несем равную долю ответственности. В другом заявлении, подписанном Джин Эллери, подтверждалось, что ее похищение предварительно согласовано с ней самой и, более того, осуществлено по ее просьбе.
  Я обратил внимание, что в заявлении Хэйр ничего не говорилось о похищении, а во втором заявлении не упоминалось о колье, и взял эти факты на заметку.
  — А теперь, Дженкинс, мы вот что сделаем, — сказал Этмор, теребя влажными руками какие-то бумаги, лежащие на столе. — Мы запечатаем оба заявления в конверт и отдадим его на хранение на неопределенный срок в трастовую компанию с условием, что ни одна из сторон не может его вскрыть без ведома другой стороны. В случае же вашего ареста районный адвокат или Большое жюри присяжных вызовут повесткой представителя трастовой компании и в его присутствии ознакомятся с содержимым конверта. Смысл этих заявлений не в том, чтобы оградить вас от обвинения, а в том, чтобы показать вам, что мисс Хэйр замешана в этом деле так же, как и вы. Она не может допустить, чтобы вы были арестованы. Конечно, если вас арестуют по какому-нибудь другому делу, то мы будем вынуждены положиться на вашу честность. По-моему, вы никогда не были доносчиком, и я чувствую, что мои клиенты могут доверять вам.
  Я кивнул с небрежным видом. Ясно было, что он твердит заученные слова и что план этот разработан давным-давно.
  — У меня есть предложение, — сказал я.
  Он склонил голову:
  — Какое?
  — Вызовите нотариуса и попросите его заверить эти заявления.
  Адвокат вопросительно посмотрел на свою клиентку.
  Он был похож на крысу, этот человек с болезненным цветом лица, крохотными глазками-бусинками и длиннющим носом — самой выдающейся частью его лица.
  Слегка оттопыренная губа приоткрывала длинные пожелтевшие зубы, выступающие вперед. Да, этот человек напоминал хитрую прожорливую крысу.
  Зажав в нежных губках мундштук из слоновой кости, женщина-кошка глубоко затянулась и выпустила из раздутых ноздрей белое облачко дыма. В глазах ее появился жестокий блеск.
  — Очень хорошо, — только и сказала она, но мурлыкающие нотки уже не звучали в ее голосе.
  Вытерев вспотевший лоб тыльной стороной руки, Этмор вызвал из нотариального отдела служащего и вкратце изложил ему суть дела, тот заверил оба документа. Потом Этмор положил бумаги в конверт, надписав сверху: «На бессрочное хранение», поставил свою подпись, запечатал и показал мне.
  — Дженкинс, вы можете пойти со мной и лично убедиться, что я передам конверт в трастовую компанию, расположенную внизу.
  Вместе с адвокатом я спустился на лифте вниз. По дороге мы не проронили ни слова. Адвокат подошел к столу вице-президента, протянул ему конверт и объяснил, в чем дело.
  — Примите этот конверт на бессрочное хранение. Ни одна из сторон не имеет права получить его, он может быть вскрыт лишь по требованию суда. По прошествии десяти лет можете его уничтожить. А сейчас выдайте мне и этому джентльмену расписку в двух экземплярах.
  Взглянув на конверт с подозрением, вице-президент взвесил его на руке, вздохнул, поставил на нем свою подпись, пронумеровал, написал расписку в двух экземплярах и убрал конверт в стол.
  — Надеюсь, это вас устроит? — проговорил Этмор, сверля меня крошечными крысиными глазками, и пот снова выступил у него на лбу. — Как видите, все честно.
  Кивнув, я направился к выходу. В глазах адвоката промелькнуло облегчение.
  В дверях я повернулся и схватил его за плечо:
  — Этмор, вы знаете, что бывает с людьми, которые пытаются меня обмануть?
  Его бросило в дрожь, он попытался вырваться:
  — У вас репутация честного человека, Дженкинс, и всем известно, что вы делаете с теми, кто пытается вас обмануть.
  Прямо в мраморном зале вестибюля, в присутствии посторонних людей и охранника, вышагивающего взад и вперед, я сказал ему:
  — И тем не менее вы только что пытались обмануть меня. Если вам дорога жизнь, отдайте мне конверт.
  Он вздрогнул:
  — К-как… какой конверт?
  Я молча сверлил его глазами, чувствуя, как его плечо дрожит в моих железных тисках.
  Сдался он быстро, его желтоватое, болезненное лицо побелело.
  — Простите, Дженкинс. Я же говорил ей, что этот номер не пройдет. Это была ее идея… не моя.
  Я по-прежнему молчал, не сводя с него глаз.
  Он сунул руку в карман и извлек оттуда конверт. Моя догадка оказалась верна — я хорошо знаю таких людей.
  Эта по-крысиному коварная идея, несомненно, принадлежала именно ему, только у него не хватило твердости осуществить ее. Он приготовил два конверта. Один был надписан и запечатан на моих глазах, а другой, точно так же надписанный и запечатанный, лежал у него в кармане — в нем были обыкновенные листы чистой бумаги.
  Положив конверт с заверенными заявлениями в карман, он попросту заменил его на поддельный, который и вынул чуть позже в офисе трастовой компании.
  Взяв у него конверт, я распечатал его и проверил содержимое. Так и есть: в конверте, целые и невредимые, лежали подписанные и нотариально заверенные заявления.
  Я повернулся к адвокату:
  — Слушайте меня внимательно, Этмор. Без сомнения, вы должны получить от этой женщины или от кого-то другого хороший куш. Если вы скажете им, что у вас ничего не вышло и что мне удалось завладеть бумагами, они сделают из вас посмешище и на весь город растрезвонят о ваших грязных делишках. Если же вы сохраните все в тайне, то никто ни о чем не узнает. Стоит вам открыть рот — и вашей репутации конец.
  По лицу его пробежала волна облегчения, и теперь я не сомневался — он ни за что не скажет женщине-кошке об этих бумагах.
  — Передайте мисс Хэйр, что я буду в доме ровно без пятнадцати десять, — сказал я. — А до тех пор я не вижу необходимости встречаться с ней.
  И я вышел. Сев в автомобиль, я отправился на побережье посмотреть на коттедж, который сняла для меня женщина-кошка. Еще накануне вечером, перед тем как попрощаться, она передала мне ключ и назвала адрес. Без сомнения, она ожидала, что я поеду осмотреть место.
  Это было небольшое бунгало с гаражом, выходившим на проезжую часть. Внутрь я заходить не стал, а, наведя справки на близлежащей бензозаправочной станции, узнал, что некий Комптон — моряк, сейчас находится в плавании и скоро должен вернуться. Блондинку здесь явно знали. Видимо, женщина-кошка хотела, чтобы именно эта информация дошла до моих ушей.
  Тогда я решил действовать вопреки ее ожиданиям.
  Для начала я снял меблированную квартиру и изменил внешность так, чтобы выглядеть старше лет на двадцать — этот прием всегда отлично срабатывал.
  Потом я отправился в окружную судебную палату и, просмотрев списки дел, нашел среди них с десяток тех, в которых участвовал нефтяной магнат. Здесь были иски о возмещении ущерба, заявки на право собственности, споры по поводу аренды и покупки продукции по заранее установленной цене. Во всех этих судебных разбирательствах сторона магната была представлена как «Мортон» или «Хантли и Мортон». Узнав из записей адрес адвоката, представляющего интересы магната, я отправился в его контору и, переговорив с секретаршей, добился приема у Х.Ф. Мортона, старейшего члена правления фирмы.
  Это был пожилой седовласый человек с серыми глазами, имевший привычку барабанить по столу костяшками пальцев.
  — Что вам угодно, мистер Дженкинс?
  Перед тем как прийти к нему, я снял грим и теперь представился своим настоящим именем. Знал он о моем прошлом или нет, но в любом случае вида не подал.
  Я с ходу выпалил ему все прямо в лоб:
  — Будь я адвокатом, представляющим интересы Артура Холтона, я бы сделал все, чтобы отговорить его жениться на мисс Хэтти Хэйр.
  Мой собеседник и глазом не моргнул, выражение его лица оставалось спокойным, как у младенца. Он только быстрее забарабанил по столу и поинтересовался:
  — Почему же?
  Говорил он невозмутимо, даже слегка небрежно, но пальцы с силой выстукивали по столу.
  Покачав головой, я продолжал:
  — Не могу рассказать вам всего, скажу только, что она имеет дела с одним адвокатом, известным своим участием в разных нечестных сделках. Мне также известно, что этот адвокат вынашивает сейчас некие недобрые планы.
  — Вот как? А скажите, мистер э-э… Дженкинс, вы что, друг мистера Холтона?
  Я кивнул:
  — Да. Правда, он об этом не знает.
  Так-так… — Пальцы продолжали выстукивать дробь. — И что я могу в данном случае предпринять?
  — Помогите мне предотвратить эту женитьбу.
  «Тук-тук, тук-ту-тук…» — отбивали пальцы.
  — И каким же образом?
  — Для начала дайте мне кое-какую информацию. Мистер Холтон владеет огромной недвижимостью, не так ли?
  Глаза его прищурились, пальцы перестали стучать.
  — Здесь адвокатская контора, а не справочное бюро.
  Пожав плечами, я продолжал:
  — Если этот брак будет заключен, у мисс Хэйр появится собственный поверенный. И когда случится что-нибудь с мистером Холтоном, вопросами наследства будет заниматься тот, другой адвокат, а не вы.
  При этих словах он поморщился и снова принялся барабанить по столу:
  — И все же я не имею права разглашать тайну, касающуюся дел моего клиента. Это всем известно. Подойдите на улице к любому, и вы узнаете то, что вам нужно.
  Всем известно, что мистер Холтон весьма и весьма состоятельный человек. Он является владельцем крупной недвижимости, держателем контрольных пакетов акций нефтедобывающих и других предприятий. Был женат, овдовел, его жена умерла при родах. У них родился мальчик, но прожил он всего несколько минут. Мисс Хэйр в течение нескольких лет работала у него секретарем. У мистера Холтона суровый характер, у него много врагов и мало друзей. Рабочие ненавидят его, и ненавидят справедливо, только ему плевать на общественное мнение.
  Он известен как коллекционер драгоценностей и картин.
  В последнее время влияние на него мисс Хэйр заметно возросло, он обожает ее. А теперь скажите, как вы предполагаете предотвратить этот брак и что вам известно о мисс Хэйр?
  Я покачал головой:
  — Я ничего не скажу вам до тех пор, пока вы не предоставите мне всю необходимую информацию и не пообещаете держать меня в курсе дела.
  Он нахмурился:
  — Но это же немыслимо! Подобное предложение явилось бы ударом по репутации любого адвоката.
  Я прекрасно знал это и поставил свое условие просто так, для отвода глаз, чтобы он не догадался, что всю необходимую информацию я уже получил. Мне, собственно, и нужен-то был лишь общий взгляд на положение дел Холтона, а более всего я хотел составить мнение о его поверенном, познакомиться с ним, чтобы он смог узнать меня впоследствии.
  — Если я вам понадоблюсь, дайте объявление в утренней газете, — сказал я, направляясь к выходу.
  Он задумчиво посмотрел на меня. Идя по уставленному книжными стеллажами коридору, я все еще слышал дробь, выстукиваемую по столу: тук-тук, тук-ту-тук…
  Я отправился в отель, снял номер и лег спать. Возвращаться в свою квартиру я не собирался — оставил ее для полиции.
  В девять сорок пять я подкрался к заднему входу дома Холтона, где меня уже ждал слуга, он проводил меня в уборную, расположенную рядом с гостиной.
  Слуга был явно не из добропорядочных граждан. На всякий случай я запомнил его рожу, и он, судя по всему, сделал то же самое.
  Прошло минут десять, и мне показалось, что я услышал сдавленный крик и шарканье ног в коридоре. Некоторое время стояла тишина, потом раздался звонок.
  Подойдя к дверям гостиной, где проходил банкет, я широко распахнул их и, остановившись, с минуту наблюдал за сценой лихорадочного веселья, царившего там. Холтон и женщина-кошка сидели во главе стола, а по залу, в разной степени опьянения, носились парочки. Повсюду, излучая подобострастие, стояли слуги. Несколько в отдалении сидел человек, взор его был прикован к дверям передней. Это был детектив из страховой компании.
  С минуту я стоял незамеченный. Все были заняты своими делами. Увидев меня, Холтон запнулся на полуслове:
  — Кто вы и что вам нужно?
  — Я Эд Дженкинс, Неуловимый Мошенник, — выпалил я разом. — Я получил причитающуюся мне часть.
  Чуть позже вернусь за остальным.
  Детектив потянулся за оружием, я захлопнул дверь и бросился бежать по коридору. Пулей слетев со ступенек крыльца, я запрыгнул на сиденье огромного автомобиля с вместительным багажником и уже заведенным мотором, нажал на газ и рванул с места в тот самый момент, когда детектив начал палить из окна.
  Я не поехал сразу к домику на побережье. Остановив машину на темной обочине дороги, я вышел, открыл багажник и извлек из него связанную девушку с кляпом во рту. Этой девушки я раньше не видел. Она была вне себя от гнева. Это была настоящая Джин Эллери, или можете считать меня болваном.
  Усадив ее на сиденье автомобиля, я сел рядом и, не снимая с нее веревок и не вынимая кляпа изо рта, начал говорить. Неторопливо, шаг за шагом, я поведал ей всю историю до конца и, закончив, обрезал веревки и вытащил кляп.
  — А теперь, — сказал я, — можете кричать и звать на помощь. А если хотите — спрашивайте.
  Сделав глубокий вздох, она облизнула губы, вытерла краешком платья лицо, с горечью обнаружив на дорогих чулках побежавшую петлю, осмотрела запястья, на которых остались отметины от веревок, расправила платье и повернулась ко мне.
  — Думаю, вы лжете, — небрежно бросила она.
  Я усмехнулся.
  Ну и девица! Ее схватили, связали, запихнули в машину, заставили слушать какой-то бред, в который и поверить-то невозможно, а потом вдруг развязали. Любая на ее месте упала бы в обморок, начала бы кричать и бросилась бежать, как только ее развязали. Эта же с невозмутимым видом оглядела свою одежду, а потом хладнокровно обозвала меня лжецом.
  На вид ей было лет двадцать, тонкая и стройная как тростинка, огромные карие глаза, каштановые волосы, нежные губы, короткая мальчишеская стрижка, и сама вся такая недосягаемая, как топ-модель с журнальной обложки.
  — Прочтите вот это, — сказал я и протянул ей заявление женщины-кошки.
  Она прочла его, чуть нахмурила лоб и вернула мне:
  — Значит, вы и есть Эд Дженкинс?.. Только зачем тете понадобилось меня похищать?
  Я пожал плечами:
  — Как раз это я и хочу узнать. Мне пока еще не все ясно. Подождете, пока я выясню?
  Она на минуту задумалась:
  — Надеюсь, я свободна и могу идти?
  Я кивнул.
  — Тогда я лучше останусь, — заявила она. — Поехали.
  Я сел за руль и включил зажигание.
  В квартале от коттеджа я притормозил:
  — Подъезжаем. Выскользните незаметно из машины, когда я проеду мимо вон той пальмы, спрячьтесь за ней и посмотрите, что будет дальше. Мне почему-то кажется, что вам посчастливится увидеть настоящее шоу.
  Я притормозил и повернулся к ней, приготовившись доказывать свою правоту, но доказывать ничего не пришлось — она уже подбирала подол платья. Когда я притормозил, она выпрыгнула. Я подъехал к дому, развернул машину лобовым стеклом к дверям гаража и вышел.
  Чтобы подобрать ключ от гаража, мне пришлось подойти к зажженным фарам. Я немного нервничал. Было во всей этой истории что-то такое, чего я пока никак не мог понять, и это не давало мне покоя. Не будь здесь замешаны большие деньги, я бы ни за что не стал связываться с этим делом. Ну а теперь нужно попытаться выяснить, какие карты на руках у женщины-кошки.
  И я выяснил.
  Когда дверь гаража открылась, из колючих зарослей, словно по сигналу, выскочили двое и принялись палить по багажнику из винтовок. Они стреляли почти в упор.
  Пальба продолжалась минут пять, после чего они скрылись.
  В окнах стали появляться огни, где-то закричала женщина, кто-то высунул голову в приоткрывшуюся дверь.
  За углом взревел мотор, и автомобиль исчез в ночи.
  Я снова сел в машину, развернул ее, выехал на улицу и притормозил возле пальмы, где оставил девушку.
  В темноте мелькнуло белое пятно, и она, сверкнув стройными ногами, вскочила на сиденье рядом со мной.
  С расширенными от страха глазами она спросила:
  — С вами все в порядке?
  Покачав головой, я указал большим пальцем на багажник:
  — Если вы помните, я не должен был останавливаться или открывать багажник, пока не доберусь до коттеджа.
  Она посмотрела назад. Металлическая крышка была прошита пулями вдоль и поперек, так что окажись там на самом деле человек, от него бы ничего не осталось.
  — Как видите, ваша обожаемая тетушка планировала не похищение, а убийство. В настоящий момент она пребывает в полной уверенности, что вы мертвы, а я в немом удивлении и растерянности стою над вашим телом, соседи — в волнении и полиция уже идет за мной по следу. Теперь она думает, что можно уже не беспокоиться — ни на мой счет, ни на ваш.
  Девушка кивнула:
  — Я никогда не говорила этого вслух, но… я всегда боялась тетю Хэтти. Она ужасно эгоистична и абсолютно беспринципна.
  Какое-то время я вел машину в полном молчании.
  — И что вы теперь собираетесь делать? — спросила она наконец.
  — Ну, во-первых, избавлюсь от машины, спрячусь где-нибудь на несколько дней и постараюсь выяснить, что все это значит. Ваша тетя пыталась надуть меня, идет какая-то игра, в которой на карту поставлено что-то очень крупное. Вот я и хочу узнать, что именно, а уж потом рассчитаюсь с ней.
  Уткнувшись кулачком в подбородок, девушка задумчиво кивнула.
  — А что вы собираетесь делать?
  Она пожала плечами.
  — Не знаю. Возвращаться мне нельзя, там меня, скорее всего, убьют. Тетя Хэтти зашла слишком далеко, чтобы остановиться. Боюсь, мне тоже лучше где-нибудь спрятаться.
  — В каком-нибудь отеле?
  Она, словно ястреб, впилась в меня взглядом:
  — Я не смогу снять номер в отеле в такой час, да еще в вечернем платье.
  Я кивнул.
  — Скажите, Эд Дженкинс, вы джентльмен?
  Я покачал головой:
  — Какого черта! Я самый обычный мошенник.
  Она посмотрела на меня и усмехнулась. Я почувствовал, как во рту у меня вдруг пересохло.
  — Эд, не будьте формалистом. Вы же прекрасно знаете, что мне грозит опасность. Моя тетя считает, что я мертва. Если мне удастся скрыться на некоторое время, тогда мне, возможно, удастся выжить. Но сама я спрятаться не смогу. Или тетя, или полиция обнаружат меня в два счета. Вам известны разные увертки и уловки, и, мне кажется, вам можно доверять. Так что я еду с вами.
  Я крутанул руль.
  — Ну что ж, — сказал я, — хорошая мысль, только мне хотелось, чтобы вы пришли к этому решению сами. Снимите фальшивые бриллианты и оставьте их в машине. Для начала я намерен избавиться от нее, а потом мы с вами отправимся в одно местечко, где можно укрыться.
  Я подогнал машину к самому краю пирса и столкнул ее воду. Плюхнувшись, словно утка, машина с бульканьем пошла ко дну. Сонный сторож и ухом не повел. Девушка внимательно огляделась.
  — Вот и концы в воду, — сказала она. — Я доверяю вам, Эд Дженкинс. Спокойной ночи.
  Час спустя я привел ее в снятую мной квартиру.
  Утром я спал допоздна, так как очень устал накануне. Разбудила меня девушка.
  — Завтрак готов, — объявила она.
  Я сел в постели и протер глаза:
  — Завтрак?
  Она усмехнулась:
  — Да. Я сбегала в магазин, купила фруктов и кое-что из еды, а еще утренние газеты.
  Мне стало смешно. Я похитил девушку, а она готовит мне завтрак. Она тоже рассмеялась.
  — Видите ли, у меня с собой почти нет денег, а разгуливать в вечернем платье я не могу. Так что придется мне попросить у вас немного денег, чтобы купить кое-что из одежды. А как известно, деньги лучше всего просить, когда мужчина сыт. Так говорит моя тетя.
  — Вам не стоило выходить на улицу, — предостерег ее я. — Вас могут узнать.
  Кивнув, она протянула мне утреннюю газету.
  Вся первая полоса пестрела нашими фотографиями.
  За мою поимку Холтон назначил награду в двадцать тысяч долларов. Страховая компания добавила к этой сумме еще пять тысяч.
  Мне и без того было ясно, что полиция гонится за мною по пятам. Ведь теперь поставлена на карту ее репутация. Тот факт, что меня сопровождала девушка, был мне на руку. Они будут искать меня одного, полагая, что девушку я держу взаперти как пленницу. И вряд ли им придет в голову, что я пребываю в центре города, в квартире, где пленница по собственному желанию готовит мне завтрак.
  Я протянул Джин пятисотдолларовую купюру.
  — Купите себе что-нибудь из одежды, что-нибудь неброское, но в то же время стильное. А я загримируюсь под вашего отца. У вас юный и наивный вид, так что выберите что-нибудь покороче. Только не медлите, займитесь этим сразу после завтрака.
  Она сделала реверанс.
  — Вы так добры ко мне, Эд, — грустно сказала она и быстро заморгала. — Только не думайте, что я не ценю вашей доброты, — прибавила она. — Ведь вы не подумали отвязаться от меня. Вы настоящий джентльмен…
  Вот так.
  Пока она ходила за покупками, я немного нервничал — боялся, что ее узнают. Она принесла костюм и все остальное и остаток дня провела с иголкой в руках, а я сидел, погруженный в размышления. К концу дня мы купили автомобиль, и никому бы даже в голову не пришло, что я могу быть кем-то иным, а не пожилым любящим папашей юной пигалицы.
  — Сегодня вам придется освоить ремесло мошенницы, — сообщил я.
  — Как это мило, Эд, — ответила она, сияя ослепительной улыбкой.
  Каковы бы ни были ее мысли, она, по-видимому, решила быть своим парнем и казалась веселой и жизнерадостной.
  На новой машине мы отправились понаблюдать за Большим Биллом Райаном. Он держал небольшое кафе, где часто собиралась всякая мелкая шушера, и ему вряд ли могло прийти в голову, что я окажусь здесь. Если за всем этим действительно стоял он, то, естественно, ему было на руку, чтобы меня поймали и судили за убийство.
  Но, хорошо зная меня, он понимал, что мной не так-то просто манипулировать.
  Мы до одиннадцати просидели в машине, наблюдая за входом в кафе и за машиной Большого Райана. Работа грубая, зато эффективная. И Райан, и женщина-кошка полагали, что я скрылся, увезя в машине мертвое тело Джин Элл ери, намереваясь избавиться и от тела и от машины, и что вся полиция штата идет за мной по следу. Им и в голову не могло прийти, что я провел весь вечер, сидя в машине с прильнувшей к моему плечу девчонкой и наблюдая за Большим Райаном.
  В одиннадцать Райан вышел из кафе, на лице его сияла улыбка. Он старался ехать особняком, не сливаясь с общим движением, чтобы можно было почувствовать слежку, но машина, которую я, приобрел, оказалась на редкость мощной, так что я не отставал. С выключенными фарами я ехал за ним до Сорок девятой улицы. Запомнив номер дома, возле которого он остановился, я еще раз на прощание окинул его пристальным взглядом и поехал прочь.
  — Сейчас мы попытаемся осмотреть одно интересное местечко, — заметил я по дороге в город. — Сдается мне, что Гарри Этмор во всей этой игре лишь пешка. Нужно бы взглянуть, что делается в его конторе.
  Мы остановились в квартале от здания, где была расположена контора Этмора. Я выглядел как настоящий пожилой папаша с убеленными сединой висками и тростью.
  — Вы когда-нибудь участвовали во взломе? — спросил я, пока мы шагали по тротуару к зданию.
  Она покачала головой.
  — Значит, сегодня ваш первый выход, — пошутил я, ведя ее мимо лифта к лестнице.
  Замок в конторе Этмора оказался простым, да, в сущности, для меня все они таковы. Я думал, мне придется рыться в бумагах, но это оказалось излишним. В комнате стоял запах табачного дыма, и я сразу понял, что здесь недавно было совещание. Мне казалось, я чувствую похожий на ладан аромат сигарет женщины-кошки. Табачный запах имеет свои характерные особенности. По насыщенности воздуха табаком я всегда могу определить, как давно в комнате были люди. На этот раз запах табака был совсем свежий. На столе лежало заявление об утрате колье и записка с номером телефона. Открыв телефонный справочник на разделе страховых компаний и пробежав список телефонов, я без труда отыскал нужный мне номер.
  Страховка за утраченное колье должна была быть выплачена на следующее утро.
  Было ясно, что дом на Сорок девятой улице как-то замешан в это дело. Мне предстояло сделать следующий ход, поэтому я отвез девушку в нашу квартиру и улегся спать. Ситуация была еще далека от разрешения.
  Проснувшись на следующее утро, я услышал, как моя хозяюшка хлопочет на кухне, занимаясь приготовлением завтрака. До чего же приятно лежать, растянувшись в теплой постели, и слышать веселый перезвон тарелок, вилок, ложек. Для меня, волка-одиночки, это было величайшим наслаждением. Сейчас я действительно ощущал себя папашей, как раз таким, какого изображал.
  Конечно, питаться дома очень приятно, но если она собирается участвовать в расследовании, ей не следует загружать себя домашней работой. Но ладно, скажу ей об этом позже, решил я.
  Встав с постели, я принял ванну, побрился, нанес на лицо грим, напялил свой парик и вышел на кухню. Девушки не было. Завтрак ждал меня на столе — фрукты, сливки, поджаренные тосты, кофе в кофейнике. Под тарелкой лежала утренняя газета.
  Я зажег свет, беспокойно прислушиваясь, не раздадутся ли шаги девушки. Я уже привык к ней, она была хорошим приятелем — немногословна, с чувством юмора, легко смотрит на вещи, даже самые трудные.
  Она вошла, когда я пил кофе.
  — Привет, Эд, я кое-что разузнала. Вы же знаете: кто рано встает, тому Бог дает. Так вот, этот дом на Сорок девятой улице занимает некий доктор Дрейк. Он уже не молод, приехал сюда из Сан-Франциско. Отошел от дел, очень быстро растратил все деньги, но буквально три месяца назад внезапно разбогател. Диковат, раздражителен, вспыльчив, предпочитает одиночество, как врач не практикует, и в доме у него почти никто не бывает.
  Я внимательно посмотрел на нее — тонкая, грациозная, подвижная. Ни за что не подумаешь, что под этой легкомысленной шляпкой имеется еще что-то, кроме короткой мальчишеской стрижки.
  — Как вы узнали, что меня интересует этот человек?
  И как вам удалось раздобыть все эти сведения?
  Оставив без внимания первый вопрос, она лишь махнула рукой.
  — Получить сведения было проще простого. Я купила несколько упаковок пудры и прошлась по соседям, представившись распространительницей косметических товаров — бесплатно раздавала образцы и советы по уходу за лицом. Теперь мне известны все сплетни, скандалы и любовные дела в квартале. Налейте мне кофе, Эд.
  Он так соблазнительно пахнет.
  Я улыбнулся. Молодец, малютка! Для меня раздобыть подобную информацию было бы делом немыслимой сложности. А она запросто навешала лапши на уши целому кварталу. Стало быть, доктор… Большой Райан отправился к нему, когда точно узнал, что получит страховку. Тетя хотела убить собственную племянницу. Официальное объявление о помолвке состоялось. И плюс еще пропажа моего кинжала с жадеитовой рукояткой. Я проворачивал в мозгу все эти факты. Они не совсем вязались один с другим, но все стекались в одно русло, что и заставляло меня старательно шевелить извилинами. Похоже, пора мне было вступить в игру и подумать, как нанести женщине-кошке окончательное поражение.
  Внезапно меня осенило:
  — Скажите, Джин, что вы думаете о своем возвращении домой? Что вы скажете — что вас похитили и держали в клетке? Ведь тогда полиции придется проверить всю вашу историю. Понимаете?
  Она усмехнулась и плотно сжала губы:
  — О каком похищении идет речь? Окажись вы одним из этих слащавых хлюпиков и заяви о своем намерении жениться на мне, я бы ни за что с вами не осталась.
  Сейчас мы на равных: у вас свои проблемы, у меня свои.
  И проблем у нас обоих предостаточно. Разве не так?
  — Вполне с вами согласен. Вот сегодня, например, я собираюсь совершить кражу со взломом. Пойдете со мной?
  Она усмехнулась:
  — Мисс Джин Эллери торжественно объявляет, что принимает предложение Эда Дженкинса совершить вместе с ним налет со взломом. Когда начнем?
  Я пожал плечами:
  — Что-нибудь после восьми или девяти. Посмотрим по обстоятельствам. А до этого нам нужно выспаться. У нас впереди длинная ночь.
  И я углубился в газету. Черт возьми, до чего же приятно сидеть дома с газетой в руках, в то время как она хлопочет, убирая со стола посуду и что-то тихонько напевая. До сих пор моим единственным спутником был верный пес, который сейчас находился в лечебнице, где он восстанавливался после нашего последнего приключения. Да, я уже подошел к точке, когда человеку требуется спутник жизни, с которым можно поговорить, разделить трудности и радости и вообще быть вместе.
  Пожав плечами, я вновь углубился в чтение. Полиция делала успехи, и моя репутация Неуловимого Мошенника, похоже, была изрядно подпорчена. Конечно, я мог бы удрать, прихватив с собой девчонку и драгоценности, но…
  Когда стемнело, мы выехали из дома и направились к Сорок девятой улице. Машину я оставил неподалеку от нее. У меня не было точного плана действий, зато было хорошее предчувствие. Я знал машину Большого Райана и дорогу, какой он ездит к дому доктора Дрейка. Мне было известно, что сегодня он должен был получить страховку, вот почему я и решил последить за домом доктора Дрейка после наступления темноты.
  Мы прождали два часа, и вскоре на дороге показалась машина Большого Билла Райана. Судя по всему, Большой Райан хорошо знал это место, так как затормозил перед выбоиной на дороге. Он наклонился к переключателю скоростей, а когда распрямился, в лицо ему смотрело дуло пистолета. Я никогда не ношу оружия, предпочитая пользоваться собственными мозгами, и это всем известно, но на этот раз мне хотелось отвести от себя подозрение.
  Разумеется, я был в маске.
  Билл не стал спорить — его толстую морду и пистолетное дуло разделяло всего три дюйма. Глядя на меня с нескрываемым изумлением, он отпустил сцепление и нажал на тормоз. Будучи воротилой преступного мира, он знал в лицо каждого вора и мошенника и теперь недоумевал, у кого это хватило наглости напасть на него.
  Вид у него был скорее любопытный, нежели испуганный, — он пытался понять, кто перед ним.
  Вдруг на заднем сиденье что-то зашевелилось. Из-под плаща, брошенного на сиденье и свисавшего до пола, показалась пара рук, в свете уличного фонаря блеснул металл — уносить ноги было поздно.
  На заднем сиденье машины Большого Райана прятались двое вооруженных людей. Значит, Билл лишь делал вид, что ездит один, на самом деле при нем всегда была охрана. Можно не сомневаться, эти двое скоры на руку и неплохо стреляют.
  Большой Билл заговорил с подчеркнутой любезностью:
  — Не ожидал я от тебя этого, Дженкинс, но на всякий случай подготовился к нападению. Как видишь, я доверяю тебе, но проверяю. Уж не знаю, как ты догадался перехватить меня здесь, только я всегда подозревал, что с тобой нужно держать ухо востро. Ты неглупый малый, Дженкинс, но со мной твои трюки не пройдут.
  Ты объявился как нельзя кстати — за твою поимку назначена награда. С удовольствием сдам тебя полиции и тем самым укреплю свои и без того прекрасные отношения с ней, да еще и денежки получу. Давай-ка, залезай в машину. Свяжите его, ребята.
  Два пистолетных дула уткнулись мне в нос, искривленные злобной усмешкой лица в упор смотрели на меня. Четыре крепкие грязные руки схватили меня за плечи. Машина рванулась с места и понеслась к ближайшему полицейскому отделению. Так Эд Дженкинс был пойман обыкновенным вором и парой вооруженных болванов. Я чувствовал, как краска стыда заливает мое лицо. Более того, я не видел выхода из положения.
  О том, чтобы попытаться освободиться, не могло быть и речи — я схлопотал бы пулю, не успев ступить на землю. Но оставаться в машине я тоже не мог — через десять минут меня сдадут в полицейский участок, через одиннадцать — я окажусь в камере, а еще через пять меня начнут донимать репортеры, и вскоре все газетные полосы запестрят сумасшедшими заголовками.
  Да, похоже, я влип основательно. Ситуация была до смешного простая, даже какая-то детская, но при этом безвыходная.
  Мы проскочили перекресток и едва увернулись от какой-то машины, которая, визжа тормозами, выскочила из-за угла, и вдруг нашу машину качнуло, но она, со свистом рассекая воздух, опять рванула вперед. Да, такой веселенькой езды я отродясь не видывал. Джин Эллери, вылетев на полной скорости из-за угла, пристроилась у нас в «хвосте», не давая Райану оторваться или уйти в сторону, и, улучив подходящий момент, долбанула его по бамперу так, что он вылетел на тротуар, а сама умчалась, не получив серьезных повреждений. Вылетев на обочину, машина Райана с размаху ударилась передним колесом о бордюр, от этого толчка нас всех выбросило из машины.
  Что касается меня, то я кубарем вывалился из машины и приземлился на ноги. Думаю, никто сильно не пострадал, хотя Райан, похоже, спикировал на землю через лобовое стекло, а двоих его головорезов с размаху шмякнуло о спинку переднего сиденья и только потом выбросило из машины. Оказавшись на проезжей части, я проделал в воздухе мертвую петлю и штопор и, успешно завершив эти фигуры высшего пилотажа, спланировал на землю.
  Малютка оказалась молодчиной. Если бы она подъехала сзади, Райан заметил бы ее, и его парни пустили бы в ход оружие. А возможно, они схватили бы ее, как и меня. Но она нанесла отличный удар из-за угла. Девушка видела, что случилось, когда я приставил пистолет к носу Райана, она завела мотор, обогнала нас, точно рассчитав скорость, и в нужный момент выскочила на перекресток.
  Я думал об этом, пока, сокращая путь, бежал дворами. Машины на улице не было, и я догадался, что девчонка отправилась в нашу квартиру. Она сделала все, что могла, остальное было моей задачей.
  Черт возьми! Мой грим остался в машине, а я в маске и с пистолетом в кармане шагаю по ночной улице, в то время как за мою голову назначено баснословное вознаграждение, и полицейские заглядывают в лицо каждому прохожему. Надо было как-то выходить из положения. Мне, конечно, не терпелось разобраться с Биллом Райаном, но, понимая, что сейчас мне до него не добраться, я решил пойти с другой, тоже весьма недурной карты — навестить доктора Дрейка.
  Дом его находился неподалеку, и я быстро добрался до него. Времени у меня было в обрез.
  Сняв маску, я решительно поднялся на крыльцо и позвонил.
  В прихожей послышались шаркающие шаги, и в приоткрытую дверь высунулось желтоватое, изборожденное морщинами лицо. Дверь приоткрылась чуть шире, и два крошечных сверкающих глаза принялись сверлить меня насквозь.
  — Чего вам надо?
  Я догадался, что передо мной доктор Дрейк. Это был человек весьма преклонных лет, глаза его и лоб носили отпечаток образованности, однако черты лица выдавали алчность, хитрость и эгоизм. Чувствовалось, что последнее из этих свойств являлось основным в его характере.
  — Я принес деньги.
  Вытянув голову вперед, он принялся с новой силой сверлить меня взглядом:
  — Какие еще деньги?
  — От Билла Райана.
  — Но мистер Райан сказал, что будет сам.
  Я пожал плечами.
  Выбрав себе определенную роль, я понимал, что чем больше буду молчать, тем лучше. Ведь мне ничего не известно о его доле в этой игре, зато он знает многое, вот и пусть теряется в догадках, а мне нужно как можно меньше распространяться о деталях.
  Дверь осторожно приоткрылась.
  — Входите.
  Он провел меня в комнату — нечто вроде кабинета.
  Мебель, надо сказать, весьма приличная, явно была привезена из какого-то офиса — потемневшие от времени старинные книжные шкафы и стулья красного дерева, почти антикварные и очень массивные, ветхие фолианты и всякая всячина, давно вышедшая из употребления, и все покрыто толстым слоем пыли.
  — Садитесь, — сказал старик, прошаркав к письменному столу.
  Разглядев его получше, я заметил в нем признаки преждевременного старения. Его лоб и глаза еще сохраняли силу и некоторую живость, зато рот совсем обвис. На дряблой шее проступали ослабевшие мускулы, ноги с трудом волочились по полу. Пиджак на сутулых плечах был покрыт слоем перхоти, а то, что некогда называлось синим сукном, теперь было заляпано пятнами от яиц, жира и прочих пищевых продуктов.
  — Ну и где же деньги?
  Загадочно улыбаясь, я сунул руку во внутренний карман и, почти вынув бумажник, вдруг остановился и бросил на него злобный и хитрый взгляд завзятого преступника, вид у меня был самый что ни на есть зловещий.
  — Давай-ка сначала посмотрим, что там у тебя.
  После недолгого колебания он подошел к книжному шкафу. Уже возле дверцы его вдруг охватило подозрение.
  Он повернулся, глаза его лихорадочно сверкали в слабом свете красноватой лампочки:
  — Выкладывай деньги.
  Я рассмеялся:
  — Не боись, старина, с денежками все в порядке.
  Только если ты хочешь их увидеть, тебе тоже придется кое-что выложить.
  Он пребывал в нерешительности, и вдруг зазвонил телефон, его резкие прерывистые звонки требовательно и нетерпеливо разрывали тишину. Прошаркав обратно к столу, он, отбросив назад седую нечесаную прядь, узловатой старческой рукой взял трубку и приложил ее к уху.
  По мере того как он слушал, спина и плечи его постепенно распрямлялись, рука незаметно поползла под пиджак.
  Я ждал этого и не удивился. Наклонившись вперед, он что-то пробурчал в трубку, повесил ее и, резко повернувшись, наставил дуло пистолета на то место, где я только что сидел. Если когда-либо на человеческом лице и было написано невыразимое разочарование вкупе с лютой отчаянной ненавистью, то это как раз и было его лицо.
  Итак, он нацелил пистолет на пустой стул, и уже в следующую секунду я крепко сжимал его горло, потом отобрал пистолет и повалил его на пол. Связав его по рукам и ногам, я принялся обшаривать книжный шкаф.
  В одной из медицинских книг по внутренним органам, написанной в те времена, когда аппендицит еще считался неизлечимым, я нашел старый, пожелтелый от времени документ. Он был датирован тысяча девятьсот четвертым годом и, судя по всему, часто бывал в употреблении. Он потерся на сгибах, чернила выцвели, уголки загнулись, края листка замахрились. Бумага эта, похоже, долгое время пролежала в ящике письменного стола, несколько раз ее извлекали из мусорной корзины, но главное — она была подлинная и насчитывала не менее двадцати лет.
  У меня не было времени разглядывать бумагу, я убрал ее в бумажник и продолжил поиски, переворачивая и перетряхивая книги.
  Сейчас все решали секунды. Большой Билл Райан, конечно, не осмелится позвонить в полицию — он не заинтересован, чтобы меня арестовали в доме доктора Дрейка, но уж точно не станет терять времени: окружит дом своими головорезами и постарается схватить меня, когда я попытаюсь удрать, чтобы сдать в полицейский участок.
  Бумагу можно прочитать в любое время, сейчас необходимо перерыть весь книжный шкаф, потому что больше такого случая не представится. Однако не успел я просмотреть и половины, как услышал бегущие шаги по дорожке и громкий топот на ступеньках крыльца.
  Первым моим побуждением было броситься к заднему выходу и скрыться в темноте, но там меня могли поджидать головорезы Райана. Я понимал, что дом окружен. Перед домом тарахтел заведенный мотор. Скорее всего, Райан остановился в квартале от дома, велел своим ребятам окружить его, подождал, пока все будет готово, и только потом подъехал, оставил мотор включенным и нарочито громко протопал по ступенькам. Он просчитал, что если я действительно нахожусь в доме доктора Дрейка, то обязательно попытаюсь прорваться через задний выход.
  Все это я провернул в мозгу за считанные секунды. Я снова был в своей привычной стихии. Перед лицом надвигающейся опасности я был хладнокровен, как кусок льда, и не собирался терять времени даром.
  Захлопнув дверцу шкафа, я решил действовать неожиданно. Это был единственный способ спастись.
  Вместо того чтобы попытаться прорваться через задний вход, я подошел к главной двери, резко распахнул ее и с размаху ударил по разбитой кровоточащей роже Большого Билла. Полет через лобовое стекло не прошел для него даром — вид у него был весьма плачевный. Мой маневр застал его врасплох, на долю секунды он застыл в оцепенении. И тут-то мой кулак снова обрушился на его голову.
  С другой стороны дома послышались пистолетные выстрелы, крики, в темноте забегали фигуры. Воспользовавшись заминкой, я прыгнул за руль пустого автомобиля, нажал на газ и умчался прочь.
  Сзади послышался хор возбужденных голосов, зазвучали пистолетные выстрелы. Да, теперь уж точно Большому Биллу придется объясняться в полиции. Я поехал прямиком на нашу квартиру, собираясь наградить Джин Эллери медалью как самую лучшую в мире ассистентку мошенника.
  Оставив машину в паре кварталов от дома, я торопливо зашагал по улице. Я не хотел, чтобы полиция нашла украденный автомобиль неподалеку от моего дома, но в то же время не осмеливался долго прогуливаться без грима: два квартала — как раз то, что можно себе позволить.
  Моя собственная машина, та самая, на которой Джин спасла меня, была припаркована возле дома. Я посмотрел на нее с усмешкой. Да, девчонка оказалась лихим ездоком. Передний бампер и табличка с номерными знаками были оторваны, на радиаторе слегка поцарапана краска — вот, пожалуй, и все.
  Меня немного беспокоил оторванный номер. Ведь я зарегистрировал машину на вымышленное имя и дал адрес нашей с Джин квартиры. С потерей номера я приобрел головную боль.
  Отперев дверь, я шагнул внутрь. В доме было темно.
  Я включил свет и отпрянул назад, готовый ко всему.
  Комната была пуста. По полу были разбросаны клочья рваной одежды, в углу валялась женская туфелька, ковер собран в гармошку, стулья перевернуты. В другой комнате тоже было все вверх дном. Здесь я нашел вторую туфельку, а рядом с ней разорванный поясок. Я сразу узнал его — это был поясок Джин. Туфли тоже принадлежали ей.
  Быстро оглядевшись по сторонам и убедившись, что в квартире никого нет, я начал действовать. Дюйм за дюймом я обследовал пол в поисках хоть какой-нибудь зацепки, по которой можно было бы догадаться, чьих это рук дело. Большой Билл не мог отреагировать так быстро. Если здесь побывала полиция, то откуда следы борьбы? А если это западня, то кто ее расставил?
  Ответа на эти вопросы у меня не было. Кто бы это ни был, он не оставил никаких следов. Снова, в который раз, и время и обстоятельства работали против меня.
  Спустившись на первый этаж, я выскочил на улицу, сел в маленькую машинку, которую водила Джин, и завел двигатель. Вдруг из-за угла выскочила полицейская машина с ревущей сиреной и, визжа тормозами, остановилась у нашего дома.
  Но я уже несся по улице.
  Мысленно перебирая всех персонажей этой драмы, разыгравшейся вокруг меня, я остановился на Гарри Этморе. Сейчас мне больше всех подходил этот трусливый, слабохарактерный, хитроумный и изворотливый, как крыса, адвокатишка. Он был у них самым слабым звеном в цепи.
  Я остановил машину возле телефонной будки, рядом с аптекой. Какой-то прилизанный «хлыщ» висел на телефоне, назначая одно за другим несколько ночных свиданий, судя по всему обещавших быть жаркими, и мне пришлось подождать, пока закончится этот поток сальностей. Наконец он повесил трубку и, самодовольно ухмыляясь, вразвалочку направился к машине. Я снял еще теплую трубку.
  Этмора дома не оказалось. Его жена сказала, что он в конторе, но туда я звонить не стал — решил застать его врасплох.
  Подойдя к конторе Этмора, я увидел, что дверь не заперта. В приемной горел свет. Я запер за собой дверь и, выключив свет, шагнул в кабинет.
  Выражение моего лица не оставляло ни малейших сомнений в серьезности моих намерений. Бросив на меня взгляд, Этмор съежился в кресле: крысиный нос беспокойно задергался, рот скривился в жалком подобии улыбки, обнажив желтые зубы.
  Скрестив руки на груди, я смотрел на него.
  — Где девушка?
  Он опустил глаза и пожал плечами.
  Я угрожающе подступил к нему. Сейчас у меня не было ни малейшего желания выслушивать его отговорки. Что-то подсказывало мне, что девушке грозит опасность и что дорога каждая секунда, и я не мог позволить себе тратить время на пустые формальности. Эта девушка стала значить для меня слишком много, она была мне настоящим другом, никогда не жаловалась, не унывала, да еще спасла меня, когда я попал в передрягу, а теперь ей не на кого было рассчитывать, кроме меня. Она честно играла со мной, и я должен играть так же.
  — Вот что, Этмор, — проговорил я, делая выразительные паузы между словами, — я хочу знать, где девушка.
  И я это узнаю.
  Он сунул руку в карман, я прыгнул, схватил его за плечо, с силой рванул вниз, опрокинув кресло, выбил у него пистолет, вывернул ему кисть и, с размаху ударив его кулаком по лицу, швырнул на пол. Он лежал у меня в ногах и скулил, как побитая дворняжка.
  — Ее забрала мисс Хэйр. Билл Райан вычислил ее по номеру машины, и Хэтти Хэйр поехала за ней. Эта женщина сущий дьявол. Она отвезла девушку в дом Холтона.
  Я смотрел в его искривленное от боли лицо и пытался понять, не лжет ли он. Он не лгал. Большой Райан поехать за девушкой не мог, так как в это время находился в доме доктора Дрейка. Позвонив доктору Дрейку, он рассказал ему о том, что произошло, и посоветовал быть начеку.
  Однако из слов доктора Райан понял, что я уже в доме, и, бросив все, помчался туда. Перед этим он, должно быть, позвонил женщине-кошке и сообщил, где можно найти девушку.
  Я повернулся и пошел к двери.
  — Слушай ты, крыса, если ты солгал мне, тебе не жить! — рявкнул я.
  Глаза его слегка закатились, рот задергался, но он промолчал. Я вышел в приемную и, громко хлопнув дверью, побежал к лифту. У лифта я развернулся и, осторожно ступая, вернулся к двери, вошел в темную приемную и на цыпочках подкрался к двери кабинета. Приоткрыв дверь и заглянув в щелочку, я увидел, как адвокат, съежившись в кресле, неистово крутит диск телефона.
  Связавшись с телефонным узлом, он рявкнул в трубку номер, подождал, пока соединят, и отчеканил:
  — Он только что вышел от меня.
  Я мог предположить одно — он разговаривал с женщиной-кошкой. Они устроили мне засаду, используя девушку в качестве приманки, и теперь ждали, когда я попадусь.
  Я сел в машину и поехал, раздумывая по дороге, как действовать дальше. Каждая секунда была на счету. За долгие годы одиночества я научился быстро принимать решения. Много лет я был одиноким волком и за это время снискал себе славу Неуловимого Мошенника. В последнее время я отошел от дел и прижился в Калифорнии, здесь я, как все законопослушные граждане, обладал правом неприкосновенности, но теперь это уже в прошлом. Я снова оказался в самой гуще событий.
  Мне всегда удавалось добиваться своих целей, потому что я умел молниеносно принимать решения и быстро их осуществлять. Что ж, на этот раз я сознательно войду в расставленную мне ловушку и заглотну приманку, а уж потом посмотрю, как из нее выпутаться. Постараюсь перехитрить женщину-кошку, хотя она, надо признаться, далеко не слабый противник. Не всякий так быстро догадается, что девушка осталась жива, что мне удалось убедить ее в подлости и двуличности тетки и что она стала моим другом. А как быстро она смекнула, что можно добраться до меня, используя девушку, и что я первым делом постараюсь порвать самое слабое звено цепи…
  Я остановился у аптеки, чтобы прочесть бумагу, извлеченную из книги доктора Дрейка, и позвонить. Прежде чем перейти в наступление, нужно знать, что у тебя на руках.
  Документ оказался весьма любопытным. Доктору разрешалось сразу после родов забрать некоего младенца и в дальнейшем поступать с ним по своему усмотрению.
  Бумага была подписана будущей матерью. Через руки докторов проходит множество подобных бумаг. И все же я не сомневался: это является важным звеном в общей цепи. На обороте стояли три подписи. Одна из них принадлежала Хэтти М. Хэйр. Там же были указаны их адреса и номера телефонов.
  Отыскав в телефонном справочнике нужный номер, я позвонил Х.Ф. Мортону и прохрипел в трубку:
  — Говорит Холтон. Немедленно приезжайте ко мне.
  Ударив пару раз трубкой по аппарату, я повесил ее на рычаг.
  Я не мог терять ни минуты — ловушка могла захлопнуться еще до того, как я выхвачу приманку. Припарковав машину в квартале от дома Холтона, я пробежал несколько домов и вскоре очутился перед громадой особняка нефтяного магната. Опасность подстерегала меня на каждом шагу, она возрастала с каждой минутой.
  Я выбрал окно кладовой. Конечно, было бы удобнее пробраться в дом через другие окна, но я сознательно выбрал именно это — здесь меня вряд ли стали бы поджидать. Несколько минут ушло на то, чтобы проникнуть в дом. Драгоценное время утекало. Я достаточно хорошо знал дом, так что мог передвигаться по нему почти бегом. Стоит мне хоть раз побывать в каком-нибудь доме, я тут же мысленно рисую его планировку и уже никогда не забываю.
  В гостиной в камине мерцал огонь, над ним в темноте светились два пятна. Моя догадка относительно картины с изображением кошачьей головы оказалась верной — глаза были нарисованы люминесцентной краской.
  В темноте послышалось слабое монотонное позвякивание — такой звук обычно издает телефонный аппарат, когда на параллельном аппарате набирают номер. Вынув карманный фонарик, я отправился на поиски телефона.
  Кто-то в другой части дома собирался звонить, и я хотел услышать этот разговор.
  Телефон я нашел быстро и уже через несколько секунд прижимал трубку к уху. Говорила женщина-кошка:
  — Да. Да, резиденция Артура Холтона. Да, только не медлите. Ведь он угрожал вернуться. Ну да, я точно знаю, что это Эд Дженкинс, я сама его видела. Да-да, тот самый Неуловимый Мошенник. Высылайте две машины и, пожалуйста, поскорее.
  Полицейский пробормотал что-то насчет того, что они уже выезжают, после чего один за другим раздались два щелчка. Я повесил трубку третьим.
  Так вот в чем дело! Значит, она как-то узнала, что я уже в доме. Теперь я, кажется, начал верить, что эти ее светящиеся глаза действительно видят в темноте. Она устроила мне западню, используя девушку как приманку, а потом вызвала полицию. Ну что ж, мне случалось бывать и не в таких переделках.
  Перепрыгивая через две ступеньки, я бесшумно сбежал по устланной ковром лестнице и вскоре очутился в длинном коридоре, по обе стороны которого располагались спальни. Вдруг в самом конце коридора мелькнул розовый женский халат, и я бегом бросился туда — нельзя было терять ни минуты.
  Я с размаху распахнул дверь — сейчас мне было не до формальностей, ибо я вступил в гонки со смертью, — и в проникающем из коридора, слабом рассеянном свете увидел на постели белые очертания человеческой фигуры. Распахнутая мною дверь ударилась о стену, отскочила от нее и осталась болтаться на петлях, пропуская в комнату рваные снопы света.
  Вдруг в полумраке прошелестела волна развевающегося шелка — это была женщина-кошка. Ее быстрые проворные движения напоминали бросок дикого животного, подкараулившего добычу. Глаза, наполненные поистине тигриной яростью, светились зловещим зеленым огнем.
  Мне удалось перехватить ее. Когда в слабом свете блеснула холодная сталь, я повалил ее на бок, припечатав к стене. Ее тонкое гибкое тело сделалось упругим и жестким.
  Оттолкнувшись от стены, женщина вскочила на ноги, еще раз бросила на меня полный ненависти кошачий взгляд и, шурша прозрачным шелком, выскользнула из комнаты.
  Внезапно лежавшая на постели фигура стремительно вскочила и бросилась на меня сзади, и я почувствовал, как огромные волосатые руки цепко схватили меня за плечи.
  Сбросив с себя этого типа, я ринулся к двери. С улицы послышался свист тормозящих шин и топот бегущих по гравию ног. Кто-то взбежал на крыльцо и принялся неистово колотить и звонить в дверь — полицейские, как всегда, сработали плохо, они были так возбуждены, что не смогли бесшумно окружить дом.
  Пора было уносить ноги. Я решил воспользоваться лестницей, незаметно выскользнуть из дома и скрыться в темноте. Конечно, была вероятность, что я попаду под шквал огня, зато на моей стороне был бы элемент неожиданности — мне уже не раз приходилось ставить в тупик неповоротливых полицейских. Итак, одним прыжком я очутился возле черной лестницы и ринулся вниз.
  В это время главная дверь открылась, и в дом ворвалась оглушительная трель полицейского свистка. Я приготовился к очередному прыжку, как вдруг остановился и застыл уже почти в полете.
  Внезапно я вспомнил о девушке, и, замерев вот так, на лету, развернулся на сто восемьдесят градусов, и стремглав помчался по коридору навстречу полиции.
  Все происшедшее как нельзя лучше вписывалось в мою теорию вероятности, и сейчас, в считанные доли секунды, я осознал, что поступаю правильно. Внезапная вспышка интуиции, своего рода предвидение, в мгновение ока превратила голую теорию в абсолютную уверенность. В этот миг я понял, почему так поступила женщина-кошка. Да, она использовала Джин как приманку, но не только — девушка должна была стать ее жертвой.
  Эта женщина — как оказалось, сущий дьявол — собиралась убить ее, и сейчас, в этот момент, заносит над ней нож.
  Порой случается так, что мысли тысячекратно обгоняют время, и за несколько мгновений можно прожить чуть ли не целую жизнь. Пока я балансировал перед последним прыжком к свободе, в мозгу моем, словно мозаика, сложилась единая картина, теперь мне стали понятны мотивы поведения женщины-кошки. Решение вернуться я принял автоматически и мгновенно — я просто не мог оставить Джин Эллери в смертельной опасности.
  Дверь, в которую прошмыгнула женщина-кошка, была приоткрыта. Я ворвался в комнату как раз вовремя, с размаху ударил по руке, опускающей нож, и сбил с ног женщину-кошку.
  На постели, связанная, с заткнутым ртом, беспомощно глядя в перекосившееся от ярости лицо хищницы, лежала Джин Эллери. Бедная девочка храбро смотрела в лицо надвигающейся смерти.
  Отшатнувшись, дико сверкая глазами, женщина-кошка ощерила рот, извергая грязные ругательства. Нож упал у самых моих ног — старинный кинжал с жадеитовой рукояткой, недавно пропавший из моей квартиры. Вдруг в дверном проеме замаячили тени и послышался голос:
  — Руки вверх, Эд Дженкинс!
  Вздох облегчения вырвался у женщины-кошки.
  Послышалось шарканье множества ног, замелькали лица, полицейские щитки, пистолеты, наручники защелкнулись у меня на запястьях, холодные стволы револьверов уткнулись в шею, и меня потащили вниз по лестнице в библиотеку.
  Женщина-кошка шла рядом, льстиво восхищаясь храбростью полицейских и быстротой их действий и осыпая меня оскорблениями и проклятиями.
  Вот тогда-то на пороге и появился Х.Ф. Мортон.
  Оценив положение дел одним взглядом серых стальных глаз, он положил перчатки и шляпу на стул, прошел к письменному столу, сел за него и пристально посмотрел поверх очков сначала на полицейских, потом на женщину-кошку и на меня.
  Один из полицейских подтолкнул меня к открытой двери, но адвокат предостерегающе поднял руку:
  — Минуточку, — проговорил он, и было в его властном голосе нечто такое, что остановило полицейского. — Что здесь происходит? — требовательно спросил он и принялся барабанить пальцами по столу.
  — А ну, пошел!.. — пробурчал полицейский, толкая меня к двери.
  — Да замолчи ты, дурак. Это же лучший адвокат в городе! — прошептал другой, не давая вытолкать меня из комнаты.
  Слова эти подействовали на полицейских, как пожар, они о чем-то энергично зашептались, после чего последовала тишина.
  — Это Эд Дженкинс, сэр, — проговорил наконец один из полицейских, который, судя по всему, был у них главным. — Неуловимый Мошенник. Пойман здесь, в этом доме, из которого похитил девушку и украл колье, а теперь намеревался совершить еще и убийство.
  Серые глаза адвоката остановились на моем лице.
  — Если вы хотите что-то сказать, Дженкинс, то говорите сейчас.
  Я кивнул:
  — Эта девушка, Джин Эллери, — дочь Артура Холтона.
  Пальцы перестали барабанить и схватились за крышку стола.
  — Что-о?
  Я снова кивнул:
  — Все думали, что у него родился мальчик, который тут же умер. На самом же деле у него родилась девочка, и она выжила. Это и есть Джин Эллери. Нечестный доктор согласился подменить ребенка, получив за это хорошую мзду. А придумала весь этот план сиделка, мисс Хэтти М. Хэйр. Был найден другой ребенок, он попал в руки доктора, в сущности, еще до своего рождения и был заранее обречен. Остальное — дело рук сиделки. Она решила воспитать девочку как свою родную племянницу, внушая ей, что она ее единственная родственница. Конечно, со временем правда могла обнаружиться, но тогда отвечать за все пришлось бы доктору. Однако тот догадался, что из него хотят сделать козла отпущения. В его распоряжении оставалась бумага, подписанная некогда сиделкой и способная разрушить весь ее план. При помощи этой бумаги доктор долгое время шантажировал ее.
  Тогда она решила заполучить бумагу, объявить девушку истинной наследницей огромного состояния нефтяного магната, сделаться участницей опекунского фонда, созданного для воспитания ребенка Артура Холтона, отнеся все расходы по оплате так называемых адвокатов и детективов, якобы откопавших подлог и восстановивших девушку в ее правах, на счет последней.
  Однако вскоре события приняли другой оборот — Артур Холтон увлекся мисс Хэтти М.Хэйр, предложил ей выйти за него замуж и позволил уговорить себя составить завещание в ее пользу, а также застраховал свою жизнь на большую сумму.
  Теперь девушка сделалась досадной помехой на пути к богатству. Ее предстояло устранить. Артур Холтон тоже был обречен — в случае его смерти мисс Хэтти М. Хэйр оставалась единственной наследницей. Однако оставалась еще бумага, подписанная некогда Хэтти М. Хэйр.
  Благодаря ей могла всплыть на поверхность правда о подмене детей, и, будь этот факт подтвержден доктором, мисс Хэйр не удалось бы избежать правосудия.
  За свое молчание и за документ доктор Дрейк потребовал крупную сумму наличными. И тогда эта женщина решила использовать меня в качестве орудия для добывания денег, а также для того, чтобы избавиться от девушки и человека, стоявшего между ней и богатством.
  Предполагалось, что я украду дорогостоящее колье, страховку за которое получит мисс Хэйр. Не подозревая об обмане, я должен был похитить девушку, в ходе событий она была бы убита. Я также должен был публично пригрозить мистеру Холтону, тогда в его последующей смерти обвинили бы меня — в его груди торчал бы принадлежащий мне кинжал.
  Таким вот образом мисс Хэйр собиралась убить человека, завещавшего ей все свое имущество, купить молчание доктора, знавшего ее как преступницу, устранить единственную наследницу и свалить всю вину на меня.
  Подписанный ею документ лежит у меня в кармане.
  И доктор Дрейк, и Гарри Этмор подтвердят… Держите ее! Держите!..
  Поняв, что игра проиграна и что связанная в спальне девушка подтвердит мои слова, женщина-кошка опрометью бросилась из комнаты, а туповатые полицейские — человек восемь-десять — вцепились в меня мертвой хваткой, молча наблюдая, как удирает истинная преступница.
  Х.Ф. Мортон посмотрел на меня и улыбнулся:
  — Да уж, полиция, как всегда, расторопна. Не так ли, Дженкинс? — Он повернулся к блюстителям порядка: — Отпустите его.
  Те неловко переминались с ноги на ногу. Наконец главный из них козырнул и проговорил:
  — Сэр, это же известный преступник. За его поимку назначено вознаграждение.
  Мортон снова забарабанил пальцами по столу:
  — Какое обвинение вы можете предъявить ему?
  Полицейский офицер хмыкнул:
  — Сэр, он ворвался в дом мистера Холтона и украл колье.
  — Я отвергаю эти обвинения, — раздался чей-то голос.
  Я повернулся и увидел Артура Холтона, который уже оделся и спустился вниз. Я даже не знаю, когда он вошел и что слышал. Рядом с ним с сияющими от радости глазами стояла Джин Эллери, на ее щеках крупными бриллиантами сверкали слезы.
  Полицейский снова хмыкнул:
  — Он похитил юную леди и несколько дней принудительно удерживал ее. Она ни за что не осталась бы с преступником по своей воле, не поставив в известность родственников.
  Положение сделалось затруднительным. Я слышал, как Джин глубоко вздохнула перед тем, как произнести слова, которые дали бы мне свободу, но навсегда запятнали бы ее репутацию. Однако такая возможность ей так и не представилась.
  Прежде чем я успел во всеуслышание сделать признание, благодаря которому ее имя было бы спасено, а я отправился бы в исправительную колонию, проницательный Х.Ф. Мортон, мгновенно оценив ситуацию, нашел выход из положения. Он опередил нас обоих:
  — Вы ошибаетесь. Девушку никто не похищал. Дженкинс даже не знал ее до этого.
  Полицейский недоверчиво оскалился в улыбке:
  — Тогда вы, может быть, скажете, где она находилась, пока тут происходила вся эта кутерьма и все сбились с ног, разыскивая ее?
  Мортон ответил ему изысканной, подчеркнуто вежливой улыбкой:
  — Разумеется, скажу. Она гостила в нашем доме. Почувствовав, что ее интересы могут быть ущемлены, а жизни угрожает опасность, я пригласил ее пожить у нас инкогнито.
  В комнате воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь слабыми вздохами девушки, тиканьем часов и тяжелым дыханием полицейских.
  «Тук-тук… тук-ту-тук…» — выстукивал адвокат.
  — Офицер, отпустите наконец этого человека и снимите с него наручники. Я сказал, снимите… с него… наручники… У вас против него ничего нет… на территории Калифорнии.
  Словно завороженный, офицер вставил ключ в замок наручников, полицейские, державшие меня, отступили, и я снова стал свободным человеком.
  — Спокойной ночи, — отрезал адвокат, глядя своими серыми стальными глазами прямо в лицо офицеру.
  Испытывая неловкость, с выражением смущения на лицах, полицейские удалились.
  Джин бросилась мне в объятия:
  — Эд! Ты вернулся из-за меня! Ты рисковал своей жизнью, чтобы наказать зло и вернуть меня отцу! Эд, милый, ты настоящий мужчина! Ты самый, самый, самый!..
  Я легонько похлопал ее по плечу:
  Ты была настоящим другом, Джин. Я это сразу понял. Только теперь ты должна забыть об этом. Дочь известного миллионера не может иметь ничего общего с мошенником.
  Вперед вышел Артур Холтон и протянул мне руку:
  — Должен признаться, я был загипнотизирован, одурачен этой… авантюристкой… этой шлюхой. Я не отдавал себе отчёта в том, что происходит. Я перед вами в неоплатном долгу, Эд Дженкинс… За все, что вы сделали… Я позабочусь, чтобы во всех штатах с вас были сняты обвинения, чтобы вы были восстановлены в правах и могли жить полноценной жизнью. — Он посмотрел на Джин. — Вы погостите у нас?
  Я покачал головой, понимая, что сейчас они испытывают чувство благодарности, быть может, даже с примесью сентиментальности. Но что они почувствуют завтра утром?
  — Думаю, мне лучше уйти, — сказал я, направляясь к двери.
  — Эд! — закричала девушка, словно в приступе сердечной боли. — Эд, не уходи!
  Вот черт! Какой-то непонятный туман застлал мне глаза, я не мог найти выхода. Неужели Эд Дженкинс, Неуловимый Мошенник, которого знает и боится вся полиция, стал слезливой старухой?
  Две мягкие руки обвили мою шею, и я почувствовал на щеке быстрый поцелуй. Теплые губы что-то шепнули мне на ухо.
  Встряхнувшись, я освободился и, слегка пошатываясь, вышел в темноту ночи. Она — всего лишь девочка, дочь миллионера, нефтяного магната, а я самый обыкновенный мошенник. Все это зашло уже слишком далеко и ничем хорошим кончиться не могло.
  Прыгнув в кусты, я обогнул дом и, стараясь держаться подальше от уличных огней, быстро зашагал вдоль стены.
  Через полуоткрытое окно из комнаты доносился монотонный барабанный перестук: «Тук-тук… тук-ту-тук… Тук-тук… тук-ту-ту-тук…»
  Х.Ф. Мортон пребывал в раздумье.
  
  1927 год.
  (переводчик: О. Б. Лисицына)
  
  Только один выход
  Он вбежал ко мне в квартиру, торопливо озираясь и приложив палец к губам. Я встретил его хмурым взглядом — меня вовсе не устраивает, чтобы мелкие жулики наносили мне визиты вежливости. В этой среде я слыл одиноким волком, не имеющим друзей.
  — Эд, — прошептал он, — я пришел к тебе как друг.
  Однажды ты выручил меня, я этого никогда не забуду.
  Женщина с родинкой на левой руке… тебе надо опасаться ее. Они охотятся за тобой — и полиция и бандиты. Тебе ведь не на кого опереться… Берегись женщины с родинкой на левой руке.
  Сказав это, он исчез. Только я никогда не обращаю внимания на предостережения. К тому же он оставил в моей квартире этот отвратительный тошнотворный тюремный запах, отдающий дезинфекцией. Звали его Хорьком, и сидел он за бродяжничество. Когда полиции нечего было повесить на него, она сажала его за бродяжничество, чтобы малость припугнуть и еще раз напомнить, что он всего лишь мелкая сошка. Таким, как Хорек, вечно достается от всех.
  Я открыл окно — хотелось проветрить комнату — и высунул голову, чтобы глотнуть свежего летнего ночного воздуха, как вдруг услышал выстрелы. Один за другим, потом — тишина.
  Стреляли за углом, примерно в квартале отсюда. Затем раздался визг шин, из-за угла вынырнула машина и, набрав скорость, исчезла в ночи. Где-то закричала женщина, и хриплый мужской голос позвал на помощь.
  Послышался топот ног по тротуару, и толпа любопытных черной бесформенной массой ринулась к месту происшествия.
  Я убрал голову. У меня появилось неуютное трудноуловимое чувство, что эта стрельба имеет какое-то отношение ко мне.
  С час я просидел в темноте, выжидая, когда полиция проведет расследование и уедет, а толпа любознательных насытится зрелищем и рассосется, потом надел шляпу и плащ и вышел из дома.
  Возле табачного киоска на углу я узнал новости. Это был Хорек. Его застрелили из машины, из одного из этих «автомобилей смерти» — лимузинов, обычно используемых конкурирующими бандами для своих разборок. Хорек умер почти мгновенно.
  Откусив кончик сигары, я зажег ее и задумался о человеческой жизни, которая может в любой момент погаснуть, как спичка на ветру. За что же его убили? За то, что он предупредил меня? Или его в чем-то подозревали? Все может быть, и теперь я этого уже не узнаю. Да, Хорек был одним из мелких третьесортных мошенников, которые могут позволить расстрелять себя в упор из машины, нашпигованной бандитами. Первоклассный мошенник заметил бы эту машину, еще когда она только появилась на горизонте. Ведь цена жизни в нашем деле — неусыпная бдительность.
  На своем веку я слышал немало предостережений — и лживых, и вполне искренних. Но это было особенное.
  Во-первых, оно исходило от мошенника, и потом — эта женщина с родинкой на левой руке… Может, Хорек не видел ее лица, а видел только руку или вообще слышал только голос? Теперь я пожалел, что проявил такое нетерпение и не расспросил его. Но, что ни говори, это уже прочитанная глава, Хорек теперь мертв.
  Я вышел на обочину, поймал такси и поехал в бар.
  «Пурпурная роза» — местечко что надо: резвые артисточки, развлекающие публику, официанты, носящиеся туда-сюда, полуобнаженные танцовщицы, извивающиеся в танце любви, и грохочущий оркестр, перекрывающий общий шум зала. Этот переполненный потными пьяными веселящимися людьми бар развлекал меня — здесь я мог наблюдать за самыми разными типами человеческой природы, здесь, наконец, мне хорошо думалось.
  Старший официант усадил меня за мой обычный столик, расположенный в затемненном углу. Было время, когда он служил местом встреч влюбленных парочек.
  Теперь они предпочитали миловаться прямо на глазах у всех — на танцевальной площадке или за столом, освещенные со всех сторон огнями. Ну что ж, такова жизнь.
  Я заказал легкую закуску и лениво жевал, наблюдая за публикой, слушая грохочущую музыку и громкий смех.
  Я уже покончил с едой, когда к моему столику подошла девушка:
  — Эй, чего приуныл? Думаю, все не так уж плохо. Как насчет того, чтобы потанцевать? А?
  Я покачал головой, решив, что это одна из артисток, развлекающих публику за деньги. Всех их я знал наперечет, и они давно запомнили, что меня лучше оставить в покое. Эта же, вероятно, была новенькая.
  Она улыбнулась, развернулась на пол-оборота, кокетливо глянув на меня через плечо, протянула в мою сторону руку, прищелкнула пальцами, и ее алые губки снова приоткрылись в заманчивой улыбке.
  Ее подвижность, ее живая грация и задор, несомненно, приковали бы мое внимание, если бы не кое-что еще. Когда ее рука очутилась на уровне моих глаз, я заметил на ней родинку — родинку на левой руке, на тыльной стороне ладони, — это крошечное темное пятнышко отчетливо выделялось на белой гладкой коже.
  Я оплатил счет и ушел. Этот бар я навсегда вычеркнул из своего списка — мне сразу вспомнился Хорек и те прогремевшие в ночи выстрелы.
  Я взял такси и почувствовал, что за мною следят. Это, конечно, раздражало, но не более того. За мной часто следят. Но сейчас это не помешает мне поехать прямиком к себе домой — пока я в Калифорнии, я в безопасности. За криминальное прошлое я объявлен в розыск в десятке штатов, однако в силу существующего порядка меня нельзя выдворить из Калифорнии. Здесь я хоть и известен как мошенник, но все же пользуюсь неприкосновенностью, живу своей жизнью, реагируя лишь на те раздражители, которые касаются таких, как я.
  Я заставил водителя поколесить по городу, а потом выехал за его пределы. Мысли о Хорьке не шли у меня из головы. Кроме того, я чувствовал что-то неладное.
  Почти уже в полной темноте, на пустынной дороге, у нас заглох мотор. Водитель выскочил из машины и поднял крышку капота. Он сильно нервничал, руки его тряслись.
  Я вышел из противоположной дверцы. Преступника можно арестовать за ношение огнестрельного оружия, вот почему я почти никогда не ношу с собой пистолет.
  Зато использовать собственные мозги не запрещено законом, а они не раз выручали меня из таких переделок, в каких не помогли бы никакие пистолеты.
  Я посмотрел назад, на пустынную дорогу. Навстречу, в сторону города, ехала машина, эдакая изящная сверкающая никелированная штучка. За рулем сидела женщина, вся закутанная, несмотря на теплую погоду.
  Зашуршали по гравию шины, и дамочка высунулась из машины:
  — Эй, таксист, что, поломка? Может, передать что-то в городе или подвезти?
  У нее был приятный голос.
  Я сунул таксисту деньги за проезд и вышел на дорогу:
  — Не довезете ли до города, если, конечно, не затруднит?
  Женщина рассмеялась низким грудным смехом и распахнула дверцу:
  — Пожалуйста, пожалуйста, садитесь вперед.
  Она нажала на газ, и машина рванула с места. На руке, сжимавшей руль, я заметил крошечную родинку.
  Она поняла, что я узнал ее. Ее правая рука, скользнув, опустилась на мое колено.
  — А с вами не так-то просто познакомиться, Эд Дженкинс.
  — Благодарю вас за чуткость, которую вы проявили, столь любезно посадив меня в машину, — сказал я, — все было очень ловко продумано — и поломка такси, и то, что вы ехали навстречу, а не в том же направлении, что и я.
  Она снова рассмеялась своим журчащим смехом:
  — Да, это было действительно ловко придумано. Когда таксист уже точно знал, по какой дороге поедет, он просигналил мне число миль от поворота, давая таким образом знать, где произойдет поломка. Поехав по короткому пути, я обогнала вас и, развернувшись, поехала навстречу.
  — Если вы хотели меня видеть, то почему не пришли прямо ко мне домой? К чему все эти сложности?
  Взгляд ее вдруг сделался жестким и холодным, губы плотно сжались, превратившись в тоненькую ниточку.
  — Потому, — медленно проговорила она, — что мне нужно было не просто увидеть вас. Мне нужно было, чтобы вы оказались в моих руках.
  Я почувствовал, как маленький смертоносный револьвер, который она держала в правой руке, прижался к моим ребрам.
  Я осторожно посмотрел на нее. Она может застрелить меня прежде, чем я пошевельнусь и попытаюсь отобрать у нее оружие. Внимательно посмотрев на нее, я решил, что она не относится к тем, кто стреляет просто так, ради забавы, но чувствовалось, что она способна на все.
  И безусловно, голову она носила не только ради коротенькой стрижки.
  — Вот что, Эд Дженкинс, — проговорила женщина, — вы поедете со мной. Мне от вас нужно только одно — чтобы в течение двух часов вы делали то, что я скажу. Потом можете отправляться на все четыре стороны. А до этих пор должны будете сопровождать меня. Обещайте, что станете меня слушаться и не попытаетесь сбежать, или же мне придется держать вас под прицелом. Ведь я могу и выстрелить.
  Я зевнул:
  — Можешь выстрелить, детка? Я не ослышался?
  Она придала голосу пленительность:
  — Пистолет может выстрелить сам. Случайно.
  — Что ж, пусть стреляет.
  Губы ее плотно сжались. Она нажала на переключатель скоростей, я согнул правую ногу в колене и резко рванул вниз ручной тормоз. Последовал толчок, ее с силой бросило на руль. Воспользовавшись этим, одной рукой я схватил ее за горло, другой вывернул запястье.
  Вышвырнув пистолет за окно, я отпустил ручной тормоз, выправил руль, так как машину бросало из стороны в сторону, посмотрел на нее и усмехнулся:
  — Ну как? Продолжим?
  Она побледнела как мел, глаза сверкали в темноте яростным огнем, губы сжались в тонкую нить.
  — Хам! Животное!
  Я снова зевнул:
  — Вы, женщины, всегда так. Сначала тычете человеку в ребра пистолетом, а стоит ему отобрать его, так он уже и хам. Ну ладно, давай вези, пока я не отшлепал тебя по попке.
  Остановив машину, она согнула колени, выскользнула из-за руля и, как дикая кошка, бросилась на меня, кусаясь и царапаясь. Я с трудом удерживал ее. Платье соскользнуло у нее с плеча, острый каблук-шпилька впился в мою ногу, а сверкающие белизной зубы яростно щелкали, пытаясь укусить меня. Да, ничего не скажешь.
  Вдруг она застыла, расслабилась и… заплакала — типичный трюк, который обычно пускают в ход представительницы слабого пола. Потерпев поражение, она буквально выла у меня на плече. Чулки ее спустились, обнажив сверкающие белизной ноги. Растрепанные волосы свешивались на лицо, платье было разорвано, и я вдруг заметил, что моя рука покоится на ее голом плече и, что самое интересное, слегка похлопывает по нему, как будто пытаясь ее успокоить. Уж не знаю, почему моя рука это делала, думаю, чисто механически. Видит Бог, я вовсе не собирался утешать эту разъяренную кошку только потому, что ей не удалось пристрелить меня.
  Я оттолкнул ее.
  — Господи, как я ненавижу тебя! — гневно выдохнула она.
  — Это заметно, — проговорил я. — В следующий раз, когда сломается такси и какая-нибудь девушка предложит подвезти меня до города, я возьму с собой роликовые коньки.
  Тут она снова прильнула ко мне, склонив голову мне на плечо, и опять горестно зарыдала. Я дал ей выплакаться. Ярость и разочарование довели ее почти до истерики, и я ждал, пока она успокоится. Нужно было выяснить, что все это значит и чего хочет эта женщина с родинкой на левой руке.
  Некоторое время спустя она выпрямилась, подтянула чулки, припудрила носик и поправила волосы, снова приняв нормальный вид. Приведя, насколько это было возможно, в порядок платье, она посмотрела на меня и усмехнулась.
  — Ты победил, — заявила она.
  — Куда ты собиралась меня везти? — спросил я.
  Улыбка на мгновение исчезла с ее лица, и я уж было подумал, что она снова расплачется.
  — Для меня это так важно, — сказала она. — Мне даже в голову не приходило, что все может сорваться… — Посмотрев на ручные часики, она вздохнула: — Я должна была отвезти тебя в одно место. Это в двадцати минутах езды отсюда… Я думала, что смогу соблазнить тебя, а когда у меня не получилось, решила действовать силой… Господи! Для меня это так много значит!
  Я посмотрел на нее с любопытством:
  — Ну и где же это место? Тебе что, приказали привезти меня?
  — Я не могу сказать где, Эд. Да, мне приказали.
  Я откинулся на сиденье:
  — Ну что ж, тогда хватит хлюпать, поехали.
  Если кому-то надо, чтобы я был в определенном месте в определенное время, у меня хватит смелости отправиться туда и даже устроить там маленький праздник. Я уже порядком устал от того, что какие-то дешевые жулики вмешиваются в мою жизнь. Хотел бы я взглянуть на человека, который натравил на меня эту дикую женщину.
  Она широко улыбнулась.
  — Я знала, что ты поедешь, — проворковала она, явно заигрывая со мной. (Ох уж эти женщины! Дай им волю, и они съедят тебя с потрохами.) — Да-да, я знала, Эд, что ты храбрый и не побоишься поехать. Я никогда не забуду этого и, может быть, тоже сделаю для тебя чтонибудь, когда придет время.
  С этими словами она обвила мою шею руками, поцеловала и, юркнув за руль, завела машину, и мы поехали.
  Да, эта барышня машину вела умело, и к тому же ужасно гнала.
  Мы приехали в китайский квартал. Я старался запомнить дорогу. Я хорошо знаю китайцев, их привычки и даже немного говорю на их языке. И если пьеса, в которой мне тоже была отведена роль, собиралась разыграться в китайском квартале, тем лучше для меня.
  Мы остановились перед небольшим грязноватым магазинчиком, в витрине его размещались антикварные безделушки из слоновой кости, засиженные мухами, а перед входом сидели два китайца охранника. Ничего необычного в этом не было. Китайцы, вечно сидящие на тротуаре с безразличным видом, ссутулив плечи и задумчиво попыхивая трубками, вовсе не пребывают в философских раздумьях и не просто наслаждаются пейзажем, они охраняют место, перед которым сидят.
  — Эд, — сказала она, — за то, что произойдет там, я не отвечаю. Все, что от меня требовалось, — это доставить тебя сюда, в определенную комнату, где ты должен побеседовать с определенным человеком. Мне бы хотелось, чтобы это выглядело так, словно я отлично выполнила свою работу. Поэтому не мог бы ты притвориться, будто ты клюнул на меня, ну… в общем запал на меня… Понимаешь?
  Я вылез из машины.
  — Давай веди, — сказал я.
  Когда мы вошли в магазин, она взяла меня за руку, и мы стали пробираться сквозь толпу без умолку тараторивших китайцев, мимо охранника, следившего за входом, и вскоре погрузились в полумрак бесконечных извивающихся коридоров с дубовыми дверьми и пустыми комнатами.
  Я обвил рукой ее талию и крепко прижал к себе. Не потому, что хотел сделать вид, будто, как она сказала, запал на нее, а просто потому, что доверял ей не больше, чем доверяют гремучей змее.
  Наконец мы повернули налево, дважды постучали в тяжелую дверь, услышали щелчок в замке, и уже через мгновение я оказался в просторной комнате, обставленной массивной мебелью тикового дерева, украшенной дорогими гобеленами и восточными коврами. Здесь царили богатство, роскошь и покой.
  Посреди комнаты стоял тяжелый письменный стол, за которым сидел грузный мужчина. Его ледяные глаза сверкали в полумраке комнаты как два больших холодных алмаза.
  Я застыл на месте. Уже многие месяцы по городу носились слухи о преступном синдикате и о большом человеке, который, сидя в конторе, управляет преступным миром, приводя в систему вымогательство, подпольную торговлю спиртным и кражи драгоценностей. Никто не знал его в лицо, и в то же время его знали все — город полнился слухами, смутными догадками и самыми немыслимыми предположениями. Дошел этот слух и до меня, но я принял его за одну из тех невероятных историй, которые время от времени якобы потрясают преступный мир. Теперь же у меня появилось какое-то неуютное ощущение, что слухи имели под собой нечто определенное.
  Он заговорил безо всякого вступления. Его голос удивил меня. Глядя на это грузное, массивное тело, я приготовился услышать густой бас, но он говорил таким тонким голосом, что если бы я собственными глазами не видел, как шевелятся эти толстые губы, то подумал бы, что за его спиной прячется женщина и говорит за него.
  — Эд Дженкинс, у вас репутация человека, способного открыть любой сейф, не оставив при этом следов.
  Слова эти он произнес с вопросительной интонацией, но я не шелохнулся, не издал ни единого звука.
  Помолчав с минуту, он продолжил:
  — Есть сейф, который вы должны будете открыть и положить туда конверт. Это нужно сделать завтра до полуночи. И никто не должен догадаться, что сейф вскрывали.
  Ледяные серо-голубые глаза продолжали сверлить меня. Полный сарказма ответ готов был сорваться у меня с языка, но я сдержался. Чувствовалось, что этот человек не остановится ни перед чем. К тому же я находился в потайных лабиринтах китайского квартала, а игра, судя по всему, шла по-крупному, или я ничего не смыслю в преступных делах.
  — Вас, наверное, удивляет, почему я даю вам инструкции. Я хорошо знаю вас, Дженкинс, отлично осведомлен о всех ваших деяниях. Например, мне известно, что вы одинокий волк и не подчиняетесь никому. С мозгами у вас все в порядке, вы обладаете непревзойденной способностью ускользать из-под самого носа полиции и всегда заметаете следы. Учитывая эти ваши способности, я и прошу вас кое-что для меня сделать. А взамен я сделаю чтонибудь для вас. — С этими словами он вынул из ящика стола два конверта. — В этом конверте две тысячи долларов, — сказал он, хлопнув конвертом по столу и протягивая его мне.
  Я видел края банкнотов, выглядывающих из конверта, но не взял его. Я выжидал. Сейчас мне было выгоднее помолчать, предоставив вести разговор этому массивному, грузному типу, восседавшему за столом.
  Рядом с собой я слышал прерывистое и частое дыхание девушки — она была напряжена и взволнована. Видимо, ее обуревали какие-то сильные чувства, которые она пыталась скрыть.
  — Во втором конверте, — продолжал человек за столом, — бумаги, которые, как мне кажется, представляют для вас интерес.
  Он пододвинул конверт ко мне, и я пробежал глазами его содержимое. Эти бумаги я искал уже давно, искал всевозможными окольными путями. Некий Чэдвик был когда-то вовлечен в нехорошую историю, за причастность к которой он мог угодить в тюрьму. Чэдвик умер, но у него остались жена и дочь, принадлежащие к высшему классу, к самым сливкам общества. Я знал его дочь, Элен Чэдвик, эта девушка значила для меня многое — в свое время я помог ей. Из-за этих бумаг ее отец подвергся шантажу, и ему пришлось выдать мошеннику долговые расписки на сто тысяч долларов. Я помог девушке выпутаться из этой истории, но бумаги пропали, их засосала какая-то мутная воронка, и я долгое время безуспешно пытался найти их. Само их существование оставалось угрозой для честнейшей девушки в мире, для той, которая умела быть настоящим другом и не побоялась вступить в далеко не женскую игру…
  Я положил бумаги в карман плаща. Да провались они все пропадом, пусть делают, что хотят. Но эти бумаги я из рук не выпущу.
  Он не сводил ледяных глаз с моего лица:
  — Вы человек чести, Дженкинс, и я верю в ваше благоразумие. Прошу вас дать мне слово, что вы до наступления завтрашней ночи откроете для меня этот сейф.
  Как только вы дадите мне слово, можете быть свободны, бумаги и деньги оставьте себе.
  Я кивнул. Конечно, можно было бы что-нибудь сказать, но я боялся, что голос выдаст мою крайнюю заинтересованность. Оба мы были мошенниками. Бумаги лежали у меня в кармане. Ради них я открыл бы любой сейф в мире, и, если я могу заполучить их только таким путем, что ж, меня это устраивает.
  Он сложил руки, выражение его лица оставалось неизменным. Ни единая складка обвислой кожи на его щеках не шевельнулась. Единственным признаком внутреннего волнения были эти сомкнутые руки.
  — Я вижу, Дженкинс, вы человек рассудительный.
  Мой помощник позвонит вам в положенное время и даст необходимые инструкции.
  Наконец, впервые с тех пор, как я вошел в комнату, я заговорил:
  — Я даю слово вскрыть этот сейф. Только, само собой разумеется, это должна быть честная сделка. Если вы попытаетесь меня обмануть, я сочту себя вправе поступить, как мне заблагорассудится.
  Мне показалось, что уголки его обвислых губ чуточку дернулись, — в полумраке трудно было разглядеть.
  — Если вы задумаете перехитрить меня, Дженкинс, если не исполните моих инструкций, пожалуйста, это ваше право. Но знайте, вы сами приблизили свой конец.
  Я вздохнул. С таким комплексом мне уже приходилось сталкиваться. У него было ложное представление о собственной значимости, ему казалось, что он контролирует ситуацию. Я ничего не сказал — в этом не было необходимости, ведь я уже предупредил его.
  Он снова открыл ящик стола и извлек из него конверт с огромной сургучной печатью. На обратной стороне конверта был напечатан на машинке номер — 543290.
  Конверт был тонкий, похоже, в нем лежал лишь одинединственный лист бумаги.
  — Мистер Колби зайдет к вам домой, и вы отдадите ему этот конверт — он знает, что с ним делать. Спасибо за визит. А вас, Мод, можно поздравить с успешным выполнением задания. Теперь можете отвезти мистера Дженкинса домой.
  Он не пожелал мне спокойной ночи, лишь едва заметная нотка завершенности в его голосе указала на то, что аудиенция закончена. Грузная фигура оставалась неподвижной, только ледяные глаза зловеще поблескивали в полумраке.
  — Я буду дома с девяти до одиннадцати утра, — сказал я, решив оставить последнее слово за собой.
  Он ничем не показал, что слышал мои слова, лишь не мигая оценивающе смотрел на меня. Девушка взяла меня за руку.
  — Пошли, — сказала она, и я почувствовал, что рука ее дрожит.
  Бок о бок мы вышли из комнаты и, пройдя по зловещим лабиринтам, оказались на улице.
  — Эд, можешь сесть за руль? — спросила она, и я заметил, что нервы у нее совсем сдали.
  Лицо побелело как мел, ноздри трепетали, а сама она дрожала как листок на ветру. Что это — волнение или страх? Я смотрел на нее и не мог понять.
  — Значит, тебя зовут Мод? — спросил я, заводя двигатель.
  Она рассеянно кивнула:
  — Да, Мод Эндерс.
  Я ехал молча до самого дома.
  — Давай-ка поднимемся, — предложил я, когда машина остановилась. — Я согрею тебе чайку. Тебе надо отойти от всего этого.
  Она резко покачала головой.
  — Нет, у меня есть дела. — В голосе ее по-прежнему слышалось безразличие, словно она говорила во сне.
  Я пожал плечами:
  — Мод, сегодня ты оказала мне большую услугу. Бумаги, которые я получил, очень многое для меня значат.
  Однако и эти слова не вернули ее к реальности.
  — Да-да, я знаю, — отозвалась она все тем же бесцветным голосом и, как бы демонстрируя свое желание поскорее уехать, нажала ногой на педаль, отчего мотор взревел с троекратной силой.
  — Подожди минутку, — попросил я. — Я задержу тебя совсем ненадолго, только принесу кое-что.
  С этими словами я повернулся и взбежал по ступенькам. Однако на лифте я не поехал, а вышел через черный ход и направился к гаражу. Там я завел мотор своего автомобиля, прогрел как следует двигатель, потом вернулся в дом и вышел через главный вход.
  — У меня оставалась бутылка виски, — начал сочинять я, — хотел подарить ее тебе. Но боюсь, что дворник обнаружил мой тайник. Бутылка исчезла.
  Она кивнула, не сводя глаз с дороги, нажала на газ и укатила, не пожелав мне даже спокойной ночи. Может, она была загипнотизирована, эта девушка с родинкой на руке? Ледяные серо-голубые глаза, сверкавшие в полумраке комнаты в китайской лавчонке, казалось, изменили ее. Но как бы то ни было, игра только начиналась. Я обещал вскрыть сейф, вот и все. Если они попытаются обмануть меня, помощи пусть не ждут.
  Вскочив в машину, я поехал за ней по бульвару, держась в паре кварталов от нее. Мод вела машину механически, не глядя по сторонам.
  Через некоторое время она остановилась возле одного из многоквартирных домов в богатом районе. Проехав мимо, я развернулся и припарковал машину на противоположной стороне улицы, потом начал подниматься по ступенькам. Любопытно, что задумала эта женщина с родинкой? Я решил хотя бы посмотреть, куда она пойдет.
  Меня очень заинтересовало, почему у нее такой обеспокоенный вид.
  Ясно одно — терять мне нечего, я дал слово вскрыть сейф на определенных условиях. И больше ничего. Возможно, это западня. Но разве ежедневно я не подвергался еще худшим опасностям? Девушка поднялась на третий этаж и постучала в дверь. Я спрятался за лифтом и стал наблюдать за лестничной площадкой.
  На ее стук ответа не последовало, тогда она постучала снова — сначала один раз, потом быстро два раз подряд и после паузы еще один раз, — очевидно, это был условный знак. Тишина, последовавшая за этим, явно удивила ее.
  Девушка неуверенно повернула ручку двери, словно ожидая, что та заперта. Ручка повернулась, дверь распахнулась, и впереди открылась зияющая чернота. Мгновение ошеломленная девушка постояла в дверном проеме, потом вошла. Включился свет, раздался истошный крик, падение тела, слабый шорох и снова тишина. Девушка со смертельно бледным лицом, с бескровными губами и расширенными от ужаса глазами опрометью выскочила на лестничную площадку. В этот момент дверь в квартире этажом ниже отворилась, из нее вышли мужчина и женщина и начали подниматься по лестнице.
  Я быстро смекнул: если они поднимаются на четвертый этаж, значит, лифт не работает, а возможно, они шли на третий. В последнем случае я мог спрятаться, поднявшись этажом выше. Внизу лестница хорошо освещена, зато наверху царит полумрак.
  Поравнявшись с Мод, которая пробежала мимо них с бледным как полотно лицом и расширенными от ужаса глазами, мужчина и женщина с любопытством оглядели ее. Миновав площадку третьего этажа, они поднялись на четвертый. Внизу хлопнула входная дверь. Я стоял, склонившись над кнопкой лифта.
  — Починю через несколько минут, — небрежно заметил я, стоя к ним спиной и уткнувшись носом в кнопку.
  — Да уж, пожалуйста, — грубовато отрезала женщина. — Что-то больно часто он стал ломаться. Или хозяин все-таки починит лифт, или мы будем требовать, чтобы он снизил квартирную плату.
  Я промолчал. Голос был хриплый, металлический и какой-то наглый, совсем не женский. Я не рискнул заглянуть ей в лицо, так как не хотел, чтобы она увидела мое, но этот голос сказал мне о многом.
  Отперев дверь квартиры, они вошли внутрь, а я повернулся и сбежал по ступенькам на третий этаж. Я хотел узнать, что же произошло в этой квартире и кто кричал. И я узнал. На полу, раскинув в стороны руки, лежал человек, глядя в потолок открытыми, уже незрячими глазами. Его убили ударом ножа в спину. Он был одет в смокинг, гладко выбрит и выглядел как джентльмен. Из раны еще текла кровь.
  Я задумался. Неужели девушка ударила его ножом?
  Может, она, а может, и нет. А если не она, то кто? Закрыв дверь, я осмотрел квартиру — ни малейшего намека на то, что здесь кто-то побывал. Похоже, хозяин читал и встал, чтобы открыть кому-то дверь. Кому-то, кого он хорошо знал и не боялся, так как не было никаких следов борьбы — лишь труп, нож и лужа крови.
  Это было неподходящее место для мошенника — если бы меня застали в этой квартире, то я подпал бы под статью «убийство первой степени тяжести». Однако нужно было еще кое-что выяснить. Мне не верилось, что девушка могла совершить убийство. Правда, когда она вошла в квартиру, оттуда послышался крик, но это ровным счетом ничего не означало. Именно в этот момент его и могли убить. Но, — с другой стороны, чем объясняется эта ее озабоченность и дикий испуг? Может, она знала, что этой ночью ее ждет другое задание — убийство?
  Я быстро осмотрел квартиру. Из старых писем, вскрытых конвертов и надписей на книгах следовало, что убитый — некто Р.Си. Руперт, но кто был этот Р.Си. Руперт и чем занимался, этого мне узнать не удалось. На тщательные поиски у меня не было времени — это место совсем не для Эда Дженкинса. Известным мошенникам лучше не находиться в одной квартире с убитыми, если они не хотят раньше времени расстаться с жизнью. Я выскочил из дома, запрыгнул в машину и нажал на газ.
  Вернувшись домой, я первым делом решил просмотреть то, что мне удалось добыть за сегодняшний вечер.
  Прежде всего я достал бумаги Элен Чэдвик. От нетерпения у меня дрожали пальцы.
  На первый взгляд казалось, что с бумагами все в порядке. Однако я решил, что лучше хорошенько проверить, чем потом сожалеть.
  Дело в том, что у меня сохранился полный перечень этих бумаг, некогда полученный мною от личного адвоката Чэдвика. Элен познакомила меня с ним, сказав, что мне можно доверять, тогда он и передал мне этот список. Скорее всего, никто не знал о его существовании. Этот перечень мог оказаться в руках адвоката по двум причинам: либо Чэдвик полностью, без утайки, посвящал адвоката во все свои дела, либо тот относился к людям, обладающим фотографической памятью. Он составил перечень всех бумаг, способных запятнать честное имя Чэдвика.
  Я сверил имеющиеся у меня бумаги со списком, и оказалось, что недостает двух — письма и контракта.
  Охваченный холодной яростью, я снова проверил содержимое конверта — результат тот же. Этот воротила с ледяными глазами и знать не знал, что я могу проверить его и обнаружить недостачу. Он рассчитывал, что я поверю, будто в этом конверте лежат все бумаги. Любая из этих бумаг представляла собой такую же опасность, как и все вместе взятые. Даже одна бумага из этого списка способна была запятнать честное имя Чэдвика, очернить его память, свести в могилу вдову и навеки опозорить дочь. Общество любит подобные истории. Чэдвик был известен в высшем обществе и в деловых кругах как человек безукоризненно честный. Его жена и дочь принадлежали к самому изысканному кругу, и случись этим бумагам выйти наружу, они были бы опозорены и преданы остракизму. Чэдвика шантажировали, но Чэдвик мертв и уже не объяснит, как все случилось.
  Я сунул эти бесполезные бумаги обратно в конверт.
  Одно хорошо — теперь я знаю, у кого они. Письмо и контракт утаил от меня человек с ледяными глазами, сидящий в потайной конторе в центре китайского квартала.
  Он попытался обмануть меня, и отныне я свободен от обязательств перед ним. Я вытащил конверт с номером 543290 и принялся разглядывать его. Вскрыть его я не мог — тонкий слой сургуча был припечатан сверху какой-то редкой монетой, скорее всего древнеримской.
  Однако мне были известны и другие способы. Я взял фотопленку, плотно прижал ее к конверту в темной комнате и поместил перед лучом проектора. С четвертой попытки мне удалось получить более или менее приличное изображение — на пленке запечатлелось то, что было в конверте. Правда, выглядело это как беспорядочное нагромождение пересекающихся строчек, неясных и перепутанных, но при желании эти письмена можно было разобрать.
  Сделав с пленки фотоотпечаток, я обвел каждую строчку черным карандашом и принялся прослеживать все строчки, идущие в одном направлении.
  Было уже темно, когда я наконец расшифровал пленку. Сложенный вдвое лист бумаги, лежавший в конверте, оказался завещанием. Эффект пересеченных строчек возник потому, что лист был сложен пополам. Я не смог разобрать весь текст, но все же понял, что документ этот — не что иное, как завещание некоего Стэнли Брандиджа, по условиям которого тот оставляет все своей бывшей жене, с которой находится в разводе.
  Ниже стояли подписи двух свидетелей, фамилии мне разобрать не удалось. Одна из них походила на что-то вроде Дэвиса, другая — на Робертса.
  Я изучал конверт еще с минуту, потом потянулся и решил — пора подышать свежим утренним воздухом.
  Небо на востоке розовело, над городом стояла предрассветная тишина. Лишь в паре кварталов отсюда со свистом пронесся по бульвару какой-то запоздалый автомобиль да медленно катился небольшой грузовичок, разбрасывая утренние газеты. Я решил, что свою газету заберу чуть позже, а пока взял ту, что, скатанная в трубочку, валялась на соседском газоне. Я развернул ее и лениво пробежал глазами.
  На первой же странице сообщалось о смерти Р.Си.
  Руперта, давалась краткая его биография, сообщалось о том, как было найдено тело, что показал обыск квартиры, а также говорилось о какой-то отметке в виде черного мальтийского креста на месте обнаружения тела.
  Убитый был поверенным. До того как открыть самостоятельную практику, — которая вскоре начала процветать, — он более десяти лет проработал в адвокатской конторе Л.А. Дэниэлса. Дэниэлс занимался вопросами раздела имущества, а также проверкой подлинности документов.
  Скатав газету в трубочку, я снова бросил ее на лужайку, посмотрел на золотистое солнце, потянулся, зевнул и бегом помчался домой. У меня родилась идея.
  С тем, что я узнал, все встало на свои места. Строки, которые поставили меня в тупик, теперь представлялись ясными и отчетливыми. Свидетелями были не Дэвис и Роберте, как мне показалось вначале, а Л.А. Дэниэлс и Р.Си. Руперт.
  Я снова задумался. В конверте лежало завещание, которое должно было попасть в некий сейф, в то время как другой конверт, возможно, был бы извлечен из сейфа. Завещание это было подложным, и его должны были обнаружить в сейфе адвоката. Существовало двое свидетелей, один из которых мог бы объявить, и даже несомненно объявил бы, что документ поддельный. Один из свидетелей был убит через два часа после того, как я согласился вскрыть сейф.
  Логично было бы предположить, что сейф, который мне предстояло вскрыть, находится в конторе Л.А. Дэниэлса. Из этого следовало бы, что сам поверенный проживет на свете до тех пор, пока не возникнет необходимость в проверке подлинности завещания. До этого никто не станет убирать сразу двоих свидетелей, так как полиция может заметить связь между двумя убийствами и двумя подписями на завещании. На худой конец нужно, чтобы между двумя убийствами прошло какое-то время. Тогда их труднее будет связать друг с другом.
  Отыскав по справочнику адрес конторы Л.А. Дэниэлса и прихватив чемоданчик, я сел в машину и поехал туда.
  Проникнуть в контору адвоката не составило труда.
  Все эти конторы одинаковы, а замки в них открываются при помощи элементарной отмычки. Другое дело сейф.
  Как только я увидел его, то сразу понял, почему эти негодяи обратились ко мне. Конечно, своротить его мог любой громила, но открыть эту штучку без единой царапины или подобрать комбинацию к замку — совсем другое дело.
  Система, по которой я действую, одновременно проста и сложна. Она заключается в сочетании чисто технической сноровки с применением радиоаппаратуры. Направляя тысячекратно усиленный звук на внутренний механизм замка, я узнаю, что означают те или иные шумы в наушниках. Но даже при всем моем умении мне понадобилось полчаса, чтобы открыть этот сейф.
  Я хотел проверить свои подозрения и оказался прав.
  Внутри, в отделении с надписью «Завещания», лежали стопки пронумерованных конвертов и стоял ящичеккартотека с определенной системой индексации. Я просмотрел карточки под буквой «Б» и под номером 543290 нашел фамилию Брандиджа. Конверты стояли по номерам. Цифры 543 обозначали, очевидно, ряд конвертов с 543001 по 543450 номер. Все они были запечатаны сургучными печатями с изображением римской монеты.
  Таким образом, я увидел то, что хотел. Записав номер комбинации, я закрыл сейф, убрал радиоаппаратуру в чемоданчик и поехал домой. Теперь кое-кому придется убедиться, что обманывать Эда Дженкинса вовсе не смешно, и так или иначе я обязательно добуду недостающие бумаги Чэдвика. Кроме того, я непременно разузнаю побольше о девушке с родинкой на руке. Мне вспомнился Хорек, его предостережения и те пистолетные выстрелы. За всем этим крылось нечто большее, нежели казалось на первый взгляд.
  Впрочем, это все может подождать. К тому же у меня назначена встреча с неким Колби, или как там его. А пока, перед тем как идти на дело, нужно хорошенько выспаться. Голова у меня должна быть абсолютно свежая — совсем не просто перехитрить эту банду, рассчитывавшую использовать меня в качестве орудия.
  
  Чарлз Колби оказался самодовольным типом, разряженным по последней моде. Я с ходу оценил его как человека, для которого в мире существует две вещи — зеркало и чековая книжка. Жадность к деньгам была написана у него на лице, во взгляде читалось тщеславие. Войдя в квартиру, он представился и с покровительственным видом сел.
  — Я адвокат. Адвокат, который всегда заботился об интересах своих клиентов. Так случилось, что в сейфе у другого адвоката оказались документы, порочащие моего клиента. Мне нужны эти бумаги. И, насколько мне известно, с вами договорились, что вы откроете этот сейф.
  Он замолчал и пристально посмотрел на меня.
  Его маленькие глазки все время моргали и слезились, и сам он напоминал какое-то ночное существо, вроде ночной крысы, которая боится дневного света. Длинный нос выдавался вперед и время от времени дергался, как у кролика или… как у крысы. В остальном вид у него был вполне обыкновенный. Розовые щеки гладко выбриты, темные волосы, напомаженные и гладко прилизанные, блестели на свету, распространяя вокруг слащавый аромат. От его огромного воротника в четыре дюйма и кричащего красного шелкового галстука буквально рябило в глазах. Из-под отутюженных «стрелками» брюк виднелись носки, обтягивающие поистине аполлоновы лодыжки.
  — Ну и где этот сейф?
  Нос его задергался, слезливые глазки заморгали, и он причмокнул губами:
  — Э-э… это вы узнаете в свое время. Идея принадлежала мне. Э-э… видите ли, мы хотим как-то защитить себя.
  Вам, мистер Дженкинс, завяжут глаза, отвезут в нужное место, вы откроете сейф, потом вам снова завяжут глаза.
  Я адвокат, Дженкинс, и не упускаю ни единой мелочи. У меня все запланировано. Каждый шаг тщательно продуман… Кто-то там, может, и действует наугад, но только не Чарлз Колби. Конверт у вас, Дженкинс? Конверт с печатями и номером, который вы должны были передать мне…
  А-а, да-да. Благодарю.
  Он взял конверт, моргая, посмотрел на него, потом, словно бы доверяя своему длинному носу больше, нежели крохотным глазкам, сунул его под самый нос и понюхал.
  Ноздри его задергались, беловатый язык высунулся, облизнув губы, крошечные глазки заискрились.
  — О-о, да-да, — промурлыкал он, ласково поглаживая пальцами конверт. — Сколько времени понадобится вам на этот сейф? — спросил он немного погодя. — Мы могли бы провернуть это дело что-нибудь между половиной десятого и полуночью.
  Я пожал плечами:
  — Тогда давайте около двенадцати. Впрочем, мне все равно.
  Он кивнул:
  — Я заеду за вами на машине. Знаете, Дженкинс, вам предстоит приобрести новый жизненный опыт. Вы имеете дело с серьезными людьми. Советую вам следовать инструкциям и не пытаться обмануть нас. Помните, нам известен каждый ваш шаг, ваши самые сокровенные мысли.
  Я не стану задумываться об этической стороне поступков, но уж постараюсь, чтобы все выглядело в выгодном для меня свете. А то, что я делаю, я делаю хорошо. И не пытайтесь улизнуть. Ваша задача открыть сейф и не задавать вопросов. Я планировал…
  Мне пришлось прервать эту песнь самовосхваления, которая, как мне казалось, никогда не кончится. К тому же я подумал, что это лишь начало какой-нибудь новой тягомотины.
  — Жду вас в двенадцать, — отрывисто проговорил я и встал.
  Вынув надушенный, кричащей расцветки платок, он вытер слезящиеся глаза, дернул носом, поклонился и вышел.
  Стало быть, себя он считал серьезным человеком и собирался скрыть от меня, где находится сейф, который мне надлежало открыть. Смешно! Все-таки хорошо, что я наведался в эту контору и взглянул на сейф. Правда, мне предстояло работать с радиоаппаратурой в присутствии этого адвокатишки, а я вовсе не намерен был демонстрировать свои методы подобным людям, чтобы потом они стали известны всему преступному миру. Но если я подойду к сейфу и запросто наберу код, он будет немало удивлен. Я же, переписав номер комбинации, знал теперь этот сейф, как свой собственный.
  Выждав с полчаса, чтобы он уже наверняка убрался, я отправился разузнать о Стэнли Брандидже. Из всей той кутерьмы, которая шла вокруг его завещания, я понял, что Стэнли Брандидж, кем бы он ни был, имеет слабые шансы выжить.
  Изучив ситуацию, я понял, что им не придется выполнять грязную работу. Брандидж, который занимался продажей недвижимости, в последнее время начал угасать буквально на глазах. Его кончина ожидалась со дня на день. У него были дочь и жена, состоявшая с ним в разводе, хотя бракоразводный процесс еще не был завершен. Его состояние оценивалось в кругленькую сумму и стоило того, чтобы вокруг него началась такая возня.
  Теперь я хорошо представлял себе всю ситуацию.
  Л.А. Дэниэлс составил завещание, которое Брандидж переписал собственной рукой. Одним из свидетелей, подписавших завещание, был Р.Си. Руперт, вторым — сам Дэниэлс. Скорее всего, по завещанию все состояние отписывалось дочери, а разведенная жена оставалась без гроша.
  Чтобы изменить положение, нужно было подделать завещание, так чтобы дочь осталась ни с чем, а все переходило бывшей жене. А уж где будет находиться завещание и как его потом обнаружат — вопрос второстепенный.
  Главное — проникнуть в сейф адвоката и поменять завещания: уничтожить старое и подложить фальшивое.
  Все это пришло мне в голову еще ночью, но сейчас разработанная ими схема стала для меня более понятной. Руперт был обречен изначально, им просто нужно было убрать его с дороги. А вот с Дэниэлсом все обстояло по-другому. В случае его смерти на сейф налагался арест, и завещания, скорее всего, вернулись бы к своим владельцам. Если бы Дэниэлс умер раньше Брандиджа, то завещание Брандиджа было бы возвращено последнему, подлог был бы обнаружен, и тогда… Поэтому им придется ждать, пока умрет Брандидж, чтобы сразу после его смерти убить Дэниэлса. Тогда должностные лица, занимающиеся оставшимися после Дэниэлса делами, обнаружили бы в его сейфе уже подмененное, подложное завещание, и все пошло бы своим чередом.
  Конечно, в деталях я мог ошибаться, но главного не упустил. Этот адвокат с напомаженными волосами, слезящимися глазами и красным галстуком был для меня как открытая книга. Таких типов я перевидал немало.
  Впрочем, они надули меня с бумагами Чэдвика, и теперь плевать мне на все их затеи. Единственное, чего мне хотелось, — так это разузнать чуточку побольше об этом жирном негодяе с ледяными немигающими глазами, восседающем в лабиринтах китайского квартала. Вот он-то, судя по всему, и впрямь был серьезным человеком, которого уважали и боялись, но у него были недостающие бумаги Чэдвика, и эти бумаги были мне нужны.
  Еще раз хорошенько все обдумав, я лег в постель и уснул.
  
  Полночь. Часы на здании суда пробили двенадцать.
  Когда смолк последний удар, в дверь постучали. Я открыл. На пороге стояли Чарлз Колби, адвокат с напомаженными волосами, и девушка с родинкой на левой руке, известная мне как Мод Эндерс. Девушка была бледна и нервничала, адвокат же, напротив, пребывал в веселом расположении духа, был вежлив и все время улыбался.
  Они поздоровались и вошли. В правой руке адвокат держал повязку, что-то вроде маски без прорезей, какие обычно используют при опознании преступников. Да, он явно считал, что хорошо подготовился.
  Он деланно улыбнулся:
  — Все, как договорились, мистер Дженкинс. Видите, я умею держать слово. Тютелька в тютельку, несмотря на занятой день. Очень занятой день.
  По-видимому, он хотел завести разговор и сделал паузу, словно ожидая от меня каких-то реплик. Я не стал его разочаровывать:
  — Так вы были заняты?
  — О да. Еще как. Меня пригласили родственники убитого сегодня утром Р.Си. Руперта и попросили помочь окружным властям в расследовании убийства. И я уже обнаружил одну важную нить. Мне удалось узнать, что мужчина и женщина, занимающие квартиру этажом выше той, где проживал Руперт, видели молодую женщину, которая сломя голову сбегала вниз по лестнице, явно желая поскорее удрать. Лифт не работал, и она бежала по лестнице.
  Раньше они ее никогда не видели, но хорошо запомнили ее лицо, так что при случае могут опознать. Многое в этом преступлении указывает на то, что оно совершено женщиной. Это было мне ясно с самого начала, до того, как я осмотрел место убийства. Я попросил этих людей никому пока не рассказывать о том, что они видели, а сам тем временем пытаюсь разыскать эту женщину, и думаю, что мне это удастся. Вы, Дженкинс, конечно же читали об этом убийстве? Не так ли?
  Я кивнул и посмотрел на девушку с родинкой на руке.
  Смертельно бледная, она раскачивалась в кресле. Мне показалось, что она близка к обмороку.
  Вот, стало быть, в чем дело. Этот жирный негодяй не только вынудил ее совершить убийство, но еще и подставил свидетелей, которые могут ее опознать, а этому адвокатишке велел как бы невзначай дать ей знать об этом — пусть, мол, поймет, что она на крючке. Кем бы ни была эта девушка с родинкой на руке, ей следовало бы быть осторожней. Я подивился смелости этого адвоката, позволившего себе впутаться в столь серьезное дело, — ведь многие из участвующих в нем знают его в лицо. Впрочем, я, кажется, начал понимать. Я мошенник, и мое слово не будет иметь ценности в суде. Они же в любое время могут выдвинуть против девушки обвинение в убийстве. Разумеется, Колби — не настоящее имя. В телефонном справочнике, который я предусмотрительно пролистал, не числилось никакого Колби. Только как бы он ни называл себя, опознать его не составило бы труда. Такие глаза и нос не спутаешь ни с какими другими. И все же ему нечего было бояться.
  — Ну что ж, мистер Дженкинс, давайте приступим к делу.
  Он подошел ко мне с повязкой, и я позволил ему закрепить ее. Я решил подыграть им — пусть думают, что я всего лишь заурядный мошенник со средними умственными способностями.
  Мы спустились к машине, адвокат сел за руль, а девушка помогла мне забраться на сиденье. Меня с самого начала удивило, зачем он взял с собой девушку, но теперь я понял. У этого Колби не было возможности следить, не подглядываю ли я, так как он сидел за рулем.
  Зато девушка не отпускала рук с моей головы, и я чувствовал легкий аромат, исходивший от нее, когда она совсем близко наклонялась ко мне. А еще я чувствовал, как она дрожит.
  Заранее зная, куда мы едем, я мог приблизительно определить, с какой стороны мы подъедем к зданию. Сначала я почувствовал через повязку яркое освещение главной магистрали города, потом пара резких поворотов и полный мрак — вот, пожалуй, и все. Похоже, мы приближались к зданию с тыла.
  Мне помогли выйти из машины и подвели к грузовому лифту. Потом был долгий подъем, звук открываемой двери лифта, и девушка с родинкой на руке повела меня по выложенному плиткой коридору. Колби шел впереди, вскоре я услышал, как щелкнул ключ в замке. На меня дохнуло затхлым спертым воздухом — я находился в помещении конторы.
  В течение одной-двух минут Колби убирал с моего пути все лишнее, потом я услышал, как он опустил шторы, чтобы свет уличных фонарей не проник в комнату.
  Да, он оказался предусмотрительным, этот Колби.
  Наконец он подошел ко мне и сдернул повязку. Я стоял перед сейфом, освещенным небольшим карманным фонариком. Все остальное было погружено во мрак.
  Я видел только сейф и никелированный кодовый диск.
  — Ну, Дженкинс, приступайте, — прошептал Колби, придвинувшись ко мне так близко, что в нос мне ударил слащавый тошнотворный запах, исходивший от его масляных волос.
  Я взялся за диск.
  — А я заодно поучусь открывать сейфы, — продолжал адвокат все так же шепотом. — Я наслышан, Дженкинс, о ваших уникальных способностях. Мы все удивлялись, как вам это удается. Вот теперь я и посмотрю.
  Ну что ж, посмотри, подумал я про себя и принялся крутить диск взад и вперед, затем приложил нос к дверце сейфа, словно бы хотел понюхать металл. Потом взял нож и легонько постучал по металлу, прислушиваясь. В этот момент я походил на доктора, слушающего дыхание больного. Сочтя, что розыгрыш удался на славу, я убрал нож в карман.
  — Все. Я знаю комбинацию, — шепотом объявил я и принялся набирать номер кода с уверенностью человека, открывающего свой собственный сейф.
  Когда раздался щелчок, я повернул ручку, и тяжелая металлическая дверь распахнулась.
  — Черт возьми, вот здорово! — воскликнул адвокат в порыве неподдельного восхищения.
  — Не забывайте, что здесь дама, — напомнил я ему не без сарказма.
  Тут он показал свою истинную сущность.
  — К черту даму! — проговорил он и сунул голову внутрь сейфа.
  Он вынул конверт с номером 543290, положил на его место тот, что получил от меня, собственноручно захлопнул сейф и повернул диск.
  — Я не успокоюсь, пока не уничтожу этот конверт. — Он пододвинул к себе медную пепельницу и чиркнул спичкой. Пламя, потрескивая, охватило конверт. Сургучная печать начала плавиться и шипеть, растекаясь по пепельнице, полетели хлопья пепла, и наконец последний краешек конверта сгорел дотла. Адвокат взял авторучку и принялся размельчать черные обугленные остатки бумаги.
  Завещание было уничтожено. От конверта под номером 543290 осталась лишь кучка пепла да несколько красных капель сургуча, застывших на дне пепельницы.
  — Ну вот мы и закончили, — торжественно проговорил адвокат. — Дженкинс, вы просто гений. Благодаря вам я сорву хороший куш! Вы все делали так, будто знакомы с этим сейфом по меньшей мере лет двадцать, а ведь это один из лучших сейфов в стране. Нет, вы просто чудо!
  Девушка ничего не сказала. Когда мое плечо случайно коснулось ее плеча, я почувствовал, что она дрожит, — ничего удивительного, если знаешь, что полностью находишься во власти этих негодяев.
  На глаза мне вновь надели повязку, и машина долго колесила по городу, объезжая квартал за кварталом, чтобы сбить меня с толку. Наконец меня высадили возле моего дома. Адвокат был настолько осторожен, что не захотел показывать мне свою машину, — как бы я не опознал ее впоследствии, — и прежде чем снять повязку, проводил меня до квартиры.
  Как только они ушли, я занялся делом. Разыскиваемый в десятке штатов, где газеты пестрели моими фотографиями, где с плакатов смотрели мои изображения, я достиг довольно высокого уровня в искусстве перевоплощения.
  Знание китайских обычаев, манер, языка и психологии служило мне хорошим подспорьем, в особенности на Западе.
  Местный китайский диалект — ужасно забавная штука. Дело в том, что этот язык тонический, то есть в нем существует два основных тона, или октавы, а в каждой октаве по четыре изменяющихся интонации. Таким образом каждый звук имеет по восемь различных значений, зависящих от того, в какой октаве он произносится. Например, «нгау» означает «корова», если произносится одним тоном, «собака» — если другим, а если произнести его чуточку подругому, получится «сумасшедший». Такой язык нелегко выучить, и китайцы пользуются этим. Им ужасно не нравится, когда белые люди вмешиваются в их дела. Насколько мне известно, я единственный из мошенников, кто умеет разговаривать на этой тарабарщине, так что кем бы ни был этот амбал с ледяными глазами, в китайском квартале я дам ему сто очков вперед.
  Свое знание китайского языка я держу от всех в секрете. Я не хочу, чтобы преступный мир, полиция или сами китайцы знали, что я владею им. Ведь тогда полиция станет искать меня в первую очередь в китайском квартале.
  В своем китайском обличье я выступал седовласым старцем со свисающими на грудь длинными бакенбардами и бородой. Китайцы уважают почтенный возраст, и пожилой человек может позволить себе больше эксцентричности, нежели молодой.
  Через полчаса после ухода Колби я шаркающей походкой плелся по китайскому кварталу — ни дать ни взять убеленный сединами мудрец во время ночной прогулки.
  Магазины давно закрылись, китайские торговцы мирно спали в своих постелях, но ночные лавки были еще открыты. Некоторые из заведений работали круглосуточно. Я знал, что эти лавки служат лишь прикрытием. Войди в одну такую, и ты попадешь в настоящий лабиринт пересекающихся коридоров, так или иначе сходящихся между собой и напоминающих ходы кроличьей норы.
  И я начал свое расследование. В голове у меня хорошо сохранился план той лавки, но мне нужно было уточнить кое-какие детали. Я уже и раньше появлялся здесь в таком виде, так что многие обитатели запомнили седовласого старца, время от времени шаркающей походкой блуждающего по местным улицам. Комната, в которой я получил инструкции от босса с ледяными глазами, смахивала на бывшую контору лотерейной компании «Фа Ки». Компания недавно разделилась, и никто не мог сказать, что стало с помещением.
  Я вошел в одну из дверей и поплелся по лабиринту кроличьей норы.
  — Хо шай ма, — неуверенно пропел охранник.
  Я всегда получаю истинное удовольствие, когда слышу китайское приветствие. «Хо» означает «хорошо», «шай кай» — это по-китайски «вся вселенная», а «ма» — обозначение вопроса. Поэтому когда китаец произносит традиционное приветствие, он на самом деле спрашивает, все ли хорошо в этом мире. И мне всегда бывает ужасно смешно, когда какой-нибудь китаец, хитрющий как лиса и скользкий, как мокрое стекло, кланяется тебе и вопрошает, все ли в порядке в подлунном мире.
  — Хо шай кай, — проговорил я с утвердительной интонацией.
  — Куда идет отец? — поинтересовался китаец.
  Я окинул его суровым взглядом:
  — В компанию «Фа Ки».
  Он улыбнулся:
  — Компания «Фа Ки» потерпела убытки и закрылась на три луны до лучших времен. Много было крапленых билетов.
  Я кивнул, однако не стал останавливаться.
  — Почтенному старцу лучше не соваться в их комнаты, — продолжал охранник. — А что вам там нужно?
  Я закатил глаза, изобразив на лице старческое нетерпение:
  — Разве может журчащий ручей спрашивать у гладкой поверхности озера?
  Пожав плечами, охранник вернулся к своим обязанностям. — Бродя по запутанным переходам, я наконец нашел помещение, снимаемое компанией «Фа Ки», только много мне это не дало. Письменный стол тикового дерева, дорогостоящие гобелены, восточные ковры — все исчезло. Комната, в которой меня недавно принимали, теперь стояла пустая. Она сослужила свою службу и больше была не нужна.
  Но мне не долго пришлось удивляться. Рядом, в крошечной комнатушке, три китайца играли в свое извечное домино. Я обратил внимание на их сдержанность и быстрые точные движения. Чувствовалось, что они принадлежат к особому типу. В стороне, в темном углу, сидел четвертый китаец, крохотными узкими глазками молча следя за происходящим. Я немного понаблюдал за игрой, точнее — за игроками.
  Немного погодя по сигналу одного из них они поменялись местами. Тот, что сидел в углу, теперь присоединился к остальным, а один из игроков занял его место.
  Было очевидно, что эти китайцы-наемники охраняют помещение. В Китае искусство убивать является одной из профессий. Каждый уважающий себя гражданин имеет собственных наемных убийц, чтобы в случае надобности обратиться к специалисту, а не убивать самому — нельзя же пломбировать самому себе зуб или вырезать аппендицит.
  Эти четверо были настоящими наемными убийцами и, судя по всему, хорошо знали свое ремесло.
  — Тому, кто достиг преклонного возраста, лучше дышать там, где воздух чище, — многозначительно заметил один из игроков.
  — Тому, кто достиг преклонных лет, нужно совсем мало воздуха, — возразил я. — Юности требуется больше воздуха, ибо она дышит и говорит без нужды. Старость только дышит.
  Они переглянулись.
  — Отец, — учтиво проговорил один из них, поднимаясь. — Мы не просто сидим, мы ждем. В любую минуту здесь может подняться дым, пороховой дым, и он закоптит воздух. Разве сможет достигший преклонных лет уйти отсюда быстрее, чем придет полиция?
  Я слегка склонил голову:
  — Благодарю тебя, юноша. Молодость имеет силу и верит в полет. Старость знает науку равновесия и верит в мудрость. Да будет страх вам неведом.
  С этими словами я повернулся и медленно, с достоинством побрел своей дорогой. Итак, они ждали. Ждали, когда придет тот, кого нужно убить. Неужели босс с ледяными глазами готовил этот теплый прием для меня?
  Мертвое тело мошенника, найденное в китайском квартале, вряд ли обеспокоило бы полицию. А если к тому же этот мошенник оказался бы Эдом Дженкинсом, полиция и вовсе издала бы вздох облегчения.
  Я зашел в ночную чайную. Мне нужно было посидеть и подумать. Усевшись с чашкой чая перед низеньким столиком тикового дерева и поглаживая бороду, я погрузился в размышления. Хороший актер сливается с персонажем, которого изображает. Обнаружить манеры западного человека в Чайнатауне, да еще будучи загримированным под китайского старца, означало быть разоблаченным. Хорошо зная психологию китайцев, я всегда старался не только говорить и выглядеть в соответствии со своей ролью, но так же и думать.
  Сидя в чайной, я пытался мыслить в соответствии с философией китайцев, которая рассматривает время как вечность, а не как короткий промежуток жизни одного человека.
  Спокойно, философски, я еще раз вернулся к событиям последних дней. Справа, из-за ширмы, было слышно, как милуются парочки, решившие провести остаток бурной ночи в полумраке китайского ресторанчика. Но мне был слышен также и другой звук: слабые непрекращающиеся всхлипывания — за ширмой тихо плакала женщина.
  Движимый скорее любопытством, нежели чем-то другим, я подошел, отдернул занавеску и шагнул за ширму.
  На диванчике, отодвинув посуду в сторону и склонив голову на столик, сидела девушка. Закрыв лицо руками, она горько плакала. На левой руке ее была родинка.
  Усевшись напротив, я принял полную достоинства позу и стал поглаживать бороду.
  — Подобно колесам повозки, прокладывающим свой путь за упряжкой, страдания неотступно идут вслед за нами, — изрек я слабым старческим голосом с сильным акцентом — ведь сейчас я был китайцем, плохо говорящим по-английски.
  При звуке моего голоса она распрямилась и изумленно уставилась на меня. Это была та самая девушка, которую я знал под именем Мод.
  — Кто вы?
  — Назначение старости — утешать юность, — проговорил я, поглаживая бороду.
  Она внимательно оглядела меня, глаза ее покраснели от слез. Бояться мне было нечего — в полумраке отгороженного занавесками уголка она не смогла бы меня узнать — мой грим всегда безупречен. Мне кажется, я мог бы сказать, о чем она думает, но воздержался.
  — Я могла бы его спасти… — коротко проговорила она. — А теперь он обречен, обречен на смерть… Этот человек ничего не значит для меня, и все же я восхищаюсь им.
  — Смерть всего лишь сон, — заметил я, поглаживая бороду. — Чем скорее мы засыпаем, тем скорее просыпаемся.
  Она уронила голову на руки:
  — Я должна предупредить его. Но если я это сделаю, мне конец. Я у них в руках. Что же мне делать? Господи, что же мне делать?
  Я положил руку ей на плечо.
  — Ничего не нужно делать, — сказал я. — Я предупрежу его.
  — Вы? — спросила она, приподнявшись на месте. — Да кто вы, в конце концов? Прикосновение вашей руки такое ободряющее, оно волнует меня. Откуда вам известно, о чем я говорю?
  Я понял, что зашел слишком далеко. Она умела очень тонко чувствовать, эта девушка с родинкой на руке. Я отодвинул занавеску и зашаркал по коридору на кухню — к выходу. Белым девушкам запрещается появляться здесь. Сложив все воедино, я начал представлять всю картину в целом.
  Дома я снял грим и принялся ждать. Что-то подсказывало мне, что на меня хотят повесить убийство. Без сомнения, рассуждал я, они попытаются заткнуть мне рот, прибегнув к помощи закона. Хотя нет, едва ли — в суде я мог бы рассказать слишком многое. Меня нужно во что бы то ни стало убрать. И самый правдоподобный вариант — убийство, во время которого погиб бы и я. Предположим, я находился в квартире Р.Си. Руперта, когда там лежало еще теплое тело, и допустим, некто, спрятавшийся в засаде, убивает меня, а потом звонит в полицию и сообщает, что видел, как я вошел в квартиру Руперта. Тогда он, якобы заподозрив неладное, последовал за мной, увидел, как я убиваю Руперта, окликнул меня, пытаясь предотвратить преступление, но я оказал сопротивление, и он застрелил меня. Полиция, разумеется, возьмет его под стражу, допросит и, обнаружив, что убитый не кто иной, как Эд Дженкинс, отпустит на все четыре стороны, да еще рассыпется перед ним в благодарностях.
  Я снова принялся прокручивать в голове весь план, пытаясь поставить себя на место своих противников. Я уже почти решил, что съеду с квартиры и устроюсь в какомнибудь надежном местечке, пока все это не закончится.
  Единственное, что меня смущало, так это бумаги Чэдвика. Заполучить их я мог, только играя на стороне негодяя с ледяными глазами. Ну ладно, в следующий раз ему не удастся ускользнуть от меня, сколько бы его убийц ни охотилось за мной.
  На третий день я получил письмо. Без подписи, напечатанное на машинке:
  «Эд, я узнала тебя, когда ты коснулся моего плеча. Спасибо. За мной следят, и у меня нет возможности связаться с тобой. Над тобой нависла опасность, но какая именно, мне узнать не удалось. Знаю только, что она связана с каким-то коридором. Но что это за коридор — не представляю. На всякий случай не ходи темными коридорами».
  Я прочел письмо и усмехнулся. Это могло быть честное предостережение, но могла быть и западня. Да, не надо было дотрагиваться до ее плеча. Женщины чувствительны к мужским прикосновениям, и в моей руке конечно же было больше тепла и силы, чем в старческой руке китайского мудреца. Я совершил ошибку, зато я знаю теперь слабое место в своем гриме.
  Если это письмо не искреннее предостережение, значит, оно является частью разработанного ими плана, и тогда мне трудно понять, как этот план сработает. Я не мог забыть, какое выражение было в глазах Хорька, предупреждавшего меня о девушке с родинкой на левой руке. А потом прозвучали те выстрелы… Я думал и думал обо всем этом, но рано или поздно работе человеческой мысли наступает предел, и тогда мысли начинают вращаться по кругу.
  Это очень опасно, потому что, когда приходит время действовать, мозг отказывается работать. Я предпочитаю спокойно ждать, как будут развиваться события, чтобы получить дополнительную информацию. В таких случаях мой мозг восприимчив, свеж, и я готов встретить опасность лицом к лицу.
  Прошло еще три дня, и в утренней газете я прочел о смерти Стэнли Брандиджа. Полстраницы занимал панегирик — описание жизни и деятельности усопшего. Я, не останавливаясь, прочел его до конца, после чего лег в постель, чтобы хорошенько выспаться.
  Ближе к вечеру позвонил Колби:
  — Мне нужно увидеться с вами, Дженкинс. Можете прийти ко мне в контору?
  Я усмехнулся про себя — он не держал конторы, во всяком случае под именем Колби.
  — Хотя… может, мне самому зайти к вам? — быстро прибавил он. — Я мог бы прийти прямо сейчас, дело не терпит отлагательства.
  — Хорошо, — сказал я и повесил трубку.
  Через десять минут он, беспрестанно облизывая губы, уже стоял на пороге моей квартиры — нервный, возбужденный, с моргающими слезящимися глазами и дергающимся носом.
  — Дженкинс, я очень спешу и не могу сейчас объясняться, однако мне известно, что в награду за вашу работу вам были обещаны некие бумаги. Так вот, я только что узнал, что вас обманули. Приходите сегодня вечером ко мне домой, и мы во всем разберемся. Ведь вы выполняли эту работу по моему заказу, и я, в известной степени, считаю себя ответственным и хочу, чтобы вы получили интересующие вас бумаги. Во всяком случае, я мог бы дать вам кое-какую полезную информацию.
  Я бросил на него быстрый взгляд, изобразив на лице немалое удивление:
  — Вот как? А я думал, они все здесь.
  Он покачал головой, поправил свой дикий галстук и пригладил напомаженные волосы. Вид у него был довольный. По-моему, он считал меня этаким тупым болваном, который если в чем и смыслит, так только в открывании сейфов.
  — Нет, вас пытались надуть. Приходите ко мне сегодня в девять вечера, и я кое-что расскажу вам.
  Я взял карандаш и раскрыл записную книжку:
  — Так где это?
  — Саут-Хэмпширд, 3425, — проговорил он, глядя на меня пристальным взглядом ястреба.
  С самым что ни на есть невинным видом я записал адрес. По моему лицу не пробежало ни тени подозрения, хотя я сразу понял, что он дал мне адрес Л.А. Дэниэлса.
  Этот жулик с крысиным носом и слезящимися глазами имел больше возможности прочесть что-либо в моем раскрытом блокноте, нежели на моем лице. Мне бы не удалось прожить столько, сколько я прожил, если бы я имел привычку выдавать свои мысли.
  — Позвоните в дверь дважды, — сказал он. — Только не забудьте, Дженкинс, вам нужно быть ровно в девять.
  События последующего часа будут представлять для вас большой интерес.
  Я кивнул и убрал записную книжку.
  — Хорошо, я буду, — сказал я, указывая ему на дверь.
  От его волос в квартире остался удушливый запах парфюмерии, и мне хотелось поскорее избавиться от этой напомаженной крысы, пока меня не одолело искушение задушить его его же собственным красным галстуком.
  Я не мог предсказать, как развернутся события, но одно знал наверняка: с того момента, как я дважды позвоню в эту дверь, все завертится с такой быстротой, с какой казнят в сан-квентинской тюрьме. У них было достаточно времени, чтобы выработать план. И если они рассчитывали сделать из меня подопытную обезьяну, то дело завершится еще до того, как я войду в дверь. Я сел в машину и поехал по Хэмпширдскому шоссе. Дом под номером 3425 оказался в стороне от проезжей части. Это было внушительных размеров здание, украшенное причудливыми башенками и всякими архитектурными завитушками. Построен он был в 1910–1911 годах, когда район еще считался пригородом и толькотолько начинал застраиваться. В те времена к каждому дому прилагалось по нескольку акров земли. Теперь этот район оказался чуть ли не в самом сердце города, большинство старых домов было снесено — они занимали слишком много места, — там, где они стояли, и выросли огромные многоквартирные дома. Это же здание относилось к постройкам старого типа.
  Я вышел из машины и хорошенько огляделся — дом не охранялся. В половине девятого, выбрав одно из окон в задней части дома, я пробрался вовнутрь. Дом казался пустым, только в одной из передних комнат на первом этаже горел свет, и я, стараясь держаться в тени, осторожно пошел по коридору.
  Из комнаты доносились голоса, в одном из них я узнал голос Чарлза Колби. Он говорил тихо и напряженно, как если бы был здесь незваным гостем, — собственно, так оно и было.
  — И запомни, когда он войдет, ты стреляешь. Только не жди, стреляй сразу, а не то он может удрать.
  В ответ послышалось нечто вроде мычания. Очевидно, этот второй принадлежал к тем людям, которые предпочитают действия непринужденной беседе.
  Потом наступила тишина, ее нарушал лишь скрип раскачиваемого стула.
  — Заманим его в кабинет, — нервно продолжал адвокат, — и как только он войдет — начинай.
  Так я узнал все, что мне было нужно. Прошмыгнув вверх по лестнице, я оказался перед кабинетом, расположенным в северном крыле дома. Вдоль всего этажа тянулся длинный коридор, и последней комнатой в нем был кабинет.
  В кабинете царил полумрак. Небольшой огонь, горевший в камине, несколько скрашивал обстановку, хотя и не давал особого тепла. Вдоль стен стояли массивные книжные шкафы, на полу лежал ковер, в комнате было множество украшений, статуэток и картин.
  Перед камином стояло огромное и, как мне показалось, пустое кресло. Однако вскоре я понял, что ошибся. В кресле, откинувшись и вытянув к огню ноги, сидел небольшой человечек с седыми висками. У меня тут же возникла идея, и я всей тяжестью навалился на подлокотник. Только тогда человечек открыл глаза и с изумлением посмотрел на нависшую над ним фигуру.
  — Тихо, ни звука, — предупредил я.
  Человечек не выказал ни малейшего волнения, лишь окинул меня острым взглядом стальных глаз. Этот адвокат оказался старым воякой и, судя по всему, не раз встречался со смертью. Я вздохнул с облегчением. У меня, признаться, была надежда, что он окажется именно таким.
  — Слава Богу, что вы не из слабонервных и способны внимать голосу рассудка, — сказал ему я. — Послушайте, меня зовут Эд Дженкинс, я известный мошенник, о котором вы, быть может, слышали или читали в газетах. Я пришел оказать вам одну услугу.
  Он кивнул и, приложив палец кгубам, зашептал:
  — Одно детективное агентство предупредило меня, что вы собираетесь проникнуть в дом и убить меня. Эту информацию они получили со стороны. Они сказали, что пришлют своих людей для охраны. Если вы замышляете недоброе, я весь в ваших руках, если же нет, скажите тогда, зачем пришли. Я уже стар, и для меня не имеет особого значения, когда я умру, но все же мне хотелось бы знать, что происходит.
  Он поерзал и уселся поудобнее — чтобы лучше меня видеть. Он был так невозмутим и так старательно выговаривал слова, что чуть не обвел меня вокруг пальца. Я едва успел выхватить у него пистолет, который он вытащил изпод полы пиджака и чуть было не наставил на меня.
  Я усмехнулся, он улыбнулся в ответ. Да, этот старый вояка умел признавать поражение.
  — А теперь слушайте. — Чтобы убедить его в серьезности своих намерений, я ткнул его под ребра пистолетом. — Я не собираюсь причинять вам зла. Вы мне не нужны. Но кое-кто хочет убрать вас и заодно прикончить меня. Причем они собираются обставить дело так, будто это сделал я. Улавливаете мою мысль?
  Он болезненно поморщился:
  — Да, весьма интересно. Только кому понадобилось убивать меня?
  Я выложил ему все как есть, время от времени тыча в ребра пистолетом, чтобы он не вздумал что-либо предпринять:
  — Вы и Руперт подписали в качестве свидетелей одно завещание. Руперт мертв, и таким образом одного из свидетелей больше нет. Вы следующий. Нетрудно догадаться, что вскоре после этого состоится официальное утверждение фальшивого завещания.
  У него вырвался смешок. Я почти уверен, что старый вояка испытывал в этот момент нечто вроде удовольствия.
  — Все это, конечно, прекрасно, только подлинное завещание лежит в моем сейфе, и им никогда не добраться до него. Мой сейф абсолютно надежен, его невозможно взломать.
  — Да, конечно, — устало согласился я. — Все они такие, эти сейфы. Вот, например, ваш открывается так: сначала нужно повернуть маленький рычаг пять раз вправо и набрать число сорок пять, потом большой три раза влево, набрав пятьдесят, затем маленький четыре раза, набрать тридцать один, потом снова повернуть большой дважды вправо и набрать десять, три раза влево маленький и набрать семьдесят и наконец большой один раз влево, набрав девяносто. Потом поворачиваете маленький рычаг влево, набираете девятнадцать, поворачиваете большой рычаг вправо до упора — и дверца открывается.
  Он был сражен. Глаза его расширились и напоминали две огромные монеты.
  — Во всем мире нет никого, кроме меня, кто знал бы номер комбинации этого сейфа, — прошептал он растерянно, обращаясь скорее к самому себе, нежели ко мне.
  — И кроме меня, — прибавил я. — А теперь скажите, с кем у вас назначена встреча в девять часов?
  — С мистером Деламаром, главой детективного агентства, — ответил он с готовностью.
  — Ну вот, теперь все ясно, — проговорил я, улыбаясь. — Этим человеком должен быть я. Меня проведут в ваш кабинет, потом в моем присутствии вас убьют, причем сделает это кто-то, кому вы доверяете. Скажите, вам знаком человек с напомаженными темными волосами, маленькими слезящимися глазками и большим красным носом?
  Он кивнул, не сводя глаз с моего лица:
  — Да, он сейчас в доме, пришел к моему дворецкому.
  То ли он его отец, то ли дядя. Честно говоря, я не обратил на него особого внимания.
  — Что ж, мне пора. Когда я вернусь, пожалуйста, молчите, что бы ни случилось. Доверьтесь мне и, когда я начну действовать, не поднимайте шума.
  Он снова смерил меня пристальным взглядом:
  — Почему я должен вам доверять? Вы ведь сами признались, что вы мошенник.
  Я встал и бросил ему его пистолет:
  — Хорошо, можете не доверять мне. Можете даже пристрелить меня, если вам так хочется. Только если вы дорожите жизнью, не вмешивайтесь.
  Он улыбнулся:
  — Вот это уже мужской разговор, Дженкинс. И поскольку вы были откровенны со мной, я кое-что скажу вам. Человек, которого вы только что описали и который носит имя Колби, на самом деле обманщик и самозванец.
  Это грязный адвокатишка, у него есть в городе контора. Я видел его несколько лет назад. У меня фотографическая память на лица, и я уверен, что не ошибся. Когда он появился здесь под вымышленным именем, да еще в качестве родственника моего дворецкого, я сразу заподозрил, что он затевает недоброе. Вот почему я держал револьвер под рукой. Я хотел, чтобы он раскрыл свои карты.
  
  Я похлопал старика по плечу. Он мне явно нравился — очень похож на меня, надеюсь, достигнув его возраста, я стану таким, как он.
  — Ладно, скоро увидимся, — сказал я и вышел из комнаты.
  Стараясь держаться в тени, я пробрался к окну над крыльцом, вылез на улицу и скрылся в темноте.
  Пятью минутами позже, когда пробило ровно девять, я поднялся на крыльцо и дважды позвонил.
  — Мне мистера Колби, — сказал я показавшемуся на пороге человеку.
  Это был здоровенный малый, и мне очень не понравилось, как он смотрел на меня. Я сразу понял, что именно он должен убить Дэниэлса и что у меня не так-то много шансов справиться с ним. Судя по его роже, это был отъявленный убийца, и, без сомнения, он был замешан в этой игре, иначе бы не представил Колби как своего отца.
  — Пожалуйста, сюда, сэр. Мистер Колби ждет вас.
  Я последовал за ним по лестнице и далее по длинному коридору. Перед дверью кабинета он кашлянул, постучался и движением руки предложил мне войти первым.
  Я шагнул вперед и, когда дверь закрылась, ударил его по голове кулаком. Удар пришелся по виску, и он сразу же отключился. По крайней мере, в ближайший час его ожидал крепкий сон и дьявольская головная боль по пробуждении.
  Со скоростью звука старый адвокат вскочил со своего кресла. Жестом приказав ему молчать, я швырнул дворецкого в кресло Дэниэлса и усадил так, что его голова чутьчуть возвышалась над спинкой.
  Потом я велел адвокату спрятаться в глубине комнаты.
  В этот момент дверь распахнулась, и в комнату влетел крохотный адвокатишка с крысиным носом.
  — А, Дженкинс, попались!
  Он ринулся вперед, и, хотя я был готов ко всему, быстрота, с какой все это происходило, застигла меня врасплох. Я-то думал, он начнет говорить, оскорблять меня или что-нибудь вроде того. Но вместо этого он резко выбросил вперед руку, — в ней сверкнула сталь.
  Я затаил дыхание.
  Без малейших колебаний Колби вонзил кинжал по самую рукоятку в тело сидевшего в кресле человека.
  — Дженкинс, — быстро проговорил он, — вы только что убили человека. Я видел, как вы сделали это, и лакей тоже видел. — Он указал на фигуру, стоявшую в тени. — Я буду великодушен и дам вам возможность бежать, но обязательно заявлю об убийстве.
  Мне не раз приходилось видеть пренебрежительное отношение к человеческой жизни, но такой хладнокровной жестокости я не встречал еще никогда. Кровь дворецкого стекала по рукоятке ножа, капая на плитку камина, а этот человек говорил так легко и непринужденно, словно в комнате не лежал еще не остывший труп.
  — Видите, Дженкинс, я перехитрил вас.
  Он повернулся и распахнул дверь в коридор. Но в этот момент что-то в фигуре, скрывавшейся в тени, привлекло его внимание. Возможно, это был сверкнувший в руке старика пистолет.
  Издав возглас изумления, Колби бросился к креслу и склонился над телом. Увидев лицо убитого, он пронзительно закричал и выбежал вон из комнаты.
  События приняли стремительный оборот.
  Старый адвокат выстрелил, но промахнулся. Колби выскочил за дверь, и сразу же в коридоре раздались два мощных выстрела, судя по всему, произведенных из карабина. Сработала западня, предназначавшаяся для меня. Предполагалось, что я выскочу из комнаты, и «частный детектив», предупредивший адвоката о моем появлении, застрелит меня при попытке к бегству. А Колби и дворецкий должны были стать свидетелями разыгравшейся сцены.
  Когда изрешеченное пулями тело упало на пол, со стороны лестницы послышался душераздирающий женский крик. Раздались хриплые голоса и пронзительные звуки полицейского свистка. Началась суматоха, и в самом ее центре оказался я, известный мошенник Эд Дженкинс.
  Поначалу я подумал, что старый адвокат вступится за меня, но тут мне вспомнился наш разговор, когда я назвал ему номер комбинации сейфа. Разумеется, он захочет услышать, как я узнал ее.
  Одним словом, впутался я по самую макушку.
  Снова послышался громкий крик, на этот раз где-то совсем близко. Я выскочил в коридор. Над распростертым в темноте телом склонилась белая фигура. Увидев меня, женщина издала радостный вопль.
  Это была Мод Эндерс, девушка с родинкой на руке.
  — Скорее, Эд! Сюда! Полиция уже в доме. Здесь только один выход. Быстрее, Эд. Выход здесь!
  Она не заметила старого адвоката, стоявшего в стороне с револьвером в руках и смотревшего на нас своими серыми стальными глазами.
  Откуда ей было известно расположение дверей в доме, я не знаю, но она хорошо ориентировалась. Она потащила меня в глубь кабинета, потом через заднюю дверь вывела в узкий темный коридорчик, затем в крошечную кладовку, окно которой выходило на крышу гаража. Согнувшись вдвое, ползком, мы вылезли через него и спрыгнули на землю.
  Я пытался удержать ее, ведь ясно как Божий день, что дом окружен полицией — кто-то заранее информировал ее. Уж лучше довериться адвокату, чем попасть под шквал полицейских выстрелов. Однако остановить ее я не мог.
  Быть может, она боялась за свою жизнь? Ведь в случае ареста в ней сразу бы опознали ту девушку, которая опрометью выскочила из квартиры, где лежало истекающее кровью тело Руперта.
  В кустах за гаражом мелькнула какая-то тень, и я приготовился к уничтожающему шквальному огню полицейских карабинов — ведь полиция не задает вопросов, когда идет по следу Эда Дженкинса.
  Но, к моему удивлению, человек, казалось, не заметил нас и снова скрылся в тени. Мы с девушкой пересекли лужайку, перепрыгнули через ограду и побежали к моей машине.
  — Господи, как я спешила! — выдохнула она. — Боялась, что не успею вовремя. Я знаю этот дом, только понятия не имела, что все произойдет здесь и что они собираются повесить это дело на тебя. Я слышала только, что тебе хотят устроить западню в каком-то коридоре, но не думала, что в этом доме. Но как получилось, что застрелили другого?
  Я усмехнулся. Наша машина неслась по темным улицам.
  — Все благодаря тебе. Спасибо, что предупредила.
  Я уступил свое место нашему другу, мистеру Колби.
  Некоторое время она молчала.
  — А Дэниэлс? Они убили его?
  Я покачал головой.
  — Я усадил в его кресло еще одного негодяя, и Колби пырнул его ножом.
  Она снова задумалась:
  — Да, здорово. Ты ведь всегда все делаешь безукоризненно, правда же, Эд?
  Я рассмеялся.
  — Только подлинное завещание все равно уничтожено. Даже если подделка будет обнаружена, настоящегото завещания уже не вернуть, а Брандидж мертв.
  Да, эта девушка много знала. Меня поразило, когда она, увлекая меня из этого дома, сказала: «Здесь только один выход». Без сомнения, она что-то скрывала от меня.
  Я хотел сказать ей об этом, но передумал.
  — А теперь выпусти меня, Эд, — попросила она. — Если они увидят меня с тобой, мне не жить.
  Тут она, похоже, была права. Я свернул на обочину.
  — Скажи, зачем ты пришла туда?
  Она опустила голову:
  — Я хотела спасти тебя, Эд. И молила Бога, чтобы успеть вовремя.
  — И для этого, рискуя жизнью, пробралась через полицейский заслон?
  Она промолчала. Ответ был и так ясен.
  Послушай, детка, проговорил я в порыве искренности, — я не знаю, как ты со всем этим связана, но хочу кое-что тебе сказать. Настоящее завещание вовсе не уничтожено. Мне мало что известно об отношениях Брандиджа, его бывшей жены и дочери. Я просто проник в кабинет Дэниэлса, вскрыл его сейф и подменил конверт. В конверте, что я вручил Колби, было настоящее завещание, и он собственноручно подложил его в сейф, когда я вскрывал его во второй раз. Так что в конверте, который он сжег, было фальшивое завещание.
  Она смотрела на меня расширенными глазами:
  — Но откуда тебе было известно, где находится контора и чей это сейф?
  Я рассмеялся, решив, что лучше не объяснять ей ничего — пусть гадает сама.
  — А это уже профессиональная тайна. А теперь я скажу тебе еще кое-что. Со смертью этого Колби остался всего один свидетель, способный доказать твою причастность к делу Руперта. Ты помогла мне, я помогу тебе.
  Я собираюсь найти другого свидетеля. Ведь тебе известно, что этот жирный тип с ледяными глазами нарочно подсунул двоих свидетелей, которые поднимались по лестнице и наткнулись на тебя?
  Глаза ее еще больше расширились, я даже испугался, что они совсем вылезут из орбит.
  — Бог ты мой! Да откуда тебе все это известно?
  Я снова рассмеялся:
  — Еще одна профессиональная тайна. Будешь со мной откровенна?
  Она откинула назад волосы и закивала, ее сверкающие глаза благоговейно смотрели на меня.
  — Буду, Эд, буду, — прошептала она, прильнув ко мне и нежно меня целуя.
  Еще через мгновение она подобрала юбку и выпрыгнула из машины.
  Я сидел, еще чувствуя на губах ее теплый поцелуй, и вдруг до меня дошло, что я, в сущности, ничего не знаю об этой девушке. Ничего, кроме одного-единственного предупреждения, полученного мной от человека, поплатившегося за это жизнью. Но зато я хорошо знаю: где-то в бурлящем чреве гигантского города обитает человек с обвислыми складками на лице, жирными губами и ледяными глазами и у этого человека есть две бумаги, которые я должен заполучить во что бы то ни стало.
  Тогда же, сидя в машине, я поклялся, что раздобуду эти бумаги и освобожу девушку с родинкой от грозящего ей обвинения в убийстве. Мир слишком тесен для нас двоих — для меня и этого жирного негодяя. Мне предстояла схватка не на жизнь, а на смерть.
  Я медленно вел машину по бульвару. Мне не хотелось возвращаться в свою квартиру. После того что произошло в доме Л.А. Дэниэлса, после обнаружения подлинного завещания Брандиджа жирный негодяй, вообразивший себя хозяином преступного мира, поймет, что проиграл. Подставив под нож и пули двоих его верных сообщников и подменив завещание, я тем самым бросил ему вызов. Теперь столкновение с этим человеком неизбежно.
  Мрачно улыбаясь, я откинул верх авто. Прохладный ночной ветерок обдувал мое раскрасневшееся лицо, я бесцельно вел машину по ночным улицам в поисках нового убежища, где можно было бы спокойно разработать план предстоящих действий.
  
  1937 год.
  (переводчик: О. Б. Лисицына)
  
  Грэмпс Виггинс
  (цикл)
  
  
  Убийство во время прилива
  Основные действующие лица
  Тед Шейл. Он прибыл в Санта-Дельбарру, чтобы получить выгодный заказ от миллионера Эддисона Стирна, и случайно оказался вовлеченным в разыгравшуюся драму.
  Нита Молин. Очаровательная и обворожительная блондинка. Какие отношения связывают ее с Эддисоном Стирном? И что она делает на борту яхты?
  Джоан Харплер. Ее яхта «Альбатроса стоит на якоре неподалеку от роскошной „Джипси Квин“. Большую часть своего времени она проводит на „Альбатросе“ и в воде.
  Пирл Райт. Мучается угрызениями совести. Считает, что своей ревностью толкнула мужа на убийство.
  Уоррен Хилберс. Брат Пирл. Озабочен исключительно проблемами своей сестры. Делает все возможное, чтобы помочь ей избавиться от мучающих ее угрызений совести.
  Эуэлл и Филдинг. Им бы хотелось, чтобы Стирн отказался от нефтяных скважин.
  Френк Дюриэа. Молодой окружной прокурор графства. Его жена в некотором роде принимает участие в проводимом им расследовании. А также ее дед Виггинс, находчивый, расторопный, хитроумный, неотразимый, безудержный, дергающий за ниточки всех действующих лиц драмы.
  Время действия: конец 40-х годов.
  Место действия: модный пляж на Калифорнийском побережье.
  
  Глава 1
  Тед Шейл задумчиво идет по мокрому и твердому песку, обнажившемуся после отлива.
  Водная гладь океана без единой морщинки напоминает глубокое синее зеркало. Небо безоблачно. И город Санта-Дельбарра ютится у подножия холмов, которые отливают синевой, окутанные теплой голубоватой дымкой.
  Ослепительное солнце освещает белоснежные виллы, и пальмы склоняют свои темно-зеленые кроны к красным черепицам крыш.
  Сегодня воскресенье. Мягко льется хрустальный колокольный звон.
  В бухте покачиваются стоящие на якорях яхты. На палубе одной из них, словно изваяние, замерла под солнцем молодая женщина.
  На ней плотно облегающий мини-купальник — две узкие полоски. Солнце ласкает ее золотистую кожу. У нее стройное, гибкое и соблазнительное тело, и она знает об этом.
  Ни малейшего признака жизни на соседних яхтах.
  Метрах в тридцати от яхты молодой женщины покачивается на волнах величественная «Джипси Квин». Стилизованная выхлопная труба придает ей очертания удлиненного корабля в миниатюре. Сверкая на солнце медью, белой эмалевой краской и красным деревом, «Джипси Квин» затмевает своим великолепием всех соперниц в бухте.
  Шейл, завороженный красотой судна, не в силах оторвать от него взгляд. Да к тому же это яхта Эддисона Стирна, человека, с которым ему хотелось бы встретиться. Эддисон Стирн — владелец самых фешенебельных отелей на Калифорнийском побережье.
  Патрон Шейла, коммерческий директор «Фрилендер Продактс Компани», поручил ему непростую миссию. «Отправляйтесь в Санта-Дельбарру, — сказал он. — И делайте что хотите, но получите от Стирна заказ. В настоящее время нам просто необходим хороший контракт».
  И вот Шейл на месте, он нервничает, потому что до сих пор ему ни разу не удалось даже увидеть Стирна, не говоря уже о большем.
  Разумеется, воскресенье — не самый подходящий день для разговоров о бизнесе, но у Теда нет выбора, и он должен попытать счастья сегодня. Беседуя накануне вечером с матросами «Джипси Квин», сошедшими на берег погулять, он узнал, что сегодня в три часа дня яхта должна выйти в море.
  Он узнал также, что весь экипаж получил увольнительную на всю ночь и что всем, включая повара, приказано вернуться на яхту не раньше, чем ко времени отплытия.
  Поэтому Шейл решил во что бы то ни стало не упустить свой шанс. Поскольку повара на борту яхты не будет, то Стирн наверняка спустится позавтракать в яхт-клуб, и тогда Шейл, невзирая на воскресный, а значит, неблагоприятный, день, попытается заарканить миллиардера, как только тот появится на плавучем доке.
  А пока ему остается лишь ждать и следить за яхтой.
  В этот ранний утренний час на пляже почти безлюдно — всего несколько небольших семейных групп. А чуть поодаль совершают свои маневры морские птицы, напоминая высадку войск военно-морской авиации.
  Тед Шейл искоса бросает восхищенные взгляды на женщину в купальнике.
  У нее темно-русые волосы, узкие бедра с плавным изгибом, которые не оставили бы равнодушным даже монаха.
  Она только что искупалась, и на ее коже еще блестят на солнце капли воды.
  — Прекрасная упаковка! — говорит Тед вполголоса.
  Затем он снова переводит взгляд на «Джипси Квин» и замирает с открытым ртом.
  Из каюты выходит молодая особа и направляется к борту яхты. На ней белая блузка и голубые полотняные брюки.
  Она подбегает к борту и наклоняется к воде. Ее лицо закрывает копна рассыпавшихся золотистых волос.
  Левая рука ее делает судорожное движение, словно пытаясь приподнять массу волос, но затем опускается в воду. Голова женщины раскачивается из стороны в сторону, затем свешивается вниз.
  В течение нескольких секунд бессильное тело сохраняет равновесие, затем неожиданно переваливается через борт, падает и скрывается под водой.
  Тед Шейл испускает вопль «Ого-го!», обращенный к прекрасной наяде. Она поворачивается к нему с невозмутимым видом и меряет его холодным взглядом. Тед кричит и делает ей знаки. Она отворачивается с пренебрежением, давая понять, что он зря теряет время.
  — Черт побери! — скрипит Шейл зубами.
  И он со всех ног мчится вдоль берега к понтонному мосту яхт-клуба. Несколько секунд спустя одним прыжком он запрыгивает на него, окидывает быстрым взглядом пришвартованные к нему шлюпки, выбирает один ялик, садится в него, развязывает трос, отталкивается от моста, берет весла и начинает грести быстрыми и мощными рывками.
  Его движения почти профессиональны, и он летит вперед, как стрела.
  Неожиданно застывшая фигура на палубе «Альбатроса» поворачивается в его сторону, гибкий силуэт отделяется от горизонта, ныряет в воду и плывет в направлении к «Джипси Квин» ритмичным кролем, двигаясь вперед, как торпеда.
  Шейл опережает ее всего на несколько секунд.
  Подплыв к месту падения девушки, в первое мгновение он ничего не может различить из-за солнечных лучей, отражающихся в сине-зеленой кильватерной струе. Наконец он замечает воздушные пузыри и золотистую шевелюру, вынырнувшую возле корпуса яхты.
  Тед быстро снимает куртку и бросается в воду. Он приготовился к борьбе, но в его руках оказывается бесчувственное тело. Шейл переворачивается на спину, притянув за волосы золотистую голову к своему животу и зажав молодую утопленницу между колен. Затем он мощными бросками плывет к ялику. В этот момент к нему присоединяется прекрасная наяда и, устремив на него свои великолепные глаза орехового цвета, спрашивает чарующим голосом:
  — Все в порядке?
  — Мне понадобится ваша помощь, чтобы затащить ее в ялик, — отвечает Шейл.
  Подплыв к лодке, Тед разжимает колени, передает безвольное тело молодой женщине и с легкостью поднимается на корму шлюпки, невзирая на отяжелевшую мокрую одежду, прилипшую к его телу.
  — Давайте ее сюда, — говорит он.
  Вдвоем им удается поднять тело на борт, не опрокинув шлюпку, и положить его на дно. Белая блуза выбилась из брюк, золотистые волосы прилипли к бледному лицу.
  Наяда в свою очередь с помощью Шейла поднимается в шлюпку, и он ощущает под пальцами ее крепкие мышцы и нежную кожу.
  Шейл окидывает взглядом соседние яхты и пляж. Похоже, что спасение утопающей никем не замечено. Родители что-то кричат мальчуганам, бегающим за морскими птицами, а те кричат им в ответ.
  Ни одной живой души на других яхтах и на понтонном мосту.
  — Что мы будем с ней делать? — спрашивает наяда.
  Шейл делает жест в сторону «Джипси Квин», стоящей в нескольких метрах от них.
  — Я поднимусь и посмотрю, что там происходит. Наяда одобрительно кивает, и Шейл принимается грести кормовым веслом к сходням яхты.
  Поднявшись на борт, он кричит «Хэлло!», но ему никто не отвечает. Он снова кричит. Ответа нет.
  — В чем дело? — цедит Шейл сквозь зубы.
  Он подходит к открытому люку и видит внизу великолепную каюту. Шейл спускается по ступеням лестницы и останавливается, чтобы глаза привыкли к полумраку.
  В первое мгновение он не видит ничего, кроме солнечных бликов на ковре, проникающих сквозь овальные иллюминаторы.
  Когда его глаза привыкают к темноте, он замечает, что один из овальных бликов окрашен в цвет крови.
  Яхта слегка покачивается на волнах, и солнечные блики перемещаются по темному ковру. Другой луч осветил еще одно кровавое пятно.
  Шейл делает шаг вперед, чтобы получше разглядеть его.
  На полу что-то лежит… Шейл присматривается и видит человеческую руку, ногу, потом еще одну ногу и еще одну. На ковре лежат два трупа странной формы из-за сведенных в судороге конечностей.
  Один труп лежит лицом вверх, и когда по нему пробегает солнечный луч, то видны остекленевшие глаза и, искаженные в гримасе черты лица.
  Тед отшатывается. Ему необходим глоток свежего воздуха. Он быстро поднимается по ступеням.
  — Что там? — спрашивает спокойным голосом наяда.
  Тед переводит дыхание и произносит:
  — Плывем к берегу.
  — Там никого нет?
  Прежде чем ответить, Тед спускается по бортовой лестнице и усаживается на корме шлюпки. Его тошнит.
  — Почему у вас такой вид? — спрашивает с любопытством наяда. — В чем дело? Что там произошло?
  — Два трупа, — лаконично отвечает Тед. В этот момент женщина с золотистыми волосами шевелится и открывает глаза, затем, постанывая, приподнимается и садится на дне лодки.
  Секунду она смотрит на Шейла с отсутствующим видом, потом внезапно прикрывает блузой обнаженный живот.
  — Что все это значит? — спрашивает она. Ее глаза округляются, рот остается полуоткрытым, так что Теду виден ее розовый язык. Неожиданно она начинает громко визжать.
  — Сейчас же прекратите! — приказывает ей Тед. — Расслабьтесь. Все будет хорошо.
  Она бросает на него бессмысленный взгляд и снова начинает визжать.
  — Заткнитесь! — кричит Шейл. — У меня от этого воя вся кожа покрывается мурашками. Господи, ну что вы так вопите?
  По глазам девушки он видит, что до нее не доходят его слова. Она снова открывает рот, чтобы закричать. Тогда Тед нагибается к ней и со всего размаху дает ей пощечину.
  Наяда что-то восклицает, затем встает со своего места и говорит:
  — Я вижу, вы прекрасно справляетесь один. Я вас оставляю и возвращаюсь на свою яхту.
  — Сядьте, — приказывает Тед, — у вас еще есть дела на берегу.
  — В самом деле? С вашего позволения, я бы хотела узнать, какие именно?
  — Извольте, это не секрет. Нам придется вместе кое-что объяснить полиции.
  Глава 2
  Френк Дюриэа переворачивается на бок, потягивается, зевает и склоняется над будильником. Его жена бормочет сквозь сон:
  — Поспи еще немного. Еще слишком рано. Дюриэа протирает глаза и, когда ему удается их окончательно открыть, бросает взгляд на циферблат часов и восклицает:
  — Надо же! Уже девять часов!
  — Ну и что? Сегодня воскресенье… а мы легли вчера в три часа ночи.
  — Давай, милая, просыпайся. Посмотри, какая стоит чудная погода!
  Милдред накрывает голову подушкой. Дюриэа встает, подходит к окну и поднимает жалюзи. Солнечный свет заливает комнату.
  — Что ты скажешь насчет стакана томатного сока? — спрашивает он. — С перчиком и уксусом? Милдред приподнимается на кровати.
  — О'кей, — говорит она, — только не увлекайся пряностями. Ты становишься невозможным.
  — Это почему же?
  — Мужчина не должен будить женщину, которая спит в его постели.
  — Ты вычитала это в учебнике о правилах хорошего тона? Или это правила этикета, которые ты усвоила до меня?
  Дюриэа ловко уворачивается от запущенной в него подушки.
  Шелковая ночная сорочка подчеркивает нежность кожи молодой женщины. У нее гибкое, стройное тело, она красивая брюнетка.
  Ей двадцать семь лет, и она крепко держит в руках своего мужа.
  Френк на пять лет старше жены, и у него уже намечается небольшой животик. В течение трех лет он исполняет обязанности прокурора в Санта-Дельбарре.
  В тот момент, когда в него летит вторая подушка, он выбегает из комнаты.
  — Я принесу оружие, — обещает он, — а заодно и сок.
  Когда он возвращается в комнату с подносом, на котором стоят два стакана, раздается телефонный звонок.
  — Сними трубку, милая. Вероятно, это какой-нибудь рогоносец хочет пожаловаться на жену. Милдред снимает трубку.
  — Хэлло? Да… О! Я передаю трубку Френку.
  Она прикрывает трубку рукой и поворачивается к мужу:
  — Это шериф. Он очень возбужден. Держи. Дюриэа берет одной рукой трубку, а другой — стакан с соком.
  — Хэлло! Пит, это Френк. Что случилось?
  — Два трупа на яхте, на яхте из Лос-Анджелеса. Один из убитых — Стирн, владелец яхты. Другого зовут Райт. Я предупредил коронера и начальника полиции. Желательно, чтобы вы приехали как можно быстрее.
  — Откуда вы звоните?
  — Из яхт-клуба.
  — Как называется яхта?
  — «Джипси Квин».
  — О'кей! Еду. Секунду! Скажите, трупы еще на борту?
  — Да.
  — Там кто-нибудь есть?
  — Да, Арт Перрин и Сэм Крайс.
  — До моего прихода ничего не трогать. Свидетели есть?
  — Да, трое. Они вымокли до нитки, только что вылезли из воды.
  — Хорошо. Задержите их до моего прихода. Дюриэа вешает трубку и задумчиво пьет томатный сок.
  — Что-нибудь серьезное? — спрашивает Милдред.
  — Двойное убийство.
  — В таком случае я уступаю тебе очередь в ванную.
  — Черт побери! Я не успеваю ни побриться, ни принять душ.
  Дюриэа снимает пижаму и натягивает брюки.
  — Лассен, как обычно, сообщает мне о случившемся в последнюю очередь. Остальные уже на месте. Он вызвал их по меньшей мере полчаса назад.
  Милдред подбирает с пола обе подушки и кладет их на кровать.
  — Френк, эта сорочка уже несвежая. Надень другую.
  — Некогда. Там три свидетеля, вымокших до нитки. Я не хочу, чтобы они простудились из-за меня, а то будет сразу пять трупов.
  — Сегодня ночью, когда мы вернулись, ты положил шляпу на радиоприемник…
  — Спасибо. Я исчезаю.
  — А я еще немного посплю. Будь так любезен, опусти жалюзи, чтобы не мешал свет.
  Дюриэа уходит. Милдред сквозь сон слышит, как хлопает входная дверь.
  На плавучем доке собралась небольшая группа зевак, которую тщетно пытается разогнать полицейский. Никто не двигается с места, все взгляды устремлены на яхту.
  Полицейский приветствует Дюриэа и говорит:
  — Шеф там, с шерифом. Берите любую из этих шлюпок. Моторной лодки в данный момент нет.
  Дюриэа кажется, что все смотрят на него, и он немного боится уронить свой престиж, так как, по его мнению, он не слишком ловко справляется с веслами. Его политические соперники могут воспользоваться этим, чтобы высмеять его.
  Ему удается распутать якорную цепь, и он удаляется. Он не демонстрирует высокого мастерства, но гребет вполне сносно, если не считать странного ощущения, что горизонт все время куда-то отодвигается.
  Он подплывает к яхте, привязывает шлюпку к сходням и поднимается на борт.
  Там он видит коронера152 Сэма Крайса, шефа полиции А. Дж. Перрина, помощника шерифа Вилла Вигарта, которому поручено сделать снимки и снять отпечатки пальцев.
  Затем Дюриэа спускается в каюту, чтобы взглянуть на трупы. Ему становится дурно. Если его и так часто мутит по утрам, то сегодня на это есть особые причины.
  — Где свидетели? — спрашивает Дюриэа у Лассена.
  — В каюте лоцмана.
  — Пойду допрошу их, — говорит Дюриэа. Он чувствует, что ему необходимо глотнуть свежего воздуха, но легкий океанский бриз и ласковое солнце не могут изгладить неприятное ощущение.
  Он не испытывает никакого желания допрашивать свидетелей, ему не хочется говорить с кем бы то ни было.
  — Зрелище не из приятных, — замечает Лассен, присоединяясь к нему.
  Дюриэа утвердительно кивает.
  — Я не успел позавтракать, — говорит он. — Трудно вынести такое на пустой желудок. Сколько там свидетелей?
  — Трое. Мужчина, Шейл, коммивояжер; Джоан Харплер предстанет перед вами в одном купальнике, ее небольшая яхта стоит на якоре неподалеку отсюда; Нита Молин из Лос-Анджелеса приехала сюда по приглашению Стирна, знает обоих убитых. Если верить тому, что она говорит, то у нее есть алиби. Все трое изрядно вымокли в воде. Эддисон Стирн — это тот, кто лежит на спине с открытыми глазами. Второй, помоложе, Артур Райт… Вот мы и пришли.
  Шериф представляет Дюриэа свидетелям.
  — Я попрошу вас рассказать мне все, что вам известно, — обращается к ним Дюриэа усталым голосом. — Рассказывайте в общих чертах, а я буду задавать вам наводящие вопросы. Начнем с вас, мисс Молин.
  Нита кивает золотистой головой.
  — Я знаю мистера Стирна и мистера Райта, — говорит она. — Я… Мы все трое были друзьями. Они прибыли сюда вчера на яхте. Эддисон говорил мне, что предоставит экипажу увольнительную на двадцать четыре часа, как только они станут на якорь… Послушайте, мне нужно переодеться, я вся дрожу.
  — Потерпите еще немного, мисс Молин. В котором часу вы приехали сюда?
  — Примерно час назад. Я не знаю который сейчас час. У понтона была пришвартована шлюпка. Я села в нее и приплыла к яхте. На борту никого не было, и я подумала, что все еще спят. Я спустилась в каюту… и тут же поднялась наверх. Я… я помню, что меня тошнило и я склонилась над барьером… А потом… потом я очнулась в шлюпке и увидела этих двух людей…
  — Когда вы видели ваших друзей живыми в последний раз?
  — Артура я видела два дня назад, а Эддисона вчера утром, в Лос-Анджелесе, перед самым его отплытием. Я отвезла его на своей машине в порт… Я больше не могу оставаться в мокрой одежде!
  — Почему вы не отплыли вместе с ним?
  — У меня были кое-какие дела… Я должна была сходить к своему парикмахеру… Я уже говорила об этом шерифу!
  — В котором часу вы выехали из Лос-Анджелеса?
  — Очень рано, около шести часов утра. Дюриэа поворачивается к другой молодой женщине:
  — Мисс Харплер, а что вам известно обо всем случившемся?
  — Ничего.
  Шейл обращается к Дюриэа:
  — Я считаю это издевательством. Почему вы заставляете нас сидеть здесь совершенно мокрыми?
  — Расскажите мне быстро все, что вам известно, мистер Шейл.
  — Я встал сегодня очень рано и отправился прогуляться по пляжу. Я увидел, как мисс Молин вышла из каюты, подошла к борту яхты, перегнулась через него и свалилась в воду. Я сел в шлюпку и поплыл к яхте, чтобы вытащить ее из воды. Мисс Харплер приплыла к месту падения мисс Молин почти одновременно со мной. Нам удалось вдвоем втащить мисс Молин в шлюпку. После этого я поднялся на яхту, чтобы предупредить ее друзей, и в каюте обнаружил два трупа. Больше мне ничего не известно.
  — Вы живете в Санта-Дельбарре?
  — Нет…
  Шейл секунду колеблется.
  — Я путешествую, разъезжаю, — объясняет он.
  — Вы коммивояжер?
  — Да.
  — На какую фирму вы работаете?
  — На «Фрилендер Продактс Компани».
  — По какому делу вы приехали в Санта-Дельбарру?
  — Бизнес.
  — Хорошо. Теперь скажите мне, заметили ли вы пришвартованную шлюпку, когда поднялись на борт «Джипси Квин»?
  — Да.
  Мисс Молин нетерпеливо обрывает его:
  — Это та шлюпка, на которой я приплыла. Вы что, хотите, чтобы мы все сдохли от холода?
  — Еще пара вопросов, мисс Молин, и я вас отпущу — успокаивает ее Дюриэа. — Яхта приплыла сюда вчера?
  — Да.
  — Мистер Райт был уже на борту яхты, когда вы подвезли мистера Стирна к яхт-клубу Лос-Анджелеса?
  — Нет. Я его не видела, и я не стала его ждать, так как опаздывала к парикмахеру.
  — Надеюсь, что вы сможете подтвердить точность ваших показаний?
  Девушка меряет его презрительным взглядом:
  — Разумеется.
  Окружной прокурор поворачивается к женщине в купальнике.
  — Как я могу связаться с вами, мисс Харплер? — спрашивает он.
  — Вы найдете меня на яхте «Альбатрос».
  — А с вами, мисс Молин?
  — Я возвращаюсь в Лос-Анджелес.
  — Назовите мне ваш адрес.
  — Мэплхерст билдинг, квартира шестьсот один. Дюриэа поворачивается к Шейлу.
  — А с вами? — спрашивает он.
  — Я остановился в отеле «Бальбоа», но я уезжаю.
  — Но сегодня вы еще будете там?
  — Нет, я покидаю эти края.
  — Я попрошу вас задержаться по крайней мере на один день.
  — Но это стоит денег, а мои средства ограничены.
  Дюриэа снисходительно улыбается и объясняет:
  — Я мог бы попытаться урегулировать этот вопрос с отелем, но городские власти последнее время стали очень прижимистыми. Они утверждают, что мы и так располагаем семейным пансионатом, и не хотят войти в наше положение.
  — Вы имеете в виду тюрьму?
  — Именно так.
  — Вы шутите? Вы серьезно предлагаете мне переселиться в камеру?
  Дюриэа пожимает плечами:
  — Ничего другого не остается, поскольку у вас нет средств на отель. У нас есть боковая пристройка, довольно комфортабельная, предусмотренная как раз для таких случаев. Вы являетесь очень важным свидетелем, и я вынужден задержать вас хотя бы ненадолго, пока следствие не сдвинется с мертвой точки.
  — Неужели вы думаете, что, гуляя по пляжу, я смог убить двух человек на яхте?..
  — Я вас ни в чем не обвиняю, я только прошу вас задержаться здесь в качестве свидетеля.
  Мисс Молин поворачивает к Шейлу свою золотистую головку.
  — О Боже! — говорит она. — Не спорьте с этим господином. Я оплачу все расходы за отель. Лучше сходите за бутылкой виски… в баре…
  — Здесь нельзя ничего трогать, — сухо предупреждает Дюриэа.
  Лицо девушки искажается в гримасе.
  — Хватит! С меня довольно! — взрывается она. Она кладет руку на застежку-«молнию» своих брюк и добавляет:
  — Я раздеваюсь.
  Дюриэа поспешно встает.
  — Хорошо, я закончил, — говорит он. — Можете идти.
  Джоан Харплер поворачивается к Ните Молин и предлагает:
  — Идемте ко мне на яхту. Я дам вам, во что переодеться.
  — Спасибо, с удовольствием.
  Джоан с улыбкой поворачивается к Шейлу.
  — К сожалению, у меня нет мужской одежды, — говорит она. — А у нас размеры не совпадают…
  Шейл смеется.
  — Обо мне можете не беспокоиться, — говорит он. — Но в будущем будьте более предусмотрительной.
  Глава 3
  Выпив кофе, чтобы привести себя в чувство, Френк Дюриэа на полной скорости мчится домой.
  Он сворачивает на углу авеню налево, чтобы въехать в ворота красивым виражом, но, удивленный, останавливается на развороте, резко тормознув. Возле крыльца дома он видит странный и незнакомый экипаж: к старой колымаге прицеплен фургон, служащий, по всей вероятности, домом его владельцу.
  Дюриэа дает задний ход и припарковывает машину у обочины тротуара. Затем он поднимается по ступенькам крыльца, подозрительно косясь на дом на колесах.
  Навстречу ему в холл выбегает Милдред.
  — Ты уже вернулся, Френк? — спрашивает она. — Догадайся, кто к нам приехал?
  — Сдаюсь…
  — Это Грэмлс!
  Дюриэа пожимает плечами. «Грэмпс» ни о чем ему не говорит.
  — Да ведь это же мой дед Виггинс! Я рассказывала тебе о нем. Когда мы поженились, он был в Мексике…
  Дюриэа слышит быстро приближающиеся шаги, и в следующую секунду в холле появляется невысокий пожилой мужчина с живыми глазами, седыми волосами и небольшими усами. Он подходит к Дюриэа слегка подпрыгивающей походкой и говорит:
  — Сынок, не стоит беспокоиться, хотя мой приезд это действительно дурная новость, но я не собираюсь навязываться вам. Не очень-то любезно с моей стороны свалиться вам на голову в воскресное утро, тем более что Милдред хотела выспаться. Она мне сказала, что накануне вы легли в три часа ночи. Это хорошо. А то я было подумал, что вы оба неженки, во всяком случае ты, сынок. Я вообще-то не очень высокого мнения о прокурорах, но рад, что могу его изменить, и с удовольствием пожму твою руку.
  При этих словах маленький старичок хватает Дюриэа за руку, пожимает ее и трясет.
  — Повернись к свету, чтобы я мог получше разглядеть тебя.
  Сквозь очки в стальной оправе на Дюриэа испытующе смотрят проницательные голубые глаза, окруженные сеточкой мелких морщин.
  — Вид у тебя исправный, — говорит он. — Ты мне нравишься. Ты уже позавтракал?
  — Нет еще, — отвечает Дюриэа. — Мы пойдем в молочную. Кухарки по субботам и воскресеньям не бывает.
  — Вы будете завтракать со мной, дети мои. Не стоит тратить деньги на плохой завтрак. Хоть я и считаюсь уродом в семье Виггинсов, готовлю я тем не менее хорошо. Пойду приготовлю гренки, а Милдред тем временем сможет посплетничать на мой счет. Я нечто вроде бродяги. Когда завтрак будет готов, я постучу по кастрюле, и вы сразу спускайтесь. Завтрак будет скромным, но вкусным, это я вам обещаю.
  Он дарит их улыбкой, поворачивается и исчезает в направлении кухни:
  — Итак, что мы будем с ним делать? — спрашивает Дюриэа жену.
  — Ничего, — отвечает Милдред. — С ним никто и никогда ничего не мог сделать. Гораздо важнее узнать, что он собирается делать с нами. От него всего можно ожидать. Я и не думала, что он когда-нибудь приедет к нам. Он терпеть не может представителей власти и закона.
  Глядя на смущенную жену, Дюриэа добродушно смеется.
  — Что же он такого натворил? — интересуется он.
  — О!.. Ничего… Мне кажется, во время «сухого закона» он был бутлегером153. Кроме того, он водится со всяким сбродом. Когда я его видела в последний раз, его лучшим другом был гангстер, совершавший налеты на банки. Грэмпс был от него в восторге. Он говорил, что единственный способ не дать банку ограбить себя — это ограбить его первым. Грэмпс действительно невозможный, но все его любят.
  — Мне казалось, что у него в Мексике есть какие-то прииски или шахты?
  — Да, но у него их отняли. Ему выплачивают ежегодную компенсацию, и на это он живет. Вообще-то ему плевать на деньги. Послушай, Френки, если он тебе мешает, мы избавимся от него завтра же, потерпи его только сегодня.
  — Ну разумеется, ведь это твой дед!
  — Да, конечно, но он такой непредсказуемый… с ним никогда не знаешь, что тебя ждет. Папа рассказывал много разных историй про Грэмпса. Папа был осторожным, рассудительным, и я думаю, что Грэмпс с трудом выносил его… Грэмпс считал, что он пошел в другую родню…
  — А где он откопал этот фургон?
  — Он сам смастерил его.
  — И он много путешествует?
  — Лучше спроси, где он только не был. У него есть друзья во всех сорока восьми штатах. Самые разные люди…
  Дюриэа кладет руку на плечо жены:
  — Не волнуйся, дорогая, твой дед очень симпатичный. Только его фургон надо откатить куда-нибудь подальше. Мы предоставим Грэмпсу комнату для друзей.
  — Нет, он ни за что не расстанется со своим фургоном. Это его дом, его святыня. — Ты уже была внутри?
  — Нет, он приехал только полчаса назад, когда я еще спала. Я и так заставила его ждать, пока приводила себя в порядок.
  — Я вспомнил, что не брился сегодня.
  — Поторопись, Френк, так как у Грэмпса все в руках горит. Скоро он застучит по кастрюле. Дюриэа морщится:
  — А у меня как раз болит голова. Кроме того, это может не понравиться соседям. Пойди предупреди его, чтобы он этого не делал.
  — Я попытаюсь, но вряд ли он меня послушает. Если он что-нибудь решил, то ничто и никто не может его остановить. Он очень упрямый. Ладно, иди брейся, чтобы не опоздать к столу.
  Дюриэа идет в ванную комнату, принимает две таблетки аспирина, бреется, расчесывает волосы щеткой.
  В тот момент, когда он спускается по лестнице, раздается «гонг». Грэмпс стучит оловянной ложкой по сковороде…
  Они поднимаются в фургон.
  Здесь царят чистота и порядок.
  Под старой кофеваркой синеет пламя спиртовки. На столе стоят три чашки и три тарелки с ветчиной, взбитой яичницей и тостами.
  — Милдред говорит, что ты неважно себя чувствуешь, сынок. У тебя мигрень? Дюриэа кивает головой.
  — Я вылечу тебя, сынок.
  Грэмпс лезет под стол, открывает сундук, достает из него бутыль и наливает в чашку прокурора жидкость золотистого цвета. Он наливает и себе тоже и вопросительно смотрит на Милдред.
  — Что это? — спрашивает она.
  — Микстура, которая моментально вылечит твоего мужа. Тебе налить?
  Она покорно соглашается:
  — Давай, Грэмпс.
  В то время как Грэмпс убирает бутыль в сундук, Милдред нюхает напиток, и у нее округляются глаза. Дюриэа смотрит на нее с беспокойством.
  Грэмпс тем временем разливает по чашкам кофе.
  — Попробуйте по глотку, прежде чем начать есть. Дюриэа берет чашку и отпивает глоток.
  — Восхитительно! — говорит он, глядя на Грэмпса с уважением. — Что это?
  — Самое лучшее в мире бренди! — заявляет Грэмпс. — Мне прислал его один из моих друзей. У него виноградники на севере Калифорнии, Я направлялся к нему и по дороге заехал к вам. Это очень старая водка, он угощает ею только самых близких друзей.
  Дюриэа отпивает еще несколько глотков и принимается за яичницу. Его лицо выражает искреннее изумление.
  — Это мой собственный рецепт, который я совершенствовал в течение ряда лет, — говорит Грэмпс. — Не правда ли, вкусно, сынок?
  — Несравненно! От такой пищи сразу начинаешь приходить в чувство, а сегодня утром мне казалось, что я уже никогда не смогу есть.
  — Что же случилось сегодня утром?
  — Меня вызвали чуть свет…
  Неожиданно Милдред начинает сильно кашлять.
  Дюриэа умолкает, не понимая, почему жена делает ему этот знак… Кажется, он не сказал ничего предосудительного.
  Дед Виггинс ждет продолжения. Он склоняет голову набок, чтобы лучше слышать…
  — Почему тебя вызвали ни свет ни заря, сынок?
  — Убийство. Двойное убийство. На трупы было страшно смотреть.
  — Убийство!..
  Глаза Грэмпса блестят за стеклами очков. Его лицо кажется просиявшим.
  — Убийство! — с удовольствием повторяет он. Затем поворачивается к Милдред и с упреком замечает:
  — И ты мне ничего не сказала!
  — Я не думала…
  — «Не думала»! Я случайно появился здесь в момент убийства, а ты забываешь сказать мне об этом! Это невообразимо!
  Милдред с запозданием объясняет Френку:
  — Грэмпс увлекается полицейскими загадками. Грэмпс поднимает вилку вверх, чтобы призвать Бога в свидетели.
  — Увлекается… Я вам сейчас продемонстрирую, вы увидите…
  Он встает из-за стола, подходит к шкафу и открывает его. Внутри на полках видны кипы книг и журналов.
  — Взгляните! — говорит он. — Лучшие детективные романы последнего десятилетия, а здесь вырезки из журнала «Детектив» о реальных преступлениях, которые я досконально изучил. Я вырезаю все статьи, касающиеся одного преступления, и завожу на него «дело». Потом я тщательно все анализирую. Если бы вы знали, сколько раз я распутывал эти дела раньше полиции!
  Грэмпс закрывает шкаф и возвращается к столу.
  — Итак, сынок, что ты говорил об этом убийстве? Продолжай, пожалуйста.
  — Двойное убийство, Грэмпс, во всяком случае двойная смерть, если допустить, что убийца покончил с собой после преступления. Дело кажется очень непростым.
  Грэмпс поворачивается к Милдред:
  — Ты правильно сделала, что вышла замуж за прокурора. — Затем, обращаясь к Френку, добавляет:
  — Я помогу тебе распутать это дело, сынок. Можешь рассчитывать на меня.
  — Спасибо, — сухо благодарит Френк, — можете не волноваться, Грэмпс, для этого есть шериф. Грэмпс поднимает руки и глаза к небу.
  — Шериф! — говорит он презрительным тоном. — Тоже мне полицейский! Ты когда-нибудь видел, чтобы полиция поймала преступника сама, без помощи доносчика? Тебе повезло, что я здесь!
  Милдред смотрит на мужа:
  — Пей кофе с бренди, милый, и попроси у Грэмпса добавки. Тебе нужно запастись калориями. Они тебе скоро понадобятся…
  Глава 4
  Тед Шейл вынимает из своего чемодана спортивную майку и полотняные брюки. Он решил немного пройтись по городу, а затем пообедать.
  Перед этим он прополоскал намокшие в соленой воде брюки и сорочку и повесил их сушить над ванной. С них стекает вода, и это действует Теду на нервы. Кроме того, он уверен, что коммерческий директор «Фрилендер Продактс Компани» не будет в восторге от того, что его служащего задержала полиция на Калифорнийском побережье.
  В тот момент, когда он уже собирался выходить, в его комнате звонит телефон. Тед снимает трубку. Женский голос спрашивает:
  — Мистер Шейл?
  — Да.
  — Вы не простудились?
  — Кто говорит?
  — Нита Молин.
  — Вы уже обсохли?
  — Да. Мисс Харплер одолжила мне свою одежду. У нас оказался один размер.
  — Поздравляю вас. Откуда вы звоните?
  — Из яхт-клуба. Я думаю, администрация вашего отеля не одобрит, если вы примете женщину в своей комнате, но я знаю один потрясающий бар. Я хочу пригласить вас на коктейль. Вы ведь спасли мне жизнь, не так ли? Вы согласны?
  — С удовольствием. Когда?
  — Я заеду за вами через десять минут.
  — Буду ждать вас внизу.
  — Тогда до скорой встречи.
  Тед осматривает себя в зеркало, проводит щеткой по волосам, после чего спускается в холл.
  Он не дал никаких объяснений служащему, когда вернулся, промокнув до нитки. Сейчас тот с любопытством смотрит на Тед а.
  — Все в порядке, мистер Шейл? — спрашивает он.
  — Да, все в полном порядке.
  — Я думал, что, может быть… э… вы…
  — Ничего подобного, — говорит Тед, широко улыбаясь.
  Он останавливается у входа, всматриваясь в машины. Но ничего подобного он не ожидал: перед ним тормозит великолепный спортивный автомобиль кремового цвета. Прекрасная машина тихонько мурлычет, но стоит только захотеть, как ее мотор взревет на полную мощность.
  На Ните Молин полотняные брюки, шелковая блузка и красный жакет с широкими отворотами. Ее волосы зачесаны назад и схвачены лентой на затылке. Эта прическа делает ее еще моложе и естественнее.
  Она машет ему рукой и открывает дверцу роскошного лимузина. Тед садится, с удовольствием отмечая ошеломленный вид служащего отеля. Тед подмигивает ему, чем смущает еще больше. Служащему еще никогда не доводилось видеть коммивояжеров, прогуливающихся в мокрой одежде под палящим солнцем и разъезжающих с хорошенькими девицами в машинах, стоящих по меньшей мере пять тысяч долларов.
  — Вы не простудились? — спрашивает Нита.
  — Нет, мне только пришлось прополоскать одежду. А вы?
  — Нет. Джоан Харплер предложила мне рюмку виски. Мне это так понравилось, что я хочу повторить с вами. Кроме того, мне нужно с вами поговорить.
  — Я вас слушаю.
  — Я хотела сказать, что мне необходимо с кем-то поговорить, так как мои нервы на пределе. Вы понимаете, я ведь обоих хорошо знала… но лучше не будем об этом! Если я начну ныть, дайте мне оплеуху.
  Обещаете?
  Тед отрицательно качает головой. Нита хмурит брови.
  — Надеюсь, что я не ошиблась в вас, — говорит она. — Когда я завизжала в лодке, вы приказали мне замолчать, но я не могла остановиться, так как это было не в моих силах. Тогда вы ударили меня, и я пришла в чувство. Со мной еще никто так не обращался…
  — Мне очень неприятно. Прошу вас забыть об этом.
  — Жаль! Я только потому и приехала к вам! Вы ударите меня снова, если я начну визжать?
  — Нет.
  Нита кажется разочарованной.
  — Я мог пойти на это только при исключительных обстоятельствах.
  — Ба! Надеюсь, вы возражаете мне только ради приличия. Кроме того, пока рано об этом говорить, так как у меня еще болит челюсть от вашего удара. — Она улыбается и добавляет:
  — Само собой разумеется, мистер Шейл, что в баре плачу я.
  — Но…
  — Никаких «но». А чтобы ваша мужская гордость не страдала от посторонних взглядов, возьмите вот это.
  Она сует в руку Теда сложенную бумажку.
  — Заберите это, — протестует он. — В конце концов, я не совсем… Она перебивает его:
  — Это просто-напросто торговая сделка. Мне нужен галантный рыцарь, а вам нужно встряхнуться.
  — Боюсь, что алкоголь не пойдет мне на пользу, если я буду пить в обществе такой красивой девушки, но за ее счет.
  — Мистер Шейл, какой-то китаец, имя которого я забыла, сказал, что если человек спасает жизнь другому человеку, то он всю свою жизнь будет должником того, кого он спас, так как не дал ему покончить с существованием, а значит, освободиться, то есть успокоиться навеки. Вы видите, мистер Шейл, что, спасая меня, вы взяли на себя определенные обязательства. Сейчас мне необходимо опереться на чье-либо плечо. Разве вы откажете мне в этом?
  — Разумеется, нет, мисс Молин. Хорошо, будь по-вашему, только моя одежда не совсем подходит для посещения модных баров.
  — Можете не беспокоиться. Я приглашаю вас в очень дорогой бар, а если у вас есть средства посещать такие места, то никого уже не волнует, что на вас надето. Впрочем, вы одеты не хуже любого голливудского магната. Вас примут за одного из них.
  — Может быть, когда-нибудь…
  — Действительно, а почему бы и нет? Как вы оказались в этой «Продактс Компани»?
  — В силу обстоятельств. Однажды мой компаньон сбежал вместе с кассой… Мне пришлось расплачиваться с долгами… а потом прикрыть дело из-за нехватки средств. — Тед ненадолго умолкает. — Не знаю, почему я рассказываю вам об этом на трезвую голову. Обычно я открываю свое сердце девушке после третьей рюмки.
  — Тогда поспешим наверстать упущенное. Нита сворачивает на широкую аллею, вымощенную гравием, и останавливает машину перед величественным крыльцом. Швейцар в галунах приказывает груму позаботиться о машине.
  Нита берет Шейла под руку, и они входят в бар-ресторан, где их встречает вышколенный метрдотель. Ниту здесь знают, и Шейл отмечает, что ему выказывают почтение, так как он составляет «эскорт» молодой особы.
  Они устраиваются в небольшом алькове, возвышающемся над пляжем, и любуются бирюзовой гладью океана.
  Нита заказывает два фирменных коктейля, которые им приносят в высоких стаканах. Тед поднимает свой стакан и произносит:
  — За здоровье мудрого китайца. Они делают несколько глотков, после чего Нита говорит:
  — Мне показалось, что вы не воспринимаете всерьез афоризм Сына Неба. Очень жаль, потому что я хотела вас кое о чем попросить, но теперь не осмеливаюсь.
  — О чем?
  — Об одной вещи.
  — Выкладывайте смелее. Разве я не ваш рыцарь? Неожиданно Шейл замечает слезы в глазах своей спутницы. Он берет ее руку и гладит.
  — Не могу же я, в самом деле, дать вам здесь пощечину. Сожмите зубы, Нита.
  Она делает усилие и берет себя в руки. Затем нагибается к Теду и говорит:
  — Мне кажется, что с вами лучше всего говорить прямо, без обиняков.
  Шейл кивает.
  — Скажите мне, мистер Шейл, что вы делали сегодня утром на пляже?
  — Оздоровительная прогулка, свежий воздух…
  — А в течение какого времени вы там находились, когда… когда я упала за борт?
  — Около часа.
  — Неужели вы ходили по пляжу в течение целого часа?
  — Да.
  — Вокруг яхт-клуба?
  — Да.
  — Оттуда вы могли видеть любого, кто бы поднялся на борт «Джипси Квин»?
  — Да.
  — Мистер Шейл, давайте проясним ситуацию. Ваша фирма занимается производством стройматериалов для отелей. Эддисон Стирн контролировал все крупные отели на побережье. Он говорил мне, что собирается сделать большой заказ. Ваш приезд в Санта-Дельбарру имеет к этому отношение?
  — Да.
  — Вы видели Стирна?
  — Нет.
  — Вы поджидали его на пляже?
  — Должен признаться, да. Я решил воспользоваться случаем и попытать счастья.
  Нита морщит лобик и задумчиво смотрит в свой стакан:
  — И тем не менее вы не заметили, как я поднялась на борт… — Немного помолчав, она поспешно добавляет:
  — Я только хочу подвести вас к мысли, что либо ваше внимание временами было рассеянным, либо вы удалялись по пляжу и не всегда могли видеть яхту.
  Шейл на минуту задумывается, затем вспоминает:
  — Верно. За пятнадцать или двадцать минут до вашего падения в воду я был погружен в созерцание ракушки. Я внимательно изучал ее в течение двух или трех минут.
  — И в это время вы совершенно не обращали внимания на яхту?
  — Признаться, нет.
  — За пятнадцать или двадцать минут до моего появления?
  — Да.
  Она энергично кивает и говорит:
  — Я так и думала. Все сходится. Мне кажется, я вас даже видела. Вы сидели на корточках… или на коленях… или просто на песке и что-то держали в руке.
  — Я стоял на коленях и рассматривал ракушку. Я не брал ее в руки, потому что внутри был моллюск.
  — Но ваша рука была поднята?
  — Возможно.
  — Да, я точно видела вас… Хотя, конечно, силуэт был расплывчат… В этот момент я гребла от понтона яхт-клуба к яхте.
  Тед неожиданно спрашивает:
  — Что вы хотите от меня?
  — Я хочу знать, какие люди поднимутся на борт яхты в ближайшее время.
  — В течение дня?
  — Нет, в течение двадцати четырех часов.
  — И не больше? — Тед смеется и добавляет:
  — Для этого вам нужны сиамские близнецы, которые могли бы сменять друг друга, оставаясь на пляже…
  — Когда я была на «Альбатросе» — это яхта мисс Харплер, — я говорила ей об этом. Она готова мне помочь в этом деле. Она сказала, что предоставит вам место на яхте, откуда вы могли бы вести наблюдение.
  — Значит, вы ей уже говорили обо мне?
  — О! Я только сказала, что есть человек, который мог бы понаблюдать за «Джипси Квин»… Мне было бы интересно узнать, что за люди туда поднимаются и сколько времени там остаются. Мне кажется, что это мисс Харплер посоветовала мне обратиться к вам за помощью.
  — Все это очень мило, только вряд ли понравится коммерческому директору «Фрилендер Компани»…
  — Но он ведь заинтересован в этом контракте по поставкам? — спрашивает Нита.
  — Естественно.
  — Какая вам разница, каким путем вы подпишете его?
  — Не понимаю.
  — Должна вам сказать, мистер Шейл, что я играю не последнюю роль в делах Эддисона Стирна. Я не могу вам это объяснить подробнее, но это так. А поскольку отели Стирна и дальше будут строиться…
  — А не мог бы мой директор получить страховку?..
  — В любом случае прокурор приказал вам оставаться здесь. Если вы сделаете для меня то, о чем я вас прошу, я обещаю, что у вас будет великолепный контракт. Это вас устраивает?
  Шейл на минуту задумывается, — Прокурор приказал мне оставаться в отеле «Бальбоа». Он не поймет, почему я перебрался на «Альбатрос».
  — Это неважно. Вы можете позвонить из яхт-клуба в отель и узнать, не оставляли ли для вас чего-либо. Вы можете звонить туда четыре или пять раз в день.
  — Но я ведь все равно не знаю людей, которые могут подняться на борт «Джипси Квин». Прикажете их выслеживать?
  — Нет. Мне будет достаточно получить от вас описание их примет, узнать, в котором часу они приехали и уехали и не прихватили ли что-нибудь с собой с яхты. У меня есть прекрасный ночной бинокль.
  Постарайтесь запомнить этих людей, чтобы позднее вы смогли их узнать.
  — И когда начинается вахта?
  — Как только вы допьете коктейль. После минутного колебания Шейл кивает:
  — Я согласен.
  — Браво! Мы не будем заезжать в ваш отель, а поедем прямо на «Альбатрос».
  — Но мне бы хотелось заскочить в свой номер.
  — Не стоит. Вас могут выследить и узнать, что вы отправились на «Альбатрос».
  — Но я оставил в ванной мокрую одежду. Я хотел отдать ее отутюжить.
  — Ну так позвоните в отель, и вам ее выгладят. Я сама им позвоню, пока вы будете расплачиваться.
  Она входит в телефонную кабину и прикрывает за собой дверь. Тед делает знак официанту и вынимает из кармана сложенную пятидесятидолларовую купюру.
  Глава 5
  Джордж В. Хазлит, адвокат и поверенный Эддисона Стирна, преисполнен чувства собственного достоинства, что производит нужное впечатление на всех его клиентов и даже на некоторых коллег.
  Он является членом многих профессиональных комитетов и в каждом дает понять, что почитает за честь приносить им в жертву свой труд, свое время и даже самого себя.
  Вся эта общественная деятельность создает ему ореол респектабельности, являющейся одним из его основных козырей. Он может безнаказанно позволить себе некоторые вещи, на которые никогда бы не пошли другие адвокаты без огромного риска для своей карьеры.
  Время от времени кому-то может показаться, что действия адвоката не совсем вписываются в рамки закона, но клиенты быстро убеждаются в том, что они ошиблись, — ведь это сам Дж. В. Хазлит!
  Нелдон Таккер, компаньон Хазлита, сделан из другого теста. Он оппортунист и великолепный актер.
  Его главным козырем является голос. Природа наградила его голосовыми связками, позволяющими выразить всю гамму чувств: иронию, недоверчивость, неприятное удивление, сарказм, возмущение, презрение, оскорбленную невинность, поруганную честь — таким искренним тоном, который почти всегда убеждает судей, присяжных и публику.
  Надо признать, что к этому стремятся почти все адвокаты, но их игра не всегда удается, так как у них нет чувства меры и они переигрывают, наподобие жалких комедиантов. Другое дело Нелдон Таккер. Он не играет, он живет в своей роли, безошибочно чувствуя все едва уловимые нюансы.
  Несмотря на воскресный день, Хазлит сидит в своем директорском кабинете за письменным столом и смотрит на телефон.
  Уже в течение часа он терзает диск, каждые две минуты набирая номер. И хотя он, как обычно, держится с достоинством, на его лбу появляется вертикальная морщина.
  На город спускаются сумерки, но, несмотря на это, на улице не стихает поток автомобилей, возвращающихся из пригородов.
  Телефон Нелдона Таккера по-прежнему не отвечает.
  Может быть, Паркер Гиббс уже вернулся домой? Это детектив, которого часто использует фирма. Его жена сказала, что ждет его с минуты на минуту.
  Хазлит оставил сообщение в пансионате, где отдыхает его секретарша Этель Данн, с просьбой позвонить ему, как только вернется.
  Теперь остается только ждать. Нервы Хазлита напряжены до предела.
  И все из-за того, что Эддисон Стирн дал себя убить в воскресенье.
  Наконец телефон трещит. Хазлит судорожно хватает трубку, но, скрывая свое нетерпение, старается говорить спокойным тоном:
  — Добрый вечер. Хазлит слушает. Это секретарша.
  — Вы просили позвонить вам, — говорит она, и в ее голосе слышатся нотки раздражения.
  Хазлит неожиданно думает о том, что зарплата секретарши не соответствует стажу ее работы на фирме. Он повышал ей зарплату только один раз за все это время. Надо заняться этим. Недовольная секретарша не способствует процветанию фирмы.
  Он отвечает деловым тоном:
  — Да, мисс Данн. Речь идет об очень важном деле, и мне необходимо срочно связаться с Нелдоном Таккером. Дома его нет. Может быть, вам что-нибудь известно о его планах на уик-энд?
  — Нет, не имею понятия.
  Хазлит чувствует, что Этель не терпится поскорее повесить трубку. Наверное, спешит на свидание и в комнату вошла только для того, чтобы переодеться.
  Он быстро добавляет:
  — Секунду, Этель. Дело очень важное. Подумайте хорошенько и попытайтесь вспомнить, не говорил ли он вам о своих намерениях.
  Ответ звучит так быстро, что он понимает: секретарша не намерена внять его просьбе.
  — Мне ничего не известно.
  — Вы знаете кого-либо из его близких друзей?
  — Может быть, Мейнуорингс?
  — Вы их знаете?
  — Они живут в районе Буэна Виста-авеню, неподалеку от мистера Таккера. Больше я никого не знаю. До свидания.
  Хазлит кладет трубку и ищет в телефонном справочнике номер Мейнуорингсов. Он набирает цифры и искренне удивляется, когда тотчас слышит голос: слишком много было за сегодняшний вечер отсутствующих.
  — Говорит Джордж Хазлит, — сообщает он. — Я пытаюсь найти моего компаньона Нелдона Таккера и…
  — Он здесь, — отвечает женский голос. Хазлит не может скрыть своего изумления.
  — Он у вас? — спрашивает он.
  — Да. Минутку, сейчас я позову его. Хазлит ждет, затем в трубке слышится голос Таккера:
  — Хэлло, Джордж!
  По тону, каким Таккер произносит свое восклицание, Хазлит понимает, что он изрядно выпил.
  — Нелдон, я в бюро, — говорит он. — По очень важному делу. Вы должны немедленно приехать сюда.
  — Не могу, Джордж! Через несколько минут будет подан ужин, а пока я плаваю в коктейлях. Момент выбран неподходящий…
  — Немедленно, Нелдон! Дело чрезвычайно важное. Мы можем потерять большие деньги… около ста миллионов долларов…
  — Черт побери! Я прыгаю в машину и лечу…
  — Нет, Нелдон. Мне показалось, что вы выпили. Мы не имеем права рисковать. Возьмите такси.
  Хазлит кладет трубку, подходит к окну и провожает взглядом проезжающие по улице машины. Он смотрит на часы. Пять минут уйдет на то, чтобы поймать свободное такси, и еще двадцать пять на дорогу. Таккер будет здесь через полчаса.
  Телефон снова звонит. На этот раз на другом конце провода Паркер Гиббс.
  Сыщик говорит своей обычной скороговоркой:
  — Супруга передала мне, что вы просили позвонить вам.
  — Вы можете сейчас приехать?
  — Что вы имеете в виду под словом «сейчас»?
  — Через полчаса.
  — Минут через сорок пять, — уточняет Гиббс. — Я только что вернулся с рыбалки, и мне надо переодеться. Что-нибудь важное?
  — Да. Я объясню вам при встрече.
  — О'кей!
  Хазлит достает сигару, усаживается в кресло и погружается в свои мысли. Он почти докуривает сигару, когда до него доносится звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине.
  Таккер входит в кабинет. Чувствуется, что он выпил, хотя взгляд у него ясный.
  «Он стал часто выпивать в последнее время, — думает Хазлит, — и выглядит неряшливо. Придется сделать ему замечание, но в более подходящий момент» — Хэлло, Джордж! — говорит Таккер. Хазлит делает ему знак, чтобы он подошел поближе, и говорит тихим голосом:
  — Эддисон Стирн мертв. Таккер высоко поднимает брови:
  — Когда это случилось?
  — Прошлой ночью, вероятно, но труп обнаружили сегодня утром. Его убили.
  — Убили?
  — Да.
  — Где?
  — В Санта-Дельбарре. Вместе с Артуром С.Райтом. Двойное убийство.
  — Полиция напала на след?
  — Не думаю. По крайней мере, они молчат на этот счет. Впрочем, это их дело, а мы должны подумать о преемнике. Очень деликатный вопрос.
  — Почему?
  — Вы помните, что два месяца назад я составил завещание Стирна? Согласно этому завещанию, Стирн оставил почти все свое имущество Артуру С.Райту, а также сделал долевой отказ мисс Ните Молин.
  — Я не знал таких подробностей. Я знал только, что вы составили завещание, больше ничего.
  — Он сделал в завещании уточнение, что если Артур С.Райт умрет раньше мисс Молин, то она становится наследницей всего состояния Стирна.
  — Очень предусмотрительно, не так ли?
  — О! Мне часто приходилось составлять подобные оговорки в завещаниях. Иногда я даже сам советую это своим клиентам. Я им объясняю, что люди, которым они завещают свое имущество, могут оказаться, например, в одной машине с завещателем и стать жертвами несчастного случая, причем один может пережить другого всего на несколько часов.
  — Справедливо, но какое это имеет отношение к настоящему делу?
  — Насколько мне известно, — продолжает Хазлит, — пока не установлено, кто из них двоих, Стирн или Райт, умер первым. Но мы должны любой ценой остаться распорядителями имущества Стирна. Если окажется, что Стирн умер первым, то дело дрянь, потому что жена Райта, Пирл Райт, не выносит меня. Однажды Райт признался мне, что, когда он уезжает по делам, он никогда не может дозвониться жене, так как ее не бывает дома. Тогда я посоветовал ему обратиться к частному сыщику и установить за ней слежку. И этот дурак передал ей мои слова!
  — Черт побери!
  — Вдобавок ко всему я всегда отказывался вести дела мисс Молин. Я не знаю ее. Я считал это разумным на случай, если однажды она и Стирн начнут конфликтовать.
  — Вы имеете в виду процесс, связанный с расторжением помолвки, или что-нибудь в этом роде?
  — Да. В таком случае она сможет обратиться к услугам своего адвоката, а мы останемся в стороне…
  — Кто вам сообщил об убийстве? — спрашивает Таккер.
  — Я услышал новость час назад по радио, совершенно случайно. Я тут же попытался связаться с мисс Молин, она живет в Мэплхерст билдинг. Телефонистка сообщила мне, что она выехала рано утром, чтобы присоединиться к друзьям на яхте и отправиться с ними в путешествие.
  — О-о! — восклицает Таккер.
  — Все это убийственно, — добавляет Хазлит.
  — А Гиббс?
  — Он сейчас приедет. Мне удалось наконец дозвониться до него. Он был на рыбалке. А тут еще другая история…
  — Какая история?
  — Стирн заключил контракт о покупке одного нефтеносного участка. Вчера истек срок выплаты денег…
  — Он отказался от него?
  — Не знаю.
  — Кому принадлежит участок?
  — Двум бизнесменам, которые его арендуют, фирма именуется «Эуэлл и Филдинг». Стирн намеревался выкупить у них аренду за сто тысяч долларов.
  — Он должен был выплатить эту сумму вчера?
  — Нет, в течение тридцати дней после заключения контракта.
  — А срок заключения оного истек вчера?
  — Да. У меня есть на руках копия. Но я знаю, что Стирн собирался выплатить эту сумму. На соседнем участке была обнаружена нефть, но этот факт скрывали от Стирна в надежде, что он не станет заключать контракта. Владельцы соседнего участка договорились с Эуэллом и Филдингом, что выкупят его у них за более высокую цену, чем Стирн, но он узнал об этой махинации.
  — Значит, Эуэлл и Филдинг прямо заинтересованы в том, чтобы контракт не был заключен?
  — Да, так как они нашли более выгодный для себя вариант. — Таккер на минуту задумывается. — Если Стирн был убит в субботу, — говорит он, — то это дело окончательно запутывается. Интересно, Джордж, кому бы передала мисс Молин управление делами, если бы ее назначили преемницей прав Стирна?
  — У нее нет времени искать себе других поверенных. В данный момент только мы можем защитить ее интересы.
  — В таком случае я тотчас же принимаюсь за работу, Джордж. Мне придется остаться на ночь, но мне понадобится помощь Этель Данн.
  — Она разговаривала по телефону довольно сухо. У меня сложилось впечатление, что она торопилась на свидание.
  — Я позвоню ей, — произносит Таккер. — Она не откажет мне.
  Таккер пересекает комнату и направляется в свой кабинет.
  Некоторое время спустя раздается негромкий стук во входную дверь. Хазлит поднимается с места и идет открывать.
  — Входите, Гиббс, — говорит он, — Через минуту я буду в вашем распоряжении. Хазлит входит в кабинет Таккера:
  — Что касается контракта, Нелдон, мы должны вставить палку в колеса Эуэлла и Филдинга. Только я не знаю, какую палку. Окончательный срок заключения контракта истек в субботу, в полночь. Воскресенье является официальным выходным днем; хотя в предварительном договоре было оговорено, что срок истекает в субботу, мы могли бы попытаться продлить его с учетом выходного дня, аннулировав эту статью договора через суд, так как она противоречит нашему законодательству.
  — Я подумаю над этим, Джордж. Мне нужно досконально изучить все материалы этого дела.
  Хазлит возвращается в свой кабинет и жестом приглашает Гиббса занять место в кресле.
  Паркер Гиббс — невысокий коренастый человек с костлявым и энергичным лицом, с которого почти никогда не сходит загар из-за постоянного пребывания на свежем воздухе.
  Он вопросительно смотрит на Хазлита.
  — Гиббс, — говорит Хазлит, — проблема заключается в следующем. Вчера в Санта-Дельбарре на своей яхте «Джипси Квин» убит Эддисон Стирн. Одновременно с ним был убит его молодой помощник, Артур С. Райт.
  Гиббс вынимает из кармана записную книжку и быстро делает какие-то пометки. После этого он поднимает глаза на Хазлита и ждет продолжения. Хазлит добавляет:
  — Если Стирн умер первым, то все состояние переходит к Артуру Райту. В случае смерти Райта состояние переходит к его наследникам, в данном случае к жене, которая меня не выносит. Вы следите за моей мыслью?
  Гиббс кивает.
  — С другой стороны, — продолжает Хазлит, — если Райт умер первым, то все состояние Стирна переходит к молодой особе, которую зовут мисс Нита Молин.
  Гиббс быстро записывает имя в свою записную книжку.
  — Нита Молин проживает в Лос-Анджелесе, в Мэплхерст билдинг, в квартире номер шестьсот один. Сегодня рано утром она выехала куда-то в спортивном автомобиле кремового цвета с номерным знаком восемь-П-тринадцать-тридцать шесть.
  Гиббс старательно записывает сообщаемые ему сведения.
  — Есть все основания полагать, что она отправилась в Санта-Дельбарру, чтобы присоединиться там к своим друзьям на яхте «Джипси Квин».
  Гиббс молча кивает.
  — Чтобы защитить имущество Стирна, завтра утром должны быть выполнены некоторые формальности. Мистер Таккер будет работать всю ночь, чтобы подготовить необходимые документы для мисс Молин. Мы хотим, чтобы вы разыскали ее и привезли завтра сюда не позднее восьми утра.
  Гиббс делает новую пометку в своей книжке.
  — Кроме того, — продолжает Хазлит, — вы должны представить нам доказательство, что Артур С. Райт умер раньше Эддисона Стирна.
  — На сколько раньше? — спрашивает Гиббс.
  — Не имеет значения, достаточно интервала в одну секунду.
  — А если такого доказательства не существует?
  — Но вы, Гиббс, должны найти его.
  — Прошу вас говорить более прямо, так как я должен знать, что я могу себе позволить. Хазлит с раздражением морщится.
  — Хорошо, — говорит он. — В бизнесе главное — результат. Когда кто-то обращается ко мне за помощью, он надеется, что я выиграю процесс, и ему наплевать, какими именно средствами я это сделаю и сколько времени затрачу на подготовку к нему. Ему нужен результат… — И Хазлит добавляет медоточивым тоном:
  — Разумеется, мы действуем в высоконравственных интересах…
  Гиббс поднимается с кресла.
  — О'кей! — говорит он. — Я понял. Я должен представить доказательства того, что Райт умер первым.
  Хазлит утвердительно кивает головой.
  — Это в интересах нашего клиента, — с достоинством добавляет он.
  Глава 6
  Нита Молин припарковывает машину у дамбы. Морской прилив сократил поверхность пляжа до такой степени, что между дамбой и океаном осталась лишь узкая полоска мягкого сухого песка. Идущая вдоль пляжа цементная дорога ведет к понтонному мосту яхт-клуба, но доступ в клуб прегражден натянутой веревкой, на которую наталкиваются Тед Шейл и мисс Молин.
  Дежурный полицейский интересуется:
  — Вы члены клуба?
  — Мы хотели бы навестить приятельницу на одной из яхт. Она член клуба, — объясняет Шейл. Полицейский спрашивает его:
  — О какой яхте идет речь?
  — Об «Альбатросе».
  Полицейский достает из кармана лист бумаги и заглядывает в него:
  — Как зовут вашу приятельницу? На этот раз отвечает мисс Молин:
  — Мисс Харплер, Джоан Харплер. Она нас ждет. Полицейский сверяет имя со своим списком и говорит:
  — Хорошо, проходите.
  И он снимает с колышка конец веревки, пропуская их.
  С моря дует легкий бриз, развевая волосы мисс Молин.
  — Я подам ей сигнал, чтобы она приплыла за нами, — говорит Нита Шейлу. — Я вижу шлюпку, пришвартованную к «Альбатросу».
  Она достает из сумочки белый носовой платок и машет им над головой. Через минуту на палубе вырисовывается женский силуэт и машет им рукой. В следующее мгновение Джоан Харплер спускается в шлюпку и начинает грести в их направлении.
  — Тед Шейл согласен нести вахту на яхте, — говорит Нита. — Вы ничего не имеете против?
  Теду кажется, что Джоан немного колеблется с ответом. Однако ее ответ звучит совершенно естественно:
  — Разумеется, нет. Милости прошу. Тед садится за весла и гребет в направлении яхты.
  — Сегодня утром я уже имела возможность оценить вашу виртуозность, — замечает Джоан.
  Шлюпка подплывает к яхте, и Джоан карабкается наверх с ловкостью пантеры. Нита бросает ей трос и поднимается в свою очередь. Тед следует за ней, после чего пришвартовывает шлюпку.
  Джоан приводит их в прекрасно оборудованную лоцманскую кабину. В носовой части перед штурвалом расположена полукруглая застекленная площадка для лоцмана. Широкие стекла обеспечивают прекрасный обзор и видимость. Под окнами висят полки, на которых лежат морские карты и другие навигационные предметы.
  Тед обнаруживает морской бинокль с широкими стеклами. К биноклю прикреплен ремень, позволяющий повесить его на шею.
  Джоан Харплер чувствует себя здесь в своей стихии, подобно людям, предпочитающим свою ореховую скорлупу безграничным просторам Вселенной.
  — Усаживайтесь, — предлагает она. — Чувствуйте себя как дома. — Затем, повернувшись к Телу, добавляет:
  — Надеюсь, вы не промерзли по дороге в отель, с компрессом на теле?
  — Нет, все обошлось, — говорит Тед, — не считая того, что пострадала моя гордость. Когда я появился в таком идиотском виде в холле отеля, служащий из рецепции154 просто ошалел.
  — Жаль, что у меня не нашлось для вас подходящей одежды.
  — В следующий раз, когда я вернусь на побережье, я появлюсь на пляже только в купальных плавках на случай, если снова придется кого-нибудь вылавливать.
  Нита Молин грустно улыбается и обращается к Джоан:
  — Есть ли какое-нибудь движение на «Джипси Квин»?
  — Люди так и снуют взад-вперед, но это все официальные лица с фотоаппаратами, сумками и так далее. Впрочем, пока на борту яхты находятся полицейские, я полагаю, что интересующие вас люди не сунут туда носа, не так ли?
  — Да, именно. Когда полицейские уйдут, они все опечатают. Вот тогда и начнется самое интересное. Надеюсь, я не слишком обременяю вас?
  — Ничуть.
  — Мистер-Шейл сменит вас на посту, — говорит Нита и поворачивается к Теду:
  — Вы согласны, мистер Шейл?
  Тед утвердительно кивает и усаживается на маленькой площадке перед штурвалом.
  В голосе Ниты Молин звучат едва уловимые командные нотки, когда она обращается к Теду.
  Тед внимательно изучает бинокль.
  — Пока, мистер Шейл, вам необязательно смотреть в оба. Вы должны будете сконцентрировать свое внимание после ухода полиции. — Затем, обращаясь к Джоан, она спрашивает:
  — Кто сейчас на борту, мисс Харплер?
  — Шериф еще не ушел. Прокурор ушел вскоре после нас и больше не возвращался. Один полицейский ходит взад-вперед. В целом их сейчас на борту около полдюжины.
  — Итак, мистер Шейл, ваша задача облегчается, — говорит Нита.
  Она делает почти неуловимый знак Джоан, и обе женщины выходят на палубу, а затем спускаются по лестнице во внутреннюю каюту.
  Пока их нет, Тед развлекается с биноклем. Он наводит резкость, нацелив бинокль на объект наблюдения. В поле его зрения попадает субъект с кисточкой и коробочкой порошка для снятия отпечатков пальцев. Второй тип с фотоаппаратом усердно снимает все на пленку.
  Полчаса спустя обе женщины возвращаются.
  — Все в порядке? — спрашивает мисс Молин.
  — Ничего интересного. Они снимают отпечатки пальцев.
  Нита задумывается и говорит:
  — Да, в ближайшее время не произойдет ничего необычного. Я сменю вас, а вы можете пока спуститься вниз и отдохнуть.
  — Ваша каюта в носовой части, — сообщает Джоан Харплер, — с левого борта. Вы увидите, там довольно уютно, и вы сможете немного вздремнуть. Я спущусь за вами, когда нам надоест нести караул. А если вам что-нибудь понадобится, то позовите нас.
  — Но я чувствую себя вполне бодро, — пытается протестовать Шейл. — Мне вовсе не хочется спать.
  — Вам предстоит стоять на вахте всю ночь, — говорит Нита, — поэтому вам необходимо немного поспать сейчас.
  В глубине души Тед ничего не имеет против того, чтобы немного расслабиться, поэтому он снимает с шеи бинокль и уходит.
  Он обнаруживает, что яхта при ближайшем рассмотрении не такая уж маленькая: есть кухня, большая каюта, туалет, умывальня и, наконец, узкий проход, ведущий в носовую часть. В проход с обеих сторон выходит по одной двери. Тед пытается открыть дверь с правого борта, но она заперта на ключ. Он открывает дверь в свою каюту, расположенную с левого борта. На кушетке приготовлены покрывало и подушка.
  Теду не хочется спать, но он знает, что ночь будет длинной и утомительной, поэтому он снимает пиджак и туфли и вытягивается на кушетке.
  Он закрывает глаза, и его начинает убаюкивать ритмичный плеск волн, ударяющих в корпус судна.
  «Все-таки удивительно, что женщина одна управляет такой посудиной… Она кажется очень уравновешенной как морально, так и физически. Она совсем не похожа на тех герлз, которые поднимаются на яхты только для распутства. Эту влечет только море и простор…
  А Нита?.. Славная куколка… В ее очаровательной головке наверняка созревает какой-то план. Ей, видимо, что-то известно, но она не поделилась своими мыслями с «полицейскими. Я уверен, что вся эта история глубоко потрясла ее, хотя, глядя на нее, этого не скажешь… Мне она тоже ничего не рассказывала о том, какие отношения связывали ее с обоими убитыми…
  До чего же все-таки успокаивающе действует это легкое покачивание яхты… и плеск волн… Когда я разбогатею, я непременно куплю себе яхту и буду отдыхать на ней от бизнеса… Но ведь даже небольшая яхта стоит бешеные бабки… Везет некоторым…
  Еще вчера я и не мечтал, что окажусь сегодня вечером на яхте в обществе двух очаровательных герлз, такие милашки…»
  Тед Шейл неожиданно просыпается. Он понимает, что проспал довольно долго, так как солнце, лучи которого проникают в каюту через иллюминатор, переместилось на запад. Нечего сказать, сиеста затянулась…
  Тед лениво потягивается на кушетке. Сон окончательно рассеивается под урчание мотора… Откуда этот гул?
  Плеск волн тоже куда-то исчез. Вместо него слышится звук, напоминающий о разрезании ткани ножницами… И откуда эта вибрация, это непрерывное сотрясение?
  Тед пытается сосредоточиться, чтобы понять, в чем дело.
  Солнечные лучи тоже непрерывно перемещаются: они то поднимаются и некоторое время висят в воздухе, под потолком, то опускаются на перегородку.
  Когда Теду удается окончательно стряхнуть анестезию необычной сиесты, он осознает, что яхта идет полным ходом… Он слышит гул мощного мотора, плеск водной глади, раздвигаемой форштевнем.
  Тед вскакивает с кушетки, подбегает к двери и с силой дергает ее за ручку.
  Ручка поворачивается, но дверь не открывается.
  Дверь заперта на ключ.
  Тед Шейл чувствует себя зверем, посаженным в клетку.
  Глава 7
  На острове Каталина на берегу моря стоит небольшой коттедж. Его настежь открытые окна выходят на бухту.
  За коттеджем на фоне голубого неба вырисовываются силуэты гор.
  Коттедж сдается летом любителям морских путешествий и рыбной ловли.
  Пол покрыт шероховатым ковром с широким стежком. К ковру не прилипает песок, осыпающийся с голых ног или сандалий.
  Пирл Райт и ее брат сидят на ивовом канапе в салоне.
  Солнце только что зашло за горизонт, и на землю опустилась ночная мгла.
  Ни единого дуновения ветра. Океан безмятежно спокоен. По бульвару, тянущемуся вдоль дамбы, не спеша прогуливаются отдыхающие.
  Комнаты коттеджа постепенно погружаются во мрак, но пока еще лица беседующих различимы.
  Пирл Райт в свои тридцать лет сохраняет всю красоту молодости. У нее черные блестящие глаза, свидетельствующие об эмоциональном темпераменте, и короткий носик, признак эмоциональной неуравновешенности. Ее манера высоко держать голову, выдвинув вперед подбородок, говорит о свободолюбивом и независимом нраве.
  Уоррен Хилберс моложе сестры на четыре года. Его внешность свидетельствует об уравновешенном характере. Высокий лоб, темные волнистые волосы, прямой нос и глубоко посаженные глаза выдают в нем человека вдумчивого, склонного к анализу.
  У него чувственный рот, глубокий, хорошо поставленный голос.
  — Я не понимаю, почему ты передумала, — говорит он.
  Пирл отвечает ему с поспешностью людей, которым свойственно думать и говорить одновременно и у которых иногда слова не поспевают за мыслями.
  — Мне все это осточертело. Мне плевать, увижу я его еще или не увижу. Мне нужно все или ничего. Мне кажется, теперь уже ничего не поправишь. Пусть он делает, что хочет. Взять хотя бы этот таинственный круиз… Еще вчера я мучилась ревностью, а сегодня мне наплевать.
  — Тогда почему ты хочешь, чтобы я… Он не договорил, так как заметил молодого парня, поставившего свой велосипед перед дверью коттеджа. Уоррен подходит к двери и открывает ее.
  — В чем дело? — спрашивает он.
  — Я из почтового отделения, — говорит парень, — даму, которая здесь живет, вызывают на переговоры.
  — Тебе не сказали ее имени?
  — Нет, только адрес.
  Уоррен Хилберс секунду колеблется, затем достает из кармана монету и протягивает ее юноше.
  — Спасибо, малыш.
  — А дама придет на почту? — спрашивает тот. Уоррен снова колеблется, прежде чем ответить. Из комнаты раздается голос Пирл Райт:
  — Да, я приду.
  Парень садится на свой велосипед и уезжает. Брат и сестра заинтригованно смотрят друг на друга.
  — Только одному человеку известно, что ты здесь, — говорит Уоррен. — Что ты будешь делать, если он тебе скажет, что воспользовался револьвером после всего того, что ты ему наговорила? В некотором смысле он переложит на тебя часть ответственности…
  — Я сомневаюсь, что это Артур, — быстро отвечает Пирл. — Пошли, узнаем, кто это.
  Почта находится в каких-нибудь ста метрах от коттеджа. Телефонистка указывает им на кабину.
  — Садитесь, — говорит она. — Я вызову вашего корреспондента.
  Через минуту в кабине раздается звонок. Пирл снимает трубку. Нита Молин спрашивает на другом конце провода:
  — Пирл, ты узнаешь меня?
  — Я не совсем уверена…
  Голос на другом конце провода быстро добавляет:
  — Пирл, я звоню из Санта-Дельбарры. Случилось нечто ужасное. Немедленно покидай остров и возвращайся домой. Когда ты уезжала в субботу, ты оставила дома записку? Записку для Артура?
  — Я не понимаю, о чем ты говоришь и почему ты мне звонишь…
  — Оставь препирательства, Пирл. Ты оставила записку Артуру?
  — Да, но…
  — Быстро возвращайся домой и уничтожь ее. Никому не говори, что я звонила тебе, это в твоих же интересах.
  В трубке раздается щелчок. Пирл Райт в свою очередь вешает трубку и выходит из кабины. На улице Уоррен спрашивает ее:
  — Кто звонил?
  — Нита Молин. Мне нужно немедленно вернуться в Лос-Анджелес.
  — Почему?
  — Потому что я оставила дома записку для Артура, в которой я сообщаю ему, что ухожу от него. Кажется, случилось что-то серьезное. Мне нужно уничтожить эту записку.
  Уоррен задумчиво смотрит на сестру.
  — Что случилось? — спрашивает он.
  — Она сказала только, что случилось нечто ужасное, и повесила трубку.
  — Пирл, ты думаешь, Артур передал Стирну твои слова о…
  — Мне плевать на это… И не пытайся вызвать у меня комплекс вины. Ты должен верить мне, Уоррен, и помочь.
  — Ты же знаешь меня, Пирл! Жаль только, что Нита не уточнила, в чем дело. Когда мы едем?
  — Сейчас же.
  — О'кей! Катер готов. Мы помчимся быстрее молнии.
  Глава 8
  Паркер Гиббс — человек очень точный. Если бы он не был сыщиком, то был бы фабрикантом и наверняка изготавливал бы точные измерительные приборы. А если бы он стал художником, то только реалистом, тщательно выписывая детали и точно воспроизводя изображаемый предмет. Из него никогда бы не получился художник-импрессионист: для этого у него бы не хватило воображения.
  Гиббс в кратчайший срок покрыл на своем автомобиле дистанцию Лос-Анджелес — Санта-Дельбарра. Менее чем за два часа он собрал об убийстве почти всю информацию, которой располагала полиция. Благодаря чаевым он получил даже снимки, сделанные сотрудниками шерифа на борту «Джипси Квин».
  На этих снимках Стирн лежит на спине, а Райт — у него в ногах, причем плечи Райта лежат на ногах Стирна.
  Гиббс тщательно изучил снимки, вооружившись лупой, так что каждая деталь запечатлена теперь в его памяти.
  Положение трупов ясно говорит о том, что Стирн убит первым, а Райт, убитый после него, упал на его ноги.
  Неподалеку от Стирна, на небольшом столике, Гиббс заметил пишущую машинку. Любопытно, печатал ли Стирн что-нибудь на ней в тот момент, когда его убили?
  Снимки были сделаны при помощи фотовспышки, поэтому они не очень четкие. Пишущая машинка стояла в затемненном углу, тем не менее Гиббсу удалось определить ее модель: свои рапорты он печатает на точно такой же портативной машинке.
  Теперь Гиббсу предстояло разыскать Ниту Молин. Он узнал, что мисс Джоан Харплер, владелица яхты «Альбатрос», одолжила Ните свою одежду, точным описанием которой Гиббс уже располагал. Кроме того, Хазлит сообщил ему номерной знак спортивной машины девушки. Гиббс решил начать поиски с общественных стоянок и гаражей.
  Ни в одном из гаражей Санта-Дельбарры машины Ниты Молин не оказалось.
  Обойдя все отели города, Гиббс узнал, что ни в одном из них Нита Молин не останавливалась.
  Гиббс топчется на месте, и его терзает мысль о том, что ему платят лишь за конкретные результаты…
  Прежде всего необходимо выяснить, не остановилась ли Нита Молин в одном из отелей под вымышленным именем.
  Гиббс готов потратить всю ночь на поиски. Он решает снять комнату в отеле «Бальбоа», в котором останавливаются в основном коммерсанты.
  Заполнив регистрационную карточку и подняв багаж в номер, он спускается в холл и с задумчивым видом прислоняется к стойке рецепции.
  — Я могу быть вам чем-нибудь полезен? — спрашивает служащий.
  — Видите ли, я пытаюсь разыскать одну молодую особу, очень красивую, с пышными золотистыми волосами. На ней шелковая блузка и красный спортивный жакет с широкими отворотами. У нее прекрасное спортивное авто бежевого цвета с номерным знаком восемь-П-тринадцать-тридцать шесть. Вы никого не знаете, кто бы отвечал этому описанию?
  — Я видел ее сегодня утром, около одиннадцати часов.
  Гиббс остается непроницаемым.
  — Она приходила сюда навестить кого-нибудь?
  — Нет. Она даже не входила в холл. Она подцепила одного из наших клиентов, некоего Теодора Шейла, заезжала за ним. Он ждал ее у входа. Странный парень этот Шейл… впрочем, я не должен говорить ничего плохого о наших клиентах…
  — Ба! — восклицает Гиббс. — В такое время можно себе позволить немного поболтать. Шейл — это тот парень, который сегодня утром занимался спасением?
  Глаза служащего загораются любопытством — Я не в курсе, — признается он. — А в чем дело?
  Гиббс небрежно отвечает:
  — Я сам точно не знаю, но говорят, что он прыгнул в воду со шлюпки, чтобы спасти девушку, упавшую с палубы яхты.
  — Это наверняка он, — уверяет служащий. — Сегодня утром он вернулся промокший до нитки, но он ничего не рассказывал о том, что с ним произошло.
  — Значит, он уехал в машине этой блондинки, которую я разыскиваю?
  — Да.
  — Вы не знаете, куда они поехали?
  — Нет. Впрочем, Шейл до сих пор не вернулся. — Служащий подмигивает Гиббсу и говорит, хихикая:
  — Если бы такая красотка пригласила меня покататься в ее автомобиле, я бы тоже не спешил возвращаться.
  — Шейл… это имя мне о чем-то говорит. Где-то я встречал этого парня… Блондин, немного сутулится…
  — Нет, этот Шейл брюнет, с черными волнистыми волосами, широкоплечий, атлетического сложения. Он был в полотняных брюках и спортивной сорочке. Около полудня он позвонил и попросил отутюжить его костюм.
  — Нет, этого Шейла я не знаю, — говорит Гиббс. — Чем он занимается?
  — Он коммивояжер, у него льготный тариф. Секунду, я сейчас проверю. Да, точно, он представляет «Фрилендер Продактс Компани».
  — Нет, тот Шейл, которого я знал, был страховым агентом… О'кей, я пройдусь немного перед сном, а то меня мучает бессонница. Я засыпаю только под утро. Это скверно.
  — Я вас понимаю. Когда у меня заканчивается неделя ночной смены и я заступаю в дневную, мой сон летит к чертям в течение двух первых дней.
  Гиббс сочувственно кивает и выходит на улицу.
  С минуту он неподвижно стоит на тротуаре, как бы решая, в какую сторону ему направиться, затем идет налево.
  Неподалеку, на площади, он припарковал свою машину. Он садится за руль и, прежде чем тронуться с места, еще раз обдумывает свой план.
  Кое-какие детали уже прояснились. Он знает, что окружной прокурор задержал Шейла в Санта-Дельбарре, поэтому молодой человек вряд ли нарушит запрет прокурора покинуть город. Это было бы для него слишком рискованно. Значит, он в городе.
  Кроме того, все говорит о том, что он пребывает в обществе Ниты Молин.
  Это упрощает поиски. Гораздо легче напасть на след парочки, чем одной девушки, тем более что Шейл может быть только в городе или его окрестностях.
  В Санта-Дельбарре имеется три ночных заведения. Гиббс поочередно посещает каждое из них, но безрезультатно.
  Гиббс знает о существовании четырех или пяти загородных ресторанов, открытых до четырех часов утра. Ему понадобится больше часа, чтобы посетить их.
  Следуя логике, Гиббс понимает, что он должен это сделать, но инстинкт детектива подсказывает ему направить свои поиски по другому следу.
  «Любопытно было бы поговорить с хозяйкой „Альбатроса“. — думает он про себя. — Может быть, Нита Молин уже вернула ей ее одежду? Во всяком случае, я не должен пренебрегать шансом заполучить более свежую информацию.
  Однако как вытащить ее из постели в такое время? Она способна выкинуть меня за борт… Действительно, это противоречит правилам приличия.
  «Приличие! — скажет Хазлит. — Разве я вам плачу за приличие?»
  О Господи, придется идти и забыть о всяком приличии…»
  И Гиббс направляется в сторону яхт-клуба.
  Он припарковывает машину и идет к понтонному мосту. Ему преграждает путь полицейский.
  — Старина, здесь запрещено ловить креветок, — говорит он.
  — Я возвращаюсь на яхту.
  — Вы член клуба?
  — Да.
  — Покажите карточку.
  Гиббс опускает руку в карман, вынимает бумажник и начинает в нем рыться.
  — У вас не будет фонарика? — спрашивает он, — Ладно, проходите, — говорит полицейский. — Дело в том, что я получил приказ не пропускать посторонних. Вы с какой яхты?
  — С «Альбатроса», с яхты мисс Харплер.
  — С «Альбатроса»?
  — Да.
  — Ее нет. Яхта ушла в море. Гиббс ошеломлен.
  Полицейский делает жест в сторону моря и черной дали:
  — Яхта неожиданно снялась с якоря, оставив на берегу одну очаровательную блондинку. Она устроила здесь целый скандал!
  — Я как раз разыскиваю эту блондинку. Вы не могли бы описать ее?
  — Я сам ее не видел, но мне говорил о ней коллега, которого я сменил на дежурстве. Она произвела на него сильное впечатление. Красивая блондинка, на ней был красный спортивный жакет и брюки. Она очень огорчилась, что яхта ушла без нее.
  Гиббс спрашивает с надеждой:
  — Вы не знаете, где бы я мог ее найти?
  — Не имею представления.
  — А коллега, которого вы сменили, не мог бы мне помочь? Как его зовут?
  — Нет, оставьте его в покое. Он заслужил немного сна. Чем неприятна наша работа, так это тем, что после дежурства, когда кажется, что ты можешь отдохнуть, с тебя требуют бесконечные рапорты, ты должен отвечать на тысячу вопросов разных людей: прокурора, комиссара, следователя, судей, а на процессах — еще и этих мошенников-адвокатов…
  — В котором часу вы сменили своего коллегу? — спрашивает Гиббс.
  — В десять часов вечера.
  — Он не сказал, в какое время приходила эта блондинка?
  — Вскоре после того, как он заступил на дежурство, за час до захода солнца.
  — А когда снялась с якоря яхта?
  — Точно не знаю. Я знаю только, что это было во второй половине дня.
  Полицейский понижает голос и добавляет конфиденциальным тоном:
  — Вы знаете, все владельцы яхт немного чокнутые. Они живут не как все люди, а по каким-то своим законам. Ночью они не спят, а бузят на своих баркасах, а потом спят целый день. Их посудина стоит почти все время на якоре. Зачем, спрашивается, она им в таком случае нужна? Если бы у меня была яхта, я бы, по крайней мере, рыбачил на ней.
  — Может быть, им нравится спать на воде, — говорит Гиббс, смеясь.
  — Вероятно. Что же касается загара, то этим можно заниматься и на суше.
  — Да, но, может быть, это не столь комфортабельно.
  — Вы хотите сказать, что на яхте они могут позволить себе загорать нагишом?
  Гиббс смеется над таким поворотом мыслей и заканчивает свое интервью.
  — Всего хорошего, — говорит он.
  Гиббс направляется к своей машине, пытаясь решить поставленную перед ним задачу: что предпримет молодая женщина, чтобы разыскать яхту, оставившую порт за два часа до ее прихода? «Она возьмет напрокат быстроходный катер», — думает Гиббс, но потом отгоняет эту мысль, так как у девушки в распоряжении не так уж много времени до наступления темноты.
  Если она умная — а, кажется, она неглупа, — то она возьмет напрокат самолет, а именно гидросамолет. Остается узнать, где можно взять самолет на этом пляже.
  Гиббс выясняет это скорее, чем рассчитывал. Сторож муниципального аэродрома дает ему нужный телефон. Снявший трубку человек не выражает восторга от того, что его разбудили среди ночи, чтобы получить информацию. Тем не менее Гиббс извлекает из него необходимые сведения.
  Да, сегодня днем молодая женщина, описание которой соответствует тому, которое указал Гиббс, наняла его гидросамолет. До захода солнца оставалось всего полчаса. Нет, у нее не было определенной цели, она просто хотела полетать, покружить над морем и полюбоваться сверху закатом солнца. Да, временами она просила его лететь очень низко, над самыми волнами. Да, он заметил в море яхту, которая направлялась в сторону Санта-Дельбарры. Нет, он не знает, куда отправилась девушка после воздушного путешествия. Она заплатила за развлечение и уехала в своей машине. Да, это была спортивная машина кремового цвета. Нет, молодого человека в машине не было.
  Гиббс благодарит своего собеседника и еще раз извиняется за поздний звонок.
  После этого он возвращается в свою машину и снова отправляется в сторону порта.
  Он не потратил времени впустую: он получил ценную информацию. Значит, в тот момент, когда Нита Молин летала над волнами, яхта направлялась в Санта-Дельбарру…
  Подъехав к дамбе, Гиббс припарковывает машину и ждет. В настоящий момент ему не остается ничего другого, как запастись терпением. Он достает сигарету и закуривает.
  Внезапно луч прожектора освещает рейд, и Гиббс различает на фоне черной воды приближающиеся зеленые и красные огни. Яхта плавно скользит по воде в поисках бакена для швартовки.
  Яхта подходит ближе, и Гиббс замечает на палубе силуэт в белой одежде, склонившийся над водой с электрическим фонарем в руке. Пучок света направляется на бакен швартовки и якорную цепь, которую белый силуэт зацепляет крюком. Слышится гудение небольшой электролебедки, и через несколько секунд габаритные огни гаснут.
  Гиббс выходит из машины и идет в сторону яхт-клуба, к месту, где стоит на вахте полицейский. Сделав несколько шагов, он останавливается, решив подождать, не сойдет ли кто-либо с яхты на берег.
  Несколько минут спустя к дамбе подъезжает автомобиль с включенными фарами. Машина поворачивает к дамбе на таком вираже, что шины визжат от возмущения. Затем машина останавливается рядом с машиной Гиббса.
  Из машины выходит молодая женщина в брюках, шелковой блузке, спортивном жакете красного цвета и кроссовках.
  Гиббс идет к ней навстречу и приподнимает шляпу.
  — Добрый вечер, мисс Молин, — говорит он. — Я ищу вас уже несколько часов.
  Девушка с удивлением смотрит на него. Ее красивое лицо выражает тревогу:
  — Что вы хотите?
  — Один мой друг очень хотел бы вас видеть.
  — Очень мило с его стороны.
  — Речь идет о поверенном в делах.
  — И что это означает?
  — Эддисон Стирн был очень богат.
  — Не знаю. Я не читаю газет.
  — Вы будете наследницей всего его состояния.
  — Кто вам это сказал?
  — Некто, кого это очень интересует. Нита Молин смеется.
  — Вас не просто сбить с толку, — говорит Гиббс.
  — Я исхожу из принципа, что все люди несут вздор.
  — А если я вам докажу, что это не вздор?
  — Я заплачу от счастья. Гиббс пожимает плечами:
  — Давайте поговорим серьезно, мисс Молин. Эддисон Стирн оставил завещание, согласно которому Артур Райт является его душеприказчиком и наследует большую часть его состояния. Но в завещании оговаривается, что если Артур Райт умрет раньше Стирна, то все состояние Стирна переходит к вам.
  Следует продолжительная пауза. Нита Молин, склонив голову, разглядывает носы своих белых кроссовок.
  — У меня уже есть адвокат, — наконец говорит она. — Я не вижу необходимости брать другого.
  — Сейчас вам необходим только один адвокат — это Джордж В. Хазлит.
  — Он вел дела Эддисона Стирна.
  — Именно так.
  — Он меня ненавидит. Ему всегда казалось, что я любым способом обчищу Эддисона. Как-то Эддисон отправил меня к нему за консультацией и… но я не хочу говорить с вами о своих делах!
  — Я уже в курсе всех дел, — возражает Гиббс. — Вы не скажете мне ничего нового. А вот у меня кое-что для вас есть. — Гиббс подходит ближе к Ните и продолжает, понизив голос:
  — Если первым умирает Райт, то вы наследуете все состояние. Если первым умирает Стирн, вам нужно потуже затянуть пояс. Вы поняли? Если жена Райта начнет сейчас хлопотать, она получит все наследство. Но если мы опередим ее, пусть она потом бегает по судам и доказывает свою правоту.
  — Хорошо, я передам это моему адвокату. Я не знаю метра Хазлита.
  — Не глупите, — спокойно говорит Гиббс. — У вас нет времени менять лошадей, а в данный момент на вас работает лошадь Хазлита. Сам он тоже трудится всю ночь над бумагами вместе с Таккером, чтобы утром передать все документы, кому следует. Ваш адвокат на данном этапе бессилен защитить ваши интересы. Итак, вы хотите заполучить деньги Стирна или нет?
  Нита на минуту задумывается и отвечает:
  — О'кей! Я загляну в Хазлиту завтра утром.
  — Нет, мы едем сейчас же.
  — К чему такая спешка?
  — Он должен получить от вас некоторые сведения, чтобы…
  — Я не могу поехать сейчас: У меня свидание.
  — С яхтой, которая только что причалила?
  — Откуда вы знаете?
  — Я знаю все, что вы предприняли, чтобы найти ее в море. Вы взяли напрокат гидросамолет, не так ли? А когда вы увидели, что она возвращается в Санта-Дельбарру, то поняли, что опоздали.
  По выражению ее лица Гиббс видит, что она удивлена и немного напугана.
  Он продолжает:
  — Надо отдать должное вашей находчивости и предприимчивости, однако не следует пренебрегать советами Хазлита. Пока вы не зашли слишком далеко..
  — Я не зайду слишком далеко.
  — Это вам только так кажется.
  — Я оставила свою одежду на борту этой яхты.
  — Бог с ней, с яхтой, она вам не нужна.
  — Почему?
  Гиббс решает рискнуть, не зная брода.
  — Потому что независимо от того, где была яхта, эта прогулка связана с тем путешествием, в которое Стирн собирался отправиться сегодня днем. Либо это связано с убийством Эддисона Стирна. Поэтому не стоит вам вмешиваться в жизнь этой яхты… — Гиббс закуривает сигарету и заканчивает свою мысль:
  — Послушайтесь моего совета. Садитесь за руль своей великолепной машины, я сяду на сиденье рядом с вами, и мы отправимся прямиком в Лос-Анджелес.
  Нита внимательно вглядывается в лицо мужчины: орлиный нос, мощная челюсть, выдающиеся скулы.
  — О'кей! — неожиданно соглашается она. — Вы выиграли. Вы остановились в отеле?
  — Да.
  — В каком?
  — «Бальбоа».
  — Вы детектив?
  — Да.
  — Хазлит нанял вас?
  — Я не имею права говорить о своих клиентах. Таково правило.
  — Вы будете преследовать меня повсюду?
  — Я еду с вами в Лос-Анджелес.
  — Это все, что вам от меня нужно?
  — Да.
  — Вот что я вам предлагаю: берите свою машину и возвращайтесь в «Бальбоа». Я приеду за вами в три часа ночи. В Лос-Анджелесе мы будем как раз вовремя, чтобы подписать документы.
  Гиббс отрицательно качает головой.
  — Как хотите, — говорит Нита, — либо так, либо никак.
  — Вы можете забыть об этом.
  — Даю вам честное слово.
  Гиббс недоволен, он колеблется. Неожиданно Нита выходит из себя.
  — Вам не удастся давить на меня, — говорит она. — Если вы не верите, что я приеду за вами в три часа, чтобы вместе поехать к Хазлиту, то я обойдусь и без вас, и без Хазлита, и без его компаньона.
  И можете ему передать, что я чихала на него и на его фирму.
  — Но у меня нет гарантии, что вы сдержите слово.
  Она смотрит ему прямо в глаза и говорит:
  — Ну и что?
  Гиббсу ничего не остается, как согласиться.
  — О'кей! Надеюсь, что у вас не семь пятниц на неделе.
  — Если вы попытаетесь установить за мной слежку, я отказываюсь иметь с вами дело. Понятно?
  Гиббс — хороший психолог, он разбирается в людях. Он знает, что порой надо рисковать, когда двойная игра не проходит. Есть люди, с которыми нельзя блефовать. Тем не менее он делает последнюю попытку:
  — Если бы вы позволили мне следовать за вами, но я мог бы быть вам полезен. Вам наверняка понадобится свидетель, который сможет подтвердить ваши слова или действия.
  Нита отвечает ему категоричным отказом.
  — Нет, — говорит она. — Я могу сама постоять за себя. Возвращайтесь в отель, в три часа я заеду за вами. Это все.
  Гиббс забирается в свою машину, включает сцепление и трогается с места.
  Прежде чем повернуть налево, он смотрит в зеркало и видит тонкий силуэт девушки, машущей ему рукой. Ее прощальный жест кажется ему торжествующим, но вместе с тем дружеским и искренним.
  Вернувшись в отель, Гиббс поднимается в свою комнату. Чтобы убить время в ожидании назначенного часа, он решает составить отчет для Хазлита, в котором он сообщит своему клиенту, как ему удалось отыскать Ниту Молин, подчеркнув при этом свое упорство в достижении цели, условие, которое она ему поставила, и причину, по которой он вынужден был его принять.
  Гиббс уверен в том, что мисс Молин сдержит свое обещание, хотя поклясться в этом не может. Он сделал все возможное для того, чтобы разыскать ее и привезти к Хазлиту.
  Гиббс снимает крышку со своей портативной пишущей машинки и устанавливает ее. Машинка в прекрасном состоянии. Накануне Гиббс вставил новую ленту.
  Прежде чем вставить бумагу и копирку, Гиббс нажимает на клавиши, чтобы удостовериться в том, что каретка разблокирована и нормально передвигается. Он нажимает на букву «ж», и она отпечатывается на валике.
  Гиббс задумчиво смотрит на новый валик машинки. Его осеняет великолепная мысль. Он медленно нажимает на клавиши, пока на валике не отпечатывается фраза: «Артур мертв. Меня тоже достали. Я больше не могу».
  Гиббс критически всматривается в свое словотворчество. Простенько, но мило… Хорошему адвокату ничего не стоит обстряпать с этим данное дело.
  Теперь надо поспешить, пока полиция окончательно не вычистила «Джипси Квин».
  Решительным жестом Гиббс фиксирует каретку, ставит на место крышку, поднимается со стула, берет машинку за ручку и подходит к двери. Прежде чем погасить электричество, он смотрит на свои наручные часы.
  Стрелки показывают двенадцать часов двадцать минут.
  Глава 9
  Джек Эуэлл — мужчина среднего возраста, любящий хорошо поесть и выпить и пренебрегающий физическими упражнениями.
  Он держится с некоторой импозантностью даже в этот ранний утренний час, когда приходит в свое бюро. Часы показывают только пятнадцать минут восьмого.
  Эуэлл открывает ключом застекленную дверь, выходящую на лестничную площадку. Над дверью висит табличка с названием фирмы: «Эуэлл и Филдинг. Нефтяные концессии».
  Он снимает шляпу и пиджак, подходит к окну и опускает жалюзи, чтобы укрыться за ними от теплого утреннего солнца.
  Эуэлл садится в кресло и разворачивает газету. Он пытается сосредоточить свое внимание на результатах скачек, но всякий раз, когда слышит шум на лестничной клетке, поднимает голову и пытается угадать его происхождение.
  В семь часов тридцать две минуты в его кабинете раздается телефонный звонок. Эуэлл снимает трубку и слышит на другом конце провода голос Филдинга:
  — Я только хотел удостовериться, что ты на месте, Джек. Есть новости?
  — Нет, почта еще не пришла. Филдинг чертыхается и говорит:
  — Представляю, как это ожидание действует тебе на нервы. Адвокат сказал, что мы можем быть спокойны только в том случае, если письмо не придет. Я не думаю, что Стирн успел отправить его в субботу. Более того, я абсолютно уверен в обратном, поэтому я договорился пообедать с друзьями.
  — Я не совсем в этом уверен, Нед. Скорее бы пришел почтальон! Я состарился на десять лет за двадцать минут ожидания. Старик Стирн обожал играть с людьми, как кошка с мышью. Кроме того, у него толковые адвокаты. Он всегда знал, как получить то, что ему нужно. Ты придешь?
  — Я буду через четверть часа. Я загляну в бистро выпить чашку кофе.
  — Мы договорились, что ты придешь сюда в семь пятнадцать.
  — Да, но я проспал, Джек. Мой будильник не прозвонил: я забыл его вчера завести. А так как я допоздна беседовал с адвокатом…
  — Кончай треп, Нед. Глотай кофе и мчись сюда. Эуэлл вешает трубку и погружается в новости ипподромной жизни.
  Ознакомившись с прогнозом на предстоящие скачки, он складывает газету. Его взгляд падает на заголовки первой страницы. Несмотря на свой тяжелый вес, он подскакивает, как мяч, на кожаном кресле. Его челюсть отвисает. Он лихорадочно читает статью, заголовок которой так его потряс, затем хватает телефонную трубку. Он так взволнован, что ему удается набрать номер только с третьего раза. Наконец он слышит голос Филдинга:
  — Хэлло!
  — Хэлло, Нед!
  — Так-так, — говорит Филдинг с раздражением. — Играешь в детектива? Шпионишь за мной? Ну что, ты доволен? Да, я не в бистро, а дома, ну и что из того? Вчера я перебрал и сегодня проспал…
  — Заткнись, Нед, — рычит Эуэлл в трубку. — Послушай меня. Быстро выйди на улицу, не бреясь, и купи какую-нибудь газету.
  — Зачем? Что там такое?
  — Кто-то пристукнул старика на его яхте в Санта-Дельбарре. Вчера на яхте были обнаружены два трупа, его и Артура Райта. Полиция пока не напала на след. Это произошло в субботу, но в котором часу, неизвестно. Понятно?
  Филдинг протяжно свистит:
  — Предположим, что он умер до полуночи. Что нам это дает?
  — Не знаю. Пусть этим занимаются адвокаты. Во всяком случае, трупы не подписывают купчих, а это главное.
  — Да, но он мог подписать раньше…
  — Давай, Нед, быстро одевайся и приезжай сюда!
  — О'кей, Джек, я мигом!
  Едва Эуэлл кладет трубку, как на лестничной клетке раздаются шаги, и в следующую секунду в почтовый ящик падает пакет.
  Эуэлл встает с кресла и, подождав, когда почтальон удалится, подходит к двери.
  Он достает из ящика пакет и кладет его на стол секретарши. Затем вынимает из пакета конверты и быстро просматривает адреса отправителей. Когда он берет в руки последний конверт, улыбка исчезает с его лица.
  Несколько секунд он пристально всматривается в имя отправителя: Эддисон Стирн. Затем он изучает почтовый штемпель: Санта-Дельбарра, Калифорния, дата и время отправления: шестнадцать часов пятьдесят пять минут, число — десятое. Письмо отправлено в субботу. Оно не заказное. Прежде чем вскрыть конверт, Эуэлл еще несколько секунд крутит его в руке.
  Наконец он берет нож для бумаги, вскрывает конверт и вынимает из него сложенный лист бумаги.
  Он машинально смотрит на часы: без четверти восемь.
  Он разворачивает бумагу и читает. Текст составлен в духе Эддисона Стирна:
  «Господа, Согласно состоявшейся между нами договоренности о покупке нефтеносного участка, срок которой истекает десятого числа текущего месяца, я хочу заявить о своих правах. Я намеренно не сделал этого раньше, исходя из дошедших до меня слухов, касающихся результатов бурения на соседнем участке. Не зная о том, что я оформил права на покупку участка „Вентура“, владельцы соседнего участка обратились к вам с предложением его покупки за сумму, значительно превышающую оговоренную нами ранее в нашем контракте. Совершенно естественно, что это предложение увлекло вас в такой степени, что вы решили попытаться убедить меня не заключать контракт на покупку участка, прибегая к довольно сомнительным средствам. Прежде всего, вы ввели в курс дела владельцев соседнего участка, которые были готовы оказать вам всяческое содействие. Вы разработали целую стратегию, согласно которой бурение нефтяных скважин на соседнем участке было временно приостановлено. Вы распустили слух о том, что бурение первых скважин не дало положительных результатов, вследствие чего владельцы соседнего участка якобы отказываются от дальнейших изыскательских работ.
  Не стоит говорить о том, что я не придал ни малейшего значения этим сплетням, а упоминаю о них лишь для того, чтобы вы поняли, почему я ждал последней минуты, чтобы заявить о своих правах. Мне просто было интересно посмотреть, насколько далеко вы зайдете в своих махинациях.
  Итак, имею честь сообщить вам настоящим письмом, что я решил заключить договор о купле участка «Вентура», предложенный мне вами десятого числа прошлого месяца, согласно условиям, оговоренным данным контрактом. Я обязываюсь внести оговоренную сумму не позднее указанного срока.
  Надеюсь, что мое решение не слишком нарушит ваши планы, и уверяю вас в том, что я поставил бы вас о нем в известность гораздо раньше, если бы это дело не вызвало столько неприятных эмоций.
  Примите мои и так далее, и тому подобное.
  Эддисон Стирн».
  Лицо Эуэлла покрывается красными пятнами. Он швыряет письмо на стол и с яростью цедит сквозь зубы:
  — Ублюдок!
  За этим следует целая тирада не менее изысканных выражений.
  Понемногу он успокаивается и снова садится за стол, погружаясь в размышления. Неожиданно его осеняет идея. Он вкладывает письмо в конверт, прячет его в карман и идет в соседнюю комнату.
  Он берет со стола секретарши пакет с нераспечатанными письмами и убирает его в почтовый ящик. После этого он проходит в туалет и запирает за собой дверь. Он вынимает из кармана письмо Эддисона Стирна, берет зажигалку и сжигает конверт с письмом, после чего тщательно убирает пепел.
  Вернувшись на лестничную клетку, он наталкивается на лифтера, который, заметив его, вызывает лифт.
  — Вы сегодня очень рано, мистер Эуэлл, — говорит лифтер.
  — Я думал, что мой компаньон уже на месте, — отвечает Эуэлл с вымученной улыбкой.
  Войдя в лифт, он хочет что-то добавить, чтобы его присутствие в конторе выглядело более естественно и не запечатлелось в памяти лифтера, на случай, если будет проведено расследование, но затем отказывается от своего намерения, решив, что это может лишь возбудить подозрение последнего.
  Поэтому, когда лифт останавливается на первом этаже, он ограничивается простым «спасибо», пересекает холл и выходит на улицу. Он делает несколько шагов по тротуару в направлении, откуда должен появиться его компаньон, затем останавливается и ждет.
  Минут через десять появляется Нед Филдинг с газетой в руке. Эуэлл укрывается под аркой и в тот момент, когда Филдинг проходит мимо, хватает его за руку.
  Филдинг вздрагивает, затем, узнав Эуэлла, хмурит брови:
  — Джек! Что это за шуточки! Я решил, что на меня напали…
  — Не останавливайся, Нед, иди прямо по улице.
  — Мы не идем в офис?
  — Нет.
  — Куда мы идем? К адвокату?
  — Нет.
  — Ты можешь мне, наконец, объяснить, в чем дело?
  — Сейчас не могу. Отойдем подальше. Они поворачивают на поперечную улицу, и Эуэлл останавливает своего компаньона.
  — Оно пришло, — говорит он.
  — Что?
  — Письмо!
  — От Стирна?
  — Да. Он ждал до последнего момента только для того, чтобы мы думали, что наша игра удалась.
  — Дерьмо!
  — Вот именно. Но мы будем делать вид, что не получали никакого письма. Понял?
  Филдинг вопросительно смотрит на него.
  — Встряхнись немного! — говорит Эуэлл. — Я вынул из пакета письмо Стирна, а пакет снова сунул в почтовый ящик. Марта Гейман придет в половине девятого, достанет пакет из ящика и откроет его. У нее будет достаточно времени, чтобы ознакомиться с его содержимым. Мы как ни в чем не бывало появимся в девять часов и спросим ее, не пришло ли письмо от Стирна. Когда она ответит, что от него ничего не было, мы изобразим великую радость и начнем бурно поздравлять друг друга. После этого мы сможем позвонить нашим клиентам и объявить им, что дело в шляпе. В течение всего этого времени я буду держать газету под мышкой. После телефонного звонка я сразу разверну ее, а ты ткнешь пальцем в заголовок. Марта будет свидетелем того, когда нам стало известно о смерти Стирна. До тебя дошло?
  — Марта Гейман — хитрая бестия. Нельзя переигрывать, иначе она сразу что-нибудь заподозрит.
  — Ба! — восклицает Эуэлл. — Ее серого вещества хватает только на то, чтобы печатать на машинке и разбирать почту. Она глупа и напоминает мне корову, постоянно жующую сено. Единственное ее достоинство в том, что она честная и может быть для нас прекрасным свидетелем.
  Филдинг таращит глаза и говорит:
  — А если они все-таки докажут, что мы получили письмо?..
  — Как они могут это доказать? Письма нет, от него не осталось даже пепла.
  — Оно было отпечатано на машинке?
  — Да.
  — Значит, существует его копия.
  — Плевать нам на это! Он мог с тем же успехом отпечатать десяток писем. Главное, чтобы письмо было отправлено по почте, а не отпечатано. Он мог собираться его отправить, но не отправил, а мы его не получали. Понятно? Наша секретарша подтвердит это под присягой. Она первой пришла в контору и вскрыла пакет: письма не было.
  Филдинг на минуту задумывается:
  — Подожди, Джек, дай подумать, дело серьезное…
  — Не хлопочи, я уже все обдумал. Надо уметь рисковать. Не забывай, что речь идет о двухстах пятидесяти тысячах долларов.
  — Именно поэтому я и хочу все взвесить. Письмо было отправлено из Санта-Дельбарры?
  — Да.
  — Он отправился туда на своей яхте и без секретаря. Значит, он сам составил его и отпечатал на машинке. Ты не заметил в левом нижнем углу письма инициалы? Тогда было бы понятно, диктовал он его или нет.
  Эуэлл хмурится.
  — Нет, — говорит он. — Я не обратил внимания. Господи! Почему мне это не пришло в голову? Впрочем, какая разница?
  — Очень большая.
  Эуэлл упрямо продолжает:
  — Мы не получали никакого письма, и баста. Стирн не отправлял письма.
  — Еще одна очень важная деталь, — продолжает Филдинг, — заключается в том, была ли на борту яхты пишущая машинка. Другими словами, было ли письмо отпечатано на борту яхты или в его конторе в Лос-Анджелесе? Тебе понятно? Если он отпечатал письмо в своей конторе, значит, он взял его с собой, чтобы отправить по почте, но не успел этого сделать, так как был убит, а письмо исчезло…
  — Ты все усложняешь, Нед, — нетерпеливо обрывает его Эуэлл. — Мы не получали этого письма, и баста.
  — Это я все усложняю? — спрашивает Филдинг. — Я просто пытаюсь призвать тебя к логике, иначе это сделают другие, и тогда твоя жизнь и в самом деле осложнится. Представь, что прокурор Санта-Дельбарры спросит тебя, где ты находился днем и вечером в субботу. А это наверняка произойдет…
  Глава 10
  Нита Молин уверенно ведет свой спортивный автомобиль по оживленным улицам Лос-Анджелеса.
  Подъехав к бунгало испанского стиля, она выключает мотор, открывает дверцу и выходит из машины, демонстрируя свои красивые ноги в шелковых чулках.
  На ней элегантный костюм серого цвета и светло-серые туфли. Однако на ее лице видны следы усталости, накопившейся за последние сутки.
  Она нажимает на кнопку звонка. Дверь открывает горничная.
  — Добрый день, мисс Молин. Прислуга отходит в сторону, чтобы пропустить Ниту, и быстро добавляет:
  — Миссис Райт предупредила меня, что сегодня утром она никого не принимает. Прошу извинить меня, мисс Молин.
  — Где она?
  — В своей комнате. Она…
  Нита делает шаг вперед и говорит:
  — Мне очень жаль, но мне необходимо увидеть ее. Горничная следует за ней, слабо возражая. Когда Нита открывает дверь в комнату, служанка тут же начинает оправдываться:
  — Прошу миссис извинить меня, но я предупредила мисс Молин о том, что сегодня утром мадам никого не принимает…
  — Хорошо, Эдна, идите.
  Когда дверь за ней закрывается, Пирл Райт спрашивает Ниту:
  — Ты уже позавтракала?
  — Да, уже давно.
  — В таком случае извини, что я буду есть одна, и скажи, что тебя привело.
  — Ты должна быть в курсе того, что мой адвокат будет пытаться утвердить меня в правах преемницы Эддисона Стирна.
  — Десять минут назад мне позвонил мой адвокат и сообщил эту новость.
  Голос Пирл Райт звучит абсолютно спокойно.
  — Ты будешь возражать против этого? — спрашивает Нита.
  — Еще не знаю.
  — Я тебе не советую этого делать. В течение нескольких секунд Пирл пристально смотрит на Ниту, затем говорит:
  — Создается впечатление, что ты пытаешься давить на меня, не так ли?
  Нита раздраженно отвечает:
  — Оставь свои предположения, Пирл. Я пришла, чтобы поговорить с тобой.
  — Ну что ж, давай поговорим.
  — Дело в том, что Эддисон оставил завещание, согласно которому почти все его состояние должно перейти к Артуру. Однако в том случае, если Артур умрет первым, все состояние Стирна, за исключением нескольких тысяч долларов, переходит ко мне. Ты знала об этом?
  — В таких подробностях — нет, но я предполагала что-то в этом роде. Эддисон не выносил меня, поэтому распорядился таким образом, чтобы мне ничего не досталось.
  — Если ты будешь так рассуждать, то мы никогда не решим этот спор.
  — Почему?
  — Потому что очень трудно установить, кто из них умер первым. Судя по положению обоих трупов, когда их обнаружили, Эддисон мог умереть первым.
  — В таком случае его состояние переходит ко мне? — спрашивает Пирл, испытующе глядя на Ниту.
  — Выходит, так.
  — Поэтому ты и приехала ко мне?
  — В некотором смысле да.
  Пирл Райт смотрит на нее с недоверием.
  — По сути, ты пришла, потому что считаешь, что Эддисон умер первым, и ты пытаешься меня…
  — Не глупи, Пирл. Я хочу обсудить с тобой создавшееся положение. Вполне вероятно, что никогда не удастся доказать, кто из них двоих умер первым. В таком случае мы будем с тобой полными идиотками, платя адвокатам за удовольствие выслушивать их пустые словопрения.
  — Ты хочешь, чтобы я уступила тебе все состояние?
  — Нет, но мы должны действовать благоразумно. Я возьму на себя управление всем его имуществом, чтобы не разбазаривать его, а также управление его делами. Я не потрачу ни гроша лично на себя. И пусть в это время следователи спокойно устанавливают, кто из них умер раньше, а кто позже.
  Пирл остается некоторое время задумчивой, затем говорит:
  — Возможно, что Артур оставил завещание, в котором лишает меня наследства, так что в конечном счете результат получается один и тот же.
  — Ты не знаешь, Артур действительно оставил завещание?
  — Нет, не знаю.
  — Но он застрахован?
  — Думаю, что да.
  — И теперь ты получишь по страховке деньги?
  — Вполне возможно, но… ты ведь знаешь, какие были между нами отношения… Нита смущенно ерзает на стуле.
  — Послушай, Пирл, — произносит она, — я не хочу обсуждать эту тему. Я пришла, чтобы говорить исключительно по делу.
  Пирл добавляет горьким тоном:
  — Наш брак расстроил Стирн. Если бы его не убили, я бы возбудила против него процесс по отчуждению супруга. Я уже собиралась подать иск.
  — И сколько бы ты содрала со Стирна?
  — Двести тысяч долларов.
  — Но зачем тебе это нужно?
  — Ты знаешь сама.
  Нита отрицательно качает головой.
  — Не притворяйся, — говорит Пирл с неожиданной злобой. — Все это из-за тебя. Откуда ты знала, что я оставила письмо для Артура?
  — Я предпочитаю не говорить сейчас об этом. Пирл меряет Ниту ледяным взглядом.
  — Ты странная девушка, Нита, — заявляет она. — Если бы мне не было на все глубоко наплевать, то я бы возненавидела тебя. В данном случае я лишь пытаюсь дать тебе оценку. Я думаю, что ты позвонила мне на Каталину из чистой корысти.
  — Почему ты так думаешь?
  — Потому что ты не хотела, чтобы письмо, которое я написала Артуру, получило огласку.
  — Я? — с удивлением спрашивает Нита.
  — Именно ты.
  — Почему я?
  — Потому что в письме говорилось о тебе.
  — Не понимаю.
  На лице Пирл появляется горькая усмешка.
  — В самом деле? Или это шутка? Я писала в письме, что Эддисон Стирн хотел избавиться от тебя, но он боялся, что ты подашь на него иск за нарушение брачного обязательства и ему придется выплатить тебе кругленькую сумму. Поэтому он решил сбагрить тебя Артуру. Он знал, что Артур уже давно сохнет по тебе. А Артур был столь наивен, что никогда не замечал, что между тобой и Эддисоном…
  — Пирл! — кричит Нита, поднимаясь со стула. — Замолчи! Это ложь! Это…
  — О нет, это правда! Эддисон ненавидел меня еще и по этой причине, и он сделал все, чтобы настроить Артура против меня. А когда ему это удалось, он вытащил на свет тебя и стал рекламировать этому простаку, пока тот не влюбился по уши.
  — Ты с ума сошла, Пирл!
  — И после этого ты утверждаешь, что тебе неизвестно содержание письма!
  — Я видела Артура всего два или три раза в жизни.
  — Возможно, но всегда во время длительных круизов.
  Следует короткая пауза, затем Пирл говорит безучастным тоном:
  — Эддисон уже давно был настроен против меня и прожужжал Артуру все уши, но Артур влюбился в тебя совсем недавно, а именно в прошлый четверг. В пятницу он объявил мне, что между нами все кончено, что он любит тебя и прочее, и прочее. Он попросил меня подать на развод и предупредил, что если этого не сделаю я, то сделает он.
  — Пирл, клянусь тебе, что я ничего не знала. Поверь мне!
  — Разумеется, ты этого не знала, ты знала только, что было написано в письме, которое я оставила в субботу для Артура. Ты не хотела, чтобы полиция обнаружила это письмо: тогда бы ты оказалась замешанной в это дело. Скажи мне, что на самом деле случилось в Санта-Дельбарре?
  — Что ты имеешь в виду?
  — Сколько времени ты находилась на борту яхты, прежде чем сообщила о случившемся?
  — Всего несколько минут. Я…
  — Во всяком случае, вполне достаточно, чтобы прихватить револьвер и заодно письмо.
  — Не понимаю.
  — Я уверена, что Артур оставил письмо, он иначе не мог.
  — Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.
  — Ты прекрасно все понимаешь, Нита. Артур был без ума от тебя, он сам мне это сказал в пятницу. А Эддисон бывает временами слишком болтлив. Я опасалась, что он может проговориться о ваших с ним отношениях. Вероятно, Артур начал что-то подозревать… Я всегда знала, что однажды Артур убьет его. Я даже хотела поговорить с Эддисоном на прошлой неделе и пришла в его контору, но он не захотел принять меня.
  — Однако, Пирл…
  — Я уверена, что Артур убил Эддисона, а потом застрелился сам. Но он должен был оставить предсмертную записку. Когда ты поднялась на яхту и обнаружила два трупа, ты выбросила револьвер за борт, чтобы все это выглядело как убийство, и забрала письмо. Я тебя не сужу. Возможно, что на твоем месте и при подобных обстоятельствах я сделала бы то же самое, но я не хочу, чтобы ты считала, что обдурила меня.
  Нита смертельно бледнеет и спрашивает:
  — Так какие, по-твоему, были отношения между мной и Стирном?
  — Ты хочешь, чтобы я тебе сказала более ясно?
  — Да.
  — Ты была его любовницей, и ты надоела ему!
  — Ты на самом деле так думаешь?
  — Конечно.
  Стоя со сжатыми кулаками, бледная, Нита говорит хриплым и низким голосом:
  — Я не должна давать тебе никаких объяснений, но я хочу, чтобы однажды ты услышала правду. Итак, знай: Эддисон был влюблен в мою мать и очень хотел на ней жениться. Но она отвергла его и вышла замуж за моего отца. А мой отец ушел от нее. Моя мать умерла. Два года назад отец погиб в автомобильной катастрофе. Эддисон Стирн прочитал о смерти отца в одной из газет и стал разыскивать мою мать. Он узнал, что она умерла. Я очень похожа на нее, и Эддисон решил заменить мне отца. Наряду с привлекательными чертами в нем было много и отталкивающих, и я поняла, почему моя мать его отвергла: все жизненные ценности он переводит в доллары и считает, что можно купить любого человека… Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю?
  — Зачем? — насмешливо спрашивает Пирл. — Да потому что после его смерти это выглядит так естественно! Должно быть, ты не спала всю ночь и сочиняла эту душещипательную историю.
  Нита презрительно пожимает плечами:
  — Мне не следовало приходить к тебе. Я надеялась, что мы сможем договориться, чтобы не выносить сор из избы.
  Она снова пожимает плечами и направляется к двери.
  — Подожди, — говорит Пирл. — Я еще не ответила на твое предложение. Я не сказала тебе, что собираюсь предпринять, чтобы помешать тебе взять на себя управление имуществом Стирна.
  — Меня это не интересует. Мне плевать на то, что ты собираешься делать.
  — Ты не любишь, когда тебе говорят правду!
  — В том, что ты говоришь, нет и частицы правды!
  — О, ты плохо знаешь Артура! Он иногда терял педали. В субботу, уходя, он взял с собой револьвер, потому что догадался о твоих отношениях с Эддисоном. Я пыталась предупредить Стирна, но он меня не принял…
  — Артур взял с собой револьвер?
  — Да, кольт тридцать восьмого калибра. Ты прекрасно знаешь, что произошло. Он убил Эддисона, потом себя. И он обязательно должен был оставить записку, в которой объясняет, почему он это сделал. У Артура была мания объясняться и выяснять отношения.
  Взгляд Ниты становится жестким. Подняв глаза на Пирл, она спрашивает:
  — Артур действительно сказал тебе в пятницу, что любит меня?
  — Да.
  — И что он уходит от тебя?
  — Он сказал, что один из нас должен подать на развод.
  — И с этого момента он стал таскать с собой револьвер?
  — Да.
  — Чтобы убить Эддисона?
  — Да.
  — Зачем, когда он сказал тебе, что любит меня, ты объявила ему, что я была любовницей Эддисона? Просто для того, чтобы сделать ему больно. Разве не так, Пирл?
  Пирл отводит взгляд…
  — Разве не так, Пирл? — повторяет Нита.
  — А если и так?
  — Подлость! Какая низость!
  — О, успокойся, дорогая. Лучше скажи мне, что ты сделала с письмом, которое оставил Артур в свое оправдание?
  Ты уничтожила его? А револьвер выбросила за борт? Ты сделала все для того, чтобы направить полицию по ложному следу. И, разумеется, твои адвокаты будут утверждать, что Артур умер первым, в то время как Артур убил Стирна и уже потом покончил с собой, а это значит, что состояние принадлежит его наследникам.
  — Ты несешь вздор, Пирл. Если бы Артур убил Стирна, то ни он, ни его наследники не получили бы и гроша. Таков закон.
  Пирл иронически улыбается.
  — Интересно… — говорит она. — Вот ты и выдала себя. Значит, ты навела уже все необходимые справки у своих адвокатов?
  Нита раздраженно отвечает:
  — Это только один из вопросов, которые я задала им.
  — Конечно! И ты спросила об этом как бы между прочим, с таким видом, что… Нита с трудом сдерживает ярость:
  — Послушай, Лирл. Если правда, что Артур убил Стирна из-за этой грязной истории, которую ты выдумала обо мне и Эддисоне, то ты несешь ответственность за это убийство!
  — А ты хотела бы, чтобы я поверила в твою сказку о том, что Эддисон любил тебя отеческой любовью? Ха, ха, ха! Не смеши меня! И не думай, что я такая наивная.
  — Дура!
  — Но, с другой стороны, может быть, я действительно буду молчать, если мы договоримся… В сущности, между мной и Артуром все было кончено… И я не виню тебя в этом, во всем виноват Эддисон. Подожди, Нита, не уходи!..
  Нита Молин, не оборачиваясь, подходит к двери и открывает ее резким рывком.
  Глава 11
  Паркер Гиббс сидит в своем рабочем кабинете и печатает на машинке отчет.
  В это время его жена чистит пылесосом ковер в гостиной. Время от времени она выключает пылесос и прислушивается к стуку машинки, доносящемуся из кабинета мужа.
  Наконец она теряет терпение, берет пылесос и открывает дверь в кабинет. Гиббс приподнимает голову и смотрит на жену усталыми, покрасневшими глазами.
  — В чем дело? — спрашивает он.
  — Ложись спать.
  — Не могу. Я должен напечатать отчет и вернуться в Санта-Дельбарру.
  — Зачем?
  — За своей машиной.
  — А эта девушка едет с тобой?
  — Разумеется, нет.
  — А почему ты вернулся в ее машине?
  — Чтобы не потерять ее из вида и привезти к Хазлиту.
  — Она всю дорогу демонстрировала тебе свои ноги?
  — О! Дорогая, на эти вещи я уже не обращаю внимания.
  — Все мужчины лгуны. В котором часу вы выехали из Санта-Дельбарры?
  — В четверть четвертого.
  — Но ты сказал, что нашел ее около полуночи. Чем же вы занимались все это время?
  — Я не знаю, чем занималась она, а я работал в своей комнате в отеле.
  — А где была она?
  — Не знаю.
  — Ты в этом уверен?
  — Послушай, дорогая. Для двадцатилетних девушек я уже стар, мне сорок лет…
  — Не для всех. Есть такие девицы, которым все равно. Кстати, почему ты решил, что ей двадцать лет? Мне показалось, что ей около тридцати.
  — Ты судишь по снимку в газете, а это…
  — Значит, в жизни она много лучше?
  — Поверь, дорогая, я не пялил на нее глаза. Я проспал почти всю дорогу. За рулем сидела она…
  — О чем же вы говорили?
  — Мы не разговаривали. Хватит, дай мне закончить отчет, иначе я опоздаю на поезд. Не мешай мне работать.
  Гиббс снова стучит на машинке, но его жена остается стоять в дверях.
  Через несколько минут Гиббс заканчивает работу, закрывает машинку и встает.
  — Я должен бежать на вокзал, — говорит он. — Бай, бай!
  Гиббс выходит на улицу и направляется к автобусной остановке. Он видит, что его жена вышла на крыльцо. Гиббс машет ей рукой, но она не отвечает и скрывается в доме.
  Гиббс тяжело вздыхает. Он знает, что его жена стоит сейчас у окна за тюлевыми занавесками и наблюдает за ним.
  Гиббс чувствует себя усталым.
  «Она доведет меня до сумасшествия, — думает он про себя. — Она становится невыносимой. Я не могу сделать и шага, как она начинает вытягивать из меня кишки своими бесконечными вопросами: с кем? куда? зачем? — и прочее. Конечно, ее тоже можно понять… сидит одна и скучает… Но что я могу поделать, если у меня такая работа?»
  Автобуса все еще нет, и Гиббс продолжает свои печальные размышления: «Когда я вернусь, она снова начнет донимать меня расспросами. Она помешалась от ревности… Так долго продолжаться не может… Я не вынесу этого…»
  Глава 12
  Джек Эуэлл и Нед Филдинг, хорошо пообедав, в три часа дня возвращаются в офис, оставляя за собой ароматный шлейф сигарного дыма.
  Нед Филдинг задумчив, хотя в его глазах светится лукавый огонек.
  Филдинг молод, строен, широкоплеч и одевается с некоторой изысканностью.
  Он не обладает быстрым умом Эуэлла и его предприимчивостью, но умело пользуется своим обаянием и неким магнетизмом, что в придачу к его красивому профилю привлекает к нему многочисленную клиентуру прекрасного пола.
  При виде входящих мужчин Марта Гейман, секретарша, отрывается от своей работы.
  — Новости есть? — спрашивает ее Эуэлл.
  — Телефонный звонок от мистера Хазлита. Он просил, чтобы вы ему перезвонили.
  Эуэлл подмигивает Филдингу и спрашивает:
  — Других новостей нет?
  — Нет. Хотите, я наберу номер мистера Хазлита?
  — Подождите. Разговор будет непростым, и я хотел бы сначала докурить свою сигару.
  — Что сказать ему, если он позвонит?
  — Скажите, что мы еще не вернулись.
  — Хорошо.
  Она смотрит на них широко расставленными зелеными глазами, лишенными всякого выражения, затем снова погружается в работу.
  Как говорит Эуэлл, Марта Гейман похожа на человека-автомат. Он говорит также, что она годится только для сортировки почты и печатания писем под диктовку.
  Марту нельзя назвать дурнушкой, но черты ее лица слишком тяжелы, чтобы считать ее хорошенькой. Ее потуги на элегантность постоянно сдерживаются недостатком материальных средств, и она вынуждена носить дешевые вещи, предназначенные для широкого потребителя.
  Даже к парикмахеру она может себе позволить пойти не чаще, чем раз в году.
  Эуэлл воспринимает Марту только как необходимую мебель в своем офисе, не более того. Нечто вроде сейфа, в котором нет денег. Или как пишущую машинку.
  Филдинг не обсуждает больше Марту со своим компаньоном после того вечера, когда она до полуночи работала с ним и на него.
  Эуэлл и Филдинг проходят в кабинет Эуэлла. Тщательно закрыв дверь, Эуэлл вынимает из кармана отпечатанный и подписанный документ и начинает трясти им перед носом Филдинга, сопровождая свой жест комментарием:
  — Двести… пятьдесят… тысяч… долларов… чистой прибыли!
  Мужчины с удовлетворением хлопают друг друга по плечу. Затем Филдинг шепотом спрашивает:
  — Но если Хазлит узнает, что письмо было кем-то отправлено в субботу?
  — Нам до этого нет дела. Мы не получали никакого письма. Если бы письмо было отправлено в субботу, сегодня утром мы должны были бы его получить.
  Он подмигивает Филдингу и добавляет громким голосом:
  — Я абсолютно уверен, что письмо не пришло, так как это первое, о чем я спросил сегодня утром Марту, когда пришел сюда.
  Филдинг берет со стола блокнот и пишет своему компаньону: «Взвешивай каждое слово, которое ты произносишь. Дело настолько серьезное, что они вполне могли установить где-нибудь микрофон».
  Эуэлл читает послание и кивает в знак согласия. После этого Филдинг вырывает листок из блокнота и поджигает его пламенем от зажигалки. Эуэлл продолжает:
  — Хазлит захочет сам спросить об этом Марту, и я считаю, что это самое лучшее. Надо объяснить Марте, что она может отвечать на любые вопросы, пусть не пугается и говорит только правду.
  Филдинг кивает.
  — Ты поговоришь с ней? — спрашивает Эуэлл.
  — Я считаю, что ты должен это сделать сам, Джек. Эуэлл бросает быстрый взгляд на своего компаньона:
  — О'кей, Нед!
  — Я пойду к парикмахеру, а ты поговори с ней в мое отсутствие.
  — Это не займет много времени, так как ей, слава Богу, нужно говорить только правду. — И он добавляет шепотом:
  — Она такая тупица, что не способна даже солгать. В данном случае это нам на руку.
  — Она не такая уж тупица, — говорит Филдинг. — Она прекрасно справляется со своей работой и печатает письма без ошибок.
  — Да, но мне она действует на нервы, особенно когда смотрит на меня своими коровьими глазами. — Он пожимает плечами и добавляет:
  — Теперь мы сможем снять более респектабельное помещение и обставить его хорошей мебелью. Мы найдем другую секретаршу. Я не выношу в своем окружении дебилов.
  — Она не хуже других, — настаивает Филдинг. — Обыкновенный средний уровень, как у большинства.
  — Средний уровень не должен устраивать таких людей, как ты и я. Ладно, сейчас я вызову ее и объясню ей все. — Он самодовольно улыбается:
  — Господи, Нед, еще только месяц назад мы мечтали, чтобы Эддисон Стирн купил этот участок за сто тысяч долларов! А теперь мы получили двести тысяч чистого дохода! Филдинг кивает:
  — Я бегу к парикмахеру. Мне не обязательно присутствовать при твоем разговоре с Хазлитом?
  — Нет. По сути, нам не о чем с ним разговаривать. Он спросит, получил ли я письмо, и я отвечу, что нет. Он попытается, быть может, блефовать, убеждать меня, будто ему известно, что его клиент составил и подписал письмо с намерением отправить его по почте. Эддисон Стирн ждал до последней минуты, чтобы довести нас до инфаркта, но его убили, прежде чем он смог отправить письмо! Хазлиту предстоит сейчас назначить управляющего делами Стирна, поэтому он будет блефовать.
  Филдинг нахлобучивает шляпу на голову и направляется к двери.
  — Я буду через час, — говорит он.
  — О'кей! Только прошу тебя, Нед, ничего не пей.
  — Разумеется.
  Взгляд Эуэлла неожиданно становится суровым:
  — Я говорю серьезно, Нед. Мы сейчас погрязли в бизнесе, и я не хочу, чтобы ты где-нибудь спьяну сболтнул лишнее…
  — О! Я никогда не теряю контроль над собой.
  — Тебе так кажется. Пока мы не получим эти деньги, Нед, ты не выпьешь ни одной рюмки. Потом мы вместе отметим победу. Мы устроим себе каникулы и поедем на море в какое-нибудь шикарное место.
  Филдинг немного колеблется и говорит:
  — Если ты настаиваешь…
  — Я настаиваю! Весьма категорично! Филдинг кивает в знак согласия:
  — Я удаляюсь, старина., И он выходит из кабинета, сдвинув шляпу на ухо. Эуэлл подходит к двери, ведущей в кабинет Марты Гейман, открывает ее и говорит отеческим тоном:
  — Пройдите в мой кабинет, Марта. Нет, не берите блокнот. Мы просто поговорим.
  Она входит в его кабинет и останавливается перед письменным столом.
  — Садитесь, Марта, и побеседуем.
  Она садится на указанный стул. И он впервые с тех пор, как она здесь работает, отмечает, что у нее стройная фигура и красивые ноги. Она не кладет ногу на ногу, а скромно сдвигает колени.
  — Дело вот в чем, Марта. Сегодня мы заключили одну важную сделку. Я не буду вас посвящать в подробности, так как дело это сложное и вы все равно не поймете. Единственное, что я хотел бы сказать по этому поводу, так это то, что мы не смогли бы заключить этой сделки, если бы сегодня утром пришло одно письмо от некоего Эддисона Стирна.
  Марта машинально кивает, давая понять патрону, что внимательно слушает все, что он говорит.
  Эуэлл хмурит брови и с некоторой досадой продолжает:
  — Попытайтесь понять, Марта. Это очень серьезно. Прошу вас сосредоточиться. Мистер Хазлит является адвокатом и поверенным в делах Эддисона Стирна. Стирн умер. Он был убит в субботу днем. Не исключено, что Стирн имел намерение отправить письмо в субботу, но мы стоим перед фактом, что он его не отправил. По крайней мере, мы не получили его письма сегодня утром. Вы вскрыли все конверты, не так ли?
  — Да, мистер Эуэлл.
  — И если бы среди них было письмо от Стирна, вы бы заметили его, верно?
  — Думаю, что да, мистер Эуэлл. Эуэлл снова хмурит брови и говорит:
  — Я вас не спрашиваю о том, что вы думаете, Марта. Я нанял вас на должность секретарши, и в ваши обязанности наряду с другими входит разборка почты. Вы вскрываете письма, знакомитесь с их содержанием, а затем решаете, какое письмо передать мне, а какое Филдингу. Это так?
  Марта кивает.
  — Итак, если бы сегодня утром пришло письмо от Эддисона Стирна, вы заметили бы его?
  Она снова кивает.
  — Это все, о чем вам надо знать и помнить. Если Хазлит или другой адвокат будут задавать вам вопросы, чтобы запугать вас, вы должны стоять твердо на одном: письма от Стирна не было.
  — Да, мистер Эуэлл, — подтверждает она.
  — И не говорите о том, что вы думаете, а говорите о самом факте. Она кивает.
  — Это все, о чем я хотел с вами поговорить, Марта. А теперь соедините меня с Хазлитом.
  Но Марта не двигается с места и смотрит на Эуэлла своим бесстрастным взглядом, который так раздражает его.
  — Это все, что я хотел вам сказать, — повторяет он.
  Она обращается к нему своим обычным почтительным тоном:
  — Мистер Эуэлл, я хотела бы вас кое о чем попросить.
  Он с нетерпением отвечает:
  — Я очень занят, Марта.
  — Это очень важно для меня, мистер Эуэлл.
  — Хорошо. В чем дело?
  — Вы помните тот вечер, месяца полтора назад, когда мистер Филдинг работал над контрактом по аренде участка «Вентура»? В полночь он должен был отправиться на поезде в Солт-Лейк-Сити.
  — Ну и?..
  — Он попросил меня тогда задержаться, чтобы помочь ему, и мы работали вместе до одиннадцати часов.
  Эуэлл прерывает ее раздраженным тоном:
  — Если вы хотите прибавки, то скажите об этом прямо. Вы знаете, что положение дел сейчас непростое, нас обложили налогами.
  — Да, господин Эуэлл. Я понимаю, поэтому я не прошу у вас прибавки.
  — Тогда что вам нужно?
  — Так вот… в тот вечер… мистер Филдинг проявил ко мне особое внимание… Он настойчиво добивался меня…
  Лицо Эуэлла искажается в неодобрительной гримасе.
  — Марта, ваши личные дела не интересуют меня. Вам уже… э… Сколько вам лет?
  — Двадцать пять.
  — Вот видите. Я не могу быть вашим наставником.
  — Последнее время он был со мной очень холоден.
  — Что вы хотите от меня?
  — Я думала, что вы могли бы поговорить с ним, мистер Эуэлл, и, может быть, обязать его… э… как порядочного человека, чтобы он поступил, как подсказывает ему честь.
  Эуэлл смотрит на секретаршу, словно впервые в жизни видит ее, и, как эхо, повторяет за ней:
  — Как подсказывает ему честь…
  Она кивает и говорит:
  — Да, мистер Эуэлл, честь.
  — Господи, — стонет Эуэлл, — что вы имеете в виду?
  — Я думала, что он меня любит и хочет на мне жениться…
  — Он вам это говорил?
  — О! Не прямо, но…
  Эуэлл повышает голос:
  — Смею утверждать, что он вам этого никогда не скажет прямо. Неда Филдинга ждет блестящая карьера, и он не собирается портить ее, связав свою жизнь с ничтожной машинисткой. Простите, что я говорю вам это, Марта, но вы спровоцировали меня. А в заключение позвольте дать вам один совет: впредь не испытывайте моего терпения своими скучными историями из личной жизни. И, кроме того, если Филдинг тогда оказал вам внимание, то нельзя быть такой идиоткой, чтобы думать… У вас хорошая фигура, вам двадцать пять лет, вы уже знаете жизнь и… черт побери…
  Эуэлл с трудом сдерживает себя.
  Марта Гейман спокойно говорит:
  — Дело в том, мистер Эуэлл, что я очень впечатлительна. И если меня до такой степени ранит равнодушие Неда, простите, мистера Филдинга, то это потому, что я замечаю и чувствую такие вещи, на которые другая бы не обратила внимания.
  Встретив свирепый взгляд Эуэлла, она на секунду умолкает, затем снова продолжает своим ровным голосом:
  — Например, сегодня утром, как я поняла, вы пришли в контору раньше меня. Я заметила, что вы ждали почтальона, а потом сами вложили пакет в почтовый ящик. Другая бы не обратила внимания, но я…
  Эуэлл выпрямляется в своем кресле и с ненавистью и удивлением смотрит на секретаршу, которая отвечает ему невинным взглядом своих широко открытых… о Господи!., коровьих глаз.
  Теперь в его голосе слышится испуг:
  — О чем вы говорите, Марта?
  — О том, что я замечаю такие вещи, которые бы ускользнули от внимания других людей. Например, сегодня утром я обнаружила в пепельнице пепел от вашей сигары, а также ободок от тех сигар, которые вы получаете из Флориды., в то время как я знаю, что в субботу вечером уборщица тщательно убирает контору и чистит все пепельницы…
  Эуэлл открывает рот, чтобы возразить, но сдерживает себя. Марта продолжает:
  — Я заметила также, что почтальон, опуская в почтовый ящик пакет с письмами, кладет их всегда адресом кверху, причем внизу в пакете всегда лежат большие конверты, а сверху маленькие. А сегодня утром все было перепутано… — Она делает короткую паузу и добавляет:
  — Я рассказываю вам обо всем этом только для того, чтобы вы могли сами убедиться в том, до какой степени я впечатлительна. Теперь вам должно быть понятно, насколько тяжело я переживаю охлаждение мистера Филдинга ко мне, и, может быть, другая бы на моем месте не воспринимала это так болезненно, как я.
  Когда Эуэлл начинает говорить, он сам не узнает своего голоса:
  — Что вы конкретно хотите от меня?
  Она отвечает ему самым простодушным тоном:
  — Я подумала, что, может быть, чем-нибудь нечаянно обидела мистера Филдинга…
  — Что вы хотите?
  — Я думала, что вы могли бы поговорить с мистером Филдингом и передать ему, что я на него не сержусь… что я не изменила своего отношения к нему… Но я думаю, что не стоит ему говорить о том, что я была бы счастлива выйти за него замуж, так как у мужчины всегда должны оставаться сомнения в том, будет ли принято его предложение…
  Эуэлл смотрит на свою секретаршу долгим взглядом, не в силах вымолвить ни слова.
  Марта Гейман продолжает:
  — Мистер Эуэлл, это действительно столь важно для вас — то, о чем со мной может говорить мистер Хазлит?
  — Да.
  — В таком случае вам следует, не откладывая, поговорить с мистером Филдингом. Потому что… вы понимаете, я так потрясена… Я так нервничаю последние недели, что могу наговорить мистеру Хазлиту лишнее…
  Эуэлл поднимается с места и берет в руки шляпу.
  — Вы правы, — произносит он. — Я должен поговорить с Недом раньше, чем вы будете говорить с Хазлитом. Если Хазлит позвонит, передайте ему, что меня сегодня не было и что вряд ли я буду.
  — А где сейчас мистер Филдинг?
  — Внизу, у парикмахера.
  — В таком случае вы могли бы сказать ему также, что сегодня вечером я свободна… Мне очень жаль, мистер Эуэлл, что я докучаю вам своими личными делами, но если бы вы только знали, какой с меня свалился груз. Теперь я уверена, что смогу полностью сосредоточиться на работе. Я никогда не забуду, мистер Эуэлл, того, что вы для меня делаете.
  Марта Гейман встает и направляется в свой кабинет. У двери она оборачивается и говорит:
  — У меня еще столько дел до вечера! Эуэлл тщетно пытается раскурить свою сигару.
  Она изжевана до такой степени, что превратилась в мокрый и бесформенный огрызок.
  Глава 13
  В понедельник Френк Дюриэа возвращается домой только к ужину. В холле его встречает жена. Она поднимает к небу свои прекрасные черные глаза, как бы призывая Господа в свидетели.
  — Наконец-то ты вернулся! Я уже опасалась, что ты оставил меня на попечение бродяги.
  — Кого?.. Бро… Ах, да! Если он согласен купить тебя, чтобы ты предсказывала по руке судьбу, то я готов поговорить с ним о цене.
  — Какое вероломство! А я вожусь на кухне и готовлю для тебя ужин!
  — А где сейчас Грэмпс?
  — В своем фургоне. Он чем-то там занят. Ты знаешь, о чем я думаю? Если ты очень устал и у тебя нет настроения говорить с ним об убийствах и расследованиях, то достаточно его немного напоить. Литр виски и бутылка коктейля определенно свалят его с ног, после чего мы оба сможем спокойно отправиться в кино. Я купила спирт и записала расход в рубрику «медикаменты».
  — Превосходно. Остается позвать Грэмпса и заставить его принять «лекарство». Если он выживет, то придется взять его с собой в кино. Принеси, пожалуйста, бутылки.
  Вооружившись штопором, Дюриэа открывает бутылку коктейля. В этот момент слышится пронзительный голос Грэмпса, входящего в салон:
  — Мой инстинкт меня никогда не обманывает. Если где-то открывается бутылка, мой внутренний голос сразу приказывает мне поспешить… За шестьдесят восемь лет он еще ни разу не обманул меня.
  Дюриэа наливает коктейль в шейкер со льдом, перемешивает его и наполняет три стакана.
  — За внутренний голос Грэмпса Виггинса! — говорит он, поднимая свой стакан.
  Грэмпс выпивает стакан одним залпом, после чего набивает и раскуривает свою старую трубку. В одно мгновение комната наполняется едким дымом. Грэмпс подмигивает прокурору и говорит:
  — Сынок, я размышлял над этими убийствами…
  — Еще коктейль, Грэмпс? — поспешно спрашивает Милдред.
  — Не откажусь.
  Дюриэа снова наполняет его стакан, и Грэмпс одним залпом опустошает его.
  — Итак, эти убийства, сынок… Милдред снова прерывает его:
  — Грэмпс, будь так любезен, помоги мне накрыть на стол.
  — О'кей, Мил, с удовольствием. И ты посмотришь, какими острыми будут ножи, после того как я их наточу. Кстати, о ножах, Френк. Я начал об этих убийствах на яхте…
  Милдред смотрит на мужа и говорит:
  — Я сдаюсь. Я сделала все, что было в моих силах.
  Дюриэа смеется:
  — Давайте, Грэмпс. Скажите, что вы думаете об этих убийствах.
  — Я провел небольшое расследование. Я побеседовал с некоторыми людьми, и мне многое стало понятно.
  — Вполне допускаю это, — говорит Дюриэа, отпивая глоток из своего стакана.
  — Садитесь к столу! — приглашает Милдред.
  — Охотно, — произносит Грэмпс, — но, может быть, сначала…
  И он красноречивым жестом поднимает пустой стакан.
  — У Грэмпса пустой стакан, — обращается Милдред к мужу. — Ты плохо справляешься со своими обязанностями хозяина дома.
  Дюриэа снова наполняет стаканы.
  — Я не отвечаю за себя после такого количества алкоголя, — говорит Милдред.
  — Что? — удивляется Грэмпс. — Но это всего лишь тонизирующее средство. Можно выпить его целую бочку, с таким же эффектом, как воду. Это ведь сухой мартини, не так ли?
  И Грэмпс снова залпом выпивает стакан, после чего ставит его на стол и говорит:
  — Сынок, в отношении этих двух убийств… Здесь возникает только одна проблема…
  — Вы хотите, чтобы рагу окончательно сгорело? — спрашивает Милдред. — На этот раз я настаиваю на ужине!
  — О'кей, Мил! Подожди, я только налью себе еще один стакан и тотчас же присоединюсь к вам.
  Осушив четвертый стакан мартини, Грэмпс садится за стол.
  — Итак, сегодня я погулял немного по окрестностям, в том числе по пляжу. Мне было интересно поговорить с людьми и особенно с теми, у кого маленькие дети и кто проводит много времени у воды…
  Грэмпс снова наполняет свой стакан.
  — Ты знаешь, Мил, что Виггинсам необходим алкоголь для работы мозга, как бензин для автомобиля. Итак, сегодня на пляже я познакомился с очаровательной семьей по фамилии Таккер. Они живут в кемпинге уже почти неделю. Таккер работает на нефтяных скважинах, и, кажется, он очень дружит с виски, поэтому ему уже намекнули, чтобы он подыскивал себе новое место. Недавно он купил в кредит автомобиль, и теперь торговец пытается аннулировать сделку. Это вынудило Таккера остановиться в кемпинге под вымышленным именем. Но, в общем, он замечательный человек…
  — Френк! — обращается Милдред к мужу. — Если Грэмпс говорит о ком-то, что он замечательный человек, можешь не сомневаться в том, что это означает… Он либо сидел в тюрьме, либо разыскивается полицией, либо спившийся человек, а возможно, и все вместе.
  Виггинс бросает на Милдред строгий взгляд поверх своих очков в металлической оправе.
  — Не будь ханжой, Мил! — говорит он. — Ты тоже Виггинс, и ты должна понимать, что если человек на плохом счету у полиции, то это еще ни о чем не говорит. Может быть, это даже делает ему честь…
  При этих словах Грэмпс встает из-за стола:
  — Я схожу за бутылкой бренди. Будем пить его с кофе. Это очень полезный напиток для желудка. С ним можно переваривать даже булыжники.
  — А когда он у тебя кончается, Грэмпс, что ты делаешь? — спрашивает Милдред.
  — У меня в фургоне всегда стоит полный ящик, — отвечает Грэмпс и убегает.
  — Френк! Я в отчаянии, — говорит Милдред. — Это хуже, чем я могла предположить. И кроме всего прочего он просто влюблен в тебя, и тебе будет трудно от него отделаться.
  Дюриэа улыбается и гладит жену по руке:
  — Не расстраивайся, милая. Твой Грэмпс мне очень нравится.
  — Однако не забывай, что его свидетели могут оказаться людьми с весьма сомнительной репутацией.
  — Мне это может оказаться полезным, дорогая. Кроме того, я теперь лучше понимаю тебя и знаю, что ты многое унаследовала от своей матери Виггинс.
  — Тебя не приводит это в содрогание, Френк? В этот момент возвращается Грэмпс с двумя бутылками в руке.
  — Одна наполовину пустая, — заявляет он, — поэтому я решил сразу захватить полную.
  Наполнив стаканы, Грэмпс залпом выпивает свой и продолжает:
  — Итак, возвращаясь к Таккеру… Я записал на всякий случай его адрес. Его зовут Эверетт, а жену — Мартори. Их сын недавно погиб в автомобильной катастрофе…
  Грэмпс наливает себе еще стакан и добавляет:
  — Я говорю все это для того, чтобы перейти к Ните Молин. Когда она поднялась на яхту?
  — По ее словам, за десять — пятнадцать минут до того, как Шейл выудил ее из воды.
  — И никто не видел, как она поднималась на борт?
  — Нет. Похоже, что Шейл был единственным человеком, кто мог бы ее заметить, но как раз в этот момент он был поглощен созерцанием ракушки. Он говорит, что это было за десять — пятнадцать минут до того, как Молин плюхнулась в воду.
  — Это еще не доказательство.
  — Почему?
  — В течение какого времени Шейл находился на пляже?
  — Минут сорок пять.
  Грэмпс качает головой:
  — Мой друг Таккер находился на пляже в течение получаса.
  — И что он видел?
  — Самое интересное то, что он ничего не видел. Если бы Молин взяла шлюпку у понтонного моста и гребла к яхте, то он бы непременно заметил ее.
  — Он мог не обратить на это внимание, — говорит Дюриэа. — Такое часто бывает.
  — Но только не с Таккером… Этот не пропустит ни одной красивой девушки… Он все это время разглядывал яхты и говорил своей жене, что вот ведь есть такие счастливчики, которые купаются в роскоши, в то время как он потерял работу…
  Милдред перебивает его:
  — Лучше бы он бросил пить, тогда бы тоже мог купаться в роскоши.
  — Ну разумеется! — восклицает Грэмпс. — Ведь владельцы яхт абсолютно не пьют, как известно, и работают круглые сутки…
  — Вы говорите, у вас есть адрес этого типа? — спрашивает Дюриэа.
  — Есть. Он живет в кемпинге, но под чужим именем. Таккер — это его настоящее имя, под которым ты сможешь вызвать его как свидетеля.
  — А что говорит его жена?
  — То же самое, что и он.
  — Пожалуй, я их вызову и побеседую с ними.
  — Дай мне рассказать тебе еще об одной любопытной вещи. В субботу днем Таккер тоже сидел на пляже. Несмотря на страшную жару, народу было немного. «Джипси Квин» стояла на якоре в том же месте. Таккер сразу обратил внимание на эту яхту, так как она самая большая из всех. Так вот, он заметил на понтонном мосту женщину, машущую платком в сторону «Джипси Квин». Тогда с яхты была спущена на воду шлюпка, и молодой мужчина подплыл к мосту и забрал женщину. Таккер видел, как она поднималась на борт яхты. На ней были шотландская юбка и красный жакет. Позднее Таккер видел в газете снимки Ниты Молин, и он полагает, что это вполне могла быть она.
  — В котором часу это было?
  — Около трех.
  — И как долго она оставалась на борту?
  — Часов до четырех. Когда она сошла на берег, в ее руке были письма, которые она опустила в почтовый ящик. Таккер сам это видел.
  Дюриэа на минуту задумывается:
  — После ужина мне необходимо срочно вернуться в контору и еще раз опросить свидетелей. Грэмпс, вы не могли бы пригласить ко мне чету Таккер?
  — Разумеется, сынок. Они придут, чтобы оказать мне услугу. Еще бренди?
  — Не стоит, Грэмпс. Вам еще надо сходить за супругами Таккер.
  — Но от этого напитка еще никому не было вреда! Главное — соблюдать меру, а я ее соблюдаю.
  — Значит, мы не идем в кино? — спрашивает Милдред разочарованным тоном.
  — А почему бы и нет? Мы пойдем на последний сеанс.
  — Говорят, это потрясающий детектив, — замечает Грэмпс. — Я тоже иду с вами. Что же касается Ниты Молин, то я был бы не против с ней познакомиться. Я видел ее фото в газете… Она вполне тянет на миллион долларов!..
  — Прошу тебя, Грэмпс, — улыбается Милдред, — последи за моим мужем, когда он будет брать у нее интервью.
  — Хорошо. Буду смотреть в оба. А пока прикончим эту бутыль…
  Глава 14
  Лампа на столе Френка Дюриэа стоит таким образом, чтобы его лицо оставалось в тени, а весь свет падал на стул для посетителей.
  Немного в стороне сидит секретарь-стенографист. Сидящий рядом с Дюриэа шериф Лассен спрашивает:
  — Все готово? Начинаем?
  Он поворачивается к полицейскому в штатском костюме, стоящему в дверях, и говорит:
  — Начнем с мисс Молин.
  Входит Нита. На ней элегантный костюм серого цвета. Она подходит к стулу, на который ей указывает прокурор. Ее волосы отливают на свету янтарным блеском.
  Дюриэа улыбается ей и говорит:
  — Садитесь, мисс Молин. Сегодня вы будете чувствовать себя гораздо комфортнее, чем в прошлый раз, когда на вас была мокрая одежда. Прошу вас точно отвечать на все мои вопросы.
  Она кивает.
  — Скажите, мисс Молин, как давно вы познакомились с мистером Стирном?
  — Около года назад.
  — А с Артуром Райтом?
  — Примерно тогда же.
  — В каких отношениях вы состояли со Стирном?
  — Я не понимаю, что вы имеете в виду.
  — Я прошу прощения за неделикатный вопрос, мисс Молин, но это совершенно необходимо для следствия… Итак, какие вас связывали отношения?
  — По возрасту он годился мне в отцы, и между нами не было близких отношений. Дюриэа снисходительно улыбается.
  — Я знаю, что Стирн был далеко не молодым человеком, но он был по-своему привлекательным и… очень богатым. Он когда-нибудь делал вам предложение?
  — Никогда.
  — Насколько мне известно, вы можете стать наследницей всего его состояния…
  — Да.
  — Люди, подобные Стирну, не завещают своего имущества молодым женщинам без всяких на то оснований.
  — Разумеется.
  — Какие же это основания?
  — Не понимаю, какое это имеет отношение к убийству.
  — Позвольте мне самому решать.
  — Сожалею, но вас это не касается.
  — Тем не менее я настаиваю.
  — Вы не имеете права копаться в моей частной жизни.
  Дюриэа мягко говорит:
  — Хорошо, поставим вопрос иначе. На какие средства вы живете? На деньги Стирна, не так ли? То есть вы находились на его содержании или он назначил вам ренту?
  — Все это не имеет никакого отношения к убийству.
  Дюриэа на секунду задумывается:
  — Насколько мне известно, мисс Молин, полтора года назад вы работали в магазине моды, жили на очень скромное жалованье. Других источников дохода у вас не было.
  Лицо Ниты заливается краской. Она хочет что-то ответить, но передумывает и молча устремляет на Дюриэа взгляд, полный сарказма.
  Дюриэа продолжает:
  — И вдруг неожиданно вы выкупаете этот магазин, платя владелице наличными. Вы расширяете дело, увеличиваете штат сотрудников и восемь месяцев спустя выгодно все продаете. С тех пор вы не работаете, а занимаетесь спекуляцией земельными участками. Все, до чего вы дотрагиваетесь, превращается в золото. Совершенно естественно предположить, мисс Молин, что коммерческий дар, позволивший вам осуществить такие удачные операции, получил свое развитие под руководством более опытного и более сведущего в делах человека, чем вы.
  Нита хранит молчание, продолжая пристально смотреть на Дюриэа.
  — Ваши отношения с Эддисоном Стирном восходят как раз к той эпохе, когда начинается ваше головокружительное восхождение к богатству и процветанию. Все указывает на достаточно близкий характер этих отношений, не так ли?
  — Ваше вторжение в мою частную жизнь является дерзким превышением власти!
  Дюриэа спокойным тоном продолжает:
  — На моей должности становишься реалистом. Я вижу жизнь такой, как она есть. Я знаю не из теории, а из практики, что когда мужчина зрелого возраста интересуется молодой очаровательной женщиной, которая вскоре демонстрирует неоспоримые признаки материального благополучия, то их отношения далеки от платонических.
  Нита секунду колеблется, затем встает со стула и говорит:
  — Я не останусь здесь больше ни минуты. Полицейский в штатском делает шаг к двери.
  — К сожалению, у вас нет выбора, мисс Молин, — произносит Дюриэа.
  — Я знаю о своих правах, — отвечает она. Дюриэа терпеливо продолжает:
  — Я объясню вам, мисс Молин, почему я вам все это говорю.
  — Мне было бы на самом деле интересно это услышать.
  — Сначала ответьте мне на один вопрос, мисс Молин, в котором часу вы поднялись в воскресенье на борт «Джипси Квин»?
  — Я уже вам говорила, что это было за десять — пятнадцать минут до того, как я выскочила на палубу и упала в воду.
  — В течение какого времени вы оставались на борту?
  — Я успела только обнаружить трупы.
  — Мне не удалось найти ни одного человека, который бы видел, как вы поднимались на яхту в воскресенье утром…
  Лицо Ниты кривится в презрительной гримасе.
  — Зато мне удалось найти свидетеля, — добавляет Дюриэа, — видевшего молодую женщину, поднимавшуюся на борт яхты в субботу днем…
  Нита на секунду перестает дышать, затем произносит:
  — Если у вас есть такой свидетель, то вы можете привести его.
  — Где вы были в субботу днем?
  — Не пытайтесь запугать меня. Если вы имеете право задавать мне любые вопросы, то я в свою очередь имею право не отвечать на них.
  — Значит, вы не хотите отвечать? Нита пренебрежительно качает головой. Дюриэа поворачивается к полицейскому, стоящему у двери, и говорит:
  — Картер, попросите мистера Шейла пройти в кабинет, а также мистера и миссис Таккер.
  — Мистер Виггинс просил передать, что хотел бы быть принятым в одно время с Таккером. Дюриэа улыбается:
  — Хорошо. Пусть он тоже войдет. Полицейский открывает дверь и приглашает:
  — Шейл и Таккер, входите! Виггинс, вы тоже можете войти.
  Нита Молин смотрит на входящих холодно, за исключением Шейла, которому она адресует сдержанную улыбку.
  Дюриэа вопросительно смотрит на Таккера, высокого, угрюмого малого с сутулыми плечами, от которого ускользает смысл взгляда прокурора. Его жена начинает что-то нашептывать на ухо Грэмпсу Виггинсу. Грэмпс подталкивает Таккера локтем и в свою очередь начинает что-то нашептывать ему на ухо.
  Таккер отрицательно мотает головой.
  Грэмпс обращается к Дюриэа высоким голосом, переходящим в стаккато:
  — Мы можем подождать здесь?
  — Нет, — отвечает Дюриэа с улыбкой, — подождите за дверью.
  Но при виде разочарованного лица Грэмпса он смягчается:
  — Вы можете сесть рядом с шерифом, мистер Виггинс, а мистер и миссис Таккер подождут в коридоре. Мистер Шейл, садитесь, пожалуйста, сюда, я хочу задать вам несколько вопросов. Шейл молча садится на указанное место.
  — Вы коммивояжер?
  — Да.
  — Вы не знакомы ни с Эддисоном Стирном, ни с Артуром Райтом?
  — Нет.
  — Вы были на пляже утром в воскресенье?
  — Да.
  — Вы можете сказать, в котором часу мисс Молин поднялась на борт яхты?
  — Я не видел, когда она поднялась на борт, но я могу сказать, когда она могла это сделать.
  — Так когда же?
  — Минут за пятнадцать перед тем, как я ее вынул из воды.
  — Вы заметили ее впервые, только когда она подошла к борту?
  — Да.
  — Сколько времени она оставалась у борта?
  — Минуту или две.
  — Что было потом?
  — Она упала за борт.
  — Сколько вам понадобилось времени, чтобы подплыть к ней?
  — Не знаю, мне было не до этого.
  — Хотя бы приблизительно…
  — Я пробежал метров пятнадцать — двадцать по пляжу, взял шлюпку и начал грести. Минуты три…
  — И все это время она барахталась в воде?
  — Я бы не сказал, что она барахталась. Она вынырнула раз, затем другой. Когда я подплыл к ней, она вынырнула уже в третий раз.
  — Почему вы считаете, что она поднялась на борт яхты за пятнадцать минут до того, как вы ее заметили?
  — Я не сказал, что это было за пятнадцать минут до того, как я ее заметил, — осторожно отвечает Шейл. — Я сказал: за пятнадцать минут до того, как я ее выловил, а заметил я ее минут за двенадцать..
  — Что позволяет вам с такой точностью определить время?
  — Дело в том, что она могла подняться на борт незамеченной только в это время.
  — Объясните, пожалуйста.
  — Ровно за четверть часа до того момента, когда я ее выловил из воды, я был погружен в созерцание очень любопытной раковины.
  — Но вы указываете очень точное время — четверть часа.
  — Это всего лишь мое ощущение.
  — Вы остановились в отеле «Бальбоа»?
  — Да.
  — И вы вернулись прямо в отель после того, как дали мне показания?
  — Да.
  — Мисс Молин звонила вам туда?
  — Да.
  — Что было дальше?
  — Мы поехали вместе в бар.
  — А потом вы отправились вместе на «Альбатрос»?
  — Да.
  — Это была ее идея?
  — Да.
  — Вы знали мисс Харплер?
  — До этой истории нет.
  — Зачем вы отправились на «Альбатрос»?
  — Меня пригласила мисс Молин. Неожиданно тон Дюриэа становится сухим:
  — Вы не обязаны отвечать на эти вопросы, мистер Шейл, и вы не обязаны говорить правду. Но дача ложных показаний может привести к нежелательным последствиям, мистер Шейл. Для чего вы отправились на «Альбатрос»?
  — Он сделал это по моей просьбе, — вмешивается Нита Молин.
  — Я обращаюсь к Шейлу, — сухо произносит прокурор.
  — Мне нечего добавить к сказанному мисс Молин. Если вы хотите узнать, чем я занимался после дачи показаний на яхте «Джипси Квин», обращайтесь к мисс Молин.
  Дюриэа на минуту задумывается, затем спрашивает:
  — Почему вы встали на эту позицию, мистер Шейл?
  — Потому что я уверен в том, что все, что я делал после этого, не имеет никакого отношения к убийству.
  — В котором часу «Альбатрос» вышел в море?
  — Не знаю.
  — Но вы ведь были на борту?
  — Да, но я спал.
  — В котором часу вы проснулись?
  — Уже в открытом море.
  — И что вы сделали?
  — Я попытался выйти из кабины, но дверь оказалась запертой на ключ. Я принялся так стучать в нее, что мисс Харплер пришлось меня выпустить.
  — И какое она вам дала объяснение?
  — Ей показалось, что полицейским на борту «Джипси Квин» не нравится, что мы слишком интересуемся тем, что там происходит, и поэтому она решила немного проветриться.
  Нита Молин хочет что-то сказать, но передумывает.
  — Итак, в котором часу вы проснулись?
  — Перед самым заходом солнца.
  Дюриэа медленно качает головой и говорит:
  — Хорошо. Я думаю, что на сегодня достаточно. У меня сложилось впечатление, что после обнаружения трупов произошло нечто, что вы пытаетесь скрыть от меня… Придется мне набраться терпения и подождать, пока вы решитесь просветить меня на этот счет.
  Дюриэа вопросительно смотрит на молодых людей, но они оба молчат. Обменявшись коротким взглядом, они упрямо и сосредоточенно смотрят на носки своих туфель.
  Грэмпс Виггинс ерзает на стуле и не выдерживает:
  — Я бы хотел задать один вопрос. Дюриэа бросает на него строгий взгляд. Грэмпс повторяет свою просьбу:
  — То, о чем я хочу спросить, сынок, очень важно.
  — О чем же? — произносит Дюриэа сухим тоном.
  — Мне бы хотелось знать, не спрашивала ли мисс Молин Шейла о том, в какой момент он не смотрел в сторону яхты, прежде чем сказать ему, когда она туда поднялась? — спрашивает Грэмпс.
  Лицо Шейла на секунду мрачнеет, затем, улыбнувшись, он обращается к Дюриэа:
  — Не понимаю… но я могу ответить на этот вопрос. Мисс Молин абсолютно не…
  Неожиданно он, быстро взглянув на Ниту, отводит глаза в сторону, так и не закончив фразы.
  Грэмпс Виггинс встает со стула и подходит к Шейлу, устремив на молодого человека свои проницательные голубые глаза.
  — Разве она не заехала за вами в отель, чтобы угостить вас в каком-нибудь баре? — спрашивает он своим высоким голосом. — Разве она вам не объяснила, почему вы не заметили ее в тот момент, когда она поднималась на борт яхты?
  — Кто этот господин? — интересуется Шейл у прокурора.
  — Он не является официальным лицом, поэтому вы не обязаны отвечать на его вопросы.
  — Мне кажется, я уже все сказал, — произносит Шейл.
  Грэмпс Виггинс подносит свой палец к носу молодого человека.
  — А разве у «Альбатроса» не было в море рандеву с другим судном?
  — Я не знаю, — отвечает Шейл. — Я спал. Когда я поднялся на палубу, «Альбатрос» уже возвращался в Санта-Дельбарру.
  — Жаль, очень жаль, — вздыхает Грэмпс Виггинс.
  — Ладно, на сегодня достаточно, — говорит Дюриэа. — Конечно, при условии, что никто не хочет сделать заявление.
  Молодые люди молча встают и выходят из кабинета.
  Когда дверь за ними закрывается, Грэмпс Виггинс говорит:
  — В субботу днем Таккер видел совсем другую девушку, поднявшуюся на борт «Джипси Квин». Но он не видел, чтобы мисс Молин поднималась на яхту в воскресенье утром. Он видел только, как она вышла на палубу и бросилась в воду.
  — Она говорит, что плохо себя почувствовала.
  — Это она говорит. Таккер утверждает, что она просто нырнула.
  — Почему вы спросили Шейла о рандеву в море с другим судном?
  — Потому что я постоянно думаю о морском круизе, в который собирался отправиться Стирн в воскресенье днем. «Джипси Квин» не смогла выйти в море по известным причинам, но «Альбатрос» отправился на рандеву и вернулся. Почему?
  — Понятия не имею, Грэмпс.
  — «Альбатрос» отправился на рандеву вместо «Джипси Квин». А где сейчас мисс Харплер? Что она говорит по поводу своей воскресной прогулки?
  — Она имеет право на любые прогулки на своей яхте, — замечает шериф Лассен.
  — Если она нам понадобится, мы всегда сможем вызвать ее, — говорит Дюриэа, потягиваясь и вставая. — Я считаю, что на сегодня достаточно. Картер, скажите всем, что они свободны.
  Полицейский открывает дверь в коридор:
  — Вы свободны.
  — Поддерживайте контакт с Таккером, — обращается Дюриэа к Грэмпсу. — Он еще может пригодиться нам…
  В кабинет возвращается Картер:
  — Там некто Хазлит настаивает на встрече с вами. Он говорит, что это очень важно. Дюриэа недовольно морщится.
  — Я уже устал от этого дела, — замечает он.
  — Он сказал, что он адвокат и поверенный в делах.
  — Ах, так… В таком случае придется его принять. Вы подождете, Грэмпс?
  — Ты хочешь, чтобы я вышел? Дюриэа смеется:
  — Боюсь, что мистер Хазлит захочет поговорить со мной конфиденциально.
  Дверь в кабинет открывается. Входит Картер, за ним Хазлит и Нита Молин. Нита обращается к Дюриэа:
  — Мистер Дюриэа, представляю вам своего поверенного, мистера Хазлита.
  — О! — восклицает прокурор. — Я не знал, что поверенный мисс Молин ждал в коридоре…
  — Я не ждал, — говорит Хазлит. — Я только что приехал.
  — Если бы я знал, что вы приедете, я подождал бы вас, чтобы допрашивать мисс Молин в вашем присутствии.
  — Но я приехал по другому поводу. А мисс Молин абсолютно нечего от вас скрывать… Нита с возмущением выпаливает:
  — Я не думала, что прокурор спросит меня о… что он позволит себе инсинуации… Хазлит обрывает ее:
  — Успокойтесь, дорогая.
  Затем, повернувшись к Дюриэа, он говорит ему своим самым медоточивым тоном:
  — Я привез вам информацию, которая, по моему мнению, является важным свидетельством…
  — Что за информация? — спрашивает Дюриэа, снова садясь за стол.
  Никто не обращает внимания на Грэмпса, который на цыпочках пробирается в угол комнаты и скромно садится там на стул.
  Хазлит начинает объяснять ситуацию:
  — Я был адвокатом мистера Стирна и вел все его дела на протяжении долгих лет. Месяц назад мистер Стирн заключил контракт о покупке нефтяного участка, последний срок подтверждения которого истекал в субботу, в полночь. Сегодня утром я назначил мисс Молин управляющей делами Стирна. Этим назначением я преследовал также цель, чтобы мисс Молин могла потребовать продления срока подписания контракта с учетом сложившихся обстоятельств. Сегодня днем мисс Молин подписала контракт. Возможно, что нам придется решать дело в судебном порядке. Я объясняю вам все это для того, чтобы было понятно дальнейшее.
  — Вы говорили о свидетельстве, — напоминает Дюриэа.
  — Оно у меня имеется. Мне стало известно, что Стирн сам написал о своем окончательном решении.
  — В чем же дело?
  Хазлит бережно достает из кармана конверт и объясняет:
  — Вот конверт, отправленный в адрес конторы мистера Эддисона Стирна в Лос-Анджелесе. Он был отправлен по почте из Санта-Дельбарры в субботу, в шестнадцать часов тридцать минут.
  — Ну и?..
  — В этом конверте лежит копия письма, отправленного Эуэллу и Филдингу. Здесь объясняется, почему подтверждение контракта было отправлено в самый последний момент. На втором листе копии рукой Стирна написано, что он сам отправил оригинал в субботу в шестнадцать тридцать из Санта-Дельбарры.
  — Покажите это письмо, — просит Дюриэа. Он берет копию, изучает ее в течение нескольких минут и спрашивает:
  — Письмо было отпечатано в Лос-Анджелесе?
  — Не думаю. В таком случае он оставил бы его в своем кабинете, а с собой взял бы только оригинал, чтобы отправить его по почте.
  — Я вижу штемпель Санта-Дельбарры. У Стирна была на яхте пишущая машинка?
  — Да, портативная. Он иногда пользовался ею. Артур Райт тоже умел печатать, раньше он был секретарем Стирна.
  Дюриэа с интересом смотрит на Хазлита, тот продолжает:
  — Эуэлл и Филдинг утверждают, что не получали письма Стирна, но я убежден, господин Дюриэа, что это ложь. Они узнали о смерти Стирна и решили воспользоваться этим, чтобы скрыть получение письма. Они могут выиграть таким образом большую сумму. Я приехал, чтобы просить вас вызвать сюда этих двух бандитов и разобраться с ними. Если Стирн отправил это письмо, то вы располагаете сведениями о времени наступления его смерти и возможного мотива…
  Дюриэа, улыбнувшись, замечает:
  — Как я понял, вы возбуждаете дело против этих двух типов и хотите использовать меня…
  Хазлит протестует с видом оскорбленного достоинства:
  — Я и не думал скрывать от вас, что извлеку определенную выгоду из результатов проводимого вами расследования, но я обращаюсь к вам как к судье.
  Между тем Грэмпс Виггинс бесшумно подходит сзади к прокурору и читает через его плечо текст письма. Неожиданно он тычет пальцем в нижний угол письма:
  — Обратите внимание на эти инициалы, вот здесь, в нижнем углу; «Э.С. — А.Р.» Я уверен, что А.Р. — это инициалы машинистки, печатавшей письмо. Это ее видел Таккер в субботу днем на яхте, а позднее на берегу, когда она опускала письмо в ящик. Даю руку на отсечение, что машинистка живет в Санта-Дельбарре.
  Хазлит отвечает холодным тоном:
  — Но рукою Стирна написано, что он сам отправил письмо.
  — Мне плевать на то, что написал Стирн, — возвещает Грэмпс. — Я говорю о том, что можно проверить. У нас есть свидетель, видевший девушку, которая отправила копию письма. А Стирн отправил оригинал.
  — Во всяком случае, — замечает Хазлит, — я посчитал своим долгом, господин прокурор, поставить вас об этом в известность, так как я рассчитываю на наше дальнейшее сотрудничество.
  — Очень приятно это слышать, — говорит Дюриэа, — было бы хорошо, если бы вы убедили в этом вашу клиентку.
  Грэмпс, подпрыгивая, направляется к двери. Прежде чем выйти, он оборачивается и говорит Дюриэа:
  — Идите в кино без меня. У меня есть дела поинтереснее.
  Глава 15
  Когда Дюриэа возвращается домой, Милдред уже готова к выходу.
  — Где Грэмпс? — спрашивает она.
  — Он отправился поиграть в детектива. Я не стал ему препятствовать. По крайней мере, это отвлечет его от других безрассудств.
  — Что он задумал?
  — Он решил разыскать машинистку с инициалами А.Р.
  — Тебе не стоило отпускать его одного, Френк.
  — Что я мог поделать? Пусть развлекается, как ему нравится.
  — Значит, идем без него? Посмотри, какую я надела очаровательную шляпку. Как, по-твоему, на что она похожа?
  — Не знаю, что-то среднее между птичьим гнездом и горшком с цветами, на который наступил слон…
  Они выходят на крыльцо, и Дюриэа закрывает дверь на ключ. У дома останавливается автомобиль, из которого вылезают мужчина и женщина и идут навстречу.
  — Мистер Дюриэа? — спрашивает женщина.
  Дюриэа приподнимает шляпу и кланяется.
  — Нам совершенно необходимо поговорить с вами. Мы отнимем у вас всего несколько минут… Дюриэа вздыхает:
  — У меня свидание и…
  — Меня зовут миссис Райт, — перебивает она, — я вдова Артура Райта.
  Ее имя производит тот эффект, на который она и рассчитывала.
  Дюриэа бросает на жену печальный взгляд и открывает дверь. Все проходят в гостиную и устраиваются в креслах.
  Миссис Райт первая нарушает молчание:
  — Мне очень жаль, что мы расстроили ваши планы на сегодняшний вечер, но мы приехали из Лос-Анджелеса специально, чтобы встретиться с вами и…
  Мужчина перебивает ее и говорит вежливым тоном:
  — Переходи прямо к делу, которое привело нас сюда, Пирл.
  Дюриэа с интересом смотрит на молодого человека.
  — Меня зовут Уоррен Хилберс, я брат миссис Райт.
  Дюриэа поворачивается к женщине и говорит:
  — Приношу вам свои соболезнования, мадам. Так что же вас привело ко мне?
  — Я хочу дать показания.
  — Слушаю вас, мадам.
  — Прежде всего я бы хотела… кое-что уточнить… чтобы вы поняли… Эддисон Стирн был властным человеком и полностью подчинил Артура, который, впрочем, боготворил его…
  Уоррен Хилберс вежливо перебивает сестру:
  — Пирл! Расскажи мистеру Дюриэа о том, что привело нас сюда, и, быть может, он еще успеет на свое свидание.
  — В таком случае, Уоррен, может, ты сам все расскажешь?
  Хилберс вынимает из портсигара сигарету и долго закуривает ее. Затем он поднимает глаза на прокурора и говорит:
  — Моя сестра считает, что Артур Райт убил Эддисона Стирна, после чего застрелился сам. Дюриэа демонстрирует искреннее удивление:
  — Но миссис Райт только что сказала, что ее муж боготворил Стирна…
  — Есть еще одна вещь, о которой моя сестра не осмеливается сказать, но которая гложет ее, — замечает Хилберс мягким, но хорошо поставленным и уверенным голосом. — Она считает, что в некотором роде виновата в том, что случилось, то есть в убийстве… Я попытался разубедить ее в этом, но она вбила себе в голову, что Райт убил Стирна после того, как она сказала ему… Пирл, расскажи сама.
  — Мне трудно об этом говорить, мистер Дюриэа, потому что я не могу быть объективной по отношению к женщине, которую я ненавижу.
  Дюриэа кивает, чтобы показать, что он внимательно слушает.
  — Между Нитой Молин и Эддисоном Стирном были особые отношения, — продолжает Пирл. — Я уверена, что они были близки. Хотя сейчас я допускаю, что Эддисон мог относиться к ней как к дочери…
  Она замолкает, и Хилберс подбадривает ее:
  — Продолжай, Пирл.
  — Не исключено, что он ее отец… Дюриэа молча ждет продолжения.
  — Мисс Молин в некотором смысле удивительная женщина. Она прекрасно знает, чего хочет. Не знаю, знаком ли вам этот тип женщин, но они завораживают мужчин…
  Следует короткая пауза, которую прерывает Хилберс:
  — Оставь философские рассуждения, Пирл. Мистеру Дюриэа нужны факты. Итак, Артур Райт был без ума от Ниты Молин, но его страсть не была взаимной… Пирл, продолжай, пожалуйста, и сбрось с души камень.
  Пирл Райт продолжает:
  — Разумеется, муж не обсуждает такие вещи со своей женой. Но он молился на Эддисона Стирна, а тот делал все для того, чтобы Артур и Нита постоянно были вместе. Эддисон ненавидел меня и мечтал разрушить наш брак. Надо сказать, ему это удалось…
  Пирл Райт делает короткую паузу и снова продолжает:
  — Сначала я пыталась бороться со Стирном, но потом поняла, что его влияние на Артура слишком велико, и опустила руки. В конце концов мы пришли к молчаливому согласию: мы не разводились, но наш союз был чисто формальным. Когда Артур уезжал со Стирном, я тоже могла отправляться куда угодно. Именно поэтому я не сразу поняла, что Эддисон усиленно старался соединить Артура и Ниту. Для меня это было как гром среди ясного неба.
  Пирл Райт снова замолкает.
  — Скажи, как ты узнала об этом, Пирл, — говорит Хилберс.
  — Мне сказал об этом Артур.
  — Когда?
  — В прошлую пятницу. Он признался, что любит другую. Я спросила кого, и он сказал, что Ниту. Конечно, я чувствовала себя оскорбленной. Я не скажу, что сердце мое разрывалось, но гордость моя была уязвлена. Я решила ему отомстить. Мне хотелось тоже причинить ему боль. Разумеется, я бы ему никогда этого не сказала, если бы не думала так, но в тот момент я действительно думала, что это правда…
  — Что вы ему сказали?
  — Что Эддисон сплавил ему надоевшую любовницу.
  Следует продолжительная пауза. Наконец Дюриэа спрашивает:
  — Что было потом?
  — Он побледнел. Я еще никогда не видела его в таком состоянии. Подобная мысль просто не приходила ему в голову, и поэтому удар оказался слишком сильным…
  Хилберс комментирует рассказ своей сестры:
  — Понимаете, мистер Дюриэа, Пирл была в тот момент совершенно искренна. А сегодня утром между Пирл и мисс Молин произошел разговор, заставивший Пирл усомниться в правоте ее суждений. — Он встает, чтобы загасить окурок в пепельнице, затем снова возвращается на место. — Лично я не верю ни одному слову мисс Молин. Она сочинила эту красивую историю, потому что теперь ее никто не может опровергнуть, но которая тем не менее задела Пирл за живое. Сегодня утром, когда я вернулся домой, я застал Пирл, в слезах. Она пережевывала слова мисс Молин и уверяла меня, что если все это правда, то она сказала Артуру ужасную вещь. Чем больше она об этом думала, тем больше убеждала себя в том, что виновна в убийстве… Я попытался доказать ей, что ничто не подтверждает ее подозрений и что речь вовсе не идет об убийстве и последовавшем за ним самоубийстве. Речь идет, насколько я понимаю, о двойном убийстве. Я решил привезти Пирл сюда, чтобы она рассказала вам о своих подозрениях и сомнениях, ну, а окончательные выводы вы сделаете сами.
  — В глубине души я убеждена, что это правда, — говорит Пирл. — Поднявшись в свой кабинет, Артур выдвинул ящик письменного стола, взял револьвер и ушел из дома, не сказав ни единого слова. После его ухода я поднялась в его кабинет, чтобы проверить, на месте ли револьвер. Его там не было…
  — И что вы предприняли? — спрашивает Дюриэа.
  — Я попыталась связаться с Эддисоном Стирном, но он отказался меня принять.
  — Но вы не видели, как ваш муж брал револьвер?
  — Нет, не видела. Я только слышала, что он выдвинул и задвинул ящик стола, а когда я поднялась в кабинет, то револьвера на месте не было.
  — Все это игра ее воображения, — вмешивается Хилберс. — Артур мог взять револьвер раньше. Он мог, наконец, одолжить его кому-нибудь.
  — Кроме того, ничто не говорит о том, — замечает Дюриэа, — что речь идет об убийстве и последовавшем за ним самоубийстве.
  — Вот именно, — подтверждает Хилберс. — Но Пирл смотрит на дело по-другому…
  — Замолчи, Уоррен. Хватит ворошить все это.
  Хилберс поворачивается к прокурору и объясняет, тщательно взвешивая каждое слово:
  — Дело в том, мистер Дюриэа, что Пирл убеждена также в том, что Артур непременно должен был оставить письмо, объясняющее его поступок. Он должен был оправдать себя в глазах Ниты Молин и объяснить, что вынудило его на этот отчаянный шаг. Поэтому, если Пирл права и речь идет действительно об убийстве и последовавшем за ним самоубийстве, то где же в таком случае револьвер и предсмертная записка? Заметьте, что лично я считаю это плодом воображения Пирл, но…
  Пирл обрывает его:
  — Нет, это не плод моей фантазии. Я уверена в том, что речь идет об убийстве и самоубийстве. Но после трагедии кто-то унес револьвер и письмо. Я уверена, что Артур оставил письмо. Возможно, он напечатал его на машинке, так как письмо должно было быть длинным. Артур не ограничился бы одной фразой типа: «Я должен был это сделать!», нет, Артур объяснил бы все до мельчайших подробностей, он изложил бы историю знакомства и развития своих отношений с Эддисоном Стирном, а затем с мисс Молин. Он рассказал бы о своих подозрениях, своем отчаянии и прочее, и прочее. И кроме того, я уверена, что он оставил бы… э… э…
  — Что именно? — спрашивает Дюриэа.
  — Завещание, в котором лишил бы меня наследства.
  — А что, завещание тоже исчезло?
  — Похоже, что да.
  — Вы не обнаружили завещания в его бумагах?
  — Нет, что еще больше утверждает меня в моем мнении. Он написал завещание и вложил его в конверт, а затем передал своему банкиру, предварительно запечатав его. Банкир позвонил мне и сообщил, что в пятницу днем Артур забрал конверт, сказав, что собирается переделать завещание.
  — А по первому завещанию вы назначались наследницей всего его имущества? — спрашивает Дюриэа.
  — Я не знаю.
  — А его банкир знает?
  — Нет, конверт был запечатан.
  В разговор снова вмешивается Хилберс:
  — Надеюсь, вы понимаете, мистер Дюриэа, что, в сущности, Пирл не в чем себя упрекать. Предположим, что Эддисон Стирн действительно был отцом Ниты Молин либо считал ее своей дочерью. Это объясняет интимность их отношений и подарки, которые он ей делал. Ему стоило только сказать об этом Артуру, и все сомнения бы развеялись. Кроме того, у них было достаточно времени для объяснения. Известно, что они провели вдвоем на яхте несколько часов до убийства. Если бы Артур действительно взял с собой револьвер и собирался убить Стирна, то сначала он потребовал бы от него объяснений, не так ли, мистер Дюриэа?
  — Все это мне кажется вполне логичным, — говорит прокурор.
  Пирл Райт перебивает его с истерической ноткой в голосе:
  — Вы пытаетесь убедить меня, что я невиновна в том, что произошло…
  Хилберс останавливает ее:
  — Не глупи, Пирл! Мы говорим о реальных фактах.
  Он снова поворачивается к Дюриэа и говорит:
  — Я так и не смог убедить свою сестру, может быть, вам удастся это сделать. Мне кажется, что в этом деле возможно несколько вариантов. Во-первых, отношения между мисс Молин и Стирном могли быть чисто платоническими, значит, налицо двойное убийство. Во-вторых, их отношения могли быть не столь невинны, и тогда речь идет об убийстве и самоубийстве.
  Дюриэа на секунду задумывается и спрашивает Хилберса:
  — А если допустить второй вариант, мистер Хилберс, у вас есть предположения по поводу того, как развивались события дальше?
  — Да. Я думаю, что мисс Молин…
  — Замолчи, Уоррен! — перебивает его сестра. — Мы уже столько раз обсасывали эту тему. Хватит об этом!
  Хилберс невозмутимо продолжает, не обращая внимания на протест сестры:
  — В таком случае Артур оставил бы письмо, а кроме того, револьвер тоже находился бы где-нибудь неподалеку от трупов… Отсюда вытекает, что кто-то был заинтересован в исчезновении как револьвера, так и послания, а этим человеком может быть только Нита Молин. Это означает, что она оставалась на яхте достаточно долгое время и успела спрятать от посторонних глаз то, что считала необходимым. Поэтому Пирл совершенно напрасно мучает себя. Если мисс Молин действительно была любовницей Стирна и собиралась вдобавок разрушить брак Пирл, то сестра имела право сказать мужу то, что сказала. Но если это было не правдой, то у Стирна было достаточно времени, чтобы объяснить это Райту…
  Хилберс умолкает, высказав все, что мог, чтобы унять угрызения совести своей сестры.
  Дюриэа поворачивается к миссис Райт и спрашивает ее:
  — Вы были в субботу на острове Каталина?
  — Да. В пятницу вечером я безуспешно пыталась связаться со Стирном. Тогда я позвонила брату и попросила его приехать. Мне нужен был его совет…
  — Но ты мне ничего не сказала о револьвере, Пирл.
  — Нет. Я решилась сказать тебе об этом только в субботу.
  Хилберс объясняет Дюриэа:
  — Пирл рассказала мне только о своей ссоре с мужем. Я успокоил ее, сказав, что не вижу в этом ничего трагического.
  — Когда вы отправились на остров? — спрашивает Дюриэа.
  — В субботу утром, около восьми часов.
  — Немного позднее, — поправляет Пирл. — В половине девятого. Да, катер отчалил в половине девятого.
  — У нас прекрасный катер с мощным мотором, — добавляет Хилберс.
  — И вы весь день провели вместе? — спрашивает прокурор как бы между прочим.
  — Да, — отвечает Хилберс. — Затем, улыбнувшись, продолжает:
  — Конечно, мы разлучались на короткое время, минут на десять — пятнадцать…
  Пирл Райт говорит:
  — В субботу днем я спала больше часа. Да, почти полтора часа.
  — О! — восклицает Дюриэа. — Я задал вопрос просто так и не спрашиваю вас о таких подробностях. В какой части острова вы остановились?
  — Я точно не знаю. Окна коттеджа выходят на бухту…
  — Мы остановились в коттедже миссис Эльвиры Ралей. Я часто снимаю у нее коттедж. Мой катер не столь комфортабелен, чтобы спать в нем.
  — А когда вы уехали с острова?
  — В воскресенье вечером. И в этой связи, мистер Дюриэа, мне бы хотелось обратить ваше внимание еще на одну вещь. Когда в субботу утром Пирл уходила из дома, она не собиралась туда возвращаться. Она оставила письмо Артуру, в котором писала, что не может больше выносить его равнодушие и дружбу с человеком, разрушившим их брак. Но она не может согласиться также на его брак с бывшей любовницей его друга, тем более что он просит ее саму подать на развод. Если он хочет развестись с ней, то пусть сам ходатайствует о разводе в калифорнийском суде. Кроме того, она намерена возбудить иск против Эддисона Стирна, обвинив его в отчуждении мужа и разрушении их брака. Пирл собиралась подать иск уже в понедельник.
  — А где вы оставили письмо? — спрашивает Дюриэа Пирл.
  — На ночном столике Артура.
  — Прислуга могла его прочитать?
  — Нет. Письмо было запечатано.
  После короткой паузы Хилберс продолжает:
  — Итак, в воскресенье вечером Пирл вызвали в почтовое отделение острова на переговоры. Звонила мисс Молин. Она сообщила, что случилось нечто ужасное и что Пирл должна немедленно вернуться домой, чтобы уничтожить письмо, если оно существует.
  — Откуда ей было известно об этом письме? — спрашивает Дюриэа.
  — Это остается тайной, — отвечает Хилберс. — Объяснение может быть только одно: в субботу утром, после отъезда Пирл, Артур вернулся домой, прочитал письмо и снова вложил его в конверт. После этого он встретился с Нитой Молин и рассказал ей о письме.
  — Письмо было на месте, когда вы вернулись домой? — обращается Дюриэа к Пирл Райт. Она кивает. Хилберс продолжает:
  — Нита Молин не хотела, чтобы ее имя упоминалось в прессе. Она знала, что полиция придет в дом и обнаружит письмо. Поэтому она посоветовала Пирл вернуться и уничтожить его.
  — Вы спросили у мисс Молин, откуда ей стало известно о письме? — спрашивает Дюриэа Пирл.
  — Нет. В телефонном разговоре все это звучало не так категорично. Она просто посоветовала мне уничтожить письмо в том случае, если я его написала.
  Хилберс смотрит на часы и хмурит брови:
  — Прошу прощения, мистер Дюриэа. Мы задержали вас дольше, чем я предполагал. Надеюсь, вы сможете убедить Пирл в том, что я прав, успокаивая ее: у Эддисона Стирна было достаточно времени, чтобы спокойно объяснить все Артуру на борту яхты.
  Дюриэа поворачивается к Пирл Райт и улыбается ей.
  — Это абсолютно справедливо, миссис, — говорит он.
  Хилберс с благодарностью смотрит на Дюриэа. Пирл Райт слезливым тоном обращается к прокурору:
  — Умоляю вас, мистер Дюриэа, обещайте мне, что вы проясните этот вопрос и узнаете, был ли на самом деле Эддисон Стирн отцом Ниты Молин или чем-то в этом роде…
  — Или она была его любовницей, — добавляет Хилберс.
  Затем молодой человек поворачивается к Милдред:
  — Надеюсь, вы простите нам наше вторжение. Мне, право, очень неловко, что мы испортили вам вечер, но…
  Милдред импульсивным жестом протягивает ему руку:
  — Не стоит извиняться, мистер Хилберс. Я прекрасно вас понимаю. Вы поступили правильно.
  Дюриэа провожает посетителей до крыльца. Когда он возвращается в гостиную, Милдред говорит ему:
  — Они оба очень симпатичные. Ты тоже считаешь, что кто-то унес из каюты револьвер и письмо?
  — Вполне возможно. — Он на секунду задумывается и добавляет:
  — Может быть, нам тоже поиграть в детективов, что ты на это скажешь? Было бы неплохо вернуться на яхту и в спокойной обстановке еще раз все осмотреть.
  — Значит, мы не идем в кино? Фильм демонстрируется сегодня последний вечер…
  — Ты Виггинс или нет? Твой предок не колебался между долгом и бредятиной…
  — В таком случае я выбираю долг…
  — Ты достойна быть женой прокурора, Мил. А я постараюсь быть достойным Грэмпса Виггинса. В путь!
  Глава 16
  Милдред уверенно ведет машину по ночному городу. Неожиданно она спрашивает:
  — Скажи, Френк, а чем, собственно, занимается шериф? Пока ты работаешь, он развлекается…
  — Он знает свое дело. Когда следствие заканчивается удачно, он приписывает весь успех себе, а в случае неудачи умывает руки. А в интервале он довольствуется допросами свидетелей и прочим. Ты ведь знаешь Лассена…
  — Да, конечно.
  Милдред на лихом вираже подъезжает к дамбе и останавливает машину у яхт-клуба.
  — Охрана на месте? — спрашивает она у мужа.
  — Нет. Мы сняли охрану. Каюты заперты на ключ. Впрочем, мисс Молин назначена теперь управляющей имуществом Стирна, и завтра нам придется передать ключи ей.
  Дюриэа берет жену под руку, и они направляются в сторону клуба.
  — Мне нужно спросить разрешение на одну из этих шлюпок, — объясняет он.
  — Разве мы не можем взять шлюпку втихаря?
  — Что? Ты предлагаешь прокурору стать ночным гангстером? Ты хочешь, чтобы я угнал лодку у людей, оказавших мне доверие и выбравших меня на эту должность?
  — Я бы предпочла выйти замуж за корсара.
  — Действительно, так может говорить только настоящая Виггинс! Я передам это Грэмпсу. Значит, берем «Джипси Квин» на абордаж?
  — Мне следует сшить черные паруса с изображением черепа, чтобы поднять их на мачте… Тихо! Там кто-то есть…
  Они подходят на цыпочках к освещенному окну клуба и заглядывают внутрь. Вокруг стойки бара толпятся пять или шесть членов клуба. Они пьют, курят, разговаривают. Комната утопает в голубом табачном дыму.
  — Держу пари, что они рассуждают об убийстве, — говорит Милдред. — Если они тебя заметят, то не отпустят так просто.
  Супружеская чета молча идет к понтону и устраивается в одной из пришвартованных к нему шлюпок. Дюриэа распутывает трос и садится за весла.
  — Предупреждаю, что я не чемпион по гребле.
  — Ты прекрасно играешь в теннис, — утешает его Милдред. — Кроме того, ты великолепно ездишь верхом. Именно этим ты и пленил меня.
  — Прекрасное было время!
  — Хотя теперь я понимаю, почему ты никогда не предлагал мне покататься на лодке.
  — Это был совет моего отца.
  — Твой отец был умным человеком. Если бы я раньше увидела, как ты гребешь, я бы никогда не вышла за тебя замуж.
  — В таком случае садись сама за весла, и мы посмотрим, на что годится супруга корсара…
  Они меняются местами, и Милдред берется за весла.
  Ее удары уверенны и сильны. Лодка скользит по воде, словно стрела.
  — Черт побери! — восклицает Дюриэа. — А я и понятия не имел, что ты умеешь так грести. Может быть, ты еще многое другое скрываешь от меня?
  — Я участвовала в соревнованиях по гребле и даже неоднократно выигрывала их. Это было в колледже. Бери трос, мы причаливаем. Где здесь лестница?
  — С другой стороны.
  — Так не говорят. Надо говорить: «с правого борта». А теперь скажи мне, где левый борт.
  — Это тот, который противоположен правому.
  — Молодец! А где правый борт?
  — Там, где находится лестница, чтобы подняться на борт «Джипси Квин».
  Милдред причаливает к яхте, Дюриэа ловко прыгает на палубу и начинает привязывать трос.
  — Не сюда, — говорит Милдред. — К корме. А я проверю, какой ты сделаешь узел. Мне бы не хотелось возвращаться назад вплавь.
  — Слушаюсь, мой капитан, — улыбается Дюриэа. — Любопытно, где ты освоила профессию моряка?
  — Я плавала юнгой на яхте.
  — Что-то мне это не нравится! Я много наслышан о том, что творится на этих яхтах…
  — Грэмпс может еще больше расширить твой кругозор. Не зря я предупреждала тебя о нем. У тебя есть ключ от этого замка?
  Они входят в кабину лоцмана, затем спускаются оттуда в большую каюту, где были обнаружены трупы.
  — Я прихожу в восторг от мысли, что сама провожу расследование, — замечает Милдред.
  — Это влияние кинематографа, Мил.
  — А по положению трупов можно сделать вывод о том, что речь идет об убийстве и самоубийстве?
  — Положение трупов свидетельствовало о том, что Стирн умер первым, потому что тело Райта лежало на его ногах.
  — Они были убиты оба из одного револьвера?
  — Похоже, но я еще не получил окончательных результатов вскрытия. Доктор Грейбар вызвал из Лос-Анджелеса своего коллегу, доктора Петермана, признанного авторитета в этой области.
  — Ты думаешь, что Стирн продиктовал Райту письмо, адресованное торговцам нефтяными участками?
  — Не исключено.
  — А миссис Райт убеждена в том, что ее муж оставил подробный отчет о том, что и почему он сделал.
  — Вот пишущая машинка, на которой он мог его напечатать.
  — Шериф обнаружил на ней отпечатки пальцев?
  — Наверняка. Впрочем, подожди, Мил, не двигайся… На валике остались какие-то следы…
  — Да, действительно. Следы букв совсем свежие…
  — Не прикасайся, Мил.
  Дюриэа наклоняется над пишущей машинкой и издает продолжительный свист. Милдред говорит с возмущением:
  — Ведь ты не хочешь сказать, что шериф до такой степени болван, что не заметил этого?
  — Не знаю. Единственное, в чем я уверен, так это в том, что ему далеко до Шерлока Холмса…
  Некоторое время они молчат, затем Дюриэа говорит:
  — Мне надо было самому все тщательно осмотреть, но я не выношу подобные зрелища… Когда я увидел трупы, меня затошнило. Я поручил осмотреть каюту Лассену и его заместителю Биллу Вигарту, а сам пошел допрашивать свидетелей.
  — Может быть, эти слова были напечатаны уже после убийства?
  — Вряд ли. Сначала яхту охраняли полицейские, а затем все двери были заперты на замки.
  — А у мисс Молин нет ключей?
  — Нет. Замки купил сам шериф. Было всего два ключа: один остался у него, а другой он передал мне. Думаю, что мне придется пойти сейчас к нему.
  Неожиданно Милдред громко смеется.
  — Тебе смешно? — спрашивает немного обиженный супруг.
  — Нет. Просто я подумала о том, что сказал бы об этом Грэмпс.
  
  Билл Вигарт тщательно осматривает в лупу пишущую машинку.
  — Ни одного отпечатка пальцев! — заявляет он.
  — Вы не находите это странным? — спрашивает Дюриэа.
  — Вы правы, — осторожно отвечает Вигарт. — Но, по правде говоря, мистер Дюриэа, я не часто имел дело с пишущими машинками. Похоже, что ее протерли нейлоновой тряпкой, пропитанной маслом. Но, может быть, это в порядке вещей на море и уберегает предметы от порчи. Я просто не в курсе дела.
  — Хорошо. Допустим, что после того, как письмо было напечатано, Стирн протер машинку, но почему в таком случае на валике остались эти слова? Если Райт напечатал их перед самой смертью, то на клавишах должны были остаться отпечатки…
  — Вполне логично.
  — Вы не осматривали машинку раньше, Билл?
  — Нет. Я занимался другими вещами, дверными ручками и прочим.
  — Вы обнаружили что-нибудь интересное?
  — Я обнаружил отпечатки, не принадлежащие ни одному из убитых. Впрочем, они могут быть старыми…
  В каюту входит шериф Лассен.
  — Ты что-нибудь нашел, Билл?
  — Ничего.
  — Это похоже на инсценировку, — говорит Дюриэа. — Нас просто хотят сбить с толку. А возможно, что это на руку кому-либо из наследников.
  — Нам больше нечего здесь делать, — решает Лассен.
  Дюриэа кивает ему в знак согласия. На понтонном мосту мужчин ждет Милдред. Полицейские направляются к своим машинам. Милдред садится за руль, а Дюриэа устраивается на сиденье рядом с ней. Некоторое время они едут молча.
  — Что-то ты не очень разговорчив, — замечает Милдред.
  — Я думаю…
  — Что-то не так?
  — На машинке не оказалось ни одного отпечатка пальцев… Почему ты не захотела вернуться с нами на яхту?
  — Не забывай, что я Виггинс… Чем дальше я нахожусь от полицейских, тем лучше себя чувствую.
  — А что ты скажешь насчет посещения морга?
  — Сейчас?
  — Да. Мне необходимо узнать результаты вскрытия. Судебные эксперты находятся там.
  — Поезжай один, Френки. Я поеду спать и мечтать о тебе.
  — Ты правда не хочешь взглянуть на трупы?
  — Я предпочитаю спать.
  — Ты не упускаешь случая, чтобы поспать одной.
  — Я не виновата в том, что у тебя извращенный вкус, но ты никогда не заманишь Виггинсов в морг!
  — Пожалуйста, приготовь мне коктейль. Когда я вернусь, я выпью его вместо снотворного.
  Глава 17
  Утром, когда Френк просыпается, Милдред принимает душ. Натягивает на голову одеяло, не осмеливаясь взглянуть на будильник.
  Милдред выходит из ванной комнаты, благоухая свежестью, в полупрозрачном пеньюаре…
  — Доброе утро, Шерлок, — говорит она.
  — Доброе, Ватсон.
  — Ты поздно вернулся?
  — В три часа!
  — Я и не слышала…
  — Очень жаль…
  — Твои докторишки хорошо поработали?
  — Еще бы!
  — Ну, а результат?
  — Они пришли к выводу, что обе жертвы были убиты около пяти часов дня, в субботу. Точнее, между четырьмя и «шестью. Который сейчас час?
  — Половина девятого.
  — Господи! У меня назначена встреча с нефтяными «магнатами» Эуэллом и Филдингом.
  Неожиданно до Дюриэа доносится странный звук. Похоже, что кто-то стучит по сковороде…
  — Грэмпс приглашает нас на завтрак, — объясняет Милдред. — Я услышала, как он прогонял прислугу из кухни, и проснулась.
  Лицо прокурора неожиданно освещается радостью. Он восклицает:
  — Я думаю, что бренди Грэмпса поставит меня на ноги. Попроси его добавить бренди в мой кофе. Я бегу в душ, а потом спускаюсь к вам. В халате.
  — Соседи будут шокированы.
  — Плевать.
  Милдред весело смеется:
  — Они уже привыкли к нашим экстравагантностям… Я иду, не то он расколет свою сковороду!
  Когда Дюриэа входит в фургон, Грэмпс заканчивает жарить блинчики. В обеих руках он держит по сковороде, которыми ловко манипулирует.
  — Попробуй блинчики, сынок. Ты еще никогда не ел таких. Их нужно полить кленовым сиропом. Один мой приятель из Вермонта делает восхитительный сироп из клена и присылает его мне. Я познакомился с ним год назад в кемпинге во Флориде.
  Опорожнив чашку кофе, Дюриэа протягивает ее Грэмпсу:
  — Еще полчашки, пожалуйста. У меня важная встреча.
  — Что ты узнал прошлой ночью, сынок?
  — Вы думаете, я что-то узнал?
  — Об этом говорит вся улица. — Что-нибудь касающееся пишущей машинки? — спрашивает Милдред.
  — Нет. Но, судя по снимкам, Райт мог действительно убить Стирна.
  — Я бы хотел взглянуть на эти снимки, — говорит Грэмпс.
  Дюриэа подмигивает жене:
  — Нет, Грэмпс, вряд ли вам захочется увидеть трупы. Они ужасны.
  — Господи! — восклицает Грэмпс. — Я видел в жизни такое, от чего у тебя бы кровь застыла в жилах. Покажи мне снимки, сынок, и послушайся моего совета: возьми копию письма Стирна и проверь, на этой ли машинке она напечатана. Это очень просто и может оказаться полезным.
  — Прекрасная мысль, Грэмпс, — говорит Дюриэа, потягивая бренди мелкими глотками. А вы нашли машинистку с инициалами А. Р.?
  — Нет. Это нужно делать не ночью, а днем. Сегодня я разыщу ее.
  — Ты надеешься, что она молода и хороша собой, Грэмпс? — спрашивает Милдред.
  — Никогда нельзя терять надежду, — замечает Грэмпс, подмигивая внучке. — Еще немного бренди, сынок?
  — Спасибо. В час дня из Лос-Анджелеса приезжает водолаз. Хотите подняться на борт «Джипси Квин», Грэмпс?
  В глазах старика появляется радостный блеск.
  — Очень мило с твоей стороны, сынок. Что ты надеешься найти в воде? Револьвер?
  — Возможно. Или еще что-нибудь. Грэмпс на минуту задумывается, затем снова откупоривает бутылку бренди.
  — Я рад, что ты стал членом нашей семьи, сынок. Еще капельку?
  Дюриэа быстро выпивает глоток и выбегает из фургона, приподнимая полы своего халата. Побрившись и одевшись, он садится в машину и едет в контору.
  Милдред и Грэмпс заканчивают завтрак в фургоне.
  — Твой муж — отличный парень, — говорит Грэмпс. — Когда он освободится, я сообщу ему одну очень важную информацию.
  Милдред снисходительно улыбается и спрашивает:
  — Какую информацию, Грэмпс? Грэмпс понижает голос и конфиденциальным тоном произносит:
  — В какое морское путешествие собиралась «Джипси Квин» в три часа дня? И почему «Альбатрос» неожиданно снялся с якоря и отправился в открытое море?
  — Но «Альбатрос» никуда не уплыл!
  — Уплыл, но в тот же вечер вернулся, около полуночи. Тед Шейл был на борту. Он проснулся перед заходом солнца, когда яхта уже возвращалась назад. Где она была? На свидании, на которое собирались покойники, пока были живы!
  — Но у тебя нет никаких доказательств, Грэмпс!
  — Мне достаточно моей интуиции. Я это чувствую и постараюсь убедить в этом Френка.
  — Но прокурору необходимы доказательства!
  — Он их получит!
  — Френку нужно быть очень осторожным…
  — Он ничем не рискует. Напомни ему, пожалуйста, о снимках, которые он обещал мне показать. Мне необходимо взглянуть на них.
  Глава 18
  Дюриэа кивком приветствует посетителей, входящих в его кабинет.
  Эуэлл протягивает ему руку со словами:
  — Меня зовут Джек Эуэлл. Очень рад, что могу быть вам полезен. Стирн был хорошим человеком, и мы сделаем все возможное, чтобы помочь вам арестовать его убийцу. Позвольте представить вам моего компаньона, мистера Филдинга.
  Дюриэа пожимает руку Филдингу.
  — Моя жена, — представляет Филдинг стоящую рядом с ним молодую женщину. Дюриэа кланяется.
  — Они поженились вчера, — добавляет Эуэлл, криво усмехнувшись. — Любовный роман разворачивался под моим носом, но я ничего не замечал. Итак, чем мы можем быть вам полезны?
  Дюриэа прокашливается и говорит:
  — Вы занимаетесь куплей-продажей нефтеносных участков в графстве Вентура. И вы заключили со Стирном договор о продаже ему одного из этих участков. Он должен был подтвердить свое согласие не позднее субботы. Срок истекал в полночь. Это верно?
  — Да, но он не заявил о своих правах.
  — А его душеприказчик?
  — Это дело будет обжаловано в суде. Мы не признаем сделки. Наша позиция ясна. Срок истекал в субботу и никоим образом не мог быть продлен.
  — И вы не получали письма Стирна, подтверждающего контракт?
  — Нет.
  — Однако поверенный Стирна утверждает, что такое письмо было отправлено.
  Эуэлл смотрит на прокурора широко открытыми чистыми глазами.
  — Я в свою очередь тоже не сомневаюсь в том, мистер Дюриэа, что Стирн намеревался отправить такое письмо. Я не был бы даже удивлен, если бы письмо было подготовлено, но что-то помешало Стирну его отправить.
  — Вы понимаете, мистер Эуэлл, нас интересует все, что могло бы нам позволить установить время наступления смерти. На копии письма, которую мне показал Хазлит, по его словам, рукой покойного указано, что оригинал был отправлен в субботу до пяти часов дня. Не исключено, что Стирн отправил копию раньше оригинала и указал на ней не сам факт, а лишь намерение сделать это.
  — Именно так и произошло, — говорит Эуэлл. — Он отправил сначала копию, а оригинал отправить не успел, потому что его убили до пяти часов вечера.
  — Вы уверены, что не получали письма?
  — Абсолютно уверен. Марта… э… миссис Филдинг может это подтвердить. Она вскрывала почту в понедельник утром.
  Дюриэа оборачивается к миссис Филдинг. Ровным бесстрастным голосом она рассказывает ему, что утром в понедельник, как обычно, вскрыла почту, чтобы рассортировать письма, но письма от Стирна не было.
  Когда она заканчивает объяснение, Дюриэа говорит:
  — Я прошу каждого из вас оставить мне письменные показания, подтвердив их присягой.
  — Разумеется, — кивает Эуэлл. Миссис Филдинг предлагает:
  — Если вы позволите, мистер Дюриэа, я отпечатаю их на машинке вашего секретаря.
  — Хорошо, — соглашается Дюриэа. Грэмпс Виггинс входит в контору прокурора, пропуская вперед молодую блондинку.
  — Прокурор на месте? — спрашивает он.
  — Да, но он сейчас занят, — отвечает охранник. — У вас назначена встреча?
  — Нет, но я должен непременно увидеть его.
  — Вы можете обратиться к одному из его ассистентов…
  Виггинс настаивает с легким раздражением:
  — Передайте прокурору, что его срочно хочет видеть Виггинс. Это очень важно, вы слышите?
  Охранник уходит и спустя минуту возвращается.
  — Вы можете войти, мистер Виггинс. Грэмпс берет молодую женщину под руку и увлекает ее за собой.
  — Смелее, — подбадривает ее Грэмпс. — Это всего лишь пустая формальность. Говорить буду я.
  Дюриэа отрывает голову от бумаг и обращается к Грэмпсу угрюмым тоном:
  — В вашем распоряжении всего несколько минут. И кладет на стол перед собой свои карманные часы. Грэмпс объясняет:
  — Эту молодую женщину зовут Альта Родман. Дюриэа берет ручку и блокнот.
  — Мисс или миссис? — спрашивает он.
  — Миссис, — отвечает она. Грэмпс придвигает ей стул, усаживает ее и сам садится рядом.
  — Я вас слушаю, — говорит Дюриэа.
  — Миссис Родман работает билетершей в кинотеатре, — объясняет Грэмпс, — но она печатает на машинке и берет уроки стенографии, чтобы в ближайшем будущем стать секретаршей. Она подрабатывает печатанием на машинке дома или по вызову. Ее имя и адрес известны в специализированных агентствах. Вечером она работает в кинотеатре, но днем свободна…
  — Вы были на борту «Джипси Квин» в субботу днем? — спрашивает женщину Дюриэа.
  — Да.
  — И вы печатали письма под диктовку мистера Стирна?
  — Да.
  Дюриэа глубоко вздыхает и убирает часы в карман.
  — В котором часу вы поднялись на борт?
  — Я не хочу выступать свидетелем по делу.
  — Почему?
  — У меня есть на то причины. Грэмпс объясняет Дюриэа:
  — Если ее шефы узнают, что она подрабатывает днем, то она потеряет свое место в кинотеатре. Я пообещал ей, что ее имя не появится в прессе.
  — Я не могу этого гарантировать, но постараюсь сделать все от меня зависящее, — заверяет Дюриэа.
  Грэмпс говорит женщине, чтобы успокоить ее, что на прокурора можно положиться.
  — Однажды я уже работала на мистера Стирна, — говорит женщина. — В субботу он мне позвонил и попросил срочно приехать на яхту. Я очень обрадовалась, так как он щедро платит.
  — В котором это было часу?
  — Около половины третьего. Я была одета и через двадцать минут уже была на месте.
  — Вы приехали на автобусе?
  — Нет, мистер Стирн сказал, чтобы я взяла такси.
  — Такси остановилось у яхт-клуба?
  — Да. Я ждала на понтонном мосту… Мистер Райт приехал за мной.
  — Вы были с ним знакомы?
  — Да.
  — Что было дальше?
  — Мистер Стирн был, мне показалось, в прекрасном настроении. Он сказал, что хочет продиктовать мне письма, и я села за стол, на котором были разложены морские карты.
  — Сколько писем было всего?
  — Шесть.
  В разговор вмешивается Грэмпс:
  — Я попросил миссис Родман захватить с собой блокнот со стенографическими записями. Она может снова отпечатать эти письма, если нужно.
  — Если вас не затруднит, миссис Родман, — говорит Дюриэа. — Вы не помните, было ли среди них письмо, адресованное фирме «Эуэлл и Филдинг»?
  — Да.
  Дюриэа ерзает на стуле и спрашивает напряженным голосом:
  — Это письмо отправили вы?
  — Нет. Я отправила копию на адрес конторы Стирна в Лос-Анджелесе. Он сказал, что оригинал отправит сам с Центрального почтамта.
  — Хорошо. Что было после того, как мистер Стирн продиктовал вам письма?
  — После этого мистер Райт проводил меня в большую каюту, где стояла пишущая машинка.
  — Портативная?
  — Да.
  — Вы были знакомы с этой моделью?
  — Я печатаю на любой машинке.
  — Вы не заметили ничего необычного?
  — Когда я закончила печатать, я прошла в лоцманскую кабину, чтобы попросить мистера Стирна подписать письма. Он очень оживленно беседовал о чем-то с мистером Райтом и попросил меня подождать снаружи. Я облокотилась на борт и в течение нескольких минут разглядывала другие яхты.
  — Что было дальше?
  — Мистер Райт вышел и спустился в большую каюту, а мистер Стирн взял письма и начал их просматривать. Его лицо было красным, и он разговаривал со мной очень сухо.
  — Дальше?
  — Он прочитал и подписал письма, попросил меня вложить их в конверты, наклеить марки и написать адреса. На копии письма Эуэллу и Филдингу он написал несколько слов, затем вложил ее в конверт и сам написал адрес.
  — Это все?
  — Он заплатил мне десять долларов и спросил, достаточно ли. Я ему сказала, что достаточно, и поблагодарила его. Тогда он сказал, что мистер Райт проводит меня.
  — А потом?
  — Я опустила письма в почтовый ящик, который находится возле яхт-клуба.
  — В поведении мистера Райта что-нибудь изменилось, когда он вас провожал?
  — На обратном пути к понтонному мосту он не проронил ни слова.
  — Хорошо. А теперь попрошу вас отпечатать мне письма, продиктованные Стирном, чтобы я мог с ними ознакомиться.
  — Хорошо, мистер Дюриэа.
  Дюриэа снимает трубку внутреннего телефона.
  — Я распоряжусь, чтобы вас проводили в кабинет секретаря, — предлагает он.
  Грэмпс Виггинс громко кашляет, чтобы привлечь к себе внимание прокурора. Дюриэа вопросительно смотрит на него.
  — Я хочу напомнить, что миссис Родман может печатать на любой машинке, — говорит старик.
  Дюриэа поворачивается к молодой женщине и спрашивает ее:
  — Вы помните машинку, на которой печатали в субботу на яхте?
  — Да, портативная машинка…
  — Лента и валик были новыми?
  Она на секунду задумывается и отвечает:
  — Я не обратила внимания на ленту, потому что она была нормальной. А валик был старым.
  Лицо Грэмпса расплывается в широкой улыбке.
  — Не правда ли, интересно, сынок? Когда дверь за молодой женщиной закрывается, Дюриэа говорит Грэмпсу:
  — Снимаю шляпу, Грэмпс.
  — О! Это было не так уж сложно. Я позвонил в несколько агентств, чтобы узнать имена стенографисток, работающих по вызову. Я получил длинный список имен, в котором только три имели инициалы А. Р. Я связался с ними, вот и все.
  — Признаю, что я ошибся. Я думал, что Стирн продиктовал письмо Артуру Райту и тот поставил свои инициалы. Когда-то Райт был секретарем Стирна.
  — Да, я тоже сначала подумал о Райте, — признается Грэмпс. — Но потом я вспомнил, что он подписывает свои письма Артур С.Райт, следовательно, его инициалы С.А.Р.
  — Вы оказались правы, — соглашается Дюриэа, улыбнувшись. — Но теперь интересно выяснить, что за манипуляции были проделаны с машинкой.
  — Кто заинтересован в том, чтобы считать, что Стирн умер первым? Мисс Молин, не так ли? — спрашивает Грэмпс.
  — Да…
  — Тот, кто подменил машинку, не знал всего…
  — Чего именно?
  — Он не знал того, что Стирн вызывал машинистку, которая отправила копию письма, но он знал, что на борту яхты была пишущая машинка.
  Дюриэа снимает трубку внутреннего телефона и набирает номер шерифа. Лассена не оказывается на месте, и Дюриэа отдает распоряжение его заместителю:
  — Как только шериф вернется, пусть сразу же позвонит мне. Кроме того, пришлите в мой кабинет пишущую машинку, которую вчера вечером мы взяли с яхты «Джипси Квин».
  Когда Дюриэа вешает трубку, Грэмпс говорит:
  — Эта малышка Молин очень скрытная. Кроме того, она умеет шевелить мозгами. «Джипси Квин» собиралась отплыть в три часа дня. Куда? Речь шла не о простой морской прогулке. Зачем Нита Молин приехала сюда в воскресенье в такую рань?
  Дюриэа пожимает плечами. Грэмпс продолжает:
  — Я уверен, что у них было запланировано в море свидание с другой яхтой. Возможно, что леди с «Альбатроса» была в курсе дела и отправилась на свидание вместо «Джипси Квин». На твоем месте я бы пригляделся к мисс Харплер…
  — Она придет сюда вечером. Я хочу задать ей несколько вопросов.
  — Прекрасно.
  В этот момент в комнату входит заместитель шерифа. Он вносит пишущую машинку.
  Дюриэа снимает трубку и говорит своей секретарше:
  — Пришлите ко мне миссис Родман. Минуту спустя в кабинет входит молодая женщина и кладет несколько листков бумаги на стол Дюриэа.
  — Мне осталось напечатать одно письмо, — сообщает она.
  — Спасибо, — благодарит ее Дюриэа. — Взгляните, пожалуйста, на эту машинку.
  Она внимательно осматривает ее. Дюриэа спрашивает:
  — Это та машинка, на которой вы печатали на борту «Джипси Квин»?
  Женщина отрицательно качает головой.
  — Нет, — говорит она.
  — Вы в этом уверены?
  — Абсолютно.
  — Что заставляет вас так думать?
  — Прежде всего, клавиши на той машинке не были обтянуты каучуком, как здесь…
  Следует пауза, которую прерывает ликующий возглас Грэмпса:
  — Ты славно поработал, сынок!
  Глава 19
  Питер Лассен с важным видом позирует перед репортерами калифорнийской прессы, собравшимися на борту «Джипси Квин».
  Все застывают в ожидании, глядя на последние приготовления водолаза.
  Дюриэа не любит себя рекламировать и держится в стороне от представителей полиции. Стоящий рядом с ним Грэмпс потягивает свою старую почерневшую трубку.
  На погружающегося в воду водолаза нацелены десятки камер.
  Несколько минут спустя со дна моря приходит его первая телефонограмма:
  — Дно чистое и песчаное.
  Спустя еще некоторое время человек, принимающий сообщения, информирует:
  — Он что-то обнаружил… изогнутую дужку… золотую… еще одну изогнутую дужку, золотую. Это очки. Он просит, чтобы ему спустили корзинку.
  Билл Вигарт готовит к спуску маленькую корзинку из плетеных железных прутьев.
  Спустя некоторое время радист сообщает:
  — О'кей! Поднимите корзинку.
  Все толпятся вокруг Вигарта, чтобы увидеть очки, поднятые с морского дна. Радист передает:
  — Очки найдены в пяти метрах от левого борта. Стекла были на сантиметр погружены в песок.
  Журналисты скрипят перьями.
  Воздушные пузыри медленно огибают яхту.
  Человек, принимающий телефонограммы, сообщает:
  — Кажется, больше ничего нет, кроме нескольких пустых консервных банок, зарытых в песке. Больше ничего.
  — Пусть поднимается, — говорит шериф. Грэмпс вынимает изо рта почерневшую трубку:
  — Сейчас время морского отлива, сынок, не так ли?
  — Да.
  — А в воскресенье, когда обнаружили трупы, был прилив, верно?
  — По-моему, да.
  — А в субботу, когда, вероятно, было совершено убийство, тоже был отлив?
  — Какое это имеет значение? — спрашивает Дюриэа, взглянув на Грэмпса.
  — Я пытаюсь определить положение яхты в тот момент, — объясняет Грэмпс. — Судно, стоящее на якоре, перемещается в зависимости от ветра и прилива или отлива. Ни в субботу, ни в воскресенье утром ветра не было, значит, в расчет следует принимать только уровень воды.
  — Не понимаю, — произносит Дюриэа. Грэмпс вновь раскуривает свою трубку.
  — Я рассуждаю так, — говорит он. — Это судно имеет в длину тридцать пять метров. Если добавить к этому длину якорной цепи, то можно рассчитать угол…
  Дюриэа понял.
  — Подождите! — кричит он группе моряков. — Не поднимайте его. Пусть направляется в сторону пляжа. Метров на пятьдесят.
  — Он ничего там не найдет, Френк, — возражает шериф.
  — Во время прилива яхта переместилась к пляжу, — поясняет Дюриэа, — а ее носовая часть была направлена в сторону моря.
  Шериф морщится. Ему не нравится, что все внимание репортеров обращено сейчас на прокурора.
  Воздушные пузыри, появляющиеся на поверхности воды, указывают на то, что водолаз направляется в сторону пляжа.
  На палубе царит молчание. Неожиданно Лассен говорит:
  — Это ничего не даст.
  И в тот же момент раздается торжествующий голос телефониста.
  — Он нашел его! — восклицает он. — Револьвер тридцать восьмого калибра!
  — Минутку! — Дюриэа проходит вперед. — Необходимо пометить место, где он его обнаружил.
  — Мы отвезем ему на шлюпке буй, нагруженный балластом, и спустим корзину для револьвера, — предлагает телефонист.
  И он объясняет водолазу по телефону, что нужно делать.
  — Скажите ему еще, — добавляет Дюриэа, — чтобы он после этого вернулся на то место, где обнаружил очки, и отметил его тоже.
  Несколько минут спустя Вигарт и матрос возвращаются в шлюпке и поднимаются на палубу яхты. Вигарт держит в руке револьвер тридцать восьмого калибра из полированной стали, в барабане которого оказываются две гильзы.
  Репортеры щелкают камерами. Шериф берет револьвер и отходит к борту.
  Он торжественно поднимает руку с оружием и произносит:
  — Можете снимать, ребята!
  Репортеры направляют на него свои камеры.
  Грэмпс отводит Дюриэа в сторону:
  — Ты понял, сынок? Дюриэа смеется:
  — Разумеется, понял. Все поняли. Лассен неплохой малый, но падок на рекламу. Прожекторы опьяняют его. Впрочем, это мелочи…
  — Но я не об этом, сынок, — прерывает его Грэмпс. — Плевать мне на этого павлина!
  — А о чем же?
  — Ты обратил внимание на таблицу приливов и отливов?
  Дюриэа отрицательно качает головой.
  — Жаль, — вздыхает Грэмпс. — Именно это приведет нас к разгадке.
  — Каким образом?
  — В субботу уровень воды в море достиг самой низкой отметки в семнадцать часов шесть минут. Следующее понижение уровня моря было отмечено в воскресенье утром в пять часов тридцать четыре минуты. Прилив отмечен в одиннадцать часов пятьдесят пять минут, отлив — в семнадцать часов пятьдесят шесть минут. Новый прилив — в двадцать три часа сорок восемь минут. Послушай, сынок, уйдем отсюда и поговорим спокойно где-нибудь в другом месте. Теперь тебе понятно, в чем весь секрет?
  — Понятно, Грэмпс, — отвечает Дюриэа. — Пошли.
  Прежде чем спуститься в шлюпку, Грэмпс тычет пальцем в ребро Дюриэа, чтобы привлечь его внимание к своим словам.
  — Сынок, во-первых, нужно распорядиться, чтобы буи оставались на своих местах, а во-вторых, нужно составить карту этой бухты с указанием якорной стоянки и тех мест, где водолаз обнаружил очки и револьвер.
  — Хорошо, — соглашается Дюриэа, — хотя, откровенно говоря, я не понимаю, для чего это нужно.
  Грэмпс увлекает прокурора на задворки яхт-клуба и там объясняет ему свою мысль.
  — Послушай, — говорит он, — в субботу ветра не было ни днем, ни вечером. Ветер подул только в воскресенье ночью, да и то это был легкий бриз. Ночью с субботы на воскресенье и весь день в воскресенье было полное затишье.
  — Да, ну и что?
  — Ты еще не понял? Это же прекрасные естественные часы, которые помогают нам проследить за развитием событий.
  — Я что-то не понимаю.
  Грэмпс начинает терять терпение:
  — Да по тому, как яхта отклоняется от стоянки… Он прерывается, присаживается на корточки и делает отметки пальцем на земле.
  — Смотри, вот вода опустилась, Здесь стоит яхта. Что происходит с ней в этот момент? Она поворачивается носом к берегу, так?
  Дюриэа кивает. Его так занимает возбужденность Грэмпса, что он не может полностью сосредоточиться.
  — Далее наступает квадратурный прилив, вода сначала медленно, а затем, набирая скорость, поднимается. Нос судна медленно поворачивается. Спустя некоторое время, когда прилив достигает наивысшей отметки, нос яхты устремлен в сторону моря. Понятно?
  Дюриэа кивает в знак согласия.
  — Допустим, что яхта имеет тридцать пять метров в длину и цепь, прикрепленная к якорю, образует угол между морским дном и поверхностью воды. В зависимости от уровня прилива или отлива этот угол заметно меняется. Носовая часть судна опишет, таким образом, окружность, скажем, от шести до семи метров. Корма судна при этом опишет окружность гораздо большего размера. Тебе понятно?
  Грэмпс поднимает глаза на улыбающееся лицо прокурора и взрывается:
  — Нет, я вижу, что ты ничего не понимаешь! Посмотри сюда…
  Грэмпс срывает с себя очки и трясет ими перед носом Дюриэа.
  — Как далеко ты можешь их забросить?
  — Не очень далеко.
  — Прекрасно! И не стоит этого делать, так как в этом нет никакого смысла. Но если бы ты стал с кем-то драться, ты снял бы очки, не правда ли?
  — Вероятно.
  — Разумеется, ты бы их снял и положил в такое место, где мог бы их потом найти. Если бы тебе пришлось драться на яхте, ты снял бы очки и положил их на стиргер. Может быть, это и не самое лучшее место, но вполне подходящее… Во время драки твои очки вполне могли свалиться за борт. Они упадут на дно как раз в том месте, где погрузились в воду. Понятно?
  Дюриэа утвердительно кивает. Грэмпс продолжает:
  — А теперь возьмем револьвер. Его можно закинуть далеко, но ты не захочешь привлекать внимание людей, сидящих на пляже и глазеющих на яхты, а также загорающих на палубе других яхт.
  Дюриэа снова кивает.
  — Итак, — продолжает Грэмпс, — если бы тебе надо было избавиться от револьвера, из которого ты стрелял и которым совершил убийство, ты бы просто склонился над водой и незаметно опустил в нее свою пушку…
  Улыбка неожиданно исчезает с лица Дюриэа.
  — Теперь тебе понятно, сынок? Тебе о чем-нибудь говорит расстояние между тем местом, где были обнаружены очки, и местом, где найден револьвер? Когда началась драка и очки упали в воду, стояла малая вода, то есть отлив. Яхта была повернута носом к берегу. Когда же в воду опустили револьвер, то яхта смотрела носом в открытое море. Другими словами, сынок, пушку утопили во время полной воды, то есть прилива, а убийство было совершено во время отлива. Иначе быть не могло.
  Дюриэа кажется теперь мрачнее тучи.
  — Вы хотите сказать, что револьвер утопили не сразу после убийства?
  — Нет, не сразу, а гораздо позднее. Спустя несколько часов… Теперь тебе понятно?
  Прокурор молча кивает. Грэмпс продолжает:
  — Похоже, что вдова Райта сказала чистую правду. Ты помнишь слова миссис Родман? Когда она покинула яхту, около четырех часов, между Райтом и Стирном чувствовалось напряжение…
  — Да, но…
  — По-моему, произошло следующее. Когда Райт вернулся на борт, проводив машинистку, мужчины повздорили. Они стояли на палубе, на корме, в том месте, где натянут тент, предохраняющий от солнца. Во время отлива яхта поворачивается носом к берегу, и задняя палуба с пляжа не видна. Итак, мужчины перешли на кулаки. Один из них снял очки, и они упали в воду. Драка закончилась, но ненависть осталась. В ход пошел револьвер. Я убежден, что это оружие Райта, надо проверить номера. Речь идет об убийстве и самоубийстве, как и предполагает миссис Райт. Тебе остается только разыскать исчезнувшее завещание и исповедь Райта.
  — Во всем этом что-то есть, Грэмпс, — говорит Дюриэа с ноткой восхищения в голосе.
  — Еще бы! Послушай, сынок, что было дальше. На следующее утро на борт поднимается малышка Молин и обнаруживает в большой каюте два трупа. На ковре она видит револьвер, а на столе или в машинке письмо, подписанное Райтом. В послании было, видимо, нечто, что не понравилось ей и о чем она не хотела уведомлять прессу. Она похищает письмо, а потом решает похитить также револьвер. Она не решается бросить оружие в воду, боясь, что сталь сверкнет на солнце и привлечет чье-либо внимание, поэтому она склоняется над водой и падает.
  Ей было дурно? Ничего подобного! У нее за пазухой был револьвер, и она нырнула, чтобы избавиться от него и одарить тритонов и русалок… Дюриэа задумывается, затем возражает:
  — Ваша теория имеет одно слабое место, Грэмпс. Это очки. Они могли лежать на морском дне уже давно и, скорее всего, не имеют никакого отношения к драме.
  — Благодаря своей форме очки довольно быстро погружаются в песок. Если бы они пролежали в воде в течение месяца, от них не осталось бы и следа. Впрочем, сынок, ты сможешь скоро это узнать, проверив стекла очков и сравнив их с рецептами, выписанными Райту и Стирну.
  — О'кей! — соглашается Дюриэа. — А сейчас садимся в машину и едем.
  Грэмпс устраивается на сиденье рядом с прокурором и говорит:
  — Сынок! Хочу поделиться с тобой еще одной мыслью относительно малышки Молин…
  Дюриэа включает зажигание и, откинувшись в кресле, закуривает сигарету.
  — Что вы имеете в виду, Грэмпс?
  — Малышка Молин хорошо соображает. Она сразу поняла, что ты пригласил чету Таккер, потому что они что-то видели. Я наблюдал за ней и заметил, что она очень испугалась.
  — Теперь уже поздно что-нибудь изменить. — Когда Таккер отрицательно мотнул головой, лицо Ниты просияло. Было очевидно, что с ее души свалился камень…
  — Возможно, но теперь Таккер уже не может изменить свои показания.
  — Конечно, сынок. Но я думаю о другом…
  — О чем же?
  — Надо найти другую пару свидетелей, которых Молин никогда раньше не видела.
  — И что дальше?
  — Ты переделаешь сценарий. Сначала ты вызовешь в кабинет Ниту, а потом войдет эта пара. Дальше последует немая сцена: ты поднимешь брови и вопросительно посмотришь на вошедших, но на этот раз мужчина и женщина должны будут, не колеблясь, утвердительно закивать головами. После этого ты торжествующе улыбнешься во весь рот, как если бы папаша Виггинс умер, оставив тебе миллион долларов. Ты скажешь этой паре, чтобы они подождали в коридоре. Когда они выйдут, ты потрясешь немного малышку и увидишь, что из этого выйдет.
  — К сожалению, Грэмпс, я не могу на это пойти.
  — Почему?
  — Потому что в настоящий момент мы не можем предъявить мисс Молин никакого обвинения. Мы располагаем только гипотезами, а она богата, и у нее есть адвокат. Прокурор может действовать подобным образом только в том случае, когда он уверен, что имеет дело с опасным преступником…
  — Господи Боже мой! — восклицает Грэмпс. — Научись немного рисковать! Ведь ты женат и к тому же на Виггинс!
  Дюриэа весело смотрит на возбужденного Грэмпса.
  — Невозможно, Грэмпс. Я отвечаю не только за себя, но и за свою должность. Я не имею права запятнать свое имя.
  — Хорошо, хорошо, оставим этот разговор! — соглашается Грэмпс разочарованным тоном. — Поехали. Надо узнать, кому принадлежит этот револьвер.
  Глава 20
  Нита Молин сидит в кабинете Дюриэа, сложив на коленях руки в перчатках. Неожиданно она меняется в лице.
  — Итак, мисс Молин, я повторяю свое утверждение о том, что смерть мистера Стирна была вам выгодна в финансовом смысле, не так ли?
  — Да.
  Дюриэа выдвигает ящик своего стола и достает из него револьвер тридцать восьмого калибра, обнаруженный водолазом на морском дне.
  — Я хотел бы, мисс Молин, чтобы вы сказали мне, знакомо ли вам это оружие. Нита встает, делает шаг назад:
  — Сожалею, мистер Дюриэа, но я не люблю такие предметы.
  — Посмотрите на него внимательнее, — настаивает Дюриэа, сунув ей револьвер под нос. — Вы его уже видели раньше?
  — Нет. Я не часто вижу оружие.
  — Значит, вы не узнаете его?
  — Нет.
  — Вы в этом уверены?
  — Да.
  Дюриэа говорит медленно, подчеркивая каждое слово:
  — Этот револьвер был поднят водолазом со дна океана. Нет сомнения в том, что он был брошен в воду с «Джипси Квин».
  Она молчаливо качает головой, не спуская глаз с оружия.
  — На револьвере есть номер, — продолжает Дюриэа. — А по нашим законам, любой торговец оружием обязан при его продаже записать в книгу номер оружия, имя и адрес клиента.
  — Да, я знаю.
  — Ах, так? Благодаря номеру мы установили, что он был продан сначала одному оружейнику в Лос-Анджелесе, а тот продал его в свою очередь… кому бы вы думали?
  Нита чувствует себя как пойманный в клетку зверь, но она сжимает зубы и молчит.
  Дюриэа спокойно продолжает:
  — Револьвер был продан известному вам Артуру С.Райту.
  — Это револьвер Артура? — удивляется Нита.
  — Да.
  — И его сбросили в воду с яхты?
  — Очевидно. Но это еще не все, мисс Молин.
  Нита поднимает вверх тонкие брови. Дюриэа продолжает:
  — Благодаря специальному прибору, названному сравнительным микроскопом, мы можем безошибочно установить принадлежность данной пули данному оружию. У нас есть неопровержимые доказательства, что пули, которыми были убиты Стирн и Райт, выпущены из этого револьвера.
  Нита Молин погружается в глубокую задумчивость.
  — Реконституция155 преступления позволила нам сделать вывод о том, что вместо предполагаемого двойного убийства речь идет в данном случае об убийстве и последовавшем за ним самоубийстве. Что вы об этом думаете?
  — Я? Ничего.
  — Сколько времени вы пробыли на яхте, прежде чем вам стало плохо?
  — Минуту или две, не больше. Когда я подплыла к яхте, я позвала кого-нибудь, но никто мне не ответил. Я подумала, что все еще спят. Я поднялась на яхту и решила приготовить кофе. Я спустилась в большую каюту и… увидела трупы.
  — Сколько времени вы оставались там?
  — В каюте с трупами?
  — Да.
  — Только несколько секунд, максимум минуту.
  — Что вы делали потом?
  — Я закричала и побежала по яхте, но все каюты были пусты. Тогда я подбежала к борту и…
  — Да, нам известно, что произошло потом. Я хотел бы знать, что произошло до этого.
  — Но больше ничего не произошло.
  — Вы все рассказали?
  — Да, все.
  — Вам больше ничего не известно?
  — Нет, ничего. Дюриэа хмурится.
  — Тем не менее я убежден, мисс Молин, что вы что-то скрываете.
  Нита возмущенно вскакивает со стула и говорит:
  — Я не могу больше иметь с вами дело, мистер Дюриэа. Я вам все сказала, и я отказываюсь от дальнейших допросов. Я не хочу…
  В этот момент дверь в кабинет открывается, на пороге появляется мисс Стивене, секретарша Дюриэа, и докладывает:
  — Здесь мистер Виггинс. Он говорит, что вы его ждете.
  — Пусть подождет, — отвечает Дюриэа с легким раздражением.
  — Он говорит, что привел людей, которых вы… Грэмпс деликатным движением отстраняет мисс Стивене и входит в кабинет.
  — Спасибо, милочка, — начинает он своим пронзительным голосом. — Мистер Дюриэа назначил встречу этим людям… Входите, друзья мои.
  Прокурор ошеломленно смотрит на Грэмпса и на входящую в кабинет пару.
  Внешность обоих не внушает ему доверия. Мужчина кажется очень робким и смущенным, зато женщина — настоящая бой-баба. Она решительным жестом отстраняет Грэмпса, подходит к Ните и начинает беззастенчиво разглядывать ее. Мужчина тоже внимательно смотрит на Ниту.
  — Что скажете? — спрашивает Дюриэа раздраженным тоном.
  Мужчина энергично трясет головой. Мужеподобная женщина следует его примеру и неистово трясет своими жирными лохматыми волосами.
  Дюриэа понял, что Грэмпс обвел его вокруг пальца. Он поворачивается к старику и говорит, едва сдерживая ярость:
  — Хватит! Уходите! Уведите отсюда этих людей!
  — Слушаюсь, мистер, — отвечает Грэмпс с наигранной почтительностью.
  Повернувшись к своим «друзьям», он произносит:
  — Это все, что от вас хотел прокурор. Вы можете идти.
  Раздраженность Дюриэа возрастает, когда он осознает, что изгнание четы из кабинета было запланировано Грэмпсом. Когда посетители выходят из кабинета и мисс Стивене закрывает за ними дверь, рассерженный Дюриэа поворачивается к мисс Молин.
  К его удивлению, в ее облике произошли разительные изменения. Горделивая надменность улетучилась. Губы девушки дрожат, хотя она изо всех сил пытается овладеть собой. Неожиданно она разражается рыданиями, обхватив голову руками.
  — Прошу прощения… — говорит Дюриэа смущенным тоном.
  — О! Я не должна была этого делать! Мне не пришло в голову, что кто-то мог меня видеть. Я уже в прошлый раз сильно перепугалась, когда приходила другая пара. Я поняла, что вы ищете…
  Дюриэа быстро меняет тактику и спокойным голосом произносит:
  — Мне кажется, мисс Молин, будет лучше, если теперь вы мне скажете всю правду.
  — Когда эти люди меня видели?
  — Мисс Молин, я попрошу вас сделать подробнейшее заявление, не упуская ни одной мелочи. Он открывает дверь в смежный кабинет:
  — Мисс Стивене, будьте любезны записать показания.
  Усадив секретаршу, он обращается к мисс Молин:
  — Я вас слушаю.
  Нита смущенно говорит:
  — Я рассказала вам не всю правду…
  — …о вашем появлении на яхте…
  — Да. Я была на яхте в субботу днем.
  — О! — восклицает Дюриэа. Он тут же спохватывается… Не стоит демонстрировать Ните свое удивление.
  — Продолжайте, мисс Молин, я слушаю.
  — Видите ли, Эддисон очень настаивал, чтобы я приняла участие в этой морской прогулке, во время которой он хотел обсудить со иной какие-то важные вещи. Но я ему сказала, что в субботу буду занята, так как у меня была назначена встреча с парикмахером… я вам уже говорила… В субботу, около часу дня, Эддисон позвонил мне.
  — Где вы были?
  — У парикмахера.
  — А где был Стирн?
  — В Санта-Дельбарре, в яхт-клубе.
  — Зачем он звонил?
  — Он меня спросил, в котором часу я освобожусь, и я сказала, что часа в два. Он попросил меня освободиться как можно скорее и выяснить, где находится Пирл Райт или на худой конец Хилберс. Он попросил меня перезвонить ему, как только я что-нибудь узнаю.
  — Он вам сказал, куда звонить?
  — Да, в яхт-клуб.
  — Дальше.
  — Освободившись, я сразу поехала к Пирл Райт. Ее не было дома, и прислуга ничего не могла мне толком объяснить.
  — Вы знакомы с Уорреном Хилберсом?
  — Да.
  — Стирн хотел, чтобы вы подтвердили, что миссис Райт находится в обществе своего брата?
  — Да.
  — И узнали, где находится ее брат?
  — Да.
  — Как вы это обнаружили?
  — Я позвонила своим друзьям на остров Каталина, и они сказали мне, что Пирл и ее брат появились утром, часов в девять или десять.
  — Дальше?
  — Обычно вся эта группа яхтсменов-фанатиков снимает один или несколько коттеджей на острове. Я узнала от своих друзей по телефону, что Уоррен и Пирл некоторое время кружили на катере вокруг острова, а позднее они видели на катере одного Уоррена, из чего я заключила, что они сняли коттедж, где осталась Пирл. Я спросила у друзей, где Хилберс обычно останавливается, и они мне назвали коттедж старой миссис Ралей.
  — Вы попытались дозвониться до миссис Райт?
  — Я позвонила ей позднее, в воскресенье вечером.
  — Значит, Уоррен — фанатик водного спорта?
  — Да, но он любит только сверхскоростные катера. Обычные яхты его не интересуют. Они схожи в этом с сестрой. Это она подарила ему последний катер.
  — Мистер Стирн не сказал вам, зачем он их разыскивал?
  — Нет. Я думаю, он хотел быть уверен, что… О, я не знаю.
  — Уверен в чем?
  — Не знаю, — повторяет Нита, покачав головой.
  — Хорошо, продолжайте. Что вы сделали после того, как узнали, где они находятся?
  — Я попыталась дозвониться до Эддисона. В яхт-клубе мне ответили, что он уехал и не сказал, когда вернется. Тогда я решила сама отправиться в Санта-Дельбарру, чтобы поговорить с Эддисоном.
  — О чем?
  — О том, что произошло между Артуром и Пирл. Я не хотела быть замешанной в их ссору.
  — Итак, вы отправились в Санта-Дельбарру?
  — Да.
  — В котором часу вы туда приехали?
  — Около четырех часов.
  — Вы поднялись на яхту?
  — Да.
  — Как?
  — Когда я вошла на понтонный мост, я заметила человека в шлюпке с другой яхты. Я попросила его подбросить меня на «Джипси Квин». Он охотно согласился.
  — Вы застали там Райта и Стирна?
  — Нет, только Эддисона. Он очень удивился, увидев меня. Он приложил палец к губам, чтобы я молчала, и жестом пригласил меня пройти в носовую часть яхты. Там он сказал, что просил меня только позвонить ему. Он вовсе не хотел, чтобы я приезжала.
  — Что вы ответили?
  — Я сказала, что приехала узнать, что произошло. Он заверил меня в том, что ничего не случилось, и просил приехать утром в воскресенье.
  — Вы ему рассказали о результатах ваших поисков?
  — Да.
  — Он что-нибудь сказал по этому поводу?
  — Он мне сказал, что Артур не должен знать о том, что я приезжала.
  — Вам это показалось странным?
  — Да. Я настаивала, чтобы он сказал мне, что все-таки произошло. Он объяснил мне, что Пирл Райт ушла из дома и, вероятно, оставила записку для Артура. И не исключено, что в ней она писала также обо мне.
  — Это все, что он вам сказал?
  — Да. Казалось, он нервничал и опасался, что Артур узнает о моем неурочном появлении на яхте. В то же время он меня уверял, что все будет в порядке, после того как он поговорит с Артуром, и рекомендовал мне приехать в воскресенье пораньше.
  — Дальше?
  — Мы спустились в шлюпку, и он проводил меня до яхт-клуба.
  — И Артур Райт не узнал о вашем визите? Нита, помешкав, говорит:
  — Похоже, что узнал.
  — Почему вы так думаете?
  — Когда я выходила из шлюпки, я услышала, что Эддисон тихо выругался. Затем он мне сказал: «Артур вышел на палубу. Не оборачивайтесь и идите прямо в яхт-клуб».
  — Вы так и сделали?
  — Да.
  — Это произошло около четырех часов?
  — Да. По дороге в Лос-Анджелес я остановилась у заправочной станции и посмотрела на часы: было двадцать пять минут пятого.
  — Хорошо. И вы позвонили миссис Райт на остров Каталина в воскресенье днем, после того как узнали об убийстве?
  — Да.
  — Зачем?
  — Я подумала, что в дом может прийти полиция и обнаружить это письмо… Она замолкает.
  — Продолжайте, — просит Дюриэа.
  — В письме могли быть вещи, вы понимаете, грязное белье…
  — Вы боялись оказаться в щекотливом положении?
  — Я думала не столько о себе, сколько о Пирл. Дюриэа на минуту задумывается:
  — Скажите, мисс Молин, вам не приходило в голову, что она убила своего мужа? Нита твердо отвечает:
  — Нет.
  — Но вы подумали, быть может, что на нее падет подозрение?
  — Я подумала, что эта мысль может прийти в голову полицейским, если они обнаружат письмо.
  — И вам было известно, что в письме речь шла о вас?
  — О… нет. Я только позднее вспомнила о словах Эддисона.
  Минуту они молчат, затем Дюриэа спрашивает:
  — Это все, что вы хотели мне сказать, мисс Молин?
  — Да, это все.
  — А в отношении того, что произошло в воскресенье утром?
  Нита округляет глаза:
  — А что произошло в воскресенье утром?
  — Разве вы ничего не укрыли после обнаружения трупов? Какой-нибудь предмет, чтобы он не попался на глаза полиции?
  — Нет, мистер Дюриэа, ничего.
  — О'кей, мисс Молин. Я думаю, что мы можем на этом закончить. Очень жаль, что вы не рассказали все это сразу.
  — Я… Вы понимаете… Я боялась навредить миссис Райт. Очень сожалею.
  Нита Молин встает и, попрощавшись, выходит из кабинета. Дюриэа поворачивается к мисс Стивене:
  — Свяжите меня с Лос-Анджелесом, с Главным управлением полиции.
  Мисс Стивене уходит в свой кабинет, и несколько минут спустя Дюриэа беседует с управлением:
  — Говорит Френк Дюриэа, прокурор Санта-Дельбарры. Прошу вас срочно произвести обыск в квартире Ниты Молин, проживающей в Мэплхерст билдинг, квартира шестьсот один. Возьмите ордер на обыск. Это связано с делом об убийстве на яхте. Я ищу письмо, написанное Артуром Райтом перед смертью. Оно исчезло. Мисс Молин только что покинула мой кабинет, через два часа она будет дома. В вашем распоряжении чуть больше часа. О'кей?
  — О'кей! Мисс Молин, квартира шестьсот один, Мэплхерст билдинг.
  Дюриэа вешает трубку.
  
  Выйдя из кабинета прокурора, Нита Молин доходит до угла улицы и останавливается. Убедившись, что за ней не следят, она заходит в драг-стор156 и закрывается в телефонной кабинке.
  Она опускает монету в щель, на которой написано: «Междугородные переговоры», и говорит:
  — Мисс Смит, номер кабины шесть-четыре-один-два-пять. Соедините меня с Тедом Шейлом, Ричгроув. Номер девять-семь-три-два-четыре.
  Ее просят опустить восемьдесят пять центов и подождать.
  Нита закуривает сигарету. Ее руки немного дрожат.
  Три минуты спустя она слышит голос операторши:
  — Говорите. Соединяю.
  Нита бросает сигарету на пол и давит ее каблуком. В трубке раздается голос Шейла:
  — Хэлло!
  — Тед, вы узнаете меня?
  — Да.
  — Я хочу вас попросить об одной услуге.
  — О'кей!
  — Меня только что назначили управляющей делами Стирна. Моему адвокату Хазлиту срочно нужны некоторые бумаги. Я прошу вас взять их у меня дома и передать ему. Они находятся в верхнем ящике стола в сафьяновой папке. Ключ спросите у консьержа внизу. Я позвоню ему и предупрежу о вашем приходе. Сделайте вид, что вы что-то принесли мне, чтобы не возбудить подозрений. Купите несколько книг, и пусть их вам упакуют. Вы оставите пакет у меня. Папку спрячьте под пиджак и сразу поезжайте к моему адвокату, в контору «Хазлит и Таккер». Скажите ему, что я оставила папку в вашей машине. Вы все поняли?
  — Абсолютно.
  — Когда я вернусь, вы не откажетесь выпить со мной и немного потанцевать? Вы не будете против?
  — Еще бы я был против!
  Нита гортанно смеется, наподобие «роковой» женщины.
  — Очень приятно. Пока! Она вешает трубку и смотрит на циферблат часов.
  Глава 21
  Джоан Харплер сидит напротив Дюриэа и смотрит на него с иронией в глазах.
  — Вы льстите моему самолюбию, — говорит она. — Я чувствую себя почти кинозвездой.
  — Однако я был довольно сдержан в комплиментах, мисс Харплер.
  — Разумеется, я говорю только о своих ощущениях.
  В присутствии молодой женщины прокурор испытывает некоторое смущение. По-видимому, это объясняется ее полной раскованностью, в то время как большинство посетителей чувствуют себя в его кабинете не совсем уютно. Кажется, мисс Харплер все это забавляет.
  — Я восхищен вашим мастерством в управлении такой яхтой. Это не такое уж простое дело для женщины. Вы всегда путешествуете одна или приглашаете время от времени друзей?
  — О! Иногда, при условии, что наши вкусы совпадают. Я не люблю устраивать «дебош» на яхте. Я люблю яхту, потому что я люблю море и рыбную ловлю.
  — Поскольку вы чаще путешествуете одна, то зачем вам такая большая яхта?
  — Дело в том, что я ее купила по случаю, в прошлом году. Совсем недорого. Это настоящее чудо!.. — Она делает короткую паузу и добавляет:
  — Я думаю, вы пригласили меня сюда вовсе не для того, чтобы поговорить о моей яхте и моих вкусах. Но я хочу вас предупредить, что если мы будем говорить об «Альбатросе» и о море, то я уже не смогу переключиться на другую тему.
  Дюриэа улыбается и говорит:
  — Должен признать, что великолепнее вашей яхты нет ничего на Калифорнийском побережье. Но все-таки согласитесь, что вам одной очень трудно справляться с ней?
  — Согласна. Поэтому я не часто отправляюсь одна в круизы.
  — А этот круиз в Санта-Дельбарру был в некотором смысле необычным?
  — В некотором смысле да.
  — Что же вас заставило отправиться в него? Джоан Харплер смеется:
  — Мистер Дюриэа, вы очень ловко маневрируете. Я понимаю, что предшествующий разговор был вступлением, а теперь вы переходите непосредственно к сюжету.
  Дюриэа вежливо улыбается. Она отвечает:
  — Я решила продемонстрировать свою независимость одному человеку, который сделал мне предложение и поэтому решил, что отныне будет контролировать мои действия. Я провожу эксперимент.
  Если он уступит, все будет прекрасно. Если нет, то я буду знать, что легко отделалась, и… прощай, семейная жизнь!
  — Понятно. А что вы скажете о вашей воскресной прогулке?
  Джоан Харплер делает гримасу:
  — Ах, мне очень жаль, что так получилось. Я чувствую себя в положении мирно проходящего мимо дерущихся людей человека, которого полицейские арестовывают только за то, что он случайно оказался поблизости.
  Дюриэа снова улыбается и говорит:
  — Может быть, вы могли бы рассказать мне об этой прогулке с той же откровенностью, как и о путешествии в Санта-Дельбарру?
  — Конечно, тем более что эта прогулка как-то связана с событиями, в силу которых я оказалась в этом кабинете.
  — Это удар ниже пояса, мисс Харплер! Не очень-то благородно с вашей стороны.
  — Я не сожалею об этом. Вот мой ответ: мисс Молин поднялась на мою яхту, чтобы переодеться. Я одолжила ей свою одежду. После этого она попросила меня еще об одной услуге. Ей хотелось знать, какие люди, помимо полицейских, поднимаются на борт «Джипси Квин».
  — Она вам объяснила, почему это ее интересует?
  — Довольно туманно. Она мне сказала, что еще один человек был приглашен в морское путешествие, но этот человек не появился.
  — Что она, собственно, хотела от вас?
  — Она меня попросила принять на борт яхты человека, который установил бы наблюдение за «Джипси Квин».
  — И вы согласились?
  — Без всякого энтузиазма.
  — И что было дальше?
  — Она договорилась с Тедом Шейлом. Сама она тоже решила остаться на яхте, чтобы время от времени сменять его на посту.
  — И каким же образом все это связано с вашей воскресной прогулкой?
  — Немного терпения, мистер Дюриэа. Все по порядку. В какой-то момент мисс Молин предложила Телу Шейлу спуститься в каюту и немного вздремнуть в ожидании предстоящей ему бессонной ночи. Он внял доводам рассудка и спустился в указанную мной каюту. Мисс Молин решила, что, пока полицейские находятся на яхте, бессмысленно вести наблюдение, и отправилась на берег сделать несколько телефонных звонков. Она попросила меня разбудить Шейла, если полицейские покинут «Джип-си Квин». Я ей ответила, что у меня есть другие дела помимо наблюдения за чужой яхтой и что я вообще не собираюсь все время стоять на якоре. Я хотела дать ей понять таким образом, чтобы она не была слишком назойлива. Между тем она спустилась на берег. Неожиданно мне пришла в голову мысль, что она, быть может, оставила здесь Шейла, чтобы он обыскал мою яхту или чтобы убрать его на некоторое время и обстряпать свои делишки. Короче, я не хотела никоим образом, чтобы она вмешивала меня в свою жизнь, и решила проучить ее. Я снялась с якоря и отправилась в открытое море.
  — Но разве вы не заперли Шейла в каюте, мисс Харплер?
  Джоан Харплер широко улыбается:
  — Да. Я спустилась к его каюте и крикнула ему через дверь, что я собираюсь отправиться в море и чтобы он возвращался на берег. Ответом на это был его громкий храп. Я не знала, на самом ли деле он спит или разыгрывает передо мной комедию, желая прокатиться в моем обществе. Уверяю вас, мистер Дюриэа, у меня есть опыт в таких делах. Некоторые молодые люди ведут себя в подобных ситуациях непозволительно…
  — Вы далеко отплыли?
  — О, я точно не знаю. Я делала большие круги и любовалась закатом солнца в горах.
  — А что делал Шейл?
  — Он проснулся при заходе солнца и начал барабанить в дверь. Тогда я спустилась к нему.
  — Что вы ему сказали?
  — Я ему объяснила, что решила совершить прогулку по морю и на всякий случай заперла его. Он рассмеялся и сказал, что испугался, как бы я его не похитила. Затем он стал волноваться, что это может плохо для него кончиться, что он потеряет работу… Впрочем, он был очень вежлив. Он прекрасно разбирается в навигации и помог мне поставить яхту на якорь.
  — Мисс Молин ждала вас у причала?
  — Да.
  — Какова была ее реакция?
  — Мисс Молин — особа весьма избалованная. Мне пришлось ей объяснить, что я не состою у нее на службе. Впрочем, она быстро поняла ситуацию и извинилась.
  — После этого мистер Шейл встал на вахту на борту «Альбатроса»?
  — Да. Мисс Молин попросила меня об этом, и я ей сказала, что предоставлю Шейлу гостеприимство до утра.
  — Что делала мисс Молин дальше?
  — Она сказала, что возвращается в Лос-Анджелес. Кажется, за ней кто-то приехал сюда от поверенного мистера Стирна. Шейл вел себя как истинный джентльмен и стоял на вахте всю ночь.
  — Вы не знаете, кто-нибудь поднимался ночью на «Джипси Квин»?
  Дюриэа задает этот вопрос машинально, не придавая ему большого значения.
  — Да. Кто-то поднимался на яхту незадолго до того, как я пошла спать. Около часу ночи. Дюриэа подскакивает в своем кресле.
  — Кто-то поднимался ночью на яхту?
  — Да.
  — Но кто это был?
  — Мы не знаем.
  — Мужчина или женщина? Мисс Харплер колеблется. Минуту спустя она говорит:
  — Это был мужчина либо женщина, переодетая в мужчину.
  — Этот человек долго оставался на борту яхты?
  — Не более пяти минут.
  — Почему вы не сказали мне об этом раньше?
  — Вы меня не спрашивали. Если бы вас это интересовало, вы бы сами могли установить наблюдение за яхтой.
  — Вы не могли бы описать этого человека?
  — Нет. Я видела только силуэт. Что меня удивило, так это ловкость, с которой он греб веслами и управлял шлюпкой. Может быть, Шейл сможет описать его, так как он смотрел в бинокль. Я видела только, что человек что-то нес в руке, поднимаясь на яхту, и затем, спускаясь в шлюпку, — нечто вроде сумки, но достаточно тяжелой.
  — Почему вы думаете, что сумка была тяжелой?
  — Я сужу по тому, как он держал ее в руке, и по звуку, когда он поставил ее на дно шлюпки.
  — Может быть, это был чемодан?
  — Возможно, но в таком случае чемодан был небольшим.
  — А не могла это быть портативная пишущая машинка?
  Джоан Харплер на секунду задумывается.
  — Да, — говорит она, — вполне возможно, что это была портативная машинка.
  Глава 22
  Френк Дюриэа уютно устроился на диване в гостиной. Милдред тоже здесь, цветущая, благоухающая, в нарядном платье из набивной ткани.
  Грэмпс необычайно элегантен в хорошо сшитом костюме. В его руках шейкер, который он энергично трясет, перемешивая коктейль.
  — Как называется этот коктейль?
  — Я еще не придумал ему название. Когда его пьешь, ничего не ощущаешь: никакого жжения ни в горле, ни в желудке, но через пять минут жизнь видится в розовом свете… даже тем людям, которые обычно видят ее другой, например прокуроры…
  Грэмпс разливает жидкость по стаканам. Дюриэа делает маленький глоток из своего стакана.
  — Мне бы очень хотелось его попробовать, но боюсь, что мне придется еще вернуться в контору…
  — Ну уж нет! — возражает Милдред. — Пусть шериф немного поработает!
  — Нет, придется мне. Он упрячет в тюрьму невиновного, а тень падет на меня.
  — Насколько я знаю из газет, твое следствие может плохо обернуться для Ниты Молин, — говорит Милдред.
  — Да, она переживает сейчас неприятные моменты, — замечает Грэмпс. — Насколько я понимаю, сейчас все упирается в письмо к «нефтяным магнатам». Стирн сказал машинистке, что сам отправит письмо с почтамта. Он должен был это сделать до пяти часов. В таком случае он покинул яхту не позднее чем без двадцати минут пять. Если же он не отправил письмо, значит, его убили между четырьмя и четырьмя часами сорока минутами. В это время на яхте находилась малышка Молин. В четыре тридцать она была на заправочной станции. Все правильно, Френк.
  — Верно. Знаешь, Милдред, мне кажется, мы должны выдвинуть Грэмпса на должность шерифа Санта-Дельбарры.
  — У нас получится отличная команда, сынок.
  — Через неделю вам все осточертеет, Грэмпс. Ничего стоящего и интересного. Мелкие кражи, махинации, угоны автомобилей, водители под хмельком, драки. И только изредка настоящая кража со взломом или ограбление. При таких условиях Шерлоком Холмсом стать трудно, Грэмпс.
  — А убийства?
  — Примерно два случая за год, но в основном на почве ревности или во время потасовки. Обычно виновные сами являются в полицию с повинной или пытаются покончить жизнь самоубийством. Настоящих таинственных преступлений почти не бывает…
  — Что ты собираешься делать с Нитой Молин? — спрашивает Милдред.
  — Понятия не имею, — отвечает Дюриэа с улыбкой. — Шериф хотел бы предъявить ей обвинение, но я предпочитаю подождать. Сначала я должен закончить следствие. Завтра я собираюсь отправиться на остров Каталина, чтобы уточнить кое-какие детали.
  — О, возьми меня с собой! — просит Милдред.
  — Не могу. Это служебная командировка.
  — Но я не буду тебе мешать, я просто буду тебя сопровождать.
  Дюриэа отрицательно качает головой. Грэмпс подмигивает внучке и говорит:
  — Оставь его. Я тоже собирался завтра на остров. Если хочешь, поедем со мной. Какое нам дело до того, что прокурор тоже окажется на нашем катере?
  — А если я полечу на самолете? — спрашивает, смеясь, Дюриэа.
  — Зачем? — откликается Милдред. — На таких коротких расстояниях стюардесс нет… Френки, что ты рассчитываешь там найти?
  — Я хотел бы подробнее узнать о том, чем там занимались Пирл Райт и Уоррен Хилберс.
  — Почему?
  — Просто для очистки совести.
  — Но почему ты не можешь поручить это полиции?
  — Чтобы не создавать шумихи. Немного подумав, он продолжает:
  — Возможно, что в воскресенье, часа в четыре, произошло какое-нибудь событие. Либо должно было произойти в соответствии с заранее намеченными планами.
  — Какое событие?
  — Не знаю. Никто не знает. Но «Джипси Квин» должна была выйти в море в воскресенье в три часа дня. «Альбатрос» в это время находился в море. Если я узнаю, например, что Пирл Райт в три часа дня тоже была в море, на катере своего брата, то это совпадение покажется мне весьма подозрительным.
  — Молодец, сынок! — восклицает Грэмпс. — Я знал, что ты в конце концов выйдешь на малышку Харплер. Ты все это время находился под ее гипнозом, и она это знает!
  — Интересно… — замечает Милдред.
  — Она далеко не так проста, как кажется. Когда ее слушаешь, веришь каждому ее слову. Но когда ее нет рядом… когда не видишь ее прекрасных чистых глаз и не слышишь журчания ее мелодичного голоса… тогда отдаешь себе отчет, что все ее слова ничего не значат.
  — Коктейль получился великолепный, Грэмпс! — говорит Милдред. — Он даже на тебя подействовал.
  — Что ты имеешь в виду? Я всегда люблю поговорить.
  — Но сейчас ты выдаешь секреты моего дражайшего мужа. Благодаря твоему коктейлю я узнаю много нового.
  — Что именно?
  — Когда мой супруг возвращается домой из своей конторы, он говорит со мной только о законе. Но вот приходишь ты со своим безымянным коктейлем, и я узнаю, что хозяин дома находится под гипнозом молодой женщины с красивыми глазами и завораживающим голосом…
  В этот момент в гостиную входит вернувшаяся из отпуска прислуга и объявляет, что стол накрыт.
  Грэмпс поспешно наливает себе еще один стакан, залпом выпивает его и говорит:
  — Ты понимаешь, сынок, я не могу поверить, чтобы такая женщина, как мисс Харплер, опасалась насильственных действий со стороны такого парня, как Тед Шейл, и поэтому заперла его в каюте.
  Прокурор ставит стакан на стол. Милдред не спускает с него глаз. Дюриэа говорит:
  — Вероятно, она что-то скрывает, не желая посвящать кого бы то ни было в свои личные дела. Милдред поднимается с кресла и произносит:
  — Грэмпс, завтра я еду с тобой на Каталину. Мы не можем оставить Френка без моральной поддержки, когда его гипнотизируют красивые глаза и грудной голос. Я поступаю так исключительно в интересах штата Калифорния и правосудия!
  — За стол! — приказывает прокурор.
  Обед в самом разгаре, когда звонит телефон. Прислуга сообщает, что это шериф Лассен. Дюриэа выходит из-за стола и идет к телефону.
  Когда он возвращается, Грэмпс вопросительно смотрит на него.
  — Сожалею, Грэмпс, но ваша гипотеза провалилась.
  — Почему?
  — Очки действительно пролежали на морском дне довольно длительное время.
  — Почему ты так думаешь?
  — Шериф связался с оптиком, который поставлял очки Стирну и Райту. Найденные очки не могли принадлежать ни тому, ни другому.
  — Вот оно что!
  — У найденных очков разные стекла. У человека, которому они принадлежали, правый глаз видит почти нормально, а левый требует значительной коррекции. Это довольно редкий случай. Шериф уверен, что эти очки не имеют никакого отношения к «Джипси Квин».
  — А какая яхта стояла на прошлой неделе по соседству?
  — Их было две или три. Шериф разыщет их. Грэмпс широко улыбается и говорит:
  — Ладно, тем лучше. Это была всего лишь рабочая гипотеза.
  — Но ваши выкладки о приливе и отливе и о перемещении судна не утратили своей силы в отношении револьвера.
  И вообще, Грэмпс, я восхищаюсь вами. А как ловко вы провели Ниту Молин в моем кабинете!
  — Это она бросила револьвер в море? — спрашивает Милдред.
  — Наверняка, — отвечает Дюриэа. Грэмпс с грохотом бросает на тарелку вилку и нож.
  — Господи Боже мой! — восклицает он. — Мне пришла в голову великолепная мысль!
  — Нет! — умоляет Дюриэа. — Давайте сначала закончим обед.
  — Нет, вы только послушайте! Новая гипотеза!
  — Ладно, валяйте! Какая гипотеза?
  — Относительно мисс Харплер. Когда Тед Шейл ее заметил, она стояла на палубе своей яхты. Шейл сказал, что она была в купальнике и только что вышла из воды, так как по ее телу стекали капли воды.
  — Да. Ну и что?
  — Она вполне могла доплыть до «Джипси Квин». И не забывай, сынок, что шлюпка «Джипси Квин» была прикреплена тросом к понтонному мосту. Это значит, что некто покинул яхту после убийства. А если речь идет об убийстве и самоубийстве, значит, некто, кто находился в это время на борту яхты, знал об этом. И этот некто вернулся в шлюпке на берег.
  — Нита Молин, — заключает Милдред.
  — Нет, вряд ли, ведь она обнаружила шлюпку у понтонного моста. Можно предположить следующее: либо некто находился на борту яхты и вернулся в шлюпке на берег, либо некто достиг яхты вплавь, обнаружил доказательства совершенного убийства и самоубийства, уничтожил их по неизвестным нам причинам, после чего отвел шлюпку к понтонному мосту, чтобы придать драме вид убийства.
  — О-о! — вырывается у Дюриэа.
  — И мисс Харплер могла это сделать! Сынок, ты молод и впечатлителен. Не позволяй ей одурачить тебя.
  В голосе Грэмпса звучат интонации, исключающие всякие шутки. Милдред задумчиво смотрит на него, затем поворачивает голову к мужу. Дюриэа краснеет под ее испытующим взглядом. Почувствовав, что кровь прилила к его лицу, он еще больше смущается и еще больше краснеет.
  Ошеломленно глядя на мужа, Милдред говорит:
  — Грэмпс, надеюсь, ты не уедешь от нас, не оставив мне рецепта приготовления своего коктейля, который удивительным образом развязывает языки…
  Глава 23
  Миссис Гиббс отрывает глаза от газеты и устремляет их на мужа:
  — Здесь пишут, что твоя подружка наплела небылицы…
  — Какая еще подружка?
  — Ты знаешь, о ком я говорю.
  — О мисс Молин?
  — Именно. Кажется, для нее это теперь плохо кончится. Она была последней, кто видел обоих мужчин живыми.
  — Это лишь то, что известно на данный момент.
  — Он должен был отправить письмо до пяти часов, но письмо не было отправлено. Ты понимаешь? Он был мертв, когда она еще находилась в черте города.
  — У них нет против нее никаких улик.
  — Не понимаю, почему ты ее защищаешь?
  Гиббс молча продолжает обедать.
  — Если ты сказал мне правду относительно времени, когда вы выехали из Санта-Дельбарры, то почему ты вернулся домой только в половине восьмого?
  — Я заходил в бистро перекусить.
  — Неужели? Ты решил позавтракать в обществе мисс?
  — Вот именно. Как только мы въехали в город, я позвонил ее адвокату. У нас оставалось время до встречи, и мы пошли выпить по чашке кофе.
  — Разве ты не ел?
  — Ел. Яичницу с ветчиной.
  — А она?
  — То же самое.
  Немного помолчав, миссис Гиббс неожиданно спрашивает:
  — А где твоя пишущая машинка?
  — В моем кабинете.
  — Но это другая машинка.
  Вилка в руке Гиббса застывает в воздухе.
  — С чего это ты взяла?
  — Я знаю, потому что печатала письмо на старой машинке.
  — Я тебя просил не трогать мою машинку.
  — Это почему же?
  — Ты ее портишь.
  — Не больше, чем ты. Но ты не ответил на мой вопрос: где ты взял эту машинку?
  — Но с чего ты решила, что это другая машинка?
  — На той был новый валик, но эмаль была поцарапана.
  — Ничего не понимаю. Видимо, я ее взял у кого-то вместо своей.
  — У кого же?
  — Не знаю. Где-нибудь в отеле.
  — Я так и думала. Ты провел ночь в отеле с этой женщиной. Это ее машинка. Ты взял ее вместо своей.
  — У нее не было машинки.
  — Не считай меня идиоткой. В газете помещен снимок машинки. Они утверждают, что это улика, которую оставила на яхте Нита Молин. Значит, она и есть убийца. На снимке в газете твоя машинка, взгляни, разве ты не узнаешь ее? Нита взяла ее вместо своей.
  — Не глупи. Это моя старая машинка. А что касается валика, то он очень быстро стирается. Тем более что мне пришлось печатать много отчетов.
  — Не утомляй себя. Если ты мне не докажешь, что у тебя с Нитой были только деловые отношения, то я позвоню прокурору в Санта-Дельбарру и скажу ему, что у меня находится машинка Молин.
  — Если ты это сделаешь… я… я… сверну тебе шею!
  — Чтобы спасти ее?
  — Да нет же! Я тебе говорил, что работаю на одну адвокатскую контору. Ты хочешь, чтобы я потерял место?
  — В таком случае я напишу анонимное письмо.
  — Ты не напишешь его! — восклицает Гиббс, тщетно пытаясь найти выход из создавшегося положения.
  — Не напишу? Откуда ты знаешь, что я этого уже не сделала?
  — Я вспомнил! — говорит Гиббс, ударив себя кулаком по лбу. — Я оставил свою машинку в приемной конторы Хазлита. Когда я выходил, то, видимо, прихватил одну из их машинок. Я сейчас же отнесу им эту и заберу свою.
  Миссис Гиббс встает из-за стола, упирает руки в бедра и, глядя на мужа с сардонической усмешкой, говорит:
  — Ты еще не ел десерт.
  — Спасибо, я наелся.
  — Ты слишком торопишься избавиться от этой машинки.
  — Я не хочу, чтобы они подумали, что я… И вообще я хочу забрать свою.
  — Ты хочешь сказать, что это не Нитина машинка?
  Конечно, нет.
  Хорошо. Иди к своим адвокатишкам и забирай свою машинку. Пока ты не принесешь свою старую машинку, ты не получишь эту. Я спрятала ее.
  Нелдон Таккер входит в кабинет Хазлита. Он в возбужденном состоянии.
  — Они у нас в руках! — торжествующе заявляет он.
  — Каким образом, Нелдон? — спрашивает Хазлит.
  — Я порылся в архивах и наткнулся на одно решение Верховного суда, о котором никто не вспомнил.
  — Любопытно…
  — В решении сказано, что в случае убийства, жертвами которого стали двое лиц или больше, такое преступление рассматривается как массовое бедствие.
  — И что из этого вытекает?
  — Из этого вытекает порядок, в котором рассматривается наступление смерти каждого из нескольких погибших.
  Хазлит задумчиво морщит лоб и говорит:
  — Этот параграф ограничивается случаями кораблекрушения, пожара и прочее?
  — Нет. Эти слова приводятся только в качестве примера. В четвертом пункте параграфа сказано, что в случае смерти двух лиц одного пола старше пятнадцати и моложе шестидесяти лет лицо, старшее по возрасту, считается пережившим более молодого.
  Хазлит вскакивает с места.
  — Господи! — говорит он. — Мы приобретаем все! Наши противники уничтожены, Нелдон!
  — Именно это я и хотел сказать, Джордж.
  — Браво! Лишь бы только Гиббс не наделал глупостей!
  — А какова его роль в этой истории?
  — Частный детектив всегда может переусердствовать. Дело в том, что… В общем, посмотрим.
  Таккер подозрительно смотрит на своего компаньона.
  — Я с Гиббсом не имею никаких дел, — сухо говорит он.
  И он демонстративно удаляется в свой кабинет, закрыв за собой дверь.
  Хазлит нервно расхаживает по кабинету.
  Глава 24
  Носовая часть небольшого парохода, связывающего Калифорнийский берег с островом Каталина, погружается в прозрачные воды океана. Брызги пены, поднимаемые форштевнем и разлетающиеся по бортам судна, напоминают белые усы.
  Френк Дюриэа, его жена и ее дед лениво растянулись в шезлонгах на палубе.
  Прокурор вынимает из кармана конверт, на котором отпечатан адрес: «Калифорния, Санта-Дельбарра, прокурору Дюриэа».
  Он долго крутит конверт в руке.
  — Это то письмо, которое тебе принесли сегодня в пять утра? — спрашивает Грэмпс.
  — Да. Вы слышали звонок?
  — Я слышал, как ты спрашивал, в чем дело. И я слышал ответ почтальона.
  Дюриэа вынимает письмо из конверта. Грэмпс и Милдред нагибаются, чтобы прочитать текст:
  «Если вы хотите найти убийцу обоих мужчин, вам нужно выяснить, где находилась Нита Молин между полуночью в воскресенье и тремя часами утра в понедельник. Я сообщаю вам об этом потому, что хочу, чтобы жертвы были отомщены. Когда вы узнаете, где находилась Нита Молин в вышеобозначенное время, дайте в лос-анджелесской „Геральд трибюн“ в рубрике „Бюро находок“ объявление следующего содержания: „Разыскиваемое лицо находилось там-то…“ — и не забудьте упомянуть имя человека, в обществе которого она находилась. После этого я напишу вам другое письмо, в котором сообщу нечто очень важное. Но я напишу его только после появления в газете объявления».
  Письмо подписано одним словом — «Благожелатель» — Ну, что скажете? — спрашивает Дюриэа.
  — Это письмо написано женщиной, — заявляет Милдред.
  — Почему ты так считаешь?
  — Оно написано ревнивой женщиной, это очевидно, — отвечает Милдред.
  — А вы что скажете, Грэмпс?
  — Дайте мне письмо.
  Он берет письмо в руки и внимательно изучает его.
  — Письмо напечатано небрежно, — говорит он. — В нем четыре ошибки, несколько исправлений и подтирок. Кроме того, сразу видно, что оно напечатано на старой машинке. Буква «а» немного съезжает, а буква «е»… О! Сынок, подожди-ка…
  — В чем дело? — спрашивает Дюриэа.
  — Всемогущий Боже! — восклицает Грэмпс. — Ты знаешь, что это, сынок?
  — Э… нет…
  — Да это же самая лучшая улика во всем этом деле, понимаешь?
  Дюриэа напряженно смотрит на старого человека:
  — Грэмпс, умоляю вас, объясните, в чем дело.
  — Ты не понимаешь? Буквы в этом письме точно такие же, как и на копии письма Стирна, предназначенного для Эуэлла и Филдинга. Посмотри, сынок. Это письмо напечатано на той же самой машинке, какой пользовалась миссис Родман в субботу днем на «Джипси Квин»!
  Дюриэа ошеломленно смотрит на старика, затем вынимает из своего кармана ксерокопию письма Стирна и сравнивает оба текста.
  — Вы правы, Грэмпс, — говорит он. — Теперь необходимо разыскать человека, написавшего это письмо.
  — Откуда оно было отправлено?
  — Из Лос-Анджелеса.
  — И она просит поместить объявление именно в лос-анджелесской газете. Она определенно живет в Лос-Анджелесе, — заключает Милдред.
  В этот момент раздается гудок парохода.
  — Мы входим в порт, сынок. Спрячь письмо, но не в карман, а то его вытащит какой-нибудь карманник… Прежде чем мы отправимся на охоту, неплохо было бы перекусить. Я, право, проголодался.
  — Я тоже, — говорит Милдред. — Френк, ты ведь не допустишь, чтобы твоя женушка умерла от голода? Представь только, какой это вызовет скандал…
  — Хорошо, — соглашается Дюриэа. — Я и сам не против подкрепиться.
  Некоторое время спустя трио отправляется на поиски коттеджа. В одном из окон они видят табличку с объявлением о сдаче помещений на день, на неделю, на месяц. Это и есть коттедж старой миссис Ралей.
  Дюриэа протягивает руку миссис Ралей и просит ее ответить на несколько вопросов.
  — Да. Они были здесь в прошлую субботу. Мистер Хилберс уже неоднократно останавливался здесь.
  — Не могли бы вы мне его описать? — спрашивает Дюриэа, чтобы быть уверенным в том, что речь действительно идет о Хилберсе.
  — Он высокий и стройный, черноволосый. Ему лет двадцать семь-двадцать восемь. Очень привлекательный молодой человек. У него красивый голос, который невозможно забыть. На нем был пиджак цвета морской волны и фуражка яхтсмена.
  — Вы видели женщину, которая была с ним?
  — Я видела его сестру. Она была с ним, когда он расплачивался.
  — Опишите ее, пожалуйста.
  — Красивая молодая брюнетка, весит около шестидесяти килограммов. Очень хорошо сложена.
  — Вы ее уже видели раньше?
  — Да, но точно не помню когда… мне кажется, она что-то здесь забыла.
  — А что именно?
  — Купальник.
  — Он у вас?
  — Да. Вы хотите взять его?
  — Да. Это может быть важно. Вы уверены, что он принадлежит сестре мистера Хилберса?
  — Во всяком случае, кому-нибудь из их группы. Он висел над ванной. Сейчас я схожу за ним.
  Спустя несколько минут она возвращается с купальником, на котором яркими красками изображены сцены из морской жизни. Над высокими гребнями волн летят пеликаны, из воды высовывают свои морды тюлени. Их усы топорщатся, рты раздвинуты в саркастической ухмылке.
  Дюриэа берет купальник и протягивает его жене. Милдред изучает его оком эксперта.
  — Недурно, — говорит Милдред. — Он сшит на хорошую фигуру.
  Дюриэа обращается к пожилой даме:
  — Я забираю его. Напишите, пожалуйста, ваше имя на кайме или просто сделайте какую-нибудь отметку, чтобы вы могли потом узнать его.
  Он протягивает ей ручку. Она пишет свое имя на кайме купальника. Дюриэа протягивает ей снимок, вырезанный из газеты.
  — Вы узнаете ее?
  — Да. Почему ее снимок напечатан в газете?
  — Она жена Артура С. Райта, который недавно был убит на яхте.
  — Господи! Этот Райт был ее мужем? Я знала, что она замужем, но я не знала фамилии мужа. Дюриэа складывает купальник и говорит:
  — Я прошу вас никому не рассказывать о нашей беседе, хорошо?
  — Разумеется, господин прокурор. Вернувшись в порт, Дюриэа погружается в раздумье. Милдред спрашивает его:
  — Это купальник испортил тебе настроение? Ты похож на угрюмого и мрачного палача…
  — Дело в том, дорогая, что я уже видел этот купальник… в воскресенье утром… на мисс Харплер…
  Джоан Харплер, сидя в кабинете прокурора, не скрывает своего раздражения. Она дает волю иронии.
  — Я вижу, что у прокурора есть много преимуществ по сравнению с судьями, — говорит она. — При желании прокурор беседует с дамами о купальниках.
  Дюриэа спокойно парирует:
  — Это потому, что вы были в купальнике в воскресенье утром. На нем были изображены сцены из морской жизни: охотящиеся за рыбой пеликаны и ухмыляющиеся тюлени.
  — Абсолютно верно, только мне казалось, что тюлени раскрыли пасти, чтобы петь. Впрочем, куда мне до вашей профессиональной наблюдательности. Я вынуждена надевать купальник только потому, что уважаю закон, однако теперь я знаю, что тюлени посмеиваются надо мной… Дюриэа встает с кресла:
  — Поскольку мое описание купальника совпадает с вашим, мисс Харплер, я бы хотел на него взглянуть. Если вы не возражаете, я провожу вас на яхту.
  — Может быть, мне лучше надеть его на себя?
  — Действительно, мисс Харплер, я как раз хотел вас об этом попросить.
  — Сожалею, мистер Дюриэа, но я одна на яхте. Я, конечно, понимаю, что ваш интерес чисто профессиональный и будет направлен исключительно на тюленей, но…
  — Моя жена находится в соседнем кабинете, — прерывает ее Дюриэа. — Если хотите, она будет сопровождать вас.
  — Великолепно! Я всегда думала, что жены великих детективов увлечены работой своих мужей. Может быть, стоит еще кого-нибудь пригласить?
  Дюриэа пересекает кабинет и открывает дверь в смежную комнату.
  — В чем дело? — спрашивает Милдред. — На тебе лица нет…
  — Все дело в этом купальнике. Она намекает, что я злоупотребляю своим положением, чтобы полюбоваться ее телом. Это отвратительно.
  — И ты хочешь, чтобы я поехала с тобой? Дюриэа утвердительно кивает.
  — Пойдем, Грэмпс, — говорит Милдред. — Надо его спасать. Ты лицо неофициальное, старое, и тебе можно любоваться женскими прелестями.
  Грэмпс возмущенно отвечает:
  — Я категорически возражаю против того, что я стар. Я не стар, я просто долго живу.
  Дюриэа вводит их в кабинет и представляет мисс Харплер.
  — Два сопровождающих для каждого из нас, мистер Дюриэа? Превосходно! Я воспользуюсь случаем, чтобы продемонстрировать вам свое вечернее платье, которое, на мой взгляд, недостаточно облегает бедра. Может быть, вы заколете мне его булавками, мистер Дюриэа, чтобы я могла потом его заузить?
  Дюриэа, покраснев от гнева, открывает рот, чтобы что-то ответить, но Грэмпс опережает его:
  — Вы знаете, мисс, он очень занят. Но у меня много свободного времени, и я охотно бы это сделал для вас. Она поворачивает к нему голову:
  — Вы хотите испортить мне вечер? Меня пригласили на ужин в город, и я вынуждена отказаться от приглашения только потому, что прокурора интересуют рисунки на моем купальнике!
  Машина Дюриэа останавливается у понтонного моста, они пересаживаются в шлюпку и плывут к «Альбатросу».
  — Я могу надеть купальник без сопровождающих? — спрашивает Джоан.
  — Если бы меня не было, — говорит Милдред, — им бы взбрело в голову, чтобы вы надевали его в их присутствии…
  Джоан выходит из каюты, хлопнув дверью. Спустя несколько минут она появляется в купальнике.
  — Спасибо, мисс Харплер, — говорит Дюриэа. — Ваш купальник был здесь. Это все, что я хотел узнать, а также лишний раз убедиться, что он вам очень идет.
  — Что? — восклицает она. — Разве вас не интересуют рисунки? Разве тюлени не помогут вам решить загадку убийства?
  — Вы правы, — соглашается Грэмпс. — Мы не должны ничем пренебрегать.
  И он склоняется над тюленями и пеликанами, поправляя свои очки.
  Джоан Харплер возмущенно говорит:
  — Кто бы мог подумать такое о человеке столь респектабельного вида?
  — Не стоит доверять внешности, мисс Харплер, — советует Грэмпс. — Но не бойтесь, я вас не укушу.
  И Грэмпс медленно обходит вокруг девушки, застывшей, как изваяние.
  — Вы удовлетворены? — спрашивает она ледяным тоном.
  — Увы, только мое любопытство, — вздыхает Грэмпс.
  Джоан Харплер порывисто выбегает из комнаты.
  — Итак, Френк, купальник на ней, и надо признать, что он ей действительно идет, — говорит Милдред. — И не стоит так смущаться. Она только этого и добивается.
  Глава 25
  Дюриэа немного отодвигается от стола, чтобы достать из кармана сигару.
  — Где может быть Грэмпс? — спрашивает он.
  — Где-нибудь болтается. Ты же знаешь, он не может усидеть спокойно дома.
  — Я бы хотел побродить с ним. Эта история с купальником выбила меня из колеи. Не понимаю, как я мог…
  — Френк, успокойся. Она сама во всем виновата, ей доставляло удовольствие дразнить тебя. С Грэмпсом у нее бы это не вышло.
  — Может, сходить в кино, Мил? Только не на детектив. Надевай свою шляпу и пойдем.
  Дюриэа уже полностью расслабился в ложе, когда его плеча касается рука билетерши.
  — Простите, мистер Дюриэа, вас просят к телефону.
  — Я на минуту, Мил, — говорит прокурор, вставая.
  — Я иду с тобой. Я не хочу, чтобы ты исчез, а я осталась здесь одна.
  Дюриэа входит в телефонную кабину. Выражение удивления на его лице быстро сменяется возмущением. Когда он выходит, Милдред его спрашивает:
  — Кто это был?
  — Идем, — бросает он. — Это касается нас обоих.
  — Куда мы идем?
  — В полицейское управление.
  По дороге в управление Дюриэа не разжимает рта.
  — Послушай, Френк, в чем дело?
  — Полиция кое-кого арестовала.
  — Наконец-то! Может быть, теперь кончится эта история с «Джипси Квин»?
  — Речь совсем не об этом. Полиция арестовала мужчину, переодетого женщиной. Понятно?
  — И поэтому тебе звонят в кинотеатр?
  — Через несколько минут ты все поймешь. Он останавливает машину перед полицейским управлением и входит в здание вместе с женой. Шеф полиции незаметно подмигивает ему.
  — Простите, что потревожил вас, мистер Дюриэа, но дело очень странное… Он ничего не хочет говорить и…
  — Неважно, — откликается Дюриэа. — Введите его.
  Шеф полиции делает знак полицейскому, который выходит из комнаты и минуту спустя возвращается в сопровождении человека, завернутого в покрывало.
  Впервые в жизни Грэмпс Виггинс чувствует себя не в своей тарелке. Полицейский грубо сдергивает с него покрывало, и Грэмпс предстает перед изумленной публикой в купальнике, на котором изображены ухмыляющиеся тюлени и пеликаны-рыболовы, выхватывающие на лету рыбу из белого гребня волны.
  — Разрази меня гром! — восклицает Дюриэа.
  — И меня тоже! — повторяет вслед за мужем Милдред.
  Взгляд Грэмпса полон бесконечного отчаяния.
  — У меня украли одежду, — объясняет он.
  — Он разделся на пляже, — добавляет шеф полиции, — нацепил на себя этот купальник и нырнул в воду. Когда он вышел на берег, его одежды там не было. Полицейский задержал его, потому что на пляже произошло столпотворение. Вы его знаете?
  — Мы в некотором смысле родственники.
  — Он сказал нам, что является родственником миссис Дюриэа и…
  — Мы одолжим у вас покрывало, — перебивает его Дюриэа.
  — Я не стал называть им свое имя, — говорит Грэмпс.
  — Идемте, Грэмпс, — произносит Дюриэа. Он заталкивает старика в машину, и они возвращаются домой. По дороге Грэмпс наклоняется вперед и пытается объяснить ситуацию:
  — Послушай, сынок, я распутал дело… я…
  Глядя на дорогу, Дюриэа отвечает:
  — Грэмпс, давайте не будем об этом говорить.
  — Как это не будем? Ведь я только ради этого и старался!
  — С этого момента, Грэмпс, следствие будет носить более официальный характер. Надеюсь, мы договорились. В противном случае я верну вас шефу полиции и скажу, что вы не могли дать мне вразумительного объяснения по поводу этого маскарада. Закон запрещает мужчине носить женское платье…
  Грэмпс задыхается от возмущения:
  — Поздравляю! Таким образом на твоем счету будет хоть один арест. Это лучше, чем ничего. Но я пытаюсь тебе объяснить…
  — Довольно, Грэмпс! С меня достаточно!
  — Гром небесный! И все же ты выслушаешь меня! Если бы у тебя были глаза и ты умел смотреть, а не только краснеть перед этой милашкой, то ты бы заметил, что на ней был совершенно новый купальник, который еще ни разу не побывал в воде.
  Смысл сказанного Грэмпсом не сразу доходит до прокурора. Затем неожиданно он останавливает машину на обочине дороги.
  — Как вы сказали?
  — Твои глаза застилала пелена, и ты ничего не заметил, но я внимательно разглядел купальник.
  — Тебе не хватало только лупы, — говорит Милдред. — Я уверена, что ты разглядел все пупырышки на ее коже.
  — Вы думали, я это делал для собственного удовольствия?
  — Ты бы предпочел не смотреть на нее, а потрогать, да, Грэмпс?
  — Оставьте меня в покое! Вы не поняли, что я разглядывал кайму купальника. Со стороны спины на кайме были написаны какие-то цифры… Мне это показалось странным.
  — Действительно. А что дальше? — спрашивает Дюриэа.
  — Я отправился в город и обнаружил эти купальники в самом шикарном магазине на авеню, это филиал одного лос-анджелесского магазина. Мне сказали, что эти купальники поступили в продажу неделю назад. Я поинтересовался, не было ли среди покупателей некоей дамы… Я дал им подробное описание мисс Харплер, и они мне ответили, что она купила купальник именно в тот день. Тогда я купил купальник, соответствующий моему размеру. Я решил пойти на пляж и искупаться в нем, чтобы посмотреть, какие с ним произойдут изменения после того, как он побывает в соленой воде. Вы помните, что Тед Шейл заметил впервые мисс Харплер, когда она только что вышла из воды?
  — Да, — отвечает Дюриэа. — Итак, какие метаморфозы произошли с цифрами на вашем купальнике?
  — Понятия не имею! — сердито бурчит Грэмпс. — Кто-то похитил мою одежду на пляже, и, пока я ее искал, за мной уже шествовала целая толпа зевак. Потом появился полицейский и отвел меня в полицейское управление, так что у меня не было возможности снять эту тряпку и взглянуть на цифры. Они написаны на спине.
  — Не расстраивайтесь, Грэмпс. Дома мы все посмотрим.
  Когда компания входит в дом, служанка при виде Грэмпса застывает в ужасе.
  Прокурор срывает покрывало с костлявых плеч старика.
  — Стойте смирно, Грэмпс. Ура, вы выиграли! Цифры были на этом месте, не так ли? Они почти стерлись… чернила растворяются в воде и…
  — Я был уверен, что эта дама не так проста, — торжествующе говорит Грэмпс. — Она специально разыграла перед нами комедию оскорбленной стыдливости, чтобы Френк не слишком пялил глаза на ее купальник.
  — Но какое все это имеет значение? — спрашивает Милдред.
  — Что нам это дает, сынок? Выходит, что на острове Каталина с Хилберсом была мисс Харплер?
  — Нет, с ним была Пирл Райт, — отвечает Дюриэа. — А если купальник принадлежит Джоан Харплер, то это означает, что Пирл Райт находилась на борту «Альбатроса» с Джоан Харплер. Минутку… «Альбатрос» бросил здесь якорь около шести часов вечера в субботу… Да, все сходится.
  — Что сходится? — спрашивает Милдред.
  — Миссис Райт вполне могла совершить убийство и вернуться на «Альбатрос», наплетя что угодно Джоан Харплер: что ей необходимо выследить мужа или что-нибудь в этом роде. Возможно даже, что мисс Харплер в этот момент не было на борту. Она могла отправиться в город за продуктами. Миссис Райт могла доплыть на шлюпке до «Джипси Квин» и убить обоих мужчин. Это преднамеренное убийство, так как она предварительно взяла из стола револьвер мужа, сочинив для нас другую историю.
  — Очень интересно, продолжай, — говорит Милдред.
  — После обнаружения трупов мисс Харплер быстро сложила в уме два и два и поняла, чем ей может грозить присутствие на «Альбатросе» миссис Райт. Тогда она решила скрыть этот факт, спрятала ее в каюте, которую Тед Шейл нашел запертой. Но Нита Молин заподозрила, что на яхте кто-то скрывается. Возможно, она увидела какой-то забытый предмет или почувствовала запах духов Пирл Райт…
  — Молодец, сынок! Ты делаешь успехи! — восторженно восклицает Грэмпс.
  — Мисс Молин решила проникнуть на «Альбатрос» и обнаружить там Пирл Райт. Она с невинным видом попросила у мисс Харплер разрешения якобы понаблюдать за «Джипси Квин».
  — Но в воскресенье днем Пирл Райт находилась на острове Каталина, — возражает Милдред, — и мисс Молин разговаривала с ней по телефону.
  — Действительно, но дай мне рассказать все по порядку. Я до этого еще не дошел. Как только Нита Молин отправилась на берег, чтобы позвонить, Джоан Харплер заперла Шейла в каюте и пошла в яхт-клуб, чтобы позвонить оттуда Уоррену Хилберсу на остров Каталина. Она ему сказала, чтобы он мчался «на всех парусах» навстречу «Альбатросу», который выходит в открытое море. Море в тот день было на удивление спокойным, и оба судна, шедшие навстречу друг другу, могли развить максимальную скорость. Когда они поравнялись, Пирл Райт пересела с яхты в катер своего брата. Брат и сестра быстро продумали алиби. Помнишь слова Хилберса о том, что они с сестрой расставались только на короткое время, и как она с невинным прямодушием напомнила ему о своей послеобеденной сиесте?
  — Но при чем здесь купальник? — спрашивает Милдред.
  — Ты не поняла? Когда оба судна встретились в море, миссис Райт уложила свою одежду в пакет и бросила ее на палубу катера. Но сама она не могла прыгнуть с «Альбатроса» на катер. Она надела купальник мисс Харплер и нырнула в воду. Как только «Альбатрос» удалился на достаточное расстояние, она поднялась на катер, взявший курс на остров…
  — Если убийство было совершено в шесть часов, значит, Стирн отправил злополучное письмо, — говорит Грэмпс.
  Дюриэа утвердительно кивает.
  — Теперь мне понятна эта любовная история, — восклицает Грэмпс.
  — Какая история?
  — История женитьбы Филдинга на секретарше! Дюриэа на минуту задумывается, затем говорит:
  — Мне кажется, Грэмпс, вы попали в самую точку. Едем в Лос-Анджелес!
  — Я поеду с тобой, — решает Милдред.
  — Я тоже, — кричит Грэмпс. — Только оденусь. Господи Боже мой!
  — В чем дело? — спрашивает Дюриэа.
  — Я не могу войти в фургон. Ключ от двери находился в брюках, которые украли, и я не могу взломать дверь, так как я придумал систему сигнализации с сиреной…
  — Бедняга Грэмпс, — вздыхает Милдред, — придется тебе остаться дома.
  — Мне? Остаться? Ни за что! Я поеду в чем есть!
  — Это невозможно, тебя примут за сумасшедшего. Впрочем, если ты наденешь одежду Френка, эффект будет аналогичным, так как ты просто утонешь в ней.
  — Но…
  — Нет, Грэмпс, — твердо заявляет Дюриэа. — Случая в полицейском управлении вполне достаточно… Вы не можете больше посягать на мою профессиональную честь… и предстать в таком виде перед вдовой, которую я собираюсь обвинить в убийстве мужа.
  — Вы просто неблагодарные люди…
  — Идем, Милдред, — говорит Дюриэа, взяв жену под локоть.
  — Послушай, Френк, Грэмпс вполне заслужил, чтобы…
  — Ничего не поделаешь, — обрывает Дюриэа. — Дорога каждая минута. Сейчас же выезжаем.
  — Мне очень жаль, Грэмпс, — сочувственно вздыхает Милдред.
  Супруги Дюриэа бегут к машине, которая тотчас же трогается с места.
  С минуту Грэмпс стоит неподвижно, переполненный чувством возмущения. Неожиданно его осеняет.
  — Мой фургон заперт, но сама машина открыта, — бормочет он. — Итак, вперед.
  Под ошеломленным взглядом прислуги Грэмпс лихорадочно заворачивается в покрывало, скатывается вниз по ступенькам крыльца, запрыгивает в свою старую колымагу, включает зажигание, жмет на стартер, на крутом вираже выезжает из решетчатых ворот на шоссе и мчится, как ураган, волоча за собой свой фургон, словно жестянку, привязанную к хвосту кота.
  Глава 26
  Дюриэа останавливает машину перед домом Артура С. Райта.
  Предварительно он попросил подкрепления в управлении полиции. Полицейская машина бесшумно подъезжает к дому и останавливается позади машины прокурора.
  Френк, Милдред и полицейские группируются на тротуаре.
  — Я боюсь, что она может покончить с собой. Если она попросит разрешения выйти, ты пойдешь с нею, Милдред.
  — Хорошо, — отвечает Милдред.
  — Итак, дети мои, вперед! — говорит Френк. И он нажимает на кнопку электрического звонка. Дверь открывает прислуга. Дюриэа заявляет:
  — Я хотел бы видеть миссис Райт. Я прокурор Санта-Дельбарры.
  — Сожалею, мистер, но миссис никого не принимает.
  — Ей придется принять меня, — сухо произносит Дюриэа.
  Он деликатно отстраняет служанку и входит в дом. За ним следуют полицейские.
  — Где она? — спрашивает Дюриэа.
  — Наверху. Она отдыхает в своей комнате.
  — Она одета?
  — Да.
  — Идемте с нами.
  Они шумно поднимаются по лестнице. Деревянные ступени скрипят под тяжестью массивных мужчин.
  Наверху служанка указывает им на дверь.
  Когда Дюриэа входит в комнату, Пирл Райт смотрит на него с удивлением, которое сменяется возмущением и, наконец, тревогой.
  — Я сожалею, что побеспокоил вас, миссис Райт, — начинает Дюриэа, — но мне необходимо срочно задать вам несколько вопросов, связанных со смертью вашего мужа.
  — Но…я…
  Дюриэа показывает ей купальник.
  — Не забывайте, что каждое ваше слово будет тщательно проверено. Прежде всего я хотел бы узнать, при каких обстоятельствах вы одолжили купальник у мисс Харплер. Кстати, она звонила вам, не так ли?
  — Я… да, она…
  — Мисс Харплер попала в нашу ловушку, — уверенно говорит Дюриэа. — Она поспешила купить новый купальник взамен старого, но вместо того, чтобы вам помочь, она только навредила себе…
  Пирл Райт растерянно оглядывает собравшихся.
  — Я не понимаю, о чем вы говорите. Мисс Харплер звонила мне совсем по другому поводу. А что касается купальника, то я… Дюриэа перебивает ее:
  — Вы надели его, чтобы перейти с яхты мисс Харплер на катер вашего брата. Он отвез вас на остров, где вы сфабриковали себе алиби.
  Дюриэа делает короткую паузу и заканчивает:
  — Мне очень жаль, Миссис Райт, но я вынужден предложить вам пройти со мной в управление полиции.
  Пирл Райт смотрит на прокурора безнадежным взглядом и говорит усталым голосом:
  — Пойдемте, если вы настаиваете на этом. Сомневаюсь, что это вам что-нибудь даст. Я действительно находилась на яхте Джоан, когда Нита Молин попросила позволить ей вести наблюдение за «Джипси Квин». Мы опасались, что, если Джоан откажет, это может вызвать ее подозрения.
  Дюриэа спокойно спрашивает:
  — Я бы хотел услышать ваше объяснение, почему вы убили своего мужа?
  — Но я не убивала его! Именно поэтому…
  — Как? Вы хотите, чтобы мы поверили в то, что, фабрикуя себе алиби, вы ничего не знали о смерти мужа? Вы считаете нас такими наивными?
  — И тем не менее это правда. Я подозревала, что Эддисон Стирн и Артур готовят какую-то махинацию, чтобы лишить меня наследства. Я догадывалась, что Стирн намеревается соединить Ниту Молин и Артура, после того как он разведется со мной. Тогда я решила пошпионить за ними. В субботу утром мы с Уорреном отправились на катере за «Джип-си Квин» из Лос-Анджелеса. Когда мы убедились в том, что яхта взяла курс на Санта-Дельбарру, мы развернулись и поплыли на остров Каталина, где нас ждала Джоан. Несколько дней назад она согласилась предоставить яхту в мое распоряжение.
  Пирл Райт умолкает, стараясь взять себя в руки. Затем продолжает:
  — Когда мы прибыли на остров, то не сразу нашли Джоан, так как она отправилась на рыбную ловлю в открытое море. Когда же наконец мы ее обнаружили, ей пришлось вернуться на остров, чтобы заправиться бензином. И когда в конце концов мы прибыли в Санта-Дельбарру и пришвартовались неподалеку от «Джипси Квин», было уже шесть часов вечера. Я стала наблюдать за яхтой в бинокль.
  — И что же вы увидели?
  — Ничего, мистер Дюриэа. Это доказывает…
  — Это доказывает, что вы убили вашего мужа почти сразу после того, как «Альбатрос» стал на якорь.
  — Но я вас уверяю в том, что я невиновна!
  — Согласно вашему собственному заявлению, вы находились в каких-нибудь тридцати метрах от того места, где был убит ваш муж. У вас была возможность сделать это. Кроме того, вы сфабриковали себе алиби, чтобы ввести полицию в заблуждение. Учитывая все изложенное, миссис Райт, я вынужден арестовать вас. Можете взять с собой некоторые вещи и предметы туалета.
  Неожиданно в доме раздается неописуемый грохот от передвигаемой мебели. Затем слышится выстрел, после чего дом погружается в мертвую тишину.
  — Смотрите за этой женщиной! — приказывает Дюриэа одному из полицейских. — Остальные идут со мной.
  Они бегом спускаются вниз по лестнице.
  Дюриэа открывает дверь в комнату, и в него сразу летит стул.
  Грэмпс Виггинс в одном купальнике и с половой щеткой в руке прыгает из угла в угол, нанося быстрые и точные удары.
  Уоррен Хилберс с искаженным от ярости лицом и безжизненно повисшей рукой хватает другой рукой все, что ему подворачивается, и бомбардирует старика.
  — Остановитесь! — кричит один из полицейских. — Или я стреляю!
  Обе враждующие стороны застывают в немой сцене. Грэмпс Виггинс обращается к Дюриэа:
  — Хватай его, Френк! Хватай его! Теперь ты понял?
  — Что понял?
  — Это он убил Райта и Стирна! Очки были его… Любой оптик подтвердит это.
  Внезапно Хилберс бросается к двери.
  Один из полицейских ныряет за ним и хватает его за ноги приемом, используемым в регби.
  Грэмпс задумчиво чешет затылок.
  — Да, сынок, — говорит он. — Все так. Когда Хилберс проводил свою сестру на «Альбатрос», он только сделал вид, что возвращается на Каталину, а сам взял курс на Санта-Дельбарру. У него быстроходный катер, делающий шестьдесят миль в час. Хилберс был на содержании своей сестры. Это она купила ему этот катер. Если бы Пирл Райт развелась со своим мужем, это было бы катастрофой для Хилберса, в то время как смерть Райта и Стирна делала его сестру богатой наследницей. Пирл рассказала ему о своем разговоре с мужем, об отношениях Стирна с Нитой Молин, и тогда он завладел револьвером Райта. Может быть, Райт и искал его в ящике своего стола, но револьвера там уже не было.
  Дюриэа пытается прервать Грэмпса, но тот уверенно продолжает:
  — Хилберс прибывает на рейд Санта-Дельбарры и поднимается на борт «Джипси Квин». На палубе он наталкивается на Райта. Начинается драка. Очки Хилберса летят за борт. Оба кубарем катятся в нижнюю каюту, и там Хилберс стреляет. Он не мог выстрелить на палубе, боясь привлечь внимание. В это время Стирн возвращается с почтамта, откуда он отправлял злополучное письмо. Хилберс поджидал его. Все очень просто: убийство и так называемое самоубийство за крупный куш. Хилберс не знал, что, согласно закону, если бы Райт убил Стирна, он потерял бы право (равно как и его наследники) на состояние Стирна.
  Поглядывая на Хилберса, Грэмпс завершает свой рассказ:
  — Короче, Хилберс спокойно вернулся на остров и сыграл роль преданного брата. Он знал, что его сестра скрывалась на «Альбатросе», а следовательно, не могла рассказать этого полиции, и он охотно помог ей сфабриковать алиби. Он считал, что ему ничего не угрожает. В случае удачи он получит много денег, а в случае неудачи отвечать придется его сестре. При виде полицейских он испугался и решил удрать. Я появился вовремя…
  Грэмпс торжествующе смотрит на Дюриэа, потом на свою внучку:
  — Ты довольна своим дедом, Мил?
  — Ты великолепен, Грэмпс!
  Хилберс яростно нападает на старика.
  — Только не считайте меня идиотом, — говорит он. — Я все правильно рассчитал, и полиция клюнула на версию убийства и самоубийства. Кроме того, я оставил отпечатанное на машинке письмо-объяснение, которое впоследствии таинственно исчезло…
  Грэмпс широко улыбается прокурору:
  — Здесь мы должны признать, что допустили слабинку, сынок. Пушку и исповедь могла слямзить только малышка Молин. Но после этого она неожиданно решила вести наблюдение за «Джипси Квин». Она поняла, что исповедь — это фальшивка и что на самом деле речь идет об убийстве. Она это знала твердо, потому что не могла быть причиной ссоры между Стирном и Райтом. Ее отношения со Стирном были чистыми, как между отцом и дочерью. Тем не менее она не хотела, чтобы ее имя было запятнано, и поэтому похитила «предсмертную исповедь».
  Грэмпс неожиданно поворачивается к Хилберсу и говорит:
  — Мы бы в любом случае добрались до тебя, парень, и не позднее чем завтра. Ты оставил в воде свои очки, а это равносильно тому, как если бы ты оставил свою визитную карточку.
  Дюриэа в свою очередь обращается к Хилберсу:
  — Теперь я припоминаю, с каким трудом вы прикуривали сигарету от спички. Вам никак не удавалось поднести пламя к кончику сигареты.
  Грэмпс улыбается и говорит Хилберсу:
  — Что я тебе говорил, парень!
  Один из полицейских, не спускающий подозрительного взгляда со старика в купальнике, обращается к Дюриэа:
  — А кто этот чудак?
  — Это родственник моей жены, — объясняет Дюриэа. — Он мечтает стать детективом.
  Грэмпс счастливо улыбается Милдред и подмигивает Дюриэа:
  — Я больше не мечтаю, сынок. Я уже вполне заслужил диплом!..
  
  1941 год.
  
  Дело коптящей лампы
  Предисловие
  Как правило, большинство авторов часто (чаще, чем им самим хотелось бы признать) попадают под влияние выдающихся личностей, встречающихся на их жизненном пути. Так, два года назад я познакомился в Новом Орлеане с забавным стариком. Он передвигался какими-то прыжками, словно упругий резиновый мячик. Глаза его сверкали от возбуждения, а белоснежные волосы разметались по плечам, как грива. Его звали Вуд Уайтселл.
  Для кого-то из нас главное в жизни — это власть, для другого — деньги, для третьего — положение в обществе. Все это мало интересовало Уайтселла; он наслаждался жизнью особым образом, делая замечательные фото, которые часто обнажали истинную сущность тех, кого он фотографировал.
  Деньги для него ничего не значили: мог послать к черту лучшего заказчика, если тот осмеливался задеть его профессиональную гордость. Всегда находился в процессе проведения какого-либо эксперимента, что заставляло его буквально захлебываться от восторга. Метался по своей студии, подпрыгивая на коротеньких ножках, стараясь переделать как можно больше дел за те ничтожные двадцать четыре часа, из которых состоят сутки. Питался нерегулярно, просто был слишком занят. Когда вдруг осознавал, что голоден, то чаще всего просто перебегал через дорогу в “Бурбон-Хаус”, проглатывал кусок пирога, торопливо запивая его чашкой кофе, и бегом возвращался к себе. Когда нужно было особое освещение, устраивал подсветку с помощью какого-нибудь листа жести и добивался нужного эффекта. Студия была заполнена его собственными изобретениями, которые были ничуть не хуже дорогих инструментов. Для меня он такая же личность, как и Грэмпс Виггинс, тем более что у них много общего. Я и сам не в состоянии ответить, в какой степени Уайтселл — прототип Виггинса. Сейчас могу сказать только одно: после того, как я провел зиму в Новом Орлеане и хорошо узнал Вуда Уайтселла, Грэмпс Виггинс прочно вошел в мое сознание и прямо-таки просился на бумагу. Как только я начал писать о Грэмпсе, я понял, до чего же он напоминает мне Вуда Уайтселла.
  Не знаю, сколько Уайтселлу было в то время лет, но он постоянно кипел неподвластным годам энтузиазмом, был переполнен желанием достичь в своем мастерстве каких-то невиданных вершин, а ярко выраженный индивидуализм заставлял его взрываться, подобно пороховой бочке, стоило лишь чуть-чуть задеть самолюбие.
  Подобно Грэмпсу Виггинсу, он воспринимал жизнь не так полно, как это свойственно более молодым людям, но одно присущее им обоим качество просто бросалось в глаза: пока они живут, жизнь в них кипит. И так до самой смерти.
  Написав эту книгу, я надеюсь отдать должное Буду Уайтселлу, а также… но, нет, мой Грэмпс Виггинс не позволит мне сказать ничего такого, что бы задело его индивидуальность.
  
  Эрл Стэнли Гарднер
  Глава 1
  Джейн Грейвен, секретарь Ральфа Дж. Прессмана, присела на туалетный столик, критически рассматривая свое отражение в зеркале. Сегодня у нее выдался тяжелый день. В середине дня Ральф Прессман неожиданно исчез из офиса и не позаботился объяснить ей, куда он собрался. В последнее время он довольно часто так поступал. А Джейн Грейвен оставалась одна лицом к лицу с тысячей и одной неразрешимой проблемой и без малейшего понятия, где искать шефа, когда он вернется или хотя бы как с ним связаться.
  Но даже теперь, каким бы утомительным со своими новыми привычками не был ее босс, он не причинял ей столько беспокойства, сколько это делала его жена. Софи Прессман чрезвычайно осложняла жизнь сотрудников своего мужа, и сейчас, глядя в зеркало на свое лицо, Джейн Грейвен с неудовольствием замечала на нем легкие морщинки — следы беспокойства и раздражения, которых раньше не было.
  Зазвонил телефон.
  Джейн вздрогнула и взглянула на часы. Было около одиннадцати. Она немного помедлила, потом сняла трубку и сказала:
  — Хэлло!
  На другом конце ответил женский голос:
  — Междугородный разговор, вызывают мисс Джейн Грейвен. Вы у телефона?
  — Да, — ответила Джейн. — Кто говорит?
  — Вызов из города Петри, Калифорния. Не вешайте трубку, пожалуйста… Соединяю, с вас шестьдесят пенсов.
  Джейн услышала в трубке звяканье монеток, и девичий голос произнес:
  — Можете говорить!
  — Я слушаю! — повторила Джейн.
  Ответа не было. В трубке царила мертвая тишина. Снова раздался голос телефонистки:
  — Подождите минуту, пожалуйста!
  Спустя какое-то время ее удивленный голос произнес:
  — Извините, но тот, кто заказывал разговор, почему-то повесил трубку. Телефон на том конце не отвечает. Звонили из телефона-автомата в отеле “Петри”.
  — А он назвался? — спросила Джейн.
  — Да, конечно. Он назвал свое имя: Ральф Прессман.
  Целый час после этого звонка Джейн не отходила от телефона, надеясь, что Прессман перезвонит. Так и не дождавшись звонка, она погасила свет и отправилась спать.
  А там, в Петри, человек, хотевший поговорить с Джейн, торопливо повесил трубку, заметив в коридоре знакомое лицо. Заговорить с Джейн он не рискнул. Торопливо покинув отель, он отъехал на несколько миль от города и снял комнату в каком-то жалком, Богом забытом мотеле, где и провел одну из самых спокойных в этом месяце ночей.
  Глава 2
  Джордж Карпер свято верил в то, что каждого человека можно купить, если знать цену; другое дело, что эту цену он принципиально не платил. Он всегда выжидал, чтобы заполучить нужного ему человека путем какой-то сделки.
  В этот день, хотя на часах уже было четверть двенадцатого, Джордж Карпер еще сидел за письменным столом. Перед ним на столе лежала папка сообщений, а точнее, целое досье на Харви Л. Стэнвуда, бухгалтера, финансового агента и, вообще говоря, правую руку Ральфа Прессмана.
  Это досье собиралось в течение последних трех месяцев. Оно стоило довольно дорого, но зато в нем были упомянуты малейшие детали жизни и деятельности Стэнвуда.
  Карпера, собственно, интересовал не Стэнвуд лично, а та сфера деятельности Прессмана, связанная с добычей нефти, которая и заставила его отправится в Петри, округ Санта-Дельбарра, в сотне миль от побережья.
  Закуривая сигару, Карпер бросил мельком взгляд на часы. Одиннадцать пятнадцать. Для Карпера было обычным делом засиживаться за делами до трех-четырех часов утра, размышляя, строя планы и обдумывая козни против своих врагов. Хладнокровный, рассудительный реалист, Карпер замышлял только то, что было выполнимо. Он был практичный человек: то, что было нереально, его не устраивало.
  Но теперь тем не менее Прессман держал Карпера в тисках — и весьма крепко. Хотелось бы ему знать, что задумал Прессман.
  Карпер снова вернулся к досье Стэнвуда, и очень скоро у него созрело решение. С утра он позвонит молодому Харви Стэнвуду и пригласит его на ленч.
  Глава 3
  В небольшом фермерском домике, в восьми минутах от Петри, лежал без сна Хью Сондерс.
  Легкий ночной ветерок шевелил оконные занавески. Он доносил до Сондерса аромат эвкалипта и цветущих апельсиновых деревьев — настоящий запах местности. Ранчо Сондерса представляло собой небольшой участок плодородной земли — тщательно возделанной, орошенной, содержащейся в образцовом порядке. А на холме, в сотне ярдов от окна спальни Сондерса, казалось, упиралась в ночное небо нефтяная вышка… По решению суда Прессман получил право поставить ее на этом месте.
  Сондерс стиснул тяжелые кулаки. Ах, если б он мог добраться до глотки Прессмана… Но спокойно, спокойно! Такие мысли не доведут до добра.
  Сондерс повернулся на другой бок, так чтобы не видеть окна и в нем силуэта ненавистной нефтяной вышки. По его телу разливалась приятная усталость после целого дня тяжелой работы на своей земле. И ведь всего-то только последние два месяца ему стало трудно засыпать. И вот сейчас: прошел уже час, если не больше, как он лег, а сна все не было. Он приподнялся на локте и взглянул на светящийся циферблат часов, лежавших на тумбочке рядом с кроватью, — одиннадцать с четвертью.
  Глава 4
  В своем офисе, за столом, покрытым зеленым плексигласом, сидел Эверетт Тру, редактор и издатель “Петри геральд”. Лежавшие перед ним кипой листочки телеграмм со всей страны позволяли ему быть в курсе всех событий… На их основе писались заметки, а Эверетт должен был придумывать к ним броские заголовки. Основной темой сообщений были, конечно, военные события.
  Но основной новостью к этому дню, которая интересовала всех без исключения жителей Петри, было заседание окружного суда, состоявшееся вечером этого же дня, подтвердившее решение, принятое Верховным судом округа Санта-Дельбарра. Оно касалось вопроса о старой нефтяной скважине.
  По решению суда прежние владельцы нефтяной скважины получили право, независимо от желания теперешнего хозяина фермерского участка, разрабатывать нефтяную скважину, строить нужные им дороги, ставить буровые вышки, лампы, очистительные установки, прокладывать трубы — даже если для этого придется сносить жилые постройки самого фермера.
  Эта старая, заброшенная шахта, о которой годами не вспоминали, в настоящее время была кошмаром для всего города. Много лет никто не заботился о том, кому же она принадлежит. Только однажды какой-то мелкий чиновник упомянул о “правах” на нее в своем докладе.
  А теперь вдруг о ней как о своей собственности заявил человек, чье имя много значило в деловых кругах, — сам Ральф Дж. Прессман из Лос-Анджелеса… Как ни странно, достать его фотографии оказалось весьма сложно. Он никогда не любил позировать перед камерой. Даже коллеги из Лос-Анджелеса не смогли помочь редактору.
  Еще три-четыре месяца назад фермеры бы смогли за безделицу выкупить права на эту старую скважину… Странно, что им даже в голову не пришло сделать это. Все эти годы они практически сидели на пороховой бочке, и вот наконец появился Прессман и взорвал ее. Теперь фермеры объединились в нечто вроде профсоюза. Эта мысль пришла им в голову после решения Верховного суда округа, когда Прессман поставил свою буровую вышку на земле Сондерса.
  Нет, так дело не пойдет, надо делать выпуск. Иногда для газеты не хватало интересных новостей и главному редактору приходилось буквально из пальца высасывать заголовки. А теперь событий столько, что поди умести их в один выпуск. А Эверетту еще надо было написать передовицу — нет, не для завтрашнего номера. Хорошо бы ее сначала дать просмотреть юристу… Но написать ее следует сегодня.
  Тру придвинул поближе боковой столик со стоявшей на нем пишущей машинкой. Вставил в нее листок бумаги и напечатал большими буквами заголовок: “Не легальный ли это шантаж?” По давней привычке он механически бросил взгляд на часы, чтобы потом знать, сколько займет у него статья.
  Было четверть двенадцатого.
  Глава 5
  Софи Прессман, которая была почти на двадцать лет моложе мужа, взбежала по парадной лестнице к дверям шикарного особняка Прессманов и повернула ключ в замке. У нее было превосходное настроение. Неизвестно по какой причине в ее голове промелькнула мысль: “Многие женщины предпочитают, когда у них есть возможность, выбрать что-то одно из двух. Мне этого не нужно”.
  Она рассмеялась, машинально взглянула на запястье, где сверкали изящные часики, чтобы, если понадобится, рассказать убедительную историю о том, где она пропадала так долго.
  Было еще не поздно. Всего четверть двенадцатого.
  В то время, как она вставляла ключ в замочную скважину, ей послышался звук заводимого двигателя, как будто стоявшая неподалеку у тротуара машина собиралась тронуться с места.
  Она заметила, как вспыхнули фары, услышала шум работающего мотора и посмотрела вслед уехавшей машине.
  Ее чудесное настроение внезапно улетучилось, ноги задрожали, а сердце, казалось, ухнуло куда-то вниз от пришедшей ей в голову ужасной догадки. Мысли закружились у нее в голове, а перед глазами замелькали те мелкие, незначительные эпизоды, которые она, хоть и замечала, но не придавала им никакого значения: сидевший за соседним столиком и время от времени поглядывавший на нее одинокий мужчина; машина, которая чуть не задела ее бампером; тот человек в сером пальто…
  Она внезапно похолодела. Повернувшись лицом к дому и крутя дрожащими, непослушными пальцами ключ, она тщетно пыталась отпереть дверь.
  Глава 6
  Харви Л. Стэнвуд, широкоплечий, с тонкой талией, темноволосый мужчина, выглядел очень эффектно в вечернем костюме. Ева Реймонд, с гордостью бросив на него восхищенный взгляд, решила, что он ничем не уступает тем киногероям, которые так часто мелькали на экране телевизора, заставляя сильнее биться ее сердце.
  Было и еще нечто такое, что влекло ее к Стэнвуду. Атмосфера успеха — аура романтики — окутывала его, а это приятно щекотало чувства Евы.
  У Харви Стэнвуда было слабое зрение, что в свое время спасло его от призыва в армию, но тем не менее его глаза отлично видели все, что нужно было видеть. Как бухгалтер и правая рука Ральфа Дж. Прессмана, он имел доступ к документам и цифрам, которые, может быть, ничего и не сказали бы несведущему в финансовом отношении человеку, но для светлой головы Стэнвуда они означали многое… И Стэнвуд пользовался своими знаниями, это был его капитал. Он отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг него.
  Стэнвуд протянул руку к столику и взял еще кусочек кекса.
  Еву никто бы не назвал дурочкой, и, в первую очередь, она сама считала себя неглупой женщиной. Свое место в жизни она нашла еще когда ей не было семнадцати. Она любила успех, яркие огни, она любила жить и наслаждаться жизнью. Сама мысль о рутинной работе где-нибудь в скучной конторе приводила ее в ужас. Еще больший ужас вызывала у нее перспектива скучной, повседневной домашней работы, хлопот с мужем и детьми. Ей хотелось активной жизни — и она ее получила.
  Для Харви Стэнвуда этот вечер начался удачно, но дальше все стало меняться не в лучшую сторону. Ева давно уже подметила странную особенность в азартном по натуре Харви. Когда удача была на его стороне, он играл расчетливо и осторожно, когда же счастье поворачивалось к нему спиной, он, теряя голову, заключал самые невероятные пари и готов был рисковать абсолютно всем, до последней копейки.
  По роду своей деятельности Ева была связана с игорным бизнесом. Она знала многих профессиональных игроков, хорошо изучила их приемы. Она понимала очень хорошо, что можно ставить большие суммы и рисковать, пока счастье на твоей стороне, но следует немедленно прекращать игру при первом же проигрыше… У нее в голове часто шевелилась мысль, что неплохо было бы поговорить об этом с Харви… Но его реакция могла быть непредсказуемой. Характер у него был достаточно сложный. Ему очень нравилось поучать ее, давать ей советы, как жить, как вести себя, он часто поправлял ее произношение, указывал, как ей следует одеваться и пользоваться косметикой. Если она теперь попробует взять на себя роль его руководителя, это может плохо кончится… А тем более как объяснить, откуда у нее это знание правил азартных игр. Ведь Стэнвуд не только самолюбив, но и ревнив к тому же. Как раз в это время, когда у нее в голове кружились эти мысли, крупье принял последнюю ставку Стэнвуда.
  — Игра продолжается, — произнес он. Стэнвуд кивнул.
  В эту минуту к крупье подошел швейцар и что-то шепнул тому на ухо. Прикрыв деньги длинными, изящными пальцами, крупье наклонился вперед и тихо произнес:
  — Не зайдете ли вы на минуту в кабинет дирекции, мистер Стэнвуд?
  Харви усмехнулся.
  — И не подумаю. Не хочу рисковать удачей, сейчас карта сама идет ко мне в руки. Подожди меня, Ева, я мигом.
  Ева заволновалась. Она уже сталкивалась с такой ситуацией, когда людей приглашали “на минутку заглянуть в дирекцию”, принимая от них последнюю ставку. Но ведь Харви, Боже мой, Харви ведь просто купался в деньгах. Он, как компаньон, участвовал во многих деловых операциях мистера Прессмана, а это всегда было выгодно. И конечно, Харви никогда не попросили бы “заглянуть в дирекцию” из опасения, что может быть необеспеченный чек или отсутствует кредит в банке. Но тем не менее она бросила тревожный взгляд на широкие портьеры, которые закрывали дверь в таинственное “помещение дирекции”, и, по мере того как текли минуты, ее тревога все возрастала.
  Было уже полдвенадцатого, когда Стэнвуд наконец бросил игру.
  Его настроение совсем не изменилось.
  — О’кей, малышка, — сказал он веселым, даже немного легкомысленным тоном, — давай-ка выпьем по коктейлю и поедем домой.
  Она пошла вместе с ним к заказанному столику. Усевшись, она подняла глаза и встретила взгляд Стэнвуда.
  — В чем дело, Харви?
  — В чем дело? Что ты имеешь в виду? Я тебя не понимаю.
  Она запнулась.
  — Я знакома с порядками в подобных кабаках. Когда тебя…
  — Не говори “кабак”, малышка, это вульгарно.
  — Ну хорошо, с подобными заведениями, если тебя это больше устраивает. Я хорошо знаю, что бывает, когда человека просят “заглянуть в дирекцию”. Может, теперь ты мне объяснишь, в чем, собственно, дело?
  Еще минуту Стэнвуду удавалось сохранять на лице то же высокомерное выражение, затем внезапно губы его задрожали.
  Он тихо сказал:
  — Я не хотел говорить тебе, Ева, но это наш последний вечер вдвоем. Завтра я буду в тюрьме.
  Ева резко зажмурилась, как будто яркий свет ударил ей в глаза. В ушах у нее зашумело так, что, казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут. Она боялась открыть глаза, ей казалось, посмотри она на него — такого очаровательного, такого привлекательного и уверенного в себе — и он исчезнет, растает в воздухе и она останется одна сидеть за столом перед пустым стулом, а потом перед ней возникнет официант, держа в руках счет… Это напоминало ей кошмарные сны, которые часто мучили ее по ночам, когда любой привидевшийся ей эпизод, независимо от того, каким фантастичным он ни был, означал, что впереди ее ждет какая-то катастрофа.
  — Что, что случилось? — едва успела пролепетать Ева. Стэнвуд хладнокровно поведал ей все.
  — Послушай, малышка, я, конечно, легкомысленный человек. Не получается у меня делать деньги, и достаточно быстро. И, похоже, на этот раз я попал в переделку. Дело в том, что мне срочно нужны были деньги, не для меня, для одного летчика. И я позаимствовал деньги у шефа, без его ведома, конечно… Не такую уж большую сумму, во всяком случае, не больше того, что я мог бы вернуть, если бы нечаянно обнаружилось ее отсутствие. Но получилось так, что все сошло гладко, никто ничего не заметил. Это подстегнуло меня. Но я действовал довольно осторожно. Возможно, это произошло просто потому, что я попал в полосу невезения. Но, к этому времени я уже прочно сидел на крючке. Я бы никогда, даже постепенно, не смог бы выплатить всех денег, которые я взял. Но к тому времени все выплыло наружу.
  У меня оставался только один выход. Деньги шефа я проиграл здесь, и значит, выигрывать их снова мне надо было тоже здесь. Я бы сделал это сегодня вечером, если бы они не трогали меня. На какое-то время мне улыбнулось счастье, и я бы мог, мог вернуть проигранное! А затем удача покинула меня и я снова все проиграл… Ну и кредит мне конечно же тоже закрыли.
  — Ты имеешь в виду, что им стало известно, что у тебя нет денег?
  — Я не уверен, знают ли здесь уже об этом или нет. Но не в этом дело. Проблема в том, что мне пришлось рискнуть всем во время игры. Времени колебаться и раздумывать не было… Когда завтра Ральф Дж. Прессман появится в своем кабинете, ему мигом все станет ясно. Мне больше не удастся водить его за нос. Через полчаса после того, как Прессман сядет в свое кресло, он начнет наводить весьма неприятные для меня справки. После этого пройдет еще полчаса, не больше, и я окажусь в тюрьме.
  — И… и много ты взял?
  — Да нет, не больше семнадцати тысяч долларов. Я проверил все до последнего цента.
  — А ты можешь что-нибудь сделать?
  — Нет, детка.
  — А может, стоит самому пойти к Прессману и попытаться объяснить…
  Ее слова заглушил его отрывистый смешок.
  — Ты, видимо, не знакома с Прессманом, детка. На минуту за столом воцарилась тишина, а потом она подняла на него лихорадочно заблестевшие глаза.
  — Да, — сказала она почти спокойно, — я действительно не знаю Прессмана.
  Но он был слишком занят собой и своими неприятностями, чтоб заметить легкую иронию в ее словах.
  — А Прессман точно завтра утром будет у себя? — спросила Ева.
  — Не знаю, — пробормотал он. — Ну не будет его завтра, так будет послезавтра, какая разница? Он сейчас занят одним делом. По-моему, кроме меня никто сейчас не знает, где он на самом деле. Бьюсь об заклад, что этого не знает даже его собственная жена.
  — Ну и где же он? — поинтересовалась она.
  — Ты слышала когда-нибудь о таком городишке — Петри?
  — Нет, никогда.
  — Это такой маленький городок в округе Санта-Дельбарра.
  — Я часто раньше бывала в Санта-Дельбарре, но никогда не слышала, что там есть такой город.
  — Это не совсем там, он стоит примерно в тридцати милях от Санта-Дельбарры, это на востоке округа. Богом забытое место, но дело в том, что там есть нефть.
  — И мистер Прессман сейчас там?
  Стэнвуд заколебался.
  — Это коммерческая тайна. Да и потом, это чисто деловая поездка, тебе должно быть неинтересно.
  — Да нет же, мне интересно. Расскажи, пожалуйста.
  — Но об этом никто не должен знать.
  — Расскажи мне. Может, я смогу помочь тебе.
  — Ты — помочь?
  Она кивнула.
  Он рассмеялся, не оскорбительно, но все-таки чуть высокомерно.
  — Прошу тебя, расскажи мне все, — настаивала она. Стэнвуд помолчал немного.
  — Эта история началась много лет назад, когда Калифорнию только начали заселять, тогда правительство Мексики передавало тысячи и тысячи акров земли испанским аристократам-переселенцам. В те времена вся северо-восточная часть округа Санта-Дельбарра принадлежала дону Хозе де Сальваро. Он умер, и права собственности на его землю перешли в руки одного шустрого янки, некоего Сайлса Вендовера. И когда Вендовер начал распродавать свою землю маленькими участками, то в каждый договор о покупке земли он ставил условие, по которому вся нефть, найденная на каждом проданном им участке, будет по-прежнему принадлежать ему или, если его не будет в живых к тому времени, его наследникам. В те времена, я уверен, люди и не подозревали, что нефть — это богатство. Они считали, что Вендовер немного не в себе. И радостно подписывали купчую, оставляя Вендоверу все права на нефть. Он сыграл с ними злую шутку.
  Шли годы, и эта местность по-прежнему оставалась страшным захолустьем. А затем в Калифорнии, то тут то там, начали находить нефть, и вот тогда эта сделка стала выглядеть несколько по-иному, но и тогда еще, по-видимому, никто не принимал эту ситуацию всерьез. Они искренне считали, что владеть нефтью на нефтеносном участке — это одно, а разрабатывать ее — совсем другое.
  Затем этим делом заинтересовался Прессман. Ему удалось выяснить, что по условиям этой заключенной много лет назад сделки, так как это следовало из документов, которые к тому же были еще подкреплены решением суда, наследники Вендовера имели право вторгаться на любой купленный у него участок земли, вести добычу нефти, ставить буровые вышки и бурить скважины, строить подъездные дороги и, в том случае, если нефть будет обнаружена, прокладывать трубопроводы, строить нефтехранилища, дополнительные дороги, насосные станции — словом, делать все, что делается в таких случаях.
  Очень тихо и осторожно, избежав всякой огласки, Прессман выкупил у наследников Вендовера эти права. И когда он приехал в Санта-Дельбарру и объявил о своих намерениях, это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Людям казалось, что они сошли с ума.
  — И теперь мистер Прессман там, — сделала вывод Ева. — А ты не знаешь, он остановился в отеле?
  — Нет, конечно же нет.
  — А где же тогда?
  — А если я скажу тебе, ты поклянешься, что ни одна живая душа об этом не узнает?
  — Ну конечно же. Говори.
  — Он решил пока приступить к разработке только на одном фермерском участке. Есть там один фермер, по фамилии Сондерс, вот с его участка Прессман и решил начать. Сондерс, конечно же, обратился немедленно в суд. Он писал заявление за заявлением, требовал защиты своих прав на землю. И только сегодня суд подтвердил права Прессмана на нефть. Прессман, впрочем, не сомневался в этом.
  — Ты мне так и не сказал, где он сейчас.
  — Не торопись, детка. Я хочу, чтобы ты ясно представляла себе эту ситуацию. Когда Прессман заявил о своих правах, фермеры сделали попытку сообща выкупить их у него. Большинство участков в этой местности заняты цитрусовыми, сады там необыкновенные. Многие участки похожи на настоящие ранчо… Ну вот, шеф и отправился на разведку, разузнать, сколько они могут предложить ему, его устроят только очень большие деньги.
  — Но как он надеется добиться этого? Стэнвуд усмехнулся.
  — Никто в этих краях не знает Прессмана в лицо. Он для них только имя… Ну так вот, на самом краю округа есть несколько участков, ценность которых невелика, это просто мелкие фермерские участки. Месяц назад один из этих фермеров получил предложение от реально существующего человека продать свой участок за хорошую цену. Он согласился. Покупатель сообщил свое имя: Джек П. Ридли. Ридли выглядел как пожилой неухоженный холостяк, он сообщил, что ищет участок, чтобы заняться разведением цыплят и кроликов на продажу.
  — Но ты собирался мне рассказать, где сейчас Прессман, — нетерпеливо перебила его Ева. — Я хочу это знать. Мне нужно знать, где он сейчас, в данную минуту.
  — То-то и оно, — ухмыльнулся Стэнвуд. — Дело в том, что под фамилией Ридли скрывался Прессман.
  — Ты хочешь сказать…
  — Именно, девочка моя.
  — Но почему?!
  — Разве ты не поняла? Вся эта компания фермеров, предводительствуемая одним из них, по фамилии Хаузер, втайне сейчас собирает так называемые взносы с каждого владельца земельного участка, где есть нефть, они уже собрали большую сумму наличными. Пройдет день или два, и они нагрянут и к Ридли. И они увидят неопрятного, замотанного старого холостяка, живущего в хижине, которая вот-вот рухнет ему на голову. Они скажут ему, сколько следует ему внести в общую кубышку и для какой цели. Ведь Ридли только что приехал в эти края, он ничего не знает и будет задавать вопросы.
  — Но если эти фермеры ему ничего не скажут? Стэнвуд рассмеялся.
  — Ты не знаешь Прессмана!
  — Ты это уже говорил.
  — И вот Прессман выслушает этих дурней и будет в курсе всех их планов. Таким образом, у него на руках будут все козыри. Если проверка покажет наличие больших месторождений нефти, то он безумно разбогатеет в один прекрасный день. А если этого не случится, он все равно сделает вид, что нашел нефть. А фермеры вряд ли смогут раскусить его. Они-то ведь трясутся над каждым долларом, который удается наскрести. Сначала они наверняка предложат сотню-другую, а потом, насколько я знаю Прессмана, он заставит их выложить все до последнего цента.
  — И значит, мистер Прессман сейчас в Петри?
  — Вот именно. Небось слоняется по своей хибаре с фляжкой виски, а на нем самом — какие-нибудь грязные лохмотья. Он сущий змей, может сыграть любую роль.
  — А как ты думаешь, изменится ли что-нибудь, если кто-нибудь придет к Прессману и попробует — ну, ты понимаешь, что я имею в виду, — замолвить за тебя словечко?.. В конце концов, ты ведь многое для него сделал в свое время.
  — За все, что я для него сделал, он мне заплатил. Примерно так же на все это смотрит и сам Прессман.
  — А что будет, если Прессман все-таки не вернется утром в офис?
  Стэнвуд ответил не задумываясь:
  — До тех пор, пока Прессман не вернется, я в безопасности. Может быть, он задержится на четыре, самое большее — на пять дней. Это зависит от того, как у него там пойдут дела. Если его не будет еще какое-то время, ну что ж, я попробую извлечь из его кассы еще немного наличных и рискну — может быть, мне повезет и я отыграюсь.
  — А мистер Прессман женат? — Угу.
  — Что она собой представляет?
  — О, она настоящая красавица. Но не обманывайся на ее счет. Она использует мужа как дойную корову. Намного моложе его, сейчас ей около тридцати, а ему — за пятьдесят. Черт возьми, она действительно красивая женщина! Прессман, по-моему, до сих пор без ума от нее. А вот меня она совершенно не привлекает.
  — Почему?
  — Слишком хладнокровная, слишком рассудочная и эгоистичная, но — Боже мой! — какая у нее потрясающая фигура!
  — Прессман — любитель красивых женщин?
  — Был любитель — когда женился на ней.
  — Она его первая жена?
  — Не будь дурочкой, Прессман — миллионер. Она увидела его где-то, решила, что ей очень хочется стать миссис Ральф Дж. Прессман, и все, у бедняги не оставалось никаких шансов… Да уж, дурочкой ее не назовешь.
  — А они давно женаты?
  — Лет пять.
  — Может быть, сейчас уже Прессман не так очарован ею, как в первые годы. Когда уже не так волнует ее красота, видишь холодного, бездушного человека. Наверное, теперь в глубине души он чувствует, что очень одинок. Может быть, поэтому он такой безжалостный, когда речь идет о бизнесе.
  — Может быть, — согласился Стэнвуд, — но давай кончим говорить о Прессмане. Это, может быть, наш последний вечер вдвоем, дорогая, кто знает, что будет завтра? Хорошо бы Прессман задержался еще хоть на пару деньков, и я бы достал еще немного денег — а там, как знать, глядишь, удача улыбнется мне, и я все верну. Все может быть… Эй, официант!
  Глава 7
  В обязанности Джейн Грейвен входило вскрывать всю корреспонденцию Ральфа Прессмана и не только это. Как его секретарь, она просматривала все приходящие на его имя письма и сама распределяла их по степени срочности и важности.
  В один из тех дней, когда Прессман не появился до двенадцати, она подготовила ему краткий отчет относительно поступившей информации. Тогда, если бы он позвонил и захотел узнать о том, что изменилось за время его отсутствия, она могла бы прочитать свои записи ему по телефону или отослать их ему с посыльным. Для этой цели он уже давно договорился с ней, что она будет вскрывать любые поступившие на его имя письма, независимо от того, будут ли они носить деловой или частный характер.
  Держа в руках конверт из Детективного агентства Дропвелла, Джейн Грейвен задумалась, распространяются ли полученные ею от шефа инструкции и на подобные письма, ведь на нем было указано “Лично, конфиденциально, в собственные руки”. В контору его принес специальный посыльный, и Джейн Грейвен пришлось за него расписаться.
  Почти полчаса толстый голубой конверт лежал нераспечатанным на столе.
  Внезапно ей в голову пришла мысль, что в этом письме должно быть что-то очень-очень важное, что-то, что может потребовать от Прессмана немедленных действий. Раза два до этого, когда она отваживалась вскрыть конверт, надписанный женским почерком и с пометками “Лично” или “В собственные руки”, Прессман страшно сердился на нее. Правда, он неоднократно повторял, что у него нет от нее секретов. Секретарь — это нечто вроде доктора, любил он повторить. И добавлял, что она должна не только знать, но и предвидеть каждое его новое знакомство, каждое движение, каждую мысль. А иначе, говорил он, ей будет просто невозможно самой решать, что заслуживает первоочередного внимания, а что — нет.
  Джейн сделала еще одну попытку дозвониться до своего шефа.
  Трубку снял Дэйгард, дворецкий.
  — Добрый день, Артур, — сказала Джейн. — Не могли бы вы мне сказать, где я сегодня смогу найти мистера Прессмана. Я звоню из офиса.
  — Рад бы, мисс Грейвен, но я и сам не знаю. Он сегодня утром не спускался к завтраку. Я точно не знаю… Да, мэм? Это звонят из офиса… Слушаю, мэм.
  Джейн догадалась, что сейчас трубку возьмет миссис Прессман, еще до того, как услышала перестук ее каблучков и бесстрастный голос.
  — Да, я слушаю. Что случилось, Джейн?
  — Мне нужно поговорить с мистером Прессманом. Я пыталась узнать, как можно с ним связаться, — ответила девушка.
  — Да? А в чем дело? Какое-нибудь срочное письмо? Тон миссис Прессман был вполне дружелюбный, но с тем высокомерным холодком, с каким жены разговаривают с секретаршей мужа, немного свысока, немного, но вполне ощутимо. Положение Джейн, как его понимала миссис Прессман, ненамного отличалось от положения любого из слуг в доме.
  — Да, в общем-то, ничего важного. Я просто хотела узнать.
  — Что, какое-то письмо? — подсказала миссис Прессман.
  — А от кого?
  Джейн затаила дыхание.
  — На конверте не указан обратный адрес. Я, видите ли, я просто подумала, что для мистера Прессмана там могло быть что-то важное.
  — Откройте его, — скомандовала миссис Прессман. — Взгляните, от кого оно, дорогая.
  Джейн растерялась. Она положила конверт перед телефоном, вытащила нож для разрезания бумаги и разрезала конверт так, чтобы это было слышно на другом конце провода. И остолбенела. Она никак не могла взять себя в руки, мысли так и кружились у нее в голове. На отдельном листке было напечатано сообщение, смысл которого никак не мог дойти до ее сознания, то самое сообщение, которое — она подозревала с самого начала — и должно было быть в подобном конверте. А пока она никак не могла овладеть собой.
  Но даже бросив беглый взгляд на лежавший перед ней листок бумаги, Джейн Грейвен поняла, что, следуя инструкциям, полученным от шефа — Ральфа Прессмана, служащие Детективного агентства Дропвелла следили за Софи Прессман, в том сообщении упоминалось имя Пеллмана Бакстера, молодого брокера, слишком близкого, чтобы не сказать больше, друга дома. В этом плотно заклеенном конверте лежали также и негативы, которые снимали в темноте с помощью инфракрасной вспышки, причем делалось это так незаметно, что люди и не подозревали, что их фотографируют. “В соответствии с нашими правилами, — говорилось в письме, — мы отправляем нашим клиентам и негативы, и снимок, что, естественно, обеспечивает нашим клиентам гарантию, что никаких хлопот в будущем у них не будет”.
  — Ну так в чем же дело? — раздался в трубке голос миссис Прессман, в нем явно слышалось нетерпение.
  Джейн хихикнула было, но смешок немедленно застрял у нее в горле.
  — Ну так что же? — повторила миссис Прессман, ее голос как бритва резанул слух Джейн.
  — Да нет, ничего важного, — солгала Джейн. — Оказалось, что это всего-навсего политическая брошюра, а слова “лично” и “в собственные руки” написали, вероятно, для того, чтобы мистер Прессман наверняка вскрыл письмо.
  — Слова “лично” и “в собственные руки” были напечатаны? — в словах миссис Прессман сквозило недоверие.
  — Нет, написаны, — быстро ответила Джейн. — Написаны чернильной авторучкой. Это-то и ввело меня в заблуждение.
  — Понятно, — холодно сказала миссис Прессман. — Я так и думала. — И повесила трубку, как всегда не потрудившись попрощаться или сообщить что-то Джейн.
  Джейн заметила, как дрожали ее руки, пока она медленно клала на место трубку и собирала выпавшие из конверта листки. Она вертела их дорожащими пальцами, блестящие фотографии, кажущиеся немного размытыми из-за инфракрасной вспышки, краткие эпизоды из жизни мужчины и замужней женщины, и…
  Она виновато вздрогнула, услышав, как хлопнула дверь.
  На пороге стоял Харви Стэнвуд и улыбался. Он был явно возбужден, даже черты его лица исказились.
  — Привет, — сказал он, непроизвольно взглянув на часы. — Я не собирался приезжать так поздно, но пришлось ехать в суд за документами, которые были нужны Прессману в связи с делом, которым он занимается. А кстати, он так и не давал о себе знать, а?
  В этот момент Джейн не заметила ни слишком подробного объяснения, ни той тщательности, с которой оно было произнесено, как будто его долго репетировали. Она незаметно выдвинула верхний ящик своего стола и затолкала туда и конверт, и негативы.
  — Мистер Прессман еще не вернулся, — наконец выговорила она. — И я даже не знаю, когда его следует ожидать.
  Глава 8
  Стэнвуд быстрыми шагами подошел к большому сейфу, набрал комбинацию цифр на замке, распахнул тяжелые двери и вошел.
  Запах был, как в могиле.
  Когда мрачные стены сомкнулись вокруг Стэнвуда, ему пришлось напрячь всю свою силу воли для того, чтобы взять себя в руки и успокоиться.
  Наверное, так должен чувствовать себя узник в подземелье. Впрочем, похоже, и он скоро это узнает: лет десять, а то и двадцать, он запросто может получить за эти дела. А ведь прошлым вечером, выпив пару коктейлей, которые ему согрели кровь, да еще сидя за столом с очаровательной девушкой, которая не сводила с него глаз, он был совершенно уверен, что сможет наутро взять эти деньги. Да и что говорить, прошлым вечером он был уверен, что ему по плечу и не такое.
  А теперь, со слегка кружащейся головой и нервами, которые были как туго натянутые струны из-за того, что он слишком много выпил накануне и слишком мало спал ночью, он внезапно почувствовал, что ни на что не способен. Он бы даже не стал и пытаться прийти сюда, если бы не последний, отчаянный шанс — то, что Прессман, возможно, совсем не вернется в этот день.
  В сейфе лежал чек на пять тысяч долларов от Хиллхерста. Этот чек гарантировал честные намерения сторон. Он не должен был быть превращен в наличные, это делалось только в случае непредвиденных обстоятельств. Но если Стэнвуду придется получить по нему наличные, он может позвонить Хиллхерсту и сказать, что произошла какая-то ошибка и чек не получен, — может быть, ему повезет.
  К настоящему времени Стэнвуд уже позаимствовал из кассы патрона ровным счетом 17395 долларов 58 центов. Так что лишние пять тысяч большой роли не сыграют. А уж если счастье ему улыбнется…
  Он услышал, как зазвонил телефон, а затем голос Корлисс Рэмси, телефонистки:
  — Он сейчас очень занят — проверяет наличность в сейфе. Может быть, попросить его перезвонить вам?
  Стэнвуд с удовольствием слушал ее мелодичный голос. Корлисс была двадцатидвухлетней блондинкой, томной и чрезвычайно соблазнительной. Он видел, как ее раздражало его напускное равнодушие, она явно рассчитывала на другое.
  Он услышал, как застучали ее каблучки, и понял, что она подходит к сейфу. Быстро вытащив из сейфа гроссбух, он сделал вид, что с головой погрузился в расчеты, моля Бога о том, чтобы Корлисс не заметила, как он нервничает.
  Она всунула к нему белокурую голову:
  — Тебя просят подойти к телефону. Можешь взять трубку? Он говорит, что это очень важно.
  — А кто звонит?
  — Он не назвался.
  — Я возьму трубку у себя в кабинете, — заявил Стэнвуд. — Пусть подождет минутку, объясни, что я занят.
  — Я уже ему сказала.
  Стэнвуд вернулся к себе в кабинет, но помедлил немного, переводя дыхание. Затем он поднял трубку. Низкий мужской голос на том конце осведомился:
  — Это Харви Стэнвуд?
  — Да, это я.
  — Когда я назову вам свое имя, не повторяйте его за мной. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь узнал о моем звонке.
  — Кто вы такой? — спросил Стэнвуд.
  — Кто-нибудь в офисе может нас услышать?
  — Нет.
  Его собеседник начал непринужденно рассказывать:
  — Вчера совершенно случайно столкнулся со старым приятелем. Он один из владельцев ночного клуба “Три Двадцать Два”… Может быть, вы тоже его знаете. Парень по фамилии Бэйнс. Он сказал, что совсем недавно видел вас там… Хороший парень этот Бэйнс.
  У Стэнвуда перехватило дыхание, и прошло несколько секунд, прежде чем он смог заговорить. Когда наконец ему удалось выдавить из себя слова: “Кто говорит?”, ему стало ясно, что его голосу недостает твердости, а фраза, которая должна была бы походить на команду, больше смахивала на заискивающую просьбу. Он с большим трудом смог произнести эти слова, так дрожал его голос.
  — Мне было бы очень приятно, если бы вы смогли пообедать со мной сегодня, — с легким нажимом произнес голос. — Нам следует кое-что обсудить. Пожалуйста, не говорите никому, куда вы идете, и, конечно, ни слова о звонке.
  Человек сделал небольшую паузу, ожидая, видно, ответа, но Стэнвуд так и не нашелся что сказать.
  — Предлагаю пообедать в “Пурпурной корове”, — предложил его таинственный собеседник. — Я зарезервировал для нас второй от входа кабинет с правой стороны. Я буду ждать вас в двенадцать пятнадцать. Штора будет поднята. Вам нужно будет просто войти.
  — Кто, кто же вы все-таки? — спросил Стэнвуд.
  — Все это вы очень скоро узнаете, — ответили ему. — Вы все хорошо запомнили? Клуб “Пурпурная корова”, двенадцать пятнадцать, второй от входа кабинет по правой стороне.
  — Это я все хорошо понял, но с кем я все-таки говорю? — робко повторил Стэнвуд.
  Голос в трубке отчеканил:
  — Джордж Карпер.
  В ушах Стэнвуда раздался сухой щелчок трубки, которую бросили на рычаг, но прошло не меньше минуты, прежде чем сам он сумел унять дрожь в руках, чтобы найти в себе силы опустить трубку. Ноги его стали ватными.
  Глава 9
  Джорджу Карперу только-только перевалило за пятьдесят. Кожа на его лице была совершенно гладкой, без единой морщинки. Волосы его, хоть и тронутые кое-где сединой, все еще были темными, густыми и вьющимися. Его глаза были серо-стальными, чуть выпуклыми, губы кривились в добродушной улыбке, а такой фигурой, как у него, мог бы гордится и более молодой человек: он был ни толстый, ни тонкий, широкоплечий и длинноногий, с узкими бедрами и великолепной грудной клеткой. Костюм сидел на нем превосходно.
  Только небольшая складка у рта намекала, что этому человеку свойственна жестокость, да иногда глаза его застывали, как будто в голове у него работал невидимый маленький компьютер, просчитывая всякую, пусть незначительную, выгоду от ведущегося разговора.
  Когда Стэнвуд пришел в клуб, Карпер уже ждал в кабинете. Он бросил беглый взгляд на лицо Стэнвуда, и в его глазах возникло одобрительное выражение. Взгляд был мимолетный, но Стэнвуд понял, что Карперу вполне хватило его, чтобы понять, что он не ошибся в своем выборе и Стэнвуд — именно тот человек, который ему нужен. Его, фигурально выражаясь, оценили, проштемпелевали и повесили на шею ярлычок с ценой.
  — Присаживайтесь, Стэнвуд. Это я хотел поговорить с вами.
  Стэнвуд уселся и взглянул через стол на Карпера, но с удивлением отметил, что, едва взглянув на своего собеседника, был вынужден отвести взгляд в сторону.
  Этот единственный факт значил для Стэнвуда больше, чем предварительный таинственный разговор. Он был теперь уверен, что Карпер знает, или, по меньшей мере, подозревает его, а поэтому Стэнвуд не смог бы смотреть ему прямо в глаза даже ради спасения своей жизни. То, что он был вынужден отвести взгляд, случилось с ним в первый раз в жизни.
  Карперу, по всей видимости, не терпелось начать разговор. Как только на столе появился суп и официант ушел, опустив за собой портьеру, он повернулся к Стэнвуду:
  — Мне нужна от вас информация, Стэнвуд! Тот не шелохнулся.
  Карпер предложил очень тихо:
  — Вы тоже не останетесь внакладе — сумма вашего вознаграждения должна приятно удивить вас. А может быть, вам помогут выгодно пустить в оборот некоторую сумму наличными — ведь у вас есть теперь небольшая сумма денег?
  Стэнвуд почувствовал, как сердце ёкнуло у него в груди и покатилось куда-то, а краска отхлынула от лица. Нечеловеческим усилием воли он старался удержать маску спокойствия на лице. Поднеся ко рту стакан с водой, так чтобы можно было сделать глоток, если голос подведет его, он спросил:
  — Чего вы хотите? Карпер улыбнулся:
  — Того, что я могу получить только от вас. И никто не узнает об этом. В наше соглашение будут посвящены только двое: вы и я.
  — Я не сделаю ничего такого, что могло бы повредить интересам моего патрона, — высокопарно заявил Стэнвуд.
  — Ну конечно, ну конечно, — заулыбался Карпер. Оба молчали, ожидая, пока официант расставит на столе блюда. Карпер был рад, что за это время Стэнвуд сможет подумать над его словами.
  Наступившая тишина неприятно действовала на нервы Стэнвуда. Он едва прикоснулся к заказанному им, затем вдруг резко отодвинул тарелку и спросил:
  — Ну так все-таки, что вам нужно? — Голос его звучал достаточно твердо, однако то, что он в это время прикуривал сигарету от зажигалки, дало ему возможность не смотреть Карперу в глаза, пока он говорил.
  — Я хочу знать все об этой нефтяной афере в Петри, все до мельчайших подробностей, — объяснил Карпер.
  — Но это невозможно, — запротестовал Стэнвуд.
  — “Невозможно”, — мягко сказал Карпер, — это совершенно определенное слово, и звучит оно обычно в конце.
  Стэнвуд слегка вздрогнул.
  — Нет такой вещи, которая была бы невозможна, — продолжал Карпер.
  Снова между ними повисло молчание.
  — Давайте забудем слово “невозможно”, — вкрадчиво сказал Карпер?
  — Давайте взглянем на это дело с другой позиции. Все в мире имеет свою цену. Иногда какая-нибудь вещь, которую вы непременно хотите, является настолько ценной, что никакая сумма денег не кажется достойной. И вот в этих-то редких случаях мы употребляем слово “невозможно”. А вообще, в большинстве случаев вопрос только в цене.
  — В цене? — переспросил Стэнвуд.
  — Совершенно верно.
  — Боюсь, что я не совсем понимаю вас, — заявил Стэнвуд, уже прекрасно понимая, о чем пойдет речь.
  Какое-то мгновение Карпер размышлял, потом неторопливо начал:
  — Один мой друг, которого я, кажется, уже упоминал во время нашего с вами телефонного разговора, — студент, специализирующийся на психологии азартных игр. Он как-то говорил мне, что может совершенно точно определить, почему человек играет: просто ли ради удовольствия или потому, что рассчитывает выиграть, а быть может, потому, что он просто несчастлив… Интересное наблюдение, вам не кажется? Ведь все мы в большей или меньшей степени игроки… Я достаточно честен, чтобы признать, что нуждаюсь в этой информации настолько, что готов рисковать, но рисковать тоже нужно с умом и наверняка. Это примерно все, что я намеревался вам сказать.
  Внезапно Стэнвуд поднял голову, и его глаза встретились с глазами Карпера.
  — Сколько? — спросил он внезапно севшим голосом.
  — Пять тысяч.
  — Но это смехотворно мало.
  Карпер не отводил от него своих неприятных неморгающих глаз, как бы подчиняя себе его волю.
  — Вы можете во много раз увеличить эту сумму за карточным столом.
  Стэнвуд покачал головой.
  — Нет, уж если продаваться, так по крайней мере получить что-то стоящее за это.
  — И сколько вы хотите?
  — Восемнадцать тысяч.
  — Это совершенно невозможно, — твердо заявил Карпер.
  Внезапно Стэнвуд осознал, что он может спокойно выдерживать взгляд отвратительных глаз Карпера. Уже более спокойно он сказал:
  — Карпер, не принимайте меня за полного дурака. Пускай я слабовольный человек, тряпка, но я не болван и не бессловесная скотина. Такая информация может принести вам кучу денег.
  — Ну уж и кучу?
  Стэнвуд поднялся из-за стола и потянулся за своей шляпой.
  — Чудесно, пусть будет так, — без обиды сказал он. — Большое спасибо за обед. Не забудьте заплатить за него.
  — Подождите минутку, — привстал Карпер, в голосе его прозвучало удивление.
  Стэнвуд продолжал стоять.
  — Сядьте, — скомандовал Карпер.
  Стэнвуд какое-то время колебался, затем присел на самый краешек стула, все еще держа в руке шляпу, всем своим видом показывая, что ему некогда.
  Карпер заговорил:
  — Послушайте, меня ведь не интересуют все эти права на землю. Мои интересы очень ограниченны. И поэтому я не могу позволить себе заплатить вам восемнадцать тысяч. Семь тысяч — самое большее, что могу вам предложить. А в рулетку вы можете выиграть значительно больше, чем восемнадцать тысяч. Раньше вам не везло, но ведь у вас не было достаточной суммы денег, чтобы постигнуть законы рулетки и заставить их работать на вас. Полученные от меня семь тысяч дадут вам возможность отыграть все, что вы оставили там раньше.
  Стэнвуд бросил неторопливый взгляд на наручные часы.
  — У нас еще будет время поговорить о рулетке, — сказал он, — когда я приду в ваш банк договориться о размещении восемнадцати тысяч долларов.
  — Восемь тысяч, — заявил Карпер. — Это последняя цена.
  Стэнвуд откашлялся.
  — Послушайте, но вы не понимаете, дело в том, что ваши восемь тысяч не решат мою проблему, даже если мне и удастся выиграть, если только мистер Прессман не вернется в офис еще день или два.
  Карпер предложил:
  — У нас еще есть время съездить в банк до двух часов — у меня на это время назначена деловая встреча, — но только если мы выйдем немедленно.
  Карпер взглянул на Стэнвуда, и тот увидел холодный блеск в его глазах. Он снова откашлялся.
  — Хорошо, — вяло сказал он. — Поехали.
  Глава 10
  Миссис Прессман в два тридцать величаво вплыла в офис с видом владетельной принцессы, которая оказывает величайшую милость своим ничтожным подданным, появляясь среди них.
  Корлисс Рэмси едва хватило времени схватить трубку и позвонить Джейн Грейвен в приемную, чтобы пробормотать: “Мадам “Плохие новости” здесь”, прежде чем миссис Прессман открыла дверь, которая вела в личный кабинет ее мужа и приемную его секретарши.
  — Добрый день, Джейн, — бросила она и проследовала к дверям кабинета мужа.
  Джейн Грейвен открыла уже рот, чтобы что-то сказать, но затем одернула себя и сделала вид, что роется в кипах документов на своем секретарском столе.
  Миссис Прессман быстро осмотрела письменный стол мужа, проверила все ящики, а затем возникла в дверях приемной Джейн, от ее присутствия в комнате воцарилась гнетущая атмосфера.
  Джейн подняла глаза.
  — Где почта? — спросила миссис Прессман. Джейн заставила себя улыбнутся, хотя губы ее похолодели.
  — Ах да, я забыла. Все письма здесь.
  Миссис Прессман подошла к столу и схватила пачку писем.
  — Я передам их ему, — заявила она.
  — А разве мистер Прессман не вернется завтра?
  — Он сообщил что-нибудь? — очень быстро вопросом на вопрос ответила миссис Прессман.
  — Нет, — созналась Джейн.
  — Мне кажется, что при данных обстоятельствах будет лучше, если я отвезу их домой. Они могут ему понадобиться.
  Джейн заранее предчувствовала, что так все и произойдет, знала она также, что никак не сможет этому помешать.
  — У вас нет сумки или пакета, чтобы я могла сложить все это в него? — осведомилась миссис Прессман.
  У Джейн была с собой только ее собственная сумка. В ней были кое-какие бумаги, но раз уж миссис Прессман взяла приступом кабинет, то, по всей вероятности, вряд ли удастся ее остановить на полдороге.
  — У меня с собой только моя собственная сумка, — ответила Джейн.
  В молчании миссис Прессман явно слышался приказ. Джейн вытащила из сумки свои бумаги и помогла миссис Прессман сложить в сумку письма.
  — Это все? — спросила миссис Прессман. Джейн смогла только кивнуть.
  — Письма будут ждать его на письменном столе в его кабинете, когда он появится, — заявила миссис Прессман и затем подарила Джейн вторую улыбку, которая входила в программу ее визита. — До свидания, дорогая!
  — До свидания, — проговорила Джейн ей в спину, наблюдая, как миссис Прессман выходит из конторы.
  Миссис Прессман была почти на двадцать два года моложе мужа. Они были женаты уже почти пять лет, примерно такое же время Джейн служила у Прессмана. Одним из требований, которые миссис Прессман предъявила мужу перед свадьбой, был приказ уволить секретаршу, которая служила ему уже десять лет. Джейн — молодую, стеснительную и неопытную, — направило к Ральфу Дж. Прессману для переговоров агентство по найму. Так она получила работу.
  Джейн подождала, пока звук захлопнувшейся двери не подтвердил, что миссис Прессман наконец ушла; затем она выглянула в общую приемную.
  — Ты не могла меня предупредить пораньше, а, Корлисс?
  Корлисс покачала белокурой головой.
  — Она ворвалась сюда как ураган, — оправдывалась она. — Я успела набрать номер, когда она была еще на середине комнаты, а когда ты взяла трубку, она уже входила в твою приемную. Что ей было нужно?
  — По-моему, лишний раз показать нам, какая она важная персона, — небрежно ответила Джейн.
  Корлисс хмыкнула:
  — Ну уж, если бы тут сейчас был сам Ральф Дж. Прессман, я… — Она повернулась, чтобы снять трубку телефона, послушала минутку, а затем обратилась к Джейн: — Это тебя.
  В надежде, что это наконец звонит сам Прессман, Джейн ринулась в свою маленькую приемную, на бегу крикнув:
  — Я возьму трубку у себя!
  Но это был не Прессман. Это был Стэнвуд.
  — Шеф вернулся? — спросил он.
  — Пока нет.
  — Он не давал о себе знать?
  — Нет.
  — Он мне дал задание проработать один вопрос о налогах, поэтому мне сейчас нужно собрать дополнительную информацию. Поскольку он сегодня вряд ли появится, я займусь этим во второй половине дня.
  — Как хочешь, — задумчиво ответила Джейн. — Я не знаю, тебе виднее. Он ведь может появиться в любой момент. А ты сам знаешь, как только он появится, он тут же захочет тебя видеть.
  Стэнвуд не сдавался.
  — Знаешь, мне кажется, он все-таки сегодня не появится в офисе. А это дело нужно провернуть обязательно. И лучше, Джейн, я сделаю это сейчас. Всю ответственность я согласен взять на себя.
  — Хорошо, но в этом случае, если ты вдруг срочно понадобишься, где мне тебя найти?
  — Не знаю, Джейн. Я ведь не буду сидеть на месте. Если получится, я сам лучше тебе перезвоню попозже.
  — Хорошо, — уступила Джейн.
  Она услышала, как Стэнвуд повесил трубку, и почти тут же в трубке раздался голос Корлисс Рэмси:
  — Опять она, Джейн! Приготовься.
  — Уж не хочешь ли ты сказать… — начала Джейн, но вовремя удержалась, так как ее фраза должна была звучать примерно так: “Уж не хочешь ли ты сказать, что это опять наша мадам “Плохие новости”?”
  У нее было странное чувство, что миссис Прессман стоит где-то рядом, может, даже у нее за спиной, и может все это услышать, поэтому она ответила как можно более спокойно:
  — Хорошо, а если позвонит шеф, скажи, что мистер Стэнвуд только что звонил. Он будет во второй половине дня заниматься каким-то делом, связанным с налогообложением.
  Она положила трубку, услышав за спиной шаги, и в эту минуту в приемной появилась миссис Прессман, улыбаясь куда приветливее и сердечнее, чем она обычно это делала, являясь в офис.
  — Джейн, дорогая, не могли бы вы мне оказать одну услугу. Мне совершенно необходимы деньги. Не могли бы вы выписать мне чек, чтобы я успела в банк до трех часов, а у меня еще назначена встреча на пять минут четвертого. Я просто не успеваю. Не могли бы вы сходить вместо меня в банк и получить деньги?
  Джейн заколебалась. За все пять лет, что она работала на Ральфа Прессмана, его жена в первый раз попросила ее о такого рода услуге.
  Внезапно окаменевшее лицо миссис Прессман показало Джейн, что ее колебания гораздо больше оскорбили супругу босса, чем прямой отказ.
  — Видите ли, — терпеливо попыталась объяснить ей Джейн, — я не могу выйти, так как могут внезапно поступить какие-то важные для мистера Прессмана новости. А если это произойдет и меня не будет на месте — что ж, не мне вам объяснять, миссис Прессман, что за этим последует. Но если вы хотите, я могу послать Корлисс, а сама в это время подежурю на телефоне.
  — Нет, — заявила миссис Прессман. — Я бы предпочла, чтобы вы пошли сами. Объясните Корлисс, что ей нужно сказать, если вдруг позвонит мистер Прессман… Все будет в порядке. Я за все отвечаю. Если что-то случится, вы можете объяснить Ральфу, что это я приказала вам.
  Несколько секунд Джейн соображала, сказать ли ей, что здесь только один человек имеет право приказывать. Но, с другой стороны, она не видела ничего необычного в этом поручении.
  — Видите ли, — холодно пояснила миссис Прессман, — это все потому, что мне сегодня безумно некогда.
  — Хорошо, — согласилась Джейн.
  Она взяла оформленный чек, пропуск в банк от миссис Прессман и получила на прощанье еще одну очаровательную улыбку.
  — Как мне благодарить вас, Джейн, дорогая. Вы так меня выручили! Я обязательно расскажу Ральфу, какая вы милая!
  Джейн хотелось, чтобы у нее был свидетель, что она уходит не просто так, а по приказу миссис Прессман, поэтому она на минутку задержалась возле стола Корлисс Рэмси:
  — Миссис Прессман попросила меня сходить в банк и сделать кое-что для нее. Если вдруг позвонит мистер Прессман, передай ему, что я ушла по ее поручению.
  Корлисс Рэмси взглянула на нее дружелюбными, все понимающими глазами. Очень выразительно она пообещала:
  — Хорошо, Джейн, если шеф объявится, я все передам ему слово в слово.
  — Да, да, Корлисс, передайте ему, что это я отослала Джейн в банк, — подтвердила миссис Прессман, появляясь в дверях. — Пойдемте же, Джейн, я провожу вас до выхода.
  Она провела Джейн по коридору и спустилась вместе с ней в лифте, как будто оказывая ей особую честь в благодарность за оказанную услугу. Она даже вызвала такси и улыбнулась Джейн на прощанье.
  Джейн побежала к банку, до которого было четыре квартала. Время уже близилось к закрытию, поэтому перед каждым окошечком стояла небольшая очередь, и Джейн освободилась позже, чем предполагала. Прошло еще четверть часа, прежде чем она вернулась в офис.
  — Босс не звонил? — спросила она Корлисс.
  — Нет, увы! Господи, как мне хочется, чтобы он поскорее вернулся. Если бы я сказала ему, что его мадам отправила тебя бегать по своим делам, он бы лопнул от злости!
  Джейн кивнула.
  — Мне тоже кажется, что не следовало этого делать. Что-то мне не верится, чтобы она действительно так уж спешила. На нее это совсем не похоже, да и вела она себя совсем не так.
  — А она вернулась сразу же, как проводила тебя, — сообщила Корлисс. — Оставила такси дожидаться за углом и вернулась, сказав, что забыла в кабинете перчатки.
  — Забыла перчатки! — воскликнула Джейн.
  — Да, она так сказала.
  — Но этого не может быть! Я сама видела, как она клала их в сумку… Бьюсь об заклад, что она сама забыла об этом и вернулась, а…
  — Ничего подобного, — заявила Корлисс. — Она удостоила меня взглядом на обратном пути и сообщила, что нашла их как раз на том месте, где и оставила, — на письменном столе в кабинете.
  Перед глазами Джейн вдруг встала разгадка всей этой комедии. Все закружилось и поплыло вокруг нее.
  — О Господи помилуй!
  — Что случилось? — воскликнула Корлисс.
  Джейн с трудом взяла себя в руки.
  — Ничего, это не важно. Мне показалось, что я забыла кое-что сделать, но, оказывается, все в порядке.
  Корлисс не должна об этом знать, решила Джейн. Это было совершенно ясно, нужно было сделать вид, что ничего не случилось, а потом она обо всем этом подумает и решит, что делать.
  Очень спокойно Джейн произнесла:
  — Ну хорошо, пора заниматься делом, — и вернулась к себе.
  Тщательно заперев за собой дверь, чтобы ее не могли застать врасплох, она приблизилась к своему столу.
  Едва только взглянув на него, она уже знала ответ на свой вопрос. Рыться в ящиках будет бессмысленно. Нет никакого сомнения, что их уже успели проверить.
  Выдвинув первый ящик, она убедилась, что была совершенно права. Письмо из детективного агентства с результатами слежки, негативами и пачкой фотографий исчезло.
  Глава 11
  В два тридцать Карпер вернулся к себе в контору и заказал междугородный разговор с Хью Сондерсом из Петри.
  Через пару минут, когда Сондерс подошел к телефону, он сказал:
  — Сондерс? Это Карпер из Лос-Анджелеса… “Индепендент эйкрс сабдивижн компани”.
  — Понятно, — ответил Сондерс. — И что вы хотите?
  — Как идет сбор денег среди владельцев участков?
  — Все нормально. Команде Хаузера удалось привлечь на свою сторону уже почти девяносто процентов фермеров.
  — А есть там у вас некий Джек П. Ридли? — спросил Карпер. — У него маленькая ферма по разведению цыплят.
  — Знаю я, о ком вы говорите, — прервал его Сондерс. Как раз я и должен был поговорить с ним, собирался связаться по телефону завтра или послезавтра… Он только недавно приехал в эти края, вряд ли нам удастся много выжать из него. Но уж какие-то деньги я из него выжму, пусть даже это будет не больше пятидесяти долларов, раз уж он с нами в одной лодке. Его земля не стоит больше нескольких тысяч.
  — Ты еще не видел его? — сухо спросил Карпер.
  — Пока нет.
  — А ты знаешь, кто такой Ридли на самом деле?
  — Что вы имеете в виду? Ридли, он и есть Ридли, разве не так?
  — Нет, не так.
  — А кто же он?
  — Ридли, — заявил Карпер, — это на самом деле Ральф Дж. Прессман.
  — Что вы говорите?!
  — Да, это так.
  — Вы уверены в этом?
  — Совершенно.
  — Но для чего все это?
  — Он рассчитывал, что вы посетите его и у него появится шанс выведать все ваши планы.
  Сондерс задумался.
  — Отлично, я доставлю ему такое удовольствие. Позвоню, пожалуй, завтра утром. И свяжусь заодно с Эвереттом Тру из “Петри геральд”. Мы отправимся туда вместе и…
  — Погоди минутку, — перебил его Карпер. — Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделал, идет?
  — Что я должен сделать?
  — Не звони ему пару часов. Дай мне время сделать кое-какие приготовления.
  — Зачем вам это нужно?
  — Я тут задумал кое-что.
  — Но он может смыться за это время!
  — Нет. Он собирается пробыть здесь некоторое время. Будет ждать развития событий, ведь неизвестно еще, чем закончится это дело с нефтью.
  — А как вы об этом узнали?
  — Случай помог. Сондерс задумался.
  — Это может сильно все изменить. Если мы поймаем его на этом деле, это может сильно повлиять на положение вещей. Мы сможем даже добиться пересмотра дела в Верховном суде.
  — Это не сможет ему сильно повредить, — сказал Карпер.
  Сондерс засмеялся:
  — Он должен прийти в суд с чистыми руками и со сведениями, которые были получены только легальным путем. А вы думаете, члены Верховного суда не читают газет?
  — Хорошо, — заявил Карпер. — Мне нужно только одно.
  — Что именно?
  — Подожди звонить ему еще пару часов. Мне бы не хотелось, чтобы он знал, что мне что-то известно о его намерениях. И, главное, никто не должен знать, от кого ты получил эту информацию, ни одна живая душа, даже Хаузер и Тру.
  Сондерс, казалось, заколебался, потом согласился:
  — Хорошо, идет. Да у меня и займет не меньше двух часов, чтобы найти Тру и дозвониться этому “Ридли”. Ведь мне еще нужно продумать как можно тщательнее наш разговор.
  Глава 12
  Френк Дюриэа, окружной прокурор в Санта-Дальбарре, сбросил ботинки, улегся на кровать, подложив руки под голову, и с гордостью наблюдал за женой влюбленными глазами.
  Милдред Дюриэа была пятью годами моложе мужа, высокая, гибкая, изящная. Она сидела перед зеркалом за туалетным столиком и наносила кончиками длинных пальцев питательный крем на лицо.
  — Прекрати немедленно, — бросила она ему через плечо.
  — Что именно? — поинтересовался муж.
  — Для чего-то ведь ты лег в постель. По-моему, ты собирался спать. А для этого в первую очередь необходимо снять то, что на тебе надето, и надеть пижаму.
  Дюриэа заулыбался:
  — Так ведь я уже почти разделся. Можно сказать, что я уже выполнил часть программы по подготовке ко сну. Видишь, я уже снял ботинки.
  — Если ты собираешься спать здесь, так я сама тебя раздену.
  Окружной прокурор зевнул:
  Прекрасная мысль, дорогая. Столько хлопот обычно с этим раздеванием, а тут я немного отдохну. Передо мной чудесная перспектива: задремать немного, а открыть глаза, когда я уже буду в постели.
  — А я выверну твою одежду наизнанку, — пригрозила она.
  — Это замечательно, но, как хорошая жена и замечательная хозяйка, ты не сможешь оставить мою одежду в таком виде. Я совершенно уверен, что ты все снова вывернешь налицо и утром я найду всю одежду аккуратно развешанной на плечиках в шкафу.
  — Только ты не учел, что, выворачивая твою одежду, я вытряхну из карманов любовные письма, — ядовито усмехнулась она.
  — Как же мало ты меня знаешь, — отпарировал он. — Получив любовную записочку, я тут же ее сжигаю.
  — А ты, оказывается, совсем не романтическая натура!
  — Романтическая, но не в такой степени. Если бы ты так часто имела дело с судебной практикой, как я, то все эти любовные письма, зачитываемые во время судебных разбирательств каждой стороной, давно набили бы тебе оскомину, тем более что зачитывают их спокойным, размеренным, лишенным всякого выражения голосом — нет уж, дорогая, избавь меня Боже от любовных писем!
  — А если письма от меня?
  — Да ты мне ни одного не написала за всю нашу жизнь!
  — И ты, кстати, тоже.
  — Я уже объяснял тебе почему — я юрист. Милдред подцепила крем кончиком пальца, а затем растерла ему между ладонями.
  — Ну давай, попробуй придумать что-нибудь подобное, — приказала она.
  — Не могу, — уставившись в потолок, заявил Дюриэа. — Я все время думаю о тех любовных письмах, которые зачитывают в суде. “Моя единственная любовь, — продекламировал он хорошо поставленным голосом. — Ты и представить себе не можешь, как мне тебя не хватает. Все мое тело пылает от желания твоих ласк. Воспоминания о том, как твои жаркие губы целовали меня, заставляют неистово биться мое сердце. Когда я впервые заключил в свои объятия твое тело, такое нежное и волнующее, то…”
  — О, теперь мне все ясно, — радостно воскликнула жена, прыгая на него и усаживаясь таким образом, чтобы он не мог пошевельнуться. Она игриво пощекотала ему пятки.
  Окружной прокурор сделал слабую попытку продолжить декламировать любовное послание, но его речь чем дальше, тем больше напоминала невнятное бормотание. Внезапно он издал нервический смешок и подтянул к подбородку колени, пытаясь спихнуть с себя жену.
  Но она не сдавалась, щекоча его все сильнее.
  — Сдаюсь, сдаюсь, — запросил пощады прокурор округа Санта-Дельбарра. — Полная, абсолютная капитуляция.
  Милдред прекратила мучить мужа.
  — Твоя капитуляция принимается, — объявила она. Дюриэа спустил ноги с кровати и принялся расстегивать пуговицы на рубашке.
  — Я бы сказал, что это не по правилам, — заявил он. — Так порядочные люди не поступают. Если еще учесть, что количество разводов непрерывно растет, что не удивительно, если учесть…
  — Что случилось? — спросила она, заметив, что он склонил голову, к чему-то прислушиваясь.
  — Так, ничего особенного, — ответил он. — Мне послышалось, что подъехала машина и остановилась где-то недалеко от наших дверей.
  — Машина?
  — Да, машина, — настаивал он. — Какая-то очень сомнительная машина со старозаветным двигателем.
  — Черт возьми! — воскликнула она. — Грэмпс!
  — Такое событие трудно, конечно, предугадать заранее. Мне удалось приучить себя к мысли о возможном в любую минуту землетрясении, я уверен даже, что смогу, не дрогнув, встретить сообщение о вражеском нашествии. Бомбардировки и газовые атаки также входят в число опасностей, с которыми я готов встретиться лицом к лицу в любой день. Но визит твоего деда, моя дорогая, входит в число тех событий, к которым нельзя ни привыкнуть, ни подготовиться.
  У входа раздался какой-то рев, больше всего напоминающий заезженную магнитофонную запись.
  — Конечно же это Грэмпс! — воскликнула Милдред. Окружной прокурор застегнул воротничок рубашки и потянулся за ботинками.
  Милдред стала искать в шкафу свой халат.
  — Который час? — спросила она.
  — Без десяти одиннадцать, — провозгласил муж. — Несчастье громогласно оповещает потомков о своем приходе.
  — Ты одет? — спросила она. — Тогда ступай к заднему входу и упроси его не дуть в эту ужасную трубу. Скажи, что мы уже и так догадались о его приезде.
  — Подожди минутку, — попросил Дюриэа. — Мне кажется, я слышу шаги за окном.
  Минутой спустя за жалюзи раздался высокий дребезжащий голос:
  — Привет, ребята! Угадайте-ка, кто к вам пришел? Френк Дюриэа ехидно усмехнулся:
  — Нет необходимости угадывать. Никто из наших друзей не возьмет на себя смелость приехать к нам на машине с таким кошмарным двигателем. Вывод может быть только один: вы родственник. Я могу сделать и более далеко идущие выводы. Никто из Дюриэа никогда не позволил бы себе оскорблять чужой слух, играя на подобном смехотворном инструменте. Следовательно, вы один из Виггинсов и являетесь родственником моей жены.
  — Угу! — хихикнул Грэмпс Виггинс, — это именно я… Я не хотел надоедать вам, ребята. Собирался переночевать в трейлере. Уже совсем собрался лечь спать, но подумал, что хорошо бы выпить стаканчик пунша. Я хотел тихонечко пройти на кухню, так, чтобы вы даже до утра и не подозревали о моем присутствии, но заметил, что в вашей спальне еще горит свет. Вот я и подумал, хорошо бы устроить вам небольшой веселый концерт.
  — Да, — с иронией протянул Дюриэа. — В этом случае без выпивки не обойтись. Прошлый ваш визит практически свел к нулю мои шансы быть переизбранным на следующий срок. Только Всевышний знает, во что мне обойдется ваш концерт на этот раз.
  — Послушай-ка меня, молодой человек, — ничуть не обиделся Грэмпс. — Я совсем не собираюсь мешать вам. Я знаю, как ты относишься к тому, что я иногда вваливаюсь к тебе в офис, но сейчас не беспокойтесь. Я умчусь еще до полуночи… Просто заскочил поздороваться с вами, ребята… Как дела, дружище Френк? Не составишь мне компанию по выпивке?
  — В хорошей интуиции вам не откажешь. Я бы тоже чего-нибудь выпил, — признался Френк. — Мне сейчас просто необходимо выпить. Я уже начал мечтать об этом, когда вы затарахтели возле наших дверей в этой своей кофемолке, которую вы почему-то называете автомобилем. Но спросите сначала, что по этому поводу думает Милдред.
  Грэмпс Виггинс внезапно обиженно надул губы, но выглядело это так, что окружной прокурор никак не мог понять, дурачит ли его старик или он действительно чувствует себя оскорбленным.
  — О чем ты говоришь, мальчик мой? Чтобы я спрашивал у Милдред разрешения выпить пунша или предложил ей промочить горло вместе с нами?! Ты что, забыл, что она урожденная Виггинс. Если речь идет об Виггинсах, нет смысла спрашивать разрешения выпить пунша. Виггинсы — это что-то! Виггинсы не подведут! Спрашивать о таких вещах нужно только этих проклятых янки… Ну все, ребята, подождите меня минут пять, и все будет готово.
  Они услышали, как его быстрые шаги прошелестели по цементному покрытию внутреннего дворика, быстрые шаги энергичного старичка, переполненного энтузиазмом и любовью к жизни.
  Дюриэа задумчиво провел рукой по волосам.
  — Так я и предполагал, — объявил он. — Устроить такую суматоху и всего за несколько минут. Если бы у нас в доме, пока он здесь, было бы совершено какое-то преступление, то можешь быть уверена, старая ищейка немедленно бы напала на след.
  Милдред рассмеялась:
  — Ну-ну, не сгущай краски, все это не так уж страшно. Он ведь пообещал, что уйдет до полуночи. А до тех пор, будем надеяться, в нашем округе никто не нарушит закон.
  Дюриэа преувеличенно широким жестом обвел рукой окрестности:
  — Послушай меня, женщина. Вот мы все тут перед тобой, и весь наш доход на двадцать лет вперед предназначен для того, чтобы платить за этот наш прелестный дом в этом фешенебельном районе. Посмотри вокруг, среди каких людей мы живем, это же сплошные аристократы. Мы проникли в эту утонченную атмосферу, где вращаются только сливки местного высшего света, а для чего: сохранить свой престиж, завязать новые знакомства и, следовательно, еще выше подняться по социальной лестнице, не правда ли, милая?
  И каков же результат? В самое неурочное время немытая машина, больше похожая на мышеловку, с изношенными покрышками, дырами в сиденьях и трещинами в ветровом стекле, вдруг подвозит к нашему дому совершенно немыслимый, сваренный в домашних условиях трейлер. И из этого чудовища под аккомпанемент какой-то какофонии, которую он называет музыкой, вываливается старый греховодник, который имеет несчастье называться твоим дедом. Да еще к тому же он исполняет под нашими окнами соло на трубе… И он еще рассчитывает, что его привлекут к расследованию какого-нибудь преступления, которое может произойти в нашем округе!
  — Тебе же он нравится, и ты сам это прекрасно знаешь, — терпеливо сказала Милдред.
  — Просто моя профессиональная гордость, — пожаловался Френк Дюриэа, — страдает от необходимости общения с этим древним мастодонтом.
  Милдред еще раз быстро оглядела свое отражение в зеркале.
  — Да ладно тебе, не волнуйся и усаживайся поудобнее, старый ворчун. Грэмпс Виггинс может приготовить самый замечательный в мире горячий пунш, и если ты считаешь, что кто-нибудь из потомков Виггинсов, достойных этого имени, будет сидеть здесь спокойно и выслушивать твое ворчание…
  Дюриэа внезапно встал.
  — Ты только что, — перебил он ее, — упомянула действительно выдающийся талант твоего дедушки. Он действительно неподражаемо готовит напитки. Ну-ка, давай пойдем проверим.
  Трейлер Грэмпса Виггинса выглядел как характерное пристанище холостяка. Он был начисто лишен малейших признаков того изящества и уюта, который вносит только женская рука, которая превращает любую хибару в дом. Но, с другой стороны, все в трейлере сверкало почти стерильной чистотой и каждая вещь была на своем месте.
  Сверкающие кастрюльки и сковородки, которые не удавалось спрятать с глаз долой, висели на вбитых в стену гвоздях. Еще на стене прямо над столом висело несколько деревянных полочек, стол был раскладной, и, выдвинув его, хозяин мог только протянуть руку, чтобы достать с полки соусник или тарелку, соль или приправу — все было под рукой. Ножи, ложки и вилки торчали в специальных круглых подставках. Чашки тоже висели на специальных гвоздях над третьей, самой широкой полкой.
  Грэмпс Виггинс стоял возле плитки, помешивая кипевшую воду с пряностями. Когда вошли Френк с Милдред, он как раз собирался бросить туда еще нарезанную мелкими кусочками лимонную кожуру.
  Грэмпс был маленьким человеком неопределенного возраста. Его маленькие глазки, поблескивающие за толстыми стеклами очков, были полны жизни. Он был энтузиастом в полном смысле этого слова, и об этом ясно говорили его глаза. Его быстрые, порывистые движения напоминали о каком-то диком, неприрученном звере. Он метался по трейлеру, пододвигая стулья гостям, и успевал в это же время поддерживать разговор.
  Это здорово, просто здорово, что вы все-таки пришли! Счастлив видеть вас у себя! Как дела? Давненько я здесь у вас не бывал… Прошла уже чертова бездна времени с тех пор… Побывал за это время в Мексике. Великая страна. Затем я ненадолго заглянул в северные штаты, но у них — правда, чудно? — какие-то проблемы с бензином и покрышками, поэтому я решил, что лучше бы мне вернуться.
  Дюриэа с женой обменялись понимающими взглядами.
  Грэмпс наклонился над столом. Его пальцы как-то незаметно подцепили все три чашки одновременно и опустили их в котелок с кипящей водой.
  — Секрет горячего пунша, — вдохновенно начал Грэмпс, — в том, что его нужно разливать в очень горячие чашки. Наливать его нужно только в уже приготовленную посуду. Спирт кипит при более низкой температуре, чем вода. Большинство невежд при подогревании наполовину выпаривают алкоголь, берутся варит пунш, а как это делать правильно — сами не знают. Ну а я вас сегодня попотчую особым горячим пуншем: я его сам придумал, его еще никто не пил… Я в него добавляю четыре разного вида ликеров. Только не спрашивайте меня, как я его делаю, все равно не скажу — это секрет.
  Грэмпс достал откуда-то квартовую бутыль, на две трети заполненную какой-то темной отвратительного вида жидкостью, энергично встряхнул ее два раза и вытащил зубами пробку.
  На взгляд постороннего человека, он казался бы по меньшей мере сомнительной личностью. Седые всклокоченные волосы в беспорядке разметались по плечам. Ни брюки, ни рубашка, казалось, не подозревали о существовании такой вещи, как утюг. Но его живое, выразительное лицо, дышащее энергией и жизнелюбием, делали его неотразимо привлекательным.
  — А теперь что касается рецепта этого необыкновенного напитка, — продолжал он. — Кроме тех ликеров, о которых я вам уже говорил, в пунш я добавляю несколько листков одного растения. Оно тут растет практически везде, но почему-то никто не уделяет ему ни малейшего внимания… Как так можно, ведь оно придает пуншу совершенно необыкновенный аромат… Ну, ребята, не скучайте, сейчас все уже будет готово. Он уже вот-вот закипит. Только бы я не переборщил с сахаром. А вы, если вам покажется несладко, просто бросьте по куску в свою чашку. И не таращите вы так глаза на этот сахар! Сахар как сахар, я, кстати, привез его из Мексики. Откуда только чего не привезешь… И не то чтобы я сам так уж любил сладкое, просто мне нравится, когда все у меня под рукой и нет ни в чем недостатка. А впрочем, я заболтался… Ну, ребята…
  Его монолог был прерван звуком шагов по дорожке, и через мгновение кто-то осторожно постучал в дверь трейлера.
  — Ну вот, — ухмыльнулся Грэмпс, — похоже, к пуншу уже сбегаются соседи. А ты ведь, по-моему, Милдред, говорила, что ваши соседи посматривают на меня косо. Нуте-ка, дайте мне пару чашек, я наполню их пуншем, они выпьют и перестанут воротить нос от “старого невозможного плута”, который осмеливается навещать вас. И когда вы столкнетесь с ними в следующий раз, уж поверьте, они замучают вас вопросами о том, когда же снова приедет “этот очаровательный старичок, ваш дедушка”.
  Договорив, он побежал к дверям.
  — Входите же, входите, — услышали они его голос. — Идите к нам. Там довольно зябко на улице. А у нас как раз есть, чем вас согреть.
  Человеку, который стоял на пороге трейлера, заглядывая внутрь темными, встревоженными глазами, было, наверное, не больше пятидесяти. Он был худощавый и нервный на вид, казалось, что на его ссутулившихся плечах лежит тяжелый груз каких-то обязанностей и тревог.
  — Я не уверен, что попал именно туда, — неуверенно проговорил он. — Я, вообще-то, ищу окружного прокурора.
  — Угу! — проворчал Грэмпс. — Вы попали совершенно правильно, дружище. Вот вам окружной прокурор, а вот вам горячий пунш, чтобы согреться. Ну входите же, входите!
  Казалось, бурное гостеприимство Грэмпса слегка ошарашило незнакомца.
  — Я бы не хотел показаться назойливым, — проговорил он извиняющимся тоном. — Не смогли бы вы передать прокурору, что Карл Джентри, старший полицейский в Петри, хотел бы поговорить с ним?
  Ветхий трейлер качнулся на рессорах, когда Дюриэа встал со своего места и подошел к дверям.
  — Привет, Джентри, — сказал он, протягивая ему руку. — Входи и присоединяйся к нам.
  — Да я только на минутку, — снова начал извиняться тот. — Не беспокойтесь.
  — Да ну входи же, — настаивал Дюриэа. — Мы ведь уже сто лет с тобой не виделись. А мы тут по-семейному. Познакомься, это мистер Виггинс, дед моей жены. А это — моя жена.
  Джентри вскарабкался по ступенькам трейлера, пожал руку Грэмпсу Виггинсу и вдохнул дразнящий запах пунша; затем его глаза остановились на Милдред.
  — Моя жена, — представил ее Дюриэа. — Милдред, это мистер Джентри, старший полицейский в Петри.
  Милдред протянула ему руку. — Проходите, присоединяйтесь к нам, мистер Джентри. Мы как раз зашли посидеть с Грэмпсом, он пригласил нас на пунш.
  Джентри смущенно откашлялся и присел рядом с Милдред.
  Грэмпс разливал по чашкам горячий пунш и приговаривал:
  — Вот вам пунш, ребята. Осторожно, не обожгитесь… Когда я делаю горячий пунш, он у меня действительно горячий… Пейте да похваливайте.
  Три ложки осторожно позвякивали, размешивая густую жидкость. На всех лицах было разное выражение. Милдред казалась слегка удивленной, Дюриэа — довольным, а на лице Джентри было слегка встревоженное выражение.
  Вдруг он слегка улыбнулся, и морщины у него на лбу немного разгладились.
  — Как вы его делаете? — поинтересовался он. Дюриэа расхохотался.
  — Не спрашивайте — он все равно не скажет. Это профессиональная тайна.
  — Четыре сорта ликера, — гордо заявил Грэмпс, — смешиваются в разных пропорциях, и затем туда добавляется несколько листков одного растения… Это именно оно придает пуншу такой необычный, тонкий аромат. А если туда добавить еще немного тертых лимонных корочек, то эффект будет потрясающий! Вы пьете и испытываете блаженство и какое-то умиротворение.
  Джентри кивнул.
  — Тут вы в самую точку попали! На меня свалилось столько забот сегодня, что я решил приехать сюда и перемолвиться словечком с вами и с шерифом… Как-то боязно было брать всю ответственность на себя. А сейчас я чувствую себя так, как будто никаких проблем у меня сроду не бывало. Здорово он действует, ваш пунш!
  Грэмпс вопросительно взглянул на него, а потом горделиво пояснил:
  — Стоит человеку выпить кружку пунша, сваренного по моему рецепту, и будь я проклят, если у него не полегчает на сердце! По-другому и быть не может.
  — По вас не скажешь, что вы можете беспокоиться из-за чего-то, — вопросительно сказал Джентри.
  — Точно, — лаконично ответил Грэмпс. — Раньше и я беспокоился из-за всякой ерунды, но потом бросил это дело. Если хочешь прожить подольше, живи как кошка. Пусть тебя пинают и подбрасывают, лишь бы удавалось падать на лапы. И когда вы этому научитесь, вам сразу станет наплевать на все неприятности.
  — Я так понял, что это ваш отец? — Джентри вполголоса спросил Милдред.
  — Дедушка, — поправила она его.
  Джентри перевел изумленный взгляд с Милдред на Грэмпса Виггинса.
  — Не надо так удивляться, — рассмеялся окружной прокурор.
  Джентри смущенно пригладил седоватые волосы и кротко заявил:
  — Ну, видите ли, он не очень-то похож на чьего-то дедушку.
  Дюриэа опять расхохотался.
  — Можно быть и повежливее, — с притворным возмущением заявила Милдред.
  Джентри повернулся к прокурору:
  — Мне бы надо поговорить с вами, мистер Дюриэа.
  — А тут мы не можем поговорить? — спросил Дюриэа. — Или это дело сугубо личное?
  — Нет, нет, ничего личного… В этом-то все и дело. Оно затрагивает слишком много людей.
  — Ну-ну, продолжайте. В чем же дело?
  — Вы в курсе тех проблем, с которыми мы тут столкнулись в последнее время?
  — Вы имеете в виду эти права на нефть?
  — Да, вот именно.
  — Но я думал, что суд уже вынес вердикт, — удивленно сказал Дюриэа.
  — Да, но вы же знаете, как это делается. Возьмите любого фермера и попробуйте только тронуть его землю — тут же начнутся волнения. Мне нет дела до того, законно это или незаконно. Если у нас такие законы… Черт возьми, вот так и начинаются революции!
  Ну конечно, я стараюсь понять и другую сторону. Права на эту нефть были оговорены, и все это прекрасно знали. Правда, никто на это внимания не обращал, вот в чем вся штука. Все были совершенно уверены, что если объявятся хозяева нефти и предъявят свои права, то они будут обязаны платить и за бурение, и за причиненный ущерб, будут оплачивать строительство дорог и все такое… Все фермеры рассчитывали получить в карман хороший куш, так что если бы так все обернулось, как они надеялись, то владельцам нефти их права вышли бы боком. Да и вообще-то особо никто не верил, что в нашей местности что-то могут найти, а уж особенно нефть. Дюриэа кивнул.
  — Ну так вот, люди волнуются все больше, — продолжал Джентри. — Ходят слухи, что этот парень, Прессман, намерен быстренько заграбастать все себе… Это уже становится проблемой.
  — А что он сделал? — спросил Дюриэа.
  — Да, вообще-то мы пока точно ничего не знаем, но того, что нам известно, достаточно, чтобы Эверетт Тру, редактор “Петри геральд”, написал об этом статью, которая будет напечатана завтра утром. И когда она попадет в руки фермерам, может начаться черт знает что… Прошу прощения, мэм, вырвалось нечаянно.
  — Все в порядке, — улыбнулась Милдред.
  — А о чем будет статья? — спросил Дюриэа.
  — Да вы знаете, похоже, кто-то ведет нечистую игру. Видите ли, та земля, на которой Прессман хочет вести разработку нефти, испокон веков была покрыта плантациями цитрусовых. Ее специально обрабатывали, удобряли, строили ирригационные системы. А теперь будут выкорчевывать деревья, прокладывать дороги и строить буровые вышки, как бы вам это понравилось? По-моему, тут не обойдется без присутствия полиции. Правда, народ у нас довольно законопослушный и выкупил бы у него эти права, если бы он предложил мало-мальски приемлемую цену. Сейчас похоже на то, что он подумывает об этом. Но многое, конечно, будет зависеть от результатов той проверки, которую он хочет провести. Ходят слухи, что он уже сделал это и получил результаты, то есть у него уже все карты на руках, но точно, конечно, никому ничего не известно.
  Дюриэа кивнул.
  — Том Хаузер, — продолжал Джентри, — провел всю подготовительную работу среди фермеров, сбивал их всех воедино, проводя секретные совещания и выясняя, сколько каждый из них может заплатить, чтобы сохранить свою землю в неприкосновенности.
  Любой из них, владеющий неплохой апельсиновой плантацией, домом, который стоит от пятнадцати до двадцати тысяч, фруктовыми складами и хранилищами, вполне в состоянии заплатить пятьдесят, а то и семьдесят пять долларов за акр земли, чтобы оставить все, как есть. Кто-то из мелких фермеров, конечно, не в состоянии заплатить столько, ну так они заплатят четыре-пять долларов с акра… Теперь представьте, что Хаузеру все это удастся и он соберет триста-четыреста тысяч. И вот он идет к Прессману и начинает блефовать, убеждая того, что права его на нефть ничего не стоят, и предлагает заплатить тысяч семьдесят пять, чтобы проверка не проводилась.
  — А Прессман ведет свою игру, — подхватил Дюриэа. — Он пытается убедить Хаузера, что результаты проверки достаточно обнадеживающие и что нефти тут много. И никто ничего не может доказать.
  — Вот именно, — согласился Джентри. — А теперь вот что: никто в наших краях никогда не видел Прессмана. Он для нас только имя. Но неделю или две назад какой-то человек купил здесь маленькое ранчо, чтобы выращивать цыплят. Он сказал, что его имя Ридли, Джек Ридли… А сегодня Хью Сондерс высказал предположение, что этот Ридли и есть Прессман собственной персоной и купил он это ранчо просто для того, чтобы разузнать, что у фермеров на уме. Что нас еще больше в этом убеждает, это то, что покупка ранчо даже не была должным образом оформлена. Просто человек, который жил там, в один прекрасный день собрал свои вещички, подписал какую-то бумажку, да и был таков.
  — А как Сондерс до этого докопался? — спросил Дюриэа.
  — Ну, видите ли, точно мы ничего не знаем, но предполагаем, что эту идею ему подбросил Джордж Карпер. Карпер живет а Лос-Анджелесе. У него большие склады около Петри; похоже, он уже послал кое-кого на разведку. Он тоже готов действовать.
  — И Карпер сообщил Сондерсу о своих подозрениях? — спросил Дюриэа.
  — Не знаем, это только наши догадки. Но факт остается фактом: каким-то образом все это стало известно Сондерсу. Он зашел в редакцию “Геральд”, потолковал о чем-то с Эвереттом Тру, и они вдвоем отправились на ранчо Ридли.
  — И что же дальше? — поинтересовался Дюриэа.
  — А ничего. Ридли даже не впустил их. Он забаррикадировал щели и окна, опустил шторы, отказался впустить их, отказался ответить на вопросы, просто закрылся в доме и все. Вы сами можете их спросить… Он не только не показал им лица, но даже не дал и голоса услышать… Ну так вот. Эверетт Тру навел еще сам кое-какие справки и пришел к мысли, что все это очень похоже на правду и что Ридли — это на самом деле Прессман. Он собирается утром опубликовать эту новость. Он, конечно, не намеревается заходить слишком уж далеко, но готовится натолкнуть тех фермеров, которые собрались под эгидой Хаузера, на мысль, что под маской Ридли скрывается сам Прессман.
  — Когда должна появиться статья? — осведомился Дюриэа.
  — Завтра утром. Вот поэтому-то я и пришел к вам сегодня. Я поговорил с шерифом, а он посоветовал мне обратиться к вам, чтобы узнать, что говорит по этому поводу закон.
  — Что вы имеете в виду под словом “закон”?
  — Мне бы очень хотелось иметь под рукой отряд добровольцев, которые могли бы вмешаться в случае чего и восстановить порядок. Ибо, если Ридли — это действительно Прессман, жди неприятностей.
  — Сколько вам нужно людей? — спросил Дюриэа.
  — Я думаю, пятидесяти будет достаточно.
  — Очень хорошо, я согласен. Можете вербовать себе людей.
  — Да, вот еще в чем проблема, — добавил Джентри. — Прессман, может быть, и не нарушает закона, скрываясь под чужим именем, но он из Лос-Анджелеса, и он пройдоха. Мне не приходится рассчитывать на то, что ко мне валом повалят желающие стрелять в своих же друзей или соседей только ради того, чтобы заезжий прохиндей мог спокойно обделывать свои делишки и обкрадывать людей… И не пройдет и нескольких дней, как я буду переизбран, да и вы, кстати, тоже.
  Дюриэа задумался над его словами. Наконец он сказал:
  — По-моему, я знаю, как нам поступить. С утра, как можно раньше, поезжайте туда, на ранчо. Вы должны успеть до того, как в газете появится эта статья и попадет в руки фермерам. Постарайтесь увидеться с Ридли. Если выяснится, что он и есть Прессман, предупредите его, что ему грозят неприятности. Посоветуйте ему куда-нибудь уехать на время, хотя бы арестуйте якобы за дорожное происшествие, здесь он не будет в безопасности.
  — Но если он, предположим, откажется?
  — Тогда, — заявил Дюриэа, — пусть пеняет на себя. Мы, конечно, сделаем все, что в наших силах, но мы ничего не сможем предпринять заранее, до того, как эта лавина двинется. Если начнутся беспорядки, конечно, мы выполним свой долг, но это не значит, что мы будем делать за Прессмана его грязную работу. Я так решил. Ну и как вам это нравится?
  — Да, неплохо, — задумчиво сказал Джентри. — Тогда я поеду к нему с утра, как мы договорились, и порадую его. Если ему понравится эта ваша идея пересидеть все неприятности под арестом, то я его просто приведу с собой.
  — Чудесно, — согласился Дюриэа. — Надеюсь, нам удастся держать ситуацию под контролем, а этот пакостник не сможет ничего предпринять, если мы упрячем его за решетку.
  Джентри снял с вешалки шляпу, поднялся, кивнул на прощанье миссис Дюриэа и Грэмпсу, а потом повернулся к окружному прокурору:
  — Большое вам спасибо. Совет вы мне дали прекрасный. А сейчас мне стоит вернуться в участок. Мало ли что может произойти, пока я здесь.
  Дюриэа проводил его до дверей.
  — Вы должны крепко запомнить, что, согласно букве закона, Прессман не совершил ничего, за что его можно было бы привлечь к ответственности. Тем более что и суд решил дело в пользу Прессмана.
  — Да, я знаю, — ответил Джентри. — Но вы сами посудите, как это можно — взять и забрать землю у фермера. Вы представьте, ведь это же им придется или вырубать, или выкорчевывать колоссальные фруктовые сады. Говорю вам, мистер Дюриэа, по-моему, этого нельзя допустить… Ну ладно, доброй вам ночи, а вам, мистер Виггинс, большое спасибо за пунш. Он мне здорово помог… Не знаю, увижу ли я вас в ближайшие дни.
  — Понятно, — жизнерадостно отозвался Грэмпс. — Я тоже не уверен, ведь я постоянно разъезжаю: сегодня — здесь, завтра — там… Это, знаете ли, интересно. Но я приеду как-нибудь, правда, еще не знаю когда.
  Джентри вышел.
  Грэмпс повернулся к Дюриэа.
  — Ну и интересная же проблема у вас!
  — Это не так уж забавно с точки зрения закона, — ответил Дюриэа.
  — Нет, нет, я не об этом. Я имею в виду, что это напоминает игру в покер, где ставкой является нефть. Если хорошенько пораскинуть мозгами, тут масса дел для детектива.
  Очень жестко Дюриэа сказал:
  — Послушайте, вы, неугомонный авантюрист. У вас, по-видимому, голова забита всякими тайнами и приключениями. А вот настроения людей вы явно не учитываете. Во многом они правы, и нельзя их в этом винить. А если взглянуть на это дело с другой стороны, так они просто олухи. Они годами пользовались и владели этой землей и даже не удосужились посмотреть договор о продаже. Просто потому, что все эти годы все шло гладко, они считали, что этот пункт в договоре — что-то настолько пустяковое, как, скажем, прокладка телефонного кабеля через их участок… А стоило бы как следует разобраться с этим, прежде чем вкладывать деньги в эту землю.
  Грэмпс, казалось, не слышал ни единого слова окружного прокурора.
  — Будь я проклят, — повторил он, — если здесь не найдется работы для порядочного сыщика.
  Глядя на Милдред, Дюриэа покачал головой.
  — По-моему, дедуля просто напрашивается на то, чтобы его засадили за решетку.
  Грэмпс ухмыльнулся.
  — А теперь послушай-ка меня, Френк Дюриэа. Никому не удастся застукать меня за чем-то противозаконным.
  Дюриэа зевнул и потянулся.
  — По-моему, нам пора на боковую, Грэмпс. Устраивайтесь поудобнее. Заднюю дверь мы не запираем…
  И еще, надеюсь, завтра вы не поднимите нас с петухами?
  — Вы меня даже не услышите, — торжественно пообещал Грэмпс.
  Глава 13
  Френк Дюриэа с трудом открыл глаза, когда еще за окном только начинало сереть.
  Еще не проснувшись окончательно, он попытался сообразить, что же разбудило его так рано. Это был, вне всякого сомнения, какой-то странный, неприятный звук. Он был похож на… И вот он опять повторился. Вне всякого сомнения, это скрипела дверь.
  Дюриэа подскочил в постели. Через открытое окно в спальню заглядывали зеленые листья пальм, рядом ветки эвкалипта слегка отливали красноватым цветом под еще слабыми лучами солнца. Как ни рано было, он ясно видел, что ветра не было и в помине. На фоне светлеющего утреннего неба листья казались совершенно неподвижными.
  Ему показалось, что разбудивший его звук шел от задней двери. Если ветра не было, то, значит…
  Затем он вспомнил о приезде Грэмпса Виггинса, чертыхнувшись про себя, повернулся на другой бок и попытался снова уснуть.
  Но сон уже так легко не приходил к нему. Напрасно он вертелся с боку на бок, раздражаясь от своей неспособности заснуть снова, раздражаясь еще больше по мере того, как вставало солнце и в спальне все становилось залитым его светом, так что, если бы ему и удалось в конце концов уснуть, проку от этого уже бы не было.
  Ему казалось вначале, что Милдред еще спит, но, повернувшись в третий раз на другой бок, он услышал ее голос с соседней подушки:
  — Какой смысл вертеться под одеялом и ругаться сквозь зубы. Попытайся лежать спокойно, расслабься, дыши размеренно и думай с восхищением об окружающем тебя мире.
  — О, вот, оказывается, как все просто, — пробормотал Дюриэа, — а ты сама-то на себе это пробовала?
  — Еще чего! — возмущенно ответила она и затем добавила: — Я не могу восхищаться всем миром сразу.
  Они улыбнулись друг другу и собрались вставать.
  — Это тебя старик разбудил? — спросила Милдред.
  — Да, но, собственно, с этого только началось. Потому что потом я услышал какой-то странный стук.
  — Не стук, дорогой, а грохот.
  — А в чем, собственно, дело?
  — Грэмпс взбивал тесто для своих любимых горячих булочек. Он считает, что взбивать его надо непременно десять минут, потом на десять минут оставить, а потом взбивать еще столько же.
  — Какого черта! — пробормотал Дюриэа. — Ну хоть ты объясни мне, кто его заставляет вставать в такую рань, ведь ему нечего делать?!
  — Как это нечего? Он ведь слишком беспокойный, чтобы спать долго… Я все лежала и думала об этих горячих булочках и в этот момент уловила аромат кофе.
  — Понятно, — сказал Дюриэа. — Тогда чего же мы ждем?
  Милдред отбросила одеяло.
  — У тебя есть пять минут, чтобы умыться, а я пока сбегаю предупредить Грэмпса, что у него к завтраку будут гости. Мы можем позавтракать в пижамах.
  Грэмпс им страшно обрадовался. К тому времени, как Френк Дюриэа появился в трейлере, там уже все благоухало ароматом кофе и свежеподжаренного бекона. Грэмпс уже почти закончил колдовать над тестом.
  — Привет, сынок. Заходи, присаживайся. Завтрак будет через пару минут. Милдред сказала, что ты сегодня что-то проголодался, поэтому и проснулся так рано.
  — Просто невероятно рано, — сухо ответил Дюриэа. Грэмпс Виггинс не уловил иронии в его словах.
  — Просыпаться рано всегда полезно. Сразу очищается организм от шлаков. А шлаки и накапливаются в организме, пока ты спишь. Да и вообще, долго спать вредно, так всю жизнь и проспишь. Присмотри за беконом, сынок, если хочешь научиться, как его следует готовить.
  Грэмпс Виггинс повернулся к Милдред, которая держала горячую сковородку над огнем, слегка наклонив ее.
  — Никогда не жарь бекон на сале, — поучал ее Виггинс. — Сало пузырится, на беконе появляется корочка, и он теряет свой аромат. Наклони сковородку еще чуть-чуть ниже, Милдред… Вот так, достаточно. А теперь слегка прижми бекон крышкой, чтобы жир вытек… Хорошо, хватит. А теперь слей куда-нибудь этот жир, вот сюда хотя бы. Нет, нет! Ты ее подносишь слишком близко к огню. И под наклоном держи сковороду, под наклоном! И пусть бекон лежит весь в верхней части сковородки. Конечно, при таком способе хлопот больше, зато если вы его попробуете хоть раз, то сразу поймете, что за прелесть жареный бекон… Небольшой огонь, чтобы выделился жир, а затем что-нибудь тяжелое, чтобы он вытек, и так повторить несколько раз, чтобы не было пузырей и бекон не пересох… А вот и горячие булочки, сынок! А каким кофе я вас угощу, вы небось такого и не пробовали.
  — Не сомневаюсь, что кофе контрабандой привезен из Мексики, — пробормотал Дюриэа.
  — За кого ты меня принимаешь? — спросил Грэмпс Виггинс. — Этот кофе провезен совершенно легально и законно, я даже включил его в декларацию. Единственное, что я припрятал, это такая мелочь, а государство почему-то провозить не разрешает: сахар и водка.
  — А вам никогда не приходило в голову, — спросил Дюриэа, стараясь придать своему голосу некоторую официальную жесткость, — что в один прекрасный день вы можете оказаться в суде?
  — Конечно приходила, а как же, — с готовностью согласился Грэмпс. — Но нельзя, чтобы такие мелочи тебя останавливали. В наше время если человеку нравится что-то делать, то приходится идти на риск загреметь в тюрьму. Точно так же вы садитесь за руль, хотя прекрасно отдаете себе отчет в том, что можете попасть в автомобильную катастрофу. Если волноваться о таких мелочах, то сколько прекрасного можно потерять!
  — Странная точка зрения, — отозвался окружной прокурор. — Какая-то антисоциальная.
  — Почему антисоциальная? — возмутился Грэмпс. — Черт возьми! У нас пока еще свободная страна. Многие, кроме меня, считают, что эти глупые законы отнимают половину наших свобод. Ничего этого не должно быть.
  — Интересный взгляд на психологию индивидуалиста, — изрек Дюриэа. — Но если каждый из нас будет…
  — Пока ты так волновался, что я попаду в тюрьму, мы совсем забыли Милдред с ее сковородкой. Наклони ее, девочка, и дай жиру стечь. И бекон надо прижимать очень осторожно.
  Дюриэа с удовольствием наблюдал, как Милдред выполняла указания Грэмпса, а бекон при этом приобретал постепенно нежнейший золотистый цвет, не похожий ни на один, который когда-либо ему перепадал на завтрак. И все это время Грэмпс продолжал неудержимо болтать.
  Поскольку он все время колесил по стране и встречался с массой самых разных людей, знакомств в самых разных углах страны у Грэмпса было хоть отбавляй. Какой-то фермер из Калифорнии слал ему отличное вино. Другой приятель — фермер из Вермонта — прислал кленовый сахар и патоку. Даже банка с жидким красноватым джемом была прислана в подарок женой какого-то фермера, с которым Грэмпс познакомился где-то в пути.
  — Господи, как они умудряются присылать все это вам? — воскликнул Дюриэа.
  — Да что ж тут удивительного?! Я пишу им, сообщаю, где меня искать, и они мне всю эту снедь посылают почтой. Понимаете, все мы, ну кто разъезжает на трейлерах, крепко держимся друг за друга… Ну вот и все, сынок, бекон готов. Выложи его вон на тот лист бумаги. А теперь усаживайся к столу и начинай с горячих булочек. Полей их кленовым сиропом, а не хочешь сиропом, так намажь джемом, и погуще. Бьюсь об заклад, что ты такого никогда не ел… А не добавить ли нам в кофе капельку бренди? Только капелька должна быть побольше.
  — Отлично, — удовлетворенно вздохнул Дюриэа. Милдред повернулась к мужу:
  — Боже мой, я объелась. Я… — Она замолкла на полуслове. — Какая-то машина едет сюда довольно быстро, — объяснила она, остановившись в дверях и оглядывая улицу.
  Они услышали, как завизжали тормоза, затем послышались торопливые шаги, в утренней тишине все было особенно отчетливо слышно.
  Милдред взглянула в окно и воскликнула:
  — Это шериф! Надо его предупредить, что мы тут.
  — Ты имеешь в виду, что приехал сам шериф Лассен! — вскочил на ноги и Грэмпс Виггинс, и его голос зазвенел от возбуждения. — Скажи ему, пусть зайдет! Я его тыщу лет не видел! Надо же поздороваться. Неужели он меня забыл, как ты думаешь, Френк?
  — Наверняка не забыл, — ответил Дюриэа. — Тем более что у него постоянно от вас болела голова. В последний раз, когда вы пытались ему помочь…
  — Да ладно! Хватит! — оборвал его Грэмпс. — Но признай, что ведь не кто-нибудь, а я вывел его на правильный след.
  — Да, угадали вы правильно, — вынужден был согласиться Дюриэа.
  — Угадал!!! Я угадал! О Боже! — возмутился Грэмпс. — Я все это вычислил. Я…
  Трейлер слегка качнулся на рессорах, когда шериф грузно поднимался по ступенькам.
  — Всем привет!
  — Вы помните моего дедушку, Грэмпса Виггинса? — спросила его Милдред.
  Шериф протянул ему руку.
  — Ну а как же, отлично помню. Он нам помог немного в тот последний раз.
  Грэмпс раздулся от гордости.
  — Ну, теперь от старого чудака житья не будет, — прокомментировала вполголоса Милдред.
  Лассен поерзал на табуретке:
  — А у вас еще чашки кофе не найдется? Как все вкусно пахнет, просто кошмар какой-то!
  — И кофе есть, и бекон, и горячие булочки, и джем, всего полно, — радостно объявил Грэмпс.
  — Давайте, ребята, садитесь и приступайте к завтраку. Этих горячих булочек обычно съедаешь столько, что потом сам удивляешься. Нет смысла дать остыть такой вкуснятине.
  Лассен опустился в кресло. Тут же перед ним появилась заботливо наполненная кружка с кофе.
  — Накладывайте себе сами, шериф, и не стесняйтесь, вот вам и нож, и ложка с вилкой. Кладите в кофе побольше сахара. Правительство не имеет к нему никакого отношения; впрочем, по этому вопросу можете обращаться к Френку. А теперь ешьте, а не то все простынет.
  Френк подал шерифу знак бровями, но тот ничего не заметил, упоенно глядя в свою тарелку.
  — Если не ошибаюсь, у вас вчера вечером был Джентри. Он довольно здорово переволновался. Правда, ему не привыкать. Не помню такого случая, чтобы он не волновался. Но на этот раз, надо признать честно, у него для этого есть все основания.
  — А в чем дело?
  — Он вам рассказывал о той статье, которая должна сегодня появится в “Петри геральд”?
  — Угу.
  Так вот, прежде чем отдать материал в газету, Джентри взял с собой несколько добровольцев и отправился на ранчо Ридли. Он хотел свалиться ему как снег на голову. Если Ридли на самом деле окажется Прессманом, то он хотел дать ему шанс убраться из наших краев без скандала. А если бы он решил остаться, то Джентри бы предупредил его, что он, хоть он и полицейский, но не собирается лезть из кожи вон, защищая интересы Прессмана.
  — Я в курсе, — сказал Дюриэа. — Это я ему посоветовал занять такую позицию. А что случилось?
  — Все уже было кончено к тому времени, когда приехал Джентри.
  — Что вы хотите сказать?
  — Он уже был мертв. Убит, скорее всего, ночью. Шторы были отдернуты, так что в домик можно было легко заглянуть со двора. Еще горела масляная лампа. Тело лежало на пороге. Была, видимо, предпринята попытка представить все это как самоубийство… Правда, может быть, так оно и было. Дверь была заперта изнутри, а ключ был зажат у него в правом кулаке. Если я правильно понял, он оставил предсмертное письмо. Джентри считает, что нам надо приехать туда и все осмотреть — говорит, это поможет нам избежать потом всяких ошибок.
  Дюриэа присвистнул.
  — Я так подумал: заеду-ка я к вам и отвезу вас на место, — продолжал шериф, — а позавтракать мы могли бы и где-нибудь по дороге… Я, честно говоря, не предполагал, что застану вас на ногах в такую рань, и уж конечно, — он бросил благодарный взгляд в сторону Грэмпса, не рассчитывал на такой завтрак.
  Грэмпс не выдержал:
  — А как его убили? Из ружья или… — Он поймал на себе угрожающий взгляд Дюриэа и быстренько закрыл рот.
  Пит Лассен еще раз обмакнул горячую булочку в кленовый сироп.
  — Застрелен, — лаконично ответил он. — Насколько можно судить, его смерть была мгновенной. Я предупредил, чтобы они до нашего приезда не трогали тело.
  — А мы ведь, в общем-то, до сих пор не уверены, что это был именно Прессман.
  — Вот именно. Тем паче, что Джентри уже склоняется к мысли, что это все-таки не он.
  — А почему?
  — Он говорит, что этот человек уж больно убого выглядит, очень уж не похож на Прессмана… Я разговаривал с ним по телефону, и он был очень возбужден… Так трудно докопаться до истины… А вы что об этом думаете? Поедете туда со мной?
  — Ну конечно, — заявил Дюриэа. — Только мне надо одеться. Милдред и я буквально выскочили из постели, чтобы успеть на завтрак к Грэмпсу. Ладно, пошли. Я оденусь и буду готов минут через пять.
  Они направились к дому. Грэмпс уселся за стол напротив Милдред и принялся что-то ковырять в тарелке. Через несколько минут они услышали, как хлопнули дверцы машины шерифа и она тронулась с места.
  Грэмпс Виггинс вопросительно взглянул на Милдред.
  — Здесь довольно холодно, — заметил он. — Ты бы пошла, надела что-нибудь.
  — Холодно? Здесь?
  — Да, довольно зябко.
  — Да нет, все в порядке.
  Грэмпс подумал немного, потом попытался провести атаку с другой стороны.
  — Кстати, у тебя случайно не найдется полфунта масла для меня, а то у меня оно все кончилось?
  Милдред расхохоталась.
  — Давай, продолжай в том же духе, — сказала она. — Но не надейся, что тебе удастся обвести меня вокруг пальца. Когда ты собрался уезжать?
  — Да прямо сейчас, — нетерпеливо сказал Грэмпс. Он начал торопливо хватать тарелки и чашки со стола, все это было свалено в раковину, а баночки с джемом и приправами нетерпеливо распихивались по полкам и шкафчикам, нарушая царивший тут порядок.
  Милдред понимающе улыбнулась.
  — Послушай, Грэмпс, ты ведь мой родственник. Но на твоем месте я не стала бы так уж подчеркивать наши родственные отношения, когда ты имеешь дело с моим мужем. Если бы он хотел, чтобы ты побывал там, он бы сам пригласил тебя составить им компанию.
  — Иосафат! — в негодовании воскликнул Грэмпс. — Что, разве есть такой закон, по которому любому человеку можно запретить ехать по дороге, если она не частная? Послушай, девочка, если я уже решил поехать в Петри, так кто меня может остановить, хотел бы я знать. И останавливаться я тоже буду там, где считаю нужным… Ради Бога, Милдред, иди домой, дай мне собраться.
  Он носился как ураган по маленькому трейлеру, собирая вещи и наводя порядок. Затем он ринулся к двери, и Милдред услышала рев и скрежетание старой-престарой машины Грэмпса.
  Милдред Дюриэа, совершенно не желая попасть в Петри одетой в пижаму и легкий халатик, да еще в компании Грэмпса, быстро выскользнула из трейлера и побежала к дому.
  Почти немедленно машина у Грэмпса завелась, и он исчез из виду.
  Глава 14
  Время уже приближалось к девяти, когда машина шерифа выехала на главную улицу Петри.
  — Вы знаете, где хибара этого Ридли? — спросил шерифа Дюриэа.
  Не поворачивая головы, шериф ответил:
  — Насколько я понимаю, это бывший дом старого Дингмана. Это просто небольшое ранчо для любителей разводить кур. Оно действительно маленькое — всего несколько акров. Если бы не нефть, то за него и вовсе не стоило бы держаться. Свернешь за эти эвкалипты, там будет дорога, по ней надо проехать не больше сотни метров.
  Дорога вилась между последними участками фруктовых садов, покрытых деревьями с нежными, бледно-зелеными листьями, которые резко контрастировали с богатой зеленью садов, расположенных ниже, в долине.
  — Вон они, эвкалипты, о которых я говорил, — показал вперед шериф.
  Они свернули на грязную дорогу без тротуара.
  — Это как раз то самое место, — сказал шериф. — Видите те машины под деревьями?
  По грязной дороге они выехали во двор, окруженный чахлыми эвкалиптовыми деревцами. Сам двор был чудовищно грязным и выглядел отвратительно. Валялись какие-то старые тряпки, ведро, несколько птичьих домиков, сколоченных из наскоро собранных где-то поблизости старых некрашеных досок, покрытых заржавленной жестью, которая была явно изготовлена из разрезанной пятигаллонной канистры для бензина, небрежно расплющенной молотком и приколоченной вместо крыши. Повсюду по двору носился птичий пух, и ветер сносил его по углам, где он смешивался с птичьими экскрементами.
  Все оставшееся свободным место на дворе занимал домишко Ридли, жалкая хибара, явно сколоченная наспех неумелыми руками. Кроме маленькой прихожей в ней было всего две комнаты. Стены были некрашеными — старыми, потемневшими от непогоды и кое-где потрескавшимися.
  Небольшая группа людей о чем-то оживленно разговаривала, стоя под деревьями. Шериф остановил машину неподалеку и, повернувшись, сказал окружному прокурору:
  — По-моему, вы всех знаете. Помощник коронера… Помощник шерифа… А тот худющий, который разговаривает с Джентри, — издатель “Петри геральд”… Привет, ребята.
  Они все столпились вокруг машины, пожимая им руки и обмениваясь замечаниями.
  — Хорошо, ребята, достаточно, — громогласно заявил шериф. — А что вы можете сказать об этом?
  Джентри выступил вперед.
  — По-моему, шериф, будет лучше, если вы послушаете Эверетта Тру.
  Тру раздулся от гордости. Как редактор и издатель “Петри геральд”, он занимал в этом городе достаточно заметное место и ревниво пекся о том, чтобы так оно и было впредь. Это был очень высокий мужчина средних лет, с высоким лбом, блестящими, живыми глазами и быстрой речью. Он уже, несомненно, отрепетировал свой рассказ, оставив в нем лишь самое важное.
  — Вчера, во второй половине дня, около половины пятого, в редакцию пришел Хью Сондерс, — начал он, повернувшись к шерифу. — Он сказал, что у него имеются подозрения, что под именем Ридли скрывается Прессман. Он отказался сообщить мне, откуда у него эти сведения… Сначала я недоверчиво отнесся к его словам; но затем, по мере того как я размышлял, мне все больше и больше стало казаться, что в этом что-то есть. Чем больше я разузнавал об этом деле, тем более подозрительным оно мне казалось. Мне никак не удавалось раздобыть фотографию Прессмана, но зато мне удалось получить самое подробное его описание. Я написал статью для своей газеты в форме эдакого вопросника, где пытался решить вопрос, действительно ли Прессман уверен в наличии нефти на фермерских участках и на самом ли деле он собирается ее разрабатывать или все это не более чем легализованный и завуалированный шантаж людей, которые честно создали свое благосостояние непрерывным и тяжелым трудом.
  Мы решили поехать к Ридли, и я подумал, что неплохо было бы получить подтверждение для этой статьи, показав ее самому Прессману, — или кем там был этот Ридли — и использовать его слова как комментарии к статье.
  Статью я дал прочитать Сондерсу. Ему она показалась недостаточно сильно написанной. То, как он себя вел при этом, на меня действовало как гипноз. Я внес кое-какие изменения в статью: кое-где поменял слова, кое-что выделил и снова дал прочитать Сондерсу. Сондерс прочел ее, а обсуждать статью мы стали уже в машине. Мне очень хотелось, если бы удалось, сфотографировать его, и я захватил с собой портативную фотокамеру со вспышкой, которую положил в карман. Мы договорились, что Сондерс уговорит его прочитать мою статью, и, пока он будет ее читать, я вытащу камеру и сфотографирую его.
  Мы с Сондерсом приехали на ранчо около пяти. Пока я парковал машину под эвкалиптами, Сондерс заметил, как в окне была быстро задернута штора. Мы с ним заметили, что и все другие шторы на окнах были задернуты. Это убедило нас в том, что Ридли действительно и есть Прессман, что он догадался, зачем мы приехали, и успел занавесить все окна перед нашим приездом.
  Естественно, я был взволнован. Да и Сондерс, по-моему, тоже. Он сказал, что в доме есть два входа, и, чтобы этот человек не сбежал от нас, нам каждому следует занять позицию перед дверью. Сондерс пошел к главному входу, а я обошел дом и направился к задней двери. Сначала мы позвонили, затем принялись колотить в дверь и кричать. Но никакого ответа не было.
  — Но вы уверены, что он был дома? — спросил шериф.
  — Да, человек, который был внутри, один раз подошел к дверям. Сондерс слышал это совершенно ясно. Он подумал: а вдруг тот человек намерен стрелять? И испугался. Я точно знаю, что испугался. У меня, честно говоря, тоже поджилки затряслись. Я слышал, как кто-то на цыпочках подходил к задней двери, где я стоял и стучал. Затем минуту или две в доме было тихо. Мне казалось, что через дверь я слышу даже дыхание того человека… Странное это было ощущение, уверяю вас. Затем тот человек ушел. Я слышал поскрипывание лестницы и звук его шагов. Тогда я окликнул его: “Я из газеты. Хочу просто задать вам несколько вопросов”.
  — Он что-нибудь ответил вам? — спросил шериф.
  — Ни слова.
  — Но вы слышали его после этого?
  — Раз или два до нас донеслись его шаги в прихожей. По-моему, он тогда и колебался, не открыть ли дверь Сондерсу. Мне так показалось, по крайней мере. А может быть, он просто раздумывал, как бы ему выбраться из дома так, чтобы мы его не увидели и не сфотографировали. Конечно, это звучит логично, но тем не менее мне почему-то казалось, что он стоял там с пистолетом, думал, не выстрелить ли через дверь. Странно, но Сондерс признался мне, что, когда этот человек стоял у входа и их разделяла только дверь, ему в голову пришла та же самая мысль… Конечно, если бы мы не сообразили блокировать обе двери, он мог бы свободно выйти через заднюю дверь, пока мы стучались бы у главного входа… Можете наверняка представить, что он чувствовал в этот момент, — если это, конечно, был Прессман. Вне всякого сомнения, он знал меня в лицо. Когда он увидел, как мы с Сондерсом подъехали к дому, понял, что его замысел потерпел крах и он оказался в глупом положении. Я уверен, что он пристрелил бы нас не моргнув глазом, если бы был уверен, что все сойдет с рук.
  Дюриэа сказал с сомнением:
  — Этот человек вряд ли пошел бы на убийство, чтобы избежать огласки.
  — Да, я знаю — это нелогично, но если бы вы слышали эти крадущиеся шаги и это поскрипывание ступеней… У меня мороз пошел по коже.
  — А что было потом? — спросил Дюриэа.
  — Через несколько минут — не могу сказать вам точно, сколько прошло времени, — я решил, что неплохо было бы посоветоваться с Сондерсом. Я не знал, что делать дальше. Может быть, я немного струсил. Я обошел дом и увидел Сондерса, который по-прежнему колотил в дверь. Мы вдвоем попробовали открыть ее, но она была заперта. Сондерс спросил меня, уверен ли я в том, что заперта и задняя дверь, и я сказал, что не уверен в этом, поскольку я только стучал в нее. Сондерс предложил мне пойти и проверить это, но у меня не хватило мужества. Я очень хорошо слышал эти крадущиеся шаги и дыхание человека за дверью.
  — Вы не могли бы сказать, как далеко он стоял от двери? — спросил шериф.
  — Я бы сказал, не дальше шести-семи футов. Можно было слышать его шаги в направлении двери — как будто бы он сомневался, открывать ли ему или не открывать, или раздумывал, не пристрелить ли ему нас. Я говорю вам правду, шериф, я был страшно испуган. Это все было чертовски реально.
  Шериф обвел взглядом небольшую группу молчавших, но любопытных зрителей и выделил человека с бронзовым от загара лицом и холодными голубыми глазами.
  — Ведь вы Сондерс, не правда ли?
  — Вы угадали, шериф.
  — Просто я вас узнал. Вы как-то были на суде.
  — Точно.
  — А вы знаете Прессмана в лицо?
  — Никогда его не видел. Он для меня просто имя. Мне никак не удавалось увидеться с ним и так и не удалось, хотя я и пытался неоднократно попасть к нему. Но все было напрасно.
  — А этого человека, Ридли, вы встречали когда-нибудь?
  — Нет, никогда.
  — Как вы узнали, что Ридли на самом деле Прессман?
  Губы Сондерса плотно сомкнулись, он отрицательно покачал головой.
  — Ну же, — сказал шериф. — Мы должны это знать, Сондерс.
  — Прошу прощения, — извиняющимся тоном промолвил Сондерс. — Но этого я не могу вам сказать.
  — Почему же?
  Сондерс было открыл рот, но снова покачал головой.
  — Даже этого я не имею права сказать вам.
  — Но мы должны установить истину!
  — Согласен с вами, шериф.
  — Вы подошли к дому вместе с Тру?
  — Да.
  — Затем вы отошли к главному входу, а Тру — к задней двери?
  — Именно так.
  — А вы уверены в том, что кто-то в это время был в доме?
  — Абсолютно уверен. Во-первых, я увидел, как опустились шторы на окнах, едва мы подъехали. Последняя штора упала, как раз когда Тру пытался припарковать машину на стоянке под деревьями. Я подошел к главному входу, а Тру — к задней двери. Мы стучали в дверь и подняли страшный шум. Можно было слышать, как этот человек метался от двери к двери как загнанный зверь… Я готов дать голову на отсечение, что у человека был пистолет и он раздумывал, не пустить ли его в ход.
  — Ну почему вы решили, что он собирался стрелять? — спросил шериф. — Предположите, что это действительно был Прессман и, следовательно, вы пытались поговорить именно с ним. Он понял, что игра кончилась, что его инкогнито разоблачено и что его блестящий план его только скомпрометирует… Но тем не менее даже в этом случае у него не было оснований стрелять.
  — Не знаю, что вам сказать, — задумчиво произнес Сондерс. — У меня просто было такое чувство, вот и все. Все, что я могу вам сказать, это то, что, как этот человек ходил внутри дома, как он подкрадывался к двери, так чтобы можно было дотронутся до нее, но тем не менее очень близко. Черт возьми, я просто уверен в том, что он стоял там с пистолетом, направленным на дверь, и пытался собраться с духом, чтобы спустить курок. Все это я чувствовал.
  — И я чувствовал то же самое, — подтвердил Тру. — Было что-то зловещее в том, как вел себя этот человек. Я ожидал, что он будет бушевать, скандалить, но ничего подобного я и представить себе не мог.
  — А что вы обо всем этом думаете? — спросил шериф Сондерса.
  — Я всегда знал, что Прессман — плут и обманщик, легальный грабитель, и мораль у него, вероятно, была соответствующей. Этот человек мог решиться на рискованную авантюру с этими нефтяными разработками, поскольку был уверен, что никто ничего не узнает — и вдруг он увидел, как мы с двух сторон окружаем его домик. Ответ мог быть только один — мы проникли в его тайну. Нервы у него могли не выдержать.
  — А где эта статья? — спросил шериф. Тру хмыкнул:
  — Боюсь, шериф, что мы сегодня потеряли голову и…
  — Да нет же, Тру, — перебил его Сондерс. — Я нашел ее сегодня утром во внутреннем кармане пальто. Хотя готов поклясться, что никогда не клал ее туда. Возможно, я просто слишком переволновался — решил, что мы ее потеряли. А там, в газете, ведь была статья Тру… Да, впрочем, смотрите сами.
  Шериф взял у него из рук сложенный в несколько раз мятый газетный листок.
  — А она была у вас в руках вчера, когда вы подходили к домику? Я хочу сказать, не мог ли он из окна увидеть, что у вас в руках газета?
  — Да, так оно и было. Я держал ее, как сейчас помню, в правой руке. У меня был план сразу протянуть ему газету и дать возможность Тру сделать снимок — мы хотели сразу ошеломить его… А что касается разговора с ним, так я даже не предполагал, сколько времени это может продлиться.
  Шериф взглянул на газету.
  — Если вы не возражаете, — тронул его за локоть Тру, — я бы предпочел забрать ее. Теперь нам придется внести в нее некоторые изменения… хотя, конечно, я не буду теперь использовать передовицу в том виде, в котором она сейчас. Так что можете оставить газету у себя.
  — Что-нибудь указывает на время, в которое был произведен роковой выстрел? — Шериф обернулся к Джентри.
  — Стреляли, наверное, сразу после наступления темноты, — откликнулся Джентри. — В комнате горела масляная лампа, на ней был абажур — так все осталось и сейчас. Я ни к чему не притрагивался.
  — И в какое время вы попали сюда? — спросил Дюриэа.
  — Когда мы подъехали к дому, было, наверное, около семи.
  — И что вы обнаружили?
  — Все осталось в том же виде, как мы нашли. Мы ни до чего не дотрагивались, если не считать того, что мне пришлось использовать отмычку, чтобы попасть в дом, — что, кстати, было не так уж трудно. Дверной замок был самый простенький.
  — Вы уже поняли, что что-то произошло, когда открывали дверь?
  — Ну конечно. В окно ведь можно было заглянуть снаружи — вон в то, справа от двери. Через него можно увидеть почти всю комнату.
  Джентри сунул руку в карман.
  — Я вам покажу сейчас, что я нашел на крыльце. Правда, не знаю, значит ли это что-нибудь. — И он подал шерифу компактную пудру.
  Дюриэа и шериф вдвоем рассматривали ее.
  — Полноценное серебро, — удивленно заметил Дюриэа. — И выгравированы инициалы “Е.Р.”… Где вы ее нашли, Джентри?
  — Да прямо перед входной дверью. И выглядела она так, как если бы она выпала откуда-то: пудра вывалилась кусками, стекло разбилось… Как она пахла, эта пудра!
  Шериф положил пудру в карман:
  — В ближайшие семь лет у той девицы, которая потеряла пудру, будет довольно много проблем. — И мрачно пошутил: — Не будь я шериф.
  Дюриэа повернулся к Тру.
  — А что вы с Сондерсом делали после того, как никто не открыл на ваш стук? Вы уехали или попытались все-таки как-то разузнать, кто там в домике находился?
  — Да нет, не то чтобы мы слонялись вокруг… Ну конечно, шериф, этот человек мог вполне и сам застрелиться. На это многое указывает.
  Пит Лассен бросил искоса взгляд на Дюриэа:
  — Ну, что скажете, Френк? По-моему, нам пора посмотреть, что там внутри.
  Дюриэа кивнул. Тру задержал их:
  — Мы с Сондерсом сразу же, как уехали отсюда, направились в Лос-Анджелес. Там нам удалось выяснить, что Прессмана не было в конторе весь день.
  — И когда вы вернулись?
  — Ну-у, по-моему, было около полуночи, когда мы подъехали к дому, а ты как считаешь, Хью?
  — Да, по-моему, так.
  — Решили сочинить новую статью?
  — Да, мне удалось расспросить кое-кого в Лос-Анджелесе, и я был совершенно уверен, что на основе таких фактов статья у меня получится будь здоров… Конечно, я собирался написать ее в виде интервью с Хью, дать ему возможность высказать все свои претензии и обвинения. Я собирался написать статью так, как если бы газета занимала нейтральную позицию, отдавая должное каждой из сторон. Но я планировал дать ей такие заголовки, которые сразу бы привлекли внимание читателей. И все это прямо на первой полосе… Да, это самый большой шанс, который у меня был в жизни.
  — А вы действительно взяли у Сондерса интервью или просто все это написали от себя?
  — Нет, он брал у меня интервью, — вмешался Сондерс. — И поверьте мне, это было самое настоящее интервью: он задавал мне разные вопросы, печатал мои ответы на машинке, потом мы читали их вместе, а затем, наконец, я все это подписывал.
  — Я был уверен, что эта статья вызовет настоящий скандал, и предпринял кое-что, чтобы обезопасить себя, — объяснил Тру. — Естественно, я не собирался втягивать газету в какие-то неприятности, если этого можно было избежать. А уж если бы так произошло и он подал на меня в суд, то я постарался бы доказать, что действовал из самых лучших побуждений.
  — В какое время вы ушли из редакции? — спросил Дюриэа Сондерса.
  — Я дождался, пока все не закончилось, потом мы вышли оттуда вместе с Тру и пошли выпить по стаканчику на сон грядущий. А уж после этого я отправился спать.
  — В какое время это было?
  — Когда ты закончил готовить газету, Тру? — спросил его Сондерс.
  — Было примерно три часа ночи.
  — А вы, — Дюриэа повернулся к Джентри, — что вы можете сказать?
  — Да я уже все сказал. Я приехал сюда рано утром, постучал в дверь, не получил ответа и решил заглянуть в окно — надеюсь, вы не найдете в этом ничего подозрительного, — и увидел на полу лежавшее тело, лампа горела по-прежнему, несмотря на то что рассвело час или два назад.
  — Ну, — сказал шериф, — по-моему, нам пора войти в дом. А ты как думаешь, Френк?
  Я все там вам покажу, — важно заявил Джентри.
  — О’кей, и прошу вас, ребята, чтобы больше сюда никто не входил, — предупредил всех шериф. — Нам там нужно все осмотреть.
  Они поднялись на крыльцо. Остальная группа гуськом потянулась за ними, а затем принялась заглядывать в окно, с интересом наблюдая за ходом официального расследования.
  Дюриэа так никогда и не смог приучить себя смотреть на тело человека, погибшего насильственной смертью, с тем профессиональным, отстраненным равнодушием, которое, как обычно считают, является характерной особенностью официального представителя судебных органов.
  Тело убитого мужчины распростерлось на полу, правая рука была откинута, ладонь сжата в кулак. Другая рука была неестественно вывернута, в ней еще был крепко зажат тяжелый длинноствольный револьвер. На столике рядом с трупом продолжала тускло гореть старая керосиновая лампа. Одна ее сторона вместе с колбой была сильно закопчена.
  Внутреннее убранство домика представляло сильный контраст с его внешним видом. Обставленный простой, но добротной мебелью, он тем не менее выглядел чистым и даже элегантным. На убитом были очень старый и грязный комбинезон, вылинявшая голубая рубашка, разбитые башмаки и старое пальто, которое давным-давно пора было выкинуть. Голова была повязана какой-то тряпкой в белую и красную клетку, которая, по всей видимости, обычно служила кухонным полотенцем. Джентри аккуратно снял ее.
  Дюриэа бросил быстрый взгляд на тело и, внутренне содрогнувшись, отвернулся.
  Шериф присел на корточки, чтобы осмотреть мертвеца.
  — Довольно трудно будет установить его личность, — заявил он. — Верхняя часть головы практически снесена выстрелом. Что это за револьвер, Джентри?
  — Кольт. Так называемого нового образца — 44–40. У него калибр 7,5, стреляет стальными пулями с мягкой головкой, практически бездымными. При попадании в тело они вызывают серьезные разрушения.
  — Причем страшна не только пуля, а еще и пороховые газы, — добавил шериф… — А это что здесь за бумага? — И он указал на клочок бумаги, пришпиленный булавкой к спинке стула.
  — Прочитайте, — лаконично ответил Джентри. Они сгрудились вокруг шерифа, рассматривая этот кусочек листа — простого листа обычной писчей бумаги, на котором были наклеены вырезанные явно из газеты слова. Эти клочки газеты и составляли довольно странное послание, которое гласило:
  — “Попал в ловушку, нет никакой надежды. Не могу ничего исправить. Необходимо сойти со сцены”.
  Все слова были то больше, то меньше, очевидно, они вырезались из разных статей или заголовков.
  — Чертовски напоминает предсмертную записку, — пробормотал шериф Лассен.
  Дюриэа, рассматривая бумагу, вдруг заметил:
  — Обратите внимание, что весь текст составляет как бы три группы. Слова “попал в ловушку”, “нет никакой надежды”, похоже, вырезаны из одного заголовка. Слова “не могу ничего исправить” явно попали сюда уже из другого заголовка, несмотря на то что эта строка составлена из трех частей. Последняя же строка “Необходимо сойти со сцены” взята совсем из другой части газеты, возможно, из заголовка к передовице. Они напечатаны совсем другим шрифтом, посмотрите сами!
  — Похоже, вы правы, — согласился шериф. Таким образом, из газеты были вырезаны три строки, — продолжал Дюриэа, — а слова “не могу ничего исправить” были явно скомпонованы, чтобы получилось связно.
  — Ну и что, даже если это и так? — спросил шериф. — Я по-прежнему утверждаю, что это чертовски похоже на предсмертную записку.
  — Да, конечно, — согласился Дюриэа. — Тем не менее в ней есть одна интересная деталь.
  — Да? И что же это?
  — Если эта записка настоящая, то этот человек не Прессман. Он упоминает о чем-то, чего “нельзя исправить”. Все, что мне удалось выяснить о Прессмане, говорит о том, что это довольно удачливый делец и дела его находятся в полном порядке, чтобы не сказать, процветают.
  — Ну, — возразил Джентри, — разве можно говорить об этом с такой уверенностью. Очень часто люди, подобные ему, терпели крах. Причем катастрофа была тем больше, чем могущественнее казался человек.
  — Да, согласен, — подтвердил шериф.
  — Видите ли, я не отношу Прессмана к этой категории людей, — заявил Дюриэа. — Неужели вам не приходило в голову, Джентри, что все эти слова были, по всей видимости, вырезаны из одной газеты?
  Джентри кивнул:
  — Конечно, мы заметили это, мистер Дюриэа, и, поверьте, мы тут перевернули все вверх дном, пытаясь найти эту газету, из которой он все это вырезал. Но нам этого не удалось. Это единственное, что заставляет нас думать, а не убийство ли это, которое хотели бы выдать за самоубийство? Больше того, это, похоже, лист какого-то еженедельника, обратите внимание на качество бумаги… А ничего похожего в доме не обнаружено. Мы нашли письменный стол и несколько конвертов с марками, но ничего, хотя бы отдаленно напоминающего такую газету. Тем более, что эти газеты, как правило, довольно дорогие.
  — Вы внимательно осмотрели дом?
  — Да. Мы не передвигали тело и не дотрагивались ни до листка, ни до любого другого места, где должны были оставаться отпечатки пальцев. Но при этом мы обшарили весь дом буквально дюйм за дюймом.
  — Эта лампа горела, когда вы приехали? — спросил Дюриэа.
  — Да, мы ее не касались.
  Дюриэа обернулся и заметил, что толпа зрителей, стоявших на крыльце и заглядывавших в окошко, сильно заслоняла свет. Он раздраженно передернул плечами, но потом взял себя в руки, вспомнив, что это все-таки не просто зрители, а люди, имеющие некоторый вес в обществе, например Эверетт Тру, редактор “Петри геральд”. Тем более он заметил, что может поднять штору на несколько дюймов, и света станет сразу больше. Дюриэа двинулся к окну и вдруг застыл от изумления: в человеке, который стоял, почти вплотную прижавшись к оконному стеклу, он внезапно узнал Грэмпса Виггинса.
  Он сделал вид, будто не узнал Грэмпса, и дал ему возможность тихонько ускользнуть за чью-то спину.
  Шериф заметил, как Дюриэа оглянулся на окно, и предложил:
  — Может, поднять немного шторы, как вам кажется, Джентри? Станет лучше видно.
  Полицейский послушно отправился к окну.
  — Как вы думаете провести опознание? — осведомился Дюриэа.
  — Я уже позвонил в контору Прессмана. Там уже никого не было, но на этот случай междугородный имеет номер, куда можно звонить даже ночью в случаях, подобных этому. Я объяснил им, в чем дело, и мне дали этот номер. Оказалось, что он принадлежит человеку по фамилии Стэнвуд, который является бухгалтером, казначеем и правой рукой Прессмана. Я сообщил ему, что не должно быть никакой шумихи. — Джентри взглянул на них немного виновато. — Дело в том, что я рассказал ему, что “Петри геральд” уже получила информацию о том, что Ридли — это на самом деле Прессман, и если это подтвердится, то ему будет лучше немедленно прислать сюда кого-нибудь, потому что человек, который был известен здесь под именем Ридли, сегодня был убит.
  — И что он вам сказал на это?
  — О, он был очень любезен. Поблагодарил меня, но мне не удалось ничего из него выудить, он только отвечал на мои вопросы. Единственное, что он сказал, это то, что постарается приехать как можно скорее.
  — Когда вы ему звонили?
  — Да в то же время, что и шерифу.
  — Тогда он скоро должен быть уже здесь, — сказал Дюриэа, взглянув на часы?
  — Давайте прикинем. Если вы звонили ему…
  — Мне кажется, это он, — перебил его Джентри, когда раздался шорох колес подъехавшей к стоянке машины. — Ну и мощный же у него автомобиль. Мне его в окно видно.
  На крыльце послышались быстрые шаги, и раздался голос одного из зрителей:
  — Но они все там, внутри. Входите, если они за вами посылали.
  Стэнвуд толчком открыл дверь и остановился на пороге, с вызывающим видом оглядывая находящихся в комнате.
  — Ну, — сказал он, — в чем дело? Кому я понадобился?
  — Вы и есть Стэнвуд? — спросил Джентри.
  — Да, — кивнул Стэнвуд. Он взглянул на распростертое на полу тело, а затем перевел недоверчивый взгляд на Джентри. — Это что, ловушка? — спросил он с негодованием. — Вам бы хотелось, чтобы я кое-что рассказал вам об операциях моего шефа? Если это так, то вы зря на это рассчитываете.
  — Эту хибару снимал Прессман? — спросил шериф.
  — Вы зря обратились ко мне с этим вопросом. Я всего-навсего его бухгалтер.
  — Вы хотите сказать, что даже если он и снимал этот домик, то вы все равно нам об этом не скажете?
  — Я имею в виду, что мне платят за то, что я веду финансовую отчетность. Скажите же мне наконец, что вы конкретно от меня хотите?
  Тут Лассен указал ему на труп.
  — Взгляните на него, — спокойно сказал он.
  — Хорошо, — согласился Стэнвуд.
  — Полагаю, что мне следует это сделать. Господи Боже, никогда не думал, что можно так изуродовать человека, если попасть в него из револьвера!
  — Револьвер достаточно мощный, большого калибра, — пояснил шериф?
  — Давай, Джентри, снимай с него полотенце.
  Полицейский наклонился и открыл мертвое лицо.
  Стэнвуд попытался что-то сказать непослушными губами, но они ему не повиновались. Он издал какой-то непонятный, клокочущий звук, закашлялся, кивнул, лицо его, казалось, превратилось в какую-то маску.
  — Да, это он, Прессман… Дайте мне выйти, мне нехорошо.
  Глава 15
  Милдред Дюриэа принесла мужу шлепанцы, трубку и спортивную вечернюю газету.
  — Тяжелый был день? — спросила она.
  Дюриэа удобно устроился в кресле, сбросил с себя туфли и надел шлепанцы, расстегнул пуговицы на пиджаке и со вздохом облегчения вытянул ноги.
  — Если говорить о таких днях, как у меня выдался сегодня, — объявил он, — то что же тогда вообще такое “тяжелая работа”?
  — Ну что же делать, — утешила Милдред, протягивая ему трубку и кисет, — ты же сам мечтал когда-то об этом.
  — Да я разве спорю.
  — Скажи-ка, — нетерпеливо спросила Милдред, — а деда ты там случайно не видел? Что он там делал?
  — Твой дедуля, — был вынужден признаться Дюриэа, — вел себя прекрасно. Он замечательно держал себя в руках и ограничивал свою активность тем, что заглядывал во все окна и мучил вопросами свидетелей. В том, чтобы выкачать из человека как можно больше сведений, ему равных нет. Он ведь такой обаятельный. Подходит к человеку, улыбается как лучшему другу, завязывает разговор, и тот через минуту готов душу перед ним наизнанку вывернуть. Могу побиться об заклад на что угодно, что уже сейчас он знает об этом убийстве намного больше меня… Кстати, сколько ему лет?
  — Боже мой! — воскликнула Милдред. — Я об этом не думала никогда. Но, по-моему, он не такой уж старый. Он просто достаточно умный человек, с большим жизненным опытом. Знаешь, что он мне напоминает? Старое-престарое седло из хорошей кожи, которое служит вечно.
  — Знаешь, почему я спросил? — Дюриэа тщательно уминал табак в трубке. — Он часто утомляет меня, но никогда не раздражает. Знаешь, как это выглядит? Снует твой дед туда-сюда, задает вопросы то тому, то другому, и все охотно ему отвечают, что самое поразительное. Мне кажется, все дело в том, что он так переполнен энергией, так жизнелюбив, а это очень привлекает людей.
  — Может быть, поэтому он и кажется моложе, чем он есть на самом деле, — откликнулась Милдред.
  Она принесла стул и села, облокотившись на спинку его кресла и уткнув подбородок в переплетенные пальцы.
  — Грэмпс всегда жил по своим собственным законам. Бог его знает, как он может поступить иногда. Я всегда боюсь, что он вляпается во что-то такое, что может принести неприятности и тебе. Правда, есть и кое-что утешительное. Он, наверное, скоро уедет, ведь обычно он не задерживается подолгу на одном месте.
  — Почему, — спросил Дюриэа. — Он разве что-нибудь говорил об отъезде?
  — Да нет. Но он ведь никогда не проводит больше нескольких дней на одном месте. Такой непоседа, и невозможно удержать его. Ему нравится ездить по стране в этом своем трейлере, заводить знакомства с разными людьми, но, обрати внимание, только с определенным типом людей. Он терпеть не может людей косных, высокоморальных и высокопринципиальных и, наоборот, обожает общаться с разными сомнительными личностями: бутлеггерами, бродягами, профессиональными боксерами, странствующими торговцами и тому подобными. В общем, ты понимаешь, что я имею в виду.
  И ведь ему запросто может прийти в голову привезти кого-нибудь из них к нам, сюда, и это может быть кто угодно: взломщик сейфов, бутлеггер или старый шахтер-пьяница, который однажды в приступе белой горячки захочет поджечь город. Можешь представить себе последствия приезда такой компании, будет скандал, и это при твоем положении!..
  — Перестань, — прервал ее Дюриэа. — Грэмпс, конечно, помешан на всем загадочном, но он никогда не сделает ничего такого, что могло бы скомпрометировать меня.
  — Да, он по-настоящему уважает тебя, — вынуждена была признать Милдред, — но ведь он иногда просто непредсказуем. Бывают дни, когда с ним просто невозможно иметь дело. И ручным он никогда уже не будет, об этом можно и не мечтать. Он всегда был в семье паршивой овцой. Я знаю, что отец так никогда и не смог понять его, как ни старался.
  — А Грэмпс-то сам понимал твоего отца? — поинтересовался Дюриэа.
  Она рассмеялась.
  — Грэмпс всегда говорил, что он пошел в мать. Ты же знаешь, бабушка с ним развелась в конце концов. Грэмпса это совершенно устраивало. С тех пор с оседлой жизнью для него было покончено.
  Дюриэа с наслаждением выпустил первое кольцо дыма и нежно погладил руку жены.
  — Грэмпс сегодня обедает с нами? — спросил он.
  — По всей вероятности, нет. Он терпеть не может всякую “цивилизованную” еду и никогда не переодевается к обеду… Раз ты уж вернулся к разговору о нем, он, может быть, катит куда-нибудь в направлении Аляски или… — Она замолчала и прислушалась, а затем произнесла со вздохом: — Нет, я опять ошиблась.
  Тарахтение мотора и неожиданные выхлопы подтвердили, что домик на колесах вместе со своим хозяином снова прибыл под гостеприимный кров Дюриэа.
  На заднем крыльце раздались быстрые шаги. Хлопнула рывком открытая дверь, кто-то прошлепал через кухню и затем через столовую.
  — Приготовься к худшему, — шепотом предупредила мужа Милдред. — Судя по походке, он одержим какой-то новой идеей. Во всяком случае, его явно гложет какая-то мысль.
  — Хэлло, хэлло! — раздался жизнерадостный голос Грэмпса. — А где Френк?
  Дюриэа с улыбкой взглянул на жену.
  — Я здесь, — отозвался он.
  Грэмпс ворвался в комнату как ураган:
  — Что вы тут делаете?
  — Отдыхаем, — ответила Милдред.
  — Размышляете об убийстве? — спросил Грэмпс. — Я тут подумал…
  Милдред резко встала.
  — А теперь послушай меня, Грэмпс Виггинс. Оставь Френка в покое. Он приехал домой, чтобы отдохнуть немного и не думать ни о каком убийстве.
  — Не думать об убийстве? — содрогнулся Грэмпс. — Это же одно из самых замечательных, тонко задуманных убийств, с которым человеку приходится сталкиваться за всю свою жизнь — и вы хотите выкинуть его из головы?!
  — Пусть его говорит, — Дюриэа с улыбкой кивнул жене, выпустив голубоватое облачко ароматного дыма.
  Вдруг, быстрыми, мелкими шажками подбежав к креслу, Грэмпс сунул руку в оттопыренный карман и выхватил оттуда револьвер.
  Дюриэа внезапно потерял все свое хладнокровие и, схватив Милдред за руку, резко оттолкнул ее в сторону.
  — Эй! — воскликнул он. — Поосторожнее с оружием! Но Грэмпс Виггинс, похоже, и не слышал его. Он изо всех сил пытался всунуть рукоятку револьвера в руку онемевшего от изумления окружного прокурора.
  — Ну давай же, сынок, — приговаривал он. — Представь, что ты собираешься совершить убийство. Направь револьвер мне в голову и нажми на спуск. Он не заряжен.
  Дюриэа выдвинул барабан и убедился, что он пуст.
  — Ну, Грэмпс, — запротестовала Милдред, — оставь его в покое. Пусть он отдохнет, у него сегодня был тяжелый день.
  — Отдых! — возопил Грэмпс. — Но вы же не можете заставить отдыхать свои мозги, разве что только займете их чем-нибудь другим. Да в любом случае, кто может думать об отдыхе, когда есть возможность расследовать убийство?! Ну же, сынок, давай, целься в меня и спускай курок!
  Дюриэа весело подмигнул жене.
  — Может быть, это действительно единственный способ в конце концов избавиться от него, — сказал он, смеясь, и поднял руку с револьвером.
  — Нет, нет, не сюда, — остановил его Грэмпс. — Целься мне в голову. Ты должен постараться вышибить мне мозги.
  — В конце концов, что вы затеяли, — спросил Дюриэа. — Хотите попробовать, хорошо ли быть трупом?
  — Я хочу, чтобы ты почувствовал, каково быть убийцей, — терпеливо объяснил Грэмпс.
  — Не думаю, что мне это так уж необходимо. Чего вы хотите этим добиться, Грэмпс?
  — Это тебе так кажется. Сделай, как я говорю, Френк Дюриэа. Наведи револьвер мне в голову и спусти курок. Давай делай, что тебе говорят.
  — Доставь ему это удовольствие, Френк, — сдалась Милдред. — В конце концов, он Виггинс, а никто из Виггинсов еще не умирал в своей постели.
  — Мне нужно произнести напутственную речь или достаточно просто нажать на спуск? — любезно осведомился Дюриэа.
  — Ты должен сыграть как можно лучше роль убийцы, — отмахнулся от него Грэмпс. — Сделай вид, что ты вне себя от ярости.
  — Прелестная сцена, — кисло сказала Милдред.
  — Давай, Френк, начинай представление.
  Дюриэа спустил ноги со стула, с кряхтением вылез из удобного кресла, держа револьвер в руке, и с недовольным видом обернулся к Грэмпсу.
  — Мне нужно держать револьвер в руках или положить его в карман, а потом выхватить его оттуда?
  — Сначала положи его в карман, а вытащишь его, когда почувствуешь, что ты вне себя от ярости, — объяснил Грэмпс. — Попробуй-ка довести себя до бешенства. Нападай на меня. Из-за чего бы нам с тобой не сойтись во мнениях — может быть, из-за политики?
  Дюриэа потерял терпение:
  — Ну хорошо, но помните, что вы сами на это напросились. — Он с негодованием ткнул пальцем в направлении Грэмпса. — Мне уже осточертела ваша манера постоянно вмешиваться в мою жизнь и не давать мне ни минуты покоя, даже когда я отдыхаю. Только оттого, что у вас что-то не в порядке с головой, вы думаете, что и все остальные, так же как и вы, помешаны на различных загадочных убийствах. Вы, наверное, считаете, что работать окружным прокурором — это все равно что читать детективный журнал… А я, между прочим, настолько устал и от убийств, и от преступников, что, придя домой, мечтаю только об одном: ничего об этом не слышать. А вы… вы, видно, никогда ни от чего не устаете. Вам даже слово такое незнакомо. Да, конечно, вы неплохо готовите и неплохо смешиваете коктейли, но кроме того, вы разъезжаете на допотопном автомобиле, чей вид оскорбляет каждого, кто его видит; вы будите меня черт знает во сколько именно тогда, когда мне снится, может быть, самый приятный сон; вы накачиваете ликерами не только меня, но и мою жену, заставляете нас напиваться. Вы… вы проклятый старый пройдоха! Да вас и пристрелить мало!
  — Молодец, парень! — похвалил его Грэмпс. — Боже мой! Ты сыграл это так, как будто действительно так думаешь. Ну просто настоящий артист. Не клади револьвер. Давай еще раз.
  — Господи, стоило вам только приехать в наш город — и на нас посыпались несчастья. — Дюриэа уже почти привычно вошел в роль. — Кстати, когда вы приезжали в прошлый раз (помните?), тоже произошло убийство. И стоило вам только появиться в этот раз — бац! — и тут же еще одно… Да и вообще, насколько я знаю, это может быть самоубийство. Но вы…
  — Самоубийство, как же! — воскликнул Грэмпс. — Вот этого-то я и добивался. Продолжай. Ты уже достаточно разъярился. Начинай стрелять. Давай целься в лоб.
  — Очень хорошо, — заявил, разозлившись, Дюриэа. — Вы, в конце концов, сами на это напрашиваетесь. Наконец-то я с вами разделаюсь, и надеюсь, что навсегда.
  Дюриэа сунул руку в карман, выхватил оттуда револьвер и сказал, направив его в лоб Грэмпсу Виггинсу:
  — Теперь вам конец! — И нажал на спуск. Грэмпс усмехнулся:
  — Ну вот и молодец, сынок. Теперь похоже. Вылитый убийца! Мне даже иногда казалось, что ты действительно убьешь меня, настолько убедительно ты сыграл… Все было чудесно, да только ты промахнулся. Попробуй-ка снова.
  — Какого черта! Я не мог промахнуться, — заявил Дюриэа. — Ну хорошо, вот тебе, получай! — И он опять спустил курок.
  Грэмпс Виггинс сделал нетвердый шаг вперед и покачнулся. Колени его подогнулись. Он упал на пол, дернулся, перекатился на спину и затих.
  — Грэмпс! — заволновалась Милдред. — Господи! Френк! Может, у него плохо с сердцем?! Или от волнения…
  — Замолчите! — своим жизнерадостным голосом сказал Грэмпс. — Я просто играю свою роль. Не мешайте мне.
  — Он играет роль трупа, — шепотом подсказал жене прокурор.
  — Вы угадали, я и есть труп, — объявил Грэмпс. — А ты убийца. Ну и как ты себя чувствуешь при этом?
  — Небось пыжишься от гордости, — предположила Милдред. — Ну а теперь можно поставить трейлер на стоянку… Или мы обречены смотреть этот спектакль вплоть до конца расследования.
  — Погоди! — отмахнулся Грэмпс. — Твоего мужа, по всей вероятности, обвинят в убийстве первой степени. А тебе предстоит остаться вдовой… Лучше будет, сынок, если ты постараешься, чтобы это выглядело как самоубийство. Положи револьвер мне в руку, а мое тело положи так, чтобы было видно, что я сам пустил себе пулю в лоб. Давай же! Живее же!
  Грэмпс улегся на спину, слегка раскинул руки и закрыл глаза, но, и изображая из себя труп, он трещал без умолку, давая указания Дюриэа своим птичьим голосом.
  — Нет, нет, ты недостаточно быстро действуешь, — сказал Грэмпс, увидев, что Френк колеблется. — Ты ведь испугался, спешишь, нервничаешь. Ну-ка, Милдред, изобрази-ка быстренько полицейскую машину, которая остановилась у входа. Напугай его.
  Милдред с трудом изобразил полицейскую сирену.
  — Давай-ка, — Грэмпс снова повернулся к Дюриэа, — пугайся же… А ты, Милдред, представь, что ты полицейский, и поднимись тяжелыми шагами на крыльцо.
  Милдред тяжело затопала по полу. Улыбаясь, Дюриэа нагнулся над Грэмпсом, разогнул скрюченные пальцы старика, вложил в ладонь рукоятку револьвера и сказал:
  — Все в порядке.
  Милдред, изображая голос шерифа, рявкнула как можно оглушительнее, обращаясь к мужу:
  — Эй, ты! Что ты здесь делаешь?
  Робким, дрожащим голосом Дюриэа начал оправдываться:
  — Честно, сержант, я не делал этого. Я к этому не имею ни малейшего отношения. Я вошел сюда только пару минут назад и нашел этого человека лежавшим на полу как раз в этой позе, как вы его видите сейчас. Бедняга! Должно быть, туго ему пришлось, вот и наложил на себя руки.
  — Это вы так говорите, — сказала Милдред, рассматривая лежавшее почти у нее под ногами тело Грэмпса. — А вдруг вы сами его пристрелили, а потом просто вложили револьвер ему в руку?
  — Нет, нет, — возразил Дюриэа с жаром. — Он покончил с собой, разве не видите, сержант? Он просто внезапно осознал бессмысленность и порочность своей жизни, подумал, сколько людей из-за него потеряли сон, и решил уйти из жизни.
  — Угости-ка меня сигаретой, — попросила Милдред. Дюриэа протянул ей портсигар.
  — Какая печальная история, — Милдред уже не могла выйти из своей роли. — Но вот что странно: как только на моем пути попадается труп, я тут же слышу ту же самую песню. Почему бы вам, ребятки, не придумать что-нибудь новенькое?
  — Да правда это, сержант, чистая правда, вот не сойти мне с этого места.
  — Да-да, конечно, — саркастически поддакнула Милдред. — Честно говоря, не нравится мне твоя физиономия. Ты, наверное, и родной жене можешь глотку перерезать. Клянусь…
  Внезапно Грэмпс резко встал.
  — Хреновый из тебя полицейский, — сказал он Милдред.
  — Замолчи, — оскорбилась она. — Я как раз собиралась вывести его на чистую воду.
  — Вас одурачили, — заявил Грэмпс. — Вас обоих одурачили. Разве вы не видите, что он сделал?
  — Конечно, он ведь убил тебя, — ответила Милдред.
  — Да, правильно, — согласился Грэмпс, — и затем наклонился надо мной, чтобы вложить револьвер мне в руку и сделать так, чтобы это выглядело как самоубийство. А он что сделал? Вы что, не поняли? Вы разве не поняли, что это полная бессмыслица?
  — Вы о чем? — удивился Дюриэа.
  — Да ведь ты вложил мне револьвер в левую руку. — И Грэмпс радостно улыбнулся.
  Дюриэа неуверенно оглянулся:
  — Да нет, не может быть. Я…
  — Да, именно это ты сделал, — сказал Грэмпс, — и так же ты бы поступил и в другой раз. Ведь человек перед тобой лежал на спине, и ты видел его, как свое отражение в зеркале. А мы все привыкли видеть себя в зеркале и когда бреемся, и когда причесываемся, и когда поправляем галстук, и человек, которого мы видим в зеркале, всегда левша… Я имею в виду, что когда мы видим в зеркале, как поднимаем руку, это совсем не та рука… Вот так все и произошло. Ты нервничал и торопился, и когда вкладывал револьвер в руку человека, лежавшего на полу навзничь, то смотрел на него сверху вниз, и поэтому в девяти случаях из десяти ты вложил бы оружие в его левую руку.
  Дюриэа задумался.
  — Это интересная мысль, — наконец признал он.
  — Интересная! — воскликнул Грэмпс. — Черт меня побери, если это не гениальная мысль! Это же совершенно определенно доказывает, что тот парень был убит. У него же револьвер был в левой руке. Его туда вложил убийца.
  — Ну, в любом случае мы бы тоже в конце концов поняли это, — заявил Дюриэа.
  — Хорошо, если так, — ответил Грэмпс. — А я боялся, что вы вцепитесь в эту версию о самоубийстве… Но я до сих пор еще не уверен, что вы поняли, в чем тут дело.
  — Ну хорошо, расскажите же мне, в чем тут дело, — попросил Дюриэа. — А потом я хочу отдохнуть и спокойно покурить.
  — А все дело в том, — пояснил Грэмпс, — что человек поступит так необдуманно только в том случае, если он безумно напуган и нервничает… Я сделал все для того, чтобы ты начал спешить. Ты-то, конечно, не был испуган, но, играя эту сцену с Милдред в роли полицейского, ты невольно заторопился и вследствие этого совершил ту же ошибку, что и убийца.
  — Ну хорошо, — задумчиво сказал Дюриэа, бросив взгляд на жену. — Пусть в данном случае я двигался и быстрее, чем обычно. Так что с того?
  — Неужели ты не понял? — изумился Грэмпс. — Если ты бы не так торопился, то непременно заметил бы ошибку и переложил бы револьвер в правую руку. Мы сейчас, конечно, просто сыграли, как в театре, эту сцену, но нам удалось заставить тебя спешить.
  — Пожалуйста, продолжай, дедушка, — воскликнула Милдред. — Расскажи все сейчас, а то потом мне придется уйти, чтобы приготовить коктейли и подать ужин.
  Грэмпс не заставил себя просить.
  — Человек, убивший Прессмана, страшно спешил. Вероятно, произошло что-то, напугавшее его. И к этому моменту он еще не успел сделать все, что хотел. А ведь убийство было действительно подготовлено. И вдруг, когда он уже почти закончил создавать ту мизансцену самоубийства, которую готовил для нас, произошло нечто неожиданное и неприятное для него.
  Дюриэа поудобнее уселся в кресле и, потянувшись за трубкой, сказал:
  — Могу побиться об заклад, что вы раскопали что-то еще, Грэмпс.
  — Черт возьми, ты угадал, — воскликнул Грэмпс. — Я действительно обнаружил кое-что еще.
  — И что же?
  — Я могу почти точно указать время, когда было совершено убийство.
  — Это очень интересно, — сказал Дюриэа и добавил: — конечно, если вы действительно это можете сделать.
  — В комнате, где было совершенно убийство, я обнаружил своего рода часы, — объявил Грэмпс.
  — Что вы имеете в виду?
  — Горевшую в комнате масляную лампу!
  — А она-то какое отношение имеет ко всему этому? Грэмпс раздулся от гордости.
  — Я там рассмотрел кое-что, пока заглядывал в окошко. Не знаю, сынок, заметил ли ты меня, но лично я постарался заметить как можно больше. Пока ты был в доме, я походил вокруг него и заглянул во все окна… Ну а теперь, сынок, я тебе кое-что расскажу. Человек, который поселился в этом домике, хотел, чтобы его принимали за старого отшельника, на тот случай, если кто-то придет к нему, но на самом деле он был точен и аккуратен, как хорошо отлаженный механизм.
  — Ну, чтобы понять это, не нужно быть Шерлоком Холмсом, Грэмпс. Если вы хотите…
  — Погоди, — перебил его Грэмпс, — дай мне закончить. Я сказал уже, что он был точен как часы. Больше того, он никогда не изменял своей привычке к аккуратности… И вот что я хотел тебе сказать: человек такого типа не стал бы заправлять маслом и зажигать только одну лампу, коль скоро в доме их было две. Одна масляная лампа была на кухне, а другая — в комнате, где лежало тело. Та лампа, которая стояла в кухне, была полностью заправлена, и ламповое стекло тщательно протерто, так что она светила достаточно хорошо…
  — Мне не совсем понятно… — перебил его Дюриэа.
  — Естественно, тебе непонятно, — ответил Грэмпс, — ты для этого слишком молод, чтобы иметь какое-то представление о таких лампах. Ты ведь ими никогда не пользовался. А я вот пользовался в свое время. Я все о них знаю. Все домохозяйки в мое время знали, как заправлять лампы, обрезать фитиль и протирать от копоти стекло. И потому, что я ими пользовался, могу тебе точно сказать, что человек не будет заправлять только одну лампу, если их у него две, а заправит сразу их обе… Можешь спросить любого, кто ими пользовался.
  Отсюда я делаю вывод, что лампа в кухне была заправлена вчера днем, поскольку ею не пользовались, а ведь готовил он себе на кухне. Это значит, что лампа, которая оставалась в комнате, тоже была заправлена днем, в то же время. Сделав такой вывод, я пошел дальше и купил себе точно такую же лампу, заправил ее маслом, поставил в трейлере, зажег и наблюдал, как она горела… За каждый час в лампе сгорало примерно одно и то же количество масла, и, пока ты осматривал тело, я постарался как можно точнее заметить, сколько масла оставалось в лампе, которая горела в комнате, где произошло убийство… Готов побиться об заклад, что ни ты, ни шериф этого не заметили, разве не так?
  — Да, тут вы не ошиблись, — вынужден был признать Дюриэа. — Однако это очень интересное наблюдение. Что же вам удалось выяснить?
  — Убийство, — торжественно заявил Грэмпс, — было совершено примерно за шесть часов до того, как вы вошли в эту комнату.
  Внезапно на лице Дюриэа появилась улыбка.
  Что такое, что случилось? — всполошился Грэмпс.
  — Здесь есть одна маленькая деталь, — заявил Дюриэа, — которую, по-моему, вы пропустили.
  — Что именно?
  — А то, что лампой, которая была в комнате, могли пользоваться гораздо чаще, чем той, что была на кухне.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Давайте предположим, — сказал Дюриэа, — что лампы были заправлены не вчера, а, скажем, два дня назад. Та лампа, которая была на кухне, выглядит почти полной, так как человек, который жил там, готовил себе в основном при дневном свете. Может быть, она горела кое-какое время, но недолго, пока он, скажем, мыл посуду и прибирал на кухне. Затем он возвращался в комнату и зажигал другую лампу, читал часов до одиннадцати, затем тушил ее и шел спать. Это объясняет тот факт, что хотя обе лампы и были заправлены одновременно, но в лампе, стоявшей в комнате, масла почти не было, так как ею гораздо больше пользовались.
  — Лампой на кухне могли просто редко пользоваться… — задумчиво протянул Грэмпс. — Может быть, в этом что-то и есть. Она выглядела такой чистой, просто как новенькая.
  — Вы делаете ту же ошибку, что и большинство любителей, — объяснил ему Дюриэа. — Вы забываете о том, что расследование убийства должно производиться беспристрастно, хладнокровно и, только опираясь на логические рассуждения, словом, выполняться, как любая рутинная работа. Например, первое, что мы делаем, чтобы определить, когда был убит человек, это вскрытие тела. Патологоанатомы прекрасно знают, как это делается. Вот, пожалуйста, в данном случае из лаборатории сообщили, что смерть наступила между шестнадцатью и двадцатью тремя часами.
  — Только не пытайся меня убедить, что твои полицейские врачи никогда не ошибаются, — объявил Грэмпс. — Я знаю кучу примеров, когда они попадают пальцем в небо. Какое заключение о времени убийства ты получил, когда исследовал убийство Тельмы Тодд, ну-ка, вспомни?!
  — Ну хорошо, я признаю, что когда-то, в исключительных случаях, они могут ошибиться, с неохотой признал Дюриэа. — Но тот врач, который сейчас делал вскрытие, насколько я помню, достаточно опытный и добросовестный. Если он говорит, что смерть наступила между шестнадцатью и двадцатью тремя часами, можешь на это положиться… Мы знаем, что этот человек был еще жив часов в пять, потому что в это время к нему приезжали Сондерс и Тру. Они слышали, как он ходил по дому, а тот факт, что он не подходил к дверям и не открывал им, доказывает, причем достаточно очевидно, что это был Прессман и что он достаточно хорошо понимал, что им нужно, и отдавал себе отчет, что его инкогнито раскрыто… Стемнело около семи. Может быть, было не настолько темно, чтобы убийца совсем не видел, что он делает, но это только до половины восьмого… Убийство было совершено вскоре после того, как зажгли лампу, то есть после окончательного наступления темноты. Мы установили, что лампу зажгли где-нибудь между половиной восьмого и десятью. Ты потом обнаружишь, что убийство было совершено именно в этом промежутке времени.
  Грэмпс вдруг внезапно прищелкнул языком.
  — Что такое? — спросил Дюриэа.
  — Да вот ты рассуждаешь обо всех этих масляных лампах, — заметил Грэмпс. — А ведь ты ни черта в них не разбираешься. Твои доводы говорят против тебя.
  — Что вы имеете в виду?
  Грэмпс принялся было объяснять, но внезапно замолчал на полуслове:
  — Нет, ничего сейчас вам не скажу. Но запомни: полицейский врач тоже может ошибаться.
  Внезапно вмешалась Милдред:
  — Ну хорошо, а теперь отправляйтесь наверх и выкиньте это убийство из головы. Прислуги сейчас у нас нет, и поэтому ужин я буду готовить сама. Если хотите выпить по коктейлю, бутылка в баре.
  Грэмпс радостно объявил:
  — А кстати, я знаю рецепт нового коктейля! Хотите попробовать?
  — Нет, — твердо заявила Милдред. — Я уже достаточно напробовалась твоих коктейлей, Грэмпс. И сейчас я бы хотела, чтобы мой муж был в состоянии съесть мой ужин.
  — Да нет, он не такой уж крепкий, — оправдывался Грэмпс.
  — Хорошо, — со вздохом уступила Милдред, — но пусть он действительно будет некрепкий. Ликер стоит в баре на…
  — Не нужен мне твой ликер, — перебил ее Грэмпс. Я возьму свой. Дай мне только шейкер. Лед я возьму из холодильника, и это будет самый лучший в мире коктейль.
  — Только не очень крепкий, — напомнила Милдред. — А то твои коктейли обычно напоминают динамит.
  Конечно, конечно, терпеливо согласился Грэмпс. — Я же тебе пообещал, так ведь? Я туда кое-что добавлю, уверен, что тебе понравится.
  Милдред достала ему шейкер, а Френк Дюриэа с глубоким вздохом удовлетворения поудобнее расположился в кресле. Милдред подсела к нему.
  — Господи, откуда у него столько энергии?! — пробормотал Дюриэа. — Лично я устал как собака.
  — У тебя гораздо больше проблем, дорогой.
  — Ну нет, я и вполовину так не суечусь, как Грэмпс. Он весь день был на ногах, а сейчас так же полон сил и энергии, как гончая, когда почует дичь.
  Милдред провела по его щеке кончиками пальцев и поцеловала в глаза.
  — Сиди спокойно, отдыхай и не думай о Грэмпсе. Я пойду и поставлю жариться мясо. Картошка уже варится, так что скоро будем ужинать.
  Дюриэа благодарно взглянул на жену:
  — Ты уж у меня обо всем позаботилась. Скажи, а нельзя как-нибудь устроить, чтобы найти хотя бы приходящую прислугу?
  — Да, наверное, возможно, но, по-моему, от этого беспокойства больше, чем пользы. Впрочем, я постараюсь найти кого-нибудь. Не волнуйся об этом.
  Она отправилась на кухню, и Дюриэа скоро услышал приятное, возбуждающее позвякивание тарелок и стаканов; затем до его ушей донеслось бульканье жидкости, и почти сразу же своим легким шагом в комнату влетел Грэмпс.
  — О’кей, Милдред, у меня все готово, и они действительно получились достаточно слабые… Готов поклясться, что вы ничего подобного в жизни не пробовали.
  — А что это, Грэмпс? Одна из ваших фантазий или рецепт, полученный от какого-то приятеля?
  — Да так, ни то, ни другое, — ответил Грэмпс. — Это совершенно необычный состав.
  — А что ты имеешь в виду?
  Грэмпс слегка опешил от подозрительности в ее голосе.
  — Ну не будь такой вредной, Милдред. Не такой он уж и новый. В принципе можно сказать, что даже старый. Я использовал тут кое-что из своих запасов.
  — Где же ты сделал эти запасы?
  — В Мексике.
  — Хорошо, только дай сначала мне попробовать, прежде чем ты убьешь им Френка.
  Дюриэа рассмеялся.
  — Да ну, Грэмпс, не обращайте на нее внимания. Несите ваши коктейли.
  Через пару минут Дюриэа услышал, как жена воскликнула:
  — Ой, Грэмпс, да это действительно очень вкусно!
  — Конечно вкусно! — подтвердил Грэмпс. — Я же тебе говорил.
  Милдред внесла поднос с бокалами. Грэмпс в последний раз красиво встряхнул шейкер, затем разлил по бокалам пенящуюся светло-палевую жидкость, которая внезапно стала прозрачной, а бокалы немедленно запотели и красиво отливали на солнце.
  Дюриэа взял свой коктейль, поднес его к губам и, заговорщически подмигнув Милдред, осторожно отпил глоток.
  Не успел обжигающий напиток коснуться его нёба, как он понял, что пьет что-то необычное.
  — Необыкновенно вкусно! — объявил он. С невинным видом Грэмпс спросил:
  — А он не чересчур слабый?
  Смакуя восхитительный напиток, Дюриэа покачал головой:
  — Нет, нет, в самый раз, не очень слабый, некрепкий, но достаточно мягкий и приятный.
  — Ну не такой уж он мягкий и безобидный, — кинулся защищать свое творение Грэмпс. — Попробуй, выпей парочку, и посмотришь, какой у тебя будет волчий аппетит.
  Милдред отставила недопитый бокал, чтобы перевернуть мясо на сковородке. Грэмпс в это время долил оставшуюся в шейкере смесь себе и Френку, так что к приходу Милдред они уже допивали третий бокал.
  В тот момент, когда Милдред объявила, что можно идти ужинать, Френк обнаружил, что с его ногами происходит что-то непонятное. Голова тоже слегка кружилась, хотя и казалась совершенно ясной. Ноги были ватными, но что самое странное — усталость исчезла и на смену ей явилось удивившее его самого ощущение радости бытия.
  Пораженный этим, он бросил взгляд на жену. Этого было достаточно, чтобы понять, что она испытывает то же самое.
  — Грэмпс, — с усилием произнес Дюриэа, бросив взгляд на жизнерадостного маленького старика, который даже не повернул в его сторону головы, — что вы нам намешали?
  Грэмпс широко улыбнулся.
  — Это меня научили делать в Мексике. Они берут мескаль и выдерживают его так, что он становится практически желтым. Замечательный напиток! Потом надо его смешивать…
  — Ты хочешь сказать, что смешал текилу с джином?!
  Грэмпс похлопал его по плечу:
  — Посиди спокойно, глупый. И не волнуйся так по поводу того, что ты выпил что-то не то. Считай, что это просто тоник… А вкусно было, верно?
  Дюриэа рухнул обратно в кресло. Милдред бросила на него озабоченный взгляд:
  — Ну, — спросила она, — и кто же будет есть мясо? Френк вяло улыбнулся.
  — Грэмпс, наверное, — пролепетал он. Милдред молча положила перед дедом вилку с ножом.
  Глава 16
  Харви Стэнвуд обвел глазами погруженный в сумрак бар, в котором только по углам в тяжелых канделябрах горело несколько свечей, что создавало обстановку интимности и уюта. В нем всегда было, или казалось, довольно пусто. Здесь Стэнвуд никогда не бывал прежде.
  Стэнвуд заказал коктейль, а затем вошел в телефонную будку и набрал номер Джорджа Карпера.
  Дождавшись, пока Карпер возьмет трубку, он произнес:
  — Надеюсь, вы узнали меня, мистер Карпер. Позавчера мы с вами вместе обедали.
  — Ах да, — приветливо сказал Карпер. — Надеюсь, кухня в этом ресторане вам понравилась. Как поживаете?
  — Спасибо, все прекрасно, — отозвался Стэнвуд, — но мне кажется, что для меня и для вас было бы полезно встретиться и немного поболтать…
  — Только не для меня, — твердо ответил Карпер.
  — И в таком месте, где бы нас не могли увидеть вдвоем, — как ни в чем не бывало предложил Стэнвуд. — Я сейчас, кстати, звоню вам из маленького бара под названием “Эльмвуд” на Гранд-авеню. Я буду ждать вас здесь еще минут десять после того, как повешу трубку. Столик в конце зала по правой стороне.
  Карпер возмутился:
  — Но… но это совершенно невозможно. Насколько я понимаю, вы пьяны. Вы…
  Но Стэнвуд не собирался давать ему возможность высказаться.
  — Я не собираюсь брать все это на себя, Карпер. Мне необходимо с кем-то поговорить. Вам лучше приехать сюда, и как можно быстрее.
  — Или что? — с иронией спросил Карпер.
  — Да все, что угодно, — коротко ответил Стэнвуд и бросил трубку.
  Примерно через восемь минут после окончания телефонного разговора Карпер вошел в бар, близоруко щурясь, обвел глазами полутемный бар, а затем подошел к столику Стэнвуда и громогласно приветствовал его:
  — Эй, привет! Каким ветром тебя сюда занесло? Сто лет тебя не видел.
  Стэнвуд, помешкав, встал и протянул ему руку.
  — Да, давненько не виделись. А я как раз зашел сюда выпить. Не хочешь присоединиться? Ты, наверное, был за городом в последнее время? Давай выпьем, и ты расскажешь мне об этом подробнее.
  — Неплохая мысль, — добродушно сказал Карпер, с удобством располагаясь на кожаных подушках дивана. Но, усевшись за столик, он недовольно взглянул на Стэнвуда и понизил голос: — Во-первых, мне не нравится способ, которым вы добивались встречи со мной. Во-вторых, ни для вас, ни для меня нежелательно, чтобы нас видели вместе.
  — Вы говорите, это нежелательно. Мне бы хотелось узнать: для кого? — холодно спросил Стэнвуд.
  — Для меня, для вас, для нас обоих, в конце концов. Стэнвуд, нажав кнопку, вызвал официанта.
  — Что вам заказать? — спросил он.
  — Классический, — ответил Карпер.
  — Ну а мне шотландский с содовой, — заказал Стэнвуд.
  Как только официант отошел, Стэнвуд наклонился вперед, держа в зубах незажженную сигарету, и спросил:
  — Спички у вас есть?
  — Есть, — неприязненно ответил Карпер.
  — Ну так дайте мне прикурить, — повелительно сказал Стэнвуд.
  Поколебавшись немного, Карпер вынул спички из кармана и, наклонившись вперед, поднес зажженную спичку к сигарете Стэнвуда.
  Глядя ему в глаза, Стэнвуд быстро и очень тихо сказал:
  — Я попал в ловушку. Вытащить меня из нее можете только вы.
  Только не я, — вежливо отозвался Карпер. — Как бы все для вас ни сложилось, вы сами во всем виноваты.
  Стэнвуд бросил на него злобный взгляд.
  — Когда я говорил вам, что босс скрывается, я совершенно не был готов к тому, что вы отправитесь туда и прикончите его… Это что-то уж слишком круто для меня.
  Он глубоко затянулся сигаретой и снова откинулся на спинку дивана, всем своим видом показывая, что ему хорошо и он наслаждается жизнью.
  Карпер возмутился:
  — Так вот какую игру вы затеяли. Ну уж нет, меня вы в это не втянете. Этот номер у вас не пройдет.
  — Не надо делать из меня дурака, — предупредил Стэнвуд.
  Тон Карпера был сух и холоден:
  — По-моему, самое лучшее для меня — это обратиться в полицию.
  — И что же вы им скажете? — поинтересовался Стэнвуд.
  — Ну если вам это действительно интересно, за вами уже в течение некоторого времени следят мои детективы. Вы, конечно, быстро действуете, но и я от вас не отстаю. Многие из ваших подвигов могут быть доказаны. Вы ведь позаимствовали из кассы патрона семнадцать тысяч. Вы хотели отыграться, но потерпели неудачу. Перед вами грозной тенью маячил Прессман. Он мог обратиться в связи с этим делом прямо к окружному прокурору. Вы больше всех были заинтересованы в том, чтобы вывести его из игры.
  Улыбка Стэнвуда больше походила на гримасу.
  — Я продал вам эту информацию только потому, что вы заставили меня это сделать. И через несколько часов после того, как вам стало известно, что Прессман скрывается под фамилией Ридли, Прессман был убит.
  — Если вы хотите этим воспользоваться, учтите, у меня есть алиби, — немного помолчав, сказал Карпер.
  — И на какое же время у вас алиби?
  — Да на любое, если это необходимо. А кстати, что вы делали после того, как мы расстались?
  — Послушайте, — взволнованно сказал Стэнвуд, — это нам не поможет. Вот что вам необходимо сделать. Когда полиция будет спрашивать меня по поводу этой недостачи, я скажу им, что у вас с Прессманом были какие-то не известные мне деловые отношения; что Прессман выплатил вам эти деньги в качестве аванса, но он не хотел, чтобы эта сумма проходила по книгам; что Прессман велел мне забрать вашу долю наличных и пустить ее в оборот, чтобы оплатить вашу долю расходов; а затем вы должны были компенсировать мне эту сумму наличными и я бы вернул их в кассу, как обычный депозит.
  — И чего ради я должен это делать?
  — Это ваша доля при разработке кое-каких шахт.
  — Вы с ума сошли!
  — Пусть так, но запомните две вещи: первое — если вы соглашаетесь, то участвуете в весьма прибыльном деле, и второе — если вы отказываетесь, то я сажусь в тюрьму за растрату, а вы, возможно, за убийство.
  Карпер оглядел Стэнвуда с головы до ног с холодной яростью.
  — Я этого так не оставлю. Немедленно, прямо отсюда, иду в полицию и…
  — И говорите, что сразу после нашего разговора совершили небольшую и неафишируемую прогулку в Петри, — подхватил Стэнвуд.
  Казалось, Карпера обухом по голове хватили.
  — Вы что, думали, я об этом не узнаю?.. — спросил Стэнвуд.
  Карпер перебил его:
  — Я ездил туда чисто в политических целях. Я хотел помешать его планам, сообщив о его авантюре окружному прокурору и еще, может быть, шерифу.
  Стэнвуд торжествующе улыбнулся:
  — Но ведь центральный город округа — Санта-Дельбарра. И там же находится офис окружного прокурора. Но вы почему-то поехали в Петри. Я знаю, зачем вам это понадобилось. Вы…
  Внезапно Карпер прервал его:
  — Спокойно, Стэнвуд, прервитесь. За соседний столик садится кто-то.
  Какое-то время они молчали, исподтишка разглядывая пожилого человека в мятом, неопрятном костюме, который расположился за соседним столиком, развернул спортивную газету и лихорадочно начал ее читать, время от времени делая какие-то непонятные пометки на полях.
  — Все в порядке, — сказал Стэнвуд. — Просто какой-то старый чудак, помешанный на спортивных пари.
  Карпер, который не отрывал глаз от Грэмпса Виггинса, осторожно сказал:
  — Я, честно говоря, в этом не уверен… Нет, это очень рискованно. Нас ни в коем случае не должны видеть вместе.
  — А с другой стороны, — тихо возразил Стэнвуд, — это единственное место, где нашу встречу как-то можно объяснить.
  Карпер повернулся к нему.
  — У меня создалось впечатление, что, для того чтобы защитить себя наилучшим образом, вы решили принести меня в жертву.
  — Можно подумать, вы поступили бы по-другому, — усмехнулся Стэнвуд. — Именно так хотели поступить и вы, только я опередил вас. А теперь я скажу вам кое-что, над чем вам следует поломать голову: полчаса назад мне звонил Френк Дюриэа, окружной прокурор в Санта-Дельбарре, и просил меня приехать вечером обсудить это дело. Он хотел бы узнать побольше о тех, с кем Прессман был связан деловыми интересами.
  Карпер вздрогнул.
  Официант наконец принес заказанные напитки. Заплатил за них Карпер.
  Когда официант отошел, Карпер заговорил уже более любезно:
  — Давайте обсудим все спокойно, Стэнвуд. Может быть, мы с вами оба погорячились. Вы понимаете, как вы сами мне сказали, что сможете все утрясти, если Прессман не вернется в офис. Ну и я, естественно, подумал, что вы приняли меры, чтобы так и случилось. Может быть, я ошибался. Надеюсь, что так.
  — Именно так, — коротко сказал Стэнвуд. — И постарайтесь не повторять подобных ошибок.
  Карпер вытащил сигару из кармана и бросил быстрый взгляд на Гремпса Виггинса, который внимательно изучал список скаковых лошадей.
  — Надеюсь, вы меня поняли, Стэнвуд. Я ни черта не понимаю, что там могло произойти с Прессманом. И я начинаю думать, что и вы тоже. Надеюсь, вы простите мне мои слова, и я надеюсь, что, разговаривая с окружным прокурором, вы не скажете ничего такого, что могло бы втянуть меня в эту проклятую историю. Послушайте, почему бы нам не договориться относительно этого дела?
  — Как?
  — Вы делаете все, чтобы вытащить меня, а я отвечаю тем же.
  — Этого я от вас и ждал.
  Холодные глаза Карпера остановились на Стэнвуде.
  — Ну вот и договорились, — сказал он и поднял свой бокал.
  Через пятнадцать минут Грэмпс Виггинс послал срочную телеграмму Френку Дюриэа, окружному прокурору округа Санта-Дельбарра в Калифорнии:
  “Слежу за определенными лицами. Кое-что стало известно. Если будешь в Лос-Анджелесе, чтобы выслушать всех здесь, дай мне знать, где и когда мы сможем увидеться. Уверен, что смогу помочь тебе принять решение. Ответ посылай на адрес “Вестерн юнион”.
  Глава 17
  Пелли Бакстер казался раздавленным горем, поскольку он сам себя считал другом семьи Прессманов.
  Дворецкого он приветствовал именно так, как и следовало: дружелюбно, демократично, по-мужски, так, как это бывает, когда горе стирает существующую между сословиями грань.
  — Добрый день, Артур. Какое несчастье!
  — Да, мистер Бакстер.
  — Могу себе представить, как вы переживаете, Артур.
  — Благодарю вас, сэр.
  — Вы ведь служили у него довольно давно?
  — Четыре года, сэр.
  — Какой был замечательный человек! Нам будет не хватать его.
  — Да, сэр.
  — Для миссис Прессман это, вероятно, было тяжелым ударом?
  — Совершенно верно. С тех пор она почти ничего не ест.
  — Спроси, не найдется ли у нее для меня пары минут или она предпочитает, чтобы ее не беспокоили? Если она предпочитает побыть одна, спроси, не могу ли я быть ей чем-нибудь полезен.
  — Хорошо, сэр. Она наверху. Если вы подождете в библиотеке, сэр, я поднимусь и сообщу ей, что вы здесь.
  Пелли Бакстер прошел через холл и вошел в огромную прихожую.
  Комната показалась ему кладбищем, такая в ней стояла неестественная тишина. Тускло отсвечивали корешки книг на полках, будто надгробия в лунном свете. До половины спущенные портьеры делали царившую в библиотеке тишину еще более непроницаемой.
  Всего несколько минут пробыл он в этой погребальной тишине, как, к большому его облегчению, вернулся дворецкий.
  — Миссис Прессман просит вас подняться наверх, в ее гостиную. Сюда, пожалуйста.
  Дворецкий поднялся по лестнице, потом свернул в длинный коридор и наконец ввел его в кокетливую, изящную гостиную, залитую солнечными лучами, которые врывались в комнату через французское окно, выходившее на маленький балкон. В другом конце гостиной через открытую дверь был виден кусочек спальни.
  Софи Прессман всегда отличалась тем, что ни на минуту не теряла ни присутствия духа, ни бдительности, словно тренер во время решающего матча. Вот и сейчас в присутствии дворецкого она казалась погруженной в скорбь и всем своим видом полностью соответствовала атмосфере, царившей в библиотеке.
  — Здравствуйте, Пелли, — сказала она дрожащим голосом. — Так мило, что вы зашли… Конечно, словами делу не поможешь, но внимание и сочувствие друзей облегчает горе.
  Она указала ему на стопку телеграмм на столе.
  — В прошлом мне тоже приходилось посылать соболезнования, и, подыскивая слова для того, чтобы выразить людям, что я чувствую, я часто ощущала беспомощность. И только теперь я понимаю, что важно не то, какими словами друзья стараются выразить сочувствие, важно то, что они пытаются вам сказать… Садитесь, Пелли. Артур сейчас принесет вам виски с содовой.
  — Нет, спасибо, — отказался Пелли. — Я только зашел к вам на минуту, чтобы выразить свое сочувствие и спросить, не могу ли я хоть чем-нибудь, помочь вам.
  — Спасибо, Пелли, мне ничего не нужно. Я всегда чувствовала, что могу на вас положиться… вы свободны, Артур.
  Дворецкий осторожно прикрыл за собой дверь. Еще минуту в гостиной царило молчание; потом Бакстер подошел вплотную к Софи Прессман.
  — Так ты все раздобыла? — спросил он.
  — Да.
  — И положила в безопасное место.
  — Да.
  — Я не доверяю твоему дворецкому.
  — Я тоже.
  — Расскажи, как тебе это удалось. Она улыбнулась.
  — Я отправилась прямехонько к Ральфу в контору, сказала секретарше, что собираюсь забрать всю почту домой, чтобы Ральф мог узнать все новости, как только вернется.
  — И что же она сказала?
  — Ей это страшно не понравилось, но что она, бедняжка, могла поделать? Не могла же она встать и сказать: “Я уверена, миссис Прессман, что вашему мужу это бы не понравилось”.
  — Ну еще бы, — усмехнулся Бакстер.
  — Она еще пыталась возражать мне, — сказала миссис Прессман, а затем, хихикнув, добавила: — Мне будет страшно приятно рассчитать эту девушку.
  — Ты думаешь, она видела, что там внутри?
  — Конечно, она видела, что внутри, — заявила миссис Прессман. Она же вскрыла письмо. Слава Богу, что она не вскрыла конверт, в котором лежали фотографии.
  — И что же, она все прочитала и отдала тебе письмо?
  — Ну конечно же нет. Она мне отдала всю оставшуюся почту. А это письмо она аккуратно затолкала в верхний ящик своего стола. Поэтому я послала ее с каким-то поручением, а сама тоже как будто ушла из конторы, но потом вернулась под тем предлогом, что, дескать, забыла перчатки, и открыла ее стол. Письмо было там.
  — А она читала его?
  — Вне всякого сомнения.
  — Да, это довольно неприятно, чтобы не сказать — опасно.
  — Ну, я бы так не сказала. Но и оставлять его в конторе было опасно.
  — А это детективное агентство не может прислать копию отчета?
  Она улыбнулась.
  — Во главе такого агентства должен стоять трезво мыслящий человек. Если бы Ральф был жив, он бы ему заплатил. А в нынешней ситуации он может получить деньги только от меня. Я думаю, тактичность этого агентства нам обеспечена.
  — А как насчет секретарши?
  Она удивленно раскрыла глаза.
  — Надо заставить ее молчать.
  — И как же это сделать?
  — Еще не знаю.
  Бакстеру стало неуютно под ее настойчивым взглядом, и он потянулся за сигаретой.
  — Тебе прикурить, Софи?
  — Если не трудно.
  Он достал вторую сигарету, прикурил и окутался голубоватым дымом.
  Помолчав, Софи Прессман задумчиво произнесла:
  — Мне и в голову не приходило, что ты можешь пойти на такое…
  — Что ты хочешь этим сказать?
  — Мне нужно объяснить?
  Несколько секунд Бакстер молча курил, затем не выдержал.
  — Давай выясним все до конца, Софи.
  — Разве в этом есть необходимость? Это слишком опасная тема для разговора.
  Бакстер сделал вид, что не слышал. Он продолжал задумчиво:
  — Ты поистине замечательная женщина. Есть в тебе что-то такое, что чарует мужчин. Я все время думаю, может быть, это потому, что ты бываешь то пламенной, то холодной как лед.
  — Ты говоришь, как мой психоаналитик, — улыбнулась она.
  — Да нет, — покачал он головой.
  — Я не совсем понимаю, к чему ты клонишь, — сказала она. — Продолжай, мне интересно.
  — Я бы, — сказал Пелли, очень тщательно подбирая слова, — сделал для тебя все что угодно, все, что бы ты ни попросила, только не это.
  — Что “не это”?
  — Я имею в виду — не то, что произошло с Ральфом. Она спокойно встретила его взгляд.
  — Тебе вовсе не надо в чем-либо признаваться, Пелли, но и не стоит дурачить друг друга.
  — Ладно, — ответил Бакстер?
  — Давай будем откровенны друг с другом. Я не знал, что Ральф нанял кого-то следить за тобой. Я также ничего не знал ни об этих фотографиях, ни об отчете агентства, пока ты мне сама не рассказала. И до того времени я не знал, куда уехал Ральф. Для меня, во всяком случае, Петри — не более чем какая-то точка на карте… В жизни никогда не чувствовал себя более беспомощным, особенно когда понял, что ты не намерена оставить все как есть, но решила решить все проблемы разом… Однако же ты ведь меня ни во что не посвящала.
  А затем, когда я узнал о том, что случилось, я понял… В общем, если взглянуть на все это с твоей точки зрения, то это не более, чем самозащита. Твоя жизнь, твое счастье, репутация, положение в обществе, все, чем ты жила, было под угрозой. Ты…
  — Погоди, Пелли, — перебила его она, не повышая голоса. — Ты что, хочешь сказать, что я это сделала?
  Он опять постарался найти нужные слова.
  — Я только пытаюсь дать тебе понять, что понимаю и поддерживаю безусловно все, чтобы ты ни сделала, и что мое отношение к тебе не изменилось ни на йоту.
  — Почему ты это сделал, Пелли?
  — Что сделал?
  — Я сейчас имею в виду твою попытку выкрутиться и переложить все на меня.
  Его веки непроизвольно дрогнули, но ему удалось встретить ее взгляд почти спокойно.
  — Послушай, Софи, а не пытаешься ли ты сейчас… О нет, только не это, это слишком жестоко.
  — Ну же, продолжай, Пелли.
  — Не ищешь ли ты сейчас жертву? — пробормотал он. — Не думаешь ли ты, что в случае, если все обернется скверно, я… что моя любовь к тебе… ну да, впрочем, ты понимаешь, что я хочу сказать.
  Она вздохнула.
  — Мой дорогой, мы оба достаточно современные люди. Я надеюсь, что мы оба достаточно трезво смотрим на жизнь, вне зависимости от того, что нам нравится романтика наших отношений. Я собираюсь быть с тобой совершенно откровенной. Мне прекрасно известно, что именно ты убил моего мужа. Что до меня, то мне это совершенно безразлично. Если честно, то, по-моему, другого выхода у нас не было, но с твоей стороны так глупо ломать комедию и…
  — Я же сказал тебе, что ко мне это не имеет никакого отношения, — вспыхнул Бакстер.
  Она улыбнулась равнодушно и спокойно. Бакстер вскочил на ноги. В его голосе появились визгливые нотки.
  — По-моему, — воскликнул он, — ты заходишь слишком далеко. Проклятье, я и представить себе этого не мог. Можно было уладить это дело как-нибудь иначе, но…
  — Пелли, — холодно начала она, — если ты считаешь, что все так плохо, и пытаешься избавиться от меня…
  — А по-моему, все это больше относится к тебе. Ее глаза по-прежнему были ледяными.
  — Этой черты в твоем характере, мой дорогой, я раньше не замечала.
  Но теперь он уж был подготовлен к этому.
  — Продолжай в этом же духе, милая, — угрюмо буркнул он, — и ты узнаешь еще больше обо мне, о чем раньше и не подозревала. Да не думай вперед, что я буду таскать для тебя каштаны из огня.
  Теперь они стояли лицом к лицу. Пелли Бакстер рассвирепел, но был слегка испуган. Софи Прессман, наоборот, была холодна, спокойна и полностью владела собой.
  — Ты знаешь, дорогой, — с силой сказала Софи, — я смогу доказать это, если захочу.
  — Софи, ты сошла с ума!
  — Не надейся на это, дорогой.
  — А похоже на то!
  — Ты знаешь, — помолчав, продолжала она, — ведь из полиции звонили мне вчера вечером, хотели узнать кое-что.
  — Наверное, им надо было знать, где ты была, когда убили твоего мужа?
  — Не глупи, милый. Ничего подобного. Я ведь неутешная вдова. Им просто хотелось узнать, нет ли у меня каких-либо подозрений относительно того, кто это сделал, а также не было ли у Ральфа каких-нибудь причин для самоубийства.
  — И что ты ответила?
  — Я сказала, что мне об этом ничего не известно, но что я могу ручаться за то, что его семейная жизнь была вполне счастливой и, насколько я знаю, не было никаких финансовых проблем.
  — А что еще?
  Она вздохнула.
  — Они показали мне револьвер и спросили, не видела ли я его когда-нибудь и вообще принадлежал ли он Ральфу.
  — И что ты им сказала?
  — Я ответила, что ничего не понимаю в оружии, что всю жизнь боялась взять в руки револьвер и что никакая сила в мире не заставит меня это сделать.
  — Ну и…
  — Я не сказала им, — продолжала она, — что ты буквально помешан на оружии, что ты собираешь его и что этот револьвер принадлежит тебе.
  Что ты говоришь, Софи?
  — Да, дорогой.
  — Ты сошла с ума.
  — Нет, — заявила она. — Это твой револьвер, Пелли. Большой такой, с длинным стволом. Там еще на конце ствола такая маленькая щербинка… Помнишь, ты как-то показывал мне свою коллекцию, и…
  — Господи помилуй!
  — Да в чем дело? — невозмутимо спросила она.
  — Боже мой, я совсем забыл об этом. — Бакстер со стоном схватился за голову.
  — О чем забыл, милый?
  — Да о том, что Ральф выпросил у меня этот револьвер уже больше месяца назад. Помнишь, когда он собирался на охоту за оленями? Он тогда сказал, что ему понадобится револьвер. Я отдал ему этот, а он его так и не вернул.
  — Жаль, что ты об этом раньше мне не сказал. Тогда я могла бы сказать полиции, что это был револьвер, которым мой муж пользовался, когда ездил охотиться. Но ты ведь не говорил мне… А все потому, что ты мне не доверяешь…
  — И ты еще смеешь так говорить! — воскликнул он. — Ты знала, что у него был револьвер. И знала, что он принадлежит мне. Ты поехала за ним в Петри, застрелила его из моего револьвера и… и…
  — Не надо, дорогой, — перебила она. — Если ты начнешь обвинять меня, ничего хорошего из этого не выйдет. Потому что я ведь не потерплю этого, ты же меня знаешь, и это может очень здорово осложнить тебе жизнь. Лучше скажи, могут ли они как-нибудь, по номеру например, докопаться, что револьвер принадлежит тебе?
  Он рухнул в кресло. Вся его поза: сжатые в кулаки руки, опущенная голова, остановившийся взгляд, — казалось, выражала растерянность и страх.
  — Не знаю, — в отчаянии промямлил он и спустя минуту добавил: — Не думаю. Я приобрел этот револьвер уже несколько лет назад на каком-то заброшенном ранчо в Монтане.
  — Ну что ж, это неглупо с твоей стороны, Пелли. А ты зарегистрировал его?
  — Как ты сказала?
  — Ну, ты поставил в известность полицию, что у тебя есть револьвер? Нет? Ну и правильно. Ты молодец, здорово придумал. Только не переусердствуй.
  Но он, казалось, не слышал ее. — Я должен был предвидеть, что так все и кончится, это было ясно с самого начала. Ты слишком хладнокровна… Я думаю, что ты никогда бы не позволила, чтобы подобный эпизод привел к разводу и испортил тебе жизнь. Да уж не думаю, чтобы наши отношения сильно тебя волновали. А уж особенно, если из-за них тебя могли вышвырнуть без гроша! Ты изменила ему пять лет назад. И сделала это по-умному. Ты прекрасно знала, что ты делаешь, и я думаю…
  — Милый, может, мне позвонить, чтобы Артур принес тебе виски со льдом?
  — Замолчи! — крикнул он. — Пусть этот проклятый дворецкий держится от меня подальше. Я уверен, что он и так уже что-то подозревает.
  Наступило молчание.
  — Да, конечно, дорогой, — сказала наконец миссис Прессман?
  — Да ведь я никогда не собиралась сообщать полиции, что это твой револьвер… Конечно, если ты меня не заставишь это сделать.
  Ему оставалось только промолчать. Миссис Прессман принялась распечатывать стопку лежавших на столе телеграмм.
  — Люди иногда бывают такими чуткими, такими внимательными, — произнесла она. — Некоторые телеграммы просто трогают до слез.
  Немного помолчав, Пелли сказал:
  — Все так хладнокровно задумано и тем не менее совершенно напрасно, Софи.
  — Что именно?
  — То, что ты пытаешься все свалить на меня. Если что-нибудь пойдет не так, ты, конечно, захочешь выйти сухой из воды. Ты уверена, что такой красивой, умной и к тому же хладнокровной женщине, как ты, такая мелочь, как убийство мужа, непременно сойдет с рук. Предположим, у него была любовная интрижка с секретаршей, а когда это дошло до твоих ушей, то он рассмеялся тебе в лицо и спросил, что ты с этим можешь поделать.
  Она внимательно вгляделась в его лицо.
  — Продолжай, Пелли.
  — А дальше все пошло так, как и должно было пойти. Ты обнаружила, что у него есть тайное любовное гнездышко недалеко от Петри. Нагрянув туда неожиданно, ты застала их вдвоем и предложила ей убраться как можно скорее, а мужу — вернуться вместе с тобой к семейному очагу. Но он только посмеялся над тобой. Вдруг, предположим, ты увидела оставленный открытым его портфель, а в нем — револьвер. Захотев попугать неверного мужа, ты хватаешь револьвер и наставляешь на него. Он бросается к тебе и пытается силой разжать тебе руку и отобрать револьвер. А палец твой как нарочно лежит на спусковом крючке. Ты кричишь, что тебе больно, что он сейчас сломает тебе палец, и с силой выдергиваешь руку, которую он сжимает. И вдруг ты слышишь оглушительный грохот — и вот он лежит мертвый у твоих ног. Только тут ты понимаешь, как ты на самом деле любила его, как он тебе дорог — и ты бросаешься к нему, целуешь закрывшиеся глаза, просишь не шутить так жестоко… Но в конце концов страшная истина доходит до твоего сознания, и ты понимаешь, что ему уже ничем не помочь и нужно спасать себя. Ты забираешь его портфель и уезжаешь домой.
  Наступило молчание. Софи, казалось, что-то обдумывала.
  — У тебя богатая фантазия, Пелли, — наконец произнесла она.
  — Но ведь так оно и было, разве нет? И в этом случае тебя, по всей видимости, оправдают.
  — А что, разве никогда не бывает, что женщин приговаривают к тюремному заключению?
  — Ну, тебе это не грозит. Такую красавицу не только оправдают, но еще и похвалят.
  — Нет уж, дорогой, — твердо сказала она. — Этот вариант не для меня. Такой жертвы ты от меня не дождешься. Не настолько я уж влюблена в тебя. Твое искреннее желание любой ценой спасти свою драгоценную шкуру на многое открыло мне глаза. Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы попытался отвести от меня подозрения, чтобы даже мысли ни у кого не возникло, что это могло быть дело моих рук. Ты бы взял все на себя, а я сделала бы все, чтобы помочь тебе. Но нет, Пелли, дорогой. Твой вариант изложения хода событий меня не устраивает.
  Пелли снова встал.
  — Дай мне время, Софи. Нужно все как следует обдумать. Что-то ведь нужно предпринять.
  Она подняла на него глаза, улыбка появилась у нее на лице.
  — И не забудь, пожалуйста, об этой маленькой черноглазой негодяйке, его секретарше. Знаешь, после того, что ты тут наговорил о ней и Ральфе, я подумала, а вдруг он действительно интересовался ею. Я как-то очень уж долго не принимала ее в расчет, обычно я не позволяла его секретаршам так долго задерживаться на этом месте. Ты ведь знаешь, Ральф легко попадал под чужое влияние.
  — А ты не знаешь, как полиция думает, в какое время произошло убийство? — поинтересовался Пелли.
  Она усмехнулась.
  — Ты ловко формулируешь вопрос, Пелли. Как думает полиция… Погоди немного, дай мне вспомнить, что они говорили… Насколько я знаю, они считают, что это произошло вечером, но точного времени я не знаю. В это время в доме горела масляная лампа. Судебный медик, который делал вскрытие, считает, что это могло быть любое время после четырех часов и до одиннадцати вечера. Но указать более точное время убийства он не может.
  Пелли направился к дверям.
  — Я подумаю, что тут можно сделать, — без энтузиазма сказал он. — Рискованное это дело все-таки. Мне было бы спокойнее, если бы я был уверен, что ты подтвердишь мои слова.
  — Да, конечно, только, конечно, не все, а ты сам понимаешь какие… И, надеюсь, ты не уйдешь, не поцеловав меня, любимый. Ты же знаешь, ты единственное, что у меня осталось. И ведь не меньше года должно пройти, прежде чем мы сможем пожениться, не вызвав нежелательных сплетен, но мне не хотелось бы думать, что твоя любовь ко мне может ослабеть. Так не должно случиться. Нет, конечно, тем более если я прощу и забуду, — впрочем, ты и сам знаешь, в чем ты виноват.
  На какое-то время он, казалось, потерял дар речи. Просто стоял, не сводя с нее изумленных глаз. Затем он очень медленно подошел к ней, нежно заключил в свои объятия и поцеловал в губы долгим поцелуем. Потом резко повернулся и бросился к выходу, как будто было что-то удушливое в атмосфере этой комнаты.
  У нее вырвался короткий, безрадостный смешок.
  — Продолжаешь играть комедию сам с собой, Пелли? Ну давай, дорогой, целуй меня и нежно, и страстно. Целуй меня, как целуют в первый раз в жизни. Сожми меня в объятиях, как будто сама мысль о том, чтобы покинуть меня, никогда не приходила тебе в голову… И тебе действительно не удастся сейчас избавиться от меня, милый. Ты будешь моим ровно столько, сколько я захочу.
  Глава 18
  Девушка на телеграфе приветливо улыбнулась?
  — Да, мистер Виггинс, на ваше имя есть телеграмма. Одну минуточку… Вот она.
  Грэмпс с нетерпением надорвал новенький хрустящий конверт, вытащил оттуда сложенный желтоватый листок бумаги, на котором были неровно наклеены узенькие телеграммные полоски. Телеграмма гласила:
  “Полицейские власти закончили допрос свидетелей тчк когда будет необходимость проводить расследование в Лос-Анджелесе мы обратимся с просьбой к полиции или о сотрудничестве к главе полиции или к шерифу если речь пойдет об окрестностях города тчк как только местные судебные органы округа Санта-Дельбарра почувствуют что возникла необходимость во вмешательстве со стороны они обратятся в соответствующие органы в Лос-Анджелесе тчк очень сожалею что вынужден просить прекратить розыски которые несмотря ни на что все-таки являются любительскими тчк ситуация значительно упростится если ваши детективные способности будут использованы при разгадывании головоломок в толстых журналах тчк вы оставили свой трейлер у меня перед домом так что я не в состоянии вывести свою машину из гаража если не убрать с дороги трейлер зпт который убрать невозможно не повредив его тчк Милдред просила передать самый нежный привет тчк искренне ваш Френк Дюриэа”.
  Глава 19
  Харви Стэнвуд сворачивал газету, не отрывая глаз от лица Евы Реймонд, сидевшей напротив него за небольшим столиком в коктейль-баре.
  — Я просто поражен, — объявил он. Она зевнула.
  — Похоже, что ты злишься из-за чего-то. Между прочим, не забывай, что я еще не завтракала. Я ведь только что проснулась.
  — Ты, я думаю, еще не читала газет?
  — Нет, газет я не видела… Кстати, милый, а почему ты не позвонил мне вчера вечером?
  Он злобно взглянул на нее.
  — Ты ведь вчера вечером ездила в Петри.
  Была какая-то томная усталость в ее манере поднимать брови.
  — Петри, — произнесла она, повторяя за ним это название, как будто пыталась отыскать его в памяти. — Ах да, конечно, я вспомнила. Это тот городок, о котором ты рассказывал, что там еще целый скандал возник из-за участков, на которых якобы нашли нефть.
  — Ты была в Петри, — с угрозой повторил Стэнвуд, — чтобы увидеться с Ральфом Прессманом. Ты хотела попробовать уладить мои дела и попутно урвать и себе жирный кусочек… В конце концов, если между Прессманом и его женой отвратительные отношения, то почему бы не попробовать?
  — Харви, милый, о чем ты говоришь?
  — Ты прекрасно понимаешь о чем.
  — Ты что, нездоров?
  — Где, — очень тихо спросил он, — та пудреница, которую я тебе подарил, та самая, на которой выгравированы твои инициалы?
  Она открыла сумочку, заглянула вовнутрь, потом порылась в ней и вздрогнула, как будто от внезапно пришедшей ей в голову мысли. Внезапно она подняла голову.
  — Послушай, ты помнишь, я отдала ее тебе позавчера, когда мы с тобой танцевали? Ты сунул ее в карман пиджака… Ты мне ее отдашь обратно, дорогой?
  Она протянула ему руку через стол.
  — Ничего не выйдет, — заявил Стэнвуд.
  — Что ты имеешь в виду?
  Стэнвуд открыл газету на второй странице, свернул ее так, чтобы была видна фотография, и перебросил ее через столик.
  На фотографии была хорошо видна женская пудреница с разбитым зеркальцем и выгравированными инициалами “Е.Р.”. Над фотографией крупными буквами был напечатан заголовок: “Полиция находит женскую пудреницу на пороге комнаты, где был убит человек”.
  — Харви! — еле выдохнула она, дыхание у нее перехватило. — Что произошло?
  — Убит Прессман. На крыльце его дома полиция обнаружила твою пудреницу… Может быть, будет лучше, если ты просто прочитаешь всю статью?
  Она опустила глаза на газету и, с трудом заставив себя сосредоточиться, прочитала статью, озаглавленную: “В жертве нападения опознали известного бизнесмена из Лос-Анджелеса”.
  Закончив читать, она подняла на него расширенные от изумления глаза, где-то в глубине которых притаился страх.
  — Харви, это ты сделал?
  — Не валяй дурака!
  — Кроме тебя некому. Моя пудреница была у тебя в кармане позапрошлой ночью, и…
  — Я отдал ее тебе тут же, как только мы вернулись к столику.
  — Я что-то этого не припомню.
  — Я положил ее тебе в сумочку.
  — Не видела этого.
  — Но так оно и было!
  Голосом, в котором звучало сомнение, она произнесла:
  — Хорошо, дорогой, все в порядке. Я обещаю подтвердить эти твои слова, а что тогда останется мне?
  — А тебе останется, — жестоко заявил Харви, — только объяснить, что ты делала на крыльце этого самого дома в округе Санта-Дельбарра.
  Она покачала головой. Стэнвуд облокотился о столик.
  — Ну ладно, детка, хватить меня дурачить. Я же говорил тебе, что Прессман и его жена были на грани разрыва. Я говорил тебе, что он большой любитель красоток. Я еще говорил тебе, что, если он не вернется в контору, у меня будет шанс выкрутиться… Ты могла попробовать одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Я думаю, ты все ловко подстроила. Предположим, в машине, на которой ты ехала, кончился бензин. Тебе пришлось прошагать с полмили, прежде чем ты наткнулась на его домик. Тебе, конечно, страшно не хотелось его беспокоить, но больше нигде не было телефона, только у него, и ты спросила, не будет ли он так любезен позвонить, чтобы кто-нибудь приехал и помог тебе с машиной. Ты была почти уверена, что в этот утренний час ты вряд ли сможешь кому-нибудь дозвониться.
  Внезапно маска снисходительной любезности, с которой она слушала его рассказ, слетела с ее лица. Оно стало холодным и жестким.
  Ты почему сказал: “В этот утренний час”? — спросила она; слова, казалось, легко слетали с ее губ.
  — Да потому, что если бы ты решила провернуть такое дело, то наверняка выбрала бы именно предутренний час: когда слишком поздно для того, чтобы он мог отказать тебе, и слишком рано для того, чтобы ему самому заняться твоей машиной.
  Она одарила его сияющей улыбкой. — Ты хотел бы подставить меня, да, дорогой?
  — О чем это ты?
  — Да ведь это ты поехал туда и либо случайно выронил мою пудреницу из кармана пиджака, когда убивал его, либо сделал уже намеренно после убийства. Я так думаю, ты надеялся, что меня оправдают, если я смогу доказать, что действовала в целях самообороны.
  — Детка, ты сошла с ума.
  — Хорошо, — вдруг сказала она. — Я возьму это на себя.
  — Что именно?
  — Я скажу, что была там, чтобы защитить тебя.
  — Но ты ведь действительно была там?!
  — Конечно была, дорогой.
  — Ну, черт возьми, ты ничего не должна говорить окружному прокурору.
  — Но почему? Мне, например, кажется, что это именно то, что ты хотел.
  — Ева, послушай меня! Была ты, в конце концов, там или нет?
  — Конечно, я там была, дорогой, — если это тебе поможет выкрутиться.
  — Проклятие! — пробормотал Стэнвуд, с облегчением вздохнув.
  Ева Реймонд оглянулась, подзывая к столу официанта.
  — Еще один коктейль для меня, — велела она.
  Глава 20
  Сумерки уже начали сгущаться, когда Грэмпс Виггинс аккуратно припарковал машину, пользуясь зеркалом особой конструкции, установленным на багажнике, которое было задумано специально для того, чтобы присоединять к ней трейлер.
  Милдред, одетая в кокетливый фартук, появилась в дверях кухни и с угрюмым лицом наблюдала за его манипуляциями.
  Пока Грэмпс возился с трейлером, он не замечал ее, затем он поднял голову и улыбнулся.
  — Привет, Милдред.
  — Привет, Грэмпс.
  — Меня изругали последними словами.
  — Это что! Считай, что ты еще ничего не слышал.
  Грэмпс вылез из машины, обошел вокруг нее и прицепил к ней трейлер. Замкнув крепящее устройство, он поднялся на крыльцо.
  — Ну давай теперь ты высказывайся.
  — И что я должна сказать, Грэмпс?
  — Ну, например, какого черта я уехал и закрыл вам выезд из гаража и все такое.
  Она расхохоталась.
  — У тебя мания преследования.
  — Да нет, мне действительно жаль. Я как-то забыл о существовании машины Френка. Торопился очень, понимаешь, а трейлер нужно же было где-то оставить.
  — Да ладно, это, в конце концов, не так важно. Френк вполне может обойтись без машины, ведь в городе полным-полно такси, а тем более для официальных поездок у него есть служебная машина… Что-нибудь съестное у тебя есть?
  — Нет.
  — Тогда входи и устраивайся. У меня еще немного дел на кухне.
  — А где Френк?
  — Он еще в офисе. Сегодня у него тяжелый день. Грэмпс вошел на кухню и с порога заявил:
  — А в этом доме есть что-нибудь выпить?
  — Ничего такого, что могло бы тебя заинтересовать, и не вздумай опять попробовать меня соблазнить какой-либо своей дьявольской смесью. Тот последний коктейль, который мы готовили по твоему рецепту, заставил меня забыть об ужине, мясо подгорело, а Френк был вообще на себя не похож.
  — Ничего подобного, — возразил Грэмпс. — На лице его было написано самое невинное удивление. Он вообще был слабый. И согласись, голова от него наутро совершенно не болит, так ведь?
  — Не болит, не болит.
  — Ну вот, а ты почему-то сердишься. А самой-то коктейль понравился.
  — Но послушай, Грэмпс, болит наутро голова или нет, это еще не самое главное в жизни. Мне бы хотелось еще по возможности ясно соображать.
  — Но я же тебе говорю, он был слабый. Подожди минутку, я сейчас сбегаю и выпью глоточек, даже не буду тратить время, чтобы смешать коктейль… Ты точно не составишь мне компанию?
  — Точно, абсолютно верно, даже не рассчитывай на меня, — заявила она?
  — Да, кстати, раз уж об этом зашел разговор, на ужин тебя ждет рубленое мясо.
  — Ну, — промурлыкал Грэмпс, — рубленое мясо — это вещь. — Но добавил с изрядной долей сомнения: — Когда его правильно приготовят.
  — Пожалуйста, без инсинуаций, — оборвала она его. — Попробуй только скажи, что мясо не вкусное. В этом случае тебе будет позволено только наслаждаться его запахом снаружи.
  — А лук ты туда положила?
  — Ну еще бы!
  — А чеснок?
  — И чеснок, только немного.
  — А чеснок, протертый с солью, у тебя есть?
  — Есть.
  Ну ладно, положи мне немножко на тарелку, я потом сам добавлю в мясо, если понадобится, — попросил Грэмпс. — Все-таки мясо без чеснока не мясо.
  Он отправился на задний двор, отпер дверцу своего трейлера, прошел в крошечный закуток, который он сам именовал кухней и налил себе стаканчик смеси собственного изобретения. Вернувшись в дом, он увидел Милдред, накрывавшую на стол к ужину.
  Грэмпс попробовал мясо, добавил чеснок с солью, снова попробовал и одобрительно кивнул.
  — Ты еще приготовила подливку?
  — Ага.
  — Получилось неплохо. Только так и надо, ведь рубленый бифштекс без подливки невозможно есть. Он будет по вкусу напоминать подошву. Я, когда хочу приготовить бифштекс, вообще подливку делаю заранее. Беру сначала много-много лука и жарю его первым. К тому времени, как поджарится лук, и мясо поспеет. Ведь нет никакой необходимости зажаривать его так, чтобы оно по вкусу напоминало подошву, лучше всего его слегка обжарить с луком, а потом добавить туда подливку и чуть-чуть потушить.
  — Я с тобой не спорю.
  — А если туда добавить еще побольше чеснока, то мясо получится — пальчики оближешь!
  — Френку нельзя есть много чеснока. Тем более что ему часто приходится допоздна засиживаться на работе… Да еще ведь он никогда не знает заранее, когда он может там понадобиться.
  — Да, я понимаю. А сегодня вечером чем он занят? Все то же дело об убийстве?
  — Угу.
  — Докопался до чего-нибудь? — спросил Грэмпс, будучи не в силах скрыть волнение.
  Она рассмеялась.
  — Пока он занимается самой что ни на есть скучной, обыденной работой: допрашивает кое-кого из Лос-Анджелеса. Он вызвал их сюда.
  — Угу, — промямлил Грэмпс.
  — Положить тебе еще немножко подливки, Грэмпс?
  — Не знаю даже, по-моему, я и так объелся, — задумчиво сказал Грэмпс. — Подливка тебе чертовски удалась. Это к тебе перешло от Виггинсов — мы все отлично готовим.
  Он еще немного подумал и протянул ей тарелку.
  Милдред с удовольствием наполнила ее до краев. Грэмпс снова добавил туда изрядную толику чеснока с солью и уже почти что расправился со второй порцией, когда вдруг конвульсивно дернулся и прижал ладонь ко рту.
  — Что случилось? — воскликнула Милдред.
  — Зуб с дуплом, — скривившись, сказал Грэмпс и передал ей пустую тарелку. Другой рукой он осторожно погладил челюсть. — Проклятый чертов зуб! Сто лет назад уже надо было его залечить! Покоя от него нет. То ничего-ничего, а то вдруг как скрутит, как сейчас. Господи помилуй!
  Грэмпс, стремительно поднявшись, оттолкнул от себя стул и принялся крутить по комнате.
  — Давай я тебе накапаю на вату немножко камфары, положишь ее между больным зубом и щекой, — предложила Милдред.
  — А у меня нет камфары, — буркнул Грэмпс.
  — Погоди, кажется, у меня есть немного, сейчас я посмотрю.
  Милдред вскочила и помчалась в ванную, где она держала лекарства. Уже через несколько минут она вернулась обратно, держа в руках маленькую бутылочку и кусочек марли.
  — Вот, все готово, Грэмпс. Давай, я сделаю.
  — Нет уж, спасибо. Я все сделаю сам, — заявил Грэмпс. — Тем более что мне лучше знать, где у меня болит… Не сердись, Милдред, но когда зуб болит, так страшно, что кто-нибудь его заденет, ты ведь сама это знаешь.
  Грэмпс взял марлю и бутылочку и ушел к себе. Через некоторое время он вернулся и вернул лекарство Милдред.
  — Ну что, получше стало? — участливо спросила Милдред.
  — Да нет пока, — проворчал Грэмпс. — Черт возьми, а ведь я знаю такие капли, которые мгновенно снимают зубную боль. Почему я вовремя не запасся ими, старый дурак… Послушай, Милдред, съезжу-ка я за ними сейчас, я ненадолго, но ты, во всяком случае, не жди меня. Я сам поставлю трейлер за домом. Постараюсь, чтобы он не мешал.
  — Да оставь ты его на дорожке, — участливо предложила она. Когда ты уедешь, я просто перегоню машину Френка на другое место. В конце концов, ее можно поставить и на улице, а ты будешь пользоваться дорожкой. А если ему понадобится куда-то съездить ночью, то его машина будет у него под рукой.
  — Хорошо, — согласился Грэмпс. — Но ты не волнуйся и не ищи меня, если я задержусь. Постель у меня с собой в трейлере.
  Грэмпс прошел через кухню и вышел в холл, толкнул незапертую дверь и спустился с крыльца во дворик. Через несколько секунд Милдред услышала, как чихнул и взревел мотор старой машины Грэмпса, и краем глаза заметила в окне кухни проехавший мимо трейлер.
  Тяжело вздохнув, как это обычно делают женщины, отчаявшись переделать невозможный характер мужчины, она вошла в холл, сняла телефонную трубку и набрала номер конторы мужа.
  — Слушаю, — раздался в трубке резкий и нетерпеливый голос Френка.
  — Извини, что беспокою тебя, милый, — сказала Милдред. — Но, видно уж, это наш крест. Мой почтенный дедушка появился наконец, пообедал и, услышав вдруг, что ты еще в офисе, тут же немедленно изобрел внезапно сразившую его невыносимую зубную боль. Мне кажется, это был просто предлог, чтобы удрать из дома и попробовать что-то разузнать об этом деле.
  До Милдред донеслось довольное хихиканье Френка.
  — Придется отдать должное его настойчивости… А ты уверена, что он все это выдумал?
  — Если хочешь знать, то это была типичная симуляция. И сыграл он свою роль замечательно, только я-то его знаю, как себя, пускай дурачит кого-нибудь еще.
  — Хорошо, — весело сказал Френк. — Пусть приезжает. Я для его встречи организую целый комитет.
  — Ты не можешь сказать, когда вернешься?
  — Нет.
  — Много работы?
  — Да.
  — Свидетелей слушаешь?
  — Да.
  — Любишь меня?
  — Конечно.
  — Хорошо, я тебя буду ждать.
  Милдред повесила трубку и с улыбкой отнесла пузырек с камфарой обратно в ванную.
  Глава 21
  Во всех кабинетах офиса окружного прокурора горел яркий свет. Грэмпс Виггинс повернул ручку входной двери и убедился, что дверь незаперта. Он на цыпочках вошел в приемную.
  Но немедленно зазвенел звонок, проведенный от входной двери прямо в личный кабинет прокурора, и на пороге комнаты, на двери которой висела табличка: “Окружной прокурор”, немедленно появился Френк Дюриэа.
  — Привет, Грэмпс, — радушно сказал он без малейшего удивления в голосе. — Как дела? Все в порядке? Ничего не болит?
  — У кого? У меня? — Изумленный его внезапным появлением Грэмпс не знал, что сказать. — У меня все чудесно. И вообще, все хорошо. Да у меня, можно сказать, в жизни никогда ничего не болело.
  — А как насчет зубов?
  Грэмпс принял сокрушенный вид.
  — Ах да, — извиняющимся тоном промямлил он. — Это так, ерунда. Кольнуло слегка, ничего серьезного. Наверно, что-то попало в дупло.
  — А сейчас уже все прошло?
  — Да, все в порядке… Тебе звонила Милдред?
  — Да, видишь ли, она немного беспокоилась из-за тебя.
  Грэмпс уже овладел собой.
  — Да нет, со мной все в порядке. Я положил на зуб компресс с каким-то лекарством, оно прекрасно помогает. А Милдред сказала мне, что ты сегодня допоздна будешь здесь, и я решил заехать к тебе, спросить, может, тебе помочь чем-нибудь?
  — Да нет, спасибо, — ответил Дюриэа.
  Прости, что поставил так неудачно трейлер. Я просто решил почему-то, что твоей машины нет в гараже. У меня и совесть была неспокойна, хотелось извиниться.
  — Да все в порядке, не волнуйся, — улыбаясь, сказал Дюриэа и, входя в приемную, прикрыл за собой дверь кабинета.
  — Я к тебе заехал на своей старушке, оставил ее тут, во дворе, — продолжал Грэмпс. — Подумал, может быть, если ты закончил, так мы вернемся домой вместе. Поскольку я у тебя в долгу за то, что запер твою машину в гараже, может, ты меня простишь, если я тебя подброшу.
  — Да нет, спасибо, я еще хочу поработать сегодня. Приеду попозже.
  — А тут еще кто-нибудь есть? — с внезапно проснувшимся любопытством спросил Грэмпс.
  Дюриэа молча кивнул.
  — Свидетель? — выдохнул Грэмпс. — Можно сказать и так.
  — Это в связи с убийством Прессмана? Дюриэа хмыкнул.
  — Это молодой человек по фамилии Стэнвуд. Он бухгалтер и финансовый советник у Прессмана. И сейчас он приехал как раз в связи с этим делом. Я его вызвал для того, чтобы выяснить кое-что о финансовом положении Прессмана.
  — О-о, — произнес Грэмпс, в его голосе ясно слышалось разочарование. — А я-то думал, ты допрашиваешь кого-то по делу об убийстве третьей степени.
  — Убийства третьей степени не бывает, — улыбнулся Дюриэа.
  — Может быть, я смогу чем-нибудь помочь, — с надеждой спросил Грэмпс. — Может быть, тебе нужно будет что-то записать? Например, показания свидетеля, если он вдруг захочет что-то рассказать.
  — Нет, — с улыбкой отказался Дюриэа. — Единственное, что вы можете сделать, это отправиться домой и составить Милдред компанию до моего возвращения.
  — Ну, Милдред и без меня не скучает. А может, я просто посижу здесь, подожду? Может быть, я и пригожусь.
  — И чего вы хотите подождать? — поинтересовался Дюриэа.
  — Ну, ты освободишься, и мы поедем домой. Дюриэа не смог сдержать улыбку.
  — Ну хорошо, Грэмпс. Посидите здесь. Не скучайте. Грэмпс уселся на стул, стоявший около дверей кабинета Дюриэа. Когда Дюриэа закрыл за собой дверь, Грэмпс вытянул шею. Нисколько не смущаясь, он приложил ухо к замочной скважине, пытаясь услышать, что же происходит внутри, в кабинете. В щелочку ему удалось увидеть профиль шерифа и бледное, усталое лицо Харви Стэнвуда. Затем дверь плотно прикрыли, и щель исчезла.
  Грэмпс откинулся на спинку стула, вытащил из внутреннего кармана куртки свою старую трубку с обгрызанным чубуком, аккуратно набил ее, поднес спичку и блаженно выпустил облачко синеватого дыма.
  Трубка была уже наполовину выкурена, когда внезапно приоткрылась входная дверь и в приемную заглянула молодая женщина, немного испуганная на вид и робко спросила:
  — Это офис окружного прокурора?
  — Совершенно верно, — ответил Грэмпс. — Входите. Вам нужен окружной прокурор? Он сейчас занят. Может, вы хотите ему что-то передать? Я к вашим услугам.
  Она неуверенно сказала:
  — Меня зовут Ева Реймонд, я из Лос-Анджелеса. Окружной прокурор звонил мне и просил сегодня вечером подъехать сюда.
  И опять открылась дверь кабинета прокурора, Френк, стоя на пороге, бросил взгляд на Грэмпса и поинтересовался:
  — Вы трогали дверь, Грэмпс?
  — Тут пришла молодая леди, она хочет видеть прокурора, — указал на нее Грэмпс.
  Дюриэа выглянул из кабинета и улыбнулся, увидев Еву.
  — Добрый вечер. Вы — мисс Реймонд?
  — Да.
  — Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы не можете подождать меня? Я скоро освобожусь.
  — А долго придется ждать?
  — Думаю, не больше пятнадцати минут.
  — Хорошо, я подожду.
  Поколебавшись немного, Дюриэа взглянул на Грэмпса.
  — Если у вас есть какие-то дела в городе, то вы вполне можете уехать и вернуться через четверть часа.
  — Да нет, спасибо. Я лучше посижу здесь. Никакого желания болтаться где-то. Мозоли, видишь ли, беспокоят.
  — Вам совсем не нужно ждать меня, Грэмпс, — предложил Дюриэа. — Шериф здесь, он меня подбросит.
  — Ну хорошо, — кивнул Грэмпс. — Тогда я просто немного посижу. В любом случае домой-то я вернусь. Так что ты не волнуйся.
  Дюриэа все медлил, этот вариант его явно не устраивал; наконец, видно, какая-то мысль пришла ему в голову.
  — Очень хорошо, — бросил он и вернулся к себе в кабинет, плотно закрыв за собой дверь.
  Грэмпс бросил заинтересованный взгляд на девушку:
  — Вам не мешает трубка?
  — Совсем нет, не беспокойтесь.
  — Табачок у меня довольно-таки крепкий.
  — Я люблю запах трубочного табака. — Она взглянула на него. — Он крепкий, но в то же время какой-то “мужской”.
  Грэмпс одобрительно поглядывал на нее. Она внезапно подняла голову, перехватила его взгляд и смущенно одернула юбку.
  Грэмпс снова, казалось, занялся своей трубкой.
  — А вы были знакомы с Прессманом? — неожиданно спросил он.
  Она встретилась с ним глазами.
  — Нет.
  Грэмпс усмехнулся.
  — Тогда очень странно, зачем вы могли понадобиться окружному прокурору.
  — Я тоже хотела бы это узнать.
  — Да-а, разве можно было представить еще несколько дней назад, что такое может произойти.
  — А вы-то как с этим связаны? Вы свидетель?
  — Нет, конечно, — отмахнулся Грэмпс. — Я что-то вроде частного сыщика, провожу свое собственное расследование. Конечно, я не пытаюсь вмешиваться в ваши дела, но иногда, если человек может потолковать с кем-то о своих проблемах, ему часто самому удается в них разобраться, да и на вопросы часто отвечать становится легче.
  Некоторое время она, казалось, размышляла над его словами, затем внезапно спросила:
  — А окружной прокурор, он что, совсем молодой?
  — Да, можно сказать, молодой.
  — Я, вообще-то, ожидала встретить кого-то гораздо более опытного.
  — Он, конечно, молодой, но опыта ему не занимать, — горячо заявил Грэмпс. — Не заблуждайтесь на этот счет. Он очень упорный и очень умный человек.
  — Ну а вы кто такой?
  — Да как вам сказать, я ему что-то вроде родственника, нечто вроде члена семьи, правда по браку.
  — Вы родственник его жены?
  — Да.
  — Ее отец?
  — Отец?! Как бы не так! Я ее дед.
  Ева Реймонд вытаращила на него глаза.
  — Боже мой, но вы совершенно не похожи на чьего-то дедушку!
  — Я не чувствую себя стариком, — гордо объявил Грэмпс. — Я ведь езжу то туда то сюда, и не так уж много возможностей у меня было праздновать свой день рождения, может быть, поэтому я и не ощущаю своих лет. Ни ликеры, ни дни рождения — ничто на меня не действует. А ведь есть люди, на которых и то и другое действует так, что они наживают кучу проблем. А я — я совсем не такой.
  Она одобрительно взглянула на него.
  — Да, вы правы, некоторых людей старость, похоже, обходит стороной. А в, вас, похоже, жизнь так и кипит. Вы, наверное, хотите поговорить с ним после того, как он освободится?
  — Нет, не совсем. Просто я хочу подбросить его домой.
  — Может, вы мне скажете, кто там у него в кабинете?
  — Да вообще-то мог бы сказать, — протянул Грэмпс.
  — Ну так как же? Грэмпс ухмыльнулся.
  — Может быть, вы мне скажете, почему на самом деле он хотел вас увидеть?
  — Вы думаете, я знаю? Ну правда, я не знаю, зачем ему понадобилось со мной поговорить, но мне бы ужасно хотелось это узнать. Господи, я же уверена, что там, у него в кабинете, целая компания.
  Некоторое время она внимательно смотрела на него, затем уверенно произнесла:
  — Харви Стэнвуд.
  — А вы знакомы со Стэнвудом?
  — Да, конечно.
  — И хорошо его знаете?
  — Достаточно хорошо. Грэмпс пыхнул трубкой.
  — Может быть, поэтому он вас и пригласил сюда.
  — Может быть. Но чем я могу ему помочь? Я свободная, белая, совершеннолетняя женщина. И могу поступать так, как мне хочется. У нас нет закона, запрещающего девушке иметь приятеля и проводить с ним свободное время.
  — Тут я с вами не спорю, — хмыкнул Грэмпс.
  — А Харви действительно здесь?
  — Да не стоит так волноваться из-за этого, деточка, — произнес Грэмпс. — Вы лучше сядьте ко мне поближе, чтобы нас не могли услышать в кабинете.
  Она пересела на соседний стул.
  — Ну вот и чудесно, — сказал Грэмпс. — Харви Стэнвуд действительно сейчас в кабинете прокурора. И если уж вы хотите узнать мое мнение, то вид у него достаточно бледный.
  Ева Реймонд попыталась вздохнуть, но у нее перехватило горло.
  — Я хочу войти туда, и немедленно.
  — Я бы на вашем месте этого не делал.
  — Почему же?
  — А все это будет выглядеть так, будто вы боитесь, чтобы ваш приятель не ляпнул чего-нибудь, — заявил Грэмпс. — Почему бы ему самому не позаботиться о себе. Ему ведь не в чем признаваться, не так ли?
  — Нет, конечно же нет.
  — А для чего окружному прокурору понадобилось его видеть?
  — Не знаю. Сама хотела бы это знать.
  — Может быть, его интересует что-то, связанное с финансовыми операциями?
  — Может быть, — сказала она без особой уверенности в голосе.
  — Что могло заставить Стэнвуда пойти на убийство? — без обиняков спросил Грэмпс.
  Она вскочила при этих словах так, как будто он коснулся ее раскаленным железом.
  — Какого черта? О чем вы толкуете?
  — Я просто прикидываю, какой у него мог быть мотив, — ответил Грэмпс.
  — Не знаю, по-моему, у него его не было. Грэмпс сказал:
  — Вот забавно, для чего же тогда окружной прокурор заставил его тащиться сюда аж из Лос-Анджелеса? Если ему нужно было узнать что-то обычное, он мог бы обратиться в лос-анджелесскую полицию.
  — Ну положим, меня-то он тоже заставил приехать сюда из Лос-Анджелеса, — заявила Ева Реймонд.
  Грэмпс уставился на нее с непонимающим видом, как будто впервые заметил, что он в приемной не один.
  — Черт меня побери, если это не так, — пробормотал он.
  На минуту наступило молчание, затем Ева не выдержала:
  — Что он за человек? Он не из тех, случайно, кто стучит кулаком по столу и орет на вас?
  — Ну нет, Френк не такой, — возмутился Грэмпс. — Он вообще-то добрый и мягкий человек. Он еще сто раз извинится, что позволил себе вызвать вас сюда из Лос-Анджелеса. Задаст вам потом несколько вопросов и заставит вас поверить, что все уже позади, а затем вдруг внезапно задаст вам вопрос, которого вы не ждете, и будет затем наблюдать, как вы будете барахтаться, пытаться как-то ответить, а сами будете запутываться все больше и больше.
  — А вот здесь вы не правы. — заявила она. — Ничего подобного со мной не может произойти, потому что мне просто нечего скрывать.
  — Ну да, конечно, — согласился с ней Грэмпс, но голос его звучал как-то неубедительно.
  Она взглянула на наручные часы и возмутилась:
  — В конце концов, о чем можно так долго говорить с Харви… И почему, скажите на милость, он не мог задавать вопросы одновременно мне и Харви?
  — Может быть, ему именно так и нужно, чтобы вы отвечали ему не одновременно, — высказал предположение Грэмпс. — А Джордж Карпер вам знаком?
  Она не повернула головы, и лицо ее не изменилось, но веки ее испуганно дрогнули.
  — Почему вы об этом спрашиваете?
  — Да я просто раздумываю, не об этом ли сейчас Френк спрашивает Стэнвуда?
  — А Карпер-то какое ко всему этому имеет отношение?
  — Меня это, кстати, тоже интересует, — пробормотал Грэмпс.
  — Вообще-то, насколько я знаю, — объяснила Ева, — мистер Карпер занимается разведением крупного рогатого скота. Не думаю, чтобы у него и у мистера Прессмана были какие-то точки соприкосновения.
  — Вы так хорошо его знаете?
  — Достаточно.
  — А вы когда-нибудь разговаривали с ним?
  Она на мгновение заколебалась было, потом резко бросила:
  — Нет, никогда.
  — А Харви Стэнвуд был с ним знаком?
  — Думаю, что да. Он как-то при мне упоминал это имя.
  — А Харви случалось говорить с вами о своих финансовых проблемах, о своих операциях в качестве помощника Прессмана?
  — Он никогда не говорил мне ничего такого, что являлось бы коммерческой тайной.
  — Но вообще иногда что-то говорил?
  — Естественно. Ведь наше с Харви будущее зависело от того, насколько он будет преуспевать.
  — А как получилось, что он не служил в армии?
  — Его освободили от призыва в армию по причине какого-то небольшого отклонения в физическом отношении. Но я так поняла, что его всегда могут заставить повторно пройти медицинское освидетельствование.
  — Скажите, а когда же вы планировали пожениться?
  — А вам не кажется, что вы задаете слишком много вопросов?
  Грэмпс искоса взглянул на нее и неопределенно хмыкнул.
  — Вы никогда не пробовали, так, разнообразия ради, не совать свой нос в чужие дела? Для вас это может стать большой переменой в жизни.
  — Хорошо, я попробую, — буркнул Грэмпс и, направившись к заваленному журналами столу, начал копаться в них, что-то неразборчиво бормоча себе под нос.
  Наконец, выбрав себе из этой кипы один из толстых еженедельников, он вернулся на свое место и рявкнул:
  Черт знает что, а не офис окружного прокурора! Нет ни одного детективного журнала!
  Ева Реймонд продолжала пребывать в молчании, и Грэмпс принялся читать.
  Через несколько минут Ева не выдержала.
  — А что вы узнали о Карпере? — коротко спросила она.
  — Ничего о нем не знаю, — также коротко ответил Грэмпс.
  — Но ведь вам знакомо его имя.
  — Да.
  — А как вы его узнали? Вам сказал окружной прокурор?
  Единственным ответом на это было неопределенное ворчание, которое можно было понимать как угодно. Он продолжал внимательно разглядывать еженедельник.
  Мистер Дюриэа говорил вам что-нибудь о Джордже Карпере, — продолжала настойчиво допытываться она.
  — Глядите-ка, а мне показалось, что вы не хотите со мной разговаривать?
  — Ну-у, мне просто хотелось бы, чтобы вы ответили на мой вопрос.
  — Почему?
  — Потому что… Потому что это много значит для меня.
  — Ну да, конечно! То, что я говорил до сих пор, не производило на вас ни малейшего впечатления, — раздраженно сказал Грэмпс. — Но стоило мне только заикнуться о Карпере, как вы сразу разволновались. В чем же дело?
  Она вздернула плечи с независимым видом:
  — Ничего подобного!
  Бросив быстрый взгляд на дверь кабинета окружного прокурора, она раскрыла сумочку, вытащила оттуда пудреницу и принялась приводить в порядок лицо.
  Небрежным тоном Грэмпс заметил:
  — А пудреница-то у вас, похоже, совсем новенькая. Так же небрежно она заметила:
  — Дешевка. Я сегодня нашла ее в универмаге.
  — Как жаль, что та, ваша прежняя пудреница, разбилась, — задумчиво сказал Грэмпс.
  Она взглянула на него в упор поверх пудреницы, и глаза ее, казалось, наполнились холодной ненавистью.
  — По-моему, вы хотите найти какое-то применение инициалам, выгравированным на той, другой пудренице, которая сейчас в полиции. Так вот, это ложь!
  — Что именно? — поинтересовался Грэмпс.
  — То, в чем вы собираетесь меня обвинить.
  — Вы считаете, что я…
  Неожиданно открылась дверь кабинета окружного прокурора. Дюриэа вывел в приемную Харви Стэнвуда.
  — Спасибо, мистер Стэнвуд. Я…
  Невозможно было ошибиться в выражении лица Стэнвуда, когда он увидел сидевшую на стуле в приемной Еву Реймонд. Он был изумлен.
  — Эй, Ева, привет! Ты сюда за мной приехала? Дюриэа предупредительно ответил:
  — Я должен задать мисс Реймонд несколько вполне обычных вопросов.
  — Вот это да! — воскликнул Стэнвуд. — А я и не знал, что ты здесь. Я… послушай, Ева, я посижу, пожалуй, с тобой в кабинете, пока тебе задают вопросы, а потом мы вместе вернемся в Лос-Анджелес.
  — Я бы предпочел, чтобы вы подождали здесь, — вежливо сказал Дюриэа, но по его тону чувствовалось, что вопрос этот не подлежит обсуждению.
  Стэнвуд вздрогнул, попытался что-то возразить, но потом решил, что делать этого не стоит. Его взгляд скользнул по Грэмпсу, не задерживаясь на нем, но затем снова остановился на нем с тем удивленным выражением, с которым обычно люди задают себе вопрос: “А где же я мог его видеть?”
  — Добрый вечер, — дружелюбно сказал Грэмпс.
  — Заходите в кабинет, мисс Реймонд! — пригласил ее Дюриэа.
  — А нельзя ли Харви… — начала Ева, но Дюриэа взял ее за локоть и ввел в кабинет, дверь захлопнулась за ними, лишая возможности дослушать конец фразы.
  Стэнвуд подошел к столику, на котором лежали журналы, сделал вид, что он перебирает их, но краем глаза продолжал наблюдать за Грэмпсом Виггинсом, пытаясь вспомнить, где он его видел.
  Грэмпс решил помочь ему.
  — Мы где-то с вами раньше встречались, — начал он, — причем недавно. Только не могу вспомнить, где это было.
  У Харви Стэнвуда вырвался нервный смешок.
  — Я как раз сейчас об этом и думал, — признался он. Грэмпс встал и протянул ему руку.
  — Моя фамилия Виггинс, — сказал он приветливо.
  — А я Харви Стэнвуд.
  Они обменялись рукопожатиями.
  — Здесь такая куча журналов, — хмыкнул Грэмпс. — И как назло ни в одном нет детектива.
  — А я искал какой-нибудь финансовый журнал или вообще какое-то серьезное чтиво, — объяснил Стэнвуд. — Но здесь только какие-то бульварные журналы.
  — Это точно. Сам-то я люблю детективы и спортивные газеты, посвященные скачкам.
  — Ох уж эти скачки, — засмеялся Стэнвуд.
  — Нет, это не по моей части. Я… — Внезапно он осекся, и в глазах его появилось изумление.
  — Похоже, что вы меня наконец-то узнали, — спросил Грэмпс.
  — А вы не были сегодня утром в Лос-Анджелесе?
  — Был.
  — По-моему, это вас я видел сегодня в баре на Гранд-авеню, вы еще читали в спортивной газете статью о скачках и делали какие-то пометки.
  — Точно, это был я! — воскликнул Грэмпс. — Попали в самую точку. Вы сидели за соседним столиком сбоку от меня. Теперь я вспомнил и вас, и вашего приятеля, с которым Вы сидели за столиком.
  Харви Стэнвуд внезапно утратил интерес к журналам.
  — С Джорджем, — пробормотал он. — Вот черт, а я забыл об этом рассказать прокурору.
  — Да? — вопросительно произнес Грэмпс.
  — Конечно, конечно, — забормотал Стэнвуд. — Я был… я, собственно говоря…
  Он резко повернулся и, подойдя к дверям кабинета, постучал.
  Прошло не меньше минуты, прежде чем Дюриэа распахнул дверь. Лицо у него было недовольное, и взгляд, который он бросил на Грэмпса, ясно говорил о том, как непоколебимо он уверен, что именно Грэмпс отвлекает его от работы.
  Затем он увидел Стэнвуда, стоявшего около двери, и удивился:
  — Слушаю вас, мистер Стэнвуд, в чем дело? Стэнвуд неуверенно начал:
  — Похоже, что я все сначала не понял, мистер Дюриэа, поэтому хотел бы кое-что объяснить.
  Дюриэа продолжал стоять в дверях:
  — Что же вы хотите?
  — Когда вы меня спросили о Карпере, я кое-что забыл вам сказать и… и есть еще одна вещь, о которой я умолчал.
  — Почему же? — Этот короткий вопрос прозвучал резко, как выстрел.
  — Ну, — неуверенно начал Стэнвуд, — дело в том, что моя роль в этом деле достаточно щекотливая. Я по-прежнему считаю себя обязанным представлять интересы Прессмана, а в этом деле есть кое-какие аспекты, которые пока что не должны стать достоянием гласности.
  Непререкаемым тоном Дюриэа заявил:
  — Если вы будете мешать расследованию или в интересах вашего бизнеса делать какие-то ложные заявления и заводить следствие в тупик, то вы очень скоро значительно ухудшите свое положение.
  — Я это все понимаю, — прервал его Стэнвуд. — Я как раз все хорошенько взвесил и хотел бы внести некоторые изменения в свои показания.
  — Хорошо. Что вы хотели бы изменить?
  — Вы меня спрашивали, не встречался ли я с Карпером в последние дни, и я ответил, что нет. А потом вспомнил, что на самом деле мы с ним встречались, правда, это был очень короткий разговор на деловые темы.
  — И когда это было?
  — Сегодня.
  — Что же вы обсуждали?
  Ну как вам сказать — не думаю, что я имею право обсуждать это. Это было совершенно конфиденциально, и я, честно говоря, не представляю, как это сможет помочь вам в вашем расследовании.
  — Что-нибудь вы можете сказать о мотивах, которые могли бы толкнуть Карпера на убийство?
  — Боже мой, конечно же нет! Мистера Карпера просто невозможно представить в роли убийцы, да и какой у него мог быть мотив?!
  — Боюсь, — заявил Дюриэа, — что об этом вам придется предоставить судить мне. Все, что мне нужно узнать от вас, — это общая картина событий, интересы различных людей и их возможная мотивация… Так о чем вы говорили с Карпером?
  — В общем, наш разговор касался чисто конфиденциальных деловых отношений Карпера с Прессманом.
  — В чем заключались эти отношения?
  — Официально, — заявил Стэнвуд, — Карпер с Прессманом были в натянутых отношениях. А на самом деле отношения были, ну скажем, не совсем такими, какими могли показаться с первого взгляда.
  — Вы имеете в виду, что Карпер работал на Прессмана?
  — Нет, конечно, не совсем так, но были у них кое-какие общие дела, были и общие интересы.
  — А миссис Прессман об этом знала?
  — Нет, не думаю, чтобы мистер Прессман посвящал в это жену, по крайней мере в последнее время. Никто об этом не знал, кроме Карпера и меня.
  — И мистера Прессмана, конечно.
  — Ах да, естественно.
  — Расскажите мне, пожалуйста, поподробнее, какие у них были общие дела, — потребовал окружной прокурор.
  — Прессман передал Карперу четвертую часть своих прав на нефть. Никто об этом не знал. Официально Карпер ненавидел Прессмана. На самом деле они были партнерами в этом деле с нефтяными скважинами.
  Какое-то время Дюриэа обдумывал эту информацию. Внезапно он заговорил, возвысив голос так, чтобы Ева Реймонд могла слышать его из кабинета:
  — Хорошо, Стэнвуд. Я буду с вами откровенен. У меня есть свидетельские показания, которые говорят о том, что в ваших счетах есть недостача. У меня есть также информация о том, что мистер Прессман мог знать или подозревать об этой недостаче и, возможно, намеревался предпринять какие-то меры в том случае, если вы не возместите эти деньги. Что вы можете сказать на это? Стэнвуд вспыхнул от возмущения.
  — Мистер Дюриэа! Вы, по-моему, обвиняете меня в краже?!
  — Пока не обвиняю, — спокойно возразил Дюриэа. — Я просто задал вам вопрос. Но мне нужен четкий и исчерпывающий ответ. Постарайтесь не ошибиться, мне бы не хотелось выдвигать против вас обвинения — в том случае, если меня не удовлетворит ваше объяснение.
  Из дальнего угла раздался голос Евы Реймонд:
  — Я могу вам ответить, мистер Дюриэа. Каждый пенни из тех сумм, которые, как вы думаете, были похищены, были просто положены на депозит.
  — Погоди-ка, Ева, — прервал ее Харви, делая резкое движение вперед?
  — Дай мне ответить самому. Боюсь, здесь есть кое-что, чего ты просто не знаешь.
  — Прошу вас, мистер Стэнвуд, — сказал Дюриэа. Стэнвуд глубоко вздохнул.
  — Поскольку деловые отношения между Прессманом и Карпером были сугубо конфиденциальными, финансовая отчетность не оформлялась так, как это делается обычно. Те вложения, которые мистер Прессман делал, как один из компаньонов этого их совместного предприятия, изымались из оборота, при этом не делалось никакой регистрации. Фактически денежные суммы просто уплывали.
  — А потом? — спросил Дюриэа.
  — А потом, — откликнулся Стэнвуд, — когда эти вложения достигли бы значительных размеров, я должен был встретиться с мистером Карпером, сообщить ему, сколько вложили мы в этот нефтяной бизнес, указать, какую сумму должен вложить он, как компаньон мистера Прессмана, а мистер Карпер должен был передать мне эту сумму наличными. Я должен был взять эти деньги и разместить их таким образом, чтобы в финансовых документах не осталось никаких следов… Другими словами, это должно было компенсировать средства, изъятые нами из оборота.
  — довольно необычная операция, — заявил Дюриэа.
  — Ничего не поделаешь, мы сделали все, чтобы избежать малейшей огласки.
  — И ваш разговор с Карпером касался именно возмещения изъятых денег?
  — Нет, — покачал головой Стэнвуд, — не совсем. В действительности вышло так, что я занимался вопросом компенсации изъятых средств вместе с Карпером именно в тот день, когда погиб Прессман. Естественно, в этот день ни он, ни я не знали о его гибели. На самом же деле, как я теперь понимаю, наша с ним встреча имела место за несколько часов до того, как произошло убийство. — И что же случилось?
  — Мистер Карпер принес мне довольно большую сумму наличными. Я использовал эти деньги, чтобы компенсировать те средства, которые были изъяты из оборота.
  Поскольку мистер Прессман настаивал на том, чтобы все осуществлялось именно так, а не иначе, меня легко могли обвинить в растрате, если бы вздумали проверить кассу в тот небольшой интервал времени, когда деньги уже были изъяты, но еще не компенсированы Карпером. Правда, не буду скрывать от вас, что со всей очевидностью я представил себе это только сейчас. Понимаете, мистер Прессман был в курсе всей этой операции и хотел, чтобы именно так все и было, а тут вдруг он был убит, в общем, я представляю, как все это должно было выглядеть в ваших глазах, мистер Дюриэа.
  — Можете вы подробно написать мне, в чем состоял договор между Карпером и Прессманом? — спросил Дюриэа.
  — Могу, — поколебавшись, неуверенно сказал Стэнвуд, — но честно говоря, я не вижу никакой причины делать это.
  — Мне нужны условия договора.
  — Очень сожалею, мистер Дюриэа. Прежде чем сделать это, я должен иметь письменное соглашение сторон, то есть мистера Карпера и мистера Прессмана. Постарайтесь меня правильно понять. Я всего-навсего служащий. У меня нет никакого права в одиночку принимать подобные решения.
  — Надеюсь, и вы сможете правильно понять меня, — сказал Дюриэа. Я окружной прокурор, расследующий цело об убийстве, и я не потерплю, чтобы мне мешали это делать.
  — Ну что ж, я прекрасно вас понимаю.
  — Ну вот и чудесно, — кивнул Дюриэа. — Берите лист бумаги и попытайтесь как можно подробнее изложить суть и детали данного договора. Если для этого вам требуется получить согласие мистера Прессмана и мистера Карпера, это ваши проблемы, но мне нужно содержание договора.
  — Очень хорошо, мистер Дюриэа, — согласился Стэнвуд и повернулся к Еве. — Наверное, я не дождусь тебя, Ева. Я сегодня целый день на ногах и устал как собака.
  — Подожди все-таки, — попросила Ева. — Вы ведь не задержите меня надолго, мистер Дюриэа?
  — Не знаю, как получится, — ответил Дюриэа. — Все будет зависеть от вашей откровенности, — заявил он и захлопнул дверь кабинета.
  Глава 22
  Джейн Грейвен встретила Грэмпса Виггинса так же недоверчиво, как обычно встречала коммивояжеров, репортеров и чиновников из налогового управления.
  Но Грэмпс уже в дверях одарил ее сияющей улыбкой, и очень скоро лукавые искорки в его глазах, дружелюбие и жизнерадостность, так присущие ему, растопили лед ее подозрительности.
  — Да мне всего-то и нужно, что задать парочку вопросов о вашем шефе, мистере Прессмане, — смущенно объяснил Виггинс. — Я вас не задержу, мисс.
  — Прошу меня извинить, но я не имею право отвечать ни на какие вопросы относительно дел мистера Прессмана. Вы ведь не связаны с полицией, не так ли?
  — Нет, нет.
  — Тогда, боюсь, я ничем не смогу вам помочь.
  — Да я ведь, можно сказать, и не расследую это дело, — объяснил Грэмпс. — Так, только любопытствую…
  — Ну и что же вас интересует?
  Вы не знаете, давно он женился? — спросил Грэмпс.
  — Лет пять назад.
  — Хм-м… А жена, наверное, моложе его?
  — Да.
  — Намного?
  — Да, по-моему, лет на двадцать.
  — Наверное, прекрасно ладят между собой, не так ли?
  На лице Джейн Грейвен отразилось вежливое неодобрение, вызванное бестактностью непрошенного гостя.
  — Прошу прощения?..
  — Да я просто так поинтересовался, хорошо ли они живут, — объяснил Грэмпс.
  — Боюсь, мистер…
  — Виггинс.
  — Боюсь, мистер Виггинс, что тут уж я вам ничем не могу помочь. Если вас интересуют семейные дела мистера Прессмана, то было бы лучше узнать об этом у него самого. Я всего лишь секретарь мистера Прессмана.
  — А как давно он снял этот домик в Петри?
  — На этот вопрос я не могу вам ответить. В детали этого дела мистер Прессман не счел нужным меня посвятить. Он просто говорил мне, что я должна сделать, и я, естественно, выполняла его указания.
  — Расскажите мне немножко о Прессмане. Он что, в молодости жил довольно бедно?
  — Да, насколько я знаю, когда-то, много лет назад, он был даже старателем — до того, как напал в первый раз на месторождение нефти.
  — Примерно так я и думал. Когда я увидел, как выглядит внутри этот его домишко в Петри — такой чистенький, ухоженный, даже уютный, — сразу понял, что он, наверное, тосковал вот именно по такой жизни, по такому дому, где можно побыть одному, закрыться от всего мира.
  Она промолчала.
  — А что вам известно о Стэнвуде? — спросил Грэмпс. — Чем он занимается? Где расположен его офис?
  Она усмехнулась и указала на приоткрытую дверь:
  — Вот “го офис. Но его сейчас нет. Он у нас и бухгалтер и аудитор.
  В глазах Грэмпса мелькнул лукавый огонек понимания.
  — Конечно, конечно. Но, может быть, вы мне все-таки расскажете, что он за человек?
  — А почему вы считаете, я должна это сделать?
  — Давайте, я попробую поставить вопрос по-другому, — предложил Грэмпс. — А почему бы вам этого не сделать?
  — А вы-то какое к этому имеете отношение?
  — Ну хорошо, — согласился Грэмпс. — Сейчас я вам все объясню. Моя внучка вышла замуж за окружного прокурора в Санта-Дельбарре, ну и я, если можно так выразиться, пытаюсь немного помочь парню.
  — А он об этом знает? — спросила Джейн Грейвен, но взгляд ее немного смягчился.
  Грэмпс замялся, пытаясь подобрать нужные слова, чтобы она правильно поняла положение вещей в Санта-Дельбарре.
  — Он знает обо всем, — наконец промямлил он, — только не очень-то приветствует это.
  Джейн Грейвен не смогла удержаться от смеха при виде мрачного выражения лица старика. Но затем оно прояснилось, а в глазах Джейн зажглась искорка симпатии к славному старику.
  — Так зачем же вы тогда стараетесь ему помочь? — спросила она.
  — Да вот, видите ли, в чем дело, — замялся Грэмпс. — Меня всегда интересовало все, что связано с преступлениями. Я вечно до дыр зачитывал разные детективы.
  — Понятно, я… — Она вдруг вздрогнула и повернулась к дверям. — Добрый день, мистер Бакстер.
  Пелли Бакстер бросил на Грэмпса быстрый, удивленный взгляд, а затем повернулся к Джейн.
  — Если вы не против, мне хотелось бы побеседовать с вами пару минут.
  Но фраза эта прозвучала с такой спокойной, хорошо заметной настойчивостью, что Джейн немедленно поднялась.
  — Мы можем поговорить в любом из этих кабинетов, — сказала она. — Что ж, мистер Виггинс, я полагаю, что это все.
  — О, вы не беспокойтесь, я подожду, — приветливо предложил Грэмпс. — Мне, в общем-то, некуда спешить. Да и я еще ведь не успел расспросить вас обо всем.
  Пелли Бакстер нетерпеливо ожидал Джейн возле двери в кабинет. Пропустив ее вперед, он плотно прикрыл за собой дверь.
  Корлисс Рэмси подняла глаза от пишущей машинки, бросила ему ободряющий взгляд и снова принялась стучать по клавишам.
  Минуту-другую Грэмпс нетерпеливо мерял шагами прихожую, а затем вдруг направился в кабинет Харви Стэнвуда.
  Это был просторный, обставленный современной мебелью кабинет делового человека, с письменным столом, заполненным документами, решениями налоговой инспекции, копиями законов о налогах и справочниками по бухгалтерии.
  На углу стола лежали две газеты. Небрежным жестом Грэмпс взял в руки одну из них, увидел, что она помечена двадцать четвертым числом, затем взглянул на другую. На ней тоже было указано двадцать четвертое число.
  Но тут в дверях появилась Корлисс Рэмси. Вежливо, но твердо она произнесла:
  — Мне очень жаль, но посетители должны ожидать в приемной. Таков порядок.
  — О, прошу прощения, — засуетился Грэмпс и сопровождаемый Корлисс Рэмси вернулся обратно в приемную, где плотно уселся на стул и принялся с интересом листать иллюстрированный журнал.
  Прошло не менее четверти часа, прежде чем Пелли Бакстер покинул контору Прессмана.
  Джейн Грейвен не появлялась. Дверь кабинета, где шел разговор, осталась полуоткрытой.
  Бросив вопросительный взгляд на Корлисс и увидев, что она полностью поглощена работой, Грэмпс негромко сказал:
  — По-моему, она ждет меня, — и осторожно прошел через полуоткрытую дверь вовнутрь.
  Джейн Грейвен сидела за письменным столом, подперев голову руками. Она подняла ее, увидев на пороге Грэмпса, и он заметил залитое слезами лицо. Очень осторожно он прикрыл дверь.
  — У меня все. — Джейн с трудом удалось произнести эти слова спокойным, деловым тоном. — Ничего больше я вам не могу сказать.
  Грэмпс нагнулся к ней.
  — Послушай меня, девочка. Если кто-то пытается тебе угрожать…
  Она вздрогнула, но постаралась тут же взять себя в руки. Встав со стула, она повернула к нему спокойное лицо, на котором только покрасневшие глаза выдавали то, что она недавно плакала.
  — Это все, мистер Виггинс. У меня действительно больше нечего вам сказать.
  — Хорошо, — сказал Грэмпс. — Когда вы это так говорите, да еще таким голосом, нельзя не поверить, что так оно и есть… Но я вас прошу, милая, не забывайте обо мне. Моя фамилия Виггинс, но все зовут меня Грэмпс. А найти меня, если понадоблюсь, можно в доме окружного прокурора, в Санта-Дельбарре, по крайней мере до тех пор, пока с этим делом не будет покончено. Если я что-нибудь смогу для вас сделать, я к вашим услугам.
  — Спасибо, мне ничего не нужно.
  Выходя, Грэмпс еще раз долгим пытливым взглядом обвел кабинет Харви Стэнвуда.
  Глава 23
  Сидя в холле небольшого второразрядного отеля с вечерней газетой от двадцать четвертого числа в руках, Грэмпс очень быстро понял, что каждое слово в так называемой предсмертной записке, которую нашли в фермерском домике в Петри, было вырезано из этого номера газеты. Он нашел все заголовки. Один из них, напечатанный косыми буквами на последней странице, служил заголовком для редакторской статьи. Другие были просто обычными заголовками.
  Тогда почему, задавал он самому себе вопрос, Харви Стэнвуд держал две эти газеты у себя на столе?
  Грэмпс неутомимо трудился над этой головоломкой, затем кончиком перочинного ножа, который он всегда носил с собой, аккуратно вырезал из своего номера газеты те же слова, которые были наклеены в предсмертной записке.
  Сделав это, Грэмпс сложил узкие полосы бумаги и положил их в карман куртки. Затем он скомкал изрезанную газету и затолкал ее в мусорную корзину, стоявшую в углу. Внезапно ему в голову пришла еще одна мысль. Вытащив из корзины мятую газету, он посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом, а, затем, улыбаясь, аккуратно свернул ее и вышел из отеля с видом человека, которого вдруг осенила действительно прекрасная идея.
  Глава 24
  Милдред Дюриэа задумчиво сказала:
  — У меня такое чувство, что надвигается какое-то несчастье.
  — Грэмпс, наверное? — улыбаясь, спросил муж.
  — Да. Если я не знаю, где он и чем занимается, мне сразу становится не по себе. И когда я узнаю наконец, чем он занимался, это подтверждает мои худшие опасения. А ты как думаешь, чем он сейчас может быть занят?
  Дюриэа зевнул.
  — Не знаю, я ведь не очень-то церемонился с ним вчера вечером, когда он притворился, что у него болят зубы, а на самом деле потом приехал и болтался у меня в приемной, пытаясь вытянуть какие угодно сведения из свидетелей. Возможно, он на меня обиделся. Во всяком случае, с тех пор я его не видел.
  — Может быть, ты и обидел его в какой-то степени, — возразила она, — но уж изменить его методы точно не в твоих силах.
  — Ну, во всяком случае, — заключил Дюриэа, — мы можем не волноваться о нем. Я привязан к нему, но…
  — Ты не понял, что я имею в виду, — перебила его Милдред. До тех пор, пока не будет до конца расследовано это дело Прессмана, Грэмпс не будет знать покоя. Бог знает, чем это может кончиться.
  Но Дюриэа, казалось, был настроен очень благодушно.
  — Да ради Бога, если ему это так нравится! В конце концов, если любой человек может прочесть в газете о том, что было совершено убийство, то никто не может запретить ему попробовать найти улику. Но только, слава Богу, кроме Грэмпса, никто этого не делает.
  — Грэмпс, — трагически произнесла Милдред, — совершенно непредсказуемая личность.
  — Может быть, он, обиженный и оскорбленный, уехал обратно в Мексику, — предположил окружной прокурор. — А там он немного остынет, его раненое самолюбие перестанет его мучить, и в одно прекрасное утро мы услышим, как у наших дверей заскрипит и загромыхает эта старая мышеловка, которую он упорно называет автомобилем.
  Милдред, медленно потирая руки, обошла вокруг кресла, в котором восседал Френк Дюриэа, схватила его за подбородок и, приподняв его голову к своему лицу, сказала:
  — Открой глаза, и пошире.
  — Ну и в чем дело с моими глазами?
  — Ты, — объявила она торжественно, — просто морочишь мне голову.
  — Что за нелепое обвинение! Выражайся более определенно, если хочешь, чтобы я сознался. А то еще, не дай Бог, сознаюсь в чем-то, о чем ты даже и не подозреваешь. Лучше расскажи поподробнее, что тебя мучает.
  — Ты ведь сейчас расследуешь дело об убийстве Прессмана, — сказала она. — Поэтому-то тебя совершенно не волнует, чем там занят Грэмпс.
  — Ну, — неуверенно, сказал он, — мы ведь делаем кое-какие успехи.
  — И кроме этого, тебе отлично удается держать меня в неведении.
  — Да нет же, ты ошибаешься. Милдред присела на ручку его кресла.
  — Коржи, — с чувством сказала она, — уже сейчас можно ставить в печь. Если этого долго не делать, они станут невкусными. А затем я еще слегка присыплю их сахаром и, когда обед уже будет подходить к концу, поставлю их в хорошо подогретую духовку и испеку специально для того, чтобы сделать земляничный торт. А земляника, уже помятая и протертая с сахаром, лежит, между прочим, в холодильнике. А еще там же стоит приготовленная большая миска со сладкими взбитыми сливками… И я представляю это так: вытащу из горячей духовки пышущий жаром нежный, пухлый корж, положу на него большой кусок масла, а сверху — слой мелко натертых подслащенных ягод, чтобы земляничный сироп смешался с горячим растопленным маслом и пропитал пирог насквозь. Затем я положу сверху еще один горячий корж, а на него положу еще ягод, все это покрою толстым слоем взбитых сливок и принесу его сюда, нам на десерт. Но если ты по-прежнему будешь морочить мне голову, то на пирог у меня не останется времени.
  Окружной прокурор сделал вид, будто утирает ладонью рот.
  — Женщина, — возмущенно заявил он, — ты заставляешь мои слюнные железы работать с такой интенсивностью, что я вот-вот захлебнусь. Отправляйся-ка на кухню и займись своим земляничным пирогом, а я с Грэмпсом Виггинсом сам разберусь.
  — Нет уж, — сказала она. — С места не сдвинусь до тех пор, пока ты мне все не расскажешь, и со всеми подробностями, будь так добр. Не надейся, что я позволю своему мужу расследовать дело об убийстве и держать все при себе.
  — Но мы еще не закончили это дело. Нам еще нужно многое выяснить.
  — Хватит спорить. Давай рассказывай, что ты знаешь.
  — Прекрати немедленно, — расхохотался Дюриэа.
  — Ну вот еще! Это во мне бродит кровь Виггинсов. Во мне сейчас говорит Грэмпс и будит самые худшие инстинкты. Я уже почти стала Дюриэа, а теперь вдруг на поверхности появился этот ужасный Виггинс. Но тут уж ничего не поделаешь. Нет информации — нет земляничного пирога!
  — Хорошо, — сдался Дюриэа. — Я все тебе расскажу.
  — И пожалуйста, все без утайки. Дюриэа тяжело вздохнул.
  — Начнем с оружия. Существует огромное количество методов и способов трассирования оружия, хотя я лично не вижу никакого смысла объяснять их даже такому увлеченному своей страстью любителю, как твой дед.
  — Почему?
  — О, видишь ли, он не признает никакой долгой, кропотливой, рутинной работы, даже если она и ведет к успеху. Ему нужен горячий след, чтобы бежать по нему, как гончая.
  — Я тебя поняла. Ты имеешь в виду то, как лежал револьвер в руке убитого?
  — Вот именно.
  — Ну, так что там с револьвером?
  — Это довольно старый револьвер, — продолжал Дюриэа. — Он был изготовлен двадцать семь лет назад. Его сначала купил торговец оружием в Батте, штат Монтана. Затем продал его торговцу скотом, который уже умер к настоящему времени. Мы связались с вдовой этого человека. Она вспомнила, что у него действительно был такой револьвер и он им страшно гордился. Затем, она сказала, тот продал его какому-то франту из Калифорнии. Его фамилию она не смогла вспомнить.
  Мы затем начали проводить расследование в том направлении, что, может быть, кто-то из людей, связанных с этим делом, мог иметь какие-то связи с покойным торговцем скотом.
  — Ну, — поторопила мужа Милдред, ее глаза так и сверкали от любопытства, — и что же выяснили?
  От удивления у Дюриэа высоко полезли вверх брови.
  — Ты сейчас точь-в-точь Грэмпс, только еще хуже, — заявил он.
  — Но это ведь все так невероятно интересно, Френк.
  — А ты лучше подумай о том, сколько пришлось побегать, прежде чем мы все это узнали, — посоветовал он.
  — Хорошо, пусть будет так, но ответь мне поскорее: что вам удалось узнать?
  — Мы узнали, — продолжал он, — что Пеллмен Бакстер из Лос-Анджелеса имел ранчо неподалеку и что Пелли Бакстер был одним из ближайших приятелей Прессмана. Естественно, мы заинтересовались Бакстером.
  — И когда же он жил на этом ранчо?
  — Лет пять назад.
  — И как давно умер этот торговец скотом?
  — Уже года три… Вот так оно и бывает. Вдова этого торговца вспомнила фамилию Бакстер, когда мы, как будто случайно, упомянули ее, она многое вспомнила о Пелли Бакстере и, кстати, вспомнила, что именно он купил револьвер.
  — И что потом?
  — Тогда мы отправились к Бакстеру. Он вспомнил этот револьвер, но сказал, что купил его для приятеля.
  — И кто же этот приятель?
  — Прессман.
  — То есть он отдал револьвер Прессману?
  — Да. Он говорит, что ему было известно, что Прессман мечтает об оружии именно такого типа, и поэтому он отдал револьвер ему, как только приехал из Монтаны, а потом совершенно позабыл об этом, попросту выбросил этот факт из головы и припомнил только тогда, когда мы его об этом спросили… Похоже, что Бакстер вообще коллекционирует оружие, чего только у него нет: револьверы, ружья, пистолеты, и древние, и современные, и все это развешано по стенам от спальни до библиотеки — фактически весь его дом заполнен оружием.
  — А он женат? — спросила Милдред. Дюриэа рассмеялся.
  — А какое это имеет отношение к делу?
  — Ну, я не знаю. Я просто спросила. Ты упомянул его квартиру.
  — Нет, — ответил Дюриэа, — он не женат. Он старый холостяк, увлекается спортом. У него дом, в котором он может предаваться своим хобби, говорит, что это потому, что он терпеть не может, когда ему мешают, и поэтому же и не выносит наемные квартиры.
  — А как ты считаешь, это действительно было самоубийство?
  — Почему ты об этом спрашиваешь?
  — Но ведь это был револьвер Прессмана? Дюриэа улыбнулся.
  — Мы уже в самом начале отбросили версию самоубийства.
  — Но послушай, если он был застрелен из своего собственного револьвера…
  — А это, — подхватил Дюриэа, — подводит нас к очень интересному вопросу. Мы ведь допросили и миссис Прессман. Ей сейчас около тридцати. А ему было уже за пятьдесят. Женаты они были уже лет пять. Вся его жизнь была безраздельно отдана бизнесу. Можешь себе представить, как к этому относилась его жена, которая ко всему, еще была моложе его на добрых двадцать лет.
  — Ты говоришь как по писаному, — объявила она: Дюриэа рассмеялся.
  — Давай продолжай распространяться на эту тему, — поддразнила его Милдред. — Меня уже больше не волнует ваше расследование. Расскажи мне лучше, что там за проблемы были у Прессманов.
  — Боюсь, что больше ничем не смогу порадовать тебя, — сообщил ей Дюриэа. — Мне не известны ни сплетни, ни какие-то интимные детали их семейной жизни — словом, ничего из того, что обычно так интересует женщин.
  — А почему?
  — Но ведь, чтобы выяснить это, нужно провести точно такую же сухую методичную работу.
  — А в чем она заключается?
  — Ну, — начал Дюриэа, — сначала для того, чтобы хоть за что-то уцепиться, мы прибегли к помощи дворецкого, который был очень привязан к мистеру Прессману. Мы объяснили ему, что нас интересует, и он тщательно обыскал весь дом.
  — А что вы искали?
  Газету, из которой были вырезаны некоторые строчки — если точнее, то три фразы — и которые были затем наклеены на бумагу и подброшены, так чтобы все поняли, что это и есть предсмертная записка.
  — Ну и как, нашел он газету? Дюриэа мрачно кивнул.
  — Она лежала у нее в машине, в отделении для перчаток.
  — А что было потом?
  — Ну как же?! Возникла еще одна довольно распространенная, хотя и достаточно любопытная, версия. Я попросил миссис Прессман прийти ко мне завтра утром. Шериф и я допросим ее.
  — А это будет считаться убийством третьей степени?
  — А это уж будет зависеть от нашей такой же кропотливой и скучной работы, — ответил Дюриэа. — Мы должны быть очень терпеливыми и обаятельными. Мы будем снова и снова заставлять ее пересказывать все это снова. И будем искать хоть малейшую неувязку в ее истории. Мы будем спрашивать ее о ее семейной жизни, наши вопросы будут становиться все более и более личными, до тех пор пока она не выйдет из себя… Тот же самый старый трюк. Она будет испугана, несчастна, все ее надежды рассеются как дым. Она запутается, попытавшись скрыть правду в самом невинном вопросе. Потом она попытается тронуть нас слезами, будет ставить на то, что ей задают вопросы все большее количество людей, будет делать все больше ошибок, а затем вдруг попадет в мышеловку и, скорее всего, расколется и все нам расскажет.
  — В твоих устах все произойдет так обыденно и неромантично, — заявила Милдред.
  Ненавижу разговаривать с людьми, когда их жизнь поставлена на карту. Впрочем, о ней это еще рано говорить…
  — Почему?
  — Женщинам, у которых такая фигура, никогда не вынесут смертный приговор.
  — Это все? — спросила Милдред.
  — Что ты имеешь в виду?
  — Может быть, ты еще о чем-то хотел мне рассказать?
  — Да нет, все остальное не заслуживает внимания, — немного смущенно ответил Дюриэа.
  — Ну а все-таки, что ты имеешь в виду?
  — Было еще несколько непонятных следов.
  — Что значить “непонятных следов”?
  — Ну, я имею в виду неизвестные нам отношения Прессмана с другими людьми…
  — Ты так говоришь, как будто их там было много.
  — Иногда мне тоже так кажется… Обрати внимание, стоит только какому-нибудь самолету исчезнуть во время полета — тут же находятся сотни людей, которые приходят и рассказывают, что якобы видели какие-то загадочные огни в горах, слышали, как самолет пролетал прямо над их домом, или, чего доброго, даже слышали грохот взрыва, и крики людей, и зарево на небе.
  — Да, — задумчиво согласилась она. — Я раньше и не подозревала, сколько их, подобных субъектов, которые могут убедить себя в чем угодно.
  — То же самое случается, когда происходит убийство. Стоит только объявить о том, что был убит человек, каждый дурак на много миль вокруг убедит себя, что именно у него в руках главное вещественное доказательство.
  — А в этом случае то же самое? — спросила Милдред.
  — Да нет, сейчас я имел в виду только одного человека — Джейн Грейвен, секретаршу Прессмана.
  — И что же она?
  — Мне позвонил кто-то неизвестный и сообщил, что у нее был роман с Прессманом и что она изо всех сил пыталась настроить его против собственной жены, что, возможно, она попытается сделать так, чтобы именно на жену Прессмана пало подозрение, и что, если так случится, я должен буду вытрясти из нее правду.
  — А кто это был — мужчина или женщина?
  — Звонил мужчина.
  — И ты даже не догадываешься, кто это мог быть?
  — Нет. Я даже не смог проследить, откуда был звонок.
  — Что-нибудь еще?
  — Да. Ты же знаешь, что на крыльце нашли женскую компактную пудру.
  — И вы узнали, кому она принадлежит?
  — Полагаю, что да.
  — Ну и кому же?
  — Девушке по имени Ева Реймонд. Она, если так можно выразиться, искательница приключений.
  — Профессионалка?
  — Да нет. Я бы сказал, талантливая дилетантка с коммерческой жилкой.
  — Понятно… А как туда попала ее пудреница?
  — Я еще точно не знаю, — сказал Дюриэа. — Она, во всяком случае, отрицает, что это ее пудреница. Вообще-то, мы почти уверены, что она лжет, но у нее алиби до полуночи двадцать четвертого. А ведь из результатов вскрытия известно, что Прессман был убит самое позднее в одиннадцать вечера. Это автоматически исключает ее из числа подозреваемых, но, черт возьми, мне это не по душе!
  — Что ты имеешь в виду?
  — Да все эти женщины в жизни Прессмана. Что-то тут не так.
  — Ну а почему бы и нет?
  — Насколько я понял, он не принадлежал к этому типу мужчин.
  — Не говори глупости, Френк. Все мужчины принадлежат к “этому типу”, стоит только хорошенькой женщине поманить их пальцем.
  — В том-то и дело, — перебил ее Дюриэа. — Его, похоже, не особенно привлекали красивые женщины. Он был хладнокровным, суровым, эгоистичным человеком, и вся его жизнь починялась одной-единственной цели — достижению еще большего имущества.
  — Может быть, в его характере были еще какие-то черты, которые были неизвестны даже близким ему людям?
  — Очень возможно, — согласился Дюриэа, — но в этом случае выходит, это было что-то, что просыпалось в нем крайне редко и снова исчезало, как только он добивался своей цели.
  — Френк, — задумчиво сказала Милдред, — тебе надо бросить это дело.
  — Почему?
  — Ты постепенно превращаешься в циника. Такое впечатление, что я разговариваю со стариком, а ведь ты совсем еще молодой человек.
  Дюриэа рассмеялся.
  — О, ну ничего удивительного, такие вещи иногда случаются.
  — Я хочу, нет, я тебя умоляю, брось ты это дело. Или я дам полную свободу Грэмпсу, спущу его с цепи — и тогда уж тебе ничего другого не останется.
  — В таком случае нам придется умереть с голоду — ведь частная практика нас не прокормит.
  — Ничего не поделаешь — умрем, так умрем… А пока что тебе, по-моему, просто необходимо выпить.
  Дюриэа усмехнулся.
  — А у тебя, случайно, не сохранился рецепт того необыкновенного коктейля Грэмпса, с ликером из Мексики.
  — Я бы не отказалась от него. Да и тебе бы он не повредил. Ты… О, о!
  — Что стряслось? — Дюриэа вскочил на ноги и подбежал к стоявшей у окна жене.
  — По-моему, я потихоньку схожу с ума. Хочешь, я сейчас тебе погадаю: на твоем пути скоро появится маленький старичок, который выглядит неожиданно молодо для своих лет, человечек, который предложит тебе отведать крепкий, необыкновенно вкусный коктейль и…
  — А что, ты его уже видишь? — спросил Дюриэа.
  — Пока я вижу агрегат, больше похожий на мышеловку, чем на автомобиль и самодельный трейлер, который мотается из стороны в сторону так, что, кажется, вот-вот врежется в наш гараж.
  — Будь я проклят, если я не рад увидеть этого старого мошенника. Сейчас я бы даже не отказался от коктейля его изготовления, Бог с ним, крепкого или некрепкого.
  Они услышали быстрые шаги на крыльце, и вошел Грэмпс, несколько больше озабоченный, чем обычно. Он был похож на маленького мальчика, который чувствует, что в чем-то провинился, и старается скрыть свое смущение за нарочитой деловитостью.
  Милдред вопросительно взглянула на деда.
  — Что ты задумал? — спросила она.
  Глаза Грэмпса были невинны и чисты как вода горного озера.
  — Что я задумал? — переспросил он. — Что ты придумываешь? Я всего-то-навсего поездил по окрестностям.
  — А мы тут как раз вспоминали ваши коктейли, Грэмпс, — вступил в разговор Дюриэа.
  Лицо Грэмпса просветлело.
  — Да неужели? — воскликнул он.
  — Не позволяй ему уходить от ответа, Френк, — сказала Милдред. — Наверняка он что-то замышляет, голову даю на отсечение.
  Грэмпс хихикнул.
  — Опыт общения с окружным прокурором испортил тебе чутье, Милдред. Я думаю, что единственное средство, которое может помочь тебе, — это хороший коктейль. Как насчет того, чтобы пообедать со мной, а, ребята?
  — Нет уж, ты лучше пообедаешь с нами, — решила Милдред. — Но у тебя еще есть время сходить к себе и приготовить нам по коктейлю.
  Он ушел, и Милдред перевела взгляд на мужа.
  — Готова держать пари на что угодно, — пробормотала она.
  — Ты имеешь в виду, что у него что-то на уме? — спросил Дюриэа.
  Она молча кивнула.
  — Не пытайся вытянуть это из него, — предложил Дюриэа. — И вообще, будет лучше, если я ничего об этом не буду знать — хорошо бы только знать, где он будет обретаться: в нашем округе или где-нибудь в Лос-Анджелесе. Если у нас, то, боюсь, придется принять какие-то меры. А если он отправится в Лос-Анджелес, то, Бог с ним, пусть делает, что хочет.
  Ты не знаешь Грэмпса, — озабоченно сказала она. — При его энергии остановить его может только атомная бомба.
  — Не волнуйся, — беспечно сказал Дюриэа. — Если он что-то натворит вне нашего округа и не будет афишировать свои родственные связи со мной, то, я думаю, ничего страшного не случится.
  — Он не будет впутывать тебя, я уверена, — ответила Милдред. — Я его знаю, он очень щепетильный человек… Ну а что ты будешь делать, если он действительно влипнет в какую-то историю?
  — Где, в Лос-Анджелесе?
  — Да.
  — Ну, это просто, — ответил Дюриэа. — Пусть его привлекут к суду или вообще поступают с ним, как это делают с любым человеком, который пытается вмешаться в прерогативы суда. Другими словами, я просто умою руки, и пусть его проучат, будет в следующий раз знать, как совать свой нос не в свое дело.
  — Ты это серьезно? — спросила она.
  — Абсолютно.
  — Хорошо, тогда у меня на душе полегчало. Наверное, это единственная возможность проучить его.
  Дюриэа как раз набивал табаком трубку, когда, встряхивая на ходу шейкер, в комнату вошел Грэмпс.
  — А вот и я, — жизнерадостно объявил он, — только коктейль уже по новому рецепту. Этот уже не такой мягкий, но и не очень крепкий, не волнуйтесь заранее.
  — Да мы и не волнуемся, — успокоила его Милдред?
  — Да и Френк вряд ли будет особенно возражать против крепкого коктейля, ему было бы неплохо расслабиться.
  Грэмпс внезапно перестал трясти шейкер, как будто кто-то вдруг нажал на кнопку и выключил его.
  — А что с ним такое?
  — Да ничего особенного, просто устал, — ответил Дюриэа.
  — Может быть, что-то новое?
  — Нет, нет, все то же.
  — Ты беспокоишься из-за этого расследования?
  — Да вообще-то, я всегда беспокоюсь, пока дело еще не раскрыто.
  — И ты пока не пришел ни к каким выводам?
  — Да нет, не совсем так: у меня еще назавтра назначено одно неприятное дело. Даже не хочется думать об этом.
  — Осторожнее, — предупредила Милдред. Грэмпс еще раз аккуратно встряхнул шейкер.
  — Хм-м! Похоже, что тебе удалось выяснить что-то, что указывает на одну привлекательную женщину… Это, случайно, не секретарша того человека?
  — Чья секретарша?
  — Прессмана.
  — Потом не говори, что я тебя не предупреждала, Френк, — повторила Милдред.
  Но Дюриэа, казалось, не слышал ее.
  — Насколько мне известно, у меня нет никаких вопросов к секретарше Прессмана. Я не думаю, что она, именно она его убила.
  Грэмпс снова быстро затряс шейкер.
  — Хорошо, — задумчиво сказал он, — это решает дело. Тогда я и дергаться не буду. Лучше поломаю голову по поводу той, другой дамочки.
  — О ком это вы? — спросил Дюриэа.
  — О вдовушке Прессмана, — ответил Грэмпс. — Черт возьми, Милдред, куда ты подевала бокалы для коктейлей?
  — А что, кто-нибудь говорил что-то о вдове Прессмана? — жестко спросил Дюриэа.
  — Ты говорил.
  — Даже и не думал.
  — Да, по-моему, ты говорил. Разве ты не ее имел в виду, когда говорил о том неприятном деле, которое тебе предстоит утром. Да и вообще, по всему видно, что в убийстве замешана женщина. И не стоит грызть себя из-за этого, а то ведь с тебя станется… Если бы речь шла о мужчине, то твоя совесть была бы спокойна, но женщина… Небось носишься с мыслью о том, что завлекаешь ее в ловушку, обрекаешь на предательство, а она, дескать, борется за свою жизнь, которую ты готов погубить. Ты ведь способен и не такую чепуху выдумать! Многим бы это даже не пришло бы в голову, но ты как раз, по-моему, из таких. О’кей, представим на минуту, что это либо миссис Прессман, либо секретарша. Если секретарша ни при чем, значит, виновна миссис Прессман. Лично я поставил бы на нее. По-моему, в этой женщине горячности не больше, чем у удава, и…
  — Не увлекайся так, Грэмпс, — со смехом сказала Милдред. — Он ведь не спрашивает твоего мнения. Да и никто не спрашивает. Да и вообще твоя основная задача — смешивать коктейли.
  Нимало не смущенный этим, Грэмпс разлил коктейли по бокалам.
  — Ну конечно, — сказал он. — Я, можно сказать, сам лезу со своими советами, так ведь? Хотя и не следовало бы. “Жди, пока тебя не спросят” — вот это будет мой девиз. Может, тогда вам больше понравится… Ну-ка, а теперь попробуй вот это, наверняка настроение поднимется.
  Грэмпс раздал всем бокалы.
  — Эти коктейли пьются вот как, — начал он. — Первый бокал выпивается очень быстро, пока еще со дна поднимаются пузырьки. Второй бокал пьется медленнее, а третий можно уже смаковать.
  Поверх своего бокала Дюриэа бросил взгляд на жену, а затем сделал осторожный глоток. Затем перевел дыхание и восхищенно поцокал языком.
  — Милдред, хватит болтать, ради Бога, лучше попробуй. Это что-то необыкновенное, просто какое-то жидкое серебро.
  Она рассмеялась и отпила большой глоток.
  — Ну как, неплохо? — скромно спросил Грэмпс.
  — Просто нектар, — благоговейно ответил Дюриэа. — Что вы туда намешали? Опять какой-то мексиканский ликер?
  — Ничего подобного. Все содержимое этого коктейля было куплено к северу от Рио-Гранде; я добавил один маленький штрих, только чуть-чуть, лишь для того, чтобы заставить его заиграть новыми яркими красками. Если бы я объяснил вам, из чего он, вряд ли бы это вам понравилось, поэтому просто пейте и не морочьте себе голову. Что ты там придумал насчет жидкого серебра?
  — Мы с Милдред решили так назвать новый коктейль. Вряд ли вам это что-то объяснит.
  — Да, — согласилась Милдред, — если ты, конечно, не знаком с законом компенсации Эмерсона.
  Они оба весело расхохотались над одураченным Грэмпсом.
  — Да не знаю я никакого закона компенсации. Ну и Бог с ним, мне-то что. Пейте на здоровье.
  После второго коктейля Милдред почувствовала, как теплая волна разливается по всему телу. Она с искренней любовью посмотрела на грустного маленького старичка, который так иногда старался сохранить их дружеские отношения, а иногда, казалось, совершенно в них не нуждался.
  Она повернулась к мужу.
  — Ты, конечно, можешь выпить и третий коктейль, а я лично пас.
  — В чем дело? — спросил Френк.
  — Просто не хочется.
  — Я иногда просто не понимаю тебя, — настаивал Грэмпс. — Он такой же слабый, как шоколадное молоко. Это же просто, можно сказать, фруктовый сок, он прочищает вам горло, и все. А алкоголя в нем так мало, что и котенок не опьянеет.
  — Не важно, — перебила его Милдред. — Я отправляюсь на кухню, пока еще в состоянии добраться туда на собственных ногах. У меня всегда было повышенное чувство ответственности, и если ты, Грэмпс Виггинс, знаешь, что такое приготовление обеда, то ты никогда и не заикнешься о том, чтобы я изменила своему долгу.
  Грэмпс с трудом вытащил из кармана черную вересковую трубку.
  — Хорошо, — громогласно объявил он, — я не возьму грех на душу и не буду настаивать, чтобы человек изменил своим моральным принципам.
  Милдред отправилась на кухню, по-прежнему сохраняя во всем теле ту же приятную расслабленность. За четверть часа она раза два забредала в гостиную, случайно задев телефон, сбросила с него трубку и, не заметив этого, так и оставила ее болтаться на шнуре.
  Впрочем окружной прокурор в это время быстро приближался к тому состоянию, когда уже трудно разговаривать по телефону, и Милдред была этому рада. Френк иногда слишком уж серьезно воспринимал свои обязанности. Эта кошмарная работа скоро превратит его в старика, циничного старика, и это задолго до того, как он успеет насладиться своей молодостью. А ему так нужно отдохнуть, отбросить все заботы и расслабиться. Да и ведь Грэмпс так всегда хорошо влияет на него… Стоит только взглянуть на самого Грэмпса. Ведь ему уже довольно прилично за семьдесят, а во многих отношениях он гораздо моложе их с Френком. Может быть, это потому, что он никогда не ощущал лежавшего на плечах груза ответственности. Основной движущей силой в жизни Грэмпса всегда был чистый энтузиазм, с которым он обычно гонялся за каким-нибудь миражом. Всегда это было что-то фантастическое… И никогда ему не удавалось угнаться за своей мечтой, но, несмотря на это, он всегда был готов в любую минуту переключиться на что-нибудь другое, столь же несбыточное. Может быть, в этом и был его секрет. Сама погоня за миражами, казалось, радовала его не меньше, чем возможная удача… В этом, несомненно, что-то было. Какое-то время она размышляла об этом… Потом ей в голову пришла мысль о том, что коктейль Грэмпса все-таки не столь уж безобидный, как ей показалось вначале. Она налила себе чашку черного кофе. Вдруг из гостиной до нее донесся веселый заливистый хохот Френка.
  “Какой у него заразительный смех, — подумалось ей. — Боже мой, мне даже не верится, как же давно он так не смеялся”.
  Она накрыла стол к обеду и позвала мужчин. Дюриэа, казалось, совершенно расслабился, и то мрачное настроение, охватившее его вначале, рассеялось без следа. Он веселился, как ребенок. На Грэмпса коктейли, похоже, не подействовали, во всяком случае, выглядел он таким же, как обычно, но по веселым огонькам в глазах мужа и его смешкам Милдред поняла, что без нее они неплохо провели время. “А у старика, похоже, выработалось нечто вроде иммунитета к спиртному, — подумала она. — Беспечный старый бродяга, который всю жизнь жил так, как ему нравилось”. Милдред порадовалась, что успела выпить кофе. Грэмпс бросил на нее вопросительный взгляд, а затем повернулся к Дюриэа.
  — Как насчет того, чтобы обсудить это дело об убийстве, а, сынок?
  — Я — против, — категорически заявил Дюриэа.
  — Я тоже, — поддержала его Милдред.
  — Ну хорошо, положим, — не сдавался Грэмпс, — а если я нашел кое-что, что будет полезно знать Френку перед тем, как разговаривать с миссис Прессман?
  — Это какая-то улика или просто теория? — поинтересовался Френк.
  — Можно сказать, что улика.
  Дюриэа в этот момент мешал в своем бокале вытащенной из салата ложкой, пытаясь пустить ко дну кубик льда, и весело смеялся, когда тот выскальзывал и всплывал на поверхность.
  — Взгляните-ка на эту ледышку, дорогие мои, — сказал он. — Ее просто не удержать. Стоит только подумать, что уж теперь-то ты ее поймал, как она — хлоп! — и всплывает. Кого-то она мне страшно напоминает. Такая же настойчивая.
  — Настойчивость — штука замечательная, — подхватила Милдред. — У меня сильное подозрение, что Грэмпс неспроста затеял эти коктейли. Скорее всего, у него какая-то бомба в рукаве, и он просто хотел смягчить для нас этот удар.
  — Старый, добрый коктейль, — задумчиво сказал Дюриэа. — Может сгладит все, что угодно. Так-то вот, Грэмпс. Ну-ка, смешайте-ка мне еще один.
  — Ну и в чем состоит твоя версия? — спросил Милдред у Грэмпса. — Что-то мне подсказывает, что это все довольно серьезно.
  — Ну, как тебе сказать, — откликнулся Грэмпс. — Хотелось бы рассказать вам кое-что. Короче говоря, мне удалось найти газету, из которой вырезались заголовки и наклеивались в предсмертную записку.
  До Милдред донеслось громкое звяканье, и, обернувшись, она увидела вывалившуюся из рук Френка десертную ложку. Вся его веселость мигом слетела с него. Он снова стал хладнокровным, собранным и даже, как показалось Милдред, совершенно трезвым.
  — Что вы нашли? — спросил он.
  — Я нашел газету, — подтвердил Грэмпс.
  — Где вы ее нашли?
  — А, это довольно забавная история. Но ты должен пообещать, что не съешь меня, Френк, если я тебе все расскажу.
  — Где, черт возьми, вы ее нашли?
  — Ну, — начал Грэмпс, — я… Подождите минутку, ребята. Давайте все-таки пообедаем спокойно. Не стоит путать приятное с полезным. Все остынет и..
  — Где вы нашли газету? — жестко повторил Дюриэа.
  — Ну, как хочешь, — сдался Грэмпс. — Я зашел в контору Прессмана, хотел поболтать с его секретаршей.
  — И для чего вам это понадобилось? — зловеще поинтересовался Дюриэа.
  — Да просто хотелось побольше узнать об этом Прессмане, — объяснил Грэмпс. — Хотелось выяснить, может быть, у него было обыкновение снимать хибару где-то на стороне.
  — Продолжайте, — спокойно сказал Дюриэа.
  — Ну вот, — сказал Грэмпс, — а в это время кто-то зашел к мисс Грейвен, и я, если можно так сказать, просто слонялся по офису. Этот парень, Стэнвуд, которого ты допрашивал у себя вчера вечером… Ты же знаешь, он работал на Прессмана.
  — Я жду, — холодно сказал Дюриэа, — что вы все-таки объясните нам, где вы нашли эту газету.
  — Ну, так ведь я же тебе говорю, — сказал Грэмпс тоном малыша, пытающегося объяснить, как это камень вдруг вырвался у него из рук и вдребезги разнес окно. — Я в это время заглянул в кабинет Стэнвуда и там увидел эту газету, она валялась у него на столе. Она была за двадцать четвертое число. Чисто случайно я бросил на нее взгляд и обратил внимание на заголовки. Мне показалось, что я где-то видел что-то похожее, а потом мне пришла на память та самая записка. Тогда я стал разглядывать ее более внимательно и обнаружил, что там были те же самые фразы, которые мы прочитали в той предсмертной записке. То есть я хочу сказать, что они были вырезаны из такой же газеты за то же самое число… Итак, газета вышла двадцать четвертого числа, это лос-анджелесская вечерняя газета. В Петри она могла быть доставлена не раньше восьми вечера. Может быть, даже немного позже… Вот так-то, сынок, а теперь поломай над этим голову.
  — Не собираюсь ни над чем ломать голову, — с нотками металла в голосе заявил Дюриэа, — последний раз спрашиваю, где вы взяли газету, из которой были вырезаны слова?
  — Не-а, — протянул Грэмпс. — Ни словечка ты от меня не услышишь, пока я не наемся до отвала. Милдред старалась, готовила нам всю эту вкуснятину, и если ты не хочешь есть, то, по крайней мере, имей совесть и дай поесть другим, и уж во всяком случае не стоит так перевозбуждаться на пустой желудок. Господи ты Боже мой! Да если бы я знал, что ты так будешь психовать, никогда бы в жизни не рассказывал тебе об этом до обеда… Милдред, не возражаешь, если я съем еще пончиков, пока они еще горячие?
  Грэмпс вылез из-за стола, спокойно выбрал три пончика с застеленного салфеткой блюда, положил на каждый по большому куску масла и дал ему растаять.
  — Так только и можно их есть, — провозгласил он. — Необходимо подождать, чтобы масло растаяло и насквозь пропитало пончик.
  Милдред кивнула мужу.
  — Оставь его в покое, Френк. Давай обедать. Я уже сто раз видела, как Грэмпс становится в позу. Его можно сдвинуть только динамитом.
  Дюриэа промолчал, но просидел весь обед с мрачным, неприступным лицом, открывал рот только для того, чтобы положить туда очередной кусок. Не сводившая с него глаз Милдред внезапно вспомнила о проделанных ею манипуляциях с телефоном и, извинившись, встала из-за стола, чтобы вернуть трубку на место.
  Когда Грэмпс покончил с пончиками с маслом, жареными цыплятами с пюре и деревенским соусом, он с удовлетворенным вздохом отставил в сторону тарелку и сказал с надеждой в голосе:
  — Только не говори мне, что ты еще и десерт приготовила.
  — А как же? Земляничный пирог, — объявила Милдред.
  Грэмпс через стол бросил взгляд на Френка Дюриэа.
  — Ну, сынок, что я говорил? Эта девчонка — настоящая Виггинс. Какая из нее вышла стряпуха!
  Сохраняя непримиримое молчание, Дюриэа проигнорировал и эти слова Грэмпса. Наконец Грэмпс не выдержал:
  — Да ну же, мальчик мой, не надо так себя вести! Не обращай внимания и лучше отдай должное этому замечательному кулинарному шедевру, потому что что-то подсказывает мне, что стоит мне только рассказать тебе все, что я разузнал, и ты тут же установишь прямую связь со своей конторой.
  В разговор неожиданно вмешалась Милдред:
  — Послушай, Френк, ты, конечно, можешь доверять ему, если хочешь, но он моя собственная кровь и плоть, и я знаю его, как самоё себя. И я бы на твоем месте этого не делала.
  Непримиримым тоном Дюриэа заявил:
  — Грэмпс, если вы будете совать свой длинный нос в это расследование, вы поплатитесь собственной шкурой, и очень скоро. И я за вас ходатайствовать не буду, и не надейтесь!
  — Ходатайствовать за меня! — возмущенно воскликнул Грэмпс. — Будем надеяться, что тебе не придется приносить эту жертву. В жизни никто никогда не ходатайствовал за меня, и я думаю, что этого никогда не случится.
  — Брось храбриться, Грэмпс, — сказала Милдред. — Ты уже на пороге к суду. Ведь мой муж серьезно относится к своим обязанностям.
  — Пусть, пусть отправляют меня в суд, если смогут! — воскликнул Грэмпс, а потом с усмешкой добавил: — Вот мой девиз. А где, кстати, земляничный пирог?
  Грэмпс помог Милдред убрать со стола. Она принесла десерт, и только когда от пирога, кроме крошек, ничего не осталось, Грэмпс отодвинул свою тарелку, вытащил из кармана старую вересковую трубку и обратился к Дюриэа:
  — Ну, малыш, так вот тогда я сказал себе: “Предположим, тебе нужно вырезать из газеты заголовки и наклеить их на лист бумаги так, чтобы получилось нечто, похожее на предсмертную записку. Газета, из которой они будут вырезаны, это — огромная опасность для тебя, это самая главная улика. Конечно, избавиться от нее очень просто, но, предположим, что кому-то придет в голову порыться в кипе накопившихся газет и он обнаружит, что не хватает газеты за двадцать четвертое число. И это тоже опасно, это тоже улика. Поэтому я и принялся осматривать все вокруг.
  — И что же вы обнаружили? — спросил Дюриэа.
  — И я обнаружил газету, где были вырезаны именно те заголовки, которые мы нашли наклеенными на бумагу. А уж когда я держал в руках эту газету, то сложил два и два и…
  — Где именно вы нашли газету? — перебил его Дюриэа.
  — По-моему, ты хочешь сказать, что тебе неинтересно, к какому выводу я пришел? — обиженно произнес Грэмпс.
  — Ни в малейшей степени, — отрезал Дюриэа. Грэмпс повернулся к Милдред.
  — Ты слышала, что он сказал?
  — Совершенно отчетливо, так же, как сейчас слышу тебя и, больше того, Грэмпс, учти, что я тебя уже не раз предупреждала. Он выполнит то, что обещает, и не прими это за пустую угрозу. Ведь он лицо официальное.
  — Ладно, пусть будет так, — сказал Грэмпс, — только не говорите потом, что я отказался познакомить вас со своей версией и не обижайтесь тогда.
  — Хорошо, хорошо, — торопливо сказала Милдред. — Об этом можешь не беспокоиться, Грэмпс.
  — Отдайте мне эту газету, — велел Дюриэа. — Вы вообще обязаны были сделать это, как только вошли. Может статься, эта самая важная улика из всех, которые мы сейчас имеем.
  — Как раз я это тебе и пытаюсь втолковать, — заявил Грэмпс. — А теперь послушай, что я думаю…
  — Меня это не интересует, — Дюриэа спокойно и отчетливо произнес эту фразу, и по голосу его чувствовалось, что продолжать этот разговор не имеет смысла. Потом он добавил: — Мне нужна эта газета — немедленно.
  Грэмпс рывком отодвинул стул, на котором сидел, и просеменил через кухню к трейлеру.
  — Не спускай с него глаз, Френк, — предупредила мужа Милдред. — Он страшно хитрый, когда одержим какой-то идеей. И обрати внимание, наверняка это все было им тщательно спланировано заранее, я имею в виду, что он заехал к нам прямо перед обедом, уговорил выпить один из его сногсшибательных коктейлей, практически отключил тебя и только потом рассказал всю эту историю с газетой.
  — На этот раз он зашел слишком далеко, — с мрачным видом откликнулся Дюриэа. — Если газета окажется липовой, я его отправлю под суд, и, клянусь, тогда мы надолго от него избавимся.
  Они услышали, как хлопнула дверца трейлера и на крыльце прошлепали быстрые шаги, и вот Грэмпс уже стоял перед ними, сияя своей обезоруживающей улыбкой и протягивая Дюриэа газету.
  — Вот она, сынок. Можешь сам посмотреть, прав я или нет.
  Дюриэа выхватил у него газету, развернул ее и принялся внимательно изучать места, откуда что-то было вырезано, затем он повернулся к Грэмпсу.
  — Будем считать, что на этот раз, Грэмпс, вам повезло и вы вытащили голову из петли. У меня в офисе есть этот же номер газеты за это же число. Может быть, та газета, которую вы обнаружили, поддельная, своего рода подсадная утка, которую вам подбросили просто для того, чтобы увести расследование в сторону. И то, что эта газета была подброшена, также может служить серьезным обвинением.
  И теперь представьте себе, хотя это, может быть, и не приходило вам в голову, что нам очень просто будет проверить, настоящая ли это газета или ее просто сфабриковали и подбросили. Сделать это — пара пустяков. Мы сделали целую серию фотографических копий так называемого “предсмертного письма”. Фотографии эти точно того же размера, что и оригинал письма. Можно взять эти фотографии и сравнить с газетой, чтобы проверить, совпадают ли вырезанные куски, и таким образом сразу определить, та ли это газета, которой пользовался преступник, или ее просто сфабриковали уже после убийства и подбросили нам… Берите шляпу и пойдем. Сейчас мы поедем ко мне в офис, и пока все не выяснится окончательно, вы можете считать себя, взятым под стражу. Грэмпс поцокал языком.
  — Ну-ну, не, кипятись, Френк. Нельзя так на все реагировать. Ты заводишься с полоборота, и все это после еды. — Он с отеческим видом похлопал Дюриэа по плечу. — И не надо требовать, чтобы я немедленно ехал к, тебе в контору с таким видом, будто это для меня наказание. Ты ведь прекрасно знаешь меня и знаешь, что мне гораздо страшнее отправиться, скажем, в цирк с трехлетним малышом… Ну; давай, сынок. Поехали к тебе в офис, пока ты не передумал.
  — Глаз с него не спускай, Френк, — опять забеспокоилась Милдред. — Он ведь у нас шустрый. Мне что-то кажется, что он хочет просто кого-то выгородить. А если уж речь идет о мужском представителе рода Виггинсов, то я тебе смело могу сказать: “Ищите женщину!” И я тебе очень советую присмотреться к секретарше Прессмана.
  — Да я тоже почти уверен, что у него все это было заранее задумано, — отозвался Дюриэа, — и я тебе обещаю, что в том случае, если сфотографированные вырезки не совпадут по размерам с отверстиями в том номере, что принес нам Грэмпс, он отправится в тюрьму. А если он не придумает объяснения, которое бы нас удовлетворило, то проведет ночь в камере. Так что ты, на всякий случай, его не жди.
  Грэмпс укоризненно покачал головой.
  — Теперь я уже не удивляюсь, — с сокрушенным видом сказал он, — что людей, которые стремятся помочь следствию, можно по пальцам пересчитать. Официальные органы сами ведут себя так, что просто руки опускаются… Давай, сынок, решили идти, так пошли.
  Они вышли на улицу и сели в машину Дюриэа. Прибыв в контору, Дюриэа позвонил шерифу и потребовал, чтобы тот немедленно приехал к нему. Шериф привез с собой пачку свежеотпечатанных фотографий, полноразмерных копий письма, найденного рядом с телом Прессмана.
  — А теперь Грэмпс, — жестко сказал Дюриэа, — я вам кое-что покажу.
  Он достал полученную им от Грэмпса газету, положил ее изрезанную страницу на фотокопию письма, а затем поднял голову и с угрожающим видом взглянул на Грэмпса.
  — В чем дело? — невинно поинтересовался Грэмпс.
  — Да, все примерно так, как я предполагал, — заявил Дюриэа.
  — Нет ни малейшего совпадения с полосками бумаги, которые были наклеены в записке.
  — Ну и что? — спросил Грэмпс. — Это что, очень важно?
  — Это действительно очень важно, — холодно ответил Дюриэа. — Это значит, что вы принесли фальшивую улику прокурору.
  Грэмпс удивленно поднял брови.
  — Ты меня имеешь в виду? Ты думаешь, что это я…
  — Да.
  — А чем ты можешь это доказать?
  — Вы принесли мне эту газету и рассказали всю эту историю, — сказал Дюриэа, — и следовательно, вся ответственность будет возложена на вас.
  Глаза Грэмпса, казалось, смеялись.
  — Ну что ты, сынок, — сказал он. — По-моему, ты делаешь из мухи слона.
  — Я не делаю из мухи слона, — резко ответил Дюриэа. — Может быть, вас это удивит, но тот номер газеты, который нас интересует, тот самый, из которого были вырезаны заголовки, находится в целости и сохранности у меня в конторе.
  Так ты хочешь сказать, — удивился Грэмпс, — что все это время знал, что у тебя здесь еще одна газета. А может быть, прежде чем обвинять меня в том, что я сбиваю следствие и фабрикую фальшивые улики, тебе следовало бы задуматься, а не пытается ли кто-то другой сыграть с тобой злую шутку?
  — Одна настоящая улика и одна фальшивая, — задумчиво сказал Дюриэа. — Вы подбросили нам фальшивую. Поскольку вы это упорно отрицаете, придется вам устроить проверку на детекторе лжи.
  Грэмпса, похоже, это не смутило ни в малейшей степени.
  — Хорошо, мой мальчик. Хорошо, пусть будет так. Но ты все говоришь о своем номере газеты с такой уверенностью, как будто она уж никак не может быть фальшивкой. А тебе не кажется, что было бы, по крайней мере, справедливо, если бы ты и ее сравнил с теми фотокопиями?
  Дюриэа попытался было что-то возразить, но потом с холодным достоинством, взяв себя в руки, вынул из сейфа газету, открыл ее и разложил порезанную страницу поверх фотокопии.
  Какое-то время на его лице еще сохранялось хмурое выражение, пока он туда-сюда двигал газету, пытаясь наложить ее как можно точнее, но затем внезапно гнев и недовольство исчезли, уступая место самому невероятному изумлению.
  Грэмпс Виггинс, который глаз не сводил с его лица, наблюдая, как меняется его выражение, полез в карман за своей любимой трубкой.
  — Вот так-то, мальчик мой. Обе они фальшивые. И я надеюсь, что это заставит тебя не доверять уликам и вещественным доказательствам, которые внезапно появляются на свет Божий уже после убийства.
  Дюриэа бросил жалобный взгляд на шерифа и слабым голосом сказал:
  — Хорошо, Грэмпс, вы нам больше не нужны.
  — Так, значит, меня все-таки не арестовали? — с некоторым удивлением спросил Грэмпс.
  — Да, вас не арестовали, — ответил Дюриэа, — скажем, пока не арестовали. А сейчас шерифу и мне надо кое-что обсудить наедине… И кстати, для вас было бы лучше, если бы вы сохранили все, что произошло сегодня, в строгом секрете… А если мне попадется этот “кто-то”, который подбрасывает мне пустые версии, — объявил Дюриэа с внезапно прорвавшимся в голосе гневом, — я уж его точно упрячу за решетку, и там он и останется.
  — Ха-ха! — сказал Грэмпс. — Так ты даже злиться умеешь. Когда вы его все-таки поймаете, дайте ему почитать… А теперь, малыш, послушай, что я думаю…
  — Даже и не собираюсь, — оборвал его Дюриэа. Грэмпс выглядел так, как будто ему дали пощечину.
  — Ты хочешь сказать, что, после того как я бегал, старался, подвергал свою жизнь опасности, ты со мной так поступишь.
  — Именно так, — не дрогнул Дюриэа. — Это уже не игра. Это не чья-то шутка. Это расследование убийства. Причем теперь совершенно ясно, что есть кто-то, кто пытается увести расследование в сторону. Честно говоря, я и сейчас еще не убежден, что это не вы.
  Грэмпс сделал оскорбленное лицо.
  — Поймите меня правильно, — продолжал Дюриэа. — Я вовсе не считаю, что вы пытаетесь отвести подозрения от убийцы. Но мне все больше кажется, что вы кого-то покрываете, возможно женщину, которой вы симпатизируете. В этом случае, чем меньше вы скажете, тем лучше. Я собираюсь вести это расследование по-своему. Помочь вы мне не можете, и никаких препятствий на своем пути я тоже не потерплю.
  Грэмпс хмыкнул.
  — Насколько я понимаю, мне желают спокойной ночи.
  — Вот именно.
  Грэмпс повертел шляпу в руках, подошел к дверям, положил уже руку на задвижку, но помедлил, как будто собираясь что-то сказать, но, потом передумав, угрюмо буркнул:
  — Спокойной ночи! — и выбрался в коридор. Услышав, как за ним захлопнулась дверь, Дюриэа взглянул на шерифа и снял телефонную трубку.
  — Ну хорошо, — задумчиво произнес он. — Я теперь могу позвонить миссис Прессман и со спокойной душой попросить ее не приезжать завтра.
  — А вы уверены, что это он состряпал для нас эту газету, — спросил Лассен, пока Дюриэа набирал номер.
  Окружной прокурор кивнул.
  — По всей вероятности, да, хотя, чем черт не шутит, может быть, это и ее рук дело.
  — Однако же мне показалось, что он на это не способен.
  — Вы его плохо знаете, — с горечью сказал Дюриэа. — Он никогда бы не пошел на это ради убийцы. Он не сделал бы этого для того, чтобы заставить нас бросить расследование. Но его собственное представление о помощи, которую он должен нам оказать, могло бы заставить его подбросить нам эту газету, чтобы мы сконцентрировали все внимание на человеке, которого лично он считает убийцей.
  — Понятно, — протянул задумчиво Лассен. — Ну что ж, в этом что-то есть.
  — И вот еще что, Пит. У вас есть кто-нибудь, кому вы можете доверять, может быть, ваш помощник, до которого вы могли бы сейчас дозвониться?
  Шериф молча кивнул.
  Дюриэа подошел к окну и бросил быстрый взгляд на стоянку.
  — Он оставил и машину, и прицеп около моего дома. Попросите своего человека приехать как можно скорее и попробовать проследить за ним. Если эта газета — его рук дело, то он попытается добраться до лачуги Прессмана, и как можно быстрее, еще до полуночи. Если он действительно поедет туда, я хочу, чтобы мне это стало известно. Мы тогда захватим его с поличным, и я его хорошенько проучу.
  — Лучше бы обделать это дельце по-тихому, — предложил шериф. — Ведь вы не сможете собственного родственника засадить за решетку.
  — Еще как смогу, — с энтузиазмом отозвался Дюриэа.
  Пит Лассен с сомнением покачал головой.
  — А почему нет?
  — Вы забыли о том, что скоро выборы. Представьте, как это может подействовать на избирателей, если станет известно, что ваш родственник уличен в подделке вещественных доказательств. Да на нас просто станут на улице показывать пальцем!
  На лице Дюриэа появилось разочарование.
  — Хорошо, пусть так, — сказал он?
  — Дайте указания своему помощнику. Постараюсь, по крайней мере, напугать его до смерти.
  Глава 25
  Гарри Борден, человек, которого шериф Лассен отправил “сесть на хвост” Грэмпсу Виггинсу, в первый раз позвонил, чтобы доложить о своих наблюдениях, примерно через сорок минут после того, как Грэмпс покинул офис окружного прокурора.
  — Этот человек, за которым я слежу, — сказал он шерифу, — похоже, прихватил с собой подружку. Она сидит у него в трейлере и носа наружу не высовывает.
  — Опиши ее, — потребовал Лассен.
  — Не думаю, чтобы в этом была необходимость, — хмыкнул Борден. — Вы ее видели в офисе окружного прокурора вчера вечером, когда допрашивали свидетелей. Это та хорошенькая штучка из Лос-Анджелеса. Никак не могу вспомнить, как ее зовут.
  — Ты имеешь в виду секретаршу Прессмана? — спросил удивленно Лассен.
  — Нет, не ее. Погодите минутку… Ура, я вспомнил! Ева Реймонд, вот кто это.
  — А что делает дедушка? — поинтересовался Лессен.
  — Как раз сейчас, — сообщил Борден, — перед избирателями выступает Ричард Милтон, второй кандидат на пост окружного прокурора на предстоящих выборах, и ваш человек приехал сюда, припарковал машину и трейлер и сейчас слушает всю эту предвыборную ахинею.
  — Не упускай его из виду, — велел Лассен, — и смотри, не допустит ли он какое-нибудь нарушение закона. Мы, к сожалению, не можем его взять под стражу, но хотели бы дать ему по рукам в том случае, если он попробует как-то уговорить или подкупить кого-то из свидетелей.
  Лассен повесил трубку и передал весь разговор окружному прокурору.
  Дюриэа глубоко засунул руки в карманы брюк, а затем внезапно, как будто до него только сейчас дошел юмор ситуации, начал насвистывать.
  — Ищите женщину, — пробормотал он вдруг. — Боже ты мой! И это в его-то возрасте!
  — Это не смешно, — отозвался Лассен. — Это чертовски грустно, а главное — серьезно.
  — Я это знаю, — сказал Дюриэа, — поэтому и смеюсь.
  Глава 26
  Избирательная кампания Ричарда Милтона набирала обороты. Темпераментный, гибкий оратор драматической школы с хорошо подвешенным языком, он иногда ловил себя на том, что сам приходит в сильное возбуждение от своих речей. А теперь, окруженный толпой заинтересованных слушателей, собравшихся вокруг импровизированной трибуны в общественном парке Санта-Дельбарры, Милтон выдержал эффектную паузу и спросил:
  — Что собой представляет прокурор нашего округа? Что он делает для своего округа, для нас с вами, за что мы ему платим? Давайте попробуем ответить на этот вопрос, перечислив по порядку, чего он не делает. Давайте возьмем, к примеру, Петри.
  Милтон сделал еще одну эффектную паузу, чтобы его мысль дошла до слушателей. Убедившись, что полностью владеет аудиторией, он продолжал:
  — Прежде всего, он не заботится о соблюдении имущественных интересов собственных избирателей. Он ведь должен стоять на страже интересов жителей Петри. Френк Дюриэа — юрист. Предполагается, что он должен хорошо знать закон. Ему бы следовало знать, что это наглое покусительство на наши прекрасные цитрусовые плантации представляет собой огромную опасность для всего нашего края. Он просто обязан был этого не допустить.
  А затем началась эта грязная афера с нефтью, и вы, граждане нашего округа, стали объектом самого настоящего легального шантажа, и было поздно, чтобы что-то предпринять. Но ведь раньше эта возможность была.
  А теперь, я скажу вам, что бы я сделал, если бы был окружным прокурором.
  Милтон выдержал еще одну паузу, а потом принял позу, в которой он был обычно запечатлен на рекламных плакатах: тяжелая нижняя челюсть выдвинута вперед, кулаки крепко сжаты, словом, воплощенная агрессивность.
  — Я бы сделал так, чтобы стоимость, или, если угодно, оценка этих так называемых прав на нефть постепенно, но неуклонно повышалась и в конце концов достигла бы такой величины, что для их владельцев стало бы просто невыгодно платить налог со стоимости. Затем специально избранный комитет, состоящий из жителей города, отправился бы к владельцам этих пресловутых прав и склонил бы их к разумному, приемлемому соглашению. А что происходит на самом деле?! Власти округа, этот узкий, замкнутый, привилегированный круг людей, дорвавшихся наконец до власти и чувствующих себя чрезвычайно комфортно на своих высоких постах, проедающих не моргнув глазом свои высокие зарплаты и избегающих какой бы то ни было работы, если она не входит в круг их прямых обязанностей, засыпают от скуки в своих роскошных служебных кабинетах. И вот вместо того, чтобы платить высокие налоги, владельцы этих самых прав на нефть оказываются в идеальной для себя ситуации, когда они могут совершенно законно, не боясь никого и ничего, взять за горло половину жителей нашего округа. Им-то как раз и можно было праздно сидеть сложа руки, потому что как раз им и не нужно было ничего делать. Так оно и шло своим чередом, пока не появился этот аферист из Лос-Анджелеса, не скупил эти права и не начал этот шантаж уже открыто.
  Я не единственный, который так считает. Сейчас я прочту вам передовицу из “Петри геральд”.
  И кандидат, сделав драматический жест, схватил лежавшую рядом на низеньком столике газету, с треском развернул ее и своим хорошо поставленным актерским голосом, слышным даже в самых удаленных уголках парка, прочитал статью, подписанную Эвереттом Тру.
  Грэмпс Виггинс, сидя в машине, раскурил наконец свою непослушную трубку и обернулся к Еве Реймонд.
  — Славно поет пташечка! Вы его знаете?
  Ева Реймонд бросила на него задумчивый взгляд из-под полуприкрытых век.
  — Мне сказали, что это молодой прокурор с большим будущим, — ответила она. — Между прочим, он холостяк.
  — Ага, — пробурчал Грэмпс. — Готов побиться об заклад, парнишка далеко пойдет.
  — Вы думаете, он пройдет на выборах?
  — Нет.
  — Почему? Похоже, он сейчас говорит дело, и кстати, посмотрите-ка на лица тех, кто его слушает; по-моему, они тоже так считают.
  — Да, в общем-то, — неохотно согласился Грэмпс. — Говорит-то он правильно.
  — Ну а почему же вы тогда думаете, что его все-таки не выберут?
  — Потому что до выборов есть еще некоторое время, и этого достаточно, чтобы я смог ему в этом помешать.
  — Вы?!
  — Именно так, моя дорогая.
  — А что вы можете сделать?
  — Ну-у, — протянул Грэмпс, — ведь очень часто многое зависит от обстоятельств… Интересно, осмелится ли он упомянуть это дело об убийстве?.. А вот и Карпер сидит рядом с ним на помосте. У него тут куча денег вложена в различные предприятия и в землю, кстати, и он ненавидит Дюриэа лютой ненавистью… По-моему, вы говорили, что знаете его?
  — Да, я узнала его, как только увидела.
  — У меня тут небольшое дельце к Эверетту Тру, — объявил Грэмпс. — Я так думаю, что без него тут не обойдутся. О нем говорят, вообще-то, что он прилагает все усилия, чтобы газета оказалась нейтральной, но ему все равно придется высказать свое мнение о кандидатуре Милтона недели за две до выборов. Это все, что мне удалось узнать. Боюсь, что здесь, в Петри, наш милый Дюриэа уже не так популярен…
  Ева Реймонд вздохнула.
  — По-моему, он замечательный. Я бы с удовольствием с ним увиделась.
  — Дюриэа?! — в изумлении переспросил Грэмпс.
  — Нет, — ответила Ева и повернула голову к молодому оратору на помосте. — Я имею в виду мистера Милтона.
  — Понятно, — обалдевшим голосом сказал Грэмпс. — Ну что ж, я подумаю, чем тут можно помочь.
  Ева бросила быстрый взгляд на свои нарядные платиновые, украшенные маленькими бриллиантиками наручные часы.
  — Послушайте, — сказала она, — уже довольно поздно. Вы ведь обещали, что мы здесь пробудем недолго, а потом вы меня отвезете…
  — Да-да, конечно, но мне нужно сначала потолковать с Тру… Подождите-ка минуту. Вот как раз он идет.
  Грэмпс поспешно выскочил из машины и начал потихоньку продвигаться к трибуне, аккуратно раздвигая плечом плотно стоящих возле нее людей.
  — Приветствую вас!
  Эверетт Тру обернулся и поздоровался с улыбающимся маленьким старичком, который приветливо затряс его руку.
  — Моя фамилия Виггинс. А вы, если не ошибаюсь, Эверетт Тру, редактор и издатель “Петри геральд”, так ведь?
  — Совершенно верно.
  — Только что слышал, как он читал вашу передовицу, — сказал Грэмпс. — Замечательно написанная статья, сразу видно талант настоящего профессионала.
  — Спасибо, мне очень приятно.
  — Я здесь на машине, — сообщил Грэмпс. — И вот что подумал, может, у вас найдутся для меня одна-две минуты после того, как закончатся все эти речи?
  — А что вы хотите? — вежливо поинтересовался Тру.
  — Да просто хотелось задать вам несколько вопросов, — пояснил Грэмпс.
  Тру оглядел толпу, пытаясь определить, сколько же народу присутствует на лужайке.
  — А что за вопросы?
  — Да это все в связи с этим убийством. Тру бросил на него удивленный взгляд.
  — А вы, случайно, не из полиции? — Не-а.
  Где-то я вас видел. Я… О, все в порядке, я вспомнил вас. Вы были вместе с нами в той лачуге, которую снимал Прессман… Если мне не изменяет память, вы ведь родственник нашего окружного прокурора?
  — В какой-то степени, — сознался Грэмпс. Манера поведения Тру сразу изменилась. Даже голос, казалось, стал у него осторожным.
  — Я ведь уже рассказал прокурору все, что мне было известно.
  — Да, я знаю, — успокоил его Грэмпс, — но мне нужно совсем другое. Мне хотелось бы поподробнее расспросить вас о том человеке, который был в лачуге Прессмана, когда туда приехали вы с Сондерсом.
  — И что вы хотите знать?
  — Скажите, вы уверены, что это был Прессман?
  — Да, конечно, а как же? То есть я имею в виду, что как бы он там себя ни назвал: Ридли или Прессман, но это был именно он.
  — А как вы думаете, не могла бы это быть женщина? — спросил Грэмпс.
  — Женщина?! — воскликнул изумленно Тру.
  — Угу.
  — Боюсь, я не совсем вас понимаю.
  — Ну как же, — терпеливо принялся объяснять Грэмпс. — Вы же ведь не видели лица этого человека, следовательно, не можете сказать точно, кто это был: Прессман или кто-то еще. Фактически вы просто слышали, как кто-то ходил по дому.
  — Ну?
  Грэмпс продолжал объяснять:
  — Так вот, я и подумал, а вдруг Прессман был там не один в этом домике? Может быть, там был еще кто-то. Может быть, именно поэтому он и не хотел подходить к дверям и разговаривать с вами… Может быть, у него там была женщина?
  — Нет, — уверенно заявил Тру, — я так не думаю. Я больше чем уверен, что шаги, которые я слышал, были шагами мужчины. Кстати, я уже тогда настолько быстро это осознал, что мысль о женщине даже не пришла мне в голову. Можно было отчетливо слышать, как под его шагами трещали половицы.
  — А стука каблучков, как если бы шла женщина, вы случайно не слышали? — спросил Грэмпс.
  — Нет, ничего похожего.
  Грэмпс рассеянно сдвинул на затылок свое ветхое, потрепанное сомбреро и пригладил рукой седые растрепанные волосы.
  — Ну, видно, ничего не поделаешь, — сказал он. — Придется положиться на ваши слова.
  — А почему вы предположили, что там могла бы быть женщина? — заинтересовался Тру.
  — Да честно говоря, я и сам не знаю, — признался Грэмпс. — Я просто ломал себе голову над тем, почему все-таки Прессман не открыл дверь и не велел вам убираться прочь, или почему, наконец, он просто не объяснил, что не хочет вам давать интервью, или…
  — Погодите минутку, — перебил его Тру. — Вот идет Сондерс. Эй, Хью! Подойди-ка к нам на минутку… Хью, познакомься, это мистер Виггинс, родственник нашего окружного прокурора. Он тут меня все расспрашивал, а не могли ли мы слышать женщину, когда приезжали тогда к домику Прессмана и нам никто не открывал.
  — Исключено, — решительно заявил Сондерс. — Это был Прессман. Во всяком случае, это уж точно был мужчина. Я увидел мужскую руку, когда опускали последнюю портьеру.
  Грэмпс внезапно разволновался.
  — Тогда, значит, этот человек вас видел?
  — Уверен, что видел. Поэтому, я думаю, он и бросился опускать портьеры.
  — Он должен был видеть, как вы выходите из машины, — продолжал размышлять Грэмпс. — И уж конечно, он должен был видеть у вас в руках газету!
  — Газету?
  — Ну да, я имею в виду первый вариант вашей передовицы?
  — Ну-у, да, конечно, вы правы, он должен был ее заметить.
  Грэмпс тяжело задумался.
  — Может быть, это было связано еще с чем-то, особенно если там, в этой лачуге, был тогда, скажем, не Прессман, а убийца. Он мог спустить портьеры для того, чтобы вы просто не могли увидеть лежавшее на полу тело, даже если бы подошли к самым окнам.
  Внезапно Тру разволновался.
  — Что вы имеете в виду? Почему вы решили…
  Но Грэмпс повернулся уже к ним спиной и проталкивался через толпу, направляясь к трейлеру.
  Глава 27
  Дюриэа позвонил домой и, когда Милдред сняла трубку, сказал:
  — Боюсь, что в самое ближайшее время мне придется разрушить нашу семью. По-моему, тебе лучше при этом присутствовать.
  — Что случилось, Френк?
  — Да все твой почтенный дедушка…
  — А что он? Он еще что-нибудь выкинул?
  — Как следует из уже полученных нами донесений, он пошел принять участие в предвыборном митинге и внимательно выслушал речь кандидата в прокуроры. А теперь он движется в направлении Петри, по всей вероятности собираясь проникнуть в домик Прессмана.
  — А если он так и сделает, ты его арестуешь?
  — К сожалению, шериф доказал мне пару минут назад, что лучше этого не делать.
  — Почему?
  — Потому что скоро уже выборы, через какие-то два месяца, и я не должен допустить, чтобы у моего конкурента появились в руках такие козыри. Представь, с какими заголовками выйдут газеты: “Семейное дело: окружной прокурор арестовывает деда собственной жены. Будучи не в состоянии сам раскрыть тайну убийства Прессмана, прокурор ополчается на родственников жены”. Нет, у меня нет ни малейшей возможности арестовать его.
  — Тогда что ты собираешься предпринять?
  — Минут через пять, — сказал он, — я приеду за тобой, а затем мы с тобой и шериф Лассен вместе отправимся в Петри. Если мы застанем Грэмпса в домике, то постараемся по возможности посильнее напугать его. Тем более что скоро будет заседание выездного суда, так что пусть подергается… Впрочем, по-моему, ты уже и так меня поняла.
  — По-моему, ты просто хочешь проучить его.
  — Точно, твой милый дедушка стал уже совершенно невыносим. Пора отучать его совать свой нос в чужие дела.
  — Я уже, можно сказать, стою в дверях, одетая и готовая ехать, — перебила она его. — Но, пожалуйста, Френк, ты уж будь с ним помягче.
  Глава 28
  Большая служебная машина тихо катилась по дороге. Шериф Лассен взглянул на спидометр, протянул руку вперед и включил фары.
  — Нам осталось не больше мили, — сказал он, — последнюю часть пути нам придется просто-таки красться по дороге, погасить фары и обходиться одними подфарниками.
  Машина делала в час чуть больше пятнадцати миль.
  — Да, и кстати, — вдруг сказала Милдред, — Грэмпса там ведь может вообще не оказаться.
  — Может быть, и так, — подтвердил шериф. — Последний раз Борден звонил из Петри. Он боялся подъезжать слишком близко к мистеру Виггинсу: опасался, что тот его узнает, и мы договорились, что он подойдет к дому, и если вашего дедушки там не будет, то он подаст нам сигнал.
  Машина продолжала бесшумно скользить по шоссе. А дальше на фоне темно-голубого неба, на котором уже кое-где мерцали звезды, проступали высокие силуэты эвкалиптов.
  — Подъезжаем, — приглушенным голосом сказал шериф. — Должно быть, мы уже и так были довольно близко, когда я решил наконец выключить фары. Надеюсь, что он не успел нас заметить или…
  Шериф вздрогнул и прервался на полуслове, когда внезапно где-то впереди, всего в нескольких шагах от машины, в полной темноте кто-то включил электрический фонарик.
  — Что это? — испуганно спросила Милдред.
  — Возможно, Борден, — неуверенно сказал шериф, но она успела заметить, как он быстро сунул руку за отворот куртки и слегка передвинул кобуру таким образом, чтобы можно было в любую минуту выхватить пистолет.
  — Лучше выключите свет, — приглушенно сказал Дюриэа.
  Шериф послушался, и еще какое-то время они ехали в темноте.
  Спустя пару минут Лассен выключил мотор, и какое-то время они сидели в темноте, а потом увидели впереди смутные очертания человеческой фигуры. Луч маленького электрического фонарика, казалось, разрезал темноту и, скользнув по капоту, уперся в номер их машины, затем он вдруг неожиданно погас, и слабый свист донесся до них из темноты.
  Шериф опустил стекло со своей стороны и шепотом спросил:
  — Борден, это ты?
  — О’кей, шериф, — послышался голос из темноты. Через мгновение грузная фигура Гарри Бордена бесшумно выросла у машины.
  — Хотел сначала убедиться, что это именно вы, — объяснил Гарри. — Не понимаю, что там происходит.
  — А что случилось?
  — Его машина стоит в полумиле отсюда, ниже по дороге. Я решил подождать вас здесь, чтобы предупредить, а то бы вы на него напоролись. Не понимаю, что он задумал. Может быть, он догадывается, что вы придете…
  — Чем он занят?
  — Он подвел трейлер почти вплотную к домику. Девушка вышла. У старика либо был ключ от домика, либо он воспользовался отмычкой, чтобы отпереть дверь… Возможно, он бывал здесь раньше. Он ни минуты не колебался, просто вставил ключ в замок и распахнул дверь.
  — Прекрасно. Раз он вошел в дом, то мы там его и возьмем, — обрадовался Дюриэа.
  — Это не он вошел в дом. Вошла девушка.
  — Почему девушка? — спросил Лассен.
  — Не имею ни малейшего понятия.
  — А что он делал в это время? Вернулся в трейлер?
  — Нет, это-то как раз и есть самое смешное. Он оставил трейлер на стоянке перед домом, а затем прошел до конца дорожки к дому и занял позицию как раз на пересечении главной и боковой дорожки… По-моему, он кого-то ждет.
  — Выходит, он договорился с кем-то о встрече?
  — Не похоже, — неуверенно сказал Борден. — Кроме того, у него есть револьвер.
  — Вы уверены в этом? — поразился Дюриэа.
  — Абсолютно. Я был достаточно близко от него и видел, как свет фар отразился от металлической поверхности.
  — Может быть, это была просто пряжка от ремня, — предположил Дюриэа, правда, довольно неуверенно. — Я очень сомневаюсь, что ему удалось где-то достать оружие.
  — Да нет, это револьвер, — со спокойной уверенностью сказал гигант Борден?
  — Да это и так видно, как он его держит, и вообще…
  — Похоже, мистер Борден прав, — задумчиво сказала Милдред. — Господи Боже мой! Для чего он ему мог понадобиться? Я тоже уже в этом не сомневаюсь.
  Лассен повернулся к Дюриэа.
  — Что вы намерены предпринять, Френк? Какое-то время окружной прокурор размышлял с непроницаемым лицом, затем коротко сказал:
  — Теперь у вас достаточно оснований, чтобы вывести его из игры. Мы подойдем к дому и возьмем их обоих: и Грэмпса, и девушку… Послушайте, давайте договоримся, если он спросит, то это самый настоящий арест.
  — Хорошо, Гарри, — обратился шериф к своему помощнику, — если так, то будет лучше, если арестом займешься ты.
  — Мы сможем подъехать туда на машине, — предложил Борден. — После поворота вам надо будет проехать всего ярдов пятьдесят. Я буду стоять на подножке и спрыгну, как только вы притормозите. Ему и в голову не придет, что я где-то рядом. Машину оставьте прямо у выезда на дорожку, которая ведет к дому. Это всего несколько футов. Надеюсь, он заметит вас только тогда. Если он подойдет к машине, я окажусь как раз позади него. Если же он этого не сделает, то вы можете подождать в машине, пока не услышите мой сигнал.
  — Неплохо придумано, — объявил шериф. — Но не забывай, ведь он вооружен.
  — Не волнуйтесь, — пообещал Борден. — Все будет нормально.
  Милдред тронула мужа за руку.
  — Скажи ему, пусть будет особенно осторожен, Френк. Если у Грэмпса есть револьвер… Господи, да ему ни минуты нельзя доверять. Он же не знает, на что способен мой дед.
  Дюриэа повернулся к шерифу: — Насколько я его знаю, Пит, если уж у моего почтенного родственника появился револьвер, то, учитывая некоторые особенности его отвратительного характера, я думаю, что самым лучшим будет отправить его в камеру предварительного заключения и подержать там на холодке до утра.
  — Ты не можешь допустить это, — сказал шериф. — Как бы дело ни повернулось, руки у вас связаны. Если на поверку окажется, что он просто старый чудак, у которого просто поехала крыша от усиленного чтения детективов, то вы выставите самого себя в смешном свете. А если выяснится, что в его сегодняшнем визите есть что-то противозаконное, то вы будете скомпрометированы. В любом случае, выиграть вы не можете.
  Машина в это время медленно двигалась вперед со стоящим на подножке огромным помощником шерифа.
  — Да все будет в порядке, — сказал он со спокойной уверенностью в голосе. — Я справлюсь. И никто ничего об этом не узнает.
  Рука Бордена скользнула через открытое стекло во внутрь машины и уцепилась за ручку. Шериф снял машину с ручника, и она покатилась вперед.
  — Будет лучше, если вы включите дальний свет, — посоветовал Борден. — Тогда фары ослепят его и он не заметит меня, когда я буду соскакивать с подножки.
  Шериф включил фары. Их лучи яркими бликами заплясали на мокрой от дождя дороге.
  Через пару минут они услышали шепот Бордена:
  — О’кей, шериф, тормозите потихоньку. Я сейчас спрыгну. Проедете еще сотню футов и остановитесь… Когда остановитесь, лучше выключите свет, чтобы он вас не узнал.
  — Хорошо, — согласился шериф и убавил скорость.
  Борден на ходу соскочил с подножки и какое-то время балансировал на скользкой асфальтовой дорожке, а затем шагнул в сторону и, казалось, растворился в темноте. Шериф проехал еще немного, затем остановился и выключил в кабине свет.
  Непроницаемая тьма окутала сидевшую в машине и застывшую в напряженном ожидании маленькую компанию.
  Время тянулось нестерпимо долго. Прошли условленные полминуты, затем минута и, наконец, две. Снова стали слышны те слабые ночные шорохи, на которые человек обычно не обращает внимания из-за шума работающего двигателя, но вдруг снова наступила мертвая тишина, которая могла означать только одно: кто-то двигался там, в темноте ночи.
  Сцепив зубы от напряжения и стараясь не поднимать шума, шериф выбрался из машины. Милдред, склонившись к уху Френка, только собралась прошептать ему что-то, как вдруг неподалеку, не дальше двадцати футов от машины, из темноты послышались какие-то подозрительные звуки, похожие на шум драки. Затем они услышали голос Бордена, отдающего краткие команды, и попутно взволнованные восклицания Грэмпса Виггинса.
  — Все в порядке, шериф, — наконец крикнул Борден.
  Луч карманного фонарика шерифа прорезал темноту.
  Борден левой рукой обхватил Грэмпса поперек туловища, одновременно локтем задирая ему подбородок вверх. Правой же рукой он крепко держал Грэмпса за запястье… Яркий луч электрического фонаря выхватил из темноты револьвер, стиснутый в кулаке Грэмпса.
  — Возьмите револьвер, Пит, — велел Дюриэа. — Я пока не хочу вмешиваться в это дело. Подождем до последней минуты.
  Шериф распахнул дверцу машины и вышел на дорожку.
  — У вас есть разрешение на этот револьвер? — осведомился он.
  — Кто здесь? — воскликнул Грэмпс.
  — Шериф.
  — О, так это вы, Лассен, — откликнулся Грэмпс, в голосе его явно слышалось облегчение. — А я и не предполагал, что…
  Но в голосе Лассена не слышалось дружелюбия, когда он спросил:
  — Хорошо, Виггинс, так ответьте мне все-таки, для чего вам револьвер?
  — Ну, я… я вроде как подумал, что…
  — У вас есть на него разрешение?
  — Да, но, по-моему, оно недействительно в вашем округе.
  — А в штате?
  — Ну если уж вы так прямо спрашиваете об этом, то и в штате тоже.
  — По-моему, Гарри, будет лучше, если ты наденешь на него наручники, — задумчиво сказал шериф Лассен.
  — Эй, послушайте-ка! — вздрогнул Грэмпс Виггинс. — У вас нет никакого права так поступать со мной. Вы сейчас вмешиваетесь в дело правосудия. И не смейте надевать на меня наручники, как будто вы имеете дело с обычным заурядным преступником.
  — Не понимаю, почему бы и нет, — спросил Лассен. — Может быть, вы и родственник окружного прокурора, но, насколько мне известно, вы тем не менее обычный житель нашего округа. Вас обнаруживают, когда вы прячетесь на обочине дороги с заряженным пистолетом в руках, подкарауливая проезжающие мимо автомобили, то есть ваше поведение можно квалифицировать как попытку вооруженного ограбления. Вы, кажется, знаете, что это значит.
  — Что?! Попытка вооруженного ограбления! — взвизгнул Грэмпс и даже захлебнулся от возмущения. — Неужели вы настолько глупы?
  Борден, который молча стоял рядом, по-прежнему крепко сжимая запястье Грэмпса, обратился к Лассену:
  — Вы хорошо разглядели револьвер, шериф?
  — Да, я уже успел заметить, что он держал его в руках.
  — Ладно, — сказал Борден. — А теперь отберем его. Он крепко сжал кулак, и револьвер выпал из разжавшихся пальцев Грэмпса, а затем, сделав какое-то неуловимое движение, он обхватил своей лапищей сразу оба запястья Грэмпса и, быстро вытащив из-за пояса наручники, замкнул их на руках Грэмпса.
  — Вот и хорошо, Виггинс, — объявил шериф спокойным, довольным тоном человека, только что выполнившего свой долг. — Вы арестованы. Все, что вы сейчас скажете, может быть использовано против вас. А теперь садитесь в машину.
  — Подождите минутку. Не увозите меня отсюда.
  — Почему это?
  — Да потому, что это может все испортить.
  — Только не для вас. Вы и так уже достаточно все испортили.
  — Неужели вы не понимаете? Я же достал…
  — Что вы достали? — спросил шериф, так как Грэмпс неожиданно замолк на полуслове.
  — Ничего, — замялся Грэмпс.
  — Вы все время были здесь один? — поинтересовался шериф.
  Грэмпс, казалось, заколебался на мгновение, но затем твердо сказал: — Да.
  — Значит, с вами больше никого не было? — повторил шериф.
  — Что вы повторяете, как попугай? — огрызнулся Грэмпс. — Может быть, вы думаете, что я кого-то спрятал в рукаве?
  — Хватит, — окликнул шерифа Дюриэа?
  — Давайте его сюда. Все равно он рано или поздно узнает, что я был здесь, поэтому ведите его сюда и покончим с этим.
  — Все в порядке, Борден, — крикнул шериф. — Веди его в машину.
  Дюриэа выглянул из окошка.
  — Грэмпс, а ведь я предупреждал вас, теперь пеняйте на себя.
  — Ах, так ты тоже здесь?
  — Да.
  — Фу ты черт! — воскликнул Грэмпс. — Я чувствую себя последней крысой.
  Борден слегка подтолкнул его и, широко распахнув заднюю дверцу, втолкнул старика вовнутрь.
  — И ты тоже здесь, Милдред?!
  — Да.
  — Тьфу, ты, черт! — повторил Грэмпс и через мгновение добавил: — Виггинсы, вперед!
  — Вас ведь предупреждали, Грэмпс, — покачал головой Дюриэа. — И я ведь повторял вам это ну раз сто, если не больше.
  — И что вы собираетесь делать со мной? — поинтересовался Грэмпс.
  — Отвезем вас в окружную тюрьму, — удовлетворил его любопытство Лассен.
  — Вы не имеете права.
  — Это почему же?
  — А я не совершил никакого преступления. Лассен расхохотался.
  — Приберегите это для присяжных. Вы ведь не знали, кто именно сидит в машине. Мы ведь просто, как любые законопослушные граждане, ехали по общественной дороге. А потом, когда мы остановились, вы вдруг на нас наставили револьвер. Объяснить все это можно только однозначно: вы собирались задержать автомашину.
  Грэмпс минуту подумал, а затем вдруг принялся смеяться.
  — Слава Богу, наконец я все понял, — с трудом выговорил он. — Вы же сами небось все это подстроили.
  — Так они все говорят, — объяснил Лассен.
  — А как вы узнали, что это я был там? — спросил Грэмпс. — Ну-ка, объясните-ка.
  — А я и не знал, что это вы. Я просто остановил машину.
  — Ну да, конечно, морочьте голову кому-нибудь еще! Остановили машину после того, как этот ваш громила с тигриной походкой выскочил и подкрался ко мне сзади… Мне показалось было, что я слышу чьи-то шаги за спиной, но не обратил внимания, так как отвлекся, наблюдая за машиной… Надеюсь, вы все не собираетесь поставить себя в неловкое положение прямо перед выборами, бросив старого человека в кутузку, да еще именно тогда, когда он рисковал жизнью, добывая вещественное доказательство, имеющее, можно сказать, решающее значение для расследования!
  — Доказательство чего? — воскликнул шериф.
  — Доказательство того, кто совершил убийство, конечно.
  — И чтобы обнаружить это доказательство, вы вооружаетесь до зубов и встаете у обочины дороги, готовый, по-видимому, пальнуть в первого же попавшегося и ничего не подозревающего водителя, который будет иметь несчастье проезжать мимо, — саркастически хмыкнул Дюриэа.
  Грэмпс взглянул на него широко раскрытыми от удивления глазами.
  — По-моему, ты слегка сгущаешь краски, сынок, — заявил он. — А вот мне кажется, что вы все это заранее подстроили, чтобы выставить меня в роли эдакого старого неуправляемого негодяя.
  — Еще раз объясняю вам, поймите же, у вас такие же права и обязанности, как и у любого человека, — нетерпеливо объяснил Дюриэа.
  — Да, знаю, знаю, — отмахнулся Грэмпс. — Но ведь вы бы не потащились сюда, если бы считали, что тут кто-то еще — конечно, если он был бы вам незнаком и вы бы не знали, чем он тут занимается.
  — А вы-то чем тут занимались? — поинтересовался шериф Лассен.
  — Хотел поймать вам убийцу.
  — И вы, наверное, предполагали, что он вот так просто придет к вам туда и остановится поболтать с вами? — ехидно спросил Дюриэа.
  — Нет, я так не думал, — отрезал Грэмпс. — Но я думал, что он приедет туда и попытается проникнуть в дом, а если бы он так поступил, тут бы я и задержал его.
  — А зачем, интересно знать, ему нужно было проникнуть в дом? — спросил Дюриэа. — Какая такая необходимость могла бы привести его сюда и заставить войти в дом?
  Грэмпс уже было открыл рот, чтобы ответить, но, как видно, передумал и решил промолчать.
  — Думается мне, ваша версия шита белыми нитками, — подвел итог окружной прокурор.
  Эта пренебрежительная реплика вызвала взрыв возмущения у старика.
  — А теперь послушай-ка меня, молодой человек, — воскликнул он. — Вы умудрились упустить почти все существенное в данном случае… И самое главное, что вы пропустили, — это фактор времени.
  — Продолжайте, — попросил Дюриэа. — Очень интересно узнать, что вы там откопали. Только не забывайте о том, что все, что вы скажете, может быть использовано против вас.
  — Начнем с первого вашего промаха, начал Грэмпс. — В вашем распоряжении были абсолютно точные часы, но вы не обратили на них никакого внимания. Та лампа, которая стояла в домике, расходует в час определенное количество масла или керосина, смотря чем вы ее заправите. Я кое-что знаю о том, как работают эти лампы. Прессман тоже очень хорошо был знаком с ними, еще с тех времен, когда он сам был скромным старателем и жил точно в таком же домике. А теперь скажите мне, — спросил неожиданно Грэмпс, поворачиваясь к Питу Лассену, — что заставляет коптить такую лампу?
  — Не знаю, — честно признался Лассен.
  — Она будет коптить только в том случае, если в ней слишком сильно горит огонь, — объявил Грэмпс. — Если с фитиля вовремя снимать нагар, то такая лампа будет коптить только при слишком сильном огне.
  — Похоже, вы правы, — согласился шериф.
  — Теперь представьте себя такую ситуацию, — продолжал Грэмпс. — Вы зажигаете лампу, фитиль которой пропитан маслом. Как только пламя спички касается фитиля, он загорается, постепенно огонек разгорается, через фитиль поступает все больше масла, и лампа светит ярче. Человек, который знаком с устройством такой лампы, слегка приворачивает фитиль, прежде чем зажечь ее. И только через несколько минут он будет регулировать высоту пламени… вы меня понимаете?
  Давайте предположим, что убийство было совершено, когда уже стемнело. Прессман был в домике. Когда стало смеркаться, он сам зажег эту лампу. Он-то совершенно точно знал, как следует зажигать такую лампу, он наверняка должен был привернуть фитиль до минимума, а затем отрегулировать огонь в лампе. Он ведь был прекрасно знаком с ними.
  Таким образом, мы можем сделать вывод, что лампу все-таки зажег убийца. Поэтому, если убийство было совершено к тому времени, когда уже стемнело, значит, лампа уже горела… Запомните этот факт.
  — Но тогда получается, что убийца зажег лампу, когда было еще светло? — улыбаясь, спросил Дюриэа. — Вы совсем запутались в своих выводах, Грэмпс.
  Грэмпс покачал головой.
  — Ничуть не бывало. Этого не может быть, тогда бы лампу пришлось еще раз заправлять ночью. Когда тело было обнаружено, уровень масла в лампе показывал, что к этому времени она уже горела довольно долго. Расход масла в этой лампе, как индикатор времени. Я подсчитал, что к тому времени, как я впервые увидел ее, — а я увидел ее примерно в то же время, что и шериф — около девяти, лампа горела не менее шести часов.
  — Но тогда получается какая-то ерунда — выходит, что убийство совершилось около трех часов ночи, — возмутился Дюриэа.
  — Угу, — буркнул Грэмпс, — совершенно верно. А патологоанатом, проводивший вскрытие, утверждает, что Прессмана должны были убить в промежуток между четырьмя и одиннадцатью вечера двадцать четвертого. Только потому, что была зажжена лампа, все были уверены, что убийство было совершено после наступления темноты… А я пытаюсь втолковать вам, что горящая лампа не имеет непосредственного отношения к убийству; дело в том, что убийца побывал в домике Прессмана два раза.
  — Тогда все-таки когда же произошло убийство? — спросил Дюриэа, который, хоть и против своей воли, все больше и больше заинтересовывался объяснениями Грэмпса.
  — Прессман, друзья мои, был убит совсем незадолго до пяти вечера двадцать четвертого числа, — объявил Грэмпс. В голосе его звучала твердая уверенность в своих словах.
  — Этого не может быть. У нас есть свидетели, которые утверждают, что в пять часов Прессман был еще жив…
  Кто это может утверждать? воскликнул Грэмпс. — Кто может твердо знать, что тогда в доме был именно Прессман? Сондерс говорит, что он видел, как кто-то опустил портьеры в ту минуту, когда их машина подъехала к воротам. И Сондерс и Тру в один голос утверждают, что слышали, как какой-то человек ходил по дому. Но оба они признают, что человек в доме за все это время не произнес ни слова. И они в один голос утверждают, что в поведении этого человека было что-то странное — им даже обоим независимо друг от друга пришло в голову, что у него в руках было оружие… Итак, только потому, что они слышали чьи-то шаги в домике и были уверены, что домик принадлежит Прессману, они сделали поспешный вывод о том, что слышали именно Прессмана… А теперь я скажу вам кое-что интересное относительно того человека, который был в домике Прессмана. Я совершенно уверен, что это был именно убийца, а Ральф Дж. Прессман лежал уже в это время на полу мертвый.
  Лассен резко обернулся к Дюриэа. В его глазах окружной прокурор прочел неподдельное изумление.
  Дюриэа, которого все больше и больше интересовал этот разговор, развернулся на переднем сиденье, чтобы сидеть лицом к Грэмпсу.
  — Господи помилуй! — воскликнул он. — В этом что-то есть!
  — Они слонялись туда-сюда вокруг дома, — продолжал Грэмпс, — и в это время все портьеры были спущены. А когда уже было обнаружено тело, то они уже были все подняты и в комнате горел свет.
  — Должно быть, убийца дождался, пока уедут Сондерс с Тру, а затем зажег свет и поднял портьеры.
  — Нет, — возразил Грэмпс, — горящая лампа говорит о том, что зажжена она была около трех часов. Лампа ведь не соврет, она же не человек… Я ведь уже говорил вам, что убийца дважды приезжал в домик Прессмана… А теперь давайте немного поговорим об этой так называемой предсмертной записке. Те заголовки, которые были наклеены на листок, вырезались из газеты, которая никак не могла попасть в Петри раньше восьми-девяти часов вечера. Обдумывалась эта идея с запиской, по всей вероятности, довольно долго, а вот воплотить ее времени уже не оставалось… Хотя, может быть, не так уж и долго он над ней думал, ненамного больше, чем клеил саму записку, правда, все-таки какое-то время у него на это ушло.
  — К чему вы клоните? — спросил Лассен.
  — Я имею в виду, что эта предсмертная записка была подброшена убийцей, когда он уже во второй раз приезжал в домик к Прессману. И в этот момент произошло что-то, настолько испугавшее убийцу, что он не подумал о том, чтобы прикрутить фитиль лампы, так что она продолжала сильно коптить… Это, по моим расчетам, произошло около трех часов утра. А теперь я скажу вам, что так сильно испугало убийцу. Та девушка, Ева Реймонд, приехала туда, чтобы сделать попытку как-то задобрить Прессмана и спасти от его гнева своего приятеля — а может быть, она надеялась выгадать и что-то для себя. Она вошла в дом, увидела мертвое тело, закричала и опрометью бросилась бежать. Тогда-то она и потеряла свою пудреницу… Так оно, по всей видимости, и произошло. А убийца, должно быть, был в это время там, в том доме.
  Тусклым, невыразительным тоном Дюриэа спросил:
  — Ну, с этим все ясно, Грэмпс. Можете не продолжать. А где же сейчас Ева Реймонд?
  — Сейчас она в домишке Прессмана, — виноватым голосом объяснил Грэмпс. — Я, если можно так сказать, проводил своего рода проверку.
  — Сними с него наручники, Борден, — скомандовал Дюриэа. — Поворачивайте обратно, Пит… это, конечно, сумасшедшая теория, но, может быть, в ней что-то есть.
  — Ничего сумасшедшего в ней нет, — оскорбился Грэмпс. — Здесь только логика, холодная, неумолимая логика. И с этим вам ничего не удастся поделать ни сейчас, ни через миллион лет… Могу вам еще кое-что сказать. Ева Реймонд — ваш единственный шанс уличить убийцу и вывести его на чистую воду. Он, конечно, не уверен в этом, но не может исключить такую возможность, что она могла видеть его через окно. Это как раз то, что мучает его. Если бы не этот факт, он мог бы быть совершенно уверен в своей безопасности.
  — Ева Реймонд намного облегчила бы нам жизнь, если бы сразу рассказала нам, как все это было на самом деле, — недовольно сказал Дюриэа.
  Грэмпс немедленно бросился на ее защиту.
  — Не стоит сердиться за это на бедную девочку, — примирительным тоном сказал он. — Ей с детских лет пришлось прокладывать себе дорогу в жизни…
  Серебристый смех Милдред прервал его объяснения.
  — Помнишь, Френк, что я тебе говорила, — веселилась она. — Если имеешь дело с мужской половиной рода Виггинсов, всегда ищи женщину.
  Глава 29
  Через полчаса после того, как Грэмпс предъявил Еву Реймонд окружному прокурору с шерифом и объяснил им еще кое-что, а также преисполнился горделивой уверенности в том, что без него эти славные представители власти ни с чем бы не справились, он снова приступил к делу:
  — Итак, вернемся к оружию, которым было совершено преступление. Револьвер, как мы выяснили, принадлежал Прессману. Это можно расценить двояко: или убийство было тщательно спланировано и убийца заранее завладел револьвером Прессмана, чтобы выдать убийство за самоубийство, или же человек, застреливший его, не собирался вначале его убивать. Но затем, значит, произошло что-то непредвиденное, а револьвер Прессмана оказался в пределах досягаемости… А теперь, как я себе это представляю, если бы это преступление было спланировано заранее с самого начала, то у убийцы уже была бы подготовлена предсмертная записка и ему не пришлось бы вырезать заголовки из газеты, которая пришла в Петри, как минимум, через четыре часа после убийства… Поэтому эта предсмертная записка и приобретает такое значение. Я на своем веку прочел кучу детективов. Каждый раз, когда человек фабрикует записку, вырезая слова из газеты, это означает, что он боится, как бы не узнали его почерк. Обычно так делают похитители детей и так далее… Разве я не прав, а, шериф?
  — Совершенно верно, — улыбнулся шериф, заговорщически подмигивая окружному прокурору.
  — Ну вот, — с энтузиазмом предположил Грэмпс, — так, видно, все и произошло. Человек, наклеивший газетные заголовки на бумагу, опасался, что мы узнаем его почерк. Поэтому мы можем сделать вывод, что, если бы Прессману пришла в голову мысль написать предсмертное письмо, вряд ли бы он стал так утруждать себя. То есть в тот же миг, как вам попадается на глаза такого рода записка, составленная из газетных строчек, сразу приходит в голову мысль, что все это просто подстроено… Разве не так?
  — Все правильно, — откликнулся Дюриэа, бросая острый взгляд на Милдред?
  — Даже мы, хотя нам и далеко до вас знаниями и опытом, догадались о том, что эта записка была сфабрикована убийцей.
  Вот и чудесно, продолжал объяснять им Грэмпс, словно не замечая сарказма, звучавшего в его словах. — Но если эта фальшивая записка заведомо не могла никого обмануть, тогда с какой целью она была подброшена к мертвому телу Прессмана?
  — Я заранее сдаюсь! — воскликнул Дюриэа. — В чем же причина, а, мистер Шерлок Холмс?
  — Ну что ж, я объясню вам, — любезно предложил Грэмпс. — Убийце хотелось бы, чтобы мы считали его глупцом, тупицей, считающим, что власти примут эту записку за чистую монету и решат, что это самоубийство, но, самое же главное, ему хотелось бы, чтобы власти были уверены в том, что он не был знаком с Прессманом.
  — Как вы догадались об этом? — спросил Лассен.
  — Да потому что в сфабрикованной им записке он явно намекал на то, что Прессман кончает с собой из-за отсутствия денег и финансовых трудностей… Поэтому, по его мнению, власти должны были сделать следующий вывод: “Этот убийца не очень-то умен. Ему бы хотелось выдать это за самоубийство. Ему хотелось бы, чтобы мы решили, что этот человек покончил с собой из-за финансовых проблем. Таким образом, он, по всей вероятности, не подозревал, что этот человек мог быть кем-то, кроме мелкого фермера”. Вы понимаете мою мысль?
  Милдред не выдержала:
  — Да ну же, Грэмпс, не останавливайся. Ты так интересно рассказываешь.
  — Ты говоришь, что я хорошо рассказываю, — улыбнулся Грэмпс, — а я ведь только логически рассуждаю, не больше. А теперь, ребята, влезайте на крыльцо, я вам что-то покажу. Представьте на минутку, что мы с вами — Эверетт Тру и Хью Сондерс, которые приехали повидаться с Прессманом… Значит, так, я беру на себя парадную дверь и изображаю из себя Сондерса, а вы, ребята, обходите дом сзади и представьте, что вы — Эверетт Тру, и, когда вы услышите, как я барабаню в дверь, начинайте тоже стучать, и я вам покажу, как в тот раз действовал убийца. Ева, ступайте с ними.
  — Прекрасно, друзья, идем, — добродушно поддержал его Дюриэа. — До сих пор Грэмпс был на высоте, и было бы не совсем прилично с нашей стороны не дать ему возможность продемонстрировать нам еще какой-нибудь фокус-покус.
  — Не забудьте, вы все идете к задней двери, — повторил Грэмпс. — Ступайте. Пора начинать.
  Маленькая группа обогнула дом по боковой дорожке и направилась к черному крыльцу. Борден, отделившись от остальных, пробормотал:
  — Я только еще раз пройдусь по двору. Хочу убедиться, что мы здесь одни, а потом присоединюсь к вам.
  — А у старика голова неплохо соображает, — одобрительно покачал головой Дюриэа.
  — Неплохо?! — воскликнул шериф с энтузиазмом.
  — Да он попадает в очко в девяти случаях из десяти.
  — Хорошо, а вот и заднее крыльцо, — заметил Дюриэа?
  — Давайте поднимемся и постучим.
  Маленькая группа до отказа заполнила крыльцо.
  — Давайте же, начинайте стучать, — донесся до них голос Грэмпса с парадного крыльца.
  Лассен саркастически усмехнулся:
  — Выглядит довольно-таки глупо, но ничего не поделаешь.
  Он постучал в дверь:
  — Откройте, пожалуйста.
  От парадной двери до них непрерывно доносились грохот и визгливые вопли Грэмпса:
  — Эй, кто там! Откройте-ка дверь! Ну-ка давай-ка, приятель, открывай, не упрямься!
  Шериф снова постучал в дверь. На минуту они затихли, наступила тишина, которую нарушал только грохот кулаков Грэмпса в дверь.
  — Похоже, он собирается высадить дверь, не иначе, — предположил Дюриэа. — С одним не поспоришь: уж если Грэмпс берется за что-то, он…
  Милдред тронула его за локоть.
  — Френк, — осторожно сказала она, — послушай-ка!
  Они мгновенно притихли, и вот до их слуха из пустого дома донеслись осторожные шаги и поскрипывание ступенек.
  — Эй, — неуверенно проговорил шериф, — откройте-ка дверь. Кто там?
  Все затихло, и больше ни один звук не доносился до них из-за дверей.
  — Эй, вы, там! — закричал шериф. — Это полиция. Откройте немедленно дверь.
  Со стороны парадного крыльца до них донесся обрадованный голос Грэмпса:
  — Все идет отлично, шериф. Вы все делаете правильно. Продолжайте в том же духе и стучите как можно громче. Вы… Господи помилуй! Шериф, там на самом деле кто-то есть. Он идет к парадной двери. Смотрите же!
  Стук в дверь внезапно оборвался. Они услышали немного испуганный голос Грэмпса:
  — Эй, шериф!
  Шериф бросил быстрый взгляд на Дюриэа.
  — Женщины, назад! Держитесь за углом. — Его рука почти автоматически выхватила из кобуры пистолет.
  — Хорошо, — крикнул Френк, — пошли. Они вместе навалились на дверь. Ева Реймонд испуганно вскрикнула.
  — Поосторожней, Френк, — напутствовала мужа Милдред.
  Дверь дрогнула, подалась и треснула, затем внезапно распахнулась, с грохотом ударилась о стену коридора и сорвалась с петель.
  Лучик света от карманного фонарика шерифа пробежал по стенам темного коридора и переместился в пустую кухню, чистую и лишенную каких-либо признаков присутствия человека. Затем луч фонарика уперся в дверь комнаты, в которой был найден мертвый Прессман.
  Дюриэа стал посреди комнаты, озираясь вокруг. Шериф выглядывал из-за его плеча.
  — Отойдите в сторону, Френк, — сказал он, — пистолет-то у меня. Это полиция! — крикнул он. — Кто здесь есть, руки за голову и выходите по одному!
  Грэмпс, продолжавший все это время стучать в переднюю дверь, крикнул:
  — Вы уже внутри, шериф? Откройте эту дверь. Там кто-то есть в доме. Впустите же меня, наконец.
  Дюриэа и Лассен не обратили ни малейшего внимания на его просьбы. Они плечом к плечу двинулись к комнате, в которой было обнаружено тело Прессмана.
  Комната была совершенно пуста.
  В маленькой спальне рядом тоже никого не было.
  Совершенно сбитый с толку, шериф повернулся и молча уставился на окружного прокурора.
  — Где-нибудь должен быть еще один выход, который мы проглядели, — предположил Дюриэа.
  Грэмпс, в нетерпении продолжавший колотить в дверь, снова завопил:
  — Эй, вы, там! Откройте же мне, я тоже имею право присутствовать. Кто там вместе с вами? С кем вы разговариваете?
  — Грэмпс, обойдите вокруг дома и побудьте с женщинами! — крикнул ему Дюриэа.
  — Побыть с женщинами, как бы не так! — разозлился Грэмпс. — Я тоже хочу во всем этом участвовать. В конце концов, это ведь я первый подал вам эту идею. Откройте мне немедленно!
  — Дверь заперта, — ответил ему Дюриэа, подергав ручку. — Вам придется обойти вокруг дома и…
  Но прежде чем окружной прокурор успел договорить, Грэмпс уже бросился бежать.
  Шериф лучом карманного фонарика описывал круги по комнате, осматривая темные углы.
  — Проверьте ванную и туалет, Френк, — предупредил он.
  — А их в этой хибаре просто нет, — усмехнулся Дюриэа.
  — Должен же быть либо чулан, либо хоть какой-то лаз наружу, — настаивал шериф.
  — Подождите-ка, — воскликнул Дюриэа. — А как насчет кладовой или чердака?
  Шериф посветил фонариком вверх, в темное отверстие, зиявшее в потолке.
  — Наверняка там должен быть какой-то выход на крышу… Давайте-ка, Френк, я слажу туда.
  — Сейчас принесу лестницу, — предложил Френк.
  — Не надо, я просто подставлю стул.
  Шериф выбрал стул покрепче и поставил его посреди комнаты прямо под люком. Грэмпс, который уже успел обежать вокруг дома, в страшном волнении ворвался через заднюю дверь.
  — Что случилось? — закричал он. — Кто это был? Кто-то спускался по лестнице и стоял прямо перед входной дверью. Я слышал его так же ясно, как сейчас вас.
  — А вам сейчас лучше бы уйти отсюда, — приказал, шериф. — Побудьте на всякий случай с женщинами.
  — Женщины прекрасно сами о себе позаботятся, — отмахнулся от него Грэмпс. — Не пытайтесь задвинуть меня в угол. Вы…
  — Грэмпс! — послышался голос Милдред. Шериф в это время взобрался на стул, придерживая крышку люка стволом пистолета.
  — Грэмпс! — снова позвала Милдред.
  — А вы, девушки, держитесь подальше отсюда! — велел Дюриэа.
  — Грэмпс! — крикнула Милдред. Грэмпс обернулся и встретил ее взгляд. Шериф взглянул на чердак.
  — Эй, вы, выходите, иначе буду стрелять!
  — Хватит продолжать эту комедию, Френк, — твердо сказала Милдред. — Он вас просто одурачил. Это был он сам.
  — Кто был?
  — Тот человек, который ходил по дому, был Грэмпс.
  — Что ты имеешь в виду? — воскликнул Дюриэа.
  — Да ты взгляни на него! — сказала Милдред. Грэмпс попытался было сделать возмущенное лицо, но под обвиняющим взглядом Милдред смутился и опустил голову.
  — Какого дьявола! О чем ты говоришь?
  — Нетерпеливо спросил Дюриэа.
  — Тот человек, чьи шаги вы слышали в доме, был Грэмпс Виггинс, — твердо сказала Милдред. — Как же ты не понял? У него же был ключ от этой двери. Все, что ему было нужно, это открыть ее, постучать погромче, затем на цыпочках пройти по дому, постоять перед задней дверью, опять же на цыпочках вернуться назад и снова начать стучать в дверь.
  Шериф Лассен, который к этому времени залез на чердак, свесил в люк голову и взглянул на Грэмпса.
  — Может, это все-таки был не он? — задумчиво протянул он.
  Борден, который все это время рыскал по участку, неожиданно появился на пороге.
  Шериф уже было открыл рот, чтобы что-то ему сказать, но замолк, увидев его лицо.
  — Какая-то машина остановилась на дороге футах в пятидесяти от дома, — сказал Борден. — Они выключили свет, и какой-то человек вышел из машины… Я думал, может, вы знаете, кто это может быть.
  — Все в порядке, ребята, это он, — сухо сказал Грэмпс. — У нашего убийцы был один прокол. Он не уверен, видела ли его Ева Реймонд или нет через окно, когда она внезапно вскрикнула и побежала. Она-то его не видела, но убийца-то в этом не уверен. Поэтому я и решил привезти ее в этот дом и этим заставить его сделать какой-то шаг.
  Внезапно шериф Лассен направил в темноту луч своего фонарика.
  — Скорее всего он первым делом заглянет в мой трейлер, — пробормотал Грэмпс, — а когда он обнаружит, что там никого нет, по всей вероятности, отправится в дом.
  На вашем месте, я бы не зажигал свет. Он очень осторожен, этот человек.
  — И кто же он, вы его знаете?
  — Нетерпеливо спросил Лассен.
  — Боже мой! — воскликнул Грэмпс в волнении. — Неужели вы все еще этого не поняли?
  — Да вы вспомните представление, которое Грэмпс тут устроил несколько минут назад, крикнула Милдред.
  На минуту наступило гробовое молчание.
  — Хорошо, — наконец сказал Дюриэа. — Я тебя понял. А теперь тихо и не расходитесь.
  Глава 30
  Им казалось, что время течет бесконечно долго, что прошли уже не секунды, а часы. А затем на крыльце послышались тихие, крадущиеся шаги. Мгновением позже через замочную скважину на пол в коридоре упал тонкий лучик света, потом он мигнул и пропал. Человек за дверью, скорее всего, прислушивался, прежде чем открыть дверь.
  Наконец, когда нервы у маленькой группы, затаившейся в тишине домика, казалось, готовы были уже лопнуть, как туго натянутая струна, в замке тихо повернулся ключ. Хорошо смазанный замок тихонько щелкнул.
  Прошло еще несколько секунд, прежде чем дверь бесшумно отворилась.
  Луч электрического фонарика, который держал в руках шериф, разрезал темноту и выхватил искаженное от страха лицо Хью Сондерса.
  Он инстинктивно отпрыгнул назад, быстро прикрыв левой рукой глаза от слепящего света.
  — Бросьте пистолет, Сондерс, — резко сказал шериф, — не то я вышибу вам мозги.
  Глава 31
  Несмотря на бурный протест, возмущение и угрозы, Грэмпс Виггинс был отправлен обратно в город вместе с женщинами, а шериф, его помощник и окружной прокурор остались слушать признание убийцы Прессмана.
  Грэмпс, поддерживая Милдред под локоть, шел через темный двор к своему трейлеру. Нанесенная обида не позволяла ему скрыть разочарование и горечь, так и прорывавшиеся в каждом слове.
  — Нет, вы подумайте только, — возмущался он. — Я фактически провел все расследование, нашел им убийцу, и теперь все, я им больше не нужен.
  — Не говори так, Грэмпс.
  — Да нет уж. Покорно вам всем благодарен.
  — Но, Грэмпс, разве ты их не дождешься? Конечно же, это ты распутал это убийство. Боже мой, ты…
  — Нет, — обиженно сказал Грэмпс, — получается, что я здесь ни при чем… Пусть лучше будет так, — добавил он, услышав, как Милдред вздохнула, готовясь снова успокаивать его. — В конце концов, выборы уже на носу. И ведь, между нами, я ничего особенного-то и не сделал. Я просто попытался представить себе, как все это могло произойти. Мне пришла в голову мысль, что Сондерс решил заехать к Прессману один и попытаться решить с ним наедине вопрос по поводу его собственного участка. Мало-помалу разговор перешел в ссору, ссора кончилась дракой. Разозлившись на Сондерса и потеряв голову от ярости, Прессман выхватил револьвер. Сондерс, по всей вероятности, схватил его за руку и попытался заложить ее за спину, чтобы заставить его разжать пальцы и бросить оружие. Но Прессман, сопротивляясь, задел или просто нечаянно нажал на спуск, и пуля попала ему в голову под таким углом, что трудно было представить себе, что револьвер был в его руке, когда прозвучал выстрел… Но и это было возможно. Если бы Сондерсу удалось отобрать у него оружие, все еще могло бы кончиться по-другому, ведь сам он, будучи физически мощным и крепким человеком, в оружии не нуждался. А если бы он не принялся выкручивать руку Прессману, то, возможно, сам бы нарвался на пулю. Но, так или иначе, убитым оказался Прессман. И Сондерсу пришлось срочно заметать следы, ведь он был твердо уверен, что его объяснения никогда не будут приняты и все решат, что тут имело место хладнокровное убийство.
  Он уехал, чтобы захватить с собой Тру и вернуться. Таким образом он и составил себе алиби, которое в то время казалось совершенно непоколебимым. На его счастье, он нашел ключи к входной двери. Один из них он бросил возле тела Прессмана, а другой забрал с собой. А затем, пока Тру барабанил в заднюю дверь, Сондерс тихо отпер свою дверь и вошел в дом. А после этого все, что ему нужно было сделать, это говорить то же самое, что и Тру: что он тоже слышал, как какой-то неизвестный человек ходил по дому… И конечно, это именно Сондерс сказал, что видел, как какой-то человек опустил портьеры в доме, потому что Тру этого, разумеется, видеть не мог.
  — Ну а все-таки, какого черта он возвращался в дом в три часа утра? — спросила Милдред.
  — Все очень просто, — объяснил Грэмпс. — Когда он ходил по дому, из его кармана выпала сложенная газета с передовицей Тру. И понял он, что потерял ее, только тогда, когда о ней спросил Тру. Но до трех часов утра они с Тру не расставались, поэтому он был совершенно уверен в том, что его алиби ни у кого не вызовет сомнений. Но он очень хорошо знал, что когда найдут тело Прессмана, то найдут и эту газету с передовицей, а в этом случае это будет выглядеть, как если бы он тут же оставил чистосердечное признание в убийстве. Ему просто необходимо было вернуться и забрать газету, но ему хотелось бы вернуться не раньше, чем пройдет достаточно времени после смерти Прессмана, так чтобы ничто не могло поколебать его алиби… Он знал, что патологоанатом сможет указать только период времени, когда могла произойди смерть.
  И была для этого еще одна причина. Он спустил шторы, когда был вместе с Тру в доме, но затем ему нужно было вернуться и обязательно поднять их.
  — Я что-то не поняла, — удивилась Милдред. — Ему было нужно, чтобы тело Прессмана обнаружили достаточно быстро, потому что, чем быстрее обнаружат тело, тем более точно можно будет указать время смерти, — объяснил Грэмпс. — Это должно было укрепить его алиби. Даже если бы он не потерял там газету, ему все равно пришлось бы вернуться поднять шторы и зажечь лампу. А вот если бы тело обнаружили не сразу, а спустя, скажем, два-три дня, то от его алиби не осталось бы камня на камне.
  Возможно, он только появился в доме, когда вдруг неожиданно приехала Ева Реймонд. Он уже успел зажечь лампу, поднял шторы и нашел потерянную газету со статьей Тру, когда вдруг услышал крик и топот бегущего человека… Скажем так: Еве Реймонд крупно повезло, что она сразу же убежала… Сондерс сделал свой выбор, когда решил скрыть все следы своего пребывания в доме и выдать все за самоубийство. После этого для него уже не было пути назад. Крик Евы поставил его перед выбором: или его жизнь, или ее. Может быть, он и не убил бы ее, но ведь по какой-то причине он все-таки приехал сюда сегодня, когда узнал, что у меня в машине сидела Ева и я привез ее сюда.
  — Но как он узнал, что это именно Ева Реймонд приезжала тогда к Прессману? — спросила Милдред.
  — А пудреница? — воскликнул Грэмпс. — Пудреница с выгравированными на ней инициалами “Е.Р.”? А потом он обнаружил, что я не спускаю глаз с девушки по имени Ева Реймонд. Я-то уж позаботился, чтобы он узнал об этом, — усмехнулся Грэмпс. — Мне было известно, что Сондерс вместе с Тру будут сегодня на этом предвыборном митинге. Я спросил их, не могло ли быть так, что человеком, шаги которого они слышали в доме Прессмана, была женщина, но спросил так, чтобы они были уверены в том, что я подозреваю, что именно женщина совершила это убийство. Вся эта сцена была разыграна мною для Сондерса. Я был уверен, — со скромной гордостью признался Грэмпс, — что все это выманит его сегодня из дому и приведет сюда хотя бы для того, чтобы выяснить, что тут происходит… Так оно и получилось… Ну а теперь я умываю руки. Передай Френку привет от меня и скажи ему, что я вовсе не претендую на какую бы то ни было известность в связи с этим расследованием. Всю работу провели они с шерифом. Да, кстати, посоветуй ему не забыть разобраться с Харви Стэнвудом. Я ведь действительно тогда нашел изрезанную газету в его машине, как и сказал Френку. Может быть, ему подбросили эту газету, чтобы просто проверить, как он отреагирует. А может быть, он планировал подбросить эту газету миссис Прессман и втянуть ее поглубже в это дело, а от себя отвести подозрения и выйти сухим из воды. О, я бы нисколько не удивился, если бы в результате миссис Прессман попалась бы в ловушку и была бы осуждена, а Френк либо проиграл бы это дело, либо послал бы невинного человека в камеру смертников.
  Послушай, попроси Френка, чтобы он помягче отнесся к этой девушке, Еве Реймонд. Ты знаешь, а она действительно очень славная! Сказала, что мне никогда не дашь моих лет и что я выгляжу хорошо как никогда. А ты как считаешь?
  Милдред рассмеялась:
  — Да я-то уж кое-что об этом знаю, — еле выговорила она.
  Ей показалось, что Грэмпс обиделся.
  — А когда мы увидимся, Грэмпс? — ласково спросила она, стараясь загладить свою вину за некстати вырвавшийся смех.
  Какого черта?! Откуда я знаю? — проворчал Грэмпс. — Я же ведь не путешествую по графику, как поезд… Буду как-нибудь проезжать через ваш городок и заеду.
  Милдред задумчиво и ласково сказала:
  — Грэмпс, ведь ты уже не молод и к тому же одинок. Скажи, ты никогда не скучаешь по дому? И кстати, почему бы тебе не поселиться с нами?
  — Не молод? — страшно удивился Грэмпс?
  — Да еще и одинок? Не понимаю, это ты о ком? И ты еще хочешь, чтобы я отказался от своей привольной жизни и обзавелся домом. Да и потом, я вовсе не одинок, наконец! Для чего мне дом, что я с ним буду делать? А вот Ева Реймонд, кстати, мечтает иметь свой дом. Ну ладно, мне пора уезжать.
  Милдред подняла на него благодарный взгляд, ее глаза сияли.
  — Ты так благородно поступаешь с нами, Грэмпс… Ну же, не забудь поцеловать свою внучку на прощанье.
  — Да, конечно… — Грэмпс закашлялся от волнения. — Ни один Виггинс не упустит возможности поцеловать хорошенькую женщину даже если она была его родственницей. А я — черт! — я ведь мужчина в самом расцвете сил!
  
  1943 год.
  (переводчик: Е. М. Клинова)
  
  Терри Клейн
  (цикл)
  
  
  Смерть таится в рукаве
  Глава 1
  Терри Клейн сидел в приемной прокурора округа и ждал вызова; он не имел ни малейшего представления о том, почему его заставляют ждать и зачем его вообще привезли сюда.
  Память его живо воспроизвела цепочку последних событий: кто-то настойчиво постучал в дверь его квартиры, потом какие-то мужчины прошли в спальню, оттолкнув преградившего им путь слугу китайца Ят Тоя, подождали, пока Терри оденется, затолкнули в полицейскую машину, на которой — со включенной сиреной, чтобы было легче пробиться сквозь поток машин, — и доставили к прокурору округа.
  Эти воспоминания были навязчивы и неприятны, а томительное ожидание только усиливало нервное напряжение: ему уже казалось, что настенные часы отбивают не время, а как бы некий приговор: виновен, виновен, виновен…
  Время от времени молоденькая секретарша украдкой поглядывала на Терри Клейна.
  Терри на нее не смотрел и все же ощущал, что она внимательно изучает его; странно, подумал Терри, почему она проявляет ко мне такой интерес: то ли прокурор попросил ее понаблюдать за мной и потом доложить о моем поведении, то ли это просто женское любопытство.
  Было около десяти часов утра. Из дверей, располагавшихся по обеим сторонам длинного коридора, то и дело с важным видом выходили служащие суда, толкали вертушку и шли через холл, на ходу бросая короткие деловые реплики девушке, сидевшей за столиком с табличкой «Информация». Терри Клейн взирал на них с видом человека, которого все это совершенно не касается.
  — Отдел пятый, дело против Тейлора, — скороговоркой пробормотал рыжеволосый мужчина и заспешил к выходу.
  — Судья Белтер, предварительное слушание по делу Джексона, — гаркнул худой, нервического вида клерк, устремляясь вслед первому.
  — Прения по ходатайству об отмене судебного приговора, дело Гейнца, — сухо проинформировал упитанный молодой человек, так цепко державший в руке свою кожаную папку, будто боялся, что кто-то может покуситься на нее.
  Молодая женщина за информационной стойкой проставляла галочки и время против названных фамилий в длинном списке, убористо напечатанном на листе бумаги, который лежал перед ней на столе. Наконец часы пробили десять. От конторской суеты не осталось и следа. Не хлопали двери, не слышно было торопливых шагов по коридору.
  Заинтересованный взгляд молодой женщины вновь остановился на Терри Клейне.
  Клейн, чуть повернув голову, перехватил этот взгляд и удержал его.
  — Как вы думаете, — спросил он, — такая спешка действительно повышает производительность здешнего труда?
  — Конечно, — ответила она, потом, чуть помедлив, добавила: — Дух времени.
  — Прямо как белки в кругу.
  Она нахмурила брови.
  — Извините, в кругу или в колесе?
  — А как вам больше нравится? — вытаскивая из кармана выточенный из слоновой кости портсигар, поинтересовался Терри. И пока она переваривала этот вопрос, тут же задал другой, как бы невзначай, как бы для поддержания разговора: — А по какому делу хочет видеть меня прокурор?
  Она инстинктивно ухватилась за более незамысловатый вопрос:
  — Я думаю, это насчет… — но она замолчала, не закончив предложения.
  Попытка получить информацию не удалась, но Клейн не выказал никаких признаков разочарования. Наоборот, стараясь удержать нить беседы в своих руках, он всем видом показал ей, что это вроде бы он сам помешал ей закончить фразу.
  — Дух времени, — спокойно прокомментировал он, неторопливо доставая сигарету из портсигара, — палка о двух концах: публика требует, чтобы завтрашние газеты распродавались уже сегодня вечером, и, значит, сама лишает себя новостей о событиях, которые произойдут завтра утром; требует, чтобы плоды срывались зелеными и дозревали уже на полках, чтобы рождественские номера журналов лежали в киосках уже первого ноября… Скажите, не предпочли бы вы вкусить плодов действительно спелых?
  Она кивнула, но как-то неопределенно.
  — Меня пригласили в качестве свидетеля? — поинтересовался Клейн, потом спокойным, как бы безучастным тоном добавил: — Или, может, я совершил какое-нибудь серьезное преступление — убийство, например?
  Девушка сконфузилась и попыталась что-то сказать в ответ, но тут раздался звонок. Ее проворные пальцы утопили клавишу на пульте. Она произнесла в микрофон:
  — Хорошо, мистер Диксон, — и вновь нажала клавишу. Когда она подняла глаза и обратилась к Терри Клейну, в ее голосе прозвучало некоторое облегчение: — Прокурор ждет вас, мистер Клейн. Прямо через вертушку, потом по коридору, в самом конце.
  Терри Клейн улыбнулся ей в знак благодарности, прошел по длинному коридору и распахнул дверь. Секретарша, сидевшая за столом гордой свечкой, кивком головы указала на дверь с табличкой «Без разрешения не входить».
  — Сюда, пожалуйста, мистер Клейн.
  Терри открыл дверь.
  Паркер Диксон, сидя в массивном кожаном кресле, подписывал какие-то бумаги. Он поднял голову и сказал:
  — Доброе утро, мистер Клейн. Присаживайтесь вон в то кресло, пожалуйста. — Не закончив фразы, он вновь обратил свой взор на бумаги, молниеносным росчерком пера поставив подпись; девушка с усталыми глазами механически промокнула ее, прокурор тем временем уже ставил следующую. Когда все бумаги были, наконец, подписаны, она аккуратно сложила их в плетеную корзинку и вышла из кабинета, стараясь ступать тихо, словно боялась потревожить сокровенные мысли прокурора.
  Прокурор поднял голову.
  Ему было чуть больше пятидесяти. Он улыбнулся отработанной улыбкой опытного политика. Глаза его были настороженными и не улыбались. Сердечность, запечатленная на его лице, была столь убедительной, что мало кто смог бы заметить, сколь холодны и бесстрастны эти глаза.
  — Сожалею, что вынужден побеспокоить вас, мистер Клейн, — без всяких предисловий начал Паркер Диксон, — но обстоятельства исключительной важности заставляют меня задать вам несколько вопросов.
  — Так в чем, собственно, суть этих ваших обстоятельств? — спросил Клейн. — К чему прикажете готовиться, к чему-то страшному или приятному?
  Прокурор по-прежнему улыбался, однако его зеленоватые глаза были такими же пристально-внимательными, как глаза кота, изучающего птичку в клетке.
  — Простите, но, может быть, первым начну задавать вопросы все-таки я? Не возражаете, если мы перейдем прямо к делу? Видите ли, я успел предварительно ознакомиться со всеми материалами, касающимися вашей жизни. Поэтому меня интересуют лишь конкретные события, которые имели место в последние несколько часов.
  Клейн удивленно поднял брови и вежливо спросил:
  — Вы располагаете полной информацией о моей жизни?
  — Да.
  — Позвольте узнать, когда ваш интерес ко мне достиг такой степени, что вам потребовалась информация?
  Прокурор посмотрел на Терри испытующим взглядом, глаза его отразили лучи света от оконного стекла и, казалось, засверкали крохотными молниями.
  — Приблизительно с четырех тридцати сегодняшнего утра. Это о чем-нибудь говорит вам, мистер Клейн?
  — Лишь о том, что ваша информация — коль скоро обстоятельства именно таковы — грешит убогостью и несовершенством.
  — Боюсь, что вы недооцениваете средства, которыми я располагаю.
  Каким-то чуть ли не священнодействующим движением руки, на манер фокусника, извлекающего из цилиндра кролика, Диксон достал из своего стола несколько листов бумаги с убористо напечатанным текстом. Терри Клейн, сознавая, что сыграл на руку прокурору, когда сказал именно то, что от него ожидали услышать, на сей раз сдержался, чтобы не повторить ошибки.
  Тихим монотонным голосом прокурор стал читать:
  — «Терранс Клейн, возраст 29 лет, волосы темные, волнистые, кожа смуглая, глаза голубые, рост 5 футов 11 дюймов, вес 185 фунтов, окончил юридический факультет Калифорнийского университета и был принят в коллегию адвокатов штата Калифорния; уехал в Китай и там поступил на дипломатическую службу, проявив незаурядные способности при изучении китайского языка, философии и психологии; внезапно уволился со службы, исчез; согласно слухам, жил затворнической жизнью отшельника в компании с неким стариком китайцем.
  Путешествуя по Китаю, оказался в районе, охваченном бунтом; поскольку никаких требований о выкупе не поступило, решили, что он убит. Четыре месяца назад объявился в Гонконге и дал лишь беглый отчет о своих странствиях. На пароходе «Президент Гувер» компании «Доллар-Дайн» добрался до Сан-Франциско, встретился всего с несколькими друзьями из числа самых близких, продемонстрировав при этом явное нежелание распространяться о своих приключениях в Китае. Имеет банковский счет на сумму чуть меньше тысячи долларов в главном отделении «Бэнк оф Америка», Пауэлл-стрит, дом № 1, однако, судя по всему, никаких финансовых затруднений не испытывает. Имеет много друзей среди китайцев. По вечерам иногда бывает в Чайнатауне, заходит в лавки; что он там делает и куда потом исчезает, неизвестно; домой в таких случаях возвращается только под самое утро.
  Как отзываются о нем некоторые из его друзей, Клейн своего рода искатель приключений, немного не от мира сего. В общении со знакомыми отличается резкостью суждений, во всем остальном характеризуется сугубо положительно.
  Информация, полученная из Китая, свидетельствует, что в тот период, когда его числили без вести пропавшим, он находился в некоем монастыре, выдавая себя за послушника, с тем, чтобы получить доступ к храмовым развалинам древнего города, где захоронены золото и драгоценные камни. Наставники считали его способным учеником. Сообщают, однако, что он внезапно покинул монастырь вследствие какого-то инцидента и отправился в один из портовых городов».
  Прокурор закончил читать первую страницу, начал было вторую, потом вдруг остановился, подняв глаза на Терри.
  — Теперь, думаю, вы не сомневаетесь, что я располагаю достаточно обширной информацией?
  — Звучит довольно забавно, — заметил Терри.
  — У меня есть все основания утверждать, что информация абсолютно точна, мистер Клейн.
  Терри покачал головой. В его глазах мелькнул лукавый огонек.
  — Я так и не доучился до конца, — сказал он. — Я остался всего лишь послушником. Самое большее, чего я достиг, — это четыре с половиной секунды концентрации. Учителя…
  — Четыре с половиной секунды! — воскликнул прокурор. — Похоже, вы оговорились: вероятно, не секунды, а минуты. Часто, мистер Клейн, я сам настолько увлекаюсь решением какой-нибудь правовой проблемы, что совсем теряю чувство времени.
  Терри уловил в голосе прокурора раздражение. Было совершенно очевидно, что Диксон пытается направить разговор в прежнее русло, что о способности сосредоточить все свои мысли на одной проблеме он упомянул исключительно из бахвальства. Негодуя на себя за то, что так легко позволил прокурору перехватить инициативу, прочитать начало отчета и пробудить в нем тем самым некоторую тревогу, — ведь неясно было, ради чего собрана вся эта информация, — Терри вытащил из кармана карандаш и сказал:
  — Вам только казалось, что вы концентрируетесь. На самом же деле вы использовали лишь малую толику вашей умственной энергии. Вот, скажем, попробуйте сосредоточить все ваше внимание на кончике этого карандаша хотя бы на две секунды.
  Диксон хотел было что-то ответить, но, сдвинув брови, уставился на кончик карандаша.
  — Теперь, полагаю, — сказал он, когда Терри убрал карандаш в нагрудный карман, — мне надо описать кончик карандаша? Что ж, пожалуйста: грифель чуть мягче, чем у обычного карандаша. Почти у самого кончика, там, где…
  — Извините, — прервал его Терри, — а где была моя левая рука, пока в правой я держал карандаш?
  — В левом кармане пальто, — чуть замешкавшись, ответил Диксон.
  Терри улыбнулся.
  — В Китае, — вежливо объяснил он, — человек, концентрирующий свое внимание на кончике карандаша, видит только кончик карандаша и ничего больше. Смею заверить вас, мистер Диксон, это нелегко сделать.
  — Я пригласил вас не за тем, чтобы разглагольствовать о психологии, — в голосе Диксона звучало раздражение.
  Теперь Терри был доволен собой. Похоже, допрос принял совершенно неожиданный для Диксона оборот.
  — Коль скоро вы собираете обо мне информацию и хотите, чтобы она была исчерпывающей, я мог бы, пожалуй, сообщить вам одну весьма важную, неизвестную вам деталь — почему я ушел из монастыря.
  Прокурор вопросительно поднял брови.
  — Дело тут, знаете, — продолжал Клейн, — в ножках, или, выражаясь языком анатомии, что, вероятно, более приличествует моменту, — в нижних конечностях. Я очень даже не безразличен к симпатичным… — Он сделал паузу и взглянул на прокурора, чтобы определить, какое впечатление произвели его слова, потом с улыбкой, в которой проглядывала едва-едва заметная издевка, нарочито серьезным тоном сказал: — Я полагаю, что при известных обстоятельствах слово «конечности» — единственно правильное слово.
  По пробежавшей по лицу прокурора тени Клейн понял, что выпад достиг цели, но с подчеркнутой учтивостью продолжал:
  — Эта маленькая славянка взялась Бог весть откуда. Красавица, дьявольски умная, она настолько поразила мое воображение, что сосредоточиться на занятиях я был уже просто не в силах. Мои наставники, эти уважаемые джентльмены, следившие за моими успехами, были совершенно правы, утверждая, что тому, кто так легко поддается мирскому соблазну, недостанет нравственной стойкости для того, чтобы полностью отрешиться от внешнего мира. Они сказали, что мне, пожалуй, лучше вернуться на родину или, на худой конец, удалиться в один из портовых городов. И представьте себе, последующие события окончательно убедили меня в их светлой провидческой мудрости.
  По тому, как прокурор кривил губы, как хмурил брови, было очевидно, что его очень раздражает игриво-шутливая манера Клейна вести беседу.
  — Если бы это заявление было включено в данный отчет, — сказал Диксон, — я бы наверняка разделил мнение ваших наставников.
  — Вряд ли, — заметил Клейн, — если бы вы хоть раз увидели ту славянку.
  Диксон убрал напечатанные листы в ящик письменного стола, поднял глаза и уставился на Терри Клейна так пристально, будто намеревался обескуражить собеседника.
  — Я думаю, мистер Клейн, — произнес он, — не стоит сейчас вдаваться в интимные подробности: не забывайте, что наша беседа носит официальный характер. Вчера вечером вы были на вечеринке у Стенли Рейборна.
  Когда Терри утвердительно кивнул, прокурор продолжил:
  — Вы были там вместе с мисс Альмой Рентон и ушли от Рейборнов приблизительно в половине первого ночи, верно?
  — В котором часу это было, точно сказать не могу, — сухим официальным тоном ответил Клейн.
  Прокурор достал из ящика стола маленький, вышитый по краям платочек, потянулся через стол, подавая его Терри, и спросил:
  — Узнаете?
  — Нет, — выпалил Клейн, не дав прокурору закончить фразу.
  Паркер Диксон перестал улыбаться и нахмурил брови. Сверля Терри жестким, пронзительным взглядом, он посоветовал:
  — Да вы не торопитесь! Возьмите платочек в руки, понюхайте — еще сохранился запах духов, присмотритесь внимательней!
  Клейн взял платочек, повертел его в руках, понюхал и бесстрастным, равнодушным голосом сказал:
  — Ну и что, платочек как платочек.
  — Да не совсем.
  — Ну, не знаю. Что необычного может быть в платочке? В пьесах и романах женщины всегда или оставляют где-то платочки, или теряют их. Полагаю, однако, что умная интеллигентная женщина, посмотрев две-три пошлые мелодрамы со всякими платочками, соловьями и розами, просто постыдится обронить свой платок с тем, чтобы кто-то потом нашел его, если только, конечно, она при этом не преследует какой-то особой цели.
  — Странно, что, будучи не в состоянии опознать платок, — сухо вставил Диксон, — вы так рьяно защищаете его владелицу. И потом: я словом не обмолвился, что этот платочек имеет отношение к какому-либо преступлению.
  Терри Клейн вздохнул, скорее даже не вздохнул, а просто зевнул.
  — Когда меня вытаскивают из теплой постели, ни с того ни с сего везут к прокурору, да еще на опознание какого-то носового платка, я, конечно, не могу не догадаться, что интерес правоохранительных органов носит действительно официальный характер и связан с серьезным преступлением.
  Диксон улыбнулся, но не сухой отработанной улыбкой, в которой так и читалось стремление достичь весьма конкретной цели, а, напротив, улыбкой открытой, прямо-таки умиротворяющей — так улыбается человек, который готов любезно уступить собеседнику в споре, но только потому, что в эту минуту ему просто недосуг размениваться на пустяки.
  — Вы обратили внимание на букву «Р», вышитую на платочке? — спросил он.
  — Да, обратил.
  — Скажите, мисс Рентон — художница?
  — Насколько мне известно, да.
  — Имеет успех?
  — Смотря что понимать под словом «успех» — деньги или признание таланта?
  — И то, и другое.
  — Я не располагаю никакими сведениями относительно ее доходов.
  — Этот платок принадлежит ей?
  — Уверен, что нет.
  — Покинув Рейборнов, вы и мисс Рентон сразу отправились к ней домой?
  — Пожалуй, стоило бы уточнить, что значит «сразу»?
  — По пути домой вы никуда не заезжали?
  — А что?
  — Если все-таки заезжали, мне бы хотелось знать, куда.
  — Это так важно?
  — Полагаю, что важно.
  — Ну, мы немножко прокатились.
  — Вы случайно не проезжали по Гранд-авеню?
  — Да, проезжали.
  — Позвольте спросить, с какой целью?
  — Мы беседовали о том, какую роль подсознательное, интуитивное начало играет в живописи восточных мастеров, которые совершенно особенным образом выстраивают цветовую гамму. Я решил специально проехать по Чайнатауну, чтобы проиллюстрировать соображения, которые высказывал по этому поводу.
  — Странное, однако, время вы для этого выбрали!
  — Художник — это не конторский служащий, который работает от звонка до звонка. Человек творческий трудится, знаете ли, и днем и ночью.
  — Вам не показалось, что мисс Рентон как-то особенно задумчива?
  — Ну, такая молодая, интеллигентная женщина, как мисс Рентон, всегда о чем-то думает. Сами знаете — всякие идеи!
  — Да я совсем не об этом! Вы заметили в ней какую-нибудь нервозность, тревогу?
  — Да нет.
  — Она не говорила вам, что у нее какие-то неприятности?
  — Нет.
  — Не намекала, что кто-то оказывает на нее давление?
  — Нет.
  — Рентон — это ее девичья фамилия, которой она подписывает свои картины. На самом же деле у нее другая фамилия, ведь она была замужем, не так ли?
  — Да, верно.
  — Лет семь назад она вышла замуж за некоего Роберта Хелфорда?
  — Да.
  — Где были вы, когда умер ее муж?
  — В Китае.
  — Вы были знакомы с ней до ее замужества?
  — Нет. Я познакомился с ней позже.
  — Через Хелфорда?
  — Да.
  — Насколько я понимаю, Хелфорд был вашим близким другом. После того как он женился, вы, естественно, неоднократно посещали его дом, где и познакомились с его женой. Верно?
  — Верно.
  — Как скоро после женитьбы Хелфорда вы отправились в Китай?
  — Приблизительно месяца через полтора.
  — Ваш отъезд был довольно внезапным?
  — Да.
  — Не могли бы вы точно назвать время, когда вы ушли сегодня ночью от мисс Рентон?
  — Нет.
  — Хотя бы приблизительно?
  — Ну если только совсем приблизительно. В конце концов, когда речь идет о женщине, никому не подотчетной в своих поступках, рискуешь допустить бестактность.
  — Совершенно с вами согласен, — сказал Диксон. — Однако в моей практике бывали случаи, когда, мистер Клейн, мужчины все-таки считали возможным абсолютно точно обозначить время своего ухода.
  — Да, да… — пробормотал Клейн. Казалось, последняя фраза прокурора крайне удивила его.
  — Вероятно, это было после часа, — подсказал Диксон.
  — Да, вероятно, это было именно так, — согласился Клейн, всем своим видом стараясь показать, как он рад, что хоть в чем-то может согласиться с собеседником.
  — Но двух еще не было?
  Клейн надул щеки и задумчиво произнес:
  Так трудно быть точным в таком деле, мистер Диксон!
  — Может статься, что вы ошибаетесь на целый час, — в голосе прокурора прозвучала какая-то зловещая нотка, — мне же нужна максимальная точность. Я считаю, что вправе получить от вас ответ на этот вопрос, более того, я обязан предупредить вас, что от вашего ответа многое зависит, в том числе и для вас.
  — И все же я вряд ли могу быть более точным, — сказал Клейн.
  — Но это было до трех часов ночи? — продолжал настаивать Диксон.
  — Да, пожалуй, вы правы. Действительно, скорее всего это было где-то между часом и двумя.
  Прокурор с облегчением вздохнул.
  — Вы знакомы с Джорджем Леверингом? — спросил он.
  — Да.
  — Вы хорошо его знаете?
  — Знаю, что он женился на одной из сестер Рентон, на той, что потом умерла.
  — Ну а еще что-нибудь?
  — Пожалуй, нет. Человек этот для меня особого интереса не представляет.
  — Для вас, может, и не представляет, а вот для меня… — Паркер Диксон скептически усмехнулся. — Так, может, все-таки что-нибудь скажете о нем?
  — Нет. Думаю, что нет.
  — Верно ли, что Синтия Рентон, сестра Альмы, никак не связана с ним, но что на Альму она оказывает давление и выкачивает из нее «существенные вспомоществования»?
  — К сожалению, — с достоинством произнес Терри, — мисс Рентон не посвящает меня в свои финансовые дела; как ни странно, она предпочитает вести их исключительно самостоятельно.
  — Ладно, ладно, мистер Клейн, — холодно бросил прокурор, — я что-то не вижу оснований для сарказма.
  Терри не произнес ни слова. Его молчание, однако, красноречивей всяких слов свидетельствовало о том, что он так не считает.
  Прокурор как бы невзначай потянулся к перламутровой кнопке на краю стола и едва заметным движением нажал на нее. Его взгляд по-прежнему был направлен на Клейна. Терри смотрел прокурору прямо в глаза, и все же это почти неуловимое движение Диксона не ускользнуло от него: краешком глаза он заметил, что Диксон четыре раза нажал на кнопку и словно подал кому-то сигнал — два длинных и два коротких звонка.
  Прокурор выдвинул ящик письменного стола, в котором лежал отчет, и, бросив туда платочек, задвинул ящик обратно.
  — Что ж, я думал, вы проявите больше желания к сотрудничеству, — сказал он.
  — Я отвечаю на все ваши вопросы, — возразил Клейн. — Сотрудничество предполагает некую определенную общую цель.
  Прокурор чуть замешкался, но спустя мгновение перешел в решительное наступление.
  — Вы знаете Джекоба Мандру, посредника в делах, связанных с поручительством? — сухим официальным тоном спросил он.
  — Да, знаю.
  — Вы знали его еще до своего отъезда в Китай?
  Терри постарался использовать этот сухой формальный тон как своего рода барьер, через который прокурор, будучи лицом официальным, прорваться не сможет.
  — Нет. Я познакомился с ним после своего возвращения оттуда. Мне хотелось выяснить, насколько этот Мандра соответствует моему представлению о нем, вот мы и встретились.
  — Зачем?
  — Он написал мне письмо, в котором просил достать ему некий предмет и предлагал за эту услугу весьма существенное вознаграждение.
  — Что за предмет?
  — Я бы предпочел, чтобы на этот вопрос вам ответил сам мистер Мандра.
  — К сожалению, это невозможно.
  — «Невозможно» — очень конкретное слово. Прокурор никак не отреагировал на это замечание Терри.
  — И все же, мистер Клейн, предмет, о котором вы упомянули, случайно, не «слив-ган»?
  Терри помедлил секунд пять, потом сказал:
  — Да, «слив-ган».
  — Вы могли бы рассказать подробней, что, собственно, это такое — «слив-ган»?
  — Это полая бамбуковая трубка с мощной пружиной и собачкой, спускаемой посредством нажатия. В трубку вставляется стальная стрела, пружина отводится до полного сжатия, пока не сработает защелка, удерживающая ее. Длина самой трубки дюймов десять. Ее легко можно спрятать в широком рукаве, который характерен для китайской одежды, независимо от того, кому она принадлежит — мужчине или женщине. Достаточно надавить рукой на стол или какую-либо другую твердую поверхность, как стрела мгновенно высвобождается.
  — Это смертоносное оружие?
  — Еще какое смертоносное!
  — То есть им можно убить человека?
  — Для того оно и предназначено.
  — Так вы выполнили просьбу мистера Мандры — послали ему это оружие?
  — Нет.
  — Почему?
  — Во-первых, потому, что такие вещи — великая редкость, это своего рода антиквариат. Я же ездил в Китай вовсе не для того, чтобы заниматься там поисками антикварных вещей.
  — Значит, вы виделись с Джекобом Мандрой уже после вашего возвращения из Китая?
  — Да.
  — Когда именно?
  — Спустя неделю после того, как вернулся. Я заглянул к нему на Стоктон-стрит, мы посидели часок за чашкой чая.
  — Вы вроде бы упоминали, что намеревались проверить какие-то свои впечатления?
  — Да.
  — Что это были за впечатления?
  — Простите, — заметил Клейн, — но я не понимаю, почему вы задаете мне подобные вопросы. Что, в этом есть какая-то необходимость?
  — Да, есть, мистер Клейн.
  Клейн вздохнул:
  — У меня имеется собственный «слив-ган». Если бы впечатление, которое произвело на меня письмо мистера Мандры, не подтвердилось, я бы просто подарил ему этот «слив-ган».
  — Так вы подарили ему эту штуку?
  — Нет.
  — Из-за того, что ваше впечатление все-таки подтвердилось?
  — Да.
  — А вы не могли бы сказать, какое именно впечатление произвел на вас мистер Мандра?
  — Я не был абсолютно уверен, — сказал Клейн, — что этим человеком двигало естественное для коллекционера стремление приобрести редкую вещь.
  — Вам показалось, что он может использовать его в качестве оружия?
  — Ну это слишком конкретно. Я бы не рискнул утверждать это с полной определенностью.
  — Значит, вы не отдали ему этот «слив-ган»?
  — Не отдал.
  — А что вы можете сказать о самом мистере Мандре? Клейн вскинул брови.
  — Смею уверить вас, — вставил Диксон, — у меня есть все основания задать вам этот вопрос.
  — Если честно, в нем столько же притягательного, сколько и отталкивающего. Без сомнения, это человек железной воли и острого ума, однако в его мировосприятии, безусловно, тонком и глубоком, есть что-то… ну, как бы это сказать, безнравственное, что ли.
  — Он вам не объяснял, зачем ему «слив-ган»?
  — Он сказал, что «слив-ган» интересует его как коллекционера, что он украсит его коллекцию смертоносных механизмов.
  — Вы не могли бы сказать, к какой национальности принадлежит мистер Мандра?
  — Нет, знаете, не могу. Скажу вам больше — для меня это до сих пор неразрешимая загадка. В его внешности и характере много восточного, однако я совершенно убежден, что он не китаец, как, впрочем, и не японец.
  — Расскажите мне подробней о вашем впечатлении о нем.
  — Знаете, в этом человеке странным, непостижимым образом сочетаются какое-то безжалостное коварство и трагическое сознание того, как много потерял он в жизни, употребив свои замечательные природные способности во зло. Взять, к примеру, эту коллекцию смертоносного оружия, о которой он так печется, она как нельзя лучше отражает его личность, необычайно яркую и вместе с тем зловещую.
  — Что вы имеете в виду? — выпалил Диксон, в его глазах вспыхнул живой интерес.
  — Я обратил внимание на то, — объяснил Клейн, — что в его коллекции нет привычных видов оружия — ружей, скажем, пистолетов, — что в ней все больше какие-то хитрые, замысловатые, я бы даже сказал, тайного, бесшумного действия предметы убийства — кинжалы, которые можно спрятать в рукаве, особенные трубки с отравленными стрелами, шелковые удавки и прочие такие штуки. Разумеется, все это я говорю, предполагая, что вы считаете мои впечатления о личности мистера Мандры исключительно важными, чтобы в обязательном порядке потребовать от меня ответа, — подытожил Терри.
  Прокурор утвердительно кивнул.
  — Вы не видели Джекоба Мандру этой ночью? — спросил он.
  — Нет.
  — А накануне?
  — Нет.
  — Вы не в курсе, знала ли его мисс Рентон?
  — Не имею ни малейшего представления.
  — А знала ли мистера Мандру Синтия Рентон?
  — Нет.
  — Не упоминали ли сестры когда-нибудь о портрете Мандры?
  — О портрете?
  — Да, о портрете.
  — Нет.
  — Вы когда-нибудь разговаривали о Мандре с кем-либо из сестер Рентон?
  — Нет.
  — Квартиру мисс Альмы вы покинули ночью?
  — Поздно ночью, — уточнил Клейн, — между часом и двумя или часом и часом тридцатью. Она пригласила меня на чашку чая.
  — Не знаете, видела ли она вчера вечером или сегодня рано утром Джекоба Мандру?
  — Думаю, что не в силах ответить на ваш вопрос. — Что значит не в силах?
  — Согласитесь, я же не могу рассказать вам о том, что она делала, когда меня не было с ней, хотя, конечно, могу с полной уверенностью утверждать, что, пока я находился в квартире мисс Альмы, Мандры там не было.
  Диксон пристально смотрел на Терри Клейна, от улыбки на его лице не осталось и следа.
  — Пожалуй, вам интересно было бы знать, — медленно растягивая слова, произнес Диксон, — что Джекоба Мандру убили сегодня рано утром, приблизительно в три часа. В сердце у него обнаружили металлическую стрелу. Выстрел, судя по всему, не произвел никакого шума и был совершенно неожиданным, из чего можно заключить, что убийство было совершено из оружия наподобие «слив-гана», который вы, мистер Клейн, только что описали.
  Прокурор посмотрел прямо в глаза Терри Клейну. Клейна это, однако, ничуть не смутило: ни один мускул не дрогнул на его лице.
  — Нет, — сказал он, — все это меня совсем не интересует.
  — У меня есть основания полагать, — продолжал прокурор, — что в квартире Мандры чуть за полночь побывала какая-то молодая красивая китаянка.
  — В самом деле? — вежливо откликнулся Терри.
  — Если не ошибаюсь, среди ваших знакомых есть немало красивых девушек из добропорядочных обеспеченных китайских семей?
  — Да, вы правы.
  — Мог ли кто-нибудь из этих знакомых вам девушек зайти к Мандре в столь поздний час?
  — Ваш вопрос, — почти с упреком ответил Терри, — содержит в себе ответ. В такой час ни одна девушка из приличной семьи к Мандре зайти не могла.
  — Н-да, — прищурив глаза, протянул Диксон, — совсем не заметно, чтобы вы хотели помочь нам в этом деле, мистер Клейн.
  — Почему? Я ведь не оставил без ответа ни один из ваших вопросов.
  — Однако ко всему, о чем мы говорим, вы относитесь, как бы это сказать… с прохладцей, что ли, с какой-то отстраненностью…
  — Напротив, я был с самого начала настроен на дружеский лад и даже готов был откровенничать с вами, вы же меня остудили, намекнув, что наша беседа носит сугубо официальный характер и что всякие лирические отступления здесь неуместны. А теперь вы вдруг заговорили о какой-то прохладце, об отстраненности.
  Диксон вдруг как-то изменился в лице. Он был явно сбит с толку. Холодный, подчеркнуто официальный тон Терри озадачил и задел прокурора не меньше, чем те язвительные замечания, которые сделал Терри по поводу его способности к «концентрации».
  — Похоже, что вас совсем не волнует это загадочное убийство, — укоризненно сказал он.
  — Простите, а с какой, собственно, стати оно должно меня волновать?
  — Не исключено, что к этому убийству имеет отношение мисс Рентон.
  — Почему бы вам тогда не задать все эти вопросы самой мисс Рентон?
  — Потому что, к сожалению, ее не могут разыскать. Она не ночевала у себя дома, нет ее там и сейчас. И никто из ее друзей не знает, где ее искать.
  — Тогда, может быть, я смогу как-то прояснить ситуацию, если задам вам предварительно несколько вопросов. Есть ли основания подозревать, что мисс Рентон действительно причастна к убийству Мандры?
  — На этот вопрос я пока отвечать не стану, — заявил Диксон.
  — Есть ли основания предполагать, что этой ночью она была у Мандры?
  — И этот вопрос я пока предпочел бы обойти молчанием.
  — Почему вы решили, что именно я могу сообщить вам что-нибудь очень важное?
  — Потому что вы переписывались с Мандрой по поводу «слив-гана»:
  — Значит, ваш интерес ко мне не связан с тем, что вчерашний вечер и сегодняшнее утро я провел в обществе мисс Рентон?
  — Пожалуй, да, — многозначительно произнес прокурор.
  Терри откинулся на спинку кресла, всем своим видом показывая, что, кроме вежливого внимания к собеседнику, он больше ничего не может предложить.
  Паркер Диксон развел руками, давая понять, что и ему сказать нечего.
  — Ну что ж, тогда все. А я-то рассчитывал, что вы проявите заинтересованность и желание помочь нам.
  Клейн поднялся с кресла.
  — У меня такое впечатление, что вы действуете по принципу: лучше больше получить, чем дать, — я имею в виду информацию.
  На сей раз улыбка на губах прокурора каким-то невероятным образом отразилась в его глазах, подобно тому, как отраженный от айсберга луч солнца веселыми искорками вспыхивает на поверхности арктических вод.
  — Так уж заведено в нашем учреждении, — согласился он. — Откровенно говоря, мистер Клейн, мы почти и не надеялись найти в вашем лице рьяного помощника.
  Терри ухмыльнулся. От его надменной сдержанности не осталось и следа.
  — Что ж, — сказал он, — если допрос окончен, я позволю себе предложить вам присовокупить к моему досье то краткое сообщение о девушке-славянке. Вам знакомо такое ощущение: вы пытаетесь сосредоточиться на какой-то абстрактной философской проблеме, в то время как маленькая игривая бесовка с таким хрупким, таким гибким телом, что, кажется, прикоснись к ней, и нет ее, — растворилась в воздухе, сидит рядом и… Нет, нет, не утруждайте себя ответом. Впрочем, по глазам вижу, что незнакомо. Имею честь откланяться.
  Терри шаркнул ножкой, развернулся и вышел в коридор, оставляя за дверью озадаченного и крайне раздосадованного прокурора.
  Глава 2
  Терри Клейн задержался на тротуаре перед зданием, в котором располагалась прокуратура, и стал прикуривать сигарету.
  Стоя с зажженной спичкой в руках, он глубоко вздохнул, постарался полностью отрешиться от внешнего мира, после чего, используя методы концентрации, которым обучался на Востоке, сосредоточил все свои мысли на одной-единственной теме — убийстве Мандры.
  Уличный шум мало-помалу становился все более приглушенным, ослабевал и удалялся, пока не исчез совсем. Торопливые фигуры пешеходов, автомашины, мчавшиеся в безостановочном потоке, расплывались, теряли очертания, наконец наступил такой момент, когда Терри перестал слышать звуки, различать предметы, — он видел перед собой лишь пламя горящей спички и ничего больше.
  Терри пребывал в состоянии концентрации до тех пор, пока спичка в его руках не догорела.
  Итак, убит Джекоб Мандра. Прокурор подозревает, что к этому убийству каким-то образом причастна Альма Рентон. Убийство совершено из китайского «слив-гана», оружия, действующего бесшумно. Время убийства, согласно утверждению Диксона, приблизительно три часа ночи. Клейна допросили в четыре тридцать. Следовательно, труп, скорее всего, был обнаружен почти сразу после убийства, и прокуратура немедленно заинтересовалась Клейном. Из того, что информацию прокурор получил по телеграфу из консульства в Гонконге, можно заключить, что расследование ведется весьма энергично.
  Терри ушел от Альмы Рентон приблизительно в час тридцать ночи. Тогда она еще была в своей квартире. Он помнит, что она намеревалась лечь спать сразу после его ухода. Поскольку установлено, что дома она не ночевала, можно предположить, что свою квартиру она покинула вскоре после половины второго, во всяком случае, до трех часов ночи, когда был убит Мандра. Совершенно очевидно, что прокурор постарался сделать все возможное, чтобы допросить ее до своей беседы с Клейном, и коль скоро не допросил, то лишь потому, что не смог найти ее. Можно заключить, что ее нет ни в одном из тех мест, которые она обычно посещает. Если все попытки отыскать Альму оказались безуспешными, значит, она не хочет, чтобы ее нашли, следовательно, действия ее не случайны, а преднамеренны.
  Во время беседы прокурор четыре раза нажал на кнопку. Терри явственно различил два длинных и два коротких звонка. Без всякого сомнения, это был какой-то сигнал, на который, однако, тогда никто не откликнулся. Поэтому Терри предположил, что этим сигналом прокурор дал команду сыщикам следовать за ним, Терри.
  Клейн правильно сделал, что не стал оглядываться назад через плечо и не проявил никаких признаков беспокойства. За тот короткий промежуток времени, пока он подносил спичку к сигарете, из беспорядочной массы событий ему легко удалось выделить самые главные.
  Неудивительно поэтому, что оба следовавших за ним сыщика подчеркнули впоследствии в своих отчетах, что слежки Терри Клейн не обнаружил.
  В толпе пешеходов он ничем не отличался от простого служащего, который спешит куда-то по своим делам, ничего не подозревает, не чувствует за собой никакой вины. Он остановился прикурить, но спичка, вероятно, погасла, он зажег вторую, прикурил сигарету, потом купил газету, сел в такси и отправился прямо к себе домой. За все это время он ни разу не обернулся. Выйдя из такси, он поднялся в квартиру, такси, однако, отпускать не стал, из чего сыщики заключили, что Клейн намеревается поехать куда-то еще.
  Минут через пять из подъезда дома вышел пожилой китаец с перекинутым через руку мужским костюмом. Как впоследствии выяснилось, этим китайцем оказался не кто иной, как слуга Клейна — Ят Той. Он передал этот костюм таксисту, из чего сыщики сделали вывод, что Клейн попросил таксиста отвезти костюм к портному.
  Клейн позвонил Ят Тою из холла, велел ему вынести костюм, сам же через черный ход вышел во внутренний дворик, где стояла его собственная машина, сел в нее и уехал. Все это было проделано просто, естественно и, вероятно, без скрытого мотива.
  Такого рода действия часто сбивают с толку самых лучших филеров. Изучая их донесения, прокурор обратил особое внимание на то, что Клейн ни разу не обернулся. Будучи человеком осторожным и недоверчивым, он все же не заподозрил Клейна в преднамеренной попытке отделаться от «хвоста», тем не менее свои соображения на этот счет он решил придержать и не стал ничего говорить ближайшим сотрудникам, потому что воспоминания, связанные с неудачной попыткой с наскоку выбить из Терри Клейна информацию, мучили и раздражали его. Нечасто прокурору доводилось беседовать со свидетелем, столь обескураживающе вежливым, столь абсолютно уравновешенным, а потому столь неудобным в общении.
  Тем временем Клейн проехал по Баш-стрит, свернул в район Гоуф и остановил машину у одного из жилых домов. Он вошел в лифт, поднялся на самый верхний этаж, вышел в коридор, разыскал дверь с табличкой «Вера Мэтьюс» и нажал на кнопку звонка.
  Внутри раздался какой-то шорох, однако дверь никто не открыл.
  Тогда Клейн постучал и через секунду-другую услышал едва различимые звуки, какие обыкновенно возникают, когда человек на цыпочках идет по ковру.
  — Альма, это я, Терри, — тихо произнес он. Щелкнул замок, дверь приоткрылась. Терри увидел знакомые тонкие, словно из мрамора выточенные черты лица, пышные волосы цвета пшеничных колосьев, залитых солнечным светом, испуганно-настороженные серые глаза.
  — Как вы узнали, что я здесь? — Альма Рентон широко распахнула дверь, потом, когда он прошел внутрь, осторожно закрыла ее.
  На этот вопрос он ответил не сразу, а, нежно коснувшись рукой подбородка Альмы, приподнял ее голову так, чтобы можно было заглянуть прямо в глаза.
  — Излишняя суета, — объявил он, — вредней самой черной работы.
  Она нервно засмеялась и оттолкнула его.
  — Перестаньте, Терри, — сказала она, — знаете, у меня такое чувство, будто своим взглядом вы просвечиваете меня насквозь. Так как вы узнали, что я здесь?
  — Очень просто, — улыбнулся он.
  — Что значит очень просто? Никто на свете не знал, что я здесь.
  Подтянув рукава своего плаща вверх, он насмешливо сказал:
  — Смотрите, ни в руках, ни в рукавах у меня ничего нет. Не далее как на прошлой неделе вы вскользь упомянули, что Вера собирается уехать из города и попросила вас присмотреть за ее растениями. Вот я и подумал, что Вера оставила вам ключ. Поскольку вас не нашли ни в одном из тех мест, где вы обычно бываете, я предположил…
  — Ах вот в чем дело, — прервала его Альма.
  Терри печально покачал головой.
  — Фокусники не должны выдавать свои секреты. Если бы я сделал вид, будто умею читать ваши мысли, вы терпели бы меня из одного лишь благоговейного ужаса перед моей сверхъестественной способностью, а так я просто незваный гость.
  — С вами опасно иметь дело, Терри, вы никогда ничего не забываете. Я очень сильно подозреваю, что привычка шутить — это маска, за которой вы скрываете свои истинные намерения.
  — Да нет, скорей уж так: попытка притворяться, будто у меня есть некие намерения. Это маска, под которой я скрываю свою беспечную несерьезность. Чем вы сейчас заняты?
  Она помедлила мгновение, потом сказала:
  — Ничем. Правда, цветы тут поливаю, но разве это занятие?
  Однако она почему-то бросила быстрый взгляд в направлении двери, ведущей в рабочую комнату.
  Клейн достал из кармана портсигар, открыл его и предложил Альме сигарету.
  — Интересно, куда вы отправились после того, как я ушел от вас? — спросил он.
  — Никуда не отправилась, в постель легла. Вы, что, не помните, сколько времени было, или, может, думаете, я лунатик и брожу по ночам во сне? — Она взяла сигарету.
  Терри покачал головой.
  — Послушайте, Альма, по природе своей вы человек серьезный, обстоятельный, с развитым чувством ответственности. Поэтому, когда вы напускаете на себя эдакую ветреность, значит, что-то тут не так.
  — Что вы имеете в виду, Терри?
  — Всякий раз, когда вы хотите что-то утаить, — объяснил он, — вы невольно стараетесь подражать своей сестре, легкомысленной и ветреной, а это совсем не соответствует вашему характеру.
  Она нахмурила брови.
  — Ничего я не пытаюсь утаить, Терри, просто время от времени восстаю против того, что волей или неволей являюсь регулирующим центром нашей маленькой семьи. Синтия никогда не утруждает себя тем, чтобы хоть иногда всерьез задуматься о чем-то. Напротив, она то и дело попадает в переделки, и кому-то приходится выручать ее… А почему вы думаете, что я что-то скрываю, Терри?
  Она поднесла сигарету к губам. Он чиркнул спичкой и поднес ее к сигарете. Когда Альма подалась вперед, каждая черточка на ее лице осветилась пламенем спички.
  — Окружной прокурор сказал мне, что вы не ночевали дома.
  Непроизвольно она чуть отпрянула назад, но тут же взяла себя в руки и вновь наклонилась к спичке. Своей рукой она чуть приподняла его руку, чтобы удобней было прикурить, и он заметил, что пальцы ее холодны как лед.
  — Вы шутите, Терри, — проговорила она.
  Когда он с серьезным видом покачал головой, она торопливо добавила:
  — Я очень рано встаю, Терри.
  — В пять часов утра?
  Ее лицо залилось краской. Прежде чем она успела вымолвить слово, он сказал:
  — Не думайте, что я чрезмерно любознателен. Дело в том, что эти вопросы вам наверняка потом зададут в прокуратуре, так что хорошо знать их заранее.
  Она уже оправилась от удивления. Если она играет, подумал Терри, то это у нее очень здорово получается.
  — Терри Клейн, — язвительно произнесла она, — а не могли бы вы сказать, почему это прокурор округа интересуется, где я провела ночь?
  Терри сделал глубокую затяжку и с важным видом сказал:
  — Да, забавный парень этот прокурор. У него такая приятная, располагающая улыбка, и, глядя на нее, расслабляешься, чувствуешь себя в полной безопасности. Если он будет допрашивать вас, Альма, помните: чего он не любит, так это официальной холодной сдержанности. Он так полагается на неотразимость своей улыбки, что когда этот прием не срабатывает, то начинает злиться и нервничать.
  — Он допрашивал вас, Терри?
  — Да, и весьма пристрастным образом.
  — О чем он спрашивал?
  — О вас и о Мандре.
  — О Мандре?
  — Да, о Джекобе Мандре. Знакомы с ним?
  — Нет, но слышала, — какой-то посредник в страховой компании, вы его имеете в виду?
  — Да. Этот Мандра — весьма загадочная личность: одни говорят, что он наполовину китаец, другие — что цыган. Интересный тип, богатый, но ужасный пройдоха. Его убили сегодня ночью — часа в три.
  — Убили?! Терри кивнул.
  — А вы знали его, Терри?
  — Встречался. Он хотел, чтобы я достал ему «слив-ган». Я мог бы отдать ему свой, но решил сначала познакомиться с ним поближе, ну и заглянул к нему как-то на чашку чая.
  — И решили не отдавать ему «слив-ган»?
  Он улыбнулся:
  — В таком духе и действуйте, Альма, у вас это отлично получается. Вы с прокурором задаете одни и те же вопросы.
  Она развернулась, сделала несколько шагов по направлению к креслу. Судя по выражению ее лица, она была явно озадачена. Подойдя к креслу, она с такой поспешностью опустилась в него, будто ощутила в ногах невероятную слабость.
  — Каким образом его убили? — спросила она.
  — Его убили из «слив-гана», — беззаботно-шутливым тоном ответил Терри.
  — Терри!
  — О, это еще не все, Альма! Прокурор весь из себя такой таинственный, прямо жуть берет. Вопросы задает самые неожиданные, делает какие-то туманные намеки. Да, вот еще, чуть не забыл, — про носовой платочек.
  — Какой платочек?
  — Обыкновенный платочек, в уголке вышита буква «Р», духами сильно пахнет. Видели бы вы, какой у прокурора был вид, когда он показал мне этот платочек, — прямо как у трагического героя.
  Она отвела глаза.
  — Вы узнали платочек? — голос у нее был хриплый, напряженный.
  — Разумеется, нет. Сами знаете, любой платочек состоит из такого количества элементов, каждый из которых надо опознавать отдельно, — размер, материал, фактура, кайма, отделка…
  — Не валяйте дурака, Терри! Это был мой платок?
  — Этого я сказать не могу, но вот духи действительно похожи на те, которыми пользуется ваша сестра.
  — Синтия не знала Мандру, — уверенно сказала Альма.
  Терри взглянул на потолок и как бы между прочим произнес:
  — Когда я позвонил, вы были в халате, в котором обычно работаете?
  — Вы полагаете, для того, чтобы полить цветы, нужно надевать рабочий халат?
  Он кивнул.
  — Да хватит вам дурака валять!
  — У вас пальцы в краске. Она уставилась на свои руки.
  — То есть были в краске, когда я позвонил, но вы, похоже, успели вытереть их тряпкой, следы, однако, все же остались.
  Прежде чем до нее дошло, что он имеет в виду, Терри быстро направился к двери в рабочую комнату. Альма схватила его за рукав, пытаясь остановить.
  — Нет! Нет! Терри! — вскрикнула она. — Не надо! Пожалуйста, не надо! Не заходите!
  Он уже нажимал на ручку двери, когда она повисла на нем. Дверь распахнулась, оба они потеряли равновесие и, перелетев через порог, оказались в рабочей комнате.
  Сквозь матовое стекло окна огромных размеров в комнату лились солнечные лучи, наполняя ее ровным, мягким светом. На стенах тут и там висели картины, в центре комнаты стоял мольберт, укрепленный на нем холст был завешен куском черной материи. На столе лежали палитра и кисти. Через спинку стула был перекинут рабочий халат.
  Терри, которому первым удалось восстановить равновесие, решительно отстранил от себя Альму, рванулся к холсту и сдернул с него материю.
  То, что он увидел, поразило его: с холста размером три на два с половиной фута на него смотрели холодные, насмешливые глаза мужчины.
  Лицо у него было из тех, на которые достаточно взглянуть лишь раз, чтобы уже никогда не забыть. Мастерство, с которым был выполнен портрет, подчеркивало эту особенность.
  Фон на портрете был темным, почти черным. Из глубины, как бы возникая из мрака, выступало лицо, черты которого были, однако, ярко освещены. Это смуглое лицо странным образом сочетало в себе глумливый цинизм и страстное томление по чему-то ушедшему, навсегда потерянному. Явственно можно было различить длинный с горбинкой нос, тонкие, искривленные в злобной усмешке губы, но главное, на чем невольно задерживался взгляд, — глаза: серебристо-зеленые, горевшие сумрачно, подробно кораллам у берега далекого тропического острова.
  Терри Клейн критически разглядывал картину.
  — Чудесный портрет, — сказал он. — А говорили, что не знаете Мандру.
  Она вцепилась ему в плечо обеими руками. Не отводя глаз от портрета, Клейн похвалил:
  — Здорово он у вас вышел, Альма. Здорово, ничего не скажешь. А когда это вы успели написать?
  В глазах ее промелькнуло выражение беспомощности.
  — Терри, пожалуйста… — умоляюще произнесла она.
  — Что «пожалуйста»?
  — Пожалуйста, не надо.
  — Что «не надо»?
  — Не расспрашивайте меня об этом.
  — Коль уж я попал в эту переделку, я вправе ожидать от вас помощи, тем более что это только начало. Боюсь, что нам в любом случае придется действовать сообща. Поэтому мне не хотелось бы ходить в потемках, я должен чувствовать под ногами твердую почву.
  Она плотно сжала губы, давая тем самым понять, что не проронит больше ни слова.
  — Давно вы здесь, в мастерской? — поинтересовался он.
  Она покачала головой.
  — Так давно вы здесь? — повторил он свой вопрос. В комнате воцарилась тягостная тишина, наконец Альма не выдержала и заговорила:
  — Приблизительно с четырех часов утра… О Терри, пожалуйста, не заставляйте меня рассказывать все. Конечно, вы можете заставить меня говорить, мы оба знаем это. Вы всегда обладали такой властью надо мной!
  Вы можете заставить меня сделать все, что угодно. Я ничего не могу утаить от вас и никогда не могла. До вашей поездки в Китай… той ночью… — голос ее сорвался, и она вновь замолчала.
  — Вы только расскажите мне обо всем, Альма, и я постараюсь вам помочь, — ласково попросил он.
  — Нет, нет! Вы не должны ничего знать, я не хочу, чтобы вы имели хоть какое-то отношение к этому делу, ради Бога, Терри!
  — Но я уже имею это самое отношение!
  — Да нет же! Вас всего-навсего допросили. Это ведь еще ничего не значит. Обещайте мне, что сядете в самолет и улетите из города.
  — Это мне не поможет, Альма. Наоборот, только усугубит мое положение. К тому же я не хочу бросать вас в беде. Поэтому лучше расскажите мне все по порядку, не бойтесь. Ведь Мандру убили не вы?
  — Конечно не я.
  — А вы знаете, кто?
  — Нет, — с отчаянием в голосе произнесла она, — конечно нет… О Терри, вы так нужны мне! Почему так получается, что я никогда не могу прибегнуть к вашей помощи именно тогда, когда она нужна мне больше всего!
  Она прижалась к нему, как ребенок, который от страха перед темнотой прижимается к матери. Он нежно обнял ее.
  — Альма, успокойтесь, ну не надо так дрожать. Расскажите, в чем дело, и я помогу вам.
  Она молчала. Голову она положила ему на грудь, пальцами крепко вцепилась в плечи. Потом вдруг отпрянула от него и рассмеялась. В смехе ее слышалась какая-то горечь, но глаза смотрели дерзко, с вызовом.
  — Нет, Терри, вы не поможете мне, и на этом точка.
  — Да нет же, помогу!
  — А я говорю — не поможете!
  Он снова прижал ее к себе, она приподнялась на носках и дрожащими губами потянулась к его губам, потом вдруг оттолкнула его от себя.
  — Расскажите мне об этой штуке, — кивком он указал на портрет.
  — Нет.
  — Послушайте, Альма, вы что, пытаетесь выгородить Джорджа Леверинга?
  Терри, я не стану разговаривать с вами на эту тему. Больше вы от меня ни слова не добьетесь.
  Он задумчиво посмотрел на картину и хмуро заметил:
  — Ладно, Альма. Может, так оно и лучше. Но имейте в виду: я хочу разобраться в этой истории и я помогу вам. Может, действительно будет лучше, если я не узнаю от вас ни одного факта, так как, если бы вы сообщили мне хоть один, это связало бы мне руки. Но запомните, Альма, я помогу лишь вам, и только вам одной. И если вы попытаетесь выгородить кого-то или взять на себя чью-либо вину, я все равно об этом узнаю. Я не допущу, чтобы вы за кого-то расплачивались, не важно за кого — за Леверинга, Синтию или еще кого-нибудь.
  Он вышел из рабочей комнаты в гостиную и, взяв с кресла свою шляпу, надел ее.
  — Терри! — крикнула она, когда он уже собирался выйти из квартиры. — О, Терри, если бы вы только могли понять, если бы вы только знали…
  — Не переживайте, — хмуро прервал он ее, — может, чего-то и не пойму, но уверяю вас, все, что нужно, я узнаю. И уж тогда сполна рассчитаюсь с тем, кто сейчас водит вас за нос.
  Она стояла и смотрела на него, и глаза ее были полны тоски и боли. Терри вышел из квартиры и аккуратно закрыл за собой дверь.
  Сразу за туннелем Стоктон-стрит органично вливается в район, где столько китайского, что кажется: здесь правит Дракон.
  Китайские антикварные магазины, в роскошных витринах которых специально для туристов выставлены самые разнообразные, самые редкие предметы восточного искусства. Тут же, рядом с этими богатыми магазинами, располагаются многочисленные лавки, в которых можно купить все, что необходимо китайцу для жизни: редкие лекарства с Востока; отростки оленьих рогов, употребляемые для поддержания силы и смелости; корни женьшеня для восстановления крови. Прямо на тротуаре стоят лотки с цукатами, креветками и какими-то особенными, темно-коричневыми, похожими на кусочки кленового сахара, сушеными морскими ушками.
  За этими роскошными магазинами с ярко освещенными витринами теснятся дома, в которых, подобно пчелам в ульях, живут китайцы. Когда представители одного народа, привыкшие к городам, где так мало свободного пространства, где жить приходится в такой невероятной тесноте, не мешающей им, однако, чувствовать себя счастливыми, оказываются в новых условиях, не похожих на прежние, непреодолимая сила привычки вновь соединяет их вместе, заставляя жить в тесном, неразделимом сообществе.
  Здесь, где редко можно встретить человека с белой кожей, в этих домах с невзрачными, обшарпанными подъездами, с узкими лестничными пролетами, с длинными коридорами, по обеим сторонам которых столько дверей, что кажется, будто это — одна огромная квартира со спальнями, детскими, гостиной, кабинетами, кухней и так далее, на самом же деле в этой гармоничной перенаселенности, непостижимой для ума западного человека, живет множество китайских семей.
  Терри Клейн вошел в тускло освещенный подъезд, поднялся по лестнице с перилами, отполированными до медного блеска частым прикосновением человеческих ладоней, и направился к располагающейся в конце коридора двери, выглядевшей грязней и обшарпанней, чем все остальные. Открыв эту дверь, он увидел перед собой другую — массивную, из дорогого тикового дерева.
  Терри нажал на кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь отворилась, и перед Терри предстал слуга-китаец с изборожденным морщинами лицом. Глаза его были лишены всякого выражения; он скользнул взглядом по Терри и пропустил его внутрь.
  Клейн вошел в крохотную прихожую, обогнул ширму и оказался в гостиной, пол которой был покрыт роскошным пушистым ковром.
  Чу Ки был человеком суеверным, он ни в коем случае не допустил бы, чтобы двери комнат его квартиры располагались на одной линии с окнами или друг против друга. Чу Ки не случайно поставил ширму у самого входа в гостиную: всякому китайцу известно, что те беспризорные, всеми отвергаемые души умерших, которых на Востоке называют «Бездомными Привидениями» и которым за земные грехи судьбой назначено блуждать в сумерках потусторонней жизни, могут передвигаться лишь по прямой линии. Эти привидения не могут пересекать зигзагообразные мостики, не могут перешагнуть через специально оставленное в темном коридоре бревно, не могут обогнуть они, естественно, и ширму.
  В логике Чу Ки отказать было нельзя; он прекрасно понимал те аргументы, которые его западные знакомые выдвигали, чтобы доказать несостоятельность подобных предрассудков, и тем не менее он ни на шаг не отступал от освященных веками, испытанных мер предосторожности.
  Как только Терри вступил в гостиную, Чу Ки снял большие очки в роговой оправе — тем самым он показал, что разница в годах не имеет никакого значения, что он считает Терри равным себе и высоко ценит его ум.
  Терри сложил ладони на китайский манер и учтиво поклонился.
  — Как солнечные лучи греют умирающие листья осени, так вы дарите новую жизнь моему сердцу, — произнес Чу Ки на кантонском диалекте.
  — Это я пришел насладиться солнечным светом вашей великой мудрости, — на том же диалекте ответил ему Терри.
  Чу Ки вежливым жестом указал на кресло, предназначенное для самых почетных гостей. Если бы Терри не был стеснен временем и мог следовать всем правилам китайского этикета, он бы принялся убеждать хозяина, что недостоин занять столь почетное место, сделал бы вид, что собирается сесть в другое кресло, и предоставил тем самым хозяину возможность произнести лестную для гостя пространную речь. Но Терри очень спешил, ему было не до тонкостей китайского этикета, однако, чтобы не показаться бестактным и не обидеть Чу Ки, он заговорил на английском и сразу перешел к сути дела.
  — Где Соу Ха? — спросил он.
  Чу Ки ударил в гонг. Резная панель в стене сбоку от Терри бесшумно отодвинулась в сторону, и в комнату вошел старик слуга. Его лицо было совершенно бесстрастным. Чу Ки произнес имя дочери. Слуга удалился. Несколько секунд спустя открылась другая дверь.
  В Китае отец дает дочери имя, которое соответствует его представлению о ней. Сочетание слов «Соу Ха» в неуклюжем, крайне приблизительном переводе с китайского означает Вышитое Сияние.
  Как только в комнату вошла девушка, Терри поднялся с кресла. Она была хрупкой и изящной, как лепесток лотоса, от нее веяло свежестью горной росы. Своими аспидно-черными глазами она взглянула на Терри, ее губы, красивые линии которых были смело подчеркнуты помадой, расплылись в улыбке. Ее длинные тонкие пальцы коснулись его руки.
  — Извините, что пришла не сразу. Когда слуга сообщил мне, что отец хочет видеть меня, я решила привести себя в порядок.
  — Как вам не стыдно! — укоризненно воскликнул Терри. — Сам Творец не смог бы добавить что-либо к вашему совершенству.
  Она рассмеялась, ее смех прозвучал как серебряные колокольчики, тронутые легким дуновением ветра.
  Не проронив ни слова, жестом, исполненным скромного, но гордого достоинства, Чу Ки показал, что главным здесь, в силу своего преклонного возраста, является все-таки он. Этот китаец, с лицом круглым, как луна в полнолуние, был уклончив и прекрасно мог скрывать свои мысли за учтивой обходительностью и любезностью, столь характерными для восточного этикета. В нужный момент, однако, он умел проявить хватку, свойственную деловому человеку Запада. Рукой, пальцы которой были унизаны золотыми перстнями с нефритом, он указал на кресла. Когда они сели, Чу Ки, обращаясь к Терри, сказал:
  — Говорите, сын мой!
  Надев очки и тем самым подчеркнув, что и он не станет более придерживаться китайского этикета, Чу Ки приготовился выслушать Терри.
  — Вы знали Джекоба Мандру? — спросил Клейн. Соу Ха вздрогнула, но когда Клейн посмотрел на нее, в глазах ее можно было прочесть лишь вежливый интерес к гостю, она сидела спокойно и, как надлежит послушной дочери, ждала, когда заговорит отец.
  — Вы говорите о поручителе из страховой компании? — спросил Чу Ки по-английски с легким, едва заметным акцентом.
  — Я знала его, — бесстрастным голосом заметила Соу Ха.
  — А что вас связывает с этим человеком, сын мой? — спросил Чу Ки. — Я слышал, что это дурной человек.
  До сих пор Терри Клейн говорил о Джекобе Мандре в прошедшем времени. Газеты пока еще не сообщили о его смерти, однако от Терри не ускользнуло, что Соу Ха, говоря о Мандре, также употребила прошедшее время.
  Она словно прочла его мысли и спросила:
  — Он что, умер?
  — Я этого не говорил.
  — Но вы спросили — «знали» ли мы его? Терри кивнул, но промолчал.
  Чу Ки не отрываясь смотрел на Клейна, лицо его выражало доброжелательность и сердечность. Терри знал, что, если им придется сидеть вот так, в молчании, еще несколько часов, выражение лица Чу Ки ничуть не изменится. Соу Ха, однако, прищурила глаза, и Клейн заметил, что ноздри ее слегка затрепетали.
  Стараясь, чтобы голос его звучал как можно более безразлично, Терри сказал:
  — Когда я в последний раз видел вас, вы упомянули о том, что подпольный рынок Чайнатаун во все больших количествах наводняется опиумом и что теперь его употребляют не только старики, но и пристрастившиеся к страшному зелью юнцы, унаследовавшие эту порочную слабость от своих отцов и дедов.
  Соу Ха быстро подхватила:
  — Это правда, отец. Помните, вы говорили Терри, что вам кажется, будто во главе этого дела стоит какой-то белый мужчина и что, когда наши люди выяснят, кто этот человек, они разберутся с ним по-своему.
  Чу Ки молниеносно перевел взгляд на дочь. Его лицо по-прежнему выражало внимание, благорасположенность, умиротворенность, однако сам факт того, что он вдруг взглянул на дочь, означал отеческий упрек — упрек, неприметный для глаз западного человека, но убийственный по своей сути: так наносят внезапный и мощный удар. Чу Ки перешел на китайский:
  — В старости, дочь моя, — размеренным тоном произнес он, — одно из утешений жизни состоит в том, что, когда у родителя слабеет зрение и дряхлеет память, он может рассчитывать на то, что послушные дети одолжат ему свою зоркость и остроту восприятия, присущие только очень молодым людям.
  Терри достаточно было окинуть Соу Ха одним коротким взглядом, чтобы все понять. В словах Чу Ки, казалось, не было ничего значительного, ничего такого, что могло бы произвести особенное впечатление. Терри притворился, будто смотрит перед собой, на самом же деле он сосредоточил все свое внимание на Соу Ха и потому не мог не заметить, что она вся напряглась и застыла.
  — Вам удалось установить, кто стоит во главе этого опиумного бизнеса?
  Воцарилась тишина. Девушка-китаянка сидела молча и неподвижно, ее можно было сравнить с изящной статуэткой, вырезанной из слоновой кости. Терри Клейн знал, что теперь она уже не заговорит до тех пор, пока отец не позволит ей сделать это.
  Даже не поднимая бровей и не меняя голоса, Чу Ки удалось изобразить удивление.
  — Вы хотите сказать, что этим человеком был Джекоб Мандра? — спросил он.
  — Я этого не говорил.
  — Если вы располагаете какими-то сведениями о главаре этой преступной шайки, я надеюсь, что узы нашей дружбы позволят вам быть откровенным со мной, — сказал Чу Ки на китайском языке.
  — У меня нет сведений. Я просто задал вопрос, вот и все, — задумчиво произнес Клейн.
  — Совсем никаких? — спросил Чу Ки как всегда вежливым голосом, однако Терри почувствовал, что ответ надо дать без какого бы то ни было промедления и что от этого, вероятно, очень многое зависит.
  — Нет, сведений у меня никаких нет.
  Чу Ки не пошевелился, но Соу Ха почти незаметно шевельнулась в своем кресле. Казалось, она долго задерживала дыхание и теперь, наконец, выдохнула.
  Терри Клейн понимал, что, несмотря на связывавшую их дружбу, китаец воздвиг сейчас между ними непреодолимую преграду в этом деле, что он больше ничего не скажет, что сведения от него можно получить лишь каким-то хитроумным способом, поэтому он совершенно намеренно взглянул на Соу Ха и спросил:
  — А вы что-нибудь знаете об этом человеке?
  Под его пристальным взглядом она словно окаменела. Лицо превратилось в маску: казалось, душа покинула ее тело, и все, что осталось от Соу Ха — это лишь безжизненная внешняя оболочка.
  Терри поднялся с кресла и поклонился.
  — В надежде, что слова мои приведут ум ваш в состояние полного покоя, — многозначительно начал Терри, обращаясь к Чу Ки, — хочу напоследок сказать следующее: насколько мне известно, нет никаких доказательств, что Джекоб Мандра хоть как-то был связан с китайцами, если не считать того, что незадолго до его смерти к нему заходила молодая красивая китаянка и убит он из китайского оружия.
  — Мудрый человек всегда стремится привести свой ум в состояние полного покоя, — ответил Чу Ки. — Одна из наших пословиц гласит: самые большие корабли могут плавать лишь в спокойных водах… Вы останетесь на чай с тыквенными семечками? Что-то я стал плохим хозяином. Чем дольше живу я на Западе, тем явственней ощущаю, что порой забываю об истинных ценностях этой жизни. Я говорю, в частности, о личных контактах, которые сами по себе неизмеримо важней того, что достигается благодаря им.
  Терри Клейн традиционным китайским жестом отказался от приглашения.
  — Время неудержимо бежит вперед, — сказал он, — и я не должен отставать от солнца.
  Чу Ки встал и с серьезным видом снял очки. Терри Клейн еще раз поклонился и, пятясь, вышел из комнаты. Подойдя к двери из тикового дерева, ведущей в грязный, обшарпанный коридор, он услышал у себя за спиной шорох шелка: повернувшись, он увидел перед собой Соу Ха.
  Ее глаза горели, на гладкой коже щек проступил нежный румянец, рот был слегка приоткрыт.
  Тонкими длинными пальцами она коснулась рукава его плаща.
  — Скажите мне, вы действительно так сильно любите ее?
  — Кого? — удивился Терри.
  — Художницу, — уточнила она.
  — А что вы знаете о ней? — быстро спросил Терри. У нее был такой вид, словно ее ударили. Губы ее сомкнулись, лицо стало совершенно безжизненным.
  — Пожалуйста, поймите меня правильно, Вышитое Сияние, — попросил он.
  Она ничего не говорила, только смотрела прямо перед собой.
  Он наклонился и коснулся губами ее лба, холодного как лед.
  Она так и не сдвинулась с места, когда он открыл дверь и выскользнул в коридор.
  Глава 3
  До полудня оставалось ровно десять минут, когда в солярий вошел Ят Той и молча склонился над удобно расположившимся в плетеном кресле Терри Клейном.
  Клейн снял повязку, предохраняющую глаза от солнечного света. Кожу на костистом лице Ят Тоя покрывали бесчисленные морщины; возраст пригнул его к земле, и теперь в нем было всего лишь пять футов, но его блестящие глаза еще не утратили прежней зоркости.
  — В чем дело, Ят Той? — спросил Клейн.
  — Загорелый мужчина с выцветшими глазами, чье имя я не могу выговорить, ожидает вас, — доложил слуга на кантонском диалекте. — Это тот, кто всегда говорит только о лошадях и деньгах.
  — Леверинг, — сказал Клейн по-английски. — Скажи ему, пусть подождет несколько минут. Он не зашел бы в такое время, Ят Той, если бы ему от меня срочно что-то не понадобилось. Так что ничего страшного, если подождет.
  Для пущей убедительности Терри процитировал китайскую пословицу: чем дольше мясо тушится, тем нежней оно становится.
  Ят Той не улыбнулся, но черты его лица как-то смягчились — было видно: он прекрасно понял хозяина.
  Терри подождал минут десять, после чего вошел в гостиную, где и застал Леверинга, беспокойно шагавшего взад и вперед по комнате. Он явно был взволнован.
  Они обменялись рукопожатиями, Терри указал на кресло, сам тоже опустился в свое, вытянул ноги и, скрестив на груди руки, спросил:
  — Может, Леверинг, немного виски поможет вам расслабиться и высказать то, что вас тревожит?
  — Я могу высказать это без всякой помощи, — нервно выпалил Леверинг.
  — Что ж, я весь внимание.
  — Вчера вечером вы с Альмой Рентон были на вечеринке у Рейборнов?
  — Были.
  — Вы не сразу проводили ее домой. По пути вы заехали в Чайнатаун.
  — Совершенно верно.
  — Вы ушли от нее около половины четвертого, — уверенным, не допускающим возражения тоном заявил Леверинг и бесцветными рыбьими глазами уставился на развалившегося в кресле Клейна.
  — Ну и что? — растягивая слова, спросил Клейн.
  — От нее вы сразу отправились домой?
  — Да, — улыбаясь, ответил Терри, — от нее я сразу отправился домой.
  Лицо Леверинга просияло.
  — Премного благодарен. Это все, что я хотел узнать.
  — Но дело в том, — спокойно заметил Терри, — что ушел я от нее не в половине четвертого, а в половине второго.
  Леверинг, который уже было привстал, чтобы попрощаться, вдруг ахнул и повалился обратно в кресло.
  — Вы ошибаетесь, Клейн! — воскликнул он. — Так легко ошибиться, когда речь идет о времени. Напрягите вашу память. Говорю вам, это было приблизительно в половине четвертого. Поймите, это очень, очень важно!
  Клейн отрицательно покачал головой.
  — В конце концов, вы ведь просто не можете не сказать, что это было в половине четвертого, — именно это время назвала Альма, и ничего страшного не произойдет, если вы с ней согласитесь.
  Клейн ударил в гонг, который издал мелодичный звук, эхом прокатившийся по квартире. Дверь открылась, и на пороге появился Ят Той, морщинистое лицо которого выражало полное безразличие, а глаза блестели и были насторожены.
  — Принеси, пожалуйста, стакан содовой. А вам, Леверинг, пожалуй, лучше выпить немного виски.
  — Хорошо, — угрюмо согласился Леверинг и, когда дверь закрылась, сказал Клейну: — Ну почему вы не можете сказать, что это было в половине четвертого? Поймите, это в интересах Альмы.
  — А потому, что я ничего не хотел бы менять в порядке событий, о которых уже рассказал, — объяснил Терри.
  Леверинг, вероятно, не понял смысла слов Терри и продолжил:
  — Вы ведь достаточно хорошо знаете Альму, она никогда не лжет. Ну неужели вам трудно подтвердить ее слова?
  В гостиную вошел Ят Той с подносом, на котором стояли сифон с водой, бутылка шотландского виски, чаша со льдом и стаканы, поставил поднос на столик и удалился. Когда щелкнул дверной замок и Леверинг положил себе в стакан несколько кубиков льда, Терри сказал:
  — Боюсь, что окружной прокурор застенографировал мои показания.
  Леверинг плеснул в бокал немного виски, добавил воды из сифона… И только тут реплика Терри дошла до его сознания. Его рыбьи глаза расширились от ужаса.
  — Окружной прокурор?! — воскликнул он. Терри кивнул.
  Леверинг поднес бокал ко рту и залпом осушил его, будто только порция виски способна была привести его в чувство.
  Не давая Леверингу оправиться от потрясения, Терри спокойно продолжал:
  — Да, кстати, когда выйдете отсюда, не удивляйтесь, если обнаружите, что за вами следят, и к Альме вам тоже лучше не ходить.
  — Но я даже не знаю, где сейчас Альма, — ошарашенно пробормотал Леверинг. — Мне прокурор сказал, что Альма бесследно исчезла. А что он сказал вам? И почему вы считаете, что за мной установлена слежка?
  — Что ж, — как бы забавляясь над Леверингом, произнес Терри, — давайте попробуем вместе во всем разобраться. Итак, прокурор сообщает мне, что Альма исчезла и что она не ночевала в своей квартире. Я ушел от нее вскоре после половины второго. Вы приходите ко мне и как бы невзначай говорите, что я ушел от нее приблизительно в половине четвертого. Очевидно, вы были совершенно уверены, что, уходя от Альмы, я вряд ли смотрел на часы. Поэтому вы решили, что, если назовете нужное вам время, я с вами соглашусь и впоследствии буду утверждать, что именно во столько это и было. Из всего этого можно заключить, что вы, Леверинг, по какой-то причине очень заинтересованы в том, чтобы время моего ухода от Альмы я обозначил не половиной второго, а половиной четвертого.
  — Это ложь, грязная ложь! Вы не имеете права! — вскочив с кресла, воскликнул Леверинг.
  — Почему же ложь?
  — Потому что вы все это придумали.
  — Разве?
  — А, да ну вас, — махнул рукой Леверинг, — не хочу с вами спорить. Черт возьми, Клейн, вы же знаете, как я отношусь к Альме. Я готов за нее жизнь отдать.
  — Да, да, — сказал Терри, — вы относитесь к ней, как ребенок к Санта-Клаусу накануне Рождества. Скажите лучше, когда вы ее видели в последний раз?
  — Вчера вечером, примерно в пять.
  — Если с тех пор вы ее больше не видели, откуда же это настойчивое стремление убедить меня, что я ушел от нее именно в половине четвертого? Откуда утверждение, что это очень важно?
  Леверинг хотел было что-то сказать, потом вдруг схватил бутылку, налил себе виски, выпил, откашлялся и только после этого уже совсем мрачно произнес:
  — Я видел Синтию.
  — Когда?
  — Сегодня утром.
  — И что она рассказала?
  — Синтия спросила, где вчера вечером была Альма. Я сказал, что она была с вами. Синтия предположила, что вы с Альмой, по-видимому, ездили в Чайнатаун, так как до этого вы обсуждали роль цвета в китайском искусстве. Синтия предложила мне попытаться убедить вас в том, что вы ушли от Альмы в половине четвертого.
  — Правда? Интересно, зачем? Она вам это не объяснила? — поинтересовался Терри.
  — Нет… А теперь ответьте на мой вопрос. Почему прокурору важно знать, где вы были и когда ушли от Альмы?
  — Да мне и самому это не совсем ясно. Этот вопрос вам лучше задать прокурору.
  — Иначе говоря, вы мне не доверяете.
  — Иначе говоря, мне просто нечего вам сказать.
  — Может, у вас есть какие-нибудь предположения на этот счет?
  — Предположения — штука опасная, никогда не знаешь, куда они могут завести. Чем могу еще служить?
  Леверинг поднялся с кресла.
  — Я знаю, что вы меня не любите. Вы очень ясно дали мне это понять, когда мы с Альмой были здесь позавчера. Вы считаете меня жиголо и нахлебником. Да что с вами об этом говорить, когда-нибудь вы поймете, что ошиблись во мне!
  Леверинг с гордым видом пересек комнату и вышел не попрощавшись. Спустя несколько секунд Терри услышал скрип спускающегося лифта.
  Он подошел к окну и выглянул наружу. Ничего, что могло бы привлечь его внимание своей необычностью, он не заметил, разве только маленький неказистого вида грузовичок стоял теперь почти совсем рядом с роскошным спортивным автомобилем Леверинга.
  Увидев, что Леверинга никто не остановил, когда тот, выйдя из подъезда, направился к своей машине, Терри с облегчением вздохнул.
  Но как только Леверинг включил мотор, из кабины грузовичка выпрыгнул широкоплечий мужчина и быстрым шагом, явно с какой-то целью двинулся к машине Леверинга. Подойдя к автомобилю, он резко распахнул дверцу.
  Леверинг испуганно вздрогнул. Широкоплечий мужчина отвернул лацкан плаща и сел в машину рядом с Леверингом.
  Машина тронулась, доехав до первого перекрестка, повернула налево и исчезла из вида.
  Терри Клейн нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась, и в гостиную шаркающей походкой вошел слуга-китаец. Терри, не отрывая задумчивого взгляда от грузовичка, бросил через плечо:
  — Можешь убрать стакан Леверинга, Ят Той!
  Глава 4
  Спустя час после ухода Леверинга в дверь позвонили. Едва Ят Той открыл ее, как с порога раздался голос Синтии Рентон:
  — Привет, Филин! Ну что там с носовым платочком? Какие действия предпримем, главнокомандующий?
  Не дожидаясь ответа, она с беззаботным видом прошла в гостиную и протянула Терри дневной выпуск газеты, в которой было помещено сообщение об убийстве Джекоба Мандры.
  — Хорошо бы выпить чего-нибудь. Терри подал знак Ят Тою.
  Синтия резко повернулась к слуге и лучезарно улыбнулась:
  — «Том Коллинз», понимай?
  Ят Той осклабился, стараясь подладиться под улыбку Синтии.
  — Хорошо понимай.
  — А мне еще содовой, — попросил Терри.
  — Ты что, Филин, пьешь содовую в чистом виде?
  — Да нет, я добавляю немного виски, чтобы придать содовой вкус. Чем обязан столь приятной неожиданности — видеть тебя в своей скромной обители?
  — Не надо, Терри, — попросила она. — Никакая это не неожиданность, ты ведь знал, что я приду.
  — Пожалуй, что и так, — согласился он. — Я действительно предполагал, что ты можешь заглянуть ко мне.
  — По поводу носового платочка?
  — Да, по поводу носового платочка и еще кое-чего.
  — О чем это ты?
  Перехватив ее взгляд, он спокойно произнес:
  — О портрете. О портрете Мандры.
  Ее губы, такие нежные и соблазнительные, улыбнулись, однако в светло-карих глазах мелькнула тревога. Она вдруг перестала улыбаться, присела на краешек стола и начала нервно болтать ногой.
  — Ладно, Терри, не будем тянуть резину. Я боюсь. Лучше сразу признаться, ведь все равно от тебя ничего не утаишь.
  Лицом она была похожа на свою сестру. Только носик у нее был вздернут чуть больше, чем у Альмы, и волосы отливали медью. Она напоминала маленькую птичку, которая не может долго сидеть на одном месте и перелетает с ветки на ветку.
  — Присядь-ка лучше в кресло, — попросил ее Терри. — В моем сознании твой образ связан с постоянным стремительным движением. Сколько тебя помню, всегда куда-нибудь спешишь.
  — Ты прямо как дорожный инспектор, — заметила Синтия.
  Она подошла к креслу, села, положила ногу на ногу и, бросив быстрый взгляд на свои ноги, поинтересовалась:
  — Ничего, что я так?.. Ладно, не буду тебя смущать… — Она потянула юбку чуть вниз. — Так лучше? Видишь ли, следовало бы научиться принимать позу, приличествующую моменту: скромная целомудренная девушка, потрясенная трагедией, жаждет получить информацию от мужчины, который когда-то был адвокатом. Впрочем, нет, ты мне больше нравишься таким, какой ты сейчас — просто Филин. С тех пор как ты начал увлекаться этими китайскими штучками, ты стал похож на развесистый дуб — на каждой ветке по филину. Да не смотри ты на меня так, Терри. По правде говоря, вся эта история меня просто доконала. И тут еще ты со своим пронзительным взглядом. Такое ощущение, будто ты читаешь, что у меня там внутри, как бы я этому ни противилась. Не по душе мне этот твой взгляд, сковывает он меня.
  — Зачем же тогда противишься?
  — Откуда я знаю? Наверное, во мне есть нечто такое, что мне хотелось бы утаить от посторонних глаз. Вот я и шучу, дурачусь, чтобы скрыть это самое нечто. И это стало уже привычкой. А теперь, Филин, будь хорошим, послушным мальчиком и расскажи мне о носовом платке.
  — Его показал мне прокурор. Платочек как платочек. Только в уголке вышита буква «Р» да духами сильно пахнет, — теми, которыми обычно пользуешься ты. Если бы я знал, где тебя искать, я бы предупредил тебя, что сюда приходить нельзя, но, к сожалению, я так и не дозвонился до Альмы, хотя несколько раз звонил в мастерскую Веры Мэтьюс, все остальные представления не имели, где ты находишься. Днем мне удалось оторваться от «хвоста» и не хотелось бы искушать судьбу дважды.
  — Судьбу в лице закона? — спросила она.
  — В лице холодного и подозрительного прокурора округа, — пояснил он. — Что тебе известно об убийстве, Синтия?
  — О, это такая длинная история, Филин… Так почему ты хотел предупредить меня, что мне нельзя приходить сюда?
  — Потому что совсем недавно у меня был Джордж Леверинг. Так вот, когда он вышел из дома, его задержал полицейский в штатском и куда-то увез. Я говорю об этом лишь затем, чтобы ты знала, чего следует ожидать. Кстати, Синтия, не ты ли посоветовала Леверингу попытаться убедить меня, будто бы я пробыл у Альмы до половины четвертого?
  — А если и так, то что?
  — Зачем ты сделала это?
  — Мне не хочется, чтобы Альму хоть как-то коснулась вся эта история.
  — При чем тут Альма?
  — Ничего я не знаю, просто мне очень хочется, чтобы ее имя не фигурировало в этом деле.
  — А что, есть какие-нибудь основания для волнений?
  — Да нет, — решительно ответила Синтия, — Альма тут вообще ни при чем. Сначала я подумала, что алиби ей не помешает, а теперь наверняка знаю — она в нем не нуждается.
  Дверь открылась, и в гостиную шаркающей походкой вошел Ят Той. В руках у него был поднос с запотевшими бокалами, в которых плавали кубики льда.
  Синтия взяла с подноса бокал, сделала маленький глоток и улыбнулась слуге:
  — «Том Коллинз». Ят Той много понимай.
  Когда улыбающийся слуга вышел из комнаты, веселые искорки в ее глазах погасли.
  — Как ты думаешь, Терри, я выдержу? — поинтересовалась она.
  — Все зависит от того, что тебе предстоит выдержать. Может, я могу тебе как-то помочь?
  — Можешь, затем я и пришла к тебе. Значит, поможешь?
  — Мой слух весь к твоим услугам, — подтвердил он. Она нахмурилась.
  — Ну вот, еще одна из твоих восточных штучек. Звучит, конечно, здорово вежливо, очень даже по-китайски — «мой слух весь к твоим услугам», — вот только что это значит? На просто «да» что-то не похоже.
  Терри расхохотался:
  — Дело в том, что в китайском языке нет слова «да» как такового. Поэтому китайцы прибегают к иным способам выражения этой смысловой единицы.
  — Это правда, Терри? Неужели в китайском языке нет слова, которое полностью соответствовало бы нашему «да»?
  — В том значении, в каком используем его мы, — нет. Уж по крайней мере, в кантонском диалекте. Они используют выражения «хай» или «хай ло», что означает — «это так». Однако китайский этикет в общем-то не допускает краткой формы подтверждения. Так называемое мандаринское наречие китайского языка имеет… Однако… Ты ведь пришла сюда не за тем, чтобы прослушать лекцию по стилистике китайского языка. Разве я не прав?
  Она пристально посмотрела на него и задумчиво проговорила:
  — Терри, я хочу признаться тебе в том, что тяжелым камнем лежит у меня на сердце. Надеюсь, это признание не подмочит мою репутацию вечной ветреницы.
  — Дерзай, — ободрил ее Терри.
  — Насколько я могу судить, — сказала она, — ты здорово переменился, побывав в Китае. Ты меня просто озадачиваешь. И провалиться мне на этом месте, если все эти перемены в тебе не из-за того, что ты разучился говорить «да».
  — Да? — насмешливо произнес он.
  — Да, — категорически заявила она.
  — И ты пришла сюда только ради того, чтобы потолковать со мной на эту тему? — подчеркнуто любезно поинтересовался он.
  Ее глаза как бы затуманились.
  — Я пришла сюда, чтобы поговорить с тобой об убийстве.
  — Да, а вместо этого мы с тобой пререкаемся и теряем драгоценное время, Синтия, — мягко упрекнул ее Терри.
  Она развернула газету.
  — Я не знаю, что они там утаили, но статья все же дает достаточно полное представление о преступлении. Прочесть?
  — Не надо. Лучше просто перескажи. Но только самое главное, только то, что действительно касается дела. В общем, факты, одни только факты. И постарайся быть предельно объективной, одним словом, без эмоций, пожалуйста.
  — Ты хочешь, чтобы я была совершенно бесстрастной? — спросила она.
  — В том, что касается фактов, — да.
  Она покорно вздохнула, соединила вместе большой и указательный пальцы, сделала ими какое-то вращательное движение, прищелкнув при этом языком.
  — Переключаю свое «я», — объяснила она, отвечая на его вопросительный взгляд. — Не смотри на меня так, Филин. Ты что, хочешь увидеть мой мозг в обнаженном виде?
  — В обнаженном виде мне хотелось бы видеть факты. То есть я хочу сказать — мне нужны голые факты.
  — Хорошо, Филин, тогда напряги свой слух, чтобы слышать, как сказал бы китаец. Жаль, что живота у тебя нет и ты не можешь, поджав под себя ноги, сесть так, чтобы живот покоился на коленях… Ладно, Филин, не обижайся. Просто мне трудно начать… Ну а теперь о самом главном.
  — Итак, час пробил!
  Она вздохнула и заговорила каким-то нудным механическим голосом:
  — У Мандры была роскошная квартира в принадлежавшем ему большом доме, который находился рядом с Чайнатаун. В газете помещен план квартиры. Если тебя интересует, как в ней расположены комнаты, можешь посмотреть. Вот здесь. Главное же в том, что его квартира состоит из двух больших квартир и устроена таким образом, чтобы его никто не мог потревожить. У него был телохранитель — Сэм Уайт, негр, бывший боксер-тяжеловес; был у него также личный повар — японец Танигоша. Танигоша всегда рано ложился спать. Что касается Сэма Уайта, то он ложился спать тогда, когда Мандра давал ему на то разрешение. Три комнаты, где Мандра спал и занимался делами, были отделены от остальных закрывающейся на замок дверью. Эту дверь и охранял Сэм Уайт, и для того, чтобы попасть в «святая святых» Мандры, нужно было пройти через охраняемую телохранителем дверь. Была еще одна дверь с замком, который, по мнению экспертов, совершенно невозможно открыть при помощи отмычки. Предполагают, что ключ от этой двери был только у Мандры. Он, однако, никогда никого не проводил через эту дверь, сам же, разумеется, мог входить и выходить через нее когда угодно.
  Терри пристально посмотрел на нее и спросил:
  — А почему ты так подробно описываешь эту квартиру, Синтия?
  — Да потому что это очень важно. Вчера приблизительно в одиннадцать часов вечера Мандра находился в своем кабинете. В газете упоминается, что некая молодая женщина — кто она, полиции пока не известно, — пришла к Мандре в одиннадцать тридцать. Сэм Уайт утверждает, что не видел, как эта женщина выходила из квартиры. В четверть третьего, — продолжала Синтия, — женщина в меховой шубке с высоким воротником, скрывавшим почти все ее лицо, попросила Сэма Уайта сказать Мандре, что она подруга Хуаниты и желает видеть его по очень важному делу. Как сообщается в газете, Сэм Уайт рассмотрел только глаза этой женщины. Он утверждает, что, вероятнее всего, она китаянка, причем молоденькая. То, что она с Востока, он определил по форме ее глаз и по акценту, скорее китайскому, чем японскому. В квартире был установлен внутренний телефон, по которому Уайт сообщал своему хозяину о посетителях. Он позвонил Мандре и доложил ему о девушке. Мандра велел впустить ее. Она пробыла у него до двух сорока пяти. Так излагает события Уайт.
  — Уайт видел, как она уходила? — спросил Терри.
  — Да.
  — А в течение того времени, пока она находилась в доме, где была та женщина, которая пришла в одиннадцать тридцать?
  — Это как раз один из тех моментов, которые, по выражению автора статьи, «пока еще остаются загадкой», — не отрывая от него пристального взгляда, сказала Синтия.
  Глядя ей прямо в глаза, Терри медленно произнес:
  — Ты мне сейчас пересказываешь то, что сочли нужным напечатать в газете?
  — Да, ведь газета помещает на своих страницах все те факты, которыми располагает полиция.
  — А не мог Мандра выпустить ту девушку через запасную дверь?
  — Мог бы, если бы захотел, но в газете подчеркивается, что Мандра никогда, ни при каких обстоятельствах не пользовался той дверью для подобных целей. К тому же не забывай, что во внутренних покоях Мандры было целых три комнаты.
  — А теперь ближе к делу, — сказал Клейн, продолжая все так же пристально смотреть на Синтию. — Эта девушка-китаянка не назвала своего имени?
  — Нет.
  — Но сказала, что она подруга Хуаниты?
  — Да.
  — Кто такая Хуанита?
  — В том-то и загвоздка. Никто не знает.
  — А что Сэм Уайт, телохранитель? Тоже не знает?
  — Говорит, что не знает.
  — Что тебе еще известно?
  Синтия отвела от Терри взгляд и уткнулась в газету.
  — Это ты для того, чтобы освежить свою память или чтобы спрятать лицо?
  Она нервно рассмеялась.
  — И для того, и для другого. Не сбивай меня, Филин. Как могу, так и рассказываю.
  — Что ж, пожалуйста. Я не возражаю.
  — Без десяти три какой-то человек, который живет в доме Мандры, вышел на улицу, чтобы перекусить в ночном кафе напротив. Он хорошо помнит, что, когда проходил мимо, та дверь, которая ведет из квартиры Мандры в коридор, была закрыта. Когда он возвращался, было пять минут четвертого. На этот раз дверь была не только не заперта, но даже чуть приоткрыта. Прежде такого никогда не бывало, поэтому он, проявляя естественное человеческое любопытство, заглянул внутрь и увидел мужчину, ничком повалившегося на стол. Он решил, что мужчина либо мертв, либо сильно пьян, и вызвал полицию. Дежурная полицейская машина прибыла спустя несколько минут после звонка. Оказалось, что мужчина этот — Мандра и что он мертв. Сэм Уайт, негр-телохранитель, все еще бодрствовал, охраняя другую дверь.
  — У Уайта был ключ от той, другой, двери?
  — Да, всего было два ключа; один — у Уайта, другой — у самого Мандры.
  — Кто открыл дверь, чтобы выпустить девушку-китаянку?
  — Она сама. Там такой замок, который можно открыть изнутри. Девушка открыла дверь, и Уайт услышал, как она сказала: «Спокойной ночи, мистер Мандра». Потом она плотно притворила за собой дверь и вышла из квартиры. Уайт это видел.
  — Это было в два сорок пять?
  — Да.
  — Следовательно, в это время, если верить заявлению жильца, обнаружившего труп, Мандра, вероятно, был еще жив, и дверь в коридор он открыл уже после ухода девушки-китаянки.
  — Да, — неуверенно сказала Синтия, — если свидетель говорит правду и дверь действительно была заперта, когда он выходил наружу. Но ведь можно предположить, что дверь была не заперта и потом просто приоткрылась из-за сквозняка. К тому же просто невозможно представить себе, чтобы девушка пожелала спокойной ночи мертвецу.
  — Однако мы еще не говорили о той женщине, которая пришла к Мандре в одиннадцать тридцать.
  — В два часа, — продолжила Синтия, — один молодой человек, художник, который также живет в этом доме, видел, как какая-то молодая женщина быстро спускалась по лестнице. В руках, прямо перед собой, она держала написанную маслом картину, поэтому лица ее он рассмотреть не смог, единственное, что он разглядел как следует, — это ее ноги. Краска на холсте, по всей видимости, еще не высохла, поэтому женщина держала картину за края. Картина была довольно большая, и женщине было очень неудобно ее нести. Поэтому художнику пришлось даже прислониться к перилам, чтобы женщине было легче пройти. Поскольку он художник, на холст он обратил особое внимание. Это был великолепно выполненный портрет Джекоба Мандры. Задняя часть головы сливалась с темным, почти черным фоном. Лицо было ярко освещено, однако главным в портрете были глаза.
  — Так было, значит, два часа?
  — Да.
  — Таким образом, если это была та молодая женщина, которая зашла в квартиру Мандры в одиннадцать тридцать, можно предположить, что либо Мандра все же нарушил свой обычай и выпустил ее из квартиры через дверь, ведущую в коридор, либо телохранитель уснул: ведь мог же он в конце концов вздремнуть ненадолго.
  Синтия положила газету на стол и вновь пристально посмотрела на него.
  — Вот и все факты, которыми располагает полиция, — сказала она. — Уайт клянется, что он ни на секунду не отлучался и что никто не мог выйти из комнаты так, чтобы он этого не заметил.
  — Итак, ты пересказала мне содержание статьи. Но, может быть, ты знаешь что-нибудь такое, о чем в газете не говорится?
  — Я так и знала, что ты задашь мне этот вопрос.
  — Предвидя вопрос, ты, может быть, загодя подготовила ответ на него?
  Она кивнула:
  — Да, если ты имеешь в виду какую-нибудь ложь, которая очень похожа на правду.
  — Что ж ты такое придумала? Надеюсь, что-нибудь действительно интересное?
  — Не надейся, Филин, потому что на этот раз я скажу тебе правду.
  — Правду?..
  Она глубоко вздохнула, словно готовясь к чему-то мучительному и неизбежному, махнула рукой, улыбнулась и сказала:
  — Что-то не получается, ты лучше задавай мне вопросы.
  — Ты была знакома с Мандрой?
  — Да.
  — А Альма?
  — Нет.
  Он вопросительно поднял брови. Она покачала головой и настойчиво повторила:
  — Нет, она действительно не знала его.
  — А как же портрет? — спросил он. — Ведь это она его написала.
  — Нет, это я.
  — Ты?
  Она кивнула.
  — Я уже давно начала писать этот портрет. Вчера вечером, приблизительно в одиннадцать тридцать, я зашла к Мандре. Портрет был почти закончен. Сэм Уайт впустил меня в квартиру. Я ушла за час до убийства Мандры. И это меня художник встретил на лестнице.
  — Полиции известно, что ты была у Мандры?
  — Конечно, — ответила она. — Они ищут меня весь день, а я от них скрываюсь, потому что мне страшно. Они просто не могут не знать обо мне. Ведь меня видел Сэм Уайт. И потом — этот платочек…
  — Это твой платочек?
  — Да, мой.
  — Ты забыла его у Мандры?
  — Похоже, что забыла.
  — Ну а теперь расскажи мне все по порядку — с самого начала до самого конца. Итак, что связывало тебя с Мандрой?
  — Он оказывал на меня какое-то гипнотическое влияние.
  — А власть какую-нибудь он над тобой имел?
  — Почему ты думаешь, что он мог иметь надо мной власть?
  — Я не думаю, я просто чувствую.
  Это случилось месяц назад. Я ехала на машине, при этом была не то чтобы пьяна, а так, выпила самую малость. Ну и сбила человека. Но, клянусь тебе, я не виновата. Я прекрасно вожу машину даже после нескольких коктейлей, но попробуй объясни это судье или присяжным. Не поверят. Честное слово, Филин, никакого наезда не было. Я в этом почти стопроцентно уверена. Навстречу мне ехала какая-то машина, а сзади, на расстоянии примерно ярдов ста, — другая. Даже не знаю, откуда он появился, этот мужчина, — на нем был темный костюм. Он выпрыгнул как бы ниоткуда, из мрака ночи, и остолбенел прямо перед моим автомобилем, словно загипнотизированный светом фар. Я ехала не быстро, ты ведь знаешь, я вообще никогда быстро не езжу. Но там, на этой дороге, висит знак ограничения скорости до пятнадцати миль в час, ну и никто, конечно, не обращает на него внимания. Я развила скорость миль двадцать пять, от силы тридцать, в час. Машина, которая ехала за мной, двигалась примерно с такой же скоростью, а та, что шла навстречу, намного быстрей. Был плотный туман, дорога мокрая, скользкая. Я, конечно, могла затормозить, но подумала, что это ему все равно не поможет. Этот человек, он оказался прямо перед моей машиной. Как он туда попал? Машина, которая шла навстречу, была уже очень близко, и мне просто некуда было свернуть. Я все же попыталась сделать хоть что-нибудь, резко крутанула руль влево, потом вправо, машину занесло, и я уж было подумала, что благополучно проскочила, так и не задев его, но вдруг почувствовала, как о машину что-то ударилось, что-то живое. Ну, знаешь, как бывает, когда наезжаешь на цыпленка или кролика.
  Она замолчала, и по глазам ее было видно, сколь тягостно для нее это воспоминание.
  — Ты подошла к нему? — спросил Терри лишенным всякого выражения голосом.
  — Нет. Конечно нет, — выпалила она, — ну что ты задаешь глупые вопросы. Не забывай — я ведь не затормозила, а просто попыталась объехать этого человека. Машина задела колесами бордюр тротуара, и ее здорово занесло в сторону. А теперь представь себе такую картину: на дороге три машины — моя, та, что ехала за мной, и та, что навстречу. Справиться с управлением мне удалось не сразу; когда я наконец остановилась, я сразу же вылезла из машины и посмотрела назад. Машина, которая следовала за мной, тоже остановилась, из нее вышел какой-то человек и стал поднимать сбитого мной мужчину. Водитель той машины, которая двигалась мне навстречу, вероятно, не видел, что произошло, и промчался мимо. Не забывай, я выпила два или три коктейля, этого, конечно, недостаточно, чтобы я опьянела, но достаточно, чтобы от меня пахло спиртным. Если б ты только знал, Филин, как я себя чувствовала тогда. Я была ужасно напугана. Это не тот рассудочный страх, какой я испытываю сейчас, это что-то вроде панического ужаса, который испытываешь, когда кто-нибудь неожиданно бросается на тебя из темноты и тебе хочется бежать без оглядки… Да вряд ли ты поймешь, что я имею в виду. Ну, в общем, что бы там ни было, я ужасно испугалась.
  — И укатила прочь?
  — Ну зачем так, Филин! Я вылезла из машины и бросилась назад к месту происшествия. Я готова была сделать все, что угодно, только бы помочь этому человеку. Когда я подбежала ближе, я увидела, как водитель остановившейся машины, — а это был седан, — затаскивает пострадавшего на заднее сиденье. Помню, я сказала тогда: «Этот человек, он сильно пострадал? Я не заметила его. Он прыгнул прямо под колеса». И представляешь, Филин, этот водитель повернулся ко мне и стал на меня орать. Кричал, что я пьяная, что ехала слишком быстро, что виляла из стороны в сторону, кричал, что заявит на меня в полицию. Я дико разозлилась, но меня слишком волновало, что с тем человеком, которого я сбила, поэтому я сдержалась и промолчала. Владелец седана сказал, что он врач и что он отвезет пострадавшего к себе в больницу, которая находится совсем рядом — всего в нескольких кварталах. Он протянул мне свою визитную карточку с именем и адресом, на ней значилось: «Доктор Седлер».
  — Визитная карточка у тебя сохранилась?
  — Нет, но его имя зарегистрировано в телефонном справочнике. Я потом проверила.
  — Ну и что произошло дальше?
  — Этот доктор Седлер сел в свою машину и велел мне следовать за ним, заявив, что намерен сообщить о случившемся в полицию. Он развернул машину и уехал. Знаешь, Филин, он даже не поинтересовался, как меня зовут. И ехал он на довольно приличном расстоянии от моей машины и уж наверняка не мог разглядеть ее номерные знаки. Он не требовал показать ему ни водительских прав, ни каких-либо других документов. Он собирался довезти пострадавшего до больницы и оказать ему немедленную медицинскую помощь. Он из тех фанатиков, которые думают, что если женщина может позволить себе выпить всего один коктейль, то она уже порочна и все такое прочее. От меня немного пахло спиртным. И этого ему было достаточно, чтобы раскричаться так, будто я неслась как сумасшедшая, будто я совершенно пьяная. Вернувшись к своей машине, я внимательно осмотрела ее и не обнаружила на ней ни одной вмятины. Я подумала, что человек этот вряд ли пострадал сильно, и решила не ехать за этим врачом, мне не очень-то хотелось, чтоб он орал и шантажировал меня. Поскольку я застрахована на случай дорожного происшествия, я решила подождать и ничего не предпринимать, пока не выяснится, насколько сильно пострадал мужчина, которого я сбила. Я села в машину и поехала домой. Теперь я знаю, что мне нужно было сделать тогда. Нужно было позвонить моему домашнему врачу и попросить его тотчас же отправиться к доктору Седлеру и самому произвести осмотр пострадавшего. Кроме того, надо было попросить его проверить меня на содержание алкоголя в крови, но я была так напугана, что ничего не соображала.
  — Что ты сделала потом? — спросил Терри.
  — Я позвонила в отдел дорожной полиции и поинтересовалась, фигурирует ли в сводке происшествий за день мужчина, сбитый машиной в таком-то месте и в такое-то время. Я сказала, что проезжала мимо и мне показалось, будто на дороге лежит человек. Само собой разумеется, когда они спросили, кто им звонит, я назвала фиктивные имя и адрес. Посмотрев сводку, они сказали, что в названном районе не зарегистрировано ни одного дорожного происшествия. Тогда я подумала, что тот мужчина, которого я вроде бы сбила, был скорее всего в шоковом состоянии, а может быть, и просто пьян. Вот я и решила: буду время от времени звонить в отдел дорожной полиции и, если поступит сообщение об этом происшествии, непременно разыщу того человека и постараюсь что-нибудь сделать для него.
  — Что случилось потом? — спросил Терри.
  — В течение следующих двух дней ничего не случилось. А потом позвонил Мандра.
  — Что ему было нужно?
  — Хотел, чтобы я зашла к нему в гости.
  — Что ты ему сказала?
  — Я сказала, чтобы он катился ко всем чертям. Тогда он заявил мне, что он посредник по делам, связанным с поручительством, и ему все известно о совершенном мной наезде.
  — И что ты сделала?
  — Изо всех сил сжала телефонную трубку и держала ее так до тех пор, пока не подумала, что на ней могут остаться вмятины от пальцев. Но мне все же удалось заставить себя рассмеяться и сказать Мандре, что он сошел с ума.
  — Но в гости все-таки пошла.
  — Да.
  — Тебе пришлось заплатить ему?
  — Нет, не сразу.
  — А он требовал денег?
  — Не то чтобы требовал. Он сказал, что пострадавший получил серьезную травму позвоночника, в любой момент меня могут арестовать и мне нужно поскорей все уладить, чтобы, как только меня арестуют, я смогла тут же внести залог; в противном случае я окажусь в том месте, где мне придется общаться с женщинами, лишенными репутации. Я сказала ему, что это просто здорово, — на мой взгляд, женщины, лишенные репутации, куда интересней женщин, у которых она есть. Тогда он стал расписывать мне другие ужасы тюрьмы: холодные, сырые камеры, отвратительные санитарные условия, грязные, вонючие умывальники. Следует признать, что этот Мандра был очень умен, еще как умен!
  — А он не сказал тебе, откуда ему известно, что ты сбила человека?
  — Так, всего несколько слов. Насколько я поняла, он был связан с какими-то полицейскими, которые время от времени сообщали ему информацию, когда представлялась возможность заработать на делах, имевших отношение к поручительству. Он сказал, что полиция ведет расследование, а какой-то свидетель якобы запомнил номер моей машины, ошибся только в одной цифре — перепутал семерку с единицей. Он, Мандра, проверил список автомобильных номеров и таким образом вышел на меня.
  — Он сказал, что это дело можно уладить?
  — Нет. Я попросила его помочь мне, сказав, что хотела бы встретиться с пострадавшим и убедиться в том, что ему была оказана необходимая медицинская помощь.
  — Ну а он?
  — Он сказал, что будет лучше, если он сам займется этим делом, а я буду держать язык за зубами до тех пор, пока он не переговорит со свидетелем. Потом он снова пригласил меня к себе. Сказал, что теперь все можно уладить. Я дала ему двадцать тысяч долларов, чтобы он нашел самых лучших врачей.
  — А что со страхованием? Ты подала заявление?
  — Нет, Мандра сказал, что я могу получить деньги только после того, как будет улажен вопрос с уголовной ответственностью. У жертвы, дескать, нет наследников, и если пострадавший, не дай Бог, скончается, поправить что-либо будет уже невозможно. Пока он жив, я должна позаботиться о его лечении. И только после того как с уголовным аспектом дела будет покончено, я смогу предъявить страховой компании счет за понесенные мной убытки. Если же этот человек умрет, полиция обвинит меня в убийстве, постаравшись, конечно, доказать, что именно я совершила наезд. И это Мандра обещал уладить. Ты ведь знаешь, как делаются такие дела — полицейские снабжают посредников информацией, те платят им за это деньги. Да, в такой вот переплет я попала, Филин! Если бы я могла помочь несчастному тем, что во всем добровольно призналась бы полиции, даже если бы это грозило мне тюрьмой, поверь, я не колебалась бы ни секунды. О Господи, это ведь его вина — он сам прыгнул под колеса. Если бы не этот доктор-фанатик, все было бы нормально.
  — Мандра не сказал тебе, как зовут пострадавшего?
  — Не сразу. Позже. Он сказал, что это некий Уильям Шилд, живет на Ховард-стрит.
  — Ты когда-нибудь видела его, этого Шилда?
  — Да. Мы ездили к нему с Мандрой. Похоже, этот человек действительно сильно страдает. Мандра сказал Шилду, что я из организации, которая занимается благотворительной деятельностью. Так что Шилд не знал, кто я на самом деле.
  — Вы были у него на Ховард-стрит?
  — Да, это где-то в квартале 18—100, на левой стороне улицы.
  — А тебе ни разу не приходила в голову мысль, что все это спланировано заранее с целью шантажа и вымогательства?
  — Тогда нет. Только вчера вечером меня вдруг осенило. Я все поняла. Я была просто в бешенстве. Я решила сообщить обо всем в полицию и потребовать, чтобы Мандру арестовали.
  Терри медленно покачал головой.
  — Полиция не должна знать об этом.
  — А об этом никто и не знает, кроме тебя, Филин.
  — Ты никому не говорила, что встречалась с Мандрой?
  — Только Альме.
  — Ты все рассказала ей?
  — О том, что Мандра держит меня на крючке, — нет. Я просто сказала ей, что ему нравятся некоторые мои картины и что он просит меня написать его портрет.
  — Продолжай, пожалуйста.
  — По правде говоря, мне и самой хотелось написать его портрет, — у него было такое необычное, такое выразительное лицо, особенно глаза: иной раз я смотрела на него словно завороженная. Мне нравилось наблюдать за ним, когда он сидел в затемненной комнате, его лицо утопало во мраке, и только глаза отражали свет. И он чувствовал мой интерес к нему. Мне действительно очень хотелось написать его портрет. Думаю, ты слышал о том, что я занималась живописью и что из этого вышло. Прямо-таки семейный скандал. Кое-кто из моих европейских преподавателей говорил даже, что я способней Альмы, но ты же знаешь, я терпеть не могу однообразия — эти скучные занятия, изо дня в день одно и то же. Дисциплина и прилежание — это не для меня. Мне всегда хотелось рисовать только то, что мне нравится. Необходимость рисовать то, что меня не интересует, тяготила меня, я просто не желала этим заниматься. В результате я написала всего с десяток картин. Довольно необычные работы, в них что-то есть, хотя с точки зрения техники они далеки, конечно, от совершенства, и только я одна знаю об этом. По этому поводу мы часто ссорились с Альмой. Она настаивала, чтобы я больше внимания уделяла технике, специально занималась этим, посещала какие-нибудь курсы. А я не хотела. Просто не могла себя заставить. Но вот в лице Мандры было что-то такое, от чего во мне рождалось непроизвольное желание взяться за кисть и непременно написать его портрет.
  — И ты написала его портрет, да?
  — Да.
  — И потом, забрав его, ушла?
  — Да. Когда я догадалась, что вся эта история с наездом — всего лишь ловкий трюк, чтобы потом шантажировать меня, я взяла холст и ушла.
  — А где картина сейчас?
  — У Альмы. Я принесла ее к ней и попросила подработать фон.
  — Ты не возвращалась в квартиру Мандры после того, как покинула ее в два часа?
  — Конечно нет.
  — Мандра был жив, когда ты уходила?
  — Еще как жив!
  Кивком Терри указал на газету.
  — Кто последним видел Мандру живым?
  — Это никому не известно, — она облизнула губы. Терри задумчиво посмотрел на нее:
  — Где ты была, когда пришла девушка-китаянка? Она взяла со стола бокал и сделала маленький глоток.
  — Скорее всего, — сказала она почти скороговоркой, — в это время я направлялась к Альме. Квартиру Мандры я покинула в два часа, к Альме пришла, вероятно, около половины третьего.
  — Этот человек, который обнаружил труп в три часа, видел, что дверь в коридор приоткрыта?
  — Да.
  — Ты подозреваешь кого-нибудь? — внезапно спросил Терри. Своим взглядом, казалось, он пригвоздил ее к креслу.
  — Я… я… никого.
  — У тебя ведь есть знакомые мужчины, Стабби Нэш, например. Стабби наверняка ревнует тебя даже ко мне, хотя нас с тобой связывает чисто платоническая любовь. А как, интересно, он относился к Мандре?
  — Он ничего не знал о Мандре.
  — Ты в этом уверена?
  В ее глазах читался вызов.
  — Да. И не надо себя обманывать относительно того, будто бы наша любовь носит чисто платонический характер. Я понимаю: ты набрался там, в Китае, всякой зауми вроде концентрации, философии всякой. Ты, может, и изменился, но только снаружи, а внутри ты все такой же искатель приключений! Так что не надо мне болтать про платоническую любовь…
  Он рассмеялся:
  — Что еще ты можешь сказать мне, Синтия?
  Она внимательно посмотрела на него. Глаза ее горели каким-то тусклым огнем.
  — Тебе смешно? Ну что ж, попробуй доказать, что это не так. Не получится. Ты прирожденный искатель приключений. И тебя не удержать на одном месте, Терри, даже под страхом смерти. И потом — ты на целых пятьдесят лет моложе того, кто мог бы рассчитывать на платоническую любовь со мной.
  Терри ничего на это не ответил. Достав из кармана портсигар, он предложил Синтии сигарету.
  — А ты не собираешься предложить мне еще один коктейль? — поинтересовалась она и взяла сигарету.
  Он наклонился к ней, поднося зажженную спичку.
  — Нет, во всяком случае, не тогда, когда чувство в тебе преобладает над рассудком, к тому же будет лучше, если ты сохранишь ясный ум.
  — При чем тут чувство, рассудок? Просто я наблюдаю и анализирую. Как бы там ни было, после двух бокалов мне думается легче, чем после одного.
  Он смотрел на нее задумчивыми проницательными глазами.
  — Ну что ж, в течение ближайшего часа ясность, может, в тебе и сохранится, но вот потом ты наверняка пожалеешь, что не выпила всего лишь бокал.
  — Боже праведный, это будет продолжаться больше часа?
  — Как получится. Меня допрашивали чуть больше пятнадцати минут.
  — Ты думаешь, меня будут допрашивать дольше? Но ведь, мне нечего рассказать им.
  Терри сделал глубокую затяжку.
  — Может, именно поэтому тебя и будут долго допрашивать.
  Она нервно рассмеялась, вскочила с кресла и, подойдя к зеркалу, достала помаду и чуть подкрасила губы.
  — Да, да, — протянула она, — твои слова прямо как холодный душ. Газету я оставляю. Можешь почитать на досуге. Пожелай мне удачи.
  Он проводил ее до лифта.
  — Ни пуха.
  В ожидании лифта она еще раз окинула его серьезным взглядом.
  — Когда-нибудь ты забудешь про то, что ты друг семьи, и изменишь свое отношение ко мне, вот тогда…
  Дверца лифта распахнулась, она вошла в кабину, потом повернулась и, перехватив его взгляд, сказала:
  — Не правда ли, я загнала тебя в угол, Филин? Ладно, ничего страшного. Помни только, что в этом твоем китайском языке нет слова «да». И в случае чего ты сможешь этим воспользоваться, только ты…
  Дверца лифта закрылась, и он не успел расслышать конец фразы.
  Вернувшись в квартиру, Терри подошел к окну. Легкий грузовичок все еще стоял у самого тротуара. Едва Синтия села в свой спортивный автомобиль с открывающимся верхом, как из грузовичка выскочил мужчина, в одно мгновение преодолел расстояние, отделявшее его от машины Синтии, и сделал ей какой-то знак.
  Она что-то сказала ему. Мужчина покачал головой. Синтия опять что-то быстро проговорила, и мужчина громко, от души, рассмеялся.
  Это все, что увидел Терри. Потом он увидел, как мужчина, все еще продолжая смеяться, сел рядом с Синтией на переднее сиденье и жестом руки указал, куда ехать.
  Машина уже давно скрылась за поворотом, а Терри все еще стоял у окна и невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль.
  Глава 5
  Инспектор Джим Мэллоу из отдела по расследованию убийств был настроен исключительно дружелюбно.
  — Отлично устроились, — сказал он. — Мебель привезли из Китая, да?
  — Да, в основном, — подтвердил Терри.
  — Отличная квартира. И место хорошее — вид из окна просто прелесть. Люблю такие неординарные квартиры. Вы когда-нибудь были в квартире у Мандры?
  — Да.
  — Забавное гнездышко, не правда ли? Мандре принадлежало все здание. Квартиры там, вообще-то, дрянь, только не его — его квартира с мебелью и всякими там другими безделушками оценивается в миллион долларов. Говорят, богатые китайцы так живут: снаружи лачуга лачугой, а внутри — прямо дворец. Жаль, что все так получилось: это убийство, вас ни свет ни заря подняли, к прокурору повезли, но сами знаете, как бывает в таких случаях. Мандра был убит из «слив-гана»: в его квартире мы нашли ваше письмо, в котором вы упоминаете об этой штуковине, вот прокурор и подумал, что вы, может, знаете еще что-нибудь и сообщите ему какие-нибудь дополнительные сведения.
  — Нет, нет, что вы, не оправдывайтесь, — возразил Терри. — Я только рад был помочь вам. Как насчет виски с содовой?
  — Спасибо, на службе ни капли.
  — Значит, заглянули вы, надо думать, — спросил Терри, улыбаясь, — по долгу службы?
  — Что ж, можно сказать и так. Видите ли, нас интересуют эти «слив-ганы», что это вообще за оружие, но мы до сих пор толком так ничего и не разузнали о них. Мы надеялись, что, может, вы нас проконсультируете.
  — Вы уверены, что убийство было совершено именно из «слив-гана»?
  Вместо ответа Мэллоу достал из кармана стеклянную пробирку, к которой была прикреплена клейкая лента. На ленте были обозначены дата и номер, а также поставлена подпись. Горлышко пробирки было запечатано сургучом. В ней находилась небольшая стрела — длиной приблизительно пять с половиной дюймов. Когда Мэллоу протянул пробирку Терри, железный наконечник стрелы звонко стукнулся о стеклянную стенку.
  Терри внимательно осмотрел стрелу.
  — Да, это, вне всякого сомнения, работа китайских мастеров. Можно утверждать — стрела эта от «слив-гана». Я, по крайней мере, не слышал, чтобы подобного рода стрелы когда-либо использовались в оружии другого вида.
  — Ясно, эту штуку изготовил мастер своего дела, — заявил Мэллоу. — Выстрел был смертельным, прямо в сердце. Затух парень, как свечка. Я бы хотел задать вам несколько вопросов насчет этих «слив-ганов». Например, насколько точны они в стрельбе?
  — На коротких расстояниях они достаточно точны. При желании «слив-ган» можно привязать к руке, и, если только коснуться ею стола или какой-либо другой твердой поверхности, стрела высвобождается и летит в цель.
  — Хитрое приспособление, ничего не скажешь. А женщина могла бы использовать его?
  — Конечно, если бы на ней было платье с длинными свободными рукавами.
  — У вас нет «слив-гана»? Если есть, мне хотелось бы взглянуть на него.
  — Пожалуйста, вон в том шкафчике, у вас за спиной. Можете взглянуть на него, когда пожелаете.
  — А вы бы не разрешили мне забрать его с собой на некоторое время, так, в порядке одолжения? Обещаю вернуть его в полной исправности.
  Терри приблизился к стеклянному шкафчику, повернул ручку дверцы и вдруг окаменел.
  — В чем дело? — спросил Мэллоу.
  Терри вынул из кармана ключ и, открыв дверцу, уставился на пустую полку.
  — «Слив-ган» лежал здесь, — сказал он, — на этой полке. Теперь его нет, исчез!
  — Жаль. Как же так получилось? — сочувственно спросил Мэллоу, направляясь к Терри. — Больше ничего не пропало?
  — Нет, ничего.
  — А стрелы? У вас были к нему стрелы?
  — Да, три… Теперь вот только две.
  Мэллоу достал из шкафчика две оставшиеся стрелы и звонко прищелкнул языком, выразив тем самым свое искреннее сочувствие.
  — Да, это никуда не годится. Я знаю, как трудно достать такую штуку, мы сами целый день пытаемся найти хоть один «слив-ган» и, как видите, безуспешно. Как вы думаете, куда он мог подеваться?
  — Представления не имею, — ответил Терри, — и, если вы намерены сравнить эти две стрелы с той, что в пробирке, нет нужды отвлекаться. Мне кажется, они абсолютно идентичны.
  — Точно, идентичны! — воскликнул Мэллоу. В голосе прозвучало изумление, как будто эта мысль мелькнула у него в голове только сейчас. Пробирку он держал в одной руке, две стрелы — в другой. — Длина та же, сработаны вроде одной рукой, тот же металл и на вес примерно одинаковы. Скажите, Клейн, если человек привязал «слив-ган» к руке и произвел первый выстрел, трудно, наверное, будет перезарядить его и попытаться выстрелить во второй раз?
  — Практически невозможно, — согласился Клейн.
  — Рассчитывать поэтому приходится только на один выстрел. Попал — хорошо, а не попал, тогда и целая куча стрел не поможет. Я на что намекаю: стрелять из оружия такого рода — это тебе не из автоматического револьвера палить, когда к тому же есть еще одна запасная обойма.
  — Да, вы правы. Можно сказать, что «слив-ган» — это однострельное оружие, — согласился Клейн.
  — Значит, если кто-то собирается совершить убийство, ему вполне хватит всего одной стрелы, так как воспользоваться второй у него просто не будет возможности. Я верно говорю?
  — Верно, — подтвердил Клейн. В голосе его, однако, послышалось раздражение. — И, совершив убийство, он, скорее всего, положит «слив-ган» на место.
  — «Слив-ган», — сказал Мэллоу, — но не стрелу.
  — Естественно.
  — Следовательно, если убийца — человек смышленый, он прикинет, что лучше уж пусть исчезнут и «слив-ган», и стрела.
  В карих глазах Мэллоу не было даже и намека на хитрость.
  — Вы случайно не подумали, что это?.. — поинтересовался Клейн.
  Мэллоу перебил его и, прищелкнув языком, возразил:
  — Что вы, что вы, Клейн! Ничего я не подумал! Мы ведь просто рассуждаем с вами о том, как поступил бы любой смышленый человек, если бы совершил убийство. Мы, конечно, тоже не дураки, но такие люди, как вы и я, убийств не совершают. Чтобы убить человека, необходимо обладать звериной жестокостью… Ну, правда, бывает, женщина убьет кого-нибудь — мужа, например, или любовника. Но ведь с этими женщинами все по-другому — эмоции, знаете ли, страсти. Жаль, что с вашим «слив-ганом» так получилось. А вы никому его случаем не одалживали?
  — Нет.
  — Значит, его, скорее всего, украли.
  — Скорее всего.
  — Причем украл его, по-видимому, человек, который имел возможность открыть дверцу этого стеклянного шкафчика, не рискуя быть застигнутым врасплох.
  Скажите, Клейн, а много людей посещает вашу квартиру? Поймите, я вовсе не собираюсь совать нос в ваши дела, мне просто надо это знать. Так много?
  — Нет, не много. Я совсем недавно вернулся из Китая и еще не успел обзавестись новыми друзьями.
  — А мисс Рентон, та, что рисует, она бывает у вас?
  — Да, заходит иногда.
  — А чтоб какая-нибудь девушка-китаянка заглянула к вам, это возможно?
  — Возможно.
  — Не сердитесь на меня, Клейн. Вы же знаете, что полиция существует для того, чтобы возвращать украденные вещи их владельцам. А вы не могли бы описать мне этот «слив-ган»? Или, может, набросаете чертежик, чтобы мы имели более полное представление о том, за чем охотимся.
  Клейн достал листок бумаги, карандаш и начал рисовать «слив-ган».
  — Сегодня утром я подробно описал его окружному прокурору, но будет лучше, если вы своими глазами увидите, как он выглядит. Это — бамбуковая трубка с мошной пружиной, а это — довольно своеобразная защелка. Если не ошибаюсь, выглядит она именно так.
  Мэллоу внимательно изучил рисунок, сложил его, опустил в карман, задумчиво посмотрел на две стрелы, положил их себе на ладонь и сказал:
  — Придется как-то пометить эти ваши стрелы, чтобы не спутать их с той стрелой, которой был убит Мандра. Не сочтите за труд написать на древке ваши инициалы, а потом и я напишу свои.
  Не проронив ни слова, Терри пометил своими инициалами обе стрелы. Инспектор Мэллоу сделал то же самое.
  — Скажите, — сказал Мэллоу после того, как положил стрелы в конверт, который достал из кармана плаща, — а как насчет этого китаезы?.. Я хотел сказать, вашего слуги? Может, это он… как бы это выразиться… одолжил у вас на время «слив-ган»?
  — Это исключено. За Ят Тоя я готов поручиться своей головой.
  — Конечно, конечно, — согласился Мэллоу, — но готовы ли вы поручиться за него не своей, а чужой головой? Ну, например, головой того, кто собирался как-то навредить вам?
  — Но Мандра не собирался мне вредить.
  — Да, забавный был человек этот Мандра, — задумчиво произнес Мэллоу. — Я знал его еще тогда, когда он только начинал свою карьеру посредника по делам, связанным с поручительством. Тому уж двадцать лет. Никогда нельзя было догадаться, что у него на уме. Темная лошадка. О мертвых не принято говорить дурно, но я все же скажу: немало нашлось бы людей, которые желали смерти этому человеку. Мандра был очень умен. Он прекрасно разбирался во всех человеческих слабостях. О человеке много можно узнать, если изучать его сильные, положительные стороны. Мандра же изучал слабые, отрицательные стороны человеческой натуры — в этом деле он был большой специалист, не то что мы с вами. Отрицательных сторон в людях, как правило, больше, чем положительных; так уж заведено, что о человеке судят не по тому, сколько в нем хорошего, а по тому, сколько в нем плохого. Ладно, мне пора двигаться. Извините, что побеспокоил вас.
  — Ничего, — сказал Терри. — Кстати, инспектор, там, внизу, прямо у подъезда, стоит светлый грузовичок, и стоит кому-нибудь выйти из моей квартиры, как из грузовичка выскакивает человек, хватает его и куда-то увозит.
  Карие глаза инспектора Мэллоу удивленно расширились.
  — Неужели? — воскликнул он. — Вот те раз, это ж надо!
  — Вы не могли бы сказать мне, как долго это еще будет продолжаться?
  — Честное слово — представления не имею, — ответил Мэллоу. Он подошел к окну осторожно, на цыпочках, наклонив чуть вперед свой мощный корпус, — прямо как охотник, выслеживающий дичь. Инспектор ткнул указательным пальцем в сторону грузовичка. — Этот, что ли? — спросил он хриплым шепотом, будто боялся спугнуть людей, сидевших в грузовичке, и обратить их в бегство.
  — Именно.
  — Понятно. — Мэллоу сочувственно посмотрел на Терри. — Значит, говорите: хватают всякого, кто выходит из вашей квартиры?
  — Всех подряд.
  — Ладно, — сказал Мэллоу, — посмотрим, что там происходит. Вы, мистер Клейн, ничего не предпринимайте. Я сам сумею во всем разобраться.
  Он пожал Клейну руку на прощание и удалился. Услышав, как хлопнула дверца лифта, Терри приблизился к окну и выглянул наружу. Выйдя из подъезда, Мэллоу спокойно направился в сторону, противоположную той, где стоял грузовичок: никто из грузовичка не выскочил и хватать инспектора не стал.
  Терри позвал Ят Тоя.
  — Ят Той, — сказал он на кантонском диалекте, — поедешь на такси и выполнишь одно поручение.
  — Какое именно поручение, хозяин?
  Терри взял листок бумаги и написал на нем адрес.
  — Вот, — сказал он, — адрес Джорджа Леверинга, это тот человек с загорелой кожей и бесцветными глазами. Отправляйся по этому адресу и спроси у него, не согласится ли он отобедать со мной сегодня.
  — А хозяин не желает воспользоваться трубкой для говорения и слушания? — спросил Ят Той, употребив китайскую идиому, служащую для обозначения телефона.
  — Нет, хозяин не желает воспользоваться трубкой для говорения и слушания. И если какие-то люди будут наблюдать за квартирой Леверинга или обыскивать ее, немедленно сообщи мне об этом.
  Ят Той молча развернулся и, шаркая ногами, вышел из комнаты. Терри Клейн вызвал по телефону такси. Когда машина подъехала, он выглянул из окна. Ят Той вышел из подъезда и не спеша направился к такси. Только он взялся за ручку дверцы, как из грузовичка выскочил мужчина и подбежал к Ят Тою. Отвернув лацкан плаща, он сверкнул полицейским значком, затолкнул китайца в такси, сам сел рядом с ним, наклонился вперед и что-то сказал шоферу. Машина уехала.
  — Что ж, — улыбнулся Терри, глядя вниз на зловещий грузовичок. — Уж если вы такие умные, ребята, посмотрим, удастся ли вам разгрызть этот крепкий орешек. По зубам ли он вам?
  Терри Клейн прошел в ванную, не спеша разделся, принял холодный душ и растерся полотенцем. Он как раз завязывал галстук, когда зазвонил телефон. Подняв трубку, он услышал женский голос:
  — Мистер Клейн? Не кладите, пожалуйста, трубку. Подождите секундочку. С вами желает поговорить прокурор округа.
  Послышался какой-то щелчок, спустя секунду-другую раздался голос Паркера Диксона:
  — Извините, что снова беспокою вас, мистер Клейн, но не могли бы вы заглянуть ко мне прямо сейчас, это очень важно, особенно для вас.
  Клейн замешкался.
  — Прямо сейчас? Но…
  — Повторяю, это очень важно, — перебил его Диксон. — Я не хотел бы настаивать, но уж если вы любезно согласились помочь нам…
  — Ладно, загляну, — усталым голосом сказал Клейн.
  — Так прямо сейчас?
  — Хорошо.
  Клейн вызвал такси и отправился в прокуратуру. На сей раз ждать его не заставили. Буквально через пять секунд после того, как он вошел в приемную, его пригласили в кабинет прокурора.
  Диксон сидел за письменным столом и улыбался. Казалось, улыбка эта была следствием того, что он на минутку расслабился. Инспектор Джим Мэллоу с проворством кошки вскочил с кресла, стремительно подошел к Терри и протянул ему руку.
  — А, мистер Клейн! — воскликнул он, схватил руку Терри и стал энергично трясти ее. — Вы уж простите нас. Подумать только, уже второй раз вас беспокоим! Когда прокурор сказал, что нам без вас не обойтись, знаете, что я первым делом ответил ему? «Как жаль…» Проходите, садитесь… Нет, не сюда, лучше вон в то кресло, у стола. Чувствуйте себя как дома. Мы можем порадовать вас. Конечно, полиция иной раз действует не очень оперативно, но на этот раз мы не оплошали. Всего час назад вы рассказывали нам о том, что у вас выкрали «слив-ган», и вот…
  — Я сам, Джим, — прервал его Паркер Диксон. Он достал из стола бамбуковую трубку и без всяких предисловий протянул ее Терри Клейну.
  — Это ваш «слив-ган»?
  В кабинете воцарилась гробовая тишина. Терри почувствовал, что прокурор и инспектор, затаив дыхание, устремили на него пристальные взгляды.
  Терри медленно потянулся к «слив-гану» и, когда «слив-ган» оказался у него в руке, попытался отрешиться от всего, что его сейчас окружало. Прокурор Диксон следил за каждым его движением в надежде на то, что он хоть чем-то выдаст себя, их назойливые взгляды мешали ему сосредоточиться. Терри постарался не думать о них, а переключить все свое внимание на «слив-ган».
  Он не сомневался, что это был его «слив-ган». Если бы его обнаружили на месте преступления, они бы предложили опознать его еще во время первой беседы. Если бы его нашли у кого-нибудь из тех, кого вызывали сюда на допрос, вряд ли они проявили бы такую спешку с опознанием, если только, конечно, этот «слив-ган» не оказался у Ят Тоя.
  Терри вертел «слив-ган» в руках, как бы выискивая на нем некую, только ему одному известную примету, его мысли были сосредоточены лишь на одном: каким образом «слив-ган» попал сюда? Наконец он пришел к выводу: вероятность того, что Ят Той мог проявить такую великую неосторожность — держать «слив-ган» при себе — ничтожно мала.
  — Ну как, мистер Клейн? — поинтересовался прокурор. — Все успели осмотреть или, может быть, еще дать вам время?
  Терри поднял глаза и улыбнулся:
  — Я надеялся обнаружить одну примету, по которой его можно опознать, но так и не смог этого сделать.
  — Вы хотите сказать, что не можете опознать его?
  — Честное слово! Может быть, это и мой «слив-ган», но полной уверенности в этом у меня нет.
  — Но ведь очень похож?
  — Да.
  — Так ваш или не ваш? — спросил Диксон, слегка наклонившись вперед.
  Терри покачал головой.
  — Конечно, вы понимаете, — медленно произнес он, — поскольку подобного рода вещи делаются вручную, каждая из них отмечена печатью индивидуального мастера. Посмотрите, вот здесь, например, щербинка, а здесь крохотное пятнышко, вот здесь трещинка, а здесь царапинка на медном ободке. Вот по таким характерным приметам и можно опознать «слив-ган». Но я, к сожалению, не могу припомнить, какие приметы были на моем.
  — Жаль, — с огорчением заметил Мэллоу. — А мы хотели порадовать вас. Я просто был уверен в том, что это ваш «слив-ган». Если бы вы его опознали, мы бы вернули его вам. Да, жаль.
  — Конечно, — уточнил Терри, — после того как он побывал у меня в руках, на нем остались отпечатки моих пальцев, но вы могли провести экспертизу посредством…
  — Нет, — перебил его Мэллоу, — никаких отпечатков пальцев на нем не было, ни одного. Его тщательнейшим образом протерли и…
  — Не надо, инспектор. Я сам, — сухо перебил его прокурор.
  Мэллоу замолчал. Диксон повернулся к Клейну:
  — У вас нет никаких предположений относительно того, когда, как или кем это оружие было похищено из вашей коллекции, мистер Клейн?
  — Представления не имею. Я даже не могу сказать, мое ли это оружие.
  — Дверца шкафчика была заперта, когда вы обнаружили пропажу?
  — Да.
  — Мэллоу сказал мне, что вы были весьма озадачены, когда, повернув ручку, обнаружили, что дверца заперта.
  — Это правда.
  — Значит, вы не предполагали, что дверца будет заперта?
  — Нет.
  — Следовательно, кто-то запер ее?
  — Вероятно, — подтвердил его догадку Клейн. — Человек ведь устроен так, что память его таких мелочей не удерживает — заперта дверца или не заперта…
  — Я понимаю, о чем вы, — перебил его прокурор. — И все же постарайтесь припомнить…
  — Насколько я помню, когда я последний раз заглядывал в шкафчик, дверца была не заперта.
  — Ключ от шкафчика вы носите в общей связке?
  — Да.
  — У кого еще есть ключ от шкафчика?
  — У Ят Тоя, моего слуги.
  — Как долго он у вас служит?
  — Три года.
  — Вы познакомились с ним в Китае?
  — Да.
  — Он не переменил своего имени после того, как уехал из Китая?
  Клейн улыбнулся:
  — Если вы имеете в виду имя, которое фигурирует в его документах, не думаю, чтобы он путешествовал под чужим именем. Ят Той — это что-то вроде прозвища, в переводе на английский означает «Маленький».
  — Вы не знаете, он был знаком с Джекобом Мандрой?
  — Нет, откуда?
  — Он был с вами, когда вы заходили к Мандре?
  — Нет, я вообще не имею обыкновения брать с собой слугу куда бы то ни было.
  — Разве он вам не больше, чем слуга? Разве он вам не друг?
  — В известном смысле вы правы.
  — Итак, про этот «слив-ган» вам больше сказать нечего?
  — Вы имеете в виду сам факт опознания или еще что-нибудь?
  — Вы правильно догадались.
  — Нет. Больше я вам ничего не могу сказать.
  — Послушайте, Клейн, я же знаю, вы ведь уверены в том, что это ваш «слив-ган».
  — Верно. Мне действительно кажется, что это мое оружие, но…
  — Тогда почему бы вам не опознать его?
  — Потому что я все же не уверен… Однако позвольте спросить, где вы обнаружили его?
  Как только Клейн задал этот вопрос, он сразу почувствовал, что именно этого вопроса и ждали прокурор с инспектором. Диксон медленно приподнялся, указал рукой на обитое кожей кресло, в котором Терри сидел во время первого допроса, и многозначительно промолвил:
  — Мистер Клейн, «слив-ган» примерно полчаса тому назад был обнаружен инспектором Мэллоу. Он был спрятан в подушках этого кресла.
  — А вы не знаете, каким образом и когда он попал туда? — спросил Терри.
  — Вероятно, после убийства, — иронически заметил Диксон.
  — Может быть, вы думаете, что это я положил его туда сегодня утром во время допроса?
  — Мы просто не исключаем такой возможности.
  — Хорошо. Тогда я совершенно официально заявляю: я его туда не клал, — парировал Клейн.
  — А вы не догадываетесь, кто бы мог это сделать?
  — Нет.
  Инспектор Мэллоу и прокурор обменялись многозначительными взглядами.
  — Что ж, — подчеркнуто холодным тоном произнес Диксон. — Это, пожалуй, все, мистер Клейн. Прошу вас, не выезжайте из города, не получив предварительного разрешения от меня лично.
  — Это что, надо понимать — домашний арест? — поинтересовался Терри Клейн.
  — Ну зачем же так, — вмешался инспектор Мэллоу. — Вы свидетель, мистер Клейн. Мы рассчитываем на вашу помощь.
  — Кроме того, мистер Клейн, — сухо добавил прокурор, — нам бы хотелось верить в то, что в своей помощи вы нам не откажете!
  Глава 6
  По пути домой Терри два раза просил таксиста остановить машину для того, чтобы позвонить в мастерскую Веры Мэтьюс. К телефону никто не подходил. Выйдя из второго по счету телефона-автомата, он сел в поджидающее его такси.
  — Постойте здесь минутку, — сказал Терри таксисту, откидываясь на спинку сиденья.
  Шофер пытливо посмотрел на него:
  — Прямо здесь, у тротуара?
  — Да.
  — Мотор выключить?
  — Нет.
  Терри устремил взгляд на блестящую металлическую стойку бокового зеркала и, вспомнив полученные на Востоке уроки, попытался достичь состояния концентрации.
  Однако он обнаружил, что не способен полностью отрешиться от окружающего его мира. Навязчивый рокот мотора, назойливый стук каблуков спешащих прохожих, пронзительные звуки автомобильных гудков, рев мчащихся мимо машин — все это отвлекало его. И когда он усилием воли постарался все-таки сосредоточиться на тех фактах, которые ему хотелось проанализировать, он вдруг почувствовал, что шум улицы властно уводит его внимание от главного, задерживая мысли на второстепенном, постороннем. А ведь на Востоке его не раз предупреждали, что именно рассеянность внимания является основной помехой в достижении состояния концентрации.
  В его сознании вдруг возникли картины прошлого: унылые стены монастыря, безжизненные, покрытые снегом горные вершины, обрушивающиеся вниз, на камни, водопады, сумрак кельи, чашка вареного риса, сушеная рыба, хрупкая тоненькая девушка-славянка, чьи смеющиеся глаза и алые губы будоражили его воображение, подобно смутному, едва уловимому запаху благовоний, принесенному внезапным порывом ветра.
  Он вспомнил, как узнал о сокровищах древнего города, как отправился на их поиски, как по дороге туда на него напали бандиты, как после долгих мытарств добрался до монастыря. Наконец он вспомнил о том, как познакомился со своим будущим Наставником, этой удивительной, непостижимой личностью: просветленное лицо, внимательный сосредоточенный взгляд, покой и вместе с тем необычайная внутренняя сила, исходившие от него, навевали мысль о заснеженных пиках гор на рассвете и медленно плывущих над ними облаках. Терри вспомнил слова учителя, который всегда говорил тихим, размеренным голосом, как человек, который полагается на логику в уверенности, что не нуждается в сложных словесных формах, чтобы донести свои мысли до сознания ученика.
  «Ум — хороший слуга, но плохой наставник. Когда он недисциплинирован, он похож на капризного и непослушного ребенка. Память должна быть слугой сознания. Слишком часто она становится его хозяином. Недисциплинированный ум отказывается сосредоточиться на какой-либо одной мысли, он распыляется на сотни других, посторонних мыслей. Эти мысли удерживаются в памяти. Будучи не в состоянии избавиться от них, человек теряет часть своей скрытой силы, их можно уподобить специально вырытым для орошения полей канавам, которые отбирают воду у рек. Ум человека, которому за сорок и который живет в условиях современной цивилизации, засорен таким количеством паразитических мыслей, что не может использовать свою природную способность к сосредоточению более чем на тридцать процентов — мысли о работе, о домашних неурядицах проделывают в его сознании дырочки, через которые тонкими струйками убывает мыслительная энергия, лишая ум человека изначальной силы».
  Терри не знал о прошлом этого загадочного Наставника, даже не знал, сколько ему лет. Этот человек прекрасно говорил по-английски и мог с равной легкостью изъясняться на нескольких китайских диалектах. Было очевидно, что он на собственном опыте познал цивилизацию и научился презирать ее. Всегда безмятежно спокойный, он жил скромно и уединенно, иногда посвящая свое время ученикам, которые в неудержимом стремлении к истинному знанию совершили столь долгое и трудное паломничество в монастырь.
  Шофер такси слегка развернулся на своем сиденье и изумленно уставился на отчужденное хмурое лицо Клейна.
  Внезапно Терри рассмеялся.
  — Что это вы? — спросил шофер с явным облегчением, убедившись, что смех у Терри самый обыкновенный, как у всех людей.
  — Да просто увидел вдруг свое лицо в зеркале заднего вида, — объяснил Терри. — Увидел и испугался.
  Шофер такси кивнул:
  — Я было подумал… даже слова не подберу… У вас был такой бессмысленный взгляд, ну прямо как у идиота. Вы уж не обижайтесь, мистер!
  — Как вас зовут? — спросил Терри. — Сэм Лебовиц.
  — Ладно, Сэм, — сказал Терри, — если у вас когда-нибудь возникнет желание научиться сосредоточивать свое внимание на каком-то одном предмете, вспомните о хмуром сердитом взгляде, который, правда, является не признаком глубокой внутренней сосредоточенности, а проявлением слабости. Достичь состояния концентрации можно только в том случае, если человек абсолютно уравновешен — и умственно, и физически. Хмурое выражение на лице свидетельствует о том, что разум пребывает в смятении. Впрочем, все это, Сэмми, жуть как сложно!
  — Ладно, приятель, если ты все-таки хочешь, чтобы я отвез тебя к доктору… — Таксист вновь насторожился. Терри сдавленно прыснул.
  — Это, наверное, из-за вчерашней вечеринки. Похоже, лишнего хватил. — Терри с удовлетворением отметил, что лицо водителя тотчас же смягчилось. — Постоим еще минутку, Сэмми, я попробую собраться с мыслями.
  Лебовиц поудобнее расположился на сиденье, достал из кармана пачку сигарет, с довольным видом взглянул на включенный счетчик и вежливо сказал:
  — Как прикажете, босс! — Ему не раз приходилось возить людей, которые туго соображают с похмелья.
  Терри поднял глаза и вновь посмотрел в боковое зеркало. На сей раз на его лице не было и следа хмурости. Казалось, он спит с открытыми глазами — настолько мускулы его лица были расслаблены.
  Он дышал спокойно и размеренно, не предпринимая никаких усилий сосредоточить внимание, пока не достиг состояния полного спокойствия и безмятежности. Потом, когда внешние раздражители угасли сами собой и он перестал воспринимать и замечать несущиеся мимо машины, спешащих пешеходов, водителя такси, ему наконец удалось выстроить цепочку из событий и фактов, которые он принялся анализировать с методичностью биолога, рассматривающего под микроскопом срезы живых тканей.
  Сначала надо было по порядку разобраться, кто реально имел доступ к его квартире, а следовательно, и к «слив-гану»: Ят Той, чья преданность была вне всяких сомнений и который не остановился бы даже перед убийством, если бы кто-нибудь попытался обидеть Терри или любого дорогого ему человека; Леверинг, который в своей неприязни к Терри, граничащей с ненавистью, мог пойти на что угодно; Соу Ха, которая пожертвовала бы собственной жизнью, чтобы защитить его, но которая вследствие какого-то непредвиденного поворота событий, вероятно, оказалась во власти Мандры. Соу Ха, несмотря на ее вполне американские манеры и образ жизни, была все же уроженкой Востока и превыше всего ценила понятие «честь». Если бы Мандра стремился использовать свою власть над Соу Ха для того, чтобы оказывать давление на ее отца, вполне можно допустить, что девушка отправилась к Мандре прямо домой, внешне сдержанная и любезная, но исполненная решимости отомстить ему.
  Далее — Альма Рентон, которая решилась бы на любой шаг, только бы оградить свою сестру, Синтию, от необходимости расплачиваться с жизнью той ценой, какую жизнь так непреклонно требует от людей, имеющих обыкновение относиться к ней чересчур легко.
  Наконец, сама Синтия Рентон, эмоциональная свободолюбивая натура, которая всем своим существом не приемлет никакой зависимости, тем более власти над собой, и ведет себя подобно ежу, который, стоит к нему прикоснуться, тотчас выпускает иголки.
  Размышляя обо всех этих людях, Терри обнаружил, что во всех пяти случаях имеются веские логические основания для подозрения: стараясь сохранить объективность и забыть про все свои симпатии и антипатии, он, однако, понял, что в данный момент не в состоянии ответить на волнующий его вопрос; он понял также, что ответить на этот вопрос сможет только тогда, когда подробнее познакомится с жизнью Мандры, который так или иначе был связан с каждым из перечисленных выше лиц.
  Как справедливо заметил Мэллоу, Мандра умел четко определять слабости того или иного человека и потом их эксплуатировал; свои коварные планы он осуществлял при помощи некоего Уильяма Шилда, весьма темной и загадочной личности, главным образом благодаря ему он оказывал давление на Синтию.
  Клейн попытался сосредоточиться на следующем вопросе: каким образом Мандра обрел власть над Синтией? Синтия Рентон темпераментна, импульсивна, нервозна, но она не глупа, а Мандра был слишком умен, чтобы не понимать этого.
  Трудно предположить, что эта детально разработанная система была предназначена лишь для того, чтобы обрести власть только над одной, пусть даже и очаровавшей Мандру, женщиной. Это была система, которая предполагала четко действующую организацию и явно была рассчитана не на одну операцию. Наверняка должен существовать какой-то мужчина с поврежденным позвоночником, ибо Синтии показали этого человека и, если бы она потребовала, чтобы его обследовал ее домашний врач, ей бы вряд ли в этом отказали.
  Вряд ли, однако, мужчина с такой серьезной травмой мог выскочить на проезжую часть дороги и выполнить поистине потрясающий акробатический трюк прямо перед движущимся на него автомобилем. То, что врач так удачно оказался на месте происшествия, подобрал «пострадавшего» и предоставил водителю, совершившему наезд, возможность скрыться, свидетельствует о существовании плана, тщательно продуманного и выверенного даже в мельчайших деталях.
  Эта система предполагает соучастие какого-то врача с извращенными представлениями о профессиональной этике. Врач этот, вероятно, поддерживает постоянную связь с «жертвой». Итак, существуют некий мужчина, который когда-то действительно сильно повредил позвоночник, ловкий акробат, способный без всякого риска для своей жизни прыгнуть под колеса мчащегося на большой скорости автомобиля, и врач, умный, но с подмоченной репутацией.
  Врач и трюкач, вероятно, люди отнюдь не случайные в этой компании, поскольку, помимо всего прочего, они должны обладать злым умом, необходимым для того, чтобы выкачивать деньги из своих жертв. Мужчину с поврежденным позвоночником Мандра специально не искал, они, по-видимому, встретились случайно, волею судеб. Поэтому скорее всего калека и является самым слабым интеллектуальным звеном в этой системе шантажа и жульничества.
  Придя к заключению, что все это должно выглядеть именно так, Терри набросал в голове примерный план действий. Он наклонился вперед и попросил Сэма Лебовица подъехать к кварталу 18—100 на Ховард-стрит. Когда машина остановилась у перекрестка, он велел водителю подождать его, вылез из такси и быстрым шагом двинулся по улице. На расстоянии нескольких домов от перекрестка стоял табачный киоск. Терри подошел к нему и, покупая сигареты, как бы между прочим сказал киоскеру:
  — Я ищу Шилда, Уильяма Шилда.
  — Не знаю такого, — угрюмо ответил киоскер и протянул Терри сдачу.
  — Он калека, живет где-то здесь, в этом квартале.
  — А-а, кажется, я знаю парня, который вам нужен. Попробуйте поискать его вон в том доме. — Он указал на другую сторону улицы.
  Терри поблагодарил его, еще некоторое время постоял у киоска, чтобы наполнить портсигар только что купленными сигаретами и заодно внимательно оглядеть жилой дом, на который указал ему киоскер. Затем Терри неторопливой походкой направился к зданию. Оказавшись в затхлом коридоре, он постучал в дверь с табличкой «Управляющий». Дверь отворилась дюйма на два, и в образовавшейся щели Терри увидел широкоплечую дородную женщину с жидкими бесцветными волосами, которая придерживала крупными дряблыми руками засаленный пеньюар, прикрывая им свою объемистую грудь.
  — У вас здесь живет некто Уильям Шилд?
  — Зачем он вам?
  — Хочу поговорить с ним.
  — О чем?
  — О делах.
  — О каких делах?
  — У меня есть хорошие новости для него.
  — Какие хорошие новости?
  — К сожалению, этого я сказать вам не могу, новости касаются лично мистера Шилда.
  — Прямо так и не можете?
  — Так мистер Шилд дома?
  — Нет.
  — Где же он?
  — Понятия не имею.
  — Речь идет о деньгах, — наугад ляпнул Терри.
  — О деньгах? Не про его ли лотерейные билеты вы говорите?
  Терри пожал плечами.
  Дверь приоткрылась чуть шире. Женщина внимательно изучила Терри своими блестящими глазками и сказала:
  — Он здесь больше не квартирует. Поищите его на Третьей улице, в доме Шэмрока.
  Дверь захлопнулась.
  Он доехал до дома Шэмрока, где ему сказали, что Уильям Шилд прожил в этом доме всего две недели и потом перебрался на другую квартиру, не оставив своего адреса.
  Терри задумался. Поскольку Шилда ему найти не удалось, он решил заняться врачом, адрес которого, по словам Синтии, значится в телефонном справочнике.
  После каждой операции Уильям Шилд меняет место жительства, что же касается доктора Седлера, он вряд ли станет это делать, так как является практикующим врачом. Судя по всему, доктор Седлер очень умен и с ним нужно быть исключительно осторожным. Что ж, то обстоятельство, что его легко разыскать, можно воспринимать как подарок судьбы, если к тому же учесть, что человек этот в любой момент рискует оказаться за решеткой.
  Терри Клейн расплатился с таксистом перед трехэтажным домом, который когда-то был, вероятно, дворцом, но с годами утратил былое великолепие и пришел почти в полное запустение. О его прежней красоте говорили отдельные архитектурные элементы на фасаде, однако близость ремонтных мастерских и продуктовых лавок еще больше довершала атмосферу неприкрытой запущенности, которая теперь окружала его.
  Под огромными окнами, за которыми некогда располагалась гостиная, висела вывеска, на ней крупными буквами было написано: «Доктор Седлер, хирург». Кроме того, на лужайке перед домом на металлическом штыре красовался указатель.
  Терри Клейн быстро взбежал по ступенькам лестницы, ведущей к входу, открыл дверь и прошел внутрь. Как только он переступил порог, раздался резкий звонок, возвещающий о приходе посетителя.
  Приемная была достаточно просторной, вдоль стен тесными рядами стояли стулья для пациентов. В этой большой комнате находилось, однако, всего два человека: две девушки почти одинаковой наружности — молодые, тоненькие, привлекательные. Они сидели в противоположных углах, каждая держала в руках журнал. Как только в приемной появился Терри, они как-то испуганно взглянули на него и тут же вновь уткнулись в свои журналы, будто там было что-то такое, от чего нельзя оторваться. Клейн подошел к столику в центре комнаты, остановился около него и стал ждать. Девушки так больше на него и не посмотрели. Дверь с табличкой «Без вызова не входить» в самом конце приемной распахнулась, и на пороге показался высокий костлявый мужчина лет сорока пяти с рефлекторной лампой на лбу. На нем был чистый белый халат с короткими рукавами, его обнаженные тощие руки сильно пахли эфиром. Лампа освещала впалые щеки, хищный рот и массивную челюсть.
  — Доктор Седлер? — спросил Терри.
  — Да.
  — Я очень спешу, — мельком взглянув на девушек, сказал Терри, — и мне срочно надо переговорить с вами по одному делу.
  — Вам нужна медицинская консультация? — спросил доктор Седлер холодным размеренным тоном.
  — И да, и нет, — ответил Терри.
  — Проходите, — пригласил доктор Седлер. Клейн прошел в кабинет Седлера. Вдоль одной из стен стояли высокие металлические шкафы с многочисленными папками. Дверь в операционную, сияющую кафелем, была приоткрыта, и Терри обратил внимание на то, что операционный стол ярко освещен свисающими с потолка лампами. Доктор Седлер опустился в кресло рядом с письменным столом, указав Терри Клейну на другое, и уставился на гостя холодным пронзительным взглядом. Клейн постарался напустить на себя нервозность.
  — Рассказывайте, — сказал доктор Седлер, — мы одни.
  — Вероятно, вы не помните меня, доктор? — начал Клейн.
  Седлер внимательно посмотрел на Терри:
  — Простите, как вас зовут?
  — Мое имя все равно ничего не скажет вам, доктор, однако уверен, что вы не забыли ту ночь, когда какой-то мужчина оказался под колесами моей машины. Вы ехали тогда вслед за мной, и, когда это случилось, вы подобрали пострадавшего и доставили его сюда, чтобы оказать ему необходимую помощь. Вы велели мне следовать за вами, но я… я…
  Седлер презрительно усмехнулся, его губы вытянулись в длинную тонкую линию. Он так пристально смотрел на Клейна, словно выискивал на его лице какую-то болячку, чтобы немедленно приступить к ее удалению хирургическим путем.
  — Вы были пьяны, — сказал он.
  — Нет, я не был пьян, — возразил Клейн.
  — Я явственно чувствовал запах алкоголя, которым несло от вас даже на расстоянии. Не надо, молодой человек, не убеждайте меня в том, что вы не были пьяны. Я врач, хирург. И я уже слишком долго занимаюсь своей профессией — мне достаточно один раз посмотреть на человека, чтобы определить, пьян он или нет. Вам ни в коем случае нельзя было садиться за руль. Вы даже не могли следовать за моей машиной. А теперь вот являетесь и, смею предположить, намерены рассыпаться в извинениях и объяснениях. Я не желаю их выслушивать.
  Терри сокрушенно покачал головой и произнес:
  — Я только хотел убедиться, что с этим человеком все в порядке. Понимаете, доктор, вы все-таки ошиблись относительно моего состояния, и потом, знаете, вернувшись к машине, я тщательно осмотрел ее: на ней не было никаких следов от удара — ни одной царапины, тем более вмятины. Возможно, удар был все-таки несильным. Этот человек возник внезапно прямо перед моим капотом. Я резко свернул в сторону и попытался объехать его. Он отскочил, и мне показалось, что он в безопасности, но вдруг я ощутил неприятный толчок, обернулся и увидел, что он катится по проезжей части. Наверное, он потерял равновесие, когда пытался отпрыгнуть, и я крылом чуть задел его. Не может быть, чтобы он получил серьезную травму.
  Доктор Седлер смотрел на Терри теперь уже с нескрываемым презрением и отвращением.
  — Не получил, значит, никакой серьезной травмы, говорите? — язвительно заметил он.
  — Серьезной — нет. Не мог получить.
  Доктор достал из кармана связку ключей, выбрал нужный ему, отпер ящик письменного стола и достал оттуда три рентгеновских снимка.
  — Подойдите сюда и посмотрите на свет.
  Терри подошел и через плечо доктора стал разглядывать снимки.
  — Видите вот это? Это позвонки. А это видите? — Седлер указал на темную линию кончиком карандаша. — Это смещение. Вы знаете, что это значит?
  — Вы хотите сказать, это…
  — Именно, — доктор Седлер вздохнул. — Я хочу сказать, что это перелом позвоночника. И вам нужно благодарить судьбу, что перелом пришелся не на третий позвонок, иначе был бы нарушен диафрагмальный нерв, что привело бы к полному параличу дыхательных путей и удушью вследствие неспособности осуществлять моторные рефлексы диафрагмы. Молодой человек, вы сейчас находитесь в крайне незавидном положении. То, что вы не последовали тогда за мной в клинику и не сообщили об этом дорожном происшествии в полицию, только усугубляет вашу вину.
  — Но у меня страхование…
  — К черту ваше страхование! — грубо перебил его Седлер. — Я не бухгалтер, меня не интересуют доллары и центы, для меня самое главное — жизнь и здоровье людей. Вы знаете, что значит для человека до самой своей кончины быть прикованным к постели? С парализованными ногами, которыми не пошевельнуть, с головой на мягкой подпорке, которую ни на сантиметр нельзя повернуть в сторону? Что значит лишиться способности самостоятельно пить, есть, спать, вообще делать все, что так естественно и привычно для нас с вами, для любого человека? Меня с души воротит, когда приезжают такие, как вы, и начинают толковать о страховании! Я оказал этому человеку необходимую медицинскую помощь, потому что как врач не мог поступить иначе. Но вы-то, молодой человек, несете уголовную ответственность. Еще неизвестно, чем все это кончится. В случае смертельного исхода вам будет предъявлено обвинение в наезде. В любом случае вы превысили скорость и сбили человека, к тому же были пьяны при этом… Так как ваше имя?
  Терри попытался уклониться от ответа:
  — Разумеется, доктор, я…
  — Как вас зовут, я спрашиваю? Терри медленно произнес:
  — Если вы не намерены изменить свое отношение ко мне, доктор, я не думаю, что мне стоит раскрывать вам свое имя.
  Лицо доктора Седлера выразило изумление.
  — Вы сбили человека, будучи за рулем в нетрезвом состоянии, вы не удосужились проявить к нему чисто человеческое участие, какое любой добропорядочный гражданин проявил бы даже к сбитой им собаке. И после этого вы имеете наглость заявлять, что не желаете называть свое имя!
  — Да, не желаю, — резко сказал Терри и встал с кресла. — Я не был пьян, и если бы вы потрудились провести экспертизу, то убедились бы в этом. Вы почувствовали запах алкоголя и сразу же заключили, что я был пьян. Я выпил два, от силы три коктейля, это все. Значит, я был в состоянии вести машину — точно так же, как и сейчас. Но вы не стали слушать меня. Я вообще вас мало интересовал. Поэтому я не думал, как не думаю и сейчас, что этот мужчина получил серьезную травму. Я не понимаю, собственно, чего вы хотите добиться, но я обязательно выясню это. Лично я считаю, что тот мужчина сам прыгнул прямо под колеса машины. Кто может доказать, что это, к примеру, не было подстроено, что это не был всего-навсего ловкий трюк? Да и этим рентгеновским снимкам, может, уже лет пятьдесят!
  Доктор Седлер медленно поднялся с кресла и, как бы собираясь огласить смертный приговор, сурово произнес:
  — Что ж, если не верите мне, я покажу вам результат вашей преступной беспечности.
  Он подошел к вешалке, снял халат, надел пальто и шляпу и сказал:
  — Моя машина стоит на улице, у подъезда. Следуйте за мной.
  Они пересекли операционную, миновали различные лечебные кабинеты и через черный ход вышли наружу. Надвигались сумерки, ветер с океана гнал над городом туман, клубившийся причудливыми фигурами. Светлый седан был припаркован у тротуара. Доктор Седлер отомкнул дверцу, сел за руль, включил зажигание. Терри сел рядом с ним и захлопнул дверцу.
  Доктор Седлер все внимание сосредоточил на вождении. Терри откинулся на спинку сиденья, прикурил сигарету. Седлер повернул на Центральный бульвар, стремительно проскочил с дюжину кварталов, снизил скорость, повернул налево, на улицу, застроенную преимущественно неказистыми одноэтажными конторами. Из стены мрачного и длинного двухэтажного здания торчал забранный под стекло и подсвечиваемый тремя неоновыми лампами указатель: «Номера». Запасное, на случай пожара, окно, одна половина которого располагалась на боковой стене, а другая — на фронтальной, смотрелось, как разрезанный пополам прямоугольный апельсин. Ряд тусклых фонарей высвечивал пожарную лестницу.
  Доктор Седлер подъехал почти вплотную к тротуару и сказал:
  — Выходим. Если желаете, можете сделать вид, что вы врач. Это поможет вам убедиться в том, что я не имею намерения хоть что-то от вас скрыть.
  Он двинулся к жилому дому, взбежал по ступенькам парадной лестницы, миновал столик, на котором стояла табличка «Звонить управляющему», прошагал по длинному, наполненному самыми разнообразными запахами коридору, остановился перед одной из многочисленных дверей, помедлил мгновение, потом два раза кряду стукнул в дверь, спустя несколько секунд — еще два раза. Он стоял и ждал, потом, нахмурившись, сказал:
  — Интересно было бы знать…
  Из-за двери послышался ворчливый голос:
  — Заходите. Открыто. Доктор Седлер отворил дверь.
  — Здравствуй, Билл, я привез к тебе своего коллегу, он хочет взглянуть на тебя.
  Терри шагнул через порог и вошел в комнату. Доктор Седлер закрыл за ним дверь. В комнате, которая тускло освещалась электрической лампочкой, свисающей с потолка на скрученном зеленом шнуре, было сыро, холодно и неуютно: дешевая железная кровать, старый обшарпанный столик, требующие ремонта стулья, вылинявшие коврики. В постели полулежал истощенный мужчина. Лицо у него было бледным, под стать крашеному металлу кровати. Обитая кожей стальная подпорка, подставленная под плечи мужчины, держала его голову в жестко фиксированном положении.
  В дальнем углу комнаты, в кресле, вплотную придвинутом к стене, сидел мужчина.
  Он бросил на них короткий взгляд, отвлекшись от журнала с комиксами, который просматривал перед их приходом. В его глазах читался нескрываемый интерес. Его челюсти, нервно пережевывающие резинку, замерли на секунду, а потом продолжили свою торопливую работу.
  Доктор Седлер кивнул мужчине в кровати:
  — Билл, я привез к тебе человека. Он тоже врач, занимается травмами. Думаю, что сможет тебе помочь.
  Инвалид тусклым безрадостным голосом человека, пролежавшего в постели долгое время в полной неподвижности, произнес:
  — Считаете, он что-то может сделать для меня, док?
  — О да, конечно. — бодро выпалил доктор. — Мы ненадолго, совсем ненадолго, Билл.
  Мужчина, листавший журнал с комиксами, прижался затылком к стене, по-кошачьи потерся о нее, потом резко качнулся вперед. Ножки кресла громко стукнулись об пол. Доктор Седлер, скорее объясняя, чем представляя, сказал:
  — Это Фред Стивене, друг Билла, он у нас за няньку. Как себя чувствуешь, Билл?
  — Да все одно, док. Все по-старому.
  — Скажи, тебе не стало хуже, как ты считаешь?
  — Хуже уже быть не может, док.
  Доктор Седлер откинул одеяло, чтобы показать Терри ноги мужчины, белые с желтоватым оттенком и, по-видимому, безжизненные.
  — Попробуй пошевелить пальцами, Билл.
  Лицо мужчины на кровати искривилось в судорожном усилии. Ноги остались совершенно неподвижными.
  — Прекрасно! — с энтузиазмом воскликнул доктор Седлер. — Уже прослеживаются симптомы движения. Фред, ты заметил, как шевелился большой палец?
  Фред Стивене механически, будто проговаривал нечто заученное им наизусть, пробубнил:
  — Точно, видал, док, правда, шевельнулся. Больной с сомнением произнес:
  — Что-то я не чувствовал, что он шевелился.
  — Разумеется, ты и не мог чувствовать, — заверил его доктор Седлер. — Со временем будешь чувствовать.
  — Когда я смогу ходить?
  — Ну, точно сказать не могу. Но долго терпеть не придется.
  — Когда можно будет избавиться от этой стальной упряжи? — все тем же тусклым невыразительным голосом произнес прикованный к постели мужчина. — Я так устал все время находиться в одном и том же положении. У меня такое ощущение, что все тело онемело. Если честно, док, мускулы так сильно зажаты, что кажется, ноги как будто не мои, — знаете, вообще ничего не чувствуют.
  — Ладно, ладно, Билл, все образуется, — ободрил его доктор Седлер. — Сам знаешь, все могло кончиться гораздо хуже, даже смертью.
  — Мне не было бы так худо, если бы я был мертвым, док. Меня как раз это и бесит, что вроде бы и живой, а все равно как мертвый.
  Фред Стивене направился к ним. Он шел пружинистым шагом, как беспокойная пантера, мечущаяся по своей клетке.
  — Послушайте, док, — попросил он, не переставая жевать резинку, — вы не могли бы заглянуть на минутку ко мне в комнату перед уходом? Хотел с вами проконсультироваться насчет одной болячки.
  — Разумеется, Фред, разумеется, — сказал доктор Седлер. — Действительно, нам уже пора. Я, собственно, зашел, чтобы справиться, как тут наши с Биллом дела, идут ли на поправку. И рад отметить, что все идет как надо, а Билл просто молодцом держится.
  Стивене открыл дверь, которая вела в другую комнату, мало чем отличавшуюся от той, в которой лежал Билл. Доктор Седлер, следуя за Стивенсом в комнату, как бы между прочим шепнул Терри:
  — Не хотите тоже заглянуть?
  Когда Терри присоединился к ним, Стивене аккуратно прикрыл за собой дверь и зычно пробасил:
  — Болячки никакой нету, док. Это я так, для отвода глаз. Просто хотел потолковать с вами насчет Билла. Вы ведь не хуже меня знаете, что пальцы-то у него не двигались.
  — Конечно не двигались, — согласился доктор Седлер. — Боюсь, что никогда не будут двигаться, но мы обязаны поддерживать в нем надежду. — Доктор Седлер пожал плечами.
  — Ладно, послушайте, док. Мне ведь нужно отлучаться, подрабатывать на жизнь. Я же не могу здесь сиднем сидеть все двадцать четыре часа в сутки. Я уже сплавил все деньжата, какие держал за пазухой на черный день. Я ведь ни шагу не могу из дома ступить. Торчу с ним здесь весь день напролет. Сами знаете — это подай, то принеси, встать человек не может, сделать ничего не может.
  Доктор Седлер достал из кармана бумажник:
  — Надеюсь, нам удастся получить нечто вроде заключения, чтобы можно было поместить его в лечебницу, где за ним будут ухаживать как полагается. Вот вам немного денег, это поможет вам пока перебиться, Фред.
  Постарайтесь протянуть на них подольше. А главное, не позволяйте Биллу думать, что его положение безнадежно. Мы выйдем через вашу дверь, Фред.
  — Спасибо за монеты, док. Мне так противно, док, тянуть их с вас, ведь я вижу, сколько вы и так делаете, чтобы помочь Биллу, а ведь вроде человек посторонний, в конце концов, могли бы и наплевать. Но тут уж такое дело, сами знаете. Я покупаю еду на двоих, а вряд ли Биллу на пользу та мура, какая мне не во вред. Ему нужна настоящая жратва — мясо, ну, всякое такое.
  Доктор Седлер отечески похлопал Стивенса по плечу.
  — Знаю, Фред, знаю. Нужно будет потерпеть и примириться с мыслью, что это еще продлится какое-то время. Я не думаю, что это будет длиться очень долго. И помни: он нуждается в калорийной пище.
  — О'кей, док, как скажете.
  Доктор Седлер перехватил взгляд Терри, кивнул и сказал:
  — Ну, мы уходим. Меня ждут пациенты, я уже опаздываю.
  Стивене скатал в трубочку банкноты, полученные от доктора Седлера, и распахнул им дверь.
  Длинным коридором они двинулись к выходу. Ветхие половицы стонали и скрипели. Доктор Седлер не вымолвил ни слова до тех пор, пока Терри не сел в машину на заднее сиденье, и только тогда сказал:
  — Вот, мой милый молодой человек, таковы последствия вашей преступной беспечности. Себе в радость выпили лишнюю рюмку, а бедняге теперь горе на всю жизнь. Так оно всегда и бывает, когда люди не знают чувства меры.
  Терри, казалось, задумался, ушел в себя.
  — Я не собираюсь произносить длинные речи, — сказал доктор Седлер, — читать вам нравоучения, разузнавать, кто вы такой. Я просто подвезу вас туда, куда скажете, и распрощаюсь с вами, так что вы уж сами будете решать, как вам поступить дальше. Если у вас возникнет когда-нибудь желание связаться со мной, вы сумеете это сделать. Но напоследок, молодой человек, я бы все-таки хотел предупредить вас, что полиция всерьез расследует этот случай. Когда-нибудь она найдет вас, и тогда будет уже поздно устраивать махинации со страхованием в надежде добиться меньшего наказания. Не предпринимая ничего, чем вы могли бы компенсировать этому несчастному вашу преступную беспечность, вы с каждым новым днем страданий этого человека повышаете свои шансы получить более суровое наказание, неотвратимое в любом случае. Решительные действия с вашей стороны могут приблизить возможность поставить счастливую точку в этой истории. В Европе есть хирурги, которые разработали новый метод операции, в нашем случае можно надеяться на положительный результат.
  — Послушайте, — покаянно сказал Терри, — предположим, я подпишу договор на выплату наличными. Вы бы не могли тогда помочь мне уладить это дело в полиции?
  — Конечно нет. С какой стати мне ставить под удар свою профессиональную карьеру, отказываясь от судебного преследования за материальное вознаграждение? Но я могу постараться соблюсти корректную нейтральность.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Я не стану сообщать полиции о вашем визите. Действительно, я буду считать это своей профессиональной тайной, пусть все останется между нами. Иными словами, что касается меня лично, ваша причастность к этому делу будет оставаться закрытой главой. Это все, что я могу для вас сделать.
  — Спасибо, — поблагодарил его Терри. — Если не возражаете, я, пожалуй, выйду здесь, на бульваре.
  Доктор Седлер быстро свернул к тротуару и затормозил.
  — Оставляю вас, — он перегнулся через спинку сиденья, открывая дверцу, — один на один с вашей совестью. А вообще — спокойной ночи!
  Когда Терри сошел на тротуар и захлопнул дверцу машины, доктор Седлер, ни разу не оглянувшись, включил передачу и направил машину в общий поток. Терри прошел с квартал вниз по бульвару, поймал такси и спустя четыре с половиной минуты уже поднимался по знакомой лестнице. Отыскав нужную дверь, он постучал два раза, потом, спустя мгновение, еще два раза. Послышался знакомый писклявый голос:
  — Входите. Не заперто. Терри открыл дверь.
  Истощенная фигура с жестко зафиксированной головой чуть-чуть приподнялась в постели. Фред по-прежнему сидел в кресле, вплотную придвинутом к стене. Он оторвал взгляд от комиксов, но не перестал жевать резинку.
  — Привет, — сказал Стивене. — Вернулись, значит. Что забыли? Где док?
  — Да, — заметил Клейн, садясь на край кровати. — Я вернулся. Док решил на часок заглянуть в свою клинику. Не будем его пока беспокоить. Я хотел бы кое-что обсудить с вами, Билл.
  Стивене качнулся вперед, ножки кресла громко стукнулись об пол. Он угрожающе выпятил свою массивную челюсть:
  — Толкуй, зачем пришел?
  Клейн как бы между прочим спросил:
  — Вы, ребята, слышали про Мандру?
  Глаза Стивенса — нервные, нахальные, блестящие — впились в глаза истощенного мужчины в кровати и не отпускали их ни на секунду. На мгновение в комнате повисла напряженная тишина. Первым нарушил ее калека. Своим тоненьким писклявым голоском он произнес:
  — Сам разберусь, Фред. Кто такой Мандра?
  — Поручитель страховой компании, — пояснил Терри.
  — Не знаю такого. Ты что думаешь, я про него читал?
  Фред Стивене настороженно встал с кресла и пружинистым шагом двинулся по направлению к Терри.
  Терри перехватил грозный взгляд Стивенса и спокойно посоветовал:
  — Не дергайся, Фред.
  Мужчина на кровати сказал все тем же писклявым голоском:
  — Я разберусь, Фред, садись.
  Стивене постоял в нерешительности пару секунд, раскачиваясь на каблуках, потом вернулся к своему креслу и вновь стал жевать резинку.
  — Ну и что там с Мандрой? — сварливым, раздраженным тоном спросил Билл Шилд.
  — Копыта отбросил, — сказал Терри.
  — А что от нас-то требуется — слезу пустить, что ли? — поинтересовался Стивене.
  — Закройся, Фред, — посоветовал Билл. — Не про тебя забота.
  — Насчет поплакать — это не самая дурная мысль, — прокомментировал Терри. — Если человек убрался, не успев вернуть мне солидный долг, я бы пролил море слез.
  Шилд желчно рассмеялся:
  — Мандра высоко стоял. Если кому и задолжал монеты, без труда можно свое вернуть. — Мертвецки белой, привыкшей к наркотикам рукой он описал в воздухе круг, как бы указывая на убогую мебель, потрескавшееся зеркало, грязноватую репродукцию на стене, тоненький, кое-где проеденный молью коврик на полу. — Разве похоже, чтобы миллионер был моим должником?
  Терри спокойно возразил:
  — Я не знаю, сколько он вам платил, но наверняка не меньше половины: на вас был весь риск. А половина из двадцати тысяч — это десять тысяч монет. И это только за раз. Уверен, что были и другие разы.
  Терри наблюдал за бесцветными, ничего не выражающими глазами Билла Шилда. За спиной раздавалось неприятное чавканье, оно становилось все более громким и частым.
  Шилд сказал:
  — А кто ты, собственно, такой будешь?
  — Меня зовут Клейн.
  — Сыскарь?
  — Нет.
  — Газетчик? Адвокат?
  — Нет.
  — Кто ж тогда?
  — Бизнесмен.
  — Что-то ты про бизнес помалкиваешь.
  — Я мог бы поговорить о бизнесе, если бы имел хорошую поддержку, — пояснил Клейн. — У вас есть замороженные вклады на паях с Мандрой. Если вы попытаетесь качать права, вас засадят в кутузку, в самую надежную, и будут попугивать всякими бумажками.
  Фред Стивене ввернул реплику:
  — Вы чего-то там трепались о десяти тысячах…
  — Закройся, Фред, — перебил его Шилд, — и не открывайся. Мы не понимаем, мистер Клейн, о чем вы говорите.
  — Для ясности рассмотрим один случай, — сказал Терри. — Возьмем, например, эту Рентон. Из двадцати тысяч, которые она заплатила Мандре за прикрытие дела, на вашу долю приходится по меньшей мере десять. Она отдала деньги на прошлой неделе. Могу сообщить о другом случае, тут приход составил пятнадцать тысяч.
  Терри достал из кармана сработанный из слоновой кости портсигар и выставил его так, чтобы Шилд и Стивене не успели обменяться взглядами поверх его головы. Терри выбрал сигарету и зажег спичку.
  Стивене вскочил со своего кресла и пробасил:
  — Послушай, парень, о чем ты тут толкуешь? Шилд пытался говорить по-прежнему спокойным, размеренным голосом, в котором тем не менее угадывалось изумление.
  — Никаких двадцати тысяч не было, — решительно заявил он.
  — Извините, оплошал, — вежливо хохотнул Терри.
  — Откуда вам известно, что она отцепила двадцать кусков? — спросил Стивене.
  — Так мы не договоримся, — прислонясь спиной к эмалированной спинке кровати и пуская колечко дыма, отрезал Терри.
  Фред Стивене, сбиваясь на скороговорку, забубнил:
  — Послушай, Билли, если этот парень знает про Мандру, и про Рентон, и про дока Седлера, мы мало выиграем, если будем держать язык за зубами, и если дамочка Рентон выложила двадцать кусков, то или Мандра облапошил Седлера, или Седлер нас за нос водит.
  Обращаясь к Терри, Шилд задумчиво произнес:
  — А ты тут какой интерес имеешь?
  — Я деловой человек.
  — Деловой — это про великого Моргана. Что предлагаешь?
  — Мне кажется, ребята, кто-то греет на вас руки. Я бы защитил ваши интересы и прошу за это ровно половину от вашего дохода.
  — Ну сказанул — половину! — взорвался Стивене. — Боже праведный, ну точно — деловой!
  — Полбуханки лучше, чем ни ломтя, — нашелся Терри.
  Стивене угрожающе пробасил:
  — Да, но наша хлебница не пуста. Мы еще можем снимать жатву.
  — Не получится, если не знаете даже, где хлеб лежит.
  — Чего-чего, а уж это в момент разведаем. Терри разразился гомерическим хохотом:
  — Валяйте! Сосите леденец с горького конца. Это не составит большого труда. Вы знаете, что произойдет, а? Как только вы подойдете к дому, они решат, что им ой как нужен «чучелко», и тебя отловят, Фред. Ты послужишь, сколько попросят, и хлеба будешь получать ровно столько, сколько положено, — тюремную пайку.
  Стивене сжал губы, облизнул их и мрачно пробубнил:
  — Пока они будут собираться сделать из меня «чучелко», я успею отправить всю команду к…
  — Закройся, Фред, — презрительно бросил Шилд. — Слишком много болтаешь!
  — Нет, — сказал Терри, — никого и никуда ты не отправишь, Фред. И сделано все будет так, что и пикнуть не успеешь. Ветер налетит, откуда его и не ждали. Седлер велит тебе замерзнуть; пообещает достать изворотливого адвоката: срок мотать, дескать, не придется, и ты клюнешь как миленький. А Седлер тем временем капнет на жало какому-нибудь стряпчему, тот будет ублажать тебя: все, мол, друг, на мази, чуть поболеешь, а потом свободен как птичка. И вдруг совсем некстати судья требует пересмотреть твое дело, и срок тебе уже обеспечен. Глаза Шилда нервно сузились.
  — Послушай, господин Мистер, — сказал он, — разговор окончен.
  — Пусть так, — согласился Терри, — а как насчет покупки?
  — И покупать охоты нет.
  — Говори за себя, Билли, — возмутился Стивене. — Я готов поторговаться.
  — Нет, — отрезал Шилд, — а с тобой попозже потолкуем, есть о чем, Фред. А теперь послушай, Клейн, в «Катлер-Билдинг» есть адвокат по имени Маркер. Пойди к нему и выложи ему свои предложения. Выложи все свои козыри и получишь сполна.
  — Вы хотите, чтобы это я оказался «чучелком»? Ну, даете! Меня-то вы не проведете!
  — Да честно тебе говорю — можешь обсудить с ним спокойно, — заверил Шилд. — Для того они и есть, адвокаты. Не расколешься, если малость потолкуешь с адвокатиком. Тебя не убудет. Фред Стивене сказал:
  — Послушай, Билли, зачем запускать Маркера на это дело?
  — Потому что я боюсь этого парня.
  — Если Маркер сядет на колесо, он с него не слезет, — заверил Стивене. — Пусть парень выскажет свое толковое предложение и…
  — Да закройся ты, Фредди! Много базаришь. Удержу нет. Этот жук пахнет сыском. Почем мы знаем, что Рентон отцепила двадцать кусков? Почем мы знаем, что это не приманка, чтобы мы раскололись? А если даже он и не соврал, всякое ведь может быть, и тебе, Фредди, самое время закрыть фонтан. Баста!
  Терри зашелся язвительным смешком.
  — Разумеется, Рентон заплатила двадцать кусков. И еще тьма народу заплатила солидные суммы. И все это были лишь первые взносы. Вы что думали — Мандра делает всю эту игру за цыплячью ножку? Ну да, конечно, вы такие умники, вас этот посредник водить за нос не мог, точно? Взять, к примеру, госпожу Рентон. Ей ведь спуску не давали, верно? Разумеется, не давали. Седлер привел ее к вам, она посмотрела на вас, бедолажек, и ушла, запуганная до смерти. Она заплатила Мандре двадцать кусков, только чтобы замять эту историю. И потом заплатила еще Седлеру, чтобы быть уверенной, что вы обеспечены самым лучшим медицинским обслуживанием, на какое только способны деньги. И готова была платить и впредь. Седлер сказал ей, что в Европе есть такие хирурги, которые разработали, мол, новый способ — он как раз подходит для такой травмы и…
  — Ну, ты видишь, Билл, с парнем все в порядке! — воскликнул Фред Стивене. — Ты же знаешь эту систему Седлера…
  — Закройся, — чуть не задохнулся Шилд. — Не просекаешь игры? Он же водит нас за нос, дурак! Сыскарь он чистый. Седлер привел его как клиента. Вспомни, как стучал док в дверь, и этот парень стучал потом точно так же, когда вернулся. Конечно, он все знает о системе Седлера, потому что тот сам выложил ему все как на блюдечке. А теперь посиди молча, я сам разберусь с ним!
  Стивене помедлил, рассматривая Клейна с хмурой сосредоточенностью, потом нехотя пошел назад, к своему креслу.
  Шилд сказал:
  — Вали-ка ты к Маркеру, лапочка!
  — Да не хочу я ни к какому Маркеру.
  — Зато мы хотим.
  — Я действую сам по себе, — сказал Клейн. — Если мне придется запустить на это дело какого-то там стряпчего, это уже не игра. Теперь я мог бы мирно поговорить с вами и составить маленькое соглашеньице. Вы — чтоб не катались на мне, а я — чтоб, соответственно, на вас, потому что все мы, ребята, будем сидеть в одной лодке. Стоит мне сейчас пойти к адвокату, как он тут же…
  — Гуляй к Маркеру, — перебил его Шилд, — разговор закончен.
  — Ладно, может, еще послушаешь чуток, а?
  — Все, поезд ушел. Терри рассмеялся:
  — А послушать все-таки придется. Ты…
  Стивене поднялся на ноги, подскочил к Клейну кошачьим прыжком. Его огромная лапища ухватила Клейна за плечо, и сильные пальцы стали сжимать его, точно клещи.
  — Слушай, парень, — произнес Стивене, — я для тебя сам по себе. Я думаю, ты в порядке. Что ты толкуешь, похоже на здравое рассуждение. Но то, что говорит Билли, кажется мне еще более здравым. Ты пойдешь говорить с Маркером. И немедленно!
  — Но, — возразил Терри, — неужели вы не соображаете, как глупо поступаете, сажая на хвост адвоката в…
  Ногти, казалось, прорезали ткань одежды, кожу, впились в мускулы и, наконец, в кость.
  — Бери ноги в руки и топай отсюда подобру-поздорову! — взвился Стивене.
  Терри уяснил значение растущей подозрительности в его сверкающих серых глазах, тряхнул плечами, встал и беззаботно сказал:
  — Ладно, мальчики, даю вам несколько дней на размышление.
  — Слушай, — хмуро пообещал Стивене, — если вздумаешь сесть на хвост…
  — Закройся, Фред, — осадил его Шилд. — Он в курсе наших дел. Выпроводи его.
  Фред Стивене вытолкал Клейна в коридор.
  — Приятель, — посоветовал он, — иди отсюда и к соседям не заглядывай. Если знаешь свою выгоду, значит, сходишь к Бену Маркеру. Мы ему доверяем, и тебе лучше послушаться доброго совета.
  Клейн любезно улыбнулся. Освободившись от клещей Стивенса, он пошел по коридору, потом остановился на несколько секунд, чтобы сказать на прощание:
  — Пососешь раз леденец, будешь сосать его всю жизнь. Подумай над этим, Фред.
  — Валяй, валяй к Маркеру, — наставительно повторил Стивене, шагнул назад в комнату и хлопнул дверью.
  Клейн не спеша прошел по коридору, спустился по лестнице и ступил в вечерний туман. На улице он ускорил шаг. Дойдя до бульвара, подозвал свое такси, доехал на нем до перекрестка, на углу которого стоял жилой дом, и сказал шоферу:
  — Остановись, пожалуйста, вон там, у тротуара, и жди. Выключи фары, но мотор не выключай. Следи за мной. Когда подниму правую руку, подъедешь и заберешь меня. У меня еще есть для тебя работа на сегодня, и я хотел бы быть уверенным в том, что машина в моем распоряжении.
  — Хорошо, приятель, — складывая вчетверо два однодолларовых банкнота, врученные ему Терри, ответил шофер. — Будем работать.
  Терри вернулся на угол и ждал ровно столько, сколько необходимо, чтобы успеть выкурить три сигареты кряду. По истечении этого времени он заметил, как из подъезда меблированного дома вышли две фигуры. Истощенный Билл Шилд, голову которого все еще поддерживала обитая кожей подпорка, перебирал ногами с такой быстротой, что Фред Стивене с его могучим торсом атлета едва-едва поспевал за ним.
  Они миновали перекресток, и Терри собрался было подать сигнал своему таксисту, когда Стивене внезапно повернул голову в сторону такси. Он что-то сказал своему попутчику, засунул пальцы в рот и громко свистнул. Когда таксист не отреагировал на этот сигнал, Стивене перебежал через перекресток и пошел дальше по улице. Клейн отпрянул в тень. Он слышал приглушенные голоса Стивенса и таксиста, потом Стивене побежал назад посоветоваться с Шилдом и что-то возбужденно говорил ему. Внезапно оба они развернулись и направились к дому. По тому, как часто стучали об асфальт башмаки Шилда, можно было заключить, что они очень спешили.
  Когда дверь подъезда захлопнулась за ними, Терри перешел на другую сторону к ожидавшему его такси.
  — Что случилось?
  — Да он хотел нанять меня, а я ему объяснил, что не могу его взять, потому что уже занят. Он спросил, что за заказ я принял и куда поеду, раз уж тут стою с работающим мотором, я ему объяснил, что это мое дело, его не касается. Тогда он спросил: может, я вожу молодого, крепкого такого парня в сером костюме?.. И описал вас, ну просто один к одному!
  — И что вы сказали ему в ответ?
  — А я ему сказал — нет, я вожу старую даму в очках, но, похоже, она его не заинтересовала. Злобно так посмотрел, но не ругался, потом перебежал на ту сторону перекрестка и вместе с инвалидом поспешил в дом.
  — Это я видел, — сказал Терри. Он открыл дверцу, сел в машину и назвал шоферу адрес своего дома.
  — Так вы что, не хотите, чтобы я за ними поехал? — спросил водитель.
  Терри покачал головой. Его величество случай, проявив свой капризный характер, уже всполошил пчел и загнал их в дом, откуда они вылетят снова лишь после тщательной разведки.
  Терри, однако, посеял семена раздора между участниками преступного сговора, и семена эти рано или поздно прорастут из недр взаимной подозрительности и заплодоносят поступками. Пока еще неизвестно, удастся ли ему воспользоваться той передышкой, которую так неожиданно предоставил ему случай.
  — Нет, — сказал он таксисту, — оставим слежку.
  Глава 7
  Терри Клейн с удовлетворением отметил, что грузовичок, который все это время стоял около его дома, наконец исчез. В холле его ждала Соу Ха.
  — Вы здесь давно? — осторожно поинтересовался он.
  — Не очень. А почему вы спрашиваете?
  — За моей квартирой следили полицейские, — сказал он озабоченно.
  Она весело рассмеялась.
  — Это те, что ли, которые сидели в грузовичке, припаркованном около вашего дома? Я подождала на другой стороне улицы, пока они не уехали.
  — А как вы узнали, что это полицейские?
  — Да никак. Я просто обратила внимание на то, что надписей на кузове нет и что номера не такие, как у обычных грузовых машин. Вот я и подумала, что лучше будет подождать. Ты ведь знаешь, Перворожденный, я принадлежу к расе осторожных людей.
  Она снова засмеялась.
  — А что, Ят Той еще не вернулся? — спросил он.
  — Я звонила, дверь мне никто не открыл. Он ушел куда-нибудь?
  — Его увез человек из грузовичка.
  — Ну тогда он скоро вернется.
  — Почему вы так думаете?
  — Получить информацию от Ят Тоя, все равно что пытаться выжать воду из сухой губки.
  Они вошли в лифт и поднялись на этаж, где располагалась квартира Терри. Терри отпер ключом дверь, включил свет и тотчас обнаружил, что квартиру тщательнейшим образом обыскали полицейские. Свою работу они сделали не то чтобы грубо, но кое-какие незначительные следы все же оставили — Терри сразу заметил, что каменные львы на камине были чуть сдвинуты; огромных размеров бронзовая курильница с изображением трех священных китайских символов была повернута таким образом, что дракон смотрел теперь на север.
  Терри, однако, ни слова не сказал об этом Соу Ха. Указав на кресло, он спросил:
  — Кем предпочитаете быть — китаянкой или американкой?
  Она вопросительно подняла свои тонкие, изящные брови.
  — Иными словами, что предложить вам — чай с тыквенными семечками или виски с содовой?
  — Я предпочитаю быть китаянкой, — сказала она. — И поскольку Ят Тоя нет, чай я приготовлю сама.
  Они прошли в кухню. Клейн достал пачку китайского чая «Лоунг Соу Ча» — «Язык Дракона». Он с серьезным видом открыл пачку и извлек из нее целиковые чайные листья, скрученные в трубочки наподобие сигар и обвязанные шелковыми нитками, поставил чайник на плиту и острым лезвием ножа обрезал шелковые нити. Соу Ха осторожно отделила от одной из трубочек несколько листьев — ровно столько, сколько нужно для того, чтобы заварить чай. Клейн наполнил две маленькие тарелочки тыквенными семечками. Китайские чашки из тонкого фарфора он поставил на чайные блюдца.
  Соу Ха с проворством канарейки клевала семечки и маленькими глотками пила прозрачную золотистую жидкость. Она молчала.
  Терри тоже молчал. Китайским языком он овладел достаточно хорошо и тем не менее прекрасно понимал, что ни он, ни какой-либо другой представитель белой расы не способен в совершенстве овладеть искусством есть сушеные тыквенные семечки, — их необходимо держать за края большим и указательным пальцами и расщеплять легким нажатием зубов. После того как семечко расщеплено и края его раздвинуты, нужно осторожно извлечь языком зернышко. Если кончики пальцев хоть немного влажны, семечко становится скользким, как угорь, и тогда его невозможно удержать. То же самое происходит, если на него слишком сильно или слишком слабо надавить зубами.
  Соу Ха смотрела на Терри оценивающим взглядом.
  — Здорово у вас получается, — одобрила она, нарушив наконец молчание.
  Терри кивнул, выразив тем самым признательность по поводу сделанного ему комплимента, и отпил небольшой глоток.
  — Вы не спросили, почему я пришла к вам, — сказала она.
  — Когда встает солнце, — ответил он на кантонском диалекте, — не спрашивают, почему оно это делает, а просто нежатся в его теплых ласковых лучах.
  Она резким движением отодвинула от себя тарелку с тыквенными семечками и, положив ногу на ногу, сказала:
  — Давайте забудем про всю эту китайскую чушь. Надоело. Лучше бы я предпочла быть американкой и согласилась выпить коктейль.
  — Что ж, еще не поздно, — заметил Терри.
  — Нет, коктейль я не хочу. Чай освежил меня. Давайте не будем играть в прятки.
  — Разве мы играем с вами в прятки?
  — Да, и вы прекрасно об этом знаете сами.
  — Когда же, позвольте спросить, мы затеяли эту игру?
  — Сегодня утром вы разговаривали с моим отцом, но все время смотрели на меня. Вы просто вывели меня из себя. Если бы вы знали, как я разозлилась на вас, когда вы ушли.
  — Прокурор округа, допрашивая меня, поинтересовался, не знаю ли я, что это за китайская девушка наведалась вчера вечером к Джекобу Мандре.
  — Что вы сказали ему?
  — Практически ничего.
  — И вы подозреваете, что этой китайской девушкой была я?
  — Вовсе нет.
  — Однако поведение ваше свидетельствует об обратном.
  — Мне всего-навсего хочется выяснить… Кстати, вы видели Хуаниту после смерти Мандры?
  — Нет, я собиралась… — Она вдруг замешкалась, ее черные, как угольки, глаза беспокойно забегали, прежде чем встретиться с его глазами. — Это была ловушка? — спросила она.
  — Да, Соу Ха, — ответил он. — Это была ловушка. Теперь она даже и не пыталась скрыть свои чувства.
  В глазах ее блеснули слезы:
  — Следовательно, вам придется пожертвовать моей дружбой во имя любви. Я правильно поняла вас?
  — Да нет же, Соу Ха, — задумчиво сказал он. — Вы поняли меня совсем неправильно. Дело в том, что Мандра был убит из моего «слив-гана». Оружие это находится у прокурора округа. Его нашли в подушках кресла, на котором я сидел во время допроса.
  — Прошу учесть, — сказала она шутливо, но невесело, — что я призналась во всем сама, по доброй воле. Сегодня утром вы хотели выведать у меня информацию, но я ничего не сказала вам. Сейчас, когда вы действительно нуждаетесь в моей дружбе, я пришла помочь вам. Я и есть та самая китайская девушка, которая заходила к Джекобу Мандре.
  — Зачем вы к нему заходили?
  — Я хотела предупредить его.
  — О чем?
  — О том, что у него могут быть серьезные неприятности, если он не прекратит заниматься торговлей опиумом.
  — Вы знали о том, что в этом деле он был главной фигурой?
  — Да.
  — А отец ваш знал?
  — Да.
  — Вы узнали об этом от отца?
  Она кивнула головой.
  — Почему вы хотели предупредить Мандру? Вы знали его?
  — Нет, не знала, но я знаю женщину, которую он любил.
  Он ощутил на себе ее сверлящий взгляд и постарался приготовиться к тому, чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице, когда она произнесет имя этой женщины. Он, однако, вдруг осознал всю тщетность своих усилий скрыться от этих пронзающих насквозь глаз, таких темных, что зрачок совершенно слился с радужной оболочкой.
  — Нет, Перворожденный, — сказала она задумчиво, — это не художница.
  — А кто это?
  — Ее зовут Хуанита. Она танцовщица.
  — И это из-за нее вы решили предупредить Мандру о грозящей ему опасности?
  — Да.
  — А почему вы не захотели, чтобы она сама предупредила его?
  — Потому что я не могла найти ее, а дело было очень срочным.
  — Однако с предупреждением вы опоздали?
  — Мой отец ничего не знал об убийстве, пока вы сегодня утром не сообщили ему об этом.
  — Расскажите мне про свою встречу с Мандрой.
  — Я сказала этому негру-телохранителю, что мне срочно надо поговорить с его хозяином, что я подруга Хуаниты. Он впустил меня в квартиру.
  — В котором часу это было?
  Она неожиданно перешла на китайский, и он понял, что ответ на этот вопрос по какой-то непонятной причине потребовал от нее такого умственного напряжения, что речь ее на какое-то мгновение стала механическим отражением мыслительного процесса.
  — Три часа после второго часа Быка, — сказала она на кантонском диалекте.
  — Когда вы вышли из его квартиры?
  — Я пробыла у него минут пятнадцать — двадцать.
  — О чем вы разговаривали?
  — Мандра показался мне умным человеком. Я говорила, он слушал. Он знал, кто я такая. Ему рассказывала обо мне Хуанита.
  — Вы не могли бы отвести меня к Хуаните? Она никак не отреагировала на его вопрос.
  — Когда Мандра разговаривал со мной, в руках у него был «слив-ган». Он спросил, не знаю ли я какого-нибудь китайского мастера, который мог бы сделать копию с этого оружия так искусно, чтобы невозможно было распознать подделку. Когда я взяла в руки «слив-ган», чтобы рассмотреть его поближе, дверь в соседнюю комнату слегка приоткрылась от сквозняка. Мандра подошел к двери и закрыл ее, но я успела разглядеть, что там было.
  — Что же там было?
  — Там, в той комнате, на кушетке спала художница.
  — Вы о ком говорите — об Альме или о Синтии?
  — Я говорю о той, у которой карие глаза и вздернутый носик, о той, с которой вы обедали в китайском ресторане «Голубой Дракон». Волосы у нее медного цвета, как облака на закате.
  — Это была Синтия, — сказал Терри. — Продолжайте, пожалуйста.
  — Мандра вежливо выслушал меня. Перед тем как я ушла, он обещал, что не будет больше заниматься торговлей опиумом. В нем было что-то такое, что произвело на меня приятное впечатление. Он властный, непорядочный, жестокий, но он не лгал.
  — Соу Ха, — сказал Терри, — мне очень нужно увидеть эту женщину, Хуаниту, и поговорить с ней.
  В глазах ее мелькнуло что-то, и он понял, что его просьба больно задела ее.
  — Вы сделали бы для меня столько же, сколько делаете теперь для художницы? — спросила она.
  Он приблизился к ней.
  — Не исключено, Вышитое Сияние, что именно теперь для вас я делаю столько же, сколько и для нее. Она вопросительно подняла брови.
  — Когда прокурор округа выслушает ваш рассказ, — пояснил Терри, — а рано или поздно он непременно его выслушает, он придет к выводу, что последними видели Мандру в живых два человека: американка и китаянка. Мандру убили китайским оружием.
  — Вы хотите сказать, что Мандру убила либо художница, либо я?
  — Я говорю лишь о том, к какому выводу может прийти прокурор.
  Лицо ее было совершенно непроницаемым. Без всякого выражения она произнесла:
  — А если бы это я убила Мандру и спасти художницу от обвинения в убийстве можно было бы лишь в том случае, если бы я сама явилась в полицию и призналась в совершенном мною преступлении… Вы попросили бы у меня этой жертвы, Перворожденный?
  Терри пристально посмотрел на нее.
  — Ответьте же мне, — настойчиво потребовала она. — Почему вы задаете этот вопрос?
  — Мать ранит свою душу, чтобы спасти куклу своего ребенка, зная при этом, что спасает всего лишь игрушку, но игрушку, которую любит ее дитя.
  Пытаясь как-то смягчить это горькое замечание, он рассмеялся:
  — Но я ведь не ребенок, вы не мать, а художница — не кукла.
  Не вымолвив ни слова, она подошла к зеркалу, поправила шляпку, достала из сумочки румяна, коснулась ими своих щек и затем кончиком пальца ловко накрасила губы. За все это время она так и не произнесла ни слова. Взглянув напоследок еще раз на себя в зеркало, она повернулась к Терри:
  — Я готова.
  Они отправились на машине Терри. Соу Ха указывала Терри дорогу в лабиринте неотличимых друг от друга улиц, располагавшихся к северу и востоку от Чайнатаун.
  — Поверните направо и остановите машину у тротуара.
  Терри крутанул руль, притормозил и остановился. Соу Ха открыла дверцу и выпрыгнула раньше, чем Терри успел выключить зажигание и фары. Когда он вышел из машины, Соу Ха властно взяла его под руку и сказала:
  — Помните, вы мой друг, всего лишь друг.
  Едва они преодолели два узких лестничных пролета, как вдруг ощутили острый запах чеснока и кислого вина, столь характерный для итальянской и испанской кухни. Запахом этим, казалось, было пропитано все вокруг. Они поднялись на второй этаж, повернули направо и оказались в тускло освещенном коридоре. Квартира, на которую указала Соу Ха, располагалась в самом конце коридора. Они подошли к двери, и Соу Ха тихо постучала.
  Дверь отворилась почти сразу.
  Терри увидел перед собой женщину: глаза ее сумрачно горели — их можно было сравнить с образовавшейся на остывающей лаве коркой, красноватые отблески которой предупреждают о том опасном жаре, что таится под ней. Молодая, с прекрасной фигурой, смуглой кожей и темными волосами, она была похожа на цыганку или, быть может, на испанку или мексиканку. Она не удивилась; молча посмотрела на Соу Ха, потом на Терри, потом снова на Соу Ха.
  — Это мой друг, — объяснила ей Соу Ха. — Я называю его Синг Санг, что по-китайски означает Перворожденный, — так обращаются к учителям. А это, — сказала она, обращаясь к Клейну, — Хуанита…
  — Мандра, — произнесла женщина, когда Соу Ха чуть замешкалась.
  Соу Ха удивленно посмотрела на нее.
  — Да, да, мы были мужем и женой, — с некоторым вызовом сказала женщина. — Мы обвенчались тайно. Теперь я не вижу никакого смысла скрывать это. И поэтому называю себя именем, которое принадлежит мне по закону.
  Представляясь, Терри поклонился, однако его поклон остался без внимания, так как Хуанита лишь мельком посмотрела на него и устремила свой взгляд, в котором отражалось столько скрытых страстей и эмоций, на девушку-китаянку.
  — Я знала, что ты любила его, — сказала Соу Ха совсем просто, без фальши. — Что бы там ни было — это самое главное. Огонь, загорающийся от спички, ничуть не горячей того огня, который зажигает молния.
  — Входите, — пригласила Хуанита.
  Они вошли в освещенную мягким, приглушенным светом квартиру. От этой женщины разливались по комнате мощные волны жизненной энергии — так расходится, наполняя храм, гул от гонга, негромкий, но настойчивый.
  В комнате было очень много предметов, но каждый из них в той или иной мере отражал характер хозяйки. В гостиной, наполненной неярким, пропущенным через розовый шелк абажура светом, было тепло и уютно, в углу горел электрический обогреватель, бросая на пол оранжевые блики.
  Хуанита указала на кресла.
  Соу Ха быстро прошла через всю комнату и села в кресло, в которое собирался сесть Терри Клейн. Терри это несколько озадачило: стараясь, однако, скрыть свое смущение, он подошел к другому креслу и собирался было уже расположиться в нем, как вдруг замер от удивления.
  В углу, прямо на уровне его глаз, позади стола, на котором лежали стопка газет, какие-то безделушки, портсигар и несколько пепельниц, наполненных окурками, к стене была прислонена картина без рамы размером в три фута на два с половиной.
  Фон на самом портрете совершенно сливался с тенями в углу, и было просто невозможно определить, где кончается холст и где начинается тень.
  С холста на Терри смотрел Джекоб Мандра, лицо у него было насмешливое и высокомерное. Однако самым главным в портрете были глаза — глаза, выражавшие циничное недоверие и вместе с тем страстную жажду того, чего он вследствие присущего ему цинизма лишен в своей жизни. Каким-то необъяснимым образом этот портрет от Альмы Рентон попал к женщине, которая выдает себя за вдову Мандры.
  — Ты собираешься заявить о своих правах на наследство? — спокойно спросила Соу Ха.
  В глазах Хуаниты можно было прочесть мрачный вызов.
  — Еще бы: пилюлю я уже проглотила, теперь хочу конфетку.
  — Хочешь предъявить иск?
  — Кому? У него не осталось родственников, завещания тоже нет.
  — Ты уверена насчет родственников?
  — Да. У него было много любовниц, но жена была только одна. — Она выразительным жестом ткнула пальцем себя в грудь и прокричала: — Только одна! Ты слышишь меня, Соу Ха, только одна!
  Соу Ха, которая все это время смотрела на Хуаниту, бросила на Терри многозначительный взгляд.
  — Много любовниц, говоришь? — спросила она.
  — Уйма. Была одна богачка, приходила к нему два раза в неделю, писала его портрет. Что ты! Была кассирша из ресторана, была контролерша из кинотеатра, блондиночка, меня не проведешь, я всех знала — и ту красотку с богатым папашей, шофер которого доставлял ее со всяких там политических сходок прямо в объятия моего Джекоба, и ту девицу, продавщицу сигарет из ночного клуба. Он буквально гипнотизировал женщин, он смеялся над ними, над их слабостями, а женился все-таки на мне!
  Она взглянула на Соу Ха и заговорила невероятно быстро — слова, казалось, сыпались из нее, как горох в пустое ведерко:
  — Знаешь, что привлекало в нем женщин? То, что он был одиноким, и когда они душой и телом отдавались ему, он становился еще более одиноким, на них это действовало подобно чарам, так удав завораживает кролика. Женщины в своем тщеславии склонны считать, что лед мужского одиночества непременно растает в теплоте нежности. Они сами шли к нему! Он же к ним не шел никогда. Я относилась к нему точно так же, как и все остальные. Теперь же я другая. Я была его женой! Теперь я его вдова! Пусть эти любовницы попробуют прийти в суд, пусть попробуют со мной схватиться в открытую. Теперь не ускользнешь через черный ход, чтобы сесть в машину с шофером в ливрее, которая поджидает тебя около подъезда. Теперь уж не отговоришься тем, что пишешь портрет. Теперь им всем придется выйти из укрытия и вступить со мной в открытую схватку.
  Соу Ха даже не кивнула, но по глазам ее можно было заключить, что она все слышала.
  — Кто убил его? — спросила она.
  На лице Хуаниты вдруг отразилось изумление:
  — Как? Я думала, ты знаешь. Его убила любовница, та, что писала портрет. — В ее глазах было столько яда и ненависти, что ими, казалось, в одно мгновение наполнилась комната.
  Соу Ха медленно поднялась с кресла.
  — Наверное, нам лучше уйти и оставить тебя наедине с твоим горем?
  Хуанита горько усмехнулась:
  — Моим горем… Будь он жив, горя было бы куда больше. Он собирался развестись со мной! Я — как мотылек на незажженной лампе — стоит включить ее, как крылышки в одно мгновение сгорают. Но я любила его. Я одна действительно любила его, потому что понимала его. Понимать тех, кого любишь, — это у нас в крови. У кого у нас, спрашиваете? — она хмыкнула. — Никто не знает. Бывают дети без отцов. У меня же нет ни отца, ни матери. Только одна я знаю, какого я роду-племени, так же, как и Джекоб: только он один знал, каких он корней. Она вздохнула и, понизив голос, сказала: — Очень мило с вашей стороны, что вы пришли, но я не могу спокойно разговаривать. Когда-то я любила одного парня. До знакомства со мной он потерял руку в бою. Он рассказывал мне о своих приключениях при свете луны, когда слова с особенной силой проникают в душу. Быть может, оттого, что я была такой молодой, я ужасно злилась на него из-за этих рассказов, но все то, что он говорил тогда, произвело на меня неизгладимое впечатление. Я никогда не забуду этого. И вот теперь со мной происходит то же самое: любимый мой умер, и боль настолько сильна, что я просто не чувствую ее. Но я почувствую ее позже и тогда выброшусь из окна…
  Тебе что, не по себе от моих слов, милая? И этому молодому человеку тоже? Что ж, если так, я об этом совсем не жалею. Вы сами пришли, я вас не приглашала. Я рада вас видеть, но чувства свои подавлять не собираюсь. Я это никогда не делала и делать не буду. Женщина создана для чувств. Я знаю, что представительницы твоего народа говорят о терпении, о смирении и покорности, тогда как в вас самих чувства так и бурлят, вроде кипящей воды под крышкой чайника.
  Соу Ха перехватила взгляд Терри и кивнула головой. Уходя, она протянула руку Хуаните:
  — До свидания!
  Хуанита обняла китаянку, прижала ее к себе, потом отступила назад и устало махнула рукой.
  — Приходите еще, — пригласила она, — и если увидите, что окно разбито, ищите меня внизу во дворе.
  Дверь за ними захлопнулась, они стали спускаться по лестнице.
  Соу Ха повернулась к Терри.
  — Вы видели портрет? — спросила она почти шепотом.
  Терри Клейн мрачно кивнул.
  Глава 8
  Терри Клейн свернул на Гранд-авеню и сбавил скорость до десяти миль в час. Соу Ха, сидевшая рядом с ним, смотрела прямо перед собой сквозь ветровое стекло, взгляд ее ничего не выражал. С тех пор, как они покинули квартиру Хуаниты Мандры, она не проронила ни слова.
  Терри пытался тщательнейшим образом проанализировать события последнего часа, поэтому он был благодарен Соу Ха за молчание. Это характерно для китайцев, подумал он, она сказала, что имела сказать, и теперь молчит. Девушка его собственной расы наверняка не отказала бы себе в удовольствии высказать свои соображения или забросать его градом вопросов. Соу Ха же укрылась в храме самых сокровенных мыслей, предоставив возможность и ему сделать то же самое.
  Перед ними лежал причудливый, порожденный таинственным смешением Востока и Запада мир — мир Чайнатауна в Сан-Франциско. Китайские иероглифы горели неоновым огнем, в кровавых отблесках которого густой туман, казалось, превращался в вино. В зеркальных витринах, ярко освещенных электрическим светом, красовались тончайшей работы вышивки, выполненные искусными руками при дрожащем пламени стареньких лампадок.
  Терри остановил машину перед одной из этих витрин. Он задумчиво посмотрел на шелковое пестрорядье.
  Его слух тронули нежные звуки голоса Соу Ха:
  — Вы думаете об этой художнице? Не отводя глаз от витрины, он покачал головой и грустно сказал:
  — Знаете, Вышитое Сияние, я думаю об этом мерзком, до предела деформированном мире, где все поставлено с ног на голову, где женщины слепнут за несколько лет от того, что вынуждены сидеть по многу часов при тусклом свете за вышивками, покупаемыми потом людьми, слишком ленивыми даже для того, чтобы заштопать свои продырявившиеся чулки.
  — Таков закон жизни, — заключила она с убежденностью фаталиста.
  — Нет, это не закон жизни, это закон, установленный самим человеком. Это такой порядок вещей, при котором одна ошибка громоздится на другую, — горько возразил Терри, — причем ущербность заложена в нем изначально. И вот когда этот порядок приобретает законченную форму, вдруг выясняется, что в нем нет никакой логики. Все самым невероятным образом запутано, одна ошибка так легко влечет за собой другую, что просто невозможно определить, в чем, собственно, корень зла. Вы понимаете о чем я, Соу Ха? Однажды в Гонконге я видел женщину. Было далеко за полночь. Она сидела на тротуаре и вышивала при тусклом свете уличного фонаря. Рядом на жестком цементе спали две ее дочери. Одной было лет одиннадцать — двенадцать, другой — около девяти. Свет от уличного фонаря был слабым и красноватым. Женщина наклонилась вперед и, напрягая зрение, следила за каждым старательно выводимым стежком. Время от времени она отвлекалась от своего занятия, чтобы грязным рукавом платья вытереть слезы, которые текли у нее из глаз от чрезмерного напряжения. Пройдет всего несколько месяцев, и она ослепнет, подумал я тогда. Быть может, та вышивка, за которую она выручила потом несколько центов, красуется теперь в этой ярко освещенной витрине.
  Теплые пальцы Соу Ха сжали ладонь Терри Клейна.
  — Я рада, Перворожденный, что вы думаете об этом. Женщине в Китае вы не поможете, но попытайтесь помочь своей художнице. Спокойной ночи.
  Она открыла дверцу машины, легко выскользнула наружу и почти тут же была проглочена толпой, которая бесконечным шаркающим потоком текла по узкому тротуару.
  Легкий перестук китайских башмачков, лязгающий звон трамваев, певучие интонации кантонского диалекта, пробивающиеся сквозь журчание включенного мотора… Некоторое время Терри сидел совершенно неподвижно. Затем нажал на ручку переключения передач и отпустил педаль сцепления.
  Убедившись в том, что его никто не преследует, он поехал в мастерскую Веры Мэтьюс.
  Альма Рентон открыла дверь только после того, как он постучал во второй раз и тихо назвал ее по имени. Она устала настолько, что кожа на лице приобрела серый оттенок; чтобы скрыть его, ей пришлось прибегнуть к помощи помады и румян. Но на лице, тронутом печатью столь глубокой усталости, ярко-красные губы и нарумяненные щеки смотрелись смешно и нелепо.
  Радостно вскрикнув, она бросилась к нему в объятия и крепко прижалась к его груди.
  — Терри! Я так рада, что вы вернулись! Время тянулось так медленно, я вся извелась.
  — Вы не отвечали на телефонные звонки, — сказал он.
  — Я боялась, Терри. Я подумала, что, если это звонят Вере, мне придется объяснять, кто я такая и что я здесь делаю, ну а если мне… Я просто не решилась бы… Я не должна никого видеть до тех пор, пока…
  — Пока? — спросил он, когда она в нерешительности замолчала.
  — Пока не придет Синтия.
  — Синтия у прокурора округа.
  — Я знаю. Садитесь, Терри. Там на столе виски, вода, лед. Налейте себе сами, а мне не надо.
  — А может, все-таки выпьете, чтобы взбодриться?
  — Нет, нет, я уже пробовала. Бесполезно.
  — Что, так плохо? — Терри устроился в кресле рядом со столиком и бросил в бокал несколько кусочков льда.
  Положив ногу на подлокотник кресла, она смотрела на Терри, который поверх льда плеснул в бокал совсем немного янтарного цвета жидкости и залил все это шипящей газированной водой из сифона.
  — Терри, а вы, похоже, не очень-то любите спиртное?
  Он вопросительно поднял брови.
  — Бокал для вас как прикрытие, что-то вроде запасного выхода, через который в случае чего можно улизнуть, — сказала она. — Вы вот вроде бы собираетесь сообщить мне что-то очень важное, но в то же время не хотите, чтобы я поняла, насколько это важно. Поэтому сидите, вертите в руках бокал, водите пальцами по его влажной поверхности и делаете какие-то замечания, которые кажутся такими незначительными, и вместе с тем сколько в них смысла и значения.
  — Вы так хорошо меня знаете, Альма?
  — Женщина всегда хорошо знает мужчину, которого любит.
  — Нет, это не так, — задумчиво произнес он. — В том-то все и дело, черт возьми.
  Он хотел сказать еще что-то, но она жестом остановила его:
  — Нам предстоит уладить еще кое-что, Терри, но не будем говорить об этом сейчас. Сейчас не будем, так что не бойтесь.
  — «Не бойтесь». — Он нахмурился и стал водить кончиками пальцев по влажной поверхности бокала, потом вдруг спохватился, резко одернул себя и, взглянув на Альму, увидел, как в ее наблюдательных глазах заиграли веселые искорки.
  Она засмеялась приятным грудным смехом:
  — Я поговорю с вами об этом позже. Терри, как вы думаете, с Синтией что-то неладно? Ведь ее держат там уже несколько часов.
  — Выходит, вы знаете, с какого времени она там находится? — Он постарался сделать так, чтобы вопрос его прозвучал совсем обычно.
  — Да, приблизительно.
  — Теперь, Альма, я понимаю: вы с Синтией знали, что за моим домом наблюдают. Когда же вы научили Синтию, что ей говорить, вы отправили ее ко мне, сознавая, что там ее и перехватят.
  Ни один мускул не дрогнул на лице Альмы, но Клейн даже не взглянул в ее сторону. Задумчиво рассматривая пузырьки, быстро поднимающиеся на поверхность жидкости в бокале, он тихим невыразительным голосом произнес:
  — По всей видимости, Синтия тщательно отрепетировала предназначенный для полицейских рассказ. Она покинула квартиру Мандры в два часа ночи, прихватив с собой портрет. Чтобы подтвердить свое алиби, ей придется предъявить этот портрет полиции. Интересно, почему она не оставила его там, где полицейские смогли бы его легко обнаружить?
  — Но она так и сделала, — озадаченно сказала Альма.
  — Где же она его оставила?
  — Портрет находится в моей квартире.
  — В вашей квартире?
  — Да.
  — Вы в этом уверены?
  — Ну конечно.
  — Каким же образом он был доставлен туда?
  — На такси, глупый.
  — В таком случае рано или поздно полиции удастся доказать вашу причастность к этому делу.
  — Нет, они не смогут этого сделать. Просто не смогут.
  — Почему не смогут?
  — Потому что портрет был доставлен в мою квартиру не просто так.
  Терри не отрываясь смотрел на бокал. Голос у него был совершенно бесстрастный.
  — Расскажите мне все по порядку, — попросил он.
  — Да тут и рассказывать нечего. Портрет находится в моей квартире. То есть он там был. Я полагаю, что теперь он в полицейском участке. Синтия расскажет все полицейским; если они еще не забрали портрет, то заберут. Потом они проверят ее алиби. На лестнице ее видел молодой художник. Они попросят его опознать ее. Если он человек честный, то подтвердит, что Синтия и есть та самая женщина, которую он встретил на лестнице, на этом все и кончится. Мандру убили около трех часов, а Синтия вышла из его квартиры в два.
  — Какую роль во всем этом сыграл Леверинг? — резко спросил Терри.
  — Никакой роли он не сыграл. Он просто поступил как друг.
  — Почему вы так уверены в том, что полиция не выйдет через этот портрет на вас?
  — Потому что это невозможно.
  — А что скажет Синтия, если у нее спросят, почему портрет оказался в вашей квартире?
  — Это совсем просто объяснить. Она привезла портрет ко мне, чтобы похвалиться им. Она хотела показать мне его… попросила, чтобы я на нем кое-что поправила.
  — И оставила его у вас?
  — Ну да, на время.
  Пальцы Терри вновь заскользили по стеклу бокала. Сегодня рано утром полицейские произвели обыск в вашей квартире. Они обнаружили, что вы там не ночевали. Кроме того, они наверняка заметили, что портрета Мандры в квартире нет. Они хотят допросить вас, потому и наблюдают за моей квартирой с самого раннего утра. Полицейские обязательно выяснят, когда и кем был доставлен к вам портрет.
  Она быстро, судорожно вдохнула воздух.
  — Вы обо всем этом не подумали? — спросил Терри. Она покачала головой, взгляд у нее был, как у затравленного зверя.
  — Это как раз то, чего я боялся. А теперь расскажите, каким образом туда попала картина?
  Мы сняли с подрамника холст, скатали его. Джордж спрятал его под пальто. Я дала ему ключ от моей квартиры. Он отправился туда, нашел свободный подрамник, прикрепил к нему портрет Мандры и незаметно удалился.
  Терри покачал головой.
  — Леверинг был сегодня у прокурора округа.
  — Я знаю, Терри. Но они почти сразу же его отпустили. Он не пробыл там и пятнадцати минут.
  — Вы с ним после этого разговаривали?
  — Да.
  — Каким образом вы связались?
  — По телефону. Я звонила ему два или три раза. Когда он наконец поднял трубку, я спросила, где он был. Он все мне рассказал. Я попросила его приехать ко мне, но перед этим убедиться, что за ним никто не следит. Потом я отдала ему портрет и сказала, что ему нужно сделать с этим портретом.
  Терри медленно произнес:
  — Я не доверяю Леверингу. Альма горько заметила:
  — Я знаю. Но это несправедливо. Он так предан Синтии и мне, он мог бы стать и вашим другом, если бы вы этого захотели.
  Терри покачал головой.
  — Боюсь, что кто-то здорово подвел вас.
  — Что вы имеете в виду, Терри?
  — Не далее как час назад я видел этот портрет в квартире женщины, которая называет себя вдовой Мандры, которая ненавидит вас с Синтией и утверждает, что Джекоба Мандру убила Синтия.
  Альма встала с кресла медленно, как приговоренный к смерти заключенный, который слышит звук шагов приближающегося к его камере палача.
  — Терри! — воскликнула она.
  Она подошла к нему, упала вдруг на колени и обвила руками его ноги.
  — Терри, я боюсь! — воскликнула она.
  Он с понимающим видом кивнул. Он не пытался утешить ее словами, в слова они оба не верили.
  — Давайте попробуем разобраться, что же все-таки произошло, — предложил он. — Есть две возможности. Либо Леверинг где-то допустил ошибку, либо полицейские обнаружили портрет и передали его вдове Мандры.
  — Спасибо, Терри, хотя бы за то, что вы не подозреваете Леверинга в умышленном обмане.
  Некоторое время они сидели в задумчивом молчании.
  — Если Леверинг действительно сделал что-то не так, скоро сюда нагрянет полиция, — сказал он. — Вы готовы к такому обороту, Альма?
  — Да, я готова, если это коснется лишь меня. Меня беспокоит только Синтия. Мне все равно. Я боюсь за Синтию. Она ведь еще совсем ребенок, Терри.
  — Нет, Альма, — медленно растягивая слова, произнес Терри. — Она не ребенок. Она женщина. Она всего на три года младше вас.
  — Знаю, Терри. Может, вы и правы. И все же она ребенок. Жизнь еще по-настоящему не коснулась ее.
  — Не нужно пытаться ограждать Синтию от жизни. Это бессмысленно, — серьезно заметил Терри.
  Она подняла на него глаза.
  — Терри, меня жизнь потрепала, и я не хочу, чтобы она потрепала и Синтию.
  — И как она вас потрепала, Альма?
  — Не могу объяснить. Мне кажется, что такие вещи вообще невозможно объяснить. С жизнью невозможно схватиться в открытую. Просто невозможно. Жизнь сводит на нет все твои попытки защититься, она действует, как ржа, которая медленно, но верно разрушает железо, и вот в один прекрасный миг ты вдруг понимаешь, что схватка эта тобою проиграна, а ты даже и не подозреваешь, что она вообще была.
  Он покачал головой и кончиками пальцев нежно потрепал волосы у нее на виске.
  — Возможно, цена, которую вы заплатили за успех, оказалась слишком высокой.
  — С чего вы это взяли? — спросила она.
  — Тут дело не в вас одной, — сказал он, поглаживая ее волосы. — Это происходит со всеми, кто сосредоточивает свои усилия на стремлении добиться успеха. Видите ли, Альма, жизнь — это тяжкое состязание. Не важно, к какой цели ты стремишься, найдутся миллионы людей, которые будут добиваться того же. Из этих миллионов достаточно высокой одаренностью обладают сотни тысяч. Поэтому дело тут не в таланте, а в умении приспособиться. Победителей отличает готовность жертвовать тем, чем другие жертвовать не могут.
  — Вы хотите сказать, что мне не нужно было бороться, что надо было покориться судьбе?
  — Нет, — возразил он. — Я вовсе не хочу так сказать. Дело тут намного серьезнее. Вопрос в том, какую именно цель вы выбираете.
  Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
  — Терри, расскажите мне об этом. Я хочу знать. Жизнь потрепала меня, она потрепала почти всех моих знакомых, а вот вас пощадила. Я пытаюсь делать все возможное, чтобы она пощадила и Синтию, но у меня, как видите, ничего не получается. Синтия — как котенок, который гоняется по комнате за скомканной бумажкой. Мне бы хотелось сидеть где-нибудь с краешку и наблюдать за ней. Она совсем не думает о последствиях, и мне бы хотелось, чтобы так и оставалось. Знаете, Терри, когда я вижу человека, который только и делает в жизни, что резвится, готова биться об заклад, что за ним есть кто-то, кто принимает на себя все удары, обычно это отец или мать, которые лелеют свое дитя, или сестра, как это у нас с Синтией. Синтия постоянно попадает в переделки, и я постоянно выручаю ее. И вот теперь она попала в такую переделку… Я боюсь, что на этот раз мне не помочь ей.
  — Думаете, дело обстоит так плохо?
  Она кивнула и, положив голову ему на колени, задумалась. Потом попросила:
  — Так расскажите мне, Терри, каким образом вам удалось сохранить непосредственность. Вы отказываетесь серьезно относиться к жизни, и в то же время вы уважаете ее, как уважают сильного соперника. Нельзя сказать, что вы ее недооцениваете, но вы не очень-то и думаете о ней. Вы такой же искатель приключений, как и раньше, до поездки, а может, даже и больше.
  — Наверное, Альма, — задумчиво сказал он, — это вопрос выбора цели. Вы хотели стать известной художницей. Вы хотели, чтобы ваш успех принес вам деньги. Вы включились в трудное состязание. Вы обладаете талантом, граничащим с гениальностью, но ведь и у многих других есть талант. Вы добились своей цели, потому что шли на жертвы. То же самое можно сказать и о молодых врачах, юристах, бизнесменах, в сущности, обо всех, кто принимает участие в этой тяжелой конкурентной борьбе. Я же не жертвовал ничем, потому что не стремился к той цели, к которой стремятся все остальные. Мне трудно объяснить это так, чтобы вы поняли, Альма. Однажды я услышал, что в одной из отдаленных областей Китая есть древний полуразрушенный город, где хранится много золота и драгоценных камней, но попасть туда можно, только став послушником монастыря, расположенного в тех краях. Вот я и стал послушником. Я не собирался чему-либо учиться в этом монастыре. Я думал лишь о том, как добыть драгоценные камни и смыться оттуда.
  — Там действительно были драгоценные камни? — спросила Альма, в ее глазах вспыхнул интерес.
  Он кивнул.
  — И вам удалось раздобыть хоть сколько-нибудь?
  Он отрицательно покачал головой.
  — Почему?
  — Я не знаю, вернее, я знаю, но мне трудно объяснить это. Меня заинтересовала наука о жизни.
  — Которую преподавали в монастыре?
  — Да.
  — Что это за наука, Терри?
  — Она касается как раз того, о чем мы с вами сейчас разговариваем, то есть того, что мы выбираем в качестве меры успеха. Все в жизни относительно. Материальный успех тоже относителен. То действительно великое, что по-настоящему можно желать всем сердцем, доступно лишь избранным. Чтобы войти в этот волшебный круг, надо быть либо удачливым, либо способным обойти своих соперников, заплатив жизни за это более дорогой ценой. Если человек не думает о материальном и стремится лишь к самосовершенствованию, сконцентрировав на этом все свои силы, он вдруг обнаруживает, что у него нет соперников. Борьба происходит не снаружи, а внутри него самого. И вот получается, что успех, которого он добивается в этой борьбе, приводит не только к тому, что в нем растет радость от ощущения своего бытия, но и к тому, что ему, как правило, сопутствует удача и в материальном плане.
  — Ну а что же происходит со мной? — спросила она.
  — Деньги, — продолжал Терри, — это лживый бог. Люди поклоняются ему, а он их предает. Стремясь добыть побольше денег, люди дерутся за них и становятся эгоистичными и надменными. В погоне за материальным благополучием они теряют здоровье и способность радоваться жизни, и вот тогда бог, которого они создали для себя, смеется над ними. Они чувствуют себя так же, как умирающий от голода в пустыне человек, которому предлагают золото вместо еды. Но зачем ему золото, ведь…
  Он замолчал, когда еле слышный звук шагов в коридоре вдруг перерос в угрожающий властный топот.
  — Боюсь, Альма, что полиции все же удалось установить ваше местонахождение, — сказал он почти спокойным голосом.
  Румяна на ее лице ярко вспыхнули, тогда как кожа покрылась мертвенной бледностью.
  — Терри, что мне говорить им? — спросила она шепотом.
  Раздался громкий, требовательный стук в дверь. Терри обнял Альму за талию и бодрым веселым тоном посоветовал:
  — Не говорите ничего, но постарайтесь быть при этом как можно более болтливой.
  Когда в дверь забарабанили с новой силой, ее дрожащие губы приблизились к его губам и жадно прильнули к ним.
  — Сейчас открою! — крикнул Терри. Быстрым движением он еще раз прижал к себе Альму, направился к двери и, отворив ее, увидел перед собой инспектора Мэллоу в сопровождении двух полицейских в штатском.
  — Батюшки, кого я вижу! — воскликнул Мэллоу, в его голосе прозвучало плохо скрытое раздражение. — Что-то слишком часто мы с вами стали встречаться.
  — Проходите, — пригласил их Терри. — Там на столике лед, виски, содовая. Альма, будьте добры, принесите бокалы… вы, кажется, не знакомы. Мисс Рентон, позвольте представить вам инспектора Мэллоу.
  Рука Мэллоу потянулась к краю шляпы. Сняв ее, он произнес:
  — Очень приятно. Проходите, ребята, — обратился он к полицейским в штатском.
  — Возможно, инспектор, вас интересует, каким образом я оказался здесь в обществе мисс Рентон? — спросил Терри.
  — Нет, нет, Клейн, — сказал инспектор непринужденно. — Меня лично это совсем не интересует. Но вот прокурор может поинтересоваться. В вопросах, касающихся дел, он человек весьма скрупулезный. Разве он не сказал вам, что желает видеть мисс Рентон, что дома ее нет, что она не ночевала в своей квартире? Вы, если я не ошибаюсь, ответили, что не имеете ни малейшего представления о ее местонахождении…
  — Между прочим, — мягко оборвал его Терри, — именно слова прокурора и навели меня на мысль о том, что мисс Рентон находится здесь. Зная, что ее нет ни в одном из тех мест, которые она обычно посещает, я вспомнил, что Вера Мэтьюс на время уехала из города, и подумал, что она, по всей видимости, попросила Альму наведываться к ней в мастерскую присмотреть за растениями, и вообще. Ну, и Альма, конечно, — ведь она художница, а в этой мастерской есть все, что необходимо ей для работы, — решила предаться здесь творчеству. Видите ли, Альма пользуется успехом и популярностью, а такого рода сочетание мешает творческому процессу. Вот Альма и решила воспользоваться возможностью уединиться. Утренних газет она не читала, поэтому о смерти Мандры ничего не знала и не предполагала, что ее ищет полиция. Когда я сообщил ей о случившемся и сказал, что ее разыскивает прокурор округа, для нее это было как гром среди ясного неба. В тот момент, когда вы постучали в дверь, она как раз собиралась звонить ему…
  — По-моему, мисс Рентон и сама прекрасно владеет английским языком, — резко оборвал Клейна Мэллоу; маска добродушия на его лице треснула под напором нарастающего раздражения.
  — Однако… — начал Терри.
  — Поэтому, — вновь оборвал его Мэллоу, — мы можем обойтись без переводчика. Сожалею, Клейн, что прервал вашу беседу тет-а-тет, но прокурор всегда очень четко определяет свои желания, в данный момент он желает поговорить с мисс Рентон. Будет лучше, если на этот раз мы откажемся от приятного общения с вами. Так что, пока.
  Он кивнул одному из своих людей, тот открыл дверь, чтобы пропустить Терри.
  Терри взял шляпу и сказал с видом, исполненным достоинства:
  — Я все понимаю, инспектор, но уверяю вас — мисс Рентон нечего скрывать. Как вы знаете, портрет Мандры написала Синтия, и вполне естественно, что…
  Инспектор Мэллоу хлопнул Терри по плечу тяжелой рукой. Им вновь овладело добродушное настроение. Слова Терри потонули в рокочущем голосе инспектора:
  — Ну что вы, что вы, Клейн, дорогой мой! Нет причин волноваться. Мисс Рентон вне всяких подозрений. Прокурор всего-навсего хочет задать ей несколько вопросов. Не надо ничего объяснять, потому что и объяснять-то нечего.
  Движением руки инспектор Мэллоу развернул Терри и подтолкнул его широким массивным плечом к двери.
  — Очень сожалею, что мне пришлось прервать вашу беседу, но дело есть дело. Вы сможете поговорить с мисс Рентон в любой момент, но только после того, как с ней побеседует прокурор. А теперь он ждет ее, и нам бы не хотелось заставлять его ждать.
  Терри почувствовал, как его выталкивают в коридор. Он успел обернуться, чтобы ободряющей улыбкой попрощаться с Альмой. Один из полицейских загородил собой дверной проем и потянулся к ручке двери. Сквозь шум закрывающейся двери до ушей Терри донесся голос инспектора Мэллоу:
  — Когда прокурор приказал мне доставить вас к нему, мисс Рентон, первое, что я сказал, как жаль все-таки…
  Дверь хлопнула, лишив Терри возможности услышать конец фразы.
  Глава 9
  Отъехав кварталов шесть от дома, в котором располагалась мастерская Веры Мэтьюс, Терри остановил машину и приглушил мотор.
  В его мозгу прыгали и мелькали разрозненные фрагменты информации, подобно разломанному изображению на экране, когда пленка неожиданно рвется и начинает биться в кинопроекторе. Требовалось время, чтобы сопоставить все эти не связанные между собой впечатления.
  Мотор тихо урчал. Терри устремил свой взгляд на освещенный спидометр и постарался сконцентрировать все внимание на известных ему фактах.
  Подобно охотящемуся за форелью рыболову, который осторожно и терпеливо распутывает леску, Терри мысленно начал выстраивать цепочку происшедших за день событий и вдруг понял, что в ней не хватает какого-то очень важного звена.
  Синтия Рентон написала портрет Мандры. Сделать это заставили Синтию шантаж, которому подвергал ее Мандра, и почти гипнотическое воздействие, которое он на нее оказывал. Но в какой-то момент, вероятно, Синтия почувствовала, что зависимость от Мандры стала тяготить ее, и попыталась освободиться.
  Момент этот, по-видимому, пришелся на два часа ночи, когда Синтия взяла портрет и покинула квартиру Мандры, что, несомненно, привело его в ярость. Ее вроде бы видели на лестничной площадке… но действительно ли видели именно ее? Свидетель утверждает, что видел какую-то женщину с портретом. Портрет достаточно впечатляющий, и нет ничего странного в том, что Синтия решила показать его Альме.
  Но зачем Альме заканчивать работу Синтии? Художник с такой, как у Синтии, индивидуальностью вряд ли позволит кому-нибудь вмешиваться в свое творчество.
  Кроме того, надо еще разобраться в «перемещениях» портрета в пространстве.
  Альма попросила Леверинга отнести портрет к ней домой. Однако каким-то образом портрет оказался в квартире Хуаниты Мандры. Может, сам Леверинг доставил его туда? А может, полиция, обнаружив портрет в квартире Альмы, передала его вдове? Первый вариант предполагает связь между Леверингом и вдовой убитого; вторая версия показывает, что Хуанита и Мэллоу — одна компания. А может…
  В голове Клейна вдруг мелькнула неприятная мысль. Он нахмурился в растерянности, его рука дернулась к ключу зажигания.
  Теперь он ясно сознавал, как важно выяснить, кто убил Мандру. Рассказ Синтии, возможно, и позволит ей сделать короткую передышку, но вряд ли поможет выпутаться из сложившейся ситуации. Клейн несся сквозь поток машин с какой-то яростной настойчивостью, которую другие водители инстинктивно ощущали в нем, уступая ему дорогу на перекрестках. Наконец он остановился у своего дома. В сотне футов от него Клейн увидел принадлежащий Синтии двухместный автомобиль с открывающимся верхом. Когда он ступил на асфальт, раздался короткий автомобильный гудок.
  Кивнув, Терри дал понять, что услышал сигнал, однако к машине подошел не сразу. Он двинулся было к своему дому, потом, как будто вспомнив о чем-то, развернулся и быстро устремился обратно к своей машине, и только после этого направился к автомобилю, в котором сидела Синтия. Распахнув дверцу, он увидел ее вздернутый носик, расплывшиеся в улыбке губы, сияющие глаза.
  — Привет, Филин, — сказала она.
  — Давай покричим вместе.
  — Зачем это? — спросил он.
  — А затем, — пояснила она весело, — что теперь все позади и можно покричать.
  Он осторожно посмотрел по сторонам и спросил:
  — За тобой никто не следил?
  Она отрицательно покачала головой и сказала:
  — Нужна я им! Да они поспешили отделаться от меня, как от чумы.
  Бросив на нее долгий задумчивый взгляд, он произнес:
  — Ладно, Синтия, вылезай. Я хочу поговорить с тобой.
  — Филин, ну не будь же занудой. Мне хочется предаться разгулу.
  Она крутанулась на кожаном сиденье, выставила вперед ноги, правой рукой вцепилась в спинку сиденья, левой — в руль, и сказала:
  — Я вылезаю, Филин, лови меня.
  Она резко рванулась к нему, как бейсболист к зачетному полю — мелькнули ноги, выброшенные вперед как бы для удара.
  Терри увернулся, схватил ее за талию и опустил на тротуар.
  — Слушай, Терри, у меня такие новости… — сообщила она.
  — Не сейчас. И вообще не говори ничего, пока мы не поднимемся ко мне в квартиру. Помни, полицейские могли оставить в холле кого-нибудь из своих. Так что поменьше веселья. Когда будем идти к лифту, постарайся казаться подавленной и взволнованной. Хорошо?
  — Но я не могу, черт побери. Только не сейчас. Сейчас я словно в небесах парю.
  — Делай, что говорю, — жестко сказал Терри. — А то смотри, как бы кто-нибудь тебя с небес на землю не скинул. Ну ладно, пошли.
  Они направились к дому, зашли в него, пересекли холл и остановились у лифта. Незнакомая девушка, сидевшая за пультом с телефонами, окинула их безразличным взглядом. Лифтер, юный филиппинец, кивнул Терри и нажал на кнопку. Лифт плавно скользнул вверх.
  Синтия, которая все пыталась придать своему лицу выражение трагического уныния, вдруг не выдержала и улыбнулась. Когда мальчик-лифтер стал открывать дверь, она разразилась смехом. Она обхватила Терри за талию и вытолкнула в коридор. Мальчик-лифтер ухмыльнулся и закрыл дверь. Лифт бесшумно спустился в холл.
  — Я же говорила тебе, Филин, что не могу быть серьезной. А теперь пойдем, и дай мне что-нибудь выпить. Где Ят Той?
  — Его нет дома.
  — Уж не хочешь ли ты сказать, что у него появилась подружка? — спросила она.
  — Нет, я думаю, он ушел по делу, — сказал Терри, вставляя ключ в замок.
  Синтия легко проскользнула в дверь, сбросила с себя пальто, шляпку и сказала:
  — Как жаль, что он ушел. Я так хотела, чтобы он приготовил мне коктейль из имбирного эля и виски с содовой, такой же вкусный, как и «Том Коллинз». Господи, Филин, как мне хочется выпить, как хочется быть непринужденной! Все это время я была такой вежливой, такой подтянутой, что теперь чувствую себя совершенно изнуренной психически…
  — Они не собираются встретиться с тобой еще раз? — спросил он.
  — Не говори глупостей, Филин. Зачем им встречаться со мной еще раз? Меня отпустили, признали невиновной. Стабби Нэш раздобыл для меня адвоката, который мне даже не понадобился. Они подвергли тщательной проверке мое алиби, и оно выдержало. Мне пришлось быть такой милой маленькой девочкой, что теперь я чувствую себя ужасной лицемеркой. Мне хочется сделать что-нибудь такое необычное. Ну а как обстоит дело с твоим самоконтролем, Терри?
  — Все в порядке, — ответил он, ухмыльнувшись. Она внимательно посмотрела на него.
  — Да, способность контролировать себя — это твоя сильная черта. Может, пара коктейлей сделает тебя более непринужденным. Я хочу посмотреть, что у тебя там внутри. Пора уже мне пробиться сквозь эту твою замкнутость и проверить, не фигурирую ли я в списке женщин, к которым ты решил не притрагиваться. Ты весь такой замкнутый, такой независимый. Женщины этого не любят, хотя именно это и привлекает их к тебе. Но их замыслы коварны, Филин. Это в них от природы. Мы хотим, чтобы вы, мужчины, кипели страстью. Если вы подчиняетесь нашему желанию, мы становимся серьезными, кроткими, добродетельными. Если нет, мы пытаемся разбудить в вас зверя.
  — Ну и что прикажешь делать мне? — поинтересовался Терри.
  — Приготовь коктейли, глупенький.
  Он принес лед, имбирный эль, виски, содовую и смешал два коктейля. Она тут же выпила свой и, протянув Терри пустой бокал, сказала:
  — Ужасные манеры. Не правда ли, Филин? Но мне так нужно расслабиться…
  — Еще не время. Сначала надо выбраться из переделки.
  — Но я уже выбралась из нее! — воскликнула она и, заметив, как он покачал головой, продолжила: — И не шути так гадко. Хватит. На вот, лови.
  Она выбросила вперед ногу. Туфелька, которая слетела с нее, крутанулась в воздухе и пролетела в дюйме от головы Терри.
  Она весело засмеялась, перевернувшись в мягком кресле, освободила другую ногу и резким движением скинула с нее вторую туфельку, которая, ударившись о потолок, с глухим стуком упала на пол.
  Перекинув ноги через покрытый подушечкой подлокотник кресла, она пошевелила пальцами.
  — Предупреждаю тебя, Филин, я собираюсь полностью расслабиться. Приготовь-ка мне еще один коктейль, чтобы я не чувствовала себя такой скованной. Хорошо быть немного навеселе, хотя, конечно, леди не очень-то подобает быть развязной.
  Он улыбнулся, пригубил виски с содовой и сказал:
  — Ты, насколько я понимаю, собираешься себя развязать?
  — Видишь ли, Филин… — Она пошевелила пальцами ног. — Я, по крайней мере, не собираюсь себя связывать. В течение нескольких часов мне пришлось изображать из себя эдакую кроткую юную леди, вот эти часы теперь и сказываются соответствующим образом. Я вот сейчас возьму и придумаю какое-нибудь шуточное стихотворение, которое живо собьет с тебя всю спесь. Правда, пока еще ничего приличного в голову не пришло, но за мной не станется.
  — Ты хочешь сказать, что тебе в голову пришло что-то неприличное? — спросил он.
  — Не будь таким глупым, Филин, я хотела сказать — ничего умного. В конце концов, мне не хотелось бы пугать тебя до смерти первым же пришедшим мне в голову стишком, а с подобного рода стишками, как ты знаешь, дело обстоит именно так. Пытаешься придумать что-нибудь умное, а в голову приходят только…
  — Расскажи мне лучше, какие вопросы задавал тебе прокурор и что ты отвечала на них, — перебил ее Терри. — Расскажи мне и про адвоката.
  Она вздохнула.
  — Они хотели знать все — про меня, про носовой платок, про…
  — Ты призналась в том, что это твой платок?
  — Да, конечно, без всяких колебаний. На них, я думаю, это произвело хорошее впечатление. Спасибо, что ты предупредил меня. Я знала, что они пойдут на какую-нибудь хитрость. Поэтому, когда прокурор театральным жестом достал платок и сурово посмотрел на меня, я взвизгнула и, выхватив у него из рук платок, воскликнула: «Ба, да это же мой!»
  — Они спросили, где ты потеряла его?
  Она кивнула.
  — Я сказала, что не помню. Они спросили, не могла ли я оставить его в квартире Мандры, я сказала, что могла. Потом они стали задавать мне разные вопросы, я и рассказала им все, что они хотели знать.
  — Ты говорила им правду?
  — Я всегда говорю правду, — опустив ресницы, она искоса посмотрела на него, ее губы соблазнительно раскрылись. — Послушай, неужели мы должны говорить об этом сейчас?
  — Ты сказала им о портрете?
  — Да, конечно.
  — Ты им сказала, где он сейчас находится?
  — Я сказала, что портрет у Альмы. Что это я дала его ей. Я хотела знать, что она думает о нем. Кроме того, я попросила, чтобы она его немного подработала.
  Терри взял с подноса бутылку с виски и поставил ее обратно в буфет.
  Она приподняла коленки, подоткнула под них юбку, повернулась в кресле и сказала:
  — Эх ты, старый жадный морж!
  — Боюсь, Синтия, что тебе еще рано праздновать победу. Расскажи об адвокате.
  Она захихикала.
  — У него ужасно длинная шея и ужасно смешная лошадиная морда. Он — как подсолнух на параде. Скажи, Филин, а может подсолнух принимать участие в параде?
  — Как его зовут?
  — Зовут его Ренмор Хоулэнд. Он специалист по уголовным делам. Близкие друзья называют его просто Ренни. Ах, этот Стабби! Только он мог раздобыть такого чудного адвоката! Теперь мы с Хоулэндом близкие друзья. Он сказал, что я могу называть его просто Ренни.
  — Какую роль в этом деле играет Стабби?
  — Никакой, он просто помогает мне.
  — Что еще сказал тебе Хоулэнд?
  — О, он размахивал руками и говорил о хабеас корпус, то и дело вытягивая из воротника свою шею и засовывая ее обратно, он по-отечески похлопал меня по плечу… Сказать по правде, Филин, ему бы следовало быть скаковой лошадью. Он смог бы выигрывать все заезды благодаря одной своей шее, ему не пришлось бы даже покидать линию старта.
  — И несмотря на то, что он угрожал тебе хабеас корпус, они все же отпустили тебя? — спросил Терри.
  Она кивнула.
  — Но к этому времени они уже нашли портрет. — Где?
  — Я не знаю. Думаю, что его передала им Альма. Там был один такой ужасно приятный юноша, который видел, как я спускалась по лестнице в доме Мандры. Зовут его Джек Уинтон, он художник. Он осмотрел меня с ног до головы и сказал, что не уверен, меня ли он видел там на лестнице, зато он хорошо помнит, что у женщины, которая спускалась с портретом Мандры по лестнице, были очень красивые ножки. Я просто влюбилась в него, Филин, после того, как он сказал про ножки. Он дал очень точное описание портрета: мрачный фон, на лицо зловеще падает свет, в глазах вспыхивают холодные искорки. Жуть! Трудно поверить, Филин, что этот человек мертв. Он имел такую власть над людьми и предметами, окружавшими его, что можно было подумать, и смерть ему подвластна.
  Терри пристально посмотрел на нее.
  — Синтия, это не тебя встретил Джек Уинтон на лестнице. Это не ты вынесла портрет из квартиры Мандры. Ты узнала каким-то образом, что этот парень Уинтон видел какую-то женщину, спускавщуюся с портретом по лестнице. Ты решила, что это прекрасная возможность состряпать для себя алиби. Ты знала, что Альма с ее великолепной техникой и скоростью, с какой она работает, может написать вполне сносный портрет всего за несколько часов. Альма заперлась в мастерской Веры Мэтьюс, проработала там всю ночь и закончила портрет, который ты теперь выдаешь за свой.
  Жизнь как бы угасла на лице Синтии, на нем вдруг отчетливо проступила усталость. Она подняла голову и с вызовом сказала:
  — Не смей со мной так разговаривать, Филин. Ренмор Хоулэнд… а, черт, я хотела сказать — Ренни… возбудит против тебя дело о клевете или еще там о чем-нибудь. Он придумает, как это назвать.
  Терри Клейн подошел к ней и обнял ее за плечи.
  — Мне жаль, Синтия. Но вы с Альмой чего-то не додумали. Женщина, у которой сейчас действительно находится написанный тобой портрет, ненавидит вас обеих. И она сделает все, чтобы от твоего алиби остался один пшик.
  Синтия схватила его руку и прижала ее к своей щеке. Горячие слезы смочили тыльную сторону его ладони.
  — Расскажи обо всем по порядку, — попросил он. Она вытерла глаза платком и, как-то истерически рассмеявшись, сказала:
  — Я не собираюсь реветь, Филин. Мне просто нехорошо.
  — Что же произошло?
  — Мандра шантажировал меня.
  — По поводу этого дела с наездом?
  — Да.
  — Он что хотел получить: деньги или портрет?
  — Он хотел получить все: и деньги, и портрет. Если бы ты знал Мандру получше, ты бы не спрашивал.
  — Так что же произошло?
  — По правде говоря, Филин, я не знаю никого, кто был бы столь же безжалостным, как Мандра. Он оказывал на меня какое-то гипнотическое воздействие. Если он желал чего-то, то никто и ничто на этой земле не могло помешать ему удовлетворить свое желание. Он не останавливался ни перед чем, его коварство не знало границ. Он ужасно хотел заполучить этот портрет. Я знала, что только здесь я имею хоть какую-то власть над ним. Прошлой ночью я решила проверить, не блефует ли он, и сказала, что заберу портрет, если это дело с наездом не решится для меня благополучно.
  — Ты знала о том, что шантажировать богатых владельцев автомобилей ему помогал Уильям Шилд?
  — Нет. Шилд — это тот человек, которого я сбила? Значит, это был заранее спланированный шантаж. Я не знала об этом, Филин. Ведь рентген показал, что у этого человека перелом позвоночника. Я должна была…
  — Ты не сбивала его, — прервал ее Терри. — Какой-то акробат перелетел через твою машину, ударив кулаком по капоту. Потом они подставили тебе Шилда. Его и рядом с твоей машиной не было. Все было подстроено.
  Она пристально посмотрела на него и, медленно растягивая слова, произнесла:
  — Ты не обманываешь меня, Филин?
  — Нет, я говорю чистую правду.
  — Теперь я все понимаю. Я сказала Мандре, что все кончено, что я собираюсь пойти к адвокату, что заберу картину. И тогда, Филин, у этого человека хватило наглости подсунуть мне наркотик. Мы пили чай. Я не знаю, что он подмешал в него, но у меня перед глазами все вдруг поплыло. Я встала и ощутила невероятную слабость в коленках. Я схватилась за край стола и вдруг провалилась в черную бездну.
  — Что случилось потом?
  — Когда я проснулась, было около трех часов. У меня невыносимо болела голова. Я прошла в комнату, где некоторое время назад мы с Мандрой пили чай. Он сидел за столом, головой повалившись на руки.
  — Ты видела «слив-ган»?
  — Нет.
  — Подожди, подожди, — перебил ее Терри. — Это очень важно, Синтия. Постарайся поточней воспроизвести в своей памяти, как все выглядело.
  Она закрыла глаза и сказала:
  — Да, да, конечно, как сейчас вижу — скрюченные руки Мандры на столе, на руках покоится голова. Это было ужасно…
  — Он лежал лицом вниз?
  — Нет, его голова была слегка повернута, глаза открыты, как будто смотрят на тебя, такие стеклянные, неживые. Брр! Филин, ты ведь знаешь, как выглядят мертвецы. Не заставляй меня больше говорить об этом.
  — Ты закричала?
  — Не думаю.
  — Что еще было на столе?
  — Подожди, дай-ка вспомнить. На нем лежали какие-то бумаги.
  — Где лежали? Прямо перед Мандрой?
  — Нет. С краю.
  — Ты не помнишь, что это были за бумаги? Письма или?..
  — Нет, не помню.
  — Они лежали стопкой?
  — Нет, их как бы сгребли в кучу на край стола.
  — Как будто Мандра сгреб их, чтобы очистить для чего-то стол?
  — Может, и так, а может, кто-то что-то искал и сгреб их в кучу на край стола, чтобы не касаться тела Мандры.
  — В комнате, кроме Мандры, был еще кто-нибудь?
  — Нет… то есть не думаю. Я, конечно, не заглядывала под стол, в шкаф, в соседние комнаты.
  — Что потом?
  — Мной овладело сумасшедшее желание убраться оттуда как можно скорей. Несмотря на то, что я была страшно напугана, я понимала — ни в коем случае нельзя допустить, чтобы телохранитель увидел меня и смог потом сказать, в котором часу я покинула квартиру. В горле у меня все сжалось: такое ощущение, будто кто-то тебя душит, я с трудом дышала. Со мной это случается. Когда я через голову надеваю платье и оно закрывает мне лицо, я готова разорвать его на кусочки.
  — Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но сейчас меня интересует другое.
  — Ну вот, кроме Мандры, там никого не было. Сам Мандра был мертв. Кто-то убил его, и я не знала, как мне доказать потом, что это сделала не я, мне хотелось, чтобы мое имя никак не было связано с тем, что произошло. Все это было так глупо — слепая паника, которая вдруг овладевает тобой и заставляет бежать, бежать. Я знала о двери в коридор. Я, естественно, подумала о том, что ее можно открыть изнутри. Единственный ключ, которым ее можно открыть снаружи, находился у Мандры. Я отперла дверь и убежала.
  — Который был час?
  — Около трех. Я посмотрела на часы только тогда, когда оказалась в квартире Альмы.
  — Ты закрыла за собой дверь?
  — Нет, я оставила ее открытой.
  — Почему ты ее не закрыла?
  — По правде говоря, Филин, я думала, что закрыла, но, выходит, ошиблась. Я очень смутно помню, как выбиралась оттуда. Помню, что долго мучилась с замком, потом наконец распахнула дверь, выскочила в коридор и побежала вниз по лестнице. По идее, я должна была захлопнуть за собой дверь, но, как видно, не сделала этого.
  — Но ты точно помнишь?
  — Нет. А впрочем, Филин, разве это так важно?
  — Может быть, — сказал он. — Теперь все важно. Ты не обратила внимания, там был портрет, который ты написала?
  — Нет, Филин, я не обратила внимания.
  — Итак, ты бросилась вниз по лестнице. Ты встретила кого-нибудь на своем пути?
  — Нет.
  — Что ты сделала потом?
  — Я забежала в аптеку, которая работает круглосуточно, и позвонила оттуда Альме, чтобы узнать, дома ли она. Она была дома, и не одна — к ней зашел Джордж Леверинг. Я попросила Альму подождать меня. Потом поймала такси и поехала к ней. Я затащила ее в спальню и все ей рассказала. Это она предложила, чтобы мы посвятили в это дело Джорджа, в надежде, что он как-то нам поможет.
  — В котором часу Леверинг пришел к Альме?
  — Не знаю, я не спрашивала.
  — Интересно, и часто он заходит к Альме в столь позднее время?
  — Ему нужны были деньги, — пояснила она. — Ты ведь знаешь Джорджа, деньги могут понадобиться ему в любой момент.
  Терри кивнул:
  — Продолжай, Синтия. Что случилось потом?
  — Потом Джордж сказал, что сбегает на разведку и попытается что-нибудь разузнать. Он велел нам ждать его, вышел на улицу, сел в машину и уехал. Когда он приехал обратно, он рассказал нам, как был обнаружен труп. Какой-то человек вышел на улицу перекусить, возвращаясь домой, он заметил, что дверь, ведущая в квартиру Мандры, приоткрыта. Он заглянул внутрь и увидел тело Мандры. Приехала полиция, вокруг дома собралась целая толпа, не слишком большая из-за позднего часа, однако же достаточно многочисленная, чтобы Леверинг мог лавировать в ней и задавать вопросы, не привлекая к своей особе большого внимания. Он встретил какого-то знакомого журналиста. Как выяснилось, тот журналист и напал на след Джека Уинтона, который видел женщину, спускавшуюся по лестнице с портретом. Когда Джордж узнал об этом, он поспешил вернуться к нам и рассказать, что Уинтон видел эту женщину в два часа ночи, что он, однако, не успел достаточно хорошо разглядеть ее, потому что лицо ее было закрыто портретом. Затем Джордж предложил, чтобы мы сделали копию с портрета и я потом заявила, что это меня Уинтон видел на лестнице в два часа ночи. В моей комнате сохранились наброски и фотографии, которые я сделала с портрета, когда он уже был на две трети закончен. Альма заверила нас, что с помощью этих набросков и фотографий она сможет сделать с портрета достаточно сносную копию к девяти или десяти часам утра. Конечно, это не будет законченное произведение искусства, но ведь и я — художник с незаконченным образованием. Альма, как известно, работает очень быстро. Кстати, это Джордж предложил, чтобы Альма сделала копию и обеспечила мне таким образом прекрасное алиби.
  — А вы подумали о том, что та, другая, женщина в один прекрасный момент может объявиться с настоящим портретом?
  — Да, конечно, мы подумали и о такой возможности, но мы решили, что эта женщина предпочтет оставаться в тени. Мы, естественно, были страшно напуганы, но сама идея показалась нам тогда такой удачной. Ты ведь знаешь Джорджа Леверинга. Он столько раз играл на нечестных скачках, что теперь утверждает, будто в мире нет ничего честного и все можно уладить. Он сказал, что к нашей идее ни с какой стороны не подкопаешься.
  Задумавшись, Терри склонил голову и стал ходить взад и вперед по комнате.
  Вдруг он резко повернулся к Синтии.
  — Если что-нибудь случится, никому ничего не говори. Сиди тихо, пока тебе не дадут возможности поговорить с твоим адвокатом.
  Синтия посмотрела на Терри, в глазах ее отразилась тревога.
  — Я хочу еще немного выпить, Филин. Дома меня ждет Альма, и Стабби торчит в своей машине где-нибудь около моего подъезда. Если бы ты знал, Филин, как мне не хочется видеть Стабби! Он ужасно ревнивый. Он раздобыл для меня адвоката, и теперь я должна быть благодарна ему! Он такой нудный, такой дурак!..
  Да-а, ужасный выдался денек! Филин, дорогой, ты представить себе не можешь, как трудно быть эдаким молодчагой-парнем, не унывать ни при каких обстоятельствах, ни к кому не обращаться за помощью. Альма меня не понимает, Филин. Ей кажется, что я никогда не бываю серьезной. Конечно, она меня любит, но считает своим долгом постоянно опекать меня. Она полагает, что я, как маленькая бабочка, растрачиваю свой талант по мелочам, прожигаю жизнь.
  — Тебе, Синтия, придется немного подождать, прежде чем ты увидишь Альму, — сказал он.
  — Что ты имеешь в виду? — Она выпрямилась в кресле.
  — Инспектор Мэллоу увез ее в участок.
  — Давно?
  — Незадолго до того, как я приехал сюда и мы встретились. Они нашли портрет и увезли его с собой в участок. Этот свидетель, Джек Уинтон, опознал его. Одновременно объявился твой адвокат, и полицейские, приняв во внимание показания Уинтона, решили тебя больше не задерживать. Однако благодаря портрету им все-таки удалось установить, что Альма находится в мастерской Веры Мэтьюс. Они захотели переговорить с ней — так, на общие темы.
  — Филин! — вскрикнула она. — Ты что, хочешь сказать, что нас выдал Джордж Леверинг?.. Да этого просто не может быть! Он не мог так поступить… Конечно, он мог ошибиться где-то… Как ты думаешь, Филин, они будут грубыми с ней?
  — Нет, сейчас нет. Потом.
  — Когда потом?
  — Когда они найдут тот, другой портрет.
  — Но они не должны его найти. Умоляю тебя. Филин, сделай так, чтобы они не нашли его! Ведь можно что-нибудь сделать. Нужно что-нибудь сделать!
  Он вдруг очень пристально посмотрел на нее.
  — Не смотри на меня так, Филин, — сказала она нетерпеливо и неожиданно осознала, что он не слышит ее. Он так напряженно сосредоточился, что жизнь, казалось, угасла на его лице, тогда как вся его умственная энергия собралась в одной, раскаленной добела точке внутренней концентрации.
  Синтия смотрела на него как зачарованная.
  Прошло секунд семь-восемь. Потом он задумчиво произнес:
  — Нет, они не должны найти этот портрет. Если они найдут его, случится непоправимое.
  Он подошел к буфету, достал бутылку с виски и поставил ее обратно на стол.
  — Ну вот, наконец-то, — заметила Синтия. — Это ты молодец — здорово придумал!
  Терри налил в ее бокал немного виски. Она задумчиво посмотрела на янтарного цвета жидкость.
  — Филин, ты что — стараешься меня напоить, да? — спросила она.
  Смешав виски с имбирным элем, он сказал:
  — С какой стати я буду стараться напоить тебя?
  Она захихикала.
  — Вы что это, Терри Клейн, никогда не читали бульварных газет? Там много бывает всяких жутких историй: «Правда, я и представления не имела, где мы оказались, — рассказывала репортеру газеты „Хоусис“ хорошенькая мисс Смит, блондинка девятнадцати лет, — я думала, мы идем в музей, чтобы посмотреть там на какие-то гравюры. Он достал бутылку, наполненную желтоватой жидкостью, и сказал, что это холодный чай. Моя мамочка не позволяет мне пить кофе, а вот против чая она ничего не имеет. Ну я и выпила. Я заметила, что у этого чая какой-то странный вкус, но я не придала этому значения и выпила все. Что было потом — не помню, помню только, как, выбив двери, в квартиру ввалились полицейские».
  Синтия подняла бокал так, чтобы на него упали лучи от лампы.
  — Если у напитка такой цвет, Филин, значит, он ужасно крепкий. Ну ладно — была не была!
  Она залпом осушила бокал, потом с многозначительным видом поставила его на стол перед Терри.
  — Знаешь, Терри, я готова тебе помочь… Скажи мне, Филин, а почему ты хочешь напоить меня? — Она вытянула вперед свои стройные красивые ноги, пошевелила пальчиками и задумчиво сказала: — Терри, я думаю, что пора сделать остановку. Каждый раз, когда я шевелю пальцами, мне кажется, будто что-то шевелится в моем мозгу, и мне хочется смеяться.
  — Ну что ж, — сказал он, — дети тоже смеются, когда шевелят пальчиками на ногах.
  — Ах, какой ты добрый, Филин! Признаться, я думала, ты разозлишься. Знаешь, я все-таки хочу чуть-чуть напиться. Вообще-то я собиралась поставить точку после второго бокала, но уж коли ты решил накачать меня спиртным, я, пожалуй, буду пить до конца: интересно, не попробуешь ли ты воспользоваться этим и… Боюсь, что ты не…
  Она соскользнула с кресла, поднялась на ноги, выставила перед собой руки и сделала вид, что хочет одним указательным пальцем коснуться другого и что это ей никак не удается.
  Он подошел и обнял ее за талию.
  — Кончай ломать комедию, Синтия.
  — И не собираюсь. Мне это доставляет удовольствие. Я живу в мире, в таком ужасно серьезном мире, с такими ужасно серьезными людьми — у всех такие кислые физиономии, все так страдают, мучаются, все такие занятые. А я не хочу жить так, как они, и поэтому они думают, что я ненормальная. Ты наверняка слышал историю о лисе, которому отрубили хвост. Так вот, он хотел, чтобы и все остальные лисы были, как он, — без хвоста. Я думаю, Терри, то же самое можно наблюдать и в нашем мире. Жизнь так прекрасна, а люди запираются в душных кабинетах и переживают по поводу процентов, которыми обложен национальный долг, по поводу высоких цен на бензин или же ломают себе голову над тем, какая политическая партия потратит деньги из государственной казны. Представляешь, Филин, как было бы здорово, если бы власть в стране захватили молодые повесы и стали бы осуществлять контроль над банками и всем остальным. Тогда каждому поневоле пришлось бы быть веселым. Они бы внесли в конституцию такую поправку, которая каждому гражданину вменяла бы в обязанность перед обедом выпивать хотя бы один коктейль.
  Она все еще прилагала неимоверные усилия, чтобы свести вместе указательные пальцы.
  — А теперь, — сказала она, — я больше не буду двигать левым пальцем, и правый сам подползет к нему, как охотник к оленю. Скажи мне, Филин, когда ты был в Китае, тебе не…
  Он привлек ее к себе. Сквозь тонкое платье он ощутил теплоту ее тела, почувствовал, как бьется ее жизненная сила, ее сердце, отказывающееся воспринимать жизнь всерьез. Он обнял ее за плечи и повернул лицом к себе.
  Она подняла голову, и он приблизил свои губы к ее губам.
  Она тихо вскрикнула и прижалась к его груди. Ее рука скользнула к его затылку, пальцы стали нежно перебирать его волосы. Он вдруг прижал ее к себе еще сильнее и оторвал от пола.
  Их трепещущие губы уже готовы были слиться в поцелуе, когда вдруг щелкнул дверной замок.
  Синтия уронила руки, потом уперлась ими в плечи Терри и, оттолкнув его, повернулась лицом к двери.
  На пороге стоял Ят Той.
  — Ят Той, — обратилась она к нему голосом, исполненным притворной торжественности. — В сутках двадцать четыре часа, в неделе семь суток, в году пятьдесят две недели, и ты, располагая такой бездной времени, выбираешь именно этот момент для того, чтобы вставить ключ в дверной замок?
  Может быть, Ят Той и не всегда понимал смысл слов, когда к нему обращались по-английски, но не было случая, чтобы он не смог понять и оценить ситуацию. В данный момент он сделал вид, что вообще ничего не понимает.
  — Не понимай, — сказал он вежливо.
  — «Том Коллинз» понимай?
  — «Том Коллинз» понимай, — подтвердил он, взглядом пытаясь сообщить Терри нечто важное.
  — Я хочу, чтобы хозяин выслушал своего слугу, — сказал он на кантонском диалекте.
  — Не делай этого больше, — запротестовала Синтия. — Это все равно, что перешептываться. В моем присутствии, пожалуйста, не разговаривай со своим хозяином на китайском языке. И вообще, если бы ты не пришел… Аи, ладно!
  Терри направился в дальний конец комнаты. Синтия внимательно следила за ним взглядом.
  Терри подошел поближе к Ят Тою.
  — Сыщики, — сказал Ят Той по-китайски, — много спрашивали о «слив-гане». Они пожелали знать имена людей, которые побывали у хозяина за последние несколько дней.
  — Что ты сказал им? — спросил Терри.
  — Я старый человек. У меня слабое зрение и плохая память. Ты — Милосердный, который, невзирая на дряхлость мою, оставил меня в доме своем, чтобы я служил тебе, чем мог, тогда как я ни на что не годен и разве что способен сидеть в кресле и ждать часа, когда предки мои призовут меня к себе. Конечно, — продолжил Ят Той, — мне удалось вспомнить о мужчине с выцветшими глазами, за которым уже тогда следили сыщики, о сестре художницы, которая сейчас находится здесь и о которой они также знали. Что же касается всех остальных — их моя память не сохранила. Считаю нужным предупредить тебя, хозяин, о том, что они ищут китайскую девушку, с которой ты дружен. У полицейских большие уши, а у людей длинные языки. Может быть, Почтенный желает, чтобы я принес больше льда?
  — Да, — сказал Терри. — И послушай, я собираюсь сделать кое-что, о чем сестра художницы не должна знать. Было бы хорошо, если бы она ненадолго погрузилась в сон.
  Глаза Ят Тоя ничего не выражали.
  — Как долго должна она проспать?
  — Недолго, примерно с час. Может быть, немного той травы, которую ты используешь… — Терри замолчал.
  Ят Той тихо произнес:
  — Сущие пустяки. Будет сделано.
  Он повернулся и, шаркая ногами, вышел из комнаты.
  — Не забудь принести мне «Том Коллинз», Ят Той! — крикнула Синтия ему вслед.
  Терри вернулся к своему креслу. Синтия посмотрела на него и сказала:
  — Послушай, Филин, я выпью еще один коктейль, и все. Ты ведь меня знаешь. Я люблю выпить совсем немного, а потом ставлю точку.
  Он кивнул.
  — Более неподходящего момента Ят Той выбрать просто не мог, чтобы вот так прийти и помешать нам… Филин, а что ты собирался сказать мне, или, может, ты вообще ничего не собирался сказать, и это был всего лишь биологический спазм или… Не надо. Забудем про это. Пытаться вернуть момент, подобный тому, который мы только что пережили, все равно, что пытаться подогреть холодные пирожки. Лучше выбросить их и когда-нибудь, возможно, приготовить новые. — Она задумчиво посмотрела на него. — Филин, мы приготовим когда-нибудь новые пирожки?
  Когда он собрался было сказать что-то, она ткнула в его сторону указательным пальцем и произнесла:
  — Нет, нет, не надо, не отвечай! — Она посмотрела на свой указательный палец и улыбнулась. — Ну как, Филин, тебе понравился тот прием с пальцем? Я научилась ему у Ренмора Хоулэнда, точнее, у Ренни. Хороший прием — заставляет людей глотать слова обратно. Мне знакомо чувство, которое человек при этом испытывает, ведь сегодня днем Ренни испытал свой прием и на мне. Понимаешь, Филин, я не хочу, чтобы ты ответил мне на вопрос, ведь даже в этом есть что-то от попытки подогреть холодные пирожки. Нам лучше… — Она не договорила, взяла сигарету и в молчании закурила.
  Терри смотрел на нее и тоже молчал.
  На пороге появился Ят Той, в руках он держал поднос с бокалами.
  Когда Ят Той протянул им поднос, Синтия механически взяла тот бокал, который стоял ближе к ней.
  — У китайцев, — сказал Терри, — есть такая традиция — последний бокал они пьют «зонтиком». Верно Ят Той?
  Лицо Ят Тоя просияло кроткой улыбкой человека, который любит выпить и поесть с друзьями. Никто ни при каких обстоятельствах не заподозрил бы, что он подсыпал в бокал Синтии Рентон какое-то зелье.
  — Да, — сказал он. — Китайцы говорить «га-ан бей, га-ан бей», поворачивать бокал дном в потолок, бокал выглядеть, как зонтик. Понимать?
  — Га-ан бей, га-ан бей, — произнес Терри и осушил свой бокал.
  Синтия вздохнула:
  — Китайским этикетом меня в тупик не поставить, Филин. Га-ан бей, га-ан бей. — Она сделала глубокий вдох, залпом осушила бокал и поставила его обратно на поднос.
  Ят Той с серьезным видом вынес пустые стаканы из комнаты.
  — Это был последний, Филин, больше не буду, — объявила Синтия. — Знаешь, забавно, как люди по-разному смотрят на мир. Альма сказала бы, что я пустая болтушка, Стабби Нэш — что я делаю из себя посмешище, Ренмор Хоулэнд — черт, никак не могу привыкнуть, что его надо называть просто Ренни, — сказал бы, что я слишком много говорю, а ты… Ты, Филин, понимаешь меня. Поэтому я и не могу позволить себе соглашаться с тобой. Когда девушку переполняют эмоции, она или плачет, или болтает без умолку, или швыряет, что ни попадется ей под руку, тебе больше нравится, когда я болтаю, а не когда плачу или расшвыриваю вещи. Правда, Филин?
  Он кивнул.
  Она улыбнулась ему.
  — Ах ты, старый добрый Филин. Знаешь, я всегда могу положиться на тебя в самом главном, что есть в жизни: я говорю о понимании. Филин, я так неважно чувствую себя сегодня и я так устала бодриться — нет, что-то я не о том. Я нуждаюсь в сильной мужской руке, в мужском плече, к которому я смогла бы прижаться… А, черт, я снова пытаюсь разогреть те холодные пирожки.
  Она как-то робко вздохнула и улыбнулась. Вдруг улыбка на ее лице исчезла. Глаза расширились.
  — Филин! — воскликнула она. — Ты как будто растворяешься. У меня что-то с глазами. Боже, ведь я совсем не пьяная! Случалось и больше выпить, но так я никогда себя не чувствовала… Филин, не покидай меня… Ты так нужен мне. Я…
  Он подошел к ней, поднял ее с кресла на руки, осторожно, как ребенка, которого одолела усталость.
  Своей рукой она обвила его шею. Он ощутил, как ее горячие губы коснулись его щеки, почувствовал ее теплое дыхание у себя на затылке.
  — Ах, Филин. — прошептала она. — Мне так тепло… так уютно… так хорошо…
  Ят Той отворил дверь в спальню.
  — Кровать уже постелить, — сообщил он.
  Терри прошел в спальню, положил Синтию на кровать, накрыл ее легким одеялом, потом, повернувшись к Ят Тою, сказал:
  — Ни при каких обстоятельствах она не должна знать, что я ушел.
  Китаец с сурово-сосредоточенным видом кивнул.
  — Да-будет-так, — сказал он на пиджин-инглиш, китайском варианте английского языка, — она спать один час, не просыпаться. После час она спать, но может просыпаться, ты разбудить ее, когда прийти. Она не знать, что тебя был уходить.
  Терри кивнул. Он стоял у кровати и нежно смотрел на спящую девушку, которая показалась ему вдруг слишком маленькой и хрупкой, чтобы веселой беспечностью своего бытия противостоять тяжелым ударам судьбы.
  Услышав легкий шорох за спиной, он повернулся и увидел лишенное всякого выражения лицо Ят Тоя, который загадочным, непостижимым взглядом смотрел на него поверх воротника протянутого плаща.
  — Плащ, шляпа, — сказал Ят Той. — На улице быть туман. Промокнуть не надо.
  Терри скользнул в плащ, надвинул на лоб темно-зеленую фетровую шляпу, и в его голосе прозвучала какая-то безумная нотка:
  — Береги ее, пока я не вернусь.
  — Все понимай. Желай удачи, лучше выходить через задний вход, ловить такси, своя машина оставить у дома, — посоветовал Ят Той.
  Глава 10
  Протяжные, скорбные гудки сирены предупреждали о сильном тумане в заливе, зловеще пронзая наполненную влагой темноту, — они были похожи на завывания филина в ночном лесу.
  Подняв воротник плаща, Терри Клейн посмотрел на дом, сплошной мрачной громадой возвышавшийся над ним, — кое-где в узеньких окнах горел тусклый желтоватый свет. В перерывах между завываниями сирены можно было услышать, как бьются об асфальт падающие с карнизов капли, собранные из влаги тумана.
  Было тихо и безветренно. Туман клубился, возникая как бы из ничего, так же стихийно, как пена в бокале пива.
  Терри двинулся к подъезду дома. Входная дверь была не заперта. Он толкнул ее и вошел внутрь. Сквозь щель под дверью, на которой висела табличка «Управляющий», в коридор проникала тонкая полоска света. Он осторожно, на цыпочках, прошел мимо и стал подниматься по лестнице.
  После свежей влажности туманной ночи застоявшиеся запахи домашней пищи показались особенно неприятными и удушливыми. На его слух, до предела обостренный ожиданием опасности, вдруг обрушился ночной шум многоквартирного человеческого жилища. Откуда-то слева слышался истерический смех пьяной женщины. Справа громко храпел мужчина. Терри поднялся на второй этаж. Из глубины коридора доносились грубые голоса — мужской и женский, — вероятно, ссорились муж и жена. Где-то заскрипели пружины кровати — кто-то, похоже, ворочался в беспокойном сне. Да, двери и перегородки тут наверняка не толще бумаги, подумал Терри.
  Освещая себе дорогу карманным фонариком, Терри быстро прошел по коридору. В квартире Хуаниты Мандры было темно. Если бы в ней горел свет, то он наверняка пробивался бы сквозь щель под дверью. Отмычка, когда-то искусно изготовленная Ят Тоем, — Терри тогда неожиданно отозвали в Гонконг, и он забыл оставить слуге ключи от своего весьма обширного владения, — легко справилась с дверным замком.
  На Востоке Клейна учили, что секрет бесшумного передвижения в ночной тишине состоит в способности быть бесконечно терпеливым. До предела напрягая слух и зрение, чтобы уловить любое, даже самое слабое движение, указывающее на присутствие жизни в квартире, Терри медленно повернул ручку двери и потратил еще долгих пятнадцать секунд, чтобы предотвратить возможный скрип дверных петель.
  Спальня располагалась слева. Разглядеть, кто в ней находится, было невозможно. Луч от карманного фонарика Терри направил прямо в пол, покрытый ковром.
  Он нагнулся вперед, чтобы сократить расстояние между фонариком и полом, и, стараясь ступать как можно тише, направился к столику в углу комнаты.
  Портрет Мандры был там же, где и раньше. Несмотря на то, что лампочку Терри прикрыл ладонью, света все же было достаточно, чтобы разглядеть мрачный холст, с которого как бы с сардонической усмешкой взирали серебристо-зеленые глаза мужчины, теперь уже покойного.
  Чтобы добраться до портрета, нужно было либо подвинуть стол, либо перегнуться через него. Причем поднять портрет нужно было таким образом, чтобы не коснуться им безделушек, разбросанных по столу, на котором помимо всего прочего стояла покрытая перегородчатой эмалью ваза с декоративным деревцем, составленным из скрепленных между собой морских ракушек.
  Хотя Терри и сомневался в том, что Хуанита уже вернулась, каждое свое движение ему приходилось рассчитывать, исходя из того предположения, что она все-таки дома и спит в своей спальне. Он услышал, как медленно, со скрежетом, поднялся по крутому склону улицы автомобиль и резко затормозил у дома.
  Терри перегнулся через заваленный вещами стол, схватил портрет и стал с величайшей осторожностью поднимать его. стараясь не коснуться им деревца из морских ракушек. Фонарик, лежавший на столе, хоть и слабо, но все же достаточно хорошо освещая препятствия, которые нужно было преодолеть.
  Терри отступил от стола и медленно опустил портрет на пол. Еще мгновение — и в коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги. Терри бросился к фонарику, выключил его и замер.
  Шаги приближались. Судя по всему, по коридору шли двое мужчин.
  Терри посмотрел по сторонам, прикидывая, каким способом можно улизнуть из квартиры, и не обнаружил ничего подходящего. Шаги замерли у самой двери. Раздался громкий стук, эхом прокатившийся по комнате.
  Нервы у Терри были напряжены до предела. Он вслушивался, не скрипнут ли пружины кровати в спальне. Стук повторился, потом прозвучал голос инспектора Мэллоу:
  — Откройте! Полиция!
  В спальне было все так же тихо. Терри, не шевелясь и не смея даже вздохнуть, ждал, какой оборот примут дальнейшие события, ему хотелось выяснить, зачем пришел сюда инспектор Мэллоу: затем ли, что он выследил его, Терри, и теперь желает знать, что мистер Клейн здесь делает, или же он просто ищет Хуаниту, чтобы переговорить с ней.
  Он услышал, как инспектор Мэллоу произнес монотонным рокочущим голосом:
  — Ладно, Дэйв, пошли. Ее нет дома. Мы подождем в машине на другой стороне улицы. Ты уверен в том, что сможешь узнать ее?
  Высоким, писклявым голосом его собеседник ответил:
  — Конечно узнаю. Сто раз видел. Темные волосы, симпатичная фигурка, лет двадцати пяти, может, чуть меньше…
  — И это именно та женщина, которую ты видел в компании с Мандрой? — прервал его инспектор Мэллоу.
  — Конечно.
  — Что ж, подождем ее на улице. Мне бы хотелось осмотреть ее квартиру до того, как она успеет там все переставить. Мы подождем в таком месте, откуда нам легче будет ее заметить, когда она появится. Подойдем к ней, скажем, что мы из полиции и что нам нужно ее допросить. Заговорим с ней на улице, поднимемся вместе по лестнице и зайдем в квартиру. Ты все понял?
  — Да, все. Действовать будем быстро, чтобы взять ее на испуг…
  Мужчины стали спускаться по лестнице.
  Стоя в темноте, Терри пытался проанализировать сложившуюся ситуацию. Инспектор Мэллоу и еще какой-то человек собираются ждать Хуаниту в таком месте, откуда хорошо видно, кто заходит в дом и кто из него выходит. Если Терри попытается выйти до прихода Хуаниты, инспектор Мэллоу непременно заметит его и остановит. Если же он дождется Хуаниту, его обнаружат здесь, в ее квартире. Если он возьмет с собой портрет Мандры, Мэллоу конфискует портрет и потребует объяснений. Если он оставит его здесь, Мэллоу все равно обнаружит этот портрет, когда придет сюда с Хуанитой.
  Терри подождал, пока не смолкнут шаги. Прислонив портрет к стене, он на цыпочках прошел б спальню. Осветив ее фонариком и поглядев по сторонам, он приблизился к окну и, открыв его, выглянул наружу.
  То, что он увидел, отнюдь не утешило его. Несмотря на плотный белый туман, можно было разглядеть, что высота, отделяющая окно от земли, слишком велика, чтобы спрыгнуть вниз. На стене дома не было ни пожарной лестницы, ни балконов, ни каких-либо других приспособлений, по которым можно было бы спуститься вниз. Кроме того, подумал Терри, поскольку дом стоит на склоне холма, тут наверняка нет ни заднего дворика, ни черного хода. Он вернулся в гостиную и выглянул из другого окна; его предположения подтвердились.
  Он был в ловушке.
  Терри стоял у портрета, попытка украсть который могла обернуться теперь большой для него неприятностью. Он задумался, пытаясь найти выход из этого весьма затруднительного положения.
  Он слышал, как завывает сирена, как гулко гремит гонг, предупреждающий корабли о близости пирса, как где-то вдали гудят машины, как ударяются об асфальт капли, падающие с карниза… Мысли мелькали у него в голове беспорядочной чередой. Он вдруг почему-то подумал о том, что комната пропитана запахом табака. Посмотрев на портрет, он вдруг ощутил на себе пристальный, насмешливый взгляд поручителя.
  Терри попытался отогнать от себя все эти мысли. Он вспомнил, как в Китае его учили, что мысль обладает скоростью света и что полная внутренняя концентрация, продолжающаяся менее секунды, позволяет человеку решить любую задачу, которую предлагает его разуму внешний мир. Он вспомнил также об умственных упражнениях, которые выполняют облаченные в рясы монахи, сидя на островерхих камнях, под рев водопада пытаясь отогнать от себя посторонние мысли, мешающие им сосредоточиться.
  Задача же, которая стояла теперь перед Терри, была не абстрактной, а вполне конкретной. Ему нужно было выбраться из очень неприятной ситуации, чреватой последствиями не только для него, но и для Синтии. Глядя на устремленные на него с портрета насмешливые глаза, он сосредоточился.
  Потом Терри быстро положил фонарик в карман, повернул дверную ручку, вышел в коридор и осторожно прикрыл за собой дверь. Довольно бодрой походкой он спустился на первый этаж, надвинул на глаза шляпу и постучал в дверь с табличкой «Управляющий». Через несколько секунд дверь открылась, и Терри увидел перед собой мужчину в тапочках и пижаме. От него на весь коридор несло чесноком. Он изучающе посмотрел на Терри блестящими, враждебными глазками.
  — Я ищу квартиру, — обратился к нему Клейн. — Однокомнатную или двухкомнатную.
  — Нашел, черт тебя дери, время искать квартиру, — злобно пробурчал мужчина, но дверь захлопывать не стал.
  — Я очень извиняюсь. Но днем я работаю и искать квартиру могу только вечером. Я и не предполагал, что уже так поздно…
  Из квартиры раздался женский голос:
  — Тони, отойди от двери.
  Мужчина исчез стремительно, словно кукла, которую вдруг дернули за нитку.
  Терри все еще стоял, ошеломленный проворством, с которым эта враждебно настроенная личность, не издав ни звука, канула в небытие, когда в дверном проеме шириной аккурат в шесть дюймов появилась тощая женщина с темными волосами, смуглой кожей, выпирающими скулами, длинным костистым носом и настороженными черными глазками.
  — Здрасьте, — сказала она. — Кто вы такой и что вам нужно?
  — Мне нужна квартира.
  — Есть две свободные.
  — Мне бы на верхнем этаже, — отважился попросить Терри.
  — На верхнем этаже, в конце коридора направо, большая однокомнатная, двадцать пять долларов, включая воду и электричество. За газ платите сами.
  — Я бы хотел сначала посмотреть.
  — Чем вы занимаетесь?
  — Я агент по продаже, работаю за комиссионные.
  — Заплатите за месяц вперед.
  — Хорошо. Если квартира меня устроит.
  Она не произнесла ни слова и исчезла за дверью. Терри услышал, как звякнули ключи. Через некоторое время она вышла в коридор — высокая, костлявая, с широкими, свидетельствующими о плоскостопии ступнями — и стала подниматься по лестнице.
  Несмотря на многочисленные пышные юбки, она перешагивала сразу две ступеньки. Терри с трудом поспевал за ней. Когда они достигли верхнего этажа, она устремилась к дальнему концу коридора, остановилась около квартиры, примыкающей к квартире Хуаниты Мандры, отперла ключом дверь, распахнула ее и зажгла свет.
  Квартира представляла собой довольно мрачное зрелище, ее убогое убранство навевало тоску. Воздух здесь был спертым, однако комната была тщательно прибрана.
  Терри подумал о том, что квартиру эту, вероятно, прибирают только тогда, когда в ней никто не живет.
  Он высказал свою мысль вслух:
  — Прямо как ребенок, — его только что помыли, потому что сегодня воскресенье, а он с нетерпением ждет понедельника, чтобы снова вымазаться.
  Она пристально посмотрела на него блестящими глазками:
  — Может, вы и агент по продаже, но говорите вы, как квартировладелец.
  Он улыбнулся, покачал головой и, изобразив на лице необычайную заинтересованность, подверг критическому осмотру туалет и маленькую кухню. Потом достал из кармана двадцать пять долларов и сказал:
  — Меня зовут Сэм Пелтон.
  Она выписала квитанцию и спросила:
  — Когда вы хотите въехать в квартиру?
  — Прямо сейчас.
  — А как же ваши вещи?
  — Я привезу их позже.
  Она кивнула, протянула ключ и пожелала спокойной ночи. Закрыв за собой дверь, она удалилась деловой походкой. Терри стоял и слушал, как топают по коридору ее плоскостопые ноги — топ-топ, топ-топ.
  Он выключил свет и открыл входную дверь.
  Когда дверь на первом этаже приглушенно хлопнула, он в одно мгновение преодолел расстояние, отделявшее его от квартиры Хуаниты, достал отмычку и вставил ее в замок. Ему потребовалось не более десяти секунд, чтобы забрать портрет, выйти на цыпочках из квартиры и осторожно закрыть за собой дверь. Он вернулся в только что снятую квартиру и зажег свет.
  Терри извлек гвозди, которыми холст крепился к подрамнику, и отсоединил от него портрет. Потом приподнял край ковра и положил под него портрет. Поправив ковер, он взял стул и поставил его на то место, куда спрятал картину. Затем он разломал подрамник на несколько кусков, тщательно обработал их влажной тряпкой, чтобы стереть отпечатки пальцев, и запихнул на полку в туалете, выбрав для этого самый темный угол.
  Он курил вторую сигарету, когда в коридоре вновь раздались шаги и он услышал богатый интонациями, грудной голос Хуаниты Мандры:
  — …Она лжет. Это я ушла с портретом в два часа ночи. Я могу доказать это. Почему я взяла портрет? Потому что эта женщина буквально загипнотизировала моего мужа. Он собирался развестись со мной. Откуда я знаю, серьезные у него были намерения или она просто водила его за нос. Знаю только, что… очарован ею… меня не волнует, что он там…
  Они столпились у двери, и Хуанита, по-видимому, наклонилась, чтобы вставить ключ в замок. Поэтому до Терри доносились лишь обрывки фраз. Потом он услышал, как хлопнула дверь.
  Терри подтащил стул к двери, встал на него и вслушался в звуки, которые проникали в квартиру через открытую фрамугу. Время от времени до его слуха долетали обрывки разговора, в основном восклицания Хуаниты. Голос инспектора Мэллоу вежливо рокотал; что говорил инспектор, разобрать было почти невозможно.
  — Не знаю я никакой китайской девушки! — взвизгнула Хуанита. — Мало ли что она сказала. С какой стати это должно меня волновать?
  Инспектор пророкотал что-то, и вновь раздался голос Хуаниты Мандры:
  — Что вы ко мне привязались? Говорю вам, у меня был этот портрет! Его украли!
  Наверное, они направились в спальню. Их голоса превратились в еле слышное бормотание, сквозь которое то и дело прорывались отдельные, ничего для Терри не значащие слова. Минут через десять, в течение которых Терри безуспешно пытался подслушать разговор, дверь в квартире Хуаниты открылась, и голос инспектора Мэллоу прозвучал так отчетливо, что можно было подумать, будто инспектор стоит всего в нескольких дюймах от Терри.
  — Не надо так волноваться. Мы собирались всего-навсего поговорить с вами. Мы узнали об этой китайской девушке, которая сказала, что дружит с какой-то Хуанитой, естественно, мы решили узнать, кто такая Хуанита. Странно, что вы ничего не знаете про эту девушку. Ладно, не знаете так не знаете. Нехорошо, что с портретом так получилось. Я доложу об этом прокурору. Но если портрет украли, почему же не тронули другие вещи?
  Хуанита дерзко возразила:
  — Я говорю вам правду. Если не верите, можем прямо сейчас сходить к управляющей. Она видела портрет в моей квартире. Она вам скажет, что в семь часов, когда я уходила, портрет был еще здесь. И вообще, что вы ко мне пристали? Арестуйте ту женщину, которая этот портрет нарисовала. Говорю вам, это она убила его!
  Дверь захлопнулась, и Терри услышал, как все трое проследовали мимо открытой фрамуги, около которой он стоял, и стали спускаться по лестнице. Через несколько секунд с первого этажа до него донеслись громкие взволнованные голоса.
  Хуанита дружила с Соу Ха, поэтому старалась оградить ее от всякого рода неприятностей. Стремясь защитить китаянку, она не могла не обойти молчанием и вечерний визит Терри. Сослаться на Терри как на свидетеля, который видел портрет, значило бы вовлечь во всю эту неприятную историю и Соу Ха. Всеми силами пытаясь сделать так, чтобы Синтия Рентон оказалась в суровых руках правосудия, она тем не менее любой ценой старалась защитить свою китайскую подругу.
  Терри дождался момента, когда голоса на первом этаже утихли. Он рассчитывал на то, что инспектор Мэллоу заберет Хуаниту с собой в участок для допроса, тогда бы он, Терри, смог спокойно убраться отсюда.
  Поэтому он был очень удивлен, когда услышал шаги поднимающейся по лестнице Хуаниты и голос инспектора Мэллоу, который пробасил ей вслед:
  — Нехорошо, что с портретом все так получилось. Я понимаю ваши чувства. Поверьте, я ужасно огорчен, тем более теперь, когда узнал, что вы вдова Мандры. Знал бы я об этом раньше, я бы ни в коем случае не стал вас беспокоить в столь поздний час. Я сделаю все, чтобы найти портрет. Положитесь на меня. Я еще зайду к вам.
  Хуанита не ответила. Вряд ли, подумал Терри, такую женщину, как она, может тронуть сердечное сочувствие Мэллоу, сочувствие, которое, казалось, всегда было направлено на достижение вполне конкретной цели.
  Терри стоял у двери и слышал, как Хуанита быстро прошла по коридору, как вставила ключ в замок. Он осторожно слез со стула, на котором все это время стоял. Итак, инспектор Мэллоу вышел на Хуаниту, узнал, что есть другой портрет, что этот портрет вроде бы был у нее, проверил, действительно ли он был у нее, и ушел.
  Почему?
  Может быть, он готовил какую-нибудь ловушку для Хуаниты? Или же не просто хотел проверить, правдив ли ее рассказ, а замышлял нечто более серьезное? Если так, то его неожиданный уход должен иметь какое-то отношение к Синтии Рентон и к нему. Терри Клейну, хотя в любом случае это не предвещает ничего хорошего. Хуанита призналась в том, что она жена Мандры, призналась, что это она в два часа ночи вышла с портретом из его квартиры. Она настаивала на том, что портрет был у нее по крайней мере до семи часов вечера, более того, она могла это доказать.
  Таким образом, она стала одним из самых важных свидетелей. Логически подозрение могло пасть теперь и на нее. Если до семи часов, как она утверждает, портрет был действительно у нее, то алиби Синтии основывается на поддельном портрете. Если же портрета у нее не было, то из ее утверждения относительно того, что она была в квартире Мандры в два часа ночи, можно заключить, что она одной из последних видела Мандру живым. И в том, и в другом случае, по логике вещей, Мэллоу должен был забрать ее с собой в участок для допроса. Однако он ограничился тем, что извинился перед ней за свое бесцеремонное вторжение в столь тяжелую для нее минуту, выразил свои сожаления по поводу пропажи портрета и ушел.
  Поступок Мэллоу столь явно не соответствовал его характеру, что Терри заподозрил ловушку и решил не покидать дом до тех пор, пока не разузнает побольше о замыслах инспектора.
  Он выкурил несколько сигарет, в мучительном напряжении ожидая свершения некоего события величайшей важности, не имея, однако, ни малейшего представления, что это будет за событие.
  Он вновь осмотрел квартиру в поисках более надежного места, в котором можно было бы спрятать портрет и обломки подрамника, но ничего подходящего не нашел. Попытка предать холст и раму сожжению привела бы к тому, что весь дом наполнился бы дымом. Обломки рамы можно выбросить из окна, но правильным или неправильным будет это решение, выяснится только тогда, когда наступит рассвет. Ему же надо покинуть дом намного раньше.
  Стоя в туалете, куда он спрятал обломки подрамника, он вдруг услышал какие-то звуки. Эти звуки встревожили и озадачили его. Он вышел из туалета и оглядел комнату. Все в ней было так, как и прежде, звуки между тем прекратились. Он вернулся в туалет. На этот раз ему удалось обнаружить, откуда исходят эти звуки. Хуанита передвигалась по своей квартире, и задняя стенка туалета, подобно вибрирующей мембране, легко пропускала любые возникающие в соседней квартире шумы. По-видимому, стенка эта служила перегородкой между туалетами обеих квартир, поэтому, если дверь туалета в соседней квартире была открыта, было отчетливо слышно все, что там, за стенкой, происходит. Терри пожалел, что не обнаружил этого раньше, когда в квартире Хуаниты находился инспектор Мэллоу.
  В коридоре раздались чьи-то быстрые тяжелые шаги. Наверное, это инспектор Мэллоу решил вернуться, подумал Терри. Только теперь, может, он направляется к нему, к Терри? Он затаил дыхание и напряг слух. Человек, чьи шаги гулко отдавались в коридоре, прошел мимо квартиры Терри и постучал в дверь Хуаниты.
  Терри услышал, как открылась дверь и Хуанита Мандра спросила:
  — Что вам нужно?
  — Вы вдова Джекоба Мандры? — чеканя слог, произнес мужской голос.
  Странно, подумал Терри, доктор Седлер. Зачем он здесь?
  — Да. А вы кто такой?
  — Меня зовут Григсби. Я компаньон вашего мужа. Мы сделали кое-какие совместные капиталовложения, о них я и хочу поговорить с вами.
  — Я не желаю разговаривать о деньгах.
  — Но это очень важно.
  — Меня это не волнует. Я не намерена с вами разговаривать. Во всяком случае, сейчас.
  — Я полагаю, вы не хотите, чтобы какая-нибудь другая женщина получила то, что по праву принадлежит вам?
  Этот вопрос решил все.
  — Входите, — сказала Хуанита.
  Терри услышал, как хлопнула дверь, и поспешил к своему «слуховому» посту в туалете. Речь в соседней квартире была слышна так отчетливо, что казалось, будто ее транслируют через громкоговоритель.
  — Мы с Джекобом были партнерами, — пустился в объяснения доктор Седлер. — Его безвременная кончина привела к тому, что наши общие дела расстроились. Я понимаю ваши чувства. Я тоже любил Джейка. Он был человеком очень сильным, особенным, конечно, но стоило с ним сойтись поближе, и вы просто не могли его не полюбить. У него было очень много хороших качеств…
  — Так что у вас за дело? — перебила его Хуанита.
  — Мы имели долю в одной компании по страхованию автомобилей. Мы занимались не самим страхованием, а скорее улаживанием дел, связанных с убытками, понесенными компанией в результате того или иного несчастного случая, а также с переходом прав страхователя к страховщику. Не буду вдаваться в подробности, так как все это очень сложно. Замечу только, что к моменту смерти Джейка кое-какие дела остались неразрешенными. Есть возможность урегулировать их, что принесет компании немалые деньги. Но прежде чем заняться этими проблемами, мне нужно выяснить, что предпринял в этом направлении Джейк. Недели две меня не было в городе. Узнав из газет о смерти Джейка, я тут же прилетел обратно… Если бы вам удалось раздобыть бумаги Джейка, мы могли бы посмотреть… Ну, скажем, некая Синтия Рентон заплатила двадцать тысяч долларов. Я не могу оформить все необходимые документы, пока не докажу, что эти деньги были внесены ею и…
  — Рентон? — прервала его Хуанита. — Синтия Рентон?
  — Да.
  — Это она убила Джейка.
  Скрипучим голосом делового человека доктор Седлер произнес:
  — Потрясающее заявление. Но меня не интересует, кто его убил, мне важно знать…
  Зато, — закричала Хуанита, — меня интересует!
  — Сожалею, но меня интересует лишь то, что касается дела…
  — А меня — то, что касается убийства. Это она его убила. Застрелила его из «слив-гана», а потом солгала полиции. Сказала, что вышла из квартиры Джейка в два часа с портретом. Я найду ее, эти слова я запихну ей обратно в глотку. Из ее лжи я совью веревку, ею и удавлю. Я…
  — Послушайте, — прервал ее Седлер, — мне нужно знать, какие сделки заключил Джейк. То, что вы сейчас тут наговорили, приберегите для полиции. Меня же интересуют дела, которые, кстати говоря, могут представлять интерес и для вас. Где бумаги Джейка?
  Хуанита презрительно рассмеялась.
  — Вы спрашиваете, где его бумаги? Вы пришли сюда и задаете мне этот вопрос? Вы говорите, что вас зовут Григсби и что вы были компаньоном моего мужа. У моего мужа не было компаньонов, Григсби! И вы хотите получить его бумаги?! Вы что думаете — я дура?!
  Ухо Терри было плотно прижато к тонкой стенке туалета, однако даже несмотря на это, он с трудом расслышал слова, которые Седлер произнес до странности тихим голосом:
  — Заткнись. Что ты орешь на всю квартиру? Муж тебе говорил когда-нибудь про доктора Седлера?
  — Может, и говорил. Что из этого?
  — Доктор Седлер — это я.
  Она опять засмеялась презрительным, уничтожающим смехом. Послышались какое-то шуршание, шепот, потом Седлер достаточно отчетливо произнес:
  — Вам этого достаточно?
  — Чего вы хотите? — спросила Хуанита грубым, недовольным голосом.
  — Вы знаете, чего я хочу. Джейк обманул меня.
  — Вы лжете!
  — Я не лгу и могу доказать это. Он присвоил себе двадцать тысяч долларов…
  Хуанита не дала ему договорить:
  — Я ничего не знаю о его делах. Я знаю, что он был связан с каким-то доктором Седлером. Выходит, что с вами. Я ничего не знаю насчет того, чем вы занимались с моим мужем, но он считал вас проходимцем и не доверял вам…
  — Заткнись, дура! — заорал Седлер. От его голоса задрожала тонкая перегородка, к которой Терри прислонил ухо. — Умерь свой пыл и спустись на землю. Мы с тобой одной веревочкой повязаны. Ты меня не проведешь. Я слишком много знаю. Я все знаю про этот «слив-ган», из которого был убит Джейк. Это я достал ему эту штуковину. И я знаю, что в ночь убийства она была в его квартире. Более того, я знаю, каким образом его подсунули полиции. А теперь будь умницей и постарайся достать для меня бумаги Джейка, в противном случае…
  Последовал звонкий шлепок, вроде того, который возникает при хлестком ударе ладонью по щеке. Терри услышал, как Хуанита сдавленно вскрикнула, как она тяжело задышала, как, перемежая слова разного рода восклицаниями, проорала:
  — Вот мой ответ… к черту вас… убирайтесь вон! Я выцарапаю вам глаза… Вы втянули Джейка в… Негодяй! Отпустите меня, сейчас же отпустите…
  За стеной раздался какой-то шум, будто двигали мебель. Терри слышал, как доктор Седлер сдавленным голосом произносил слова, которые мужчины определенного типа неизменно используют для того, чтобы оскорбить женщину. Наконец, прервав поток брани, Седлер воскликнул:
  — Что ж, ты сама напросилась! Получай! Короткий звук от удара кулаком по чему-то твердому, глухой стук, произведенный рухнувшим на пол телом, потом быстрые шаги по комнате и голос инспектора Мэллоу:
  Та-ак, что здесь происходит? Ты что это, приятель? Если хочешь подраться…
  Не договорив, инспектор как-то натужно крякнул, как будто приготовился нанести мощнейшей силы удар.
  Раздались треск и грохот, и Терри вновь услышал голос инспектора Мэллоу:
  — Надень ему на руки браслеты, Дэйв, и погляди, что там с женщиной. Потом осмотрим квартиру…
  Хуанита, Мэллоу, мужчина по имени Дэйв и доктор Седлер — все они еще некоторое время пробудут в квартире, мелькнуло в голове у Терри. Если он, Терри, хочет добраться до Синтии, пока еще не слишком поздно, лучшей возможности не будет — такая возможность может представиться очень не скоро. Ему хотелось узнать, что произойдет дальше в квартире Хуаниты, но вместе с тем надо было поскорей увидеть Синтию.
  Стараясь производить как можно меньше шума, он покинул свой пост, выбрался из квартиры в коридор, спустился по лестнице и вышел в наполненную туманом мглу сырой улицы.
  Глава 11
  Людям свойственно обращать внимание лишь на внешнюю сторону событий, они редко учитывают тот факт, что любое, даже самое незначительное событие являет собой некую совокупность внутренних и внешних обстоятельств. Когда Терри, выяснив, что в ловушку инспектора Мэллоу попался доктор Седлер, выбрался наконец на улицу, он вдруг ощутил необыкновенный душевный подъем. Ему удалось забрать портрет из квартиры Хуаниты. У Синтии по-прежнему твердое алиби, даже несмотря на то, что оно может быть подвергнуто сомнению из-за показаний домохозяйки, которая утверждает, что в семь часов вечера якобы видела в квартире Хуаниты портрет Мандры. Свое алиби Синтия может подтвердить фактическим предъявлением портрета, чего, в отличие от нее, не может сделать Хуанита. Для того чтобы подтвердить наличие другого портрета, инспектору Мэллоу нужно собрать неопровержимые доказательства; пока он не сделает этого, действовать ему придется очень осторожно. Посеяв семена подозрительности в умах заговорщиков-шантажистов, Терри тем самым дал инспектору ключ к разгадке темных, тайных махинаций, которыми занимался Мандра. Более того, поскольку каждый из тех, кто принимал участие в этих махинациях, не доверял партнерам, все в этом грязном деле смешалось в один сплошной комок взаимных притязаний, упреков и обвинений, что в будущем могло весьма положительным образом отразиться на общем ходе событий.
  Теперь Терри во что бы то ни стало нужно было опередить Мэллоу и посвятить Синтию в обстоятельства дела, которое приняло столь неожиданный оборот. Осуществлению его намерения помешал, однако, тот простой до нелепости факт, что добраться до дому ему, собственно, было не на чем.
  Было очень поздно. В район, где он оказался, такси заезжали крайне редко. Стоял туман, дорога, круто поднимавшаяся в гору, была мокрой и скользкой. Даже если просто идти по ней, и то требовалась великая осторожность. Магазины были закрыты. О том, чтобы постучать кому-нибудь в дверь и попросить разрешения позвонить из квартиры, не могло быть и речи: в этой части города жили в основном самые бедные представители испано-язычного населения, которые до смерти боялись непрошеных ночных гостей. С трудом поднимаясь по мокрой скользкой дороге, преодолевая один квартал за другим, Терри, однако, не терял надежды на то, что на следующем перекрестке ему повезет и он остановит свободное такси или, на худой конец, обнаружит какое-нибудь заведение, откуда можно будет позвонить. Дважды он пытался остановить проезжающие мимо автомобили, рассчитывая на то, что владельцы их войдут в его положение и подбросят до какого-нибудь более освещенного и преуспевающего района. Однако оба раза машины пронеслись мимо, забрызгав его одежду липкой грязью.
  Терри знал, что в шести кварталах отсюда есть ночной клуб, две недели назад он был в нем. Терри устремился к нему, как к последней надежде, полагая, что уж там-то ему наверняка удастся поймать такси. Однако, преодолев шесть кварталов, он увидел, что клуб закрыт. Вероятно, была полицейская облава, поэтому в клубе не было ни света, ни каких-либо иных признаков жизни. Наконец Терри набрел на маленький пивной бар, где оказался телефон, по которому можно было вызвать такси. Минут через десять после звонка к бару с легким шумом подъехала машина. Терри посмотрел на часы и ужаснулся тому, сколько времени он уже потерял. Мэллоу мог опередить его, а Терри совсем не хотелось, подъехав к своему дому, нарваться на инспектора. Вот почему, сев в такси, Терри назвал номер дома, который располагался в квартале от его собственного.
  Расплатившись с таксистом, Терри зашагал по направлению к своему дому. По дороге ему не встретилось ни одной подозрительного вида машины. Подойдя к дому, он как бы невзначай посмотрел в холл через окно, но не увидел там ничего такого, что могло бы его встревожить. Успокоенный, он отворил дверь и вошел в освещенный холл. Терри подошел к лифту, который в это время как раз спускался. Когда наконец двери лифта распахнулись, Терри увидел перед собой атлетического сложения мужчину с мощными плечами, чуть-чуть полноватой талией, драчливо выпяченной челюстью и руками, сжатыми в кулаки.
  Терри изучающим взглядом окинул голубой в полоску костюм, булавку для галстука с эмблемой гольф-клуба, враждебно сверкающие серые глазки и непринужденно сказал:
  — Я полагаю, вы мистер Нэш? Стабби Нэш тут же разразился бранью.
  — Черт подери, хороший же вы друг, ничего не скажешь! — вскипел он.
  — Кому друг — вам? — поинтересовался Терри.
  — Всем.
  — Если мне не изменяет память, я никогда не навязывал вам свою дружбу. Да и теперь не собираюсь этого делать.
  — Ну на это мне плевать. Я говорю сейчас о Синтии. Хороший же вы ей друг! Чтоб вас!..
  — Насколько я понимаю, вы выступаете сейчас в роли строгого наставника, определяющего, с кем Синтии дружить, а с кем — нет. Не думаю, чтобы ей это понравилось.
  Нэш дернулся вперед. Терри не двинулся с места, но как бы слегка развернулся боком. Почти шепотом Нэш произнес:
  — Не важно, что там думает про людей Синтия, но я-то всегда могу разглядеть подлеца. Вы втянули ее черт знает во что и теперь держите в своей квартире.
  Глядя поверх плеча Стабби Нэша, Терри увидел, как к подъезду подкатила полицейская машина. Дверца открылась, и из машины вылез инспектор Мэллоу. Вслед за ним из машины выбрались еще несколько человек, которые тут же разбрелись в разные стороны. Медленной походкой Мэллоу вошел в холл. Оценив ситуацию, он широко улыбнулся. Стабби Нэш произнес:
  — Если ты не понимаешь слов, то, может, это тебя вразумит… — Он резко выбросил вперед кулак.
  Терри пружинисто отступил назад и ловко отбил удар. Рука Стабби беспомощно повисла в воздухе. Раздался голос инспектора Мэллоу:
  — Ну-ну, ребята, что это вы? Мне не хотелось бы арестовывать вас за драку. Нехорошо! Давайте-ка, ребята, проходите в лифт. Я хочу с вами переговорить.
  Орудуя своими широкими плечами, он затолкнул их в кабину. Двое полицейских в штатском, которые зашли в холл вместе с Мэллоу, втиснулись в лифт вслед за инспектором.
  — Кто вы такой, черт возьми? — спросил у инспектора Стабби Нэш.
  Мэллоу отвернул лацкан плаща, сверкнул значком полицейского, потом кивнул на сопровождающих его мужчин:
  — Мои помощники.
  Тяжело, прерывисто дыша от ярости и напряжения, Стабби произнес:
  — Меня зовут Нэш. И я…
  — Да, да, Нэш, — прервал его инспектор. — Я все о вас знаю. Вы друг мисс Синтии. Это вы раздобыли для нее адвоката. Как это мило с вашей стороны — такая преданность! Когда я узнал о вас, узнал о том, что вы сделали, я подумал: как жаль, что ему пришлось всем этим заниматься. Если бы вы тогда сразу пришли ко мне. мы наверняка придумали бы что-нибудь вместе. Жаль, что вы… А впрочем, сначала надо уладить один вопрос с мистером Клейном. Клейн, я собираюсь произвести в вашей квартире обыск.
  — Не без ордера, полагаю, — мрачно заметил Терри. Мэллоу просиял.
  — Знаете, Клейн, что я сказал своим ребятам из участка, когда позвонил им. чтобы договориться о встрече здесь? Я сказал им, что мне ужасно неприятно вторгаться к вам ночью еще раз, зная, что нервы ваши здорово потрепаны. Что у вас был невероятно долгий и исключительно напряженный день, который начался рано утром, когда вас вызвал к себе прокурор, и который продолжается до сих пор. Я сказал ребятам, что, если у меня не будет ордера на обыск, вы наверняка откажетесь впустить нас к себе и что в вашем положении это вполне естественная реакция. Поэтому я попросил их раздобыть ордер и привезти его сюда. Все это так нехорошо, но поймите и меня, Клейн, — я просто обязан сделать это. Клейн устало произнес:
  — Да, все это действительно так нехорошо. А что, собственно, вы ищете?
  — Портрет Джекоба Мандры. Он был украден из квартиры Хуаниты Мандры после семи часов вечера. Я ни в коем случае не хочу сказать, что мы вас в чем-то подозреваем. Это всего лишь формальность. Поймите меня правильно. Ведь оружие, при помощи которого было совершено убийство, хранилось в вашей квартире. Поэтому мы, естественно, допускаем, что в ней могут храниться и еще какие-то вещи, имеющие отношение к убийству.
  — Разве портрет имеет какое-то отношение к убийству? — спросил Терри.
  — Боюсь, что да, — сказал Мэллоу.
  — Сейчас нельзя впускать их в квартиру — ни в коем случае! Только не сейчас! — умоляющим голосом обратился к Терри Стабби.
  Инспектор Мэллоу живо отреагировал на восклицание Стабби.
  — Сейчас? — спросил он у Стабби. — Почему именно сейчас? Почему это именно сейчас нельзя?
  Нэш молча опустил глаза.
  Лифт остановился, и инспектор Мэллоу весело произнес:
  — Вот мы и приехали. В конце концов, это всего лишь формальность. Вылезайте, ребята, сделаем быстренько дело и дадим возможность мистеру Клейну лечь спать… Нэш, так почему именно сейчас нам не следует производить в квартире обыск?
  Стабби постарался избежать взгляда инспектора.
  — Может быть, вы намекаете на присутствие в квартире некоей особы, — задумчиво произнес Мэллоу и, взяв Нэша под руку, зашагал с ним по коридору.
  — Я полагаю, инспектор, — заметил Клейн, — вам не следует переступать границы дозволенного. Будьте добры, покажите мне ордер на обыск.
  — Пожалуйста, пожалуйста, — вежливо сказал Мэллоу, — вот он. Это всего лишь формальность, но, к сожалению, одна из тех маленьких формальностей, без которых не обойтись в нашем деле. Вот убедитесь, пожалуйста, — ордер в полном порядке. Там внизу приписано, что ордером этим можно воспользоваться и ночью. Видите ли, покинув квартиру Хуаниты Мандры, я тут же поспешил к телефону, позвонил в участок и попросил, чтобы там для меня раздобыли ордер на обыск вашей квартиры. Потом я вернулся в квартиру миссис Мандры. Это вдова того самого Мандры. Они были женаты. Такая, знаете ли, девушка, вся из эмоций. Впрочем, вы ее не знаете. Она танцовщица. Вот мы и пришли. Может, вам лучше сразу объяснить вашему китайскому слуге, зачем мы сюда пожаловали. Эти восточные люди не всегда достаточно быстро и правильно понимают наши законы, а я страсть как не люблю разного рода недоразумения. Видите ли. мои ребята чуть что хватаются за пушки… Нет, нет. Нэш, это не более чем фигура речи… Я не имел в виду, что они прямо-таки буквально хватаются за пистолеты, но вот пустить в ход кулаки — это они могут, а мне так не хочется, чтобы произошла хоть какая-нибудь накладка, тем более сам мистер Клейн еще раньше выразил желание помогать нам.
  Терри не стал открывать дверь ключом, а нажал на кнопку звонка. Когда Ят Той открыл дверь, Терри сказал ему:
  — Эти люди — полицейские. Они должны обыскать мою квартиру… А, черт! Инспектор, я не могу объяснить ему это по-английски. Он ничего не поймет… — И тотчас перейдя на китайский, Терри сказал: — Я постараюсь задержать этих людей, а ты попробуй вывести художницу из квартиры…
  Он не успел договорить. Инспектор Мэллоу оттолкнул его в сторону и прошел в квартиру, задев при этом плечом слугу-китайца, который кубарем отлетел к стене.
  — Приступайте, ребята. — приказал Мэллоу полицейским в штатском. — Ордер у нас имеется, а вы, Клейн, пока мы тут работаем, можете продолжить свой разговор с китаезой.
  Терри попытался добраться до спальни раньше, чем это сделают сыщики. Ему, однако, не удалось осуществить свое намерение, так как полицейские действовали с такой быстротой, будто каждое свое движение, каждый шаг они тщательно отрепетировали заранее, и опередили его. Они обыскивали квартиру с какой-то безжалостной, профессиональной сноровкой: обшарили шкафы, чемоданы, картотеку, заглянули под картины, висевшие на стенах, проверили ящики стола, даже вынули из шкафов одежду.
  Когда Терри наконец удалось зайти в спальню, он увидел, как полицейские швыряют вещи на кровать. Кровать была аккуратно застелена. На ней, сверкая девственной белизной, возвышались тщательно разглаженные подушки.
  — Откуда вы узнали, что здесь была мисс Рентон? — спросил инспектор Мэллоу у Стабби Нэша.
  Клейн не дал Нэшу возможности ответить на вопрос.
  — Я полагаю, инспектор, — сказал он, — что ордер был выдан вам для того, чтобы найти в моей квартире портрет Мандры.
  — Ладно, ладно, Клейн. Я, признаться, надеялся обнаружить здесь и мисс Рентон, нам нужно допросить ее. Да и потом, в законе нет ничего такого, что запрещало бы вместо одной вещи найти сразу две.
  — Ну и обманщик же вы! — гневно воскликнул Клейн.
  — Ну-ну, успокойтесь, — постарался утешить его Мэллоу. — Я понимаю, нервы у вас на пределе. Все-таки такой тяжелый день! И тем не менее, будьте добры, скажите нам, где мисс Рентон… Я ведь знаю, что она здесь, и Нэш вот тоже знает. Она не могла никуда уйти и…
  Он замолчал, вид у него был совершенно озадаченный.
  — Может, пожарная лестница, — предположил один из полицейских.
  Мэллоу покачал головой:
  — Все это время один из наших сидел внизу, другой следил за крышей.
  — Скажите, инспектор. — равнодушно спросил Терри, — что именно натолкнуло вас на мысль о том, что вы ее здесь застанете?
  Мэллоу промолчал, зато Стабби Нэш воскликнул:
  — К черту шутки, ты же знаешь, что она здесь! Ты скомпрометировал ее доброе имя. Если бы не ты, она легко смогла бы выпутаться из этой дурацкой истории. Кто-нибудь обязательно должен съездить тебе по морде.
  — Коль скоро вы проявляете столь замечательную способность к наблюдению, если не сказать больше, — к ясновидению, — холодно произнес Терри, — может быть, вы назовете имя человека, который должен это сделать?
  Мэллоу шагнул вперед, встал между ними и примиряющим тоном сказал:
  — Ну-ну, ребята. Не надо. Стабби гаденько ухмыльнулся.
  — Не волнуйся, в следующий раз, когда мы с тобой встретимся, ты узнаешь, кто этот человек.
  — Да, очень бы хотелось узнать, — заметил Терри. Разгневанный Стабби резко повернулся к нему спиной.
  Инспектор Мэллоу посмотрел Терри Клейну прямо в глаза:
  — Послушайте, Клейн. Ну признайтесь в том, что мисс Рентон сегодня вечером была в вашей квартире.
  — Ни в чем я не признаюсь.
  — Но ведь она была здесь.
  — Вы так уверены?
  — Разумеется.
  — Зачем же мне тогда в чем-то признаваться?
  — Затем, что мне хочется знать, действительно ли вы хотите нам помочь.
  Терри пожал плечами.
  — Значит, не признаетесь?
  — Нет.
  — Итак, вы отрицаете, что мисс Рентон была здесь, и клянетесь в этом своей честью?
  Голосом, исполненным достоинства, Терри произнес:
  — Если вы уже закончили обыск, прошу вас дать мне возможность лечь спать.
  — Нет, обыск мы далеко не закончили. — Мэллоу повернулся к Нэшу: — Нэш, стойте рядом со мной. Я не хочу, чтобы вы с Клейном снова сцепились.
  — Простите, разве Нэш — ваш заместитель? — поинтересовался Терри.
  — Что вы имеете в виду, Клейн?
  — Я имею в виду то, что вы здесь присутствуете в качестве полицейского, а Нэш даже не является моим гостем. Но поскольку вы, как я вижу, очень дорожите его обществом, будет лучше, если вы назначите его своим заместителем, чтобы за ущерб, который он может мне нанести, отвечали вы сами.
  Мэллоу нахмурился, потом посмотрел на Стабби и улыбнулся.
  — Что ж, Нэш, он прав, — признал инспектор. — Боюсь, что вам придется удалиться. Подождите на лестничной клетке, мне надо поговорить с вами. Нет, нет, не возражайте, Нэш, он прав… Это его квартира. У вас еще будет возможность сказать ему то, что собирались. Но не сейчас. Кроме того, мне надо кое-что спросить у вас.
  Он проводил Стабби на лестничную клетку, вернулся и продолжил обыск. Примерно через полчаса полицейские закончили работу и вынуждены были признать свое полное поражение. Мэллоу тем не менее решил не отказываться от вежливого, сердечного тона, который он выбрал в самом начале:
  — Все это так нехорошо, так неприятно, Клейн. Мне так не хотелось этим заниматься. Помните, я сказал вам, что это всего лишь формальность. И вообще, нехорошо, что вы имеете касательство к этой истории… Это украденное оружие… Ну ладно, спокойной вам ночи!
  Полицейские вышли из квартиры. Подняв брови, Терри Клейн посмотрел на Ят Тоя.
  Голос слуги был лишен каких-либо эмоций.
  — Женщина, — сказал он на кантонском диалекте, — забралась на пожарную лестницу.
  — На пожарную лестницу?! — воскликнул Терри. Ят Той с серьезным видом кивнул.
  — И куда же она делась потом, после того как забралась на пожарную лестницу?
  — Я всего лишь слуга, — произнес Ят Той, — и подобного рода вещи выше моего понимания.
  Терри подошел к окну, открыл его и выглянул наружу. Нижняя часть пожарной лестницы утопала в плотной, густой темноте, ее верхняя часть была окутана клубами густого, пропитанного влагой тумана. Терри подумал о том, что полицейские, вероятно, увидели то же самое. Куда делась Синтия — для него по-прежнему оставалось загадкой. Он все еще подозревал, что Ят Той прибегнул к какой-то хитрости, однако лицо слуги было непроницаемым и невыразительным, как фасады домов, в которых живут китайские миллионеры.
  Терри закрыл дверь спальни, надел пижаму, выключил свет и собирался уже лечь в постель, как вдруг за окном, на пожарной лестнице, заметил какой-то весьма неопределенной формы объект.
  Он вздрогнул, потянулся к выключателю и вдруг услышал голос Синтии Рентон, которая тихо и монотонно напевала:
  Когда все люди ночью засыпают, И только звездочки горят в ночи, Наш мистер Филин крылья расправляет И с дерева «угу-угу» кричит.
  — Черт возьми, что ты там делаешь? — спросил Терри.
  — Мокну, — призналась она. — Лестница вся мокрая. Не хочешь пригласить меня внутрь?
  Не дожидаясь ответа, она влезла через окно в комнату.
  Терри включил свет.
  — Ах, Филин, — простонала она, — у меня страшно болит голова!
  Он надел тапочки, прошел в ванную, вернулся оттуда со стаканом воды, растворил в нем таблетку бромоселтцера. Она жадно выпила.
  — Если бы ты был Мандрой, — сказала она, — я обвинила бы тебя в том, что ты подсыпал мне в коктейль какую-то гадость. Я так быстро и неожиданно отключилась.
  — Ладно, не будем говорить об этом сейчас. Меня интересует вот что — как тебе удалось выбраться отсюда и где ты все это время была?
  Она захихикала:
  — Представляешь: приходит Стабби Нэш, барабанит в дверь, требует, чтобы Ят Той впустил его. Я, конечно, проснулась, открываю глаза и вижу, что лежу на твоей кровати. Ничего себе, думаю, положеньице! Ведь у Стабби столько предрассудков! Встаю, заправляю кровать, соображаю, как поскорей отсюда выбраться. Потом вдруг слышу: ты разговариваешь в холле с Мэллоу. Тогда я залезла на пожарную лестницу, но спускаться вниз не стала — боялась, что там могут быть полицейские. Был туман, и мне удалось незаметно проскользнуть вверх по лестнице. На крышу я тоже не отважилась подняться, потому что и там могли быть их люди. Окно в квартире этажом выше было открыто, я забралась внутрь и села в кресло.
  — В квартире кто-нибудь был?
  — Представь себе, да. Мужчина. Он лежал на кровати и храпел во всю мощь своей носоглотки.
  — И все это время ты преспокойненько просидела там?
  — Ну, не то чтобы преспокойненько. Меня дрожь била… Я ведь знала, что этот Стабби все разболтает и полиция начнет меня искать.
  — Каким образом Стабби узнал, что ты здесь?
  — Он просто подозревал. Все из-за своей дурацкой ревности. Я ему еще скажу пару ласковых. Ну его… ненормальный. Мы ведь с ним не обручены, и он не имеет права так вести себя со мной. Ему следовало бы знать… Скажи мне, Филин, зачем ты меня напоил?
  — Что это ты выдумываешь?
  — Да ты просто накачал меня спиртным.
  — Ты ведь сама сказала, что хочешь выпить.
  Она склонила голову набок и стала внимательно разглядывать его, точно птица, изучающая странную, неведомую ей букашку.
  — Это ты на Востоке научился, Терри: пытаешься улизнуть от прямого ответа. Ты стал прямо как язычник-китаец: деяния твои темны, но попытки скрыть их тщетны. Ты одурманил меня затем, чтобы я не знала, чем ты занимаешься. Скажи мне, Филин, чем ты занимался?
  — С чего ты взяла, что я чем-то занимался?
  — А ни с чего, просто знаю, и все. Ты куда-то ходил, чтобы сделать какое-то страшное, темное дело. Давай, давай, Филин, выкладывай.
  Терри собрался уж было ответить, когда вдруг услышал, как в дверь его квартиры громко стучат. Это был Стабби Нэш, он надсадно орал:
  — Я знаю, Синтия у тебя! Открывай сейчас же! Я требую! Полицейские ушли, так что можем поговорить теперь как мужчина с мужчиной.
  — Ну и дурак! — критически заметила Синтия. — Что он хочет — весь дом разбудить? Терри, открой ему. Мне есть что сказать этому идиоту.
  Терри подошел к двери, щелкнув замком, отворил ее и, едва сдерживая ярость, спросил:
  — Что бы такое сделать, чтобы вы перестали вести себя так по-дурацки?
  Стабби рванулся к нему:
  — Пошел ты! Не лезь в мои дела и оставь в покое мою девушку!
  В глазах Стабби сверкала лютая злоба. Одно плечо у него дернулось назад, и Терри увидел, как кулак Стабби с огромной скоростью несется ему прямо в челюсть.
  Терри отпрянул назад. Кулак просвистел всего в дюйме от его подбородка.
  — Ты что это, милый. — предостерегающе сказал Терри. — Совсем спятил? Полицейские, может, еще и не ушли вовсе.
  — Сейчас посмотрим, кто спятил, — заорал Стабби и двинулся на Терри.
  Терри вдруг увидел улыбающееся лицо инспектора Мэллоу, который стоял в дверном проеме соседней квартиры.
  — Ладно, — проскрипел зубами Терри, — хоть в одном удовольствии не откажу себе.
  С проворством хорошо тренированного боксера он чуть отступил назад, развернулся и нанес удар, такой же выверенный и точный, как удар профессионального игрока в гольф.
  Удар пришелся прямо в челюсть. Стабби пошатнулся и рухнул на пол. Инспектор Мэллоу, который все это время наблюдал за ними из коридора, вошел в квартиру и сказал:
  — Ладно, хватит. Вы, мисс Рентон, арестованы. А вам, Клейн, видно, придется постоянно менять адрес, если вы не перестанете играть с огнем.
  Терри повернулся так, чтобы видеть Стабби Нэша, — тот сидел на полу и тер ладонью челюсть: он все еще не пришел в себя после удара, глаза у него были мутные и тупые.
  — Смотри, Нэш, можно и еще схлопотать, — пообещал Терри.
  Инспектор Мэллоу кивнул Синтии.
  — Собирайся, сестричка, — повелительным тоном произнес он.
  — Полагаю, — заметил Терри, — вы отдаете себе отчет в том, что делаете. У мисс Рентон есть адвокат, и он, думаю, сделает все возможное, чтобы защитить ее права.
  Мэллоу ухмыльнулся:
  — Что ж, вы недурно все рассчитали, да вот только кое-что не сходится. Нам удалось выяснить, что Хуанита, представьте себе, оказалась той самой женщиной, которая в два часа ночи спускалась по лестнице с портретом Мандры.
  — Насколько я понимаю, вам удалось найти вышеназванный портрет и вы можете доказать, что его забрала женщина, которую вы называете Хуанитой.
  На лице Мэллоу отразилось раздражение.
  — Если же я ошибаюсь, — Терри поднес к сигарете зажженную спичку, в руке его нельзя было заметить ни малейшего признака дрожи, — Ренмор Хоулэнд без особого труда сможет убедить присяжных, что полицейские на этот раз проявили не свойственное им легковерие.
  Инспектор Мэллоу на мгновение как-то изменился в лице, и Терри понял: удар достиг цели. Мэллоу, однако, тут же овладел собой и вместе с Синтией направился к лифту. Все еще не пришедший в себя Стабби Нэш. шатаясь, проследовал за ними.
  Глава 12
  По глазам Альмы можно было определить — пока что она не плакала. Слезы и все такое прочее еще последуют, подумал Терри. А пока она настолько поглощена всякого рода заботами, что у нее просто нет времени дать волю своим чувствам.
  — Терри, — сказала она, — мы теперь во всем полагаемся на вас. Я только что была в тюрьме и разговаривала с Синтией.
  В лице Ят Тоя не промелькнуло даже и тени любопытства, когда он шаркающей походкой с подносом в руках вошел в комнату.
  — Ну, как она, Альма? — спросил Терри.
  — Да не очень.
  — Она сделала какое-нибудь заявление?
  — После ареста — нет. Она отказалась разговаривать с ними до тех пор, пока они не пригласят Ренни Хоулэнда. Впрочем, заявление-то она сделала тогда еще, во время первого допроса, когда беседовала с прокурором.
  — И в своем заявлении призналась, что это она забрала портрет?
  Альма смутилась, ее лицо как-то сразу потемнело.
  — Да. И почему только мы не обратились к вам с самого начала! Мы думали, что нам самим легко удастся выбраться из этой переделки, и совсем не предполагали, чем все это может для нас обернуться.
  — Не падайте духом, — сказал Терри. — У нас еще есть шанс выкарабкаться.
  — Вам известно еще что-нибудь?
  Он отрицательно покачал головой.
  — Терри, они собираются что-нибудь предпринять по отношению к вам?
  — Думаю, да, но не прямо сейчас. Они хотят, чтобы я достиг такого душевного состояния, когда меня легко можно будет расколоть, и делают при этом ставку на то, что я живу теперь в постоянном напряженном ожидании нового удара с их стороны.
  — Они вас арестуют?
  Улыбнувшись, Терри кивнул.
  — Конечно, а то как же?
  — У них есть хоть какие-нибудь доказательства?
  — Никаких, — неунывающим тоном произнес Терри. — Инспектор Мэллоу говорит о неких совпадениях, которые якобы указывают на мою причастность к этой истории. Так что единственное, что он в состоянии доказать, — это некие совпадения.
  — И все?
  Терри снова кивнул.
  — Ну а если предположить… я говорю, если… ему все же удастся раздобыть какие-нибудь доказательства? Что тогда?
  — Тогда? — сказал Терри. — Тогда перед ним возникнет дилемма. Вместо одного убийцы будет сразу два, и ему нелегко будет определить, кто же на самом деле совершил преступление. Поэтому он и решил сначала заняться Синтией. Если ему не удастся доказать ее причастность к убийству, он переключится на меня. В делах, связанных с такого рода преступлениями, очень важно учитывать общественное мнение, вот он и Держит Синтию под подозрением, заявляя при этом журналистам, что один из ее близких знакомых находится под наблюдением.
  — А кто насчет этой Хуаниты? — Альма обратила на Терри пристальный взор. — Она клянется, что портрет, который написала Синтия, был у нее. Что это она в два часа утра спускалась по лестнице.
  Терри бросил в свой бокал кусочек льда.
  — Ну и что?
  — Эта женщина утверждает, что портрет у нее украли.
  — Вот и прекрасно, — заметил Терри. — Жаль только, что она не может предъявить портрет и тем самым рассеять всякие сомнения относительно правдивости этого рассказа.
  Альма понизила голос:
  — Терри, ведь мы оба знаем, что у нее действительно был этот портрет.
  — Что касается меня лично, — произнес Терри, — я не стал бы слишком доверять ее заявлениям. Она такая эмоциональная, нервная, прямо так и кипит от переполняющих ее страстей. От такой женщины, как она, всего можно ожидать.
  — Терри, вы что, смеетесь надо мной? Ведь мы оба знаем…
  — Ничего мы не знаем, — перебил ее Терри. — Мы только предполагаем.
  Он взял бокал и сделал маленький глоток. Альма недоумевающе пожала плечами.
  — Что ж. не хотите быть со мной откровенным, дело ваше.
  — Я всегда откровенный, — возразил Терри.
  — Может, вы и откровенный, но понять вас просто невозможно. — В голосе Альмы прозвучала обвиняющая нотка. — Сидите как ни в чем не бывало, улыбаетесь, как чеширский кот. Тут такое серьезное дело, а вам бы только шуточки шутить.
  — Вы выражаетесь прямо как инспектор Мэллоу, — заметил Клейн. — Кстати, звонил адвокат Синтии, спрашивал, не могу ли я заглянуть к нему после обеда, — дескать, хочет со мной поговорить. Вы не знаете, что ему от меня нужно?
  — Не знаю. Меня он тоже просил прийти. Он сказал, что дело приняло весьма неприятный оборот и что помочь Синтии можно лишь в том случае, если мы объединим наши усилия.
  — Наверное, хочет содрать с вас побольше денег за свои адвокатские услуги?
  — Не думаю. Стабби Нэш навел о нем справки. Не знаю, насколько тщательной была проверка, пока, однако, ничего плохого сказать о нем нельзя.
  — А что думает Синтия по поводу того, что ее адвокат пригласил нас к себе?
  — Ей это не очень нравится. За все судебные издержки она хочет расплатиться сама.
  — Однако не исключена возможность, — задумчиво сказал Терри, — что этот адвокат принесет больше вреда, чем пользы.
  — Что вы имеете в виду, Терри?
  — События, — растягивая слова, произнес Терри, — это как кусочки из картинки-головоломки. Кусочки эти надо подбирать таким образом, чтобы они соответствовали друг другу, в противном случае картинка не получится. Если полицейским не удастся раздобыть все кусочки, то картинку им не собрать. Если кусочков у них будет слишком много, то, собрав картинку, они обнаружат, что какие-то кусочки оказались лишними.
  Альма озабоченно нахмурила лоб.
  — Я думала об этом, Терри. Может, вам поговорить обо всем этом с Хоулэндом, когда вы увидитесь с ним сегодня?
  Терри задумчиво кивнул.
  — Терри, — сказала Альма, — мы все оказались в таком положении, которое просто обязывает нас быть откровенными друг с другом. Синтия нуждается в вас, я — тоже. Вы с Синтией тянетесь друг к другу, но из-за меня в ваших отношениях возникает какая-то напряженность. Я так люблю вас обоих… но я — как стена, которая стоит между вами. Терри, я хочу, чтобы вы поговорили со мной и сказали мне всю правду. Мы и раньше разговаривали, но я не придавала значения вашим словам. Многое из того, что вы говорили, казалось мне тогда непонятным, даже безумным. И только теперь я поняла, как вы были правы.
  Он пристально посмотрел на нее:
  — О чем вы, Альма?
  — Вы заявили однажды, что в основе отношений между полами лежит враждебность. Что вы хотели сказать этим тогда, Терри?
  То, что сказал. Как только между мужчиной и женщиной возникают какие-то отношения, эти отношения неизбежно выливаются во взаимную враждебность. Настоящая, искренняя дружба возможна лишь тогда, когда элемент пола либо отсутствует, либо не принимается во внимание.
  — Довольно циничный подход к жизни. Не правда ли, Терри?
  — Возможно.
  — Терри, я пришла сюда затем, чтобы сказать вам кое-что.
  — Я слушаю.
  — Вы боретесь с самим собой.
  — Я? — он удивленно поднял брови.
  — Да, вы.
  Терри шутливо заметил:
  — Что ж, мы можем заключить с вами прекрасное честное пари. Итак, как вы думаете, Альма, кто победит в этой борьбе — я или тот, кто борется во мне против меня?
  — Не надо шутить, Терри, — попросила Альма. — Вы ведь знаете, что я хочу сказать вам и боитесь это услышать.
  Терри медленно опустил свой бокал на стол.
  — Давайте, Альма, выкладывайте… может, вы и правы.
  — Вы были влюблены в меня тогда, перед этой вашей поездкой в Китай. — Слова эти прозвучали не как вопрос, но как утверждение, в котором ощущалась спокойная уверенность.
  — Да, это правда. — Пальцы его коснулись влажной поверхности бокала и стали скользить по ней.
  — Терри, почему вы уехали тогда?
  — Вы были замужем, — сказал он задумчиво. — Ваш муж был моим лучшим другом. После той ночи в моей квартире… я вдруг понял, что люблю вас… и так дальше продолжаться не может.
  — Не надо изображать из себя эдакого сэра Галахада, благородного рыцаря. Вы ведь знаете или, по крайней мере, должны знать, что такого рода люди уже давно не существуют. Люди по-настоящему интеллектуального склада прекрасно понимают, что иногда обстоятельства… внезапный порыв чувства… пара бокалов вина… О Терри, если бы вы только знали, как трудно мне говорить об этом.
  — Боб был моим лучшим другом, — сказал Терри. — А я был до сумасшествия влюблен в вас. Сейчас, когда прошло уже столько времени, легко говорить о том, что обстоятельства… Я не знаю, что вы тогда думали обо всем этом, но я знаю, как вы чувствовали себя.
  — И тогда вы уехали в Китай, — тихо произнесла она.
  — Да, я уехал в Китай, — согласился Терри. — На следующий же день. И никому не оставил своего адреса. Я сделал это умышленно, чтобы таким образом раз и навсегда покончить с тем, что было.
  — А через шесть месяцев умер Боб… потом пришло сообщение о вашей гибели, я никогда не могла поверить в то, что вы тоже умерли. Многие годы на столике около моей кровати стояла ваша фотография. Вы были всегда со мной… смотрели на меня… Когда я ложилась спать и когда просыпалась.
  — Боб умер, так ни о чем и не узнав? — спросил он. Она кивнула и задумчиво сказала:
  — Это было семь лет назад. Да, Терри, с тех пор, как вы уехали, прошло ровно семь лет.
  — И вот я вернулся, Альма.
  Голос Альмы задрожал, но она мужественно взяла себя в руки и продолжала:
  — Нет, Терри, вы не вернулись. Зачем притворяться? Тот Терри, который уехал тогда, не вернулся, да и не мог вернуться, потому что был таким странным, нереальным. Он любил жену своего друга — и вот отправился в добровольное изгнание. И никогда уже больше не возвращался обратно. Вернулся другой Терри. Годы сделали его другим, с годами изменилась и я.
  Итак, Терри, вы уехали. Вы любили меня, я любила вас. Но мне казалось тогда, что моя главная обязанность состоит в том, чтобы быть верной супругой. Вы же хотели остаться верным другом. Поэтому я боролась со своим чувством к вам, а вы боролись со своим чувством ко мне. Факт тем не менее есть факт — вы взяли и уехали. Потом Боб умер. Все свои силы я отдала карьере. Вы же свои силы направили на то, чтобы все забыть. Вы стали искателем приключений, а я стала обыкновенной труженицей… Нет, нет, Терри, не перебивайте меня, я знаю, что говорю. Я обыкновенная труженица. Я раба успеха. Вы сказали однажды, что в этом мире за все нужно платить и что цена успеха всегда выше той, которую человек готов заплатить за него. В некотором смысле вы правы, и это в вас самая плохая черта: вы всегда правы. — Она вздохнула и продолжала: — Когда вы вернулись, вы были уже другим Терри, привыкшим к приключениям, стремящимся к новым, острым ощущениям. И этот другой Терри встретил уже другую Альму, достигшую большого успеха. Некоторые даже считают ее знаменитой. Многие годы я подавляла в себе естественные чувства и желания. Все свои силы я сосредоточила на стремлении к успеху, я добилась его, но в погоне за ним я утратила способность смеяться, жить и любить. Умом я этого не понимала, но подсознательно чувствовала. Вот почему я потворствовала Синтии в ее милых забавах. Мне нравилось смотреть, как она наслаждается жизнью, но это еще не все: во мне, Терри, развился комплекс страдалицы или что-то вроде этого. Я стала думать о том, что девушки, подобные Синтии, милые, легкомысленные, без труда завоевывающие сердца мужчин, могут запросто играть с жизнью и не бояться обжечь при этом свои нежные пальчики, но что за их спиной всегда должна быть какая-то женщина с материнским инстинктом, которая наблюдает за ними и всячески пытается оградить их от ударов судьбы.
  Терри поднялся с кресла и пристально посмотрел на Альму:
  — Альма, вы несправедливы, несправедливы по отношению к самой себе и…
  — Не надо, Терри, — не дала договорить ему Альма. — Не перебивайте меня. Я начала говорить и хочу договорить до конца. Вы вернулись, Терри Клейн, — путешественник, искатель приключений. Вы побывали в далеких странах, видели много разных людей, пережили столько всяких приключений, вы пристрастились к экзотике, новизне и остроте впечатлений. И вот вы встретили Альму Рентон, серьезную художницу, стремительно завоевывающую международное признание. Вы встретили также Синтию, веселую, беспечную игрунью, которая, однако, обладает достаточно развитым чувством меры и ответственности, чтобы не выходить за рамки благопристойности, которая смеется над жизнью, потому что всеми силами души отказывается быть раздавленной ею. Она не может не привлечь искателя приключений. Но вы по-прежнему верны, Терри, не мне, но памяти о нашей любви. Я все еще люблю вас, но еще больше я люблю свою карьеру. Я слишком усердна и методична в своих стремлениях, чтобы, подобно Синтии, привлечь вас. Я думаю, строю планы и упорным трудом стремлюсь к их осуществлению, тогда как Синтия живет, смеется и любит. Я пришла сказать вам, Терри, вот что: перестаньте бороться с самим собой. Я не автомат, я женщина. Я хочу иметь свой дом, свой сад. Хочу заниматься приготовлением пищи. Хочу мужа, детей. Но я знаю, Терри, что всего этого у меня никогда не будет. Слишком много времени и сил я посвятила стремлению достичь совершенства в моем творчестве. И вот оно, мое творчество, стало больше, чем я сама, чем женщина во мне, больше, чем материнский инстинкт, больше, чем все остальное в жизни.
  Она замолчала. В комнате на долгое время воцарилась тишина. Затем Терри задумчиво произнес:
  — Так что же вы все-таки хотите сказать мне?
  — Я хочу, — ответила она, — чтобы между вами и Синтией не стояло то, что вы ошибочно принимаете за свою верность мне.
  — Я что-то не понимаю. Вы говорите от своего имени или от имени Синтии?
  Она покачала головой и резким движением поднялась с кресла.
  Терри, не надо подвергать меня перекрестному допросу. Я все вам сказала. Я сказала вам правду. Словно камень с души сбросила. А теперь я должна идти. Не забудьте, что вам надо встретиться с Хоулэндом. Хорошо? Для Синтии эта встреча может оказаться очень важной.
  Она направилась к двери так стремительно, что Терри не успел задержать ее. Она потянулась рукой к дверному замку, но почему-то промахнулась и стала как-то беспомощно, на ощупь, искать его.
  Терри подбежал к ней.
  — Альма, вы плачете? Не уходите.
  Он нежно обнял ее за плечи. В это время щелкнул дверной замок. Она отвела наполненные слезами глаза и прижалась к Терри. Дверь отворилась.
  Спокойный, невозмутимый взгляд Ят Тоя был обращен на хозяина.
  — Вышитое Сияние ожидает тебя, — сказал он на кантонском диалекте. — Я отвел ее в спальню, чтобы она не встретилась с художницей. Она говорит, что ей нужно как можно скорей поговорить с тобой.
  Глава 13
  Щеки Соу Ха горели, глаза сверкали; тем не менее она старалась казаться непринужденной и даже дерзкой, что так свойственно молодым людям — невинным и робким в выражении своих чувств.
  — Привет, Мудрый, — сказала она.
  — Привет, Луч Солнца, — подражая ее тону, ответил Терри. Про себя он, однако, отметил, что ноздри ее слегка трепещут, тело напряжено и во всем ее поведении ощущается какая-то уклончивость. — Что предложить вам на этот раз — тыквенные семечки или коктейль?
  Она покачала головой и сделала рукой движение, которым как бы призвала его к молчанию. Ее можно было сравнить с птицей, которая осторожно приближается к подозрительному незнакомому предмету и которая в любой момент готова расправить крылья и улететь прочь.
  — Вы были в квартире Хуаниты между нашим с вами визитом к ней и двенадцатью ночи? — спросила она.
  Он не пошевелился и не проронил ни слова.
  — Зачем вы ходили туда?
  Он пожал плечами.
  — Я не стану врать вам, Вышитое Сияние.
  — Очень жаль, что Хуанита ненавидит художницу, — задумчиво сказала она.
  — Время, потраченное на сожаления по поводу своих бед и несчастий, — напрасно потраченное время, — сказал он. — Если, конечно, человек не пытается изменить свою жизнь к лучшему.
  — Вы ее так сильно любите? — спросила она.
  Он сделал вид, что не понял ее.
  — Хуаниту? — Он удивленно поднял брови. В ее голосе послышалась нотка нетерпения:
  — Я говорю о художнице. Не надо увиливать от ответа.
  Он приблизился к ней.
  — Что случилось, Соу Ха? Что-то не так?
  Она отвернулась от него, лицо ее было совершенно спокойным, и только ноздри слегка трепетали, а на нежной атласной коже щек горел предательский румянец.
  — Так ответьте же мне, — потребовала она. Он прищурился.
  — На ваш вопрос я отвечу вопросом…
  — На мой вопрос, — перебила она его, — вы ответите не словами, а делами. Я пришла, чтобы сказать вам правду. Это я убила Джекоба Мандру. Он пытался шантажировать меня. Он требовал, чтобы я заставила отца прекратить борьбу против этой преступной шайки торговцев опиумом. Он сказал, что в противном случае расскажет полиции о том, что я сбила машиной и покалечила одного человека. Он утверждал, что я была пьяна, то же самое сказал и какой-то доктор.
  Он нахмурился и сосредоточенно посмотрел на нее.
  — И как же вы поступили?
  — Я наложила на его уста печать молчания. Этот человек был воплощением зла, и я убила его.
  — Чем вы убили его?
  — Вашим «слив-ганом».
  — Где вы его взяли?
  — В шкафу, в вашей квартире. Позже Ят Той заметил, что «слив-ган» исчез, и запер дверцу, чтобы вы, обнаружив пропажу, не обвинили его в небрежности. Я привязала «слив-ган» к руке и, когда Мандра с гнусной улыбочкой посмотрел на меня, нажала рукой на поверхность стола. Этот человек был воплощением зла, я убила его, и душа моя не знает раскаяния.
  Терри задумчиво посмотрел на нее.
  — Где он сидел?
  — За своим столом, где потом и нашли его тело.
  — Когда вы убили его. портрет был в комнате?
  — Нет, конечно нет. Его забрала с собой Хуанита, которая покинула квартиру Мандры в два часа ночи.
  — Художница там была?
  — Да, она спала в соседней комнате. Я думаю, Мандра одурманил ее чем-то. Она спала как-то неспокойно, ворочалась во сне. Ее черная сумка лежала на столе рядом с локтем Мандры.
  — Вы вышли из квартиры через дверь, которая ведет в коридор?
  — Я вышла тем же путем, что и зашла.
  Терри пристально смотрел на нее, прищурив глаза:
  — Вы кому-нибудь рассказывали об этом?
  — Нет, только вам.
  — Почему вы рассказали об этом мне?
  — Чтобы вы смогли спасти художницу, чтобы вы в случае необходимости воспользовались тем, что я рассказала вам, но только в случае необходимости. Несмотря ни на что, я горжусь своим поступком. Люди моей расы не считают подобного рода поступки злом. Зло было в том, кого я убила. Он должен был умереть. Закон не мог его покарать, и тогда я отправила его к праотцам.
  — Послушайте, Соу Ха, вы понимаете, что все это может означать для вас?
  — Я не ребенок.
  — Но зачем вы мне рассказываете обо всем этом? Я хочу защитить вас. Я знаю, что этот человек был воплощением зла.
  — Но вы ведь хотите защитить и художницу?
  — Да, хочу.
  — И меня тоже?
  — И вас тоже.
  Она горько усмехнулась:
  — Я не принадлежу к вашей расе. Вы любите ее, так защитите ее. И если будет необходимо, отдайте меня в руки вашего правосудия. Жизнь мою я доверяю вам.
  Она повернулась и направилась к двери. Терри Клейн слишком хорошо знал нравы и обычаи китайцев, чтобы хоть жестом или словом помешать Соу Ха выйти из его квартиры с видом, исполненным гордого достоинства.
  Когда она тихо прикрыла за собой дверь, Терри, задумавшись, посмотрел на стену спальни и вдруг заметил, что одна из картин, висевших на ней, слегка наклонена. На Востоке он научился обращать внимание на детали и улавливать скрытый смысл окружающих его предметов, которые человеку невнимательному представляются обычными и ничего не значащими. Он подошел к стене. На полу под картиной он обнаружил кусочки штукатурки. Он осторожно приподнял картину и увидел зловещий темный предмет — спрятанный микрофон, который, подобно немигающему глазу змеи, злорадно смотрел на него, как бы упиваясь своим могуществом.
  Терри аккуратно повесил картину на место, быстрым шагом направился к центру комнаты, повернулся лицом к креслу, на котором только что сидела Соу Ха, и заговорил, как бы обращаясь к собеседнице:
  — Нет, нет, Соу Ха, подождите еще минутку. Я хочу вам кое-что сказать, признаться кое в чем. Только дайте мне возможность высказаться, не перебивайте меня. Вы обещаете? Прекрасно. Это касается Мандры. Кое-что вам, наверное, уже известно, так как Мандра шантажировал и вас. Мандра и доктор Седлер работали вместе, рука об руку. В их игре были замешаны еще два человека, роль которых в этом деле, однако, не столь значительна. Один из них — калека с серьезным повреждением позвоночника, другой — профессиональный акробат. Прекрасное сочетание для того, чтобы осуществлять планы, задуманные Мандрой. Однако члены этой шайки стали обманывать друг друга. Из одной своей жертвы Мандре удалось вытрясти двадцать тысяч долларов. Но он никому об этом не сказал. Доктор Седлер узнал о поступке Мандры и ужасно разозлился на него. Он отправился к нему и потребовал объяснений. Никаких объяснений Мандра давать не стал, более того, он самым наглым образом выпроводил доктора из своей квартиры. И тогда Седлер решил убить Мандру… А теперь о моей причастности к этому делу, но прежде — чтобы вы смогли понять, что я сделал, — мне хочется рассказать вам о том, какие чувства я испытываю к художнице… Не перебивайте меня, Соу Ха, вы же обещали… Сидите спокойно и слушайте… Посмотрите мне в глаза… Вот так, уже лучше. Вы думаете, что я влюблен в художницу. Когда вы говорите о художнице, вы имеете в виду Альму, не так ли? Пожалуйста, поверьте мне, я не люблю Альму, За семь лет многое может измениться… да и потом, признание, которое я собираюсь сделать вам, касается убийства, а не моих чувств к Альме.
  Терри замолчал, чтобы перевести дух. Автоматически достал из кармана платок и вытер пот со лба. Теперь он знал, как должен чувствовать себя диктор на радио, когда в программе происходит какой-то сбой и когда ему, диктору, приходится удерживать внимание слушателей импровизированными прибаутками, чтобы выиграть время.
  Терри подошел к окну. Он увидел, как Соу Ха перешла на другую сторону улицы, села в машину и никем не потревоженная спокойно уехала. Судя по всему, за ней никто не следил.
  Инспектор Мэллоу сидел где-то там, на другом конце провода. Одно только могло заставить его бездействовать и ждать — «признание», о котором Терри уже несколько раз упомянул в своей речи. Но даже эта приманка в скором времени окажется неэффективной. Однако любыми средствами необходимо дать Соу Ха возможность скрыться.
  Терри повернулся лицом к микрофону.
  — А теперь, Соу Ха, вы должны понять, что у Мандры было много интересов. Действительно, какие-то его интересы столкнулись с интересами вашего отца. Но почему вы думаете, что его интересы не могли столкнуться с моими? Разве нельзя предположить, что я тоже был жертвой шантажа, которому Мандра подвергал людей, севших за руль после одной или двух рюмок? Разве нельзя предположить, что и у меня были свои причины избавиться от Мандры и Седлера? Теперь этот Седлер. Задумайтесь на минуту о том, в каком свете предстает он. Задумайтесь, прошу вас!
  Терри замолчал. Он вдруг понял, что говорит совсем не то: ведь он вообще не собирался впутывать себя в это дело, тем не менее инспектора могло задержать лишь какое-нибудь признание. Рано или поздно Мэллоу обнаружит, что он, Терри, просто старается выиграть время… Вдруг Терри осенило…
  — Подождите-ка меня здесь и подумайте о том, что я сейчас сказал вам. Я хочу показать вам кое-какие бумаги. Они там, в той комнате. Сейчас принесу. Эти бумаги подтвердят мои слова… Когда вы прочтете их, вы поймете… Посидите здесь тихонечко, я сейчас.
  Он подошел к двери в спальню, резко распахнул ее, потом хлопнул ею что было силы и стал ждать. Ждать пришлось недолго. Услышав какую-то возню в прихожей, он выдвинул ящичек стола и начал рыться в бумагах. Раздался голос Ят Тоя, слуга кричал:
  — Входить нет! Входить нет!
  Последовала короткая схватка, дверь распахнулась, и в комнату ввалился инспектор Мэллоу.
  Вздрогнув от неожиданности, Терри удивленно посмотрел на него:
  — Что случилось, инспектор? Что вновь привело вас сюда?
  Мэллоу был все таким же вежливым и добродушным, и только едва заметный огонек в его глазах настораживал и заставлял усомниться в искренности его чувств.
  — Видите ли, Клейн, каждый раз, когда я прихожу к вам, я выступаю как бы в новом качестве, и мне порой трудно бывает отделить одно качество от другого. Так, например, в деле, связанном с кражей того вашего «слив-гана», я стараюсь помочь вам выяснить, кто совершил кражу. Но ведь я еще и сыщик. Таким образом, в одном случае я выступаю в качестве друга, пытающегося помочь вам, в другом в качестве исполняющего свои обязанности полицейского, который в силу специфики своей работы причиняет вам столько беспокойства.
  — Понимаю, — сказал Клейн. — Но позвольте спросить вас, в каком качестве вы выступаете на сей раз?
  — На сей раз только в качестве друга! У меня возникли кое-какие идеи насчет исчезновения этого вашего «слив-гана». Я все пытаюсь найти того, кто украл его, и мне кажется, что на этот раз я близок к цели. Конечно, полной гарантии успеха нет, однако некоторый прогресс, думается, все же достигнут.
  — Так чем могу быть вам полезен? — спросил Терри.
  — Мне бы хотелось еще раз осмотреть вашу квартиру, если, конечно, вы не возражаете. Проверить, сколько в ней входов и выходов. Возможно, удастся обнаружить, что одна из дверей была открыта при помощи отмычки. Иными словами, мне бы хотелось произвести самый что ни на есть обычный для такого рода расследований осмотр.
  — Ну и час вы, однако же, выбрали для этого, инспектор. Время как-никак позднее.
  — Вы, конечно, правы, Клейн, — признал Мэллоу. — Но я, как вы знаете, человек занятой. Так не позволите ли мне начать со спальни? Мне бы хотелось ее осмотреть… Да, и скажите, пожалуйста, этому китайцу, вашему слуге, чтобы он не особенно буйствовал, когда я приступлю к осмотру. Он, кажется, думает, что я хочу вас ограбить или еще там что-нибудь нехорошее сделать.
  — Возможно, — сказал Терри, — он не в состоянии должным образом оценить те разные качества, в которых вы выступаете, когда приходите ко мне.
  Мэллоу ухмыльнулся и кивнул в знак согласия.
  — Возможно. Так я могу начать осмотр вашей спальни, Клейн?
  Ят Той, морщинистое, непроницаемое лицо которого, казалось, было вырезано из потемневшей от времени слоновой кости, посмотрел на Терри и сказал по-китайски:
  — Они расставили своих людей в коридоре, внизу на улице, около пожарной лестницы. Перворожденный, человек этот несет в себе зло. Из уст его льются слова дружбы, но рука его — рука врага, сжатая в кулак для удара.
  Терри ответил слуге тоже по-китайски:
  — Лучший способ запутать охотника — походить вокруг расставленной им ловушки и притвориться, что не знаешь о ее существовании.
  Рука Мэллоу уже легла на дверную ручку, однако он повернулся и нахмурил лоб:
  — Пожалуй, придется выучить китайский язык, чтобы, общаясь с вами, Клейн, не оказаться в дурацком положении.
  Терри засмеялся:
  — Но вы же сами хотели, чтобы я рассказал слуге о тех разных качествах, в которых вы выступаете.
  Мэллоу резко распахнул дверь и заглянул в спальню: в ней никого не было. Это не удивило Мэллоу.
  — Ладно, я осмотрю тут все.
  Он приступил к тщательному обыску квартиры. Терри стоял у окна и смотрел на расставленных по всей улице сыщиков. Из коридора донесся громкий топот.
  В качестве полевого штаба Мэллоу решил, вероятно, воспользоваться соседней квартирой. Туда, скорее всего, и был протянут провод от микрофона. Мэллоу запасся достаточным количеством людей, которые в случае необходимости могли «обложить» квартиру Терри со всех сторон.
  Когда инспектор наконец сообразил, что птичке все же удалось упорхнуть из клетки, лицо его потемнело, не утратив, однако, выражения доброжелательности.
  — Скажите, Клейн, в квартире, быть может, есть еще и другие входы и выходы, которые вы просто забыли показать мне? — спросил он. — Видите ли, когда расследуешь дело, связанное с кражей, важно знать, как вор попал в квартиру и как потом выбрался из нее.
  Терри прекрасно понимал, почему инспектора интересует именно этот вопрос. Подавив смешок, он принял самый серьезный вид:
  — Нет, инспектор, сожалею, но в моей квартире нет таких входов и выходов, которых бы я вам не показал.
  Мэллоу нахмурился.
  — Однако же странно получилось тогда с этой дамой Рентон. Определенным образом она выкинула в ту ночь фокус вроде «доставания кролика из цилиндра», не так ли?
  — «Доставание кролика из цилиндра»? — в недоумении спросил Терри.
  — Вы ведь знаете, что я имею в виду. Мы думали, что она здесь. Обыскали всю квартиру, но ее не нашли. Стоило нам уйти, как она снова появилась здесь, прямо в вашей спальне.
  — Вы действительно надеялись найти ее у меня в квартире? — спросил Терри. — А я-то думал, вас интересует портрет и это Стабби Нэш выдвинул предположение относительно того, что мисс Рентон находится у меня. Дело в том, инспектор, что она появилась здесь сразу после вашего ухода.
  Инспектор пристально, недоверчиво посмотрел на Терри:
  — Да, но ведь я, по сути дела, и уйти-то еще не успел.
  — Что ж из того, — произнес Терри серьезным тоном, в котором нельзя было уловить даже и тени насмешки. — Возможно, и она находилась где-нибудь поблизости, прежде чем пришла ко мне.
  — Если вы не возражаете, я еще раз осмотрю спальню. Возможно, там есть тайный выход, о котором вы и сами не знаете.
  — Выход? — переспросил Терри. — Наверное, вы имеете в виду вход?
  — Это одно и то же, — сказал Мэллоу и направился в спальню.
  Добрых полчаса он потратил на простукивание и прощупывание стен. Наконец сбитый с толку и рассерженный, чего, правда, нельзя было сказать по выражению его лица, по-прежнему дружескому и добродушному, он покинул квартиру.
  Нахмурившись, Терри задумался.
  Мэллоу не станет захлопывать ловушку до тех пор, пока не убедится в том, что в ней оказался не только Терри. Терри все равно некуда деться, в этом инспектор уверен. В данный момент его интересует девушка-китаянка, которая призналась в совершении убийства. Инспектор, однако, не торопится выкладывать все свои козыри, поэтому о подслушанном им признании он пока умолчит. Сначала нужно найти девушку. Но поскольку ей удалось скрыться, инспектор делает ставку на то, что Терри, который, как он полагает, даже и не подозревает о существовании микрофона, еще сильней запутается в расставленной им, Мэллоу. ловушке.
  Благодаря Соу Ха Мэллоу узнал для себя много нового. Инспектор обнаружил, что Терри не только знал Хуаниту, но и заходил к ней вместе с китаянкой, более того — что он побывал в квартире вдовы Мандры один, между семью и двенадцатью ночи! А ведь именно в этот промежуток времени и был украден портрет.
  Хоть Терри и удалось помочь Соу Ха ускользнуть из рук Мэллоу, вряд ли инспектору понадобится много времени, чтобы обобщить сведения, полученные им от девушки помимо ее воли, и сделать соответствующие выводы. Несмотря на свой неприятный характер, инспектор был далеко не дурак.
  Глава 14
  Контора Ренмора Хоулэнда выглядела солидно. Она состояла из целого ряда комнат, следовавших одна за другой. Ни на минуту не отрываясь от работы, стучали на пишущих машинках стенографистки. Туда-сюда с важным видом сновали клерки. Прежде чем попасть в кабинет адвоката, располагавшийся в конце анфилады, надо было выдержать долгие грозные взгляды двух секретарш, которые походили на двух стражей, охраняющих покои царственной особы. Самого же Хоулэнда можно было сравнить с королем, который согласился удостоить счастливого просителя своим бесценным вниманием.
  Голос у него был вкрадчивый, елейный.
  — Мисс Рентон говорила мне о вас. Она сказала, что вы не оставите ее в беде и сделаете все возможное, чтобы помочь ей. Если не ошибаюсь, мистер Клейн, образование у вас юридическое?
  Терри кивнул. Глядя на длинную шею адвоката, на его костлявое лицо, он вспомнил замечание Синтии насчет того, что этому человеку следовало бы быть скаковой лошадью.
  Хоулэнд посмотрел на свои наручные часы и сообщил:
  — Остальные свидетели будут здесь минут через пятнадцать. Полагаю, что вы хотите поговорить со мной до их прихода.
  — Да, — сказал Терри. — Мне надо сообщить вам кое-какие новости, не слишком приятные. Боюсь, что они могут осложнить положение Синтии.
  Хоулэнд вопросительно поднял брови. Между тем Терри продолжал:
  — Видите ли, алиби Синтии, может, и продержится еще некоторое время, но очень скоро оно лопнет, как мыльный пузырь. Поначалу к нему просто даже подкопаться было невозможно. Поэтому полиция и отпустила Синтию. Потом, однако, полицейским удалось раздобыть некоторые факты. Иными словами, они узнали о существовании вдовы Джекоба Мандры, которая клянется, что это она в два часа ночи вышла с портретом из квартиры мужа. Что это ее встретил на лестнице свидетель. В данный момент, правда, вдова не может представить портрет в качестве доказательства, но…
  Лошадиное лицо адвоката расплылось в широкой улыбке, обнажившей крупные зубы.
  — Пусть это вас не волнует, мистер Клейн. Я знал, что поиски портрета — это всего лишь вопрос времени, что рано или поздно полиция все равно отыщет его. Так что я учел и этот момент. Синтия мне все рассказала. Благодаря разговору с вами, она осознала необходимость говорить правду. Теперь я располагаю всеми имеющими отношение к делу фактами.
  — Но одним фактом, — сказал Терри, — вы все же не располагаете. Оригинал портрета исчез из квартиры Хуаниты Мандры между семью вечера и двенадцатью ночи. Полицейским пока еще не удалось ни обнаружить его, ни выяснить, каким образом он был похищен. Инспектор Мэллоу установил в моей квартире микрофон, благодаря чему подслушал разговор, который, несомненно, позволит ему сделать определенные выводы. У меня есть все основания полагать, что он не только найдет портрет, но и раздобудет факты, свидетельствующие о моей причастности к его пропаже.
  Адвокат вдруг перестал улыбаться. Поджав губы, он озабоченно произнес:
  — Что ж, вы действительно сообщили мне нечто новое. Дело может принять теперь весьма неприятный оборот.
  — Для Синтии?
  — Нет, для вас.
  — Так вы полагаете, что это никак не отразится на положении Синтии?
  Солидным тоном Хоулэнд заметил:
  — Мистер Клейн, Синтия, к счастью, призналась не во многом. Если за помощью ко мне обращаются своевременно, то есть достаточно рано, моих клиентов трудно потом бывает признать виновными. Следует помнить о том, что для вынесения обвинительного приговора суд должен предъявить неопровержимые доказательства по рассматриваемому им делу. Таким образом подсудимый располагает большими возможностями для защиты.
  — Что вы хотите этим сказать? — спросил Терри.
  — Если дело примет соответствующий оборот, — пояснил Хоулэнд, пристально посмотрев на Терри, — я мог бы намекнуть журналистам, что Мандру убили вы. Убийство было совершено при помощи вашего «слив-гана», и это вы украли у Хуаниты портрет… Не сомневайтесь, доказательства я смог бы собрать весьма убедительные. Что вы по этому поводу думаете?
  — Я не стану возражать. Если это, конечно, поможет Синтии.
  Лицо Хоулэнда сделалось суровым.
  — Нет, — произнес он задумчиво. — Если внимательно изучить факты, можно обнаружить, что предложенный мною вариант никуда не годится. Читатели сразу же поймут, что портрет вы украли для того, чтобы спасти Синтию. Подобного рода заявление с моей стороны, то есть со стороны адвоката Синтии, привело бы к охлаждению симпатий читателей по отношению к подсудимой, а ведь их симпатии играют очень большую роль. Вы, Клейн, возможно, обратили внимание на то, что молодых хорошеньких женщин редко признают виновными в совершении преступления?
  — Прежде чем составлять план действий, не лучше ли будет более полно ознакомиться с фактами, касающимися конкретного дела? — сухо заметил Клейн.
  — Не обязательно. Главное — добиться оправдательного приговора. Какими средствами — не важно. Вас это, наверное, удивит, но женщинам с красивыми ножками присяжные доверяют больше, чем женщинам, которые, сидя перед ними на стуле, не могут похвастаться совершенством формы своих коленок.
  В улыбке адвоката промелькнуло какое-то похотливое выражение.
  — Послушайте, — резко оборвал его Терри, — защита с расчетом на производимое ножками впечатление хороша для женщин сомнительного поведения, которых обвиняют в убийстве на почве ревности. Успех, как правило, обеспечен, только вот грязи после всего этого остается многовато. Для Синтии подобного рода защита не подходит. Синтия никого не убивала. А вам бы я посоветовал расследовать следующее обстоятельство: вместе с Мандрой шантажом занимались некие доктор Седлер, Уильям Шилд и Фред Стивене. Более того, я сам слышал, как доктор Седлер признался, что знает, каким образом был похищен «слив-ган». Мэллоу уже работает в этом направлении, но особого энтузиазма не проявляет. Он стремится свалить убийство на Синтию. Поэтому и не пытается раздобыть доказательства, свидетельствующие о ее невиновности. Но вы-то можете это сделать. Я дам вам адрес Седлера, расскажу, как найти Шилда и Стивенса. Все они виновны в организации преступного заговора, имеющего целью шантаж и вымогательство, вам же нужно лишь нанять сыщиков, которые без особого труда заставят их…
  — Данный аспект дела меня не интересует, — прервал его Хоулэнд. — В нем нет никакой необходимости.
  — То есть как нет никакой необходимости? Почему?
  — Потому что суд все равно никогда не сможет вынести Синтии Рентон обвинительный приговор.
  — Да что вы такое говорите! — воскликнул Терри. — Необходимо доказать, что Синтия действительно невиновна, а сделать это можно лишь в том случае, если найти настоящего убийцу Мандры. Одного лишь оправдательного приговора недостаточно.
  Хоулэнд медленно покачал головой.
  — Поиски настоящего убийцы в мои обязанности не входят. Моя задача состоит лишь в том, чтобы не дать суду возможности доказать причастность моего клиента к преступлению. Лучше подвергнуть обстрелу теорию, выдвигаемую обвинением, чем выдвинуть свою, и, значит, превратить себя в мишень, на которую обвинение обрушит свой огонь. Нужно сделать так, чтобы обвиняемый и жертва как бы поменялись местами, вот тогда адвокат уже не защищает своего подопечного, а сам наносит удар, лишая таким образом присяжных возможности сравнивать две противоположные теории. Поэтому обвиняемому никогда не следует выдвигать свою теорию. Тем более если в качестве обвиняемого выступает молодая и красивая женщина — она должна сделать все, чтобы присяжные прониклись к ней сочувствием и поняли, почему ей пришлось вступить в отчаянную схватку, которая и привела ее на скамью подсудимых.
  — Какую это отчаянную схватку вы имеете в виду? — спросил Терри и грозно посмотрел на адвоката.
  — Я имею в виду схватку, в которую вступает женщина, чтобы спастись от того, что по чудовищности своей превосходит даже смерть, — с пафосом ответствовал Хоулэнд.
  Совершенно бесстрастным голосом Терри произнес:
  — Да, да, я понимаю. А теперь расскажите мне, пожалуйста, каким именно образом вы собираетесь строить защиту?
  Адвокат поднял брови, взмахнул руками и объяснил: — В том-то и дело, что никакой защиты я строить не собираюсь. Я буду действовать в качестве поверенного мисс Рентон и именно в этом качестве допрошу свидетелей. Разумеется, свидетели подтвердят какие-то факты, на них-то и будет строиться защита.
  — Что-то я не очень хорошо вас понимаю, — сказал Терри. — Мне хотелось бы знать…
  Взмахнув рукой, Хоулэнд призвал Терри к молчанию.
  — Простите, мистер Клейн, но я еще не закончил свою мысль, — сказал он елейным голосом. — Когда здесь сегодня днем соберутся свидетели, я передам им рассказ мисс Рентон о том, что произошло на самом деле. Насколько я знаю, по отношению к мисс Рентон свидетели настроены весьма дружелюбно. Все они хотят, чтобы ее оправдали. Кроме того, они, как мне кажется, готовы на все, лишь бы помочь ей, но не следует, конечно, забывать о том, что в суде надо говорить правду и только правду. Думаю, вы согласитесь со мной в том, что версия, предложенная мисс Рентон в самом начале, была несколько неудачной. Если бы она продолжала настаивать на ней непосредственно в процессе суда, боюсь, что в свете новых фактов и улик рассказ ее показался бы не совсем убедительным и вряд ли склонил бы присяжных к вынесению оправдательного приговора. На самом же деле все обстояло следующим образом: мисс Рентон писала портрет Мандры. Мандра во что бы то ни стало хотел получить этот портрет и поэтому оказывал на мисс Рентон сильное давление, иными словами, шантажировал ее. Мисс Синтия Рентон — очень талантливая художница, однако в технике она уступает своей сестре Альме, художнице с мировым именем. Она показывает Альме свои наброски и просит ее написать с них другой портрет мистера Мандры. Наконец оба портрета закончены. Она приходит с ними к мистеру Мандре и предлагает ему выбрать тот, который ему больше нравится. В конце концов, Синтия совсем еще ребенок, и ей свойственно недооценивать уровень своего художнического мастерства. Итак, в ночь убийства портрет, который писала Синтия, закончен. Альма в свою очередь также завершает работу над портретом.
  Синтия берет обе картины и едет с ними к мистеру Мандре. Она показывает ему оба холста, он выбирает один из них — тот, что написан Синтией. Другой портрет Синтия собирается вернуть Альме. К мистеру Мандре должен прийти еще кто-то, поэтому он просит Синтию подождать и предлагает ей напиток, в который заранее подсыпает какое-то зелье. Подумать только! Этот монстр одурманил ее! Она засыпает, устроившись на кушетке. А теперь слушайте особенно внимательно, это очень важно. Джекоб Мандра хотел во что бы то ни стало приобрести «слив-ган», он был просто одержим этим желанием. Что ж, ему удалось его осуществить. Мы не знаем, каким образом «слив-ган» попал к нему. На суде обвинение, возможно, станет утверждать, что к нему попал именно ваш «слив-ган». Вы же можете воздержаться от прямого ответа, сказать, что предъявленный обвинением «слив-ган» действительно похож на ваш; что вы, однако, не вполне уверены в том, что это ваш «слив-ган»; что ваш «слив-ган» был похищен и что вы не имеете ни малейшего представления, когда и кем он был похищен. В ту роковую ночь, однако, «слив-ган» лежал на столе мистера Мандры. И вот Синтия просыпается и видит, как Мандра вертит этот «слив-ган» в руках. Он даже успел зарядить его. Пробудившись от тяжелого сна, Синтия начинает искать глазами выбранный Мандрой портер. Портрета нигде нет. Синтия удивлена, она требует объяснений. Мандра говорит ей, что подарил портрет одной женщине и вообще портрет ему был нужен для того, чтобы сделать этой женщине подарок. И вот тут-то Мандра самым оскорбительным образом заявляет о своих любовных притязаниях. Тут-то и проявляется его истинная сущность злодея-шантажиста, осквернителя добродетелей. Как выясняется, давление на Синтию он оказывал не столько для того, чтобы заполучить написанный ею портрет, сколько для того, чтобы овладеть ею самой. Она, такая молодая, чистая, целомудренная — несорванный плод, только что распустившийся цветок! Он же — негодяй, мерзавец, пресытившийся медом безжалостно использованных им цветков. Это юное, свежее создание пробуждает в нем чувства отнюдь не рыцарские, но звериные. Человек этот настолько деградировал духовно, что он и не помышляет о том, чтобы защитить целомудрие этой девушки, наоборот, он стремится лишить ее этого бесценного сокровища. Однако сделать это он может только при помощи наркотика или грубой физической силы. Поэтому для осуществления своего гнусного замысла он и выбирает столь необычный час, а именно три часа ночи, когда в доме никого не будет и он останется с девушкой наедине.
  Адвокат, казалось, достиг состояния полного экстаза. Голос его прямо-таки гремел, сотрясая стены кабинета:
  — Мисс Рентон берет со стола «слив-ган» и начинает рассматривать его. В ее голове и мысли не возникает, что в руках у нее оружие. Мандра не в силах более управлять собой и скрывать свои истинные намерения. Он делает Синтии гнусное предложение. Синтия в ужасе шарахается от него, но Мандре удается схватить ее. Завязывается борьба. Мандра рвет платье на плече у Синтии. Она вскрикивает, пытается оттолкнуть его от себя. От нечистых мыслей и физического напряжения руки Мандры покрываются потом. Эти влажные, потные руки скользят по гладкой коже на обнаженном плече Синтии, перехватывают запястье девушки, потом ее пальцы и начинают с невероятной силой сдавливать их. Она снова вскрикивает оттого, что Мандра изо всей силы придавливает ее пальцы к выпирающему из «слив-гана» медному затвору. Бедное невинное дитя, она не знает ни того, что в руках у нее смертоносное оружие, ни тем более того, что собачка, к которой прижимает ее пальцы Мандра, вот-вот выпустит смертельную стрелу. Мандра еще сильней сжимает ее пальцы. Вдруг раздается какой-то свистящий звук. Синтия ощущает странный толчок. Мандра валится в кресло. Она смотрит на него — он мертв.
  Хоулэнд сделал театральную паузу.
  — И вы собираетесь защищать Синтию таким образом? — воскликнул Клейн.
  — Боюсь, что вы неправильно поняли меня, — возразил Хоулэнд. — Я ведь действую всего лишь как поверенный мисс Рентон.
  — Но этот рассказ совершенно неправдоподобен. — Напротив, очень даже правдоподобен. А вот тот, что мисс Рентон предложила в самом начале, действительно не выдерживает никакой критики. И кто только посоветовал ей сочинить все это? Неважный был у нее советчик. Н-да, неважный… После того как Хуанита Мандра забрала портрет и покинула квартиру мужа, она поймала на улице такси и доехала на нем до дома. Этого-то и не учла Синтия. Мне же мысль о такси пришла в голову сразу, как только я стал разбираться, что же произошло в ту ночь на самом деле. Ничего не поделаешь, мистер Клейн, непрофессионал просто не способен оценить всю ситуацию целиком, он видит лишь отдельные фрагменты. Я же, будучи профессиональным адвокатом, сразу подумал, что женщина, которая забрала портрет из квартиры Мандры, не станет, подобно продавщице пирожков, тащиться по улице с картиной. Поэтому вполне логично было предположить, что женщина эта воспользовалась услугами такси. Та же самая мысль пришла в голову полицейским. Этот Мэллоу — человек умный, к тому же хитрый, как дьявол. Он немедленно приступил к поискам таксиста, в машину которого той ночью около дома Мандры села женщина. Поиски продолжались недолго. Таксиста нашли. Вчера поздно ночью в Хуаните Мандре он опознал женщину, которая села тогда в его такси. Он утверждает, что произошло это в шесть минут третьего, что адрес, который она назвала, в точности соответствует адресу, по которому она проживает, что расплатилась она с таксистом двадцатидолларовой бумажкой, которую достала из чулка, что назвала эти деньги «шальными». Не удивительно, что и портрет, и сама женщина, и чулок, и деньги, которые пришлось разменивать, не могли не произвести на таксиста неизгладимого впечатления. Следовательно, в свете всех этих новых фактов попытка мисс Рентон настаивать на первоначальной версии была бы равносильна самоубийству. Свой рассказ она должна изменить таким образом, чтобы привлечь к себе интерес публики, ее симпатии и сочувствие. Тот вариант, который я вам тут вкратце изложил, представляется мне очень даже убедительным. К нему ни с какой стороны не подкопаешься, к тому же он имеет целый ряд других преимуществ. Мисс Рентон молода и привлекательна. И вот когда она предстанет перед судом, эта хорошенькая женщина с красивыми ножками, обтянутыми тоненькими чулочками, и, закрыв лицо руками, прерывающимся от рыданий голосом поведает присяжным свою историю — неужели же они не оправдают ее?!
  Улыбаясь во весь рот, Хоулэнд посмотрел на Терри.
  — И вы пригласили сюда всех этих свидетелей, чтобы рассказать им этот ваш вариант и научить их, что говорить на суде? — спросил Клейн.
  Холуэнд нахмурился.
  — Боюсь, что, несмотря на все ваше юридическое образование, вы не очень хорошо представляете себе, мистер Клейн, в чем состоят обязанности поверенного. Я представляю интересы мисс Рентон. Это она рассказала мне о том, как все было в действительности. Я, естественно, собираюсь ввести свидетелей в курс дела с тем, чтобы на суде они смогли подтвердить рассказ мисс Рентон. Но я никогда не стану просить их искажать факты. Более того, если бы я узнал, что кто-нибудь из них попытается исказить хоть один факт, я сделал бы все от меня зависящее, чтобы не допустить этого. Итак, прежде всего я сообщу свидетелям то, что рассказала мне мисс Рентон. Я дам им понять, что все мы заинтересованы в том, чтобы ее оправдали. Я объясню им. что в свете последних событий, которые я тщательнейшим образом проанализировал, уже одно то, что мисс Рентон рассказала мне наконец всю правду, дает нам все основания надеяться на успех, потому что рассказ ее именно в той форме, в которой она изложила мне его, способен выдержать любую критику. Присяжным нравятся все эти рассказы про отчаянную борьбу слабой женщины против сильного мужчины. Что же касается эпизода со случайным выстрелом из «слив-гана», то и он, несомненно, прозвучит достаточно убедительно, особенно если принять во внимание тот факт, что молодая и наивная девушка, каковой и является мисс Рентон, оказалась в руках развратного осквернителя добродетели, распутника с развращенной душой.
  Терри резким движением поднялся с кресла.
  — Ну и ловкий же вы человек, — сказал он. — А главное, к вам никак не подобраться. Альма Рентон солжет, чтобы спасти свою сестру. Джордж Леверинг повторит все, что вы ему скажете. Но, ради всего святого, не делайте того, что вы собираетесь сделать! Я думаю о Синтии. Я, черт побери, постоянно думаю о ней. И я не хочу, чтобы она оказалась в том унизительном, гадком положении, в которое вы собираетесь ее поставить. Она — милый, чистый ребенок. А вы, с вашей сомнительной в нравственном отношении тактикой, просто забрызгаете ее грязью с ног до головы, грязью, которую после всей этой липкой, сладострастной атмосферы суда трудно будет отмыть. Присяжные, может быть, и оправдают Синтию, но ведь никто все равно не поверит в ее невиновность. Вам удастся добиться для Синтии оправдательного приговора, но вы раздавите в ней личность. О ее ногах будут писать все бульварные газетенки города. Меня тошнит при родной мысли об этом.
  Хоулэнд также вскочил и гаденько ухмыльнулся.
  — Доблестный рыцарь сэр Галахад спешит на выручку. Подумать только! Какое милое простодушие!
  — Сядьте на место! — оборвал его Клейн и так сильно хлопнул адвоката по плечу, что тот буквально повалился в свое кресло.
  — Ах, если б только, расквасив вашу физиономию, я хоть что-нибудь смог выиграть от этого! Вы загипнотизировали Синтию… Впрочем, что теперь об этом говорить!
  Он повернулся, направился к двери, ведущей в коридор, и резким движением распахнул ее.
  Он собирался уже было закрыть за собой дверь, когда в кабинет Хоулэнда вошла секретарша и доложила:
  — Мисс Альма Рентон и мистер Джордж Леверинг. Стараясь сохранить самообладание, Хоулэнд обратился к Терри:
  — Мне кажется, мистер Клейн, будет лучше, если вы задержитесь еще на минутку и…
  Терри вышел в коридор, с шумом захлопнув за собой дверь.
  Когда он оказался на улице, пробегавший мимо мальчик, разносчик газет, ткнул ему прямо в лицо свежий номер газеты:
  — Дело об убийстве Мандры! Непременно прочтите! Терри купил газету, отошел немного в сторону от людского потока и пробежал глазами газетные заголовки.
  «ИЗВЕСТНЫЕ В ГОРОДЕ ЛЮДИ ПРИЧАСТНЫ К УБИЙСТВУ МАНДРЫ»
  «ПОЛИЦИЯ ИЩЕТ ЗАГАДОЧНУЮ ДЕВУШКУ-КИТАЯНКУ»
  «РАССЛЕДОВАНИЕ БЛИЗИТСЯ К КОНЦУ», — ЗАЯВЛЯЕТ ПРОКУРОР ОКРУГА
  Терри бегло просмотрел начало содержавшейся в газете статьи, автор которой намекал на некую зловещую атмосферу вокруг этого таинственного преступления — полуночные встречи, красивые любовницы, хитросплетенная паутина, в которую попадаются очаровательные женщины, и в центре этой паутины, подобно гигантскому пауку, гипнотизирующему своих жертв непреодолимой силой серебристо-зеленых глаз, — Джекоб Мандра, роковой соблазнитель представительниц слабого пола.
  Далее в статье сообщалось:
  «Полиция считает, что „слив-ган“ был похищен из квартиры мистера Терранса Клейна, загадочного искателя приключений, который несколько лет провел в одном из монастырей в южной части Китая и которому, согласно заявлению представителя окружной прокуратуры, придется дать весьма обстоятельные объяснения, чтобы развеять подозрения по поводу своей причастности к убийству.
  Полиция предполагает также, что мисс Рентон, очаровательная художница, которая написала портрет Мандры и впоследствии попыталась подменить один портрет другим с тем, чтобы обеспечить себе алиби и тем самым ввести в заблуждение полицию, несомненно, имела прекрасную возможность взять из коллекции Клейна смертоносное оружие; знал ли об этом Клейн — пока неизвестно.
  Тот факт, что сегодня рано утром мисс Рентон находилась в квартире Терри Клейна, дает полиции все основания предположить, что мисс Рентон вполне могла взять «слив-ган».
  Терри Клейн, загадочная и романтическая фигура, принимал у себя мисс Рентон в одной пижаме и тапочках, что придает всей истории несколько пикантную окраску.
  Согласно заявлению инспектора Джеймса Мэллоу из отдела по расследованию убийств, Клейн не дал пока еще сколько-нибудь удовлетворительных объяснений по поводу того, каким образом «слив-ган» попал в кресло, в котором он сидел в кабинете прокурора округа во время допроса.
  Примечательно в этом деле то, что некий Джек Уинтон, молодой художник, видел, как в два часа ночи из квартиры Мандры вышла молодая, привлекательной наружности женщина. Она несла выполненный маслом портрет ныне покойного Мандры. Краска, по-видимому, еще не высохла, и женщина несла портрет перед собой, поэтому молодой художник не смог рассмотреть черты ее лица, но, поскольку лестница крутая, Уинтон, взглянув снизу вверх, увидел под нижней рамкой портрета то, что впоследствии назвал «дьявольски очаровательными лодыжками».
  Поскольку полиция установила, что убийство было совершено приблизительно между половиной третьего и пятью минутами четвертого ночи, можно предположить, что молодая женщина, встреченная Уинтоном в два часа ночи на лестнице, покинула квартиру Мандры по крайней мере за полчаса до убийства.
  Во время первого допроса, который вел прокурор округа Паркер Диксон, мисс Рентон настаивала на том, что она и является той самой женщиной, и в качестве доказательства предъявила портрет Мандры. Уинтон, тщательно изучив портрет и изящные лодыжки мисс Рентон, заявил, что у него нет никаких сомнений в том, что мисс Рентон является именно той женщиной, которую он встретил в доме Мандры. Вследствие всего этого мисс Рентон не стали брать под стражу.
  Вскоре после этого Хуанита Мандра, вдова убитого посредника, заявила, что именно она является той самой женщиной, которую Уинтон видел на лестнице. Она, однако, пока еще не может предъявить портрет в подтверждение своего заявления. Полиция тем временем разыскала таксиста, подвозившего ее от дома Мандры до дома, в котором она живет. Он хорошо помнит, как все было, кроме того, ему удалось рассмотреть портрет, который был у женщины. Полиция также обнаружила еще одного свидетеля, который утверждает, что видел данный портрет в квартире Хуаниты Мандры около семи часов вечера вчерашнего дня. Поскольку к этому моменту портрет, предъявленный Синтией Рентон, был уже у полиции, можно предположить, что либо свидетель ошибается, на чем, однако, полиция не склонна настаивать, либо существуют два идентичных портрета Мандры. Портрет, находившийся, как уверяет Хуанита Мандра, в ее квартире по крайней мере до семи часов вечера, к появлению инспектора Мэллоу, который пришел чуть за полночь, бесследно исчез. Хуанита Мандра утверждает, что портрет был украден.
  Хуанита Мандра весьма интересная личность. Экзотическая танцовщица в одном из ночных клубов города, она тайно обвенчалась с Мандрой более двух лет назад. Она заявила, что церемония бракосочетания, несмотря на свой тайный характер, была совершенно законной. У полицейских, которые занимаются выяснением прошлого Хуаниты, нет оснований не доверять ей.
  Поскольку Синтия Рентон написала портрет Мандры, полиция предполагает, что она вполне могла сделать с портрета копию, с тем чтобы обеспечить себе алиби. Что же касается Хуаниты Мандры, она сделать этого не могла, так как просто не способна написать картину, подобную той, о которой идет речь. Полицией был допрошен еще один человек, а именно — сестра Синтии Рентон, мисс Альма Рентон, художница с мировым именем.
  Полиция надеется в самое ближайшее время найти портрет, который, согласно заявлению Хуаниты Мандры, был украден из ее квартиры. Не пройдет и двадцати четырех часов, утверждают полицейские, как портрет будет найден, и тогда не останется никаких сомнений в том, что Синтия Рентон так или иначе причастна к убийству.
  В данном деле фигурируют яркие, экзотические личности, живущие довольно странной, загадочной жизнью. Не последним в их числе является мистер Терри Клейн, искатель приключений, который совсем недавно вернулся из Китая, где пробыл довольно долгое время. Полагают, что он находился в уединенном монастыре, расположенном в горах, недалеко от развалин древнего города, где хранятся золото и драгоценные камни, к которым никто не прикасался вот уже несколько столетий. Клейн прекрасно владеет китайским языком. Полицейские намекают на то, что им удалось подслушать разговор, состоявшийся в квартире Клейна между самим Клейном и какой-то девушкой-китаянкой: юная китаянка якобы обвинила Клейна в том, что это он похитил портрет из квартиры Хуаниты. Тем не менее полиция не стала брать Клейна под стражу, хотя инспектор Мэллоу все же заявил, что, если ему удастся обнаружить факты, указывающие на причастность Клейна к таинственному исчезновению портрета из квартиры танцовщицы, Клейн будет арестован и обвинен не только в соучастии в убийстве Мандры, но и в краже со взломом.
  Интересы Синтии Рентон представляет Ренмор Хоулэнд, известный адвокат, специализирующийся на уголовных делах, который гордится тем, что не проиграл ни одного дела, связанного с убийством. Те, кто хорошо знаком с тактикой адвоката, прекрасно владеющего силой убеждения, настаивают на том, чтобы свидетеля Уинтона подвергли перекрестному допросу по эпизоду, касающемуся опознания ног мисс Рентон. Согласно информированным источникам, история о том, что в действительности произошло в квартире Мандры в ночь убийства, пока еще не предана гласности. В самое ближайшее время ее поведает нам сам Хоулэнд или его подопечная; тогда мы узнаем о том, как юная особа была завлечена в коварно сплетенные сети и как между ней, этим склонным к риску, но совершенно чистым существом, и злодеем мужчиной состоялась отчаянная схватка (продолжение на странице 3)».
  Терри перевернул страницу, однако продолжение читать не стал. Его внимание приковала к себе фотография портрета, вернее, циничный, злобный взгляд, в котором, несмотря на плохое качество фотографии, ощущалось холодное, торжествующее превосходство.
  Терри понял, что те препятствия, которые он воздвиг на пути полицейских, не помешают им в течение всего нескольких часов отделить зерна от плевел. Он вспомнил также о признании Соу Ха. Вряд ли инспектор Мэллоу отнесся к нему без должного внимания, и тем не менее в своем интервью газетчикам он ни словом не обмолвился.
  Почему он не сделал этого?
  Терри слышал много разных историй о том, какие методы использует полиция в своей работе. Иногда о фактах умалчивают ради того, чтобы добиться обвинительного приговора. Если бы Соу Ха арестовали и она отказалась от своего признания, наверняка возникли бы разного рода препятствия правового характера, которые не позволили бы так просто вынести ей обвинительный приговор, не говоря уже о том, что факты, подтверждающие ее причастность к преступлению, было бы весьма сложно собрать. Что же касается Синтии, то все факты в данном деле свидетельствуют против нее: противоречивые показания, попытка подменить портрет, сфабриковать алиби.
  А вдруг, подумал Терри, полиция сознательно не примет во внимание признание Соу Ха, чтобы свалить всю вину на Синтию? Терри слышал, что полицейские практикуют подобного рода вещи. Стоя на тротуаре и отрешившись от уличного шума и суеты, Терри сосредоточил все свои мысли на проблеме, которую ему предстояло теперь решить.
  Весь этот процесс внутренней концентрации отнял у него всего несколько секунд, однако этих нескольких секунд ему хватило, чтобы прийти к выводу, который, несомненно, озадачил бы инспектора Мэллоу, если бы только инспектор мог заглянуть в тайники сознания Клейна. Из уже известных фактов Терри логическим путем вывел совершенно неожиданное заключение.
  Терри быстро сложил газету, сунул ее под мышку, зашел в располагавшуюся неподалеку аптеку и позвонил оттуда в контору Ренмора Хоулэнда.
  — В кабинете мистера Хоулэнда находится некий мистер Леверинг, — сказал он девушке, которая подняла трубку. — Мне нужно срочно с ним поговорить.
  — Как вас зовут?
  — Бен Маркер, поверенный из «Катлер-Билдинг», — сказал Терри. — Позовите мистера Леверинга к телефону. У меня к нему исключительно важное и срочное дело.
  На линии что-то щелкнуло, и Терри услышал приглушенные голоса, как будто всего в нескольких дюймах от телефонного аппарата кто-то с кем-то шепотом горячо спорил. Потом раздался настороженный голос Леверинга:
  — Алло, слушаю вас.
  Терри постарался придать своему голосу грубый, угрожающий тон:
  — С вами разговаривает Бен Маркер, поверенный из «Катлер-Билдинг». Я занимаюсь делами некоего Уильяма Шилда, он поручил мне разобраться во всех его бумагах, и вот, просматривая их, я обнаружил иск, который он предъявил вам в связи с тем, что вы совершили на него наезд. У моего клиента серьезная травма позвоночника, и все из-за того, что вы сели за руль в пьяном виде и сбили его на улице. Мне необходимы деньги, и как можно скорей. В противном случае придется возбудить против вас дело.
  Заявление это просто ошарашило Леверинга.
  — Вы не можете этого сделать! — воскликнул он. — Все уже давно улажено. Полностью улажено.
  — У вас есть расписка Шилда?
  — Да. впрочем, нет, не совсем. Но, уверяю вас, все улажено, я обо всем договорился.
  — Ничего не улажено, — грубо оборвал его Терри. — Мне нужны деньги, и я их получу от вас.
  Леверинг вдруг вспомнил, где он находится.
  — Я не могу с вами разговаривать сейчас, — сказал он. — Но я готов дать вам любые объяснения. Если вы поговорите с вашим клиентом, он сам вам все объяснит. И не советую вам слишком усердствовать. Вашему клиенту это может не понравиться. А пока отложим наш разговор. Я сам вам позвоню позже. До свидания.
  Терри услышал прерывистые гудки.
  Он положил трубку, повернулся и вдруг увидел прямо перед собой добродушно улыбающегося инспектора Мэллоу.
  — Клейн, что это вы опять задумали? — поинтересовался инспектор. — Снова помогаете нам?
  — Что вам угодно? — резко спросил Клейн, однако резкость его тона никоим образом не отразилась на веселом, добродушном настроении инспектора.
  — Жаль, что мне опять приходится причинять вам беспокойство, — сказал Мэллоу. — Но вас желает видеть у себя прокурор. Когда он велел мне доставить в. первое, что я сказал…
  — Нехорошо все это! — оборвал его Терри. Мэллоу удивленно поднял брови.
  — Дело в том, — улыбнулся Терри, — что в кабинете прокурора округа я установил подслушивающее устройство.
  Лицо Мэллоу стало серьезным.
  — Очень скоро вы и ваша сообщница Синтия Рентон поймете, что, когда речь идет об обвинении в убийстве, шутки вроде этой совершенно неуместны. А почему вы не на собеседовании в конторе Хоулэнда?
  — Я там был. Потом ушел, — объяснил Терри.
  — Что вы там были, нам известно. Но почему вы, позвольте спросить, ушли?
  Терри пожал плечами.
  — Ладно, — заметил Мэллоу. — Остальных привезем, когда Хоулэнд закончит беседовать с ними, тогда вы увидите всех ваших друзей. Мы слышали, Хоулэнд готовится к выступлению в суде, намерен блеснуть как всегда.
  — Поэтому вы хотите допросить его свидетелей, чтобы таким образом опередить его и первым нанести удар? — спросил Терри.
  — Ну зачем так, мистер Клейн, — укоризненно покачал головой инспектор Мэллоу. — Ничего подобного мы делать не собираемся. Мы не собираемся оказывать хоть какое-нибудь давление на свидетелей со стороны защиты, даже не собираемся разговаривать с ними как со свидетелями. Мы лишь хотим сообщить им кое-какие новые факты, которые открылись нам в ходе расследования.
  — Новые факты? — спросил Терри. Мэллоу торжествующе улыбнулся:
  — Видите ли, нас очень заинтересовало, каким образом портрет Мандры пропал из квартиры Хуаниты, вот мы и решили обыскать весь дом, поспрашивали жильцов и, конечно, обнаружили, что какой-то молодой человек снял в этом доме квартиру, причем как раз ту, что рядом с квартирой Хуаниты. Внешность этого молодого человека, судя по описаниям, соответствует вашей, Клейн, вот ведь как! Когда управляющая домом стала описывать внешность этого молодого человека, меня прямо как током ударило, но работа есть работа, мы поднялись в квартиру, которую он снял, и обыскали ее. Ни одежды, ни каких-либо других признаков того, что в квартире кто-то жил, мы не обнаружили. Но вот в туалете на полке мы нашли кусочки дерева. Невинные такие кусочки. Однако когда мы сложили их вместе, то поняли, что когда-то они были подрамником, к которому гвоздиками был прикреплен холст. Мы перерыли всю квартиру, заглянули во все углы, подняли ковер и наконец нашли похищенный из квартиры Хуаниты портрет Мандры. Его опознали и Хуанита, и таксист, и управляющая домом.
  Инспектор Мэллоу пристальным, суровым взглядом посмотрел на Терри Клейна.
  Клейн вздохнул:
  — Итак, вы снова везете меня к прокурору округа. Я правильно вас понял?
  — Я действую согласно указаниям.
  — Поедем на такси?
  — Если заплатите.
  — А если не заплачу?
  — Что ж, — произнес Мэллоу. — Жаль будет…
  Терри поднял руку:
  — Такси!
  Глава 15
  Паркер Диксон улыбался одними губами, глаза у него были холодны и внимательны, как у боксера, изучающего своего противника перед боем.
  — Боюсь, мистер Клейн, что в прошлый раз вы были не совсем откровенны со мной.
  Он посмотрел на стенографистку, которая сидела за маленьким столиком в другом конце кабинета и вела подробную запись разговора.
  — Я так хотел помочь, — сказал Терри.
  — Помочь? — переспросил Диксон.
  — Да.
  — Кому? — В голосе прокурора прозвучала нотка раздражения.
  — Вам и инспектору Мэллоу, — заверил его Терри. — Еще немного такой помощи, и вы бы совсем запутали дело. Это загадочное исчезновение девушки-китаянки из вашей квартиры, например. Будьте добры, объясните, каким образом ей удалось скрыться.
  — Я уже говорил вам, — терпеливо пояснил Терри. — Помощь или, скажем, сотрудничество предполагает общую цель, о которой известно обеим сторонам. Поэтому и я в свою очередь мог бы задать вам вопрос: почему вы не сказали мне, что в моей квартире установлено подслушивающее устройство?
  — Все, что вы тут говорите, Диксон, — сказал инспектор Мэллоу, — отскакивает от него, как резиновый мячик от стенки, его ничто не волнует. Его ничем не проймешь. Такой красивенький, такой невинненький, а вообще-то вроде того поросенка, который роется в…
  — Ладно, Джим, не надо, — оборвал его прокурор, не сводя глаз с Клейна. — Между прочим, мистер Клейн, я пригласил вас сюда не для того, чтобы упражняться в красноречии. Я пригасил вас для того, чтобы дать вам последнюю возможность рассказать все по порядку: какое отношение вы имеете к убийству Мандры, что вы делали после того, как было совершено убийство, особенно же нас интересуют обстоятельства, связанные с кражей портрета Мандры из квартиры его вдовы. Пожалуйста, постарайтесь понять, мистер Клейн, информация сейчас мне не нужна. Ее у меня в избытке. Просто я собираюсь дать вам последнюю возможность оправдать ваши поступки.
  Терри молчал.
  — Как следует понимать ваше молчание? — поинтересовался Диксон. — Вам что, нечего добавить к тому, что вы уже сказали?
  — Если вы уточните, что именно вас интересует, я буду искренне рад ответить на ваши вопросы, — сказал Терри.
  — Почему сегодня днем вы покинули контору Хоулэнда прежде, чем туда прибыли все остальные?
  — Мы с мистером Хоулэндом разошлись во мнениях.
  — По поводу чего?
  — По поводу одного обстоятельства, которое не имеет никакого отношения к данному делу.
  — Уж не по поводу ли того, каким образом адвокат собирается защищать мисс Рентон? Или, может, по поводу того, какие мисс Рентон собирается дать показания?
  Клейн поднял брови и холодно спросил:
  — Вы пригласили меня сюда для того, чтобы узнать, как мистер Хоулэнд собирается защищать мисс Рентон?
  Диксон опустил глаза, как бы признавая тем самым некоторую неуместность своих вопросов, однако спустя мгновение вновь устремил на Терри пристальный взгляд.
  — Сейчас сюда прибудут Альма Рентон и мистер Джордж Леверинг, — сообщил он. — Мои люди доставят их, как только они покинут контору Хоулэнда. Я собираюсь допросить их по поводу подмены портретов. И мне хочется, чтобы вы присутствовали при этом разговоре. Если то, что будет сказано здесь, не совпадает с тем, что знаете вы, я с удовольствием выслушаю вашу точку зрения про данному вопросу. Мне очень не хочется хоть как-то угрожать вам, мистер Клейн, тем не менее я должен заметить, что от обвинения в совершении очень серьезного преступления вас могут спасти добрые намерения, иными словами, весь вопрос в том, как вы поведете себя.
  — Значит, — весело улыбаясь, сказал Терри, — если я выступлю в качестве, грубо говоря, вашего соучастника и помогу вам изобличить Альму, вы решите, что намерения у меня добрые и не станете меня арестовывать, если же я не сделаю этого, вы сочтете мои намерения дурными и предъявите мне обвинение в соучастии. Я вас правильно понял?
  — Я этого не говорил! — парировал Диксон.
  — Вы действительно этого не говорили, но разве не это имели в виду?
  Прокурор пожал плечами.
  — Я полагаю, мистер Клейн, что первую часть нашего разговора можно считать оконченной. Теперь, думаю, вы понимаете, в каком положении находитесь, и можете с должным пониманием отнестись и к моему положению.
  Рука прокурора потянулась к кнопке на столе, и через мгновение, по всей видимости, в ответ на сигнал, молодая женщина открыла дверь и впустила в кабинет Альму Рентон и Джорджа Леверинга.
  — Садитесь, — вежливо предложил прокурор. — Вы, конечно, знаете мистера Клейна. Я хочу задать вам несколько вопросов.
  — Только имейте в виду, — медленно, как бы с наслаждением растягивая слова, предостерег их Клейн, — если вы не будете отвечать на эти вопросы правильно и правдиво, мне придется то и дело вставлять замечания. Такова цена, которую они запросили с меня за мою же собственную свободу.
  Альма удивленно взглянула на него.
  — Терри! — В ее голосе послышалось недоверие. Леверинг закивал головой, как бы давая понять своим самодовольным видом: «На Альму этот ваш фокус с признанием, может, и произвел впечатление, но меня-то вы этим не удивите».
  Диксон посмотрел на Альму Рентон.
  — Когда вы впервые узнали о том, что ваша сестра убила Мандру? — спросил он.
  Терри включился в разговор с легкостью, присущей опытному тамаде, у которого на все случаи жизни заготовлены приличествующие моменту тосты.
  — Позвольте сделать одну поправку, мистер Диксон. Она не знает, что ее сестра убила Мандру, по той простой причине, что ее сестра убийства не совершала.
  Прокурор перевел взгляд на Терри:
  — Из вашего замечания, мистер Клейн, следует, что вам известно, кто убил Мандру.
  Терри кивнул.
  Рука Диксона снова потянулась к кнопке. На этот раз раздались два звонка.
  — Может быть, — сказал прокурор, — вы хотите рассказать нам о девушке-китаянке, которая заходила к вам сегодня? Как ее зовут? Кто она такая?
  — Нет, не хочу, — задумчиво произнес Терри. — Боюсь, что тут я вам помочь не смогу, мистер Диксон.
  В глазах прокурора мелькнуло какое-то коварное лукавство. От Терри это не ускользнуло, поэтому то, что последовало, не застало его врасплох. Дверь как-то по-театральному широко распахнулась, и полицейский в форме ввел в кабинет Соу Ха.
  Ее прямая осанка, спокойный, исполненный достоинства вид — все наводило на мысль о том, что душа ее достигла состояния полной безмятежности.
  — Это та самая девушка? — спросил Диксон. Терри медленно поднялся с кресла.
  — Да. Это та самая девушка.
  — Если я не ошибаюсь, мистер Клейн, она призналась вам в убийстве Мандры, подробно рассказала, как все произошло, но попросила не использовать признание, с которым она пришла к вам, не сомневаясь в вашей порядочности, до тех пор, пока не выяснится, что никакими другими способами Синтию Рентон спасти нельзя.
  — Да, это правда, — сказала Соу Ха, не дав Терри возможности ответить на вопрос прокурора. — Этот человек был воплощением зла, и я убила его.
  В кабинете на мгновение воцарилась напряженная тишина, все замерли, и только Альма Рентон как-то судорожно глотнула воздух.
  — Позвольте мне сделать поправку и здесь? — попросил Терри.
  — Нет, нет, мистер Клейн, вы сделали и так уже достаточно поправок, — возразил Диксон.
  — Может быть, я все-таки задам один или два вопроса, — предложил Клейн и, не дожидаясь разрешения, обратился к Соу Ха: — Где была Синтия Рентон в тот момент, когда убили Мандру?
  — Она спала на кровати в соседней комнате, — сообщила Соу Ха. Ее голос был лишен всякого выражения, как у человека, который осознал неизбежность катастрофы и теперь спокойно ожидает развязки.
  — Что в этот момент делал Мандра?
  Она посмотрела на Терри взглядом, в котором ничего нельзя было прочесть. Лицо у нее было непроницаемым; между ней и Терри, казалось, возникла стена.
  — Настало время, — сказал Терри, — ответить на все эти вопросы. Никаким другим способом художницу спасти нельзя.
  — Мандра сидел за столом. В руках он держал «слив-ган», — наконец ответила на его вопрос Соу Ха. — Я узнала его: это был тот самый «слив-ган», который хранился в вашем стеклянном шкафчике.
  — Что еще было на столе? — спросил Терри.
  — Еще женская сумочка. Думаю, это была сумочка художницы.
  Паркер Диксон и инспектор Мэллоу обменялись многозначительными взглядами. В глазах прокурора мелькнуло торжество. Мэллоу нахмурил лоб.
  — Какого цвета была сумочка?
  — Черная.
  Клейн взглянул на Альму Рентон.
  — У Синтии есть сумочка черного цвета? — спросил он у нее.
  — Нет. Синтия просто ненавидит черный цвет. Она носит коричневую сумочку — темно-коричневую.
  Клейн снова повернулся к Соу Ха:
  — Каким образом у Мандры оказался этот «слив-ган»?
  — Думаю, он каким-то образом попал к нему из вашей квартиры.
  — Каким образом?
  — Этого я вам сказать не могу, потому что не знаю. Диксон посмотрел на стенографистку:
  — Вы все записываете, мисс Стокли?
  — Каждое слово, — ответила молодая женщина.
  — Продолжайте, мистер Клейн, — прокурор мило улыбнулся Терри. — У вас все так прекрасно получается. Правда, со своей помощью вы немного опоздали, но уж коль начали, постарайтесь наверстать упущенное время.
  — Насколько я понимаю, — Клейн быстро посмотрел на Соу Ха, — это поможет Синтии Рентон?
  — Кое-какие моменты нуждаются все же в более подробном рассмотрении, — заметил прокурор. — Мы же не можем закрыть глаза на то, что, скажем, сделали вы, Клейн. Я имею в виду, например, портрет.
  — Да, — сказал Клейн. — Я прекрасно понимаю, в каком положении нахожусь. Однако признаниями вы теперь располагаете, и мне думается, что нам всем удастся, наконец, выпутаться из этой истории. Первым делом надо выяснить вопрос, касающийся поддельного портрета. Пожалуй, вы, Леверинг, сможете рассказать об этом лучше, чем кто-либо другой.
  У Леверинга был вид кающегося грешника.
  — Я ужасно сожалею о содеянном, — признался он. — И готов рассказать всю правду. Теперь, когда девушка-китаянка призналась во всем, я могу сделать это. Я был у Альмы. Пришла Синтия и рассказала нам о случившемся. Ее одурманили. Когда она проснулась, Мандра был уже мертв. Мне захотелось помочь ей выпутаться из этой истории, и я вызвался сбегать, так сказать, на разведку. Там, около дома Мандры, я узнал о существовании свидетеля, который видел, как какая-то женщина спускалась с портретом по лестнице. Возвратившись, я спросил у Альмы, не сможет ли она сделать копию портрета по наброскам Синтии. Альма ответила утвердительно, тогда я предложил эту идею с поддельным портретом, который можно было бы потом доставить в квартиру Синтии и тем самым обеспечить ей алиби, в котором фигурировали бы те самые два часа ночи.
  Взгляд, которым Диксон окинул Леверинга, вряд ли можно было назвать лестным для последнего.
  — Сколько времени вы пробыли в квартире Альмы Рентон к моменту прихода Синтии?
  — Я не могу назвать точное количество минут.
  — Несколько необычное время для визита, не правда ли?
  — Может быть, вы и правы. Но дело, не терпящее отлагательств, заставило меня… Одним словом, мне нужно было повидать Альму Рентон по одному весьма важному делу.
  — Вы, вероятно, хотели попросить у нее денег на азартные игры? — поинтересовался Клейн.
  — Вас это не касается! — вскипел Леверинг. — И кто это поручил вам опеку над сестрами Рентон? Пытаясь спасти эту китаянку, вы впутали их в грязную скандальную историю.
  — Перестаньте, — строго приказал Диксон. — Вы и сами вели себя не лучшим образом, мистер Леверинг.
  — А теперь, — сказал Терри, — настал мой черед. Я должен сделать вам одно признание. Убийство, джентльмены, было совершено моим «слив-ганом».
  — Итак, вы утверждаете, что это ваш «слив-ган». Вы в этом уверены? — спросил Диксон.
  — Да, уверен. Более того, я всегда был в этом уверен.
  — Однако поначалу вы не очень-то хотели признаваться в этом.
  — Я просто проявил некоторую осторожность.
  — Ладно, продолжайте.
  — Итак, — задумчиво произнес Клейн, беглым взглядом окинув обращенные к нему лица, — необходимо рассмотреть два очень важных вопроса. Первый: каким образом «слив-ган» оказался у Мандры? И второй: как он попал сюда? Что вы можете сказать по этому поводу, Соу Ха?
  — Мне нечего больше добавить к тому, что я уже сказала. Больше я ничего не знаю, — ответила она.
  — Что вы сделали со «слив-ганом» после того, как убили Мандру?
  — Я попыталась вернуть его в вашу коллекцию. Но дверь шкафчика была заперта, и я… — Она замешкалась.
  — Так что вы? — спросил Терри.
  — Говорить я больше не буду, — спокойно, с достоинством ответила она. — Я и так уже много сказала.
  Клейн кивнул и повернулся к прокурору:
  — Давайте попробуем ответить на эти два вопроса: каким образом «слив-ган» попал к Мандре и как он потом оказался здесь, у вас? Для начала давайте подумаем, что за человек был этот Мандра и какие у него были желания. Следует помнить, что Мандре очень хотелось приобрести «слив-ган». Оружие подобного рода как нельзя лучше подходит к его коллекции. Оно и редкое, и ценное. Таким образом, Мандра был готов на все, лишь бы раздобыть подлинный старинный «слив-ган». Мы знаем также, что, если Мандра что-то желал, ничто не могло помешать ему осуществить свое желание. Он ни перед чем не останавливался. Кто-то похитил из моей квартиры «слив-ган» и передал его Мандре. Для того чтобы узнать, кто это сделал, давайте подумаем, каким образом «слив-ган» попал сюда, к вам. «Слив-ган» подложил человек, для которого визит к вам был полной неожиданностью. Если бы человек этот заранее знал о том, что его доставят сюда, он наверняка не взял бы с собой «слив-ган». Таким образом, можно заключить, что человеком, который подложил «слив-ган», является некто, кого ваши люди задержали при выходе из моей квартиры. Поскольку каждого, кто выходил из квартиры, полицейские задерживали и доставляли сюда, возникает вопрос, почему у интересующего нас человека «слив-ган» оказался именно в момент выхода из моей квартиры. Ответ на этот вопрос, думаю, может быть только один. Человек, который похитил из моей коллекции «слив-ган», знал, что пройдет еще немало времени, прежде чем я обнаружу пропажу. Однако после убийства ему захотелось как можно скорее вернуть его на место, точно так же, как до убийства ему хотелось поскорей украсть его. Он собирался положить его обратно в стеклянный шкафчик, в котором я храню антикварные вещицы. Однако сделать это ему не удалось, потому что дверцу, которая обычно была открыта, Ят Той запер на ключ. Решив отложить попытку до следующего раза, он вышел из моей квартиры на улицу, где и был задержан вашими людьми. Соу Ха этим человеком быть не может — она и сама это теперь поняла, — ибо ни разу не была в вашем кабинете до того, как в нем был обнаружен «слив-ган». В этом пункте обстоятельства ни в коей мере не подтверждают ее признания. Сейчас как никогда важно найти того, кто принес сюда «слив-ган». Так вот, джентльмены, я могу назвать только одного человека, который был в моей квартире и имел возможность положить «слив-ган» на место.
  Терри сделал паузу, повернулся и театральным жестом ткнул указательным пальцем в сторону Леверинга.
  — Это вы, Джордж, пытались положить «слив-ган» на место, однако из-за того, что дверца была заперта, не смогли сделать этого. Потом вас задержали полицейские и, прежде чем вы успели избавиться от оружия, доставили к прокурору. Вы стерли платком отпечатки пальцев, пока сидели в приемной в ожидании вызова, но спрятать «слив-ган» вам было некуда, и вы вместе с ним вошли в этот кабинет. А теперь скажите нам, — потребовал Терри, глядя смертельно побледневшему Леверингу прямо в глаза, — каким образом к вам попал этот «слив-ган»?
  Широко раскрытыми, испуганными глазами Леверинг, как загипнотизированный, смотрел на Терри. Выражение учтивости на лице Паркера Диксона сменилось выражением глубокой озадаченности, его губы, привыкшие к профессиональной, заготовленной на все случаи жизни, улыбке, вдруг как-то надулись. Ошарашенная Альма Рентон перевела взгляд с Терри на Леверинга.
  Медленно растягивая слова, чтобы придать им весомость, Терри сказал:
  — Я отвечу на этот вопрос за вас, Леверинг. Я сам скажу, каким образом «слив-ган» попал к вам. Вы получили его от Уильяма Шилда. Но еще раньше для этого же Шилда вы украли оружие из моей коллекции.
  Шилд и Мандра шантажировали людей, якобы совершивших наезд на пешехода, — наезд этот на самом деле был ловко подстроен самими шантажистами. Они заранее составили список людей, которые перед тем, как сесть за руль, могут пропустить пару бокалов вина. Вы попали в этот список потому, что, благодаря Альме, имели доступ к моей квартире. От вас Мандре нужны были не деньги. Ему нужен был мой «слив-ган». Для того чтобы избежать судебного преследования, которым вам угрожал Мандра, вы и похитили этот «слив-ган». Можно предположить, что Мандра собирался сделать с него копию, через вас вернуть эту копию в мою коллекцию. Вы были уверены в том, что подмену можно будет произвести до того, как обнаружится пропажа «слив-гана». Но при помощи этого самого «слив-гана» было совершено убийство, стрела поразила Мандру в самое сердце, и убийца не смог извлечь ее из тела. Стрелу эту, однако, должны были извлечь при вскрытии, и полиции рано или поздно удалось бы определить, каким оружием было совершено убийство. Следовательно, поскольку я не знал о пропаже моего «слив-гана», убийце нужно было во что бы то ни стало положить его обратно в мой шкафчик до того, как я обнаружу, что он в нем отсутствует. Поэтому Шилд вновь оказал на вас давление, на этот раз для того, чтобы вы вернули «слив-ган».
  — Секундочку, мистер Клейн! — прервал Терри Диксон. — Необходимо прояснить один момент. Зачем это Шилду понадобилось выгораживать эту девушку-китаянку?
  — А он вовсе и не пытался ее выгораживать, — пояснил Терри.
  — Давайте пораскинем мозгами, джентльмены, и примем во внимание один очень важный во всем этом деле факт. Беспристрастные и незаинтересованные свидетели показали, что женщина, которая вышла с портретом из квартиры Мандры и которую видели на лестнице, несла портрет перед собой, держа его обеими руками. Тот факт, что женщина могла держать в своих руках одновременно и портрет, и сумочку, представляется совершенно невероятным, тем более если учесть, что краска на холсте еще не высохла.
  В глазах Диксона вспыхнул интерес. — Таким образом вы хотите сказать…
  — Таким образом, я хочу сказать, что женщина эта должна была вернуться за своей сумочкой, — сказал Клейн. — И что она является единственным человеком, у которого был ключ от двери, ведущей в коридор, за исключением, быть может, Шилда и его дружков. Далее. Шилд и его дружки не стали бы заходить к Мандре в столь необычный час, если только, конечно, заранее не задумали убить его. Однако, если даже предположить, что убийство было задумано ими заранее, они наверняка принесли бы с собой оружие. Убийство, следовательно, было совершено в состоянии аффекта. Итак, мы знаем, что Хуанита взяла портрет и вышла с ним из квартиры Мандры в два часа ночи. Сумочки у нее с собой не было, так как с таксистом она расплатилась «шальными деньгами», которые достала из чулка. Далее мы установили, что убийство было непреднамеренным, оно было совершено под воздействием какого-то чувства или импульса. Мы также установили, что, когда Хуанита, будучи вне себя от ревности, покинула в два часа ночи квартиру Мандры, на столе перед Мандрой лежала женская сумочка. Эту сумочку в два часа сорок пять минут видела Соу Ха. Однако к тому моменту, когда был обнаружен труп Мандры, сумочки на столе уже не было. Следовательно, логично будет предположить, что Хуанита, расплачиваясь с таксистом, вспомнила, что оставила сумочку в квартире Мандры, заплатила таксисту из своих «шальных денег», поднялась к себе в квартиру, оставила там портрет, вызвала другое такси и вернулась за сумочкой. Поскольку она жена Мандры и поскольку она утверждает, что приходила к Мандре, чтобы забрать портрет, и что телохранитель ее не видел, можно заключить, что у нее был ключ от двери в коридор. Она вернулась, чтобы забрать свою сумочку. Было это между двумя сорока пятью, когда ушла Соу Ха, и несколькими минутами четвертого, когда было обнаружено тело. Это она убила Мандру. Убила его в порыве ревности, зная, что он собирается развестись с ней. Она относится как раз к тому типу женщин, которые способны на такого рода поступки. Она схватила со стола оружие, выпустила стрелу прямо в сердце Мандре и поспешила уйти из квартиры. Затем она вернула оружие Шилду. Шилд в свою очередь вернул его Леверингу, а тот неуклюже попытался вернуть это оружие в мою коллекцию.
  Терри взглянул на слушателей.
  — В момент убийства Синтия Рентон спала в соседней комнате. Она проснулась от шума, который подняла Хуанита, покидая квартиру. Синтия вышла из комнаты и увидела перед собой труп Мандры. Итак, Леверинг, теперь вы должны рассказать нам всю правду. Должен и я в свою очередь признаться, что это я позвонил вам в контору Хоулэнда и выманил у вас подтверждение того, что Шилд ложно обвинил вас в совершении наезда и что вам удалось это дело уладить. Я начал размышлять о том, как все было на самом деле. Зная о методах Мандры, зная о том, как сильно хотелось ему заполучить «слив-ган», наконец, зная о разработанной им системе шантажа, которая позволяла ему выбирать жертвы по своему желанию, я понял, что вас он должен был использовать для того, чтобы раздобыть этот «слив-ган», в чем вы впоследствии и признались мне сами, не ведая о том, с кем разговариваете.
  Не обращая внимания на бледные, напряженные лица ошарашенных свидетелей, Терри Клейн сурово посмотрел Леверингу прямо в глаза.
  Все это было настолько неожиданным для Леверинга, что мысли его и чувства, как ни старался он скрыть их от взглядов присутствующих, отчетливо читались на его лице. Прокурору округа Диксону, человеку, имеющему немалый опыт в чтении лиц людей, находящихся в состоянии эмоционального стресса, было достаточно окинуть Леверинга одним взглядом, чтобы принять мгновенное решение.
  — Молодой человек, — произнес он подчеркнуто сухо. — Стенографистка записала все, что было здесь сказано. Я не собираюсь угрожать вам, равно как не собираюсь давать вам каких-либо обещаний, но в течение ближайших двух минут вам предстоит решить, как вести себя дальше. Вина ваша несомненна. Однако степень ее зависит теперь только от вашего решения.
  Джордж Леверинг провел пальцем по внутренней стороне галстука. Он часто и тяжело дышал.
  — Хорошо, сэр, — сказал он после некоторого раздумья. — Я все расскажу.
  Глава 16
  Синтия Рентон держала в руке бокал с коктейлем под названием «Король Альфонс»: сливки, толстым слоем покрывавшие темного цвета жидкость, бурлили и пенились.
  — Отчего это происходит, Филин? — спросила она.
  — Ты о чем?
  — О сливках на «крем де какао», — пояснила она. — Они как будто кипят, разве что пузырьков нет. Как избиваемые ветром грозовые облака.
  — Не знаю.
  Она отвела взгляд от бокала и посмотрела Терри прямо в глаза.
  Представление закончилось. Перед танцами, которые должны были последовать за ним, наступило затишье, оркестр молчал. По залу сновали официанты и их помощники с тележками. Музыкальные, хорошо поставленные голоса оживленно беседующих между собой посетителей наполняли ночной клуб приятным ровным гулом, который время от времени сопровождался звоном ударяющихся о тарелки и соусницы приборов.
  — Вот и обнаружилась твоя слабость, — сказала она. Он удивленно поднял брови.
  — У тебя, как и у всех богов, есть слабое место. Наконец-то я обнаружила то, чего не знаешь ты. — Она засмеялась, перегнулась через столик и сжала своей рукой тыльную сторону его ладони. — Филин, ведь ты сам позволил мне обнаружить это?
  Он повернул ладонь, чтобы ответить на ее пожатие.
  — Мне так жалко Хуаниту, Терри! — сказала она. — Ее ни в чем нельзя обвинять. В конце концов, Мандра заслужил смерть, а она человек буйного темперамента, свободы в выражении чувств. По отношению к ней нельзя применять правила и законы, которые распространяются на обычных людей. Я и сама немного такая, поэтому очень хорошо понимаю Хуаниту.
  — Если я не ошибаюсь, — сказал Терри, — в качестве защитника она наняла твоего друга Ренмора Хоулэнда.
  — Ах, старый добрый Ренни, — засмеялась Синтия. — Ты бы видел, с каким самодовольным видом он убеждал меня дать на суде ложные показания. Он сказал, что подобный рассказ поможет мне. Что только он позволит мне выпутаться из этой истории и что перед присяжными мне надо сыграть как можно убедительней: когда нужно — пустить слезу и чтоб во время плача никаких ножек, ножки надо показывать в промежутках между рыданиями. Для газетных фотографов — и ножки, и слезки. Он также сказал, что ножкам присяжные придают больше значения, чем алиби. Как ты думаешь, Терри, он прав?
  — Ну, ему видней, — рассмеялся Терри. — Присяжным заседателем мне быть не доводилось, но я, пожалуй, знаю, как повел бы себя, если б все же довелось.
  Она лукаво посмотрела на него и с притворной скромностью сказала:
  — Ты бы оправдал меня, Филин. Во время генеральной репетиции Ренни так увлекся, что никак не мог сосредоточиться на самих показаниях.
  Она вдруг резким движением приподнялась со стула и наклонилась к Терри:
  — Расскажи мне про эту юную китаянку. Как она?
  — Соу Ха предложила мне свою дружбу, а если китайцы предлагают свою дружбу, то это серьезно и навсегда. Соу Ха думала, что это ты убила Мандру. Она была уверена в том, что я люблю тебя, и, чтобы сделать меня счастливым, призналась в убийстве, которого не совершала. Сумасшедший поступок, если взглянуть на него с нашей точки зрения. Но она китаянка, и, с ее точки зрения, подробный поступок вполне естественен и логичен.
  Синтия вдруг стала серьезной.
  — Терри Клейн, что бы ни случилось, ты не должен предать дружбу этой девушки.
  Терри озадаченно нахмурился:
  — Что ты, Синтия, как можно. Да это просто исключено. А почему ты заговорила об этом?
  — Потому, что скоро тебе предстоит одно серьезное дело… Терри, обещай мне одну вещь… Хотя нет, давай лучше сделаем так. Я задам тебе вопрос, а ты ответишь мне на него по-китайски. Согласен?
  — А что за вопрос?
  — Когда ты женишься на Альме? — Глаза у нее стали грустными, однако голосу своему она попыталась придать столь характерную для нее шутливую, с оттенком капризной настойчивости интонацию. — Помни, пожалуйста, о том, что у Альмы довольно традиционные представления о браке: подари ей всего себя, свое тело и свою душу. Обещай мне, пожалуйста, никогда не изменять ей, относиться к жизни трезво и серьезно, вычеркнуть эту юную китаянку из списка своих близких друзей. Постарайся избавиться от этой своей разбросанности и всегда относись ко мне, как к маленькой, непутевой сестричке… Обещаешь? Только, пожалуйста, ответь мне по-китайски, Филин!
  — Почему по-китайски, Синтия?
  Она засмеялась, однако, несмотря на то, что лицо у нее, казалось, было веселым, в голосе ее что-то дрогнуло.
  — Потому что в китайском языке нет слова «да», глупенький. Как я не хочу, чтобы ты стал серьезным и утратил способность относиться к жизни, как к приключению!
  Она сжала губы и издала какой-то мычащий звук. Что означает этот звук? — спросила она.
  — В китайском языке этот звук означает «нет», — он улыбнулся и нежно посмотрел на нее. — Когда китаец собирается дать отрицательный ответ, он просто прибавляет этот мычащий звук к любому слову или предложению.
  — Вот здорово! — воскликнула Синтия. — Выходит, чтобы сказать «нет», китайской девушке даже рта открывать не надо?
  На ее замечание Терри отреагировал едва заметным кивком, потом предложил:
  — В связи с твоим вопросом хочу тебе сказать вот что: я не собираюсь жениться на Альме.
  В глазах Синтии отразился ужас.
  — Не собираешься… жениться на Альме? Но ты должен это сделать, Филин! Ты ведь не хочешь разбить ей сердце. Ты любишь ее, она любит тебя. Ведь ты любишь ее, Филин?
  — В некотором смысле — да.
  Так почему же ты не собираешься жениться на ней?
  — Потому, — он сжал ее пальцы, голос у него при этом стал каким-то хрипловатым, — что собираюсь жениться на тебе.
  — Ты… собираешься… нет, Филин, нет… пожалуйста… Альма…
  — Альма сама хочет этого, — прервал он ее. — Она слишком занята своей карьерой, и у нее просто времени нет для того, чтобы быть женой. Раньше она об этом не думала, но вот теперь, когда произошло все это…
  Вцепившись руками в стул, Синтия ошарашенно смотрела на него.
  — Что ж, — сказала она, — если ты собираешься сказать мне еще что-нибудь в таком же роде, то, умоляю тебя, только не в этом месте, где так много незнакомых, чужих людей… и где заметны будут следы от помады на твоем лице. Давай, Филин, поднимайся… Ты же не хочешь, чтобы я силой вытащила тебя отсюда? Пошли, пошли! Скорее.
  Сбитый с толку официант бросился им вдогонку. Перехватить их ему удалось лишь у самого выхода. Он не поверил своим глазам, когда взглянул на чек, который Терри сунул ему в руку. Пока они, стоя у гардероба, дожидались швейцара, отправившегося за меховой шубкой Синтии, к Терри подошел мальчик, разносчик газет, и, развернув перед ним первую страницу газеты, сказал:
  — Прочтите об убийстве, мистер!
  — Смотри-ка, Филин! Фотография Хуаниты… Терри дал мальчику полдоллара и взял у него газету.
  Взглянув на нее из-за плеча Терри, Синтия вдруг засмеялась.
  — Смотри, смотри! — воскликнула она.
  Терри бегло просмотрел заголовки «ИГРОК В ПОЛО ПРИЗНАЕТСЯ В СВОЕЙ ПРИЧАСТНОСТИ К УБИЙСТВУ МАНДРЫ», «СПОРТСМЕН ДОСТАЕТ ОРУЖИЕ УБИЙСТВА ДЛЯ ОТЧАЯННОЙ ТАНЦОВЩИЦЫ», — потом перевел взгляд на фотографию, на которую указывала Синтия. Хуанита была сфотографирована в тюрьме, перед дверью камеры. Фотография была снабжена следующим комментарием:
  «Хуанита Мандра, очаровательная танцовщица, вдова убитого, впервые поведала свою историю: „Мы решили развестись. Мне надоели его измены. Я пришла к нему в квартиру, чтобы забрать кое-какие вещи. „Слив-ган“ лежал на столе. Не имея ни малейшего представления о том, что это такое, я взяла его. Мандра схватил меня. Мы начали бороться. Он порвал платье на моем плече. Я пыталась оттолкнуть его от себя. Теперь я уверена в том, что он намеревался убить меня из этого самого „слив-гана“. Его влажные потные руки скользнули по моим обнаженным плечам. Своими пальцами он придавил мою руку к затвору. Я вскрикнула от боли. Вдруг что-то просвистело, я ощутила какой-то толчок. Джекоб откинулся назад. Но даже тогда я не поняла еще… (О том, что произошло дальше, вы сможете прочесть на странице 3, колонка 2.)“
  Швейцар наконец принес шубку, и Терри помог Синтии надеть ее. Кутаясь в нежный пушистый мех, Синтия рассмеялась:
  — Ах, старый добрый Ренни! Он сделал все как надо. Хуаните страшно повезло, что Ренни уже и версию подготовил, и «слив-ган» изучил, и отрепетировал все самым тщательнейшим образом. Видел бы ты, как методично он убирал из рассказа даже малейшие погрешности.
  Она вновь посмотрела на фотографию Хуаниты тем критическим взглядом, каким женщины обычно оценивают друг друга.
  — Знаешь, Филин, — сказала она, — аргументы, которыми она собирается поколебать присяжных заседателей, ничуть не лучше моих!
  
  1937 год.
  (переводчики: А. Репко, В. Фадеева)
  
  Дело отсталого мула
  Глава 1
  Когда пассажирское судно подошло к Золотым Воротам, Сан-Франциско превратился в лучах заходящего солнца в феерический город, сверкающий своей белизной на фоне водной синевы, и Терри Клейна, возвращавшегося с Востока, охватил прилив экзальтации.
  Он провел несколько лет в школе китайских мудрецов, укрывающихся в отдаленных монастырях, где в тишине и покое продолжал постигать их философские учения, но сейчас, в родной стране, его ждала опасная работа совершенно иного рода.
  Когда корабль достиг наконец причала, солнце уже окончательно зашло, уступив место молодому месяцу, изогнутому в изящной дуге, который китайцы называют «Бровью юной девушки». Этот образ вызвал в памяти Терри сразу двух девушек: Соу Ха, дочь Чу Ки, и Синтию Рентон. Синтия непременно придет встречать его, а потом…
  После того как Терри Клейн спустился по трапу на берег и в течение получаса был поглощен всевозможными формальностями, он направился к барьеру, отделявшему прибывших от толпы ожидающих.
  Он тотчас же заметил Ят Тоя, спокойно сидевшего на скамейке, положив ладони рук между коленями. Их взгляды встретились, но, вместо того чтобы ответить на улыбку своего патрона, Ят Той сохранял непроницаемое выражение лица.
  Клейн с удивлением огляделся по сторонам, ища глазами Синтию, но ее нигде не было. Мимо проходил торговец газетами, и Клейн почти машинально протянул ему деньги и сунул газету под мышку. После этого он с некоторой осмотрительностью направился к Ят Тою, догадываясь, что внешнее безразличие старого слуги было своего рода предупреждением.
  Клейн почувствовал на себе чьи-то взгляды… Он заметил мужчину, стоящего у выхода из таможенного бюро, затем второго, небрежно облокотившегося на багажную тележку, потом третьего… Клейн шел, не осмеливаясь взглянуть на Ят Тоя. Он зевнул со скучающим видом и, вспомнив о только что купленной газете, развернул ее. Трое наблюдавших за ним мужчин словно по сигналу устремились к нему.
  — Вы Клейн, Терри Клейн? — спросил один из них.
  — Да.
  Мужчина взял его за правый локоть. Подошедший второй мужчина ухватил за левый.
  — Мы вас задержим только на минуту… Всего несколько вопросов…
  — В чем, собственно, дело?
  — Сейчас все узнаете, — ответил второй мужчина, освобождая Клейна от газеты.
  — Но вы не имеете права и…
  — Я повторяю, что все дело не займет у вас больше минуты, если вы будете вести себя благоразумно.
  Третий мужчина оказался между тем за спиной Клейна, и Терри решил смириться.
  Клейна усадили в черный автомобиль, который тотчас же сорвался с места, расчищая путь воем сирены.
  Сидя на заднем сиденье, Клейн размышлял. Эти трое пришли, чтобы выследить его, посмотреть, с кем он встретится, что будет делать дальше… Однако что-то вспугнуло их… Газета! По всей вероятности, они не должны были допустить того, чтобы Терри ознакомился с последними новостями.
  Клейн решил, что не будет слишком удивляться последующим событиям.
  Глава 2
  Терри Клейн закурил сигарету, удобно усаживаясь в кресле, на которое указал ему капитан полиции Джордон. Последний придвинул к Клейну большую пепельницу, однако этот вежливый жест не был оценен по достоинству, так как Клейн тотчас же заметил в углублении пепельницы декоративные просверленные отверстия, скрывающие, как он догадывался, микрофон.
  — Мистер Клейн, — сказал капитан Джордон, — понимая ваше нетерпение ощутить свободу передвижения по родной земле, я постараюсь не отнять у вам много времени. Вы возвращаетесь с Востока, не так ли?
  — Да, ваши люди поджидали меня…
  — Надеюсь, вы знаете почему?
  — Откровенно говоря, нет.
  — Покидая Соединенные Штаты, вы были помолвлены с Синтией Рентон. Вы знали также ее сестру, Альму Рентон. Синтия первое время тяжело переживала ваш отъезд, но затем ее стали часто видеть в обществе некоего Эдварда Гарольда. Вы знакомы с ним?
  — Нет, мы с ним никогда не встречались.
  — Но вы знали о его отношениях с мисс Рентон?
  — Более или менее. Перед отъездом на Восток моя помолвка с Синтией была расторгнута. Я получил опасное задание, и у меня не было гарантии, что я вернусь целым и невредимым. Я счел необходимым вернуть Синтии свободу. Вы понимаете?
  — Да, очень хорошо. А что вам, собственно, известно о том, что случилось с Гарольдом?
  — Я знаю, что он был арестован за убийство Горация Фарнсворса, приговорен к смертной казни, что он подал на апелляцию. Судебный процесс проходил как раз в то время, когда я покидал Китай.
  — В таком случае как вы узнали о приговоре и апелляции?
  — Я получил радиограмму.
  — От Синтии Рентон?
  — Да.
  — Она просила о помощи?
  — Она надеялась, что я вернусь вовремя и смогу оказать некоторое содействие.
  — Вы знали Фарнсворса?
  — Да. Он поместил капитал Синтии… С тремя другими компаньонами — Стейси Невисом, Рикардо Таононом и Джорджем Глостером — он учредил Восточную Компанию по импорту предметов искусства. Некоторое время он провел на Филиппинах, где занимался разработкой золотоносных месторождений в районе Багио. Короче, я не думаю, что Гарольд виновен.
  — Почему?
  — Я считаю, что он не способен на убийство. Скорее, он стал жертвой заранее задуманной интриги.
  — Но ведь вы же не знаете его?
  — Только по письмам мисс Рентон.
  — Вы готовы на многое, чтобы спасти его от казни?
  — На все, что в моих силах, невзирая на все издержки.
  — Я именно так и думал. Где вы были прошлой ночью?
  Клейн был поражен.
  — На борту судна, разумеется, в двухстах милях от берега. Почему вы спрашиваете об этом?
  — Потому что вчера ночью Эдварда Гарольда перевозили в тюрьму Сан-Квентин, где приговор должен быть приведен в исполнение. Апелляция — это всего лишь временная отсрочка, и по обычаю осужденные ждут окончательного решения в тюрьме.
  Клейн оставался невозмутимым. Теперь ему было понятно, почему у него так грубо вырвали из рук газету.
  — Итак, сегодня ночью, в двадцать два часа тридцать минут, в машине, перевозившей Гарольда, был обнаружен прокол шин. Позднее было установлено, что на дороге были рассыпаны большие кровельные гвозди. В тот момент, когда полицейские осматривали шины, из зарослей, окаймляющих дорогу, выскочили вооруженные люди в масках. Воспользовавшись минутным замешательством полицейских, они нейтрализовали их, надев им на руки взятые у них же наручники, и увели Гарольда с собой. Вы знали об этом?
  — Разумеется, нет.
  — Это вы… устроили засаду?
  — Нет.
  — И вы не имеете ни малейшего представления о том, где сейчас находится Гарольд?
  — Ни малейшего.
  Отодвинув кресло, капитан Джордон заметил равнодушным тоном:
  — Апелляция Гарольда теперь, безусловно, будет отклонена Верховным судом, так как он бежал из-под стражи.
  — Вы хотите сказать, что если человек стал жертвой судебной ошибки, то Верховный суд подтвердит его приговор только потому, что он бежал из тюрьмы?
  — Я хочу сказать, что Верховный суд будет поставлен в затруднительное положение. Осужденный подает на апелляцию, а сам уходит от правосудия, не странно ли?
  — Я могу быть свободен?
  — Минутку, мистер Клейн. Если бы мы сочли необходимым подвергнуть вас тестированию на детекторе лжи, не стали бы вы возражать против этого?
  — Никоим образом.
  Сказав это, Клейн понял, что попал в ловушку и что вся эта беседа сводилась именно к его согласию.
  Прекрасно! — облегченно вздохнул Джордон, лицо которого выражало высшую степень удовлетворения. — Должен сказать вам, что мы как раз и считаем это необходимым… Это не отнимет у вас много времени. Пройдите, пожалуйста, сюда, мистер Клейн.
  Глава 3
  Внешне прибор, несмотря на всевозможные электроды и ремни, выглядел вполне безобидно. К тому же в комнате находился только один человек, изо всех сил старавшийся создать непринужденную атмосферу.
  — Вы слишком умны, мистер Клейн, чтобы я попытался обмануть вас. Кроме того, эксперимент никогда не состоялся бы против вашей воли. Я не сомневаюсь в том, что если бы вам было что скрывать, то вы отказались бы от него. Таким образом, это будет всего лишь пустой формальностью.
  Клейн кивнул.
  — Разумеется, мне придется представить рапорт с указанием различных ваших реакций, которые будут зафиксированы прибором. Кстати, меня зовут Мейнард, Гарри Мейнард.
  — Очень приятно, — сказал Клейн. — Думаю, что мне нет необходимости представляться. Вам наверняка известны не только мое имя, но и отпечатки моих пальцев.
  — Ну что вы! Конечно нет! — рассмеялся Мейнард. — Я имею дело исключительно с этим прибором. Я понимаю вашу досаду: оказаться здесь, вместо того чтобы уютно расположиться в номере отеля. Однако теперь все зависит от вас. Чем быстрее вам удастся расслабиться, тем скорее мы с этим покончим. Поверьте мне, мистер Клейн, я не собираюсь ловить вас врасплох, я скажу вам, когда начнется тест.
  — Но ведь прибор уже включен, разве нет?
  — Да, разумеется. Прежде всего нам нужно установить ваше нормальное кровяное давление. Когда я увижу, что вы достаточно расслаблены, я дам вам знак и мы перейдем к тесту. Я задам вам несколько рутинных вопросов, ответами на которые мы уже располагаем. Например, я спрошу вас, когда вы выехали из Китая, на каком судне, знаете ли вы того или иного человека…
  — Вы будете пытаться поймать меня на лжи?
  — Откровенно говоря, да. Для этого я буду задавать разные вопросы вперемежку, делая расчет на внезапность. Например, я спрошу вас, знаете ли вы Эдварда Гарольда. Если при этом кровяное давление повысится, то прибор зафиксирует это.
  Клейн снова кивнул.
  — Я построю тест таким образом, чтобы задать вам какой-нибудь вопрос в тот момент, когда вы будете ожидать совершенно другого вопроса. После этого все ваши ответы будут расшифрованы, вот и все!
  Клейн умел владеть своим взглядом, в котором не отражалась его мыслительная деятельность. Мейнард, конечно, ловкач. Он рассказал ему о том, что собирается делать, с единственной целью: чтобы произнести имя Эдварда Гарольда. Интересно, что в этот момент показала стрелка прибора? Выдал ли он себя? И можно ли вообще обхитрить детектор?
  — Мистер Клейн, я слышал, что вы провели несколько лет в обществе китайских мудрецов, которым удалась наивысшая концентрация мысли, это так?
  — Именно так.
  — Эта тема всегда привлекала меня. Что касается моей работы, то, как вы понимаете, здесь необходимо быть психологом.
  — Несомненно.
  — Но концентрация мысли — это совсем другое… Пройдя курс обучения, в течение какого времени вы можете полностью сконцентрировать мыслительную деятельность?
  — В течение пяти секунд.
  — Вы хотели сказать минут?
  — Нет, секунд.
  — Но любой из нас может сконцентрировать свои мысли в течение пяти секунд! Вы, случаем, не разыгрываете меня?
  — Ничуть. Представьте, что вы сидите за рулем автомобиля, едущего по горной дороге. Неожиданно из-за поворота прямо на вас вылетает другая машина. Мгновенно ваш мозг сконцентрируется на том, как избежать несчастного случая. Мышцы получат от него приказ действовать, и эта физическая реакция будет означать конец мыслительной концентрации. Всего несколько секунд…
  — Понятно… Я собираюсь заняться изучением этого вопроса. Это так увлекательно, мистер Клейн, кроме того, мне кажется, что теперь вы достаточно расслаблены и мы можем начать наш тест. Видите, я сдержал слово, я предупредил вас.
  — Благодарю, я оценил. Давайте начнем.
  — Как давно вы знаете Синтию Рентон?
  — Уже несколько лет.
  — Вы знаете, что Эдвард Гарольд признан виновным в убийстве Горация Фарнсворса.
  — Да.
  — Вы знали, что он бежал?
  — Нет, мне сообщил об этом капитан Джордон.
  — Синтия Рентон писала вам о деле Гарольда?
  — Да.
  — Вы были удивлены, что она не встретила вас?
  — Признаться, да.
  — Если она не пришла, значит, случилось нечто из ряда вон выходящее?
  — Вероятно, да.
  — Быть может, она находится сейчас с Эдвардом Гарольдом?
  Клейн понял, что с помощью этого прибора полиция пытается выйти на Синтию. Он где-то читал, что во время подобного тестирования достаточно пошевелить ногой, чтобы вызвать небольшое повышение кровяного давления. Если он сделает этот жест, когда ему зададут простой вопрос, то результаты ответов будут подвергнуты сомнению.
  Он ответил «нет» на последний вопрос и понял, что прибор зарегистрировал его замешательство. Надо непременно использовать этот трюк с ногой…
  — Вам известно, в течение какого времени мисс Рентон знакома с Гарольдом?
  — Около двух лет, кажется.
  — О, мистер Клейн! Я забыл вас предостеречь… Вы пошевелили ногой, а стрелка подскакивает при малейшем толчке.
  — Извините, я не знал… Хорошо, что вы меня предупредили.
  — Ничего страшного, это моя вина.
  Клейн вспомнил тот случай, когда был захвачен китайскими бандитами. Их главарь намеревался отрезать ему палец, чтобы отправить его вместе с требованием о выкупе. Если в нужный момент он вспомнит об этом, прибор зарегистрирует повышение давления.
  — Что вам известно об обстоятельствах убийства Горация Фарнсворса?
  — Ничего. Меня не было тогда в Соединенных Штатах, — ответил Клейн, мысленно представляя себе китайскую банду.
  Мейнард неожиданно нахмурился, и Клейн сделал вывод, что его уловка удалась.
  — Вы точно помните, что вас не было в тот момент в США?
  — Точно.
  Мейнард задал совершенно неожиданный вопрос:
  — Морское путешествие было приятным?
  Клейн хотел, чтобы прибор зарегистрировал сейчас великое облегчение, и вызвал в памяти тот счастливый день, когда наступил конец войне.
  — Судно было забито до отказа, но путешествие тем не менее было приятным.
  Внезапно Мейнард развернул перед Терри план города.
  — Я задам вам несколько вопросов, касающихся этого плана. Можете даже не отвечать на них, просто послушайте.
  Клейн почувствовал опасность. Если у Синтии Рентон были крупные неприятности, если она организовала побег Эдварда Гарольда, то она стала бы скрываться в китайском квартале у Чу Ки, с которым Терри подружился несколько лет назад, а затем представил ему Синтию. У мудрого и богатого старика, занимающегося таинственными делами, была дочь, Соу Ха, получившая образование в западном колледже. Две цивилизации смешались в молодой китаянке, как масло с водой.
  Терри не должен обнаружить ни малейшего волнения, если Мейнард укажет на плане квартал, в котором расположена квартира Чу Ки.
  — Мы находимся здесь, мистер Клейн… Вот пристань, на которую вы сошли… Это квартал элегантных магазинов и фешенебельных отелей… Здесь китайский квартал, Чайнатаун, а справа жилые кварталы, очень элитарные… Вы ориентируетесь?
  — Да, превосходно.
  — Хорошо. Итак, мистер Клейн, если бы вы захотели найти Синтию Рентон или, скорее, если бы вы думали, что Эдвард Гарольд скрывается в городе, где бы вы стали его искать?
  Клейн рассмеялся.
  — Но ведь я не волшебник. Я только что приехал и…
  — Знаю, знаю. Чисто теоретически. Стали бы вы его искать здесь… или там… или, может быть, здесь?
  Клейн был внутренне подготовлен к вопросу, и, когда Мейнард указал на плане на жилые кварталы, Терри попытался вызвать у себя внутреннее волнение. Теперь Мейнард указывал на разные точки внутри этого квартала, после чего сказал:
  — Хорошо. Я думаю, что на этом мы остановимся. Клейн был слишком хорошим психологом, чтобы не понять, что это лишь временная передышка и что нельзя терять бдительности. Действительно, в следующее мгновение Мейнард уже держал перед его глазами деревянную полированную статуэтку.
  — Вам знаком этот предмет?
  Если бы даже на карту была поставлена его жизнь, Клейну все равно не удалось бы скрыть охватившее его волнение.
  — Я вижу, что да, — сухо произнес Мейнард, не дожидаясь ответа Терри. — Статуэтка изображает старого китайца, сидящего на лошади задом наперед…
  — Это не лошадь, — поправил Клейн, — это мул. Статуэтка изображает Шоу Кок Коха, одного из восьми китайских Бессмертных Божков.
  — Однако это не объясняет мне вашего волнения при виде этой статуэтки.
  Терри поморщился.
  — От вашего прибора ничего не скроешь!
  — Итак?.. Чем вызвано ваше волнение?
  — Именно такую статуэтку я подарил Синтии Рентон перед отъездом на Восток.
  — У подарка был символический смысл?
  — Да.
  — Какой?
  — Я предпочитаю не отвечать на этот вопрос.
  — Почему?
  — Это не имеет никакого отношения к убийству, а связано с некоей таинственной китайской философией. В глазах китайцев Шоу Кок Кох является олицетворением фатализма.
  — Почему же все-таки вы не хотите рассказать мне об этом?
  — Дело в том, что речь идет почти о сакральных вещах. Нельзя объяснить символику Шоу Кок Коха неподготовленному человеку.
  — Вам кажется, что это выходит за рамки моего понимания? — спросил Мейнард с иронической улыбкой.
  — Во всяком случае, я знаю наверняка, что ваш мозг не подготовлен для приема этой информации.
  Признав свое поражение, Мейнард убрал статуэтку в ящик стола, после чего освободил Клейна от ремней.
  — Ну и каков результат? — спросил у него Терри. — Ваше заключение?
  Прежде чем ответить, Мейнард смерил его испытующим взглядом.
  — Я не понимаю… В вашем мыслительном процессе есть нечто, что ускользает от меня, либо…
  — Либо? — спросил Клейн.
  — Либо, — спокойно продолжил Мейнард, — вы вернулись инкогнито в Соединенные Штаты и убили Горация Фарнсворса. Это все, мистер Клейн. Вы свободны.
  Глава 4
  Терри Клейн поднялся на седьмой этаж коммерческого Билдинга, где остановился перед дверью с матовым стеклом, на которой можно было прочесть:
  СТЕЙСИ НЕВИС
  ИНВЕСТИЦИИ
  Вход свободен
  Клейн вошел в пустой коридор, в котором было несколько дверей. Одна из них была приоткрыта, и Клейн увидел внутри кабинета двух мужчин, сидевших в кожаных креслах. Один из них, заметив Клейна, тотчас же встал и направился к нему с протянутой рукой.
  — Наконец-то! Мы уже думали, что вы не приехали.
  — Меня задержали, — сказал Клейн, обмениваясь рукопожатием.
  Несмотря на элегантный костюм, в облике Невиса было что-то простецкое. Это был высокий брюнет лет сорока.
  Джордж Глостер был старше Невиса лет на семь. Он явно нервничал, и, несмотря на широкую улыбку, взгляд его выражал недоверие.
  — У меня совершенно нет времени, — начал он.
  — Я буду краток, — прервал его Клейн. — А где Рикардо Таонон?
  — У него были другие планы на сегодняшний вечер, — ответил Невис.
  — Ладно, обойдемся без него, — сказал Клейн, усаживаясь в кресло. — Как мне известно, Фарнсворс получил от Синтии Рентон десять тысяч долларов с поручением вложить их в выгодное дело.
  — Именно так, — подтвердил Невис.
  — Часть этих денег была вложена в Компанию по импорту предметов искусства, учредителями которой были, помимо вас двоих, Фарнсворс и Таонон?
  — Нет, не думаю, — сказал Невис.
  Я пытаюсь разобраться в финансовых делах Фарнсворса, что очень непросто. Невис почесал затылок.
  — Сложнее не бывает. Он действительно вложил десять тысяч долларов в Компанию по импорту предметов искусства, КИПИ, но нам он сказал, что это были его деньги, а десять тысяч мисс Рентон были вложены в нефтяную компанию, но там дело провалилось. Тем не менее он был готов перевести этот счет на свое имя и накануне смерти просил нас снять со счета десять тысяч долларов, чтобы возместить их Синтии. Мы не возражали против этого.
  — Вложил ли он деньги и в золотоносные месторождения в районе Багио?
  — Мы отправили его туда за счет ассоциации, — вмешался Глостер.
  — Мне казалось, что прииски принадлежали ему… Глостер покачал головой.
  — Нет, дело начал Рикардо, но он не хотел, чтобы об этом узнали, поэтому Фарнсворс делал вид, что работает на себя, имеется соответствующий контракт, нотариально заверенный.
  — Да, — подтвердил Невис. — Что же касается мисс Рентон, то Гораций предлагал ей взять обратно десять тысяч долларов, если она хочет. Нефтяные акции стоят сейчас шесть или семь тысяч долларов, но они могут подняться. Во всяком случае, поскольку жизнь Горация была застрахована на двадцать тысяч в пользу его наследников, то никто ничего не терял.
  — Он оставил завещание? — спросил Терри.
  — Нет. У него есть сводная сестра, она живет в Нью-Йорке. Я думаю, что она и будет наследницей. Фарнсворс говорил, что мисс Рентон могла бы либо оставить за собой акции нефтяной компании, либо взять обратно свои десять тысяч долларов.
  — Имеется письменное заявление?
  — Да, заверенное нотариусом.
  — Любопытно, вы не находите? Или он предчувствовал свой конец? Он что-нибудь говорил вам об этом?
  — Нет, Клейн, но он был очень странным, этот Фарнсворс. Бывали дни, когда он не раскрывал рта. Он был очень расстроен этой историей с нефтью. Он рассчитывал, что сделает для Синтии миллион долларов.
  — Хорошо, — сказал Клейн. — Я пришел, чтобы внести ясность в это дело, и рассчитываю на вашу помощь.
  — Разумеется, мы поможем вам, — заверил его Невис.
  Глостер промолчал, затем спросил:
  — Не понимаю, почему вы вмешиваетесь не в свое дело…
  — Потому что мне так хочется. Ясно?
  — Ясно, черт побери, и я представлю вам все необходимые сведения, но я не позволю вам совать свой нос в финансовые счета нашей компании. И не сомневаюсь, что Рикардо будет такого же мнения. Дело есть дело. Мы получили вашу телеграмму, в которой вы просили нас собраться по чрезвычайно важному вопросу, но я вижу, что мы только теряем время. Поймите, что Гораций был убит не из-за денег, а из ревности. Эд Гарольд считал себя в некотором роде опекуном Синтии, и ему не нравилось, что Гораций встал между ними. Со своей стороны, Горацию казалось, что Гарольда интересуют больше деньги Синтии, чем она сама. Вот вам и мотив для убийства!
  — Джордж прав, Клейн, — изрек Невис.
  — Чтобы покончить с этой темой, добавлю, — продолжал Глостер, — что Синтия Рентон может теперь выбирать между акциями и деньгами. На этом я попрощаюсь с вами, так как меня ждут дела куда более серьезные.
  Глостер подошел к стенному шкафу, взял свои пальто и шляпу и вышел, сделав прощальный жест. Когда дверь за ним закрылась, Клейн сказал:
  — Я хотел бы поговорить с Рикардо.
  — Если бы он смог освободиться, то пришел бы сюда, — заверил Невис, стараясь не показать своего раздражения. — Если хотите знать мое мнение, то я не стал бы возражать против того, чтобы Синтия Рентон получила свою долю прибыли при условии, что она сможет доказать, что ее деньги были вложены в Компанию по импорту предметов искусства. Речь идет о довольно солидной сумме, так как десять тысяч долларов, вложенных Фарнсворсом, представляют сегодня сто тысяч. Какая нам, собственно говоря, разница, кто получит эту долю? Однако Гораций оставил письменный документ, подтверждающий, что десять тысяч долларов мисс Рентон были вложены в нефтяную компанию.
  — Если Гораций действительно оставил такой документ, то дело можно считать почти решенным, — сказал Клейн. — Синтия нуждается сейчас в наличных деньгах, чтобы расплатиться с адвокатом Гарольда и возместить расходы, связанные с подачей апелляционной жалобы. Вот почему я должен был пролить свет на это дело.
  — Я искренне рад вашему возвращению, Клейн, — заверил Невис, пожимая руку, протянутую ему Терри. — Я могу что-нибудь еще сделать для вас?
  — Нет, ничего, спасибо. До свидания, Невис.
  — До свидания, Клейн.
  Глава 5
  Полагая, что капитан Джордон установил за ним слежку, Клейн решил, что не стоит идти на квартиру к Синтии Рентон, а прямо отправился к ее сестре Альме.
  Альма открыла дверь сама и секунду спустя с радостным криком бросилась на шею к Клейну.
  — О! Терри, Терри! Я так рада! Мне так не терпелось вас увидеть, но я не решилась отправиться в порт, чтобы встретить вас, так как произошли жуткие вещи!
  — Я в курсе, — сказал Клейн.
  — Полицейские взбешены! Если бы им удалось схватить Эдварда Гарольда, они бы его… О, пусть простит меня Бог, но я думаю, что они убили бы его! Разве они не поступают таким образом и не объясняют потом, что им было оказано сопротивление?
  — Не надо верить всему дурному, что рассказывают о полиции, Альма, скажите лучше, кто организовал побег Гарольда?
  Она инстинктивно понизила голос, отвечая ему:
  — Синтия и один друг Эда Гарольда, Билл Хендрам. Вы не знаете его. Это здоровенный малый, который только и мечтает о том, чтобы найти применение своим кулакам. Я очень беспокоюсь за Синтию. В конце концов они схватят ее, а полицейские предупредили меня, что она «получит по максимуму». Это их собственное выражение. Что касается Гарольда, они должны взять его живым или мертвым… О Терри, мне плохо от всего этого! Почему вы не вернулись раньше? Тогда бы этого не случилось…
  — Я сделал все, что было в моих силах, но мне постоянно вставляли палки в колеса. Мне даже не позволили лететь самолетом. Где сейчас Синтия?
  — Не знаю. За мной постоянно следят, я не могу сделать ни шагу. Это ужасно!
  — Ведите себя так, словно ничего не произошло, это самое лучшее. Для начала мы вместе поужинаем. С тех пор как я покинул Гонконг, я непрерывно мечтаю о сочном стейке с картофелем фри.
  — Прекрасно! Ужинаем вместе. Терри, вы делали остановку в Гонолулу?
  — Нет, мы направились прямо сюда.
  — На всякий случай я написала вам письмо в Гонолулу. Вы знали о побеге?
  — Нет, мне сообщили об этом в полиции. Вы можете быстро собраться?
  — Я буду готова через пару минут.
  Клейн обошел мастерскую, и когда некоторое время спустя Альма вернулась, он сказал ей:
  — Вы делаете успехи, Альма.
  — Спасибо, Терри.
  — У вас и раньше была хорошая техника, но теперь в ваших картинах больше глубины.
  — Раньше мне не хватало страдания, а без него нельзя понять жизни. Я часто вспоминала историю, которую вы рассказали мне о старом китайце, оседлавшем мула задом наперед…
  — Кстати, когда вы видели статуэтку в последний раз?
  — Она стояла у Синтии на камине. Синтия очень дорожила ею, так как это был своего рода символ, связывающий ее с вами. Кроме того, она тоже придавала большое значение ее философскому смыслу.
  — Что касается меня, то я видел ее сразу после своего прибытия сюда, — сухо сказал Клейн. — Мне показали ее в полиции. На статуэтке была засохшая кровь.
  — Терри! Что вы такое говорите?
  — Во всяком случае, эти пятна очень походили на кровь.
  — Но это невозможно, Терри!
  — У вас есть какие-нибудь догадки?
  — Синтия никогда не расставалась с нею… Вы подарили ее, когда… О Терри! Вам не следовало возвращать ей свободу!
  — Почему?
  — Ну, потому что…
  — Потому что она влюбилась в Эдварда Гарольда?
  — Я не уверена, что она влюблена в него.
  — Очень жаль. У них обоих сейчас много неприятностей, и я им очень сочувствую.
  Продолжая беседовать, они поравнялись с рестораном, расположенным неподалеку от дома Альмы. После того как они устроились за столиком в отдельном кабинете и сделали заказ, Клейн сказал:
  — Пока официант не вернулся, расскажите мне, пожалуйста, как это все случилось, а потом забудем об этом.
  Хорошо, Терри. Надо сказать, что Гораций Фарнсворс обожал Синтию. Его очень расстраивало, что Синтия швыряет деньгами, и он часто повторял мне, что через пять лет она разбазарит таким образом все наследство.
  — И тогда Синтия поручила ему быть распорядителем ее капитала?
  — Нет. Синтия, несмотря на свою экстравагантность и импульсивность, довольно практична. Она никогда не вложила бы все свои средства в одно дело. Сначала она поручила ему вложить только пять тысяч долларов, затем, немного позднее, еще пять тысяч.
  — Она знала, во что они вложены?
  — Нет. Для Синтии это была капля в море. Она передала деньги Горацию и забыла о них. Но Гораций хотел получить большую прибыль, чтобы сделать ей приятный сюрприз. Он рассчитывал на миллион долларов и, чтобы получить его, пустился на рискованные операции.
  — Что было дальше?
  — Дальше вы уехали в Китай, и Синтия находилась в подавленном состоянии. Затем на сцене появился Эдвард Гарольд. Ей нужен был как раз такой мужчина, как он, чтобы выйти из депрессии. С одной стороны, он тоже экстравагантен, но, с другой — в нем достаточно здравого смысла. Кроме того, он всегда готов опекать более слабого. Именно это и привлекало Синтию.
  Терри делал рисунки на скатерти вилкой.
  — Они помолвлены? — спросил он равнодушным тоном.
  — Не говорите глупостей! Синтия жила ожиданием вашего возвращения, но к Эдварду она испытывала искреннюю симпатию. Они часто встречались, и в конце концов Эдвард без памяти влюбился в нее.
  — И стал ревновать ее к Горацию Фарнсворсу? Альма ответила не сразу.
  — Я этого не знаю.
  — Вы никогда не умели лгать, Альма, — сказал Клейн.
  Она прямо посмотрела ему в глаза и кивнула.
  — Да, он страшно ревновал ее.
  — Продолжайте.
  — Он требовал, чтобы Синтия взяла обратно деньги у Горация либо, по крайней мере, чтобы он представил ей подробный отчет о помещении средств. Синтия только смеялась в ответ, уверяя его в безукоризненной честности Горация, которому она полностью доверяла.
  — И затем Гарольд сам отправился к Фарнсворсу?
  — Помните, я писала вам, что Гораций стал компаньоном Стейси Невиса, Рикардо Таонона и Джорджа Глостера?
  Клейн кивнул.
  — Ему не следовало этого делать. Лично я считаю Таонона человеком нечистоплотным и способным на все. Когда я его вижу, у меня по спине проходит дрожь!
  Клейн улыбнулся.
  Это потому, что в его жилах течет азиатская кровь?
  — Нет, не поэтому. Просто он… просто он… плохой человек!
  — Хорошо, мы еще вернемся к нему. Скажите лучше, что произошло дальше. Поместил ли Фарнсворс деньги Синтии в эту компанию?
  — Нет, он поместил их в нефтяную компанию… которая не принесла ожидаемой прибыли.
  Официант раздвинул зеленый занавес и поставил на стол заказанный ими коктейль.
  — О'кей, Альма, — сказал Клейн, поднося бокал к губам. — Теперь поговорим о другом… Да, еще один вопрос. Вам не приходило в голову, что Синтия могла укрыться у моих друзей?
  — Китайских?
  — Да.
  — Да, я думала об этом.
  — Хорошо, ну а теперь забудем об этом. Полиция умеет читать мысли. Если вам случайно предложат подвергнуться тестированию на детекторе лжи, скажите, что у вас очень напряжены нервы, что вы плохо себя чувствуете… А вот и закуски!
  Глава 6
  Выехав из туннеля на Стоктон-стрит, Терри Клейн погрузился в атмосферу восточного города, напоминавшую о Гонконге. Он находился в китайском квартале Сан-Франциско, знаменитом Чайнатауне.
  На одной из улиц Терри открыл ничем не примечательную дверь, ведущую на скрипучую лестницу, освещенную тусклой лампой. Терри быстро поднялся по ступенькам на третий этаж и пошел по коридору, в конце которого остановился перед дверью, покрытой темным лаком. Он дважды нажал на кнопку электрического звонка и подождал.
  Шум с улицы сюда не проникал. Ни единого звука не доносилось до Клейна, и создавалось впечатление, что дом необитаем.
  Клейн знал, что за ним наблюдают в невидимый глазок. Наконец раздался механический щелчок, и дверь бесшумно отворилась. Под лаковым покрытием с внешней стороны дверь была обита железной пластиной, внутренняя сторона двери была обшита великолепным тиковым деревом.
  На пороге стоял слуга-китаец, на его непроницаемом лице только одни глаза выражали радость. Он почтительно поклонился, прежде чем освободить проход для Клейна.
  — Вы почтили своим присутствием это скромное жилище.
  Клейн мягко опустил свою ладонь на плечо китайца.
  — Мои глаза испытывают радость, — ответил он по-китайски.
  Слуга провел Клейна через комнаты, поражающие роскошью, и остановился перед дверью, открыв которую тут же удалился. Клейн увидел идущую ему навстречу Соу Ха, которая, пренебрегая восточной сдержанностью, бросилась в его объятия.
  — Терри! — вымолвила она, закрыв глаза и запрокинув назад голову. — Никак не могу к этому привыкнуть!
  — К чему? — спросил Клейн.
  — К тому, что я китаянка. Видимо, я слишком долго живу здесь. Я не могу скрыть своего волнения и даже не жалею об этом. Если в целом восточная цивилизация стоит выше западной, тем не менее мы многого лишаем себя, не зная поцелуя. — Она засмеялась и добавила: — Если бы отец услышал меня, он был бы шокирован. Но, в конце концов, разве не сам он отправил меня в калифорнийский колледж, где я и усвоила нравы и обычаи вашей страны?
  — Разумеется, — сказал Терри, тоже смеясь.
  Соу Ха происходила из древнего китайского рода, насчитывавшего три тысячелетия. Но западная цивилизация уже наложила на нее неизгладимый отпечаток, сделав эмансипированной, жизнелюбивой, и научила смотреть в глаза противнику.
  — Как поживает ваш отец? — спросил Клейн.
  — Хорошо. Он ждал вас прошлой ночью.
  — Я пришел бы раньше, если бы меня не задержала полиция.
  — Полиция? Из-за побега Эдварда Гарольда? Но вы только что приехали, что вы можете знать… Или это вы организовали побег?
  — Нет. Я ничего не знал, пока мне не сообщили об этом в полиции.
  — Они поймают его, как вы думаете?
  — Боюсь, что да. У них есть его фотографии, отпечатки пальцев. Может быть, они умышленно не берут его сразу.
  — Что вы хотите этим сказать, Терри?
  — Гарольд был осужден, но он подал на апелляцию. Возможно, в выдвинутом против него обвинении имеются просчеты и Верховный суд мог бы отменить приговор. Но в связи с тем, что Гарольд бежал, его ходатайство о помиловании будет отклонено Верховным судом. Возможно, что полиция найдет его, когда будет поздно пересматривать судебный приговор. Тогда ему останется только уповать на милосердие губернатора, который, конечно, не будет испытывать сострадания к человеку, своим побегом нанесшему ущерб авторитету полиции штата. Это всего лишь гипотеза. Возможно, полиции действительно ничего не известно о его местонахождении.
  — Пойдемте, Терри. Мой отец ждет вас. Он знает, что вы здесь.
  Чу Ки поднялся с кресла, приветствуя Клейна более дружелюбным образом, чем того требовала восточная сдержанность.
  — Ожидание было долгим, сын мой, — сказал он по-китайски.
  — Для меня тоже, Учитель, но разлука сотворила радость встречи.
  — Печаль — это необходимое условие, чтобы сделать радость более сладостной.
  Чу Ки провел гостя к креслу. Слуга принес чай, который следовало пить, соблюдая китайский церемониал. Внезапно Чу Ки спросил:
  — Где сейчас ваша подруга-художница? Клейн с удивлением взглянул на него.
  — Как? Вы этого не знаете? Но я думал, что она скрывается у вас!
  — Она дорога мне, потому что дорога вам, и я всегда в ее полном распоряжении, как и в вашем. Она знала, когда вы должны были приехать?
  — Да.
  — И она знала название судна?
  — Да.
  — Тогда она прочтет в газетах, что оно прибыло, и попытается связаться с вами.
  — Но это очень опасно! Именно на это рассчитывает полиция и постарается перехватить любое ее послание.
  — Женщина-художница обладает хитростью, — сказал Чу Ки, — так что не стоит за нее беспокоиться. — После короткой паузы он добавил: — Здесь много говорят о Компании по импорту предметов искусства. Похоже, что она имеет далеко идущие политические цели на Востоке. Во всяком случае, эти люди плохо начали свои дела, затем дела пошли лучше, и в конце концов они получили очень большие прибыли. Эти люди стали сильными, потому что один из них очень ловкий.
  — Один из них, Учитель?
  — Рикардо Таонон, — по восточной традиции уклончиво ответил Чу Ки, — говорит, что он большой друг Китая. Но это только слова, истинное значение которых неизвестно. Я поручил своим людям провести расследование, но Таонон копает в глубину, и на поверхности ничего нет против него.
  Последовало молчание, продолжавшееся целых десять минут. Наконец Чу Ки спросил:
  — Вы познакомились с Рикардо Таононом в Китае?
  — Да, я встречался с ним в Гонконге.
  — Вам известно что-нибудь о его связях?
  — Нет. У него много знакомых, но мало друзей. Он отдает предпочтение общению с влиятельными людьми, — это все, что мне известно.
  Чу Ки кивнул.
  — Очень любопытный человек… Советую вам быть осторожным и ходить по середине улицы.
  — Последую вашему совету, — сказал Клейн, прощаясь на китайский манер.
  Соу Ха проводила его из комнаты.
  — Вам лучше выйти через другую дверь. Мой отец считает, что вы находитесь в опасности.
  — Почему?
  — Он не все рассказывает мне. Вы имеете представление о том, где может быть сейчас художница?
  — Ни малейшего.
  — Вероятно, она находится с человеком, совершившим побег, чтобы разделить с ним радость и горе. Вы по-прежнему любите ее?
  — Я вернул ей свободу, когда долг велел мне удалиться от цивилизованного мира.
  — Нуждалась ли она в свободе, которую вы так легко предоставили ей?
  — Я объяснил ей. что не могу взять ее с собой, что меня не будет несколько лет…
  — Ах, вы объяснили! — звонко рассмеялась Соу Ха. Клейн пристально посмотрел на нее.
  — Вы набирались мудрости в Китае, вы научились концентрировать свое внимание, приобрели ценные знания. Но китайские мудрецы ничего не знают о женщинах, Терри. Следовательно, вы ничего не узнали о них.
  Она нажала на кнопку, приводящую в действие электромеханизм двери.
  — Как же мне узнать женщин? — спросил Клейн. — Целуя их, — ответила Соу Ха, подставляя ему свои губы.
  Глава 7
  Эту квартиру нашел для Клейна Ят Той. Усаживаясь в гостиной в одно из комфортабельных кресел, Клейн подумал, что сам бы он тоже не нашел ничего лучшего. Он набил трубку табаком и поднес к носу стакан бренди, принесенный Ят Тоем.
  Эдвард Гарольд бежал из тюрьмы, — сказал он слуге.
  — Я знаю это из газет, — ответил Ят Той.
  — Синтия Рентон исчезла в ту же ночь и с тех пор не подавала признаков жизни. Даже ее сестре ничего не известно.
  Ят Той заморгал глазами, но не сделал никакого замечания.
  — Она будет пытаться связаться со мной, так как узнает о прибытии судна из прессы. Если мне будут звонить в мое отсутствие, пусть оставят информацию. О чем пишут сегодняшние газеты?
  — О побеге Гарольда и об убийстве Фарнсворса.
  — Принеси мне их, Ят Той.
  Положив газеты перед хозяином, слуга удалился, а Клейн углубился в чтение статей по делу Фарнсворса.
  В статьях сообщалось, что в день убийства Эдвард Гарольд нанес визит Фарнсворсу. На допросе Гарольд утверждал, что навестил Фарнсворса по его просьбе и застал его в подавленном состоянии, вызванном сильным страхом. Вероятно, Фарнсворс хотел поделиться с ним своими мыслями, но затем передумал. Гарольд предполагал, что речь могла идти о помещении капитала, доверенного Фарнсворсу мисс Синтией Рентон.
  Обвинение Гарольда в убийстве было вызвано тем обстоятельством, что он умолчал о своем повторном посещении Фарнсворса вскоре после первого визита.
  В первый раз Гарольд пришел к Фарнсворсу примерно в пять часов вечера и оставался у него около двадцати минут, второй раз он был там приблизительно в шесть вечера. Гарольд упорно отрицал это. Однако один из соседей Фарнсворса видел, как он выбежал из дома, сел в машину и быстро уехал. Другой свидетель, знавший Гарольда, видел его в тот же вечер за рулем автомашины около шести часов в пятистах метрах от дома Фарнсворса.
  После свидетельских показаний Гарольд наотрез отказался отвечать на вопросы, касающиеся его повторного визита к Фарнсворсу, объяснив, что ответы могут быть использованы против него. Вскоре состоялся процесс. Суд присяжных вынес приговор о виновности Гарольда в убийстве.
  Труп Фарнсворса был обнаружен в шесть часов двадцать пять минут Сэмом Кенионом, совмещавшим обязанности прислуги и доверенного лица покойного. Судебный эксперт дал заключение о времени смерти: между пятью часами и пятью тридцатью.
  Вернувшись домой, Сэм Кенион обнаружил на электроплите на кухне кипящий чайник. Плита была раскалена, а вода в чайнике почти вся выкипела. Решив, что Фарнсворсу понадобилась горячая вода, но он забыл о чайнике, Кенион направился в кабинет хозяина, где и обнаружил его мертвым на полу.
  Когда приехала полиция, вода все еще продолжала кипеть в чайнике, а температура электроплиты достигла предельной отметки. Открыв дверцу духового шкафа, полицейские обнаружили в нем часы Фарнсворса, остановившиеся в пять часов двадцать шесть минут. Часы были открыты, и на механизме оставались еще следы влаги.
  Должно быть, набирая воду в чайник, Фарнсворс намочил часы и положил их в шкаф для просушки, после чего вернулся в свой кабинет, где был почти тотчас же убит.
  Внимательно изучив фактическую сторону дела, Клейн подумал, что доказательства вины, выдвинутые против Гарольда, были довольно шаткими. Большую роль сыграло в обвинении его поведение во время допроса, а главным образом то обстоятельство, что он сначала отрицал свой повторный визит к Фарнсворсу, введя следствие в заблуждение.
  Согласно обвинительному акту, Гарольд убил Фарнсворса во время своего первого визита. Обнаружив, что забыл на месте преступления компрометирующий его предмет, он вернулся туда во второй раз. Гипотеза была логичной, однако не подтвержденной никакими доказательствами.
  Думая о чайнике и часах, Клейн склонялся к версии о третьем визитере, попросившем, быть может, Фарнсворса вскипятить воду, чтобы открыть заклеенный конверт. Вероятнее всего, Верховный суд пришел бы к выводу, что обвинение против Гарольда недостаточно обосновано и что необходимо в первую очередь раскрыть тайну чайника и часов. Вот почему побег Гарольда был грубым промахом в деле с достаточным количеством процессуальных ошибок.
  Оружие преступления найдено не было. Фарнсворс был убит пулей 38-го калибра. У Гарольда был револьвер этого калибра, чего он и не думал отрицать, но, когда его попросили показать оружие, оно неожиданно исчезло из ящика стола, где всегда лежало и который он не открывал в течение нескольких месяцев.
  В соседней комнате раздался телефонный звонок, и Клейн услышал приглушенный голос своего слуги. Спустя несколько секунд Ят Той доложил:
  — Некто Глостер хочет с вами говорить по очень важный дело. Он просить вас к телефон.
  — Хорошо, я иду, — ответил Клейн после короткого колебания.
  — Можно не беспокоиться. Я приносить телефон.
  — Хэлло, Глостер! — сказал Клейн в трубку. — Что-нибудь случилось?
  Голос Глостера выдавал сильное волнение:
  — Клейн, я знаю, что уже поздно, но мне необходимо увидеться с вами. По некоторым причинам я не могу приехать к вам. Не могли бы вы подъехать на склад КИПИ?
  — Почему на склад?
  — Потому что я хочу вам показать нечто, что находится здесь, после чего я сделаю важное сообщение.
  — Хорошо. Говорите адрес. Постараюсь приехать как можно быстрее.
  Ят Той с упреком посмотрел на хозяина, но тем не менее отправился за пальто, шляпой и перчатками Клейна. Терри уже был на улице, когда обнаружил, что предмет, который он нащупал через ткань пальто, приняв его за пачку сигарет, оказался в действительности револьвером, положенным в его карман заботливой рукой Ят Тоя.
  Глава 8
  Клейн огляделся, полагая, что за ним следят. Неожиданно рядом с ним остановился легковой автомобиль. Дверца машины открылась, и хриплый голос приказал:
  — Садитесь!
  Заглянув в салон, Терри удивился, увидев, что, кроме шофера, в машине никого не было. Силуэт за рулем представлял собой бесформенную массу.
  — Садитесь же, быстро!
  Голос показался Терри каким-то неестественным. Неожиданно его осенило: это была женщина! Он зашагал прочь от машины.
  — О! Филин, прошу тебя! — взмолилась женщина. — Я же не могу назвать себя!
  Клейн едва сдержал возглас изумления, вернулся к машине и сел рядом с водителем, хлопнув дверцей.
  — Синтия! — воскликнул он. — Что ты здесь делаешь?
  Она сразу включила зажигание и фары.
  — Ждала тебя и промерзла до костей. Я уже думала, что ты не выйдешь.
  — Но почему ты не позвонила, не предупредила запиской?
  — Я побоялась. Я думала, что полиция прослушивает твой телефон. Я приходила в порт, но когда увидела окруживших тебя полицейских, то убежала.
  — Как ты узнала, где я живу?
  — От Ят Тоя, разумеется. Я несколько раз приходила в квартиру и помогала ему благоустроить ее. Кроме того… Нет, я не могу одновременно говорить и вести машину. Припаркую ее где-нибудь на тихой улочке…
  — Я шел на свидание, Синтия, на очень важную встречу…
  — Я считаю, что ничто в жизни не может быть важнее этого…
  Она остановила машину возле тротуара, выключила сцепление и фары и, повернувшись к Клейну, протянула ему губы.
  Терри прижал ее к себе, с наслаждением вдыхая знакомый запах ее волос. Она обвила его шею, и они забылись в долгом поцелуе. Когда она отстранилась от Клейна, ее щека была влажной.
  — Синтия, ты плачешь?
  — От радости. Я так долго ждала тебя. Почему ты не женился на мне перед отъездом?
  — Потому что у меня было мало шансов вернуться. Скажи мне: для чего вы устроили побег Гарольду? Чья это идея?
  — Это все, о чем ты хочешь спросить меня? — бросила она оскорбленным тоном.
  — Чего же ты ожидала? — удивился он.
  — О, ничего! — сказала она, повернувшись к рулю.
  — Синтия, я внимательно прочитал газетные статьи, против Гарольда нет неопровержимых улик и доказательств. Они признали его виновным, потому что он отрицал свое повторное посещение Фарнсворса.
  — А может быть, он туда не возвращался? Свидетели тоже часто ошибаются.
  — В данном случае это вряд ли…
  — Скажи мне лучше, где у тебя свидание, я отвезу тебя.
  — Синтия, где скрывается Гарольд?
  — Зачем тебе это знать?
  — Он должен сдаться властям.
  — Никогда! Лучше умереть от полицейских пуль, чем вернуться в тюремную камеру и ждать казни. Так думает Эдвард, и я понимаю его.
  — Но вы должны думать о вашем будущем! Она повернула к нему голову.
  — Когда ты уехал на Восток… Нет, поговорим лучше об убийстве!
  — Верховный суд, учитывая недостаток улик и доказательств для обоснованности обвинения, может отменить приговор и отправить дело на новое рассмотрение.
  — Почему же он этого не делает?
  — Для этого необходимо, чтобы Гарольд вернулся под стражу, и чем скорее, тем лучше для него. Если полиции удастся поймать его раньше, можно забыть о пересмотре дела. Гарольда прямо отправят в камеру смертников, и тогда ничто его не спасет, кроме помилования губернатора штата.
  — Эдвард никогда не согласится на это! Он лучше умрет!
  — Он должен сдаться властям, причем необходимо обставить это театрально, — спокойно продолжал Клейн. — Например, в издательстве крупной газеты… Иначе какому-нибудь честолюбивому полицейскому может взбрести в голову скрыть факт добровольной сдачи и представить дело в другом свете: удачная поимка и все такое.
  — Никогда, Филин, слышишь? Никогда Эдвард не вернется в камеру!
  — Что он за человек?
  — Он ненавидит несправедливость, всегда готов помочь слабому и угнетенному! Он любит жизнь, любит свободу…
  — А ты любишь его?
  Синтия резко включила зажигание.
  — Где у тебя назначено свидание?
  — Можешь отвезти меня на ближайшую стоянку такси.
  — Нет, я хочу отвезти тебя на место… Куда ехать?
  Когда Клейн назвал адрес, машина уже тронулась с места. Синтия резко затормозила, повернувшись к Клейну с таким видом, словно получила от него пощечину.
  — Терри, зачем ты играешь со мной в кошки-мышки?
  — В чем дело, Синтия? У меня встреча всего лишь с Джорджем Глостером на складе КИПИ.
  — Это Глостер назначил тебе свидание?
  — Да.
  Она сняла ногу с тормозной педали, и машина стала резко набирать скорость.
  — Красный свет, остановись! — предостерег ее Клейн.
  — И не подумаю! — процедила она сквозь зубы.
  — Синтия, что с тобой?
  Она ответила, не повернув головы в его сторону:
  — На складе КИПИ скрывается Эдвард. Ты догадываешься, что произойдет, если Глостер обнаружит его? Как долго он уже ждет тебя там?
  — Не знаю. Он позвонил мне незадолго до моего ухода…
  — Он звонил со склада или только собирался пойти туда?
  — Не знаю. Синтия всхлипнула.
  — И все это время, пока мы болтали, Эдвард был…
  Она не закончила фразы, да в этом и не было необходимости.
  Глава 9
  Туман, опустившийся вечером на город, сгустился. Автомобильные фары, казалось, прокладывали в нем туннель до самого склада, расположенного на узкой улочке неподалеку от набережной. Синтия затормозила, останавливая машину, и открыла дверцу. Не дожидаясь Клейна, она помчалась к двери склада.
  Клейн легко догнал ее. Сунув правую руку в карман пальто, он нащупал револьвер. Левая рука тоже машинально скользнула в карман, и, к своему удивлению, Клейн обнаружил в нем маленький электрический фонарик. Ят Той предусмотрел решительно все.
  Осветив дверь склада, Клейн обнаружил, что она слегка приоткрыта. Справа от двери стояла автомашина, припаркованная прямо на тротуаре. По-видимому, ее владелец чувствовал себя здесь хозяином.
  — Хэлло! — крикнул Клейн. — Здесь есть кто-нибудь? Это я, Терри Клейн. Вы здесь, Глостер?
  Ответа не последовало.
  Синтия толкнула дверь рукой, нащупала на стене выключатель. Раздался щелчок — и помещение осветилось. Они оказались в комнате, служившей кабинетом, а собственно склад находился позади нее. Кабинет был заставлен коробками с трафаретом «Компания по импорту предметов искусства, США». К характерному запаху складских помещений примешивался восточный аромат.
  Синтия исчезла в глубине склада, а Терри направился к висевшему на стене телефону. У южной стены стоял стол. Посередине кабинета находились заваленный бумагами журнальный столик и несколько беспорядочно расставленных стульев.
  Напротив двери в склад была другая дверь, ведущая в ванную комнату и туалет. Возле нее стояла раскладушка, на которой лежал спальный мешок; другой мешок был скатан в рулон в виде подушки. У стены, рядом с изголовьем кровати, стояли консервные банки с разными этикетками: овощи, фруктовые соки, тушеное мясо, молоко и растворимый кофе, на столе — электроплитка, небольшая сковородка, вилки и ножи, в том числе консервный.
  Клейн сделал шаг к столу и застыл на месте.
  На полу возле стола лежал человек; его ноги были вытянуты в направлении к двери, ведущей на склад, голова повернута к телефону. Он лежал вниз лицом в луже крови.
  — Синтия! — позвал Клейн через плечо. — Подойди сюда, быстро, только ни к чему не прикасайся!
  В ожидании Синтии Клейн продолжил осмотр комнаты. Высокие окна были до такой степени покрыты пылью и паутиной, что разглядеть сквозь них что-нибудь было практически невозможно. Они были заперты, за исключением одного окна с западной стороны, которое было настежь открыто и через которое густой и влажный туман проникал в комнату.
  — Терри, что это?.. О Боже! Пропусти меня, Терри! Если это Эдвард, я…
  — Стой здесь, — сказал Клейн, преграждая ей дорогу. — И ничего не трогай! Главное — не оставить отпечатков пальцев.
  — О, Терри… он мертв? Это Эдвард?
  — Сейчас посмотрю… Стой здесь и ни до чего не дотрагивайся.
  Сам Клейн не заботился о своих отпечатках. Он положил руку на спинку одного из стульев, передвинул журнальный столик и подошел поближе к трупу, чтобы лучше разглядеть его.
  — Это Джордж Глостер, — сообщил он.
  — О! — простонала Синтия.
  Возле плитки стояли чистые тарелки, но на краю стола Клейн заметил пепельницу, наполненную окурками. Рядом с пепельницей лежал открытый журнал; он был перевернут, словно человек, читавший его, хотел заметить страницу.
  Одна сигарета истлела прямо на столе, оставив на дереве темную борозду.
  На журнальном столике лежал бювар, на котором отчетливо различались четыре жирных отпечатка пальцев, оставленных на пыльной поверхности. Отпечаток указательного пальца был длиннее других, а отпечаток мизинца был едва заметен.
  — Синтия, — сказал Клейн, повернувшись к девушке, — немедленно уходи отсюда.
  — А ты, что ты собираешься делать?
  — Звонить в полицию.
  — Нет, Терри… Лучше уйдем отсюда.
  — Мой телефон, вероятно, прослушивается полицией, так что им известно, что Глостер звонил мне и назначил встречу. Но ты — другое дело. Если полицейские застанут тебя здесь, они решат, что ты спрятала здесь Гарольда, а когда Глостер обнаружил его, вы убили свидетеля, угрожавшего донести на вас.
  — О, Терри! Я живу в каком-то кошмаре!
  — Тем более не стоит осложнять жизнь. Не стоило вообще устраивать этот побег.
  — Я хочу объяснить, как…
  — Не сейчас! — сухо прервал ее Клейн.
  — Даю тебе десять секунд, после чего звоню в полицию. Когда ты вошла, ты ничего не трогала?
  — Не думаю… Ах да, выключатель..:
  Клейн вынул носовой платок и тщательно протер кнопку выключателя, затем проводил девушку до машины.
  Когда машина Синтии скрылась в тумане, Клейн подошел к автомобилю, стоявшему на тротуаре, и внимательно осмотрел его снаружи, не решаясь открыть дверцу. Туман образовал сгустки капель на ветровом стекле, по которому два тоненьких ручейка стекали на капот, а с него на землю. Клейн запомнил номер машины.
  Терри вернулся на склад, зажег свет и подошел к телефону, осторожно обойдя кровавую лужу. Он уже протянул руку к трубке, когда его взгляд упал на деревянную перегородку, в которой он заметил свежую зарубку.
  Клейн наклонился, чтобы лучше разглядеть ее, и обнаружил засевшую в дереве пулю. Он почти не сомневался, что это был 38-й калибр. По форме и размеру отверстия Клейн определил, что пуля была уже несколько деформирована, когда попала в перегородку.
  После этого он набрал наконец номер телефона полиции.
  Глава 10
  Инспектор Джим Мэллоу из криминальной бригады приветствовал Терри Клейна с сердечностью, свидетельствовавшей об их старом знакомстве.
  — Дорогой Клейн! Очень рад вас видеть! Значит, вы приготовили нам еще один труп?
  — Еще один?
  — Я вспомнил о том случае, когда мы в последний раз встречались с вами. Вы случайно не знаете, чей это труп?
  — Это Джордж Глостер.
  — Глостер… Глостер… Я что-то припоминаю… Подождите… Это склад КИПИ, не так ли?
  — Да, он самый.
  — Все ясно… Гораций Фарнсворс, убитый некоторое время назад, тоже был из КИПИ, и в деле упоминалось имя Глостера… Надеюсь, вы ничего здесь не трогали?
  — Я дотрагивался до телефона, так как не знаю, где здесь поблизости находится телефон-автомат.
  — А больше вы ничего не трогали?
  — Я мог случайно коснуться стула, прежде чем обнаружил…
  — Да, разумеется… Когда вы приехали, свет был включен?
  — Нет, я включил его.
  Вы случайно не работаете на КИПИ, мистер Клейн?
  — Нет. Я скажу вам, что побудило меня приехать сюда, после того как вы осмотрите помещение.
  — Хорошо. Я отмечу также, что вы дотрагивались до выключателя. Это вы открыли окно?
  — Нет, оно уже было открыто, когда я вошел.
  — Сэм, обойди дом и посмотри, нет ли каких-нибудь следов и отпечатков под окном… Мистер Клейн, вы мне сказали, что имя жертвы — Глостер. Значит, вы подходили к трупу, чтобы опознать его? Напрасно… не следовало этого делать. Вы должны были ждать нашего приезда.
  — Я должен был пройти мимо трупа, чтобы позвонить в полицию. Тогда я и опознал его. Кроме того, я обнаружил револьверную пулю, застрявшую в перегородке.
  — Пулю? Очень интересно… Надеюсь, вы не дотрагивались до нее?
  — Конечно нет.
  — Прекрасно. Я попрошу вас выйти из комнаты, чтобы мои сотрудники смогли снять отпечатки, сделать снимки и все такое… О, я вижу здесь кровать и запасы консервов. Глостер жил здесь?
  — Не могу ничего утверждать, но не думаю.
  — Скорее, здесь спал сторож… Смотрите, эта коробка наполнена пустыми консервными банками. Должно быть, сторож не часто выносит за собой мусор. Очень странно, тем более если учесть, что Глостер был знаком с Эдвардом Гарольдом, разыскиваемым полицией. Они ведь были знакомы, мистер Клейн?
  — Вполне возможно, хотя утверждать этого я не могу.
  — О'кей, мистер Клейн. А теперь пройдите в полицейскую машину. Вы можете пока побеседовать с шофером.
  — А если я скроюсь?
  — У вас есть для этого причины?
  — Никаких.
  — Вот видите. Хотя это действительно забытое Богом место. Кстати, на чем вы сюда приехали?
  — На такси.
  — И вы отпустили его?
  — Да.
  — Вы поспешили. Такси здесь найти так же нелегко, как и телефон-автомат.
  — Я думал, что меня отвезет Глостер.
  — Значит, у вас была с ним назначена встреча…
  — Естественно.
  — О'кей. Вы объясните мне все позднее… Секунду прежде чем вас отпустить, я хотел бы попросить Фреда снять отпечатки ваших пальцев, чтобы не путать их с теми, которые он обнаружит здесь и которые могут принадлежать убийце. Вы не будете возражать?
  — Нисколько.
  — Фред, снимите отпечатки у мистера Клейна, а затем проводите его к машине. Мистер Клейн, вы увидите, какой Фред занимательный собеседник, он расскажет вам массу интересного…
  
  Двадцать минут спустя инспектор Мэллоу присоединился к Клейну в машине, где тот беседовал с Фредом. — Итак, мистер Клейн, вы приехали сюда на такси?
  — Да. — Где вы сели в него?
  — Оно проезжало мимо… я сделал знак…
  — Вы счастливчик. Не каждому везет сразу поймать свободное такси, выйдя из дома.
  — Но я остановил его не совсем возле дома. Я прошел двести или триста метров, прежде чем…
  — В двухстах или трехстах метрах… Чудесно… чудесно. Я заметил след вашего такси — там, где оно развернулось. Итак, вы вышли из такси и что вы делали потом?
  — Я направился к двери склада.
  — Как! Разве вы не расплатились до этого с шофером? Нехорошо!
  — Не волнуйтесь, я с ним расплатился. Просто я забыл упомянуть об этой детали.
  — Странно, что вы опустили подобную деталь, имея такую тренированную память. Я еще не забыл о вашей осведомленности в восточных премудростях. Помните, вы посвятили меня кое во что во время нашей последней встречи. Меня интересует все… любая мелочь, даже самая тривиальная. Например, сумма, которую вы уплатили за проезд.
  Клейн понял, что попал в ловушку. Мэллоу проверит потом, соответствует ли названная сумма тарифу, о котором Клейн, прибывший накануне после долгого пребывания за границей, не имел ни малейшего представления. Тем не менее он ответил почти без колебаний:
  — Я дал шоферу банкнот и сказал, что сдачи не надо. — Банкнот? Какой? Один доллар, два доллара? Пять долларов?
  — Двухдолларовую.
  — Вы очень щедры! Сумма вряд ли соответствовала показаниям счетчика. Вы случайно не взглянули на него?
  — Нет. Моя голова была занята другими проблемами. Я протянул шоферу банкнот и вышел из машины.
  — О'кей, мистер Клейн. Я был прав, когда просил вас не опускать ни одной самой ничтожной детали. Видите ли, у нас могли быть проблемы с поисками этого такси, но поскольку вы дали шоферу двухдолларовый банкнот и не потребовали сдачи, наша задача существенно облегчается. В наших краях распространено суеверие, что двухдолларовый банкнот приносит несчастье, поэтому шофер такси попытается как можно скорее избавиться от него. Благодаря этой детали мы быстро найдем шофера, что, впрочем, в ваших же интересах, так как он сможет подтвердить ваши слова. Итак, вы оплатили проезд и отпустили такси… Кстати, что вас привело сюда?
  — Глостер назначил мне здесь встречу.
  — Здесь? Странное место для встреч.
  — Я подумал то же самое, когда приехал сюда.
  — Вы сказали, что света не было?
  — Нет, было темно.
  — А вы ничего не путаете? Глостер действительно ждал вас здесь?
  — Он дал мне этот адрес по телефону.
  — А в котором часу он звонил вам?
  — После одиннадцати, точнее сказать не могу.
  — А в какое время вы прибыли на место?
  — Минут двадцать спустя.
  — Откуда он звонил вам?
  — Я не спросил об этом.
  — Но вы думаете, что отсюда.
  — Я не думал об этом. Он попросил меня приехать, и я согласился. Вот и все.
  — Вы были с ним в хороших отношениях?
  — Ни в хороших, ни в плохих. Он был мне безразличен.
  — Значит, вы были все-таки знакомы?
  — Да, я его знал.
  — Вы ведь только что вернулись из Китая, если я не ошибаюсь?
  — Да, именно так.
  — И не успели вы сойти на берег, как вам пришлось отправиться в полицию. Когда я узнал об этом, то был очень за вас огорчен. Какая досада! Вместо того чтобы отправиться к старым друзьям… Поверьте, я был искренне огорчен. Значит, вы приехали сюда, увидели, что в доме темно, оплатили проезд… Неужели таксист не предложил подождать вас?
  — Разумеется, но я сказал ему, что не нужно.
  — Вы отважный человек, Клейн. Конечно, я знаю, что вы любите рисковать… но этот квартал не внушает доверия… здесь даже трудно найти телефон-автомат… Однако вы, невзирая на темень в доме и вокруг, отпускаете такси…
  — Но я был уверен, что Глостер ждет меня.
  — Вы знали его как человека слова?
  — Он производил такое впечатление.
  — Не слишком ли большое доверие к человеку, с которым вы были едва знакомы и который был вам безразличен?.. Честное слово, мы ходим по кругу. Когда вы приехали, вы заметили машину на тротуаре?
  — Да.
  — Вы подумали, что это машина Глостера?
  — По правде говоря, я ничего не подумал.
  — Это действительно его машина?
  — В противном случае он должен был бы приехать на такси.
  — Итак, Глостер уже был на месте, и, возможно, мертвый… Вы отпустили такси… Кстати, плата за проезд не должна была превышать одного доллара семидесяти пяти центов. Вы направились прямо к двери склада?
  — Да.
  — Но ведь на складе не было света и вы не знали точно, приехал ли Глостер.
  — Тем не менее.
  — Довольно странно, вы не находите?
  — Я намеревался подождать Глостера у входа и отнюдь не собирался стоять посреди улицы.
  — Да, вы правы… Вы собирались присесть на ступеньку?
  — Нет.
  — Вы не заметили ничего необычного?
  — Подойдя к двери, я обратил внимание на то, что она приоткрыта.
  — Вот оно что! И вы вошли…
  — Нет. сначала я позвал его.
  — Как именно?
  — Я крикнул: «Хэлло, Глостер!»
  — И, конечно, не получили никакого ответа?
  — Никакого.
  — И вы вошли в темноту…
  — Нет, — поправил Клейн, — у меня в кармане был маленький электрический фонарик.
  — Значит, фонарик… Вы очень предусмотрительны, мистер Клейн. Когда вам назначают встречу, вы берете с собой фонарик.
  — Это весьма благоразумно, — процедил Клейн с раздражением. — Когда я был на Востоке, я всегда так поступал.
  — Ах да, действительно, я и забыл, что вы провели несколько лет в Китае. Это все объясняет. Видите ли, в Сан-Франциско обычно не берут с собой фонарик, когда идут на свидание. Но на Востоке дело другое. Узкие улочки… темные… Итак, вы вошли, освещая помещение фонариком…
  — Нет. Я уже говорил вам, что я включил свет, а фонариком воспользовался для того, чтобы найти выключатель, справа от двери.
  — Да, действительно, вы говорили. Значит, вы повернули выключатель… Кстати, Клейн, я думаю, что вы были один, но я забыл уточнить эту деталь.
  — Если бы со мной кто-то был, я бы не забыл упомянуть об этом.
  — Не сомневаюсь, но поскольку вопросы задаю я… Итак, вы зажгли свет, убрали фонарик в карман…
  — Я снова позвал Глостера, затем прошел в комнату.
  — И увидели труп?
  — Нет, не сразу. Сначала я осмотрелся.
  — И потом вы обнаружили труп.
  — Да.
  — И что вы сказали в этот момент?
  — Ничего.
  Мэллоу казался удивленным.
  — Вы ничего не сказали? Вы не увидели ничего необычного в том, что в комнате лежит труп?
  — Напротив.
  — И, однако, вы ничего не сказали?
  — Но ведь я был один! — сказал Клейн. Мэллоу ударил ладонью по ляжке.
  — Ах да, разумеется. Я и забыл, что вы были один. А вы из тех людей, которые никогда не разговаривают сами с собой. Итак, вы обнаружили труп. Что вы делали потом?
  — Моим первым порывом было выйти из комнаты и погасить свет, но я подумал, что мне будет трудно найти телефон в этом квартале.
  — Вы, конечно, знали, что не имели права дотрагиваться до чего-либо?
  — Да, но я знал также о своем долге немедленно предупредить полицию.
  — Я понимаю. Вы стояли перед дилеммой.
  — И более того, я не хотел, чтобы кто-то увидел, что я гашу свет и покидаю помещение, в котором лежит труп только что убитого человека…
  — Понимаю… Я могу поставить себя на ваше место. Вы могли оказаться в щекотливом положении. Значит, вы решили позвонить, и в тот момент вы обнаружили пулю в перегородке. Вы, разумеется, заметили также кровать и консервные банки. Что вы предположили?
  — Я подумал, что здесь кто-то живет.
  — Кто-то… Вам не пришло в голову, кто бы это мог быть?
  — Нет.
  — Вы не подумали, что Эдвард Гарольд, убив одного из компаньонов КИПИ, мог взять у него связку ключей, среди которых был и ключ от склада?
  — Нет.
  — Однако, учитывая, что Гарольд бежал, можно было предположить, что склад представлял собою идеальное место для укрытия, вы не находите?
  — Инспектор, эти выводы легко делает полицейский, которому поручена поимка Эдварда Гарольда, я же лицо гражданское. У меня был утомительный лень, и я предпочел бы пойти спать.
  — Да, я понимаю ваше состояние. Не успели вы вернуться, как оказались замешаны в убийстве… У меня к вам еще несколько вопросов, потерпите немного. Значит, вам не приходило в голову, что Эдвард Гарольд мог скрываться на складе, и вы не думали встретиться здесь с ним?
  — Инспектор, я не знаю Гарольда, я никогда не встречался с ним. Я приехал сюда по звонку Глостера.
  — Да, да… Вы уверены, что были один?
  — Да.
  — И с вами не было женщины?
  — Нет.
  — Очень странно. И у вас не было с собой ничего, что могло бы принадлежать женщине?
  — Разумеется, нет.
  Мэллоу неожиданно повернулся к одному из полицейских со словами:
  — Дайте мне сумочку.
  Полицейский протянул ему черную дамскую сумочку. Клейн сразу узнал ее. Он видел эту сумку сегодня вечером у Синтии Рентон.
  — Вы не будете отрицать, что эта сумка может принадлежать только женщине? Кстати, в ней лежат водительские права, выданные на имя Синтии Рентон, и две тысячи пятьсот долларов в двадцатидолларовых купюрах. Это не вы привезли сюда сумочку?
  Клейн отрицательно покачал головой.
  — Вы не знаете, как она сюда попала? Клейн снова покачал головой.
  — В котором часу вы приехали сюда?
  — Около полуночи. Минут пять первого.
  — Вы не видели женщины?
  — Нет.
  — Но вы знакомы с Синтией Рентон?
  — Да, конечно, и очень хорошо.
  — Вы были очень близки, не так ли? Вы часто появлялись в ее обществе до отъезда в Китай.
  — Именно так.
  — Вы уверены, что она не скрывалась здесь с Гарольдом и что это не она вам звонила отсюда?
  — Абсолютно уверен.
  — Вы знали Глостера? Вы уверены, что разговаривали именно с ним?
  — Да.
  — Когда вы видели его в последний раз?
  — Сегодня вечером.
  — Очень интересно! Теперь вы видите, почему я люблю задавать вопросы, касающиеся разных мелочей. По какому поводу вы встречались с Глостером?
  — У меня была назначена встреча с ним, со Стейси Невисом и Рикардо Таононом. Последний, однако, не явился, и я беседовал только с двумя другими.
  — И о чем же?
  — О делах.
  — Все они компаньоны КИПИ?
  — Да.
  — Где же вы встретились с ними?
  — В офисе Стейси Невиса.
  — Как долго продолжалась ваша беседа?
  — Минут десять — пятнадцать.
  — И после этого господин Глостер неожиданно звонит вам среди ночи? В котором часу, вы говорите?
  — Часов в одиннадцать, минут десять двенадцатого.
  — Глостер попросил вас сюда приехать, и вы, не раздумывая, согласились?
  — Я колебался, — ответил Клейн, почувствовав западню. — Я сказал затем, что приеду, но мне надо одеться. Я был в пижаме и домашнем халате.
  — Понимаю… Вы не сказали ему, через какое время вы приедете?
  — Нет.
  — Может быть, вы сказали, что приедете немедленно?
  — Возможно, он так и понял, — сказал Клейн, учитывая, что его телефон мог прослушиваться полицией.
  — Но вы не сразу вышли из дома?
  — Нет.
  — Вы сказали мне, что приехали сюда около полуночи?
  — Да.
  — И вы остановили свободное такси вскоре после того, как вышли из дома?
  — Да.
  — Вы приехали прямо сюда?
  — Да.
  Мэллоу неожиданно схватил руку Клейна и с силой пожал ее.
  — Спасибо, мистер Клейн. Вы оказали мне неоценимую услугу. Я не собираюсь задерживать вас дольше. Вы устали и хотите спать. Фред, проводите мистера Клейна домой! Он скажет вам свой адрес… Спокойной ночи, мистер Клейн!
  — Спасибо, инспектор.
  Уже на пороге Мэллоу обернулся и крикнул своему подчиненному:
  — Фред, обратите заодно внимание на счетчик. Интересно, какое расстояние отсюда до дома господина Клейна? И езжайте спокойно, без сирены и превышения скорости, как ездят таксисты. Заодно засеките время. Спокойной ночи, мистер Клейн, и большое спасибо!
  Глава 11
  Утром Клейн направился в ванную комнату и, к своему удивлению, обнаружил дверь запертой. Оттуда донесся веселый женский голос:
  — Одну минутку!
  Не успел Клейн опомниться, как щелкнул замок и в дверях появилась Синтия Рентон в пижаме Клейна и с зубной щеткой в руке.
  — Доброе утро! — сказала она с очаровательной улыбкой, словно они долгие годы прожили вместе в одной квартире.
  — Ты давно уже здесь? — спросил наконец Клейн.
  — Со вчерашнего вечера. Я приехала сюда, пока ты дожидался полицию. Ят Той дал мне зубную щетку и твою пижаму. Скорее принимай душ, и мы поговорим обо всем за завтраком.
  Она удалилась по коридору, волоча ноги в огромных тапочках Клейна.
  Клейн с раздражением нажал на кнопку, чтобы вызвать Ят Тоя и попросить у него объяснения. Китаец спокойно сказал:
  — Мисс сказал, что приехал ложиться спать. Я думал, вы отправлять ее.
  Однако его глаза лукаво поблескивали, и Клейн, пожав плечами, направился в ванную комнату.
  
  За завтраком Синтия сияла от счастья. — Филин, только не говори мне, что ты не знал о том, что ночью в твоем доме была женщина. Тем более не говори этого полиции.
  — Синтия, я хотел бы знать, чем обязан такой чести.
  — Представь себе, что, когда ты меня позвал взглянуть на труп, я оставила на складе, на коробке, свою сумку. Вся эта история так потрясла меня, что я напрочь забыла о ней, а вспомнила только в машине, когда отъехала от склада довольно далеко. Я не вернулась, потому что боялась столкнуться с полицией. Но очень надеялась, что ты случайно обнаружишь мою сумку и спрячешь ее.
  — Я ее не заметил. После звонка я ждал полицию на улице.
  — У меня осталось только пять долларов.
  — В сумке была довольно крупная сумма.
  — Да. Я предчувствовала, что мне придется некоторое время бродяжничать, скрываясь от полиции, и…
  — И когда ты обнаружила, что сумки нет, что ты решила?
  — Я поставила машину в гараж. Ты заметил, что это была не моя машина? Я взяла ее у одной приятельницы. Затем я села в такси и приехала сюда, чтобы подождать твоего возвращения. Однако в это время весь квартал был оцеплен полицейскими в штатском. Ят Той решил, что мне лучше остаться здесь.
  — Но они обязательно придут и произведут обыск.
  — Они уже приходили. Когда я узнала, что дом оцеплен, то сразу поняла, что они найдут любой предлог, чтобы войти в квартиру, и я спряталась в кладовку. Минут через десять появился рабочий в сопровождении консьержа; они проверяли, нет ли утечки газа. Они искали ее по всей квартире и наконец ушли, так ничего и не найдя. После их ухода Ят Той открыл дверь и выпустил меня.
  — Как долго ты намерена оставаться здесь?
  — Не знаю. Я знаю только, что сейчас не могу уйти. Я ведь это сделала не нарочно. Я хотела поговорить с тобой и одолжить у тебя немного денег. Ты даже представить себе не можешь моего состояния. Я чувствую себя как без рук. У мужчин есть карманы, а женщины все кладут в сумочку. Тебе приходилось когда-нибудь в сырую ночь скрываться от полиции во враждебном городе и не иметь при себе даже носового платка?
  — Это ужасно, — вздохнул Терри. — Но если ты останешься здесь, полиция рано или поздно тебя обнаружит.
  — Не думаю. Они будут внимательно следить за домом, за всеми людьми, которые входят и выходят, но им и в голову не придет, особенно после проверки утечки газа, что я уже здесь.
  — Хорошо. В таком случае начнем с начала. Я хочу знать точно все обстоятельства побега Эдварда Гарольда: кто его организовал, какова в этом твоя роль и как вы попали на склад КИПИ.
  — Но я здесь ни при чем.
  — Ты участвовала в организации побега?
  — Нет.
  — А насчет склада это твоя идея?
  — Нет.
  — Но ты ведь знала, что он там, каким же образом?
  — О Терри, ты просто закидал меня вопросами. Ты сейчас очень похож на полицейского, а им я всегда лгу.
  — Почему?
  — Не знаю. Я говорю им все, что мне взбредет в голову, особенно если они бомбардируют меня вопросами. У меня возникает ощущение, что в мою квартиру ломятся против моего желания, и я прячусь.
  — За ложью?
  — Да, в некотором роде.
  — Лгать дурно, — заметил Клейн.
  — Но я это делаю очень художественно. Когда я лгу, я не дожидаюсь момента, чтобы моя ложь была переварена, я тут же начинаю ее совершенствовать, дополнять, развивать, так что в конечном счете она становится намного приятнее правды, и я сама в нее верю.
  — Продолжай в том же духе, и полиция тебя быстро поймает на слове.
  — Да, ты прав. Мне кажется, что этим все и кончится, а пока мы состязаемся.
  — Ты сама мне все расскажешь или предпочитаешь, чтобы я задавал вопросы?
  — Я бы все рассказала сама, если бы ты не ждал этого с таким нетерпением. Можно подумать, что ты собираешься ловить мои слова прямо на лету.
  Клейн откинулся на спинку стула и наблюдал за голубоватым дымком своей сигареты. Молчание затянулось. Наконец Синтия вздохнула и сказала:
  — О побеге Гарольда я услышала по радио.
  — И что ты предприняла? — поинтересовался Терри рассеянно, не глядя на нее.
  — Я не хотела, чтобы его поймали. Я подумала, что полиция будет подозревать меня в соучастии. Итак, если бы они обнаружили, что я была у себя дома и абсолютно не причастна к побегу, это в значительной мере сократило бы радиус их поисков. Чтобы запутать следы, я решила исчезнуть и отправилась к одной из своих приятельниц. На следующий день я взяла деньги из банка, и с тех пор я скрываюсь. Таким образом, полиция теряет время, которое необходимо Гарольду. Когда полиция наконец схватит меня, я объясню, что была невменяема, после того как услышала новость по радио.
  — Это очень рискованно!
  — Еще бы! Столько женщин убили своих мужей и со слезами говорили присяжным, что были невменяемы. После их показаний судьи выслушивали заключение врачей, которые для большей убедительности жонглировали латынью, придавая своим речам наукообразный характер, так что в результате обвиняемые были оправданы. Я же не убивала мужа, а всего лишь исчезла!
  — Откуда тебе было известно, что Гарольд…
  — Нет, Терри! Я чувствую, что снова начну лгать.
  — Если ты заготовила хорошую ложь, то стоит опробовать ее, дорогая, так как она еще может тебе пригодиться.
  — Для полиции?
  — Да.
  — Я предпочитаю сказать тебе правду.
  — Тем лучше.
  Синтия немного помолчала, затем быстро начала говорить, словно боясь, что ее прервут:
  — Последнее время я занималась коммерческой живописью. Альма бы это не одобрила, но мне были нужны деньги. Я дала объявление в некоторых еженедельниках, указав в них номер почтового ящика и псевдоним: Вера Виндзор. Никто, кроме Эдварда, не знал, что Вера Виндзор — это я.
  — И таким образом он смог связаться с тобой?
  — Да. Вчера я обнаружила в ящике открытку, в которой был указан адрес склада.
  — Что ты с ней сделала? Она осталась в сумочке?
  — Нет, я оставила ее в ящике. Я подумала, что она может служить отягчающим обстоятельством, если полицейские обнаружат ее у меня, а так они не смогут доказать, что я ее видела.
  — Хорошо, что дальше?
  — Я не знала, что мне делать: идти на склад или нет, а поскольку ты уже приехал, то я решила посоветоваться с тобой. Я пришла в порт и увидела тебя в окружении полицейских. Потом они тебя увезли.
  — Почему ты мне ничего не сказала об этом вчера?
  — Я собиралась, но… Я не могу вот так сразу…
  — Но ты ведь хотела мне это сказать?
  — Да. Я даже хотела попросить тебя поехать со мной к Эдварду.
  — Ты думаешь, ему было бы это приятно?
  — Не знаю… Я как-то не подумала об этом.
  — Но ты ведь знаешь, что он в тебя влюблен и предпочел бы увидеть тебя одну?
  — Да, вероятно…
  — И ты все-таки хотела, чтобы я сопровождал тебя?
  — Да, но если ты спросишь почему, я чувствую, что опять что-нибудь придумаю.
  — Так кто же организовал побег Гарольду?
  — Скорее всего, это Билл Хендрам, другие как-то не приходят на ум…
  — Но ты в этом не уверена?
  — Нет, это всего лишь мои домыслы.
  — Кто такой Хендрам?
  — Это огромный верзила, с сильными мышцами, способный на любое рискованное дело, в том числе и на нечто подобное.
  — Он не связывался с тобой?
  — Нет, и я бы этого не хотела. Я предпочитала оставаться в неведении, зная, что полиция не спускает с меня глаз. Я просто хотела сбить ее с толку.
  — Синтия, мы должны принять какое-нибудь решение. Полиция в бешенстве, а у меня нет никакой уверенности в том, что здесь не разыгрывается комедия.
  — Ты думаешь, что полиция сама устроила побег Эдварду, чтобы заманить его в западню?
  — Нет, это уж слишком. Но я считаю, что этот побег им на руку. Вот почему мне бы хотелось, чтоб Гарольд как можно скорее сдался полиции.
  — Но для этого мы должны разыскать его. Жаль, что нельзя дать объявление в газетах…
  Клейн налил Синтии и себе по второй чашке кофе и сказал:
  — Мне кажется, я знаю способ, как извлечь Гарольда на свет Божий.
  — Какой же?
  — Дать полиции арестовать тебя по обвинению в соучастии в организации побега.
  — Мне это не нравится, Филин.
  — Мне тоже.
  — Может быть, есть другие способы?
  — Мы должны побеседовать с Хендрамом. Тебе известен его адрес?
  — Да. А что мне делать?
  — Либо остаться здесь, но не подходить к окнам, либо рискнуть и пройти со мной, так как полиция рано или поздно сюда вернется.
  — Но если я выйду, меня тут же схватят.
  — Можно попытаться перехитрить полицию. Клейн подошел к телефону, снял трубку и набрал номер в Чайнатаун. На другом конце провода послышался голос Соу Ха.
  — Алло, Вышитое Сияние, — сказал Терри, переводя имя девушки на английский, чтобы она сразу поняла, кто говорит.
  — Алло… Вы хорошо спали?
  — Ваш образ преследовал меня во сне, — сказал Клейн по-китайски. — Соу Ха, у меня только один рот для множества ушей.
  — Говорите только в одно из них.
  — Вы оказали бы мне большую честь, если бы посетили меня, вы и ваш отец.
  — В какое время?
  — В любое, я буду ждать вас с большим нетерпением.
  — Не будет ли особых пожеланий?
  — Советую вам тепло одеться.
  Соу Ха на мгновение задумалась, стараясь угадать смысл сказанного, затем сказала:
  — Ваше желание будет исполнено. Мы будем у вас через четыре цифры.
  Клейн положил трубку и вернулся к столу.
  — Когда ты говоришь по-китайски, мне сразу становится неуютно, — сказала Синтия. — Ты разговаривал с Соу Ха?
  — Да, мне нужна их помощь, ее и ее отца.
  — Мне кажется, Терри, что эта девушка влюблена в тебя.
  — Влюблена в меня? Что за вздор! Синтия покачала головой.
  — Ты хорошо знаешь Восток, Терри, но плохо знаешь женщин. Я же наоборот.
  — Не усложняй и без того сложную ситуацию.
  — Но я ничего не усложняю.
  Последовало короткое молчание, после чего Синтия неожиданно спросила:
  — Филин, повтори мне еще раз, какой символический смысл имеет статуэтка, которую ты мне подарил перед отъездом: китаец, оседлавший мула задом наперед.
  — Это символ китайского фатализма, который по сути не является таковым… По крайней мере в нашем понимании… Китайцы исповедуют доктрину непротивления злу, а это разные вещи.
  — Соу Ха придет сюда?
  — Да.
  — Одна?
  — Нет, с отцом.
  — В котором часу?
  — Через четыре цифры, то есть через двадцать минут.
  — Расскажи мне об этом старике на муле, Филин.
  — Шоу Кок Кох видит в превратностях судьбы орудия, с помощью которых Великий Зодчий оттачивает характеры людей. Не важно, везет человеку в жизни или нет. Важно только его отношение к удаче или неудаче. Человек не должен гордиться своим триумфом или отчаиваться в случае невезения, но помогать Провидению в формировании своего характера. И поскольку Шоу Кок Кох убежден в этом, он оседлал мула задом наперед. Ему не важно, куда ехать, но важно, как он будет вести себя в пути.
  С минуту Синтия оставалась задумчивой.
  — Мне нравится этот символ, — сказала она. — Достаточно об этом подумать — и сразу успокаиваешься…
  — В Китае человека уважают гораздо больше за силу характера, чем за богатство или почетную должность. Я уже говорил тебе об этом перед отъездом, — сказал Клейн.
  — Я знаю, Терри. Позднее я вспоминала многое из того, что ты мне говорил, и даже рассказывала об этом Эдварду. Он проявлял самый живой интерес…
  — Эдвард Гарольд?
  — Да.
  — Он брал у тебя эту статуэтку?
  — Почему ты об этом спрашиваешь?
  — Вопрос задал я.
  — Да.
  — Когда?
  — Мне необходимо отвечать?
  — Да.
  — Я солгу.
  — Нет, Синтия, это слишком серьезно. Посмотри мне в глаза.
  Она выдержала его взгляд.
  — Когда ты давала ему статуэтку?
  — В тот день, когда был убит Гораций Фарнсворс. В тот день после обеда. Он вернул мне ее на следующий день.
  — Где она сейчас?
  — В моей квартире.
  — Ты в этом уверена?
  — Во всяком случае, она должна быть там…
  Клейн покачал головой.
  — Она в полиции, Синтия. И на ней следы крови. Я сам видел ее.
  — Господи! — воскликнула девушка в ужасе. — И что же ты им сказал?
  Клейн улыбнулся.
  — Ничего.
  Глава 12
  В дверь Терри Клейна позвонили. Прошло ровно восемнадцать минут после его телефонного разговора с Соу Ха. Клейн жестом приказал Ят Тою оставаться на месте и сам пошел открыть дверь.
  На пороге стоял Чу Ки, лицо его было, как всегда, непроницаемым, на нем было светлое пальто, в левой руке он держал шляпу и перчатки. Он пожал Клейну руку на американский манер.
  За его спиной стояла Соу Ха, одетая в меховое пальто с огромным поднятым воротником. На голове у нее была маленькая шляпка с пером. Шляпа была лазурного цвета, а перо — ярко-красным.
  — Как дела, Терри? — спросила она.
  — Отлично. Вы меня прекрасно поняли.
  Синтия Рентон сделала реверанс перед Чу Ки, затем пожала руку Соу Ха. Сияющий Ят Той помог гостям снять верхнюю одежду, затем принес чай, высушенные тыквенные семечки, сигареты и пепельницы, после чего незаметно удалился.
  Клейн сразу перешел к делу.
  — Синтию разыскивает полиция, — сказал он.
  — В связи с чем? — спросил Чу Ки.
  — Они сами этого толком не знают…
  — Неуверенность порождает невежество.
  — Вы хотите, чтобы она вышла отсюда, но дом находится под наблюдением, так? — спросила Соу Ха.
  Клейн кивнул.
  — Я так и подумала. Поэтому я надела это пальто с высоким воротником. В нем можно спрятать лицо. Я специально надела такую кричащую шляпу, чтобы привлечь к ней все внимание полицейских.
  Ты предлагаешь мне надеть одежду Соу Ха? — спросила Синтия.
  Клейн снова молча кивнул.
  — А потом что мне делать? Ей ответил Чу Ки.
  — Я уже не молод, — сказал он, — и очень скоро займу место рядом со своими предками, возможно, даже скорее, чем мне того хочется. Мне хотелось бы оставить на память о себе портрет, и я хочу, чтобы его написали вы, мадемуазель. Не могли бы вы провести некоторое время у меня, чтобы сделать эту работу?
  — Если работать не спеша, то на это потребуется время, Синтия, — одобрительно добавил Терри.
  — Но у меня с собой ничего нет… даже губной помады!
  — Можно купить все необходимое — и краски, и кисти, — заметила Соу Ха.
  — А вы не боитесь, что у вас могут быть неприятности? — спросила Синтия.
  — Мой отец — человек уважаемый, — с достоинством сказала Соу Ха. — А сейчас мы обменяемся с вами одеждой в знак нашей дружбы. Вы пришли в пальто?
  Клейн сделал знак Ят Тою, чтобы тот принес одежду. Синтия со слезами на глазах обняла Соу Ха, лицо которой оставалось бесстрастным.
  — За вами может увязаться хвост, — предупредил Клейн Чу Ки по-китайски.
  — Я не делаю тайны из того, куда я направляюсь, — добродушно ответил старец. — Если кто-нибудь пойдет за мной следом, он увидит, что я исчезну за дверью, которая находится внизу лестницы, но если этот человек будет ждать, когда я выйду, то он раньше состарится.
  При этих словах китаец сделал поклон, сложив руки на груди, затем повернулся к Синтии Рентон:
  — Вы готовы, мадемуазель?
  — Готова, — не совсем уверенно ответила девушка. Клейн проводил их до двери, после чего вернулся в комнату, где сидела Соу Ха и грызла тыквенные семечки.
  — Мне, право, неловко, что пришлось обременять вас подобной просьбой, но я не нашел другого выхода, — сказал он.
  — Не мучьте себя угрызениями совести, — ответила она. — Мой отец — ваш друг. Он очень счастлив, что может быть вам полезен.
  — А вы?
  Она посмотрела ему прямо в глаза.
  — Вы знаете о моих чувствах, — сказала она. Затем еле слышно добавила: — По крайней мере, я так думаю…
  — Но я попросил вас об очень деликатной услуге, довольно рискованной.
  — Чем большую оказываешь услугу, тем большее испытываешь удовлетворение. Скажите… вас смущает то, что речь идет в данном случае о художнице?
  Клейн внимательно посмотрел на красивое бесстрастное лицо.
  — Было бы досадно, если бы щепетильность помешала вашей жене обратиться к нам за помощью.
  — Но Синтия мне не жена.
  — Она может ею стать.
  — Это еще писано вилами на воде.
  — Вы отвечаете поговоркой, но ваши мысли гораздо серьезнее.
  — Послушайте, Соу Ха… Речь идет об убийстве, и человек, обвиняемый в нем, совершил побег. Каждый, кто оказывает ему содействие, совершает серьезное преступление.
  — Я не знаю человека, обвиняемого в убийстве, — ответила Соу Ха. — Я знаю только, что я одолжила приятельнице пальто и шляпу.
  — И вы то же самое скажете полиции, если вас спросят?
  — Конечно.
  — Вы удивительны, — воскликнул Клейн с восхищением. — Мне даже кажется, что вам поверят… Вам придется подождать немного, когда потеплеет, чтобы вы могли перекинуть пальто на руку.
  — Я не спешу.
  — К сожалению, я вынужден оставить вас.
  — Я не буду скучать в обществе Ят Тоя. Мы поговорим о китайских классиках. Когда вы думаете вернуться?
  — Через час, если не случится ничего непредвиденного.
  — Полиция решит, что в квартире никого нет. Они видели сначала, как вышли старик и девушка, теперь увидят вас…
  — Но они знают, что здесь Ят Той.
  — Хорошо, я подожду вас.
  — И, пожалуйста, не подходите к окнам.
  — Разумеется. Я бы и сама догадалась, — сухо сказала Соу Ха.
  Глава 13
  Человек, открывший дверь на звонок Терри Клейна, был высокого роста, темноглазый, с мохнатыми бровями.
  — Меня зовут Клейн, — сказал Терри. — Я друг Синтии Рентон. Мне необходимо с вами поговорить.
  — Входите, — ответил Билл Хендрам, отойдя в сторону и пропуская Терри. — Я слышал о вас.
  Указав Клейну на кресло, Хендрам набил табаком свою трубку и спросил:
  — Что вы хотели узнать у меня?
  — Прежде всего я хотел вам сказать, что хочу помочь Эдварду Гарольду. Вы читали в газетах об убийстве прошлой ночью Джорджа Глостера? — внезапно спросил Клейн.
  — Да.
  — В комнате, где был убит Глостер, полиция обнаружила множество отпечатков пальцев Гарольда. Полиция считает, что Гарольд скрывался там, и, естественно, ему приписывают это очередное убийство.
  — Разумеется! Почему бы и не все совершаемые в настоящее время убийства? Это позор!
  — Хорошо бы предоставить в распоряжение прессы некоторые сведения, способные поставить под сомнение гипотезу, выдвинутую полицией.
  — Вы полагаете?
  — Да. Я также считаю, что Эдвард Гарольд должен явиться в полицию, пока еще не отклонена его апелляционная жалоба.
  — Теперь понятно, куда вы клоните. Это и есть цель вашего визита?
  Именно так, — подтвердил Клейн, выдержав взгляд своего собеседника. — Я хочу помочь вашему другу.
  — Это всего лишь слова. Клейн терпеливо продолжал:
  — Газеты умолчали об одной детали. На месте преступления полиция обнаружила дамскую сумочку, в которой, между прочим, находились две тысячи пятьсот долларов и водительские права, выданные на имя Синтии Рентон.
  — Выходит, вы тоже были на месте преступления?
  — У меня была там назначена встреча с Глостером.
  — Глостер теперь этого опровергнуть не может.
  — Со мной была Синтия Рентон, но поскольку я не мог сказать полиции о ее присутствии в этом месте, то счел разумным умолчать об этом. Это она забыла сумочку.
  — И вы строите на этом свое алиби?
  — Нет, я умышленно не сказал полиции о Синтии, а сейчас уже поздно, это только осложнит положение вещей.
  — Для кого?
  — Для меня.
  — Все ясно, — сказал Хендрам, не скрывая сарказма. — Вы хотите, чтобы я выдал Эда, и это поможет вам выпутаться из щекотливой ситуации.
  — Не будьте глупцом. Взгляните вот на этот план, который приводится во всех газетах.
  Хендрам машинально взял со стола газету.
  — В южной стене находится открытое окно, под которым полиция обнаружила следы. Но когда я приехал, дом был погружен во мрак, а выключатель находится в северной части склада. Глостер был убит выстрелом из револьвера, и, судя по всему, убийца стрелял наверняка. Кроме того, убийца находился в северной части комнаты, откуда и стрелял. Если убийца Гарольд, то, значит, он после выстрела погасил свет, пересек в темноте комнату, выскочил в окно и убежал… Мне, во всяком случае, все это кажется малоубедительным.
  — А вам не кажется, что полиция могла прийти к такому же выводу?
  — Возможно.
  — В таком случае почему они утверждают, что убийство было совершено Эдвардом?
  — Это может быть западней.
  — Для кого?
  — Для убийцы.
  — Любопытно. Продолжайте…
  — Несмотря на то, что я только что изложил, не исключено, что убийцей может быть Гарольд, скрывшийся через окно, чтобы его не заметили с северной стороны.
  — Кто? Вы?
  — Нет. Когда я приехал, на складе было темно. Но я подумал, что если Гарольд сообщил Синтии, где он скрывается, то с равным успехом он мог сообщить это и вам.
  — Приятная гипотеза! Но вам придется подкрепить ее несколькими доказательствами, прежде чем выдать меня за убийцу.
  — События могли разворачиваться следующим образом, — невозмутимо продолжал Клейн. — Компаньоны КИПИ редко появлялись на складе, поэтому Гарольд и облюбовал это место. Неожиданно Глостер назначает мне там свидание, так как хочет поговорить со мной без свидетелей. Когда Глостер вошел в комнату, Гарольд, застигнутый врасплох, выскочил в окно. Глостер устремляется к телефону, чтобы предупредить полицию. Возможно, он узнал Гарольда либо просто решил, что на склад забрался грабитель. В этот момент некто появляется у него за спиной и убивает его выстрелом из револьвера. После чего выключает свет и уходит.
  — Этот некто приехал с Глостером?
  — Возможно. Либо Глостер назначил ему там свидание, чтобы связать его со мной. Этот человек мог приехать на несколько минут раньше Глостера и поджидать его там.
  — И что же? — спросил Хендрам.
  — А то, что если Эдвард Гарольд сообщил вам о своем местонахождении и вы отправились туда, чтобы увидеться с ним, то вы могли заметить что-нибудь необычное.
  Хендрам откинулся на спинку кресла и задумчиво курил. Наконец, взвешивая каждое слово, он заявил:
  — Могу сказать вам одну вещь… возможно, это что-нибудь даст… Минут за тридцать до убийства, согласно времени, установленному полицией, в окрестностях склада кружил в своей машине Рикардо Таонон.
  — Откуда вам это известно? — спросил Терри. Но Хендрам сделал вид, что не слышал вопроса.
  — Вы хотите сказать, что видели его? — настаивал Клейн.
  — Нет.
  Внезапно Хендрам вынул изо рта трубку, положил ее на стол, затем подошел к двери и настежь открыл ее:
  — Сожалею, Клейн, но я и так позволил себе слишком много, так как мне показалось, что вы искренне хотите помочь Эду. Тем не менее я весьма сожалею, что вы не остались в Китае. До свидания!
  — До свидания! — сказал Клейн, пожав протянутую ему руку.
  В следующее мгновение дверь захлопнулась за Клейном.
  Глава 14
  Выйдя из дома, где жил Билл Хендрам, Терри Клейн заметил полицейскую машину, остановившуюся у края тротуара на другом конце улицы. Клейн машинально пошел в противоположном направлении и вошел в первую попавшуюся бакалейную лавку.
  Войдя в лавку, Клейн сразу направился к прилавку с продовольственными товарами, расположенному в глубине магазина.
  Дверь снова открылась, и на пороге появился внушительный силуэт инспектора Мэллоу.
  Клейн сделал вид, что не заметил вошедшего, взял с полки две банки ананасового сока.
  Мэллоу развернул перед носом бакалейщика отпечатанный лист бумаги:
  — Покупал ли у вас кто-нибудь на этой неделе указанные продукты? Один и тот же человек?
  Терри попытался спрятаться в углу, но услышал голос полицейского:
  — Скажите, пожалуйста, мистер Клейн собственной персоной! Какая неожиданность! Что вы здесь делаете, мистер Клейн?
  — Покупаю ананасовый сок.
  — Очень интересно! Если я не ошибаюсь, ваш квартал находится отсюда на порядочном расстоянии?
  — Да нет, это не так уж далеко.
  — Вы имеете обыкновение делать покупки в этом квартале, мистер Клейн?
  — Нет, но… просто я проходил мимо и вспомнил, что у меня кончился ананасовый сок.
  — Но ведь банки тяжелые.
  — Отнюдь, они не большие. Полицейский снова обратился к бакалейщику:
  — Посмотрите внимательно на этого человека. Вы его уже здесь видели?
  Торговец отрицательно покачал головой.
  — Нет, никогда. И я не продавал за последние дни ничего из вашего списка, — добавил он, указывая на листок, который Мэллоу оставил на прилавке.
  Полицейский был разочарован:
  — Хорошо!.. Если вы так уверены… Не говорите никому из клиентов о моем визите, понятно? Никому!
  — Я понял, — сказал бакалейщик, кивая головой.
  — Вот и хорошо! Все-таки очень любопытно, что я встретил вас здесь, — продолжал инспектор Мэллоу, повернувшись снова к Клейну, — и как раз в тот момент, когда хотел задать вам несколько вопросов. Предлагаю вам сейчас сесть в мою машину, и я подвезу вас домой с вашим соком.
  — Я предпочитаю пройтись пешком, — ответил Клейн. — Мне доставляет удовольствие ощущать под ногами твердую почву…
  — Когда я вас отвезу отсюда, вы сможете погулять в другом квартале.
  — А здесь что, разразилась эпидемия?
  — Здесь я бы не советовал…
  — Почему?
  — Видите ли, я не все могу вам объяснить. Прошу вас в мою машину, и не заставляйте меня прибегать к насильственным действиям. Мне необходимо поговорить с вами.
  Смирившись, Клейн занял место в машине рядом с Мэллоу.
  — Мистер Клейн, люди, подобные вам, увлекающиеся игрой в «сыщики — разбойники», очень осложняют нашу жизнь.
  — Что вы хотите этим сказать? — поинтересовался Терри.
  — Вы прекрасно меня поняли: я хочу сказать, что вам не следовало приходить в эту лавку, чтобы выяснить, где Эдвард Гарольд купил продукты, которые мы обнаружили на складе.
  — Но я ни о чем не спрашивал бакалейщика.
  — Нет, вы не успели, но вы подготавливали почву, решив купить ананасовый сок. Прошу вас, не мешайте полиции вести расследование.
  Клейн смущенно пробормотал:
  — Да, мне кажется, вы правы… Неожиданно Мэллоу сменил тему разговора:
  — Синтия Рентон, должно быть, очаровательная девушка.
  — Действительно.
  — Вы ее уже видели после возвращения?
  — Нет.
  — Представьте себе, что мы разыскиваем ее, чтобы задать ей несколько вопросов.
  — Это ваше право, — серьезно сказал Клейн. Мэллоу искоса посмотрел на него, затем перевел взгляд на дорогу.
  — Она была помолвлена с Эдвардом Гарольдом… Во всяком случае, все так считали.
  — Да, понимаю.
  — Поэтому она должна знать, где он находится.
  — Или находился, — поправил Терри.
  — Мы знаем, где он находился: на этом складе. С количеством продовольствия, достаточным для того, чтобы выдержать осаду. Продукты были куплены одновременно, но покупал их, конечно, не он.
  — Вы думаете, что это сделала мисс Рентон?
  — Мы не должны исключать эту возможность, но мы ни в чем не уверены, даже в том, что в прошлую ночь вы приехали на склад в такси.
  — Почему же?
  — Мы не все говорим газетчикам, мистер Клейн, и мы обнаружили одну вещь…
  — Помимо сумочки мисс Рентон?
  Мэллоу недовольно сдвинул брови, а Клейн продолжал:
  — Что касается сумочки, то мне пришло на ум, что ее мог найти на складе Глостер, и, возможно, поэтому он и хотел встретиться со мной, чтобы я передал ее Синтии…
  Мэллоу резко затормозил у тротуара, остановил машину перед пожарным краном и, выключив мотор, повернулся к Клейну.
  — Глостер говорил вам, что у него находится сумочка мисс Рентон?
  — Он мне ничего не говорил. Я просто ищу объяснение, почему он хотел встретиться со мной.
  — Ну что ж, это тоже мысль. Хотя у меня есть другая, — заявил Мэллоу, повернув ключ зажигания.
  — А именно?
  — Через десять минут я смогу удовлетворить ваше любопытство, — ответил полицейский, нажав на акселератор и включая сирену.
  — Куда вы так мчитесь, инспектор? — спросил Терри.
  — Когда в голову приходит мысль, ей нельзя дать убежать. Мы едем к вам, где я продолжу следствие.
  — Ах так!
  — Представьте себе, мистер Клейн, что прошлой ночью мы обыскали вашу квартиру.
  — Зачем вы мне рассказываете басни?
  — Это чистая правда. Один из моих людей осмотрел все помещения под предлогом поиска утечки газа.
  — Вы что-нибудь обнаружили?
  — Нет, ничего. Но, может быть, мы не все осмотрели. Ваша квартира находится под постоянным наблюдением, тем не менее… Короче, если вы не возражаете, я хотел бы осмотреть ее более внимательно.
  — А если я возражаю?
  — В таком случае мне придется взять ордер на обыск.
  — В таком случае я не буду возражать.
  — Очень приятно иметь дело с философом, — заверил Мэллоу.
  Полицейский остановил машину напротив дома Клейна, и Терри медленно вышел из нее, умоляя Господа, чтобы Ят Той заметил его в окно.
  — Давайте поживее, мистер Клейн! — поторапливал его Мэллоу. — Поскольку от этого все равно не уйти, так уж лучше быстрее с этим покончить.
  Подняв глаза к окнам своей квартиры, Терри внимательно всматривался в них, но никого не заметил.
  — Я не пойду с вам, — неожиданно сказал он. — Если у вас есть ордер на обыск, пожалуйста, поднимайтесь, но я не обязан вас сопровождать.
  Сказав это, Терри развернулся и пошел по тротуару. Не успел он сделать пяти шагов, как Мэллоу настиг его.
  — Я настаиваю на вашем присутствии. Если вы не согласитесь сделать это добровольно, мне придется заставить вас силой.
  Клейн проделал этот трюк только для того, чтобы продемонстрировать Ят Тою, если он наблюдал в окно, что его арестовывают. Он проворчал:
  — Ну ладно, идемте. Я провожу вас.
  Подойдя к двери своей квартиры, Терри старался как можно дольше провозиться с ключом. Когда дверь наконец была открыта, Мэллоу решительным жестом отстранил его, чтобы войти первым.
  — Ят Той! — крикнул Клейн и тут же добавил по-китайски: — Полиция ищет…
  — Говорите, пожалуйста, по-английски, — приказал Мэллоу.
  — Мой слуга лучше понимает по-китайски.
  — Очень жаль. Ему нужно выучить английский, иначе вас ждут неприятности. Скажу вам по секрету, что у меня есть формальный приказ о вашем задержании, если вы окажете сопротивление или если ваши действия будут квалифицированы как подозрительные. Я могу предъявить вам обвинение в убийстве Джорджа Глостера.
  — Обвинение в убийстве?! — переспросил Клейн, повысив голос.
  — Не совсем… только по подозрению в соучастии или что-то в этом роде. Мы поговорим об этом позднее.
  Ни Ят Той, ни Соу Ха не подавали признаков жизни. Терри пересек столовую в направлении кухни. Мэллоу наступал ему на пятки.
  — Не понимаю, куда запропастился мой слуга, — ворчал Терри.
  — Я хотел бы осмотреть спальни, мистер Клейн. И не пытайтесь вывести кого-нибудь из квартиры через запасный выход, ваш дом все равно оцеплен.
  — Я ничего и не пытаюсь, я только ищу своего слугу, — ответил Клейн, открывая дверь в кухню.
  Ят Той склонился над раковиной, с механической точностью разрезая на дольки луковицу.
  Соу Ха, стоя на четвереньках, мыла кафельный пол, обмакивая щетку в ведро с мыльной водой, стоящее рядом с нею. Распущенные волосы скрывали ее лицо. Она даже не подняла головы при появлении двух мужчин и не удостоила их взглядом.
  Клейн недовольно проворчал, обращаясь к Ят Тою:
  — Я предупреждал тебя, что не хочу больше пользоваться услугами этой женщины! Поскольку она не пришла в назначенное время, я обойдусь без нее. Можете получить расчет! — добавил он, обращаясь к Соу Ха.
  Она смотрела на него непонимающим взглядом.
  — Вы не пришли вовремя. Я больше не нуждаюсь в вас. Можете уходить.
  — Но я работаю, — сказала Соу Ха бесстрастным голосом.
  — Позвольте мне вам напомнить, мистер Клейн, — вмешался Мэллоу, — что вы не на Востоке. Здесь очень трудно найти домработницу…
  — До сих пор я считал себя хозяином в своем доме, — оборвал его Клейн. — Кроме того, здесь не так много работы и мой слуга может вполне справиться с нею один. Но я знаю, что китайцы не любят работать в одиночку, поэтому Ят Той и пригласил эту женщину.
  — Забавно… В его возрасте!
  — От китайцев всего можно ожидать. А старики питают слабость к молодым…
  — Это во всех странах… Но я бы предпочел ознакомиться с вашими спальнями.
  — Хорошо, пойдемте! Ят Той, проводи эту женщину! Ты меня понял?
  — Она хорошая. Она моет пол.
  — Ты можешь сам сделать эту работу. Понятно?
  — Понятно, — сказал китаец, вонзив нож в деревянную доску, на которой резал лук. Затем, повернувшись к Соу Ха, он резким тоном заговорил по-китайски: — В спальнях все в порядке, — сказал он.
  Терри жестом пригласил Мэллоу следовать за ним. Инспектора, казалось, уже не вдохновляла его идея. Он осматривал спальни без энтузиазма, просто для очистки совести.
  — Пустая формальность, Клейн.
  — Теперь вы удовлетворены, инспектор?
  — Вполне, и я сожалею, что доставил вам неудобство. Надеюсь, вы не сердитесь на меня?
  — Нет, нет. Хотите сигарету? Я только проверю, выполнил ли Ят Той мое распоряжение. — И он крикнул по-китайски: — Будет лучше, если Соу Ха выйдет одновременно с инспектором, чтобы ее не задержали полицейские.
  — Она готова, — ответил Ят Той.
  — Значит, вы не сердитесь на меня? — переспросил Мэллоу. — Я был с вами несколько резковат, но вы ставите меня в такое положение…
  — Нет, я не сержусь! — заверил его Клейн тоном утомленного человека.
  Когда они вышли в холл, из кухни появилась Соу Ха, держа в руке сверток, в который были упакованы элегантные туфли, пальто и шляпка Синтии Рентон. На ногах девушки были надеты больше китайские тапочки, принадлежащие Ят Тою. Она покорно последовала за Мэллоу на лестничную площадку, и Клейн закрыл дверь. Он быстро подошел к окну, чтобы удостовериться, что все прошло нормально. Девушку никто не задержал и никто не донимал ее вопросами.
  Соу Ха шла по улице, волоча ноги и согнув плечи.
  Мэллоу сел в машину и через несколько секунд поравнялся с девушкой, жестом приглашая ее в машину.
  Соу Ха скромно покачала головой, продолжая идти. Мэллоу настаивал. Указывая рукой в направлении Чайнатауна. В конце концов Соу Ха тяжело опустилась на сиденье автомобиля, словно у нее уже не было сил выразить полицейскому благодарность за его любезность.
  Клейн с тревогой смотрел на быстро удаляющийся автомобиль. Казалось, Мэллоу знает, куда едет, и очень спешит.
  Клейн отошел от окна, подумав, что инспектор может до бесконечности допрашивать Соу Ха и ничего от нее не добьется… Однако будет очень досадно, если Мэллоу все это время разыгрывал комедию, лишь делая вид, что принимает всерьез их игру.
  Глава 15
  С помощью плана города Клейн без труда выехал в район доков, пытаясь поставить себя на место Эдварда Гарольда и повторить его маршрут.
  Склад находился в ста метрах отсюда. Выпрыгнув в окно, Гарольд пересек участок с рыхлой почвой и вышел на мостовую, где его след был потерян. Куда он мог пойти?
  Вокруг были лишь мрачные строения. И вдруг неожиданно между двумя глухими стенами Клейн заметил бистро. Он вошел и попросил кофе.
  — В котором часу вы закрываете? — спросил он хозяина.
  — В девять. Раньше дела шли бойче, и я работал до полуночи, но теперь…
  — А есть поблизости кафе, которое открыто ночью?
  — «Сид Мэллроуз», на углу улицы. Им больше повезло…
  Клейн поблагодарил и вышел. На дверях бара «Сид Мэллроуз» было написано: «Открыто до 23 часов».
  Клейн толкнул дверь, вошел в бар и заказал еще чашку кофе. Расплатившись, он положил на стойку долларовую купюру.
  — А это за что?
  — За информацию.
  — В чем дело? — спросила женщина.
  — Кто дежурил вчера в баре незадолго до закрытия?
  — Я.
  — Вчера вечером сюда вошел человек и попросил разрешения позвонить. Он был без головного убора, без пальто… высокий, черноволосый…
  — О, я прекрасно его помню. Он очень нервничал и заказал кофе, как и вы. Потом он попросил жетон и пошел звонить. Ему долго не отвечали, и он снова заказал кофе, чтобы убить время. Наконец ему ответили, он говорил в течение минуты или двух и когда вышел из кабины, то казался более спокойным… Минут через десять перед баром остановилась машина и просигналила. Парень бросил на прилавок четвертной и быстро выбежал.
  — Вы не видели, кто сидел за рулем?
  — Я могу только сказать, что это была женщина.
  — Брюнетка или блондинка?
  — Не знаю.
  — А машину вы можете описать?
  — Да, это была спортивная модель с откидным верхом. Что-то в облике мужчины говорило о том, что у него неприятности.
  — Может быть, дыхание? — подсказал Клейн.
  — Да, действительно! — воскликнула женщина. — Когда он вошел, он тяжело дышал, словно запыхался от бега… Только это было не перед самым закрытием, как вы говорите. Он вошел в половине одиннадцатого, а вышел без четверти.
  — Вы в этом уверены? — спросил Клейн.
  — Абсолютно! Я следила за часами, так как после работы у меня было назначено свидание.
  — Вы смогли бы узнать его?
  — Конечно.
  Клейн достал пятидолларовую бумажку и положил поверх доллара.
  — Спасибо за любезность.
  — К вашим услугам, господин. Вы можете оставить мне телефон. И я позвоню вам, если он снова появится.
  — Спасибо, не стоит. Вы хорошо помните, что машина была с откидным верхом?
  — Да. Темного цвета.
  — И за рулем сидела женщина?
  — Да, мне показалось, что она была молодая, но ночью, через стекло…
  — Я понимаю. Спасибо, мадам.
  Выйдя из бара, Клейн решил подвести итог тому, что узнал.
  Эдвард Гарольд в панике бежит со склада. Но время совершения убийства, установленное полицией, не соответствовало реальности. Если Эдвард Гарольд провел в обществе таинственной незнакомки достаточно времени, то у него превосходное алиби…
  Скорее всего, он позвонил ей, отчаявшись связаться с кем-то другим, и она приехала за ним в спортивной машине. Это не могла быть Синтия, но кто? Может быть, Альма?
  Из ближайшего телефона-автомата Клейн позвонил Альме.
  — Надеюсь, что не разбудил вас?
  — Нет, я работаю над портретом.
  — Я знаю оригинал?
  — Нет. Жена одного миллионера. Она уверяет меня, что сейчас плохо выглядит, но это временно, а в следующее лето сбросит десять килограммов…
  — И она хочет, чтобы вы ее нарисовали такой, какой она будет через год, воображая, что увидит себя, какой была десять лет назад?
  — Именно так. У вас есть новости от Синтии?
  — Не беспокойтесь за нее, с ней все в порядке. Вы не могли бы одолжить мне машину?
  — С удовольствием.
  — У вас кабриолет или…
  — Обыкновенная легковая машина.
  — С откидным верхом?
  — Нет.
  — Мне нужна машина с откидным верхом, я должен фотографировать, не выходя из нее. Вы не знаете, у кого бы я мог одолжить такую машину?
  — Э-э… может быть, у Дафны?
  — У Дафны?
  — Да, у Дафны Таонон, жены Рикардо Таонона.
  — У нее тоже есть восточная кровь?
  — Нет, она блондинка и очень стройная.
  — А машина принадлежит ей или мужу?
  — Это ее личная машина. Насколько мне известно, ее муж никогда не пользуется ею.
  — А вы достаточно хорошо ее знаете? Не могли бы вы одолжить у нее эту машину?
  — Я? Нет, Терри… Расскажите мне лучше о Синтии. Где она?
  — Даже если бы я знал, Альма… Не только стены имеют уши.
  — Неужели вы думаете, что они прослушивают мой телефон?
  — Милая Альма, одному Богу известно, на что они способны. Но я вас уверяю, с Синтией все в порядке. Вы читали газеты?
  — Вы имеете в виду Глостера?
  — Да.
  — Я прочла, что кто-то прятался на складе и полиция думает, что это Гарольд. В таком случае Синтия к этому непричастна, ведь так? Она ведь не могла укрыть там Гарольда.
  — Похоже, что так, но мы поговорим об этом позднее. Я заеду на днях.
  Итак, думал Терри Клейн, повесив трубку, у жены Рикардо Таонона есть машина с откидным верхом, которой пользуется только она. Но Терри не спешил ей звонить, хотя она и была очень стройной блондинкой.
  Он продолжал рассуждать.
  В какой момент Эдвард Гарольд выпрыгнул в окно? И почему? Когда приехал Глостер? Если Гарольд выпрыгнул в момент его появления, то это означает, что Глостер находился на складе с половины одиннадцатого. Почему же он позвонил ему после одиннадцати?
  А Эдвард Гарольд, раздетый, без багажа, не мог пойти ни в один отель. Куда деться человеку, которого разыскивает полиция? Аэропорт и вокзалы кишат полицейскими… Где он может укрыться?
  Клейн неожиданно остановился, разглядывая тротуар под ногами. Когда он снова тронулся в путь, у него был ответ на свой вопрос.
  Конечно, Клейн не был абсолютно уверен в правильности своего ответа, но ему казалось, что теперь он знает, что предпринял Эдвард Гарольд. Действительно, в подобной ситуации у беглеца оставалась только одна возможность…
  Десятидолларовая купюра, которую Клейн сунул сторожу гаража дома, где жил Рикардо Таонон, позволила ему получить некоторые дополнительные сведения и осмотреть машину с откидным верхом, принадлежащую его жене Дафне.
  Это был длинный черный автомобиль, его поставили в гараж в половине девятого утра. Сторож заступил на дежурство в семь часов.
  Внешний осмотр машины не дал особых результатов. Создавалось впечатление, что машина не выезжала за пределы города: колеса и ветровое стекло были чистыми, без пыли. Сторож сообщил, что он успел протереть ветровое стекло влажной тряпкой. Когда же миссис Таонон поставила машину в гараж, стекло было грязное и мокрое, и «дворники» оставили на нем два четких полукруга.
  Клейн записал номерной знак.
  Десять долларов развязали сторожу язык, и он сообщил то, что узнал от знакомой телефонистки, работающей на коммутаторе. Ночью Таононам звонили несколько раз, но ни одного из супругов дома не было, по крайней мере после полуночи, так как никто не снимал трубку.
  Терри взял напрокат машину, чтобы проверить свою гипотезу. Объехать все мотели он не мог, на это у него не хватило бы времени. Что касается мотелей первого класса, то, вероятно, они были все заняты еще до полуночи, поэтому Терри решил ограничить свои поиски небольшими мотелями без претензий.
  Клейн выехал на распутье четырех дорог: одна вела к мосту Золотые Ворота, другая — к мосту через залив, третья — к Алтамон-Пасс и, наконец, четвертая — в Сан-Хосе, на дорогу, соединяющую город с полуостровом. Терри решил начать с последней по той причине, что на ней не было мостов, где требовали плату за проезд, а значит, было меньше всего нежелательных встреч в пути, чего не могли не учесть беглецы.
  Клейн объехал один за другим все небольшие мотели, и его стали одолевать сомнения. Видимо, Эдвард Гарольд рассуждал иначе и рискнул поехать по другой дороге.
  Проехав дорогу до конца, Клейн решил повернуть назад и в этот момент заметил справа от дороги мотель неприглядного вида. Он вошел в холл и спросил, не останавливалась ли здесь около часу ночи машина с откидным верхом с двумя пассажирами, мужчиной и женщиной.
  Судя по виду, хозяйка мотеля, угрюмая женщина лет сорока, не хотела иметь неприятностей с полицией, но и не собиралась выкладывать сразу все, что знает.
  — Некоторые клиенты приезжают к нам поздно, среди ночи, — сказала она уклончиво.
  — Я задал вам конкретный вопрос, — упрямо повторил Терри, стимулируя память собеседницы десятидолларовой бумажкой.
  — Да, действительно. Машина с откидным верхом появилась около часу ночи, и ее пассажиры сняли бунгало. А почему вас это интересует?
  — Я пытаюсь найти женщину. Она ведь уехала?
  — Да, она сказала, что работает в городе, а ее муж немного простыл и остался в постели.
  — Вы не знаете, как бы я мог связаться с женщиной?
  — Она работает продавщицей в парфюмерном магазине. Она уехала, когда я спала…
  — Я хочу поговорить с ее мужем, — сказал Клейн. — В каком бунгало он остановился?
  — Минутку, — сказала женщина.
  — Давайте начистоту… Я не хочу, чтобы здесь был скандал.
  — Скандала не будет.
  — Я не уверена… А вдруг это была не его жена?
  — Это их дело. Так какое бунгало?
  — Я не пойму, чей вы друг: мужчины или женщины?
  — Ни того, ни другого. Я даже никогда их не видел.
  — Так вы частный детектив? — спросила женщина с любопытством, но в этот момент что-то отвлекло ее внимание.
  Клейн проследил за ее взглядом и заметил полицейскую машину, подъезжавшую ко входу в мотель.
  — Быстро! — сказал Клейн. — Где регистрационный журнал? В каком бунгало?
  — Я не знаю, должна ли я… Клейн агрессивно прошипел:
  — Значит, правду пишут газеты о том, что в вашем мотеле находят приют разного рода гангстеры?
  — В третьем, — сразу сказала она.
  Клейн помчался к бунгало и на ходу обратил внимание на то, что полицейская машина остановилась перед въездом во двор, как бы поджидая другие машины.
  Дверь бунгало была заперта.
  — Кто там? — спросил мужской голос.
  — Хозяин, — ответил Клейн. — Вас просят к телефону… из Сан-Франциско… Какая-то дама, но она отказалась назвать свое имя. Вы подойдете?
  — Разумеется.
  Как только щелкнул замок, Клейн резко толкнул дверь и быстро просунул в отверстие плечо.
  Обитатель бунгало на секунду потерял равновесие, но в следующее мгновение на Клейна уже смотрел черный глаз револьвера 38-го калибра.
  Держа оружие на прицеле, Гарольд захлопнул дверь ударом ноги.
  — Меня зовут Терри Клейн, — сказал Терри. — Возможно, вы слышали обо мне.
  — Значит, вы вернулись…
  — Да.
  — Как вы нашли меня?
  — Так же, как и полиция.
  — Вы хотите сказать, что полиция…
  — Посмотрите в окно, и вы увидите полицейскую машину, блокировавшую выход. Это машина шерифа. Он ждет, вероятно, инспектора Мэллоу из криминальной бригады Сан-Франциско.
  — Что же мне делать?
  — Советую вам выйти и сдаться.
  В ответ Гарольд разразился смехом.
  — У меня есть одна идея, — сказал Клейн, — и я смогу помочь вам выпутаться из этой истории. Но для начала вы должны сдаться.
  — Разумеется! Вам было бы приятно снова увидеть меня за решеткой. Вы вовремя вернулись, не так ли? Если вы хотите вернуть Синтию, то вам теперь ничто не мешает…
  — Не мелите вздора!
  — Это не вздор, это факты. Если вы не лжете, что шериф здесь, то я не выйду отсюда живым. Я буду защищаться до конца.
  — Я не лгу.
  — Значит, меня вынесут отсюда ногами вперед, но не одного, Клейн. Не стройте иллюзий. Как только начнется стрельба, я позабочусь о том, чтобы вы получили свою долю свинца!
  — Глупец, послушайте меня! У вас есть еще шанс… Оглушительный стук в дверь оборвал фразу Клейна.
  — Откройте! — прогремел чей-то бас.
  Гарольд на цыпочках отошел в противоположный угол комнаты.
  — Открывайте, Гарольд! Кончайте комедию! С вами говорит шериф. Мне поручено арестовать вас как беглеца.
  Гарольд не проронил ни слова в ответ.
  — Не валяйте дурака, Гарольд! Бунгало оцеплено, — вмешался другой голос, принадлежащий инспектору Джеймсу Мэллоу.
  Дверь начала ходить ходуном под натиском плеч.
  — Если вы дорожите жизнью, советую вам отойти от двери, — крикнул Гарольд, — иначе я превращу ее в решето!
  Его решительный тон подействовал на атакующих, так как в следующий момент на лестнице послышались удаляющиеся шаги, затем все стихло.
  Секунды превращались в минуты, но ничто не нарушало окружающей тишины. Окна бунгало были задернуты шторами, сквозь которые в комнату пробивались палящие солнечные лучи. Огромная муха наполнила своим жужжанием комнату, кружась по ней в тщетных поисках выхода.
  По лбу Гарольда стекали капли пота. Клейн спокойно сказал:
  — Если вы сдадитесь, у вас появится выход. Но если вы выстрелите хоть один раз, ваша судьба будет окончательно решена. Еще никто из стрелявших в полицию не был помилован.
  Глядя на дверь, Гарольд процедил сквозь зубы:
  — Мой первый выстрел будет предназначен вам, а не полиции.
  Клейн невозмутимо продолжал:
  — Человек, который помог вам бежать, оказал вам медвежью услугу. Он просто затянул веревку на вашей шее.
  — Не надейтесь заговорить меня.
  В этот момент оконное стекло разбилось вдребезги, и на паркет упала граната со слезоточивым газом. Газ со свистом стал наполнять комнату.
  Гарольд сделал шаг к гранате.
  — Если вы попытаетесь выкинуть ее. в вас будут стрелять, — предупредил его Клейн.
  Видя, что Гарольд оставил его слова без внимания, Клейн бросился на него. В тот момент, когда они оба рухнули в едкие пары газа, Клейн услышал автоматную очередь, затем громкий голос крикнул: «Не стреляйте!»
  С мокрым от слез лицом Терри вслепую продолжал свою схватку с Гарольдом, дыхание которого становилось все более тяжелым. Наконец Гарольд обмяк, и Клейн, не способный что-либо увидеть от застилающих его глаза слез, неожиданно услышал голос инспектора Мэллоу, воскликнувшего с неподдельным удивлением:
  — Разрази меня гром, если это не Терри Клейн!
  Глава 16
  Клейн почувствовал прикосновение холодной стали к своим запястьям. Его вывели наружу и усадили на стул. Джим Мэллоу сказал:
  — Мистер Клейн, вас можно встретить всюду, где вы не должны быть!
  — Я пытался убедить Гарольда сдаться.
  — А мы помешали вашим планам…
  — Вот именно.
  — Как жаль! — вздохнул Мэллоу. — А теперь у нас складывается впечатление, что это вы прятали здесь Гарольда. Вы пришли за ним на склад, где он сначала скрывался, а потом вы приехали в мотель, где он еще скрывается… Чутье, правда?
  — Я разыскал его точно так же, как и вы: шевеля мозгами.
  — Вы только подумайте! Ценные мозги! Они сразу направили вас в нужный мотель!
  — Не паясничайте, Мэллоу! — устало сказал Клейн. — Я понял, что он может скрываться только в третьеразрядном мотеле, подальше от города. Если вас не затруднит проверить, вы узнаете, что я останавливался в каждом мотеле, начиная от Сан-Хосе.
  — Если так, то это меняет дело… Но ведь вы могли проделать все это только для вида, Клейн, прекрасно зная, где находится Гарольд на самом деле.
  — Как вам угодно, Мэллоу.
  — Загадочный вы человек, Клейн, по крайней мере для меня, — продолжал Мэллоу. — Не успев вернуться из Китая, вы погрязли в деле, не имеющем к вам никакого отношения. И вы надули меня с китаянкой. Я предложил подвезти ее в Чайнатаун, чтобы по дороге задать ей несколько вопросов. Неожиданно мне пришла в голову мысль проверить, что у нее в свертке. И вы знаете, что я там обнаружил?
  Терри молча слушал.
  — Элегантное дамское манто, шляпу, дорогие туфли и нейлоновые чулки. Забавно, правда, что она вынесла эти вещи из дома холостяка? Но самое забавное во всем этом то, что на всех этикетках стоит имя портного Синтии Рентон.
  — А что говорит по этому поводу китаянка?
  — Я от нее добился не многого. Она утверждает, что получила эту одежду в одной благотворительной организации, только не смогла сказать, в какой именно. А кроме того, в ее сумке мы обнаружили пятьсот долларов и водительские права, выданные на имя Соу Ха. Это напомнило мне о другом деле, случившемся несколько лет назад, которому я обязан знакомством с вами. Там тоже была замешана молодая китаянка, и, если я не ошибаюсь, ее звали Соу Ха. Вы знаете, как нам трудно, для нас ведь все китаянки на одно лицо.
  — Значит, вы ее арестовали? — перебил его Клейн.
  — Нет, не совсем, мы просто задержали ее. Она в некотором роде наш гость, если вы понимаете, что я имею в виду.
  — О, я прекрасно понимаю.
  — Может быть, вы мне объясните, как к ней попала одежда Синтии Рентон?
  — Сейчас я не расположен давать какие бы то ни было объяснения.
  — Вот это действительно очень жаль. Я надеялся, что вам удастся «сконцентрироваться», чтобы дать нам необходимые объяснения. Мне было бы неприятно, Клейн, выдвинуть против вас обвинение в соучастии. Итак, откуда вам известно, что Гарольд скрывался здесь?
  — Если вы принимали участие в розыске, то должны были бы услышать обо мне в разных мотелях. Я потратил на поиски Гарольда больше часа!
  Последовало молчание, и Клейн напрасно пытался угадать по лицу инспектора, какие мысли одолевали его в эти минуты. Неожиданно полицейский сказал почти дружелюбным тоном:
  — Ладно, Клейн, хорошо, расскажите немного о том, как вы вышли на этот мотель.
  Терри поведал ему о своем расследовании в окрестностях склада, о поисках кафе, откуда Гарольд мог бы позвонить, о сведениях, полученных от официантки бара.
  Мэллоу внимательно слушал его не перебивая. Когда Терри закончил, инспектор сказал:
  — Меня тоже заинтересовали супруги Таонон. Сегодня утром, в половине девятого, миссис Таонон позвонила в полицию и спросила, нет ли каких-либо сведений о ее муже. Он не ночевал дома, и она опасается, не стал ли он жертвой несчастного случая. Она сообщила, что накануне вечером, около десяти часов, ему кто-то позвонил, после чего он вышел из дому, сказав, что вернется через полчаса, но его нет до сих пор. А теперь, кажется, и она сама исчезла!
  Мэллоу помолчал, затем продолжил:
  — Вы решили играть в «полицейские и воры», Клейн, и отправились в бакалейную лавку неподалеку от дома Хендрама. Вы должны понять, Клейн, что одно дело — полиция, задающая вопросы частному лицу, в данном случае бакалейщику. У полиции есть средства заставить его молчать. Другое дело — вы. Он может предупредить своего клиента сразу после того, как за вами захлопнется дверь. Вы понимаете, почему вы усложняете нам жизнь, мистер Клейн?
  — Да, я понимаю, — ответил Терри, стараясь казаться смущенным.
  — Итак, в десять тридцать мы уже знали, кто купил все эти запасы консервов, а у вас ушла бы на это целая неделя!
  — И кто же их купил?
  — Думаю, что сейчас я уже могу вам это сказать. Их купила Дафна Таонон.
  Клейн молчал, делая вид, что очень удивлен.
  — Нам известно, — продолжал Мэллоу, — что Рикардо Таонон был хорошим мужем.
  — Почему был? — спросил Клейн, делая ударение на слове «был».
  — Я сказал «был»? — удивился Мэллоу. — Забавно… Подсознание сыграло со мной злую шутку…
  — Вы хотите сказать, что Таонон мертв?
  — Он исчез… и как я вам сказал, он был хорошим мужем. Дела его были довольно запутаны, но он навел в них порядок, с тем чтобы у его жены не возникло финансовых проблем, если с ним что-нибудь случится. Он застраховал свою жизнь на очень крупную сумму.
  — И вы думаете, что с ним что-то случилось?
  — Я не думаю, а задаю вам вопрос. Вам ничего не известно об исчезновении Таонона?
  — Нет, ничего. Как он умер?
  — Я не сказал, что он умер.
  — Но вы дали это понять.
  — Я вам дал понять, что мы очень обеспокоены этим телефонным звонком, после которого Таонон поспешно вышел и не вернулся. Мы опросили его компаньона по компании, некоего Стейси Невиса… Вы знакомы с ним?
  — Да.
  — Невис сказал нам, что он не звонил Таонону, но возможно, что это сделал Глостер.
  — Глостер?
  — Да, потому что Глостер звонил Невису. Невис играл в покер с друзьями и выигрывал, поэтому друзья не хотели его отпускать с выигрышем, это понятно…
  — Да, разумеется, — заметил Клейн, стараясь не выказывать своего интереса.
  — Во время этой партии Невису звонили несколько человек, в том числе Глостер. Он был очень возбужден, так как обнаружил, что на складе кто-то живет. Он просил Невиса срочно приехать на склад, куда должен был также приехать и Таонон, которому Глостер уже успел позвонить.
  — И что сделал Невис?
  — А что ему было делать? Телефон стоял в соседней комнате, но дверь была открыта, и все игроки стали кричать, что, если Невис уйдет до полуночи, он заплатит пятьдесят долларов штрафа. Невис пообещал Глостеру, что приедет, поэтому чувствовал себя в затруднительном положении. Он перезвонил Глостеру и объяснил ему ситуацию. Тот сказал, что подскочит на машине к Невису.
  — И он приехал?
  — Да. Он просигналил, и Невис сразу спустился, чтобы поговорить с ним. После этого Невис вернулся к картам, а Глостер на склад. Это было минут за десять — пятнадцать до звонка Глостера вам. Вероятно, вернувшись на склад, Глостер застал там Рикардо Таонона, поговорил с ним, позвонил вам и вскоре после этого был убит.
  — А кто, по-вашему, убийца? Кто подозреваемый номер один?
  — Вы и Синтия Рентон, — спокойно сказал Мэллоу. — Либо его убил Эдвард Гарольд, когда Глостер попытался позвонить в полицию. Мои коллеги больше склоняются к версии с Гарольдом, я же нахожусь в замешательстве…
  — Надеюсь, у Невиса есть свидетели, которые могли бы подтвердить все то, о чем вы рассказали?
  — Целый стол свидетелей, Клейн. Пятеро, у которых он выиграл!
  — А в котором часу закончилась эта партия?
  — В три часа утра.
  — И Невис до утра выигрывал?
  Мэллоу прыснул.
  — Он продулся до нитки! Нет, Клейн, поистине напрасно вы продолжаете разыгрывать из себя сыщика.
  Разумеется, я отдаю долг вашим талантам, вам только что удалось остановить кровопролитие с Гарольдом… Но я вынужден тем не менее задержать вас.
  — Инспектор, скажите мне, пожалуйста, одну вещь…
  — Что именно?
  — На складе, на бюваре, было четыре четких отпечатка. Кому они принадлежат? Таонону? Гарольду?
  — Нет, это были отпечатки Глостера.
  — Глостера?!
  — Да, отпечатки четырех пальцев его левой руки.
  — Насколько я помню, отпечатки указательного и среднего пальцев были четкими, а мизинца — почти незаметными.
  — Именно так.
  — Можно подумать, что Глостер склонился над столом, опираясь левой рукой таким образом, что давление пришлось на большой, средний и указательный пальцы.
  — Но отпечатка большого пальца не было.
  — Признайте, инспектор, что практически невозможно опереться на средний и указательный пальцы, не опираясь при этом на большой.
  — Я вовсе не сказал, что большой палец не касался бювара, я только сказал, что нет отпечатка большого пальца.
  — Почему два других пальца были испачканы в пыли, а большой нет?
  — Право, не знаю, мистер Клейн. Дедукцию мы оставляем для сыщиков-любителей. А сейчас, мистер Клейн, к моему великому сожалению, я должен вас задержать по подозрению в соучастии. Надеюсь, вы не будете на меня сердиться?
  Терри ничего не ответил. Его лицо оставалось непроницаемым, словно он впал в гипнотический транс.
  Глава 17
  Запах хлорки, которым была наполнена камера, пропитал одежду и руки Клейна.
  Помимо Клейна в камере находился также Эдвард Гарольд. Он первым нарушил молчание.
  — Они не имели права сажать вас сюда. Против вас еще не выдвинуто никакого обвинения.
  — Имели они на это право или нет, но факт остается фактом — я здесь.
  — Вы собираетесь что-нибудь предпринять?
  — Думаю, что да.
  Гарольд сел на один из двух табуретов; он был очень подавлен.
  — Я предпочел бы смерть!
  Клейн оставил реплику без комментария, и Гарольд продолжал:
  — Я решил умереть в схватке с полицией. Я не хочу кончить свои дни, как крыса, дожидаясь, когда меня отведут в газовую камеру.
  — Хорошо, что вы не оказали сопротивления при задержании.
  Гарольд пожал плечами. Клейн продолжал:
  — У вас было бы больше шансов, если бы вы сами сдались в руки полиции. Но и в данном случае Верховный суд может спокойно пересмотреть ваше дело. До сих пор против вас было только то, что вы отрицали тот факт, что снова вернулись к Фарнсворсу. Но это еще само по себе не является доказательством того, что убийство совершили вы. Это лишь означает, что вы солгали.
  Гарольд опустил голову и уставился в пол камеры.
  Наступило долгое молчание, сопровождаемое почти физическим ощущением течения времени. Здесь молчание и бездействие естественны, их можно нарушить разговором или хождением по комнате из угла в угол, но это тщетные попытки, так как через некоторое время они воцаряются снова.
  — Вы знаете, — начал Гарольд, — было время, когда вы почти не существовали для меня, но потом я вас возненавидел.
  Клейн ничего не отвечал, и Гарольд, еще ниже опустив голову, продолжал:
  — Да, я возненавидел вас, потому что вы встали между мной и Синтией. Вы оказали на нее такое сильное влияние, что она так и не смогла забыть вас. Время и расстояние ничего не изменили, вы оба связаны навеки.
  — Иными словами, вы ревнуете, а ревность мешает вам трезво оценить ситуацию.
  — Да, ревную… Вернее, ревновал. У мертвого человека не может быть женщины.
  — Вы еще не умерли.
  — В глазах правосудия почти что.
  — Будет вам!
  Снова воцарилось молчание. Наступила ночь, и на потолке камеры зажглась лампочка, которую вскоре заменит ночник.
  — Я признаю, что действовал наобум и плохо построил свою защиту, — сказал Гарольд. — Самое идиотское — это то, что я солгал своему адвокату. И все это из-за вас.
  — Из-за меня?! — переспросил Клейн, совершенно ошеломленный.
  — Да. Помните статуэтку, которую вы подарили Синтии? Китайца верхом на муле?
  — Ну и?..
  — Синтия рассказала мне о заключенной в ней символике. Я постоянно думал об этом, пока не… Короче, мне казалось, что эта философия способна удовлетворить потребности души. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю. Наверное, потому, что вы — последний человек, которого я вижу. Способный понять то, что я пытаюсь выразить… несмотря на то, что я вас ненавижу!
  — У вас нет для этого никаких причин.
  — Увы, есть! Вы преуспели там, где я потерпел фиаско. Я считал, что Синтия любит меня, пока не понял, что она любит только вас.
  — Думаю, что вы ошибаетесь.
  — А я уверен в обратном!
  — Я слишком хорошо знаю Синтию.
  — Ах так? Вы в этом уверены? Сколько лет вы не видели ее?
  — Три года.
  — Вот видите! Вы посеяли семя, и во время вашего отсутствия оно проросло. У меня было время узнать Синтию, и я знаю, что говорю.
  Клейн ничего не ответил, и Гарольд, как бы не замечая этого, продолжал:
  — Хотите верьте, хотите нет, но я очень симпатизировал Фарнсворсу, так как это был необыкновенный человек, умеющий понимать такие вещи, которые ускользают от большинства смертных. В тот день, когда его убили, я был у него. Он был чем-то озабочен. Я видел, что он хотел поделиться со мной своими мыслями, но не решался на это. Я спросил его, в чем дело, может быть, речь идет о деньгах, которые ему доверила Синтия и которые он, возможно, потерял в одной из спекуляций. Он ответил, что дело не в этом, просто он находится в отчаянном положении, почти безвыходном. Больше я ничего не смог от него добиться, но я видел, что он почти на грани и может решиться на самоубийство.
  — И что же вы предприняли? — спросил Клейн.
  — Я сказал ему, что ненадолго отлучусь, и попросил подождать меня. Я помчался к Синтии за статуэткой китайца на муле. Я хотел объяснить ее смысл Горацию, так как эта философия в свое время помогла мне, когда я мучился сомнениями и был близок к отчаянию.
  Гарольд некоторое время молчал, затем тяжело вздохнул и продолжал:
  — Ирония судьбы, — сказал он. — В некотором роде я хотел вернуть жизнь Фарнсворсу, а в результате сам обречен на смерть.
  — Вы еще не на виселице, — заметил Клейн. Гарольд оставил его замечание без ответа.
  — Я не боюсь смерти… Конечно, мне хочется жить, но смерти я не боюсь. В конце концов, как иначе можно узнать, что такое смерть?
  — Изучая жизнь… Но вы остановились на том, что хотели показать статуэтку Фарнсворсу, чтобы примирить его с жизнью. Вам это удалось?
  — Нет, я пришел слишком поздно. Я позвонил в дверь, но никто мне не открыл. Учитывая, в каком душевном состоянии я оставил Горация, я предположил недоброе. Тогда я обошел дом и вышел к черному ходу. Дверь была открыта. Я вошел в квартиру и позвал Фарнсворса. Ответа не было. Я пересек кухню и вошел в его кабинет… где обнаружил его… мертвым. Он сидел в кресле, опустив голову на стол. От его головы стекала на стол струйка крови, а со стола на паркет… В первый момент я решил, что он покончил с собой. Я подбежал к нему, схватил его за плечи, чтобы приподнять, но он выскользнул из моих рук и упал на пол, перевернув вращающееся кресло на одной ножке, на котором только что сидел. Разумеется, я тотчас же подумал о том, что надо позвонить в полицию. Однако прежде чем это сделать, я сам решил найти револьвер, из которого он убил себя, но я его не обнаружил. Тогда я понял, что это означает… и в какую я влип историю. Мне оставалось только скорее бежать оттуда. Я схватил статуэтку и выбежал. Конечно, я поступил глупо, но ведь все было против меня: меня видели соседи, да и мои брюки были перепачканы кровью. Я подумал в тот момент, что и на статуэтке может быть кровь, но, когда я возвращал ее Синтии, я уже ни в чем не отдавал себе отчета.
  — Кто, по-вашему, мог убить Фарнсворса?
  — Не знаю. Если бы я это знал, я бы сказал своему адвокату.
  — У него были враги?
  — Не знаю. Он был славный малый.
  — Когда вы вошли в кухню, вернувшись в квартиру, вы заметили кипящий чайник на электроплите?
  Гарольд на секунду задумался.
  — На суде об этом тоже шла речь, это я помню. Но когда я вошел на кухню, чайник на плите не кипел.
  — Но вы уверены в том, что он стоял на плите?
  — Да. Я знаю, что в духовом шкафу лежали часы, но я их не видел, так как не заглядывал в него. Я просто пересек кухню. Потом я задавал себе вопрос, зачем Фарнсворсу понадобилось кипятить воду? Набирая в чайник воды, он, видимо, намочил часы. Единственное объяснение, которое я нашел: ему понадобился пар, чтобы отклеить марку или распечатать конверт.
  — И что, по вашему мнению, могло быть в этом конверте?
  — Понятия не имею, — сухо ответил Гарольд. Через некоторое время, нарушив молчание, Клейн прямо спросил:
  — А что, собственно, произошло на складе?
  — Почему я вам должен отвечать?
  — Значит, есть причина не делать этого?
  — Да.
  — И что это за причина?
  — Я не могу предать человека, оказавшего мне помощь.
  — Ну и не говорите мне ничего об этом человеке, скажите только, что произошло.
  — Я спрятался на складе, где имел все основания чувствовать себя в безопасности, так как… Короче, меня в этом убедили. И вот неожиданно я слышу шум останавливающегося перед домом автомобиля, а через несколько минут поворот ключа в замке. Я сразу бросился к окну, и в тот момент, когда я выпрыгнул, на складе зажегся свет. Я заглянул в окно и увидел в дверях кабинета Глостера. Мне кажется, он заметил и узнал меня, но я в этом не уверен.
  — Он подошел к телефону?
  — Не знаю. Я сразу отскочил от окна и побежал.
  — В котором часу это было?
  — В начале одиннадцатого… Минут десять одиннадцатого…
  — И вы прямо направились в бистро?
  — Да.
  — Кому вы звонили оттуда?
  — Этого я не могу вам сказать.
  — Потом за вами подъехала машина?
  — Да.
  — Кто это был?
  — Не могу сказать.
  — Полиция уже знает это.
  — Тогда спросите у полиции. Я не могу вам этого сказать.
  — Вы не хотите.
  — Пусть будет так.
  — Глостер принимал участие в организации вашего побега?
  — Не говорите глупостей.
  — А Билл Хендрам?
  — Оставьте Билла в покое, Клейн, он здесь ни при чем!
  — У вас на складе был запас консервов, — продолжал Клейн. — Кто купил их вам? Тот же человек, который предложил вам скрываться на складе?
  — А вы как думаете? — ответил Гарольд вопросом на вопрос.
  — Я толком не знаю… Я пытаюсь…
  — Можете продолжать в том же духе.
  Клейн открыл рот, чтобы ответить, но в этот момент в коридоре послышались шаги, которые стихли перед дверью. Щелкнул замок, и в дверь просунулась голова охранника.
  — Кто из вас Клейн? — спросил он.
  — Это я! — сказал Терри, сделав шаг вперед.
  — Выходите! — сказал охранник.
  — Я не сомневался в том, что вас выпустят, — сказал Гарольд. — Вам повезло.
  Клейн протянул ему руку.
  — Может быть, меня переводят в другое место, но в любом случае желаю удачи!
  Рука Эдварда Гарольда была влажной.
  — Когда выйдете на Божий свет, Клейн, передайте ему от меня привет.
  Сказав это, Гарольд отвернулся и уставился в какую-то точку на стене.
  Глава 18
  — В чем дело? — спросил Клейн охранника, следуя за ним по длинному коридору.
  — Вы свободны.
  — То есть?
  — Благодарите молодую китаянку и адвоката. Надо отдать справедливость китайцам: когда они берут адвокатов, то выбирают самых лучших. На своем веку я не припомню случая, чтобы у китайцев были плохие адвокаты. Для вас они наняли самого Карла Марселя.
  — Никогда не слышал о нем.
  — Где же вы были последние годы?
  — На Востоке.
  — Тогда понятно… Сюда, пожалуйста.
  Охранник открыл дверь и впустил Клейна в кабинет, где Чу Ки и Соу Ха сидели в обществе высокого человека с серебристыми висками и волевым лицом.
  Чу Ки улыбнулся Клейну, и незнакомец тотчас же встал, чтобы пожать ему руку.
  — Карл Марсель, — представился он. — Я защищал ваши интересы. Я сразу потребовал хабеас корпус, и они предпочли вас выпустить, вместо того чтобы предъявить вам обвинение.
  — А как обстоит дело с Соу Ха?
  — Ее освободили час назад. Скажу прямо, что ваше дело оказалось много серьезнее. Они никак не хотели с вами расставаться.
  Открылась дверь, и в комнату вошел сияющий инспектор Мэллоу.
  Значит, вы покидаете нас, мистер Клейн? Прекрасно, прекрасно… Я очень сожалею, что нам пришлось задержать вас, но у нас не было другого выхода. Теперь над вами взял опеку метр Марсель, и он сумеет позаботиться о вас.
  — Вы задержали мистера Клейна, не предъявив ему никакого формального обвинения, — вмешался адвокат. — Следовательно, вы не имели никакого права сажать его в одну камеру с осужденным.
  — О метр, — развел руками Мэллоу, — вы знаете, что у нас сейчас нет свободных мест, их нет даже в лучших отелях города! Но теперь все утряслось, и мы не задержим надолго вашего клиента в нашем «отеле».
  — Вы просто не имеете на это права без хабеас корпус.
  Несколько минут спустя Карл Марсель прощался со своими клиентами перед роскошным лимузином Чу Ки.
  — А вы не едете с нами? — спросил Клейн адвоката.
  — Нет, я приехал на своей машине. Если я вам понадоблюсь, мистер Клейн, позвоните мне. Вот моя визитная карточка, здесь телефон конторы и домашний. Можете звонить в любое время дня и ночи. Только прошу вас никому не передавать мой частный номер телефона. Я даю его только избранным клиентам.
  — А что касается вашего гонорара, метр? — поинтересовался Терри.
  — Все улажено, — ответил Чу Ки по-китайски. Метр Марсель ответил более определенно:
  — Вы мне ничего не должны. Соу Ха добавила:
  — Отец нанял метра Марселя на год, предвидя дела подобного рода.
  Сидевшая за рулем Соу Ха включила зажигание, и машина тронулась. Влившись в густой поток автомобилей, лимузин взял направление на Сан-Франциско. Терри погрузился в свои мысли, думая о человеке, оставшемся в камере и готовившемся к самому худшему.
  Голос Соу Ха оторвал его от печальных размышлений:
  — Я оказалась недостойна вас, Терри, и не сумела дать отпор этому полисмену.
  — Этот полисмен — стреляный воробей, Соу Ха, его трудно провести. Что он хотел от вас?
  — Я не поняла, когда он что-то заподозрил, возможно, с самого начала. Он повез меня по направлению к Чайнатауну. Я попросила его остановиться в одном месте, и когда я уже собиралась выйти из машины, он неожиданно попросил мой сверток. Я была против, но это только увеличило бы его подозрения, поэтому я с притворной легкостью отдала его ему, сказав, что он может его ощупать. «Здесь грязное белье. Я стирать белье». Но он не поверил мне на слово и стал его разворачивать.
  — Вы были очень напуганы?
  — Нет. Только они не разрешили мне говорить по-китайски по телефону.
  — Они все же разрешили вам позвонить отцу?
  — Я думаю, что они бы разрешили, но я не осмелилась говорить по-английски в их присутствии из-за художницы. Полисмен сообразил, что она вышла с моим отцом.
  — Как же ваш отец узнал, где вы находитесь?
  — Когда он увидел, что я не вернулась, он связался со своим адвокатом.
  Чу Ки сидел неподвижно, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой. Его лицо светилось доброй улыбкой, но было непонятно, доходил ли до него смысл разговора.
  — А где сейчас Синтия Рентон? — спросил Клейн.
  — Она в безопасности, и мы предупредили также ее сестру.
  Клейн удобно откинулся на сиденье автомобиля, и Чу Ки сказал спокойно, словно обращал их внимание на мелькавший за окнами пейзаж:
  — За нами следует машина.
  — Неужели вы думаете, что я этого не заметила? — живо спросила Соу Ха.
  Чу Ки сказал по-китайски:
  — Тщеславие — это водопад, стремящийся возвыситься над течением, питающим его.
  Соу Ха смущенно извинилась:
  — Простите меня, отец. Слова сами слетели с моего языка. Я только хотела, чтобы вы не считали меня недостойной вас.
  Видя, что Соу Ха направляется прямо в Чайнатаун, не пытаясь сбить со следа «хвост», Клейн спросил:
  — Вы не хотите уйти от преследователей?
  — Если бы я попыталась это сделать, они бы решили, что нам есть что скрывать, мы же продемонстрируем нашу невиновность, — ответила девушка смеясь.
  — Но нам не следует приводить их в то место, где скрывается Синтия.
  — Само собой разумеется, — сказала Соу Ха с оттенком легкого раздражения. — Я признаю, что сделала сегодня много промахов, но немного здравомыслия у меня все же осталось.
  Чу Ки поднял брови, но затем снова погрузился в спокойное созерцание улицы.
  — Мы поедем к жене Рикардо Таонона, — объяснила Соу Ха, стараясь сгладить впечатление, произведенное ее репликой.
  — Вам известно, где она находится? — удивился Клейн. — Полиции так и не удалось ее найти.
  — Она совершила ошибку, приехав в Чайнатаун, — заметила Соу Ха.
  — Почему это была ошибка?
  — Потому что моему отцу известно все, что происходит в Чайнатауне, — с гордостью сказала девушка.
  — Даже истина должна быть скромной, — обронил Чу Ки.
  — И что же привело ее в Чайнатаун? — продолжал расспрашивать Терри.
  — Она скрывается здесь.
  — От полиции?
  — От полиции и прочих лиц.
  — Каких прочих?
  — Это мы и должны выяснить.
  Они ехали по Чайнатауну. Через некоторое время Соу Ха повернула направо и остановила машину.
  Преследующая их машина остановилась в начале улицы, и из нее вышли двое мужчин, всем своим видом напоминающее безобидных и любознательных туристов.
  Соу Ха не удостоила их вниманием и проследовала в маленькую китайскую лавчонку.
  При ее появлении сидевший за прилавком человек поднял глаза, затем снова уставился в книгу, в которой чертил китайские иероглифы при помощи кисточки из верблюжьей шерсти, зажатой перпендикулярно между большим и указательным пальцами.
  В глубине лавки находилась дверь в виде арки, зашторенная выгоревшим зеленым занавесом. Соу Ха раздвинула шторы и в сопровождении отца и Клейна прошла в комнату, где играли в домино около дюжины китайцев, не проявивших к ним ни малейшего интереса. Они прошли через комнату в узкий коридор, выходивший в другую комнату, напоминающую кладовую, с той лишь разницей, что в ней не было ни пыли, ни паутины.
  Соу Ха нажала на скрытую пружину, и деревянное панно сдвинулось в сторону. Когда трое посетителей прошли в образовавшееся отверстие, панно закрылось за ними. Они оказались в полной темноте. Неожиданно в руке Соу Ха появился маленький электрический фонарик, которым она осветила ступеньки ведущей вниз лестницы. Клейн догадался, что это был подземный ход. Они прошли еще около ста метров, поднялись по ступеням и уткнулись в толстую стену. Соу Ха живо отыскала в ней потайную дверь. Они снова оказались в узком коридоре, выведшем их к магазинчику, где продавались китайские лечебные травы.
  Войдя в лавку, Соу Ха вопросительно посмотрела на своего отца. Чу Ки пересек лавку и открыл дверь, ведущую в еще один коридор.
  — В конце этого коридора, — сказал он по-китайски, — находится отель с вывеской «Зеленый Дракон». Там сдают комнаты людям, не желающим записывать в регистрационную книгу свои настоящие имена. Женщина, которую вы ищете, снимает комнату двадцать три. Я покажу вам…
  В холле отеля служащий просматривал колонки китайского календаря. Он приветствовал Чу Ки едва уловимым кивком головы и снова погрузился в чтение.
  По коридору навстречу им шла вульгарно одетая женщина, из одной комнаты доносился раскатистый мужской хохот, но Чу Ки не обращал на это никакого внимания. Дойдя до конца коридора, он остановился перед дверью и постучал. Ответа не было.
  Чу Ки снова постучал, затем повернул ручку двери. Дверь была заперта.
  — Что вы хотите? — донесся из глубины комнаты женский голос.
  Чу Ки сделал знак дочери, и она вежлив» ответила:
  — Мне бы хотелось с вами поговорить.
  С трудом ворочая языком, женщина грубо выкрикнула:
  — Я накачалась и ни с кем не желаю говорить. Убирайтесь!
  — Я по поводу регистрационной книги, — настаивала Соу Ха, подчеркивая китайский акцент. — Я не могу разобрать имя, оно написано нечетко, и у нас могут возникнуть проблемы с полицией.
  — Браун, понятно?
  — Но вы должны написать имя собственной рукой, иначе у нас будут неприятности.
  — У вас журнал с собой?
  — Да.
  За дверью послышались шаги, затем щелкнул замок и дверь приоткрылась. Клейн тотчас просунул в образовавшуюся щель ногу.
  — В чем дело? Что это значит? — спросила женщина.
  Клейн отодвинул ее в сторону и вошел в комнату в сопровождении Чу Ки и Соу Ха.
  Посередине комнаты стояла женщина, босая, в одной комбинации. Ее белокурые волосы были растрепаны, к нижней губе прилипла сигарета.
  На комоде перед мутным зеркалом стояла наполовину опорожненная бутылка джина, на полу, возле комода, — еще одна пустая бутылка.
  — Видите ли, — объяснила женщина, — время от времени мне нравится побыть наедине с джином, но это не устраивает моего мужа… Но я уплатила за номер… Когда я прикончу эту бутыль и хорошо посплю, я вернусь к посуде и глажке… Так что вам нужно?
  Клейн обратил внимание на то, что запах джина был свежим. Обычно закоренелые пьяницы пахнут иначе.
  — Весьма сожалею, миссис Таонон, — сказал он, — но вы напрасно разыгрываете перед нами эту комедию.
  Во взгляде блондинки вспыхнула тревога. — Не стоит изображать из себя пьянчужку, давайте лучше перейдем сразу к серьезным вещам.
  Она смерила Клейна недоверчивым взглядом, затем перевела хитрый и оценивающий взгляд на Чу Ки и Соу Ха.
  Внезапно она повернулась, подошла к стенному шкафу, достала из него свое платье, надела его, открыла ящик комода, взяла чулки и туфли из крокодиловой кожи. Несколько взмахов щеткой по волосам окончательно превратили жалкую пьянчужку в элегантную и опасную женщину.
  — Садитесь, пожалуйста, — предложила она. — Единственное, что я гарантирую, — это то, что здесь нет клопов, а в остальном… Джентльмены на кровать, а леди в кресло… Стул поломан… Так что вы хотели?
  — От кого вы скрываетесь?
  — Может быть, от людей, задающих много вопросов.
  — Почему вы от них скрываетесь?
  — Потому что я устала отвечать на их вопросы.
  — Какие это вопросы?
  — Например, ваши. Вы даже не представились и не объяснили мне, по какому праву позволяете себе допрашивать меня.
  Несмотря на вызывающий тон, она была внутренне спокойна и уверена в себе.
  — Меня зовут Терри Клейн, и я знаю вашего мужа.
  — Так это вы Терри Клейн?
  — Да.
  — А кто эти люди?
  — Мои друзья.
  — А почему я должна отвечать на ваши вопросы?
  — Потому что я вам их задаю и потому что у вас нет выбора. Если вы откажетесь отвечать мне, я буду вынужден пригласить сюда инспектора Мэллоу, и вам придется отвечать на его вопросы.
  Объяснение оказалось убедительным.
  — Хорошо… Я вас слушаю.
  — Итак, почему вы скрываетесь?
  — Потому что боюсь.
  — Чего?
  — Много чего.
  — А кого?
  — Может быть, моего мужа.
  — Чем же вы вызвали его гнев, что теперь боитесь его?
  — Ничем.
  — Где он сейчас?
  — Вам лучше знать.
  — Где вы были прошлой ночью?
  — Я искала одного человека.
  — Кого? Мужа?
  — Пусть будет так…
  — И где вы его искали?
  — О, там и сям…
  Клейн вздохнул.
  — Так мы далеко не уйдем. Придется сдать вас полиции.
  Во взгляде женщины снова появилась тревога.
  — Скажите мне конкретно, что вы хотите узнать, и я вам отвечу.
  — Вы знаете Эдварда Гарольда?
  Она секунду колебалась, прежде чем ответить:
  — Да, знаю.
  — Вчера вечером вы ездили за ним. Вас отправил туда муж?
  — Почему вы решили, что вчера вечером я ездила за ним?
  — Вас видела хозяйка бара.
  — Занятно!
  — Вы скрываетесь от мужа или от полиции?
  Она посмотрела Клейну прямо в глаза.
  — Хорошо. Если вы хотите все знать, то вот факты. Эдвард Гарольд мне безразличен, но он друг моего мужа. Мы были очень огорчены его арестом, и я лично очень обрадовалась, когда он бежал. — Миссис Таонон пожала плечами и продолжала: — Но в другом вопросе мы с мужем не очень… Речь идет о компаньоне мужа… он влюблен в меня и хочет объясниться с Рикардо… Что касается меня, то я здесь совершенно ни при чем, я не давала ему никакого повода. Рикардо бывает временами страшно ревнив, и я не знаю, что он мог сделать. Я знаю только, что он исчез. Я тоже решила исчезнуть на время и подождать развития событий. Я боюсь…
  — Кто этот компаньон? Невис?
  — Что за мысль!
  — Значит, Глостер?
  — Нетрудно догадаться.
  — Ваш муж, — продолжал Клейн, — застраховал свою жизнь на очень крупную сумму. В случае его смерти вы получаете по страховке. Так вот, он умер.
  При этих словах миссис Таонон съежилась:
  — Рикардо мертв?
  — Вы этого не знали?
  — Если вы это знаете, то вы должны в таком случае знать, почему мы скрывались.
  — У вас был один мотив?
  — Да. Он мне позвонил и сказал, чтобы я исчезла.
  — Потому что он убил Глостера?
  Она ответила вопросом на его вопрос:
  — Вы уверены, что Рикардо мертв?
  — Мне дал это понять инспектор Мэллоу, но я не знаю никаких подробностей.
  — Когда он умер?
  — Не знаю.
  Она несколько минут молча смотрела на Терри, затем неожиданно сказала:
  — Это меняет дело. Идемте отсюда.
  — Куда?
  — Домой.
  — Вас не очень удручает известие о смерти мужа, — заметил Клейн.
  — Мне показалось, что вы умный человек, — сказала она пренебрежительным тоном. — Вам хорошо известно, что слезы еще никого не оживили. Как раз рыдающие и вопящие женщины чаще всего и разыгрывают комедию. Я знаю, что я чувствую, а это главное.
  — В глазах полиции смерть вашего мужа была вам выгодна.
  — Вы хотите сказать, что я его убила? Клейн выдержал ее взгляд.
  — Они не исключают эту возможность.
  Миссис Таонон достала из шкафа шляпу, надела ее, стоя перед мутным зеркалом, и сказала:
  — Идемте.
  — Прежде чем… — начал Клейн. Но она перебила его:
  — Едем в полицию и покончим с этим! Надеюсь, вы не блефуете, мистер Клейн?
  Чу Ки молча открыл дверь, и Клейн отошел в сторону, чтобы пропустить миссис Таонон.
  Она решительным шагом направилась в другой конец коридора. Она больше ничем не напоминала опустившуюся женщину, в одиночестве напивающуюся в номере сомнительного китайского отеля. Теперь это была уверенная в себе элегантная женщина, не нуждающаяся в советах других, чтобы решить проблему существования.
  — Я считаю, что лучше сначала позвонить и предупредить инспектора Мэллоу, — сказал Клейн.
  — Звоните хоть черту! — бросила миссис Таонон. — Что касается меня, я еду домой. Однако если вы не позвоните в полицию, то мне придется это сделать самой.
  Глава 19
  Восьмикомнатная квартира, которую занимала чета Таонон, была украшена многочисленными статуэтками из нефрита и слоновой кости, некоторые из них составили бы гордость любого музея.
  В привычной обстановке самоуверенность Дафны Таонон приобрела оттенок снисходительности, что произвело некоторое впечатление даже на ко всему привыкшего инспектора Мэллоу.
  Миссис Таонон сказала, обращаясь к полицейскому:
  — Мистер Клейн сообщил мне, что вы разыскивали меня, чтобы допросить.
  — Так точно.
  — Он сам пришел ко мне в сопровождении одного китайца и, как мне показалось, его дочери, чтобы задать мне несколько вопросов.
  — Любопытно, — заметил Мэллоу. — Как он узнал, где вы находитесь?
  — Не знаю.
  Мэллоу вопросительно посмотрел на Клейна.
  — Простая дедукция, — ответил тот.
  — Очень, очень интересно, — сказал Мэллоу. — Мы еще вернемся к этому, но сейчас меня больше интересует миссис Таонон. Скажите, мадам, мистер Клейн случайно не обмолвился вам, по какому поводу мне бы хотелось вас допросить?
  — Да. В связи со смертью моего мужа.
  — Любопытно… весьма… А откуда мистеру Клейну известно о смерти вашего мужа?
  — Не знаю. Из его слов я поняла, что моего мужа убили.
  — Ах так. Дедуктивные рассуждения завели мистера Клейна дальше, чем я мог бы предположить. Видите ли, мадам, мистер Клейн сам оказался в числе подозреваемых… и совсем недавно мы позволили ему вернуться к его занятиям. Мы думали, что он нам все сказал, но мы ошиблись. Оказывается, ему было известно, что ваш муж убит… и где найти вас, чтобы сообщить вам эту новость.
  — Но это правда?
  — Что именно?
  — Что мой муж убит?
  — Не знаю, что и сказать, мадам. Когда вы его видели в последний раз?
  — Сегодня ночью.
  — Вы могли бы указать время?
  — Около десяти часов. В это время ему позвонили.
  — И вы знаете кто?
  — Нет.
  — Что последовало за этим?
  — После телефонного разговора мой муж казался очень возбужденным и одновременно встревоженным. Он натянул брюки, надел шляпу и вышел.
  — И не вернулся?
  — Насколько мне известно, нет.
  — Но вы ведь тоже выходили ночью?
  — Да…
  — Где вы были?
  — Вскоре после ухода мужа мне позвонил один из его друзей. Ему необходимо было встретиться с Рикардо, и он попросил меня отвезти его в то место, где, как я полагала, находился мой муж. Вот почему я выходила ночью из дома.
  — Ваш муж действительно был в предполагаемом вами месте?
  — Нет.
  — Кто этот друг вашего мужа?
  — Я предпочитаю не отвечать на этот вопрос.
  — Может быть, это был ваш друг, а не его?
  — Я вам уже сказала, что это был друг моего мужа. Я его, разумеется, тоже знала.
  — Сколько времени вы отсутствовали?
  — Расставшись с другом, я не сразу вернулась домой. У меня были еще кое-какие дела.
  — А именно?
  Вместо ответа миссис Таонон отрицательно покачала головой.
  — В котором часу вы вернулись?
  — Около восьми часов утра.
  — Вы оставили машину в гараже и почти сразу же снова уехали?
  — Да. — Куда?
  — Туда, где этот господин нашел меня, — сказала Дафна, сделав жест в сторону Клейна.
  — То есть? — спросил Мэллоу.
  — В китайский третьеразрядный отель, где я зарегистрировалась под именем Браун, пытаясь выдать себя за одну из тех женщин, которые посещают подобные заведения.
  — Зачем?
  — Потому что я боялась.
  — Чего?
  — Я не могу этого сказать.
  — Вы ведь не боялись перед этим вернуться домой и обнаружить, что вашего мужа нет дома?
  — Э-э… нет!
  — Что же вас напугало впоследствии, миссис Таонон?
  — Это мое личное дело.
  — Почему же вы вернулись сразу после того, как мистер Клейн сообщил вам о смерти мужа?
  — Вы можете представить вещи и таким образом, как угодно…
  В этот момент раздался телефонный звонок, и миссис Таонон подошла к аппарату.
  — Это вас, инспектор, — обратилась она к Мэллоу. Полицейский наигранно вздохнул и взял протянутую ему трубку.
  — Алло? Инспектор Мэллоу слушает… — С минуту он молча слушал, затем спросил: — Где вы? — Выслушав ответ, он сказал: — Хорошо, я буду здесь. Можете привозить его. До скорого. — Повесив трубку, Мэллоу вернулся на середину комнаты со словами: — Как вам кажется, миссис Таонон, каким образом Клейн сумел разыскать вас?
  — Понятия не имею. Я его даже не знала. Если память мне не изменяет, мы с ним никогда раньше не встречались.
  — Ох уж этот Клейн со своими китайцами! — воскликнул Мэллоу, покачивая головой. Сделав короткую паузу он добавил: — Мне звонили из главной конторы. Они нашли вашего мужа.
  — Его труп?
  — Я сказал: вашего мужа. Он тоже скрывался.
  — Где же?
  — В Сан-Хосе, в одном мотеле. Мы разыскивали Эдварда Гарольда по всем мотелям. Мы полагали, что его отвез туда ваш муж, и поэтому дали всем описание его внешности. Но Гарольда в мотель привез другой человек.
  — Вот как? — удивилась Дафна. — И вы говорите, что мой муж жив?
  — Живее трудно представить.
  — Куда вы клоните? — спросила она, неожиданно повернувшись к Клейну.
  Клейн не проронил ни слова.
  — Нет, — невозмутимо продолжал инспектор Мэллоу, — ваш муж не отвозил Гарольда в мотель, его отвезли туда вы.
  Она снова повернулась к полицейскому, но теперь походила больше на загнанного зверя, решившего защищаться до конца.
  — Теперь скажите мне, — продолжал Мэллоу, — почему вы укрывали Гарольда и почему ваш муж тоже отправился в направлении Сан-Хосе, опередив вас минут на тридцать — сорок? Может быть, вы задержались для того, чтобы убить Глостера?
  — Что за вздор!
  — Вы не знаете случайно, как попали на склад, где скрывался Гарольд, все эти консервные припасы?
  — Не знаю.
  Мэллоу поморщился.
  — А вот ваш бакалейщик это прекрасно знает… если, конечно, ему верить.
  Лицо миссис Таонон вспыхнуло и залилось краской, а затем вдруг побледнело. Она открыла рот, но ничего не смогла произнести.
  — Таким образом, — монотонно продолжал инспектор Мэллоу, — если вы нам не представите убедительных объяснений, нам придется арестовать вас и предъявить вам обвинение в убийстве, миссис Таонон.
  — Прекрасно, — сказала Дафна, широко улыбаясь, — можете выдвинуть против меня обвинение в убийстве… и мы посмотрим, что из этого выйдет!
  Глава 20
  Двое полисменов ввели Рикардо Таонона. Он на мгновение застыл в дверях, пытаясь оценить ситуацию. Было очевидно, что он не ожидал застать у себя в доме полицию, допрашивающую его жену, а тем более Терри Клейна, Чу Ки и Соу Ха, которые только что подъехали по просьбе Мэллоу.
  Поджарый, смуглый, с выдающимися скулами и немного раскосыми глазами, Таонон отреагировал на все происходящее чисто по-японски, а именно широкой улыбкой. Ходили слухи, что его мать-японка познакомилась с его отцом, пленительным итальянцем, в Шанхае, на улице Дикой Курицы.
  Дафна Таонон сразу задала тон.
  — Дорогой! воскликнула она, устремляясь к мужу.
  Таонон сжал ее в объятиях. Дафна что-то быстро шепнула ему на ухо и, отстранившись от мужа, сказала:
  — Знал бы ты, дорогой, что они мне тут наговорили! Что ты умер! А Клейн даже утверждал, что это я убила тебя, чтобы получить по страховке!
  Глаза Таонона вспыхнули гневом, но в следующую секунду он запрокинул голову и расхохотался.
  Вот так история! Клейна скоро окончательно погубит его удивительная способность к «концентрации».
  — Мистер Таонон, — обратился к нему Мэллоу, — мне необходимо допросить вас. Присядьте, пожалуйста, и расскажите мне, где вы были.
  — Я совершал небольшое путешествие…
  — …за пределы Сан-Хосе, где вы схоронились в одном мотеле под вымышленным именем.
  — Я сейчас все объясню. Видите ли, я подвержен нервной депрессии. Когда на меня это находит, я удаляюсь от людей. Чтобы никого не видеть и не думать о делах.
  — Короче, на вас это нашло после звонка Глостера, не так ли?
  — Не вижу связи, — с достоинством ответил Таонон. — С тем же успехом вы можете сказать: после того, как вы открыли дверь в ванную комнату…
  — Но вы ведь разговаривали с Глостером?
  Таонон молчал.
  — Отвечайте искренно, Таонон, нам ведь и так все известно.
  — Да, звонил Глостер.
  — И он сказал вам, что находится на складе?
  — Да.
  — И вы поехали туда, чтобы встретиться с ним?
  — Да.
  — В котором часу?
  — Точно не помню, но, по-моему, я приехал туда около половины одиннадцатого.
  — И Глостер был там?
  — Да.
  — Вы беседовали с ним? — Недолго.
  — Почему же?
  — Потому что нам не о чем было особенно говорить.
  — Зачем Глостер вызвал вас туда?
  — Он отправился на склад по каким-то своим делам и обнаружил, что там кто-то живет. Когда он вошел, какой-то мужчина выпрыгнул в окно, и Глостер решил, что это был Эдвард Гарольд. Он позвонил Невису, но того не было дома, тогда он позвонил мне. Я предложил позвонить в полицию, но он ответил, что сделает это после того, как поговорит с Невисом.
  — А дальше?
  — Я дал ему телефон, по которому он мог связаться с Невисом.
  — Что было потом?
  — После этого я уехал, сказав ему, что пусть он поступает как знает, а я умываю руки. Мои нервы были взвинчены, и я заехал в бар, чтобы снять напряжение глотком бренди. Выйдя из бара, я сел в машину и долго ехал наугад, пока не заметил вывеску мотеля, предлагающую свободные бунгало.
  — Понятно, — сухо сказал Мэллоу. — Вы ехали наугад и случайно остановились у этого мотеля, сняли бунгало под чужим именем… Совсем как Эдвард Гарольд в пяти километрах от вас. И вы, разумеется, не знали, что его привезла туда ваша дражайшая супруга?
  — Что за небылицы?
  — Бакалейщик показал, что запасы продовольствия для Эдварда Гарольда были куплены миссис Таонон.
  — Неужели? — воскликнул Таонон, повернувшись к жене.
  И прежде чем кто-нибудь смог воспрепятствовать ему, он с размаху ударил ее в подбородок.
  Инспектор Мэллоу на секунду растерялся. Дафна рухнула на пол, полицейский схватил Таонона за рукав сорочки и начал его трясти. Затем он ударил Таонона по лицу.
  — Ну, давайте! Окажите мне сопротивление! Пните меня ногой! Дайте мне повод расквасить вашу рожу! — ревел он.
  Таонон нервно рассмеялся, держась рукой за покрасневшую щеку.
  — Нашли простачка!
  Мэллоу повернулся к двум полисменам, сопровождавшим Таонона:
  — Отвезите их всех в контору! Я скоро буду.
  — Вы снова арестовываете меня? — спросил Клейн.
  — Упаси Господи! Как можно упрятать за решетку такую гончую! Без вас я останусь без дичи. Как вы узнали, где находится миссис Таонон?
  — Простая дедукция.
  — Ну что же, продолжайте в том же духе! — иронично сказал Мэллоу. — Я не удивлюсь, если в ближайшее время вы нападете на след Синтии Рентон. У меня есть предчувствие, что вы выведете нас на нее, как только мы ослабим веревку на вашей шее. Давайте, мистер Клейн, алле!
  Терри с улыбкой поклонился:
  — До свидания, инспектор.
  — До свидания, мистер Клейн. И постарайтесь немного вздремнуть… Что касается вас, моя прекрасная леди, — продолжал Мэллоу, обращаясь к Соу Ха, — не мойте больше полов в чужих квартирах.
  — Хорошо, — быстро согласилась Соу Ха.
  — Однако если вам действительно нравится работать горничной, то я могу вам посодействовать, — добавил Мэллоу с лукавой улыбкой.
  — Спасибо, инспектор. Я буду иметь это в виду, — ответила китаянка.
  Глава 21
  — О Филин! — воскликнула Синтия Рентон, устремляясь навстречу Терри Клейну. — Как я рада тебя видеть! Рассказывай скорее, что произошло…
  — Много всего, — ответил Клейн. — Сначала исчезли Рикардо и Дафна Таонон, потом их нашли. Я был в тюрьме и видел Эдварда Гарольда.
  — Как он, Филин? Как он там?
  — Он подавлен. Ко мне не испытывает никакой симпатии. Если бы Чу Ки не вмешался, я бы еще…
  Клейн оборвал фразу, так как в этот момент заметил, что Чу Ки и Соу Ха незаметно удалились.
  — Они, наверное, решили, что мы хотим остаться вдвоем, — сказал он.
  — А разве это не так? — спросила Синтия.
  — Не сейчас, Синтия. У меня еще много дел, и довольно рискованных.
  — Я с тобой, Терри.
  — Мне будет приятнее, если ты останешься здесь.
  Синтия рассмеялась:
  — Ты плохо меня знаешь! Из-за меня ты влип в эту историю, и теперь я помогу тебе выпутаться из нее. Если потребуется, я отправлюсь в полицию и отвечу за все свои поступки. Я обратилась к тебе за помощью, но я не хочу злоупотреблять… Филин, позволь мне поехать с тобой! — Синтия умоляюще смотрела на Терри.
  — Ладно, — сказал он наконец. — Гарольду будет приятнее, если ты объяснишь ему все вместо меня.
  — Не смеши меня, Филин. Эд Гарольд всегда восхищался тобой. Я ему столько о тебе рассказывала…
  — Что он возненавидел меня, — закончил Терри. Девушка наморщила носик.
  — У него это пройдет! Когда мы едем, Филин?
  — Сейчас.
  — А куда?
  — На склад КИПИ, если только он не охраняется полицией и мы сможем проникнуть туда.
  — И что мы там будем делать?
  — Мы попытаемся понять, почему на бюваре были обнаружены отпечатки пальцев Джорджа Глостера, и тогда мы сможем поставить точку в этой истории.
  — А ты знаешь, как выйти отсюда? Мы шли по бесконечным коридорам, туннелям, лестницам…
  Вышитое Сияние! позвал Клейн, повысив голос.
  Почти в ту же секунду Соу Ха раздвинула шелковую портьеру ярко-красного цвета. На ней было китайское платье, и Клейн непроизвольно обратился к ней по-китайски:
  — Вышитое Сияние, я отправляюсь с миссией, которая может представлять некоторую опасность. Художница решила во что бы то ни стало сопровождать меня, так как бездействие тяготит ее. С одной стороны, это опрометчивый шаг, но, с другой стороны, поскольку я решил окончательно пролить свет на убийство, совершенное на складе, будет лучше, чтобы человек, которого она любит, считал, что обязан ей своей реабилитацией.
  — Человек, которого она любит? — переспросила Соу Ха, в то время как ее лицо оставалось непроницаемым.
  — Да.
  — Но человек, которого она любит, находится сейчас рядом с ней.
  Клейн покраснел.
  — Не говорите глупостей, Соу Ха. Она выйдет замуж за Эдварда Гарольда.
  — Вы хотите выйти отсюда незаметно? — спросила Соу Ха, чтобы переменить тему.
  — Да.
  — Идемте, я провожу вас.
  Соу Ха проводила их до двери из тикового дерева, обитой железом, покрытым сверху буковым деревом и лаком. Положив руку на защелку, она подняла к Терри бесстрастное лицо.
  — Я хочу вам напомнить, что в доме моего отца вы и ваши друзья всегда найдут надежное убежище. Мы всегда будем рады сделать для вас все, что будет в наших силах.
  — Дорогая Соу Ха! Я не знаю, как расплатиться с вами за то, что вы уже сделали для нас!
  Девушка слегка покраснела.
  — Никогда не говорите китайцу, что вы хотите расплатиться с ним, — сказала она и нажала на кнопку.
  В мрачном коридоре, в котором они оказались, выйдя через красивую дверь, неподвижно стоял китаец.
  — Проводите этих людей на улицу, — сказала ему Соу Ха, — и постарайтесь сделать так, чтобы их никто не заметил.
  Мужчина низко поклонился, и Клейн обернулся, чтобы пожать протянутую ему руку.
  — До свидания, Вышитое Сияние, и…
  Но он не закончил фразу, так как дверь захлопнулась перед его носом.
  Глава 22
  Стоя в сумерках у входа на склад КИПИ, Терри Клейн и Синтия Рентон следили за удаляющимся лимузином Чу Ки, на котором они приехали.
  — Филин, — прошептала Синтия, — мне страшно.
  — Ты хочешь уйти?
  — Конечно нет, даже за миллион долларов! Мне просто нравится щекотать себе нервы. Пошли!
  Дверь оказалась запертой на ключ, и они обогнули здание. Чтобы выйти к окну, через которое бежал Эдвард Гарольд. Фрамуга была приоткрыта на два или три сантиметра.
  — Какая удача! — шепнула Синтия.
  — Мне это кажется подозрительным, — сказал Терри. — Как бы здесь не оказалось засады. Я приподниму фрамугу, а ты, если услышишь какой-нибудь шорох поблизости, сразу же беги.
  Клейн натянул перчатки, чтобы не оставлять отпечатков, и поднял фрамугу. Вокруг все казалось спокойным.
  — Подожди здесь, Синтия, я сейчас…
  — Нет, Филин, я с тобой.
  Когда они оба проникли в помещение склада, Синтия спросила:
  — Что ты собираешься делать?
  — Я хочу отыскать документ, обнаруженный Глостером перед смертью.
  — Откуда тебе известно, что он что-то обнаружил?
  — Это всего лишь мое предположение, но вполне обоснованное. Глостер пришел сюда по делу. Кроме того, увидев здесь Гарольда, он мог проверить наличие некоторых бумаг. Его руки были испачканы пылью. Он что-то нашел и положил бумагу на стол. На бюваре были обнаружены отпечатки четырех пальцев его левой руки, словно он опирался на нее. Не было только отпечатка большого пальца. Мэллоу объясняет это тем, что большой палец не был испачкан пылью.
  — Но ты думаешь иначе?
  — Да. Я думаю, что Глостер нашел какую-то бумагу, свернутую в рулон, в пыльном месте. Он развернул рулон на столе, положив большой палец на край документа, и четыре других пальца на бювар. А теперь, пользуясь женской интуицией, подскажи мне, где больше всего собирается пыли?
  — Мне кажется, на верхней балке. Там ее не часто вытирают.
  Клейн подставил стул и, вытянувшись во весь рост, стал исследовать поверхность балки. Она действительно оказалась очень пыльной. На балке у третьей стены Терри нащупал бумажный рулон.
  — Кажется, это то, что нам нужно, Синтия! — воскликнул он.
  Через несколько секунд Клейн держал в испачканных руках бумажный рулон, перехваченный скотчем. Он отклеил скотч и развернул бумажные листы, исписанные аккуратным почерком.
  — Это почерк Фарнсворса! — воскликнула Синтия, склонив голову над документом. — И дата… Смотри, Филин, это тот день, когда его убили!
  Клейн кивнул и быстро пробежал текст глазами:
  «Мне не хочется больше жить, и, закончив эту исповедь, я окончательно смогу поставить точку.
  Синтия Рентон доверила мне свои деньги, которые я вложил в золотой прииск в Багио, на Филиппинах. Предварительно я навел о нем точные справки. И он показался мне многообещающим. Одновременно я вложил большую часть своего капитала в Восточную Компанию по импорту предметов искусства, в которой я был полноправным компаньоном вместе с Рикардо Таононом и Стейси Невисом. Мы пошли на рискованные операции и потеряли очень крупную сумму. Золотой прииск на Филиппинах оправдал мои ожидания, и я смог с большой выгодой перепродать свои акции. Рикардо Таонон сказал мне тогда, что никому не известно, что я вложил сюда чужие деньги, потому что вклад был сделан от моего имени. Я должен был передать часть этих денег компании, чтобы помочь ей выйти из затруднительного положения. Это было бы в некотором роде займом денег Синтии Рентон КИПИ.
  Рикардо Таонону удалось меня убедить, и я подписал бумаги, согласно которым КИПИ становилась инвестором в золотодобывающее предприятие. Не знаю, почему я пошел на это: либо Таонон загипнотизировал меня, либо я лишился рассудка… Как бы то ни было, благодаря этой сделке, потеря ста тысяч долларов превратилась в прибыль в размере полмиллиона долларов.
  Когда я напомнил Таонону о займе денег мисс Рентон, он мне ответил, что я подписал бумаги, согласно которым я вложил в добычу золота на счет компании собственный капитал.
  Я оказался загнанным в угол. Разумеется, Синтия Рентон получила бы назад доверенный мне капитал, но она лишилась бы большой прибыли, на которую имела право. Чтобы возместить эти потери, я сделал новую попытку и поместил пять тысяч долларов в нефтяное месторождение, казавшееся еще более многообещающим, чем золотоносная жила. Увы, я обманулся в своих ожиданиях. Сейчас Синтия Рентон потребовала от меня отчета, и у меня складывается впечатление, что ее жених Эдвард Гарольд, который только что был у меня, заподозрил что-то неладное.
  Чтобы искупить свою вину, мне остается только одно: честно во всем признаться. Синтия Рентон является законной владелицей всех моих акций в КИПИ, и мне остается только надеяться на ее прощение.
  Хочу добавить, что, в отличие от Таонона, мне не в чем упрекнуть других моих компаньонов. Моя жизнь застрахована на довольно крупную сумму, и поскольку у меня нет семьи, то я завещаю всю сумму этой страховки и все мое имущество Джорджу Глостеру, Стейси Невису и Рикардо Таонону как компаньонам Компании по импорту предметов искусства.
  Гораций Фарнсворс».
  — Он покончил с собой! — прошептала Синтия.
  — После того что мне рассказал Гарольд, я был почти уверен в этом, — сказал Клейн. — Чего недоставало, чтобы сделать заключение о самоубийстве? Этого письма на столе и револьвера в комнате. После того как Фарнсворс убил себя выстрелом из револьвера, кто-то проник в его кабинет, унес револьвер и спрятал это письмо. Поэтому полиция и приняла версию об убийстве.
  — Ты думаешь, что Рикардо Таонон…
  — Нет! — резко оборвал Клейн. — Что это?
  — Где?
  — Мне послышался шорох…
  Скрипнула дверь, и в ту же секунду вспыхнул свет, ослепляя Терри и Синтию. Навстречу им, широко улыбаясь, шел инспектор Мэллоу.
  — Так и есть, мистер Клейн! Вы опять обошли нас! Я уже говорил, что вам нет равных в выслеживании дичи… И мисс Синтия Рентон собственной персоной! А что это за документ, мистер Клейн, который вы читали с таким интересом?
  Терри молча протянул ему письмо. Пробежав текст письма глазами, полицейский спросил с подозрительным видом:
  — Надеюсь, что это не фальшивка, которую вы решили сюда подкинуть? Предупреждаю, мистер Клейн, что в ваших же интересах…
  — Вы можете подвергнуть его экспертизе. Что касается меня, то мне теперь все ясно. Глостер обнаружил нечто, что очень взволновало его и по поводу чего он хотел срочно встретиться со своими компаньонами. Он не смог дозвониться до Невиса, поскольку тот ушел играть в покер. Тогда он позвонил Таонону и попросил его немедленно приехать на склад.
  — Почему на склад?
  — Потому что ему здесь что-то понадобилось, и он неожиданно обнаружил удирающего в окно Гарольда.
  — Хорошо, продолжайте.
  — В ожидании Таонона Глостер что-то искал и случайно наткнулся на это письмо, проливающее свет на дело Фарнсворса.
  — Каким образом? — спросил Мэллоу.
  — Мы знаем, что Фарнсворс покончил жизнь самоубийством. Когда полиция прибыла к нему на квартиру, она обнаружила в кухне, на электроплите, кипящую воду и наручные часы, сохнущие в духовом шкафу. Кроме того, когда Гарольд вернулся к Фарнсворсу, дверь черного хода была открыта. Всему этому может быть только одно объяснение.
  — Какое?
  — Сэм Кенион вернулся домой с покупками. Он вошел через черный ход, включил плиту и поставил кипятить воду. Затем он прошел в кабинет хозяина, чтобы получить инструкции в отношении обеда, и обнаружил его мертвым. Кенион взял со стола письмо, револьвер и побежал сообщить о случившемся Рикардо Таонону или Стейси Невису. Он поставил свои условия, и они были приняты. После этого он вернулся домой и «обнаружил убийство». На сей раз он вошел обычным путем, вызвал полицию и прошел на кухню, где на раскаленной плите кипела вода, о чем он напрочь забыл, но что свидетельствовало о его предыдущем возвращении в квартиру. Даже если бы он вылил воду в раковину, он все равно не успел бы охладить плиту. Тогда ему приходит в голову мысль намочить часы хозяина и сунуть их в шкаф, чтобы сбить с толку полицию. Создавалось впечатление, что Фарнсворс сам поставил кипятить воду. Тот факт, что Гарольд отрицал свой повторный приход в квартиру Фарнсворса, убедил всех в его виновности, и никто не обратил внимание на кипящую воду и сохнущие в духовке часы.
  — Все это достаточно логично, — признал Мэллоу. — Но компаньонам Фарнсворса ничего ведь не было известно о повторном визите Гарольда?
  — Нет! Они хотели только представить самоубийство убийством, даже не думая в тот момент о том, что кто-то будет за него осужден.
  Мэллоу в задумчивости смотрел на письмо, а Клейн продолжал:
  — Все сходятся во мнении, что Глостер был человеком исключительной честности, а значит, он не был посвящен в махинации. Таонон, по-видимому, сказал ему, что Фарнсворс инвестировал в золотой рудник капитал КИПИ, и Глостер поверил ему. Однако после ареста и осуждения Гарольда Таонон и Невис оказались в щекотливом положении. С одной стороны, на их совести было осуждение Гарольда за несовершенное им убийство, а с другой стороны, они не осмеливались сказать правду… Тогда они решили устроить Гарольду побег.
  — А письмо? — спросил Мэллоу, размахивая в воздухе листками бумаги.
  — Они спрятали его здесь. Они не уничтожили его, опасаясь, как бы события не приняли зловещий характер, и тогда письмо могло пригодиться, являясь законным завещанием. Если вскроется обман и ассоциация лишится золотого рудника, то у компании останется, по крайней мере, сумма, выплаченная по страховке, и личное имущество Фарнсворса.
  — Вы сказали, что Глостер не дозвонился до Невиса и вызвал сюда Таонона. Значит, это он убил Глостера? — спросил инспектор.
  — Нет. Таонон сказал Глостеру, как связаться с Невисом, после чего уехал и спрятался в мотеле. Возможно, он попытался бы уехать за границу, если бы на следующий день не узнал из газет об убийстве Глостера.
  — Но кто же тогда убил Глостера, черт побери? Остается только Невис, но его не было здесь. Глостер сам ездил к нему…
  Клейн отрицательно покачал головой. — Невис приезжал сюда.
  — Помилуйте, Клейн, это невозможно. Полдюжины свидетелей…
  — Слышали, как Невис разговаривал по телефону. Но кто видел потом, что Невис беседовал с Глостером?
  — Беседа была конфиденциальной и…
  — Невис солгал. Глостер не приезжал к нему. Это Невис приезжал сюда.
  — Как вы это докажете?
  — А машина Глостера?
  — То есть?
  — При осмотре машины вы обратили внимание на то, что туман осел на ветровом стекле…
  — Что естественно при той погоде, которая была в ту ночь.
  — Да, но в таком случае неестественным было отсутствие следов «дворников». Туман опустился между десятью и одиннадцатью часами, а это означает, что машина Глостера не покидала своего места после десяти часов. Вот вам и доказательство.
  Мэллоу почесал затылок.
  — Честное слово, мистер Клейн, вы меня почти убедили…
  — Мы можем теперь воспроизвести происшедшие здесь события. Как только Стейси Невис появился здесь, Глостер осознал опасность своего положения и поспешил к телефону, скорее всего, чтобы вызвать полицию, так как он сомневался в том, что я приеду вовремя. Невис убил его раньше, чем он подошел к аппарату. — А Таонон знал об этом?
  — Таонон умыл руки. Он смылся, когда Глостер звонил Невису. Предоставив тому действовать по своему усмотрению. Невис — человек действия и привык быстро принимать решения. Разговаривая с Глостером по телефону, он прервал связь, но сделал вид, что разговор продолжается, и умышленно говорил громко, чтобы его было слышно в соседней комнате. Он сказал, что не может приехать, но если Глостеру необходимо его увидеть, то он может подъехать к нему и предупредить его сигналом, чтобы он спустился вниз. Невис отсутствовал в течение двадцати минут. За это время он мог съездить на склад, убить Глостера и вернуться. Я убежден в том, что если вы опросите других участников игры в покер, то обнаружится, что, кроме Невиса, никто не слышал автомобильного гудка. Он сказал игрокам, чтобы они продолжали играть без него, так как ему необходимо переговорить со своим компаньоном, но что он вернется через десять минут. На самом деле он отсутствовал дольше, но, думая, что он беседует в машине со своим компаньоном, его партнеры этого не заметили.
  — Да… — задумчиво промолвил Мэллоу. — Нечто подобное пришло мне в голову, когда я слушал ваш разговор с Гарольдом.
  — Наш разговор?
  Мэллоу лукаво улыбнулся:
  — А для чего, вы думаете, я поместил вас в одну камеру с Гарольдом? Я не сомневался, что он заговорит.
  — Вы установили в камере микрофон?
  — Да. Видите ли, мы, профессионалы, не способны к дедукции, как некоторые любители, поэтому нам приходится прибегать к разным ухищрениям. Кстати, выражаю вам свое восхищение по поводу дедуктивного анализа в отношении машины. Однако в будущем советую вам не лазить в окна, а просто делиться своими дедуктивными соображениями с полицией.
  — Чтобы вы подняли меня на смех?
  — О, мистер Клейн, я не думаю, что у полиции есть теперь желание поднимать вас на смех, во всяком случае, у меня его нет. А теперь я попрошу вас и мадемуазель удалиться, так как мы пригласили сюда для беседы мистера Невиса.
  — А что будет с Гарольдом? — спросил Клейн.
  — Если наша беседа с Невисом примет желательный оборот, то я тотчас же свяжусь с губернатором штата, чтобы обсудить с ним вопрос о снятии обвинения с Гарольда.
  — В таком случае, — сказал Клейн, — я думаю, вы не станете возражать против того, чтобы носительницей доброй вести была мисс Рентон.
  — Мы пойдем вместе! — заявила Синтия.
  — Дорогая, в подобных делах лучше обойтись без третьих лиц, — улыбнулся Клейн. — Может быть, — добавил он, обращаясь к Мэллоу, — мисс Рентон стоит отправиться в Главное полицейское управление и там дождаться окончательного решения?
  — Разумно, — одобрил полицейский.
  — А ты куда, Терри? — спросила Синтия.
  — Я должен сообщить обо всем случившемся Чу Ки.
  — Это тот старый китаец? — спросил Мэллоу. Терри кивнул.
  — У вас прекрасный друг! Теперь мне понятно, как вам удалось, несмотря на «хвост», войти в один из домов в Чайнатауне, а выйти из отеля, где скрывалась миссис Таонон, расположенного на другой улице в трехстах метрах.
  — Все дело в «концентрации», — серьезно сказал Клейн.
  — Разумеется! Четвертое измерение и все прочее. Передайте мой поклон мистеру Чу Ки и его очаровательной дочери! — сказал Мэллоу заговорщицким тоном.
  — Не премину, — заверил его Клейн.
  — О Терри, — сказала Синтия, выйдя с ним на улицу. — Ты оставляешь меня в такой момент, когда я больше всего нуждаюсь в твоем обществе!
  — Ты должна исполнить свой долг, Синтия! Эдвард Гарольд разуверился во всем на свете. Ты сообщишь ему новость о его освобождении, чтобы он вновь поверил в правосудие.
  — Что было бы с Эдвардом, если бы не ты?
  — А вот этого говорить ему не стоит.
  — Что же я должна сказать ему в таком случае?
  — Скажи, что его невиновность полностью установлена и что в самое ближайшее время с него будет снято обвинение. Вот и все.
  — А ты куда?.. Терри, признайся мне: ты влюблен в эту китаянку?
  — Она мой бесценный друг, Синтия.
  — А ты знаешь разницу между дружбой и любовью? Филин, я…
  Неожиданно Синтия обхватила его шею руками, и он почувствовал на губах девушки соленый привкус слез…
  — Филин, — всхлипывала она, — ты так нужен мне, а ты уходишь…
  — Я ухожу недалеко и ненадолго.
  — С тобой нельзя быть ни в чем уверенной…
  — Я прошу вас удалиться, мисс Рентон, и вас тоже, Клейн, — изрек Мэллоу повелительным тоном, высунув голову в дверь. — Сюда ведут Невиса.
  — Ухожу, ухожу! — крикнул в ответ Терри. Сделав прощальный жест рукой, Клейн растворился в сумерках, и Мэллоу, не сдерживая себя, сказал стоящей неподалеку Синтии:
  — Какой удивительный человек!
  — Вы находите? — бросила Синтия с такой яростью, что полицейский подскочил. — Я другого мнения. Он не видит того, что у него под носом!
  Мэллоу удивленно поднял брови и, привстав на цыпочки, попятился назад, бесшумно прикрыв за собою дверь.
  
  1946 год.
  (переводчик: Е. Г. Качкова)
  
  Лестер Лейт
  (цикл)
  
  
  Дело о конфетах
  Лестер Лейт, худощавый, элегантный, поплотнее завернулся в домашний халат и вальяжно растянулся в своем необъятном кресле.
  — Скаттл, сигареты, — приказал он камердинеру. Камердинер, подобострастная услужливость которого плохо вязалась с его внушительной фигурой, достал шкатулку с монограммой.
  — Да, сэр.
  — И, пожалуйста, газетные вырезки о преступлениях. Кажется, у меня появилось желание вспомнить о преступности.
  Скаттл, собственно говоря, не был камердинером. Этого секретного агента полиции приставили под видом слуги к Лестеру Лейту следить за каждым его шагом.
  — Да, сэр. — Толстые губы камердинера расползлись в улыбке. — Как раз о них я и хотел с вами поговорить. Ваше предсказание оказалось верным.
  — Мое предсказание? — переспросил хозяин.
  — Да, сэр. Помните Картера Милса, известного ювелира?
  Лестер Лейт задумчиво нахмурил лоб:
  — Милс… Милс… Имя кажется знакомым… Ах да, тот самый, что взялся сделать рубиновое ожерелье для какого-то раджи и раструбил об этом во всех газетах. Как сейчас помню один заголовок: «Носит миллион долларов на работу».
  Камердинер согласно кивнул:
  — Да, сэр. Именно так. Помните его фотографию с кожаным портфелем в руке? А в статье говорилось, что он таскает с собой из дома на работу и обратно целое состояние из редчайших драгоценных камней. Работает над очередным шедевром для раджи. Огранка, дизайн, ну и все такое прочее, сэр, и…
  — Да-да, Скаттл, — прервал его Лестер Лейт, — нет нужды повторять все это. Помнишь, я тогда говорил: он сам напрашивается на беду.
  — Да, сэр. Вы сказали, что мистер Милс не осознает, насколько опасен наш преступный мир. И предсказывали, что рано или поздно его ограбят, а его клиент с огорчением увидит, что не стоило доверять столь деликатное дело столь легкомысленному человеку.
  Лейт кивнул:
  — Я так понимаю, Скаттл, что все эти воспоминания — лишь пролог к тому, чтобы сообщить мне об ограблении мистера Милса?
  — Да, сэр. Вчера утром, сэр. Он поехал на работу на такси. Как всегда, с портфелем, набитым драгоценными камнями и эскизами. Открыв дверь своего магазина, обнаружил, что его там поджидает человек с пистолетом. Злоумышленник приказал ему войти и запереть дверь. Милсу пришлось подчиниться. Грабитель выхватил у него портфель и побежал к черному ходу…
  — Но Милс ведь не такой уж дурак. В его магазине есть сигнализация, обитатели соседних зданий знают, что означает, когда она вдруг сработает.
  — Да, сэр. Милс включил сигнализацию, схватил охотничье ружье, которое держал под прилавком именно для таких случаев. Выстрелил. Но прицелился не точно. Часть дроби попала грабителю в ноги… Громкие звуки выстрелов и вой сигнализации вызвали жуткую неразбериху. Видите ли, все это происходило рано утром. Мистер Милс привык приходить в свой магазин первым. Кажется, было без десяти восемь, сэр… В некоторых соседних магазинчиках тоже уже были продавцы, на углу стоял полисмен. Они все, естественно, пришли в движение… Когда грабитель добежал до аллеи, его там уже поджидали два продавца. Тогда он понесся к машине, припаркованной у деревьев, и начал заводить двигатель. Но продавцы закричали полисмену, и тот побежал к аллее… Грабитель увидел его, выскочил из машины, не выпуская портфеля из рук, и нырнул в черный ход кондитерского магазина.
  Лестер Лейт поднял руку:
  — Минуточку, минуточку, Скаттл. Так, говоришь, грабитель был ранен? Из раны текла кровь?
  — Да, сэр.
  — И соседние продавцы подняли тревогу?
  — Да, сэр. А мистер Милс стрелял в него из дробовика, как в птицу.
  — Ты сказал, как в птицу, Скаттл? — переспросил Лестер Лейт.
  — Да, сэр, восьмым номером.
  Лестер Лейт в задумчивости выпустил колечко дыма в потолок.
  — Довольно необычный калибр, — сказал он, — чтобы использовать его против грабителя.
  — Да, сэр, весьма необычный, — поддакнул Скаттл. — Но, как мистер Милс объяснил полиции, мелкой дробью меньше шансов промахнуться. А ему, подчеркивал мистер Милс, просто необходимо было оставить отметки на теле грабителя.
  Лестер Лейт сделал небрежный жест:
  — Совершенно верно, Скаттл. Восьмой номер оставляет своеобразный след. К тому же с небольшого расстояния такой выстрел может стать просто смертельным. Ну, а что произошло дальше?
  — Видите ли, сэр, черный ход магазина оказался открытым, потому что владелец выносил через него пустые коробки, ну и разный там мусор. Но сам магазин не работал, и, следовательно, передняя дверь… Хозяин выбежал наружу и запер за собой черный ход. Грабитель оказался в ловушке. Без ключа он не мог открыть переднюю дверь. Смертельная западня, сэр. Полиция, вооруженная гранатометами со слезоточивым газом и автоматами, окружила весь квартал. Они убили грабителя. Буквально изрешетили его пулями, сэр.
  Лестер Лейт кивнул:
  — Вернули драгоценности владельцу и закрыли дело?
  — Нет, сэр. В этом-то все и дело, — продолжал живописать события камердинер. — У грабителя было пятнадцать или двадцать минут, и он спрятал камни так ловко, что полиции не удалось их обнаружить. Они нашли портфель, конечно же, карандашные эскизы и где-то с полдюжины камушков. Но остальные, а их было несколько дюжин, сэр, вор запрятал так хитро, что полиции осталось только развести руками… Они установили имя грабителя. Им оказался некий Григсби, известный в преступном мире под кличкой Грег-потрошитель. Человек с большим уголовным прошлым, сэр.
  Лестер Лейт выпустил еще одно колечко сигаретного дыма и указательным пальцем ласково обвел его колеблющийся контур.
  — Понятно, Скаттл. Значит, грабитель спрятал свою добычу где-то между магазином Милса и кондитерским. Или где-то внутри кондитерского, когда понял, что его вот-вот накроют.
  — Да, сэр.
  — И полиция, говоришь, никак не может найти камушки, Скаттл?
  — Да, сэр. Все обыскали тщательнейшим образом, каждый дюйм кондитерского магазина. Даже машину, на которой Грег-потрошитель пытался скрыться. И не обнаружили никаких камней.
  Глаза Лестера Лейта заблестели от удовольствия. Теперь камердинер-агент следил за ним, как голодный кот за мышью.
  — Скаттл, да ты меня просто заинтриговал! — засмеялся хозяин.
  — Да, сэр.
  — Этот кондитерский магазин оптовый или розничный?
  — И то и другое, сэр. Небольшое производство, сэр… На втором этаже.
  — А рубины были очень дорогие?
  — Да, сэр. Конечно, газеты оценивали их в миллион долларов. Специально преувеличивали. Но тому, кто их найдет, раджа предложил награду в двадцать тысяч долларов.
  Лейт снова задумался. Затем щелчком отправил окурок в горящий камин и хихикнул.
  — Вы подумали, сэр…
  Лестер Лейт бросил на камердинера недоуменный взгляд:
  — Человек всегда о чем-нибудь думает, Скаттл.
  Лицо камердинера вспыхнуло, сделалось ярко-пунцовым.
  — Да, сэр. Мне показалось, вы нашли решение, сэр…
  — Ты сошел с ума?! Как это, интересно, я мог найти решение?! — вскричал Лестер Лейт.
  Камердинер с улыбкой пожал плечами:
  — Вы не раз раньше делали это, сэр.
  — Что я делал раньше?
  — Распутывали сложные дела о преступлениях, просто прочитав о них в газетах, сэр.
  Лестер Лейт громко рассмеялся:
  — Ты, брат, уподобляешься сержанту Экли! Мне удавалось придумывать возможные решения, но не более того. Да, сержант Экли придерживается своей теории. Он считает, что если я интересуюсь газетными вырезками о преступлениях, значит, наверняка в чем-то виноват. Он без устали обвиняет меня во всех чудовищных прегрешениях, все время в чем-то подозревает. Все факты подгоняет к своей очередной теории. Знаешь, Скаттл, послушать его, так чего я только не натворил!
  Лестер Лейт, сузив глаза, посмотрел на своего камердинера. Тот ни на минуту не забывал, что на самом деле он секретный агент полиции и должен любой ценой заставить своего хозяина сделать какое-нибудь сенсационное признание. Поэтому, сделав многозначительный вид, он кивнул:
  — Да, сэр, иногда мне тоже так кажется.
  — Что именно кажется? — не понял хозяин.
  — Что теории сержанта звучат убедительно, сэр. Следует признать, что существует гений, умеющий, не вставая с кресла, распутывать сложнейшие преступления. Причем гораздо раньше, чем это удается полиции. Когда они только начинают понимать, в чем дело, гений уже, так сказать, схватил добычу и испарился. Полиции остается лишь закрыть дело и отправиться домой.
  Лестер Лейт протяжно зевнул:
  — Значит, сержанту Экли удалось убедить тебя, что этот гений — я?
  — Я так не говорил, сэр, — уклончиво ответил Скаттл, понимая, что вступил на тонкий лед. — Я всего лишь заметил, что теории сержанта Экли иногда звучат убедительно.
  Лейт прикурил другую сигарету:
  — Подумай, Скаттл. Пора бы тебе кое-что понять. Если бы я был таинственным преступником, о котором так любит говорить сержант, то меня бы давным-давно уже поймали с поличным. Не забывай: сержант ходит за мной, словно тень. Он постоянно врывается в мою квартиру с дичайшими обвинениями, с ордерами на обыск… Но до сих пор не нашел ни малейшего намека на улики.
  Скаттл снова пожал плечами:
  — Возможно, сэр.
  — Возможно?! Похоже, мои доводы тебя совсем не убеждают? — возмутился хозяин.
  — Видите ли, сэр, не стоит забывать, что самое сложное в преступлении — это доказать ограбление грабителя! Ограбленный, само собой, не осмеливается обращаться за помощью, ведь такой шаг автоматически выдаст его как преступника.
  — Фу, Скаттл. Так рассуждают только полицейские. Кроме того, уверен, сержант допускает большую ошибку.
  — Каким образом, сэр?
  — Самым простым. Концентрируя все внимание на мне, он позволяет ускользнуть настоящим преступникам. Ведь в конечном счете этот выдуманный сержантом гений, кем бы он ни был, оказывает обществу неоценимое благодеяние.
  — Благодеяние, сэр? — переспросил камердинер.
  — Безусловно, Скаттл. Допустим, что этот человек существует не только в воображении сержанта Экли. Тогда необходимо признать: он стремится вовремя раскрыть преступное деяние, чтобы лишить грабителя неправедной добычи. Точно так же поступило бы и общество, если бы вора поймал сержант Экли. Суд конфисковал бы награбленное и, возможно, посадил бы бандита за решетку. Но, к сожалению, нередки случаи, когда какой-нибудь ловкий адвокат быстро вытаскивает его оттуда.
  — Возможно, сэр.
  — Никаких «возможно», Скаттл! Ни малейших сомнений!
  — Да, сэр, возможно, никаких, — поспешно поддакнул камердинер. — Но и вы должны признать, сэр, что имеете некий таинственный трастовый фонд, который все время увеличивается. Насколько мне известно, он создан для нуждающихся вдов и сирот. Однако он настолько велик, что вам приходится держать целый штат сотрудников.
  Глаза Лестера Лейта заблестели.
  — Само собой разумеется, Скаттл. Но откуда, интересно, у тебя столь детальная информация о моих личных делах? — с недоумением спросил хозяин.
  — От сержанта Экли, сэр, — смущенно пробормотал камердинер. — Однажды он остановил меня на улице и заставил выслушать его подозрения. Ему кажется, что вы любите разгадывать преступления с целью вымогания денег у разоблаченных вами бандитов. А затем переводите эти средства в ваш фонд для несчастных.
  Лестер Лейт громко рассмеялся:
  — Да вы просто милашка! Вот уж воистину, заставь дурака богу молиться, он себе лоб расшибет!.. Впрочем, не будем отвлекаться. Мы говорили о Милсе, о Греге-потрошителе и о редких драгоценностях стоимостью в миллион долларов. Знаешь, Скаттл, это преступление на самом деле меня заинтересовало. Насколько тщательно полиция обследовала место происшествия?
  — Судя по газетным сообщениям и слухам, они обшарили каждый уголок, залезали в каждую щель, простучали все стены. Просмотрели все коробки, просеяли сахар, вылили несколько бочек сиропа… Даже его автомобиль разобрали на части.
  — А в конфетах они смотрели?
  — Простите, где? — не понял камердинер.
  — В конфетах, — спокойно повторил Лестер Лейт.
  — Да, но… простите, я не совсем улавливаю, сэр. Как можно искать в конфетах и как можно спрятать драгоценные камни в конфетах?
  — Там были шоколадные конфеты, Скаттл?
  — Да, сэр.
  — Значит, можно было расплавить шоколадное покрытие и засунуть внутрь один или два камня…
  — Но тогда будет видно, что с конфетой что-то делали, сэр?
  — Нет, не будет, если ее снова окунуть в шоколад… Кстати, Скаттл, сходи в тот магазинчик и узнай, нельзя ли купить тех конфет, что были тогда на втором этаже. Я хотел бы на них поглядеть.
  — Да, сэр. Сколько, сэр?
  — Побольше. Скажем, долларов на пятьдесят. И узнай, пожалуйста, когда грабителя заперли в магазине, был ли там жидкий шоколад. Видишь ли, Скаттл, эта проблема меня действительно забавляет. В кондитерском магазине или шоколадном цехе так много мест, где можно спрятать драгоценные камни! Возможно, хозяин получает шоколад в виде толстых брусков. Что мешает преступнику просверлить в одном из них дыру, засунуть туда камни, а затем снова залить жидким шоколадом? Само собой разумеется, Скаттл, меня все это интересует чисто теоретически. Ты же понимаешь, я совершенно не имею целью обязательно найти эти камни. Для меня главное — это убедиться, что их можно было спрятать таким образом. Более того, Скаттл, мне не нужны лишние проблемы. Поэтому позвони сержанту Экли и от моего имени спроси, не возражает ли он, если я куплю конфеты в магазине, где был убит грабитель.
  У камердинера буквально отвисла челюсть.
  — Прямо сейчас, сэр?! — в изумлении воскликнул он.
  — Ну зачем же такая спешка, Скаттл? Можешь просто заскочить к нему в участок и поинтересоваться его мнением на этот счет. И постарайся получить от него записку, подтверждающую, что полиция не возражает против моей покупки конфет. Так что беги и приобретай конфеты, Скаттл. И не забудь купить электрический паяльник. Постарайся также найти красных леденцов…
  Соглядатай-камердинер поспешно вышел из комнаты, нахлобучил на голову шляпу и, открыв входную дверь, заверил:
  — Будет сделано, сэр. Все решительно, сэр…
  
  Сержант Артур Экли широким, как лопата, ногтем большого пальца поскреб свежую щетину на щеке. За столом напротив него сидел Эдвард Х. Бивер, тайный агент полиции, специально приставленный следить за Лестером Лейтом. Он только что закончил свой отчет, и сержант обдумывал его, прикрыв ладонью усталые глаза.
  — Бивер, — наконец произнес он, — считаю необходимым кое во что тебя посвятить. Мы получили четыре рубина.
  — Нашли? — спросил агент.
  Сержант Экли отрицательно покачал головой. Затем достал из ящика стола коробку сигар, выбрал себе одну. Биверу не предложил.
  — Нет, не нашли. Мы их получили. Два оказались у девушки, один получил алкаш, а последний бросили в плошку слепого нищего.
  Бивер от удивления раскрыл рот.
  — Короче, дело обстояло следующим образом, — невозмутимо продолжал Экли. — Девушка по имени Молли Манцер рассматривала витрину магазина. Она утверждает, что к ней подошел человек плотного сложения в низко надвинутой на лоб шляпе. Девушка обратила внимание на черную повязку на его левом глазу. Мужчина поинтересовался, не хотелось бы ей приобрести кое-что из выставленного в витрине. По ее словам, она хотела тут же уйти. Но человек схватил ее за руку и сунул в ладонь пару рубинов. Она вырвалась и убежала, но этот странный мужчина даже не пытался ее преследовать.
  Агент недоверчиво скривил толстые губы.
  — Чушь какая-то, — сказал он. — Что же она сделала с камнями?
  — Отнесла к Гильдерсмиту, хотела заложить, — ответил сержант Экли.
  — Он знал, что камни краденые?
  — Естественно. Сразу это понял и задержал девушку до нашего прихода. Милс опознал их с первого взгляда. Говорит, смог бы узнать рубины даже ночью.
  Бивер вздохнул:
  — Значит, она из их шайки и им удалось узнать, где спрятаны камни. И достать оттуда, значит…
  — Стоп, стоп, стоп, — перебил его Экли. — Ты опережаешь события. Мы, конечно, тоже сначала так думали и посадили ее в каталажку. Но через полчаса нам позвонил еще один ростовщик. Он рассказал, что у него появился рубин, на который нам следовало бы взглянуть. Мы немедленно двинулись туда… Тот же размер, тот же цвет, та же огранка… На этот раз его принес ростовщику полупьяный бродяга. На улице он клянчил деньги на выпивку. Человек плотного сложения в низко надвинутой на лоб шляпе и с черной повязкой на глазу дал ему камень. При этом он сказал, что рубин можно заложить и оставить себе все деньги…
  Пока мы допрашивали бродягу, поступил еще один телефонный звонок. Звонил слепой нищий, которому в плошку тоже бросили крупный рубин. Само собой разумеется, он не мог видеть, кто это сделал. Однако по звуку тяжелых шагов понял: это был человек плотного сложения… Все это вроде как меняет версию с конфетами, так ведь?
  Тайный агент согласно кивнул.
  — Может, мне лучше переключить его внимание на какое-нибудь другое преступление? — неуверенно спросил он.
  Сержант Экли яростно замотал головой.
  — Так или иначе, эти четыре рубина выплыли наружу. Нам необходимо определить, откуда и когда. Наш злой гений Лестер Лейт еще ни разу не ошибался… Пока. И если нам удастся на этот раз использовать его как гончего пса, который возьмет след, мы одним выстрелом убьем сразу двух зайцев. К тому же на нас насел ювелир Милс. Он родственник какой-то политической шишки и совсем нас замотал. Такие уж они люди. Сначала раздувают в газетах шумиху, сообщают, что таскают в своем портфеле миллион долларов, а затем возмущаются, что их ограбили среди бела дня. Так вот…
  Тайный агент заерзал на обшарпанном стуле, нахмурился.
  — Сержант, — вдруг прошептал он.
  — Что? — рявкнул Артур Экли, недовольный тем, что его прерывают.
  — Сержант, есть! У меня есть план, как подставить Лестера Лейта, — быстро заговорил Бивер. — Значит, так: покупаем конфеты, как он и сказал. Берем четыре краденых рубина, которые у вас уже есть, заделываем их в конфеты и вручаем Лейту. Он быстро обнаружит эти камни и наверняка попытается припрятать. Тут мы и накроем его за незаконное приобретение ворованного имущества. Пристегнем за соучастие в укрывательстве и… — Тайный агент с силой сжал и разжал мясистый кулак. — И оказание сопротивления офицеру полиции!
  Сержант Экли довольно усмехнулся:
  — За оказание сопротивления двум офицерам полиции, Бивер! — и тоже с силой сжал правый кулак.
  — Вот будет здорово! — мечтательно протянул секретный агент. — Наконец-то Лестер Лейт избрал неверный путь. Он уверен, что рубины запрятаны в конфетах. А нам плевать, прав он или нет, лишь бы поймать его на скупке краденого!
  — Давай, Бивер, давай действуй! — Сержант Экли громко хлопнул ладонью по столу. — Клянусь господом богом, я обеспечу тебе, Бивер, за это повышение! Теперь-то мы уж постараемся законопатить нашего Лестера Лейта как следует.
  Тайный агент, он же камердинер, довольно потер руки.
  — Конечно, мы его подставляем, но…
  Экли небрежно махнул рукой:
  — Кого это волнует, Бивер? Главное, подловить.
  — Именно так, сержант. Ладно, иду покупаю конфеты, и мы впихиваем туда рубины. А вы тем временем пишете записку, какую он просил. Мол, полиция не возражает, если он купит конфеты в том магазине.
  Сержант Экли скривился:
  — Глупая какая-то просьба.
  — Да, глупая. Но пусть Лейт думает, что я настоящий камердинер.
  Экли согласно кивнул:
  — Ладно, напишу. Иди покупай конфеты и тащи их сюда.
  Не прошло и часа, как тайный агент вернулся в участок с коробками конфет и электрическим паяльником.
  Сержант Экли метался по кабинету, словно лев в клетке.
  — Почему так долго, Бивер? — прорычал он. — Ну ладно, не будем терять время. Займемся делом.
  — Конфетами в коробках? — уточнил Эдвард Бивер.
  — Да. Запрячем рубины в верхнем ряду конфет. По одному в каждой из четырех коробок. Пометь их и пометь конфеты, в которых будут камни. Я придумал отличный способ засунуть их туда. Мы просто нагреем камни на горелке и запрессуем их через шоколадное донышко конфет.
  Бивер одобрительно хихикнул:
  — Да, это проще, чем вариант Лейта с паяльником. Намного умнее.
  Сержант Экли расплылся в довольной улыбке:
  — Вообще-то, если разобраться, наш мистер Лейт не так уж и гениален. Просто ему все время везет. Только и всего. Но моя идея поставит его на место. Это уж точно.
  — Моя идея, — поправил его секретный агент.
  Сержант нахмурился:
  — Я, конечно, отмечу твое участие, Бивер. Но не вздумай присваивать себе чужое. Идея моя. И именно я спланировал все наши действия и начал тебя инструктировать. Объяснил тебе, что и как надо делать.
  У Бивера отвисла челюсть.
  Они нашли спиртовку. Нагрели рубины и запихнули один из них в конфету. Затем посмотрели, что получилось.
  — Не очень-то хорошо, — оценил Экли. — Вид какой-то не тот.
  — Может, попробуем разровнять шоколад паяльником? — предложил агент.
  Экли кивнул:
  — Только поосторожнее. Твои толстые пальцы плавят шоколад и оставляют на нем отпечатки. Нам этого не надо. Надень-ка лучше перчатки. Так делают на шоколадных фабриках.
  Нагретым паяльником они прошлись по донышку конфет с затиснутыми туда рубинами. Назвать полученный результат шедевром было, конечно, трудно.
  — Ладно, — сказал сержант Экли. — Думаю, сойдет. Зато теперь нам не надо помечать конфеты.
  — Да, не надо, — согласился секретный агент, взяв под мышку ящик с коробками конфет.
  Последнее, что он слышал, выходя из кабинета, была брошенная ему вслед едкая фраза сержанта:
  — Не уверен, Бивер, что твоя идея уж так хороша. Совсем не уверен.
  
  При виде своего камердинера Лестер Лейт радостно заулыбался:
  — Вижу, Скаттл, тебе пришлось здорово поработать. Причем весьма плодотворно: конфеты, паяльник, даже записка сержанта Экли на бланке полицейского участка. Официальное разрешение мне покупать все, что заблагорассудится. Отлично, просто отлично!.. Так, теперь попробуем размягчить конфетку и вставить в нее красный леденец. Представим себе, что это рубин.
  Лейт включил паяльник в розетку и приступил к делу. Когда он закончил, его пальцы были измазаны шоколадом, а конфеты выглядели ужасно — будто их подобрали на свалке.
  — Сколько у Грега-потрошителя в магазине было времени, Скаттл?
  — Не больше пятнадцати-двадцати минут, сэр.
  — Тогда он не мог ничего этого сделать. Не мог спрятать камни в конфетах.
  — Прошу прощения, сэр, — поспешил высказать свои соображения Скаттл. — А не мог он сначала нагреть их, запихнуть в конфеты, а затем разгладить шоколад паяльником?
  Лестер Лейт, подозрительно прищурившись, посмотрел на него.
  — Ты что, пробовал делать это?
  — Не совсем, сэр. То есть нет, сэр. Совсем нет, сэр… — поспешил рассеять сомнения хозяина камердинер. — Да, кстати, сэр, там в участке мне удалось кое-что узнать. Похоже, полиция нашла четыре из украденных рубинов.
  Когда он закончил рассказывать, каким образом эти четыре камня оказались в полиции, Лестер Лейт весело захихикал:
  — Скаттл, этой информации мне вполне достаточно для идеального решения проблемы с ограблением ювелира.
  — Серьезно, сэр?
  — Да, Скаттл. Но, как ты понимаешь, это решение чисто теоретическое. Я совершенно не намерен воплощать его на практике.
  — Само собой разумеется, сэр, — кивнул камердинер.
  — А теперь я хочу попросить тебя до закрытия магазинов сделать еще кое-что. Купи мне четыре настоящих жемчужины самого лучшего цвета, пачку крахмала, а также быстросохнущий цемент и квасцы.
  Камердинер задумчиво потер подбородок.
  — Да, кстати, Скаттл, — продолжал Лейт. — Тебе, конечно, известно о переводе часов с целью увеличения светового дня. Что ты об этом думаешь?
  — Неудобно утром, сэр, но вполне удобно вечером, — не понимая, к чему клонит Лейт, ответил камердинер.
  — Безусловно, Скаттл. И тем не менее. Всем понятно, что световой день от этого нисколько не увеличивается. Людей всего лишь заставляют поверить, что день стал длиннее. А это совсем не так. Мы просто раньше встаем. Вот и все.
  — Да, сэр. Вы правы, сэр.
  — Естественно, Скаттл. Но сама по себе идея просто великолепна. Именно поэтому ее нельзя ограничивать только манипуляцией с часами. Почему бы не распространить ее, скажем, на экономию тепла? И не устроить себе вечное лето?
  Секретный агент с интересом слушал хозяина, но мало что понимал.
  — Каким это образом, сэр?
  — Сейчас покажу. Сегодня у нас второе ноября, так ведь?
  — Да, сэр.
  — Очень хорошо, Скаттл. Ты видишь тот настенный календарь?
  — Да, сэр.
  — Тогда смотри.
  Лестер Лейт подошел к календарю и оторвал месяц ноябрь. Затем то же самое сделал с декабрем. Дальше он оторвал шесть месяцев следующего года. Теперь календарь показывал июль.
  — Вот так, Скаттл. Мы просто-напросто передвинули календарь на восемь месяцев вперед. Теперь у нас лето. Видишь, сегодня второе июля. Только представь себе, что это значит для людей. У нас лето и никакого холода. Зима прошла! Ликуй, Скаттл!
  — Простите, сэр, с вами все в порядке? — обеспокоенно спросил камердинер.
  — Да, — ответил Лестер Лейт, удивленно подняв брови. — Думаю, в абсолютном порядке. А почему, кстати, ты задаешь этот вопрос?
  — Но господи боже мой, сэр. Просто оторвав листки календаря, вы не заставите лето прийти раньше, чем положено, сэр.
  — Ну и ну, ты просто удивляешь меня, Скаттл. Ведь ты признаешь, что перевод часовой стрелки добавляет нам целых шестьдесят минут светового дня?
  — Да, но это совсем другое дело, сэр, — оправдывался камердинер. — Вы сами только что сказали, что людей просто заставляют поверить в этот самообман.
  — Безусловно, Скаттл. То же самое и с календарем. Ну, смелее, Скаттл. Проникнись этим! Сегодня второе июля, а у нас включено отопление. Выключи его и иди купи мне жемчужины, крахмал, цемент и квасцы. И, пожалуй, добавь сюда маленький тигель и паяльную лампу… Кое за что придется платить наличными, Скаттл. Но не за жемчужины. Их ты купи у Хендриксена. Он может позвонить мне, если будет нужно. Итак, вперед, Скаттл! Магазины закрываются ровно в пять даже в долгие летние дни.
  — Сейчас не лето, сэр. Сегодня второе ноября, сэр, — возразил камердинер.
  — Скаттл, Скаттл, ну не будь же таким отсталым. Учись идти в ногу со временем!
  Камердинер, недоуменно покачивая головой, отключил паровое отопление и выскочил из квартиры. Лестер Лейт открыл все окна, впуская холод раннего ноября.
  Секретный агент позвонил из автомата сержанту Экли и доложил о происходящем. Однако его рассказ показался полицейскому каким-то странным.
  Сержант выругался в трубку:
  — Бивер, ты выпил?
  — Нет, сэр, клянусь, ни глотка. Поезжайте и сами посмотрите, если не верите мне. Говорю вам, он спятил! Заставил меня выключить отопление. Утверждает, что по его непонятно какому теплосберегающему календарю сейчас июль. Удостоверьтесь сами.
  — Клянусь всеми святыми, именно это я и сделаю! — завопил сержант Экли. — Причем немедленно!
  Лестер Лейт сидел в кресле, до макушки укутавшись в меховую шубу, как вдруг кто-то нетерпеливо и громко забарабанил в дверь. Лейту пришлось встать и открыть ее…
  Перед ним стоял сержант Экли:
  — Привет, Лейт. Был тут, понимаешь, рядом и решил заскочить.
  Лестер Лейт поплотнее запахнул теплую шубу:
  — Это официальный визит, сержант?
  — Ну… не совсем, — замялся Экли.
  — У вас есть ордер на обыск или арест?
  — Господи, конечно нет. Говорю же вам, я заскочил просто проведать…
  — Прекрасно. Значит, это всего лишь светский визит. Так проходите же, сержант, проходите и садитесь… Да, для июля холодновато, — продолжал хозяин, посмеиваясь. — Даже не помню, когда у нас в последний раз было такое холодное лето…
  Экли заморгал и растерянно посмотрел на Лейта:
  — Холодное лето? Сейчас зима, черт побери!
  Лестер Лейт расплылся в счастливой улыбке:
  — А знаете, вы правы. Просто я не успел еще рассказать вам о моей новой теплосберегающей идее. Полная аналогия с удлинением светового дня. То есть все зависит от чисто психологических факторов. И все вполне логично. Видите ли, — не спеша продолжал Лестер Лейт, — как и всякая великая идея, она незамысловата. Например, мы удлиняем световой день простым переводом стрелок часов. Соответственно, я достигаю того же в отношении тепла… просто передвигаю вперед календарь. Отрываю восемь месяцев, и мы оказываемся в июле! Потрясающе просто и понятно!
  Сержант Экли ошалело смотрел на него.
  — Вы спятили, — наконец произнес он. — Здесь можно окоченеть от холода. Вы превратитесь в ледышку, сидя в комнате с открытыми окнами. Ведь на улице ниже нуля. — Он сдвинулся на краешек стула. Чуть помолчав, спросил: — Ну и как там насчет этих конфет?
  — Не более чем догадка, сержант. Я тут размышлял о том злополучном ограблении мистера Милса. И мне пришла в голову мысль: а не мог ли преступник спрятать драгоценности в конфетах?
  — Соответственно, вы послали камердинера купить эти конфеты, — продолжил сержант. — А вам не пришло в голову, что вы можете оказаться в щекотливом положении, если в них действительно окажутся ворованные рубины?
  Лестер Лейт довольно улыбнулся:
  — Конечно же, сержант. Именно поэтому я послал к вам своего камердинера и получил письменное разрешение полиции покупать все, что заблагорассудится.
  Брови сержанта сошлись в одну полосу.
  — Но это было ошибкой, — невозмутимо продолжал Лейт. — Спрятать камни таким образом невозможно. Отведайте конфетку, сержант.
  Лестер Лейт протянул ему коробку. Экли взял конфетку и, прежде чем положить в рот, внимательно осмотрел ее донышко. Несколько секунд сержант вертел конфетку в пальцах, откусывал, не торопясь, кусочек за кусочком, кусочек за кусочком… Внезапно он напрягся и бросил недоуменный взгляд на свои пальцы.
  — Что случилось? — вежливо поинтересовался Лестер Лейт.
  Но сержант уже бежал к двери…
  — Вы дьявол! — выкрикнул он на бегу. — Хитрый чертов дьявол! — И громко хлопнул дверью.
  Экли буквально протаранил тайного агента на мостовой у самого дома.
  — Лейт не сумасшедший, — чуть отдышавшись, сказал сержант. — Уж не знаю, какую игру он затеял, но, похоже, что-то очень и очень хитрое.
  Бивер, с головы до ног увешанный покупками, недоуменно заморгал.
  — Вы что, тоже того? — спросил он.
  Сержант Экли замотал головой:
  — Вспомни, что было, когда мы нагрели рубины и засунули их в конфеты?
  — Ну, мы вроде как сделали что-то не так, — произнес секретный агент.
  — Точно, — подтвердил сержант. — Шоколад тает при температуре нашего тела, понял? Так вот. Если бы ты не был таким дураком, то вспомнил бы, что мой кабинет был жарко натоплен. Вот почему шоколад растекался! А твой Лестер Лейт сидит в комнате с отключенным отоплением и открытыми окнами. Понял? На морозе! А шоколад? При такой температуре его можно вертеть в руках сколько хочешь, и ничего. В него запросто можно засунуть нагретый камень и разгладить паяльником. Причем очень быстро. В момент! И никаких следов!
  Бивер стоял с открытым от удивления ртом.
  — Конечно же! — воскликнул он наконец. — Ведь когда Грег-потрошитель хозяйничал на втором этаже магазина, отопление там еще не работало!
  Сержант Экли кивнул:
  — Я рад, что ты не совсем безнадежен, Бивер. А теперь давай к своему Лестеру Лейту и не возражай против его гениальной идеи экономить тепло. Ублажай его. Накинь на себя шубу. Пусть в комнате будет такой мороз, какой ему нравится. Только не спускай глаз с конфет!
  — А как насчет тех коробок, что еще остались в магазине, сэр? — напомнил агент.
  Сержант весело захихикал:
  — Именно туда я сейчас и направляюсь. Прикажу моим ребятам скупить там все конфеты и весь шоколад. Сложим все в здоровенный бак и растопим. Когда сольем шоколад — посмотрим, что останется на дне. Полагаю, наши рубины.
  — Считаете, что камни все-таки в конфетах?
  Сержант Экли уверенно кивнул.
  — А мы потратили полдня, запихивая в них еще, — растерянно протянул секретный агент.
  — А это уж была твоя идея, Бивер! — зло рявкнул Экли. — А теперь иди и следи за всем не спуская глаз. Как коршун! Когда настанет время захлопнуть ловушку, мы должны захлопнуть ее намертво, понял?
  Когда Бивер вошел в квартиру, Лестер Лейт по-прежнему сидел, закутанный в шубу, с шерстяным пледом на коленях.
  — О, добрый вечер, Скаттл. Уже вернулся? Знаешь, а я все не могу припомнить, когда еще у нас было такое холодное лето!
  Камердинер бросил взгляд на календарь.
  — Надо же, на дворе июль, а такой холод, — поддержал он разговор. — Июнь иногда бывает прохладным, сэр, но июль…
  Лестер Лейт довольно улыбнулся:
  — Отлично сказано, Скаттл. Принес, что я просил?
  — Да, сэр. Конечно же, сэр.
  Лейт взял конфету. Камердинер не сводил с него глаз. Затем рука Лестера Лейта потянулась ко рту, и он языком вытолкнул на ладонь какой-то красный предмет. При этом его лицо отражало полнейшее блаженство. Секретный агент видел, что это была не та конфета, в которую они с сержантом Экли заложили рубин. Поэтому, дрожа от волнения, он наклонился вперед, чтобы ничего не упустить.
  — Что-нибудь обнаружили, сэр? — чуть осевшим голосом спросил он.
  Лестер Лейт сунул красный камушек в карман.
  — Нет, Скаттл. Это один из тех красных леденцов, что ты купил мне. Я забыл, что заложил их в шоколадки.
  Неожиданно в дверь громко постучали. Камердинер пошел открыть ее. На пороге стояла молодая женщина, темноволосая, с ярко-красными губами и блестящими глазами.
  — Мне нужен мистер Лестер Лейт! — не теряя времени на приветствия, сказала она.
  Лейт встал, а секретный агент закрыл входную дверь.
  — У вас что, не работает отопление? — деловито осведомилась женщина.
  — Да, — ответил Лестер Лейт и предложил ей присесть. — Я провожу эксперимент по экономии тепла, — пояснил он гостье.
  — И, похоже, у вас это здорово получается… Ладно, что вы хотели отдать мне?
  — Видишь ли, Скаттл, — обернулся Лейт к камердинеру, — я позвонил своему приятелю и сказал, что у меня есть неплохой презент для достойной молодой леди. — Затем снова обратился к молодой леди: — Хочу подарить вам конфеты. По определенным соображениям я купил их довольно много. Однако расчеты мои оказались неверными, и поэтому так много конфет мне уже не нужно.
  — Но вы ведь не отдадите их, сэр? — недоверчиво прошептал пораженный секретный агент.
  — Конечно же, отдам, Скаттл, — засмеялся Лестер Лейт.
  И пока камердинер растерянно моргал глазами, Лестер предложил молодой леди свои услуги.
  — Ваш… э… э… молодой человек может неправильно понять мой подарок, — сказал он, — я буду рад лично сделать этот презент в его присутствии…
  Глаза молодой женщины почему-то сузились.
  А Лестер Лейт невозмутимо продолжал:
  — Я отнесу конфеты к машине…
  Чуть подумав и оглядев Лейта оценивающим взглядом, молодая леди согласилась. Женщины редко ему отказывали.
  Нагрузившись коробками с конфетами, он последовал за ней к двери.
  — Позвольте помочь вам, сэр, — умоляюще протянул к коробкам руки камердинер.
  Лестер Лейт отрицательно покачал головой:
  — Нет, Скаттл, оставайся здесь.
  Лестер Лейт сопроводил девушку к машине, затем снова поднялся в квартиру за оставшимися коробками и, уходя, пожелал камердинеру спокойной ночи.
  — Вы скоро вернетесь, сэр? — спросил секретный агент.
  Он заметил, что под теплой шубой на Лестере Лейте был надет вечерний костюм.
  Хозяин в ответ лишь улыбнулся:
  — Я соглашатель, Скаттл. Большой соглашатель.
  Входная дверь с шумом захлопнулась за ним, громко щелкнул пружинный замок. Агент ринулся к телефону. Он спешил доложить сержанту Экли о происшедшем.
  — Черт побери, Бивер, не мог же он отдать все конфеты! — заревел в трубку Экли.
  — Но он их отдал…
  — И уехал вместе с ней! — негодовал сержант.
  — Да, сэр.
  — Ладно, пошлю своих топтунов. Они его быстро выследят…
  — А как же насчет конфет, сержант? Топтуны найдут Лейта, но не девушку. А ведь она получила коробки, в которых полно рубинов и бриллиантов!.. — в отчаянии вопрошал тайный агент.
  — Это все твоя чертова идея, Бивер! Давай немедленно вниз, — приказал Экли. — А от моего имени пошли топтунов выслеживать не Лейта, а конфеты! Понял?.. Давай действуй.
  К тому времени как секретный агент, окончив телефонный разговор с сержантом, спустился на улицу, ни Лестера Лейта, ни молодой леди, ни конфет там уже не было. Впрочем, как и топтунов: четко следуя полученным ранее инструкциям, они отправились следить за Лестером Лейтом.
  Было уже далеко за полночь, когда тот вернулся домой. Первым делом он отчитал своего камердинера.
  — Так-так, Скаттл, ты включил отопление! Как это следует понимать? Тебе известно, что я работаю над новым календарем, который может стать величайшим благом для всего человечества. А ты тут мне все срываешь! Сейчас июль, Скаттл! А в июле никто и никогда не включает паровое отопление!
  Камердинер виновато опустил глаза.
  Лейт несколько смягчился.
  — Завтра утром у меня к тебе будет несколько поручений, — миролюбиво сказал он.
  Камердинер с готовностью кивнул.
  — Прежде всего позвони сержанту Экли. Сообщи ему, что я нашел важные зацепки по делу об ограблении Милса. Затем мне бы хотелось, чтобы ты вспомнил о нашем патриотическом долге.
  — Патриотическом долге, сэр? — не понял камердинер.
  — Совершенно верно, Скаттл. Обрати внимание на дату.
  — Сегодня второе… нет, уже третье ноября, сэр, — пробормотал слуга.
  — Нет-нет, сегодня третье июля, — перебил его хозяин. — А четвертого мы, как всегда, отмечаем День независимости нашей страны. Поэтому мне нужны петарды, Скаттл, и шнуры. Все это продается в любом китайском магазинчике. У них это внесезонный товар.
  — Господи, сэр, — взмолился камердинер, — неужели вы действительно собираетесь праздновать Четвертое июля четвертого ноября?
  — Естественно, Скаттл, — невозмутимо подтвердил Лейт. — Надеюсь, ты не вздумал осуждать меня?
  — Нет, сэр. Утром все сделаю.
  — Вот и хорошо, Скаттл. И купи мне еще сирену.
  — Сирену, сэр? Какую? — совсем растерялся камердинер.
  — Электрическую, Скаттл. Такую, что используются на полицейских машинах.
  — Но, сэр, законом запрещено ставить их на частных машинах. Ведь вы не офицер полиции, сэр!
  — А кто тебе сказал, что я собираюсь укрепить ее на своей машине? Я сказал, что хочу ее купить.
  Камердинер кивнул и, совершенно обескураженный, удалился. Около часа Лестер Лейт сидел, закутавшись в шубу, и курил. Время от времени он, довольно кивая головой, прокручивал в мозгах ходы некоей весьма сложной партии. Затем довольно рассмеялся.
  Рано утром его разбудил камердинер.
  — Простите, сэр, пришел сержант Экли, — доложил он. — Вы ведь просили меня сообщить ему о том, что имеете важные зацепки по делу об ограблении ювелира Милса. Так вот, сэр, он уже здесь. Ему не терпится выслушать вас.
  Лестер Лейт потянулся и зевнул:
  — Да-да, Скаттл. Сержант выполняет свой долг. Пусть войдет.
  Секретный агент открыл дверь, и в комнату ворвался сержант Экли.
  — Вы что-то раскопали про Милса? — не поздоровавшись, буквально с порога закричал он.
  Лестер Лейт сел в кровати.
  — Вам известно, сержант, — спокойно сказал Лейт, — что я посылал камердинера в кондитерский магазин, где после ограбления был убит наш Грег-потрошитель. Мне показалось, что грабитель мог спрятать часть камней в коробках с конфетами… именно в шоколадных конфетах.
  Сержант Экли устало потер покрасневшие от бессонной ночи глаза:
  — Можете забыть об этом, Лейт. Из-за этой вашей гениальной идеи я заставил своих людей растопить все конфеты из этого магазина. Они занимались этим всю ночь. И ничего. Абсолютно ничего!
  — Неужели ничего? — удивился Лестер Лейт. — Странно. Вчера вечером я отдал свои конфеты одной очень красивой молодой леди. Мы с ней приятно провели вечер. Она угощала меня этими конфетами. И вы не поверите, сержант, в начинке оказались три посторонних предмета.
  Сержант Экли чуть не выронил изо рта сигару.
  — Три?! — воскликнул он.
  — Да, сержант, именно три. Правда, один камушек был простым леденцом, который я, экспериментируя, сам заложил в одну из конфет. Зато два других оказались красными камнями. Не сомневаюсь, это рубины. И, может быть, из украденных у Милса!
  Лестер Лейт сунул руку в карман пижамы и достал носовой платок с завязанным узелком. Неторопливо развязал его — на ладони сверкнули два крупных кроваво-красных рубина, как две капли воды похожие друг на друга.
  — Оба были в одной коробке? — недоверчиво спросил Экли.
  — Оба в одной коробке, сержант, — кивнул Лейт.
  Следующий вопрос сержант Экли задал довольно хитро:
  — Случайно не знаете, где живет эта очень красивая леди? Ну, которой вы отдали конфеты…
  Лестер Лейт отрицательно покачал головой.
  Экли собрался уходить.
  — Не собираетесь встретиться с ней еще раз? — безразличным тоном спросил он, уже шагнув к двери.
  Лейт пожал плечами и вдруг спросил:
  — Хотите помочь мне отпраздновать Четвертое, сержант?
  — Четвертое? — не понял Экли.
  — Июля, сержант.
  — При чем тут июль? Сейчас ноябрь.
  — О нет, сержант, сейчас июль, — твердо сказал Лейт. — По моему календарю…
  — О господи! — взорвался Экли и с треском захлопнул за собой дверь.
  Выскочив на улицу, он подозвал к себе топтунов и проинструктировал их:
  — Следите за Лейтом. Он должен привести вас к конфетам или к девушке, у которой конфеты. После этого забудьте о Лейте. Во все глаза следите только за конфетами. Поняли?
  Сыщики отдали честь и вернулись на свои места. Прошло не менее часа, прежде чем Лестер Лейт наконец вышел из дома. Он знал, что полицейские агенты следят за ним. Поэтому первым делом он подошел к ним.
  — Доброе утро, господа, — с улыбкой поприветствовал он агентов. — Сегодня я не доставлю вам особых хлопот. Я еду прямо к мистеру Милсу. Это тот джентльмен, которого недавно ограбили. И если случайно вы потеряете меня по дороге из виду, следуйте прямо к его магазину.
  В ювелирном магазине Картера Милса Лестер Лейт повел себя совершенно иначе — очень по-деловому.
  — Мистер Милс, — начал он, — вас интересует производство превосходного жемчуга? Гарантирую, лучшие эксперты не отличат его от настоящего.
  — Чушь, — недовольно бросил мистер Картер Милс. — Вы просто очередной идиот с очередным идиотским прожектом синтетического жемчуга. Убирайтесь!
  Лестер Лейт вынул из кармана жемчужину и бросил ее на прилавок перед этим плотным человеком с массивной челюстью и настороженным взглядом.
  — Оставьте себе в качестве сувенира, — спокойно произнес Лейт.
  Ювелир, зажав жемчужину большим и указательным пальцами, глянул на нее и было уже собрался бросить куда-нибудь, как вдруг обратил внимание на ее идеальный матовый цвет. Достав мощную лупу, ювелир склонился над жемчужиной. Затем нажал кнопку электрического звонка на столе. Между тем Лестер Лейт спокойно закурил сигарету. Из внутреннего офиса к ним тотчас же вышел мужчина.
  — Маркл, взгляните и скажите мне, что это такое, — приказал ему Милс.
  Мужчина кивнул, достал из кармана свою лупу. Взяв у Милса жемчужину, он молча внимательно осмотрел ее со всех сторон.
  — Она настоящая, — сказал он минуты через две. — Прекрасный цвет, великолепная шлифовка…
  Забрав у него жемчужину, Милс пальцем указал ему на дверь. Маркл вежливо кивнул и тихо выскользнул из комнаты. Ювелир повернулся к Лестеру Лейту.
  — Предупреждаю: если это афера — сотру в порошок, — пригрозил он.
  Лестер Лейт достал из кармана жилетки шарик белого вещества. Собственно, это была смесь крахмала и квасцов, искусно покрытая водоотталкивающим цементом.
  — Что это? — с недоумением спросил ювелир.
  — Еще одна жемчужина… или то, что станет ею после применения моей технологии.
  Милс через лупу осмотрел шарик и хмыкнул.
  — На продаже синтетического жемчуга денег не сделаешь, — уверенно сказал он.
  — К тому же, — поддакнул ему Лейт, — у меня нет денег на промышленное оборудование.
  Милс понимающе ухмыльнулся.
  — Ладно. Выкладывайте.
  — Итак, вы объявите, что нашли богатые залежи жемчуга у берегов Мексики, — начал Лестер Лейт. — Жемчуг там будет на самом деле, и ваши аквалангисты его действительно смогут доставать. Но только прежде мне надо будет заложить его в те места, где они будут искать. Мы станем продавать этот жемчуг по баснословно низким ценам, а затем в удобный момент продадим всю залежь оптом.
  — То есть вы хотите провернуть аферу с жемчужной залежью? — спросил ювелир.
  — И сорвать куш в несколько миллионов, — подтвердил Лейт.
  Милс прищурился.
  — Это незаконно, — протянул он. — Если нас поймают, мы не минуем решетки.
  — Да, если поймают, — охотно согласился Лестер Лейт.
  Милс сцепил руки на животе:
  — И как, интересно, вы собираетесь обезопасить себя?
  — Вы будете в совершенной тени, — ответил Лейт. — Просто дадите мне денег и все. Мы заложим жемчужины в раковины, затем свяжемся с вами, и вы… в один прекрасный день обнаружите залежь. Все абсолютно безопасно. Вам ничего не грозит.
  — Почему вы пришли именно ко мне? — поинтересовался ювелир.
  — Прочитал о вашем ограблении в газетах. Возникшие вокруг этого дела слухи, несомненно, повредят вашей деловой репутации. А это, как я понимаю, нанесет серьезный ущерб вашему законному бизнесу. Проанализировав ситуацию, я решил, что идея с жемчугом вполне может вас заинтересовать.
  Ювелир хитро прищурил глаза.
  — Рассказав о ней мне, — добавил он, — вы не осмелитесь обратиться к кому-либо еще. Ведь я теперь много знаю. Могу раскрыть вашу аферу.
  Лестер Лейт иронически улыбнулся:
  — Допустим. Однако я уверен, что вы не такой дурак, чтобы отказаться от нескольких миллионов долларов.
  Ювелир вздохнул.
  — Хорошо, я подумаю, — проговорил он. — Но сначала мне нужно посмотреть, как все это делается.
  — Готов встретиться с вами в любом месте завтра утром, — охотно предложил Лестер Лейт. — Все продемонстрирую вам в лучшем виде.
  Милс встал:
  — Итак, завтра в девять утра у меня дома. Важными делами я занимаюсь не здесь. Мой дом — моя крепость. Вот адрес.
  Лестер Лейт взял протянутую ему визитную карточку:
  — Завтра в девять.
  Машина Лейта была буквально набита самыми разными вещами. На первый взгляд казалось, что они не имеют друг к другу никакого отношения: паяльная лампа и тигель, пакет крахмала, пачка квасцов, полиэтиленовый мешочек цемента… Еще одна сумка была полна петард. Кроме этого, в багажнике лежали сирена с батареей, удлинитель, плоскогубцы, проволока… Такой странный набор вещей мог навести на мысль, что Лестер Лейт просто заделался старьевщиком. Впрочем, полиция уже сталкивалась с подобными загадками. Ей было известно, какими необычными методами ему удавалось распутывать сложнейшие преступления. Поэтому за ним следили неотступно, как говорится, не спуская глаз. Однако полицейские топтуны четко помнили данные им инструкции: после встречи Лейта с той девушкой они должны прекратить наблюдение за ним и полностью переключиться на конфеты. Если Лестер Лейт и догадывался об этом, то не подавал вида. Он преспокойно вел машину к выезду из города, не обращая на все окружающее ни малейшего внимания. Сыщики хорошо знали свое дело. И все же до них не сразу дошло, что пассажиры машины, как бы случайно вклинившейся между ними и Лестером Лейтом, в свою очередь следят за ним.
  Полицейские чуть поотстали.
  Все три машины миновали оживленные кварталы и достигли наконец пригорода. Лейт увеличил скорость. Седан с двумя странными пассажирами не отставал. Сыщикам тоже, чтобы не упустить свою добычу, пришлось нажать на газ. Лестер Лейт остановился на краю поля в небольшой рощице. Седан тоже припарковался.
  Дорога была пустынна.
  Остановиться в таком месте означало бы раскрыть себя, поэтому, снизив скорость, полицейские проехали мимо. При этом они продолжали внимательно наблюдать. И то, что агенты увидели, вызвало на их лицах довольные улыбки: Лестер Лейт разговаривал с девушкой, которая побывала в его квартире! Второй пассажир, без сомнения, был ее молодым человеком. Но что самое приятное, на заднем сиденье автомобиля стояли коробки с конфетами!
  Детективы свернули с дороги и вплотную подъехали к высокой каменной стене. Оттуда с помощью пары мощных биноклей они прекрасно видели все, что происходило вокруг.
  Похоже, Лестер Лейт был с этой парочкой неплохо знаком. Мужчина сдержанно улыбался. А его девушка была просто само радушие. После недолгой, но оживленной беседы из багажника машины Лейта были извлечены кувшинчик с вином и корзинка с продуктами. На ближайшей лужайке был организован пикник. Однако дальше детективов ожидал неприятный сюрприз. Им поручили проследить Лейта до конфет, а далее не выпускать конфеты из вида и как можно быстрее связаться с сержантом Экли. В то же время сам сержант был уверен, что Лейт ни за что не расстанется с этими конфетами.
  И все же случилось непредвиденное. Лестер Лейт сел в машину и направился дальше по дороге, а девушка и ее спутник развернулись и поехали обратно в город. Точно следуя инструкциям, полицейские поехали за седаном.
  — Похоже, они возвращаются в город, Луи, — сказал офицер за рулем. — Я высажу тебя на углу. Позвони в участок, затем тормозни какую-нибудь машину и догоняй меня.
  Они остановились у ближайшего магазина, и один из них выскочил из машины. По телефону он сообщил сержанту Экли обо всем, что произошло. Получив подробное донесение, сержант приказал агенту как можно быстрее догонять напарника. Детектив остановил первую попавшуюся машину, предъявил удостоверение и приказал ехать побыстрее. Очень скоро он нагнал напарника, а квартала через два их уже ждал другой полицейский автомобиль. Они обменялись условными знаками.
  Дальнейшее преследование было делом техники. Вторая полицейская машина обогнала и остановила седан. На звук полицейских сирен приятель девушки высунул голову в окно.
  — В чем дело? — с недоумением спросил он.
  — Превышение скорости, — ответил ему один из полицейских. — Вы слишком быстро гнали. Придется проехать с нами в участок… Билл, давай к ним в седан, пусть следуют за нами.
  В участке сержант Экли долго молча и многозначительно смотрел в глаза задержанным.
  — Значит, так, давайте начистоту, ребята, — наконец строго сказал он.
  — А в чем, собственно, дело? — нахмурился приятель девушки. — За что нас задержали и привезли сюда?
  — За соучастие в грабеже, — не дав им опомниться, заявил Экли.
  — В чем, в чем?! — воскликнула девушка.
  — В грабеже. — Сержант ткнул пальцем в коробки: — Вот там, в конфетах, спрятано драгоценных камней на миллион долларов.
  На лицах девушки и ее спутника появилось выражение искреннего изумления.
  — Вам дал эти коробки человек по имени Лестер Лейт, — продолжал сержант. — А в этих конфетах спрятаны рубины и бриллианты, украденные у ювелира Милса.
  Желая подтвердить свои слова, Экли открыл одну коробку, сунул в рот шоколадку и раскусил ее. Не обнаружив внутри ничего, кроме начинки, громко выругался и схватил другую… Лицо его озарила счастливая улыбка. Сержант поднес ладонь ко рту и осторожно выплюнул некий красный предмет.
  — Ага, вот и первый камушек! — торжествующе воскликнул он.
  Все столпились вокруг него. На ладони лежал леденец. Обычный красный, измазанный шоколадом леденец.
  В кабинете воцарилось гробовое молчание. Сержант сунул руку в коробку за следующей конфеткой.
  Снова леденец…
  Девушка с ярко-красными губами весело рассмеялась.
  — Он подменил конфеты, прежде чем отдать вам! — зло воскликнул Экли.
  Девушка наклонилась к коробке.
  — Не думаю, — возразила она. — Из верхнего ряда, похоже, конфеты брали. Но только из верхнего. Нижний не тронут. И только в этой коробке… Подождите-ка, вот одна…
  Экли выхватил у нее конфету и разломил. На стол выпал маленький красный предмет.
  — Вот он! — торжествующе воскликнул сержант.
  Да, это был кроваво-красный рубин. Экли снова выругался:
  — Черт побери, так это же один из тех, что я сам туда заложил!
  Экли лихорадочно ломал конфеты одну за другой. Его руки стали коричневыми от растаявшего шоколада. Но рубинов больше как не бывало!
  — Где Лейт? — растерянно прошептал сержант Экли.
  Проще было бы искать ветра в поле. Воспользовавшись отсутствием слежки, Лестер Лейт просто-напросто исчез. В квартире его тоже не оказалось. Там полицейских встретил лишь их секретный агент. Гараж тоже был пуст. Лейт скрывался где-то в густонаселенном городе. Лег на дно, дожидаясь встречи с ювелиром Картером Милсом. А сержант Экли сидел в своем офисе на крутящемся стуле, проклиная подчиненных и обвиняя их во всех смертных грехах. А в это время весь персонал полицейского участка, молча с удовольствием поедал шоколадные конфеты…
  Лестер Лейт сидел на полу в гостиной загородного дома ювелира. Скрестив по-турецки ноги и слегка наклонившись, он рассматривал выложенные из сумки паяльную лампу, тигель и другие принадлежности.
  — Да, не повезло вам с ограблением, — заметил он, насыпая крахмал в тигель.
  Милс только крякнул.
  Лейт вынул из кармана баночку и передал ее ювелиру. При виде великолепных жемчужин, лежавших в ней, у того жадно загорелись глаза.
  — Да, это может принести нам целое состояние, — сказал он, любуясь содержимым банки.
  Затем он перевел взгляд на тигель. Но, к своему изумлению, увидел лишь дуло автоматического пистолета, который внезапно появился в правой руке Лейта. Лестер Лейт мило улыбнулся:
  — Спокойнее, Милс. Просто мы переходим к настоящему делу.
  — Что вы имеете в виду? — растерялся ювелир.
  — Только то, что я гангстер. И использую гангстерские методы. У меня есть команда, которая не остановится ни перед чем. Кстати, покойный Грег-потрошитель тоже был одним из них.
  Лоб ювелира покрылся крупными бусинками пота. Он не мог оторвать испуганного взгляда от дула пистолета.
  — Собственно, дело вот в чем, — продолжал Лейт. — Вы давно замыслили украсть у раджи эти рубины. Поэтому сначала хитро организовали газетную шумиху: газеты расписывали, как вы таскаете на работу и с работы портфель, набитый драгоценными камнями на миллион долларов… Естественно, я тоже клюнул на это и приказал Грегу-потрошителю пробраться в ваш магазин и организовать эти камни. Он всех нас подвел. В основном потому, что вы все заранее продумали. Причем, очевидно, вы знали, что грабитель будет поджидать вас именно в магазине…
  Вы хитрец, Милс, большой хитрец, — продолжал излагать суть событий Лейт. — Вы всегда приходите на работу на несколько минут раньше других. Специально чтобы создать грабителю условия… Надеясь, что он ими воспользуется… А дальше все произошло, как вы и рассчитывали: полиция изрешетила бандита пулями… Грег-потрошитель получил свое, а вы свое. Детективы обыскали все, абсолютно все. Заглянули в каждую щель, обследовали каждую конфетку. Но не нашли камней. И не удивительно: просто с самого начала их не было в вашем портфеле! Но потом вы сделали глупейший ход. Испугались, что полиция, перевернув все вверх дном и ничего не обнаружив, придет к правильному выводу. Вы захотели убедить их, что вас действительно ограбили. Поэтому начали, так сказать, пускать некоторые из рубинов в оборот… Вы знали, что люди, как правило, никогда не запоминают больше одной характерной приметы. От силы двух. Поэтому вы надвинули на лоб шляпу и наложили на глаз повязку… Две броские приметы. Действительно, те, кого вы использовали в своих планах, заметили только это. Но тут вы допустили еще одну ошибку: первый раз наложили повязку на левый глаз, а второй — на правый… Хотя полицию вы все-таки ввели в заблуждение.
  — Чего вы хотите? — осипшим от волнения голосом спросил ювелир.
  — Свою долю, конечно, — спокойно заявил гангстер.
  Милс облизнул пересохшие губы:
  — Вы ничего не сможете доказать. Я не собираюсь садиться в тюрьму.
  Лестер Лейт выразительно посмотрел на часы:
  — Возможно, вам будет интересно узнать, что полиция уже пришла к правильному выводу. Не исключено, им бы следовало его сделать намного раньше, поняв, что камни не были припрятаны Грегом-потрошителем. Полицейские уже догадались об истинном виновнике этого, с позволения сказать, «ограбления». Они, безусловно, достали вашу фотографию, увеличили ее, «надвинули» на лоб шляпу, «наложили» на глаз повязку и предъявили свидетелям. Те, конечно, сразу же опознали в ней человека, всучившего им рубины.
  Нервный спазм перехватил горло ювелира.
  Лестер Лейт спрятал пистолет в кобуру:
  — Вообще-то мы с ребятами решили пригласить вас на небольшую прогулку. Моя команда явится сюда по моему сигналу. Не уладим дело с камнями, вам же хуже.
  Милс напряженно сдвинул брови.
  — Вы же сказали, полиция…
  Лестер Лейт взглянул на часы:
  — Уже скоро будет здесь. Пожалуй, пора звать моих ребят.
  Ювелир чуть не подавился собственной слюной.
  — У вас остался последний шанс, — улыбнулся Лейт.
  Милс затряс головой:
  — Нет-нет, вы ошибаетесь! У меня их нет! Я… — Он замолчал на полуслове.
  С улицы в гостиную ворвался рев полицейской сирены. Он становился все громче…
  — Спасите, это полиция! — завопил ювелир и бросился к окну.
  Мощный удар Лейта кулаком в челюсть свалил его на пол.
  — Идиот! Не подходите к окну! Полиция попадет в засаду. Мои ребята меня прикрывают. Они скосят всех фараонов как траву. Не трудно догадаться, что это означает. Убьешь полицейского — жди очень больших неприятностей.
  Сирена ревела все громче и громче.
  — Уже в моем гараже, — в отчаянии прошептал Милс.
  — Теперь слушайте стрельбу… Штурмовые автоматы! — радостно воскликнул Лейт.
  Выстрелы гремели еще пару минут, затем смолкли.
  Лестер Лейт глубоко вздохнул:
  — Что ж, вы своего добились. Мои люди покончили с фараонами. Устроили им настоящую бойню. Вину, само собой, полиция возложит на вас. Вам грозит электрический стул… если, конечно…
  — Если что? — с надеждой пролепетал ювелир.
  — Если, конечно, я не соглашусь взять вас в свою команду. Хороший ювелир нам не помешает.
  Милс с трудом поднялся с пола.
  — Ни в коем случае, — затряс он головой. — Я останусь здесь, все объясню полиции…
  Тот только мрачно усмехнулся:
  — Послушай, толстяк. Мои ребята только что пришили целый взвод фараонов. Думаешь, меня остановит еще одно убийство?
  Лестер Лейт снова извлек из кобуры пистолет и направил его дуло на ювелира. Глаза бандита лихорадочно блестели. Такой нездоровый блеск обычно приписывают маньякам-убийцам.
  — Нет-нет, не надо! Мы все сейчас уладим. Подождите! — залепетал ювелир.
  Милс вышел в прихожую и снял с вешалки толстую трость с массивным набалдашником.
  — Они здесь, — мрачно сказал он, сунув трость Лейту в руки. — Только быстрее. Я согласен.
  Лестер Лейт потряс трость.
  — Нет-нет, трясти бесполезно, — остановил его Милс. — Она сбалансирована свинцовым наконечником и набита ватой. Камни внутри. Их можно достать, только отвинтив металлический ободок.
  — Хорошо, Милс, — с улыбкой сказал Лейт, — а теперь вам, пожалуй, пора сходить в гараж и вымести оттуда остатки петард. Кстати, там же вы найдете и полицейскую сирену, подключенную к батарее… Я отмечал Четвертое июля.
  Ювелир онемел. Он хотел что-то сказать, но не смог произнести ни слова.
  — Всего хорошего, — вежливо попрощался Лестер Лейт.
  — По… по… полиция! — с трудом выдавил из себя Милс, но голоса не было.
  — Ах да, полиция, — обернувшись, сказал бандит. — Они все еще блуждают во мраке. Я опередил их.
  И Лестер Лейт вышел из комнаты, а затем из дома твердой походкой человека, абсолютно уверенного в себе.
  Дома Лестера Лейта ждал сержант Экли. Он метался по гостиной, словно разъяренный лев в клетке.
  — А, сержант! Меня ждете? — сделал удивленный вид Лейт.
  Экли изо всех сил пытался сдержать свою ярость.
  — Нашли камни? — первым делом спросил сержант.
  Лестер Лейт высоко поднял брови:
  — Простите?
  Сержант глубоко вздохнул:
  — Вчера вы избавились от «хвоста» и исчезли!
  Лейт прикурил сигарету и указал на кресло:
  — Располагайтесь, сержант. Вы, очевидно, устали. Наверное, слишком много работы… Нет, сержант, так уж случилось, что это ваш «хвост» избавился от меня и…
  — Да какая разница, — прорычал Экли. — В любом случае вы скрылись и даже не ночевали дома.
  Лестер Лейт весело захихикал:
  — Интимные дела, сержант, тут уж ничего не поделаешь.
  — Кроме того, вы нанесли визит Милсу и устроили там настоящий фейерверк.
  — Совершенно верно, сержант, — спокойно подтвердил Лейт. — Вы же знаете, вчера по моему теплосберегающему календарю было Четвертое июля. Я торжественно отметил эту историческую дату, и Милс не имел ничего против.
  Сержант Экли перебросил сигару из одного угла рта в другой.
  — Самое нелепое состоит в том, что Милс почему-то не считает нужным подавать жалобу, — недоумевал сержант. — А меня совершенно не устраивает эта странная история с конфетами. Многое, слишком многое остается здесь неясным. И эта девица со своим приятелем… Не мог даже задержать их! Никаких доказательств. А может, они работали на вас, Лейт? За деньги?
  Лестер Лейт широко улыбнулся:
  — Да будет вам, сержант! Все же предельно ясно…
  Разгневанный сержант Экли направился к двери.
  — Я уверен, Лейт, вы мошенник, — бросил он на ходу. — Абсолютно уверен. Даже супермошенник, на редкость везучий мошенник. И когда-нибудь я до вас доберусь! — На пороге сержант остановился: — И запомните: в следующий раз мои люди будут неотрывно следить за вами не спуская глаз!
  Входная дверь с грохотом захлопнулась за ним. Лестер Лейт, весь сияя от удовольствия, повернулся к своему камердинеру. Во время беседы тот молча стоял у стены.
  — Скаттл, мой гениальный теплосберегающий календарь, похоже, оказался не так эффективен. Включай отопление на полную мощность, а завтра купи где-нибудь новый календарь. Мы возвращаемся в ноябрь…
  — Да, сэр. Ведь фейерверк уже окончен, — с невинной улыбкой сказал камердинер.
  Лестер Лейт кивнул:
  — Естественно, Скаттл. Я же не идиот, чтобы каждый день выбрасывать кучу денег на петарды.
  Секретный агент устало вздохнул:
  — Прошу прощения, сэр, от вас можно ожидать чего угодно…
  
  1931 год.
  (переводчик: С. Кибирский)
  
  Что-то вроде пеликана
  Лениво фланируя в три часа пополудни по торговому району, Лестер Лейт явно заинтересовался парой шелковых чулок. Но не в витринах магазина, а на резвых ножках юной красотки в короткой юбке. Лестер углядел ее в праздной толпе в пятидесяти футах впереди.
  Лейт был тонким ценителем прекрасного. Но поскольку его интерес к такого рода вещам был в известной мере абстрактным, он не предпринял усилий, чтобы сократить расстояние. Лестер любил прогуливаться, наблюдая панораму жизни, текущей мимо. Его внимание могло привлечь и характерное лицо в толпе, и куда-то спешащий прохожий. В данный момент его занимала пара стройных ножек.
  В полуквартале от него из окна четвертого этажа высунулась голова женщины. Перекрывая шум уличного движения, дама пронзительно завопила:
  — На помощь! Полиция! Полиция!
  И в тот же миг из окна вылетел темный пушистый предмет. Какие-то секунды это был просто плотный клубок. Затем он расправился и превратился в меховую пелерину. Пелерина легко планировала в воздухе, пока наконец не повисла на металлической конструкции, поддерживающей уличный знак.
  Справа от себя Лестер Лейт уловил циничный смешок. Слегка повернувшись, он увидел ухмыляющееся лицо одного из тех самоуверенных индивидуумов, которые всегда знают истинную причину любого происшествия.
  — Рекламный трюк, — сказал мужчина, поймав взгляд Лейта. — Там находится меховой магазин. Вот они и выбрасывают меховые пелерины, понятно? Хозяева придумали этот трюк, чтобы обеспечить себе рекламу в газетах.
  Между тем Лейт услышал звук полицейского свистка. Начальственный топот постового приближался.
  По ряду причин Лейт предпочитал не вступать в контакт с полицейскими. Особенно спешащими к месту преступления. И ему вовсе не улыбалось случайно попасть в полицейские сети.
  — Спасибо за подсказку, — любезно поблагодарил он всеведущего незнакомца. — Я чуть было не попался на этот крючок. Мог даже опоздать на свидание…
  И Лейт демонстративно повернулся спиной к толпе оживленных зевак.
  
  Лестер Лейт, стройный и изящный в своем вечернем костюме, после первого акта вышел в фойе театра. Стоя там в нерешительности, он размышлял, остаться ли досмотреть представление до конца.
  Фойе заполняла обычная для премьеры толпа знаменитостей и тонких ценителей. Сливки общества просто прогуливались или образовывали небольшие кружки, вполголоса обмениваясь впечатлениями. Не одну пару женских глаз привлек силуэт широкоплечего молодого человека с тонкой талией. Не один взор одобрительно остановился на нем. Но Лестер Лейт был полностью погружен в проблему, не оставлявшую его в покое весь этот вечер. Почему молодая женщина, примерявшая пелерину из серебристой лисы в меховой фирме на четвертом этаже, внезапно выбросила ее из окна? Затем небрежно оплатила ее стоимость наличными и ушла, явно не усмотрев ничего необычного в своем поступке?
  Мелодичный звон напомнил, что представление возобновится через две минуты. Загасив сигареты, зрители двинулись в зал. Лестер Лейт все еще колебался.
  Он признавал, что спектакль был явно выше среднего уровня. Но его мозг просто отказывался следить за происходящим на сцене, всецело захваченный загадочным поведением молодой женщины.
  Лестер Лейт запустил большой и указательный пальцы в карман жилетки и достал вырезку из вечерней газеты. И хотя он знал ее почти наизусть, перечитал еще раз.
  «Сегодня пешеходы на Бикон-стрит были поражены криками молодой женщины. Высунувшись из окна меховой компании Гилберта, расположенной на четвертом этаже, она громко призывала полицию на помощь. Посмотрев вверх, прохожие увидели пелерину из меха серебристой лисицы, падавшую на тротуар. Подхваченная порывом ветра, пелерина опустилась на столб, поддерживающий рекламу оптической компании Нельсона. Там она и оставалась вне досягаемости жадных рук десятков возбужденных женщин. Кричавшая женщина позднее была опознана. Ею оказалась мисс Фанни Гилмайер, служащая меховой компании, проживающая по адресу: Ист-Гроув-стрит, 321.
  Полицейский Джеймс Хагерти, стоявший на перекрестке, оставил пост и, выхватив револьвер, поднялся на лифте на четвертый этаж. Бежавшего по коридору полицейского остановил мистер Гилберт, глава меховой компании Гилберта. Он объяснил ему, что поднятая тревога была ошибочной.
  Хагерти все-таки настоял на расследовании. Было выявлено, что некая молодая покупательница, чье имя компания отказалась назвать, действительно примеряла пелерины из серебристой лисы. Внезапно она сказала: „Беру вот эту“, свернула пелерину в клубок и выбросила ее из окна. Покупательницу обслуживала мисс Гилмайер. Решив, что столкнулась с новой формой воровства, она начала звать полицию. К тому времени как владелец фирмы мистер Гилберт появился в зале, покупательница уже спокойно отсчитывала деньги, составлявшие стоимость пелерины. Молодая дама никак не объяснила свой поступок. Только небрежно оставила указание, куда доставить пелерину после того, как ее снимут со столба. Во время полной неразберихи, царившей как раз перед появлением полицейского Хагерти, молодая женщина, по описаниям ослепительная блондинка лет двадцати пяти, уже покинула помещение.
  Полицейский склонен считать, что это была актриса, которая таким образом хотела привлечь к себе внимание. Если это действительно так, то ее замысел провалился — меховая компания отказалась раскрыть ее имя и адрес. В конце концов пелерину сняли со столба и после чистки, вероятно, доставят эксцентричной покупательнице».
  Освещение в фойе театра медленно гасло, напоминая, что представление вот-вот начнется. Лестер Лейт засунул газетную вырезку обратно в карман и, приняв решение, направился к выходу. До Бикон-стрит, где располагалось здание меховой фирмы, он добрался на такси. Меховая компания Гилберта занимала весь четвертый этаж. Окно, из которого летела пелерина, очевидно, находилось как раз над рекламной афишей оптической компании Нельсона. На противоположной стороне улицы Лейт заметил двух мужчин. Они явно ожидали чего-то.
  Мужчины «прогуливались» по обе стороны от входа в здание коммерческого центра Руста, расположенного напротив здания меховой компании. Они демонстративно не замечали друг друга, но их головы синхронно поворачивались на звук открывающихся дверей лифта в вестибюле здания — это указывало на наличие у них общей цели. Более того, каждый раз, когда запоздавший сотрудник выходил из здания, они оба немедленно оказывались у дверей. Однако, рассмотрев его, тут же теряли к нему всякий интерес.
  Лейт остался в машине.
  — Подождем здесь, — сказал он водителю.
  Таксист понимающе ухмыльнулся.
  — Включить радио? — спросил он.
  — Нет, спасибо, — поблагодарил Лейт и, закурив, приготовился к долгому ожиданию.
  Оно оборвалось примерно через двадцать минут, когда стройная молодая женщина в голубом костюме и щегольской крохотной шляпке, лихо сдвинутой на ухо, торопливо семеня стройными ножками, прошла от лифтов к выходу. «Наблюдатели» моментально оказались рядом. И как только молодая женщина вышла из дверей, они с двух сторон подхватили ее под руки. Тут же непонятно откуда появился автомобиль. И как только он остановился, женщину подтащили к нему и втолкнули в кабину.
  Лестер Лейт погасил сигарету.
  — Следуйте за этой машиной, — бросил он таксисту. Водитель быстро развернулся, и они оказались в хвосте машины с молодой женщиной. Красный сигнал светофора помог таксисту занять выгодную позицию.
  — Надеюсь, не будет никакого насилия? — обеспокоенно спросил таксист.
  — Определенно, нет. Просто хочу удовлетворить свое любопытство, — уклончиво ответил Лестер Лейт.
  Таксист не отрывал глаз от номерного знака передней машины.
  — Дело связано с преступлением? — снова спросил он.
  — Именно это я и пытаюсь выяснить, — сказал Лейт.
  Водитель такси не проявил особого энтузиазма. Однако следовал за машиной, пока она не остановилась у какого-то учреждения в центре города. Опытным взглядом он оценил троицу, вышедшую из машины.
  — Явно гангстеры, — бросил он.
  — Сомневаюсь, — сказал Лестер Лейт. — Эти люди не скрывают своих целей и откровенно рассчитывают на взаимовыручку. К тому же полное отсутствие утонченности. Все это указывает на полицейских старой школы. Лично я считаю, что это сотрудники частного детективного агентства…
  Таксист посмотрел на Лейта с заметным уважением.
  — Послушай, — сказал он, — готов поспорить, что ты сам гангстер.
  — С кем вы собираетесь спорить? — поинтересовался Лестер Лейт.
  Таксист ухмыльнулся:
  — С самим собой.
  — Тогда все в порядке, вы не проиграете, — серьезным тоном заключил Лейт.
  
  Эдвард Бивер служил у Лестера Лейта лакеем. Однако его раболепная преданность хозяину была лишь тщательно продуманной маской, которая прикрывала его истинную сущность.
  Довольно долго полиция подозревала в Лестере Лейте уникального супердетектива, чей острый ум способен разобраться в спутанных нитях любого преступного клубка, но все преступления, которым Лейт уделял внимание, имели одну общую закономерность. Когда полиция извилистым, но всегда правильным путем, который находил Лейт, достигала наконец цели, то неизменно видела ошарашенного преступника, полностью лишенного неправедно добытых богатств. Именно поэтому полиция «внедрила» в дом Лейта своего тайного агента в качестве лакея. Однако, несмотря на горячее желание полиции поймать Лейта на месте преступления, пока вся ее тайная деятельность приносила очень мало результатов. Даже меньше, чем попытки выбранных из зала представителей разоблачить фокусников во время их представлений.
  Шпион-лакей уже поджидал Лестера Лейта, когда тот открывал дверь своей роскошной квартиры на последнем этаже.
  — Добрый вечер, сэр, — приветствовал хозяина слуга.
  — Как, Бивер, ты еще не спишь? — удивился Лейт.
  — Нет, сэр. Я подумал, может, вы захотите виски с содовой, сэр. У меня все готово. Ваше пальто? Шляпу? Трость? Ваши перчатки? Да, сэр. Принести вам халат и домашние туфли?
  — Нет, я пока не буду переодеваться, Бивер, — махнул рукой хозяин. — Можешь принести мне виски с содовой.
  Лейт откинулся в кресле и задумчиво потягивал виски. Бивер заботливо хлопотал около него.
  — Бивер, — сказал наконец Лейт, — ты внимательно следишь за криминальными новостями в газетах?
  Шпион смущенно прокашлялся.
  — Прошу прощения, сэр. С тех пор как вы изложили мне теорию о том, что газетные отчеты часто содержат серьезные сведения, указывающие на преступника, я, как правило, читаю криминальную хронику. Это своего рода головоломка. Я пытаюсь ее разгадать.
  Лестер Лейт сделал пару неторопливых глотков из бокала.
  — Занимательное времяпрепровождение, не так ли, Бивер? — сказал он.
  — Да, сэр, — согласился лакей.
  — Однако, Бивер, рекомендую внимательно следить, чтобы твои выводы носили исключительно академический характер. То есть держи их при себе. Тебе же известно, каков наш сержант Экли. Человек он чрезмерно усердный, упрямый и невероятно подозрительный. А это явный признак ограниченного ума. — Лейт зевнул, вежливо прикрыв рот рукой. — Когда ты читал криминальную хронику, случайно не натолкнулся на отчет о преступлении в коммерческом центре Руста?
  — Коммерческий центр Руста? Нет, сэр. Не припоминаю, — пожал плечами Бивер.
  — Я заметил, — продолжал Лейт, — что на шестом этаже коммерческого центра Руста ряд офисов занимает компания по изготовлению и установке точных приборов. Она широко известна под названием «Точприбор». Ты слышал о преступлении, связанном с этой фирмой?
  Лакей ответил отрицательно.
  Лейт сладко потянулся и зевнул.
  — Очень жаль, Бивер, — разочарованно сказал он.
  — О чем вы, сэр?
  — Жаль, что мы так сильно зависим от газетной информации. Ведь даже если знаешь, что нечто интересное для тебя уже случилось, надо ждать двенадцать, а то и двадцать четыре часа, прежде чем об этом можно будет прочитать.
  Бивер прикрыл свое удивление неподвижной маской игрока в покер. Глаза камердинера зажглись огнем любопытства. Но внешне он ничем не выдал себя.
  — Чем еще я могу вам служить, сэр? — безразличным голосом произнес он.
  Хозяин нахмурился. Он испытующе посмотрел на шпиона.
  — Могу я доверять тебе, Бивер?
  — Мне вы можете доверить даже вашу жизнь, сэр, — не без гордости заявил тот.
  — Ну хорошо, Бивер. Вот тебе поручение. Сугубо конфиденциальное… В коммерческом центре «Чанинг» расположилось частное детективное бюро. В каком офисе — точно не знаю. В десять вечера какие-то люди привели туда молодую женщину. Ее допросили. Сейчас, возможно, уже отпустили. А может, и нет. Мне думается, что эта дама — сотрудница фирмы «Точприбор». Узнай, так ли это. Если так, то мне нужны ее имя и адрес. Если реально все обстоит не так, как я обрисовал, тогда меня это дело совсем не интересует.
  — Да, сэр, — закивал лакей, — но могу ли я спросить, чем вызван ваш интерес?
  — Я просто хочу найти логическое объяснение происшествию, которое не дает мне покоя, — зевая, пояснил хозяин.
  — Позвольте спросить, что за происшествие? — полюбопытствовал Бивер.
  — Из окна четвертого этажа выбросили пелерину из серебристой лисы.
  Глаза шпиона заблестели.
  — Да, сэр, я читал об этом в газете.
  — В самом деле, Бивер? И у тебя на этот счет есть соображения?
  — Да, сэр. Я долго размышлял над этим случаем. И, кажется, нашел вполне логичное объяснение. Только, пожалуйста, не сочтите меня излишне самонадеянным, сэр. Я представил себя Лестером Лейтом, читающим газетную вырезку, и попытался найти ключи к разгадке дела, которые просмотрела полиция.
  — И каковы твои выводы? — нетерпеливо спросил Лейт.
  — Эта женщина просто винтик в сложном механизме. Частичка хитроумной схемы.
  — Бивер, ты меня удивляешь!
  — Да, сэр. Я пришел к такому выводу. Она просто должна была отвлечь внимание присутствовавших в зале. А в это время хитрый соучастник работал по безошибочной схеме.
  — Что ты имеешь в виду, Бивер?
  — Подмену этикеток с ценой.
  — А нельзя ли поподробнее?
  — Да, сэр. Там есть шубы второго сорта и шубы из искусственного меха, — развивал свою мысль лакей-шпион. — Они стоят семьдесят пять — сто долларов. А первоклассная шуба стоит от тысячи двухсот до двух с половиной тысяч долларов. Очевидно, тот, кто подменит ценники, сможет за сравнительно малую сумму купить первоклассную шубу.
  — Потрясающе, Бивер! — воскликнул Лестер Лейт. — Ты настоящий детектив.
  — Спасибо, сэр. Вы ведь тоже так думаете?
  — Конечно нет. Однако ты явно растешь, Бивер, — еще раз похвалил хозяин.
  — Вы считаете, что все было не так? Но ведь мое объяснение логично! — настаивал лакей.
  Лейт снова зевнул.
  — Именно поэтому твое объяснение неверно, Бивер. А сейчас я, пожалуй, отправлюсь спать. Раньше девяти меня не буди.
  
  Воздух в этом здании был пропитан специфическим запахом, характерным для тюрем, полицейских участков и других мест, где работают двадцать четыре часа в сутки.
  В кабинете сержанта Экли ярко горел свет. Особенно хорошо был освещен его письменный стол, обезображенный черными пятнами от погашенных сигарет. Бивер сидел напротив сержанта Экли.
  — Я зашел в надежде, — говорил он, — что вы еще не ушли домой.
  — Все в порядке, Бивер, — успокоил его сержант, зевнув и проведя рукой по волосам. — Я готов не спать круглые сутки, лишь бы поймать этого проходимца. Так ты говоришь, информация нужна до девяти утра?
  Лакей Лестера Лейта кивнул.
  Сержант нажал кнопку. Вошел полицейский.
  — Узнай, — сказал он ему, — что за детективное бюро находится в коммерческом центре «Чанинг». Потом соедини меня с его владельцем.
  Когда полицейский вышел, Экли потер затекший затылок и снова зевнул. Потом лениво достал сигару из жилетного кармана.
  — Ты полагаешь, Бивер, что это дело связано с новым воровским трюком на фирме Гилберта?
  — Кажется, так.
  Сержант прикурил сигару, задумчиво сделал несколько затяжек, затем покачал головой.
  — Нет, Бивер. Это фальшивка, — сказал он. — Происшествие на меховой фирме было связано с подменой ценников, как ты и предположил. Думаю, уже завтра Гилберт поднимет страшный крик о том, что из его фирмы вынесли норковую шубу ценой в две тысячи долларов, заплатив всего семьдесят пять за имитацию кролика.
  Бивер согласно кивнул.
  — Я тоже так думаю. Но у Лейта другое мнение.
  — Он просто водит тебя за нос, — возразил Экли. — Хочет скрыть, что у него на уме.
  — Он все-таки клюнул, сержант, — похвастался Бивер. — Кажется, мне удалось втереться к нему в доверие.
  Сержант Экли перекатил сигару в другой угол рта.
  — Нет, Бивер, — сказал он. — Лестер Лейт держит тебя за фраера. И дело с меховой пелериной как раз подтверждает мою точку зрения. Готов поспорить, что на фирме «Точприбор» ничего не случилось…
  Телефонный звонок прервал его на полуслове.
  — Алло, сержант Экли слушает.
  В комнате стало тихо. Экли вынул изо рта сигару, и голос его стал сугубо начальственным.
  — Международное детективное бюро в коммерческом центре «Чанинг»? — официально спросил он. — Вы его директор? Хорошо. С вами говорит сержант полиции Экли. А сейчас слушайте меня. И слушайте очень внимательно, потому что я не терплю нерасторопности. Фирма «Точприбор» — ваш клиент? Так, значит, есть такая? Понятно. Какое задание вы получили от нее? Меня не волнует никакая конфиденциальность! С вами говорят из главного управления полиции. Вы работаете по делу, которое, по нашим сведениям, связано… Вас не касается, как мы узнали об этом. Нам нужна информация… Нет, сейчас не время звонить вашему клиенту. Не тяните резину, мне нужна информация, и я получу ее. Вам многое сходило с рук, но сейчас… Вот так-то лучше. Хорошо, я вас слушаю.
  Почти три долгие минуты сержант Экли в молчании хмуро рассматривал телефонный аппарат. Голос в трубке звучал непрерывно. Потом Экли спросил:
  — Откуда вы знаете, что именно эта женщина?.. Понятно… Где она сейчас?.. Ну, хорошо. Вам следовало доложить об этом немедленно. Ведь это преступление. Самое настоящее воровство. Понятно, что фирма не хочет дурной славы. И ее не будет. Мы умеем не хуже других хранить секреты. Вы что, считаете, что способны провести расследование лучше главного управления полиции? Ну, то-то же. Скажите ему правду. Скажите, что вам звонила полиция и требовала отчета. Скажите также, что мы достаточно бдительны и узнаем о преступлениях, даже когда жертвы пытаются их скрыть. Можете сказать еще, что сержант Экли лично занялся этим расследованием. Что в деле есть значительный прогресс. А сами постоянно держите нас в курсе. Понятно?.. Все верно, сержант Экли.
  Экли бросил трубку и с улыбкой поглядел на своего тайного агента.
  — Шеф будет в восторге. Они пытались скрыть это дело. Бедный малый из детективного бюро чуть не упал в обморок, когда понял, что мы все знаем…
  — О чем мы знаем? — спросил Эдвард Бивер.
  — Изобретатель по имени Николас Ходж работал над новой моделью радиолокатора для подводных лодок, — ответил Экли. — Он сделал пробный экземпляр, который, кажется, работает. Привез его в Вашингтон. Однако не сумел пробиться через бюрократию. И все же ему удалось познакомиться с одним контр-адмиралом, готовым организовать испытания. Но только полностью завершенной модели. Этот локатор должен был произвести хорошее впечатление на больших шишек из министерства военно-морского флота. И фирме «Точприбор» поручили изготовить такой прибор.
  Естественно, все держалось в большом секрете. Полностью в курсе дела были лишь президент фирмы Джезон Бельвю и его личный секретарь, девушка по имени Бернис Лэмен. Только они знали также, где хранятся копии чертежей. Офис, который занимает эта фирма, — это конструкторское бюро. Завод находится примерно в миле от города. По идее президента Бельвю, его рабочие делали лишь отдельные части локатора. А потом, в самую последнюю минуту, к работе подключался он сам вместе с парой доверенных помощников. Окончательно собрать прибор он должен был лично.
  — И что же случилось с чертежами? — спросил Бивер.
  — Бесследно исчезли, — махнул рукой сержант Экли.
  — И дело поручено детективному бюро?
  — Да. Они связаны контрактом с фирмой «Точприбор». Бельвю им сразу позвонил. Детективы в бюро заподозрили Бернис Лэмен и устроили для нее ловушку. Они схватили секретаршу Бельвю и сейчас допрашивают. Но пока безрезультатно.
  — Значит, мы берем расследование на себя? — усмехнулся Бивер.
  Сержант Экли расплылся в улыбке.
  — Мы возьмем расследование на себя. Но только когда старина Джезон Бельвю приползет к нам на животе и будет умолять об этом. Президент фирмы «Точприбор» боится огласки. Если станет известно, что чертежи исчезли или, что не лучше, кто-то снял с них копии, фирма попадет в большую передрягу.
  С лица Бивера сползла усмешка. Шпион нахмурился.
  — В чем дело? — не понял Экли.
  — Но откуда, черт возьми, Лестер Лейт узнал обо всем этом?
  По глазам Экли было ясно, что эта мысль не приходила ему в голову.
  Бивер добавил:
  — По-видимому, все это как-то связано с меховой пелериной…
  — Чепуха, Бивер. Просто его очередное умозрительное построение.
  Внезапно Бивера осенило!
  — Послушайте, сержант. — воскликнул он. — Помещение «Точприбора» расположено напротив меховой фирмы. Как вы думаете, что можно оттуда увидеть?..
  Сержант Экли снисходительно покачал начальственной головой.
  — «Точприбор» находится на шестом этаже, а меховая фирма — на четвертом.
  Бивер упрямо гнул свое:
  — Меховая компания находится в обычном здании, а «Точприбор» — в офисном. Поэтому их шестой и четвертый этажи могут располагаться на одном уровне…
  Сержант Экли нахмурил брови и задумался.
  — Может, ты и прав, — сказал он. — Но я в этом сомневаюсь.
  
  За завтраком Лестер Лейт внимательно слушал доклад лакея.
  — Очень интересные сведения, Бивер, — сказал он, покончив с поджаренным хлебом и беконом и прихлебывая кофе. — И должен сказать, достаточно полные. Как тебе удалось собрать все эти факты?
  Лакей-шпион кашлянул.
  — Девушка, за которой я ухаживаю, дружит с полицейским, — пояснил он.
  — Ах да. Ты уже упоминал об этом. Не могу одобрить, так сказать, этическую сторону ситуации. Но, во всяком случае, твоя связь продуктивна в смысле информации.
  — Да, сэр, — скромно поддакнул Бивер.
  — Ты уверен, что Джезон Бельвю обратился в полицию? — переспросил Лестер Лейт.
  — Да, сэр. После полуночи, — подтвердил лакей.
  — Давай еще раз проанализируем ситуацию, Бивер.
  — Да, сэр. Бельвю держал чертежи в своем сейфе. Его большая дверь всегда открыта в течение дня, но на ночь закрывается. В тот день изобретатель прибора Николас Ходж и Бельвю закончили предварительное совещание. Чертежи были убраны в сейф. У Бельвю было какое-то важное дело. На несколько минут он вышел из кабинета, оставив Ходжа рядом, в приемной. Секретарша Бельвю Бернис сортировала дневную почту в своей комнате. И как раз в этот момент собралась отнести ее в кабинет шефа. Так, по крайней мере, она говорит. Войдя в приемную, она услышала истошные вопли, доносившиеся с улицы. Естественно, многие сотрудники бросились к окнам. Бернис Лэмен говорит, что слышала, как хлопнула дверь кабинета Бельвю. Наружная дверь. Как будто кто-то поспешно выбежал из нее. В тот момент она думала, что это мистер Бельвю. Таков ее рассказ.
  — Значит, это не был мистер Бельвю? — переспросил Лейт.
  — Нет, сэр. Мистер Бельвю уверяет, что в это время был в другом конце здания. Тот, кто проник в кабинет, унес с собой чертежи. Он, очевидно, знал, где их искать.
  — А не мог посторонний проникнуть в помещение фирмы? — задал последний вопрос хозяин.
  — Нет, сэр, — твердо сказал шпион.
  
  Редактор многотиражки Фрэнк Пакерсон в выходные дни был на охоте. Свое ружье он принес на работу. И как только услышал вопли на улице, схватил его, зарядил и выскочил в коридор. Изобретатель Ходж был единственным посторонним, находившимся на месте преступления. Но, конечно, очень трудно заподозрить Ходжа в краже собственных чертежей.
  Лестер Лейт был задумчив.
  — Что можно сказать о Бернис Лэмен? — спросил он Бивера.
  — Всю прошлую ночь детективы наблюдали за зданием фирмы. Мисс Лэмен вернулась в свой кабинет, сказала, что ей нужно сделать срочную работу. Детективам это показалось подозрительным, и они арестовали ее. Но, видите ли, сэр, — рассказывал шпион-слуга, — сразу после пропажи документов у дверей здания поставили охранника, чтобы никто не мог вынести чертежи. Они наверняка спрятаны где-то в помещениях фирмы. Преступник выкрал их из сейфа, но вынести не смог и поэтому спрятал.
  — Так, значит, детективы обыскали мисс Лэмен и ничего не нашли? — переспросил хозяин.
  Слуга подтвердил.
  Лейт улыбнулся.
  — Ну и что вы думаете по этому поводу, сэр? Каковы ваши планы? — полюбопытствовал Бивер.
  Лейт удивленно поднял брови:
  — Планы?
  — Знаете, сэр, я полагал, что у вас в запасе есть еще варианты. И вы захотите поручить мне их проверить.
  — Пожалуй, нет, Бивер. Меня просто раздражает бездарность полиции, которая ведет это дело. Но я не обязан что-либо делать. Мой интерес, Бивер, чисто абстрактный… Просто теоретические размышления.
  
  Женщина, возглавлявшая агентство по найму актеров, поначалу встретила Лестера Лейта с чисто протокольной приветливостью. Однако, оглядев ладную фигуру молодого человека и встретив взгляд его внимательных и умных глаз, она смягчилась. Его приветливо улыбающиеся губы довершили дело — лед официальности растаял, и ее манеры приобрели искреннюю теплоту и сердечность.
  — Доброе утро, — сказала она более мягко, чем обычно разговаривала с посетителями.
  Лестер Лейт улыбнулся в ответ.
  — Я пытаюсь писать рассказы, — пояснил он.
  Улыбка на ее лице несколько подтаяла, сменившись недовольной гримасой.
  — У нас нет вакансий для писателей. Как правило, мы литературой не занимаемся, — сказала она. — Но если у вас есть опыт…
  — Художественная проза, — невозмутимо продолжал Лестер Лейт. — Написанная под необычным углом зрения. Короче говоря, темы на основе газетного материала.
  Недовольная гримаса на ее лице сменилась некоторым интересом.
  — Звучит довольно интригующе. Но боюсь, что мы не можем…
  — Это всего лишь хобби, — беззаботно щебетал Лейт. — Я не ищу заработка и не прошу вас подыскать мне место.
  — Тогда чего же вы хотите? — удивилась заведующая агентством.
  — Мне нужна актриса, которая хотела бы участвовать в рекламе.
  — Они все ничего не имеют против рекламы, — ответила женщина, сидевшая за столом.
  — Мне нужна опытная актриса, — продолжал Лейт, — способная сыграть любую роль, настоящий профессионал…
  — Такие теперь перевелись, — устало прервала она его. — Сейчас молодежь думает только о Голливуде. Они смотрят на сцену как на трамплин для прыжка в киноиндустрию…
  Лестер Лейт продолжал:
  — Моя актриса не обязательно должна быть молодой. Пусть это будет человек с характером, как говорится, «славный малый».
  Женщина вопросительно поглядела на него.
  — Именно такой кандидат сейчас сидит в приемной, — вдруг сказала она. — Актриса прошла через все. От оперы до водевиля. Она действительно талантлива, но, к сожалению, не так уж молода…
  — Сколько ей лет? — спросил Лейт.
  Дама улыбнулась:
  — Говорит, что тридцать, и выглядит на тридцать три, но думаю, что ей ближе к сорока. Просто восхищаюсь ее мужеством.
  Лестер Лейт поинтересовался именем актрисы.
  — Винни Гейл, — назвала женщина.
  — А согласится она поработать на меня в качестве модели? — нерешительно спросил Лейт.
  — Вряд ли, — качнула головой женщина. — Винни соглашается только на актерскую работу. Впрочем, вы можете лично переговорить с ней.
  — Пригласите ее сюда, — попросил Лейт.
  Винни Гейл оказалась решительной женщиной. Она не выносила неопределенности и всегда брала быка за рога. Поэтому прервала пространное вступление Лестера Лейта конкретным вопросом:
  — Вы когда-нибудь пробовали писать?
  — Нет, — ответил Лестер Лейт. — Для меня это новое дело.
  — Тогда интерес к вашей работе будет не больше, чем к прошлогоднему снегу, — нетерпеливо бросила она.
  — Боюсь, что вы правы, — поспешно согласился Лестер Лейт, — но, пожалуйста, не уходите, мисс Гейл.
  — Не вижу причин задерживаться.
  — К счастью, литература не является источником моих доходов…
  — А мой источник дохода — это время. И я не собираюсь тратить его впустую, — отрубила Винни Гейл.
  — Я хотел бы предложить вам роль фотомодели, — предложил Лейт. — К моему рассказу нужны снимки. Оплата — двести пятьдесят долларов за два часа работы. Плюс меховая шуба.
  — Плюс что?! — воскликнула мисс Гейл.
  — Меховое пальто. Пелерина из серебристой лисы, — пояснил Лестер.
  Винни Гейл в растерянности села на стул.
  — Послушайте, — сказала она, — надеюсь, это честное предложение?
  Лейт кивнул.
  — И без подвоха?
  Молодой человек покачал головой.
  — И я получу деньги наличными? — с сомнением спросила немолодая мисс.
  Лейт ответил утвердительно.
  — Когда?
  — Сейчас.
  — Что я должна делать? — наконец решившись, спросила она.
  — Выбросить из окна меховую пелерину. Только и всего. Потом рассказать, какие чувства вы при этом испытывали.
  Винни испуганно переводила взгляд с женщины, сидевшей за столом, на мистера Лейта.
  — Вы сумасшедший? — наконец спросила она. — Что ж, если вы готовы заплатить двести пятьдесят долларов наличными, я берусь за эту работу.
  Лестер Лейт открыл бумажник и отсчитал пять пятидесятидолларовых банкнотов. Они веером опустились на стол главы агентства по найму театральных актеров.
  Ошеломленная Винни Гейл негромко пробормотала:
  — Давно я не видела конфетти подобного рода. С тех самых пор, как играла в пьесе «Мама была леди» в старом театре Нелмана.
  
  Владелец меховой компании мистер Гилберт встретил Лестера Лейта холодным, оценивающим взглядом.
  — Вот видите, — вежливо объяснил Лейт, указывая на фотографа, стоявшего слева с огромной камерой в футляре и штативом через плечо. — Я привел фотографа, чтобы сделать серию снимков. Привел и своего собственного покупателя, — указал он на Винни Гейл, одетую в перелицованное платье, которое, однако, она носила с большим достоинством. — И конечно, я готов купить пелерину из серебристой лисы по розничной цене.
  Мистер Гилберт покачал головой.
  — Должен сказать, — вежливо продолжал Лестер Лейт, — мисс Гейл — хорошая актриса. И конечно, в результате нашей акции рассчитывает на рост своей популярности. Что же касается вас, то, между нами говоря, упоминание в газетах и журналах меховой компании Гилберта вам тоже не повредило бы.
  Гилберт прищурил глаза, прикрытые очками.
  — Вы газетный репортер?
  Лестер Лейт покачал головой.
  — Тогда агент по связям с прессой?
  — В какой-то мере, — уклончиво ответил мистер Лейт. — Моя цель — реклама мисс Гейл.
  Гилберт оценивающе посмотрел на мисс Гейл.
  — Не уверен, что подобный товар нуждается в рекламе.
  Лейт пожал плечами.
  — Как хотите, — сказал он. — Не забывайте, что речь идет о покупке пелерины из серебристой лисы…
  — Минутку, — прервал его владелец меховой фирмы. — Мне нужно переговорить с моим менеджером по рекламе. Сейчас вернусь.
  И мистер Гилберт поспешно направился в свой кабинет. Оттуда он позвонил в управление полиции.
  — В моем офисе находится человек по имени Лестер Лейт, — сказал он. — Парень представился литератором. Он пришел с актрисой, которая намерена выбросить из окна еще одну меховую пелерину. В то же время наша сотрудница мисс Фанни Гилмайер, которая вчера звала полицию на помощь, сегодня должна сделать то же самое. Не возражаете, если я спущу его с лестницы?
  — Подождите у телефона, — ответил дежурный полицейский. — Я соединю вас с сержантом Экли.
  Через минуту к телефону подошел сержант Экли, и Гилберт подробно описал ему всю ситуацию. Экли проявил заинтересованность.
  — Наоборот! Пусть все делает, как хочет. Только сначала задержите его на пятнадцать минут. Мне нужно всего пятнадцать минут.
  — А потом соглашаться? — с сомнением в голосе спросил Гилберт.
  — Что значит «соглашаться»? — заорал сержант Экли. — Послушайте, если вы упустите эту возможность, я закрою вашу лавочку! За торговлю ворованными вещами!
  Озадаченный Гилберт вернулся в торговый зал.
  — Хорошо, — сказал он Лейту. — Вас обслужит лично мисс Гилмайер. Только придется пару минут подождать, она занята с другим клиентом. Все равно, думаю, вам понадобится некоторое время, чтобы расставить камеры и немного порепетировать?
  Лестер Лейт принялся готовить съемку, тщательно отрабатывая малейшие ее детали. Он действовал на уровне самых высокооплачиваемых режиссеров в кинобизнесе.
  — Понимаете, — объяснял Лейт, — вчера пелерина повисла на рекламном столбе. Но это лишь благодаря нелепой случайности. Сегодня меховое изделие, несомненно, упадет на тротуар. И что тогда? Может, случайный прохожий, подобрав ее, попытается скрыться. Или окажется честным человеком и возвратит пелерину. Во всяком случае, мы должны подробно заснять все, что будет происходить.
  Фотограф установил студийную камеру. Рядом с собой на пол положил скоростной фотоаппарат. Еще один фотоаппарат был укреплен на штативе.
  — Когда начнется действие, — сказал он Лейту, — мне придется работать очень быстро. Сделайте так, чтобы мне не мешали.
  Лестер Лейт понимающе кивнул. Гилберт посмотрел на часы и сделал знак стоявшей рядом с ним женщине.
  — Мисс Гилмайер, подойдите сюда. Можно начинать, — добавил он, обращаясь к Лестеру Лейту.
  Но прошло еще минут десять, прежде чем Лейт подал знак, что готов.
  — Начинаем! — скомандовал он.
  Винни Гейл подошла к окну и, поколебавшись мгновение, выбросила на улицу меховую пелерину. Фанни Гилмайер свесилась из окна и позвала на помощь полицию. Уличные прохожие в шоке задрали головы. Сотрудники фирм в коммерческом центре Руста побросали свою работу и бросились выяснять, что случилось. Фотограф прыгал от одной камеры к другой, потом, почти вывалившись из окна, начал непрерывно щелкать затвором…
  
  Сержант Экли совещался в полицейском управлении с капитаном Кармайклом. На столе перед ними лежала куча фотоснимков.
  — Он не знает, что у вас есть эти снимки? — спросил Кармайкл.
  Сержант Экли отрицательно покачал головой:
  — Я надавил на фотографа.
  Капитан Кармайкл углубился в изучение фотографий. Он достал лупу из ящика своего стола и стал внимательно разглядывать детали.
  — Очень интересно, — заметил он.
  — Вы что-то нашли? — с любопытством спросил Экли. Он обошел вокруг стола и заглянул капитану через плечо.
  Кармайкл щелкнул пальцем по фотографии.
  — Заметьте, — сказал он, — что можно даже различить людей, столпившихся в окнах фирмы «Точприбор». Видны многие детали в глубине самих комнат. Вот у двери сейфа стоит женщина.
  — Это наша сотрудница, — сказал сержант Экли. — Поверьте, она на посту. Когда раздался шум, она тут же бросилась к сейфу и во время неразберихи стояла на страже. Это Анна Шерман. Мимо нее не пролетит незамеченной даже муха.
  Капитан Кармайкл задумчиво пригладил волосы на макушке.
  — Интересно, — сказал он, — нарушили мы планы Лейта?
  — О чем вы? — поинтересовался Экли.
  — Лейт не ожидал, что место Бернис Лэмен займет наша сотрудница, — пояснил капитан. — Возможно, рассчитывал, что сейф останется без охраны, как это было вчера.
  — Но чертежи уже украдены, — напомнил сержант Экли. — Что нам даст повторное их хищение?
  Обычно, размышляя, капитан Кармайкл поджимал губы и надувал щеки. Его брови медленно сходились в многозначительной гримасе.
  — Сержант, — наконец сказал он, — Лестер Лейт как раз намеревался так поступить, но Анна Шерман, стоя на посту, помешала ему. Черт возьми, нам следовало это предусмотреть! Неужели вам не понятно? — продолжал капитан. — Вор так и не сумел вынести из здания чертежи. Они припрятаны где-то там. Злоумышленник ознакомился с ними, понял, в чем секрет прибора, а сейчас хочет положить их обратно в сейф.
  — Не вижу логики, — потер лоб сержант Экли.
  Капитан терпеливо пояснил:
  — Потому что, как только Джезон Бельвю связался с вами, полиция обшарила каждый дюйм в фирме. Но мы так ничего и не нашли. Посоветуйте президенту «Точприбора» извиниться перед Бернис Лэмен, и пусть он пригласит ее снова на работу. А потом дайте Лестеру Лейту полную свободу действий.
  — Что значит «полную свободу»?
  — То, что я сказал. Вы что-нибудь слышали о китайском методе ловли рыбы?
  Сержант Экли не смог скрыть раздражения.
  — Ну вот, еще один промах, — не без сарказма заметил он. — Должен признаться, я еще не догадался рассмотреть под микроскопом волосы на голове последней египетской мумии.
  Капитан Кармайкл покраснел.
  — Невежество — еще не повод для раздражения, — проворчал он. — Итак, восточный метод ловли рыбы. Он состоит в том, чтобы накинуть петлю на шею нырнувшей за рыбой птицы, так чтобы она не смогла ее проглотить. Таким образом хитрый китаец получает добычу, не затратив никаких усилий.
  Глаза сержанта Экли заблестели.
  — Как называется птица? — спросил он.
  Капитан нахмурился:
  — Кажется, баклан.
  — Черт возьми, хотел бы я взять с собой такую птицу на озеро, где провожу летний отпуск, — мечтательно произнес сержант Экли. — Понимаете, рыба там совсем не клюет…
  — Сейчас мы говорим о чертежах, — прервал его мечты капитан Кармайкл. — Лестер Лейт будет нашим бакланом. Он добудет украденное и передаст его нам.
  — Интересно, как выглядит этот баклан? — спросил сержант Экли.
  — Что-то вроде пеликана, — неуверенно ответил капитан.
  Экли с шумом отодвинул свой стул.
  — Я понял идею. Мы сделаем из этого парня Лейта что-то вроде пеликана.
  Кармайкл еще раз серьезно предупредил:
  — Главное, чтобы веревка как можно туже стягивала шею. В этом весь фокус китайского метода. Иначе птица проглотит все, что выловила.
  — Предоставьте это мне, капитан, — самоуверенно заявил сержант Экли и вышел из комнаты. Но через минуту вернулся. — Не сочтите меня простаком, капитан, но, может быть, вы подскажете, где купить птицу, похожую на пеликана?
  Капитан Кармайкл сурово взглянул на него.
  — В Китае, — коротко ответил он.
  
  Лестер Лейт нажал кнопку домофона квартиры 7-Б. На табличке рядом с кнопкой значились два имени: Бернис Лэмен, личный секретарь Джезона Бельвю. И Милисент Фостер.
  Через секунду замок входной двери открылся, и Лестер Лейт поднялся на два лестничных пролета. Дверь квартиры номер 7-Б открыла молодая женщина. Она держала себя холодно, смотрела на пришельца настороженно.
  — Что вам угодно? — спросила она.
  — Я хотел поговорить с мисс Бернис Лэмен, — начал Лейт.
  — Мисс Лэмен нет дома, — последовал немедленный ответ.
  Лестер Лейт с интересом уставился на молодую женщину, стоявшую на пороге.
  — Вы мисс Фостер? — спросил он.
  Хозяйка квартиры подтвердила.
  — Я могу поговорить с вами?
  Милисент Фостер в свою очередь внимательно разглядывала гостя. Затем, несколько смягчившись, повторила:
  — Что вам угодно?
  — Полагаю, поскольку вы живете вместе с мисс Лэмен, у вас с ней дружеские отношения?
  — Да. Мы дружим много лет, — подтвердила строгая дама.
  — Я литератор, — отрекомендовался Лейт.
  В ее голосе послышалась тревога:
  — Репортер?
  — Нет, нет! — успокоил гость. — Я начинающий. Это мое хобби.
  — Вот как. — В ее голосе чувствовалось явное сомнение.
  — Вашу подругу поставили в очень неловкое положение, — вежливо продолжил Лейт. — И на ее месте я попытался бы доказать свою невиновность.
  Мисс Фостер явно заволновалась.
  — А сделал бы я это очень просто, — невозмутимо продолжал гость. — Попробовал бы заманить вора в ловушку.
  Некоторое время женщина, стоя на пороге квартиры, колебалась. Потом лицо ее смягчилось.
  — Ну что ж, входите, — улыбнувшись, сказала она. — Меня зовут Бернис Лэмен. А Милисент там, у окна. Мисс Фостер, это мистер… Как, вы сказали, ваше имя?
  — Лейт. Лестер Лейт.
  — Проходите сюда и садитесь, — совсем уже любезно пригласила она.
  Пока Лейт усаживался в предложенное ему кресло, Бернис, отметив его дорогой, сшитый на заказ костюм, сказала:
  — Вы не похожи на бедного литератора.
  — А я и не беден, — пожал плечами Лейт. — Я хороший писатель.
  — Бернис, ты что… — поспешно вмешалась Милисент.
  — Не обращай внимания, — прервала ее Бернис, — господин шутит. Вы вообще не похожи на писателя, — глядя на Лейта, улыбнулась она. — Хорошего, плохого или просто никакого. Давайте откровенно. Что вас интересует?
  — Хочу найти украденные чертежи, — прямо сказал он.
  Милисент снова вмешалась:
  — Я слышала, сегодня из окна фирмы кто-то выбросил еще одну пелерину.
  — Это я, — спокойно заявил Лейт.
  — Не может быть! — воскликнула Бернис.
  — Нужно было поступить именно так, — улыбаясь, подтвердил Лестер Лейт.
  Бернис и Милисент переглянулись. Затем, наклонившись вперед, секретарь президента «Точприбора» испытующе посмотрела на Лейта.
  — Давайте разберемся, — сказала она. — Вы что, действительно сегодня выбросили меховую пелерину из окна?
  — Ну, не сам, конечно, — ответил Лейт. — Это сделала женщина, талантливая актриса, которую я нанял. Видите ли, я хотел взять у нее эксклюзивное интервью. Она должна была рассказать об ощущениях человека, выбрасывающего дорогую пелерину из окна.
  Молодые женщины вновь обменялись многозначительными взглядами.
  — Боюсь, ничем не могу вам помочь, — прохладным тоном заключила Бернис Лэмен.
  Лейт открыл небольшую папку, которую принес с собой, и достал из нее несколько фотографий.
  — Посмотрите, — сказал он, — мы детально засняли все происшествие. Весьма интересно.
  После недолгих колебаний молодые женщины склонились над фотографиями. Лейт достал из кармана лупу и предложил им.
  — С ее помощью, — пояснил он, — можно различить много любопытных подробностей. Посмотрите на людей, высунувшихся из окон фирмы «Точприбор». Вы, наверное, можете узнать многих своих сотрудников, мисс Лэмен?
  — Конечно, и даже без лупы. Посмотрите-ка…
  Лейт прервал ее, указав на одно из окон кончиком карандаша.
  — Это окно кабинета мистера Бельвю? — спросил он.
  Девушка подтвердила.
  — А вот, кажется, можно различить спину молодой женщины. А что это, рядом с сейфом?
  — Это дверь сейфа.
  — А здесь, кажется, сам Джезон Бельвю? — продолжал задавать вопросы Лейт.
  Бернис кивнула.
  — А кто стоит со шваброй?
  Взглянув на фотографию, секретарша рассмеялась:
  — Это не швабра, а ружье.
  — Винтовка? — спросил Лейт.
  — Нет, — сказала она, продолжая улыбаться, — ружье. А человек, изображающий героя, — Фрэнк Пакерсон, редактор многотиражки «Новости „Точприбора“». Он у нас страстный охотник и на выходные обычно выезжает за город. В понедельник он возвратился в город слишком поздно и не успел заскочить домой. Поэтому ружье оказалось в офисе. Такое иногда случается.
  — Понятно, — промолвил Лейт. — И на снимке, сдается, он охотится на воров?
  — Да, пожалуй. Фрэнк, правда, вчера действовал очень решительно. Как только услышал уличные крики, схватил свое ружье и выскочил в коридор. Фрэнк Пакерсон уверяет, что в коридоре никого, кроме изобретателя, не было. Позднее появился мистер Бельвю. Отсюда ясно, что кражу чертежей совершил кто-то из сотрудников и что…
  — Продолжайте, — попросил Лейт.
  — Чертежи не вынесли из здания, и они по-прежнему находятся где-то внутри.
  — Сколько комнат можно для этого использовать?
  — Я уже размышляла об этом, — продолжала секретарша. — Фирма занимает много комнат. Все они сообщаются между собой. Кроме того, коридор тянется вдоль всех этих комнат. Но дело в том, мистер Лейт, что в коридоре не было никого. Пакерсон это утверждает. Говорит, что выстрелил бы, заметив что-то подозрительное… Ну, например, если бы кто-то побежал.
  — Это означает, что чертежи могут быть спрятаны в комнатах с окнами на улицу? — спросил Лейт.
  Бернис кивнула.
  — В какой-то из изображенных на этих снимках? — захотел уточнить Лейт, указывая рукой на фото.
  — Правильно.
  — А это кто? — поинтересовался Лестер, указывая кончиком карандаша на неясную фигуру.
  Бернис нахмурилась:
  — Дайте-ка лупу. Здесь плохо видно.
  Лейт протянул увеличительное стекло.
  — Ну да. Это Тарвер Слейд. Уже четыре или пять дней он сидит над нашими бумагами.
  — Аудитор? — переспросил Лейт.
  — Нет, — охотно пояснила Бернис. — Один из сотрудников налогового управления, которое регулярно нас проверяет. Мы не обращаем на них внимания. Они ужасные зануды, мешают работать, все время требуя каких-то разъяснений. Если их принимать всерьез, то вообще невозможно работать. Поэтому мы просто выделили им комнату и больше не обращаем на них внимания.
  Лестер Лейт пригляделся:
  — Кажется, этот человек надевает пальто?
  — Да, я замечала, стоит только чуть-чуть похолодать, как он тут же надевает пальто. Говорит — болеет ревматизмом. Временами даже заметно прихрамывает. А потом вдруг перестает…
  Лестер Лейт достал записную книжку и сделал в ней какие-то пометки.
  — Я просто записал имена этих людей, — пояснил он. — Пожалуйста, попробуйте опознать еще нескольких человек.
  Взяв карандаш Лейта, Бернис Лэмен назвала ему имена людей, чьи лица маячили в окнах. Она не смогла различить только троих или четверых, которые, опустив голову, глядели вниз.
  Лестер Лейт уложил фотографии в папку.
  — Я благодарен вам, мисс Лэмен. Похоже, у меня получится потрясающая статья под названием «Что чувствует человек, выбрасывая дорогую меховую вещь из окна».
  — Мистер Лейт, — обратилась к нему молчавшая до сих пор Милисент Фостер. — Скажите откровенно, что именно вас интересует?
  — Я же сказал, хочу написать психологический очерк, — повторил молодой человек.
  — Полагаете, так мы вам и поверили, что можно пойти на такие расходы ради написания статьи для газеты. Которую, кстати, вряд ли можно продать!
  Лейт улыбнулся.
  — А вот меня бы этот очерк заинтересовал, — возразила ей Бернис Лэмен. — И снимки отличные.
  — Вы так считаете? — обрадовался Лейт. — Ну, слава богу. Они мне обошлись в семьдесят пять долларов.
  На прощанье Милисент с улыбкой пожелала Лестеру Лейту доброй ночи.
  — Спокойной ночи, Санта-Клаус! — сказала она.
  Уже взявшись за дверную ручку, Лейт задержался.
  — Ну, тогда ждите подарка в чулке, — шутливо сказал он и вышел из квартиры.
  
  Лестер Лейт открыл дверь своей роскошной квартиры.
  — Вносите сюда, — скомандовал он.
  Напуганный лакей увидел с полдюжины мужчин, по-видимому таксистов. Они вносили целую кучу самых разных вещей. Бивер отметил письменный стол, вращающееся кресло, пишущую машинку, шкаф для бумаг и шкаф для канцелярских принадлежностей. Еще — мусорную корзину.
  — Эдвард, — сказал хозяин, — пожалуйста, освободи тот угол. Ну вот, ребята, письменный стол ставьте прямо в угол. На него — пишущую машинку, рядом со столом — вращающееся кресло.
  Лакей тупо провожал глазами эту странную процессию, шествующую по толстому ковру роскошной квартиры. Едва мужчины ушли, он принялся протирать мебель.
  — Вы нанимаете секретаря? — полюбопытствовал слуга.
  Лестер Лейт с упреком посмотрел на него.
  — Бивер, я сам думаю поработать.
  — Поработать? — не понял слуга.
  — Да. Собираюсь писать. Думаю, что мне удастся пробиться к славе.
  — Понятно. Очевидно, роман, сэр? — спросил Бивер.
  — Речь идет не о художественной литературе, — солидно пояснял Лестер Лейт. — Я собираюсь красочно, с точки зрения психологии интерпретировать происшествия. Вот, например, описать чувства человека, выбросившего из окна триста пятьдесят долларов. Наверное, это интересно, Бивер?
  — Ну, сэр, как вам сказать, — замялся лакей. — Конечно, если вы так считаете, сэр.
  — Ну, вот видишь, — удовлетворенно бросил Лейт. — Сегодня женщина выбросила из окна меховую пелерину стоимостью в триста пятьдесят долларов. Что она при этом чувствовала? Она рассказала мне о своих сокровенных переживаниях. Я записывал ее слова, словно в лихорадке, Бивер. А теперь мои слова польются на бумагу. И это происшествие останется жить в веках…
  Лестер Лейт быстро снял пиджак и вручил его лакею:
  — Повесь его, Бивер.
  Усевшись в кресло, он вставил в пишущую машинку чистый лист бумаги.
  — Позвольте спросить, почему вы доставили все на такси? — Лакей-шпион попытался вытянуть из хозяина еще какую-нибудь информацию.
  Лестер Лейт даже не поднял головы.
  — Не отрывай меня, Бивер. Мне нужно сконцентрироваться. Доставка на такси? Да потому, что все эти вещи куплены в комиссионном магазине, в дешевом районе. Остальные магазины были уже закрыты. А маленькие магазинчики, как известно, не имеют службы доставки. И мне пришлось нанять шесть такси. Получилась целая процессия, Бивер. А теперь дай мне подумать, как начать. Пожалуй, буду писать от первого лица. Да! Заголовок уже есть: «Выброшенные деньги: душевное состояние Винни Гейл в трактовке Лестера Лейта».
  Молодой человек деловито отпечатал заголовок, отодвинул назад кресло и, наморщив лоб, уставился на чистый лист бумаги.
  — Теперь нужно придумать начало, — пробормотал он. — Если так: «Я выбросила меховую пелерину из окна»? Нет, это не звучит. Здесь нужно что-то более эмоциональное. Попробуем иначе: «Я примерила меховую пелерину, которую подала мне продавщица. Вещь сидела на мне идеально, было очень приятно почувствовать тепло мягкого роскошного блестящего меха. И тут я решительно швырнула пелерину в окно». Вот это звучит драматично.
  Лестер Лейт наклонил голову набок, изучая выражение лица лакея.
  — Ну как, Бивер?
  — Очень хорошо, сэр, — неуверенно сказал слуга.
  — По твоему лицу этого не скажешь, — недовольно промычал лейтенант. — Полное отсутствие энтузиазма.
  — Да, сэр. Если хотите знать мое мнение, то звучит это несколько прямолинейно, сэр.
  — Да, — признал Лестер Лейт. — Здесь нужно что-то более тонкое.
  Он снова отодвинул кресло и, засунув большие пальцы в карманы жилетки, с минуту смотрел на клавиатуру пишущей машинки. Потом встал и начал расхаживать по комнате.
  — Бивер, как, по-твоему, писатели добиваются вдохновения?
  — Не знаю, сэр, — пожал плечами лакей.
  — Все казалось легко, когда я думал об этом в общем плане. Когда же нужно писать конкретно… Нельзя же просто сказать: «Я выбросила пелерину из окна». И в то же время я не знаю, что еще можно сказать. Ну ладно, Бивер. Главное — положить начало. Я где-то читал, что опытные литераторы не сидят в ожидании вдохновения, а упорно работают. Они придумывают много вариантов, тщательно подбирают слова…
  Слуга охотно поддакнул.
  — Пожалуй, попробуем подойти с другой стороны, — решил Лестер.
  Он снова уселся за пишущую машинку и начал упрямо выстукивать слова. Шпион раболепно суетился возле него.
  — Не жди меня, Бивер. Творческий процесс, пожалуй, займет еще несколько часов.
  — Может, принести вам что-нибудь, виски с содовой или…
  — Нет, Бивер, я должен работать, — решительно заявил хозяин.
  — Хорошо, сэр, — сразу же согласился слуга. — Если не возражаете, я бы вышел подышать свежим воздухом…
  — Конечно, Бивер. Ради бога, — ответил Лейт, не отрывая глаз от пишущей машинки.
  Шпион дошел до угловой аптеки и оттуда позвонил в полицейское управление. К телефону попросил сержанта Экли.
  — Бивер, что за процессия из нескольких такси подъезжала к вашему дому? — резким тоном спросил Экли.
  — Он решил стать писателем, — ответил шпион-слуга. — Ему пришла в голову идея написать эффектный рассказ. И он уже приступил к делу. Накупил целую уйму подержанной мебели, пишущих машинок, шкафов — словом, всякой ерунды — и привез все это на такси.
  — С этим типом никогда не знаешь, то ли он шутит, то ли в самом деле сходит с ума, — простонал сержант Экли.
  
  Во всех офисах «Точприбора» ощущалось едва заметное напряжение. Под повседневной рутиной деловой активности угадывалась какая-то неловкость. Это выражалось во всем: во взглядах исподтишка, суетливости персонала, перешептываниях в туалетных комнатах.
  Редактор «Новостей „Точприбора“» Фрэнк Пакерсон сидел в кабинете с карандашом в руке и машинально рисовал что-то бессмысленное на листке бумаги.
  Раздался звонок переговорного устройства, и Пакерсон автоматически нажал кнопку. Из приемной раздался голос девушки.
  — Тут пришел автор со своей рукописью, — доложила она. — Он хотел бы продать ее за пятьсот долларов нашей газете.
  Пакерсон удивился:
  — Рукопись… пятьсот долларов?
  Девушка подтвердила.
  — Скажите ему, что мы не покупаем рукописи. Все материалы для газеты пишут наши сотрудники. Скажите еще, что у нас нет таких денег.
  — Хорошо, мистер Пакерсон. Я уже так ему и сказала. Но он настаивает на встрече с вами. Говорит, что у него есть и ружье, которое он хотел бы продать…
  — Ружье? — оживился редактор многотиражки. — Что за ружье? — заинтересованно спросил он.
  — Говорит, двустволка фирмы «Итабор», и он готов продать ее за пятнадцать долларов.
  — Настоящий «Итабор»! — воскликнул Пакерсон. — И всего за пятнадцать долларов?
  Большой любитель огнестрельного оружия, Пакерсон не мог отказаться от подобного предложения. Это было бы все равно что для страстного футбольного болельщика отказаться от билета на финал мирового первенства.
  — Пропустите его, — решительно скомандовал Фрэнк.
  Пакерсон ожидал увидеть какого-нибудь потасканного индивидуума с длинными волосами и воспаленными глазами. И совсем не был готов встретить обходительного, прекрасно одетого джентльмена, который стремительно вошел в кабинет редактора многотиражки с портфелем в правой руке и двумя кожаными ружейными футлярами через левое плечо.
  И тут Пакерсона внезапно охватило подозрение.
  — Просил бы понять меня правильно, уважаемый, — строго сказал он. — Я не покупаю оружие у незнакомцев. Прежде мне нужно знать все о предлагаемых ружьях.
  — Да, конечно, — охотно согласился Лестер Лейт. — Могу представить вам счет из магазина, где купил эти ружья.
  — Одного счета недостаточно, — покачал головой хозяин кабинета. — Мне нужны также кое-какие сведения о вас. Названная вами цена… Она просто абсурдна, если речь идет о подлинной двустволке фирмы «Итабор».
  Лестер Лейт рассмеялся.
  — Хотите, я назначу цену в шестьдесят долларов?
  Пакерсон покраснел.
  — Я готов купить еще одно ружье за подходящую цену. Но никак не ожидал увидеть хорошо одетого незнакомца — обладателя двух ружей, предназначенных для продажи. Думаю, вы должны меня понять, мистер…
  — Лейт, — подсказал посетитель.
  — Полагаю, вы способны войти в мое положение, — повторил хозяин кабинета.
  Лестер Лейт опять рассмеялся.
  — Видите ли, мистер Пакерсон, я хочу продать этот «Итабор» так дешево, потому что просто не могу попасть из него в цель. У меня есть еще ружье фирмы «Беттербилт». И оно бьет абсолютно без промаха.
  Пакерсон покачал головой:
  — А вот мне не нравятся ружья фирмы «Беттербилт». Я предпочитаю «Итабор» с вертикальным расположением стволов.
  — Тогда вам понравится это ружье, — уверенно сказал Лейт. И открыл один из ружейных чехлов.
  Охваченный нетерпением Пакерсон сначала бегло, но внимательно осмотрел ружье. Собрал его, проверил затвор и даже раз прикинул его к плечу. Затем вернул Лейту.
  — Так сколько вы хотите получить за него? — с удивлением спросил он.
  — Пятнадцать долларов.
  Пакерсон не мог скрыть подозрения.
  — Если вам нужны поручительства, можете позвонить в мой банк, — спокойно сказал Лейт.
  — Вы знаете, сколько стоит новое ружье этой марки? — еще раз спросил Пакерсон.
  — Конечно, — последовал лаконичный ответ.
  — Тогда почему продаете за пятнадцать долларов? — в полном недоумении вопрошал редактор многотиражки.
  Поколебавшись, Лейт ответил:
  — Скажу вам совершенно честно, мистер Пакерсон. Мне кажется, в стволе ружья есть небольшой дефект. Его трудно заметить. Но если подойти к окну и заглянуть в ствол при солнечном свете, то можно заметить какую-то странную линию.
  Пакерсон подошел к окну и, направив ствол на солнце, тщательно осмотрел его. Лестер Лейт остался у стола Пакерсона. Он невозмутимо курил сигарету. После детального осмотра Пакерсон обернулся к Лейту.
  — Я ничего не заметил… Впрочем, возможно, и есть небольшой изъян. Но все равно я должен сказать, это ружье стоит намного дороже пятнадцати долларов.
  — По правде говоря, мистер Пакерсон, — замялся посетитель, — я надеялся, что, существенно снизив цену на ружье, смогу уговорить вас взглянуть на мою рукопись…
  Редактор многотиражки упрямо покачал головой.
  — Мы не покупаем информацию из внешних источников, — еще раз повторил он.
  — Тогда, пожалуй, — с достоинством сказал Лейт, — я предложу взглянуть на мое ружье какому-нибудь другому редактору.
  Лицо Пакерсона покраснело еще больше.
  — Так вот в чем дело! Вы хотели дать мне взятку. Предлагая купить «Итабор» за десятую часть его цены, рассчитывали, что я куплю у вас рукопись за пятьсот долларов. Да вы просто проходимец! Убирайтесь отсюда! И заберите ваше ружье! За кого же вы меня принимаете? — кипятился он. — Какая жалкая дешевка!
  Лестер Лейт, изо всех сил стараясь сохранить достоинство, спокойно взял портфель, перекинул ружейные чехлы через плечо и медленно вышел. Фрэнк Пакерсон, продолжая осыпать Лейта оскорблениями, сопровождал его до самой двери.
  Выходя из лифта, Лестер Лейт заметил Бернис Лэмен, секретаршу президента «Точприбора». Девушка спешила от автобусной остановки к входу в коммерческий центр Руста. Он подождал, пока она его заметит.
  — Какая встреча! — громко воскликнул он. — И какой у вас счастливый вид!
  — Да, у меня все в порядке, — приостановившись, ответила девушка. — Но что здесь делаете вы, да еще с таким арсеналом?
  — Я просто в отчаянии, — не ответив прямо на ее вопрос, проговорил Лейт. — Я так долго работал над статьей, а ее отклонили.
  — И куда вы ее предлагали? — поинтересовалась Бернис.
  — В «Новости „Точприбора“». Ваш редактор, Фрэнк Пакерсон, отверг ее.
  — Боже мой! — воскликнула девушка. — У него же нет денег, чтобы заказывать статьи.
  — Для меня деньги не имеют значения, — вздохнул Лейт. — Я только хотел видеть в прессе свое имя.
  Бернис Лэмен удивленно уставилась на него, нахмурив тонко очерченные брови.
  — Вы это серьезно?
  — Никогда в жизни не был серьезнее. Но оставим мои проблемы. Расскажите лучше, чему вы так радуетесь.
  — Я получила персональные извинения от Джезона Бельвю, — просияла она, отвечая. — Одновременно он позволил мне вернуться на работу.
  — Вас, значит, реабилитировали? — пошутил Лестер Лейт.
  — По крайней мере, разрешили вернуться на работу.
  — Не вижу особых причин для радости, — задумчиво проговорил Лейт.
  — Просто вы не попадали в ситуацию, — обиделась девушка, — когда живешь на зарплату, а тебя увольняют при подозрительных обстоятельствах. После этого никуда ведь не устроишься.
  — Тогда по поводу вашей реабилитации надо выпить, — заявил Лейт. — Вы отпразднуете победу, а я попытаюсь утешиться.
  — Но я спешу на работу… — замялась Бернис.
  — Напротив, этого не надо делать, — возразил Лейт. — Где ваше чувство независимости? Неужели вы им все простите? Затащили вас в детективное бюро, допрашивали, потом передали в руки полиции. Запачкали вашу репутацию грязными подозрениями, выставили на посмешище перед остальными сотрудниками фирмы! А теперь вы охотно хватаете эту жалкую подачку и торопитесь на работу?
  — Но почему мне этого не делать?
  — Потому что есть лучший выход, — наставлял секретаршу Лейт. — Нужно заставить уважать себя. Вы должны потребовать публичных извинений и компенсации хотя бы за ущерб, который они нанесли вашему доброму имени.
  — Боюсь, я не способна на это, — засомневалась девушка.
  Лейт окинул ее критическим взглядом.
  — Вы недооцениваете свои способности, — заявил он.
  Бернис Лэмен покраснела и смущенно улыбнулась.
  — Ах, мистер Лейт, я действительно очень огорчена тем, что вашу статью отклонили. Но, к сожалению, не могу остаться с вами — нужно спешить на работу.
  Лестер Лейт не хотел так просто отпускать ее.
  — Могли бы вы уделить мне всего полчаса? — попросил он, указывая на свою машину у обочины.
  Девушка заколебалась.
  — Если вы разрешите мне переговорить с Джезоном Бельвю, — поспешно продолжил он, — я уверен, президент принесет вам извинения перед лицом всего коллектива «Точприбора».
  — Это было бы чудесно, — покачав головой, промолвила Бернис. — Но Бельвю скорее умрет, чем сделает это.
  — Давайте обсудим все более детально за бокалом вина, — предложил Лейт. — Кстати, я знаю чудесное место, где готовят отличный кофе с коньяком и пряностями… Ну, пожалуйста, я вас очень прошу.
  — Ну хорошо, только ненадолго, — сдалась секретарша. — Мне нельзя опаздывать.
  Через пятнадцать минут, сидя за ресторанным столиком, они наблюдали, как искусный официант готовил соблазнительную смесь. Видели голубое пламя горящего коньяка, распространявшего вокруг экзотический аромат. Помешав кофе серебряной ложкой, официант налил ароматный напиток в две чашки. Затем скромно удалился.
  — Разрешите мне сейчас позвонить Джезону Бельвю, — продолжал гнуть свою линию Лейт.
  — А что вы ему скажете?
  — Скажу, что он совершил в отношении вас ужасную несправедливость. Поэтому вы не вернетесь на работу, пока он не выплатит вам десять тысяч долларов и не принесет публичных извинений. Затем, поторговавшись, соглашусь на пять…
  Бернис недоверчиво улыбнулась.
  — Через пять минут после вашего звонка я лишусь работы…
  Лейт достал из кармана бумажник. Вытащил из него десять банкнотов по сто долларов и ровной стопкой положил их на скатерть.
  — Ставлю тысячу долларов, — заявил он, — что ничего такого не случится.
  Секретарша перевела удивленный взгляд с кучи денег на лицо молодого мужчины.
  — Впервые в жизни встречаю такого странного человека, — сказала она.
  — Звучит не так уж и плохо, — признал Лейт. — В наши дни всеобщей серости приятно чем-то выделяться. Даже если ваше поведение похоже на легкое помешательство.
  — Ну, не такое уж оно легкое, — возразила девушка, смеясь. — Мне кажется, вы шутите?
  Вместо ответа Лейт сделал официанту знак.
  — Принесите, пожалуйста, телефон, — попросил он. Официант принес телефонный аппарат с длинным шнуром и включил его в розетку рядом с их столом. Лестер Лейт заглянул в записную книжку и быстро набрал номер.
  Бернис Лэмен с тревогой поглядывала на него.
  — Алло, — произнес Лейт. — Я хотел бы поговорить с мистером Джезоном Бельвю. Скажите ему, что речь идет о чертежах.
  И пока Джезон Бельвю шел к телефону, Бернис Лэмен пережила несколько не лучших минут.
  — Сейчас я пойму, что поддалась самому безрассудному импульсу. Буду проклинать себя, что вовремя не остановила вас. Но в данный момент я просто умираю от любопытства и…
  В телефонной трубке зазвучал грубоватый мужской голос:
  — Да, Бельвю слушает. Что вы хотели сообщить по поводу чертежей?
  — Прежде всего, я хотел бы поговорить с вами о мисс Лэмен, — вежливо сказал Лейт.
  — А в чем дело? — не понял президент «Точприбора».
  — Вы нанесли вред ее репутации, — ответил Лейт. — Вы обвинили девушку в преступлении. Из-за вас она подверглась унизительному обращению. А теперь, видимо, считаете, что…
  — С кем я говорю? — взревел Бельвю так громко, что, казалось, телефонная трубка вот-вот разлетится на куски.
  — Меня зовут Лестер Лейт, — ответил невозмутимый голос.
  — Вы адвокат?
  — Нет, — ответил Лейт. — Просто ее приятель. И надеюсь, что нам не понадобится…
  — Говорите, вы не адвокат. Но какое тогда имеете отношение к данному делу?
  — Я финансист, — пояснил Лейт. — Финансирую различные сделки. В данном случае — претензию, которую выдвигает против вас мисс Лэмен. Надеюсь, мы обойдемся без адвокатов.
  — Да привлекайте хоть сотню адвокатов! — завопил Бельвю.
  — Очень хорошо, — спокойно ответил Лейт. — Только помните — я предлагал вам полюбовную сделку. Рекомендую вам посоветоваться с вашим адвокатом и послушать, что скажет он.
  — Я не плачу шантажистам! — бросил разъяренный Бельвю.
  — Это ваше право, — сказал Лейт с олимпийским спокойствием. — Когда «Точприбор» окажется втянутым в судебный процесс стоимостью в тысячи долларов, вы вспомните меня. Тем более что ваш адвокат скажет, что у вас нет ни малейшего шанса выиграть дело. Вы вспомните тогда, что я предлагал полюбовно решить вопрос. А если еще акционеры вашей фирмы узнают…
  — Подождите минутку, — разом умерил свой пыл Бельвю. — Я никогда не отвергаю сделку, не узнав о цене. Сколько вы хотите?
  — Десять тысяч долларов.
  — Понятно. Я отклоняю ваше предложение, — заявил президент фирмы. — И абсолютно уверен, что вам не удастся отсудить у нас такую сумму.
  — Это вам только кажется, — возразил Лейт.
  — Нет. Я это знаю точно. Прощайте, — отрезал Бельвю.
  Трубку бросили на рычаг, и разговор прекратился. Бернис Лэмен вздохнула.
  — Я так и знала.
  Лестер Лейт положил на ее блюдце десять стодолларовых банкнотов.
  — Запомните, — сказал он, — если наше дело не выгорит, эти деньги принадлежат вам.
  — Нет, я не могу их взять — мы уже проиграли. Хозяин принял решение. Мы рискнули и все потеряли, — с грустью сказала девушка.
  Лейт снисходительно усмехнулся.
  — В таком случае не выпить ли нам еще кофе? Ведь теперь уже нет нужды торопиться на работу…
  На глазах расстроенной Бернис Лэмен выступили слезы. Усилием воли она заставила себя улыбнуться.
  — Ну что ж, поиграли, и хватит, — сказала она.
  — Только не беспокойтесь, — утешил ее молодой человек. — Все идет так, как я думал.
  — Вы знали, что он отвергнет ваше предложение? — удивилась девушка.
  Лейт кивнул.
  — Тогда зачем позвонили?
  — После моего звонка, я уверен, он все обдумает и свяжется со своим адвокатом, — с улыбкой ответил Лейт. — Сейчас еще по чашке кофе — и я снова позвоню ему. Думаю, все изменится.
  Они немного поболтали за второй чашкой кофе. Потом заказали коньяк и бенедиктин. Потом Лейт набрал телефон Джезона Бельвю и попросил его к телефону. На этот раз голос президента звучал более доброжелательно.
  — Послушайте, Лейт, может, действительно, не стоит обращаться к адвокатам, — миролюбиво начал мистер Бельвю. — Чем больше я думаю об этом деле, тем больше прихожу к мысли, что мисс Лэмен действительно заслуживает уважения. Но о десяти тысячах долларов, конечно, не может быть и речи…
  — Она хочет, чтобы ей принесли извинения перед всем коллективом фирмы, — заметил Лейт.
  С минуту президент «Точприбора» колебался.
  — Это можно устроить, — наконец согласился он.
  — И еще девушка хотела бы получить десять тысяч долларов наличными, — добавил Лейт.
  — Подождите минутку, — сказал Бельвю, и Лейт услышал перешептывание на другом конце линии.
  — Мы предлагаем две с половиной тысячи, — заявил Бельвю.
  — Ничего не выйдет, — резко возразил Лейт, — десять или ничего. Как только я положу трубку, тут же направлюсь к моему адвокату. Лично я считаю, что ваша секретарша заслуживает очень приличной суммы…
  — Подождите минутку, — прервал его Бельвю.
  На этот раз Лейт мог слышать все переговоры вполголоса.
  — Пошлите Бернис Лэмен в мой кабинет, — предложил Бельвю.
  В ответ Лейт только рассмеялся.
  — Ни в коем случае. Вам не удастся с ней поговорить, пока не согласитесь заплатить десять тысяч долларов. Иначе будете говорить с адвокатом.
  После короткой паузы Лейт услышал бормотание Бельвю. Он пересказывал кому-то стоявшему рядом условие Лейта:
  — Он говорит, десять тысяч или ничего. Это слишком много. Что будем делать? — Приняв наконец решение, президент фирмы сказал в трубку: — Я выкладываю карты на стол. Здесь мой адвокат. Мы все обговорили. Можем судиться, а можем и не судиться. Согласен выплатить пять тысяч наличными, чтобы покончить с этим делом.
  Лестер Лейт победно улыбнулся.
  — Считайте, что судебного процесса не будет, — примирительно сказал он.
  — Очень хорошо. Попросите мисс Лэмен прийти в офис прямо сейчас.
  Лестер Лейт положил трубку на рычаг и, потянувшись, забрал с блюдца Бернис Лэмен тысячу долларов.
  Девушка смотрела на все это расширенными от удивления глазами.
  — Вы хотите сказать…
  — Я не могу давать гарантий, но с вашим лицом и фигурой не грех попытать счастья в Голливуде. Пяти тысяч долларов для этого вполне достаточно.
  
  Капитан Кармайкл наслаждался сигарой и одновременно просматривал спортивную страницу утренней газеты. Идиллию нарушил сержант Экли. Держа в руках картонную папку, он решительно переступил порог кабинета.
  — Что на этот раз? — поинтересовался Кармайкл, хмуро взглянув на него.
  Сержант сел за стол напротив капитана.
  — Опять этот Лейт, — сказал он, не скрывая отвращения.
  — Что случилось? — сдвинул брови капитан.
  — Бивер сообщил, что Лейт написал мне письмо. И наш агент правильно решил, что мне полезно ознакомиться с его содержанием, прежде чем Лейт подпишет его и отправит в мой адрес.
  Глаза Кармайкла забегали.
  — Признание?
  — Сначала послушайте, — ответил сержант Экли, — потом уже сами решите.
  Экли достал из папки копию письма и начал читать вслух:
  «Мой дорогой сержант! Оригиналы рукописей знаменитых писателей всегда имеют баснословную цену. Возможно, я излишне самонадеян. И все же осмелюсь считать, что когда-нибудь моя собственная рукопись будет оценена знатоками в тысячи долларов. Однако вполне допустимо, что Эдгар По, Роберт Стивенсон и другие знаменитые писатели думали так же о своих рукописях. Этот мой рассказ, дорогой сержант, был отвергнут издателем, что может только повысить его цену. Во всяком случае, посылаю его вам как знак дружбы, лишь в малой мере отражающий мое восхищение вашими громадными усилиями по охране правопорядка. Даже несмотря на то, что мое благополучие страдает от вашего усердия».
  Сержант Экли посмотрел на капитана:
  — И что вы думаете по поводу этого письма?
  — Ничего, — пожал плечами капитан.
  — Я тоже. Однако Лейт предупредил Бивера, что письмо будет отослано завтра. А Бивер решил, что должен увидеть его содержание сегодня.
  — А что там, в рукописи? — поинтересовался Кармайкл.
  — Какая-то чепуха, — пренебрежительно бросил Экли. — Я просмотрел.
  Капитан Кармайкл потянулся за рукописью.
  — Второй экземпляр?
  Сержант Экли кивнул.
  — Письмо будет отправлено только завтра, и поэтому оригинал рукописи у него.
  Капитан Кармайкл, нахмурившись, принялся листать рукопись.
  — Лейт преследует какую-то цель. Возможно, просто хочет позлить меня, — предположил сержант.
  Капитан смотрел на кончик своей сигары.
  — Не надо самоуверенности, сержант. Возможно, Лейт решил захватить добычу, а уж потом навести нас на след преступника.
  — Зачем это ему? — не понял Экли.
  — Это преступление отличается от тех, с которыми мы обычно имеем дело. Оно граничит с предательством. И я думаю, Лейт не станет защищать предателя.
  — Его заботит только добыча, — пробовал возразить сержант.
  — Значит, вы прочли его рассказ? — вернулся к рукописи Кармайкл.
  Сержант Экли достал сигару из кармана жилетки. Затем кивнул.
  Капитан быстро пролистал страницы.
  — Постойте, а это что такое? — вдруг спросил он.
  — Где? — спросил Экли.
  — На пятой странице. Вы только послушайте:
  «Спрятать чертежи довольно сложно. Для этого нужна длинная полая трубка, и замаскировать ее нелегко».
  — Ну и что здесь важного для нас? — хмыкнул Экли.
  На лице капитана Кармайкла отразилось возбуждение.
  — Смотрите дальше! — воскликнул он. — Это только предисловие к следующему абзацу.
  «Как только актриса начала громко звать на помощь полицию, я заметил человека, схватившегося за ружье. Он находился в помещении фирмы „Точприбор“ и стоял в дверном проеме комнаты, соседней с той, где расположен сейф. Ружье, очень интересно!»
  Капитан Кармайкл поднял глаза.
  — Ну, теперь понятно?
  — Что понятно? — не понял сержант Экли.
  — Ружье! — воскликнул Кармайкл.
  — Да мы знаем про ружье, — безразлично сказал сержант. — Фрэнк Пакерсон, редактор их газеты, был на охоте и…
  — У нас есть фотографии, которые должны иллюстрировать рассказ, — перебил его капитан.
  — Вы уже их видели. Там нет ничего интересного.
  — Ружье! — закричал капитан Кармайкл. — Неужели не понимаете, глупец? Ружье!
  — При чем здесь ружье? — раздраженно спросил Экли.
  Капитан Кармайкл с шумом отодвинул свое кресло. Было видно, что он с трудом сдерживается.
  — Лестер Лейт хотел, чтобы вы прочли эту рукопись завтра. Вы читаете ее на двадцать четыре часа раньше, — почти кричал он. — В своем рассказе Лейт подсказывает, как поймать человека, укравшего чертежи. Однако к моменту, когда вы получите возможность ознакомиться с его писаниной, он уже завладеет чертежами и скроет все свои следы. К нему невозможно будет придраться. Только благодаря сообразительности Бивера вы получили эту рукопись на двадцать четыре часа раньше. И у вас не хватает здравого смысла, чтобы понять, что это означает!
  Лицо сержанта Экли потемнело.
  — Ну и что же это означает? — по-прежнему не схватил он суть дела.
  Капитан Кармайкл поднялся на ноги:
  — Вызывайте машину, я покажу вам.
  
  Редактор многотиражки фирмы «Точприбор» Фрэнк Пакерсон нажал кнопку интеркома.
  — К вам два джентльмена из управления полиции, — доложили из приемной.
  Пакерсон улыбнулся.
  — Пусть войдут.
  Капитан Кармайкл начал разговор первым.
  — Мы работаем по делу о краже чертежей, Пакерсон. Очевидно, преступник заранее подготовил для них необычный тайник. Поэтому он смог за какие-то секунды взять чертежи из сейфа и спрятать их в тайнике. Иначе говоря, — продолжал капитан полиции, — по нашей версии, такой тайник находится постоянно на виду. И в то же время никому и в голову не придет заглянуть в это место. Тайником для чертежей должна служить длинная тонкая трубка. Ее можно вынести из здания, не вызывая никаких подозрений.
  Улыбка сползла с лица Пакерсона.
  — Человек может держать ружье в руках, — разжевывал дальше капитан, — и стоять прямо у сейфа под предлогом его охраны. И все окружающие будут считать ружье оружием — но никак не тайником.
  Лицо Пакерсона постепенно начало наливаться краской, на лбу выступили мелкие капельки пота. Он откашлялся.
  — Я не знаю, на что вы намекаете, капитан. Во всяком случае, у меня есть ружье. Естественно, когда начали звать полицию, я схватил его. Вы, кажется, намекаете…
  — Что вы засунули чертежи в его ствол, — торжественно закончил капитан Кармайкл.
  — Нет, нет! Готов поклясться, что этого не было! — воскликнул редактор.
  Капитан Кармайкл продолжал настаивать на своем:
  — Все именно так и было, Пакерсон. Вы схватили ружье и встали около сейфа. Все считали, что вы защищаете имущество компании. Никто и не догадывался, что вы сами…
  — Повторяю, я ничего не трогал…
  Полицейский встал.
  — Давайте посмотрим ваше ружье, Пакерсон.
  Редактор многотиражки резко схватил ружье, стоявшее позади стола.
  — Нет, — возразил он. — Ружье — моя частная собственность, и вы не имеете права притрагиваться к нему без ордера на обыск.
  Сержант Экли двинулся вперед. Пакерсон отскочил и поднял ружье.
  — Держитесь от меня подальше, — закричал он, — или я снесу вам голову!
  Внезапно он замолк. Перед его глазами возникло черное отверстие ствола револьвера. Капитан Кармайкл не собирался шутить.
  — Руки вверх! — приказал капитан.
  Поколебавшись несколько секунд, Пакерсон отбросил ружье. Колени его дрожали.
  — Где чертежи? — гремел капитан.
  Пакерсон покачал головой:
  — У меня только деньги…
  Кармайкл обменялся многозначительным взглядом с сержантом Экли.
  — Кто заплатил вам, Пакерсон?
  — Гилберт, меховщик, — пробормотал тот.
  — Кто спланировал операцию? — напирал Кармайкл.
  — Он и служащая меховой компании Фанни Гилмайер. У них не было покупателей. Со своего места Фанни следила за нашими помещениями. Она выбрала подходящий момент. Выбросила пелерину из окна и начала звать полицию. В возникшей неразберихе мне как раз хватило времени, чтобы схватить ружье, подскочить к сейфу и запихнуть чертежи в ствол. Затем я оставался у сейфа с ружьем на изготовку.
  — А где сейчас чертежи?
  — Я передал их владельцу меховой компании Гилберту. Вчера вечером пронес их в моем ружье мимо охранников.
  Капитан Кармайкл нахмурился:
  — А сегодня ваше ружье снова здесь? Зачем?
  Журналист кивнул.
  — Неужели не понятно? — удивился он. — Я получил тридцать тысяч долларов за чертежи. Вся сумма — в пятидесятидолларовых банкнотах. Я боялся оставить деньги в своей комнате. Но и держать их при себе не рискнул. Поэтому скатал банкноты в трубочки, чтобы они входили в ствол, и запихнул в ружье. Таким образом деньги могут быть всегда при мне. Если попаду под подозрение и нужно будет спасаться бегством, я полностью готов к побегу.
  Кармайкл удивленно свистнул.
  — Значит, в стволе этого ружья тридцать тысяч долларов?
  Довольный своей сообразительностью, Пакерсон кивнул.
  Кармайкл обошел вокруг стола, наклонился, взял ружье и открыл затвор.
  И тут сержант Экли проболтался.
  — А денег-то там нет! — воскликнул торжествующе сержант.
  Капитан Кармайкл в сердцах ткнул Экли в бок. Пакерсон вскочил на ноги. Он схватил ружье, уставился на него испуганными глазами.
  — Да это же не мое ружье! — воскликнул он.
  Капитан Кармайкл снова подтолкнул сержанта Экли.
  — Это не мое ружье, — растерянно повторил Пакерсон. — Все точно. Та же модель, но на моем вот здесь царапина и… — Он замолчал.
  — Продолжайте, — приказал сержант Экли.
  Лицо Пакерсона расплылось в лукавой усмешке.
  — Ха! Здорово я вас разыграл.
  — В чем дело? — спросил Экли.
  — Конечно, это мое ружье, — продолжал Пакерсон. — Я не имею никакого отношения к чертежам. Но раз уж вы решили разыграть из себя знаменитых детективов, я не смог удержаться, чтобы не подшутить над вами.
  — А вы неплохо соображаете, Пакерсон, — одобрительно бросил капитан.
  Сержант Экли повернулся к нему с полным непониманием на лице.
  Капитан Кармайкл извлек из кармана наручники.
  — Если бы вы держали рот на замке, мы бы уже имели полное признание, — резко выговаривал он сержанту. — А сейчас сможем добраться до чертежей, если немедленно направимся по следу Гилберта и его сотрудницы. Что касается денег, их мы тоже можем заполучить, если сработаем очень быстро. Ведь вы получили рукопись на двадцать четыре часа раньше. Теперь-то хоть вам понятно, тупица?
  Сержант Экли тупо уставился на капитана.
  — Так, значит, Лестер Лейт… уже побывал здесь… и подменил ружья…
  — Правильно, — согласился капитан Кармайкл. — А теперь вперед, сначала к Гилберту…
  
  Бернис Лэмен и Лестер Лейт несколько задержались в кафе. Допивая последний бокал, девушка смотрела на него благодарными глазами.
  — Прямо не знаю, я так вам обязана…
  Один из официантов, стоявший у окна, подошел к Лестеру Лейту и почтительно поклонился.
  — Простите, — спросил он, — номер вашей машины XL552?
  Лестер Лейт нахмурился.
  — Да, это мой номер, — согласился он.
  — Очевидно, вы припарковали ее в неположенном месте, — тихо продолжил он. — Возле вашей машины я заметил двух полицейских. Сейчас они сидят в своем автомобиле прямо у нашей двери. Очевидно, чего-то дожидаются.
  Лестер Лейт достал из кармана пачку банкнотов, отделил десятидолларовую бумажку и сунул ее в руку официанту.
  — Благодарю вас, — сказал он, сохраняя полное безразличие к происходящему. — На днях я не оплатил квитанцию за штраф. И вот теперь, вероятно, они нашли меня. Скажите, могу ли я попросить у вас пачку салфеток?
  Официант посмотрел на деньги, опущенные в его ладонь.
  — Благодарю вас, сэр. Бумажные салфетки? Никаких проблем.
  Лестер Лейт повернулся к девушке:
  — Поразмыслив, я решил, что вам лучше сначала переговорить с Джезоном Бельвю без меня. Сейчас я уйду из ресторана. А вы подождете еще десять-пятнадцать минут и на такси отправитесь к Бельвю.
  Официант принес огромную пачку небольших бумажных салфеток.
  — Необходимо как можно чаще чистить мое ружье, — объяснил ему Лестер Лейт. — Нельзя ли мне сейчас пройти на кухню и почистить его салфетками?
  — Конечно, — поспешно ответил официант. — Может быть, лучше я дам вам тряпку и…
  — Нет, — возразил Лейт. — Салфетки намного лучше.
  Он встал из-за стола и раскланялся с Бернис Лэмен. Она видела, как Лейт последовал на кухню за официантом, и не очень удивилась, что он не вернулся. Подождав еще пятнадцать минут, девушка направилась к двери.
  — Минутку, — остановил ее официант. — Господин забыл одно из своих ружей.
  — Да, действительно. А что, он уже ушел? — поинтересовалась Бернис.
  — Он вышел через кухонную дверь в переулок, — ответил официант.
  Бернис Лэмен весело рассмеялась:
  — В таком случае лучше подержите ружье у себя. Думаю, позднее он за ним вернется.
  
  Сержант Экли внезапно схватил капитана Кармайкла за руку. Из машины, где они сидели, было видно, как по переулку шел Лестер Лейт.
  — Смотрите, у него ружье! — воскликнул сержант.
  — Только осторожнее, Экли, — сказал капитан. — Нам нельзя ошибаться.
  Лестер Лейт с ружейным чехлом через плечо и портфелем в руке подошел к своей машине. Открыв ее, он сел за руль.
  — Вперед, сержант, — отдал приказ капитан Кармайкл. — Выполняйте свой долг. Но не арестовывайте его, пока не убедитесь в наличии доказательства его вины.
  Сержант Экли кивнул. Поспешно покинув машину, он направился к автомобилю Лейта.
  Лестер Лейт как раз собрался нажать на стартер, когда Экли похлопал его по плечу. Лейт обернулся. На его лице отразилось удивление.
  — Вы! — невольно воскликнул он.
  Торжествующая улыбка сержанта Экли говорила о многом.
  — Мы разыскиваем украденные ружья, — сказал он. — В этом чехле ваше ружье?
  Лейт заметно заколебался.
  — Разрешите взглянуть на него, — попросил сержант.
  Он достал через окно ружейный чехол, открыл его и вытащил ствол. Затем поднял его и заглянул на просвет. Левый, гладко отполированный ствол был пуст. Правый целиком был забит свернутой бумагой.
  Ухмылка сержанта стала зловещей. Он просунул ружье обратно в машину.
  — Поехали в управление полиции, Лейт, — коротко бросил он.
  — Я вас не понимаю! — воскликнул молодой человек.
  — Естественно. А вот я прекрасно разобрался во всех ваших штучках, — позлорадствовал сержант Экли. — Веревочка вилась долго, но вот ей и пришел конец. Идем в полицию, или я сию минуту надену на вас наручники. И вызову полицейскую машину…
  Не говоря ни слова, Лейт завел мотор и поехал в полицию. Неотступно следуя сзади, капитан Кармайкл был готов ко всему, даже к попытке бегства.
  В полицейском участке сержант Экли разыграл перед дежурным целый спектакль.
  — Ну вот, ребята, — сказал он, — сейчас я преподнесу вам урок дедукции. Дайте-ка мне какой-нибудь предмет, чтобы я мог прочистить стволы этого ружья. Я покажу вам фокус.
  — Прекратите комедию, — рассердился капитан Кармайкл.
  Но сержант Экли не мог упустить такой уникальной возможности прославиться. Между тем один из полицейских уже вручил ему деревянную палку.
  — Заметьте, — торжественно сказал Экли, — ни в руках, ни в рукавах у меня ничего нет. Сейчас я затолкаю эту палку до конца в левый ствол ружья, и ничего не произойдет. А потом проткну этой палкой правый ствол, и вы что-то увидите. Из него дождем посыплются тридцать тысяч долларов пятидесятидолларовыми банкнотами.
  Экли начал энергично действовать.
  И вдруг, после недолгого напряженного молчания, раздался громкий взрыв хохота: из правого ствола вылез целый ворох бумажных салфеток.
  — Новый метод, — учтиво пояснил Лейт. — Мне сказали, что таким способом можно предотвратить ржавение ствола. И я решил им воспользоваться. Набить салфетками правый ствол и оставить пустым левый. А через шесть месяцев посмотреть, какой из них будет в лучшем состоянии. Извините, сержант, но должен сказать — вы нарушили мой эксперимент.
  Капитан Кармайкл взял Экли за локоть.
  — Пошли отсюда, — сказал он сквозь зубы.
  Они вышли из комнаты.
  — Черт возьми, сержант, — еле сдерживаясь, сказал капитан Кармайкл. — Я же предупреждал вас. Вспомните, главная опасность при использовании китайского метода ловли рыбы заключается в том, чтобы веревка была туго затянута вокруг шеи птицы.
  — Вы не представляете себе, капитан, как бы я хотел попробовать одного из этих пеликанов на нашем озере…
  — Ничего у вас не получится, — в сердцах возразил капитан Кармайкл. — Вы не способны затянуть веревку на шее птицы так, чтобы она не глотала рыбу.
  
  1943 год.
  (переводчик: П. Рубцов)
  
  Двадцать пять тысяч долларов
  Стоя перед зеркалом, Лестер Лейтс уверенно завязывал белый галстук — он собирался в гости. Лакей — агент полиции, приставленный к нашему герою следить за каждым его шагом и ловить каждое слово, — ждал момента, когда сможет подать одежду. Его лицо, а также манеры выражали навязчивую услужливость.
  Лейтс наконец решил, что галстук хорошо завязан, принял помощь слуги, и тот прошелся щеткой — поспешно, но с почтением, — по плечам своего хозяина.
  — Ну как, Скаттл?157 — спросил Лейтс.
  — Вы выглядите как нельзя лучше.
  Лейтс зевнул и посмотрел на часы.
  — У меня осталось еще более получаса до выхода!
  — Подать коктейль?
  — Нет, Скаттл, нет. Сигареты и книжки будет достаточно.
  Толстый шпик подошел на цыпочках к столу, который стоял около шкафа. Его деликатные манеры, достойные хорошего лакея, составляли забавный контраст с громоздкостью фигуры. Он быстро сложил вечернюю газету на столе так, чтобы в глаза бросалась фотография молодого улыбающегося человека с белым пером в руке.
  Лейтс небрежной походкой подошел к полкам с книгами, выбрал одну и уже направился к любимому креслу, как вдруг его взгляд упал на фотографию.
  — Слушай, что это такое?
  — Ой! Очень извиняюсь! Но это довольно интересная история. Этот человек никогда не расстается с белым пером, которое носит в бумажнике.
  — С белым пером, Скаттл?
  — Да, сэр. Он говорит, что перо учит его осторожности и приносит счастье. Как только его берет охота поиграть в покер, он вынимает бумажник, видит перо… и это ему напоминает, что человек рассудительный должен играть осторожно.
  Лестер Лейкс нахмурился.
  — Это глупая система, Скаттл.
  — Да, сэр.
  — Осторожность ни к чему не приводит. Деньги можно добыть только рискуя. И лишь когда их будут полные карманы, надо стать осторожным!
  Глана Лестера Лейтса снопа остановились на фотографии щуплого мужчины, который язвительно улыбался. Маленькое перышко, растрепанное на конце, выделялось своей белизной на темном фоне. Этим фоном были решетчатые двери.
  — Как его зовут, Скаттл?
  — Родней Алькотт, сэр.
  — Что же он сделал, чтобы очутиться за решеткой, и почему газеты печатают его фотографии?
  Лестер Лейтс шел на приманку! Взгляд агента прояснился.
  — Этого полиция еще не знает, сэр.
  — И это называется полиция. Не знает, что мальчик сделал, а упрятала его в тюрьму. Потому что это, надо думать, тюремные двери, правда, Скаттл?
  — Да, сэр.
  Внимание Лейтса сосредоточилось на белом пере.
  — С какого времени у него этот необычайный талисман?
  — Как он заявил, уже больше года носит перо в бумажнике, сэр.
  Лестер Лейтс отложил книгу, пересек комнату и, закурив сигарету, встал у окна. Он долго вглядывался в панораму, расстилавшуюся перед ним: большие освещенные дома, ателье, расположенное на террасе одного из них, а далеко внизу — набитая автомобилями улица, настоящий поход светлячков — зажженных фар.
  Шпик присматривался к нему с некоторым беспокойством.
  — В чем его подозревают? — спросил наконец Лейтс.
  — Полиция думает, что он заменил двадцать пять тысячедолларовых банкнотов на двадцать пять однодолларовых.
  Лейтс медленно повернул голову, глаза его весело блестели.
  — Неплохо, Скаттл. Сто тысяч процентов прибыли. Кто пострадавший? Жаль беднягу.
  — Этого полиция тоже точно не знает. Может быть, судья Август Пир Мандвиль.
  Лейтс нахмурил брови.
  — Это федеральный судья?
  — Да, сэр.
  Лейтс бросил взгляд на часы.
  — У меня есть еще двадцать пять минут, Скаттл. Если сумеешь в нескольких словах рассказать мне всю историю, я послушаю. Но пойми меня правильно, приятель, я слушаю только для того, чтобы убить время. Я был бы в отчаянии, если бы сержант Акли вообразил себе, что я еще раз побью полицию на ее собственной территории и отниму у преступника добычу для того, чтобы ею воспользовались бедные.
  — Да, я прекрасно понимаю, сэр. Судья Мандвиль — председатель трибунала, перед которым «Клик Фаст Шуттер Компани» ведет спор о действительности патентов. Неделю тому назад Родней Алькотт нанес визит председателю этого общества, мистеру Бойену, и уведомил его, что Мандвиль был готов вынести благоприятный для них приговор за сумму в двадцать пять тысяч долларов.
  — А кем отрекомендовался Алькотт, чтобы его выслушали?
  — Якобы хорошим приятелем судьи.
  — Понимаю, Скаттл. Говори, что было дальше?
  — Может быть вы слышали о Чарлзе Бетчере, знаменитом частном детективе? Он директор международного агентства…
  — Да, что-то о нем слышал.
  — Так вот… у «Клик Фаст Шуттер Компани», сдается, возникли определенные подозрения. Мистер Бойен подумал, что Алькотт имеет намерения при случае и себе набить карманы или что судья возьмет деньги, а благоприятного приговора так и не вынесет.
  И вот он вызвал Бетчера. Тот посоветовал: предложение Алькотта принять, но установить магнитофон и не пропустить ни одного слова из разговора Алькотта с судьей.
  Лестер Лейтс полез в карман за серебряным портсигаром, вынул из него сигарету и начал играть.
  — Понимаю. Бойен мог бы в любую минуту потом поставить в известность судью о существовании магнитофонной ленты и навсегда прибрал бы его к рукам.
  — Так должны были сделать, но поскольку от всей души ненавидели Мандвиля, то сыграли иначе. Постановили вручить ему взятку и немедленно его арестовать. Бетчер лично занялся делом. Он поехал в Нью-Йорк и остановился в отеле в Манхэттене.
  Там он передал Алькотту двадцать пять тысяч долларов — двадцать пять банкнотов, номера которых записали, и с того момента с него не спускали глаз. Алькотт направился прямо к судье, и магнитофон записал их разговор.
  — Итак, судья был подкуплен?
  — Этого никто не знает, сэр. Нот слова, записанные аппаратом: «О’кей, судья. Вот деньги. У меня с этим было немного хлопот, но в конце концов удалось». После чего деньги сменили хозяина. Алькотт, пожав руку судье, направился к дверям. Тогда детективы бросились к Мандвилю и обыскали его. Нашли запечатанный сургучом конверт, содержащий двадцать пять однодолларовых банкнотов. Судья присягнул, что это долг, возвращенный ему Алькоттом.
  — Обыскали Алькотта?
  — Да, конечно, хозяин.
  — И что найдено?
  — Ничего, сэр.
  — А как он защищается?
  — Говорит, что дал судье двадцать пять тысяч, а тот, чувствуя нюхом неладное, от них избавился. Вот так!
  Подойдя к столу, Лестер Лейтс снова бросил взгляд на газету.
  — На этом снимке у Алькотта перебинтована голова. Что, он не позволил себя спокойно арестовать?
  — Нет, это результат автомобильной аварии. Полицейские его не трогали.
  — Понимаю, — сказал Лейтс задумчиво. — Очень интересно, Скаттл. «Клик Фаст Шуттер Компани» отдала двадцать пять тысяч долларов за то, чтобы создать себе из Мандвиля смертельного врага, независимо от того, хотел ли он на самом деле получить на лапу или нет. Таков результат всего этого дела, и шансы на выигрыш процесса теперь равны нулю.
  — Мистер Бойен, председатель общества, рассвирепел, — пояснил шпик. — Он предложил Бетчеру награду — пять тысяч долларов, если тот выяснит, что же на самом деле произошло.
  Лестер Лейтс поднял брови.
  — Все время Бетчер! Почему?
  — Мистер Бойен считает, что он — лучший детектив во всей стране.
  Лейтс улыбнулся.
  — Надо удивляться такой верности и доверию после того, что случилось! Если я хорошо понял, Чарлз Бетчер сам занимался вручением денег?
  — Да, сэр.
  — Как это произошло? Подробнее.
  — Мистер Бойен вынул деньги из кармана, говоря детективу: «Вот двадцать пять тысячедолларовых банкнотов». Они оба записали номера под взглядом Алькотта, который сидел на кровати. Потом Бетчер собрал банкноты и подал Алькотту. Тот сложил их и хотел спрятать в бумажник, но вдруг переменил решение и попросил конверт. Он утверждает, что даже не пересчитал их. Он видел, как Бетчер и Бойен записывали номера, и, когда детектив дал ему деньги, ему не пришло в голову, что это не те самые банкноты, но теперь он уверен, что Бетчер их подменил.
  — А Мандвиль тоже не пересчитал деньги? — в голосе Лейтса чувствовалось недоверие.
  — Деньги, врученные судье, находились в конверте. Он успел только разорвать его и начал вынимать банкноты, когда полиция ворвалась в комнату.
  Лейтс изучал в это время физиономию Алькотта и его саркастическую улыбку.
  — Ты не знаешь, есть ли другие снимки этого мальчика, Скаттл?
  — А как же, хозяин. Прошу, вот вечерний выпуск газеты с фотографией, которую сделала некая Гертруда Пелл, — с ней Алькотт находился в прекрасных отношениях.
  Нахмурившись, Лейтс смотрел на второй снимок
  — Когда он был сделан, Скаттл?
  — После полудня, перед визитом к судье, во время катания на автомобиле в обществе этой девушки. Мисс Пелл — энергичная девушка, она сама фотографировала.
  Лейтс наклонился, чтобы лучше присмотреться к фотографии. Внезапно он выпрямился, бросил взгляд на часы, а поскольку Скаттл уже открыл рот, движением руки приказал ему молчать. С минуту Лейтс оставался неподвижен, затем улыбнулся, и в то время как он отдавал приказание, его рука, которая держала сигарету, изобразила в воздухе несколько сложных арабесок.
  — Мне нужна пачка бинтов, Скаттл, пять метров липкого пластыря, колье и с полдюжины перстеньков с лиловыми бриллиантами, темные очки, самые темные, какие только можно достать, белый парик, фальшивые усы, красивые белые усы, палка… и белое перо, нежное белое перо, вырванное у прелестной гусыни самого благородного происхождения.
  Недоумение, смешанное с недоверием, округлило глаза агента. «На кой черт?» — подумал он.
  — Прежде всего перо, Скаттл. Оно понадобится мне сегодня вечером. Сложишь его в конверт и оставишь на ночном столике. Я вернусь рано, сразу после полуночи.
  Остолбеневший лакей вынул карандаш и блокнот, в котором быстро что-то написал.
  — Все хорошо записал, Скаттл?
  — Да, сэр, но…
  — Никаких «но», приятель. Ты должен постараться, чтобы все это было. Особенно перо. Без него все остальное не будет иметь никакого значения.
  — Я ничего не понимаю, хозяин. Я не…
  Лейтс жестом приказал ему молчать.
  — У меня нет сейчас времени на дискуссии, — сказал он, направляясь к дверям. Лакей бросился в переднюю и подал ему плащ, шляпу и палку. Выходя, Лейтс обернулся: — Перстеньки с фальшивыми бриллиантами для женщин, — пояснил он.
  — Да, сэр. Для какого сорта… женщин, я могу вас спросить?
  Лестер Лейтс прищурился и через несколько секунд напряженного размышления задумчиво ответил:
  — Для женщины, которая знает жизнь, Скаттл. Женщины, по крайней мере, шестидесятилетней, с седоватыми волосами и быстрыми глазами, которая еще умеет улыбаться. Женщины, наделенной чувством юмора, с широкими взглядами и пустыми карманами. Выступавшей в театре… на гастролях… может быть, в кабаре. Одним словом, для такой женщины, которая при любых обстоятельствах не растеряется. Вот женщина, которая мне нужна, Скаттл, но тебе нечего горевать, я ее найду себе сам.
  Лейтс вошел в лифт и решительным движением захлопнул за собой дверь.
  * * *
  Устремив взгляд на псевдолакея, сидящего по другую сторону письменного стола, сержант Акли спросил:
  — Это все, Бивер?
  — Да, все.
  — Ничего не понимаю. Я думал, что тут что-то еще должно быть, чего вы не заметили. Ну, Скаттл…
  Агент рванулся с кресла, перевернул его, и оно с грохотом упало на пол.
  — Нет! — закричал он. — Я не потерплю этого! Запрещаю!
  Сержант с изумлением смотрел на гневное лицо своего подчиненного.
  — Чего вы не потерпите?
  — Этого проклятого прозвища «Скаттл»! — завыл шпик. — Лейтс постоянно называет меня Скаттл, потому что я напоминаю ему воскресшего пирата. Когда я там, я постоянно слышу «Скаттл», «Скаттл»! Но я уже сыт по горло!
  — Вы садитесь, — произнес сержант и прибавил: — Это приказание.
  Скаттл немедленно сел.
  — На службе мы не можем тратить время на глупости личного свойства, — сказал сержант. — У нас важное дело, но оно тянется слишком долго. Этот Лейтс давно должен был бы сидеть под замком. Он надул нас уже не один раз, да еще и вас обманывает. Вам надо яснее рассказывать обо всем, что вы заметили.
  Агент тяжело вздохнул.
  — Всегда сумеет другого обвинить в неудаче, — шепнул он со злостью.
  — Да, именно вас, — ответил Акли. — Если бы вы сообщали мне все факты, я привел бы их в порядок, сделал вывод и поймал бы этого типа на горячем, на месте преступления. Всегда остается какая-то важная подробность, которая от вас ускользает.
  — Но ведь… на этот раз от меня ничего не ускользнуло и я же вам все рассказал.
  От усиленных размышлений лоб сержанта покрылся морщинами.
  — В таком случае, — сказал он, — та фотография, которая… но нет, я уже понимаю!
  — Гм?
  — То, как Алькотт держит перо, — объяснил Акли дрожащим голосом. — Вы не понимаете, Бивер? Как он держит перо, это ключ ко всему делу.
  — Что вы имеете в виду?
  — Как только Алькотт получил деньги, он спрятал их так, чтобы он сам или соучастник могли их спокойно достать. У него, вероятно, в кармане была дыра, в которую он выпустил деньги, когда стоял около вентилятора… или в каком-нибудь углу комнаты. Он хорошо знал, что будет арестован и обыскан, но рассчитывал на репортеров, которые сфотографируют его с необычным талисманом — белым пером.
  Вы послушайте, что было дальше. Когда Алькотта обыскали, то нашли перо. Он умолял, чтобы ему его оставили. Сержант, который его арестовал, не был ребенком: он отказал, потому что правилами запрещается заключенным иметь какие-либо памятки или документы. Он рассказал, однако, всю эту историю репортерам, а те, жаждущие, как всегда, сенсации, раструбили ее по всей стране.
  Тюремный надзиратель достал перо, и Алькотта сфотографировали. Обратите внимание, как Алькотт держит перо: между большим и указательным пальцами. Средний у него опущен, а мизинец и большой торчат вверх. Да ведь это сигнал, Бивер!
  Бивер с полным отсутствием энтузиазма наклонился над снимками, которые раньше исследовал Лейтс и которые теперь лежали на столе сержанта Акли. Тот триумфально продолжал:
  — Да, Бивер, вы мне только представьте факты, а уж я истолкую!
  — Если это сигнал, то он шифрованный, а Лейтс не имеет ключа.
  — Пусть это вас не смущает. Ум этого человека очень быстр.
  — Но я не… он не… именно тот снимок его заинтересовал!
  — Какой снимок?
  — В автомобиле.
  — Ах, тот! — Тон сержанта говорил о безграничном презрении. — Он сделан перед свиданием, на котором Бетчер передал деньги Алькотту, и не имеет никакого значения.
  Бивер напряженно всматривался в фотографию.
  — Но все же, — продолжал сержант, — Лейтс открыл что-то в снимке, что-то, чего никто не заметил. Итак, согласно моей теории…
  — Что с того? Алькотт был ранен в автомобильной аварии.
  — Именно под бинт он спрятал деньги! Вы понимаете? У него было двадцать пять однодолларовых банкнотов, он их заменил и спрятал тысячные под бинт. Во время обыска никто туда не заглянул.
  Внезапный интерес блеснул в кабаньих глазках сержанта.
  — Может быть, действительно, их не искали под бинтом, — сказал он, — но я не понимаю, как Лейтс мог додуматься до этого…
  — Не понимаете? — Бивер почти кричал, — присмотритесь к снимкам. Повязку придерживали скрещенные куски пластыря. На снимке мисс Пелл имеются четыре таких крестика. На том же, который сделан после ареста, только три.
  Сержант Акли вытаращил глаза. Казалось, он был загипнотизирован фотографиями.
  — Холера! — прошептал он.
  Бивер лихорадочно продолжал:
  — Поняли вы теперь план Лейтса? Он внесет залог, чтобы Алькотт был освобожден до суда. Когда тот выйдет из заключения, Лейтс, дав ему какой-нибудь наркотик, сдерет со спящего бинты и заменит другими. Алькотт даже не заметит, что его надули. Хорошая, артистическая работа, немного необычная, как это часто бывает с Лейтсом.
  Сержант схватил телефонную трубку.
  — Капитана Кармайкла! — попросил он. — Хэлло, господин капитан! Это сержант Акли. Я долго думал о деле Алькотта и читал отчеты в газетах. Мне давали разные снимки, и когда я их изучал, мне бросилась в глаза одна подробность, до сих пор, пожалуй, незамеченная. Как?.. Да, господин капитан… Ох! Нет, ясно видимая… Отлично, я уже иду…
  Сержант положил трубку.
  — Итак, Бивер, представьте мне факты, только факты, а я с ними управлюсь! Иду совещаться с капитаном Кармайклом.
  — Вы могли бы ему сказать, что это моя мысль?
  — Ваша? — Акли недружелюбно посмотрел на своего подчиненного. — Как это? Ведь вы всегда говорили, что следов нет. А я не переставал повторять, что ключ к этому делу — в снимках.
  — Но это я обратил ваше внимание на различие в повязках!
  — Я подметил это еще раньше, Бивер, и как раз думал, обратить ли на это ваше внимание.
  — Словом, если я хорошо понял, вы сами все раскрыли?
  Сержант сверкнул глазами, сложил газеты и сунул их под мышку.
  — Очевидно, что это моя заслуга.
  * * *
  Когда Бивер возвратился в квартиру, он застал своего хозяина с забинтованной головой. Лестер Лейтс вел оживленный разговор с пухлой седоватой дамой. Ей было около шестидесяти пяти лет.
  — Вот мой слуга, миссис Рандерман, — сказал он. — Его зовут Скаттл. Это способный парень. Сдается мне, что в целях безопасности у него есть также и другая фамилия. Как твоя фамилия, Скаттл? Вущук?158
  — Нет, хозяин.
  Лицо агента было красным от злости.
  — Знаю уже. Визль159. Слушай, Визль, это — госпожа Рандерман. Она окажет мне помощь в одной торговой операции. Будешь исполнять ее приказания так, как если бы они исходили от меня.
  — Хорошо, хозяин. Позволю себе только обратить ваше внимание, что моя фамилия произносится Бивер. Б-и-в-е-р.
  — Ну конечно, Скаттл, Бивер. Как я мог забыть!
  — Будьте мне защитой, прошу вас, — сказал Бивер даме, после чего, обращаясь к Лейтсу, прибавил: — Могу я вас спросить, что стало с вашей головой?
  Лейтс осторожна прикоснулся к повязке.
  — Набил себе шишку, Скаттл, маленькую шишку.
  — Желаете ли вы, чтобы я позвонил доктору?
  — Нет необходимости, Скаттл. Ничего страшного. Даже не стоило и перевязывать, но поскольку купил бинт… Помнишь, Скаттл?
  — Да, хозяин.
  — Отлично все склеилось, — и, улыбаясь миссис Рандерман, прибавил: — все происходит как в «Алисе в стране чудес». Стоило моему слуге купить бинт — и я сразу же набил шишку. Пьете ли вы виски с содовой, дорогая?
  — Только с водой, — ответила она. Глаза ее смеялись. Лейтс подал знак Биверу
  — Два виски с содовой, Скаттл.
  И пока слуга готовил напиток, спросил:
  — Постарался насчет колье и перстеньков?
  — Да, заказал, хозяин.
  Лейтс зевнул.
  — Когда принесут, надо будет отослать их.
  Бутылка чуть не выпала из рук полицейского.
  — Надо будет отослать их… — повторил он, как эхо. — Вам они уже не будут нужны?
  — Разве я бы стал их отсылать, если бы они мне были нужны, Скаттл?
  — Нет, хозяин, не думаю. Но я боюсь, что их не захотят взять. Я заплатил вперед.
  Лейтс пренебрежительно махнул рукой.
  — В таком случае подари их портье.
  — Но, сэр, я не понимаю, как…
  — Это меня не удивляет, Скаттл. Мне кажется, что ты мог бы добавить чуточку виски в бокал миссис Рандерман.
  — Хорошо, сэр. Но я ни в чем тут не… виноват, скажите?
  — Совсем наоборот, Скаттл, — ответил Лейтс с улыбкой, — вашей вины нет, вина моя. Я имел намерение произвести один психологический опыт, в котором бинт, перстеньки и колье играли бы определенную роль, но набил себе шишку и должен отказаться от исследования. Не будем больше говорить об этом.
  — Но, может быть, пойти за новыми бинтами, хозяин?
  Лейтс потянулся и прикрыл зевок.
  — Нет, не нужно, Скаттл. У меня уже столько было в последнее время хлопот с сержантом Акли, что он не поверит в чистоту моих намерений. Смотри за сифоном, приятель!
  Шпик, пожираемый любопытством, старался устроить все так, чтобы не выходить из комнаты, где Лестер Лейтс с большим вниманием слушал воспоминания бывшей театральной актрисы. Но его господин нарушил все его планы, резко сказав:
  — Благодарю, Скаттл. Я позвоню, когда ты понадобишься.
  Слуга вышел на кухню. Оттуда он быстро позвонил в комендатуру. Номера, который он набирал, не было в списке. Агенты специальной бригады могли сноситься таким способом непосредственно с сержантом Акли.
  В голосе, ответившем Биверу, не чувствовалось теплоты.
  — Да, это я. Что нового, Бивер?
  — Он нашел себе Петрарку! Некая миссис Рандерман. Она играла когда-то в театре. Хорошо, если бы вы покопались в ее прошлом. Он отменил приказ на фальшивые бриллианты. Сдается, что это перестало его интересовать. Из бинта он сделал повязку на голову. Якобы набил себе шишку.
  — Это вы должны наложить себе повязку на голову, — буркнул сержант. — Ваша мысль оказалась совершенной чепухой.
  — Как это?
  — Алькотт вовсе не прятал двадцать пять тысяч под повязкой. Наложена она действительно на рану, которая возникла при аварии. Как только я передал вашу мысль капитану Кармайклу, он себя повел так же, как и вы. Недолго думая, он побежал к заключенному и сорвал с него бинт… А когда увидел, то понял, что должен позвать доктора, чтобы снова перевязать Алькотту голову! Он поручил мне передать вам, чтобы вы больше не делали поспешных выводов.
  Бивер стиснул трубку.
  — Вы сказали капитану, что мысль была моя?
  — А разве это неправда?
  — Да, вероятно…
  — Не вероятно, а верно. Меня интересуют только факты, и я должен сказать, что ни ваше поведение, ни ваши привычки сваливать собственные ошибки на других, Бивер, совсем мне не по душе. Слишком уж много в нашей бригаде типов, которые создают трудности другим своими ошибками.
  — Вы правы, сержант.
  — Единственный шанс распутать все это дело — ждать, пока Лестер Лейтс разрешит загадку. Расшифрует факты, наложит лапу на деньги, и тогда нам не останется ничего другого, как наложить лапу на Лейтса. Вы постарайтесь, чтобы он не перестал интересоваться этой аферой.
  — Но она его уже не занимает!
  — Так сделайте что-нибудь, чтобы она его снова начала занимать! Бивер, мне сдастся, что вы не отдаете себе отчета, во что мы влипли. Мандвиль воображает, что полиция устроила засаду, чтобы его скомпрометировать. «Клик Фаст Шуттср Компани» старается свалить все на нас, и к тому же директор Бойен — приятель губернатора. Вы понимаете, наконец?
  — Да, сержант.
  — Я хочу арестовать Лейтса, но прежде всего мне необходимо знать, где двадцать пять кусков. Мы должны убедиться, у Мандвиля ли они, и если да, разоблачить его. А если их нет, надо выяснить, в чей карман они попали. Хочу выяснить все до конца.
  — Да, сержант.
  — Я сказал капитану, что считаю своей обязанностью лично распутать это дело. Вы понимаете, Бивер?
  — Да, сержант.
  — По моему мнению, все тянется уж слишком долго. И это ваша вина, Бивер. Мы в страшном положении, а вы не способны даже разобраться в том, что делается под нашим носом! К делу! Вы понимаете?
  — Да, сержант.
  — В таком случае — за работу, — закончил Акли, со злостью кладя трубку.
  Толстый агент с гневом посмотрел на телефон. Через несколько секунд молчания он начал длинный монолог, в котором описал тихим голосом, не скупясь на мельчайшие подробности, всех предков Акли по женской линии.
  * * *
  Во время обеда Лестер неоднократно звонил своему слуге. Сколько бы раз Бивер ни входил в гостиную, столько раз замечал, что по мере того как в графине снижался уровень янтарного напитка, росла сердечность беседы между его господином и миссис Рандерман. После третьего бокала они начали называть друг друга по имени. После четвертого — театральные анекдотики пожилой дамы стали двусмысленными, а когда Лейтс провожал ее до лифта, их можно было принять за двух старых друзей.
  Видя разговорчивость Лейтса, связанную с влиянием виски, полицейский очень справедливо решил, что пришло время ковать железо.
  Состроив страдальческую мину, он убирал в гостиной, выливая из бокалов и опорожняя пепельницы, в надежде, что его господин почувствует, наконец, охоту разговаривать и предоставит ему предлог поспорить на известную тему. Через минуту в глазах Бивера появился блеск удовлетворения: он не ошибся. Лейтс после выпивки стал болтать.
  — Очень симпатичная женщина, Скаттл.
  — Очень, сэр.
  — Театр придает интерес человеческой личности, Скаттл.
  — Вы правы. Вы сказали, что будете с ней сотрудничать?
  Лестер Лейтс грустно покачал головой.
  — Ничего из этого не выйдет, Скаттл! — лицо Лейтса приобрело унылый вид. Полицейский понял, что его хозяин может легко начать плакать, и это его вполне устраивало.
  — Разве господин слишком молод, чтобы не помнить прекрасные дни кафешантанов?
  — Это дата в истории спектакля, Скаттл, — меланхолически ответил Лейтс. Последний бокал виски подействовал на него как будто только что. — Дата… на надгробной плите… под которой покоится искусство, убитое кинематографом… километрами киноленты, служащей для развлечения толпы… Кино… Скаттл… Радио… Это вздор…
  — Да, сэр.
  — Невоз… воз… воз… на утрата… нет, иначе… Не-воз… воз… Скаттл, что я хочу сказать?
  — Награжденная? Нет, невосполнимая утрата, мой господин?
  — Да, Скаттл, именно так. Добрый, любимый Скаттл. Всегда он тут, когда его требуют. Нужно господину что-нибудь? Пусть обратится к Скаттлу. Невосполнимая утрата. Именно это я хотел сказать.
  — Да, сэр. Но почему вы не желаете воспользоваться фальшивыми драгоценностями? — Бивер хотел использовать душевное состояние, в котором находился его работодатель, чтобы продолжить разговор.
  Лейтс уныло покачал головой.
  — Невозможно, Скаттл, совершенно невозможно. Сержант Акли настороже.
  — Сержант Акли не должен об этом знать.
  — Хорошо, старина Скаттл! У тебя сердце лучше, чем разум… нет, наоборот. Твой разум… Тоже нет. Как это сказать? Доброе сердце доказывает твою верность…
  — Да, сэр! Но я хотел бы обратить ваше внимание, что до сих пор вы не использовали мою верность.
  — Да, это правда, Скаттл. Но Акли не так легко загнать в бутылку. Этот чванливый Акли!
  — Если вы позволите, то я скажу, что думаю о сержанте Акли, — живо ответил полицейский.
  — Скажи, Скаттл, быстро скажи!
  Бивер излил свою неприязнь к Акли так вдохновенно, что трудно было усомниться в его искренности. На лице Лейтса отразилось удовлетворение.
  — Вы были когда-то погонщиком мулов, Скаттл?
  — Нет, сэр.
  — Или водителем трактора?
  — Тоже нет, хозяин.
  — В таком случае у тебя талант, большой талант, приятель. Я слышал когда-то погонщика, вы… выражающегося почти так же красочно, как ты. Шоферы тоже имеют хороший лексикон, но они не достают тебе даже до ко… колена, Скаттл.
  — Но вы считаете, что я прав, сэр?
  — Скаттл, я превосходно знаю людей. Я читаю в душе сержанта, как в открытой книге.
  Возбужденный шпик подошел ближе.
  — Если бы вы пожелали, сэр, посвятить меня в свой план, то я бы мог вам помочь.
  — Я хотел бы узнать что-нибудь об этом Бетчере, Скаттл. Выдающийся детектив, согласен, но что-то там есть… что-то там… пожалуй, не в порядке.
  — Да, сэр. Вы правы.
  — Благодарю вас, Скаттл. Добрый, любимый Скаттл всегда мне помогает!
  — И вы хотели воспользоваться миссис Рандерман?
  — Да, Скаттл, все угадал! Она, вся блещуща… блестящая от жемчужин и бриллиантов, заняла бы комнату в том самом отеле, что и Бетчер, на том самом этаже. Я нацепил бы белый парик и сошел бы за ее мужа. Мы устроили бы фиктивный грабеж, нанявши перед тем Бетчера для охраны драгоценностей. Потому что он, может быть, подлец. Теперь невозможно разобрать, кто подлец, а кто нет. Даже подлецы этого не знают… Да, Скаттл, надо бы написать список… написать список всех подлецов…
  Он лениво опустил голову, будто собирался заснуть. Бивер понял, что должен действовать быстро.
  — Говорите, прошу вас, сэр. План хороший и, наверное, вам удается обставить сержанта Акли.
  Лейтс зажмурился, как бы с трудом различая контуры предметов.
  — Верь мне, Скаттл, ты попал на самое важное. Заложимся, Скаттл. Могу я заключить пари с собственным слугой? Никто не сможет к этому прицепиться. Даже старый болван Акли. Правда, Скаттл?
  — Никто, сэр.
  — Хорошо. Итак, заложимся. Заключим с тобой пари, что мне удастся инсцени… инсценировать кражу, чтобы доказать, что Бетчер нечестен. Ты будешь утверждать, что Бетчер порядочный. Потом пойдешь к сержанту и спросишь его, существует ли закон, который запрещает пари на честность какого-нибудь остолопа.
  Он скажет. Тогда ты ему: пусть мистер это запишет. И он напишет черным по белому, чтобы после не мог отказаться… Скаттл, в моем последнем стакане было, наверное, слишком много виски. У меня голова тяжелее, чем обычно, и еще мне это снаряжение мешает. Сними его, Скаттл.
  — Да, сэр.
  Бивер исполнил его желание и сразу же воскликнул:
  — Но я тут не вижу ни одной шишки, сэр!
  Лейтс рассмеялся.
  — Потому что их нет, Скаттл. Ну, пусть это останется между нами… Но благодаря этому снаряжению я должен заработать двадцать пять… двадцать пять…
  Голос Лейтса совсем ослабел, и он наконец замолк.
  — Как вы хотели заработать двадцать пять тысяч, сэр?
  В глазах Лейтса внезапно зажегся огонек недоверия.
  — Я говорил о двадцати пяти тысячах долларов?
  — Нет, сэр?
  — Не приписывай мне слова, которые я не говорил! Смотри, Скаттл!
  — Да, сэр.
  Недоверие Лейтса прошло так же быстро, как и появилось.
  — Не волнуйся, Скаттл! Добрый старый Скаттл! Мне кажется, что сейчас хорошо бы лечь.
  — Хорошо, сэр. Нужно приготовить бумажку, которую Акли подпишет?
  — Не соглашайся, Скаттл. Не давай себя поймать.
  — Это зависит от того, как я к нему подберусь!
  — Не справишься, Скаттл! Это гордый человек. И, вдобавок, ненавидит нас.
  — Я знаю, что он не питает к нам нежных чувств, но я тоже не так глуп! Если бы только вы мне доверяли!.. Я вам расскажу свой план. Мы могли бы с сержантом заключить пари и дать ему выиграть. Проиграем двадцать пять долларов, но он получит деньги и не сможет ничего предугадать. Вы понимаете?
  — Скаттл, какой ты… чу… чудесный…
  Лейтс несколько раз моргнул и закрыл глаза. Когда его голова упала на спинку кресла, здоровенный полицейский взял своего господина на руки и с победной улыбкой унес в спальню.
  * * *
  Лестер Лейтс дернулся, потянулся и застонал. Он на ощупь нашел звонок около кровати и вызвал слугу. Бивер прибежал с подозрительной поспешностью.
  — Добрый день, сэр.
  Лейтс опять застонал.
  — О, Скаттл, что случилось?
  Полицейский подошел к окну, раздвинул тяжелые шторы, и солнце залило комнату.
  — Не припоминаете, сэр?! Была с визитом миссис Рандерман, а позже…
  — А позже, очевидно, выпил бокал или два. Ну а потом?
  Бивер был тактичным человеком.
  — Вы своевременно направились в постель, — сказал он.
  — Охотно верю. Но где я ужинал, тут или…
  — Вы совсем не ужинали, сэр.
  — Не ужинал?
  — Нет, сэр.
  Лейтс уселся на постели и скривился от боли.
  — Я приготовил для вас томатный сок со льдом. Это прекрасно действует, сэр, — сказал Бивер.
  Слуга вернулся из кухни со стаканом, в котором весело звенели кусочки льда.
  — Если бы вы захотели выпить это одним залпом, вам, наверное, сразу бы стало легче, сэр.
  Лейтс вздохнул и проглотил содержимое стакана. Потом грустно покачал головой и спросил:
  — Напился, Скаттл?
  — Немного напились, сэр. Кстати, я принес эту бумажку от сержанта Акли, сэр.
  — Какую бумажку?
  — Свидетельство, о котором вы говорили. Не помните, сэр?
  — Что-то у меня в голове… Подожди, разве… Скажи, Скаттл, не наговорил ли я тебе что-нибудь лишнее?
  — Вовсе нет, сэр. Вы только хотели довериться мне в своих намерениях с несколько большей откровенностью, чем до сих пор, и я убежден, что вы об этом не пожалеете, сэр.
  Лейтс озабоченно спросил:
  — Что я, черт возьми, мог тебе наговорить, Скаттл?
  — Ничего, о чем вы могли бы пожалеть, сэр. Вы говорили о засаде, которую хотели устроить Бетчеру, сэр.
  — Не обращай внимания на то, что я тебе сказал, Скаттл.
  — Вы говорили также о пари между нами и прибавили, что я должен привлечь к соучастию Акли и взять у него письменное разрешение на пари.
  — Скаттл, ты все выдумал!
  — Ни за что на свете, сэр!
  — Никогда не поверю, что я говорил такие глупости.
  — Но это хорошая мысль, сэр. Тем более, что сержант на это пошел.
  — Да ну?
  — Да, сэр. Когда вы улеглись, я понял, что вы… что вы уже не будете меня требовать к себе и поехал в Центральный комиссариат.
  — Я думал, что ты с сержантом на ножах.
  — Это правда, сэр, но у меня был предлог. Акли возвел на меня когда-то поклеп, и я воспользовался случаем, чтобы бросить ему правду в глаза и сказать, что имею намерение направить дело в суд.
  — И как он на это отреагировал?
  — Извинился передо мной, сэр. Он сказал также, что пришел к выводу, что недоверие, которое к вам раньше питал, кажется ему лишенным оснований. Потом добавил, что если вы еще имеете охоту забавляться как детектив-любитель, то он не имеет ничего против, при условии, что вы ограничитесь теоретическими рассуждениями и не будете заниматься делами, входящими в компетенцию полиции.
  — Я никогда не хотел играть в детектива-любителя, Скаттл. Я утверждал только, что в газетах можно часто найти важные указания, информацию, которая позволяет напасть на след некоторых преступников и что полиция не умеет эти указания надлежаще использовать.
  — Да, сэр. А все же я беседовал с сержантом о своем пари, и он сказал, что охотно ко мне присоединится. Возможно, вы захотите взглянуть на это одним глазом?
  Он подал своему господину карточку, которую тот начал медленно читать.
  — Обратите внимание, сэр, на те две строчки, написанные рукой сержанта: «Пари это кажется мне честным, и я присоединяюсь к нему на стороне господина».
  Лестер внезапно вскочил с постели.
  — Скаттл, соедини меня с миссис Рандерман. Пусть она сюда придет самое позднее через час. Купи мне так же темные очки и одежду на мой рост, только для мужчины более толстого. Принесешь мне еще фальшивые драгоценности и белое перо.
  — Белое перо? Я вчера его вам доставил. Вы спрятали его в бумажник.
  — Это правда, Скаттл, забыл.
  — Если вы захотите почтить меня доверием, сэр, то, может быть, скажете, на что вам перо, сэр?
  — Это талисман, Скаттл, который я хочу иметь при себе.
  — А костюм, сэр?
  Лейтс охотно объяснил.
  — Миссис Рандерман поселится в отеле, где остановился Бетчер. Он еще там, Скаттл?
  — Да, сэр.
  — Занимает ли он еще номер, в котором Франк Бойен и он поставили капкан судье Мандвилю?
  — Да, сэр.
  — Номер, в котором Родней Алькотт получил двадцать пять тысяч долларов?
  — Да, сэр. Двадцать пять тысяч долларов, как он утверждает.
  — И если я хорошо понял, детективы не теряли его из виду ни на минуту до того самого момента, когда он вошел в кабинет Мандвиля?
  — Да, это так.
  — Вышли ли они из номера Бетчера сейчас же после разговора с Алькоттом?
  — Тотчас или почти тотчас же. Удостоверились только, что все хорошо фиксируется на магнитофоне.
  — И не спускали с Алькотта глаз?
  — Нет, сэр, не спускали.
  — Итак, Скаттл, миссис Рандерман будет миллионершей, беспокоящейся о своих драгоценностях. А я ее мужем. Естественно, я должен буду немного изменить свой внешний вид. Подложу себе брюхо и приклею большие усы.
  — Даже с большими усами вы будете очень молодо выглядеть…
  — Изменю свой вид, как нужно… И… скажу тебе по секрету, Скаттл!
  — Слушаю вас.
  — Буду очень плохо видеть, очень плохо. Свет будет меня раздражать, и мне придется принять Бетчера в темной комнате, так что едва ли он сможет разглядеть мое лицо. Это исключит подозрения. И одновременно не позволит ему обнаружить, что драгоценности фальшивые.
  — Да, все тут играет свою роль.
  — Все, что?
  — Все предметы, которые вы приказали мне купить, сэр.
  — Естественно, Скаттл.
  — Сейчас все исполню, сэр.
  Лейтс уселся на кровати.
  — Интересно, как я буду выглядеть в роли старика.
  Он быстро сбросил пижаму, свернул ее в клубок и пристроил его на животе.
  — Немного неровно, сэр.
  Лейтс согласился кивком и схватил подушку.
  — А это, Скаттл?
  — Это будет лучше, сэр.
  — У тебя есть еще пластырь, Скаттл?
  — Да, сэр.
  — Воспользуюсь им, чтобы прикрепить это. Нет, Скаттл, не сейчас. Иди вначале поищи сантиметр, а я подержу подушку, когда ты будешь снимать мерку на костюм.
  Бивер поспешно выполнил приказание. Выходя, он сказал:
  — Вы никогда не пожалеете, что доверились мне.
  Держа подушку на животе, Лейтс ответил:
  — Ну конечно, мой дорогой! И не забудь о палке, очках, парике и усах.
  Через час Лейтс рассматривал себя в большом зеркале.
  — Как ты меня находишь, Скаттл?
  Полицейский разглядывал мощную фигуру, объем которой не очень соответствовал лицу Лейтса. Большие усы и темные стекла очков еще более усиливали странное впечатление, которое производил Лейтс.
  — Неплохо, сэр, костюм тоже сойдет… По крайней мере, если принять во внимание, каким образом он был куплен.
  — Да. А сейчас вызови мне такси, чтобы я мог застать миссис Рандерман в отеле Бетчера. Увидим, действительно ли он хороший детектив.
  * * *
  Мальчик проводил Лестера Лейтса в номер, снятый старой актрисой «для ее мужа».
  — Готовы? — спросил он.
  — Готова.
  Он взял палку, которую она ему подала, и уселся в кресло. Потом поправил себе усы и очки.
  — Я могла бы вас еще немного состарить, — сказала миссис Рандерман. — Вы позволите?
  И она быстро, как человек, для которого искусство перевоплощения не имеет секретов, дорисовала несколько морщин на лице Лейтса, Отступив на шаг, критически осмотрела свою работу.
  — Неплохо! В темной комнате может сойти.
  — Значит, пусть наступит темнота.
  Она задернула шторы и повернула выключатель. Свет погас.
  — Может быть, вы вызовете его сейчас? — попросил Лейтс.
  Миссис Рандерман подошла к телефону.
  — Прошу соединить меня с Чарлзом Бетчером, — сказала она. — Говорит миссис Рандерман. Комната четыреста девять.
  Она повесила трубку и подождала. Через две минуты раздался звонок. Актриса подошла к телефону.
  — Да. Мистер Бетчер? Говорит миссис Рандерман, комната четыреста девять. Мне передали, что вы тут остановились. По правде сказать, я поэтому и выбрала этот отель. Мой муж немного… нервный. Бедняга с возрастом слепнет, а еще вдобавок страдает ревматизмом и из-за всего этого у него появилась мания преследования. Теперь ему все время кажется, что кто-то хочет украсть у меня драгоценности. Навязчивая идея… Я старалась ему втолковать, как это глупо… Как? Доктор? Да, мистер Бетчер, я уже говорила с врачом. Он-то и посоветовал мне обратиться к вам. Он сказал, что мужу не надо противоречить… Насколько это только возможно… Вы очень добры, мистер Бетчер. Я готова вручить вам неплохой гонорар, если только вы согласитесь придти к нам на пару минут. Только за тем, чтобы сказать ему, что ваши люди будут охранять мои драгоценности. Естественно, вы не обязаны будете делать это на самом деле. Только, чтобы он успокоился.
  — Видите ли, — продолжала миссис Рандерман, — мой муж находится в плохом состоянии… в смысле психическом. А поскольку он выглядит тоже довольно… необычно, то как только кто-нибудь обернется и посмотрит на него на улице, он сразу начинает воображать, что за ним наблюдают какие-нибудь остолопы, замышляющие кражу моих драгоценностей. Если бы вы обещали ему охранять драгоценности, то я могла бы его убедить, что люди, которые за ним наблюдают, ваши подчиненные… Это очень любезно с вашей стороны. Могли бы вы сейчас к нам зайти? Благодарю. Вы об этом не пожалеете.
  Она повесила трубку и сказала:
  — О’кей. Уже идет.
  — Прекрасно. Прошу зажечь свет. Я буду в другой комнате. Только не забывайте свою роль.
  — Скажите мне, — спросила миссис Рандерман с оттенком беспокойства, — мы не делаем ничего противозаконного, правда?
  — Нет, — ответил Лейтс с улыбкой, — нет; если вы будете себя вести так, как я просил. И прошу не задавать мне вопросов. Ничего не зная, вы ни за что не несете ответственности.
  — О’кей. Вы можете удалиться.
  Через несколько минут Чарлз Бетчер постучал в дверь. Миссис Рандерман попросила его войти. Это был плотный мужчина с неестественными манерами, которыми он подчеркивал свою абсолютную непогрешимость.
  — Мне очень приятно, что вы захотели прийти лично, мистер Бетчер. Вы не представляете, какое это имеет для меня важное значение. Мой муж столько о вас слышал. По его мнению, ни один детектив не может сравниться с вами. Разве только Шерлок Холмс.
  Бетчер кашлянул.
  — Шерлок Холмс, — произнес он, — не имел всех необходимых для великого детектива качеств. Но не будем говорить об этом, прошу вас. Я к вашим услугам.
  — Начинайте.
  Медленным шагом, подобающим такому выдающемуся сильному человеку, он прошел через комнату и уселся в самом удобном кресле. Но взгляд Бетчера задержался на колечках миссис Рандерман.
  — Как я понял, вы считаете, что драгоценности существуют для того, чтобы их носить.
  — Именно! — и, улыбаясь, миссис Рандерман добавила: — Я не слишком беспокоюсь о своих драгоценностях. Они — украшение женщины. Очевидно, драгоценности немало стоят, но я не вижу повода, чтобы их не носить из боязни быть ограбленной!
  — Целиком с вами согласен, уважаемая.
  — Вы не удивились, услышав о мании моего мужа?
  — Нет. Такие психозы — не новость для меня. Нельзя быть детективом, дорогая моя, не имея определенного понятия о судебной медицине.
  — Как это должно быть захватывающе интересно! — воскликнула миссис Рандерман.
  Бетчер кивнул, вынул из кармана сигару, обрезал кончик и величественна скрестил ноги.
  — Чего вы от меня ожидаете?
  — Вам не следует заниматься бриллиантами. Прошу только успокоить моего мужа.
  — Если я хорошо понял, вы хотите воспользоваться моим именем?
  — Именно.
  Бетчер откашлялся.
  — Из опыта мне известно, что когда воры узнают, что драгоценности находятся под моей охраной, они и не пытаются их похитить. Надо будет это принять во внимание, когда речь пойдет о… гм… моем гонораре.
  — Понятно, сударь…
  Бетчер внимательно присмотрелся к своей клиентке.
  — Сколько эти колечки могут стоить? — спросил он.
  Миссис Рандерман повела рукой. Фальшивые бриллианты сверкнули, подчеркивая вспышками света движения ее руки.
  — Ох, — сказала она тоном особы, которая не обращает большого внимания на такую ерунду. — Не так много для меня. Даже… если бы я их потеряла, наше финансовое положение пошатнулось бы, пожалуй, незначительно. Нет, я вас просила только из-за мнительности мужа. Он совсем запутался.
  — Другими драгоценностями вы не владеете?
  — Как же! У меня есть еще колье.
  Тут миссис Рандерман подошла к столу и вынула из ящика прекрасный жемчуг. Бетчер, явно заинтересованный, подошел, чтобы получше его рассмотреть. Миссис Рандерман кашлянула В соседней комнате послышалось постукивание палки и костыля, и в то же время раздраженный голос вое кликнул.
  — Ирена! Ирена! Куда ты опять подевалась?
  — Ох, проснулся мой муж. Очень извиняюсь, но я должна задернуть занавески и потушить свет. Муж имел серьезные хлопоты со зрением и теперь не выносит света. Сейчас, Лестер, минутку!
  Пожилая актриса засуетилась, задергивая в комнате шторы и занавески. Теперь едва можно было различить формы предметов.
  Детектив, уже сделавший шаг к колье, безропотно отступил и уселся в кресле.
  — Где ты, Ирена? — спросил Лейтс слабым писклявым голосом. — С кем ты, черт возьми, разговаривала? Ты знаешь, что я не выношу торговых агентов. Скажи ему, что нам ничего не нужно.
  Актриса успокаивающе ответила:
  — Это детектив, который хотел заняться охраной наших вещей. Профессионал, какого только можно найти.
  — К черту детективов! Это негодяи. Все они ничего не стоят, за исключением Бетчера. Шерлок Холмс и он — величайшие детективы, которые когда-либо существовали.
  — Тише, мой любимый! Это мистер Бетчер собственной персоной!
  — Бетчер собственной персоной! — в голосе Лейтса зазвучало уважение.
  — Да, милый.
  — Я должен его увидеть! Должен пожать ему руку! — снова послышался голос мнимого мужа. Он вошел, хромая, в комнату. — Где вы, Бетчер? Я должен вас приветствовать!
  — Здесь, — ответил детектив, любезно вставая с кресла.
  Лейтс шел на ощупь в направлении голоса. Миссис Рандерман положила ему руку на плечо и провела через полутемную комнату.
  Бетчер увидел перед собой старого господина, согнутого возрастом и ревматизмом, с большим животом, утомленным лицом и в темных очках. Различил также большие усы и седые взлохмаченные волосы.
  — Где вы, Бетчер? Я немного вижу этими проклятыми глазами, но хочу пожать руку великому детективу, который появился после Шерлока Холмса.
  Бетчер схватил поданную руку и деликатно пожал ее. Миссис Рандерман вовремя предупредила, что ревматизм сделал кости ее мужа очень хрупкими.
  — Мне очень приятно, что я познакомился с вами, мистер Бетчер.
  Чуткая жена проводила инвалида к креслу и удобно устроила его на подушках.
  — А теперь, милый, не двигайся. Тебе известно, как ты страдаешь, когда слишком устаешь.
  — Чего хочет от нас Бетчер?
  — Это я вызвала его, мой милый. Я хотела бы чтобы он обратил внимание на мои драгоценности.
  — На твои драгоценности? Но зачем?
  — Чтобы их никто не украл, глупый… И чтобы ты перестал о них беспокоиться.
  — К черту драгоценности! Меня раздражает только, что постоянно около нас крутятся воры. Я теперь так плохо вижу! Когда человек вынужден жить в темноте, ему даже не может придти и мысль, что за ним волочится какой-нибудь негодяй.
  — Я взялся охранять драгоценности миссис и очень бы удивился, если бы какие-нибудь негодяи осмелились бы вас побеспокоить!
  — Прекрасно… А сколько вы за это хотите?
  — Обычно такой работой я не занимаюсь. Я не могу сразу назначить цену, поскольку это зависит от…
  — Сколько?
  — Если принять во внимание стоимость драгоценностей, а с другой стороны…
  — Сколько? — голос Лейтса стал совсем писклявым.
  — Тысячу долларов! И деньги вперед.
  — Люблю, когда говорят ясно, как настоящие бизнесмены. Нечего крутить. Мы обдумаем с женой и через полчаса сообщим вам о нашем решении.
  Бетчер с достоинством ответил:
  — У меня столько работы, сколько я могу выполнить. Я не должен искать клиентов. Позволю себе также заметить, что это миссис Рандерман обратилась ко мне за помощью.
  — Не говорите глупости, Бетчер. Вы работаете для того, чтобы зарабатывать, и тысяча долларов никогда не помешает.
  Детектив ответил не сразу, но, обращаясь к миссис Рандерман, сказал:
  — Если вы согласитесь на мои условия, то нам предстоит обсудить еще некоторые подробности.
  — В этом вы можете быть уверены, — ответил Лейтс. — Когда мы отдаем тысячу долларов, то за это что-то хотим взамен!
  — Слушай, милый, успокойся. Ты ни в чем не можешь упрекнуть мистера Бетчера.
  — Наверное, нет, черт возьми! Это хороший детектив. Лучший детектив после Шерлока Холмса. Но я тоже не дурак. Что-то этот Бетчер слишком крутит. Если он хочет обделать дельце, то должен вести честную игру.
  Бетчер с нескрываемым удовольствием попрощался со стариком. Уходя, он спросил миссис Рандерман:
  — Когда мне рассчитывать на ответ?
  — Думаю, что через полчаса.
  — Хорошо.
  — Вы будете у себя?
  — Да, миссис.
  Она спросила это тихим голосом, но муж стукнул палкой об пол.
  — Запрещаю ходить к нему! — крикнул он. — Что тебе снова пришло в голову? Это мы платим или нет? Плачу я и…
  Наклонясь к детективу, миссис Рандерман прошептала:
  — Мне кажется, будет лучше, если вы сейчас возвратитесь к себе.
  Он дал ей знак, что понял, и поспешно вышел.
  — Хорошо я все устроила? — спросила бывшая актриса, когда за гостем закрылась дверь.
  — Великолепно, дорогая, великолепно! — воскликнул Лестер Лейтс.
  * * *
  Едва Бетчер возвратился в свою комнату, как зазвонил телефон. Это был Франк Бойен, директор «Клик Фаст Шуттер Компани».
  Последовавший за звонком разговор не мог возвратить спокойствие детективу. Ему напоминали, что человек, по фамилии Алькотт, выдавая себя за друга судьи Мандвиля, попросил у Бойена двадцать пять тысяч долларов в обмен на благоприятный приговор в споре о патентах и что он, Бойен, обратился к Бетчеру за советом. Бетчер порекомендовал устроить западню. Если Мандвиль примет деньги, у Бойена будет доказательство его недобросовестности, и он станет хозяином положения. В противном случае Алькотта арестуют.
  Весь этот маневр привел только к тому, что Мандвиль стал смертельным врагом фирмы и что эта последняя потеряла двадцать пять тысяч долларов — они исчезли без следа — и явилась предметом насмешек для всех. Наконец акционеры стали теперь все более выражать свое возмущение.
  Бетчер торопливо прервал Бойена, уверяя его, что «занимается без устали этим делом», что «продвигается вперед» и что «надеется на хорошие результаты в самое ближайшее время, через несколько часов».
  Он повесил трубку и вытер лоб. Действительно, это был один из самых тяжелых моментов в его жизни. Пригодился бы маленький стаканчик виски… Снова зазвонил телефон. На проводе была миссис Рандерман.
  — Муж хотел бы поговорить с вами лично. Я провожу его к вам. Будьте добры опустить шторы, чтобы в комнате было как можно темнее.
  — Но мне нечего сказать вашему мужу!
  — Я вам принесу чек. До свидания, уважаемый!
  Слово «чек» успокоило детектива. Тысячей долларов нельзя пренебрегать, особенно, если работы, которую от него ожидали, фактически не было. Если его клиентка могла распрощаться с такой суммой только ради того, чтобы успокоить расстроенные нервы мужа, тем лучше.
  Он быстро опустил шторы, задернул занавески и погасил свет. В комнате стало достаточно темно. Вскоре он услышал характерное постукивание палки в коридоре, а затем и стук в дверь.
  Состроив любезную улыбку, Бетчер отворил дверь, церемонно склонился перед миссис Рандерман и почтительно пропустил вперед калеку.
  — Вот… решили согласиться на ваши условия… — начала миссис Рандерман, но ее прервал писклявый голос мужа:
  — Не так быстро! Не так быстро! Я хотел бы раньше задать пару вопросов мистеру Бетчеру.
  — Но, дорогой, мистер Бётчер очень занят. Дай ему чек, а он уж постарается, чтобы за нами перестали волочиться разные подозрительные типы. Теперь ваши служащие будут нас тайно оберегать, правда, мистер Бетчер?
  Она заговорщицки подмигнула детективу. Тот со всей важностью, на которую был способен, ответил:
  — Когда я берусь за дело, то делаю его честно. Мое агентство имеет многочисленные отделения и…
  — Подробности не нужны, — прервал его Лейтс. — Если бы вы не были лучшим детективом после Шерлока Холмса, я бы к вам не обратился.
  Бетчер ответил с достоинством:
  — Шерлок Холмс — это персонаж из романа, мистер Рандерман. Благодаря своему творцу он разгадывал сложные загадки, но не справился бы и с самой малой из проблем, которыми я занимаюсь ежедневно!
  Лейтс ответил с саркастической усмешкой:
  — Я уверен, что не позволил бы над собой посмеяться в афере «Клик Фаст Шуттер Компани»!
  У Бетчера вырвался возглас нетерпения, но миссис Рандерман воскликнула:
  — Послушай, дорогой… не будь таким злоязычным… дай мистеру чек и…
  — Что ты еще тут делаешь? Я думал, что ты вернулась к себе.
  — Нет, дорогой. Я жду, чтобы проводить тебя.
  Он стукнул палкой об пол.
  — А ты хотя бы закрыла за собой двери?
  Миссис Рандерман, пораженная, вскрикнула и побежала по коридору. Лестер Лейтс повернул голову в направлении Бетчера.
  — Где вы? — спросил он. — Я не вижу вас.
  — Я тут.
  — Хорошо. Я хотел на минуту избавиться от жены и предложить вам дело.
  — Слушаю вас.
  — Это она стережет деньги. Не разрешает мне взять даже на бокал виски под предлогом, что пить мне вроде вредно. Поэтому я вынужден комбинировать. Я не идиот и знаю, что на этом деле вы заработаете сто процентов. Вы не сделаете ничего, разве только прибьете на наших дверях табличку, свидетельствующую, что помещение находится под охраной агентства Чарлза Бетчера. Вы могли бы, пожалуй, дать мне маленькие комиссионные?
  — Не понимаю, о чем речь, мистер Рандерман.
  — Ну-ну, вы хорошо понимаете. Вот чек на тысячу долларов на вашу фамилию с подписью моей жены. Легко заработанный куш и то, прибавлю, благодаря мне. Взамен вы дадите мне втихую пятьсот долларов… и все будут довольны!
  — В этом случае прошу на меня не рассчитывать.
  — Хорошо-хорошо, сделаем иначе. Я не такой жадный, дайте мне двести пятьдесят долларов. Остальное можете оставить себе.
  — Мистер Рандерман, я буду вынужден передать нашу беседу вашей жене.
  — Не советую вам. Тогда я представлю вас лгуном, и жена не поверит ни одному вашему слову.
  — Мистер Рандерман, если у вас есть для меня чек, дайте мне его. Я же дам вам расписку в получении и займусь вашим…
  Он остановился, услышав быстрые шаги в коридоре. Кто-то навалился на двери и стучал в них кулаками. Несколькими прыжками детектив подскочил к дверям и открыл их.
  — Скорее! Скорее! Нас обокрали! — воскликнула миссис Рандерман. — Драгоценности исчезли. Я забыла закрыть двери, и воры проникли сюда. Они не могли уйти далеко! Мистер, идите!
  Она повернулась и быстро побежала обратно. Бетчер поколебался с минуту, потом побежал за ней. Лейтс пискливо крикнул ему вслед:
  — Не делайте из себя дурака, послу…
  Дверь хлопнула, и детектив не смог услышать продолжения.
  Перед широко открытыми дверями Бетчер оказался вместе с миссис Рандерман.
  — Где находились драгоценности? — спросил он.
  — Вот тут, в ящичке.
  — В этом ящике?
  — Да.
  — Кто мог видеть, что тут находится?
  — Никто, кроме мужа, конечно. И, может быть, еще горничная.
  — Сейчас послушаем ее.
  Он подошел к телефону и попросил соединить его с директором гостиницы. Когда тот отозвался, он придал своему голосу официальный тон.
  — Детектив Бетчер. Одну из моих клиенток обокрали в отеле. Я хочу провести следствие быстро и тщательно, как обычно, но избегая вредной для вашего учреждения огласки. Найдите, пожалуйста, горничную и ответственную за этаж и пришлите их в четыреста девятый номер. Не вызывайте детектива отеля, я не люблю этих людей и не могу с ними сотрудничать.
  Он повесил трубку и обратился к клиентке:
  — Сейчас надо сохранить коробочку от драгоценностей. Вор, вероятно, оставил на ней отпечатки пальцев. Ими займется один из моих людей. Позже возьмем отпечатки пальцев горничной и… Что за шум? Это не ваш муж?
  — Ох, это он, бедняжка! — воскликнула миссис Рандерман. — Свет его ослепит, — она побежала к выключателю, погасила свет и прежде чем выйти в коридор крикнула детективу: — Быстро опустите шторы! Я помогу ему пройти в номер.
  Через минуту Лейтс входил в номер. Бормоча что-то под нос, скорее всего — проклятия, он, хромая, подошел к шкафу, схватил палку другой рукой, порылся в кармане и вынул оттуда колье, которое опустил в коробочку.
  — Вот твои жемчуга, — сказал он.
  — Что это значит, уважаемый господин? — спросил детектив, в то время как миссис Рандерман, остолбенев от изумления, смотрела на своего мужа.
  — Это значит, вы просто дурак! — своим писклявым голосом обругал Лейтс несчастного Бетчера. — Хорош из вас детектив! Никогда больше не обращусь к вам за помощью! Я взял этот жемчуг, потому что хотел, чтобы его исследовали. По-моему, он фальшивый, и у меня нет желания платить тысячу долларов за охрану мусора! Моя жена давно уже, наверное, заложила настоящий и носит вот этот, считая, что я ничего не замечу! Но меня, извиняюсь, не так легко провести! Я сказал вам, что колье у меня, но вы слишком спешили, чтоб выслушать все до конца. Вы обвинили одну горничную в краже, и я должен буду заплатить ей за моральное оскорбление!
  Он вынул бумажку из кармана и порвал ее на мелкие кусочки.
  — Тысяча долларов, — кричал Лейтс. — Я не дам вам ни цента! Вы обыкновенный дурак, дурак, дурак!
  Бетчер с достоинством выпрямился.
  — Позволю себе заметить, что я не имею привычки трудиться для людей до такой степени одичавших, для людей, бесчестные поступки которых были бы достойны нью-йоркских гангстеров! Я уже сыт вами по горло, господин Рандерман! Словом, имею честь сказать вам до свидания и поздравляю себя, что избежал сотрудничества с вами!
  — Ты оскорбил мистера Бетчера, дорогой! — воскликнула миссис Рандерман.
  — Оскорбил! — издевался Лейтс. — Надо будет дать пятьдесят долларов горничной, чтобы она согласилась обо всем забыть. Теперь я уже не удивляюсь, что вы стоили двадцать пять тысяч долларов «Клик Фаст Шуттер Компани». Величайший детектив после Шерлока Холмса! Еще чего!
  * * *
  Портье дома, в котором жил Лейтс, сделал большие глаза, увидев, как миссис Рандерман помогала старому сгорбленному мужчине выйти из такси. Этот странный старик был одет в костюм из конфекциона, натянутый на большой живот, в белом парике, с большими усами, а глаза были спрятаны за огромными очками в белой целлулоидной оправе.
  Лейтс, все еще хромая, прошел в свою квартиру. Едва лишь он переступил порог, как сорвал парик, вынул из брюк подушку и сунул ее слуге. Тот отнес подушку на место, потом достал из холодильника немного льда и приготовил напитки. Когда он заметил на лице Лейтса злость, его глазки засветились радостью.
  Лейтс поднял голову.
  — Дай самые большие бокалы, Скаттл!
  — Пожалуйста. Разве у вас что-нибудь не вышло?
  — Да. Мои предположения были совершенно ложными, Скаттл! Я был убежден, что Бетчер подменил банкноты, вручая их Алькотту.
  — И вы изменили свое мнение?
  — Совершенно, Скаттл. Я поставил Бетчеру капкан. Если бы он был недобросовестным, то дал бы мне на лапу за чек миссис Рандерман. А он не хотел об этом даже слышать. Это добросовестный человек. Глупый, самонадеянный, упрямый, страдающий манией величия, но добросовестный… холера бы его взяла.
  — Да, без сомнения. Но нет ли другого решения?
  — Мы поговорим еще об этом, Скаттл, — в его голосе слышалось что-то злое. — Приготовь нам виски. — Он вынул бумажник и подал миссис Рандерман пачку пятидесятидолларовых банкнотов. — Прошу, это для вас. Тысяча долларов в банкнотах по пятьдесят.
  Актриса отступила на шаг.
  — В самом деле, мистер Лейтс, я не знаю, должна ли я их принять. Это, правда, слишком много и…
  — Совсем нет, — ответил он и, склонившись к миссис Рандерман, положил ей деньги на колени. — Это ничего для меня не составляет. Меня злит только то, что я так глупо ошибся. Выпьем за ваше здоровье. Вы станете теперь свободны, а Бивер избавит меня от этого ужасного костюма!
  Как только Лейтс остался наедине со слугой, он снова вынул бумажник.
  — Я тебе должен пятьдесят долларов, Бивер.
  — Ох, нет, прошу вас, — ответил агент с добродетельной миной на лице, — мы держали пари лишь затем, чтобы обмануть сержанта Акли. Прошу дать мне только те двадцать пять долларов, которые причитаются ему…
  — Нет-нет, Скаттл. Пари — это пари. Раз я проиграл, то должен заплатить.
  Когда Лейтс вынимал деньги, из бумажника вылетело перышко, совершенно измятое. Лейтс посмотрел на него с иронической улыбкой.
  — Это белое перышко не принесло вам счастья, — заметил слуга.
  — Что правда, то правда.
  — А могу ли я спросить, на что оно вам было нужно?
  — Ах, это совсем другое дело!
  — Извините, но я не понимаю, что вы хотите сказать?
  Лейтс объяснил терпеливо, тихим голосом, как бы желая показать, что все это дело перестало его интересовать.
  — Видишь ли, Скаттл, существуют только три варианта. Подлецом может быть тот же Бетчер или Алькотт. Или Мандвиль действительно хотел, чтобы ему позолотили лапу. Я не верю, однако, в вину судьи, поскольку это дело выглядит слишком обыденно. Мандвиль — судья, имеет юридическое образование. Если бы он хотел получить взятку, то провернул бы все значительно ловчее. Бетчер показался мне сразу подозрительным. Я, однако, ошибся, о чем свидетельствует это перышко. Если бы я присмотрелся к нему повнимательнее утром, то избежал бы лишней работы… а также и неприятной неудачи.
  Шпик вытаращил глаза.
  — Не могу понять, как вы пришли к этому выводу.
  Лейтс устало сказал:
  — Это ведь просто, Скаттл. Перышко, которое держал Алькотт на снимке в газете, было свежее и несмятое. А это торчало в моем бумажнике неполных двадцать четыре часа и уже совершенно измято. Алькотт же утверждает, что носил свое перо больше года. Я всегда прячу бумажник в карман брюк, но если бы даже клал его во внутренний карман пиджака, то не прошло бы и недели, как перышко было бы так же измято, как и это.
  Взгляд Бивера прояснился.
  — Понимаю.
  И после минутного размышления он прибавил:
  — Может, однако, Бетчер и Алькотт были в сговоре?
  Лейтс медленно покачал головой.
  — Нет, Скаттл, нет. Бетчер порядочный человек. Он слишком глуп, чтобы ловчить. Я умышленно сообщил ему несколько подробностей, по которым он мог бы узнать, что что-то не в порядке. Сказал, например, что очень плохо вижу, а однако заметил, что миссис Рандерман оставила двери открытыми. Предостерег его, что не переношу света, а в то же время жаловался, что люди следят за мной на улице… Нет, Бетчер — только напыщенный дурак, полный самомнения и занимающийся саморекламой. Если ему что-то и удавалось, то это — заслуга его сотрудников. В этой афере он хотел действовать сам, и Алькотт сразу же его надул. Он вообще ничего не заметил!
  Бивер взял перышко рукой, дрожавшей от нахлынувших чувств.
  — Но теперь, когда вы уже знаете, что Алькотт действительно виновен, вы могли бы, может быть, благодаря этому перышку…
  — Нет, это уже кончено. Я вел себя как идиот. Даю слово, я делаюсь таким же глупым, как сержант Акли! Слушай, Скаттл, забери этот ужасный костюм и отошли его Армии Спасения. Ужинаем сегодня вместе, правда?
  — Да, сэр. В восемь у миссис Ван-Пельтман. Вы обещали…
  — Сообщи, что я болен. Извинись перед ней полюбезнее и скажи, что мне очень жаль.
  — Да, сэр. Но это белое перышко…
  — Довольно, Скаттл. Не хочу больше об этом слышать. Теперь я должен выкупаться. А ты, Скаттл, марш к телефону, чтобы то, что я приказал тебе сделать, не выветрилось у тебя из головы.
  — Хорошо, сэр.
  Бивер поспешно исчез, но он не позвонил ни миссис Ван-Пельтман, ни сержанту Акли. Позвонил капитану Кармайклу.
  Когда капитан отозвался, он сказал:
  — Прошу меня извинить, что я обращаюсь непосредственно к вам, господин капитан. Я работаю на сержанта Акли. Моя фамилия Бивер.
  — Бивер? Да, действительно… В чем дело?
  — Очень извиняюсь, господин капитан, но мне кажется, что вас плохо информировали о моих соображениях в связи с делом Алькотта.
  — Я очутился в идиотском положении, Бивер. Этот бинт…
  — Извиняюсь, что прерываю, но мне кажется, что сержант Акли что-то тут напутал. Я подумал, что хорошо сделаю, если обращусь непосредственно к вам, чтобы позже не было недоразумений. Я сказал сержанту, что перышко, которое Алькотт держит на фотографии, дает очень важное указание.
  — Перо?
  — Да, господин капитан.
  — Какое тут может быть указание? О чем может свидетельствовать перо, Бивер?
  — Вы не догадываетесь, господин капитан? По словам Алькотта, перышко — это талисман, который он носит уже давно. Он лжет, как доказывает снимок Если вы спрячете такое перышко в бумажник, то убедитесь, что через двадцать четыре часа оно будет смято…
  — Да, это очень интересное наблюдение, Бивер!
  Шпик скромно ответил:
  — Так мне кажется, господин капитан. Я старался объяснить это сержанту Акли, но у него было на уме что-то другое. Он напал на мысль относительно повязки на голове и, как это с ним часто случается, обращал внимание только на то, что подтверждало его собственные домыслы.
  — Вы хорошо сделали, позвонив прямо мне, Бивер. Это действительно очень важное указание. Где у меня, черт возьми, были глаза, что я этого не заметил? Перышко не могло долго лежать в бумажнике, это ясно. Хорошая работа, Бивер. Очень хорошо, благодарю.
  Мнимый лакей с улыбкой повесил трубку
  * * *
  В подземной камере городской тюрьмы двое рослых полицейских сняли пиджаки, старательно повесили их на вешалку. После этого развязали галстуки. Наконец, сняли рубашки.
  Сидя в противоположном углу камеры, Родней Алькотт с тревогой смотрел на эти приготовления. Он обратился к капитану Кармайклу
  — Что они мне сделают?
  Капитан ответил голосом, не предвещавшим ничего хорошего:
  — Лучше скажи, как это было с тем пером.
  — Что я могу сказать?
  — Это талисман, который ты носишь с собой уже целый год?
  — Да.
  Капитан саркастически рассмеялся:
  — Если носить в бумажнике перо, то часов через десять оно будет смято и сплющено. Твое же было такое свежее, будто ты за минуту перед тем вырвал его у гуся из хвоста, — он двинулся к двери и, обращаясь к обоим силачам, бросил: — Можете начинать, ребята.
  Один из великанов многозначительно поплевал на ладони и с безжалостным блеском в глазах подошел к Алькотту.
  — Не уходите, господин капитан! — завыл заключенный. — Не уходите! Я все расскажу.
  Кармайкл вернулся.
  — Тебе потребовалось много времени, чтобы решиться, парень. Почему ты не признался раньше?
  — Думал, что мне удастся выкрутиться, — застонал Алькотт. — Но теперь, когда вы разобрались, как было с этим перышком, я должен признаться.
  * * *
  Лестер Лейтс блаженствовал в тиши своего «домика», когда резкий звонок возвестил о прибытии гостя. Он отложил журнал, который читал перед этим.
  — Иди, Скаттл, посмотри, кто пришел, — вздохнул он.
  Слуга открыл двери. Сержант Акли, капитан Кармайкл и два детектива ворвались в комнату.
  — Говорите, сержант, — приказал капитан.
  Акли тяжелыми шагами пересек комнату. Лестер Лейтс вопросительно поднял брови.
  — Добрый вечер, господа. Как поживаете, сержант? Откуда столько энергии?
  — Вам хорошо известно, почему мы пришли, Лейтс.
  Лейтс покачал головой.
  — Чтение мыслей никогда не было моей сильной стороной, — сказал он.
  — Алькотт раскололся и признал себя виновным.
  — В самом деле? И что же он вам такое рассказал?
  — Алькотт — это подлец, который умеет пользоваться обстоятельствами. Он думал, что процесс о патентах, который ведет «Клик Фаст Шуттер Компани», хороший случай, чтобы вытянуть у Бойена из кармана двадцать пять тысяч долларов. Будучи дальним родственником Мандвиля, он устроил так, чтобы Бойен увидел его в обществе судьи. После чего обратился к Бойену, предложив…
  — Я читал газеты, сержант, и знаю подробности. Должен ли я понимать, что вы пришли просить моей помощи?
  У Акли вырвался крик нетерпения.
  — Вам, хорошо известно, почему я пришел! Вы сразу угадали, что случилось.
  — Что я угадал?
  — То, что случилось!
  — Но откуда? Очень бы хотел это узнать.
  — Ведь вы хорошо знаете! Я уже сказал, что Алькотт во всем признался. Бойен и Бетчер вручили ему двадцать пять тысяч долларов в номере отеля у детектива. Он сразу понял, что будет под наблюдением до самого свидания с Мандвилем. Но он хитрец. Он отклеил кусок пластыря, который придерживал повязки на его голове. В это время он сидел на кровати Бетчера. Когда Бойен и Бетчер записывали номера банкнотов, он отодвинул наволочку и разрезал перочинным ножом подушку, лежавшую на кровати. Когда ему вручили пачку банкнотов, он взял их правой рукой и, делая вид, что считает, быстро переложил в левую. В рукаве у него были приготовлены двадцать пять однодолларовых банкнотов. Он ловко их вытащил и демонстративно положил в конверт. А тысячедолларовые банкноты спрятал под подушку, заклеив разрез пластырем. После чего закрыл все наволочкой. Он рассчитывал на то, что при первой же возможности возвратится туда и возьмет спрятанную добычу.
  Его выдало перышко, которое высунулось из подушки. Когда он срывал пластырь, на пальцах у него осталось немного клея, к которому пристало перышко из подушки. Оно было найдено во время обыска в бумажнике, и Алькотт понял, что, если он быстро не выдумает какого-нибудь объяснения, полиция докопается в конце концов до происхождения пера и лишит его добытых денег. Вот он и рассказал нам вздорную историю о том, что перышко является талисманом, который он носит целый год.
  Лейтс выслушал сержанта с большим вниманием.
  — Это очень интересно, сержант. Но что у меня со всем этим общего?
  — Вы сами хорошо знаете. Вы взяли на себя труд разыгрывать сложную комедию только для того, чтобы попасть в номер Бетчера с подушкой под одеждой. Вам удалось остаться одному в комнате на несколько минут. Этого вам вполне хватило, чтобы взять подушку, в которой находились деньги. Поскольку вы не имели времени копаться в перьях, которыми была наполнена подушка, вы попросту заменили ее своей! Потом вы возвратились в номер, снятый миссис Рандерман, и сообщили Бетчеру, что отказываетесь от его «услуг». Вы разыграли эту комедию так старательно, что никто не догадался, какая была истинная причина вашей эскапады — остаться на несколько минут в комнате Бетчера!
  Лестер Лейтс кивнул, соглашаясь.
  — Великолепно, сержант! Вы редко бываете так близки к истине. Действительно, как только я увидел фото Алькотта в газетах, то сразу же заметил, что вид перышка противоречит показаниям Алькотта. Позже я отдал себе отчет в том, что на фотографии, сделанной сразу же после ареста, не хватает кусочка пластыря. Мне пришло в голову, что Алькотт мог спрятать деньги в подушку, а перышко именно тогда и прилипло к его пальцам. Но вы прекрасно знаете, сержант, что если я интересуюсь деятельностью преступников, то только как бесстрастный исследователь человеческой души. Применять дедукцию для разрешения полицейской загадки — меня совершенно не интересует. Однако мне еще пришло в голову, что обманщиком мог быть также и Бетчер. Я подумал и поделился этой мыслью с моим слугой Скаттлом. Тот считал детектива добросовестным человеком. Мы спорили на эту тему и вот, в конце концов, заключили пари. Наконец, и вы, как мне кажется…
  — Это пари нас не интересует, — быстро прервал его сержант. — У нас есть ордер на обыск. Мы перетряхнем все в вашей квартире и, если найдем подушку с разрезом, заклеенным пластырем…
  Капитан Кармайкл подошел к Лейтсу.
  — Минуточку, сержант. Слова, которые произнес мистер Лейтс, составляют признание вины. Поэтому мы должны выслушать его до конца. Итак, мистер Лейтс, признаете ли вы, что выдавали себя за мистера Рандермана? Признаете ли вы, что с помощью миссис Рандерман вы разыграли комедию для того, чтобы встретиться г. Бетчером?
  — Да, это так.
  Капитан нахмурил брови.
  — Не знаю, как вам удастся оправдать свое поведение перед судом.
  — Ничего нет проще! Дело касалось пари, сержант Акли о нем знал. Он даже принял участие в этом пари!
  — Я готов вам это объяснить в любую минуту, господин капитан, — поспешно вмешался сержант. — Но сейчас я должен заняться другим.
  — Поскольку я проиграл, — подхватил Лейтс, — я выплатил пятьдесят долларов моему слуге и имею все основания полагать, что он отдал сержанту Акли причитающуюся ему часть.
  Капитан снова нахмурил брови.
  — Это правда, сержант?
  — Это частное дело, господин капитан, и нет…
  — Частное дело! — взорвался Кармайкл. — Газеты осмеют нас раз и навсегда! А какого черта вы держали это в тайне?
  — Я думал, что это не…
  — Теперь я прекрасно понимаю, почему! Вы рассчитывали на эти двадцать пять долларов!
  — Господин капитан, я думал тогда, что…
  — Вы не вспомнили об этом пари ни в одном из своих рапортов! — оборвал его офицер. — Давайте, начинайте, у вас ордер на обыск. Ищите подушки.
  Голос Лейтса был полон упрека:
  — Вы считаете меня последним преступником, господин капитан, — сказал он. — Я должен на вас очень сердиться, но сегодня я так устал, а гнев очень утомляет, правда, капитан?
  Кармайкл ничего не ответил. Сержант направился в спальню. Он издал победный крик и прибежал оттуда, держа подушку. Сделанный перочинным ножом разрез закрывал теперь кусок пластыря.
  — Та самая! — воскликнул он. — Мы не нуждаемся в других доказательствах. Я вас немедленно арестую, мистер Лейтс!
  — Будьте умнее, Акли, — ответил Лейтс. — Не говорил ли я вам, что меня заинтересовало перышко Алькотта? Я решил провести один опыт. Я хотел убедиться — в тиши домашнего очага, — может ли пластырь, вшитый в повязку, заклеить разрез в подушке. Опыт был удачный…
  Сержант Акли не помнил себя от радости.
  — Вы сможете рассказать свою басенку присяжным. Эта подушка из отеля, в котором живет Бетчер. Я могу повторить это под присягой. Я видел тамошние подушки. Они точно такие же. Ну, что вы теперь скажете, мистер Лейтс?
  В это время детектив, который обыскивал комнату Бивера, прибежал также с подушкой в руке.
  — Я нашел ее, капитан!
  При гробовом молчании он содрал наволочку и отклеил пластырь.
  — Нет ли в доме других подушек? — спросил капитан Кармайкл.
  — К черту… не знаю, господин капитан. Я нашел эту. Первую, которая мне попалась. Я…
  — Поищите еще.
  Сержант Акли вместе с детективами принялся за работу. Через пять минут они нашли шесть подушек! Все шесть были также разрезаны, и в местах разрезов были заклеены пластырем.
  Флегматично закурив сигарету, Лейтс взял журнал и начал читать его.
  С трудом подавляя смех, который делал светлее его столь холодный обычно взгляд, капитан Кармайкл сказал:
  — Жду ваших объяснений, Лейтс.
  — Объяснений? — Лейтс поднял глаза. — Вы о подушках? Это только психологический опыт, господин капитан. Я один из тех чудаков-любителей, которые находят самое большое удовольствие в чтении отчетов о криминальных загадках.
  — На этот раз у нас достаточно улик, чтобы арестовать вас, Лейтс. Даже если присяжные посчитают их недостаточными.
  — Если вы меня арестуете, то полиция окажется в удивительном положении, капитан. Она должна будет прежде всего признать, что обычный любитель распутал «аферу Мандвиля», заметив в газете на снимке деталь, которая выпала из поля зрения ваших людей, несмотря на то, что они имели ее в руках. Больше того — это уже касается моего адвоката, — можно будет удостоверить, что я действовал по договоренности с сержантом Акли, благодаря которой тот заработал двадцать пять долларов и ничего не сказал начальству. Чтобы заработать эти двадцать пять долларов, Акли уверил меня письменно, что не видит ничего противозаконного в моих планах.
  Лестер Лейтс слегка покачал головой.
  — Да я был бы без малейшего сомнения оправдан, — прибавил он, — а вот полиция оказалась бы в самом невыгодном свете. Не только невыгодном, капитан. Вы выглядели бы попросту смешно!
  Офицер обратился к подчиненному. В его взгляде уже не было веселости.
  — Мистер Лейтс прав, сержант. В хорошие сети ты нас запутал, сержант!
  — Но все эти подушки, господин капитан?
  — Можете ли вы теперь узнать, какая из них из комнаты Бетчера?
  Сержант посмотрел на гору подушек и заколебался.
  — Теперь они немного перемешаны, и мне трудно так сразу…
  — Но пару минут назад вы могли ее распознать, — заметил Лейтс, — вы готовы были присягнуть. Время решать, сержант!
  Акли бросил на него взгляд, полный ненависти. Кармайкл двинулся к дверям.
  — Идем, сержант. Ничего вы уже не выиграете, продолжая здесь торчать… ни вы, ни мы все. Если у вас есть какие-то улики против Лейтса, то вы плохо разыграли свои карты, и чем меньшую огласку получит это дело, тем лучше.
  Прежде чем уйти, он обратился к Лейтсу:
  — Да, жаль, что среди нас нет такого ума, как ваш. Значительно больше преступников сидело бы под замком.
  — Вы очень любезны, господин капитан, — вежливо ответил Лейтс, — но по моему мнению, легче всего отвадить преступников от правонарушения, лишив их добычи.
  Кармайкл задумчиво посмотрел на него и тихо сказал:
  — Да, возможно, вы правы.
  За ним закрылись двери. Лейтс улыбнулся слуге:
  — Меня трогает твоя преданность, Скаттл. Не могу понять, как это тебе удалось убедить сержанта, чтобы он написал записку, в которой присоединился к нашему пари.
  Шпик смутился и не сразу ответил
  — Это только вопрос такта.
  Лейтс посмотрел на него, подавляя зевоту.
  — Кстати, Скаттл, напомни мне завтра, чтобы я уплатил двадцать пять тысяч благотворительному обществу. И чтобы не забыл сбросить десять процентов за находку, как обычно.
  
  (переводчик: Г. Николаев)
  
  Сидни Зум
  (незавершенный цикл)
  
  
  Исчезнувший труп
  Сидни Зум любил бродить по темным закоулкам. И в этом было что-то кошачье. Он умел появляться везде, где считал нужным. И так же бесшумно исчезать. Он видел все, что хотел. Даже в кромешной тьме.
  Более того, ему просто доставляло наслаждение бывать в глухих местах, на заброшенных причалах…
  Полицейский Мики О’Хара, постоянный пост которого находился на причалах 44–59, даже уже привык к этой загадочной фигуре. Время от времени она таинственно появлялась в ночной темноте на его участке, молча проскальзывала по освещенным местам и столь же безмолвно исчезала в ночи. И неизменно рядом с этой тенью бесшумно скользила огромная сторожевая собака — глаза, уши и нос хозяина. Животное ни на секунду не забывало, для чего оно существует. Яхта Сидни Зума стояла на якоре у причала номер 47. Очевидно, поэтому оба — и хозяин и собака — не могли лечь спать, не проверив, все ли с ней в порядке.
  Сержант О’Хара давно оставил надежду поболтать с этой таинственной личностью. Словно глухая стена стояла между Сидни Зумом и любым, кто попытался бы с ним заговорить. Только его секретарша и помощница Вера Термонд с ее женской интуицией знала: в основе его странной мрачности лежало одиночество души, отчаянно стремившейся найти нечто себе подобное. Окружающим Сидни Зум представлялся загадочным человеком, который то появлялся, то исчезал. Он помогал слабым и обездоленным и вместе с тем ненавидел слабость во всех ее проявлениях.
  В тот летний вечер темнота была густая и какая-то обволакивающая, бархатная. Она как бы звала к приключениям. О’Хара вышел на дежурство с предчувствием какой-то беды. Его ни на минуту не покидала тревога.
  В темной аллее метрах в сорока от него вдруг послышалось непонятное движение. Полицейский остановился, прислушался… Да, движение. О’Хара скользнул в тень портовых строений, бесшумно пошел вперед и скоро увидел неясную фигуру, а рядом — силуэт крупной собаки, вынырнувшие из темноты.
  Сержант убрал руку с кобуры револьвера. Облегченно вздохнул. Окликать или приветствовать Сидни Зума не имело смысла. Пес тихо зарычал, настороженно повел головой. Теплый ночной бриз донес до его ноздрей знакомый запах О’Хары, и рычание прекратилось. Собачий хвост пару раз вильнул туда-сюда. Обычное приветствие, не более того. Повадки собаки полностью отражали поведение хозяина, соответствовали его личности.
  Сидни Зум, не глядя по сторонам, пересек освещенный участок дорожки и растворился в темноте следующей аллеи, начинавшейся у разбросанных портовых зданий. Время от времени сержант О’Хара делал обход этих аллей, спускавшихся к причалу. Обычно он брал с собой электрический фонарь и освещал себе путь. Ибо в этих мрачных безлюдных проходах человек чувствовал себя как в мешке.
  О’Хара подошел ко входу в аллею, где только что исчезли Зум и его собака, когда совсем рядом раздался истошный вопль и топот бегущих ног. Полицейский поспешно сделал шаг назад, прижался к стене, отцепил полицейскую дубинку и расстегнул кобуру револьвера…
  Из темноты аллеи выскочила какая-то фигура и, как раненый олень, понеслась не разбирая дороги.
  Сержант О’Хара прыгнул вперед:
  — Стой!
  Бегущий человек испуганно оглянулся и припустился еще быстрее.
  О’Хара начал его преследовать, но вскоре понял всю бесплодность своей попытки. Полицейский был человеком грузным и, конечно, не мог тягаться с хрупкой, худощавой фигуркой, словно ветер летевшей по асфальту мостовой.
  О’Хара молниеносно выхватил револьвер и приготовился сделать предупредительный выстрел в воздух. Если уж это не поможет… И тут мимо него, как молния, пронеслась крупная густо-коричневая собака. Сержант замедлил бег и опустил револьвер. До него донесся частый перестук тяжелых лап, скрежет когтей по асфальту. Бегущий человек тоже услышал эти звуки, оглянулся и снова издал испуганный вопль.
  Пес стальной пружиной взвился в воздух, передними лапами и мощной грудью ударил беглеца в левое плечо. Еще секунда — и тот уже лежал на асфальте. Оскалив клыки и угрожающе рыча, собака стояла над человеком и внимательно прислушивалась. Мимо сержанта снова стремительно пронеслась какая-то фигура — Сидни Зум.
  — Осторожнее! У него может быть оружие! — успел выкрикнуть ему вслед О’Хара.
  Впрочем, Сидни Зум не обратил на это предостережение ни малейшего внимания. Он бежал к распростертой фигуре, сделав собаке повелительный знак. Тренированный пес мгновенно все понял и отошел от лежащего человека.
  — Вставай! — приказал Сидни.
  К этому времени до места происшествия добежал и сержант О’Хара.
  — Что… тут… собственно, происходит? — спросил он, тяжело дыша после своего героического броска.
  Его вопрос остался без ответа. Фигура повернулась на бок, обхватила голову руками и зарыдала.
  — Ну и дела, — вымолвил О’Хара, презрительно окидывая взглядом бесформенную темную массу, сотрясавшуюся от рыданий. — Вставай! — и протянул мясистую руку к воротнику черного пальто.
  Большой вес, сила и мощь, которые мешали ему быстро бегать, сейчас очень пригодились. Одним рывком полицейский поднял фигуру на ноги и повернул к свету…
  — Господи! — пораженно воскликнул он, когда с ее головы слетела шляпа и на плечи упала копна золотистых волос. — Боже мой, это же женщина!.. Совсем девчушка!..
  От удивления полицейский чуть не лишился дара речи. На ней была мужская одежда, чуть великоватая для нее. Темные от ужаса глаза, бледные губы, белые как мел щеки. Молоденькая, но, несмотря на страх, исказивший ее лицо, полная какой-то отчаянной решимости. Если в душе сержанта О’Хары теплились какие-нибудь отцовские чувства, то годы патрулирования ночных улиц города начисто их притупили.
  — Ну а теперь, красавица, давай выкладывай все начистоту! — сурово потребовал он. — Ты кто?
  Девушка упрямо мотнула головой.
  — Что ты здесь делала? — еще более строго спросил О’Хара.
  В ответ — молчание.
  Сержант О’Хара отстегнул от пояса наручники, зловеще блеснувшие в свете фонарей, демонстративно ткнул их ей в лицо.
  — Придется надеть на тебя эти браслеты и вызвать из участка машину, — многозначительно произнес он.
  Обычно этой угрозы вполне хватало, чтобы заставить говорить практически любую женщину. Но не эту. Девушка не произнесла ни слова. Даже не пожаловалась. В ее глазах застыл страх, но губы оставались решительно сжатыми.
  — Может, нам вернуться к причалу и посмотреть, что она там делала? — неожиданно предложил Сидни Зум.
  Это были первые слова, которые от него услышал полицейский. Его голос был какого-то особого тембра и вызывал смутные ассоциации, заставляя кровь быстрее бежать по жилам, как при звуках африканских тамтамов, доносящихся из загадочного мрака джунглей. О’Хара профессиональным движением ощупал одежду девушки. Она чуть вздрогнула, затем снова замерла. Не шевельнулась, даже когда сержант с громким возгласом извлек из кармана ее пальто короткоствольный револьвер с жемчужной рукояткой. Открыл барабан — на двух гильзах виднелись следы бойка, четыре были девственно чисты.
  Сержант поднес дуло оружия к носу, понюхал.
  — Из него стреляли. Не больше часа назад, — со знанием дела сказал он, бросив на девушку суровый взгляд. — И это уже очень серьезно.
  Она ничего не ответила.
  Полицейский защелкнул наручник на правой руке девушки и повел ее к причалу, откуда она совсем недавно убегала. Яркий луч фонаря скользил между штабелями ящиков и кучами разного хлама, разбросанными вокруг.
  Сидни Зум с презрением относился к таким нелепым, с его точки зрения, методам поиска, поэтому приказал собаке:
  — Ищи, Рип.
  Пес ринулся вперед, шумно принюхиваясь к запахам, делая круг за кругом… Наконец пес взял след и повел по нему, время от времени оглядываясь на хозяина. Какие-то минуты они быстро продвигались вперед. И вдруг девушка отпрянула назад, стальной браслет больно впился ей в руку. Сержант О’Хара поднял над головой фонарь. Собака коротко тявкнула и замерла в напряженной позе — передние лапы широко расставлены, глаза сверкают хищным блеском.
  А между лапами все увидели маленький предмет — черную женскую сумочку.
  О’Хара наклонился, протянул к ней руку. Пес, оскалив белые клыки, дернулся вперед.
  — Не надо, — мягко скомандовал Зум. Собака, рыча, отодвинулась, недовольно дернула хвостом, села.
  Сержант поднял сумочку.
  — Твоя? — спросил он девушку.
  Ответа снова не последовало.
  Полицейский открыл сумочку. Передал фонарь Сидни Зуму, который посветил внутрь.
  Там лежали пудреница, носовой платочек, губная помада в металлическом футляре и коробка патронов с этикеткой очень известной фирмы. Тяжелая, заполненная патронами наполовину. Другую половину занимала вата. Сержант вытащил пучок ваты и… застыл с выпученными от изумления глазами. На дне коробки, искрясь и переливаясь при свете фонаря, словно кусочек северного сияния, лежал… огромный бриллиант! Чистейшей воды, великолепной огранки, полный внутреннего огня и такой красивый, что глаз не оторвать. О’Хара повернулся к девушке. Та пожала плечами. Затем равнодушно, будто о названии книги, сказала: «Бриллиант смерти» — и снова умолкла.
  
  Следователь по особо важным делам Сэм Фрэнклин прибыл на место происшествия ровно через пятнадцать минут после звонка сержанта О’Хары. Он внимательно осмотрел причал, сумочку, бриллиант и задержанную. Зум, как всегда, был немногословен. Да, видел, как из темноты выскочила какая-то фигура и отбросила что-то в сторону воды. Это что-то громко шлепнулось на деревянный настил причала.
  Зная, что там, на улице, делает обход сержант О’Хара, а значит, бегущий человек неизменно попадет ему в руки, Сидни Зум сразу не кинулся за ним и не спустил собаку. Но когда увидел, что человек повернул в другую сторону, дал псу команду догнать и взять беглеца. А затем и сам побежал за собакой, чтобы не дать ей расправиться с человеком. Он был уверен, что беглец — мужчина.
  Сэм Фрэнклин слушал все объяснения с мрачным недовольством.
  Девушка напрочь отказывалась говорить. Однако всем было ясно, что она пыталась выбросить злосчастную сумочку в глубокие воды залива, где та тут же пошла бы ко дну и ее никогда бы никто не нашел. Не добросила всего нескольких сантиметров. Девушка не пожелала сообщить ни своего имени, ни адреса. Не говоря уже об остальном. В любом случае ее нужно было доставить в участок. Сидни Зум был хорошо знаком, если не сказать дружен, с большинством полицейских начальников. Поэтому на своей машине последовал за О’Харой.
  В участке пленницу тщательно осмотрели. Под мужской верхней одеждой обнаружилось изысканное женское белье. Сделанное на заказ! По вышитым с большим вкусом ярлычкам удалось даже установить имя производителя. Его немедленно подняли с постели и с его помощью установили, что задержанная, скорее всего, мисс Милдред Крум. Племянница Гаррисона Стэнвуда, эксцентричного коллекционера из богатого квартала с западной части города. Естественно, девушке об этом не сообщили. Уверенная, что ее инкогнито не раскрыто, она по-прежнему хранила упорное молчание.
  В свое время Зум помог полиции распутать несколько сложных дел. Поэтому был в добрых отношениях с полицейским начальством. И кроме того, кое-что смыслил в приемах и методах расследования. Лейтенант Сильвестр решил ехать к дому Стэнвуда вместе с Сидни Зумом и на его машине. Остальные же детективы отправились туда в полицейском фургоне.
  Все действующие лица прибыли на место почти одновременно. И немедленно приступили к делу. Двое полицейских кинулись к заднему ходу, а еще двое поднялись на крыльцо и принялись нажимать на кнопку звонка. Прошло несколько долгих минут, прежде чем на верхнем этаже возникли какие-то звуки. Послышались шаркающие шаги, затем сонный голос спросил, кто там.
  Убедившись, что это полиция, слуга-японец в шелковом кимоно открыл дверь, и вся группа вошла в прихожую, затем в кабинет. Не теряя времени, лейтенант Сильвестр приступил к расспросам.
  — Здесь живет Милдред Крум?
  — Да, — коротко ответил японец.
  — Нам нужно с ней поговорить.
  — Она спит.
  — Тогда мы сами поднимемся к ней, — решительно заявил лейтенант. — Покажи нам ее комнату.
  Какую-то долю секунды слуга колебался, затем, пожав плечами, пошлепал наверх. Двое полицейских последовали за ним. Осторожный стук в дверь. Пауза. Еще раз. Щелчок дверного замка. Приглушенные голоса. Снова шаги на лестнице, на этот раз сопровождаемые истерическими восклицаниями.
  Детективы ввели в кабинет всклокоченного человека в пижаме и халате. Он производил довольно странное впечатление. Его не надо было расспрашивать — слова сами вылетали у него изо рта, словно пули из автомата.
  В течение следующей минуты Сидни Зум и все остальные смогли составить более-менее ясную картину событий. Человека звали Чарльз Уэлтер. Он был секретарем Гаррисона Стэнвуда. Милдред Крум, племянница мистера Стэнвуда, по словам секретаря, весьма испорченная, импульсивная особа. Будучи исключенной из колледжа, она явилась сюда, якобы помогать дяде в его исследовательской работе. Однако стала только причиной для его сильного беспокойства. Увлеклась спекуляциями на фондовой бирже, потеряла большие деньги. Однако при всем этом, она единственная родственница мистера Гаррисона Стэнвуда. И он в ней просто души не чает.
  Лейтенант Сильвестр, осмотревший спальню девушки, рассказал Сидни Зуму, что там увидел: постель не тронута, одежда разбросана по всей комнате, ящики комода выдвинуты, в них все перевернуто. Самой же хозяйки там не оказалось. Это подтвердило, что Милдред Крум и есть та самая девушка, которую они задержали. Но почему она оказалась в темной аллее у причала, что там делала и почему пыталась убежать? Далее полицейским нужно было разобраться с другими обитателями дома. Слугу-японца звали Хасинто Синахара. В доме находились еще помощник Оскар Рабб и старый друг хозяина Филип Бантлер. Гаррисон Стэнвуд коллекционировал редкие драгоценные камни, картины и прочие раритеты. Время от времени публиковал о них статьи. Материалы очень квалифицированные, написанные всегда лишь после тщательнейшего и детальнейшего расследования.
  Лейтенант приказал разбудить всех обитателей дома. Фил Бантлер явился полностью одетый. В его задумчивых глазах не было даже следа сна. Он пояснил, что не ложился спать, потому что увлекся чтением книги о старинных горшках. И действительно, его голова, похоже, была занята только книгой. Услышав о причине ночного визита полиции в дом и своего вызова, он нахмурился. В его комментариях по поводу поведения молодого поколения сквозило решительное осуждение. Оскар Рабб оказался нервным молодым человеком. Впечатление о нем составить было довольно трудно. Это была какая-то «размытая» личность. Что-то вроде подпевалы, человека, который никогда не скажет «нет». Слуга-японец все это время не закрывал рта, демонстрируя полную зубов улыбку. Однако в черных как смоль глазах слуги не было даже намека на веселье.
  Он сообщил, что стучал в дверь спальни мистера Гаррисона Стэнвуда, но никто не отозвался. Детективы поспешили наверх. Пошли проверить. Спальня хозяина оказалась пустой. И не было никаких признаков, что в эту ночь сюда кто-либо заходил. Из дальнейших расспросов выяснилось — мистер Стэнвуд иногда чуть ли не до утра работает в своем кабинете.
  Все немедленно двинулись туда. В воздухе буквально витало предчувствие чего-то ужасного. Первым в дверь толкнулся Чарльз Уэлтер.
  — Мистер Стэнвуд! — крикнул он.
  Ответа не последовало.
  — Есть запасной ключ? — спросил слугу лейтенант Сильвестр.
  — Да, есть, — ответил японец и достал дубликат из кармана кимоно.
  Лейтенант с подозрением глянул на ключ… даже понюхал его… на всякий случай.
  В кабинете Стэнвуда кто-то основательно похозяйничал — это было ясно с первого взгляда. Книги валялись на полу, ящики письменного стола были выдвинуты, сейф открыт… В самом центре стола поблескивала темно-рубиновая лужица… И никаких признаков Гаррисона Стэнвуда.
  Фил Бантлер многозначительно охнул, устремив понимающий взор на лужу.
  — Убийство! — провозгласил он.
  — Так, давайте-ка все отсюда, — приказал освободить комнату лейтенант Сильвестр. — Позовем, если понадобитесь. Джо и Джерри, проследите, чтобы они не разбежались. Лучше заприте всех в библиотеке… А вы, Пит и Том, помогите мне здесь.
  Сидни Зум вернулся в библиотеку вместе со всеми. Ходил из угла в угол, нервно курил сигареты. Одну за другой. И смотрел, смотрел ледышками-глазами. Остальные, сгрудившись в кучку, не отрывали от него испуганных глаз. Время от времени перебрасывались ничего не значащими фразами. Но детективы все слушали внимательно. И результат не замедлил сказаться — разговоры прекратились.
  Дверь громко хлопнула.
  По коридору послышались четкие шаги. И в комнату решительно вошел лейтенант Сильвестр.
  — Ну и бардак там, — мрачно сказал он. — Нашли записку. Стэнвуду угрожали похищением, если он не заплатит двадцать тысяч долларов. Пишут, что накачают наркотиками и «удалят»… Нашли и завещание, составленное по всей форме. Оно лежало на самом видном месте. Чтобы мы сразу же увидели. Половина состояния предназначена Милдред Крум. Другая — помощникам. Само собой разумеется, включая дорогого друга Фила Бантлера. Ну, что вы на это скажете?
  Все разом переглянулись, пытаясь угадать, — кто что думает.
  — Убийство! — прошептал Оскар Рабб.
  При этом лицо молодого человека было трагично.
  — Убийство нельзя доказать, пока не найдешь труп, — скептически пропел Фил Бантлер. — Необходимо найти убитого.
  Лейтенант Сильвестр пересек комнату, ткнул пальцем ему в лицо:
  — Неужели? Похоже, вы много читали об убийствах.
  Но Бантлер не уловил подтекста и согласно кивнул:
  — Да, как раз недавно прочитал детектив именно об этом. Потом спросил у приятеля-адвоката. Просто из любопытства. Он подтвердил. Нет трупа, нет убийства, нет убийства, нет приговора — таков закон.
  Лейтенант бросил на него угрожающий взгляд:
  — Да ты, приятель, просто сам просишься на электрический стул!
  Бантлер непонимающе заморгал глазами:
  — Я?!.
  Ответ лейтенанта прозвучал как резкий щелчок хлыста:
  — Да, ты!
  Однако ярость лейтенанта и его почти прямое обвинение, похоже, Бантлера совсем не испугали и даже не смутили.
  — Так вы что, нашли труп? — немного игриво спросил он.
  — Нет! — рявкнул лейтенант. — Не сомневаюсь, что такие, как вы, ученые мудрецы отлично знают, как избавляться от трупов.
  Бантлер нахмурился.
  — Возможно, — сказал он. — В каком-то смысле вы правы.
  Сильвестр яростно затряс головой:
  — Нет. Если бы это сделали вы, то не стали бы высказываться так открыто! — Лейтенант сжал кулаки. — Значит, так. Кто-нибудь из вас слышал о крупном бриллианте коллекционера Стэнвуда? О «Бриллианте смерти»?
  Фил Бантлер кивнул.
  — Вообще-то, — начал он излагать свои соображения, — я склоняюсь к мысли, что вы имеете в виду именно тот большой бриллиант, который я относительно недавно нашел в открытых мной гробницах Амазонки… Эти гробницы, — продолжал свой рассказ Филип Бантлер, — принадлежали расе, которая, судя по всему, много лет назад вымерла. Потом все укрыла растительность. Джунгли. Я нашел эти гробницы совершенно случайно. Все это было очень непросто: призраки, злые духи… Я отдал бриллиант своему лучшему другу Гаррисону. Кстати, вы совершенно правы, его действительно называют «Бриллиантом смерти».
  — Машины нет, сэр, — прервал его рассказ слуга-японец.
  — Какой машины? — обернулся лейтенант Сильвестр.
  — Машины хозяина, сэр.
  — Седана. Большого «Паккарда», — объяснил Уэлтер. — Небесно-голубого цвета.
  — Да-да, — невозмутимо подтвердил японец.
  — Наверное, его взяла Милдред Крум, — предположил один из полицейских.
  Слуга-японец отрицательно покачал головой.
  — Нет, сэр. Она уехала на своей машине. На коричневом «Форде».
  Лейтенант нахмурился:
  — Откуда ты знаешь?
  Слуга хитро улыбнулся:
  — Нет машины, нет девушки, сэр. Ее машины нет. Кто, кроме нее, сэр?
  Но в том, как он произнес эти слова, было что-то неискреннее. Лейтенант Сильвестр с подозрением глянул на него:
  — Ты знаешь, что она взяла свою машину?
  Японец снова довольно улыбнулся:
  — Машины нет.
  Теперь лицо слуги застыло и превратилось в подобие маски восточного божка.
  Детективы тотчас же обыскали окрестности, опросили всех возможных свидетелей… и ничего не выяснили. В три часа утра было решено заняться девушкой, сидевшей в каталажке у них в участке. Вернувшись в офис, лейтенант Сильвестр первым делом приказал привести ее к себе на допрос. Сидни Зуму было разрешено присутствовать. Свидетель. Результат был прежним. Молчание. Совсем немая девушка. Не говорит ни слова.
  Лейтенант кричал, плевался, ругался, угрожал… Милдред Крум не открыла рта. Сидела и молчала. Хоть тресни.
  Неожиданно зазвонил телефон. Сильвестр решил не отвечать. Надо сконцентрироваться, заставить девчонку заговорить! Однако почти сразу же раздался осторожный стук в дверь. В кабинет просунулась голова дежурного полицейского.
  — Простите, лейтенант, но звонит мужчина по делу Стэнвуда. Говорит, очень важно.
  Лейтенант схватил трубку, прижал к уху:
  — Слушаю. Да, лейтенант Сильвестр. Что?.. Вы уверены?.. Где вы сейчас? Буду через семь минут. Ждите.
  Он шмякнул трубку на рычаг и жестом приказал дежурному увести девушку. Затем повернулся к Сидни Зуму:
  — Пошли, Зум. Отвези меня к причалам. Там у тебя стоит яхта, значит, ты отлично знаешь эти места. Только что из плавания вернулся один яхтсмен, приятель Стэнвуда. Говорит, что седан, который мы ищем, припаркован прямо напротив причала, а в нем сам хозяин. Только мертвый. — Лейтенант перевел дух. — Говорит также, что из его груди торчит кинжал, а двери машины заперты на замок. Ошибки быть не может. Яхтсмен хорошо знает Стэнвуда. Несколько раз плавал с ним…
  Зум направился к двери.
  — Кто этот яхтсмен? — на ходу спросил он.
  — Некто Байдич.
  Сидни кивнул:
  — Знаю такого. Консервативен, хороший моряк.
  Они вышли на улицу. Утро уже забрезжило. Зум включил двигатель своей машины, рванул через спящий город.
  — Звонил из яхт-клуба «Бейсайд», — сказал лейтенант Сильвестр. — Знаешь, где это?
  — Знаю, — ответил Зум, нажимая на газ.
  Они проехали до конца улицы, свернули за угол и остановились у здания, похожего на офис. На востоке небо уже совсем посветлело. К машине подбежал мужчина.
  — Он тут, — быстро заговорил он. — Через пару кварталов. Припаркован прямо напротив стоянки моей яхты. — Взгляд яхтсмена упал на Сидни Зума. — О, Зум! Рад тебя видеть! — приветствовал он его.
  Сидни пожал ему руку и представил лейтенанту.
  — Давайте садитесь в машину, — сказал Сильвестр, — время не ждет.
  Байдич не заставил себя ждать. Зум подал машину назад, развернулся и на большой скорости понесся вперед. Они проехали квартал, свернули и остановились у места, где был припаркован седан.
  — Он там. Это ужасно!
  Поглощенный своими мыслями, Сильвестр рассеянно кивнул. К жутким сценам он привык. Слишком много пришлось их повидать.
  — Еще кто-нибудь его видел? — спросил он.
  — Да, двое из моего экипажа, — сказал яхтсмен. — Но я тут же отправил их обратно на яхту: тут, знаете, немало бродяг, а у меня там ценные вещи…
  Сильвестр понимающе хмыкнул.
  — Да уж, чего-чего, а сброда здесь хватает, — заметил он.
  Зум поставил свою машину рядом с седаном. В его салоне горел свет.
  — Смотрите, человек лежит на полу, лицом к свету. В груди кинжал. По самую рукоятку. — Байдич ткнул пальцем в правый лацкан своего клубного пиджака.
  Лейтенант Сильвестр, выскочив из машины, подбежал к седану и прижался лицом к стеклу. Затем бесшумно подергал закрытые дверцы.
  — Я же говорил, заперто, — подтвердил Байдич. — Я пробовал…
  Но лейтенант нетерпеливым жестом остановил его:
  — Стоп! Не подходите! Не прикасайтесь к ручкам дверей! Там могут быть отпечатки пальцев.
  Байдич отпрянул, заложил руки за спину. Вытянув шею, заглянул в салон седана.
  — Не может быть! — изумленно воскликнул он.
  Зум бросил взгляд через его плечо.
  В машине никого не было.
  Салон автомобиля был слабо освещен. И все же на коврике у заднего сиденья виднелась темно-коричневая лужица крови.
  — Вы уверены, что видели его? — скептически спросил лейтенант.
  — Абсолютно уверен, — поспешно подтвердил яхтсмен. — Как я мог его не узнать? У нас были и общие интересы. Как-то раз мы вместе даже купили коллекцию… Фил Бантлер и я, наверное, его единственные близкие друзья. И я видел Гаррисона вот так, как вас, уж поверьте. Да и мои люди узнали в нем того, кто с нами плавал. Он лежал на спине… с откинутой головой. При верхнем свете хорошо было видно его лицо. Перепутать мы не могли. Это был он, Гаррисон Стэнвуд.
  Лейтенант Сильвестр кивнул:
  — Ладно. Придерживайтесь своей версии, а уж я постараюсь сделать все остальное. Насчет кинжала вы тоже уверены?
  — Абсолютно, — кивнул яхтсмен.
  — И в том, что он был мертв? — еще раз переспросил лейтенант.
  — Думаю, да. Серое лицо, остекленевшие глаза… Ужасный вид! Просто ужасный!
  Лейтенант Сильвестр снова кивнул. Лицо его еще больше покраснело.
  — Ладно. Вы двое оставайтесь здесь, а я пойду вызову экспертов. Пусть разберутся с отпечатками и всем прочим. Потом посмотрим.
  Полицейские прибыли быстро. Проделали всю необходимую работу: сняли отпечатки пальцев, вынули замки из дверей, взяли на анализ жидкость из бордового пятна на полу.
  Отпечатки пальцев на ручках дверей принадлежали яхтсмену Байдичу. Других следов обнаружено не было.
  Да, это был автомобиль Гаррисона Стэнвуда. Не оставалось никаких сомнений. И человек, который запер труп внутри машины, был предусмотрителен. Не забыл стереть отпечатки своих пальцев — если, конечно, этим человеком не был мистер Байдич.
  Но что же произошло с телом после того, как его обнаружили в припаркованной машине? Почему в кармане пальто девушки оказался револьвер 38-го калибра? Кто убил Стэнвуда? И похоже, убил кинжалом? Вопросы…
  Сидни Зум вскоре отправился к себе на яхту, потеряв, видимо, всякий интерес к этому делу. Тем не менее время от времени он все же продолжал просматривать газеты и позванивать приятелям из полиции.
  В стене дома Стэнвуда была обнаружена пуля, посланная из револьвера, найденного у мисс Милдред Крум. В этом эксперты были полностью уверены. Но сама девушка по-прежнему отказывалась что-либо говорить. Она молчала, несмотря на все угрозы, и даже не заикалась об адвокате. Создавалось впечатление, что ей просто нравилось пребывать в каталажке, пока будет длиться расследование.
  Так прошла целая неделя. И тут было найдено тело Гаррисона Стэнвуда. Стало ясно — труп действительно увезли прямо из-под носа полиции! Игравшие рядом со свалкой дети заметили ногу, торчавшую из-под кучи пустых банок. Позвали родителей. Родители обратились в полицию. Тело мужчины начало разлагаться, но опознать его было еще можно. Это был он, коллекционер Гаррисон Стэнвуд.
  В его левом плече застряла пуля из того же револьвера, а на левой стороне груди зияла рана от удара кинжалом. Она-то и стала причиной смерти. Сомнений не было — острие вонзилось в сердце.
  Прочитав об этой «жуткой находке», Сидни Зум покачал головой, как человек, предсказавший событие, которое в конечном итоге и произошло.
  Он позвонил лейтенанту Сильвестру:
  — Ваша девица, мисс Крум, теперь заговорит. Мне было бы интересно ее послушать, — сказал он.
  На другом конце провода лейтенант проявил нетерпение:
  — Откуда тебе известно, что она заговорит?
  — Просто догадался, — ответил Сидни Зум.
  — Из тебя выйдет прекрасный предсказатель, — пошутил лейтенант. — Но она уже все рассказала и наняла себе адвоката. Поэтому не знаю, смогу ли я держать ее здесь.
  — И что же она рассказала? — поинтересовался Сидни Зум.
  — Если тебе так уж интересно, давай приезжай сюда. К тому же есть пара вопросов, которые мне хотелось бы задать тебе. Может случиться, тебе придется быть главным свидетелем обвинения против нее.
  Сидни Зум мрачно ухмыльнулся.
  — Может, так и выйдет… А может, и нет, — сказал он уклончиво и повесил трубку.
  Между Сидни Зумом и капитаном полиции Махони давно установились добрые, дружеские отношения. Оба уважали друг друга, а это и есть самая прочная основа для настоящей мужской дружбы. Поэтому, прибыв в участок, чтобы ответить на вопросы лейтенанта Сильвестра, Сидни был приятно удивлен, увидев там капитана Махони. Тот ждал его. Это был человек довольно хрупкого сложения. Однако обладал недюжинным аналитическим умом. Капитан почти никогда не повышал голоса. Как правило, его интересовали не столько сами преступления, сколько обстоятельства их совершения. Ну и, само собой, побудительные мотивы. В ожидании Сидни он курил толстенную сигару, с удовольствием попыхивая дымом. Весь его вид выдавал в нем истинного мыслителя.
  Обменялись рукопожатиями.
  — Присаживайся, Сидни, — указал капитан. — Надо с тобой кое о чем потолковать.
  Зум молча сел на стул, скрестил длинные ноги.
  — Наша девушка очень странно себя ведет, — сказал капитан.
  Зум кивнул.
  — Она упорно молчала, пока не был найден труп ее дяди и ей не сообщили, что обнаружена пуля из ее револьвера. Тут мисс Милдред Крум сразу же затребовала адвоката. Сейчас изложу ее версию после встречи с адвокатом. Что в этой версии принадлежит ей, а что подсказано адвокатом, я пока не знаю. Девушка утверждает, что была на вечеринке. Там она отлично провела время, выпила немного джина. Когда вернулась домой, увидела свет в кабинете своего дяди. Пошла повидаться с ним. Дверь была не заперта. Она вошла и увидела, что в комнате все перевернуто вверх дном. То же самое обнаружили и мы… Она испугалась, выскочила из кабинета, заперла дверь и побежала к себе в комнату. Там в ящике комода всегда лежит револьвер. Что-то толкнуло ее проверить оружие. Револьвер оказался на месте, но пах порохом. Она открыла барабан и увидела в нем две стреляные гильзы… Затем, случайно заглянув в шкатулку для драгоценностей, увидела там крупный бриллиант — «Бриллиант смерти». Похоже, это название она сама придумала после одного разговора с дядей. Девушка утверждает, что очень суеверна… Так это или не так, тоже пока не знаю. Во всяком случае, на этом настаивает ее адвокат, а для присяжных это весомый аргумент… Далее она сочла, что дядю убили и кто-то пытается возложить вину на нее. Поэтому стала искать другие подброшенные улики… Переворошила все в комнате, нашла их, сложила в сумочку и отправилась к причалам. Хотела утопить в заливе. Поскольку была уверена, что кто-то следит за ней, то прятать эти вещи было бы бесполезно — все равно найдут. А вот утопить их — другое дело…
  — Итак, подведем итоги, — сказал капитан Махони. — Что у нас против нее имеется? Бриллиант принадлежит покойному дяде, пулю из ее револьвера нашли в теле трупа, хотя и не там, где она могла бы стать смертельной. «Форд» был припаркован в двух кварталах от места, где вы ее схватили. И где она пыталась избавиться от улик. Далее, седан Гаррисона Стэнвуда нашли очень близко от ее «Форда». Буквально через несколько домов. Двери машины были заперты. В салоне горел верхний свет, внутри находился труп. Некоторое время спустя тело исчезло…
  Но есть здоровенные дыры. Девушка сыграла с нами в беспроигрышную игру. Она держала рот на замке, пока точно не узнала, что же нам известно. Только после этого начала говорить. Под руководством своего адвоката. Нам известно, что общественное мнение сложилось не в пользу подозреваемой. Косвенные улики против нее свидетельствуют о преднамеренном убийстве. Но мы не можем позволить себе ошибиться. Недопустимо, чтобы ее дело закончилось оправданием в суде. Если племянница коллекционера невиновна, мы должны знать это сейчас.
  Капитан Махони внимательно посмотрел на Зума.
  Сидни прикурил сигарету, небрежно отбросил спичку, глубоко затянулся.
  — Да, — кивнул он.
  — Что да?
  — Да, невиновна.
  Лейтенант сердито хмыкнул:
  — Разговорчивее тебя только рыбы, да и то…
  — Сильвестр, сделай одолжение, заткнись, — оборвал его Махони.
  Теперь они оба не сводили с Зума глаз. Взгляд лейтенанта не скрывал враждебности, в глазах капитана читалось ожидание.
  После недолгого раздумья Сидни Зум нарушил томительное молчание.
  — Скажите, а был ли порез на пальто Стэнвуда, когда вы обнаружили труп? — спросил он.
  На лице капитана ничего не отразилось. Черты лейтенанта исказила гримаса удивления.
  — Да, имелся, — после паузы ответил Сильвестр.
  Зум вытянул губы трубочкой, задумчиво уставившись на тлеющий кончик своей сигареты.
  — Ну и?.. — произнес капитан Махони.
  — Боюсь, вы не поверите мне, — прозвучал неожиданный ответ.
  — А ты рискни, — нетерпеливо предложил Махони.
  Сидни Зум глубоко затянулся, медленно выпустил дым через нос.
  — В седане не было тела Гаррисона Стэнвуда, когда Байдич вам позвонил, — заявил он.
  Сильвестр злорадно засмеялся:
  — Значит, Байдич врет? Ты хочешь сделать его козлом отпущения и повесить на него вину?
  Зум снисходительно улыбнулся.
  — Нет. Просто Байдич думал, что видел тело, — медленно сказал он. — На самом деле он его не видел.
  — Что же он видел на самом деле, Сидни?
  — Восковую куклу. Фигуру, если хочешь, — начал пояснять Зум. — Человек, совершивший это убийство, хотел, чтобы преступление повесили на эту девушку. Хотел отвести от себя подозрение в случае, если события повернутся как-нибудь не так. Он все хорошо продумал и на всякий случай подстраховался. Если обвинят девушку, он спокойно продолжит дело. Если нет — выйдет из игры незапятнанным. Ему прекрасно известно: чтобы засадить ее за решетку, полиции нужен труп.
  Теперь о моих предположениях. Тот, кто хотел избавиться от Стэнвуда, напал на него сзади, прижал к носу тряпку с эфиром или хлороформом, усыпил, а затем вынес из дома. Но до этого он легко ранил Гаррисона из револьвера, затем выстрелил в деревянную панель на стене кабинета. Наконец подбросил улики в комнату племянницы. Девушка заподозрила неладное, нашла улики и попыталась избавиться от них. Но была задержана. Невольно я сам помог настоящему преступнику тем, что принял участие в обнаружении и сохранении того, что она пыталась утопить. Однако убийца решил действовать наверняка. Раздобыл восковую куклу, заложил ее вместо трупа в машину так, чтобы фигуру можно было сразу увидеть и опознать. Когда же все именно так и произошло, убрал ее оттуда. Затем затаился и стал ждать. Если его вдруг заподозрят или девушке удастся доказать свое алиби, он просто освободит Стэнвуда. И тот никогда не догадается, что его «спаситель» и есть тот самый преступник… Как мне представляется, — продолжал излагать свою версию Сидни Зум, — этот человек держал Стэнвуда под наркозом или пичкал наркотиками. Куклу засунули в машину таким образом, что правая сторона оказалась верхней. Убийце было нужно, чтобы через боковое стекло был виден кинжал.
  Капитан Махони недоверчиво покачал головой:
  — Маловероятно, Зум. Боюсь, все это слишком мудрено.
  А Сильвестр громко расхохотался:
  — Да, доводилось мне выслушивать фантастические версии, но такого!.. Ну ты даешь, Зум.
  Сидни Зум был невозмутим и, казалось, даже доволен. Он продолжал курить свою сигарету. Подождав несколько секунд, капитан Махони задал ему ряд коротких вопросов.
  — Что привело тебя к таким выводам, Сидни?
  — Несколько вещей, — охотно ответил Зум. — Таскать туда-сюда настоящий труп крайне неудобно, а главное — рискованно. Кроме того, тот факт, что седан припаркован именно там, где его мог опознать практически один-единственный человек, не показался мне простым совпадением.
  — А откуда уверенность насчет наркотиков?
  — Все просто. Преступник готовил почву для исчезновения Стэнвуда. Поэтому и оставил на видном месте записку с предупреждением, что Стэнвуда накачают наркотиками и похитят, если не будет выплачен выкуп.
  — Ты знаешь, кто этот человек? — прямо спросил капитан Махони.
  Зум отрицательно покачал головой.
  — Есть конкретные подозрения?
  — Только в общем плане, — подумав, ответил Зум.
  — Это кто-нибудь из тех, кто живет в доме и пользуется доверием Стэнвуда? — высказал предположение капитан.
  Зум утвердительно кивнул.
  — И ты сможешь доказать его вину, если твои предположения верны?
  Сидни пожал плечами:
  — Разве что заставить его совершить еще одно убийство.
  — Но кого он должен будет убить? — спросил Сильвестр.
  — Меня, — с улыбкой ответил Зум. — Правда, не совсем меня. Для сокрытия своего преступления он использовал одну куклу, а я, чтобы поймать его, воспользуюсь другой…
  — Тебе будет грозить какая-нибудь реальная опасность? — поинтересовался капитан Махони.
  — Возможно.
  — И, полагаешь, тебе удастся раскрыть это преступление?
  — Думаю, да, — с уверенностью сказал Сидни Зум.
  — Что же для этого надо?
  — Коричневая свеча и микроскоп.
  В кабинете раздался оглушительный хохот лейтенанта Сильвестра.
  — Нужно будет внедриться в дом Стэнвуда под видом полицейского эксперта, участвующего в расследовании, — невозмутимо продолжал Сидни.
  — Ну, Зум, такого я не ожидал даже от тебя! — давясь от смеха, проговорил лейтенант. — Мало того, что нелепее версии не придумаешь, так тебе еще нужны почему-то коричневая свеча и микроскопы. Ты просто неподражаем! Случаем крыша у тебя не поехала? Надо же, встает на защиту этой шлюшки!
  Капитан заставил его замолчать повелительным жестом.
  — Лейтенант, — строго сказал он, — проследите, чтобы у Сидни Зума было все, что ему потребуется для расследования этого преступления. — И, кивнув Зуму, капитан Махони неторопливо вышел из кабинета.
  Хохот Сильвестра застрял у него в глотке.
  Сидни Зума официально представили всем как полицейского эксперта по делу об убийстве коллекционера Стэнвуда. В доме Гаррисона ему выделили отдельную комнату, и он тут же начал ходить по коридорам с сантиметром и крупной лупой в руках. Раза два соскреб пыль с разных мест. Затем с показным старанием долго рассматривал ее под бинокулярным микроскопом, выданным ему под расписку в полиции. Обитатели дома следили за его деятельностью с различной степенью заинтересованности. Чарльз Уэлтер, секретарь покойного Стэнвуда, нервозно наблюдал за каждым его шагом. Слуга-японец Хасинто Синахара проявлял услужливое безразличие, хотя за его почтительностью угадывалось некоторое недоумение.
  Оскар Рабб, помощник Стэнвуда, всячески старался заслужить расположение «детектива», бродившего по дому. Фил Бантлер двигался словно во сне, с опущенной головой и безразличным взглядом. Казалось, он ничего не замечал вокруг. Однако время от времени его взоры теряли свою отрешенность и глаза напряженно впивались в Сидни Зума.
  Так прошла вся вторая половина дня. Затем Зум удалился в отведенную ему комнату в дальнем конце коридора, улегся на кровать и углубился в чтение книг. При этом он не забывал поглядывать на часы и внимательно прислушивался к тому, что происходило в доме. Фиксировал, как один за другим его обитатели расходились по своим комнатам.
  Прошло еще полчаса.
  В полночь, точнее, без тринадцати минут час ночи, прихватив с собой нож и коричневую свечу, он прошелся по всему коридору. При этом, словно карандаш, обстругивал свечу на пол, оставив после себя по всему коридору стеариновые стружки. Вернувшись к себе в комнату, Сидни достал из сумки тяжелый револьвер, выключил свет и открыл окно. Затем с интервалами сделал три выстрела в воздух. Звуки стрельбы разорвали волшебную тишину ночи.
  Проделав все это, «эксперт» растянулся на полу. Широко раскинув руки и ноги, он положил рядом револьвер и закрыл глаза.
  В коридоре уже раздавался беспорядочный топот ног и возбужденные голоса. Забарабанили в запертую дверь, попытались ее открыть…
  Сидни Зум довольно улыбнулся.
  Удары усилились, в коридоре стоял сплошной грохот. Дверь затрещала под напором навалившихся тел.
  Зум понял, что у его комнаты собрались все обитатели дома. Именно это ему и было нужно. Наконец замки не выдержали. Дверь с треском распахнулась. Свет из коридора упал на распростертую фигуру Сидни Зума.
  — Убит! — произнес чей-то испуганный голос.
  — Господи, самоубийство! — воскликнул Чарльз Уэлтер.
  — Как ужасно! — пробормотал Оскар Рабб.
  Хасинто Синахара не произнес ни слова, крадучись, по-кошачьи, он быстро шагнул вперед и протянул руку…
  И тут вдруг Сидни Зум сел. Широкой улыбкой он как бы приветствовал всех вокруг…
  — Это был всего лишь небольшой тест, который я приготовил специально для вас, ребята, — дружелюбно сказал он.
  Собравшиеся у порога комнаты Зума обитатели дома разом отшатнулись.
  — Ну это уж слишком! — возмущенно закричал Уэлтер.
  Оскар Рабб, помощник пропавшего коллекционера, нервно засуетился.
  — Теперь я ни за что не усну!
  Слуга-японец, засияв блестящей белозубой улыбкой, довольно закивал.
  — Очень, очень хорошо, — шептал он.
  Филип Бантлер сосредоточенно уставился на пол.
  — Неглупо задумано. Совсем неглупо, — заметил он. — Если потребуется моя помощь, мистер Зум, буду очень рад. Разбудить людей среди ночи, показать им «убитого» человека и посмотреть на их реакцию… Это, безусловно, ценный психологический тест. Если, скажем, одного из нас подозревают в убийстве моего доброго друга Стэнвуда, — продолжал рассуждать Бантлер, — то опытный психолог, несомненно, заметит в нашем поведении какие-нибудь улики. — Филип бросил торжествующий взгляд на озадаченные лица присутствовавших. — А вы опытный психолог, мистер Зум?
  Лицо Сидни Зума приняло суровое выражение.
  — Да, опытный. А теперь, господа, прошу вас удалиться. Эксперимент закончен. Благодарю вас, — тоном приказа сказал он.
  Недовольно бормоча что-то, народ потянулся в свои покои. Зум удобно расположился в кресле. Подняв с пола книгу и прикурив сигарету, он как ни в чем не бывало углубился в чтение. Прошел час. Он оторвался от книги, взял микроскоп, несколько стеклянных пластинок, спички и отправился в обход по дому. Прежде всего Зум подошел к комнате Фила Бантлера. Постучал. За дверью послышались шорох, скрип кровати, шарканье шлепанцев…
  Бантлер с удивлением вытаращил на Зума глаза:
  — Снова вы? Похоже, вы задались целью не дать нам спать!
  Зум кивнул:
  — Извините, но это важно. К утру я найду убийцу, не сомневайтесь. А пока, уж извините, придется вас немножко беспокоить. — Он прошел мимо Бантлера в комнату и поставил микроскоп на стол. — Вас не затруднит снять шлепанцы и снова лечь в постель? — попросил он, усаживаясь перед микроскопом.
  Бантлер очень удивился, но просьбу выполнил.
  — Боюсь, мне трудно понять ход ваших мыслей, — не без сарказма заметил он.
  — Я и не жду, что вы поймете, — небрежно пожал плечами Зум и поднял с пола пару туфель и шлепанцы.
  Затем вынул из кармана складной нож с длинным лезвием и принялся соскабливать на стеклянную пластинку содержимое каждой трещинки на подошвах. Закончив, он сунул пластинку под микроскоп. Бантлер наблюдал за всей этой процедурой с нескрываемым интересом.
  Наконец Сидни Зум озадаченно хмыкнул.
  — Что там? — не утерпел Филип Бантлер.
  — Кое-что забавное на подошвах ваших туфель.
  Бантлер босиком приблизился к столу:
  — Не возражаете, если я тоже взгляну?
  Сидни отодвинулся от микроскопа. Бантлер припал к окулярам:
  — Комочки грязи и… о да, вы имеете в виду те плоские мелкие стружечки?
  — Да, их, — подтвердил Сидни Зум.
  Бантлер задумался. Он долго чесал подбородок, затем оторвался от окуляров и непонимающе пожал плечами:
  — В чем тут, собственно, дело?
  Зум вытащил пластинку из-под микроскопа. Затем зажег спичку и стал подогревать пластинку. Через несколько секунд смахнул копоть с мест, которых коснулся огонь, и снова поместил ее под микроскоп. Глянув в него, довольно захихикал:
  — Посмотрите-ка.
  Бантлер прильнул к окуляру.
  — Они расплавились, — констатировал он. — Похоже на парафин или воск…
  Сидни Зум кивнул. Вынув из кармана склянку, он аккуратно высыпал в нее все, что осталось на стеклянной пластинке. Попросив Бантлера не покидать свою комнату, Сидни Зум вышел в коридор. На этот раз он направился к комнате Оскара Рабба. Тот еще не спал. Зум слышал, как он встал, подошел к двери и чуть приоткрыл ее.
  — Опять вы? — прошептал он, глядя на Зума широко раскрытыми от испуга глазами.
  Лицо его было белым как мел.
  — Да, я, — ответил Зум и прошел в комнату.
  Он снова вытащил нож, соскреб все, что можно, с подошв туфель Рабба. На этот раз Зум озадачил Рабба происхождением странных стружек полупрозрачного вещества на стеклянной пластинке. Затем «эксперт» нагрел стеклышко спичкой и попросил Рабба посмотреть через окуляры.
  — Ух ты, — пробормотал тот, — похоже на воск от свечи.
  Зум кивком подтвердил его догадку. Снова высыпал остатки содержимого пластинки в склянку, забрал микроскоп и предложил Раббу до утра не покидать комнату.
  Следующим в цепи экспериментов Зума был Уэлтер. Очевидно, он к тому времени уже спал, ибо сквозь тонкую дверь отчетливо доносился его храп. Поэтому пришлось постучать не один раз, прежде чем хозяин комнаты пробудился и подошел к двери. Осмотрев стружки, извлеченные из подошв его башмаков, Уэлтер молча пожал плечами. Однако после того, как их нагрели на пластинке и они расплавились, не смог скрыть удивления.
  — Да, расплавились, — подтвердил Зум.
  Секретарь коллекционера нахмурил лоб:
  — Странно. Что это может быть?
  Сидни Зум молча высыпал остатки в пронумерованную склянку.
  — Не знаю, — уклончиво ответил он. — Придется провести дополнительные исследования…
  И тоже порекомендовал Уэлтеру до утра не покидать свою комнату.
  Оставался еще слуга, Хасинто Синахара. Зум спустился по ступенькам и подошел к его двери. Слуга-японец одним прыжком оказался у двери и открыл ее. Встав в проходе, полусогнутый, с хитро прищуренными глазами, он изобразил полную готовность услужить…
  Сидни Зум кратко объяснил ему цель своего прихода. Лицо японца моментально сморщилось в улыбке.
  — Да-да, входите, — непрерывно кивая, засуетился он.
  Сидни в точности повторил ту же самую процедуру. Попросил слугу посмотреть в микроскоп до и после подогрева пластинки.
  Но Хасинто Синахара никак не отреагировал. Только с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Не снимая улыбки с лица. Глаза же камердинера оставались абсолютно непроницаемыми.
  Затем Сидни Зум направился по коридору к телефону.
  Было ровно два часа ночи — именно в это время в соответствии с данными ему инструкциями лейтенант Сильвестр ждал его звонка.
  Говорил Зум громко, не понижая голоса:
  — Я напал на горячий след в деле Стэнвуда, лейтенант.
  После секунды молчания последовал вопрос. Зум детально ответил на него.
  — Исходная версия полиции оказалась ошибочной. Мы предполагали, — сказал он, — что племянница специально оставила завещание дяди на видном месте: она очень хотела, чтобы мы его обнаружили, поскольку по нему она должна была получить половину всего состояния… На самом же деле все наоборот: если бы не завещание, Милдред Крум как единственная наследница получила бы все. Поэтому в ее интересах было бы уничтожить завещание. Далее, не следует забывать еще об одном. Тело Гаррисона Стэнвуда было обнаружено яхтсменом, одним из немногих его близких друзей. Машина с телом была припаркована там, где яхтсмен, вернувшись из плавания, обязательно должен был ее заметить. Время возвращения с моря обычно диктуется приливом и отливом. Поэтому любой, кто знаком с привычками яхтсменов, мог определить, когда именно Байдич будет проходить мимо седана.
  Обратите внимание, — продолжал Зум, — тело лежало в положении, в котором его легко опознать. Кинжал торчал в нужной стороне груди. Пока Байдич ходил звонить, тело успели унести. Однако при осмотре обнаруженного тела на пальто с правой стороны был порез, будто от удара кинжалом. Но на теле соответствующей отметки не найдено… Обратите также внимание, что, когда тело уносили, девушка находилась под стражей и не могла этого сделать физически. Все эти обстоятельства следует учитывать. Однако решающим в данном деле может оказаться открытие, которое мне только что удалось сделать. Я собираюсь съездить на место, где в конце концов обнаружили труп. На свалку. Полагаю, — заключил свое сообщение Сидни Зум, — смогу показать вам кое-что интересное. Выезжаю немедленно. Отсюда до свалки ближе, чем от полицейского участка. Поэтому мне придется вас там подождать. Я припаркую машину у обочины и оставлю гореть верхний свет, так вам будет легче меня узнать. До встречи.
  И Сидни Зум повесил трубку. Затем вышел через заднюю дверь дома прямо в гараж, где его ждали автомобиль и собака.
  Пес радостно приветствовал хозяина.
  Зум открыл ворота, сел в машину и выехал в ночь. Он направился прямо на площадку, куда сбрасывают мусор. Это была болотистая впадина, окруженная домишками бедняков и чахлыми кучками кустов. Припарковавшись, Сидни Зум открыл багажник и вытащил оттуда соломенную куклу. Посадил ее за руль, нахлобучил на нее свою шляпу, включил верхний свет. Внимательно осмотрев свое произведение искусства, он быстро зашагал в сторону ближайших кустов. Собака неслышно трусила рядом.
  Безмолвие ночи поглотило их.
  Издалека доносились приглушенные звуки спящего города — глухой рокот редких грузовиков и запоздалых легковых машин. Вдруг тишину ночи разорвал вой мотора машины, несшейся на большой скорости. Но он неожиданно смолк…
  Минута проходила за минутой.
  Сидни Зум зевнул. Собака сладко потянулась, вильнула хвостом. Вдали послышался вой сирены… Какой-то звук, неразличимый человеческим ухом, заставил собаку напрячься. Пес встал в стойку: уши торчком, мощное тело готово к прыжку…
  — Спокойно, Рип, — шепотом приказал Сидни и положил руку на голову собаки.
  Хозяин и собака замерли. Они ждали…
  Бах!
  В темноте сверкнуло пламя. Раздался треск разбитого стекла. Винтовочный выстрел. Вспышка сверкнула в густых кустах ярдах в пятидесяти от мусорной кучи. Раздался второй выстрел, произведенный с намеренным интервалом. Для надежности. Боковое стекло автомобиля Зума обрушилось на землю тысячью крошечных осколков.
  Бах!
  Третий выстрел точно ударил в соломенную фигуру, повалив ее на сиденье купе. Сидни Зум убрал руку с головы собаки.
  — Вперед, Рип! — скомандовал он.
  Пес, словно молния, метнулся вперед.
  Бах! В четвертый раз заговорила винтовка.
  Полицейская сирена выла уже совсем близко.
  Теперь Зум тоже бежал, вглядываясь во мрак ночи своими ястребиными глазами. Но собака неслась уже далеко впереди. Бесшумно отталкиваясь от земли своими мягкими упругими лапами, прекрасно ориентируясь в темноте, так как глаза ее видели в ночи не хуже волчьих. И вдруг раздалось гортанное рычание… Затем — человеческий вопль… Послышался удар тела о землю… Взвыла сирена. Из-за угла выскочила полицейская машина с красной мигалкой на крыше.
  Бах! Грохнул последний выстрел. Такой бывает, когда винтовка со взведенным курком ударяется о землю.
  Зум побежал быстрее.
  — Стоп, Рип! — крикнул он на ходу.
  Полицейская машина резко затормозила, пронзительно взвизгнули шины. Свет мощных фар выхватил из темноты скрючившуюся на земле фигуру. Над ней нависла громадная оскалившаяся собака…
  Дверцы машины громко хлопнули. Из нее выскочили два человека. Со всех ног они помчались к месту, где лежала фигура неизвестного. Однако Сидни Зум добежал туда первым.
  Секундой позже лейтенант Сильвестр, за которым следовал капитан Махони, направил луч мощного фонаря на лежавшего на земле.
  — Уэлтер! — удивленно воскликнул Махони.
  — Он самый, — подтвердил Зум, поглаживая все еще рычавшую собаку.
  Капитан присел рядом со стонавшим Уэлтером.
  — Вы убили Стэнвуда? — сурово спросил он. — Вы умираете. Скажите всю правду. У вас очень мало времени…
  Уэлтер кивнул.
  — Почему? — склонился над ним лейтенант Сильвестр.
  — Деньги… — залепетал секретарь убитого коллекционера. — По завещанию… проклятый скупец… собака сбила меня… винтовка выстрелила…
  — Зачем вы подложили восковую куклу?
  — Боялся, полиция… может проследить машину… хотел, чтобы подозрение пало на нее… на племянницу… ненавидел ее… заносчивая… высокомерная…
  Чарльз Уэлтер дернулся и затих. Капитан Махони встал.
  — Похоже, все кончено, — сказал он. — Ты ведь и рассчитывал на то, что Уэлтер подслушает твой звонок Сильвестру?
  Сидни Зум кивнул:
  — Я знал: убийца обязательно встревожится, увидев воск на своих туфлях или шлепанцах. Ему не пришло бы в голову, что я специально подстроил все так, чтобы обитатели дома прошлись по стеариновым стружкам в коридоре. Решив, что я напал на след и подозреваю его, он испугается. Естественно, убийца постарался бы подслушать мой телефонный разговор, а затем последовать за мной, надеясь убить меня, прежде чем я расскажу вам все, что сумел узнать. Поэтому я приготовил для него мишень в виде соломенной куклы. Мой пес Рип в любом случае догнал бы его. Вот чего я не ожидал, так это смертельного исхода. Хотя, наверное, это к лучшему. Мы избавили палача от работы. Честно говоря, я даже рад.
  Капитан Махони вздохнул, с любопытством разглядывая Зума.
  — Думающая машина, — пробормотал он, — напрочь лишенная человеческого сострадания.
  — Сострадание, ха! Проблема человечества в том-то и заключается… в вашем отношении к преступнику! — воскликнул Сидни Зум. — Сострадание! Вот перед вами на земле человек, который хладнокровно запланировал убийство. Запланировал подставить палачу невинную молодую женщину, а вы талдычите о каком-то сострадании!
  — Да, в чем, в чем, а в милосердии тебя не упрекнешь, это уж точно, — заметил лейтенант Сильвестр.
  Сидни Зум перевел на него свой проницательный взгляд.
  — Не-ет, — протянул он задумчиво. — Просто я смотрю на милосердие с другой стороны. Например, с точки зрения невиновной молодой женщины, которую пытались ни за что ни про что обвинить в убийстве. И, возможно, вкладываю в это понятие чуть больше, чем ты, Сильвестр!
  — В каком смысле? — поинтересовался лейтенант.
  — В смысле священного правосудия, — ответил Сидни Зум и повернулся на каблуках. — Пошли, Рип, — позвал он своего верного пса. — Наша работа здесь закончена.
  И оба они растворились в прохладной темноте ночи. Ушли, уверенные, не ведающие ни колебаний, ни страха.
  
  1931 год.
  (переводчик: С. В. Кибирский)
  
  Сэм Морейн
  (незавершенный цикл)
  
  
  Это — убийство
  Глава 1
  Сэм Морейн вытащил из колоды пару карт, внимательно вгляделся в них и положил на стол “рубашкой” вверх. Два туза.
  Пристально наблюдавший за ним окружной прокурор Фил Дункан, делая безразличный вид, заметил:
  — Ограничься ты имевшимися на руках картами — мог бы еще рассчитывать на выигрыш… Дай-ка мне парочку сверху, Барни.
  Старший следователь прокуратуры Барни Морден, выполнив просьбу, тяжко вздохнул и снял еще три карты для себя.
  — Я не оставил ТЕБЕ ни единого шанса, Фил, — проронил Морейн, улыбаясь прокурору.
  Фил Дункан бросил в центр стола две фишки синего цвета.
  — А вот это означает, что тебе крышка, — упорствовал он.
  Зазвонил телефон, и Дункан кивнул на него Мордену. Тот, с картами в правой руке, левой поднял трубку и буркнул:
  — Морден слушает.
  Прокурор, понизив голос, поддел Сэма Морейна:
  — Лучше выходи из игры, Сэм. Красивая игра стоит двух потерянных долларов.
  — Очередь Барни делать ставки, — парировал Сэм. — А вдруг мне вздумается их удвоить?
  Барни, насупившись, прикрыл микрофон рукой и обратился к Дункану:
  Шеф, пора кончать. Боб Трент говорит, что дело Хартвелла приняло неожиданный оборот и что вам лучше самому в нем разобраться. Что ему ответить?
  — То же самое, что ты сейчас сказал. Это последняя партия.
  — Ладно, из чистого любопытства ставлю два доллара, — поддержал Барни, все еще зажимая трубку рукой. — Продолжайте игру, пока я разберусь с Бобом.
  Положив карты на телефонный столик и прижав их локтем, он вытащил из кармана блокнот с карандашом и распорядился в трубку:
  — Давай, Боб, выкладывай.
  Сэм Морейн задумчиво поигрывал своей стопочкой фишек.
  — Хорошо бы вам решать служебные дела в рабочее время. Всякий раз, как садимся за карты и у меня идет игра, вас обязательно выдергивают куда-то по телефону, чтобы разыскать загулявшего кота.
  — Думаю, что ты на моем месте раскрывал бы все тайны с девяти утра до пяти часов пополудни, — с сарказмом отбрил его Дункан. — Если, к примеру, в три часа после обеда к тебе заявится девушка и сообщит, что убили ее сестру, то к пяти ты наверняка провернешь все дело, чтоб по звонку закрыть контору и спокойненько отправиться домой.
  — Хватит раздумывать, ставьте фишки, Сэм, — подзадорил что-то записывавший Барни, — чтобы я мог выиграть свои шесть долларов, пока меня тут пичкают печальными историями.
  — Ну, раз это последняя партия, то ставки можно слегка и поднять.
  С этими словами Морейн выдвинул семь синих фишек. Барни Морден что-то проворчал, положил трубку и вернулся к игорному столу.
  — Надеюсь, вы проучите его, шеф. Мне не внушает доверия, что он играет, зная, что мы вынуждены прерваться.
  Фил Дункан, весь уйдя в себя, подбросил свои фишки.
  — Сэм, старина. Я ведь чиновник, призванный удерживать граждан в рамках законности и морали. Не хотелось бы позволять тебе злоупотреблять тем обстоятельством, что мы спешим, и совершать ограбление. Я должен принудить тебя к честности. — И он методично, одну за другой, выдвинул к центру пять фишек.
  Когда последняя из них пополнила горку остальных, Барни Морден поднес к губам свои карты, поцеловал их, будто причащаясь, и сбросил на стол.
  — С этой жалкой парой и валетом, — признал он, — мне тут делать нечего.
  Сэм Морейн в свою очередь раскрыл карты:
  — Прекрасный “фуллен”. Три туза и две девятки. У Фила Дункана оказались три дамы, десятка и шестерка.
  — Превосходно, — вздохнул он. — Ты выиграл. Кто у нас банкир?
  — Я, — ответил Морден, отсчитывая банковские билеты, пока его начальник натягивал легкое пальто. — Машина уже в пути, шеф, — добавил он. — Некая Бендер звонила на службу, требуя, чтобы ее немедленно соединили с вами. Причину объяснить отказалась.
  — Кто такая Бендер и что это за дело Хартвелла? — поинтересовался Морейн, закуривая сигарету.
  — Речь идет о Дорис Бендер, — пояснил окружной прокурор. — Ей около двадцати девяти, и это типичная женщина из разряда “роковых”. Вроде, богата. У нее есть сводная сестра, Энн Хартвелл, проживающая в Сэксонвилле, замужем за зубным врачом. Она пропала без вести. Дорис Бендер считает, что Энн укокошил муж и где-то скрыл тело. В обычных условиях я не стал бы заниматься этим делом, но у дамы влиятельные политические друзья.
  — Где она проживает?
  — На Вашингтон-стрит. Какой номер, Барни?
  — Сорок три девяносто.
  — А почему бы нам не поехать туда всем вместе? — предложил Сэм Морейн. — Выслушаем ее, быстренько управимся, а затем — прямиком ко мне домой. Я наготовлю сандвичей, есть шампанское, и у вас будет отличная возможность отыграться. Подбросите меня на вашей машине. Даже с остановкой на Вашингтон-стрит это будет быстрее, чем вызывать личного водителя. К тому же вам в отличие от меня необязательно соблюдать правила уличного движения. Поэтому я с удовольствием прокачусь под сирену.
  — Мы теперь ею пользуемся только в случае крайней необходимости, — сварливо стал оправдываться Морден. — Поступили жалобы на нашу манеру езды. Утверждают, что мы включаем сирену, чтобы не опоздать домой к обеду.
  — Это и на самом деле так? — улыбнулся Морейн. Фил Дункан ответил ему тоже улыбкой:
  — Ясное дело. Разве прилично служителю закона опаздывать на обед?
  — Эх, ошибся я в выборе профессии, — сокрушенно заявил Морейн. — Надо было податься в политику и добиться избрания на какой-нибудь пост. Одному Богу известно, как часто Я ОПАЗДЫВАЛ к обеду.
  Послышались завывания сирены.
  — Вот и машина, — печальным голосом подвел итоги Морден. Он первым вошел в лифт, а оказавшись на улице, сел рядом с водителем, дав тем самым возможность Дункану и Морейну устроиться на заднем сиденье.
  — А можно я поднимусь вместе с вами? — стал напрашиваться Морейн. — Никогда не участвовал в следствии по уголовному делу. Захватывающее, видно, зрелище.
  — Ничего подобного, — возразил Дункан, закуривая сигарету. — Обычная рутина. Да и никакого там преступления не было. Потом, у нее полно друзей в политических кругах, а если ты из чистого любопытства окажешься вместе с нами, ей это может не понравиться.
  — Тогда почему бы не представить меня как эксперта по каким-нибудь делам?
  — И в каком же ты деле эксперт помимо покера?
  — Это как же так! — возмутился Морейн. — Я разбираюсь во множестве вопросов. Немного знаком с психологией, знаю толк в разного рода документации, видах чернил, кумекаю в фотоделе…
  — И почти ничего не понимаешь в преступлениях, — оборвал его Дункан.
  — Так все же оно есть?
  — Не знаю. Она говорит, что да, но я сомневаюсь. Вполне возможно, что это обычная семейная неурядица. Но расследовать придется. — Откинувшись назад, прокурор затянулся и сменил тему. — Скажи, Сэм, но только серьезно, у тебя действительно с самого начала были на руках эти три туза?
  — Это секрет.
  — Черт тебя побери! В следующий раз при выборе партнера в покер надо позаботиться, чтобы тот был менее подкован в вопросах использования психологии в торговых операциях и в рекламном деле. А то это ставит меня в невыгодное положение. — Он повысил голос, обращаясь к водителю: — Включи-ка сирену да езжай побыстрее. Я должен по возвращении взять реванш в этой партии.
  — Что сказали бы избиратели, — улыбаясь, прокомментировал Морейн, — узнай они, что сирена завывает только потому, что окружному прокурору не терпится поскорее отыграть какие-то жалкие шесть долларов?
  — Что сказали бы избиратели, — в тон ему ответил Дункан, — если бы узнали многое из того, что происходит за кулисами? И надо быть точным: не шесть долларов, а еще и семьдесят пять центов.
  Морейн судорожно вцепился в сиденье, когда машина вывернула, чтобы не сбить зазевавшегося прохожего. Дункан, давно привыкший к подобным гонкам, продолжал невозмутимо покуривать.
  — Мне бы твои нервы! — восхитился Морейн.
  — Это от пресыщения. Воистину чрезмерно привык к атмосфере страха. Работа не вызывает уже никаких эмоций. Сыт по горло.
  — Ты будешь участвовать в предстоящих выборах?
  — Разумеется, точно так же, как снова сражусь с тобой в покер. Слишком велик капитал, вложенный в то и другое. Отступать не могу.
  — А что именно ты вложил?
  — Время и карьеру.
  — Разве, работая адвокатом, ты заработаешь не больше?
  — Ясное дело, больше.
  — Так зачем же продолжать?
  — Это очередная ступенька в жизни.
  — К чему?
  — Еще и сам не знаю. Послушай, Сэм, признаюсь тебе совершенно откровенно, может быть, даже больше, чем самому себе. Потому что ты мой друг, немного го психолог и, несомненно, прагматик. Так вот, себя я смог бы убедить, что посвятил жизнь отечеству. Но с тобой кривить душой не стану. Нет, Сэм. Я пойду на выборы потому, что это место открывает перспективы, точнее, с него можно двинуть и повыше. Ты знаешь меня достаточно, чтобы понимать, что невиновного я на смертную казнь не пошлю и даже не буду пытаться делать этого. С другой стороны, рано или поздно может возникнуть какое-нибудь важное дело. Неизвестно, о чем пойдет речь, например, против крупного деятеля будет выдвинуто обвинение в убийстве. И вот тогда-то, если я смогу себя показать, восхождение по политической лестнице будет обеспечено. Не раз бывало, что хороший окружной прокурор становился губернатором.
  Все это Дункан говорил, понизив голос и наклонившись к собеседнику так, чтобы его слова не были слышны на переднем сиденье.
  — Кто твой самый опасный соперник на выборах? — спросил Морейн.
  — Джон Феарфилд. Его поддерживает Пит Диксон. Это потому, что за тобой стоит фигура Карла Торна?
  — Именно… Вот уже десять лет, как Диксон и Торн оспаривают друг у друга контроль над городом. Ни тот, ни другой ни в какие кандидаты себя не выдвигают, речей не произносят. Журналистов избегают как чумы. Но не думай, что они стоят в стороне от любой сколько-нибудь значительной политической кампании.
  — И оба они изрядные мерзавцы?
  — Не надо так грубо. Диксон действительно не знает, что такое совесть. Но Торн — мой друг. — Дункан наклонился еще ближе. — Строго между нами, Сэм, я бы предпочел самостоятельное плавание. Но это невозможно, поскольку здесь всем заправляет слишком мощная партийная машина, чтобы с ней не считаться. Сегодня в городе и в округе погоду делает Карл Торн. Диксон — далеко позади, но ждет любой промашки соперника, чтобы перехватить инициативу на выборах. Говорю тебе доверительно, что Торну ХОТЕЛОСЬ БЫ видеть на моем месте более покладистого человека. Но поскольку Феарфилду протежирует Диксон, а реформистская партия, видимо, также будет его поддерживать, то Торн цепляется за меня. Он не может рисковать и позволить Диксону поставить под свой контроль место окружного прокурора… Кстати, именно по просьбе Торна я и занимаюсь этим делом лично вместо того, чтобы перепоручить его кому-нибудь из подчиненных. Они друзья с Бендер.
  Машину слегка занесло на повороте. Барни чертыхнулся и принялся внимательно следить в окно за номерами домов.
  — Приехали, — наконец произнес он. Водитель остановил машину.
  — Так как все же, могу я пойти с вами? — стоял на своем Морейн.
  Дункан с минуту колебался. Затем переспросил:
  — Ты действительно этого хочешь?
  — Конечно, если не помешаю тебе, — подтвердил Морейн. — Предпочитаю послушать, о чем вы там будете толковать, чем торчать в машине.
  — Ладно, добро, — решился окружной прокурор. — Я скажу Бендер, что ты эксперт по документации, а поскольку у нее, возможно, сохранилось несколько писем сестры, то я счел нужным взять тебя для их изучения. И все же, клянусь, не понимаю, почему человек, имеющий возможность остаться в стороне от такого рода запутанных историй, сам в них лезет.
  — Ты занимаешься более интересным делом, чем я. Известно ведь, что там, где нас нет…
  — Пошел бы ты подальше с подобными поговорками, — огрызнулся окружной прокурор. — В грязи копаться — вот как это называется.
  Они поднялись на четвертый этаж многоквартирного дома. Морден только-только поднял руку, чтобы постучать, как дверь настежь отворилась. На пороге стояла миловидная жизнерадостная женщина.
  — Как замечательно, что вы пришли! — воскликнула она при виде Фила Дункана.
  Окружной прокурор напустил на себя профессионально важный вид.
  — Позвольте, миссис Бендер, представить вам мистера Морейна, директора фирмы “Рекламное бюро Морейна”. Вы наверняка слышали о нем. Он эксперт в интересующей нас области, и поскольку он свободен, мне ничего не оставалось, как захватить его с собой. Возможно, нам придется прибегнуть к его услугам.
  Хозяйка протянула Морейну кончики холодных пальцев.
  — Рада познакомиться, — приветствовала она. — Входите!
  Все трое проследовали за ней в квартиру. Окна, скрытые тяжелыми гардинами. На полу толстые ковры. Зазывающе расставленные кресла. В комнатах плотный слой сигаретного дыма. На столике между двумя креслами поднос с бутылкой виски, содовой водой и ведерком со льдом.
  Посредине гостиной стоял человек в смокинге. Пристально рассматривая вновь прибывших, он не спеша с ними поздоровался. Выглядел лет на тридцать. Высоко держал черноволосую голову с проступавшей на висках сединой. Незнакомец молча ждал, пока Дункан не повернется в его сторону. И лишь тогда слегка поклонился.
  — Как поживаете, господин Дункан? — осведомился он. — Не знаю, помните ли вы меня. Я Томас У. Уикс. Чуть более года назад был представлен вам Карлом Торном.
  Дункан машинально пожал протянутую руку, как это делают политические деятели, знакомые с сотнями людей, которых они просто не помнят, но не желают обидеть, показав это.
  — Как дела? — бесцветным голосом откликнулся он. — Ваше лицо мне знакомо. А это — Сэм Морейн. Должно быть, слышали его имя?
  — Рад встрече, — ответил Уикс. В его движениях угадывалось хорошо тренированное тело. — Дорис… миссис Бендер просила меня подойти, желая посоветоваться со мной. Я сразу же сказал ей, что надо немедленно связаться с окружным прокурором.
  Дункан сел, вытянув ноги.
  — Так что все-таки случилось? — спросил он. Уикс скользнул взглядом по Дорис Бендер.
  — Будем говорить без всяких обиняков, — начала та. — Том Уикс в курсе. Я ему рассказала все с самого начала. Вы, несомненно, помните, как я вам говорила, что, по-моему, Энн убили… — Она прервалась, повернулась к Сэму Морейну и объяснила: — Речь идет о моей сестре, точнее, о сводной сестре. Она проживает в Сэксонвилле вместе с мужем, дантистом, доктором Ричардом Хартвеллом. Она пропала без вести, и я думала, что ее убили. Говоря откровенно, считаю, что ее муж способен на это. Он странно ведет себя после исчезновения Энн. Заявляет, что она не раз грозилась покинуть его. Случившееся его, кажется, совсем не волнует, хотя чувствуется, что он нервничает.
  Дорис сделала паузу и оглядела аудиторию. В глазах Морейна светился неподдельный интерес.
  Женщине на вид было от двадцати до тридцати лет. Держалась она очень живо, то и дело подкрепляя свои слова энергичными жестами. Волосы и глаза были темного цвета, губы ярко накрашены.
  Она закурила, выпустила облачко синеватого дыма и снова сосредоточила свое внимание на окружном прокуроре.
  — Продолжайте, — попросил тот, смакуя сигару.
  — Примерно с час назад посыльный принес записку. Взглянув на конверт, я сразу же сочла его необычным. Открыла. В записке было сказано, чтобы я уплатила выкуп в десять тысяч долларов, поскольку Энн похищена. Если я откажусь это сделать, говорилось далее, то никогда ее больше не увижу. А если обращусь к властям, то ее убьют.
  Дункан вынул сигарету. От прежней безмятежности не осталось и следа.
  — Где записка? — потребовал он.
  Дорис бросила взгляд на Тома Уикса. Тот вытащил из кармана конверт и протянул его Филу Дункану.
  Окружной прокурор осторожно взял его за уголок и вытащил сложенный вдвое лист бумаги.
  — На всякий случай, вдруг остались отпечатки пальцев, — тихо пояснил он. Развернув бумагу и прочитав текст, он показал его Морейну и Барни. — Твое мнение, Сэм?
  — Напечатано вырезанными из резины буквами, — дал заключение Морейн. — Тяжкая работенка. Видно, воспользовались игрушечным типографским набором. Но им можно зараз исполнить не более одной-двух строчек.
  Записка гласила:
  “Миссис Бендер,
  Если хотите увидеть Энн Хартвелл живой, подготовьте десять тысяч долларов подержанными купюрами по двадцатке и ожидайте дальнейших указаний. Деньги принесете туда, куда укажем, и Энн Хартвелл вернется живой и здоровой. Она умрет, если предупредите полицию или прессу”.
  Вместо подписи стояли четыре заглавные “X”.
  — Что скажешь, Барни? — спросил Фил Дункан.
  — Мне кажется, это — подделка.
  — Почему?
  — Даже не знаю. Может быть, удастся что-то узнать на почте. Напечатанный резиновыми буквами адрес привлекает внимание. Не исключено, что его запомнил почтальон, вытаскивавший письмо из почтового ящика.
  — Нельзя допустить, чтобы эта новость распространилась, — вмешалась Дорис Бендер. — Ведь они запрещают обращаться к властям.
  — Миссис тем не менее оповестила меня, — возразил Дункан, — то есть окружного прокурора.
  — Оно, конечно, так, — не сдавалась она. — Но вы не в счет.
  — Спасибо и на этом, — еле слышно сыронизировал тот.
  — О, господин окружной прокурор, я не так выразилась. Просто я к вам обратилась не официально, а по-дружески. У меня такое впечатление, что я вас знаю близко… правильнее сказать, вне официальных рамок, через Карла.
  Дункан произнес твердо и решительно:
  — И все же давайте уточним: вы обратились за консультацией ко мне как к окружному прокурору?
  — Безусловно.
  — В таком случае мой долг очевиден: проинформировать федеральные власти и полицию.
  — Но тогда обо всем пронюхают газеты.
  — Возможно, через полицию, но никак не через федеральных агентов. Мы передадим это дело в их руки. Я хочу уточнить, что это можете сделать вы, миссис. В этом случае я лично от него отхожу.
  — Почему?
  — Потому что иначе это породит недоразумения с полицией, а у меня и без того забот хватает.
  — Но я не желаю иметь дело с федеральными властями, — упорствовала Дорис Бендер.
  — В таком случае, что же вы намереваетесь предпринять?
  — Я хочу заплатить выкуп.
  Фил Дункан стал рассматривать кончик сигары, бегло взглянул на бесстрастное лицо Морейна и перевел глаза на Мордена, который сделал ему еле заметный знак.
  — Тогда почему бы не заплатить, не вызывая меня? — поинтересовался Дункан. — Вы должны исходить из того, что за домом ведется наблюдение. Они могли видеть, как я входил сюда.
  — Я об этом не подумала.
  — Ну что же, учтем это сейчас.
  — Так что же мне делать?
  — ОФИЦИАЛЬНО я не могу посоветовать ничего другого, как обратиться к властям.
  — Но я не стану вмешивать их в это дело.
  — В таком случае, — подытожил Дункан, медленно поднимаясь с кресла, — констатируя ваше нежелание следовать моим рекомендациям, считаю, что ничем не могу быть полезным.
  Женщина повисла у него на руке:
  — О нет, вы не можете так поступить!
  Он освободился и, несколько раздраженный, посмотрел на нее в упор.
  — Что за глупость! — ответил он. — Неужели вы не видите, что тем самым я даю вам возможность уплатить выкуп, если уж вы так того желаете? Все это может оказаться розыгрышем, хотя и необязательно. Никто из нас этого не знает. Официально я могу посоветовать вам только одно: не связываться с бандитами. Может, я и не прав, не исключено, что действительно лучше выплатить деньги и спасти вашу сестру. Но поскольку ничего иного сказать не могу, то выхожу из игры и предоставляю вам самой определиться с этим делом.
  Уикс высокомерно тряхнул головой.
  — Ловко! — воскликнул он?
  — Даже очень. Он прав, Дорис. Пусть уходит.
  Дункан повернулся в его сторону:
  — Хочу вас предупредить вот о чем. Прежде чем вручать выкуп, однозначно убедитесь, что имеете дело именно с теми, кто похитил Энн. Кто-нибудь мог проведать, что она пропала и что миссис Бендер крайне обеспокоена. Воспользовавшись ситуацией, они могут выцыганить у вас эти десять тысяч долларов. Вы меня поняли?
  — Естественно, — кивнул Уикс.
  Дункан, а следом за ним и Морейн направились к выходу. Барни Мордену уходить, казалось, не хотелось, но заговорил он только тогда, когда все уселись в машину.
  — Эта история, — медленно и тихо произнес он, пока машина трогалась с места, — мне не по душе.
  Дункан пожал плечами:
  — Вспомни, как она подчеркнула, что консультировалась со мной неофициально.
  — Не хотелось бы вмешиваться в ваши дела, — вступил в разговор Морейн, — но на вашем месте я постарался бы выяснить действия Хартвелла начиная с того момента, как она покинула дом в Сэксонвилле.
  Дункан удивленно воззрился на него.
  — Да пошла она подальше! — взвился он. — Нам надо кончить партию в покер.
  Глава 2
  Послышался зуммер внутреннего телефона, и Натали Раис каким-то механическим тоном сообщила:
  — С вами хочет говорить мистер Томас Уикс. Он отказался уточнить, по какому вопросу.
  Сэм Морейн посмотрел на наручные часы и поморщился:
  — Попросите его подождать минут пять, а сами зайдите.
  Она вошла в кабинет почти сразу же. Внешний вид девушки резко контрастировал с ее голосом по телефону. Никакого автоматизма, наоборот, все в ней выдавало живую, чуткую и очень женственную натуру.
  — Я не знаю, о чем пойдет речь во время беседы с мистером Уиксом, а поэтому хочу, чтобы вы ее застенографировали.
  — Полностью? — спросила мисс Раис с промелькнувшей улыбкой.
  — Да. Лицо секретарши не выразило никакого удивления.
  — Хорошо. Вы хотите, чтобы я тут же расшифровала стенограмму?
  — Нет. Я скажу, когда это надо будет сделать.
  — Понятно. Теперь можно направить к вам этого посетителя?
  — Конечно. Диктофон уже подключен к вашему кабинету.
  Девушка вышла и вскоре вернулась в сопровождении заметно нервничавшего Уикса.
  Тот пересек кабинет и протянул руку Морейну.
  — Я пришел по довольно щекотливому делу, — заявил он. — Надеюсь, вы извините меня за то, что я отнимаю ваше время.
  Морейн ответил на приветствие, жестом показал на кресло и нейтральным тоном сказал:
  — Что правда то правда, я никак не ожидал вашего визита. Так о чем конкретно идет речь?
  — Вопрос все тот же, в связи с которым окружной прокурор приходил вчера к Дорис Бендер. Вы единственный человек, который может нам помочь.
  Морейн нахмурился:
  — Весьма сожалею, но я не хочу вмешиваться в это дело. Оно целиком относится к компетенции окружного прокурора.
  — Под угрозу поставлена человеческая жизнь, — настаивал Уикс. — К тому же у вас есть яхта, что в данном случае очень существенно.
  — Существенно? Это почему же?
  Уикс дрожащими руками закурил сигарету.
  — Это все нервы, — пояснил он.
  Морейн понимающе кивнул, по-прежнему ожидая разъяснений.
  — После вашего ухода, — тягуче заговорил Уикс, — поступило еще одно уведомление. Несмотря на уверенность в том, что речь идет о подлинных похитителях, мы все же потребовали неоспоримых доказательств. В ответ получили следующие указания: сегодня вечером прибыть с деньгами на вашей яхте в указанное ими место в акватории бухты. К яхте подойдет моторка, которая доставит нашего посредника к миссис Хартвелл. После опознания и передачи выкупа ее вместе с посредником доставят обратно. — Уикс сделал паузу и закончил, не спуская глаз с Морейна: — Я настоятельно прошу вас принять эти десять тысяч долларов и, убедившись, что имеете дело с похитителями, вручить им эту сумму в обмен на Энн Хартвелл.
  — Мистер, вы, видимо, ошиблись адресом, — отреагировал Морейн. — Я не желаю выступать в качестве посредника в этом деле. Помимо всего прочего, я, как друг окружного прокурора, ничего не предприму без предварительной консультации с ним. И…
  Уикс все так же, не торопясь, прервал его:
  — А с его разрешения вы согласитесь?
  — Не думаю, что он пойдет на это.
  — Но вы можете хотя бы поинтересоваться у него.
  — Почему бы вам не попросить прокурора поручить это дело одному из его сотрудников?
  — Причина проста: похитители следят за домом Дорис Бендер и видели, как вы вместе с ним посетили ее вчера вечером. Поэтому-то они и потребовали, чтобы посредником выступили вы. Это объясняет причину моего визита.
  Морейн, размышляя, несколько раз затянулся и в конце концов, хотя и неохотно, признал:
  — Да, действительно, это может поставить проблему совсем по-иному, но, признаюсь, перспектива участия в этом деле вызывает у меня отвращение.
  — Придется исполнить свой гражданский долг, — подчеркнул Уикс.
  — Не долг, а, скорее, навязанные действия, — поправил Морейн.
  Уикс промолчал.
  Заверещал телефон. Сняв трубку, Морейн услышал голос мисс Раис:
  — Я связалась с окружным прокурором. Если хотите переброситься с ним парой слов по этому вопросу, то он на линии.
  Морейн на мгновение задумался, затем, прикрыв рукой трубку, обратился к Уиксу:
  — Вот это совпадение: как раз звонит окружной прокурор. Я посоветуюсь с ним. — Затем, отняв руку, произнес: — Привет, Фил. Ты, видимо, хочешь что-то сказать по поводу того, что нам предлагали вчера вечером?
  Дункан медленно и осторожно спросил:
  — Мисс Раис сказала мне, что ты, вероятно, захочешь поговорить со мной. Насколько понимаю, ты стремишься создать впечатление, что это я вызываю тебя?
  — Именно так, — ответил Сэм. Дункан рассмеялся.
  — Вот и представился случай выложить тебе все, что я о тебе думаю, — сказал он. — Должны же быть какие-то официальные основания для того, чтобы посадить в кутузку типа, который приглашает друга к себе домой, чтобы ОБЧИСТИТЬ его на восемнадцать долларов и пятьдесят центов. Ты, наверное, влип в неприятную историю типа штрафа за стоянку в неположенном месте, да еще повздорил при этом с полицией. Так вот: если все обстоит таким образом и коп готовится засадить тебя в камеру, на меня не рассчитывай. Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком и впредь ты не будешь больше злоупотреблять моей доверчивостью, чтобы содрать три шкуры. Можешь сказать этому полицейскому, что…
  Морейн хладнокровно прервал его тираду:
  — Превосходно, Фил, договорились. Думаю, однако, что это дело может и подождать. У меня тут возник другой вопрос, по которому я хотел бы с тобой проконсультироваться. У меня в кабинете сейчас мистер Уикс. Ты, должно быть, помнишь его, ну тот, кого нам вчера вечером представляли. Эти похитители вроде бы наблюдают за домом и видели, как мы туда входили. Теперь они требуют прекратить все контакты с тобой, а меня предлагают использовать в качестве посредника. Мистер Уикс просит, чтобы я согласился отправиться за малышкой и заплатить им выкуп.
  Последовала непродолжительная пауза.
  — Он нервничает? — наконец произнес Дункан.
  — Да.
  — Выглядит невыспавшимся?
  — Точно.
  — Он в свежей сорочке?
  — Думаю, да.
  — На какое время назначен обмен?
  — Видимо, сегодня вечером.
  — У тебя есть оружие?
  — Нет.
  — Послушай, — сказал Дункан. — Поступай так, как считаешь нужным. Тебе хочется ввязываться в эту историю?
  — Нет.
  — Но ты считаешь, что это — твой долг, не так ли? — Совершенно верно.
  — Официально, — втолковывал Дункан, — мне ничего об этом не известно. Поступай по своему усмотрению, но для страховки я пошлю тебе пистолет и разрешение на ношение и пользование оружием.
  — Благодарю, — ответил Морейн и, не кладя трубку, повернулся к Уиксу: — О'кей, Уикс. Можете на меня рассчитывать.
  Тот с облегчением растянул в улыбке губы. В телефонной трубке послышался смешок Дункана:
  — Ты ведь искал приключений, не так ли? Вот и получай. Теперь держись.
  Том Уикс вытащил из кармана с полдюжины фотографий.
  — Тут несколько снимков Энн Хартвелл. Достаточно четких. Изучите их получше. И хорошенько удостоверьтесь в том, что вам не всучили кота в мешке. Десять тысяч долларов — немалые деньги.
  Глава 3
  Бушевавший в бухте ветер вздымал огромные волны, на которых выплясывала стройная яхта Сэма Морейна.
  Два человека молча смотрели в иллюминатор машинного отделения.
  — Мы точно напротив маяка, — нарушил тишину Морейн, обращаясь к Сиду Бромли, своему капитану. — Подождем моторку здесь.
  — Что это за сделка? — полюбопытствовал Бромли. — Что-нибудь связанное с алкоголем?
  — Нет, не беспокойтесь, — заверил его Морейн. — Для вас лучше не знать, в чем тут дело. Посмотрите, не едут ли за мной.
  — Вон там, в направлении порта, виднеется огонек.
  Морейн приложил ко лбу руку козырьком, вглядываясь в темень. Затем он приподнял воротник меховой куртки и вышел на палубу. Огонек приближался. Вскоре послышался стук мотора.
  — Это она, Сид, — не оборачиваясь, бросил Морейн.
  — Скверная ночка для малых суденышек, — откликнулся тот. — Лишь бы в нас не врезались.
  — Возможно, не такая уж она и маленькая, — возразил Морейн. — Ревет довольно внушительно.
  Спустя несколько минут моторная лодка уже кружила вокруг яхты. Кто-то с ее борта высветил фонариком название судна. С трудом борясь с волнами, она подошла к трапу яхты, у верха которого выжидал Сэм Морейн.
  Моторка качалась на волнах, то взмывая вверх, то проваливаясь вниз. Наконец удалось кое-как ее выровнять.
  — Давайте! — закричал человек с моторки. Морейн прыгнул. Его тут же подхватили под руки.
  Из темноты вынырнул второй незнакомец и поддержал его с другой стороны.
  — Все нормально? — спросил первый.
  — Отлично, — ответил Морейн.
  Второй быстро провел по его телу рукой и наткнулся на оружие, выпиравшее из внутреннего кармана.
  — Эй, постойте! — возмутился Морейн и попытался вырваться. Но тот держал его крепко, в то время как напарник мгновенно залез за пазуху, выхватил револьвер и, улыбаясь, посоветовал:
  — Спокойно, приятель, спокойно.
  — Отдайте оружие, — потребовал Морейн. Незнакомец освободил барабан, крутанул его, высыпав в горсть патроны, и выбросил их за борт. Затем вернул револьвер Морейну:
  — Вот и оружие, приятель. Никто на него не претендует.
  Морейн смолчал.
  Второй дружелюбно похлопал его по спине:
  — Не сердитесь. Так полагается. Мы не хотим причинять вам зла. Поехали, ребята.
  — Чертовски трудная ночка для моторки, — попытался завязать разговор Морейн.
  — Это уж точно, — согласился один из незнакомцев. — Позаботимся, однако, чтобы вода в глаза не попала.
  В то же мгновение второй надвинул Морейну на глаза шляпу. Тот хотел приподнять ее, но кто-то из спутников, посмеиваясь, крепко схватил его за руки и завел их за спину.
  — Не дергаться! — смеясь, посетовал второй. — Опасно видеть лишнее.
  Моторная лодка набрала скорость, которую порой сбивали разгулявшиеся волны. Через некоторое время ход замедлился и суденышко начало описывать круги. Потом обороты мотора сбросили почти полностью. Человек, державший Морейна за руки, освободил ему глаза. Они находились вблизи небольшого буксира. Моторка медленно тянулась вдоль борта.
  — Вам надо подняться наверх, — сказал тот, кто сидел за рулем.
  Морейн выждал благоприятный момент и, когда моторку подняло на гребень волны, перепрыгнул на буксир. На юте его поджидала какая-то неясная в ночи фигура.
  — Сюда, — раздался голос.
  Морейн прошел за этим человеком на корму. Через открывшуюся дверь одной из кают он увидел лежавшую ничком молодую женщину. Ее бледное лицо отливало типичным для морской болезни зеленоватым оттенком. С порога Морейну было видно, как ее тело содрогалось от рвоты. По окончании приступа Морейн смог рассмотреть черты ее лица.
  — Вроде бы она, — произнес он.
  — А то кто же, — подтвердил его провожатый. — Девица нам ни к чему, нужны десять тысяч долларов подержанными банкнотами по двадцать и с номерами вразброс. Если принесли такого рода бабки, отлично. Если нет, то она загремит за борт. Да, и еще одно: не нужно меченых хрустов.
  Морейн расстегнул пиджак и вытащил из внутреннего кармана бумажник.
  — Вот деньги, — сказал он.
  Морейн почувствовал, что его со всех сторон окружали люди, вышедшие из главной кабины и стоявшие в темноте совсем близко.
  Человек, находившийся рядом с Моренном, протянул руку за бумажником, прикинул его вес и, обернувшись, распорядился:
  — Льюис! Вытаскивай девицу со всеми пожитками и переноси в моторку. Быстро!
  Из густой тени выдвинулся человек и прошел в каюту. Тот, кто взял бумажник, подошел к двери, чтобы рассмотреть при вырывавшемся оттуда свете содержимое. Он раскрыл бумажник, разглядел бортик набитых в него старых банкнотов, кивнул в знак согласия и захлопнул его.
  — Можете забирать эту особу, приятель, — сказал он. — А теперь, когда деньги у нас, убирайтесь отсюда, да поживее. Прыгайте в моторку. Девица последует за вами.
  — Нет, — возразил Морейн. — Сначала женщина, потом я.
  Человек саркастически осклабился:
  — Не верите, значит. Да если бы у нас были дурные намерения, мы вывалили бы ее за борт сразу же по получении денег. Эй, Льюис! Загружай девицу.
  У главной каюты раздался шум шагов, и группа теней метнулась вдоль борта. Причаленная к буксиру моторная лодка покачивалась на волнах.
  Двое передали на суденышко человеческое тело, и стоявший рядом проворчал:
  — Проваливайте!
  Морейн спрыгнул в моторку, которая так стремительно рванула с места, что он чуть было не упал. Оправившись, он наклонился над человеческой фигурой, лежавшей на полу.
  — Вы миссис Хартвелл? — спросил он. Женщина утвердительно всхлипнула.
  На этот раз никто не закрывал Морейну глаза, и он ясно различал огни своей яхты, к которой устремилась лодка.
  За то время, пока они туда добирались, женщину дважды вырвало.
  Приблизившись к яхте, сидевший на руле незнакомец заорал:
  — Свет не зажигать! Управимся сами!
  Ручной фонарик вырвал из мрака корпус судна. Поднявшаяся волна подбросила моторку почти до уровня палубы.
  — Бромли! — закричал Морейн. — Молчать, — приказал рулевой. — Нам не нужны свидетели.
  Двое в моторке подхватили женщину и, дождавшись благоприятного момента, живо перебросили ее на палубу. Хартвелл потеряла равновесие и непременно скатилась бы в воду, не прыгни Морейн следом и не сумей он удержать ее за талию. Возмущенный, он повернулся, чтобы обругать их, но в этот момент что-то ударило его в грудь, и он свалился. Его ругательства потонули в шуме взревевшего мотора.
  — Поднимайтесь! — прокричал Морейн на ухо женщине. — Вставайте на ноги.
  Подбежавший Сид Бромли подхватил ее почти бесчувственное тело.
  Морейн вспомнил об ударившем его предмете, огляделся и, подхватив с палубы, отнес в свою каюту.
  Оказалось, что это была дамская сумочка.
  Положив ее в ящик стола, Морейн направился в главную каюту, где Бромли бокалом шампанского пытался привести женщину в чувство.
  — Это мигом вылечит ее, — заверил он. — Шампанское — лучшее средство от морской болезни.
  Морейн подошел ближе, и женщина в перерыве между глотками шампанского улыбнулась ему.
  — Могу ли я еще чем-нибудь быть вам полезен? — спросил Бромли.
  — Нет. Идем к причалу.
  Бромли подтвердил жестом, что понял, и вышел из каюты.
  — Так вы действительно Энн Хартвелл? — еще раз уточнил Морейн.
  — Да, это я.
  — Вам лучше?
  — Да, намного.
  — Как долго вы пробыли на борту этого буксира?
  — Несколько дней.
  — Где вы плавали?
  — Не знаю. Где-то в океане.
  Заинтригованный Морейн насупил брови:
  — Вы давно покинули дом?
  — Я и не выходила из дому. Они похитили меня.
  — Когда это произошло?
  — Думаю, недели две назад. Я потеряла чувство времени.
  Почему похитители не потребовали выкупа раньше?
  — Понятия не имею. Мне кажется, они чего-то опасались. К тому же они никак не могли вступить в контакт с моим мужем.
  — Вот это да! Почему же?
  — Не знаю. Я просто слышала, как они об этом говорили между собой.
  — Где вы находились во время этого разговора?
  — На борту их судна.
  — И с момента похищения вы все время провели там?
  — Да, около двух недель: Первый день они продержали меня в какой-то лачуге, а потом переправили на буксир.
  — Вы не заметили, где они бродили?
  — Нет, знаю только, что в океане, поскольку видела чаек.
  — И много их там было?
  — О да, видимо-невидимо.
  Молодая женщина сделала гримасу и откинулась на подушки со словами:
  — Это шампанское удивительно хорошо действует. Жаль, что я не знала об этом раньше.
  — Это лучшее в мире лекарство от морской болезни, — повторил Морейн. — А сейчас устраивайтесь на кушетке поудобнее и отдохните. Это пойдет вам на пользу.
  — На вашем судне качает меньше.
  — Конечно. Яхта же лучше, чем буксир, да и идем мы в бухту.
  — Мой муж будет ждать меня на берегу?
  — Полагаю, что да, — ответил Морейн. — Не надо разговаривать. Успокойтесь и помолчите.
  Морейн набросил на нее халат, погасил свет и направился в рубку.
  — Что она говорит? — поинтересовался Бромли.
  — Да почти ничего, — ответил Морейн, зажигая сигарету.
  — Вы поставите в известность власти о том, что произошло?
  — Думаю, что нет.
  — Не удалось установить их судно?
  — Нет. Оно напоминает старую рыбацкую посудину.
  Морейн продолжал молча курить. Величественная яхта с королевским достоинством вошла в бухту, тесным проходом проскользнула в док и стала у причала. Бромли выключил мотор.
  — Прибыли слишком рано, — констатировал он. Морейн натянул пиджак и надел шляпу.
  — Я, пожалуй, смоюсь, пока не возникли какие-нибудь неприятности, — обратился он к Бромли. — Не забудьте напомнить команде, чтобы помалкивали.
  Морейн прошел в главную каюту, разбудил молодую женщину, закутал ее в пальто и вместе с ней пересек палубу. Однако едва он и его спутница ступили на мостик, переброшенный с яхты на причал, как их осветил луч фонаря.
  — Вы оба задержаны, — раздался мужской голос. — Поднимите руки и не вздумайте бежать.
  Глава 4
  Натали Раис открыла дверь кабинета Сэма Морейна. В руке она несла почту, а под мышкой — кипу газет. Она удивленно остановилась, увидев за столом Морейна, спокойно дымящего сигаретой.
  — Не знала, что вы уже на месте! — воскликнула она.
  — А вы думали, что я за решеткой? — задумчиво произнес Морейн.
  — Ага.
  — Газеты, наверное, расписывают эту историю?
  — Да, но не упоминают вашей фамилии. Лишь намекают на “директора крупной рекламной компании”.
  — Весьма мило с их стороны, — отреагировал Морейн. — Но это — секрет полишинеля. Вскоре знать будут все.
  Натали Раис огляделась вокруг. Шторы на окнах были опущены, горел свет.
  — Как долго вы здесь сидите? — спросила она, направляясь к окну.
  Морейн заморгал, когда в кабинет брызнули лучи солнца.
  — Не знаю. Где-то с трех-четырех утра.
  — Как вам удалось освободиться от них?
  — Фил Дункан письменно поручился за меня.
  — Присутствовал ли при вашем аресте Барни Морден?
  — Нет. Хорошо, хоть он вел себя прилично. Не знаю почему, но у меня такое впечатление, что в прокуратуре кто-то слишком много болтал об этом деле.
  — Я не верю этому Мордену, — заметила девушка. — Мне представляется, что он слишком подобострастно держится с мистером Дунканом и любезен с вами только потому, что боится вызвать неудовольствие своего шефа. Думаю, что, если бы он мог подложить вам свинью, он не преминул бы это сделать.
  — Вполне возможно, — рассеянно согласился Морейн. — Многие поступили бы точно так же.
  — Как это понимать?
  — Просто, почуяв выгоду для себя, набросились бы на других. Стоит кому-нибудь попасть в немилость, как от него отворачивается большинство его друзей.
  Девушка с изумлением взглянула на него, словно углядела в этом замечании намек на себя. Тем не менее она быстро спохватилась и спросила:
  — Вы будете принимать сегодня клиентов?
  — Нет, — распорядился Морейн. — Нужно все сделать, чтобы ни с кем сегодня не встретиться. В офис, должно быть, набегут газетчики. Да и детективы тоже.
  В глазах Натали Раис мелькнула тревога:
  — Значит, надо ждать детективов?
  — Это же очевидно.
  Девушка, положив корреспонденцию и газеты на стол, опустилась в кресло.
  — Прошу прощения, мистер Морейн, но я неважно себя чувствую.
  — Может, дать вам воды? — вскочил он с места. Она молча наклонила голову.
  Морейн открыл ящик стола.
  — А если немного коньяку?
  Чуть поколебавшись, она показала жестом, что не возражает.
  — Пожалуй, и я приму чуток, — заявил Морейн, передавая ей рюмку. — Возможно, это поможет мне соснуть. Я прилягу здесь же, на диванчике, и немного отдохну. Если я и впрямь засну, то отбивайтесь от журналистов и детективов сами.
  — Чем мне их порадовать?
  — Чем угодно. Сообщите, что я уехал в Тимбукту, что удрал с замужней женщиной, что ограбил банк и улизнул с добычей, — одним словом, все, что взбредет в голову. В этих условиях не грех и присочинить. Мне же нужно побыть одному, отдохнуть и привести в порядок свои мысли.
  — Вы, видимо, жалеете, что ввязались в эту передрягу? — посочувствовала секретарша.
  — Сам не знаю, — признался Морейн. — Что-то в этом деле продолжает меня живо интересовать.
  — За что вас арестовали?
  — За то, что я отвез деньги похитителям. Федеральные власти были извещены о том, что происходит, и задержали нас, как только мы ступили на землю. Полагаю, что лично против меня они ничего не имеют. Взяли под стражу только с одной целью: показать, что платить выкуп — дело опасное, чреватое раздражением федеральных властей. И если бы не Фил, мне бы досталось на орехи.
  — А что сотворили с женой дантиста?
  — С миссис Хартвелл? О! Она выдала весьма романтическую версию для журналистов.
  — В одной из газет утверждают, что в этом деле не все ясно.
  — Она всего-навсего истеричная женщина, не более того, — ответил Морейн, пожав плечами.
  — Попытаются ли федеральные власти разобраться в этой истории?
  — В чем именно?
  Девушка хотела что-то сказать, но сдержалась. Морейн, не отрывая от нее взгляда, подбодрил ее:
  — Продолжайте. Вы ведь что-то хотели сказать?
  — Да нет, ничего, — уклонилась она. — В конце концов, меня это не касается. Опять звонила миссис Грэнтленд. Вам необходимо также взглянуть на контракт Джонсона. “Пелтон пейпер продактс” желает, чтобы им подготовили текст рекламного объявления и…
  — Подождите, — перебил он девушку. — Все это терпит. Мы ведь говорили о другом.
  — Я уже сказала вам, что это — не мое дело, — упорствовала она. — Поэтому предпочитаю обойтись без комментариев.
  — Вот так всегда, — огорчился Морейн. — Стоит мне заговорить с вами о личных делах, как вы тотчас же скрываетесь под личиной эффективной секретарши.
  — Разве для вас это не предпочтительней?
  — Нет.
  — Но я должна держаться именно так. Морейн отрицательно мотнул головой:
  — Мне так не кажется. Вы знаете обо мне все. Я же о вас — очень мало. Вы прекрасно представляете, что следует ответить миссис Грэнтленд, что надлежит делать с контрактом Джонсона, а если сами подготовите рекламу для “Пелтон пейпер продактс”, она, возможно, будет лучше моего варианта. А я ничегошеньки о вас не знаю. Вы появились без рекомендательных писем, когда у меня было десять претенденток на место секретаря. Вы получили самый высокий балл при тестировании на сообразительность, вы стенографировали быстрее всех и проявили себя превосходной машинисткой. Но когда я попросил представить рекомендации, вы уклонились. Я понял ваш маневр, но не стал придавать этому значения. Предпочитаю доверять собственному суждению о людях, почему и сказал, что рекомендации меня не интересуют, и принял вас на работу.
  Девушка, не отрываясь, смотрела на него.
  — И сделали это ради того, чтобы позднее бросить мне этот упрек в лицо?
  — Нет, — возразил он, — но я твердо убежден, что у вас в прошлом произошло что-то малоприятное. Это похищение взвинтило вас. Возможно, у вас были какие-то контакты с теми, кто это сделал, или же вы считаете, что знаете, кто его организовал.
  Раис с достоинством поднялась с кресла.
  — Мне нравится работать с вами, — отчеканила она. — Мне по душе характер моих обязанностей. Но только тогда, когда это касается рекламы. Если же шеф целиком уходит в дела, связанные с похищением, мне остается лишь распрощаться с ним.
  — Как это? — поразился Морейн. — Вы увольняетесь только потому, что я оказался вовлеченным в эту историю с похищением?
  — Да, частично.
  — И все же почему вы увольняетесь? Признаюсь, что ничего не понимаю.
  — Меня интересует лишь то, что связано с деятельностью фирмы, — настаивала она. — Раз вы начали заниматься делами другого рода, то на основную работу времени у вас хватать не будет, в связи с чем я и прерываю контракт.
  — Ну, знаете ли, подобная аргументация никого не убедит, — рассмеялся Морейн. — Так что будьте откровенней.
  — Я вовсе не пытаюсь вас обмануть, — вспыхнула она. Ее глаза метали молнии. — И вы не имеете права на подобные инсинуации.
  — Не распаляйтесь, — добавил он, все еще улыбаясь. — И, главное, не забывайте, что я немного психолог. Промелькнувшая у вас в глазах обеспокоенность, когда я сказал, что сегодня нагрянут детективы, не осталась мною незамеченной. Я также подметил, как пристально вы посмотрели на меня при словах о том, что общество имеет обыкновение отворачиваться от тех, кто впадает в немилость. Поэтому, мисс Натали Раис, попрошу вас быть со мной откровенней и сказать мне правду, почему вы уходите именно в тот момент, когда сюда нахлынут газетчики и детективы.
  Лицо девушки сильно побледнело. В полном изнеможении она рухнула в кресло.
  — Надеюсь, вы сейчас не разреветесь? — встревожился он.
  — Не беспокойтесь, — отрезала Натали Раис. — Не имею привычки распускать нюни.
  — Вот и отлично. Еще коньяку?
  — Нет, спасибо.
  — Попал в точку? — мягко спросил Морейн.
  — Почти, — ответила она, пытаясь овладеть собой. Взяв предложенную сигарету, она наклонилась, чтобы прикурить, затем откинулась в кресле, печально усмехнувшись.
  Морейн тоже закурил, с симпатией глядя на девушку.
  — Вы когда-нибудь слышали об Элтоне Дж. Раисе? — решилась она.
  Морейн наморщил лоб, стараясь вспомнить.
  — Элтон Раис… Фамилия знакома, но не помню в какой связи. Это не политический деятель? Он, кажется, был замешан в деле…
  — …о растрате, — закончила она.
  — Точно! — воскликнул Морейн. — Он был казначеем мэрии, верно?
  — Да, это так.
  — Продолжайте, — попросил он.
  — Элтон Дж. Раис — мой отец, — призналась она с подкупающей простотой.
  — О! — участливо произнес Морейн. — Он сейчас находится в… в…
  — Правильно, в тюрьме. Срок уже подходит к концу. Покуривая, Морейн незаметно, но все время держал ее в поле зрения.
  — Во время суда, — рассказывала она, — прокуратура была убеждена, что он где-то скрыл пропавшие пятьдесят тысяч долларов. Ему даже предложили вернуть эти деньги в обмен на смягчение наказания, но отец не переставал твердить, что он не может этого сделать, поскольку не представляет, куда они вообще подевались.
  — Дункан тогда уже был окружным прокурором? — уточнил Морейн.
  — Нет, все происходило еще при его предшественнике.
  — Что было дальше? И прошу извинить меня за то, что прервал вас.
  — Тогда власти подумали, что о местонахождении денег известно мне, — продолжала Натали Раис. — Они вбили себе в голову, что отец передал их мне. Они напустили на меня детективов, которые таскались за мной днем и ночью.
  — А вы знали, где лежат деньги? — Морейн смотрел ей прямо в глаза.
  — Ну конечно же нет. Вообще не было никакой растраты. Все это политические махинации. Отец подозревал, что готовилась какая-то нечистоплотная сделка в отношении дорожного строительства. Тогда Диксон и его дружки решили отделаться от него. Поскольку не было иного способа оттеснить отца от казны, они сфабриковали дело о растрате.
  — А куда же подевались деньги?
  — Должно быть, осели в руках Диксона или его приспешников.
  — Откуда вы это знаете?
  — Так сказал отец. У него были основания так считать, но собрать доказательства он так и не смог.
  — Хорошо, что произошло потом?
  — Вы только что говорили, что люди отворачиваются от тех, кто попадает в беду. Для обывателя социальное положение значит больше, чем узы дружбы. Я испытала это на себе в полной мере. Когда арестовали отца, я была помолвлена с парнем, которого любила, и — я уверена в этом — он отвечал взаимностью. Тем не менее он не сумел вынести перемены обстановки — всех этих детективов, шлепавших за мной по пятам, газет, распространявшихся об отце, друзей, начавших меня избегать, да и его тоже… Лишившись его поддержки, я улучила подходящий момент, отделалась от сыщиков и с тех пор домой больше не возвращалась, даже за вещами. Я была вынуждена начать жизнь заново. Прошла все: была посудомойкой, официанткой, распространяла проспекты…
  — Но ведь вы первоклассный секретарь, — заметил Морейн.
  — Лица, нуждающиеся в подобных специалистах, хотят иметь о них исчерпывающие сведения. Они копаются в их жизни, расспрашивают о семье, требуют рекомендаций. Когда же нанимают мыть посуду или распространять рекламу, никого не интересует, что ты собой представляешь. Как-то раз я услышала, что вам нужна секретарша и что кандидаты проходят у вас конкурс и тесты на интеллектуальность. Я по наитию почувствовала, что вы человек без предрассудков, и решила попытать счастья.
  — Заметим мимоходом, что вы блестяще справились с испытанием, — улыбаясь, прокомментировал Морейн.
  Девушка ответила ему также улыбкой:
  — Интуиция не подвела.
  Морейн задумчиво пыхнул сигаретой.
  — Вы думаете, что детективы вас узнают?
  — Это более чем вероятно.
  — Что это вы мне недавно тут заявляли насчет похищения Энн Хартвелл?
  — Газеты немало потрудились, чтобы подать все в романтическом ключе. Но лично мне эта история представляется довольно темной. Морейн задумчиво кивнул:
  — Да, видимо, стоит подбросить кое-какую работенку, которая позволит вам отсутствовать в то время, когда здесь появятся детективы.
  — Что за поручение?
  — Сыскного характера.
  — Ради чего?
  — Я хотел бы прояснить эту историю с похищением.
  — Господи! — воскликнула девушка. — Неужели вам это не надоело? Полно работы, да и ночь вы не спали.
  Морейн ухмыльнулся:
  — По правде говоря, никогда еще в своей жизни я так не развлекался. И в мыслях не было, что окунуться в мир преступлений — столь увлекательно!
  — Кончится тем, что схлопочете пулю, — нервно рассмеялась Натали Раис.
  — И это будет даже забавно. Разве вы не видите, что мне до смерти надоели все эти контракты и рекламные дела? Пусть теперь этим займется мой заместитель. Мисс Раис, мне до зарезу нужно, чтобы вы кое-что раскопали.
  Непродолжительного экскурса в личную жизнь, который позволила себе Натали Раис, как не бывало. Ее лицо снова обрело непроницаемость, зазвучал голос высококвалифицированной секретарши:
  — Слушаю вас, мистер Морейн. Что вам угодно?
  — Вы слышали мой разговор с Уиксом. Он просил меня вручить выкуп в десять тысяч долларов в обмен на эту женщину. Я пошел ему навстречу и с этой суммой отправился на моей яхте в указанное похитителями место. Те прибыли за мной на моторке и доставили на борт судна, которое напоминало старое рыбачье корыто, переделанное в буксир. Было довольно ветрено, и судно слегка покачивало. Женщина лежала на кушетке и мучилась морской болезнью. Я передал деньги, а они мне — свою жертву. А теперь обратите внимание на следующее обстоятельство: похитители потребовали, чтобы выкуп был уплачен старыми двадцатидолларовыми купюрами без каких-либо меток и без всякой последовательности в номерах. Однако, когда я вручил им эту сумму, они не стали изучать банкноты. Они даже не вытащили их из бумажника. Просто, убедившись, что деньги находятся в бумажнике, они тут же передали мне Энн Хартвелл. Натали Раис слушала с неподдельным интересом.
  — Когда моторная лодка вернулась к яхте, они перебросили на нее какой-то предмет, который ударил меня в грудь. Я подобрал его на палубе и увидел, что это дамская сумочка. Забросив ее в каюту, я совсем о ней позабыл. На берегу мы были тут же задержаны федеральными агентами, которые препроводили нас в изолятор.
  Морейн умолк, продолжая курить с задумчивым видом. Затем заговорил снова, как бы размышляя вслух:
  — Вы, видимо, помните, что Энн Хартвелл исчезла две недели назад. Она утверждает, что все это время провела на борту бороздившего океан буксира, постоянно находясь в наркотическом состоянии, и что на судне, кроме каюты, куда ее заточили, она больше ничего не видела. Так вот, две недели — срок более чем достаточный, чтобы привыкнуть к качке. Несмотря на это, когда я увидел женщину на борту буксира, она сильно страдала от морской болезни, хотя, в сущности, мы были в пределах бухты. Это деталь, которую не следует забывать. Выйдя из каталажки, я вспомнил о дамской сумочке и решил ознакомиться с ее содержимым, прежде чем рассказать о ней федеральным агентам. Вернувшись на яхту, я осмотрел ее. Там находились губная помада, рисовая пудра, немного денег, платок, два ключа и конверт, адресованный Энн Хартвелл, Сэксонвилл.
  — Только конверт?
  — Да. Причем пустой.
  — Странно, что она сохранила один конверт, — обратила его внимание Натали Раис. — Естественней было бы оставить письмо и выбросить конверт.
  Морейн, согласившись с ней, вытащил из кармана какую-то карточку и протянул ее девушке.
  Это был фирменный бланк таксопарка с карандашной надписью на обратной стороне: “Сэм-13”.
  — Это также находилось в сумочке? — спросила она.
  — Да, — подтвердил Морейн.
  — Думаете, что это принадлежит ей?
  — Не знаю. Хотелось бы, чтобы вы разыскали водителя этого такси и выведали у него, как это у нее оказалось. Поскольку фотография Энн Хартвелл появилась в газетах, вам будет нетрудно описать ее таксисту. Но, ради Бога, не используйте для этого саму газетную фотографию, иначе тот может почуять неладное и сообщить о проявленном вами интересе федеральным агентам.
  — Вы не хотите, чтобы они знали о моих действиях?
  — Пока нет.
  — Можно ли узнать почему?
  — Видите ли, — ухмыльнулся Морейн, — мне кажется, что кто-то принимает меня за дурачка, и я стремлюсь доказать, что он глубоко заблуждается.
  — Однако, — заметила девушка, — коли в этом похищении что-то выглядит подозрительным, власти в конечном счете обо всем узнают. А вы и так уже у них на заметке. Если вы снова начнете вгрызаться в это дело, а они в ходе расследования это засекут, то ваше положение будет незавидным. Я понимаю, что вопрос меня не касается, но таково мое мнение.
  — Что привлекает меня в этой истории, — продолжал, игнорируя ее реплику, Морейн, — так это возможность опередить их. Вам известно, что я без ума от покера. При этом главное для меня не деньги, да и ставки, кстати, настолько невысоки, что никому из нас еще не доводилось выиграть или проиграть сколь-нибудь значительную сумму. Как правило, выигрываю я. Фил Дункан играет ради развлечения, не преследуя никаких других целей. Барни Морден, который меня вообще не жалует, при игре в покер не скрывает откровенной враждебности. Его основная забота — угадать, какую я веду игру. Он никогда не обращает большого внимания на Дункана, все его усилия сосредоточены на мне. Он все время стремится выиграть у меня, постоянно пытается подловить на блефе. А я предпочитаю скорее рискнуть, чем отказаться от него. — Глаза Морейна опасно блеснули. — Эта история с похищением — тот же покер, только ставки повыше. Я рассчитываю на свои познания в психологии и на умение разбираться в человеческой натуре, чтобы свести степень риска до минимума. Я убежден, что Том Уикс и эта Энн Хартвелл считают меня недалеким. Изначально намеченными жертвами были Фил Дункан и Барни Морден. Но их сочли чересчур опасными противниками и тоща на сцену вывели меня. Не отрицаю, что во мне, возможно, говорит тщеславие. Но я действительно хочу узнать, что за всем этим кроется, причем раньше полиции или федеральных властей. И тогда наступит очередь этих субчиков пожалеть, что они приняли меня за простофилю.
  — Других поручений не будет? — подала голос Натали Раис.
  — Если вы не согласны со мной, то постарайтесь по крайней мере не выказывать этого, — сухо бросил Морейн.
  — Я просто высказала свое мнение, — отреагировала девушка уже на выходе. — И спасибо за то, что вы дали мне возможность сегодня отсутствовать. Благодарю также и за… за проявленное вами участие.
  Она вышла, прикрыв за собой дверь.
  Морейн невидящим взглядом смотрел ей вслед. Прошло несколько минут. Его раздумья прервало дребезжание внутреннего телефона.
  — В чем дело? — произнес он.
  — Явился некий доктор Ричард Хартвелл, — раздался взволнованный голос секретарши. — Не говорит, по какому вопросу, но грозит выломать дверь, если я его не пропущу.
  Голос замер. Послышался шум борьбы, и дверь в кабинет Сэма Морейна с треском распахнулась.
  На Морейна уставился человек высокого роста, с бледным перекошенным от ярости лицом и вытаращенными глазами.
  В рукав его пиджака вцепилась белая как полотно Натали Раис.
  Морейн вскочил на ноги.
  — С кем имею честь?..
  — Доктор Ричард Хартвелл, — прохрипел тот. Натали Раис продолжала висеть на нем.
  — Осторожно! — закричала она. — У него пистолет!
  Глава 5
  Доктор Хартвелл гневно повернулся к Натали Раис. Сэм Морейн одним махом преодолел расстояние до двери и правой рукой крепко ухватил его за узел галстука.
  Натали Раис, заложив руки за спину, отступила и прислонилась к стене.
  — Какого черта!.. — рассвирепел Морейн. — Где оружие?
  — Пустите меня! — просипел Хартвелл.
  — Где оружие? — повторил Морейн, сжав зубы и встряхивая его за галстук.
  Хартвелл не отвечал.
  Морейн резко двинул доктора локтем и, когда тот, охнув, согнулся пополам, вытянул из кармана его пиджака револьвер. Затем оттолкнул дантиста.
  Хартвелл был мертвенно бледен.
  — Отдайте оружие! — завопил он. — Я охочусь не за вами. От вас нужна лишь информация.
  — Спокойно, приятель, — предупредил Морейн. — Мне ваше оружие ни к чему. Сейчас покажу вам один трюк. Посмотрим, угадаете ли, где я ему научился.
  Он крутанул барабан, разрядил его, бросил патроны в корзину для бумаг и вернул револьвер доктору Хартвеллу.
  Тот какое-то время тупо разглядывал его, затем небрежно сунул обратно в карман.
  — Вы не ранены? — спросил Морейн, обращаясь к Натали Раис.
  Девушка отрицательно покачала головой:
  — Всего лишь разнервничалась. Думала, что он пришел с намерением прикончить вас.
  — Как вы обнаружили, что я вооружен? — недоумевал Хартвелл.
  — Я почувствовала револьвер на ощупь, когда пыталась помешать вам войти, — сухо обронила Натали Раис.
  — Что вам, в конце концов, от меня надо? — смерив доктора взглядом с ног до головы, напористо заговорил Морейн.
  — У меня нет лишнего времени, — огрызнулся тот. — Вы прекрасно знаете, кто я и чего добиваюсь.
  Морейн повернулся к Натали Раис:
  — Вот-вот нагрянут люди, о которых мы говорили. Вам лучше уйти и заняться моим поручением.
  Девушка молча кивнула, хотела еще что-то сказать, но, взглянув на Хартвелла, отказалась от своего намерения.
  — Вы можете оставить вместо себя в приемной кого-нибудь из машинисток? — попросил Морейн.
  — Конечно, Тельму Смит.
  — Отлично. Тогда идите.
  Секретарша вышла, и Морейн занялся посетителем.
  — Так в чем же дело?
  — Сами знаете.
  — Уточните.
  — Где моя жена?
  — Понятия не имею. В последний раз видел, как ее допрашивали власти.
  — Давно ее знаете?
  — Менее суток.
  — Ну это вы так говорите.
  Морейн сурово взглянул на Хартвелла:
  — Послушайте! Вы сейчас вне себя и можете накликать на себя неприятности. Самую большую услугу, которую в этой ситуации я могу вам оказать, — это позвонить в полицию, выдвинуть обвинение в вооруженном нападении и тем самым способствовать тому, чтобы вас упрятали туда, где вы смогли бы успокоиться и поразмышлять.
  — Я не нападал на вас, — запротестовал дантист. — Это вы выудили у меня из кармана револьвер.
  — Верно, — согласился Морейн. — Я только хотел пояснить, что мог бы сделать для вашего же блага.
  — В ваших милостях не нуждаюсь.
  Морейн вздохнул, сел за стол и указал на кресло Хартвеллу.
  — Отдохните чуток, доктор. Так что же все-таки вы хотите от меня узнать?
  — Выяснить, где была моя жена.
  — Об этом можно прочитать в любой газете.
  — Все это выдумки. Ее вообще никто не похищал.
  — Вы так считаете? Почему же?
  — Если бы это случилось, то десять тысяч потребовали бы у меня, а не у Дорис Бендер.
  — А есть ли они у вас, эти десять тысяч долларов?
  — Нет.
  — А у Дорис есть. Или же она где-то их раздобыла.
  — Ну по этой-то части она большой мастак.
  — Судя по всему, вы недолюбливаете Дорис? — заметил Морейн.
  — Знаете что? — Хартвелл подошел к столу. — Вы и эта Дорис пытались обвинить меня в убийстве. Не считайте меня круглым идиотом. Я прекрасно понимаю, что происходит. Моя жена слишком близко сошлась с Дорис, и это сломало нашу жизнь. Затем она пропала. Я вовсе не собирался заниматься этим делом, да и не хотел привлекать внимания к своим семейным неурядицам. Это повредило бы мне в профессиональном плане. Но вам с Бендер было мало разрушить мой семейный очаг, вы попытались еще и навесить мне убийство. Как вам хотелось засадить меня за решетку!
  Морейн зевнул:
  — Доктор, примите успокоительное и пойдите проспитесь. Или же надеритесь как следует. Но в последнем случае спрячьте подальше оружие. Вы стали на дурной путь.
  — Хочу знать, где вы повстречали мою жену.
  — В газетах подробно все расписано.
  — Вам известно больше, чем журналистам.
  — Так сначала думали и представители федеральных властей.
  — Они вас допрашивали?
  — До тех пор, пока им это не надоело. Воинственности у доктора несколько поубавилось.
  — Как же вы влипли в это дело?
  — Вот это хорошая возможность выложить вам всю правду, — воодушевился Морейн. — Я дружу с окружным прокурором Филом Дунканом. Когда Дорис Бендер получила письмо с требованием выкупа, Дункан подъехал к ней домой вместе со мной как экспертом в вопросах документации. Все это произошло позапрошлым вечером. Вчера утром ко мне заявился один человек и сообщил, что похитителям стало известно о том, что прокурора проинформировали об их действиях, и они угрожают убить вашу жену, если я как посредник не вручу им десять тысяч долларов. Мне передали эту сумму вместе с фотографиями вашей супруги, чтобы я мог опознать ее, а также объяснили, каким образом я могу с ними встретиться. Я прибыл в указанное место, встретился с похитителями, отдал им деньги, доставил вашу жену на борт своей яхты и был арестован сразу же по прибытии в порт. Власти допрашивали меня почти всю ночь, а потом отпустили. Результат: я не сомкнул сегодня глаз, и этого достаточно, чтобы привести меня в столь же дурное, как и у вас, настроение. А когда я взвинчен, кто-то всегда от этого страдает. Так что убирайтесь и оставьте меня в покое.
  — Вы хотите сказать, что познакомились с моей женой только прошлой ночью? — переспросил Хартвелл.
  — До этого я ее никогда не видел.
  — И вы передали им десять тысяч долларов?
  — Да.
  — Наличными?
  — В старых двадцатидолларовых банкнотах без какой-либо последовательности номеров, как они того и требовали.
  — Все это звучит бессмысленно, — сделал вывод Хартвелл.
  — Не собираюсь спорить с вами, — откликнулся Морейн. — А теперь, когда вы знаете об этом похищении столько же, сколько и я, прошу вас удалиться.
  — Я хотел бы переговорить с женой.
  — А вы пытались связаться с ней через Дорис Бендер?
  — Не желаю иметь никаких дел с этой женщиной, — заартачился Хартвелл. — Это настоящая змея! Не будь ее — мы бы по-прежнему мирно поживали с Энн.
  Морейн пожал плечами и снова зевнул.
  — Ну что вы досаждаете мне своими семейными дрязгами?
  — Мне надо узнать от вас, где находится жена. Я хочу поговорить с ней наедине.
  — Ваша супруга сейчас либо в тюрьме, либо в месте, известном Дорис Бендер, либо вы страшно невезучий человек, — высказал мнение Морейн. — И это все, что я в состоянии сказать вам.
  — Вы, вероятно, друг Карла Торна? — желчно поинтересовался Хартвелл.
  — И опять вы заблуждаетесь, доктор. Ни разу даже не видел его.
  — Дорис неразлучна с Карлом Торном, — начал объяснять Хартвелл. Морейн закурил сигарету. — Энн уже более трех месяцев помогает им обеспечивать конфиденциальную переписку, — продолжал доктор. Морейн набычился, но смолчал. — Моя жена занята на коммерческих курсах, но три-четыре месяца назад Дорис Бендер спросила, не хочет ли она подзаработать. Поскольку я приношу в дом не так уж много, Энн с моего одобрения согласилась. Вот здесь-то я и допустил ошибку. Это была работа на Карла Торна, но на дому у Дорис Бендер. Моя жена начала мотаться туда-сюда, в город и обратно, и с тех пор сильно изменилась.
  — А во мне перемены начались с того момента, как вы ворвались в приемную и нахамили моей секретарше, — взорвался Морейн. — Я рассказал все, что мне известно, и уже дважды предлагал вам сгинуть с моих глаз.
  — Неужели они и вас “заделали”, а вы примиряетесь с этим? — с горечью выдавил из себя Хартвелл. — Если бы это было не так, тогда какого черта они выбрали вас в посредники?
  Морейн гневно поднялся с места.
  Доктор Хартвелл инстинктивно сунул руку в карман.
  — Не подходите! — взвизгнул он. — Я буду защищаться! Я…
  Он выхватил револьвер и наставил его на Морейна.
  — Вы забыли, что он разряжен, — усмехнулся тот. Доктор Хартвелл побледнел, а Морейн, сжав кулаки, шагнул вперед. Хартвелл попытался нанести ему удар в лицо, но тот отбил его локтем. В тот же миг он схватил доктора за шиворот, двинул ногой в дверь и протащил его через приемную. Подцепив для верности Хартвелла другой рукой за одно место, он пронес его коридором до лестницы и спустил вниз, послав вдогонку хороший пинок, но, к сожалению, промахнувшись на несколько миллиметров.
  Хартвелл, все еще сжимая в руке оружие, развернулся, негодуя и осыпая Морейна бранью. Тот демонстративно вытер руки и пошел к кабинету.
  На пороге его поджидала перепуганная Натали Раис.
  — Что такое? — удивился Морейн. — Почему вы еще здесь? Детективы появятся с минуты на минуту.
  — Я боялась, — прошептала она. — Чего?
  — Как бы этот тип не сделал с вами чего-нибудь.
  — Бедняга! Он совсем рехнулся. Выставив его вон, я почувствовал себя лучше.
  — Не слишком ли глубоко вы погрязли в этой истории? — обеспокоилась девушка.
  Морейн хохотнул:
  — С тех пор как в детстве болел корью, я никогда так не веселился. Ладно, ступайте и выясните насчет этого таксиста, хорошо?
  — Следует ли мне сообщить вам о результатах по телефону?
  — Не стоит. Строго между нами: я намерен отправиться по адресу Вашингтон-стрит, 4390 и потолковать с миссис Дорис Бендер. Могу также сказать вам, что надеюсь добиться от нее весьма полезных разъяснений.
  Глава 6
  Дверь открыла сама Дорис Бендер. На ней был легкий халатик, превосходно облегавший фигуру. При виде Морейна ее губы приоткрылись в улыбке.
  — Рада вас видеть, мистер Морейн. Вот ведь в какие неприятности мы вас втянули! Уж извините, я и не думала, что все так осложнится. Хорошо, что пришли сами, а то я уже намеревалась позвонить вам.
  Морейн резко прервал ее:
  — Где ваш дружок?
  Улыбка медленно сползла с ее лица.
  — Дружок? — переспросила она, не сводя с него глаз.
  — Да, Уикс, — ответил он.
  — Мистера Уикса здесь нет.
  — А миссис Хартвелл? Она-то у вас?
  — Она — да.
  — Я хотел бы переговорить с ней.
  Дорис Бендер на мгновение заколебалась. Затем подхватила его под руку и пригласила, отступив в сторону:
  — Да вы входите, располагайтесь поудобнее. Энн сейчас в ванной.
  — Ее долго допрашивали?
  — Порядочно.
  — Чего они добивались?
  — Не знаю. Думаю, что хотели выяснить, кто ее похитил. Наседали также с расспросами про вас. Они не верят, что вы только вчера впервые увидели Энн.
  — Этому не верит и ее муж.
  — Муж?
  — Именно.
  — Когда вы с ним разговаривали?
  — Несколько минут назад.
  — И что он вам наболтал?
  — С три короба.
  Дорис Бендер хотела было сесть в кресло, но внезапно передумала и подошла к Морейну.
  — Садитесь, — предложила она. — И расскажите мне обо всем.
  В простенке между двумя окнами с тяжелыми портьерами стоял шезлонг. Повинуясь жесту хозяйки, Морейн уселся в него. Та примостилась рядом и, закинув ногу на ногу, обратилась к нему:
  — С какой целью он приходил к вам?
  — Не знаю.
  — Раздраженный?
  — Очень. Был при оружии.
  — О Боже! И что же вы сделали?
  — Разрядил револьвер и вернул его владельцу. Затем схватил его за шиворот и выдворил вон.
  Дорис задумчиво его разглядывала.
  — Какую роль вы играете в этом деле? Морейн прикинулся удивленным:
  — Что за вопрос! Я тот, кого ваш дружок выбрал для уплаты выкупа.
  — Прошу вас, не называйте его моим дружком.
  — Так он вам не дружок?
  — Все зависит от смысла, который вы вкладываете в это слово.
  — Дружок он и есть дружок.
  Она нахмурила брови:
  — Вы очень упрямы, мистер Морейн.
  — Как и все мужчины. Сколько времени продолжался допрос Энн?
  — Всю ночь. Ее выпустили под обязательство не покидать города.
  — Странно, что они потратили ночь на допрос Энн вместо того, чтобы попытаться поймать ее похитителей, — вставил Морейн.
  — Действительно необычно, не так ли?
  Она продолжала пристально наблюдать за ним. В глазах промелькнуло удивление.
  — Что такое? — встревожился Морейн.
  — Я подумала, — неторопливо, со значением выговаривая слова, произнесла она, — что еще никогда не встречала такого человека, как вы.
  — И что же во мне такого особенного?
  — Не знаю. Морейн расхохотался.
  — Никак не могу понять, как вы влипли в это запутанное дело? — промолвила она.
  — Благодаря вашему дружку.
  — Он мне не дружок.
  Морейн вытянул ноги и ухмыльнулся:
  — В конечном счете я нахожу эту историю забавной. Всегда обожал всякого рода тайны.
  — Но ее больше не существует, — возразила Дорис, всматриваясь в собеседника. — Энн ведь отпустили.
  — Да, но похитители не пойманы.
  — Нас это не интересует. Пусть этим занимается полиция.
  — А вам разве хочется, чтобы они остались на свободе?
  — Конечно нет.
  — Тогда тайна еще не раскрыта, — подытожил улыбаясь Морейн.
  — Так вы хотите сказать, — размеренным тоном осведомилась она, — что собираетесь лично заняться поимкой похитителей?
  — Почему бы и нет?
  — Это не принесет вам никакой выгоды.
  — Мною движет простое любопытство.
  — Ну-ну, — сыронизировала она, прищурившись. — У вас все равно ничего не выйдет. Даже если вы повстречаете их снова, то не узнаете.
  — Вы это говорите, словно бросаете мне вызов, — заметил Морейн. — Будто предлагаете опровергнуть ваше утверждение.
  — Предлагаю.
  — Так будьте уверены, — отчеканил Морейн, — что я в состоянии, не колеблясь, узнать их.
  — Но вы же не видели их лиц.
  — Зато слышал голоса. А у меня превосходный слух.
  — Этого будет недостаточно для полиции, — возразила Дорис Бендер. — К тому же может создать для вас довольно затруднительную ситуацию. Не лучше ли вам сосредоточить свои усилия на бизнесе?
  Она замолчала, услышав, как открывается дверь. В ее проеме показалась Энн Хартвелл.
  — Вы говорили обо мне? — полюбопытствовала она.
  — Привет! — воскликнул Морейн. — Входите. Вам уже лучше?
  — Намного, спасибо. Но войти не могу. Надо сначала одеться.
  — Энн, он хочет поиграть в детектива, — вмешалась Дорис Бендер.
  — Ко мне только что заявился ваш муж, — сообщил Морейн, игнорируя комментарий Дорис Бендер.
  — Что ему от вас было надо? И почему он сначала не разыскал меня?
  — Не беспокойтесь, он как раз этим и занят. Причем с револьвером. Сильно возбужден. Мне кажется, он не очень-то верит в версию похищения.
  — Что вы имеете в виду?
  — Он не убежден, что я действительно вызволил вас из лап этих поганцев.
  — Интересно, и куда же, он думает, вы ездили за мной?
  — В детали он не входил, но мне представляется, что, на его взгляд, всю эту историю с похищением смошенничал я.
  — Зачем?
  — Чтобы скрыть, что мы с вами где-то весело проводили время, а также чтобы выдвинуть против него обвинение в убийстве.
  Энн Хартвелл тут же вошла в комнату. Ее прикрывал только халатик из тонкого шелка. Но она, казалось, не замечала этого, целиком захваченная сообщением Морейна.
  Не обращая на него внимания, она жалобно и с укором взглянула на Дорис Бендер:
  — Вот видишь, Дорри? Я же тебя предупреждала. Надо успокоить Дика.
  — Ступай оденься, Энн, — выразительно распорядилась Дорис Бендер.
  Энн опомнилась, взглянула на себя и стремглав выскочила за дверь.
  — Не лучше ли вам, — бесстрастно произнес Морейн, — перестать держать меня за несмышленыша и выложить карты на стол?
  Она поморгала, одарила его улыбкой и пододвинулась к нему, проворковав:
  — Чего вы в конечном счете добиваетесь?
  — Хочу кое-что выяснить.
  — Что именно?
  — Все.
  — Зачем?
  — Если хотите, можете считать это проявлением любопытства.
  — Я бы назвала это дерзостью.
  — Ну что же, дерзость так дерзость, — охотно согласился Морейн.
  — Ну вы сильны!
  — Ваш дружок должен был предвидеть это, когда принял меня за “блаженненького”.
  — Ну зачем же так, — выдохнула она. — Ни он, ни вы не такие.
  — А я и не утверждаю этого про него, — усмехнулся Морейн. — Я сказал лишь, что в отношении меня он просчитался.
  Дорис, метнув взгляд на дверь, пододвинулась к Морейну поближе. Она крепко сжала его руку, глаза засветились обещанием.
  — Ну пожалуйста, — томно вздохнула Дорис. — Если вы рыцарь…
  Она смолкла и прижалась к Морейну еще плотнее. Он ясно чувствовал тепло ее грудей, пробивавшееся через тонкий халат. Она в упор смотрела ему в глаза.
  Хлопнула входная дверь. Кто-то прокашлялся. Дорис Бендер отпрянула от него, как будто прикоснулась к змее. Вскочила на ноги и поправила одежду.
  Морейн посмотрел поверх нее.
  На пороге стоял мужчина лет пятидесяти с жестким выражением на бледном лице. Под глазами чернели круги. Он застыл в выжидательной позе.
  Дорис Бендер радостно с распростертыми объятиями бросилась к нему.
  — Карл! — воскликнула она.
  Мужчина отвел в сторону обвившие его руки, шагнул в гостиную и осведомился:
  — Это что еще за тип?
  Морейн вытащил из кармана портсигар, вытянул оттуда сигарету и постучал ею о ноготь большого пальца.
  — У кого-нибудь есть спички? — невинно осведомился он.
  — Это Сэм Морейн, — заторопилась Дорис. — Он дружит с окружным прокурором Филом Дунканом. Мистер Морейн, позвольте представить вам Карла Торна. Вы наверняка слышали о нем от Дункана. — С жестом отчаяния она повернулась к Торну: — О мистере Морейне пишут все газеты. Это он отвозил выкуп похитителям. Он… приятель Энн Хартвелл.
  При этих словах выражение лица Торна несколько смягчилось. Он облегченно вздохнул и повторил:
  — Ах, значит, это дружок Энн?
  Дорис Бендер, умоляюще глядя на Сэма Морейна, живо кивнула.
  Правой рукой Карл Торн достал из кармана своего синего костюма из саржи коробок спичек.
  — Рад познакомиться с вами, — заявил он, чиркая спичкой.
  Морейн наклонился, чтобы прикурить. Дорис Бендер прошла за его спиной, открыла дверь в соседнюю комнату и позвала:
  — Энн! Можешь вернуться! Прятаться ни к чему. Это Карл.
  Энн что-то ответила, судя по тону, зло. Ее слов не было слышно в гостиной, зато ответ Дорис Бендер прозвучал отчетливо:
  — Ну ладно, хватит! Не выпендривайся. Быстренько иди сюда!
  Спустя несколько минут вошла Энн в изящном шелковом кимоно. Было видно, что она плакала.
  — Привет, Энн, — произнес Карл Торн. В ответ она слегка кивнула.
  — Что с тобой, малышка?
  — Ничего.
  — Ты плакала?
  Она жестом подтвердила.
  Дорис Бендер обняла ее за талию, что-то прошептала ей на ухо и подтолкнула к Сэму Морейну. Энн оперлась о его плечо и замерла в таком положении.
  — После того, что случилось, — заметил Карл Торн, — ты в общем-то неплохо выглядишь. — Затем, адресуясь к Дорис Бендер, добавил: — Почему ты меня не известила о том, что получила требование о выкупе?
  — Я посоветовалась с мистером Дунканом, и он воспринял это таким образом, что я сочла целесообразным ничего тебе не сообщать. Окружной прокурор, кажется, перестал интересоваться этим делом, узнав, что мы расположены выплатить выкуп.
  — Что? — переспросил Карл Торн. — Фил Дункан так себя повел?
  Дорис Бендер боязливо покосилась на Сэма Морейна.
  — Я его так поняла.
  — И ты заплатила десять тысяч долларов?
  — Ну конечно.
  — Где ты их достала?
  — Пожалуйста, — умоляюще попросила она, — давай поговорим об этом попозже, наедине.
  — Где ты достала десять тысяч долларов? — Торн произнес это спокойно, но требовательно.
  — Их дал мне друг Энн, — выпалила Дорис. Торн повел головой в сторону Сэма Морейна.
  — Нет, не он, — чуть не зашлась она в истерике. — Позволь мне приготовить тебе что-нибудь выпить, а потом поговорим.
  Карл Торн сел в кресло, вытянув ноги, и вытащил из портсигара сигарету.
  — Так и быть, — согласился он.
  Энн Хартвелл обняла Морейна за плечи и с беспокойством в глазах прошептала:
  — Прошу прощения.
  — Это за что же? — вмешался Торн. Спохватившись, он рассмеялся и извинился в свою очередь: — Простите меня, ради Бога. Я так давно знаком с Дорис, что чувствую себя чем-то вроде старшего брата Энн.
  Энн присела на ручку кресла. Морейн растянулся в шезлонге. Торн внимательно взглянул на Энн.
  — Послушай, детка. Неужели эта история с похищением правда?
  Она кивнула.
  Торн не сводил с нее глаз.
  — В этом есть что-то неестественное.
  — А конкретнее?
  — Это касается тех, кто выступал похитителями.
  — В чем дело?
  — Именно это я и хотел бы узнать.
  — Полиция… их арестовала?
  — Кажется, нет, но некоторые из полученных полицией сведений выглядят как сфабрикованные.
  Энн Хартвелл опустила глаза.
  — Я теперь сожалею, что не обратилась в полицию, — вымолвила она.
  Карл Торн неотступно следил за ней глазами.
  — Это в самом деле было похищение? — настаивал он.
  Она вздернула голову и кивнула.
  — Послушай! — нетерпеливо воскликнул он. — Что это означает — да или нет?
  — Да, — наконец выдавила она из себя. — Ну конечно же меня похитили. Но, умоляю, не будем сейчас говорить об этом. — Она бросила мимолетный взгляд на Сэма Морейна.
  Торн сощурился.
  — Я совсем вымоталась, — пожаловалась Энн. Задребезжал телефон. Она подошла и рассеянно спросила:
  — Да? Это не… Я сейчас позову ее… Да, он здесь.
  — Это вас, — обратилась она к Карлу Торну. Пока тот подходил к аппарату, она проскользнула в дверь, через которую незадолго до этого вышла Дорис. При этом она вновь умоляюще взглянула на Морейна.
  — Слушаю… — произнес Торн, беря трубку. — Еще нет, но я должен это сделать… Да… Ладно, говори. — Он на какое-то время замолчал.
  Торопливо вошла Дорис Бендер и направилась к Сэму Морейну.
  — Заклинаю вас, — тихо проговорила она, — уходите. Вы разве не видите, что происходит?
  Морейн ухмыльнулся:
  — Он что, ревнует?
  Она подтолкнула его к двери:
  — Уходите же, прошу вас.
  Морейн рассмеялся, хотел что-то сказать, но передумал и похлопал ее по плечу.
  — Ладно, малышка, — согласился он, беря в руки шляпу.
  Когда он закрыл за собой дверь, Торн все еще молчаливо выслушивал, что ему сообщали по телефону.
  Глава 7
  Ночью поднялся резкий ледяной ветер. Его завывания воспринимались в доме, где размещался офис Морейна, как стенания заблудших душ.
  Сидя на кожаном диване, Морейн машинально чистил пилочкой ногти. Натали Раис, напряженно вытянувшись, сидела за своим столом.
  — Трудно было? — спросил Морейн. Ничуть. Он прекрасно ее помнил.
  — Пришлось предъявить фотографию?
  — Нет. В этом не было необходимости. Он отреагировал сразу же, как только я показала ему фирменный бланк.
  — Он попросил описать ее?
  — Конечно.
  — Описание совпало?
  — Полностью. Нет сомнений, что это одна и та же женщина.
  — Отлично, — одобрил Морейн. — Так что у вас новенького для меня?
  — Она села в такси вчера вечером около восьми часов на Шестой авеню, близ Мэплхерста.
  — ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ? — повторил Морейн. В его глазах зажегся огонек интереса.
  — Да.
  Морейн спрятал пилочку в карман.
  — Превосходно. Давайте остальное.
  — Она была одна, выглядела нервной и сильно возбужденной. Попросила отвезти ее к тридцать четвертому причалу. Там ее поджидала моторная лодка.
  — Почему таксист дал ей визитку? — допытывался Морейн.
  Натали Раис улыбнулась:
  — Вы знаете, насколько хорошо водители такси знают ночную жизнь города. Он подумал, что она из разряда “ублажающих девиц”, которая направляется на вечеринку на борт какого-то судна. Женщина показалась ему симпатичной, и он по ходу беседы вручил ей эту карточку, подчеркнув, что если она пожелает как-нибудь поразвлечься ночью, то он может это устроить, так как знает мужчин, которые частенько нуждаются в молодых и свободных девушках.
  — Что дальше?
  — Она прикинулась несведущей в этих делах, — продолжала Натали. — Ясно, что она пудрила мозги этому парню, но он этого не заметил. Она поинтересовалась, сколько он берет комиссионных и в чем состояли бы ее обязанности. Она выдавала себя за молодую замужнюю женщину, которая, не выдержав совместной жизни, убежала от своего супруга и искала, чем заработать на жизнь.
  — А теперь-то таксист сообразил, что она насмехалась над ним?
  — Сдается, что да. Он насторожился, когда я показала ему карточку. Он думал сначала, что я из полиции. Мне с трудом удалось разговорить его.
  — Вы выяснили, не было ли у нее с собой дорожного чемоданчика?
  — Нет, при ней была только дамская сумочка.
  — Так, значит, Шестая авеню, близ Мэплхерста… — задумчиво процедил сквозь зубы Морейн.
  Натали взглянула на него:
  — Первое, что мне пришло в голову, — она с поезда. Железная дорога проходит прямо через Мэплхерст-стрит. Поезда на этом участке идут очень медленно, особенно на перекрестке с Шестой авеню, где к тому же зона особняков. Она вполне могла спрыгнуть там с поезда.
  Морейн одобрительно кивнул.
  — Но затем я подумала, что лучше выяснить, кто там поблизости проживает, — продолжала рассказывать девушка. — Мне удалось достать карту с указанием основных резиденций в этом районе. Возможно, одна из личностей вас заинтересует, мистер Морейн.
  — Кто это?
  — Питер Р. Диксон, — отчетливо произнесла она. Морейн присвистнул:
  — Так, значит, вот в чем дело.
  Девушка молча наблюдала за ним.
  — Карл Торн… Питер Диксон… Заклятые политические враги, — вслух рассуждал Морейн. — Две жен-шины… Энн Хартвелл работала секретарем у Торна. Если все сопоставить…
  Поскольку фраза повисла в воздухе, Натали поинтересовалась:
  — Вы были у Бендер?
  — Да, — подтвердил он. — Я подумал, что будет интересно нанести ей визит и что-нибудь разузнать.
  — Вы не могли бы мне сообщить, что там произошло? — спросила девушка после непродолжительного молчания.
  — Вас это интересует?
  — Да, — сказала она. — Меня интересует все, что касается Питера Диксона.
  — Вы хотели бы выявить его слабые стороны?
  Она кивнула.
  Морейн взглянул на часы:
  — Тогда слушайте. Власти не удовлетворятся тем, как выглядит сегодня вся эта история. Они начнут давить на Энн Хартвелл. Когда это случится, то одному Богу известно, что выплывет наружу. А если нам встретиться с Питом Диксоном? Хотя бы для того, чтобы задать ему с полдюжины вопросов и посмотреть на его реакцию.
  — Какого рода вопросы? Об этой женщине?
  — Да.
  — Мы ничего от него не добьемся.
  — Может быть, и сумеем, если умело возьмемся за дело. Например, выдадим себя за журналистов и скажем, что, по полученным сведениям, Хартвелл видели недалеко от его дома. По тому, как он воспримет эти расспросы, можно многое выяснить. Но надо действовать быстро. У меня предчувствие, что Фил Дункан серьезно займется расследованием этого происшествия.
  — Он так сказал?
  — Нет, но делом заинтересовался Карл Торн, а он очень близок с Филом Дунканом.
  — Вы виделись с Карлом Торном?
  — Да, было дело. Он, как и я, оказался у Дорис Бендер.
  — Как прошла беседа с ней?
  — Как только я начал задавать вопросы, она сочла, что наилучший способ отделаться от меня — воспользоваться своими чарами. И начала наступление на этом фронте.
  — Как это понять?
  — Я имею в виду использование приемов, свойственных “роковым” женщинам. Но едва она приступила к обольщению, как открылась дверь и появился Карл Торн. У него, должно быть, свой ключ, так как он не только не позвонил, но даже не удосужился постучаться. Просто взял и вошел.
  — И в каком же положении вы находились в тот момент?
  — В наихудшем, — расхохотался Морейн. — Но Бендер принимает решения молниеносно. Она тут же выдала меня за любовника Энн Хартвелл, и я не возражал.
  — Чтобы избежать неприятностей со стороны Торна? — Естественно.
  Натали Раис задумалась.
  — Тогда в каком теперь положении вы оказываетесь перед доктором Хартвеллом? В конце концов это дойдет до его ушей. А ведь вы заверили его, что ранее даже не были знакомы с его женой.
  Морейн состроил гримасу.
  — Целый день думаю об этом. Может, он ничего и не узнает. — Он раздраженно повел головой. — И все эти треволнения из-за того, что у меня доброе сердце и я хотел оказать услугу женщине!
  — Да, эта партия в покер несколько осложняется, — уколола Натали Раис. — Если бы нам угадать игру партнера…
  — Вы еще не передумали пойти к Диксону и взять у него интервью?
  — Какие вопросы желательно задать ему?
  — Скажите, что вы журналистка и что газета послала вас собрать кое-какие сведения. Он, скорее всего, начнет с вранья, а кончит тем, что предложит денег, чтобы замять это дело. Но тогда на вашей стороне будут козыри. У нас в руках таксист, и если только Энн не заговорит, то о существовании этого свидетеля будем знать мы одни. Если нам удастся его использовать и заставить опознать Хартвелл, то Диксон окажется в затруднительном положении.
  — Понятно, — отозвалась Натали Раис. — Главное — спросить у Диксона, была ли Энн у него дома и знает ли он что-нибудь о ней, не так ли?
  Морейн кивнул:
  — Хорошо бы нам получить ответы на эти вопросы через полчасика.
  Девушка показала жестом, что согласна, встала и поправила блузку.
  В этот момент кто-то постучал в дверь.
  — Наружная дверь закрыта? — забеспокоился Морейн.
  — Разумеется.
  Из коридора донесся голос Фила Дункана:
  — Сэм! Сэм!
  — Да это Фил, — облегченно вздохнул Морейн. — Я быстренько управлюсь с ним, чтобы можно было улизнуть.
  Он подошел к двери и отпер ее.
  Фил Дункан влетел в кабинет с красным от ветра лицом. Стянув перчатки, он опустил воротник пальто и просипел:
  — Бр-р, ну и вечерок! А какой чертовски сильный ветер!
  — Садись, Фил, — пригласил Морейн. — Я должен буду вскоре уйти, но у нас еще есть время что-нибудь выпить.
  Он открыл один из ящиков стола, вытащил бутылку коньяка и две рюмки. Взглянув на Натали Раис, он предложил:
  — А не выпить ли нам втроем, мисс Раис? Девушка, улыбнувшись, отрицательно покачала головой.
  — Тебе придется остаться, Сэм, — заявил Дункан.
  — Это еще почему?
  — Потому что пришел я.
  Морейн рассмеялся:
  — Но ты же не будешь меня удерживать! У меня встреча.
  — Придется отложить, — посоветовал Дункан, потирая озябшие руки. — Я пришел к тебе сугубо официально.
  Морейн насупился.
  — Я предупреждаю тебя, что у дома дежурит агент федеральных служб с заданием всюду следовать за тобой.
  Морейн, который к этому моменту наполнил рюмки, бросил красноречивый взгляд на Натали Раис, сохраняя полное спокойствие, закрыл бутылку и снова спрятал ее в стол.
  — Ты уверен в этом, Фил? — уточнил он.
  — Абсолютно. Я припарковался позади его машины, человек сидел за рулем и покуривал. Увидев меня, он очень заинтересовался моей личностью. У меня сложилось впечатление, что они собирают данные на тебя и твоих посетителей.
  Морейн еще раз покосился на Натали Раис, и та незаметно показала ему, что все поняла.
  — Раз вы заняты, — обратилась она к шефу, — то не могу ли я одна пойти переговорить с клиентом? Я в курсе дела и если увижу, что контракт заключать нельзя, то по меньшей мере смогу прояснить обстановку.
  Морейн заинтригованно посмотрел на своего друга.
  — Ты серьезно это говоришь, Фил? И это действительно официальный визит?
  — Несомненно.
  — Но в чем дело?
  — Мне не нравится эта история с похищением. Что-то за всем этим кроется.
  — Но я знаю об этом столько же, сколько ты, — запротестовал Морейн.
  — Неужели? — ехидно спросил Дункан. — Я в этом не совсем уверен.
  — Ну как же! Дома у Бендер мы были вместе; когда Уикс предложил мне взяться за передачу этих денег, я проконсультировался с тобой…
  — Да, до этого момента все именно так и обстоит, — усмехнулся Дункан. — Но в остальном ты преувеличиваешь. Ведь ты был сегодня у Дорис Бендер, верно?
  — Верно.
  — И встретился там с Карлом Торном?
  — Ну и что из того?
  — А перед этим тебя навещал доктор Хартвелл?
  Морейн скривился:
  — Что за чертовщина, Дункан? Это допрос или что?
  — Мне нужно кое-что выяснить у тебя.
  — Почему?
  — Потому что дело оборачивается неожиданным образом.
  — Что тебе в конце концов от меня надо?
  — Перед Торном ты выступил как любовник Энн Хартвелл, разве не так?
  Морейн ухмыльнулся:
  — Меня вынудили к этому. Но что тут такого?
  — Из такого твоего положения можно сделать разные выводы, — пояснил Дункан, ставя рюмку на стол.
  — Не хватит ли напускать таинственность? Какое все это может иметь значение?
  Дункан посмотрел на часы:
  — По некоторым аспектам этого дела я работаю совместно с представителями федеральных властей, Сэм. Но ничего не могу тебе сообщить до тех пор, пока мне сюда не позвонят.
  — А до этого момента ты будешь красть мое время?
  — Если не возражаешь, мы могли бы переброситься в покер, — предложил Дункан.
  — Но я же на работе, — попытался отбиться Морейн.
  — Ничего. Мисс Раис может ненадолго заняться твоими делами, Сэм. Ко всему прочему убежден, что федеральный агент на улице проинструктирован так, что должен задержать тебя, если что-то в твоем поведении ему покажется подозрительным. И наконец, ему известно, что я нахожусь у тебя, и если ты сейчас уйдешь, то ситуация станет несколько пикантной, поскольку я вынужден дожидаться здесь телефонного звонка. Для твоего сведения могу также сообщить, что если они тебя возьмут под стражу, то нет никакой уверенности, что я смогу сразу же вызволить тебя.
  — Но какое они имеют право меня арестовывать? — возмутился Морейн. — Им что, мало — промариновать меня целую ночь?
  — Я же предупреждал тебя, чтобы ты не лез в жизнь преступного мира, Сэм. Ты заупрямился, теперь и расхлебывай. Ладно, неси карты, а мисс Раис пусть займется твоим бизнесом, ЕСЛИ И НА САМОМ ДЕЛЕ предстоят какие-то переговоры.
  У Морейна на лбу собрались морщинки, как если бы он раздумывал над сложившимся положением.
  — Вы считаете, что сумеете договориться с клиентом, мисс Раис? — наконец вымолвил он.
  — По крайней мере, могу попытаться, — уточнила она.
  Морейн достал из стола колоду карт, присовокупил к ним коробку с фишками и обратился к Филу Дункану:
  — Одолжи мне пять долларов, Фил. И давай поделим фишки.
  Дункан показал пальцем поверх стола:
  — Если сюда позвонят, то попадут именно на этот аппарат?
  — Только в том случае, если его подключить к городской сети, — пояснила Натали Раис.
  — Тогда будьте добры, сделайте это, — попросил Дункан. — Сообщение, которое я жду, весьма важное.
  — Зачем напускать столько тумана? — допытывался Морейн.
  — Я ведь работаю вместе с федеральными властями.
  — Неужели ты настолько мне не доверяешь, что не можешь объяснить, что происходит?
  — Дело не в этом. Все это может оказаться как чепухой, Сэм, так и делом исключительно важным. Просто я проявляю заботу о тебе. Что ты делал сегодня после обеда?
  — Спал в этом самом кабинете. Мисс Раис — свидетельница. Ей пришлось отменить намеченные встречи с клиентами.
  Дункан повернулся к Натали Раис:
  — Приходил ли сюда после обеда доктор Ричард Хартвелл?
  — Нет, после обеда его не было.
  — То, что он побывал здесь утром, я знаю, — заверил Дункан.
  — По всему видно, что ты немало чего знаешь, — насмешливо заметил Морейн, раскладывая веером карты. — Может, тебе известно также, какая это карта?
  — Возможно, девятка, — отреагировал Дункан. — Как раз тянет на пару белых фишек.
  — Давай лучше выставим еще и по синей, — предложил Морейн, вытаскивая три фишки из стоящей перед ним горки. — У меня пара девяток.
  Дункан вздохнул и положил синюю на две белые.
  — Опять твоя взяла! Так и не могу разобраться, когда ты шутишь, а когда у тебя действительно за душой что-то стоящее. Можешь и впрямь иметь девятки, но будешь стараться убедить меня, что блефуешь.
  Морейн расплылся в улыбке. Тем временем Натали Раис надела пальто, пристроила перед зеркалом шляпку и, взяв стенографический блокнот, многозначительно посмотрела на Морейна.
  — Сделаю все, что в моих силах, — тихо произнесла она.
  — Ступайте, — поддержал он. — При сложившемся раскладе мы ничего не теряем. Не забудьте о важности фактора времени.
  — Я переключила телефон на город, как вы просили.
  Морейн одобрительно кивнул и накрыл десятку Дункана:
  — Это тебе в помощь, Фил. Ставки растут.
  Он раскрыл другую карту и положил ее на свою девятку.
  — Всего лишь семерка, — проворчал прокурор. — У тебя по-прежнему пара девяток?
  — Ясное дело, — подтвердил Морейн. — Не поставить ли нам еще по одной синей?
  Дункан оценил свою игру и двинул синюю фишку, одновременно жалуясь:
  Терпеть не могу, когда ты измываешься надо мной, Сэм.
  Натали Раис тихо прикрыла дверь.
  Глава 8
  Со своих пяти долларов Фил Дункан уже опустился до шестидесяти центов, когда кто-то нетерпеливо задергал дверь, соединявшую кабинет Морейна с коридором.
  — Это, наверное, Барни Морден, — предположил Дункан.
  Морейн отодвинул стул и направился к двери.
  — Давай-ка кончим эту партию, — предложил он. — Мы можем возобновить ее втроем и, если повезет, запустим в оборот денежки Барни.
  Прокурор не возражал.
  Морейн открыл дверь, впустив потирающего руки Барни Мордена.
  — Черт побери! Ну и холодрыга.
  — Входите, входите, Барни, — пригласил Сэм Морейн. — Нам как раз нужен держатель капиталов.
  Барни настороженно принюхался:
  — От кого это несет коньяком?
  — От обоих, — ответил Фил Дункан. — Бутылка на последней полке справа.
  — Вы не уважаете частную собственность, — поддел их Морейн.
  — Да ладно уж, зато хорошо платим, — усмехнулся Барни, доставая коньяк. — Как-нибудь на днях выпишу вам доверенность на получение моей зарплаты.
  Он налил себе рюмку. Дункан, внимательно наблюдавший за ним, ждал, когда тот поднимет глаза.
  — Что нового? — спросил он. Морден отрицательно мотнул головой.
  — Поступили материалы от федеральных агентов?
  — Да, но узнать ничего не удалось. Выпив коньяк, Барни бросил Морейну:
  — Вы в курсе, что они сидят у вас на хвосте?
  — Фил сказал мне. Я возгордился этим.
  Так случается со всеми, кто сует нос в криминальные дела, — нравоучительным тоном произнес Барни. — Думаю, они смылись, как только увидели, что пришел окружной прокурор. Я, во всяком случае, никого при входе не заметил, но то, что слежка есть, это точно. Вы, однако, не беспокойтесь, мы здесь останемся за компанию.
  — Вам что, налогоплательщики уже перестали выделять помещение? — сыронизировал Морейн.
  Дункана все это явно раздражало. Барни Морден, наоборот, решил блеснуть остроумием:
  — А что, нам и здесь неплохо. Кстати, вы ведь тоже налогоплательщик.
  — Отличная мысль, Морден! И, как налогоплательщик, я требую компенсации. Я плачу налоги государству, оно выдает вам из них зарплату. Вы же возвращаете мне деньжата в виде выигрыша в покер, поскольку я одновременно и налоги плачу, и предоставляю вам помещение.
  — Ну насчет выигрыша мы еще посмотрим, — бросил вызов Морден. — Когда-нибудь фортуна сменит своего любимчика. Я спокойно воспринимаю ваши успехи, когда игра действительно идет. Но меня раздражают ситуации, в которых вы вынуждаете нас проигрывать, хотя наши карты лучше, а вы взвинчиваете ставки, блефуя.
  — Рецепт прост, — невозмутимо парировал Морейн. — Когда я поднимаю ставки, вы раскрываете свою игру, и наоборот.
  Губы Мордена тронула улыбка, но глаза жестко сверкнули.
  Фил Дункан поднялся с места и стал вышагивать по кабинету.
  — Барни, со сколькими лицами, фигурирующими в списке, ты вступил в контакт?
  — Всего с одним — любовником.
  — Ты имеешь в виду…
  — Нет-нет, другого.
  — Тебе не удалось повидать остальных?
  — Я не смог их найти. Не знаю, где они обретаются.
  Морейн протянул перетасованную колоду Барни Мордену:
  — Снимите, Барни, и загадайте желание.
  — Подожди, Сэм, — прервал его окружной прокурор. — Я хотел бы поговорить с тобой до того, как мы начнем играть.
  — Готов тебя выслушать.
  — Каков характер твоих отношений с Энн Хартвелл?
  — Ты прекрасно об этом знаешь.
  — Не крути, Сэм. Если ты попал в переплет, то выкладывай все начистоту, и тогда посмотрим, что можно для тебя сделать. Дело становится серьезным.
  — В чем?
  — Оно никоим образом не устраивает федеральных агентов.
  — Я увидел эту женщину впервые вчера вечером, — заявил Морейн. — После этого встретил ее при посещении дома Бендер.
  Тон Мордена утратил всякую шутливость, когда он склонился к Морейну:
  — Вы никого этим не убедите. Вы по уши погрязли в этой истории и что-то от нас скрываете. Расскажите все, что вам известно.
  Фил Дункан поднял руку:
  — Барни, не забывай, что Сэм — наш друг. Но тон Мордена ничуть не изменился:
  — Если бы он был другом, то не стал бы ничего скрывать в создавшемся положении.
  — Какой информацией вы хотите поживиться у меня? — спросил Морейн.
  — Я хочу быть в курсе всей истории ваших отношений с Энн Хартвелл, — потребовал Барни.
  Морейн уставился на него. Затем начал:
  — Я опасался этого, Барни. Боялся, что не смогу вас провести. Она бросила меня у самого подножия алтаря, чтобы выйти замуж за Хартвелла. Я поклялся отомстить и организовал за ней круглосуточную слежку. Знал малейшие ее шаги. Выяснив, что она начала работать в городе, я похитил ее, две недели удерживал на борту своей яхты, но она осталась глуха к моим мольбам. Тогда я подумал: “А пошла она к чертовой матери! Лучше получу за нее десять тысяч долларов”. Тем более что, выйдя замуж, она подурнела и утратила былую элегантность. Я прикарманил десять тысяч долларов. Конец романа.
  Лицо Мордена почернело от гнева. Фил Дункан подошел и положил руку на плечо Морейну.
  — Перестань, Сэм, — попросил он. — Сейчас не время дурачиться. У нас с Барни и без того хлопот хватает.
  — Выходит, что так, — согласился Морейн, — но вы МНЕ не доверяете. И тем не менее я рассказал вам все, что знаю… по крайней мере, на данный момент.
  — Ты хочешь сказать, что надеешься получить дополнительные сведения?
  — По правде говоря, да.
  — И какого характера?
  — Вот получу, тогда, может, и скажу, хотя надо еще подумать, стоит ли это делать. Но почему вы так зациклились на этом деле?
  Дункан со значением произнес:
  — Тут проступает политический фон. Энн Хартвелл работала секретаршей Карла Торна. Он подыскивал на это место человека, на которого мог бы полностью положиться в конфиденциальных делах. Торн подозревает, что это похищение было опереточным. Федеральные власти сочли, что поведанная им Энн история звучит неубедительно, но поскольку ты ее подтвердил, а я за тебя поручился, то они не очень-то давили на Хартвелл. Они поверили, что ты уплатил десять тысяч долларов и что она находилась в руках настоящих похитителей.
  — Тогда в чем, собственно, дело? — удивился Морейн.
  Морден обвиняюще наставил на Морейна указательный палец:
  — А вы сами УВЕРЕНЫ, что действительно заплатили десять тысяч долларов?
  Морейн какое-то время молча в упор рассматривал следователя. Затем медленно проговорил:
  — Я сказал, что заплатил, значит, так и было. Я вам сообщаю только то, что соответствует действительности. Кстати, Барни, мне не нравится ваш подход к этому делу.
  — А мне не по душе ваша манера вести себя, — сквозь зубы процедил Морден.
  — Ну, так мы никогда ни до чего не договоримся, — вмешался Дункан. — Может, ты мне дашь возможность одному обсудить с ним этот вопрос, Барни?
  — А что ты, собственно говоря, хочешь обсуждать? — с нарастающим раздражением отозвался Морейн.
  — Очень многое может зависеть от порядочности Энн Хартвелл, — заметил Дункан.
  — Ну и что?
  — Федеральные власти хотели бы повторно поговорить с ней, да и мы не прочь кое о чем ее спросить.
  — Так почему вы этого не делаете?
  — А ты разве не догадываешься, Сэм?
  — Нет.
  — Честно?
  — Абсолютно.
  — Она пропала.
  — Пропала? Ты хочешь сказать, сбежала?
  — Вот этого мы не знаем.
  — Возможно, вас мог бы просветить на этот счет ее муж?
  — Он тоже исчез.
  — А Бендер?
  — И она испарилась. Мы беседовали с ней сразу после обеда. Карл Торн — тоже. Эта женщина либо говорила правду, либо она лгунья, каких еще свет не видывал. Клянется, что всегда подозревала дантиста в кознях и считает его с придурью. Сказала, что Энн Хартвелл работала здесь, но две недели назад уехала в Сэксонвилл, чтобы провести там уик-энд с супругом. С тех пор о ней не было ни слуху ни духу, но муж не очень-то беспокоился. Она, Дорис Бендер, была в курсе того, что семейная жизнь Энн была сплошной катастрофой. Когда она убедилась, что Хартвелл пропала, то поставила об этом в известность Карла Торна, а через него вышла на меня. Тогда она была убеждена, что доктор Хартвелл отправил свою жену на тот свет. А затем пришло письмо с требованием выкупа и… впрочем, все последующие события тебе известны в той же, а может быть, и в большей степени, чем нам.
  — Но почему возник такой переполох вокруг ее исчезновения? Чем вызвана эта внезапная потребность побеседовать с ней? Ночью ты что-то не проявлял никакого беспокойства. К тому же если тебе так уж приспичило поговорить с ней, то у тебя в распоряжении был целый день.
  — Ничего ему не сообщайте, — агрессивно настаивал вполголоса Барни Морден.
  — Сейчас я скажу тебе, Сэм, нечто строго конфиденциальное, — не обращая на него внимания, продолжил Дункан. — Энн Хартвелл работала на Торна. Даже с тобой я не могу поделиться сведениями о существе вопросов, с которыми она имела дело. Могу только сказать, что она стенографировала под диктовку, а затем печатала. Торн, разумеется, принял все меры, чтобы с этих документов не снималось никаких копий. Дорис Бендер в этом смысле была чем-то вроде надсмотрщика и следила, чтобы работа выполнялась точно в соответствии с требованиями Торна.
  — И что же стряслось?
  — Энн пользовалась стенографическими блокнотами. — С ними что-нибудь случилось?
  — Их хранили на дому у Дорис Бендер. Сегодня Торн поинтересовался записями, и Дорис их достала. Торн счел, что благоразумно эти бумаги сжечь. Когда он начал их уничтожать, то обратил внимание на то, что страницы были разделены посредине вертикальной чертой. Так часто поступают стенографистки, чтобы было удобнее писать сначала на одной, затем на другой стороне. Но у Энн такой привычки не было. Поэтому Торн присмотрелся к ним и заподозрил, что это были совсем не те блокноты, которыми пользовалась Энн. И никто не имеет понятия, куда они подевались.
  — Значит, ты сейчас расследуешь это похищение, имея в виду выяснить, не связано ли оно каким-то образом с пропажей стенографических блокнотов?
  — Говорю тебе с полной откровенностью, — заверил Дункан, — что я делаю максимум для того, чтобы отыскать Энн Хартвелл раньше федеральных агентов. Вот почему я не осмеливаюсь покидать твой кабинет, а сейчас мы с Барни оба торчим у тебя. Весь наш оперативный состав брошен на поиски этой женщины. Мы ждем, что нам позвонят сюда сразу же, как что-нибудь обнаружат. Только бы успеть раньше, чем это сделают федеральщики.
  — Что так?
  — Потому что, если она заговорит, нам хочется знать, что она скажет.
  — Ты допускаешь, что она могла предать Торна?
  — Этого исключать нельзя. Как и того, что ее на самом деле похитили, а блокноты выкрали.
  Затрезвонил телефон. Морейн машинально положил руку на трубку, но Барни Морден стремительно подскочил и, буквально вырвав ее у него, прорычал:
  — Хэлло… Кто это? — Некоторое время он молчал, затем произнес: — Да, это Барни. Шеф здесь.
  Он, нахмурившись, выслушал сообщение, потом распорядился:
  — Значит, так: она должна была уехать на личной машине или на такси. В первом случае ей кто-то позвонил и сообщил, где и когда ее подберут. Если же она выскочила по собственной инициативе, то обязательно воспользовалась такси. Проработайте этот вариант…
  Он прервался, полный внимания к собеседнику. Наконец ответил:
  — Не думаю, что это в чем-то меняет ситуацию. Я сейчас посоветуюсь с шефом и, если у него будет другое мнение, перезвоню. Не пренебрегайте такси… Выясните, как она была одета! Она ведь вышла из дома, так? Ясно, что не выбросилась в окно, да еще полуголой!
  Положив трубку на рычаг, он выразительно посмотрел на Дункана:
  — Мне нужно поговорить с вами, шеф.
  — Вы хотите, чтобы я удалился? — осведомился Морейн.
  — В этом нет необходимости, — остановил его Дункан. — Что там, Барни?
  — Они пытались выяснить, как она была одета, когда покинула дом, — чуть поколебавшись, доложил Барни.
  — И что они установили?
  — Учитывая оставшиеся в квартире вещи, можно сделать вывод, что она вышла в коричневого цвета шляпке, в жакете на куньем меху и в шерстяном коричневом платье. — Морден не скрывал своего неудовольствия.
  Лоб Фила Дункана прорезали глубокие морщины. Не произнося ни слова и засунув руки в карманы, он зашагал взад-вперед по кабинету.
  Сэм Морейн собрал колоду карт и положил ее в ящик стола. Вновь зазвонил телефон. Барни Морден, который не отлучался от него, тут же схватил трубку.
  Послушав немного, он бросил настороженный взгляд на Морейна и обратился к Дункану.
  — Просят Морейна, — сказал он. — Голос женский. Морден все еще ждал указаний, когда Морейн хотел взять трубку. Но старший следователь лишь крепче в нее вцепился.
  — Прекрати свои штучки, Барни, — вскипел Дункан. — Ты что, свихнулся?
  Барни Морден начал что-то объяснять, но передумал и уступил место Морейну. Тот услышал возбужденный голос Натали Раис.
  — Это мистер Морейн? — проверила она.
  — Да, это я.
  — Прошу вас, приезжайте сейчас же!
  — Вы находитесь там, куда я вас послал?
  — Да, да.
  — Мне сейчас нелегко отсюда вырваться, — произнес он. — Можете ли вы свободно говорить оттуда, откуда звоните?
  В тот же момент он уловил на той стороне провода какой-то нараставший грохот, на фоне которого девушка кричала почти истерично:
  — Приезжайте, приезжайте немедленно! Вы должны прибыть сюда непременно! Я не знаю, что мне делать. Не слышу ни одного вашего слова. Ну пожалуйста, поспешите!
  Морейн понял, что она рыдает, и тут снова раздался тот же грохот. Затем — “клик”, и связь прекратилась.
  Морейн задумчиво положил трубку, изобразил зевок и посмотрел на часы.
  — Как насчет партии в покер? — безразличным голосом спросил он.
  — Никакого покера, — вырвалось у Дункана, требовательно глядевшего на него.
  Морейн снова взглянул на часы.
  — Сколько раз вам должны позвонить еще? — поинтересовался он.
  — Не знаем.
  — И как долго вы намерены еще задерживаться у меня?
  — Сие тоже неизвестно. Морейн повторно зевнул.
  — Ты был прав, когда говорил, что все это быстро приедается, Фил. Вчера еще я сгорал от интереса, а сегодня уже сыт по горло. Не знаю отчего: то ли утратилась новизна, то ли спал мало. А завтра утром дел видимо-невидимо… Пойду-ка я лучше домой, а кабинет оставлю в вашем распоряжении. Когда будете уходить, не забудьте захлопнуть дверь, замок закроется автоматически. Телефон переведен на город, в столе — почти полная бутылка коньяка. Если от нее что-нибудь останется, не забудьте поставить на место, чтобы не искушать уборщицу!
  Морейн потянулся за пальто и, надевая его, снова зевнул. Поправляя галстук перед зеркалом, он увидел в нем лицо Барни Мордена, пытавшегося выразительной мимикой что-то передать окружному прокурору.
  Морейн неожиданно повернулся, но Барни Морден уже успел натянуть маску безразличия.
  — Значит, хочешь уйти? — задал вопрос Дункан. — Хочу, Фил.
  — Ты уж извини за то, что я воспользовался твоим офисом, но мне требовалось место, где я чувствовал бы себя непринужденно. Если мы отыщем эту Хартвелл, я намерен допросить ее здесь.
  Морейн открыл ящик стола и достал оттуда ключ.
  — Держи, — протянул он Дункану. — Это от входной двери.
  Морейн застегнул пальто, натянул перчатки и попрощался:
  — Привет, ребята, будьте здоровы. И чувствуйте себя как дома.
  — Ладно, поступай как знаешь, — посоветовал Дункан.
  Барни Морден молчал, будто воды в рот набрал.
  Морейн вышел из кабинета, открыл дверь офиса, но едва выбрался в коридор, как тут же уловил какое-то движение слева.
  — Ах ты ублюдок! — взвизгнул мужской голос. — Ну теперь-то я с тобой разделаюсь!
  В тот же миг Морейн увидел блестящий металлический предмет, нацеленный ему в живот. Кто-то с оружием в руках рванулся ему навстречу. Отчаянно крутанувшись, Морейн сумел справа двинуть нападавшему в челюсть. При слабом верхнем освещении он отчетливо разглядел черты бледного лица, налитые кровью глаза, окаймленные черными кругами.
  Ричард Хартвелл.
  Морейн схватил его за запястье и вывернул руку, державшую оружие. Примчавшийся на крик Барни Морден молниеносно оценил ситуацию и нанес Хартвеллу резкий удар. Морейн почувствовал, как обмякла зажатая им рука. Дантист растянулся на полу.
  Барни Морден шагнул к поверженному доктору, схватил его за шиворот и поволок в кабинет.
  Вышедший вслед за ним Фил Дункан подобрал валявшийся никелированный револьвер. В кабинете он осмотрел оружие, повернул барабан и в изумлении воззрился на Морейна.
  — Да он же не заряжен! — поразился прокурор. Лежавший на полу Хартвелл открыл глаза и испустил тяжкий вздох.
  Морден пнул его ногой:
  — Что это тебе взбрело в голову, приятель?
  Дантист зажмурился и ничего не ответил, Дункан вопросительно глядел на Морейна.
  — Это доктор Ричард Хартвелл.
  — Мы разыскиваем его по всему городу, — воскликнул Барни Морден, — а он, оказывается, прячется тут, в коридоре, чтобы пристрелить Сэма! — Он наклонился к доктору и, приподняв его за шиворот, усадил в кресло. Затем дал ему хлесткую пощечину. — Эй, очухайся. Тебе предстоит кое-что нам выложить.
  Хартвелл приоткрыл глаза и, все еще не придя в себя окончательно, уставился на Мордена.
  — Ну так в чем дело? — допытывался тот. — Что ты собирался учудить?
  — Я должен прикончить этого человека.
  — Причина?
  — Он разрушил мой семейный очаг.
  — Почему ты так считаешь?
  — Потому что знаю. Он любовник моей жены.
  — Вы ошибаетесь, доктор, — поправил Фил Дункан. — Он всего лишь взялся выступить посредником, чтобы уплатить похитителям выкуп.
  В глазах доктора Хартвелла засверкала ненависть:
  — Это ложь. Никто ее не умыкал, и все это время она провела с ним. Он обокрал меня, а после медового месяца они выдумали эту историю с похищением, чтобы наложить лапу на десять тысяч долларов.
  — Но ведь не вы их заплатили, верно? — задал вопрос Дункан.
  — Нет, это сделала Дорис Бендер. Но Энн важны деньги сами по себе, независимо от того, откуда они поступили.
  — Как долго вы поджидали под дверью?
  — Не знаю. Наверное, с час.
  — Где вы были, когда сюда пришли мы?
  — Заслышав шаги, я спрятался за угол коридора и вышел оттуда только тогда, когда вы скрылись в кабинете…
  Сэм Морейн взглянул на Дункана:
  — Ему на роду написано попадать в переделки из-за этого оружия. Самое лучшее — упрятать его за решетку, пока он не придет в себя.
  — Само собой, ему сейчас прямая дорога в камеру, — согласился Барни. — Тюрьма давно по нему плачет. — Затем, обернувшись к Хартвеллу, добавил: — Что за дурацкая идея тыкать в Морейна револьвером?
  — Я хотел убить его. А затем покончить самоубийством.
  — Но ведь оружие не заряжено? — вмешался прокурор.
  Хартвелл округлил глаза:
  — Как не заряжено?
  — Вот так. Ни одного патрона.
  Хартвелл приподнялся в кресле. Морден толкнул его обратно. Дантист взвыл и начал судорожно отбиваться, стараясь укусить удерживавшие его руки.
  — Он совсем спятил! — воскликнул Морден. Хартвелл перестал дрыгаться. Он грязно выругался и погрозил кулаком Морейну.
  — Я совсем позабыл! Револьвер разрядил этот подонок. Посмотрите в корзине для бумаг — патроны там. Отдайте мне их, отдайте!
  Фил Дункан с любопытством скользнул взглядом по Морейну и подошел к корзине. Он поднял ее и встряхнул. Было слышно, как какие-то металлические предметы перестукиваются друг о друга. Он засунул руку, разворошил бумаги и подтвердил Барни Мордену:
  — Этот тип прав. Патроны здесь.
  — Судите сами, — откликнулся Морейн. — Он уже побывал у меня сегодня. Ворвался как сумасшедший. Натали Раис увидела у него оружие и успела меня предупредить. Не знаю, хотел ли он применить его против меня, но я на всякий случай разрядил револьвер.
  — Тогда я еще не собирался его прибить, — расхорохорился Хартвелл. — Я лишь хотел разыскать похитителей моей жены. А он вытащил все патроны и отдал мне оружие. Я намеревался сразу же купить новые, но был так возбужден, что просто позабыл об этом. Когда я установил, что это он развалил мою семью, то совсем потерял голову. Я тут же решил пристрелить его. Все остальное ушло на задний план. Я совсем было перехватил его, когда он возвращался в офис, но он успел прямо у меня под носом юркнуть в лифт, и я потерял его из виду. Тогда я решил подождать его на выходе.
  — Понимаете ли вы, что если бы утром он не разрядил револьвер, то сейчас вам грозил бы электрический стул за убийство? — уточнил Дункан.
  — Нет, этого бы не случилось, — твердил свое Хартвелл. — Ликвидировав его, я бы покончил с собой.
  — Он не успел даже нажать на спуск, — вмешался Морейн. — Увидев оружие, я ухитрился врезать ему в челюсть и вывернуть руку. Признаюсь, однако, что струхнул.
  — Хороший урок, чтобы не лез в дела, тебя не касающиеся, — угрюмо прокомментировал Дункан.
  Морейн попытался выяснить у Хартвелла:
  — Кто вам сказал, доктор, что я любовник вашей жены?
  — Это вас не касается.
  Морейн в задумчивости бросил взгляд в сторону Фила Дункана:
  — Сегодня после обеда я побывал в доме Дорис Бендер. В тот момент, когда она принялась вешаться на меня, кто-то, имевший свои ключи, вошел и застал нас в гостиной. Чтобы выгородить себя, она выдала меня за возлюбленного Энн Хартвелл. Знаешь, у кого были ключи от дома Бендер?
  — Понятия не имею, — ответил Дункан.
  — Тогда попробуй угадай. Вполне естественно, что доктор Хартвелл почерпнул свою ложную информацию из этого источника.
  — Или же кто-то хотел выставить тебя сообщником в этой истории, — четко выговаривая слова, сказал Дункан.
  — Или же этот тип вешает нам лапшу на уши, — зло добавил Морден.
  Морейн, сжав кулаки, двинулся к нему, но Дункан удержал его за руку.
  — Успокойся, Сэм, — попросил прокурор. — В этой неразберихе мы все потеряли голову.
  Морейн, немного поколебавшись, направился к двери.
  — Постой, Сэм, ты должен поехать с нами, чтобы официально выдвинуть обвинение против этого человека.
  — Я не буду этого делать, — сказал, как отрубил, Сэм. — У меня есть дела поважнее! Спокойной ночи.
  Морден хотел что-то возразить, но, взглянув на Дункана, смолчал.
  Когда Морейн открывал входную дверь, он услышал, как доктор Хартвелл вполголоса недоверчиво произнес:
  — Боже мой! Значит, любовник моей жены не ОН? Морейн захлопнул дверь, так и не услышав ответа. Он шагнул в лифт и, спустившись в вестибюль, вдруг вспомнил предупреждение Дункана о федеральном агенте, поджидавшем его у центрального подъезда.
  Чтобы не попасться ему на глаза, он выскользнул на улицу через служебный вход. Каких-либо вызывавших подозрение машин поблизости он не обнаружил.
  Окунувшись в завывающую буйным ветром ночь, Морейн быстро свернул налево, затем направо, а пройдя полквартала, перешел улицу.
  Слежки не было.
  Он подозвал проезжавшее мимо такси:
  — На угол Шестой авеню и Мэплхерста, да с ветерком!
  Глава 9
  Как только такси проскочило через железнодорожный переезд Мэплхерста, Морейн, вытащив мелочь из кармана, обратился к водителю:
  — Стоп! Высадите меня здесь.
  — Вас подождать? — осведомился тот.
  Морейн отрицательно покачал головой и открыл дверцу. В машину со свистом ворвался ветер. Морейн поднял воротник пальто и вышел.
  Таксист повернулся и со своего места попытался закрыть дверцу, но стихия так разбушевалась, что ему удалось это сделать лишь с помощью навалившегося всем корпусом Морейна.
  — Вот это ночка! — вырвалось у водителя, и он с любопытством проследил, как Морейн скрылся в взвихренной ненастьем ночи. И лишь затем тронулся с места.
  Морейн повернул налево. Из мрака выступило четырехэтажное здание, обнесенное железной оградой. Преодолевая ураганные порывы ветра, Морейн двинулся к главному входу, смутно выделявшемуся в свете недалеко стоявшего уличного фонаря.
  Вид дома его поразил. Если в соседних особняках светились кое-где окна, то этот был полностью погружен в густую темноту.
  Морейн, миновав калитку, уже двигался по гаревой дорожке, когда внезапно услышал, как кто-то неуверенно и еле слышно произнес его имя. Из сплошной тьмы к нему шагнула изящная фигурка. У него на руке повисла Натали Раис.
  — Что случилось? — обеспокоенно спросил он.
  Та вцепилась в рукав его пальто, как перепуганный ребенок.
  — Ну ладно, ладно, дочка, — стал успокаивать ее Морейн. — Что стряслось?
  — Я не могу вам сказать… — разрыдалась Натали Раис. — Уйдем отсюда поскорее.
  Он встряхнул ее за плечи.
  — Очнитесь! — потребовал Морейн, отступив, чтобы разглядеть выделявшееся смутным белым пятном лицо девушки.
  Она, наоборот, еще больше прильнула к нему, уткнувшись в грудь. Ее всю трясло.
  Морейн настороженно оглядел обе стороны дорожки, которая вела к резиденции Диксона. Ни души.
  Правой рукой он обнял девушку, одновременно приподняв ее подбородок.
  — Послушайте, — настаивал он. — Вам надо…
  Он почувствовал, как ее слезы оросили его пальцы.
  — Он мертв, — выдохнула она. — Убит!
  — Кто?
  — Диксон.
  — Откуда вам это известно?
  — Я там была.
  — Когда?
  — Когда звонила вам.
  — Кто его убил?
  — Не знаю.
  — Давно он мертв?
  — Не знаю. Думаю, что его убили совсем недавно. Какой ужас!
  — Как вы вошли в дом?
  Натали охватил озноб, и она еще сильнее ухватилась за Морейна.
  — Ну пожалуйста, — умоляла она, — разве мы не можем уйти отсюда куда-нибудь? Я хочу оказаться как можно дальше от этого места.
  — Да придите же вы, в конце концов, в себя! — не выдержал Морейн и еще крепче прижал ее руку к себе. — Вы были в комнате, где произошло убийство?
  — Да.
  — Ничего там не забыли?
  — В каком смысле?
  — Касались ли вы чего-нибудь, не оставили ли платок, сумочку, сигарету и тому подобное?..
  — Н-н… не з-знаю.
  — В таком случае проверим. Вы были в перчатках?
  — Нет.
  — Где была ваша сумочка? Вы брали ее с собой?
  — Кажется, да. Но сейчас ее нет.
  — Где вы ее оставили?
  — Не… не знаю.
  — Почему вы не позвонили в полицию?
  — Потому что не могла сразу сообразить, как поступить. Я думала… что вы-то уж разберетесь что к чему.
  — Тревогу уже подняли? Кто-нибудь еще в курсе происшествия?
  — Нет.
  — Где вы находились все это время?
  — Простояла здесь… ожидая вас.
  — Перестаньте же наконец реветь! — воскликнул он. — Присядем.
  Он сбросил пальто и расстелил его на краю дорожки, ведущей к дому. Натали Раис устроилась на нем, Морейн сел рядом. Всхлипывая, она прислонилась головой к его плечу и какое-то время оставалась в таком положении. Затем глубоко вздохнула, выпрямилась и сказала:
  — Одолжите, пожалуйста, платок. И впрямь пора кончать лить слезы.
  — Вот так-то лучше, — обрадовался Морейн, передавая ей платок. — Вы слишком практичны, чтобы позволять своим нервам так разгуляться.
  — Я была не в силах удержаться, — постепенно успокаиваясь, оправдывалась она. — Случившееся меня так потрясло. Я совершенно не представляла, что надо делать. Увидев распростертого на полу человека, совсем растерялась.
  — Отчего он умер?
  — Не могу сказать.
  — Вы заметили оружие или что-нибудь в этом роде?
  — В кабинете было совсем темно. А я пользовалась только спичками.
  — Откуда вы их доставали?
  — Из сумочки. У меня там лежал пакетик картонных спичек с маркой ресторана, где я обедала.
  — Почему не горел свет?
  — Не знаю.
  — Как вы очутились в кабинете Диксона?
  — Дверь была открыта. Морейн напряженно думал.
  — Послушайте, мисс Раис. Из-за этого ветра плохо слышно. Наклонитесь и расскажите мне на ухо все, что произошло, с самого начала.
  — Я приехала на такси, — начала девушка. — Подойдя к двери, позвонила. На пороге появился дворецкий с зажженной свечой в руке. Я заявила ему, что журналистка и пришла поговорить с мистером Диксоном в связи с похищением Энн Хартвелл. В этот момент порыв ветра погасил свечку. В доме вообще не было света. Дворецкий объяснил, что произошла какая-то авария с электросетью. Он пригласил меня пройти в вестибюль. Я вошла, он вновь зажег свечу, попросил меня подождать и стал подниматься по внутренней лестнице. Заранее зная, что Диксон меня не примет, я решила последовать за ним. По пути он разок обернулся, но впотьмах меня не заметил. Оказавшись наверху, он дошел по коридору до кабинета и скрылся там. Я прильнула к двери и слышала, как он доложил Диксону, что пришла журналистка, которая хотела бы побеседовать с ним по вопросу о каком-то похищении. Тот спросил, какую я представляю газету, дворецкий ответил, что он этого не выяснил. Тогда Диксон обозвал его олухом и велел передать мне, чтобы я связалась с ним на следующий день…
  — И тогда вы бросились обратно к лестнице? — перебил ее Морейн.
  — Вовсе нет. Диксон продолжал говорить, а я подслушивала. Он сказал дворецкому, что ожидает встречи с женщиной, которая должна прийти через боковую дверь, и ему, следовательно, нужно оставить ее открытой, а самому отправляться спать и больше его не беспокоить…
  — В кабинете Диксона горела еще одна свеча? — снова прервал Морейн.
  — Да.
  — А вторую свечу дворецкий держал в руке?
  — Точно.
  — Отлично. Продолжайте.
  — Когда я услышала распоряжение Диксона насчет боковой двери, то решила воспользоваться ситуацией. Я подумала, однако, что появляться там до того, как дворецкий отправится на боковую, нельзя, так как в этом случае Диксон вызовет его и прикажет: “Джеймс, выстави эту девицу вон!” В его же отсутствие Диксону ничего не останется, как принять меня.
  Морейн одобрительно кивнул:
  — Что же произошло дальше?
  — Я быстренько спустилась обратно в вестибюль, а подошедший вскоре дворецкий объявил, что сегодня шеф принять меня не сможет, но что следует позвонить ему завтра, чтобы договориться о встрече. Я поблагодарила, покинула дом и, немного выждав, прошла к боковой двери. Она была не заперта. Я чуточку подождала еще, чтобы дать дворецкому время дойти до своих покоев, и…
  — Кто-нибудь видел вас там? — не унимался Морейн.
  — С уверенностью сказать не могу. Как раз проходил поезд, и его прожектор высветил меня, так что, вполне возможно, я и бросилась в глаза машинисту.
  — Это маловероятно, — возразил Морейн. — Что это был за поезд? Пассажирский или товарный?
  — Товарняк.
  — Сколько времени вы стояли перед боковой дверью?
  — Совсем недолго. Я все время боялась, что вот-вот заявится та женщина, которую ожидал Диксон.
  — Она пришла?
  — Нет. Точнее, я ее не видела.
  — И все же почему дом был погружен в темноту?
  — Думаю, что это все объясняется повреждением электросети.
  — Сколько времени прошло с того момента, как вы проникли в дом, и вашим звонком ко мне?
  — Видимо, минут пять.
  — Дальше.
  — Я вошла, поднялась по лестнице и на ощупь двинулась по второму этажу. Я не хотела зажигать те картонные спички, что были у меня в сумочке. В коридоре я ориентировалась по слуху. Где-то, видимо, было открыто окно, так как сквозило и слышался шелест бумаг. В остальном было совершенно тихо. Наконец я добралась до конца коридора и оказалась у двери, куда, как я видела раньше, входил дворецкий. Она была открыта. Я вошла и выпалила: “Добрый вечер, мистер Диксон”. Никто не ответил. Тогда я зажгла спичку. В кабинете все было перевернуто вверх дном. Окно разбито. Диксон лежал на полу в луже крови, мертвый. Ворвавшийся в комнату ветер кружил бесчисленные бумаги и почти сразу же погасил мой огонек. Но за это мгновение я успела запечатлеть всю картину.
  — После этого вы снова стали чиркать спичками?
  — Не сразу. Сначала добрела до стола и подняла трубку телефона, чтобы связаться с вами. И только после этого осветила диск. Я так сильно нервничала, что дважды ошиблась и дозвонилась до вас лишь с третьей попытки.
  — Почему вы не вызвали полицию?
  — Я не представляла, как объяснить свое присутствие там, и опасалась навлечь на вас неприятности. Поэтому я решила, что самое лучшее — сообщить о происшествии вам.
  — Почему вы сразу же не рассказали мне все по телефону?
  — Я испугалась. Ведь ответил Барни Морден. А когда подошли вы и я уже собиралась вам все изложить, как есть, мимо дома промчался поезд, и вы не представляете, какой там стоял грохот. Сотрясался буквально весь дом.
  Морейн кивнул:
  — Именно поэтому вы прокричали в трубку, что не слышите ни одного моего слова?
  — Да. Я так хотела, чтобы вы поскорее добрались сюда.
  Натали Раис вдруг испугалась:
  — Считаете ли вы… что я правильно поступила?
  — Разумеется, — успокоил ее Морейн. — Но… куда подевалась ваша сумочка?
  — Я, наверное, куда-нибудь ее положила, когда подняла трубку телефона. Представьте себе, как все происходило: в одной руке я держала зажженную спичку, а другой мне нужно было набрать номер.
  — В таком случае, уверены ли вы, что сумочка осталась в кабинете?
  — Да, несомненно.
  Морейн поднялся:
  — Придется туда сходить. Пойдемте.
  — О нет! Мне… не хватит мужества!
  — Надо, чтобы хватило, — настаивал Морейн. — Вернуться в эту комнату совершенно необходимо. Когда вы звонили, у меня в кабинете находились Фил Дункан и Барни Морден, а последний — негодяй. Не дай Бог, если он узнал ваш голос. С другой стороны, сообщать в полицию уже поздно. Нам не удастся должным образом объяснить причину задержки с вызовом. Поэтому остается лишь следующее: либо сейчас же позвонить полицейским, сделав вид, что мы только что обнаружили труп, либо забрать оставленные вами там вещи и дать деру, чтобы на тело натолкнулся кто-нибудь из прислуги.
  — Как при необходимости мне можно было бы обосновать мое присутствие там?
  — Вот это и есть самое трудное, — озабоченно ответил Морейн.
  — Обязательно ли и мне идти туда снова? — все еще сопротивлялась девушка. — Может, вы справитесь один?
  — Нет, — сказал Морейн. — Вы должны будете показать, где находится помещение.
  Натали Раис, борясь с порывами ветра, поднялась. Она смирилась.
  — Пусть будет так, мистер Морейн. Сюда, пожалуйста.
  Истерика уступила место деловитости сверхэффективной секретарши. Пройдя вдоль фасада, она повернула налево и остановилась перед маленькой дверцей.
  — Вот он, боковой вход.
  — Минуточку, — поспешил Морейн и, вытащив из кармана платок, тщательно вытер ручку двери. Войдя в дом, он проделал то же самое с обратной стороны.
  — Куда теперь?
  — Там лестница, прямо перед вами.
  Морейн закрыл дверь, зажег спичку и вслед за девушкой стал подниматься по ступеням. Оба шли на цыпочках.
  — Осторожно, — предупредил он, оказавшись наверху. — Ни до чего не дотрагивайтесь.
  Перед коридором Натали посоветовала:
  — Придется посветить еще. В прошлый раз я шла на ощупь.
  Морейн зажег вторую спичку. Ветер звонко гонял по коридору какие-то бумаги. В глубине виднелась распахнутая дверь.
  — Нам туда, — прошептала девушка.
  Морейн махнул рукой и снова чиркнул спичкой. Перед кабинетом он отодвинул Натали Раис в сторону и вошел первым.
  Разбитое окно выходило на север. Голосистый ветер свободно разгуливал по комнате среди разбросанных повсюду документов. Все пронизывал какой-то неприятный запах.
  Морейн загородился от сквозняка и запалил еще одну спичку. Пламя выхватило из темноты окно с зубьями разбитых стекол. Прямо под ним лежал на спине мужчина лет пятидесяти с поредевшими на висках волосами, с острыми уголками блестевших черных усиков.
  Морейн невольно вскрикнул, когда порыв шального ветра заставил его наклониться вперед и погасил тщедушный огонек.
  Стоявшая рядом секретарша вполголоса подсказала:
  — Там, на столе, свеча.
  Снова вспыхнула спичка. Морейн ладонью прикрывал ее пламя от разгулявшегося ветра. Пока он осматривался, Натали Раис протянула руку за свечой, но Морейн, взглянув на нее, остановил секретаршу:
  — Не надо. Она еще может сыграть свою роль.
  — Каким образом?
  — Свеча, должно быть, погасла в тот момент, когда разбили окно. Поскольку, как это очевидно, кто-нибудь знает, когда ее зажгли, то можно будет определить время преступления.
  Девушка удивленно взглянула на него, но Морейн воздержался от разъяснений.
  — Главное — ничего не трогайте, — повторил он. — А вон у телефона и ваша сумочка, заберите ее. Возьмите платок и оботрите им аппарат. То же самое проделайте со стеклянной подставкой. Посмотрите, не забыли ли вы там еще что-нибудь.
  При неровном свете новой спички Морейн, оберегая ладонью пламя, внимательно осмотрел свечу. Оранжевого цвета, она имела примерно пять дюймов в высоту и один в толщину. Затем он стал изучать кабинет.
  — Вон там, под письменным столом, что-то лежит. Вроде бы ваш платочек. Поднимите его.
  Морейн быстро, но схватывая все на лету, обежал глазами всю комнату.
  — Повторяю: ничего не касайтесь. Оберните руку платком и протрите все предметы, до которых вы могли дотрагиваться… Великий Боже! Сколько же здесь разбросано обгоревших спичек! Так и кажется, что вы непременно хотели известить полицию о том, что побывали тут.
  — Было так темно, — смутилась Натали. — А я так боялась… как, впрочем, и сейчас.
  Морейн показал жестом, насколько он ее понимает.
  — Не терзайтесь. Быстро соберите их.
  — А что вы делаете со своими? — поинтересовалась она.
  — Я их кладу обратно в коробок, — ответил он, продолжая рассматривать помещение. — Ага! Вот и открытый сейф. Он был точно в таком же состоянии, когда вы здесь были?
  — Думаю, да. Впрочем, я не заметила.
  — По всей видимости, все эти бумаги вынули из него… Нет, не трогайте их. Занимайтесь только своими вещами.
  — Может, пора позвонить в полицию, притворясь, что мы только сейчас обнаружили труп? — предложила Натали Раис.
  — Ни в коем случае. Мы не сможем объяснить, как здесь очутились. Тут такой кавардак. И что это вам взбрело в голову звонить мне отсюда?
  — Прошу извинить меня, — прошептала девушка. — В тот момент мне это показалось наилучшим решением. Хотелось, чтобы вы немедленно присоединились ко мне.
  — Ладно, — успокоил ее Морейн. — Больше нам здесь делать нечего. Уходим.
  — А этот человек? Вы уверены, что он мертв?
  — Бесспорно, — заявил Морейн. — Видите пулевые ранения: одно — в грудь, другое — в голову? Этот пороховой ожог, видимо, доказывает, что в голову стреляли, когда он уже лежал на полу. При падении он разбил окно. Кругом осколки стекла, даже на его пиджаке. Нет, подходить не стоит, в этом нет никакой необходимости. У меня осталось совсем мало спичек. Надо поскорее смываться.
  Он бесшумно вышел в коридор. Девушка последовала за ним.
  — Поедем на такси? — спросила она, когда они спустились вниз.
  — Отсюда ни в коем случае, — возразил он. — Незачем за собой оставлять еще и новые следы.
  Перед тем как выйти наружу, Морейн немного постоял у двери, прислушиваясь. Ни души, все было тихо. Он сделал знак Натали, и оба на цыпочках дошли до главного входа. На улице Морейн предложил девушке руку, свернул налево, и ускоренным шагом они стали удаляться от дома Диксона.
  — Скажите, — спросила она, когда они отошли уже на приличное расстояние, — как вы установили, что ворвавшийся в разбитое окно ветер задул свечу сразу же?
  — Очень просто! — воскликнул он. — Воск ровно облегал основание свечи. Если бы она не погасла тут же, то на сквозняке растаяла бы с одной стороны сильнее, и воска в этом месте было бы больше.
  — Понятно. А важно знать, когда было совершено преступление?
  — Наверное. Мы можем так же точно определить время вашего звонка ко мне.
  — Как это?
  — Ночью график движения поездов не очень интенсивный. А поскольку в тот момент, когда вы звонили, как раз проходил один из них, то выяснить по расписанию, в котором часу это было, несложно.
  — А почему так важно точно знать, когда я вам звонила?
  — Ну это же ясно. Если полиции удастся обнаружить, что вы сделали это, находясь в доме Диксона, то наша единственная линия зашиты — доказать, что он был уже мертв, когда вы там появились.
  — И это реально?
  — Полагаю, что да. В этом смысле важную роль сыграет свеча, а также осмотр трупа, что позволит, хотя и относительно, но все же определить час смерти. Легко выявить, сколько времени свеча горела. К сожалению, я не смог изучить обстановку в кабинете более детально из-за опасения, что нас могут там застать.
  Девушка еще крепче прижалась к нему.
  — Я поставила вас в трудное положение, правда?
  — Не знаю. Надеюсь, что нет. К тому же вашей вины тут нет.
  — Возможно, все же есть, — поправила она. — У меня просто какая-то мания доказывать эффективность в работе. Как только я услышала слова Диксона о том, что он меня принимать не станет, я тут же поклялась себе, что переговорю с ним любой ценой.
  Морейн прижал ее локоть. В этот момент они находились как раз под уличным фонарем.
  — Мисс Раис, — обратился он к ней, глядя прямо в глаза. — Вы уверены, что рассказали мне всю правду о ваших действиях?
  — Конечно! — воскликнула она. — Что дает вам основания сомневаться в этом?
  — В вас чувствуется какой-то наигрыш, — произнес Морейн. — Вы девушка не того типа, которые закатывают истерики и рыдают взахлеб. Даже принимая во внимание, что вы вошли в незнакомый дом и натолкнулись на труп, все равно мне кажется, что нервничали вы чрезмерно. Вы действовали так, будто стремились помешать мне что-то обнаружить.
  — Что же это могло быть?
  — Сам себя спрашиваю. Вы, случаем, не пытались кого-нибудь выгородить?
  В глазах Натали Раис промелькнуло странное выражение — смесь страха и удали.
  — Но кого же я могу так опекать? — прошептала она.
  — Хорошо, оставим это на потом, — решил Морейн. Он вытащил бумажник и вручил девушке банкнот. — Нас не должны видеть вместе. В конце этой улицы — стоянка такси. Поезжайте на Центральный вокзал. Там отпустите такси, войдите в помещение и смешайтесь с толпой. Затем снова выйдите низом, возьмите другое такси и отправляйтесь домой. Выбросьте из головы все, что сегодня произошло. Позвольте все объяснения давать только мне. Если кто-нибудь спросит вас, куда вы отправились, выйдя из офиса, ответьте, что пошли в клуб на розыски Френка Мэкона, чтобы обсудить с ним условия контракта на рекламу, но что его там не оказалось.
  — А вдруг он там был?
  Морейн ухмыльнулся:
  — Я случайно знаю, что это невозможно. Он назначил на это время свидание со своей подружкой. Завтра с утра я позвоню ему, внушу, что он якобы действительно назначал мне встречу на сегодня, и отругаю за небрежность. Все ясно?
  Девушка утвердительно кивнула.
  Морейн снова пристально посмотрел ей в глаза:
  — Меня ни в коей мере не убедила сочиненная вами история.
  Натали расплакалась.
  — Ну ладно. Забудем об этом, — тихо сказал он. — Идите домой, живо.
  Девушка отстранилась и пошла, преодолевая сопротивление ветра.
  Морейн, засунув руки в карманы пальто и низко надвинув шляпу, некоторое время следовал за ней, глубоко задумавшись.
  Глава 10
  В спальне Морейна заливался телефон. Еще не очнувшись от глубокого сна, он инстинктивно протянул руку. Не открывая глаз, он невнятно произнес: — Хэлло! Кто говорит?
  До него доносился голос Фила Дункана, но в течение нескольких секунд Сэм Морейн не узнавал его. Он воспринимал его слова как какие-то механические шумы, не имеющие совершенно никакого значения.
  — …Мне так неудобно, Сэм, но нам нужно немедленно встретиться. Это в твоих и моих интересах.
  — Ты где? — постепенно просыпаясь, спросил Морейн.
  — Рядом, за углом. Мы не хотели заходить к тебе, предварительно не удостоверившись, что ты дома. Открой дверь по нашему звонку. Можешь не одеваться.
  — Боже мой! — запротестовал Морейн. — Вы что, никогда не спите? То им подай мой кабинет… — Он заметил, что возмущается впустую. Дункан уже повесил трубку.
  Морейн вскочил с кровати, сунул ноги в шлепанцы и помчался в ванную. Прополоскав рот, он наспех умылся и растер шею мокрым полотенцем. Холодная вода взбодрила его. Снял пижаму и поиграл мускулами, разгоняя кровь. Он уже знал, что предстоят серьезные испытания, и хотел быть в хорошей форме.
  Морейн посмотрел на себя в зеркало, помассировал лицо и пятерней пригладил волосы. Затем вновь натянул пижаму, надел махровый халат и энергично протер глаза, чтобы проснуться окончательно.
  Выйдя из ванной, он направился к входной двери. Заслышав шаги, распахнул ее.
  Вместе с порывом ветра стремительно вошли трое.
  Морейн поежился от сквозняка и сказал:
  — Я открыл раньше, чем вы позвонили, чтобы не будить прислугу. Пойдемте в мою комнату, здесь холодно.
  Преодолев пролет лестницы, Морейн пригласил посетителей войти. Трио не заставило просить себя дважды. Закрыв дверь, Морейн изобразил полусонную улыбку в адрес Дункана и Мордена и вопросительно взглянул на третьего — человека в черном костюме, высокого роста, с бесстрастным лицом.
  — Это Френк Лотт, Сэм, — представил его Дункан. Морейн протянул руку.
  — Рад познакомиться, — как автомат произнес Лотт. Морейн запрыгнул обратно в кровать, укрылся одеялом и бесподобно зевнул.
  — Что стряслось? — полюбопытствовал он. Морден присел на край кровати.
  — Знаете что, Сэм, — начал он. — Это не шутка. Дело серьезное и…
  — Подожди, Барни, — вмешался Дункан. — Говорить буду я.
  Морден пожал плечами и замолчал.
  — Все выглядит так, будто ваш визит носит официальный характер! — снова зевнул Морейн.
  — Вот именно. Морейн вздохнул:
  — Ну хорошо, садитесь и разъясните, что за чертово посольство прибыло ко мне. Вон там на столике пачка сигарет, можете курить. Но в столь ранний час не рассчитывайте на выпивку. У гостеприимства тоже есть свои пределы.
  Лотт с достоинством уселся в ближайшее кресло. Дункан присел на подлокотник другого, закурил и, пуская колечки дыма, поглядывал на Морейна.
  — Сэм, — произнес он, — эту ночь мы провели в твоем кабинете.
  — Ну, это-то мне известно, — буркнул Морейн. — Надеюсь, вы не затем меня разбудили, чтобы сообщить эту новость. Кстати, который час?
  — Почти четыре утра, — ответил Дункан.
  — Оно и видно, — прокомментировал, зевая, Морейн.
  — Вчера ты спешно покинул свой кабинет, — напомнил Дункан.
  — Действительно, я торопился, поскольку этот дантист, у которого поехала крыша, отнял у меня много времени. Что вы с ним в конце концов сделали?
  — Упрятали за решетку.
  — Он что, и в самом деле тронулся?
  — Он убежден, что ты совратил его жену.
  — Ложь. Никого я не совращал.
  — Незадолго до ухода тебе звонила какая-то женщина, — гнул свою линию Дункан.
  — Все правильно, — согласился, потягиваясь, Морейн. — Боже правый! Я такой сонный, что никак не пойму, о чем вы толкуете.
  Дункан и Морден обменялись взглядами.
  — Звонила женщина, причем крайне взволнованная, — напомнил Барни Морден. — Она была на грани истерики. Ее возглас “Приезжайте, приезжайте немедленно!” был слышен на весь кабинет.
  — Помолчи, Барни, — приказал прокурор. — Я же сказал, что вести разговор надо мне.
  — О'кей, шеф, — нехотя согласился Морден. Френк Лотт продолжал восседать в своем кресле молча, с каким-то зловещим и безразличным видом.
  Морейн скользнул по нему взглядом и воскликнул:
  — Господи! А это что за привидение в черном? Торговец похоронными принадлежностями, что ли?
  Дункан с торжественным видом кивнул:
  — Ты угадал. Но одновременно и коронер.
  — Ничего себе визит, — удивился Морейн и, повернувшись к Френку Лотту, добавил: — Не принимайте мои слова близко к сердцу. Я просто хотел пошутить.
  — И увести нас в сторону от разговора, — вставил Барни Морден.
  — Помолчи, Барни, — поморщился прокурор.
  — Да что все это, черт побери, значит? — возмутился Морейн.
  — Мы хотели бы знать, откуда звонили, — наконец раскрыл свои карты Дункан.
  — Ничего себе! — воскликнул Морейн. — Неужели только потому, что я позволил вам пользоваться своим кабинетом, теперь следует отчитываться в том, кто мне звонит?
  — Ты убежал без оглядки и где-то побывал, — продолжал Дункан. — Кажется, ты даже вскочил в первое подвернувшееся такси.
  — Вот это и в самом деле важно! — с издевкой откликнулся Морейн. — Сколько дают за подобное преступление?
  — Мы установили таксиста, который доставил пассажира от твоего офиса до пересечения Шестой авеню с Мэплхерстом, — заявил Дункан.
  Лицо Морейна посуровело:
  — Что тебе от меня нужно?
  — Хотел бы знать, был ли ты тем самым пассажиром?
  — А если и был, то что из этого?
  — Выяснить, что ты делал в Мэплхерсте.
  — Я не говорил, что был там.
  — Водитель такси помнит тебя и, не сомневаюсь, опознает.
  — Подумаешь!
  — Ты ни в чем не желаешь мне помочь, — рассердился Дункан.
  Морейн расхохотался:
  — Кончай, Фил. Скажи мне точно, чего ты хочешь, и я отвечу на твои вопросы. Но если ты будешь тянуть свою профессиональную резину, ты ничего не добьешься.
  Дункан и Морден снова переглянулись.
  — Попрошу тебя подняться с постели, — сказал Дункан.
  — Что? Вы хотите ее осмотреть?
  — Нет. Мы просим, чтобы ты встал, оделся и пошел с нами.
  — Куда?
  — В морг.
  Морейн изобразил негодование:
  — Какого дьявола я там позабыл?
  — Посмотришь на труп.
  — Труп? Чей?
  — Узнаешь по прибытии туда.
  Морейн пристально посмотрел на своего друга:
  — Это официальное уведомление?
  Дункан кивнул:
  — Самое что ни на есть официальное.
  — Почему ты хочешь, чтобы я взглянул на тот труп? — полюбопытствовал Морейн.
  — Потому что я убежден, что вчера вечером ты побывал в Мэплхерсте.
  — А если я откажусь следовать за тобой в морг?
  Дункан перевел дыхание:
  — Я буду вынужден тебя задержать до дополнительного выяснения ряда обстоятельств. Будет проведена очная ставка с таксистом.
  — Почему бы тебе не привести его сюда?
  Дункан неторопливо покачал головой:
  — Все предоставляемые тебе как гражданину права будут соблюдены. Выстроим в линию десять — пятнадцать человек и посмотрим, узнает ли и тогда тебя водитель.
  — Но это делается только в том случае, если кто-то подозревается в убийстве! — воскликнул Морейн.
  Молчание Дункана было красноречивее всяких слов.
  Сэм Морейн вскочил с постели, подошел к гардеробу и стал одеваться.
  — Но это же лишено всякого смысла! — не переставал он возмущаться, надевая рубашку.
  Дункан продолжал сидеть, не говоря ни слова. Барни Морден наблюдал за Морейном.
  — В этом шкафу стоит бутылка первоклассного виски, — предложил Морейн. — Примите, пока я одеваюсь… Что за сумасбродная идея! Поднять меня ни свет ни заря, чтобы повести в морг осматривать какой-то труп!
  Стоя перед зеркалом, Морейн завязывал галстук, но одновременно тренировал мускулы лица, придавая ему выражение отрешенности, с которым он должен встретить момент, когда снимут простыню и предъявят ему труп Питера Диксона.
  Наконец он кончил застегивать жилет. Гости тем временем отдавали должное виски.
  — Тебе налить, Сэм? — позаботился Дункан.
  — Да, и пощедрее.
  Дункан протянул ему бокал, который Морейн поднял, провозгласив тост:
  — Выпьем за преступление, джентльмены.
  Фил Дункан поставил свой бокал на столик и надел пальто.
  — Пошли, Сэм. Я хочу побыстрее кончить с этим злополучным расследованием.
  Морейн молча надел пальто и шляпу. Затем жестом пригласил всех к выходу.
  У дверей дома Морейна стояла машина. Морден сел за руль. Лотт разместился рядом с ним. Дункану и Морейну досталось заднее сиденье.
  Холодная и ужасно ветреная ночь поглотила их.
  Машина быстро набрала скорость и вскоре остановилась перед угрюмого вида зданием со сверкавшей зеленым светом вывеской. Лотт открыл дверь. Из вестибюля они попали в длинный коридор, в конце которого Лотт остановился, чтобы достать из кармана ключ. Отомкнув замок, он ввел их в настолько мрачный зал, что над ними, казалось, захлопнулась крышка гроба. На мраморном столе лежала покрытая простыней фигура, напоминавшая своими очертаниями человека. Барни Морден подвел Морейна к столу.
  — Как ты знаешь, Сэм, — начал Дункан тоном фокусника, старающегося отвлечь внимание публики, — нам всего лишь нужно…
  Морейн подметил, как Морден пытается незаметно схватиться за край простыни, и подготовился к шоку.
  Морден сильно дернул.
  Взору Морейна открылось тело мертвой женщины. На волосах и части лица запеклась кровь. Голова выглядела как расплющенная и потерявшая всякую форму масса, один глаз полностью вывалился из глазницы.
  — О Боже! — прошептал Морейн, чувствуя, как подступает тошнота.
  Перед ним лежала Энн Хартвелл.
  — Когда ты видел ее в последний раз? — спросил Дункан.
  Морейн повернулся к нему, но Морден схватил его за рукав и, указывая пальцем на труп, прорычал:
  — Взгляните на нее хорошенько! Вглядитесь в это лицо! Видите, как ее изуродовали? Вы ведь знаете, кто ее убил, не так ли?
  Морейн резким движением освободился.
  — Что за чушь вы городите! — Он был взбешен?
  — Да пошли вы, Барни, к черту! Я относился к вам по-дружески, принимал у себя дома и на работе, играл с вами в покер и угощал отменными напитками. И делал это по той единственной причине, что вы друг Фила. А теперь проявилось ваше истинное лицо — негодяя, циника, предателя. Попробуйте хоть раз еще дотронуться до меня своими погаными лапами, и я расквашу вам морду, ясно?
  Дункан сделал шаг вперед и стал между ними:
  — Он прав, Барни. Ты не имеешь права обходиться с Сэмом таким образом.
  Барни что-то пробормотал сквозь зубы и отступил назад.
  Тебе что-нибудь известно об этом убийстве, Сэм? — обратился Дункан к Морейну.
  — Нет, Фил, — сказал тот твердо. — Для меня это полная неожиданность, притом очень неприятная. В последний раз, когда я ее видел, она была похожа на выряженную в шелка куколку. Она тогда только что вышла из ванной и выглядела великолепно. Настолько была красива, что, признаюсь, произвела на меня впечатление. Но до того момента, когда пришлось вручать выкуп похитителям, я ее никогда не видел. Я и понятия не имел, кто скрывается под этой простыней.
  — Мы нашли ее труп возле железной дороги, на пересечении Шестой авеню с Мэплхерстом. Возможно, что убита она была где-то в другом месте, но обнаружили ее именно там. Нельзя исключать, что ее выбросили из автомашины или с проходившего поезда. Согласно расписанию, через Мэплхерст проходит товарняк в десять десять и пассажирский скорый в десять сорок семь. Между девятью часами вечера и часом ночи там других поездов, кроме этих двух, нет. Смерть наступила вечером между десятью и одиннадцатью с половиной.
  Дункан пристально смотрел на Морейна:
  — Ты покинул офис около одиннадцати часов. Ты вполне мог доехать на такси до Мэплхерста. Примерно в девять пятьдесят тебе звонила женщина в сильнейшем стрессе и умоляла тебя немедленно с ней встретиться.
  Морейн посмотрел на окружного прокурора в упор.
  — Фил, даю тебе честное слово, что тот звонок не имеет никакого отношения к смерти этой женщины. С тех пор как я был дома у Дорис Бендер, Энн Хартвелл я не видел, не говорил с ней ни лично, ни по телефону. Этой ночью с ней не встречался. Не знал, где она находилась, и не ведал, что она погибла.
  — Очень хорошо, Сэм, — согласился прокурор. — Можешь возвращаться домой.
  Барни Морден шумно выдохнул:
  — Так, значит, нет?..
  — Да замолчишь ты, наконец, Барни! Отвези лучше Сэма домой, — распорядился Дункан.
  Морейн дружески похлопал его по плечу:
  — Спасибо за предложение, Фил, но я в этом не нуждаюсь. Я могу доехать и на такси. Ты тоже иди домой. Тебе надо отдохнуть.
  Повернувшись, он направился к выходу.
  Барни Морден начал что-то доказывать, когда Морейн закрывал дверь, но Сэму не удалось расслышать, что именно он говорил.
  Глава 11
  Морейн как следует газанул, повернул на первом же перекрестке, затем на другом. Под визг покрышек он бросил взгляд в зеркало заднего обзора.
  Ни одной машины за ним не следовало. Проехав два квартала, Морейн повернул налево и, миновав еще один блок домов, остановился. Подождал, не выходя, минут пять. Улица оставалась пустынной. Не было не только автомашин, но даже одиноких прохожих.
  Морейн вышел из машины, запер дверцу и прошел пешком до многоквартирного здания, расположенного в середине следующего квартала. Он тщательно изучил табличку с именами жильцов перед входом и нажал кнопку звонка, рядом с которой значилась фамилия Натали Раис.
  Минуту спустя из интерфона в вестибюле раздался ее голос:
  — Кто там?
  — Сэм Морейн.
  — Вы хотите поговорить со мной?
  — Да.
  — Будьте добры, подождите немного внизу, я оденусь и выйду.
  — Нет, — возразил он. — Мне нужно зайти к вам. Дело важное.
  Морейн пересек плохо освещенный вестибюль и на лифте поднялся на четвертый этаж. Еще в коридоре он увидел, как одна из дверей бесшумно приоткрылась.
  На пороге стояла Натали Раис в шелковом кимоно поверх пижамы и в домашних туфлях на босу ногу.
  Морейн вошел.
  Он увидел одну из тех кроватей, что на день убираются в стену. Было видно, что на ней недавно спали. Чувствовался промозглый холод, характерный для помещений, чьи окна выходят на плохо ухоженный внутренний дворик.
  — Что случилось? — встревожилась девушка. Морейн прикрыл за собой дверь.
  — Садитесь, — пригласила Натали, пододвигая к нему кресло.
  — Нет, — отказался он. — Предпочитаю диван.
  Он удобно устроился на нем, откинувшись на подушки.
  — Произошли еще кое-какие события, — начал Морейн. — Я счел необходимым предупредить вас.
  — Что такое?
  — За мной приходили и вытащили прямо из кровати.
  — Кто?
  — Окружной прокурор и Барни Морден.
  — С какой целью?
  — Чтобы допросить меня, что я делал вблизи Шестой авеню и Мэплхерста между одиннадцатью вечера и полуночью.
  — Откуда им известно, что вы там были?
  — Они установили такси, на котором я туда добирался.
  — Следовательно, они знают… знают…
  — По-видимому, еще нет, — уточнил Морейн. — Они хотели продемонстрировать мне труп Энн Хартвелл. Ее убили.
  — Убили!.. — прошептала Натали Раис.
  — Вот именно. Труп был обнаружен близ железной дороги на углу Шестой авеню и Мэплхерста. Они подозревают, что его выбросили с поезда или из машины. На их взгляд, убийство произошло в другом месте.
  Лицо девушки побледнело, глаза подернулись страхом.
  — Они увели меня с собой и продемонстрировали труп при весьма драматических обстоятельствах. Вполне возможно, что они допросят и вас. Нельзя исключить, что покажут и труп. Я хотел, чтобы вы были готовы к… — Он внезапно замолк со странным выражением лица. Посмотрел сначала на кровать, затем на диван.
  — В чем дело? — забеспокоилась Натали. Морейн разглядывал кровать. Покрывало сбилось к ногам. Он подошел и расправил его.
  — Что с вами? — повторила девушка.
  Морейн дотронулся до покрывала тыльной стороной руки, затем вернулся и потрогал обивку дивана и подушки.
  — Тепло, — сказал он.
  — Что тепло?
  — Не стройте из себя святую невинность, — проворчал Морейн. — Диван теплый. Кто-то на нем спал.
  — Что вы хотите этим сказать? Взгляд Морейна посуровел.
  — Знаете что, — заявил он, — меня не касается, чем занимается моя секретарша в свободное от работы время. Но если мне приходится разговаривать с ней о конфиденциальных делах в присутствии скрывающихся посторонних лиц, то я хочу знать, с кем имею дело.
  — Не понимаю, о чем…
  Морейн подошел к платяному шкафу и распахнул дверцы настежь. Он уловил какое-то движение внутри. Сжав кулаки, шеф Натали рявкнул:
  — А ну марш оттуда!
  Девушка бросилась к нему и схватила за руки. Морейн легким движением освободился, не спуская глаз со шкафа.
  — Выходите, — потребовал он. — Или применить силу?
  Внутри шкафа что-то зашевелилось, и между вешалок с платьями показалась человеческая фигура.
  — Выходите, говорю вам! — повторил Морейн. Тотчас же появился седовласый мужчина, бледный, со смятением в глазах. Он напряженно выпрямился.
  Морейн всмотрелся в него, затем бросил Натали Раис:
  — Это ваш отец?
  Девушка утвердительно кивнула. Не говоря ни слова, пожилой мужчина подошел к дивану и сел. Он застыл, опершись локтями о колени.
  — Когда вас освободили? — задал вопрос Морейн.
  — Вчера, — бесцветным голосом ответил тот. Морейн присел на край кровати, переводя взгляд с отца на дочь.
  — Давайте разберемся, — наконец произнес он. — Между вами и мистером Питом Диксоном была какая-то связь. Вы считали, что именно он засадил вас в тюрьму, не так ли?
  Старик молчал.
  — Разве это не правда? — обратился Морейн к Натали.
  Она отвела глаза.
  Морейн поднялся, подошел к окну и, стоя к обоим спиной, с угрюмым видом уставился на стену напротив. Через несколько минут он опустил жалюзи и, понизив голос, сказал:
  — Ладно. Рассказывайте все, как было. Все молчали.
  Тишину нарушила Натали Раис:
  — Отец! Лучше я все расскажу.
  Старик взглянул на Морейна. Его лицо приняло пепельный оттенок.
  Натали приблизилась к Морейну и взяла его за руку:
  — Мне было не по себе с той минуты, как это случилось.
  — С какой именно?
  — С тех пор, как я была вынуждена солгать вам.
  — Вы сделали это тогда, когда я примчался по вашему вызову?
  Она показала жестом, что да.
  — Меня это заинтриговало, — признался он. — Не знаю почему, но у меня сложилось впечатление, что вы кого-то покрывали. А теперь расскажите мне, как все происходило на самом деле.
  Она тихим голосом начала излагать события:
  — Я покинула офис, как мне представляется, в девять часов сорок пять минут. Мне понадобилось примерно десять минут, чтобы прибыть на место. Сначала все происходило так, как я вам сообщила: вошла в резиденцию Диксона, поднялась наверх вслед за дворецким и подслушала, как шеф сказал ему, что у него встреча с женщиной, и как он распорядился открыть в этой связи боковую дверь. Я тут же на цыпочках сошла вниз и после того, как дворецкий выпустил меня из дома, повернула налево и быстро стала спускаться по улице. Внезапно я услышала, как близ Шестой авеню остановилась машина, хлопнула дверца. Мужской голос что-то громко сказал, а в ответ рассмеялась женщина. Я не хотела, чтобы меня кто-то видел, и поэтому спряталась недалеко от угла железной решетки, которая опоясывает владения Диксона. По улице в направлении железной дороги спустилась молодая женщина. Она вошла в сад Диксона…
  — Вы хорошо ее рассмотрели? — прервал Морейн.
  — Нет, я стояла к ней спиной, но все же оглянулась. Обратила внимание на то, что она была в шляпке и меховом жакете.
  — Жакет был коричневого цвета? — заинтересовался Морейн.
  — Трудно сказать с полной определенностью, ведь все происходило ночью, но, кажется, да. Когда я мельком взглянула на нее, женщина как раз находилась под уличным фонарем, и я еще подумала, что мех жакета выглядит очень добротно. Да, теперь припоминаю, что он действительно был коричневым. А почему вы спрашиваете об этом?
  Морейн покачал головой:
  — Оставим пока эту тему. Продолжайте.
  — Сначала я решила заявиться к Диксону во время его встречи с женщиной. Потом подумала, что, возможно, у них просто беседа делового характера и в этом случае она пробудет там всего несколько минут. Решила выждать.
  — Где вы находились все это время?
  — Около железной дороги.
  — Можете указать, в какое время?
  — Когда я подходила к железной дороге, как раз прогромыхал товарный поезд. Можно по расписанию выяснить, когда это было.
  — Видел ли вас машинист или кочегар?
  — Нет, я стояла в тени у садовой ограды вокруг особняка Диксона. Мне показалось, что товарняк шел целую вечность.
  — Что вы сделали потом?
  — Я наблюдала за домом. Однако из-за обжигавшего холодом ветра решила немного пройтись.
  — И что же?
  — Пошла вверх по улице.
  — Удаляясь от железной дороги?
  — Да. Почему вы спрашиваете об этом?
  — Я хотел кое в чем удостовериться. Дальше?
  — Все это не имеет большого значения, — высказала свое мнение Натали. — Итак, я уже подходила…
  — Излагайте максимально точно, — сухо подчеркнул Морейн. — Возможно, детали играют гораздо большую роль, чем вы полагаете.
  — Я дошла до перекрестка и повернула.
  — Направо или налево?
  — Направо. Через две-три минуты я подумала, что женщина, выйдя из дома, может направиться к железной дороге вместо того, чтобы подняться по улице к перекрестку, за которым я наблюдала. Поэтому я пошла обратно.
  — Кто-нибудь видел вас?
  — Огибая угол, я обратила внимание на машину, которая разворачивалась у железной дороги. Поскольку спрятаться было некуда, я прислонилась к телефону-автомату и, когда машина проезжала мимо, повернулась так, чтобы аппарат меня загораживал. Я уверена, что меня не было видно.
  — Что было потом?
  — Я все время ходила взад-вперед по улице в ожидании, когда же эта женщина выйдет. Поскольку ее все не было и не было, я решилась в конце концов войти в дом сама. Прошла через главный вход, добралась до боковой двери и потянула за ручку. Дверь была не заперта, как и приказал мистер Диксон. Я поднялась на второй этаж. Ну а дальше все происходило так, как я уже вам описывала. Только спустившись по лестнице после звонка вам, я…
  — И что же? — спросил Морейн, видя, что она замолчала и готова вот-вот расплакаться.
  — Увидела отца.
  — Где он находился?
  Старик не без достоинства встал с дивана.
  — Позвольте продолжить мне, — попросил он. Морейн повернулся к нему.
  Голос старика был по-прежнему невыразительным, но в нем угадывались нотки, свойственные человеку, привыкшему распоряжаться.
  — Я был там.
  — Где это “там”?
  — В помещении, где было совершено преступление. Когда я уловил, что кто-то поднимается по лестнице, то быстро покинул кабинет Диксона и спрятался в соседней комнате. Я слышал, как она вошла, как зажигала спички и набирала номер телефона. Я открыл дверь, чтобы узнать, с кем она разговаривает. Вы должны понять охватившее меня волнение, когда я узнал голос своей дочери. Я не слышал его уже несколько месяцев. В последний раз это было во время свидания с Натали в тюрьме. Я тогда попросил ее больше не приходить. Не хотел, чтобы она оказывалась в среде преступников. Не хотел, чтобы это подействовало на нее так же, как на меня. Никогда не думал, что такое может произойти со мной. Но обстановка разрушает сознание постепенно, как капля, которая точит скалу.
  Морейн кивнул.
  — Вы заговорили с ней?
  — Там — нет. Я последовал за ней, и мы встретились только в саду.
  — Что было потом?
  — Она сказала, что вы подойдете с минуты на минуту, о чем мне, впрочем, было уже известно из подслушанного разговора по телефону.
  — Почему вы убили Диксона? — строго глядя на старика, спросил Морейн.
  Элтон Раис спокойно выдержал этот взгляд.
  — Я его не убивал, — просто ответил он.
  — В таком случае, что вы там делали?
  — Я хотел встретиться с ним. Зная, что нормальным путем он меня не примет, я решил застать его врасплох.
  — О чем вы хотели поговорить с ним?
  — Я намеревался потребовать от него своей реабилитации.
  — Что он мог сделать для этого?
  — Обнародовать факты о том, что произошло на самом деле. Подлинный растратчик уже умер. Диксон мог все так повернуть, что это никому бы не нанесло вреда.
  — Что вам позволяло надеяться, что он поступит таким образом? Из простой любезности к вам?
  — Нет, — терпеливо начал объяснять Элтон Раис. — Я рассчитывал вынудить его к этому.
  — Каким путем?
  — У меня была кое-какая информация, которую он вынужден был бы принять во внимание.
  — Иначе говоря, вы собирались шантажировать его ради того, чтобы он добился реабилитации?
  — Да, вопрос можно поставить и так.
  — Когда вы вошли в дом Диксона?
  — За несколько минут до прихода Натали.
  Сэм Морейн подошел к кровати и сел на край. Он стрельнул взглядом в сторону девушки.
  — Представляю, как это звучало бы на суде! — заметил он.
  Натали молча кивнула.
  — До этого ни за что не дойдет, — гордо заявил Элтон Раис. — Если дело будет развиваться в таком направлении, я упреждающе признаюсь в убийстве, а затем покончу с собой. Ни в коем случае я не допущу, чтобы Натали оказалась замешанной в этой истории.
  — Так, значит, вы все же его убили?
  — Нет. Он был уже мертв, когда я вошел.
  — И как вы тогда поступили?
  В первый раз с начала разговора в глазах Элтона Раиса промелькнула нерешительность.
  — Я похитил у него ряд документов.
  — Где они сейчас?
  Раис кивком показал на шкаф.
  — Разве мое поведение непонятно? — продолжал он. — Я пришел к нему, чтобы добиться реабилитации. Лично для меня она уже не имела значения, поскольку положенный срок я отсидел. Но это было важно для моей Натали. На нее это несчастье обрушилось непосильным грузом. Я жаждал, если смогу, снять с нее клеймо дочери человека, осужденного на лишение свободы.
  — А деньги вы, случаем, не прихватили? — съехидничал Морейн. Но тут же поправился: — Извините. Я неудачно выразился. Просто я хочу знать все факты.
  — Нет, — заявил Раис, — денег я не брал. В основе всех моих бед лежало чрезмерное доверие к людям. Все дело было подстроено Диксоном. Ему было наплевать, что я загремел в тюрьму. Главное для него было провести на мое место своего человека. Понимаете, мое положение в то время позволило мне расстроить немало его планов. Не сумев одержать победу на выборах, он сфабриковал дело о растрате и засадил меня за решетку. После этого, проведя основательную чистку, он делал все, что ему заблагорассудится.
  — Похищенные документы доказывают это? Являются ли они основанием для вашей реабилитации? — поинтересовался Морейн.
  — На мой взгляд, нет, — ответил Раис.
  — Тогда стоило ли их изымать?
  — В тот момент я думал, что они могут меня заинтересовать.
  — А что это, в сущности, за материалы?
  — Хорошо, сейчас объясню. Сейф был открыт. Все или почти все в комнате выглядело так, как вы застали: выбитое окно, застреленный человек на полу, под трупом — осколки стекла. Свеча не горела, ветер разметал бумаги по всему помещению. Я зажег спичку и осмотрелся. Заметил на столе портфель. Открыл его. Он был полон документов. При свете спички много не почитаешь, но даже при беглом осмотре стало ясно, что в политическом плане эти материалы можно назвать “большой бомбой”.
  — И что же это за “бомба”? Немедленно вмешалась Натали Раис:
  — Она привела бы к серьезной чистке в аппарате. Там документы, касающиеся контрактов на дорожные работы, всякого рода информация о полицейских службах, немало сведений неприятного свойства о вашем друге Филе Дункане и тому подобное.
  — Что там на Дункана?
  — Вы помните процесс против Кооператива экономических учреждений?
  Морейн кивнул.
  — А дело о материалах, пропавших из окружной прокуратуры?
  — Слышал разговоры на эту тему.
  — Тогда его закрыли за отсутствием улик. Припоминаете?
  — Да.
  — Тому была причина… — прошептала девушка. — Выраженная в банковских купюрах.
  — Я в это не верю! — резко возразил Морейн. — Фил Дункан не способен на подобное!
  — Речь идет не о самом Дункане, — терпеливо, тихим голосом пояснил Элтон Раис, — а о его сотрудниках. Они его предали. Он об этом даже не знает. Однако в портфеле на этот счет имеются все соответствующие документы: подписанные заявления, фотокопии контрактов и переписка. Есть даже фотокопии отдельных документов, исчезнувших из архивов прокуратуры.
  Морейн неожиданно занял скептическую позицию:
  — Неужели я поверю, что Пит Диксон любезно собрал все эти документы в портфель, чтобы создать вам максимум удобств для их хищения? Может быть, он даже нарочно покончил с собой и специально оставил дверь открытой, чтобы вам было удобнее сбежать с самыми ценными для него материалами?
  Раис устало улыбнулся:
  — И тем не менее все произошло именно так, как мы изложили, хотя я понимаю, что в это никто не поверит.
  Натали Раис воинственно вздернула подбородок и с вызовом посмотрела на Морейна.
  — Я верю, — подчеркнула она, — и хочу, чтобы поверили и вы.
  Он какое-то время всматривался в нее.
  — Давайте посмотрим эти документы, — наконец предложил он.
  Элтон Раис вытащил из шкафа тяжелый кожаный портфель. Он положил его на кровать и раскрыл. Морейн стал знакомиться с содержимым. Прочитав всего несколько документов, он тихо присвистнул.
  Внезапно Морейн выпрямился и посмотрел на Натали Раис:
  — Знаете что?
  — Что?
  — Диксон это собрал в своем кабинете с определенной целью. Если все, что рассказал ваш отец, правда, то Диксон подготовил эти материалы для публикации.
  — Каким образом?
  — Не знаю. Возможно, в какой-нибудь газете или другим способом. Он, видимо, вложил все документы в этот портфель, чтобы куда-то его отправить.
  Она задумчиво кивнула.
  — Однако, — продолжал Морейн, — кто-то вошел в кабинет и прикончил его. Этот “кто-то”, должно быть, побывал там после того, как Диксон — это вы сами слышали — переговорил с дворецким, и до того, как на сцене появился ваш отец. Промежуток времени не такой уж большой.
  — А не связано ли это с машиной? — вспомнила Натали. — Она появилась неизвестно откуда, развернулась у железнодорожного полотна и уехала вверх по улице.
  — Что это была за машина?
  — Я не очень хорошо ее рассмотрела, но думаю, что двухместная.
  — Номерные знаки не заметили?
  — Нет.
  — У меня тоже есть что вам рассказать, — решился Морейн.
  — Что?
  — Это имеет отношение к Энн Хартвелл. Ее труп обнаружили около железной дороги. Но убили ее не там, а либо в доме Диксона, либо при выходе из него. Следовательно, убийца Диксона и этой девушки — одно и то же лицо. А теперь, Натали, послушайте внимательно. Меня по-прежнему не удовлетворяет ваш рассказ в части мотива, заставившего мне лгать. Получается бессмыслица. Почему вы мне не сказали, что видели женщину, спускавшуюся по улице?
  Натали Раис стала усиленно рассматривать свои ногти. Потом чуть слышно проговорила:
  — Я хотела выгородить отца.
  — Вот именно. И тот факт, что ради отца вы мне ничего не рассказали о женщине, спускавшейся по улице, означает, что…
  — Расскажи ему все, Натали, — устало посоветовал старик.
  — Когда я сошла вниз и встретила отца, у него в руке была дамская шляпка коричневого цвета. На ней были пятна крови. При свете нескольких спичек мы осмотрели место. Там были явные следы борьбы. Повсюду разбрызгана кровь. Тогда отец положил шляпку туда, где он ее нашел, — около двери. Я была настолько напугана, что плохо соображала. Поймите, ведь трупа-то мы не обнаружили. Видели только шляпку да следы крови.
  Морейн вздохнул.
  — Зато им известно, что после вашего звонка я побывал на углу Шестой авеню и Мэплхерста. Они даже в состоянии доказать, в КАКОМ МЕСТЕ я находился, хотя пока еще не могут стопроцентно утверждать, что звонили мне именно вы.
  Он с озабоченным видом глядел на портфель. Наконец, кивнув на него, произнес:
  — Теперь они знают, какое значение имеет этот портфель. Тому, у кого он находится, гарантировано осуждение за убийство первой степени.
  — Тогда давайте его сожжем, — предложила Натали Раис.
  Морейн отрицательно покачал головой:
  — Если посмотреть на это дело с другой стороны, то портфель с документами является единственной в этом благословенном мире вещью, которой мы можем воспользоваться, чтобы избежать обвинения в этой парочке убийств.
  Он испытующе взглянул на Натали:
  — Вы обязательно окажетесь втянутой в эту историю. Полиция задержит вас для допроса. Они будут действовать жестко. Вы в состоянии выдержать столь тяжкое испытание? Способны ли вы защитить своего отца и меня? Достанет ли у вас сил, чтобы неустанно твердить им, что не имеете права раскрывать моих коммерческих тайн и что без моего согласия не можете сказать, где вы были? Другими словами, сумеете ли вы выдержать все, что они вам уготовят?
  Натали, не отводя взгляда, твердо заявила:
  — Да, я справлюсь с этим.
  Сэм Морейн взял портфель в руку.
  — А как быть с отцом? — спросила его девушка.
  — Я о нем позабочусь.
  Элтон Раис устало вздохнул:
  — Нечего обо мне беспокоиться. Мне впору самому заботиться о вас обоих.
  — Что это значит? — Морейн был в недоумении.
  — А то, что если все пойдет наперекосяк, то я заявлю, что убил и Пита Диксона, и миссис Хартвелл.
  Натали еле удерживалась от рыданий.
  Сэм Морейн, сверля старика глазами, спросил:
  — Вы действительно это сделали?
  — Нет, но я не допущу, чтобы моя дочь оказалась впутана в это дело. Моя жизнь уже пошла прахом, и мне терять нечего. Я возьму эту вину на себя, чтобы ее оставили в покое.
  — В таком случае следуйте за мной, — властно распорядился Сэм Морейн.
  Глава 12
  Сэм Морейн открыл наружную дверь жилого дома. Чернокожий, дремавший за коммутатором, выпрямился и осоловелыми глазами еще не очнувшегося от сна человека уставился на посетителя. Морейн облокотился на стойку.
  — Мистер Томас Уикс здесь живет? — спросил он. Негр жестом подтвердил. Морейн вытащил из кармана пачку банкнотов. Он отделил от нее однодолларовую бумажку, положил ее на стойку и стал рассматривать под разными углами, словно изучая рисунок. В глазах дежурного оператора вспыхнула алчность.
  — Ты человек бывалый? — спросил Морейн. Белки глаз чернокожего, пристально следившего за банковским билетом, заметно расширились.
  — Это уж точно, мстр. Сразу определю, с какой стороны бутерброд намазан маслом, — отозвался он.
  Морейн пододвинул банкнот к краю.
  — Уикс дома?
  Негр автоматически протянул руку к телефону.
  — Подожди, — остановил его Морейн. — Я не собираюсь ему звонить. Хочу всего лишь узнать, у себя ли он.
  Парень задумчиво наморщил лоб.
  — Да, мстр, — наконец вспомнил он. — Точно так. Пришел совсем недавно. Было уже очень поздно. Сейчас он на месте.
  Морейн протянул ему купюру. Затем снова выудил из кармана пачку денег и нарочито медленно, даже торжественно, отсчитал пять однодолларовых бумажек. Глаза у чернокожего округлились.
  — Я намерен сейчас пойти потолковать с Томом Уиксом, — заявил Морейн. — А по возвращении хотел бы, чтобы ты исполнил одно мое поручение. Только сделать это надо очень быстро. Справишься?
  Парень с огорчением показал на телефонный узел.
  — Я не могу оставлять эту штуку без присмотра, шеф. Иногда до утра так никто и не позвонит, но если это случится, а меня не окажется на месте, хозяйка рассвирепеет, а это мне ни к чему.
  — Ладно, — продолжал Морейн. — Я хорошо разбираюсь в телефонах. Могу подождать на коммутаторе до твоего возвращения.
  Парень заколебался. Морейн свернул банкноты и, тяжко вздохнув, вернул их в карман.
  — Подумай до моего возвращения, может, и согласишься. И не надо оповещать о моем визите, — предупредил он. — Какой у него номер квартиры?
  — Шестьсот третий, мстр.
  Морейн направился к лифту. Негр все же решился.
  — Я согласен, шеф.
  Морейн усмехнулся, вошел в лифт и нажал кнопку шестого этажа.
  Он легко нашел нужную ему квартиру. Позвонил и немного подождал. Было слышно, как заскрипели пружины кровати, затем босые ноги зашлепали по полу. Из-за закрытой двери донесся мужской голос:
  — Кто там?
  — Нарочный с посланием.
  — Что еще за послание?
  — От одной дамы.
  — Кто вы такой?
  — Тот, кто взялся его передать.
  Наступила тишина. Морейн не торопил Уикса, полагаясь на то, что эта пауза послужит достижению его цели. Тот наконец принял решение. Он с осторожностью слегка приоткрыл дверь и протянул руку.
  — Это устное послание, — бросил Морейн, одновременно толкая дверь.
  Уикс, одетый в пижаму, с испугом взглянул на Морейна, но тут же изобразил на лице оскорбленное достоинство.
  — Морейн! — воскликнул он. — Какого черта? Если вы желаете поговорить со мной, то почему, как это принято, предварительно не предупредили?
  — Потому что я принес вам послание.
  — От кого?
  — От одной умершей женщины, — спокойно произнес Морейн.
  Уикс провел языком по сразу пересохшим губам.
  — Что с вами? — контратаковал он. — Вы пьяны? Морейн уселся на подлокотник кресла, заваленного разным хламом, и вытащил портсигар.
  — Нет, — тихо сказал он. — Я не во хмелю и действительно принес вам послание от женщины, которой нет в живых.
  Уикс вытянулся, будто готовясь получить или нанести удар. Ноги спружинили, крепко уперлись в пол.
  — Что за послание? — резко, с металлом в голосе спросил он.
  Морейн на несколько секунд задержал на нем взгляд.
  — Содержание следующее: “Так просто вам выпутаться из этого не удастся”.
  — Из чего это я не сумею выпутаться? Морейн глядел на него холодно и обвиняюще.
  — Из преступления.
  — Что это за бред?! — заорал Уикс. — Я ее не убивал! Нас не связывали никакие взаимные интересы.
  Морейн шагнул вперед, будто открывая боксерский раунд.
  — Болтовня! — воскликнул он. — Так просто меня не убедить.
  — Ей-богу, это правда, — настаивал Уикс. Его мускулы напряглись, взгляд стал жестким. — Я всего-то видел ее несколько раз. И всегда в присутствии Дорис Бендер.
  — Вы говорите об Энн Хартвелл? — с недоверчивым видом уточнил Морейн.
  — Конечно о ней.
  — А как вы узнали, что я имел в виду Энн Хартвелл?
  — Вы же сказали…
  Он вдруг притих, в глазах мелькнула паника.
  — Я сказал вам, что принес послание от женщины, которой нет в живых, — напомнил Морейн. — Откуда вам известно, что Энн Хартвелл мертва?
  — Я не знал, что она умерла.
  — Но вы только что говорили о ней.
  — Да, говорил, ну и что из того?
  — Как вы узнали, что я подразумевал именно ее, когда сообщил о послании от женщины, которой нет в живых?
  — Я знал, что она исчезла, и сам сделал такой вывод, — защищался Уикс.
  — Так вы знали только, что она пропала?
  — Да.
  — А об этом откуда у вас информация?
  — Черт возьми! Да вечером полиция целый час меня допрашивала. Я о ней ничего не знал. Я считал, что она по-прежнему находится у Дорис дома. Пошел навестить Дорис и нарвался на полицию.
  — А что, Дорис Бендер тоже никак не найдут?
  — Да.
  — В таком случае, почему вы не подумали, что я говорил о ней?
  Уикс возмущенно дернулся.
  — Пошли вы к дьяволу! — завопил он. — За кого вы себя принимаете? Может, за бойскаута, чье ежедневное благое дело состоит в том, чтобы помогать фараонам? Лично я считаю вас наглецом. Я и так из-за полиции не смог нормально выспаться. Вы или перепили, или чокнулись, хотя не исключено и то и другое вместе. Выметайтесь отсюда!
  Морейн и не думал двигаться с места, не спуская с Уикса глаз.
  — Ох и сожалеете вы, наверное, о своем промахе, правда?
  С гримасой бешеного гнева Уикс сделал выпад левой, целясь Морейну в лицо.
  Тот успел увернуться. Изрыгая проклятия, Уикс двинул правой.
  Морейн снова уклонился.
  — Так и быть, вы это заслужили, — процедил он и нанес удар в солнечное сплетение. Уикс согнулся от боли, а Морейн, приподняв его, врезал дополнительно прямым в челюсть. Уикс тяжело рухнул на кровать.
  Морейн вышел в коридор, закрыл за собой дверь и стремительно бросился вниз по лестнице, выгадав тем самым несколько секунд. Он подал сигнал негру, доставая из кармана деньги.
  — Выскакивай быстренько на улицу и встань на первом перекрестке направо, — повелительно бросил он. — Сделай это таким образом, чтобы просматривать улицу в обе стороны. Через пять минут должен появиться мужчина, одетый в синий костюм из саржи. Он может прийти пешком или же приехать на такси. Он тебя спросит, расчищен ли путь, и ты ответишь утвердительно. Понял?
  Чернокожий с важным видом моргнул своими глазищами.
  — И это все, шеф?
  — Да.
  Парень залюбовался банкнотами в его руке.
  — Вы уверены, что справитесь с этим, мстр? — спросил он, показывая на коммутатор.
  — Будь спокоен, — заверил его Морейн. — Это я его изобрел.
  Негр направился к выходу:
  — Так сколько времени мне ждать, шеф?
  — Совсем недолго. Он должен быть там через пять минут. Если задержится, ждать не надо. Я позову тебя. Встань так, чтобы ты мог видеть меня, если я вдруг появлюсь в дверях.
  — Отлично, шеф. Уже бегу.
  Морейн сел напротив коммутатора. Вскоре в ячейке, соответствующей шестьсот третьей квартире, вспыхнул красный огонек.
  Морейн постарался как можно точнее сымитировать тягучий, жующий слова голос чернокожего, особенно его забавную манеру произносить “мстр”.
  — Хэлло, мстр! Что угодно, шеф?
  Раздался торопливый мужской голос:
  — Послушай, Рэстас, свяжи меня с миссис Г.К. Честер, отель “Ратлидж” в Колтер-Сити. Да поторопись. Настаивай, что это срочный вызов. Живо подсуетись.
  — Понял, мстр.
  — Фамилию расслышал хорошо?
  — Да. Миссис Г.К. Честер.
  — Хорошо. Не забудь: отель “Ратлидж”. Действуй! Морейн связался по указанному номеру, потом вызвал абонента и прильнул к наушникам.
  Послышался голос Уикса:
  — Хэлло! Вы знаете, кто говорит?
  Заспанный женский голос ответил:
  — Нет. Кто это?
  Уикс кипел нетерпением:
  — Да проснитесь же. Я не хочу называть имена по телефону. Ради Бога! Пойдите сполосните лицо холодной водой и возвращайтесь поскорее.
  Женщина рассмеялась:
  — Все ясно. Этот раздраженный голос я узнала бы где угодно. Что стряслось, милейший?
  Морейн узнал голос Дорис Бендер.
  — Ко мне только что приходили, — сообщил Уикс.
  — Так рано?
  — Да.
  — И кто же это был?
  — Ваш друг.
  — Выкладывайте все.
  — Это был человек, которого мы выбрали в качестве доверенного лица.
  Воцарилось молчание.
  Затем снова раздался голос Дорис Бендер, на сей раз настороженный: она полностью проснулась. — Что он ХОЧЕТ?
  — Он говорил о преступлении и о послании от женщины, которой нет в живых.
  — Что еще?
  — Он подразумевал под этой мертвой женщиной Энн Хартвелл. Он заявил, что ее убили, и, кажется, был убежден, что сделал это я. — Уикс выдержал многозначительную паузу.
  — Нашли ли труп, Том? — продолжала допытываться Дорис Бендер.
  — Не знаю, но, видимо, да. Он был очень уверен в себе.
  — У полиции есть уже какая-нибудь версия?
  — Я знаю лишь то, о чем мне сообщил этот тип.
  — Он сказал, что принес послание от Энн?
  — Да, он использовал это как предлог. Он явно ищет ссоры.
  — Он действительно передал какое-нибудь послание?
  — Ну конечно же нет. Он просто придумал этот трюк, чтобы проникнуть ко мне в комнату и вытянуть из меня информацию.
  — Ладно. И чего вы хотите от меня?
  — Пошлите мне денег. Наверное, мне придется отсюда уехать.
  — Что за глупости! — насмешливо воскликнула она.
  — Нет никаких причин куда-то уезжать. Оставайтесь на месте.
  — Я очень беспокоюсь. Хочу подъехать и переговорить с вами.
  — Не глупите. Не двигайтесь с места и крепитесь. Они не смогут все взвалить на вас.
  — Но мне всерьез нужны деньги.
  — Ничего, подождете. Вы уже вытянули из меня все, что могли.
  — Послушайте, Дорис. Давайте все же встретимся. Я…
  — Нет, — резко оборвала она. Какое-то время он молчал. Затем спросил:
  — Вам удалось сесть на поезд в одиннадцать пятьдесят?
  — Разумеется.
  — Хорошо, Дорри. Я буду держать вас в курсе событий. И все же мне так хотелось бы увидеться.
  — Что за ребячество! Потерпите, — сурово упрекнула она. — Вы откуда говорите? Надеюсь, не из дому?
  — Да, от себя.
  — Ну что за дурень! Почему не с переговорного пункта?
  — Это было так срочно, и потом — место надежное. Не бойтесь.
  Она что-то презрительно буркнула и бросила трубку. Уикс тоже отсоединился.
  Морейн распрямился, подошел к двери и свистнул чернокожему.
  — Так никто и не появился? — поинтересовался он. Парень отрицательно мотнул головой.
  Морейн вручил ему пять однодолларовых банкнотов.
  — Жаль. Все сорвалось. Но твоей вины в этом нет.
  Парень расплылся в улыбке:
  — Да, да, мстр. Большое спасибо.
  Морейн вышел на улицу, когда уже заалела утренняя заря. Он повернул налево и подошел к своей машине. Элтон Дж. Раис опустил стекло и высунулся наружу.
  — Удалось что-нибудь выяснить?
  — Еще не знаю, — ответил Морейн.
  Глава 13
  Сэм Морейн и Элтон Раис зарегистрировались в третьеразрядном отеле как Джеймс К. Белтон и Карлтон К. Белтон.
  — Я и мой дядя хотели бы остановиться в тихом двухместном номере, — попросил Морейн.
  Портье посмотрел на табло с ячейками для ключей и вытащил один из них с большой латунной биркой.
  — Вас устроит за четыре доллара?
  — Вполне, — одобрил Морейн.
  — У вас с собой только этот портфель?
  — Да. И мы хотим заплатить вперед.
  Портье не возражал, получил четыре доллара и позвонил в колокольчик.
  Появившийся посыльный подхватил портфель, взял ключ и провел их в номер в глубине коридора на четвертом этаже. Поставив портфель на пол, он не удержался от комментария:
  — У вас там случайно не кирпичи?
  — Да нет, всего лишь слитки золота, — в тон ему ответил Морейн, протягивая полдоллара чаевых. После ухода посыльного он запер дверь на ключ.
  — Садитесь, — пригласил он Элтона Раиса, указывая на кресло, — и не мешайте. Мне надо поработать.
  Он поднял портфель, положил его на кровать и высыпал содержимое. В течение почти получаса он занимался чтением бумаг, делая порой заметки. Наконец он положил все документы обратно в портфель и стал тщательно изучать четыре стенографических блокнота, перевязанных тесемкой.
  — Вы знаете, что это такое? — обратился он к Элтону Раису.
  — Имею самое общее представление, — откликнулся его седовласый спутник. — Я не составлял перечня документов, просто прихватил все, что было в портфеле. Сейчас я понимаю, насколько безумным был мой поступок, но когда я услышал голос Натали…
  — Возможно, это было не таким уж безумием с вашей стороны, — тихо произнес Морейн, расхаживая по номеру и задумчиво глядя на палас.
  Элтон Раис сидел тихо и неподвижно, будто был частью мебели.
  Морейн неожиданно повернулся к нему.
  — Вам нечего было там делать в тот вечер. Вы должны были отдавать себе в этом отчет.
  — Наоборот, — невозмутимо ответил старик, — это было единственное, что мне оставалось сделать.
  — Почему?
  Элтон Раис продолжил в том же духе:
  — Потому что мне было уже все равно. Вы не задумывались над ситуацией, в которой я оказался? Я стар, точнее, не молод. У меня нет состояния. У меня только один способ заработать на жизнь — использовать свои бухгалтерские знания. Но ко мне относятся с недоверием, поскольку я отсидел в тюрьме за растрату. Сейчас множество честных людей ходят в безработных. И у меня нет реальных шансов устроиться по специальности. Я не могу согласиться с тем, чтобы меня содержала Натали. У нее достаточно собственных проблем. Я конченый человек.
  — Иначе говоря, вы намереваетесь покончить жизнь самоубийством? — подытожил Морейн, с состраданием глядя на него.
  — Вот именно, — подтвердил старик, — но сделаю это так, чтобы Натали не догадалась. Это будет выглядеть как несчастный случай, не более того. Но прежде я приложу все силы к тому, чтобы восстановить ее положение в обществе. Я хочу все устроить так, чтобы она снова могла ходить с высоко поднятой головой. Она натура очень чувствительная, и никто не знает, как она страдала от пренебрежительного отношения со стороны общества.
  Морейн, задумавшись, молча кивнул.
  — Вы знаете, что тюрьма делает с людьми? — задал вопрос Элтон Раис.
  Морейн продолжал слушать, не произнося ни слова.
  — Вы помните, — говорил Раис тихим и бесстрастным голосом, — что я занимал видное общественное положение? Меня уважали, я был на короткой ноге с влиятельными политиками, хорошо справлялся со своими обязанностями и неоднократно переизбирался. Это кое-что да значит, может быть, и не очень, но все же. Я сохранил свой пост, даже когда Диксон и его подручные захватили все места, которые раньше удерживала оппозиция. Моим соперником на выборах выступал один из его людей, но я все равно одержал победу. Я не был какой-то сверхсильной личностью, но мог достойно сымпровизировать речь перед публикой и имел успех. Я не без тщеславия считал себя человеком динамичным и с достаточно твердым характером. — Он помолчал, затем спокойно и просто добавил: — И все это ушло напрочь. Я не сломлен в смысле интеллектуальных возможностей. Лишь в какой-то степени атрофировался. В тюрьме я был всего лишь винтиком машины. У меня не было имени — только номер. Не было ни друзей, ни компаньонов. Я был под замком и в тисках безличной дисциплины. Все, что у меня было раньше, развеялось в прах. Когда-то я мог смело выступать на митингах и воздействовать на людей. Скажите, мой друг, неужели я и сейчас способен кого-то вдохновить?
  Он печально посмотрел на Морейна и, поскольку тот не отвечал, горько рассмеялся.
  — А что губернатор? — спросил Морейн. — Вы пытались апеллировать к нему?
  Элтон Раис по-прежнему говорил беззлобно, но с убежденностью врача, сообщающего о скорой кончине пациента.
  — Все должности заняты политиками. А те связаны с той или иной партией. Меня засудили, поскольку мощные политические силы были заинтересованы в моем устранении. И вы можете представить, реальны ли мои шансы на спасение. Дело дошло до того, что адвокат, получавший свои гонорары от меня и заверявший, что представит мое дело в суде в истинном свете, на самом деле действовал по инструкциям моих врагов! Он не решился выступить против политической махины. Три месяца спустя после того, как меня бросили в тюрьму, его назначили судьей. Он и сейчас занимает этот пост.
  Морейн встряхнулся, как если бы хотел снять со своих плеч непомерную ношу.
  — Вы можете мне обещать одну вещь? — спросил он.
  — Что именно?
  — Если вас задержат и начнут допрашивать, вы не будете спешить с подобными признаниями. Вы не сделаете этого до тех пор, пока я вам не разрешу.
  — В таком случае можете ли вы мне обещать, что сообщите свое решение раньше, чем будет уже бесполезно это делать? До того, как Натали будет уже серьезно вовлечена в это дело?
  — Мы решим этот вопрос, когда дойдем до такого положения… — уклонился от ответа Морейн.
  — Ну что же, — согласился Элтон Раис. — Раз вы мне ничего не обещаете, то и я не буду этого делать.
  — Тогда хоть дайте мне слово, что будете избегать встреч с полицией.
  — На какое-то время это возможно.
  — Вы не будете отлучаться из отеля, а питаться станете в номере, хорошо?
  — Согласен. А куда направляетесь вы?
  — Мне многое надо провернуть, — заявил Морейн. — У меня сейчас на руках козырь, но будь я проклят, если знаю, как вести игру.
  — Если вы воспользуетесь этими документами или хотя бы дадите понять, что они у вас в руках, то будете втянуты в дело об убийстве Пита Диксона, — предупредил Элтон Раис. — То же самое автоматически произойдет и с Натали, а это повлечет за собой мое признание и последующее самоубийство. На этот счет должна быть полная ясность.
  — Если вы проявите осторожность, то власти не скоро до вас доберутся, — сказал Морейн, застегивая ремни портфеля. — Если позвонят, ответьте. Только помните, что теперь вас зовут Белтон. Возможно, мне понадобится связаться с вами. А сейчас ложитесь и немного поспите.
  — Вы позаботитесь о Натали?
  — Обещаю, — заверил Морейн.
  С портфелем в руке он направился к лифту. В вестибюле он попросил вызвать такси, и посыльный помог ему донести портфель до машины.
  — Пожалуйста, к перекрестку Четвертой авеню с Центральным вокзалом, — бросил он водителю.
  На полпути он, однако, постучал в разделительное стекло и сказал:
  — Знаете что, я передумал. Доставьте меня к камерам хранения Северного вокзала.
  Морейн, покинув такси, прошел к камерам хранения, отдал в окошечко портфель и получил картонный номерок. Он положил его в конверт и надписал адрес: мистеру Джеймсу Чарльзу Фиттмору, Сити, до востребования. Запечатав письмо, он бросил его в почтовый ящик.
  Было уже совсем светло, когда Морейн снова сел в такси и попросил отвезти его в турецкие бани.
  Там он заявил банщику:
  — Обслужите меня побыстрее. Без пяти десять я должен быть уже в пути.
  Глава 14
  Лицо Натали Раис было серым от усталости. Она подняла взгляд на вошедшего Сэма Морейна. Подождала, пока тот снял пальто и повесил его в гардероб. Потом спросила:
  — Как там мой отец?
  — Я его спрятал в надежном месте. Лучше, чтобы он оттуда не выходил.
  — Вам удалось что-нибудь прояснить? — еле слышно, словно опасаясь ответа, поинтересовалась она.
  — Я сделал все возможное до того, как обнаружат труп Диксона. Сколько денег у меня на банковском счете?
  — Чуть больше четырех тысяч долларов.
  — Я намерен их снять. — Он улыбнулся, увидев изумление девушки, и распорядился: — Заполните чек на всю сумму.
  — То есть вы не хотите оставлять в банке ни цента?
  — Абсолютно верно.
  — Зачем вам это?
  — Я собираюсь стать лицом, скрывающимся от правосудия.
  — Сэм! — воскликнула она, пораженная. — Простите, мистер Морейн. Вы не можете этого сделать!
  — А я, напротив, думаю, что это блестящая идея, — весело не согласился он с ней. — Она даст великолепные результаты.
  — Вы демонстрируете оптимизм, которого на самом деле не испытываете.
  — Вот и ошибаетесь, — усмехнулся он. — Я совершенно искренен. Никогда не чувствую себя так превосходно, как в тех случаях, когда удается сблефовать в игре.
  — Вы хотите сказать, что готовы даже убежать?
  — Я создам впечатление, что смылся.
  Девушка выдвинула ящик письменного стола, достала оттуда чековую книжку, заполнила бланк и передала его Морейну на подпись.
  — Не беспокойтесь за меня, девушка, — сказал он, расписываясь.
  Натали Раис, как бы в поисках поддержки, подошла и взяла Морейна за руку.
  — Признайтесь, только честно, вы верите моему отцу?
  — Почему бы и нет?
  — Потому что он человек навязчивых идей. Сейчас он дошел до того, что считает свою жизнь бесполезной. Уверен, что все потеряно и ничего нельзя предпринять. У него только одна цель: реабилитировать свое имя для того, чтобы я снова достойно вошла в общество. Бедный отец! Он не понимает, что я уже создала себе новую жизнь как раз в том мире, который, как он считает, презирает меня. Его мысли все еще в том времени, когда я была в шоковом состоянии от того, что все друзья от меня отвернулись.
  Морейн молчал. Девушка продолжала:
  — Он вбил себе в голову, что, для того чтобы добиться реабилитации, ему надо было увидеться с Диксоном. И ничто бы не удержало его от этого шага. Отец знал, что Диксон располагает важными для него документами, и если бы он был убежден, что они находились в том портфеле, то он любой ценой завладел бы им.
  — Считаете ли вы, что ваш отец мог бы убить человека?
  — Вполне, — ответила она, — если этот человек допустил несправедливость и дело можно поправить ценой его смерти. По этой причине я так хотела помочь вам и старалась заполучить что-нибудь такое, что позволило бы выдвинуть обвинение против Диксона. Ради этого шла на любой риск и совершала продиктованные отчаянием поступки, которые представляются вам столь нелогичными. Было уже известно, что отец скоро выйдет на свободу, и было ясно, что он будет стремиться реабилитировать свое имя ради того, чтобы я снова могла идти по жизни с гордо поднятой головой. Я уже пыталась объяснить вам, что мне нет дела до друзей, бросивших меня в трудную минуту. Сам факт их предательства показывает, как мало стоила их дружба. Исключено, что я снова захочу дружбы столь сомнительного качества.
  — Тем не менее не думаете же вы, что отец мог рискнуть нанести дочери еще больший, чем раньше, ущерб в ее взаимоотношениях с обществом?
  — Сознательно — нет. И все же ему всегда было по душе играть ва-банк. Он был готов пойти на любой риск ради своей публичной реабилитации. Однако Диксон был человек упрямый. И если бы мой отец предъявил ему ультиматум, я не знаю, что бы случилось. Если отец и убил Диксона, то уверена, что это произошло в порядке самозащиты, но поклясться, что он его не убивал, я не могу.
  — Похоже на то, — резюмировал Морейн, — что мы ничего не выигрываем от разговора на эту тему. Постарайтесь выбросить эту мысль из головы. Пойду сниму деньги и…
  Он замер, услышав выкрики уличных продавцов газет: “УБИТ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ДЕЯТЕЛЬ! ЧИТАЙТЕ ОБ ЭТОМ ПРЕСТУПЛЕНИИ!”
  Натали поднесла руку к горлу и затаила дыхание.
  — Сохраняйте спокойствие и хладнокровие, — посоветовал Морейн. — Полиция не замедлит явиться за вами. Помните, что вы не должны отвечать ни на какие вопросы. Заявляйте им, что без моего разрешения отказываетесь давать какие-либо сведения о моем бизнесе и что вчера вечером покинули офис по служебным делам. И больше ничего им не говорите. Это было бы бесполезно.
  Она отодвинула кресло, снова подошла к нему и положила руки на плечи.
  — Обещайте мне, что будете осторожны, — с мольбой в голосе потребовала она. — Не подвергайте себя опасности ради моего отца или меня.
  На его лице промелькнула улыбка. Он дружески похлопал ее по спине.
  — Не забывайте, что я сам по уши погряз в этом деле. Ну да ладно. Я пошел.
  Едва за ним закрылась дверь, как раздался телефонный звонок.
  
  Морейн прямиком направился в банк. Он ничего не стал объяснять выразившему свое недоумение служащему. Да, он снимает всю сумму. Нет, у него не имеется претензий к банку. Нет, он не знает, откроет ли снова здесь счет. Нет, он не желает говорить с управляющим, так как очень спешит.
  Он получил свои четыре тысячи долларов банкнотами по пятьдесят и сто, положил их в карман, вышел из банка, нашел телефон-автомат и позвонил в кабинет Фила Дункана.
  Когда ответила его секретарша, Морейн сказал:
  — Мистера Дункана, пожалуйста.
  — Кто его просит?
  — Сэм Морейн.
  Секретарша не удержалась от удивленного возгласа и тут же соединила его с окружным прокурором.
  — Мне нужно встретиться с тобой, Фил, — заявил Морейн.
  — Ты где?
  — В кабине телефона-автомата.
  — Мне уже надоело названивать в твой офис. Ты читал газеты?
  — Нет.
  — Убит Питер Диксон.
  — Бог ты мой! — воскликнул Морейн. — Когда и как это произошло, Фил?
  — Все подробно изложено в газетах, — с расстановкой произнес Дункан. — Мне хотелось бы поговорить с тобой по этому делу, Сэм.
  — Послушай, Фил. Я тоже нуждаюсь во встрече с тобой, но она должна состояться в таком месте, где нас никто бы не перебивал.
  — Почему бы тебе не подъехать сюда? — предложил прокурор.
  — Нет, я против. Только не в кабинете. Где сейчас Барни?
  — В доме Диксона, готовит донесение об обстоятельствах убийства. Подойдет с минуты на минуту.
  — Я предлагаю тебе следующий вариант, Фил. Никому не говори, что идешь на встречу со мной. Выходи из прокуратуры и иди до ближайшего угла. Через пять минут я буду на месте. Поговорим в моей машине.
  — Подходит, — согласился Дункан. — Значит, на перекрестке через пять минут.
  — Отлично, — подтвердил Сэм Морейн и повесил трубку.
  Он повел машину, соблюдая крайнюю осторожность. Не хватало только нарушить правила уличного движения и опоздать. Он чувствовал себя бодро и был в превосходив ном настроении. Турецкие бани, бритва парикмахера и массаж развеяли остатки бурной ночи.
  Он остановился в оговоренном месте. К нему подсел Фил Дункан.
  — Почему ты не захотел встретиться у меня в кабинете? — спросил он, едва очутившись в машине.
  — Причин много, — уклонился Морейн. — Лучше поговорим здесь.
  — Мне надо задать тебе ряд вопросов, Сэм. Ты знал, что Пит Диксон убит? Известно ли тебе что-либо, имеющее отношение к этому делу?
  — Я знаю об убийстве с твоих слов по телефону. Газеты еще не читал.
  — Это не ответ, — запротестовал Дункан. — Сегодня рано утром ты заверил меня, что твоя поездка в район Шестой авеню — Мэплхерста никак не была связана со смертью Энн Хартвелл, и я взял на себя большую ответственность, дав тебе возможность уйти. А сейчас, после обнаружения этого нового преступления, Барни Морден разругался со мной вдрызг. Он считает, что мне следовало основательно допросить тебя этой ночью.
  — Разве Барни не твой подчиненный? — невинно осведомился Морейн. — Если он не согласен с принимаемыми тобой решениями, то почему ты его не уволишь?
  — Формально, — пояснил Дункан, — он действительно мой подчиненный. Но не забывай, что на носу выборы. При нынешней структуре власти у меня нет никаких шансов остаться окружным прокурором без поддержки политического босса. Сейчас на моей стороне Карл Торн, но я опасаюсь, что он выступит против меня, если я уволю Барни, а он будет не согласен с этим. Он уже дал понять, что потеряет интерес к моей кандидатуре, если я буду идти не в ногу.
  — Что он понимает под этим “идти не в ногу”?
  — Я думаю, что Торн имел в виду ту протекцию, что я оказал тебе и твоей секретарше. — Он сделал паузу и продолжил: — А теперь, когда я лояльно выложил на стол свои карты, думается, что пора и тебе сделать то же самое. Я прекрасно знаю, что ты никого не убивал. Я твой друг и уверен, что ты на это не способен. Тем не менее я убежден, что ты кого-то выгораживаешь.
  — Кого же?
  — А вот этого я пока не знаю, — признался прокурор. — Но не думай, что мне не удастся выяснить это рано или поздно.
  — После того как ты излил мне душу, — подхватил Морейн, — настал мой черед взять слово. Однажды в Кооперативе экономических учреждений были нарушены законы. Ответственные за это лица заслуживали тюрьмы, но процесс над ними так и не состоялся. Сможешь ли ты ответить почему?
  — Это как раз один из тех вопросов, которые мои противники не преминут поднять в ходе избирательной кампании, — ответил Дункан. — И тем не менее было очень трудно привлечь тех людей к ответственности. Общественное мнение их осудило, но с юридической точки зрения трудно доказать, что их действия должны квалифицироваться как преступления, а не как просто служебный проступок. Как бы то ни было, все материалы по этому делу исчезли, и на нем пришлось поставить крест.
  — А что ты скажешь, Фил, — бил в точку Морейн, — если я тебе докажу, что эти люди не только допустили отступления от закона, но и обогатились за счет значительной части фондов Кооператива и именно они заплатили за то, чтобы вся разоблачающая их махинации документация пропала из прокуратуры? Что ты на это ответишь, а?
  Прокурор, прищурившись, вглядывался в своего друга:
  — Я бы сказал, что моя карьера будет сломана в тот день, когда это станет достоянием гласности.
  — А если я добавлю, что твой псевдодруг Карл Торн отхватил более пятидесяти тысяч долларов на контракте с дорожными работами в Вест-Энде?
  — Я не поверю этому.
  — А если я тебе докажу? Как и то, что в твою контору поступили деньги, предназначенные для того, чтобы прикрыть эти делишки?
  — Да ты с ума сошел!
  — Нет, я в полном рассудке!
  — Что ты подразумеваешь под этим “поступили в мою контору”?
  — Я имею в виду то, что в прокуратуре есть работники, которым платят за то, чтобы они не давали в обиду преступников и мошенников. И эти люди оказывают влияние на линию твоего поведения. С твоим чистосердечием ты помогаешь их проделкам. Из-за своей доверчивости ты следуешь их советам. В итоге получается, что ты тоже в этом участвуешь.
  — Не верю, — прошептал Дункан. — Ты все это выдумал, чтобы отвлечь мое внимание, Сэм.
  — К сожалению, это правда, — напирал Морейн. — И рано или поздно тебе придется столкнуться с ней лицом к лицу. Я не собираюсь говорить с тобой о Диксоне, Фил. Эта встреча была мне нужна для того, чтобы обсудить вопрос о тебе самом. Я твой друг и хочу помочь тебе выбраться из этого осиного гнезда. Если ты так быстро готов подозревать даже меня, то почему же столь скептически относишься к утверждению о вероломстве твоих сотрудников? Я даю тебе честное слово, что тебя предали, Фил.
  Дункан тяжело вздохнул:
  — Я не могу в это поверить, Сэм. Морейн дружески потрепал его за колено.
  — Теперь, когда я раскрыл тебе глаза на то, что происходит на самом деле, хочу, чтобы ты мне доверял. Полагаю, я смогу решить эту проблему таким образом, что ты с честью выйдешь из этой передряги.
  — Это невозможно! — тихо произнес Дункан. — Созывается Большое жюри.
  — А при чем здесь Большое жюри? — с недоумением спросил Морейн.
  — Очень даже при чем, — ответил Дункан. — Члены Большого жюри являются политическими противниками той партии, которая сегодня занимает главенствующие позиции в городе и в графстве. Конечно, было политической ошибкой наделять этот орган контрольными функциями, но такое случилось, и никто не знает каким образом. Утверждают, что в руки членов Большого жюри попал “политический динамит” и оно собирается специально для того, чтобы рассмотреть эти документы и начать кампанию в пользу реформистской партии, которая могла бы обуздать коррупцию.
  Морейн понимающе кивнул.
  — Кажется, я знаю, откуда появился этот “политический динамит”, — прошептал он.
  — Откуда?
  — Этого я пока сказать тебе не могу. Большое жюри выступает против тебя лично?
  — Драйвер, возглавляющий Большое жюри, поддерживает Джона Феарфилда, заклятого врага Карла Торна.
  — Если ты отойдешь от Торна и его партии, будет ли Феарфилд препятствовать твоему избранию?
  — То, что сделал бы Феарфилд, интереса не представляет. Но если я порву с Торном, то более чем очевидно, что меня не изберут.
  Морейн, доехав на машине до парка, посмотрел на часы:
  — Нам еще много о чем надо поговорить друг с другом, Фил. Но поскольку ты, видимо, интересуешься, что там настрочил Барни Морден, то почему бы тебе не позвонить на работу?
  Дункан согласился, вышел из машины и неспешно дошел до телефонной будки. Минут через десять он вернулся.
  — Сэм, — пристально глядя в глаза Морейну, спросил прокурор, — способен ли ты мне солгать?
  — Никоим образом, — твердо ответил Морейн. — Я могу уклониться от ответа, поставить какие-то условия, но солгать — нет.
  — Тогда ответь, где ты был этой ночью, покинув свой офис?
  — У меня была встреча.
  — С женщиной?
  — Не с Энн Хартвелл, если ты думаешь об этом.
  — Нет, не то. Я задаю сам себе вопрос, не была ли это Натали Раис. Куда ты ее послал?
  — По моим делам. — Куда?
  Морейн усмехнулся:
  — Боже мой! Вы что, уже не в состоянии, обнаружив какое-нибудь убийство, тут же не навесить его на меня или мою секретаршу?
  — Не до шуток, Сэм, — взмолился Дункан. — Дело серьезное.
  — Во сколько убили Диксона?
  — Около десяти сорока вечера.
  — Разве ты не помнишь, что в этот час я находился вместе с тобой в своем кабинете?
  — Да, это так, но где в это время была твоя секретарша?
  — А ты у нее спроси, — посоветовал Морейн. — Если я тебе скажу, ты же мне не поверишь. Кстати, каким образом столь точно установили время убийства?
  — По свече.
  — По свече? — удивился Морейн.
  Фил Дункан недоверчиво посмотрел на него:
  — Именно по ней. Минувшей ночью было очень ветрено. К пяти утра стихло, но до того напор ветра был настолько силен, что даже повалил дерево у дома Диксона. Оно упало на линию электропередач, дом остался без света, и жильцы были вынуждены прибегнуть к свечам. К счастью, установить, когда это произошло, несложно, поскольку остановились двое электрических часов. В доме был запас свечей на подобный случай, и дворецкий менее чем через три минуты после аварии зажег их. Когда Диксон был убит, то при падении выбил выходившее на север окно. Ворвавшийся в комнату ветер почти мгновенно погасил свечу. Поскольку это была довольно массивная свеча, то легко установить время ее сгорания.
  — Толковое объяснение, — одобрил Морейн.
  — Мы также выяснили, что Энн Хартвелл была убита напротив бокового входа в дом, — сообщил прокурор.
  Морейн сделал вид, что удивлен этим.
  — В момент гибели на Энн Хартвелл была коричневая шляпка. Но на том месте, где был найден ее труп, шляпки не оказалось. Видимо, в момент убийства она от удара отлетела под куст. Шляпка вся была в кровавых пятнах, а следы на земле показывают, что смерть произошла напротив боковой входной двери.
  Морейн продолжал изображать крайнюю заинтересованность.
  — Согласно показаниям дворецкого, у Диксона была назначена встреча с какой-то женщиной на десять часов вечера, но она не явилась. Диксон дал ему указание открыть боковую дверь, а затем идти спать. Мы доставили дворецкого в морг. Он внимательно осмотрел труп Энн Хартвелл и заявил, что никогда раньше ее не видел и что встреча могла быть назначена как с ней, так и с другой женщиной. Дворецкий настаивает, что он ее не знает. Тот факт, что Диксон распорядился открыть для нее боковой, а не центральный вход, который обслуживает дворецкий, пожалуй, подтверждает его заявление.
  — Ты уверен, что он говорит правду? — спросил, полузакрыв глаза, Морейн.
  — У меня нет уверенности, что в этом деле кто-то не врет, — с горечью ответил Дункан, — но мы приняли в отношении дворецкого все необходимые в таких случаях предосторожности: предъявили ему тело, покрытое простыней, отвлекли его разговором и в какой-то момент…
  — Можешь не описывать процедуру, — сухо заметил Морейн. — Ее техника мне очень хорошо знакома.
  — Ты думаешь, он лжет? — поинтересовался Дункан.
  — Кто его знает…
  — Ситуация выглядит следующим образом, — подытожил Дункан. — Вначале ты заинтересовался похищением. Тогда Диксона ты не знал и никогда его не видел. Политика тебя не интересовала, и твое внимание было целиком сосредоточено на Энн Хартвелл и на случившемся с ней. Доказано, что вечером, когда произошли оба убийства, ты был на перекрестке Шестой авеню с Мэплхерстом. Твоя изначальная цель, видимо, Хартвелл, но если между ней и Диксоном имеется какая-то связь, то я недалек от мысли, что ты побывал в его доме.
  — Так ты намекаешь, что я его убил? — недоуменно произнес Морейн.
  — Никто не в состоянии обвинить тебя в этом, — пояснил Дункан, — поскольку преступление было совершено около десяти сорока вечера, а ты в это время находился вместе со мной в своем кабинете. Но мне, однако, неизвестно, где была твоя секретарша.
  — Но ведь ты не знаешь также, где в тот момент пребывали и многие другие лица, — напомнил с улыбкой Морейн. — Если не ошибаюсь, ты вместе с Барни Морденом разыскивал тогда Дорис Бендер, Томаса Уикса, Ричарда Хартвелла и уж не знаю кого еще.
  — Случайно доктор Хартвелл оказался вне подозрений, — заметил Дункан. — Он напал на тебя почти что в ту же минуту, когда было совершено это преступление, то есть около десяти сорока семи.
  — Откуда ты знаешь, что Диксона убили именно в это мгновение? Надо же: десять часов сорок семь минут! Потрясающая точность!
  — Определить это труда не составило. Никто в доме не слышал выстрелов, а ведь их было два из револьвера 38-го калибра. Это можно объяснить лишь тем, что их перекрыл шум проходившего рядом с домом поезда. По расписанию такой поезд проследовал там в десять сорок семь. Видимо, именно тогда и был убит Диксон.
  — Превосходно, — согласился Морейн. — А где в этот час была Дорис Бендер?
  — Пока еще не знаем.
  — А Уикс?
  — У него хорошее алиби. Примерно в это время он имел дело с полицией. С виду он был очень обеспокоен тем фактом, что вся публика из квартиры Дорис Бендер разбежалась.
  — Вы по-прежнему предполагаете, что Энн Хартвелл выбросили с поезда, проходившего в десять сорок семь?
  — Это остается как версия, хотя лично я сомневаюсь. Почти не вызывает сомнений, что и ее, и Диксона лишил жизни один и тот же человек. Преступник встретил Энн Хартвелл у дома Диксона и убил ее, затем вошел в особняк и прикончил Диксона.
  Морейн задумался, насупившись.
  — Ты абсолютно уверен, что Диксон действительно был убит в десять сорок семь, Фил?
  — Никаких сомнений. Проведенные нами следственные эксперименты со сгоранием свечи дают разброс примерно в пятнадцать минут. Проверки со стрельбой уверенно подтверждают, что только грохот проносившегося мимо резиденции поезда мог помешать обслуживающему персоналу услышать выстрелы. А теперь все же ответь мне: где находилась Натали Раис в десять часов сорок семь минут, когда мимо дома Диксона проходил поезд?
  — Фил, — негодующе воскликнул Морейн, — не может быть, чтобы ты намекал на причастность к этому убийству Натали Раис?!
  Дункан шумно втянул в себя воздух:
  — Этот номер не пройдет, Сэм. Я слишком часто играл с тобой в покер, чтобы не распознать твои приемы. Этот трюк не нов: ты всегда начинаешь с того, что заставляешь противника занять оборону. Когда у тебя скверные карты на руках, а ты все равно стремишься выиграть, то набрасываешься с первой пришедшей тебе в голову критикой в адрес прокуратуры. Я лезу из кожи вон, чтобы доказать ее необоснованность, а когда возвращаюсь к проблемам, интересующим меня, ты уже непонятно как оказываешься в выигрыше.
  Морейн ухмыльнулся:
  — Мораль при этом такова: хочешь совершить преступление, не садись играть в покер с окружным прокурором.
  — Мораль в том, что ты все еще не ответил на мой вопрос, — возразил Фил Дункан.
  — Позволь все же сначала спросить тебя вот о чем: где была в момент прохождения поезда Дорис Бендер?
  — Неизвестно. Меня интересует местонахождение Натали Раис.
  — А где был доктор Хартвелл?
  — Знакомился с кулаком Барни Мордена.
  — Ну, это происходило не в десять сорок семь.
  — Ты прав, минуты три-четыре спустя. Но чтобы за это время добраться от Мэплхерста до твоего кабинета, надо лететь на крыльях.
  — А где обретался Томми Уикс, дружок Дорис Бендер?
  — Я могу точно описать, что делал вчера вечером Уикс. В восемь часов он заявился к дому Дорис Бендер. Никто на его звонки не отвечал. Обеспокоенный этим, он позвонил Барни Мордену, заявив, что опасается, не произошла ли там какая-нибудь трагедия, поскольку дом словно вымер, хотя Дорис Бендер назначила ему встречу.
  — Не кажется ли тебе это странным? — полюбопытствовал Морейн.
  — Что конкретно?
  — Неужели это естественно, что мужчина, любовница которого не явилась на свидание, сразу звонит в кабинет окружного прокурора?
  — Нет, поскольку здесь несколько иная ситуация. Уикс обосновал свое беспокойство в связи с исчезновением обеих женщин тем, что за ними с револьвером в руках охотился доктор Хартвелл.
  — Так было и на самом деле?
  — Не сомневайся. Барни это проверял.
  — А не беседовал ли доктор Хартвелл с Карлом Торном?
  — Да, разговор имел место. Он встречался с ним в доме Бендер. Энн Хартвелл наотрез отказалась видеть супруга, и Дорис Бендер упросила Карла Торна поговорить с ним. Тот беседовал с дантистом в дружеском тоне, посоветовал ему вернуться к себе, успокоиться и предложил ему в качестве наилучшего варианта в этой ситуации подать на развод, чтобы разом покончить со сценами, когда он выглядел глупейшим образом.
  — Думаю, мне надо поблагодарить Торна за визит, нанесенный мне Хартвеллом вчера вечером, — прервал прокурора Морейн.
  — Как так?
  — А так. Это, должно быть, Торн сказал Хартвеллу, что я любовник его жены.
  Дункан пожал плечами:
  — Не обязательно. Но как бы то ни было, мы с тобой говорим об Уиксе. После его звонка Барни счел обстановку ненормальной и решил провести расследование. В доме действительно никого не было, и создавалось впечатление, что его покинули в спешке. Уикс настаивал на том, что женщины не могли уйти сами, по доброй воле, и тогда я распорядился начать розыск их и Хартвелла. Не желая, однако, чтобы это проходило через прокуратуру, я решил использовать твой кабинет. Уикс также отправился на поиски. Вот тут я знаю точно только то, где он находился в установленный момент преступления.
  — И где же?
  — В твоем кабинете. Он появился минуты две спустя после того, как ты удалился. Одновременно с патрульной машиной, прибывшей забрать доктора Хартвелла. Было без малого одиннадцать часов.
  — За двенадцать — четырнадцать минут Уикс вполне успевал добраться из Мэплхерста до моего офиса, — заметил Морейн.
  — У него не хватило бы времени на оба преступления, — не согласился с ним окружной прокурор.
  — А где был Карл Торн?
  — Этого я не знаю. Незадолго до этого он разговаривал с Барни — это и был один из тех звонков, которые поступили в твой кабинет. Тогда он находился у себя дома.
  — Ну это он так сказал, — бросил реплику Морейн. — Тот факт, что кто-то утверждает по телефону, что он находится в определенном месте, отнюдь не значит, что это на самом деле так.
  Дункан снова тяжело вздохнул:
  — Все это пустая болтовня, Сэм. Вместо того чтобы четко и ясно указать местонахождение Натали Раис в минуты преступления, ты обстреливаешь меня всевозможными вопросами, отвлекая внимание. Сэм, спрашиваю еще раз, где была твоя секретарша в десять часов сорок семь минут вчера вечером?
  Морейн завел мотор и ограничился скупой фразой:
  — Я доставлю тебя в прокуратуру, Фил.
  — Ты так и не ответишь на мой вопрос?
  — Нет, Фил.
  — В чем дело?
  — Потому что это выведет тебя на ошибочный путь. Зло исходит не оттуда, откуда ты считаешь.
  — Чепуха!
  — Скажу тебе больше. Отходи от Карла Торна, и побыстрее! — посоветовал Морейн.
  — Ты считаешь, что я должен отказаться от политической карьеры?
  — Меня не интересует твоя политическая карьера, а заботит твоя честь. Отдаляйся, да поживее, от Карла Торна и не доверяй Барни Мордену. Они в тайном сговоре против тебя. Барни Морден изображает из себя твоего друга, но, если представится возможность, он нанесет тебе удар в спину. Если ты не веришь этому, задумайся над его отношением ко мне.
  — Барни очень усерден, даже чересчур, — колебался Дункан.
  — Барни — мерзавец, как и Карл Торн, — настаивал Морейн.
  — Значит, ты считаешь, что надо порвать с Карлом Торном?
  — Да.
  — Мне бы хотелось знать, какие у тебя основания давать мне подобные рекомендации?
  — Я не могу этого объяснить, Фил. Проанализируй все сам и сделай выводы и особенно не доверяй донесениям Барни Мордена. — Он остановился перед зданием прокуратуры. — Ты здесь сойдешь, Фил?
  — Пожалуй.
  — И вот еще что, — сказал на прощанье Морейн, легонько стукнув Дункана по коленке. — Проверь как следует, когда точно произошли убийства. Выясни сам, как долго горела свеча.
  — Почему ты придаешь этому такое большое значение?
  — Потому, — неумолимо стоял на своем Морейн, — что Барни Морден предает тебя, веришь ты этому или нет. Именно он похитил те документы, о которых мы говорили, а Торн финансировал эту операцию. И если преступление было совершено не в то время, как ты сейчас считаешь, поинтересуйся, где был Барни Морден, когда убили Диксона.
  — Черт тебя побери, Сэм! — воскликнул прокурор, побелевший от возмущения. — Ты не имеешь никакого права клеветать на моих друзей только потому, что твоя секретарша замешана в преступлении!
  — А тебе не приходило в голову, — гнул свою линию Морейн, — что Диксон мог собрать компрометирующие Торна документы? И что именно их должны были рассматривать на сегодняшнем заседании Большого жюри? И что если бы это случилось, то против Карла Торна было бы возбуждено дело? Подумай об этом и прекрати прекраснодушествовать!
  Морейн протянул руку и открыл дверцу. Фил Дункан как лунатик вышел из машины, не отрывая взгляда от Морейна.
  — До скорого, Фил, — бросил Морейн и рванул с места.
  Глава 15
  Сэм Морейн быстро объехал квартал и остановился метрах в двадцати от того места, где высадил окружного прокурора. Он выключил мотор, закурил, откинулся на сиденье и стал ждать, внимательно наблюдая за непрерывным потоком машин.
  Через полчаса он увидел, как к стоянке прокуратуры подъехал автомобиль с Барни Морденом за рулем. Рядом с ним сидел Карл Торн. Оба казались обеспокоенными.
  Морейн выбросил сигарету в окно, включил зажигание и направился к месту, где парковался Барни. Проезжая мимо, он резко, словно по срочной необходимости, тормознул. Взвизгнули покрышки. Морейн снял ногу с педали и прибавил ходу. Проехав с полквартала, он взглянул в зеркало заднего обзора. Машина Барни спешно покидала стоянку.
  Морейн чуть сбросил скорость, повернул направо и снова нажал на акселератор.
  Он проехал два квартала, прежде чем услышал сзади завывание полицейской сирены. Выжав педаль до отказа, Морейн продолжал мчаться с большой скоростью, пока его не настигла более мощная машина Барни Мордена.
  Эти маневры привлекли внимание прохожих.
  — Остановитесь, Сэм! — заорал Барни Морден. Морейн скользнул по нему взглядом, изобразил на лице беспокойство, сбросил газ и, затормозив, остановился у бровки тротуара.
  Барни Морден поставил свою машину перед автомобилем Морейна, как бы мешая ему скрыться, и, оставив руль, вышел. Нахмурившись и держа руку на кобуре с пистолетом, он подошел к Морейну. Карл Торн последовал за ним.
  — Какого черта вы гоните с такой скоростью? — спросил Барни Морден, облокачиваясь на окошко машины Морейна.
  — А, Барни, привет! — поздоровался Морейн. — Я вас видел пару минут назад и даже кивнул, но вы, видимо, не заметили.
  — Понятно, вы увидели меня и решили дать деру, — ответил Барни. — Неужели я нагоняю на вас такой страх?
  Морейн принял самый невинный вид.
  — Послушайте, — процедил Морден сквозь зубы, — вы “уделали” шефа, но меня вам провести не удастся! Мне надо задать вам несколько вопросов.
  — Вы, наверное, хотите узнать, с какой, на мой взгляд, скоростью я ехал? — спокойно поинтересовался Морейн.
  — Хватит болтать! — рявкнул Морден. — Вам прекрасно известно, чего я добиваюсь.
  — Действительно, чего?
  — Вчера вечером около десяти сорока семи я был у вас в кабинете.
  — Все верно, Барни. Я подтверждаю это, — произнес Морейн тоном человека, удачно ответившего на трудный вопрос.
  Барни Морден прищурился:
  — Вам позвонила женщина.
  — И это правда.
  — Вы помните, что к телефону подходил я?
  — Припоминаю, что вы устремились к телефону, как кот на лакомый кусочек, — игриво заметил Морейн.
  — Сейчас не до шуток, — прогремел Морден. — Я слышал женский голос.
  — Ну и что?
  — Она была крайне взволнована.
  — Когда мне звонят девушки, Барни, они всегда возбуждаются. Это, по-видимому, объясняется той магической силой, которую я…
  Барни Морден наклонился еще ниже и ткнул в грудь Морейна пальцем.
  — Хватит острить, — прорычал он. — Это вам не покер. Речь идет о преступлении!
  — Надо же: преступление! — воскликнул Морейн.
  — Не прикидывайтесь простачком. Лучше выслушайте меня! Когда вы взяли трубку, я встал таким образом, чтобы подслушать, о чем говорила эта женщина. Она просила вас немедленно приехать. Вы закончили разговор, стали позевывать, заявили, что вам надоело торчать в кабинете и вы собираетесь уйти, хотя и делали вид, что не очень спешите. Но это могло обмануть шефа, только не меня.
  — Ах! — возликовал Морейн. — Вы слышали, как я разговаривал с женщиной, уловили, что она назначает мне свидание, и сделали из этого вывод, что я на него отправился. Блестящее умозаключение, Барни. Очень мудро!
  Вперед выступил Карл Торн и сказал:
  — Эй, Барни, давай доставим его туда, где с ним можно будет поговорить ПО ВСЕМ ПРАВИЛАМ.
  — Боюсь, это не понравится шефу.
  — Пошел он к черту, твой шеф. Делай то, что тебе говорю я.
  Морден заколебался, но потом медленно процедил:
  — Где вы были, Сэм, после того, как покинули свой кабинет?
  Морейн поскреб голову, словно пытаясь вспомнить.
  — Что-то и не припомню, Барни, — наконец выдавил он из себя. — Может быть, со временем вспомню, но не сейчас.
  Морден посмотрел на Торна, который ободряюще махнул рукой. Тогда он открыл дверцу машины Морейна.
  — Выходите, — приказал он.
  — Это еще что такое?
  — Выходите!
  — Барни, вы совершаете ошибку.
  — Я сказал — выходите, — высокомерно протянул тот.
  Морейн покинул машину, и Морден стал ощупывать его карманы.
  — Где оружие?
  — Какое оружие?
  — То, что послал вам шеф.
  — Ах это, — отозвался Морейн. — Понятия не имею. В тот вечер, когда я ездил передавать этот выкуп, я брал его с собой, потом сунул в какой-то ящик, разве упомнишь.
  — Это вы так утверждаете. Оружие было 38-го калибра, насколько мне помнится?
  — Да.
  — Вы знаете, что Пит Диксон был убит двумя пулями того же калибра?
  — Да, я слышал, что он скончался. Печальная новость, не правда ли?
  Барни Морден взял Морейна под руку и подвел к своей машине.
  — Садитесь. Прогуляемся.
  — Куда это?
  — Туда, где мы сможем спокойно поговорить. Вокруг них собралась небольшая группа зевак. Барни Морден метнул в их сторону гневный взгляд.
  — Расходитесь! — приказал он. — И чтобы не осталось ни одной души.
  Он втолкнул Морейна в машину. Карл Торн сел рядом и закрыл дверцу. Морден устроился за рулем, и они тронулись с места.
  — Вы что, хотите упечь меня в каталажку? — спокойно осведомился Морейн.
  — Вот именно, — отрезал Морден. — И теперь я поступлю так, как хотел сделать этой ночью.
  — В таком случае не рассчитывайте на мое сотрудничество, — предупредил Морейн.
  — Я в нем не нуждаюсь.
  — А это мы еще посмотрим, Барни. — После этих слов он откинулся на спинку и замолчал.
  Морден обогнул квартал, проследовал по аллее и, повернув налево, посигналил. Открылись ворота, и они въехали в просторное помещение с цементными стенами. Полицейский в форме, сидя за пультом, контролировал механизм, приводивший в движение ворота. Второй полицейский стоял рядом с какой-то стальной дверью.
  Барни Морден остановился, сделал знак полицейскому у этой двери и приказал Морейну:
  — Выходите!
  Морейн повиновался. Полицейский вытащил из кармана ключ и открыл дверь. Морден подтолкнул Морейна в длинный серого цвета коридор. При входе за столом сидел человек.
  — Не стоит его регистрировать, — распорядился Морден, — поскольку он доставлен только для допроса.
  Служащий махнул рукой и вопросительно посмотрел на Торна, стоявшего рядом с Моренном.
  — Он со мной, — кивнул Морден в сторону Торна. Все трое шли коридором до тех пор, пока Морден не остановился перед дверью, на которой было написано:
  “КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЕЙ, ОТДЕЛ НАСИЛЬСТВЕННЫХ СМЕРТЕЙ”.
  Морден вошел туда, тихим голосом о чем-то проинструктировал одного из находившихся в кабинете полицейских и вернулся к Сэму Морейну. Он провел его в большую с зарешеченным окошком комнату, где размещались канцелярский стол, с полдюжины стульев, простой столик и плевательница.
  — Располагайтесь, Сэм. Морейн сел.
  — Так где вы были вчера вечером, после того как покинули свой кабинет?
  Сэм Морейн огляделся вокруг и одобрительно заметил:
  — Уютное помещение, Барни.
  — Где вы были вчера вечером около одиннадцати часов?
  — Я хотел бы позвонить своему адвокату, — ответил Морейн.
  Лицо Мордена побагровело.
  Торн подошел к нему и что-то шепнул на ухо.
  Тот дернул головой и сказал:
  — Лучше сначала удостовериться. Мы не можем рисковать. — Затем, повернувшись к Морейну, добавил: — О’кей, Сэм. Подождем немного.
  — Подождем чего? — поинтересовался Морейн.
  — Вскоре узнаете.
  Морден вытащил из кармашка жилета сигару, отгрыз кончик зубами и закурил. Морейн выудил из портсигара сигарету и в свою очередь засмолил. Торн проделал то же самое, и, не произнося ни слова, все трое задымили.
  — А нет ли здесь карт? — вдруг нарушил молчание Морейн.
  Морден смолчал.
  Морейн тяжко вздохнул и продолжал невозмутимо пыхать сигаретой. Через четверть часа Морейн обратился к Мордену:
  — Знаете что, Барни? Если вы рассчитываете сломать меня, применяя систему выжидания, то напрасно теряете время.
  Морден игнорировал его реплику. Торн снова что-то прошептал на ухо старшему следователю. Морден кивнул. В этот момент открылась дверь и кто-то сказал:
  — Все готово, Барни. Тот поднялся.
  — Следуйте за мной, — распорядился он, адресуясь к Морейну.
  Тот не возражал. Они прошли коридором и очутились в зале. В самом помещении было темно, но в глубине виднелось возвышение, хорошо освещенное скрытыми светильниками и отделенное от зала белым занавесом из тончайшего шелка. Какой-то человек открыл дверь и вопросительно посмотрел на Барни Мордена.
  Тот кивком указал на Морейна и сказал:
  — Поставьте его вместе с другими.
  Служитель приблизился к Морейну, взял под руку и предложил:
  — Пройдемте со мной.
  Морейн вышел из зала, а Барни Морден и Карл Торн остались там.
  Сопровождавший Морейна служащий крикнул своему коллеге, стоявшему на пересечении этого коридора с другим, поперечным:
  — Билл, пошли человек десять — двенадцать.
  Тот показал, что понял, и ушел. Спустя несколько минут послышались ритмичные шаги. Из второго коридора появилась колонна людей, разных по возрасту и габаритам, хорошо и неважно одетых.
  Служитель, державший Морейна под руку, открыл дверь. В лицо им ударил сноп света.
  — Входите, ребята.
  Прибывшие стали по одному выходить на освещенную платформу. Когда прошел четвертый, служитель поставил следующим Морейна.
  — Вы не имеете права так поступать со мной, — запротестовал тот, отказываясь выходить.
  — Хватит разливаться тут соловьем, — сухо порекомендовал ему служитель. — Если в голове хоть что-то есть, все будет нормально, иначе пожалеете.
  Морейн покачал головой и прошел на возвышение. Рядом с ним встали еще семь человек. Дверь закрылась. Кто-то закричал:
  — Готово, Барни!
  Морейн бросил косой взгляд на занавес из тончайшего шелка. Прямо в лицо нещадно светили лампы, и он увидел перед собой только газовую дымку, за которой в полутьме можно было различить лишь смутные силуэты людей.
  Было слышно, как в зале открылась и закрылась дверь. Тут же голос Барни Мордена подал команду:
  — Каждому говорить: “На угол Шестой авеню и Мэплхерста, да с ветерком!” После этих слов развернуться лицом к занавесу.
  Первый в колонне повернулся к свету и голосом слуги, повторяющего приказ хозяина, произнес: “На угол Шестой авеню и Мэплхерста, да с ветерком”.
  — Эй, говорить эту фразу с выражением! — рыкнул Барни Морден. — Вот так надо: “На угол Шестой авеню и Мэплхерста, да с ветерком!”
  Человек вздохнул и замялся.
  — Меня что, не слышно? — заорал Морден.
  — На угол Шестой авеню и Мэплхерста, да с ветерком!
  — Вот это уже лучше, — произнес Барни Морден. — Следующий!
  Все проходившие механически повторяли эту фразу, как какой-нибудь припев. Морейн тем временем изучал их манеру говорить. Когда очередь дошла до него, он постарался сымитировать эти лишенные эмоциональной окраски голоса людей, абсолютно безразличных к содержанию фразы и ограничивающихся бездумным выполнением обязательного для них распоряжения.
  — На угол Шестой авеню и Мэплхерста, да с ветерком!
  Он произнес эту фразу быстро и без какой-либо личностной окраски.
  Так продолжалось до последнего в строю человека. После этого раздался голос Барни Мордена:
  — Вы узнаете кого-нибудь из этих лиц?
  С той стороны занавеса послышался странно возбужденный возглас:
  — Еще бы не узнать! Этот тип, пятый с конца, тот, что в ярко-красном галстуке. Он изменил манеру говорить, но я все равно его признал.
  Рывком распахнули дверь:
  — Выходи, ребята.
  Участники опознания один за другим стали покидать платформу. Когда очередь дошла до Морейна, полицейский в штатском взял его под руку.
  — Пройдемте сюда, — пригласил он и провел его снова в зал, где Морейн побывал раньше. Там его поджидали Морден и Торн.
  — Вы слышали, что сказал водитель такси? — обратился к нему Барни Морден.
  Морейн пожал плечами.
  — А был ли это на самом деле таксист? — усомнился он. — Или же тут подсуетился один из ваших людей, который согласился участвовать в этом фарсе, призванном меня запугать?
  Морден густо покраснел.
  — Ведь я, — пояснил Морейн, — столько раз играл с вами в покер, Барни, что мне всегда доставляет удовольствие знать ваши карты, прежде чем признать себя побежденным.
  Барни Морден стиснул зубы. Он сжал кулаки и натужно дышал.
  — Эй, Сэм, — прохрипел он. — Я лоялен с вами. Этот тип действительно таксист, и нет никаких сомнений, что именно вы сели в его такси и попросили прокатить вас “с ветерком” на угол Шестой авеню и Мэплхерста. А теперь скажите, что вы там делали?
  Сэм Морейн огляделся и разочарованно произнес:
  — Какая досада, что здесь нет телефона. Мне нужно связаться с адвокатом.
  Морден окончательно потерял самообладание. Он подскочил к Морейну, уставился на него в упор и прошипел сквозь зубы:
  — Я сам сейчас расскажу, как было дело. Вы встречались со своей секретаршей Натали Раис, которая незадолго до этого вам звонила, страшно взволнованная, и просила немедленно приехать. Прибыв на место, вы обнаружили, что она убила Питера Диксона. Не знаю как, но вы раскопали, что Энн Хартвелл поддерживала отношения с Диксоном, и послали Натали Раис проверить это. Когда вечером Фил Дункан пришел к вам в кабинет, вы собирались отправиться туда лично. Но Дункан предупредил, что вы находитесь под наблюдением федеральных агентов, и вы перепугались. Тогда Натали Раис предложила сделать это вместо вас. Диксон принял ее, но в какой-то момент они крепко повздорили, и девушка всадила в него две пули из вашего револьвера 38-го калибра. Потеряв голову, она позвонила вам с просьбой о помощи. И вы встретились.
  Барни Морден замолчал. Он отдувался, как после забега.
  Морейн демонстративно зевнул.
  — Дай-ка я попробую, Барни, — вмешался Карл Торн.
  Морден отстранился, и Торн так пододвинул свое кресло к сидевшему Морейну, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.
  — Выслушайте меня, Морейн, — вкрадчиво и в спокойной манере обратился он к нему. — Может быть, мы договоримся. Поскольку речь идет о преступлении, то вопрос стоит серьезно. Но существуют различные пути его решения. Вы, как и я, друг Фила Дункана. То же самое можно сказать и о Барни Мордене. И все это так и останется, если вы проявите благоразумие. По правде говоря, никто ведь не знает, что произошло в доме Диксона, за исключением его самого и Натали Раис. Но Диксон мертв. Посему если мы договоримся, то Натали Раис может подать все случившееся так, как ей заблагорассудится, не боясь, что кто-то опровергнет ее слова. Диксон был человеком бесчестным. Возможно, он посягнул на ее честь, и девушка застрелила его в целях законной самообороны. Вы меня, надеюсь, понимаете?
  Морейн продолжал смотреть на Торна с выражением человека, терпеливо ожидающего дальнейшего развития событий.
  — Когда вы прибыли в дом, — излагал свою версию Торн, — то, несомненно, осмотрели кабинет, где лежал мертвый Диксон, с целью определить линию вашего дальнейшего поведения. При этом вы натолкнулись на ряд документов. Не исключено, что они были тщательно подобраны и лежали в портфеле или в какой-нибудь коробке. Так вот, Диксон их подготовил для того, чтобы представить сегодня на заседании Большого жюри, где он должен был выступать в качестве свидетеля. Он их собирал много месяцев кряду с помощью группы детективов. Часть из них была похищена у меня. Диксон также подкупил Энн Хартвелл, которая выполняла для меня отдельные конфиденциального характера поручения. Вполне вероятно, что среди упомянутых документов фигурируют и ее стенографические блокноты с расшифровкой сделанных записей.
  Морейн слушал Торна с невозмутимым видом. Торн начинал волноваться, но старался сохранить спокойствие:
  — Обнаружив эти материалы, вы, как умный человек, тотчас же сообразили, что спасение Натали Раис напрямую зависит от них. И вы не ошиблись. Эти бумаги представляют для меня очень большой интерес. Если мне их передадут, то мы забудем, что вы и Натали Раис побывали в этом доме. Мы договоримся с таксистом, чтобы он вообще не вспоминал больше о том, что видел вас вчера вечером, а газеты изобразят все это дело как не поддающееся разгадке. Если же произойдут какие-то осложнения и эту историю не удастся замять, то окружной прокурор заслушает показания Натали Раис и независимо от чего бы то ни было ими удовлетворится.
  — Вы говорите от имени Фила Дункана? — спросил Морейн.
  — Да, я это заявляю от имени окружного прокурора, — заверил его Торн, изрядно, однако, покраснев, — причем имею в виду как нынешнего, так и его преемника.
  Морейн взглянул на часы:
  — Могу ли я позвонить?
  — Кому? — насторожился Торн.
  — Моему адвокату.
  Лицо Торна превратилось в пунцовую маску. Он вскочил на ноги и вне себя от ярости закричал:
  — Вы пытаетесь выгородить эту Натали Раис и еще кого-то, кто стоит за ней! Не держите нас за дураков и не думайте, что мы не будем докапываться до сути! Ясно, что вы хотите уберечь Элтона Раиса, который вышел из тюрьмы и где-то сейчас скрывается. Он был дома у Натали Раис, и вы встречались там с ним. Вы вместе покинули ее квартиру, причем у вас в руках был очень тяжелый портфель. А теперь, если еще в состоянии, посмейтесь!
  Морейн зевнул, похлопав ладонью по губам, и невозмутимо осадил его:
  — Нечего кричать. Торн. У меня превосходный слух.
  — Морден, бросьте этого типа за решетку. Потом поезжайте за Раис и вынудите ее признаться.
  Барни Морден кивнул и поднялся с кресла. Морейн не удержался от смеха.
  — Что тут смешного? — свирепо прорычал Барни Морден.
  — Я вот о чем подумал, — не переставая смеяться, произнес Морейн. — Если вы и вправду упрячете меня в камеру, а сами тем временем начнете шарить в квартире, машине и вообще всюду, где, по вашему разумению, я мог бы припрятать эти бумаги, то вы их не найдете. И вам не удастся тут же их уничтожить. Но как же вы будете выглядеть, если они тем временем вдруг окажутся в руках членов Большого жюри?
  Барни Морден побелел от ярости. Он порывался что-то сказать, но передумал, открыл дверь и прокричал в коридор:
  — Френк!
  Тут же возник полицейский в форме.
  — НЕМЕДЛЕННО АРЕСТУЙ ЭТОГО НЕГОДЯЯ! Никому не позволяй с ним разговаривать. Не подпускай его к телефону. Никаких визитов. Никому о нем ни слова. Я, и только я веду следствие в отношении этого человека. Ясно?
  — Вы хотите сказать, что он задержан по распоряжению прокуратуры?
  — Нет, осел! Он арестован по МОЕМУ приказу. И все касающиеся его указания ты будешь получать только от меня лично. Теперь понял?
  Охранник показал жестом, что ему все ясно, и дернул головой в сторону Морейна:
  — За мной!
  Морейн дошел с полицейским по коридору до поста, где другой сотрудник читал за столом газету. Рядом находился сейф и стоял телефон.
  — Выложите все, что у вас в карманах, — предложил Морейну его сопровождающий.
  Барни Морден встал рядом.
  Морейн извлек из карманов носовой платок, связку ключей, портсигар, зажигалку, маленький перочинный нож и снял с руки часы.
  — Обыщи его, — приказал Морден.
  Полицейский повиновался и во внутреннем кармане пиджака наткнулся на пачку денег. Он слегка присвистнул, вытащив их, и взглянул на Морейна.
  Барни Морден протянул руку, взял банкноты и начал считать их. Покончив с этим занятием, он осуждающе посмотрел на Морейна:
  — Так, значит, в поход собрались?
  Морейн повернулся к охраннику, сидевшему за столом:
  — Я могу позвонить своему адвокату? Тот взглянул на Барни Мордена.
  — Ни в коем случае! — завопил Морден так, что, казалось, его вот-вот хватит апоплексический удар. — За этого типа отвечаю я!
  — А кто, интересно, будет отвечать за мои деньги? — спросил Морейн.
  — Можете быть спокойны, на них никто не покусится.
  — Я требую расписку.
  Полицейский достал из ящика большой плотный конверт с пронумерованными отрывными купонами, сделал опись изъятых вещей, положил их в него, запечатал, а купон-квитанцию отдал Морейну.
  — Ваши деньги в надежном месте, — заверил он. После этого Морейна отвели в камеру. Стальная дверь захлопнулась за ним.
  В одиночке стояла железная койка с тощим тюфяком. Морейн ослабил узел галстука, расстегнул ворот рубашки и, растянувшись на койке, закрыл глаза. Он был так измотан физически и морально, что сразу же погрузился в беспокойный сон.
  Спустя два часа его разбудил звук поворачивающегося в замке ключа. Дверь открылась, и на пороге появился Барни Морден.
  — Вы свободны, Сэм, Я не такой уж плохой, как вы думаете.
  Морейн расхохотался:
  — Спасибочки, Барни. Вы прямо ангел. Итак, основательно обыскав мой офис, квартиру, машину и все другие мыслимые места, вы так и не нашли бумаг и решили поэтому освободить меня, установив за мной плотное наблюдение. Я верно говорю?
  Лицо Барни Мордена перекосилось от ненависти.
  — Убирайтесь с глаз долой! — свирепо взревел он.
  Глава 16
  Сэм Морейн улыбнулся, легонько постучав в дверь триста шестого номера отеля “Ратлидж” в Колтер-Сити. Женский голос спросил: — Кто там?
  — Вам послание.
  Женщина какое-то время, казалось, раздумывала, затем потребовала уточнить:
  — На чье имя?
  — Адресовано миссис, которая зарегистрирована в отеле как Г.К. Честер… Это все, что я знаю.
  — От кого послание?
  — От вашего друга, который звонил сегодня рано утром.
  Дверь отперли, она приоткрылась, и в щель просунулась обнаженная женская рука.
  — Давайте… — Фраза внезапно оборвалась при виде появившегося лица Морейна. — Ах это вы? — воскликнула она. — Что вы тут делаете?
  — Я принес вам послание.
  Она попыталась тут же захлопнуть дверь, но Морейну удалось просунуть ногу и заблокировать ее.
  — Что же вы не приглашаете меня войти? — удивился он.
  — Я не хочу иметь с вами никаких дел. Уходите, или я вызову представителя властей.
  — Отличная мысль! Давайте сделаем это вместе. По счету “три” одновременно кричим: “Полиция!” Начали: раз… два…
  — Хватит! Вы что, больны?
  — Я все еще жду приглашения.
  — Что вам угодно?
  — Поговорить с вами.
  — У меня нет такого желания.
  — Оно появится сразу же, как только я сообщу вам то, ради чего я здесь.
  — А что это такое?
  — Вам будет предъявлено обвинение в убийстве Энн Хартвелл.
  — Они не смогут этого сделать.
  — Еще как смогут.
  Она на мгновение задумалась.
  Морейн повысил голос:
  Знаете что, Дорис Бендер? Труп был найден у железной дороги, а поскольку вы ехали сюда поездом в десять сорок и записались под чужой фамилией…
  Дверь открылась настежь.
  — Боже! — воскликнула женщина. — Неужели надо кричать на весь отель?
  — Совсем не обязательно, — кротко согласился Морейн. — Я просто хотел быть уверенным, что вы меня услышали. Так не лучше ли мне войти, чтобы, удобно расположившись, мы могли бы побеседовать в более доверительном ключе?
  Она машинально поправила полу халата.
  — Входите!
  Впустив Морейна, Дорис Бендер заперла дверь на ключ.
  — А нет ли у вас чего-нибудь выпить? — небрежно бросил он.
  — Я бы с радостью приготовила вам коктейль из цианистого калия с доброй порцией мышьяка.
  — Ну зачем же так!
  — Вы с самого начала отличались назойливостью. По какому праву вы вмешиваетесь в это дело?
  — Какое дело?
  — Я имею в виду мои дела.
  — Ничего подобного, — возразил Морейн, усаживаясь в кресло и вытягивая ноги. — Я всего лишь пришел засвидетельствовать вам свое почтение.
  Ее взгляд стал одновременно жестким и настороженным.
  — Ладно, выкладывайте.
  — Полиция убеждена, что труп Энн Хартвелл был выброшен с поезда, который вышел со станции в десять сорок и проходил перекресток Шестой авеню с Мэплхерстом в десять часов сорок семь минут вечера.
  — Я не ехала этим поездом.
  — А если все же ехали?
  — И что из того?
  — Повторяю: полиция подозревает, что ее выбросили именно из этого поезда.
  — Этого не было.
  — Можете доказать?
  — Не исключено, но с какой стати вы этим интересуетесь?
  — А ни с какой, — небрежно буркнул Морейн. — Я просто скрываюсь от правосудия, вот и все.
  — Вы? С чего бы это?
  — Поскольку полиция считает, что Пита Диксона убил я.
  Она напряженно выпрямилась, внимательно вглядываясь в него прищуренными глазами.
  — Надо полагать, что у вас неприятности?
  — Верно.
  — Что случилось?
  — Я выгляжу последним идиотом. Узнав, что Пит Диксон кое в чем заинтересован, я решил его навестить. Однако пришел слишком поздно.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Я обнаружил его мертвым. — Морейн задумчиво посмотрел на нее. Затем спросил: — Можно я закурю?
  Она, явно обеспокоенная, рассеянно кивнула, попросив сигарету и для себя.
  — Понятно, что я говорю вам об этом строго доверительно, — заливался Морейн. — Если кто-нибудь начнет меня расспрашивать, я буду клясться, что в жизни не говорил ничего подобного. — Передав сигарету Дорис, он затянулся сам. Затем добавил: — Я, наверное, должен был остаться стоять, пока не сядете вы, но, уж простите меня, я так устал. Эти два последних дня меня совсем вымотали.
  Она присела на подлокотник кресла, нагнулась, чтобы прикурить от зажженной им спички, и снова выпрямилась, выдыхая дым через ноздри. Затем осторожно спросила:
  — Каким образом вы узнали, что в дело замешан Диксон?
  — Я пришел к этому выводу сам.
  — Вы входили в дом?
  — В том-то и состояла моя ошибка. Понимаете, дверь была открыта.
  Она жестом выразила понимание. Затем спросила:
  — Полиция знает об этом?
  — Думаю, что да. Они в курсе того, что я после смерти Диксона увел оттуда эти штучки.
  — Какие штучки?
  — О, полный портфель документов. Она застыла, забыв про сигарету в руке.
  — Там была такая темень. На линию электропередачи упало дерево…
  — Я знаю, читала в газетах.
  — Это просто какой-то рок, — посетовал Морейн. — Ведь ясно было, что не следовало подниматься на второй этаж, но я услышал шум. Подумал, что это Диксон, и ошибся.
  — И кто же это был?
  — Торн и… его друг. Он бродил там с револьвером. Ее ноздри расширились. Дорис Бендер подалась вперед и с неподдельным интересом воскликнула:
  — И что же произошло после этого? Морейн потянулся, откинувшись в кресле.
  — Боже мой, как я хочу спать! Неужели так и не найдется ничего выпить?
  — Расскажите мне, что было дальше.
  — Но я хочу выпить.
  Она спрыгнула с кресла и метнулась к кухне. Остановившись на пороге, Дорис попросила:
  — Помогите мне приготовить выпивку. Морейн нехотя встал и подошел к ней.
  — Виски найдется?
  — Конечно. Это отель, где имеются номера с небольшой кухней. Так что можно приготовить себе обед, что я и делаю. Есть и холодильник.
  — Великолепно! — воскликнул он. — И даже содовая?
  — Разумеется.
  Дорис вошла в кухню, достала из холодильника несколько кубиков льда, а из шкафа — бутылку виски.
  — Вот, пожалуйста.
  — Вы не хотите составить мне компанию?
  — Пожалуй, я тоже выпью, но только полпорции.
  — Уж лучше полную дозу.
  — Нет. Я хочу сохранить ясность в голове.
  — А зачем? — удивился он. — Из всех услышанных мною глупостей эта, несомненно, самая выдающаяся.
  Она одарила его улыбкой и разлила виски по бокалам. Морейн отметил, что ее рука дрожала.
  — Торн вас видел?
  — О, пусть это больше вас не волнует. Может, еще разок, на два пальца?
  Она наполнила один стакан. Морейн тут же поставил второй.
  — Да что с вами? — удивился он. — Расслабьтесь и будьте сами собой.
  Она налила виски во второй бокал:
  — Я не могу напиваться.
  — Почему?
  — Страдаю подагрой.
  — Ну, этот глоток пойдет ей только на пользу.
  — Вы говорили мне о Торне, — напомнила она.
  — Неужто?
  — Правда. Так он заметил вас?
  — Полагаю, что да, но не очень отчетливо.
  — Он и в самом деле держал в руке револьвер? Морейн долил в бокал содовой и уставился на янтарного цвета напиток.
  — Мне кажется, что я напугал его. Он услышал, как я двигался, но так и не понял, кто это был. И он слинял, так и не взяв того, что хотел.
  Дорис подлила содовой и себе. Ее рука по-прежнему дрожала.
  — Значит, он скрылся?
  — Ясное дело. Я еще никогда не видел человека, напуганного до такой степени. Едва заслышав в коридоре мои шаги, он рванул так, будто за ним гнался сам дьявол.
  — Он вас узнал?
  Честно говоря, думаю, что нет.
  — Но вы опознали его безошибочно?
  — О! Это уж точно.
  — Что же было потом?
  Он чокнулся с ней.
  — До чего же, однако, вы любопытны! Пойдемте обратно в комнату.
  Они уселись в кресла. Бокал Дорис опустел уже наполовину, и она вновь все свое внимание сосредоточила на Морейне.
  — Итак, вы вошли в кабинет?
  — Какой кабинет?
  — В тот, откуда сбежал Торн.
  — Ах, этот. Да, вошел.
  — И Диксон был мертв?
  — Это уж точно. На столе лежал портфель, битком набитый документами. Среди них я заметил четыре стенографических блокнота, перевязанных тесемкой.
  — Четыре стенографических блокнота… — выдохнула Дорис.
  Морейн с воодушевлением подтвердил это.
  — Вы вызвали полицию?
  — Нет. Я огляделся и понял, что сделать уже ничего невозможно. К чему было ввязываться в эту историю? Полиции все равно не удалось бы доказать, что я там был. Я мельком проглядел бумаги и пришел к выводу, что они представляют большой интерес.
  — И как вы поступили?
  — Я решил рискнуть и прихватил их с собой.
  — Все они были собраны в одном портфеле?
  — Точно.
  Она окинула его взглядом кошки, любующейся золотой рыбкой.
  — И вы все документы унесли с собой?
  — Было дело.
  — Торну известно, что вы умыкнули этот портфель?
  — Думается, нет. Он ведь сбежал.
  — Возможно, он готовился забрать его сам. Вот почему все документы были уже в него сложены.
  — Нет, — отверг эту мысль Морейн. — И в этом состоит комическая сторона ситуации. Диксон должен был предстать сегодня перед Большим жюри! Все было хорошо продумано. Большое жюри вызывает его в качестве свидетеля, и Диксон выкладывает на этом заседании известные ему факты коррупции, в которой погряз в настоящее время город. Бумаги в портфеле полностью это подтверждают. Вот почему Диксон все так тщательно собрал в один портфель. А вечером он приводил документы в порядок и еще раз изучал их, готовя предстоящую речь.
  — Все же почему Торн, удирая, не сумел взять портфель с собой?
  — У него не было времени, — пояснил Морейн. — В тот момент, когда я поднимался по лестнице, мимо дома проходил поезд. За его шумом я не услышал выстрелов, а Торн — моих шагов.
  — И теперь у вас неприятности?
  — Вот именно.
  — Это и в самом деле так? Они что, разыскивают вас?
  — Полагаю, что да.
  — Как вы поступили с документами?
  — Конечно же я таскаю их с собой. Они представляют слишком большую ценность, чтобы оставлять их без присмотра.
  — Но если полиция вас схватит, то она наложит на них лапу.
  — Я тоже так считаю, — согласился Морейн. — Поэтому-то я и здесь.
  — Как вы узнали, что я остановилась в этом отеле?
  — Это секрет.
  — Вы должны мне его раскрыть.
  — Нет. И еще раз нет. Это профессиональная тайна. Вы знаете, в свободное время я люблю поиграть в детектива.
  Дыхание женщины заметно участилось.
  — Я буду откровенна с вами, — решилась она.
  — Откровенным всегда быть полезно.
  — Я ведь тоже в бегах.
  — Я уже это понял, обнаружив, что вы зарегистрировались в этом отеле под фамилией Г.К. Честер.
  — Но если это удалось выявить вам, — прошептала она, — то что мешает это сделать и другим?
  — О нет! Если бы это было так, я бы не был сейчас с вами.
  — И все-таки ПОЧЕМУ вы в конце концов оказались здесь?
  — Потому что это самое безопасное место, которое мне пришло на ум. Я вычислил, что в этом месте меня никто искать не будет.
  — Значит ли это, что вы намерены остановиться в этом отеле?
  — Разумеется.
  — Вместе со мной?
  — Естественно, — подтвердил он. — Если хотите, я заявлю, что я ваш брат, и мы снимем соседний номер. Тогда мне не надо будет никуда выходить, поскольку вы будете готовить обеды. Готов поспорить, что вы запаслись достаточным количеством продуктов, чтобы какое-то время не было никакой необходимости покидать это убежище.
  — Угадали. У меня их хватит на месяц. Можно вообще порога не переступать.
  — Чудесно! — воскликнул Морейн. — Вот я и помогу вам расправиться с этими залежами.
  — Боюсь, как бы управляющий чего-нибудь не заподозрил в случае, если я сниму еще один номер, — произнося эти слова, она внимательно следила за его реакцией.
  Морейн отпил глоток виски и сделал небрежный жест рукой, как бы отмахиваясь от недостойной внимания мелочи.
  — На ваше усмотрение, — сказал он.
  Внезапно она поднялась со своего места и села рядом.
  — Знаете что? — выпалила она. — Вы мне всегда нравились.
  — Ну и прекрасно!
  Она вскинула подбородок, заглянула ему в глаза и залилась смехом.
  Морейн похлопал ее по спине:
  — Красивая девушка!
  Дорис подняла бокал. Ее глаза смеялись и зазывали одновременно.
  — Пью за нас, — провозгласила она тост. — И только за нас двоих.
  Морейн залпом покончил с оставшимся виски.
  — Налить еще? — спросил он.
  Она кивнула, встала и неторопливо произнесла:
  — Послушайте, но ведь имеющиеся у вас документы очень важны. Где же ваш портфель?
  — Он в надежном месте. Я вручил его управляющему. Он думает, что столь тяжелый портфель набит золотом, и не будет спускать с него глаз.
  Дорис положила голову ему на плечо.
  — Вы мне так нравитесь, — повторила она. — Такой деловой! Я без ума от вас с первого же взгляда… Наверное, мне не следовало этого говорить…
  Он слегка дернулся, и Дорис Бендер выпрямилась.
  — Ну конечно, мне надо было удержаться от этих слов. Это все виски виновато.
  — Зато я чувствую себя замечательно. Давайте еще немного выпьем и продолжим разговор в том же милом тоне.
  Чуть поколебавшись, она вдруг собрала бокалы и сказала:
  — Подождите меня. Я сейчас принесу виски. Дорис Бендер направилась к кухне. На пороге она остановилась, обернулась и повторила:
  — Оставайтесь на месте и расслабьтесь. Несколько мгновений спустя Морейн услышал, как она сдавленно вскрикнула. Он вскочил на ноги, но в тот же миг Дорис Бендер появилась в дверях, закатывая глаза и принужденно улыбаясь.
  — До чего же я неловкая, — сокрушалась она.
  — В чем дело?
  — Я взяла бутылку с содовой за горлышко и нечаянно нажала на клапан сифона. И приняла душ. Посмотрите, как я выгляжу.
  Она развела руками и продемонстрировала намокший халат. Шелк словно приклеился к ее телу.
  — Теперь достаточно брызнуть немного виски и бросить кусочек льда, — отозвался Морейн, — и получится шикарный напиток.
  Она рассмеялась и направилась во вторую комнату, демонстрируя плотно обтянутую шелком фигуру.
  — Я переоденусь, — решила она. — Это займет всего минуту. Я мигом, — улыбнулась она Морейну перед тем, как удалиться.
  Морейн выкурил полсигареты, пока она не появилась вновь в черном, облегающем платье.
  Дорис заметила, как одобрительно оглядел ее Морейн.
  — Нравится? — спросила она.
  — Потрясающе!
  Она подошла к телефону и попросила соединить с рестораном.
  — Говорит миссис Гертруда К. Честер, номер триста шестой. Я отмечаю приезд мужа, а содовая кончилась. Можете принести мне сейчас же бутылку? — Она молча выслушала ответ и положила трубку. На ее лице снова заиграла улыбка. — Почему бы вам не перенести свой багаж ко мне? — предложила она.
  — Для этого мне нужно самому спуститься вниз и дать соответствующее распоряжение. Я строго-настрого наказал, чтобы при любых обстоятельствах в отношении портфеля исполнялись только мои указания.
  — Вы правильно поступили, — согласилась она. — Понимаю вашу озабоченность. Я бы вообще с ним не расставалась.
  — О, не беспокойтесь. Просто проявил осторожность. Бендер все время крутилась возле двери.
  — Прошу прощения за задержку с этой выпивкой, но содовая будет здесь с минуты на минуту… вот уже хлопнула дверца лифта… Спорю, что уже несут…
  Она приоткрыла дверь и выглянула наружу.
  — Ну вот, наконец-то. — С этими словами Дорис выскользнула в коридор. — Я так спешу, — громко произнесла она, делая навстречу посыльному пару шагов.
  Морейн молча курил, откинувшись на спинку дивана.
  — А теперь, — объявила Бендер, входя обратно с бутылкой, — можно и выпить.
  Она прошла на кухню и через некоторое время вернулась с двумя бокалами виски. Протянув один из них Морейну, она живо очутилась у него на коленях, одновременно взлохмачивая ему свободной рукой волосы на голове.
  — Ты такой большой и, уверена, сильный.
  — Ты что, проводишь инвентаризацию?
  Она подняла бокал и чокнулась с ним.
  — За нас, — шепнула она. — Только за нас двоих.
  — Но предыдущий тост был точно такой же, — возразил он.
  — Тебе не нравится?
  — Не в этом дело, но я уважаю прогресс. Не люблю терять время.
  Она рассмеялась, наклонившись, поцеловала его и снова поднесла бокал к губам.
  — Вот так, — заявила она. — Теперь ты знаешь, что за этим последует.
  Они оба приложились к виски. Морейн поставил свой, почти пустой, бокал на столик.
  — У меня такое предчувствие, что я сегодня напьюсь.
  — Тогда, — обратилась она к нему, — прежде чем потеряешь контроль над собой, сходи за портфелем.
  Он горестно вздохнул и осторожно снял ее с колен.
  — Так и быть, дочка. Смотри, не выпей все, пока не вернусь.
  — Ты ненадолго? — забеспокоилась она.
  — Минуты на три-четыре, не более. Мне надо всего лишь найти управляющего и забрать у него портфель, а также дорожную сумку, с которой я сюда приехал.
  — Я так беспокоюсь. Будь осторожен. Содержимое этого портфеля может сослужить тебе хорошую службу.
  Он улыбнулся:
  — Верь, доченька, своему папаше.
  Морейн вышел в коридор, спустился на лифте в вестибюль и обратился к администратору:
  — Кто исполнял несколько минут назад заказ из триста шестого номера?
  — А в чем дело?
  — Миссис послала меня внести исправления в телеграмму. Надеюсь, она еще не отправлена?
  Администратор недоверчиво взглянул на него.
  — В номере находится человек, от которого мы хотели скрыть телеграмму, — пояснил Морейн. — Поэтому миссис пришлось незаметно вручить ее вам в коридоре… А теперь она беспокоится насчет текста. Ах уж эти женщины, вы ведь знаете!
  Морейн вынул из кармана однодолларовую купюру.
  — Тем временем можете поднять мой багаж в триста шестой.
  — Вы останетесь у нас? — поинтересовался администратор.
  Морейн хохотнул:
  — Само собой разумеется. Я ведь господин Честер.
  — Ах! — только и нашелся что сказать служащий, протягивая ему бланк телеграммы с написанным карандашом текстом.
  Она была адресована Томасу Уиксу и гласила:
  “Человек, плативший выкуп, у меня с портфелем, полным бумаг, включая стенографические блокноты. Если сумеем толково поступить, невозможно доказать подкуп. Приезжайте как можно скорее. Планирую сблизиться с этим человеком. Ведите себя соответственно”.
  Телеграмма была подписана просто именем: “Гертруда”.
  Морейн неспешно перечитал ее, вытащил из кармана карандаш и, зачеркнув слово “подкуп”, написал сверху: “измену”.
  — Так будет лучше, — сказал он, возвращая бланк администратору. — Так вы позаботитесь о том, чтобы доставили мой багаж?
  — Сделаем сию же минуту.
  Морейн вернулся в номер. При виде его лицо Дорис Бендер просветлело:
  — У меня было предчувствие, что вы удерете.
  — С какой стати? — удивился Морейн.
  — Не знаю. Предчувствие, и все.
  — Выбросьте это из головы. Зачем мне смываться из такого славного убежища и иметь дело с полицией, которая быстренько узнает меня по опубликованным в газетах фотографиям? Багаж сейчас поднесут. Мы даже не успеем выпить еще по одной.
  — Превосходно! Я передумала.
  — В каком смысле?
  — Решила напиться.
  — Вот это здорово, — поддержал ее Морейн. — Нам ведь нет нужды выходить отсюда?
  — Мы можем продержаться целый месяц.
  Пока она наполняла бокалы, в дверь постучали. Морейн впустил посыльного, и Дорис Бендер сейчас же возникла в проеме кухонной двери, чтобы взглянуть на тяжелый портфель. Посыльный поставил его на пол, а рядом на кресло положил дорожную сумку и пальто.
  — Вам ничего больше не нужно, мистер? — услужливо спросил он.
  — Пока нет, но через час принесите нам бутылку виски.
  Посыльный удалился. Морейн растянулся на диване, подложив под голову подушку. Дорис Бендер принесла ему новую порцию виски. Ее глаза не отрывались от портфеля.
  — А он действительно полон документов? — не унималась она.
  Взявшись за ручку, она попыталась приподнять его. В ее глазах мелькнуло удивление. Дорис Бендер ухватилась тогда обеими руками, но сумела оторвать портфель от пола всего лишь на несколько сантиметров.
  — Вот это да! — вырвалось у нее. Морейн снисходительно махнул рукой:
  — Это настоящий динамит для политиков.
  — А не закусить ли нам?
  — Хорошая идея! Сначала лучше поесть, а отмечать событие будем потом. Когда я нагружусь, то теряю всякий аппетит.
  — То же самое происходит и со мной, — согласилась она.
  — Может быть, закажем что-нибудь в ресторане?
  — Не стоит. Меня раздражает, когда люди снуют туда-сюда, а, поскольку у нас запас еды на месяц, нам это ни к чему. А если что и понадобится, то достаточно прямо позвонить в бакалейную лавку.
  — Согласен. Так где был твой поклонник, когда ты села на поезд?
  — Что за поклонник? — удивилась она.
  — Как его зовут?.. Ага, вспомнил: Уикс!
  — Ах этот! — засмеялась она. — Он совсем не мой воздыхатель, а Энн Хартвелл. Я думаю, что нравлюсь ему, но он относится ко мне чисто по-братски.
  — Энн, должно быть, пользовалась успехом? — заметил Морейн.
  — Да, это так. Бедная девочка! Мужчины из-за нее теряли голову.
  — Но ты мне так и не сказала, где же был Уикс, когда ты садилась в поезд?
  — Понятия не имею. Я ему вообще не говорила, что собираюсь уехать.
  — А где в это время была Энн?
  — Тоже не знаю. Она сыграла со мной злую шутку.
  — Какую?
  — Не хочется об этом говорить теперь, когда ее уже нет в живых.
  — Ты добиралась до вокзала на такси?
  — Нет, на автобусе.
  — Отправилась прямо из дому?
  — Нет. Я вышла оттуда около восьми вечера.
  — Почему?
  — Стала осложняться обстановка.
  — Что это значит?
  — Может, хватит вопросов? — возмутилась Дорис Бендер. — Теперь мой черед предложить выпить еще разок.
  — Нет уж, — поправил он. — Сначала надо поесть.
  — Ладно. Я сейчас что-нибудь приготовлю.
  Она вышла на кухню, и вскоре оттуда донесся звон посуды.
  Морейн вздохнул с облегчением и закрыл глаза.
  Глава 17
  Сэм Морейн лежал на диване. Он снял пиджак и жилетку, расстегнул ворот сорочки. Лицо его побагровело, глаза слегка подернулись сеточкой красных прожилок.
  Дорис Бендер возвышалась над ним, сидя с бокалом в руке на подлокотнике кресла. Ее потускневшие глаза порой оценивающе останавливались на Морейне. Но как только их взгляды встречались, женщина беззаботно улыбалась.
  Зазвонил телефон.
  — Кому-нибудь известно, что ты здесь? — удивилась она.
  Морейн наморщил лоб, как если бы ответ требовал от него чрезмерной сосредоточенности, затем резко отрицательно мотнул головой.
  Она взяла трубку:
  — Хэлло!.. Как, черт побери, вы обнаружили, что я здесь?.. — Она испуганно посмотрела в сторону Морейна.
  — Нет, нет. Ко мне сейчас нельзя… Не могу понять, как вы меня нашли… Само собой разумеется, что я одна… Нет, нет, я не хочу, чтобы вы заходили… Хэлло?
  Она опустила трубку на рычаг, в ее глазах застыло паническое выражение.
  — Кто это был? — поинтересовался он.
  — Это Том Уикс. Понятия не имею, как ему удалось меня разыскать. Он хочет переброситься со мной парой слов. Говорит, что сейчас поднимется сюда.
  — Если он нежелателен, — с комичной значительностью в голосе заявил Морейн, — то я могу спустить его с лестницы.
  — Нет, нет. Разве тебе непонятна ситуация? Он пытается раскрыть оба преступления. Мне кажется, что он ищет козла отпущения, чтобы спасти собственную шкуру. Если он обнаружит тебя тут, то вызовет полицию.
  — Я сказал, что спущу его с лестницы.
  — Не сомневаюсь в том, что ты можешь это сделать, любимый, но как только он окажется внизу, он немедленно передаст тебя в руки полиции.
  Морейн важно кивнул.
  — Весьма логично, — заплетающимся языком протянул он.
  — Послушай, — воскликнула она, — спрячься в шкаф! А я попытаюсь помешать ему войти в номер.
  Он приподнялся, раздумывая.
  — Ради Бога! — выкрикнула она. — Хватит тянуть! Надо что-то срочно предпринять. Разве не видишь, в каком ты очутился положении?
  — Но я считал, что он возлюбленный твоей сестры.
  — Это так, однако он направляется сюда с целью что-нибудь выяснить относительно этих преступлений. Говорю тебе, что он уже в пути. Живей прячься в шкаф!
  Сэм Морейн поднялся и, не сопротивляясь, дал запихнуть себя туда. При этом она бросила:
  — Жди здесь, а я выйду в коридор и поговорю с Уиксом. Посмотрю, может, сумею от него отделаться.
  Дорис Бендер подскочила к входной двери и едва успела ее открыть, как из коридора послышался настороженный голос Уикса:
  — Привет, Дорри!
  — Послушайте, Том, — поспешно отозвалась она, — мне надо поговорить с вами. — И она покинула комнату, прикрыв за собой дверь.
  Сэм Морейн действовал бесшумно, с кошачьей грацией. Он ловко выскользнул из шкафа, закрыл створки и проскочил в кухню.
  Почти тут же в номер вошла Дорис Бендер вместе с Томом Уиксом. Морейн оставил себе щелочку, чтобы видеть и слышать из кухни все, что происходило в комнате.
  Женщина приложила палец к губам и осторожно подошла к шкафу. В замочной скважине торчал ключ. Она убедилась, что шкаф хорошо закрыт, затем подала знак Уиксу.
  Тот разразился тирадой в повышенных тонах:
  — Эй! Что за чертовщина? Здесь явно был мужчина. Кто он?.. Полицейский?
  — Не дурите, — ответила она, тоже повышая голос. — Здесь никого нет.
  — Я сейчас проверю.
  — Прекратите. Вы не у себя дома.
  — Меня не обманешь, и не пытайтесь предать меня. Тут всюду кишат полицейские соглядатаи.
  — С чего бы это? Ведь они нас не ищут?
  — Хватит глупостей! Вы ведь госпожа Г.К. Честер, а ее никто не разыскивает.
  — Тогда почему в отеле полно полицейских?
  — Сюда направляется этот свихнувшийся Морейн. Он на плохом счету у них. Вмешался в политику, и они его в конечном счете прикончат. Сейчас не время заводить случайные связи, хотя вы как раз из тех людей, которые обязательно куда-нибудь влипнут. Дайте-ка я посмотрю, нет ли кого в этом шкафу.
  — Пошли вы к черту!
  Дорис повернула ключ в замочной скважине и выдернула его.
  — А теперь попробуйте отнять его у меня, — закричала она.
  — Ну зачем же так, — снизил он тон. — Я всего лишь немного понервничал. После смерти Энн я сам не свой. Пройдемте лучше в кухню и чего-нибудь выпьем.
  Дорис Бендер кивком указала на портфель Морейна. Уикс поднял его и многозначительно посмотрел на Дорис.
  Оба на цыпочках направились к выходу.
  Глава 18
  Распахнув дверь кухни, Морейн вышел в комнату, весело приговаривая:
  — Потрясающе! И никаких репетиций не потребовалось.
  Дорис Бендер вздрогнула, полуобернулась и полными ужаса глазами уставилась на него. Уикс уронил портфель и быстро сунул руку в карман брюк. Морейн стремительно прыгнул к нему.
  Уиксу не удалось мгновенно выхватить оружие, и он рухнул, отброшенный ударом кулака в челюсть. Осыпая Морейна проклятиями, он попытался достать его коленом в пах, но тот в броске опередил его и очутился поверх поверженного Уикса.
  Дорис Бендер кинулась к выпавшему в схватке пистолету. Однако тут же растянулась на полу, перехваченная Морейном за лодыжку. Женщина яростно отбивалась, пытаясь попасть шпильками туфель Морейну в лицо.
  Пока Морейн усмирял ее, Уикс, напрягшись, сумел выскользнуть. Он попытался ухватиться за ползшего по полу на четвереньках Морейна.
  — Берегись! — вскрикнула Дорис Бендер. — Он сейчас дотянется до пистолета!
  Уиксу все же удалось уцепиться за ногу Морейна, но тот уже завладел оружием и тюкнул противника рукояткой по голове. Хватка Уикса ослабла, и Морейн, сидя на полу, взял обоих на прицел.
  — А теперь поговорим, — предложил он.
  — Ни слова, Том! — взвизгнула Дорис. — Он опасен как демон. Откроешь рот — и ты погиб!
  Морейн усмехнулся, обращаясь к Уиксу:
  — Я ознакомился с отправленной вам Дорис Бендер телеграммой, а посему не имеет смысла темнить насчет цели вашего визита.
  Дорис разрыдалась:
  — Черт бы вас побрал! Я так… и думала… что он что-нибудь… да выкинет.
  Уикс, держась рукой за начинавшую вздуваться на голове шишку, прикрикнул:
  — Помолчи, Дорри!
  Морейн по-прежнему держал его на мушке.
  — Где вы были в момент смерти Энн Хартвелл?
  — Меня этим не напугаешь, — огрызнулся Уикс, отдуваясь. — У меня превосходное алиби.
  — А где вы находились, когда убили Диксона?
  — Не ваше дело.
  — Известно, что по авеню спускалась машина, которая останавливалась недалеко от дома Диксона, — задумчиво произнес Морейн. — Из нее вышла Энн Хартвелл и направилась в особняк. Кто-то сидел за рулем. Если это были вы, то в ваших же интересах признаться… При условии, конечно, что сможете это доказать.
  — Неужели? — с сарказмом парировал Уикс. — Вы хотите заманить меня в ловушку? Мол, последний, кто видел ее в живых, и так далее, в таком же духе…
  — Ничего подобного, — живо отреагировал Морейн. — Есть свидетель, который видел, как остановилась эта машина и как из нее выходила девушка.
  После этого машина уехала. Это снимает с вас подозрение в убийстве Энн, а если вы, находясь за рулем, сразу же покинули это место, — то и Диксона.
  — Они в любом случае не смогут ничего мне сделать.
  — О, если бы вы знали, на что способна полиция, то воистину поразились бы, — заметил Морейн. — Мало-мальски опытный политик, имеющий определенное влияние на окружную прокуратуру, может многое, если возникает необходимость выдать кого-нибудь за виновного в преступлении, особенно если преступник он сам.
  — Провались вы пропадом! — завопил Уикс на грани истерики.
  — Посмотрим теперь на это дело под другим углом зрения, — продолжал невозмутимо Морейн. — Вы лично, Дорис и Энн Хартвелл продали Торна Диксону, который готовился нанести ему решающий удар на заседании Большого жюри. Вы знали, что тогда все всплывет наружу, и поэтому решили найти какое-нибудь надежное убежище, где бы Торн не сумел вас достать. Первой скрылась Дорис. Затем от меня вы услышали об убийстве Энн. Тут же позвонили Дорис…
  — Ложь! — оборвал его Уикс. Морейн печально покачал головой:
  — Вернемся к тому, что нас интересует. Еще до своего бегства вы узнали о смерти Диксона. И тогда вас стала заботить судьба имевшихся у того документов. Вы предпочли выждать, чтобы посмотреть, что произойдет дальше. Торн не считал вас причастным к измене… по крайней мере, вначале. Его первичные подозрения падали только на Энн и Дорис. И когда Дорис пришла к выводу, что эти документы осели у меня, вы сочли момент исключительно благоприятным, чтобы выкрасть их и помешать Торну узнать о предательстве.
  — Неправда! — подала голос Дорис.
  — О Боже! Не пора ли сменить пластинку? — поморщился Морейн. — Ее уже так заездили! Однако вернемся к серьезным вещам, насколько это возможно. Если вы, Уикс, признаетесь, что убили Диксона, то мне кажется, что я смогу спасти вашу шкуру. Вы же знаете, что окружной прокурор мой друг. Но при этом вам придется показать, что это вы вели ту машину, которая останавливалась у дома Диксона, так как только в этом случае вам удастся избежать подозрений в убийстве Энн Хартвелл.
  Уикс, явно заколебавшись, взглянул на Дорис Бендер.
  — Не будь идиотом, — желчно предупредила она. — Он хочет…
  От сильного удара распахнулась дверь. Вошли Барни Морден и Карл Торн. Вслед за ними появился крупный широкоплечий мужчина, который решительно встал сзади, прикрыв дверь.
  — Салют! — произнес Барни, оценивая обстановку.
  — Барни, — вздохнул Морейн, — вы чересчур активны. Почему бы вам не ограничиться в своей работе пределами своего округа?
  — На сей раз мы его накрыли, — произнес Торн, шагнув вперед.
  — Ничего подобного, — возразил Морейн. — Ваша власть не распространяется на этот штат. Попробуйте только дотронуться до меня…
  — Хватит болтать глупости, — прервал его Барни Морден. — Перед вами мистер Джордж Стивене, начальник полиции этого города. У нас столько санкций на арест, что мы можем обклеить ими стены этого номера, а при необходимости достанем еще. И на ваш в том числе.
  Дорис Бендер резко вскочила на ноги и бросилась на шею Карлу Торну.
  — Карл! — умоляюще воскликнула она. — Защити меня, Карл!
  Он отодвинул ее в сторону:
  — Прочь, подлая предательница!
  — Нет, нет, — зашлась она в крике. — Разве ты не понимаешь? Это он украл все твои документы!
  — Какие документы? — удивился Торн.
  — Стенографические блокноты Энн и все имевшиеся у нас важные бумаги. Он продал их Диксону, потом расправился с ним, а документы забрал с собой. Они в этом портфеле.
  Торн направился к портфелю. Морейн преградил ему путь.
  — Не смейте его трогать, не предъявив предварительно ордер на обыск, — предупредил он. — Этот портфель будет передан компетентным властям и…
  Барни Морден резко ударил Морейна правой в лицо. Тот потерял равновесие и уронил пистолет. Торн, пытавшийся тем временем открыть портфель, потребовал:
  — У кого есть отмычка? Он заперт на ключ.
  — Взломайте замок, — предложил Барни Морден.
  — Лучше его не трогать, — не согласился Торн. — Мы не знаем, что случится с этим портфелем.
  — Я отнесу его в свое управление, — вмешался Стивене.
  Торн выразительно посмотрел на Барни Мордена.
  — Ладно, — поспешно заявил тот. — Открывать не будем. Предпочтительнее все же доставить его ко мне в контору, поскольку речь идет об улике в деле об убийстве. Он не имеет никакого отношения к задержаниям, Стивене.
  Морейн вытер платком кровь с разбитой губы.
  — Будьте прокляты, Барни! Вы еще заплатите мне за это.
  Морден не обратил на него ни малейшего внимания. Поднявшийся с пола Уикс обратился к полицейскому:
  — Добавьте ему и за меня. Невозмутимый Морден повернулся к Торну:
  — Объясните Стивенсу, Торн, что арестованных, видимо, придется подержать какое-то время у него, но улики мы возьмем с собой.
  — Я не могу полностью согласиться с этим, — возразил Стивене.
  Торн вынул из кармана бумажник, со значением подержал его в руке, затем вернул на место.
  — Не будем обсуждать этот вопрос здесь, — произнес он. — Поговорим лучше в частном порядке.
  Стивене нахмурился, но затем медленно кивнул. Морейн, продолжая вытирать платком кровь, сыпал угрозами:
  — Не думайте, что вам удастся похоронить меня здесь. Да я переверну весь город вверх дном. Здесь вам не удастся разыграть свой фарс. Мы в отеле, а не в тюрьме, и, прежде чем вы меня туда приволочете, весь город будет знать, что я требую связать меня с адвокатом.
  — Молчать! — прикрикнул Морден развязным тоном. — Или хочется еще одну зуботычину, Сэм? Сегодня ваш день. Выбор пал на вас.
  — Какой выбор? — заинтересовался Морейн.
  — На роль убийцы Питера Диксона, — пояснил Морден. Вы законченный кретин. У вас было много возможностей спастись, но вы не использовали ни одной. Этот портфель — решающая улика против вас.
  — Вы хотите представить эти документы как улику? — переспросил Морейн.
  — Мы предъявим его пустым, — вызывающе бросил Морден. — И этого будет достаточно, чтобы схлопотать смертный приговор.
  — Лучше посмотреть, что там внутри, — предложил Стивене. — Желательно открыть портфель до того, как его отсюда унесут. Иначе адвокат этого человека скажет, что мы сфабриковали улики против него, и…
  — Этим займемся мы сами, — прервал его Торн. — Вполне возможно, что в нем сейчас напихано что-нибудь из одежды. Но сам портфель украден из особняка Диксона и на момент хищения был полон документов. Этот плут, должно быть, спрятал бумаги, а портфелем пользуется в бытовых целях.
  — Но разве не лучше убедиться в этом, открыв его на месте?
  — Нет, — повысил голос Торн.
  — Не дайте себя провести, Стивене, — вклинился Морейн. — Разве вы не видите, что им до смерти хочется завладеть портфелем?..
  Барни Морден, оценив дистанцию, выбросил кулак. Но Морейн, удивительно ловко уклонившись, ударом слева расквасил Мордену нос. Стивене, чертыхнувшись, достал пару наручников.
  — Только за одно это, — прорычал он, — тебя вынесут отсюда в горизонтальном положении. Отойдите, Морден, чтобы мне было удобнее достать его.
  И он решительно шагнул вперед. Карл Торн подхватил портфель и направился к выходу.
  — Встретимся на вокзале, — бросил он на ходу. — Пошли, Барни.
  Морейн отпрыгнул назад, увертываясь от Стивенса. В этот момент дверь распахнулась.
  — Привет! — На пороге стоял Фил Дункан. — Я сам займусь этим делом.
  Торн нецензурно выругался и выронил портфель. Барни Морден сразу сник. Стивене, продолжая держать в руках наручники, с недобрым интересом разглядывал окружного прокурора.
  — Займись этим на мой манер, Фил, — тихо сказал Торн.
  — Сожалею, Карл, — ответил окружной прокурор, отрицательно покачав головой. — Я буду действовать в этом вопросе в интересах правосудия. И выполню свой долг так, как я его понимаю.
  — Ты раздражаешь меня этими разглагольствованиями насчет долга, — злобно вскинулся Торн. — Это я сделал тебя прокурором, и ты будешь следовать моим указаниям, понятно?
  — И не подумаю, — отрезал Дункан. — Я слишком долго к тебе прислушивался. А теперь выполню возложенные на меня обязанности, невзирая на лица.
  — Послушайте, шеф! — начал Морден.
  — Я уже не ваш шеф, Барни, вы уволены.
  — Кто это его уволил? — взорвался Торн. — Я.
  — По какому такому праву ты это сделал?
  — Я принимал его на работу. Он действует под моим началом и так, как я считаю нужным. И я принял решение о том, что он немедленно прекращает исполнение своих обязанностей. Мне не нравятся его методы работы.
  — А мне — твои, — не сдавался Торн. — И для начала уясни себе, что ты не полицейский, а простой окружной прокурор. Напротив, Стивене — начальник здешней полиции, и только он имеет голос в этом уголовном деле. К тому же так получилось, что Стивене на моей стороне.
  — Что находится в этом портфеле? — спокойно и твердо спросил Дункан.
  — Идиот! — взревел Торн. — У тебя не хватает мозгов, чтобы сообразить, что я прикрываю тебя? В этом портфеле полно улик против нас всех, включая и тебя самого.
  — Откроем его и составим опись тут же, на месте, чтобы не вставал вопрос о подмене содержимого, — бесстрастным тоном потребовал Дункан.
  — Именно это я и хотел сделать, — откликнулся Стивене.
  Торн подошел к нему и что-то тихо шепнул на ухо.
  Стивене был в нерешительности. Он на секунду задумался и в конце концов решил:
  — Ладно, покончим с этой перепалкой. Портфель заберу я.
  — Но раньше сделаем опись, — настаивал Дункан.
  — Эй, ты! — окончательно вышел из себя Торн. — Когда ты хотел, чтобы тебя избрали, ты так набивался мне в друзья! Так знай, Фил Дункан, я могу стереть тебя в пыль с такой же легкостью, как сделал из тебя то, что ты на сегодня есть.
  — Да, я стал участником политической борьбы, — устало признал Дункан. — Но ты наводнил прокуратуру людьми, верными тебе, а не мне. Ты гарантировал безнаказанность преступникам, похитившим документы из прокуратуры…
  — Заткнись! — оборвал его Торн. — Ты спятил. Если ты будешь продолжать нести эту ахинею, то Большое жюри признает ответственным за то, что произошло, лично тебя. Ты играешь на руку оппозиции.
  — Мне все равно, что произойдет, — спокойно парировал Дункан. — Я поступаю так, как велит мой долг, и пусть виновные понесут то наказание, которое они заслуживают.
  Стивене, все еще с наручниками, сделал шаг вперед:
  — Дайте мне этот портфель. Если он представляет такую ценность, я САМ могу о нем позаботиться.
  Торн передал ему портфель. Но Дункан встал между Стивенсом и дверью.
  — Мы не выйдем отсюда до тех пор, пока не будет произведена опись находящихся там предметов, — непреклонно стоял он на своем.
  — Кто это сказал? — удивился Стивене. — Я.
  — Подумаешь, шишка, — презрительно процедил Торн. — Ты всего лишь окружной прокурор. Ты не имеешь права проводить арест. В создавшемся положении это может делать только Стивене. Продолжайте действовать, Стивене, в том же духе, и я поддержу вас, когда это будет в моих силах.
  — Прекрасно! — воскликнул Дункан с ледяной улыбкой, вынимая из кармана пачку бумаг. — Вы заслужили свою участь. На каждого из вас у меня есть соответствующее распоряжение.
  — Это еще что за штучки? — поразился Торн.
  — Это, — медленно проговорил Дункан, — повестки Большого жюри. Они обязывают каждого из вас предстать перед ним и предъявить ТАКИМИ, КАК ОНИ ЕСТЬ, любой и каждый документ или бумагу, имеющиеся в настоящее время в вашем распоряжении. А теперь, официально вручив вам повестки, я от имени Большого жюри забираю с собой документы, находящиеся в этом портфеле. Можете смеяться, если достанет мужества.
  Глава 19
  Полицейский в форме провел Сэма Морейна в кабинет, где за бюро восседал Фил Дункан.
  Морейн облизнул болевшую губу и изобразил на лице вымученную улыбку.
  — Думаю, ты прав, Фил. Это безумие — совать нос в криминальные дела, когда ничто тебя к этому не обязывает. Меня это привело только в тюрьму.
  Дункан сделал знак сопровождавшему:
  — Все в порядке. Можете идти.
  Когда полицейский вышел, Дункан посмотрел на часы:
  — Через десять минут, Сэм, я должен быть на заседании Большого жюри и доложить всю эту омерзительную историю. Это значит, что я навсегда расстанусь с политикой.
  — Как ты решился на такой шаг? — спросил Морейн.
  — Это единственно разумный шаг, который мне оставалось сделать.
  — Но с политической точки зрения это невыгодный для тебя поступок, так ведь?
  — Ты прав. Однако когда я приносил присягу, вступая на свой пост, то поклялся выполнять обязанности наилучшим образом в силу возможностей и умения. И сейчас я поступаю именно так.
  Морейн понимающе кивнул.
  — Теперь, — продолжал Дункан, — можешь ли ты мне сказать, что намерен делать?
  Морейн удивленно поднял брови.
  — Не увиливай, — предупредил его Дункан. — Я не собираюсь задерживать тебя надолго. Где документы?
  — Разве тебе не вручили портфель?
  — Когда его открыли, то обнаружили там только подборку журналов. Видно, тебе пришлось совершить набег на газетный киоск и использовать весь находившийся там запас.
  — Там еще не все журналы, — поправил Морейн. — Кое-что осталось.
  — Как это понимать?
  — Я рассчитал, что они меня отправят в каталажку, и потому сохранил несколько штук, чтобы было что почитать.
  Дункан горестно вздохнул:
  — Ну хватит, Сэм. Выкладывай. Морейн отрицательно повел головой.
  — Почему ты скрываешь правду?
  — Я хочу, чтобы ты выложил свои карты на стол раньше, чем это сделаю я.
  — Не могу.
  — Почему?
  — Потому что не могу.
  — Где Натали Раис?
  — Под стражей.
  — Ее вызвали в качестве свидетеля на заседание Большого жюри?
  — Да.
  Морейн облизал губы.
  — Но был ли вызван в этом качестве еще кто-нибудь помимо тех лиц, о которых мне известно?
  — Если тем самым ты хочешь осторожно выяснить насчет отца Натали Раис, — заметил Дункан, — то мы еще не обнаружили, где он скрывается, но сделаем это в ближайшее время.
  — Если вы заставите его давать показания перед Большим жюри, — с расстановкой произнес Морейн, — то он будет в полном отчаянии. Элтон Раис в таком состоянии духа, что совершит какой-нибудь сумасбродный поступок, который нанесет непоправимый ущерб жизни его дочери.
  — Многие судьбы сейчас под ударом, — безразличным тоном откликнулся Дункан. — Где документы, Сэм?
  — Эти бумаги, если они действительно находятся у меня, являются козырем, не правда ли, Фил? Я их не отдам, пока все остальные карты не будут лежать на столе.
  — Это уже сделано.
  — Нет, это не так.
  — Какую ты преследуешь цель?
  — Я намерен договориться с тобой, Фил.
  — А я ни о чем договариваться с тобой не собираюсь. Как, впрочем, и ни с кем другим. Я просто выполняю свой долг.
  — Но то, о чем я хочу договориться, поможет тебе это сделать.
  — В таком случае готов выслушать твое предложение.
  — Ты в самом деле хочешь заполучить эти бумаги?
  — Безусловно.
  — Зачем?
  — Затем что они позволят почистить администрацию города и округа.
  — Но одновременно они испепелят твою партию.
  — Это меня не интересует. Я окружной прокурор. Эти документы оздоровят тяжелую обстановку, которая сложилась в этом городе, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы они были предъявлены Большому жюри.
  — Среди них есть такие, которые больно ударят по тебе, Фил.
  — Ты думаешь, я не знаю об этом? Это — крах моей политической карьеры. Меня освободят от занимаемого поста, а моя репутация будет основательно подпорчена.
  — И несмотря на это, ты продолжаешь настаивать?
  — Совершенно верно. Я лично никаких гадостей не совершал. Самое большое, что мне могут инкриминировать, — так это подверженность влиянию со стороны бессовестных людей. Возможно, смогут также доказать, что в прокуратуре имеются случаи коррупции; что те, кому я верил, предали меня; что они за деньги обеспечивали безнаказанность для негодяев. Это мне аукнется, но помешать этому я не в силах. Если эти факты вписываются в общую картину, то будут преданы гласности наряду со всеми другими.
  Морейн задумчиво покачал головой. Прокурор взглянул на часы.
  — Я предлагаю тебе сделку. Фил, — решился Морейн.
  — Я уже это слышал, — ответил Дункан.
  — Повторяю: я иду на сделку с тобой. Я передам тебе эти документы, точнее, я скажу, где находится портфель с ними, чтобы ты имел возможность представить эти бумаги Большому жюри. Но с одним условием: ты позволишь мне задать свидетелям ряд вопросов.
  — Что это значит? — удивился Дункан.
  — Я имел в виду свидетелей убийств Пита Диксона и Энн Хартвелл.
  — Я не могу этого сделать, Сэм. Это не предусмотрено процессуальными нормами, было бы неуместно, а также…
  — Хорошо, — поскучнев, заявил Морейн. — Тогда ищи документы сам.
  Дункан нервно забарабанил кончиками пальцев по столу.
  — Свидетелей должен допрашивать я, — напомнил он. — Это входит в мои обязанности.
  — Но разве ты не можешь разрешить мне задать несколько дополнительных вопросов?
  — Да, это я МОГ БЫ сделать.
  — Тогда соглашайся.
  Фил Дункан встал из-за стола и начал вышагивать, размышляя, по кабинету.
  Внезапно он развернулся и сказал:
  — Я понимаю, Сэм: ты что-то задумал. Посвяти меня в суть твоего плана. Барни не мог убить Диксона, поскольку находился в момент его смерти вместе с нами. Ты — точно в таком же положении. Но Натали Раис вполне могла это сделать. Ее отец также может быть преступником. Барни Морден в свою очередь мог “заказать” убийство Диксона за деньги.
  — А Торн?
  — Торн тоже, черт бы его побрал! Я не знаю, где он был, когда произошло преступление, но, на мой взгляд, он способен на все, лишь бы помешать Большому жюри ознакомиться с этими материалами. Вспомни, что и ты под подозрением. Если ты послал Натали Раис в дом Диксона, чтобы заполучить эти документы, а она, выполняя твое поручение, застрелила Диксона, то вы оба виновны в убийстве первой степени. Ты, однако, что-то затеял. Я не знаю, что именно, но хотел бы выяснить до начала заседания.
  — Ничего конкретного не могу тебе сказать, — ответил Морейн, — поскольку сам еще не представляю, что нужно сделать. Тем не менее я надеюсь, что в ходе допроса свидетелей смогу определиться. Поэтому-то я и предлагаю тебе эту сделку, Фил.
  — Если ты не блефуешь в очередной раз и на самом деле располагаешь этими документами, ты окажешься в очень скверном положении, — отчеканил Дункан.
  — Как так?
  — Просто в силу того, что ты раскроешь, где они находятся.
  — Почему?
  — Потому что это вовлекает тебя в дело об убийстве Диксона. Для тебя, Сэм, обстановка складывается крайне неблагоприятно. Кто бы ни убил Диксона, он сделал это ради документов. И раз они у тебя, значит, преступление совершили Натали Раис или ее отец, а ты в этом случае выступаешь их сообщником. Согласно действующим в этом штате законам, если в твоем распоряжении находятся документы, принадлежащие Диксону, и в то же время совершено преступление с целью завладения ими, то ты столь же виновен в убийстве первой степени, как если бы сам лично произвел эти выстрелы. Именно так гласят законы этого штата. Я предупреждаю тебя, Сэм. Если все будет выглядеть так, как я описал, то я выдвину против тебя обвинение так же, как я сделал бы это против любого другого лица.
  — Мне нравится, когда ты выступаешь с таких позиций, — поддержал его Морейн. — Если ты стоишь на них твердо и будешь столь же непреклонно отстаивать их и впредь, то заслужишь уважение всех членов Большого жюри.
  — За меня не беспокойся, — строго глядя на Морейна, сказал Дункан. — Я говорю сейчас о тебе и о том, что произойдет в том случае, если эти документы действительно находятся у тебя.
  — Я понимаю, что это значит, Фил.
  — И несмотря на это, продолжаешь настаивать на своем условии?
  — Продолжаю.
  — Я сам себя спрашиваю, не блеф ли это?
  — Это легко проверить.
  — Почему ты идешь на это, Сэм?
  — Причин тому множество. Частично, видимо, ради удовлетворения своей склонности поиграть в детектива. Возможно, для того, чтобы кого-то уберечь.
  — Не Натали ли Раис?
  — Не исключено.
  Дункан резюмировал ситуацию, тщательно подбирая слова:
  — Сэм, давай четко договоримся во избежание недоразумений. Я допрошу свидетелей, как обычно. Ты же хочешь задать им несколько вопросов после того, как я закончу. Правильно я тебя понял?
  — Абсолютно.
  — Мне придется разоблачать тебя, Сэм, — огорченно произнес прокурор. — Но я согласен.
  — В таком случае пошли кого-нибудь на почту, — бесцветным голосом сказал Морейн. — Пусть он получит там письмо на имя мистера Джеймса Чарльза Фиттмора, Сити, до востребования. В конверт вложен картонный номерок камеры хранения Северного вокзала. По нему вы сможете получить этот портфель, и ты представишь документы Большому жюри.
  Дункан направился к двери.
  — Не говори потом, что я тебя не предупреждал, Сэм, — повторил он. — Я обвиню тебя в убийстве первой степени.
  — Но ты ведь дашь мне возможность задать вопросы свидетелям?
  — Я сделаю это, Сэм.
  Глава 20
  Итон Драйвер, председатель Большого жюри, был человеком с квадратной нижней челюстью, преуспевшим в жизни благодаря упорному труду и личным качествам: порядочности и сильному характеру.
  Все прекрасно знали, что Драйвер был отрицательно настроен по отношению к Филу Дункану, Карлу Торну и руководимой ими политической машине.
  Сейчас он пристально разглядывал Дункана. В его проницательных глазах таилось некоторое недоверие.
  — Вы подтверждаете, что представите Большому жюри беспристрастный и полный отчет о событиях, связанных с делом Диксона? — задал он вопрос.
  — Именно так.
  — Знаете ли вы мотив убийства Диксона? — продолжал Драйвер тоном человека, расставляющего ловушку.
  — Да, — твердо ответил Дункан. — Диксона убили потому, что в его распоряжении оказались важные документы, которые он намеревался представить этому Большому жюри. Они имели большую политическую ценность и могли бы серьезно повлиять на результаты предстоящих выборов. Диксона убили, чтобы лишить его возможности выступить на сегодняшнем заседании в качестве свидетеля и представить эти бумаги.
  По лицу Драйвера скользнула тень удивления:
  — Господин прокурор, видимо, сейчас заявит, что он располагает этими документами и готов предъявить их Большому жюри, но что они беззубы и представляют лишь незначительный интерес, не так ли?
  Дункан взглянул на председателя:
  — Ваши слова наводят на мысль, что вам известно о характере документов, собранных Диксоном. Поэтому я заверяю вас, что жюри будут представлены ВСЕ документы.
  — Неужели ВСЕ? — с сарказмом переспросил Драйвер.
  — ВСЕ, — ответил Дункан, — включая и те, в которых содержатся упоминания, нелицеприятные для моей прокуратуры.
  Драйвер как-то странно посмотрел на Дункана.
  — Чего вы тем самым добиваетесь? — осведомился он.
  — Обнародовать правду.
  — За какую цену?
  — Правда цены не имеет.
  — Может быть, вы надеетесь, что Большое жюри признает вас лично невиновным в обмен на осуждение ваших сообщников…
  — У меня нет сообщников.
  — Тогда ваших сотрудников.
  — Мои сотрудники предали меня. Я это знаю, хотя мне неизвестно, в какой мере и при каких обстоятельствах это произошло, поскольку я незнаком с содержанием самих документов. Независимо от того, какая в конечном счете выявится картина, я хочу знать правду и сделать ее публичным достоянием. Впредь мне прокурором уже не быть, но пока я продолжаю занимать этот пост, готов честно выполнять возложенные на меня обязанности.
  Драйвер задумчиво провел ладонью по подбородку.
  — Чтобы добыть эти документы, — невозмутимо продолжал Дункан, — мне пришлось пойти на определенные уступки. Надеюсь, что Большое жюри будет содействовать выполнению взятых мною обязательств.
  На лице Драйвера отразилось облегчение.
  — Ах, все же я оказался прав. Знал, что за этим кроется какой-то хитрый ход, но никак не мог догадаться какой.
  — Никаких тут хитростей нет! — с достоинством опротестовал это заявление Дункан.
  — Тогда что же это за уступки, о которых вы только что говорили?
  — Я обещал разрешить одному из свидетелей задать несколько вопросов другим свидетелям по окончании моего допроса.
  — Кому из свидетелей конкретно?
  — Сэму Морейну.
  — Надеюсь, он не вовлечен в это преступление? — сурово спросил Драйвер.
  — Я не хочу, чтобы на этот счет оставались какие-то неясности, — ответил Дункан. — Сэм Морейн — мой давний друг, но боюсь, что улики, которые будут здесь предъявлены, приведут жюри к выводу о том, что Питера Диксона убили Сэм Морейн или же его секретарша Натали Раис, если не ее отец Элтон Дж. Раис, при участии Сэма Морейна в качестве сообщника или покрывавшего их лица. — Дункан задумался на мгновение, затем продолжал: — Я предвижу, что Морейн, человек большого ума, будет задавать вопросы свидетелям так, чтобы снять обвинения с преступника, будь то Натали Раис или же ее отец. Несмотря на это и ради того, чтобы заполучить упомянутые документы, имеющие первостепенное значение для жюри, я был вынужден пойти на уступку Сэму Морейну, который эти материалы припрятал. Советую, однако, воспринимать его действия с осторожностью.
  Итон Драйвер бросил взгляд на коллег. Поскольку никто не попросил слова, он задумчиво проговорил, глядя на Дункана:
  — Создалась совершенно необычная ситуация. И все же я склонен удовлетворить эту просьбу. Можете начинать допрашивать, сэр.
  — Джеймс Таккер, — вызвал Дункан первого свидетеля.
  Стоявший у входа служитель пропустил в зал высокого мужчину средних лет. Тот принес присягу и сел на скамью свидетелей.
  — Ваше имя? — начал Дункан.
  — Джеймс Таккер.
  — Вы были дворецким у Питера Р. Диксона?
  — Да, сэр.
  — Что случилось с Питером Диксоном?
  — Он мертв.
  — Когда это произошло?
  — В этот вторник.
  — В котором часу?
  — Думаю, между одиннадцатью вечера и полуночью.
  — Когда был обнаружен труп?
  — На следующее утро.
  — Где?
  — В его кабинете на втором этаже.
  — Он имел обыкновение задерживаться там на длительное время?
  — Да, сэр.
  — Был ли в кабинете сейф?
  — Был.
  — Имел ли Диксон привычку держать в этом сейфе важные документы?
  — Имел.
  — Как выглядел кабинет, когда был обнаружен труп?
  — Хозяина застрелили. При падении он разбил окно. На костюме и под телом виднелись осколки стекла. В ту ночь дул сильный ветер. Ворвавшись в помещение через разбитое окно, он разметал бумаги и погасил свечу. Сейф был раскрыт настежь.
  — Почему в кабинете находилась свеча?
  — Ветром повалило одно из деревьев, оно упало на электрические провода, и дом остался без света.
  — В котором часу это произошло?
  — В девять сорок семь.
  — Откуда вам это известно?
  — В доме имеется двое электрических часов, которые всегда ходят точно. Когда дом обесточило, они остановились.
  — Свет погас одновременно во всем доме?
  — Да, сэр.
  — Что вы тогда предприняли?
  — Взял в кладовке свечи и зажег несколько.
  — Куда вы поставили первую из зажженных свечей? Не в кабинет ли мистера Диксона?
  — Нет, сэр. Первая зажженная свеча послужила мне для того, чтобы добраться до кабинета хозяина.
  — И только войдя в кабинет, вы зажгли другую свечу, которая там и осталась?
  — Да, именно так.
  — Вы зажигали ее с помощью спички?
  — Нет, сэр. Я использовал в этих целях свечу, которую принес с собой.
  — Вторую зажженную свечу вы поставили в кабинет мистера Диксона?
  — Да, сэр.
  — Вам известны размеры этих свечей?
  — Известны, поскольку я их замерял. Получилось восемь дюймов с четвертью в высоту и пять восемьдесят в диаметре.
  — Сколько времени вам понадобилось, чтобы поставить свечу в кабинет мистера Диксона, после того как погас свет?
  — Чуть больше или чуть меньше двух минут. На следующий день я повторил свои действия и засек время по часам. Продвигаясь медленно, с горящей свечой в руке, я потратил двадцать семь секунд на то, чтобы дойти от кладовки до кабинета хозяина, и пятьдесят, чтобы оказаться в кладовке, считая от того места, где меня застала авария с электричеством. Остальное время ушло на то, чтобы найти и зажечь свечи.
  — Эта часть показаний, — подчеркнул Дункан, — особенно важна, поскольку помогает установить точный момент совершения преступления. Как показали следственные эксперименты, проведенные с аналогичными свечами в тех же условиях, убийство должно было произойти примерно в десять часов сорок пять минут. По причинам, которые укажу позднее, я считаю, что преступление было совершено в десять сорок семь.
  Дункан привлек внимание членов жюри к свече:
  — Нет никаких сомнений в том, что ветер, проникший в помещение через разбитое окно, погасил свечу сразу же. Если бы она продолжала какое-то время гореть после того, как разбилось окно, — что, впрочем, вообще маловероятно по причине очень сильного ветра в ту ночь, — то она оплыла бы в большей степени со стороны, противоположной направлению ветра, отклонявшего пламя. Перед вами свеча, обнаруженная на месте преступления, и, как вы можете убедиться сами, воск распределен по ее основанию равномерно. Это доказывает, что пламя погасло сразу же после того, как разбилось окно.
  Члены жюри наклонились вперед, чтобы лучше рассмотреть свечу.
  Представив ее свидетелю, Дункан спросил:
  — Вы поставили в кабинет своего хозяина именно эту свечу?
  — Кажется, это она, сэр. По крайней мере, равноценная ей.
  — Перейдем к следующему пункту, — развивал допрос Дункан. — Ждал ли мистер Диксон кого-нибудь в ту ночь?
  — Да, он ждал визита.
  — Откуда вам это известно?
  — Вскоре после десяти вечера в доме появилась девушка. Она представилась журналисткой и попросила встречи с мистером Дунканом, чтобы взять у него интервью. Я оставил ее в вестибюле, а сам пошел узнать, захочет ли он ее принять.
  — И что он ответил?
  — Он отказался от интервью, но распорядился, чтобы я открыл боковую дверь, потому что он ожидал прихода другой женщины.
  — Вы когда-нибудь видели раньше эту девушку, появившуюся около десяти часов и назвавшую себя журналисткой?
  — Нет, никогда.
  — Довелось ли вам встретиться с ней после этого?
  — Да, сэр.
  — Где?
  — В тюрьме.
  — Когда?
  — Сегодня после обеда.
  — И эта девушка оказалась секретаршей Сэмюэла Морейна?
  — Все точно.
  — И именно она пыталась поговорить с мистером Диксоном, выдавая себя за журналистку?
  — Да, сэр.
  — Так в котором часу она пришла в дом мистера Диксона?
  — Около десяти вечера.
  — Теперь уточните еще один момент, — продолжал Дункан. — Где были вы сами между десятью часами вечера и полуночью в день преступления?
  — Я находился в доме.
  — В каком месте? Свидетель заерзал на скамье.
  — По правде говоря, мы немного гульнули.
  — Кто это “мы”?
  — Я, служанка, водитель и горничная.
  — Где это происходило?
  — На кухне.
  — Где она расположена?
  — В задней половине дома.
  — Была ли ваша вечеринка шумной?
  — Нет, сэр. Наоборот.
  — В связи с чем вы на нее собрались?
  — Поскольку хозяин принимал какую-то даму, то он не хотел, чтобы его беспокоили, но, с другой стороны, и он нас не тревожил. Вот мы и собрались все вместе на кухне, выпили немного хозяйского виски и тихо себе забавлялись.
  — Кто-нибудь из вас слышал, как разбилось окно? — спросил прокурор.
  — Нет, сэр.
  — А какой-нибудь выстрел?
  — Тоже нет.
  — Но, даже находясь в кухне, вы должны были услышать эти звуки?
  — Конечно.
  — Почему вы так думаете?
  — Это доказал проведенный полицейскими эксперимент. Они в этих целях сделали ряд выстрелов, и мы прекрасно расслышали их в кухне.
  — Проходит ли рядом с домом мистера Диксона железная дорога?
  — Да, сэр. К несчастью, после того как хозяин построил этот дом, некоторые влиятельные и враждебные ему политические силы разрешили провести эту линию…
  — Комментариев не надо, — оборвал его Дункан. — Отвечайте только на поставленный вопрос: проходит ли около дома Диксона железная дорога?
  — Да, сэр.
  — Проследовал ли в десять часов сорок семь минут мимо дома какой-нибудь поезд?
  — Было дело.
  — Большой ли это создавало шум?
  — Когда проходят поезда, всегда стоит грохот. Дрожит весь дом.
  Дункан повернулся в сторону жюри:
  — Это обстоятельство позволило установить момент совершения преступления. У меня пока больше нет необходимости допрашивать этого свидетеля. Другие показания позволяют утверждать, что Натали Раис, возможно, присутствовала при убийстве и что спустя несколько минут после этого она позвонила Сэму Морейну.
  В несколько торжественной манере и сугубо официальным тоном Дункан обратился к Морейну:
  — Желаете ли вы задать этому свидетелю вопросы? Морейн показал жестом, что да, и поинтересовался у дворецкого:
  — Та вечеринка, о которой вы только что говорили, длилась с десяти вечера до полуночи?
  — Нет, сэр. Она закончилась около одиннадцати, после чего я отправился в свою комнату.
  — Захватили ли вы при этом с собой свечу?
  — Нет, сэр. У меня она уже была. После того как я зажег свечу в кабинете хозяина, я отнес еще одну к себе.
  — Где расположена ваша комната?
  — На четвертом этаже.
  — Чтобы пройти туда, нужно ли вам было проходить через кабинет, где был обнаружен труп?
  — Нет, сэр.
  — Сколько времени вы находились на службе у Питера Диксона?
  — Примерно восемь лет.
  Чем держал вас в своих руках Диксон? — внезапно спросил Морейн.
  — Не понимаю вопроса.
  — Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь, — настаивал Морейн. — Диксон из тех людей, кто не позволит человеку занимать такую должность в течение восьми лет, не поставив его в полную зависимость от себя. Поэтому я и спрашиваю: на какой крючок вас подловил Диксон?
  Таккер провел языком по высохшим губам, слегка нахмурил брови, но лицо его оставалось бесстрастным.
  — И все же вопрос мне неясен.
  — Еще как ясен. У вас есть судимость? Свидетель умоляюще посмотрел на окружного прокурора:
  — Должен ли я отвечать на этот вопрос? Заметно заинтересовавшийся возникшей ситуацией.
  Дункан утвердительно наклонил голову:
  — Отвечайте.
  — Да, я был осужден один раз.
  — Где?
  — В Калифорнии.
  — За что?
  — За растрату.
  — Какая у вас была профессия?
  — Бухгалтер.
  Вы отбывали наказание в тюрьме Сан-Квентин?
  — Нет, сэр, в Фолсене.
  Морейн пристально смотрел на свидетеля, на лице которого проступила явная обеспокоенность. Почему вас направили именно в Фолсен?
  — Не понимаю.
  — Отлично понимаете. Те, кого осуждают впервые, попадают в Сан-Квентин, а рецидивисты — в Фолсен. Поэтому у вас не может быть только одна судимость. Где вы получили срок в первый раз?
  В Висконсине, — нехотя ответил Таккер.
  — Вы отсидели полностью?
  — Да.
  — Где?
  — В Вопаме.
  — За что вы туда попали?
  — За подлог.
  — И Диксону это было известно, не так ли?
  — Да, он был в курсе.
  — Вот это и была ваша от него зависимость, — пояснил Морейн. — Если бы Диксон вас уволил и отказался бы дать хорошие рекомендации, вам было бы нелегко найти новую работу.
  Свидетель снова провел языком по губам, но промолчал.
  — Вас возили в морг для опознания трупа Энн Хартвелл, девушки, найденной мертвой возле железной дороги у перекрестка Шестой авеню и Мэплхерста?
  — Да, сэр.
  — И вы опознали ее?
  — Нет, так как я никогда не видел ее раньше. Морейн поднялся, не спуская с Таккера глаз.
  — Вам нет смысла лгать, — заявил он. — Вы были на борту судна, куда меня доставили для выплаты выкупа в десять тысяч долларов после похищения Энн Хартвелл.
  Дворецкий сильнее заерзал на скамье.
  — Если вы солжете еще раз, — предупредил Морейн, — то вас арестуют за нарушение присяги. А теперь будет совсем нетрудно установить и всех других лиц, которые были вместе с вами в ту ночь на борту буксира.
  — Даже если я там и находился, — ответил, потупив взор, дворецкий, — то что в этом плохого?
  — А вы знаете, что значит быть обвиненным в похищении? — строго спросил Морейн.
  — Ее никто не похищал. Все это было комедией. Она сама предложила такой вариант.
  — Но ведь ее сестра была вынуждена заплатить выкуп, — допытывался Морейн.
  Таккер молчал.
  — А если кто-то заплатил выкуп, то вам предъявят обвинение в похищении.
  Свидетель перевел дыхание и поспешил заявить:
  — Деньги дала не Дорис Бендер, а мистер Диксон. И это не было никаким выкупом, а просто розыгрышем.
  — Иначе говоря, — подытожил Морейн, — Диксон и Энн Хартвелл не хотели, чтобы Карл Торн знал, где она находилась во время своего так называемого исчезновения, и поэтому выдумали историю с похищением. Я был выбран в качестве посредника потому, что являюсь другом Фила Дункана, а тот в свою очередь — другом Карла Торна. Исходили из того, что если я подтвержу выплату десяти тысяч долларов, то Дункан мне поверит, а Карл Торн ни за что не заподозрит, что похищение было чистым надувательством. Так ведь?
  Таккер сжал зубы, но утвердительно кивнул.
  — Очень хорошо, — развивал свою атаку Морейн. — В ту ночь, когда Диксон был убит, он дал вам распоряжение отпереть боковой вход, так как он ожидал визита женщины. Знали ли вы, что этой женщиной была Энн Хартвелл?
  — Да, сэр, — не поднимая глаз, ответил Таккер.
  — Раз вы знали об этом, да к тому же Диксон велел вам не беспокоить его в связи с визитом, значит, вы были в курсе того, что отношения между Энн Хартвелл и вашим хозяином были отнюдь не платоническими.
  — Это были отношения на денежной основе, — уточнил дворецкий.
  — В том, что касается документов. Но Энн Хартвелл была красивой женщиной, и ей нравилось привлекать к себе внимание мужчин. Вы прекрасно понимали, что отношения между Диксоном и ею, когда она посещала дом, не были платоническими, правда?
  — Они начали приобретать любовный характер, — признал Таккер. — Хозяин познакомился с Энн Хартвелл в ночном клубе, и с тех пор они встречались.
  Морейн слегка улыбнулся:
  — Если мы все поставим на место, то получится, что способ, избранный Энн для сближения с Диксоном, имел целью влюбить его в себя. Она появилась в клубе, который он имел обыкновение посещать, привлекла его внимание и стала его любовницей.
  — Наверное, так и было, сэр, — согласился свидетель.
  — У меня все, — заявил Морейн. — Вопросов к нему больше нет.
  — Минуточку, — вмешался Дункан. — Я не удовлетворен показаниями этого свидетеля. Не считаете ли вы, мистер Морейн, что он связан с этим преступлением?
  — Мне пока не хотелось бы высказываться на эту тему, — отреагировал Морейн. — Я знал, что Энн Хартвелл находилась в доме Диксона в течение всего времени, когда ее считали пропавшей. Поэтому я был уверен, что Таккер вам солгал, утверждая, что он был с ней незнаком. С другой стороны, мне также было известно, что Диксон крепко держал его “на крючке”. Отсюда я сделал вывод, что у него в прошлом была по крайней мере одна судимость. Если будет проведено соответствующее расследование, то оно покажет, что именно этот человек сфальсифицировал бухгалтерские книги, и это послужило основанием для осуждения Элтона Раиса за псевдопреступление в форме растраты.
  — Вы не сможете этого доказать, — бросил с вызовом Таккер.
  Морейн фыркнул:
  — Не забывайте, Таккер, что я читал документы, находившиеся в кабинете Диксона.
  Услышав это заявление Морейна, присяжные заседатели переглянулись.
  — Разве это неправда, что Диксон воспользовался вашими услугами, чтобы подделать бухгалтерские книги, которые затем были использованы в качестве доказательства растраты, якобы сделанной Элтоном Райсом? — наступал Морейн.
  Таккер вновь облизал губы и огляделся вокруг как бы в поисках выхода.
  Морейн обратился к Дункану:
  — Я предлагаю повторное расследование дела Элтона Раиса после того, как будет закончено разбирательство этого дела.
  Дверь в зал распахнулась, и вошедший шериф громогласно объявил:
  — Я привез портфель, который вы послали меня забрать, мистер Дункан.
  Дункан повернулся лицом к присяжным заседателям и с достоинством произнес:
  — Джентльмены, я надеюсь, что содержащиеся в этом портфеле документы являются достаточно убедительным доказательством преступных действий некоторых сотрудников моей прокуратуры. Могу тем не менее дать честное слово, что именно я обеспечил доставку этих материалов на заседание и передаю их в ваше распоряжение без какого бы то ни было предварительного ознакомления с ними.
  С этими словами он взял из рук шерифа портфель, поставил его на стол и открыл замки.
  Морейн подошел, заглянул внутрь и подтвердил:
  — Все в порядке. Я оставил их точно в таком же состоянии.
  Драйвер, председатель Большого жюри, удивленно взглянул на Морейна:
  — Так вы подтверждаете, что эти документы находились в вашем распоряжении?
  — Подтверждаю, сэр. Натали Раис — моя секретарша. Заинтригованный историей с похищением Энн Хартвелл, я послал ее в дом Питера Диксона, чтобы поговорить с ним и убедить его признаться в том, что Энн Хартвелл была у него в течение всего срока, пока ее считали пропавшей. Мисс Раис вышла из моего офиса в девять часов пятьдесят пять минут вечера и около десяти пятидесяти семи позвонила мне, прося срочно подъехать. Когда я выходил из кабинета, на меня напал муж Энн Хартвелл, что меня немного задержало. В общем, где-то в районе одиннадцати часов мне все же удалось вырваться, и я прибыл в дом Диксона примерно в одиннадцать десять. Я пробыл там минут десять — пятнадцать. Был в кабинете, где его убили, видел его труп и покинул здание вместе с моей секретаршей. Позднее я познакомился с ее отцом, Элтоном Райсом, который, как выяснилось, тоже побывал в доме Диксона и вынес оттуда документы, содержащиеся в этом портфеле. Элтон Раис рассказал мне, что, придя в дом, он обнаружил Диксона мертвым. Я поместил Элтона Раиса в надежное место, где его не могли бы отыскать, и сохраняю за собой право вызвать его сюда, когда это будет сочтено необходимым.
  После этих слов он любезно улыбнулся Драйверу. Тот энергично помотал головой, будто пытаясь отогнать от себя наваждение.
  Фил Дункан не удержался, чтобы не воскликнуть:
  — Значит, мистер Морейн, вы признаете, что были в помещении, где находился труп Диксона?
  Морейн кивнул и сказал:
  — Вы не возражаете, сэр, чтобы позвали следующего свидетеля?
  Дункан сидел некоторое время молча. Затем обратился к присяжным заседателям:
  — Джентльмены! К моему великому сожалению, я вынужден в качестве следующего свидетеля вызвать мистера Барни Мордена, чтобы он дал показания о некоторых аспектах этого дела, по которому работал в качестве старшего следователя моей прокуратуры. Теперь я знаю, что этот человек состоял в тайном заговоре против меня, но я все же хочу заслушать его.
  — Подождите, — вмешался Драйвер. — Вы по-прежнему в этом деле будете играть на руку оппозиции, господин прокурор?
  — Я не служу ни интересам оппозиции, ни какой-либо другой политической партии, — ответил Дункан, гордо взглянув на председателя Большого жюри. — Я по горло сыт политикой и политиками. Мое пребывание в прокуратуре не продлится сверх срока моего мандата. Я не собираюсь выдвигать заново свою кандидатуру, но до тех пор, пока я остаюсь на этом посту, я обязан беспристрастно и честно выполнять свои должностные обязанности.
  После этого он повернулся спиной к председателю Большого жюри и распорядился, обращаясь к стоявшему в дверях служителю:
  — Позовите Барни Мордена.
  На пороге показалась крупная фигура бывшего следователя. Он равнодушно оглядел присяжных заседателей, с сарказмом ощерился, прошел к скамье свидетелей и произнес текст присяги.
  Дункан холодным и суровым тоном повел допрос.
  — Ваше имя?
  — Барни Морден.
  — До недавнего времени вы служили старшим следователем окружной прокуратуры?
  — Да, сэр.
  — И, выступая в этом качестве, проводили расследование убийства Питера Р. Диксона?
  — Да.
  — Расскажите уважаемым присяжным заседателям, что вам удалось выяснить?
  Те члены жюри, которые погрузились в изучение документов, находившихся в портфеле, не стали даже прерываться, чтобы послушать этого свидетеля, но остальные проявили неподдельный интерес.
  Барни Морден, скрестив ноги, начал:
  — Мистер Диксон был обнаружен мертвым в своем кабинете. Он лежал на спине. Смерть наступила от двух пуль, выпущенных из револьвера 38-го калибра. Окно в помещении было разбито, а тот факт, что на теле жертвы были обнаружены осколки стекла, доказывает, что при падении человек ударился об окно. В кабинете находилась также свеча, которую, как представляется, погасил ветер, ворвавшийся через разбитое окно.
  — Это та свеча, о которой вы говорили?
  — Она самая.
  — Почему вы так думаете?
  — Я сделал на ней своим перочинным ножом отметку.
  — Вот эту?
  — Да, это она.
  — Были ли проведены следственные мероприятия с аналогичными свечами с целью установить, сколько времени эта свеча горела?
  — Да, сэр.
  — Какова была цель этих мероприятий?
  — Установить тот момент, когда было совершено преступление.
  — Каков был результат проведенных экспериментов?
  — Убийство, судя по всему, произошло около десяти часов сорока семи минут вечера, — ответил Барни Морден. — Положив для верности по пять минут в ту и другую сторону, мы пришли к выводу, что преступление было совершено между десятью сорока двумя и десятью пятьюдесятью двумя.
  Знаком ли вам присутствующий здесь Сэмюэл Морейн?
  — Да, знаком.
  — Вы виделись с ним в тот вечер, когда произошло убийство?
  — Да, сэр.
  — В какое время?
  — Примерно в десять сорок.
  — Где вы тогда находились?
  — В кабинете этого самого Сэмюэла Морейна.
  — Кто еще там присутствовал?
  — Вы сами.
  — И что произошло в тот вечер?
  — В какой-то момент мистеру Морейну позвонили. Голос был женский. Считаю, что это была его секретарша Натали Раис. После того как Морейн взял трубку, мне удалось расслышать отдельные слова. Женщина умоляла его подъехать как можно быстрее.
  — Что было потом?
  — Морейн некоторое время еще беседовал с нами, потом заявил, что пойдет домой спать. Однако позднее нам удалось выяснить, что на самом деле он сел в такси и побывал в доме Питера Диксона.
  — У меня все, — заявил Дункан. Снова повернувшись к Итону Драйверу, он добавил: — Надеюсь, вы поймете, сэр, с каким отвращением я вел допрос этого свидетеля в свете той информации, которая содержится в этих документах.
  Барни Морден подскочил на месте и взглянул на стол, за которым сидели присяжные заседатели. Он только сейчас понял, чтение какого рода материалов так увлекло их. Саркастическая улыбка сползла с его лица. Он уже готовился покинуть скамью для свидетелей, когда Морейн жестом удержал его:
  — Подождите. Я хочу задать мистеру Мордену несколько вопросов.
  — А я отказываюсь на них отвечать, — побагровел бывший старший следователь.
  — Вы не можете от этого уклониться, — заявил прокурор.
  — Но этот человек не является представителем правовых органов, — упорствовал Барни Морден.
  — Нет необходимости быть им, чтобы получить право задать вам ряд вопросов, — разъяснил Дункан. — Мистер Сэмюэл Морейн присутствует здесь для того, чтобы содействовать работе данного заседания Большого жюри, и поэтому вполне может это делать.
  — А если я все же откажусь отвечать? — обратился Морден к председателю жюри.
  — Вы будете взяты под стражу за неповиновение, — просто сказал тот.
  Морейн, одарив Мордена улыбкой, добавил:
  — Пришел мой черед ответить вам ударом на удар, Барни.
  Лицо Мордена налилось кровью. Он приподнялся с места.
  — Сядьте, — посоветовал Морейн, по-прежнему излучая улыбку, — и лучше скажите мне, какой характер носили раны Диксона?
  — Этот момент будет освещен судебным медэкспертом, который проводил вскрытие, вмешался Дункан.
  — Но этот свидетель тоже может ответить на мой вопрос, — упорствовал Морейн. — Разве вам чем-то не подходит этот вопрос, сэр?
  — Ладно, — сдался Дункан. — Можете его задавать.
  — Так каковы были раны, нанесенные Питеру Диксону, мистер Морден? — повторил Морейн.
  — Ранений было два. Одно — в грудь, другое — в голову. Были произведены два выстрела. Пуля, попавшая в грудь, прошла несколько сверху и слева от сердца и была выпущена в стоявшего Диксона. Пулей в висок добивали уже лежачего, чтобы полностью увериться в его смерти. Вокруг этого пулевого отверстия обнаружены пороховые ожоги, и это свидетельствует о том, что второй выстрел был произведен в упор.
  — А этот выстрел в висок не мог быть первым?
  — Нет. Стреляли в лежавшего на полу. Пуля прошла сквозь голову и застряла в паласе.
  — Никаких других ранений не было?
  — Нет.
  — А порезов или царапин?
  — Тоже не было.
  — Вы полностью убеждены, что ни на голове, ни на шее, ни на руках не было ни ран, ни порезов? Ведь они обязательно должны были появиться при ударе об оконное стекло.
  — На трупе ничего подобного замечено не было, — уверенно ответил Барни Морден.
  — Верно ли, что единственным способом, примененным для определения времени преступления, была оценка степени оплыва свечи в кабинете жертвы?
  — Нет.
  — Тогда к каким методам прибегали еще?
  — Выстрелы не были услышаны в доме, следовательно, их произвели в то время, когда мимо проходил поезд. А единственным поездом в момент, указанный степенью сгорания свечи, был тот, что проследовал в десять сорок семь. Поэтому можно утверждать, что преступление произошло именно в эти минуты.
  — А известно ли вам, что там проходил и другой поезд — товарный — в десять десять?
  — Известно.
  — Почему же нельзя допустить, что тогда же произошло и убийство?
  Морден презрительно ухмыльнулся.
  — Свеча погасла намного позже, — заявил он.
  — Вы в этом уверены?
  — Разумеется. Я лично проводил следственные эксперименты.
  — Так это вы “подремонтировали” основание свечи?
  — Конечно нет. При чем здесь это?
  — На первый взгляд ни при чем, — согласился Морейн. — Но посмотрите внимательно на это основание, и вы придете к заключению, что свечу обрезали. Сама она оранжевого цвета, темноватая на поверхности, но, как можете убедиться, с почти белым торцом. Это доказывает, что ее подкоротили с помощью раскаленного лезвия перочинного ножа. При более тщательном осмотре увидите даже его следы.
  Барни Морден наклонился к свече, внимательно осмотрел ее и тихо произнес:
  — Так оно и есть! Вы, должно быть, правы.
  На губах Морейна играла торжествующая улыбка.
  — А поэтому, допуская, что в соответствии с прохождениями поездов преступление могло быть совершено как в десять десять, так и в десять сорок семь, извольте доложить Большому жюри, где вы, свидетель, находились в десять часов десять минут?
  На лицо Мордена набежала тень паники.
  — Где я был? — повторил он, как бы стремясь выиграть время.
  — Да, вы, — подтвердил Морейн. — У вас был превосходный мотив для устранения Питера Диксона. Тот готовился предстать перед Большим жюри, а вы, Барни Морден, уже давно злоупотребляли своим положением в окружной прокуратуре, чтобы по просьбам Карла Торна обеспечивать безнаказанность богатым и влиятельным преступникам. В двух острых ситуациях вам даже удалось выкрасть из прокуратуры соответствующие материалы. А Питер Диксон располагал документами, доказывающими этот факт, и они в совокупности со многими другими материалами изучаются сейчас членами Большого жюри. Естественно, вы, как и ваш сообщник и вдохновитель Карл Торн, стремились помешать Питеру Диксону осуществить его намерение. Убийство в этих условиях просто напрашивалось. Итак, поскольку для вас мотив преступления доказан, прошу ответить, где вы были в десять часов десять минут в тот день?
  Морден смертельно побледнел. Он несколько раз моргнул и наконец медленно произнес:
  — Я был в это время вместе с Торном. Мы обсуждали различные проблемы.
  Морейн усмехнулся и сощурил глаза.
  — Значит, вы были с Торном? Считаете, что ваш сообщник сможет умело засвидетельствовать это? — Он сделал рукой прощальный жест. — Я отомстил за ваш удар, Барни Морден. У меня вопросов больше нет, но не вздумайте выходить из этого здания.
  Фил Дункан вскочил с места.
  — Минуточку! — воскликнул он. — Мы не можем оставить дело в таком состоянии. Я хочу разобраться в нем до конца.
  Морейн кивнул:
  — Тогда, сэр, вызовите следующего свидетеля — доктора Хартвелла.
  Дункан умоляюще посмотрел на Морейна.
  — Ради Бога, Сэм, — прошептал он. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, или же это вспышкопускательство, подобное тем, к которым ты привык прибегать при игре в покер? — Окружной прокурор вдруг заметил, насколько неуместным было это его замечание личного характера, и поспешно добавил: — Будьте любезны объяснить Большому жюри, какую цель вы преследуете?
  Морейн покачал головой:
  — Я всего лишь задаю вопросы, пытаясь выяснить, что произошло. У меня уже сложилось представление о том, как все было на самом деле, но я хочу убедиться, что оно соответствует действительности, прежде чем выдвигать обвинения. Когда задержали доктора Хартвелла, то изъятые у него личные вещи были сложены в специальный конверт. Прошу вас послать за доктором Хартвеллом и распорядиться забрать у тюремщиков этот конверт. В нем должен находиться небольшой перочинный ножик. Может быть, стоит изучить его лезвие.
  — Видимо, понадобится какое-то время, чтобы доставить этот конверт сюда, — предупредил Дункан. — А пока суд да дело, почему бы не задать мистеру Мордену еще ряд вопросов?
  — Но нельзя исключать, — настаивал Морейн, — что уважаемые члены Большого жюри захотят использовать этот перерыв для ознакомления с документами.
  Дункан взглянул на присяжных заседателей и согласился:
  — Ладно. Подождем, пока принесут этот конверт. Однако Большое жюри, казалось, в значительной мере потеряло интерес к документам. Его члены посматривали на Морейна с уважением и восхищением. Итон Драйвер, председатель Большого жюри и заклятый противник Карла Торна и его приспешников, а также видный сторонник кандидатуры Джона Феарфилда на пост окружного прокурора, задумчиво вглядывался в Фила Дункана.
  Выходя из зала заседаний Большого жюри, Барни Морден бросил на Морейна отчаянный взгляд. Только теперь он по достоинству оценил ум Морейна и ту изящность, с которой тот высветил перед членами Большого жюри мотивы, имевшиеся у Торна и у него самого для убийства Пита Диксона.
  Глава 21
  Доктор Хартвелл принес присягу и занял место на скамье для свидетелей. Его беспокойно бегавшие глаза выдавали нервное напряжение.
  — Можете его допрашивать, — бросил Фил Дункан Морейну. — Его вызвали по вашему настоянию.
  Морейн жестом подтвердил, что понял, и повернулся к дантисту.
  — Вы были мужем Энн Хартвелл? — начал он.
  — Правильно.
  — Недели две назад она исчезла из дому, правда?
  — Да, исчезла.
  — У вас были какие-то подозрения на этот счет?
  — Я никогда не верил в то, что ее похитили, если вы это имеете в виду.
  — Вы ведь раньше считали, что она поддерживает любовную связь с другим мужчиной?
  Хартвелл закашлялся, опустил глаза и ответил приглушенным голосом:
  — Поскольку ее нет в живых, я ничего плохого говорить о ней не стану.
  — Но вы же, вооружившись револьвером, отправились на поиски этого человека с намерением его убить, не так ли?
  — Нет, не так.
  — А разве вы не заявились во время этих поисков в мой кабинет?
  — Было такое дело.
  — А разве при этом вы не были вооружены револьвером?
  — Да, у меня было при себе оружие, но не для того, чтобы кого-то убивать.
  — Тогда зачем оно было вам нужно? Свидетель помолчал некоторое время, затем заявил:
  — Вы отняли у меня револьвер, разрядили его, а патроны выбросили в корзину для бумаг.
  — Да, это было, — подтвердил Морейн. — Но спустя некоторое время, где-то в десять сорок семь — сорок девять вечера, когда я переступил порог своего кабинета и вышел в коридор, вы снова напали на меня и попытались застрелить, разве это не так?
  — Я действительно направил револьвер на вас, но он был не заряжен, — возразил доктор Хартвелл. — Это не преступление, то есть речь не идет о попытке убийства. Ведь я не атаковал вас с оружием в руках, поскольку в револьвере не было патронов. Никто не в состоянии убить человека из незаряженного револьвера, разве лишь ударить им.
  — Не находите ли вы это объяснение чересчур хитроумным, доктор?
  — Может быть, и так, но это правда.
  — Вы хотите сказать, что не совершили никакого преступления, накинувшись на меня с разряженным револьвером в руках?
  — Я, как, впрочем, и мой адвокат, думаю, что нет, — подтвердил доктор Хартвелл.
  — Отлично, — упорствовал Морейн. — В этом случае единственным позитивным для вас последствием этого акта было обеспечение превосходного алиби, не так ли, доктор?
  — Я вас не понимаю, — прошептал тот.
  — Я хочу сказать, — отчеканил Морейн, — что ваш поступок имел одно неоспоримое достоинство: он неопровержимо свидетельствовал о том, что в десять часов сорок девять минут, то есть пару минут спустя после прохождения пассажирского поезда мимо дома Диксона, вы находились в коридоре моего офиса.
  — Иными словами, это доказывает, что убил Диксона не я? — уточнил доктор Хартвелл.
  — Вот именно.
  — Ну что ж, — согласился дантист после непродолжительного раздумья, — под таким углом зрения я об этом не думал, но действительно получается, что у меня бесспорное алиби.
  — Сколько времени вы ожидали в коридоре, пока я не вышел?
  — Какое-то время.
  — Поточнее, пожалуйста.
  — Трудно сказать определенно. Я знаю, что вскоре после моего прихода к вам в кабинет прошел мистер Дункан.
  — И все же, какова была цель вашего ожидания? — продолжал Морейн.
  — Я искал случая поговорить с вами, — ответил дантист.
  — Вы хотите сказать, что искали случая убить меня?
  — Ну уж если быть совсем точным, то искал случая ткнуть вас под ребро незаряженным револьвером, — подчеркнул доктор Хартвелл.
  — Прекрасно, — согласился Морейн. — Вероятно, вы видели также, как входил в мой кабинет и Барни Морден?
  — Конечно видел.
  — И вас разыскивала в это время полиция, так ведь?
  — Думаю, да.
  — Так вот, — сделал выпад Морейн. — Задолго до того, как Фил Дункан появился у меня в кабинете, за каждым входящим в это здание наблюдал федеральный агент, сидевший в машине. Он находился как раз напротив входной двери, но почему-то он вас не заметил, доктор Хартвелл. Как вы объясните этот необычный случай?
  — Очень просто, — парировал дантист. — Он наверняка отвлекся.
  — Но, — продолжал Морейн, — когда прибыл Барни Морден, этого федерального агента на месте уже не было. Отсюда можно сделать вывод, что он ушел с поста после прихода окружного прокурора и до прибытия Барни Мордена. Если вы проникли в здание незадолго до старшего следователя, то допустимо полагать, что наблюдателя к этому моменту уже не было на месте и, следовательно, он не мог вас видеть. Вам не кажется, что сотрудник федеральной службы, которому специально поставлена задача фиксировать всех, кто входит в здание, и вменено в обязанность задержать вполне определенное лицо, не пропустит его у себя под носом? Поэтому предпочтительнее объяснение, что, когда вы входили, его у дома уже не было, чем то, что он вас не заметил. Вы уверены, что не ошиблись относительно времени своего прихода к моему кабинету, доктор?
  — Нет, все было так, как я изложил. Морейн усмехнулся:
  — Теперь рассмотрим другую проблему, доктор. Вы приехали в город с вполне конкретной целью — выяснить, где скрывается ваша жена. Вначале вы полагали, что она находится со мной, но в течение дня вошли в контакт с другими лицами и изменили свое мнение. Скажите мне, доктор, разве вы не узнали, что Том Уикс намеревался отвезти вашу жену в дом Диксона около десяти часов в тот вечер, когда было совершено преступление? Разве не правда, что вы поджидали ее прибытия, стоя в тени у этого дома? И разве не правда, что, увидев жену, вы нанесли ей смертельный удар, а потом вошли в дом и застрелили Диксона? И наконец, разве не правда, что после убийства Диксона вы положили труп жены в машину и доставили его к железнодорожному переезду, чтобы сбросить там?
  Хартвелл застыл на своем месте. Между тем Морейн продолжал:
  — Итак, все должно было происходить следующим образом. Направляясь к дому Диксона, вы были вне себя от ревности. Вы намеревались покончить как с женой, так и с Диксоном, не заботясь о последствиях этого двойного преступления. Однако, убив Диксона и убедившись, что никто не слышал выстрелов, вы решили сфабриковать себе алиби. Будучи дантистом, вы привыкли иметь дело с воском. Поэтому, раскалив в пламени свечи лезвие перочинного ножа, вы укоротили свечу на один-два дюйма. В тот момент вы хотели всего лишь внушить, что убийство произошло примерно на час позже. Но случилось так, что вы отрезали от свечи столько, что после экспериментов на сгорание вычисленный полицейскими момент, когда свеча должна была бы погаснуть, пришелся где-то на десять сорок. Поскольку никто выстрелов не слышал, было решено, что их заглушил поезд, проходивший близ дома в десять сорок семь. Разве не так было дело, доктор?
  — Нет, — воскликнул Хартвелл, вытирая взмокший лоб.
  Присяжные заседатели позабыли о лежавших на столе документах, они с напряжением следили за развитием поединка. Фил Дункан опустился в кресло и нервно перебирал пальцами.
  Морейн неумолимо развивал свое наступление:
  — Нет никаких сомнений насчет того, что именно вы убили Диксона, доктор. Вы единственный человек, имеющий сильный мотив для этого, но не понявший всю ценность документации, находившейся в портфеле. У преступника оказалось достаточно времени для того, чтобы укоротить свечу, разбить окно, положить осколки стекла на тело Диксона, но, несмотря на это, он не тронул материалы исключительно большого политического значения. Значит, преступление совершено лицом, безразличным к ним или не отдающим себе отчета в их важности. Если бы убийцей были не вы, а кто-то другой, он не преминул бы прихватить документы, которые являлись бы как мотивом, так и целью его действий. Только у вас был мотив, не имеющий к ним никакого отношения. Для того чтобы создать себе алиби, вы разрядили магазин револьвера, бросились к моему офису и разыграли комедию, которая, как вы и надеялись, привела к вашему задержанию. — Морейн на мгновение умолк. Затем добавил: — Энн Хартвелл была убита зверски, но не преднамеренно. Убийство Диксона имеет все признаки преступления на эмоциональной основе, порожденного ревностью. После того как жертва упала, преступник наклонился и выстрелил еще раз, в висок, чтобы быть абсолютно уверенным в смерти. Несмотря на указанный характер преступления, убийца затем попытался уйти от наказания. Если будет проведена экспертиза лезвия вашего перочинного ножа, я уверен, что на нем обнаружат следы воска оранжевого цвета. Разрезать свечку раскаленным лезвием легко, но зато после его охлаждения трудно избавиться от следов воска. К тому же, учитывая, что вы сразу же положили нож в карман, крошки воска должны оказаться и там.
  Сэм Морейн приблизился к столу окружного прокурора и взял в руки конверт, в котором лежали предметы, изъятые у доктора Хартвелл а при задержании. Открыв его, он вынул перочинный нож, внимательно его осмотрел, и на его лице показалась торжествующая улыбка.
  — Этот нож полностью доказывает правильность моих рассуждений, господин окружной прокурор, — воскликнул он, направляясь к Дункану. — На лезвии ясно видны следы воска оранжевого цвета, и ваша лаборатория сможет…
  Доктор Хартвелл прервал его. Теперь его голос был спокойным.
  — Незачем привлекать лабораторию. Жизнь не представляет для меня больше никакого интереса. Я намеревался убить их обоих, а затем покончить самоубийством. Она была лживой, авантюрного склада женщиной, пропащая душа, а он бессовестный негодяй. Я ее предупредил, что если она будет мне изменять, то убью ее и любовника.
  Хартвелл разразился хохотом. Поняв, что все потеряно, он начал бахвалиться своими преступлениями:
  — Да, я убил ее. И его тоже: выстрелил, когда он стоял, и добил на полу. Добрые дела следует выполнять безукоризненно. Я вспомнил о необходимости алиби ради спасения только после того, как прикончил обоих.
  Глава 22
  Улыбка, которая всегда таилась в уголках рта Натали Раис, теперь стала заметнее.
  Элтон Раис сидел напротив письменного стола Морейна. При дневном свете, льющемся из окон кабинета, более отчетливо проступали морщины на его лице — след от пребывания в заточении, но в целом доминировало выражение полного спокойствия и абсолютной безмятежности.
  Кто-то робко постучал. Вошла одна из стенографисток, тут же плотно прикрыв за собой дверь.
  — Пришел окружной прокурор, — с волнением выпалила она.
  Натали Раис опасливо посмотрела на отца.
  — Попросите его войти, — распорядился Морейн. — Нет, Натали… Ваш отец останется здесь. Я хочу представить его Дункану. Теперь, когда над ним больше не висит обвинение в убийстве Диксона, посмотрим, что можно для него сделать…
  Открылась дверь, и в кабинет вступил Фил Дункан. Он выглядел постаревшим, более разочарованным в жизни, но одновременно и закалившимся в ее горниле. Он вежливо поклонился Натали Раис, жестом поприветствовал Морейна и скосил взгляд на Элтона Раиса.
  — Я думал, ты один, Сэм, — сказал он. — В противном случае я не стал бы тебя беспокоить.
  — Пожми руку Элтону Раису, — ответил Морейн. — Я доставил его сюда прямо из убежища.
  Дункан повернулся к нему, внимательно посмотрел и произнес:
  — Значит, вы господин Элтон Раис?
  Тот встал, но, казалось, не мог решить для себя вопрос, должен ли он или нет подать руку прокурору.
  Дункан первым сделал это, и они обменялись крепкими рукопожатиями.
  — У меня для вас хорошие новости, — заявил прокурор. — Это как раз одна из причин моего визита к Морейну. Удалось добиться полного признания от Джеймса Таккера. Внешне он выступал как дворецкий Диксона, но в сущности являлся его подручным для выполнения грязных заданий. Таккеру было известно все о той подлости, которую состряпали в отношении вас. Он сам в значительной степени приложил к этому руку. Я только что написал губернатору письмо с изложением вскрывшихся новых обстоятельств в вашем деле и надеюсь, что он прикажет пересмотреть его и уже сейчас позаботится о восстановлении вашего гражданского статуса.
  После этих слов прокурор обратился к Морейну:
  — Сэм! Как, черт возьми, тебе удалось все это проделать? Где кончался твой блеф и начиналась работа детектива?
  Морейн, вставший в момент представления Элтона Раиса, сел снова, водрузил ногу на стол и дружески улыбнулся Дункану.
  — Чтобы разобраться в запутанном деле, — сказал он, — не обязательно быть детективом. Достаточно обладать некоторым здравым смыслом. Во-первых, я знал, что преступление было совершено не в десять сорок семь, поскольку именно в эту минуту мне звонила Натали Раис. Таким образом, если исходить из того, что прислуга не слышала выстрелов потому, что мимо дома проходил поезд, было логично предположить, что убийство состоялось в десять десять, когда проследовал товарняк. С другой стороны, я обратил внимание на осколки стекла, обнаруженные под трупом, а также на те, что были разбросаны поверх его пиджака. Они создавали впечатление, что Диксон при падении после выстрела разбил окно. Но, подумал я, если бы это действительно происходило так, то на одежде, а также на лице, шее и руках трупа остались бы естественные в таком случае порезы. А этого не было. Следовательно, было вполне логичным предположить, что жертва не выбивала окно и что это сделал сознательно кто-то другой. Спрашивается, зачем? Для того, чтобы навести на мысль о ветре, якобы погасившем свечу. А это, в свою очередь, нужно было только для того, чтобы сфабриковать алиби. — Морейн продолжал, как бы размышляя вслух: — Мотивом преступления мне прежде всего представилось похищение документов. Однако у убийцы хватило времени, чтобы усердно подделать себе алиби, но документы он не взял. Значит, тут действовал другого рода мотив, и следовало искать виновного вне первоначальных подозрений. Поскольку длительность сгорания свечи не соответствовала высчитанному мной времени преступления, было очевидно, что с ней проделали какие-то махинации. Одним из подозреваемых был дантист. А для этой категории лиц характерна способность к тонким ручным работам: ловко отрезать кусок свечи для них плевое дело.
  — А как ты догадался о прошлом Таккера? — спросил Дункан.
  — У меня была уверенность в том, что Энн Хартвелл находилась в доме Диксона в течение всего того времени, когда ее считали похищенной. Поэтому дворецкий должен был прекрасно ее знать. И если он столь откровенно лгал, то, значит, пытался кого-то прикрыть. На самом деле он старался выгородить самого себя, чтобы уйти от обвинения в похищении. Его организовали Диксон и Энн Хартвелл вместе, но к этому моменту оба были мертвы. В то же время положение остальных лиц, участвовавших в этом фарсе, было достаточно щекотливым: соответствующее обвинение наверняка привело бы их в суд, чего Таккер, учитывая его криминальное прошлое, опасался. Как только я увидел, что девушку тошнит на борту буксира, я сразу же заподозрил неладное в этом похищении. Я также не мог понять, почему они так настаивали на том, чтобы посредником при передаче выкупа выступал именно я. Единственно стоящее объяснение состояло в том, что, по их расчетам, я должен был убедить тебя, что выкуп был действительно выплачен.
  Дункан дружески похлопал Морейна по плечу:
  — В силу этой логики ты сумел первоклассно справиться с работой детектива, Сэм. Думаю, что время от времени, в особо трудных случаях, я буду прибегать к твоим услугам.
  — А ты не забыл, мой дорогой Фил, что через несколько недель ты уже не будешь окружным прокурором? — усмехнулся Морейн.
  — Нет, я не забыл об этом, — медленно сказал Дункан. — Я долго беседовал с председателем Большого жюри. Реформистская партия не хочет видеть на этом посту политическую фигуру и считает, что прокуратура должна стоять вне политики. После смерти Диксона Феарфилд может выиграть выборы только при поддержке реформистской партии. А она будет следовать рекомендациям Большого жюри.
  Сэм Морейн взял в руки несколько лежавших у него на столе документов.
  Ты прав, Фил. Ловить преступников — нудное занятие. Я лично сыт им по горло. Мне теперь долго придется вкалывать днем и ночью, чтобы наверстать потерянное время. Сегодня, например, надо закрыть контракт Джонсона, компания “Пелтон” ждет текста заказанной ею рекламы и…
  — Минуточку, — прервал его, подмигивая, Дункан. — Только не говори мне, что ты собираешься работать сегодня утром…
  — Не только сегодня, но и завтра, и так все дни…
  — А что ты скажешь насчет того, чтобы по-дружески переброситься в картишки?
  — Ну что ж… — ответил Морейн, отодвигая бумаги в сторону. — Это совсем другое дело…
  Натали Раис посмотрела на него с укоризной.
  — Звонил господин Грэнтленд и…
  — Скажите ему, мисс Раис, что я уезжал в провинцию, — прервал он ее.
  — Надо найти третьего, — напомнил Фил Дункан. — Барни Морден в тюрьме, и надолго.
  Сэм Морейн улыбнулся Элтону Раису:
  — Вы умеете играть в покер?
  
  1935 год.
  (переводчик: Ю. К. Семенычев)
  
  Джерри Бейн
  (незавершенный цикл)
  
  
  Дело об упрямом свидетеле
  Джерри Бейн яростно тер глаза кулаками в надежде окончательно проснуться. Откинув одеяло, он спросил:
  — Который час, Магз?
  — Десять тридцать, сэр, — ответил Магз Магу.
  Бейн спрыгнул с кровати, подбежал к открытому окну и принялся делать зарядку. Она представляла собой ряд быстрых танцевальных движений.
  Магу молча наблюдал за ним взглядом человека, привыкшего фиксировать мельчайшие детали. Он впитывал в себя все происходившее вокруг, словно промокашка.
  Джерри Бейн перестал танцевать. Вытянув руки вперед, он сделал несколько резких приседаний.
  — Как у меня получается, Магз?
  — Неплохо, — без энтузиазма ответил тот. — Вы просто не из тех, кто толстеет. Какая у вас талия? — поинтересовался он.
  — Двадцать восемь.
  Последовавший за этим комментарий Магза был основан на пятидесяти годах скептических наблюдений.
  — Все это хорошо, пока ты молод, и девушки сходят с ума от хорошего танцора. Но когда приближаешься к тому, что лично я называю возрастом вынужденной конкуренции, требуется мясо, чтобы компенсировать худобу. Когда я служил в полиции, нас учили: настоящая мощь требует мяса. Обратите внимание, не жира, а мяса и костей.
  — Понятно, — иронически улыбнулся Бейн.
  Магз бросил взгляд на свой пустой правый рукав и, помолчав, добавил:
  — Конечно, сейчас я могу бить только одной рукой. Но этого будет вполне достаточно, если бить в нужное место и в нужное время… Что хотите на завтрак?
  — Яйца-пашот и кофе… Что значит — в нужное время, Магз?
  — Нужно бить первым, — пожал плечами Магз.
  Джерри весело захихикал.
  — Не забудьте выпить апельсиновый сок, прежде чем пойдете в душ, — напомнил Магз. — Скоро сюда заявится ваш лучший друг Артур Арман Ансон.
  Бейн рассмеялся:
  — Не называй этот замшелый пень моим другом. Он всего лишь адвокат и распорядитель наследства моего дяди. Не больше. И часто не одобряет мои чувства… Что там у нас в почте?
  — Вы заказывали фотографии в агентстве фотоновостей? — в свою очередь спросил Магз.
  Джерри Бейн утвердительно кивнул.
  — У меня возникла идея. Мой ответ Ансону, — объяснил он. — Ведь фотографы агентства фиксируют все новости. Это — шустрые ребята. Так вот. Учитывая твою гениальную память, твое знание криминального мира, всевозможных проходимцев и святош, мне пришла в голову гениальная мысль. Мы займемся изучением фотоновостей. Другими словами, Магз, мы можем организовать дело. Конечно, не совсем обычное, но весьма прибыльное.
  — И столь же опасное? — с интересом спросил Магз.
  В ответ Джерри лишь пренебрежительно усмехнулся.
  — Ты знаешь, Магз, — начал он, — что Артур Арман Ансон по завещанию моего дяди является распорядителем оставленного мне наследства. Так вот, у него хватило наглости заявить мне, что поэтому он может, если сочтет нужным, не дать мне оттуда ни цента… Ты представляешь?.. Те десять тысяч, которые мы получили сразу, — продолжал Джерри, — наверное, уже подходят к концу. Адвокат, само собой, будет упираться как бык, поэтому нам надо бить точно. По-снайперски. Он живет своими мозгами, а мы будем жить своей смекалкой. Вот так.
  — Понятно, — сказал Магз, не меняя выражения лица.
  — Ну что, этих десяти тысяч действительно уже нет? — прямо спросил Джерри.
  Магз направился на кухню.
  — Пойду присмотрю за кофе, — вместо ответа пробурчал он.
  — Хорошо, присмотри, — понимающе улыбнулся Бейн.
  Он уселся перед зеркалом, открыл пакет с фотографиями, выпил свой апельсиновый сок, затем включил в розетку электробритву…
  — Ансон будет здесь с минуты на минуту, — напомнил Магз, выходя из кухни. — Надеюсь, вы не обидитесь на меня, если я скажу, что адвокату не понравится ваш вид в пижаме. Очень не понравится.
  — Знаю. Этот старый огрызок решил, что имеет право указывать, как мне жить. И только потому, что назначен попечителем моего наследства… Кстати, а сколько у нас осталось на счету, Магз?
  Магз старательно прочистил горло:
  — Точно не помню, сэр.
  Бейн выключил электробритву:
  — Магз, какого черта ты мнешься?! Давай выкладывай!
  — Извините, но вы перебрали триста восемьдесят семь долларов. Банк уже прислал официальное извещение…
  — Не сомневаюсь, что банк поставил в известность об этом и Артура Ансона. Вот он и несется сюда со всех ног распинать меня, сыпать соль на открытые раны…
  — Адвокат сжалится и простит вас, — предположил Магз без особой уверенности. — Именно поэтому ваш дядя и сделал его попечителем.
  — Ну уж нет! — возразил Джерри Бейн. — Кто-кто, но только не Ансон. Этот твердолобый сухарь полон решимости управлять моей жизнью. Приказывать, наставлять! Если я поддамся, то очень скоро стану еще одним Артуром Арманом Ансоном. С изрытым морщинами костлявым лицом, тонкими, как лезвие бритвы, губами и таким же острым взглядом; буду шаркать повсюду с клюкой и потертым портфелем. Да, кстати, Магз, — прервал философствования хозяин, — прости, но пока не знаю, как быть с твоей зарплатой. Ведь сегодня, кажется, день…
  — Пусть вас это не беспокоит, — поспешно сказал Магз. — Когда вы меня подобрали, я торговал на улице карандашами и никогда не знал, где буду спать.
  — Вопрос не в том, что ты делал, а в том, что ты делаешь… — дружелюбно бросил Бейн. — Ладно, сначала бакенбарды, затем душ, потом завтрак и наконец — финансы.
  Джерри Бейн снова включил бритву. Он приводил в порядок свою щеку, одновременно рассматривая фотографии, присланные агентством. Это были снимки размером восемь на десять на прекрасной глянцевой бумаге. На каждом было отпечатано стандартное предупреждение о необходимости уплаты кредита точно в срок и краткое содержание сюжета. Это чтобы новые редакторы имели возможность придумывать и использовать свои собственные заголовки. Первой Джерри отбросил фотографию автомобильной катастрофы.
  — Боюсь, замысел этой картинки не очень хорош, Магз. Такое впечатление, что фоторепортеры носятся как сумасшедшие, высунув язык, и выискивают жуткие, пугающие людей подробности.
  — Да, но при этом хотят этих самых людей кое-чему научить, — заметил Магз.
  Бейн пожал плечами.
  — В любом случае такие фотографии меня мало интересуют… Слушай, Магз, ты ведь известный глаз-алмаз. Будь другом, пробегись глазами по этим фотографиям, пока я приму душ. Мне просто не по себе, когда я смотрю на эти изувеченные тела и исковерканные автомобили. Посмотри, нет ли там какого-нибудь прохвоста, о котором ты можешь мне рассказать. Тогда мы с тобой подумаем, с какой стороны к нему подступиться.
  — Я устарел, мистер Бейн. Конечно, в нашем деле появилась целая куча новеньких и шустрых, с тех пор как я…
  — Знаю, знаю, — смеясь, перебил его Джерри. — Ты всегда плачешься. Но факт остается фактом — у тебя глаз-алмаз. Отсюда и твоя кличка. От твоей феноменальной способности все замечать и запоминать лица. Говорят, ты никогда не забываешь раз увиденного лица, раз услышанного имени или взаимосвязи между ними.
  — Да, но все в былые времена, — с сожалением протянул Магз. — Тогда у меня были обе руки, и я служил в полиции. А потом…
  — Да-да, знаю, — снова перебил его Джерри. — А потом ты связался с политикой, потерял руку, запил и оказался на улице. Продавал карандаши.
  — В общем-то так. Но у меня был хороший шанс после знакомства с господином по имени мистер Прайс, — не без сожаления в голосе заметил Магз Магу. — Ловкий такой парень, этот мистер Прайс, чем-то напоминал вас… Но я снова запил и…
  — Зато сейчас ты на коне, — ободряюще произнес Бейн, внимательно изучая свое отражение в зеркале. — С бакенбардами, кажется, мы справились довольно успешно, — констатировал он. — Пойду приму душ. Потом и завтрак. А ты пока посмотри фотографии и попробуй найти там старого знакомца.
  Все еще облаченный в пижаму, Джерри Бейн сел завтракать.
  — Ну что там насчет фотографий, Магз? — отпив кофе, спросил он.
  — Есть тут одна неплохая куколка, сэр. Почти голенькая. Это вам не автокатастрофы, уж поверьте.
  — Дай-ка взглянуть, — заинтересовался хозяин.
  Магз передал ему фотографию красивой девушки в купальном костюме. Бейн бросил беглый взгляд на снимок, вслух прочел строки внизу: «Вчера участники заседания федерального суда весьма оживились, когда в ходе слушания дела о степени открытости купальника танцовщица ночного клуба Стелла Дарлинг продемонстрировала его суду. „Снимите этот предмет одежды, он будет свидетельством номер один со стороны истца“, — распорядился судья Аза Лансинг. „Не здесь! Не здесь!“ — поспешно добавил он. В то время как зал буквально сотрясался от хохота».
  Бейн присмотрелся к фотографии внимательнее:
  — А что, эта крошка вполне ничего.
  Магз согласно кивнул.
  — И подставки что надо, — констатировал хозяин.
  Магз снова кивнул.
  — А вот лицо не очень-то сочетается с ножками, — отметил Джерри. — Печальное какое-то, почти трагическое. Такое выражение лица можно увидеть на деревянной маске. Ну и что с этой куколкой?
  — Была отличной девчонкой, когда я впервые узнал ее, — ответил Магз. — Победила на конкурсе красоты и стала мисс что-то в сорок третьем. А затем пошло-поехало. Захотела шикарной жизни, вышла замуж за неплохого паренька. Но затем вдруг влюбилась в другого. Муж застукал ее на измене, застрелил любовника. Но неписаный закон не помог ему, и он сел за решетку. Вдова отправилась на Запад, объявилась там в ночных клубах. Неплохой, по сути, человек, но слухи о прошлом не заставили себя долго ждать. Жаль. Ей никак не дают шанса начать все сначала. У сплетен длинные ноги…
  Бейн задумчиво кивнул.
  — Если разобраться, Магз, то ее мало что отличает от множества людей, которые смотрят на нее сверху вниз.
  — Всего каких-то тридцать минут, — задумчиво сказал Магз. — Как кофе, сэр?
  — Кофе просто превосходный… А при чем тут тридцать минут, Магз?
  — Поезд, на котором ехал ее муж, мог ведь опоздать, сэр!
  Джерри ухмыльнулся:
  — Ну, что еще, Магз? Есть что-нибудь?
  — Есть снимок, в котором мне не все ясно.
  Магз передал хозяину фотографию. На ней — молодая женщина в магазине самообслуживания. Она обвиняюще тыкала пальцем в широкоплечего мужчину, который в свою очередь обвиняюще тыкал пальцем в нее. У ног женщины лежал пес. Покупки на прилавке рядом с кассой явно принадлежали мужчине.
  — С чего это они тычут друг в друга? — поинтересовался Бейн.
  — Прочтите сами.
  «Обвинение обвинителя! В странном скандале, имевшем место вчера во второй половине дня, Бернис Кэлхаун, 23 лет, прож. на Сансет-роуд, 9305, обвинила Уильяма Л. Гордона 32-х лет, снимающего квартиру на Монаднок-Драйв, 505, в ограблении ювелирного магазина „Джувел каскет“ на Сансет-Уэй, 9316. Когда подозреваемый вошел в ее магазин самообслуживания, мисс Кэлхаун немедленно вызвала полицию. Она заявила, что видела, как Гордон с пистолетом в руке пятился из ювелирного магазина, угрожая оружием владельцу Харви Хаггарту. Напуганный появившейся патрульной машиной, Гордон заскочил в ее магазин. Под видом простого покупателя он схватил корзинку и стал класть в нее различные продукты. Прибывшую по вызову хозяйки магазина полицию ждала неожиданность: мало того, что у Гордона не нашли украденных драгоценностей, но и сам владелец ювелирного магазина Харви Хаггарт, читавший в момент якобы ограбления журнал, заявил, что понятия не имеет, о чем, собственно, идет речь. Никакого ограбления не было, все в полном порядке. Подозреваемый Гордон в свою очередь обвинил мисс Кэлхаун в шантаже и намерен подать на нее в суд за оскорбление чести и достоинства. Бернис Кэлхаун пользуется среди соседей хорошей репутацией. Магазин унаследовала от своего отца. И она весьма обеспокоена таким развитием событий. На фотографии, сделанной буквально через несколько минут после прибытия полиции, видно, как Бернис Кэлхаун (справа) обвиняет Гордона (слева), который в свою очередь обвиняет ее. Полиция тем не менее задержала мистера Уильяма Л. Гордона, ведется расследование».
  — А вот это уже нечто, — сказал Бейн. — Что-нибудь знаешь о нем, Магз?
  — Этот Гордон, — Магз ткнул мясистым пальцем в мужчину на фотографии, — жулик. Причем очень ловкий. Его называют Крыса Гордон, потому что он редко вылезает из норы и предпочитает работать в темноте.
  — Думаешь, это провокация, чтобы тряхнуть Бернис Кэлхаун?
  — Скорее всего, Крыса Гордон и Харви Хаггарт работают вместе и хотят оттяпать лицензию на ее магазин.
  Бейн неодобрительно покачал головой:
  — Довольно грубый способ.
  — Все, что срабатывает и дает результаты, нельзя считать неприемлемым, — констатировал Магз.
  — Пожалуйста, займись этим, Магз, — задумчиво произнес Джерри Бейн. — Похоже, тут есть над чем поразмыслить. Мы на мели… Нам подворачивается мошенник или мошенники… красивая женщина… Проверь все это, хорошо?
  — Хотите, чтобы я занялся ими прямо сейчас? — уточнил Магз Магу.
  — Нет, прямо вчера, — пошутил хозяин. — В данном случае важно не упустить время. Приступай немедленно.
  Ровно через десять минут после ухода слуги в дверь постучали.
  Костяшками своих ледяных пальцев Артур Арман Ансон методично долбил в дверь. Джерри Бейн впустил его.
  — Приветствую вас, советник, — бодро произнес он. — Я только что позавтракал. Как насчет кофе?
  — Благодарю вас. Я завтракал в шесть тридцать, — сказал адвокат.
  — Это заметно, — пошутил Джерри Бейн.
  — Что заметно? — не понял адвокат.
  — Я хотел сказать… Ну, знаете, кто рано встает, тому бог подает, кто рано ложится, тот рано встает… Ну и все такое прочее…
  Ансон с чопорным видом уселся на стул с прямой спинкой. Поставил потертый портфель на стол рядом с собой.
  — Я пришел во исполнение необходимого, но не самого приятного долга, — торжественно объявил он.
  В его голосе слышалось, что ему более чем нравится исполнять этот долг.
  — Давайте, давайте, я вполне готов выслушать ваши нравоучения.
  — Это отнюдь не нравоучения, молодой человек. Я собираюсь высказать вам всего лишь несколько ценных замечаний.
  — Давайте, давайте, высказывайте, — терпеливо повторил Джерри Бейн. — Однако не забывайте о некоей зависимости…
  — Вы живете жизнью расточителя, — перебил его Артур Арман Ансон. — Вы, очевидно, уже успели полностью оправиться от ужасных последствий пребывания на японской каторге, от тех двух лет чудовищного недоедания. Иными словами, молодой человек, вам пора начать трудиться.
  — И что же вы предлагаете? — подчеркнуто вежливо поинтересовался Джерри.
  — Тяжелый физический труд, — как приговор, произнес Ансон.
  — Простите, я что-то не совсем понимаю.
  — Именно так я начинал свое дело. Работал киркой и лопатой на строительстве железной дороги и…
  — И затем, полагаю, унаследовали деньги, — язвительно перебил его Джерри.
  — Это не имеет ни малейшего отношения к делу, молодой человек! — воскликнул адвокат. — Я начал с самого низа и прошел весь путь до вершины. Вы же легкомысленно тратите свое время. Не думаю, чтобы вы ложились спать раньше одиннадцати или даже двенадцати ночи! Сейчас уже позднее утро, а вы все еще разгуливаете в пижаме! Более того, вы теснейшим образом общаетесь с отвратительным типом, с этим одноруким представителем преступного мира, который совсем недавно продавал карандаши на улицах нашего города!
  — Он мне верен, и я им вполне доволен. Он мне даже нравится, — с вызовом заявил Джерри Бейн.
  — Он отброс общества, никчемный, опустившийся человек! — яростно возразил Ансон. — По воле вашего дяди вам сразу же было выдано десять тысяч долларов. Однако остальной частью наследства поручено распоряжаться мне. В моей власти дать вам ровно столько, сколько я сочту нужным, полагая, что…
  — Да-да, знаю, — перебил его Джерри. — Дядя боялся, что я потрачу все одним махом. Он хотел, чтобы вы выдавали мне наследство частями. Прекрасно. Как раз сейчас я на абсолютной мели. Выдайте мне очередную долю…
  — Не знаю, чего именно хотел ваш дядя, молодой человек. Зато точно знаю, что намерен сделать я, — многозначительно произнес Ансон.
  — И что же? — полюбопытствовал Бейн.
  — Вы уже безбожно промотали десять тысяч долларов. Надо только видеть эти апартаменты, набитые пылесосами, электропосудомойками, прочими ультрасовременными штучками…
  — Потому что у моего помощника только одна рука, и я стараюсь…
  — Вот именно, — прервал адвокат. — Из-за своего малопонятного пристрастия к этому отбросу общества вы бездарно растратили отпущенные вам деньги. Причем немалые. Как сообщили мне из банка, вы уже превысили свой кредитный счет! В силу всего вышесказанного, молодой человек, должен сообщить следующее: вам необходимо съехать с этой шикарной квартиры, снять где-нибудь обычную комнату и начать жить по средствам. Смените модные костюмы на рабочий комбинезон и займитесь физическим трудом. Мы вернемся к вашему вопросу через шесть месяцев. Через шесть, и не раньше. Сколько вы потратили за последние три месяца?
  — У меня всегда было плохо со сложением, — замялся Джерри.
  — Тогда попробуйте вычитание! — отрубил Ансон.
  На лице Бейна отразилось сожаление.
  — А я как раз собирался передать вашей конторе интереснейшее дело, — сказал он. — Его просто невозможно проиграть.
  В глазах Ансона промелькнула искорка интереса.
  — Какое дело?
  — Теперь уже не могу сказать, — вздохнул молодой человек.
  — Значит, чушь. Наверняка я бы не прикоснулся к нему и десятиметровым шестом… Тем более что мое решение в любом случае останется неизменным.
  — Прекрасное дело, — пропустив мимо ушей последние слова попечителя, мечтательно продолжал Бейн. — Дело о защите чести и достоинства. Обвиняемая молодая женщина совершенно невиновна. Вы получаете великолепную возможность элегантно, красиво изобличить противную сторону. В самую последнюю минуту процесса. Так сказать, поставить эффектную точку! Дело, в котором есть все, что надо.
  — Кто клиент? — уже более заинтересованно спросил Ансон.
  — Потрясающая, ослепительная красавица.
  — Мне не надо, чтобы они потрясали. Не надо, чтобы они ослепляли. Мне надо, чтобы они платили, — холодно сказал Ансон и, чуть помолчав, добавил: — И совсем не важно, красивы они или нет.
  Джерри Бейн широко улыбнулся:
  — И все-таки подумайте, Ансон. Все, что требуется, плюс красота.
  — Не думайте, что меня можно купить, молодой человек. Я проработал адвокатом слишком долго, чтобы клевать на подобные, с позволения сказать, соблазны. На все эти сказочные гонорары, которые никогда не становятся реальностью. На этих таинственных клиентов с их загадочными делами, которые почему-то никогда не доходят до дела. Вы получили мой ультиматум. Буду весьма признателен, если в течение ближайших сорока восьми часов узнаю, что вы приступили к работе. Тяжелой физической работе. В конце того периода времени, что мне покажется достаточным, я дам вам шанс стать так называемым «белым воротничком». Прощайте, сэр.
  — И даже не выпьете чашечки кофе? — несколько обескураженный, спросил Джерри.
  — Безусловно, нет. Я никогда ничего не ем и не пью между завтраком и обедом. — И Артур Арман Ансон громко захлопнул за собой входную дверь.
  Войдя в квартиру, Магз Магу увидел Джерри Бейна, удобно расположившегося в кресле. Он был полностью погружен в чтение книги «Математика менеджмента». Рядом с ним на небольшом столике возле пепельницы лежала логарифмическая линейка. С ее помощью он проверял заключения автора. Магзу пришлось постоять перед креслом минуты две или три, прежде чем Бейн заметил его присутствие. Досадливо поерзав в кресле, он поднял на слугу глаза.
  — Простите, сэр, не хотел отрывать вас. Но у меня очень интересная информация, — извиняющимся тоном произнес Магз.
  — Говорил с ней? — сразу понял Джерри.
  — Да, — кивнул Магз.
  — И она действительно так красива, как преподносит газета?
  Магз вытащил из конверта фотографию:
  — Даже лучше. Эта была сделана в прошлом году на побережье.
  Джерри Бейн, внимательно рассмотрев снимок, тихо присвистнул.
  — Вот-вот, — сухо заметил Магз.
  — Черт побери, как же тебе удалось раздобыть ее?
  — Ну, во-первых, я выяснил одну вещь: магазин — это практически все, что у нее осталось, и ей отчаянно нужны деньги. Затем я сказал ей, что крупные оптовики собираются провести рекламную кампанию местных розничных магазинов. Для этого им нужны броские снимки. Поэтому, если у нее есть яркая, привлекательная фотография, то к ней пришлют человека, который сделает отличные снимки ее магазина. Да еще заплатит ей сто пятьдесят долларов за право публикации в престижных изданиях. Если же эта фотография не будет использована, она получит ее назад без каких-либо последствий.
  Джерри Бейн еще раз оценил фотографию:
  — Да, тут всего хватает — и здесь и там… Прямо закачаешься, правда, Магз?
  — Да, прямо закачаешься, — повторил слуга.
  — И, говоришь, у нее проблема с деньгами? — переспросил Бейн.
  — Скорее всего, да, сэр. Готова даже продать свой магазин. Однако больше всего она обеспокоена судебным разбирательством на предмет защиты чести и достоинства.
  — А с этим что, Магз?
  — Понимаете, ей кажется, что она поторопилась с выводами. Уже не уверена, что видела пистолет. Видела только, что парень бросил что-то через ограду. Однако полиция там ничего не нашла. Честно говоря, сэр, мне кажется, она начинает думать, что ошиблась. Но она не ошиблась.
  — Ты так думаешь?
  Магз Магу качнул головой:
  — Я видел этого Хаггарта, владельца ювелирного магазина. И знаю про него то, чего не знает полиция.
  Джерри Бейн вопросительно посмотрел на слугу.
  — Он жулик, причем хитрый как черт! Скупает здесь товары и воздушным путем переправляет их в розничные точки в разные концы страны.
  — Что-то вроде ассоциации жуликов? — предположил Бейн.
  Магз кивнул:
  — Можно себе представить, что там произошло на самом деле. Этот Гордон, очевидно, раньше имел дела с Хаггартом. Тот в чем-то его надул. И он решил расквитаться своим способом. Хаггарту, разумеется, не хочется открыто признавать факт воровства, чтобы не описывать украденного…
  — Дай-ка мне еще раз взглянуть на фотографию, Магз.
  Магз передал ему снимок девушки в купальнике.
  — Нет, не эту, — недовольно сказал Джерри. — Ту, где она обвиняет Крысу Гордона, а он обвиняет ее… Знаешь, Магз, у меня есть идея, как все это обыграть.
  — Я в этом и не сомневался, — хитро улыбнулся слуга. — На такую только взглянуть, тут же возникают идеи…
  
  Когда Джерри Бейн вошел в магазин, сидевшая за кассой Бернис Кэлхаун подняла голову от книги.
  Он сразу отметил здоровый цвет лица. Ну и все остальное. Он был знаток в таких делах. Длинные соблазнительные контуры, красивые ноги. Хищная настороженность в глазах, нечто обманчивое, манящее, провоцирующее. Все идеально соответствовало общему облику. Изобразив обычного покупателя, Джерри взял корзинку и пошел вдоль рядов в поисках нужных продуктов.
  — Могу вам чем-нибудь помочь? — тотчас подошла к нему хозяйка магазина, оценивающе оглядывая его.
  Джерри Бейн, поблагодарив, отказался.
  Тряхнув головой, девушка вернулась к своим счетам, которыми занималась, когда вошел Джерри. Обычно в это время посетителей бывало мало, и Бернис, как правило, занималась бумажными делами.
  Предоставленный самому себе, Джерри Бейн не торопясь выбрал банку апельсинового сока и пакет овсяных хлопьев с изюмом. Бросил взгляд на консервные банки с едой для собак на прилавке, где Бернис корпела над своими счетами. Эти банки четко просматривались на фотографии агентства новостей. Затем посмотрел на часы. Вот-вот сюда позвонит Магз Магу, и Бернис Кэлхаун придется пойти к телефону в заднюю комнатку магазина. И если Магзу удастся задержать ее на две-три минуты, то появится реальный шанс…
  Вот он — пронзительный звонок телефона! Бернис оторвалась от счетов, бросила быстрый взгляд на Джерри, с треском захлопнула кассу и заспешила к телефону. Он висел на стене в ее крошечном офисе в дальней части магазина.
  Не теряя ни секунды драгоценного времени, Бейн подскочил к пирамиде из консервных банок собачьей еды. Они были установлены таким образом, чтобы этикетки бросались в глаза. Лишь на одной виднелся край этикетки. Ее-то Джерри сразу и вытащил. Так, банка, вскрыта. Внутри — остатки сухой еды, прилипшей к стенкам, и… царственное сияние драгоценных камней — рубинов, изумрудов, бриллиантов. Зрелище поистине неописуемое в своем королевском величии! Джерри Бейн моментально пересыпал ее содержимое во внутренний карман пиджака. Затем столь же быстро достал из другого кармана горсть поддельных камней, содранных с карнавального костюма времен своей бурной молодости, высыпал их в банку, а сверху положил несколько настоящих. Для большего соблазна… Все. Теперь банку нужно было побыстрее вернуть на старое место. Затем вернуться к полке с пачками соков. Хозяйка уже возвращалась. Как звонко цокают ее каблучки! Джерри поставил на прилавок перед ней корзинку с покупками.
  — Нашли все, что надо? — подчеркнуто вежливо спросила Бернис Кэлхаун. — Два шестнадцать.
  Джерри протянул ей пять долларов. Она пробила чек.
  — Искренне сочувствую вашей проблеме с судебным иском, — как бы между прочим сказал Джерри. — Но я мог бы вам помочь.
  В это время девушка отсчитывала сдачу. Услышав слова Джерри, она замерла и, подняв голову, пристально посмотрела ему в глаза.
  — А вам-то что до этого? — спросила она с подозрением.
  — Лично мне ничего. Просто хочу помочь, — пожал плечами Джерри.
  — Каким, интересно, образом? — прищурилась Бернис.
  — У меня есть друг. Очень хороший адвокат.
  — Ах, это! — Хозяйка магазина презрительно передернула плечами.
  — И если бы я поговорил с ним, не сомневаюсь, он согласился бы взяться за ваше дело за минимальную плату, — невозмутимо продолжал Бейн.
  Она засмеялась. Злым, недобрым смехом.
  — Знаю, знаю, ради моего честного лица… Или, быть может, фигуры? — сказала женщина.
  Джерри Бейн дипломатично промолчал.
  — Наверное, будет лучше предупредить вас. Сказать прямо. Боюсь, вас шантажируют или, что еще хуже, подставляют, — как можно безразличнее произнес он.
  — Даже так? — Ее ледяной тон напоминал порыв ветра зимним утром. — Ваша откровенность меня удивляет, мистер… э… э…
  — Мистер Бейн. Для друзей — Джерри, — охотно подсказал посетитель.
  — О да, конечно же, мистер Бейн!
  — Очевидно, вы не до конца осознаете, — продолжал Джерри, как бы не замечая ее язвительного тона, — но человек, которого вы обвинили в грабеже, хорошо известен полиции северных городов. У него нет официальных приводов в смысле отпечатков пальцев и тому подобного, но там, на севере, полиции о нем кое-что известно.
  — Хотите сказать, это может пригодиться в моем деле? Я имею в виду иск о защите чести и всякого там достоинства? — проворковала женщина почти дружелюбно.
  — Более чем пригодится. Это просто бесценно, — заверил ее Джерри.
  — И есть конкретные доказательства? — захотела уточнить она.
  — Думаю, смогу найти.
  Хозяйка в раздумье медленно захлопнула кассу.
  — Простите, а что, собственно, нужно вам? — прищурившись, спросила она.
  Джерри небрежно отмахнулся:
  — Просто хочу помочь хорошему человеку.
  Молодая женщина рассмеялась.
  — И что же мне делать? — сквозь смех спросила она. — Ловить вас на слове?
  — Прежде всего рассказать, что произошло на самом деле… Все — до самых мелких подробностей, — ответил Джерри Бейн.
  Бернис долго и внимательно смотрела ему в глаза. Колебалась. Затем решилась.
  — С тех пор как умер мой отец, — начала она свой рассказ, — я очень и очень старалась сделать из этого магазина нечто. Увы! Нанимать продавца для такой крохотули было бессмысленно. Я делала и делаю все сама: заказываю, храню, учитываю, продаю. Все собственными руками. Абсолютно все. Сижу здесь с раннего утра и допоздна. Днем в перерывах между покупателями подвожу баланс… И вот что случилось позавчера. Я случайно, совершенно случайно глянула в окно. Видите, отсюда хорошо виден ювелирный магазин. Тот самый. Вообще-то я мало знаю об этом месте. Магазин и магазин. Но в нашем районе… Кто будет покупать драгоценности? А у мистера Хаггарта все получается. Почему? Конечно, он мало платит за аренду, но все-таки… В любом случае я случайно посмотрела в окно. Увидела со спины мужчину с пистолетом в руке. Может быть, — продолжала Бернис Кэлхаун с некоторым сомнением, — повторяю, может быть, увидела человека с поднятыми руками… там, в магазине. Затем мужчина выбежал на улицу и выбросил что-то через забор на пустырь… И тут же замер от испуга. Не знаю почему, но замер. Чего-то очень испугался. Весь прямо так напрягся… И все время оглядывался. Почему, не знаю, но видела точно.
  — И что дальше?
  — Он не побежал. Просто быстро пересек улицу и нырнул в мой магазин. Тут я увидела, что его испугало. Это была проезжавшая патрульная машина. С красной мигалкой на крыше, с антенной. Все как положено. Я тоже испугалась.
  — Собака у вас тут есть? — поинтересовался вдруг Джерри.
  — Да, но она очень ласковая. Как говорят, не защитница. Хотя, если на меня кто-нибудь нападет, то…
  — Что сделал этот человек после того, как появился в вашем магазине?
  — Прошелся по залу, изображая обычного покупателя. Брал с полок консервы, клал их в корзину. Но делал все это настолько нарочито, что мне сразу стало понятно: он просто тянул время… Я почему-то дико разволновалась и перестала толком соображать. Решила, что он тот самый грабитель… Сейчас у меня такой уверенности уже нет. Но тогда я сразу же побежала к телефону и вызвала полицию. Телефон в моем офисе в задней части магазина, поэтому мужчина не мог ничего услышать.
  Джерри понимающе кивнул.
  — Не очень-то удобно иметь связь так далеко. Ну, заказы и все такое прочее.
  — Я никогда не делаю заказы по телефону, — сказала она. — Как раз это я и пыталась объяснить парню, который только что звонил. Он никак не мог понять почему. Наверное, он англичанин. Знаете, такой птичий голосок.
  Джерри довольно ухмыльнулся. Магз и его любовь к подражанию!
  — Итак, значит, вы позвонили в полицию, — напомнил он девушке.
  — Да. Сказала им, кто я такая. Сообщила, что какой-то мужчина только что пытался ограбить соседний ювелирный магазин, но испугался патрульной машины и заскочил в мой магазин. Я знала, что с патрульными машинами поддерживается радиосвязь, поэтому предложила, чтобы водителю приказали вернуться сюда.
  — Так и произошло?
  — Да. Почти сразу же. Минуты через четыре… Может, пять.
  — А что произошло, когда приехала полиция?
  — Машина остановилась прямо перед входом, из нее выпрыгнули полицейские с револьверами. Я указала на мужчину и обвинила его в попытке ограбления ювелирного магазина напротив. К тому времени мужчина уже набрал товаров и стоял у кассы, собираясь расплатиться. Он сообщил полиции свое имя — Гордон. Сказал, что я просто-напросто, очевидно, спятила. Что он действительно остановился у витрины ювелирного магазина — выбирал подарок для своей девушки. Но затем передумал и решил сначала купить продукты. Пистолета же у него вообще никогда в жизни не было. Полицейские обыскали его, но ничего не нашли. Тогда я посоветовала им сходить в ювелирный магазин «Джувел каскет». Даже предположила, что мистер Хаггарт, может быть, уже мертв…
  — И что дальше? — подгонял девушку Джерри.
  — А дальше случилось то, чего я до сих пор не могу понять. До сих пор! Мистер Хаггарт был у себя в магазине и заявил, что за последние пятнадцать-двадцать минут к нему никто не заходил. И тем более не пытался его ограбить… Я… я почувствовала себя просто идиоткой!
  — Скажите, вы готовы пожертвовать некоторым временем? И сделать то, о чем я вас попрошу? При условии, конечно, что я обещаю вытащить вас из этой каши? — спросил Бейн.
  — И что надо делать? — с готовностью откликнулась Бернис.
  — Во-первых, закрыть магазин и пойти со мной к моему адвокату Артуру Ансону. Вы еще раз расскажете ему все, что произошло. После этого я попрошу вас, если он согласится вернуться с вами в магазин, оставаться рядом с ним, повторяю, рядом, все время, пока он будет здесь.
  — А это еще зачем? — с подозрением спросила она.
  Джерри ухмыльнулся:
  — Пожалуйста, делайте все, как я прошу. И тогда вы получите хороший шанс выпутаться из всей этой истории.
  Она несколько минут раздумывала. Затем сказала:
  — Ладно, пусть будет по-вашему. Что, собственно, мне терять?
  — Вот именно, — ответил Джерри Бейн и изобразил на лице солнечную улыбку.
  Артур Арман Ансон был холоден, как гремучая змея.
  — Джерри, я деловой человек, и у меня нет времени выслушивать ваши стенания. Не надейтесь, вы не получите ни…
  — Простите, но я сообщил секретарше, что вас ждет клиент, — перебил его Бейн.
  Ансон скептически усмехнулся:
  — Узнаю знакомый подход. Однако учтите, я не боюсь данайцев, дары приносящих, и не намерен менять свое решение. Ни цента, ни единого цента, молодой человек! Пожалуйста, не забывайте об этом.
  Джерри Бейн достал из портфеля фотографию девушки в купальном костюме:
  — Это ваша клиентка.
  Артур Ансон надел очки, рассмотрел снимок, скривив губы, хмыкнул.
  Бейн достал еще одну фотографию. Ту, что получил от агентства фотоновостей.
  — А теперь взгляните на эту. Прочтите подпись.
  — Интересно, — пробурчал адвокат, посмотрев на фотографию, и снова хмыкнул: — Очень.
  — Так вот, Магз Магу, человек, который работает у меня…
  — Абсолютно антиобщественная личность! — резко перебил его Ансон.
  — Имеет уникальную память на лица и события, — невозмутимо продолжал Джерри. — Ему достаточно было бросить один взгляд на снимок, и он сразу же признал в этом мужчине известного мошенника.
  — Естественно! — согласился адвокат.
  — В преступном мире его зовут Крыса Гордон. Он всегда работает исподтишка и такими хитрыми методами, что полиции до сих пор не удавалось поймать его на чем-нибудь. Сейчас его впервые за что-то задержали и сняли отпечатки пальцев. Впервые! Вот почему он вне себя от злости на Бернис Кэлхаун и даже собирается подать на нее в суд.
  Ансон задумчиво провел кончиками костлявых пальцев по щеке:
  — Доказать дурную репутацию — штука не из легких. Люди не хотят давать показания в суде. Впрочем, если молодая леди настаивает на встрече со мной и, главное, если готова дать соответствующий задаток и нанять квалифицированных детективов, то…
  — Она не собирается платить вам ни цента, — перебил его Джерри.
  Столь неожиданное сообщение вывело Артура Ансона из его обычного состояния профессиональной невозмутимости.
  — Как это? Что вы сказали?
  — Она не собирается платить вам ни цента, — твердо повторил Бейн.
  Адвокат резко оттолкнул от себя фотографии.
  — Тогда попросите ее убраться из моей конторы! — почти выкрикнул он. — Черт побери, Бейн…
  — Да, но это дело все равно принесло бы вам хорошие деньги, — снова перебил его Бейн. — Ваша блистательная победа в суде сделает вам потрясающую рекламу!
  — Я не нуждаюсь в рекламе, — возмутился адвокат.
  Бейн пожал плечами:
  — Хуже от этого никогда не бывает. А теперь послушайте, что там было на самом деле. Владелец ювелирного магазина утверждает, что его не грабили. Бернис уверена, что грабили. Он врет. И вы сможете в суде разорвать его в клочья перекрестными вопросами. Равно как и…
  — Равно как и доказать, что мой клиент — лжец, — продолжил адвокат.
  — Нет, уверяю вас, женщина не лжет. Она прекрасная, честная девушка, которую пытаются запугать. И шантажировать.
  Ансон решительно покачал головой:
  — Если владелец ювелирного магазина утверждает, что его не грабили, это решает все. Без вопросов. Ваша молодая леди — лгунья и шантажистка. Уберите ее отсюда.
  — Выслушайте же меня! — в отчаянии произнес Джерри. — Оба они мошенники. Самые настоящие.
  — Оба? — переспросил адвокат.
  — Да, оба. И тот и другой.
  — Как интересно, — с иронией произнес Ансон. — Только потому, что их слова не совпадают с историей, рассказанной молодой женщиной, к которой вы, похоже, питаете нежные чувства…
  — Неужели вы не видите? — снова перебил его Джерри. — Хаггарт содержит ювелирный магазин в бедном районе, где его оборот не может окупить даже накладные расходы! Магазин ему нужен только как прикрытие для каких-то других, нелегальных дел. Здесь он предстает перед всеми всего лишь мелким торговцем, продающим в основном бижутерию, ручки, зажигалки и прочую дребедень. На самом же деле занимается своими черными делами. Он скупщик краденого! Здесь, в бедном квартале, рядом с другими мелкими магазинчиками, у него есть прекрасная возможность, не вызывая подозрений, приходить в свой магазин практически в любое время. Даже поздно вечером или ночью. Ведь многие из соседей, не имеющих средств на содержание помощников, частенько поступают так же. Для него это отличные условия для незаконного бизнеса.
  Второй, Гордон, тоже жулик. Он знает о темных делишках Хаггарта. Ему стало известно о приобретении Хаггартом крупной партии ворованных драгоценных камней. И он решил как следует тряхнуть владельца ювелирного магазина. Он был уверен: Хаггарт не осмелится заявить о пропаже в полицию. До этого момента они не были знакомы друг с другом. Поэтому Уильяму Гордону казалось, что опознать его будет некому. Но обычный жулик никогда бы не решился наезжать на барыгу, — продолжал Джерри Бейн. — У преступного мира свои законы и способы наказать наглеца. Однако Гордон не местный. Он посторонний, крыса, которая может куснуть и исчезнуть. Тем он и славится. За это его и называют Крыса Гордон.
  — Ну и что же он сделал с добычей? — не без сарказма поинтересовался Ансон. — Вы же помните, полиция обыскала его.
  — Да, обыскала. Но до этого он был в магазине самообслуживания как минимум минут пять или шесть. Один. Хозяйка выходила звонить. В полицию. Гордон понял, что попался и его единственный шанс — избавиться от награбленного.
  — Интересно, где и как? — ехидно поинтересовался адвокат.
  — Где-то в магазине… О, смотрите-ка! — воскликнул Джерри с деланым удивлением, будто эта мысль пришла к нему только что. — Что могло помешать ему, например, взять открывалку, вскрыть одну из банок и, вытряхнув содержимое, пересыпать туда камни?
  — Даже так? — холодно усмехнулся Ансон. В его голосе сквозила издевка. — Типичные фантазии молодого повесы. Прямо так и хочется увидеть, как он открывает банку с консервированными персиками, выливает содержимое на пол и закладывает в пустую банку драгоценности… Затем полиция обыскивает все вокруг и ничего не находит. Полицейские даже не замечают кучу персиков на полу. Это вряд ли, молодой человек.
  Бейн тяжело вздохнул.
  — Слушайте, но ведь не обязательно же это банка с персиками. Ну а предположим, он вскрыл банку с сухой собачьей едой и высыпал содержимое на пол! Собака хозяйки тут же все сожрала бы, и тогда… Секундочку!
  Джерри торопливо схватил фотографию, удивленно раскрыл глаза, будто увидел то, чего раньше не замечал.
  — Смотрите! — воскликнул он. — Вот сюда. Пирамида банок с собачьей едой! И одна из них повернута этикеткой назад! Да, ее совсем не видно.
  Теперь и Ансон, явно заинтересовавшись, тоже внимательно рассмотрел фотографию в газете.
  — А это? — торжествующе воскликнул Джерри, тыкая пальцем в снимок. — Открывалка! Все подтверждается. Он взял открывалку… Я сам видел их, когда был там. Скорее всего, когда хозяйка звонила по телефону в полицию…
  Адвокат выхватил фотографию из рук Джерри и сунул в ящик письменного стола.
  — Молодой человек, — сухо сказал он, — ваша аргументация наивна, нематериальна и вообще, скорее всего, не более чем плод юношеской фантазии. Но вы привели сюда молодую женщину, которая нуждается в моей помощи. Она уже здесь, и я обязан хотя бы поговорить с ней. Но учтите, решение будет принято не на основании ваших доводов.
  — Вот и прекрасно. Сейчас я ее приведу… — обрадовался Джерри.
  — Ничего подобного, молодой человек, — остановил его Ансон. — Я не обсуждаю дела с клиентами в присутствии посторонних. Ваша миссия закончена. Мы побеседуем без свидетелей. Так что вы свободны, мистер Бейн. И, надеюсь, не забудете о конфиденциальности.
  — Вам так необходима секретность?
  — Это не секретность. Этого требует профессиональная репутация моей конторы. До свидания, молодой человек, — с раздражением произнес адвокат.
  — До свидания, сэр, — с легким поклоном попрощался Бейн.
  
  Стелла Дарлинг встретила Джерри Бейна осуждающим взглядом.
  — По телефону вы предложили мне некую работу, связанную с позированием, — сказала она. — Я жду вас уже больше часа…
  Бейн с поклоном развел руками:
  — Простите, немного опоздал. Улаживал кое-какие вопросы со своими клиентами.
  — Какого рода позирование вы мне можете предложить? — спросила женщина.
  — Видите ли, мисс Дарлинг, буду с вами вполне откровенным. Это не совсем обычная работа… Она…
  — Обнаженка? — не дослушав, спросила она.
  — Нет-нет, ничего подобного, — поспешно успокоил ее Бейн.
  — Как вы меня нашли?
  — Видел вашу фотографию в купальнике. В суде.
  — Понятно. — По ее интонации было ясно, что ей действительно многое понятно.
  — Так вот, — продолжил Джерри, — я предлагаю вам работу, которую необходимо выполнить абсолютно точно. До последней буквы. Я дам вам листок с подробнейшими инструкциями, что и как нужно будет проделать.
  Стелла Дарлинг пристально посмотрела на Бейна.
  — Послушайте, — сказала она, — мне пришлось пройти через всякое. У меня прекрасное тело, и я стараюсь сделать на нем свое будущее… Пока позволяет возраст. Однажды я совершила ошибку. Победив на конкурсе красоты, возомнила, что тут же стану кинозвездой. Бросила школу, хваталась за все подряд… господи, чего бы я сейчас не отдала, чтобы повернуть время назад и снова оказаться в школе!
  — Если вы точно, абсолютно точно сделаете то, что я вас попрошу, — сказал Джерри, — возможно, у вас появится шанс осуществить свою мечту. Дело в том, что у меня родилась идея использовать совершенно новый вид сухой собачьей еды. Если все пойдет по моему плану, ее можно будет продать за приличную цену… Впрочем, сейчас нет времени на детали. Вот вам деньги — это плата за время, которое вам придется на все это потратить. Сделаете работу точно и хорошо, завтра получите намного больше. А теперь — за дело.
  — Одежда обычная? — деловито осведомилась мисс Дарлинг.
  — Обычная. Та, что на вас сейчас.
  Стелла оценивающе глянула на него:
  — Знаете, фотомодели приходится заниматься самыми различными вещами. Можете без стеснения сказать, чего, собственно, вы от меня хотите. Не надо даже ничего писать. Просто скажите.
  Джерри Бейн улыбнулся и покачал головой:
  — Прочтите эти инструкции и точно следуйте им. Там все сказано.
  Стелла Дарлинг взяла протянутый листок. Из-под длинных ресниц вновь одарила его долгим изучающим взглядом.
  — Хорошо, пусть будет по-вашему.
  Бейн остановил проезжавшее такси.
  — Вам надо ехать на Сансет-Уэй, — сказал он Стелле. — Инструкции можете прочитать по дороге.
  Девушка согласно кивнула:
  — Пока.
  — Пока, — ответил Джерри, помог ей сесть в такси и захлопнул дверцу…
  
  Когда Джерри Бейн вернулся домой, Магз Магу сидел на кухне и читал газету.
  — Магз, — обратился хозяин к слуге, — что бы ты сделал, если бы вдруг оказался владельцем целой кучи ворованных драгоценных камней?
  — Это зависит… — ответил тот, отрываясь от газеты.
  — Зависит от чего? — не понял Джерри.
  — От того, как я захочу поступить, — пояснил Магу. — Очень умно или умно только наполовину.
  — Мне бы хотелось поступить очень умно, — мечтательно произнес Джерри.
  Магз понимающе кивнул.
  — Дело в том, что, если эти камни «горяченькие», придется искать перекупщика. Если же они уже «поостыли», возникает соблазн попробовать сбыть их небольшими партиями в разных местах. Но в любом случае это умно только наполовину.
  — А что очень умно, Магз?
  — Обратиться к страховым компаниям. Сказать, что ты, возможно, смог бы им помочь в розыске украденных камней.
  — За это, естественно, хочешь соответствующую награду. И они заплатят? — усомнился Джерри.
  — Если найти правильный подход, — продолжал пояснять Магз. — Если сочтут, что имеют дело с жуликом, то немного. А если примут за детектива с хорошей репутацией, то весьма щедро.
  Бейн достал из кармана носовой платок, завязанный в большой узел, развязал и дал Магзу Магу возможность вдоволь насладиться игрой целой горсти драгоценных камней.
  — Вот это да! — восхищенно прошептал тот.
  — Я хочу быть очень умным, Магз.
  — Хорошо, посмотрим, — сказал Магз, сгребая платок в свою здоровенную ладонь. — Думаю, я знаю, к кому обратиться… Кто-нибудь будет их искать?
  — Боюсь, что да, — откровенно ответил Джерри Бейн. — Конечно, я попытался спутать им все карты. Кое-кто тоже может найти несколько таких камушков. Этот кое-кто эгоистичный и жадный. Скорее всего, он поступит умно только наполовину.
  Магз Магу хищно сузил глаза:
  — Этому кое-кому придется на собственной шкуре убедиться, что преступный мир не так прост, как может показаться. Если этот кое-кто попытается всех надуть, может заказывать цветы на собственную могилу.
  — Если же он по-настоящему честен, то, конечно, заявит о находке в полицию, — добавил Джерри. — Думаете, он сделает это?
  — Вряд ли, — с уверенностью отверг подобное предположение Магз.
  Джерри сказал:
  — Ладно, пусть поступает, как хочет. Мы будем работать под прикрытием.
  
  Джерри Бейн удобно развалился в кресле с бокалом коктейля в руке, когда раздался робкий стук в дверь.
  Магз открыл ее, и в прихожую вошла Бернис Кэлхаун.
  — Добрый вечер, — поздоровалась хозяйка магазина самообслуживания. — Надеюсь, мистер Бейн дома? Мне надо поговорить с ним… Послушайте, вы же тот самый человек…
  — Он дома, — прервал ее Магз. — Проходите.
  Увидев Джерри, женщина подбежала к нему и протянула ему обе руки:
  — Мистер Бейн, случилось что-то совершенно невероятное! Я до сих пор хожу как в тумане.
  — Садитесь и рассказывайте все по порядку, — галантно предложил ей Джерри. — Что вам налить: виски или коньяк?
  — Виски с содовой, — не раздумывая ответила женщина.
  Джерри кивнул Магзу и обратился с вопросом к гостье:
  — Ну так что же случилось, Бернис?
  Она сделала глоток виски и начала рассказывать:
  — Сначала ваш адвокат мне совсем не понравился. Какой-то резкий, черствый. Назадавал мне кучу вопросов. Затем сказал, что лично явится в мой магазин и все там осмотрит. Но тут же при этом предупредил, что это дело его вряд ли заинтересует. Словом, какой-то желчный тип без единой капли человеческой симпатии…
  — И что же дальше? — нетерпеливо спросил Бейн.
  — А дальше адвокат поехал со мной в магазин. Я показала ему, кто где тогда стоял. Ну и все остальное. Он задал еще несколько дурацких вопросов, затем начал осматривать полки. Я, памятуя ваши слова, не отходила от него ни на шаг. Это, похоже, сильно ему не нравилось. Он даже пару раз пытался избавиться от меня, но я не поддалась и оставалась все время рядом.
  — И что потом? — нетерпение Джерри нарастало.
  — А потом в магазин зашла молодая женщина. Очень эффектная, ярко накрашенная… Она громко заявила, что ищет определенный сорт сухой еды для своей собаки. Ей сказали, что у меня есть как раз такой корм, поэтому она решила скупить сразу всю партию. Если, конечно, я согласна принять ее чек. Ее имя Стелла Дарлинг.
  — Ну, а что было после? — спросил Джерри Бейн.
  — Невероятная, очень странная вещь! — не скрывая искреннего удивления, воскликнула хозяйка магазина. — Адвокат вдруг отвел меня в сторону и настоятельно посоветовал не брать личных чеков. И тут же быстро прошел в мой офис и позвонил в свою контору.
  — Продолжайте, пожалуйста.
  — Так вот. Как выяснилось, в конторе у него как раз в это время находился клиент. Он искал какое-нибудь небольшое торговое дело. Такое, чтобы его мог вести один человек. А поскольку я уже говорила мистеру Ансону, что хотела бы продать свой магазин со всеми его запасами, то одно потянуло за собой другое… Ну знаете, как это бывает… Короче говоря, мистер Ансон переговорил с этим клиентом по телефону. И тут же, не сходя с места, от его имени купил у меня магазин! Со всеми товарами!
  — А как вы решили вопрос с инвентарным учетом? — Джерри Бейн бросил быстрый взгляд на Магза Магу.
  — Мистер Ансон выписал чек на основе моих собственных записей и немедленно стал их владельцем.
  — Ну а что же эта мисс Дарлинг, которая хотела купить собачью еду? Адвокат продал ее ей? — с нескрываемым интересом спросил Джерри.
  — Ни за что на свете. Он буквально вытолкал ее из магазина, взял у меня ключи и запер его, — смеясь, ответила Бернис Кэлхаун.
  Последовала непродолжительная пауза.
  — Так что, — первой нарушила ее Бернис, — я пришла поблагодарить вас… лично.
  Телефонный звонок прервал их оживленную беседу. Джерри снял трубку.
  На другом конце провода послышался голос Артура Армана Ансона:
  — Джерри, мальчик мой, я тут подумал немного… Ведь, собственно говоря, ты еще молод. К тому же эта война, по-видимому, не прошла для тебя даром. Мне кажется, молодость имеет право на снисхождение.
  — Благодарю вас, сэр.
  — Я покрыл твой долг банку и перевел тебе на счет несколько сот долларов, — продолжал адвокат. — Но, Джерри, мой мальчик, постарайся расходовать их бережливее…
  — Спасибо, сэр, обязательно постараюсь.
  — Да, Джерри, если увидишь мисс Кэлхаун, ну, ту молодую леди, владелицу бакалейного магазина, будь любезен, в беседе с ней даже не упоминай о твоей абсолютно нелепой идее. Она совершенно не подтвердилась.
  — Не подтвердилась? — переспросил Джерри Бейн.
  — Нет, мой мальчик, — уверенно сказал адвокат. — Я лично там побывал и все проверил. Включая банку, которая на фотографии стоит не совсем так, как остальные. Она оказалась точно такой же, как все другие: ничего, кроме собачьей еды. Да, кстати, так случилось, что один из моих клиентов очень заинтересовался магазином мисс Кэлхаун. И мне удалось быстро решить в ее пользу вопрос о продаже магазина.
  — О, это просто замечательно, сэр! — воскликнул Джерри.
  — Ничего особенного, — безразличным тоном продолжал Артур Арман Ансон. — И я рад, что именно так все получилось. Ведь твоей протеже вполне может грозить судебный иск. Поэтому сейчас Бернис Кэлхаун лучше уехать из штата, пока она не получила официального уведомления. В силу профессиональной этики я не мог дать ей подобный совет. Но ты при встрече с ней вполне можешь посоветовать ей покинуть штат. Немедленно! Понимаешь меня?
  — Хотите сказать, что меня этические соображения не обременяют, сэр? — поинтересовался Джерри.
  — Со мной трудно сравниться по части этических соображений, мой мальчик, — не без гордости ответил Ансон.
  — Да, наверное. Хорошо, я передам ей. Так, думаете, ей следует уехать из штата?
  — Пусть отправляется в путешествие. Причем немедленно! — настойчиво подтвердил адвокат.
  — Я передам ей, — заверил его Джерри.
  — Что ж, не буду тебя больше задерживать.
  Джерри громко рассмеялся:
  — Можете спокойно задерживать… Кстати, сейчас что, время ложиться спать?
  — Сейчас уже одиннадцатый час. Спокойной ночи, Джерри, — сухо сказал Ансон.
  Джерри повесил трубку и повернулся к Бернис Кэлхаун.
  — Учитывая сложившиеся обстоятельства, не устроить ли нам танцы при свечах? — с улыбкой предложил он.
  Женщина нерешительно пожала плечами:
  — Да, но я… я пришла всего лишь поблагодарить вас…
  В разговор вмешался Магз Магу.
  — Вы случайно не слышали по радио последние новости, сэр? — многозначительно спросил он.
  Джерри Бейн резко вскинул голову:
  — А что, мне надо их знать?
  — Думаю, надо, сэр.
  Магз скосил глаза на Бернис.
  — Давай, давай, — успокоил его Джерри. — Рано или поздно она все равно все узнает.
  — Гордона, человека, которого арестовали в ее магазине, выпустили из каталажки. Кто-то внес за него залог. Его освободили час назад.
  — Как интересно, — равнодушно заметил Джерри.
  — Но полиция тут же встала перед новой загадкой, — размеренно и неторопливо продолжал Магз. — По словам очевидца, прямо у выхода из участка Гордона ждала машина. И человек, сидевший в ней, приказал ему: «Садись!» Но Гордон почему-то не очень хотел садиться. Он явно колебался, но затем все-таки сел. Уверенный, что Гордон сделал это под дулом пистолета сидевшего в машине мужчины, свидетель не поленился зайти в участок. Там он сообщил обо всем дежурному офицеру. Но проверить это было невозможно — машина уже уехала, а ее заляпанные грязью номерные знаки свидетель не разобрал.
  
  1949 год.
  (переводчик: С. В. Кибирский)
  
  Произведения разных лет
  (вне циклов)
  
  
  Молния не бьет в одно место дважды
  Боб Фэрфилд вышел из такси и направился к выходу на перрон Южного Тихоокеанского вокзала Сан-Франциско с видом человека, который привык путешествовать поездом. Ни в выражении его лица, ни в его поведении не было ничего, что указывало бы на то, что в легкой дорожной сумке, которую он держал в левой руке, он везет бриллианты, стоимость которых равна целому состоянию.
  Он небрежно показал контролеру билет до Лос-Анджелеса и двинулся вдоль длинной линии спальных вагонов. Он смотрел внимательно на номера вагонов и, подойдя к вагону номер одиннадцать, не позволил проводнику внести в вагон свою дорожную сумку, а просто назвал номер места и прошел в вагон.
  Через восемьдесят секунд проход на перрон будет закрыт. Через сто сорок секунд мощный локомотив тронется с места и потянет за собой цепочку тяжелых спальных вагонов.
  Почти все пассажиры уже сели в поезд. На полках с четными номерами были застелены постели. На полках с нечетными номерами сидели пассажиры.
  Боб Фэрфилд бросил оценивающий взгляд на попутчиков и вздохнул.
  — Все-таки путешествовать приятно, — пробормотал он.
  Затем он снял пальто и шляпу, небрежно кинул их за зеленую шторку, отгораживающую нижнюю полку номер семь, и уселся на сиденье напротив. Дорожная сумка стояла рядом с ним, и он опирался на нее одной рукой.
  Он еще раз окинул вагон пристальным взглядом и внезапно замер. Боб Фэрфилд подвинулся ближе к краю сиденья, чтобы получше разглядеть только что вошедшего в вагон человека.
  В углу вагона, прямо перед дверью, стоял Слик Симмз — знаменитый на всем побережье вор, специализирующийся на краже драгоценностей.
  Фэрфилд сразу же узнал Симмза и мгновенно насторожился. Его правая рука осторожно потянулась к пистолету, который был спрятан в потайной кобуре под левой подмышкой. Фэрфилд выпрямился и стал следить за всем с утроенным вниманием, будучи готовым к любым решительным действиям.
  Младший партнер торговой фирмы, занимающейся продажей бриллиантов, Боб Фэрфилд знал всех знаменитых воров, подвизающихся на краже драгоценностей. И Слик Симмз занимал в этом списке весьма «почетное», если так можно выразиться, первое место. И тем не менее он был уверен, что его самого Слик Симмз не знает. Боб запомнил Симмза, когда сосредоточенно вглядывался в его лицо в полицейском участке. Полицейские водили Симмза по комнате, а сидящие за экраном торговцы драгоценностями внимательно рассматривали его.
  Полиции до сих пор не удалось доказать, что Симмз совершил хотя бы одно преступление. Полицейские были уверены, что на его счету более двадцати краж драгоценностей. Но у них не было ни единой улики.
  Боб Фэрфилд пересел на свое место, укрылся за шторкой, отгораживающей нижнюю полку от прохода, и принялся незаметно наблюдать за происходящим в вагоне. Он привык возить с собой бриллианты на тысячу долларов и всегда принимал меры предосторожности против обычных ограблений. Он постоянно придерживался проверенных маршрутов и в купе никогда ни во что не вмешивался.
  Пять лет ему удавалось путешествовать без единого прокола. И он начал чуть презрительно относиться к хваленой ловкости воров. Он продолжал брать с собой пистолет, носить дорожную сумку в левой руке уже вошло у него в привычку, и он никогда ни с кем не знакомился в поезде. Однако, если не считать этих простейших правил предосторожности, он путешествовал так же, как и все обычные люди.
  Он подумал, что следовало бы выйти из вагона и дождаться другого, более позднего поезда. Бриллианты Уитни были вполне достойны внимания самого Слика Симмза. Присутствие знаменитого вора в одном с ним вагоне нервировало Боба. Но стук колес, скрип вагона и хлопанье закрываемых дверей возвестили — уже поздно.
  Поезд почти не останавливается ночью, если не считать короткой остановки в Сан-Хосе. Утром будет остановка в Санта-Барбаре, и потом они еще раз остановятся, чтобы набрать воды в Сомисе, а после этого поезд проследует без остановок до вокзала Аркейд в Лос-Анджелесе. Если выйти из поезда в Сан-Хосе, то следующего придется ждать долго, и это будет не скорый поезд. Фэрфилд пожал плечами и решил не спать всю ночь.
  Симмз прошел по чуть покачивающемуся вагону и уселся на место, которое только что освободил Боб Фэрфилд. Его мягкие, кошачьи движения напоминали движения вышедшего на охоту зверя. Но он был очень осторожен и ни разу не посмотрел на полку напротив. Казалось, окружающее его не интересовало. Он безразлично поигрывал кончиками пальцев, не сводя с них своих серо-стальных глаз.
  Поезд набирал скорость. По стеклам били косые струи дождя. За стенами вагона завывал ветер. Однако локомотив резво мчался сквозь грозу со все увеличивающейся скоростью.
  Фэрфилд бросил взгляд на других пассажиров вагона. И понял, что билеты проданы даже не на все нижние полки. Внезапно разразившаяся гроза отпугнула людей, и они отменили предполагаемые поездки, поэтому в вагоне было не более восьми или девяти пассажиров.
  Симмз вздохнул, откинул голову назад и в свою очередь бегло оглядел вагон. Похоже, он не замечал устремленного на него взгляда Боба Фэрфилда, его пристальное внимание было приковано к полке, находящейся в другом конце вагона. Серые глаза Симмза на секунду-другую задержались на девушке лет двадцати с небольшим, а затем он снова опустил веки и погрузился в задумчивое созерцание собственных пальцев.
  В вагон вошел проводник спальных вагонов и двинулся по проходу, собирая билеты. За ним следовал проводник поезда.
  Девушка с двенадцатого места явно провела бессонную ночь. Ее глаза припухли и покраснели. Лицо было бледным как бумага, губы побелели. Но ее маленький упрямый подбородок был вызывающе вздернут, а челюсти решительно сжаты. Правая рука стискивала лежащую у нее на коленях сумочку так сильно, что костяшки пальцев побелели. Ее взгляд был устремлен на Боба Фэрфилда, и у него не было никакого сомнения — в глубине ее темных глаз светились подозрительность и враждебность.
  И тут снова внимание Боба Фэрфилда привлек Слик Симмз. В манере вора было что-то от охотящегося кота, который приготовился к прыжку. В его холодных серых глазах светилась угроза. Он слегка наклонился вперед, и его взгляд не отрывался от затылка девушки с двенадцатого места, который был хорошо ему виден. Чудилось, что он подстерегает мгновение, когда девушка встанет, чтобы сделать бросок.
  Проводник наводил в вагоне порядок. Только одна полка была все еще зашторена. Большинство пассажиров уже вернулись из вагона-ресторана. Боб Фэрфилд уловил в выражении лица девушки, сидящей напротив, что-то позволившее ему сделать вывод, что она еще не завтракала. Она явно не только не спала, но и давно ничего не ела.
  В этот момент улыбающийся официант поставил поднос на стол, и дверь за его спиной захлопнулась и скрыла от Боба эти два лица, приковавшие к себе его внимание.
  Боб налил себе кофе, разломил булочку, потянулся к куску хрустящего поджаренного бекона и пожал плечами. Фэрфилд не считал себя эгоистом, он просто делал свое дело. И одним из его нерушимых правил было держаться как можно дальше от остальных пассажиров.
  
  Прошло два часа. Поезд миновал перевал Санта-Сусана, прополз между скалами, спускаясь с гор, с грохотом промчался по долине Сан-Фернандо и наконец вполз под своды вокзала Аркейд в Лос-Анджелесе. Грозовая ночь растаяла под волшебным небом Южной Калифорнии, и солнце лило яркие лучи с темно-голубого неба, на котором не было и следа вчерашних туч.
  Боб Фэрфилд намеренно дождался, пока все пассажиры выйдут из вагона. Только после этого он спустился на перрон, и его мягко овеял ароматный воздух юга. Он быстро прошел через пассажирский переход и поднялся на улицу. Здесь он, как обычно, не воспользовался услугами первого подъехавшего к нему такси, а сел во вторую машину, которая и отвезла его в отель.
  У Боба всегда бывало достаточно много дел в Лос-Анджелесе, поэтому он мог позволить себе постоянно снимать апартаменты в одном из современных отелей, который фактически стал для Боба Фэрфилда вторым домом. В шкафах висела необходимая одежда, на полке стояло несколько его любимых книг, главное — был маленький, но весьма надежный сейф, так что любому взломщику пришлось бы немало потрудиться — как минимум несколько часов, — чтобы извлечь драгоценности.
  Фэрфилд, конечно же, не думал, что его попытаются ограбить в его собственных апартаментах в этом отеле; он просто не хотел носить бриллианты в кармане всякий раз, когда ему нужно было выйти, и в то же время они должны были быть всегда под рукой, чтобы их с легкостью можно было достать в любой момент, когда бриллианты потребуется показать покупателям. Его устроил бы и сейф отеля, если бы не затраченное попусту драгоценное время, когда приходилось класть туда драгоценности или забирать их обратно. Покупатели не любили ждать, поэтому Фэрфилд предпочел оборудовать в апартаментах собственный сейф.
  Клерк отеля рассыпался в приветствиях, завидев Боба Фэрфилда. Солнце согрело душу Боба, завтрак был великолепен, и торговец бриллиантами чувствовал, что он в ладу со всем миром.
  Он поднялся в свои апартаменты, покрутил цифровой диск на сейфе, открыл дверцу, вынул бриллианты из дорожной сумки, еще раз полюбовался и положил их в сейф, затем набрал на доске новую цифровую комбинацию и вздохнул с облегчением. Несмотря на то, что Боб был уже готов посмеяться над своими ночными страхами, в Слике Симмзе было все же что-то, что вызывало у Боба непроизвольную дрожь. От похитителя драгоценностей исходило неуловимое ощущение надвигающейся угрозы, которое трудно было развеять обычными мерами предосторожности.
  — Нервы разыгрались, — пробормотал Фэрфилд.
  Он плеснул себе виски довоенного розлива, проглотил его одним глотком и направился к двери. Он хотел спуститься вниз, поговорить с управляющим отелем, потом разыскать кого-нибудь из знакомых, чтобы вместе пообедать, а затем связаться с потенциальными покупателями и начать переговоры о продаже бриллиантов.
  Когда он вышел в коридор и повернулся, чтобы запереть дверь, он краем глаза заметил женскую фигуру, проскользнувшую к лифту. Боб не обратил на нее особого внимания, потому что он вообще обращал мало внимания на проходящих мимо женщин, да и не было у него привычки глазеть по сторонам.
  И вдруг он неожиданно услышал, как кто-то ахнул у него за спиной. Он скорее почувствовал, чем увидел, быстрое угрожающее движение и, оборачиваясь, заметил блеск вороненой стали.
  Перед ним, прижав одну руку к груди, а другой направляя прямо на него автоматический пистолет, стояла темноглазая девушка с места номер двенадцать в поезде.
  — Я знала, что вы преследуете меня! — воскликнула она. — Пытаетесь добраться до моего жемчуга? Так вот, господин хороший, с меня хватит! Вы сможете объяснить свое поведение в полиции.
  У Фэрфилда от изумления даже приоткрылся рот.
  — О чем это вы? И, пожалуйста, направьте свою штуку в другую сторону, — резко сказал он, придя в себя.
  — Вы проследили меня до самого поезда, — продолжала она, решительно выпятив подбородок. — Вы пересели в то купе, чтобы быть поближе к моей полке. Но я не спала всю ночь, и вам не удалось ограбить меня. Так вы теперь следили за мной до отеля и даже ухитрились снять номер на одном со мной этаже! Теперь мне все понятно! Я правильно поступила, уволив свою секретаршу. Полиция предупредила меня, что ее видели вместе с каким-то вором, промышляющим кражами драгоценностей. Так это она рассказала вам, какое место у меня в поезде и какой отель я заказала? Что ж, посмотрим, что скажет вам полиция. Идите к лифту! Если шевельнете рукой — я стреляю! Я собираюсь спуститься с вами в холл и сдать вас детективу отеля.
  Внезапно весь юмор сложившейся ситуации дошел до Фэрфилда, и он коротко рассмеялся.
  — Вы полагаете, что вор — это я? — спросил он.
  В темных глазах девушки светилось презрение.
  — Не думайте, что вам удастся заговорить мне зубы! — резко выкрикнула она.
  Боб Фэрфилд пренебрег ее командой не шевелить руками и нарочито медленно вынул из внутреннего кармана визитную карточку и вручил ее девушке.
  — Позвольте представиться. Фэрфилд из «Саттер, Мэдисон и Фэрфилд», торговля бриллиантами. Я постоянно снимаю апартаменты в этом отеле. Управляющий может удостоверить мою личность.
  Карие глаза удивленно расширились. Пистолет медленно опустился, а затем исчез в сумочке.
  — Бог мой! — воскликнула девушка. — Да ведь я — Грейс Делано из Сиэтла. У меня были деловые контакты с вашей торговой фирмой. Подумать только! Боб Фэрфилд! А ведь я приняла вас за вора! В прошлом месяце я получила от вас несколько писем… — Она весело рассмеялась. — Дело в том, что у меня при себе очень дорогое украшение. Жемчужное ожерелье из коллекции Поттеров. Вы, наверное, знаете его. Оно в моей сумочке. Приходится рисковать. У меня встреча с покупателем, на которую я ехала, и, когда вы переместились поближе к моей полке в вагоне…
  Она дружески протянула ему руку. Фэрфилд пожал ее и поклонился.
  — Взгляните, — доверчиво сказала она.
  Девушка раскрыла сумочку, и во внутреннем кармане Боб увидел матовый блеск белоснежных жемчужин на фоне черной кожи.
  — Мне сделали очень хорошее предложение, и я полагаю, что приму его, — поделилась с ним девушка, настороженно оглядываясь вокруг.
  Неожиданно она резко захлопнула сумочку.
  По коридору шел мужчина. Он двигался с мягкой кошачьей грацией. Взгляд его холодных глаз был устремлен на Боба Фэрфилда и стоящую рядом с ним девушку, и этот взгляд таил в себе угрозу. За ним следовали два типа весьма зловещего вида. Это могли быть грузчики, носильщики или грабители — во всяком случае, одеты они были соответствующим образом. Из-под сдвинутых на лоб шляп недобро блестели две пары глаз.
  Боб Фэрфилд узнал Слика Симмза — знаменитого вора, так и не пойманного полицией. В тот же миг он почти подсознательно окинул быстрым взглядом две угрожающие фигуры, пустынный коридор, в котором вряд ли кто-то кинется на помощь, девушку, жемчуг… и ощутил свое бессилие.
  — Быстро сюда! — негромко выкрикнул он.
  В его тоне было нечто, что заставило девушку безоговорочно подчиниться. Боб повернул ключ в замке, распахнул дверь и торопливо втолкнул девушку в свои апартаменты.
  Слик Симмз что-то сказал своим парням, и все трое почти бегом бросились в его сторону. Но Боб Фэрфилд уже успел выдернуть ключ из замка, прыгнуть внутрь и закрыть дверь на задвижку. Он еще несколько секунд настороженно стоял у двери, прислушиваясь.
  Девушка испуганно смотрела на него, и ее бледные губы приоткрылись.
  — Что случилось? — спросила она.
  — Тут Слик Симмз, — нахмурившись, ответил Боб, — знаменитый похититель драгоценностей. Это он следил за вами всю дорогу. Он ехал с нами в одном вагоне. Я узнал его, поэтому и перешел в другое купе. Я боялся, что он установил слежку за мной. Ведь я вез бриллианты Уитни.
  Карие глаза девушки испуганно расширились, но через мгновение в них появились искорки смеха.
  — Подумать только — я даже не знала, что он едет со мной в одном вагоне, и просидела всю ночь без сна, потому что боялась вас!
  — Однако ваша настороженность, возможно, спасла вас от ограбления. Вы говорили, что вашу секретаршу видели с похитителем драгоценностей? Знаете ли, как это просто? Он мог подкупить девушку из вашего офиса. Нас всех подстерегают одни и те же опасности. Информация о том, что мы везем, и номер вагона, в котором едем, — вот и все, что нужно грабителю. Конечно, я — сильный мужчина и вполне могу постоять за себя. А вот вам не следовало бы одной возить драгоценности.
  — Он там ждет? — спросила девушка, указав на дверь.
  — Не знаю, но все-таки позвоню в полицию, пусть задержат его хотя бы для проверки, — ответил Боб, потянувшись к телефону.
  — О нет, пожалуйста, не надо, — умоляюще заговорила девушка. — Понимаете, это наверняка попадет в газеты. А клиент, с которым я веду переговоры о продаже жемчуга, не станет покупать его ни в коем случае, если дело получит огласку. Я поэтому и приехала одна, чтобы никто ничего не знал… Конечно, я не имею права быть такой эгоистичной. Ведь у вас бриллианты Уитни, и вы, наверное, беспокоитесь из-за них?
  Боб Фэрфилд рассмеялся. Он начал чувствовать себя хозяином положения и, естественно, испытывал законную гордость.
  — Только не я. У меня — личный сейф, вскрыть его не по зубам даже опытному взломщику, понадобится не менее нескольких часов, да и то при условии, если у него будет ацетиленовый резак. Я всегда кладу свои камни в личный сейф, как только переступаю порог апартаментов. И поэтому никогда не испытываю беспокойства из-за них.
  Рука девушки тут же нырнула в сумочку и вытащила нить жемчуга.
  — Не могли бы вы… может быть, вы… если это, конечно, не очень смело с моей стороны… всего на два часа…
  Боб потянулся к жемчугу. Ему было достаточно бросить беглый взгляд на ожерелье, чтобы понять, что перед ним — подлинный и очень дорогой жемчуг, равного которому он никогда не видел.
  — Вовсе нет, это меня нисколько не затруднит, — вежливо сказал он.
  Обладание таким жемчужным ожерельем было своего рода визитной карточкой, которая могла засвидетельствовать личность девушки.
  Он склонился над сейфом, набрал комбинацию цифр, достал из сейфа коробочку с бриллиантами и опустил туда жемчужное ожерелье.
  — Я очень рад помочь вам, мисс Делано. Странно, что мы ранее никогда не встречались с вами. Я думал о вас несколько дней назад, когда диктовал секретарю письмо с просьбой подыскать для нас несколько подходящих бриллиантов для выполнения одного заказа. Вы ведь работаете в Сиэтле уже два или три года? Моя секретарша говорила мне, что знакома с вами.
  — Три с половиной года, — кивнула девушка. — Извините, не дадите ли мне на минуточку ожерелье? Я чуть не забыла — там погнута застежка, и надо бы поправить, прежде чем показывать жемчуг покупателю.
  Боб вручил ей футляр и внимательно следил, как она поставила его на стол, вынула оттуда ожерелье и умелыми пальцами поправила застежку. Потом она подержала ожерелье на вытянутой руке, любуясь какое-то мгновение, и бросила взгляд внутрь футляра.
  — О, бриллианты Уитни! — воскликнула она и окинула их оценивающим взглядом эксперта.
  С футляром в руках она подошла к окну, чтобы получше рассмотреть бриллианты, и даже вынула некоторые из них, поднесла ближе к свету. Как только она положила бриллианты обратно в футляр, резко и настойчиво зазвонил телефон. Фэрфилд снял трубку и несколько секунд молча слушал, что говорят на том конце линии.
  — Я не желаю видеть мистера Симмза, — пролаял он в трубку и бросил ее на рычаг. — Вы только представьте себе! Этот ворюга Симмз заставил телефониста позвонить мне и сказать, что он желает немедленно встретиться со мной по очень важному делу.
  Девушка звонко рассмеялась, и Боб почувствовал, что ему приятно слышать ее мелодичный смех.
  — Должна заметить, что он наверняка не отказался бы увидеть нас сейчас! Что ж, мне пора идти. Я зайду к вам за ожерельем после обеда. Тысяча благодарностей!
  Она протянула Бобу руку, и молодой человек, пожимая ее, ощутил бархатистую гладкость нежной кожи. Он взглянул девушке в глаза и с огромным удовольствием увидел, что подозрительность в них сменилась чем-то весьма близким к восхищению.
  — Вы очень, очень умны, — смущенно пробормотала девушка.
  Боб протестующе взмахнул рукой, но в этот момент он был совершенно с ней согласен.
  Девушка покинула его апартаменты, и Боб запер сейф, созвонился с потенциальными покупателями и отправился пообедать.
  — Доверчивая малышка, — пробормотал он, шагая по коридору к лифту. — Подумать только! Оставила у меня такой жемчуг и даже не потребовала расписки!
  Первый покупатель пришел без двадцати пяти три.
  Боб предложил ему виски с содовой и сигары, а сам подошел к сейфу, открыл его и вынул футляр с камнями. Он стоял спиной к покупателю достаточно долго, чтобы успеть вынуть из футляра жемчуг и опустить его в карман. После этого он повернулся, открыл футляр и протянул его покупателю.
  — Самый лучший набор бриллиантов на всем побережье, — сказал он.
  — Да-да, я знаю. Я наслышан про достоинство этих камней, — кивнул покупатель и отошел с футляром к окну, чтобы рассмотреть их как следует.
  На мгновение повисла тишина, и вдруг у покупателя вырвалось неожиданное восклицание. Потом он сердито прошипел, как могла бы зашипеть потревоженная змея:
  — Это что, неудачная шутка?
  Боб, раздраженный тем, что с ним заговорили таким тоном, подошел к окну:
  — Шутка? Что вы хотите этим сказать? Я не привык, чтобы меня…
  И в этот миг ему почудилось, что весь воздух выпустили из его легких — он задыхался.
  Камни, блестевшие в ярком дневном свете, падающем из окна, вовсе не были бриллиантами Уитни. В футляре лежали не простые обычные стразы, а прекрасно подобранные цирконы. На фоне белой подкладки футляра они искрились разноцветными блестками, но опытный глаз знатока мог сразу отличить подделку.
  Холодный пот выступил на лбу Боба Фэрфилда.
  Он торопливо сунул руку в карман и вытащил нитку жемчуга. Грубейшая подделка! На свету «жемчужины» выглядели тем, чем и были на самом деле, — перламутровыми бусинами.
  — Она провела меня! — воскликнул торговец бриллиантами и бросился к телефону.
  Через два часа, когда офицер полиции рассказывал ему о расследовании, проведенном по горячим следам, Боб понял, что на этот раз ему крупно не повезло.
  — Настоящая Грейс Делано была обнаружена связанной и с кляпом во рту в автомобиле в Сакраменто, — сообщил детектив. — Она отправилась в поездку с ниткой жемчуга из коллекции Сидни Поттера. В дороге ее ограбили, и жемчуг оказался в руках воров. Но мы задержали Слика Симмза. Он как раз выходил из отеля, когда мои люди схватили его. Я еще не говорил с ним, но сейчас нам представится такой шанс.
  Раздался стук в дверь. Когда Фэрфилд распахнул ее, он оказался лицом к лицу с полицейским, детективом отеля и Сликом Симмзом — знаменитым вором, которого полиции до сих пор не удавалось взять с поличным.
  — Кому я обязан задержанием? — спросил Симмз тихим голосом, в котором явственно слышалась угроза. — Моему адвокату необходимо знать, против кого ему придется подавать иск за незаконный арест и преследование?
  — Да, конечно, — рассмеялся детектив, — а пока ты мог бы и рассказать нам, зачем ты звонил мистеру Фэрфилду в апартаменты? Твой телефонный звонок раздался как раз тогда, когда твоя сообщница подменяла футляры с драгоценностями. Пока мистер Фэрфилд говорил по телефону, она быстро со всем справилась.
  Симмз внимательно взглянул на лица присутствующих и лишь потом медленным, бесстрастным, как и лицо, голосом начал:
  — Я шел по коридору и увидел этого джентльмена вместе с девушкой. Случайно я узнал ее. Эта девушка — Крошка Милли — лучшая в стране похитительница драгоценностей. Я подумал, что молодого человека следует предупредить. Поэтому я спустился в холл и предложил телефонисту позвонить ему в апартаменты и попросить его встретиться со мной. Однако молодой человек в исключительно грубой форме отказался со мной увидеться, и если в результате своей невежливости он понес материальный урон, то я этому только рад.
  Детектив посмотрел на Фэрфилда. Фэрфилд посмотрел на детектива.
  — Пройдите сюда, пожалуйста, сэр, — сказал детектив, предлагая Фэрфилду выйти в коридор.
  — Эту пташку бесполезно запугивать, — объявил детектив, указывая большим пальцем на закрывшуюся за ним дверь. — Если хотите, я продолжу допрос, но мы ничего не добьемся. И он подаст на вас в суд, если вы подпишете заявление с просьбой о его аресте. Он знает, что он может делать, а что — нет. Он всегда разрабатывает новые планы. Если б он хоть раз повторился, у нас появился бы шанс предъявить ему обвинение. Однако он знает это и всегда выступает с чем-нибудь новеньким. У себя в агентстве мы называем его «хитрой молнией», потому что он никогда не ударяет дважды в одно и то же место.
  Фэрфилд глубоко вдохнул и сжал кулаки так, что костяшки пальцев побелели.
  — Теперь, когда вы поймали его, вы что, собираетесь его отпустить?
  — Если хотите написать заявление, пожалуйста, — пожал плечами детектив. — Но вам, наверное, лучше все же сначала поговорить с адвокатом. В конце концов, что у вас есть против него? Он ехал вместе с вами в одном вагоне, а в отеле позвонил вам по телефону, как он говорит, чтобы предупредить вас о воровке.
  Фэрфилд провел ладонью по вспотевшему лбу. Мысли беспорядочно путались.
  — Неужели вы не можете проследить его действия в течение, скажем, предыдущей недели и как-то связать его с девушкой?
  Детектив коротко и очень горько рассмеялся:
  — Я бы отдал свое полугодовое жалованье, чтобы посадить его под замок, и мы уже неоднократно пытались проследить его действия до совершения преступления. Это бесполезно — все равно ничего не обнаружится. А в следующий раз у него уже готова совершенно новая схема и он действует совсем по-другому.
  Фэрфилд вернулся к своим апартаментам и резко распахнул дверь.
  — Убирайся отсюда! — крикнул он в лицо вору.
  — А вам я посоветую уволить вашу секретаршу или того, кто знал о вашей поездке и заказывал билеты на поезд, — обратился детектив к Фэрфилду.
  Слик Симмз замер на полпути к двери.
  — Сомневаюсь, что это имеет смысл… сейчас, — заметил он, — если, конечно, вы позволите мне вмешаться в вашу беседу. Понимаете, молния никогда не бьет в одно место дважды.
  С этими словами он поклонился, вышел из апартаментов и направился по коридору к лифту крадущейся походкой, похожей на походку кота на охоте.
  Фэрфилд обернулся к детективу и неожиданно для себя усмехнулся.
  — Вот это наглец! — воскликнул Боб с ноткой восхищения в голосе. — Он знает, что вы поймаете его с поличным, вздумай он дважды прибегнуть к одному и тому же плану.
  Детектив согласно кивнул, но на его губах не было и тени улыбки, а в глазах горела жгучая ненависть.
  — Когда-нибудь он сделает ошибку и окажет сопротивление при аресте… — пробормотал он.
  Но Фэрфилд продолжал улыбаться:
  — Только не этот тип. Я уверен, что он получает радость от похищений. Но теперь он мне не страшен. Вы говорите, что он — как молния, которая никогда не ударяет дважды в одно и то же место. Так будем же благодарны ему за это!
  Из дальнего конца коридора донесся лязг дверей лифта. Это Слик Симмз, «хитрая молния», отправился навстречу очередной своей авантюре.
  
  1928 год.
  (переводчик: Е. И. Саломатина)
  
  Дело музыкальных коров
  Предисловие
  Когда полиция Массачусетса сталкивается с необычайно сложным делом об убийстве, то всегда на помощь зовут доктора Алана Р. Моритца.
  Доктор Моритц считает себя рядовым патологоанатомом. Для меня он — настоящий ученый детектив. Как бы то ни было, но он обладает острейшим умом.
  Там, где менее проницательный человек пойдет к цели напролом, доктор Моритц, с его тонким интеллектом, начнет продвигаться вперед с точностью микрометрического скальпеля, делающего срезы лабораторных образцов.
  Некоторые ученые мужи, за чьими именами тянется длинный шлейф титулов, с трудом находят применение своим знаниям — они сильны в теории, однако слабы в практике.
  Доктор Моритц — совсем иное дело. Его мозг — отлично настроенный научный инструмент высочайшей степени точности. Его образование — не более чем огромное количество фактов, почерпнутых из книг, но это составило основу истинно энциклопедических знаний.
  Его ум постоянно и упорно занят поисками истины.
  Будучи патологоанатомом, он мог бы довольствоваться простым вскрытием и констатацией причины смерти, изучением костей скелета и определением возраста, роста, пола жертвы. Но он идет гораздо дальше. Когда он осматривает траву на месте обнаружения скелета в поисках улик, он действует как детектор преступления; его исследования необычайно тщательны.
  Он, очевидно, вскоре найдет какой-то сухой сломанный стебелек, который покажется непосвященному лишь фрагментом смятого травяного покрова. Но склонность к следственным действиям и мышление доктора Моритца позволят ему сразу понять, что стебелек травы был сломан в момент борьбы, которая предшествовала убийству; потом в ботанической лаборатории ему назовут сроки цветения этого вида, которые приходятся на последнюю неделю июля, и значит, стебелек был сломан за неделю до цветения.
  Затем доктор Моритц спокойно предложит полиции начать поиски мужчины примерно пятидесяти пяти лет от роду, страдающего артритом в области спины и правого колена и поэтому слегка прихрамывающего и сутулого; этот человек ушел из дому в канун двадцать пятого июля, и с тех пор его никто не видел.
  Но больше всего меня всегда занимала манера доктора Моритца говорить совершенно невероятные вещи будничным, равнодушным тоном.
  Люди усваивают и запоминают то, в чем они больше всего заинтересованы. И, как правило, забывают все, что не смогло занять их воображения.
  В бытность мою адвокатом я убедился в необходимости поддерживать интерес присяжных во время слушания дела, и, признаюсь, я прибегал к жестам, мимике, выразительному голосу; я ходил по залу и даже нападал на противную сторону только с одной целью — полностью завладеть их вниманием. Поэтому, когда мне выпала честь принять участие в одном из семинаров доктора Моритца на тему расследования убийств — он читал лекции в Гарвардской медицинской школе, — я не мог не восхититься тем, как этот человек умеет держать в напряжении аудиторию, не применяя никаких приемов ораторского искусства. Ни одного лишнего жеста; он ни разу не повысил голоса, он даже не пошевелился. Он просто сидел во главе стола и рассказывал.
  Время от времени он начинал говорить то чуть быстрее, то чуть медленнее, и аудитория благоговейно внимала этому человеку, который анализировал, классифицировал и высказывал свои суждения. Его идеи интересны потому, что сам он интересен. Он все видит насквозь, и, мне кажется, он терпеть не может теорий, которым нельзя найти практического применения.
  Я знаю, что зачастую в детективных романах роль полиции принижается. Читатель закрывает книгу со вздохом, говоря себе: «Ну, может, я и не столь умен, как сыщик, но уж точно гораздо умнее того тупого копа».
  А поскольку подобный подход стал уже едва ли не стереотипом в детективной литературе, кульминационный эффект сотен книг явно неоправдан по отношению к полицейским. Поэтому в этой книге я — вероятно, в качестве искупления вины — попытался изобразить полицию такой, какая она есть: чрезвычайно работоспособным коллективом людей, преданных своей профессии.
  Добиваясь правдоподобности, я изучил работу государственной полиции в полудюжине восточных штатов.
  Я ночевал в их общежитиях, посещал тренировки, выезжал патрулировать улицы, присутствовал при расследовании преступлений.
  Надеюсь, читателю понравится, как я описал работу полиции в романе, и это в какой-то степени искупит ставшее почти универсальным описание полицейских как тупых, вечно все путающих остолопов.
  Тем самым я хотел бы выразить уважение прекрасному коллективу полицейских и доктору Алану Моритцу за работу, которую он провел по подготовке многих из них, стараясь, чтобы они больше узнали о том, как ум опытного медика может помочь в расследовании преступлений.
  И прежде всего я приношу благодарность доктору Алану Моритцу за стимуляцию моей умственной деятельности; она значила для меня не меньше, чем инструкции, полученные мною на семинарах и лекциях, которые он читал.
  Итак, я посвящаю эту книгу доктору Алану Моритцу.
  
  Эрл Стенли Гарднер
  Глава 1
  Говорят, что, если встать в большом городе на углу улицы, непременно встретишь знакомого. То, что было раньше привилегией человека городского, со временем превратилось просто в рекламный трюк дюжины торговых палат.
  Но одно точно: любой американский турист в Париже, сев за столик уличного «Кафе де ла Пайке», рано или поздно встретит попутчика, который не успел еще отправиться одной из проторенных троп в Швейцарию, Англию или Италию.
  Роб Трентон, второй день подряд просиживавший за столиком уличного кафе и периодически заказывавший «чинзано», чтобы не расставаться со своим местом, к стыду своему, понял, что закон вероятности ненадежен.
  Каждый из тех зануд, которых он тщательно избегал на теплоходе по дороге в Европу, успел посидеть рядом с ним, разглагольствуя о том, что обязательно следует посмотреть в Париже. Но та, которую Роб отчаянно надеялся встретить, так и не появилась.
  Линда Кэрролл с самого начала показалась ему какой-то таинственной. Во время плавания она была приветлива и дружелюбна, но ему ни разу не удалось заставить ее рассказать о себе или своем прошлом. Она как-то упомянула отель «Лютеция» в Париже, но, когда Роб позвонил туда, ему сказали, что такая не заказывала номер, не регистрировалась и, как его уверили, никогда не пыталась поселиться там.
  Итак, Роб, предприняв бесплодные попытки отыскать ее в нескольких гостиницах, где она могла бы остановиться, счел разумным просто ждать в кафе. Озираясь по сторонам с единственной целью увидеть ее, он даже на огромное разнообразие стройных ножек француженок-велосипедисток бросал не более чем беглый взгляд.
  И вдруг на второй день она неожиданно появилась вместе с Фрэнком и Марион Эссексами, супружеской парой, с которой они познакомились на борту теплохода.
  Она непринужденно воскликнула:
  — Вот вы где! Мне говорили, что вы все свое время проводите, приклеившись тут к стулу. Четвертым будете?
  Роберт, вскочив на ноги, невольно кивнул.
  — Четвертым в бридже, покере или в чем-то еще? — спросил он. — Присаживайтесь!
  Он придвинул Линде стул, и все четверо устроились за столиком; Трентон жестом подозвал официанта.
  Линда Кэрролл пояснила:
  — Четвертым в путешествии на автомобиле. Знаете, я привезла с собой автомобиль. Фрэнк и Марион едут со мной, и мне кажется, если мы установим на крышу багажник и сложим туда ваши вещи, то как раз найдется место для четвертого. Мы собираемся совершить поездку по Швейцарии, потом вернуться в Париж, и тогда мы сможем сесть на теплоход в Марселе. Путешествие займет четыре недели.
  — Расходы поделим на четверых, — добавил Фрэнк Эссекс.
  — Хотя, естественно, мы трое оплачиваем дорогу: бензин, ремонт, шины, и я бы накинул Линде еще, путь дальний…
  — Ни за что, — перебила его Линда, — если только я не стану «общественным перевозчиком», но тогда мне не видеть страховки.
  Официант все это время вежливо молчал, ожидая заказа, и Роб надеялся, что никто не заметил нетерпения в его голосе, когда он, едва переводя дух, принял приглашение и тут же спросил, кто что будет пить.
  Пока официант записывал заказ, Линда задумчиво взглянула на Роба.
  — И что же вы здесь делали все это время? — спросила она.
  — Смотрел на людей, надеясь… просто смотрел.
  Линда повернулась к Марион Эссекс:
  — Не обращайте на него внимания, он очень замкнут, — предупредила она. — У меня был шанс разговорить его на теплоходе. Но и я ничего не добилась. Он дрессирует собак, а сюда приехал изучать европейские методики.
  — Как интересно! — удивилась Марион Эссекс. — А вы не слишком молоды для этого, мистер Трентон?
  На вопрос вместо Роба ответил Фрэнк Эссекс. Он бросил на Марион снисходительно-удивленный взгляд, какие мужья часто бросают на своих жен.
  — А при чем тут возраст?
  — Ну, я думала… Я, видите ли, решила, что для дрессировки животных нужен опыт и…
  — Но он явно старше своих собак, — сказал Фрэнк Эссекс.
  Все рассмеялись.
  Когда официант принес напитки, Линда снова заговорила:
  — Наверное, было бы здорово научить собаку носить специальную сумку с паспортом, сертификатом о прививках, таможенными декларациями и всяким там бюрократическим хламом. Моя сумка трещит по швам.
  — Отличная мысль! Сумчатый пес… — поддержал ее Фрэнк Эссекс.
  — Летом можно подвешивать сенбернарам на шею фляжку виски с сахаром и мятой вместо обычного бочонка бренди.
  — А куда вы отдаете собак после дрессировки? — поинтересовалась Марион Эссекс, явно пытаясь вызвать Роба на откровенность.
  — Ну, очевидно, он натаскивает собак приносить добычу или что-нибудь в этом роде, — предположил Фрэнк.
  — Я обучаю собак куда более серьезным вещам, — возразил Роб, стараясь скрыть раздражение и не нагрубить.
  Он смутился от того, что стал предметом оживленного обсуждения.
  — Вы имеете в виду охоту? — переспросила Марион.
  — Охоту на людей, — объяснила Линда. — Он рассказывал мне про это. У него вечно рот на замке, и вероятно, вам не дождаться его рассказов, но я удовлетворю ваше любопытство. Полиция использует бладхаундов для выслеживания преступников, бладхаунды обладают хорошим нюхом и ценятся очень высоко. Они не бывают смертниками. Но если преступник скрылся, а след еще свежий, тогда пускают в погоню немецких овчарок или доберманов-пинчеров, которые могут и убить. Но и сами доберманы часто обречены на смерть, они быстры как молния.
  Фрэнк Эссекс взглянул на Трентона с уважением:
  — Любопытно. Может быть, расскажете поподробнее по дороге?
  — Из Роба слова не вытянешь, — снова вмешалась Линда. — У него со мной, правда, развязался язык, да и то при луне, после скучного часа созерцания волн в тишине и пары коктейлей. Ну, за удачное путешествие!
  Все четверо подняли бокалы, чокнулись и выпили.
  
  Далее последовали волшебные дни: пестрая панорама чередующихся зеленых равнин и горных хребтов, покрытых густым сосновым бором; серпантины и захватывающие виды заснеженных вершин, обледенелые склоны, причудливые деревеньки и города, где крыши домиков покрыты розовой черепицей; озера с переменчивой от погоды водной гладью — от голубой до таинственной серебристо-серой.
  Марион и Линда сидели впереди; Роб и Фрэнк Эссекс заняли заднее сиденье, такое расположение страшно не нравилось Робу, но на нем настоял Фрэнк в первый же день поездки. Однако вскоре это стало традицией, и поэтому любая перемена грозила стать настоящим потрясением.
  Роб Трентон пытался разгадать чувства Линды, но напрасно. Он был уверен, что она пригласила его путешествовать вместе вовсе не для того, чтобы каждому из спутников пришлось меньше платить, — для этого подошел бы еще с десяток молодых людей; Робу казалось, что Линда отдала предпочтение именно ему и его рассказам о дрессировке животных. И она наверняка не зря отыскала его в том уличном кафе, а с какой-то определенной целью. Однако время шло, и Роб вынужден был признать, что Линда Кэрролл стала для него еще загадочнее, чем прежде.
  Однажды, пока Фрэнк и Марион Эссексы сидели неподалеку в коктейль-баре, он увидел, как Линда что-то сосредоточенно рисовала в альбоме, и задал ей прямой вопрос:
  — Ты зарабатываешь на жизнь живописью?
  Она удивленно обернулась:
  — Я не слышала, как ты подошел.
  — Я задал вопрос, — повторил Роб и улыбнулся, чтобы его настойчивость не показалась навязчивой. — Ты зарабатываешь на жизнь живописью?
  — Мои рисунки не так уж и удачны.
  И вдруг Роба Трентона осенило.
  — Минуту, — продолжал он. — Я вспомнил репродукцию одной из самых поразительных картин, какую мне когда-либо доводилось видеть. Она была напечатана на календаре и изображала швейцарское озеро, заснеженные вершины и легкие облака; предрассветные тени в долине и затянутая дымкой озерная гладь, а на берегу горит костер, дым от которого поднимается абсолютно вертикально на двести-триста футов, и там его сносит в сторону, как случается лишь рассветным утром на озере. Под картиной стояла подпись: «Линда Кэрролл».
  На секунду в ее глазах промелькнуло нечто вроде паники.
  — Ты… ты уверен, что там была именно эта подпись? — спросила она, словно желая потянуть время.
  — Картина произвела на меня потрясающее впечатление, — ответил Роб. — А я-то все мучился, откуда мне знакомо твое имя. На мой взгляд, это самая прекрасная из всех картин, какие я видел. Великолепно переданы предрассветные сумерки. И теперь вот я встретил тебя… подумать только… я путешествую с тобой по Швейцарии и…
  — Роб, — прервала она его, — это не моя картина.
  — Линда, наверняка твоя. Только ты могла так увидеть пейзаж. У тебя совершенно необычный подход. Она…
  Линда внезапно захлопнула альбом, закрыла коробку с пастелью и твердо произнесла:
  — Роб, я не писала ту картину, и я терпеть не могу людей, задающих очень личные вопросы. Ты выпьешь со мной коктейль?
  В ее голосе была такая неожиданная и горькая решимость, что Роб не посмел больше настаивать.
  Казалось, с этого момента она возвела высокую стену вокруг своего прошлого. И хотя оставалась приветливой, но всем своим видом убедительно давала понять: от обсуждения ее личной жизни следует воздерживаться; она также никому не позволяла заглянуть в ее альбом. Несколько раз Роб наблюдал издалека, как она рисует: легкие движения руки, плавные повороты кисти говорили о мастерстве, о четкости линий и мягкости штриха. Однако и ее рисование, и сам альбом были для него недоступны.
  Веселая четверка друзей путешествовала по Швейцарии, беседуя на самые разные темы; они фотографировались, споря о выдержке и диафрагме, но большей частью их разговор велся в шутливом тоне и никогда не касался личных проблем.
  Впрочем, помимо простой дружбы, начали назревать и более интимные отношения. Фрэнк и Марион Эссексы были связаны узами брака, а Роб и Линда сблизились, чувство привязанности росло, оба понимали друг друга без слов, и Роб был по-настоящему счастлив.
  В Люцерне случилось непредвиденное. Фрэнк и Марион получили телеграмму. Им было необходимо первым же самолетом срочно вылететь домой из Цюриха, и Линда Кэрролл и Роб Трентон очутились перед сложной дилеммой.
  — Боюсь, я здесь больше никого не знаю, — медленно произнесла Линда.
  — Ну, ведь нам было тесновато, — отозвался Роб. — И багаж чуть не падал с крыши автомобиля.
  В спокойных карих глазах Линды блеснули огоньки.
  — Ты так думаешь?.. — начала она. — Мы можем…
  — Безусловно, — уверил Роб, даже не дослушав ее.
  Но она упрямо продолжала обдумывать сложившуюся ситуацию:
  — Это будет выглядеть не совсем прилично. «Гарденклуб» Фалтхевена не одобрил бы… если бы там узнали.
  — Но это будет здорово, — с надеждой настаивал Роб. — Мы скажем, что Марион с Фрэнком были с нами, в «Гарден-клубе» никому до нас нет никакого дела.
  — Я не хотела сказать ничего такого.
  — Ну, так ты хотела, чтобы это сказал я.
  Линда на несколько секунд замялась.
  — Может, никто не заметит?.. — колебалась она.
  Роб сделал вид, что тоже задумался.
  — Никто не заметит… — повторил он с таким притворным сомнением, что Линда рассмеялась.
  Вдвоем они провели вторую половину своего идиллического путешествия, останавливаясь в маленьких гостиничках, где два паспорта и требование двух отдельных номеров вызывали у портье бурные протесты и возмущенно-отчаянное пожатие плечами.
  Линда рисовала, и, хотя ее рисунки, кроме нее самой, никто не видел, это вносило разнообразие в их маршрут, а новые места давали Робу возможность побольше узнать о методах военной дрессуры собак — насколько это было дозволено гражданскому лицу.
  Вскоре после их отъезда из Интерлакена Линда сказала Робу, что неподалеку находится небольшая гостиница, которую ей хотелось бы посетить. Какие-то ее дальние родственники останавливались там около года назад и попросили заехать, передать привет и письмо владельцу гостиницы.
  — Ты не будешь возражать? — спросила она.
  Роб Трентон покачал головой. Он с радостью бы остался вдвоем с ней на несколько дней, недель, месяцев — где угодно. В глубине души он прекрасно понимал, что, несмотря на тот барьер, который ограждал личную жизнь Линды, их отношения с каждым днем становились прочнее и крепче, подобно зреющему, наливающемуся соком плоду на ветке дерева.
  Гостиница оказалась прелестной, а ее владелец Рене Шарто, тихий, учтивый мужчина с грустными глазами, взяв письмо у Линды, похоже, чрезвычайно обрадовался и предоставил лучшие комнаты, да и всю гостиницу в их полное распоряжение.
  У маленького автомобиля, который весьма лихо вез их по стране, а теперь стоял в гостиничном дворе, появилась течь в радиаторе. Рене Шарто пообещал вызвать автомеханика, который его отремонтирует, пока Линда и Роб прогуляются по округе, наслаждаясь великолепными пейзажами.
  Перенося багаж из автомобиля в гостиницу, Рене объяснил, что недавно в его семье произошла трагедия.
  Его жена, так полюбившая тетушку Линды, которая останавливалась здесь на несколько дней год назад, недавно скончалась.
  Рене Шарто поставил чемодан на землю. Казалось, он вот-вот заплачет. Но вскоре он успокоился и продолжил переносить багаж в гостиницу. Затем он вернулся убедиться, что гости устроились удобно, и пошел вызывать автомеханика.
  Владелец гостиницы сказал им, что у него остановился еще один американец, и показал регистрационную книгу, где решительным мужским почерком было выведено: Мертон Острандер, Лос-Анджелес, Калифорния, США. Точного адреса не было.
  Роб Трентон успел подружиться с забавной сердитой таксой, семенящей по гостинице, а Линда Кэрролл разглядывала картины, старинную посуду и наконец предложила прогуляться.
  Мсье Шарто печально порекомендовал им осмотреть красивую равнину, которая прекрасно видна с высоты, надо идти по тропинке, огибающей плато, и серпантином подняться к вершине холма. Он объяснил на своем отличном английском, что подъем прост и вид стоит затраченных усилий. Мертон Острандер часто гуляет по этой тропинке и делает там зарисовки.
  Роб с Линдой отправились в путь и в полумиле от гостиницы повстречали высокого блондина в удобном твидовом костюме. Увидев у него под мышкой альбом, Роб шепнул Линде:
  — Его-то тебе не провести, не так ли?
  Острандер удивился, столкнувшись с двумя соотечественниками.
  Трентон протянул руку:
  — Мистер Ливингстон, если не ошибаюсь?
  — Стенли! — воскликнул Острандер, схватив его ладонь и энергично тряся ее. — Как, черт возьми, вы меня вычислили?
  — Заглянули в регистрационную книгу, — смеясь, ответила Линда. — Хотя вы и записались под именем Мертона Острандера, мы поняли, что это вы, мистер Ливингстон.
  — Мне тоже придется подсмотреть в книге регистрации ваши псевдонимы, мистер и миссис Стенли? — поинтересовался он.
  — Мы вовсе не «мистер и миссис», — ответила Линда. — Я — Линда Кэрролл, а он — Роб Трентон. — Она перехватила вопросительный взгляд, который Острандер бросил на Роба, и поспешила добавить: — Это все, что осталось от четверки путешественников, разбившейся о скалы бизнеса. Моим друзьям, мистеру и миссис Эссексам, пришлось срочно вернуться в Штаты. — Она вспыхнула, догадавшись, что невольно выделила слова «мистер и миссис», потому что Мертон Острандер, достаточно быстро все поняв, улыбнулся. — Вы художник? — спросила она торопливо.
  — Я не художник, — ответил Острандер. — Просто мне кажется, что зарисовки в альбоме лучше, чем фотоаппарат, запечатлевают виды. Мне нравится вспоминать потом то, что я видел своими глазами, а фотограф из меня никудышный. Я всегда держу фотоаппарат не под тем ракурсом или забываю перемотать пленку. Но даже когда я сосредоточусь и сделаю отличный снимок, выясняется, что я забыл про выдержку, и картинка получается серой и темной. А с альбомом проще, я могу зарисовать все, что хочу. — Он кивнул на альбом, который держал под мышкой, но не показал ни одного наброска. — Если интересуетесь пейзажами, — жизнерадостно продолжал Острандер, — я с удовольствием пойду с вами, буду вашим проводником и покажу вам прелестнейшую поляну в мире.
  — Мы были бы очень рады.
  Мертон Острандер повернул назад и легко зашагал по тропинке, как человек, привыкший к долгим пешим прогулкам. По дороге он рассказал о трагедии, случившейся в гостинице.
  — Хозяин потерял жену всего несколько дней назад.
  Она всю жизнь собирала грибы в окрестных лесах, но в последнее время у нее стало портиться зрение, а вы знаете здешних людей: на очки они никогда не потратятся.
  Да и мадам Шарто очки казались чем-то слишком экстравагантным. Только так я могу объяснить несчастье.
  — Поганки? — спросила Линда.
  — Очевидно, да. И, судя по всему, поганка оказалась лишь одна, потому что отравилась только она. — Острандер помолчал немного и передернул плечами: — Я ел вместе с ними. Понимаете, грибов было совсем немного, всего несколько штук, но я часто думаю, что случилось бы… что могло бы случиться со мной…
  — Они жили вдвоем? — поинтересовалась Линда.
  — Нет, у них есть дочь Мари. Странно, что вы ее не встретили. Она очень мила, но еще не оправилась от потрясения. Ей всего шестнадцать, хотя выглядит на все двадцать. Смуглая, хорошо сложена, с огромными блестящими глазами. А вы надолго сюда?
  — Всего на одну ночь.
  — А-а… — По лицу Острандера пробежала тень разочарования.
  — А вы тут давно живете? — спросил Трентон.
  — Несколько недель, — рассмеялся Острандер. — Не помню уже — шесть или восемь. Здесь, наверху, время тянется медленно, как стрелки старомодных часов, но в гостинице, конечно, теперь все по-другому. Повсюду царит горе… а я в какой-то мере как бы член семьи и не решился уехать, потому что разделяю их чувства. Оба в чем-то зависят от меня. Впрочем… ладно, давайте поднимемся на плато и полюбуемся оттуда пейзажем. А вы сами, кстати, не художница?
  — С чего вы взяли?
  — Не знаю. Просто спросил.
  Она решительно покачала головой:
  — Как и вы, я иногда делаю зарисовки в альбоме, просто чтобы потом вспомнить виды, игру теней и все, что видела, но… — Она нервно засмеялась и сказала: — Мои рисунки так топорны, что, кроме меня, никто не сможет уловить в них ни капли смысла… никто.
  Мертон Острандер смотрел на нее с легкой улыбкой:
  — Я так понимаю, что это и ко мне относится?
  — Это относится ко всем любителям, — отрезала Линда.
  — Честный ответ, — похвалил ее Острандер и пошел вперед по тропинке.
  Глава 2
  Острандер оживленно рассказывал о местных жителях, их обычаях, о швейцарской деревне и деревенских обитателях. Трентон заметил, что Линда увлеченно его слушает.
  Оказалось, Острандер был прирожденным актером: описывая того или иного селянина, он гримасничал или изображал его походку так, что чудилось, будто люди, о которых он говорил, предстают перед ними.
  Воздух был чист, свеж и прохладен. Линда никуда не спешила, и в гостиницу они вернулись к вечеру. Мари ждала их за накрытым обеденным столом. Она встала и начала бесшумно сновать из комнаты в комнату. Эта красивая девушка, очевидно, была очень подавлена смертью матери.
  Мсье Шарто относился к ситуации философски. И все-таки над всей гостиницей нависли печаль и тишина. Как только стихал едва начавшийся разговор, тут же отчетливо слышалось размеренное, торжественное тиканье часов.
  Рене Шарто сообщил, что автомобиль готов к дальнейшему путешествию, и рано лег спать. Через несколько минут ушла и Мари. Она вежливо пожелала всем спокойной ночи, бросив на Мертона Острандера выразительный взгляд.
  На следующее утро Острандер до завтрака развлекал их разговорами. Мари уехала в город за покупками, а потом она собиралась навестить подругу. И тогда-то Острандер как ни в чем не бывало, абсолютно спокойно и уверенно, что могло быть прерогативой лишь близкого друга, предложил составить им компанию в поездке, если в автомобиле для него найдется место.
  Линда, украдкой взглянув на Роба, сказала:
  — Наверное, мы могли бы потесниться, но мы уезжаем прямо сейчас.
  — Ну и отлично, — отозвался Острандер.
  — Но вы… вы же говорили, что стали почти членом семьи. Разве вы не хотите дождаться хозяев, чтобы попрощаться?
  Острандер оставил ее вопрос без внимания:
  — Им известно, что я рано или поздно уеду. Честно говоря, сумрачная атмосфера в гостинице меня угнетает. Что до прощания, то лучше уехать сразу, покончить с этим побыстрее. Ненавижу расставания.
  Роб Трентон, вспомнив тот взгляд, которым одарила Мари Острандера прошлым вечером, подумал: «Неужели он уедет, не дождавшись ее?» Впрочем, Линда Кэрролл то ли не заметила ничего особенного в его спешке, то ли пожалела его.
  — Конечно, — призналась она Робу, — я могу понять, что он чувствует. Я сама терпеть не могу прощаться. А здесь все словно окутано мраком. Мне вполне хватило и одной ночи. Мне жаль их, но… ведь…
  Роб молча кивнул в ответ.
  Но на самом деле Роб постарался оттянуть момент отъезда, чтобы у Мари был хоть какой-то шанс вернуться и проститься с тем, кто, по его же собственному признанию, стал почти «членом семьи».
  Однако Острандер вскоре появился с тщательно упакованным багажом. Он был подозрительно оживлен, и Роб решил, что Мертон начал собирать вещи еще с вечера.
  Мсье Шарто ничего не сказал, когда ему сообщили, что Острандер уезжает. Казалось, он был не способен выразить никаких эмоций. Он как в летаргическом сне просматривал счета. Острандер оплатил проживание, положил чемоданы на крышу автомобиля и в багажник, забив машину до отказа. Потом торопливо пожал руку хозяину, простился с ним по-французски, похлопывая его по плечу. Когда на глаза Рене Шарто навернулись слезы, Острандер напоследок дружески хлопнул его по спине и залез на заднее сиденье.
  — Я и не думал, что у меня столько вещей, — извиняющимся тоном объяснил он, обезоруживающе улыбаясь. — Если вы перевезете меня через границу, я отправлю багаж в Марсель и пересяду на поезд.
  — Вы отплываете из Марселя? — спросила Линда.
  — Да.
  — Каким теплоходом?
  — Ну, — начал он добродушно, — зависит от расписания. Я возвращаюсь в Штаты первым же лайнером.
  Он принялся устраиваться поудобнее; ему пришлось согнуть длинные ноги так, что они почти упирались в его подбородок, но он не жаловался. Роб Трентон занял свое уже привычное место впереди, и маленький автомобильчик запыхтел, карабкаясь по холму легко и быстро, словно желал поскорее вырваться из печальной гостиничной атмосферы.
  На заднем сиденье Острандер вещал о характере местных жителей, достопримечательностях и архитектурных памятниках, которые без него они бы оставили без внимания. Безусловно, он был очень наблюдателен, постоянно подмечал и описывал своеобразные обычаи страны.
  Когда они остановились, чтобы пообедать, оказалось, что у Острандера сильно затекли ноги. Он притворился, будто застыл в согнутом положении от долгого сидения в автомобиле, и это было так комично и остроумно, что даже Роб не мог сдержать смеха. Впрочем, представление возымело желаемый эффект, и Линда настояла на том, что они с Робом должны поменяться местами, и Острандер все дневное путешествие провел на переднем сиденье.
  Роб Трентон, приютившись на заднем сиденье в окружении бесчисленного багажа Мертона, превратился в молчаливо-внимательного, но равнодушного слушателя рассказов Острандера.
  Поведав о том, как фермеры строят наклонные опоры к чердакам домов, где хранят сено, приподнимая тем самым крышу над комнатами, Острандер перешел к необычным колокольчикам на шеях швейцарских коров.
  Роб был вынужден признать, что Острандер сел на своего любимого конька. Даже ему был интересен его рассказ.
  Время от времени, по просьбе Острандера, Линда останавливала автомобиль, и они, стоя в высокой зеленой траве, слушали мелодичный звон, доносившийся с горного пастбища.
  — Колокольчики никак нельзя назвать грубыми. Они созданы специально ради совершенства простой сельской гармонии: начиная с громкого гудящего колокола на шее быка и заканчивая тонким треньканьем колокольчика теленка, все стадо коров издает целую симфонию звуков, которые вписываются в красоту деревенской природы, — рассказывал Острандер, — а определенные тона не просто гармонируют с природой — каждый владелец скота отличает своих животных по звучанию их колокольчиков. Если одна из коров потеряется, хозяин не только обнаружит пропажу, но и по отсутствию той или иной ноты в общей мелодии сразу определит беглянку.
  Острандер, казалось, всерьез увлекся швейцарскими колокольчиками, он даже похвастался, что у него в багаже — две коробки с коллекцией колокольчиков, которая, как он надеется, послужит наглядным пособием на его лекциях в различных клубах по его возвращении в Штаты.
  Рассказ Острандера был столь убедителен, правдоподобен и мил, что Роб Трентон начал опасаться перспективы превратиться вскоре в неодушевленный предмет весом в шестьдесят пять килограммов, который забросили на заднее сиденье автомобиля, чтобы сбалансировать коробки с колокольчиками, которые так любовно коллекционирует Острандер.
  Роба раздражало и то, что ему приходится насиловать себя, отчаянно пытаясь принять участие в общем разговоре. Это у него не слишком хорошо получалось, но он ни за что не станет сидеть молча, позволяя обаятельному Острандеру покорять и его самого, и Линду.
  И он говорил и говорил, а остальные слушали — Острандер вежливо, Линда — с легкой улыбкой. Роб чувствовал, что в его разглагольствованиях нет ничего интересного, но, по крайней мере, был доволен тем, что пока он говорит, Острандер молчит, хотя бы просто из учтивости.
  И уже задолго до приближения к границе всем стало ясно, что Мертон Острандер едет дальше с ними — хотя бы до Парижа.
  Глава 3
  В парижской гостинице Роб Трентон оказался в одном номере с Мертоном Острандером, и только тогда Роб осознал, сколько на самом деле багажа Острандер умудрился запихнуть в маленький автомобильчик Линды.
  Кроме двух больших коробок с коровьими колокольчиками, он взял с собой матросский сундучок с личными вещами и еще какой-то тяжеленный ящик. Роб решил было, что он держит там принадлежности для рисования, но, когда Острандер открыл ящик, оказалось, что там находится полный набор слесарных инструментов, а также электродрель, напильники, гаечные ключи и множество тому подобного.
  Все утро Мертон возился со своим багажом, а после полудня раздался телефонный звонок, вызывающий его спуститься этажом ниже по делу, о котором он не счел необходимым рассказать Трентону.
  Острандер отсутствовал довольно долго. Когда Роб вошел в ванную, он заметил на раковине масляные пятна. Под его ногами по полу покатилась большая металлическая стружка. Происхождение стружки было совершенно непонятно.
  Роб предположил, что, вероятно, Острандер сверлил отверстие в рамке зеркала, висевшего над раковиной. Но потом подумал, что все же ошибся.
  Острандер вернулся около трех часов пополудни и сразу же отправился в ванную. Казалось, он был страшно недоволен тем, что Роб тщательно все там убрал.
  — Не стоило тебе этим заниматься, — как-то нетерпеливо произнес он. — Ты же знал, что я скоро вернусь и уберу все сам.
  — Но ты не сказал, когда придешь, — ответил Роб.
  — Признаю, я оставил после себя беспорядок, — небрежно заметил Острандер. — Я смазывал кое-какие инструменты.
  Роб промолчал.
  Острандер подошел к мусорной корзине, увидел там металлическую стружку, чуть замялся, потом объяснил:
  — Я проверял дрель. Линда просила закрепить багажник на крыше автомобиля, он совсем разболтался. Завтра мы отправляемся в Марсель, и все должно быть готово к загрузке. Я хотел убедиться, не затупилась ли дрель.
  Ты определился с отъездом? — поинтересовался Роб.
  — Да, пару часов назад. Поэтому я и умчался так стремительно. Кто-то отменил заказ, и у меня появился шанс купить билет. Я отплываю вместе с тобой и Линдой.
  — Ага, — сдержанно отозвался Роб, — очень хорошо.
  Вечером, около десяти часов, Роб Трентон очнулся от крепкого сна, почувствовав резкий металлический привкус во рту. Острая боль вдруг пронзила живот и даже икры ног. Его мучали тошнота и жесточайшая рвота.
  Мертон Острандер, ухаживая за ним, проявил себя и как добрый самаритянин, и как медбрат. Подобно заботливой сиделке, он отвлекал, приободрял, поддерживал — словом, всячески помогал, меняя горячие компрессы на животе Роба и убеждая его, что причиной внезапного недомогания был салат с омарами, который они ели за обедом. Мертон припомнил, что и в его тарелке тоже попался кусочек несвежего омара, и поэтому он вообще не стал есть салат. Он хотел предостеречь Роба, но ему показалось, что Роб с наслаждением ест салат, и он передумал, решив, что крохотный испорченный кусочек омара попался случайно.
  Роб вспомнил, что Линда тоже ела салат из морских деликатесов, и настоял на том, чтобы Острандер спустился в ее номер и убедился, что с ней все в порядке.
  Сначала Острандер не придал его словам должного значения, но потом решил все же позвонить ей. Когда минут через десять выяснилось, что внутренняя телефонная линия неисправна, он согласился сбегать вниз и постучать в ее номер.
  Однако прежде чем уйти, он открыл аптечку, которую, как он объяснил, всегда возил с собой, и дал Робу две большие пилюли, они должны были успокоить желудок теперь, когда он очистился от недоброкачественной пищи.
  Сильный приступ тошноты заставил Роба опустить пилюли в карман халата. Через несколько секунд Острандер спросил, закрывая за собой дверь, не вышли ли они обратно. Роб, чтобы не тратить последние силы на бессмысленное обсуждение, что-то пробурчал в ответ, который Острандер расценил как «не вышли!».
  Когда Острандер ушел к Линде, Роб, забыв вынуть пилюли из кармана халата, побрел к постели.
  Линда не испытывала никаких неприятных симптомов и отнеслась к недомоганию Роба гораздо серьезнее, чем мужчины. Она вбежала в их номер в халате и тапочках на босу ногу и принялась настаивать на том, чтобы они немедленно вызвали такси и отвезли Роба в американский госпиталь.
  Острандер вполне резонно считал, что это совершенно излишне, ибо худшее уже позади, а сам Роб, дрожащий и слабый, не хотел «причинять никому хлопот».
  Острандеру удалось потянуть время, но минут через тридцать Линда все же поступила по-своему. Роба, поддерживая под руки, подвели к такси, которое каким-то чудом ей удалось сразу найти, и они отвезли его в госпиталь, где молодой врач выслушал их сбивчивый рассказ о симптомах и выписал рецепт лекарства, которое, как подумал Роб, обеспечит лишь кумулятивный эффект.
  Так и случилось. Наутро Роб, слабый и измученный, был вынужден распрощаться с Линдой и Мертоном Острандером, которые выехали на ее автомобиле в Марсель.
  Острандер, излучая оптимизм, похлопал Роба по плечу и заверил его, что они непременно встретятся на теплоходе, до которого Роб, выздоровев, доберется поездом.
  Доктор строго покачал головой. На какое-то мгновение Робу показалось, что, когда Линда повернулась к двери, в ее глазах блеснули слезы, но она бодро помахала ему рукой, как будто они расставались всего лишь на пару часов.
  Ночью у Роба снова начался приступ острой боли.
  Доктор казался озабоченным, он никак не мог понять причины заболевания. Приговор собравшихся врачей был единодушен — Робу строго-настрого запрещалось ехать ночным поездом в Марсель, а теплоход отплывал на следующий день в четыре часа пополудни.
  Роб очень ослабел. Ему казалось, что земля уходит у него из-под ног. Он снова лег. Но ему удалось продиктовать телеграмму Линде с пожеланием счастливого плавания. Немного подумав, он добавил привет Мертону Острандеру. Затем он опустился на подушки, стараясь прогнать черные волны разочарования. Но утром он решился. Несмотря на головокружение и тошноту, он кое-как собрал вещи, доковылял до такси и успел на самолет, который доставил его в Марсель за полчаса до отплытия лайнера. Когда он появился на причале, совсем выбившийся из сил, по громкоговорителю в последний раз возвестили об отправлении теплохода. На палубе он сразу же увидел Мертона Острандера, лицо которого выражало неподдельное изумление.
  Глава 4
  Соседом Роба по каюте оказался тихий, неразговорчивый человек, которому, очевидно, совершенно не нравилось путешествовать в компании Роба, потому что уже на второй день плавания его перевели в другую каюту, и к Робу перебрался новый попутчик — Харви Ричмонд, широкоплечий, добродушный парень; он занял полку «В».
  Робу Трентону сразу понравился Ричмонд, а Ричмонд в свою очередь с интересом слушал Роба, особенно его рассказы о путешествии по Европе.
  — А почему же вы не едете в одной каюте с Острандером? — спросил Ричмонд.
  — Острандер лишь в последний момент купил билет, от которого кто-то отказался.
  — Понятно. Но это можно было уладить. Поменяться с кем-то местами — ну, вы сами знаете.
  — Я еще слишком слаб, — признался Роб. — Никак не окрепну, а Острандер — из тех атлетов, которые привыкли брать от жизни все. Не думаю, что ему было бы приятно возиться с полуинвалидом.
  Ричмонд, запрокинув голову, расхохотался:
  — Полуинвалид? Бог ты мой! Вы же крепкий, выносливый человек. Правда, с отравлением шутки плохи. В конце концов, с кем не случается. Это, должно быть, нелегкое испытание.
  — Так оно и было, — согласился Роб. — Худшие дни моей жизни, и я все еще никак не могу оправиться.
  Ричмонд ловко перевел разговор на Острандера:
  — Вы говорили, он интересуется живописью?
  — Живописью и коровьими колокольчиками.
  — А что такого особенного в колокольчиках?
  — Так сразу не заметишь, если специально не изучать их, — пояснил Роб. — Швейцарские колокольчики для коров — очень яркая примета местного быта. Когда стадо передвигается, они издают мелодичные музыкальные звуки; у Острандера неплохая коллекция колокольчиков.
  — Я не знал. Ну, лежи и ни о чем не думай, — сказал Ричмонд, переходя на «ты». — Давай-ка я укрою тебя пледом. Тебе будет тепло и уютно. Если захочешь почитать, вот книга. Тебе сейчас главное набираться сил. Так значит, он везет с собой коллекцию колокольчиков?
  — Именно. И все колокольчики — с разными тонами звучания.
  — А где они сейчас?
  — Наверное, сдал в багаж. Но мог взять и в каюту.
  — Очень интересно, — задумался Ричмонд, — но я не хотел бы показаться ему навязчивым, особенно если он собирается использовать коллекцию в качестве наглядного пособия на лекциях. Кстати, Трентон, а как называлась гостиница, где вы останавливались?
  — Не помню. Она была неподалеку от Интерлакена.
  Вот и все…
  — Да, да, понимаю. Ты упоминал, где она находится.
  Я думал, ты припомнишь название.
  — Нет, не помню.
  — Ты говорил, там случилось какое-то горе?
  — Верно. Женщина, владелица гостиницы, умерла, отравившись поганками.
  — А ты, случайно, не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о симптомах ее недомогания?
  Трентон поморщился и сказал:
  — Нет, но представляю, что она должна была чувствовать. Не думаю, что мне захочется когда-нибудь обсуждать подробности пищевого отравления.
  — Да уж! — Ричмонд заботливо поправил плед, которым он укутал ноги Роба, и вышел из каюты.
  Он вернулся через час и привел с собой невысокого, но хорошо сложенного мужчину, чьи проницательные черные глаза оценивающе смотрели на Роба Трентона.
  — Как ты себя чувствуешь? — спросил Ричмонд.
  Трентон улыбнулся:
  — Гораздо лучше, но слабость еще не прошла.
  — Это доктор Герберт Диксон, — представил гостя Харви Ричмонд. — У доктора кое-какие проблемы. Я решил, может быть, ты поможешь.
  — Вы доктор? — переспросил Трентон, пожимая Диксону руку.
  — У меня диплом медика, — ответил Диксон, — но я специалист в необычной области. А сейчас, знаете ли, возникли сложности с моим псом. Насколько я понял, вы занимаетесь дрессировкой собак. Может быть, сумеете помочь?
  У Трентона заблестели глаза:
  — В чем же дело?
  Это немецкая овчарка, — начал доктор Диксон, взглянув на Ричмонда. — Я купил ее у одного англичанина, который, по-моему, был очень привязан к псу. Собака, как я понял, очень дисциплинированна, но англичанин, живший на континенте, был вынужден вернуться домой по финансовым соображениям, связанным с курсом продажи валюты. Он признался, что просто не может позволить себе содержать собаку в Великобритании. Честно говоря, животное мне понравилось…
  — Где пес сейчас? — спросил Трентон.
  — На верхней палубе. В клетке… признаюсь, он доставляет мне немало хлопот.
  — В чем это выражается?
  — Он терпеть меня не может, рычит, скалит зубы, ведет себя весьма агрессивно. Он бросается на людей, которые говорят с ним или пытаются погладить. Если бы не «строгий» ошейник, на меня уже пару раз могли бы подать в суд за причиненный ущерб.
  — Сколько длился процесс смены хозяина?
  — Что вы имеете в виду?
  — Сколько времени вы дали собаке, чтобы она привыкла к вам?
  — Ах это, — вздохнул доктор Диксон. — Старый владелец считал, что будет лучше, если не затягивать расставание. Он велел псу идти со мной, убедился, что он исполняет мои команды, и в тот же день улетел в Англию.
  Трентон откинул плед, нащупал ногами ботинки.
  — Я хотел бы взглянуть на него.
  — Я был бы только рад, но должен предупредить — он очень свиреп с незнакомыми людьми. Я даже боюсь выгуливать его по палубе. Чем больше с ним возишься, тем злее он становится.
  — Так и должно было быть, — пояснил Роб. — Как его зовут?
  — Лобо.
  — У вас есть поводок?
  — Конечно.
  — Выведите его на корму, туда, где бассейн. Привяжите веревку к концу поводка, чтобы привязь получилась длинной, и в точности выполняйте мои указания.
  — Я не думаю, что стоит выгуливать его на длинном поводке. Он может укусить…
  — Обязательно привяжите веревку к поводку. Но не отпускайте его с короткой привязи, пока я не разрешу.
  Держите его за ошейник. Увидимся возле бассейна.
  Роб Трентон вышел на палубу и обнаружил, что на самом деле сил у него гораздо меньше, чем он предполагал. Он с большим трудом преодолевал последствия заболевания. Впрочем, он решил, что работа с собакой взбодрит его.
  Утром была небольшая качка, воду из бассейна слили. Шезлонги убрали, а поскольку купающихся не было, палуба пустовала. Небо затянули тучи, ветер хотя и стих, но по морю бежали волны, отчего теплоход заметно качало.
  Роб Трентон подождал появления Харви Ричмонда и доктора Диксона; Ричмонд шел на безопасном расстоянии, а Диксон держал пса на парфосном ошейнике.
  Роб сел на палубу, убедившись, что вокруг него достаточно места для тренировки пса.
  — Держите пса крепче! — приказал он. — Пройдите мимо меня. Держите его с противоположного бока от меня.
  Доктор Диксон с собакой медленно пошел вперед.
  — Прогуливайте его вокруг меня, — велел Роб.
  Пес, увидев сидящего Роба и почуяв его жесткие команды, оскалил клыки, зарычал и натянул поводок.
  — Кажется, он не желает идти ко мне, — сказал Трентон.
  — Это потому, что он у меня с противоположного бока, — заметил Диксон, — но если я возьму поводок в другую руку и мы пройдем мимо, он бросится…
  — Нет, нет, — торопливо перебил его Трентон. — Не надо. Мне совсем не хочется, чтобы он набросился на меня.
  Улыбка доктора Диксона должна была означать, что тот, кто боится собак, никогда ничему их не научит.
  — Я не боюсь пса, — поспешил уверить его Роб. — Но я не хочу, чтобы он бросался на меня… пока еще рано. Продолжайте водить его мимо меня. Не кружите. Просто ходите туда и обратно. Постепенно увеличивайте длину поводка.
  Трентон изучал пса. Это была крупная немецкая овчарка, на лбу, между глаз, у нее залегла складка, значит, животное нервничало. Густая шерсть была тусклой, без блеска — денежные затруднения ее прежнего хозяина сказались на рационе собаки, что привело к частичному авитаминозу.
  Роб Трентон выждал благоприятного момента и вдруг обратился к Диксону:
  — Отлично. Передайте мне конец веревки, привязанной к поводку. Потом отойдите в сторону.
  — Вы хотите сказать…
  — Прошу — веревку! — твердо повторил Роб.
  — Боже правый, он бросится на вас и…
  — Быстрее, пожалуйста! — резко сказал Трентон. — Веревку!
  Доктор Диксон бросил ему конец веревки.
  — Теперь уходите.
  Пес, оказавшись неожиданно привязанным к незнакомцу, сидевшему на палубе, дернул поводок, натянув веревку.
  — В чем дело, Лобо?
  Собака зарычала, скаля зубы.
  Трентон рассмеялся и заговорил с псом:
  Тебе придется привыкать ко мне, приятель. — Он отвернулся от пса и обратился к Харви Ричмонду, который издалека с интересом наблюдал за происходящим. — Сам видишь, что с собакой, — произнес он совершенно спокойно. — Пес тоскует по прежнему хозяину. Очевидно, он впервые на теплоходе, но осознает, что находится в открытом море и нет никакой возможности доплыть до дому. Естественно, он встревожен и раздражен. Его надо успокоить и обращаться с ним как можно ласковее. — Внезапно он снова повернулся к собаке: — Ведь так, старина Лобо?
  Пес продолжал тянуть поводок.
  — Ко мне, Лобо! — приказал Трентон.
  Пес оскалился.
  — Я сказал, ко мне! — строго повторил Трентон.
  Собака упрямо стояла на месте и рычала.
  — Ко мне!
  Роб резко дернул веревку, подтаскивая к себе собаку по палубе. Лобо рычал все более злобно.
  — Боже мой, — доктор Диксон шагнул вперед, — он же…
  — Не вмешивайтесь, — велел Трентон. — Лобо, ко мне!
  Роб тянул поводок к себе. Пес упирался, рычал. Его когти царапали палубу, наконец он упруго встал на лапы и пошел вперед, подчиняясь поводку, делая один покорный шаг за другим. Роб Трентон нагнулся к псу, продел левую руку в ошейник, а правой обхватил его.
  — Лежать, приятель, — произнес он, надавив на собаку. — Лежать, Лобо!
  Пес поколебался, чуть слышно зарычав, затем лег, его пасть была всего в нескольких сантиметрах от ноги Роба.
  Пес все еще скалил клыки.
  Роб не убирал левой руки с ошейника, а правой — с холки собаки. Затем он поднял голову и обратился к доктору Диксону и Харви Ричмонду:
  — Прошу вас, никаких удивленных возгласов. Ведите себя так, словно ничего не произошло. Просто разговаривайте — как ни в чем не бывало.
  Казалось, доктор Диксон хотел возразить, но передумал и сказал:
  — Понимаю.
  — Трудно сдерживать эмоции, увидев такое, — вступил в разговор Ричмонд. — Я почти не сомневался, что он перегрызет тебе глотку.
  Трентон спокойно смотрел на своих собеседников, медленно поглаживая пса по шерсти, легкими движениями водя по корпусу, а затем погладил его по загривку.
  — Бедняга, — снова заговорил Трентон, — совершенно сбит с толку. Никак не поймет, то ли хозяин оставил его с доктором Диксоном, то ли доктор украл его, то ли его бросили или просто что-то случилось. Как бы там ни было, он растерян.
  Рука Трентона осторожно двигалась, пока не коснулась собачьей шеи. Он спокойно и уверенно гладил и любовно теребил собачью шерсть.
  — Бедняга, — повторил он сочувственно. — Тебе надо немного уверенности и много преданности.
  Пес посмотрел на Трентона. Он уже не рычал. Он вытянул морду, чтобы положить голову Робу на колено.
  — Молодец, — похвалил Роб.
  Неожиданно раздались аплодисменты, и Трентон поднял голову.
  С верхней палубы около дюжины пассажиров наблюдали за драмой, разыгравшейся внизу. И сейчас они выражали свое одобрение и восхищение.
  Трентон заметил лишь, что Линда Кэрролл с широко распахнутыми глазами стоит у самого бортика, наклонившись вниз, а из-за ее спины выглядывает, словно завороженный, Мертон Острандер. Линда самозабвенно хлопала в ладоши. Мертон тоже небрежно сделал пару хлопков, потом положил руки на поручни.
  Он озадаченно нахмурился. Очевидно, он всерьез задумался.
  Трентон продолжал заниматься псом, гладил его напряженный корпус чуткими пальцами, успокаивая тихим голосом.
  Минут через десять Трентон поднялся.
  — Думаю, пора отвести пса на его место, — обратился он к доктору Диксону. — Можете пойти со мной.
  Они подошли к ступеням, чтобы подняться к собачьей клетке. Любопытные пассажиры, заинтересованные происходящим, толпились вокруг, но Трентон предостерегающе поднял руку:
  — Собака нервничает, прошу всех отойти в сторону.
  Роб с псом приблизились к клетке. Доктор Диксон открыл дверцу.
  Роб Трентон сказал:
  — Лобо, иди туда!
  Он отстегнул поводок, и пес вошел в клетку.
  Доктор Диксон захлопнул дверцу.
  Вдруг Роб Трентон почувствовал, что весь дрожит и что его мускулы напряжены. Только сейчас он осознал, что затратил куда больше нервной энергии и физических сил, чем ожидал.
  — Если не возражаете, — обратился он к доктору, — я вернусь в каюту и лягу в постель. Я не представлял, что еще так слаб.
  В это время к нему протиснулась Линда Кэрролл.
  — Роб! — воскликнула она. — Было просто замечательно! Ты прелесть!
  Она положила руку ему на плечо. Ее глаза расширились, в них мелькнула тревога.
  — Роб, ты же… дрож…
  Он взглядом умолял ее молчать.
  Линда осеклась:
  — Ты великолепен… — Она запнулась.
  — Я все еще не вполне здоров, — пробормотал Роб.
  Ему казалось, что весь путь по коридору, затем по трапу и до самой каюты, где он рухнул на кровать, он проделал как во сне.
  Через несколько секунд к нему вошли Харви Ричмонд и доктор Диксон.
  Ты нормально себя чувствуешь? — спросил Ричмонд.
  Роб кивнул.
  — Вам не следовало тратить столько усилий, пока вы так слабы, — заметил доктор Диксон. — Вы сотворили чудо. Никогда не видели ничего подобного. А почему вы были так уверены, что пес вас не укусит?
  — Вовсе я не был уверен, — слабым голосом признался Роб, — он, конечно, мог укусить. Но собакам необходим кто-то, кто заставит их подчиняться. Сейчас псу нужен друг, который может успокоить. Вы, должно быть, поняли, что я нарочито грубо отдавал вам приказы, веля оставаться поблизости. Приношу извинения, но таково условие обучения собак. Пес слышит резкие команды и понимает мое преимущество. О Господи, я и не знал, как я слаб!
  Доктор Диксон шагнул вперед, взял запястье Роба, положил руку на его плечо. Теперь, когда Роб был в постели, охватившая его дрожь заметно усилилась.
  — Полагаю, — начал доктор, — мне следует связаться с судовым врачом и предложить ему… если вы, конечно, не возражаете.
  — Спасибо, — поблагодарил его Роб.
  Он почувствовал, что Ричмонд укрывает его пледом, но дрожь не унималась. Его трясло как в лихорадке. Он услышал, как открылась дверь. Судовой врач засучил его рукав. Потом был запах спирта, потом — укол иглы.
  Спустя несколько секунд приятное тепло разлилось по венам. Мышцы расслабились; он перестал дрожать.
  Дремота окутала его мягким покрывалом забытья. Он слышал шепот, затем доктор Диксон и судовой врач на цыпочках вышли из каюты. Роб вздохнул и тут же погрузился в сон.
  А пока он спал, Харви Ричмонд неспешно и тщательно осмотрел каждый уголок каюты и обыскал наспех упакованный и потому неаккуратный багаж Роба.
  Глава 5
  Только через три дня Роб Трентон восстановил силы.
  К тому времени теплоход уже миновал Азорские острова и быстро плыл по Атлантике к Нью-Йорку.
  Несмотря на легкую слабость, Трентон все же регулярно занимался с немецкой овчаркой, и доктор Диксон практически передал Трентону права на пса. Собака ждала прихода Трентона и радостно виляла хвостом, когда Роб приближался к клетке.
  Трентон вдруг осознал, что всегда рад встрече с псом.
  Он рассказал доктору Диксону, что отношение собаки к человеку зависит от того, как сам человек относится к собаке.
  — Собака — как человек, — объяснил он. — Не просто почувствовать радость от работы с собакой, если она равнодушно тебя встречает или вовсе игнорирует. Но если собака радуется встрече, это вдохновляет и тебя.
  Доктор Диксон задумчиво кивнул. Казалось, в эти дни он много времени проводил в раздумьях, стараясь правильно оценить молодого Роба Трентона и интересуясь не только его мнением, но и опытом.
  Харви Ричмонд, в свою очередь, пользуясь преимуществами соседа по каюте, задавал бесконечные вопросы, многие из которых, как заметил Трентон, касались Мертона Острандера.
  Острандера же совершенно не интересовал Харви Ричмонд, несмотря на все попытки Ричмонда сблизиться с ним. Острандер куда больше обращал внимания на привлекательных женщин, чем на мужскую половину пассажиров лайнера. Однако чаще всего он проводил время с Линдой Кэрролл, увлекая ее за собой при первой возможности и к явному неудовольствию многих мужчин, которые старались разлучить эту пару на танцах, наперебой приглашали Линду на прогулочную палубу или сыграть в шафлборд160, пинг-понг и теннис. Но у Острандера было преимущество старого знакомого, путешествовавшего с ней по Швейцарии. И он пользовался им легко, естественно и даже безжалостно, стараясь почаще оставаться с ней наедине, а их уединение казалось столь интимным, что беспокоить их было бы просто бестактно.
  Все еще длившееся недомогание Роба ограничило его светскую жизнь. Но Линда неизменно оказывалась на верхней палубе, когда бы Роб ни выгуливал собаку.
  Хотя Острандер и пытался нарушить заведенный ею порядок, Линда упрямо его придерживалась. И вскоре Лобо привычно ждал ее появления и радостно вилял хвостом при звуке ее шагов.
  Позднее, когда Роб окончательно окреп и снова стал чувствовать себя как прежде, он с радостью отметил, что Линде всегда удавалось выкроить время для него.
  За день до прибытия в Нью-Йорк Роб Трентон подошел к клетке; на палубе возле нее его уже ждала Линда.
  — Это просто чудо, что ты сумел сделать с собакой за короткое время, Роб! — сказала она.
  Роб жестом подозвал к себе пса:
  — Собакам необходимо любить и быть любимыми. Собаки способны на безграничную верность. Собачий характер таков, что им постоянно нужно изъявлять любовь, поэтому они бывают очень преданными.
  Линда задумчиво на него посмотрела.
  — А разве то же самое не относится и к женщинам?
  — Не знаю. Я никогда не был женщиной.
  — Но ты не был и собакой, — парировала Линда.
  — Ну, — ответил он, — собак я неплохо изучил.
  — Сдаюсь, — она удивленно улыбнулась, — ты победил.
  Они вместе прошлись по палубе. Псу больше не нужен был поводок, он все равно не отходил от Роба ни на шаг.
  — А что произойдет, когда мы прибудем в Нью-Йорк и доктор Диксон заберет Лобо? — спросила Линда.
  Роб весело взглянул на нее:
  — Не думай, что я столь жесток. Я не стал бы приручать собаку, если бы такое могло произойти.
  — И что же будет?
  — Доктор Диксон подарил пса мне. Мы с ним подружились.
  — Но это очень дорогая порода.
  — Все зависит от того, что понимать под этим. Многие были бы не прочь выложить изрядную сумму за собаку с такой родословной, экстерьером и умом, а иные предпочли бы приобрести полностью обученную собаку.
  — Пес еще не полностью обучен?
  — Не в моем понимании.
  — Доктор Диксон — любопытный человек. Он очень замкнутый и одновременно приветливый. Никто не знает точно, чем он занимается. Я слышала, что он специалист в какой-то загадочной отрасли медицины, но никто так и не разузнал — в какой? Может быть, тебе он рассказывал?
  — Судебная медицина, — пояснил Роб.
  — Что это такое?
  — Юридическая медицина. Медицина, имеющая касательство к нарушению закона и судебным разбирательствам.
  — Убийства? — спросила Линда.
  — Разное. Впрочем, сам Диксон не любит об этом говорить. Люди могут не так понять. Раз он не поделился с остальными пассажирами, было бы лучше, если бы и ты ничего никому не рассказывала.
  — А когда мы вернемся домой, ты снова займешься своими собаками?
  — Мне бы хотелось, чтобы ты увидела мой дом, — серьезно сказал Роб, — увидела моих собак и… ну, я надеюсь, ты не исчезнешь из моей жизни? Ты живешь в Фалтхевене…
  — Я бы с удовольствием посмотрела, как ты работаешь со своими подопечными, — поспешно перебила его Линда. — У меня есть твой адрес. Ты позволяешь приезжать к тебе любопытным?
  — Я бы очень хотел, чтобы ты приехала ко мне.
  — Роб, она неожиданно повернулась к нему, — у тебя есть машина?
  Он рассмеялся:
  — У меня есть старый помятый фургон, в котором я перевожу собак, но он не совсем прилично выглядит.
  — Тебя кто-нибудь встречает… в порту?
  — Нет, а что?
  Она торопливо объяснила:
  — Я только что получила телеграмму. Моя друзья будут встречать меня на машине, и я еду с ними. Хочешь поехать домой на моем автомобиле? Перевезешь весь свой багаж и…
  — Отлично, — обрадовался Роб, — если это не причинит тебе неудобств.
  — Конечно нет. Я заберу вещи и поставлю автомобиль в гараж, а ты просто уедешь на нем. Только тебе придется заправиться, бак почти пустой.
  — Я перегоню его куда…
  — Не надо его перегонять, — возразила она. — Оставь пока у себя, а я приеду за ним. Через несколько дней я буду проезжать неподалеку от тебя. Ты ведь будешь дома?
  — Скажи когда, и я обязательно буду дома.
  — Не надо. Не жди меня специально, Роб. Но я… — Она замолчала и недовольно нахмурилась, заметив Мертона Острандера, который, слегка наклонившись из-за качки, шел к ним по палубе.
  — Всем привет! — сказал он. — Как сегодня собачка?
  — Спасибо, хорошо, — ответил Роб.
  — Мы с Робом беседовали, — тихо произнесла Линда.
  — Я так и понял, — жизнерадостно откликнулся Острандер, — и совершенно уверен, что ты забыла о состязании по пинг-понгу.
  — А что такое?
  — Мы с тобой должны были начать игру пять минут назад, — напомнил Острандер, выразительно постукивая пальцем по циферблату наручных часов. — Состязание уже подходит к финалу…
  — Да ну его, твое состязание! — отмахнулась Линда. — Я спущусь позже.
  Он покачал головой:
  — Так нельзя, Линда. Стол на это время оставлен нам.
  Второй матч уже завершен. Все должно быть готово к финальным играм, которые начнутся в половине третьего.
  Она чуть поколебалась, едва скрывая раздражение.
  — Ну хорошо! — решила она. — Предупреждаю, я буду безжалостна.
  — Я люблю безжалостных женщин, — парировал Острандер. — Увидимся, Роб!
  Роб мрачно смотрел им вслед. Он чувствовал, что ему удалось проникнуть за барьер, который Линда воздвигала каждый раз, как он начинал спрашивать ее о личной жизни. Сейчас момент был самый подходящий. Ему даже показалось, что Линда вот-вот расскажет ему что-то важное.
  Роб прогуливался по палубе, пес шел рядом. Вдруг Роб заметил, что с верхней палубы за ним наблюдает Харви Ричмонд. Когда Роб проходил мимо этого добродушного грузного человека, Ричмонд сказал ему:
  — Ты славно поработал с псом, Трентон.
  — Спасибо.
  — А что с твоей знакомой? Я видел ее на палубе с Острандером минуту назад.
  Роб чуть было не послал его к черту, но сдержался.
  — По-моему, они оба участвуют в турнире по пинг-понгу, — сухо произнес он, вежливо стараясь дать отпор любопытному спутнику.
  Но Ричмонд ничего не заметил.
  — Острандер ночью совершил занятный поступок, — продолжал он.
  — Да? — В голосе Роба звучало ровно столько интереса, сколько того требовала обычная вежливость.
  — Точно, — искренне уверил его Ричмонд. — Выбросил в море коробки с колокольчиками. Забрал их все из багажного отделения — и ну кидать за борт! Линда Кэрролл очень возражала, уговаривала, мол, он обещал ей подарить четыре колокольчика. Она хотела повесить их на шеи коровам на своей ферме. Он в результате дал ей четыре штуки, но ей пришлось устроить бурную сцену, чтобы заполучить их. Остальное он выкинул в море.
  — Выкинул в море?! — удивленно воскликнул Роб. — С чего бы ему вдруг выкидывать колокольчики в море?
  — Сказал ей, что они слишком тяжелые, чтобы таскаться с ними, — ответил Ричмонд. — И еще, что он передумал читать лекции о своей поездке по Европе и демонстрировать колокольчики. Кажется, дальше он решил путешествовать налегке. Странный парень этот Острандер!
  — Ты уверен, что он выкинул колокольчики за борт?
  Ричмонд кивнул:
  — Все. Кроме четырех, которые подарил Линде Кэрролл.
  — И были свидетели?
  Ричмонд снова кивнул.
  — Я имею в виду тех, кому можно доверять?
  — Один из них — я, — сухо заметил Харви Ричмонд. — Я хочу спросить, знал ли ты про это?
  — Это для меня новость, — ответил Роб Трентон.
  — Ну, пока, — сказал Ричмонд. — Я мешаю твоим занятиям с собакой.
  Он повернулся и зашагал вниз по трапу.
  Наблюдая за тем, как он спускается, Роб Трентон вдруг понял, что единственной целью визита Харви Ричмонда на верхнюю палубу было сообщить ему о выходке Острандера и узнать, удивит ли новость его, Трентона, или он, Трентон, уже об этом знает.
  Почему Харви Ричмонд так интересуется делами Мертона Острандера? Если вспомнить, Ричмонд задавал вопросы, много вопросов…
  Роб Трентон принялся размышлять о Харви Ричмонде, но мысли его невольно переключились на Линду Кэрролл, которая едва не рассказала ему нечто, как он инстинктивно чувствовал, для него весьма важное. И простое совпадение помешало ему закончить беседу с ней. Первый сет в пинг-понг завершился в неподходящее для него, Роба, время, и Мертон Острандер не вовремя явился за Линдой. Если бы маленький целлулоидный мячик ударился о стол для пинг-понга хотя бы еще несколько раз, Линда успела бы что-то сказать ему и он смог бы потом продолжить прерванный разговор.
  Однако шарик для пинг-понга немного не долетал над сеткой. Матч окончился, появился Острандер, и Робу осталось лишь шагать по палубе, выгуливая собаку.
  Глава 6
  Огромный лайнер величественно проплыл мимо статуи Свободы, вошел в гавань и начал замедлять ход. Вскоре стало казаться, что он уже почти остановился, но два буксирных катера, сопровождавших его и старавшихся не отставать, резали носами водную гладь, оставляя за собой волны и взбивая молочно-белую пену. Потом катера постепенно обогнали лайнер, позади остались пограничные линии, и скоро теплоход подошел к пристани, где встречающие махали платками и шляпами — в безудержной радости от возвращения путешественников домой. Сотрудники иммиграционной службы начали проверку паспортов, а Роб Трентон со своим багажом, помеченным карточками с большой буквой «Т», готовился сойти на берег, когда к нему подошли два бесстрастно улыбающихся человека.
  — Роберт Трентон?
  — Совершенно верно.
  — Вы владелец собаки, которую, очевидно, берете с собой на берег?
  Точно. Собаку подарили мне на борту теплохода.
  — Я так и понял, — сказал сотрудник. — Не могли бы вы вернуться в вашу каюту, мистер Трентон?
  — Зачем?
  — Пожалуйста.
  — Прошу извинить, но я спешу.
  Мужчины, словно тщательно отрепетированным движением, одновременно подняли левую руку к лацканам пиджака, чуть приоткрыли и продемонстрировали большие золотые жетоны, которые показались Робу внушительно-крупными.
  — Мы сотрудничаем с таможней, — объяснил один из них.
  — Но мой багаж уже внизу, на причале.
  — Ничего подобного, — сказал один из мужчин. — Он в вашей каюте, и, если вы не возражаете, мы проведем досмотр там. Мне кажется, так вам будет удобнее.
  — Ну, раз вы настаиваете, — неохотно согласился Роб, глядя вслед Линде Кэрролл, спускающейся по трапу. — Я думал…
  — Извините, но мы обязаны соблюсти все формальности, — резко произнес мужчина повыше. — Пройдемте в каюту. Пожалуйста.
  Они обыскали его до нитки. Они прощупали его одежду. Они вынули все вещи. Они пытались обнаружить в чемоданах двойное дно. Они выстукивали каблуки его ботинок. Они обследовали содержимое тюбиков зубной пасты и крема для бритья, выдавив их.
  Роб Трентон, бледный от негодования, понимал, что не в силах что-либо предпринять. Они проводили свою работу тщательно, аккуратно и умело.
  — Не могли бы вы объяснить мне, отчего для подобной процедуры был выбран именно я? — спросил Роб дрожащим от ярости голосом.
  Один из таможенников вынул из внутреннего кармана пиджака письмо, отпечатанное на машинке.
  — Конечно, оно анонимное, — сказал он. — Хотите прочитать?
  Письмо было датировано позавчерашним числом и отправлено в Таможенное управление США.
  «Джентльмены,
  Мне известно, что за информацию, которая повлечет за собой арест граждан, нарушающих таможенные правила, полагается вознаграждение.
  Хотелось бы обратить ваше внимание на Роберта П.
  Трентона, пассажира теплохода «Эксрабия», прибывающего в порт в понедельник в 10.00.
  Этот человек утверждает, что занимается дрессировкой собак. Он совершил путешествие по Европе в частном автомобиле и останавливался в самых глухих, уединенных местах. У меня есть все основания предполагать, что его следует подвергнуть тщательному досмотру.
  Мне знаком маршрут его зарубежной поездки, и я не сомневаюсь, что этот человек не тот, за кого себя выдает.
  В настоящее время я не считаю возможным назвать свое имя, но после обнаружения контрабанды я назову себя и явлюсь за вознаграждением. Я смогу удостоверить свою личность, предъявив копию этого письма, которую я принесу в ваше управление».
  Подписано письмо было просто: «Доброжелатель».
  — Господи! — воскликнул Роб Трентон. — Неужели вы принимаете к сведению подобные анонимки?
  — Будьте уверены, без внимания они не остаются.
  — Но это абсурд!
  — Возможно, — согласился таможенник и хмуро добавил: — Впрочем, мы еще не закончили досмотр.
  — По правде говоря, — сердито заметил Роб, — анонимку может написать кто угодно. Вдруг это розыгрыш…
  — Возможно, — сказал таможенник. — Но дяде Сэму вряд ли понравятся подобные розыгрыши по почте. Тому, кто решится на такое, не поздоровится.
  — Но и вы хороши! — взорвался Трентон. — Если бы вам вздумалось потрясти пассажиров и потребовался бы предлог, вы напечатали бы подобные письма у себя же в кабинете, опустили в почтовый ящик и использовали бы при…
  — Конечно, мистер Трентон, мы можем это сделать, — перебил его высокий таможенник. — Однако, если нам необходимо обыскать любого пассажира, нам не нужны анонимные письма. Так что остыньте и сядьте! Мы еще не закончили.
  Досмотр вещей Роба Трентона был завершен в половине четвертого. Роб спустился на причал, кипя от возмущения. Стюарды несли его багаж, переворошенный и обысканный до последнего внутреннего кармана на подкладке пальто, до последнего шва. Переносным рентгеновским аппаратом были просвечены встреченные подплечники пальто, чтобы проверить, не скрыт ли там тайный груз.
  Лобо, на которого в соответствии с муниципальными требованиями был надет намордник, шел на поводке рядом с Робом. Пес был счастлив покинуть тесное корабельное жилье и вновь ступить на землю. К тому времени он полностью принял Роба в качестве нового хозяина.
  На таможенном посту никого не было. Последние пассажиры давным-давно предъявили свой багаж, представили декларации инспектору, получили отметки в паспорте и крестики мелом на чемоданах, после чего их поглотил огромный город.
  В голове Роба мелькнула мысль — вдруг Линду задержало что-нибудь в связи с выгрузкой автомобиля и он еще сможет догнать ее? Но, расспросив, он узнал, что Линда уехала несколько часов назад. Она оставила необходимые документы и сделала распоряжение, чтобы Роб мог забрать ее автомобиль.
  В кармане Роба Трентона лежало анонимное письмо, врученное ему после всего, — вместе с извинениями Таможенного управления.
  Обыск был таким тщательным, что они даже обнаружили две пилюли, которые Мертон Острандер вынул из своей аптечки и дал Робу в ту долгую, ужасную ночь в парижской гостинице.
  Таможенники заинтересовались пилюлями и оставили их у себя для экспертизы, предварительно спросив разрешение Роба, который в сердцах ответил, что они могут выбросить пилюли в океан. Это просто желудочные, с содовыми компонентами, и их ему дал Мертон Острандер, пояснил Роб.
  Проходя мимо стойки таможенников, Роб Трентон внезапно увидел перед собой знакомые широкие плечи, а потом и… высокого парня в свободном твидовом костюме.
  Словно почувствовав взгляд Трентона, Мертон Острандер обернулся.
  При виде Трентона его лицо на миг исказилось гневом, но затем в глазах блеснуло любопытство, и он осторожно спросил:
  — Привет! А что ты тут делаешь так поздно?
  Неожиданно в голове Трентона шевельнулось подозрение, и он выхватил из кармана анонимку.
  — Хочу задать тебе один вопрос, — сказал Роб. — И прежде хорошенько подумай, что говоришь, иначе я не поверю ни единому твоему слову и все досконально проверю. Что ты об этом знаешь?
  Трентон сунул письмо Острандеру под нос.
  Острандер удивленно посмотрел на него, озадаченно нахмурил лоб. Вдруг он расхохотался.
  Трентон, рассвирепев, не спеша сложил лист бумаги и сунул его в карман. Потом сжал правую руку в кулак и, метя в челюсть Острандера, шагнул к нему.
  — Эй, драчун! — Острандер отступил на шаг. — Спустись на землю. На, смотри!
  Все еще смеясь, он вынул из кармана отпечатанное на машинке письмо.
  — А я-то уж подумал, — сказал он, — что это твоих рук дело.
  Он вытянул вперед руку с письмом, поднеся его к лицу Трентона, но не приближаясь к нему.
  Перед Трентоном была точная копия, за исключением имени, анонимки, которую передали ему офицеры таможенной службы по завершении досмотра.
  Постепенно Роб Трентон успокоился:
  — Но кто мог написать эти письма?
  Острандер, вздохнув с облегчением, опять рассмеялся:
  — Полагаю, я знаю ответ. Но было бы слишком глупо считать, что я понял все.
  — Розыгрыш?
  — Возможно. Однако думаю, что таможне нужен был любой аргумент, чтобы разлучить нас. Они хотели, чтобы мы сами в этом им помогли. Подобные письма весьма упрощают жизнь таможенникам.
  — Я намекнул им на это, — вспомнил Трентон. — Но они уверяли, что им не нужны никакие обоснования для работы.
  — Вообще-то, конечно, не нужны, и все же гораздо лучше, если их действия выглядят оправданными. Ты и сам знаешь, как это бывает. Если они просто начнут выборочно досматривать пассажиров без какого-либо повода, все будут страшно протестовать. Им анонимные письма очень удобны. Таможенники просто не подумали, что мы можем встретится. А что за Харви Ричмонд плыл с тобой в каюте?
  — Торговец недвижимостью на Среднем Западе.
  — Точно?
  — Он мне так сказал.
  Острандер прищурился:
  — Ему удалось уговорить старшего стюарда переселить его к тебе в каюту. Твоего попутчика отселили, причем стюард бормотал какие-то невразумительные объяснения, а потом Ричмонд переехал к тебе. Пока мы плыли, мой багаж дважды обыскивали. Я, можно сказать, ожидал чего-то подобного по прибытии. Но, признаюсь, анонимка меня здорово вывела из себя.
  — Твои вещи обыскивали? — переспросил Трентон.
  — На мой взгляд, да. Понятия не имею, кто делал обыск, но я точно знаю, что по крайней мере два раза в моих вещах рылись. Ничего не пропало, но все лежало по-другому. Всякие там мелочи, я бы и не заметил.
  А когда рубашки сложены не так, носки перекручены…
  Но я заранее избавился от всего, что могло бы вызвать малейшие вопросы.
  — Возможно, это и вызывало у них подозрения? — предположил Трентон. — Я слышал, ты выбросил колокольчики за борт.
  — Я попросил принести мне чемоданы из багажного отделения, вывалил все вещи в кучу, — начал рассказывать Острандер, — выкинул все лишнее из багажа, оставил лишь одежду и несколько сувениров, по поводу которых не задают вопросов.
  — Зачем, скажи на милость?
  — Они сами полезли на рожон, а я просто хотел разрядить обстановку. У меня было подозрение, что твой приятель и попутчик Харви Ричмонд — либо сыщик, либо платный осведомитель. Понятное дело, эти парни — мерзавцы, но они прилично зарабатывают в путешествиях на таких океанских лайнерах. Они заводят как можно больше знакомств среди пассажиров, а затем получают за информацию плату с государства. Они не расстраиваются, если что-то не так, а если все идет гладко, срывают изрядный куш. Когда-нибудь я еще встречусь с мистером Харви Ричмондом, и тогда-то уж расспрошу его поподробнее о торговле недвижимостью на Среднем Западе. Должен признаться, я думал, ты проболтался ему о чем-нибудь… ну, в общем, то, что он выбрал тебя для анонимного письма, все объясняет. А где Линда? Ты ее видел?
  — Я видел ее на трапе как раз перед тем, как таможенники заставили меня вернуться в каюту.
  — И ты не знаешь, в какой гостинице она остановилась?
  — По-моему, она не собиралась здесь оставаться. Кажется, ее встречали друзья, которые и отвезли ее… мммм… домой.
  — Я хотел попрощаться с ней, — сказал Острандер и добавил небрежно: — Отправлю ей записочку. У меня есть ее адрес в Фалтхевене. Какое было дивное путешествие. Правда? Возьмем такси на двоих?
  — Нет, спасибо… Мне еще надо кое-куда зайти, — ответил Роб; какое-то странное чувство удержало его от упоминания автомобиля Линды. Если она сама ничего не говорила Острандеру, то и он не скажет. Однако у Острандера есть ее адрес и…
  — Черт! — ругнулся Острандер. — Хотелось повидаться с Линдой. Ну теперь много воды утечет… Роб, мы отлично попутешествовали. Спасибо за то, что согласился разделить поездку со мной. — Острандер пожал Робу руку; его глаза смотрели дружелюбно; он улыбался: — Жаль, что ты так разболелся в Париже.
  Роб Трентон тут же припомнил кое-что.
  — Послушай, — начал он, — помнишь те пилюли, что ты давал мне?
  — Конечно. Они бы здорово помогли тебе, если бы остались в желудке. Но они отлетели, как теннисные мячи от цементного корта…
  — Я их не принял, — признался Роб. — Меня жутко затошнило, и я положил их в карман халата. Таможенники обыскали каждый…
  — Где они теперь? — перебил его Острандер.
  — Таможенники забрали.
  Острандер нахмурился, но тут же его лицо стало непроницаемым. Он внезапно отвернулся и коротко бросил:
  — Ну ладно. Надеюсь, у них не хватит глупости отдать их на экспертизу. Ну, пока, Роб. Я поехал.
  Он ушел, широко шагая длинными ногами, как ходят высокие люди, когда страшно торопятся.
  Глава 7
  Роб Трентон считал минуты до того момента, когда ему удалось съехать с забитых пробками городских улиц и свернуть на менее загруженные дороги. Лобо спал, свернувшись на заднем сиденье и положив голову на передние лапы. Пес вполне доверял новому хозяину и спокойно принимал любую новую обстановку, в которую попадал.
  Рев мотора нарушал ночную тишину. Огни встречных машин попадались все реже. Сначала в веренице автомобилей появились интервалы, потом они увеличивались все больше и больше, пока не достигли нескольких минут, и вскоре ничьи фары уже не слепили глаза Трентона.
  Только Роб стал прикидывать, сколько еще осталось ехать до небольшой фермы, где он держал собак, как вдруг почувствовал, что автомобиль повело вправо. Он услышал хлопок лопнувшей шины, и ему пришлось побороться с рулем, чтобы выправить автомобиль, который накренился на сторону. Он несколько раз нажал на педаль тормоза, прежде чем автомобиль встал на обочине.
  Пес, вскочив от внезапных рывков на все четыре лапы, выглянул через лобовое стекло.
  Роб заглушил мотор, успокоил пса, вынул инструменты, поднял домкратом корпус автомобиля и принялся за работу.
  И тогда, меняя колесо, он неожиданно обнаружил странный округлый выступ на днище автомобиля.
  Выступ казался простым закруглением металлического днища, скрывающего какую-то часть коробки передач, но ничто не указывало на то, что под выступом был какой-нибудь механизм. Роб постучал по нему рукояткой отвертки. «Металлический нарыв» был полый.
  Свет фонарика понемногу тускнел, но любопытство и закравшееся в душу леденящее подозрение заставило Роба принять решение.
  Он доехал до ближайшего городка, где ему удалось раздобыть молоток, стамеску, крупный фонарь и новые батарейки.
  Отъехав десять миль от города, он снова остановился, дождался, пока дорога опустеет, залез под автомобиль и стамеской отковырял «металлический нарыв» на днище.
  Металл откололся легко, словно арбуз, и оттуда на асфальт посыпался дождь промасленных пакетиков.
  Робу Трентону не надо было рассматривать их, чтобы понять, что это такое.
  Горечь разочарования переполнила Трентона до такой степени, что даже во рту появился неприятный привкус.
  Значит, его сделали невольным сообщником. И для тех анонимных писем, отправленных в Таможенное управление, были все основания.
  Однако Роб не мог поверить, что Линда Кэрролл — контрабандистка. Ему казалось, что она сама стала жертвой. И, придя к такому решению, он понял, что должен уберечь ее от преждевременного открытия. Пока он не найдет настоящего преступника, Линда не узнает, что произошло. А теперь, чего бы ему это ни стоило, надо предотвратить дальнейшее расследование властей. Раз подозрения возникли, пройдет совсем немного времени, и они вспомнят об автомобиле, на котором Линда Кэрролл, Мертон Острандер и он, Роб Трентон, колесили по Европе.
  У Роба даже увлажнились ладони, когда он подумал, что может произойти сейчас, если какая-нибудь патрульная полицейская машина заметит на обочине его автомобиль и притормозит, чтобы узнать причину остановки.
  В ящике с инструментами была маленькая лопатка с короткой ручкой; ее брали с собой во время поездки по Европе на всякий случай. Обезумев от отчаяния, Роб Трентон съехал с дороги, снял кусок дерна, быстро вырыл яму в два фута глубиной, завернул промасленные пакетики в газету, сунул сверток в яму, придавил сверху металлическим диском и засыпал землей. Затем положил на место круглый кусок дерна, который аккуратно вырезал перед тем, как копать яму.
  Он проверил показания спидометра. Потом перочинным ножиком сделал зарубку на ближайшем деревянном дорожном столбе.
  Роб нарисовал в блокноте схему, отметив точное место остановки своего автомобиля. Дорожный знак в пятидесяти футах от него указывал на оставшееся расстояние до города, и Роб тщательно записал в блокнот эти цифры, как и номера дорожных столбов, стоявших между его автомобилем и дорожным знаком.
  Он убрал лопатку и уже закрывал ящик с инструментами, когда сзади сверкнули огни фар; подъехавшая машина неожиданно взяла вправо, озарив ярким белым светом маленький автомобильчик Роба. Внезапно красный сигнальный фонарь на крыше приближающейся патрульной машины ослепительным лучом ощупал дорогу. Машина остановилась, и из нее вышел полицейский, который подошел к Робу.
  — Что-нибудь случилось? — спросил он.
  — Проколол колесо, — ответил Роб, — но уже поменял.
  Вот убираю инструменты. — Словно в подтверждение своих слов, как будто нужны были какие-то доказательства, он ткнул кулаком в мягкую шину проколотого колеса, лежавшего в багажнике: — Вот полюбуйтесь.
  Патрульный, машинально повторив жест Роба, тоже ткнул в мягкую шину, кивнул и сказал:
  — Ладно. Удачи! — И направился к своей машине. Он взял блокнот с сиденья и принялся что-то записывать.
  Трентон вспомнил, что по новым правилам патрульные полицейские обязаны записывать причину каждой своей остановки, случившейся на маршруте, и понял, что полицейский укажет время, место и даже, наверное, номер автомобиля Трентона.
  Роб открыл дверцу и собирался уже сесть за руль, но полицейский с блокнотом в руке снова направлялся к нему.
  — Прошу извинить за беспокойство, у вас и так неприятности… — начал он, дружелюбно улыбаясь, — но раз уж вы остановились, я бы проверил ваше водительское удостоверение. Приходится соблюдать формальности.
  Ни слова не говоря, Роб вынул из бумажника водительское удостоверение в пластиковом футляре и протянул его полицейскому, который внимательно его изучил, кивнул, вернул Трентону и попрощался:
  — Счастливого пути!
  — Спасибо! — Трентон рывком прыгнул за руль.
  — Отличная у вас собака!
  — Да.
  — Злая?
  — Нет… но… я ее не балую.
  Он был уверен, что, если откроет ему род своих занятий, полицейский сразу поймет, кто он. Многие из патрульной службы были хорошо знакомы с ним по дрессировке собак, а некоторые «ученики» Роба даже служили в местной полиции. Впрочем, Роб в любом случае был не в настроении беседовать. Ему хотелось одного — убраться отсюда подальше.
  Полицейский стоял позади автомобиля Роба. Сидя за рулем, Роб почувствовал легкое качание — полицейский еще раз ткнул кулаком мягкую шину. В зеркало заднего обзора он увидел, что тот внимательно разглядывает прореху в покрышке.
  — Порядок? — крикнул Роб.
  — Порядок! — ответил патрульный.
  Роб Трентон завел автомобиль и помчался по дороге, посматривая на спидометр и изо всех сил стараясь не превысить разрешенную скорость, а сам в зеркале заднего обзора ожидал увидеть огни фар патрульной машины, следующей за ним.
  Но патрульная машина осталась на месте, проблесковый маячок кружился, освещая дорогу красными лучами. Подкатили еще две патрульные машины с сиренами, и свет их фар, ослепив Роба, скрыл от него происходящее позади.
  Трентон осторожно вел автомобиль по темной дороге.
  Примерно через милю он замедлил ход, пропустив пару машин.
  Дорога позади была совершенно пустынна. Никаких огней патрульных машин он не обнаружил. По крайней мере, полиция его не преследовала. Роб надеялся, что ничто не возбудило подозрений у того полицейского, который подъехал к нему.
  Он медленно надавил на педаль, дрожащая стрелка спидометра показала превышение допустимой скорости.
  Почти через час он свернул к своей ферме, где Джо Колтон, глухой рабочий, присматривал за собаками, пока Роб был в Европе.
  Глава 8
  Роб Трентон испытал неприятное потрясение от сознания того, что нарушил закон. Впрочем, он был уверен, что Линда не имеет ничего общего с тайником контрабандных наркотиков, и радовался при мысли, что сумеет сохранить ее доброе имя, отыскав настоящего преступника. Однако, несмотря на стремление, которое казалось ему вполне оправданным, по мере того как он планировал свои действия, возникали разного рода трудности. С каждой оставленной позади милей ему в голову приходили все новые мысли о грозившей ему опасности. Совершенно очевидно, что тот, кто использовал Линду Кэрролл в качестве ничего не подозревающего курьера контрабанды на сотни тысяч долларов, вряд ли смирится с вмешательством такого неопытного чужака со стороны, каким был Роб Трентон. Его переполняли дурные предчувствия. В запасе оставалось всего несколько часов. Рано или поздно контрабандист узнает, что тайный груз пропал. А что потом?
  Роб обдумал несколько вариантов дальнейшего развития событий. Но ни один ему не понравился. Одно точно — в полицию он не пойдет ни за что. Слишком поздно. Да, что касалось полиции, он сжег все мосты.
  Там он не только не сможет обеспечить безопасность Линде, но и никогда толком не объяснит своих поступков после обнаружения контрабанды, а дата выхода той газеты, в которую он завернул пакетики, будет еще одним проклятым звеном в цепи улик.
  Роб понял — рассчитывать приходится только на себя.
  И еще — скорее всего, он будет иметь дело не с одним человеком, а с целой бандой. Все промасленные пакетики весили не меньше полутора килограммов, и даже Роб с его относительным незнанием цен на товар, не мог не догадаться, что случайно наткнулся на крупную партию наркотиков и хорошо организованную операцию.
  В половине десятого Роб увидел давно знакомые огни маленькой деревушки. Кафе «Т и С» было открыто, из окна на тротуар падала длинная яркая полоска оранжевого света. Бензоколонка сверкала белыми огнями. А в стороне спал город, мимо которого только что проехал Роб. Фары его автомобиля шарили по пустынной дороге. В полутора милях от города Роб свернул направо, а еще через две мили въехал на свою ферму.
  Накануне он послал телеграмму Джо Колтону, сообщая о своем приезде. На кухне горел свет, у собачьих вольеров был зажжен фонарь.
  Роб Трентон два раза резко нажал на клаксон, въехал в ворота и только потом вспомнил, что все без толку — ведь Джо был глухим.
  Но когда Трентон объезжал дом по подъездной дорожке, на кухне вспыхнул более яркий свет, и старик Джо, хромая, вышел на крыльцо; его лицо сияло радушной улыбкой.
  Опираясь на палку, Джо поспешил к автомобилю:
  — Как доехали, босс?
  Помня о глухоте Джо, Роб распахнул дверцу и только тогда крикнул:
  — Привет, Джо! Как ты?
  При звуке его голоса в собачьих вольерах поднялся страшный переполох. Собаки были приучены молчать и лаять лишь по команде, но голос Роба оказался слишком сильным испытанием собачьей воли, и при первом робком лае молодого пса они все как с цепи сорвались.
  Даже больные уши Джо уловили ужасный шум. Он усмехнулся, пожимая Робу руку:
  — Кажется, теперь вам придется с ними поздороваться.
  Лобо вскочил, тихо зарычав, а потом начал поскуливать.
  Трентон приказал овчарке:
  — Жди здесь, Лобо. Я вернусь и отведу тебя в дом.
  В вольерах было десять собак. Десять радостно повизгивающих псов встречали хозяина. Десять носов ткнулись ему в ладони. Закончив приветствие, Роб вернулся к автомобилю, взял Лобо за поводок и по очереди подвел к проволочным дверцам каждой отдельной вольеры.
  Затем он повел Лобо в дом и сказал:
  — Не хочу будить ревность других собак, Джо. Этот парень со странностями, ему придется ночевать со мной, а когда он освоится и познакомится с остальными, мы устроим ему вольеру, чтобы он жил и тренировался вместе со всеми собаками.
  Джо монотонно, как всякий глухой человек, который не слышит звучания собственного голоса, пробубнил:
  — У нас все нормально. Собак я поддерживал в форме. Каждый день занимался с ними. Хорошо их кормил, они отлично себя чувствуют. Как путешествовалось? — Однако и он не ждал ответа на свой вопрос. Он так давно лишился слуха, что предпочитал говорить сам с собой. — Как там, в Европе?
  Роб улыбнулся и кивнул в сторону автомобиля:
  — Принесу багаж.
  — Что вы говорите?
  Джо приложил ладонь к уху, и Роб крикнул:
  — Вещи принесу!
  Джо поковылял с ним, чтобы помочь, и принес в дом сумки. Роб свалил вещи в угол, не распаковывая, достал только пижаму и туалетные принадлежности.
  Лобо осторожно обошел весь дом, обнюхав каждый угол, затем, решив, что кровать — собственность его нового хозяина, вопросительно взглянул на Роба.
  — Давай, малыш! — кивнул тот.
  Лобо прыгнул на постель так легко, что почти совсем не помял одеяла.
  — Постелил вам свежее, — сообщил Джо. — Есть хотите? Перекусим?
  Роб покачал головой.
  — Ну, вы, наверное, устали. А что за автомобиль? Я не понял.
  — Утром расскажу.
  — Как вы…
  — Потом! — крикнул Роб.
  — Хорошо, — отозвался Джо и поковылял на кухню, чтобы убрать все на ночь, задавая при этом сотни вопросов, не требовавших ответа: Были в Париже?..
  Были, а?.. Как там эти модные… как их звать-то?.. Хороши, а? У них там видно все насквозь… хе-хе-хе… Ну, вы-то небось в первом ряду сидели… В Швейцарии понравилось?.. Наверняка понравилось… все озера и горы…
  Так старик Джо болтал сам с собой, отвечая на свои же вопросы. Для участия в таком разговоре Роб вполне мог остаться в Европе. Но его присутствия хватало, чтобы ответы на собственные вопросы казались Джо вполне правдоподобными. Уже много лет он почти ничего не слышал, давно прекратил мучительные попытки понять собеседника и, за исключением действительно важных дел, довольствовался односторонней беседой.
  Роб с наслаждением залез под душ, взбил обильную пену, ополоснулся, вытерся, натянул пижаму и лег в постель.
  Огромные окна были распахнуты настежь; сквозь тяжелые ставни проникали мириады звуков ночной природы; благотворный свежий чистый воздух поил усталые легкие путешественника.
  Роб залез под одеяло, Лобо удобно устроился, свернувшись в ногах у нового хозяина, и Трентон заснул.
  Незадолго до рассвета его разбудил пес. Животное приглушенно рычало.
  — Успокойся, Лобо! — сонно приказал ему Роб. — Лежать! Мы дома.
  Но пес стоял, застыв на месте и злобно рыча. Лапой он скреб одеяло на ногах Роба.
  Рассердившись, тот громко отдал команду:
  — Лежать, Лобо! Я сказал — лежать!
  Пес упал на кровать, но чувствовалось, что каждый его мускул был напряжен как пружина.
  Трентон, выбравшись из блаженной бездны глубокого сна, протянул руку к псу. Похлопав его, он сказал:
  — Все хорошо, малыш. Не шуми, — и опять погрузился в сон.
  Утром он пробудился с первыми лучами солнца, проникшими сквозь ставни; тюлевые занавески трепал легкий ветерок. Робу казалось, что его кровь очистилась, словно после «кислородной бани», что он свеж, бодр и полон новых жизненных сил.
  Лобо, растянувшись на кровати, крепко спал. Он явно наслаждался пребыванием в своем новом доме.
  — Ну ладно, Лобо! — улыбнулся Роб. — Пора встречать рассвет.
  Пес открыл глаза, постучал хвостом по кровати и подполз для утреннего приветствия, положив морду Робу на грудь и позволив почесать лоб и за ушами.
  — Ну хватит. Пошли, — велел Роб, и Лобо легко спрыгнул на пол.
  Трентон потянулся, зевнул, сунул ноги в шлепанцы и направился на кухню, где Джо уже развел огонь в печке, на которой весело шумел чайник, и жарил бекон.
  Роб налил себе кофе из большого закопченного кофейника, стоявшего на краю печки.
  Джо приветливо заулыбался и сказал:
  — Я припас вам апельсинового соку в холодильнике.
  Роб жестом показал, что выпьет позже. Примет душ, позавтракает и выпьет сок, а сейчас ему хочется только кофе и покоя.
  Потягивая кофе, он снова обратился к Джо:
  — Я оставлю Лобо в доме. Пускай поживет как домашний пес. Остальных буду дрессировать, а Лобо просто мой друг.
  Джо приложил ладонь к уху, прищурил глаза, стараясь хоть что-то расслышать.
  Роб улыбнулся и махнул рукой:
  — Да ладно. Не обращай внимания.
  Роб подошел к двери, вдохнул свежий, бодрящий воздух, полюбовался просторными полями и направился к вольерам, где собаки с нетерпением ждали утренней тренировки, приученные хранить молчание, пока хозяин не подаст команду: «Голос!»
  Роб открыл дверцу, побежал на задний двор и неожиданно замер. Его взгляд упал на гравийную дорожку.
  Автомобиля не было.
  Роб бросился обратно на кухню, схватил Джо за плечо и проорал ему в ухо:
  — Джо, что с автомобилем?!
  — На котором вы приехали? Он там.
  — Его нет!
  — Что?
  — Я говорю, его там нет!!!
  Джо пошел было к двери, но, как подобает хорошему повару, вернулся, осторожно слил жир с жарящегося бекона и поставил сковороду на край печки. Взяв палку, он поковылял во двор и остановился как вкопанный, глядя на пустую дорожку на заднем дворе.
  — Чтоб мне провалиться, — пробормотал он.
  Какое-то время оба молчали.
  — А где ключи? — спросил Джо. — Вы разве его не заперли?
  — Конечно запер.
  Роб побежал в спальню, пошарил в карманах пиджака и вернулся с ключами.
  — Я все запер.
  — Выходит, нету его, — сказал Джо и, решив, что теперь уже ничего не поделаешь, вернулся к печке, слегка взболтал кофейник, снова поставил сковороду на огонь и неспешно занялся готовкой. — Фургон стоит в сарае. Надеюсь, что стоит. Приготовлю завтрак и пойдем посмотрим.
  Роб Трентон кинулся одеваться. Потом побежал искать след. О следах злоумышленника судить было сложно, потому что они с Джо сами натоптали массу следов, когда ночью носили вещи из автомобиля в дом. Зато на дороге виднелись следы шин — они вели и к дороге и в сторону от нее. Последние следы явно указывали, что автомобиль свернул на север к автостраде, в противоположном от города направлении.
  Трентон вернулся завтракать.
  — Мне нужно ехать к Линде Кэрролл и все ей рассказать, решил он. — У нее данные о номере двигателя, номере кузова и прочем. Надеюсь, ее автомобиль застрахован.
  Джо Колтон не слышал ни слова, но кивал, как кивают глухие люди, словно во всем соглашаясь с хозяином.
  — Верно. Все верно, — сказал он потом. — Так и надо.
  Глава 9
  Фалтхевен — типичный городок, жители которого утверждали, что его населяют десять тысяч человек, несмотря на тот факт, что данные переписи свидетельствовали лишь о семи тысячах ста тридцати четырех, но цифру официально было разрешено округлить.
  Безалкогольный бар, куда Роб зашел спросить дорогу, был битком набит подростками. Повсюду неумолчно щебетали юные голоса, звучащие все громче, старающиеся как-то выделится из общего хора, который тоже становился отчаянно громким. Так что Робу Трентону пришлось здорово наклониться над стойкой, чтобы убедиться, что его слышат.
  — Ист-Робинсон-стрит? — переспросила официантка, вываливая гору мороженого на ломтики банана, сдабривая все это джемом, взбитыми сливками и посыпая орешками. — Вам лучше всего на следующем светофоре повернуть направо и проехать пять кварталов.
  Какой номер дома вам нужен?
  — Ист-Робинсон-стрит, 205.
  — Как раз через пять кварталов и будет Ист-Робинсон-стрит. Так вам надо свернуть потом налево и проехать еще пять-шесть кварталов.
  — Отлично, — улыбнулся Роб. — Надеюсь, найду. Спасибо.
  — Не стоит, — ответила она, зачерпывая ложкой густую зефирную патоку. — Найдете без труда.
  Роб Трентон поблагодарил еще раз и направился к двери.
  — Скажите, — окликнула его официантка, — а кого вы ищете? Случайно, не Линду Кэрролл?
  Роб кивнул.
  — Ну точно найдете. Второй дом от угла по правой стороне. Большой такой двухэтажный особняк. Она художница, никогда не подходит к телефону. Вы, верно, решили пойти и посмотреть, дома ли она? Я видела ее в городе около часа назад… Мы делали покупки у зеленщика. Думаю, она уже должна была вернуться.
  Роб легко нашел Ист-Робинсон-стрит, следуя советам официантки, и подошел к большому серому особняку на правой стороне улицы.
  Старинный дом, без сомнения, был построен в начале века. В нем было что-то успокаивающее, и, хотя дом казался массивным по сравнению с современными небольшими коттеджами, он олицетворял спокойствие и неспешную жизнь ушедшей эпохи.
  Сердце Роба забилось сильнее, когда он остановил свой старый фургон, поднялся по деревянным ступеням на крыльцо и нажал кнопку звонка.
  Из дома доносились звуки музыки.
  Никто ему не открывал.
  Роб снова нажал кнопку звонка и на этот раз не отпускал ее несколько секунд.
  Тогда звуки музыки стихли, и он отчетливо услышал чьи-то шаги, но дверь ему никто не открыл.
  Роб решил, что Линда вряд ли позволила бы ему стоять под дверью, что бы она сейчас ни делала. Она могла выглянуть в окно и узнать, кто пришел, а когда увидела бы незваного гостя, сразу впустила бы его. Роб в этом нисколько не сомневался. Он опять услышал какой-то слабый звук — прямо за тяжелой дверью. Ему показалось, что его внимательно рассматривают. И снова ничего не случилось. Он стоял на крыльце, секунды сплетались в минуты. Рассердившись, он дважды резко позвонил.
  Неожиданно дверь распахнулась.
  На него смотрела женщина в рабочем халате, заляпанном краской; ее рыжие волосы были в беспорядке; тонкий нос оседлали очки, огромный рот явно часто улыбался, но сейчас губы были плотно сжаты от негодования. Она была худой, гибкой, злой и лет на двадцать старше Линды Кэрролл.
  — С какой стати… вы звоните в мою дверь целых четыре раза?! — недовольно выпалила она. — Не видите, я занята? Если бы я захотела вас впустить, я бы давно открыла. Я и в первый раз все прекрасно слышала. Я не глухая. Зачем, по-вашему, я включаю музыку так громко? Бог мой, вы, видно, считаете, что мне больше нечем заняться, кроме как отвечать на телефонные звонки и открывать двери непрошеным посетителям? Кто-то что-то продает. Кому-то надо содрать пожертвования в благотворительный фонд. Кто-то запросто является узнать, как я…
  — Извините, — Робу удалось прервать ее тираду, — я хотел бы видеть мисс Линду Кэрролл. Это очень важно.
  — Ну конечно, вы хотели бы видеть Линду Кэрролл! — взорвалась женщина. — Как и весь город! И так всегда.
  Идешь в магазин пораньше, чтобы потом сесть и спокойно заняться живописью, и вот вам, пожалуйста! Телефон разрывается, дверной звонок не умолкает, а теперь еще и вы заявляете, что хотели бы видеть Линду Кэрролл, — передразнила она его тон. — И вы хотите, и еще две тысячи жителей этого города хотят!
  — Прошу вас, — настаивал Роб, — мне необходимо видеть мисс Линду Кэрролл по делу чрезвычайной важности.
  Женщина откинула голову назад так, что ее острый нос был теперь нацелен прямо на Роба. Она в упор смотрела на него своими хитрыми глазами.
  — Как вас зовут?
  — Роб Трентон. Я только что приехал из Европы. Я плыл на теплоходе вместе с Линдой Кэрролл, мы вместе путешествовали и вместе вернулись домой.
  Она, придерживая дверь, впустила его.
  Роб Трентон очутился в просторной прихожей, потом хозяйка провела его в комнату, явно бывшую гостиную, а теперь превращенную в мастерскую художницы. На мольберте стояла незаконченная картина, десятки полотен в рамах и без висели на стенах и стояли у стен.
  — Это моя мастерская, — пояснила она. — Присаживайтесь.
  — Я хотел бы видеть мисс Линду Кэрролл.
  — Я и есть мисс Линда Кэрролл.
  — Боюсь, здесь какая-то ошибка, — сказал Роб. — Наверное, вы не та Кэрролл. Впрочем, вы можете мне помочь. Я знаю, что моя знакомая Линда Кэрролл — художница и живет в Фалтхевене.
  Женщина покачала головой, решительно сжав губы:
  — Вы либо морочите мне голову, либо пришли не по адресу. Так что же?
  — Та Линда Кэрролл, с которой я путешествовал, не старше двадцати пяти лет. У нее каштановые волосы, карие глаза, рост примерно метр шестьдесят, весит не более пятидесяти пяти килограммов.
  — Говорите, она художница?
  — Да.
  — И живет в Фалтхевене?
  — Да… Я точно знаю, что это ее адрес. Он указан в ее паспорте.
  Женщина медленно покачала головой:
  — Я — Линда Кэрролл. Я — художница. Я живу в Фалтхевене. И здесь нет никаких других Линд Кэрролл.
  Теперь-то, наконец, вы сообщите мне истинную цель вашего визита?
  Роб Трентон, так и не опомнившись от изумления, потянулся за шляпой.
  — Ну, если это ошибка… я…
  — Одну минуту, молодой человек! Не думаете ли вы, что можете прийти ко мне с нелепой байкой, а потом просто встать и уйти? Я хочу знать, что у вас произошло?
  — Боюсь, меня привело сюда дело сугубо личное, которое я могу обсудить только с той женщиной, которую ищу.
  — Ладно. Уж и не знаю, что у вас там случилось, но мне не нравится, что вы явились сюда со своими россказнями. Очевидно, кто-то выдавал себя за меня, и я хочу все про это знать. Зачем вам вдруг понадобилось встретиться с той девушкой? Что вообще происходит? И чего это вы так спешите уйти?
  — Мисс Кэрролл, — сказал Роб с достоинством, — я сейчас… ну… она одолжила мне автомобиль, а его угнали.
  — Она дала вам автомобиль?
  — Нет, она его мне одолжила.
  — Ну так высказывайтесь точнее. А то бормочете, что она дала его вам, потом, что она одолжила…
  — Прошу извинить меня. Я хотел сказать, что она дала мне его на время. Но я не говорил, что она мне его подарила. А поскольку вы не та женщина, которую я ищу…
  — Не пытайтесь отвертеться! — перебила она. — Кто-то выдает себя за меня, и, кажется, мне следует обратиться в полицию. Ладно, я позволю вам рассказать мне вашу историю до конца, а потом решу, что мне делать.
  Давайте, молодой человек! Начните с самого начала. Как вы познакомились с той женщиной?
  — Это довольно долгая история…
  — Ну, было бы удивительно иное. А что случилось с ее автомобилем?
  — Не знаю. Ночью его угнали от моего дома.
  — Вы заявили в полицию?
  — Нет, еще нет.
  — Почему?
  — Ну… я решил, что мне сначала следует встретиться с ней, выяснить данные об автомобиле — серийный номер и прочее. Было бы странно идти в полицию и не суметь рассказать им все, как есть. Мне хотелось кое-что уточнить, прежде чем заявлять об угоне.
  — Полагаю, вам действительно следовало бы кое-что уточнить. Меня все это порядком встревожило. Если кто-то пользуется моим именем, я хочу все про это знать.
  — Да никто не пользуется вашим именем! — не выдержал Роб. — Мне просто надо отыскать ту Линду, с которой я плыл домой на теплоходе. Должно быть, я запомнил не тот адрес. Конечно, город не так уж велик, но что…
  — Он достаточно мал, чтобы я точно знала, есть ли здесь еще одна Линда Кэрролл, тем более если она художница. Либо кто-то провел вас, либо вы пытаетесь провести меня!
  Несмотря на резкий тон и злые слова, ее глаза светились добротой.
  Роб Трентон изо всех сил старался сдержать эмоции, чтобы не показаться излишне любопытным:
  — Могу ли я спросить, есть ли у вас паспорт? — спросил он.
  — Конечно, у меня есть паспорт. Но какое это имеет отношение к делу?
  — Самое прямое. Вдруг его у вас украли?
  — Ничего подобного.
  — Вы давно его видели?
  — Говорят вам, мой паспорт на месте! А теперь — хватит! Нечего устраивать мне перекрестный допрос, молодой человек. Предъявляйте претензии, кому следует, а не мне.
  — Я и не собирался допрашивать вас, — заверил ее Трентон. — Совершенно очевидно, что кто-то использовал ваше имя, поскольку для выезда в Европу паспорт необходим. Я абсолютно уверен, что в документе стояло ваше имя.
  — И моя фотография?
  — Не знаю. Фотографию я не видел.
  — Мой паспорт никто не брал, уверяю вас.
  — Не могли бы вы представить мне доказательства?
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Покажите мне свой паспорт. Я почти уверен, что вы обнаружите пропажу документа.
  — Чепуха!
  — Ну, может быть, вы все же поищете его?
  Она чуть поколебалась и сказала:
  — Хорошо. Ждите здесь. Не вставайте со стула. Не вздумайте ничего вынюхивать. Не терплю, когда люди суют нос, куда не следует.
  Роб улыбнулся:
  — Обещаю. А вы сходите за паспортом. Я уверен, вы будете очень удивлены.
  Она вышла из комнаты и спустя несколько минут вернулась с зеленой книжечкой, которую гордо сунула Трентону под нос:
  — Желаете убедиться?
  Трентон был так уверен, что девушка, которую он знал под именем Линды Кэрролл, путешествовала с чужим паспортом, что не мог скрыть изумления.
  Он взял документ и перелистал его. Не было никакого сомнения в том, что это паспорт Линды Кэрролл, проживающей в Фалтхевене, и в нем не было ни одной отметки о пересечении границы. На фотографии была, несомненно, запечатлена женщина, стоявшая сейчас перед ним, но никак не та, которую он считал Линдой Кэрролл.
  — Довольны? — спросила она наконец.
  Роберт Трентон вернул ей паспорт.
  Заметив выражение его лица, она неожиданно смягчилась:
  — Мне жаль, но, похоже, кто-то вас использовал. Думаю, теперь вы расскажете мне, что же случилось?
  Роб покачал головой.
  — Боюсь, я не могу.
  — Вы что-то говорили об автомобиле?
  — Мой рассказ покажется вам абсолютно неправдоподобным, — вздохнул Роб. — Мне самому нужно все хорошенько обдумать. Я… прошу прощения за вторжение, мисс Кэрролл. Надеюсь, я не причинил вам хлопот.
  Она сочувственно положила руку ему на плечо.
  — Ну, не надо огорчаться, — сказала она совсем по-матерински. — Вы встретили девушку, которая выдавала себя за Линду Кэрролл… и что же потом?
  Роб молча покачал головой.
  — Я бы хотела, чтобы вы все рассказали мне.
  — Да нечего рассказывать. Происшедшее выходит за пределы моего понимания. Прошу… извинить меня.
  Он направился к двери.
  Она догнала его и взяла за руку.
  — Мне кажется, вам все же лучше со мной поделиться. Что с вами случилось? Вы влюбились?
  Роб не ответил. Женщина — сквозь очки на длинном носу — смотрела, как он неуверенно спускается по деревянным ступенькам на тротуар, идет к старенькому помятому фургону, садится за руль.
  Когда Роб завел мотор, она тихо закрыла дверь, озадаченно нахмурившись.
  Глава 10
  В пяти кварталах от просторного дома Линды Кэрролл с его фургоном что-то случилось — вдруг раздался металлический скрежет, и он резко остановился. Роб Трентон попытался осмотреть двигатель. На первый взгляд там что-то оборвалось, обнажив тормозной механизм. Пришлось вызвать буксир, который оттащил фургон в ремонтную мастерскую, и Трентону ничего не оставалось, как возвращаться домой автобусом.
  Но прежде он пообедал в ресторанчике возле автостоянки.
  За несколько минут до прибытия автобуса он зашел в аптеку, где был телефон-автомат, позвонил в полицейский участок и, не называя своего имени, заявил об угоне седана «рапидекс». После чего бросил трубку, прежде чем ему успели задать неприятные для него вопросы, и вернулся на остановку.
  Тощий мужчина у ворот нервно посматривал на часы.
  Наконец он заговорил с Трентоном:
  — Кажется, автобуса не будет. Вы думаете, эти часы идут правильно? — Он показал на большие часы на стене.
  — Правильно, — ответил Роб, сверив их со своими наручными.
  — Я работаю по найму в Нунвиле, — волновался мужчина, — и должен попасть туда вовремя. Никак не пойму, что там у них стряслось? Они со мной вместе работают и должны были проехать мимо автостоянки двадцать минут назад. Мы договорились, что если я не дождусь их с машиной, то поеду автобусом. Черт знает что такое!
  Роб Трентон был совершенно не в настроении вникать в чужие проблемы. Он просто молча кивнул.
  В это время подъехала машина, дверца распахнулась, выскочил плотный, широкоплечий мужчина в рабочем комбинезоне и свитере и с обезоруживающей улыбкой бросился к воротам.
  — Привет, Сэм!
  Тощий резко обернулся и тут же вздохнул с облегчением:
  — Господи, где вас носило? Мы же опаздываем!
  — Успеем, — спокойно сказал подошедший и добавил: — Меняли резину, колесо спустило. Хорошо, что была запаска. Автобус задерживается на полчаса.
  — На полчаса?
  — Да, так сообщили. Давай поехали!
  Мужчина обернулся к Робу и извиняющимся тоном произнес:
  — Слышали, что говорил мой приятель? Автобус задерживается на полчаса. Мы едем в Нунвиль. Если вам по пути…
  — Мне как раз в Нунвиль, — обрадовался Роб.
  — Ну, тогда поехали с нами. За час доберемся. Вдруг автобус опоздает не на полчаса, а на целый час, вы затратите на дорогу два часа…
  — У вас есть место?
  — Конечно, — отозвался мужчина в комбинезоне. — Нас всего четверо в шестиместной машине. Вещей у вас много?
  — У меня нет вещей.
  — Ну так поехали.
  Роб не задумываясь влез в салон и очутился на заднем сиденье большого седана между двумя хорошо одетыми мужчинами, которые переговаривались вполголоса.
  Его случайный знакомый и мужчина в комбинезоне сели впереди.
  Внезапно Роб заметил кое-какие мелочи, и ему стало немного не по себе.
  Машина была слишком велика, слишком мощна и слишком уж соответствовала словам его нового знакомого о недовольстве боссов. Мужчины по бокам Роба казались чересчур важными, молчаливыми и очень необщительными.
  Робу сразу вспомнилось все, что рассказывали о людях, которых «подбрасывали» на попутных посторонние.
  Однако он попытался прогнать тревогу, прибегнув к логическим размышлениям: незнакомец работал по найму; естественно, его коллегами были и влиятельные и обыкновенные рабочие; именно так… Роб старался убедить себя, что у него просто разыгралось воображение.
  И все же высокая скорость машины и странное молчание мужчин, сидевших по бокам от него, настораживали Роба.
  Он взглянул на часы, щелкнул пальцами и воскликнул:
  — Черт возьми, парни! Совсем забыл… совершенно из головы вон…
  За этим последовали две или три секунды молчания.
  — Что ты там забыл? — спросил водитель.
  — Забыл сделать важный телефонный звонок. Так и знал! Я понимаю, вы торопитесь. Высадите меня здесь.
  Я позвоню, а потом на такси вернусь на остановку. Если автобус опаздывает на полчаса, я еще на него успею.
  — Да ладно тебе! — успокоил его водитель. — Довезем его до таксофона, парни?
  — Конечно, — подал голос один из мужчин на заднем сиденье.
  Машина неслась вперед, обгоняя попутные автомобили.
  — На той автозаправке был телефон-автомат, — сказал Роб.
  — Проскочили, — ответили ему. — Разворачивайся, Сэм, назад. Пускай парень позвонит.
  Роб вздохнул с облегчением и обернулся, чтобы посмотреть через заднее стекло и убедиться, что перед заправочной станцией действительно есть телефон-автомат.
  Он решил, что, оказавшись там, зайдет в туалет, запрется в кабинке и откажется выходить.
  Шофер резко затормозил.
  Все по инерции наклонились вперед. Роб, который в это время смотрел назад, потерял равновесие.
  Он не успел понять их маневра, когда на голову ему набросили черный мешок, а на запястьях защелкнули наручники.
  — Отлично, Сэм! — похвалил водителя один из пассажиров. — Поехали!
  Роб Трентон, задыхаясь в плотном черном мешке, завопил во весь голос, зовя на помощь.
  Но тут же что-то тяжелое обрушилось ему на голову.
  Его ослепила белая вспышка, и он почувствовал, что проваливается в темноту.
  Глава 11
  Сознание возвращалось постепенно. Сначала Роб почувствовал острую боль в голове и перед глазами поплыла пелена, а потом стало мучить удушье.
  Он никак не мог вспомнить ни что с ним произошло, ни где он находится, но инстинкт самосохранения заставил его лежать неподвижно. Мало-помалу вернулась память. На голову все еще был наброшен мешок, но теперь таким образом, что небольшое количество воздуха все же попадало в легкие. Малейшее движение лишило бы его даже малой толики кислорода. Руки сдавливали наручники. Роб напряг мышцы ног и почувствовал, что они не связаны. Он понял, что лежит на полу у заднего сиденья машины, а те, кто сидел рядом с ним, теперь поставили на него ноги, чтобы в любой момент ударом вернуть его в бесчувственное состояние, едва он хоть немного пошевелится.
  Никто ничего не говорил. Роб учуял табачный дым — кто-то курил дорогую сигару.
  Машина неслась вперед. Роб понял, что был без сознания довольно долго, потому что его тело, скорчившееся на ковровом покрытии, затекло и сильно болело. Он отчетливо сознавал, что любая его попытка повернуться приведет к ужасным последствиям.
  Несколько минут показались ему долгими часами.
  Наконец тишину нарушил чей-то голос.
  — Как там этот олух, в порядке?
  — Конечно.
  — Ты здорово его огрел.
  — Да ничего с ним не будет.
  Роб почувствовал какое-то движение. Чья-то рука нащупала его предплечье, скользнула вниз. Палец потянулся к пульсу, замер там:
  — Он в норме.
  Человек снова откинулся на спинку сиденья. Роб Трентон больше не мог этого вынести. Он повернулся, и тут же мешок натянулся на его лице, перекрыв доступ воздуха.
  — Воздуха! — попросил он торопливо, не узнав собственного голоса. — Я задыхаюсь.
  Кто-то засмеялся. Он получил пинок в спину.
  Роб хотел было выпрямиться. «Все, что угодно, только не удушье…»
  Он услышал голос:
  — Хватит. Дайте парню воздуха.
  Роб почувствовал над собой какое-то движение, края мешка отогнули, прохладный воздух хлынул ему в лицо, и он с жадностью вдохнул его своими изголодавшимися по кислороду легкими.
  — Не пытайся встать! — предупредили его. — И не вздумай смотреть, куда едем! Лежи, как лежишь. И молчи!
  — Но что все это…
  — Заткнись!
  — Пусть говорит, — раздался голос с переднего сиденья.
  Человек справа поддержал его:
  — Пускай лучше сразу все расскажет. — Тихий голос прозвучал властно и как-то зловеще.
  — Ладно, — мрачно согласился тот, кто сидел впереди.
  Машина шла быстро; по легкому шороху колес Роб догадался, что они едут по современной скоростной автостраде. Звуки пролетающих мимо автомобилей свидетельствовали о том, что их машина либо приближается к большому городу, либо только что из него выехала.
  Через несколько секунд Роб решил, что город остался позади, потому что машина стала быстро набирать скорость.
  Он осторожно попытался поменять положение. Никаких возражений не последовало.
  — Почему бы вам не снять с меня это? — спросил Роб, когда стальные наручники впились в запястья.
  — Веди себя тихо, приятель! Скоро приедем.
  — Мне больно.
  — Ну это же замечательно!
  Кто-то рассмеялся.
  Внезапно, не в силах больше лежать неподвижно, Роб, превозмогая боль в запястьях, повернулся так, что невольно оказался лицом к заднему сиденью. Перед ним были ноги двух мужчин в брюках, сшитых явно на заказ, с тщательно отутюженными стрелками.
  — Эй ты! — прикрикнул один из них. — Ложись, как лежал!
  — Не могу. У меня все затекло.
  Мужчина с другой стороны сиденья поддержал Роба:
  — Он долго лежит не двигаясь. Пускай вертится, если хочет. Но не пытайся встать, приятель! Получишь по башке так, что всю жизнь будешь помнить.
  Роб, перевернувшись, почувствовал себя гораздо удобнее и приготовился ждать.
  Машина резко свернула вправо и съехала на проселочную дорогу. Запахи зелени и сырости ударили Робу в нос. Машина замедлила ход, ее сильно трясло на ухабах; минут через десять она остановилась.
  Один из мужчин распахнул дверцу.
  — Ну, давай, приятель! Выходи.
  Роб попытался встать, но со связанными за спиной руками он лишь беспомощно барахтался, как рыба, выброшенная на берег.
  Кто-то помог ему подняться на ноги. Роб краем глаза заметил деревья, солнечные блики на воде, но ему тут же снова набросили мешок на голову.
  Роб подумал: «Как же узники терпят пытку наручниками? Давление металла на кости жутко мучительно…»
  — Да снимите вы с меня эти чертовы наручники? — взмолился он.
  — Сними, — приказал тихий голос, — ему и так уже досталось.
  Кто-то взял Роба за правую руку, еще кто-то — за левую. Наручники щелкнули и открылись.
  — Теперь медленно иди вперед.
  Они пошли. Через несколько минут Роб понял, что идет над водой. По глухим звукам шагов он решил, что это, должно быть, доски трапа.
  Спустя мгновение охранник сказал:
  — Спокойно, Трентон! Подними правую ногу повыше. Шире шаг.
  Трентон приподнял ногу, на какую-то долю секунды испугавшись, что упадет в воду. Но нога ступила на палубу. Когда все пятеро поднялись на яхту, она закачалась. И Роб догадался, что они на обычной небольшой прогулочной яхте длиной футов в пятьдесят-шестьдесят.
  Роба провели по узким ступеням трапа в каюту. Стянули мешок с головы. Роб очутился в маленькой, скудно обставленной каюте. В иллюминатор были видны лишь макушки деревьев и маленькая полоска голубого неба.
  Он потер затекшие запястья, стараясь потянуть время.
  Человек в комбинезоне и второй, сидевший справа от него в машине, остались. Все другие ушли.
  — Ну? — спросил человек в комбинезоне.
  — Это я у вас должен спросить, — возразил Роб. — Объясните мне, что происходит.
  — Да ладно тебе! — оборвал его второй. — Нас интересует твой «рапидекс». Мы обнаружили его ночью у твоего дома. Но с ним что-то неладно. Он нормально выехал с таможни, но что-то произошло до твоего дома.
  Я хочу знать, что с ним случилось?
  Роб старался не показать, что ему понятно, о чем идет речь.
  — Так это вы взяли мой автомобиль?
  — Да, мы.
  — Вы не имели права забирать его без моего ведома.
  Это угон и…
  — Конечно угон, — согласился собеседник. — И хватит про это. Меня интересует, что случилось с твоим автомобилем?
  — Что значит — случилось? Вы украли его. Вот и все, что случилось.
  — Ты прекрасно понимаешь, о чем я толкую.
  — В котором часу был совершен угон? — настаивал на своем Роб.
  — Какая разница?
  — Большая. Я оставил автомобиль на заднем дворе. И если весь сыр-бор из-за лопнувшей шины… хотя вряд ли из-за колеса… не может быть…
  Мужчины переглянулись.
  — Где ты проколол шину, Трентон?
  — Точно не могу сказать. Кажется… нет… не помню.
  Коренастый мужчина, сидевший, когда они ехали, сзади в машине, сказал:
  — Пока вытянешь из него что-то, нас могут опередить…
  — Ерунда! — возразил человек в комбинезоне.
  Он встал со стула, снял джинсовую куртку, подумал немного и снял рубашку с майкой. Обнажившись по пояс, он приблизился к Робу и вдруг, сильно размахнувшись, ударил его в челюсть.
  Голова Роба запрокинулась назад; из глаз посыпались искры, Роб отлетел к стене. Его охватила ярость. Он бросился на расплывчатые очертания голого торса и нанес ответный удар по голове.
  Внезапно Роб совершенно успокоился.
  Его противник шагнул к нему и замахнулся, метя Робу в подбородок. Роб отступил, увернувшись от удара, бросился вперед, размахнулся и с радостью почувствовал, что кулак достиг цели.
  Второй мужчина присел на стол. Он курил сигару и с удовольствием наблюдал за дракой.
  — Ах ты паразит! — выкрикнул Рекс и пошел вперед, подпрыгивая и пригибаясь, как профессиональный боксер.
  Он сделал ложный выпад левой, правый кулак обрушился на ребра Роба.
  Роб покачнулся и ответил прямым справа, вложив в удар отчаянную злость.
  Сидевший на столе, с интересом наблюдая за поединком, встал и затушил сигару.
  Соперник Роба отошел. Красная струйка вытекла из его носа, побежала по губам и подбородку; кровь капала на обнаженную грудь.
  Глаза Рекса сузились от бешенства; он снова шагнул вперед. Роб пригнулся. Второй мужчина пнул Роба в живот. Роб бросился на него, но резкая боль лишила его силы. Ударив его по ребрам, Роб упал.
  Крепыш открыл дверь и свистом кого-то вызвал. По коридору бежали двое. Роб услышал их удивленные возгласы при виде разбитого носа мужчины в комбинезоне, потом почувствовал на своих руках веревочные путы.
  Они связали его с тщательностью моряков, привыкших вязать морские узлы.
  Роба била дрожь от пережитого гнева и физического напряжения. Он увидел склоненное над собой избитое, окровавленное лицо и не сразу понял, чьих это рук дело.
  Впервые в жизни он в ярости набросился на кого-то с кулаками и жестоко избил.
  Его противник произнес распухшими губами:
  — Ну, сволочь! Если ты думаешь, что мы позволим тебе зажать порошка на полмиллиона долларов, то ты полный идиот!
  Он ударил Роба ногой в челюсть, и тот потерял сознание.
  
  Роб не знал, сколько времени он пролежал без сознания. Очнувшись, он различил приглушенные голоса.
  Постепенно звуки сложились в слова. Невольно разум Трентона уловил значение слов. За столом сидели двое мужчин; перед ними стояла бутылка виски, два стакана и сифон с содовой. Роб услышал постукивание кубиков льда и почувствовал страшную сухость во рту. Голова гудела от тупой боли. Приоткрыв глаза, он пристально поглядел на них и тут же закрыл снова. Лежал он неподвижно.
  Один из охранников разглагольствовал:
  — Говорят тебе, парень не виноват. Он не из тех, кто станет связываться с наркотой. Если бы он нашел груз, то немедленно бы отнес его в полицию.
  — Ну, тогда, — вмешался второй, — есть только один ответ на вопрос: кто-то спер товар прямо на шоссе, до того, как мы угнали машину, а такое вряд ли возможно.
  Роб услышал шипение наливаемой в стакан содовой воды.
  Разговор продолжался:
  — Это надо выяснить за пару часов. Пора думать, как будем сматываться.
  — Я никуда не уйду без денег.
  — Хватит и того, что есть.
  — Хватит, когда закончим дело. Без бабок мы никто. Все зависит от последнего дела. Оно сулит хорошие бабки.
  — Мне главное — вовремя смыться. Ты срок не мотал. А я сидел. И больше не хочу.
  В наступившей тишине позвякивали о стакан кубики льда, и этот звук был настоящей пыткой для Роба; его мучила сухость в горле.
  Роб услышал торопливые шаги в коридоре. Ручка двери повернулась.
  Один из тех, кто сидел за столом, сердито крикнул:
  — Стучи, когда входишь! Какого черта…
  Хриплый шепот вошедшего перебил его:
  — В кустах — человек. Он следит за нами в бинокль.
  Здорово спрятался, как в засаде, на краю…
  Два стула скрипнули одновременно. Раздался спокойный властный голос:
  — Возьмите с собой еще одного. Тихо подползете к нему, свяжете и притащите сюда. Хотелось бы с ним побеседовать.
  Роб услышал топот ног по настилу, и другой голос спросил:
  — А с ним что делать?
  — Заприте его! — прозвучал приказ. Роб решил, что говорит тот самый человек, который сидел на столе, курил сигару и наслаждался их дракой. Но до конца Роб не был в этом уверен. — Подтащите бензин к электромеханизмам. Если придется сматываться, надо быть уверенными, что копы ничего не смогут здесь вынюхать.
  Они выбежали в коридор и, наспех посовещавшись, бросились наверх.
  Роб лежал неподвижно, прислушиваясь к малейшему звуку; глаза его были закрыты; он дышал спокойно и ровно.
  Двое оставшихся с ним тихо спорили.
  — Мы увязнем по уши… — взволнованно говорил один из них.
  — Теперь-то уже ничего не поделаешь.
  — Мы начали с наркотиков, а это киднеппинг. Сечешь, чем это пахнет?
  — Ладно, заткнись! Жди, пока тебя поймают, — с сарказмом отозвался второй. — Не мне тебя учить. Сейчас надо сделать так, чтобы нас никто не нашел.
  — Если мы смоемся, нас точно не найдут.
  — Говорю тебе, это конец. Но сперва надо закончить начатое и прихватить с собой кое-что. У тебя когда-нибудь была ломка? Раз уж я принимаю порошок, мне нужен запас. А теперь шевелись! Пора сматываться.
  Дверь захлопнулась. Роб услышал, как в замке повернулся ключ. На палубе началась какая-то возня, раздавались громкие команды.
  Затем на палубу поднялся еще один человек. Роб отчетливо слышал его шаги. Спустя секунду человек прошел мимо иллюминатора, закрыв собой на миг полуденное солнце… Минут через пять по палубе не спеша прошел еще один человек. Потом торопливо пробежали двое.
  Роб открыл глаза, стараясь осмыслить ситуацию.
  Его руки были привязаны за спиной к лодыжкам.
  Выпрямиться он не мог, колени приходилось держать согнутыми, чтобы веревка не впивалась в запястья.
  Правда, он сумел перевернуться на живот и встать на колени, но это ничего ему не дало — через несколько секунд затекли колени, удерживавшие на голом полу вес тела. Роб присел, упираясь бедром в пол, и тут же завалился на бок.
  У него было достаточно времени, чтобы рассмотреть каюту, в которой его держали. Это было нечто вроде кладовой, стены которой были увешаны полками, где хранились консервы; из мебели там были лишь стол и пара стульев.
  Роб начал было крутить руками, стараясь освободиться от пут, но он был связан прочным морским узлом, и чем больше двигался, тем туже затягивались веревки.
  Лежа на боку, он старался согнуть колени и дотянуться руками до узлов на лодыжках, но ему удалось коснуться веревки лишь кончиками пальцев, а этого было явно недостаточно, чтобы распутать туго затянутые узлы. Роб поменял несколько поз и, найдя самую удобную, приготовился ждать.
  За окном опустились сумерки и вскоре начали сгущаться.
  Роб услышал, как кто-то бежит по причалу, к которому была пришвартована яхта. На палубе снова поднялась суета, потом все надолго стихло.
  Когда совсем стемнело и Роб через иллюминатор разглядел звезды на небе, снова послышались шаги. Казалось, несколько человек тащили что-то очень тяжелое.
  Когда они ступили на борт, яхта накренилась и прямо над головой Роба раздался шум борьбы. Топот ног, крики, брань, удары, и вдруг наступила тишина. Роб слышал, как они что-то волокут по настилу; топот — и снова долгая тишина.
  Глава 12
  Здоровяк Эд Уоллингтон, которому коллеги-полицейские дали кличку Лось, ерзал на вращающемся стуле перед пишущей машинкой и огромными ручищами выстукивал краткий рапорт о своем последнем дежурстве.
  Время от времени Уоллингтон останавливался и разминал пальцы — он никак не мог привыкнуть к клавишам пишущей машинки.
  Рядом сидел его сослуживец, который любил поболтать, но отнюдь не был слабаком в составлении письменных рапортов. Он заметил заминку и посетовал:
  — Погрязли мы в этой бумажной работенке. Пора внести в список профессиональных заболеваний «машинописный спазм».
  — Угу, — пробурчал Эд, разминая затекшие пальцы. — Прошлой ночью у меня колесо прокололось.
  Шина вроде размягчилась. Хлопнула здорово. Никогда не знал, что шины так нагреваются на ходу. Ей-богу, я едва смог к ней прикоснуться.
  Он опять склонился над машинкой и начал печатать имена в графе «Проверка документов». Дошел до фамилии «Трентон, 25 лет, Нунвиль». Внеся данные в список, он вдруг остановился, положив средний палец на клавишу с буквой, которую собирался нажать.
  — В чем дело? — спросил его коллега. — Пальцы свело? А может, вдохновение посетило?
  — Похоже, что и впрямь вдохновение… — задумчиво произнес Уоллингтон.
  — И что же?
  — Нагретые шины.
  — Что?
  — Вчера на дороге я проверял одну машину, — начал рассказывать Уоллингтон. — Она стояла на обочине.
  Водитель сказал, что менял колесо и собирается ехать дальше. Покрышка была и впрямь дырявой… но что-то мне не давало покоя всю ночь. Что-то было не так. Я никак не мог понять. И только сейчас меня осенило.
  — Не понял?
  — Водитель положил колесо на крышу и убрал домкрат. Когда я подъехал, он собирал инструменты и готовился уезжать. Но что-то было не то. Интуиция подсказывала мне… черт, он у меня из головы не шел.
  — Как он выглядел?
  — Да не в том дело. Просто странная какая-то ситуация. Знаешь, Дон, я вернулся и пару раз тронул колесо, которое спустило. Покрышка действительно была дырявая. Я осмотрел прореху и не мог понять что к чему. А дело было в той шине. Она была холодная как лед.
  Полицейский за соседним столом вопросительно взглянул на него.
  — Ну и что ты сделал?
  — Да ничего, — честно признался Эд Уоллингтон. — Я же не сразу заметил… вернее, я заметил, но не понял.
  Когда я ткнул в ту шину, то подумал, что-то тут не так… но мне и в голову не пришло такое.
  — Ты проверил у него водительское удостоверение?
  — Угу.
  — Главное, чтобы лейтенант Тайлер не узнал. Запиши в графу проверки документов. Ведь парень мог ехать не спеша, ночью прохладно и…
  — Нет, он врал мне. Шина лопнула не там. Колесо было проколото давно. Шина успела остыть…
  — Может, он остановился полюбоваться луной? — перебил его приятель. — Брось! Запиши его в графу проверки документов — и дело с концом.
  Уоллингтон покачал головой. Он поправил лист бумаги в каретке машинки и в месте, отведенном для замечаний, напечатал:
  «На автостраде 72, в двух милях от пересечения с автострадой 40, остановка седана — IP „рапидекс“. Водитель — Роберт Трентон, проживающий в Нунвиле. Предъявил водительское удостоверение, машина в розыске не значится.
  Водитель утверждал, что остановился для смены лопнувшей шины, но на асфальте не обнаружено следов, доказывающих это. На следующий день я провел дополнительную проверку».
  Эд, напечатав «в розыске не значится», с ухмылкой решил, что уже достаточно насочинял, и пошел проверять сводки.
  По заведенному порядку предписывалось обо всем подозрительном докладывать по рации в участок, и там немедленно просматривали последние сводки. Эд не сделал этого, но орлиному взгляду лейтенанта Таил ера, который будет читать его рапорт, вряд ли сие откроется. Но раз уж он, Эд, посчитал, что Роберт Трентон заслуживает такой графы, как «Замечания», а не простой «проверки документов», то лучше самому тщательно ознакомиться со всеми криминальными сводками за последние дни.
  Он нашел абзац, который его озадачил: «Анонимный звонок из Фалтхевена. Звонивший сообщил об угоне малолитражного двухдверного седана „рапидекс“, предположительно зарегистрированного на имя Линды Кэрролл, однако данных о номере водительского удостоверения и номере двигателя не поступило. Звонивший бросил трубку».
  Крепыш Эд Уоллингтон вернулся к машинке и допечатал:
  «В связи с зарегистрированным угоном автомобиля „рапидекс“ из Фалтхевена, считаю необходимым провести дальнейшую проверку личности Роберта Трентона, рода его занятий».
  Подписав рапорт, полицейский Эд Уоллингтон, по прозвищу Лось, отправился в кабинет лейтенанта Тайлера.
  Глава 13
  Эд Уоллингтон свернул к обочине дороги и снизил скорость.
  — Это было где-то здесь.
  — Хотелось бы видеть точное место происшествия, если такое возможно, — сказал лейтенант Тайлер.
  — Ну… перед тем, как выйти из машины, я наехал на узкую полосу мягкой земли. Должно быть… вон там…
  — Не торопись, — велел Тайлер. — Притормози.
  Машина медленно двигалась вперед.
  Вдруг Уоллингтон воскликнул:
  — Вот тут! Тут остались следы шин. А там я наехал на мокрую глину.
  — Ладно. Тормози.
  Машина остановилась. Уоллингтон включил красный проблесковый маячок, который был сигналом для водителей, что на обочине стоит полицейская машина. Двое полицейских с фонариками выбрались из джипа и медленно пошли вдоль дороги, изучая следы шин.
  — Вот тут я остановился. Прямо тут, — показал Уоллингтон. — Когда я съехал с дороги, видите, я взял немного левее.
  — Ладно. А где была другая машина?
  — Ну, думаю, футах в пятнадцати от меня. Я хорошенько осветил ее фарами… да вон и следы.
  — Отлично! — похвалил его лейтенант Тайлер. — Давай все осмотрим здесь.
  Они тщательно обследовали землю.
  — Не похоже, чтобы тут что-то случилось, — предположил Уоллингтон. — У машины, оставившей эти следы, все шины были в порядке.
  Лейтенант Тайлер медленно и осторожно шел по траве. Луч от фонарика в руках Уоллингтона упал на дорожный столб.
  — Стойте! — воскликнул он. — Посмотрите-ка сюда!
  Кто-то сделал зарубку на столбе. Она совсем свежая.
  Они подошли поближе и принялись рассматривать крашеную поверхность столба, на которой отчетливо выделялась светлая полоска, нацарапанная ножом.
  — А вот и щепка, — обрадовался Уоллингтон. — Недавно откололась.
  Лейтенант Тайлер внимательно разглядывал находку, потом вынул из кармана коробочку с табаком для трубки, с сожалением вытряхнул содержимое на землю и положил туда щепку.
  — Извините, что я все испортил, сэр, — покаялся Уоллингтон.
  — Ничего ты не испортил, — успокоил его Тайлер. — Я попросил ребят в Нунвиле собрать информацию об этом Робе Трентоне. Его там хорошо знают. Он дрессирует собак. Он и для нас обучил с полдюжины. Мы забираем собак с его фермы.
  — А что говорит сам Трентон? — спросил Уоллингтон.
  — Он ничего не говорит. Его нигде нет. Но человек, который работает у него и присматривает за собаками, когда Трентон в отъезде, рассказал, что Трентон приехал домой на чужом автомобиле и поставил его у себя на заднем дворе. А утром автомобиль исчез. Трентон уехал на фургоне, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Он только что вернулся из путешествия по Европе. Я звонил в Таможенное управление навести справки, там мне сказали, что Трентон был подвергнут тщательному досмотру из-за близкого знакомства с человеком по фамилии Острандер, который подозревается в контрабанде наркотиков.
  — А что с тем Острандером?
  — Его тоже обыскали, но отпустили. Однако я бы не обольщался на сей счет.
  Лучи фонариков медленно шарили по траве.
  Вдруг Уоллингтон сказал:
  — Поглядите, лейтенант! Свежая грязь на траве, а вот тут снимали дерн.
  — Принеси из машины лопатку, Эд! — велел лейтенант Тайлер.
  Полицейский побежал к джипу, поднял крышку багажника и вернулся с небольшой лопаткой.
  Лейтенант Тайлер приподнял круглый кусок земли и начал осторожно копать. Лопатка ударилась обо что-то металлическое, и через секунду он вынул железный колпак автомобильного колеса, под которым оказалось множество промасленных пакетиков.
  Уоллингтон присвистнул.
  Лейтенант приказал:
  — Передай по рации в управление кодовый сигнал «14». Пусть пришлют нам четверых на помощь. Какие здесь координаты?
  — Сейчас посмотрю. — Уоллингтон вынул блокнот из бардачка. Потом связался по рации: — Машина 7 вызывает управление. Кодовый сигнал «14», координаты А.В. север — 300, восток — 72.
  В ответ прозвучал удивленный голос диспетчера:
  — Сигнал «14»?
  — Точно.
  — Понял. — Диспетчер отключил связь.
  — Я положу немного обратно, — решил лейтенант Тайлер. — Остальное заберем и…
  — Вы хотите сказать, что оставите тут немного наркотиков?
  — Верно. Когда тот, кто закопал их, придет за грузом, я хочу быть уверенным, что его возьмут с поличным и смогут выдвинуть против него обвинение. Рыть яму в земле не преступление, а доставать из нее спрятанные наркотики — это уже правонарушение.
  — Да, сэр.
  — Ладно. — Тайлер набил карманы промасленными пакетиками. — Остальное закопаем и прикроем дерном, как было. Потом отъедем отсюда чуть подальше, чтобы проезжающие не заинтересовались, чего это мы тут торчим. Думаю, пока еще рано караулить. Да и хотелось бы, чтобы подкрепление прибыло. Когда они явятся, один будет сидеть на связи. Джипы поставим на расстоянии, по обеим сторонам дороги. Эти парни не должны скрыться. Я возьму их с поличным.
  Они вернулись к своей полицейской машине, сели в нее, немного отъехали и принялись ждать. Через несколько минут должно было появиться подкрепление — две машины с людьми, готовыми к любым действиям.
  Координаты определили положение машины 7 — в двухстах футах от условного места.
  Ловушка была готова.
  Глава 14
  У Роба болело все тело. Во рту пересохло, язык распух. Он чуть было не закричал. В тот момент он готов был рисковать чем угодно, лишь бы получить стакан холодной, освежающей воды.
  Он глубоко вздохнул, набрав воздуха, но крикнуть не успел, потому что вдруг услышал шаги. В замке повернули ключ. Дверь открылась. Щелкнул выключатель, в каюте зажглась тусклая лампочка. Высокий мужчина, который недавно сидел на столе и с интересом наблюдал, как дрался Роб, подошел к иллюминатору, задернул штору и, задумчиво прищурившись, посмотрел на Роба.
  — Может, дадите воды? — хрипло спросил Роб.
  — Конечно, — ответил мужчина. — Конечно. Ты наверняка умираешь от жажды. Но ты еще легко отделался. Вижу, тебя не так уж сильно разукрасили.
  — А мне кажется, будто меня провернули через мясорубку, — откровенно признался Роб.
  — Да, тебе немного досталось. Ладно, принесу тебе воды.
  Мужчина вышел из каюты, не забыв запереть дверь, и вернулся секунд через тридцать со стаканом воды в руке.
  — Может, сядешь? — предложил он.
  Роб сел. Мужчина поднес стакан к губам Роба, наклонив его, чтобы он мог пить.
  — Ну как? — поинтересовался он.
  Роб чуть не захлебнулся остатком воды, закашлялся и с трудом выдавил из себя:
  — Лучше. Но попил бы еще.
  — Не сейчас. — Мужчина присел на край стола, обхватил руками колено и снова задумчиво посмотрел на Роба. — Нам с тобой надо потолковать.
  Роб промолчал.
  — Ах ты паразит! — вдруг восхищенно воскликнул мужчина, раскуривая большую сигару. — Где же ты так драться научился?
  — В школе занимался боксом.
  Понятно. Ты здорово держался, особенно если учесть, что твоя весовая категория килограммов на двадцать легче. Ну ладно, теперь о деле. Хватит пудрить друг другу мозги. Это нам не поможет.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Твоя фамилия Трентон, так?
  — Да.
  — Роб Трентон?
  — Верно.
  — Слушай, Роб, давай поговорим как взрослые люди.
  Не будем играть в кошки-мышки. Ты ехал на седане «рапидекс» от доков до твоей фермы в Нунвиле. По дороге с автомобилем что-то случилось до того, как ты добрался домой.
  — Случилось. Колесо лопнуло, — ответил Роб.
  — И еще что-то.
  Роб изобразил саму невинность.
  — Я скажу тебе честно, — начал высокий мужчина, — мои парни очень злые. Мы не хотим быть жестокими, но на кону — крупные ставки, а когда мужчины ставят по-крупному, их раздражает любой, кто перебегает им дорогу. Усек, о чем я?
  — Я ценю вашу откровенность, — отозвался Роб.
  — Конечно, конечно, — ободряюще произнес мужчина. — Слушай, Роб, у нас не все гладко, и мы собираемся уносить отсюда ноги. Каждая потраченная зря минута уменьшает наши шансы. Парни считают, что они в состоянии забрать груз и скрыться с ним, но они нервничают, дергаются. Времени осталось до полуночи.
  В полночь надо будет уходить. До утра мы должны покинуть штат на самолете, и сделать это нужно так, чтобы нас не накрыли. А теперь поставь себя на место одного из моих парней, Роб. Ты бы тоже забеспокоился, не так ли?
  — Думаю, да.
  — Ну конечно. Если кто-то встанет у тебя на пути, ты просто озвереешь.
  — Думаю, что так.
  — Так вот, — продолжал мужчина, — ты стоишь у нас на пути, Роб. Ты знаешь, где то, что тебе совершенно ни к чему, зато очень нужно нам. Мы должны это узнать.
  Есть два способа — легкий и трудный. Я и думать не хочу о трудном, потому что парни взвинчены до предела. Я не знаю, смогут ли они остановиться, если начнут.
  Мне это не нравится. Но я скорее сдохну, чем позволю тебе надуть нас и лишить товара после такого риска.
  — Почему вы обвиняете меня? — задал прямой вопрос Роб. — Вам известно, что произошло в порту?
  — Нет, а что?
  — Меня задержали таможенники и обыскали до последней нитки. Досмотр длился более двух часов. И все это время автомобиль стоял…
  Мужчина улыбнулся и добродушно покачал головой:
  — Нет, Роб, так не пойдет! Мы не настолько глупы, чтобы оставить машину без присмотра. По правде говоря, мы здорово заволновались, когда ты не появился у машины.
  — Откуда вы узнали, что я поведу автомобиль? — спросил Роб как можно спокойнее, с ужасом ожидая ответа.
  Мужчина, сияя улыбкой, снова покачал головой:
  — Мы зря тратим много времени и слов, Роб. Предположим, ты сломаешься и все расскажешь. Нам нужна правда, и, уверяю тебя, с тобой ничего не случится.
  Тебе, конечно, причинят кое-какие неудобства, но не более. Зато у тебя будет шанс уйти отсюда около полуночи и… ну конечно, нам придется устроить все так, чтобы ты не мог связаться с властями часов эдак восемь-десять. Вот и все.
  — Уже достаточно, — заметил Роб.
  Лицо высокого мужчины внезапно посерьезнело:
  — Слушай, Роб, если ты не поможешь нам, все будет гораздо хуже. Парни зашли слишком далеко, трудно сказать, на что они способны. Может случиться всякое, если они захотят раздобыть нужные сведения, и чтобы выудить их… ну поставь себя на их место. Они вряд ли оставят в живых свидетеля, который их опознает и может заявить в полицию о похищении и адских пытках. Подумай об этом.
  — Но и сейчас в моем положении ничего хорошего нет.
  — Почему же нет, Роб?
  — Я все равно могу вас опознать.
  Глаза преступника застыли и стали холодными. Он зловеще произнес:
  — Не испытывай судьбу, а то можешь исчезнуть навеки. Глубина реки достигает здесь сорока футов. Мы привяжем к тебе груз потяжелее, и, когда над тобой перестанут подниматься пузыри, о тебе никто никогда не узнает.
  — Вы можете сделать это в любой момент, скажу я вам или не скажу. Какие гарантии, что вы играете честно?
  — Тебе придется поверить мне на слово.
  — Ваше слово недорого стоит.
  Высокий мужчина не спеша встал, вынул изо рта сигару, аккуратно положил ее на край стола, снял пиджак, закатал рукава и объявил:
  — Ну хорошо, молодой человек! Сейчас тебе будет больно. Но ты сам напросился. Как только захочешь это прекратить, просто скажи.
  Он наклонился над Робом. Его лицо совершенно изменилось. Теперь оно было жестоким, злым, безжалостным. Правая рука с растопыренными пальцами медленно тянулась к глазам Роба, но когда его средний палец коснулся левого глаза Трентона, он вдруг остановился:
  — Что у тебя в кармане, ручка?
  — Ну и что? — Роб старался скрыть дрожь в голосе.
  — Какого черта! Они тебя даже не обыскали! Как с ними можно иметь дело? Парни взвинчены, а когда они в таком состоянии, на них нельзя положиться. Ну-ка посмотрим, что еще у тебя в карманах, сынок?
  Он перевернул Роба, поставил ноги на его связанные руки и так сильно надавил каблуком, что Роб поморщился от боли. Потом он обшарил карманы Роба.
  — Носовой платок… деньги… черт! Идиоты, у тебя же нож! Знаешь, Роб, я устал рисковать своей шеей и думать за этих тупоголовых. У парней совсем нет мозгов. А теперь хочешь послушать, как твой автомобиль вывели из строя?
  Тебе подсунули что-то в зубчатую передачу мои идиоты.
  Им бы просто спустить одно колесо, чуть открутить клапан на другом, чтобы воздух выходил медленно. А потом бы появиться, когда ты застрял на дороге с двумя спущенными колесами. Забрать тебя тогда было бы проще простого. А потом один из парней прикрутил бы клапан, накачал колесо, отогнал твой фургон, тот автомобильчик, и все! Не отыскать. А теперь? Что подумает автомеханик, когда найдет посторонний предмет в моторе? Ты бы исчез вместе с тем автомобильчиком. А раз ты исчез, все решили бы, что это ты забрал порошок. Парни опростоволосились, да и ты — не лучше. Тебя мои парни крепко связали, но ты бы мог закинуть ноги на стол подрыгаться, пока нож не выпал бы из кармана штанов, потом ты бы перевернулся, ухватил его пальцами и перерезал веревки, и никто бы этого не заметил.
  Роб почувствовал, что краснеет от злости — мог ведь с легкостью проделать все, о чем говорит этот человек, но не догадался.
  Мужчина убрал ногу с запястья Роба.
  — Ну ладно, Роб, — сказал он, — поворачивайся!
  Поглядим, что там у тебя с другой стороны. Погоди-ка, а что во внутреннем кармане? Ну да. Бумажник, водительское удостоверение и… а это что такое? Блокнот!
  Верзила взял блокнот, отошел и повернулся так, чтобы через плечо падал свет.
  — А ты педант, парень! Скорее всего, ты ведешь аккуратные записи. Да, так и есть. Расходы… номера дорожных чеков, номер паспорта. Знаешь, Роб, мне кажется, что если ты что-то спрятал, то обязательно сделаешь отметочку… особенно если прятать пришлось срочно где-нибудь в дороге. Поглядим, Роб. Перевернем лист с расходами, проверим последний лист. Последний в блокноте. Так, так, так! А вот и схема дорожной развилки. Ну, Роб, ты даешь! Тебе осталось только объяснить мне, что означают эти значки. Нет, погоди! Тебе не придется ничего говорить. Дорожные столбы… цифры обозначают номера дорог после развилки… так… количество дорожных столбов… линии с расстояниями. Да чтоб тебя, Роб! Это же дорожный знак прямо на автостраде, который мы запросто вычислим по указанным расстояниям. Ну, Роб, уже лучше! Гораздо лучше! Слушай, за пару часов мы все выясним, но мне сдается, я на верном пути. Определенно на верном. Конечно, там может быть ловушка. Но вряд ли. Теперь все зависит от тебя, Роб. Ты уже взрослый мальчик, и мы вполне можем пооткровенничать. Один из моих парней поедет все проверить. Если это ловушка, тебе не поздоровится. Знаешь, Роб, всякой там мелодрамы и угроз я не люблю, но если это ловушка, тебе вряд ли понравится то, что с тобой сделают. В машинном отделении есть два старых ведущих вала килограммов по пятьдесят каждый и уйма проволоки. Мы крепко прикрутим тебя к валам, чтобы ты прямо прирос к ним, и бросим глубоко-глубоко на дно. Мы рискуем всего одним человеком. Если порошок на месте, он найдет его, а если это ловушка… ну, Роб, мы же не расстаемся, ты тут, с нами.
  Высокий помолчал, взглянул на Роба и вдруг нанес ему несколько сильных ударов по ребрам.
  — Отвечай, когда с тобой разговаривают! — рявкнул он.
  — Это не ловушка… — простонал Трентон.
  — Так-то лучше, — сказал мужчина. Потом он вышел и запер дверь, оставив свет включенным.
  Глава 15
  Полицейский лежал в кювете, прикрывшись темным пледом так, чтобы едва были видны лоб, глаза и нос.
  Было холодно. Сырость земли проникала сквозь одежду и плед.
  Рядом с ним по дороге проезжали машины, сначала раздавался чуть слышный шум колес и двигателя, постепенно он становился все громче, затем сверкали фары, и машина уносилась прочь.
  Полицейский несколько раз менял положение, чтобы не затекли конечности. Он то и дело посматривал на светящийся циферблат часов, с нетерпением ожидая момента, когда его сменит Уоллингтон.
  В это время Уоллингтон сидел в машине на обочине, а в двух милях на противоположной стороне дороги ждали еще двое. Всем было строжайше запрещено курить, чтобы красный огонек сигареты случайно не выдал их присутствия.
  С западной стороны подъехал автомобиль, притормозил, приблизился к обочине и дальше поехал совсем медленно. Лучи фар, пляшущие по неровному ежику травы, заставили полицейского, лежавшего в кювете, глубже нырнуть под темный плед.
  У него была военно-полевая переносная рация с блоком питания, ее черный провод бежал по кювету и через пару сотен ярдов проходил под проволочным ограждением.
  Полицейский, повернув рукоятку, настроил ее и стал слушать.
  Почти мгновенно ему ответил голос коллеги:
  — Ларри, что случилось?
  — Клиент явился, — ответил Ларри. — Готовьте машины.
  — Отлично. Можешь описать автомобиль?
  — Пока нет. Видны только фары и свет фонаря. Они что-то ищут. Не отключай связь. Сейчас взгляну. — Полицейский осторожно отогнул угол пледа, вглядываясь в темноту, и сказал: — Они приближаются. Обнаружили дорожный знак и, судя по всему, считают дорожные столбы. Теперь осматривают землю. Черный седан… большой. Возможно, пуленепробиваемые стекла.
  — Сколько их?
  — Один с фонарем и второй… погоди, похоже, это женщина.
  — Понял. Жди, — откликнулся полицейский по другой рации. Он вызвал штаб-квартиру полицейского управления, находившуюся в пятидесяти милях, и передал кодовый сигнал: — Машинам 16 и 19 особый сигнал «24».
  В тот же миг патрульные завели автомобили, чтобы моторы прогрелись и были готовы к погоне. Наблюдатель снова вышел на связь, и Ларри, прижимаясь к земле, доложил:
  — Мужчина начал копать. Женщина пересекла дорогу. По-моему, в направлении сада. Потерял ее.
  — Держи меня в курсе. Жду.
  Ларри слышал, как наблюдатель говорит по другой рации с диспетчером:
  — Дайте особый сигнал «25».
  Через секунду в машинах, стоявших наготове, раздался голос диспетчера, который монотонно, как все диспетчеры всегда сообщают самые важные новости, произнес:
  — Машинам 16 и 19 особый сигнал «25». Подтвердите информацию.
  Машины тут же ответили, подтвердив получение сигналов «24» и «25» и готовность начать преследование.
  Скрючившись в кювете, Ларри дождался, пока лопатка ударилась о металлическую крышку. Через секунду по земле пробежал луч фонарика — неизвестный возвращался к своему автомобилю.
  Ларри предупредил по радиотелефону коллег:
  — Если бы не та женщина, я уже был бы готов дать следующий сигнал. Она перешла через дорогу и не вернулась.
  — Готов к сигналу «26» — для мужчины?
  — Так точно.
  — Понял. Он не уйдет. Ждем еще. Берем обоих, когда вернется женщина.
  — Нет, она не вернется. Она явно ушла на разведку.
  Берите мужчину. Он заводит мотор. Сигнал «26».
  Ларри слышал по рации, как Уоллингтон обращается к главному диспетчеру:
  — Машина 7 сообщает в штаб: особый сигнал «26» для машин 16 и 19.
  Полицейский, затаившийся в кювете, слишком долго ждал возвращения женщины. Мужчина в седане уже тронулся с места.
  Отбросив плед и приготовив пистолет, Ларри пригнулся и бросился к проволочному ограждению.
  Он направил на машину луч фонаря.
  — Полиция! — крикнул он. — В чем дело?
  — Ни в чем, босс.
  — Почему остановились?
  — Просто так.
  — Стоять. Приготовить документы.
  Автомобиль рванулся вперед.
  Ларри направил на него пистолет, но, усмехнувшись, опустил дуло.
  Автомобиль летел в темноту. Водитель, бледный и встревоженный, стремительно переключал скоростные передачи, вдавив в пол педаль газа.
  Полицейский ждал. Луч мощного фонаря шарил по саду на противоположной стороне дороги. Ему было показалось, что он заметил какое-то легкое движение, но он не был уверен до конца. Сад тянулся по косогору.
  Прямо за ним возвышался заросший холм.
  Полицейский упорно водил лучом фонаря по саду. Но ничего не обнаружил.
  Водитель седана с трудом перевел дыхание. Сердце его бешено колотилось, во рту пересохло. Он чуть не попался, но ему удалось вырваться. Теперь он в безопасности.
  Неожиданно фары мчавшейся машины осветили полицейского, стоявшего посередине дороги. Красный сигнальный фонарь ослепил напуганного водителя. Он выхватил из кармана пистолет. Сжав зубы, надавил на тормоз.
  Автомобиль с визгом остановился.
  С одной стороны к седану подошел Уоллингтон; с другой осторожно приближался второй полицейский.
  Водитель опустил стекло и спросил:
  — В чем дело?
  Это я у вас хочу спросить, — сказал Уоллингтон. — Почему не остановились по требованию патрульного?
  Водитель рассмеялся:
  — Да какой патрульный? Это чья-то дурацкая шутка?
  Уоллингтон открыл дверцу машины.
  — Ладно, босс. Вот держите! — И он вскинул пистолет.
  Дальше все произошло с невероятной быстротой. Ручища крепыша Уоллингтона схватила преступника за запястье. Оружие упало, рука водителя седана беспомощно повисла. Он закричал от боли и вывалился из автомобиля.
  Уоллингтон отбросил его пистолет, не спеша снял со своего ремня наручники.
  Эту сцену осветил красный свет проблескового маячка подоспевшего джипа.
  — Готово! — крикнул Уоллингтон.
  Через пару минут в штаб-квартире получили сообщение:
  — Машина 19 передает условный сигнал «31», черный седан, один задержанный, номер машины 6В4981.
  Диспетчер повторил номер машины.
  — Везем задержанного, — предупредил Уоллингтон.
  — Понял. Отдел ФБР по борьбе с наркотиками предупрежден. Они едут. Оказывал сопротивление?
  — Какое там сопротивление! — небрежно бросил Уоллингтон. — Дайте мне еще пятнадцать минут. Надо прочесать территорию и найти женщину, которая, похоже, скрылась. Она не вернулась к автомобилю вместе с водителем. Она осматривала окрестности, и, видно, что-то ее вспугнуло.
  — Есть доказательства? — поинтересовался диспетчер.
  — Есть.
  Хорошо. Ищите ее. Передаю информацию по линии.
  Полицейские с фонарями прочесали окрестности, но так никого и не нашли.
  Диспетчер передал сообщение всем патрульным машинам:
  — Всем патрулям! На перекрестке автострад 40 и 72, по координатам север — 300, восток — 72, скрылась женщина. Вероятно, воспользовалась попутной машиной. Останавливать все машины с женщинами, провести проверку документов. Задерживать всех голосующих на дороге для дальнейшего дознания. В ближайшие полчаса это задача первостепенной важности.
  Все патрульные собрались в указанном районе. Сотни автомобилистов были остановлены для проверки документов.
  Однако женщине удалось скрыться. Две голосующие на обочине дороги девушки были доставлены в участок, но их пришлось отпустить. У обеих было алиби — они находились в машине в указанное время, когда полицейский заметил женщину, по его словам, «молодую и привлекательную, судя по фигуре и движениям», которая приехала с человеком, забравшим наркотики.
  Полиция располагала определенной информацией относительно Роба Трентона, и там решили, что женщина могла быть его спутницей в путешествии по Европе.
  Единственным препятствием в расследовании было то, что Харви Ричмонд, опытный следователь по делам наркобизнеса, работающий в «том направлении», пропал. Говоря словами дежурного диспетчера — «вне пределов досягаемости». На самом деле он шел по горячим следам и наметил провести ряд арестов к полуночи, поэтому два отряда полицейских к этому времени были приведены в состояние полной боевой готовности.
  Полковник Миллер Степни задумчиво шагал по кабинету, изучая рапорты, стекавшиеся к нему со всего штата. Задержанный отказывается говорить. По документам он — Марвус Л. Гентри. У него изъяты наркотики, оставленные в тайнике у дороги — как приманка — для преступников, которые приедут забрать товар.
  Пока нет возможности установить связи Гентри. Водительское удостоверение на его имя было выдано в другом штате. Срочно проводится дактилоскопическая экспертиза, и пройдет несколько часов, прежде чем появится точная информация. Судя по его поведению, задержанный — опытный рецидивист, спокойный, уверенный, упорно отказывается отвечать на вопросы.
  Полковник Степни размышлял, как побыстрее достать список пассажиров лайнера, чтобы получить больше информации о контактах Роба Трентона во время поездки в Европу. Дело находилось в компетенции Харви Ричмонда, а составлять рапорт до окончания расследования было не в правилах Харви. Он был спецагентом отдела ФБР по борьбе с наркотиками, и его отношения с полицией сводились к координации действий различных судебных органов. Он мог моментально составить рапорт для своего непосредственного руководства, но при общении с полицией предпочитал хранить молчание.
  Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства и зная по опыту, что спешка может загубить всю игру, как и преждевременный допрос задержанного, полковник Степни решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не свяжется с Харви Ричмондом. В конце концов, в распоряжении полиции оказался контрабандный груз героина, ввезенный в страну и скрытый в тайнике в земле. А сообщить эти данные Харви Ричмонду не было никакой возможности. Впрочем, Ричмонд сам вскоре даст о себе знать.
  И полковник Степни шагал взад-вперед по кабинету и ждал.
  Глава 16
  Спустя несколько часов после наступления темноты Роб Трентон услышал, как подъехала машина. Судя по реву двигателя, автомобиль несся на огромной скорости.
  Через несколько мгновений на причале, прямо у иллюминатора каюты, где томился связанный Роб, раздались торопливые шаги.
  В звуках было что-то знакомое. Стремительная походка, легкие, грациозные шаги. Шаги женщины. Но ведь это не?.. Роб с трудом приподнялся и сел, с надеждой прислушиваясь.
  Он различил взволнованные голоса, затем приглушенный гул разговора. Снова послышались женские шаги — она сбежала на причал. Кто-то тяжелой поступью двинулся к каюте. Человек шел с трудом, словно с усилием неся большой груз.
  Шаги приближались. Бесспорно, их было двое, тех, кто направлялся к каюте Роба, и они тащили какую-то тяжесть.
  В замке повернули ключ. Дверь распахнулась, и Роб увидел двух хмурых мужчин, каждый из которых тащил стальной ходовой вал весом не менее пятидесяти килограммов. Принесли они и несколько мотков толстой проволоки.
  В зловещей тишине они свалили все это на пол, развернулись и молча пошли обратно.
  — В чем дело? — крикнул им вдогонку Роб.
  — Кое в чем, — обернувшись, ответил один из вошедших. — Ты думал, мы козлы, да? Ну ладно, приятель! Ты расплатишься сполна, когда начнешь пускать пузыри.
  — Послушайте! — с отчаянием воскликнул Роб. — Это не ловушка!
  — О, конечно нет! — с сарказмом сказал один из контрабандистов. — Просто полиция оказалась в нужном месте в нужный час. И случайно схватила моего друга! Твой первый трюк удался. Поглядим, как пройдет второй.
  Они вышли из каюты, с грохотом захлопнув дверь. В замке щелкнул ключ.
  Роб понял по выражению их лиц и по уже усвоенным им их методам, что пощады ждать не приходится. Они уносят ноги. Их игра окончена, через несколько часов они разбегутся на все четыре стороны и надежно затаятся. Ни полиция, ни ФБР не успеют даже получить о них никакой информации.
  Роб мрачно смотрел на два ходовых вала и проволоку — было ясно, какая участь его ждет. Теперь он точно знал — эти люди не выпустят его с яхты живым.
  Осознав это, он впал в отчаяние.
  Злясь на самого себя, он думал о ноже в кармане и об упущенной возможности. Робу еще никогда не приходилось бывать в подобной ситуации, и ему казалось, что он бьется лбом о каменную стену. Он понимал, что пора пустить в ход всю свою смекалку и изобретательность, или будет слишком поздно.
  Он оглядел каюту, но не обнаружил ничего, что могло бы помочь.
  И вдруг он вспомнил о стакане. Он стоял на столе, там, где его оставил тот человек, который принес ему воды, прежде чем вывернуть и обыскать карманы Роба; находка ножа так поразила его, что преступник забыл о стакане.
  Роб извивался, полз, как гусеница, пока не добрался до ножек стола. Он перевернулся и навалился на стол, словно выброшенная на берег громадная рыбина. Веревка впивалась в его руки так сильно, что почудилось, будто она вот-вот перетрет кожу; он сбил стакан, и тот покатился по полу, но не разбился.
  Роб подполз к стакану, взял его кончиками пальцев, подобрался к ходовому валу и стукнул по нему стаканом.
  Со второго удара стакан разбился вдребезги. Роб ухватил один из длинных осколков, похожий на нож, закрепил его между валом и стеной и, лежа на спине, принялся перепиливать веревку, стягивающую его руки.
  Было очень сложно шевелить руками так, чтобы стекло резало веревку ровно, но он упорно продолжал двигать ими, сильно порезался в нескольких местах и почувствовал, как теплая струйка крови сочится по пальцам. И тогда стало казаться, что онемевшие мускулы больше не выдержат утомительных попыток перепилить веревку острым осколком стекла.
  Когда было уже невозможно выносить эти нечеловеческие мучения, веревка неожиданно порвалась, Роб протянул затекшие руки, развязал ноги и встал, разминая онемевшие мышцы. К конечностям прилила кровь, и все тело закололо, словно иголками.
  Роб слышал, как на яхте суетились люди. Хлопали двери, по коридорам и трапам грохотали шаги. Пока к Робу никто не зашел, но он понимал, что в любой момент за ним могут явиться. Он чувствовал себя как приговоренный в камере смертников, который ожидает последнего шествия к месту казни.
  Роб подтащил к двери стол, распутал веревку, которая еще недавно связывала его, соединил порванные концы. В ней оказалось не меньше десяти футов длины. Он поспешно привязал ее к ходовому валу. Залез на стол. Ему удалось подтянуть вал так, что он повис прямо над дверью, всего в двух футах от притолоки.
  Затем Роб тихо спрыгнул вниз, приволок второй вал и с большой осторожностью тоже подвесил под притолокой; оба вала удерживались на весу лишь тонкой веревкой.
  Роб бросил свободный конец веревки на пол, слез со стола, отодвинул его на место, встал у двери и, взяв веревку в руки, стал ждать.
  Ждать пришлось недолго.
  У двери послышались шаги.
  Если по тому, как повернулся ключ в замке, можно было бы судить о настроении входящего: человек был в ярости и очень спешил. Замок, взвизгнув, щелкнул.
  Роб шагнул назад, чтобы спрятаться за открывающейся внутрь дверью.
  Дверь с грохотом распахнулась. Высокий мужчина, переступив порог, не сразу заметил Роба. Он вошел в каюту и выругался:
  — Что за черт!
  Роб резко дернул веревку.
  Вошедший мужчина, услышав подозрительный шорох над головой, бросился было вперед, но убежать не успел.
  Все сто килограммов стали обрушились на него. Он упал, даже не успев застонать.
  Роб кинулся к двери. У него не было времени на мелочи. Грузное тело упавшего мужчины неподвижно лежало на полу. Он тяжело дышал. Сигара, которую он держал в зубах, выпала изо рта и валялась в нескольких дюймах от мужчины; от нее поднимался ароматный голубой дымок.
  Роб склонился над мужчиной и принялся ощупывать его одежду. Оказалось, что обыскать кого-то — задача не из легких. В кармане брюк он нащупал нож. Роб знал — нож очень острый. Роб откинул полу пиджака, там оказался пистолет 32-го калибра. Роб вынул оружие из кобуры.
  Роб прислушался — кругом было тихо. Он попытался затащить грузное тело в каюту. Это было не просто. Роб перевернул его, переволок через порог и уложил рядом со стальными валами.
  К лежавшему на полу человеку вернулось сознание.
  Его тело конвульсивно подрагивало. Он застонал, открыл глаза и попытался сесть.
  Выскочив из каюты, Роб захлопнул дверь, запер ее, сунул в карман ключ, который торчал снаружи в скважине. Сжав в потной ладони пистолет, он быстро пошел по коридору, взбежал по трапу на палубу.
  И очутился в кромешной мгле. При свете звезд различался лишь четкий силуэт яхты. Как Роб и предполагал, это было небольшое прогулочное судно.
  На палубе никого не было. Роб прокрался к планширу и спрыгнул на причал, не выпуская из рук пистолета. Проверил, заряжен ли он, и снял его с предохранителя. Роб был готов к любой неожиданности и не питал никаких иллюзий. Ставкой в игре была жизнь.
  Яхта была пришвартована бортом к небольшому причалу, скрытому за деревьями; чуть слышно журчала вода. Роб решил попробовать выиграть побольше времени для побега.
  Он вернулся к корме судна и острым как бритва ножом перерезал тонкий трос, удерживавший яхту у причала. Затем он бросился к носу яхты и оттолкнул ее от берега. Он с удовлетворением следил, как между бортом яхты и причалом появилась узкая черная щель, которая становилась все шире.
  Роб отвернулся от яхты и застыл, услышав шум мотора приближающегося автомобиля. Мощные фары осветили деревья, но тут же погасли. Роб еще пару секунд слышал, как гудит двигатель, потом все стихло. Он оказался между двух огней.
  Он был так Озадачен появлением новой опасности, что на миг забыл о яхте. Когда он снова обернулся, то увидел, что по палубе бежит человек.
  — Эй! — крикнул он Робу.
  Роб понимал, что для бегущего он всего лишь неясный силуэт, может быть еще менее различимый, чем он сам для Роба. Нос яхты был уже достаточно далеко от причала, но корма оказалась совсем близко. Человек вполне мог спрыгнуть на берег, схватить трос и, привязав яхту к тумбе, устроить погоню.
  Роб повернулся и побежал.
  — Эй, ты! — кричали ему с палубы. — Назад!
  — Не стоит! — ехидно крикнул в ответ Роб, убегая по пирсу к берегу.
  Обернувшись, Роб увидел, что преследователь бежит к корме, готовясь сделать то, чего опасался Роб. Он понимал, что если ему удастся хоть на миг отвлечь преступника, заставить его остановиться, то яхту течением отнесет так далеко, что его преследователю придется прыгать в воду и добираться до берега вплавь. К тому времени яхта окажется на середине реки, и на помощь он позвать уже никого не сможет. Пройдет еще минут пятнадцать — двадцать, прежде чем заведут мотор и яхта вновь подойдет к причалу, и только тогда они смогут начать преследование.
  — Стоять! — закричал Роб. — Вы арестованы! — добавил он, что-то смекнув.
  Мужчина не останавливался.
  Роб нажал на спусковой крючок и дважды выстрелил, не целясь. Он увидел огоньки, вырвавшиеся из дула, и ощутил толчок отдачи, когда механизм выбрасывал отработанные гильзы. Уловка сработала. В темноте он мог лишь увидеть, что мужчина остановился и ничком бросился на палубу.
  К тому времени Роб уже добежал до берега. Яхта развернулась, течением ее быстро сносило на середину реки.
  Роб помчался в спасительную темноту, сжимая в руке пистолет.
  В тени деревьев, где глинистая земля приглушала шаги, Роб остановился, обдумывая сложившуюся ситуацию и пытаясь определить, где находится только что подъехавший автомобиль.
  Он услышал, как кто-то бежит прямо к нему со стороны дороги.
  Роб прижался к стволу высокого дуба. Судя по всему, к нему приближался только один человек.
  Обернувшись, Роб вдруг весь похолодел.
  На корме яхты внезапно полыхнул большой сноп огня, на глазах у Роба оранжевые языки пламени, сверкая, расползлись по палубе, потом взметнулся огненный столб, еще более мощный, чем прежде. Спустя секунду раздался звук, похожий на приглушенный взрыв, и снова на корме вырвался огонь. В считанные секунды вся яхта оказалась объята пламенем.
  Роб видел, как огненную яхту сносит течением и уносит все дальше и дальше к середине реки. Яхта отбрасывала красную тень на воде, обагряя облака, бегущие с юга вдоль русла реки. Кроваво-красное зарево осветило пирс, к которому было пришвартовано судно, и ветви растущих у берега деревьев. Из-за стволов вышла женщина. Роб разглядел ее четкий силуэт на фоне полыхающей яхты. Судя по фигуре и легкой походке, женщина была молодой и стройной.
  Она стояла к Робу спиной, застыв на месте, и, словно завороженная, не замечала ничего вокруг, кроме языков огня, взлетающих к небу.
  Роб поставил пистолет на предохранитель, чтобы случайно не привести механизм в действие. Зарево пожара помогло ему отыскать тропинку, по которой он побежал вдоль берега и вскоре очутился на дороге, где обнаружил большой черный седан. Фары были погашены, но мотор работал.
  Роб не мог упустить такой возможности. Он прыгнул за руль, захлопнул дверцу и рванул к шоссе.
  Он понятия не имел, куда ехать, хотя определил по звездам север и юг. Река текла на западе штата и служила границей между двумя соседними штатами. Роб был на западном берегу.
  Он наугад вырулил на север и через двести ярдов оказался у моста; свернул на восток, пересек реку и повернул к югу. Теперь он был уверен, что едет в Нунвиль.
  Глава 17
  Седан плавно мчался по шоссе. Роб посмотрел на огоньки приборной доски: бак полный, в масле недостатка нет, стрелка генератора стоит на нуле, даже при включенных фарах, а судя по спидометру, машина прошла всего семь тысяч миль.
  Лошадиных сил под капотом было в избытке, и, лишь слегка надавив на педаль газа, Роб почувствовал, как машина рванулась вперед.
  Он подъехал к перекрестку дорог. Взглянув на дорожный указатель, Роб убедился, что находится на нужном шоссе, и помчался дальше.
  Посмотрев вправо, на берег реки, он заметил, что низко плывущие тучи озарены пламенем пожара. До его ушей донесся вой сирен; впереди показался красный мерцающий огонек — это местная пожарная команда неслась ему навстречу, потом свернула на север и быстро скрылась, спеша к бушующему пожару.
  Роб снизил скорость до предела разрешенной.
  Через час он уже был в Нунвиле. Роб интуитивно решил оставить седан на обочине дороги, в четырехстах ярдах от своей фермы.
  Он запер дверцу, сунул ключ в карман и пошел к дому, стараясь как можно тише ступать по привычной тропинке. Он решил обогнуть дом со стороны собачьих вольер.
  При свете звезд он увидел длинный ряд деревянных построек; послышалось приглушенное рычание одной из собак; остальные забегали по вольерам.
  Роб вполголоса успокоил их, чтобы они не расшумелись:
  — Тише, ребята. Молчать!
  Псы узнали его голос. Один радостно гавкнул, приветствуя хозяина, однако, подчинившись команде, умолк.
  Более опытные собаки вели себя тихо, но Роб слышал топот их лап, знал, что все виляют хвостами. Время от времени какая-нибудь из них легонько повизгивала. Псы почувствовали напряжение в его голосе.
  Роб выпрямился, подошел к вольерам и успокоил животных, прижавшись к проволочной ограде.
  Он смело направился к двери и вдруг остановился, услышав тихое рычание.
  Была кромешная тьма, и он не мог ничего разглядеть, но рычание было таким тревожным, что Роб шагнул в ту сторону и вскоре услышал позвякивание цепи.
  Через секунду он узнал собаку, которая изо всех сил рвалась к нему с цепи. Пасть пса была открыта, из глотки вырывался тихий, едва слышный рык.
  Роб подошел поближе, протянул руку, коснулся мокрого собачьего носа.
  — Что такое, Лобо? Почему ты здесь, на цепи?
  Лобо ткнулся мордой в лицо Роба, затем сел, ожидая, когда его освободят.
  Недоумевая, что заставило Джо посадить Лобо на цепь, Роб отстегнул ее от ошейника. Пес бросился к нему и уткнулся носом в ладонь хозяина.
  Роб начал его гладить, но пес вдруг вскочил и напрягся.
  — Ну, дружок, тихо. Идем в дом.
  Он направился к двери.
  Лобо попятился назад и злобно зарычал.
  — В чем дело? — Роб насторожился.
  Лобо не двигался; его хвост был вытянут как стрела; он принюхивался и рычал, дрожа всем телом и словно указывая Робу на дом.
  И тут Роб догадался, что, привязав Лобо у собачьих вольер, Джо попытался подать ему какой-то знак.
  Теперь Роб шел вперед осторожнее, догадавшись, что в доме чужие. Джо мог оставить Лобо во дворе под открытым небом только по одной причине. Кто-то приказал ему привязать пса. Кто-то, кто не мог позволить оставить в доме свободно разгуливающего пса. Кто-то, кто теперь отдавал команды.
  Роб весь сжался, пригнувшись к земле. В доме было темно, лишь на кухне горел свет. Ставни были прикрыты, но Роб сразу определил, какая лампа зажжена на кухне.
  Осторожно пробираясь вперед, Роб внезапно застыл на месте, заметив, как кто-то проскользнул между ним и затемненным кухонным окном. В широкоплечей фигуре было что-то зловещее. Лобо, почуяв незнакомца, натянул поводок и сердито зарычал.
  Роб Трентон мгновенно придумал новый план действий.
  — Тихо, Лобо, — прошептал он и повернул обратно.
  Он обошел вольеры по узкой тропинке, вьющейся параллельно дороге. Роб частенько выгуливал там своих собак.
  Он свернул с тропинки, вышел на шоссе и двинулся к оставленному им на обочине дороги седану.
  Он держал руку на шее Лобо — так он мог ощутить любую опасность, любое малейшее напряжение мускулов, а тихое рычание пса предупредило бы его о возможном недруге, скрывающемся в темноте.
  Лобо, не отставая, шел рядом с Робом, принюхиваясь и угадывая тайны темных теней. Пес всем видом показывал, мол, пока все спокойно. Он не встал как вкопанный при виде седана, а лишь приподнял голову, принюхался и, убедившись, что поблизости нет никаких чужих запахов, позволил Робу подойти к автомобилю, а учуяв запах хозяина, пес замахал хвостом и решил, что опасность уже позади.
  Роб открыл дверцу:
  — Прыгай, Лобо!
  Пес тут же залез на переднее сиденье и грациозно перепрыгнул назад. Там Лобо и устроился с довольным вздохом.
  Взглянув на часы на приборной доске, Роб понял, что его безуспешная попытка проникнуть к себе в дом поглотила целых сорок пять минут драгоценного времени.
  Он понимал, что часы его свободы сочтены. Скоро его вызовут в участок, потребуют объяснений, и он не мог не признать, что они вряд ли покажутся убедительными.
  Он опустил стекло, вынул из кармана чужой пистолет и хотел было выбросить его, но передумал.
  С одной стороны, его, несомненно, разыскивает полиция, с другой — его наверняка ищут контрабандисты.
  Полиция быстро разберется с ним, заперев под замок, а преступники разберутся еще быстрее, лишив жизни. Он едет, скорее всего, на угнанной машине, с чужим, можно считать, конфискованным пистолетом, и надо использовать его для самообороны, а когда игра подойдет к концу, вот тогда он и избавится от него.
  Прекрасно понимая, что номер седана, в котором он сидит, очевидно, уже давно передан всем полицейским патрулям, он все же заехал в Фалтхевен, промчавшись мимо темных и пустых дорожных постов.
  На перекрестке светофор мигал желтым глазом. Роб свернул на Ист-Робинсон-стрит и остановил машину у большого двухэтажного старинного особняка.
  Цифры на его наручных электронных часах показывали пять минут второго ночи.
  Роб открыл дверцу и сказал псу:
  — Лобо, выходи.
  Пес спрыгнул на тротуар и застыл, навострив уши и ожидая команд хозяина. Своим собачьим шестым чувством он понимал, что Роб взволнован и что ситуация непроста.
  — Пошли! — приказал Роб. — Рядом!
  Они вместе поднялись по деревянным ступенькам на крыльцо, подошли к двери, и Роб нажал на кнопку. Раздалась трель дверного звонка. Роб не отпускал кнопку минут пять. Наконец на первом этаже вспыхнула лампочка, и послышалось шарканье ног. На крыльце зажгли фонарь. Роб прищурился от яркого света.
  За дверью раздался голос женщины:
  — Что вам здесь надо?
  — Мне необходимо с вами поговорить. Это важно.
  Очень важно.
  — Кому важно?
  — Мне. Вам. Линде.
  — Вы с ума сошли.
  — Я не сошел с ума. Мне надо с вами поговорить.
  Или вы хотите, чтобы я прокричал вам новости отсюда и чтобы все соседи слышали?
  Последний аргумент оказался самым веским. Поворчав немного, собеседница Роба повернула ключ в замке и открыла дверь на цепочке, которая была тут же сброшена.
  На пороге стояла Линда Кэрролл, с которой Роб встречался утром; на ее длинном носу сидели очки; она была укутана в большой плед.
  — Ну заходите. Полагаю, вы действительно по делу?
  Вы… Бог мой, а это еще что такое?
  — Всего лишь собака, — ответил Роб.
  — Но она огромная… Она не кусается?.. Осторожно!
  Роб воспользовался ее замешательством и протиснулся в дверь. Лобо шел следом — гордо, с достоинством, с высоко поднятым хвостом — и всем видом показывал, что он готов подружиться, но первым не пойдет навстречу.
  — Ну и что вам угодно, молодой человек? — спросила женщина.
  Роб жестом отпустил пса, позволив ему обойти дом.
  Сначала Лобо медлил, словно опасаясь, что неправильно понял хозяина, но Роб повторил жест, и Лобо пошел по дому.
  — Я убедился, что вы не были со мной откровенны утром, — сказал Роб. — С тех пор кое-что произошло…
  — Что вы имеете в виду?
  — Мне кажется, кто-то путешествовал с вашим паспортом, и, на мой взгляд, вам известно много фактов, которые вы от меня скрыли.
  — Не понимаю, почему я должна вам все рассказывать? И мне совсем не нравится, что меня вытаскивают из постели во втором часу ночи и задают какие-то глупые вопросы.
  — Всем уже занимается полиция! — выпалил Роб. — Это касается контрабанды наркотиков и покушения на убийство.
  — Покушение на убийство? О чем вы говорите?
  — Кто-то пытался пришить меня.
  — Бог мой! Что у вас за бандитский жаргон и какую чушь вы несете! Кто я вам? Вваливаетесь в мой дом с какой-то нелепицей и…
  — Мне нужен ответ на мой вопрос, — перебил ее Роб. — Знаете ли вы еще одну Линду Кэрролл?
  — И вы поднимаете меня с постели посреди ночи, чтобы задать идиотский вопрос, молодой человек? Если вы немедленно не уберетесь отсюда, я звоню в полицию!
  Лобо, обнюхивающий пол и бегающий по комнате, вдруг поднял лапу и царапнул одну из дверей мастерской.
  Роб Трентон бросился к псу через всю комнату.
  Женщина неверно истолковала его намерение:
  — Правильно. Уберите собаку. Она мне все исцарапает. Пусть она ляжет. Нет, лучше выведите ее на крыльцо. Там собачье место.
  Роб протянул руку и толкнул дверь.
  За дверью, пригнувшись, в халате и тапочках на босу ногу, стояла Линда Кэрролл, его знакомая с теплохода. Она беззастенчиво подслушивала у замочной скважины.
  От изумления Линда застыла на месте, когда Роб открыл дверь, да так и осталась стоять в полусогнутом виде.
  Лобо, радостно повизгивая, потянулся мордой к ее лицу.
  — Ой! — закричала она и выпрямилась.
  Лобо ткнулся носом ей в ладонь, и Линда машинально почесала его за ухом; ее неподвижные глаза были устремлены на Роба Трентона.
  — Я знал, что ты здесь, — с явным удовлетворением сказал Роб.
  Пожилая женщина, бросившись к ним, завершила:
  — Что вы себе позволяете? Слушайте, молодой человек, убирайтесь-ка! Не думайте, что можете вот так ворваться в спальню к…
  Роб не сводил глаз с молодой Линды Кэрролл.
  — Ты можешь что-нибудь объяснить, прежде чем я позвоню в полицию?
  — Прежде чем вы позвоните в полицию? Мне это нравится! — воскликнула пожилая дама. — Я сама позвоню в полицию…
  — Тетя Линда, прошу вас! — перебила ее девушка. — Не надо! Давайте спокойно все обсудим.
  — Ты знала, что твой автомобиль использовали для перевозки наркотиков? — спросил Роб.
  — Роб Трентон, что ты такое говоришь? Что ты имеешь в виду?
  — Что слышала. На твоем автомобиле в страну ввезли кучу наркотиков.
  — Ты что, Роб! Я ничего не знаю. Я вообще не понимаю, что происходит. Объясни.
  — Это ты должна мне все объяснить, — потребовал Трентон. — И начни с маскарада с двумя Линдами.
  — Ну хорошо! — Она негодовала. — Я объясню, и ты уйдешь. Исчезнешь, чтобы я никогда тебя больше не видела!
  — Давай начинай.
  — По причине, которую не стоит сейчас обсуждать, мне не хотелось, чтобы те, с кем я познакомилась, знали, где я живу…
  — Как? — прервал ее Роб. — Не стоит обсуждать? Но причина меня и интересует. Я имею право знать… при сложившихся обстоятельствах.
  Пожилая дама смотрела на Роба сверкающими глазами:
  — Вы себя выдали, молодой человек! С вами все ясно.
  Но если уж вы начали игру, продолжайте! Или вы никудышный игрок!
  — Не вмешивайтесь! — взорвалась девушка.
  — Я жду объяснений, — настаивал Трентон.
  Линда презрительно посмотрела на него.
  — Не ожидала, что ты все превратишь в трагедию. Но раз ты врываешься в дом со своим натасканным псом, я все расскажу тебе, а потом ты уйдешь и, я надеюсь, больше никогда не вернешься. Тетя Линда — сестра моего отца. Ее второе имя — Мэй, в семье ее всегда называли Линда Мэй. А я просто Линда. После смерти отца в прошлом году мы вдвоем уехали за границу, каждая — со своим паспортом. В то время я жила с тетей Линдой, поэтому в моем паспорте указан фалтхевенский адрес. И поскольку этот адрес до сих пор значится в моем паспорте, я и писала его в документах во время последнего путешествия. Теперь все?
  — Ты не объяснила, почему твоя тетка обманула меня сегодня утром?
  — Я никого не обманывала, я… я с вами просто беседовала. Я ничего не скрывала, мне и не надо было. Я сказала, что не была за границей, что никто не пользовался моим паспортом и что другая Линда Кэрролл здесь не живет. Это святая правда! Даже если я кое-что и утаила.
  — Но сейчас она живет здесь? — уточнил Роб.
  — Она у меня в гостях. Я позвонила ей после вашего визита, рассказала об угоне ее автомобиля. И она приехала все обсудить. Если хотите знать мое мнение, молодой человек, вы ставите себя в глупое положение, притворяясь идиотом. Чести вам это не делает!
  — Меня не интересует ваше мнение, — ответил Роб. — Я пытаюсь собрать факты. Как только я узнаю достаточно для того, чтобы защититься, я позвоню в полицию и расскажу им все.
  — Что все? — спросила Линда.
  — Что на твоем автомобиле в страну ввезли партию наркотиков. Я не верю, что ты была сообщницей, но если не ты, то Мертон Острандер…
  Лобо вдруг зарычал.
  — Так, — раздался с лестницы мужской голос. — Если ты намерен говорить обо мне, не говори за глаза.
  Роб резко обернулся. Мертон Острандер, в своем твидовом костюме, с циничной улыбкой на губах, спускался по лестнице.
  — Хорошо, — согласился Роб. — Я выскажу тебе все в глаза. Кто-то использовал автомобиль Линды, чтобы ввезти в страну наркотики, а потом попытался сделать из меня козла отпущения. Терпеть не могу… Лобо, ко мне!
  Лежать!
  — Я тебя не виню, — посетовал Острандер, — если ты прав, а если нет, ты заслуживаешь, чтобы тебя вышвырнули вон.
  — Я прав! — заявил Роб. — Чертовски прав! И если ты собираешься вышвырнуть меня отсюда, тебе лучше позвать на помощь, потому что она тебе потребуется. Я случайно обнаружил контрабанду и спрятал ее в тайнике, чтобы получить возможность выяснить, чьих это рук дело.
  — И как, выяснил? — с издевкой переспросил Острандер.
  — Выяснил кое-что. Автомобиль Линды угнали, а потом, когда я начал разбираться в происходящем, меня похитили, отвезли на реку, держали под замком на яхте.
  И теперь я требую объяснений.
  — Я ни в чем тебя не виню, — повторил Острандер. — Только ты оказался не в том месте, и раз уж ты пришел, то сам должен кое-что объяснить, Роб. Как получилось, что ты освободился и явился сюда среди ночи, да еще, судя по всему, с оружием в кармане?
  Роб вынул пистолет:
  — Я изъял его у одного из преступников. Мне пришлось дважды выстрелить, иначе бы меня догнали и вернули в плен.
  — Вы убили кого-нибудь? — спросила Линда Мэй почти равнодушно.
  И лишь тогда Роб всерьез задумался:
  — Сомневаюсь. Я просто стрелял в его сторону.
  — И ты не знаешь, попал или нет? — поинтересовался Острандер.
  — Честно говоря, не знаю. Да меня сейчас это и не волнует.
  Снисходительно-негодующее выражение лица Острандера сменилось дружелюбным смешком.
  — Ну ладно, Роб! — Его голос впервые за все время прозвучал естественно. — Рассказывай, что с тобой приключилось. А потом что-нибудь придумаем.
  Робу не нравилось, что Острандер здесь распоряжается. Он хотел бы узнать, как Мертон оказался в этом доме, но он понял, что ему ничего не останется, как рассказать все, что произошло. Главный принцип дрессировки собак — заставить животное выполнять то, что оно как раз собиралось делать. Острандер, настаивая, чтобы Роб все ему рассказал, невольно апробировал принцип Роба на самом Робе, который стоял посреди комнаты с пистолетом в руке в окружении трех человек, ожидавших его рассказа. И Робу ничего не оставалось делать, как поведать все, начиная с того момента, когда он покинул порт на Линдином седане «рапидекс».
  Когда Роб закончил, Острандер сказал:
  — Это серьезно, Роб.
  — Конечно серьезно.
  — Ты убежал с яхты и перерезал трос, удерживающий ее у берега?
  Роб кивнул:
  — Перерезал один трос, остальные развязал.
  — Как я понял, яхту стало сносить течением. Именно тогда ты увидел бегущего по палубе человека и выстрелил дважды?
  — Верно.
  — А зачем ты стрелял, Роб?
  — Я хотел дать ему понять, что я вооружен и что догнать и схватить меня будет не просто. И еще я хотел помешать ему спрыгнуть на причал.
  — Ты стрелял прямо в него?
  — Нет, конечно. Даже если бы и хотел, я не мог целиться, потому что едва видел его в темноте. Я просто выстрелил в сторону яхты. Думаю, пули пролетели очень далеко от него.
  — Ты не знаешь, кто это был?
  — Тот, кто бежал по палубе, когда я стрелял?
  — Да.
  — Нет. Я видел лишь его силуэт. Неясный силуэт…
  — После твоих выстрелов он не прыгнул на причал?
  — Нет. Он бросился ничком на палубу.
  — А когда ты сбросил те стальные валы на их босса, он отключился и сигара откатилась в сторону?
  — Да.
  — Она была зажжена?
  — Да, от нее поднимался дымок.
  — Наверное, поэтому на яхте и начался пожар, — решил Острандер. — Где-нибудь протек бензин, искра от сигары…
  — А мне кажется, Роб все сделал великолепно! — вдруг с вызовом сказала Линда. — Только… только мне не нравится, что ты подумал, будто я… я… — Она с трудом сдерживала слезы.
  — Нет, Линда, — возразил Роб.
  — Ты думал, это я.
  — Ну а ты разве не подумала бы такое на его месте? — спросила Линда Мэй.
  — Нет! — отрезала племянница. — Друзьям надо доверять.
  Острандер кивнул:
  — Значит, яхта продолжала гореть?
  Какое-то время она горела, но не думаю, что огонь уничтожил ее. Они могли принять меры. Хотя пожар был сильным, на небе отражалось зарево. Думаю, они его специально устроили.
  Острандер взглянул на Линду Кэрролл. Однако инициативу взяла в свои руки пожилая дама.
  — Нам надо что-то делать, — заявила она.
  — Обязательно, — поддержал ее Острандер. — Если кто-то обнаружил, где Роб спрятал наркотики… Мы должны помочь ему, но прежде всего надо выяснить, как наркотики попали в автомобиль.
  Линда Кэрролл шагнула к Робу, положила руку ему на плечо:
  — Роб, — заговорила она, — прости меня, пожалуйста… я не хотела, чтобы ты знал, где я… я сама хотела заехать к тебе, и поэтому тетя Линда…
  — Понимаю, — сдержанно откликнулся он. — Если ты решила посвятить во все Мертона и попросила тетушку отправить меня отсюда в неведении, это твое право.
  — Но, Роб, — вид у Линды был несчастный, — я ни во что его не посвящала. Он предпринял то же, что и ты, только… ему больше повезло. Когда он пришел… вскоре после твоего ухода и тетиного звонка, когда она предупредила об угоне автомобиля… ну, я вся испереживалась и решила приехать, расспросить сама… а Мертон появился как раз незадолго до меня. Тетя Линда быстренько его обработала. Она рассказала ему ту же историю, что и тебе, но когда он вышел за дверь… — Линда рассмеялась. — В общем, ему повезло. Он столкнулся со мной.
  — Тебе не надо ничего объяснять, — с достоинством произнес Роб.
  — Роб Трентон, не смей себя так вести! — закричала она. — Нас поймали с поличным, и мы должны были открыть ему правду. У меня намечался ужин на вечер, и я сказала Мертону, что, если он хочет, мы можем встретиться завтра. Я обещала ему все рассказать. Я вернулась сюда в половине двенадцатого и… в общем Мертон явился через десять минут. Он поднял тетю Линду Мэй с постели.
  Он приехал на автобусе, а последний автобус ушел… ну и тетя Линда предложила ему переночевать в комнате для гостей. Вот и все. Роб, зачем ты ставишь меня в нелепое положение, когда мне приходится тебе все объяснять? Тетя Линда пригласила его, я страшно рассердилась, а потом приехал ты… и все здорово запуталось.
  Острандер предложил:
  — Давайте закончим обсуждение персонажей и перейдем к делу. Далеко не один шанс из десяти тысяч, что Роб Трентон совершил нечто нелегальное или бесчестное и вовлек нас в это. Если наркотики были скрыты в «рапидексе», мы уже замешаны. Теперь давайте решим, будем ли мы выпутываться вместе или порознь.
  — Мне не нужна ничья помощь, — заявил Роб. — Мне необходимы были сведения, а дальше я и сам разберусь.
  — Сведения?! — удивленно воскликнул Острандер. — Зачем тебе какие-то сведения? Кто-то завладел автомобилем, использовал нас для провоза контрабанды, вот и все.
  — Я когда-то читала, как это делается, — вспомнила Линда. — Но никогда не думала, что окажусь замешанной в чем-то подобном. Контрабандисты изобрели кое-что новенькое. Теперь многие берут с собой в Европу автомобили. Преступники заставляют владельцев гаражей работать на них. Если машину оставляют в гараже на ночь или на пару дней, автомеханики связываются с боссом бандитов. Все просто и удобно. Эти автомеханики — члены преступных банд. Они опытные сварщики и могут установить специальные контейнеры в таких местах на автомобиле, где их никто никогда не найдет.
  А если и заметят, примут за какие-нибудь детали, установленные на заводе. Никому и в голову не придет, что это контейнер для перевозки контрабанды, потому что он похож на выступ в станине автомобиля, предназначенный для каких-то там вращающихся частей двигателя. Им остается лишь записать данные на автомобиль, и даже не надо ехать в Европу. Они просто ждут, пока доставят груз. Они связываются со своими сообщниками за границей, потом встречают автомобиль в порту, вынимают наркотики — и все, комар носа не подточит!
  Так они поступили и с моим автомобилем, и только из-за прокола шины Роб случайно обнаружил контрабандный товар до того, как его забрали преступники.
  — Понятно, — кивнул Острандер. — Но в таком случае Роб обязан был позвонить в полицию. Вот в чем его ошибка. Он должен был заявить о находке.
  — Я… в общем… я хотел переговорить с Линдой, прежде чем звонить в полицию, — объяснил Роб. Наступившая тишина явно свидетельствовала о неодобрении его поступка. — Я и не думал, что она может быть замешана в перевозке наркотиков или чем-то подобном, — поспешил добавить Роб. — Но… я вел ее автомобиль… и я решил, что, может быть, ей что-нибудь известно. Мне казалось, будет лучше, если в полицию позвонит она.
  — Ну ладно, — радостно сказал Острандер, — что сделано, то сделано. Давайте-ка хорошенько все обсудим.
  Сколько времени ты держал у себя чужой пистолет?
  — А что? Я взял его, сунул в карман, потом дважды выстрелил.
  — Там могли быть отпечатки пальцев преступника, — пояснил Острандер. — А это неплохая улика. Ладно, оставим пистолет в покое. Вернемся к автомобилю, который ты обнаружил у дороги. Как только начнет рассветать, мы поедем туда, где была пришвартована яхта, осмотрим все как следует и лишь после этого уведомим полицию.
  — А почему бы не уведомить их прямо сейчас? — удивился Роб.
  Острандер с улыбкой покачал головой:
  — Подумай, как нам выпутаться. Ведь у тебя нет ни малейших доказательств их вины. Тебе необходимо найти улики. Ты обязан сделать это ради себя самого… и Линды.
  — Но в полиции увидят тот выступ в днище автомобиля Линды.
  — Конечно, — согласился Мертон. — Но где сейчас ее автомобиль? И как ты убедишь полицию в том, что не ты установил тайник?
  Роб молчал.
  — Автомобиль Линды может оказаться где угодно, — продолжал Острандер. — Его могли перегнать за пределы штата или утопить в реке. Ты ведь позвонил в полицию об угоне.
  — За моим домом следят… — вдруг вспомнил Роб.
  — Конечно следят, — не удивился Мертон Острандер. — Обратно тебе возвращаться не стоит. Ты не можешь позволить им схватить тебя до того, как обнаружишь веские доказательства твоей непричастности к наркотикам. А в тюрьме тебе не собрать улик. Если тебя засадят в камеру, полиция будет искать лишь разоблачающие тебя улики. А пока ты остаешься на свободе, полиция может собрать сведения, которые выведут ее на банду контрабандистов.
  Он повернулся и выразительно взглянул на пожилую даму.
  — Ну хорошо, — рассмеялась та. — В доме есть еще одна комната с кроватью. Там не так удобно, как в спальне для гостей, но все же…
  — Вот и отлично! — обрадовался Острандер. — А пистолет мы уберем: возможно, там остались отпечатки пальцев. Завтра позвоним анонимно в полицию и намекнем, что та яхта принадлежала контрабандистам. Пока все. Роб не уведомил власти, потому что хотел защитить нас, теперь мы обязаны защитить его.
  Он ловко проверил пистолет, пересчитал патроны, взглянул на номер оружия.
  Линда Кэрролл бросила на Мертона Острандера благодарный взгляд.
  — Это единственно разумное решение, Мертон, — одобрила она.
  — Ну, молодой человек, идемте! — пригласила Роба тетка Линды. — Пора лечь немного поспать. Кажется, вам не повредит горячая ванна и пара часиков сна…
  — Мне неудобно вас беспокоить…
  — Ничего. Линда вечно ввязывается в какие-нибудь истории.
  — Тетя, это не мои истории, — смеясь, отозвалась девушка.
  — Идемте, молодой человек! — сказала тетка. — Можно, я буду называть вас Роб? А вы зовите меня Линда Мэй.
  А моя племянница будет просто Линда. У нее нет второго имени. Идемте, пора отдохнуть. Мертон, спрячьте пистолет. Положите его в ящик письменного стола, заприте и оставьте ключ у себя. Роб, идемте со мной. Вас ждет ванна и постель. Вам уж точно не помешает ни то ни другое.
  Глава 18
  Роб был уверен, что не сможет заснуть, но расслабляющее воздействие горячей ванны, стакан теплого молока, предложенного Линдой Мэй, да и просто умственное и нервное перенапряжение заставили его погрузиться в глубокий сон уже через десять минут после того, как он опустил голову на подушку.
  Утром его разбудили солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь занавески и слепящие глаза. Роб медленно приходил в себя.
  Какое-то время он наслаждался восхитительным теплом постели, не сразу осознав, где находится. Но вдруг он все вспомнил, и его охватила тревога. Он удивился, как вообще мог крепко спать, когда над ним нависла опасность?
  Голова была тяжелой, сказывались последствия избиения.
  Лобо устроился в углу комнаты, положив морду на лапы, и внимательно смотрел на хозяина, ожидая, когда тот проснется. Пес радостно вскочил, завилял хвостом, подбежал к постели и уткнулся носом Робу в ладонь.
  Увидев в комнате пса, Роб внезапно вспомнил про неотложные дела. Он посмотрел на часы: давно минуло восемь. Роб вскочил с кровати. И тут же мышцы, ноющие от полученных ударов, дали о себе знать. Роб не без труда оделся, задумчиво потер подбородок, заросший щетиной, и открыл дверь. Снизу поднимался аромат кофе и жарящегося бекона.
  Роб с усилием спустился по лестнице и на кухне увидел Линду Мэй. Она была в халате, очки сползли на кончик носа. Она жарила бекон.
  Услышав шаги, она указательным пальцем поправила очки на носу и внимательно оглядела Роба с головы до пят.
  — Да-а! — протянула она.
  — У меня нет с собой бритвы, — начал оправдываться Роб. — Боюсь, я выгляжу не вполне благообразно, и еще мне очень хочется есть.
  — Не надо жаловаться мне на симптомы, — отрезала она. — Вон там дюжина яиц. Разбейте их в миску, добавьте полчашки сливок и все взбейте. У нас будет омлет, бекон, тосты и кофе. Займитесь делом, помогите мне.
  — Я думал, мы выедем пораньше, — сказал Роб. — Боюсь, я проспал.
  — Ничего с нами не случится.
  — А та машина, — начал Роб, — несмотря на…
  — Не волнуйтесь о машине, молодой человек! Когда вы пошли спать, я попросила Мертона Острандера отогнать ее на стоянку у большого супермаркета «Миджет», в пяти кварталах отсюда. Там она не привлечет внимания. Это последнее место, где можно отыскать машину.
  Острандер был прав, когда говорил, что бандиты не станут заявлять о краже машины. Давайте займитесь омлетом. А что вы будете делать с собакой?
  — Если можно, я выпущу ее на задний двор.
  — А она не убежит?
  Роб улыбнулся и покачал головой.
  — Ну ладно, выпускайте.
  — А где остальные? — поинтересовался Роб.
  — Линда уже встала, и я слышала, как Мертон ходит по своей комнате. Что вы о нем думаете, молодой человек?
  — О ком?
  — О Мертоне.
  — Кажется, он очень… очень умен, — нашелся Роб.
  — А мне он кажется ограниченным, уж слишком многое он считает само собой разумеющимся и довольствуется этим, — отрезала Линда Мэй. — И вам не следовало бы выкладывать ему все начистоту. Почему бы иногда не быть похитрее? Ну ладно, выпустите собаку и займитесь омлетом… и раз уж вы возитесь с собакой, не забудьте тщательно вымыть руки перед тем, как взяться за готовку. Мне не нужна собачья шерсть в тарелке!
  Роб ушел и выпустил Лобо с черного хода. Вернулся, вымыл руки и принялся готовить завтрак.
  Через несколько минут спустилась Линда, а за ней появился и Острандер, который жизнерадостно поздоровался:
  — Как дела, конспираторы? У меня есть бритва, Роб, если захочешь побриться.
  — Не откажусь, — обрадовался Роб.
  — После завтрака мы сразу тронемся в путь, — возразила Линда Мэй. — Некогда красоту наводить.
  — Я слышал, ты отогнал машину? — спросил Роб Мертона. — Извини за доставленные хлопоты.
  — Ничего страшного, — ответил Мертон. — Всего лишь подъехал на стоянку супермаркета, как попросила Линда Мэй, и оставил ключи в замке зажигания. Я вернулся, когда ты еще был в ванной. Линда Мэй — отличный конспиратор. Увидев в машине ключи, можно подумать, что владелец отошел на минуту в магазин.
  Линда Мэй повернулась к нему:
  — Вот что я вам скажу, молодой человек: я бы поступила куда разумнее тех, о ком пишут газеты, если бы решила совершить преступление. Из газет узнаешь обо всех глупостях преступников. Меня раздражает, как полицейские хвастают успехами, когда эти тупицы даже не замели следы. Может быть, из меня получился бы отличный сыщик, не говоря уже об удачливом преступнике.
  Никогда не стоит снисходительно относиться к способностям женщины. Вас, мужчин, провести несложно.
  Она насмешливо смотрела на Острандера, и его самоуверенность рассеялась под ее пристальным взглядом.
  Он даже чуть смешался.
  — Так точно, мэм, — произнес он с нарочитой почтительностью.
  — Вы относитесь к нам так, как привыкли относиться к своим подружкам, — продолжала Линда Мэй. — Вы слишком высокого мнения о своих достоинствах, и это выводит меня из себя. Хорошо, что я намного старше вас, и вам не придет в голову приставать ко мне. Не то бы получили пару оплеух.
  — Да, мэм, — повторил Мертон, покраснев, и подмигнул Линде и Робу.
  — Думаю, нам пора, — вмешался Роб. — У нас есть машина?
  — Да, есть, — отозвалась Линда.
  — Хотел бы я знать, что сейчас делается у меня дома, — произнес Роб. — Я уверен, что ночью за фермой следили.
  — Естественно. Тебя хотят схватить полицейские, — сказал Острандер. — И бандиты тоже. Раз уж ты связался с преступниками, они наверняка намерены предпринять что-нибудь против тебя.
  Они незамедлительно тронулись в путь. При свете дня Робу Трентону все стало казаться не столь уж и страшным. Машину вела Линда. Ее тетя сидела рядом с ней. Роб Трентон и Мертон Острандер устроились сзади. Лобо лежал на одеяле, заботливо расстеленном на сиденье.
  Время от времени Острандер вполголоса давал Робу советы, очевидно стараясь приободрить его.
  — Сиди тихо, — говорил он. — Совсем тихо. Никому ничего не говори. Ни в чем не сознавайся. Мы вернем автомобиль Линды и осмотрим место, где стояла яхта.
  Тебе ни к чему рассказывать полицейским о том, как тебя похитили, и о твоих приключениях на яхте. Ничего такого. Мы отыщем яхту, а потом анонимно позвоним в участок.
  — А если кто-то вспомнит, что видел меня на автобусной остановке? А если…
  — Не вспомнит, — возразил Острандер. — Остановимся у таксофона, и я сам позвоню.
  Меньше чем за час они добрались до большого моста через реку; и еще через пару минут Роб уже был на проселочной дороге, которая вела к причалу.
  Видишь, как ни в чем не бывало говорил Острандер, — ничего особенного. Мы уже в другом штате. У них здесь даже нет системы государственной полиции. Нам всего-то и надо позвонить шерифу в офис. А сейчас не стоит подъезжать близко к пристани, если…
  Машина повернула по плавному изгибу дороги, и Роб увидел на пристани группу зевак.
  — Ничего страшного, — успокоил его Острандер. — Поглазеть на пожар всегда сбегается уйма народу. Вперед, Линда! Притворимся обычными зеваками. Запомните, мы искали место для пикника, увидели толпу и решили посмотреть, что случилось.
  Линда остановила машину рядом с дюжиной других автомобилей. Они вышли и смешались с пятьюдесятью, а то и шестьюдесятью любопытными, глазеющими на место происшествия.
  Острандер, разговорчивый, общительный, дружелюбный, побродил среди людей и скоро раздобыл всю информацию. Полиция пресекла попытку продажи крупной партии наркотиков. Яхта, где собирались бандиты, сгорела, на борту было обнаружено сильно обгоревшее тело. Полиция задержала по меньшей мере одного члена банды, а шериф и следователь сейчас производят осмотр яхты.
  Почерневшая, полусгоревшая яхта села на мель у противоположного берега реки. Роб заметил, как на палубе появились двое, перебрались на патрульный катер и направились к причалу, где еще совсем недавно была пришвартована яхта.
  — Это шериф, следователь, помощник шерифа и задержанный бандит, — объяснил один из зевак.
  Роб наблюдал, как патрульный катер приближается к берегу. Когда он подошел поближе, Роб узнал в задержанном одного из своих похитителей. Того, который представился на автобусной остановке служащим, опаздывающим на работу, и заманил его в машину.
  — Смотри, — сказал Роб Острандеру. — Я узнал этого человека. Я ценный свидетель и смогу помочь полиции выйти на банду…
  — Это подождет, — тихо ответил Острандер. — Нечего преждевременно проявлять гражданскую сознательность. И потом, твои показания могут быть важными. Но не сейчас. Ты же не хочешь втянуть в это Линду. Держи язык за зубами. У них на тебя ничего нет.
  Роб с сомнением кивнул.
  — А я так не считаю, — задумчиво произнесла Линда Мэй. Но, чуть поразмыслив, она тоже кивнула. — Впрочем, вы правы, Мертон. Мы не можем позволить Робу рисковать собой ради опознания преступника.
  — Я так понимаю, — продолжал Острандер, — полиция напала на верный след. У них в руках один из контрабандистов, и они получат его показания. Яхта тоже в их распоряжении, и совсем скоро они составят полную картину преступления. Если Роб пока не будет высовываться, он легко выпутается. Если нет, его имя будет запятнано, да и Линда окажется втянутой…
  Линда Мэй решительно сжала губы.
  — Правильно. Нам лучше не вмешиваться.
  Патрульный катер причалил к берегу. Следователь спрыгнул на пирс и привязал трос к тумбе. Шериф и его помощник повели задержанного в наручниках к машине, стоявшей недалеко от пристани.
  Роб хотел было отвернуться, чтобы не встретиться глазами с преступником. И вдруг услышал голос:
  — Да вот же он! Вон тот, с собакой!
  Роб обернулся и увидел, как молодая женщина показывает на него пальцем, а окружающие смотрят с нескрываемым любопытством.
  На мгновение толпа застыла. Казалось, будто заело кинопроектор и пленка, заряженная в аппарат, вдруг застряла, остановилась и все происходящее на экране замерло.
  Молодая женщина взволнованно твердила:
  — Я узнала его. Я видела его с тем человеком на автобусной остановке в Фалтхевене вчера. Они уехали вместе на машине.
  К Робу направился здоровенный шериф. Его правая рука грозно скользнула к кобуре.
  — Ну, приятель! — прикрикнул он на Роба. — Мы хотим задать тебе пару вопросов. Теперь сделай так, чтобы собака не причинила никому неудобств, а то ей будет больно. Выбирай.
  Роб почувствовал, как рука Линды потянула за поводок.
  — Я возьму его, Роб, — сказала она дрогнувшим голосом.
  — Ни слова, — напомнил ему Острандер тихо. — Спокойнее. Не говори ничего. Я достану тебе адвоката.
  Мой родной брат имеет здесь частную практику. Ему ты можешь доверять.
  — Сидеть, Лобо! — дал команду Роб и шагнул навстречу шерифу.
  Глава 19
  В окна кабинета шерифа ярко светило солнце. Над столом лениво кружила муха. Адвокат, которого прислал Мертон Острандер, представлял интересы Роба и сидел справа от него. Это был человек с длинным лицом и бегающими глазками. Время от времени он произносил короткие фразы, каждый раз завершая их формулировкой: «Конечно, господа, я всего лишь указываю на несоответствие. Все, что я говорю, никак не относится к моему клиенту, который отказывается делать какие-либо заявления в настоящий момент».
  Контрабандист, арестованный шерифом, — тот самый, который заманил Роба в машину, а потом вместе с другими похитил его, сидел справа от шерифа. Он держался весьма уверенно. Пока, в присутствии Роба, он не проронил ни слова, но по некоторым репликам шерифа было ясно, что он уже подробно рассказал о происшедшем.
  Робу было бы очень интересно узнать, что он наговорил.
  В кабинет вошел стенографист с напечатанными на машинке показаниями, которые он протянул шерифу.
  Шериф откашлялся и обратился к контрабандисту:
  — Сейчас я зачитаю ваши показания. Это не вполне ваши слова. Мы их несколько сократили, но смысл в точности тот, как вы говорили. Если захотите исправить, скажите сразу. Если что-то неверно, мы должны внести изменения, чтобы все было правильно. Вам понятно?
  Контрабандист кивнул.
  Шериф принялся медленно зачитывать показания, чтобы преступник мог вовремя внести поправки.
  «Меня зовут Сэм Джойнер. Мне 52 года. На мое имя зарегистрирована яхта „Леди Лу“.
  Около двух месяцев назад ко мне подошел человек, который представился как Биг Джим. Он хотел взять мою яхту в аренду, и мы с ним договорились. Он сказал, что собирается отдохнуть. Я тогда решил, что речь идет о разгульных вечеринках, но скоро понял, что дело обстоит куда опаснее. Мне следовало бы сразу обратиться в полицию, но я этого не сделал. Я продолжал сдавать им яхту в аренду, потому что они платили хорошие деньги, и у меня не было доказательств. Сам я не получал никаких доходов от их операций. Они платили за яхту и позволили мне оставить за собой одну каюту.
  Находясь на яхте и внимательно за всем наблюдая, я понял, чем они занимаются.
  Прошлой ночью их разоблачили. Харви Ричмонд, который, как я узнал, связан с ФБР, ворвался на борт яхты и попытался их арестовать.
  Мужчина, которого я впервые увидел вчера и который назвался Робом Трентоном, ввез в страну партию героина, скрытого им в автомобиле. Он перегонял его для молодой женщины, путешествовавшей с ним на теплоходе. Сойдя на берег, он вынул наркотики и закопал их.
  Он рассказал преступникам, где спрятан товар, и они поехали забрать его. Как я понял, один из членов банды был арестован, когда пытался откопать героин.
  Человек по фамилии Трентон прошлой ночью был на яхте. Харви Ричмонд, очевидно, вел наблюдение за «Леди Лу». Я этого не знал. Я решил разорвать договор об аренде яхты и заявить на них в полицию. Я сошел на берег. Моя машина стояла недалеко от причала — в сарае на ближайшей ферме, который я нанял под гараж.
  Я пошел туда, но вспомнил про вещи, которые остались в каюте.
  Когда вернулся к яхте, я услышал, как на большой скорости подъехала машина. Я собирался подняться на борт и увидел этого человека, Роба Трентона. Он сбежал по трапу на пристань. Я видел, как он отвязал трос, удерживавший яхту у берега, кто-то попытался остановить его. Кажется, Харви Ричмонд, но я не уверен. Он крикнул Трентону, чтобы тот остановился. Роберт Трентон вынул пистолет и дважды выстрелил. Ричмонд, если это был он, упал на палубу. Я повернулся и побежал в темноте к машине. Через двадцать ярдов я оглянулся и увидел, что яхта загорелась. Я подумал, никто не знает, что я был на яхте, сел в машину и уехал домой.
  Больше я ничего не знаю».
  — Все верно? — спросил шериф.
  Все в точности, как было, — подтвердил Сэм Джойнер.
  Шериф протянул ему ручку. Сэм Джойнер подписал показания.
  — А теперь, — сказал шериф, — напишите внизу: «Я, Сэм Джойнер, дал показания добровольно, давления на меня оказано не было». Если это не так, можете порвать это.
  — Все так, — заверил его Сэм Джойнер.
  — Отлично. Пишите.
  Джойнер написал и еще раз подписался.
  Роб Трентон, с негодованием выслушавший всю историю, воскликнул:
  — Ложь! Это лжесвидетельство. Этот человек один из…
  — Остановитесь! — перебил Роба его адвокат. — Ни слова, мистер Трентон! Ни слова больше. Если вы заговорите, вам придется все объяснять, придется отвечать на вопросы. Мы сделаем заявление позднее. А пока вы должны сказать, что отрицаете обвинение и что показания сфабрикованы.
  — Естественно, сфабрикованы! Этот человек меня похитил…
  — Достаточно, — вмешался адвокат, — вы опротестовали обвинение. Пока все.
  — Каждое мое слово — правда, — упрямо сказал Джойнер.
  — Мой клиент утверждает, что обвинение сфабриковано, — быстро возразил Стонтон Ирвин, адвокат Роба.
  — Ваш клиент пытается отмазаться от обвинения в убийстве! — выкрикнул Джойнер.
  — Откуда вам знать? — резко спросил Ирвин.
  — Я видел, как он стрелял в человека. Видать, в Ричмонда. Я точно не знаю, но, скорее всего, это был он.
  Трентон стрелял дважды и оба раза попал в него. А потом на яхте начался пожар.
  — Тогда скажите, — уточнил адвокат, — вы точно знаете, что стрелял Роберт Трентон? Вы это можете подтвердить под присягой?
  — Могу, — быстро ответил Джойнер.
  — Но вы точно не знаете, что выстрелы угодили в Харви Ричмонда? — продолжал адвокат. — Вы ведь были на берегу и…
  — Довольно, — прервал его шериф. — Мистер Джойнер будет подвергнут перекрестному допросу в другой раз. А теперь, мистер Трентон, вы слышали свидетельские показания мистера Джойнера. Вы хотите сделать заявление?
  За него торопливо ответил Ирвин:
  — Мой клиент отрицает, что стрелял в Харви Ричмонда. Обвинение абсурдно. Свидетельские показания Джойнера сфабрикованы. Мы не готовы сделать заявление в настоящий момент.
  — Когда вы будете готовы?
  — Это зависит от многих обстоятельств, — важно сказал адвокат. — Вам не приходило в голову, шериф, что данное дело не в вашей юрисдикции? Река служит границей штата. Горящую яхту отнесло течением к противоположному берегу…
  — Не имеет значения, — прервал его шериф. — На основании свидетельских показаний мистера Джойнера можно судить, что убийство произошло в этом штате и в этом графстве. Мы завели дело. А теперь скажу вам еще кое-что. Обгоревшее тело Харви Ричмонда было опознано по полицейскому жетону, найденному в его кармане, по хорошо различимой татуировке и по зубам.
  — Без комментариев, — заявил адвокат.
  — В его теле обнаружены две пули. Каждая из них могла быть причиной мгновенной смерти.
  — Без комментариев.
  — Утром возле пристани мы нашли две гильзы от автоматического пистолета.
  — Без комментариев.
  — А также, — шериф торжествующе закончил речь, — полиция соседнего штата по нашей просьбе произвела обыск в доме Линды Мэй Кэрролл, проживающей по адресу: Ист-Робинсон-стрит, 205, где ваш клиент, вероятно, провел прошлую ночь. В запертом ящике письменного стола обнаружен пистолет 32-го калибра, который совсем недавно был использован, в обойме не хватает как раз двух патронов. Баллистическая экспертиза определит, были ли смертельные выстрелы произведены именно из этого оружия.
  — Без комментариев, — упорствовал адвокат. — Пока.
  — Когда вы намерены сделать заявление?
  — Не могу точно сказать. Зависит от дальнейшего хода событий. Я защищаю интересы моего клиента. Он жертва, его подставили.
  — Ага. Тогда я все сказал. Еще будут комментарии?
  — В данный момент мы не станем делать никаких заявлений. Впрочем, я хотел бы обратить ваше внимание на полную абсурдность предположения, что Харви Ричмонд оказался на борту яхты по собственному желанию и без принуждения, пытаясь произвести арест моего клиента.
  — Почему же?
  — Потому что яхту арендовала банда контрабандистов. Если Харви Ричмонд и был на борту, то лишь в качестве пленника.
  — А их не было на борту, когда он стрелял! — поспешно воскликнул Сэм Джойнер. — Я видел только двоих — этого Трентона и того, кого убили.
  — Но вы не знаете, были ли на яхте остальные?
  — Ну, я никого не искал.
  — И что-то случилось, что заставило вас сойти на берег. Вы даже подумывали обратиться в полицию. Почему вы не сделали этого?
  — Все, хватит! — вмешался шериф. — Не отвечайте на вопрос, Джойнер. Не отвечайте больше ни на какие вопросы. Если Трентон не желает делать заявление, то и мы не будем. Мы предъявляем Робу Трентону обвинение б убийстве Харви Ричмонда.
  — А мы отрицаем это обвинение, — вставил адвокат.
  — Категорично и однозначно?
  — Отрицайте! — обратился адвокат к Робу Трентону. — Отрицайте категорично и однозначно.
  — Я отрицаю это категорично и однозначно, — повторил Трентон.
  Шериф поднял большой палец.
  — Отлично! — сказал он одному из своих помощников. — В камеру его. Заводим дело об убийстве.
  Глава 20
  Полковник полиции Миллер С. Степни задумчиво осматривал обугленные останки полусгоревшей яхты.
  — Мне плевать, где совершено убийство, — заявил он. — Яхта — в нашей юрисдикции. Труп — в нашей юрисдикции. Надо проследить, чтобы сохранили улики.
  Тогда по крайней мере мы будем знать, что мы имеем, а чего не имеем.
  — Будут проблемы с парнями с того берега. Следователь хочет поскорее сунуть тело в гроб и отправить родственникам, — сказал капитан Стенуэй Хармон. — Он утверждает, что нет необходимости делать вскрытие, поскольку рентген ясно показал наличие двух пуль в теле. Доктор извлек их и готов сделать заключение, что любая из них могла быть смертельной. Одна пуля попала прямо в сердце, вторая прошла чуть выше.
  — И ни одна не прошла навылет? — спросил полковник.
  — Нет. 32-й калибр, пули остались в теле.
  — А как им удалось так быстро сделать рентген? Странно еще, что они не стали утверждать, что он погиб от ожогов, просто потому что тело обгорело.
  — Они нашли на берегу две гильзы, а владелец яхты дал свидетельские показания. Тогда они сделали рентген, обнаружили пули, и теперь доктор готов подтвердить, что смерть была мгновенной. Вот и все.
  Полковник Степни задумчив потер челюсть.
  — Для этого Трентона расклад не самый удачный.
  — Точно.
  — Хотя доктор Диксон хочет перепроверить причину смерти. Харви Ричмонд был его другом, и к тому же у ФБР были сведения о перевозе крупной партии наркотиков на том теплоходе. Ричмонд вел расследование — под прикрытием. Там он и познакомился с Трентоном. Ричмонду казалось, что Трентон — простак, который должен был стать последним звеном в цепи. Он считал, что Трентон — марионетка в руках преступников. Но Ричмонд погиб, — продолжал полковник, — а доктор Диксон собирается произвести вскрытие. Я сказал шерифу, что либо они хранят тело до приезда Диксона, либо мы потребуем передать его нам. В конце концов его забрали с нашей территории.
  — Они могут обидеться, — заметил капитан Хармон.
  — Я и сам могу обидеться, — отрезал полковник. — Странно, что этот Трентон обвел вокруг пальца такого опытного сыщика, как Харви Ричмонд.
  — Думаете, он его обманул?
  — Наверняка. Не забывайте, у нас есть запись в рапорте о Робе Трентоне. Патрульный Уоллингтон проверил у него документы в том месте, где Трентон менял колесо. Он съехал на обочину дороги и закопал поблизости наркотики. Намеревался вернуться за ними позже.
  Уоллингтон патрулировал территорию, остановил его и проверил документы. Трентон утверждал, что меняет колесо. Он даже показал лопнувшую шину в багажнике на крыше автомобиля. Так уж получилось, что Уоллингтон лишь потом вспомнил, что шина была совершенно холодная. Это доказывало, что Трентон солгал. Уоллингтон вернулся, осмотрел окрестности и нашел героин.
  Капитан Хармон кивнул.
  — Следовательно, Трентон связан с контрабандистами, — продолжал полковник. — И если баллистическая экспертиза подтвердит, что выстрелы были произведены из пистолета, который мы нашли в доме Линды Мэй Кэрролл, Трентону гарантирован электрический стул. Дело ясное.
  — Яснее ясного, что и говорить! — с жаром подтвердил Хармон.
  — И все же, — задумчиво произнес полковник Степни, — мне не нравится, что они там делают столь поспешные выводы, ставя телегу впереди лошади. Я хочу тщательно все изучить и сохранить улики, чтобы точно знать, что мы имеем.
  Капитан Хармон кивнул на реку, где показался патрульный катер, который быстро приближался к берегу, разрезая острым носом воду, отчего в стороны разбегались белые пенящиеся волны.
  — Кажется, доктор Диксон, — сказал он.
  Офицеры подождали, пока катер подплыл к берегу и снизил скорость. На палубу вышел доктор Герберт Диксон.
  Увидев его, капитан Хармон сразу заметил:
  — Он вне себя.
  Доктор Диксон поприветствовал их сдержанным кивком.
  — Кажется, мы никак не разберемся, что в чьей юрисдикции? Что вы решили?
  — Нам не хотелось бы неприятностей, — ответил полковник Степни. — Дело того не стоит. Время от времени нам нужна помощь парней с того берега, им тоже иногда требуется наша. Мы можем вместе заниматься этим делом, обеспечив лет на десять успех нашей совместной деятельности. Давайте сохранять спокойствие.
  — Дело кажется слишком простым, — начал доктор Диксон. — Этот Трентон, несомненно, провел меня, но и они там ведут себя так, словно знают все на свете.
  Следователь вполне удовлетворен тем, что ему известна причина смерти, и я либо делаю вскрытие, либо мне вручают подробный рапорт.
  — Вы будете делать вскрытие, — твердо сказал Степни. — Мы хотим того же.
  — Детектив связался с его родственниками. Один из них просто гробовщик какой-то, его больше волнует, что за надгробие установят или как пройдет отпевание, чем ход следствия.
  — Производите вскрытие тела, — распорядился полковник Степни. — И не останавливайтесь перед трудностями.
  — Я так и сделаю.
  — Хорошо, желаю удачи.
  — Вот что я скажу, — вмешался капитан Хармон. — Что бы вы там ни обнаружили, это не имеет никакого значения. Роберту Трентону предъявлено обвинение в убийстве. Прокурор сам будет вести судебное заседание, значит, успех гарантирован.
  — Вероятно, — откликнулся доктор Диксон. — Как же этот Трентон обвел меня вокруг пальца! Жаль, что огонь уничтожил массу улик. Что мы имеем, полковник?
  — Капитан Хармон производил тщательный осмотр.
  Может быть, вы и расскажете, капитан?
  — Картина сложилась любопытная, — начал капитан. — Мы имеем дело не с неподвижным предметом, как, например, с домом. Поэтому приходится принимать во внимание тот факт, что, попав в течение, яхта меняла направление движения, и, таким образом, ветер раздувал пламя с нескольких сторон. Но по результатам моего исследования можно судить, что пожар начался на носу судна, вероятнее всего в кладовой.
  — На носу? — удивился доктор Диксон. — Но ведь мотор и все емкости с горючим находятся на корме.
  Капитан Хармон кивнул.
  — И все же пожар начался на носовой палубе? — переспросил доктор.
  — Я почти уверен.
  — И что же послужило причиной?
  — По версии шерифа, короткое замыкание. Я спросил, чем оно было вызвано, но он лишь вытаращил на меня глаза. По-моему, на носовой палубе яхты имел место умышленный поджог, и у меня есть фотографии, которые это подтверждают. Равномерно обугленные участки, хотя обшивка на носовой палубе и другие материалы отличаются по фактуре и, следовательно, должны были обгорать с разной скоростью. Похоже, что там разлили какую-то горючую жидкость. И только потом пламя перекинулось на корму.
  — Вы все фотографируете? — поинтересовался доктор Диксон.
  Мы все фотографируем и тщательно сберегаем улики.
  — На яхте находилось несколько человек, — продолжал доктор. — Шерифа интересует лишь то, что случилось во время выстрелов. Но нам надо узнать все, что там происходило, если мы хотим составить полную картину преступления.
  — Верно, — отозвался полковник Степни. — Я тоже так считаю.
  — Увидите, шериф скоро этим заинтересуется, — сказал капитан Хармон.
  — Наверняка, — согласился Степни, улыбаясь. — Капитан, я хочу, чтобы ваши люди работали над делом так, как если бы оно находилось в нашей юрисдикции.
  Они обязаны найти и сохранить возможные улики. Мне нужны полные и подробные рапорты, которыми можно воспользоваться в любой момент.
  — А как насчет вскрытия? — снова спросил вдруг доктор Диксон. — Если они попытаются вышвырнуть меня, как мне себя вести?
  — Как найдете нужным, — поддержал его полковник. — Ведь вы готовите заключение о смерти.
  Глава 21
  Капитан Хармон набрал номер телефона полковника Степни:
  — Пришел шериф с того берега, полковник.
  — Что ему надо?
  — Хочет поговорить о совместных действиях.
  — Отлично. Проводите его сюда.
  Капитан Хармон положил трубку и сказал шерифу Лендису:
  — Идемте, шериф. Полковник вас ждет.
  Они поднялись на второй этаж управления, вошли в кабинет секретаря, и тот проводил их к полковнику.
  Степни вышел из-за стола и пожал шерифу руку:
  — Как дела на вашем берегу реки, шериф?
  — Хорошо. — Лендис сел в кресло и взял предложенную полковником сигару. — Хочу потолковать с вами о кое-каких совместных действиях.
  — О каких же?
  — У вас под арестом находится некий Марвус Гентри.
  Полковник Степни взглянул на капитана Хармона.
  Хармон кивнул:
  — Его взяли, когда он откапывал наркотики.
  — Да, да, — подтвердил полковник.
  — Так вот, — продолжал шериф, — мы близки к завершению расследования дела об убийстве Харви Ричмонда тем парнем, Робертом Трентоном, и хотим собрать на него все, что возможно.
  — Вы думаете, он виновен? — спросил полковник Степни.
  — Я уверен, что он виновен. Собственно говоря, преступление уже раскрыто. — (Степни кивнул.) — Но вы же знаете, как все делается. У Трентона есть адвокат, очень изворотливый, и мы хотим закрыть дело так, чтобы не осталось ни одной лазейки. — (Степни снова кивнул.) — И как раз этот самый Гентри может дать против него показания, если мы пообещаем смягчить ему наказание, — закончил шериф.
  — И что же мы ему пообещаем?
  — Свободу.
  Полковник Степни покачал головой.
  — Погодите, — поспешно сказал шериф. — Когда вы разберетесь, то поймете, что на нем не висит ничего особенного.
  — Мы изъяли у него героина на сорок тысяч долларов.
  — Я знаю. Но он не осознавал в тот момент, что забирает наркотики.
  — Ну конечно, — с сарказмом заметил Степни. — Он просто остановился на обочине дороги, чтобы вырыть пару луковиц тюльпанов, начал копать и… Я представляю себе его изумление, когда вместо луковиц он обнаружил маленькие пакетики с белым порошком. Он положил их себе в карман, потому что не знал, что с ними делать, и решил, что искать луковицы уже бесполезно.
  Он…
  — Подождите, — перебил его шериф. — Мы всегда помогали вам и теперь хотели бы получить помощь от вас. Этот человек — ценный свидетель для нас. Почему бы не выслушать его?
  — Выслушать его? Он отказывается говорить с нашими людьми.
  — К нам пришел его адвокат и поведал весьма складную историю, которая с легкостью может превратиться в свидетельские показания, если мы гарантируем свободу его клиенту. Гентри лишь около двух месяцев был членом банды. Совсем новичок. Он сначала не знал, чем они занимаются. Он думал, что дело касается контрабанды бриллиантов. Банда ожидала прихода партии товара из Европы. На прошлой неделе преступники заволновались — в случае удачи они могли получить целое состояние. Теплоход должен был прийти в порт в понедельник. В понедельник утром их известили, что все идет по плану. Но на рассвете во вторник им сообщили, что операция на грани срыва. Гентри знал, что именно Роберт Трентон должен был доставить им героин. И во вторник днем ему сказали, что Трентон прибыл, а вскоре после наступления темноты ему велели поехать туда, где Трентон закопал наркотики. Ему дали схему окрестности. Вы ее изъяли у него при аресте.
  Она сделана рукой Трентона. Гентри хочет, чтобы его отпустили. Невысокая цена, если мы хотим передать в суд дело об убийстве.
  — А как Ричмонд оказался на яхте? — спросил Степни.
  — Он узнал, что там логово Трентона. У нас есть доказательства. У Трентона был пистолет 32-го калибра.
  Мы проверили его по номеру. Этот пистолет был украден около года назад в частном доме.
  — Отпечатки есть?
  — У нас все сходится, говорю я вам, — настаивал шериф Лендис. — Известно, что на револьвере пальцевых отпечатков не остается, если содержать его в порядке, но с автоматическим оружием все совсем не так. На обойме всегда остается отпечаток, обычно большого пальца. Все именно так и есть. Там остался отпечаток большого пальца Трентона. Но самое главное — мы можем доказать, что у Трентона был при себе пистолет.
  Благодаря работе ваших парней оружие было обнаружено в ящике письменного стола, где его запер Трентон.
  У нас три свидетеля: Линда Мэй Кэрролл, Линда Кэрролл, ее племянница, и Мертон Острандер. Все они в хороших отношениях с Трентоном и не хотят давать свидетельских показаний против него, но им придется признать, что у Трентона был пистолет и что он спрятал его в ящике письменного стола.
  — У кого был ключ от ящика письменного стола? — спросил полковник Степни.
  — У Мертона Острандера.
  Степни взглянул на Хармона, удивленно приподняв бровь.
  Шериф Лендис перехватил его взгляд и поспешно продолжил уговоры:
  — Послушайте. Я знаю, что вы думаете. Но давайте будем разумными. Предположим, Трентон попытается обвинить Острандера, что тот подождал, пока он уснет, и завладел пистолетом.
  — Ну да? — подначил полковник.
  — Этого не могло быть.
  — Почему же?
  — Пули, угодившие в Харви Ричмонда, оказались смертельными. Они попали прямо в сердце. То есть одна попала в сердце, а вторая — чуть выше, повредив аорту. А теперь вспомните время стрельбы, начало пожара и место, где он произошел. Роберт Трентон рассказал этим троим свидетелям, что дважды выстрелил в человека на яхте. Он утверждает, что едва видел его в темноте, но признает, что стрелял два раза. И сразу же начался пожар. Далее, когда яхта загорелась, ее течением снесло вниз по реке, и яхта села на мель. Люди на борту справились с пожаром, пустив в ход огнетушители и помпы, после чего скрылись. Яхта сильно пострадала. Пожарные увидели зарево, бросились к реке и обнаружили, что горящая яхта стоит на середине реки.
  Тогда они повернули назад, поскольку у них не было специального оборудования для подобных случаев, да и в бинокль они увидели, что команда яхты держит ситуацию под контролем. Я узнал об этом только сегодня утром. Я поехал туда, нашел обгоревшее тело. Владелец яхты — Сэм Джойнер. Я разыскал его. Его рассказ мне не понравился, и я арестовал его. Вскоре он раскололся. Он видел, как Трентон стрелял. Сейчас не остается никаких вопросов насчет времени: когда Трентон сошел на берег с яхты, когда он стрелял из пистолета и когда начался пожар. Но нам нужен мотив. Если мы докажем, что Трентон ввез в страну героин, а Ричмонд висел у него на хвосте, у нас получится превосходный мотив. А вам всего-то и нужно — снять обвинение с Гентри.
  — Вместе с Гентри была женщина, когда мы арестовывали его, — заметил Степни.
  — Это его подружка, — торопливо объяснил шериф. — Она поехала с ним покататься. Она не имеет никакого отношения к банде, а когда вырыли наркотики, ее там и близко не было. Поэтому ваши люди и упустили ее. Она стояла у машины, а когда увидела, что началась заварушка, перебежала на другую сторону дороги — и была такова! Женщина не имеет никакого отношения к делу. Мы ничего не добьемся, арестовав ее.
  И как только вы попытаетесь это сделать, Гентри зашьет себе рот.
  Полковник Степни встал с кресла и принялся шагать по кабинету, раздумывая о сложившейся ситуации.
  — Послушайте, — снова заговорил шериф Лендис. — Я все уже устроил. Отдел ФБР по борьбе с наркотиками готов сотрудничать. Они хотят побыстрее выдвинуть обвинение против убийцы Харви Ричмонда. А вам всего-то надо поработать вместе с нами, и все будут довольны.
  — У Гентри есть судимости?
  — Нет. Даже приводов не было. Парни, мы вам всегда помогаем, и я никак не пойму, почему вы не хотите помочь нам?
  — Сколько времени прошло с того момента, как трос яхты отвязали от причала, и до возгорания?
  — Две-три минуты.
  — Откуда это известно?
  Ну, я основываюсь на показаниях свидетелей.
  Судя по времени, когда они заметили зарево пожара или отражение огня в воде, не могло пройти больше трех минут.
  — Мне это не нравится, — заявил полковник Степни.
  Лицо шерифа Лендиса помрачнело.
  — Вы часто просите моих парней…
  — Погодите, — перебил его Степни. — Поймите меня правильно. Я просто хочу сказать, что в деле есть несколько аспектов, которые мне совсем не нравятся. Что касается этого Гентри, мы пойдем вам навстречу. Если хотите, так оно и будет.
  Шериф Лендис широко улыбнулся. Он пересек кабинет и затряс руку полковника.
  — Вы не пожалеете! — воскликнул он. — Лично для меня это много значит. И для прокурора тоже.
  Глава 22
  Сэм Джойнер обсуждал свои дела с адвокатом.
  Адвокат пересчитал внушительную пачку стодолларовых купюр, которую ему передал Джойнер. Он кивнул, сунул деньги в карман.
  — Не думай, что деньги тебе — за так, — мрачно предупредил его Джойнер. — Мне не нужны твои услуги.
  Мне нужно выйти отсюда.
  — Помолчи, — оборвал его адвокат. — Ты же знаешь, я ничего не могу гарантировать. Но если будешь делать в точности то, что я говорю, у тебя девять шансов из десяти выпутаться. Готов платить за это?
  — Я уже заплатил.
  — Просто я хотел уточнить, понял ли ты за что именно платишь.
  — Валяй.
  — Я сварганил дело Гентри. Они его выпустят, если он заговорит.
  — Если заговорит? Ты идиот! Если он заговорит, нас обоих…
  — Не будь кретином, — перебил его адвокат. — Он скажет только то, чему я его научил, и исполнит все как по нотам.
  — А мне что делать?
  Только то, что я скажу. Сначала ни от чего не отказывайся. Говори, что сдал свою яхту в аренду человеку, который произвел на тебя благоприятное впечатление. Потом ты начал подозревать, что дело нечисто, но не решился обвинить их, боясь оклеветать, и попытался собрать доказательства, прежде чем что-то предпринять. Ты все понял?
  — Я все так им и сказал, — уверил его Джойнер.
  — Внимательно слушай дальше. Когда ты расскажешь эту историю не один раз, ты вдруг умолкнешь. Я не хочу, чтобы они добрались до вопросов о том, что тебя видели с Трентоном на автобусной остановке, пока мы не уладим дело со свидетельницей. Ты можешь без конца повторять, что ты совершенно невиновен, но есть небольшая чисто юридическая закавыка, и это беспокоит твоего адвоката. Поэтому твой адвокат запрещает тебе отвечать на любые вопросы. Тверди одно: «Я отказываюсь говорить, поскольку все, что я скажу, может быть использовано против меня». Потом ты радостно улыбаешься и объясняешь, что дело лишь в маленькой формальности, но раз уж у тебя есть адвокат, его надо слушаться. Скажи, что тебе самому это кажется глупостью, но адвокат не может успокоиться из-за какой-то неточности в ходе пустякового разбирательства; ты немного посуетишься, позвонишь мне по телефону и скажешь, что тебя собираются допросить и ты хочешь дать показания, просишь у меня разрешения. Я посоветую тебе держать язык за зубами. Ты выйдешь из себя, покричишь, но в конце концов подчинишься и пообещаешь в точности выполнять все мои указания. Повесишь трубку и продолжишь разыгрывать возмущение. Как бы ты хотел все рассказать! Но адвокат запрещает! Поругай меня, прикинься, что страшно расстроен. Но не давай никаких показаний. И не отвечай ни на какие вопросы. Думаешь, у тебя получится?
  — Мне просто отказываться говорить?
  — Да. Читай по бумажке: «Я отказываюсь отвечать на этот вопрос по соображениям юридической защиты и на основании того, что все мною сказанное может быть использовано против меня».
  Джойнер расплылся в улыбке и вздохнул с облегчением:
  — Это лучший юридический совет за всю мою жизнь.
  Адвокат кивнул:
  — Наконец-то поумнел. На них висит нераскрытое убийство. И они повесят его на Трентона. Они хотят лишь убедиться в его вине. И сделать это им надо прямо сейчас. Это наш шанс освободить вас, парни. Понял?
  — Понял, — радостно ответил Джойнер. — Я чертовски рад, что мы нашли общий язык.
  Глава 23
  Полковник Степни вошел в лабораторию, при которой находился кабинет доктора Герберта Диксона.
  — Привет Герберт!
  — Как дела, полковник? Садитесь.
  — Что нового в деле об убийстве Ричмонда?
  — Следователь привел какого-то костоправа, который выковырял две пули и осмотрел раны. Все было сделано еще до моего прихода. Мне почти ничего не досталось.
  — Но вы видели пули?
  — Я видел пули, но не в теле. Впрочем, медэксперт смог показать мне, где они находились, более того, у него хватило здравого смысла сделать рентгеновские снимки, на которых видно положение пуль в теле.
  — Шериф Лендис утверждает, что любая из них могла стать причиной мгновенной смерти.
  Доктор Диксон кивнул:
  — Думаю, он прав. Но как бы мне хотелось присутствовать при вскрытии тела!
  — Почему?
  — Кое-что мне совсем не нравится.
  — И что же?
  — В результате пожара тело здорово обгорело, однако мне удалось обнаружить в черепе сгусток крови.
  — Это что-то необычное?
  — Как посмотреть.
  — Что дальше?
  — Обычная процедура. Взял образец крови из сгустка и попытался найти образец крови в теле. Наконец нашел немного в печени, достаточно для проведения анализа. И извлек легочную ткань.
  — Зачем?
  — Ну… просто извлек.
  — Но если есть кровь в черепе, разве этого мало для определения группы крови или для других ваших опытов?
  — Вероятно, хватит.
  — Тогда зачем брать кровь из печени?
  — Хотел убедиться в совпадении.
  — К чему вы клоните? Неужели кровь во всем теле не одной и той же группы?
  — Да, конечно.
  — Зачем тогда столько образцов?
  — На то немало причин. Кровь может рассказать о многом — о степени интоксикации, например. Не считайте меня скрытным, полковник. Я просто осторожен, не люблю подставлять шею, пока не буду совершенно уверен в своей правоте.
  — И когда вы будете уверены?
  — Я еще не закончил всех исследований. Идемте посмотрим.
  Доктор открыл дверь в лабораторию. Несколько ассистентов проводили экспертизу. Доктор Диксон показал на горелку — высокий стеклянный сосуд со множеством резиновых трубок.
  — Мы исследуем кровь того парня, что погиб в автокатастрофе. Думаю, мы найдем в ней достаточно алкоголя, чтобы дать заключение о чрезмерной интоксикации организма. Дик, что с образцами Харви Ричмонда? — громко спросил он.
  — Как раз начал ими заниматься.
  — Я помогу тебе, — вызвался доктор Диксон. — Подождете результатов, полковник?
  — Нет, спасибо, пойду к себе. Я пытаюсь убедиться, что мы не пропустили ни одного звена в цепи. Вы же знаете, если убийство было совершено менее чем в двухстах футах от берега, дело не в нашей юрисдикции. Но если яхту снесло течением более чем на двести футов, значит, убийство произошло в нашем штате.
  — Вы провели следственный эксперимент?
  — Да. Нашли яхту, подходящую по размерам, и подожгли ее.
  — И как скоро начался пожар?
  — Не раньше, чем яхта оказалась в сотне футов от берега.
  — Вы уверены?
  — У нас есть свидетель, который клянется, что видел первые языки пламени. Он даже сначала подумал, что это фейерверк. Но когда огонь распространился по всей яхте, ее уже снесло течением за холм, и он видел лишь зарево.
  Эд Уоллингтон весьма кстати закончил измерения. Мы дали ему задание проследить путь яхты и узнать, пересекла ли она место сильного течения. Затем мы замеряли расстояние от пристани, исходя из траектории движения и времени. Этот путь яхта прошла приблизительно за две минуты тридцать восемь секунд — три минуты четырнадцать секунд. Мы провели все возможные испытания. Результаты варьировались в зависимости от того, в каком положении находилась яхта. Расстояние составило примерно сотню футов.
  — Мне хотелось бы знать точную последовательность событий. Но выстрелы были произведены с близкого расстояния, — уточнил доктор Диксон.
  — Следы пороха на одежде?
  — Нет. Не так просто. Хотя мне удалось найти остатки обгорелой одежды, и я обнаружил на них частицы свинца. Невооруженным глазом этого не увидеть, но рентген высветил их.
  — И с какого расстояния был произведен выстрел?
  — Я бы сказал, что от двух до восьми футов.
  — Что такое? — воскликнул Степни. — Это не увязывается ни с одной из версий!
  — Именно поэтому я хочу проверить все еще раз.
  Может быть, мне удастся обнаружить нечто, доказывающее невиновность Трентона.
  — У вас ничего не выйдет. Возможно, он сделал это не так, как он нам рассказывает. И не в то время. Но убийца — он. Стрелять больше было некому.
  — А если не так?
  — Боже, Герберт, больше некому! Взгляните на факты, они все против него.
  — Как раз этим я и занимаюсь.
  — Карьера полицейских чинов зависит от раскрытия убийства, и они убеждены, что дело скоро будет завершено.
  — А если они ошибаются?
  — Ну, мы должны располагать неопровержимыми доказательствами. А то, как дела обстоят сейчас… Я буду рад, если вы подтвердите их правоту.
  — А если нет?
  Тогда и поговорим. Сейчас поставлено на кон слишком многое — для расследования этого убийства задействована полиция двух штатов.
  — И ставка — одна человеческая жизнь, — добавил доктор Диксон.
  — Шериф Лендис сказал, что они нашли пальцевый отпечаток Роберта Трентона на орудии убийства. Это его большой палец. Никаких сомнений.
  — У меня есть фотографии найденных гильз. Точно только одно — они 32-го калибра. Однако это ничего не доказывает.
  — Мы должны быть объективными, Герберт, — покачал головой полковник. — Вы плыли с Трентоном на теплоходе, подружились с ним. Нельзя односторонне рассматривать дело, тем более примешивать личное.
  — Конечно. Но я хочу, чтобы моя совесть была чиста.
  — Никто и не просит иного… но если мы выдвинем другую версию, должны быть собраны веские доказательства, только тогда мы сможем подтвердить нашу правоту. Мы обязаны доказать невиновность Трентона. Но пока это совершенно невозможно. У него был пистолет.
  Из него дважды стреляли. Он сам признал, что стрелял дважды.
  — Я знаю, — сказал доктор Диксон. — Я не могу обещать, что найду что-то. Может быть, я ничего не смогу обнаружить.
  — Но если найдете, желаю вам найти многое.
  — Я постараюсь найти все, что осталось, полковник.
  Полковник Степни задумчиво шагал по лаборатории:
  — Ну ладно, — произнес он наконец. — Пойдем до конца, доктор. К чертям береговое сотрудничество!
  Глава 24
  Шериф Лендис и прокурор Нортон Беркли провели совещание.
  Глаза шерифа торжествующе блестели. Окружной прокурор время от времени одобрительно кивал, делая какие-то записи.
  У нас все сошлось, — докладывал шериф.
  Мы договорились о сотрудничестве с полицией соседнего штата. Они освобождают Марвуса Гентри, который даст нам необходимые показания, и мы докажем причастность Роберта Трентона к контрабанде наркотиков.
  Беркли кивнул.
  Шериф радостно продолжал:
  — Но это цветочки. Бомба — впереди, и она разорвется прямо в зале суда. Мы откопали отличный мотив для убийства.
  — Какой же? — поинтересовался Беркли.
  — Мы обыскали квартиру Харви Ричмонда и обнаружили, что он вел переговоры с властями Швейцарии.
  Там есть небольшая гостиница, которой владеет Рене Шарто. Мадам Шарто внезапно скончалась, отравившись грибами, она использовала их при приготовлении соуса к мясу. Очевидно, Ричмонд что-то подозревал. Он еще с борта теплохода посылал телеграммы в Швейцарию. Полиция начала расследование. И что бы вы думали, они обнаружили?
  — Что же они обнаружили?
  — Мадам Шарто умерла из-за лошадиной дозы мышьяка.
  — Это можно как-то привязать к делу Трентона?
  — Роберт Трентон останавливался в той гостинице.
  — Когда?
  — Ну, здесь мы имеем некое расхождение, — признался шериф. — Он прибыл туда через пару дней после похорон. Но он много общался с мужем покойной.
  А Харви Ричмонд получил зацепку для расследования дела о возможном убийстве после того, как обнаружил странное вещество при осмотре каюты Трентона. Все подтверждается копиями телеграмм. Полагаю, эти данные вы сможете использовать при предварительном расследовании или же приберечь «на потом».
  — Получить из Швейцарии улики, которые мы могли бы использовать в суде, будет не просто, — задумался прокурор.
  — Значит ли это, что у нас связаны руки?
  — Вовсе нет. Действовать можно как угодно. Подождать, пока Трентон принесет присягу на Библии, и забросать его вопросами при перекрестном допросе: мол, не останавливался ли он в гостинице, не умерла ли мадам Шарто совершенно неожиданно, не было ли ему известно, что Харви Ричмонд изучал причины ее смерти, когда узнал о внезапной кончине, и прочее.
  — Кстати, нет никаких причин держать ход расследования в секрете, — подчеркнул прокурор.
  — Вы имеете в виду репортеров?
  — Я никого не имею в виду, — резко сказал Нортон Беркли. — Но я не нахожу ничего конфиденциального в этом деле. Вы, кажется, говорили, что обнаружили улики при обыске квартиры Ричмонда?
  — Совершенно верно. Копии телеграмм, которые он отправлял с теплохода, и ответ из Швейцарии, который пришел в день его гибели. Швейцарские власти завели уголовное дело.
  Так вот, — прокурор многозначительно прищурил глаз, — на сегодняшний день я не вижу ничего, что было бы необходимо скрывать от общественности.
  — Ну и отлично, — обрадовался шериф. — Городские газеты просили меня сделать заявление и…
  — Лучше предоставьте это мне, — поспешно прервал его прокурор. — Нужно соблюсти кое-какие юридические формальности.
  — Хорошо, как скажете. Есть еще один интересный факт, относящийся к отравлению. Когда Трентона обыскали на таможне, в кармане его халата обнаружили две пилюли с белым порошком.
  — Черт бы их побрал! И где же они?
  — Их изъял Харви Ричмонд. Точнее, таможенники передали их ему, и пилюли словно испарились. Мы их нигде не можем найти.
  Беркли явно оживился:
  — Поэтому Трентон его и убил. У Ричмонда было доказательство причастности Трентона к убийству в Швейцарии. Трентон убил его и забрал пилюли. Вызовите кого-нибудь из таможенной службы, чтобы он мог подтвердить, что в пилюлях содержался порошок, по цвету похожий на мышьяк.
  — Цвета мышьяка? — переспросил шериф. — Но таможенники не вскрывали упаковку пилюль, не нюхали их, не пробовали на вкус, не…
  — Цвета мышьяка, — настаивал Беркли.
  — Но слишком много веществ могут быть такого же цвета. Мука, сода, сахарная пудра…
  — Не важно, — возразил прокурор. — Свяжитесь с таможней. Пусть их люди дадут свидетельские показания, что в пилюлях содержался порошок, напоминающий мышьяк.
  — Хорошо, — согласился шериф Лендис. — Я отдал распоряжение снять с Гентри обвинение в хранении героина. Он согласен с нами сотрудничать.
  — Он все понимает?
  — Разумеется. Но было бы неплохо потолковать с ним нам вдвоем.
  Беркли вертел в руках карандаш.
  — Лучше сначала проверить все предварительные данные, прежде чем такой свидетель даст показания окружному прокурору.
  — Знаю, знаю, — зачастил Лендис. — Знаю, что вы думаете. Но в этом деле мы не можем позволить себе неточности. Полагаю, наши соседи должны связаться со мной. Тогда мы могли бы вместе… ну, мы же ведем одно дело.
  — Где он сейчас?
  — Ждет в соседнем помещении, в кабинете одного из моих помощников.
  — Ну хорошо, — согласился Беркли. — Ведите его.
  Глава 25
  В комнату для свиданий маленькой окружной тюрьмы к доктору Герберту Диксону привели Роберта Трентона.
  — Трентон, я хочу, чтобы ты мне доверял, — заговорил доктор.
  Трентон кивнул.
  — Я хочу услышать от тебя, что произошло. Я хочу, чтобы ты начал с самого начала и рассказал всю историю с того момента, как ты познакомился на теплоходе с Линдой Кэрролл, и до твоего ареста.
  Роб Трентон на секунду задумался. Потом сказал:
  — Извините, доктор, но мой адвокат не разрешает мне давать показания.
  — Кто твой адвокат, Трентон?
  — Стонтон Б. Ирвин.
  — Ты ему доверяешь?
  — Естественно.
  — Ты давно с ним знаком?
  — Нет.
  — Откуда ты его знаешь?
  — Мне его порекомендовал мой друг. То есть он привел его ко мне.
  — Кто этот друг?
  — Мертон Острандер.
  — Ты веришь Острандеру?
  — Не особенно.
  — Тогда почему ты доверяешь адвокату, которого тебе навязал Острандер?
  — Если оказываешься в такой передряге, нужен адвокат. Как нужен врач, если заболеешь или когда понадобится операция.
  — А почему твой адвокат не хочет, чтобы ты давал показания?
  — Ну, полагаю…
  — Ты боишься, что тебя загонят в угол, уличат во лжи?
  — Нет, конечно.
  — Тогда почему ты не хочешь ни с кем говорить?
  — Мне кажется, он хочет, чтобы мои показания всех удивили в суде.
  — Смотри, как бы тебе самому не удивиться.
  Роб промолчал.
  — Вот что я тебе скажу, — продолжал доктор Диксон. — В твоем случае очень много странного. Некоторые факты весьма противоречивы. Я хочу, чтобы ты все мне рассказал. Ты должен вспомнить все обстоятельства, даже те, что могут показаться тебе совершенно незначительными.
  — Зачем?
  — Потому что может случиться так, что в какой-то мелочи, абсолютно неважной и не относящейся к делу, на твой взгляд, скрыта разгадка.
  — Когда нанимаешь адвоката, надо следовать его советам.
  — Не всегда. Ты боишься откровенничать со мной?
  Боишься выдать себя?
  — Нет, конечно.
  — Тогда почему не расскажешь мне всей правды?
  — Я уже объяснил вам.
  — Я обещаю сохранить в секрете твою информацию.
  Я всего лишь врач, если помнишь.
  — Но вы работаете в полиции штата.
  — И что же?
  — Полиция сговорилась, и в конце концов они засудят меня.
  — Я постараюсь найти настоящего преступника. Если ты убийца, ничего мне не говори.
  — Что вы хотите от меня узнать?
  — Ты принес пистолет 32-го калибра в дом Линды Мэй Кэрролл в Фалтхевене, так?
  — Да.
  — Где ты взял его?
  — Я забрал его у человека на яхте. Если из пистолета и убили кого-нибудь, это было до того, как он попал ко мне. А если это так, жертва была к тому времени мертва.
  — Ты стрелял из пистолета?
  Роб молчал, не решаясь ответить.
  — Прошу тебя, — произнес доктор Диксон. — Ответ может очень многое для тебя значить.
  — Да, я стрелял, — сказал Роб. — Но я ни в кого не попал и никого не убил.
  — Расскажи, при каких обстоятельствах ты стрелял.
  — Я выбрался с яхты и на пристани вдруг испугался, что меня могут догнать. Тогда я перерезал трос, которым яхта была привязана. Там достаточно сильное течение, и яхту постепенно начало сносить к середине реки.
  — Она не ударялась о пристань?
  — Нет.
  — Толчка не было? Ничего, что могли бы заметить люди на яхте и понять, что их сносит течением?
  — Ну, — задумался Роб, — может быть, что-то и было.
  На палубе сразу кто-то появился и начал озираться по сторонам. К тому времени нос яхты уже заметно удалился от пристани, и яхта даже немного развернулась. Ее корма приблизилась к берегу и почти касалась пристани. Человек побежал к корме. Не стоило мне вам рассказывать…
  — Стоило, Роб. Кажется, ты подходишь к моменту, который меня больше всего интересует.
  Роб Трентон заерзал на жестком тюремном стуле и продолжал:
  — В общем, я выстрелил.
  — Сколько раз?
  — Два.
  — Зачем?
  — Чтобы он остановился и не добежал до кормы.
  — Ты попал в него?
  — Я точно знаю, что не попал.
  — Откуда ты знаешь?
  — Он вел себя не так, как человек, в которого угодила пуля. Он ничком бросился на палубу.
  — Он не упал?
  — Нет, не упал. По крайней мере, мне так не показалось. Он сам бросился на палубу.
  — Ты целился в него?
  — Нет. Я просто стрелял в его направлении.
  — Стрелял дважды?
  — Да.
  — И ты уверен, что не попал в него?
  — Я… точно не знаю! — вдруг выпалил Роб. — Надеюсь, что нет. Я успокаивал себя тем, что он просто кинулся навзничь. Но откуда мне знать, как ведет себя человек, получивший смертельную пулю в сердце? Я видел, как убивают людей на войне, но там обстоятельства другие. Во всяком случае, тот человек, скорее всего, просто бросился на палубу ничком.
  — После этого он двигался?
  — Я не видел. Доктор, я должен признать, что не могу точно сказать, попал я в него или нет. Мне кажется, что не попал. Но откуда я могу знать наверняка?
  — Давай все хорошенько вспомним, — продолжал доктор. — Когда стреляешь из пистолета, проходит какой-то миг после хлопка, когда можно услышать звук попадания пули, особенно это заметно при сравнительно небольшой скорости пули ручного оружия и если расстояние достаточно большое. Есть три варианта, куда могла угодить твоя пуля. Во-первых, человек; во-вторых, что-то деревянное, например корпус яхты или причал; в-третьих, вода реки. Слышал ли ты какой-то глухой звук, когда пуля вошла в дерево — хотя бы одна из пуль?
  — Я… не помню. Я ничего не заметил.
  — Не слышал ли ты всплеска, как если бы пуля угодила в воду реки?
  — Ответ тот же. Я не помню. Если я и слышал, то в тот момент не придал этому значения, а сейчас просто не могу вспомнить.
  — Хорошо, ты стрелял дважды. Что случилось потом?
  — Яхта стала разворачиваться, и, когда нос попал в поток быстрого течения, корма удалилась от берега, вода толкала ее в борт, и яхту понесло вниз по реке.
  — И что ты сделал?
  — Поставил пистолет на предохранитель и побежал к деревьям, чтобы спрятаться, потому что услышал, как подъехала машина.
  — И что дальше?
  — Очень скоро раздались шаги. Я прислушался и отчетливо услышал звук шагов, женских шагов.
  — Что потом?
  — Я пригнулся, укрылся за стволом дерева и стал ждать.
  — И что произошло?
  — На яхте что-то вспыхнуло. Она загорелась. Взметнулся большой сноп огня, словно взорвался бензин или еще какое-то горючее. Я наблюдал из укрытия за женщиной на пристани. Я видел ее силуэт на огненном фоне. В реке было красное отражение горящей яхты. Небо было затянуто тучами, но и оно осветилось заревом.
  — Как далеко от пристани в это время находилась яхта?
  — Недалеко. Не могу сказать точно.
  — Сотня футов?
  — В темноте сложно определить расстояние, особенно до горящего объекта. Может, чуть больше ста футов.
  — Когда ты в последний раз видел человека, в которого стрелял, тот лежал неподвижно на палубе, а яхту сносило течением?
  — Да.
  — Каким бортом?
  — Левым. Левым бортом.
  — Хорошо. И ты стрелял по левому борту?
  — Да.
  — Дважды?
  — Да.
  — Стрелял, чтобы напугать его?
  — Да, сэр. Точно. Чтобы он не успел добежать до кормы и спрыгнуть на берег. Я выстрелил для устрашения.
  — И человек остановился?
  — Да, он ничком упал на палубу.
  — Он был по левому борту яхты?
  — Да, сэр.
  — И сколько прошло времени до того, как ты увидел огонь на яхте?
  — По-моему… нет, не знаю. В таких случаях теряешь чувство времени. Мне кажется, что, вероятно, минуты две. Точно не знаю.
  — Где ты находился, когда стрелял, Роб?
  — Здесь у них все сходится. Они нашли гильзы как раз там, где они остались. Я стоял футах в десяти-пятнадцати от берега, вернее, от того места, где начинается пристань.
  — Ты был на берегу?
  — Да.
  — В десяти-пятнадцати футах от пристани?
  — Да.
  — Какова длина пристани?
  — Футов тридцать-тридцать пять.
  — И яхту уже отнесло течением?
  — Да.
  — Значит, расстояние между тобой и человеком на палубе было футов шестьдесят-семьдесят?
  — Да.
  — Шестьдесят футов — это двадцать ярдов. Небольшое расстояние для стрельбы, чтобы пули прошли так близко друг от друга.
  — Да, наверное. Я не целился. Я просто стрелял в его сторону.
  — Хорошо. Теперь, когда ты мне все рассказал, не давай больше никаких показаний. Твой предварительный допрос назначен на сегодня. Попроси своего адвоката вызвать меня свидетелем.
  — Мой адвокат не хочет предоставлять им никаких фактов, — сказал Трентон. — Он говорит, что проведет перекрестный допрос свидетеля обвинения, соберет необходимую информацию, а затем позволит судье отказать мне в освобождении под залог. Он уверяет, что судья все равно так сделает, и было бы глупо раскрывать наши планы.
  — Все же, — попросил доктор Диксон, — я хочу, чтобы ты настаивал — пусть твой адвокат вызовет меня в качестве свидетеля.
  — Что вы можете сделать, если вас вызовут?
  — Думаю, я смогу тебе помочь, Роб, — заверил его доктор. — Я хочу найти настоящего убийцу. Я собираюсь поговорить с твоим адвокатом и передать ему вопросы, которые он должен задать мне, а также перечень вопросов, которые он должен задать патологоанатому, производившему вскрытие тела и извлекшему пули. Но ты можешь помочь мне. Мне хотелось бы, чтобы ты настоял на том, что адвокату необходимо следовать моим указаниям.
  — А что, если он не захочет?
  — Ну не знаю. Я пытался поговорить с ним. Он не пожелал со мной встретиться. Он отказался обсуждать дело со мной. Я попробую еще раз увидеться с ним, скажу, что если он действительно хочет защитить тебя, то ты должен побеседовать со мной. Но мне нужна твоя поддержка.
  — Не представляю — какая. Судя по тому, где я сейчас, я был слишком доверчив, — сказал Роб.
  — И теперь, — с сарказмом заметил Диксон, — ты решил удариться в другую крайность. Точно?
  Трентон на миг задумался. Но потом все же решился:
  — Ладно, давайте. Вы помогаете мне, я помогаю вам.
  Где Линда Кэрролл? Вы не знаете?
  Доктор Диксон покачал головой.
  — Вы ее не видели?
  — Многие сейчас хотели бы ее увидеть.
  — Где она?
  — Никто не знает.
  — Ее тетка знает.
  — Если ее тетка и знает, то ничего не говорит. Клянется, что понятия не имеет.
  — Если бы Линда дала показания, то очень помогла бы мне.
  — Она исчезла.
  — Намеренно?
  — Очевидно, да.
  — Хорошо, — мрачно произнес Роб. — Я рассказал все, что вы хотели узнать. Так сделайте что-нибудь! А то зачем вы тут вообще находитесь?
  — Чтобы получить ответы на вопросы, — улыбнулся доктор Диксон.
  Роб встал со стула, подошел к забранному решеткой окну.
  — Вы их и получили.
  Глава 26
  В тени развесистого дуба на восточном берегу реки стоял большой фургон, в котором располагалась передвижная лаборатория.
  На противоположном берегу, в миле от него, два человека в полицейской униформе медленно обследовали каждый сантиметр пристани.
  Наконец один из них сказал:
  — Смотри, Джерри, что ты об этом думаешь?
  Он указал на одну из деревянных свай, к которым привязывают швартовы. Чуть повыше обхватывавшего сваю троса виднелась небольшая царапина.
  Полицейский пальцем поковырял царапину, наткнулся на более твердую поверхность, очистил ее ножиком и обнаружил круглое отверстие.
  По рации, провод которой тянулся через мост к блоку питания в передвижной лаборатории, Джерри сообщил:
  — Похоже, мы нашли пулю. Вам стоит взглянуть.
  Через несколько минут доктор Диксон с одним из экспертов пересек на фургоне мост и подъехал к пристани. Осмотрев отверстие, доктор кивнул. Они осторожно отпилили кусок деревянной сваи над отверстием от пули. Затем ее раскололи вдоль, и из круглой дыры выпала пуля 32-го калибра.
  Доктор Диксон передал пулю эксперту:
  — Надо обследовать ее.
  Они помчались к фургону. Под электрической лампочкой, обеспечивающей равномерное освещение, был установлен микроскоп.
  Эксперт положил под микроскоп пулю с биркой «Образец», а рядом — пулю, обнаруженную в деревянной свае.
  Склонившись над микроскопом, он начал крутить винт, медленно поворачивая одну из пуль. Неожиданно он остановился, чуть повернул винт обратно, поднял руку к винту, регулирующему резкость микроскопа.
  — Как? — нетерпеливо спросил доктор Диксон.
  — Одинаковые, — ответил эксперт. — Ими стреляли из одного оружия. Посмотрите сами.
  Доктор Диксон сел на табурет, который ему уступил эксперт, и внимательно рассмотрел пули.
  — Так и есть, — сказал он. — Нам придется выйти за пределы нашей юрисдикции. Но это то, что надо. Обе пули выпущены из одного пистолета.
  — Что это дает? — спросил лаборант.
  У доктора Диксона на секунду загорелись глаза:
  — Это дает три пули при двух гильзах.
  — Значит, недостает одной гильзы.
  — Наоборот, — возразил доктор Диксон. — У нас одна лишняя пуля.
  Глава 27
  Предварительное слушание по делу об убийстве Харви Ричмонда Робертом Трентоном оказалось весьма небрежной процедурой для столь серьезного уголовного преступления.
  После проведения опознания сильно обгоревшего трупа и экспертизы зубов прокурор Нортон Беркли выслушал показания дантиста и вызвал для дачи свидетельских показаний доктора Натана Бомона.
  Опытный патологоанатом Бомон показал, что его вызвали на пострадавшую от пожара яхту, где он осмотрел обгорелые останки человека, обнаруженные шерифом Лендисом. Первоначально он установил, что причиной смерти были ожоги, но для подтверждения этого были сделаны рентгеновские снимки трупа. Рентген показал наличие в теле двух пуль. Тогда он провел повторный осмотр. Исследуя положение пуль в теле, он пришел к выводу, что одна пуля попала прямо в сердце, а вторая повредила аорту, выходящую из левого желудочка сердца. По его мнению, любая из пуль могла стать причиной мгновенной смерти.
  Далее он показал, что, пометив пули, он передал их следователю. Обе пули, извлеченные из обгоревшего тела, будут продемонстрированы суду в качестве улик. По заключению доктора, смерть наступила от огнестрельного ранения, причиненного пулями, которые должны быть предъявлены суду.
  Во время перекрестного допроса Стонтон Ирвин, адвокат, представляющий интересы Роба Трентона, изучил перечень вопросов, которые по настоянию доктора Диксона передал ему Трентон. После этого он несколько нерешительно начал задавать вопросы:
  — Прекратили ли вы дальнейшее обследование, обнаружив в теле пули?
  Доктор Бомон смерил его презрительным взглядом и снисходительно ответил:
  — Меня вызвали для установления причины смерти.
  Я установил эту причину.
  — И прекратили обследование?
  — Обнаружив искомое, я, естественно, прекратил обследование.
  — Вблизи отверстий, где находились пули, были ли вами замечены кровоподтеки?
  — Да, были. То есть были некие признаки кровоизлияния, ведь тело сильно обгорело.
  — А вы уверены, что причиной смерти были обнаруженные вами пули?
  — Так же уверен, как уверен, что сижу сейчас перед вами. — Доктор Бомон нетерпеливо взглянул на часы.
  — У меня все, — заявил Ирвин.
  Доктора отпустили. Следующим свидетелем оказался эксперт по баллистике, который представил в качестве улики пистолет 32-го калибра, пулю-образец и две пули, которыми стреляли из этого пистолета.
  — Вызывается Мертон Острандер, — возвестил окружной прокурор.
  Мертон Острандер встал.
  — Боюсь, я вряд ли смогу чем-либо быть полезным… — начал он.
  — Пройдите на место свидетеля и поклянитесь говорить правду, — распорядился окружной прокурор.
  — Я бы предпочел не делать этого.
  — Ваши предпочтения не имеют никакого отношения к делу, — возразил судья. — Идите сюда, молодой человек! Поднимите правую руку и принесите присягу.
  Острандер чуть поколебался, затем нехотя пошел по проходу между скамей, приоткрыл дверцу барьера, отделяющего обвиняемого, свидетелей и юристов от остальных присутствующих в зале суда, и подошел к судье для присяги.
  — Садитесь! — сказал судья.
  — Итак, — громко произнес окружной прокурор Беркли, — перед нами враждебно настроенный свидетель, ваша честь. Мне необходимо задать ему ряд вопросов.
  Он свидетельствует с явным нежеланием и…
  — Продолжайте допрос, — перебил его судья. — Я сам смогу убедиться в его отношении к делу.
  — Мистер Острандер, я прошу вас вспомнить вечер двадцатого числа. В то время вы были знакомы с подследственным? — начал допрос окружной прокурор.
  — Да, сэр, был.
  — Вы видели его в тот вечер?
  — Да, сэр.
  — У него было при себе оружие?
  Острандер молчал.
  — Отвечайте на вопрос! — повысил голос окружной прокурор.
  — Да, сэр, было.
  — Вы видели раньше этот пистолет? — продолжал прокурор. — Занесите в протокол, что я предъявил свидетелю улику номер 3.
  — Я… кажется, видел.
  — Вы уверены?
  — Да.
  — Так вы видели этот пистолет?
  — Да.
  — Где?
  — Я видел его поздним вечером двадцатого, точнее, уже наступило двадцать первое.
  — В котором часу?
  — Около двух часов ночи.
  — У кого вы видели это оружие?
  Острандер заерзал на стуле.
  — Мистер Острандер, я задал вам вопрос. У кого вы видели это оружие?
  — У Роберта Трентона.
  — У подследственного?
  — Да, сэр.
  — Он как-то объяснил этот факт?
  — Он сказал, что его похитили, но он убежал, забрав пистолет для самообороны.
  — Он не говорил, стрелял ли он из него?
  — Да, говорил, что выстрелил.
  — Сколько раз?
  — Дважды.
  — В кого?
  — В… в общем, он боялся, что его могут догнать. Он хотел помешать кому-то спрыгнуть с яхты на берег.
  — И где происходила ваша беседа?
  — В доме Линды Мэй Кэрролл.
  — Назовите адрес.
  — 205, Ист-Робинсон-стрит, Фалтхевен.
  — Кто при этом присутствовал?
  — Линда Мэй Кэрролл, ее племянница Линда Кэрролл, Роберт Трентон и я.
  — Кто еще?
  — Больше никого.
  — А как вы там оказались, мистер Острандер?
  — В тот день я хотел поговорить с мисс Линдой Кэрролл. Я решил попробовать застать ее у тети — Линды Мэй Кэрролл. Уже было довольно поздно и…
  — Точнее, сколько было времени?
  — Кажется, около одиннадцати — половины двенадцатого, может быть, чуть позже.
  — Очень хорошо. Продолжайте. Что произошло?
  — Линда Мэй Кэрролл — тетя мисс Кэролл — уже легла спать. Но она встала и была очень любезна, предложив мне переночевать в ее доме, когда выяснилось, что я опоздал на автобус.
  — Перекрестный допрос, — произнес прокурор.
  — Как вы поняли, что оружие — то самое, которое вы видели? — спросил Стонтон Ирвин угрожающим тоном.
  — Мы собирались позвонить в полицию, — начал Острандер. — Но потом решили подождать до утра, поехать к тому месту, где… случилась эта история, и осмотреться немного.
  — Зачем?
  — Ну, было… было поздно, около двух часов ночи, и мы решили, что можно подождать. Роберт Трентон был в заблуждении…
  — Что за заблуждение?
  — Он думал, что… кажется, автомобиль, который… не надо было бы мне говорить.
  — Я вас всего лишь спросил, откуда вы знаете, что это — тот самый пистолет?
  — Потому что мы записали его номер, а потом заперли в ящике письменного стола, как предложил один из нас..
  — Кто предложил? Вам известно?
  — Кажется, Линда Мэй Кэрролл.
  — Кто взял ключ от ящика письменного стола?
  — А что… я думаю…
  — Он был у вас?
  — Да.
  — Вы уверены?
  — Да.
  — Вопросов больше нет, — сказал Ирвин и, повернувшись к Трентону, прошептал: — Я боюсь допрашивать его дальше, он может нам все испортить.
  — Одну минуту, — раздался голос окружного прокурора, когда Острандер уже поднялся со свидетельского места. — У меня есть несколько вопросов, имеющих прямое касательство к делу. Вы что-то начали говорить об автомобиле, который стал предметом вашего спора.
  Что это за автомобиль?
  — Протестую! Вопрос некомпетентный, несущественный и не относящийся к делу, — возразил Ирвин.
  — Но, — вежливо продолжил окружной прокурор, — при перекрестном допросе вы скрыли сей факт. Начав обсуждать тему разговора, я намерен прояснить все до конца.
  — Протест отклоняется, — решил судья. — Отвечайте на вопрос.
  — Роберт Трентон решил, что автомобиль, который ему одолжила мисс Кэрролл, был использован… с нарушением закона, — смущенно пояснил Острандер.
  — Вы имеете в виду контрабанду наркотиков?
  — Да.
  — Почему вы не сказали об этом сразу?
  — Я… я не хотел бы говорить на эту тему.
  — Мы расследуем убийство, — строго напомнил судья. — Ваши личные чувства лучше оставить при себе, сэр. Вы свидетель. Вам это понятно?
  — Да, ваша честь, — сказал Острандер.
  — Продолжайте, — велел судья.
  — О чем шел разговор?
  — Когда мы прибыли в порт назначения, мисс Линда Кэрролл обратилась к Роберту Трентону с просьбой перегнать ее автомобиль. Ее встречали друзья, и она попросила его забрать автомобиль к себе домой, с тем чтобы она позднее заехала за ним. Трентон рассказал, что в дороге у него лопнула шина и, меняя колесо, он случайно обнаружил выступ в днище автомобиля. Он взял стамеску, отковырнул металлический контейнер, приваренный к днищу… а там оказался героин.
  — В самом деле? — с сарказмом спросил окружной прокурор. — А в разговоре с вами мистер Трентон не упомянул, что он сделал с героином?
  — Он закопал его.
  — И обвинил мисс Кэрролл в сговоре с контрабандистами?
  — Нет, но он… он сказал, что пытался получить объяснение…
  — И вы со спокойной совестью скрыли информацию от полиции, не так ли?
  — Меня об этом не спрашивали.
  — Понятно, — с нажимом произнес прокурор и добавил: — А вам известно, где сейчас находится мисс Линда Кэрролл?
  — Нет, сэр, неизвестно.
  — Хорошо, у меня все, — сказал окружной прокурор.
  Защита начала тихо совещаться.
  — У защиты есть еще вопросы для перекрестного допроса?
  — Нет, ваша честь, — поспешно ответил Ирвин.
  — Вызывается Линда Мэй Кэрролл, — провозгласил окружной прокурор.
  Линда Мэй Кэрролл принесла присягу, села на стул и повернулась к прокурору, сжав губы.
  — Вы слышали показания мистера Мертона Острандера?
  — Да.
  — В них все верно?
  — Да, полагаю, все.
  — В котором часу происходил разговор с мистером Трентоном?
  — Около двух часов ночи.
  — И мистер Трентон показал вам пистолет?
  — Да, он достал его.
  — И что вы с ним сделали?
  — Я велела Мертону Острандеру спрятать его. Мне не нравится, когда в доме размахивают оружием. Я спросила, заряжен ли он. Он вынул обойму и показал мне, что пистолет заряжен. Кажется, в обойме недоставало двух патронов. Я сказала, чтобы он вставил обойму обратно и спрятал пистолет.
  — Что было потом?
  — Я вспомнила, что ящик моего письменного стола запирается, и решила, что нужно спрятать пистолет туда.
  Я предложила Мертону Острандеру взять ключ себе.
  — В разговоре не упоминалось о причастности вашей племянницы к контрабанде героина?
  — Конечно нет.
  — Вы слышали свидетельские показания мистера Острандера, не так ли?
  — Да, — с достоинством ответила Линда Мэй Кэрролл, — но это совсем другое дело. Роберт Трентон просто рассказал, что именно он обнаружил в автомобиле. И это не имеет никакого отношения к моей племяннице.
  — Ваши показания совпадают с показаниями мистера Острандера. Вам есть что добавить?
  — Полагаю, нечего. А вам не пришло в голову поразмышлять над тем, мог ли Роберт Трентон прицелиться в того человека и попасть в него? Он просто стрелял в том направлении, стрелял, чтобы напугать его. Возможно, он не такой уж и меткий стрелок, чтобы всадить в человека две пули почти рядом, да еще ночью, в темноте. Это абсурд!
  — Мы не спрашиваем вашего мнения, мэм, — отрезал судья.
  — Вам известно, где находится ваша племянница Линда Кэрролл? — спросил окружной прокурор.
  — Неизвестно! — резко бросила Линда Мэй. — Зато мне известно, что ее так замучили полицейские и репортеры, что она была на грани нервного срыва, и ей пришлось уехать, чтобы ее не беспокоили. Я не знаю, где она, а если бы и знала, все равно вам бы не сказала. Она сама появится, когда настанет время. Не волнуйтесь!
  — Сейчас как раз самое время, — заметил окружной прокурор.
  — Думайте что хотите, но за меня решать нечего! Я сама знаю, когда настанет это время, и она тоже.
  — Вам известно, что мы приложили немало усилий, чтобы найти ее?
  — Нет.
  — Так вот, примите к сведению.
  Линда Мэй окинула прокурора хитрым взглядом:
  — Если это служит доказательством, принесите присягу и поменяйтесь со мной местами.
  Ее шутка вызвала смех в зале.
  — Вы знаете, что полиция обыскала ваш дом в поисках вашей племянницы? — почти выкрикнул прокурор.
  — Конечно знаю. Они выломали дверной замок, вытоптали мои цветы и забросали газон окурками сигар.
  — Полицейские есть полицейские! — парировал окружной прокурор. — Не лучше и не хуже других. Они выполняли свой долг и по моему указанию искали вашу племянницу, но не нашли.
  — Нужны полицейские выше среднего уровня, чтобы найти человека там, где его нет, — сдержанно кивнула Линда Мэй.
  В зале суда снова раздался смех. Судье пришлось призвать всех в порядку.
  — Перекрестный допрос, — объявил окружной прокурор, скривив губы в насмешливой улыбке.
  — Мисс Кэрролл, — обратился к свидетельнице Стонтон Ирвин, — что произошло после того, как пистолет, представленный здесь в качестве улики номером 3, был заперт в ящике вашего письменного стола?
  — Мы еще кое-что обсудили и отправились спать.
  — Вы говорили об автомобиле… то есть о другом автомобиле, а не о том, который ваша племянница одолжила Роберту Трентону?
  — Верно. У мистера Трентона был автомобиль, которым он воспользовался при побеге. Мы перегнали его на стоянку, рассчитывая, что там его обнаружит полиция.
  — Почему вы сами не уведомили полицию?
  — В тот момент я не считала это необходимым.
  — Ладно, — продолжал Ирвин, — у кого был ключ от ящика письменного стола?
  — По-моему, мистер Острандер забрал ключ и спрятал его, а может, просто положил в карман. Он говорил, что пистолет должен быть в сохранности, чтобы отнести его в полицию… то есть чтобы он не исчез. Конечно, тогда никто, абсолютно никто из нас понятия не имел, что убит человек. Мы думали, что это пистолет каких-то контрабандистов.
  — У меня все.
  Окружной прокурор намеревался вызвать на свидетельское место Сэма Джойнера, но передумал и сказал:
  — Полагаю, сейчас это необязательно. — И обратился к судье: — Ваша честь, на мой взгляд, доказательств в пользу противного не выявлено, в связи с этим подследственный признается причастным к преступлению.
  Жертва была убита двумя пулями из автоматического оружия, которое имел при себе обвиняемый. Он признал, что стрелял из него, и стрелял в сторону жертвы.
  Степень вины, а также было ли это непреднамеренным убийством, убийством первой или второй степени, предстоит выяснить на судебном заседании. В настоящий момент, мне кажется, вашей чести остается лишь признать обвиняемого причастным к убийству первой степени и передать дело в суд высшей инстанции.
  Судья кивнул.
  — Тогда, — сказал окружной прокурор, — у обвинения нет больше вопросов.
  — На мой взгляд, имеются все основания признать причастность обвиняемого к преступлению, — начал судья. — Я…
  — Вызовите нашего свидетеля. Быстрее, — прошептал Роб своему адвокату.
  Ирвин покачал головой.
  — Одну минуту, ваша честь! — с отчаянием выкрикнул Роб, сам удивившись своей дерзости. — Мне нужно несколько минут, чтобы переговорить со своим адвокатом.
  Судья нахмурился и замолчал.
  — Судья уже принял решение, — сердито зашептал Ирвин. — Ему ничего не оставалось. Сидите тихо. Я все улажу.
  — Вы не вызовете доктора Диксона?
  — Конечно нет. Мы не можем позволить себе тратить бесценные заряды, стреляя по бесполезной мишени. Судья уже принял решение.
  Судья постучал молоточком:
  — Суд пришел к единому мнению признать обвиняемого причастным к…
  — Одну минуту! — перебил его Роб Трентон. — Я хотел бы, чтобы вызвали еще одного свидетеля.
  Стонтон Ирвин яростно зашипел ему в ухо:
  — Не делайте этого, идиот! Они все равно признают вашу причастность, а вы свяжете себя по рукам и ногам. Ваш свидетель принесет присягу, прокурор замучает его перекрестным допросом, а когда дело будет слушаться в суде, у прокурора уже будет вся информация, чтобы сбить его с толку…
  — И все же, — настаивал Трентон, — я хочу, чтобы он дал показания.
  — Кто ваш свидетель? — раздраженно спросил судья.
  — Доктор Герберт Диксон, — ответил Трентон.
  Окружной прокурор улыбнулся:
  — У меня нет возражений, ваша честь, никаких возражений. Пусть защита вызывает его.
  — Хорошо, — согласился судья, — если вы хотите вызвать свидетеля, это ваше право. Если доктор Диксон находится в зале суда, прошу его выйти на место свидетеля и принести присягу.
  Доктор Диксон вышел вперед и поклялся на Библии.
  С явным нежеланием Стонтон Ирвин представил его как медэксперта-криминалиста и вынул лист с перечнем вопросов, который ему вручил Трентон.
  — Доктор, у вас была возможность осмотреть тело Харви Ричмонда?
  — Да.
  — Когда?
  — Днем двадцать первого числа.
  — Вы составили заключение о смерти?
  — Я составил заключение, сделав все, что в моих силах. У меня не было возможности провести полное обследование.
  — Почему?
  — Предварительное заключение о смерти было сделано другим медэкспертом. Тело было препарировано для изъятия пуль. Однако вскрытие черепа не производилось, а также не обследовались и прочие части обгоревшего тела.
  — Вы определили причину смерти? — равнодушно спросил Ирвин.
  — Да.
  — И какова же она?
  — Смерть наступила от ожогов, — спокойно произнес доктор Диксон.
  — От ожогов? — удивленно переспросил Ирвин.
  — Совершенно верно.
  — А как же пули? — выпалил изумленно Ирвин.
  — У меня не было возможности увидеть расположение пуль в теле, но все же я уверен, что причиной смерти явились не выстрелы, а ожоги.
  Стонтон Ирвин перевернул лист с вопросами. Обратная сторона была чиста. Вопросов больше не было.
  Ирвин придвинул свой стул поближе к столу.
  — Это все, — прошептал Трентон.
  — Но мы же только начали, — возразил Ирвин.
  — Тогда остановитесь, — сказал ему Роб.
  — Но почему? У нас появился отличный шанс.
  — Не знаю почему. Доктор Диксон так решил.
  — Окружной прокурор разорвет его на куски при перекрестном допросе, — прошептал Ирвин.
  — Тише, тише, джентльмены! — вмешался судья. — Заседание продолжается.
  — У нас все, ваша честь.
  Судья взглянул на окружного прокурора.
  Нортон Беркли с едва заметной ухмылкой встал и произнес:
  — Итак, доктор, вы приняли решение свидетельствовать, что Харви Ричмонд погиб в результате пожара, так?
  — Верно.
  — И вы не видели фатальных пуль?
  Полагаю, уточнил доктор Диксон, что под «фатальными пулями» вы имеете в виду улики номер 1 и 2?
  — Именно.
  — Нет, сэр, я не видел расположения этих пуль в теле.
  — И не видели рентгеновских снимков?
  — Нет, сэр, не видел.
  — Тогда давайте посмотрим сейчас, — предложил прокурор. — Я представлю вам улики номер 4 и 5. Вы понимаете, что это? То есть вы сумеете в них разобраться, доктор? Вы сможете определить анатомическую структуру по этим снимкам?
  — Я вполне справлюсь. Благодарю вас.
  — Вы видите здесь расположение пуль?
  — Вижу.
  Возможно ли, на ваш взгляд, чтобы эти пули угодили в тело живого человека, явившись причиной смерти?
  — Возможно.
  — Почти мгновенной смерти?
  — Совершенно верно.
  И все же вы утверждаете, основываясь на результатах вскрытия, что смерть наступила вследствие пожара?
  — Я в этом уверен, — медленно произнес доктор Диксон. — С вашего позволения, я поясню свою точку зрения. К вышеупомянутому я добавлю, что Харви Ричмонд был втянут в драку и избит незадолго до смерти.
  Ему был нанесен удар по голове, очевидно, череп получил повреждения, и потерпевший потерял сознание.
  Пока он лежал без сознания, на яхте вспыхнул пожар.
  Харви Ричмонд был еще жив, хотя и не приходил в сознание, достаточно долго после возникновения пожара, чтобы огонь вызвал смерть от ожогов.
  — Вы хотите сказать, что все это узнали, вскрыв обгорелые останки тела? — саркастически спросил Беркли. — Вы что, пользовались магическим кристаллом?
  — Я основываюсь лишь на анатомических данных, полученных мною при вскрытии тела.
  — В таком случае расскажите нам поподробнее, как это вам удалось.
  — Начну с того, — заговорил доктор, — что я знал Харви Ричмонда при жизни. Мне известно, что он был крепкого телосложения и несколько полноват. Еще не всеми признано, что все люди имеют слой подкожного жира, величина которого варьируется в каждом отдельном случае. В случае с Харви Ричмондом имел место весьма заметный слой подкожного жира.
  — И какое это имеет отношение к делу? — спросил Беркли.
  — Самое прямое. Если человеку наносят сильный удар, некоторые клетки подкожного жира отделяются от общего слоя жира и попадают в кровяной поток в виде шаровидных частиц. Попав в кровь, эти жировые частицы оказываются в легких, куда их приносит кровяной поток. Однако в легких кровяные сосуды столь малы, что жировые шарики блокируют капилляры. Изучив под микроскопом легочную ткань, я обнаружил там шаровидные частицы жира.
  — Доктор, мне это кажется невероятным, — изрек Брекли.
  — Тем не менее это факт.
  — И вы обнаружили жировые частицы в капиллярах легких?
  — Да.
  — Доктор, вы можете предоставить нам компетентного специалиста, который подтвердит вашу точку зрения?
  — Безусловно, — ответил доктор Диксон. — Это признают лучшие патологоанатомы. Впрочем, если вам угодно подтверждение, вы его получите. — Он открыл свой кейс, вынул оттуда книгу и объявил: — Эта книга называется «Расследование убийств». Автор — доктор ЛеМойн Снайдер. Вот что пишет доктор Снайдер на странице 170: «Каждый человек имеет определенное количество жира, располагающегося под кожей, в брюшной полости и в области костного мозга. Если человеку нанесен сильный удар, некоторое количество жира отделится от основного слоя и попадет в кровь, которая перенесет его к сердцу. Оттуда кровяной поток несет жировые частицы к легким, но там кровь проходит по столь мелким капиллярам, что жировые частицы застревают в них. При исследовании легочной ткани под микроскопом эти частицы ясно выделяются темными пятнами. Кожа и слой подкожного жира могут быть абсолютно разрушены огнем, но если в легких обнаружены шарообразные частицы, это позволяет сделать два вывода: во-первых, жертве был нанесен сильный удар по какой-либо части тела; во-вторых, жертва была жива, когда удар был нанесен».
  Окружной прокурор попытался отмахнуться от свидетельских показаний.
  — Понятно, — сказал он, улыбаясь. — Лишь по тому, что вы обнаружили несколько жировых клеток в легких, вы пришли к заключению, что жертва была избита перед смертью?
  — Совершенно верно.
  — И именно поэтому смертоносность пуль не имела значения?
  — На мое мнение повлияли и другие факторы, — спокойно ответил прокурору доктор Диксон. — Например, если тело обгорело, существуют способы определения, была ли жертва жива или мертва во время пожара. Если человек жив, он дышит. А если дышит, то вдыхает микроскопические частицы копоти, и их можно обнаружить при обследовании дыхательных путей. Я провел такое обследование и обнаружил множество подобных частиц копоти в дыхательных путях жертвы. Поэтому я точно знаю, что он был жив и дышал в тот момент, когда яхту охватил пожар.
  — Однако вы не знаете, был ли он в сознании или нет?
  — Я абсолютно убежден, что он был без сознания.
  — Он потерял сознание, поскольку умирал от пулевых ранений, которые, вероятно, по какой-то причине убили его не сразу, — заявил окружной прокурор с таким видом, словно окончательно опроверг показания доктора.
  — Прошу меня извинить, — возразил доктор Диксон, — но мне удалось установить, что до того, как начался пожар, жертве был нанесен сильный удар по голове. Несомненно, потерпевший был без сознания, когда начался пожар.
  — Снова ваши методы медицинского ясновидения, полагаю я, — ехидно заметил Беркли, стараясь своим сарказмом свести на нет сильное впечатление, которое слова доктора произвели на публику.
  — Ясновидение здесь ни при чем. Дело в научном обосновании. Когда…
  — Ну, как мне кажется, нам не интересен весь этот, с позволения сказать, научный бред, — перебил прокурор. — У нас имеется компетентное и окончательное заключение специалистов, что человек был застрелен, убит пулями из определенного оружия и что пули стали причиной мгновенной смерти. Полагаю, вряд ли стоит занимать время суда дальнейшими теоретическими дискуссиями.
  — Прошу извинить, но вы задали вопрос, откуда мне известно, что жертва получила сильный удар по голове и потеряла сознание прежде, чем начался пожар? Я хотел бы ответить.
  — Меня не интересует ваш ответ. У меня все.
  Но тут вмешался судья:
  — Кажется, доктор пытается что-то нам доказать, и мы обязаны выслушать его доводы.
  — Я снимаю свой вопрос, — заявил прокурор. — Мне понятно желание доктора Диксона продемонстрировать нам свои познания в области медицины, и, хотя я готов признать, что он специалист высочайшей квалификации, я не вижу причин, по которым мы должны отойти от обстоятельств дела, чтобы предоставить доктору возможность блеснуть эрудицией, перед которой я готов склонить голову.
  — Полагаю, — холодно заметил доктор Диксон, — вы совершенно неправильно истолковали причины, по которым я решил дать свидетельские показания.
  — В любом случае у меня больше нет вопросов, — отозвался прокурор. — Перекрестный допрос окончен.
  Судья посмотрел в сторону защиты:
  — Ваши вопросы?
  Стонтон Ирвин покачал головой, но, прежде чем он произнес: «Защита вопросов не имеет», вопрос задал Роб Трентон:
  — А как вы узнали, что жертва получила удар по голове до того, как начался пожар?
  — Одну минуту, — вмешался Брекли. — Я протестую, ваша честь. Интересы обвиняемого представляют юристы, и он вполне может положиться на опыт своего адвоката. Он не должен сам выступать с комментариями, замечаниями или вопросами. Адвокат дал нам понять, что вопросов больше нет.
  — Думаю, адвокату следует задать вопрос обвиняемого, — решил судья.
  — Спросите его, — сказал Трентон, повернувшись к адвокату.
  — Я протестую, — настаивал Беркли. — Адвокат уже решил, что вопросов со стороны защиты не последует.
  — Ваша честь, — обратился к судье Трентон, — мне кажется, у меня есть кое-какие права. Я…
  — Минуту, — прервал его судья. — Адвокат, возможно, и покачал головой, но это ничего не значит с точки зрения ведения протокола. Стороны обвинения и защиты обязаны ясно высказывать свое мнение, чтобы стенографист имел возможность зафиксировать ход заседания. Итак, мистер Ирвин, у вас есть вопросы к свидетелю?
  Ирвин молчал.
  — Спросите его, — настаивал Трентон.
  — Мне кажется, мы только что… — начал шепотом адвокат.
  — Задайте ему мой вопрос, — твердо оборвал его Роб.
  — Ну хорошо, — с явной неохотой произнес Ирвин. — Откуда вам известно, что потерпевший получил удар по голове и потерял сознание до того, как начался пожар, доктор?
  — Вскрыв череп, я обнаружил сгусток крови, который явился следствием удара по голове, — пояснил доктор Диксон. — Сильный удар повредил череп.
  — У меня все, — сказал Ирвин. — Защита вопросов не имеет.
  Доктор Бомон что-то возбужденно прошептал на ухо окружному прокурору, и тот с торжествующей улыбкой изрек:
  — Доктор, у меня есть вопрос. Вы показали, что обнаружили кровь в черепе при вскрытии.
  — Да.
  — И вы полагаете, что это результат удара по голове?
  — Полагаю.
  — А вам, случайно, не известно, доктор, что при пожаре череп может лопнуть от высокой температуры, и малоопытный патологоанатом — я ни на кого не намекаю, я лишь констатирую научный факт — может принять повреждение за пролом черепа от удара по голове еще до наступления смерти?
  — Мне это известно, — спокойно подтвердил доктор Диксон. — Я сделал анализ крови, обнаруженной в мозге, на предмет наличия окиси углерода и не нашел ее. Мне удалось взять немного крови из печени, и, исследовав ее, я обнаружил высокое содержание окиси углерода. Следовательно, неопровержим тот факт, что сгусток крови в мозге появился до возникновения пожара, поскольку кровь прекратила циркулировать по телу потерпевшего, когда яхта горела. Значит, кровь, которая прошла через сердце и дыхательные пути, была поражена угарным газом. Получается, что сильный удар, следствием которого явилось возникновение столь крупного сгустка крови, был нанесен до начала пожара. Таким образом, я пришел к заключению, что жертва была без сознания, когда вспыхнул огонь, и прожила достаточно долго, чтобы вдохнуть значительное количество копоти, а кровь, продолжавшая циркулировать, получила высокий процент окиси углерода, чего было вполне достаточно для потери сознания и, возможно, смерти еще до того, как тело охватил огонь.
  Мне также известно, что перед смертью жертву сильно избили. И я делаю заключение, что пули, обнаруженные в теле в тех местах, где они должны были причинить мгновенную смерть, были намеренно выпущены в уже мертвого человека.
  — Не может быть, доктор! — изумленно воскликнул окружной прокурор. — Ваши показания не совпадают ни с одним из свидетельств. Из пистолета выстрелили дважды — до начала пожара. А позднее местонахождение пистолета было постоянно известно свидетелям, не так ли?
  — Откуда вам знать, что постоянно?
  — Он был заперт в ящике письменного стола.
  — А у кого был ключ?
  Это абсурд, ваша честь! — возмутился прокурор. — Подобное подразумевает странное, нелогичное стечение обстоятельств, которые никто не может подтвердить.
  Мертон Острандер вскочил со своего кресла в первом ряду.
  — Ваша честь, ключ был у меня! Он был у меня всю ночь! Я отрицаю выпады, сделанные в мой адрес, и требую защитить меня от этого впредь.
  — Минуту. — Судья постучал молоточком по столу. — Вы уже дали показания, и, если суд сочтет необходимым выслушать вас еще раз, вас вызовут и вы будете свидетельствовать под присягой. Попрошу никаких замечаний из зала!
  Судья вытер рукой лоб, задумчиво почесал затылок.
  — Ваша честь, — вмешался Стонтон Ирвин. — Кажется, мы забываем одно чрезвычайно важное обстоятельство. В доме присутствовала молодая женщина — Линда Кэрролл, племянница Линды Мэй Кэрролл. Эта молодая женщина ездила в Европу. Именно в ее автомобиле был скрыт контрабандный груз героина. Эта молодая женщина была в доме тети, когда мой подзащитный явился туда с пистолетом, и эта молодая женщина теперь таинственным образом исчезла. Я пытался найти ее, чтобы лично вручить повестку в суд, но не нашел. Мне кажется, что мой клиент…
  — Не смейте впутывать мою племянницу! — закричала Линда Мэй, вскочив с места. — Она приличная девушка! Она появится, когда придет время. Она не хочет, чтобы ее имя втаптывали в грязь. Она была на грани нервного срыва. Она…
  Судья яростно колотил молоточком по столу:
  — Повторяю: я прошу не выступать из зала с комментариями!
  — Я не выступаю ни с какими комментариями, — возразила Линда Мэй. — Я просто не хочу, чтобы суд выглядел идиотским.
  Несмотря на напряженную атмосферу, все забыли, как полагается вести себя в зале суда, и раздался оглушительный хохот.
  Судья еще раз стукнул по столу молоточком. Но вдруг улыбнулся, едва сдерживаясь от смеха. Впрочем, он тут же справился со всеобщим весельем:
  — Достаточно. Садитесь, мисс Кэролл! Суд должным образом рассмотрит эту проблему.
  — Ваша честь, — сказал Стонтон Ирвин, — замечание Мертона Острандера кажется мне вполне уместным. Хотя я и представляю интересы подзащитного, я знаю Мертона Острандера много лет и могу поручиться за…
  — Для чего вы здесь находитесь? — сурово спросил судья.
  — Но, ваша честь, я пытаюсь сделать так, чтобы свершилось правосудие.
  — Вам положено защищать интересы вашего подзащитного — и только, — отрезал судья.
  — Согласен, ваша честь. Но я не могу не заявить, что, хорошо зная Мертона Острандера, я готов присягнуть, чтобы доказать его непричастность…
  — Вам не надо доказывать ничью непричастность, — возразил судья. — Вам полагается защищать интересы вашего клиента, и, если есть доказательства, снимающие с него подозрения, вы обязаны представить эти доказательства на рассмотрение суда.
  — Даже если это может показаться абсурдным? Мне бы хотелось поднять вопрос, который уже возникал. В доме был еще один человек и…
  Роберт Трентон вдруг оттолкнулся от стола и встал:
  — Ваша честь, у меня есть право задавать вопросы? — спросил он.
  — Нет. Пока ваши интересы представляет адвокат.
  — Имею ли я право отказаться от услуг адвоката?
  — Имеете, если пожелаете.
  — Вы уволены, — сказал Трентон, обернувшись к Ирвину.
  — Я протестую! — воскликнул адвокат. — Я всеми силами старался защитить ваши интересы, чтобы…
  — Незачем говорить о том, что было. Теперь я хочу защищать себя сам, и для этого мне необходимо отказаться от ваших услуг. Что я и делаю. Вам понятно?
  — Понятно. Однако подобный ваш поступок, тем более в зале суда, наносит публичное оскорбление мне как профессиональному юристу и может скверно сказаться на моей репутации…
  — Вопрос исчерпан, — перебил его судья. — В ваших услугах больше не нуждаются. Молодой человек, вы хотели что-то сказать? Говорите!
  — Я хотел бы задать доктору Диксону несколько вопросов, — заявил Трентон.
  — Задавайте. У суда тоже есть несколько вопросов, на которые неплохо бы получить ответ. Судебное заседание пошло сегодня немного не по правилам, но мы все же попытаемся добраться до истины.
  — У вас есть доказательства, проливающие свет на происшедшее? — спросил Роб доктора Диксона.
  — Да, даже несколько. — Доктор Диксон говорил ровным, спокойным голосом, аккуратно поясняя каждый вывод. — Прежде всего вызывает удивление тот факт, что пули, запротоколированные как улики номер 1 и номер 2, не прошли навылет. Они остались в жизнеобеспечивающих органах тела. Если внимательно рассмотреть пули, можно обнаружить микроскопические царапины, идентифицирующие эти пули, но царапины нанесены не нарезом ствола пистолета — улики номер 3.
  Вполне вероятно, что следы оставлены плоскогубцами — пули были извлечены из гильз, чтобы ослабить пороховой заряд, а затем этими ослабленными патронами выстрелили в мертвого. Напомню, что выстрел был произведен вскоре после полуночи, а власти провели осмотр яхты лишь днем. Сегодня утром я обнаружил пулю в одной из деревянных свай на пристани, где была пришвартована яхта. Это свежая пуля, ее выпустили из пистолета, который у нас значится как улика номер 3.
  Я лично обследовал эту пулю под микроскопом, сравнивая ее с пулей-образцом. В результате я установил, что ею выстрелили, и совсем недавно, из того же оружия. Суду также следует принять к сведению, что потерпевший скончался после начала пожара, и смерть наступила вне территориальных пределов данного штата, поскольку яхту, как показали свидетели, — и я сам это тщательно проверил — снесло течением к середине реки, а позднее прибило к отмели, которая находится за пределами данного штата.
  — Разве нет положения об общей юрисдикции в случаях, когда преступление совершено вблизи границы штата? — спросил судья.
  — Я медэксперт, а не юрист, — ответил доктор Диксон.
  — Существует несколько положений, — вмешался окружной прокурор. — Не знаю, подходят ли они в данном случае. Одно из них следующее: если человек, намеревающийся совершить преступление, предпринимает в данном штате определенные действия, которые ведут к нарушению закона в другом штате, результат тот же, как если бы преступление было совершено на территории штата. Также есть положение, по которому нападение, предпринятое вне штата, но завершившееся в пределах границы штата, несмотря на то что подозреваемый был в другом штате во время преступления, признается властями данного штата, а человек считается причастным к преступлению.
  — Ваша честь, — заговорил Роб Трентон, — я не врач и не юрист, но мне кажется, что все сказанное окружным прокурором не имеет отношения к этому делу.
  Если Харви Ричмонд был убит из пистолета до начала пожара, убийство могло совершиться в данном штате.
  Но если он погиб от огня, то, несмотря на факт, что он получил сильный удар по голове, остается неясным, где он погиб?
  — И не был ли пожар результатом поджога? — добавил прокурор.
  Судья сжал губы, непроизвольно почесал затылок и обратился к окружному прокурору:
  — Господин окружной прокурор, насколько я понимаю, в данном случае суд может либо признать подследственного причастным к делу об убийстве и далее освободить его до суда под залог, либо закрыть дело за отсутствием состава преступления. Если дело будет закрыто, власти всегда смогут беспрепятственно арестовать этого человека вновь, обнаружив улики, доказывающие его виновность.
  — Возражаю, — как-то неуверенно сказал прокурор. — Препятствий у властей, конечно, не будет. Но как же общественное мнение, ваша честь? Подозреваемых в убийстве запрещено отпускать под залог.
  Примите во внимание, — продолжал судья, — что если суд признает подследственного причастным к совершению преступления, а затем вы обнаружите улики, указывающие на другого человека, как тогда быть с общественным мнением? На вашем месте я бы пока приостановил дело и провел дополнительное расследование.
  — Конечно, ваша честь, — согласился окружной прокурор. — Хотя доктор Бомон подтверждает заключение о причине смерти.
  — Разумеется, — сказал судья. — Я ничего не имею против доктора Бомона. Он провел осмотр тела, определил причину смерти и прекратил обследование, потому что нашел то, что искал, или думал, что нашел. Однако если бы он его продолжил, очевидно, обнаружил бы то же самое, что удалось обнаружить доктору Диксону, и тогда он сделал бы аналогичные выводы.
  Суд хотел бы обратить внимание всех заинтересованных лиц, что, если бы доктор Диксон не прояснил картину преступления, не провел дополнительного расследования и не обнаружил бы, на мой взгляд, неопровержимых улик, подследственный был бы, безусловно, осужден за убийство первой степени и, вероятно, казнен.
  Тот факт, что доктор Диксон произвел аутопсию, должен послужить уроком для всех нас. Итак, суд принимает решение признать подследственного непричастным к преступлению. Полагаю, необходимо проследить, чтобы дальнейшее расследование было проведено добросовестно и беспристрастно. Подследственный освобождается из-под стражи в зале суда, слушание дела откладывается.
  Судья стукнул молоточком по столу, заглушив слабые протесты окружного прокурора.
  Глава 28
  Роб Трентон взглянул на поток публики, хлынувшей к нему с поздравлениями и рукопожатиями, и торопливо кинулся к доктору Диксону, прежде чем тот вышел за барьер, отделяющий от зала место, предназначенное для юристов и свидетелей.
  — Я хотел бы поблагодарить вас, — сказал он.
  — Не стоит, — ответил доктор Диксон. — Я всего лишь составил полное заключение о причине смерти, каковое, по моему мнению, следует составлять в любом случае гибели человека, особенно если обстоятельства указывают на убийство.
  Роб отвел доктора в сторону:
  — Могу я попросить вас об одолжении?
  — В чем дело?
  — Можно ли выбраться отсюда, минуя толпу?
  — Они ждут тебя, чтобы пожать руку. — Глаза доктора Диксона пристально изучали лицо молодого человека. — Они хотят поздравить тебя. Ты ведь для них — герой.
  — Я знаю. Но если бы судья принял другое решение и признал меня причастным к убийству, они бы смотрели на меня, как на гада ползучего.
  Доктор Диксон смягчился:
  — Чем я могу помочь?
  — Кажется, там есть черный ход? Я хотел бы выйти отсюда незамеченным. Вы не покажете мне его?
  Доктор Диксон, не колеблясь, кивнул:
  — Воспользуйся дверью, которая ведет в кабинет судьи, словно ты хочешь поблагодарить судью за его решение, потом пройдешь по коридору, там есть выход на соседнюю улицу. Идем со мной, если хочешь.
  Роб Трентон направился с ним к двери, ведущей в кабинет судьи.
  В зале из-за барьера ему махал Мертон Острандер, подзывая к себе. Роб улыбнулся, едва заметно кивнул, неопределенно взмахнул рукой и пошел следом за доктором Диксоном в кабинет судьи.
  — Так получилось, — улыбнулся доктор Диксон, — что как раз у черного хода я запарковал свою машину. Я перевезу тебя через мост. Интуиция мне подсказывает, что тебе лучше убраться из этого штата.
  — Бежать?
  — Изменить манеру поведения, — подсказал ему доктор Диксон, — и покинуть юрисдикцию враждебно настроенного к тебе окружного прокурора, чьему самолюбию и престижу — как политика — нанесен непоправимый урон. Он может попробовать отыграться на тебе, арестовав повторно, как только обнаружит очередные «улики». Через пару часов он вспомнит, что в его распоряжении есть два контрабандиста, готовые свидетельскими показаниями купить себе свободу. Когда это случится, тебе разумнее быть в другом штате и сделать так, чтобы тебя не выдали властям как преступника.
  Они прошли по коридору и выбрались на соседнюю улицу. Там никого не было, даже репортеры не ждали от них подобного трюка. Публика была либо в зале, либо толпилась у парадного входа в здание суда. Доктор Диксон и Роб беспрепятственно сели в машину и уехали, не привлекая к себе лишнего внимания.
  — Надеюсь, вы понимаете, что, несмотря на возможные действия окружного прокурора, я только начал искать ответы на вопросы, — сказал Трентон.
  Доктор Диксон кинул на него одобрительный взгляд и обронил как бы между прочим:
  — Полагаю, тебе известно, что Харви Ричмонд вел расследование смерти мадам Шарто. Тело было эксгумировано. Установили, что она умерла от лошадиной дозы мышьяка.
  — Я так и понял.
  — И чтобы все встало на свои места, вспомни один факт. Таможенники обнаружили в кармане твоего халата две пилюли с белым порошком, которые, как ты сказал мне, дал тебе Мертон Острандер от расстройства желудка.
  Трентон резко повернулся к нему.
  Лицо доктора Диксона было бесстрастным. Он внимательно следил за дорогой.
  — Продолжайте, — попросил Роб.
  — Не знаю, как ты это воспримешь, но таможенники передали те пилюли Харви Ричмонду. Когда мы обыскали его вещи, пилюль не обнаружили.
  Боже мой! — воскликнул Роб. — Надеюсь, вы не думаете, что решение кажется мне столь простым?
  Доктор Диксон с одобрением посмотрел на Роба.
  — Рад это слышать, молодой человек! Боюсь, разгадка будет вовсе не простой, а весьма сложной.
  — Что еще вам известно?
  — Наверняка мне известно совсем немногое. Конечно, мы тщательно, насколько это было в наших силах, проверили всех лиц, причастных к этой истории. Линда Мэй Кэрролл и Линда Кэролл два года назад побывали в Южной Америке. Линда Мэй Кэрролл год назад посетила Европу, а Линда Кэролл — Африку. Обе явно любят путешествовать.
  — Откуда у них деньги?
  — Вероятно, отец Линды оставил наследство и дочери и сестре.
  — Только деньги? — спросил Трентон.
  — Изрядное количество наличных, пакет акций и сберегательных фондов, а также три вида недвижимости: ферма в триста двадцать акров и дом в Лондонвуде достались Линде Кэрролл, а особняк в Фалтхевене отошел Линде Мэй Кэрролл.
  — Линду Кэрролл искали?
  — Искали, но не слишком тщательно. У нее есть квартира по адресу: 1940, Честнат-авеню в Лондонвуде, где раньше жил ее отец. Линда Кэрролл уехала туда сразу после возвращения из Европы. По какой-то причине ей хотелось побыть одной, и она не дала адреса никому. Когда она получала паспорт, она жила с Линдой Мэй Кэрролл в Фалтхевене, поэтому при поездке за границу указывала в документах тетин адрес. И ты, и Мертон Острандер считали, что приехали к ней домой в Фалтхевен. Линда Мэй Кэрролл тогда дала тебе от ворот поворот, но Острандеру повезло больше, он столкнулся с Линдой, когда та приехала к тете, возможно, чтобы дать ей указания.
  — Какие указания?
  Доктор Диксон был совершенно спокоен:
  — Боюсь, это все, чем я пока располагаю. Остальное ты и сам знаешь. — Доктор Диксон свернул на большой железобетонный мост и сказал: — Вот мы и в другом штате. Где ты хочешь выйти?
  — Думаю, в Лондонвуде, если вас это не затруднит.
  — Ее там нет, — заверил доктор.
  — Догадываюсь. Но все равно, я хотел бы поехать именно туда.
  — Так где конкретно тебя высадить?
  — Ну, может быть… — начал было Роб, но передумал: — Мне все равно.
  До Лондонвуда они ехали молча. Доктор Диксон остановил машину недалеко от центра города и спросил:
  — Здесь?
  — Отлично, — ответил Роб.
  Они пожали друг другу руки.
  — Не могу выразить словами, как я благодарен вам, — сказал Трентон.
  — Не стоит. Я всего лишь произвел вскрытие и установил причину смерти.
  — Но то, что вы обнаружили, доказало мою невиновность, — напомнил ему Роб.
  Доктор Диксон кивнул.
  — С тобой теперь все в порядке. Но это не снимает с нас ответственности. Мы должны найти настоящего убийцу.
  — Есть версии? — спросил Роб, пристально посмотрев на доктора.
  — Судите сами, молодой человек, — сухо заговорил доктор. — Харви Ричмонд оказался на борту яхты не по своей воле. Это явствует из твоих слов и из данных полиции. Ричмонд вышел на след контрабандистов. Он наблюдал за ними из засады в бинокль. В ту ночь он предполагал произвести аресты. Думаю, он сделал бы это и раньше, если бы яхта была пришвартована у другого берега реки, то есть в пределах юрисдикции полиции штата. Однако преступникам удалось обнаружить его. Они неожиданно напали на него и расправились.
  На мой взгляд, именно тогда он получил удар по голове, и в мозгу образовалась гематома. Теперь кое-что проясняется. Ты слышал, как преступники говорили, что они собираются взять героин, бросить яхту и поджечь ее, чтобы уничтожить улику. Посмотрим на происходящее не с твоей точки зрения, а с точки зрения контрабандистов. Харви Ричмонд никак не мог бежать к тебе по палубе, когда ты стрелял. Думаю, в тот момент он был уже без сознания. Тот, второй человек бросился к корме по левому борту яхты, значит, правым боком к тебе. А пулями, обнаруженными в теле, стреляли в грудь — и почти в упор. Помнишь, ты крикнул бегущему, чтобы он остановился? Ты еще добавил, что он арестован. Потом ты дважды выстрелил. Человек бросился ничком на палубу. Предположим, ты один из преступников на борту яхты. Что бы ты подумал?
  — Что это полицейский рейд?
  — Именно. Контрабандисты приводят в действие какой-то агрегат, который намеревались использовать, чтобы устроить пожар и уничтожить улики. Они уже собрались покинуть яхту, когда тот, кто бросился ничком на палубу, доложил им, что видел лишь одного человека. Они стали тебя искать, но ты уже скрылся. Тогда они попытались погасить огонь, возможно, потому, что хотели еще забрать кое-какое имущество. К тому времени Харви Ричмонд, лежавший в кладовой где-то на корме яхты, уже наглотался достаточно дыма и углекислого газа, чтобы это стало причиной его смерти.
  — Понятно, — с жаром кивнул Роб. — И прежде чем покинуть яхту, преступники всадили в его тело две пули.
  Проницательные глаза доктора Диксона, казалось, заглянули в самую глубину души Роба:
  — Они стреляли из пистолета, который был у тебя, Роб? — переспросил он.
  — Должно быть, так. Они… Нет, не может быть. Они не могли выстрелить в него до пожара, потому что тогда он не наглотался бы дыма…
  — Думай как следует, Роб. Там, на том берегу реки, многие сейчас очень огорчились. Они еще не оправились от удара, нанесенного неожиданным поворотом событий. Не пройдет и часа, как они выпишут новое постановление о твоем аресте, сфабриковав улики. Не забывай, что у них под замком два члена банды контрабандистов, готовых присягнуть в чем угодно, лишь бы выйти на свободу. Им понадобится всего несколько часов, и ты окажешься либо под арестом, либо будешь считаться скрывающимся от полиции и объявленным в розыск. Постарайся не попасть под статью о выдаче опасного преступника. Не возвращайся в тот штат.
  Сиди тихо на этом берегу и ни за что не возвращайся.
  И никому не проговорись, что это я тебя надоумил. Ну ладно. Выходи, Роб! — И доктор Диксон протянул ему на прощанье руку.
  Глава 29
  Роб не стал тратить драгоценное время на посещение пустой квартиры Линды. Он взял такси и поехал в городскую управу Лондонвуда.
  Он зашел в офис и обратился к клерку:
  — Я хотел бы посмотреть копию завещания, утвержденного судом.
  — На чье имя?
  — Фамилия Кэрролл. Я думаю, имущество было завещано года четыре-пять назад, больше мне ничего не известно.
  — Полагаю, мы сможем вам помочь, — сказал ему клерк.
  Двадцать минут спустя Роб уже держал в руках описание земельного участка в тридцать акров, завещанного Джорджем Хаммондом Кэрроллом дочери Линде Кэрролл. Переписав данные, Роб поспешил в пункт проката автомобилей.
  Когда солнце стало клониться к закату, опускаясь за вершины холмов, Роб свернул с автострады на загородную дорогу, посыпанную гравием.
  Он притормозил у почтового ящика, пытаясь прочитать указанное там имя. И внезапно замер.
  С большого луга на склоне холма донесся музыкальный перезвон, к которому вскоре присоединился звук более низкого тембра, еще один и еще — звонили красиво, мелодично и звучно. Швейцарские колокольчики! Они вызвали наплыв воспоминаний. У Роба защемило сердце.
  Роб выбрал место на обочине, припарковал машину и выключил мотор.
  Перезвоны переливались, складываясь в мелодию, словно играл маленький оркестрик. Колокольчики висели на шеях четырех коров, их звучание было так же приятно уху, как был приятен глазу окружающий пейзаж.
  Роб Трентон перелез через проволочное ограждение и очутился в тени деревьев на краю пастбища, где лениво бродили коровы.
  На противоположном конце пастбища на небольшом возвышении у дороги расположился старинный двухэтажный дом из дубовых бревен. Похоже, он простоял тут очень много лет — стены покосились и почернели.
  В доме не было никаких признаков присутствия людей. Роб Трентон устроился за толстым стволом одного из деревьев, чтобы сквозь низкие ветви наблюдать за домом, оставаясь незамеченным для тех, кто мог выглянуть из окна.
  Вокруг было спокойно и тихо. Музыкальные перезвоны швейцарских колокольчиков плыли в неподвижном воздухе. Тени постепенно сгустились, надвигались сумерки, потом совсем стемнело.
  Роб Трентон прятался за деревом, пока над его головой не зажглись яркие звезды, а огромный дом не превратился в темный силуэт на фоне чуть светящегося неба.
  Коровы перестали бродить по лугу; колокольчики смолкли; все вокруг погрузилось в тишину.
  Роб Трентон выскользнул из своего укрытия и медленно, на ощупь стал пробираться через луг.
  В доме никого не было слышно.
  Под покровом густых сумерек Роб осторожно приближался к дому. Наконец он дошел до гравийной дорожки, ведущей к старому сараю, переоборудованному под гараж. Двери были распахнуты настежь, внутри было пусто. Роб, обойдя дом, отыскал черный ход, подошел к крыльцу и прислушался. До его ушей не донеслось ни единого звука.
  Он тихо подергал раму с натянутой на нее сеткой, прикрепленную к входной двери. Она была на крючке.
  Оттянув ее за ручку, Роб смог определить, где находится крючок.
  Он ножиком прорезал сетку рядом с дверью. Просунув в прорезь руку, нащупал крючок, аккуратно поднял его и отодвинул раму с сеткой. Потом попытался открыть дверь черного хода.
  Она была заперта.
  Роб вынул фонарик, протиснул под дверь носовой платок. Несколькими прутиками, выдернутыми из стоявшей рядом метлы, он сумел расправить платок, лежавший на полу за дверью. Внизу была достаточно большая щель, чтобы Роб мог выполнить задуманное.
  Светя фонариком, Роб вставил лезвие ножика в замок и крутил его там, пока ключ не повернулся и не оказался в ровном положении. Роб толкнул ножиком ключ, и тот упал на платок, расстеленный на полу. Роб осторожно потянул платок и с удовлетворением почувствовал на нем тяжесть ключа.
  Как только Роб, снова посветив фонариком под дверь, увидел отблеск металла, он тут же сунул в щель лезвие ножика, прижал им ключ и вытянул платок, придерживая ключ ножиком.
  После этого оставалось лишь вставить ключ в замок, отпереть дверь и войти в дом.
  Шарящий луч фонарика осветил кухню. Роб осторожно прокрался к кухонной двери, ведущей на лестницу, по которой можно было попасть на второй этаж.
  Роб медленно поднялся по ступеням, стараясь держаться ближе к стене, чтобы старое дерево предательски не скрипнуло под тяжестью его тела.
  Очутившись в коридоре, он остановился, чтобы осмотреться.
  Он боялся воспользоваться фонариком и бесшумно продвигался вперед по коридору в надежде различить хоть какой-нибудь звук, свидетельствующий о присутствии в доме людей. Но напрасно. В огромном доме было тихо, как в склепе. Роб слышал лишь собственное дыхание и биение своего сердца.
  Достигнув середины коридора, Трентон вдруг с разочарованием ощутил, что в душу закралось сомнение.
  Дом был пуст. В цепочке рассуждений Роба, когда все было поставлено на карту, очевидно, имелось слабое звено. Увы, время работало против него; каждая минута была на вес золота, и неудача могла стать причиной горьких разочарований в самом себе.
  Прислонившись к стене пустого дома, Роб скрупулезно вспоминал цепочку своих рассуждений, которые привели его сюда, и никак не мог обнаружить, где он допустил ошибку. Но факт оставался фактом: ход его мыслей привел к ошибочному решению.
  Внезапно Роб почувствовал слабый запах свежего табака.
  Не было ни малейшего звука, ни тончайшей полоски света ни под одной из дверей, расположенных по стенам коридора. Однако совершенно очевидным и бесспорным было то, что кто-то только что закурил сигарету.
  Роб напрягся, по телу забегали мурашки. Во рту пересохло. Сердце бешено колотилось в груди.
  Он медленно пошел дальше, пытаясь определить, из-за какой двери струится табачный запах.
  Аромат пахучего табака заполнил весь коридор. Казалось, невозможно угадать, откуда он просачивается. И вдруг так неожиданно, что Роб даже вздрогнул, раздался женский голос, который задал какой-то вопрос.
  Мужчина что-то сказал, ответ был явно отрицательный; донеслись грубые, резкие слова. Потом разговор прекратился. Снова наступила тишина.
  Роб продвигался вперед. Ему так не терпелось убедиться в правильности своих рассуждений, что он забыл об осторожности, перестав держаться ближе к стене и обходить старые, скрипучие половицы, которые в любой момент могли выдать его присутствие.
  Внезапно под его тяжестью одна из досок громким скрипом разрезала тишину. Роб, испугавшись, отпрыгнул в сторону.
  На секунду воцарилось напряженное безмолвие, всегда предвещающее опасное драматическое развитие событий.
  Вдруг Роб услышал скрежет отодвигаемого стула.
  Женщина взвизгнула:
  — Берегись!
  Хриплый мужской голос угрожающе прикрикнул на нее. Дверь распахнулась. Роба ослепил яркий луч света, направленный ему прямо в глаза.
  Мужчина на секунду застыл в изумлении, забыв, что собирался напасть первым.
  Роб воспользовался его секундным замешательством.
  Несмотря на то что он почти ничего не видел из-за слепящего света фонарика, он пригнул голову, наклонился, отступил на три шага и бросился на противника.
  Над ним прогремел выстрел, сверкнула оранжево-голубая вспышка. Роб обхватил мужчину за ноги и повалил его. Оба покатились по полу с грохотом, который разнесся по всему дому. Фонарик вылетел из рук мужчины, несколько раз перекувырнулся и замер, освещая стену коридора. Отраженный свет создавал тусклое причудливое освещение. Роб разглядел лицо человека, с которым он дрался на яхте. Его звали Рекс. Один глаз у него заплыл и почти закрылся, синяк украшал щеку. Все это придало Робу уверенности в своих силах.
  Они катались по полу в безумной борьбе. Роб пытался усилить захват, чтобы удобнее было нанести удар.
  Рекс вырывался, старался высвободить правую руку.
  Вдруг Роб заметил слабый отблеск вороненой стали и попытался выхватить револьвер противника.
  Ничего не получилось, и он отшатнулся в сторону.
  Прогремел выстрел. Но даже в пылу борьбы предельная собранность позволила Робу заметить, как с потолка на голову посыпалась штукатурка.
  Он взялся за горячий ствол револьвера, сунул два пальца между курком и рукояткой, заблокировав действие механизма, рассчитанного на двойной заряд.
  Его противник вырывался и хотел снова выстрелить.
  Но не мог спустить курок; пальцы Роба не давали нажать на него настолько, чтобы прогремел выстрел. Рекс высвободил левую руку и обрушил на голову Роба град ударов. Роб, не отпуская револьвера, с размаху ударил противника головой, но лишь немного задел его лицо.
  Впрочем, даже это возымело действие. Рекс ослабил хватку. Роб выхватил у него револьвер.
  Неожиданно дом наполнился звуками быстрых шагов, криков, ревом полицейских сирен.
  Роб опоздал, не успев разгадать маневр Рекса. Он попытался уклониться, но удар ногой пришелся ему прямо в челюсть. Робу удалось, падая, обхватить ногу Рекса. Его сильно тошнило, и все же он сумел вцепиться в противника, крепко сжимая в правой руке револьвер.
  Что-то неосознанное удержало Роба от выстрела несмотря на то, что Рекс освободил правую ногу и уже занес ее для очередного удара.
  В этот момент в голове Роба немного прояснилось.
  Он поднял револьвер и прицелился противнику в колено. Он услышал, как тот заорал от боли. В коридоре замелькали огни фонариков, как светлячки в кроне дерева.
  Его окружили люди в форме, которые точно знали, что делать и как.
  Роб вскочил на ноги. Револьвер у него мгновенно отобрали одним хорошо отработанным движением, которое застало Роба врасплох. Он просто не успел осознать, как важно было бы оставить при себе оружие. Кто-то сказал «он в порядке», и его отпихнули в сторону.
  Он слышал потоки брани Рекса, звуки удара и щелчок надеваемых наручников.
  Глава 30
  Из темноты раздался голос доктора Диксона:
  — Ты цел?
  — Мутит немного. — Роб не узнал собственного голоса.
  — Иди сюда.
  Вспыхнул свет. Роб обнаружил, что находится в спальне, обставленной простой, но уютной мебелью. У окна сидела Линда Кэрролл. Она была связана, даже лодыжки крепко примотаны к ножкам стула. Роба поразила бледность ее лица.
  — Роб! О, Роб! — только и смогла она вымолвить.
  Лейтенант Тайлер включил еще одну лампу.
  Эд Уоллингтон обхватил огромной ручищей плечо задержанного и сказал:
  — Не рыпайся. Будет больно.
  Доктор Диксон пересек комнату, подошел к Линде.
  — Все в порядке, мисс Кэрролл! — И он начал распутывать узлы веревки. Потом вынул нож и перерезал связывавшие ее путы. — Как вы себя чувствуете?
  — Хорошо, — ответила она. — Я… — Она нервно рассмеялась и замолчала.
  — Мы из федеральной полиции. Не скажите ли вы нам…
  — Мне нечего сказать.
  Лицо доктора Диксона помрачнело.
  — Вам не следует вести себя подобным образом, мисс Кэрролл. В конце концов, именно ваш автомобиль использовали контрабандисты.
  — Простите, но мне нечего сказать. Я не буду делать никаких заявлений.
  — Думаю, я расскажу вам основное. — Роб шагнул вперед.
  Доктор Диксон удивленно поднял бровь:
  — Полиция получила приказ следить за тобой, после того как ты вышел из моей машины. Ты, очевидно, не догадывался, что ты под наблюдением, но зато прекрасно знал, куда идти и что делать.
  — Мне надо было сообщить о своих планах полиции, — уныло заметил Роб.
  — Не обязательно, — улыбнулся доктор Диксон. — Нам известно в общих чертах все, что случилось. Наша версия, очевидно, совпала с твоей, Роб. Но я не понимаю, как ты узнал о доме и что ты собирался здесь обнаружить.
  — Ничего сложного, — объяснил Роб. — В деле замешана женщина. Некая дама, которая была знакома с владельцами швейцарской гостиницы. И она могла без труда заполучить «рапидекс». Я знал, что это не Линда Кэрролл.
  Этой женщиной могла быть только Линда Мэй. Она заперла ящик письменного стола, где был спрятан мой пистолет, и отдала ключ Острандеру. Она все время говорила про тот ключ, но вполне логично предположить, что у нее был и второй ключ.
  — Конечно, — согласился доктор Диксон. — Это единственное объяснение. Я понимаю, что мисс Кэрролл не хотела бы свидетельствовать против члена своей семьи, однако полагаю, если она все же изложит, как обстояло дело, это значительно упростит нам задачу.
  — Ну хорошо, — удрученно сказала Линда. — Наверное, уже нет смысла скрывать. Моя тетя всегда была весьма эксцентричной особой и вела беспорядочную жизнь. Она достаточно талантлива, но напрочь лишена воображения. Она великолепная художница, но никогда не может придумать, что ей нарисовать. В прошлом году, когда она была в Швейцарии, она увидела прелестную картину какого-то местного художника. Закат на озере, костер, дым поднимается вертикально вверх и рассеивается в утреннем тумане. В общем, Линда Мэй украла его картину. То есть не само полотно, конечно, а тему. Она запомнила композицию, краски, пейзаж. Дома она воспроизвела картину и продала ее компании, выпускающей календари. Это был серьезный промах, потому что календарь пользовался большим спросом и был так популярен, что, очевидно, один из экземпляров попал в Швейцарию… Ну, дело-то замяли. Но люди, чье мнение может повлиять на репутацию художника, все узнали.
  Ужасный удар для тети Линды Мэй! Она наслаждалась славой, которую принесла ей та картина. Я представляю себе, какой это был шок! Он вывел тетю из равновесия.
  Она уехала в Европу, но неожиданно стала вести себя как-то странно оживленно. Я предполагала, что дело может быть в чем-то незаконном, но понятия не имела, что это наркотики. Мне в голову мог прийти только нелегальный вывоз драгоценностей. В этом году я решила тоже съездить в Европу. К моему удивлению, Линда Мэй не пыталась составить мне компанию, она только настояла на том, что я должна обязательно заехать в ту гостиницу, где она останавливалась, и передать привет мадам Шарто и ее мужу. Теперь я поняла, что она использовала меня как наживку. Рене Шарто был ее сообщником.
  Ему нужно было всего лишь на пару часов завладеть моим автомобилем, чтобы установить тайник на днище, куда вместилось бы достаточно героина, чтобы получить за него в Штатах целое состояние. Думаю, его жена узнала, чем он занимается, и пригрозила обратиться в полицию; поэтому она скоропостижно скончалась, будто бы отравившись грибами. Следует признаться, что я оказалась идиоткой. Все было ясно как дважды два, когда Роб рассказал, что он случайно обнаружил в моем автомобиле. Но только когда Роба арестовали и обвинили в убийстве, я начала догадываться. Я не решилась пойти в полицию сразу. Я полагала, что смогу все уладить сама.
  Я попыталась всех перехитрить. Я притворилась, будто ни о чем не подозреваю. Я вела себя с тетей так, словно ничего не произошло и мне ничего не известно. Но она хитрая как лиса. Она будто читала мои мысли. Она точно знала, в какой момент я начала догадываться. Однажды она настойчиво угощала меня чаем. Через пять минут я поняла, что туда что-то подсыпано. Я хотела добраться до телефона, но ноги меня не слушались, а руки словно свинцом налились, и я просто не могла их поднять.
  Я упала на пол и уснула. Проснулась я здесь. Я не знаю, что тетя собиралась сделать со мной. Может быть, она и сама этого не знала.
  Доктор Диксон взглянул на лейтенанта Тайлера.
  Теперь беспокоиться не о чем, — сказал лейтенант. — Мы просим вас проехать с нами в управление, написать заявление и поставить свою подпись под ним.
  — Я ничего не знаю наверняка. Я только подозреваю, — отозвалась Линда. — Например, в ту ночь, когда в доме появились я и Мертон, тетя говорила, что она уже спала. Волосы у нее были растрепаны, лицо не накрашено… в общем она провела меня. Я тогда решила, что она уже легла, но это было не так.
  Лейтенант Тайлер, нахмурившись, посмотрел на Роба Трентона:
  — И все же я не понимаю, как вы догадались?
  — После показаний доктора Диксона стало очевидно, что кто-то дважды стрелял в мертвого Харви Ричмонда из пистолета, который был при мне, когда я убежал с яхты. Поскольку стреляли после начала пожара, стало быть, стреляли из пистолета, который был заперт в ящике письменного стола. Иного быть не могло. Я долго все обдумывал. С бандой была связана какая-то женщина. Я видел женщину, когда загорелась яхта. Еще раньше на яхте я слышал о какой-то женщине. Выкапывать наркотики тоже приезжала женщина. Она скрылась, и, вероятно, именно от нее преступники узнали, что их ждет полиция в том месте, где я закопал героин.
  Потом я вспомнил, как был взвинчен в ту ночь, когда явился в дом к Линде Мэй. Она дала мне теплого молока, и я почти мгновенно уснул и проснулся лишь поздно утром. Должно быть, в молоке было снотворное.
  Линда Мэй велела Острандеру отогнать машину на стоянку у супермаркета и оставить ключи в замке зажигания. Она легко могла усыпить Линду и Острандера так же, как и меня. Наверняка у нее был второй ключ от ящика письменного стола. Она открыла ящик, взяла пистолет, пошла к супермаркету, села в припаркованную машину и поехала к своим сообщникам. Поскольку я выболтал ей всю историю в подробностях, она прекрасно знала, что делать. Очевидно, еще раньше на борту яхты ей сообщили, что Харви Ричмонд оглушен и лежит в кладовой. Я сыграл ей на руку во всем. Когда преступник поехал откапывать героин, Линда Мэй на всякий случай держалась подальше. Скорее всего, она добежала до таксофона, связалась с сообщниками, и они забрали ее на машине. Полиция искала женщину, голосующую на дороге, она обманула их и вернулась на яхту. Зная, что Линда Кэрролл исчезла, я… ну поставьте себя на мое место!
  Лейтенант Тайлер кивнул и обратился к Линде Кэрролл:
  — Вы должны поехать с нами в управление и поговорить с полковником Степни. Он курирует это дело. Ваша тетушка уже задержана.
  — Не может быть! — вырвалось у Роба.
  Доктор Диксон улыбнулся.
  — Боже мой, молодой человек, — сухо произнес он. — Не думаете ли вы, что, кроме вас, никто не умеет логически мыслить? Полиция стала разрабатывать эту версию, как только я дал заключение о причине смерти.
  Роб Трентон казался обескураженным:
  — Я… наверное, допустил ошибку. Я не должен был совать нос не в свое дело.
  — Нам оставалось только догадываться, насколько вы замешаны в этом деле, — признался лейтенант Тайлер. — Мы хотели посмотреть, попадетесь вы на крючок или нет. Но оказалось, вы проделали отличную работу.
  — А что с Острандером? — спросил Роб.
  — Сейчас еще рано говорить о нем, — ответил Тайлер.
  Доктор Диксон многозначительно посмотрел на него и перевел взгляд на Линду. Потом обернулся к Трентону и тихо сказал:
  — Осмелюсь предположить, лейтенант, мы обязаны объяснить суть дела этим людям. Я уже говорил с Робом Трентоном о пропаже пилюль, которые были ранее обнаружены таможенниками в кармане его халата.
  Тайлер несколько удивленно взглянул на доктора Диксона. Доктор смотрел ему прямо в глаза. Уголки губ лейтенанта приподнялись в едва заметной улыбке. Он кивнул доктору и спокойно произнес:
  — Признаю свою ошибку, доктор. — Он повернулся к Робу так, чтобы все, что он говорил ему, было слышно и Линде Кэрролл. Но он явно дал понять, что его слова обращены не к ней: — Мертон Острандер оказался человеком не слишком порядочным, авантюристом, не упускающим своего шанса, к тому же человеком без определенных занятий. Он не раз останавливался в гостинице Рене Шарто. Трудно сказать, как он узнал о том, что Шарто занимается контрабандой, но он что-то пронюхал. Впрочем, кажется, Шарто от него особенно ничего и не скрывал. Это касалось и седана «рапидекс».
  Очевидно, кто-то из сообщников Шарто посвятил в дело Острандера, и тот решил, что легко может перевезти металлические цилиндрики с наркотиками, которые были вмонтированы в швейцарские колокольчики для коров. Но почему-то Острандер потерял самообладание.
  Он никогда прежде не был связан с подобными делами и, когда начал подозревать, что подвергся обыску на пароходе, так перепугался, что кто-то обнаружит выпиленные им в колокольчиках отверстия, что повыкидывал всю коллекцию колокольчиков за борт. Кроме тех четырех, которые подарил мисс Кэрролл. Он не посмел их отобрать, и, поскольку эти колокольчики были в багаже мисс Кэрролл, таможенники его не досматривали и ничего не обнаружили.
  Роб Трентон задумался:
  — А пилюли?
  — Я уже говорил вам, что пилюли были изъяты таможенниками и позднее переданы Харви Ричмонду, — улыбаясь объяснил доктор Диксон. — Затем они словно испарились. Никто не знал, куда они делись. Их не обнаружили среди его вещей. Немного погодя мы поняли очевидное, и, признаюсь, не без краски стыда.
  — И что же было очевидным? — удивился Роб.
  — Он отправил их в лабораторию на химическую экспертизу. Там мы их и нашли, в лаборатории. Вам, возможно, интересно узнать состав пилюль? Питьевая сода, пепсин и немного мяты, — сухо сказал доктор Диксон.
  — Думаю, пора, мисс Кэрролл, — обратился лейтенант Тайлер к Линде. — Вы можете поехать с нами и…
  — Прошу меня извинить, но у меня иное предложение, — перебил лейтенанта доктор Диксон. — У Роба Трентона здесь машина. Если вы не возражаете, мисс Кэрролл могла бы поехать с мистером Трентоном, чтобы обсудить происшедшее в связи с новыми фактами. Я убежден, что в этом случае они помогут друг другу вспомнить все до мельчайших деталей, которые, вероятно, окажутся весьма значительными.
  Лейтенант Тайлер помолчал в нерешительности.
  Под мою ответственность, — настаивал доктор Диксон.
  Лейтенант кивнул.
  — Ну хорошо, согласен.
  Глава 31
  Роб Трентон, освещая путь фонариком, вел Линду Кэрролл по тропинке через пастбище, потом лесом, где он оставил автомобиль.
  Ночь была тихой и теплой. Ни малейшего ветерка. На небе ни облачка. Ярко сверкали звезды.
  Линда Кэрролл взяла Роба под руку:
  — Не торопись, Роб. Какая волшебная ночь! Я всегда любила этот край.
  — Вот для чего тебе нужны были четыре швейцарских колокольчика.
  — Да. Я приехала сюда и, как только распаковала вещи, тут же повесила колокольчики на шеи коровам. Слышишь?
  Что-то в ночи вспугнуло спящих коров. Густой малиновый перезвон лился в тиши, ему вторило музыкальное треньканье остальных колокольчиков. Минуту колокольчики звучали нестройно, пока животные убегали от того, что их напугало, но затем коровы успокоились, и колокольчики вновь зазвенели в медленном ритме, и музыкальная гармония вписалась в гармонию природы.
  — Совсем как в Швейцарии, — тихо сказала Линда. — Роб, как бы мне хотелось вернуться туда! И чтобы все происшедшее оказалось лишь страшным сном.
  — И мне бы этого хотелось. Но теперь уже ничего не поделаешь. Наверное, информация о Мертоне Острандере потрясла тебя?
  — В какой-то мере, да, — ответила Линда. — Но с другой стороны, я и не была о нем высокого мнения.
  — Да что ты! — удивленно воскликнул Роб. — А я думал, ты им увлечена, ну, он тебе нравится…
  — Он мне нравился, — сказала она с улыбкой, — только потому, что умел расшевелить тебя, разговорить… Я люблю слушать тебя. Мертон отлично знает страну, людей, он очень наблюдателен, но… в общем, ты лучше разбираешься в человеческой душе и жизни. Но если бы Мертон не расшевелил тебя, ты бы так и сидел молчаливым букой и любовался пейзажами.
  Роб Трентон взволнованно размышлял над ее словами. Он взял Линду за руку и подвел к автомобилю.
  — Доктор Диксон хотел, чтобы мы сравнили наши впечатления, — сказал он твердо. — Я уверен, что спешить ни к чему, а раз тебе так здесь нравится, мы могли бы… Наверняка доктор Диксон не хотел бы, чтобы мы что-то пропустили.
  — Да, — серьезно ответила Линда, — он нам так… так…
  — Помог, — подсказал Роб.
  
  1930 год.
  (переводчик: Н. Ю. Киселева)
  
  Долина маленьких страхов
  О пустыне можно точно сказать только одно: с первого же раза, как только вы почувствуете ее, вы или полюбите ее навсегда, или возненавидите. И если вы ее возненавидите, ваша ненависть будет питаться страхом.
  Люди, хорошо знающие пустыню, утверждают, что ваше чувство не изменится со временем, независимо от того, как долго вы проживете среди песчаных просторов. Однако они заблуждаются. Я знаю один случай, когда это правило не сработало. Пустыню трудно понять, и поэтому нет ни ограничений, ни запретов, когда живешь в пустыне.
  Я знаю историю человека, который носил собачий ошейник и жил в Долине маленьких страхов. А целиком эта история известна немногим.
  Конечно, про ошейник знали почти все. Он всегда наглухо застегивал рубашку, чтобы никто не увидел, что под ней. Но пару раз он забывался и расстегивал верхнюю пуговицу, и люди как-то заметили кожаный ошейник с серебряной пластинкой и именем на обороте, весь утыканный блестящими металлическими заклепками.
  После этого новость распространилась по всей пустыне так, как обычно в пустыне распространяются новости: тихий шепот прокрадывался из одного места в другое с невероятной скоростью. Пустыня — вообще земля шепота. Ветер несет песчинки по песчаным просторам, швыряет в разные стороны, и песчинки шелестят, ударяясь о стволы кактусов. И кажется, что кто-то рядом с вами шепчет. А когда ветер становится сильнее, песчинки шелестят, потому что трутся друг о друга. И это самый странный шорох в мире — песок разговаривает с песком.
  Много ночей я провел в пустыне, лежа под одеялом и прислушиваясь к шепоту песка. Изредка вам даже чудится, что вы можете разобрать какие-то слова. А однажды, перед тем как заснуть, мне удалось понять целое предложение. Оно возникло у меня в голове, будто кто-то прошептал его мне на ухо. Но рядом никого не было. Только песок разговаривал с песком.
  Это случилось в долине Армагоса, неподалеку от Долины смерти. Природа между Похоронными горами и хребтом Кингстон была совершенно одичалой. А названия? Ручей Армагоса — просто издевательство, потому что ручья и в помине не было. Далее на многие километры тянулись обгорелые остовы от деревьев по Пепельному полю — так местные жители прозвали бескрайние земли, покрытые вулканическим пеплом. А окружали это жуткое место странные горы — красные, коричневые, зеленые, склоны которых отсвечивали этими цветами из-за минералов, залегающих в толще гор. Никакой, даже чахлой, растительности в тех краях не было.
  В горах били ядовитые родники, отравленные изобилием металлов, которые залегали слишком близко к поверхности земли. Несколько шахт, на которые нанимали приезжих рабочих, были разбросаны там и сям. И у всех живущих там людей были излюбленные места, где они собирались вместе. Был самый настоящий салун, а не какая-нибудь имитация, и танцевальный зал, куда время от времени приходили даже женщины, правда, они не задерживались надолго; танцовщицы-профессионалки и те не уживались в этих местах.
  И над всей пустыней висит тишина. И все залито слепящим солнечным светом.
  Человек привыкает к суровой природе и быстро забывает цивилизацию. Голые серые холмы вонзают в белесое небо шпили застывшей в причудливых формах вулканической лавы. Раскаленный ветер со свистом скатывается по склонам гор, вгрызается в песок, подхватывает песчинки и бросает их на равнину, где они начинают шептаться друг с другом. Здесь правит пустыня.
  
  И именно сюда приехал Фред Смит.
  Он назвался Фредом Смитом. Но, произнося имя, он так и не поднял глаз. И мы сразу поняли, что, во-первых, это его ненастоящее имя, а во-вторых, что он — новичок в придумывании ненастоящих имен.
  Его глаза были переполнены страхом, скорее даже ужасом, которому не было объяснения и который иногда выплескивался из темных глубин его души, а потом падал обратно. Фред Смит боялся пустыни и еще боялся чего-то, что осталось в его прошлом. Страх привел его в открытые пространства, и страх удерживал его здесь.
  Он нанялся на Красную Шахту Бонанза. Работал он на поверхности. Люди, одержимые страхом, не могут работать в сумрачном одиночестве подземных галерей.
  Однажды утром на шахту явился Ник Крайдер, чтобы познакомиться с новичком. Ник был помощником шерифа округа, который отвечал за эту территорию, и он был крутым парнем, каким и должен быть человек на его месте. Я случайно оказался рядом, когда Ник беседовал с Фредом.
  — Новичок, да? — спросил Крайдер.
  Смит в этот момент записывал что-то в книгу регистрации, где отмечали время. Его рука задрожала так сильно, что вместо букв у него вышла какая-то кривая загогулина.
  — Да, сэр, — ответил он, не сводя глаз со звезды, которую Ник прицепил к куртке.
  — Откуда?
  — Из Лос-Анджелеса.
  — Почему уехал оттуда?
  — Просто чтобы быть подальше от… от многого… Я не сделал ничего плохого. Там у меня не было возможности закалить характер, а мне это позарез нужно. Я решил приехать сюда и начать все заново.
  Ник пристально посмотрел на него — его взгляд был холоден и недоверчив.
  — Я проверю. Если ты скрываешься от закона, я все равно разузнаю. — И он ушел.
  Я подождал, пока Смит поднял глаза, и сказал ему:
  — Я бы не позволял с собой так разговаривать, Смит. Парни сочтут тебя трусом, если Ник Крайдер будет ездить на тебе верхом, да еще и пришпоривать.
  — Что же я могу поделать? — спросил Смит. — Этот человек — полицейский.
  — Крайдер любит запугивать людей, — пояснил я. — Почти всем мужчинам это нравится. И с тобой будут обращаться именно так, как ты сам позволишь. Если ты будешь вести себя как дворняга, которая каждую секунду ожидает пинка, тебя и будут пинать, можешь не сомневаться. А в этих местах пинаются быстрее и сильнее, чем где-либо в мире.
  Я думал, мои слова подбодрят его. Но вышло наоборот.
  
  Смит продолжал работать на шахте помощником учетчика. Крайдер приходил дважды и оба раза запугивал его, откровенно насмехаясь. Все остальные слышали это и презрительно фыркали. Потом все принялись запугивать Смита. В конце концов он привык к этому.
  Он жил в небольшой хижине позади шахты. Когда-то она принадлежала одному старателю. Старатель ввязался в судебное разбирательство с владельцем шахты, и однажды ночью его застрелили. Крайдер не проявил особенной тщательности в расследовании убийства. Крайдер, конечно же, был кем-то подкуплен. Помощник шерифа, который отвечает за местечко, где процветают салуны и игорные притоны, должен быть либо кем-то подкуплен, либо просто должен быть полным идиотом. Крайдер идиотом не был.
  Как-то в воскресенье после обеда я зашел к Смиту, чтобы слегка подбодрить его. Но это было бесполезно. Он сидел в своей неопрятной хижине, обхватив голову руками. В спертом воздухе его жилища смешивались запахи человеческого тела и запахи кухни. У его ног свернулся какой-то приблудный пес. Судя по виду, это был полицейский пес, но его дух был давно кем-то сломлен.
  Когда я ступил на порог хижины, Смит подпрыгнул от неожиданности, а в его взгляде, устремленном на меня, был ясно виден отчаянный страх. Пес, поджав хвост, тут же заполз под стол, откуда сверкал лишь желтый блеск его глаз.
  — Я смотрю, ты завел себе собаку?
  — А, это ты! Нашел пса пару дней назад. Он бежал по улице, и мальчишки швыряли в него камнями. Я пожалел его и привел домой.
  Я подумал о маленьком городке, распластавшемся под палящим солнцем, о его единственной пыльной улице, о мальчишках, которые начинают говорить и ругаться одновременно.
  — Такой большой пес мог бы и сам постоять за себя, и тогда никто не осмелился бы швырнуть в него камнем, — сказал я.
  Он кивнул, но как-то равнодушно. Я поговорил с ним еще немного и ушел. Выйдя на улицу, я зло сплюнул в пыль и постарался забыть и про него, и про пса.
  Следующий ход в этой игре сделала Большая Берта. Большая Берта не была одной из появляющихся и вскоре исчезающих девиц легкого поведения, которых иногда только и встретишь в танцзалах. Она приехала в город и открыла закусочную, составившую достойную конкуренцию местным ресторанам, — некоторые закрылись, а остальные были вынуждены сменить поваров.
  Крайдер попытался нагнать страху и на Большую Берту. Она выслушала его излияния, а потом поставила на место:
  — Послушай, ты, трепло с оловянной звездой! Я приехала сюда заниматься делом. Я — честная женщина. Раньше я работала в цирке и легко управлялась со всеми — от львов до слонов, и я не позволю какому-то самодуру запугивать меня. Если тебе не нравится моя закусочная, можешь попытаться выкупить ее у меня! А если чертовы контрабандисты хотят подмять под себя весь ресторанный бизнес и не хотят жить по-хорошему, я ведь могу по-плохому!
  Крайдер явился к ней, чтобы заставить заплатить ее за какую-то лицензию, согласно постановлению окружного совета, которое он сам же и выдумал. Но город — не корпорация, которую возглавляет хозяин, и Берта отказалась платить.
  Я как раз сидел у нее в закусочной, когда она увидела пса. Смит тогда впервые вышел в город с псом.
  — Собакам вход воспрещен, — отрезала Берта, когда увидела, что Смит подошел с псом к двери.
  Он кивнул и устроился на маленькой веранде под навесом. Там было прохладно, и мухи не залетали. Пес улегся у его ног.
  — Яичницу с ветчиной, — заказал Смит.
  Берта поставила сковороду на огонь и разбила яйца. В этот момент послышался громкий скулеж. Большая Берта и Фред Смит одновременно подняли головы. Пес убегал по улице, поджав хвост, а у дверей закусочной стоял Гарри Фэйн и, смеясь, швырял в него камни.
  — Это пес Фреда Смита, — сказала Большая Берта.
  Фэйн вошел в закусочную и устроился у стойки:
  — Мне плевать, чей это пес. Когда я хочу бросить камень в собаку, я бросаю. Ты что-то хотел возразить, Смит?
  Смит, не поднимая глаз, разглядывал стойку.
  Берта на мгновение задержала на нем взгляд, а затем отвернулась к плите. Яичница с ветчиной для Фреда была готова. Она подвинула к нему тарелку, и Смит торопливо принялся за еду. Он хотел поскорее уйти отсюда. Берта взглянула на меня и пожала плечами.
  Тут вернулся, поскуливая, пес. Он искал Смита, но боялся подойти к дверям закусочной ближе, чем на расстояние полета камня. Берта вытерла руки передником и подошла к двери.
  — Иди сюда! — позвала она пса.
  Пес остановился и внимательно посмотрел на нее своими желтыми глазами. Она взяла в руку обрезок мяса и стала подзывать его свистом. Тогда он приблизился к ней, причем последнюю часть пути он проделал ползком на брюхе, слегка поскуливая. Она дала ему мясо и молча смотрела, как он ест.
  Фэйн слез с табурета и громко топнул ногой по полу. Пес взвизгнул и бросился бежать. Фэйн расхохотался. Большая Берта повернулась к нему и сказала спокойным холодным тоном:
  — Когда я хочу познакомиться с собакой, тебе не следует лезть в мои дела. Это хороший пес. Его кто-то сломал и заставил бояться всего и всех.
  Фэйн встретился с ней взглядом и заколебался. Он обычно делал в этом городке все, что хотел. Он контролировал продажу алкоголя и танцевальные залы. И конечно же, он был заодно с Крайдером.
  — Не надо сразу так сердиться, — наконец пробормотал он.
  Большая Берта фыркнула и снова позвала пса.
  — Для собаки нехорошо общаться с человеком, который всего боится, — объяснила она Смиту.
  — Кто говорит, что я всего боюсь? — спросил Смит, запихнув в рот остатки яичницы в надежде поскорее покончить со всем этим.
  — Я говорю, — ответила Большая Берта.
  Смит бросил на стойку монету и торопливо вышел из закусочной.
  Большая Берта держала тем временем пса за ошейник, не пуская его.
  — Ты останешься здесь, со мной, — сказала она псу.
  — Этот пес — единственный друг Фреда Смита, — попытался вмешаться я.
  — Мне все равно, — заметила она. — Я люблю животных. В этом псе очень многое заложено, и нельзя позволять сломать его, даже ради того, чтобы избавить человека от одиночества. Когда-то это был хороший пес. Но потом он либо потерялся, либо его украл кто-то, кто не умеет обращаться с собаками. Пес перестал себя уважать. Его хозяин, наверное, бил его, когда ему надо было всего лишь поговорить с псом. У пса появился сначала один маленький страх, потом второй, потом они превратились в большой страх, и в конце концов он привык всего бояться.
  — Тебе уже не удастся исправить его, — предупредил я, хотя ее слова заинтересовали меня. — Возьми, например, Фэйна — да этот пес будет всегда, всю свою жизнь бояться его.
  Фэйн расхохотался. Ему доставляло особое удовольствие знать, что и люди, и собаки боятся его.
  — Много вы знаете про это! — презрительно фыркнула Большая Берта. — Конечно, я не смогу заставить пса преодолеть большой страх, только разговаривая с ним. Но я могу отыскать его маленькие страхи и заставить его победить их. А после этого он уже сам справится с большим. Страх и сомнение — всего лишь вредные привычки, от которых можно избавиться, если захотеть.
  Большая Берта завела пса за стойку и принялась разговаривать с ним. Она говорила тихо, но властно. Пес негромко поскуливал, как бы пытаясь ответить ей. Они все еще беседовали друг с другом, когда я вышел из закусочной.
  На следующей неделе я видел пса дважды. И оба раза он убегал. Я не видел, как Фэйн бросал в него камни, но во второй раз я успел заметить движение его руки, когда камень уже летел в воздухе. Он, смеясь, зашел в закусочную Берты. Я направился следом за ним.
  — Фэйн, — сказал я, — оставь в покое пса!
  Он с угрозой взглянул на меня.
  — Тебе-то какое дело? — спросил он.
  — Я сказал — оставь! — повторил я.
  — Видать, он — твой единокровный братец. — И Фэйн, издеваясь, толкнул меня в левое плечо.
  А правой рукой потянулся к кобуре, спрятанной у него слева под мышкой. В этот момент удар моей правой достиг цели. Фэйн отлетел к стене, сбив по дороге табурет, и рухнул на пол. Через мгновение он уже опять стоял на ногах, а в его правой руке блеснула вороненая сталь револьвера. Я не был вооружен. Сейчас люди, как правило, не носят при себе постоянно огнестрельного оружия. У меня был единственный, пусть очень небольшой шанс — я мог швырнуть табурет в его сторону и таким образом блокировать пулю. Я схватил ближайший табурет.
  — На сегодня хватит, — спокойно заметила Большая Берта, наваливаясь на стойку грудью.
  В руке у нее был обрез двустволки, и оба ствола смотрели прямо в живот Фэйну. Он опустил револьвер.
  В этот момент в закусочную вбежал Крайдер. Как и следовало ожидать, он встал на сторону Фэйна. Они оштрафовали меня на пятьдесят долларов и присудили к тридцатидневному тюремному заключению условно — за нарушение порядка, нападение на человека и нанесение телесных повреждений. Они пытались также привлечь Берту к ответственности за вооруженное нападение, но она тут же собрала вещи и заявила, что готова предстать перед жюри присяжных в округе. Крайдер чуть ли не на коленях стал умолять ее забыть про стычку.
  Я извинился перед Бертой и сказал, что никогда не мог спокойно смотреть, как люди обижают собак. Она пожала своими полными плечами.
  — Это должен решать сам пес, — объяснила она мне так спокойно, как если бы рассказывала о воспитании ребенка, — если собака постоянно ожидает пинка, всегда найдется человек, который пнет ее. Человек должен уважать себя, чтобы его уважали другие. С собаками — то же самое.
  Пес лежал на полу у ее ног, и казалось, что он понимает все, что она говорит.
  Я сказал про это Большой Берте.
  — Конечно, понимает, — согласилась она. — Он — очень умный пес. В этом одна из его проблем: он слишком чувствительный. Но он все равно победит свой страх.
  Пес заскулил, как бы пытаясь подтвердить ее слова.
  — Ты уже придумала ему имя? — спросил я.
  — Рык, — ответила она.
  — Чертовски подходящее имя. Лучше бы назвала его Скулеж.
  — Ты, наверное, хотел пошутить? — нахмурилась она. — Но вышло совсем не смешно.
  Только через три недели я снова увидел пса и Фэйна. Фред Смит шел рядом со мной. Было что-то рабское в его старании приноровиться к собеседнику. Он говорил слишком много и слишком быстро. Я вполуха слушал его длинный и запутанный рассказ о состоянии его нервов и здоровья.
  Он увидел пса перед дверью закусочной Берты и свистом подозвал его. Пес затрусил к нему через улицу. Он был рад увидеть Фреда — это было ясно.
  Не успел он добежать до середины улицы, как в пыль прямо у его брюха упал камень. Я посмотрел в ту сторону, откуда он плюхнулся. На углу улицы стоял Фэйн и уже поднимал второй камень.
  Фред Смит побледнел. Он переводил взгляд с меня на Фэйна, с Фэйна — на пса.
  Я помнил, как Берта говорила, что пес должен сам решать свои проблемы, но я знал кое-что о Фэйне и поэтому бросился к нему. Мне было все равно, что мне придется все-таки отсидеть тридцать дней в тюрьме. Нам с Фэйном давно пора было выяснить отношения; а сейчас и у меня под левой подмышкой торчало оружие. Ладно, наш спор будет длиться так долго, как захочет сам Фэйн.
  Но на этот раз все решил пес.
  В первое мгновение он повел себя так, как будто собирался броситься прочь от Фэйна. Потом остановился и, поколебавшись, зарычал, и рычание воодушевило его. Он кинулся к Фэйну, и Фэйн от неожиданности выронил камень так быстро, словно камень был слишком горячим, чтобы держать его в руке. Когда пес почувствовал, что Фэйн боится, он побежал к нему с удвоенной скоростью.
  Правая рука Фэйна потянулась к кобуре. Пес прижался к земле, изготовившись к прыжку, и в его глазах горел желтый огонь ненависти. Фэйн бросил взгляд через плечо, заметил рядом с собой гостеприимно распахнутую дверь салуна и тут же нырнул в нее. Пес прыгнул как раз в тот момент, когда дверь захлопнулась за Фэйном.
  Я посмотрел на Фреда Смита. На его лице светилось смешанное чувство гордости и стыда. Гордости — за пса, стыда — за себя.
  Я зашел в закусочную и рассказал про все это Большой Берте. Смит вошел вместе со мной.
  — Он преодолел маленькие страхи и теперь готов справиться с большими, — спокойно пояснила Берта. — Скоро он вылечится совсем. Дрессировать животных нетрудно, если у тебя есть терпение и ты знаешь, что самое сильное, что есть в мире, — привычка.
  Фред Смит склонился над стойкой и заговорил так быстро, что слова почти сливались:
  — А ты можешь сделать это и со мной? Ты можешь вылечить меня от того, что происходит со мной, что бы это ни было? Я буду как собака, буду делать все, что ты прикажешь. Я отдал бы все, если бы я мог быть таким, как другие мужчины, если бы меня уважали. Эти адские муки…
  Большая Берта внимательно посмотрела на него.
  — Тебе придется носить что-то, что напоминало бы тебе, что тебя дрессируют, — сказала она ему, — такое, что было бы с тобой всегда, например, перчатка на правой руке или что-нибудь в этом роде.
  — Я сделаю все! — горячо воскликнул Фред.
  — Сделаешь ли? — задумчиво произнесла Берта, сощурив глаза.
  Я вышел из закусочной. Похоже, что вдвоем им было лучше. Я задумался, не заставляет ли материнский инстинкт Большой Берты принимать слишком большое участие в этой пародии на мужчину, который был сломлен страхом и который теперь стал бояться самого страха.
  Где-то через неделю до меня дошел слух об ошейнике. Говорили, что Смит носит под фланелевой рубашкой собачий ошейник. Человек, который рассказывал мне про это, утверждал, что это явный признак сумасшествия.
  Ему я не ответил ничего. Но с Бертой поговорил напрямую.
  — А не будет ли от этого больше вреда, чем пользы? — спросил я.
  Она пожала своими массивными плечами:
  — Должно было быть что-то, что заставляло бы его думать больше о тренировке, чем о себе. Человек может привыкнуть к перчатке. А к ошейнику привыкнуть гораздо сложнее.
  — Он перестанет сам себя уважать, — предположил я.
  — Он и так себя не уважает.
  — Люди будут смеяться над ним из-за ошейника.
  — Это заставит его помнить, зачем на нем ошейник. Он должен начать драться, иначе ничего не исправишь.
  — Его изобьют до полусмерти.
  — Разумеется. Но после этого он уже не будет бояться драк. А когда люди поймут, что он больше не боится драться, они перестанут к нему цепляться.
  — Ты, конечно, первоклассный дрессировщик, — польстил ей я. — Однако к людям это подходит не всегда.
  Она даже не потрудилась возразить мне.
  — У нас сегодня хорошая жареная говядина, — сказала она.
  Я почти прикончил свою порцию, когда в закусочную вошел Фред Смит. Он только что побывал в драке, и, видно, в драке зверской. Его губы были разбиты, один глаз заплыл, другой совершенно опух. Рубаха была разорвана и испачкана в пыли. Из носа струйкой сочилась кровь.
  Большая Берта взглянула на него совершенно спокойно, как будто не видела в таком зрелище ничего особенного.
  — У нас хорошая жареная говядина, — произнесла она ровным голосом.
  — Дай мне порцию, — прошелестел он своими вздувшимися губами.
  Она поставила перед ним тарелку. Его руки дрожали от возбуждения настолько сильно, что вилка звенела о край тарелки.
  — Твой пес готов вернуться к тебе, — заявила Большая Берта.
  — Ко мне?
  — Да. Обратно к тебе. Я закончила дрессировку.
  Смит выпил стакан воды большими глотками, едва не поперхнувшись последним.
  Кто-то тронул меня сзади за плечо:
  — Ваша фамилия Данн?
  Я кивнул.
  — Сэм Флинт хочет знать, можете ли вы прямо сейчас прийти на шахту? Это очень важно.
  Я заплатил за обед и вышел следом за мужчинами на пыльную улицу. Он приехал на машине, которая стояла перед закусочной, двигатель работал. Я сел в машину, и она, вздымая облака пыли, рванула вперед. Я знал, что еще несколько автомобилей тронулись с места одновременно с нашим.
  — Что случилось? — спросил я.
  — На кассира, который вез зарплату, напали бандиты.
  — Деньги забрали?
  — Да, и они убили Эда Мэнса.
  Я промолчал. Мой спутник тоже ничего не говорил. Факты подождут. Флинт наверняка захочет изложить их по-своему. Сэм Флинт отвечал за порядок на шахте. Когда-то он был отъявленным задирой. Теперь он, конечно, постарел, но и сейчас прекрасно управлялся и с лошадью, и с пистолетом.
  Он мерил шагами дощатый пол конторы, когда я приехал.
  — Данн, ты когда-то выследил и поймал похитителей скота в Нью-Мехико.
  — Да, я участвовал в этом.
  — И говорят, ты умеешь хорошо читать следы?
  — Читал, было дело.
  — Ладно. Тогда я от шахты нанимаю тебя в качестве детектива. Надо действовать. За поимку и доказательство вины преступников уже объявлена награда в две тысячи долларов.
  — Какое преступление?
  — Убийство и грабеж. Они убили Эда Мэнса. Я еду туда. У тебя есть с собой пушка?
  — Не откажусь и от запасной.
  Он дал мне винчестер и старый однозарядный «кольт», стреляющий пулями, которые дырявят человека насквозь.
  — Поехали, — сказал он.
  В свете послеобеденного солнца скалы отбрасывали красноватые тени. В разгар лета в этих краях темнеет довольно поздно. Жаркий ветер утих. Горизонт перестал мерцать, как это обычно бывает в полдень, став ровным и застылым.
  Мы тряслись по автостраде, разбитой грузовиками, а потом свернули на петляющую грунтовую дорогу, ведущую к шоссе на Лас-Вегас. Через пять-шесть миль мы подъехали к небольшой группе людей, стоящей рядом с двумя машинами. На земле лежало тело, накрытое одеялом.
  Мертвый человек — зрелище само по себе печальное, независимо от того, как относиться к смерти. Но человек, убитый в пустыне в разгар летнего дня, — на такое не следует смотреть, если у вас слабый желудок. Все, что было красным, стало черным в палящих лучах полуденного солнца. Мухи с сердитым жужжанием кружились вокруг брызг крови, застывших на близлежащих камнях. А на одеяле, которым был накрыт труп, роился сплошной слой мух.
  Сэм Флинт подошел к неподвижно лежащему телу. Ник Крайдер услужливо откинул одеяло с лица.
  — Он не сдался просто так, — сказал Крайдер.
  Это было очевидно. Песок вокруг был изрыт следами. У Мэнса на лице появилось несколько ссадин, прежде чем выстрелом ему снесло полчерепа. И у него было еще две раны: один выстрел угодил в грудь, другой — в живот, чуть повыше ремня. Пистолет Мэнса исчез.
  Сэм Флинт читал знаки на земле с той же легкостью, как если бы они были написаны на листе бумаги.
  — Бандит был один, — объяснил он. — Он перегородил дорогу, заставил Мэнса остановить автомобиль и выйти. Отобрал у Мэнса пистолет, а потом потянулся и за сумкой с деньгами. Мэнс не отдавал ее. Бандит использовал ружье как дубинку и ударил Мэнса по лицу, но тот все равно сумку не отдавал. Тогда бандит выстрелил ему в плечо. Мэнс не сдавался. Следующий выстрел попал ему в живот. Мэнс рухнул на землю и, уже лежа на земле, получил последний выстрел в голову.
  — Именно так я все себе и представлял, — заявил Ник Крайдер.
  Сэм Флинт посмотрел ему прямо в глаза и сказал:
  — Дасти Данн нанят шахтой для ведения расследования по этому поводу. Назначена награда в две тысячи долларов за поимку преступника.
  Ник Крайдер сдвинул шляпу на затылок. Заходящее солнце резко очертило морщины на его загорелом лице.
  — Вы что, мне не доверяете? — жестко спросил он.
  — Нет, не доверяю, — ответил Флинт, глядя на него в упор.
  Крайдер повернулся ко мне и предупредил:
  — Что ж, тебе придется выслушать кое-что. Твое поведение и прежде было враждебным, Данн. Ты можешь вынюхивать все, что тебе угодно, но ты не имеешь права арестовывать кого-либо или преследовать преступников. Это мое дело. Более того — ты не имеешь права носить оружие, если только не являешься помощником шерифа.
  Он шагнул в мою сторону, но резко остановился.
  — По закону, да будет тебе известно, я имею право иметь при себе охотничье ружье, если я отправляюсь на охоту или возвращаюсь с нее, — спокойно произнес я.
  — Это совершенно к тебе не относится. Ты не имеешь никакого права разъезжать по окрестностям, как полицейский.
  — Я собираюсь на охоту, — улыбнулся я ему в ответ. — Как раз в эту самую минуту.
  Крайдер задумался на мгновение и затем обратился к Флинту:
  — Ладно! Но не мешай мне — у меня уже есть человек на примете. Фред Смит приехал сюда из Лос-Анджелеса. Его там разыскивают. Его настоящее имя — Фред Гейтс. Его обвиняют в подделке документов и растрате. Я иду по его следу, и он знает это. Я видел у него свежие синяки и ссадины — явно, что он совершил преступление. Я заявляю об этом первым, при свидетелях, значит, я и получу вознаграждение.
  Флинт отбросил со лба седые, слипшиеся от пота волосы:
  — Сначала арестуй виновного и добейся его осуждения в суде — тогда и получишь вознаграждение.
  Я внимательно оглядел все вокруг. Следы на земле были уже слегка затоптаны. Я присмотрелся к трупу. Возле ран, нанесенных в грудь и в голову, были ясно видны следы пороха. А вот вокруг раны в живот следов пороха не было. Значит, это ранение было нанесено с некоторого расстояния, и пуля вошла в тело под углом.
  Я отошел подальше в пустыню и огляделся.
  Солнце село. Зубчатый силуэт Похоронных гор резко выделялся на фоне закатного неба. На пустыню постепенно опускалась мертвая тишина.
  — Что ты там делаешь? — крикнул мне вслед Крайдер.
  — Прогуливаюсь, — ответил я.
  — Иди помоги нам погрузить тело.
  Я сделал вид, что не расслышал его слов. После захода солнца сумерки в наших краях очень быстро переходят в ночь, а мне нужно было найти то, что я рассчитывал отыскать.
  Они успели положить тело в автомобиль, и он тронулся с места, прежде чем мне удалось обнаружить это. За невысокими, но густыми кустами я обнаружил вмятину, где кто-то лежал, вытянувшись в полный рост. Я тщательно обследовал все вокруг и заметил блеск латуни. Это была гильза, выброшенная из винтовки. Я поднял ее и принюхался. Гильза была свежей.
  Я прошел по следу того, кто здесь затаился, обратно до автострады. Человек, подстерегавший в засаде, приехал сюда на автомобиле, который тоже был задействован в ограблении. Выйдя из автомобиля, он двинулся по пустыне и залег в зарослях кустарника.
  Сэм Флинт приблизился ко мне как раз в том самом месте, где след, по которому я шел, упирался в автостраду.
  — Нашел что-нибудь?
  — Да. Их было двое. — Я показал на следы. — Когда Мэнса остановили, он увидел перед собой только одного человека. Второй сидел в засаде. Мэнс думал, что у него есть шанс, и решил побороться с грабителем. Ему даже удалось сорвать с него маску. Тогда человек в засаде не выдержал и выстрелил Мэнсу в живот. Второй грабитель выстрелил в плечо. После этих двух выстрелов Мэнс рухнул на землю. Он умирал, но получил еще один выстрел — в голову, потому что умирал не слишком быстро. Им непременно нужно было убить Мэнса, так как он увидел лицо человека, остановившего его и потребовавшего сумку с деньгами. Мэнс сорвал с него маску — на это ясно указывают порезы на его пальцах от шнурка маски. Он наверняка дернул очень сильно.
  Сэм Флинт потер подбородок и задумчиво уставился на меня:
  — И кто бы это мог быть?
  — Сейчас мне бы очень хотелось повидать Гарри Фэйна, — сказал я, — и посмотреть, нет ли у него на затылке такой полосы, какая могла бы остаться от шнурка маски, если ее резко дернули.
  — А кто сидел в засаде?
  Я пожал плечами, но мы оба подумали о Нике Крайдере.
  Когда тело Мэнса привезли в город, весь городок гудел, возбужденный новостями. Я тут же отправился к Большой Берте.
  — С кем подрался Фред Смит?
  — Он не говорил.
  — Куда он ушел?
  — Не знаю. Он ушел, даже не доев мясо. Взял пса с собой и исчез. Думаю, он был чем-то встревожен и не мог спокойно есть.
  Я молча смотрел на нее и ждал, когда же она поднимет глаза и посмотрит на меня. Она этого так и не сделала.
  — Может быть, кто-то как раз рассказывал про ограбление и убийство, когда он ел, а?
  Она еще мгновение смотрела в пол, а потом резко подняла голову и уставилась на меня в упор.
  — Ты — кретин! — резко выкрикнула она, но прозвучало это неубедительно.
  Я видел, что она и сама сомневается.
  Я направился к шахте, в хижину Фреда Смита. Ночную темноту рассеивал лишь слабый свет звезд и тоненького серпика молодой луны.
  Сначала я слышал, как под моими ногами хрустит гравий, а потом тропинка кончилась, и я зашагал по пустыне. Тут же раздался тихий шепот песчинок. Холмы, окружавшие меня, как бы сдвинулись поплотнее и вдруг резко расступились, и я очутился в небольшой долине. В хижине Смита горел свет. Через окно я видел тени двигающихся по комнате людей.
  Их было пятеро: Крайдер, Фэйн и три их дружка. У Крайдера была в руках черная кожаная сумка. Она была пуста, и на ней были отчетливо видны пятна крови. Он поднял ее перед собой и показал остальным на пятна крови. Фреда Смита там не было.
  Я повернулся, чтобы идти обратно в город, и услышал, как люди, находящиеся в хижине, извергая проклятия и угрозы, заговорили о суде Линча.
  Я понял, что Смит не стал возвращаться домой по тропинке, а двинулся в сторону холмов. Поэтому я обогнул его хижину и принялся взбираться вверх по склону холма. Подниматься было трудно — песчаная почва уходила из-под ног, и я постоянно оскальзывался.
  Вскоре песчаные холмы долины уступили место голым разноцветным каменным утесам. Время от времени на склонах мелькали тени. Луна висела низко над землей, звезды лили бледный свет. Горы отгораживали небо стеной молчания.
  Я вдруг подумал: а знает ли Смит, что произошло? Спустя некоторое время я увидел, как луч карманного фонарика разрезал тьму у меня за спиной. Охота на человека началась. Двое преступников все подготовили, чтобы переложить их преступление на человека, который его не совершал. И так хитроумно, что он никогда не смог бы доказать свою непричастность к ограблению и убийству. Единственным моим шансом было держаться сейчас между охотниками и их жертвой. Я задумался: а понимают ли остальные трое, что происходит, или их использовали вслепую?
  Конечно, у меня не было доказательств, только знание фактов: в ограблении принимали участие двое, Мэнс был убит, потому что увидел лицо грабителя. Центральной фигурой происшествия был человек, находившийся в засаде, человек, сделавший первый выстрел.
  Я подошел к краю утеса и негромко свистнул.
  — Смит! — позвал я. — Фред Смит! Это я, Дасти Данн!
  Я не услышал не только ответа, но даже и эха. Пустыня поглощает звуки бесследно. За спиной раздавались звуки погони. Они приближались быстро, ведь у них были фонарики, которые облегчали им путь.
  Я знал, что они, вероятно, выстрелят в меня, если заметят. Я снова позвал Смита, на этот раз тише, и снова ответа не было. Я взобрался на вершину утеса, растянулся на камне, который еще хранил тепло летнего дня, и принялся ждать.
  Они не заметили моих следов — они просто шли в том же направлении. Подойдя к подножию гор, преследователи разделились на две группы. Гарри Фэйн и Ник Крайдер двинулись по моей стороне ущелья. Я слышал, как они разговаривали между собой.
  — Тебе надо получше присмотреть за Дасти Данном, — раздался голос Фэйна.
  — Он ничего не сможет сделать, — возразил Крайдер.
  — Сразу видно, что ты не фурычишь, — фыркнул Фэйн. — Да он обнюхал всю округу и уже выяснил, что кто-то лежал в засаде за кустами и выстрелил оттуда в Мэнса.
  — Откуда ты знаешь?
  — Сэм Флинт проболтался кому-то.
  — Погоди-ка, нужно обмозговать, — сказал Крайдер. — Это все здорово осложняет.
  — А я тебе про что толкую?
  Они остановились, и Фэйн продолжал беззаботно болтать, тогда как Крайдер впал в мрачное раздумье.
  — Нам надо быть очень осторожными, — кончил свои разглагольствования Фэйн. — Флинт говорит, что Дасти Данн знает, что Мэнс сорвал маску и…
  Послышался грохот упавшего в ущелье камня.
  — Там наверху кто-то есть! — закричал Крайдер и рванулся вперед.
  Послышался лай собаки. Крайдер направил фонарик вверх по краю утеса. Несколько секунд луч фонарика беспомощно обшаривал голый каменный склон, а потом выхватил из темноты желтые глаза пса. Луч сдвинулся в сторону и оказался направленным прямо на Фреда Смита.
  — Я слышал все, что вы говорили, — сказал он. — Вы вдвоем ограбили кассира.
  Я ущипнул себя за руку. Неужели это Фред Смит вышел из укрытия ночной тьмы и направился навстречу двум убийцам, которые просто обязаны убить его, чтобы спасти свою шкуру?
  Он шел прямо на них. Крайдер выстрелил. Пуля ударила о камень в нескольких дюймах от Смита. Смит попытался броситься в сторону, потерял равновесие и покатился вниз по склону. Пес кинулся вперед — его желтые клыки, высвеченные лучом фонарика, блестели в злобном оскале.
  Когда Фэйн выстрелил во второй раз, я вступил в стычку и тоже выстрелил в направлении луча фонарика. Я промахнулся, но перекрестный огонь заставил их скрыться за камнем.
  И тут в происходящее вмешался пес. Он бросился на Фэйна с такой силой, что с гулким стуком ударился о его грудь, и они оба рухнули на землю.
  Фред Смит, нагнувшись, как регбист, бежал на Ника Крайдера. А Ник Крайдер тем временем тщательно целился. На этот раз ему нельзя было промахнуться.
  Я не хотел вмешиваться, но Смит мчался прямо навстречу пуле. У меня был отличный шанс попасть Крайдеру в бедро, поскольку его фигура четко вырисовывалась на фоне луча фонарика, и я выстрелил. Выстрел швырнул Крайдера на землю в тот самый момент, когда Фред Смит уже должен был получить свою пулю.
  Раздались крики, к нам уже подбегали люди. Я выпрямился во весь рост на вершине утеса и не дал им подойти сюда. Смит и его пес заканчивали свое ночное представление в ущелье под нами. Через несколько секунд все было кончено, но эти секунды оказались весьма напряженными. Приятели Крайдера были настроены отнюдь не дружелюбно, но у меня в каждой руке было по пистолету, и в конце концов они были вынуждены отправиться в город.
  Крайдера пришлось нести на руках, а Фэйн был испуган гораздо сильнее, чем пострадал. Ему удалось закрыть лицо руками, когда пес прыгнул на него, и его руки были сильно искусаны.
  После того как мы пришли в город, нам оставалось сделать совсем немного. Мы отыскали украденные деньги, они были зарыты за домом Крайдера. А пустую сумку, в которой лежали деньги, Крайдер подбросил в хижину Смита. Городок возбужденно гудел всю ночь. Фэйн сделал чистосердечное признание, но попытался переложить всю вину на Крайдера.
  Однако Крайдер сумел доказать, что именно Фэйн лежал в западне за кустами. Значит, роковой выстрел в голову потерпевшего был сделан Фэйном. И произошло это потому, что Мэнс сдернул маску, которая скрывала лицо Фэйна.
  Когда всеобщее возбуждение улеглось, мы поняли, что Фред Смит стал вроде как героем. Сэм Флинт удвоил вознаграждение за поимку убийцы и поделил ее между Фредом Смитом и мной. Я вспомнил, что рассказывал Ник Крайдер: будто настоящее имя Фреда Смита — Фред Гейтс и что он объявлен в розыск полицией Лос-Анджелеса. Однако я не стал никому ничего говорить. Меня наняли отыскать бандитов, а уж распространять слухи Флинт, если хочет, может сам.
  Фред Смит исчез на следующий день. Он просто исчез из городка, а с ним исчезли Большая Берта и пес. Никто не знал, когда и куда они уехали, их просто не было в городе.
  Почти два месяца я ничего о них не слышал. А через два месяца я получил по почте номер «Лос-Анджелес таймс», в котором была отмечена карандашом небольшая статья.
  Сначала статья не показалась мне особенно интересной. На первой странице рассказывалось о суде над тремя директорами одной корпорации, которые обвинялись в подделке документов, присвоении чужого имущества и растрате.
  Однако дальше в статье подробно описывалось, как три директора, сговорившись, возложили вину на заместителя директора, который бежал, охваченный паникой, несмотря на свою невиновность. Он прекрасно понимал, что ему никто не поверит, что его слово — ничто против слов трех уважаемых директоров корпорации. Вернувшись в город, он не побоялся встретиться лицом к лицу с директорами, теми тремя, которые ранее выдвинули против него фальшивое обвинение, потребовал дополнительного расследования, довел дело до конца, и суд разоблачил директоров-мошенников.
  Заместителя директора звали Фред Гейтс. В статье упоминалось, что, сбежав из города, он взял себе имя Фред Смит.
  Они больше не вернулись в Армагосу. Старая хижина старателя стоит пустая. Ветер швыряет пригоршни песка в ее некрашеные доски, а песчинки неустанно и тихонько шепчутся. Чудится, будто старая хижина и непоседливые песчинки непрерывно сплетничают о жизни и обитателях пустыни.
  Я часто прислушиваюсь к шепоту песка, и мне иногда начинает казаться, что заброшенная хижина рассказывает песчинкам историю о человеке, который победил маленький страх и вышел на бой против большого страха.
  
  1930 год.
  (переводчик: Е. И. Саломатина)
  
  Пальцы Фонга
  Очень немногие имеют хотя бы отдаленное представление о том квартале Сан-Франциско, где проживают китайцы. Существуют ночные гиды, которые каждую ночь сопровождают группы любопытных туристов по улицам и переулкам этого живописного уголка Востока. Ночные гиды всегда напускают на себя весьма таинственный вид и любят намекать на то, что бы они могли показать еще туристам, если бы осмелились… Однако, так или иначе, смелыми ночные гиды никогда не были.
  Они водили своих подопечных проторенными туристскими тропами. Зеваки могли, разинув рот, осматривать тайный подземный ход, где, по словам гида, бойцы Бинг Кунга изрубили защитников Хоп Синга, но они никогда не увидят комнат, расположенных по обе стороны этого подземного хода. Любопытствующего могут проводить в китайскую пагоду и в ювелирную мастерскую ремесленника, он может послушать пронзительное, чуть гнусавое пение китайской певицы, но ему никогда не позволят отклониться от раз и навсегда определенного туристического маршрута.
  И конечно же, никогда им не доведется увидеть Фонг Дая.
  По правде говоря, гиды и сами не знали о Фонг Дае, не говоря уже о том, где он обретается. А для полицейских в штатском, которые, соблюдая осторожность, всегда патрулировали китайские кварталы парами, он был всего лишь легендой.
  Дик Спрэйг был, наверное, единственным европейцем, который удостоился личного знакомства с Фонг Даем и которому разрешили нанести визит этому человеку.
  И как бы хорошо Дик Спрэйг ни знал китайцев, он все равно не мог понять, за что ему была оказана такая честь. Дику, разумеется, было известно, что китайцы ничего не делают просто так. Китайцы наверняка долго следили за ним, прежде чем сделать первый шаг, но сам Дик слежки не заметил.
  Дику дважды приходилось раскручивать дела, так или иначе связанные с китайцами, и он подозревал, что тогда устраивались ловушки, чтобы проверить его честность и надежность. И вдруг он совершенно неожиданно для себя получил предложение закрыть свое маленькое детективное агентство и в дальнейшем работать исключительно на клан Он Леонг.
  Поначалу он принял это предложение за шутку. Однако сумма отступного за закрытие его агентства была столь нешуточной, что он всерьез задумался. Дику Спрэйгу очень нужны были деньги. Дело в том, что он собирался жениться на «лучшей в мире девушке», а подобный шаг всегда требует больших денег.
  Бесс никогда не понимала китайцев. Не понимала она и той таинственности, какой Дик окружал свое общение с представителями этой нации. Но у нее хватало ума не вмешиваться в дела Дика. Дик же знал китайцев достаточно хорошо, чтобы вести дела с ними скрытно, никого в них не посвящая.
  Поэтому он с такой тревогой взглянул на крохотный клочок рисовой бумаги, очутившийся в его руке.
  Они с Бесс сидели в кинозале, чуть наклонившись друг к другу, и со стороны сразу было видно, что они отлично ладят между собой. Они смотрели боевик с кучей гангстеров и бесконечной стрельбой. Из динамиков раздавался грохот автоматных очередей, и ни Бесс, ни Дик не заметили легко проскользнувшей по проходу фигуры человека, который тихо искал свободное место в темном зале.
  Однако фигура на какую-то долю секунды задержалась в проходе как раз рядом с Диком Спрэйгом. Едва заметное движение — и Дик почувствовал в своей руке клочок рисовой бумаги.
  Дик вздрогнул от неожиданности и повернулся, чтобы рассмотреть человека, передавшего ему записку, но незаметная фигура уже растворилась в темноте кинозала.
  Дик дождался, когда внимание Бесс будет поглощено фильмом, и развернул бумажку, хотя вовсе не нуждался в этом. Он угадал, что там написано.
  Дик увидел несколько мазков, нанесенных верблюжьей кисточкой, и четкие красные линии печати. Дик знал, что красная печать вырезана из камня и что это — личная печать Фонг Дая. Он также знал, что черной тушью нарисован иероглиф «лай», что означает «приходи».
  Иероглиф представлял собой сложное переплетение угольно-черных мазков: слева был нарисован удлиненный прямоугольник, справа — множество разнообразных черточек, разделенных на две части линиями, проходившими посередине и доходящими до центра прямоугольника.
  Дик Спрэйг не умел читать по-китайски, но он достаточно часто видел роковой иероглиф вместе с красной печатью, чтобы знать, что означает такая записка. И он знал, что должен все бросить и спешить на встречу.
  Он смял бумажку, сунул ее в карман и дотронулся до руки Бесс.
  — Я должен идти, дорогая.
  Она повернулась к нему, в ее глазах застыл страх, вызванный гангстерским фильмом, которым она еще секунду назад была полностью поглощена.
  — Идти? Куда?
  — По делу. Меня только что вызвали.
  Ее глаза расширились от негодования.
  — Это все твои китайцы! — выпалила она.
  Он пожал плечами, поднялся и помог ей надеть шубку.
  — Это деньги, — спокойно сказал он. — Наш хлеб с маслом. Нельзя же затевать спор с хлебом и маслом.
  Она не проронила ни слова, пока они выходили из кинотеатра и пока он ловил такси и помогал ей сесть в него. Бесс была бессильна против его логики, и она ненавидела ту таинственную силу, которая могла вот так внезапно вызвать Дика из кинозала и потребовать безоговорочного повиновения.
  Она смотрела прямо перед собой, и ее подбородок был упрямо вздернут. Взгляд голубых глаз был холодным и жестоким. Резко подхватив полы шубки, она уселась в машину. Она была явно сердита.
  — Спокойной ночи, — попрощался Дик.
  Бесс, едва слышно ответив, захлопнула дверцу автомобиля и только тут заметила, что, когда она сердито рванула полы шубки, подхватывая ее и садясь на сиденье, она задела за ручку дверцы и разорвала шубку.
  Откинувшись на спинку сиденья, она дала волю слезам разочарования и гнева. Они намеревались спокойно провести вечер. Она хотела, чтобы Дик хоть ненадолго забыл про свои дела и они бы провели вечер вдвоем, развлеклись и повеселились. И вот теперь она в одиночестве сидит в такси, направляясь домой.
  
  Дик Спрэйг спускался по ступеням, и его окружал затхлый запах сырой земли, смешанный со странным, не поддающимся описанию запахом, источаемым большим скоплением невидимых в темноте неподвижных людей.
  Лампа, заправленная арахисовым маслом, мерцала, как звездочка, в конце подземного коридора. Его проводник указал сморщенным пальцем на лампу.
  Дик подошел, встал у лампы и остановился. Он не испытывал страха. Если бы китайцы хотели убить его, он давно бы уже был мертв — у них была сотня возможностей сделать это. Он понимал, что происходящее — не более чем предосторожность, прием защиты для Фонг Дая.
  Он стоял у лампы и смотрел на мигающий язычок пламени. Послышались удаляющиеся прочь шаги проводника. Дик был слегка обеспокоен, но не из-за таинственного окружения, а из-за лица Бесси Делвен, с каким она захлопнула дверцу такси.
  Однако приказу Фонг Дая нельзя было не подчиниться.
  Часть стены справа от него отделилась и скользнула в сторону.
  — Входи, — послышался голос из отверстия.
  Дик вошел в комнату, которую скорее следовало бы назвать подземной приемной. Несколько человек сидели там на китайских стульях с жесткими сиденьями и прямыми спинками, которые для не привыкших к ним тел казались орудиями пытки. Но его тут же проводили дальше вверх по лестнице, затем еще через одну большую комнату и снова — по коридору. В конце концов он оказался перед массивной дверью, которая бесшумно перед ним распахнулась.
  Просторная гостиная, в которой очутился Дик, была заполнена бесценной мебелью — инкрустированная редким перламутром, отделанная тончайшей резьбой и украшенная слоновой костью, она была сделана руками искусных мастеров и походила на изящное кружево, кажущееся таким же невесомым, как и летнее облачко, что тает в бездонной глубине голубого неба.
  Однако входившие в комнату едва ли замечали мебель. Все их внимание было приковано к высокому человеку. Он, выпрямившись, неподвижно сидел за письменным столом, который мог бы принести ему целое состояние, вздумай он продать его на аукционе предметов восточного искусства.
  На высоком гладком лбу человека не было ни одной морщины. В его маленьких круглых глазах светилось выражение бесконечного терпения. Из-за впалых щек вытянутые скулы выделялись еще сильнее. Линия рта была четкой и твердой.
  Но больше всего узнать о характере этого человека можно было по его рукам. Они были длинными и изящными. Каждый палец, тонкий и гибкий, казалось, был сам по себе, и, сплетаясь воедино, словно пять змей, пальцы двигались, извивались, будто тянулись к какой-то цели.
  Гостиная была освещена так замысловато, что казалась залитой лунным светом; главный источник был таинственно скрыт, а скопление маленьких и мелких точек света размывалось, смягчалось развешанными повсюду хрустальными нитями.
  Как только Дик вошел в гостиную, мужчина заговорил:
  — Я не оторвал бы вас от вечера, который вы намеревались провести в удовольствии, если бы не исключительно срочное дело. Несвоевременность вызова будет учтена при выплате вознаграждения. В Санта-Барбаре был арестован китаец, которого обвиняют в убийстве. Его зовут Чу Бок Чанг. Он умен и смел. Он — член клана Он Леонг. Он попросил помощи и защиты, и он получит их. Некий человек под именем Чарльза Ву зарегистрирован в отеле «Билтмор». Вы будете отчитываться перед ним. Вы немедленно расследуете дело. Это все.
  Мужчина за столом прекрасно, хотя и несколько монотонно говорил по-английски. В течение всего времени, пока он говорил, он ни разу не колебался в выборе слов и ни разу не посмотрел Дику Спрэйгу прямо в лицо. Двигались только его руки и губы. Губы двигались, только чтобы издать звуки; руки же всегда были в беспрестанном движении. Пальцы без остановки теребили нефритовые и костяные украшения стола, чудилось, что странная тренировка пальцев зиждется на каких-то целенаправленных действиях. Так ядовитые змеи, грациозно извиваясь, обвивают камень, лежащий на солнце, и спокойно греются, но всем своим обликом не дают забыть, что они — змеи и что укус их несет смерть.
  Дик Спрэйг медленно спросил:
  — Этот человек виновен или нет?
  — Этот человек невиновен.
  — Есть ли улики против него?
  — Да, и очень веские.
  — Как далеко я могу пойти в своих действиях? До какого предела?
  — Ваши действия не ограничены.
  Дик Спрэйг поклонился и отвернулся.
  — Я готов, — сказал он.
  В то же мгновение из сумрака в углу гостиной как бы материализовалась темная фигура. Другая дверь, не та, через которую Дик вошел в гостиную, бесшумно открылась. Он вышел из гостиной, залитой странным, наподобие лунного светом и уставленной великолепной мебелью, и над всем этим, казалось, нависала не менее странная фигура, говорящая монотонным голосом и похожая на огромный мозг, — ни чувств, ни страстей, просто безупречный механизм для безупречного мышления, заключенный в высоком, худом теле, застылом и неподвижном, если не видеть его странно извивающихся пальцев.
  Выбравшись из подземного прохода, Дик Спрэйг оказался в переулке, который по крутому холму сбегал вниз, к бухте. Огни лодок отражались в воде залива. Темные переулки пересекали ярко освещенные улицы, на которых толпы туристов глазели на то, что и предназначалось для их взоров.
  Его ждал автомобиль с работающим двигателем.
  Дик Спрэйг уселся на заднее сиденье. Мощный мотор взревел, и автомобиль рванул вниз по крутому переулку. Затем резко свернул вправо и помчался по ярко освещенной улице.
  Вскоре автомобиль снова свернул. Скорость нарастала. Водитель был настоящим асом. Откинувшись на сиденье, Дик Спрэйг думал о Бесси Делвен. Он знал, что его везут в аэропорт, и прикидывал, будет ли у него время позвонить, а если будет, что он скажет Бесси, чтобы хоть немного исправить испорченный вечер.
  Но позвонить ему так и не удалось. Автомобиль, не снижая скорости, миновал распахнутые ворота, возле которых стоял человек в униформе. Шофер подрулил к освещенной взлетной полосе, на которой стоял наготове двухместный самолет. В лучах прожекторов он был похож на гигантского серебристого жука. Его пропеллер вращался, и он мог в любую секунду оторваться от земли.
  
  Автомобиль подъехал прямо к кабине пилота. Водитель распахнул дверцу машины. Дик перебрался в кабину, и дверь за ним тут же захлопнулась. На фоне света от прожекторов он видел темную фигуру, склонившуюся над приборной доской.
  Двигатель взревел, самолет дернулся, побежал по взлетной полосе, рванулся вверх и оторвался от земли. Море огней внизу превращало Сан-Франциско в некое подобие ковша с расплавленным металлом, а расположившиеся напротив него — на другой стороне залива — Окленд, Аламеда и Беркли были похожи на сверкающие созвездия. Черная, таинственная гладь залива разделяла ночные моря переливающихся городских огней.
  Дик Спрэйг вздохнул, устроился поудобнее и попытался уснуть. Он уже бывал в подобных вояжах и знал, что молчаливый пилот — ас, профессионал высочайшего класса, что самолет сверхскоростной и что, пока не закончится расследование, у детектива, которого Он Леонг нанимает для защиты одного из членов своей группы, будет очень мало возможностей перевести дух.
  Вскоре он задремал. Он пару раз просыпался, чтобы посмотреть вниз, в черную бездну с редкими вкраплениями пятнышек света, когда они пролетали над каким-нибудь городом. Время от времени из темноты выплывали маяки, вращающиеся разноцветные огни которых указывали местонахождение самолета. Пилот знал его, Дик — нет. Он даже не мог понять, пролетают ли они над равниной или над горами. Внизу, под усыпанным звездами ночным небом, расстилалась глубокая непроницаемая черная мгла.
  В офисе шерифа округа Санта-Барбара Спрэйг появился уже после полуночи. Помощник шерифа был приветлив, но мрачен.
  — Выглядит все так, будто бы ваш клиент безусловно виновен, — сообщил он.
  Дик Спрэйг пыхнул сигарой. Помощник шерифа пыхнул такой же сигарой — угощением Дика. Сигары были великолепны. Ночь была тихой, и в офис шерифа никто не звонил.
  — Расскажите мне об этом деле, — попросил Дик. — То, что, конечно, можете рассказать.
  Помощник шерифа вынул сигару изо рта и повернулся к Дику:
  — Ваш человек — коллекционер из Лос-Анджелеса. У него была договоренность о встрече с убитой — миссис Пелман-Свифт. Запись о предстоящей встрече есть в ее записной книжке, и ваш человек договоренности о встрече не отрицает. Встреча была назначена на семь тридцать. Он пришел в точности в это время. Она вынула несколько самых ценных предметов из своей коллекции. Она хотела продать их. Чу Бок Чанг прошел в небольшую гостиную, смежную с ее спальней. Что там произошло, никто не знает. Слышны были только тихие голоса. Служанка не помнит, что говорила хозяйка, но она запомнила, что китаец говорил так, будто бы он торговался. Потом Чу Бок Чанг ушел, оставив на столике в гостиной чек на триста пятьдесят долларов. Выходя, он сказал служанке, что хозяйка просила не беспокоить ее в течение часа. Служанка заподозрила неладное — не в правилах хозяйки было передавать подобные просьбы через визитеров. Служанка решила все же заглянуть в гостиную и сразу поняла, почему ее хозяйка была так настроена и просила не беспокоить. Служанка увидела, что миссис Пелман-Свифт сидит на кушетке, склонив голову на грудь. Хозяйка явно задремала, и служанка не рискнула ее будить. Когда она заглянула в комнату через полчаса, хозяйка сидела все в той же застывшей позе. Это встревожило служанку. Она вошла в гостиную и обнаружила, что миссис Пелман-Свифт мертва — задушена тонким шелковым шнурком. Перед кушеткой стояла маленькая ширма, отделяющая ее от гостиной и скрывающая мертвое тело. Коллекция нефритовых и костяных китайских безделушек хранилась у хозяйки в жестяной коробке, которая была всегда заперта. На этот раз крышка коробки была откинута. Миссис Пелман-Свифт, видно, сама открыла ее. Наверное, это было последнее, что она сделала перед смертью. Большинство ценных предметов из коллекции исчезло.
  Китайца мы отыскали быстро. Он оказался весьма состоятельным человеком — жил в отеле «Билтмор». Сделать заявление он отказался. Мы обыскали его комнату, но не нашли ничего из пропавших вещей. Однако кому-то пришла в голову блестящая идея о том, что он мог отправить украденные безделушки почтой. Поэтому мы обратились на почту, и они нашли несколько посылок, отправленных через почтовый ящик рядом с домом, в котором жила убитая миссис Пелман-Свифт. Посылки были отправлены первым классом. Три из них были адресованы Чу Бог Чангу. Понимаете, что он сделал? Он просто отправил украденное себе же по почте. Очень умно. Мы вскрыли адресованные ему посылки и обнаружили в них его добычу, но это оказались не самые ценные предметы из коллекции. Вероятно, ему удалось как-то их спрятать. Эти китайцы очень хитрые! Но даже того, что у нас имеется, достаточно, чтобы его повесить. Мы раскопали отличные улики. Полицейский врач установил, что миссис Пелман-Свифт умерла приблизительно в то же самое время, когда, судя по утверждениям служанки, Чу Бок Чанг вошел в гостиную. Мы считаем, что одна из принадлежащих ей вещей имеет сакральное значение. Это музейная по красоте и ценности вещь из Запретного города. К миссис Пелман-Свифт много раз обращались с предложениями купить ее, но она ни в какую не соглашалась. Чу Бок Чанг должен был достать ту сакральную вещицу. Возможно, его специально послали за ней. Он знал, что продать ее она не захочет, и поэтому он не стал терять время понапрасну. В любом случае вещь исчезла. Это резной перстень из нефрита, очень ценный сам по себе — как произведение искусства, и именно он и был той сакральной вещицей.
  — Ваши выводы кажутся мне слишком преждевременными, — осторожно подбирая слова, сказал Дик Спрэйг. — Ведь он мог и купить те предметы, которые вы обнаружили в посылках.
  — Погодите, послушайте, что скажут об этом деле присяжные, — ухмыльнулся помощник шерифа.
  — Но ведь чек на триста пятьдесят долларов он наверняка оставил в уплату за что-то? — настаивал Спрэйг.
  — Ага, — ответил помощник шерифа и снова ухмыльнулся. — Это доказывает, что она была жива, когда он выписывал чек, и мы знаем, что, когда он ушел, она была мертва. Этого вполне достаточно, чтобы представить дело жюри присяжных.
  — А как насчет служанки?
  — Ни в коем случае. Служанка — древняя высохшая старушка, одна из тех, которые попадают девушкой в семью и остаются там навечно. Она у миссис Пелман-Свифт уже двадцать лет. Ее хозяйка, понимаете ли, не была таким уж неоперившимся цыпленком. Это была опытная, жесткая, расчетливая женщина, которая сама вела свои дела, распоряжалась финансами, назначала деловые встречи и тому подобное. Но главное, почему мы исключаем служанку, — у нее просто не хватило бы сил совершить подобное убийство. Это чисто мужское преступление. Схватить женщину, обездвижить и накинуть ей на шею шелковую петлю — тут требуется ловкость и большая сила.
  Дик Спрэйг попытался подойти с другой стороны:
  — А у вас есть чьи-нибудь отпечатки пальцев?
  — Ну, парень, ты хочешь невозможного. Про это я не имею права и заикаться. Я могу тебе изложить факты так, как они были поданы в газете, но без подробностей, которые окружной прокурор, возможно, желает придержать до суда.
  Дик кивнул в знак согласия.
  — А коробка с драгоценностями здесь у вас? — спросил он.
  — Да, — ответил помощник шерифа и снова улыбнулся. — Но показать я ее тебе не могу. Если увидишь, сразу заметишь отпечатки пальцев, а окружной прокурор вряд ли обрадовался бы такому.
  Дик Спрэйг понуро кивнул, признав правильность вывода помощника шерифа.
  — А есть что-нибудь еще, о чем упоминалось в газетах?
  — Есть. Записная книжка миссис Пелман-Свифт.
  — И что же там?
  — Записана встреча на семь тридцать с тем китайским торговцем предметами восточного искусства.
  — Давайте-ка посмотрим записную книжку, — предложил Спрэйг.
  Ему ничего другого не оставалось — ведь продолжить расследование в других местах он сможет только через несколько часов, когда наступит новый день и люди придут на работу.
  Помощник шерифа открыл сейф и достал из него записную книжку в кожаной обложке, на которой было вытиснено «Встречи». В записной книжке была закладка — как раз посередине. Когда они открыли ее, перед ними оказался листок с записями встреч, назначенных миссис Пелман-Свифт на тот день, когда она была убита.
  Помощник шерифа указал кончиком карандаша роковое имя Чу Бок Чанга:
  — Вот, пожалуйста. Видишь, она записала тут имя Чу Бок Чанга, а в примечании указала: «Продажа предметов китайского искусства».
  Дик Спрэйг бросил хмурый взгляд на запись в книжечке:
  — У нее ведь была куча денег. Зачем ей понадобилось продавать часть своей коллекции?
  — История стара как мир, — фыркнул помощник шерифа. — Она вылетела в трубу на бирже. Кто-то ей намекнул, что было бы неплохо купить какие-то акции — я сейчас уже не помню точно какие, — она и ухнула туда всю наличность. Но все обернулось совсем не так, как она ожидала, и она оказалась с пустыми руками. Однако у нее под опекой было еще много денег, так что доход ее оставался по-прежнему высоким. Вот и все. Тем не менее ей нужна была свободная наличность, и она подумала, что настал очень удобный момент продать часть своей коллекции. Все это рассказала нам служанка.
  Взгляните сюда… видите? Фрэнклин Уэлм, встреча назначена на девять. Ее биржевой брокер. Она должна была встретиться с ним в тот вечер, и ему пришлось гнать сюда от самого Лос-Анджелеса, чтобы успеть вовремя. Она вручила ему почти полмиллиона, чтобы он вложил их в те акции. Он советовал ей не делать этого, убеждал, что акции дутые и что вскоре они чертовски упадут в цене. Но она настаивала, и ему ничего не оставалось, как купить те акции. Случилось все так, как он и предполагал. Она сама загнала себя в пропасть. Это произошло два дня назад. Выглядело все так, будто бы кто-то хотел избавиться от тех акций и специально намекнул ей, что было бы неплохо их приобрести.
  Дик Спрэйг внимательно рассматривал страницу из записной книжечки, исписанную аккуратным угловатым почерком пожилой женщины.
  — Почему, — спросил он, — она сначала записала встречу на девять часов, а потом на семь тридцать? Логичнее было бы записать более раннюю встречу, а потом ту, которая была назначена позже.
  Помощник шерифа зевнул.
  — Да, — согласился он, — думаю, что да, но это ничего не дает. Нам надо раскопать всю цепочку улик и установить тот факт, что у китайца была назначена встреча как раз на то время, когда он пришел. Таким образом можно доказать предумышленность преступления. И кроме того, это объясняет, почему она достала часть коллекции. Явно, чтобы показать ему.
  Однако Дик Спрэйг уже не слушал его. Он склонился над страницей и, прищурившись, внимательно разглядывал ее.
  — Есть у вас здесь небольшая лупа? — спросил он.
  — Да, наверное. Что ты там увидел, отпечаток пальца, что ли?
  Дик взял лупу, которую помощник шерифа вынул из ящика, стер с нее пыль и поднес к открытой странице.
  — Посмотри-ка на это, — сказал он.
  Помощник шерифа наклонился над книжечкой, зажав наполовину выкуренную сигару между большим и указательным пальцем.
  — Ну? — спросил он.
  — Кто-то изменил запись. Взгляните! Сначала тут была записана встреча на семь часов, а теперь — на девять. Но девятка была переделана из семерки. Именно поэтому последняя запись и стоит прежде записи о встрече с китайцем.
  Помощник шерифа потер нос рукой, в которой держал недокуренную сигару. Дым попал ему в глаза, и он принялся яростно их тереть теперь другой рукой.
  — Ну, — с сомнением в голосе произнес он, — в этом может что-то быть. Выглядит так, будто петля девятки была составлена из двух загогулин. Я не эксперт-графолог, но мне кажется, что все было именно так. И все равно нам это ничего не дает. Она могла сначала назначить встречу на семь, а потом передумать. Или она могла назначить встречу, но выяснилось, что Уэлму время не подходит. В любом случае Уэлм в этом не замешан. Он говорил, что у него была назначена встреча на девять и он подъехал как раз в это время, хотя ехать пришлось срочно из самого Лос-Анджелеса.
  Дик Спрэйг вытащил еще одну сигару из внутреннего кармана и вручил ее помощнику шерифа.
  — Что касается этого Фрэнклина Уэлма, — спросил он, — он вернулся в Лос-Анджелес?
  — Нет. Остановился здесь, в отеле. Оставил нам адрес. Сообщил, что мы всегда можем найти его там, если он нам понадобится. Он казался потрясенным этим убийством. Признался, что не особенно любил старушку, что она была жадной и упрямой, но она была хорошим клиентом. Он рассказал, что она потеряла довольно большую сумму на последней сделке, но что через три-четыре месяца она должна была получить очередную сумму из фонда под опекой, и тогда она наверняка опять начала бы играть на бирже, и у него была бы работа.
  Дик небрежно барабанил пальцами по старому столу. Он снова бросил взгляд на угловатый почерк миссис Пелман-Свифт.
  — А что, если вызвать его сюда, — предложил он, — и предосторожности ради проверить, где в действительности он находился в то время, когда произошло убийство?
  Помощник шерифа поджал губы.
  — Я не возьму на себя такую ответственность, — заявил он. — Однако, думаю, это можно устроить. Дело в том, что шериф уехал по делам в Лос-Анджелес, но он должен вернуться с минуты на минуту. Он обычно всегда заглядывает в офис перед тем, как отправиться домой. Так что тебе нужно только посидеть здесь еще немного, и ты непременно встретишься с ним.
  
  В апартаментах отеля «Билтмор» было не продохнуть от запаха курящихся ароматных палочек. Тонкие струйки голубоватого дыма лениво поднимались к потолку.
  Чарльз Ву сидел в мягком кресле и внимательно, не сводя глаз с говорящего, слушал. Фонг Дай сидел выпрямившись на обычном стуле с прямой жесткой спинкой. Он теребил в руках карандаш, и его длинные гибкие пальцы обвивали и вращали его так, что их движения казались почти угрожающими. От его необыкновенных пальцев исходило едва уловимое ощущение опасности.
  Дик Спрэйг с красными от недосыпания глазами стоял, широко расставив ноги и мрачно выдвинув челюсть. Он отчитывался о ходе расследования.
  — Именно по этой причине я просил вас приехать сюда. Я уверен, что убийство совершил тот тип Уэлм, но я не могу доказать. Отчасти виной тому и местные власти, которые уверены, что у них есть «железное дело» против Чу Бок Чанга, и они не желают ничего предпринимать, что могло бы привести к его оправданию.
  Чарльз Ву бросил взгляд на главу клана Он Леонг, а затем снова посмотрел на Дика Спрэйга.
  — Алиби? — мягко спросил он.
  — Фальшивое. На первый взгляд выглядит прилично, но глубокой проверки не выдерживает. Уэлму была назначена встреча на семь. Он приехал, вошел в дом и после разговора убил женщину. Потом он изменил в записной книжечке время встречи, прихватил с собой несколько предметов из ее коллекции, запечатал их, написал на посылках адрес Чу Бок Чанга в Лос-Анджелесе и бросил в ближайший почтовый ящик. Он рассчитывал на то, что китаец не сообщит в полицию о смерти женщины, особенно когда узнает, что женщина удушена шелковым шнурком и вообще все обстоятельства складываются против него. Он ставил на то, что китаец тихо исчезнет с места происшествия и скроется.
  Чарльз Ву вздохнул.
  Беспокойно шевелящиеся пальцы Фонг Дая торопливо обвили карандаш.
  — Это правда, — тихо сказал он. — Вы не знаете, но это действительно правда. У той женщины была вещь, вывезенная из Запретного города. Честь китайцев требовала возвращения той вещи. Она раньше уже отвергала наши предложения приобрести ее. Чу Бок Чанг был решительно настроен вернуть ее. Такова была воля клана Он Леонг.
  Дик Спрэйг резко кивнул, подчеркивая, что ему все понятно.
  — Конечно, — хрипло заговорил он, — я считаю, что Уэлм тот еще хитрец. Я думаю, что он обжулил нашу старушку и с последней сделкой. Понимаете, как все случилось? Она передала ему почти полмиллиона на покупку акций, о которых он точно знал, что они резко упадут в цене. Он пытался переубедить ее. Она настаивала. Он просто прикарманил денежки и сказал ей, что купил те акции, а через пару дней акции рухнули, и он сообщил ей, что она потеряла все свои деньги. Так как она читала биржевые новости, она знала, что это действительно так, но она была достаточно осторожна, чтобы проверить, а покупал ли он те акции вообще. И она наверняка выяснила, что нет. И пригласила его сюда, чтобы разоблачить его махинации. Перед ним замаячила весьма неприятная перспектива потери крупной суммы, да и вдобавок обвинение в присвоении чужого имущества. И он решил проблему, убив старушку и обставив убийство таким образом, что подозрение должно было неминуемо пасть на Чу Бок Чанга. Его ждал где-то неподалеку самолет. Совершив преступление, он уселся в самолет и вернулся в Голливуд или в Лос-Анджелес, прыгнул в автомобиль и помчался сюда. Он может свидетельствовать, где он заправился в Вентуре в двадцать минут девятого, и место, где он наполнил бензобак до этого, на автозаправке у начала перевала Конехо. Конечно, алиби надежное, но это уже само по себе подозрительно. Никто не станет покупать по пять галлонов бензина в местах, которые находятся так близко друг к другу. Он, между прочим, тоже не может придумать никакого объяснения. Говорит, что заправился в Конехо, а потом решил дозаправиться еще. Похоже, он не возвращался на своем самолете назад до самого Лос-Анджелеса, а лишь улетел достаточно далеко, чтобы иметь алиби. Кстати, у него наверняка есть замаскированная посадочная площадка где-то в районе Конехо. Как бы то ни было, это единственная версия, которую я могу представить и которая дает шанс Чу Бок Чангу.
  Дик поднял глаза и взглянул на Чарльза Ву.
  — Была ли она еще жива, когда Чу Бок Чанг вошел в комнату? — спросил Фонг Дай.
  Чарльз Ву покачал головой:
  — Она уже умерла. Чу Бок Чанг понял, что все было подстроено так, чтобы подумали, будто убийство совершил он. Кроме того, он сообразил, что в его багаже непременно найдут фигурки из ее коллекции. Он догадался, что у него — менее ценные вещи, чем у убийцы, поэтому оставил на столе чек на триста пятьдесят долларов с тем, чтобы можно было считать, что он купил те вещицы. Он побоялся поднимать шум, потому что сначала, когда он вошел в гостиную, он подумал, что она уснула, и захотел воспользоваться ее дремотой и взглянуть на коллекцию. Коробка была открыта, и он подтащил ее к себе, чтобы рассмотреть все повнимательнее. А потом он понял, что теперь на коробке остались отпечатки его пальцев.
  Чарльз Ву бегло говорил на правильном английском, как обычно говорят те, кто знает несколько языков.
  Длинные пальцы Фонг Дая снова нетерпеливо обвились вокруг карандаша.
  — Он очень хитер, этот Уэлм, но он совершил преступление, и совершил его от жадности. Он из тех, кто убийством прикрывает свое преступление. Есть китайская пословица: «Удовлетворить голод можно пищей, тогда как жадность только разгорается от получения желаемого», — словно священнодействуя, как монах, сказал Фонг Дай.
  Он замолчал, и всем почудилось, что в комнате, залитой ароматами курящихся благовоний, еще долго раздавалось эхо его слов.
  Дик Спрэйг посмотрел на главу клана Он Леонг, но лицо китайца было равнодушным и бесстрастным.
  Чарльз Ву медленно кивнул:
  — Этот человек жаден. Он наверняка взял и унес с собой нефритовый талисман. Однако он хитер, слишком хитер для белых полицейских. Они не сделают ничего, чтобы помочь нам. А неофициально мы ничего не добьемся. Нужно обдумать сложившуюся ситуацию.
  — Мудрецы говорят, что сознание вины порождает страх, — медленно произнес Фонг Дай, — а страх лишает человека хитрости. Необходимо лишить этого человека хитрости. И тогда мы сможем действовать.
  Он сунул руку в рукав своего пиджака и, пошевелив там пальцами, достал оттуда небольшой зеленый предмет и положил его на стол. Дик Спрэйг подошел к столу, чтобы рассмотреть его повнимательнее.
  Он увидел резное нефритовое кольцо в филигранной золотой оправе. На кольце были необычайно искусно вырезаны два дракона, которые сцепились в схватке. В центре между ними был помещен маленький круглый шар, от которого во все стороны расходились лучи.
  Фонг Дай задумчиво смотрел на кольцо.
  — Перед вами, — наконец заговорил он, — пара к резному нефритовому кольцу, которое было у убитой. То кольцо было украдено из Запретного города. Это кольцо — парное к нему. На нем изображены два дракона, сражающиеся за огненную жемчужину. На втором кольце драконы меняются местами. Оба кольца, носимые одновременно, обладают сакральной силой. Кольцо, что лежит перед вами, бесценно. Точно так же бесценно и второе кольцо.
  Дик Спрэйг торопливо наклонился вперед.
  — Послушайте, — предложил он, — допустим, я надену костюм летчика и заберусь в комнату Уэлма здесь, в отеле, чтобы он застал меня за обыском своих вещей… и он увидит у меня кольцо! Понимаете, он ведь не будет знать, что это — пара к первому кольцу. Он где-то спрятал украденное им кольцо. Если он заметит у меня кольцо и увидит на мне летный шлем и костюм пилота, то подумает, что я догадался о его преступлении. Он так или иначе выдаст себя. И тогда мы сможем получить его признание в убийстве.
  Длинные тонкие пальцы Фонг Дая подтолкнули кольцо к Дику.
  — Оно бесценно, — сказал он, — и клан Он Леонг доверяет его вам.
  Затем его длинные пальцы потянулись было к чайнику, и Дик понял, что разговор окончен. Однако в тот момент, когда Дик Спрэйг церемонно прощался, по-китайски сложив руки перед собой, пальцы Фонг Дая, схватившие карандаш, сжались с такой силой, с какой сжимаются змеи вокруг тушки кролика.
  Когда Дик вышел в коридор, он услышал треск сломавшегося дерева. Длинные пальцы все-таки сломали карандаш.
  
  Дик Спрэйг сидел в комнате в отеле. Его окружал полный разгром. Матрац на кровати был разодран в клочья. Все чемоданы и сумки были открыты, а их содержимое рассыпано по полу. Ящики грубо выдраны из платяного шкафа и письменного стола и, опрокинутые, валялись на полу.
  Наступил час, когда сумерки сменяются густой тьмой, таинственные тени субтропической ночи начинают выползать из углов неосвещенной комнаты.
  В потолок комнаты была вмонтирована «прослушка», провода от которой шли в соседний номер, где скучали в полном бездействии два помощника местного шерифа.
  Дику Спрэйгу удалось добиться от шерифа только этого. Сеть косвенных улик опутывала Чу Бок Чанга все плотнее, и полиция округа считала дело завершенным.
  В коридоре послышались шаги.
  Дик Спрэйг растянулся на полу, сунув руку в распотрошенный матрац.
  В замке повернулся ключ. Дверь распахнулась, и на пороге возникла фигура человека, четко очерченная на фоне освещенного коридора. Человек щелкнул выключателем и тут же потрясенно ахнул. Ослепительный свет залил комнату, и Дик Спрэйг понял, что смотрит прямо в дуло автоматического пистолета.
  — Взломщик, да? — спросил Фрэнклин Уэлм.
  Дик Спрэйг с угрюмым выражением лица поднялся на ноги и несколько раз моргнул от яркого света.
  — Можете назвать это и так, если хотите, — мрачно сказал он.
  Уэлм хмыкнул и окинул беглым взглядом погром в комнате.
  — Нашел что-нибудь стоящее? — спросил он, закрывая за собой дверь.
  Дик Спрэйг пожал плечами.
  Уэлм внимательно посмотрел на его летный шлем и кожаную куртку:
  — Летал, значит?
  — Немного.
  — И далеко?
  — Просто изучал местечки вокруг перевала Конехо, где можно посадить самолет и пересесть в автомобиль, вот и все.
  Уэлм подошел к Спрэйгу и рявкнул:
  — Руки вверх — и быстро!
  Дик поднял руки вверх.
  Уэлм подошел к нему, ткнул стволом пистолета прямо в живот и принялся обыскивать карманы «летчика». Сначала он обнаружил пистолет и бросил его на то, что осталось от кровати, затем вынул сертификат Дика, в котором было указано, что он является частным детективом. Он прочел, снова хмыкнул и швырнул его туда же, куда и пистолет. Наконец он достал из кармана Дика Спрэйга резной нефритовый перстень — талисман.
  Его лицо перекосилось от ярости.
  — Где ты его взял? — злобно спросил Уэлм.
  — Там, где ты спрятал, — спокойно ответил Спрэйг. — Я расколол твое алиби, Уэлм. Ты исправил время встречи в записной книжечке. Ты совершил убийство, а потом обеспечил себе алиби. Но твоя жадность погубила тебя, Уэлм. Ты оставил у себя самую дорогую вещь из коллекции.
  Фрэнклин Уэлм сделал шаг назад. В правой руке он держал автоматический пистолет, в левой — резное нефритовое кольцо. Он побледнел, и его лицо блестело от пота.
  — Ты лжешь, — сказал он.
  — Что ж, — пожал плечами Дик, — тогда пойдем в полицию и посмотрим, что скажут местные власти.
  По лицу Уэлма пробежала судорога. По его глазам было видно, что он в панике, но затем он внезапно принял решение.
  — Черта с два! — рявкнул он. — Я думал, мне удалось замести следы. Однако на случай, если что-то пошло бы не так, я все-таки приготовил путь к отступлению. Тебе не удастся обвинить меня своими показаниями в суде, и это чертово кольцо никогда не станет вещественным доказательством!
  Дик знал, на что он идет, когда затаился в его комнате. Самая страшная опасность была, без сомнения, в том, что Уэлм начнет стрелять, прежде чем подоспеет поддержка. И сейчас он понял, что стоящий перед ним человек через секунду спустит курок пистолета.
  — Быстрее! — крикнул он и отскочил в сторону.
  Грохнул выстрел, и пуля едва не задела щеку Дика. В этот момент дверь смежного номера распахнулась.
  — Именем закона…
  Фраза осталась незаконченной. Уэлм мгновенно повернулся и выстрелил второй раз. На этот раз пуля достигла цели. Человек, стоявший в дверях, пошатнулся и рухнул на пол. Раздался еще один выстрел, потом послышался топот множества ног по коридору, еще выстрелы. Засвистел полицейский свисток. С улицы донесся звук рванувшего вперед на полной скорости автомобиля.
  Дик подбежал к дверям комнаты.
  Один из помощников шерифа, извиваясь от боли, лежал на полу. Его дыхание было неровным и прерывистым. Второй, с побелевшим от напряжения лицом, как раз поднимался по лестнице.
  — Сбежал! — крикнул он. — Кто бы мог подумать, что он устроит такое! Расчистил себе путь пистолетом. Бедный Боб… выглядит ужасно… Надеюсь, он выживет… Вызовите «Скорую»! Я сообщу шерифу, и мы перекроем все дороги. Этот грязный ублюдок от нас не уйдет.
  Дик Спрэйг схватил с кровати свой пистолет и бросился в холл отеля, где царила всеобщая сумятица. С улицы доносился вой сирены «Скорой помощи».
  Дик поехал следом за «Скорой помощью» в больницу. Он так и не заметил двух китайцев, которые следили за входом в отель. Выяснив, что с помощником шерифа все будет в порядке, Дик отправился в офис шерифа и, сидя там, слушал рапорты патрульных офицеров, которые перекрывали выезды из города. Рапорты были чисто формальными. Фрэнклина Уэлма не видел никто.
  Полиция обнаружила его только в три часа ночи. Он был найден рядом с самолетом, спрятанным на тщательно скрываемой от посторонних глаз посадочной полосе, к северу от Конехо.
  Фрэнклин Уэлм был мертв.
  Шериф получил рапорт по телефону от поисковой группы, которая обнаружила посадочную полосу и лежащее там тело. Они увидели вспышку света, услышали шум двигателя и решили обследовать то место. В темноте они не сразу нашли его, но когда через некоторое время они туда добрались, то обнаружили маленький самолет и рядом с ним труп.
  — Как он умер? — спросил шериф.
  В трубке пророкотал ответ.
  — Я сейчас приеду, — сказал шериф. — Ждите меня там. Не позволяйте никому ни к чему прикасаться. Хорошо. Пока.
  Он повесил трубку и потянулся к шляпе.
  Дик Спрэйг спросил:
  — Как он был убит?
  — Задушен, — ответил шериф. — На шее остались следы пальцев.
  Дик Спрэйг вспомнил длинные пальцы, сломавшие карандаш.
  — У следов на шее есть какие-нибудь особенности? — снова спросил он. — Я имею в виду следы пальцев. Может быть, они… может быть, это следы очень длинных пальцев?
  — Я думаю, это невозможно определить, — покачал головой шериф. — Просто следы пальцев. На шее — просто длинные синяки, которые ясно говорят только о том, что потерпевший был задушен.
  — Понял, — сказал Спрэйг.
  — Наверное, начались обычные разборки, и его задушили, — заметил шериф.
  
  Когда Дик вернулся в Сан-Франциско, Бесси Делвен показала ему свою новую шубу.
  — Ее прислали с посыльным. При ней не было ни визитной карточки, ни письма. Принес парнишка-китаец. Он сказал, что шуба — для меня, взамен той, что я порвала, когда садилась в такси. Но я просто не представляю, откуда они могли узнать?
  Дик Спрэйг залюбовался блеском дорогого меха.
  — С посыльным был кто-то еще?
  — Да, — ответила Бесс. — Очень высокий худой китаец с самыми удивительными руками, какие я видела в своей жизни. У него на каждой руке было по кольцу. Нефритовые перстни, оправленные в золото, и на каждом вырезаны драконы, которые сражаются за какую-то жемчужину, помещенную в самом центре… Поездка прошла успешно?
  — А ты точно уверена, что на его пальцах было два нефритовых кольца? — ответил Дик вопросом на вопрос.
  — Да. Они такие большие. По одному — на каждой руке.
  — Тогда, думаю, моя поездка прошла успешно, — вздохнул Дик. — Я разоблачил коварного убийцу и освободил ни в чем не повинного китайца от обвинения в убийстве.
  Девушка задумчиво кивнула и медленно произнесла:
  — Эти его пальцы — они такие странные. Они кажутся какими-то живыми, как змеи.
  Дик Спрэйг вспомнил синяки на шее убийцы и два перстня, украшавшие тонкие длинные пальцы.
  — Наверное, — обронил он, — это пальцы судьбы.
  Однако он не стал объяснять свои слова и не раскрыл девушке, что она была одной из немногих белых людей, удостоенных чести увидеть Фонг Дая, главу клана Он Леонг, человека, бесконечно милостивого к невинным, но истинного дьявола во плоти по отношению к злодеям.
  — Очень красивая шуба, — сказал он вместо этого.
  
  1933 год.
  (переводчик: Е. И. Саломатина)
  
  Загадка подзабытого убийства
  Предисловие
  Впервые практикой делопроизводства я заинтересовался, став адвокатом.
  Когда я начал писать о преступниках, то углубился в изучение механизма преступления.
  Мало-помалу круг моих интересов расширился — применение законов на практике, вынесение приговора, реабилитация, условное освобождение, условно-досрочное освобождение, короче говоря, меня постепенно стало интересовать все, связанное с совершением преступления, изобличением и задержанием преступника, его наказанием и возможным освобождением.
  Все больше и больше интересуясь этим, я стал встречаться со множеством занимательных людей. И среди них самым интересным человеком был мой друг — достопочтенный Ричард А. Мак-Ги, начальник исправительной колонии в штате Калифорния, которому я и посвящаю эту книгу.
  Работа для Дика Мак-Ги не была синекурой. Ему приходилось одевать, кормить и содержать в своем заведении более семнадцати тысяч пятисот преступников. Большинство из них нужно было содержать в строгой изоляции, под усиленной охраной. Около трех тысяч пятисот человек требовалось обучать, а затем использовать в сложных, а подчас и вредных для здоровья и жизни производствах.
  А между тем население в штате Калифорния увеличивалось с небывалой быстротой, и это влекло за собой рост количества заключенных в тюрьмах. Росло, следовательно, и количество тюрем: ведь это заведения такого рода, которые никогда не должны быть переполнены. Все это надо было предвидеть и планировать заранее.
  Одной из самых неприятных проблем для мистера Мак-Ги была необходимость общаться с людьми, которые, ко всему прочему, были буйны, опасны и непредсказуемы, как худшие обитатели федеральной тюрьмы в Алькатрасе. Но кроме них под его опекой находилось еще всякое множество самых разных людей, эмоционально сломленных и искалеченных жизнью, которые уже не могли вернуться в общество и жить в нем полноценной жизнью, а также те, кто еще были вполне приемлемы в трезвом состоянии, но, выпив или приняв наркотик, теряли человеческий облик.
  Проблем вставало великое множество. Где размещать новые тюрьмы, покупать ли для этого землю или договариваться с муниципальными властями; как сделать так, чтобы тюрьмы служили не только для наказания, но и для исправления преступников; как занять их обитателей полезным для общества трудом, притом так, чтобы не составить конкуренцию обычным предприятиям; где найти достаточно квалифицированный персонал для тюрем, да еще такой, чтобы согласился на то небольшое жалованье, которое соглашались платить власти штата, — все эти заботы составляли его непрерывную головную боль.
  Необходимо было также думать о том, чтобы непрерывно совершенствовать пенитенциарную систему, а уж что касается Дика Мак-Ги, так он всегда и во всем стремился быть впереди.
  Те, кто хорошо его знал, считали мистера Мак-Ги человеком, стремящимся всегда опережать свое время, но в то же время далеким от витания в облаках.
  Мне до сих пор кажется, что самым лучшим временем моей жизни был период, когда он работал в законодательной комиссии, планирующей внести кое-какие изменения в уголовное законодательство. Члены комиссии ознакомили Мак-Ги со своим проектом. Мак-Ги взял ручку и лист бумаги, сел и начал набрасывать свой вариант.
  Пораженные законодатели вначале не поняли, зачем человеку понадобилось выражать свое мнение обязательно в письменной форме.
  Пораженные, они какое-то время сидели молча, но, прежде чем кто-то из членов комиссии решился задать ему вопрос, чем он занимается, мистер Мак-Ги поднял голову и заговорил.
  — Эти изменения, — сказал он, — во-первых, обойдутся штату Калифорния в такую сумму…
  И затем он объявил изумленным законникам, сколько миллионов долларов будут стоить властям штата те изменения в законодательстве, которые они собираются внести.
  Он обвел взглядом их окаменевшие лица и заявил:
  — Честно говоря, джентльмены, я думаю, что власти могут потратить эти деньги с большей пользой.
  Мысль о том, что лелеемый ими проект реформ может обойтись в такую астрономическую сумму, никогда даже не приходила в голову законодателям. До этих пор они имели дело с голой теорией. Мистер Мак-Ги заменил теорию хорошо обоснованными фактами. В этом были и его профессия, и его призвание.
  Но, с другой стороны, когда планируемый проект сулил выгоду и для налогоплательщиков штата, и для общества в целом, мистер Мак-Ги готов был грудью броситься на его защиту.
  Взять хотя бы, к примеру, его метод групповой терапии. Как и каждая новая идея, она требовала и своего лидера и, конечно, имела своих противников. А теперь этот метод признан повсеместно.
  В большом новом оздоровительном научном центре в Вакавилле, Калифорния, пациенты под постоянным наблюдением квалифицированных психиатров живут вместе и лечатся вместе, а врачи помогают им разобраться в их мыслях и поведении, сделать понятными для них самих мотивы их поступков, то есть то, что люди никогда не позволили бы сделать кому-то со стороны.
  Слабости любого человека оцениваются им самим и окружающими его людьми. Все они знают, что сталкиваются в жизни с такими же точно проблемами, и поэтому относятся друг к другу с пониманием, а не смотрят на жалкого неудачника с высоты своего морального превосходства. Все пациенты этого центра побывали под мельничными жерновами жизненных неурядиц, им знакомы многие соблазны и собственные слабости.
  Результатом таких сеансов групповой терапии является то, что пациент учится понимать, что лежит в основе его конфликтов с обществом; ему становится более понятно, в чем состоят его слабости, растет его интеллект и благодаря этому увеличивается душевное равновесие.
  Все это только часть той борьбы с преступностью, которую общество ведет и обязано вести всегда и которую общество может легко проиграть, если не остережется.
  Среднему обывателю трудно понять, что в тюрьме погибает меньше двух процентов заключенных; что рано или поздно все те, кого общество послало в тюрьму, вернутся в то же самое общество; что то, как они изменятся и с чем вернутся в общество после своего освобождения, будет зависеть от того, как общество отнесется к ним по возвращении.
  В некоторых штатах забота о заключенных выражается только в наличии достаточного количества тюрем. Попадая туда, заключенный, который часто бывает просто несчастным, сломленным жизнью человеком, сталкивается с жестокими, закоренелыми преступниками и скатывается в такую пропасть нравственного падения, которую он раньше и представить себе не мог.
  К счастью, мы постепенно все больше и больше приходим к осознанию важности именно исправительной системы, и то, что мы теперь лучше знаем и понимаем ее механизмы, происходит благодаря сочувствию и одобрению ее со стороны людей, которые по роду своей деятельности связаны именно с преступлениями и наказанием, которые в наше время ищут возможности наиболее удачного решения этих вечных для человечества проблем, квалифицированных специалистов своего дела, посвятивших себя тому, чтобы жизнь общества была безопасной и счастливой.
  И когда заходит речь о таких людях в США или других странах, неизбежно приходит на ум имя Ричарда А. Мак-Ги.
  Поэтому я советую всем, кому попадет в руки эта книга, понять, что воспитание человека, и особенно перевоспитание, становится в наше время наукой, что оно оказывает на людей гораздо большее воздействие, чем люди представляют себе, и что мы можем значительно снизить уровень преступности, уделяя больше внимания людям, которые посвятили свою жизнь изучению проблемы преступности, наказания и освобождения.
  И так как я считаю его выдающимся человеком в этой области, то свою книгу я решил посвятить именно ему, моему другу, начальнику исправительной колонии штата Калифорния достопочтенному Ричарду А. Мак-Ги.
  
  Эрл Стэнли Гарднер.
  
  Глава 1
  Все происходило по обычной схеме. Сведения о совершенном преступлении сначала попали в участок и привели в действие весь полицейский механизм, а потом просочились в расположенную под ним комнату прессы. Так было всегда, и было это так же обычно и нормально, как нормально для воды просачиваться через прохудившуюся трубу в ванной.
  Чарльз Морден, сидя за своим видавшим виды письменным столом, поддерживал непрерывную телефонную связь с «Блейд». Левой рукой он прижимал к уху трубку, а в правой держал несколько листочков бумаги, на которых было написано сегодняшнее число, девятнадцатое марта, и сделаны кое-какие пометки, относящиеся к совершенному преступлению. Произошедшая трагедия, казалось, совсем не взволновала его, как не волнуют банковского кассира проходящие через его руки деньги многочисленных клиентов.
  — У меня тут для вас еще одна попытка ограбления, — продолжал он. — Элизабет Гивенс, сорок два года, живет на Ридер-стрит, 3612, направлялась с Уотерс-стрит к автобусной остановке на Тридцать седьмой авеню. За полквартала до остановки двое мужчин, которые шли за ней, бросились вперед и выхватили у нее сумочку. В сумочке было семь долларов и сорок два цента, несколько писем, компактная пудра и ключи от ее дома на кольце.
  Вооруженное ограбление на Доббс-Хайтс. Фрэнк Пибоди, тридцати пяти лет, Бойль-авеню, 2319, шел в направлении перекрестка, где он договорился встретиться с женой, которая возвращалась из кино. Двое мужчин, из них один в маске, ткнули дулом пистолета ему в живот, вытащили из кармана пиджака бумажник, в котором были две бумажки по пять долларов и одна долларовая, немного мелочи, чуть больше двух долларов, и отобрали золотые часы и булавку с галстука.
  Отметьте, что Пибоди может в любую минуту опознать одного из бандитов и что в полиции есть совершенно точное его описание. Эта информация попала к нам благодаря Джонсону из отдела по борьбе с насилием. Он уверен, что задержал именно тех двоих, но они пока все отрицают. Джонсону хотелось бы сунуть им под нос газету со статьей, где будет написано, что Пибоди хорошо рассмотрел нападавшего. Он уверен, что это заставит одного из бандитов сознаться и дать показания против другого.
  А вот еще забавное происшествие: человек, который назвался Джоном Смитом, сорока восьми лет, проживающий по адресу: Мейпл-авеню, 732, ехал в «крайслере», номер лицензии 6В9813, и был задержан по подозрению в том, что управлял машиной в нетрезвом виде. С ним в машине ехала одна цыпочка, которая заявила, что ее зовут Мэри Бриггс, ей двадцать два года и что она нигде постоянно не живет. Она сказала, что путешествует автостопом и что Смит посадил ее в машину буквально за пару минут до того, как его задержали. У Смита было небольшое столкновение с машиной, за рулем которой сидел некий Джордж Моффит, тридцати двух лет, проживающий по адресу: Мелроуз-стрит, 619. Дорожный инцидент произошел на пересечении Вебстер и Бродвея. На перекрестке дежурил офицер дорожной полиции Карл Уитон. Ему почудился запах спиртного от Смита, и он принялся допрашивать его. Смиту, казалось, не терпелось уехать. Он даже вытащил из кармана туго набитый бумажник и попытался подкупить полицейского. Это возбудило кое-какие подозрения у Уитона. В их участок поступили сведения о нескольких ограблениях на станциях техобслуживания — об одном из них я сообщал пару часов назад, — когда мужчина с девушкой подъезжали к станции техобслуживания и леди обчищала кассу. Эта парочка сидела за рулем «крайслера», и Уитон решил заняться ими вплотную.
  В дверях появился офицер и сделал знак Мордену. Тот в ответ кивнул и сказал в трубку:
  — Одну минутку. Что-то опять случилось. Через пару секунд вернусь, и мы продолжим… Да-да, я знаю, что у меня в запасе всего двадцать минут, но это может оказаться интересным. Не вешай трубку… Ну хорошо, я тебе перезвоню…
  Морден бросил трубку и выскочил в коридор, где полицейский передал ему написанное от руки сообщение.
  — Только что пришло, — объявил он.
  Морден бегло прочитал написанное и тихо присвистнул. Задав пару вопросов, он сделал кое-какие пометки у себя на листке и, бросившись обратно к телефону, стал торопливо набирать номер. Голос его по-прежнему оставался спокойным, только говорил он, казалось, быстрее обычного.
  — Это убийство, — заявил он. — Частный детектив пал жертвой гангстера… Хорошо, я жду у телефона.
  Наступила тишина, глаза Мордена сверкали от возбуждения. Нервным движением он провел рукой по волосам, как бы проверяя, не растрепались ли они.
  Он заговорил шутливым голосом:
  — Привет, малыш. Ты сейчас упадешь от удивления. Послушай-ка, киска. Я тут нашел одно местечко, где неплохо кормят. И потанцевать там можно. Так вот, я и подумал, может, нам с тобой стоит забежать туда и… — Вдруг его тон резко изменился и снова стал деловым: — Итак, продолжим. Эдвард Шиллингби, пятьдесят три года, проживает по адресу: Монаднок-Билдинг, 563, не женат, имеет лицензию частного детектива. Был застрелен в десять пятнадцать гангстером на Западной авеню. Мужчина, сидевший за рулем «кадиллака» с помятым левым крылом, медленно ехал по дороге вдоль тротуара. По тротуару навстречу ему шел Томас Деккер, холостяк, сорока четырех лет, проживающий по адресу: Вашингтон-стрит, 1542. Машина, поравнявшись с ним, остановилась, и водитель, который был один в машине, поднял пистолет и тихо сказал: «Попался, вонючка, сейчас ты получишь по заслугам».
  Деккер, перепугавшись не на шутку, бросился бежать. Но мужчина окликнул его: «Эй, парень, не сердись. Я просто обознался». Машина тронулась с места и поехала за Деккером. Он оглянулся на бегу через плечо, но не разглядел номера. Уже смеркалось, а фары не горели. Но он успел увидеть вмятину на левом крыле. Это был серый «кадиллак». На водителе были пальто и черная мягкая шляпа. Проехав ярдов пятьдесят по улице, машина снова остановилась. По тротуару в это время шел Шиллингби. Водитель «кадиллака» вышел из машины и пошел по направлению к нему. Деккеру показалось, что они обменялись несколькими словами. Затем водитель «кадиллака» четыре раза выстрелил в упор, повернулся, прыгнул в машину и на большой скорости повернул за угол. Деккер побежал к лежавшему на тротуаре Шиллингби, он был первым, кто подошел к убитому. Выстрел услышал и полицейский офицер Сэм Гринвуд, но он был в двух кварталах от места происшествия, поэтому появился, когда Деккер уже успел остановить проезжавшего мимо мотоциклиста. Жертва к тому времени была мертва. Две пули из четырех попали в сердце, а остальные две прошли от него всего в нескольких сантиметрах. Любое из этих ранений можно считать смертельным. Смерть наступила практически мгновенно… Да, кстати, не забудь упомянуть Сэма Гринвуда. Он толковый полицейский.
  Убитого звали Эдвард Шиллингби. Его личность была установлена по письмам, которые были у него в кармане, а также лицензии частного детектива. В кармане у него была также отпечатанная на машинке записка, в которой говорилось, что если его найдут мертвым, то полиции следует связаться с Фэй Бронсон по телефону: Локхэвен 2934 и расспросить Филиппа Лэмпсона, в определенных кругах известного под кличкой Цинциннати Ред.
  Полиция нашла Фэй Бронсон. Она живет в Эрджайле, 1924, квартира 1913, ей двадцать три года. Мисс Бронсон сообщила, что Шиллингби расследовал какое-то дело, в котором был замешан Лэмпсон. Больше она ничего не могла сказать. Шиллингби сказал ей только, что собирается следить за Лэмпсоном. Он боялся, что Лэмпсон заметит это и сделает все, чтобы вывести его из игры, поэтому он попросил секретаршу отпечатать эту записку и всегда носил ее с собой. Секретарша сказала, что Шиллингби рассчитывал на то, что с помощью этой записки ему удастся как-то обезопасить себя. Он якобы хотел, чтобы Лэмпсон проверил, что у него есть чьи-то показания, обличающие Лэмпсона, и что хранятся они у секретарши. Но на самом деле ничего этого не было. Секретарша сказала, что это был блеф чистейшей воды.
  Но тут, по-моему, что-то не так. У Шиллингби наверняка было что-то на уме. Может быть, он собирался встретиться с Лэмпсоном и показать ему эту записку. Да, тут есть еще один интересный момент: запаниковал Деккер. Он дал показания в полиции, оставил свои координаты и пообещал, что выступит как свидетель. А потом сбежал. Пару минут назад в полицию звонил Сидней Грифф, криминолог, который сообщил, что к нему обратился Деккер. Он объяснил, что Деккер боится, как бы дружки Лэмпсона не свели с ним счеты, чтобы помешать ему дать показания. Грифф пообещал, что, как только Деккер понадобится как свидетель, он поможет ему предстать перед судом, а до тех пор посоветовал Деккеру скрыться. В этом есть кое-что забавное. В тех показаниях, которые Деккер дал в полиции, нет ничего такого, чтобы позволило бы привлечь к этому делу Лэмпсона, хотя бы как соучастника. Поэтому в полиции считают, что у Деккера есть еще какие-то основания опасаться. Полицейские решили еще раз связаться с Гриффом и получить от него показания.
  По телефону что-то ответили.
  — Конечно, — сказал Морден. — Я смогу сделать неплохую статью из этого дела Джона Смита и заинтересовать публику рассказом о том, как полиции удалось совершенно случайно задержать грабительницу, когда она просто ехала на машине. Кстати, на нее приятно посмотреть. Она хорошенькая и, похоже, девушка того типа, что при первом удобном случае усаживаются на крышку стола и при этом демонстрируют неплохие ноги. Неудачно получилось, что у нас тут не было фотографа и мы не смогли щелкнуть ее сразу после задержания, но, может быть, случай представится позже… Да, конечно, Джон Смит — это не настоящее его имя, но полицейские не потеряли надежды достаточно быстро установить его личность. Правда, у полиции нет пока что ничего против него. Он не подходит под то описание грабителя, которое полиции дали на станциях техобслуживания, где были совершены ограбления, правда, его хорошенько никто и не разглядел. Теперь в полиции ждут, чтобы кто-то из ограбленных пришел к ним и опознал девчонку, но против Смита, повторяю, у них пока ничего нет. Он, конечно, выпил немного, но отнюдь не был пьян… Хорошо, я сейчас сяду и постараюсь настрочить что-нибудь увлекательное… Да, я в курсе. Могу устроить это в десять минут. Если вам понадобятся фотографии, то пришлите сюда фотографа, и лучше поскорее… Хорошо, я перезвоню самое большее через десять минут.
  Морден поставил телефон на стол, повесил трубку и, закурив сигарету, вышел из комнаты прессы. Пройдя по длинному коридору, в котором плавали клубы табачного дыма, он толкнул дверь, на которой была прикреплена табличка: «Детективное бюро».
  Глава 2
  Сидевший в комнате детективов Том Карсонс убивал время, ожидая появления свидетелей с ограбленных станций для опознания задержанных. Он поднял голову и кивком приветствовал вошедшего Мордена. Затем снова повернулся к высокому, долговязому субъекту, который сидел на стоявшей у стены деревянной скамье ссутулившись и опустив плечи, его глаза нервно бегали по комнате. Рядом с мужчиной на скамье сидела девушка с темными, встревоженными и даже слегка испуганными глазами, ее крепко сжатые губы выделялись тонкой полоской на бледном лице, волосы были темными и блестящими.
  Морден окинул девушку одобрительным взглядом, дождался, пока она подняла на него глаза, и послал ей дружескую улыбку.
  Помедлив, она неуверенно улыбнулась ему в ответ.
  Том Карсонс бросил на мужчину ленивый взгляд и неторопливо произнес:
  — Ты как раз подходишь под то описание, которое мы получили от свидетелей. Если бы мне платили по доллару за каждого парня, который грозится оторвать мне голову за то, что я задержал его, так мне уже давно можно было бы не работать. Ты утверждаешь, что живешь по адресу: Мейпл-авеню, 732. Затем, когда мы проверили и утверждаем, что никто, похожий на тебя, там не жил и не живет, ты заявляешь, что зовут тебя Джон Смит и живешь ты в Ривервью и что ты указал другие имя и адрес только для того, чтобы не быть замешанным в неприятности. Девушка утверждает, что она нигде не живет и просто путешествует автостопом, что ты просто согласился подвезти ее и…
  — Все правильно, — подтвердил мужчина.
  — Заткнись, — буркнул Карсонс. — Подожди, пока тебя спросят.
  Вдруг зазвонил телефон. Карсонс снял трубку.
  — Я собираюсь проверить этот адрес в Ривервью, — сказал он, кивнув мужчине. — Алло… Это полицейский участок в Ривервью? Прекрасно. С вами говорят из городской полиции. Мы тут задержали одного человека по подозрению в том, что он был за рулем в нетрезвом виде, а также по подозрению в ограблении. Сначала он сказал, что живет в городе, но потом передумал и заявил, что его имя Джон Смит и проживает он в «Рекс Армc Апартментс» в Ривервью; сказал, что телефон у него временно отключен, бумажник у него набит деньгами. Проверьте, пожалуйста, и перезвоните мне, идет? Спросите Тома Карсонса, вас соединят с комнатой детективов… Хорошо, большое спасибо. До свидания.
  Карсонс повесил трубку и повернулся к мужчине.
  — А теперь, — сухо сказал он, — если выяснится, что ты и сейчас меня обманул, тебе придется задержаться тут до утра. Сейчас наши люди проверят этот адрес в Ривервью.
  Человек на скамье нервно облизал кончиком языка пересохшие губы и перевел взгляд на девушку. Она поерзала на скамейке и, внезапно подняв глаза, перехватила полный холодной иронии взгляд Карсонса.
  — Господи ты Боже мой! — воскликнула она. — Если бы я что-то знала о нем, то уж конечно же не стала бы молчать. Поверьте, я говорю вам чистую правду. Я просто шла по дороге, все машины проезжали мимо, а тут вдруг этот тип притормозил возле меня и спросил, не надо ли меня подвезти. Я ответила, что не надо, а он все ехал за мной и говорил…
  Телефон зазвонил снова.
  Карсонс снял трубку и, взглянув на сидевшего на скамье мужчину, кивнул.
  — Вот теперь, — произнес он, — мы кое-что узнаем. — Он повернулся к телефону: — Итак, что вам удалось выяснить?
  Слушая, что ему говорят, он делал какие-то пометки на листе бумаги, потом поблагодарил, повесил трубку и обернулся к мужчине.
  — Вот так-то, мистер Фрэнк. Б. Кэттей, может, теперь вы нам скажете наконец правду?
  Мужчина на скамье не шелохнулся. Только его глаза блеснули, как будто ему в голову пришла какая-то мысль.
  — Вы узнали, как меня зовут, в той конторе, где я нанял машину, не так ли? — спросил он.
  Карсонс был похож на кота, который играет с попавшей ему в лапы мышкой.
  — Почему вы так решили? — с невинным удивлением поинтересовался он. — Разве вы, когда нанимали машину, назвали именно эту фамилию?
  Человек на скамье кивнул.
  — Да, — подтвердил Карсонс, — карточку регистрации проверили по конторам, где сдают машины без водителей. Они сказали нам, что машину вы арендовали как Фрэнк Б. Кэттей из Ривервью. И, больше того, что вы предъявили им документы, подтверждающие вашу личность.
  Мужчина пожал плечами.
  — Ну ладно, — сказал он. — Теперь нет смысла больше скрывать. Я действительно Фрэнк Б. Кэттей из Ривервью.
  Как только Карсонс почувствовал под ногами твердую почву, в его голосе появилась ирония.
  — Да-да, конечно, — объявил он, — теперь вы Кэттей. Это уже третье ваше заявление. Следующий раз вы заявите, что вы — Санта-Клаус.
  — Нет, — покачал головой мужчина. — Моя фамилия Кэттей. И я могу это доказать.
  Он поднялся, вытащил из внутреннего кармана маленький бумажник и достал оттуда водительские права и членские карточки охотничьего и гольф-клуба.
  Телефон снова зазвонил. Карсонс прижал плечом трубку к левому уху, глаза его во время разговора не отрывались от лица Кэттея.
  — Да, это полицейский участок. Карсонс у телефона… Да, мне уже известно, что это все не так. А что-нибудь вы можете мне сказать о человеке по фамилии Кэттей? Похоже, что он большая шишка, член загородных клубов и все такое… О, неужели? Это уже интересно… Кандидат в члены муниципального совета, ага? Президент загородного клуба, так? Директор банка, так-так… Да, мы его задержали… Да нет, просто задержали, чтобы задать несколько вопросов, больше ничего. Спасибо… Я понял… Угу. Все в порядке, спасибо… Да нет, против него не выдвинуто никаких обвинений, его просто задержали для допроса после одного сообщения по радио. Он сидел за рулем машины, которая была как две капли воды похожа на ту, что видели во время ограбления… Да-да, я думаю, это просто недоразумение.
  Он осторожно положил трубку на рычаг и с невольным почтением взглянул на сидевшего на скамейке человека.
  — Почему, ради всего святого, вы сразу не начали с этого? — спросил он.
  — Я не мог. Черт возьми, я не мог допустить, чтобы мое имя было упомянуто в связи со всем этим. Мне такая известность не нужна.
  Карсонс понимающе кивнул.
  — И все-таки вам следовало сразу же объявить, кто вы такой, — сказал он. — Ведь вас задержали только по недоразумению. Давайте проверим кое-что. По какому адресу вы живете в Ривервью?
  Мужчина ответил без колебаний:
  — Я живу на Уолнат-авеню, 286. Номер телефона: Мэйн 6831. Контора находится в здании Первого национального банка. Мое личное помещение состоит из пяти комнат и занимает всю переднюю половину девятого этажа. На двери кабинета табличка с номером 908.
  — Что это вы делаете? — поинтересовался Карсонс.
  — Перечисляю все, что знаю о себе, — с достоинством заявил мужчина.
  Карсонс протянул ему листок бумаги.
  — Пожалуйста, распишитесь, — попросил он. Чарльз Морден поднялся и направился к выходу. В дверях он помедлил.
  — Том, окажи мне услугу, хорошо? — попросил он.
  Том Карсонс взглянул на него и удивленно поднял брови.
  — Задержи его еще минут на пятнадцать, — попросил Морден и захлопнул дверь, прежде чем Карсонс успел что-то сказать.
  По тому же коридору он вернулся в комнату прессы, просунул в дверь голову и, убедившись, что за его письменным столом уже расположился Уиппл из «Планеты», пошел дальше по коридору, пока не увидел телефонную будку. Он вошел в нее, и, как только плотно прикрыл за собой дверь, в кабинке загорелся свет. Морден протянул руку и слегка привернул лампочку, так что освещение в кабинке стало тусклым. После этого он бросил в щель монетку и набрал номер «Блейд».
  — Привет, киска, — сказал он, — соедини-ка меня с Роем… Да, я помню. Это все вздор. Да, конечно, приглашал, но пока забудь об этом. Я звоню по делу и за свой, кстати, счет… Привет, Рой. Кое-что прояснилось с этим делом Джона Смита. Я звоню из телефона-автомата в коридоре. В комнате прессы сейчас сидит Уиппл из «Планеты». Он как раз читает мои записи, которые вытащил из стола, поэтому в «Планету» он может сообщить только то, что некий Джон Смит был задержан по подозрению в том, что водил машину в нетрезвом виде. Но этот человек вовсе не Джон Смит. Он большая шишка в Ривервью, его фамилия Кэттей — К-э-т-т-е-й… Да, да, верно… Фрэнк Б. Кэттей из Ривервью. Он живет на Уолнат-авеню, 286, а офис его — в здании Первого национального банка, он банкир и кандидат в члены муниципального совета города. Наверное, там сейчас страсти накалились до предела, и известие о его задержании сослужит большую службу его соперникам, если попадет в местные газеты. Да, он ехал в машине с какой-то цыпочкой. Утверждает, что не знает ее и никогда раньше не видел. Она говорит, что ее зовут Мэри Бриггс и она, дескать, путешествует автостопом… Да, он сейчас здорово напуган и старается изо всех сил выбраться отсюда любой ценой. Дело ведет Том Карсонс, а он тает как воск, когда имеет дело с банковскими воротилами. А Кэттей сейчас готов выложить сотню долларов, чтобы его выпустили отсюда чистеньким и замяли все это дело. Карсонс может это сделать, так как Кэттею не было предъявлено никакого обвинения. Его просто задержали для допроса, поскольку возникло подозрение, что он был замешан в ограблении станции техобслуживания… Конечно, я совершенно уверен в том, что говорю. Я слышал, как он доказал, что он здесь ни при чем. У него были с собой документы: водительские права, членские карточки нескольких клубов и все такое прочее, и Карсонс попросил его расписаться, чтобы сверить его подписи на карточках и удостоверении только для того, чтобы убедиться, что это действительно тот самый человек… Ты, кстати, можешь сам связаться с миссис Кэттей в Ривервью и получить у нее подтверждение… Откуда я знаю, что он готов заплатить, лишь бы убраться отсюда? О Господи! А откуда я знаю, что нужно бросить в щель монетку, если хочешь позвонить? Если тебе очень хочется его сфотографировать, то тебе придется нажать на Карсонса, чтобы тот его не выпускал. И сделай это немедленно.
  Морден повесил трубку, вышел из телефонной будки и повернул по коридору к комнате детективов, где Карсонс все еще удерживал Фрэнка Б. Кэттея. Но не успел он сделать и пару шагов, как из комнаты прессы выглянул Уиппл из «Планеты» и подозрительно уставился на него.
  — Эй, приятель, где это ты был? — поинтересовался он.
  — Да так, просто бродил по коридору, хотелось поразмяться, — небрежно ответил Морден.
  Взгляд Уиппла стал еще более подозрительным. Он обошел Мордена и прямиком направился к телефонной будке. Распахнув дверь, он заглянул вовнутрь. Лампочка мигнула пару раз и погасла. Морден перед уходом не потрудился прикрутить ее как следует. Уиппл протянул к ней руку — и через пару секунд яркий свет залил кабинку.
  С досадой хлопнув дверью, Уиппл опрометью бросился бежать по коридору по направлению к комнате прессы. Вбежав в нее, он схватил телефон и, набрав номер, крикнул:
  — Задержите статью! Морден из «Блейд» унюхал что-то сенсационное. Не знаю, в чем там дело. Как раз собираюсь попробовать разузнать.
  Морден, стоявший в дверях комнаты, вытащил из кармана сигарету, закурил и ухмыльнулся.
  Ах-ах, какие мы подозрительные! — хмыкнул он. — А мне, может быть, еще влетит за это от моего редактора.
  — За что влетит? — заинтересовался Уиппл.
  — За то, что я, возможно, ввел в заблуждение газету, — ответил Морден.
  — Вот уж в чем не уверен, по-моему, это меня ты сейчас пытаешься ввести в заблуждение, — заявил Уиппл. — Во всяком случае, попробую что-то разузнать.
  Он помчался к дежурному сержанту, попробовал приставать с расспросами к диспетчеру, который в этот день передавал вызовы, обзвонил все больницы и морги, но так ничего и не выведал.
  Морден, который уже боялся даже на минуту покинуть комнату прессы, плюхнулся в кресло, закинул ноги на стол и блаженно закурил.
  Глава 3
  Новости Мордену принес именно тот веснушчатый и косящий на один глаз парень, которого Морден особенно не любил.
  — Просьба пожаловать на ковер, — объявил он. Морден, всегда придирчиво относящийся к тому, как он выглядит, схватился за галстук и принялся перевязывать его.
  — Так чем ты хочешь меня порадовать, Сквинти?161 — спросил он.
  Парнишка указал пальцем на потолок и подмигнул.
  — Вас хочет видеть Кенни, главный редактор, — объяснил он.
  Морден несколько раз нежно провел рукой по своей густой волнистой шевелюре цвета воронова крыла, а мальчишка в это время наблюдал за ним с неприкрытой иронией.
  — А почему бы вам не воспользоваться сеточкой для волос? — предложил он.
  — Заткнись, — цыкнул на него Морден, — а не то я живо и второй твой глаз сделаю под стать первому.
  — Кенни сказал, что вы ему нужны немедленно, а отнюдь не на будущей неделе, — напомнил ему парнишка.
  — Возможно, — ядовито предположил Морден, — он просто хочет повысить мне гонорар, в связи с тем что навалил на меня такую прорву работы.
  Пока они не спеша двигались к помещению главного редактора, Сквинти рассказал ему все, что ему было известно.
  Морден переступил порог кабинета главного редактора с самодовольной улыбкой. Ему уже было известно, что он здорово обставил Уиппла из «Планеты». «Блейд» стала единственной газетой, которая подробно написала о скандале в Ривервью, — хорошо известный и уважаемый человек, кандидат в члены городского муниципального совета, президент престижного загородного клуба, банкир, финансист вдруг был арестован по подозрению в том, что управлял машиной в нетрезвом виде, да еще в компании молодой хорошенькой женщины, которую, как он заявлял, он никогда не видел. А при этом он еще пытался скрыть, кто он такой, и полиции удалось выяснить его настоящее имя, только занявшись машиной, которую он вел, машиной, которая была взята напрокат в одном агентстве. И все это вдобавок к тому, что жена Кэттея клятвенно уверяла репортера из газеты, который звонил, чтобы взять у неё интервью, из другого города, что ее муж уехал в город по делам в сером автомобиле с откидным верхом.
  Как бы там ни было, Морден был страшно доволен, что разузнал такую замечательную новость, которая вполне могла потянуть на скандал.
  А специальностью «Блейд» как раз и были скандалы.
  Морден заглянул в кабинет Дика Кенни и слегка опешил, увидев в кабинете крупного мужчину в отлично сшитом костюме. Водянистые серые глаза незнакомца остановились на фигуре репортера.
  Дик Кенни, сидевший напротив за письменным столом, отвернулся от Мордена и снова взглянул на незнакомого мужчину.
  — Ну, — нетерпеливо обратился он к Мордену. Морден дал ему понять, как он поражен.
  — Вы хотели видеть меня? — осторожно спросил он.
  Кенни кивнул в сторону незнакомого мужчины в сером костюме.
  — Вы знакомы с этим человеком? коротко спросил он.
  Морден облегченно вздохнул. Из-за чего бы ни загорелся сыр-бор, к нему это не имело никакого отношения.
  — Нет, — вежливо ответил он. — Впервые вижу этого господина.
  — Ну-ка, взгляните-ка на это, — скомандовал Кенни.
  Главный редактор перебросил ему через стол визитную карточку. Морден взглянул на нее, и брови у него поползли вверх. Надпись на визитке была очень простой: «Фрэнк Б. Кэттей. Банковские операции, инвестиции. Ривервью, Первый национальный банк, 908».
  Морден повернулся к незнакомцу.
  — Вы представитель мистера Кэттея? — спросил он, почувствовав, что в воздухе запахло сенсацией.
  — Нет, — с холодным бешенством сказал незнакомый мужчина. — Я и есть сам Фрэнк Б. Кэттей.
  В комнате на минуту воцарилось молчание, затем главный редактор перевел взгляд на Мордена:
  — Ну и что ты скажешь?
  Морден недоумевающе покачал головой.
  — Да нет, — заявил он, — этого не может быть. Он, конечно, примерно того же возраста, что и Кэттей, и телосложение у них примерно одно и то же, но Кэттей немного сутулится, да и глаза у него, по-моему, потемнее. Он…
  — Я Фрэнк Б. Кэттей из Ривервью, — перебил его мужчина, его голос дрожал от ярости. — Я уже доказал это вашему главному редактору, но могу сделать это и еще раз, если понадобится.
  — Но вы ведь просто вручили мне рекомендательное письмо, — осторожно сказал Кенни.
  Мужчина вынул из кармана бумажник и извлек из него сложенную в несколько раз вырезку из газеты «Ривервью дейли пресс». Над статьей во всю полосу шел набранный огромными буквами заголовок:
  «ГОРОДСКАЯ ПРЕССА КЛЕВЕЩЕТ НА КЭТТЕЯ».
  Там были еще заголовки поменьше, а после статьи была напечатана и фотография Фрэнка Б. Кэттея.
  Кенни взглянул на фотографию и передал вырезку Мордену. Морден в свою очередь просмотрел статью и, перейдя к фотографии, еще раз взглянул на сидевшего перед ним мужчину. Встретившись с ним взглядом, он почувствовал, как струйки пота побежали у него по спине и внезапно похолодели кончики пальцев.
  Не было никаких сомнений в том, что человек, который сейчас сидел перед ним в кабинете, и человек, изображенный на газетном снимке, — одно и то же лицо. И не было также никаких сомнений, что это совершенно не тот человек, который прошлым вечером был задержан в полицейском участке под именем Фрэнка Б. Кэттея.
  — Но ведь я видел его водительские права, членские карточки охотничьего и гольф-клуба, вашу подпись и видел, как он подписался точно так же, — пробормотал Морден. — Поэтому я и был так уверен, что это и есть настоящий Кэттей, когда увидел, как он расписывается.
  Тон главного редактора стал зловещим.
  — А ты на самом деле видел, как он расписывался, а, Морден? — спросил он.
  Морден на мгновение заколебался.
  — Ну, — неуверенно начал он, — Карсонс велел ему расписаться, и он как раз наклонился над столом, когда я помчался искать телефон. Но Карсонс-то при этом не сводил с него глаз. И уж он бы не дал ему уйти, пока тот не поставил свою подпись до последней закорючки.
  — Но ты же сам говорил, что Карсонс готов был отпустить его с Богом, если тот даст ему на лапу, — заметил Кенни.
  — Я говорил, что он не пожалеет никаких денег, чтобы выбраться из участка, — объяснил Морден. — Но вы же знаете Карсонса. Карсонс, конечно, не преминул бы содрать с него кое-что, но при этом я хорошо знаю, что он никогда не взял бы денег от человека, чтобы выпустить его на свободу, если бы тот по-прежнему был под подозрением. Он вцепился в того парня мертвой хваткой, пока тот не доказал, что он действительно Кэттей. А уж когда он сделал это, тогда Карсонс наверняка подумал, что наступило время позаботиться и о себе. И уж поверьте, он сделал это мастерски. Мы даже сфотографировать его не успели, как парня уже и след простыл.
  — Как раз вчера вечером меня ограбили, — прервал его объяснения человек в отлично сшитом сером костюме. Ему, похоже, удалось овладеть собой, и говорил он теперь с холодным достоинством, видимо ему привычным. — Вывернули карманы и взяли бумажник, а также портмоне с визитными карточками, а еще там были мои водительские права и членские карточки клубов: охотничьего и гольф-клуба.
  — Но вы не сообщали в полицию, — напомнил ему Кенни.
  — А что было толку, — огрызнулся мужчина. — Я сам был виноват: не заметил, как обчистили мои карманы. Так уж произошло, и ничего с этим не поделаешь. Да и полиция здесь ничем не смогла бы мне помочь.
  Морден отнюдь не спешил признать свое поражение. Эта газетная вырезка ничего не доказывает, — вызывающе заявил он.
  — Даже если это действительно ваша фотография, это еще ни о чем не говорит. Может быть, ошиблась как раз «Ривервью дейли пресс», а не «Блейд».
  Незнакомец ядовито усмехнулся.
  — Чудесно! — воскликнул он. — Просто замечательно! Да ведь я живу в Ривервью вот уже без малого пятнадцать лет. Я могу во всех подробностях обрисовать вам все коммерческие мероприятия, которыми занималась городская администрация в последние десять лет. Я, в конце концов, президент финансовой палаты. Я президент самого большого в Ривервью загородного клуба. Я кандидат в члены городского муниципального совета, и, черт меня возьми, я бы прошел туда, если бы не ваша проклятая статья. А теперь уж можно не сомневаться, что мне этого членства не видать как своих ушей. Вырезка, что я вам тут показывал, как раз из газеты, которая поддерживает мою кандидатуру. Другая газета относится ко мне более осторожно. Ее руководство принципиально не связывается ни с какими делами о клевете. Она просто опубликовала статью, в которой говорилось о том, что полицией города был задержан мужчина, сидевший за рулем машины предположительно в нетрезвом виде, что в полицейском участке он заявил, что его зовут Фрэнк Б. Кэттей, и предъявил членские карточки и водительские права на имя Фрэнка Б. Кэттея; они упомянули также о том, что в машине с этим человеком была молодая женщина, заявившая, что никогда раньше его не видела и что он просто предложил ее подвезти.
  — А как же прикажете быть с тем, что этот человек расписался точь-в-точь как вы? — спросил Морден.
  — Вы же не видели, как он расписывался, — ответил мужчина по-прежнему раздраженно.
  — Может быть, я и не видел, как он расписывался, но уж будьте уверены, с его подписью все было в порядке, — заявил Морден.
  — Но ведь, насколько я понимаю, это не первый случай, когда карманный вор воспользовался чужими документами, — отрезал его собеседник.
  — Ну попробуйте поставить себя на наше место, мистер Кэттей, — уже более мирным тоном сказал Кенни, мало-помалу признавая свое поражение. — Оставьте нам, пожалуйста, образец своей подписи, мы сравним ее с той, что была зафиксирована в полицейском рапорте.
  Кэттей заколебался.
  — Вы ведь оклеветали меня, — наконец сказал он. — Вы нанесли своей статьей непоправимый ущерб моей репутации, а ведь я всего этого добивался ни много ни мало пятнадцать лет. Да еще к тому же вы имели наглость отстаивать свою возмутительную клевету! Ни минуты не колеблясь, вы поверили доказательствам, которые предъявил вам мошенник, а мне, когда я попытался удостоверить свою личность, — мне вы не поверили!
  Но Дика Кенни было не так-то легко смутить.
  — Я очень сожалею, мистер Кэттей, — сказал он твердо. — Правда, до сих пор не могу понять, с какой целью все это было затеяно, но раз уж вы взяли на себя труд прийти сюда и доказать нам, что вы настоящий и подлинный Фрэнк Б. Кэттей, так, наверное, вы не откажетесь оставить нам образец вашей подписи?
  — Ах да, конечно, — быстро подхватил мужчина. — Я совсем забыл о письме президента Первого национального банка. Мне казалось, что я уже отдал вам его.
  Он достал из бумажника письмо, напечатанное на бланке Первого национального банка в Ривервью. В письме говорилось, что на фотографии, которая прилагалась к письму, изображен Фрэнк Б. Кэттей; что под фотографией находится образец подписи Фрэнка Б. Кэттея; что у мистера Кэттея имеется счет в Первом национальном банке в Ривервью, который исчисляется шестизначной цифрой, и, наконец, что он является известным и уважаемым человеком в Ривервью и членом совета директоров банка.
  Кенни дочитал письмо до конца и указал на подпись.
  — Я так понимаю, — задумчиво произнес он, — что автор этого письма был уверен в том, что вы без труда сможете повторить свою подпись?
  — А что, одной фотографии недостаточно? — возмутился Кэттей.
  — Я бы предпочел, — Кенни по-прежнему говорил спокойно, без нажима, но с тем уважением, которое содержит в себе большую долю почитательности, — чтобы вы расписались.
  Незнакомец фыркнул, взял протянутый ему Кенни листок бумаги, вытащил из письменного набора карандаш с мягким грифелем, которым обычно редактор правил статьи, и одним росчерком вывел на листке подпись, которая была точным повторением подписи под фотографией.
  — Ну вот, — с удовлетворением произнес главный редактор, бросая взгляд на Мордена, — теперь все в порядке.
  В кабинете наступила тишина, нарушаемая только шорохом бумаги. Кэттей аккуратно собрал все свои бумаги, сложил их, сунул в бумажник, а бумажник — в карман.
  — А теперь, — Кенни вопросительно взглянул на него, — скажите, что мы можем сделать для вас?
  — Мне нужно публичное опровержение, — заявил Кэттей, — и еще я требую возмещения убытков.
  — Если мы напечатаем опровержение, — твердо объявил Кенни, — то не будет и речи о возмещении убытков.
  Кэттей вспыхнул от возмущения.
  — Не смейте так разговаривать со мной! — завопил он. — Какое бы вы ни напечатали опровержение, уж конечно, оно не произведет такую сенсацию, как эта проклятая, порочащая меня статья. Каждая мало-мальски известная газета в этой стране взяла на себя труд перепечатать ее. Мой дом разрывается от телефонных звонков — звонят представители всех журналистских союзов. Мне приходят сотни телеграмм, и уже было несколько достаточно оскорбительных писем. Ривервью кипит. Кто-то даже считает, что при моих деньгах добиться опротестования ничего не стоит. Да-а, вы так попортили мне репутацию, что даже и не знаю, как тут можно помочь.
  Кенни задумчиво вертел карандаш в длинных, гибких пальцах. Остро отточенный кончик оставлял крошечные точки на бумаге.
  Кэттей отдышался и снова начал:
  — Да тот ущерб, который вы нанесли моей репутации, не загладить никакими деньгами! Конечно, я буду настаивать на денежном возмещении — и не потому, что я понес финансовые потери, а именно из-за морального аспекта этой проблемы. Я отнесу полученный от вас чек в Первый национальный банк в Ривервью, но предварительно позабочусь о том, чтобы его сфотографировали и фотографию поместили в «Ривервью дейли пресс».
  В лице Кенни ничего не дрогнуло.
  — Сейчас вы можете говорить все что угодно, — твердо заявил он, — но до получения нашего чека пока еще очень далеко. А вот опровержение вы можете получить немедленно, за этим дело не станет. Вам удалось удостоверить свою личность. Конечно, была совершена большая ошибка. Но, согласитесь, были обстоятельства, которые сделали это возможным. Мы, кстати, звонили вашей жене. Она и подтвердила, что вы уехали в город, но не смогла или не захотела назвать нам отель, в котором вы собираетесь остановиться.
  — Я с вами не спорю, — сказал Кэттей.
  — А кстати, — небрежно поинтересовался Кенни, — в каком отеле вы остановились, мистер Кэттей?
  Кэттей раздраженно фыркнул.
  — Я не собираюсь оставаться здесь и выслушивать подобные оскорбления, — заявил он. — Это не вашего ума дело, где я остановился и чем занимался в городе! Я приехал сюда по делам, которые вас совершенно не касаются, и я не позволю совать свой нос в мою жизнь репортерам дрянной газетенки, которая позволяет себе печатать всякие пасквили. Я уже сказал вам, чего я жду от вас. Во-первых, я требую опровержения. А после этого я жду возмещения морального ущерба.
  Он круто повернулся на каблуках и направился к двери.
  — Подождите минутку, — попросил Кенни.
  — Давайте выясним все до конца. Мне бы хотелось, чтобы вы встретились с мистером Бликером, младшим компаньоном фирмы, которая издает «Блейд».
  — И с какой целью вы собираетесь устроить эту встречу? — спросил мистер Кэттей.
  — Вы могли бы рассказать ему то же самое, что и мне, — объяснил Кенни.
  — Нет уж, благодарю покорно, — сухо сказал Кэттей. — Я пришел сюда сегодня со всеми документами, удостоверяющими мою личность, и спросил, с кем я мог бы поговорить. Меня направили к вам. Я, кстати сказать, не привык тратить время впустую. Итак, я ожидаю опровержения. Если оно не появится в течение двух дней, я посоветуюсь с адвокатом и подам на вас в суд. А сейчас мне здесь больше делать нечего. Прощайте.
  Дверь хлопнула.
  Дик Кенни вопросительно взглянул на Чарльза Мордена.
  — Вот уж повезло так повезло. — с сарказмом воскликнул он. — И подумать только, мы — единственная в городе газета, которая опубликовала этот материал!
  — Везет как утопленникам, — сочувственно поддакнул Морден.
  Кенни с шумом поднялся из-за стола.
  — Пойдем-ка со мной, юноша, — сказал он. — Нанесем визит Дэну Бликеру.
  Глава 4
  Дэну Бликеру уже перевалило далеко за сорок. Он был тонкокостным, худощавым и потому выглядел хрупким. Темные блестящие глаза приветливо оглядели хмурые лица двух мужчин, вошедших в его кабинет.
  — Похоже, дело серьезное, — предположил он.
  — Так оно и есть, — подтвердил Дик Кенни.
  — Присаживайтесь. Я сейчас закончу с этим письмом и буду к вашим услугам.
  Газетчики уселись. Бликер положил перед собой на стол только что отпечатанное письмо и быстро прочел его, постукивая кончиком ручки по крышке стола, видимо в такт мыслям.
  Потом он подписал его, так же, как делал все остальное, — быстрым, порывистым движением. Можно было подумать, что он находится в состоянии непрерывного раздражения из-за невозможности достаточно быстро воплощать свои мысли в жизнь. Когда он говорил, то больше всего напоминал вулкан. Слова лились из него потоком. Губы его при этом почти не разжимались, а речь звучала как пулеметная очередь. И слушал он всегда нетерпеливо, с видом человека, который куда-то опаздывает. Казалось, что он уже заранее ненавидит все то, что ему собираются сказать, и ждет только, когда все замолчат, чтобы все сказать самому и закончить на этом.
  Его ручка так и летала по бумаге, под руками шуршали последние письма. Подпись вытянулась волнистой линией, как будто, потратив время на то, чтобы выписать буквы, составляющие первую половину подписи, он внезапно потерял терпение и просто решил закончить подпись обычным росчерком пера.
  Наконец последние листы бумаги отлетели в сторону, он нажал кнопку, и в комнату вошла высокая грациозная девица с карими глазами. Оглядев сидящих в кресле мужчин, она забрала все подписанные письма и удалилась.
  Дождавшись, когда за ней захлопнется дверь, Дэн Бликер повернулся к журналистам.
  — Итак, — коротко спросил он, — в чем дело? Так уж получалось, что, пообщавшись с ним какое-то время, Дик Кенни тоже начинал говорить также нервно и торопливо.
  — Да все та же история с Фрэнком Б. Кэттеем, о котором мы вчера писали, — ответил он.
  — А что там такое? — поинтересовался Бликер.
  — Прокол.
  — В чем же дело? — настаивал Бликер.
  — Да тот человек, которого арестовали, был совсем не Кэттей.
  Дэн Бликер судорожно глотнул. Прошло несколько секунд. Наконец, поерзав и усевшись поудобнее в своем кресле на колесиках, он уставился на них черными, горящими яростью глазами.
  Вскочив на ноги, он истошно завопил:
  — Черт вас возьми со всеми потрохами! Вы ведь оба достаточно давно варитесь в этом газетном котле и уж должны были бы знать, что, прежде чем устраивать скандал вокруг чего-то, нужно быть уверенным на сто процентов! Вы что, не знаете, что, чем более высокое положение занимает человек, тем больший он устраивает скандал?! Вы разве не знаете, что…
  Казалось, он вдруг так устал от взрыва собственной ярости, что ноги у него подкосились и он без сил опустился в кресло.
  — О Господи! — тихо произнес он и устало откинулся на спинку.
  В голосе Дика Кенни звучало беспокойство.
  — Это как раз тот случай, который никак нельзя было предвидеть, — сказал он. — Все выяснилось только в последнюю минуту. Задержанный человек назвался Джоном Смитом, полиция тут же проверила, на чье имя была зарегистрирована взятая напрокат машина, и таким образом всплыла фамилия Фрэнка Б. Кэттея из Ривервью. Полиция допрашивала его, и он в конце концов признался, что это и есть его настоящее имя. Чтобы доказать это, он предъявил членские карточки нескольких загородных клубов и водительские права. Все было подлинное, и у полиции больше не возникло никаких сомнений. — Он бросил взгляд на Мордена. — У нас не было выбора, — продолжал он. — Номер уже вот-вот должен был идти в набор. Да и Уиппл из «Планеты» начал уже что-то подозревать… Дэн Бликер возмущенно фыркнул.
  — Карточки! — буркнул он. — Бог мой! Да предъяви вы эти карточки в банке, и вам не погасят даже чек на двадцать долларов. А вы тем не менее идете гораздо дальше и втягиваете газету в дело о клевете только потому, что какой-то идиот решил, что для установления личности человека достаточно только членских карточек.
  — Погодите минутку, — попытался остановить его Дик Кенни. В его голосе тоже уже зазвучали истерические нотки, поскольку он очень хорошо знал, что будет, если ему не удастся изложить свою версию событий до того, как Бликер вообще перестанет слушать кого-либо и уже начнет действовать. — Мы же не просто посмотрели на эти карточки. Мы позвонили в Ривервью и поговорили с миссис Кэттей. Она признала, что ее муж действительно уехал в город. И Том Карсонс из детективного бюро тоже не отпустил этого человека, пока он не доказал, что он действительно Фрэнк Б. Кэттей. На членских карточках был образец его подписи. Карсонс попросил его расписаться еще раз, чтобы сравнить их.
  Бликер вдруг с решительным видом уставился на главного редактора. Дик Кенни спокойно встретил его взгляд.
  — Вы закончили? — спросил Бликер. Кенни кивнул.
  — И все-таки это чертовски скверный способ удостоверения личности, — сказал Дэн Бликер.
  — У нас же материал уже шел в набор, — напомнил главный редактор.
  — Это не имеет никакого значения. Если у вас есть новости, публикуйте их, ради Бога, а уж клевету, пожалуйста, оставьте кому-нибудь еще.
  — Но послушайте, — возмущенно сказал Кенни, — ведь газетой нельзя управлять по той же системе, что и банком. Тут же все иногда решают минуты. Тут же…
  — Погодите, погодите, — прервал его Бликер. — А вам не кажется, что во всей этой истории есть что-то странное?
  — Конечно, и мне сразу показалось, что в ней что-то не так, — подтвердил Морден.
  Бликер поднял на него свой горящий взгляд и какое-то время внимательно разглядывал молодого человека, прежде чем буркнул:
  — А вы помолчите пока!
  Опустив подбородок на скрещенные руки, он какое-то время внимательно разглядывал пол, а потом перевел глаза на главного редактора.
  — Как же удалось узнать, что тот человек в действительности не Кэттей? — спросил он.
  — А настоящий Фрэнк Б. Кэттей сам пришел к нам в редакцию.
  — И чего он хотел?
  — Да много чего.
  — И как много?
  — Он не сказал. А если серьезно, то он требовал, чтобы мы напечатали опровержение и возместили ему моральный ущерб.
  — Вот как, неужели? — с мрачной гримасой сказал Бликер.
  — Да, но, похоже, ему удалось загнать нас в тупик, — ответил Кенни. — Он большая шишка у себя в Ривервью. Сейчас как раз баллотируется в члены городского муниципального совета. Еще он президент городской финансовой палаты, президент нескольких фешенебельных загородных клубов и…
  — Бог с ними, с этими подробностями, — нетерпеливо перебил его Бликер, — я таких типов хорошо знаю. Мне о них все известно, иногда больше, чем они сами о себе знают. Он, скорее всего, один из надутых, самодовольных и чопорных лицемеров, которые держат в кулаке всю жизнь какого-нибудь небольшого городка. Жена у него тоже, наверное, занимается общественной деятельностью и является идолом и, по совместительству, тираном всех местных женщин. Небось расхаживают вдвоем с важным видом по главной улице этого своего — как его там? — Ривервью и выступают на всех собраниях, радуя соседей давным-давно известными истинами. И он, и она, скорее всего, уже давно привыкли к лести. Да, кстати, а сколько он просит?
  — Он не говорил.
  — Это почему же?
  — Наверное, потому, что считает, что моральный аспект в данном случае важнее.
  — Чудесно, в таком случае дайте ему доллар и отправьте к черту.
  — Если бы все было так просто! Нет, ему нужен чек на действительно значительную сумму, да еще чтобы он мог его сфотографировать и фотографию послать в «Ривервью дейли пресс», чтобы ее там напечатали, ведь именно эта газета поддерживает его кандидатуру на выборах.
  Что, что? И это все? — выдохнул Бликер.
  — Да, так он сказал, — подтвердил Кенни. — Он хочет, чтобы в газете был опубликован снимок чека, так чтобы все жители его городка, все приятели и соседи смогли убедиться, что его просто гнусно оклеветали.
  — Вы его не выкинули из редакции? — поинтересовался Бликер.
  — Да уж я подумал об этом, — усмехнулся Кенни, — но решил, что мы и так уже наломали дров. И потом я побоялся, а вдруг у него еще что-то для нас про запас, какая-нибудь пакость, может, он только и ждет, чтобы мы совершили какую-нибудь подобную оплошность, уж тогда он съест нас со всеми потрохами…
  — Будь он проклят, этот закон о клевете! — взорвался наконец Бликер. — Ведь суд не будет во всем этом копаться. Вы столько лет варитесь в этом газетном котле, Кенни, и уж кому бы это знать, как не вам.
  — Вот поэтому я и решил пойти к вам посоветоваться, — скромно потупившись, сказал Кенни.
  Бликер резко обернулся к Мордену.
  — Так это ты, парень, втравил нас в эту историю, а? — рявкнул он.
  — Я сообщил об этом случае все, что мне стало известно. Тогда я считал, что человека этого зовут Джон Смит. От меня требовалось написать статью, которая бы вызвала интерес у читателей и…
  — То есть это все-таки твоя работа, так?
  — Да, сэр. Бликер вздохнул.
  — Так-то лучше, мой мальчик, — сказал он. — Когда тебе задают прямой вопрос, отвечать следует так же прямо. Объяснения можешь придумывать потом. А то я тебя спрашиваю, а ты начинаешь что-то мямлить. Если уж тебе станет от этого легче, могу тебе сказать, что любой мало-мальски толковый репортер поступил бы на твоем месте точно так же в подобной ситуации. А как тебе вообще удалось все это разузнать?
  — Честно говоря, сам не знаю, почему я этим так заинтересовался, — признался Морден, — но произошло это, когда пытались установить личность того человека. Потом выяснилось, что он сидел за рулем машины, которую взял напрокат, а когда он брал в агентстве по найму эту машину, то показывал там документы и полиции сообщили фамилию Фрэнка Б. Кэттея из Ривервью. После этого он признался, что это он и есть, и показал в участке свои водительские права и членские карточки нескольких клубов.
  — Как к нему попали эти карточки? — обратился Бликер к Дику Кенни.
  — Кэттей утверждает, что ему накануне обчистили карманы.
  — Он сообщил в полицию?
  — Нет.
  — Он говорил, сколько у него было наличных денег?
  — Нет.
  — Его спрашивали, что за дела были у него в городе?
  — Да, но он сказал, что просто приехал по делам.
  — Что за дела, он не объяснил?
  — Нет.
  — А где он остановился, он сказал?
  — Нет. Я спросил его, но он отказался отвечать. Черные неспокойные глаза Дэна Бликера, казалось, обжигали молодого репортера.
  — За то время, что ты работаешь в нашей газете, приходилось ли тебе сталкиваться с делом о клевете? — полюбопытствовал он.
  Морден отрицательно покачал головой.
  — Знаешь, как это обычно делается?
  — Есть у меня одна идея, — сказал Морден.
  — Отлично, — похвалил его Бликер, — а теперь ступай навести стол справок в редакции и раскопай все, что у них есть о Фрэнке Б. Кэттее из Ривервью. Если он действительно важная шишка и живет там уже пятнадцать лет, то ты наверняка найдешь достаточно информации о нем. Его газета, насколько нам известно, «Ривервью дейли пресс». Это значит, что его соперника поддерживает «Ривервью кроникл». Сведи знакомство с ее главным редактором. Попытайся договориться, чтобы они показали тебе все, что у них есть на Кэттея. Докопайся, как он составил себе состояние, откуда у него вообще взялись деньги, где он проводит ночи, когда остается в городе. В общем, постарайся откопать о нем все такое, о чем бы он сам предпочел забыть.
  После того как вся эта информация будет у тебя в руках, я поговорю с мистером Фрэнком Б. Кэттеем по душам с глазу на глаз, и уж поверь мне, я постараюсь, чтобы из моего кабинета он удалился не иначе как ползком на брюхе. Ишь чего захотел! Чтобы фотография чека, да еще на круглую сумму, появилась на первой полосе «Ривервью дейли пресс», видели вы что-нибудь подобное?! Ха! Я ему покажу. И уж какое удовольствие я доставлю себе, когда посажу эту пташку перед собой за стол и скажу: «А теперь, мистер Кэттей, надеюсь, вы понимаете, что если вы подадите на нашу газету в суд за клевету, то на том основании, что в результате публикации нашей статьи серьезно пострадала ваша репутация. Следовательно, вы заботитесь о своей репутации.
  При этом вы утверждаете, что являетесь известным и уважаемым жителем вашего города; а мы в любую минуту можем доказать, что на самом деле все это не так и вы просто отъявленный лицемер. Конечно, нам не хотелось бы делать этот факт достоянием общественности. Но, боюсь, вы просто не оставляете нам другого выхода. И по всей вероятности, нам придется познакомить общественность с этой историей, в которой были замешаны вы и та хористочка. Да и слухи о крупненьких суммах, которые были два года назад перечислены той корпорацией на ваш счет в банке, их тоже придется обнародовать. А помните ту уже давно забытую историю с контрактом, который ваш банк заключил с тем малоизвестным подрядчиком? Кто прибрал все денежки? Вы!»
  Бликер перевел дыхание, и на его губах заиграла сардоническая усмешка.
  — Я ведь уже как-то говорил вам, Кенни, — продолжал он, — и снова повторяю, мы с вами занимаемся газетой; мы не пишем историю, а публикуем новости. И делаем это, как умеем. Узнаем их, пока они свежие, и публикуем их сразу, как получаем. Если нам выпадает шанс напечатать что-то сенсационное, мы им пользуемся. А если к вам придет кто-то и будет кричать, что его оклеветали, посылайте его ко мне. Я уж как-нибудь с ним справлюсь. Вы меня поняли?
  Дик Кенни кивнул и вздохнул с облегчением.
  — Но этот тип, — сказал он, — выглядел как настоящий людоед.
  — Поговорил бы я с этим людоедом, — многообещающе сказал Бликер. Он повернулся к Мордену. — Твоей обычной работой пусть пока занимается кто-то другой, — распорядился он. — Ты должен с этой минуты заниматься только этим делом и сделать все, что можешь, чтобы раскопать как можно больше информации. Перетряси всю жизнь Фрэнка Кэттея день за днем и выверни ее наизнанку. Сто против одного, что там есть что-то такое, что он не хотел бы сделать достоянием общественности, — не может быть, чтобы не было. Такого рода публика из кожи вон лезет, чтобы выглядеть как можно добропорядочнее и респектабельнее. Они обычно строят пышно украшенный фасад, который виден всем, а вот если кому-нибудь удастся заглянуть за фасад, то можно обнаружить что-нибудь малопривлекательное. Ты уж постарайся и наверняка обнаружишь что-нибудь.
  — Хорошо, сэр, — сказал Морден.
  — Но не вздумай раньше времени раскрыть рот, — предупредил Бликер. — Копай, разнюхивай, рой землю носом, но рот держи на замке. Твое дело — собрать информацию. А узнаешь все, что можно, — принесешь все мне. Лучше всего, если ты будешь сообщать мне ежедневно, что тебе удалось узнать.
  — А предположим, меня выведут на чистую воду? — поинтересовался Морден.
  — Что ты имеешь в виду? — удивился Бликер.
  — Предположим, — сказал Морден, — станет известно, что я веду такое расследование? Ведь меня уже чуть было не вычислили, когда я начал шнырять из дома в дом в Ривервью.
  Кулак Бликера с грохотом опустился на крышку стола.
  — Не будь дураком! — рявкнул он. — Пусть они узнают. Нам-то что за дело? Можешь честно сказать, для чего ты этим занимаешься, если тебя спросят. Не забывай, мой мальчик, что за твоей спиной стоит газета. Фрэнк Б. Кэттей, может быть, очень крепкий орешек, но нашей газете он по зубам. В конце концов, это ведь он поднял всю бучу! Чудесно, он захотел драки, и он ее получит. Так ему и скажи! Можешь смело смотреть ему в глаза. Скажи ему, что мы раскопаем о нем достаточно, чтобы вся его чертова репутация лопнула и завоняла, как тухлое яйцо!
  И не стремись разузнавать что-то тайно. Не прячься по углам, не заглядывай в замочную скважину, не подслушивай под окнами. Занимайся своим делом открыто. У тебя есть задание — и вполне легальное. Фрэнк Б. Кэттей стремится доказать всем, что его репутация дорого стоит, а мы, дескать, нанесли ей ущерб. Чудесно, а мы собираемся доказать, что это еще вопрос — чего стоит эта его репутация. Репутация человека ведь из чего-то складывается. И тебе как раз и предстоит это выяснить. И не надо стыдиться того, что ты делаешь. Не позволяй никому укорять тебя. Ты меня понял?
  Морден кивнул.
  — Тебе начинать эту борьбу, — продолжал Дэн Бликер, — а у бойца, пока он стоит на ногах, есть все преимущества. Запомни, мой мальчик, что касается «Блейд»: он не обороняется — он наступает! Ты отправляешься в Ривервью как полномочный представитель «Блейд». Ты собираешься сражаться с одним из наиболее могущественных людей этого города. Вот увидишь, против тебя будут настроены почти все. Тебя постараются сразу взять в тиски. Все будет сделано для того, чтобы тебе ничего не удалось узнать. Не робей и не давай запугать себя, не позволяй им сбить себя со следа или хотя бы заставить заколебаться. Если представится такой случай, можешь прямо сказать, что в этом деле «Блейд» пойдет до конца; что если им удастся под каким угодно предлогом выжить тебя из Ривервью, то вместо тебя тут же приедет другой человек и будет заниматься тем же самым.
  А что касается самого Фрэнка Б. Кэттея, то пусть у тебя голова о нем не болит. Посещай те загородные клубы, председателем которых он является. Почаще появляйся в городе. Улыбайся ему, разговаривай дружелюбно, смотри открыто. Но никогда не забывай, что ты там для того, чтобы проследить всю его жизнь день за днем. Понимаешь?
  — Да, сэр, — ответил Морден.
  — Возьмешься за это?
  — Да, сэр.
  — Отлично, тогда приступай.
  Глава 5
  Секретарша Дэна Бликера, Этель Вест, длинноногая и томная, сохраняла на своем хорошеньком личике выражение постоянной скуки и разочарования, которое, похоже, относилось не к жизни, которую она вела, а к людям, которые ее в этой жизни окружали.
  Сейчас она устремила на стоящую перед ней женщину усталый, ничего не выражающий взгляд.
  — Ваше имя, — сказала она, — миссис Фрэнк Б. Кэттей, вы приехали из Ривервью для того, чтобы повидаться с мистером Бликером, но не хотите сообщить, с какой целью вы хотите его видеть. Я правильно вас поняла?
  Стоявшая перед ней женщина была хорошо и дорого одета, косметика на лицо была нанесена умелой рукой, манеры у нее были уверенные, но, хотя она и старалась держать себя в руках, было заметно, что она волнуется. Ее лицо окружал пышный меховой воротник, цвет которого был тщательно подобран, чтобы наиболее выгодно оттенять нежный овал лица, придавал ему оттенок какой-то ангельской чистоты.
  — Именно так, ответила она. — Будьте так добры, передайте ему, что я уже здесь.
  Этель Вест поднялась с томной грацией.
  — Вам придется немного подождать, — сказала она. — Присядьте, пожалуйста.
  Эти слова заставили миссис Кэттей обиженно поджать губы, затем лицо ее немного расслабилось.
  — Благодарю, — ответила она тоном, в котором не было ни благодарности, ни теплоты, и осталась стоять.
  Этель Вест отворила дверь личного кабинета Дэна Бликера и вошла.
  — Миссис Кэттей здесь, — сообщила она.
  Дэн Бликер поднял на нее глаза и недовольно нахмурился.
  — Одна?
  — Да.
  — А что она хочет?
  — Она мне не сказала.
  — И как она выглядит?
  — Ей около тридцати. Чувствуется, что денег у нее куры не клюют и тратит она их на себя, не жалея. Фигурка до сих пор как у пятнадцатилетней школьницы. Лицо обычно ничего не выражает, хотя по глазам видно, что нервничает. Старается произвести на собеседника выгодное впечатление. Одета в меховую шубку с пышным воротником; и ей хорошо известно, что лучше всего она на ней смотрится, когда она стоит. Я заметила, что она собралась было сесть, но потом передумала. Мне кажется, рассчитывает на то, что вы выйдете в приемную, чтобы встретить ее, вместо того, чтобы просто приказать проводить ее в кабинет. Поэтому, я думаю, она и продолжает стоять, надеется произвести на вас впечатление.
  — Она полная? — спросил Бликер.
  — Нет, нет, у нее прекрасная фигура, и ее шубка прекрасно это подчеркивает.
  — Проводите ее в кабинет, — скомандовал Бликер.
  Этель, не торопясь, проследовала в приемную.
  — Проходите, пожалуйста, миссис Кэттей, — предложила она.
  Миссис Кэттей быстрыми, мелкими шажками прошла мимо нее. Войдя в кабинет и увидев сидящего за столом Дэна Бликера, она широко распахнула огромные глаза, выгодно оттененные густыми ресницами. Головку она слегка склонила на одно плечо, немного прикрыв его пушистым меховым воротником. На губах ее играла очаровательная улыбка.
  — Мистер Бликер! — воскликнула она. — Как мило с вашей стороны, что вы согласились принять меня, и притом немедленно. Мне ведь известно, какой вы занятой человек.
  Дэн Бликер не потрудился встать. Этель Вест, проводив посетительницу в кабинет, вышла в приемную и прикрыла за собой дверь.
  — Присаживайтесь, пожалуйста, миссис Кэттей, — предложил Бликер.
  — Я хотела бы побеседовать с вами о моем муже, — сказала посетительница.
  — Пожалуйста, прошу вас.
  — Неужели вы ожидали меня увидеть?
  — Конечно нет, но я понял, в связи с чем вы пришли, когда моя секретарша сообщила, что вы ожидаете в приемной.
  Она изящно расположилась на стуле, повела плечами, слегка качнула головой. Ее ореховые глаза теперь улыбались. Она понизила голос, придав ему оттенок интимности.
  — Видите ли, мистер Бликер, — начала она, — для вас ведь, наверное, не секрет, что многие мужья часто делают глупости, когда пытаются действовать самостоятельно, не советуясь с женой.
  Бликер выслушал это заявление с непроницаемым лицом.
  — Я холостяк, мадам, — сказал он. У нее вырвался нервный смешок.
  — И прошу вас, — продолжал Бликер, — давайте перейдем сразу к делу.
  — Мой муж, — заявила она, — человек сильных страстей.
  Сообщив это, она замолчала. Бликер ждал продолжения.
  — Иногда он поступает необдуманно. Особенно, сами понимаете, когда впадает в ярость. Часто он принимает решения под влиянием минуты, совершенно потеряв голову, а потом… потом он слишком горд и высокомерен, чтобы признать, что был не прав, и изменить свое решение.
  Кокетливым движением она завернулась в свою изящную меховую шубку. Голова, склонившись к плечу, слегка прикрылась пушистым воротником. И темные глаза ее и губы нежно улыбались Дэну Бликеру.
  — Продолжайте, — сухо сказал Бликер.
  Она выпрямилась в кресле, но, хотя глаза ее еще улыбались, в словах, когда она заговорила, зазвучали жесткие нотки.
  — Мистер Бликер, мне хотелось бы откровенно поговорить с вами. Я вижу, что вы человек деловой и честный, разговор без утайки вам будет больше по душе. Мне стало известно от моего адвоката, что если человек сочтет себя оскорбленным после публикации какой-то статьи и возбудит против газеты дело о клевете, то газета непременно пошлет кого-нибудь из своих репортеров копаться в прошлом этого человека в поисках чего-нибудь компрометирующего. Это правда?
  Дэн Бликер не отвел глаз под ее испытующим взглядом.
  — Конечно, это так, — ответил он. — Мы зарабатываем себе на жизнь тем, что издаем газету. В нашем деле быстрота публикации новостей значит очень много. Конечно, мы стараемся не совершать ошибок. Но иногда, естественно, случается и такое. В вашем случае произошла ошибка, не более того. Если человек потерпел ущерб в результате нашей ошибки, мы со своей стороны стараемся сделать все возможное, чтобы загладить свою вину. В таких случаях мы всегда публикуем опровержение. Каждая серьезная допущенная нами ошибка тщательно анализируется, чтобы не допустить ничего подобного в будущем. В общем, мы стараемся как-то уладить это дело. Но если не удается достичь соглашения, если этот человек, фигурально выражаясь, начинает жаждать мести, тогда мы тоже переходим в наступление. И вам, и мне хорошо известно, что никто и никогда еще не пострадал серьезно от какой бы то ни было статьи, если она была написана по ошибке, и что ошибку никак нельзя назвать клеветой. Таким образом, ни в коем случае нельзя говорить о том, что репутации вашего мужа был нанесен серьезный ущерб, который невозможно исправить, напечатав опровержение. Мы всегда охотно идем на это, если ошибка была совершена нами. Но когда человек хочет, пользуясь нашей оплошностью, вытянуть из газеты деньги, тогда мы вступаем в борьбу. А тут уж, извините, «на войне, как на войне». В этом случае все средства хороши.
  — Скажите, — спросила она, — а вы считаете допустимым бить ниже пояса?
  — Но мы атакуем, только когда нападают на нас. Когда нас бьют — и мы бьем. Когда нас берут в клещи — мы отвечаем тем же. И когда нас бьют ниже пояса, ну уж тогда извините!
  — Но, — продолжала она, — что, если вы не найдете ничего компрометирующего в прошлом человека?
  — Ха! — фыркнул Бликер. — Все мы люди, все мы грешны. Возьмите, к примеру, человека, который, прожив долго в одном городе, становится в нем уважаемым человеком, окруженным множеством подхалимов. Первое, что от него требуется, — это вести образ жизни, соответствующий его положению. Он уже не имеет права на какие-то слабости, как любой другой человек, он даже и не думает о себе как об обычном человеке, и вести себя он начинает так, как будто он сам Господь Бог. А маленькие городки, вроде вашего Ривервью, просто-таки созданы для такого типа людей.
  И вот таковы они все, эти люди, и всем им есть чего стыдиться в прошлом. Да, впрочем, все мы примерно одинаковы. В каждом человеке всегда хватает и хорошего, и плохого.
  — Но это не относится к моему мужу, — возразила миссис Кэттей.
  Ответ Бликера был исчерпывающим:
  — Тогда, простите, для чего вы здесь?
  Она с досадой слегка прикусила нижнюю губу.
  — Вы очень жестоки ко мне, — произнесла она наконец.
  — Вы сами к себе жестоки, — сказал он. — Скажите мне то, ради чего вы пришли, и покончим с этим наконец. Вы сами все усложняете тем, что не хотите говорить напрямую, а все ходите вокруг да около.
  Женщина долгим взглядом посмотрела на него, а потом тяжело вздохнула. Деланное оживление исчезло с ее лица, глаза сузились. И голос ее тоже изменился: в нем больше не звучали глубокие, волнующие нотки — он стал холодным и резким.
  — Фрэнк, — твердо заявила она, — полный дурак. У него не было никаких оснований становиться в позу оскорбленной добродетели. Если бы вы напечатали опровержение с извинениями в его адрес, этого было бы вполне достаточно.
  — Кто же так считает? — спросил Дэн Бликер.
  — Это мое мнение.
  — А что говорит ваш муж? — поинтересовался он.
  — Что считает мой муж, никого не интересует, — сказала она. — Я привыкла советоваться с мистером Чарльзом Фишером из адвокатской фирмы «Фишер, Бэрр и Мак-Редди». Он остался в моем номере, в «Палас-отеле». Мистер Фишер наш, мой и мужа, близкий друг и адвокат. Он работает с моим мужем уже много лет и знает Фрэнка лучше, чем кто бы то ни было. Они были компаньонами в Южной Африке прежде, чем Фрэнк переселился в Ривервью. И именно Фрэнк привез Чарльза Фишера в Ривервью, оплачивал его учебу, когда тот решил стать юристом, и фактически содержал его первые несколько лет, пока тот еще не составил себе практику и не встал окончательно на ноги. Это только одно из многих добрых дел, которые за свою жизнь совершил мой муж. Мистер Фишер готов дать вам какие угодно гарантии, что не будет возбуждено никакого дела о клевете.
  — А ваш муж знает, что вы здесь? — внезапно спросил Дэн Бликер.
  Ее лицо не дрогнуло, оставаясь все таким же холодным и непроницаемым. Отчетливо и резко она бросила:
  — Нет, он ничего не знает.
  — Я бы хотел поговорить с ним, — заявил Бликер.
  — В этом нет необходимости.
  — Ну, это уж мне судить.
  — Может быть, вы будете так добры и поговорите с его адвокатом?
  — Зачем это?
  — Это избавило бы нас от массы проблем. Против вашей газеты тогда бы не было возбуждено дело о клевете. Это, быть может, сберегло бы вам несколько тысяч долларов, а то и больше, которые иначе уйдут на судебные издержки.
  — А если я откажусь? — спросил Бликер.
  Она рассмеялась. Странным, холодным и безжизненным смехом, в нем не было ни радости, ни теплоты, и был он таким же неприятным, как прощальный поцелуй неверной жены.
  — Разве вы не поняли? — спросила она. — Я ведь пришла как посланница мира.
  — А почему вы не взяли с собой адвоката?
  — Потому что сейчас ему бы тут было нечего делать. Это было не нужно. И поэтому он предпочел остаться в отеле.
  — И как давно он находится в вашем номере? — поинтересовался Бликер.
  — Что? — не поняла она.
  — Видите ли, — пояснил он, — для такого вопроса у меня есть основания.
  — Не понимаю, какое это имеет отношение к делу?
  — Вы просили меня поехать в ваш отель, — сказал Бликер. — Это все-таки довольно необычная просьба. Я на это никогда не пойду, пока мне не будет ясна вся ситуация до конца. И для этого я и пытаюсь заставить вас ответить на некоторые вопросы. Если вы хотите, чтобы я…
  — Мы приехали в город сегодня утром около одиннадцати. Из Ривервью уехали в половине десятого и, приехав сюда, сразу отправились в отель.
  — Вы там когда-нибудь уже останавливались?
  — Какое это имеет отношение к делу?
  — А вот какое, — ответил Бликер. — Похоже, что вы с вашим адвокатом очень тщательно обдумали и разработали некий план. И времени на это, наверное, ушло предостаточно. И вы хотите, чтобы я немедленно дал вам определенный ответ.
  На ее лице отразилось облегчение.
  — Ну что вы, ничего подобного, — возразила она. — Я просто собиралась еще сделать кое-какие покупки, а у мистера Фишера тоже были свои дела. Мы с ним приехали в отель около одиннадцати и расстались, а потом я уже увидела мистера Фишера около получаса назад.
  Бликер вопросительно посмотрел на нее.
  — По-видимому, вам действительно важно было сделать эти покупки, — сказал он, — раз вы предпочли отложить на некоторое время визит ко мне и заставили чрезвычайно занятого адвоката ждать вас в отеле, или я ошибаюсь?
  Она нервно рассмеялась, а затем с неожиданной откровенностью произнесла:
  — Ну уж если вам так необходимо знать, я просто хотела произвести на вас впечатление. Поскольку нам пришлось выехать из Ривервью довольно рано, то, как только мы приехали, я прямиком отправилась в салон красоты, сделала прическу и освежила макияж.
  — А кто подал вам эту мысль, наверное, ваш адвокат? — спросил Бликер.
  Она расхохоталась.
  — Боже мой, ну конечно же нет! Когда женщина хочет произвести впечатление, ей совершенно не нужны советы адвоката…
  — Я не это имел в виду, — сказал Бликер. — Я хотел спросить, не ваш ли адвокат посоветовал вам срочно приехать ко мне?
  Она отвела глаза.
  — Вы считаете допустимым такой вопрос? — спросила она.
  Бликер пожал плечами.
  — Если вы не хотите, можете не отвечать, — равнодушно произнес он.
  — Да, — немного помолчав, произнесла она — Это мистер Фишер предложил мне приехать сюда.
  — И вы поспешили приехать?
  — Да.
  — И сделали все возможное, чтобы выглядеть как можно привлекательнее, когда придете сюда?
  — Я вам уже все сказала.
  У Дэна Бликера была репутация человека, которого невозможно ничем удивить. Он был известен тем, что умел принимать мгновенные решения и приводить их в действие молниеносно.
  — Хорошо, — согласился он, — едем.
  Он резко поднялся, достал из небольшого шкафчика шляпу и пальто и быстро оделся.
  Лицо миссис Кэттей по-прежнему было бесстрастным, но плечи поднялись и опустились, как будто она облегченно вздохнула. Бликер отворил дверь кабинета и пропустил ее вперед. Высоко подняв голову, глядя прямо перед собой, посетительница прошла через приемную и вышла в коридор.
  — Едем в «Палас-отель»? — спросил Бликер.
  — Да, — ответила она. — Нас ждет машина. В полном молчании они прошли к лифту, который медленно опустил их к выходу. Бликер толкнул дверь, и миссис Кэттей вышла. Шофер в форменной куртке ждал их у сверкающего черного автомобиля. Он распахнул перед ними дверцы с такой отработанной четкостью, которую Бликер до сих пор видел только у солдат на плацу.
  Глаза Бликера остановились на лице шофера. «Довольно симпатичный парень, — подумал он, — но есть в нем какая-то черствость, эдакое надутое самодовольство человека, слишком хорошо знающего свое превосходство». Выражение его лица, по мнению Бликера, совершенно не вязалось с чисто армейской выправкой шофера.
  Миссис Кэттей грациозно ступила на подножку машины. Бликер не позаботился помочь ей войти, но, усевшись вслед за ней, с удовольствием откинулся на мягкую спинку сиденья. Шофер обернулся и бросил на миссис Кэттей вопросительный взгляд. Она подняла на него глаза и еле заметно кивнула. Странная кривая улыбка чуть тронула губы шофера, но взгляд его оставался все таким же холодным. Он захлопнул за собой дверцу, завел машину и, не ожидая приказания, поехал прямиком в отель.
  Проходя по вестибюлю отеля, миссис Кэттей, казалось, не замечала устремленных на нее со всех сторон восхищенных взглядов. Она сразу направилась к лифту, вошла в кабину и стояла так, выпрямившись и не отводя глаз от дверей. Бликер вошел вслед за ней и снял шляпу. Двери лифта плавно закрылись за ними.
  — Восьмой этаж, пожалуйста, — попросила миссис Кэттей, и лифт тронулся, а она продолжала стоять, так же напряженно выпрямившись, с ничего не выражающим взглядом.
  Лифт остановился. Миссис Кэттей прошла вперед, даже не обернувшись на шедшего за ней Бликера. Дойдя до двери с номером 894, она слегка стукнула в нее своими туго обтянутыми перчаткой пальцами.
  Дверь распахнулась, и Бликер увидел стоящего за ней высокого сероглазого мужчину, который уставился на него с неподдельным удивлением.
  — Вы привезли его, — наконец выдавил он, и в голосе его прозвучала нотка неприкрытого облегчения.
  Бликер кивнул, проходя в комнату вслед за миссис Кэттей, и, обернувшись, встретился взглядом с незнакомцем, закрывавшим за ними дверь.
  — Итак? — спросил он.
  — Очень мило с вашей стороны, что вы согласились приехать, — пророкотал гулким басом мужчина, изо всех сил стараясь придать атмосфере в доме оттенок доверительности.
  Ему было лет за сорок, крупный мужчина с внушительной фигурой. Но выглядел он грузным, отяжелевшим, плечи его слегка выгибались вперед, как будто большую часть дня он проводил за письменным столом.
  — Позвольте представиться, — начал он. — Я Чарльз Фишер, старший партнер адвокатской фирмы «Фишер, Бэрр и Мак-Редди», наша контора находится в здании Первого национального банка в Ривервью. Мы ведем все официальные дела мистера Кэттея. Может быть, присядете, мистер Бликер?
  Миссис Кэттей между тем подошла к занимающему всю стену зеркалу, окинув себя быстрым взглядом, повернулась и, не удостоив никого взглядом, прошла в соседнюю комнату. У нее был вид человека, успешно выполнившего свою задачу.
  — Спасибо, я постою, — отказался Бликер.
  — Но ведь вы же понимаете, — продолжал Фишер в той же тяжеловесной манере, — что такая сложная ситуация, которая сложилась в настоящее время, может потребовать длительного обсуждения. Конечно, мистер Бликер, вы согласитесь со мной, что это такой вопрос, который в двух словах не обсудишь. Мне кажется, что, если рассматривать проблему с официальной точки зрения, вы не будете против… Мистер Кэттей, — с энтузиазмом продолжал мистер Фишер, — очень значительная персона в Ривервью. В этом и состоит основная проблема, и тут ничего не изменишь. Он чрезвычайно гордый человек, и, если уж принял какое-то решение, ему почти невозможно…
  — Я все это уже слышал, — перебил его Бликер. Фишер нахмурился. На мгновение лицо его исказил гнев, затем он взял себя в руки и выдавил приветливую улыбку.
  — Конечно, конечно, — сказал он. — Я просто не знаю, в какой мере миссис Кэттей познакомила вас с предысторией этого дела.
  — Давайте опустим всю эту предысторию, — предложил Бликер. Он стоял посреди комнаты, широко расставив ноги и заложив руки в карманы, твердо глядя своими черными, блестящими глазами в лицо сидевшего перед ним человека. — Лучше перейдем сразу к делу. Что вы хотели мне сообщить?
  Фишер тяжело вздохнул.
  — Я собираюсь посоветовать своему клиенту, — сказал он, — отбросить всякую мысль о возбуждении дела о клевете против вашей газеты и забыть обо всем, но с вашей стороны нам нужно обещание, что вы, в свою очередь, поместите в газете опровержение.
  Бликер заговорил звенящим от напряжения голосом:
  — Мы готовы опубликовать опровержение следующего рода, и, заметьте, никаких изменений вносить мы не намерены. Мы напишем статью, что репортер «Блейд» был в полицейском участке, когда туда привели задержанного человека, сообщившего, что его фамилия — Кэттей. В статье будет указано, что на самом деле этот человек — самый обычный вор-карманник, стащивший накануне бумажник у мистера Кэттея и решивший назваться его именем, чтобы избежать наказания. Статья будет опубликована немедленно, но не как опровержение, а как логическое продолжение предыдущей, написанное в связи с открывшимися данными. Это наше окончательное решение. Хотите — принимайте, не хотите — тогда прощайте.
  — Мы согласны принять это, — сказал Фишер. Дэн Бликер повернулся и направился к выходу.
  — Подождите минутку, — остановил его Фишер. — вам ведь, наверное, необходим какой-то документ. Своего рода подтверждение об отказе от каких-либо претензий к вашей газете.
  Дэн Бликер, который уже взялся за ручку двери, повернулся к Фишеру и медленно покачал головой.
  — Нам ничего не нужно от Фрэнка Б. Кэттея, — сказал он. — Мы незамедлительно опубликуем нужную вам статью с опровержением, но только в той форме, о которой я вам говорил. Но если Кэттею еще когда-нибудь придет в голову дикая идея попробовать подоить нашу газету, то пусть знает, что мы сможем указать ему его настоящее место. Это относится и к нему, и к его адвокатам. Надеюсь, вы меня поняли?
  Фишер нахмурился.
  — Я попросил вас. приехать сюда, — с горечью сказал он, — надеясь, что мы сможем прийти к полюбовному соглашению.
  — Так ведь мы и пришли к нему, разве не так? — ответил Бликер.
  — Ну, не знаю, можно ли его так назвать, — заметил Фишер.
  — Будем считать, что мы сделали все возможное для этого, — промолвил Бликер, распахнул дверь и вышел в коридор.
  Глава 6
  Дэн Бликер нахмурился и бросил исподлобья взгляд на Этель Вест.
  — Что в последний раз сообщил Чарльз Морден? — спросил он.
  Этель достала из письменного стола свой служебный блокнот.
  — Вы с ним беседовали лично позавчера, не так ли?
  — Да, но с тех пор он что, ничего не сообщал?
  — Нет, он звонил около часа дня. Это было как раз после обеда. Он сообщил, что идет по горячим следам, но, чтобы выяснить все до конца, ему будет необходимо обработать одну девушку. Он еще сказал, что ему не хотелось бы упоминать имена в разговоре по телефону, но что он собирается прийти в редакцию либо в тот же день во второй половине дня, либо сегодня утром.
  — Вчера во второй половине дня, — задумчиво повторил Бликер. — Чем же я был занят вчера? Ах да, этот разговор с миссис Кэттей и адвокатом самого Кэттея.
  — Вы разделались с этим делом? — спросила она.
  — Надеюсь, что да, — сказал он. — Видно было с первого взгляда, что дама напугана до смерти. Она, видимо, бросилась к адвокату и заставила его сделать все, чтобы замять это дело. Правда, им не хотелось, чтобы я заметил это, поэтому они оба отчаянно блефовали.
  — Вам пришлось их припугнуть?
  — Конечно же нет, — сказал он. — Я просто дал понять, что претендовать им не на что.
  — Вы предполагаете, что Мордену удалось обнаружить что-то такое, отчего они запаниковали и поспешили приехать?
  — Трудно сказать. Скорее всего то, что напугало их до такой степени, касалось не столько Кэттея, сколько его жены.
  — Она, похоже, женщина того типа, которые имеют весьма интересное прошлое до замужества, — пробормотала мисс Вест. — Женщина, подобная ей, даже своей левой руке не даст знать, что делает правая.
  Дэн Бликер в задумчивости мерял шагами комнату.
  — Позвоните Дику Кенни, — распорядился он. — Попросите его прийти сюда. У меня к нему дело.
  — Что-нибудь еще?
  — Нет пока. По крайней мере, до тех пор, пока не позвонит Морден. Я бы хотел сам с ним поговорить. Передайте ему, чтобы постарался приехать ко мне, если, конечно, он сможет уехать из Ривервью на какое-то время.
  Этель Вест покинула кабинет Бликера. Через несколько минут раздался стук в дверь и на пороге появился Дик Кенни.
  — Эта история с Кэттеем, — промолвил Бликер. — Мне бы хотелось, чтобы она сдвинулась с мертвой точки.
  — Но я так понял, что вы согласились замять это дело, — сказал Кенни, у которого от удивления брови поползли вверх.
  — Пусть так думает сам Кэттей, — бросил Бликер, — а мы доведем это дело до конца.
  — И что же вы хотите?
  — Я бы хотел, чтобы Морден не упустил тот след, о котором он упоминал. А самое лучшее было бы, конечно, выяснить, кто же все-таки обчистил карманы Кэттея и выдал себя за него, и хорошо бы также узнать, почему он это сделал.
  — Но я предполагал, что это нужно для того, чтобы написать опровержение.
  — Конечно, но и не только поэтому. Мне бы все-таки хотелось узнать побольше об этом Кэттее, — задумчиво промолвил Бликер. — Наверняка он останавливался где-то, когда приезжал в город. Пошлите людей навести справки в отелях, может быть, найдут его имя в книге записи постояльцев. Надо выяснить, где он останавливался. Посмотрите, может, удастся выяснить что-то о его делах. Постарайтесь узнать, один он приезжал в город или с кем-нибудь. А самое главное — надо попытаться раскопать все, что только возможно, об этом таинственном ограблении Кэттея. В этом деле еще замешана девушка, которая сказала, что путешествует автостопом; если не ошибаюсь, она сказала, что ее зовут Мэри Бриггс. Вам нужно непременно отыскать ее. Займитесь этим сами или поручите кому-нибудь. И еще, я хочу знать, куда отправился этот человек, который назвался Кэттеем, когда его отпустили из участка, и что вообще он делал потом.
  — Я думаю, что как только полиция отпустила Мэри Бриггс, она постаралась убраться поскорее из города, — предположил Кенни.
  — Тогда поезжайте и отыщите ее! — взорвался Бликер. Зазвонил телефон. Дэн Бликер наклонился и, схватив трубку, поднес ее к уху.
  — Бликер слушает! — произнес он и долго молчал, пока в трубке рокотал чей-то взволнованный голос. — Где ты сейчас? — спросил он. — Чудесно, он как раз у меня, так что можешь с ним поговорить.
  Бликер передал трубку Дику Кенни.
  — Это Фред Никсон, тот, который занимался полицейским участком, — произнес он вполголоса. — Послушайте, что он говорит.
  Кенни взял трубку и сказал негромко:
  — Это я, Никсон. Что там у тебя?
  Из трубки опять хлынула волна звуков, лицо Кенни стало напряженным. Он так сильно сжал трубку, что даже побелели костяшки пальцев.
  — Боже мой! — медленно произнес он. — Ты уверен в этом?
  Снова на какое-то время воцарилось молчание, слышался только возбужденный голос из трубки.
  Затем Кенни произнес:
  — Сейчас пошлю тебе пару ребят на подмогу. Дождись, когда они приедут, а затем постарайся описать все как можно подробнее. А уж наша газета позаботится, чтобы все это выяснилось до конца. А ты потолкуй с ребятами из отдела по расследованию убийств и дай им понять, что это для нас теперь дело кровное. Ты меня понял?.. Хорошо, подожди минутку, не вешай трубку.
  Кенни взглянул на Дэна Бликера.
  — Вы хотите еще что-нибудь добавить? — спросил он. — Морден убит.
  — Ты уже все сказал, — сухо ответил Бликер.
  — Тогда у меня все, — сказал Кенни, повесил трубку, но тут же снова снял ее и стал набирать номер.
  — Мисс Вест, — произнес он, — это Дик Кенни. Мне нужно срочно поговорить с Биллом Осборном. Хорошо, я жду… Привет, Билл, это Кенни. Сейчас из полицейского участка звонил Никсон. Он слышал сообщение по радио. На окраине города, на пересечении 192-й и Сэдборн, полиция обнаружила тело. Это уже фактически заброшенный район, там осталось всего несколько домов. Полиция считает, что убитый — Чарльз Морден. Возьми с собой Сэма Лэйна, и поезжайте оба в участок. Займитесь этим делом. Свяжись с отделом по расследованию убийств. Скажи, что Морден работал по заданию редакции и что мы готовы перевернуть и небо и землю, но добиться расследования этого дела. Можешь упомянуть, что «Блейд» заинтересована в результатах. Выясни все, что можешь, и позвони, и я объясню тебе, над чем работал Морден, и с этой минуты всем этим заниматься уже будешь ты. Найди там Фреда Никсона, и вы, все трое, делайте что хотите, но выясните все до конца. Ясно?
  Он кивнул и, положив трубку, сел, повернув к Бликеру усталое, нахмуренное лицо. — Бедняга, — тихо произнес он. Бликер стиснул кулаки.
  — Это я, — медленно сказал он, — послал мальчика на смерть. Конечно, я не допускал такой мысли, да и он об этом не думал, но тем не менее несчастье произошло. Бедный парень! Погиб как солдат на посту.
  Настоящий был журналист. Видно, ему удалось что-то узнать, и его вывели из игры.
  — А как нам узнать, над чем он работал? — спросил Кенни. — Тело было найдено не больше двадцати минут назад. Он был мертв уже не меньше двадцати четырех часов. Ему размозжили чем-то тяжелым затылок, а потом привезли в этот район и там бросили.
  — Он вчера звонил мне, — сказал Бликер, — и просил передать, что взял горячий след. Сказал, что нашел одну женщину, с которой имеет смысл поговорить. Но по телефону предпочел не называть имена. Я хочу, Кенни, чтобы вы сами занялись этим. Подключи к этому делу столько людей, сколько сочтешь нужным. Морден был одним из нас, он работал с нами не один год. И вдруг его подло убили. Мы должны отомстить за него. Больше того, это прямое оскорбление для газеты. Мы просто обязаны все это выяснить, это для нас — дело чести. А я немедленно отправляюсь к Сиднею Гриффу.
  Кенни присвистнул.
  — В этом деле еще столько всего такого, — продолжал Бликер, — о чем мы даже не подозреваем.
  — Еще бы, конечно, — согласился Кенни. — Вы это знаете так же хорошо, как и я. Морден ведь занимался расследованием прошлого Фрэнка. Б. Кэттея?
  — Да, но все дело в том, — подчеркнул Бликер, — что нам удалось достичь соглашения с Кэттеем. Он не будет возбуждать против газеты дела о клевете…
  — Но ведь это не означает, что Морден обязан был забыть то, что ему удалось узнать? — нетерпеливо перебил его Кенни. — Мордену наверняка удалось раскопать что-то важное. И Кэттей убил его, чтобы заткнуть ему рот.
  Бликер медленно покачал головой.
  — Людей часто убивают, Кенни, — произнес он, — из-за ревности, от страха, ради выгоды, ради мести, наконец. И вот вы решили, что в данном случае поводом для убийства был страх разоблачения и, следовательно, в убийстве замешан Кэттей. Но ведь он уважаемое лицо в городе. Если у него и есть какие-то тайные грехи, то наверняка он смог так глубоко спрятать концы в воду, что вряд ли при обычном журналистском расследовании можно было бы докопаться до чего-нибудь всего за три дня.
  — Пусть так, — согласился Кенни. — Тогда будем надеяться, Гриффу удастся добиться большего. Он очень неглупый человек. Когда будете с ним разговаривать, попробуйте выведать у него что-нибудь о человеке по имени Томас Деккер. Деккер был свидетелем убийства Эдварда Шиллингби, частного детектива. По подозрению в убийстве арестовали Филиппа Лэмпсона. Все дело в том, что Деккер был страшно напуган тем, что он случайно стал свидетелем убийства. Он отправился к Гриффу, и тому удалось где-то спрятать его. Все, что удалось вытянуть из Гриффа, — это то, что он сам приведет Деккера на судебное заседание. Вопрос только в том, удастся ли заставить его говорить.
  — Вряд ли, — задумчиво сказал Бликер.
  — Но попытаться-то стоит, — настаивал Кенни. — Если вам удастся убедить его помочь вам в деле Мордена, может быть, вы с ним как-то сблизитесь. И не забудьте спросить его о Деккере. А за это время я в свою очередь попытаюсь разузнать что-нибудь.
  Быстрыми нервными шагами он пересек комнату и вышел.
  Дэн Бликер, сидя за письменным столом, позвонил по селектору Этель Вест и сказал:
  — Соедините меня с Сиднеем Гриффом, криминологом. Передайте ему, что мне нужно срочно увидеться с ним в связи с делом чрезвычайной важности. По всей видимости, до вечера у меня на руках не будет всей информации, которая нужна для того, чтобы объяснить ему это дело во всех подробностях. Постарайтесь договориться с ним о встрече на вторую половину дня.
  Бликер долго сидел совершенно неподвижно. Казалось, он отдыхал. Человеку неискушенному могло показаться даже, что он сладко грезит наяву о каких-то приятных вещах.
  Зазвонил телефон. Бликер схватил трубку и услышал голос Этель Вест:
  — Мистер Грифф согласен увидеться с вами сегодня в половине девятого, если это вас устроит.
  — Да, вполне, — сказал Бликер. — А теперь, Этель, соедините меня с редактором «Ривервью кроникл» в Ривервью. Это срочно.
  Он положил телефонную трубку на место, но не убирал с нее руку и, когда через полминуты раздался звонок, быстро приложил ее к уху.
  — Добрый день, — сказал он. — Мистер Бикли из «Ривервью кроникл»? Это говорит Дэн Бликер из «Блейд». Мы посылали к вам человека покопаться в вашем архиве и найти, если удастся, что-нибудь о Фрэнке Б. Кэттее. Парня по имени Морден. Вы ему смогли чем-то помочь?
  Бликер слушал какое-то время, потом кивнул.
  — Не могли бы вы мне помочь? — сказал он. — Из этого у нас могла бы появиться большая статья. Я хотел попросить вас выяснить для меня, где Фрэнк Б. Кэттей провел вчера вторую половину дня. Хорошо бы, и утро, конечно, но прежде всего меня интересует время после полудня. Мне бы хотелось знать все до мельчайших подробностей. Можете потратить на это сколько угодно и пошлите счет мне… Он — что?.. Вы уверены в этом?.. Проверьте это, идет? Выясните все, что касается доктора. Поговорите с сестрой, если удастся. Наверное, у этого врача их две или три. В общем, соберите всю, какую только возможно, информацию и свяжитесь со мной как можно скорее. Это может оказаться делом чрезвычайной важности. Я решил позвонить именно вам, потому что знаю, какое участие вы принимаете в предстоящих выборах. Мне бы не хотелось давать сейчас никаких обещаний, я просто прошу вас помочь мне сейчас, как когда-то в прошлом мы помогли вам. Позвоните мне сразу же, как только вам удастся что-нибудь узнать. Если меня не будет на месте, оставьте всю информацию у Этель Вест, моего секретаря.
  Бликер повесил трубку, вышел из кабинета, быстрыми шагами пересек приемную и, свернув направо по коридору, вышел в длинный душный холл, в котором с левой стороны располагался склад, а справа в большом помещении с несколькими темными комнатами размещались фотографы. Миновав еще одну комнату, откуда доносился стук пишущей машинки, он толкнул дверь кабинета Кенни и вошел.
  — Я созвонился с Бикли из «Ривервью кроникл», — сказал он, — по поводу информации о Кэттее. Он мне, кстати, рассказал, что Кэттей вдруг вчера утром неожиданно серьезно заболел и с тех пор не встает с постели. Я попросил его проверить, так ли это. А то ведь что-что, а больным сказаться легко. Мы даже врачам не можем до конца доверять. Кэттей ведь довольно значительная фигура, но я надеюсь, мы сможем что-нибудь узнать от медсестер. Бикли обещал нам помочь.
  — Вы думаете, что у Кэттея с Морденом была где-то назначена встреча? — спросил Кенни.
  — Я пока ничего не думаю, — ответил Бликер. — Я просто собираю факты. Кстати, у меня сегодня на половину девятого назначена встреча с Сиднеем Гриффом. А в полиции удалось что-нибудь выяснить? Или совсем ничего?
  — Убит действительно Морден, в этом нет никаких сомнений, — угрюмо сказал Кенни. — Им до сих пор пока не удалось точно установить время смерти, но приблизительно его могли убить вчера днем около двенадцати, может быть, сразу после полудня. А ночью, около трех или четырех часов, тело привезли и бросили в этих трущобах, где его позднее и обнаружила полиция. Никто не может сказать, как он иначе мог попасть туда.
  Громко зазвонил телефон на письменном столе Кенни. Тот вздрогнул от неожиданности и поднес трубку к уху.
  — Кенни слушает, — механически сказал он, а затем кивнул Бликеру: — Это вас, — и передал ему трубку.
  — Бликер слушает, — отозвался тот и, повернувшись к Кенни, буркнул: — Междугородный… звонит из Ривервью. Сейчас, минутку… — Еще раз добрый день, Бикли… Да… Так вы уверены в этом… Возможность ошибки исключена… Понимаю… Хорошо. Большое спасибо. В любом случае, — в конце концов, из всего этого выйдет хорошая статья для вашей газеты… Да, мы пока будем здесь. Если, что-то узнаете еще, позвоните. Я почти уверен, что в Ривервью скоро будет большой скандал… Хорошо, держите нас в курсе всех событий и увидите, как мы это используем. Выясните все, что только возможно, и, как что-то узнаете, немедленно позвоните нам. Если получится, лучше всего в пределах часа. Вы снабжаете нас информацией, а уж мы ее используем как можно лучше.
  Он передал трубку Кенни. Тот повесил ее и, сдвинув телефон в сторону, вопросительно взглянул на Бликера.
  — Что-нибудь удалось узнать? — поинтересовался он. Лицо Бликера превратилось в бесстрастную маску.
  — Фрэнк Б. Кэттей, — объявил он, — умер примерно двадцать минут назад. По каким-то причинам о его смерти никому не сообщили. Бикли послал к нему домой самого опытного репортера, который собаку съел на этом деле. Тот-то все это и разнюхал. В доме у тела покойного двое докторов, и, похоже, назревает скандал. Один из врачей уверен, что Кэттей был отравлен.
  Кенни широко раскрытыми от изумления глазами воззрился на Бликера.
  — Отравлен, — пробормотал он. Бликер молча кивнул.
  — Для его жены, — сказал Кенни, — это слегка усложняет дело. По-моему, он был весьма состоятельным человеком, если не ошибаюсь.
  — Думаю, что все его имущество к моменту смерти должно было оцениваться не меньше чем в два миллиона.
  — И как долго болел Кэттей?
  — Он неожиданно почувствовал себя плохо. Это случилось вчера утром. Вначале речь не шла о чем-то серьезном, предположили, что это просто случайное недомогание. Случилось это, когда он был у себя в офисе. Его отвезли домой и уложили в постель. Как это обычно бывает, вызвали сразу нескольких докторов, которые, тоже как обычно, разошлись во мнениях, и тут вдруг Кэттей потерял сознание. Это случилось вчера около трех часов дня. С этой минуты он больше не приходил в сознание. Так и умер.
  — Но если он страдал каким-то серьезным заболеванием, — настаивал Кенни, — тогда его жене должно же быть что-нибудь известно об этом.
  Бликер уныло кивнул, молча согласившись с этим.
  — А потом, подумайте, — продолжал Кенни, — ведь получается, что как раз в то время, когда Кэттей лежал на смертном одре, его жена с адвокатом примчались сюда, к вам, из Ривервью, чтобы договориться о прекращении дела о клевете. Зачем нужно было так торопиться, особенно если Кэттей умирал? Ведь мертвые не могут обратиться в суд. А было непохоже, чтобы они боялись, что пострадает их репутация.
  — Может быть, — предположил Бликер, — они просто не отдавали себе отчета, насколько серьезно он болен.
  Кенни саркастически хмыкнул.
  — Если это она подсыпала ему яд, — сказал он, — тогда уж она точно знала, насколько серьезно он болен. А если этот яд должен был подействовать не сразу, то у нее вполне оставалось достаточно времени, чтобы спокойно навести красоту в косметическом салоне, а потом отправиться очаровывать вас, чтобы уговорить поехать вместе с ней в отель и там дать возможность своему адвокату как-то договориться с вами. Если вы можете придумать более хладнокровное убийство…
  Бликер нетерпеливо перебил его.
  — В вашей гипотезе слишком много предположений, — сказал он. — В действительности же, если она на самом деле пошла на то, чтобы подсыпать ему яд, то уж наверняка такая хладнокровная женщина позаботилась бы о более убедительном алиби, чем приезд сюда с адвокатом. А то, что она затеяла этот разговор со мной, скорее говорит о том, что дела мужа были ей небезразличны, что она была в достаточной степени предана его интересам. Она вполне могла отнести внезапное недомогание мужа за счет нервного перенапряжения, поскольку видела, что эта статья, угрожавшая его репутации, безумно его волновала. И вряд ли она могла выбрать более верный способ быстро вернуть его к нормальной жизни, чем уладить это дело. Кстати, ее отъезд как нельзя более убедительно доказывает, что она не восприняла серьезно болезнь мужа.
  Кенни не сводил задумчивого взгляда со своего издателя.
  — Но послушайте, — сказал он, — ведь, если Кэттей действительно был отравлен, то тогда человек, давший ему яд, был совершенно уверен в его скорой смерти. Если же он был настолько уверен в этом и мог не беспокоиться на этот счет, то зачем понадобилось убивать Чарльза Мордена?
  — Я ведь уже говорил вам, — раздраженно сказал Бликер, — что вы делаете выводы и задаете вопросы, на которые невозможно сейчас ответить, потому что у нас нет на руках всей информации. Сначала нужно выяснить все, а уж потом появится и версия.
  — Я как раз тем сейчас и занимаюсь, что собираю информацию, — хмуро буркнул Кенни.
  — Вот и продолжайте в том же духе, — и, выйдя из кабинета, хлопнул дверью.
  Глава 7
  Сиднею Гриффу было уже под сорок. Шерстяной купальный халат, в который он был закутан, доходил ему почти до пяток и хлопал по ногам, когда он расхаживал по комнате. А он почти все время находился в движении.
  Дэн Бликер удобно расположился в низком кожаном кресле, стиснул в зубах черенок обкуренной трубки, его темные горящие глаза с молчаливым неодобрением следили за беспокойными движениями Гриффа.
  — Вы все мне рассказали? — спросил Грифф.
  — Абсолютно все, — ответил Бликер. — И ради всего святого, перестаньте метаться из угла в угол. Вы меня просто нервируете.
  — Извините, — сказал Грифф с усмешкой, опустился в кресло, подтащил к себе поближе табурет и, закинув на него ноги, прикрыл их теплым халатом. Затем он откинулся на спинку кресла и с удовольствием закурил.
  — Я страшно беспокойный субъект, — заявил он.
  — Мне это известно, — сказал Бликер, — но я и сам такой. Вам удалось что-нибудь узнать в связи с этим делом?
  Сидней Грифф был от природы длинноногим и долговязым. Его худые длинные руки свободно свисали с подлокотников кресла, а пальцы слегка шевелились, как будто их колебало дуновение воздуха.
  — Это достаточно сложное дело. Тут надо и подумать, и поработать, — промолвил он наконец.
  — А какие-нибудь мысли у вас уже есть? — поинтересовался Бликер.
  — Да, конечно.
  — Очень интересно.
  — Во-первых, — сказал Грифф, — я не могу понять до сих пор, зачем тому человеку, которого задержала полиция, понадобилось назвать себя Фрэнком Б. Кэттеем. Конечно, у него был бумажник. Предположим, он действительно обчистил карманы Кэттея. В таком случае он либо профессиональный карманник, либо любитель, которому срочно потребовались деньги или документы.
  Бликер протянул к нему руку.
  — Боже мой! — воскликнул он. — Вы меня просто нервируете этими своими телодвижениями.
  Грифф глубоко вздохнул и сунул руки в карманы.
  — Это у меня такая привычка, — пояснил он, — особенно когда я размышляю. Не знаю, почему я так делаю. Наверно, это помогает ощутить какой-то контакт с людьми, о которых я говорю или думаю. А вы как относитесь к такого рода вещам?
  — Что вы имеете в виду? — спросил Бликер.
  — Телепатию, гипнотизм и все такое прочее, — пояснил Грифф. — Знаете, ведь есть что-то особенное в личности каждого человека. Каждая личность — это жизнь. А жизнь — это вибрация. Вибрацию можно передавать и получать. Если выражаться техническим языком, то мозг каждого человека — это своего рода приемо-передающий аппарат. Но наше сознание не всегда способно принять и осознать полученную информацию. Подсознание справляется с этим гораздо лучше и может уловить то, что не доступно логическому уму.
  Бликер быстрыми, порывистыми движениями набил трубку и принялся уминать в ней табак.
  — Нет, — наконец сказал он, — не могу сказать, чтобы меня это когда-нибудь интересовало.
  На какое-то время наступило молчание.
  — Так что вы думаете по поводу этой карманной кражи? — спросил Бликер.
  — Я считаю, что он либо карманник-профессионал, либо удачливый любитель, — заявил Грифф. — Если он любитель, вряд ли все-таки ему удалось вывернуть карманы Кэттея так, чтобы тот этого не заметил. Конечно, существует такая возможность. С другой стороны, профессиональный вор-карманник, вытащив бумажник, забирает оттуда деньги, а сам бумажник со всем содержимым обычно выбрасывает. Ведь это очень опасно, если тебя задержат с чужим бумажником в кармане, да еще полным чужих документов, визитных карточек и так далее.
  — Разве это имеет такое уж большое значение для решения нашей проблемы? — спросил Бликер.
  — Может быть, имеет, а может быть, нет, — задумчиво проговорил Грифф. — Но тут есть еще кое-что интересное. Каким-то образом в этой истории оказалась замешана женщина. Я имею в виду эту любительницу ездить автостопом, Мэри Бриггс. Мне кажется, ей должно быть что-то известно об этом человеке, который представился Кэттеем.
  — Нам тоже кажется, что надо бы найти ее, — согласился Бликер. — Я тоже считаю, что она может быть очень важным свидетелем.
  — Прекрасно, тогда пока оставим это, — сказал Грифф. — С этим вопросом можно подождать. Перейдем к другому моменту. Морден успел передать, что он вошел в контакт с какой-то женщиной, но не захотел называть ее имя по телефону.
  — Я уверен, что здесь все не так уж сложно, — сказал Бликер. — Женщина эта, скорее всего, была как-то связана с Кэттеем. Вы ведь помните, Морден занимался тем, что старался выведать как можно больше о Кэттее и его прошлом. Я уверен, что Кэттей не был тем, за кого он себя выдавал.
  — А почему вы так решили? — спросил Грифф.
  — Видите ли, — заявил Бликер, — я уже слишком давно занимаюсь изданием газеты, чтобы не знать, что в каждом маленьком городе есть свой местный бог, который, как правило, совсем не такой, каким кажется с первого взгляда.
  — Ну, Ривервью трудно назвать маленьким городком, — запротестовал Грифф.
  — Все равно, принцип тут один и тот же, — настаивал Бликер. — Это пригород, и раз уж вы спросили мое мнение, я бы посоветовал не доверять первому впечатлению. Даже если он с виду мошенник или настоящий гангстер. Это вам может сказать любой человек, который достаточно долго пробыл в газетном бизнесе. Вы по профессии криминолог, Грифф. Вам хорошо знакомы разного рода мошенники. А я газетчик, я знаю людскую породу. Если бы мы могли позволить себе обнародовать кое-что из того, что нам известно, то многие современные идолы были бы развенчаны. А уж этот Кэттей казался настолько добропорядочным, что это просто не могло быть правдой. Президент фешенебельного загородного клуба, президент финансовой палаты, директор банка, кандидат в члены городского совета и так далее, и так далее. А в глазах его жены таился страх.
  — Страх? — переспросил Грифф.
  — Да, страх, — подтвердил Бликер. — Она чего-то безумно боялась.
  — Может быть, это из-за статьи в вашей газете? — предположил Грифф.
  — Может быть, — согласился Бликер. — Но мне показалось, что она слишком хорошо умеет скрывать этот страх, привыкла, что ли, к нему, так что я уверен, что страх этот появился у нее уже давно. Я бы сказал, что она живет с ним уже не неделю и не месяц.
  — И вы сказали, что были какие-то предположения относительно того, что Кэттей умер не своей смертью, а был отравлен.
  — Да, такие разговоры были, — сказал Бликер, — но потом все замяли. Кэттей был в Ривервью чрезвычайно влиятельным человеком. И у семьи были влиятельные друзья. При его кончине присутствовали двое врачей. Один из них считал, что в обстоятельствах его смерти было нечто такое, что определенно указывало на отравление. Другой же врач утверждал, что смерть Кэттея была естественной. Он и подписал свидетельство о смерти.
  — Так что вскрытия, по всей видимости, не будет? — спросил Грифф.
  — Нет, вскрытие будет, — угрюмо заявил Бликер. — Я нахожусь в тесном контакте с Бикли, редактором «Ривервью кроникл». Это та самая газета, которая перед выборами поддерживала не Кэттея, а его противника. Бикли и я, мы многим обязаны друг другу в прошлом. Он принялся расследовать обстоятельства, при которых умер Кэттей, и затем позвонил мне, что уже почти готов бросить это дело, поскольку на него невыносимо давят и члены финансовой палаты, и члены загородных клубов, где президентом был Кэттей, а сейчас в эту травлю уже включились и финансовые круги.
  — Другими словам, — подхватил Грифф, — друзья Кэттея всеми силами стараются замять скандал.
  Бликер кивнул.
  — Конечно, — продолжал доктор, — тут всегда существует вероятность того, что смерть действительно наступила от естественных причин и что тот, другой, более молодой доктор просто ошибся в диагнозе.
  — Конечно, это тоже возможно, — согласился Бликер.
  — Давайте теперь вернемся к той загадочной женщине, — предложил Грифф. — Если я правильно вас понял, вы считаете, что Морден был убит потому, что вышел на след какой-то женщины, которая находилась в каких-то неизвестных нам отношениях с Кэттеем. Я правильно понял?
  — Да, совершенно верно.
  — Тогда можно сделать совершенно определенный вывод, — продолжал Грифф, — что эта женщина не замешана в убийстве.
  Бликер изумленно взглянул на него.
  — С чего вы это взяли?
  — Это очень просто. Конечно, для любой женщины ее доброе имя многое значит. Но женщина того типа, которая могла иметь любовную авантюру с человеком, занимающим в обществе такое высокое положение, как Кэттей, — это, скорее всего, женщина, которая может позволить себе очень многое. Скорее всего, она имеет собственную квартиру или даже дом, может приходить и уходить когда угодно и не должна ни с кем особенно считаться.
  — Похоже, что так, — согласился Бликер.
  — Таким образом, — продолжал Грифф, — у женщины этого типа вряд ли может возникнуть необходимость убить человека, чтобы защитить свое так называемое доброе имя. С другой стороны, доброе имя Кэттея включало в себя политический престиж, социальный престиж и прочное финансовое положение.
  — Я, кажется, понимаю, к чему вы клоните, — пробормотал Бликер.
  — Не уверен, что это так, — сказал ему Грифф. — Вот еще что я хотел сказать: давайте попробуем предположить, что Морден нашел или уже даже имел возможность поговорить с какой-то женщиной, которая сообщила, что у нее есть возможность передать ему информацию о Кэттее. И давайте предположим также, что информация эта была такого рода, что могла крайне повредить репутации Кэттея.
  По-видимому, раз Морден собирался повидаться с этой женщиной, он рассчитывал получить от нее какие-то сведения. Если его убили из-за этого, то, значит, убил кто-то, кому было крайне нежелательно, чтобы эти сведения попали в руки Мордена. А теперь давайте поставим себя на место убийцы. Нейтрализовав навсегда Мордена, что бы он предпринял немедленно после этого, как вы считаете?
  — Вы имеете в виду женщину? — спросил Бликер.
  — Именно так, — подтвердил Грифф. — Он был бы уверен, что женщина выведена из игры, либо заставив ее замолчать навсегда, либо упрятав ее в такое место, где те, кто будут расследовать убийство Мордена, не смогут до нее добраться. Не забывайте, убийца прекрасно знал, что Морден занимается этим делом по заданию газеты. Он знал, что Морден копается в прошлом Кэттея в надежде найти какой-нибудь компрометирующий его материал. Почти наверняка он знал, что каждый день Морден обо всем, что узнает, сообщает в газету. Не знал он только, что Мордену удалось выяснить. Морден говорил в разговоре с вами, что не хочет по телефону называть ничьих имен, но человеку, убившему его, — а ведь сам способ, которым было совершено убийство, указывает на то, что убийцей был именно мужчина, — так вот, убийце явно не было известно, как много удалось узнать Мордену и что он успел сообщить вам.
  Бликер задумчиво кивнул.
  — Таким образом, — сказал Грифф, — я предлагаю вам сделать две вещи: заняться усиленными поисками Мэри Бриггс и навести самые тщательные справки, не было ли за последнее время случаев исчезновения, особенно если пропавшей была женщина и пропала она совсем недавно, в течение последних суток.
  В глазах Бликера сверкнул огонек восхищения.
  — А что, — сказал он одобрительно, — неплохая идея!
  Какое-то время оба молчали. Бликер вытащил изо рта потухшую трубку, выбил из нее пепел и сунул в карман.
  — Понимаете, Грифф, — начал он, — это ведь первый случай, когда мы решили привлечь вас к расследованию. Мне ваша работа известна больше по результатам, но как вы этого добиваетесь, мне совершенно непонятно. А теперь скажите, что вы готовы в этом расследовании взять на себя и какую роль отводите нам?
  — Не хочу, чтобы между нами было какое-то непонимание, — ответил Грифф. — Поэтому сразу предупреждаю, что все расследование придется вести вам.
  — Все?! — поразился Бликер.
  — Все, от первой до последней минуты, — подчеркнул Грифф. — Все, что я обещаю вам, — это подкидывать кое-какие идеи и взвешивать поступающую ко мне информацию. Вы добываете мне факты, я их сопоставляю и направляю расследование в новое русло.
  — Не знаю даже, как это сделать, — задумчиво сказал Бликер. — Ведь это значит, что мои люди должны будут поступить в ваше распоряжение.
  — Наймите частного детектива, если хотите, — предложил Грифф.
  — Нет уж, наши люди справятся с этим лучше всяких детективов!
  — Тогда используйте их, если считаете это более выгодным. Но сам я не намерен собирать информацию. Все, что я буду делать, — это обдумывать поступающие ко мне сведения и направлять расследование в нужное русло, если понадобятся какие-то дополнительные факты. А еще я буду играть в людские шахматы?
  — В какие шахматы? — удивился Бликер.
  — Это я так называю, — пояснил Грифф. В мире полным-полно детективов, которые часто идут по ложному следу. Они берут какой-то неодушевленный предмет и придают ему невероятное значение. Я не считаю, что разгадкой каждого преступления должен быть именно человек, а не неодушевленный предмет. И не то чтобы я не обращал внимания на предметы. Я стараюсь обращать внимание лишь на те предметы, которые являются уликами, и придаю им большое значение, но только то, которое они действительно имеют.
  С другой стороны, я не хочу идти по уже остывшему следу, пока моя будущая добыча отдыхает. Я делаю то один, то другой ход, чтобы заставить человека, за которым я охочусь, потерять сон и покой, заставить его метаться из стороны в сторону. Тогда он будет оставлять за собой свежий след. Другими словами, я играю в шахматы, где люди заменяют фигурки. Заставляю их двигаться так, как мне хочется.
  Если вы когда-нибудь охотились на оленя, вам будет сразу понятно, о чем я говорю. Охотник, который идет по уже остывшему следу, никогда не будет так удачлив, как тот, который сидит на скале и заставляет двигаться оленей.
  — Но что же делать, — спросил Бликер, — если вы сидите на скале, а олени все-таки не двигаются? — Он саркастически усмехнулся. — Я-то это хорошо знаю, сам видел это в прошлый охотничий сезон.
  — Вот я как раз об этом и говорю, — подхватил Грифф. — Вы сами должны заставить их бежать. Можно это сделать, если устроить шум в каком-то месте, что заставит их забеспокоиться и потерять голову, и они будут ломиться сквозь кусты прямо на вас.
  — Ладно, пусть будет так, — согласился Бликер, — поверю вам, благо вы заслужили уже репутацию человека, всегда добивающегося наилучших результатов. Я не буду оспаривать ваши методы: вам виднее. Давайте лучше вернемся к делу. Вы считаете, что нам сейчас нужно бросить все силы на поиски Мэри Бриггс, что мы, кстати говоря, и так уже делаем, а также выяснить, не было ли случаев исчезновения женщин за последние двадцать четыре часа.
  — Все правильно, — сказал Грифф, — а я в это время повидаюсь с доктором из Ривервью, который был уверен в том, что Кэттей умер от отравления, а также постараюсь поговорить с миссис Кэттей.
  Бликер слегка удивился.
  — А я считал, что вы хотите, чтобы всю подобную работу делали мы.
  — Нет, вы меня не поняли, — возразил Грифф. — Я хочу, чтобы вы занимались сбором фактов. Я-то ведь криминолог, а не детектив. Сам я не буду бегать по улицам высунув язык и совать всюду свой нос, и, вообще, в контакт я буду входить только с главными действующими лицами. Мне бы хотелось услышать, как они будут говорить.
  Бликер улыбнулся:
  — Вы хотите сказать, что будете слушать, что они будут говорить.
  — Нет, — возразил Грифф, — я собираюсь именно наблюдать за их манерой говорить. Уже довольно давно я заметил, как много можно узнать о характере человека, если следить за движениями его губ, пока он говорит.
  Хотя Бликер, казалось, удивился, тем не менее он слегка кивнул.
  Грифф вырвал листок бумаги из блокнота и написал на нем номер телефона.
  — Вот, — сказал он, складывая в несколько раз листок бумаги и подавая его Бликеру, — это мой личный, незарегистрированный номер телефона, которым мы будем пользоваться только во время этого расследования. Дайте его только тем из своих людей, которым вы абсолютно доверяете. Когда дело будет закончено, этот номер изменится.
  Бликер в глубокой задумчивости еще и еще раз складывал бумажку.
  — Есть еще кое-что, о чем я хотел бы вас спросить.
  — О чем же?
  — Примерно часов в десять вечера в понедельник — в тот самый вечер, когда наша газета невольно разворошила это змеиное гнездо, опубликовав статью, в которой карманного воришку назвала Кэттеем, так вот, в тот самый вечер был застрелен некий Шиллингби, частный детектив. Так уж получилось, что единственным человеком, который имел возможность хорошо рассмотреть убийцу в лицо, был случайный прохожий по фамилии Деккер. Он описал все, что произошло, подбежавшему к нему полицейскому офицеру и пообещал при первом же требовании явиться в суд как свидетель. Конечно, в этот момент там было много суеты и беготни. Деккер воспользовался этим и сбежал. Позже вы позвонили в полицию и сообщили, что Деккер у вас.
  Грифф, угрюмо сдвинув брови, не сводил глаз с журналиста.
  — Ну так что? — спросил он. — Какое это имеет отношение к вашему делу?
  — По всей вероятности, никакого, — сказал Бликер. — Вы забыли, я ведь представитель газеты. Деккер пришел к вам. Вообще говоря, для свидетеля это довольно необычное поведение. По всей вероятности, он вам рассказал что-то такое, что утаил от полиции. Поскольку я журналист, меня это не может не интересовать.
  — И поэтому, — зловеще сказал Грифф, вы решили использовать то, другое дело, чтобы заставить меня открыть рот и нарушить мой профессиональный долг. Не так ли?
  — Нет, если бы мне были просто нужны новости, я бы не стал этого делать. Но помните, вас наняла редакция «Блейд». Это «Блейд» будет платить вам за работу. А мы зарабатываем деньги, распространяя новости. Рано или поздно, но сведения о показаниях Деккера и его исчезновении появятся на свет Божий. Вы узнаете, когда это случится. И когда это произойдет, я хочу, чтобы первым делом вся информация попала в «Блейд».
  — Предположим, — медленно проговорил Грифф, — вдруг неожиданно выяснится, что Деккер тут совсем ни при чем и его просто напрасно побеспокоили? Предположим, что он ничего больше не знает, кроме того, что уже рассказал офицеру полиции? Попробуйте представить, что Деккер пришел ко мне вне себя от страха, в состоянии, близком к истерике. Предположим, что нет никакой причины, чтобы Деккеру необходимо было исчезнуть на какое-то время. У него нет никаких дел в городе, которые требовали бы его присутствия здесь. Представьте себе на минуту, что я предоставил Деккеру убежище не потому, что считал это необходимым, а просто потому, что он был издерган до последней степени, а также потому, что он мог и хотел заплатить мне за услуги.
  — Вы готовы поклясться, — спросил Бликер, — что все это чистая правда?
  — Нет уж, я не собираюсь делать никаких заявлений в вашем присутствии. Я просто спрашиваю вас, какова будет ваша позиция, если все это правда?
  — Тогда я был бы вам очень благодарен, если бы вы дали возможность «Блейд» «обнаружить» Деккера, когда ему придет время появиться в качестве свидетеля.
  Грифф вытянул длинные ноги, сделал быстрое движение вперед и через секунду уже стоял, выпрямившись во весь свой шестифутовый рост. Распахивающиеся полы халата позволяли видеть тонкую шелковую пижаму, пока он шел к двери.
  — Может быть, — сказал он тоном, не оставляющим никакого сомнения в том, что разговор окончен, — это и можно организовать.
  Он повернул ручку и широко распахнул дверь.
  Глава 8
  Доктор П.С. Купер был толстый, краснощекий, как херувим, мужчина с холодными, серыми, задумчивыми глазами. Он оценивающе разглядывал пришедшего к нему Гриффа, а затем перевел глаза на его визитную карточку.
  — Криминолог, — почти пропел он. Грифф кивнул.
  — Вы расследуете какое-то дело? — поинтересовался Купер.
  — Да, смерть Фрэнка Б. Кэттея. Если не ошибаюсь, он умер вчера во второй половине дня.
  — Совершенно верно. Могу ли я узнать, чем вызван ваш интерес к этому делу, мистер Грифф?
  — Я расследую это дело.
  — Вы это уже раньше говорили.
  — Я занимаюсь сбором информации.
  — Для кого?
  Грифф улыбнулся и покачал головой. Глаза доктора Купера, казалось, стали еще более задумчивыми.
  — Я могу сказать вам, — предложил Грифф, — что я хочу выяснить, и это пока все.
  — Пока что, — заявил Купер, — я тоже ничего не могу вам рассказать.
  — Вы не можете обсудить со мной детали этого дела, доктор, даже в интересах торжества справедливости?
  — Когда меня приглашают лечить человека, — сказал доктор Купер, — я не имею права обсуждать с кем бы то ни было, что я обнаружил во время лечения, кроме соответствующих судебных органов, и даже тогда, когда меня вызовут повесткой в суд как свидетеля, даже тогда я не буду считать себя свободным от моего профессионального долга. Я имею в виду, что даже тогда я не буду иметь право обнародовать то, что доверил мне пациент.
  Грифф не сводил с лица своего собеседника внимательного, напряженного взгляда, затем глаза его уже не отрывались от губ доктора Купера.
  — Доктор, меня интересует только то, что сообщил вам ваш пациент, то, что было связано с поставленным вами диагнозом и предписанным лечением. Ведь это не является в данном случае профессиональной тайной?
  — Согласно букве закона вы правы, я имею в виду то, что мне стало известно от больного, когда я ставил ему диагноз и назначал лечение. Но вы должны понять, что мое собственное суждение об этих вопросах является окончательным. Другими словами, любой суд допускает, что только моя совесть врача в состоянии решить, что является моей профессиональной тайной, а что нет.
  — А родственники умершего могут заставить или уговорить вас рассказать об этом? — спросил Грифф.
  — Думаю, нет. То, что было сказано мне человеком, которого я лечил, является совершенно личным.
  Грифф протянул ему руку, и, поколебавшись немного, доктор Купер пожал ее.
  — Благодарю вас, — сказал Грифф. — Мне было очень приятно познакомиться с вами. Я очень благодарен вам за ту информацию, которую вы мне предоставите.
  Доктор Купер широко распахнул от удивления глаза.
  — Но я ведь ничего не сказал вам! — воскликнул он. На лице Гриффа заиграла самодовольная улыбка.
  — Да нет же, доктор, вы ошибаетесь. Конечно, прямо вы ничего не сказали, но тем не менее, хоть и против своей воли, сообщили мне довольно важную вещь.
  Что вы имеете в виду? — возмутился доктор Купер.
  — Я имею в виду, что соответствующие судебные органы, по всей видимости, весьма заинтересует тот факт, что вы тщательно и преднамеренно скрываете от закона какие-то сведения, которые Кэттей доверил вам, как лечащему врачу. А теперь прощайте, доктор.
  И криминолог вышел из комнаты, оставив на пороге смущенного и сильно встревоженного врача, который не нашелся что сказать.
  Усмехнувшись про себя, Грифф отправился к доктору Амстеду.
  Доктору, видимо, доставляло немало удовольствия окружать себя атмосферой профессиональной тайны, даже внешность его безошибочно свидетельствовала о выбранной им профессии. На лбу у него сверкало маленькое круглое зеркало с дырочкой посредине, пользуясь которым он видел все, что скрывалось в горле его пациента.
  Доктор Амстед был одет в чистейший белый халат, а воздух в кабинете, казалось, весь состоял из каких-то чисто медицинских запахов. Глаза его не были такими настороженными, как у доктора Купера. Он был скуластый, высокий и худощавый, с узким, будто щель, ртом.
  — Чем я могу быть вам полезен, мистер Грифф? — осведомился он.
  — Я бы хотел кое-что узнать от вас в связи с делом Кэттея, — ответил Грифф.
  — Ничем не могу вам помочь, — резко сказал доктор. — Здесь нечего обсуждать. Человек этот умер естественной смертью. Я подписал свидетельство о смерти. Можете посмотреть его. Больше ничего не могу вам сказать.
  — А не могли бы вы рассказать мне, — спросил Грифф, — какие симптомы были у Кэттея перед смертью?
  — Нет.
  — Была ли у него температура?
  — Ничего не могу вам сказать.
  — Можете вы назвать мне время, которое прошло с момента появления первых симптомов заболевания до момента наступления коматозного состояния, которое и продолжалось, насколько я знаю, до самой смерти?
  — Нет.
  — Могу я узнать, почему?
  — Это профессиональная тайна.
  — Понятно. А что-нибудь, что не является профессиональной тайной, вы можете мне рассказать?
  — Что вы имеете в виду?
  — Если я задам вам вопрос о чем-то, что не является профессиональной тайной, вы мне ответите?
  — Думаю, да.
  — Правда ли то, — произнес Грифф медленно и веско, — что в вашем присутствии и в присутствии газетного репортера доктор П.С. Купер, который был вместе с вами приглашен к больному, заявил, что симптомы болезни соответствуют симптомам отравления люминалом?
  Лицо доктора Амстеда вспыхнуло.
  — Я не несу ответственности за слова доктора Купера, — резко заявил он.
  — Я только спрашиваю, говорил ли это доктор Купер.
  — Мне кажется, — сказал доктор Амстед, — что он… По-моему, мне не следует отвечать на этот вопрос.
  — На каком основании, доктор? Доктор Амстед опять покраснел.
  — На том основании, что вас это совершенно не касается.
  — Но может статься, — Грифф улыбнулся вкрадчивой улыбкой, — что меня это как раз очень касается. Это часть той работы, которую я выполняю для города.
  Грифф не отводил испытующего взгляда от губ доктора, которые сжались в тонкую, бескровную полоску.
  — Я по-прежнему считаю, что это совершенно не ваше дело, — вызывающе проговорил доктор Амстед.
  Грифф все еще не сводил глаз с лица доктора.
  — Иногда, доктор, бывает так, — сказал он, — что суд требует проведения эксгумации тела. Если на эксгумации обнаружится присутствие яда в теле умершего, то, я думаю, это достаточно сильно повлияет на вашу репутацию врача, во всяком случае, дело не ограничится обычным «обсуждением» неправильно поставленного диагноза.
  Веки доктора Амстеда слегка дрогнули, но затем он удивленно раскрыл глаза.
  — Вы ошибаетесь, — сказал он. — Не будет ни вскрытия тела сейчас, ни эксгумации потом. — Твердо заявив это, он резко повернулся и бросил через плечо: — Прошу меня извинить, но я чрезвычайно занят.
  Дверь кабинета захлопнулась.
  Медсестра перевела на Сиднея Гриффа удивленный взгляд.
  — Боюсь, это все, мистер Грифф, — сказала она. — Доктор Амстед уже не выйдет.
  Сидней Грифф послал ей очаровательную улыбку.
  — Конечно, моя милая, — сказал он. — Я и не рассчитывал на это. Просто мне хотелось увидеть…
  На столе перед сестрой зазвонил внутренний телефон. Она подняла трубку и сказала «слушаю вас» с профессиональной любезностью. Затем щелкнула рукояткой переключателя, положила телефонную трубку и подняла глаза на Сиднея Гриффа.
  — Вы ждете, — повторила она, — потому что…
  — Потому что мне хотелось бы знать, — с сияющим видом пояснил Грифф, — понадобится ли доктору Амстеду срочно позвонить кому-то, как только он войдет в кабинет. Можете передать ему, что мое любопытство по этому поводу полностью удовлетворено. Всего доброго.
  Он вышел из приемной, пересек дорогу, направляясь к Первому национальному банку, и вошел в адвокатскую контору «Фишер, Бэрр и Мак-Редди». Передав свою визитную карточку молодой женщине, которая сидела у телефонного коммутатора, он сказал:
  — Пожалуйста, передайте мистеру Чарльзу Фишеру, что я хотел бы побеседовать с ним о деле чрезвычайной важности. Я займу у него не более десяти минут.
  Молодая женщина звонком вызвала мальчика, отдала ему карточку и попросила передать просьбу Гриффа. Мальчик убежал, и через пару минут раздался звонок по внутреннему телефону.
  Выслушав распоряжение, молодая женщина кивнула Сиднею Гриффу.
  — Мистер Фишер, — сказала она, — примет вас немедленно.
  Мальчик пошел вперед, указывая Гриффу дорогу.
  — Пожалуйста, сюда, сэр, — сказал он и приоткрыл дверь личного кабинета Чарльза Фишера. Грифф вошел.
  Чарльз Фишер был сама приветливость. Увидев в дверях Гриффа, он бросился к нему с протянутыми руками.
  — Как я рад, — воскликнул он, — что мне представилась возможность познакомиться с вами, мистер Грифф. Я много слышал о вас и следил за расследованием некоторых дел, в которых вы участвовали, с колоссальным интересом. Прошу вас, проходите, присаживайтесь.
  Грифф обменялся с ним рукопожатием и опустился в стоящее около письменного стола глубокое кресло.
  — Что же привело вас ко мне? — спросил Фишер. — Вы ведь, наверное, пришли по делу, и если это так, то чем мы можем быть вам полезны?
  Грифф кивнул, не сводя внимательного взгляда с губ адвоката.
  — Да, — подтвердил он, — я пришел к вам по делу. Дело в том, что я сейчас занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Фрэнка Б. Кэттея.
  Фишер удивленно приподнял брови.
  — Понятно, — пробормотал он.
  Грифф помолчал.
  Губы Фишера сжались в узкую полоску, он на мгновение, как бы задумавшись, прикрыл глаза, а затем медленно покачал головой.
  — Весьма странно, — проговорил он.
  — Вы имеете в виду его смерть? — поинтересовался Грифф.
  — Нет, — сухо сказал адвокат. — Мне странно, что вы пришли с этим вопросом ко мне. Да и вообще, мне не очень понятно, чем вас могла заинтересовать его смерть, пусть даже и неожиданная?
  — Что же в этом странного? — удивился Грифф. — Расследование обстоятельств чьей-либо неожиданной смерти — одна из моих обязанностей как практикующего криминолога.
  — Понятно, — протянул Фишер. — Но видите ли, я ведь до последних дней представлял интересы мистера Кэттея. Вполне вероятно, что в этом городе я был одним из его ближайших друзей. В сущности, я всем ему обязан. Поэтому вполне естественно, что я хорошо разбираюсь в его делах и поддерживаю дружеские отношения с его вдовой.
  — Да что вы? — пробормотал Грифф. Фишер кивнул.
  — При этих обстоятельствах, я повторяю, меня весьма удивляет, что у вас возник интерес к обстоятельствам смерти мистера Кэттея. Насколько мне известно, никто из представителей этой семьи к вам не обращался. Если бы кто-то из них связался с вами, мне, безусловно, это было бы известно. Поэтому мне и непонятно, по чьему заданию вы сейчас действуете.
  На лице Гриффа появилась загадочная улыбка.
  — Если мой вопрос не покажется вам нескромным, — замялся Фишер, — могу ли я узнать, кто направил вас ко мне: окружной прокурор или кто-то из полицейского управления?
  — Да нет, — сказал Грифф, — все в порядке. Наступило молчание.
  — И каков же будет ваш ответ? — вкрадчиво спросил Фишер.
  — Ответ? — протянул Грифф. — Это уже сложнее. Поскольку вы являетесь представителем своего клиента, для вас задать такой вопрос вполне естественно, но вы должны меня понять: у всех нас бывают свои профессиональные тайны.
  — Понятно, понятно, — пробормотал Фишер, нервно поигрывая карандашом. — Мне кажется, с этого доктора Купера можно было бы спросить, и очень строго, за должностное преступление. Он не только доказал свою некомпетентность, поставив неправильный диагноз, но еще и нарушил профессиональный долг врача, обнародовав его.
  — А какой диагноз он поставил? — осведомился Грифф.
  — Я бы предпочел не обсуждать этого, поскольку, вы понимаете, я все-таки близкий друг семьи, — сухо сказал Фишер.
  — Понимаю, — промолвил Грифф. — Так, значит, этот диагноз, вне всякого сомнения, неверный, я правильно вас понял?
  — Совершенно верно. Тут даже не о чем говорить! — возбужденно воскликнул Фишер. — Тот диагноз может служить ярким примером того, как много вреда может причинить некомпетентный врач, да еще забывший свой профессиональный долг. Это же просто оскорбление для миссис Кэттей.
  — Конечно, я понимаю, — согласился Грифф. — А как вообще это подействовало на миссис Кэттей?
  — Ну, — замялся Фишер, — я бы предпочел не обсуждать этот вопрос, но вы ведь сами можете себе это представить, мистер Грифф. Естественно, если человек умирает от отравления, то всякий сразу начинает подозревать молодую вдову, которая получает наследство после мужа, да еще если это наследство составляет несколько миллионов… Как вы понимаете, я сейчас объясняю вам обывательский взгляд на эти вещи, это ведь весьма богатая почва для возникновения сплетен, всех этих перешептываний соседей и едва знакомых людей.
  — А доктор Купер в настоящее время уже признал, что поставил неправильный диагноз?
  — Ну конечно. На самом деле он никогда серьезно так не считал. Он просто сказал, что симптомы были весьма сходны с…
  Чарльз Фишер внезапно осекся, стиснул зубы и покачал головой. Взяв себя в руки, он примирительно улыбнулся.
  — Боюсь, мистер Грифф, — сказал он, — что вы вытянули из меня больше, чем я намеревался вам сказать. Похоже, вы знаток перекрестных допросов.
  Грифф расхохотался.
  — Ну, — весело сказал он, — вы мне льстите. Я ведь уже пытался сегодня утром поговорить с доктором Купером, но из него мне ничего не удалось вытянуть.
  — Доктору Куперу, — мрачно заявил Фишер, — еще, по всей видимости, придется предстать перед медицинским советом и постараться дать объяснение своим весьма странным заявлениям, а также сообщить, почему ему потребовалось делать свои заявления в присутствии репортера из газеты.
  Казалось, Гриффу совершенно безразлична дальнейшая судьба доктора Купера.
  — Мне бы очень хотелось побеседовать с миссис Кэттей, — сказал он.
  — Это совершенно невозможно, — отрезал Фишер. — Она убита горем. И никого не желает видеть. Со мной она разговаривает только по телефону, и голос у нее, я вам даже передать не могу, такой слабый, дрожащий, что я даже иногда не совсем понимаю, что она говорит.
  — И только на основании этого, — поинтересовался Грифф, — вы считаете, что она вне себя от горя?
  Глаза Фишера потемнели от гнева.
  — Боюсь, что вы меня неправильно поняли, — медленно проговорил он. — Я ее адвокат. И не только. Я, кроме того, ее друг. И был другом ее покойного мужа. И своим нынешним преуспеянием я обязан прежде всего благородству ее мужа. Я работал под его руководством в Южной Америке. А затем он продал свой пай в фирме и вернулся в Америку. И предложил мне приехать к нему сюда. Я поступил на юридический факультет, и за мою учебу платил он. Он ссудил мне деньги, что позволило мне начать практиковать как юристу и некоторое время продержаться. Я был так благодарен ему, что с радостью отдал бы за него жизнь. И сейчас я готов сделать все для его вдовы. Я сказал вам уже, что она вне себя от горя, и готов поручиться за свои слова. Могу также уверить вас, что смерть Кэттея была совершенно естественной. И большая часть вины за эту внезапную смерть лежит на газете, которая опубликовала ту проклятую клеветническую статью, которая и подкосила его.
  — Но газета же напечатала опровержение, — возразил Грифф.
  — Да какое это опровержение, — возмутился Фишер. — И как она была написана! Никаких извинений — даже намека на это не было. Газета признала только, что в предыдущей статье была допущена ошибка, и только, а сама эта статья, я имею в виду последнюю, была написана как обычное продолжение предыдущей. Если тут и было что-то похожее на опровержение, то я его не заметил, и вообще мне показалось, что это еще не конец этого дела.
  — А вы готовы, — спросил криминолог, не отрывая глаз от губ адвоката, — положа руку на сердце заявить, что совершенно уверены в том, что статья эта даже отдаленно не напоминала опровержение?
  — Ну конечно, я бы не смог так сказать, — заявил Фишер. — Во-первых, я считаю, что после смерти Кэттея дело уж точно должно быть похоронено. Во-вторых, еще до смерти Кэттея дело между ним и редакцией газеты было полюбовно улажено, я лично занимался этим.
  Грифф вопросительно поднял брови.
  — А вы не могли бы рассказать об этом подробнее? — попросил он.
  — К сожалению, — сказал Фишер. — я не имею права передать вам в точности все детали нашей договоренности. Но уверяю вас, что соглашение полностью удовлетворяло мистера Кэттея. К сожалению, было уже слишком поздно.
  — Что вы имеете в виду?
  — Я имею в виду, что это потрясение подкосило Кэттея. Он был просто сражен ударом и с момента появления этой ужасной статьи уже был просто болен.
  — А когда было достигнуто соглашение? — спросил Грифф.
  — Во вторник вечером.
  — Почему это было сделано? — поинтересовался Грифф.
  — Потому, — с чувством ответил Фишер, — что я чувствовал, что мой клиент находится на грани нервного срыва. Я предложил миссис Кэттей сопровождать меня, мы вместе приехали в «Палас-отель» и договорились о встрече с редактором газеты. Нам удалось достичь с ним полюбовного соглашения на тех условиях, которые устраивали обе стороны. Вернувшись в Ривервью, я намеревался сообщить обо всем мистеру Кэттею. Но было, как оказалось, уже слишком поздно. Он к тому времени уже был без сознания. Он так и не пришел в сознание до самой смерти. Так и умер, не узнав, что его доброе имя восстановлено и газета напечатала опровержение.
  — То есть, — сказал Грифф, — я понимаю, он был уже болен, когда вы уехали в город?
  — Конечно. Об этом я вам и говорю.
  — И это была основная причина, почему вы так спешно уехали?
  — Да, — подтвердил Фишер. — Я не собираюсь отрицать, что именно поэтому мы поторопились добиться скорейшего соглашения с редакцией газеты, а не затевать долгое судебное разбирательство иска о клевете со всеми сопутствующими формальностями и последующим заключением какого-то договора.
  — А была у вас еще какая-то причина торопиться? — спросил Грифф.
  Фишер снова принялся нервно вертеть тонко отточенный карандаш. Он оторвал взгляд от лица посетителя и перевел его в окно, рассеянно разглядывая залитую ярким солнцем улицу.
  — Не знаю, — медленно проговорил он, — есть ли мне смысл объяснять вам. Мне кажется, если вас не удовлетворили мои объяснения, то вам лучше обратиться в редакцию газеты.
  — Мне, право, не хочется заставлять вас нарушать ваш профессиональный долг, — задумчиво проговорил Грифф.
  Фишер резко повернулся к нему.
  — Эта проклятая газета! — воскликнул он. — Как только ее заправилы поняли, что, опубликовав ту статью, они дали возможность моему клиенту подать на них в суд за клевету, тут же послали в город репортера, — репортера, который не делал тайны из того, что был послан в наш город только с одной целью: раскопать как можно больше фактов, порочащих репутацию моего клиента, — фактов, которые, будучи умело поданы, могли бы навсегда погубить и очернить мистера Кэттея, особенно если были бы умело преподнесены на суде и искусно обыграны адвокатом с хорошо подвешенным языком.
  — Это, по всей вероятности, тоже заставило вас поспешить и попытаться достичь соглашения до суда? — спросил Грифф.
  — Это, можно сказать, и убило моего клиента, — взорвался Фишер.
  — И как долго этот репортер был в вашем городе? — осведомился криминолог.
  — Думаю, всего один день а может быть, и нет, точно не знаю. Он всюду совал свой нос, делал при этом комментарии. Большую часть времени он проводил в редакции «Ривервью кроникл», газеты, которая, между прочим, из кожи вон лезла, поддерживая соперника Кэттея на выборах в члены городского совета.
  — А этот репортер, — спросил Грифф, — не делал попытки связаться с вами?
  — Со мной?
  — Да.
  — Ну конечно же нет. Он ведь искал сведения, которые могли бы помочь газете опорочить моего клиента. Естественно, что ему вряд ли бы пришло в голову обратиться с этим ко мне.
  — Вы ведь не были с ним знакомы, не так ли?
  — Нет.
  — Тогда, по всей вероятности, — предположил криминолог, — вы вряд ли могли обратить внимание на сегодняшнюю статью в «Блейд», в которой сообщается о смерти того самого репортера.
  Чарльз Фишер судорожно стиснул подлокотники кресла. Он резко наклонился вперед, и его горящий взгляд остановился на невозмутимом лице Гриффа. Дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы.
  — Боже мой! — воскликнул он. — Вы что имеете в виду… Этого не может быть… не может быть… Так это что, тот самый человек?
  Грифф кивнул.
  Чарльз Фишер медленно встал. Достав из нагрудного кармана платок, он вытер мокрое от пота лицо и снова взглянул на Гриффа широко раскрытыми, испуганными глазами.
  — Боже мой! — тихо повторил он. Грифф счел за благо промолчать.
  — Вот теперь, — медленно проговорил Фишер, — мне стал понятен ваш интерес к этому делу. И теперь я знаю, кто вас нанял.
  Грифф продолжал молчать.
  Адвокат бросил быстрый взгляд на часы, подошел к окну и, стоя спиной к Гриффу, долго смотрел на улицу. Наконец он резко повернулся на каблуках и взглянул на криминолога.
  — А у редакции газеты, — спросил он, — есть какие-нибудь предположения относительно мотива этого убийства?
  Грифф пожал плечами.
  — Ну вы же понимаете, — ответил он, — что я вряд ли смогу сказать вам, что известно в редакции газеты и что они подозревают.
  Чарльз Фишер прищелкнул языком и сокрушенно покачал головой, как человек, услышавший нечто страшно его разочаровавшее.
  — Ох, как же это усложняет ситуацию, — пробормотал он. — Так усложняет, просто и сказать нельзя.
  Грифф тоже поднялся на ноги.
  — Хорошо, закончим на этом, — сказал он. — Приятно было познакомиться с вами, адвокат. А теперь я прощаюсь с вами и надеюсь, что мне не удалось испортить вам уик-энд.
  — Если я только могу что-то сделать для вас, мистер Грифф, — произнес Фишер, судорожно пытаясь говорить так же приветливо, как и в начале разговора, — что не будет требовать от меня нарушения профессиональной этики, вам следует только сказать.
  Грифф улыбнулся.
  — Думаю, что нет, — сказал он. Мужчины обменялись рукопожатиями.
  Грифф прямиком направился к телефонной будке, позвонил в приемную доктора П.С. Купера и объяснил медсестре, что ему крайне необходимо поговорить с доктором о чрезвычайно важном личном деле.
  Минуту спустя он услышал по телефону голос П.С. Купера.
  — Это Грифф, доктор Купер, — сказал он. — Я был у вас сегодня утром.
  — Да, я помню, — осторожно ответил доктор. — Что вы хотите, мистер Грифф?
  — Я только хотел предупредить вас, — объяснил тот, — что я недавно разговаривал с юристом, который ведет дела миссис Фрэнк. Б. Кэттей, и он сообщил мне достаточно неприятную для вас вещь. Дело в том, что они собираются добиться вызова вас в медицинский совет в связи с вашим известным заявлением о якобы подозрительных обстоятельствах смерти мистера Фрэнка Б. Кэттея.
  — Да? — вежливо, но достаточно безразличным тоном произнес доктор Купер.
  — Да, — подтвердил Грифф. — И я подумал, доктор, что если вскрытие подтвердит вдруг правильность вашего диагноза и докажет, что доктор Амстед ошибался, то вряд ли вам придется беспокоиться по поводу защиты вашей репутации перед медицинским советом.
  Грифф замолчал и прислушался. Какое-то время не было слышно ничего, кроме неясного шороха и потрескивания в трубке, а потом все так же осторожно и медленно доктор Купер произнес:
  — Спасибо, очень вам признателен.
  На другом конце провода раздался щелчок, и разговор оборвался.
  Грифф положил трубку.
  Глава 9
  Такси высадило Гриффа у роскошного подъезда резиденции Кэттеев. Грифф внимательно оглядел тщательно ухоженные газоны и лужайки и огромное здание, которое, несмотря на свою монументальность, прекрасно гармонировало с окружающим пейзажем. Дом выглядел так, как будто он стоял здесь с сотворения мира.
  — Мне подождать? — спросил таксист.
  — Да, пожалуйста, — ответил Грифф.
  Он захлопнул дверцу машины и прошел через украшенную затейливым металлическим орнаментом калитку к парадному входу. Он уже протянул руку, чтобы постучать, как дверь открылась и вышел высокий, широкоплечий человек, уже слегка полнеющий, что не скрывало даже свободного покроя пальто. Человек быстро сбежал по ступенькам и круто повернул направо к дорожке, которая вела к гаражу.
  — Привет, Ресайн, — тихо окликнул его Грифф. — Ты так и собираешься пройти мимо меня?
  При звуке его голоса человек вздрогнул. Он какое-то время всматривался в Сиднея Гриффа, потом в его глазах отразилось легкое удивление и быстро исчезло. Взгляд стал настороженным. Он повернулся и неторопливо направился к Гриффу, как будто бы сразу перестав спешить, даже походка его изменилась.
  Грифф следил за его приближением слегка удивленно, но, казалось, был настороже.
  — Ты по делам здесь, Ресайн? — спросил он.
  Покачиваясь на широко расставленных ногах, развернув плечи и не сводя внимательного взгляда с криминолога, Карл Ресайн насмешливо бросил:
  — А ты, Грифф? У тебя тоже здесь дела? Грифф кивнул.
  — Да, — сказал он, — мне бы хотелось повидать миссис Кэттей.
  — Едва ли подходящее время для светского визита, — заметил Ресайн.
  Грифф с рассеянным видом пожал плечами.
  — В конце концов, Ресайн, — промолвил он, — это уж самой миссис Кэттей решать. Если она нашла время для мистера Ресайна из Детективного агентства Ресайна, то уж, вне всякого сомнения, она в состоянии принять и меня.
  — Может быть, — небрежно заметил Ресайн. Наступило молчание.
  — Не можешь ли сказать, что именно тебя заинтересовало в этом деле? — спросил Ресайн.
  — А что, ты считаешь, могло меня заинтересовать? — поинтересовался Грифф.
  Ресайн недовольно нахмурился.
  — О! — воскликнул он. — Стоит ли играть словами? Ты, конечно, можешь не говорить мне, если не хочешь, но стоит ли так задирать нос? В конце концов, ты ведь не сверхчеловек, даже если твое имя и Сидней К. Грифф.
  Грифф промолчал, но в глазах его промелькнуло легкое удивление.
  — Я подумал, — сказал примирительно Ресайн, — что, может быть, тебя заинтересует предложение обменяться информацией по этому делу.
  — Конечно, — поддакнул Грифф, — предложение весьма заманчивое. Можешь начинать. Расскажи мне то, что тебе известно, а потом то же самое сделаю я.
  — Договорились, — согласился Ресайн. — А теперь скажи мне, на кого ты работаешь?
  Грифф саркастически хмыкнул.
  — Это ты называешь обменом информацией, так, что ли, Ресайн?
  Раздался шум подъезжающей машины, и у входа остановился небольшой автомобиль. Из него выскользнул водитель, открыл переднюю дверцу и нетерпеливо взглянул на разговаривающих мужчин.
  — Не находишь ли ты, — вкрадчиво спросил Грифф, — что в этом шофере есть что-то странное? Обернись и незаметно посмотри на него. Он одет в форменную куртку, но обрати внимание на выражение его лица. Похоже, что, застав нас здесь за разговором, он страшно разозлился.
  Ресайн не обернулся, но как-то весь внезапно подобрался и заговорил официальным тоном.
  — Просто он торопится, — предположил он. — Он получил приказ отвезти меня в одно место. Ну, мне пора. Всего доброго.
  Ресайн быстрыми шагами направился к машине. Стоя с неподвижным, как маска, лицом, шофер нетерпеливо поджидал его. Дождавшись, пока детектив сядет в машину, он быстро захлопнул за ним дверцу.
  — Миссис Кэттей не сможет принять вас, — сообщил он, придерживая переднюю дверцу машины. Он не ждал ответа от Гриффа, как не ждал и указаний от детектива, куда ехать.
  Сказав это, он скользнул на переднее сиденье. Заворчал мотор, и машина плавно скользнула по дорожке к выходу.
  Сидней Грифф не сводил с нее глаз, пока она не свернула за угол, затем позвонил в дверь и минуту спустя уже протягивал свою визитную карточку дворецкому с высокомерно-замкнутым лицом, от которого он имел удовольствие услышать, что миссис Кэттей не намерена кого-либо принимать.
  — Вы все-таки сообщите ей, — велел Грифф, — что хотя мне очень не хотелось бы тревожить ее в ее нынешнем состоянии, но у меня к ней дело чрезвычайной важности. Скажите ей, что моя профессия — криминолог и что, если она все же найдет в себе силы принять меня сейчас, это может значительно облегчить ей жизнь в будущем.
  Дворецкий неохотно взял визитку и проводил его в небольшую приемную, куда и вернулся через несколько минут с сообщением, что миссис Кэттей согласна уделить ему немного времени.
  Тишина, царившая в доме, поразила Гриффа, все, казалось, было пропитано атмосферой недавней смерти. В воздухе чувствовался слабый аромат увядающих цветов, как бы тоже напоминая о присутствии покойника в доме. По дому с унылыми, замкнутыми лицами сновали слуги. В этой торжественной и слегка гнетущей атмосфере энергичные шаги Гриффа звучали как поступь пришельца из другого, внешнего мира, так, как если бы в затхлую, спертую атмосферу покойницкой вдруг ворвался поток свежего морского воздуха.
  В удобном кресле, в платье, которое драпировалось изящными складками вокруг нее, полулежала миссис Кэттей. Лицо ее было бледным, а усталые глаза были обведены темными кругами. Свисавшие с подлокотников кресла руки казались вылепленными из воска, и в глазах ее, когда она обратила их на навязчивого посетителя, было что-то трогательное и беззащитное. Гриффу показалось, что он заметил в них удивление, печаль, горечь и, может быть, в первую очередь темный, животный страх.
  — Прошу вас, садитесь, — пригласила она. Сидней Грифф поблагодарил и опустился на стул.
  — Поверьте, миссис Кэттей, — извиняющимся тоном сказал он, — меньше всего мне хотелось бы тревожить вас в такое печальное для вас время. Но я пришел, чтобы сделать вам предложение, и предложение достаточно простое.
  — Какое же именно? — спросила она.
  — Я бы хотел обратиться к вам с просьбой, — сказал он, — чтобы вы дали свое согласие на вскрытие тела.
  Она вздрогнула, но ничего не сказала.
  — У меня уже был разговор, — продолжал Грифф, — по поводу неожиданной и трагической смерти вашего мужа с вашим адвокатом, Чарльзом Фишером. Он сообщил мне, что вы поторопились заключить соглашение с редакцией «Блейд», поскольку ваш муж серьезно заболел и вы оба были уверены, что болезнь эта была вызвана тем эмоциональным потрясением, которое пережил ваш муж в связи с публикацией в газете пресловутой статьи.
  — Ну, нельзя так говорить, что это случилось именно из-за статьи, — возразила миссис Кэттей. — Вернее сказать, не столько из-за статьи, сколько из-за поведения газетчиков. Они из кожи вон лезли, чтобы очернить репутацию Фрэнка, делали все, что только было в их силах, чтобы облить его грязью. А для Фрэнка его доброе имя было дороже всего на свете. Деньги, богатство — все это не так уж много для него значило. Больше всего в своей жизни он гордился тем, что достиг такого положения в обществе и при этом ничем не запятнал себя.
  Она говорила слабым, безжизненным голосом, без горечи, без злобы. Она говорила обо всем этом, как любой другой на ее месте рассказывал бы о буре с ливнем, которая налетела внезапно и пронеслась дальше, оставив после себя испорченные клумбы с цветами.
  — А вы говорили мужу, — осторожно поинтересовался Грифф, — что поедете в город и попробуете договориться с редакцией газеты?
  Она в упор взглянула на него.
  — Почему вы задаете мне этот вопрос?
  — Бог с ним, с этим вопросом, — небрежно сказал он и перевел взгляд на ее губы. — Скорее всего, это не имеет значения. Но может быть, вы объясните мне, почему и вы, и мистер Кэттей были так безумно обеспокоены тем, что в Ривервью появился репортер из газеты и начал наводить справки относительно прошлого мистера Кэттея?
  — Что вы имеете в виду? — спросила она.
  — Может быть, — осторожно спросил Грифф, — в прошлом мистера Кэттея было что-то такое, что не должно было стать достоянием общественности?
  — Ну конечно же нет. Жизнь моего мужа была как открытая книга.
  — Тогда почему же вас обоих так безумно беспокоил этот репортер?
  — Да все дело в том, что мы боялись, что он обнаружит что-нибудь, — с досадой воскликнула она. — Чудовищной была сама мысль о ком-то, кто в это самое время перетряхивает твою жизнь день за днем, событие за событием. Для мужа это означало и потерю чести, и потерю достоинства; ему даже трудно было представить себе, что какой-то совершенно незнакомый ему человек будет копаться в мельчайших, может быть, самых интимных событиях его жизни, какие-то мелкие ошибки превращать в грозные и зловещие проступки, а то и преступления.
  — А какие ошибки или проступки вы имеете в виду?
  — Я так поняла, — сказала она, — что вы пришли в мой дом, чтобы задать мне какие-то вопросы или самому мне что-то рассказать. А вы вместо этого просто сейчас травите меня. Давайте закончим побыстрее этот разговор.
  Доверительно наклонившись вперед, Грифф попытался снова завязать разговор.
  — Я бы хотел спросить вас, — начал он, — знаете ли вы, что репортер, которого газета послала сюда навести справки о прошлом вашего мужа, был убит? Его тело было найдено вчера после обеда.
  Если бы ее внезапно ударило электрическим током, то и тогда бы она не была так потрясена. Казалось, жизнь внезапно покинула ее. Вдруг она задрожала, и тончайший пеньюар, распахнувшись на груди, медленно сполз с одного плеча. Глаза расширились, и в них заплескался темный ужас. Бледные как бумага губы дрожали так, что она с трудом смогла выдавить из себя только одно слово — «убит!».
  — Да, — подтвердил он. — А разве вы не слышали об этом?
  — Убит! — потрясенно произнесла она. — О Боже мой!
  Без сил откинувшись на спинку кресла, она затихла, как птица, подстреленная на лету.
  Подойдя к ней, Грифф взял ее за руку и, пощупав пульс, быстро направился к двери и рывком распахнул ее. За дверью совсем близко стояла горничная. Увидев внезапно появившегося перед ней Гриффа, она отскочила от дверей, и щеки ее запылали.
  — Ваша хозяйка потеряла сознание, — сказал ей Грифф. — Подойдите, помогите ей.
  Девушка недоумевающе взглянула на него.
  — Мне кажется, — сказал Грифф, — вам все-таки лучше позвонить врачу.
  Договаривая, он слегка повысил голос и незаметно скосил глаза на кресло, где лежало бесчувственное тело вдовы. Ему показалось, что оно слегка вздрогнуло.
  Слабый голос едва слышно произнес:
  — Нет, нет, не надо врача. Мэри, принеси мне немного бренди.
  Грифф повернулся к горничной.
  — В этой ситуации, — промолвил он, — я думаю, мне будет лучше незаметно уйти. Когда ей станет лучше, сообщите ей, что я ушел, и передайте ей мою глубокую благодарность за все, что она рассказала.
  Девушка ничего не ответила, проводив его угрюмым, ненавидящим взглядом до самого выхода. Дворецкий возник как из-под земли, стоило только Гриффу ступить на порог. Он протянул затянутую в перчатку руку, повернул ручку двери и широко распахнул ее.
  Быстрыми шагами Грифф вышел из дому и направился к тому месту, где его ждало такси.
  — Довезите меня до первой телефонной будки, — попросил он, — откуда я мог бы позвонить в другой город. И побыстрее, пожалуйста.
  Таксист рванул с места так, что взвизгнули шины, он помчался по дороге, которая змейкой шла от роскошного особняка к ближайшим домам на широкой тенистой улице. Проехав немного, он резко затормозил около небольшого магазинчика и распахнул дверцу.
  Грифф прошел через магазин к телефону-автомату и заказал междугородный разговор с Дэном Бликером из «Блейд».
  — Женщина, о которой мы говорили в связи с этим делом, — сказал он, — наняла Карла Ресайна, он руководит Детективным агентством Ресайна. Она предоставила в его распоряжение свою машину, которая и отвезла его в город. По-моему, она чем-то очень напугана. Я хотел посоветовать вам направить сюда двух своих наиболее толковых сотрудников, чтобы они подежурили на улице перед домом. Думаю, вам хорошо известна ее машина, дайте своим людям ее описание. Уверен, что ваши люди, по крайней мере кое-кто из них, лично знакомы с Ресайном. Пусть они поедут за ним, когда он будет возвращаться, может быть, им удастся выследить его. Я почти уверен, что она возложила на него какую-то важную миссию — что-то, требующее большой ловкости и изворотливости. Не могу, кстати, сказать, что Ресайн дружелюбно встретил меня, когда мы с ним столкнулись на пороге дома. Бликер сразу взял быка за рога.
  — Когда он уехал? — спросил он.
  — Приблизительно минут пятнадцать назад.
  — Я сделаю так, что за дорогой будут следить, — сказал Бликер.
  — Да, кстати, нам только что сообщили из полиции в Ривервью, что вскрытие тела все-таки будет произведено.
  Грифф слегка присвистнул.
  — По всей видимости, — предположил он, — на вас сейчас давят со всех сторон.
  — Да, еще бы, — признался Бликер. — Но мы совершенно случайно получили неожиданную поддержку. Один из врачей, который был у Кэттея до последней минуты, сообщил что-то конфиденциально властям. Похоже, он совершенно изменил свое мнение после вашего с ним разговора. Интересно было бы знать, о чем вы там с ним говорили и как смогли убедить его дать показания.
  Сидней Грифф рассмеялся.
  — Похоже, мой приезд в Ривервью, — весело сказал он, — подействовал не только на него. Я же говорил, что люблю играть людьми, как шахматными фигурками. Ну хорошо, я прощаюсь с вами до вечера.
  Все еще улыбаясь, он повесил трубку. Но не прошло и минуты, как лицо его снова стало напряженным, а глаза — внимательными и холодными.
  Глава 10
  Сидней Грифф, снова закутанный в свою пижаму и роскошный халат из верблюжьей шерсти, внимательно следил за тем, как дымок от сигареты спиралью поднимается к потолку. Напротив него, чем-то сильно взволнованный, сидел Дэн Бликер.
  — Удалось вам что-нибудь узнать о том человеке, Деккере, о котором я вам говорил? — спросил он. — Есть какие-нибудь новости?
  На лице Гриффа появилось безразличное выражение.
  — Нет, — коротко сказал он.
  — Помните, — быстро заговорил Бликер, — вы обещали, что не будете нас гнать, будете давать передышку, когда понадобится. Знаете, Грифф, по-моему, в вас есть все-таки что-то сверхъестественное, ваши способности меня всегда просто поражали.
  Грифф не сводил с него внимательных глаз сквозь пелену табачного дыма.
  — По-моему, вам страшно хочется рассказать мне, как вам удалось обнаружить главную героиню этого дела.
  — Нам удалось узнать, кто она, — сказал Бликер. — Но найти ее нам пока что не удалось. Но то, что вы догадались обо всем, — это что-то необыкновенное, будь я проклят!
  — Продолжайте, — попросил Грифф, — и расскажите поподробнее обо всем.
  — Буквально через полчаса после того, как вы мне звонили по междугородному из Ривервью, нам удалось напасть на след, — сказал Бликер. — Один из наших репортеров, Билл Осборн, случайно наткнулся на заявление в полицию, которое было получено от мисс Элис Лортон, проживающей по адресу: Робинсон-стрит, 319, «Элайт Апартментс». В заявлении она сообщала об исчезновении своей соседки по квартире Эстер Ордуэй, двадцати двух лет.
  Энергия, которой Грифф, казалось, был просто переполнен накануне, сегодня улетучилась без следа. Он удобно вытянулся в кресле, весь как-то расслабился, и только нервное попыхивание сигаретой свидетельствовало о его неослабном внимании.
  — Вот поэтому, — улыбнулся он, — я и предпочитаю работать с вами, ребята. Вы и необходимую информацию быстро отыщите и сообщите ее, как газетную заметку: кратко, сжато и информационно. А теперь расскажите-ка мне подробнее об этой Элис Лортон.
  — По-моему, вы перепутали. Вы, наверное, хотели сказать — об Эстер Ордуэй, это та девушка, которая исчезла.
  Сидней Грифф покачал головой.
  — Нет, — промолвил он, — я бы хотел узнать что-нибудь об Элис Лортон, той девушке, что сообщила об исчезновении своей соседки.
  Его просьба, казалось, ошеломила Бликера.
  — Да я, в общем-то, сам с ней не разговаривал, — пробормотал он. — Всю информацию собирали мои люди. Насколько мне известно, она блондинка, голубоглазая, довольно хорошенькая — ну, не то чтобы красавица, конечно, но весьма привлекательная, милая девушка. По-моему, ей не больше двадцати четырех лет.
  — Продолжайте, — попросил Грифф. — Мне нужно как можно больше сведений о ней. Чем больше мне будет известно, тем лучше я смогу представить всю картину в целом.
  — Давайте я сначала расскажу все, что мне известно о квартире и об Эстер Ордуэй.
  Грифф опять по привычке вытянул вперед правую руку с растопыренными пальцами, казалось, он с трудом прокладывает себе дорогу в лабиринте путаных мыслей.
  — Хорошо, давайте, — как-то задумчиво, почти сонно сказал он.
  — Элис Лортон сообщила, что мисс Ордуэй исчезла как-то таинственно, не оставив никакой записки, никого не предупредив. По-видимому, она взяла с собой дорожную сумку и какую-то одежду. Когда прошло несколько дней, а Элис Лортон так и не получила никакой весточки от своей исчезнувшей приятельницы, она уведомила полицию и бюро по розыску пропавших.
  Мы бы никогда не обратили внимание на этот случай, если бы вы нас специально не предупредили, а также если бы не тот факт, что она исчезла почти в то же время, когда был убит Морден. Мы послали в их квартиру специалиста снять отпечатки пальцев. Он воспользовался отмычкой, благо в квартире никого не было. Его никто не заметил, когда он входил. Он постарался выявить везде, где только можно, скрытые отпечатки пальцев, там, где бы мог оставить их мужчина, если бы входил в квартиру: на пепельнице, на металлическом изголовье кровати, на дверных ручках и в других подобных местах. И вы представляете, мы обнаружили отпечатки пальцев Мордена на листке бумаги. Наконец-то, слава Богу! Мы нашли именно его отпечатки. Значит, вне всякого сомнения, Морден был в этой квартире.
  — Вы сообщили в полицию?
  — Нет, мы решили сначала рассказать все вам, а до того попридержать эту информацию. Мы тут решили, что, пока полиция не будет знать об этом, будет больше пользы для нас.
  — Что представляет собой эта мисс Ордуэй? — спросил Грифф. Теперь его руки спокойно вытянулись на подлокотниках кресла, глаза полузакрылись, казалось, он целиком и полностью отдался ощущению безмятежного покоя.
  — Нам удалось получить довольно подробное ее описание: ей двадцать два года, она брюнетка с черными глазами, не худенькая, но и не полная. Обычно она довольно сильно красится и вообще любит окружать себя атмосферой таинственности. Элис Лортон сказала, что ей лично почти ничего не известно о жизни ее соседки; просто они жили в одной квартире, и та девушка всегда без задержек вносила свою долю; как ей казалось, ее соседка не работала, но искала работу, а между тем денег у нее всегда было в избытке.
  — Весьма неполное описание, — отметил с недовольной миной Грифф. — А фотографий ее у вас нет?
  — Довольно странно получилось с этими фотографиями, — сказал Бликер. — Нам ведь так и не удалось найти ни одной. Конечно, возможен и такой вариант, что девчонка просто хитра как дьявол и прихватила все фотографии с собой на всякий случай. Элис Лортон сказала, что у нее точно была парочка моментальных снимков в таком альбомчике, знаете, у большинства девушек есть такие. А еще она сказала, что у Эстер на шкафу стояла большая фотография в рамке, но похоже, что, уезжая, девчонка все прихватила с собой.
  — Очень мило, — недовольно поморщился Грифф.
  — Да уж, совершенно с вами согласен, — подхватил Бликер. — Неудачно получилось.
  — Что-нибудь еще удалось узнать? — спросил Грифф.
  — Да, мои люди проследили за этим детективом, Карлом Ресайном. Вообще говоря, это было плевое дело. По всей вероятности, он даже ни о чем и не подозревал, и у моих ребят не возникло с ним никаких проблем. Да, кстати, в этом деле есть один непонятный для нас момент. Мои люди передали, что этот Ресайн занимался поисками некоей миссис Бланш Мэлоун. Он просматривал регистрационные книги, телефонные справочники, наводил справки в электро— и газовых компаниях, пытаясь отыскать здесь, в городе, какие-то следы этой неизвестной миссис Мэлоун.
  — И вы не знаете, кто она, как она выглядит, сколько ей лет? Вообще, хоть что-нибудь о ней удалось узнать? — спросил Грифф.
  — Нет. Все, что нам известно, это что он разыскивает женщину с таким именем, и это все.
  — Что-нибудь еще? — поинтересовался Грифф.
  — Да так, кое-какие подробности, — сказал Бликер. — Медицинский осмотр тела Мордена показал, что он был убит во вторник, около полудня, плюс-минус несколько минут. Более точно определить просто невозможно. Анализ содержимого желудка показал, что он еще не обедал. Должно быть, мотался туда-сюда по городу, наводя справки. При нем не обнаружили никаких записей, но в кармане у него нашли записную книжку, он туда записывал все свои расходы, так вот, похоже, ему пришлось просадить кучу денег на такси в тот день.
  Грифф снова прикрыл глаза.
  — Суммы помните? — спросил он.
  — Нет, точно не помню, — сознался Бликер. — Могу только сказать, что две или три были совсем ничтожные, затем он пометил, что за какую-то поездку сразу заплатил два доллара пятьдесят, как будто ему пришлось добираться на такси куда-то довольно далеко.
  Грифф недовольно поморщился.
  — Что-нибудь еще? — спросил он.
  — Нет, это все.
  Грифф встал с кресла и принялся мерять комнату быстрыми, нервными шагами, полы его верблюжьего халата развевались и хлопали по длинным, худым ногам. Раз или два он, глубоко задумавшись, вытягивал вперед руки с растопыренными пальцами, как слепой, пытающийся ощупью найти дорогу. Бликеру, который следил за ним, слегка опешив от этого зрелища, даже показалось, что Грифф каким-то образом пытается кончиками пальцев ощутить окружающую его атмосферу.
  Какое-то время Грифф еще продолжал метаться по комнате, а Бликер не сводил с него глаз.
  Наконец Грифф вдруг резко повернулся, и, когда он заговорил, голос его звучал также напористо, как и у самого Бликера иногда в определенных обстоятельствах.
  — Дело, похоже, довольно щекотливое, — сказал он. — Придется быть очень, ну просто предельно осторожным, как хирургу, когда он оперирует. Но я уверен, что раскрыть до конца дело вполне в наших силах. Оно и так уже почти раскрыто, вся трудность состоит в том, что мы где-то что-то упустили или проглядели. Должна быть какая-то деталь, может быть, она лежит на поверхности, просто бросается в глаза, что-то совершенно очевидное, черт его подери! И тем не менее мы не видим, не замечаем эту деталь. Я просто интуитивно чувствую это. А интуиция меня еще никогда не подводила. Что-то есть в этом деле такое, что я проглядел, что-то значительное, жизненно важное, что-то такое, что, вполне возможно, мы видели и запомнили, но это просто не бросилось нам в глаза, — что-то настолько явное и очевидное, что наши глаза просто скользнули, ничего не отметив.
  Бликер пожал плечами и счел за благо промолчать.
  — Нам необходимо найти мужчину, замешанного в этом деле, — продолжал Грифф. — Я хочу, чтобы за квартирой постоянно следили. Мне нужно знать абсолютно все, что касается этого дела. Я хочу получать сведения о каждом, кто входит и выходит из квартиры. Как скоро вы сможете отправить туда своих людей?
  Бликер ответил голосом, в котором не было и следа того энтузиазма, которым он пылал накануне.
  — Не забывайте, — кисло сказал он, — что основная наша забота — издавать газету. Я не могу оторвать всех моих людей от работы и бросить их на расследование убийства Мордена. У нас сейчас и так работы по горло.
  Холодным, неприязненным тоном Грифф спросил:
  — Вы хотите сказать, что решили покончить с этим делом?
  — Да нет же, я совсем не это имел в виду, — стал защищаться Бликер.
  — Понятно. Вы, наверное, имели в виду, что надежда привлечь к ответу убийц Мордена уже больше не вдохновляет вас так, как прежде.
  — Нет, нет, я не отказался еще от этой мысли. Но, если честно, Грифф, мне кажется, что мы тратим кучу времени, занимаясь совершенно безнадежным делом. Вряд ли этот след куда-нибудь ведет.
  Грифф взглянул на издателя в упор.
  — Я был уверен, что это не тупиковый путь, — сказал он твердо, — когда дал вам задание отыскать недавно исчезнувшую девушку. А теперь я хочу, чтобы ваши люди выяснили, кто бывал в этой квартире. Тут должен быть замешан какой-то мужчина.
  — Но зачем ему сейчас-то приходить туда, ведь девушка уже исчезла, — возразил Бликер.
  Грифф нетерпеливо передернул плечами.
  — Послушайте, давайте договоримся сразу, — сказал он, — или вы будете работать со мной на моих условиях, или я с вами больше работать не буду. А теперь вы можете обратиться в любое детективное агентство и нанять там людей, которые бы занимались для вас обычной слежкой, если вам так будет удобнее.
  — Мне кажется, — медленно произнес Бликер, — что будет лучше, если вы мне подробнее расскажете о своих домыслах, прежде чем я отправлю своих людей следить за этой квартирой. Пока что мне это представляется достаточно бессмысленной затеей.
  Грифф сбросил с плеч свой роскошный халат и, расстегивая на ходу пижаму, направился в ванную.
  — Хорошо, пусть так, — буркнул он на ходу. — Поедемте туда вместе. У меня есть одна теория, которую я в любом случае должен проверить.
  Меньше чем за три минуты он успел натянуть на себя твидовый костюм и всунуть ноги в мягкие рыжевато-коричневые туфли на каучуковой подошве. Пройдя в коридор, он распахнул дверцу встроенного шкафа и достал оттуда пальто.
  — Пойдемте, — окликнул он Бликера, — посмотрим на эту квартиру… А кстати, чем у нас занимается полиция? Их не заинтересовало, случайно, исчезновение этой мисс Ордуэй?
  — Насколько мне удалось узнать, они относятся к этому, как к обычному случаю, — сообщил Бликер. — Мы решили ничего пока не говорить им об отпечатках пальцев, которые обнаружили в квартире. Сначала я хотел узнать, что вы по этому поводу думаете, а потом уже обращаться в полицию.
  — Мне кажется, — предложил Грифф, — что на какое-то время нам стоит забыть о полиции, по крайней мере до тех пор, пока мы не выясним кое-что для себя. Поехали повидаемся с этой Элис Лортон. И кстати, позвоните к себе в редакцию, попросите их напечатать самые лучшие фотографии Мордена, которые только удастся найти. Пусть кто-нибудь возьмет фотографии и обойдет водителей такси, надо попробовать выяснить у них, кто в течение часа или больше возил человека, изображенного на снимке.
  — Видите ли, мне кажется, что этот большой счет за такси, вероятно, означает, что он брал такси на час для каких-то малых разъездов, а не ездил один раз куда-то далеко. На большое расстояние ему было бы гораздо удобнее и дешевле добраться не на такси, а на чем-нибудь другом. Но если его здорово поджимало время, если он очень торопился что-то сделать, как это следует из его последнего сообщения, если, предположим, он шел по горячему следу, то он мог просто нанять такси на час. В этом случае ему не пришлось терять время каждый раз на поиски такси, ведь, возможно, он бывал в таких районах, где не так-то просто отыскать машину.
  Бликер кивнул.
  — Это логично, — согласился он. — Я прослежу, чтобы уже в утреннем выпуске газеты появились его фотография и обращение ко всем, кто его видел.
  Глава 11
  Элис Лортон, трогательно женственная, испуганная и беззащитная на вид, подняла на стоявших перед ней мужчин широко распахнутые голубые глаза.
  — Полиция, похоже, не придала этому никакого значения, — жалобно сказала она. — По-моему, они решили, что Эстер просто неожиданно собралась выехать из квартиры и поселиться где-то в другом месте или просто упорхнула отдыхать с каким-то приятелем на…
  — На выходные? — подсказал Сидней Грифф. Девушка кивнула.
  — Они достаточно откровенно высказали это предположение, — смущенно пояснила она.
  — Обычно с этого они и начинают, — с симпатией глядя на девушку, объяснил Грифф.
  Элис Лортон подняла глаза на Бликера.
  — Я так люблю читать вашу газету, мистер Бликер, — робко сказала она. — По-моему, она просто замечательная. Но боюсь, что вряд ли вашим людям удастся что-то выяснить в этом случае.
  — Что именно из своих вещей она взяла с собой, когда уехала? — спросил Грифф.
  — Точно не знаю. Кое-что из одежды, какие-то личные вещи. Всех этих вещей вряд ли бы хватило, чтобы заполнить одну небольшую дорожную сумку.
  — Похоже, что если она и собралась уехать, то самолетом, — предположил Грифф, — особенно если у нее с собой было так мало вещей.
  Лицо Элис Лортон просветлело.
  — Может быть, вы и правы! — воскликнула она. — Но кто мог надоумить ее лететь самолетом? Да и потом я считаю, что ее просто кто-то заставил уехать.
  — Вы не сможете нам сказать, во что она была одета, когда вышла из дому?
  — Да, и почти наверняка. На ней были черное пальто с красной отделкой, черные туфли и светлые чулки, на голове была маленькая черная шляпка, знаете, такого фасона, когда она плотно прилегает к голове и сдвигается сильно на одну сторону, в общем, вроде маленького берета. Шляпка была отделана белым.
  — Вашей соседке года двадцать два?
  — Я уверена, что именно двадцать два, — заявила Элис Лортон. — По-моему, ее день рождения был месяц или два назад. Я знала, что это был ее день рождения, и была уверена, что ей исполнилось именно двадцать два. А может быть, двадцать три?.. Да нет, я совершенно уверена, ей двадцать два года.
  — Она брюнетка?
  — Да, у нее темные волосы и черные глаза. Волосы пышные, всегда немного как будто растрепанные.
  — Она высокая?
  — Мы с ней практически одного роста и телосложения. Могли бы даже одеждой меняться. Впрочем, она и так тысячу раз одалживала мне то одно, то другое.
  — У нее было много вещей? — поинтересовался Грифф.
  — Да уж побольше, чем у меня. — Элис Лортон широко обвела руками пространство вокруг себя. — Почти все это принадлежит ей — книги, большая часть одежды, почти все безделушки. У меня самой практически ничего нет.
  Сидней Грифф подошел к книжной полке, вытащил из стопки несколько книг и просмотрел титульные листы.
  — Это ее подпись? — спросил он.
  Элис Лортон подошла и взглянула ему через плечо.
  — Да, — подтвердила она, — это Эстер писала. Грифф многозначительно взглянул на Бликера.
  — Я думаю, — сказал он, — что, когда человек летит самолетом, от него требуют поставить свою подпись на копии авиабилета, к которой еще подшиваются листки с перечнем взаимных обязательств пассажиров и авиакомпании, предупреждение о возможности незапланированной посадки самолета в случае неблагоприятных погодных условий, сведения о предельно допустимом весе багажа и многое другое. Поскольку у нас есть образец ее подписи и подробное описание ее одежды, мы скоро сможем узнать, улетела ли она, и если улетела, то под своим или вымышленным именем.
  Бликер вытащил блокнот и делал в нем какие-то пометки.
  — Сколько вы платите за эту квартиру? — внезапно повернувшись к девушке, резко спросил Грифф.
  — Не знаю точно, — неуверенно ответила она, — сколько за всю квартира платила Эстер. Все переговоры с управляющим вела именно она, и она же передавала ему деньги за квартиру. А я отдавала деньги за свою комнату самой Эстер, она говорила, сколько приходится на мою долю.
  — И сколько же она брала с вас за вашу часть квартиры?
  — Двадцать долларов в месяц, — тихо ответила Элис Лортон.
  Грифф обвел взглядом помещение.
  — Такую квартиру даже и мечтать нечего снять за сорок долларов в месяц, — сказал он ей.
  — Да, я знаю, — пробормотала она. — То есть я хочу сказать, я давно подозревала это, но Эстер всегда говорила, что это не моего ума дело, что она это все устроила и что если нам повезло снять квартиру много дешевле, чем это обычно бывает, то меня это не должно тревожить.
  — Вы хотите сказать, что она, возможно, была знакома с хозяином квартиры? То есть, если я правильно понял, были у него какие-то особые причины для того, чтобы предоставлять Эстер квартиру на гораздо более льготных условиях, чем другим жильцам?
  — Нет-нет, — поспешно пробормотала Элис Лортон. — Не думаю, чтобы дело обстояло именно так. Я не думаю даже, чтобы она была лично знакома с хозяином квартиры.
  — Вы каждый месяц платили по двадцать долларов?
  — Да. Было пару раз как-то, что я не могла заплатить сразу, но Эстер не сердилась и платила за меня. У нее всегда была куча денег.
  — Вы не знаете, чем она занималась?
  — Нет, она сказала мне как-то раз, что ищет работу.
  — А кто хозяин квартиры?
  — Дом находится в ведении «Липпман риэлти компани». Сам управляющий в доме не живет. Адреса их я не знаю. Помню, Эстер говорила как-то, что пересылает чеки на адрес компании.
  — Вы не будете возражать, — спросил Грифф, — если я немного поброжу по квартире?
  — О нет, ради Бога! — воскликнула она. — Я только буду рада. Вы понимаете, мне все время мерещится, что с Эстер случилось что-то плохое, ужасное, и я ничего не могу с этим поделать. Я понимаю, что она уехала, но уехала она, потому что произошло что-то плохое, какое-то чудовищное недоразумение, которое мешало ей жить. Может быть, ее силой заставили уехать с кем-то?
  — А у нее были приятели-мужчины? — спросил Грифф.
  — Да, один или двое. Не знаю, как их зовут. У нас с Эстер с самого начала была договоренность относительно мужчин. Если ко мне кто-то должен был прийти, то я заранее предупреждала Эстер, и она уходила на это время. А если свидание с молодым человеком назначала она, то уходить приходилось мне. Это все придумала Эстер, и она больше всего настаивала на этом условии. Она рассказывала, что все девушки, с которыми она делила квартиру до меня, вечно пытались выследить, с кем она встречается, а потом старались флиртовать с ее друзьями или обвиняли ее в том, что она пытается отбить у них приятелей.
  Грифф кивнул и, закрыв глаза, некоторое время постоял так, вытянув вперед правую руку с медленно двигающимися в каком-то странном ритме худыми пальцами.
  — Понятно, — протяжно сказал Грифф.
  Он прошелся по небольшой квартирке, которая состояла только из гостиной, спальни и ванной.
  — А кто из вас спал на выдвижной кровати в гостиной? — спросил он.
  — Как правило, мы всегда спали вместе, — ответила Элис Лортон.
  — Тогда этим шкафом для одежды вы тоже пользовались вместе?
  — Да, конечно.
  Грифф еще раз внимательным взглядом обвел помещение.
  — Как вы думаете, она прихватила с собой альбом с фотографиями?
  — Да, наверное, это так. Я знаю, что у нее был такой альбом, а теперь я что-то его не вижу.
  — А вы уже искали?
  — Конечно. Ее фотография нужна была для газеты. Даже в полиции меня об этом спрашивали, несмотря на то что, как мне кажется, они не воспринимали эту ситуацию серьезно, думали, что это так, глупая шутка, — я имею в виду ее неожиданный уход.
  — Письма ей приносили сюда? — спросил Грифф.
  — Да, конечно.
  — Вы в этом уверены?
  — Ну конечно. Она же здесь жила, так почему бы письмам не приходить сюда?
  — Я просто спрашиваю, уверены ли вы в этом, — объяснил Грифф.
  — Ну конечно, я ведь пару раз сама приносила ей почту, когда вставала раньше и заглядывала в почтовый ящик.
  — А вы не знаете, от кого она получала письма?
  — Нет, нет. Не могу вам этого сказать. Мне казалось, что там были и деловые письма, я имею в виду письма, где обратный адрес был тоже отпечатан на машинке. А вообще-то я не особенно обращала на это внимание.
  — А может быть, это были просто рекламные проспекты?
  — Нет, ну что вы, — обиженно возразила она. — Эти письма были в первоклассных конвертах из плотной бумаги.
  Грифф расхаживал из угла в угол по квартире. Бликер, недовольно нахмурившись, наблюдал за ним. А глаза Элис Лортон следили за ним с таким простодушным доверием, которое больной испытывает по отношению к маститому врачу, снизошедшему вдруг до того, чтобы облегчить его страдания, одним словом, с той слепой верой, которая граничит с преданностью.
  — А как насчет журналов? — спросил он, уже знакомым жестом простирая руку в направлении лежавшей на столе кипе журналов. — Не похоже, чтобы их покупали в киоске, не так ли?
  Девушка покачала головой.
  Грифф взял в руки несколько журналов и взглянул на последние страницы.
  — Это все ее журналы, — сказала Элис Лортон. — Она подписывалась на них. Какие-то из них присылали в бандеролях, а на остальных просто печатали ее имя и адрес.
  — А вам известно что-нибудь о ее семье?
  — Нет.
  — А она была когда-нибудь замужем?
  — Не думаю. Она как-то особенно не увлекалась мужчинами.
  — Но это как раз и могло быть следствием неудачного замужества и последующего развода.
  — Да, конечно, можно подумать и так… Но дело в том, что она была такой… неискушенной, что ли, неиспорченной. Не знаю, поймете ли вы меня.
  — Хм-м! — скептически фыркнул Грифф. — И как часто она просила вас оставить квартиру в ее распоряжение, когда ее навещал кто-то из ее приятелей-мужчин?
  — Да не так уж часто — может быть, раз или два в месяц.
  — А что она делала вечерами?
  — Обычно читала.
  — Выходила куда-нибудь?
  — Нет, она была стеснительной, вообще закомплексованной в каком-то отношении. Для меня она всегда была загадкой. Ей приходила куча писем, а она сама почти никому не писала, ну, может быть, раз или два. И то, казалось, это был единственный для нее вид связи с окружающим миром. Она обожала читать. Чаще всего я видела ее свернувшейся в клубок на тахте и погрузившейся в какую-то книгу. И так продолжалось целый вечер.
  — А когда кто-нибудь приходил в гости к вам, что она делала? — поинтересовался Грифф.
  — Я думаю, ходила в кино, хотя, честно говоря, не замечала за ней, чтобы она увлекалась этим.
  — Она поздно возвращалась?
  — Да, достаточно поздно.
  — Вы заранее сговаривались, во сколько ей возвращаться.
  — Нет, я обычно просто говорила ей, что вечером ко мне придет приятель.
  — И как часто это происходило?
  — Не так уж часто — примерно так же, как у нее. Дело в том, что у меня не так уж много знакомых молодых людей.
  — Вы работаете?
  — В последнее время нет.
  — Следовательно, вы находитесь в квартире большую часть дня?
  — Иногда да.
  — И Эстер Ордуэй, следовательно, тоже большую часть времени проводила дома?
  — Нет, — неожиданно сказала Элис Лортон. — Может быть, это покажется вам забавным, но обычно она вставала очень рано, еще затемно. Она просыпалась часов в шесть утра и обычно уходила из дому без четверти семь, иногда даже раньше. И так каждый день, а возвращалась она только к вечеру. Я не имею ни малейшего понятия, где она была и чем занималась.
  — Но вы ведь не думаете, что она в это время была на работе?
  Элис Лортон смущенно потупилась.
  — Не знаю, — нерешительно сказала она. Грифф переглянулся с Бликером.
  — Похоже, — сказал он, — больше мы здесь ничего не узнаем.
  В холле, когда они уже направлялись к двери, Грифф придержал Бликера за локоть.
  — Вам не бросилось в глаза, — спросил он, — насколько описание Эстер Ордуэй совпадает с описанием девушки, о которой рассказывал Морден? Той самой, которую задержала полиция и которая якобы путешествовала автостопом? Она сказала тогда, что ее имя — Мэри Бриггс, а задержали ее вместе с мужчиной, который назвался Кэттеем.
  Бликер издал удивленное восклицание.
  — Вот оно что, — произнес он. — Но ведь у нас нет ничего, кроме описания.
  — Но тем не менее, — сказал Грифф, — в этих двух описаниях совпадает все: вес, рост, комплекция, возраст, да и одежда тоже, не так ли?
  — Да, и одежда совпадает, — согласился Бликер. Грифф молчал всю дорогу до тех пор, пока им не удалось отыскать свободное такси. Усевшись на заднем сиденье, он повернулся к Бликеру.
  — Вы договорились, что квартира останется под наблюдением? — спросил он.
  Бликер кивнул.
  — Я хочу сознаться кое в чем, Грифф, — произнес он. — Иногда ваши методы кажутся мне просто дикими, а затем я вижу, каких результатов вы добиваетесь, и все вроде бы становится логичным. Есть что-то поразительное в том, как вам удается добираться до самой сути.
  — Ну, с этой девушкой нам просто повезло, — мечтательно произнес Грифф. — Но все-таки есть еще что-то, что мы пропустили; что-то, что почти наверняка является ключом ко всему; что-то, о чем нам сообщили и значительность чего мы просто с вами не смогли оценить.
  — А вам не кажется, что так всегда и бывает при расследовании преступления? — спросил Бликер.
  — Нет, не всегда, — возразил Грифф. — Вам придется завтра заняться тысячью самых различных повседневных дел. А затем вы возьметесь выполнить одно задание, что может доставить вам неприятности.
  — Что же именно? — спросил Бликер.
  — Я сначала расскажу вам об обычных делах, которыми вам предстоит заняться. Сначала вам нужно будет выяснить, в каком банке у Эстер Ордуэй был счет. Вам следует связаться с руководством «Липпман риэлти компани» и попытаться узнать, что им известно об этой девушке. Ваши люди должны продолжать следить за домом. Вам придется постараться найти эту миссис Бланш Мэлоун раньше, чем это удастся сделать Карлу Ресайну. Но чтобы избежать каких-либо неожиданностей, нужно, чтобы ваш человек по-прежнему висел на хвосте у Ресайна.
  — А какое отношение миссис Мэлоун может иметь к этому делу? — спросил Бликер. — По-моему, нам уже удалось найти всех причастных к этому женщин.
  Грифф покачал головой.
  — Никогда нельзя быть полностью в этом уверенным, — заявил он, — пока все карты не лягут на стол. Надо собрать все части головоломки и сложить их, прежде чем перед вами возникнет ясная и логично связанная между собой картина. Мне кажется, что миссис Кэттей наняла Ресайна для того, чтобы найти эту миссис Бланш Мэлоун. В любом случае она должна быть как-то связана с этим делом, правда, я еще не знаю как.
  А теперь послушайте то задание, которое может причинить вам массу неприятностей. Вам нужно договориться с молодой женщиной, которой бы вы полностью доверяли. Она должна попытаться найти квартиру и снять ее под именем Эстер Ордуэй. Затем она должна отправиться на почту и оставить там заявление с просьбой пересылать по новому адресу всю корреспонденцию, поступающую на имя мисс Ордуэй, Робинсон-стрит, 319, «Элайт Апартментс».
  — Похоже, эта затея может доставить нам массу неприятностей со стороны почтового ведомства, — пробормотал Бликер.
  — Надеюсь, они об этом не узнают, — буркнул Грифф.
  — Наверняка в конце концов узнают.
  — Не уверен.
  — Но зачем городить весь этот огород только для того, чтобы прочитать все письма этой девушки? Ведь тот, кто вместе с ней замешан в этом деле или знает, что она в нем замешана, без сомнения, в курсе того, что она исчезла. Да и потом, вы никогда меня не убедите в том, что она исчезла без следа. Я считаю, что она намеренно удалилась со сцены, и готов биться об заклад на что угодно, что улетела на самолете. Грифф снова покачал головой.
  — У меня есть целая теория по поводу Эстер Ордуэй, — заявил он. — Правда, пока у меня недостаточно данных, чтобы подкрепить эту теорию, причем кое-какую дополнительную информацию мне нужно выяснить как можно скорее. В это время вы, конечно, можете послать своих людей в аэропорт поискать самолет, которым якобы улетела Эстер Ордуэй, но если вы хотите поставить что-то на эту вашу теорию, то не советую вам это делать: наверняка проиграете.
  — Вы не уверены, что она улетела на самолете? — спросил Бликер. — Но ведь все указывает на это.
  — Но тогда, — спросил Грифф, — зачем же ей понадобилось брать с собой альбом с фотографиями?
  — А потому, — подсказал Бликер, — что она и есть не кто иная, как Мэри Бриггс, и знает, что в случае чего полиция опознает эту фотографию, поэтому она и забрала альбом.
  — Конечно, такая возможность существует, — согласился Грифф, — но на настоящий момент это все, что мы знаем… Кстати, когда станут известны результаты вскрытия тела Кэттея?
  — Вечером в субботу, — ответил Бликер. — Мне кажется, оно как раз сейчас и делается. Патологоанатомы передадут отчет о результатах вскрытия окружному прокурору незадолго до полуночи. По всей вероятности, нам не удастся достать копию этого отчета немедленно, но, думаю, к утру он уже должен попасть нам в руки.
  — Вы дадите мне знать? — спросил Грифф.
  — Конечно. А вы по-прежнему считаете, что для нас так важно заполучить всю корреспонденцию Эстер Ордуэй?
  — Да.
  — Не лежит у меня к этому душа, — поморщился Бликер. — Это же значит расставлять женщине ловушку.
  — А вы можете как-нибудь по-другому узнать, куда она делась?
  — Да, думаю, что смогу. Этель Вест, моя секретарша, сейчас уже в полной боевой готовности. А она такого сорта девица, которая может влезть куда угодно и узнать что угодно.
  — Мне бы не хотелось оставлять ее надолго в квартире, — сказал Грифф. — Это опасно. Нужно лишь дождаться, пока на ее имя не придут два или три письма. А затем она может уйти, опустив письма в почтовый ящик с пометкой «Вскрыто по ошибке», или зайти на почту и распорядиться, чтобы письма пересылали обратно на прежний адрес, не упоминая о тех письмах, которые она распечатала. Все будет зависеть от того, что мы из них узнаем.
  — Не нравится мне это, — брезгливо заметил Бликер.
  Криминолог нахмурился.
  — Так я и думал, что вы это скажете, — промолвил он.
  — Кстати, — спохватился Бликер, — я забыл сказать вам, что нам удалось обнаружить отель, в котором регистрировался Кэттей, когда приезжал в город.
  — И где же? — заинтересовался Грифф.
  — Отель называется «Хиллкрест», Кэттей снимал номер 904, но не оставался в нем.
  — А почему вы так считаете?
  — Мы показывали в отеле фотографию Кэттея, и регистратор сказал, что он совершенно уверен, что в комнате останавливался не этот человек.
  — А как же подпись в книге регистрации?
  — Там, похоже, стоит подпись Кэттея. То есть я хотел сказать, что подписи очень похожи.
  Грифф вопросительно поднял брови.
  — Но вспомните, — воскликнул он, — когда детектив, снимавший показания с человека, назвавшегося фамилией Кэттей, утверждал, что он расписался точь-в-точь как Кэттей, что эта подпись была точной копией подписи на членских клубных карточках и водительских правах!
  — Я уже думал об этом, — сказал Бликер. — Мы попробуем еще что-нибудь узнать в этом отеле. Портье помнит, что Кэттею несколько раз звонили в течение вечера.
  — И никто не отвечал?
  — Нет.
  — А что он может сказать о его номере? В нем кто-нибудь ночевал?
  — Мы спрашивали горничную, но она, к сожалению, не помнит.
  Грифф задумчиво кивнул.
  — Хорошо, — наконец сказал он, — пока не станет известно что-нибудь еще, дальше мы не продвинемся. Нужно обязательно что-то выяснить, и как можно быстрее, желательно в ближайшие двадцать четыре часа. Дайте мне тогда знать, хорошо?
  — К концу дня мы обязательно узнаем, где живет эта женщина, — пообещал Бликер, — а тогда, бьюсь об заклад, выяснится, что она отправилась куда-нибудь самолетом. Может быть, нам повезет и в другом, должны же, в конце-то концов, найти того карманника, который выдал себя за Кэттея. Мы знаем, что его разыскивает полиция, сейчас они перетряхивают весь город, так сказать, процеживают через сито весь этот сброд.
  Грифф откинулся на подушки, лениво зевнул и сказал:
  — Вот это я как раз и ненавижу больше всего.
  — Что именно? — удивился Бликер.
  — Да всю эту чертову рутину! Я люблю играть по-крупному, двигать людей, как шахматные фигуры, заставлять их волноваться, терять голову от страха.
  — Продолжайте, продолжайте, — заинтересованно сказал Бликер. — Я не собираюсь прерывать вас.
  Губы Гриффа изогнула ироническая улыбка.
  — Хорошо, — сказал он. Бликер быстро заговорил:
  — Но ведь вы же не поступили так с Деккером, когда он пришел к вам после того убийства. Вы посоветовали ему не появляться какое-то время на людях и даже помогли ему скрыться. Даже полиция пришла к мысли, что Деккеру известно гораздо больше того, что он рассказал.
  Грифф не проронил ни слова, но само молчание его было многозначительным.
  — Скажите мне только одно, — обратился к нему Бликер. — Вы помогли ему укрыться просто потому, что он боялся, или вы тоже были уверены, что его жизнь в опасности?
  Лицо Гриффа внезапно как будто окаменело. Но он по-прежнему не сказал ни слова.
  Несколько секунд Бликер молча наблюдал за ним, затем раздраженно буркнул:
  — По-моему, уж на этот вопрос вы могли бы ответить.
  — На какой вопрос?
  — На вопрос, почему вы помогли скрыться Деккеру и когда вы планируете заставить его предстать перед судом.
  Грифф, казалось, продолжал думать о своем.
  — Бликер, — задумчиво проговорил он, — что-то мы все-таки пропустили в этом деле, что-то, что находится у нас прямо перед глазами. На какое-то мгновение я уже почти понял это — что-то всплыло у меня в подсознании; что-то, что я уже знал; что-то, что и вам было хорошо известно. Но ни вы, Бликер, ни я тогда не осознали всей важности этого факта. Мы наверняка обсуждали это с вами, и один из нас упомянул что-то такое, что натолкнуло меня на целую цепь рассуждений, я уже чувствовал, что стою на пороге какой-то большой разгадки, меня почти коснулось то, что мы обычно называем вдохновением. А затем вы вдруг прервали меня, спросив что-то о Деккере. Я же ведь обещал, что дам вам знать, когда приму какое-то решение. Но я еще ничего не решил. Вы должны понять, что ничего не добьетесь, наседая на меня. И еще, перестаньте задавать мне бесконечные вопросы, если видите, что я о чем-то думаю.
  — А вы скажите мне, о чем вы думаете, — вкрадчиво попросил Бликер.
  У Гриффа вырвалось раздраженное восклицание.
  — Черт побери! — вскричал он. — Я изо всех сил пытаюсь опуститься в глубину своего подсознания и понять, что же меня беспокоит, а тут меня заставляют думать об этом проклятом Деккере и о его страхах, как бы его не прикончили гангстеры из-за того, что он был свидетелем убийства. Вы забиваете мне голову этим вашим Деккером и не даете вспомнить то действительно важное, что вот-вот готово прийти мне в голову. Разве вы сами не замечали, что наше подсознание куда лучше нас определяет степень важности многих вещей. И происходит это гораздо точнее и быстрее, чем если бы мы старались делать это намеренно. Затем принятое решение исподволь доводится до нашего сознания и… А впрочем, я забыл — вас ведь не интересуют проблемы психологии. Вы не знакомы с тем, как происходит процесс мышления в нашем сознании и подсознании.
  — Нет, — выразительно произнес Бликер. — Это меня не интересует. А вот одно я уяснил себе совершенно определенно: вы столько мне тут наговорили, но так ничего и не рассказали о Томасе Деккере и не объяснили, почему вы помогаете ему скрываться.
  Грифф обезоруживающе улыбнулся ему.
  — А ведь действительно, — весело согласился он, — не рассказал.
  Глава 12
  Гриффу пришлось звонить в дверь не меньше трех раз, прежде чем Элис Лортон открыла ему. Она была не одета: в пижаме, домашних тапочках, а поверх этого было накинуто кимоно. Ее широко распахнутые, невинные голубые глаза вопросительно взглянули на Гриффа, а затем губы тронула нежная улыбка.
  — О, — низким, хрипловатым голосом сказала она, — так это вы!
  — Да, — ответил Грифф. — Прошу прощения за беспокойство, но мне хотелось еще кое о чем расспросить вас.
  — Входите же, — пригласила она.
  Грифф шагнул вперед и закрыл за собой дверь. Окна были распахнуты, слабый ночной ветерок едва заметно шевелил шелковые портьеры. Элис Лортон слегка вздрогнула и подошла к окнам, чтобы закрыть их, а затем удобно устроилась в одном из мягких кресел, повернув под себя ноги калачиком.
  — Который час? — спросила она.
  — Еще не так поздно, — ответил он. — Наверное, не больше двенадцати.
  — Мне казалось, я только что уснула. — Она зевнула, прикрыв ладошкой рот.
  Грифф вытащил из кармана портсигар, открыл его и предложил ей закурить. Она заколебалась было, но затем вытащила сигарету. Грифф щелкнул зажигалкой и дал ей прикурить.
  Бросив взгляд на ее освещенное пламенем зажигалки лицо, он тихо спросил:
  — Вы ведь уже знаете, что Кэттей мертв? Хорошенькое личико как будто окаменело. Казалось, в одно мгновение жизнь покинула ее: язычок пламени уже несколько секунд лизал кончик сигареты, но она не могла заставить себя прикурить.
  Прищурившись, Грифф внимательно наблюдал за ней.
  Прошло несколько секунд, прежде чем он услышал глубокий вдох. Она выпустила изо рта клуб синеватого дыма и, отодвинув от себя его руку с зажатой в ней зажигалкой, откинулась на спинку кресла.
  — Кто такой Кэттей? — спросила она.
  — Один человек из Ривервью, — ответил Грифф.
  — Не знаю такого, — сказала она. — От чего же он умер? Он что, какой-то знакомый Эстер?
  — И кроме того, — как будто не слыша ее, продолжал Грифф, — Морден тоже мертв.
  — О, — протянула она. — Об этом я слышала. Это ведь тот репортер из газеты. Я читала его заметки, а потом вдруг увидела его фотографию в газете.
  — Вы были с ним знакомы? — спросил Грифф. Она отрицательно покачала головой.
  — И никогда его не видели?
  — Нет, — ответила она. — А почему вы спрашиваете?
  — У нас есть все основания полагать, что он был в этой квартире в тот день, когда его убили.
  Она подняла на него расширившиеся от ужаса и удивления глаза. Затем стиснула руку в кулак и приложила его к внезапно задрожавшим губам.
  — О Господи! — подавленно произнесла она.
  — И вы по-прежнему уверены, что никогда не встречались с ним? — спросил Грифф.
  — Совершенно уверена, — заявила она.
  Грифф не сводил с нее испытующего взгляда. Ее лицо, в это позднее время абсолютно ненакрашенное, светилось молочной белизной. Бледные губы почти не выделялись на нем, а большие темные глаза были полны ужаса.
  Внимательный взгляд Гриффа остановился на ее губах.
  — Ну а если, — продолжал настаивать он, — если я, предположим, докажу, что Морден знал вас, вы по-прежнему будете настаивать на том, что вы не были с ним знакомы?
  У нее, видно, перехватило от волнения горло, поскольку, как она ни старалась, но не могла выдавить из себя ни слова.
  — Знал меня? — охрипшим голосом смогла наконец произнести она. — Но откуда ему меня знать, тем более если я-то его не знаю?
  — Предположим, я вам сейчас это объясню, — предложил Грифф. — Представьте себе: ваше имя и фамилия были записаны у него в блокноте, и был указан этот адрес.
  — Мое имя? — удивилась она.
  — Да, — подтвердил он. — Элис Лортон, Робинсон-стрит, 319, «Элайт Апартментс». Как вы можете это объяснить?
  Она посмотрела на него открытым взглядом, и он с удивлением заметил, как вдруг страх и паника стали быстро исчезать из ее глаз.
  — О конечно, — рассмеялась она, — сознайтесь, что вы просто пытаетесь напугать меня, разве нет? Ну конечно же, мистер Грифф, я не знала его. Вам удалось напугать меня, признаюсь в этом, но я сказала вам чистую правду. Я не знала этого человека. Никогда в жизни его не видела.
  Взгляд Гриффа по-прежнему не отрывался от ее губ.
  — Похоже, вас не особенно взволновал тот факт, что ваше имя было записано у него в блокноте?
  — Этого не может быть, — возразила она, — если только ему его не сообщила Эстер. Ну конечно, такое тоже могло вполне случиться. Он мог сказать Эстер, что у него есть друг, и предложить сходить куда-нибудь вчетвером. Ну и тогда Эстер вполне могла сказать ему мои имя и адрес. Но я почти уверена, что если бы она так поступила, то обязательно заранее предупредила бы меня… А вы, наверное, предполагаете, мистер Грифф, что есть какая-то связь между исчезновением Эстер и тем фактом, что этот журналист был здесь, в ее квартире, именно в тот день, когда его убили?
  — А это, — мрачно сказал Грифф, — как раз то, что я и хочу выяснить.
  — О нет, — воскликнула она. — Я уверена, этого не может быть. Этер Ордуэй была, конечно, очень молчаливой, очень скрытной. Она терпеть не могла рассказывать кому-то о своих делах. Из ничего она обожала делать тайну. И индивидуалисткой она была страшной. Квартира была зарегистрирована на ее имя, и от меня она требовала, чтобы все письма ко мне тоже присылались на ее имя, только с пометкой, что они для меня, и так далее в том же духе. Но я была уверена, что это уж такая забавная черта в ее характере, и не обижалась. Это ведь совсем не потому, что ей приходилось что-то скрывать, просто такой уж она человек.
  Взгляд Гриффа постепенно смягчился.
  — А вам, случайно, не кажется, — спросил он, — что все это заходит слишком далеко, мисс Ордуэй?
  — Ради всего святого, о чем это вы? — воскликнула она.
  — Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю, — сказал он. — Вы ведь и есть Эстер Ордуэй. Никакой Элис Лортон нет и никогда не было. Вы просто назвались этим именем, чтобы дать Эстер Ордуэй шанс уйти со сцены. Вы сами только что себя выдали, да и раньше раз двадцать выдавали себя в мелочах во время нашего разговора. Но окончательно я уверился в этом, заметив, какое вы испытали облегчение, услышав, что в блокноте Мордена обнаружили записанными адрес и имя Элис Лортон. Ведь вы-то точно знали, что этого никак не могло быть, ведь Элис Лортон была просто выдумана вами уже после того, как был убит Морден.
  Она вынула изо рта сигарету и попыталась потушить ее в пепельнице. Но у нее так тряслись руки, что сигарета выпала и покатилась по полу. Вся кровь отхлынула от ее лица, оно стало мертвенно-бледным, на нем только чуть выделялись губы, обведенные синеватой полоской, да темнели испуганные глаза, которые казались почти черными из-за расширившихся зрачков.
  Грифф поднял с пола упавшую сигарету и затушил ее в пепельнице.
  — Ну как? — спросил он. — Может, хотите рассказать все начистоту?
  — Что такое? — воскликнула она. — В жизни не слышала ничего более бессмысленного! Что… что… в конце концов, с чего вы взяли, что я и есть Эстер Ордуэй?
  — Ну подумайте сами Вы живете в квартире уже несколько месяцев, а здесь нет ни единой вещицы, которая бы принадлежала вам. Дальше. Вы показывали нам одежду, которая, по вашим словам, принадлежала мисс Ордуэй, а между тем одежду этого фасона и расцветки скорее купила бы блондинка, а не брюнетка. Еще один факт: вы приложили максимум усилий, чтобы убедить нас, что никогда не были знакомы ни с одним из приятелей-мужчин, с которыми проводила время Эстер. Квартира эта тоже снята на имя одной мисс Ордуэй, а ведь имя Элис Лортон не значится даже внизу, в списке жильцов…
  — Но послушайте, — перебила она его. — Я ведь все это уже объяснила. Я же сказала вам, откуда это пошло.
  — Да, — кивнул он, — замечательное объяснение, но чуть-чуть слишком хорошее, мисс Ордуэй. Вам не кажется, что будет лучше, если вы мне все расскажете сами, прежде чем я позвоню в полицию?
  Она сидела перед ним как статуя отчаяния.
  — В полицию? — одними губами произнесла она.
  — Конечно, — подтвердил он. — Вы ведь знаете, совершено убийство. Полиция занимается поиском преступника. А вы решили, что вас просто погладят по головке и попросят больше так не делать, если вы окажетесь замешанной в деле об убийстве?
  — Но я не имею никакого отношения к этому, — пролепетала она.
  Он слегка пожал плечами.
  Какое-то время оба молчали. Сидней Грифф, похоже, ждал чего-то, а девушка напряженно размышляла. Она безвольно поникла в кресле. Босые ступни выскользнули из-под халатика и коснулись холодного пола.
  Вдруг она наклонилась вперед и коснулась холодными дрожащими пальцами его запястья.
  — Послушайте, — умоляющим тоном сказала она, — пожалуйста, поверьте мне. Я не обманываю вас. Я действительно Элис Лортон. И я абсолютно ничего не знаю об Эстер Ордуэй. Может быть, если бы я знала что-то, я и попробовала бы защитить ее, но Богом клянусь! Я не обманываю вас! Пожалуйста, поверьте мне. Это так важно, чтобы вы мне поверили.
  Грифф недовольно нахмурил брови, — казалось, он напряженно размышлял о чем-то.
  Девушка двумя руками вцепилась в него, как будто боялась, что ее затянет зыбучими песками. Даже несмотря на то, что она крепко стиснула его запястье, было хорошо заметно, как трясутся ее руки.
  — Вы должны поверить мне. Это так много для меня значит. Ведь я собираюсь скоро выйти замуж и надеюсь быть счастлива. Если что-то свяжет мое имя с этим скандальным делом, то вся моя будущая жизнь окажется под угрозой. Поверьте, я не обманываю вас. Я Элис Лортон, я могу доказать это. Если вы захотите, я расскажу вам всю мою жизнь день за днем. Расскажу вам все: где я родилась, где пошла в школу. Я назову вам имена людей, которые меня хорошо знают.
  По голосу Гриффа было заметно, что он начинает потихоньку сдаваться.
  — Но все-таки, как же так произошло, что все в этой квартире до самых мелочей принадлежит Эстер Ордуэй? Почему у вас тут нет ничего своего?
  — Потому что у меня и на самом деле ничего нет, — дрожащим голосом сказала она. — Я пришла сюда почти голая. Эстер подобрала меня на улице. О Боже! Как это унизительно! Как мне рассказать вам об этом?! Я была брошена, голодная, несчастная, а Эстер Ордуэй спасла меня. Я не хочу, чтобы это попало в газеты. Видите ли, я приехала в этот город, чтобы принять участие в шоу, ведь еще девочкой я мечтала стать актрисой. Мне говорили, что у них ужасная жизнь, но я никогда не слушала.
  И вот я приехала и потерпела неудачу, а потом оказалась на улице, шла и мечтала только о том, чтобы согреться и поесть. Я уже стала подумывать о самоубийстве — такие ужасные мысли лезли в голову! И вдруг меня догнала Эстер и прежде, чем я сообразила, что произошло, подошла и взяла меня под руку. Она так дружески улыбнулась мне, как будто знала меня всю жизнь, и сказала: «По-моему, тебе здорово досталось, детка».
  В ее голосе было столько ласки и дружеского участия, а я так изголодалась по этому. Казалось, что-то вдруг оборвалось во мне. Прямо на улице я разрыдалась. Эстер спросила меня, когда я ела в последний раз, я ответила: вчера, а может быть, позавчера. Казалось, с тех пор прошли не дни, а недели. Но я плакала не от того, что была голодна, а просто она показалась мне другом.
  — И когда это случилось? — спросил Грифф. Девушка смущенно опустила глаза.
  — Это случилось, — неуверенно сказала она, — всего две недели назад.
  — Почему же вы обманули нас?
  — Потому что я страшно боялась, что вся эта история попадет в газеты. Я знаю, как это делается. Чем-то ведь надо привлечь читателей, вот они и охотятся за такими душещипательными историями вроде моей.
  — Так вы действительно помолвлены? — поинтересовался Грифф.
  — Да, — кивнула она.
  — И за кого же вы собираетесь замуж, Элис? — с доброй отеческой улыбкой спросил Грифф.
  — Этот человек живет в том же городе, откуда я приехала, — сказала она. — Он уверен, что я здесь скоро стану известной актрисой, а потом брошу свою блистательную карьеру ради того, чтобы вернуться домой и выйти за него замуж. И вот теперь скажите, можно назвать это предательством с моей стороны, что я так обманываю его?
  Грифф расхохотался, погладил ее холодную руку, а затем отодвинул стул и встал.
  — Я не судья в таких вопросах, Элис; я просто криминолог, распутывающий сложное дело и старающийся обнаружить хоть что-нибудь, что поможет найти убийцу. Извините меня за то, что я так поздно побеспокоил вас.
  — О Господи! — с рыданием в голосе воскликнула она. — Какой же вы милый! Вы не сердитесь на меня?
  — Не знаю, — сказала он, — имеет ли это какое-то значение, сержусь я на вас или нет.
  — Но, во всяком случае, вы хоть меня понимаете!
  — Да, — проговорил он, — думаю, что понимаю. Она не сводила с него благодарных глаз, пока он застегивал пальто и искал свою шляпу.
  — Спокойной ночи, Элис, — попрощался он.
  — Спокойной ночи, — ответила она, — и большое спасибо за все.
  Она подошла к нему совсем близко и заглянула в лицо широко распахнутыми, полными слез сияющими глазами.
  — Вы… вы просто замечательный!
  И, прежде чем он смог остановить ее, она быстро наклонилась и поцеловала ему руку.
  Минутой позже он очнулся в холле, услышал за собой звук захлопнувшейся двери и поворачивающегося в замке ключа.
  Пройдя по коридору к лифту, Грифф потоптался немного, задумавшись о чем-то, а затем решительно направился к телефонной будке. Бросив в щель монетку, он набрал номер детективного агентства, которому время от времени поручал выполнять кое-какую работу.
  — Грифф говорит, — представился он. — Я сейчас нахожусь на Робинсон-стрит, 319, «Элайт Апартментс». Пришлите сюда немедленно одного из ваших людей с машиной. Пусть он приедет как можно скорее. Я буду ждать его напротив дома, через дорогу.
  Повесив трубку, Грифф вышел из подъезда, плотнее завернувшись в теплое пальто от пронизывающегося ночного ветра, перешел через дорогу и принялся расхаживать взад-вперед по улице, иногда останавливаясь в тени. Казалось, он глубоко задумался о чем-то, но глаза его ни на секунду не отрывались от входа в «Элайт Апартментс».
  Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем свет фар одинокой машины скользнул по дороге. Автомобиль затормозил рядом с Гриффом, водитель распахнул дверцу и вышел.
  — Грифф? — тихо позвал он, и криминолог шагнул вперед.
  — Послушайте, — сказал ему Грифф, — в этом доме сейчас находится молодая девушка. Она примерно пяти с небольшим футов роста, блондинка, худенькая, ей двадцать четыре года. Весит приблизительно сто — сто пять фунтов. Думаю, что очень скоро ей понадобится выйти из дома. Может быть, за ней придет какой-то мужчина. Я хочу, чтобы вы проследили за ней. Может быть, здесь скоро появится еще человек, который тоже будет следить за домом. Не обращайте на него внимания. Не сводите глаз с подъезда. Будет лучше, если вы проедете по этой улице немного вниз и там припаркуетесь. Внимательно следите за всеми, кто будет выходить из дома, может быть, это и будут те самые люди, о которых я вам говорил.
  Детектив взглянул на часы.
  — Давайте сверим часы, — предложил он. — На моих без двадцати час.
  — Правильно, — подтвердил Грифф. — На моих двенадцать сорок одна, время практически совпадает.
  — Итак, — продолжал детектив, — я остаюсь следить за домом и время от времени сообщать, как у меня идут дела. Вам позвонить, если она выйдет из дома и куда-то направится?
  — Не нужно, — ответил Грифф, — звоните лучше в свое агентство, но смотрите, постарайтесь не упустить ее. По-моему, вам стоит в этом случае вызвать на подмогу еще парочку своих людей, чтобы ни на минуту не выпустить ее из поля зрения и выяснить, куда она направится.
  Сидней Грифф вернулся к своей машине и поехал в отель «Хиллкрест». Выяснив, какой портье работал в ночную смену, он в качестве вступления сразу сунул тому пятидолларовый банкнот.
  — Я бы хотел узнать у вас, — начал Грифф, — какие угодно подробности о человеке по фамилии Кэттей, который останавливался у вас в отеле вечером в понедельник, у него был номер 964.
  — Вот забавно, вы ведь уже второй или даже третий человек, кто спрашивает о нем, — воскликнул портье.
  — Вам показывали его фотографии? — поинтересовался Грифф.
  — Да, конечно.
  — И на фотографиях, которые вам показывали, был совсем другой человек, не тот, что останавливался у вас.
  — Да.
  — А вы помните, как он выглядел?
  — Ну, это был довольно крупный мужчина, по-моему, глаза у него были светлые, голубые, что ли? Больше вроде бы ничего не могу припомнить, но вот если встречу его снова, пусть даже в толпе, обязательно узнаю.
  — Ему в тот вечер несколько раз звонили?
  — Да.
  — А кто провожал его в номер, когда он приехал в отель?
  — Я.
  — У него был с собой чемодан, может быть, дорожная сумка?
  — Я уже не помню, сэр, — замялся паренек, — но, наверное, что-то было, потому что, если бы он приехал без вещей, тогда я наверняка бы это запомнил.
  — А вы не помните, кто ему звонил в тот вечер? Ведь вы его несколько раз вызывали в холл?
  — Да уж, наверное, раз пятнадцать — двадцать.
  — А были только телефонные звонки или, может быть, к нему приходил кто-нибудь поговорить?
  — Одного человека, кому он понадобился в тот вечер, я запомнил довольно хорошо — такой невысокий, щупленький человечек, седой, с голубыми глазами. Он у меня так и стоит перед глазами, может быть, потому, что метался по вестибюлю, как угорелая кошка. У него с этим парнем, Кэттеем, была назначена встреча, а Кэттей почему-то не пришел. По-моему, если я правильно понял, это был какой-то изобретатель, и они с Кэттеем то ли собирались подписать какой-то документ, то ли заключить какую-то сделку.
  Грифф задумался.
  — Как бы узнать, что это был за человек?
  — Знаете, что мне пришло в голову, — лицо паренька вдруг просияло, — по-моему, этот человек тоже снимал номер у нас в отеле, возможно, правда, всего на одну ночь, но, по-моему, он задержался дольше. Если не ошибаюсь, я видел, как он выписывался, когда я во вторник вечером заступал на дежурство.
  — В какое время это было?
  — В восемь вечера.
  — Если он так поздно выписывался, — задумчиво сказал Грифф, — ему пришлось тогда либо заплатить за лишний день, либо он как-то договорился с тем, кто его регистрировал.
  — Наверное, он просто договорился с коридорным, — пояснил портье. — У нас сейчас здесь ведь не так уж много народу.
  — Давайте попробуем это выяснить.
  — Хорошо, — согласился паренек. — Только вы уж лучше подождите здесь, а я пойду наверх один. По-моему, у меня лучше получится это выяснить без свидетелей. Знаете, что я попробую сделать сначала? Сейчас попытаюсь найти кого-то из ребят, кто разносит в номера спиртное и коктейли. Помню, как один из них попросил меня проверить номер комнаты, ему показалось, что произошло какое-то недоразумение. Я уже, конечно, не помню всех подробностей, но, по-моему, там вышла какая-то неразбериха со звонком по вине телефонистки.
  Паренек убежал и вернулся уже через несколько минут с довольным видом.
  — Я все узнал для вас, все, что вы хотели, — воскликнул он. — Того человека зовут Гарри Фенчер, он живет в Миллвейле, Кенвуд-авеню, 3692. Во всяком случае, зарегистрировался он именно так.
  Сидней Грифф бросил взгляд на часы.
  — Если я поеду прямо сейчас, — сказал он, — то буду в Миллвейле к утру.
  Портье с изумлением взглянул на него.
  — Конечно, — сказал он, — особенно если учесть, что он указал первое, что пришло ему в голову. Большинство в отелях так и поступают, разве вы не знаете?
  Паренек улыбнулся ему всезнающей улыбкой искушенного человека, вся жизнь которого проходит внутри отеля, о котором ему известно абсолютно все.
  Сидней Грифф задумчиво кивнул и протянул пареньку еще одну пятидолларовую бумажку. Затем он направился к телефонной будке, бросил в щель монетку и попросил соединить его с полицейским участком в Миллвейле. Минут через десять ему ответили.
  — Добрый вечер, это вас беспокоит Сидней Грифф, криминолог, — представился он. — Скажите, у вас под рукой нет телефонного справочника или чего-нибудь в этом роде?
  — А что вы хотите? — спросил грубоватый голос на другом конце провода.
  — Мне бы хотелось узнать, живет ли у вас в Миллвейле некий Гарри Фенчер, и если да, то где и чем он занимается.
  — Не вешайте трубку, — ответили ему. В голосе не прозвучало даже намека на удивление, как будто работа в полиции приучает людей даже убийство рассматривать как часть обычной, повседневной жизни.
  Через минуту ему ответили:
  — Да, у нас живет Гарри Фенчер. Он механик и изобретатель, проживает по адресу: Кенвуд-авеню, 3692.
  — Спасибо, — поблагодарил Грифф и повесил трубку.
  Глава 13
  Взлохмаченный, в измятой пижаме, Гарри Фенчер приоткрыл дверь и взглянул на стоявшего на пороге Гриффа заспанными карими глазами.
  — Неужели я разбудил вас? — с виноватой улыбкой спросил Грифф.
  Фенчер утвердительно кивнул, затем, помедлив, промолвил:
  — Прошу прощения.
  Грифф удивленно поднял брови. Заметив это, Фенчер начал объяснять.
  — Видите ли, я сегодня просто проспал, — смущенно произнес он. — Обычно я, конечно, встаю раньше, но сегодня ведь воскресенье, вот я и решил поваляться еще немного в постели.
  Грифф внимательно изучал лицо стоявшего перед ним человека.
  — Да нет, по-моему, извиниться следует мне, — заявил он, — раз уж это я разбудил вас. Но мне пришлось провести всю ночь в дороге, чтобы приехать сюда к утру, я боялся не застать вас дома.
  — Вы ехали всю ночь, чтобы увидеться со мной? — переспросил Фенчер, вытаращив от удивления глаза.
  — Совершенно верно, — подтвердил Грифф.
  — Так проходите, пожалуйста.
  Фенчер провел его в дом, шлепая задниками стоптанных тапочек. Протянув руку, он указал Гриффу на удобное кресло в гостиной.
  Извините за беспорядок, — виновато произнес он. — Я просто был совсем без сил вчера вечером, так все и бросил и отправился спать. Видите ли, я иногда с головой погружаюсь в работу, а на уборку иногда просто не остается ни времени, ни желания.
  Грифф оглядел заваленный книгами и журналами стол и вытащил один наугад.
  Вы ведь, насколько я знаю, изобретатель? — осведомился он.
  — Ну, — протянул Фенчер, — не знаю, можно ли меня так называть. Вообще-то я ремесленник.
  — Вам знаком некий Фрэнк Б. Кэттей из Ривервью? — спросил Грифф.
  Ему показалось, что в заспанных карих глазах вдруг блеснул огонек.
  — Он потребовал, чтобы я как можно быстрее приехал в город, — сказал Фенчер. — А к чему такая спешка? Если он не собирался финансировать мое изобретение, почему он мне так сразу и не сказал?! Для чего было писать мне письмо и расхваливать мой проект, а затем вот так просто взять и не прийти на назначенную встречу?
  — Он прислал вам письмо? — поинтересовался Грифф.
  — Да.
  — А оно сохранилось? — спросил Грифф.
  — Полагаю, что да.
  — Позвольте взглянуть.
  Шлепая задниками тапочек, Фенчер направился к письменному столу. Выдвинув один за другим несколько ящиков, он обернулся к своему гостю.
  — Еще раз прошу извинить меня за беспорядок, — произнес он. — Последнее время я так занят, что просто руки ни до чего не доходят.
  — Все в порядке, — успокоил его Грифф. — Не стоит извиняться.
  Наконец Фенчеру удалось, разворошив несколько кип бумаг, найти нужное письмо. Он вытащил его из конверта.
  — Вот оно, — с довольным видом объявил он. Грифф внимательно изучил его. Оно было напечатано на фирменном бланке, такой он уже видел, в верхней части листа стояло: «Фрэнк Б. Кэттей — капиталовложения, инвестиции. Ривервью, здание Первого национального банка, 908».
  Ниже было оставлено свободное место для числа, названия города и штата. Письмо было адресовано Гарри Фенчеру из Миллвейла. Дальше был напечатан сам текст:
  «Уважаемый мистер Фенчер! Меня чрезвычайно заинтересовало сообщение о вашем новом изобретении, я имею в виду ваше устройство для отвода статического электричества. Хотя, как правило, я не занимаюсь финансированием изобретений, но сейчас, признаюсь, ваш проект настолько меня заинтересовал, что я был бы очень вам признателен, если бы вы согласились встретиться со мной, чтобы обсудить, чем я могу вам помочь для того, чтобы как можно скорее наладить производство и продажу вашего замечательного устройства. Мы могли бы, если вас это устроит, встретиться с вами в понедельник, 19 марта, в отеле „Хиллкрест“, часов в десять вечера. Поскольку я все равно должен быть в этот день в городе по своим делам, у меня будет время обсудить все с вами до мельчайших подробностей. Будьте добры, захватите с собой патент и всю необходимую документацию, я хотел бы с ней ознакомиться. Искренне Ваш
  (подпись) Фрэнк Б. Кэттей».
  — Это подпись Кэттея, вне всякого сомнения, — задумчиво произнес Грифф. — Во всяком случае, очень похожа на нее.
  — Конечно, — подтвердил Фенчер, — Ведь это же письмо пришло мне по почте в ответ на то, что я сам отправил мистеру Кэттею.
  — Можно взглянуть на конверт? — попросил Грифф. Ни слова не говоря, Фенчер протянул ему конверт, и Грифф принялся внимательно его изучать.
  — Скажите, — попросил он, — а нельзя ли мне на пару дней оставить у себя и конверт и письмо? Я только хочу сфотографировать их, а потом сразу же верну.
  Фенчер снова удивился.
  Может быть, вы не слышали, продолжал Грифф, — но мистер Кэттей в прошлую пятницу скоропостижно скончался.
  — Господи Боже! — охнул Фенчер. Грифф кивнул.
  — А теперь, — продолжал он, — может быть, расскажете мне все, что произошло в тот вечер? Надеюсь, вы понимаете, насколько это сейчас важно.
  — Да, Господи, ничего особенного-то и не было, — пробормотал Фенчер, — кроме того, что мистер Кэттей почему-то не пришел в назначенное время. Меня все это ужасно вывело из равновесия тогда.
  — А вы, — продолжал настаивать Грифф, — не пытались звонить ему после этого или как-то по-другому связаться с ним?
  — Конечно нет, — буркнул Фенчер. — Посудите сами: мистер Кэттей предложил мне встретиться, сам назначил время и место, а потом не пришел. Кстати, он и потом не сделал ни малейшей попытки связаться со мной и как-то все объяснить. Я тогда счел это за неуважение, поэтому просто вернулся к себе домой, в Миллвейл, и решил, что мистер Кэттей, сколько бы у него там ни было денег, вряд ли по-настоящему деловой человек. Я лично всегда считал и продолжаю считать, что деловой человек держит свое слово. А вы как думаете?
  — Но он останавливался в отеле, — перебил его Грифф.
  — Ну конечно, останавливался. Я даже столкнулся с ним вечером, незадолго до назначенного времени.
  Грифф навострил уши.
  — Да что вы? — воскликнул он.
  — Да, я видел его, и с ним была молодая женщина. Они… они вместе пили.
  — Где вы их видели? — спросил Грифф.
  — В ресторане отеля. Перед ними на столе стояли бокалы: хайбол с имбирным пивом, если не ошибаюсь.
  — Вы заговорили с мистером Кэттеем?
  — Конечно нет.
  — А как вы узнали, что это именно он?
  — Я видел, как он регистрировался в отеле, и спросил одного из рассыльных, не знает ли он мистера Кэттея. Он ответил, что сам провожал его в номер, и подсказал мне поискать мистера Кэттея в ресторане. Я заглянул туда, и паренек указал мне на него.
  — И вы какое-то время наблюдали за ним?
  — О, всего несколько минут. Мне хотелось по его лицу попробовать понять, что он за человек и стоит ли с ним иметь дело.
  — А вы не могли бы описать, как он выглядит?
  — Ну, он такой крупный мужчина, думаю, ему лет сорок семь, не меньше. А девушка, которая была с ним в ресторане, лет на двадцать моложе. Хорошенькая такая брюнетка.
  — А вы не можете подробнее описать Кэттея?
  — Да нет, больше я вроде бы ничего не заметил. Хотя, если бы увидел его снова, наверняка бы узнал.
  — Тогда вы его увидели в первый раз?
  — Да, конечно.
  — И не сделали ни малейшей попытки заговорить с ним?
  — Естественно, нет. Мне была назначена встреча на десять часов, и зачем бы я стал беспокоить мистера Кэттея раньше. Ведь он сам упоминал в письме, что у него были и другие дела в городе.
  — Понятно. То есть вы прошли в холл и продолжали его ждать?
  — Да, именно так. Я ведь снял номер в этом отеле и мог спокойно дожидаться его внизу. Но в десять часов мистер Кэттей почему-то не появился, и я позвонил ему в номер. Там никто не взял трубку. Через какое-то время я попросил портье вызвать его. Опять никто не ответил. И так повторялось раз двадцать. Я ждал его почти час, нет, наверное, даже больше, почти до полуночи. А затем понял, что он не придет.
  — А вы, случайно, не знаете, — поинтересовался Грифф, — та женщина, что была в ресторане вместе с ним, тоже остановилась в этом же отеле? Вы не обратили внимания, она раздевалась перед тем как войти в ресторан?
  — Вы имеете в виду, снимала ли она пальто?
  — Да, именно так.
  — Нет, не думаю. Помню, они выходили из ресторана, а я был в холле. Так вот, они сразу прошли к лифтам.
  — И вместе вошли в лифт?
  — Совершенно верно.
  — Но она ведь могла и оставить верхнюю одежду в номере Кэттея?
  — Может быть и так.
  — А вы видели их, когда они выходили?
  — Да, я видел, как они вышли и сели в ожидавший их «крайслер» в откидным верхом.
  — Вы хорошо рассмотрели машину?
  — Очень хорошо. Меня вообще интересуют всякие механизмы, и машины в частности. А эта модель «крайслера» всегда мне нравилась, я, можно сказать, знаю ее до самого маленького винтика.
  — Но когда Кэттей со своей дамой проходили через холл, направляясь к выходу, на женщине ведь, наверное, были пальто и шляпа, раз они уходили?
  — Наверное, были, — сказал Фенчер. — Я почти уверен в этом; правда, я не особенно обращал на нее внимание. Заметил только, что это та же самая молодая женщина, что была в ресторане, и все. Но чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что на ней было надето что-то вроде длинного пальто. Но честно говоря, я больше интересовался Кэттеем, тем более что у меня с ним была назначена встреча.
  — И вы по-прежнему не сделали попытки заговорить с ним?
  — Нет, конечно. Он ведь назначил мне встречу на десять часов. Не думаю, чтобы ему понравилось, если бы я подошел к нему раньше этого времени.
  — А на следующее утро вам не попадалась на глаза статья в «Блейд», посвященная Кэттею?
  В глазах Фенчера появилось изумление.
  — Нет, конечно, — ответил он. — Я никогда не покупаю «Блейд». А что там было?
  Грифф понимающе кивнул, но ничего не ответил.
  — А вы совершенно уверены, — спросил он, — что Кэттей сел за руль «крайслера» с откидным верхом?
  — Да.
  — И можете поклясться с этом?
  — Конечно.
  — И Кэттей остановился в отеле «Хиллкрест»?
  — Да.
  — После этого вы не делали никаких попыток связаться с мистером Кэттеем?
  — Нет, сэр, — с достоинством ответил Фенчер. — И не пытался даже. Мистер Кэттей назначил мне встречу. Если он потом передумал, это его право. Мне казалось, что это он должен был как-то связаться со мной и принести извинения. Очень жаль, что так получилось. А ведь мой проект мог принести нам обоим кучу денег. К сожалению, для того чтобы самому пустить его в производство, у меня не хватит денег, и поэтому я очень рассчитывал на помощь мистера Кэттея, это было бы очень кстати. Но к сожалению, из этого ничего не вышло.
  В его кротких глазах появилась печаль. Грифф поднялся и протянул ему руку.
  — Спасибо за беседу, — сказал он. — Извините, что продержал вас здесь на холоде так долго.
  — Да нет, тут достаточно тепло. — Фенчер помялся. — А можно мне тоже кое о чем вас спросить?
  — Пожалуйста, — пожал плечами Грифф.
  — Даже не знаю, как начать. Дело в том, что мне хотелось бы знать, как это случилось, что мистер Кэттей умер так неожиданно. И потом, что же все-таки привело вас ко мне и почему вы задавали мне все эти вопросы?
  — Пока мне особенно нечего вам рассказать, — ответил Грифф. — Что касается Кэттея, то он серьезно заболел во вторник вечером. А в пятницу во второй половине дня уже умер.
  — А вам ничего не приходит в голову, почему все-таки Кэттей не пришел в назначенное время? — спросил Фенчер.
  Грифф внимательно оглядел его.
  — Все дело в том, — осторожно сказал он, — что, возможно, тогда, в отеле, вы видели вовсе не Кэттея. Это мог быть совсем другой человек, который просто воспользовался его документами.
  — О Господи, — всплеснул руками Фенчер, — да разве такое возможно. Ведь мистер Кэттей сам прислал мне письмо с предложением встретиться и сам указал где и когда.
  Грифф никак не отреагировал на это.
  — Скажите, — с вызовом спросил он, — а как вы сами-то объясняете тот факт, что мистер Кэттей нарушил свою договоренность?
  Фенчер задумался.
  — Может быть, он просто решил не делать этого. Знаете, люди, которые многого добились в жизни, иногда становятся недоверчивыми. Впрочем, это просто мое мнение, основанное, так сказать, на личном опыте. Очень часто именно эти люди, кстати, нарушают слово, ломают предварительную договоренность и отказываются от своих обещаний.
  Грифф согласно кивнул.
  — У вас есть телефон? — спросил он. — Мне, может быть, потребуется в будущем позвонить вам.
  — Извините, — смущенно проговорил Фенчер, — но телефон у меня временно отключили. Так что вы не сможете позвонить. Мне очень жаль.
  — Ничего страшного. Я пошлю вам телеграмму, если вы мне срочно понадобитесь.
  — Спасибо, — кротко сказал Фенчер, глядя, как Грифф быстро идет по цементной дорожке к своей машине.
  Этот ветер, — крикнул он вслед Гриффу, — совершенно испортил весь дворик. Не обращайте внимания.
  — Ничего страшного, — откликнулся Грифф уже из машины.
  Прежде чем отправиться обратно в город, Грифф позвонил в детективное агентство, которому накануне поручил следить за Элис Лортон. Ему сообщили, что Элис Лортон вместе с сопровождавшим ее мужчиной не спеша направилась в сторону Западной Шестнадцатой улицы к дому 312 «Трент Апартментс»; что парочка вошла в дом и до сих пор не выходила; что, как удалось выяснить сопровождавшему их детективу, мужчина — Кенни Бун, который снимает дом номер 209 напротив. На минуту в окне появился свет, как раз сразу после того, как парочка вошла. Затем мужчина подошел к окну и опустил шторы, детектив был уверен, что это тот самый мужчина, который вошел с девушкой в дом.
  Грифф распорядился, чтобы дом по-прежнему продолжали держать под наблюдением и не сводили глаз с парочки, если бы им вздумалось отправиться куда-нибудь. Он велел занять эти делом несколько человек, чтобы можно было проследить и за мужчиной, и за девушкой, если они разделятся. Он распорядился также следить и за отелем «Хиллкрест» на тот случай, если вдруг там появится девушка, бывшая там и снявшая в отеле номер в понедельник вечером. Он дал им ее приметы: брюнетка, примерно двадцати двух лет, она обедала в ресторане с человеком, который зарегистрировался в отеле как Фрэнк Б. Кэттей.
  Он также попросил выяснить в отеле следующее: не расплачивался ли человек, остановившийся там как Кэттей, за что-нибудь чеками, а если так, то что с ними произошло.
  Проследив, чтобы колесики снова завертелись и проводимое им самим, независимо от газеты, расследование двигалось вперед, Сидней Грифф утомленно зевнул, снова забрался в свою машину и пустился в свой бесконечно длинный путь домой. Вернувшись в город, он прямиком отправился в турецкие бани и оставался там все утро, затем роскошно позавтракал и, наконец, вернулся домой.
  Глава 14
  Было примерно половина одиннадцатого утра в понедельник, когда Бликер дозвонился наконец Гриффу и объявил, что едет к нему и что у него сногсшибательные новости. Через четверть часа он появился и сам.
  Свежий и отдохнувший благодаря тем нескольким часам, что он провел в турецких банях, Грифф блаженно лежал в широком, удобном кресле. Если внимательно приглядеться, то можно было заметить искорки ленивого юмора в его холодных голубых глазах, — глазах, которые при определенных обстоятельствах пронизывали собеседника, как рентгеновские лучи. Ну а теперь он лениво жмурился, как довольный кот.
  — У вас действительно важные новости? — спросил он.
  Бликер кивнул, вытаскивая из кармана блокнот, с которым он почти никогда не расставался.
  — Во-первых, — начал он, — нам удалось найти таксиста.
  — Он что-нибудь запомнил?
  — Довольно много. Он сказал, что Морден нанял его во вторник утром на час и велел ехать в гараж на углу Робинсон и Хантли-стрит. Он там что-то выяснил, потом оттуда отправился в «Элайт Апартментс» на Робинсон-стрит, 319, через пять минут вернулся к машине, велел ехать на угол Девятой и Сентрал-стрит, попросил таксиста припарковаться за углом Сентрал-стрит, а сам зашел в какое-то здание на углу, похоже, в офис какой-то фирмы. Таксисту показалось, что это здание Монаднок-Билдинг. Морден пробыл там не меньше получаса, затем вернулся и снова попросил отвезти его к «Элайт Апартментс», оставался там всего несколько минут, снова вернулся к такси и рассчитался с водителем, затем такси уехало, а он остался возле «Элайт Апартментс».
  Сидней Грифф резко потушил сигарету и вскочил на ноги. Куда только подевалась его ленивая безмятежность!
  — И я еще воображал себя криминологом! — воскликнул он.
  — А чем дело? — удивился Бликер.
  Грифф протянул руку к книжным полкам с ящиками, занятыми картотекой, которые занимали всю стену комнаты.
  — Я занимаюсь изучением природы преступлений, — с горечью сказал он. — Изучаю способы и мотивы преступлений, привычки преступников. В этой картотеке можно найти описание любого преступления со всеми подробностями, которое было совершено за последние пятьдесят лет. Крупнейшие растраты! Самые громкие убийства! Нашумевшие грабежи! Убийства из ревности! Преднамеренные убийства и убийства в состоянии аффекта!
  Я годами составлял и изучал эту картотеку и разрабатывал наилучшие методы быстрого раскрытия преступлений, а здесь обычный газетный репортер додумывается до такого, что даже и не приходило мне в голову!
  — О чем это вы? — спросил Бликер. — Ничего не понимаю. Что хоть вы имеете в виду?
  — Гараж! — простонал Грифф, меряя быстрыми шагами комнату. Он так и говорил, бросая слова через плечо следящему за ним изумленными глазами Бликеру. — Это, конечно, нововведение в нашем городе, но я должен был подумать об этом.
  — Я уже вообще потерял надежду хоть что-нибудь понять, — заметил Бликер. — Вы что, хотите сказать, что поняли, что было на уме у Мордена? Чем он занимался?
  — Конечно, я понял, что он задумал и чем занимался, — поворачиваясь на каблуках и направляясь к Бликеру, воскликнул Грифф. Он был так возбужден, что на ходу при каждом слове тыкал указательным пальцем в ошеломленного Бликера. — Это же новое распоряжение муниципального совета, что каждый владелец гаража обязан записывать номера всех машин, которые остаются в гараже на ночь. Это нововведение было предложено и оплачено автомобильными страховыми компаниями для того, чтобы дать возможность полиции прослеживать украденные машины. Эти сведения каждый общественный гараж должен представлять ежедневно.
  — Все равно не понимаю, — сказал Бликер, — к чему вы клоните?
  — Морден, — сказал Грифф, — сделал попытку проследить, чем в нашем городе занимался Кэттей. Вспомните, он ведь пытался разузнать о передвижениях по городу именно Кэттея, а отнюдь не того карманника, который воспользовался его документами. Вы ведь хотели узнать что-нибудь компрометирующее Кэттея. Очень хорошо. Морден выясняет, что вечером в понедельник Кэттей был в городе. Было что-то таинственное в необходимости его приезда. Морден и захотел узнать, в чем там было дело. Он выяснил номер машины Кэттея и принялся просматривать сводки из общественных гаражей, в которых перечислялись номера стоявших там машин. Это, безусловно, был титанический труд, но в этих списках он нашел номер машины Кэттея и выяснил, что она стояла в гараже на углу Робинсон-стрит и Хантли-стрит. Здесь он взял след, который и привел его прямехонько в «Элайт Апартментс». Отправившись туда, он обнаружил, что ни Элис Лортон, ни Эстер Ордуэй нет дома, поэтому он уехал, проверил другую версию и вернулся. Приехав в «Элайт Апартментс» еще раз, он либо выяснил, что та, кого он ждал, дома, либо что она должна скоро вернуться, поэтому он вернулся к машине, отпустил таксиста и решил ждать.
  Бликер одобрительно кивнул.
  — Да… — сказал он, — когда вы так объяснили, мне сразу все стало ясно.
  — А теперь, — добавил Грифф, — поскольку мы убедились, что этот молодой человек, Морден, явно обладал ясным, логическим умом, то у нас возникает вполне понятный вопрос: что ему могло понадобиться на углу Девятой и Сентрал-стрит?
  — Может быть, он пошел по другому следу? — предположил Бликер. — Но как ему это удалось?
  Грифф недоуменно пожал плечами.
  — Не важно, — пробормотал он. — Возможно, мы узнаем это позже. Пока что у нас в руках горячий след, который ведет в гараж. Пошлите туда кого-нибудь из своих людей с фотографией Мордена. Пусть он узнает, не расспрашивал ли Морден о машине, которую оставил в гараже человек, назвавшийся Фрэнком Б. Кэттеем из Ривервью. Вы можете узнать ее регистрационный номер, проверив сводки в департаменте регистрации автомашин. Кстати, можно туда позвонить и все узнать по телефону.
  — Прямо сейчас? — спросил Бликер.
  Грифф кивнул.
  — Конечно, лучше узнать все сразу, — решил он. — Я хочу проверить эту версию, а уж потом переходить к следующей. Может быть, то, что мы сейчас узнаем, как-то повлияет на ход нашего дальнейшего расследования. — Он кивнул в сторону телефона. — Воспользуйтесь, — предложил он.
  Пока Бликер звонил по телефону, Сидней Грифф неприкаянно бродил по комнате. Он опустил голову на грудь и о чем-то напряженно думал. Казалось, он совершенно забыл о Дэне Бликере и не слышал ничего из тех указаний, которые тот передавал в редакцию. Но когда Бликер, договорив, повесил трубку и снова уселся на стул, Грифф резко повернулся к нему.
  — Не очень удачно у вас прошла эта слежка за «Элайт Апартментс», — заметил он.
  — По правде говоря, я был уверен, что это пустая трата времени, — смущенно пояснил Бликер. — Фактически я пошел на это просто потому, что вы настаивали. Ведь женщина, которая фигурировала в этом деле, исчезла. И, честно говоря, я не видел никакого смысла в том, чтобы следить за конюшней, после того как лошадь уже украдена. Но тем не менее вы стояли на своем, и я поставил там своих людей. Они следили за квартирой. Все было тихо. Никто не входил и не выходил.
  — Я потом вам расскажу об этом подробнее, — нетерпеливо сказал Грифф. — Что вам еще удалось узнать?
  — То, что касается почты, — сказал Бликер. — Я тут чего-то не понимаю.
  — А что случилось?
  — Мы все замечательно придумали, — объяснил он. — Только боюсь, что у нас будут неприятности. Я имею в виду неприятности с почтовым ведомством.
  — Это уж не имеет значения. Все уже решено, — нетерпеливо сказал Грифф.
  — Что вам удалось сделать?
  — Нам удалось достать банковское поручение на ее имя с погашенным чеком. Ей его по почте переслал ее банк, по всей вероятности, в ответ на ее просьбу. Может, она звонила им.
  — Ага! — сказал удовлетворенно Грифф, он в эту минуту напомнил Бликеру кота, который довольно облизывается, вылакав целую миску сливок. — Ага! — снова произнес он, потирая кончики пальцев.
  Бликер вытащил из кармана длинный, узкий конверт и достал из него продолговатый листок желтоватой бумаги с банковскими печатями.
  Наклонившись вперед, Грифф взял из рук Бликера чеки и банковское поручение и, подойдя к письменному столу, принялся их внимательно разглядывать.
  — Как интересно, — промолвил он. — Молодая женщина нигде не работает, и тем не менее у нее достаточно крупные вклады в банке. Надо же! Депозит на пять сотен долларов! А вот еще один — на семьсот пятьдесят. И еще один — на две тысячи долларов!
  Он рассматривал чеки, перебирая их один за другим, вдруг какой-то привлек его внимание.
  — Тут всего один, можно сказать, имеет какое-то значение, — нетерпеливо сказал Бликер. — Он выдан на Кеннета Буна. И исчерпывает весь ее счет в банке.
  Грифф задумчиво кивнул.
  — Между прочим, — сказал он, — этот чек выписан в тот день, когда был убит Морден.
  Бликер достал из кармана письмо.
  — А это, — сказал он, — письмо из банка, в котором говорится, что по ее просьбе, высказанной, кстати, по телефону, они пересылают ей погашенные чеки и копии банковского поручения и уведомляют, что ее счет в их банке закрыт.
  Грифф взял в руки письмо.
  — И обратите внимание, — подчеркнул Бликер, — они упоминают дату, когда она звонила им, — это было на следующий день после убийства Мордена.
  Тяжело задумавшись и нахмурив брови, Грифф не сводил глаз с письма.
  — Если бы мы только смогли найти этого Кеннета Буна… — осторожно промолвил Бликер.
  — Если бы вы следовали моим инструкциям, — нетерпеливо перебил его Грифф, — и поставили бы своих людей возле «Элайт Апартментс», то сейчас уж наверняка знали бы все об этом Кеннете Буне.
  Бликер изумленно воззрился на Гриффа.
  — Вы это просто так говорите, — спросил он, — или вам что-то известно?
  — Я знаю, о чем говорю. — Грифф по-прежнему не отрывал взгляда от чеков.
  Вдруг он резко повернулся к Бликеру.
  — Что вы еще узнали? — спросил он. Бликер достал из кармана еще одно письмо.
  — Это письмо, — сказал он, — адресовано Эстер Ордуэй. По-моему, это то, что принято называть любовным письмом. Подписано оно Робертом Челтоном. Послано из Саммервилля. Отправили его в воскресенье, то есть вчера, и поэтому пришло оно сегодня с утренней почтой. Написано, если можно выразиться, в чрезвычайно сильных выражениях. Можно понять, что некий Роберт Челтон неоднократно предлагал мисс Ордуэй стать его женой, но ее решение оставаться и дальше одинокой было непоколебимо. Когда-то давно она, по всей видимости, уже была замужем и развелась, и с тех самых пор семейная жизнь ее, похоже, не интересовала.
  Криминолог задумчиво крутил письмо перед глазами.
  — Надеюсь, вы уже предприняли какие-то шаги, чтобы найти автора этого письма? — спросил он.
  — Да, конечно, кое-что уже сделано, — ответил Бликер, — но полных данных у меня на руках еще нет.
  — Когда вы их получите, — медленно проговорил Грифф, — то узнаете, что Роберт Челтон останавливался в отеле в Саммервилле. что, регистрируясь, он либо указал заведомо ложный адрес, либо просто ошибся. Вы узнаете также, что он оставался в отеле ровно столько, сколько надо, чтобы написать и отослать это письмо, а затем уехал и куда, никто не знает.
  — Вы следили за ним? — удивился Бликер.
  — Нет, — ответил Грифф, — просто мне и так известно, кто он и почему было написано это письмо. Я просто пытался догадаться, не читая письма, не упоминается ли там ее соседка по квартире, Элис Лортон.
  — Угадали, — улыбнулся Бликер. — Ей там посвящен целый абзац. Он пишет, как ему приятно, что Эстер нашла себе такую милую, славную приятельницу.
  Грифф задумчиво кивнул.
  — Так вы что, не собираетесь читать письмо? — удивился Бликер.
  Грифф покачал головой и небрежно уронил письмо на крышку стола.
  — В этом нет нужды, — сказал он. — Письмо — это просто попытка сбить нас со следа, к счастью, оно пришло слишком поздно. Правда, в одном я совершенно уверен: сегодня утром Элис Лортон наверняка сделает попытку забрать утреннюю почту из ящика. Она либо сама вернется домой, либо пришлет одного известного мне молодого человека с ключами от почтового ящика. Наверняка у нее душа будет не на месте, пока она не получит то письмо с чеками.
  — Вы говорите об Эстер Ордуэй? — озадаченно спросил Бликер.
  — Нет, — с досадой ответил Грифф. — Я имею в виду Элис Лортон. Хотя ее настоящее имя — Эстер Ордуэй.
  — Так это одна и та же девушка? — открыл от удивления рот Бликер.
  — Одна и та же, — пробурчал Грифф. — Вне всякого сомнения.
  — Тогда для чего Элис Лортон понадобилось сообщать в полицию о внезапном исчезновении Эстер Ордуэй?
  — Потому, — веско сказал Грифф, — что все именно так и было задумано с самого начала. Эстер Ордуэй просто должна была исчезнуть! И вместе с тем, в силу определенных обстоятельств, было невозможно или нежелательно, чтобы Эстер Ордуэй вышла из дома и испарилась. Поэтому она просто превратилась в другую девушку, взяла себе имя Элис Лортон и со слезами на глазах поведала нам историю о таинственном исчезновении своей соседки по квартире, причем подала все это так, что можно было подумать: это исчезновение — либо попытка обмануть кого-то или ускользнуть от кого-то, либо это попытка избежать наказания за что-то противозаконное. Решить же, по какой именно причине она исчезла, предоставлялось нам.
  — Но послушайте, — запротестовал Бликер, — не могла же она серьезно рассчитывать на то, что эта история выдержит проверку?! Если бы полиция серьезно взялась расследовать это дело, то вся эта проделка практически немедленно выплыла бы наружу. Не надеялась же она, что…
  — Напрасно вы так уж уверены в этом, — перебил его Грифф. — В этой истории, вне всякого сомнения, существовала Элис Лортон. Та Элис Лортон в силу каких-то нам еще неизвестных обстоятельств стала называться Эстер Ордуэй. Затем, когда стало ясно, что над мисс Ордуэй стали сгущаться тучи, на сцене снова появилась Элис Лортон. Она могла бы сообщить полиции совершенно точные сведения практически вплоть до того момента, когда Эстер Ордуэй вошла в квартиру.
  — Но ведь полиция могла же свести ее с другими людьми, которые живут в том же доме и…
  — Ну и что? Что бы они смогли доказать? — перебил его нетерпеливо Грифф. — Нашла бы полиция людей, живущих в этом же доме, которые видели ее, когда она входила или выходила. И они бы подтвердили, но что? Что она живет в этом доме, в такой-то квартире. Они же не знают, кто она: Эстер Ордуэй или Элис Лортон. Единственные люди, которые могли бы опознать ее и дать показания в суде, — это служащие того банка, где она держала деньги. По этой-то причине она постаралась поскорее закрыть счет в банке и попросила переслать ей документы, чтобы успеть до того, как ими заинтересуется полиция. И все получилось бы так, как она задумала, если бы она не упустила одну деталь: почту не разносили ни в субботу вечером, ни в воскресенье. Письмо, в котором лежали погашенные чеки, бумага с названием банка и все данные относительно ее счета явились тем слабым звеном, который нарушил весь ее план, но ведь она-то надеялась избавиться от этого письма заранее, задолго до того, как начнется полицейское расследование. Существует, конечно, вероятность того, что счет открывали не ей лично, а благодаря ее письму, так сказать заочно, и поэтому в банке знают только подпись Эстер Ордуэй, а отнюдь не ее лично. Но это, конечно, легко проверить.
  — Но тогда эта мисс Ордуэй, или Элис Лортон, и есть та женщина, которая замешана в этом деле?
  — Но вы забыли, — напомнил Грифф, — что нам еще известно о счете в банке, который был открыт для таинственной миссис Бланш Мэлоун, о которой так заботится наша безутешная вдова.
  — А может быть, эта миссис Мэлоун просто старый друг семьи, с которой миссис Кэттей приятно поддерживать отношения? — предположил Бликер.
  В голосе криминолога прозвучала изрядная доля сомнения.
  — Может быть, — хмыкнул он. Наступило молчание.
  Вдруг неожиданно в тишине раздался звонок телефона. Грифф взял трубку, но, послушав, кивнул и передал ее Бликеру.
  — Это вас, — сказал он.
  Какое-то время Бликер внимательно слушал, затем прикрыл трубку ладонью и обернулся к Гриффу.
  — Мои люди, которых я послал в Саммервилль, подтвердили все, что, как вы сказали, должен был сделать Челтон, вернее, то, что он сделал.
  Грифф устало отмахнулся.
  — У вас будут еще какие-то поручения для них? — спросил Бликер.
  — Да нет, — буркнул Грифф, — пусть оставят все как есть. Это уже не имеет никакого значения.
  Бликер отдал несколько кратких распоряжений и повесил трубку. Какое-то время он, казалось, о чем-то размышлял, а потом повернулся к Гриффу.
  — Мне кажется, — начал он, — что это все-таки довольно важно. Если все, что вы говорили, окажется правдой, то этот человек — Челтон — может оказаться соучастником. Ведь какой-то мужчина должен быть замешан в этом убийстве, возьмем хотя бы, к примеру, то, что тело было перевезено на другое место. Если Эстер Ордуэй и Элис Лортон — одна и та же девушка, а этот человек пишет письмо, обращаясь как бы к ним обеим, то можно предположить, что у него для этого была достаточно веская причина. Может быть, он пытался сбить со следа полицию. Поэтому мне и кажется, что…
  И тут вдруг Грифф снова перебил его.
  — Это не важно, — сказал он коротко, и Бликер даже поразился, как холодно, негромко и категорично это было сказано. Казалось, он хотел положить конец какому-либо дальнейшему обсуждению. Глаза его при этом ни на минуту не отрывались от какого-то пятна на ковре.
  Бликер раздраженно насупился.
  — Да, конечно, вы специалист по криминологии, — обиженно сказал он, — а я всего-навсего газетчик, журналист. Но между прочим, и мне в свое время удалось раскрыть пару-другую загадок. А сейчас я просто уверен, что это не может не иметь значения.
  Двое мужчин стояли лицом к лицу друг с другом. Лицо Гриффа, казалось, окаменело, напряженный взгляд холодных глаз вонзился в побледневшего Бликера. По контрасту с нервным и возбужденным редактором он казался особенно властным и жестким.
  — Это не важно, — еще раз с нажимом сказал он. — Мне и так уже все хорошо известно об этой стороне дела. Роберт Челтон — это, вне всякого сомнения, Кеннет Бун. А где находится сейчас Кеннет Бун, мы прекрасно знаем, тем более что за ним следят. С ним, кстати, и Эстер Ордуэй, она же Элис Лортон. Они оба находятся под круглосуточным наблюдением.
  Бликер радостно вспыхнул.
  — И вы все это сделали?! — воскликнул он. — Вы сами все это раскопали?!
  Грифф кивнул.
  — Боже мой! Как же вам это удалось? — продолжал удивляться Бликер.
  — А все очень просто, — промолвил Грифф. — Я просто сделал сам то, что вначале поручил вам и что, я был в этом совершенно уверен, вы делать не станете. Короче говоря, я просто организовал наблюдение за «Элайт Апартментс» — поставил человека наблюдать за домом и сообщать о тех, кто приходит или уходит.
  Он резко повернулся на каблуках и снова принялся мерить шагами комнату.
  — Но я думаю, — начал Бликер, — что…
  — Не мешайте, — нетерпеливо прервал его Грифф.
  — Дайте мне подумать. Говорю вам: у нас уже, сейчас достаточно фактов для того, чтобы получить ключ к разгадке этого дела. И все это находится у нас, можно сказать, под самым носом, что-то достаточно очевидное, чего мы почему-то не замечаем…
  Он продолжал медленно бродить из угла в угол. В наступившей тишине слышен был только мерный звук его шагов.
  Наконец Бликер не выдержал.
  — А вам не кажется, — осторожно начал он, — что эта девушка может быть как-то связана с Кэттеем?
  Грифф, казалось, не слышал его.
  — Это должно быть что-то совершенно очевидное, настолько очевидное, что мы просто не придаем этому значения. И это не просто какая-то зацепка, нет, это совершенно определенный ключ к разгадке всей таинственной истории. Может, было бы просто достаточно взглянуть на все это под другим углом.
  Конечно, девушка имеет самое непосредственное отношение к этому делу. И то, что тот карманник вдруг неожиданно выдал себя за Кэттея, тоже, безусловно, связано с ним. И отношения между известной нам девушкой и Кеннетом Буном — это тоже лишь один из моментов в этой запутанной истории. Все это факты, которые хорошо известны. Нам, правда, еще не удалось их как следует обдумать, но они, по крайней мере, нам известны. Но я ищу что-то гораздо более значительное; какой-то принципиально новый подход к этому делу. Я уже говорил вам, Бликер: разгадка этого дела прямо у нас под носом, но мы не видим ее.
  И в наступившей тишине опять долго слышался лишь звук его шагов. И в этой тишине негромкий телефонный звонок чуть было не оглушил их.
  Грифф вздрогнул от неожиданности и раздраженно передернул плечами. Затем, помедлив немного, все-таки взял трубку и почти немедленно передал ее Бликеру.
  — Это из вашей газеты, — сказал он. — У них какие-то важные новости для вас.
  — Конечно, конечно, — извиняющимся тоном произнес Бликер. — Я ведь оставил им этот телефон, что называется, на самый экстренный случай, если вдруг произойдет что-то из ряда вон выходящее.
  Он схватил трубку, терпеливо слушал с полминуты и, наконец, не выдержал:
  — И это все, что вам удалось узнать?
  Из трубки еще какое-то время доносилось неясное бормотание, затем Бликер коротко ответил и попрощался.
  — Итак, — он с довольным видом повернулся к Гриффу, — вот вам еще информация к размышлению: Кэттей, оказывается, покончил с собой.
  — Что сделал? — не понял Грифф.
  Покончил с собой. Официального сообщения пока не делали, поскольку еще не получен полностью отчет о проведенном анализе внутренних органов. Но уже известно, что в его организме обнаружили такое количество яда, которого вполне хватило бы, чтобы двадцать раз отравиться. Более того, ориентируясь на природу и качество принятой отравы, все врачи, проводившие вскрытие, сошлись в одном: нет никаких сомнений, что яд был принят добровольно. Другими словами, его никак не могли бы подмешать в пищу и вообще дать ему без его ведома.
  Грифф задумчиво покачал головой.
  — Нет, не верю, — сказал он. — Не мог Кэттей совершить самоубийство, это просто невозможно. Его самоубийство просто никак не увязывается с тем, что нам известно.
  Бликер, казалось, потерял терпение.
  — Но послушайте, — воскликнул он, — ведь все врачи единодушно сошлись в этом пункте. Это даже не могло быть несчастным случаем, так называемым случайным отравлением. И если бы яд попал случайно или его подсыпали в пищу, он тут же бы это почувствовал.
  И снова Грифф одним движением руки как будто уничтожил все то, что только что, горячась, доказывал ему Бликер.
  — Все эти так называемые зацепки, — сказал он, — не имеют практически никакого значения. Для нас важны только те факты, которые я называю «живыми», — факты, которые объясняют мотивы и возможности совершения преступления, объясняют, почему неизбежен конфликт между двумя людьми. Те факты, о которых вы только что говорили и которые в детективных романах часто называют ключом к тайне, и близко таковыми не являются; на самом деле это просто обстоятельства, а обстоятельства могут быть истолкованы и так и эдак — кому как заблагорассудится. Давайте возьмем, к примеру, обычную статистику: как те же самые цифры могут быть использованы в споре как аргументы и одной и другой стороной.
  — Но вы подумайте, если Кэттею казалось, что его репутация и вся его жизнь вот-вот пойдут прахом, если он не знал о том, что его жена и адвокат решили сделать все возможное, чтобы добиться соглашения с газетой, разве не логично будет в этом случае предположить, что он впал в глубокую депрессию и решил уйти из жизни?
  — Говорю же вам, — медленно произнес Грифф. — Не совершал он самоубийства. Не в том он был положении, когда человек может покончить с собой. Причин серьезных у него для этого не было, понимаете? Более того, если бы уж он действительно решил покончить с собой, то вряд ли бы выбрал этот способ. Он…
  Грифф вдруг замер, устремив на Бликера широко раскрытые, невидящие глаза.
  — Боже мой! — воскликнул он.
  — Что? — затаил дыхание Бликер.
  — Это тот очевидный факт, который смотрел прямо нам в лицо, — медленно произнес Грифф. — Наконец-то я понял. Это все настолько причудливо, странно и таинственно, что кажется совершенно невероятным, а вместе с тем настолько логично, что по праву может считаться ключом к разгадке. Так вот на что во время своих розысков наткнулся Морден — и вот что сделало неизбежной его смерть.
  Грифф опять круто развернулся и заходил по комнате.
  — Ну так что же это, — взволнованно спросил Бликер, — что вам пришло в голову?
  — Помните… — начал Грифф, — что той ночью, когда… — Внезапно он замолчал, прищурился и задумчиво покачал головой. — Нет, — сказал он, — мы здесь имеем дело с очень умным человеком. Думаю, не стоит даже думать об этом, не то что говорить, пока у нас на руках не будет достаточно доказательств.
  Бликер недовольно нахмурился, но, сделав над собой усилие, принял равнодушный вид.
  — Не очень-то красиво с вашей стороны, — протянул он. — Ведь я привлек вас к расследованию, а теперь, получается, вы скрываете от меня результаты.
  — Вы все скоро узнаете, — сказал Грифф примирительно, — но только в свое время. Боже мой! Как подумаю, что мы просто все бегали по кругу. И мы — мы оба — просто проглядели логическое начало всего этого.
  У Бликера не выдержали нервы.
  — Не понимаю, что вы имеете в виду, — бросил он. — Мы пытались найти ту молодую женщину, которая путешествовала автостопом, она еще в полицейском участке назвалась Мэри Бриггс. Мы наводили справки…
  Грифф перебил его:
  — Я напал на ее след. Скоро ее найдут. Но не она ключевая фигура в этом деле.
  — А я-то думал, что она будет главным свидетелем, — с досадой протянул Бликер.
  Грифф внимательно посмотрел на его разочарованное лицо.
  — Главным свидетелем в этом деле, — заявил он, — если мы ее найдем и если, когда мы ее найдем, она все еще будет жива, станет миссис Бланш Мэлоун — та женщина, которую разыскивала вдова Кэттея.
  — Но кто она такая? — спросил Бликер. — Какое отношение она имеет к этому делу? И почему миссис Кэттей вдруг так безумно понадобилось с ней встретиться?
  На лице Гриффа заиграла саркастическая усмешка.
  — Бликер, — улыбнулся он, — я ведь не собираюсь думать за вас. Вы должны сами до всего додуматься. В конце концов, вы знаете столько же, сколько и я.
  — Нет, извините, — с досадой перебил его Бликер, — есть кое-что, чего я еще не знаю, но что уже известно вам, — тот самый очевидный факт, о котором вы мне говорили.
  Грифф покачал головой.
  — Это тоже вам известно так же хорошо, как и мне, — заявил он.
  — Ну почему вы не хотите мне помочь?
  — Потому, что этот наиболее важный, наиболее бросающийся в глаза момент проглядели мы оба. И если вы сами догадаетесь, что я имею в виду, то, я уверен, вам это будет гораздо приятнее, чем если бы вы сейчас услышали об этом от меня. Я уверен, что вы сами с этим справитесь.
  — Для человека, которого, если мне не изменяет память, я, в сущности, нанял, — взорвался Бликер, — вы ведете себя по меньшей мере странно. Трудно говорить о сотрудничестве при таком отношении.
  Грифф расхохотался:
  — Ну хорошо, не расстраивайтесь так, я вам сделаю один подарок.
  — Что вы имеете в виду?
  — А вы помните, как вы в свое время интересовались делом Деккера? Помните, я обещал, что расскажу вам все подробно, как только дело будет закончено?
  Журналист изумленно воззрился на него.
  — Вы собираетесь мне сейчас все рассказать? — спросил он.
  — Да, я как раз подумал об этом.
  — И в чем же там было дело?
  — Точно пока не знаю, но, по крайней мере, могу рассказать вам, что я об этом думаю.
  — И что же? — нетерпеливо спросил Бликер.
  — По-моему, Деккер пытался обмануть не только полицию, но и меня. Я почти уверен, что он намного лучше разглядел человека, застрелившего Шиллингби, чем пытался нас уверить. По-моему, именно поэтому он так и боялся. Наверное, он подумал, что позже убийце придет в голову, какую страшную опасность для него будет представлять Деккер как свидетель, если расскажет всю правду. Эта-то мысль и преследовала его. Он был совершенно уверен, что рано или поздно гангстеры доберутся до него, чтобы заставить замолчать навсегда.
  — По-моему, не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы додуматься до этого, — раздраженно сказал Бликер.
  Грифф продолжал улыбаться все той же улыбкой.
  — Не торопитесь с выводами, — попросил он. — Я, надеюсь, еще удивлю вас и, уж конечно, удивлю и Деккера.
  — Удивите Деккера? — эхом откликнулся Бликер. Грифф кивнул и, протянув руку, нажал кнопку электрического звонка. Минуту спустя дверь отворилась и одетый в форменную куртку мужчина как-то неуверенно вошел в комнату.
  — Вам что-нибудь угодно, сэр? — осведомился он. Грифф подмигнул Бликеру.
  — Мой лакей, — сказал он.
  Бликер окончательно потерял терпение.
  — Я, конечно, не детектив, но уж догадаться об этом я бы смог и сам.
  Грифф улыбнулся его досаде.
  — Видите ли, — промолвил он, — поскольку полиции было известно, что я помог скрыться Томасу Деккеру, они и стремились выследить его, проверяя все отели и сдаваемые дома, уделяя особое внимание каждому, кто регистрировался в отелях в ночь убийства. Я предвидел, что именно так они и будут действовать. Поэтому я поместил Деккера в такое место, где им и в голову не пришло бы его искать, но где бы он в любую минуту был бы у меня под рукой, если бы вдруг мне понадобилось потолковать с ним.
  Внезапно глаза Бликера широко распахнулись от мелькнувшей в его голове догадки. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но, прежде чем он успел это сделать, Грифф поманил к себе человека, одетого как лакей.
  — Входите, Деккер, присаживайтесь. Мне бы хотелось, чтобы вы поговорили с этим человеком.
  Мнимый лакей заколебался было, затем сделал вперед несколько быстрых шагов, уселся на стул и нервно произнес:
  — Вы раскрыли мое инкогнито, сэр. Зачем вам это понадобилось?
  Грифф старался держаться как можно дружелюбнее.
  — Деккер, — мягко сказал он, — вы сказали мне и сказали в полиции, что не совсем уверены, что сможете опознать человека, который в то утро сидел за рулем серого «кадиллака».
  — Все правильно, — сказал Деккер, — это действительно так.
  — Но тогда, — сказал Грифф, — ваши показания не имеют ни малейшей ценности для полиции.
  — Так я же им то же самое говорил, — захныкал Деккер. — Я все объяснил офицеру.
  — И, — продолжал Грифф, — поскольку я согласен с вами, что ваши показания никому не угрожают, следовательно, никто не захочет причинить вам вред, если вы пожелаете выступить свидетелем на суде.
  Нервным движением Деккер облизал тонкие губы, судорожно сглотнул, но промолчал.
  — По всей вероятности, — сухо произнес Бликер, — вам все-таки известно что-то такое, что заставляет вас скрываться.
  Деккер косо взглянул на Дэна Бликера и повернулся к Гриффу.
  — Черт вас побери! — воскликнул он. — Я же нанял вас, чтобы вы помогли мне скрыться. Почему же вы сейчас решили выставить меня на всеобщее обозрение?
  — Потому что я считаю, что вы ведете нечестную игру, — медленно и твердо проговорил Грифф.
  Из внутреннего кармана пиджака он достал небольшую фотографию — на снимке было видно только лицо мужчины — широкоскулое, с угрюмым, тяжелым взглядом. У мужчины был довольно высокий лоб и слегка искривленный нос.
  — Взгляните-ка, — предложил Грифф.
  Деккер взял фотографию и принялся внимательно изучать лицо на снимке.
  — Вы видели когда-нибудь этого человека? — спросил Грифф.
  — Нет, а кто он?
  — Это последняя подлинная фотография, — сказал Грифф, — небезызвестного Филиппа К. Лэмпсона, которого в определенных кругах знают под кличкой Цинциннати Ред.
  Деккер удивленно взирал на фото.
  — Вы что, пытаетесь поймать меня? — засомневался он.
  Грифф достал из кармана сложенный в несколько раз газетный лист.
  — Взгляните сами, — предложил он. — На этой вырезке из газеты — фотография Лэмпсона. Сравните их.
  Лэмпсон переводил взгляд с одного снимка на другой. Внезапно на его лице появилось облегчение.
  — Но это совсем другой человек, — воскликнул он, — я имею в виду, не тот, что вел «кадиллак».
  Грифф кивнул.
  — Я так и думал, — сказал он. — Ну, Деккер, а теперь, по-моему, пришло время рассказать правду.
  — Тот человек старался изо всех сил, чтобы я не смог разглядеть его, — заявил Деккер, — но так уж случилось, что внезапным порывом ветра с него сорвало шляпу, а было еще достаточно светло для того, чтобы я мог ясно разглядеть черты его лица. Я бы узнал его, если бы увидел еще раз. У него крупные черты лица. Не знаю, как вам лучше объяснить, но это совсем другой человек. У того глаза намного уже, и он не такой скуластый.
  Грифф сделал знак Бликеру.
  — Звоните в редакцию газеты, — велел он. — У ваших репортеров будет шанс «обнаружить» Деккера. Мне все равно, где его найдут, лишь бы не в моей квартире. Скажите им, что, когда Деккеру показали фотографию Лэмпсона, тот категорически заявил, что за рулем машины сидел не Лэмпсон, а совсем другой человек.
  — И после этого вы вышвырнете меня вон, чтобы молодчики Лэмпсона меня прикончили? — взвизгнул Деккер.
  — Возьмите себя в руки, — оборвал его Грифф.
  — Да Лэмпсон будет счастлив приставить к вам телохранителей, чтобы с вами, не дай Бог, ничего не случилось. Вы же лучшая страховка его жизни и безопасности.
  — Но я-то был уверен, что это был Лэмпсон, — угрюмо сказал тот.
  — И полиция, кстати, так думала, — подчеркнул Грифф. — Почему же вы даже мне не сказали правду?
  — Не знаю, по-моему, я был напуган до смерти. Бликер подошел к телефону и набрал номер «Блейд».
  Пока он говорил, Грифф подошел к шкафу и, выдвинув ящик, достал оттуда автоматический пистолет.
  — У вас есть оружие? — небрежно спросил он Бликера.
  Тот как раз повесил трубку.
  — Нет, — ответил он, с угрюмым неодобрением оглядывая пистолет, — и, честно говоря, он меня не привлекает. Никогда особенно не верил в необходимость иметь при себе оружие.
  — Положите-ка его в карман, — велел Грифф.
  — Зачем?
  — Потому что мы сейчас с вами отправимся повидаться с мистером Кеннетом Буном, а это может оказаться довольно неприятным делом.
  — Послушайте, — запротестовал Бликер, — а вам не кажется, что вы заходите слишком далеко, тем более если вы не намерены поставить в известность полицию?
  — Я собираюсь пойти еще дальше, — обнадежил его Грифф. — Это один из тех случаев, когда полиция просто обречена на неудачу. От них слишком много информации утекает в газеты, и в конце концов все просто запутывается. А потом они хватают невинного человека, а виновный чаще всего остается безнаказанным.
  — А о каком деле вы сейчас говорите? — поинтересовался Деккер. — Об этом последнем убийстве?
  — Мы имели в виду убийство репортера из «Блейд», — пояснил Грифф, — а также, раз уж об этом зашел разговор, и смерть человека по имени Фрэнк Б. Кэттей.
  — А разве вы не убеждены, что Кэттей покончил с собой? — спросил Бликер. — Вы по-прежнему уверены, что его убили, несмотря на свидетельство врачей, проводивших вскрытие?
  Грифф открыл коробку с патронами, высыпал часть из них к себе в карман и сказал:
  — Да, да, конечно, я совершенно согласен, он принял яд добровольно.
  — Вы что же, собираетесь оставить меня здесь? — занервничал Деккер.
  — Нет, внизу, в вестибюле, — сказал Грифф. — Вы будете там ждать, пока не приедут репортеры из газеты, чтобы услышать ваш рассказ. А я вам советую передать им всю историю так, как вы сейчас рассказывали ее нам.
  На лице Деккера появилось невыразимое облегчение.
  — Черт возьми, просто камень с души сняли! И почему бы вам раньше не показать мне фотографию этого Лэмпсона, а, Грифф?
  — Потому что еще час назад я считал, что это действительно был Лэмпсон. Я был уверен, что он-то и есть убийца.
  — А почему вы потом решили, что это все-таки был не он?
  — Я принялся еще раз все это обдумывать и решил для верности показать вам его фотографию. А теперь запомните, Деккер, что, когда газетчики будут расспрашивать вас, вы ни в коем случае не должны им говорить, где вы скрывались, пока вас разыскивала полиция. Вы не должны никому об этом говорить. И по всей вероятности, в полиции решат, что люди Лэмпсона подкупили вас.
  — Мне нет никакого дела до того, что подумают эти чертовы полицейские. Я говорю чистую правду, — огрызнулся Деккер.
  — Вот и чудесно, — улыбнулся Грифф. — Пойдемте, Бликер. Нам пора.
  Глава 15
  Грифф подошел к двум сыщикам из детективного агентства, сидевшим в машине напротив «Трент-Апартментс», которых он поставил наблюдать за домом, куда Элис Лортон со своим спутником отправилась после того, как покинула свою квартиру.
  — Они дома? — спросил он после того, как назвал себя.
  Один из оперативников кивнул.
  — Оба дома, — сказал он. — Квартира там, наверху. Вон их окно, там опущены шторы.
  — Мы сейчас поднимемся туда, — предупредил их Грифф. — Если услышите шум, бегом наверх.
  Грифф первым поднялся по лестнице и, подойдя к дверям квартиры, нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Он с силой постучал в дверь — по-прежнему никакого ответа.
  — Откройте! — крикнул Грифф. — Мы знаем, что вы там, Бун. Открывайте!
  За дверью послышалось какое-то движение.
  Грифф отошел в сторону. Бликер вытащил из кармана пистолет и угрюмо уставился на дверь, но Грифф сделал издателю знак, чтобы тот спрятал его. Послышалось звяканье снимаемой цепочки, и в дверях повернулся ключ. Дверь распахнулась, мужчина лет тридцати стоял на пороге, глядя на них с недоумением, но вполне дружелюбно.
  Грифф бросил пытливый взгляд на лицо незнакомца: смуглая, загорелая кожа, сердитые темные глаза, спутанные черные волосы, спадающие на лоб и доходящие почти до сросшихся бровей.
  — Бун? — осведомился он.
  — Он самый, — грубо ответил мужчина. — А вы кто такой?
  — Мы просто хотим побеседовать с вами, — сказал Грифф и сделал попытку протиснуться в комнату.
  — Погодите-ка, — остановил его Бун. — Я не имею ни малейшего желания беседовать с вами.
  — Да нет же, вы ошибаетесь, — примирительным тоном сказал Грифф. — Не можете же вы не понимать, насколько лучше беседовать здесь, а не в полиции.
  — А вы кто, копы? — спросил мужчина.
  — Хотите, чтобы все соседи об этом услышали? — любезно осведомился Грифф.
  Бун заколебался, казалось, он взвешивал, есть ли у него шанс вырваться на свободу немедленно. Наконец он отступил в сторону.
  — Ну ладно, — сказал он недовольно. — Входите. Двое мужчин вошли в квартиру. Она была крошечная, единственная комната служила и гостиной, и спальней. Здесь же, за перегородкой, была кухонька с ванной и туалетом, а за застекленными дверями пряталась откидная кровать. Шторы были опущены, и комната ярко освещена.
  — Вам ведь известна женщина по имени Эстер Ордуэй, — утвердительно сказал Грифф, опускаясь в кресло.
  Бун задумчиво сдвинул брови.
  — Нет, — медленно произнес он. — Не думаю.
  — Да нет же, конечно, вы ее знаете, — повторил Грифф.
  — Нет, — уже уверенно сказал Бун. — Я хорошо знаю ее соседку по квартире, Элис Лортон. Но с Эстер Ордуэй не встречался ни разу.
  — И у вас никогда не было с ней никаких дел?
  — Нет.
  — А когда вы в последний раз видели Элис Лортон?
  — Не помню точно — пару недель назад, может быть. Мы с ней немного поругались в тот раз.
  — Вы знаете, где она живет?
  — Конечно.
  — В «Элайт Апартментс», не так ли?
  — Совершенно верно.
  — Вы когда-нибудь встречали там Эстер Ордуэй?
  — Видел ее пару раз и все. Если к Элис Лортон приходил кто-нибудь, она никогда ее оставалась в квартире. Поэтому я только раз или два сталкивался с ней в холле. Конечно, я знал, кто она, но мы никогда не разговаривали. Что же касается ее, то, по-моему, она даже не задумывалась, кто я такой.
  — А как вам удалось узнать ее?
  — Просто увидел однажды, как она выходила из квартиры.
  — И только тогда вы узнали, что она и есть Эстер Ордуэй?
  — Да.
  — Если вдруг вы встретитесь, скажем случайно, вы ее узнаете?
  — Думаю, да.
  Бун откинулся поудобнее на спинку стула и зевнул. Сейчас он, казалось, чувствовал себя гораздо более уверенно, чем раньше.
  — Вам знаком человек по фамилии Морден — газетный репортер? — спросил Грифф.
  — Вы не того ли имеете в виду, которого недавно убили? Еще его фотография была в газетах?
  — Да, я говорю именно о нем.
  — Нет, никогда его не видел. Грифф с Бликером переглянулись.
  — Не забудьте воспользоваться тем, что я дал вам, — предупредил криминолог.
  В Буне сразу проснулись подозрения.
  — В чем дело? — недовольно спросил он.
  — Ничего особенного, — небрежно сказал Грифф.
  — Послушайте-ка, — обратился к нему Бун. — Мне такое отношение не нравится. Вас, между прочим, никто сюда не приглашал, а вы явились и ведете себя так, как будто уже загнали меня в угол, и все это только потому, что я знаком с девчонкой, которая жила в одной комнате с другой, которая, по вашему мнению, замешана в деле об убийстве, что вы сейчас расследуете.
  Грифф, не моргнув глазом, сунул руку в карман пальто и достал оттуда выписанный на имя Кеннета Буна чек, который был подписан Эстер Ордуэй.
  — Это ваша подпись? — спросил он, показывая Буну обратную сторону чека, где стояла расписка в получении денег.
  Лицо Буна мгновенно окаменело. Его взгляд быстро перебегал с хмурого лица Гриффа на напряженное — издателя. Он как-то неловко заерзал на стуле, и вдруг его рука дернулась в направлении заднего кармана брюк.
  Грифф вскочил на ноги.
  — По-моему, нас здесь явно недостаточно, — заявил он и быстро двинулся в направлении туалета.
  Рука Буна вдруг быстро описала в воздухе полукруг. В ней металлическим блеском сверкнул пистолет.
  — А ну прочь оттуда! — крикнул он. — Или я тебя в клочья разнесу!
  В наступившей тишине отчетливо и резко прозвучал голос Бликера.
  — Бросьте оружие, — велел он, — пока я из вас не сделал сито.
  Кеннет Бун на секунду заколебался. Ситуация была критической: пистолет Бликера был направлен ему в голову, а сам он держал под прицелом Гриффа. Криминолог насмешливо улыбался, хладнокровие, как всегда, не покинуло его.
  — Вам же не хочется этого делать, не так ли, Бун, — сказал он. — Тем более дом окружен. Мы заранее приняли все меры предосторожности, прежде чем пришли сюда. Внизу у входа — два детектива. Обоих нас вам вряд ли удастся убить. Я еще готов поверить, что у вас есть шанс выпутаться из другого убийства, но из этого — вряд ли.
  Вдруг дверь туалета широко распахнулась. Не обращая ни малейшего внимания на Гриффа и Бликера, Элис Лортон бросилась через всю комнату прямо к Буну.
  — Не делай этого, Кенни! — закричала она. — Пожалуйста, не делай этого. Брось пистолет. Это я тебя в это втянула и не позволю, чтобы ты завяз еще глубже. Я сама за все отвечу.
  Рука с пистолетом медленно опустилась.
  — А теперь бросьте пистолет, — доброжелательно предложил Грифф.
  Бун пожал плечами. Пистолет упал на ковер.
  — А теперь, — сказал Грифф, — давайте все-таки вернемся к делу, если не возражаете. Это ведь вы, Бун, отвезли тело Мордена в тот район, где оно позже было обнаружено, и бросили там. Не думаю, чтобы это вы его убили; я почти уверен, что застрелила его девушка, а вы взяли на себя возню с телом, только чтобы защитить ее.
  — Я не собираюсь разговаривать с вами, — угрюмо пробормотал Бун.
  Девушка открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Грифф остановил ее быстрым движением руки.
  Что толку врать? — резко сказал он. — Вы только сами все испортите. Послушайте, я сейчас попробую рассказать, как все это мне представляется. Мордена застрелили. Его тело было найдено в глухом месте. Туда его привезли на машине, а потом выбросили. Естественно, у редкой женщины хватит сил донести тело до машины, а потом выбросить его. Нам кое-что известно о том, что делал и где был Морден в тот день, когда его убили. Мы можем доказать, что он был в квартире Эстер Ордуэй. Когда мы вошли в эту квартиру, то обнаружили в ней молодую женщину, заявившую, что ее имя — Элис Лортон и что она соседка таинственной Эстер Ордуэй. Ей никак не удавалось сделать свой рассказ достаточно убедительным, требовалось чем-то подкрепить его, поэтому она заставила вас, Бун, отправиться в Саммервилль и послать оттуда письмо Эстер Ордуэй. Письмо было подписано Робертом Челтоном, и в нем упоминалось имя Элис Лортон. Ей казалось, что письмо подтвердит ее слова, когда попадет в руки полиции. Но самым слабым местом в ее версии был счет в банке, открытый на имя Эстер Ордуэй. Она попыталась закрыть счет, выписав несколько чеков, которые попросила вернуть. Но на это потребовалось несколько дней. Нам повезло: во второй половине дня в субботу и все воскресенье почта не работала, поэтому нам удалось перехватить эти чеки, когда они уже были готовы к отправке. Это дало нам все необходимые доказательства. Мы можем опознать Эстер Ордуэй с помощью служащих банка. Это вполне возможно, тем более что у нас есть образец ее подписи. Мы можем доказать, кем написано письмо из Саммервилля за подписью Роберта Челтона. Вас могут опознать служащие отеля, где вы останавливались. Нам, я думаю, удастся доказать, что Кеннет Бун находился в самых дружеских отношениях с Эстер Ордуэй, поскольку у нас на руках есть выданный ею чек на его имя, на обратной стороне которого его расписка в получении денег, да и служащие банка, я уверен, подтвердят получение денег.
  Ну а теперь почему бы вам не проявить благоразумие и не рассказать всю правду нам? Почему вы убили Мордена, Эстер?
  — Я не убивала его! — вспыхнула она.
  — За это я сам отвечу, — вдруг мрачно и решительно заявил Бун.
  — Кенни! — в ужасе вскрикнула она. — Не говори так! Ты даже не знаешь, о чем идет речь!
  Грифф перевел взгляд на молодую женщину.
  — Может быть, вы наконец расскажете, как было дело? — предложил он.
  Она безнадежно махнула рукой, но в глазах ее он не заметил ни слезинки. Она стояла перед ним выпрямившись во весь рост, тоненькая, с белым как бумага лицом.
  — Не убивала я его, — устало сказала она, — но Кенни мне не верит.
  — Ох, Эстер, — с упреком пробормотал он.
  — Не перебивай, Кенни, — попросила она. — Лучше бы ты не вмешивался в это дело. — Она с вызовом посмотрела сухими, горящими глазами в лицо Гриффу. — Хотите верьте, хотите нет, — сказала она, — но я обнаружила Мордена у себя в комнате, и он уже был мертв. Как он попал туда, я не знаю. Мне, конечно, следовало бы сообщить в полицию, но я так перепугалась, что вместо этого позвонила Кенни. Он сказал: какого черта? Для чего тебе нужно быть замешанной в скандал? Он предложил оставить тело в доме до темноты, а затем вывезти его на машине и просто где-нибудь выбросить.
  — Все это прекрасно, — сказал криминолог, — но дальше так дело не пойдет.
  — Что вы имеете в виду?
  — Я имею в виду, — заявил он, — что вы не смогли убедительно объяснить мне, почему вы все-таки не позвонили в полицию. Даже Кеннет Бун, хоть он и предан вам, даже он не поверил вам. И нам трудно в это поверить, а уж полицию вам и подавно не убедить.
  Она молчала, только слегка вздрагивали побледневшие губы.
  — Давайте, — велел Грифф, — расскажите нам правду. Она медленно покачала головой, казалось побледнев еще больше.
  — Можете спрашивать меня о чем угодно, — сказала она, — но ничего другого вы от меня не дождетесь. Это единственная причина, почему я так поступила. Я боялась шумихи, которую подняли бы вокруг этого дела газеты.
  Пока она говорила, настороженный взгляд Гриффа не отрывался от ее губ.
  — А вы знали, — поинтересовался он, — кто такой Морден, когда обнаружили его?
  — Нет, — ответила она.
  — Вы даже не догадывались об этом?
  — Нет.
  — Не заглянули к нему в карманы?
  — Нет.
  Холодная, сардоническая усмешка появилась на лице Гриффа.
  — Я еще не знаю точно, кого вы стараетесь выручить, мисс Ордуэй, — произнес он, — но могу заверить вас, что все ваши попытки только ухудшают положение вас обоих. Почему вы не хотите рассказать нам, как на самом деле все произошло?
  — Я сказала вам чистую правду.
  — Нет, — оборвал он ее, — с тех пор, как мы с вами познакомились, вы не сказали мне ни слова правды. Вы лгали мне очень убедительно, рассказывая свою драматическую историю.
  — Только когда пыталась убедить вас, что я не Эстер Ордуэй, — сказала она.
  — Да, и об исчезновении Эстер тоже. Все было ложью: и рассказ о том, что она забрала с собой все фотографии, и ваше описание одежды, в которой она ушла, и сентиментальная история о том, как она подобрала вас на улице, когда вы умирали с голоду, — в общем, все это чистейшее вранье.
  Она продолжала молчать.
  — Оставьте ее в покое, — рявкнул Кеннет Бун. — Не пытайтесь повесить на нее убийство.
  — Заткнись! — бросил ему Грифф.
  Наступило молчание. Глаза всех трех мужчин не отрывались от лица девушки, белого как мел. На этом мертвенно-бледном лице неестественными пятнами выделялись широкие мазки румян на щеках.
  — Мне почему-то кажется, — раздельно произнес Грифф, — что тот, кого вы пытаетесь выгородить, — это Фрэнк Б. Кэттей, не так ли?
  Она стиснула зубы. Попыталась было что-то сказать, но слова не шли у нее с языка.
  Бун бросил на нее косой взгляд, в котором внезапно вспыхнуло подозрение.
  — Ну-ка говори, — буркнул он, — терпеть не могу, когда меня держат за дурака. Кто он тебе — этот Фрэнк Б. Кэттей?
  Девушка, казалось, не слышала его. Внимательно вглядевшись в ее лицо, понизив голос, на его вопрос ответил Грифф.
  — По-моему, — мягко произнес он, — это ее отец. Она подняла на него потемневшие от боли глаза.
  Затем очень медленно склонила голову и закрыла лицо руками. Ее плечи затряслись от судорожных рыданий.
  Бун успокаивающе положил руку ей на плечо.
  Элис яростно тряхнул головой. — Не трогай меня, ублюдок! — закричала она злобно.
  У Буна от изумления отвисла челюсть. Он снова осторожно, одним пальцем тронул ее за плечо.
  Она еще раз пронзительно вскрикнула, а затем вдруг зашлась в оглушительном истерическом хохоте.
  Грифф снял трубку телефона.
  Пожалуйста, соедините меня с полицейским управлением, — попросил он.
  Глава 16
  Грифф вышел из кабинки телефона-автомата и с нетерпением принялся ждать, пока Бликер в свою очередь закончит разговор и присоединится к нему.
  — Что-нибудь удалось узнать? — спросил он. Бликер кивнул, лицо его стало мрачным как туча.
  — Ресайн, — сказал он, — нашел ту самую миссис Мэлоун, то есть есть основания полагать, что это она и есть, потому что в настоящее время она живет под другой фамилией. Сейчас ее можно найти по адресу: Ист-Элм-стрит, 922, но там она известна как Бланш Стенвей. По всей вероятности, Ресайн уже к утру получил о ней всю информацию, но попридержал ее, так как, насколько мне удалось узнать, он вначале отправился в отель «Палас» и ждал там не меньше четверти часа. В конце концов к нему присоединилась неизвестная женщина. Судя по описанию, я бы сказал, что это была миссис Фрэнк Б. Кэттей. Оттуда они отправились домой к Бланш Стенвей и, насколько мне известно, пока еще находятся у нее. Как только мои люди все это выяснили, они тут же сообщили в «Блейд».
  Сидней Грифф задумчиво нахмурил брови.
  — Давайте-ка первым делом съездим туда, — предложил он. — Те детективы, которых нанял я, нашли девушку, путешествовавшую автостопом, помните? Ее звали Мэри Бриггс. Конечно, с ней обязательно нужно встретиться, но сейчас, я думаю, гораздо важнее увидеть таинственную миссис Мэлоун.
  — А как вы думаете, — спросил Бликер, — кто она такая, эта миссис Мэлоун?
  — А это, — нетерпеливо сказал Грифф, — как раз то, что нам предстоит выяснить. Неужели вы не заметили, что, работая над этим делом, я опираюсь только на теорию?
  — И вы думаете, мы это выясним?
  — Мы как раз это и выясняем.
  — А что говорит ваша теория?
  — В каждом деле, — сказал Грифф, — есть один основной след, или основная улика, называйте как хотите. Она превалирует над всеми остальными, поскольку прямо указывает на мотив преступления и на обстоятельства, которые способствовали его совершению. Часто она указывает и на того, кто это сделал. В этом деле для нас основной зацепкой является тот самый фальшивый мошенник.
  — Кого вы имеете в виду? — озадаченно спросил Бликер.
  — Того человека, который нам известен как карманный воришка, тот, который вытащил бумажник Кэттея, а с ним и водительское удостоверение, и членские карточки.
  — А почему вы считаете, что он не настоящий карманник? — спросил Бликер.
  — Не торопитесь, — остановил его Грифф. — Заметьте: я не сказал, что не считаю его мошенником, я сказал, что он фальшивый мошенник. Другими словами, он сыграл роль карманника, хотя если мы внимательно вспомним все, что нам о нем известно, то станет очевидно, что он, конечно, никакой не карманник.
  — Что вы имеете в виду?
  — Ну вспомните: во время допроса в полицейском участке он вполне достоверно изобразил подпись Кэттея. То же самое и когда он регистрировался в отеле: он расписался как Кэттей, и это ни у кого не вызвало сомнений.
  — Может, он профессионал, — предположил Бликер.
  — Для этого действительно нужна большая практика, — согласился Грифф. — Но я сейчас напомню вам один чрезвычайно важный момент: в отеле, где он зарегистрировался как Фрэнк Б. Кэттей, он расплатился чеком, и чек был принят банком в Ривервью. Более того, он отправился в отель, где должен был встретиться с тем изобретателем, Гарри Фенчером. Встреча была назначена заранее письмом на фирменном бланке, которое вряд ли было написано в конторе Кэттея в Ривервью. Как к нему попал образец такого бланка? Кроме того, подпись под текстом письма была полностью идентична подписи Кэттея.
  В связи с этим мы вряд ли можем рассматривать этот эпизод с кражей бумажника как случайность. Скорее всего, это часть тщательно разработанного плана, плана, который был бы безупречно выполнен, если бы человек этот не выпил лишнего. И его задержали за незначительное нарушение правил вождения. Полицейский, задержавший его, учуял запах алкоголя, и, кроме этого, водитель показался ему похожим на человека, подозреваемого в ограблении станций техобслуживания. Поэтому его задержали в отправили в участок для выяснения личности.
  А теперь следите внимательно, как развивались события дальше. Этот человек, который прилагал неимоверные усилия, чтобы сойти за Фрэнка Б. Кэттея, теперь делает все возможное, чтобы это имя не было упомянуто. Только когда, к его большому удивлению, эта фамилия всплывает при проверке его машины в агентствах по прокату автомобилей, только тогда он признается, что он и есть Кэттей. Хотя, как показывает дальнейшее развитие событий, ему буквально было достаточно только объявить, что его зовут Фрэнк Б. Кэттей, и он был бы немедленно освобожден.
  Ну ладно, не будем терять драгоценное время на разговоры, если у нас дел по горло.
  — Но послушайте, — остановил его Бликер, — вы же ведь не сомневаетесь, что Морден был убит Кеннетом Буном и девушкой или кем-то одним из них, не так ли?
  — Что касается этого, — заявил Грифф, — нам еще предстоит совершить несколько интересных, я бы даже сказал, поразительных открытий. А теперь пойдемте, попробуем попасть на Ист-Элм-стрит, 922, прежде чем там закончится военный совет. По-моему, для нас будет весьма важно узнать, о чем там будет говориться.
  Страшно заинтригованный, Бликер последовал за криминологом к стоянке такси.
  — Понимаете, — сказал он, пока такси пробиралось по лабиринту улиц, — я ведь человек действия. Я бы предпочел расследовать это дело открыто, допрашивая тех, кто находится под подозрением, а не действовать так, как сейчас: сначала убедиться в своей правоте, а потом уж делать следующий шаг. А вам, я чувствую, просто интересно оперировать известными фактами то так, то эдак, складывая их, как головоломку. Меня же интересует только результат. И совершенно безразлично, как я этого добьюсь.
  Морден был репортером нашей газеты, и неплохим репортером. Когда его убили, он работал по моему заданию. Поэтому я обязан найти тех, кто убил его. И не надо тратить столько времени на разные теории. Давайте действовать.
  Грифф улыбнулся.
  — Бликер, вы думаете, что мне непонятны ваши чувства? Но в этом деле есть такие моменты, которые не выяснишь с наскока, даже если вы будете совершенно уверены, что догадываетесь, как было дело.
  — А Морден, по-моему, действовал именно так, — непримиримо сказал Бликер. — И он наверняка знал больше, чем вы в настоящее время.
  — А вот одного я, по всей видимости, никогда не узнаю, — печально произнес Грифф.
  — Что вы имеете в виду?
  — Как это произошло: была ли это слепая случайность, что Морден натолкнулся на разгадку этого дела, что и привело его к гибели, или он додумался до этого путем логических умозаключений, но тогда, значит, он был человеком блестящего ума.
  — Этого как раз не было, — сказал Бликер. — Он был чрезвычайно храбрым человеком и очень работоспособным, ни перед чем не останавливался, но назвать его человеком блестящего ума я бы не решился.
  Грифф в раздумье прикрыл глаза. Затем очень медленно качнул головой.
  — Не уверен, — произнес он. — Иногда мне кажется, что он был почти гениален. Но этого мы, пожалуй, никогда не поймем.
  — Что вы имеете в виду? — поинтересовался Бликер. — То, как он обнаружил Эстер Ордуэй?
  — Не только, — ответил Грифф.
  — Как вы думаете, он знал, что она дочь Кэттея?
  — Конечно, точно не могу вам сказать, но, по-моему, не знал, — ответил Грифф. — Насколько нам известно, он занимался Кэттеем, пытаясь выяснить, как и где тот провел вечер понедельника. Ему ничего не удалось выяснить в отелях, а может быть, он просто не уделил им должного внимания и начал поиски с гаражей. Это мне, кстати, понравилось, я запомню это.
  — А между прочим, — поинтересовался Бликер, — вам-то откуда стало известно, что она дочь Кэттея?
  — Трудно сказать, — замялся Грифф. — Видите ли, я смотрел на ее губы, пока она говорила. Было видно, что она нервничает и лжет. Но было видно также, что все ее выдумки — это не жалкая наивная ложь человека, которого неожиданно загнали в угол, а ложь, заранее подготовленная и тщательно отрепетированная. Не то чтобы к этому было не подкопаться, я имею в виду и версию событий, но все это было заранее выдумано так, чтобы задержать следствие до какого-то определенного момента или до того времени, когда произойдет какое-то намеченное событие.
  — А что за событие должно было произойти? — спросил Бликер.
  Грифф пожал плечами.
  — Может быть, оно уже произошло, — сказал он. — Кто знает?
  — А вам не кажется, что вы попали пальцем в небо? — недоверчиво спросил Бликер. — Вспомните, ведь Морден пытался проследить за передвижением Кэттея, используя его машину. Он нашел гараж, где она стояла. Из гаража след повел в дом, где сдаются квартиры, а уж там кто-то снабдил его информацией, которую он искал. По всей вероятности, он решил, что эта девушка и есть женщина, связанная с Кэттеем. Захотев увидеть ее, он поднялся в квартиру, но ее не было дома. Он уехал, проверив еще два-три следа, и через час вернулся. Она была у себя. Ему удалось поговорить с ней. В это время пришел Кеннет Бун. А Бун ведь страшно ревнив — мы-то с вами это уже заметили. Он горячий и импульсивный человек, тем более всегда вооружен, в этом мы тоже убедились. Возможно, он попытался выбросить Мордена за дверь. Мордену, я думаю, это было не впервой. Теперь представьте: между ними завязалась борьба, Бун потерял от ярости голову и ударил его рукояткой пистолета. Морден был убит. Могло так произойти, как по-вашему?
  Грифф не стал спорить.
  — Может быть, — сказал он, как показалось Бликеру, сонным голосом, — но давайте не будем пытаться восстанавливать картину преступления до тех пор, пока у нас не будет на руках всех фактов. А вот и Ист-Элм-стрит, 922. По-моему, нам сюда.
  Он попросил таксиста подождать, и они вдвоем вошли в здание, которое, по всей видимости, одно время было пышной частной резиденцией, а затем превратилось просто в многоквартирный дом.
  — А может быть, было бы лучше, — предположил Бликер в то время, когда они подходили к подъезду, — обратиться к управляющему и расспросить его об этой Бланш Стенвей?
  — Сомневаюсь, — пробормотал Грифф, — что в этом есть необходимость.
  Он первым поднялся по лестнице, остановившись на лестничной клетке, чтобы прислушаться.
  Из-за дверей до них донеслись шум и возбужденные голоса.
  Грифф кивнул в сторону квартиры.
  — Думаю, — сказал он, — что мы попали как раз по адресу.
  Он бесшумно пересек коридор и остановился, прислушиваясь, у запертой двери. Было слышно, как по ту сторону двери что-то взволнованно говорит женщина. Был хорошо слышен ее голос, но слова разобрать было невозможно. Грифф положил руку на ручку двери, бесшумно повернул ее и распахнул дверь.
  Плотная женщина с тяжелым взглядом холодных зеленых глаз и коротко остриженными, завитыми, тусклыми волосами сидела на стуле посреди комнаты, ее губы кривила насмешливая улыбка.
  Около окна, вся в черном, стояла миссис Фрэнк Б. Кэттей. Ее бледное лицо напоминало трагическую маску, а в глазах Гриффу почудилось затравленное выражение, как если бы перед ней со всей очевидностью предстала картина ее неминуемого поражения.
  Рядом с дверью, но спиной к ней, расправив широкие плечи, с лицом, искаженным яростью, стоял Карл Ресайн, частный детектив.
  В комнате раздался веселый голос Гриффа. — Мы вам не помешаем? — спросил он.
  Вся компания в немом изумлении уставилась на него. На лице миссис Кэттей Грифф увидел только усталое разочарование. Ресайн побелел, в его глазах вспыхнула холодная ярость. Сидевшая на стуле женщина лишь слегка прищурила свои зеленые глаза, как будто неожиданное появление незваных гостей было здесь обычным делом и не могло вызвать ничего, кроме легкого удивления.
  — Мы бы очень хотели, — так же жизнерадостно продолжал Грифф, — побеседовать с миссис Бланш Стенвей, или, может быть, она предпочитает, чтобы ее называли миссис Бланш Мэлоун?
  Улыбка сползла с лица женщины.
  — Не знаю никакую Бланш Мэлоун, — отрезала она. — Мое имя — Бланш Стенвей. Что вы хотите?
  — Эй, вы, — проговорил тихо Ресайн дрожащим от сдерживаемой ярости голосом, — ступайте, подождите в коридоре, пока мы не закончим разговор. Вас это не касается, черт побери!
  Грифф одарил его самой приветливой улыбкой.
  — Ресайн! — обратился он к детективу. — Вы ведь человек, для которого знание закона обязательно. Может быть, вам также известно о наказании за отказ от судебного преследования за материальное вознаграждение?
  Миссис Кэттей обвела всех усталыми глазами, которые, казалось, ничего не видели вокруг. Из них уже навсегда исчезла надежда. Осталась лишь угрюмая озлобленность загнанного зверя.
  Стиснув зубы, она промолчала.
  Ресайн подошел к миссис Кэттей, обнял ее одной рукой за плечи и повел бережно к двери.
  — Не важно, — бросил он, — у нас есть еще куда пойти и где поговорить. И что нам делать — мы тоже знаем!
  — Вам не найти ее! — выкрикнула женщина, которая так и не поднялась со своего стула у окна. — Отправляйтесь куда хотите и делайте что хотите — все равно вы ее не найдете!
  — Если вы говорите о той девушке, — медовым голосом проговорил Грифф, — которая была известна и как Эстер Ордуэй, и как Элис Лортон, девушке, которая является дочерью покойного Фрэнка Б. Кэттея, то ее можно найти по адресу: Робинсон-стрит, 319, «Элайт Апартментс».
  Миссис Кэттей посмотрела на него широко раскрытыми от изумления глазами.
  Женщина, сидевшая у окна, при этих словах вскочила на ноги. Ее лицо перекосила злобная гримаса, а узловатые морщинистые руки сжались в кулаки.
  — Будьте вы прокляты! — крикнула она.
  — И кстати, — продолжал Грифф, его глаза по-прежнему были прикованы к лицу миссис Кэттей, если вы захотите побеседовать с ней, то обнаружите, что ее уже нет в квартире. Если же беседа с ней вам совершенно необходима, то придется обратиться за разрешением в полицию, поскольку она в настоящее время находится в полицейском участке по подозрению в убийстве Чарльза Мордена, репортера из «Блейд».
  Миссис Кэттей по-прежнему стояла напряженно выпрямившись, с высоко поднятой головой. Казалось, что, боясь выдать в эту минуту свои чувства, она окружила себя невидимой броней.
  Женщина, назвавшая себя Бланш Стенвей, услышав это, бросилась как тигрица к Гриффу.
  — Ложь! — крикнула она вне себя от ярости. — Ты, ты — грязный, бесстыдный лжец!
  Но Грифф смотрел только на миссис Кэттей. Ресайн на цыпочках подошел к двери, распахнул ее и повернулся к миссис Кэттей.
  — Хватит с нас, пойдемте отсюда, — сказал он. — Он просто хочет нас задержать и поэтому тянет время.
  Бланш Стенвей остановилась в нескольких шагах от Гриффа. Ее лицо непроизвольно подергивалось от волнения. Опустились вниз уголки жесткого, угрюмого рта. Глаза наполнились слезами. Наконец что-то в ней дрогнуло, и она тяжело зарыдала.
  — Кто ваш адвокат? — спросил Грифф.
  — Не знаю, — негромко ответила она. — Найду кого-нибудь.
  — Возможно, — продолжал Грифф, — что полиция также заинтересуется этим делом.
  — Полиция может интересоваться чем угодно, — спокойно сказала она. — Меня это не волнует.
  — Я еще раз прошу вас хорошенько подумать о том, — вдруг вступила в разговор миссис Кэттей, — что ваши слова могут сильно осложнить мою жизнь.
  Женщина окинула миссис Кэттей угрюмым, неприязненным взглядом.
  — Вам ведь стоило немалых трудов найти меня, не так ли? — сказала она. — И все только потому, что вы надеялись использовать меня в своих интересах. А как же раньше, все эти долгие годы, вы уже забыли об этом? Тогда вы меня не искали. Вам дела небось не было до меня. А я, если хотите знать, отмывала, отскребала полы в самых разных офисах. Благодарю покорно! Ползала туда-сюда на четвереньках, скребла полы, мыла плевательницы, руки всегда по локоть в грязной мыльной пене, и скребла, скребла, скребла! Всегда только мыла и скребла! А вы в это самое время красоту наводили, пудрились и душились, накладывали косметику и делали маникюр, разъезжали всюду в сверкающей машине с шофером, откинувшись на мягкое сиденье, у вас была прислуга, которая делала вам прическу и ухаживала за лицом…
  Она внезапно замолчала и расхохоталась резким, скрежещущим смехом.
  — Нет уж, я все скажу, — пообещала она, — достаточно пинков я получила в этой жизни. И теперь, когда я знаю достаточно, чтобы позаботиться о себе, я буду думать только о себе.
  — Вы собираетесь сделать заявление? — спросил Грифф.
  — От моего лица, — произнесла она, — будет теперь говорить адвокат.
  Грифф повернулся к Бликеру и пожал плечами.
  — По-моему, — сказал он, — мы узнали все, что хотели.
  Миссис Кэттей подняла глаза на криминолога, и он увидел в ее них страх, доходящий до паники.
  — Вы будете учитывать мои интересы в этом деле? — спросила она.
  Ресайн немедленно склонился над ней.
  — Это же газетчики, — забормотал он. — Не разговаривайте с ними. Все, что бы вы сейчас ни сказали, они могут расценить как признание.
  Он решительно подошел к ним.
  — Послушайте, вы, — грубо сказал он, — лучше-ка уходите отсюда. У нас здесь частный разговор.
  Но Дэн Бликер, который был фунтов на тридцать легче огромного детектива и лет на десять старше, вдруг воинственно двинулся вперед.
  — Попробуйте выставить нас, — рявкнул он, — и я вобью вам в глотку ваши же зубы.
  Сидней Грифф тут же встал между ними и вкрадчиво заговорил:
  — Видите ли, так уж случилось, что мистер Бликер представляет здесь газету «Блейд». А для «Блейд» в силу сложившихся обстоятельств этот разговор имеет чрезвычайное значение, впрочем, я думаю, и для полиции тоже. Если, конечно, вы твердо решили придерживаться такой линии поведения, то, будьте уверены, газета в долгу не останется. Надеюсь, что на миссис Кэттей, по крайней мере, мои слова подействуют.
  Ресайн по-прежнему стоял перед Бликером, угрожающе сжав кулаки, но его взгляд неожиданно встретился с глазами криминолога, когда тот закончил свою маленькую речь.
  Миссис Кэттей, еле шевеля белыми как мел губами, подняла на Гриффа потемневшие от переполнявших ее чувств глаза.
  — Мне кажется, — сказала она, — что вам бы очень хотелось заставить меня просить и унижаться. От меня вы этого не дождетесь. Ваша паршивая газета никогда не имела на меня никакого влияния, и так будет и сейчас.
  — Ну что, съели? — спросил Ресайн. — Что теперь скажете?
  Грифф улыбнулся.
  — Мне интересно, что вы скажете? — ответил он. Миссис Кэттей круто повернулась и встретилась с тяжелым взглядом женщины, которая, по-прежнему сидя на стуле посреди комнаты, смотрела на них с угрюмым недоверием.
  — Если вы вздумаете распустить язык, — сказала она, — советую сначала сто раз подумать, как бы это не обернулось против вас.
  При этих словах Грифф резко обернулся.
  — А если вы будете молчать, — подхватил он, — то можете попасть в очень двусмысленное положение, это я вам обещаю.
  Женщина вдруг разразилась грубым, неприятным смехом.
  — Ну-ну, — хмыкнула она. — Кажется, я совершенно неожиданно становлюсь важной персоной. Да нет, я вовсе не собираюсь говорить и не потому, что она мне не велела, — и женщина с иронией выделила словечко «она», — а просто потому, что предпочитаю, чтобы за меня говорил мой адвокат.
  Миссис Кэттей направилась к выходу, но детектив не стал дожидаться, пока она присоединится к нему. Он повернул за угол, сделал несколько быстрых шагов по коридору и вдруг бросился бежать. До них еще долго долетал его топот по пустому гулкому коридору.
  — Мне очень жаль, — понизив голос, обратился Грифф к миссис Стенвей.
  Она подняла на него затуманенные слезами глаза и вдруг, сделав несколько спотыкающихся шагов, уронила голову ему на плечо и схватила его за отвороты пальто своими узловатыми пальцами с потрескавшейся кожей.
  Грифф успокаивающе погладил ее по плечу.
  — Ну не надо, не надо, — сказал он, — все еще наладится.
  Несмотря на то что слезы все еще ручьем текли у нее по щекам, но на лице уже появилась злобная гримаса. Эта женщина, которой в течение многих безотрадных лет приходилось одной сражаться против беспощадного мира, не могла так сразу позволить дать себе волю и почувствовать вдруг симпатию к кому-то. Ее горький опыт отучил раскрываться.
  — Будьте вы прокляты! — сквозь рыдания прохрипела она. — Отправляйтесь к моему… адвокату… дешевый мошенник!
  Глава 17
  Уже сидя в такси, Грифф неожиданно разговорился. Он внезапно напомнил Бликеру хирурга, который, только что закончив трудную операцию, торопится обсудить ее с младшим коллегой.
  — Подумайте только, Бликер, — говорил он, — какая все-таки интересная вещь правда. Можно, конечно, выдумать всякие, самые правдоподобные небылицы, которые вроде бы и распознать невозможно, но они обычно очень хрупки, ведь подкрепить-то их нечем. Мне они всегда напоминают миражи или декорации из картона, которые используют в театре; вроде бы если посмотришь на них беглым взглядом, то все как настоящее, но за ними ничего не стоит, и стоит лишь взглянуть на них чуть более отстраненно, как тут же все становится ясно. Бликер заупрямился.
  — Но однако все эти декорации могут очень легко обмануть кого угодно.
  — Да, конечно, — не стал спорить криминолог, — так обычно и бывает, поэтому я и говорю: важно уметь выделить из всего этого нужный вам объект и рассматривать его со всех возможных точек зрения.
  — Правда иногда мне напоминает гладкую поверхность воды. Попытайтесь спрятать под ней какой-то чуждый ей факт — и поверхность немедленно потеряет свою гладкость. На ней неизбежно появятся пятна, и волны начнут разбегаться кругами по всей поверхности воды.
  — Вы же знаете, как мало волнуют меня подобные вопросы, — нетерпеливо сказал Бликер. — К дьяволу всю эту абстрактную философию! Мне нужны конкретные факты. А вы бродите вокруг да около, по-моему, просто пытаетесь убить время и заодно заморочить мне голову.
  Грифф мягким, успокаивающим жестом положил руку ему на плечо.
  — Все совсем не так, как вы это себе представляете, — негромко сказал он. — Нам осталось совсем немного, чтобы закончить это дело. Я бы очень обрадовался, если бы разгадка доставила вам удовольствие. Ведь это все равно как играть в какую-то азартную игру на крупную сумму. Ваша будущая добыча манит вас за собой. Вы пускаетесь в погоню, — погоню, которая не раз может завести вас в тупик, довести до слез, до отчаяния. Но наконец вы набираетесь опыта и, уже понимая, чем ложный след отличается от настоящего, начинаете медленно, но верно продвигаться вперед.
  — Я все это знаю, — нетерпеливо сказал Бликер, — но какое отношение имеют все эти отвлеченные рассуждения к правде и заведомой лжи?
  — Все очень просто, — ответил Грифф. — Тот, кто мечтает стать хорошим детективом, должен иметь чутье и не бросаться сломя голову по ложному следу, каким бы заманчивым он ни казался. А для этого он должен видеть не только то, что у него под носом, но и заглядывать немного вперед, а самое главное, должен уметь правильно оценивать мотивы, которыми руководствуется преследуемый им человек. Мордену в этом смысле повезло: он почти сразу же взял верный след. Как я вам уже говорил, я очень долго еще буду сожалеть о том, что никогда теперь уже не узнаю, была ли это счастливая случайность, которая вывела его на этот след, или все-таки он был достаточно умен для того, чтобы правильно оценить все колоссальное значение этих уже полузабытых фактов. Я имею в виду те факты, на которых зиждется разгадка нашего дела, — пояснил он, — те факты, которые мы, можно сказать, все время держали в руках, но о которых позабыли на какое-то время, то есть я, конечно, не имею в виду, что мы совсем выпустили их из виду, но как-то не оценили в должной мере.
  — Какого черта! — не выдержал Бликер. — О чем вы толкуете? Опять убиваете время, занимаясь свой любимой философией, или все-таки пришли в какому-то решению?
  — Не угадали. Я просто проверяю, что теперь мы на правильном пути.
  — Ну и что же это за след? Куда он ведет?
  — А это нам как раз и предстоит узнать, — сказал Грифф. — По-моему, я знаю ответ на этот вопрос, но пока что не собираюсь обсуждать его. Ведь мысли — это почти то же, что и слова — они такие же определенные, почти осязаемые. Когда мысли облекаются в слова, часто происходит так, что слова немедленно получают над мыслями непонятное преимущество. Лично я даже себе не могу объяснить, как это происходит. По всей вероятности, это какой-то вид телепатии. Особенно хорошо эта тенденция знакома специалистам, работающим в патентном бюро. Им известно, что очень часто бывает так: какой-то изобретатель годами бьется над решением сложнейшей проблемы, не находя его. А затем вдруг неожиданно с разных концов страны почти одновременно приходят несколько заявок на патент с почти идентичными решениями одной и той же проблемы. То, что один из исследователей нашел разгадку и облек мысль в слова, как будто дает толчок его коллегам, бьющимся над решением одной и той же проблемы.
  На лице Бликера появилась недоверчивая гримаса.
  — Опять за свое, — сказал он. — Вы сошли с ума, если серьезно пытаетесь убедить меня в этом. Все это ерунда, и я не такой дурак, чтобы поверить вам.
  Грифф обижено замолчал.
  Прошло всего несколько минут, и Бликер, слишком взбудораженный и нетерпеливый, чтобы молчать подолгу, не выдержал:
  — А все-таки в чем там дело с этой миссис Стенвей? Почему она предпочла молчать? Мне одно время казалось, что она так нуждается в помощи и сочувствии, и вдруг она начала яростно обороняться. И это в тот момент, когда я уже было поверил, что она готова все нам рассказать.
  В глазах Гриффа внезапно промелькнула какая-то мысль.
  — Если мы хотим докопаться до правды, — неторопливо сказал он, — нам в своих рассуждениях придется учитывать человеческую психологию. В свое время эта женщина была, безусловно, необыкновенно хороша собой. Конечно, не утонченной, аристократической красотой, а, скорее всего, красотой пламенной, обжигающей, красотой страсти, красотой вспыхнувшего пламени, той, которая расточает себя без остатка, не заботясь о последствиях. Когда такая красота проходит, от нее ничего не остается, так же, как ничего, кроме пепла, не остается после прогоревшего костра. Остается только горечь утраты. И не то чтобы такой женщине не льстило уважение, которое мужчины некогда испытывали по отношению к ней, но…
  Бликер не выдержал.
  — Думаю, вы имеете в виду, — сказал он, — что миссис Стенвей никогда не была замужем и что она мать той самой девушки, которая замешана в этом деле.
  Грифф недовольно нахмурился.
  — Вы все сводите к грубым фактам, — промолвил он. — Я пытаюсь найти мотивы, которые привели к определенным событиям, те глубоко заложенные побуждения, которые необходимо понять, чтобы принять единственно верное решение.
  Самое большое богатство для такой женщины — это ее красота, та красота, которая привлекает к ней мужчин. И в то же время красота для нее — это самая большая опасность. Насколько счастливее могла бы сложиться ее жизнь, если бы она никогда не была красива; скольких страданий в будущем могла бы она избежать, если бы не пользовалась таким вниманием у сильного пола; насколько спокойнее и безмятежнее прожила бы она свою жизнь, если бы была всегда простой труженицей.
  — А какое отношение к нашему делу имеют те страдания, что она испытала в жизни? — спросил Бликер.
  — Да самое прямое! — ответил Грифф. — Чтобы понять, кто и как совершил преступление, необходимо прежде всего правильно оценить побудительные причины. А это невозможно, если вам не понятен сам характер человека. Следовательно, преступление только тогда будет раскрыто, если вам будет до конца понятны мотивы и побуждения, которые двигали совершившим его человеком.
  В голосе Бликера ясно прозвучало нетерпение.
  — Не понимаю, к чему все эти разговоры, — буркнул он. — Мне нужны факты. Вам что-то известно, но вы придерживаете эту информацию. Мне кажется, это потому, что вы мечтаете эффектно закончить дело. Вы стремитесь играть роль фокусника, который в последнюю минуту достает из шляпы кролика, к восхищению изумленных зрителей. Как только я пытаюсь вернуть разговор в деловое русло, вы тут же уходите в сторону и начинаете разглагольствовать о чем-то отвлеченном, опять-таки точь-в-точь как фокусник в цирке, который стремится отвлечь внимание публики, чтобы она не заметила движений его ловких рук. Я и гроша ломаного не дам…
  В этот момент такси затормозило перед каким-то зданием.
  — Где это мы? — спросил Бликер.
  — Мы приехали в отель, — сообщил ему Грифф, — где под именем Стеллы Мокли зарегистрировалась Мэри Бриггс, известная вам любительница путешествовать автостопом.
  Бликер сунул деньги в протянутую руку водителя и, пока тот отсчитывал сдачу, задумчиво произнес:
  — В этом деле полным-полно женщин, и, обратите внимание, у каждой из них по меньшей мере одно вымышленное имя. Первой на сцене появилась Мэри Бриггс, эта путешественница, а теперь мы находим ее в отеле, где она зарегистрировалась как Стелла Мокли, и вполне вероятно, что это тоже не настоящее ее имя. Потом, возьмите, к примеру, миссис Стенвей — ее имя на самом деле Бланш Мэлоун. А у нас есть еще Элис Лортон, которая так долго действовала под псевдонимом Эстер Ордуэй. Я теперь уже не удивлюсь, если выяснится, что миссис Кэттей на самом деле не миссис Кэттей.
  Грифф кивнул и рассмеялся.
  — Ваше возмущение сыграло с вами забавную шутку, мой друг, — сказал он. — В одну минуту вы продвинулись ближе к решению этой загадки, чем за все время, что мы с вами работаем вместе.
  Сунув в карман сдачу, Бликер недоуменно взглянул на Гриффа. Но заметив, что криминолог не собирается как-то объяснить свою загадочную фразу, послушно двинулся вслед за ним по направлению к отелю.
  — В любом случае, — пробормотал он, проходя в холл через вращающиеся двери, — здесь мы узнаем что-то определенное и прекратится наконец пустая болтовня.
  — Не торопитесь, — остановил его Грифф.
  — Давайте подождем, пока… О Господи! Как раз этого-то я и боялся — мы опоздали. И к тому же у нас перехватили инициативу.
  Бликер изумленно обернулся к Гриффу, чтобы что-то спросить, но, проследив в направлении его взгляда, осекся.
  У стойки регистрации, разговаривая с портье, стоял высокий сутулый человек. Бликер слегка прищурился, пытаясь вспомнить, где же он его видел, и вдруг приглушенно воскликнул:
  — Это же Чарльз Фишер, адвокат миссис Кэттей.
  — Быстро! — скомандовал криминолог. — Ступайте за мной, и попробуем пройти так, чтобы он нас не заметил.
  Увлекая за собой издателя, он проскользнул за стоявшую в холле высокую раскидистую пальму.
  Там они замерли, не сводя глаз с интересующего их человека. Фишер даже не взглянул в их сторону, оживленно разговаривая с человеком за стойкой. Закончив разговор, он какое-то время постоял в раздумье, а затем, высоко подняв голову, как человек, который, попав в неловкую или неприятную ситуацию, наконец принимает единственно правильное решение, прямиком направился к лифту.
  Грифф стиснул локоть журналиста.
  — Скорее! — крикнул он. — Нельзя, чтобы он нас опередил.
  Мужчины быстрыми шагами пересекли холл, они почти бежали.
  Перед ними остановился подъехавший лифт, и двери его распахнулись. Две женщины и мужчина вышли, и в освободившуюся кабину вошел Фишер. Парнишка-лифтер обвел взглядом холл и уже положил руку на дверь, собираясь захлопнуть ее.
  Грифф вдруг негромко свистнул. Удивленный лифтер поднял голову и увидел бегущих через холл мужчин.
  — Подождите нас, — велел Грифф. Парнишка широко распахнул двери.
  Фишер, который в это время задумчиво рассматривал носки своих модных туфель, поднял голову и бросил рассеянный взгляд на своих неожиданных попутчиков. Внезапно на его лице появилось удивление, быстро сменившееся самой приветливой улыбкой, под которой, однако, проскальзывало чуть заметное раздражение.
  — Так-так, — сказал он, — если не ошибаюсь, господа Грифф и Бликер, издатель «Блейд». Как дела, джентльмены? Вы наверх?
  — Да, — ответил Грифф, обменявшись с ним рукопожатиями, и прошел в кабинку.
  Лифтер закрыл за ними дверь.
  — Девятый этаж, пожалуйста, — сказал ему адвокат.
  — И нам девятый, — повторил Грифф. Лифт тронулся.
  — Что привело вас в город? — поинтересовался Грифф.
  — Да так, обычные дела. Хочу повидаться с одним человеком, может быть, он станет свидетелем в известном вам деле. Какое несчастье для бедняги Фрэнка… Кэттея, я имею в виду.
  — Да, конечно, — подтвердил Грифф. — Ведь, если не ошибаюсь, там был замешан яд.
  Адвокат кивнул.
  — Боюсь, — промолвил он, — что все это очень серьезно.
  — Вы не уверены, что это самоубийство? — поинтересовался Грифф.
  Лифт остановился на девятом этаже. Парнишка распахнул двери.
  Адвокат, выходя в коридор, продолжал:
  — Нет, теперь я уже не уверен в том, что это было самоубийство. Честно говоря, я уже сам не знаю сейчас, что же это было на самом деле, и очень сомневаюсь, что когда-нибудь удастся доказать, что эта смерть не была самоубийством.
  — А вы хотите попробовать? — спросил Грифф, выходя вслед за ним из лифта.
  — Сам не знаю, — промолвил Фишер в неожиданном порыве откровенности. — Я не хочу делать тайны из того, что я думаю по этому поводу. Ведь надо же еще учитывать чувства и вдовы Кэттея. Существует еще такая вещь, как семейная честь. Можно все это отнести к области сентиментальных чувств, но, кроме этого, здесь замешаны и материальные интересы, и довольно сильно. Жизнь Кэттея была застрахована на пятьсот тысяч долларов. По условиям страховки, если смерть наступает по какой-то случайной причине, неожиданно, скажем в результате несчастного случая, то сумма страховки удваивается.
  — Вы имеете в виду, — спросил Грифф, — что если выяснится, что Кэттей принял яд непреднамеренно, то это будет означать разницу в пятьсот тысяч долларов для его наследников?
  — Ну, я этого не говорил, — заявил Фишер. — Все будет зависеть от того, каким образом к нему попал яд. Насколько мне известно, по мнению властей, смерть по каким-то случайным причинам подразумевает, что причины, приведшие к ней, действительно были случайными. Другими словами, случайная смерть — это не всегда смерть по случайной причине. Здесь очень тонкое различие, на которое обычный человек, заключая договор о страховке, не всегда обращает внимание, хотя должен был бы, потому что этот пункт достаточно часто оговаривается особо.
  — Очень интересно, — сказал Грифф, в котором, казалось, внезапно проснулся интерес к этой теме.
  Неожиданно Фишер улыбнулся.
  — Ну, — сказал он весело, — я что-то разболтался, точь-в-точь как старая сплетница. А между прочим, дел у меня более чем достаточно, да и у вас, думаю, тоже. До свидания, джентльмены, очень рад был повидаться.
  Он кивнул, улыбнулся и, повернув налево по коридору, постучал в одну из комнат.
  Грифф с Бликером остались у лифта, внимательно наблюдая за адвокатом.
  Дверь комнаты немного приоткрылась, и женский голос спросил:
  — Кто там?
  В пустом коридоре хорошо был слышен рокочущий бас адвоката.
  — Вы, если не ошибаюсь, — сказал он, — были свидетельницей со стороны Фрэнка Эпплтона. Мистер Эпплтон, к несчастью, умер, и в ближайшее время будет вскрыто его завещание. Я адвокат из Ривервью и в этом деле представляю интересы Эпплтона. Мне очень важно поговорить с вами. Извините, что не предупредил вас заранее по телефону, но…
  — Но я не знаю никакой миссис Эпплтон, — возразила женщина.
  — Прошу прощения, — продолжал настаивать адвокат, — но это ведь номер 927, не так ли?
  — Совершенно верно, — ответила она.
  — Это вы сняли этот номер?
  — Да, конечно, — ответила женщина. — Меня зовут Вирджиния Стрэттон, и я не знаю никого по фамилии Эпплтон. Я не бывала в Ривервью и никогда в жизни не была свидетельницей при составлении завещания.
  — Очень странно, — произнес адвокат. — Тут, наверное, какое-то недоразумение. У вас та же фамилия, что и у свидетельницы, заверившей завещание, и детектив, которого я нанял, чтобы найти ее, уверил меня, что она живет в этом отеле.
  — Ничем не могу вам помочь, — неторопливо сказала женщина. — Ничего не знаю ни о каком завещании. Наверное, произошла какая-то ошибка. А сейчас, я надеюсь, вы меня извините, мне очень некогда.
  Дверь захлопнулась.
  Фишер постоял перед ней, задумавшись, как будто не зная, что делать дальше, затем пожал плечами и, повернувшись, зашагал обратно к лифту, где его по-прежнему поджидали Грифф с издателем.
  Адвокат посмотрел на них со смущенной, извиняющейся улыбкой.
  — Не так уж часто мои детективы допускают такие промахи, — пояснил он. — Моя фирма — одна из самых известных и уважаемых в городе, и я часто поручаю им добывать для меня нужные адреса. А сейчас, как видно, просто произошло недоразумение: нужная мне свидетельница оказалась однофамилицей совершенно посторонней женщины.
  Он вызвал лифт.
  — Вы вниз? — поинтересовался Грифф. Адвокат кивнул.
  — Вы очень интересно рассказывали об этой страховке, — вернулся к тому же разговору Грифф. — А кто должен теперь унаследовать ее после смерти Кэттея?
  — Его жена, миссис Кэттей, — ответил адвокат. — По условиям его завещания она также является основной наследницей, но в нем есть кое-какие пункты, которые, честно говоря, мне не по душе. Я об этом в свое время предупреждал Кэттей.
  — А не могли бы вы рассказать об этом подробнее, — попросил Грифф.
  — Может быть, это не совсем по правилам, — замялся Фишер, — ну да ладно. Не вижу причин скрывать от вас, что я особенно был против того, чтобы оставлять такое большое наследство шоферу — пятнадцать тысяч наличными.
  — Кэттей был так привязан к нему? Адвокат пожал плечами.
  — Можете сами делать выводы, — сказал он.
  — И давно этот шофер служил у него?
  — Меньше года. Грифф нахмурился.
  — Вам это не кажется несколько странным? — спросил он.
  — Мне это кажется более чем странным, — ответил адвокат.
  — Вам никогда не приходило в голову, — прищурившись, поинтересовался Грифф, — что этот щедрый подарок был сделан не потому, что Кэттей испытывал к шоферу дружеские чувства, а просто для того, чтобы заставить его молчать о чем-то, что было тому хорошо известно?
  В эту минуту подошел лифт.
  — Я уже сказал вам, — заявил адвокат, — вы можете сами делать какие угодно выводы.
  — Но если так, — медленно и отчетливо произнес Грифф, не сводя глаз с адвоката, — если бы, скажем, мне пришла мысль составить такое завещание, то я был бы очень осторожен в выборе лекарств. Я имею в виду тех, которые пришлось бы принимать вовнутрь. Ведь пятнадцать тысяч долларов наличными — большой соблазн для обычного шофера.
  Войдя в лифт, адвокат на прощанье кивнул им.
  — Джентльмены, — сказал он, — я сегодня поделился с вами кое-какой информацией, но не забудьте, что свое мнение я оставил при себе.
  Дверцы лифта захлопнулись, и он медленно пошел вниз.
  Грифф не отходил от дверей, следя, на каком этаже он остановится.
  Зеленый огонек вспыхнул на цифре «7» и замер.
  Грифф бросился вниз по лестнице.
  — Быстро за мной! — скомандовал он.
  Миновав несколько пролетов, мужчины оказались на седьмом этаже и, выскочив в коридор, огляделись по сторонам. Адвоката, казалось, и след простыл. Они бросились к тому месту, где коридор круто поворачивал направо, и осторожно выглянули из-за угла. Как раз в этот момент им удалось увидеть, как адвокат входил в какой-то номер.
  Грифф хмыкнул.
  — Так-то лучше, — одобрительно сказал он. Бесшумно пройдя на цыпочках до двери, за которой только что исчез адвокат, он какое-то время прислушивался, а затем постучал.
  Наступила тишина. Затем за дверью послышался какой-то шум и приглушенный шепот.
  Грифф постучал снова.
  Вдруг дверь распахнулась, и появившаяся на пороге молодая женщина бросила на них настороженный взгляд темных глаз.
  — Мисс Мокли? — спросил криминолог. Она кивнула.
  — Мы бы хотели побеседовать с вами, — заявил он, — и присутствие мистера Фишера нам нисколько не помешает.
  Глава 18
  Чарльз Фишер встретил их кроткой улыбкой.
  — Джентльмены, — объявил он, — позвольте поздравить вас: вы оказались гораздо более проницательны, чем я думал.
  Грифф нисколько не смутился.
  — Позвольте и мне в свою очередь поздравить вас. Я, честно говоря, не ожидал встретить такое присутствие духа. Понимаете, я все сомневался, заметили ли вы нас там, внизу, в холле, когда мы входили.
  — Может быть, — ледяным тоном произнесла женщина, — вы все-таки соблаговолите объяснить мне, в чем дело?
  С лица Фишера исчезла приветливая улыбка, и он бросил повелительный взгляд на Гриффа.
  — Джентльмены, — заявил он, — если вы заметили, я вошел в номер лишь за несколько секунд до того, как вы постучали. У меня даже не было возможности объяснить мисс Мокли цель моего визита. Я уверен, что для вас самих было бы лучше, если бы вы дали мне возможность задать ей сначала несколько вопросов. А после моего ухода наступила бы и ваша очередь спрашивать.
  Грифф кивнул.
  — Я с этим не согласен, — объявил Бликер, — но что…
  — Но это же естественно, — перебил его Грифф, — ведь мистеру Фишеру известно гораздо больше об этом деле. И я не сомневаюсь, что вопросы у него уже приготовлены заранее.
  — Конечно, конечно, — с достоинством согласился Фишер.
  — Я, между прочим, все еще жду, — напомнила о себе молодая женщина. — Мне не терпится узнать, что же все это значит.
  Фишер обернулся и бросил на нее угрожающий взгляд.
  — Когда вас арестовали пару дней назад, вы сообщили полиции, что вас зовут Мэри Бриггс, — сказал он, — и что вы просто путешествуете автостопом. Но вы должны были бы понять, что рано или поздно вас разыщут и заставят дать исчерпывающие объяснения.
  Темные глаза молодой женщины расширились от удивления. Она пыталась сохранять присутствие духа, судорожно переводя дыхание, но, сделав несколько шагов на подгибающихся от волнения ногах, упала в кресло.
  — Как вам удалось это узнать? — пролепетала она. На лице Фишера появилась улыбка уверенного в себе адвоката, готового приступить к перекрестному допросу малодушного свидетеля, который уже попал в заранее приготовленную им ловушку.
  — Как нам удалось вас найти, уже не имеет никакого значения, — заявил он. — А сейчас я хотел бы выяснить только одну вещь: почему вы дали ложные показания, когда вас допрашивали в полицейском участке?
  — А что, это так непонятно? — удивилась она. — Естественно, я не хотела оказаться замешанной в каком-то преступлении. Разве вы не поняли: ведь меня приняли за какую-то бандитку, которая грабила станции техобслуживания. А после этого полицейские решили, что мой спутник просто морочит им голову, чтобы увильнуть от наказания за вождение машины в нетрезвом виде. В хорошенькое же положение я попала, можете себе представить: я как будто наяву увидела свою фотографию на передних полосах газет с подписью: «Подозревается в ограблении станций техобслуживания. Задержана вместе с мужчиной, который вел машину, будучи в нетрезвом состоянии»…
  — Так, значит, — перебил ее Фишер, — вы сообщили полиции ложные сведения о себе?
  Тон адвоката сразу стал угрожающим. Он стоял широко расставив ноги и выпятив массивную челюсть. Вытянув вперед руку, он ткнул пальцем почти что в лицо испуганной девушке.
  — Даю вам только один шанс, — заявил он, — только один, чтобы дать возможность как-то оправдаться. Скажите мне, милая леди, а вы знаете, каково приходится тем, кто попадает за решетку?
  Глаза девушки забегали, и вся ее самоуверенность вдруг куда-то пропала. Она попыталась ответить, но голос ее дрожал и срывался.
  — Откуда мне знать? — пролепетала она.
  — А возможно, придется узнать, если вы, конечно, не одумаетесь. На самом деле, дорогая моя, я адвокат, и здесь я представляю интересы Фрэнка Б. Кэттея. Того самого, чьим именем назвался задержанный вместе с вами мужчина.
  — Я поняла, — слабым голосом произнесла она.
  — Еще раз повторяю: я могу дать вам только один шанс, — продолжал он. — Мне нужно знать правду об этом деле, всю правду, от начала и до конца. Тогда, в полиции, вы обманули всех, назвавшись другим именем. Полагаю, что и история с путешествием на попутках — это тоже выдумка.
  Она подавленно кивнула.
  — Расскажите всю правду от начала и до конца, — потребовал Фишер. — И не тратьте зря времени. Я хочу услышать всю вашу историю.
  — Я ни в чем не виновата, — умоляюще сказала она. — Я только…
  — Вы не можете судить, виновны вы или нет, — перебил ее адвокат. — Вы автоматически стали соучастницей этого человека. И будете отвечать как соучастница. Таким образом, в глазах закона вы так же виновны, как и человек, которого задержали вместе с вами. С вашей помощью ему удалось ускользнуть от полиции. Теперь, вне всякого сомнения, вы уже знаете, что этот человек на самом деле вовсе не Фрэнк Б. Кэттей, а обычный мошенник. Могу, кстати, сообщить вам, что ему удалось получить в отеле крупную сумму наличными по подложному чеку. Чек был выписан на банк в Ривервью, где у мистера Кэттея открыт счет. На чеке, само собой, была подпись Кэттея, естественно, это была подделка, но подделка настолько искусная, что никто долго не мог ничего заподозрить.
  Теперь уже совершенно очевидно, что этот человек совсем не случайно выдал себя за мистера Кэттея, так же как не вызывает сомнений тот факт, что мы столкнулись с обычным мошенничеством. Похоже, что человек этот все заранее обдумал и спланировал и предусмотрел каждую мелочь. О чеке, по которому он получил наличные, нам уже известно. Но что он еще совершил, прикрываясь именем Кэттея, мы пока не знаем. Может быть, он успел предъявить в банк уже не один чек или использовал еще какой-нибудь трюк. Вполне возможно, что и раньше, при других обстоятельствах, этот человек выдавал себя за Кэттея и пользовался плодами своих преступлений, о которых нам еще предстоит узнать. Теперь вы видите, милая леди, что, попав с ним в одну компанию, вы сами поставили себя вне закона.
  Фишер бросил на нее строгий взгляд.
  — Но послушайте, — начала она неуверенно, — я действительно здесь ни при чем…
  — Так не бывает, — перебил ее адвокат. — Согласно букве закона, вы являетесь его соучастницей и пособницей. Вы помогли мошеннику обойти закон. Таким образом, перед лицом закона вы виновны.
  — Но я этого не знала, — защищалась она.
  — Незнание законов — это не оправдание, — объяснил Фишер. — Теперь же, когда мы в курсе всего, что произошло, вам остается только полностью сознаться и рассказать без утайки все, что вам известно об этом деле. И уж теперь не советую вам игнорировать закон. Вам ведь понятно, что я имею в виду, не так ли?
  — Да, — кивнула она.
  — Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что если вы сейчас нам солжете, то неизбежно станете его соучастницей в этом деле и последствия для вас будут такими же, как если бы вы сами совершили это преступление?
  — Да, — пробормотала она, — я поняла.
  — Надеюсь, — буркнул он. — Уж я-то это хорошо знаю, недаром я юрист. Вот, кстати, моя визитная карточка.
  Достав из кармана бумажник, он вытащил оттуда визитку и протянул ее девушке.
  — Возьмите-ка, — скомандовал он.
  Его рокочущий голос, казалось, заполнял всю комнату. При этом он не старался говорить громче, но выглядело это так, как будто в комнате был включен мощный динамик, звук которого был слышен во всех уголках комнаты.
  Девушка протянула дрожащую руку за визиткой. Несколько секунд смотрела на нее невидящими глазами, а затем рука ее бессильно опустилась.
  — Что же вы хотите от меня? — спросила она.
  — Я хочу знать правду, — твердо повторил адвокат. — Я хочу знать все до конца. Я уже говорил вам, что это — единственный ваш шанс как-то оправдаться, могу добавить, что эти джентльмены пришли сюда для того, чтобы узнать от вас правду об этом деле. Они ведут это расследование и будут свидетелями всего, что вы сейчас нам расскажете. И если вы хоть в чем-то солжете, я лично прослежу за тем, чтобы вам не удалось избежать наказания, и то же, поверьте, сделают и они. Адвокат повернулся к Бликеру.
  — Вы согласны со мной, джентльмены? — спросил он. Бликер молча кивнул.
  Адвокат снова взглянул на девушку. Сейчас он был очень похож на кота, готовящегося запустить когти в только что загнанную в угол мышь.
  — Расскажите нам, — велел он, — что все-таки произошло тогда.
  Девушка заговорила слабым и тихим голосом, но звучал он твердо.
  — Я не солгала в одном, — сказала она. — Это действительно было случайное знакомство. Не хочу, чтобы вы считали меня девицей того сорта, что легко знакомятся с мужчинами. Обычно я никогда так не делаю. Но тот день стал исключением. Не знаю, почему так произошло.
  Это случилось в отеле. Тот человек зарегистрировался как мистер Кэттей, Фрэнк Б. Кэттей из Ривервью. В то время я не знала, кто он, и откуда, и, вообще, живет ли он здесь. Все произошло совершенно случайно. Я толкнула его в лифте, когда тот неожиданно тронулся. Извинилась, конечно, сказала: «Простите, пожалуйста» или что-то вроде этого, он ответил, что ничего страшного, и вдруг рука его коснулась моей.
  Не знаю, что случилось, меня как будто ударило током при этом прикосновении. А может, это из-за того, что у него был какой-то необыкновенно чарующий голос.
  Я вышла из лифта на своем этаже, и он последовал за мной. Мне показалось, что он хочет познакомиться. Я действительно тогда так думала, но я свободная, белая, совершеннолетняя женщина и, в конце концов, не видела никаких причин пытаться избежать этого знакомства, тем более что сама ни в малейшей степени не была против. Но постаралась не показать и виду. Даже не взглянула на него, вошла в свой номер и заперла дверь. Но он увидел на двери номер комнаты и, конечно, легко выяснил, кто я такая.
  Следующий раз я увидела его позже, в холле, перед обедом. И не то чтобы он казался неопытным, но, похоже, уже забыл утреннее происшествие, а вместе с тем я бы сказала, что выглядел он очень одиноким. Мне показалось, что он был какой-то неприкаянный. Какое-то время читал, потом вдруг отшвырнул журнал и закурил сигарету, затем отбросил и ее, принялся расхаживать по холлу из конца в конец. Я в это время листала журнал. Жила я, как вы знаете, в этом отеле, и именно поэтому, я думаю, вы и нашли меня.
  Наконец я сделала так, что наши глаза внезапно встретились, и слегка улыбнулась ему. Он подошел, и мы внезапно разговорились. Мне он показался довольно приятным человеком; чем больше мы болтали, тем сильнее он мне нравился. Я ведь сама достаточно одинока. Живу спокойной, размеренной жизнью, и вдруг внезапно появляется он. И я решила дать себе свободу. Тот человек пригласил меня пообедать. Я согласилась, и мы пообедали здесь же, в ресторане отеля. Затем он предложил прокатиться. Сказал, что его машина стоит здесь же, возле отеля.
  Я села в машину, и мы немного проехались. Похоже, что он не очень хорошо знал город, и я объяснила ему, как проехать к бару, который в то время был еще открыт. Там мы выпили то ли два, то ли три коктейля, и я предложила потанцевать. Но он отказался, объяснил, что у него назначена встреча в отеле и он боится опоздать. Мы уже возвращались, когда машина перед нами внезапно резко свернула влево. Мой новый знакомый не заметил сигнала поворота и слегка помял бампер той машины. Все произошло очень быстро, и машины только чуть царапнули друг друга. И повреждения-то как такового не было, но, на нашу беду, откуда-то появился коп и начал распекать моего спутника за неумелую езду. Затем он нагнулся к машине и учуял запах спиртного, ну и пошло-поехало. Мой знакомый тоже разгорячился, и последнее, что я помню, это как чертов коп влез в нашу машину и велел ехать в полицейский участок, где, как он сказал, нам придется ответить на парочку вопросов по поводу ограблений каких-то станций техобслуживания.
  В этот момент перед моими глазами ясно встала картина: мой портрет на первой полосе газеты. Не помню, как я шепнула ему, что он просто согласился подвезти меня и не знает, кто я и как меня зовут.
  Она задохнулась и замолчала, а потом подняла на адвоката жалобный взгляд, всем своим видом умоляя поверить ей.
  Но Фишер был непоколебим.
  — Рассказывайте дальше, — велел он, — все до мельчайших подробностей.
  — Но это все, — сказала она. — Остальное вы и сами знаете.
  Адвокат нетерпеливо покачал головой.
  — Этот человек представился вам, когда вы познакомились? — спросил он.
  — Конечно.
  — Как он назвал себя?
  — Фрэнк Б. Кэттей.
  — Он говорил вам, что приехал из Ривервью?
  — Да.
  — А вы знали о том, что он получил в отеле деньги по чеку?
  — Да, но очень немного. По-моему, долларов пятьдесят, не больше. Когда мы уходили из отеля, у него были с собой деньги.
  — Это все? — спросил Фишер.
  — Да, все, — ответила она.
  Адвокат повернулся к Гриффу, затем взглянул на Бликера.
  — Вы удовлетворены? — поинтересовался он. Грифф слегка покачал головой.
  — И я тоже, — сказал Фишер. Адвокат снова бросился в атаку.
  — Сразу после этого происшествия, — сказал он, — вы переехали сюда и поселились в этом отеле под именем Стеллы Мокли?
  — Да, — подтвердила она.
  — Почему вы это сделали?
  — Не хотела, чтобы меня выследили, — заявила она.
  — Но это не подлинное ваше имя, — сказал Фишер. — Под своим настоящим именем, Эдит Неверс, вы, насколько я понимаю, жили в том отеле. Мысль о том, чтобы назваться в полицейском участке именем Мэри Бриггс, скорее всего, пришла вам в голову под влиянием минуты. То имя — Стелла Мокли, под которым вы поселились в этом отеле, также фальшивое.
  Она молча кивнула.
  — А счет в отеле, — предположил он, — насколько я понимаю, оплатил ваш новый знакомый?
  — Нет, — возразила она, — я сделала это сама.
  — Не пытайтесь лгать мне, — повысил голос Фишер. — Я уже предупреждал, что случится с вами, если вы попытаетесь нас обмануть. И сейчас я просто уверен, что человек, назвавший себя Фрэнком Б. Кэттеем, расплатился в отеле по всем счетам.
  Она опустила голову и уставилась на кончики своих туфель.
  — Так или не так? — грозно спросил Фишер, его палец обвиняющим жестом снова уставился в лицо девушки.
  — Да, — тихо ответила она.
  — Ага, — протянул он удовлетворенно. — Наконец-то мы что-то выяснили.
  Она ничего не сказала, но по плечам ее пробежала легкая дрожь.
  Фишер насмешливо улыбнулся.
  — Как бы вы, наверное, хотели, чтобы мы остановились на этом, — протянул он, — чтобы поверили, что на этом все и кончилось. Нет уж, милая моя, расскажите нам все до конца, и не надо лукавить, выгораживая себя, а то — Богом клянусь! — я сделаю так, что не пройдет и часа, как вы уже окажетесь за решеткой.
  — Вам же все это известно, — захныкала она.
  — Продолжайте. — Фишер был неумолим. — Рассказывайте все по порядку. А уж известно ли мне что-то или нет, вас это совершенно не касается. Нужно, чтобы вы сами обо всем нам рассказали.
  — Он привез меня в этот отель, — вздохнула она, — и тут объявил, что с его стороны это была просто шутка, а на самом деле он женат, имеет семью и только поэтому не мог допустить, чтобы о том, что его задержала полиция, да еще в компании молоденькой девушки, стало известно газетчикам. А на следующий день я прочитала статью в «Блейд» и узнала, что он вовсе не Кэттей, а просто карманный вор и мошенник.
  — Вы ему об этом сказали?
  — Естественно.
  — И что он ответил?
  — Сказал, что это все достаточно невинная проделка, — вздохнула она. — Он объяснил, что просто пытался помочь одному своему знакомому получить хорошее место. Для этого его приятелю нужно было предъявить первоклассные рекомендации от Кэттея, то есть, другими словами, мистер Кэттей должен был в какой-то степени поручиться за него. Но Кэттей никогда бы этого не сделал, он бы еще мог согласиться дать этому человеку обычную рекомендацию, но, уж конечно, не такую, как ему требовалось, и, уж конечно бы, не поручился за него.
  — Таким образом, ваш новый знакомый сыграл роль Кэттея в полицейском участке и пытался помочь своему приятелю получить хорошее место?
  — Да.
  — А кто его друг, вы не знаете?
  — Нет. Знаю только, что его зовут Фрэнк.
  — Продолжайте, — сурово сказал Фишер.
  — Давайте выясним все до конца. Кто же все-таки этот его друг?
  — Все, что я знаю, — сказала она, — это то, что его зовут Фрэнк.
  — Лжете, — резко оборвал ее адвокат. — Вам должно быть известно гораздо больше. Кто он, этот приятель?
  — Просто Фрэнк, — буркнула она, опустив глаза и стараясь не встречаться взглядом с адвокатом.
  Наступила пауза. И снова раздался настойчивый голос Фишера.
  — Кто… этот… друг? — с нажимом произнес он. Она с несчастным видом подняла на него глаза.
  — Я бы могла рассказать вам кое-что еще, но он предупредил меня, что, стоит мне только открыть рот, мне несдобровать.
  — Не думайте об этом, — нетерпеливо отмахнулся Фишер. — Расскажите нам все, что вам известно.
  — Я знаю только, что этот Фрэнк живет в Ривервью.
  — Он живет в Ривервью?
  — Да.
  — Как вы об этом узнали?
  — Слышала разговор по телефону.
  — Какой разговор?
  — Мой знакомый несколько раз звонил из моей комнаты в том отеле, где я жила.
  — И когда это было?
  — Вчера вечером.
  — И он звонил этому человеку в Ривервью?
  — Да.
  — Вам известен номер, по которому он звонил?
  — Да, — едва слышно произнесла она.
  — Назовите номер, — велел адвокат.
  — Это был номер мистера Кэттея в Ривервью, — с трудом выдавила она. — Я потом проверила его по телефонному справочнику и, когда узнала, чей это номер, просто похолодела от ужаса. Первое, что пришло мне в голову, — это то, что на самом деле все гораздо серьезнее, чем он пытался меня убедить. Я тогда была просто в панике, не знала, что делать. Все это выглядело очень подозрительно.
  — После того случая в полицейском участке он больше не пытался представляться Кэттеем? — спросил Фишер.
  — Нет, — чуть слышно ответила она.
  — А его настоящая фамилия вам известна?
  — Да, его зовут Мэлоун.
  — А имя? — Пит.
  — Кроме этого Фрэнка он звонил кому-нибудь еще? Были у него знакомые в городе, с кем бы он пытался связаться?
  — Да, был один человек.
  — И кто же это?
  — Одна женщина.
  — Кто же она?
  — Я думаю, — помолчав, произнесла она, — что, скорее всего, это его жена.
  — Как ее зовут?
  — Бланш.
  Девушка судорожно всхлипнула и закрыла лицо руками.
  Ничуть не смутившись, адвокат продолжал свой допрос, как будто она была свидетельницей на суде.
  — Где живет эта женщина? — спросил он.
  — Не знаю.
  — Не пытайтесь обмануть меня, — резко сказал он. — Добром это не кончится.
  Отняв руки от заплаканного лица, она внезапно вскочила на ноги и истерически закричала:
  — Я не знаю! Я не знаю! Слышите, вы! Я же говорю вам, что не знаю! Почему вы мне не верите?! Почему вы так уверены, что я вас обманываю?!
  Фишер шагнул вперед и, опустив тяжелую руку ей на плечо, толкнул ее обратно в кресло.
  — Сядьте, — повелительно сказал он, — и скажите нам все-таки, где живет эта женщина.
  Девушка молча сжала побледневшие губы.
  — Ну, — поторопил ее адвокат, — мы ждем.
  — Я уже сказала — не знаю, — огрызнулась та.
  — Либо вы скажете нам адрес этой женщины, — сказал Фишер, — либо прямо отсюда отправитесь в тюрьму.
  — Мне кажется, — перебил его Бликер, — можно было бы…
  Грифф резко развернулся и, схватив за руку издателя, шепнул ему, чтобы он не вмешивался.
  — Продолжайте, — снова поворачиваясь к Стелле Мокли, сурово сказал адвокат. — Я уже сказал: у вас есть только один шанс, в вашей воле воспользоваться им.
  — Я же все сказала вам, — устало повторила она. — Больше мне ничего не известно.
  Фишер прошел через комнату к телефону, висевшему на стене, и снял трубку с мученическим видом человека, выполняющего неприятное, но совершенно необходимое дело.
  — Соедините меня с полицейским управлением, — попросил он.
  Девушка испуганно вскрикнула, подняв на него круглые от ужаса глаза.
  — Это на Элм-стрит, — не выдержала она. — Она живет в доме 922 на Элм-стрит.
  Но адвокат не сразу повесил трубку.
  — Не беспокойтесь, спасибо, — произнес он. — Я обнаружил в машине талон на парковку и хотел выяснить кое-что у вас. Но, думаю, будет лучше, если я просто к вам зайду.
  Он повесил трубку и повернулся к девушке.
  — Так-то лучше, — произнес он. — Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что поняли: если вы хоть что-то от нас утаите или в чем-то обманете, какая бы мелочь это ни была, я, не моргнув глазом, отправлю вас в тюрьму. Вы хорошо это поняли?
  — Да, — подавленно сказала она, — достаточно хорошо.
  — Я хочу знать, — сказал он, — с кем разговаривал этот ваш Пит Мэлоун, когда звонил Кэттею домой?
  — С Фрэнком Блиссом, шофером, — ответила она.
  — В их разговоре упоминался яд или какие-то лекарства? Может быть, чья-то болезнь?
  — Нет, — сказала она. — Они вообще разговаривали какими-то намеками. Пит спросил: «Ты сделал то, что я велел, Фрэнк?» А Фрэнк, наверное, ответил «да» или «нет». Питер тогда спросил: «А где тот тип, о котором мы вчера толковали?» И Фрэнк опять что-то сказал ему. И тут Пит спросил его: «Так ты думаешь, никто ничего не заподозрит?» — или что-то вроде этого. Это вообще был какой-то непонятный разговор. Я не могу передать вам слово в слово, что они говорили, потому что и сама уже точно не помню их слова, но разговаривали они примерно так, как я сказала, только сколько ни прислушивалась, не могла понять, о чем же они все-таки говорили.
  Фишер бросил на нее неприязненный взгляд.
  — Я все пытаюсь понять, правду ли вы говорите, — сказал он.
  — Да, — произнесла она отчаянным голосом человека, переставшего сопротивляться. — Я вам сейчас рассказываю все как на духу. Они не посвящали меня в свои дела. А если бы я попробовала сама что-то узнать, думаю, живой бы меня не выпустили.
  — А что дальше было с Питом? — поинтересовался адвокат.
  — Он ушел. Он вчера поздно вечером несколько раз звонил кому-то и еще раз сегодня рано утром. Перед тем как уйти, Пит позвонил Фрэнку в резиденцию Кэттея в Ривервью и сказал: «Я свою часть работы сделал, теперь твоя очередь» — или что-то вроде этого, и после этого разговора Пит собрал свои вещи и ушел.
  — Он разговаривал по телефону из вашей комнаты? — поинтересовался Фишер.
  — Иногда.
  — А в других случаях?
  — Он часто звонил из разных мест. Казалось, ему не хотелось пользоваться одним и тем же номером. Когда мы ужинали в ресторане, он обычно звонил оттуда, а иногда просто забегал в какое-то кафе или звонил из телефонной будки.
  — Вы ничего от нас не скрываете? — спросил Фишер. — Может быть, вы можете еще что-то нам рассказать?
  — Я передала вам все, что знала, — жалобно сказала она. — Если это дойдет до Пита, он свернет мне шею.
  — То есть, — сказал Фишер, — если я вас правильно понял, вы ни минуты не сомневаетесь в том, что ваш знакомый не остановится перед убийством?
  — Он ни перед чем не остановится, — заявила она.
  — Почему же вы не бросили его?
  — Не знаю, — задумчиво сказала она. — Он притягивал меня как магнитом. Не могу вам объяснить, но что-то привязывало меня к нему. Может быть, вначале это было восхищение, а потом — страх.
  — Чем вы занимались, когда познакомились с этим человеком? — спросил Фишер.
  — Некоторое время я была без работы, — смущенно призналась она. — Друзья помогали мне деньгами.
  — Что за друзья?
  — Мои приятели.
  — Вы имеете в виду мужчин, с которыми вы как бы случайно знакомились?
  — Это они знакомились со мной.
  — Ладно, пусть так, — согласился Фишер. — Будем считать, что нам удалось что-то узнать.
  Он повернулся к своим спутникам.
  — Ну, джентльмены, — спросил он, — у вас есть еще вопросы?
  Грифф покачал головой:
  — Что касается меня, то я вполне удовлетворен. Бликер заколебался было, потом сказал:
  — Да, похоже, у меня тоже все. Грифф взглянул на девушку.
  — Нужно, чтобы она дала слово, — сказал он, — что не уйдет отсюда еще по меньшей мере час.
  Фишер повернулся к девушке.
  — Слышали, что он сказал?
  — Кто он такой? — возмутилась она. — И почему я должна его слушаться?
  — Потому что я тоже приказываю вам, — ответил Фишер. — Он вместе со мной занимается расследованием этого дела.
  — Ну, раз так… — протянула она. — Ладно, обещаю.
  — Ну а теперь, — заметил Грифф, обращаясь к адвокату, — по-моему, стоит вплотную заняться этой миссис Мэлоун.
  — Да, я согласен, — сказал Фишер. — Теперь ее очередь.
  — Вы можете объяснить мне, что все это значит? — попросил Грифф.
  — Да ведь вам известно столько же, сколько и мне, — сказал адвокат. — Единственная сложность состояла в том, чтобы найти эту девицу, но наконец мне это удалось. Я предполагал, что за всем этим кроется какой-то тонко разработанный план. Теперь, боюсь, дело зашло уже слишком далеко.
  — Вы хорошо знаете этого шофера? — спросил Грифф. — Не особенно, — задумчиво сказал адвокат. — Должен сознаться, что тут я допустил промах. Мне еще раньше казалось, что за этим щедрым подарком, на котором настаивал в своем завещании Кэттей, что-то кроется. Время от времени мне приходило в голову, что этот шофер держится порой слишком самоуверенно, ведь его поведение иногда просто граничило с дерзостью, но я тогда не позаботился выяснить, в чем там дело. Теперь-то я вижу, что следовало бы этим заняться, ведь я был не только адвокатом Кэттея, но и его другом.
  Грифф кивнул. Он, похоже, о чем-то глубоко задумался.
  — Предлагаю, — наконец сказал он, — спуститься в холл и обсудить все это там. Стелла Мокли дала слово, что не выйдет из номера. Уверен, что она так и сделает. Я думаю, что сейчас-то уж она поняла, что вляпалась в достаточно грязную историю, и боится, как бы это для нее не кончилось плохо.
  Девушка молча кивнула.
  Фишер оглянулся на Бликера, и трое мужчин вышли из комнаты и зашагали по коридору к лифту.
  Глава 19
  — Джентльмены, — очень тихо сказал Фишер, было видно, как он серьезен и собран, — теперь у нас достаточно фактов, чтобы оценить ситуацию. Мы знаем преступника, по всей видимости, его имя — Питер Мэлоун. Нет никаких сомнений, что ему были хорошо известны и образ жизни, и привычки Кэттея. Почему он заинтересовался именно им, я не знаю. Находясь в отеле под именем Кэттея, он получил по чеку небольшую сумму наличными. Мне до сих пор непонятно, с какой целью это было сделано, разве что ему хотелось проверить, насколько хорошо он подделал подпись Кэттея. Я все больше склоняюсь к мысли, что этот план готовился годами; что по какой-то еще не известной нам причине Питер Мэлоун готовился выдать себя за Фрэнка Б. Кэттея.
  — Но Кэттей мертв, — вмешался Грифф. — И какой теперь в этом смысл?
  — Согласен, — заявил адвокат. — Но давайте сейчас вернемся к фактам. Попробую их перечислить. Во-первых, Питер Мэлоун делает все возможное, чтобы потом выдать себя за Кэттея. Он не жалеет труда, добиваясь, что его подпись становится совершенно неотличимой от подписи Кэттея. Он идет на определенный риск и обшаривает карманы Кэттея, чтобы добраться до документов, карточек клубов и так далее, которые смогут подтвердить его личность. Он идет на значительные расходы, нанимая в агентстве машину, и снимает комнату в отеле, где он тоже какое-то время выдает себя за Кэттея. И в то же время он предъявляет в отеле подписанный им чек и получает по нему смехотворно маленькую сумму. Вот я и спрашиваю вас, джентльмены, зачем ему это понадобилось?
  Внезапно у Гриффа вырвался сдавленный возглас.
  — Черт возьми! — воскликнул он. — Я, кажется, понял!
  Фишер невозмутимо взглянул на него.
  — Погодите, — сказал он.
  — Давайте посмотрим, совпадают ли ваши выводы с моими.
  — Просто мне пришло в голову, — очень тихо произнес Грифф, — что сам факт получения денег по чеку имел настолько большое значение, что уже было не важно, на какую сумму он выписан.
  Бликер переводил недоумевающий взгляд с одного на другого.
  — Признаюсь, — прервал он их, — я вас совсем не понимаю.
  Фишер мрачно покачал головой.
  — Нет никаких сомнений, — сказал он, — так оно все и было.
  — О чем вы говорите? — спросил Бликер.
  Адвокат повернулся к нему.
  — Послушайте, мистер Бликер, ведь вы издатель газеты, а я адвокат миссис Кэттей и распорядитель имущества ее покойного мужа согласно его завещанию. Мой долг по отношению к клиенту требует, чтобы я держал рот на замке, и в то же время мы, все трое, настолько глубоко увязли в этом расследовании, что, я уверен, без обмена информацией нам не обойтись. Поэтому я и собираюсь изложить вам свою теорию, правильность которой, надеюсь, скоро будет подтверждена. Но я вынужден просить вас дать мне честное слово, что ничего из того, что будет известно нам троим, не просочится в вашу газету до тех пор, пока не придет необходимость сделать официальное заявление.
  — Это справедливо, — согласился с ним Грифф. — Соглашайтесь, Бликер.
  — Я ничего не могу обещать, — твердо заявил Бликер, — пока не пойму, о чем идет речь.
  Грифф задумчиво взглянул на адвоката.
  — Придется вам сделать еще один шаг, — сказал он, — и пообещать, в свою очередь, что как только придет время обнародовать факты, то право первой публикации будет принадлежать «Блейд».
  — У меня нет возражений, — охотно согласился Фишер.
  — Все равно не могу ничего обещать, — заупрямился Бликер. — Сначала я хочу послушать, о чем вы будете говорить, а потом уже буду решать, стоит ли это публиковать.
  Грифф поднялся на ноги и протянул руку, собираясь вызвать лифт.
  — Не торопитесь, — попросил Фишер. — Я должен подумать.
  Он отошел от них и в глубокой задумчивости принялся расхаживать по коридору.
  В эту минуту Бликер перехватил взгляд Гриффа.
  — Я никогда не даю обещаний, если не знаю, о чем идет речь, — сказал он. — А что вы об этом думаете?
  — Я бы предпочел вначале послушать адвоката, — сказал Фишер, — но, к сожалению, мы имеем дело с убийством. Мне кажется, Фишер готов рассказать, что ему известно об этом деле. Я считаю, что вам следовало бы согласиться на его условия. Уверяю вас, вы не прогадаете.
  — Я не разделяю вашей уверенности, — твердо сказал издатель. — И не дам никаких обещаний.
  Наконец Фишер, казалось, принял какое-то решение. Он повернулся и направился по коридору к ожидавшим его мужчинам.
  — Джентльмены, — со спокойной уверенностью в голосе произнес он, — я согласен изложить вам свои соображения, не требуя никаких обещаний с вашей стороны. Моя теория, как вы увидите, подкрепляется известными нам фактами. Нам потребуется еще в дальнейшем провести дополнительное расследование, и я уверен, что нам не удастся обойтись без помощи со стороны доброжелательно настроенной газеты, редакция которой будет в курсе того, что лежит в основе этого дела. Я готов своим честным словом засвидетельствовать все, что собираюсь вас сейчас сообщить. Для клиентки, чьи интересы я представляю, жизненно важно, чтобы какая-то газета была полностью в курсе всей ситуации.
  По какой-то причине этот человек, Пит Мэлоун, рушил полностью отождествить себя с Фрэнком Б. Кэттеем, но не потому, что это ему могло пригодиться в будущем, а по какой-то причине, кроящейся в далеком прошлом. Он потратил немало времени на то, чтобы научиться расписываться точь-в-точь как Кэттей. По всей вероятности, он предполагал, что в будущем могут возникнуть какие-то вопросы именно по поводу подписи. Таким образом, он хотел добиться полной идентичности своей подписи с подписью Кэттея на тот случай, если возникнет необходимость провести почерковедческую экспертизу всех документов, предположительно подписанных Кэттеем. С этой целью ему необходимо было подписать чек и получить по нему деньги, так чтобы этот чек впоследствии был обнаружен среди подлинных документов, подписанных Кэттеем. Следовательно, для этой цели ему потребовалось переехать в отель. Но он знал, что для регистрации в отеле ему потребуются документы, удостоверяющие его личность. Поэтому пришлось пойти на риск и обшарить карманы Кэттея. Имея на руках эти документы, он переехал в отель и получил деньги по чеку. Это ему и было нужно. Это и было целью данной мистификации. А затем ему осталось только исчезнуть.
  К несчастью, он совершил ту же нелепую ошибку, что совершали до него сотни других преступников. Он позволил себе увлечься молодой женщиной, которая, по ее собственным словам, сама пошла ему навстречу. Сейчас, обдумывая ее рассказ в свете того, что нам уже о ней известно, можно предположить, что именно она была инициатором этого. Он не видел причины, по которой ему не следовало бы воспользоваться случаем и завязать с ней знакомство, но тут вмешалась сама судьба. Вместе с этой молодой женщиной он был арестован во время незначительного дорожного происшествия и попал в полицейский участок. Наш герой пытался освободиться, не упоминая имени Кэттея. Может быть, ему в конце концов это бы и удалось, если бы полиция не натолкнулась на агентство, где он взял напрокат машину. Тут и всплыло имя Кэттея, которое он указал в агентстве. И раз уж так случилось, то у него оставался только один выход: предъявить документы Кэттея и, воспользовавшись его известностью и положением в обществе, как можно скорее добиться освобождения.
  — Но это же бессмыслица какая-то! — воскликнул Бликер. — Это совершенно не логично.
  — Почему не логично? — удивился адвокат.
  — Потому что если Питу Мэлоуну нужно было добиться, чтобы его подпись не отличалась от подписи Кэттея, то в этом случае он сам себя подставил. В ту самую минуту, когда Кэттей получил бы извещение из банка, он немедленно бы обнаружил чек, который он не выписывал и который, следовательно, являлся подложным.
  На лице Фишера появилась снисходительная усмешка.
  — Похоже, мистер Бликер, — сказал он, — что вы не оценили в должной мере колоссальное значение этого момента, но я более чем уверен, что ваш приятель, мистер Грифф, уже сообразил, что к чему. Вы ему сами объясните, мистер Грифф, или предпочитаете, чтобы это сделал я?
  — Расскажите ему сами, — предложил Грифф.
  Тот момент, когда чек ему обменяли на наличные, — Фишер хоть и говорил медленно, но голос его звенел от напряжения, — можно считать кульминацией всего замысла. Этот самый Мэлоун знал очень хорошо, что Кэттей не сможет опротестовать его или обратиться с жалобой. Другими словами, он заранее был уверен в смерти Фрэнка, а в этом случае погашенный чек с искусно подделанной подписью будет обнаружен среди других документов Кэттея. Проверка книги регистрации постояльцев в отеле подтвердила бы, что Кэттей был там в ту ночь и что человек, выписавший чек, предъявил документы, свидетельствовавшие о том, что он действительно является Фрэнком Б. Кэттеем. Конечно, все это всплыло бы наружу не раньше, чем спустя несколько месяцев после смерти Фрэнка, когда его завещание уже вступило бы в силу, и если бы этот человек, Пит Мэлоун, после этого обратился бы с каким-то протестом, то разбирать его пришлось бы в суде. А как вам известно, любая тяжба может тянуться до бесконечности.
  Адвокаты, нанятые Мэлоуном, вне всякого сомнения, потребовали бы, чтобы на судебном разбирательстве были предъявлены все документы с подписью Кэттея. И тот погашенный чек не был бы уничтожен, поскольку он не дошел до Кэттея, а попал бы в руки распорядителей завещания. Таким великолепным случаем продемонстрировать идеально подделанную подпись Фрэнка нельзя было не воспользоваться.
  — И что же собирался опротестовать Мэлоун? — удивился Бликер.
  — Хотел бы я это знать, — вздохнул Фишер. — Есть у меня, конечно, кое-какие подозрения, но обязательства перед моим клиентом, джентльмены, не позволяют мне высказывать их вслух. И больше я ничего не могу вам сказать, даже не могу передать имеющуюся в моем распоряжении информацию, так как это тоже может повредить интересам моего клиента.
  Для Гриффа, казалось, в этот момент не было ничего интереснее узоров на потертом ковре у них под ногами.
  — Похоже, — проговорил он, — я догадался наконец, что вы имеете в виду.
  — Ни минуты не сомневался в этом, — пробормотал Фишер. — Но поймите меня правильно, я не только не могу, но просто не имею права подтвердить или опровергнуть ваши домыслы. Конечно, вряд ли стоит вам объяснять, как важно, чтобы Фрэнк Блисс оказался под стражей или чтобы Бланш Мэлоун рассказала все, что ей известно, до того, как ее муж доберется до нее. И уж конечно, самое главное — это как можно скорее найти самого Пита Мэлоуна.
  — А вам не кажется, — спросил Грифф, — что Пит Мэлоун совершил уже все, что считал нужным, а раз он полностью выполнил свой тщательно разработанный план, то самое правильное для него было бы как можно скорее исчезнуть?
  — Боюсь, — со вздохом сказал Фишер, — что он так и поступил.
  — И что же вы предлагаете? — спросил Грифф.
  — По-моему, — предложил Фишер, — нам следует поговорить с миссис Бланш Мэлоун.
  Бликер попытался было что-то сказать, но Грифф предусмотрительно сжал ему руку.
  — Вам что-нибудь известно, — спросил криминолог, — о некоей Эстер Ордуэй или, как она себя еще называет, Элис Лортон?
  Фишер нахмурился.
  — Нет, — недовольно сказал он. — А почему вы спрашиваете?
  — Да просто она каким-то образом связана с этим делом, — ответил ему Грифф. — Она замешана и в убийстве Мордена. Сегодня утром Эстер вместе с ее приятелем Кеннетом Буном арестовала полиция, и сейчас как раз их допрашивают. Возможно, что она уже что-то сообщила полиции.
  — Вы уверены, что убийство Мордена имеет какое-то отношение к плану Пита Мэлоуна? — удивился адвокат.
  Вне всякого сомнения, уверенно сказал Грифф. — Мордену ведь удалось что-то обнаружить. Поэтому и было принято решение разделаться с Морденом раньше, чем он успеет передать информацию в «Блейд».
  — Может быть, вы и правы, — задумчиво сказал адвокат, — но я пока предпочитаю не отвлекаться, потому что связано ли убийство Мордена с делом Кэттея — это пока еще вопрос спорный. В конце концов, может быть, тут и нет никакой связи. Другими словами, это может оказаться обычным совпадением, которые нередко встречаются в жизни, и как же дорого это обходится при расследовании! Представьте себе, может быть, эта женщина на самом деле не имеет ничего общего с делом Кэттея, но Морден, решив, что она кое-что знает об этом, явился к ней домой или просто случайно познакомился с ней. А ее приятель, может быть, очень ревнив. Он мог в приступе ярости убить Мордена, и только потому, что Морден занимался расследованием дела Кэттея, мы приходим к выводу, что он пал жертвой тех, кто пуще всего боялся, что он доведет расследование до конца.
  Нет, джентльмены, чем больше я размышляю над этой теорией, тем более сомнительной она мне кажется. Я предпочитаю не отвлекаться от того, что я считаю своей основной задачей.
  — Но послушайте, — не выдержал Бликер, — ведь у нас есть доказательства, что машина Кэттея несколько раз стояла около дома, где снимает квартиру эта молодая женщина; что он поднимался к ней и проводил у нее какое-то время…
  — Об этом я и говорю, — подхватил Фишер. — Женщина могла быть едва знакома с Кэттеем, а Морден решил, что у них какие-то общие дела. Ведь сути дела это не меняет. И убийство Мордена может не иметь ничего общего с тем делом, которое я расследую в настоящее время.
  Грифф кивнул.
  — Понятно, — протянул он, — хотя должен вам сказать, что я лично совершенно не согласен с вами…
  — Согласны вы или нет, — перебил его Фишер, — но вы должны меня понять: я иду по горячему следу и не хочу отвлекаться. В настоящее время и вы, и я заняты расследованием обстоятельств смерти Кэттея, и то, что мы недавно узнали, лично меня заставляет сильно подозревать, что смерть Фрэнка была очень и очень выгодна его шоферу Блиссу.
  — Вы уверены, что его убили? — спросил Грифф. — Вне всякого сомнения.
  — Продолжайте, — попросил Грифф.
  — Нам в конце концов удалось узнать адрес этой самой Бланш Мэлоун, — сказал адвокат, — и скажу вам, джентльмены, что, по моему мнению, миссис Мэлоун — это как раз тот человек, которому тщательно подготовленный план Пита Мэлоуна должен был принести огромную пользу; у меня нет ни малейших сомнений, что Мэлоун готовился доказать почти невероятное: что он и Кэттей — одно и то же лицо. Я уверен также, что миссис Мэлоун, и это вполне может быть подтверждено документально, не кто иная, как реально существующая жена Кэттея.
  В глазах Бликера внезапно вспыхнул огонек.
  — Боже мой! — воскликнул он, схватившись за голову. — Так оно и есть! Но неужели вы догадались об этом благодаря тому, что услышали от девушки?
  — Ну, — скромно сказал Фишер, — нам это еще предстоит доказать. Но я твердо решил довести это дело до конца. Считаю, джентльмены, будет лучше, если я пойду к миссис Мэлоун один, без вас. Ведь здесь затронуты, и весьма сильно, интересы моей клиентки. Даю слово, что все, что мне удастся узнать, тут же сообщу вам. После того как я побеседую с ней, можете и вы попытать счастья, но, думаю, вы согласитесь, что получить от нее полное признание мне будет гораздо легче без свидетелей.
  Грифф кивнул.
  — Ну что ж, — не стал спорить он, — это только справедливо.
  — А как нам связаться с вами, — спросил Бликер, — после того, как вы закончите разговор с миссис Мэлоун?
  — Думаю, — сказал Фишер, — будет лучше всего, если вы пока побудете в конторе мистера Гриффа. А я, если мне удастся обнаружить что-то интересное, тут же свяжусь с вами.
  Грифф вытащил из кармана визитную карточку, написал на обратной стороне номер своего телефона и сунул карточку адвокату.
  — Вы сможете застать нас, если позвоните по этому телефону, — сказал он.
  — Надеюсь, мы чего-то добьемся, — с оптимизмом сказал Фишер.
  Он нажал кнопку и вызвал лифт. В холл они спустились в молчании. Фишер быстро направился к выходу.
  — Я позвоню вам, — бросил он и подал знак швейцару. — Такси, — приказал он. Грифф повернулся к Бликеру.
  — Теперь дело за вами, — сказал он.
  — Дайте команду своим людям выследить шофера миссис Кэттей, этого Фрэнка Блисса. Они должны доставить его в полицейский участок. Если он согласится отправиться туда с ними по доброй воле, то нужно будет провести его туда тихо и устроить так, чтобы он не попался на глаза журналистам. Если же он откажется, то придется придумать какое-то обвинение и все равно доставить его в участок. Задание довольно ответственное, и поэтому придумывать обвинение придется вам.
  — А можно обвинить его в убийстве? — спросил Бликер.
  — Обвиняйте его в чем хотите, — ответил Грифф. — Это будет достаточно неприятно, и сам я заняться этим не могу. Этот человек, вне всякого сомнения, подаст на меня жалобу за клевету и незаконный арест. Другое дело, если вмешается газета. Наверняка у вас в полицейском участке есть какой-то знакомый офицер, и вам без труда удастся устроить так, что его задержат без предъявления формального обвинения, или же если вам все-таки придется предъявить ему какое-то обвинение, то найдите какой-нибудь выход, если оно не подтвердится.
  — Вы считаете, его непременно нужно вывести из игры? — спросил Бликер.
  — По-моему, это просто необходимо. Иначе нам никогда не узнать, кто же убил Мордена.
  — Тогда мы это сделаем, — мрачно пообещал Бликер.
  Он оставил Гриффа и устремился к телефону.
  Пока Бликер звонил в редакцию, Грифф в задумчивости расхаживал по холлу между столиком регистратора и телефонными кабинками. Было видно, что он снова и снова обдумывает известные им факты, прежде чем перейти к решительным действиям.
  — О нем позаботятся, — услышал он за спиной голос издателя.
  Он вдвоем направились к выходу.
  — Осталось только узнать, — пробормотал Грифф, — что же такое выяснил Морден, что кому-то срочно потребовалось убрать его.
  У дверей их ждало такси.
  — Монаднок-Билдинг, на углу Девятой и Сентрал-стрит, — сказал он.
  Как только такси тронулось с места, Грифф взглянул на часы.
  — Двадцать минут пятого, — объявил он. — Думаю, мы еще застанем в офисе всех, кто нам нужен.
  Бликер вопросительно посмотрел на него. — Девятая и Сентрал, — задумчиво пробормотал он. — Как раз туда незадолго до смерти заезжал Морден.
  — Совершенно верно, — подтвердил Грифф. — И боюсь, именно это и подтолкнуло кого-то к убийству Мордена.
  — Почему? — удивился Бликер.
  — Не хотелось бы заранее делать какие-то выводы, — сказал Грифф, — но я ни капельки не удивлюсь, если след от квартиры миссис Бланш Мэлоун приведет нас прямехонько в контору Эдварда Шиллингби, частного детектива.
  Того самого, которого пристрелил гангстер? — спросил Бликер.
  — Совершенно верно, — подтвердил Грифф, и это было последнее, что услышал от него Бликер, потому что тот погрузился в глубокое молчание, которого не нарушал до тех пор, пока они оба не оказались на пятом этаже Монаднок-Билдинг и не увидели надпись на дверях конторы: «Эдвард Шиллингби. Расследования».
  Только тогда криминолог заговорил. Повернувшись к Бликеру, он спокойно и повелительно сказал:
  — Говорить буду я, Бликер.
  Грифф открыл дверь и вошел в комнату.
  Молодая, лет двадцати трех, женщина с внимательными темными глазами и быстрыми нервными движениями поднялась из-за стола, заваленного бухгалтерскими документами. Справа на письменном столе стояла пишущая машинка, лампа с зеленым абажуром заливала всю комнату ярким светом. По одну сторону машинки лежала кипа бумаги, по другую — чистые конверты.
  — Мистер Шиллингби? — вопросительно сказал Грифф.
  — Мистер Шиллингби умер. Я его секретарь. В настоящее время привожу в порядок его дела, пытаясь получить деньги с некоторых клиентов.
  Грифф кивнул.
  — Позвольте представиться, — сказал он. — Меня зовут Сидней К. Грифф.
  — Мне знакомо ваше имя, — улыбнулась она.
  — А вы, простите…
  — Меня зовут Фэй Бронсон.
  Мне бы хотелось задать вам один вопрос, — объяснил Грифф. — Вас это не затруднит, а для меня это чрезвычайно важно.
  Вытащив из кармана пальто фотографию, он положил ее на стол перед девушкой.
  — Вы когда-нибудь видели этого человека? — спросил он.
  Она долго, нахмурив брови, сосредоточенно смотрела на снимок, затем нерешительно произнесла:
  — В нем есть что-то очень знакомое. Где-то я его видела, но не могу вспомнить, где и когда. А кто он?
  — Его фамилия Морден, — объяснил Грифф. — Он работал репортером в «Блейд». Не так давно был убит. Может быть, вы видели его фотографию в газете?
  Она еще раз склонилась над снимком, потом медленно покачала головой.
  — Нет, — решительно заявила она, — где-то я его видела раньше. Мне запомнилось выражение глаз этого молодого человека.
  — Но вы не можете вспомнить, когда вы его видели?
  — К сожалению, нет.
  — Может быть, вам это удастся позже, — успокоил ее Грифф. — Если разрешите, я пока задам вам несколько вопросов о мистере Шиллингби. Насколько я знаю, он был убит вечером девятнадцатого марта, не так ли?
  — Вас это интересует с профессиональной точки зрения? — спросила она.
  — Именно так.
  — Может быть, вам удастся что-то сделать, — с надеждой произнесла она. — Полиция уже готова освободить Лэмпсона из-за недостатка улик. Был только один свидетель убийства — некто Деккер, — но Лэмпсону, я думаю, удалось подкупить его, чтобы избежать опознания. Если не ошибаюсь, вы ведь представитель Деккера, не так ли?
  — Давайте пока оставим это, — предложил Грифф. — Расскажите мне, пожалуйста, что произошло в тот вечер, только как можно точнее.
  Поколебавшись немного, она начала:
  — Мистера Шиллингби наняли, чтобы он собрал кое-какую информацию о Лэмпсоне. И он начал следить за ним. В ту роковую ночь серый «кадиллак» с небольшой вмятиной слева на капоте подъехал и остановился у тротуара. Из него вышел вооруженный человек, подошел к мистеру Шиллингби и несколько раз выстрелил в него, затем прыгнул в машину и скрылся.
  — А этот свидетель — Деккер? — поинтересовался Грифф.
  — Все, что касается Деккера, вы должны знать лучше меня, — ответила девушка. — Он шел по тротуару в нескольких метрах впереди Шиллингби. Тот человек в сером «кадиллаке» даже сначала принял его за моего шефа. Он затормозил и вытащил пистолет. Только потом он понял, что ошибся, и проехал мимо.
  — Он не выходил из машины?
  — Нет.
  — Но ведь он все-таки вышел, перед тем как выстрелить в мистера Шиллингби?
  — Да, да. По-моему, вы правы.
  — Но тогда, — медленно произнес Грифф, — получается, что человек, совершивший убийство, был кто-то, кого Шиллингби знал и кому доверял.
  — Почему вы так считаете? — резко спросила девушка.
  — А потому, — терпеливо объяснил Грифф, — что Шиллингби твердо знал, что его жизнь находится под угрозой. Заметьте, когда этот неизвестный затормозил и, выйдя из машины, подошел к Шиллингби, тот не сделал ни малейшей попытки как-то защитить себя. Он даже не пытался достать пистолет.
  — Да, — задумчиво произнесла она. — Наверное, вы правы, хотя мне это раньше просто не приходило в голову.
  — А теперь, — попросил Грифф, — может быть, вы расскажете нам, что вам известно о миссис Бланш Мэлоун?
  — Знакомое имя, — сказала девушка.
  Она задумчиво сдвинула брови.
  — Может быть, вы встречали это имя где-то в документах?
  — Да, — нерешительно произнесла она, — вполне вероятно.
  — Пожалуйста, поищите, — попросил Грифф. — Уверяю вас, это может очень облегчить нашу задачу.
  Выйдя из-за стола, она открыла большой стенной шкаф и, выдвинув один из ящиков, стала быстро просматривать карточки. Не найдя ничего, перешла к следующему и, просмотрев бегло несколько писем, достала одно.
  — Один из наших клиентов обращался с просьбой собрать сведения об этой женщине, — сообщила она.
  — И мистер Шиллингби выполнил задание?
  — Да.
  — А кто обращался к вам с этой просьбой?
  — Письмо из банка.
  — Но, как я понимаю, не местного, а банка из какого-то города?
  — Да.
  — Вы не могли бы сообщить нам, что это за банк? Уверяю вас, мисс Бронсон, это очень важно.
  — Это был, — сказала она, — «Секонд секьюрити траст» в городе Эль-Пасо, Техас.
  — И что конкретно им было нужно? — поинтересовался Грифф.
  — Они писали, что миссис Мэлоун была связана с человеком, совершившим растрату, и хотели убедиться, что деньги, которые она получила, не от него. Много лет она служила в банке уборщицей и едва сводила концы с концами. А затем совершенно неожиданно стала обладательницей довольно приличной суммы. Естественно, у администрации банка появились подозрения.
  — И мистер Шиллингби расследовал это дело и отослал отчет в банк?
  — Да, насколько я помню.
  — Что же он сообщил им?
  — Он выяснил, что те деньги, которые она неожиданно получила, — проценты от очень удачно вложенной небольшой суммы, которую она скопила за много лет. Деньги она поместила в акции нефтяной компании, и, как выяснилось, чрезвычайно удачно.
  Отлично. Тогда последний вопрос, — сказал Грифф. — Меня интересует дело, над которым работал Шиллингби до того, как его убили. Он ведь собирал информацию о Лэмпсоне?
  — Да.
  — Для кого он делал это, для какой-то гангстерской организации?
  — Тогда я так не думала, но сейчас эта мысль все чаще приходит мне в голову.
  — Я-то сразу это предположил, — сказал Грифф, — хотя бы потому, что клиент, нанявший Шиллингби, чтобы следить за Лэмпсоном, сообщил фальшивые имя и адрес. Насколько мне известно, когда вы, расследуя убийство своего патрона, пытались связаться с ним, то обнаружили, что такая фамилия не значится в телефонном справочнике и по этому адресу тоже никто не живет, поэтому найти этого таинственного клиента оказалось невозможно.
  Внезапно она просияла.
  — Я вспомнила, — воскликнула она радостно, — где я видела этого человека, того, чью фотографию вы мне показали!
  — Вы имеете в виду Мордена? — спросил Грифф.
  — Да, да!
  — Мы вас слушаем.
  — Он был здесь, в конторе, — объявила она, — день или, может, два спустя убийства мистера Шиллингби. Ему очень хотелось выяснить, кто же был последним клиентом моего шефа. И он попросил меня постараться описать внешность этого человека.
  — Вы можете описать его? — недоверчиво переспросил Грифф. — Так, значит, вы его видели?
  — Да, конечно, — сказала она. — Я хорошо его запомнила и…
  — Подождите, — перебил он ее, — по-моему, мы можем сделать это гораздо быстрее, если моя интуиция меня не подводит.
  Он достал из кармана еще один снимок и положил его на стол перед девушкой.
  — Это и есть тот человек, который нанял мистера Шиллингби? — спросил он.
  — Боже мой! Да! — воскликнула она. — Как вам удалось это выяснить? Кто он такой? Скажите, как мне найти его?
  Бликер, обойдя стол, тоже бросил взгляд на фотографию и вскрикнул от неожиданности.
  С фотографии на него смотрело лицо Фрэнка Б. Кэттея.
  Глава 20
  Уже сгущались сумерки, когда мужчины подошли к стоянке такси.
  Бликер наклонился вперед, пытаясь разглядеть выражение лица своего спутника. Вопрос за вопросом срывался у него с языка, впрочем, на большинство из них криминолог отвечал односложно, а чаще просто не отвечал.
  — Почему Кэттей заинтересовался Лэмпсоном?
  — Я вообще в этом не уверен.
  — Почему тогда его отравили?
  — Он сам принял яд, — коротко буркнул Грифф.
  — Но почему?
  — Чтобы у него было алиби.
  — Какое алиби?!
  — Алиби на тот промежуток времени, когда был убит Морден.
  — Так, получается, он знал, что Мордена убьют?
  — Да.
  — А что, разве обязательно было принимать для этого яд?
  — Ему нужно было заболеть, чтобы провести это время в постели. И, приняв яд, он просто не рассчитал дозу.
  — Вы имеете в виду, что яд ему дали с определенной целью?
  — Да.
  — Но кто?
  — Это еще предстоит выяснить, — отрезал Грифф.
  — И что вы собираетесь предпринять?
  — Нам нужно постараться предотвратить еще одно убийство.
  — Чье же?
  — Этой молодой женщины, Стеллы Мокли.
  — Вы считаете, ее жизнь в опасности? Но почему?
  — Она слишком опасный свидетель. Ее обязательно должны убрать.
  — Но ведь она уже рассказала все, что ей было известно, в присутствии свидетелей. Разве она может причинить еще какой-то вред?
  Грифф недовольно передернул плечами.
  — Я бы предпочел, — с раздражением сказал он, — сосредоточиться и попытаться предугадать то, что может произойти, а не обсуждать снова и снова то, что уже случилось. А когда вам непрерывно задают вопросы, сосредоточиться практически невозможно.
  Бликер возмутился и уже открыл было рот, чтобы ответить какой-то резкостью, но, бросив взгляд на хмурое лицо криминолога, вдруг передумал. Откинувшись на мягкое сиденье, он упорно молчал до тех пор, пока такси не остановилось перед отелем, где незадолго до этого они разговаривали со Стеллой Мокли.
  — Пистолет у вас с собой? Тот, который я вам дал? — отрывисто спросил Грифф.
  Бликер кивнул.
  — Мы будем ждать здесь? — поинтересовался он.
  — Да.
  Почти четверть часа они просидели в полном молчании. Потом Бликер не выдержал:
  — Но ведь уже доказано, что Цинциннати Ред ездил на сером «кадиллаке» с большой вмятиной слева на капоте?
  — Совершенно верно, — подтвердил Грифф. Тогда, значит, Шиллингби застрелил либо сам Лэмпсон, либо кто-то из его людей. Грифф пожал плечами.
  — Прошу прощения, — сказал он, — но я все-таки попросил бы вас немного помолчать. Поговорим позже.
  — Но, — начал Бликер, — мне кажется… Внезапно он почувствовал, как рука Гриффа сжала его колено. Осекшись, он попытался проследить за направлением взгляда своего спутника. Как раз в этот момент из отеля вышла Стелла Мокли и направилась к такси, которое остановил для нее швейцар.
  Вы знали, что это произойдет? — прошептал Бликер.
  — Я догадывался, — ответил Грифф. Склонившись вперед, он негромко заговорил с таксистом.
  — Поезжайте за той машиной, — попросил он, — но сначала я пересяду на переднее сиденье рядом с вами.
  — Это еще зачем? — недовольно спросил водитель.
  — Не тратьте зря времени на разговоры, — оборвал его Грифф. — Делайте, что вам говорят. Мне нужно сесть вперед, чтобы видеть ту машину.
  Он быстро перебрался на переднее сиденье. Бликер тоже в свою очередь наклонился к водителю.
  — Все в порядке, парень, — повелительно сказал он. — Моя фамилия — Бликер, я один из издателей «Блейд». А этот человек — детектив.
  — Так бы сразу и сказали, — буркнул таксист. — А сколько заплатите?
  — Заплатим вдвойне, — пообещал Бликер. — Только не упусти то такси.
  Они влились в поток машин, их водитель лавировал изо всех сил, стараясь выжать максимальную скорость из старенького автомобиля. Такси, с которого они не спускали глаз, вдруг свернуло на боковую улицу и сбросило скорость. Расстояние между машинами сократилось. Такси еще раз свернуло налево и медленно поехало вдоль тротуара по совершенно безлюдной улице, где не видно было ни одной машины.
  Бликер наклонился к окну и принялся протирать стекло.
  — Так ведь это же та самая улица, где застрелили Шиллингби! — воскликнул он.
  Грифф мрачно кивнул.
  Такси, за которым они следили, медленно ехало в нескольких метрах впереди.
  — Пожалуйста, прижмитесь к тротуару, как будто собираетесь остановиться, — попросил Грифф. — Пусть та машина уйдет немного вперед.
  Такси притормозило. Машина, за которой они наблюдали, медленно ехала вперед. Грифф открыл дверцу и вышел, он склонился вперед, сунув руку в карман, как будто собираясь расплатиться.
  Вдруг мимо них быстро скользнула другая машина и ринулась вперед. Это был серый «кадиллак» с хорошо заметной вмятиной на капоте.
  — Быстро! — крикнул Грифф, вскочив в такси. — Поезжайте за этой машиной. Выжмите из своей тарантайки все, что можно!
  Он сунул руку в кобуру, висевшую под левой рукой, и вытащил тяжелый автоматический пистолет. Бликер тоже поспешно выхватил оружие, которым накануне снабдил его криминолог.
  Старенькое такси быстро помчалось вперед. Но серый «кадиллак» перед ними легко нагонял медленно ехавшую машину, в которой сидела ничего не подозревавшая девушка.
  — Быстрее же! — крикнул Грифф.
  — Быстрее не получится! — прохрипел водитель. Постепенно набирая скорость, их такси в конце концов нагнало серый «кадиллак», так же как тот догнал ехавшее перед ним такси.
  — Прижимайте его! — скомандовал криминолог, в глазах его появился безумный блеск. — Не то он опередит нас!
  Таксист не ответил.
  Грифф, держа тяжелый пистолет в правой руке, встал на подножку, уцепившись левой за ручку дверцы.
  Серый «кадиллак» мчался вровень с первым такси. Он резко дернулся вправо, и его борт заскрежетал о дверцы второй машины. Вдруг водитель «кадиллака» повернулся.
  — Внимание! — крикнул Грифф.
  Первое такси стало тормозить. Из бокового окна серого «кадиллака» раздался выстрел, и они увидели вспышку. Грифф спустил курок пистолета. Один за другим оглушительно прогремели три выстрела. Такси, в котором ехала Стелла Мокли, резко затормозило, будто натолкнувшись на невидимую преграду. Бликер заметил еще две вспышки в кабине «кадиллака», и тут же у него над ухом еще дважды рявкнул пистолет Гриффа. «Кадиллак» резко свернул в сторону, выехал на обочину, пересек тротуар и, тяжело продравшись через кустарник, врезался в фонарь и с оглушительным грохотом перевернулся.
  Грифф так легко выскочил на ходу из мчавшегося такси, как будто для него это было делом привычным.
  Как только криминолог выскочил из машины, таксист круто развернулся и встал как вкопанный. Бликер дрожащими руками все никак не мог справиться с ручкой дверцы. Водитель первого такси, беспомощно подняв руки кверху, не сводил испуганных глаз с блестящего пистолета в руке подбежавшего к нему Гриф-фа. Нижняя челюсть его заметно тряслась, а лицо побледнело до синевы.
  — Вы не ранены? — окликнул Грифф Стеллу Мокли. Казалось, девушка была в шоке. Молча, трясущимися руками она пыталась нащупать ручку дверцы. Грифф распахнул перед ней дверцу.
  — Он попал в меня, — пробормотала она, — но, по-моему, ничего страшного.
  Грифф бросил взгляд на струйку крови, сбегавшую у нее по руке.
  — Попал в плечо, — прокомментировал он. — Мы отвезем вас в больницу. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
  Почти в беспамятстве она упала ему на руки. Быстро подхватив ее, Грифф открыл дверцу такси и уложил девушку на сиденье.
  — Остановитесь у того «кадиллака», — велел он, вскакивая на подножку.
  Такси медленно тронулось.
  — Послушайте, сэр, — пробормотал водитель, — не знаю, что все это значит, но…
  Они поравнялись с «кадиллаком». Грифф соскочил на тротуар и увидел уже стоявшего у машины Бликера. Темная фигура распласталась на рулевом колесе разбитого «кадиллака». Грифф включил карманный фонарик. Узкий его лучик скользнул по неподвижной фигуре и осветил спокойное, безмятежное лицо. Достаточно было беглого взгляда, чтобы убедиться, что человек мертв.
  — Боже милостивый! — изумленно воскликнул Бликер.
  — Да ведь это же… Это же адвокат! Чарльз Фишер!
  В голосе Гриффа прозвучало нетерпение.
  — А вы кого ожидали здесь увидеть? — раздраженно буркнул он.
  Откуда-то издалека до них донесся звук полицейский сирены. Он слышался все ближе.
  — Сворачивайте за угол, и побыстрее! — толкнул Грифф остолбеневшего таксиста. — Мы едем в больницу.
  Глава 21
  В полицейском участке Грифф долго рассказывал капитану Махони, как развивались события в этот день.
  — Признаюсь, — заявил он, — что я в какой-то степени спровоцировал его. Но когда я рассказывал Фишеру об аресте Кеннета Буна и девушки, известной нам как Эстер Ордуэй и Элис Лортон, то рассчитывал, что это даст мне по крайней мере час.
  — Так он вообще не ездил к миссис Мэлоун? — озадаченно спросил Бликер.
  — Конечно нет, — воскликнул Грифф. — Он попытался передать задержанной девице записку и искал адвоката, который бы смог вытащить ее оттуда до того, как она разговорится.
  — Но тогда получается, — задумчиво произнес Бликер, — что Фишер уходил от мисс Мокли, а не шел к ней, когда мы вчера увидели его в холле отеля.
  — Правильно, — подтвердил Грифф. — Фишер как раз успел состряпать для нее ту душещипательную историю, которую она чуть позже преподнесла нам. Заметив, что мы вошли в отель, он, естественно, захотел убедиться, что, во-первых, мы ищем эту девушку и, во-вторых, что придуманная им история произведет на нас должное впечатление. Ему нужно было самому участвовать в этой сцене, и вспомните, Бликер, как ловко он наводящими вопросами и даже своей манерой вести допрос не давал ей сбиться и спутать разработанный им сценарий. Ну а потом, сыграв свою роль бедной, доверчивой девушки, она уже стала представлять для него определенную опасность. Фишер боялся, что если позже мы как следует надавим на нее, то, не выдержав, она расскажет все как на духу. Поэтому, не видя другого выхода, адвокат решил устранить ее.
  — Но мне казалось, — запротестовал Бликер, — что Фишер настолько глубоко завяз в этом деле, что даже убийство девушки не могло уже его спасти?
  Грифф покачал головой.
  — Нет, — сказал он. — Выведя девушку из игры, Фишер, очень возможно, что и смог бы выкрутиться и выйти сухим из воды. Вспомните-ка рассказ, который мы услышали от Стеллы Мокли. Ведь он от первого до последнего слова был творением нашего адвоката. Он пытался заставить нас поверить в выдуманного им преступника, который вместе с шофером Блиссом отравил Фрэнка Кэттея и, может быть, убил еще и Мордена. Он даже имя ему дал: Пит Мэлоун, скорее всего, оно тоже вымышленное. Та история, что мы услышали от девушки, была выдумана только для того, чтобы отвести подозрения от Фишера. А теперь представьте, что мы не успели, — и девушку нашли бы убитой. Логичнее всего было бы предположить, что ее убил Пит Мэлоун, чтобы заставить замолчать навсегда.
  Тот факт, что Пит Мэлоун продолжал существовать и после смерти Кэттея, должен был помешать нам сообразить, что именно Кэттей и был Питом Мэлоуном, в то время как его экс-супруга шантажировала миссис Кэттей, надеясь урвать жирный кусок от наследства.
  — Но если Фрэнк Б. Кэттей и Пит Мэлоун — одно и то же лицо, то, следовательно, он и есть растратчик, а Фишер — его сообщник? — предположил капитан Махони.
  — Конечно, — кивнул Грифф. — В свое время Пит Мэлоун, работая в банке «Секонд секьюрити траст» в Эль-Пасо, растратил или просто присвоил двадцать пять тысяч долларов. Это случилось больше двадцати лет назад. Тогда ему удалось скрыться, но пришлось бросить на произвол судьбы жену и маленькую дочь. Вскоре его жена добилась развода и приехала в наш город. А Пит Мэлоун в это время перебрался в Ривервью, назвался Фрэнком Б. Кэттеем и стал успешно играть роль удачливого дельца, только что продавшего свою фирму в Южной Африке и поэтому имевшего достаточно большую сумму наличными. Его сообщник, которого мы знали как Фишера, продолжал активно помогать ему, играя роль адвоката и друга дома. Скоро эти двое стали заметными фигурами в Ривервью, свято храня тайну общего преступления. И вдруг неожиданно случилось так, что в новоявленном миллионере из Ривервью миссис Мэлоун узнала своего бывшего мужа. Немедленно ей в голову пришла мысль заставить его поделиться с ней своим богатством, и в своей дочери, которая была нам известна как Элис Лортон, она нашла ловкую и сообразительную сообщницу. Но то, что девушку звали Элис Лортон, по мнению Фишера, было чрезвычайно неудачно, так как могло открыть миссис Мэлоун всю опасность затеянного. Дело в том, что уже после развода миссис Мэлоун вторично вышла замуж за человека по фамилии Лортон и, таким образом, потеряла всякие права на деньги своего бывшего мужа. Поэтому все ее требования можно было расценивать не иначе, как обычный грубый шантаж. Иное дело — дочь, у той были законные права на наследство отца…
  Таким образом, — перебил его Махони, — брак Кэттея был совершенно законным?
  Совершенно верно, — подтвердил Грифф. Миссис Кэттей по праву являлась его женой, хотя и не была уверена в этом. Она знала достаточно о его темном прошлом и подозревала, что когда-то он бросил на произвол судьбы первую жену. Ей было известно и его настоящее имя, и имя его прежней жены — Бланш. Когда Кэттей умер, она все сделала для того, чтобы найти миссис Мэлоун и как-то договориться с ней. Больше всего на свете она боялась скандала, ради этого она готова была пойти на какие угодно условия и даже поступиться значительной долей состояния, завещанного ей мужем.
  — А миссис Мэлоун не согласилась на это?
  — Нет, ведь всем руководил Фишер.
  — Как же так?
  — Наверное, будет лучше, если я объясню все с самого начала, — предложил Грифф. — Началась эта история, когда наши два героя похитили казенные деньги и скрылись. Вскоре они стали уважаемыми и состоятельными жителями Ривервью. А затем вдруг администрация банка наняла Шиллингби, чтобы выяснить, откуда у миссис Мэлоун неожиданно появились деньги.
  Я по-прежнему буду называть Пита Мэлоуна Кэттеем, раз уж нам он стал известен под этим именем. Миссис Мэлоун, узнав о том, что Шиллингби начал интересоваться ее делами, сообщила об этом Кэттею; это, конечно, напугало его, и он решил, что детективу стало известно, кто он на самом деле. Кэттей решил, что Шиллингби охотится именно за ним, намереваясь вывести его на чистую воду.
  Конечно, за двадцать лет, прошедшие с того дня, когда из банка были похищены деньги, Кэттей сильно изменился внешне, и в какой-то мере это вселяло в него уверенность в собственной безопасности. Обсудив с Фишером сложившуюся ситуацию, они решили, что Шиллингби необходимо убрать, прежде чем он успеет разоблачить их. Больше всего они боялись, что Шиллингби известно гораздо больше, чем он сказал своей секретарше.
  Во всяком случае, они договорились, что Шиллингби должен убить Кэттея, но для этого ему необходимо было алиби. И кроме всего прочего нужно было все подстроить так, чтобы в полиции пришли к выводу: с Шиллингби разделались гангстеры. Для этого Кэттей, сам изображая из себя гангстера, нанял Шиллингби, чтобы тот следил за самым опасным из известных ему бандитов — Лэмпсоном по кличке Цинциннати Ред.
  Было известно, что Лэмпсон разъезжает на сером «кадиллаке» с хорошо заметной вмятиной на левой стороне капота. Кэттей обзавелся точной копией этой машины и спрятал ее в гараже неподалеку от квартиры Лэмпсона. В тот день, когда Шиллингби, следуя по пятам за Лэмпсоном, оказался в том районе, Кэттей, догнав детектива, остановил машину и подошел к нему. Вполне естественно, что Шиллингби ничего не заподозрил, увидев нанявшего его клиента. Это дало возможность Кэттею без всяких помех застрелить его и беспрепятственно скрыться.
  — А Деккер, — спохватился издатель, — тот, кто видел, как все это произошло?
  — Он оказался обычной пешкой, его просто использовали. Само собой, Кэттею просто необходим был свидетель, который бы мог впоследствии подтвердить, что убийца уехал в сером «кадиллаке». Он следил за Шиллингби, который, в свою очередь, не спускал глаз с Лэмпсона, когда вдруг увидел недалеко от Шиллингби одинокого пешехода. Тут-то и пришло время привести в действие заранее обдуманный план. Кэттей изо всех сил пытался скрыть лицо, но ему не повезло: неожиданно порывом ветра с него сорвало шляпу, и Деккеру удалось достаточно хорошо его разглядеть. Обратите внимание, что, заговорив с Деккером, Кэттей дал ему возможность увидеть пистолет, но в то же время оставался в машине, так как он больше всего боялся, что тот хорошо его запомнит. Когда же он поравнялся с Шиллингби, то, наоборот, вышел из машины и заговорил с сыщиком, чтобы тот мог узнать его.
  В это время Фишер под именем Кэттея приехал в отель, зарегистрировался, назначил, опять же как Кэттей, свидание незадачливому изобретателю, потом выписал чек на банк Кэттея и получил по нему деньги. Но на назначенную встречу он не явился, увлекшись известной нам Стеллой Мокли. Они немного выпили в баре, и вдруг случилось непредвиденное: на обратном пути их задержала полиция. Фишер сделал все возможное, чтобы замять это происшествие, но полиция нашла агентство, где он нанял машину, и поэтому, чтобы выйти наконец на свободу, ему пришлось снова назваться Кэттеем и предъявить в полиции документы. А на следующий день в «Блейд» появилась та самая статья. Кэттею пришлось разыграть в редакции сцену, где он выступал как добропорядочный, респектабельный и незаслуженно оскорбленный гражданин. Еще одной ложью стала история с кражей бумажника. Единственное, чего они не могли предусмотреть, так это того, что газета обязательно перейдет в наступление и пошлет кого-то покопаться в прошлом Кэттея.
  Они пришли в ужас, узнав о приезда репортера «Блейд» в Ривервью. И я, джентльмены, предлагаю вам отдать ему должное. То ли ему удалось выяснить всю подноготную этого дела, то ли он просто догадался обо всем, не знаю, но одно несомненно: у Мордена были задатки настоящего детектива.
  И каким же простым все оказалось. Столько сил и изворотливости было потрачено на то, чтобы создать Кэттею алиби. Человек, зарегистрировавшийся под его именем в отеле, не пожалел труда, чтобы научиться в точности воспроизводить подпись Кэттея. Но, поскольку у него были документы Кэттея, водительские права и карточка клуба, было совершенно очевидно, что это мошенничество могло совершиться только с его ведома и согласия. Единственной причиной, по которой любой человек мог пойти на это, была необходимость получить алиби. И единственной причиной, по которой человек, занимающий в обществе такое положение, как Кэттей, решился бы на подобное в надежде получить алиби, являлось это совершенное им убийство. Таким образом, достаточно было выяснить только, совершено ли какое-то убийство в это время, и все стало бы на свои места.
  Нам известно, что Морден на какое-то время нанял такси. После этого он поехал на угол Девятой и Сентрал-стрит, а оттуда отправился в контору Шиллингби и принялся расспрашивать секретаршу. Вне всякого сомнения, за Морденом следили, и, узнав о его действиях, Кэттей с Фишером запаниковали. Было решено убрать Мордена. К тому времени репортер уже напал на след Элис Лортон, которая снимала квартиру под именем Эстер Ордуэй. Это, конечно, само по себе было серьезной угрозой, но только это не заставило бы их решиться на убийство. Но они опасались, что, расследуя смерть Шиллингби, репортер обнаружит настоящего убийцу, и страх толкнул их принять меры к тому, чтобы немедленно устранить Мордена.
  Они предполагали, что в убийстве неизбежно заподозрят Кэттея. И поэтому опять возникла необходимость в алиби. И скорее всего, именно Фишер предложил ему какое-то снадобье, которое бы уложило его в постель и убедило любого врача в том, что он действительно серьезно болен. Для Фишера это стало подарком судьбы. Он внезапно понял, насколько выгодно было бы убить Кэттея, чтобы потом вместе с Бланш Мэлоун продолжать шантажировать миссис Кэттей, превратив ее в постоянный источник доходов для них обоих. Роль шантажистки отводилась Бланш, а сам Фишер должен был якобы защищать интересы миссис Кэттей. Таким образом, ловкий адвокат намеревался заставить свою клиентку платить дань до конца своих дней.
  Итак, он дал Кэттею таблетки, которые, по его словам, должны были на какое-то время уложить того в постель. А затем он и миссис Кэттей приехали в город. Несчастная женщина действительно считала, что настоящей целью этой поездки было любой ценой добиться полюбовной сделки с редакцией газеты, чтобы та отозвала своего сотрудника из Ривервью. Она не понимала и не знала, что фактически убийство уже совершено.
  Фишер продолжал следить за Морденом, поэтому найти журналиста в нужный момент не составило для него никакого труда. Морден ждал возвращения Элис Лортон у нее в квартире. У Фишера, скорее всего, был свой ключ, он вошел в дом, и Морден узнал в нем человека, который был арестован как Фрэнк Б. Кэттей. Убедившись в этом, Фишер убил репортера и ушел, оставив тело в квартире.
  Вернувшись домой, Элис Лортон обнаружила убитого Мордена, и Бун помог ей избавиться от тела. А может быть, она в панике позвонила Фишеру и тот подал ей эту мысль. Вспомните, он ведь играл роль ее друга, а не просто адвоката.
  В то же время получилось так, что девушка, задержанная вместе с Буном полицией и знавшая, под каким именем его освободили, стала опасной свидетельницей. Фишер, вне всякого сомнения, собирался со временем убить и ее, но пока еще она должна была сыграть свою роль. Перед тем как умереть, Стелла Мокли снимет с него все возможные подозрения — так решил адвокат.
  Фишеру было известно, что Кэттей оставил по завещанию крупную сумму своему шоферу. Возможно, это было сделано намеренно. Боюсь, что он собирался либо убить его, либо, посулив деньги, заставить исчезнуть, поэтому он и был мне так необходим как свидетель. История о телефонных звонках Пита Мэлоуна в резиденцию Кэттея и переговорах с шофером, которую преподнесла нам Стелла Мокли, конечно, была выдумана от начала и до конца. Все это придумал Фишер. Но он полностью подчинил себе Стеллу, а та не понимала, что он немедленно разделается с ней, как только ее роль будет сыграна. Фишер позвонил ей после нашего ухода и велел взять такси и встретиться с ним в назначенном месте, затем вывел из гаража свой серый «кадиллак», который, скорее всего, оставлял где-то недалеко от дома, чтобы иметь его под рукой. Скорее всего, он собирался застрелить и таксиста, и девушку, а затем исчезнуть. И тогда, думал он, все опасности для него будут позади, миссис Мэлоун будет тянуть деньги из вдовы Кэттея, и львиная их часть пойдет ему. Дело в том, что Кэттей был по-настоящему богатым человеком, а у Фишера, кроме доходов от его адвокатской практики, не было ничего. Он, конечно, был преуспевающим адвокатом, но до Кэттея ему было далеко. В основе богатства Кэттея лежали похищенные в банке деньги, а за двадцать лет, прошедших с тех пор, он сумел превратить их в миллионы.
  — И когда же вы догадались об этом? — спросил капитан Махони.
  — Должен был догадаться гораздо раньше, — виновато ответил Грифф. — Первое подозрение возникло у меня, когда я начал понимать, что человек, так хорошо игравший роль Кэттея, не смог бы добиться этого без его ведома и согласия, а может быть, и помощи. И тогда я догадался, что все это было задумано с целью создать алиби Кэттею и что человек его положения пойдет на такой риск только в том случае, если собирается совершить убийство. И, мысленно вернувшись назад на несколько дней и сопоставив даты, я вспомнил об убийстве Шиллингби, который был застрелен неизвестным гангстером в десять пятнадцать вечера, как раз в тот день, когда полиция задержала какого-то неизвестного под именем Кэттея. А потом уже не так уж сложно было вытащить на свет Божий темное прошлое самого Кэттея и выяснить, что наш ловкий адвокат, Чарльз Фишер, был в то время его сообщником. И все сразу стало на свои места. Оставалось только это доказать.
  — Тогда получается, что Морден отправился в контору Шиллингби потому, что он рассуждал так же, как и вы, — предположил Бликер.
  Грифф опустил голову.
  — Господи, — с сожалением сказал он. — Как я жалею сейчас, что никогда не был знаком с Морденом. Это то, что еще долго будет мучить меня, — я не знаю и никогда не узнаю точно, случайно ли Морден напал на след или так же, как и я, догадался обо всем, как только ему в голову пришла мысль о фальшивом алиби.
  Тяжело вздохнув, криминолог встал.
  — Но, надеюсь, теперь, — сказал он, — вы удовлетворены, джентльмены. Дело раскрыто. Но для меня в нем навсегда останется загадка.
  — Но если вы считаете, — спросил Бликер, — что Морден подобрался к разгадке этого дела, как, вы считаете, ему это удалось?
  Грифф задумчиво покачал головой.
  — Я сам очень хотел бы это узнать, — тихо сказал — Ключ к разгадке этой таинственной истории — смерть Шиллингби, и тем не менее никто из нас вначале этого не понял, никто, кроме Мордена. Это он вспомнил о забытом убийстве. Доброе утро, джентльмены!..
  
  1935 год.
  (переводчик: Е. Клинова)
  
  На почтительном расстоянии
  Дождь, начавшийся с вечера как изморось, ночью превратился в ливень и шел до сих пор. Крупные холодные капли падали стеной. Края брюк Джерри Марра были забрызганы, туфли промокли насквозь, а светло-коричневый плащ под дождем превратился в темно-коричневый.
  Марр стоял перед дверью офиса, пытаясь мокрыми замерзшими пальцами вставить ключ в замок. Наконец это ему удалось, он повернул ключ, открыл дверь и включил свет. Его офис представлял собой когда-то обычную комнату, которая теперь была разделена матовой стеклянной перегородкой на крошечную приемную и средних размеров кабинет.
  Джерри наклонился, чтобы поднять пришедшую почту. Почта состояла из двух писем, адресованных Джерри Марру, детективное агентство. Марр разглядывал письма, а с полей его шляпы капала вода. Оба конверта по виду были очень похожи на рассылаемые частной первоклассной почтой, но опытный детектив мгновенно понял, что на самом деле это рекламные проспекты, за полцены доставляемые почтой.
  Джерри прямиком отправил их в корзину для мусора, даже не потрудившись распечатать. Он снял шляпу и стряхнул с нее дождевую влагу. Затем повесил ее на крючок, вбитый рядом с зеркалом, и осторожно высвободился из мокрого плаща. Повесив плащ, он достал из бокового кармана свернутую газету и направился в кабинет, чтобы почитать об убийстве Элейн Диксмер.
  Вероятно, другие читатели газеты набросились на эту статью из какого-то мрачного любопытства или ради того, чтобы посмаковать подробности очередной скандальной истории. Но Джерри Марр делал это лишь из деловых побуждений. В его позе не было ничего расслабленного, он весь подобрался, как охотничий пес, учуявший дичь. Упершись локтями в столешницу и придерживая руками листы газеты, он, сосредоточенно нахмурившись, изучал содержание статьи.
  Закончив читать, он оттолкнул дешевое скрипучее вращающееся кресло от узкого письменного стола, подошел к окну, залюбовался непрестанно льющимися потоками дождя, которые падали на стеклянную крышу ресторана, расположенного двумя этажами ниже. Через несколько секунд он резко развернулся на каблуках, снова уселся в свое вращающееся кресло и раскрыл перед собой газету. Он читал ее страница за страницей, внимательно изучая все статьи и хроники, имеющие касательство к криминальным новостям.
  На четвертой странице он заметил заголовок: «Кто-то рассыпает гвозди на дорогах в районе Гайд-парка».
  Марр прищурился и сосредоточенно прочел хронику, в которой сообщалось, что таинственный «рассыпатель гвоздей», который в течение всей прошлой недели рассыпал большие кровельные гвозди на различных улицах города, снова принялся за рассыпку гвоздей в районе Гайд-парка. Некий автомобилист заявил в полицию о том, что заметил на улице в районе Гайд-парка человека с метлой, который сметал с дороги кровельные гвозди. Поскольку автомобилист не видел рядом никакой машины, то он сделал вывод, что человек с метлой был одним из обитателей домов, расположенных в этом районе, который по собственной инициативе решил очистить дорогу от рассыпанных на ней гвоздей.
  Так как никаких жалоб в полицию не поступало, то в расследовании этих хулиганских выходок полиция особенно не усердствовала.
  Марр, который был убежден, что самые существенные улики всегда связаны с кажущимися совершенно незначительными фактами, занес в свою записную книжку имя и адрес автомобилиста. Короткий поиск в телефонном справочнике — и Марр набрал номер телефона. Трубку сняла женщина.
  — Автомобильный клуб, — представился Марр. — Могу ли я поговорить с человеком, который заявил в полицию о том, что он обнаружил кровельные гвозди на проезжей части дороги в районе Гайд-парка?
  После небольшой паузы в трубке послышался мужской голос:
  — Говорит Клайд Тримбл. Что вы хотите узнать?
  — В каком точно месте вы наткнулись на те гвозди? — спросил Марр.
  — Я не натыкался на них, — объяснил Тримбл. — Шел дождь, и я заметил человека прямо посреди дороги. Я подумал, что это, наверное, грабитель, и резко свернул в сторону. Потом я увидел, что у человека в руках метла и он сметает с дороги гвозди. Он помахал мне рукой, чтобы я проезжал. Я решил, что он из автоклуба, но тут я припомнил, что рядом с ним не было его машины. И я сообщил про человека и про гвозди в полицию. Но полиция ничего не предприняла по этому поводу.
  — Это произошло вечером во вторник?
  — Да.
  — Где конкретно находилось то место в районе Гайд-парка?
  — Не помню, — ответил Тримбл. — Где-то неподалеку от Белтон-Драйв.
  — Вы помните время, когда это произошло?
  — Приблизительно около девяти часов вечера.
  — Вы можете описать этого человека? — спросил Марр.
  — Нет, не могу. Знаете, как бывает в позднее время. Шел дождь, и я очень спешил. Я ехал из Сентервилля и, чтобы срезать путь, повернул на Гарвер-Вэй, взобрался по склону холма и спустился через район Гайд-парка. Мне так ближе добираться до дому.
  — Значит, это произошло на Белтон-Драйв?
  — Именно так. Как раз за несколько метров перед поворотом на Олив-стрит.
  — Хорошо. Мы разберемся с этим, — сказал Марр и положил трубку прежде, чем его собеседник начал бы задавать ему нежелательные вопросы.
  Марр развернул карту-схему города и понял, что происшествие с гвоздями было совсем недалеко от того места, где убили Элейн Диксмер. Значение этого совпадения, если в совпадении, конечно, было какое-либо значение, ускользнуло от полиции, так как мелкие жалобы поступали в полицию сплошным потоком, а затем этот поток распределялся по разным отделам, и факты просто никто пока не соединил воедино.
  Но у Джерри Марра было больше времени, да и любопытством он не был обделен, поэтому он и пытался как-то связать в уме эти факты. Надо сказать, что даже при его богатом воображении ему не очень-то верилось в то, что между человеком, сметающим с дороги кровельные гвозди, и убийством есть какая-то связь. И все же Джерри понимал, что для его сограждан весьма необычно добровольно выйти в ливень из дому и начать мести с дороги гвозди в заботе о безопасности проезжающих автомобилистов.
  Он оттолкнул кресло, встал, закурил сигарету и задумался. Казалось, его проницательный взгляд проникал сквозь мрачные стены его жалкого офиса. Его воображение — качество, которого, по его мнению, катастрофически не хватало полицейским, — лихорадочно работало.
  Внезапно он погасил сигарету, вышел в узкую приемную, взял с полки пластиковую карточку с нарисованным на ней будильником с двумя латунными стрелками. На карточке было написано: «Уехал по делам. Буду в…»
  Марр установил стрелки часов на десять тридцать, надел свою сырую шляпу, втиснулся в непросохший плащ, выключил свет, повесил на дверь табличку и нырнул на улицу, под дождь.
  Он держал свой потрепанный дешевый автомобильчик на стоянке напротив дома. Сторож автостоянки, сидевший в застекленной кабине, стекла которой запотели от зажженной газовой плитки, узнал Марра и махнул рукой в направлении его машины.
  Джерри прошлепал по лужам, открыл дверцу машины, завел мотор, включил «дворники» и выехал со стоянки.
  Белтон-Драйв ответвлялась от Олив-стрит и, петляя, шла вверх между двумя холмами. В потоках непрекращающегося дождя узкая улица была похожа на вьющуюся по дну каньона блестящую змею. Дальше, за холмами, высокие горы Южной Калифорнии врастали в свинцовые, наполненные влагой тучи, зловеще нависающие над белыми домиками, рассыпавшимися по холмам вокруг Белтон-Драйв.
  Джерри Марр включил вторую передачу, и его машина медленно, но упорно поползла вверх. Дом, где была убита Элейн Диксмер, выглядел темным и заброшенным. В газетах этот дом описывался как «экзотическое любовное гнездышко». Сейчас, сумрачным дождливым утром, дом казался таким же мрачным и безжизненным, как гостиная ночного клуба в девять утра.
  Перед домом были припаркованы две машины. На лобовом стекле одной из них была видна табличка «Пресса». Второй автомобиль был частным, и сразу бросалось в глаза, что его владелец, выбирая автомобиль, ориентировался прежде всего на высокую цену, а не на характеристики.
  Марр развернулся на месте, проехал немного назад и остановил машину, не выключая двигателя, в пятидесяти метрах от дома. Он выбрался из-за руля, надвинул шляпу поглубже на лоб и, разбрызгивая текущую под ногами воду, отправился вверх по улице.
  Он не прошел и пятидесяти метров, как заметил на обочине дороги блеск металла. В небольшом углублении у тротуара лежала кучка длинных кровельных гвоздей с широкими шляпками, которые неизвестный доброжелатель смел с проезжей части.
  Марр постоял у кучки гвоздей, внимательно разглядывая ее, а потом резко повернулся, ступил на раскисшую почву и двинулся вверх по глинистому склону. Он направлялся туда, где небольшие низкие кусты окаймляли размокшую желто-соломенного цвета траву, сгоревшую под жарким южным солнцем в течение сухого летнего сезона.
  Марр тщательно обыскивал кусты. Его ноги промокли насквозь. Из хлюпающих кожаных туфель при каждом шаге сочилась вода. Капли дождя глухо стучали по полям его шляпы и сбегали ручейками по плащу.
  Ему пришлось довольно долго лазить по кустам, прежде чем он нашел то, что искал, — размокшую картонную коробку с приклеенной на ней белой этикеткой. На этикетке было написано: «Большие кровельные гвозди». Приподняв коробку за один угол так, чтобы тусклый свет пасмурного дня падал на этикетку под нужным углом, Марр заметил на гладкой поверхности этикетки след от написанной карандашом цены.
  Марр очень осторожно сложил коробку, сунул ее в карман плаща и начал спускаться по скользкому склону холма. Он вернулся к своему автомобилю, сел за руль и помчался по дороге.
  Через полмили он заметил маленькую заправочную станцию. Она размещалась на небольшом клочке земли между жилым домом и дорогой и состояла из двух бензоколонок, над которыми был выстроен деревянный навес. Марр въехал под навес и нажал на клаксон.
  Через мгновение из дома вышел мужчина лет сорока и на ходу крикнул:
  — Иду! Хотите заправиться?
  — Залейте пять галлонов, — сказал Марр, — и проверьте масло и воду. — Потом он открыл дверцу машины и, выходя, заметил: — Давно не было такого ливня.
  — Да-а, дождя очень не хватало.
  — Я слышал, у вас тут случилось убийство где-то неподалеку во вторник?
  — Ага.
  — И что, полиция уже нашла кого-нибудь?
  — Сомневаюсь.
  — А вы заделывали проколотые шины вечером во вторник?
  Мужчина перестал возиться с бензином и подозрительно взглянул на Марра:
  — А почему вы спрашиваете?
  — Просто интересно.
  Мужчина снова принялся качать бензин, так и не ответив на вопрос.
  — Неплохое у вас тут местечко, — снова начал разговор Марр.
  — Ага.
  — По ночам работаете?
  — Нет, только до десяти вечера.
  Марр достал из кармана десятидолларовую бумажку, сложил ее пополам и принялся вертеть в пальцах. Когда мужчина закончил заливать в бак бензин, Марр протянул ему десятку.
  — Протирать ветровое стекло в такую погоду не стоит, — решил он.
  Затем он тщательно пересчитал сдачу, опустил ее в карман и сказал:
  — Я хочу знать все о человеке, который чинил у вас проколотые шины вечером во вторник.
  — А что с ним такое?
  — Какой у него был автомобиль?
  — А вам зачем?
  — Я из автомобильного клуба, — объяснил Марр. — Кто-то рассыпал поперек дороги кровельные гвозди. Я нашел пустую коробку из-под этих гвоздей. И теперь я хочу найти человека, который мог бы подать заявление в полицию.
  — А почему вы сразу не сказали? — спросил мужчина. — Я записал номер машины. У него где-то в ста метрах отсюда спустили сразу левое переднее и правое заднее колеса. Я вчера поднялся по дороге, но ничего там не нашел.
  — Вы прошли недостаточно далеко, — предположил Марр. — Хорошие шины спускают не сразу после того, как их проколет, к примеру, гвоздь. А тот парень знает, что вы записали его номер?
  — Нет. Я сказал ему, что он должен подать заявление в полицию, но он не захотел, сказал, что толку все равно никакого не будет. Здесь в окрестностях уже было несколько таких случаев с гвоздями.
  — Да, я знаю, — подтвердил Марр. — Мне бы хотелось узнать фамилию того человека.
  — Не могу вам сказать фамилию, я записал только номер машины. На всякий случай, понимаете?
  — Ну что ж, давайте тогда номер. — Марр постарался, чтобы его просьба прозвучала как можно небрежнее.
  Мужчина вошел в дом, открыл кассу, вынул из нее грязный листок бумаги, на котором был записан номер машины, и вручил его Марру. Марр открыл свою записную книжку и вложил в нее листок.
  Мужчина неловко помялся, а затем выпалил:
  — Я хочу, чтобы вы мне его вернули. Вы можете списать себе номер.
  — Конечно, — ответил Марр, — но он вам больше не понадобится. С этого момента его делом займусь я.
  Мужчина упрямо молчал, и Марру пришлось открыть записную книжку, вынуть ручку и аккуратно переписать номер машины в книжку. Затем он вернул засаленный листок хозяину и заметил:
  — У вас тут неплохое местечко.
  — Ага.
  — Я как раз подыскиваю что-нибудь в этом роде — местечко, где бы я мог осесть, заняться своим бизнесом и к тому же приторговывать бензином.
  — Вашим бизнесом? — переспросил мужчина.
  — Да. Я занимаюсь рассылкой товаров по почте.
  Мужчина немного подумал и сказал:
  — Моя фамилия Хендерсон. Я могу уступить вам автозаправку.
  — Рад познакомиться с вами, Хендерсон. Моя фамилия Марр. И сколько же вы за нее хотите?
  — Ну, я не знаю. Я еще не думал о цене. Я хорошо зарабатываю на этой автозаправке, а поскольку я тут живу, мне не приходится платить никакой арендной платы и…
  — Послушайте, Хендерсон, — прервал его Марр, — обдумайте мое предложение. Решите, сколько вы хотите получить за это местечко с автозаправкой. Когда определитесь, дайте мне знать, и мы…
  — Три тысячи долларов, — вдруг выпалил Хендерсон.
  Марр задумчиво оглядел дом.
  — Это довольно большая сумма, — прикинул он.
  — Вы же не видели его внутри, мистер.
  — Я даже еще и не видел этого трехтысячедолларового местечка, — засмеялся Марр.
  Хендерсон рассмеялся вместе с ним и сказал:
  — Я не стал бы продавать его, если бы мне не хотелось уехать куда-нибудь из этого засушливого края.
  — Сегодняшний денек, похоже, не очень сухой, — пошутил Марр.
  Хендерсон вежливо улыбнулся и согласился — да, мол, уж сухим его никак не назовешь.
  — А как насчет двух с половиной тысяч наличными? — спросил Марр.
  Хендерсон пристально и явно заинтересованно всмотрелся в него заблестевшими глазами.
  — Черт побери! — воскликнул он. — Думаю, вы действительно хотите заполучить это место?
  — Возможно, — ответил Марр.
  — А как вы узнали, что оно продается?
  — Никак. Я просто ищу подходящее место.
  — Тогда входите и посмотрите все как следует. Если вы ищете подходящее место, лучше вам не найти.
  — А кто-нибудь из живущих выше на холме заправляется у вас регулярно? — спросил Марр.
  — Нет.
  — Ну что ж, я буду иметь вас в виду, — небрежно бросил Марр. — Две с половиной тысячи — большая сумма, я рассчитывал истратить поменьше. Если я не найду ничего лучше, я свяжусь с вами.
  В зеркало заднего обзора Марр увидел, что хозяин автозаправки внимательно всматривается в номер его машины. Несколько секунд Хендерсон глядел ему вслед через окошко кассы, потом его губы зашевелились, голова опустилась, и Марр по движению его плеч понял, что он записывает номер его машины.
  
  Марр распахнул дверь, на которой висела табличка «Фрэнк У. Гост». В приемной для клиентов никого не было. Все стоящие там зеленые кожаные кресла были повернуты к доске, на которой время от времени вывешивались цены и другая информация о продаже. Марр даже не заметил этой доски. Он направился прямо к стойке, за которой работали телефонистка и стенографистка, и при каждом шаге его насквозь мокрые туфли противно чавкали.
  Марр подошел к полукруглому окошку с надписью «Информация», и телефонистка, сидящая там, вопросительно взглянула на него.
  — Мне нужен мистер Гост, — сказал он после паузы. — Передайте ему мою визитную карточку.
  Марр вынул из кармана кожаный футляр для визиток, извлек из него обычную деловую визитную карточку и вручил ее девушке.
  — Вам назначена встреча? — спросила девушка, бросив неуверенный взгляд на стенографистку.
  — Нет, — ответил Марр. — Просто отнесите ему мою визитную карточку.
  — Я скажу ему, что вы хотите с ним поговорить, если вы объясните мне, что…
  — Передайте ему мою визитную карточку, — в третий раз настойчиво повторил Марр. — Иначе я войду к нему сам.
  Телефонистка передала карточку стенографистке, и та вошла в кабинет, чтобы через несколько секунд снова появиться в приемной и ледяным тоном заявить:
  — Мистер Гост не припоминает вас, мистер Марр. Если вы соблаговолите сказать, по какому делу…
  — Черт побери! — воскликнул Марр. — Придется войти самому.
  Фрэнк Гост, который сидел за большим, орехового дерева столом, раздраженно поднял голову, когда в кабинет вошел Марр. Мистеру Госту было под пятьдесят. У него были светло-соломенные волосы и голубые глаза навыкате. Белки его глаз были покрыты сеточкой воспаленных красных прожилок, но сам Фрэнк У. Гост был крупным, подвижным и довольно агрессивным мужчиной.
  — Убирайтесь отсюда к чертовой матери! — рявкнул он.
  Марр придвинул кресло и уселся в него.
  Гост поднял телефонную трубку и проревел в нее:
  — Пришлите Джонсона!
  Когда он швырнул трубку на рычаг, Марр небрежно сказал:
  — Вы попались.
  Гост молча окинул его враждебным взглядом, а затем взял со стола несколько писем и принялся читать их, решив, по всей видимости, не обращать внимания на нежелательного визитера.
  — Вы попались, — повторил Марр, — и, чтобы выбраться из этого дела целым и невредимым, вам придется заплатить. Это моя специальность. Я смогу помочь вам выбраться.
  — Шантаж? — с сарказмом в голосе поинтересовался Гост.
  — Именно, — спокойно ответил Марр. — Полиция, конечно, может поинтересоваться парнем с автозаправки, но это маловероятно. Эти ребята специально все подстроили, чтобы иметь возможность шантажировать вас. Может быть, им хотелось избавиться от нее так же сильно, как и вам? Сейчас вы радуетесь тому, что Элейн Диксмер исчезла с вашего пути. Но вы еще ничего не знаете. Подождите, скоро вас начнут шантажировать убийством.
  Пальцы Госта разжались, и письмо, которое он держал в руках, упало на стол. Его голубые глаза с недоверием уставились на Марра.
  — Кто… кто вы такой? — спросил он.
  — Я занимаюсь расследованиями, — ответил Марр. — Если угодно, частный детектив. Бизнес не идет ко мне, и я решил разыскать его сам.
  — И почему же бизнес не идет к вам? — с подозрением в голосе спросил Гост.
  — По той же причине, что и ко всем остальным, — пошутил Марр. — Но прошу запомнить раз и навсегда: никакая проклятая депрессия со мной не справится.
  — Уверен, это очень интересно, — сказал Гост. — Но если бы я хоть чуть-чуть представлял себе, о чем речь, мне было бы еще интереснее.
  — Чепуха! — возразил Марр.
  Дверь кабинета резко распахнулась. На пороге возник высокий крупный мужчина, который, бросив враждебный взгляд на Марра, спросил у Фрэнка Госта:
  — Вы звали меня, мистер Гост?
  — Нет, — ответил Гост. — Ошибка. Выйдите и закройте дверь.
  Когда Джонсон тихо удалился, Гост поднял трубку телефона и велел телефонистке:
  — Проследите за тем, чтобы меня в течение нескольких минут никто не беспокоил. — Он положил трубку на рычаг и, повернувшись к Марру, снова заговорил: — Не надейтесь, что это что-то значит. Я просто пытаюсь выяснить, сколько вы выпили?
  — Как угодно, — ответил Марр. — Мой уход — ваши похороны. Если вам нравится ходить вокруг да около, можете продолжать в том же духе. Если бы вы не знали, о чем я веду речь, вы бы уже давно вышвырнули меня за дверь. Я не смогу вытащить вас, если вы не выложите на стол все карты.
  Покрасневшие глаза Госта недобро уставились на детектива.
  — Если вы думаете, что я выложу на стол карты прежде, чем увижу ваши, вы — псих! — сказал он.
  Марр лишь на мгновение задумался и тут же согласился:
  — Резонно. Во вторник около девяти часов вечера в доме на Белтон-Драйв была убита Элейн Диксмер. Ее сосед слышал крик, а затем увидел, как по ступенькам дома сбежал какой-то человек, сел в большой желтый автомобиль и уехал. Марку автомобиля сосед указать не может. В тот же вечер на Белтон-Драйв кто-то рассыпал кровельные гвозди. Если вы прочтете газету, вы увидите там заметку о том, что некий автомобилист видел человека, который сметал гвозди с дороги. В конце Белтон-Драйв, неподалеку от перекрестка с Олив-стрит, есть автозаправочная станция. Где-то в пять минут десятого во вторник вечером вы въехали на эту автозаправку. У вас спустили две шины, в каждой из которых застрял большой кровельный гвоздь. Хозяин автозаправки записал номер вашего автомобиля. Теперь прикиньте все сами. Когда вы ехали к дому Элейн Диксмер, на дороге не было никаких гвоздей, когда вы возвращались обратно, на дороге были рассыпаны гвозди. Через несколько минут едет другой водитель, и он видит человека, сметающего гвозди с дороги. Каков будет ваш ответ? — Марр замолчал.
  Гост взял со стола карандаш и принялся вертеть его в пальцах.
  — Продолжайте, — сказал он, — у вас прекрасно получается.
  — Ответ таков: гвозди были там рассыпаны специально для вас, — пояснил Марр. — Это значит, что вы не совершали убийства — я говорю о своем мнении, а не о мнении жюри присяжных. А сейчас важно то, что думаю я. Те типы были осведомлены, что вы приедете. Они знали также, что Элейн Диксмер будет дома одна. Им было известно, что у вас есть мотив для убийства. Это, скорее всего, означает, что она пыталась вас шантажировать. Они рассчитывали, что, если что-то случится и вам удастся скрыться с места происшествия, вы попытаетесь бежать. Они хотели быть уверены, что смогут доказать, что в данное время вы находились поблизости от места убийства. И они добились этого, заставив вас остановиться на автозаправке. Они, конечно, не предполагали, что владелец автозаправки запишет номер вашей машины. Им не нужно было, чтобы у полиции появились зацепки, но им необходимо, чтобы владелец автозаправки смог узнать вас, если он вас еще раз увидит. Ладно. К чему это все ведет? К шантажу.
  — Вы — ненормальный, но общение с психом — новый опыт для меня, а я люблю все новое. Думаю, когда вы закончите свои страстные разглагольствования, вы предложите мне купить у вас страховой сертификат.
  — Именно, — спокойно подтвердил Марр. — Только не тот страховой сертификат, который обеспечит деньги вашим родственникам после того, как вы откинете копыта, а такой, который предохранит вас от входа в маленькую газовую камеру в Сан-Квентине.
  Гост на миг поднял глаза на Марра и снова опустил их на карандаш, который он нервно вертел в пальцах.
  — Вы — явный псих, — повторил он. — Думаю, единственный выход — постараться не раздражать вас.
  Марр кивнул.
  — И просто чтобы не раздражать вас, — продолжил Гост, — я хотел бы спросить, почему вы решили, что их было двое?
  — Все зависит от того, когда вы подъехали к дому. Если вы там были достаточно долго, это мог проделать один человек. Если нет — нужны были двое.
  — Почему вы так считаете?
  — Сосед слышал крики женщины. Он также увидел, как вы выбежали из дома. Что-то же заставило женщину кричать. Значит, кто-то был в доме. В то же время кто-то рассыпал на дороге гвозди. И это было сделано после того, как вы подъехали к дому, но перед тем, как вы отъехали от него. Предполагаю, что тут было замешано, как минимум, два человека.
  — И что же дальше, мистер Марр? — спросил Гост.
  — Как я предполагаю, это приведет к шантажу, — ответил Марр. — Если бы им надо было просто свалить убийство на кого-нибудь, они давно бы уже сообщили обо всем в полицию и полиция наверняка побывала бы на той автозаправке. Но они молчат. Значит, через некоторое время они собираются дать вам знать о себе. Они еще не подобрались к владельцу автозаправки. Выходит, они не решаются заниматься этим, пока дело слишком горячо. Однако ждать очень долго они не будут, так как им нужно, чтобы тот парень не забыл вас. Эта автозаправка продается. Стоит две с половиной тысячи. Мы купим автозаправку и посадим туда своего человека.
  — А потом? — спросил Гост.
  — А потом, — улыбнулся Джерри Марр, — вы предоставите это дело мне.
  Пальцы Госта нервно теребили карандаш. После недолгого молчания он сказал:
  — Я точно знаю, что вы — псих. А вы думаете, что псих — я. Может быть, так оно и есть. Но я не намерен доверять свою жизнь человеку, которого вижу впервые в жизни. Представьте мне рекомендации. Я наведу о вас справки, и завтра в это же время мы сможем все обсудить.
  Джерри Марр рассмеялся хриплым неприятным смехом и коротко бросил:
  — Мы не будем ждать завтрашнего утра. Я представлю вам рекомендации прямо сейчас.
  — Чьи? — спросил Гост.
  — Ваши.
  — Мои?
  — Да.
  — Что это значит? К чему вы клоните?
  — У меня есть доказательства, что вы совершили убийство, — заявил Марр. — Я могу пойти в полицию, где меня погладят по головке и скажут, что я — хороший мальчик. Я могу обратиться в прессу и получу отличную рекламу. Я могу потребовать, чтобы вы немедленно расстались с пятью тысячами долларов, иначе я пойду в полицию и все расскажу. Но, заметьте, я ничего этого не делаю. Я прихожу к вам и предлагаю помочь выбраться из сложившейся ситуации.
  — Где гарантия, что вы не сделаете того, что сами только что перечислили? — резко спросил Гост.
  — Я ничего не предпринял до сих пор — это и есть моя гарантия.
  — Если я найму вас, а вы используете ваши сведения против меня?
  — Да заканчивайте это, дружище! — с отвращением в голосе воскликнул Марр. — Нашли время осторожничать!
  Гост заерзал в кресле, но все же снял телефонную трубку и распорядился:
  — Пусть Гертруда сейчас же спустится в банк и принесет мне две с половиной тысячи наличными.
  — Мне понадобятся деньги на расходы, — напомнил ему Марр.
  — Нет, пусть лучше выпишет чек на три тысячи долларов, — сказав в трубку Гост. — И немедленно принесите мне на подпись.
  Джерри Марр с облегчением вздохнул и наконец расслабился. Потом встал и подошел к окну роскошного офиса, в котором он очутился. Тучи постепенно таяли, и над верхушками небоскребов деловой части города начинало проглядывать ясное голубое небо.
  
  Большой «Кадиллак» с потертыми шинами тихо въехал на автозаправку. Из него вышли двое мужчин. Из-за руля выбрался коренастый смуглолицый тип со сросшимися на переносице бровями. С пассажирского места встал высокий, слегка сутулый худой мужчина с непроницаемым лицом игрока в покер. Его серые глаза внимательно оглядели автозаправку и задержались на веснушчатом пареньке, который уже подходил к ним.
  — Заправляться будем?
  — Ты хозяин этого места? — спросил высокий.
  — Я здесь работаю.
  — А кто хозяин?
  — Он живет в том доме.
  — А как долго ты здесь работаешь?
  — Всего полтора дня.
  — А тот человек, что в доме?
  — Он здесь живет. Наверное, и раньше работал.
  — Позови его, — сказал высокий.
  Веснушчатый паренек подошел к двери дома и постучал. Через мгновение Джерри Марр вышел из дома. Его было не узнать — лицо заросло щетиной, плечи были ссутулены, пальто висело на нем как на вешалке. Марр подошел к приехавшим и, мигая, смотрел на них поверх очков в стальной оправе.
  — Вы хозяин этого места? — спросил высокий.
  — Да.
  — Мы хотели бы задать вам пару вопросов.
  — О чем?
  — О вечере вторника.
  — Вы имеете в виду последний вторник?
  — Правильно.
  — День, когда произошло убийство в доме выше по улице?
  — Да, именно так.
  — Так что случилось?
  — В тот вечер вы чинили проколотые шины одного автомобиля.
  Джерри Марр почесал затылок сквозь спутанные черные вьющиеся волосы.
  — Так, дайте подумать, — стал прикидывать он, — вечер вторника… проколотые шины…
  — Желтый автомобиль. Две шины были проколоты… — нетерпеливо перебил его коротышка.
  — Замолкни, Пит, — ровным голосом прервал его высокий, не сводя глаз с Джерри Марра.
  — Желтая машина? — переспросил Джерри.
  — Это вы должны нам сказать, какая была машина, — настаивал высокий.
  — Но я не помню никакой машины.
  — Вас здесь не было во вторник?
  — Был, как же.
  — Вечером во вторник, в начале десятого, разве вы не меняли две шины на одном автомобиле?
  — Ну, — протянул Джерри Марр, — кажется, менял. Да, если подумать как следует, менял. Правильно, пара пробитых шин, в них торчали здоровенные кровельные гвозди. Правильно. Теперь я вспомнил.
  Его собеседники обменялись взглядами.
  — Какой марки был автомобиль? — спросил высокий.
  — Ну уж этого я сказать не могу, — ответил Джерри. — Я только поменял шины — вот и все. Но парень за рулем был ничего. Он заплатил мне два с половиной доллара. Я вспомнил, тогда как раз начал накрапывать дождь и парень очень торопился.
  — Вы что, не можете вспомнить, как выглядел автомобиль?
  — Ну почему же, погодите минутку, — услужливо отозвался Марр. — Думаю, это был родстер или купе. Во всяком случае, небольшой такой автомобиль.
  — Какого он был цвета?
  Марр озабоченно наморщил лоб.
  — Ну, дайте подумать… — медленно начал он.
  — Погодите, — перебил его высокий, — вот, возьмите фотографию и взгляните. Узнаете ли вы этого человека?
  Джерри Марр взял фотографию Госта, которую ему протянул высокий. Марр поправил очки и, подслеповато прищурясь, уставился на фотографию. Через несколько секунд он медленно покачал головой.
  — Кто это? — спросил он. — Какой-то политик, что ли?
  — Это — тот человек, который сидел за рулем автомобиля, — ответил коротышка.
  — Какого автомобиля?
  — Того, о котором мы говорим и на котором вы меняли две проколотые шины.
  — А, конечно, проколотые шины, — сказал Джерри. — Ну конечно.
  — Что с вами? — спросил высокий.
  — Со мной?
  — Да.
  — Ничего, — покачал головой Марр.
  — У вас что, совсем памяти нет?
  — Ну я не знаю, может, она и не такая хорошая, как у некоторых, — ответил Джерри, — но меня она устраивает. Заправиться приезжает много людей, мистер. И я не могу помнить всех. Если они не платят, тогда я стараюсь записать номера машин, но иногда, прежде чем я успеваю добраться до кассы, подъезжает другой клиент, и у меня все вылетает из головы. Случается, приезжают разные люди, отдают мне деньги, говорят, что были должны, но убей бог, если я что-нибудь помню.
  — Ладно. Не обращайте внимания. Вы ведь сможете узнать того парня, который сидел за рулем желтого автомобиля?
  — Какого желтого автомобиля?
  — Того, у которого вы меняли шины.
  — Я не говорил, что он был желтый, — нахмурился Джерри.
  — Ну, он был желтый. Мы точно знаем, что он был желтый. Желтый кабриолет и…
  — Мне кажется, он был не желтый, — упрямо возразил Джерри.
  Высокий начал проявлять признаки нетерпения.
  — Послушайте, — сказал он, — вы знаете, что происходит с теми, кто хочет запутать полицейских?
  — Вы что, полицейский? — удивился Джерри.
  — Мы расследуем преступление, — ответил высокий.
  — О!
  — Так вы знаете, что происходит с теми, кто скрывает от полиции информацию?
  — Я не понимаю, про что вы толкуете.
  — Почему вы пытаетесь запутать полицию?
  — Я не пытаюсь никого запутать, — запротестовал Джерри. — Я же это вам все время говорю.
  В глазах высокого появился ледяной блеск.
  — Ладно, — процедил он сквозь зубы. — Я наведу о вас справки. Если вы — честный человек, то вспомните того парня в желтом автомобиле. А если вы вздумаете скрыть от полиции информацию, вам несдобровать. Но если вы взяли деньги за ее сокрытие, вы будете осуждены — как пособник в совершении убийства. Поняли?
  Джерри продолжал бесхитростно улыбаться.
  — Я не понимаю, про что это вы, парни, — сказал он. — Вы спросили меня о машине, и я стараюсь вспомнить. Я помню машину с двумя спущенными шинами, и мне кажется, что это было купе, но не желтого цвета. Похоже, машина была темно-красная. Знаете, такого оттенка, как…
  Коротышка процедил сквозь зубы какой-то непристойный эпитет и направился к своему автомобилю.
  Высокий остановил его и продолжал опрос:
  — Если бы вы видели того человека, скажем, пару раз, вы узнали бы его, не так ли?
  — Возможно.
  — На фотографии он что, не похож?
  — Послушайте, мистер, я не большой мастак запоминать лица и фамилии людей. Но, черт побери, я, конечно же, узнаю человека, которого видел во вторник вечером. И позвоню вам, если увижу его снова.
  — Ладно, — успокоился высокий. — Мы приедем попозже, но вы не должны говорить никому о нашем разговоре. Понятно? Никому — ни слова, что мы здесь были. Это расследование, и его необходимо держать в тайне.
  — Конечно, парни! — ответил Джерри, обезоруживающе улыбаясь своей глуповатой улыбкой. — Конечно, я не проболтаюсь. Господи, да через две минуты после вашего отъезда я забуду, что вы вообще здесь были.
  Высокий повернулся к коротышке, которого он назвал Питом, и ругнулся:
  — Черт! Такое действительно может случиться.
  — Конечно, вы будете и дальше спокойно искать улики, — высказался Джерри, — и, если я могу вам чем-нибудь помочь, вы только скажите.
  — Мы собираемся отвезти вас туда, где вы сможете увидеть того человека, — сказал высокий. — Мы хотим избежать ошибки. Мы покажем вам человека, который сидел вечером во вторник за рулем автомобиля, о котором мы говорили. Если вы не узнаете его, вам придется туго. Понимаете? Очень туго!
  — Конечно, — ответил Джерри. — Конечно, я узнаю его, если он — тот человек. Но тогда вечером я многим заливал бензин и вообще весь день крутился на автозаправке…
  Высокий повернулся к Питу и коротко обронил:
  — Поехали.
  Веснушчатый парнишка положил руку на крышку бензобака «Кадиллака».
  — Заправляться будем?
  — Нет, — ответил Пит, усаживаясь за руль и рывком захлопывая за собой дверцу.
  Джерри Марр вернулся в дом. Он быстро снял очки, сбросил пальто, надел двубортный плащ, нахлобучил на лоб шляпу, выскочил через черный ход, прыгнул в свой маленький автомобильчик и завел мотор.
  Большой «Кадиллак» мягко скользил по улице. Машина Марра выехала со двора, перепрыгнула через бордюр и устремилась следом за ним.
  «Кадиллак» быстро набирал скорость. Марр держался сзади и молил бога, чтобы жертвы его преследования ничего не заподозрили.
  Марр продержался у них на хвосте около двух миль. Потом он нажал на газ, чтобы сократить расстояние между своим автомобильчиком и «Кадиллаком». Транспортный поток на дороге стал больше, и Марр решил, что это самый удобный момент, чтобы пристроиться поближе к «Кадиллаку».
  Внезапно «Кадиллак» резко свернул влево на красный, опередив уже тронувшиеся по поперечной улице машины, и исчез.
  Джерри Марр тоже повернул налево, проехал два квартала и повернул на улицу, параллельную бульвару. Когда он подъехал с другой стороны к перекрестку, на котором исчез «Кадиллак», он нигде его не увидел. Марр несколько раз проехал туда и обратно по этой улице, приглядываясь к домам и надеясь обнаружить «Кадиллак» в каком-нибудь дворе.
  Прошло десять минут, и, поняв, что ничего найти ему уже не удастся, Марр выехал на бульвар и вернулся на свою автозаправку.
  
  Лоррэйн Делл сидела напротив Джерри Марра за столиком ночного клуба и потягивала ликер.
  — Ну ладно, — сказала она, — давай выкладывай.
  — Выкладывать что? — спросил Марр.
  — Насколько я тебя знаю, — продолжала она, — если ты приглашаешь женщину пообедать с тобой, подливаешь ей спиртное, угощаешь изысканными блюдами и осыпаешь знаками внимания, у тебя должны быть какие-то тайные мысли.
  — А как насчет старой доброй биологической потребности?
  — Да, — живо откликнулась она. — Но я отбросила этот вариант.
  Он вопросительно поднял брови.
  — Ты был сначала адвокатом, — вновь заговорила она. — Депрессия тебя разорила. Ты попытался найти работу и не смог. Тогда ты решил стать детективом. Клиентов у тебя не было. И ты стал сам их искать. Ты неоднократно повторял, что «чертова депрессия тебя не одолеет» и ты «голыми руками» сражаешься с ней. Ты слишком занят и слишком сосредоточен, ты стараешься победить депрессию, поэтому тебе некогда заниматься биологическими потребностями, а тем более подчиняться им.
  — На каком основании ты обвиняешь меня в этом? — улыбнулся Джерри Марр.
  — Прежде всего, ты даже не заметил, какое на мне платье.
  Джерри окинул взглядом нежный изгиб плеч над глубоким вырезом вечернего платья.
  — Красивое, — одобрил он.
  — Правда? Надеюсь, ты заметил его сразу, как только увидел меня?
  — Конечно, — подтвердил Марр. — Оно бесподобное…
  — А какого цвета пояс? — спросила она.
  — Синего, — быстро ответил Марр.
  Лоррэйн Делл грустно покачала головой:
  — Ты неисправим, Джерри. Давай выкладывай, что там у тебя? Чему я обязана твоим вниманием?
  — Я подумал, что ты не откажешься немного подзаработать, — начал осторожно Марр.
  — Ну вот, теперь уже яснее. И что нужно сделать?
  — Небольшое рутинное расследование.
  — Послушай, Джерри! Ты же знаешь, что я не могу. Мама умрет от страха, если узнает, что я ввязалась в нечто подобное. Я уже говорила тебе. Есть масса красивых девушек, которые могут сделать все, что могу и я, и даже намного больше. Есть, наконец, женщины, которые страстно желают найти работу, которые раньше служили в полиции и…
  — Но я не могу нанять их, — возразил Джерри.
  — Почему?
  — Потому что я не доверяю им.
  — Неужели ты не можешь поручить им раскопать факты… делать то, что ты называешь чисто механической работой?
  — Конечно, могу, — ответил Джерри. — Но я не могу знать заранее, как они воспользуются фактами, когда добудут их. Это серьезное дело. Малейшая оплошность может все испортить. Любой, кто что-то заподозрит и выяснит, чем я занимаюсь, захочет урвать и себе кусочек пирога, а это поставит меня в чертовски тяжелое положение.
  — Почему, Джерри?
  — Я работаю на одного большого человека. Если я поведу дело как надо, то я могу быть уверен, что у меня появится влиятельный друг и множество других предложений. Если я не справлюсь, со мной будет покончено.
  — Что ты хочешь, чтобы я сделала? — спросила она.
  — Вот это уже лучше, — повеселел Марр. — Я даю тебе этикетку. Видишь, здесь остался след от написанной карандашом цены. Его плохо видно, но я сфотографировал этикетку при косом освещении, которое выявляет тени.
  Джерри показал ей для сравнения этикетку и фотографию. На фотографии цена, написанная на этикетке, была отчетливо видна.
  — И что с этим делать? — задала она прямой вопрос.
  — Отправляйся к торговцам скобяными товарами. Узнай, не сможет ли кто-нибудь сказать тебе, в каком магазине так проставляют цены. Потом иди в тот магазин и расспроси, не продавали ли они кровельные гвозди высокому, светловолосому, сутулому мужчине с серыми глазами и очень тонкими губами или приземистому, коренастому мужчине лет тридцати, со смуглым лицом и почти сросшимися на переносице бровями.
  — А потом? — спросила девушка.
  — А потом, — ответил Марр, — будь очень осторожна. Выясни, не знают ли в магазине тех людей, где они живут, не являются ли постоянными клиентами… И следи за каждым своим шагом. Все это очень опасно.
  — У тебя что, вообще нет никаких наметок? — удивилась она.
  — Ничего серьезного, — ответил Джерри. — Они ездят на старом «Кадиллаке», который зарегистрирован на человека по имени Дайкс в Сан-Франциско. Этот человек куда-то уехал, и никто не знает, где он. В транспортном департаменте нет никакой записи об изменении адреса. Я думаю, что эта парочка скрывается где-то в районе Западной Семьдесят пятой улицы. Я проследил за ними до того места и потом потерял их. Они могли схитрить и свернуть куда-нибудь в укромное местечко. Я не знаю.
  — Почему ты не сделаешь этого сам, Джерри?
  — Во-первых, это может вызвать слишком много толков. Во-вторых, я должен сидеть на автозаправке, которую я купил.
  — Ты купил автозаправочную станцию?
  — Да.
  — Бог мой, зачем?
  Он улыбнулся и ответил:
  — Чтобы рассердить двоих ребят.
  — Ты имеешь в виду тех самых, о которых ты сейчас говорил?
  — Да.
  — И как сильно они могут рассердиться, Джерри?
  — Не знаю, — честно ответил он и через несколько секунд добавил: — Как рассердилась бы ты, если бы у тебя был выбор между билетом в камеру смертников и шантажом на миллион долларов?
  — Круто, — сказала она.
  Марр кивнул.
  Она задумчиво смотрела на него. В ее светло-карих глазах светилась отвага — она готова была справиться с противостоящим ей миром; ее плечи и гордо вздернутый подбородок свидетельствовали о ее независимом характере, а по ее рукам было видно, что ей приходится делать всякую, даже самую грязную работу по дому.
  Пять лет назад они с матерью еще были богаты. Сейчас они жили в небольшом, довольно ветхом бунгало. Ее мать занялась шитьем, а Лоррэйн четыре вечера в неделю ходила в вечернюю школу, где изучала стенографию и машинопись. Днем она помогала матери шить, готовила обед и занималась домашним хозяйством.
  — Как ты думаешь, Джерри, сколько времени это займет? — спросила она.
  — Может быть, два дня. А может быть, два месяца. Тебе понадобится машина. Тебе придется нанять кого-нибудь, кто делал бы за тебя твои домашние дела. Ты будешь получать двадцать долларов в день плюс деньги на расходы. Тебе придется выдавать себя за приличную леди, ни у кого не вызывающую сомнения, и постараться, чтобы люди верили тебе и даже запоминали то, что ты им будешь говорить, — и тут тебе поможет твое обаяние и умение гипнотизировать мужчин, чтобы они увлекались тобой до потери пульса.
  — Может быть, — задумчиво протянула она, — мне для начала попрактиковаться на тебе?
  — Ты хочешь использовать меня как боксерскую грушу? — парировал Джерри.
  — Скорее, как подопытную морскую свинку, — не растерялась она, ослепительно улыбаясь.
  Джерри Марр отодвинул в сторону свою рюмку с ликером и усмехнулся:
  — Если ты думаешь, что от этого я впадаю в состояние оцепенения, ты просто чокнутая!
  
  Большой желтый кабриолет подъехал к автозаправке и остановился перед колонкой.
  Марр, все с теми же очками на носу и все так же сутулясь, неуклюже поковылял к машине и сказал:
  — Добрый вечер.
  Девушка, сидящая рядом с Фрэнком У. Гостом, с любопытством посмотрела на Марра. Гост мрачно нахмурился. Он явно был не в духе.
  Марр вытер лобовое стекло, бросил взгляд на дорогу — в оба конца — и спросил:
  — Вы получили мое сообщение?
  — Да, — ответил Гост. — Вы, должно быть, отменный наглец, если осмеливаетесь снова просить деньги.
  Марр взглянул на молодую платиновую блондинку с блестящими глазами и ярко накрашенными губами, одетую в шикарную шубку из соболя. Затем повернулся к Госту и предложил:
  — Зайдите. Я хочу поговорить с вами… Почему вы до сих пор не избавились от этой машины?
  — Слишком поздно, — ответил Гост. — Они знают, кто я такой.
  — Они с самого начала знали, кто вы такой, — заметил Марр.
  — Очень хорошо, — раздраженно бросил Гост. — И что вы предпринимаете?
  — Пойдемте в дом, — повторил Марр. — Мне нужно с вами поговорить.
  — Извини, дорогая, — сказал Гост, повернувшись к девушке, и последовал за Марром.
  В комнате Марр снял очки, сбросил старое пальто и выпрямился.
  — Вы привезли деньги? — резко спросил он.
  — У вас их было достаточно.
  — Это вам лишь кажется. Так где же деньги?
  — Я не собираюсь больше платить вам, пока вы не продемонстрируете мне результаты.
  — Что случилось?
  — Они приезжали ко мне.
  — Кто?
  — Толстый коротышка, похожий на итальянца.
  — Что он хотел?
  — Двадцать пять тысяч долларов, — ответил Гост. — Иначе они грозили сообщить в полицию.
  — У них нет доказательств, — успокоил его Марр. — Пошлите их к черту.
  Гост мрачно покачал головой.
  — Так, — продолжал Марр. — В чем дело?
  — Есть кое-что, о чем я забыл упомянуть при нашей первой встрече.
  — Естественно, — хмыкнул Марр. — Я играю вслепую.
  Гост вынул из кармана сигару, обрезал кончик и чиркнул спичкой о подошву, чтобы прикурить.
  — Зачем вам дополнительные деньги?
  — Расходы, — коротко сказал Марр.
  — Какие расходы?
  — Я нанял девушку, которая расследует линию торговцев скобяными товарами. Я хочу выяснить, откуда взялись те гвозди.
  — Похоже на розыски иголки в стоге сена, — запротестовал Гост.
  — Я так не думаю, — возразил Марр.
  — И более того, я считал само собой разумеющимся, что вы будете заниматься этим делом в одиночку.
  — Я за нее ручаюсь, — уверил Марр.
  Гост рассвирепел:
  — Вы не добились никаких существенных результатов. Они добрались до меня и потребовали денег, а потом они будут требовать еще и еще.
  — Вы ведь не дали им денег? — спросил Марр.
  — Я сказал ему, что передам деньги завтра вечером.
  — Завтра вечером?
  — Да. У вас есть время до завтрашнего вечера.
  — Вам следовало послать его к черту.
  — Да, следовало, — саркастически усмехнулся Гост. — При такой вашей работе я уже сидел бы в тюрьме.
  — Забудьте, — успокоил его Марр. — Они не пойдут в полицию.
  — Вы только так говорите.
  — Конечно, я так говорю. Если они обратятся в полицию, им не получить денег. Если же кто-то предложит вознаграждение за поимку преступника, тогда другое дело.
  Гост нервно рассмеялся и заявил:
  — Никто не предложит. Она была просто шлюхой.
  — Но она мертва, — заметил Марр.
  — Она получила по заслугам, — упрямился Гост.
  — Мне нужны деньги, — настойчиво продолжал Марр. — И я должен знать все, что произошло до убийства.
  Гост вынул бумажник и отсчитал пятьсот долларов.
  — Я не дам вам больше ни цента, — зло сказал он. — И я не собираюсь ничего вам рассказывать.
  Марр даже не взглянул на лежащие на столе деньги.
  — Мне нужна тысяча, — спокойно произнес он.
  — Вы получите пятьсот.
  Зазвонил телефон. Марр поднес трубку к уху и услышал голос матери Лоррэйн Делл:
  — Джерри, я очень беспокоюсь о Лоррэйн. Ты случайно не знаешь, чем она сейчас занимается?
  — Проводит какое-то небольшое расследование, насколько мне известно, — ответил Джерри без запинки. — А что с ней?
  — Она до сих пор не пришла домой.
  — А когда она ушла?
  — Сразу после обеда.
  — А когда она собиралась вернуться?
  — К шести часам, к ужину.
  — Ясно, — подытожил Марр. — Сейчас всего лишь половина двенадцатого. Наверное, она где-то задержалась… Я попытаюсь поискать ее. Вы точно не знаете, где она?
  — Нет. Я даже не знаю, чем он занята. Она зачем-то все время листает телефонный справочник.
  — Я подъеду к вам, — пообещал Джерри. Он повесил трубку и повернулся к Госту: — Та девушка, которая работала на меня, исчезла.
  — Что ж! — раздраженно бросил Гост. — Ничем не могу помочь!
  Марр посмотрел на него, и его губы сжались в тонкую линию. Внезапно он резко схватил Госта за галстук.
  — Можешь, черт бы тебя побрал! — воскликнул он, прижав изумленного брокера к стене. — Ты можешь это сделать и сделаешь. В этом деле замешано больше, чем твоя поганая шкура. Ты что-то от меня скрываешь, и я хочу знать — что?
  — Возьмите свои пятьсот долларов, — сказал Гост, — и принимайтесь за работу. Уберите от меня руки.
  Марр сжал кулак еще сильнее.
  — Хорошо, — мрачно заявил он. — Если для того, чтобы заставить тебя прислушаться к голосу разума, тебя нужно шантажировать, тогда мне придется тебя немного пошантажировать. Ты расскажешь мне все и прямо сейчас, иначе я все раскрою.
  — Что вы хотите этим сказать?
  — Вот телефон, — объяснил Марр. — Я позвоню в полицию и расскажу им все.
  Лицо Госта побелело. Он поднял руки и схватил Марра за запястье.
  — Вы этого не сделаете. Посмейте только тронуть меня!
  — И почему же я этого не сделаю? — процедил Марр, поправив узел галстука.
  — Потому что вы окажетесь в одной лодке со мной.
  — Мне плевать, — сказал Марр. — Зато девушка будет в безопасности. Полиция отыщет ее за час. Расследование, которое отнимает у нас несколько дней, полиция проводит за несколько часов.
  — Вам не удастся надавить на меня, Марр. Я предупреждал вас…
  — О, черт! — с отвращением в голосе произнес Марр, отшвырнув Госта к стене. — Мне следовало бы подумать дважды, прежде чем связаться с обманщиком.
  Он подошел к телефону, набрал коммутатор и попросил:
  — Соедините меня с полицией. И поскорее.
  Гост несколько секунд молча смотрел на Марра расширившимися от страха глазами, а потом подошел к нему и схватил за плечо.
  — Нет-нет! — выкрикнул он. — Не надо! Не делайте этого! Они заберут меня, и мне уже не выбраться оттуда.
  Марр медленно опустил трубку на рычаг.
  — Хорошо, — согласился он. — Рассказывайте.
  — Я говорю вам, не могу я послать их к черту, — начал Гост. — Я довольно сильно замешан в этом деле. У них слишком много всего против меня. Я…
  Марр схватил его за воротник, встряхнул и сказал:
  — Я не хочу этого больше слышать. К черту всю эту муть! Мне нужна правда. И быстро!
  — Что конкретно?
  — Все про Элейн Диксмер. И про убийство.
  — Она шантажировала меня, — пояснил Гост. — Поначалу было ничего, а потом становилось все хуже и хуже. Я поддался ей, но это лишь разожгло ее аппетит. Я пригрозил ей в письме, что за подобные дела девушек убивают. А во вторник я поехал на встречу к ней домой. Я услышал ее крики как раз в тот момент, когда подъехал к ее дому. Я вошел в прихожую и бросился к спальне. Дверь была заперта. Я подергал ее за ручку, но она не поддавалась. За дверью был слышен шум борьбы, а потом кто-то выпрыгнул из окна. Мне пришлось влезть к ней в спальню через окно. Она лежала на полу — ее задушили. Сосед тем временем вызвал полицию, и я сбежал оттуда. Я не мог допустить, чтобы меня застали на месте преступления.
  — Вы послали ей письмо с угрозами? — спросил Марр.
  — Да. Я был пьян, а она продолжала наседать на меня. Я был в ярости.
  — Где сейчас это письмо?
  — Оно у них, — ответил Гост.
  Марр задумчиво смотрел на телефон, сосредоточенно нахмурившись.
  — Кем она была для вас? — поинтересовался Марр.
  — А вы как думаете?
  — Вы любили ее?
  — Черт, конечно же нет!
  — Что за девушка сидит в вашем автомобиле?
  — Мы собираемся пожениться через месяц.
  — Она знает про Элейн Диксмер?
  — Нет.
  — Тогда расскажите ей, — велел Марр.
  — Я не могу, — возразил Гост. — Она не поймет. Она очень эмоциональная и порывистая и к тому же безумно ревнивая девушка. Нет, она не поймет. Понимаете, мы… мы уже давно встречаемся, и свадьба была назначена…
  — Выйдите и скажите ей все, — повторил Марр. — Или вы хотите, чтобы я сам это сделал?
  Гост старался не смотреть Марру в глаза.
  — Дайте мне еще пятьсот долларов, — продолжал Марр. — Потом выйдите и расскажите все вашей девушке и поезжайте вместе с ней по этому адресу.
  Он нацарапал на листке бумаги адрес Лоррэйн Делл.
  Гост открыл бумажник, отсчитал еще пятьсот долларов и добавил их к тем, что лежали на столе.
  Марр выключил свет и сказал:
  — Я иду закрывать бензоколонки. А пока у вас есть время все ей рассказать. Подъезжайте ко мне по этому адресу и не задерживайтесь больше чем на двадцать минут.
  
  Дверь на звонок Марра открыла миссис Делл. Эта женщина и в свои пятьдесят лет сохранила изящество фигуры. Ее походка была легкой и пружинистой, но схватка с жизнью оставила морщины на ее лице, и ее глаза уже не светились блеском молодости.
  Марр не стал тратить время на вежливые вопросы.
  — Вы не знаете, куда она отправилась? — спросил он.
  — Нет.
  — Вы в курсе, чем она занималась?
  — Нет, Джерри. Какое-то расследование. Она не хотела говорить, поэтому я и не стала ничего спрашивать. Я же знаю вас, молодежь.
  — Она что-то искала в телефонном справочнике? — задал следующий вопрос Джерри.
  — Думаю, что да.
  — Вы не пытались поискать в ее комнате что-нибудь, что могло бы навести вас на след?
  — Пыталась. Я нашла какие-то записи, но я не могу их прочесть — это стенографические заметки. Правда, я разобрала название каких-то компаний по торговле скобяными товарами, она выписывала их из телефонного справочника.
  — Не дадите ли вы мне эти записи? — попросил Джерри. — Может быть, я что-нибудь пойму в них.
  Миссис Делл молча повернулась и легко взбежала по ступенькам наверх, в комнату Лоррэйн. Пока она отсутствовала, подъехал Фрэнк Гост, и Джерри, который открыл ему дверь, с удивлением увидел, что девушка в дорогой меховой шубке стоит рядом с ним.
  — Мисс Старлинг, разрешите представить вам мистера Марра, — пробормотал Гост.
  Она подала Марру руку, и ее длинные худые пальцы уверенно сжали его ладонь. Она спокойно произнесла:
  — Благодарю вас, мистер Марр, что вы заставили его сказать мне правду. Мне было известно достаточно много, чтобы я чувствовала уже не любопытство, а некоторое беспокойство.
  В этот момент вниз спустилась миссис Делл. Джерри представил ей мисс Старлинг и мистера Госта как своих друзей. Они взяли записи Лоррэйн и прошли в гостиную, а миссис Делл вернулась в свое кресло под лампой и взялась за шитье. Она бросила беглый взгляд в сторону гостиной, вздохнула, поправила на носу очки, и игла опять замелькала в ее проворных руках, делающих уверенные точные стежки, и лишь наперсток поблескивал при свете лампы.
  Войдя в гостиную, Джерри сказал:
  — Говорите тише. Я пытаюсь выяснить, куда она направилась. Вот список магазинов, в которых торгуют скобяными товарами, а после названий магазинов — какие-то стенографические записи. Вы случайно не знаете стенографии, мисс Старлинг?
  — Знаю, — ответила она. — Родители хотели, чтобы я получила образование, приличествующее богатой девушке. Но мой собственный опыт показал мне, что независимые девушки, даже богатые, всегда работают. Поэтому, когда папа послал меня в Париж изучать искусство, я записалась в бизнес-колледж, а потом еще закончила курсы стенографии и машинописи. Папа бы умер от ярости, если бы узнал про это.
  — Вы сможете прочесть записи? — спросил Марр.
  — Я не очень хорошо читаю, — призналась она. — Давайте посмотрим. Вот Центральная компания скобяных товаров, затем что-то насчет… насчет… Выглядит приблизительно так: «В коде используют те же буквы, но цена другая». Не знаю, это очень приблизительно.
  — Думаю, вы прочли все правильно, — похвалил Марр.
  — Чего вы хотите этим добиться, Марр? — спросил Гост. — Ее ведь не будет в магазине. Она наверняка отправилась к людям, которые купили те гвозди.
  — Только не Лоррэйн, — покачал головой Джерри. — Она всегда выполняет все инструкции. Скорее всего, случилось вот что: эти люди либо сами держат скобяной магазин, либо там работает кто-то из их родственников. Лоррэйн задала свои вопросы не тем людям, и они решили принять меры, чтобы информация не попала ко мне.
  — Вы думаете, что ее заставили замолчать?
  — По крайней мере, на время, — ответил Джерри.
  Вивьен Старлинг продолжала:
  — Все остальные записи касаются того же самого. В одной сказано: «Но такая цена на гвозди…», в другой…
  — Мне все ясно, — прервал ее Джерри. — Это список скобяных магазинов в окрестностях Семьдесят пятой улицы. Она выписала их из телефонного справочника. Те, рядом с которыми есть стенографические записи, она уже посетила. Записи сделаны под копирку, значит, оригинал у нее с собой… О, миссис Делл!
  Миссис Делл опустила шитье на колени и прищурилась, пытаясь за светом яркой лампы, под которой она шила, разглядеть, что происходит в гостиной.
  — Когда Лоррэйн приходила обедать, она делала какие-нибудь записи?
  — Нет, не делала. По крайней мере, мне так показалось.
  — Спасибо, — поблагодарил Марр миссис Делл и, повернувшись к Госту, сказал: — Ясно, она делала записи по вечерам. Над этим она работает второй день. В первый день ей удалось обойти пятнадцать магазинов. Будем считать, что сегодня до обеда она обошла еще шесть. Ей нужно какое-то время, чтобы завоевать доверие менеджера, и она может продвигаться в поисках то быстрее, то медленнее. Давайте начнем с седьмого магазина в списке и будем задавать вопросы.
  — Какие вопросы? — спросил Гост.
  — Надо пойти в ближайший ресторан и аптеку, — ответил Марр. — Там необходимо выяснить, знают ли владельцы или работники ресторана и аптеки владельцев скобяного магазина. Нужно выудить у них описание тех владельцев или продавцов магазинов. Говорите, что вы разыскиваете родственника, который живет неподалеку.
  Джерри согнул лист бумаги пополам и разорвал его.
  — Вы, Гост, берите седьмой, восьмой, девятый и десятый магазины, — распорядился он. — Я возьму одиннадцатый, двенадцатый, тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый. Лучше всего нам связываться по телефону каждые полчаса. Как мы сможем это сделать?
  — Я дам вам номер своего телефона, — сказала Вивьен Старлинг. — Наш дворецкий — само совершенство по части аккуратности. Если вы найдете что-нибудь, скажите ему, что мисс Старлинг просила вас передать, что она сможет встретиться с мистером Гостом по тому адресу, который вы назовете. А если мы что-нибудь найдем, я скажу ему, что если позвонит мистер Марр и спросит, не было ли для него каких-либо сообщений, то ему нужно передать, что он сможет встретиться со мной по такому-то адресу. Если сообщений не будет, значит, ничего нет.
  Марр надел шляпу, сунул лист со своей половиной списка скобяных магазинов в карман и направился к двери.
  — Я думаю, что ее задержала какая-то работа в библиотеке, где посетителям не разрешают пользоваться телефоном и где нельзя выйти на минутку, оставив на столе стопку справочников, — многословно и как-то туманно объяснил Джерри миссис Делл ситуацию. — Я съезжу туда, посмотрю.
  — Не понимаю, почему она не могла позвонить? — с тревогой в голосе спросила миссис Делл.
  — Все в порядке, — попытался успокоить ее Марр, похлопав по плечу. — Хорошо, что мы узнали, в чем дело. Я думаю, она занимается какой-то очень важной работой — по договоренности с торговцами скобяными товарами.
  Они вышли из дома, и Гост вместе с Вивьен Старлинг уселись в свой длинноносый кабриолет, сверкающий хромированными деталями. Но первым с места рванулся потрепанный автомобильчик Марра, который к перекрестку оказался на добрых пятьдесят метров впереди кабриолета.
  Доверясь своей интуиции, Джерри начал с последнего магазина в списке. В скобяном магазине света не было, чего и следовало ожидать, а вот аптека на углу была открыта. Джерри осторожно расспросил аптекаря и выяснил, что скобяным магазином владеет щуплый, невысокий, лысый мужчина шестидесяти лет.
  Выйдя из аптеки, Марр посмотрел на часы. Прошло двадцать минут с тех пор, как он вышел из дома Лоррэйн. Следующий в списке магазин тоже был закрыт. Джерри проехал почти два квартала по улице, прежде чем увидел небольшой ресторан, который как раз закрывался на ночь. Владелец ресторанчика, старый немец, был знаком с хозяевами скобяного магазина. Он кивнул головой в ответ на вопрос Джерри.
  — Их двое, — сказал он, — они партнеры. Один из них — Оскар Толлмен. Высокий, лысый, с серыми глазами и парой золотых зубов. Второй — низкий, с черными сросшимися бровями. Он смуглый. Его фамилия Броглер. Я слышал, как его зовут, но запамятовал…
  — Пит Броглер? — перебил его Марр.
  — Именно, — заулыбался немец. — Именно так. Теперь я вспомнил. Пит.
  Марр оттолкнул владельца ресторана и бросился к телефону. Он лихорадочно пролистал телефонный справочник и обнаружил в нем адрес Оскара Толлмена. Никого под фамилией Броглер в справочнике не значилось.
  Марр опустил в автомат монету и набрал номер, который дала ему Вивьен Старлинг. Услышав в трубке до занудства вежливый голос дворецкого, он сказал:
  — Это мистер Марр. Не оставляла ли мисс Старлинг для меня какого-либо сообщения?
  — Нет, мистер Марр. Могу ли я ей что-нибудь передать?
  — Да, — ответил Джерри. — Если позвонит мистер Гост, скажите ему, что мисс Старлинг просила передать ему, что она встретится с ним у Оскара Толлмена. Ему нужно ехать к Оскару Толлмену. Вы поняли?
  — Конечно, сэр. Это человек, который нужен мистеру Госту.
  — Правильно, — подтвердил Марр.
  — А адрес, сэр?
  Марр продиктовал ему адрес.
  — Очень хорошо, сэр.
  Марр выбежал из ресторана, а хозяин-немец, нахмурившись, смотрел ему вслед.
  Марр завел свой автомобиль и отправился к дому Толлмена. Он остановил машину в полуквартале от дома Толлмена и быстро двинулся к нему по тротуару. Света в окнах не было.
  Марр миновал дом и через соседний участок попал на задний двор и двинулся в направлении дома Толлмена. В одном из соседних домов нервный терьер лаял не переставая, и Марр услышал хрипловатый голос мужчины, который уговаривал пса замолчать, потому что лаять совершенно не на кого. Марр перелез через забор и спрыгнул на землю во дворе того дома, который был ему нужен. Ни в одном из задних окон света тоже не было.
  У Джерри не было времени на такую условность, как звонок в дверь. При свете маленького карманного фонарика он увидел, что в замке двери черного хода изнутри торчит ключ. Джерри уже подумывал о том, чтобы вытолкнуть его и воспользоваться отмычкой, но тут ему пришла в голову мысль подергать ручку.
  К его огромному удивлению, дверь не была заперта.
  Джерри вошел в кухню. В комнате было тепло, а в нагретом воздухе еще ощущался запах дыма от недавно выкуренной сигареты.
  Джерри выключил фонарик, вынул из кобуры пистолет и на цыпочках двинулся в темноте вперед. Посередине комнаты он на мгновение снова включил фонарик, чтобы отыскать дверь, ведущую в буфетную. Затем, не включая фонарика, он скользнул в буфетную, а оттуда через такую же дверь — в столовую. Он молча стоял на пороге комнаты, а его окружала лишь густая тьма и тишина.
  Внезапно у его правой щеки возникло что-то странное. В течение нескольких секунд он не мог понять, в чем дело. Потом ощутил тепло — тепло, исходящее от человека, который стоит рядом с ним.
  Джерри резко двинул пистолетом в ту сторону.
  Пистолет наткнулся на пустоту. Но странное ощущение теплоты у щеки не прошло.
  Он не рискнул снова включать фонарик, но, не выпуская его из левой руки, медленно передвигал его в ту сторону, откуда исходило тепло. В правой руке он держал наготове пистолет.
  Его левая рука уже через несколько дюймов столкнулась с источником тепла. Послышался звук несильного удара металла о стекло, и Марр понял, что уткнулся фонариком в нагретую лампу.
  Джерри замер на месте и стоял неподвижно несколько секунд, в течение которых он полностью осознал, что нагретая лампа свидетельствовала о недавнем присутствии людей.
  Они каким-то образом узнали, что он направляется к ним. Они ожидали его. Этот дом — ловушка. Дверь черного хода была нарочно оставлена открытой, как, по-видимому, и парадная. «Но как они догадались, что я обнаружил их и еду сюда?»
  Вдруг Джерри вспомнил владельца ресторана. Он с подозрением смотрел на Джерри, когда тот выбежал из двери. Джерри был слишком взволнован, слишком возбужден и слишком торопился. Немец, без всякого сомнения, сразу подошел к телефону и позвонил Толлмену, чтобы предупредить его о возможном визите. Толлмен же выключил свет в доме и…
  Джерри показалось, что он услышал какой-то шорох в углу.
  Когда дело касалось драки, Джерри был убежден, что лучшая оборона — наступление. Он повернул выключенный фонарик в сторону послышавшегося шороха, поднял пистолет чуть выше фонарика и только тогда нажал на кнопку.
  В свете вспыхнувшего луча фонарика Джерри увидел в углу комнаты высокую сутулую фигуру.
  — Руки вверх! — закричал Джерри, крепче сжимая в руке пистолет.
  К его удивлению, человек в углу поднял руки ладонями наружу.
  — Что вы делаете в моем доме? — спросил он.
  Джерри открыл рот, чтобы ответить на вопрос, и в тот же момент почувствовал, как что-то больно ткнуло его между лопаток, и зловещий голос за спиной произнес:
  — Это обрез, братец.
  На какое-то мгновение Джерри заколебался.
  Позади раздался свистящий звук, и на его правое плечо опустилась дубинка.
  На миг Джерри показалось, что он лишился правой руки. Она свисала вниз, бесчувственные пальцы разжались, и пистолет с глухим стуком упал на пол. Темная фигура в углу комнаты щелкнула выключателем, и Джерри оказался лицом к лицу с Оскаром Толлменом.
  Пит Броглер толкнул его в спину с такой силой, что Джерри чуть не растянулся на полу. Броглер поднял с пола пистолет Джерри и сунул его себе в карман.
  — Садись и рассказывай все, — велел он, указав на кресло дулом обреза.
  — Погоди-ка, Пит, — перебил его Толлмен, — сначала явилась девушка, потом этот тип. Может быть, следующим будет Гост?
  — Чепуха! — отмахнулся Броглер. — Госту никогда не хватит на это смелости.
  — Мне это не нравится, — возразил Толлмен. — Нужно убраться отсюда, сесть и спокойно обдумать ситуацию.
  Марр придерживал свою онемевшую правую руку левой и пытался растереть ее, чтобы вернуть пальцам чувствительность.
  — Вы имеете дело не с Гостом, — вмешался он, — вы имеете дело с полицией.
  Толлмен сардонически рассмеялся.
  — Хорошо, Оскар, — согласился Броглер. — Все ясно. Если бы сюда собирался приехать кто-то еще, этот тип не пытался бы убедить нас, что к нашей вечеринке желает присоединиться еще и полиция.
  — Совсем не обязательно, — заупрямился Толлмен. — Этот тип достаточно хитер, чтобы все вычислить. Ты прекрасно знаешь, что, если бы он сказал, что сюда больше никто не придет, мы бы тут же убрались отсюда, прихватив и его, потому что знали бы, что к нам направляется Гост. И тип понял, что если сообщить, что к нашему дому едет Гост, то мы, напротив, посчитаем, что он пытается таким образом заставить нас остаться дома. Поэтому он и заговорил о полиции. Значит, надо потрясти его как следует, чтобы узнать правду.
  Толлмен вынул из кобуры свой пистолет. Броглер небрежно заметил:
  — Он чист. Эти пташки носят только один ствол, да и тем не умеют толком пользоваться. Я же говорю тебе, что все в порядке. И Датч говорил только про одного человека.
  Толлмен принял решение:
  — Мне наплевать, что говорил Датч, и мне все равно, что скажешь ты. Кончай обыскивать его, и поехали.
  Броглер схватил Марра за плечо, рывком поставил его на ноги, умело обыскал и повторил:
  — Чист. Только один ствол.
  — Пошли, — торопил его Толлмен.
  Марр плюхнулся в кресло и спокойно произнес:
  — Давайте поговорим, парни.
  — Что ты можешь нам предложить? — поинтересовался Броглер.
  — Возьмите меня в долю, — сказал Марр, — и я расскажу вам, как все сделать по-чистому.
  — Погоди-ка, Пит, — вмешался Толлмен. — Мы уже видели где-то этого типа?
  — Мне тоже так показалось, — нахмурился Пит.
  — Автозаправочная станция! — воскликнул Толлмен. — Надень на парня очки в стальной оправе, заставь его ссутулиться, чуть присыпь для седины пудрой волосы и…
  — Черт побери, ты прав! — восхитился Броглер.
  — Я тоже пытался немного подзаработать, — снисходительно ответил Марр. — Естественно, я хотел бы заполучить все денежки. Но это слишком большое дело. Слишком большое! Я сразу вычислил вас, парни! Поэтому я и решил связаться с вами, чтобы сделать предложение.
  — Какое предложение? — спросил Броглер.
  — Делим все на троих, — ответил Марр, — и обмениваемся информацией.
  — Не давай ему заморочить тебе голову, Пит, — вмешался Толлмен. — Он пытается выиграть время. Он хочет задержать нас здесь. Я говорю тебе — кто-то направляется к дому.
  Броглер задумчиво нахмурился и согласился:
  — Думаю, ты прав. Ладно, давай вытащим его отсюда.
  Марр решил разыграть свою последнюю карту.
  — Вы не можете застрелить меня тут, — сказал он, — а я с вами никуда не пойду.
  Он положил ногу на ногу, удобнее устраиваясь в кресле.
  — Нам не придется в тебя стрелять, — объяснил Толлмен.
  Он вытащил из кармана кусок шнура и ловкими движениями завязал на нем узел со скользящей петлей.
  — Таким же шнуром была удавлена Элейн Диксмер, — заметил Марр.
  — О, да ты догадливый, — презрительно хмыкнул Толлмен и бросил петлю Броглеру.
  Броглер обмотал свободный конец шнура вокруг пальца и подошел к Марру.
  — Так ты идешь? — спросил он.
  Марр уперся затылком в спинку кресла и сказал:
  — Мне и тут хорошо. Я хочу с вами поговорить.
  Броглер бросился к нему. Толлмен, держа в руках пистолет, тоже приблизился.
  Марр резко согнулся, ухватился за ручки кресла и с размаху прыгнул вперед. Головой он ударил Броглера в солнечное сплетение с такой силой, что Броглер рухнул на пол. Марр инстинктивно сделал шаг в сторону, затем быстро повернулся и кинулся навстречу Толлмену. Сначала он ударил его по руке, в которой тот держал пистолет, а затем с силой двинул в челюсть. Толлмен пошатнулся, но пистолет из рук не выпустил. Марр бросился к нему. Толлмен попытался встать и прицелиться. Марр ухватил его за руку, в которой тот держал пистолет. Однако в этот момент пришедший в себя Пит Броглер накинулся на него сзади, обхватил руками за талию, а ноги сцепил вокруг его ноги. Прежде чем Марр сумел стряхнуть его с себя, Броглеру удалось сбить его с ног. Они вдвоем рухнули на пол. Марр поднял глаза и увидел, что дуло пистолета Толлмена пляшет прямо перед его носом. Он попытался отвернуться, но Броглер, как тисками, зажал его голову.
  После первого удара сознания Джерри не потерял. У него лишь потемнело в глазах, и к горлу подкатила тошнота. Но он вполне осознавал происходящее. Он расслабил мышцы, застонал, закрыл глаза и замер, решив, что, имитируя бессознательное состояние, он получит шанс одолеть нападающего в драке.
  — Наподдай ему как следует! — подначивал Броглер. — Типу нельзя доверять!
  Лежа с закрытыми глазами и пытаясь понять, есть ли у него шанс на спасение, и еще стараясь уловить звук приближающегося автомобиля Госта, он невольно поймал себя на мысли о Лоррэйн: находится ли она в доме? Поэтому Марр был совершенно не готов к тому, что произошло в следующую секунду.
  Рукоятка пистолета опустилась на его лоб с такой силой, словно это был молот.
  Джерри почудилось, будто разверзлась бездна и поглотила его.
  Краешком сознания Марр понимал, что идет по дорожке, которая почему-то раскачивается у него под ногами. Он чувствовал, что чьи-то руки поддерживают его с обеих сторон. В ушах раздался голос:
  — Иди же! Это твоя автозаправка. Давай заходи, кретин! Ты у себя дома.
  Марр увидел знакомые очертания автозаправочной станции, которые показались ему такими нереальными и нечеткими, как будто он видел их в кривом зеркале.
  — Давай! Поднимайся по лестнице. Шевели ногами. Мы не собираемся возиться с тобой всю ночь, — снова раздался голос. — Ты что, не хочешь домой?
  Ног под собой Джерри не чувствовал. Голова раскалывалась от боли. На вопросы владельцев голосов он отвечал машинально. Он с трудом взобрался по лестнице. Кто-то распахнул перед ним дверь. Затем его толкнули на кушетку. Он попытался вытянуть руки, чтобы удержаться в стоячем положении, и обнаружил, что руки связаны у него за спиной. Его ноги бессильно подогнулись, и он рухнул вниз, ударившись плечом о кушетку.
  Пол внезапно вздыбился и с силой ударил его в висок. На несколько минут его сознание снова отключилось.
  Затем он опять услышал голоса. Он понял, что Лоррэйн тоже находится в комнате… Кто-то пнул его под ребра носком ботинка. Голос Броглера произнес:
  — Отлично, дружочек. Ты не хочешь меня послушать?
  — Оставь парня в покое! — одернул его Толлмен. — Хватит развлекаться. Где чертов динамит?
  Марр попытался сесть. Перед его глазами возникло белое как бумага лицо Лоррэйн. Они связывали ее. Это была не веревка. Это был… о боже, бикфордов шнур!
  Он не верил своим глазам. Толлмен откинул ее свисающую голову назад и принялся засовывать два коричневых цилиндра в вырез ее блузки.
  Марр вдруг все понял. Они собираются поджечь автозаправку. Естественно, бензин взорвется. Полиция не сможет отличить взрыв динамита от взрыва бензина. А на их телах не будет следов от шнура, потому что шнур сгорит.
  Марр слегка заплетающимся языком сказал:
  — На случай, если со мной что-то произойдет, я оставил в надежном месте письмо, которое будет доставлено в полицию.
  — Старо, — заметил Толлмен, — попробуй придумать что-нибудь пооригинальнее.
  — Как ни странно, но это правда, — продолжал Марр, и даже ему самому его голос показался каким-то чужим и гулким, как будто он раздавался в дальнем углу комнаты.
  — Иди, Пит, — распорядился Толлмен. — Брось в окно бензиновый шланг.
  — Он туда не достанет, — ответил Броглер.
  — Привяжи к концу еще один шланг. Соедини их куском водяного шланга и забрось конец сюда.
  Марр знал, что должен сделать. Это был отчаянный шаг. Он опустился на колени. Он мог стоять на ногах, но не хотел, чтобы они знали. Снова рухнул на пол, но так, чтобы его колени оказались под ним.
  — Поторопись со шлангом! — крикнул Толлмен.
  Броглер вышел через черный ход, а Толлмен подошел к окну.
  Марр встал на колени. Подняться на ноги было труднее. Но и для этого ему потребовалось собрать в кулак всю свою силу воли.
  Из угла следили за ним расширившиеся от ужаса глаза Лоррэйн.
  Наконец Марр встал на ноги. Рядом с выходящим на юг окном стоял маленький столик. А в ящике столика… Он сделал шаг к окну. Толлмен услышал за спиной шум и резко обернулся.
  Времени больше не было. Марр изо всех сил ударил плечом по оконному стеклу. Стекло треснуло и со звоном раскололось. Он сунул оба запястья в окно и резко рванул их обратно на себя.
  Марр почувствовал, как острые края стекла впиваются в его руки. Он знал, что Толлмен приближается к нему. Он еще раз развел запястья и попытался разрезать шнур острыми краями стекла. Наконец шнур лопнул.
  Толлмен бросился к нему.
  Марр нащупал ручку ящика стола и рывком открыл его. Левой рукой он оттолкнул от себя Толлмена. Толлмен никак не мог попасть рукой в карман плаща, и его лицо исказилось от злобы.
  Марр схватил пистолет.
  Он не колебался ни секунды. Его движения были спокойны и при этом быстры. Он знал, что сейчас будет поставлена точка.
  — Что там еще случилось? — раздался за окном голос Броглера.
  Пистолет был автоматический. Марр почувствовал, как вздрогнула от отдачи его рука, когда автоматически перезарядился пистолет.
  Он выстрелил дважды.
  Обе пули попали Толлмену в живот. Первый выстрел отбросил его к стене, и на его непроницаемом лице появилось изумленное недоверчивое выражение. После второго выстрела с его лица исчезло вообще всякое выражение — это было лицо покойника.
  Во дворе под навесом Броглер выронил из рук кусок шланга, который он пытался насадить на конец бензинового шланга. Его правая рука потянулась к карману, и через мгновение он уже держал в руках пистолет.
  Броглер выстрелил один раз. Пуля пробила стекло в несколько дюймах от головы Марра.
  Марр выстрелил трижды.
  Джерри подбежал к Лоррэйн Делл. Он сунул руку в вырез ее блузки и нащупал там два цилиндрика взрывчатки, которые лежали на ее гладкой округлой груди. Он осторожно вытащил смертоносные цилиндрики и швырнул их под кушетку. Перерезать бикфордов шнур, которым она была обвязана, было гораздо труднее. Ему пришлось просто размотать его, а затем разрезать веревки, которыми были связаны ее руки.
  К тому времени, когда они вдвоем запихнули бикфордов шнур под кушетку, с улицы раздался вой сирен. Через мгновение у автозаправки остановилась полицейская машина.
  Марр нацепил на нос очки, ссутулился, накинул на плечи старое пальто, взял автоматический пистолет и вышел на подъездную дорожку к автозаправке.
  — Это ограбление, — пояснил он. — Но у меня был пистолет.
  — Вы хозяин автозаправочной станции?
  — Да.
  — Так что случилось?
  — Ограбление. Они ворвались ко мне и сказали, что им нужны мои деньги.
  — Не очень-то похоже на ограбление, — скептически заметил полицейский. — Скорее всего…
  Он замолчал, так как в этот момент из-за угла на полной скорости вылетел желтый кабриолет Фрэнка Госта и резко затормозил перед автозаправкой.
  Гост распахнул дверцу и уже почти вышел из машины, как вдруг увидел полицейских и замер от неожиданности. Второй патрульный направился к нему и мрачно сказал:
  — Так, приятель. Выходи! И чего ты так спешил?
  — Я… э… — проблеял Гост.
  Вивьен Старлинг распахнула дверцу с другой стороны автомобиля. Перед полицейскими мелькнули стройные ножки, алые губы и ослепительная улыбка. Она уверенно подошла к полицейскому и спокойно произнесла:
  — Мы искали полицию.
  Полицейский, который разговаривал с Джерри, подозвал своего напарника.
  — Давай-ка присмотрись здесь повнимательнее. Он говорит, что это ограбление, но мне что-то не верится. Взгляни-ка на кусок шланга возле бензоколонки.
  — Шланг мне был нужен, — вмешался Марр. — Я как раз собирался заправить воздушный насос, и в тот момент подъехали те типы. Я подумал, что они хотели залить бензин в баки или спросить дорогу. Но один из них стукнул меня по голове и…
  — И, — спокойно перебила его Вивьен Старлинг, — тут мимо проезжали мы. Мы увидели ограбление. Мой парень поддал газу, надеясь, что нам удастся найти полицейского на перекрестке. Но там никого не было, и я убедила его вернуться. Судя по тому, как они ударили этого человека, я боялась, что здесь могло произойти убийство.
  — Вот моя визитная карточка, офицер, — торопливо заговорил Гост. — Если вам понадобятся свидетели…
  — Нет. Все в порядке, — ответил полицейский и снова повернулся к Марру: — Вас ударили по голове, и вам следует отправиться в больницу.
  — Никуда я не поеду, — заупрямился Марр.
  Один из офицеров склонился над Броглером.
  — Послушайте, — сказал он, — да этот парень в сознании.
  — Там второй умирает, — небрежно заметил Марр. — И он знает про это. Он говорит, что тот тип убил ту женщину во вторник вечером, затянул петлю у нее на шее…
  Броглер, у которого на губах выступила кровавая пена, был в полном сознании, так что мог соображать довольно быстро.
  — Ему не удастся повесить это на меня, — пробормотал он.
  Второй полицейский, который зашел в дом, крикнул оттуда:
  — Этот уже готов!
  Броглер вздохнул, и пена еще сильнее запузырилась на его губах.
  — Это он сделал, — продолжал Броглер. — Она обманывала его, и он затянул петлю у нее на шее. А что было после, я не знаю.
  — Что за девушка? — спросил Марра один из полицейских, указывая на Лоррэйн.
  — Моя подруга. Она была в библиотеке, она занимается расследованием для торговцев скобяными товарами — какая-то статистика или что-то в этом роде. Я собирался отвезти ее домой. Она заехала ко мне. Я хотел позвонить ее матери и сообщить, что мы выезжаем.
  — Вы видели ограбление? — спросил полицейский у Лоррэйн.
  Она кивнула.
  — Она испугалась до полусмерти, — объяснил Марр.
  Один из полицейских позвонил в управление полиции.
  — Двое грабителей, — голосом победителя доложил он. — Один из них мертв. Второй протянет еще пару часов. Эти же типы убили Диксмер во вторник.
  Доложив, он повесил трубку и повернулся к Марру:
  — Если бы у нас было побольше таких, как вы, кто стрелял бы в грабителей, да еще при этом убивал их, то случалось бы гораздо меньше ограблений, — сказал он.
  — Я не хотел стрелять, — мягко возразил Марр, — но автозаправочная станция — это все, что у меня есть.
  Вивьен Старлинг приблизилась к Марру и тихо начала рассказывать:
  — Мы обнаружили вашу машину в нескольких десятках метров от дома Толлмена. Когда выяснилось, что в доме никого нет, я подумала, что, наверное, что-то случилось и они схватили вас. Я заставила Фрэнка приехать сюда и взяла с него обещание позвонить в полицию, если мы не найдем вас здесь.
  — Молодец, — похвалил ее Марр, сжав ей руку.
  — Мы все видели, — говорил Гост полицейскому, — и если вам понадобятся свидетели…
  — Не понадобятся, — мрачно заверил его полицейский.
  
  Все утренние газеты напечатали сообщение о том, что полиция раскрыла убийство Элейн Диксмер. Судя по хроникам в прессе, полиция давно напала на след убийц — странной парочки мужчин, которая вела жизнь, подобную жизни доктора Джекила и мистера Хайда. Днем они были владельцами магазина скобяных товаров и мирно торговали, а по ночам совершали гнусные преступления. Непосредственно перед тем, как полицейские собирались арестовать их, они предприняли попытку ограбления автозаправочной станции, хозяин которой храбро отстреливался, задержав грабителей до приезда полиции.
  Джерри Марр бросил газету на стол Госту.
  — Хорошо сработано, Марр, — похвалил Гост. — Вы прекрасно сумели вывести меня из-под подозрения. Допустим, я вам должен еще тысячу?
  — Пять тысяч, — ответил Марр.
  — Вы что, спятили? — удивился Гост.
  Марр холодно взглянул на него.
  — Послушайте, дружище, — сказал он. — Проклятая депрессия почти одолела меня. И я не собираюсь снова оказаться на лопатках.
  — Не думайте, что я Санта-Клаус, — вспыхнул Гост. — Не знаю, приходило ли вам в голову, но вы немного перестарались и отлично все уладили. Теперь никому, даже вам, не удастся связать меня с этим делом. Типы мертвы. Ваша история с ограблением была просто великолепной, но… тут я устанавливаю цену услуг.
  — Мне бы не хотелось, чтобы вы так себя вели, — устало отозвался Марр. — Я могу потерять веру в людей.
  — Бизнес есть бизнес, — горячился Гост. — Мы с вами находимся на приличном расстоянии друг от друга. Вы сами ввалились ко мне в офис и предложили свои услуги. Я не нанимал вас. Вы сами захотели заняться этим делом. Вы навязались мне.
  — И я поступил правильно, — заметил Марр.
  — Забудьте про это! — отмахнулся Гост. — Мы не вели конфиденциальных дел. Мы ничем больше друг другу не обязаны.
  — Я очень рисковал, — задумчиво произнес Марр.
  — Такова ваша профессия.
  — Я знаю, — согласился Марр. — Но пока полиция проверяла регистрационный сертификат автомобиля и пыталась выяснить, кто эти парни, и дозвониться до Сан-Франциско, чтобы узнать, что случилось с владельцем автомобиля, у меня было время пробраться в дом Элейн Диксмер.
  — Господи, и зачем вас туда понесло? — спросил Гост.
  — Я подумал, что смогу найти там несколько интересных писем, — ответил Марр. — Да, Гост. Вы написали ей очень крутое письмо. Вы угрожали: «Если ты не отвяжешься от меня, я тебя убью». Вы помните это?
  Гост резко выпрямился в кресле.
  — Черт! — воскликнул он. — Я совсем забыл про письмо.
  Марр вынул письмо из кармана. Гост потянулся к нему через стол. Марр оттолкнул его руку. Он переложил письмо в правую руку и отвел ее подальше от стола.
  — Вы сами напросились, дружище, — мягко сказал он. — Мы действительно работаем на приличном расстоянии друг от друга. Если вам все еще нужно это письмо, вы знаете, как его добыть.
  Гост вздохнул и потянулся за чековой книжкой.
  — Вы обошлись мне в пять тысяч долларов, — заявил он. — Но я не мог бы уважать вас, если бы вы сами себя не уважали.
  Марр, держа письмо в вытянутой руке, улыбнулся и подтвердил:
  — Меня никто не уважал бы, если бы я сам себя не уважал.
  Гост тщательно промокнул чек, вырвал его из книжки и медленно отвел его на вытянутой руке от стола.
  Марр улыбнулся. Двое мужчин медленно поворачивались в креслах, пока их вытянутые руки не встретились. Гост взял письмо, а Марр — чек.
  Потом двое мужчин пожали друг другу руки.
  — У меня есть еще для вас работа, — сообщил Гост. — Мисс Старлинг хочет направить к вам одну свою подругу.
  Джерри оттолкнулся от стола, встал, засунул руки глубоко в карманы, подошел к окну и сказал:
  — Хорошо, но это будет стоить денег. Я только что вступил в единоборство и одолел депрессию. Я предоставлю вам услуги, которых вы не найдете нигде, однако и плата будет соответствующей.
  Уголки рта Госта изогнулись в едва заметной усмешке.
  — Этого-то я и боялся, — признался он.
  
  1939 год.
  (переводчик: Е. И. Саломатина)
  
  Пропавший человек
  Шериф высыпал содержимое конверта на свой старенький стол. Уставившись на молодого человека, сидевшего напротив и следившего за каждым его движением, полицейский задумался.
  — Беда с этими пижонами, — сказал он. — Здесь, в Айдахо, они считают нас просто деревенщиной. Взять хотя бы начальника полиции Эда Харвела. Он приезжал к нам сюда года три назад. Ему стукнуло в голову, что именно я должен найти потерявшего память. И вот на двух страницах расписывается, как я это должен сделать…
  Под неотрывным взглядом серых глаз шерифа Хэнк Лукас неуверенно кивнул.
  — С этим парнем такое уже случалось, — продолжал шериф. — Он блуждал непонятно где целых три месяца, а потом вернулся, так и не вспомнив, где был. Он никогда ничего не мог вспомнить. Не знает, что делал, под каким именем и где жил, — вообще ничего. Однажды в пять часов вечера он вышел из своего офиса и направился домой. Но оказался там только через три месяца. Необычная ситуация, не находишь?
  — Да, необычная, — охотно согласился Лукас.
  — Год назад он все повторил снова, — продолжал шериф. — Исчез в сентябре. Но на этот раз прислал хоть открытку жене.
  — Минутку, — прервал шерифа Хэнк, — раз он прислал открытку, значит, не потерял память. Иначе откуда он знал ее адрес?
  — Я объясню, — ответил шериф. — История очень странная. Он женат уже три года, а открытку послал на ее девичью фамилию и по старому адресу. Она жила там, когда он за ней ухаживал. Этот малый продолжает считать ее своей девушкой.
  Хэнк ничего не ответил.
  — А теперь вернемся к Эду Харвелу, — продолжал шериф. — Он опытный шеф полиции у себя, на Восточном побережье. Но стоит ему оказаться здесь — и он превращается в обычного пижона. Будучи три года назад в нашем районе Мидл-Форк, он вел себя просто как новичок, даже однажды заблудился. А теперь, видишь ли, просит о том, что ему нужно, и, главное, разжевывает, как я должен это сделать! Можно подумать, что я не провел самостоятельно ни одного расследования. Харвел полагает, что этот парень, Фрэнк Адриан, живет под своей фамилией, потому что подписал открытку «Фрэнк». Поэтому советует мне проверить в местных банках, нет ли где счета на его имя. Рекомендует побеседовать с владельцами местных магазинов, поискать его в глубинке и…
  — И чем вы недовольны? — поинтересовался Хэнк.
  Шериф хмыкнул.
  — Да с какой стати он учит меня! Наставляет, как я должен искать этого парня! Во всяком случае, думаю, он предлагает не лучший путь.
  — Почему же? — пытался возразить молодой человек.
  — Повторяю, не лучший, — уверенно заявил шериф и добавил: — Самое смешное в этих пижонах…
  — Вы сказали, Билл, что вызвали меня по официальному делу, — прервал его Хэнк, нетерпеливо ерзая в кресле.
  — Не суетись, — ответил шериф. — Ты ведешь себя, будто охотился в запретный сезон и боишься, что оставил следы.
  — Вам лучше знать, — почти обиделся Хэнк. — Помню, вы еще не были шерифом…
  — Вернемся к парню, потерявшему память, — на полуслове начальственным тоном прервал его шериф. — Он, кажется, появлялся в районе Мидл— Форк и жил там в охотничьей хижине. При нем был фотоаппарат, и кто-то снял его на фоне хижины. Открытка, сделанная из этого снимка, была послана его жене. Как я уже упоминал, на девичью фамилию Корлисс Лэтан. Ее отправили из Твин-Фоллс. Много времени было упущено, пока шла переписка с полицией Твин-Фоллс. Потом кто-то предположил, что все могло случиться и в Мидл-Форк. Начальник отдела по розыску без вести пропавших узнал, что Эд Харвел был здесь у нас три года назад. Связался с Эдом и узнал фамилию шерифа. И вместо того чтобы просто черкнуть пару строк, Эд берет дело в свои руки и пишет мне целый роман…
  — Вы хотели о чем-то спросить меня? — прервал его Хэнк.
  Шериф бросил открытку на стол:
  — Посмотри.
  Хэнк взглянул на открытку. На стороне, предназначенной для текста письма, он прочел:
  «Корлисс, дорогая, вот здесь я живу. Трудно себе представить место более дикое и труднодоступное. Я все еще ощущаю последствия автомобильной аварии, в которую попал полтора месяца назад. Однако здесь я набираюсь сил не по дням, а по часам. Питаюсь олениной и форелью, карабкаюсь по горам, наслаждаюсь свежим воздухом…»
  Открытка была адресована мисс Корлисс Лэтан.
  Хэнк перевернул ее и внимательно осмотрел снимок горной хижины и человека на ее фоне. Тот глупо улыбался в объектив.
  — Автомобильная авария? — переспросил Хэнк Лукас.
  — Эд Харвел пишет, что авария произошла три года назад. По дате на открытке можно судить, что ее отправили примерно через шесть недель после второго исчезновения этого парня. Очевидно, во время аварии он сильно ударился головой. И с тех пор всякий раз, когда память отказывает, он возвращается к моменту аварии. Все, что было после нее, как бы стирается.
  Хэнк продолжал внимательно изучать открытку.
  — Что скажешь? — спросил шериф.
  — Охотничья хижина, — ответил Хэнк. — Расположена на хребте. Построена осенью. Судя по пенькам, торчащим вокруг, в то время был снег примерно в три фута. А парень явно новичок…
  — Это уж точно, — согласился шериф.
  — Высокие сапоги, — продолжал описывать увиденное на открытке Хэнк, — да еще гвозди с большими шляпками. Взгляните на охотничий нож на его поясе. Висит на ремне спереди. Кожаные ножны без стального наконечника. Пойдет парень на охоту, прыгнет через бревно, наткнется на нож. Нож прорежет ножны и воткнется ему в ногу, прямо в артерию. И мы будем иметь удовольствие тащить с гор еще одного мертвого пижона… Почему, шериф, вы думаете, что хижина в наших краях?
  — Обрати внимание на две маленькие буквы «Т. М.» в углу открытки, — порекомендовал шериф. — Это инициалы Тома Мортона. Он ставит их на почтовых открытках, которые печатает. За этими буквами обычно следует целая цепочка цифр. Не знаю, зачем они, но я видел эти цифры на его открытках с пейзажами. Так что эту открытку наверняка печатал Том.
  — Вы уже говорили с ним? — спросил Хэнк Лукас.
  — Нет, я ждал, когда ты подойдешь.
  — Почему именно я? — удивился молодой полицейский.
  — Видишь ли, Хэнк, нужно, чтобы ты выручил меня.
  — Минутку, Билл, — прервал шерифа Лукас, — вы говорите так, будто все уже решили за меня.
  — Да ничего подобного, — поспешно ответил шериф Кетлин. — Просто я нашел тебе пару клиентов, пару пижонов.
  — Кто это? — спросил Хэнк.
  — Кажется, Корлисс Адриан вдруг воспылала желанием найти своего мужа. Похоже, у нее появился новый ухажер, и женщина надумала получить развод. Для этого ей нужны официальные бумаги об исчезновении мужа. А если выяснится, что она стала вдовой, то может снова выйти замуж хоть завтра. У нового жениха Корлисс куча денег, и он готов потратиться. Им нужна ясность в этом деле, и как можно быстрее. Расследует это дело знаменитый городской детектив Джеймс Девитт. Чтобы иметь больше времени, он даже взял отпуск. Поэтому вместе с Корлисс Адриан он едет сюда. Они хотят…
  — Ни в коем случае! — возразил Хэнк. — Я не могу…
  — Они готовы платить обычные пижонские цены, — торжествующим тоном объявил шериф.
  — Ну, в таком случае… — заколебался Хэнк. — Это меняет дело. А что, этот парень, новый ее ухажер, тоже приезжает?
  — Конечно нет, — ответил шериф. — Он хочет остаться в тени. Жмется к земле, как молодой олененок, в надежде остаться незамеченным. Это сын богатого брокера, у которого куча денег и политические рычаги. Парня зовут Гридли. Его отец — приятель Эда Харвела. Поэтому Эд так старается. И Гридли по-своему прав. Предположим, ее муж найдется. Но по-прежнему ничего не будет помнить. А может, он исчез потому, что ему надоела жена. В таком случае он может нанять адвоката и затеять сложный бракоразводный процесс. Нет, — заключил Билл, — Гридли-сын будет сидеть тихо. Как фазан на зерновом поле.
  — Как бы там ни было, — решительно заявил Хэнк, — мои вьючные лошади в любой момент готовы отвезти всю партию в Мидл-Форк. Конечно, я не знаю этого городского детектива…
  — Давай-ка вместе навестим Тома Мортона, — предложил шериф.
  Шериф и Хэнк Лукас вышли из деревянного здания полицейского участка на залитую солнцем улицу. Раскинувшийся перед ними город был типичным для штата Айдахо. Он выглядел обманчиво — казался привлекательным для тех, кто его не знал. Единственная главная улица тонкой лентой пересекала город из конца в конец. Застроенная по обе стороны обшарпанными каркасными домами с бесчисленными конторами, она никак не отражала истинного богатства города. Со всей обширной округи сюда стекались скотоводы, чтобы оформить свои сделки. Этот город был центром округа побольше иного восточного штата. В банке, разместившемся в одноэтажном здании, неспешно обсуждались финансовые сделки, которые и не снились иным столичным банкам, расположившимся в шикарных небоскребах.
  Шериф и Хэнк Лукас зашли в фотомастерскую Тома Мортона. Его приемная оказалась невзрачной комнатой, увешанной фотографиями. Это были молодые люди в военной форме, девушки, сфотографированные во время вручения им аттестатов зрелости, скотоводы. Снимки чередовались с раскрашенными от руки картинками горных ландшафтов.
  Не обращая внимания на надпись: «Звонок фотографу», шериф и Лукас затопали по деревянному полу в сторону жилых комнат и фотолаборатории.
  — Привет, Том, — окликнул шериф фотографа.
  — Привет, — ответил голос из-за двери с табличкой: «Фотолаборатория».
  — Это шериф, — отрекомендовался Билл. — Чем ты там занимаешься?
  — Вынимаю пленку из проявителя. Подождите минутку, сейчас выйду.
  Чувствуя себя как дома, прибывшие уверенно направились в гостиную. Там они расположились в креслах рядом с пузатой печкой, от которой исходило благословенное тепло. И стали дожидаться Мортона.
  Прошло несколько минут, и на пороге появился фотограф. Это был высокий, тощий человек, окутанный парами кислого фиксатора, пахнувшего маринованными огурчиками.
  — Чему обязан, ребята? — с ходу спросил он.
  Билл Кетлин показал ему фотографию:
  — Твоя открытка, Том?
  — Откуда мне знать, — пожал тот плечами.
  — Разве не твои закорючки вот здесь, в углу? — ткнул пальцем шериф.
  Фотограф взял открытку, покрутил ее в руках, взглянул на цифры в верхнем правом углу.
  — Моя открытка, — ответил он.
  — Как ты узнал? — спросил шериф.
  Мортон усмехнулся.
  — Если, ребята, вам захотелось узнать то, что вас не касается, то скажу: фотобизнес не очень прибыльное дело. У всех фотоматериалов есть срок годности. И он указан на них. Это означает, что производитель дает гарантию на этот период. Однако на практике эти материалы могут служить еще многие месяцы и даже годы. Если, конечно, их правильно хранить. И есть такие места, где просроченные, но годные фотоматериалы можно купить подешевле. Настоящие специалисты так и делают.
  В прошлом году мне подвернулась возможность купить партию фотобумаги для открыток с просроченной датой годности. Я поставил на этой фотобумаге свои отметки. Иногда такая фотобумага, прежде чем станет окончательно негодной, приобретает грязноватый оттенок. Но мне повезло. Я успел использовать всю партию без проблем.
  — Значит, ты уверен, что это твоя открытка? — переспросил шериф.
  Фотограф кивнул.
  — Попытайся вспомнить, когда ты ее сделал.
  — Билл, ты хочешь невозможного!
  — А ты все-таки попробуй, — настоятельно попросил шериф.
  Пока Мортон рассматривал открытку, шериф не отрывал от него озабоченного взгляда. Хэнк Лукас, откинувшись на спинку и положив ноги на ручку другого кресла, лениво перелистывал иллюстрированный журнал.
  Держа открытку в руках, фотограф задумался.
  — Послушайте, я, кажется, что-то вспомнил об этом снимке, — наконец сказал он.
  — Молодчина, — похвалил его шериф.
  — Все было как-то странно… Ах да, я вспомнил. Клиент хотел всего один снимок, — продолжал Мортон.
  — А что здесь странного? — не понял шериф.
  — Обычно, когда заказывают открытки с фотоснимка, то просят сделать по меньшей мере дюжину копий. Понятно, чтобы разослать друзьям. А этот парень сказал, что хочет всего одну копию…
  — Не помнишь, ты сам проявлял пленку? — поинтересовался Билл.
  — Нет. Вот в этом заключалась еще одна странность. Парень принес пленку проявленной. Он дал мне всего один кадр и попросил сделать с него всего одну открытку. Сказал, что хочет послать своей девушке.
  — А не помнишь, как он выглядел?
  — Да вот он тут, на снимке, — указал фотограф.
  — Очень интересно, — пробормотал шериф. — Очень. Когда это было? В сентябре прошлого года?
  — Кажется, раньше. Пожалуй, летом, — немного подумав, ответил Том Мортон.
  — Летом не может быть, — возразил шериф. — Скорее, в сентябре.
  Мортон еще раз взглянул на цифры в верхнем правом углу открытки.
  — Вряд ли я пользовался этой бумагой в сентябре, — сказал он. — Я купил эту партию где-то в апреле. И она должна была кончиться в августе. Но я могу и ошибиться…
  — Понимаешь, на открытке стоит дата отправки, и мы знаем, когда он исчез.
  — Что значит «исчез»? — не понял фотограф.
  — Он слегка сдвинулся, — пояснил шериф. — Потерял память. Жена его разыскивает. Не помнишь, называл он себя?
  — Конечно нет. Во время рыболовного сезона у меня бывает много заказов. Но имена клиентов я помню, лишь пока не выполню заказ.
  — Ладно, Том. Тогда сделай мне с этой открытки полдюжины отпечатков. И прошу побыстрее.
  Том Мортон глянул на часы.
  — Когда они тебе нужны?
  — Как можно скорее, — повторил шериф.
  — Зачем я спросил, — нахмурившись, пробурчал Мортон. — С тех пор как ты стал шерифом, тебе всегда все нужно побыстрее.
  И оба мужчины загромыхали сапогами по коридору.
  — Знаете, Билл, — следуя за шефом, сказал Хэнк Лукас, — если бы этот парень находился в Мидл-Форк с прошлой осени, я бы знал об этом. Месяц-другой он еще мог бы скрываться в хижине, но… Дайте-ка взглянуть на его описание еще раз.
  Ему передали фрагмент письма Эда Харвела.
  — Пять футов девять дюймов, — читал Хэнк, — тридцать два года. Весит сто восемьдесят фунтов. Волосы рыжие, глаза голубые. Белокожий. С веснушками… Черт возьми, Билл, в нашей местности он не мог жить так долго. Если этот парень здесь и был, то короткое время.
  — Знаю, — спокойно ответил шериф. — Но начальник полиции Харвел считает, что найти его можно, только отправившись в район Мидл-Форк. Там обшарить все вдоль и поперек в надежде наткнуться на эту хижину.
  — Хижину определенно можно найти, — заявил Хэнк. — Ее построил на перевале какой-то охотник, который в тех местах ставил капканы. Он начал ее сооружать, когда снег еще не выпал, а закончил после бурана, который принес около трех футов снега. Сначала охотник при строительстве пилил деревья под корень, потом срезал их выше на три фута. А последние, молодые деревца, которые он воткнул у двери, чтобы развешивать капканы, были уже срезаны на целых пять футов над землей. Пеньки от них остались рядом с хижиной.
  Шериф улыбнулся.
  — На твоем месте, — сказал он Хэнку, — я не сообщал бы подробностей детективу, который приедет.
  — Почему? — не понял Лукас.
  — Эти городские детективы просто смешны, — ответил шериф. — Думают, что только им доступен метод дедукции. Им не приходит в голову, что вся полицейская работа — это сплошной поиск следов. А ковбой занимается их поиском ежедневно и обнаруживает материала больше, чем городской детектив в течение месяца. Этот Девитт хотел бы обыграть нас по всем статьям. Но он и не подозревает, что эта партия будет нелегкой и играть ему придется с настоящим профессионалом.
  Хэнк довольно ухмыльнулся.
  — Это вы обо мне? Да я просто неотесанный ковбой. А этот Гридли давно появился?
  — Начальник полиции Харвел ничего не сказал мне об этом, — ответил шериф. — Вообще ты ничего не должен знать о Гридли, Хэнк. И даже не подозреваешь, что Девитт — детектив. Знаешь только, что нужно найти хижину и пропавшего человека. А детектив, по-видимому, будет изображать из себя друга семьи.
  — Ну, это не сложно… — с многозначительной улыбкой ответил Хэнк.
  
  Женщина приехала в этот провинциальный городок в штате Айдахо двенадцатичасовым автобусом. Это была стройная, элегантная особа, и держалась она очень самостоятельно. Женщина производила впечатление человека, который твердо знает, что и как нужно делать. Это явно была жительница крупного города. По тому, как дама разглядывала улицу, застроенную разнотипными каркасными зданиями, было ясно, что она оказалась в совершенно непривычной обстановке. С не меньшим интересом она смотрела и на горные вершины, маячившие на горизонте. Там, на большой высоте, тени в сухом воздухе казались почти черными и резко контрастировали с ярким солнечным светом. Скалистые пики отвесно воткнулись в темно-синее небо…
  Заметив, что водитель автобуса с любопытством рассматривает ее, женщина неторопливо вошла в отель. Проследовав через весь вестибюль, она остановилась у конторки и кивнула Рею Филдону, владельцу отеля, который как раз в это время принимал гостей. Хозяин любезно протянул ей ручку и листок бумаги.
  Несколько секунд женщина колебалась, держа ручку над регистрационной карточкой. Из своего многолетнего опыта Рей Филдон знал, что означают эти колебания, и вопросительно поднял бровь.
  Между тем дама уже выводила твердым, четким почерком: «Марион Чандлер. Кристал-Сити».
  Увидев запись в карточке, Рей Филдон как можно любезнее спросил, давно ли она там живет, указывая на запись в карточке.
  Это был обычный подход хозяина отеля к женщинам, которые регистрировались под вымышленными именами. По опыту он знал все возможные их ответы. Одна из таких обязательно покраснеет и сконфузится. Другая посмотрит на него холодным, равнодушным взглядом, скрываясь за маской преувеличенного чувства собственного достоинства.
  Но эта женщина обезоружила его открытой улыбкой. В ее спокойных глазах не было и намека на смущение. Ее речь не была сбивчивой и торопливой.
  — Да я там фактически и не живу, — просто сказала она. — Это мой юридический адрес. Сейчас мне нужен номер с ванной, если, конечно, это возможно, — продолжала Марион Чандлер. — Я остановлюсь у вас ненадолго. Хочу договориться о поездке с караваном вьючных лошадей в район Мидл-Форк. Быть может, вы порекомендуете мне надежного проводника?
  Под взглядом этих дружелюбных глаз Филдон признал свое поражение.
  — Лучшим проводником в нашей округе считается Хэнк Лукас, — сказал хозяин гостиницы. — Как раз завтра он отправляется в Мидл-Форк с мужчиной и женщиной. Вы можете присоединиться к ним. Если, конечно, это вас устраивает, так будет вам гораздо дешевле. Однако сначала не мешало бы убедиться в совместимости интересов такой группы. Нужно бы вам поговорить с Хэнком.
  Женщина колебалась.
  — Эти двое должны прибыть сюда сегодня, — продолжал Филдон. — Мужчину зовут Девитт, а женщину — Адриан. Если хотите, я сам поговорю с ковбоем Хэнком Лукасом, который поведет группу.
  — Да, пожалуйста, — кивнула дама.
  — Он сейчас в городе, и я…
  Филдон замолк на полуслове. Дверь шумно отворилась, и Марион Чандлер, обернувшись, увидела развинченную фигуру в туго натянутых джинсах и сапогах с высокими каблуками.
  — А вот и Хэнк, — вполголоса подсказал Филдон.
  — Мои пижоны еще не появились? — небрежно осведомился Лукас.
  — В автобусе их не было. Они, вероятно, приедут на машине, — ответил хозяин гостиницы. Затем попросил Хэнка подойти к нему поближе.
  Хэнк бросил быстрый, но внимательный взгляд на молодую женщину и рывком снял покрытое пылью сомбреро. Под шляпой обнаружилась небрежная копна темных кудрявых волос. Филдон, представив их друг другу, вкратце описал существо дела.
  — Я согласен взять вас с собой, — ответил Хэнк. — Но советую сегодня познакомиться с этими людьми, поговорить с ними. Нужно убедиться, подходят ли они вам. Ведь тяжело оказаться в походе с людьми, которые тебе неприятны. В подобных ситуациях возможны тяжелые приступы несовместимости.
  — Приступы несовместимости? — спросила она, явно забавляясь откровенностью ковбоя.
  — Да. Мы называем это несовместимостью, — подтвердил он. — Предположим, двоим предстоит провести зиму в горной хижине. Они будут отрезаны от всего мира снежными заносами. Им нечем будет заняться, кроме как разглядывать друг друга. И тут очень скоро наваливается раздражение, начинаются скандалы по пустякам. То же самое случается и во время туристических и охотничьих походов.
  — Ну, я думаю, что уживусь с этими людьми, — весело рассмеялась Марион.
  — Думаю, они тоже уживутся с вами, — с откровенным восхищением заметил Хэнк. — Но что вас интересует: рыбная ловля, охота?
  Женщина улыбнулась ему в ответ той же улыбкой, что и Филдону — на его расспросы.
  — Я фотограф-любитель. Хочу сделать снимки в районе Мидл-Форк. Особенно меня интересуют люди, старожилы этих мест. Ну, такие характерные типы.
  — Пожалуй, кое-что можно будет устроить, — сказал Хэнк с сомнением в голосе. — Что касается ландшафтов и хижин, тут нет проблем. А вот с людьми сложнее. К ним необходим тактичный подход.
  Марион Чандлер улыбнулась:
  — Я еще удивлю вас своим тактом…
  Хэнк загадочно хмыкнул.
  — Мои наниматели должны прибыть сегодня. Тогда вы сможете оценить их лично.
  — Зачем они едут сюда? — спросила она. — На охоту или рыбную ловлю?
  — Знаете, — пожал плечами Хэнк, — у нас тут не принято задавать прямые вопросы.
  — Но вы же спросили меня, — не без кокетства промолвила она.
  Хэнк нелепо переминался с ноги на ногу, его глаза лучились восхищением.
  — Я не такой, как все, и вам придется мне сделать скидку.
  — Я привыкла делать скидки, — сказала она, — имею в этом большой опыт.
  — Ну вот и отлично, — отозвался ковбой.
  — Раз уж вы так любите задавать вопросы, — продолжала она, — может, сами спросите у них, возьмут ли они меня в свою компанию.
  — Только после вашего с ними знакомства. Если скажете, что они вам подходят, — твердо стоял на своем Хэнк.
  — Я абсолютно уверена, что подойдут, — возразила Марион.
  — А спальный мешок, мэм, есть у вас? — с заботой в голосе спросил Хэнк.
  — На вокзале, в багаже. Я отправила все снаряжение несколько дней назад в багажном отделении.
  — Я заберу ваши вещи, — любезно предложил Рей Филдон и небрежно спросил: — Вы послали багаж из Кристал-Сити?
  На лице женщины ничего не отразилось.
  — Нет, — ответила она не моргнув глазом. — Просто спросите багаж, предназначенный для Марион Чандлер…
  
  На следующий день Марион Чандлер была уже в пути. Сидя на лошади почти во главе каравана, женщина оглядывалась назад, на длинную цепочку лошадей. Белые парусиновые тюки на их боках мерно покачивались в такт движению животных. Караван медленно полз вверх, повторяя все изгибы местности, и его вид напоминал сороконожку.
  Тропа представляла собой узкий карниз, вырубленный в стене каньона, шириной не более двух футов. Внизу змеился бурный поток, пробиравшийся сквозь скалы и завалы из затонувших деревьев. На поворотах река кипела и покрывалась хлопьями белой пены.
  Стены каньона подымались высоко вверх, к гранитным горным вершинам. Местами они нависали над тропой. В стороны от каньона отходили более пологие склоны. То там, то тут на них виднелись темные пятна густого сосняка. Совсем вдалеке вставали зубчатые хребты высоченных горных пиков.
  Тропа была извилистой. Она начиналась от ранчо, расположенного в горной долине, и четко следовала вдоль горного потока через поросшие лесом поляны, где все еще продолжал лежать оставшийся с зимы снег. Солнце стояло в зените. К этому времени путники спустились почти к самому дну каньона. И все же падавшие отвесно вниз лучи солнца палили нещадно.
  Процессию возглавлял Хэнк Лукас. За ним следовала Корлисс Адриан, которой, по оценке Марион, было лет двадцать семь. Эта женщина с каштановыми волосами и карими глазами была словно окутана аурой какой-то трагедии. Это была поза, но она шла ей и делала ее в глазах мужчин «храброй женщиной». По крайней мере, так считала Марион.
  По тому, как Корлисс сидела в седле, Марион поняла, что она неопытная наездница. Женщина настояла, чтобы ей укоротили стремена, и в результате весь ее вес приходился на заднюю часть седла. Уже дважды она нарочито небрежно интересовалась у Хэнка Лукаса, сколько они уже проехали. И по веселой уклончивости ответов ковбоя Марион поняла: эти вопросы были первым признаком усталости Корлисс. Однако вскоре Корлисс замолчала, решив, очевидно, продемонстрировать свою храбрость и выносливость.
  Позади Марион Чандлер двигался детектив из города, Джеймс Девитт. Это был толстый, веселый человек примерно лет тридцати пяти. Каждый раз, когда тропа становилась особенно опасной, он судорожно вцеплялся в луку своего ковбойского седла. За ним следовал Сэм Итон. Этот спокойный, молчаливый человек среднего возраста обеспечивал всю группу едой. Свое молчание он нарушал лишь в случае крайней необходимости.
  Далее по извилистой тропе тянулась длинная вереница вьючных лошадей. Кавалькаду завершал младший ковбой Говард Кенни. Этот молодой человек совсем недавно вернулся из армии, и в глазах его все еще сквозила какая-то грусть. Временами Марион казалось, что он изо всех сил старается освободиться от каких-то тягостных воспоминаний прошлого. Однако, как правило, все заканчивалось новым приступом отрешенности, и его серые глаза устало устремлялись вдаль. Молодой ковбой ехал в клубах пыли, поднимаемой караваном, но не проявлял нетерпения. Он покорно воспринимал все неудобства просто как часть своей работы. Иногда парень наклонялся в седле и подбирал с оказавшейся рядом скалы кусок гранита подходящего размера. Приподнявшись в стременах, он с неизменной точностью запускал камнем в ту вьючную лошадь, которая, по его мнению, сдерживала движение.
  Хэнк Лукас был начальником отряда. Он удобно устроился в седле, ехал с расслабленной спиной и низко опущенными стременами. Видавшее виды сомбреро с пятнами пота едва держалось на макушке. Ковбой непрерывно, одну за другой, распевал бесчисленные ковбойские песни. Временами пел громче, чтобы вся группа могла расслышать куплеты, которые, по-видимому, ему особенно нравились. Затем вдруг сам подвергал себя цензуре и едва слышно бормотал себе под нос.
  Наконец, где-то в районе четырех часов, длинный караван выбрался из каньона в долину. Бурный поток впадал там в реку Сэлмон, отчего это место и называлось Мидл-Форк.
  Пару миль тропа вилась вдоль реки. И тут гранитные стены снова почти сошлись, и дорога настолько сузилась, что едва могла пройти одна лошадь. Слева открылась бездонная пропасть футов в двести глубиной. Бок лошади полностью скрывал тропу от седока. Взглянув же вниз, всадник под левым стременем видел лишь двести футов пустоты со змейкой речки, сверкающей на дне.
  Девитт судорожно вцепился в луку седла и, с испугом глядя на тропу, пытался сохранить остатки бодрости духа.
  — Послушайте, Хэнк! — закричал он.
  Легко повернувшись в седле, Хэнк вопросительно посмотрел на него через левое плечо. Лицо проводника-ковбоя отражало лишь вежливый ленивый интерес.
  — Что будете делать, если навстречу нам попадется еще один караван? — в панике прокричал Девитт.
  — Здесь, конечно, не разъедешься, — ответил после недолгого раздумья Хэнк. — Пожалуй, единственный выход — расстрелять тот караван, у которого дешевле груз.
  — Прошу без подобных шуток, — тихо сказала сразу охрипшая Корлисс Адриан.
  Хэнк заразительно рассмеялся.
  — Я не шучу, мэм. Таков был мой ответ. Попробуйте сами найти собственное решение этой проблемы. — Затем обвел всех взглядом и с ленивой улыбкой добавил: — Через десять минут — привал. Останавливаемся на ночевку. — И снова легко развернулся в седле и затянул грустную ковбойскую песню.
  
  Обещанные десять растянулись ровно на двадцать три минуты. Марион Чандлер следила за временем по своим часам. Наконец путники разбили лагерь на травянистой лужайке в спасительной тени сосен. Вьюки с лошадей были мгновенно сняты, и повар тут же развел огонь. Он сделал это так быстро, что ковбои не успели даже спутать коней и привязать колокольчик к шее вожака. И вскоре Марион ощутила соблазнительные ароматы стряпни.
  Детектив Джеймс Девитт остановился рядом с ней.
  — А вы неплохо освоились в походе, — сделал он ей комплимент.
  — Не так уж все сложно, — пожала плечами Марион.
  — Чувствуется опытная наездница.
  — Из чего это видно? — полюбопытствовала женщина.
  — Да не знаю — наверное, по тому, как вы сидите на лошади. Просто единое целое с ней. Вы не устали? — осведомился детектив.
  — Не очень, — неопределенно ответила Марион.
  — А я еле держусь на ногах, — признался он. — Очевидно, слишком растолстел. Надо что-то делать, чтобы сбросить двадцать — двадцать пять фунтов. Собираюсь это сделать весь последний год. Вот, может, этот поход послужит хорошим началом.
  Марион кивнула в сторону костра.
  — Подождем, пока дрова прогорят и появится аромат жареных бифштексов, — лукаво бросила она.
  — Бифштексы?
  — По крайней мере, так обещал Сэмми. Бифштексы на первой же стоянке.
  Девитт сделал вид, что глотает слюну.
  — Пожалуй, на диету сяду завтра, — сказал он. — Так, значит, вы фотограф?
  Женщина кивнула.
  — У вас контракт с каким-нибудь журналом?
  — Нет, я свободный художник.
  — Довольно дорогое путешествие для свободного художника, — пожал плечами детектив.
  — Не такое уж и дорогое, — ответила она холодно.
  — Прошу прощения, — улыбнулся Джеймс Девитт. — Я всегда много болтаю, говорю все, что взбредет в голову. Вам удалось сделать снимки в дороге?
  — Нет, я решила подождать пару дней, прежде чем начать съемки. Дальше окрестности будут живописнее. Кроме того, первый день похода всегда самый длинный и тяжелый. Ковбои не любят, когда караван задерживается в первый день пути.
  — Вы разбираетесь в этих вопросах прямо как ветеран, — заметил детектив.
  Марион весело рассмеялась:
  — Просто я внимательно слушала, что говорит Хэнк.
  — Вы, очевидно, нередко принимаете участие в таких походах? — не унимался Девитт.
  Марион подтвердила.
  У Девитта было еще много вопросов, но ее холодная манера отвечать остановила его.
  Вскоре к ним приблизилась Корлисс Адриан.
  — Все просто чудесно, не правда ли? — проговорила она устало.
  Стреножив лошадей, Хэнк Лукас достал из вьюка банку с соком, проткнул охотничьим ножом крышку и присоединил к ней бутылку. Смесь была готова.
  — Этот напиток — специальный горный тоник, — объявил ковбой, раздавая бумажные стаканчики. — Пара порций немедленно расслабит натруженные мускулы, снимет боль в пояснице и повысит аппетит. Ну как, мистер Девитт, хотите, чтобы я достал ваши рыболовные снасти? — спросил он. — Может, попробуете поймать пяток форелей перед ужином?
  Детектив схватил коктейль.
  — Ни в коем случае, — ответил он. — Мое единственное желание — растянуться на земле и отдохнуть. Где наши спальные мешки?
  Лукас разлил всем напиток, выпил один стаканчик сам. Затем принялся сноровисто распаковывать вещи.
  Марион была на руку усталость, охватившая членов лагеря. По крайней мере, как она поняла, ей было легче уйти от заранее спланированного допроса. Городской детектив успел выполнить свою часть, но Корлисс слишком устала, чтобы продолжать задавать вопросы.
  Когда солнце исчезло на западе, горные тени с другого берега потока быстро двинулись к лагерю. Потянуло холодком. К тому времени, когда Сэм раздал тарелки с бифштексами, картофелем и салатом, холодный горный воздух и выпитые коктейли уже сильно обострили аппетит. Поэтому трапеза протекала в сосредоточенном молчании. После еды всеми немедленно овладело сонное оцепенение, и даже отрывочные фразы казались нелегким трудом.
  Веселый костер быстро догорел, и кольцо темноты, окружавшей лагерь, придвинулось вплотную.
  — Я иду спать, — объявила Марион. — Всем спокойной ночи.
  Джеймс Девитт вздохнул. Пробормотав «Спокойной ночи», он встал и направился за спальным мешком. Первые несколько шагов дались ему с трудом — натруженные мышцы отказывались служить и мешали сохранять равновесие. Через минуту Корлисс Адриан тоже пошла за спальным мешком. Быстро раздевшись, улеглась в свой мешок и Марион. Она глянула в сторону костра, где оставались Хэнк Лукас, Сэм Итон и Говард Кенни. Их небольшая группа четко вырисовывалась в отблесках огня.
  Борясь со сном, Марион Чандлер подумала, о чем это они могут беседовать, и решила понаблюдать за ними. Ее озадачил сосредоточенный вид мужчин.
  Женщина сложила вдвое плоскую подушку и подложила ее под голову. Так было удобнее наблюдать. Но, закрыв на мгновение усталые глаза, она почувствовала, как погружается в бездну теплого комфорта.
  С наступлением рассвета она проснулась. Висевшие над вершинами огромных сосен звезды постепенно словно растворялись. Небо окрашивалось в слабый зелено-голубой цвет.
  За ночь резко похолодало, и Марион чувствовала, как пощипывает кончик ее носа. В спальном мешке было по-прежнему тепло и уютно, и ей совсем не хотелось делать никаких движений. Женщина чувствовала себя на пороге между сном и бодрствованием. Она нехотя прислушивалась к шуму говорливого горного потока, звукам постепенно просыпавшегося лагеря. Время словно остановилось.
  Когда Марион проснулась во второй раз, сосны уже приобрели свой нормальный, зеленый цвет. Звезды совсем исчезли, и небо поголубело. Женщина услышала крики ковбоев и позвякивание колокольчика вожака. И вдруг это позвякивание превратилось в истерический трезвон. Глухо зацокали копыта, и, приподнявшись на локте, она увидела лошадей, которых подогнал к лагерю Говард Кенни. Сидя верхом на лошади, он пронзительно, по-ковбойски, выкрикивал какие-то команды.
  Марион быстро оделась. Сна как не бывало. Плеснула в лицо ледяной водой и ощутила прилив жизненной энергии. Так бывает только на рассвете после сна на открытом воздухе.
  С разыгравшимся аппетитом Марион наблюдала, как повар доводит оладьи до золотисто-коричневого цвета и кладет их на ее тарелку рядом с поджаренным беконом. На горячих оладьях быстро таял солидный кусок крестьянского масла. Масло смешивалось в однородную массу с кленовым сиропом. Завтрак дополнял крепкий кофе, налитый в огромные фаянсовые кружки.
  С аппетитом поев, женщина направилась к реке, где Девитт как раз собирал свою удочку. Предварительно потренировавшись, он ловким движением кисти далеко забросил наживку из мухи.
  — Привет, — дружелюбно улыбнулся он Марион. — Сегодня вы выглядите просто обворожительно.
  Девитт дернул леску и потащил наживку против течения.
  — Чувствую сегодня себя на миллион долларов, — засмеялась девушка.
  И тут вдруг форель выскочила из воды и попыталась схватить муху, но промахнулась и, плюхнувшись в воду, ушла в глубину потока.
  — Не вышло, — с сожалением сказал Девитт. — Немного перестарался. Вырвал муху прямо из пасти форели.
  Сзади к ним неслышно подошел Хэнк Лукас.
  — Ничего страшного, — попытался утешить он рыбака. — Здесь полно форели. В течение часа, пока мы будем паковать вьюки, вы поймаете больше рыбы, чем сможете унести… Не видели мисс Адриан? — поинтересовался Хэнк.
  Девитт вытянул леску из воды и снова забросил наживку.
  — А разве она уже проснулась? — спросил он, не отводя глаз от мухи.
  — Проснулась и пошла вверх по ручью, — сказал Лукас со своим странным ковбойским акцентом. — Но она еще не завтракала…
  — Вы говорите, Адриан ушла? — прервал его детектив.
  — Пошла, по-видимому, на прогулку, — безразлично ответил Лукас. — Однако следов на тропе нет. Я решил поискать ее у ручья и тут увидел вас за рыбной ловлей.
  Будто без всякой цели ковбой двинулся вверх по ручью и вдруг остановился.
  — Вот ее следы! — воскликнул он.
  С большим трудом Марион различила то, что Лукас назвал следами. Между тем ковбой продвинулся вперед еще на двадцать ярдов. И тут нашел еще один след — на этот раз отчетливый отпечаток на влажном песке.
  К этому времени Девитт внезапно потерял всякий интерес к рыбалке и сложил свою удочку.
  — Пожалуй, я лучше пойду вместе с вами, — собирая свои вещи, сказал он.
  — Вы можете продолжить рыбную ловлю, — любезно предложил Хэнк. — А я пойду вперед… Не хотите ли прогуляться? — позвал он Марион. — Если мисс Адриан решила искупаться, — добавил он с улыбкой, — вам лучше пойти вперед и попросить ее поторопиться, иначе она не успеет позавтракать. Нам пора двигаться в путь.
  Девитт заколебался.
  — Мне, наверное, лучше пойти с вами, — пробормотал детектив.
  — Зачем? — резко спросил Хэнк. — Я разбираюсь в следах не хуже вас, — добавил он.
  Девитт улыбнулся:
  — Ну, если вы так считаете…
  И он продолжил рыбную ловлю. А Хэнк и Марион медленно пошли вверх вдоль ручья.
  
  Едва фигура детектива с удочкой скрылась из виду, ленивая ухмылка тут же исчезла с лица Хэнка. Его манеры стали напряженными, походка — деловой.
  — Как думаете, куда могла пойти Адриан? — спросил он спутницу.
  — Не знаю. Я проснулась незадолго до рассвета и тут же снова уснула. Она вроде не шевелилась…
  — Когда мы с Кенни пошли за лошадьми, она была в спальном мешке. Как думаете, что она может искать?
  — Наверное, хотела искупаться, — нерешительно предположила Марион.
  — Вода довольно холодная, — сказал Хэнк. — Не знаете, зачем она здесь?
  — Ищет мужа, — ответила Марион.
  — Правильно. А вы фотограф? — в упор спросил он.
  Женщина кивнула.
  — Тогда взгляните на этот снимок, — предложил Хэнк. — Он не очень отчетлив, так как это копия. Что вы можете сказать о нем? — Ковбой передал ей одну из копий, сделанных Томом Мортоном с открытки.
  — И что вас интересует? — спросила Марион, изучая снимок.
  — Все, что можно сказать о снимке, просто взглянув на него.
  — Ну, порассказать можно довольно много, — смеясь, ответила Марион.
  — Например?
  — Начнем с того, — начала женщина, — что снимок сделан, скорее всего, складным аппаратом «Кодак-3А» с прямоугольным объективом. Фотографировали в середине дня. Видите: диафрагму дали большую, но по углам снимок не резкий и тени на нем очень теплые. Так бывает, если объектив прямоугольный. Анастигматический объектив дает очень резкие снимки. Но в этом случае в тенях отсутствует теплота и…
  — Подождите минутку, — нетерпеливо перебил ее Хэнк Лукас. — Что означает большая диафрагма?
  — Это когда диафрагма полностью открыта, и можно снимать с маленькой выдержкой, — терпеливо пояснила Марион. — Тогда не будет глубины резкости. Чем больше диафрагма, тем больше глубина резкости. Предметы, находящиеся всего в восьми или десяти футах от вас, получатся четкими, так же как и все, что находится на большем расстоянии.
  — Значит, в данном случае объектив был с большой диафрагмой? — уточнил ковбой.
  — Да, — ответила Марион, — более того, видите вот этот просвет в нижнем углу? Здесь пленку частично засветили. Значит, где-то в камере было небольшое отверстие. Если небрежно перематывать пленку, то можно засветить и все остальное… А вот и миссис Адриан! — воскликнула Марион.
  Корлисс Адриан, подтянутая и свежая, медленно вышла из-за скалы. Очевидно, она внимательно наблюдала за чем-то на другом берегу реки. Поэтому, натолкнувшись на Хэнка и Марион, изобразила на лице крайнее удивление. Однако выглядело все это достаточно наигранно.
  «Кажется, она следила за нами», — чуть не вырвалось у Марион. Но она сдержалась и промолчала.
  Хэнк был настроен добродушно. Но все же пожурил Корлисс с легким оттенком упрека в голосе.
  — Мы группа спасателей, разыскиваем тут заблудившегося новичка.
  — Не стоит беспокоиться обо мне, — ответила Корлисс Адриан с каким-то нервным смешком. — Мне захотелось погулять в надежде встретить оленя.
  — Ну и каков результат? — с иронией спросил Хэнк.
  — Видела нескольких самок, одного молодого самца и еще фазанов!
  — Все позавтракали, — напомнил ковбой. — Сейчас уберем посуду и пора выступать.
  — О, извините! — заторопилась Корлисс Адриан. — Я уже бегу назад. — И вдруг снова обратилась к Хэнку: — Видите тот каньон со скалой странной формы у вершины хребта?
  Ковбой поглядел в направлении ее руки.
  — Как он называется?
  — Каньон Брокен-Лег, — ответил несколько озадаченный Хэнк.
  — Может, поднимемся туда? Мне кажется, там очень красиво, — попросила Корлисс.
  — Мы туда и направляемся, — ответил Хэнк.
  — О, это чудесно! — воскликнула женщина.
  — Когда Билл показал мне снимок той хижины, — пояснил Хэнк, — непонятно было, где она находится. Но, разглядывая окрестности, я пришел к выводу, что все похоже на каньон Брокен-Лег. И мне захотелось в него заглянуть. Конечно, если мисс Чандлер не возражает.
  — Думаю, это очень здорово, — охотно отозвалась Марион. — Каньон очень величественный. А эта скала просто просится на фотоснимок.
  — Тогда решено, — заключила Корлисс.
  Марион спросила себя, уловил ли Хэнк Лукас нотки самодовольства в голосе Корлисс. Она искоса взглянула на него, но ковбой, казалось, был полностью поглощен выбором пути среди речных валунов.
  Когда они проходили мимо Девитта, тот как раз тащил из воды большую рыбину и был очень увлечен этим занятием. Их он даже не заметил. Повар был явно рассержен и нервно собирал свои вещи. Говард Кенни, которому предстояло навьючивать лошадей, был тоже не в своей тарелке и, насупившись, молчал.
  Корлисс Адриан спокойно заняла место у костра. Она никак не отреагировала на молчаливое возмущение повара. Лукас отправился наконец седлать лошадей, и Марион подошла к ним.
  — Чем помочь? — спросила она Кенни.
  — Не беспокойтесь, пожалуйста, — ответил Кенни. — Можете собрать свои личные вещи и, выпустив воздух, сложить матрас. Спешить не придется. Царица Савская еще не готова.
  Марион взглянула на Корлисс Адриан. Дама не спеша усаживалась на складной стул у походного стола и явно готовилась не торопясь насладиться завтраком.
  — Придется ждать, пока не упакуем все кухонное имущество, — объяснил Кенни. — Пожалуй, я помогу вам, — сказал он Марион и подошел к спальным мешкам. Вынув затычки из надувных матрасов, он медленно скатывал их, давая воздуху выйти.
  — Я вижу, вам нравится походная жизнь, — заметила Марион.
  — Я просто без ума от нее, — в тон ей ответил Говард Кенни.
  — Но ведь это нелегкая работа?
  — Даже тяжелая. Но приятная. Я в восторге от своей работы. Это ведь нескончаемые каникулы. Как вам спалось? — в свою очередь осведомился он.
  — Замечательно.
  — Я так и думал, — заметил Говард Кенни. — Вы прекрасно перенесли вчерашний переход. Чувствуется, что вам знакомо ковбойское седло.
  Внезапно Марион поймала его вопросительный взгляд и тут же поняла, что все его вопросы не случайны. Они, вероятно, спланированы и оговорены во время вчерашней конференции троих у походного костра.
  — Мне приходилось участвовать в конных прогулках по горам, — с безразличным видом пояснила она и, отвернувшись, спокойно принялась укладывать свои вещи.
  После этого разговора Марион избегала Говарда Кенни…
  
  Когда все вещи были уложены и оставалось навьючить лишь пару последних лошадей, Хэнк Лукас подошел к городским участникам экспедиции.
  — Когда погрузка будет окончена, Кенни поведет караван, — сказал Лукас. — Я же хочу проехать вперед, чтобы подобрать хорошую площадку для лагеря. Если хотите, поедемте со мной. Мы сэкономим немного времени.
  — Я с удовольствием, — откликнулась Марион.
  — Каким это образом вы собираетесь сэкономить время? — осторожно спросил городской детектив.
  — Я вижу, что караван будет готов тронуться с места минут через десять-пятнадцать. Дорога впереди несложная, — пояснил Хэнк. — Можно двигаться рысью.
  — Рысью? — в ужасе воскликнула Корлисс Адриан.
  Хэнк ухмыльнулся:
  — Кажется, вам это не подходит.
  — Если нужно, я готова ехать с вами, — с достоинством сказала Корлисс. — Но я бы предпочла двигаться шагом. Однако вы наш предводитель. И будет так, как вы скажете.
  Джеймс Девитт решил вмешаться.
  — Поезжайте вперед вдвоем, — сказал он. — И можете экономить время, сколько вашей душе угодно. Мы же поедем вместе с караваном. В конце концов, у нас впереди целый день. Время для нас не так уж и ценно.
  Лукас многозначительно посмотрел на Марион.
  Женщина кивнула.
  — Хорошо, тогда поехали, — сказал Лукас и, прицепив шпоры, вскочил в седло. Лошади тронулись и сразу перешли на энергичную рысь.
  Впереди лежала широкая долина, где протекал еще один горный поток, впадавший в Мидл-Форк. Путникам пришлось примерно три мили ехать в объезд. Только так было возможно попасть на другой берег потока. Лошади перешли на шаг и через три четверти мили начали карабкаться в гору. Животные сильно вспотели и тяжело дышали. Для восстановления дыхания им необходим был короткий отдых.
  — Кажется, мы взяли слишком быстрый темп, — заметила Марион.
  Хэнк сдвинул сомбреро на затылок.
  — По правде говоря, мне хотелось подальше оторваться от тех двоих. Не хочу их разочаровывать, если не найду того, что ищу.
  — И что вы ищете? — поинтересовалась женщина.
  — Хижину, которая попала на фотографию.
  — Похоже, вы знаете, где она?
  — Скорее, я знаю, где ее нет, — ответил со смехом Хэнк. Чтобы было удобнее разговаривать с ехавшей сзади него Марион, он сел в седле боком, согнув правое колено на луке седла. — Понимаете, — продолжал ковбой уже серьезным тоном, — хижина находится где-то на перевале. Я примерно знаю, когда ее построили. Скорее всего, после прошлогодней снежной зимы. Об этом можно судить по тому, как рубили для нее бревна. Мне известен характер местности, где она расположена. К тому же все последнее время я внимательно анализировал все слухи на этот счет. Год назад, — продолжал Хэнк Лукас, — в наших краях появился парень. Судя по его виду, он вполне мог быть человеком, которого разыскивают. Он был не один, с товарищем, и еще одна вьючная лошадь. Ребята отправились в горы и исчезли. Говорят, они пришли из района Уайт-Клифф. Я говорил с человеком, который продал им лошадь. Один — довольно опытный охотник. Второй — типичный пижон. Говорили, что где-то в этих местах у них была хижина. Они ее построили, а потом забросили.
  — Вы знаете это место? — спросила Марион.
  Хэнк отрицательно покачал головой.
  Марион оглядела окрестности: сплошные скалы и бурелом.
  — Как же найти заброшенное жилище в такой дикой местности! Вы же не знаете точно, где оно расположено! — воскликнула женщина.
  — Так же, как находили люди, которые в ней жили, — с улыбкой ответил Хэнк. — Зимой, когда следы быстро заносит снег, они должны были помечать свой путь. Иначе не могли бы вернуться назад.
  — И как же? — недоумевающе спросила Марион.
  Хэнк мотнул головой в сторону деревьев, выстроившихся вдоль тропы:
  — Видите небольшие отметины?
  — Вот эти зарубки?
  — Правильно. Видите вдоль тропы одну длинную зарубку и две короткие? Они уже почти затянулись, и если не знать, что искать, то их не увидишь. Однако любой опытный охотник их сразу различит.
  — И вы думаете, что эти люди так помечали тропу к своей хижине?
  — Совершенно уверен, — твердо сказал Хэнк.
  — И сколько, по-вашему, нам еще ехать?
  Хэнк усмехнулся.
  — Понятия не имею. Просто я ориентируюсь по зарубкам.
  Он повернулся в седле, вставил правую ногу в стремя и стегнул лошадь.
  
  Изредка на их пути попадались небольшие открытые опушки. И тогда Марион в полной мере могла оценить огромные нетронутые пространства, раскинувшиеся перед ними. На десятки миль вокруг беспорядочно громоздились горные пики, прорезанные глубокими тенистыми каньонами, стеной вставали высокие зубчатые снеговые хребты.
  — Как вам нравятся наши просторы? — оглянувшись, усмехнулся Хэнк Лукас.
  — Я просто в восторге! — воскликнула восхищенная Марион.
  Вдруг ковбой натянул поводья и остановил коня.
  — Там лось, — указал он рукой на кустарник.
  — Где? Не вижу…
  — Вон там. Подождите минутку, он сейчас затрубит.
  И действительно, из сумрачной чащи кустарника донесся чистый, похожий на звук флейты призыв. Начав свою песню с низкой ноты, голос животного словно окреп, быстро поднялся вверх и вдруг резко упал, оборвался на самом нижнем регистре.
  — Просто потрясающе! — охваченная восторгом, воскликнула Марион.
  — Первый раз слышите, как трубит лось?
  Женщина кивнула. Ее глаза горели от возбуждения.
  — Ему не нравятся наши лошади, — заметил Лукас. — Лось думает, что это самцы, его соперники. Вообще здесь ему раздолье — нетронутый край. Возможно, этот красавец никогда не видел человека. Смотрите, вон он, в тени дерева.
  Наконец Марион разглядела огромное рогатое животное. И тут лось, пригнув голову к земле, начал рыть копытом. При этом он издавал отрывистые лающие звуки.
  — Готовится к нападению! — испуганно воскликнула Марион.
  — Верно, — усмехнулся Хэнк. — Но прежде чем успеет напасть, он учует наш запах и поймет, что мы не лоси. И тогда вмиг исчезнет. — Ковбой резко повернулся к спутнице. — Я вижу, вы даже не пытаетесь фотографировать. За все время ни единого снимка. А если вы не за этим здесь, тогда зачем?
  — Если я скажу, обещаете хранить мою тайну? — слегка поколебавшись, спросила Марион.
  — Быть может, — последовал уклончивый ответ.
  Лось сделал два больших скачка вперед. И вдруг, уловив непонятный запах, чихнул, резко развернулся и исчез в зарослях кустарника. Растворился, словно огромное облако, унесенное ветром.
  Марион быстро заговорила. Она нервничала.
  — Я приехала сюда, чтобы найти своего брата, — сказала она. — Думаю, что он был с Фрэнком Адрианом. Потому я и захотела поехать с вашей группой.
  Хэнк развернул лошадь. Теперь они стояли лицом к лицу.
  — Вам лучше рассказать мне все, что вы знаете, — спокойно сказал он.
  — Я знаю не так уж много, — продолжала женщина. — Последнее письмо от Гарри я получила прошлым летом. Тогда он был в Твин-Фоллс. В местной газете появилось объявление: человек собирался в горы для поправки здоровья и искал партнера. Ему нужен был человек, хорошо знакомый с жизнью в условиях дикой природы, с охотой и золотоискательством. Заявитель обещал оплатить услуги будущего партнера. Кроме этого, сулил еще пятьдесят процентов всех доходов от золотодобычи и охоты. Условия, как видите, вполне приличные. Гарри написал мне, что нанялся на эту работу. Ему очень понравился его партнер. Сообщил, что они направляются в долину Мидл-Форк. На этом моя связь с братом прервалась.
  — Он часто вам писал?
  — Обычно раз в два-три месяца, — ответила Марион. — Но мы были очень близки. Ведь он мой старший брат.
  — Он сообщил вам свой адрес? — спросил Хэнк.
  — Да. Твин-Фоллс, до востребования.
  — Вы писали ему?
  Марион кивнула.
  — И каков результат?
  — Письма вернулись обратно, — сказала она с грустью. — Не думаю, что Гарри просто куда-то уехал. Я уверена, что в любом случае он написал бы мне. Боюсь, что-то случилось. Мне иногда кажется, что объявление в газете было просто ловушкой…
  — Понятно, — сказал Хэнк. — Брата зовут Гарри Чандлер?
  — Нет, Гарри Бентон, — ответила она. — Мое полное имя — Марион Чандлер Бентон. Я сознательно скрываю фамилию Бентон, пока не узнаю каких-либо подробностей. Если Гарри попал в беду, хотела бы помочь ему. Мой брат излишне импульсивен и порой даже резок.
  Хэнк пристально посмотрел на нее.
  — У него раньше были проблемы?
  — Да. Он так импульсивен…
  — И поэтому вы ничего не сказали Корлисс Адриан?
  — Если брат попал в беду, — промолвила Марион, — лучше, чтобы никто не знал, что я его родственница. Не хочу, чтобы и Корлисс об этом знала. Вам я призналась во всем, потому что вы о многом догадались. Давно поняли, что у меня иная цель, не фотосъемки.
  — Раскрыли свои карты, чтобы я не пытался узнать самостоятельно? — спросил с улыбкой Хэнк.
  — Вы поняли все правильно, — согласилась Марион.
  — Ваш братец, думаю, был «черной овцой» в вашей семье. И, несмотря на это, оставался вашим любимцем? — продолжал высказывать свои соображения ковбой.
  В ответ женщина только кивала.
  — Не хотите рассказать мне, какие у него были раньше проблемы?
  Вот тут Марион решительно покачала головой.
  Хэнк осторожно пришпорил коня.
  — Ладно, поехали, — бросил он спутнице.
  Всадники проехали еще полмили. Вокруг был настоящий рай, особенно для охотников. Дважды они видели следивших за ними оленей. Однажды по треску кустарника поняли, что лось сгоняет с их пути стадо своих самок. Могучий самец воинственно развернулся и трубным ревом вызывал непрошеных гостей на бой.
  — Здесь просто царство лосей, — заметил Хэнк. — Олени сюда заходят редко… А это что такое? — Ковбой внезапно остановился.
  — Я ничего не вижу, — не поняла спутница.
  Хэнк указал на дерево.
  — О, вижу. Это зарубка. Она отличается от тех, что мы видели вдоль тропы. Похоже, ее хотели сделать незаметной, — рассуждала вслух Марион.
  Хэнк указал на еле видные царапины на других деревьях.
  — Проверим?
  Она кивнула.
  Ковбой направил лошадь вниз по склону, следуя этим едва различимым знакам.
  — Может, оставим записку, чтобы караван не прошел мимо? — сказала обеспокоенная Марион.
  — Они увидят наши следы, — коротко бросил Хэнк.
  Всадникам пришлось объезжать участки лесных завалов, поэтому они дважды теряли след. Однако каждый раз Хэнк вновь находил его. И вдруг неожиданно лошади выскочили на небольшую опушку. И тут Хэнк и Марион увидели хижину…
  Ковбой соскочил с лошади и бросил поводья на землю.
  Его спутница задержалась в седле. Она внимательно рассматривала жилище.
  — Эта хижина была на почтовой открытке, — уверенно сказала она. — Снимали вон оттуда, — указала она, слезая с лошади.
  — Нужно все осмотреть, — предложил Хэнк. Они пересекли опушку, и Хэнк толкнул дверь.
  Марион заглянула внутрь.
  Жилище было прилично обустроено. Они увидели железную печку «буржуйку», два топчана, стол, грубую скамью. Прибитые к стене ящики образовывали буфет, заполненный тарелками, банками, ножами и вилками. На гвозде висела сковорода, а на печи красовалась большая, перевернутая вверх дном кастрюля. Земляной пол хижины показался Марион чище, чем это обычно бывает в заброшенных жилищах. И все же в помещении царил какой-то характерный затхлый запах. Он говорил о том, что в хижине давно никто не жил и не топилась печь. На столе, правда, стояла лампа, наполненная керосином.
  — Вы, кажется говорили, ваш брат — опытный охотник? — спросил Хэнк.
  — Да, — подтвердила женщина. — Он довольно долго занимался трапперством и был золотоискателем. Брат никогда не был сторонником цивилизации.
  Хэнк понимающе кивнул. Сняв шляпу, он взъерошил волосы на висках.
  — Давайте вернемся на тропу, — вдруг предложил он. — Нужно неподалеку подыскать место для лагеря.
  — Можно остановиться на опушке, — сказала Марион. — Заодно используем хижину.
  — Лучше не надо, — коротко заметил Хэнк. — Вернемся на тропу и… А это что такое? — Хэнк смотрел на ящики, прибитые к стене хижины. — Что это? Какой-то клочок бумаги. Похоже на угол конверта.
  — И я вижу! — воскликнула женщина.
  Хэнк приблизился к импровизированному буфету и двумя пальцами ухватился за уголок конверта, засунутого в щель между ящиками и бревенчатой стеной.
  Марион нервно рассмеялась:
  — Похоже на письмо, которое забыли отослать.
  Ковбой повертел конверт.
  — Оно адресовано «тому, кто найдет это письмо», — в раздумье сказал он. — Конверт не запечатан. Давайте посмотрим.
  Он достал листок бумаги, мелко исписанный чернилами с обеих сторон. Развернул и разгладил его на столе.
  Марион из-за плеча Лукаса углубилась в текст письма:
  «Меня зовут Фрэнк Адриан. Всего несколько дней назад я еще ничего не мог вспомнить о себе. Я женат на Корлисс Лэтан Адриан и сообщу ее адрес в конце письма. Хочу, чтобы тот, кто найдет мое письмо, при необходимости смог связаться с ней.
  У меня бывают приступы амнезии. Некоторое время назад со мной случился такой приступ, и я оказался вдали от дома. Какое-то время я не знал, кто я такой. Затем начал вспоминать только отдельные отрывки из моей прошлой жизни. В результате автомобильной аварии и сотрясения мозга в моей памяти образовался провал. Однако совсем недавно память вернулась ко мне. И теперь я знаю, кто я такой.
  Одно время я был партнером странного парня по имени Гарри Бентон. Он опытный охотник и золотоискатель. Мы поднялись в горы, поселились в этой хижине. До наступления холодов намеревались искать золото, а затем заняться охотой.
  Раньше я слышал о приступах несовместимости. Об этой странной болезни, которая охватывает двух человек, вынужденных находиться в постоянном контакте. Она приводит к взаимной неприязни, перерастающей в буйное помешательство.
  Никогда не думал, что увижу подобное.
  Правда, со мной пока все в порядке. Но вот мой партнер, Гарри Бентон, — классический образец несовместимости. Мне кажется, он совсем свихнулся в своей безумной ненависти ко мне.
  Несколько дней назад между нами произошла ссора. Причиной был какой-то пустяк. Но Бентон поначалу словно совсем взбесился, а потом замкнулся в себе. Я попытаюсь бежать отсюда. Но я новичок в этих неприступных, диких горах. И должен пройти очень тяжелый путь. К тому же меня не покидает мысль, что если Бентон поймет, что я убежал, он выследит и убьет меня. Поэтому я постараюсь скрыться незаметно. Хочу выиграть время, чтобы он не смог догнать меня.
  Если же произойдет самое страшное, прошу нашедшего это письмо сообщить обо всем моей жене».
  Письмо было подписано: «Фрэнк Адриан», и ниже указан адрес его жены.
  Хэнк посмотрел на Марион Бентон.
  — Какая невероятная чушь! — воскликнула она. — Этот человек явно сумасшедший. Гарри просто не мог сделать ничего подобного!
  — Несовместимость — странная вещь, — заметил Хэнк. — Я знавал очень милых людей. Они были отличными товарищами, пока их не настигал приступ. Это ведь как сумасшествие. Вы просто…
  — Ну что за глупость! Гарри участвовал во многих экспедициях в самых диких местах. Он провел в горах времени не меньше вас. Никогда не поверю, что с Гарри может случиться такое.
  — Конечно, оказаться в диких горах наедине с новичком — это серьезный экзамен, — отметил Хэнк. — Временами люди так действуют друг другу на нервы, что…
  — Но, Хэнк, это же явная глупость! Не знаю, почему возникло это письмо. Просто невероятно!
  — Давайте вернемся и встретим караван, — спокойно предложил Хэнк. — Найдем место для ночлега, а потом вернемся к хижине. Пока нет оснований для беспокойства.
  Марион кивнула. Она была слишком удивлена и расстроена, чтобы вступать в спор.
  Прежде чем покинуть хижину, Хэнк еще раз внимательно осмотрелся вокруг.
  — А это что? — вдруг воскликнул он.
  Внизу, у самого пола, на одной из стен виднелись красновато-коричневатые пятна. Как будто стену чем-то обрызгали и эти брызги засохли.
  Марион подняла глаза на Хэнка.
  — Это же…
  Ковбой лишь кивнул в ответ.
  — Кажется, нам лучше закрыть хижину и вернуться к остальным…
  
  Уже спустился вечер, когда Марион Чандлер, Корлисс Адриан, Джеймс Девитт и Хэнк Лукас вернулись к хижине. К этому времени они уже нашли место для лагеря и оставили Кенни и повара заниматься лошадьми и ужином. Лукас коротко описал все, что ему удалось обнаружить. Показал всем письмо. Марион объявила, что она сестра Гарри Бентона, и всячески высмеивала содержание письма.
  Детектив Джеймс Девитт нисколько не удивился, что она оказалась родственницей партнера Фрэнка Адриана. Однако тут же принял сторону миссис Адриан.
  — Уж не думаете ли вы, что Фрэнк Адриан пошутил, написав это письмо? — спросил он.
  — Он был новичком, — заявила Марион. — И не имел опыта жизни в горной местности. Гарри, конечно, молчун. И Фрэнк вполне мог принять его поведение за приступ несовместимости.
  — Но если с ним ничего не случилось и он просто ошибался, — поинтересовался Джеймс Девитт, — почему жена ничего не знает о нем?
  — Потому что у него амнезия. Снова провал в памяти.
  — Возможно, — сказал Девитт тоном вовсе не убежденного человека. — Поскольку уж мы все снимаем маски, я тоже могу признаться, что служу в полиции. Я сержант отдела без вести пропавших, пожалуйста, можете взглянуть на мое удостоверение.
  — Давайте скорее начнем расследование, — вмешалась Корлисс Адриан. — Я никого не обвиняю, а только хочу найти Фрэнка. Пожалуйста, пойдемте.
  Когда они добрались до хижины, Девитт тут же взял дело в свои руки. И начал он с красно-коричневых пятен у стены.
  — Пятна крови, — твердо заявил он. — А теперь прошу соблюдать осторожность и ничего руками не трогать. Хэнк, покажите точно, где вы нашли письмо.
  Хэнк Лукас засунул письмо за ящики.
  — Вот здесь, — сказал он. — И оно высовывалось ровно на столько.
  — Как сейчас? — переспросил детектив.
  — Да. Точно, как сейчас.
  — Понятно. Давайте осмотрим печь.
  — Кажется, здесь нет дров и щепы для растопки, — отметил ковбой, — но я могу принести сухих сучьев, и через пару минут хижина согреется.
  — Только не это, — остановил его Девитт. — Нужно оставить все как есть. Давайте изучим пепел на решетке.
  Полицейский нашел кусок жести, сделал из него совок и принялся выгребать пепел. Наполнив второй совок, он вдруг вскрикнул.
  В куче золы виднелись четыре или пять обгоревших пуговиц.
  — Вам лучше выйти отсюда, — приказал Девитт Корлисс и Марион. — Дело, кажется, дурно пахнет. Вы, девочки, подождите снаружи. Нам нужно сохранить все вещественные улики. Хэнк останется у двери. Это как раз тот случай, когда может оказаться, что у семи нянек дитя останется без глаза. Я сам знаю, что и как нужно делать. Это моя епархия.
  Корлисс и Марион вышли из хижины. Корлисс расплакалась, Марион же буквально кипела от возмущения. Хэнк двинулся вниз по тропинке, которая, как он считал, вела к источнику.
  
  Среди участников путешествия воцарилась атмосфера враждебности. Марион и Корлисс сидели на стволе поваленного дерева в восьми футах друг от друга. Женщины с трудом сдерживали свои чувства и старались делать вид, что осматривают окрестности. Вскоре ковбой поспешно вернулся назад. Он коротко переговорил с Девиттом, и мужчины ушли, прихватив с собой лопату, стоявшую у печи. Корлисс как-то не придала значения поспешному возвращению Хэнка. Марион же со страхом глядела вслед быстро удалявшимся мужчинам. Они почти бежали по тропинке вниз к источнику.
  Через двадцать минут они вернулись. По их виду Марион сразу поняла, что произошло. Детектив завладел ситуацией и суетливо бежал впереди. За ним с лопатой в руках, отрешенно опустив плечи, шагал Хэнк Лукас.
  — Корлисс, вы нам нужны, — распорядился Девитт.
  Когда женщина подошла, детектив принялся вполголоса что-то с ней обсуждать. Она исподтишка поглядывала на Марион. Марион видела, как Корлисс, вздрогнув всем телом, приглушенно вскрикнула. Через минуту Девитт и Корлисс ушли вниз по тропинке. Марион осталась сидеть на бревне. Вскоре они вернулись. Холодная враждебность в глазах детектива подтвердила ее самые страшные подозрения.
  — Мой долг сообщить вам, мисс Бентон, — сказал он, — что мы обнаружили тело Фрэнка Адриана. Найдены и неопровержимые улики. Он был убит выстрелом в затылок из винтовки. Причем пулей с мягким наконечником. Учитывая всю совокупность обнаруженных улик, можно считать доказанным, что ваш брат — убийца.
  Марион вскочила на ноги.
  — Как вы смеете! Вы пользуетесь косвенными уликами. Мой брат какое-то время действительно жил вместе с ним, но в этих горах живут и другие люди. В конце концов, Адриан был болен. Он…
  — И что, сам себе выстрелил в затылок из винтовки? — с сарказмом в голосе спросил Девитт.
  — Я повторяю, в этих горах живут и другие люди. Мой брат и Адриан могли найти золотую россыпь и…
  — Об этом вы сможете рассказать в суде, — холодно ответил детектив. — После того, как мы поймаем вашего брата.
  — Но ведь тело может принадлежать кому-то другому? — в отчаянии возразила Марион.
  — Оно опознано, — возразил ей Девитт. — Несмотря на плохое состояние трупа в связи с длительным пребыванием в неглубокой могиле, Корлисс все же опознала мужа. Кроме того, факт причастности вашего брата к этому убийству подтверждается и другими уликами, о которых Корлисс сообщила мне еще до приезда сюда. Так что сомнений нет. Все очень просто. Ваш брат бежал от правосудия. Он опередил нас, причем намного. Но мы знаем, какой дорогой он выбрался отсюда. И я буду преследовать его. В конце этой дороги у меня будет возможность связаться по телефону с начальством.
  Голос ковбоя Хэнка Лукаса был полон сочувствия, когда он заговорил с Марион. Девитт в это время утешал Корлисс.
  — Из этой долины есть другой выход, — говорил Лукас убитой горем Марион. — До автострады там всего пятнадцать миль. Неподалеку находится ранчо и есть телефонная связь. Детектив намерен направиться туда, и я должен показать ему дорогу. Корлисс очень устала, но здесь тоже не хочет оставаться.
  — Скажите мне, Хэнк, что все это дурной сон, — проговорила Марион со слезами в голосе. — Я не верю доводам этого полицейского. Он явно настроен против моего брата и ужасно напорист…
  — Джеймс Девитт — неплохой следователь, — ответил молодой ковбой. — Что же касается улик, которые он обнаружил, то среди них есть с полдюжины моментов, которые могут прояснить всю картину.
  — Вы имеете в виду Адриана? — сквозь слезы спросила Марион.
  — В этом трудно сомневаться, — кивнул Хэнк. — Думаю, вам не следует здесь оставаться. Может быть, вернетесь в лагерь и побудете там вместе с Кенни и поваром?
  — Нет! — почти крикнула Марион. — Я хочу выбраться отсюда, хочу уехать. — Женщина была в истерике. — Хочу поговорить с людьми, не потерявшими здравого смысла. Мне нужно найти шерифа этого округа.
  — Верно, — поддержал ее Лукас. — Наш шериф — толковый человек. Но не стоит обманывать себя. Улики по данному делу неопровержимы.
  — Если они обвинят Гарри в этом убийстве, я найму лучшего адвоката! Сколько бы это ни стоило! — возмущенно воскликнула Марион.
  — Это было бы большой ошибкой, — возразил Хэнк. — Вы только навредите брату. Здесь не нужен дорогостоящий городской адвокат. Нужно будет нанять обычного местного юриста, который знает, что такое несовместимость. Присяжным знакомо это явление, адвокат тоже знает о нем, и тогда…
  — Мы теряем время, — прервал полицейский. — Скоро стемнеет. Надо побыстрее выбраться отсюда. Нужно ли брать вьючную лошадь со спальными мешками?
  — Нет, — ответил Хэнк, — там есть лесной кордон и ранчо. В крайнем случае там переночуем. Но мы можем заказать машину из города Бойс. Она и заберет нас.
  — Пора отправляться, — заторопился Джеймс Девитт.
  — Дорога будет тяжелой, — предупредил ковбой.
  Детектив был настроен очень решительно:
  — Ничего не поделаешь. Это моя работа.
  
  Уже стемнело, когда четверо всадников осилили последний поворот, казалось, нескончаемой тропы. Наконец они увидели свет в окнах и услышали звуки радио.
  Корлисс Адриан была на пределе своих сил. Девитт, вцепившийся обеими руками в луку седла, походил просто на мешок соломы. Марион, несмотря на опыт конных прогулок, устала как никогда. Только на Хэнка Лукаса ничто не действовало…
  Подъехав к лесному кордону, полицейский заметно оживился. Он чувствовал себя здесь как рыба в воде. Полностью забрав в свои руки бразды правления, он названивал по телефону, заказывая машину. Марион вынуждена была признать, что Девитт знал свое дело.
  Пока они ожидали машину из города, владелец ранчо, расположенного в полумиле от лесного кордона, Тед Микер затеял с Хэнком беседу. Этот человек приехал сюда в состоянии крайнего возбуждения и открыто прислушивался к телефонным переговорам полицейского.
  — Как дела со стадом? — спросил его Хэнк.
  — Вполне прилично, — ответил владелец ранчо. — Мое стадо пасется на этих лугах практически восемь месяцев в году.
  — А лошади? Есть что-нибудь для продажи? — поинтересовался ковбой.
  Микер усмехнулся.
  — Ничего стоящего.
  — А отбившихся лошадей вы не видели?
  — Как же, был случай, — подумав, ответил Микер. — Когда мои лошади вернулись к зиме с пастбища, среди них был чужой черный мерин. Крупный, сильный конь без клейма. Раньше я его никогда не встречал, не представляю, чей он.
  — Белый носок на передней левой ноге? И со звездочкой во лбу? — подсказал Хэнк, ловко сворачивая одной рукой самокрутку.
  — Точно, — удивился владелец ранчо.
  — И снова в хорошей форме? — небрежно спросил Хэнк.
  — Сейчас да, — рассмеявшись, ответил Микер. — А когда появился, был совсем плохой.
  — Ему что-нибудь около пятнадцати лет? Спина слегка прогнулась?
  — Уж не ваш ли это мерин? — поинтересовался Тед Микер.
  — Нет. Но я знаю, чей он, — коротко ответил ковбой.
  — Тогда с хозяина причитается за кормежку! — рассмеялся Тед.
  Марион не слушала их беседу и, естественно, не догадывалась о ее возможных последствиях. Как сестра убийцы, эта женщина чувствовала, что все больше отдаляется от остальной группы. Она понимала, что Девитту совсем не нравилось ее присутствие в комнате, где она могла слышать все его телефонные переговоры по поводу поимки Гарри Бентона. Поэтому она почувствовала облегчение, когда услышала звук мотора автомобиля и поняла, что им предстоит снова тронуться в путь.
  Поездка в город оказалась довольно длительной, и они вошли в офис Билла Кетлина около полудня. Все чувствовали себя совершенно разбитыми.
  Старый сельский шериф с любопытством разглядывал прибывших к нему людей. Он был совершенно спокоен. Действовал неторопливо и обстоятельно.
  — Похоже, вам крепко досталось, — сказал он Девитту. — Может, хотите немного отдохнуть, а потом уже займетесь делом?
  Детектив решительно выпятил грудь.
  — Мне не до сна, столько дел. Отдохну, когда все закрутится.
  — Ну, вообще-то мы могли бы взять дело на себя, — философски заметил шериф.
  Джеймс Девитт отрицательно покачал головой:
  — Не хотел бы показаться самоуверенным, но раз уж я здесь, то и отвечать за это дело буду сам.
  Билл Кетлин слегка обиделся.
  — Кажется, вы, городские, не доверяете нам, сельским ребятам, — насупившись, пробормотал он.
  Девитт улыбнулся.
  — Мы все-таки управляемся здесь со всеми делами, — продолжал Кетлин.
  — Надеюсь, придет время, — с некоторым гонором возразил Девитт, — когда во всех округах Соединенных Штатов появятся образованные городские люди.
  — Может, оно и к лучшему, — согласился Билл.
  — Если не возражаете, — предложил Девитт севшим от усталости голосом, — давайте закончим это дело.
  — Хотите закончить его прямо сейчас?
  — Да. Нужно арестовать виновных, — твердо заключил Девитт.
  — Кого? — не понял Билл Кетлин.
  — Пошевелите мозгами, — нетерпеливо бросил Девитт. — Все просто как дважды два.
  — О чем вы? — по-прежнему не понимал сельский шериф.
  — Хэнк Лукас рассказал мне, что узнал вьючную лошадь. Он знает и человека, который продал ее Адриану.
  Кетлин кивнул.
  — Эта увечная лошадь появилась на лесном кордоне в самом начале зимы, когда лошади вернулись с пастбищ в конюшни. До этого она паслась на лесных лугах.
  Кетлин снова кивнул.
  — Неужели не понятно? — продолжал Девитт, едва сдерживая нетерпение. — В печи хижины мы нашли несколько пуговиц. Значит, там была сожжена одежда. В хижине все было аккуратно прибрано. Так что никому и в голову не могло прийти, что там произошло что-то необычайное. Все выглядело так, будто охотники, жившие там, забрали свою добычу в конце зимы и отправились продавать ее.
  — Да, Хэнк мне рассказал об этом, — сказал шериф.
  — Так вот, — продолжал Девитт. — Бентон убил Фрэнка Адриана. Погрузил все свое имущество на вьючную лошадь и спустился к ранчо лесного кордона. Затем вышел к автостраде. Здесь, разгрузив лошадь, он отпустил ее.
  — И что потом? — спросил Кетлин.
  — Потом он исчез.
  — Похоже, Гарри Бентон действительно исчез, — согласился шериф.
  — Боже мой! — нетерпеливо воскликнул городской полицейский детектив. — Неужели каждый раз мне придется тыкать вас носом? Прикиньте сами, что могло случиться. Это убийство вовсе не было результатом приступа несовместимости. Это жестокое, заранее обдуманное убийство. У Адриана была с собой приличная сумма денег. Бентон завладел ими. Что дальше? Он спустился к автостраде и отпустил лошадь на свободу. Он не мог раствориться в воздухе. Значит, кто-то встречал его на машине. Соучастник, который следил за развитием событий и ждал, пока начнется расследование. Этот соучастник оказался в нашей группе и демонстративно проявлял заботу о своем «дорогом брате». Все ясно как божий день. Марион Бентон была сообщницей брата. А убийство Фрэнка Адриана было преднамеренным.
  Марион вскочила на ноги:
  — Да как вы смеете бросаться такими обвинениями?!
  — Минутку, мэм, — начальственным тоном осадил ее Билл Кетлин. — Прошу вас сесть и сохранять спокойствие. В свое время я задам вам несколько вопросов. А пока мы проводим официальное расследование. И главное слово сейчас принадлежит мистеру Девитту.
  Марион бессильно опустилась в кресло.
  И тут Корлисс вмешалась.
  — Он мог уехать отсюда автостопом, — обратилась она к шерифу. — По-моему, мисс Бентон не замешана в этом деле…
  — Не говорите глупости, Корлисс, — вмешался Девитт. — Я ценю ваше великодушие. Мисс Бентон всех нас ввела в заблуждение своими актерскими способностями. Но я на все смотрю с точки зрения профессионального следователя.
  Марион хотела было возразить, но шериф жестом призвал ее к молчанию.
  — Представьте себе, как все это было, — продолжал детектив. — Убийство произошло в канун зимы, когда земля еще не промерзла. Двое мужчин прибыли сюда, чтобы искать золото и охотиться. Естественно, прихватили с собой припасов на целую зиму. Столько, сколько могла увезти вьючная лошадь. А это довольно много. Естественно, убийце пришлось все снова грузить и вывозить. А затем избавляться от всех припасов. Я узнавал, насколько интенсивно движение по этому шоссе. И выяснил, что, исключая сезон охоты, этой дорогой практически никто не пользуется. Кроме разве что лесника, владельца ранчо да еще почтальона. Я все делаю очень обстоятельно, — не без бахвальства продолжал городской полицейский. — Связался с почтальоном по телефону и спросил, не подвозил ли он кого-либо с большим грузом походного инвентаря.
  — Разве этот груз нельзя было спрятать? — спросила Корлисс.
  — Это было бы слишком опасно, — отрезал Девитт. — У него было много продовольствия: бекон, мука, сахар, кофе. Было одеяло и капканы. От всего надо было избавиться. Находка такого тайника сразу вызвала бы подозрение.
  Шериф Кетлин одобрительно кивнул.
  — Полностью с вами согласен.
  Джеймс Девитт напыщенно разглагольствовал:
  — Я думаю, вы согласитесь со мной: основные принципы расследования преступлений одинаковы что в городе, что в деревне. Пожалуй, в сельской местности больше пространства, что затрудняет поиск ключевых улик. Но, с другой стороны, меньше населения. А это намного упрощает поиск.
  — Да, пожалуй, вы правы, — снова согласился провинциальный шериф. — Вы пришли к верному выводу. Он вряд ли уехал автостопом. Кто-то должен был его встречать.
  — Отсюда следуют неизбежные выводы, — проговорил Девитт. — Убийство преднамеренное. Преступление совершено по определенному плану. Сообщник с машиной прибыл в назначенный день. Это ваш округ, шериф. Я не хотел бы вмешиваться, но я вынужден вмешаться. Настаиваю на аресте мисс Бентон как соучастницы в убийстве Фрэнка Адриана. Ее нужно взять под стражу немедленно.
  И тут шериф повернулся к Марион Бентон.
  — Мисс Бентон, с вашего разрешения, я задам вам пару вопросов. Понимаю, вы сейчас в сложном положении. Но советую отвечать откровенно… Ваш брат частенько бывал вспыльчив, не так ли?
  Женщина ответила утвердительно.
  — И был опытным охотником и туристом?
  Снова утвердительный ответ.
  Шериф продолжал задавать Марион все новые вопросы:
  — Он прожил в горах большую часть своей жизни?
  — Вы правы, — тихо ответила женщина.
  — Искал золото, иногда работал проводником и траппером?
  Марион кивнула.
  — Хэнк говорил мне, что вы хорошая наездница. Вам даже доводилось участвовать в конных переходах в горах. Вместе с вашим братом.
  Женщина снова ответила утвердительно.
  — Во время таких походов ваш брат нанимал проводников или носильщиков?
  — Конечно нет, — пожала плечами Марион. — Он любил все делать сам.
  Шериф обернулся к Джеймсу Девитту.
  — Хэнк Лукас рассказал, что в хижине вы обнаружили лопату и пятна крови на одной стене. Однако никаких следов крови в других местах не было. В шкафу оставались чисто вымытые тарелки. Но в хижине не было ни дров, ни растопки. Печь не чистили, и в золе нашлось несколько пуговиц. Кроме того, за самодельным шкафом, сбитым из ящиков, торчала записка. Однако, обратите внимание, ничто не указывало на то, что какое-то время в жилище оставался один человек. И последнее. Внизу, в конце тропы, нашлась вьючная лошадь со следами кровоподтеков на спине.
  Полицейский согласно кивнул.
  — Все это я уже проанализировал раньше, — нетерпеливо бросил он. — Погодите, шериф. Особое внимание я обратил на хижину. Я все улики изучил лично.
  — Вы осмотрели хижину, — подтвердил шериф. — Но бывает, мы смотрим и не видим… Давайте начнем сначала. Миссис Адриан, вы зарегистрировались в нашем отеле и оставили там багаж. Хотели забрать его, вернувшись из похода в горы.
  — Да, Хэнк просил меня взять только самое необходимое. Чтобы облегчить ношу.
  — Ковбой говорил мне, что вам не приходилось раньше путешествовать в горах.
  — Это мой первый поход, — подтвердила Корлисс.
  — Думаю, вы правы, — сказал шериф Девитту. — Убийцу кто-то должен был встретить. А это означает, что убийство было запланировано. Значит, был и сообщник.
  — Я все время об этом толкую, — отрезал Девитт. — Все это означает преднамеренное убийство.
  — Правильно, — удовлетворенно кивнул шериф. — Однако пару фактов вы проглядели. Давайте размышлять вслух. Возьмем, к примеру, фотооткрытку.
  — Ну и что? — не понял Девитт.
  — На тени вы обратили внимание? — невозмутимо продолжал шериф.
  — Тени? Какое отношение имеют какие-то тени к убийству Фрэнка Адриана?! — с раздражением воскликнул городской полицейский.
  — Очень короткие тени, — сказал шериф — Снимок, должно быть, сделали в полдень. Но даже в полдень такие короткие тени в Айдахо бывают только летом. Отпечатки с этого снимка делал фотограф Том Мортон. По фотобумаге он определил, что делал фотографию в конце июля. Судя по теням. В открытке же говорится, что снимок сделан в октябре. Как вы собираетесь увязать тени и…
  Девитт расхохотался.
  — Не собираюсь даже пробовать. Фрэнк Адриан исчез только в сентябре.
  Билл Кетлин кивнул и спокойно продолжал:
  — Этот снимок был сделан складной камерой с небольшой трещинкой в складывающейся части. Поэтому на снимке, в нижнем углу, имеется белый просвет. Я понимаю, что сильно наскучил вам. Но есть еще факт, который нужно осмыслить. Помните, у найденной вьючной лошади спина была стерта до крови, а потом зажила?
  Детектив взорвался:
  — Да вы что, с ума сошли? Какое мне дело до этой проклятой увечной лошади!
  — Если вы работаете в горах, — невозмутимо продолжал шериф, — нужно их знать. Конечно, если два десятка лошадей навьючены вещами новичков, у пары лошадей могут образоваться потертости на спине. Тут уж ничего не поделаешь. Но если навьючиваешь всего одну лошадь, да еще ведешь ее на поводу, значит, двигаешься значительно медленнее, чем верхом. В этом случае опытный путешественник не сделает ошибки.
  И еще один момент, — не дав себя перебить, продолжал Билл Кетлин. — Убийца оставил хижину в таком виде, чтобы ее состояние не вызвало подозрений у случайного посетителя. Все должно было остаться так, будто охотники просто покинули ее в конце зимнего сезона.
  И еще. У нас в горах есть неписаный закон. Оставляя надолго хижину, каждый должен обязательно заготовить сухие дрова и щепу для растопки печки. Если сам вернешься во время дождя или грозы, сразу сможешь развести огонь. Или кто-то другой забредет в хижину в поисках укрытия — он тоже сможет согреться.
  Не хочу утомлять вас рассказами обо всех местных обычаях, но этот соблюдается особенно строго. Теперь понятно?
  — Что понятно? — по-прежнему не понимал Девитт.
  — В хижине жили два человека, — излагал свои заключения шериф. — Один из них был новичком, типичный городской пижон. Другой — опытный охотник. Один из них убил другого и сбежал. Убил тот, кто убирал в хижине, мыл посуду и делал все, чтобы сложилось впечатление, что охотники вместе покинули свое горное жилище.
  — Естественно, — подтвердил Девитт.
  — В таком случае убийцей был новичок, — подытожил свои исследования Билл Кетлин.
  Последние слова шерифа явно потрясли Девитта.
  — Как же так? — в недоумении воскликнул он. — Жена опознала тело! Еще было кольцо на…
  — Конечно, конечно, она опознала тело, — невозмутимо повторил Кетлин. — Естественно, убийца позаботился и о необходимом для опознания кольце. Но дело в том, что она в любом случае опознала бы тело. Помните, вы сами говорили, что это убийство было преднамеренным. И кто-то должен был в условленном месте встретить вьючную лошадь. В определенный день и в определенный час.
  Корлисс Адриан с шумом отодвинула стул от стола.
  — Уж не пытаетесь ли вы обвинить меня…
  — Успокойтесь, мэм, — перебил ее шериф. — Я просто пытаюсь объяснить полицейскому из города кое-какие обстоятельства этого дела… Вот еще что, Девитт. Ковбой Хэнк говорил, что записка была засунута за шкаф. И я спросил, легко ли было ее найти. По телефону он ответил мне: «Черт возьми, Билл, ее сразу бы заметил любой пижон». Вот видите: Адриан слишком старался. Хотел, чтобы записка наверняка была найдена. Когда Хэнк Лукас позвонил мне и рассказал об этом преступлении и обстоятельствах, которые смог выяснить, я многое передумал. А потом обратился к судье и оформил ордер на обыск багажа, оставленного миссис Адриан в отеле. И конечно, нашел там складной фотоаппарат фирмы «Кодак», модель 3А. Мы принесли его в фотолабораторию Тома Мортона. Поместив внутрь аппарата электролампочку, обнаружили на его мехах крошечное отверстие. Как мы и предполагали…
  Не советую думать о побеге, миссис Адриан, — предупредил Корлисс шериф. — Вы, конечно, устали от долгого перехода. Но если бы попытались бежать, то здесь вы далеко не уйдете. Не то что в городе, где достаточно выскочить за дверь — и тут же затеряешься в толпе. Так что придется остаться на месте и проглотить горькую пилюлю. Скажу вам, что люди в наших горах относятся к женщинам по-рыцарски. Конечно, они не отпустят вас на свободу, но сделают все, чтобы представить вас лишь пособницей в этом преступлении. Так что вас не ждет чрезмерное наказание.
  — Вы с ума сошли! — воскликнула Корлисс Адриан. — У вас же нет улик против меня. Это просто издевательство над правосудием!
  — Боюсь, что мы имеем больше улик против вас, чем нужно, — спокойно ответил шериф. — Вы с мужем давно задумали это дело. Вы оба были здесь прошлым летом и нашли эту хижину. Она была заброшена, но все еще сравнительно новая и в хорошем состоянии. Вы даже сфотографировали ее. Это было приблизительно за пару месяцев до момента, когда ваш муж симулировал свое исчезновение. Операция была задумана довольно хитро. Страховка была оформлена много лет назад. Все шло как по маслу.
  — Подождите минутку, — прервал его Девитт. — Я сам с этим разберусь. Шериф, ваши собственные доводы просто завели вас в тупик…
  — Что дает вам повод так говорить? — спросил шериф.
  — Вы сами признали, что человек, последним покинувший хижину, постарался все оставить так, будто охотники покинули избушку на зимний сезон.
  — Так мне описал дело Хэнк, — ответил шериф.
  — Но ковбой также сказал вам, что записку оставили в очень заметном месте. Так что даже новичок тут же бы ее нашел.
  Шериф усмехнулся.
  — Да. Интересный факт, — сказал он. — Это обстоятельство озадачило меня. И я начал размышлять…
  — Я этого пока еще не вижу, — с откровенной враждебностью заметил полицейский из города.
  — Подумайте сами, — сказал шериф. — Просто поставьте себя на место убийцы, и все станет ясно.
  — Боюсь, — ответил Джеймс Девитт с глубоким сарказмом, — мои мозги слишком примитивны, чтобы разобраться в таких тонкостях. Объясните мне все сами.
  — Я уже говорил, — невозмутимо начал шериф, — нужно поставить себя на место убийцы. Вы не хотите, чтобы тело нашли до момента, когда его уже будет трудно опознать. Поэтому зарыли труп, но не очень глубоко. Вам нужно, чтобы он оставался там подольше и разложился. Теперь вы готовы к тому, чтобы его нашли. Однако не слишком скоро, иначе вы попались. Думаю, теперь-то все для вас должно быть ясно, Девитт.
  — Что вы имеете в виду? — снова не схватил ситуацию детектив.
  — Я имею в виду, что кто-то — убийца или его сообщник — возвращается в хижину и оставляет там записку. Ее должны найти в нужное время. Суть в том, чтобы кто-то отправился в хижину и нашел записку и труп. Значит, человек, оставивший записку, хотел, чтобы ее нашли. Конечно, Адриан мог оставить эту записку, как он об этом пишет. Но если Бентон убил его, то нашел бы записку и уничтожил ее. Охотник просто не смог бы проглядеть письмо. Поэтому, — продолжал шериф, — когда Хэнк Лукас рассказал мне о записке, я прежде всего спросил его о цвете чернил. Оказалось, что они все еще сохраняли синий цвет. Насколько я понимаю в чернилах, есть определенное химическое вещество, которое темнеет, создавая их цвет. Но пока химикат не окислился, в чернила добавляют синюю краску, чтобы можно было видеть, что пишешь. Вот почему синие чернила со временем превращаются в черные. Опытный в этих делах человек может достаточно точно определить, давно ли сделана запись чернилами. Ковбою записка показалась довольно свежей. Я поразмыслил еще немного, — излагал свои соображения шериф. — Порасспросил Хэнка по телефону, как миссис Адриан перенесла путешествие. Умеет ли сидеть в седле? И он ответил, что она не отличается от большинства новичков. Слишком укоротила стремена, стискивает лошадь коленями и, вообще, сидит в седле довольно неуверенно. Мне стало ясно, что вряд ли она смогла бы совершить бросок к хижине и обратно, оставить там записку да еще порезать палец, чтобы оставить в хижине несколько пятен крови. Это ей не по силам. Из этого я сделал вывод, что только один человек мог все это проделать.
  Благодаря письму моего друга Эда Харвела у меня было довольно точное описание Фрэнка Адриана. Я понял, что добраться до хижины, чтобы оставить там записку, он мог только через лесной кордон. Или через долину Мидл-Форк. Конечно, для него это было тяжелым испытанием. Все-таки он новичок. В то же время сомнительно, чтобы в этой истории участвовал какой-то третий человек. Однако сейчас здесь появляется все больше самолетов. И теперь в пяти милях от хижины соорудили взлетно— посадочную полосу для лесной пожарной охраны.
  Поэтому я снова уселся к телефону. Обзвонил все городки в округе, имеющие чартерные воздушные линии. Интересовался, не нанимал ли кто-нибудь самолет до этой посадочной полосы в течение последнего месяца. И вот тут мне здорово повезло.
  — Что же вы узнали? — невольно заинтересовался полицейский.
  — Видите ли, — ответил шериф, — нанимая самолет, пассажир обязан сообщить о себе подробную информацию. Конечно, в данном случае наниматель выступал под вымышленным именем. Мне удалось узнать, что сейчас он работает в одном гараже. И наверняка думает, что находится в полной безопасности. Однако я позвонил туда моему другу шерифу, и мы его арестовали.
  Я успел поговорить с ним по телефону, — продолжал свой рассказ Билл Кетлин. — Сообщил, что его жена уже забрала деньги в страховой компании и убежала вместе с плейбоем по фамилии Гридли. Конечно, тут я немножко нафантазировал и, возможно, поступил не очень честно. Но трюк моментально сработал. Этот Адриан оказался довольно горячим парнем. Он тут же взорвался и все выложил как на духу. По-видимому, до него уже доходили слухи о Гридли.
  А теперь, миссис Адриан, — заключил шериф, — хотя мне это не очень по душе, но я вынужден переселить вас в тюрьму. В отель за вашими вещами уже поехали, так что вы можете взять немного чистого белья и… О господи! — воскликнул Билл Кетлин с состраданием, — она, кажется, потеряла сознание. Хэнк, — попросил он, — принесите-ка мокрое полотенце, попробуем привести ее в чувство. И прихватите бутылку виски из того ящика. Кажется, мисс Бентон тоже нужно немного выпить. Сожалею о гибели вашего брата. Но, в конце концов, пусть уж лучше будет так, чем превращать его в убийцу. А что касается вашего начальника, Девитт, Эда Харвела, я уже позвонил ему. Сообщил, что дело закончено и убийца находится в тюрьме.
  Сейчас, друзья, — сказал он, вставая, — давайте закончим с миссис Адриан. А потом, пожалуй, не вредно было бы немного перекусить. Я занимался делом практически всю ночь. А ведь я уже не так молод, как прежде. Теперь если по работе вынужден не досыпать, то надо хотя бы поесть как следует. Восполнить энергию.
  Харвелу я сказал, Девитт, что вы показали себя в этом деле как опытный детектив. Ваш шеф гордится вами. Конечно, я проинформировал его, что и мы, деревенские парни, тоже приложили к этому делу свои руки. И только потому, что это, в конце концов, наш округ. И наши избиратели хотят, чтобы мы поддерживали здесь порядок. Но я сказал, что вы проделали большую часть работы… Ну ладно, Хэнк, — старик устало расправил плечи, — давай заканчивать наши дела и пойдем посмотрим, что мы имеем в смысле еды. Как раз сейчас начался охотничий сезон, и мой приятель прислал целую оленью ногу. Я отнес ее в салун Теда Коллинса и попросил получше запечь. Скажу вам последнее, — слова Билла звучали торжественно. — Страховая компания, где была застрахована жизнь Адриана в пользу его жены, нам очень благодарна. Эд Харвел мне сообщил, что они собираются нас премировать. Так что, кажется, несмотря ни на что, сегодня мы неплохо потрудились. Как думаете, ребята?
  
  1946 год.
  (переводчик: П. В. Рубцов)
  
  Драгоценная бабочка
  Ходили сплетни, что старина Хелси каждую среду утром закрывался в своем кабинете, чтобы потренироваться в гольф. Возможно, это были только слухи. Но факт остается фактом: сотрудники страховой компании ВИФИ обращались с важными вопросами к своему президенту по вторникам. Или уж откладывали все дела на четверг.
  Личная секретарша Хелси, Пегги Касл, не унаследовала от своей предшественницы привычку отдыхать по средам. До того как поступить в эту компанию, Пегги некоторое время работала в сельской газете. Узнав об этом, старина Хелси уговорил ее организовать и вести колонку местных сплетен в многотиражке компании.
  Пегги любила общаться с людьми, обладала цепкой памятью на имена и лица и здоровым, искрящимся юмором. В результате колонка, названная ею «Воздушные замки», стала очень популярной. Гордость распирала старика Хелси, и он всячески поощрял Пегги уделять этому разделу газеты все больше и больше внимания.
  — Это как раз то, что нужно, — говаривал он. — Мы тратим колоссальные деньги на эту проклятую газетенку. Мы сделали ее гладкой, формальной и бюрократической, она выглядит респектабельно. Но на кой черт нужна солидная многотиражка? Мы хотим, чтобы она была домашней, интересной для всех, хотим, чтобы наши сотрудники читали ее запоем. Нам нужно, чтобы она привлекла внимание наших клиентов. Вы, Пегги, занимаетесь как раз такой работой. И прекрасно с ней справляетесь. Продолжайте в том же духе. Вы на пути к большому успеху.
  Старина Хелси постоянно носил в своем бумажнике вырезки из колонки Пегги. Частенько он бережно вынимал эти статейки из бумажника и передавал своим приятелям по клубу.
  — У меня в офисе есть девчушка, моя секретарша, ужасно толковый чертенок, — рассказывал он. — Видели бы вы, во что она превратила колонку сплетен в нашей многотиражке! Да вот, кстати, ее заметка «Воздушные замки», вы только послушайте!
  «Личность шутника из отдела ценных бумаг пока еще не установлена. Билл Филмор грозится, в случае поимки, задушить его собственными руками. Похоже, что Билл и Эрнестина встречаются регулярно. В прошлый четверг в обеденный перерыв Билл решился задать ей некий вопрос и получил положительный ответ. До конца дня он летал словно на крыльях. Видимо, Билл рассказал о своих намерениях приятелям и даже показал им кольцо, которое готов надеть на палец Эрнестины, если она скажет «да». В результате сразу же после обеда какой-то шутник ухитрился изрядно испачкать брюки Билла на коленях. Билл не подозревал об этом. Пока Эрнестина распространяла ошеломляющую новость и демонстрировала всем свое колечко, естественно, Билл тоже оказался в центре внимания. Причем, естественно, были замечены и пыльные пятна на его коленях. Эрнестине эта шутка показалась очень милой, а Билл… Пожалуй, нам лучше сменить тему разговора».
  Ну, как? — спрашивал довольный Хелси, хлопая приятеля по спине. — Не правда ли, забавно? Можете себе представить, как подобные заметки помогают многотиражке. Теперь все ее читают. Такие темы и обеспечивают популярность… Правда ли это? Конечно, нет! — развивал свою мысль Хелси. — Выдумка от начала и до конца. Самое смешное, что Билл Филмор даже не подозревает об этом. Он до сих пор верит, что на его брюках была пыль, и ходит ужасно сердитый. Половина работников моей компании знает, что это выдумка. Вторая половина гадает, кто же был этот шутник. Вы не поверите, как эта заметка подняла престиж нашей газеты! А вот еще одна…
  При малейшем проявлении интереса старина Хелси тут же вытаскивал другие заметки. Обычно его друзья ничего не имели против. Заметки действительно были полны юмора, к тому же у многих приятелей Хелси возникали те же проблемы с многотиражками.
  В эту среду Пегги вскрыла анонимное письмо и внимательно его прочла.
  «У Дона Кимберли сегодня вечером свидание в «Королевском фазане» с известной Мисс Бюст. Это настоящая сенсация! Я не прошу верить мне на слово и поэтому не подписываюсь. Советую поболтаться в ресторане и посмотреть, что произойдет».
  Письмо было подписано: «Читатель». Почерк был явно женский.
  Обычно Пегги Касл выбрасывала анонимки в мусорную корзину. Но Дон Кимберли, ведущий сотрудник отдела страховых премий, был, что называется, первым парнем на деревне. Этот молодой, способный холостяк с высшим юридическим образованием был счастливым обладателем копны черных вьющихся волос, темно-серых глаз и бронзовой кожи. Отличало его и завидное хладнокровие. Не было девушки в компании, сердце которой не замирало бы, когда он проходил мимо ее стола. И Пегги не была исключением…
  Мисс Бюст — Стелла Линн, победительница конкурса красоты на сельской ярмарке. Этот титул она заработала, прежде чем приехать в город и наняться на работу в ВИФИ. Несомненно, судей того конкурса гораздо больше волновали пышные матроны, чем хрупкие создания.
  Стелла Линн, гордясь своими соблазнительными формами, обычно носила более смелые декольте, чем любая другая сотрудница фирмы. Когда кто-то дал ей кличку Мисс Бюст, она пришлась ей настолько же впору, как и ее вызывающие платья. Кличка тут же прилипла к ней, как жевательная резинка.
  Пегги Касл задумчиво перечитала анонимное письмо. И что только мог найти Дон Кимберли в Стелле Линн? Все это казалось невероятным и вполне могло быть шуткой какой-то сплетницы. Кто-то понадеялся, что новость будет опубликована в газете без всякой проверки и станет настоящей сенсацией, произведет фурор.
  С другой стороны, предположим, что это правда. Такая новость, несомненно, вызовет всеобщий интерес.
  Четко сознавая, что действует в полном соответствии с замыслом автора анонимки, Пегги решила все проверить лично…
  Ночной клуб «Королевский фазан» имел постоянный круг посетителей. Варьете здесь демонстрировало модные номера, пища была отменной, музыка вполне приличной. Правда, танцевальная площадка была чуть больше носового платка. Однако это отвечало стилю и характеру подобных заведений.
  Помахав своей карточкой «Пресса», Пегги смело перешагнула порог клуба. Эта карточка помогла ей нарушить правило, запрещающее женщинам появляться в ночном клубе без сопровождения мужчин. Итак, Пегги Касл вплыла в ресторан в своем лучшем из так называемых скромных платьев, уселась за стол и, потягивая коктейль, стала ждать.
  Через полчаса метрдотель склонился над ней.
  — Еще коктейль, мисс Касл?
  Услышав свое имя, Пегги вздрогнула, но, вовремя вспомнив о карточке «Пресса», гордо покачала головой.
  — Мы хотим, чтобы вам у нас понравилось, — продолжал метрдотель. — Надеемся, что вы напишете несколько хороших слов о нашем заведении…
  Пегги почувствовала укол совести. Наверное, они здесь решили, что она из какого-нибудь крупного журнала.
  — Признаюсь, — сказал вдруг метрдотель, — я читаю вашу колонку в каждом номере газеты.
  — Правда? — удивилась она.
  — Мистер Хелси рассказывал мне о вашей колонке, — продолжал метрдотель. — Он регулярно бывает у нас и подписал меня на вашу газету. Мне она нравится.
  У Пегги отлегло от сердца.
  — Спасибо, приятно слышать.
  — У нас много клиентов из числа руководства вашей компании, — продолжал он. — Мы просто счастливы, что вы тоже посетили наш клуб. И конечно, на вас распространяются все привилегии…
  — Все привилегии? — не поняла Пегги.
  — Мы оплатим ваш счет, — объяснил метрдотель. — Еще один коктейль?
  — Спасибо, не сейчас.
  — Сегодня у нас хорошее шоу. Рад, что вы посетили нас.
  Он отошел, освободив Пегги от чувства вины. В то же время девушка чувствовала себя польщенной высокой оценкой своей работы.
  И тут в ресторан вошел Дон Кимберли. В одиночестве. Его столик был явно заранее зарезервирован. Усаживаясь, он рассеянно огляделся и заказал коктейль, затем откинулся на спинку стула с видом человека, явившегося на встречу слишком рано.
  Пегги взглянула на свои часики. Было пятнадцать минут десятого. Шоу начиналось в половине десятого.
  Пегги Касл нахмурилась. То, что Дон Кимберли пригласил Стеллу Линн в «Королевский фазан», само по себе было достаточно странным. Но уж совсем маловероятно, чтобы он заставил Мисс Бюст прийти в ресторан без сопровождения. Что-то здесь было не так. Если это свидание, тогда он должен был заехать за Стеллой и прийти сюда вместе с ней. Погруженная в раздумья, секретарша не заметила, как пролетело время. В зале вдруг померк свет, и тут вновь появился официант с очередным коктейлем.
  — Извините, мисс Касл, — сказал он услужливо, — мы думаем, вам не повредит еще один коктейль. Тем более что сейчас как раз начинается шоу.
  Пегги поблагодарила его. На сцене появились танцовщицы, оголенные до неприличия. Конферансье поднял микрофон.
  Пегги взглянула на Дона Кимберли. Нахмурившись, он смотрел на часы, а не на соблазнительные ножки девушек.
  Боже мой, подумала Пегги Касл, она не может подвести его. Она просто не осмелится. Это же высшая точка ее карьеры, если он действительно пригласил ее на свидание… Нет, нет, она не может опоздать.
  Однако тот, кого ждал Дон Кимберли, явно опаздывал. Он все чаще поглядывал на часы и на входную дверь. Чувствовалось, что его нетерпение нарастает. Тут вдруг зажегся верхний свет, и Пегги поняла, что Дон смотрит на нее. Удивленное выражение его лица, казалось, говорило: «Где, черт возьми, я видел эту девушку раньше?»
  Улыбнувшись, она кивнула молодому человеку. И когда он поклонился в ответ, стало ясно, что он тоже узнал ее. Тут же он подошел к столику Пегги Касл.
  — Добрый вечер, мисс Касл, — поприветствовал он. — Не сразу узнал вас. Вы кого-то ждете?
  — Нет, нет, — поспешно ответила она. — Просто собираю материал для своей колонки. Этот ресторан популярен среди работников нашей компании. Надеюсь, вы чувствуете, что глаза прессы прикованы к вашей персоне, мистер Кимберли, — добавила Пегги несколько игриво, — и что в следующем номере газеты вы окажетесь в луче беспощадного прожектора…
  — Боже мой! — воскликнул Кимберли в притворном ужасе и, не спросив разрешения, сел за ее столик. Нахмурившись, он пристально посмотрел на нее.
  — В чем дело? — весело спросила Пегги. — Надеюсь, вам нечего скрывать, ведь вы не женаты. Я чуть было не добавила: «И ничем не связаны».
  — Конечно, не связан, — вздохнул молодой человек.
  — Могу я спросить, почему упоминание вашего имени в колонке «Воздушные замки» вызывает у вас так мало интереса?
  — Вам так показалось? — улыбнулся он.
  — Совершенно определенно.
  И вдруг, внезапно придя в хорошее настроение, Кимберли рассмеялся.
  — Ну вот, я снова чувствую прилив энтузиазма и интереса, но вовсе не из-за вашей колонки!
  — Не может того быть, чтобы вы пришли сюда в одиночестве, — лукаво заметила Пегги, внимательно наблюдая за его реакцией.
  — Ко мне должны подойти. Хватит вам тянуть этот коктейль. Позвольте мне заказать еще один.
  — Ну что вы, это уже второй бокал, — слабо сопротивлялась Пегги.
  — Судя по вашим темпам, первый бокал был выпит больше часа назад. Официант!
  Пегги не стала возражать. Она испытывала приятное возбуждение. И не только от вина. Здесь явно наклевывалась какая-то интересная завязка.
  Чем вызвано тайное свидание Дона Кимберли со Стеллой Линн? Может быть, он счел неудобным навестить ее дома, а потом вместе с ней пойти в «Королевский фазан»? Или, может быть, он чего-то боялся?
  Кимберли в который уже раз посмотрел на часы.
  — Вы суетитесь и нервничаете, — заметила Пегги. — Может, кто-то не пришел на свидание? Нет, это было бы слишком жестоко! В конце концов, я не такая уж охотница за новостями, — безразличным тоном заключила она.
  Пегги видела, как он внутренне напрягся.
  — Газетная новость, — назидательно сказал Дон Кимберли, — это новость, которую кто-то хотел бы скрыть. Кажется, какой-то известный журналист сказал: «Если новость хотят опубликовать, то это не новость. Вот когда ее хотят скрыть от газет, тогда это настоящая новость».
  — Значит, вы что-то хотите скрыть от газет? — тут же спросила Пегги.
  Внезапно он стал совсем серьезным.
  — Боюсь, мисс Касл, что мне придется лишить вас нескольких жареных фактов для вашей колонки. Даже если понадобится для этого обратиться прямо к Хелси.
  — Речь идет о вашей встрече сегодня вечером? — не унималась девушка.
  Дон Кимберли хмуро окинул ее оценивающим взглядом.
  — Минутку, мисс Касл. А почему это вы здесь сегодня?
  Пегги стойко выдержала его взгляд.
  — Я получила анонимную подсказку, что сегодня у вас здесь свидание со Стеллой Линн. Решила заглянуть сюда, чтобы описать ночной клуб, а заодно и осветить человеческие контакты, которые представляют общественный интерес.
  — Вы хотите сказать: многих развлекут?
  — Ну что ж, развлечение — это тоже форма интереса, — парировала девушка.
  Кимберли задумался.
  — Вы, несомненно, слышали и ее прозвище — Мисс Бюст, — сказал он.
  Пегги рассмеялась, но тут же осеклась, почувствовав серьезность его тона.
  — Я знаю ее уже пять лет, — тихо продолжал Кимберли. — Познакомились мы еще до ее поступления на работу в компанию. И задолго до того, как она выиграла конкурс красоты. Стелла — очень хороший человек.
  — Простите, — засмеялась Пегги. — Я…
  — Не извиняйтесь. Я все понимаю. Стелла любит выпендриться. Есть у нее такая черта. Некоторые люди любят петь, а Стелле нравится демонстрировать свое тело. Она гордится им. И все же она хороший человек.
  — Я не знала, что это так серьезно… — смущенно добавила Пегги.
  — Да нет, ничего серьезного, — пожал плечами молодой человек.
  — Я понимаю. Просто хотела сказать, что в нашей фирме вряд ли кто догадывается, как давно вы знакомы. В нашей компании все любят Стеллу, но сегодняшнее свидание для большинства будет неожиданностью.
  Его ответ застал Пегги врасплох.
  — Она мне нравится, — сказал Дон Кимберли, — но это не любовное свидание. А ее отсутствие меня очень беспокоит.
  — Почему?
  — Наверное, вы знаете, что у меня довольно разносторонняя работа. Если, к примеру, актриса сообщает о потере драгоценностей стоимостью в пятьдесят тысяч долларов или заявляет, что кто-то проник в ее квартиру и украл колье, купленное за сто тысяч долларов, то расследование веду я. Я возглавляю отдел ВИФИ по выплате страховок в случае хищений. А это довольно сложное дело.
  Пегги Касл поспешно кивнула, вся превратившись в слух.
  — Сегодня утром Стелла мне позвонила. Понять всю необычность этого можно, лишь зная, что Стелла в своем воображении всегда преувеличивала мое положение на фирме. Насколько я помню, она впервые в жизни позвонила мне. Причем в рабочие часы.
  Кимберли замолчал. Лицо Пегги оставалось непроницаемым.
  — Она сказала, что хотела бы поговорить со мной по очень важному делу. И спросила, где мы можем встретиться. Я ответил, что буду рад увидеть ее в любое время и в любом месте. Но она настаивала на том, чтобы наша встреча выглядела случайной. Тогда я предложил «Королевский фазан». Это Стеллу устроило, и она обещала быть ровно в девять тридцать.
  — Вы должны были встретиться здесь? — уточнила Пегги.
  — Да. Я предложил заехать за ней домой, но она не захотела. Сказала, что находится в щекотливой ситуации, и нам лучше встретиться здесь. Предупредила, что если придет не одна, то я должен притвориться, будто мы встретились случайно. Стелла обещала быть здесь ровно в девять тридцать, вот почему я беспокоюсь.
  — Я не знала, да, вероятно, и никто не знает, что вы друзья, — смущенно сказала Пегги.
  — Здесь нет особого секрета, — успокоил ее Кимберли. — Стелла считала, что лучше об этом не распространяться. Видите ли, может, она и любит себя показать, но в ее душе очень строгая система ценностей, и она никогда не подводит друзей. Стелла по-настоящему хорошая девчонка. И чрезмерно чувствительна к разнице в нашем положении на фирме.
  — Это вы устроили Стеллу к нам на работу? — поинтересовалась Пегги.
  — Вовсе нет. Я не знаю, кто это сделал, — откровенно ответил он. — Просто однажды я столкнулся с ней в лифте. И она сказала, что работает на фирме уже две недели. Я тут же предложил ей пойти выпить. Но она отказалась. Сказала, что понимает, какое положение я занимаю на фирме, она же только начинает здесь свою карьеру. И тут же стала заверять, что никогда не поставит меня в неловкое положение. Вот почему она мне так нравится. Стелла всегда так естественна и открыта. Послушайте, мисс Касл, я очень волнуюсь. Хотел бы пойти к ней домой, чтобы удостовериться, что все в порядке. Мне кажется, нам было бы лучше пойти вместе.
  — Может быть, она просто опаздывает и… — начала Пегги.
  — Только не Стелла, — перебил Кимберли. — Она бы позвонила. Официант! Счет, пожалуйста.
  Пегги не сказала ему, что еще не ужинала. Она просто согласно кивнула и улыбнулась ему ободряюще.
  — Я с удовольствием составлю вам компанию, — сказала она. — Но вы говорили, что Стелла просила не заходить к ней домой.
  — Действительно. Но, думаю, если мы пойдем вместе, все пройдет нормально. Но учтите, что бы вы ни узнали в результате, это не подлежит публикации. Пошли.
  Снаружи дом, где жила Стелла Линн, выглядел вполне прилично. Внутри же — довольно убого. Почти механически Дон Кимберли вставил ключ во входную дверь, открыл ее, вместе с Пегги прошел к лифту и нажал кнопку пятого этажа.
  — У вас есть ключ? — удивилась она.
  — Не говорите глупостей, — рассердился он. — Это ключ от моего собственного дома. Эти наружные двери открываются любым ключом.
  Пегги знала об этом. Однако успела отметить, что Дон Кимберли открывал дверь без малейшего колебания или заминки. Он вставил ключ в замок и уверенно повернул его. И дальше, в вестибюль, прошел без малейшей неуверенности.
  Пегги раздумывала, действительно ли он впервые открывает эту дверь своим ключом. Она ругала себя за такие мысли, но они не выходили из головы…
  Когда лифт с характерным лязгом остановился, Кимберли открыл дверь и, пропустив ее вперед, закрыл дверь за собой.
  — Налево, квартира 519, — подсказал он.
  Она повернула налево, и Кимберли, догнав ее, нажал кнопку звонка квартиры 519. Они слышали трели звонка. Однако в квартире царила полная тишина. Подождав несколько мгновений, Кимберли попробовал открыть дверь. Ручка повернулась легко, дверь отворилась, и Пегги, заглянув, увидела аккуратно прибранную и просто обставленную комнату.
  — Кто-нибудь есть дома? — окликнул Кимберли.
  Пегги схватила его за руку.
  — В чем дело? — не понял он.
  — Пальто на спинке стула, — прошептала девушка.
  — Ну и что?
  — По логике вещей, она должна была в нем выйти на улицу. Почему оно осталось здесь?
  Пегги указала на вращающуюся дверь, ведущую, очевидно, в кухню. Ее голос срывался от возбуждения.
  — Нужно убедиться, что Стеллы в квартире нет.
  Кимберли толкнул вращающуюся дверь, и Пегги громко вскрикнула.
  Сквозь полуоткрытую дверь она увидела девичью ногу в чулке. Рядом с раковиной валялась бутылка виски. Бокал выпал из неподвижных пальцев девушки, лежавшей на полу. Жидкость выплеснулась на линолеум. Она была одета в бюстгальтер без бретелек, пышную нижнюю юбку, чулки и туфли.
  Кимберли внезапно рассмеялся.
  — Стелла, — окликнул он девушку, — проснись! Ты опоздала на поезд!
  Девушка не шевельнулась.
  Пегги, наклонившись, отметила необычный цвет ее кожи. Быстро опустившись на колени, она схватила левую руку Стеллы и тут же бросила ее.
  — Мертва, — в ужасе прошептала она. — Наверное, что-то с сердцем.
  — Позвоните доктору! — крикнул Кимберли.
  — Доктор здесь не поможет, — ответила Пегги. — Она умерла. Дотроньтесь до нее, и вы убедитесь в этом. Нам лучше… позвонить в полицию.
  Кимберли заколебался.
  — Что это у нее на ноге? — вдруг указал он.
  Пегги взглянула на правую ногу девушки. К верхнему, плотному краю нейлонового чулка была прикреплена прекрасная брошь в форме бабочки. Она вся сияла бриллиантами, рубинами и изумрудами.
  — Боже! — воскликнул Кимберли. — Откуда она у нее?
  Пегги увидела, как побледнело его лицо.
  — Вы что-нибудь слышали о краже драгоценностей Гаррисона? — спросил он. — Наша компания застраховала драгоценности Гаррисона. Нам предстоит выплатить страховку в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов, а эта бабочка выглядит точно как знаменитая бабочка Гаррисона. Как, черт возьми, она могла оказаться у Стеллы?
  Пегги отколола брошь и положила ее в свою сумочку.
  — Не стоит отдавать ее полиции, — спокойно сказала она.
  — Послушайте, — возразил Кимберли. — Так нельзя. Это вещественное доказательство. Не знаю пока чего. Только знаю, что так нельзя.
  — Что сделано, то сделано, — твердо сказала Пегги.
  — Но, послушайте, давайте вызовем доктора. Нам не обязательно здесь оставаться. Пусть доктор сделает все необходимое…
  — Здесь нужно вмешательство полиции, — возразила Пегги. — Вы заметили пену у нее на губах? И еще. Я никак не могла понять, что это за запах. А сейчас я знаю.
  — Какой еще запах?
  — Горького миндаля. Цианистый калий. Вот откуда странный цвет ее кожи.
  Дон Кимберли подозрительно прищурил глаза.
  — Вы, кажется, прилично разбираетесь в самоубийствах.
  — Да, — ответила Пегги. — Я работала в газете. Но раз уж мы влипли в это дело, надо осмотреться. Для самозащиты. Прежде всего давайте убедимся, что здесь нет других трупов.
  Девушка быстро прошлась по квартире, фиксируя мельчайшие детали.
  — Если это самоубийство, то, что вы делаете, — незаконно, — констатировал он.
  — А если убийство? — вскинула голову Пегги.
  — Тогда вдвойне незаконно, — так же спокойно предупредил Кимберли.
  Девушка промолчала, но продолжала обходить комнату за комнатой. Руками в перчатках она изредка осторожно касалась отдельных предметов.
  Вся квартира пропахла запахом виски. Возможно, из-за бокала, пролитого на кухне. Однако в ванной комнате этот запах чувствовался сильнее.
  Пегги опустилась на колени, подобрала на кафельном полу осколок стекла, потом еще один. Затем осторожно положила их на прежнее место.
  В спальне на постели лежало платье, которое Стелла собиралась надеть. Декольте, казалось, должно было достигнуть талии.
  Разглядывая V-образный вырез платья, молодой человек тихонько присвистнул.
  — Пегги, — произнес он, помолчав, легко и просто впервые назвав ее по имени, — кажется, наши дела плохи. Если это убийство — не понимаю, как оно произошло. И это меня особенно пугает.
  — А если самоубийство? — спросила она.
  — Тогда все пройдет тихо — несколько строчек на второй странице, максимум небольшая заметка. Старина Хелси не любит шума.
  — Это вы мне говорите?
  — Ну что ж, — продолжал он, — вы действительно считаете, что нужно обратиться в полицию? Может, просто позвоним доктору и уйдем?
  — Хотите стать подозреваемым номер один в деле об убийстве? — с иронией спросила она.
  — Боже, ни в коем случае! — поспешно воскликнул Кимберли.
  — Подобные разговоры делают вас соучастником преступления. Вот телефон. Звоните в полицию, — приказала она.
  Сотрудник страхового отдела все еще колебался.
  — Так не хочется, чтобы нас втянули в это дело. Раз она мертва, мы уже ничего не можем сделать…
  Пегги решительно подошла к телефону, набрала номер полиции. И почти немедленно услышала ответивший мужской бас.
  — Моя фамилия Касл, — сказала она. — Хочу сообщить о смерти. Мы только что нашли труп при очень странных обстоятельствах…
  — Где вы находитесь?
  Пегги назвала адрес.
  — Ждите на месте, — приказал голос. — Ничего не трогайте. Сейчас приедет наша машина. Я звоню диспетчеру.
  Прибывшие полицейские были очень вежливы. Они выслушали короткий рассказ Кимберли, в котором не было ни слова о подозрениях Пегги об отравлении. Просто перечислялись факты: Стелла Линн была их приятельницей, они заглянули к ней на квартиру, обнаружили открытую дверь, вошли и на полу нашли ее тело. Они не знали точно, как поступают в подобных случаях, но сочли нужным связаться с полицией.
  Полицейские огляделись, многозначительно кивая и бросая непонятные фразы. Потом один из них вызвал следователя из отдела по расследованию убийств.
  Поколебавшись, Пегги спросила:
  — Как вы думаете, отчего она умерла?
  — Вы считаете, что это самоубийство? — последовал встречный вопрос.
  Пегги ответила неуверенно:
  — Мне все время кажется, может, это сердечный приступ?
  — Может, она выглядела в последние дни подавленной?
  — Я с ней мало знакома, — ответила Пегги. — Но мне она казалась вполне всем довольной. А вы заметили пену на ее губах и необычный цвет кожи?
  Полицейский пожал плечами:
  — Пока мы не делаем никаких выводов. Просто работаем, следуя принятым правилам, и записываем показания свидетелей.
  Между тем время тянулось медленно и достаточно нудно. Какие-то люди постоянно приходили и уходили. Наконец появились сотрудники отдела по расследованию убийств: фотограф, который должен был сделать снимки трупа, и детектив, который тотчас же принялся подробно допрашивать Пегги и Кимберли.
  Кимберли начал рассказывать первым. Поскольку никому не пришло в голову допросить их по отдельности, Пегги, выслушав общую версию Дона, и сама ограничилась кратким отчетом. Полицейские, по-видимому, решили, что у Пегги с Доном Кимберли было свидание. А после ужина они просто заглянули в квартиру Стеллы Линн потому, что были ее приятелями. Ведь Стелла Линн работала на той же фирме.
  Дон Кимберли вез Пегги Касл домой на своей машине. Пегги надеялась, что он дополнительно что-либо объяснит. Но молодой человек был полностью погружен в свои мысли и управлял машиной почти механически. Так что Пегги пришлось самой попытаться возобновить разговор.
  — Вы первым давали показания, — начала она. — Поэтому мне пришлось поддержать вас, хотя мы рассказали им далеко не все…
  — Что вы имеете в виду? — не сразу откликнулся Кимберли.
  — Полиция считает, что сегодня вечером у нас было свидание.
  — Ну и что здесь плохого? Мы не можем им запретить так думать.
  — Я вижу, мне придется обрисовать вам ситуацию, — с некоторым раздражением сказала Пегги. — Думаю, Стелла Линн была убита. И все это было тщательно спланировано. Хладнокровное, преднамеренное убийство, хитроумно задуманное и беспощадно исполненное. Уверена, полиция не замедлит это установить. И тогда они попросят вас рассказать обо всем еще раз, и поподробнее.
  Кимберли сбросил скорость почти до черепашьей.
  — Ну хорошо, — сказал он, — что в моей версии ложного? Мы с вами были в «Королевском фазане». Там вспомнили и заговорили о Стелле Линн. Решили ее навестить. Мы…
  — Ваша версия ложна от начала до конца, — спокойно прервала его Пегги. — Прежде всего, кто-то знал о вашей поездке в «Королевский фазан» для встречи со Стеллой. Этот кто-то направил мне анонимное письмо. Далее. Поговорив с метрдотелем, полицейские выяснят, что я пришла в ресторан одна, воспользовавшись карточкой «Пресса». Узнают также, что вы появились в клубе гораздо позже.
  Резко свернув к обочине, Кимберли заглушил мотор.
  — Когда вы получили анонимку? — спросил он.
  — С послеобеденной почтой.
  — Куда вы дели это письмо?
  — Я изорвала его на мелкие кусочки и выбросила в мусорную корзину.
  — Сегодня Стеллы не было на работе, — задумчиво сказал он. — Позвонив в отдел кадров, она предупредила об этом. Около половины одиннадцатого Стелла позвонила мне. Поинтересовалась, какую сумму готова выплатить наша компания в качестве награды за возвращение драгоценностей Гаррисона.
  — И что же вы ей ответили? — поинтересовалась Пегги.
  — Ответил, что все зависит от того, с кем нам придется иметь дело. Вы знаете, каковы правила. Мы никогда не вознаграждаем вора. Иначе окажемся укрывателями имущества, украденного у нашего клиента. Но если человек сообщит нам юридически законные сведения и в результате застрахованное имущество будет возвращено, мы, конечно, с удовольствием оплатим эту услугу. И довольно щедро.
  — Вы так ей и сказали? И что она?
  — Стелла сообщила мне, что имеет сведения по делу Гаррисона, которые меня заинтересуют. Я сомневался. Сказал, что, как правило, вокруг таких крупных дел возникают сотни фальшивых свидетельств. Но Стелла заявила, что может показать вещественное доказательство. Я смогу убедиться, что речь идет о людях, которые знают, о чем говорят.
  — Теперь понятно, откуда у нее та драгоценная бабочка, — сказала Пегги.
  — И вы думаете, что это то самое доказательство?
  — Сначала думала. Но теперь значение этой бабочки, по-моему, еще больше возрастает.
  — Почему? — не понял молодой человек.
  — Вы полагаете, что Стелла попала в опасность потому, что хотела сообщить вам что-то новое о драгоценностях Гаррисона. Допустим, что вы правы. Ее убили похитители драгоценностей. Но они никогда бы не оставили бриллиантовую бабочку на ее чулке! Да еще рубины, изумруды! Эта брошь стоит целое состояние.
  Дон Кимберли задумался.
  — Все говорит за то, что ее смерть никак не связана с делом Гаррисона, — продолжала Пегги. — Ее убил человек, просто стремившийся убрать ее с дороги. Это для него было главным. Поэтому бабочка его совсем не интересовала.
  Молодой человек посмотрел на нее с нескрываемым уважением.
  — Оказывается, в этой милой головке отличные мозги.
  — Женщинам нужно совсем другое, — не без кокетства возразила она. — Когда мужчина делает комплименты женскому уму, это почти оскорбление. Женщина всегда предпочитает славу очаровательной кокетки репутации мыслителя. Однако давайте вернемся к сложившейся ситуации. Итак, Стелла позвонила вам сегодня утром, и вы предложили ей встречу в «Королевском фазане»?
  — Верно. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моих словах?
  — Я сомневаюсь не в ваших словах, а в ваших выводах, — с нажимом сказала Пегги. — Если вы скажете, что два плюс три равно десяти, — продолжала она, — сомнение вызывает не ваш ответ, а его правильность. Вы можете верить, что два плюс три равно десяти, но все-таки ответ будет неверным.
  — Очевидно, вы считаете, я что-то упустил, какую-то дополнительную пятерку, о которой ничего не знаю.
  — Правильно, — подтвердила она.
  — Что это за добавочная пятерка? Что я упустил? — недоумевал Кимберли.
  — Анонимное письмо, — уверенно сказала Пегги. — Я получила его с послеобеденной почтой. Но на его почтовом штемпеле стояла отметка семнадцать тридцать вчерашнего дня. Если это вы предложили «Королевский фазан» как место вашей со Стеллой встречи, то кто мог знать об этом еще вчера? Кто знал, что вы со Стеллой будете там сегодня?
  — Понятно. Тогда поехали в офис, — предложил он. — Возможно, в вашем кабинете еще не убирали. Мы найдем письмо, сложим разорванные кусочки и восстановим все, что было на почтовом штемпеле. Возможно, этот штемпель окажется искусной подделкой. Как вы догадались посмотреть на него?
  — Дядя Бенедикт учил меня, что невозможно довести до конца ни одно дело, если не обращать внимания на детали.
  — Кто такой этот дядя Бенедикт?
  — Он в нашей семье «темная лошадка» и зарабатывает на жизнь… — Внезапно девушка замолчала. Она вдруг поняла, что не должна рассказывать Дону о своем дяде. На свете было не много людей, кому она могла бы рассказать о нем.
  
  Кимберли записал их имена в регистрационный журнал. Затем попросил уборщика немедленно пройти вместе с ними в кабинет президента.
  — Вы не знаете, там уже была уборка? — спросил он.
  — Конечно, мы всегда начинаем с этажа руководства. Они обычно уходят ровно в пять часов. На других этажах еще задерживаются…
  — Вы уверены, что кабинет Хелси уже убран? — переспросил Кимберли.
  — Конечно. Я сам его убирал.
  — И вы очистили мусорную корзину?
  Уборщик кивнул.
  — Мы должны просмотреть этот мусор, — решительно сказала Пегги. — В корзину попало нечто важное. Где мы можем его найти?
  Когда лифт остановился, уборщик усмехнулся:
  — Мусор из корзины уже превратился в дым.
  — Вы сожгли его? — воскликнула Пегги.
  — Конечно.
  — А я думал, что мусор иногда вывозится, — разочарованно заметил Дон.
  — Нет, с этим покончено, мы сжигаем его, — махнул рукой уборщик. — Все, что попадает в мусорные корзины, должно быть сожжено в этом же здании, — пояснил он. — Таков приказ мистера Хелси. Ничто не должно выходить за стены компании.
  Дон и Пегги поспешили в кабинет президента страховой компании ВИФИ Хелси. В самом деле, здесь уже была произведена уборка. Квадратная красная мусорная корзина в кабинете Пегги Касл была абсолютно пуста. На дне лежал лишь квадратный кусок картона. И Пегги вытащила его в надежде, что обрывки письма могли завалиться под него.
  Однако там ничего не было.
  — Ну что ж, все ясно, — разочарованно сказал Кимберли.
  — Подождите минутку, — возразила она. — У меня предчувствие. Этот уборщик выглядел как-то странно, когда говорил, что бумаги сожжены. Давайте спустимся вниз.
  Уборщик, очевидно, ожидал их звонка, так как подал лифт немедленно.
  — Вы закончили? — спросил он.
  — Не совсем, — ответила Пегги. — Мы хотим спуститься в подвал, чтобы посмотреть, где сжигают бумаги.
  — Там просто обычный мусоросжигатель. Мистер Хелси хотел, чтобы все бумаги сжигались в помещении фирмы, и…
  — Я должна проверить, — настаивала Пегги. — Дело очень важное. Мистер Хелси ждет моего отчета завтра утром.
  — Понятно.
  Уборщик остановил лифт в подвале.
  — Идите налево по коридору, — сказал он.
  Пегги почти бегом бросилась вперед по коридору. Добежала до нескольких больших бельевых корзин, стоявших рядом с мусоросжигателем. Две корзины были почти полными…
  — Что в них? — спросил Дон Кимберли.
  — Остатки несожженного мусора, — растерялся уборщик.
  — Вы, кажется, сказали нам, что сожгли весь мусор.
  — Весь мусор из вашего кабинета, — нерешительно промямлил служащий компании.
  — Откуда вы знаете, из какого кабинета этот мусор? — наступала на него Пегги.
  Уборщик смущенно переминался с ноги на ногу.
  — Мне кажется, что в этих двух корзинах мусор с нижних этажей…
  Пегги кивнула Кимберли, затем вывалила мусор из обеих корзин на пол и начала его разгребать. Она отбрасывала в сторону конверты, циркулярные письма, газеты, обрывки бумаг — короче говоря, обычный канцелярский мусор, накапливающийся в любой конторе.
  — Все целые бумаги можно не смотреть, — сказала она Кимберли. — То письмо я разорвала на мелкие кусочки. И все, что напечатано, нас тоже не интересует. Письмо было написано чернилами от руки.
  Они складывали целые листы бумаги назад в корзины. Наконец остались только мелкие обрывки бумаги. И тут Пегги вскрикнула от радости.
  — Вот частичка письма! — воскликнула она, держа в руке треугольный клочок бумаги.
  — Тогда вот и другая часть письма, — указал ей еще на один обрывок Кимберли.
  — А вот еще… — Пегги подобрала еще полоску бумаги.
  Кимберли нашел четвертый фрагмент.
  — На этом куске видна часть почтового штемпеля, — сказал он, складывая его вместе с другими обрывками. — Черт возьми, вы были правы. Почтовый штемпель поставлен вчера в семнадцать тридцать. Но уверяю вас, никто не знал…
  Пегги многозначительно посмотрела на молодого человека и глазами указала на уборщика, который с любопытством следил за ними.
  Кимберли, кивнув, молча продолжил поиски.
  Наконец они закончили просмотр мусора. Всего удалось найти четыре клочка конверта и шесть обрывков письма.
  — Думаю, что это все, — сказала Пегги. — Нужно вернуться в кабинет и сложить их вместе…
  В кабинете с помощью прозрачной ленты найденные клочки письма были склеены. Пегги убедилась в отсутствии многих частей письма. Она также поняла, какой колоссальный интерес для полиции оно представляет.
  Пегги отчетливо осознала, что автор анонимки сумел превратить Дона Кимберли в главного подозреваемого по делу об убийстве Стеллы Линн.
  Объявится ли автор письма? В этом она сильно сомневалась. Но считала вполне возможным наличие еще одного письма. Раз одна анонимка была адресована ей, то может быть и другая — адресованная полиции.
  Пегги также поняла, что, повторив фактически слово в слово короткий отчет Дона Кимберли о случившемся, она сама оказалась подозреваемой номер два. Если, конечно, полиция узнает, как все произошло на самом деле.
  Пегги достаточно хорошо знала характер президента страховой компании мистера Хелси, поэтому отдавала себе отчет в том, что ее будущее зависит от того, насколько удачно удастся скрыть от полиции правду о происшедшем. По крайней мере, в данный момент. В свои пятьдесят шесть лет мистер Хелси гордился гвардейской выправкой, а его проницательные глаза нуждались в очках только во время чтения и игры в гольф. Шепотом передавались сплетни о его развеселых проделках. Во всяком случае, его старые дружки, которых он знал не один десяток лет и которым доверял, прекрасно знали, что «старина Хелси» совсем не промах. Ходили даже слухи, что в отдельных случаях он проявлял черты отчаянного сердцееда.
  Именно эти черты расценивались как наиболее восхитительные участницами дискуссий в дамском туалете фирмы ВИФИ. И именно их труднее всего было чем-либо подтвердить. Старина Хелси был слишком опытен, чтобы попасть впросак. Он избегал ситуаций, где можно было получить резкий отказ. И если у него и были какие-либо любовные истории, то он их тщательно скрывал. Так что слухи, циркулировавшие на фирме, хотя и были упорными, но так и оставались слухами.
  
  В девять тридцать Хелси стремительно вошел в офис, быстро, по-птичьи, кивнул.
  — Доброе утро, мисс Касл, — буркнул он и проскочил в свой кабинет.
  Через десять секунд он нажал кнопку звонка, вызывая мисс Касл.
  Он весь был в этом. Приехав на час раньше, чтобы выяснить, что случилось прошлым вечером, он все же не мог заставить себя сказать: «Доброе утро, мисс Касл. Прошу вас в мой кабинет». Нет. Сначала он сам пройдет в свой кабинет, аккуратно положит шляпу на полку. Затем несколько секунд постоит перед зеркалом, поправляя волосы и галстук. Только после этого он усядется в большое вращающееся кресло за полированный ореховый стол и нажмет перламутровую кнопку звонка, вызывая к себе Пегги.
  Прихватив блокнот, Пегги вошла в кабинет и уселась в кресло.
  Хелси махнул рукой:
  — Блокнот не нужен. Я просто хочу задать вам несколько вопросов.
  Девушка взглянула на шефа так, словно не ожидала этого интервью последние десять часов.
  — Вы были вместе с Кимберли вчера вечером?
  Она кивнула.
  — В газете помещена довольно неприятная статейка, — продолжал Хелси. — Мне бы не хотелось, чтобы название нашей компании упоминалось в связи с такими вещами. Сотрудник компании мертв. Тело находят двое других сотрудников. Есть подозрение, что это убийство. Реклама для компании не из лучших.
  — Мне очень жаль, — тихо сказала Пегги.
  Шеф откашлялся.
  — Я знаю, что вы работали в газете до того, как поступили к нам.
  — Недолго, и в маленькой газете, — подтвердила секретарша.
  — У вас есть голова на плечах, — продолжал Хелси. — С сегодняшнего дня вы будете советником компании по связям с общественностью. Ваше первое задание — сделать все возможное, чтобы в газетах больше не появлялись подобные публикации. А секретаршу я найму другую. Ваше новое положение означает серьезное повышение зарплаты. И конечно, вы по-прежнему будете вести свою колонку в нашей многотиражке. Мне нравится ваш неформальный стиль, остроумие, с которым вы пересказываете местные сплетни, повышая в то же время самоуважение наших сотрудников.
  Пегги сделала неопределенное движение.
  — Нет, нет, не нужно меня благодарить, — сказал шеф. — Я даю вам испытательный срок. Посмотрим, насколько вам удастся прекратить дальнейшую шумиху вокруг смерти Стеллы Линн. А теперь расскажите мне, что же произошло прошлой ночью. И пожалуйста, поподробнее.
  Хелси замолчал, разглядывая секретаршу поверх очков с таким видом, будто она лично виновна в смерти Стеллы Линн.
  Пегги Касл рассказала ему об анонимном письме, посещении «Королевского фазана» и своей беседе с Доном Кимберли.
  — Так, значит, вы не были вместе с Доном Кимберли? — спросил Хелси.
  — Если вы имеете в виду свидание, то его не было.
  — Но газеты пишут именно о свидании за ужином. И полиция повторяет то же самое.
  — Это ошибка, — тихо сказала Пегги.
  Хелси поджал губы.
  — Раз уж они думают, что у вас с Доном Кимберли было свидание, после которого вы просто нанесли Стелле дружеский визит, мне кажется, лучше все так и оставить.
  — Могу я спросить почему?
  — Лучше не менять версию, которая появилась в прессе. Иначе вы окажетесь в неловком положении.
  — Полицейские сами допустили ошибку, считая, что мы с Доном были вместе.
  Хелси весь просиял.
  — Так, значит, наша совесть чиста! Ну что ж, так и решим, что вы с Доном Кимберли назначили свидание в ресторане.
  — Но эта версия не выдержит проверки, — возразила девушка. — Метрдотель знает, что мы пришли порознь. Знают и официанты.
  Хелси нахмурился и, подумав, неохотно согласился.
  — Ну ладно, кажется, вам действительно лучше сказать правду.
  Пегги выжидала. Она еще ничего не сказала о драгоценной бабочке, которую сняла с чулка Стеллы.
  Хелси сложил вместе кончики пальцев.
  — Где остатки письма? — спросил он. — Давайте еще раз вместе поглядим на них.
  Пегги принесла письмо.
  — Вы уверены, что это остатки того самого конверта? — повертев обрывки конверта, спросил шеф.
  — Да. Можете сами убедиться. Почерк тот же самый. Кроме того, во всей послеобеденной почте это было единственное письмо, написанное от руки.
  Хелси задумчиво потрогал письмо.
  — А как Кимберли объясняет появление этого письма? — резко спросил он.
  — Никак. Ему нечего сказать.
  Телефон на столе Хелси издал три пронзительных звонка.
  Он поднял трубку:
  — Да, Хелси слушает.
  Несколько мгновений, нахмурившись, он внимательно слушал. Потом сказал:
  — Соедините абонента, как обычно, с аппаратом мисс Касл. Да, понятно. Ну хорошо, я приму его. Да, приведите его в мой кабинет. — Шеф положил трубку и вновь поверх очков взглянул на Пегги. — Следователь Нельсон просит принять его. Вы его знаете?
  Пегги Касл отрицательно покачала головой.
  — Он хочет переговорить со мной. В приемной растерялись и позвонили мне по прямому телефону. Звонить он должен был через вас. Однако теперь уже поздно об этом говорить. Я не хочу никаких осложнений с полицией. Пожалуйста, встретьте его.
  Пегги кивнула и направилась в приемную как раз в тот момент, когда секретарь открыл дверь посетителю.
  Он был совершенно нетипичен. Ничем не напоминал полицейского, скорее походил на удачливого финансиста или брокера. Стройный, скромно одетый человек с мелодичным, приятным голосом.
  — Фред Нельсон, — представился он. — Из главного полицейского управления.
  В руках он держал бумажник, будто ожидал, что у него спросят документы. Нельсон предъявил золотой значок и дал Пегги визитную карточку с золотой эмблемой полиции в верхнем левом углу.
  — Мистер Хелси ждет вас, — улыбнулась Пегги Касл.
  — Вы его секретарша, мисс Касл?
  Пегги ответила утвердительно.
  — Я хотел бы поговорить с вами обоими, — сказал следователь. — Кажется, это вы с приятелем обнаружили тело.
  — Я была с мистером Кимберли, — уточнила девушка.
  Нельсон кивнул.
  — Вы также хотите видеть и мистера Кимберли? — спросила она.
  Следователь покачал головой.
  — Только вас и мистера Хелси.
  Пегги проводила его в кабинет Хелси.
  Нельсон пожал Хелси руку и сказал:
  — Я взял на себя смелость попросить вашу секретаршу остаться с нами, мистер Хелси.
  Хелси улыбнулся.
  — Отлично. Замечательно. Садитесь, пожалуйста. Мы готовы оказать вам посильную помощь. Случай весьма прискорбный. Терпеть не могу подобных неприятностей. Мы все здесь как одна большая семья. И поэтому так близко к сердцу приняли эту трагедию.
  — Значит, вы были знакомы с мисс Линн? — спросил Нельсон.
  Хелси спокойно разглядывал следователя поверх очков. Какие-то секунды он колебался, как бы выбирая форму ответа. Затем вежливо подтвердил.
  — Знали ли вы мисс Линн до того, как она начала работать у вас?
  — Как раз об этом я и собирался рассказать, — ответил Хелси.
  — Хорошо, рассказывайте, — приготовился слушать следователь.
  — Я знал мисс Линн до того, как она появилась в этом городе. Фактически она попросила меня о работе, и я ответил, что буду рад рекомендовать ее нашему начальнику отдела кадров. И при прочих равных условиях… — вы понимаете, мистер Нельсон?
  Нельсон кивнул.
  — При прочих равных условиях, — продолжал Хелси, — я был не против, чтобы ее взяли на работу. Конечно, исходя из размеров нашей фирмы, отдел кадров полностью отвечает за найм персонала. Они там знают все вакансии и необходимые для них требования. У них есть специальные тесты…
  — Короче говоря, вы походатайствовали за нее перед отделом кадров, и Стелла Линн получила работу? — поставил точки над «i» следователь.
  — Ну, вы несколько упрощаете дело…
  Нельсон повернулся к Пегги.
  — Стелла Линн в последнее время не казалась вам обеспокоенной, чем-то напуганной?
  — Я не была с ней близко знакома, мистер Нельсон. Иногда, случайно встретившись, мы останавливались поболтать. Она всегда была в хорошем настроении. Мне кажется, она совсем не была похожа на кандидата в самоубийцы…
  — Я и не думал о самоубийстве, — сказал следователь.
  — Как правило, человек не думает о возможном убийстве.
  — Я ничего не говорил об убийстве.
  Президент компании прокашлялся.
  — Тогда, может, вы скажете, о чем вы думали?
  Нельсон посмотрел на Пегги Касл.
  — О чем-то другом, — сказал он. — О чем-то, что могло беспокоить мисс Линн.
  — Боже! — нетерпеливо воскликнула Пегги. — Я понимаю английский и уже не девочка. Вы хотите сказать, она была беременна?
  Хелси облокотился на стол, подпер руками подбородок.
  — Черт побери! — пробормотал он.
  — Вы, кажется, расстроены? — спросил Нельсон.
  — Мистер Хелси думает о добром имени фирмы, — объяснила Пегги. — О возможных неприятных, скандальных публикациях.
  — Ах вот в чем дело, — сухо сказал Нельсон и повернулся к Пегги: — Расскажите все как было, мисс Касл. Начните с самого начала.
  — Да тут почти нечего рассказывать. Мы с мистером Кимберли решили заглянуть к Стелле Линн и нашли ее на полу мертвой. Мы позвонили в полицию.
  — Действительно, очень краткое заявление, — недовольно заметил Нельсон.
  — Я не знаю, что еще сказать, — проговорила Пегги.
  — Значит, вы не были близко знакомы со Стеллой Линн?
  — Нет, не очень близко, — повторила девушка.
  — Тогда почему же вдруг решили отправиться к ней домой? — прищурился следователь.
  — Это предложил мистер Кимберли.
  — А почему он вдруг захотел зайти к ней?
  Пегги ответила:
  — Мистер Кимберли не счел нужным объяснить мне это.
  — Может быть, со мной он будет более откровенным, — сказал Нельсон.
  — Возможно.
  Следователь направился к двери.
  — Я только хотел узнать, что вам известно о прошлом Стеллы Линн, — сказал он. — Сейчас я переговорю с Кимберли, а затем вернусь.
  Не прощаясь, он вышел из комнаты.
  Как только дверь за ним закрылась, Хелси поднял телефонную трубку.
  — Человек по фамилии Нельсон выходит из моего кабинета, — сказал он секретарю. — Он хочет переговорить с Кимберли. Нужно сделать так, чтобы они не встретились, пока я сам не переговорю с Кимберли по телефону. И… что вы говорите? Ага, понятно… Ну что ж, тогда все в порядке.
  Хелси положил трубку и, взглянув на Пегги, сказал:
  — Так вот почему он не пригласил Кимберли на нашу беседу. Сегодня мистер Кимберли не вышел на работу. Кажется, никто не знает, где он находится. — Он сделал паузу, как бы обдумывая эту информацию. Затем добавил: — Конечно, это очень удачно, ибо дает ему какое-то время на размышление — вы ведь ничего не сказали следователю Нельсону о письме, мисс Касл. Почему?
  — Потому что в версии Кимберли ничего не говорилось о письме, — ответила Пегги. — По словам Кимберли, Стелла Линн позвонила ему утром, около половины одиннадцатого, и сказала, что хочет с ним повидаться. Дон сам предложил встретиться в «Королевском фазане». Однако в письме, отправленном позавчера, уже сообщалось, что Кимберли и Стелла Линн собираются поужинать в «Королевском фазане».
  Несколько секунд Хелси задумчиво смотрел на Пегги.
  — Вы очень проницательны, мисс Касл.
  Девушка даже порозовела от удовольствия:
  — Благодарю вас.
  — А теперь расскажите-ка мне, о чем вы думаете?
  — Стол Стеллы Линн, — коротко бросила Пегги. — Нужно все из него изъять. Там наверняка ее личные вещи. Неплохо бы осмотреть их до прихода полиции. Никто же не сказал…
  — Прекрасная идея! — воскликнул Хелси. — Делайте, что задумали, и будем считать, что я об этом ничего не знаю. Так будет лучше. К примеру, этот стол. Если вы найдете в нем дневник или что-то в этом роде — в общем, сами знаете, что делать. — Хелси многозначительно поглядел на нее поверх очков. — Я абсолютно уверен, что вы знаете, что делать.
  
  Пегги поставила картонный ящик на стол Стеллы Линн и принялась копаться в нем. Она отлично понимала, что машинистки, сидевшие за соседними столами, не спускают с нее глаз, следят за каждым ее движением.
  Пегги нашла старый журнал, пару удобных туфель для работы, бумажный пакет с несколькими парами чулок, счет на квартплату, миниатюрный фотоаппарат в футляре и полупустой пакет с салфетками.
  Никакого дневника в столе не было. Но содержимое ящиков находилось в страшном беспорядке, будто кто-то впопыхах рылся здесь утром…
  Пегги задумалась. Почему это Хелси решил, что в столе должен быть дневник? Она вывалила содержимое ящиков в картонную коробку, перевязала ее бечевкой и карандашом крупно написала сбоку: «Стелла Линн». Проделав все это на глазах у машинисток с целью произвести на них впечатление, Пегги унесла коробку в свой кабинет.
  Закрыв за собой дверь, она извлекла из коробки фотоаппарат. Цифра «10» в круглом окошке на задней стенке аппарата указывала, что отснято девять кадров.
  Пегги перемотала пленку, достала кассету и, чтобы уничтожить отпечатки пальцев, тщательно протерла камеру. Затем вложила камеру в футляр и сунула обратно в коробку. Проделав все это, Пегги направилась в кабинет Хелси.
  Постучав в дверь и не услышав ответа, она нажала на ручку. Дверь тихо отворилась.
  Президента страховой компании в кабинете не было.
  Вернувшись в свою комнату, Пегги заметила листок бумаги, подложенный под ее блокнот. Это была записка, торопливо написанная рукой Хелси:
  «Мисс Касл!
  Сразу после вашего ухода я вспомнил об одном срочном деле. Я было совсем забыл о нем ввиду чрезвычайного происшествия, прервавшего нашу обычную утреннюю программу. Поскольку это дело большой важности и чрезвычайной конфиденциальности, я займусь им сам. Поэтому некоторое время буду отсутствовать. Я свяжусь с вами, как только освобожусь».
  Записка была подписана инициалами президента.
  — Кимберли и Хелси единодушны: похоже, они единомышленники, — прочитав послание, заключила Пегги Касл.
  
  В разговоре с хозяйкой жилого дома, миссис Максвелл, Пегги постаралась употребить весь свой шарм.
  — Надеюсь, вы не сочтете меня ужасно бестактной, миссис Максвелл. В этой жизни ведь приходится как-то устраиваться.
  Миссис Максвелл еле заметно кивнула. Она изучала посетительницу прищуренными глазками, заплывшими жиром. У этой женщины были ярко— оранжевые волосы и чрезмерно нарумяненные щеки.
  — Сейчас так трудно найти квартиру, — продолжала Пегги. — И конечно, я читала в газетах прискорбное сообщение о смерти Стеллы Линн. Поэтому знаю, что ее квартира освободилась и вы ее сдаете. Быть может, кто-то другой и не стал бы въезжать в эту квартиру из суеверных соображений. Но только не я. Поэтому и решила побыстрее обратиться к вам.
  И опять в ответ еле заметный кивок хозяйки.
  — Я довольно стеснена в средствах, — продолжала Пегги, — и не имею спонсора. Но мне удалось накопить пятьдесят долларов. И если эта квартира мне подойдет, то в компенсацию за причиненные вам неудобства я отдам вам эти деньги.
  На этот раз хозяйский кивок был более ясно выраженным.
  — Сейчас мои руки связаны, — тем не менее сказала она.
  — В каком смысле? — не поняла Пегги.
  — Я не могу показать вам квартиру, — пожала плечами миссис Максвелл.
  — Но ведь у вас, наверное, есть ключ…
  — Полиция опечатала обе двери, парадную и заднюю. Они ищут отпечатки пальцев…
  — Отпечатки пальцев! — воскликнула Пегги. — Зачем они им?
  — Не знаю. Они засыпали пудрой всю квартиру, запретили мне входить туда. Запечатали двери, их нельзя открыть, не сломав печати.
  — Но вы же можете описать мне квартиру? — предложила Пегги.
  — Конечно, — согласилась хозяйка дома.
  — Доставляют ли сюда молоко?
  — Да, к задней двери.
  — А уборка мусора? — поинтересовалась Пегги.
  — Есть два мусорных бака, — пояснила миссис Максвелл, — один для консервных банок и стекла, а другой — для всего остального. Мусор убирают ежедневно. Стекло и банки — дважды в неделю. Жильцы должны выносить отходы на первый этаж. Там у задней двери стоят мусорные баки.
  — Квартира, кажется, на пятом этаже, — сказала Пегги. — Значит, придется спускаться на пять лестничных пролетов…
  — Четыре, дорогая, — поправила ее хозяйка дома.
  — Четыре пролета, только чтобы выбросить мусор? — с неудовольствием заметила Пегги.
  — Что поделаешь, мы не держим мусорщика, — поджала губы миссис Максвелл.
  — Можно взглянуть на заднюю лестницу?
  — Конечно. В конце коридора. Смотрите сколько хотите, дорогая.
  
  Всегда, когда возникали непредвиденные трудности, Пегги Касл обращалась за помощью к своему любимому дяде Бенедикту.
  Бенедикт Касл прожил довольно колоритную жизнь. Одно из ранних воспоминаний детства Пегги — сладкий голос дяди, расписывающий невероятные достоинства божественного «Бальзама Бенедикта».
  «…Не какой-то там химический состав, дамы и господа, который якобы укрепляет здоровье, а вместо этого подхлестывает изношенные органы, усталые мышцы, издерганные нервы, вызывая все большее напряжение, пока наконец весь организм не потерпит крушение. Нет, это тонизирующее средство, дамы и господа, оно помогает матери-природе обновить изношенные органы, регенерировать клетки, укрепить мышцы и очистить кровь. Ну, кто первый купит бутылочку Б.Б.Б? Сегодня она предлагается не за обычную цену в десять долларов, не за полцены в пять долларов, не за специальную рекламную цену в два с половиной доллара, а за баснословно низкую цену в один доллар! Только один доллар за обновленное, здоровое тело!»
  Это было двадцать лет назад. Пегги осиротела в четыре года. Она была слишком мала, чтобы осознать трагедию, лишившую ее отца и матери. Ее воспитали, как собственную дочь, дядя Бенедикт и тетя Марта.
  Время торговли патентованными лекарствами давно уже прошло. Но дядя Бенедикт любил вспоминать образцы устной рекламы, которыми он славился в молодые годы. С их помощью он объехал всю страну и жил, как он выражался, за счет простаков.
  В то время еще не были приняты строгие законы против уличной торговли, об охране прав потребителей и всеобщем подоходном налоге.
  Дядя Бенедикт был счастливым обладателем фургона и упряжки лошадей. Днем фургон служил ему домом и лабораторией. Вечерами же превращался в сцену, на которой его ловкие пальцы творили чудеса, а язык волшебника вызывал водопад серебряных монет. И эти деньги безраздельно принадлежали только ему, без всякого подоходного налога.
  О размерах доходов дяди Бенедикта никто не знал. Он ехал куда хотел, делал что хотел и тратил деньги как хотел. Когда торговля патентованными лекарствами постепенно замерла, открылись другие, еще более прибыльные возможности. Настала эра спекуляции акциями дутых горнодобывающих и нефтяных компаний. Постепенно дядя Бенедикт прибился к шайке умных мошенников, где был известен под кличкой Соня. Не родился на свет другой человек, который мог бы столь убедительно изображать спящего, в то время как его острый как бритва ум разрабатывал очередной план чистки карманов простаков. Любимым местом «работы» Сони был вагон-ресторан трансконтинентального поезда. Бывало, сидел он за столиком, потягивая пиво, как вдруг голова его склонялась на грудь, и тут же раздавалось явственное похрапывание. Сидевшие рядом пассажиры обычно обсуждали свои дела достаточно подробно, так что дядя Бенедикт имел возможность выбрать самый выгодный подход к ним. И тогда, все прикинув, он конвульсивно вздрагивал, громко всхрапывал и просыпался с паническим выражением лица. Дядя как бы боялся, что окружающие заметили его слабость. А в это время весь вагон буквально покатывался со смеху. После этого спектакля дядя Бенедикт чувствовал себя как дома.
  Однако около десяти лет назад приступами боли заявил о себе артрит. Длинные, изящные пальцы дяди Бенедикта постепенно стали терять былую подвижность, распухли в суставах. А ведь эти самые пальцы еще совсем недавно так убедительно, с таким неподражаемым искусством сдавали карты из-под низа колоды или очищали чужие карманы! Бумажник сначала вынимался, его содержимое внимательно изучалось, затем он возвращался на свое место. Причем «фраер» даже не подозревал, что с ним «работают».
  И вот теперь, прикованный к креслу-каталке, дядя Бенедикт мирно проводил в дремоте остаток своей жизни. Однако мозг его был активен, как и прежде. И даже его жена Марта не могла определить, была ли эта дремота неподдельным сном или тренировкой, чтобы не утратить прежней сноровки.
  Те, кто знал дядю Бенедикта, уже не могли его забыть. Друзья просто боготворили его. А в полиции зарегистрировано целых три случая, когда обманутые им клиенты отказывались поддержать обвинение против него. При этом они публично заявляли, что ценят свое короткое знакомство с этим человеком гораздо выше, чем деньги, которые потеряли.
  Одна из его жертв даже поместила в газете объявление: «Дорогой Бенедикт, вернись, я все прощу. Мы все тебя любим гораздо больше пропавших денег».
  Даже Марта не знала, насколько обширна сеть связей дяди Бенедикта. Обладая фотографической памятью на имена, лица и телефонные номера, дядя не вел никаких записей. Время от времени он просыпался оттого, что окружающим казалось крепким сном, и торопливо направлялся в кресле-каталке к телефону. Он быстро набирал номер и давал кому-то какие-то загадочные инструкции. Временами его посещали мужчины, для которых малейшее замечание дяди Бенедикта было законом. Они осторожно, стараясь не причинить боли, пожимали его распухшие пальцы. А удалившись, оставляли после себя конверты, в которых лежали свежие зеленые купюры.
  Конверты выбрасывались в мусорную корзину, а доллары перекочевывали в карман дяди Бенедикта.
  — Подоходный налог! — фыркал он, когда тетя Марта спрашивала его, как идут дела. — Ты же не платишь подоходный налог за подарки. Они отдают мне эти деньги по доброй воле. — И дальше таких объяснений разговоры с ним не продвигались.
  Только однажды дядя разговорился.
  — Я показал человеку, как сделать деньги, — объяснил он Марте. — Сначала я разработал схему. Затем выбрал человека, который сможет ее осуществить. Когда план сработал, он прислал мне в благодарность подарок. Никто же не платит подоходный налог с подарков. Я даже эти деньги не сосчитал. Дареному коню в зубы не смотрят…
  На звонок Пегги дверь открыла тетя Марта.
  — Здравствуй, Пегги! Как поживаешь?
  — Я увязла по горло, — ответила Пегги.
  — В газетах писали, что ты обнаружила тело девушки, умершей от яда. Это правда? — перво-наперво спросила тетя.
  Пегги ответила утвердительно.
  — Боже, что это мы разболтались на пороге. Проходи в дом…
  Долгие годы тетя Марта была «помощницей» дяди. Ее «помощь» заключалась в том, что она носила черные колготки «в облипку», юбку, едва прикрывавшую бедра, огромное декольте и обворожительно улыбалась.
  Когда дядя Бенедикт решал, что настал момент сделать несколько быстрых, незаметных для аудитории пассов рукой, Марта «неожиданно» начинала покачивать бедрами. Затем ее застывшая улыбка становилась все более лучезарной, а ритм вращения бедер делался просто бешеным. «В результате, — говаривал дядя Бенедикт, — трюк мне удавался. Но к тому времени, когда я завершал его, половина аудитории теряла к моим действиям всякий интерес. Люди уже не сводили глаз с бедер Марты».
  — Ну, как наш старый боец? — спросила Пегги у тети.
  — Кажется, крепко спит или обдумывает новую схему, — ответила Марта, заглянув в гостиную. — У него никогда не поймешь.
  Соня сидел в своем кресле. Опустив голову на грудь, он тихонько похрапывал. Вдруг Бенедикт резко выпрямился и, громко всхрапнув, очнулся. И тут увидел Пегги.
  Он смущенно спросил:
  — Боже мой, Пегги! Ты давно здесь?
  По точности исполнения трюка Пегги поняла, что Соня просто тренировался.
  — Дядя Бенедикт, я по горло увязла в проблемах, — пожаловалась племянница.
  — Не знал, что на свете столько проблем, — неопределенно ответил он.
  — Я утаила сведения от полиции, — пояснила Пегги.
  — Ну и правильно! Нельзя же им выбалтывать все, что знаешь! — одобрил Соня.
  Дядя внимательно выслушал рассказ племянницы.
  — Ну и чего же ты хочешь? — спросил он, когда она закончила.
  — В мусорном ящике квартиры 519 находятся осколки бутылки из-под виски. Я хочу, чтобы их достали оттуда, прежде чем мусор заберут уборщики. Нужно их проверить на отпечатки пальцев. И если на осколках есть отпечатки, то их нужно сфотографировать и сохранить. В дальнейшем они могут послужить в суде вещественными доказательствами.
  — Что нужно еще? — спросил дядя.
  — Твоя аморальная поддержка, — улыбнулась племянница.
  Дядя Бенедикт подъехал на своем кресле к телефону. Набрав номер, немного подождал и спросил:
  — Джордж? — И тут же назвал адрес дома, в котором жила Стелла Линн. — В мусорном ящике квартиры 519 найдешь разбитую бутылку из-под виски. Ее нужно достать оттуда и проверить на отпечатки пальцев, — пояснил Соня собеседнику. — Затем зафиксировать отпечатки так, чтобы они сохранились надолго. Их надо также сфотографировать. Лучше взять кого-нибудь с собой в качестве свидетеля, — советовал он. — На случай, если придется идентифицировать бутылку. Ведь для полиции твоя репутация не из лучших… А это кто такой? — поинтересовался Соня. — Да, пожалуй, он подойдет… Если кто-нибудь попытается вам помешать, предъяви удостоверение санитарного инспектора, устрой скандал по поводу нарушения санитарных инструкций… Нужно заставить их защищаться… Когда все закончишь, позвони. Будь здоров.
  Дядя Бенедикт повесил трубку и повернулся к Пегги:
  — Дело сделано. Если понадобится что-то еще, дай мне знать.
  Затем глаза его закрылись и голова снова упала на грудь…
  
  Пегги огляделась и, тщательно проверив, нет ли за ней слежки, вошла в фотолабораторию за снимками, которые оставила там проявить.
  Уже в собственной квартире девушка изучила все девять карточек и была крайне разочарована. На одном снимке, сделанном на пляже, красовался симпатичный молодой человек в тесных плавках. Он отличался волнистыми светлыми волосами, привлекательной улыбкой и великолепной мускулатурой. Но Пегги он был незнаком. Еще был снимок автомашины, припаркованной рядом с пляжем. И две фотографии Стеллы Линн в купальнике, которые забраковал бы любой цензор. Купальник был сшит не более чем из трех носовых платков, расположенных так, чтобы продемонстрировать все достоинства ее фигуры. В таком костюме явно нечего было делать в воде…
  Еще была фотография молодого человека, вытаскивающего два чемодана из багажника автомобиля. На заднем плане этого снимка виднелся ряд маленьких пляжных домиков с гаражами.
  Пегги поискала взглядом номер машины. К сожалению, его заслонял молодой человек. Видны были только три цифры — 861.
  Пегги изучила снимок припаркованной у пляжа машины. Здесь ее номер тоже не был виден. Автомобиль сфотографировали сбоку. Была еще фотокарточка пикника на пляже. На ней широкоплечий, с тонкой талией молодой человек сидел, скрестив ноги, на песке.
  Зазвонил телефон. Пегги сняла трубку.
  — Слава богу, я поймал вас, Пегги, — услышала она голос Дона Кимберли.
  — В чем дело?
  — Утром, придя на работу, я узнал, что мною интересуется полицейский следователь, — сказал Дон. — Я решил, что, прежде чем говорить с кем бы то ни было, нужно побольше узнать об этом письме. Поэтому я на время скрылся. Но от вас я не хочу скрываться, чтобы вы не думали, что я оставил вас в беде. Поэтому пытаюсь связаться с вами весь день…
  Девушка почувствовала огромное облегчение.
  — Отлично, Дон, — сказала Пегги. — Я рада, что вы подумали обо мне. Где вы сейчас?
  — В телефонной будке, — ответил он.
  — Насколько я понимаю, вы увлекаетесь фотографией? — спросила Пегги.
  — Да, я неплохо в этом разбираюсь, — подтвердил Кимберли.
  — Надо увеличить некоторые снимки из тех, что есть у меня.
  — Откуда они у вас? — удивился молодой человек.
  Пегги промолчала.
  — Ах вот как, понятно, — проговорил Кимберли.
  — Сколько времени это займет? — поинтересовалась девушка.
  — А сколько нужно сделать кадров?
  — Девять. Но, мне кажется, что только два или три из них представляют интерес.
  — Ну, это не проблема, — сказал Кимберли. — Можно сделать любое увеличение, даже увеличить только часть кадра. Кстати, не пойти ли нам потом куда-нибудь поужинать? Увеличенные снимки к нашему возвращению уже высохнут, и мы сможем как следует их рассмотреть.
  — И вы сумеете все это сделать сами? — удивилась девушка.
  — Конечно. У меня есть для этого вся техника. Я заеду за вами.
  — Хорошо, но мне необходимо полчаса, чтобы принять душ и переодеться.
  — Я буду у вас ровно через тридцать минут, — заключил он.
  Пегги повесила трубку и заторопилась в душ. Ее охватило какое-то непонятное чувство восторга от того, что Дон не оставил ее один на один с неприятными проблемами.
  
  Дон Кимберли водил Пегги по своей квартире, с гордостью показывая фотографии, висевшие на стенах.
  — Это все ваши снимки? — поинтересовалась она.
  — Все до единого, — с гордостью ответил он. — Мне кажется, что в этих облаках есть что-то трагичное. Видите, как много здесь снимков грозовых туч и штормовых волн в океане? Конечно, драматический эффект этих снимков можно удвоить, если пользоваться красным фильтром. Но и без того в них есть какая-то мощь, борьба естественных природных сил.
  — Потрясающе, — восхищенно откликнулась Пегги. — Они выглядят так натурально! Символизируют жизнь.
  — Рад, что вам понравилось. Хотите взглянуть на мою фотолабораторию? — предложил Кимберли.
  — Конечно, — согласилась Пегги. Но сначала давайте посмотрим на эти снимки.
  Она передала ему конверт. Отложив снимки в сторону, молодой человек принялся изучать негативы.
  — Стелла пользовалась дорогой камерой, — отметил он.
  — Почему вы так думаете?
  — Это легко определяется по негативам, — объяснил Дон. — Они очень резкие. Значит, у фотоаппарата хорошая наводка на резкость и мощная оптика. Всегда целесообразнее смотреть негативы, а не отпечатки. По негативам все сразу становится ясно. Дешевая оптика часто дает черный цвет, который хорошо выглядит на отпечатках. Но при большом увеличении снимки получаются расплывчатыми. Мы увеличим фотографии прямо сейчас, — добавил он.
  — А где же лаборатория? — спросила Пегги.
  Он рассмеялся.
  — У меня холостяцкая квартира. Рядом с кухней был большой чулан. Я провел туда воду, изолировал от света, и получилась фотолаборатория. Пойдемте, покажу мои владения.
  Войдя в лабораторию, он показал Пегги два фотоувеличителя. В одном из них был использован так называемый «холодный свет». Во втором для обеспечения резкости применялись конденсоры.
  Кимберли налил химические составы в кюветы из нержавеющей стали.
  — Сейчас мы быстренько увеличим эти снимки, — проговорил Дон. — Но о чем, однако, вы так задумались, Пегги?
  — Мне очень хочется задать вам один вопрос, — откровенно сказала девушка. — Хотя он меня вовсе и не касается.
  — Что за вопрос?
  — Вы знали, что Стелла в положении?
  Кимберли кивнул.
  — Значит, вы, — заметила она. — Это вы…
  — Вы хотите спросить, не я ли виновник? — последовал прямой вопрос.
  Пегги в свою очередь кивнула.
  — Нет. Я давно знаю Стеллу, — добавил он, немного помолчав. — Она работала официанткой в кафетерии, когда мы познакомились. Всегда была добродушной и приветливой. Несколько раз мы встречались. А потом я случайно оказался в жюри конкурса по выбору королевы красоты на местном празднике. И тут в толпе претенденток в купальных костюмах я с удивлением обнаружил Стеллу. Должен сказать, — продолжал он, — что наше прежнее знакомство вряд ли повлияло на мой выбор. Во всяком случае, я проголосовал за нее, как и двое других судей. Так три года назад Стелла Линн стала королевой красоты. С тех пор она изрядно прибавила в весе. Но в то время у нее была потрясающая фигура…
  — Продолжайте, — сказала Пегги. — Если, конечно, хотите.
  — Да. Я хочу, чтобы вы знали, как обстоят дела. Стелла позвонила мне, чтобы поблагодарить за поддержку. А я поздравил ее с заслуженным титулом. Потом на какое-то время я потерял ее из виду. Затем она снова позвонила мне. Сказала, что хотела бы выбраться из нашего маленького городка и переехать в большой город. Мне показалось, что кто-то разбил ее сердце.
  — Мне хотелось услышать именно об этом, — честно сказала Пегги.
  — Почему? — поинтересовался Дон Кимберли.
  — Пытаюсь представить себе, как жила Стелла.
  — Честно говоря, — продолжал Дон, — я все же мало знаю о ее прошлом. Вы мне верите?
  — Конечно.
  — А кое-кто нет, — сказал он задумчиво. — Однако вернемся к вашему вопросу. У Стеллы была любовная связь. Я точно не знаю, с кем, но, кажется, это был никчемный человек. Стелла хотела уехать из города. Она была в тяжелом финансовом положении. И вообще сильно переживала. Мне пришлось одолжить ей денег, чтобы она смогла расплатиться с долгами в Коффервиле и найти работу на новом месте. Я и понятия не имел, что она работает в нашей компании. Как вдруг случайно встретил ее там.
  — Хелси дал ей работу, — объяснила Пегги.
  — Я знаю. Хелси был знаком с ее отцом в Коффервиле. Он умер пять лет назад, но Хелси знал и любил его.
  — А ее он тоже знал? — поинтересовалась Пегги.
  — Наверное.
  — И насколько близко?
  — Не знаю, — пожал плечами Кимберли. — Стелла никогда не рассказывала о своих друзьях. Я пытался связаться с Хелси, но он исчез.
  — Знаю. А тот долг — она вернула его вам? Ей ведь была нужна крупная сумма. Вы ей дали чек?
  Кимберли подтвердил.
  — Но, наверное, она возвращала вам долг частями и наличными?
  Дон кивнул.
  — Значит, Стелла ничем не могла подтвердить, что полностью рассчиталась?
  — Вы что, предполагаете, что я мог бы заставить ее платить дважды?! — возмущенно воскликнул молодой человек.
  — Думаю, как на это посмотрит полиция, — ответила она. — Банки держат микрофильмы копий чеков, проходящих через их руки.
  — Я знаю, — лаконично ответил он. И Пегги отметила беспокойство в его тоне.
  Резкий, требовательный звонок в дверь прервал их беседу.
  Кимберли с тревогой посмотрел на нее.
  — Я надеялся, что мы сможем обговорить эту неприятную историю прежде, чем… А теперь придется открыть дверь, Пегги. Тем более что вы здесь.
  Они вместе вышли из фотолаборатории, и Дон открыл входную дверь.
  У двери стояли следователь Фред Нельсон и какая-то молодая женщина.
  — Привет, Кимберли, — непринужденно бросил Нельсон. — Это Френсис Бушнелл. На всякий случай, чтобы вы знали.
  Дон Кимберли, не приглашая их войти, сделал общий поклон.
  — Это миссис Бушнелл, — повторил Нельсон. — Нам надо поговорить, Кимберли. — И он прошел мимо Дона. — Ах вот как, значит, здесь собралась вся банда, — увидев Пегги, сказал он. — Садитесь, друзья.
  — Раз уж вы взяли на себя функции хозяина, — холодно процедил Кимберли, — может, тогда вы и нальете всем выпить?
  — Попрошу без фамильярностей, — резко ответил Нельсон. — Я здесь по делу и ненадолго. Миссис Бушнелл была близкой подругой Стеллы Линн. Она с мужем и Стелла со своим приятелем частенько вчетвером проводили время. Расскажите об этих встречах, Френсис.
  Френсис Бушнелл явно чувствовала себя неловко.
  — Давайте, давайте, — подбодрил ее Нельсон. — Выскажите все, что накопилось. Не стесняйтесь. Возможно, это поможет нам разобраться в нашем деле.
  — Ну, что сказать, — начала миссис Бушнелл и замолчала, откашливаясь. Она словно бы не решалась продолжать. — Пит, мой муж. Стелла и Билл Эверетт…
  — Кто такой Билл Эверетт? — прервал ее Нельсон.
  — Приятель Стеллы, — пояснила женщина.
  — Когда это было?
  — Когда она жила в Коффервиле и работала в кафетерии кассиршей.
  — Все ясно, продолжайте, — бросил следователь.
  — Пит, я, Стелла и Билл часто вместе проводили уик-энды. Мы были очень дружны. Мы с Питом поженились. Я очень хорошо знала Стеллу…
  — Что вы можете сказать об этом парне, Билле? — перебил ее Нельсон.
  — Мы в нем быстро разочаровались. Кажется, он попал в какую-то крупную неприятность. Я знаю, что Стелла очень переживала. Видимо, была сильно им увлечена.
  — Когда все это было? — осведомился следователь.
  — Около двух лет назад.
  — И что потом?
  — Мы с Питом поженились и приехали сюда. Потом приехала сюда и Стелла. Нашла нас. Мы продолжали дружить.
  — Когда в последний раз вы видели ее?
  — Вчера вечером. В баре на Пятой авеню.
  — Это была случайная встреча или там было назначено свидание?
  — Мы часто встречались именно там, — ответила миссис Бушнелл. — Многие девушки, работающие в офисах, заходят туда поболтать и выпить коктейль. Так вот, вчера вечером я встретила Стеллу там. Мы говорили о разных пустяках. Я предложила ей поужинать со мной. Но она отказалась: у нее была назначена встреча с прекрасным принцем, который поведет ее в ночной клуб. Там она собиралась рассказать ему потрясающую новость.
  — Она назвала его имя? Кто он? — спросил Фред Нельсон.
  — Дон Кимберли, — четко произнесла миссис Бушнелл.
  — И она собиралась сказать, что он скоро станет отцом? — захотел уточнить следователь.
  — Она упомянула только, что сообщит ему какую-то колоссальную новость, — повторила женщина.
  Нельсон повернулся к Кимберли.
  — Я подумал, что эти сведения заинтересуют вас, — сказал он. — Учитывая рассказ миссис Бушнелл, хочу произвести здесь обыск. Если, конечно, вы не возражаете. В случае возражений я достану ордер на обыск и все равно произведу его.
  — Понятно, — мрачно сказал Кимберли. — Проверенная полицейская система. Если не можешь найти истинного виновника, постарайся повесить преступление на первого попавшегося.
  — Кто сказал, что на вас пытаются что-то повесить? — раздраженно бросил полицейский.
  — Вас вполне можно так понять, — взорвался Кимберли. — Начинайте ваш обыск. Я буду все время рядом, чтобы вы не вздумали что-нибудь подбросить.
  — Ну вот и чудесно, — сказал Нельсон.
  Он встал, прошелся по гостиной, затем указал на дверь.
  — Что там? — спросил он.
  — Спальня, — коротко ответил Кимберли.
  Нельсон вошел в спальню, остальные последовали за ним. Он огляделся, открыл платяной шкаф, тщательно изучил одежду, заглянул в ванную комнату, уделив особое внимание пузырькам в аптечке.
  Затем следователь прошел на кухню. Указав на другую дверь, спросил:
  — А что здесь?
  — Фотолаборатория, — неохотно ответил Дон.
  Нельсон вошел в нее. Остальные остались в дверном проеме.
  — Здесь горит красный свет. Вы собирались что-то делать? — спросил он.
  — Хотел увеличить несколько фотоснимков.
  — Дон объяснял мне технологию этого дела, — добавила Пегги.
  — Понятно, — сказал Нельсон тоном человека, думающего о чем-то постороннем. Он начал открывать разные бутылки, стоявшие на полках, и нюхать их содержимое. — Я сам занимаюсь фотографией, — пояснил полицейский следователь, — но такого роскошного оборудования не могу себе позволить. Великолепный увеличитель! Вы предпочитаете конденсоры «холодному свету»?
  Кимберли не ответил.
  Насвистывая какую-то мелодию, Нельсон расхаживал по фотолаборатории. Он внимательно разглядывал бутылки, изучал этикетки на них, неоднократно нюхая содержимое.
  Внезапно следователь остановился.
  — Черт возьми, а это что такое? — спросил он.
  — Бромистый калий. Если занимаетесь фотографией, то должны знать, — язвительно пояснил Дон.
  — Не похоже. Бромистый калий состоит из больших кристаллов. А это — вы только понюхайте, — протянул бутылку Фред Нельсон.
  — Не чувствую никакого запаха, — ответил Кимберли.
  — Запах есть. Понюхайте, — настаивал полицейский. — Но не особенно усердствуйте. А то придется пожалеть об этом.
  Кимберли осторожно понюхал и удивленно посмотрел на следователя.
  — Вот это да! — воскликнул он. — Это запах… Пахнет, как…
  — Правильно, — согласился Нельсон. — Пахнет, как цианистый калий. Потому что это и есть цианистый калий.
  Резким движением он поставил бутылку на место.
  — Запрещаю прикасаться к этой бутылке, — тоном приказа сказал он. — Мы обработаем ее на предмет отпечатков пальцев. Мои отпечатки остались только вокруг горлышка бутылки. А теперь прошу прощения, мистер Дон Кимберли, но вы арестованы по подозрению в убийстве Стеллы Линн.
  
  В такси по дороге к дяде Бенедикту Пегги изучала похищенные фотоснимки. Пыталась разглядеть затененные детали. Арест Дона Кимберли явился для нее страшным ударом. А заявление миссис Бушнелл произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
  Пегги слепо верила Дону Кимберли. Но ей удастся освободить его из-под ареста, только откопав новые и убедительные доказательства его невиновности. И если ничего придумать не удастся, то утренние газеты похоронят все ее надежды, связанные с новой работой. Пегги надеялась, что дядя Бенедикт сумеет обнаружить отпечатки чьих-то пальцев на той разбитой бутылке виски.
  Сценка на пляже, заключила Пегги, была пикником с двумя участниками — только Стелла Линн и молодой человек в плавках, изображенный на снимке. Он же сделал пару снимков Стеллы. Костюм на Стелле, вернее почти полное его отсутствие, совершенно не подходил для общественного пляжа. Так что снимки, очевидно, были сделаны в каком-то укромном уголке. Были ли они сделаны раньше остальных снимков? Или после них?
  Ряды маленьких одинаковых домиков говорили о том, — что это был мотель. Очевидно, где-то на побережье.
  Такси остановилось у дома дяди Бенедикта.
  — Подождите меня, — сказала она водителю и взбежала по ступенькам.
  Дверь открыла тетя Марта.
  — Ради бога, Пегги! Откуда такое нетерпение? Ты позвонила целых три раза, пока я складывала вязанье. Что стряслось?
  — Ничего. Где дядя?
  — На месте. Проходи. — Тетя Марта пропустила Пегги вперед.
  Пегги приблизилась к креслу и поцеловала дядюшку в лоб.
  — Что случилось? — пробурчал Бенедикт.
  — Ничего особенного. Просто захотела узнать, как обстоят дела с той разбитой бутылкой и…
  — Черт возьми, Пегги, — раздраженно сказал он. — Разве я так учил тебя врать?
  — Ну и что же я сделала неправильно? — спросила она.
  — Все. Никогда не говори быстро, если врешь. А то создается впечатление, что ты повторяешь вызубренный урок, — наставлял Пегги дядя Бенедикт. — Противник не должен подозревать, что слышит отрепетированную речь. Когда врешь, нужно быть совершенно раскованной, без напряжения в голосе. Предложения должны быть короткими. Нельзя перемежать свою ложь никакими объяснениями. Рядовой лжец попадается как раз на этом. Он переходит к обороне в середине самой убедительной части своей лжи. А теперь, — заключил Бенедикт Касл, — садись и расскажи мне, что так на тебя подействовало. Если можешь, говори правду. Если не можешь, придумай такую ложь, чтобы я гордился тобой. Итак, в чем дело?
  — Они арестовали Дона Кимберли за убийство Стеллы, — ответила Пегги.
  — На каком основании?
  — Вся сложность в том, — продолжала она, — что полицейские нашли бутылку с цианистым калием среди его фотографических растворов. Прямо над раковиной, в его лаборатории.
  Откинув назад седую голову, дядя Бенедикт оглушительно захохотал.
  — Не вижу ничего смешного, — обиделась племянница.
  — Дон выглядит просто круглым идиотом. Вот и все. У него же там целая фотолаборатория. С раковиной, водопроводом и другими причиндалами. Ведь правда?
  — Конечно, — подтвердила Пегги.
  — Ну и сколько, по их мнению, еще людей он собирается убить цианистым калием?
  — Что ты хочешь сказать? — не поняла девушка.
  — Предположим, он убил Стеллу. Попал прямо в яблочко, — прекратив смеяться, пояснил дядя. — То есть сделал все, что хотел. В таком случае яд ему больше не нужен. Он просто вылил бы его остатки в раковину! Нет, нет. Кто-то подбросил ему яд, — с уверенностью продолжал он. — Странно, что полицейские не подумали об этом. Может, и подумали. А может, они хотят, чтобы он повесился от горя.
  Дядюшкины рассуждения показались Пегги логичными. Настроение ее улучшилось. Девушка разложила перед ним снимки. Глаза Бенедикта загорелись.
  — Симпатичная девчушка, — сказал он, рассматривая фото Стеллы в купальнике. — Очень симпатичная.
  Тетя Марта, которая в это время готовила для Пегги чай, снисходительно хмыкнула:
  — Послушать его, так прямо донжуан.
  — Казанова, Казанова, — раздраженно поправил ее дядя Бенедикт. — Что это за фотографии, Пегги?
  — А ты что можешь сказать о них? — в свою очередь спросила Пегги.
  Он внимательно рассмотрел снимки.
  — Это мотель, в котором они провели субботу, — уверенно констатировал он.
  — Кто там был?
  — Девушка в купальнике и этот парень.
  — Дядя Бенедикт, не надо говорить того, чего не знаешь. Ты же не можешь знать, останавливались ли они в мотеле. Не можешь также знать, что это была суббота.
  — Значит, не могу? — Он усмехнулся. — Эти факты выпирают так же отчетливо, как нос на твоем лице. Вот этот снимок был сделан на пляже воскресным утром. Та же машина вот здесь, на другой фотографии; все просто как дважды два.
  — Твои умозаключения поспешны и несправедливы по отношению к Стелле.
  — Я гораздо скромнее следователя, разболтавшего девичьи секреты. Ему и должно быть стыдно. У девушки была двухмесячная беременность, и он объявляет об этом перед репортерами!
  — Фред Нельсон обязан был так поступить, — возразила она. — Это же факт, проливающий свет на возможные мотивы убийства.
  — Ну конечно, — ответил дядя.
  — Почему ты решил, что один снимок был сделан в субботний полдень, а другой — воскресным утром? — поинтересовалась Пегги.
  — Нужно просто быть повнимательнее, — назидательно сказал дядя Бенедикт. — Вот мотель. Видишь, во всех гаражах стоят машины? А где находится солнце?
  — Что значит — «где находится солнце»? — не поняла девушка.
  — Посмотри на тени, — бросил он. — Ну-ка дай мне линейку.
  Пегги передала ему линейку. Его скрюченные артритом пальцы положили линейку поверх снимка так, что один ее конец оказался у края тени, а второй — у верхушки уличного фонаря.
  — Видишь, под каким углом стоит солнце? Очень высоко.
  — Ну и что? — по-прежнему не понимала Пегги.
  — А теперь обрати внимание на машины в гаражах. Обычно в мотелях автомобилисты останавливаются проездом. Они приезжают вечером, принимают ванну, ночуют, рано встают и затем снова пускаются в путь. Вглядись в этот снимок. Машины заняли почти все гаражи. И судя по углу падения солнечных лучей, этот снимок сделан или в три часа дня, или в девять утра. Посмотри еще внимательнее. Ясно, что дело было утром: в дверь вон того домика вставлен ключ. На ключе большой металлический брелок — это чтобы гости не увезли его с собой. Упавший на него солнечный луч отражается прямо в объектив. Значит, постоялец уехал рано утром. Если бы он покинул мотель после полудня, то ключ был бы в офисе, а не в двери. Смотри дальше, — продолжал анализировать фотографии дядя Бенедикт. — Только одной машины не хватает. Большинство постояльцев мотеля продолжают отдыхать. Значит, это воскресенье. Люди приехали сюда в субботу на уик-энд. Где же его провести? Не в мотеле, конечно, если только он не расположен на побережье. А теперь возьмем другой снимок. Теплый, солнечный день. На море практически нет волн. Видишь этот причал? Здесь полно рыболовов. Они приехали рано и…
  — Не вижу никакого причала, — перебила его Пегги.
  — Посмотри внимательнее, — посоветовал он.
  — Это просто темное пятно — нет, подожди-ка минутку…
  — Это не темное пятно, — нетерпеливо возразил дядя. — Это дальний конец причала. Возьми лупу. Видишь сидящих людей? Они ловят рыбу с дальнего конца…
  — Конечно, — сказала она. — Просто я не заметила причала раньше.
  — А теперь посмотри на людей, — продолжал Бенедикт, — вот здесь, где дорога упирается в пляж. Здесь полным-полно припаркованных машин. Но северный край пляжа еще не занят людьми, а в воскресенье обычно все побережье переполнено. Судя по количеству людей на пляже, все они приехали вот в этих запаркованных автомобилях. Им не нужно ставить свой транспорт вдалеке от пляжа и потом топать сюда пешком. Видишь вот эту тень от машины? Солнце стоит почти над головой. Значит, около полудня. В такое время многолюдно на пляже может быть только в субботу. В воскресный полдень людей будет гораздо больше. Ну, вот и все. Что еще ты хотела бы узнать?
  — Еще я хотела бы узнать, кому принадлежит эта машина? — ответила Пегги.
  — Ну и узнай.
  — Но как?
  — Сколько пляжей в наших окрестностях, где причал так далеко выдается в море? — вопросом на вопрос ответил дядя Бенедикт. — Сколько мотелей в этом городе…
  — В каком городе? — не поняла Пегги.
  Дядя указал ей на узорчатый фонарный столб.
  — Видишь особый дизайн этого столба? Я бы много мог порассказать тебе об этих столбах. Мой приятель занялся торговлей ими в одном городке. Какие возможности! Настоящий Клондайк. И главное — абсолютно законно. Полагаю, поэтому я никогда и не думал о столбах. Но могу сказать…
  — Можешь не говорить, — возразила племянница. — Я сама знаю, где это. И как я могла не обратить внимания на эти узорные столбы?
  — Твоя голова была занята другим, — констатировал старый аферист. — Потому что ты влюблена. Готов поспорить! Ты без ума от прекрасного принца, которого посадили в тюрьму.
  — Вовсе нет, — запротестовала она. — Просто я хочу произвести на него впечатление как Пегги Касл — девушка, а не как Пегги Касл — мыслитель.
  — Ну и как же ты это себе мыслишь?
  — Я докажу, что он не совершал убийства.
  Дядя Бенедикт усмехнулся.
  — Только послушай ее, Марта. Она хочет, чтобы молодой человек заметил ее как чаровницу, а не как мыслящую машину. К черту мозги, Пегги, если хочешь очаровать мужчину. Он вообще не должен подозревать, что у тебя есть голова. Только роскошные формы. Будь беспомощной и…
  — Оставь Пегги в покое, — возразила тетя Марта. — Она все равно все сделает по-своему.
  Дядя Бенедикт покачал головой:
  — Для мужчин мозги и женское обаяние несовместимы, Марта. Или одно, или другое.
  Тетя Марта поставила чайник на стол.
  — А почему ты женился на мне?
  Его глаза стали мечтательными.
  — Обаяние, роскошные формы, — сказал он.
  — Уж не хочешь ли ты назвать меня безмозглой дурой? — воскликнула тетя Марта.
  Дядя Бенедикт покачал головой.
  — Спорить с женщиной, — сказал он, — все равно что заказывать погоду, которая устроила бы всех фермеров. Куда это ты собираешься так поспешно, Пегги?
  Пегги заторопилась к двери.
  — Я не собираюсь, я уже ушла.
  Пегги почувствовала себя наверху блаженства, когда, прибыв в прибрежный городок, не потратила и часа на поиски мотеля. Его хозяйка сначала не хотела давать никакой информации о постояльцах.
  — У нас очень приличная, респектабельная гостиница, — заявила она. — Конечно, мы не спрашиваем у каждой пары свидетельство о браке, но этого не делают даже в «Уолдорф-Астории». Многое можно определить и по внешнему виду.
  Пегги, прервав ее, терпеливо объяснила, что ее интересует сугубо приватная информация. Но если это необходимо, она может получить официальное разрешение. Только вряд ли это в их общих интересах.
  Такой подход к делу дал немедленный результат, и Пегги получила журнал регистрации.
  У машины был номер 5Н20-861. Она принадлежала Питеру Бушнеллу. Супруги Бушнеллы провели уик-энд в мотеле.
  Пегги чуть не расплакалась от разочарования. Все ее надежды рухнули. А ведь если бы ей удалось доказать, что у Стеллы был приятель и она провела с ним уик-энд, тогда свидание Стеллы и Дона Кимберли выглядело бы просто как деловая встреча. Но это было не так. Стелла провела уик-энд с Бушнеллами.
  Стараясь не расплакаться, Пегги отправилась домой, и тут ее вдруг осенило. Ведь она отлично помнила, как миссис Бушнелл сказала, что Пит все еще женат на ней. Не означало ли это?..
  Пегги прочла адрес, который выписала из журнала регистрации в мотеле. Шанс был невелик, но его нужно было использовать. У Питера Бушнелла сегодня будет нежданный гость.
  По адресу Пегги быстро нашла старомодный, но довольно комфортабельный жилой дом.
  По карточке на почтовом ящике она определила, что Питер Бушнелл живет на втором этаже. Не обратив внимания на лифт, взбежала по лестнице на второй этаж. Под дверью блестела узкая полоска света.
  Дрожа от возбуждения, Пегги Касл нажала кнопку звонка. Услышала звук отодвигаемого стула. Очень быстро дверь отворилась, и она оказалась лицом к лицу с человеком с фотоснимка. Но теперь на его исхудавшем лице были видны следы переживаний.
  — Вы Питер Бушнелл? — спросила она. — Я Пегги Касл. Мне необходимо поговорить с вами.
  Проскользнув мимо него в квартиру, девушка повернулась и с уверенной улыбкой ждала, пока он закроет дверь.
  — Не хотите присесть? — предложил он. — Уже довольно поздно, но…
  — Я хотела поговорить с вами о Стелле, — начала Пегги.
  На лице мужчины отразился испуг.
  — Мне нечего вам сказать…
  — Это не так, мне известны некоторые факты, — сразу же заявила она. — В память о Стелле будьте честны и расскажите мне все, как было. По порядку.
  — Что вас интересует?
  — Например, уик-энд в мотеле «Сисвепт». Вы зарегистрировались под своим собственным именем, почему?
  — А почему бы нет? Машина моя, что мне могло помешать?
  — Но ведь вы зарегистрировали Стеллу как свою жену! — воскликнула Пегги. — А если бы Френсис узнала?
  — Каким образом? — слабо улыбнулся Питер Бушнелл.
  — Но ведь я же узнала! — Пегги улыбнулась. — Расскажите-ка мне лучше о Стелле, Пит.
  — Кто вы такая, в конце концов? — возмутился хозяин квартиры.
  — Я следователь, — не моргнув глазом, сказала Пегги.
  — Из полиции? — переспросил мужчина.
  — Нет. Я представляю компанию, в которой работала Стелла, — пояснила она. — Ни вы, ни мы не хотим, чтобы имя Стеллы изваляли в грязи. Ведь вы же любили ее, Пит!
  Он кивнул. Его лицо исказило страдание.
  — Ну а теперь вернемся к фактам, — предложила Пегги. — Итак, вы женились на Френсис. А Стелла дружила с Биллом Эвереттом. Вы часто проводили выходные дни вместе. Ведь это правда?
  — Все это было до того, как я женился на Френсис. Однако не прошло и трех месяцев после свадьбы, как я понял, что сделал ошибку.
  — Что вы имеете в виду, Пит? — не поняла Пегги.
  — Оказалось, все это время я любил Стеллу и не догадывался об этом. Вы не представляете, какое это было удовольствие — проводить со Стеллой свободное время! Она всегда была душой компании. Никогда не дулась, не выходила из себя и не жаловалась. Эта девушка принимала все таким, каким оно было. У нее всегда было отличное настроение, и она умела заразить им всех. Стелла умела наслаждаться жизнью, она радовалась всему. Френсис же была ее прямой противоположностью, — продолжал свой рассказ Питер Бушнелл. — Она все хотела делать по-своему. Когда мы бывали вчетвером, Стелла все смягчала, и истинный характер Френсис не чувствовался. А когда мы, поженившись, остались вдвоем — вот тут-то все и всплыло.
  — И что потом?
  — Я хотел развестись, но Френсис не соглашалась. Она уже поняла, что я люблю Стеллу, и делала все, чтобы помешать нам. Она поклялась, что Стелла никогда не будет со мной.
  — И тогда вы разъехались с Френсис и стали жить вместе со Стеллой?
  — Что-то в этом роде. Но не совсем так, — покачал он головой.
  — Почему же вы не жили вместе постоянно, Пит? Зачем все эти тайные уик-энды?
  — Стелла боялась Френсис. Она не хотела, чтобы та все узнала. Но можно сказать, что мы были женаты.
  — Как это? — удивилась Пегги.
  — Мы поехали в Мексику и там поженились. Четыре или пять месяцев назад.
  — Почему вы не рассказали об этом полиции?! — воскликнула девушка.
  — Я все старался набраться решимости. И как раз думал об этом, когда вы позвонили… Просто не знаю, что мне делать. Теперь, конечно, Френсис не отпустит меня. Но учитывая обстоятельства — я просто не знаю… Френсис может быть настоящей стервой, — с дрожью в голосе продолжал Питер. — Она уже была замужем. Ее первый муж написал мне письмо. Он ненавидит Френсис. Она и ему не давала развода, он называл ее собакой на сене.
  — И что вы сделали?
  — Я разыскал его и избил.
  Пегги размышляла. Глядя на искаженное страданиями лицо Питера Бушнелла, она решила, что должна, просто должна найти выход из положения!
  — Вы знали, что Стелла ждала ребенка?
  — Да. Нашего ребенка. Она сама узнала недавно и сказала мне в субботу.
  Пегги посмотрела ему прямо в глаза.
  — Пит, она была вашей настоящей женой, — сказала она. — Ваш брак с Френсис не имел силы. Френсис не была разведена.
  — Она уверяла, что разведена, — возразил собеседник.
  — Вы проверяли?
  — Нет, я поверил ей на слово.
  — Вы женились на Стелле в Мексике. Это законный брак. Стелла была вашей законной женой. А теперь расскажите мне о Билле Эверетте.
  — Этот мерзавец! Он связался с бандой! — возмущенно воскликнул Пит. — Их всех поймали во время ограбления в Коффервиле.
  — Недавно он встречался со Стеллой? — спросила Пегги.
  — Вряд ли, — нерешительно произнес Пит. — Во всяком случае, после выхода из тюрьмы.
  — А вы?
  Пит покачал головой.
  — О том, что Стелла просила Дона Кимберли встретиться с ней в «Королевском фазане», вы знали?
  — Она мне ничего не говорила.
  — А где сейчас Билл Эверетт? Не знаете, как мне его найти?
  Питер Бушнелл отрицательно покачал головой.
  — Долго Билл Эверетт был связан с бандой, Пит? Может, он просто оступился…
  — Ничего себе оступился! — воскликнул Пит. — Он всегда был негодяем. Постоянно лгал нам. Зарабатывал на жизнь криминальными делами. Считал, что умнее всех, что может обмануть закон.
  — Известны вам другие члены банды? — спросила Пегги.
  — О них лучше узнать в судебном архиве, — ответил он. — Ведь всех взяли на одном деле — ограблении автомастерской.
  — И долго они работали вместе? — не унималась Пегги Касл.
  — Похоже на то, — устало сказал Питер Бушнелл. — Я о них почти ничего не знаю. К тому же, знаете, я настолько расстроен, что ни на чем не могу сосредоточиться.
  — Попытайтесь сосредоточиться, — настойчиво попросила Пегги. — Расскажите мне все, что знаете о Билле.
  — Члены банды связывались при помощи газетных объявлений. Билл как-то упоминал об этом. Таким образом, к примеру, они назначали встречи. Это все, что я знаю.
  — Пит, вы должны сделать то, что я вам сейчас скажу.
  — Что именно? — спросил он.
  — Дело можно прояснить, если вы сделаете все так, как я скажу, — ответила она. — Вам нужно пойти в морг и потребовать выдать тело Стеллы Линн на том основании, что она ваша жена. Вы поняли меня? Вы — ее муж.
  — Но, — нерешительно возразил он, — наш брак — вы же знаете, — он не был…
  — Почему вы считаете ваш брак незаконным? — перебила его Пегги. — Вы не должны забывать о Стелле. Сделайте, как я говорю. Немедленно идите в морг и, как муж, требуйте выдать ее тело. И выбросьте из головы все сомнения в законности вашего брака, заключенного в Мексике. Вы меня поняли?
  Он кивнул.
  — У вас есть деньги? — спросила Пегги Касл. — А то я могла бы помочь…
  — Не нужно. Я сделаю все сам, — ответил Питер и отодвинул стул с решительностью человека, с чьих плеч сняли неподъемную тяжесть.
  В издательстве Пегги Касл просматривала старые газеты, причем особенно внимательно читала объявления.
  В газете четырехдневной давности она нашла то, что ее интересовало:
  «Френсис, предлагаю тебе большое дело. Одному мне не справиться, но вместе мы можем заработать кучу денег. Позвони Эссекс 4-6810 в любое время дня и ночи. Билл Э.».
  В голове девушки части головоломки внезапно сложились в понятное сообщение. Что делать дальше? Немедленно все рассказать следователю Фреду Нельсону? Или сначала получить дополнительные свидетельства?
  Ее выбор определила подброшенная в воздух серебряная монетка. Пегги набрала номер Эссекс 4-6810 и стала ждать, чувствуя, как бешено колотится сердце.
  Если все пойдет гладко, она сама займется этим делом. А если с телефонным звонком ничего не получится, то немедленно позвонит следователю Нельсону.
  После долгого молчания ответил мужской голос. Настороженный и неприветливый.
  — Пожалуйста, Билла Эверетта, — попросила Пегги.
  — Кто его спрашивает? — поинтересовались на другом конце провода.
  — Девушка.
  Мужчина рассмеялся.
  — Никогда бы не подумал, — сказал он.
  Было слышно, как он позвал:
  — Где там Билл? Тут дама просит его к телефону.
  Минуту спустя она услышала сначала приближающиеся шаги, затем другой голос. Холодный, сдержанный, но любопытный.
  — Да? Алло? — раздалось в трубке.
  — Билл? — переспросила Пегги.
  — Кто это?
  — Я подруга Френсис. По поводу бабочки…
  Голос на другом конце линии сразу же потерял всю свою холодность.
  — Ну, наконец-то! — воскликнул он. — Куда пропала Френсис? Почему не позвонила мне по поводу переговоров со страховой компанией?
  — Она не может позвонить, — храбро соврала Пегги.
  — Боже, она что…
  — Ну-ну, не горячитесь, — сказала девушка. — У меня есть для вас новости. Только это не телефонный разговор. Где мы можем встретиться?
  — Если у вас есть машина, то приезжайте сюда, — предложили ей.
  — Минутку, — ответила Пегги. — Френсис не все мне сказала. Она дала мне только номер вашего телефона и…
  — Перекресток Адамс и Элмор-стрит. Остановитесь на углу. Какая у вас машина?
  — Зеленая, двухместная.
  — Когда вас ждать?
  — Через пятнадцать минут.
  — Отлично, жду. Остановитесь на Элмор-стрит, не доезжая до перекрестка с Адамс-стрит. На правой стороне улицы, если ехать на юг. Сидите и ждите меня. Понятно? — Голос у Билла был решительный. — Кстати, когда Френсис думает…
  — Поговорим при встрече, — прервала его Пегги.
  — Вы правы, черт возьми, — со смехом сказал Эверетт, и трубка с грохотом опустилась на рычаг.
  Пегги тут же набрала номер полицейского управления и спросила следователя Фреда Нельсона. На ее счастье, он оказался на месте.
  — Это Пегги Касл, — представилась она.
  — О, добрый день. — Его голос был более сердечным, чем она ожидала.
  — У меня есть новости по делу Стеллы Линн.
  — Да, знаю, — с иронией ответил Нельсон. — У вас много новостей. Вам удалось организовать массу газетных сенсаций.
  — Вы о чем? — не поняла Пегги.
  — Все очень мило и драматично, — продолжал он. — И работает со стопроцентной гарантией. Убитый горем муж врывается в морг и со слезами требует выдать тело его жены Стеллы Линн. Конечно, газеты не могли пропустить столь лакомый кусок! Репортеры звонили мне прямо из морга…
  Он замолчал, и Пегги тоже молчала.
  — Ну что, вам, кажется, нечего сказать? — возобновил он разговор.
  — Я просто слушаю вас, — ответила Пегги. — А позвонила вам потому, что у меня есть важные новости. Когда будете готовы их выслушать, дайте мне знать.
  Нельсон засмеялся.
  — Хорошо, слушаю. Только не думайте, что я родился только вчера. Я уже побывал в кое-каких переделках.
  — Не сомневаюсь в этом, — ответила Пегги. — Как я уже сказала, есть новости по делу Стеллы Линн.
  — Что вы придумали на этот раз?
  — Стелла назначила встречу Дону Кимберли в «Королевском фазане», — ответила Пегги. — Она хотела посоветоваться с ним. Дело в драгоценностях Гаррисона.
  — Что?! — воскликнул Нельсон.
  — В этом деле замешан Билл Эверетт, бывший приятель Стеллы, — продолжала девушка. — Сейчас в его руках целое состояние из драгоценных камней, и он не знает, куда их пристроить. Представляете себе эту ситуацию? Вот Билл и хочет выяснить, нельзя ли заключить сделку со страховой компанией.
  — Как, вы сказали, зовут этого парня? — переспросил следователь.
  — Билл Эверетт. У него уже есть судимость. Его арестовывали за ограбление автомастерской в Коффервиле.
  — Все ясно. Продолжайте.
  — У меня с ним назначена встреча, — сказала Пегги. — Он хочет заманить меня в ловушку. Быть может, вы мне поможете…
  — Извините, мисс Касл, — резко бросил Нельсон. — Я вам больше не доверяю. Оказать вам помощь — значит подставить себя под удар. Ведь вы хотите, чтобы полиция выручала вашу компанию из неловкой ситуации. Ну нет. Пусть кто-нибудь другой таскает для вас каштаны из огня.
  — Но разве вы не хотите вернуть… — растерянно произнесла Пегги.
  — Сейчас мне надо прийти в себя от пары ударов ниже пояса, — ответил Нельсон. — Вы не знаете, был ли Бушнелл законно женат на Стелле Линн, но вам удалось тиснуть эту сенсацию на первые страницы всех газет. Да еще с фотографиями убитого горем мужа! Нет. Больше я не желаю быть мальчиком для битья. Где сейчас этот Билл Эверетт?
  — Ищите сами, раз вы такой умный, — зло сказала девушка и бросила трубку.
  Она быстро поехала в направлении Элмора, спустилась вниз по улице и, притормозив, остановилась. Наступившую тишину нарушали лишь резкое потрескивание остывавшего мотора автомобиля да приглушенные расстоянием звуки оживленного движения на автостраде, находящейся за пять кварталов отсюда.
  Сидя в темном салоне машины, Пегги чувствовала себя совершенно покинутой и всеми забытой. И вдруг мимо прошел мужчина. Судя по торопливому стуку шагов, он явно куда-то спешил.
  Пегги прождала еще пять томительных минут. Внезапно с правой стороны багажника появилась какая-то тень. И вдруг, рывком открыв правую дверцу, рядом с ней сел мужчина.
  — Поехали, — приказал он.
  — А вы что… — открыла рот Пегги.
  — Я сказал, поехали, — грубо прервал ее мужчина. — Надо убраться отсюда.
  Девушка завела мотор и отъехала от обочины.
  — Теперь направо, на Адамс-стрит, — бросил он.
  Пегги повернула направо.
  — На следующем перекрестке — налево…
  Пегги послушно выполнила и этот приказ.
  — А сейчас побыстрее, — командовал мужчина. — Не ползи как черепаха. Прибавь еще газу и на следующем перекрестке поверни направо… Хорошо. А теперь налево…
  Через некоторое время мужчина успокоился, откинулся на спинку сиденья, перестал оглядываться назад и все свое внимание сосредоточил на Пегги.
  Девушку охватило беспокойство, странное чувство испуга нарастало. А если все обернется не так, как она задумала…
  — Ты сама влезла в это дело, — сказал мужчина. — Я тебя слушаю.
  Пегги понимала, что во что бы то ни стало должна вызвать его на разговор. До сих пор ей удавалось продвигаться вперед при помощи догадок и блефа. Но сейчас нужны были факты. И только человек, сидевший рядом с ней, мог их ей предоставить.
  Между тем мужчина проявлял нетерпение.
  — Ну выкладывай! Начнем с твоего имени. Я Билл, а ты кто?
  Пегги опустила руку в вырез своей блузки и достала бабочку, украшенную драгоценными камнями. Блеснула ею перед его глазами и быстро спрятала за пазуху.
  — Вот это да! — восхищенно воскликнул он. — Где, черт возьми, ты взяла ее?
  — А как ты думаешь? — интригующе улыбнулась Пегги.
  — Ну-ка остановись вот в этом переулке, — приказал Билл. — Пора раскрывать карты.
  Девушка почувствовала, как что-то твердое уперлось ей прямо в бок. Опустив глаза, с ужасом увидела блеск вороненой стали.
  — Что я сказал?! — зарычал мужчина. — Поворачивай в этот переулок. — И тяжелым ботинком придавил ее ногу к тормозной педали.
  Вскрикнув от боли, Пегги отдернула ногу. Машина завихляла. Пистолет еще сильнее прижался к ее ребрам.
  — Сворачивай в переулок!
  Девушка прикусила губу — боль в ноге была невыносимой — и повернула в переулок.
  Билл резко выключил зажигание.
  — Если ты, крошка, задумала обмануть меня, тебе придется…
  Внезапно кабину осветило ярким светом фар. Оказывается, их автомобиль преследовала машина с незажженными фарами.
  Билл поспешно сунул пистолет под пиджак.
  — Если это полиция, — сквозь зубы процедил он, — только пикни, и я убью тебя, как…
  Тем временем кто-то выпрыгнул из другой машины и широкими шагами направился к их автомобилю. Язвительный мужской голос сказал:
  — Ну что, Билл, этот кусочек тебе не по зубам?
  Пегги заметила, как при звуке этого голоса лицо Билла исказила гримаса страха.
  — Бутч! — воскликнул он, резко повернувшись. — Как я рад, что ты здесь! Понимаешь, поймал дамочку, которая пытается нас надуть.
  — Да? Ты и в самом деле выглядишь, будто рад нас видеть, — ответил Бутч.
  Еще один мужчина приблизился к их машине. Он встал как раз у открытого окна рядом с Пегги. Это был высокий и тощий, как скелет, человек с тонкими полосочками-губами. Рот его казался прорезанным лезвием бритвы.
  — Садись за руль, Худой, — приказал тот, кого Билл назвал Бутчем. — Поезжай на квартиру Билла. А ты, Билл, садись с нами. Я хочу поговорить с тобой.
  Худой, влезая в машину Пегги, похлопал ее по бедру.
  — Подвинься, красотка.
  Бутч открыл дверь и пригласил Билла.
  — Сейчас, сейчас, — заторопился Билл. В его голосе звучала фальшивая сердечность. — Нам нужно все обсудить с вами, ребята. Имейте только в виду, что эта крошка может быть частным детективом или кем-то в этом роде. Она пытается нас надуть…
  — Мы все о ней знаем. Садись, Билл. Сначала небольшая прогулка, потом приятный разговор.
  Билл вылез из машины. Пегги подвинулась на сиденье. Худой занял место за рулем.
  — Тебе придется подать назад, — бросил Бутч Худому. — Здесь тупик.
  Тот кивнул.
  — Поезжай вперед, — продолжал Бутч. — Если она начнет брыкаться, дай ей по мозгам.
  Худой полез в карман пиджака, достал кастет и надел его на руку.
  — Договоримся сразу, сестричка, — усмехнулся он. — Одно лишнее слово или неосторожное движение — и я вырублю тебя на целую неделю. Я буду править одной рукой, а другую держать наготове. На случай, если тебе что-то взбредет в голову. Понятно?
  Пегги обворожительно улыбнулась ему:
  — Не делай из мухи слона! Может, если ты скажешь мне…
  — Так, понятно, — перебил ее Худой. — Проверяешь на мне свой секс-шарм? Не поможет, крошка. В деле я холоден, как лягушка. А теперь дай-ка мне твой очаровательный ротик: небольшая предосторожность против внезапных воплей не повредит…
  Он схватил Пегги за плечи и грубо притянул к себе ее голову. Девушка почувствовала шлепок по губам. И прежде чем поняла, в чем дело, широкая полоска клейкой ленты надежно залепила ее рот. Желтыми от никотина пальцами Худой проверил свою работу, плотнее прижав ленту к ее щекам.
  — Ну вот и все, малышка, — удовлетворенно сказал он. — И не вздумай тянуть ручки к лицу. Только попробуешь — и уже в нокауте. Не прикасайся ни к рулю, ни к дверным ручкам. Если тронешь, не успеешь даже понять, что с тобой случилось. Договорились? Ну а теперь — в путь.
  Бандит искусно управлял машиной одной левой рукой: правая, с кастетом, лежала на спинке сиденья. По стальному блеску его глаз Пегги поняла, что в деле он действительно холоден, как лягушка.
  После недолгой поездки Худой плавно остановил машину у жилого дома в квартале от перекрестка Адамс и Элмор-стрит.
  — Иди спокойно, — предупредил он.
  Позади них свернул к обочине и второй автомобиль. Пегги увидела, как Бутч вывел Билла Эверетта. Обратила внимание, что Билл что-то говорил многословно и быстро. Но Бутч даже не слушал его.
  К машине подошел третий мужчина.
  — Я пойду вперед проверить, все ли там в порядке, — коротко сказал он Худому. — Посигналю фонариком.
  Худой кивнул.
  Билл и Бутч вошли в жилой дом. В окне на первом этаже зажегся свет, но занавески тут же задернули, и свет исчез.
  Через несколько секунд дважды мигнул фонарик.
  — Все в порядке, крошка, — бросил Худой. — Пошли.
  Перегнувшись через нее, он открыл дверцу с ее стороны и вытолкнул девушку из машины. В отчаянии Пегги оглядела пустынную улицу.
  Рука Худого скользнула по ее руке, ухватилась за кисть и резко вывернула руку Пегги за спину. Нестерпимая боль обожгла ее, заставив сделать несколько шагов перед.
  Худой двинулся следом за ней, не переставая давить на руку.
  Пегги пыталась закричать, но получалось лишь слабое мычание. В конце концов девушка почти побежала вперед, пытаясь ослабить цепкую хватку Худого.
  Они быстро миновали темный коридор. Третий мужчина, очевидно водитель другой машины, рывком открыл дверь. Пегги втолкнули в комнату.
  Худой бросил ее сумочку Бутчу.
  — Лови! — крикнул он.
  Бутч открыл сумочку и внимательно изучил водительское удостоверение девушки.
  — Честное слово, Бутч, — оправдывался Эверетт, — я ее совсем не знаю. Девчонка сама мне позвонила и…
  Бутч оторвал глаза от ее водительского удостоверения.
  — Заткни ему пасть, Худой.
  Худой сделал шаг вперед…
  — Нет, нет, — залепетал Билл, — я тут ни при чем. Она…
  Худой взмахнул кастетом. Раздался странный звук, будто кто-то хлопнул ладонью по спелому арбузу. Глаза Билла остекленели, голова упала на грудь, и он рухнул на стул. Затем с застывшим в глазах страхом попытался не потерять сознания.
  — Нет! Нет! — заверещал он. — Парни, только не это!
  Странный звук повторился.
  Бутч даже не взглянул на Билла.
  — Так, значит, ты из страховой компании, застраховавшей драгоценности Гаррисона на двести пятьдесят тысяч долларов? — проговорил он, рассматривая Пегги.
  Девушка указала на полоску липкой ленты, заклеившей губы.
  — Ты и так можешь кивнуть в знак согласия, — сказал Бутч, холодно глядя на нее.
  Пегги дерзко продолжала молчать. Бутч кивнул, и Худой направился к ней…
  — Когда я задаю вопрос, — процедил Бутч, — нужно отвечать. Худой у нас крутой парень и холоден к женщинам, как змея. Итак, ты работаешь в страховой компании, а Билл хотел заключить с тобой сделку и вернуть драгоценности. Если, конечно, ты сможешь избавить его от суда и выплатить тридцать-сорок тысяч долларов. Так?
  Она неопределенно качнула головой.
  — Помоги ей, Худой, — зло бросил Бутч. — Она, кажется, лжет.
  Худой тихонько стукнул девушку кастетом по затылку. Хотя удар был очень слабым, острая боль молнией пронзила мозг Пегги. В глазах замелькали яркие вспышки. Внезапный шок медленно перешел в тупую пульсирующую боль.
  — Я жду ответа, — сурово повторил Бутч.
  Она глубоко вздохнула. Преодолевая тошноту и головную боль, решительно покачала головой.
  Худой снова поднял руку, но знак Бутча удержал удар. В удивленных глазах Бутча промелькнуло восхищение.
  — Черт побери! — сказал он. — А у девчонки крепкие нервы!
  Бутч бросил взгляд на лежавшего без сознания Билла.
  — Когда он придет в себя, — сказал он, — мы поговорим. Говорят, Билл собирался продать нас. И я уверен, что это правда.
  — Может, снять липкую ленту? — нерешительно спросил Худой.
  — Не сейчас, — ответил Бутч. — У нас впереди целая ночь. Мы…
  Их внимание привлек странный звук; это было какое-то шуршание, будто что-то терлось о дверь. Бутч взглянул на Худого. Тот, выхватив кастет, сделал несколько шагов… Но тут дверь с грохотом и треском ударилась о стену.
  В комнату ворвался Фред Нельсон. Глядя сквозь прицел пистолета, он мгновенно оценил ситуацию.
  — Ни с места, подонки! — грозно сказал он. — Игра окончена. — Следователь с сожалением глянул на Пегги: — Кажется, на этот раз вы слишком далеко зашли. Однако один из моих подчиненных как раз проверял этого парня, бывшего преступника. А вы, ребята, — приказал полицейский бандитам, — поднимите-ка руки и встаньте вдоль стенки. Вам предстоит провести ночь или в камере, или в карцере. И меня совершенно не волнует, в каком из этих мест вы окажетесь…
  
  Пегги сидела в кабинете следователя Фреда Нельсона. В дальнем конце огромного стола разместился капитан полиции Фарвел. Он поглядывал на девушку с нескрываемым восхищением и уважением. Здесь же был и Дон Кимберли. Вопросы задавал Нельсон. Пегги чувствовала себя канатоходцем, стараясь отвечать на вопросы так, чтобы снять с Кимберли всякое подозрение в убийстве. Поэтому ей приходилось опускать отдельные факты, о которых они с Доном раньше не упоминали. Она понимала, что говорить о том, что следователь просмотрел, надо как можно меньше. Не годится выставлять его дураком перед начальством.
  — Женщина, — объясняла Пегги, — естественно, замечает такие мелочи, на которые мужчина не обратит внимания.
  — Что, например? — спросил Нельсон.
  — Ну, например, уборка квартиры…
  — Продолжайте, — кивнул капитан.
  — Нужно поставить себя в положение убийцы, — продолжила Пегги, осторожно выбирая слова, — чтобы понять, как произошло убийство.
  Капитан Фарвел многозначительно посмотрел на Нельсона.
  — Вам не повредит внимательно выслушать ее, — назидательно заметил он.
  — Предположим, — продолжала Пегги, — я планирую убить Стеллу Линн, предложив ей отравленного виски. Нужно сделать это так, чтобы она выпила виски, а я нет. Поэтому я должна прихватить с собой бутылку отравленного виски и попытаться избавиться от ее бутылки. Это не просто. У Стеллы может не оказаться виски. Или может быть полная бутылка, или только половина. Все это нужно предугадать. Или, допустим, она собиралась на свидание, поэтому не будет много пить. И конечно, я тоже, чтобы не опьянеть…
  — И как же вы поступите? — настороженно спросил Нельсон.
  — Я должна разбить ее бутылку, — пояснила Пегги, — чтобы у меня появился повод пойти и купить другую. Затем надо сделать так, чтобы только Стелла пила из новой бутылки.
  — Продолжайте, — сказал капитан.
  — Если уронить бутылку на ковер в гостиной или на кухонный линолеум, то нет гарантии, что она разобьется. В результате ваш план может лопнуть. В квартире есть только одно надежное место — ванная с кафельным полом. Далее. Разработать план, как завладеть бутылкой Стеллы, отнести ее в ванную и там разбить, — для мужчины задача почти непосильная. И все это нужно сделать, не вызвав никаких подозрений. Для женщины же это элементарная задача. Она вбежит в комнату, когда Стелла одевается. Стелла скажет, что готовится к свиданию и у нее есть всего несколько минут. Тогда женщина совершенно спокойно может взять бутылку, принести ее в ванную, начать наливать в рюмку и вдруг нечаянно уронить. И дальше: «Стелла, дорогая, я, кажется, разбила твою бутылку виски. Ты одевайся, а я сбегаю вниз, куплю другую, а потом уберу все здесь».
  Итак, женщина выходит из дому за бутылкой виски. А она у нее уже есть, отравлена и вновь закупорена. Женщина возвращается со свертком, вручает его Стелле, а сама начинает убирать беспорядок в ванной. Пока она собирает кусочки стекла, Стелла берет новую бутылку. Зная характер Стеллы, можно не сомневаться — она сразу ее откроет, нальет себе приличную порцию и тут же опорожнит бокал.
  Несколько секунд в кабинете царила гробовая тишина. Потом капитан Фарвел медленно кивнул и снова посмотрел на Нельсона.
  — Прекрасная теория, только где доказательства? — заметил Нельсон, как бы обороняясь.
  — Доказательства? — Пегги широко раскрыла невинные глаза. — Да их полно! Я внимательно осмотрела пол в ванной, проверила, не осталось ли там мелких осколков стекла. От стеклянной пыли ведь очень трудно избавиться. И точно. Нашлось несколько маленьких чешуек.
  Нельсон глубоко вздохнул.
  — Да, мы тоже нашли их.
  — Ну, и еще, конечно, разбитая бутылка в мусорном баке на заднем дворе. Разлитое виски надо было вытереть, поэтому руки убийцы были липкими и, следовательно, оставили отчетливые отпечатки на разбитой бутылке.
  — Где эта бутылка? — спросил капитан Фарвел.
  Нельсон опустил глаза.
  — Она у мистера Нельсона, — быстро ответила Пегги. — У него есть все вещественные доказательства. И мне кажется, что если бы мистер Нельсон послал своих людей прочесать округу, то они смогли бы кое-что выяснить. Например, не оставлял ли кто-нибудь сверток в ближайшей аптеке, или ресторане, или каком-то другом месте, откуда его можно в любую минуту забрать.
  Тогда можно было бы получить приметы этой женщины. Ну и конечно, у нас есть отпечатки пальцев…
  — Чьи это отпечатки? — спросил Нельсона капитан Фарвел.
  Вместо него ответила Пегги:
  — Прежде чем дать однозначный ответ, мистеру Нельсону нужно уточнить детали. Однако полагаю, это должны быть отпечатки миссис Френсис Бушнелл. Как видите, мы установили, что Стелла была убита женщиной, — поясняла Пегги. — Знаем, что Билл Эверетт пытался через Френсис пойти на сделку со страховой компанией. Он мог это сделать только через Френсис. А Френсис только через Стеллу. И Френсис просто не решилась взять себе бабочку. Если бы она это сделала, то Билл тут же кое в чем убедился бы, понял, что она настолько ревновала Стеллу, что решила убить ее вместо того, чтобы заключать сделку со страховой компанией. Миссис Френсис Бушнелл написала мне анонимное письмо, сообщив, что Кимберли и Стелла должны встретиться в «Королевском фазане». Затем, чтобы навести полицию на ложный след, подбросила яд в его фотолабораторию…
  — Откуда она узнала, что я предложу встретиться в «Королевском фазане»? — недоумевал Кимберли.
  — Она знала, что это самое вероятное место, — пояснила Пегги. — Стелла пообещала, что договорится о встрече. И Френсис догадалась, что вы предпочтете «Королевский фазан». Если бы вы выбрали другое место, Френсис нашла бы способ известить меня. Но встреча была назначена именно там.
  Капитан Фарвел встал.
  — Ну что ж, — сказал он, — газетные репортеры изнемогают от нетерпения, хотят узнать все подробности. Меня не интересуют детали, если… — Он сделал паузу и многозначительно посмотрел на Пегги, а потом на Дона. — Если будет достойно отмечена блестящая работа полиции. Мы сожалеем, Кимберли, — продолжал капитан, — что нам пришлось арестовать вас по подозрению в убийстве.
  — Ничего страшного, я все понимаю, — сказал Дон Кимберли.
  Капитан Фарвел вышел из комнаты.
  Пегги тоже встала.
  — Пожалуй, — сказала она, — нам незачем присутствовать при вашем разговоре с газетчиками, мистер Нельсон. Мы здесь не нужны. Я доставлю вам разбитую бутылку от виски с отпечатками пальцев. Вы понимаете, конечно, — так же многозначительно добавила она, — что мистер Хелси, президент нашей компании, озабочен репутацией фирмы. И хотел бы, чтобы она не пострадала от газетной шумихи…
  — Конечно, конечно, я все понимаю, — закивал Нельсон. — Мне осталось поблагодарить вас за помощь.
  — Я тоже могу идти? — спросил Кимберли.
  Следователь кивнул.
  — Несомненно. Не ждете же вы, чтобы я построил почетный караул?
  Дон Кимберли взглянул на Пегги Касл, будто увидел ее впервые.
  — Пойдем, моя красавица, — тихо сказал он. — Пусть Нельсон займется своим делом. Ты слишком хороша, чтобы мараться в этом чудовищном преступлении.
  — Как мило! — воскликнула Пегги. — Подожди минутку, я только позвоню моему дяде Бенедикту и повторю ему твои слова!
  
  (переводчик: П. В. Рубцов)
  
  Суд последней надежды
  (документальная повесть)
  
  
  Это подлинные истории людей, облыжно обвиненных в убийстве, — и о том, как им удалось добиться свободы. Вынужденные признания, ошибочные опознания, лживые свидетели, грязные политиканы, тайные сговоры и тюремные слухи, жестокость и ненависть — все есть в этой книге. И, конечно, надежда, что появится тот, кто захочет и сможет добиться торжества справедливости, о чем вы прочтете в этом увлекательном повествовании.162
  
  В этой книге вас ждет встреча с мужественными и талантливыми основателями «Суда». Вам представится возможность бросить взгляд на закулисную жизнь губернаторов, судей, прокуроров, стражников, преступников и тюремщиков. И вы лицом к лицу встретитесь:
  с ВЭНСОМ ХАРДИ — осужденным за убийство человека, которого он никогда в жизни не видел;
  с БРАТЬЯМИ БРАЙТ — людьми с гор, которые чудом избежали линчевания;
  с КЛАРЕНСОМ БОГГИ — симпатичным лесорубом, который всегда был добр к пожилым людям и клялся, что он никого никогда не бил по голове. Полиция не поверила ему. А Суд Последней Надежды поверил!
  с БИЛЛОМ КЕЙСИ — сыном старого жителя Запада, приговоренного за непредумышленное убийство, потому что было решено скрыть от наказания подлинного убийцу;
  с ЛУИСОМ ГРОССОМ — который, ложно обвиненный в убийстве, просидел в тюрьме шестнадцать лет;
  с ЛЕФТИ ФАУЛЕРОМ — дело которого вызвало огромный интерес в Гильдии адвокатов;
  с СИЛАСОМ РОДЖЕРСОМ — приговоренным к смертной казни, хотя единственное весомое свидетельство против него заключалось в том, что он тоже был негром, который носил белый головной убор.
  
  1
  Люди, как правило, не ценят того, чем они обладают. Лишь потеряв что-то, они начинают сетовать, ощущая потерю. Человек не обращает внимания на свое здоровье, пока его не валит с ног болезнь. Он привычно ест три раза в день, пока в силу каких-то непредвиденных обстоятельств ему не приходится голодать. Свобода — это понятие, над которым человек не привык задумываться, и лишь лишившись ее, он начинает понимать, что значила для него свобода передвижений и свобода выбора.
  Как ни странно, к созданию Суда Последней Надежды привела диаметрально противоположная ситуация.
  Я понимал ценность свободы и без того, чтобы лишаться ее. Но каждый день сталкиваясь с великолепными преимуществами независимости личности, я начал думать, что по-настоящему значит — лишиться свободы.
  В стремлении объяснить эту несколько парадоксальную ситуацию придется поведать о самом необычном деле об убийстве и коснуться своей собственной истории.
  Главным действующим лицом этого дела был Вильям Марвин Линдли, которого газеты и журналы называли «Рыжеволосым убийцей»; лично же для меня эта история выразилась в том, что Алва Джонстон в «Сатердей Ивнинг Пост» стал печатать с продолжениями мою биографию. Посвященный мне материал шел под заголовком «Дело Эрла Стенли Гарднера» и включал в себя описание некоторых эффектных и неортодоксальных методов, которые я использовал при расследовании дел, когда мне приходилось выступать в роли адвоката.
  Я всегда утверждал, что адвокат, участвуя в перекрестном допросе свидетеля противоположной стороны, не должен быть жестко связан порядком вопросов и ответов. Если свидетель абсолютно уверен, что опознал подозреваемого, его не собьешь. Он может с предельной искренностью утверждать под присягой, что подсудимый — именно тот человек, которого два года назад он видел убегающим с места преступления, но если адвокату удастся доказать свидетелю, что, скажем, помощник прокурора как две капли воды смахивает по приметам на подсудимого, поведение свидетеля будет говорить громче, чем его слова.
  Конечно, суд отвергает попытки немедленно сбить с толку свидетеля, так что адвокат должен уверенно чувствовать себя, когда ему приходится доказывать, что свидетель ошибся при опознании: это может быть неодобрительно принято судом.
  Тем не менее искусство без нарушений профессиональной этики или правил судопроизводства поставить свидетеля в такое положение, когда его действия опровергают его же слова, представляет собой достаточно сложную проблему.
  Когдя я впервые стал практикующим юристом, этические правила еще не носили столь определенного характера и не столь жестко соблюдались, как сейчас, так что со свойственным молодости оптимизмом я был уверен в правильности собственной оценки событий.
  Я говорю об этом потому, что ранний период моей карьеры юриста, когда я пытался обрести практику в городе, где у меня не было ни одного приятеля и дружеских контактов, сопровождался весьма любопытными историями, которые дали возможность моему биографу основательно расцветить материал обо мне. Как в то время я выразился в письме к своему отцу: «Я приобрел юридическую практику, в ходе которой мне встречаются клиенты из всех классов — за исключением высшего и среднего».
  Со временем тактика, которой я пользовался в суде, привлекла внимание, в результате чего мою клиентуру стали составлять представители исключительно высших и средних классов, но Алва Джонстон считает, что первые главы моей юридической деятельности представляют гораздо более интереса в силу выразительности многих деталей.
  Джонстон также отметил некоторое донкихотство, которое всегда было мне свойственно: я первым кидался защищать униженных и оскорбленных — особенно, если у них не было друзей, не было денег и дело их казалось совершенно безнадежным.
  К тому времени, когда Джонстон закончил живописать выразительные эпизоды из моей практики, у аудитории создалось стойкое впечатление, что я защищаю только тех, у кого нет и гроша в кармане, кто находится в совершенно безнадежной ситуации, а я, искусно используя закон и ловкость рук, захлопываю двери тюрьмы, которые уже широко открылись, готовые принять их. Результатом явилось то, что на меня обрушилась гора посланий о самых безнадежных случаях в Соединенных Штатах, взывающая ко мне о помощи.
  Среди них было и дело Вильяма Марвина Линдли. О нем сообщил мне Ал Мэттью-младший, адвокат из Лос-Анджелеса, который работал в то время в государственном учреждении а затем перешел на свободные хлеба. Сам он заинтересовался делом Линдли уже после того, как ему был оглашен приговор.
  Линдли в то время уже сидел в камере смертников в тюрьме Сан-Квентин, ожидая приведения приговора в исполнение. Он был осужден к смертной казни за жестокое убийство на сексуальной почве. Свидетельства против него были столь убедительны, что до Ала Мэттью никто не выражал ему ни малейшего сочувствия и не утруждал себя более внимательным изучением дела.
  Ал Мэттью написал мне, что он абсолютно убежден в невиновности Линдли, что тот стал жертвой ужасного стечения обстоятельств, и просил меня заняться этим делом.
  В то время мне казалось, что каждая почта приносит не менее дюжины подобных просьб, но в письме Ала Мэттью была какая-то серьезность, которая привлекла мое внимание. Я внимательно изучил отчет о деле, присланный Мэттью.
  Убийство произошло в то время, когда Великая Депрессия уже шла на спад, и действующие лица, которые имели отношение к этой истории, большей частью жили во времянках на берегу Джуба-ривер в Калифорнии. Чувствовалось, что это была публика с ограниченными средствами, ограниченным уровнем образования и, в определенной мере, с весьма ограниченным интеллектом.
  Некая молодая девушка, почти достигшая совершеннолетия, пошла купаться в реке. Купальным костюмом ей служило простое сатиновое платье.
  Рыжеволосый Вильям Марвин Линдли в то время работал на лодочной станции, располагавшейся на берегу реки.
  Жертва искупалась, переоделась, зашла в дом, где жила ее семья, перекинулась несколькими словами со своим отцом и снова вышла.
  Минут через двадцать или через полчаса ее уже нашли умирающей. На нее кто-то напал, и она отчаянно сопротивлялась. Она еще смогла выдавить своему отцу несколько слов, которые звучали примерно как «этот старый рыжий врун с лодочной станции, этот старый рыжий врун». И немного спустя, ничего не добавив к своим словам, она скончалась.
  Пастушонок, мальчишка, чьи умственные способности не отличались, скажем так, высоким уровнем, пас овец на другом берегу Джубы, ярдах в двухстах от места происшествия. Пока девушки купались, пастушонок сидел под деревом, наблюдая за ними. Выйдя из воды, они направились на лодочную станцию. Позже он заметил, что одна из девушек направилась к дому, а другая спустилась к воде вымыть ноги.
  Незадолго до этого какой-то человек, в котором пастушок опознал Линдли, стоял в зарослях ив на берегу. Он тоже смотрел на купающихся девушек. Когда жертва снова появилась на берегу, она, по заявлению пастушка, стала бороться с «Рыжим», то есть с тем человеком, который стоял, наблюдая за ней. Они «свалились в кусты».
  Пастух опознал в подсудимом «Рыжего» Линдли. Опознание он обосновал цветом одежды, которая была на Линдли в тот день.
  Во время процесса (необходимо отметить, что Ал Мэттью не защищал Линдли во время суда, а занялся делом только после вынесения приговора) Линдли пытался представить алиби. Это было прекрасное алиби, если не считать того, что оно не соответствовало времени, когда было совершено преступление.
  Ни у кого из лиц, имевших отношение к происшествию, не было часов, и представлялось необходимым точно определить время всех событий, чтобы лучше оценить достоверность показаний — и начать надо было с события, время которого было точно установлено.
  Тем не менее пока дело Линдли казалось совершенно безнадежным — рутинное преступление на сексуальной почве, в ходе которого преступника так возбудил вид купающейся девушки, что он потерял контроль над собой и, не обращая внимания на свидетелей, которые видели его и могли опознать, просто рехнулся от похоти.
  Взявшись за это дело, Ал Мэттью провел расследование и, исходя из принципа «хабеас корпус», обратился в Верховный Суд штата. Так как Верховный Суд уже рассматривал это дело в кассационном порядке и утвердил смертный приговор, юристу было необходимо прибегнуть к этой редко используемой терминологии, чтобы, образно говоря, освободить место, куда можно было бы поставить хоть одну ногу.
  Было представлено достаточное количество доказательств, и Верховному Суду пришлось назначить третейского судью, после чего начали выясняться любопытные вещи. Во-первых, стало ясно, что пастушок практически не различает цвета, несмотря на утверждение, что опознал обвиняемого по темной рубашке цвета хаки, которая на нем была: во время дополнительного слушания выяснилось, что этому свидетелю практически любой цвет кажется рыжевато-коричневым. Стало ясно, что он не только дальтоник, но и что уровень его умственного развития не позволяет требовать от него показаний под присягой. Он признался третейскому судье: он не понимает, что это значит
  — давать показания под присягой. Коричневое с белым платье на одной из женщин в зале суда он назвал черным. Затем его попросили назвать цвет карточек с того расстояния, на котором он примерно видел убийцу, и желтую карточку он назвал белой, золотую — коричневой, оранжевую — красной, а серую — синей. В другой раз зеленый цвет он назвал синим, золотой — белым, так же, как и светло-коричневый, а розовый в его глазах стал красным.
  Верховный Суд тщательно оценил все факты по этому делу, представленные третейскому судье, сопоставил все доказательства — и решил, что Линдли осужден совершенно правильно и должен отправляться в газовую камеру.
  Была назначена окончательная дата казни. (Дважды она откладывалась под разными законными предлогами, но теперь она была определена, и губернатор Эрл Уоррен, который временно покинул штат в связи с делами, дал понять вице-губернатору, что не хочет больше никаких оттяжек в деле Линдли. Казнь должна была состояться, как и предписывалось.)
  Она должна была произойти в самое ближайшее время. Насколько мне помнится, через неделю или дней через десять.
  Во всяком случае, я позвонил Алу Мэттью, сказав ему, что изучил дело. Он прислал ко мне свою жену. Она доставила протокол судебного заседания и информацию о некоторых фактах, которые помогли мне понять суть этого дела.
  Протокол был длинный и запутанный, но я тщательно проштудировал его, знакомясь с показаниями свидетелей и всеми остальными материалами.
  В нем была одна важная вещь, которая не попалась Мэттью на глаза. Оказывается, в тот день неподалеку от места преступления болтался еще один рыжеволосый сезонный рабочий. В тот день он не был занят. Его видели во второй половине дня. На лице его красовались царапины, которые походили на следы ногтей. Как рассказывали, на другой день в компании собутыльников, напившись, он говорил, что совершил убийство. Он таинственно исчез на другое же утро, не получив даже заработанных денег. Некоторые из этих фактов не подлежали сомнению.
  Таков был внешний рисунок дела, и Вильяму Маркину Линдли предстояло умереть.
  Я внимательно изучил доказательства, выдвинутые адвокатом в защиту Линдли. Его алиби не соответствовало времени совершения преступления. Представитель прокуратуры отбросил большинство его оправданий.
  Закончив, наконец, изучение протокола, я решил подойти к делу с другого конца.
  Как ни странно, никому не пришло в голову исследовать алиби Линдли в соответствии с действиями убийцы, кто бы он ни был.
  Я решил заняться этим, и мне представилось необходимым составить схему места действия с точным определением всех расстояний, на которой будут учтены передвижения всех действующих лиц и их контакты с другими людьми; я решил составить нечто вроде расписания, которое базировалось бы не на предположениях, а на точно установленных фактах.
  Как только это было сделано, выявились удивительные факты.
  В то время, когда свидетели видели убийцу, стоящим в ивовых зарослях, наблюдая за купающимися девушками, обвиняемый Вильям Линдли ехал в машине с отцом погибшей девушки.
  Снова и снова я изучал схему и видел, что иного ответа быть не может. Свидетельства отца девушки, показания других свидетелей убеждали, что это чистая правда. И деться от нее было некуда.
  Однако не оставалось ничего другого, как действовать строго законными методами. Казнь Линдли должна была совершиться с часу на час. И не оставалось времени посылать по инстанциям официальное заявление и прибегать к другим медлительным процедурам, пусть даже они и могли принести успех. Все, что мог сделать самый ловкий и искушенный адвокат, было уже написано от имени осужденного и отвергнуто.
  Оставалось только одно.
  Я послал по письму каждому из членов Верховного Суда штата; копию этих писем я послал генеральному прокурору штата. Я послал письма в офис губернатора, подробно указывая страницы протокола, которые помогли составить мое расписание. Я старался как можно интенсивнее использовать тот узкий промежуток времени, который еще оставался. Не оставалось никаких сомнений, что в тот момент, когда несколько свидетелей видели таинственного человека на берегу, опознанного как убийца жертвы, обвиняемый Вильям Марвин Линдли находился в машине с отцом девушки в нескольких милях от места преступления.
  Мне стало известно о бурной реакции, наступившей после моих писем. Насколько я понимаю, члены Верховного Суда Калифорнии единодушно обратились к вице-губернатору Фреду Хаузеру, который в то время исполнял обязанности губернатора, с требованием не допустить исполнения казни, пока не будет проведено тщательное расследование — и таким образом удалось добиться еще одной отсрочки.
  Дело стало привлекать широкое внимание. Пресса подхватила известие, в связи с которым я написал ряд писем и изложил некоторые из моих соображений.
  Сообщалось, что поскольку дело Линдли приобрело такой резонанс, я детально прокомментирую его. Безотносительно к его тонкостям оно в любом случае могло пригодиться тому, кто серьезно интересуется тем, как действует уголовное законодательство.
  Просто изложив факты, известные по этому делу, Ал Мэттью-младший привлек интерес вот к каким деталям.
  Девушка была найдена уже умирающей. Несколько произнесенных ею слов вроде бы прямо указывали на Линдли. Розыски полиции привели к свидетелю, который недвусмысленно опознал Линдли как человека, стоявшего в кустах, который потом схватил одну из девушек и после жестокой борьбы с нею скрылся из виду в кустарнике.
  Линдли сообщил о своем алиби, стараясь доказать, что его не было в то время на месте. Алиби не выдержало сопоставления со временем совершения преступления. У Линдли не было средств. И адвокат, назначенный судом для его защиты, и жюри присяжных откровенно считали Линдли убийцей и лжецом, и при вынесении вердикта сочли его виновным в убийстве первой степени, которое автоматически влекло за собой смертную казнь.
  Толком я так до конца и не понял, что привлекло внимание Мэттью к этому делу, ибо поверхностное изучение доказательств неоспоримо доказывало вину подсудимого, но когда Мэттью стал копаться в деле, он нашел новые свидетельства, доказывающие, в частности, что очевидец, который опознал Линдли по цвету его рубашки, полуслепой и дальтоник; что у другого рыжеволосого мужчины, который был в районе преступления, были видны царапины на лице и в пьяном виде он признавался, что напал на девушку.
  Когда я выступил с ходатайством в защиту обвиняемого, телеграфные агентства разослали сообщения об этом по всей стране, и они были напечатаны во многих газетах.
  В то время мой друг Раймонд Шиндлер, известный частный детектив (о котором еще пойдет речь в этой книге), был советником редактора детективного журнала, сотрудничая с Горасом Бейли Брауном. Сам Браун, ветеран журналистики, с немалым издательским опытом, в то время серьезно задумывался над новой методикой подачи уголовных историй, которая лишила бы их привычной легковесности и привлекла к журналу внимание читающей публики.
  Когда Шиндлер и Браун прочитали сообщение, что я занялся историей Линдли, они протелеграфировали мне, не возьмусь ли я что-нибудь написать об этом деле для журнала.
  Ничто не могло бы меня устраивать больше этого.
  В то время я был в тупике. Законных возможностей для очередной отсрочки казни уже не оставалось. Вице-губернатор пока приостановил ее, но отношение губернатора Уоррена к этому делу было хорошо известно, и так как он возвращался на свой пост, в руках вице-губернатора не оставалось больше никакой власти.
  Чувствуя, что все законные возможности защиты исчерпаны, я решил, что будет интересно, если общество в целом из первых рук познакомится с этой странной ситуацией, выявившейся при чтении протокола дела Линдли.
  Я написал открытое письмо губернатору Уоррену, которое послал в журнал. Оно тут же было напечатано.
  Мне рассказывали, что в результате этой публикации офис губернатора был завален потоком писем. Несмотря на все свои предыдущие заявления, губернатор поступил совершенно правильно и сделал это достаточно тонко: он заменил наказание на пожизненное заключение, чтобы предоставить возможность дальнейшего расследования.
  Линдли, и без того достаточно эмоциональный человек, несколько месяцев жил в тени смерти. Образно говоря, его уже несколько раз тащили к месту казни, а потом отводили обратно — только для того, чтобы он снова проделывал тот же путь. В результате сознание его помутилось. По мнению многих, он стал безнадежно больным. И я понял, что некоторые члены Верховного Суда именно в силу его заболевания недвусмысленно утверждали, что смертный приговор нельзя приводить в исполнение.
  Во всяком случае, Линдли, неизлечимо душевнобольной, был приговорен к пожизненному заключению.
  Имелись убедительные свидетельства, что преступление совершил другой рыжеволосый мужчина. Проводились интенсивные поиски таинственного рыжего сезонного рабочего, на лице которого были царапины от ногтей, которого видели в очень нервном состоянии и кто бесследно исчез на следующий день после убийства девушки. Но розыск его был предпринят слишком поздно. Им занимались и отдельные группы любителей, которые считали, что полиция с этим не справится. Но все оказалось бесполезным. Этого человека так никогда и не нашли.
  Дело Линдли служит отличным доказательством того, чего можно достичь в нужный момент тщательно обоснованным расследованием доказательств по делу, когда в вашем распоряжении имеются все факты.
  Из слов умирающей девушки (если бы Линдли в самом деле был убийцей, она бы успела упомянуть его), из так называемого свидетельского опознания пастушка полиция пришла к выводу, что убийца ни кто иной, как Линдли. И они старательно искали все доказательства, которые помогли бы прокурору выдвинуть против Линдли обвинение в суде, отбрасывая все, что свидетельствовало в его пользу.
  Тем не менее дело Линдли имело далеко идущие последствия.
  Гарри Стигер, глава издательской фирмы, издававший журнал «Аргоси», с которым мы много лет состояли в теплых дружеских отношениях, связался со мной, предложив мне вести раздел приключений.
  За год до этого я как-то предпринял путешествие по калифорнийскому полуострову Байа, начав его в Тихуане, и после нескольких недель приключений, одолев больше тысячи двухсот миль по горам и пустыням, вышел к южной оконечности полуострова, к мысу Сан Люкас.
  Я написал книгу об этом путешествии, и с тех пор, несмотря на месяцы тщательной подготовки, очередное путешествие откладывалось в зависимости от того, как сложится дело Линдли; могу сказать, что лишь отмена приговора по этому делу дала бы нам возможность пуститься в путешествие. Об этом было необходимо упомянуть, потому что у нас осталось так мало времени на окончательную подготовку, что у нас не было выбора — пришлось покидать вещи как попало в машину, надеясь разобраться с ними по дороге.
  Книга «Страна коротких теней» очень понравилась и Гарри Стигеру и его жене Ширли, члену Нью-Йоркского ботанического сада, которая с энтузиазмом неутомимо там работала.
  В результате Гарри и Ширли Стигеры, два моих секретаря, Сэм Хикс из Вайоминга и я решили снова пуститься в это долгое тысячедвухсотмильное путешествие. Мы обзавелись кучей стенографических блокнотов, пленок, заряженных батарей для камер и на этот раз решили исколесить полуостров из конца в конец.
  Даже с самым лучшим оборудованием, включавшим в себя джип с лебедкой с приводом от двигателя, с двумя ведущими осями и мощными тормозами и т.д., путешествие по полуострову было долгим, трудным, а порой и просто опасным. Бывали дни, когда нам удавалось покрывать не больше сорока миль, и случалось, что за два дня нам не встречалось на дорогах ни одной машины.
  Так как экспедиция началась в конце февраля, дни были короткими, а ночи длинными. Лагерь приходилось разбивать при последних лучах заката, и после ужина, когда вся посуда была вымыта, воздушные матрацы надуты, спальные мешки раскинуты, пару часов мы просто сидели у костра.
  Этот калифорнийский полуостров отличается неповторимым своеобразием. Слоновые деревья растут почти исключительно на его плоскогорьях и, насколько я разбираюсь, дерево «цирио» больше нигде на земле не встречается. Ночи тут всегда холодные и безоблачные. Днями часто ощущается горячее дыхание пустыни. Воздух сладостный и бодрящий. Ночью на небе мигают большие мохнатые звезды.
  Мы чувствовали необъятность этих диких краев. Лишь огонь костра напоминал о присутствии человека. От круга света в тридцать или сорок футов диаметром падали блики на причудливые кактусы, которые тянули кверху свои колючие ветви.
  За его пределами таились пространства, в которых человек по древней привычке инстинктивно чувствовал опасность… Внезапные вопли и вскрики из окружающей темноты невольно заставляли нас вздрагивать, пока мы не начали узнавать знакомый голос койота. Таясь в темноте, койоты, должно быть, ехидно ухмылялись нашим страхам. Они самые хитрые и пронырливые создания на свете, и если у человека есть овцы и куры, он не без основания считает койота заклятым врагом.
  Так что естественно, что во время этих долгих вечеров, исчерпав привычные темы разговоров, мы невольно обращались к судьбам людей, которые стали жертвой неправедных судов.
  Надо отметить, что свобода — понятие относительное. Нет человека, который пользовался бы абсолютной свободой. Мы связаны и цепями экономики, и понятием личной ответственности. Мы сидим на телефоне, ездим в такси и платим налоги; у нас есть профессии, войны и тревоги. Здесь, пока мы на полуострове Байа, жизнь носит предельно простой характер. Мы едим, спим и путешествуем. Мы больше ничего не делаем. У нас нет ни расписания неотложных дел, ни телефонных звонков, и свет уличной иллюминации не мешает спать по ночам.
  Живя в обстановке полной свободы от забот и тревог, мы не переставали думать о людях, обреченных всю жизнь существовать за решетками, в серых стенах; и мысли эти неустанно мучили нас, даже когда мы бодрствовали.
  Длительность сна определялась необходимостью постоянно подбрасывать дрова в костер по ночам. Вечером мы притаскивали сухостой, чтобы было на чем приготовить завтрак, и благополучно сжигали его ночью. Когда на месте вечернего пламени образовывались тлеющие угли, мы придвигались поближе, ловя тепло слабых язычков огня. Кто-то оставался следить за углями, чтобы они окончательно не потухли, а остальные залезали в спальные мешки.
  Много раз во время этих ночных бдений я лежал без сна, думая о проблемах, связанных с тем, как обеспечить максимальную справедливость. И чем острее я ощущал свою собственную свободу идти, куда хочу и делать, что хочу, тем больше я думал о невинных людях, погребенных в камерах. Мысли эти тревожили и терзали меня, и временами я старался загонять их куда-то в подсознание — но не очень далеко, потому что они не могли находиться там долго.
  Словом, в один прекрасный день я поделился своими мыслями с Гарри Стигером, и выяснилось, что он думает о том же самом. Каждый раз, просыпаясь по ночам, он ловил себя на размышлениях, что он может сделать как издатель для решения этой проблемы.
  И как-то, когда мы обсуждали подобную ситуацию, Гарри нашел решение.
  — Эрл, — сказал он, — если ты найдешь еще одно дело, в котором человек, по твоему мнению, неправильно осужден, «Аргоси» отведет достаточно места для публикации такого материала, и мы увидим, какова будет реакция публики. Ты знаешь, что я пытаюсь сделать из «Аргоси». Когда мы купили его у «Манси компани» это был старомодный журнал приключений, печатавшийся на рыхлой бумаге. Мы превратили его в иллюстрированное издание для настоящих мужчин, и люди стали обращать на него внимание. И я думаю, что из всех журналов, которые мы издаем, «Аргоси» наилучшим образом подойдет для этой цели.
  Все последующие вечера мы решали, как довести эту мысль до логического конца и как реально воплотить ее в жизнь.
  За несколько месяцев до нашего путешествия мы выяснили, что, как ни странно, нет ни одного журнала, посвященного вопросам законности, хотя весь американский образ жизни зиждется на представлении о законах и справедливости.
  Здесь, в глуши этого дикого полуострова, мы начали обсуждать идею, как объединить эти два замысла — проверить реакцию американской публики, в самом ли деле она интересуется юридическими делами, и в то же время использовать площадь журнала, чтобы исправлять некоторые специфические ошибки и бороться с несправедливостью.
  Ночь за ночью мы прикидывали, как подавать материалы, какова может быть реакция американской публики и какой эффект она окажет на те правительственные службы, которым принадлежит последнее слово.
  С самого же начала мы поняли, что журнал никогда не обретет популярность во всей стране, если будет просто громогласно провозглашать: «Этот человек считает, что он невиновен. Он был осужден за убийство. Эрл Стенли Гарднер считает, что в словах этого человека что-то есть, и поэтому просит губернатора помиловать его».
  Мы понимали, что нам будут нужны факты и только факты, и они должны быть поданы читающей публике так, чтобы вызвать у нее искренний интерес. Неважно, сколько места «Аргоси» отведет тому или иному делу, но ничего не произойдет, пока люди не прочитают о нем. Но даже тогда ничего не произойдет, пока люди не поймут, что они должны что-то делать.
  Общественным мнением можно управлять, но мы должны добиваться, чтобы мнение общества носило просвещенный характер, основанный на фактах и только на фактах, в противном случае мы будем обвинены — и обвинены совершенно справедливо — что пользуемся тактикой возмутителей спокойствия.
  В юридических кругах принято называть высшую юридическую инстанцию «Судом последней надежды». И здесь, глядя на открывающиеся перед нами широкие свободные пространства, мы пришли к выводу, что в такой стране, как наша, ни один официальный суд не может быть на самом деле судом последней надежды. Подлинным таким судом, как мы считали, должен стать сам народ. Это была новая и смелая концепция, и в ней было здравое начало. В соответствии с нашей теорией закона народ — высший суверен над любым государственным учреждением, законодательным, исполнительным или судебным. Он должен, конечно, высказывать свои пожелания в порядке, предписанном Конституцией, но в соответствии с ней воля народа является высшим законом в этой стране.
  Это не означало, что если нам казалось, что Джон Доу* осужден неправильно, мы обращались к мнению народа или же, если мы приходили к выводу, что он в самом деле осужден по ошибке, требовали поправки к Конституции, чтобы его освободить.
  *Джон Доу (а также Ричард Рей) — нарицательное обозначение подсудимого, ответчика и т.д. в процессе следствия и суда.
  В конституциях разных штатов упоминалось, что губернатор имеет право помилования. Каждые четыре года губернатора переизбирали. Губернатор, с другой стороны, нес ответственность перед народом. И если он хотел остаться на своем посту, он должен был апеллировать к своим поступкам. И если какая-то реально мыслящая часть населения штата решила бы, что Джон Доу осужден неправильно, а губернатор, в нарушение справедливости, не применил право помилования, ему пришлось бы во время выборов столкнуться с грузом политической ответственности. А никакой губернатор не хочет возлагать на себя политическую ответственность, пока на другую страницу книги «доходов и расходов» не будут внесены его достижения.
  Но как можно представить обществу суть какого-то дела, не прибегая к тактике возмутителей спокойствия? Как нам раздобыть факты в гипотетическом деле Джона Доу, как убедительно изложить их, как вызвать у общества достаточный интерес к ним? Каким образом нам удастся вызвать у значительной части общества подлинный интерес к судьбе Джона Доу? Эту проблему мы обсуждали бесконечно. Мы чувствовали, что если нам удастся найти правильный подход, мы окажемся на верном пути; но это означало, что публика должна понять предложенные ей факты, правильно оценить их, а затем у общества должно появиться желание предпринять какие-то действия.
  Мы знали, что большинство читателей журналов любит детективные истории. А что, если предложить читателям самим изучать дело Джона Доу, постепенно излагая им последовательность фактов и событий, пока у них не сформируется достаточно обоснованное мнение?
  Это означало, что в нашем распоряжении должны быть расследователи, авторитету которых публика верит и которые могли бы раскрыть такие факты. В этом случае интерес читателей не угасал бы.
  Каким образом всего этого можно было бы добиться?
  Постепенно идея о создании вокруг «Аргоси» группы расследователей стала обретать реальные формы.
  Основная идея заключалась в том, что мы должны были найти людей-специалистов в своей области, которые пользовались бы широкой общенациональной репутацией, чтобы читатели испытывали доверие к их мнению; людей, которые были бы настолько воодушевлены идеей служения обществу, что будут согласны отдавать свои силы и время на пользу справедливости (любой намек на финансовое вознаграждение бросил бы тень на мотивы расследований, ибо в них увидели бы личную заинтересованность). Мы нуждались в людях, которые достигли такой финансовой независимости в избранной ими профессии, которая делала бы их свободными от мнения общества. Более того, они должны были обладать такими профессиональными качествами, чтобы никому из заключенных не удалось бы обмануть их, ввести в заблуждение.
  Перед нами, без сомнения, стояла исключительно трудная задача.
  Мы сразу же подумали о докторе Лемойне Снайдере.
  Доктор Лемойн Снайдер был одним из ведущих авторитетов в стране по расследованию убийств. Он был не только доктором медицины, но и дипломированным юристом, и несколько лет специализировался в области судебной медицины. Его книга «Расследование убийств» стала самым авторитетным изданием такого рода, и в то же время — справочным пособием и учебником для тех, кто интересовался сложными техническими аспектами темы.
  Мы решили изложить идею доктору Снайдеру. Кроме того, мы нуждались в выдающихся детективах. И нам пришла в голову мысль об участии Раймонда Шиндлера.
  Раймонд Шиндлер был, наверно, самым известным частным детективом в стране. Впервые я встретил его на Багамах. В то время он был занят известным делом Альфреда де Мариньи, который был обвинен в убийстве своего богатого тестя сэра Генри Оукса. Я описывал эту историю для одного нью-йоркского журнала и нескольких его дочерних изданий.
  Карьера Раймонда Шиндлера как детектива началась в первой четверти века, когда он стал работать в Сан-Франциско. Не без его помощи коррупция, которая возникла в Сан-Франциско стараниями Эйба Руэффа и «Большого Джима» Галлахера, была сведена на нет.
  Многие из дел, которыми занимался Шиндлер, время от времени попадали в печать, а около года назад Руперт Хьюз в книге под названием «Совершенный детектив» дал биографию Шиндлера, которая, конечно же, была подана очень красочно.
  Для детектива этого было вполне достаточно, и он мог с честью завершить свою карьеру. И если бы Шиндлер стал работать с нами, он бы идеально подходил для этой работы.
  Не подлежало сомнению, что мы должны получать абсолютно точную информацию, ибо нам предстояло ею руководствоваться. Мы должны были быть уверены, что человек, с которым мы говорим, излагает нам полную правду. Это привело нас к работе Леонарда Келлера над детектором лжи. Келлер не только проделал огромную работу по созданию полиграфа, но и, скорее всего, был самым лучшим оператором в стране. К сожалению, прежде чем он успел оказать нам ощутимую помощь, Келлер заболел и отошел от дел. Его место занял Алекс Грегори, имевший солидную подготовку следователя, он был скрупулезным и умным работником, бывшим членом детройтской полиции, прекрасным знатоком психологии.
  Конечно, тут же возникли вопросы по поводу эффективности «детектора лжи».
  Для меня вопрос, насколько точен детектор, был равносилен вопросу: «Как хороша фотокамера?».
  Естественно, не камера делает снимки. Снимки делает фотограф. Некоторые из них, работающие с довольно дешевыми аппаратами, ухитряются делать фотографии, которые получают потом национальные премии. Другие делают ими же посредственные снимки, случается, кое-кто забывает перевести пленку или снять крышечку с объектива.
  Полиграф — всего лишь научный инструмент. Он фиксирует некоторые специфические реакции со стороны субъекта. Сопоставление и оценка этих реакций с целью выяснить, говорит ли субъект правду или нет, зависит от множества факторов — от вопросов, которые ему задают, от того, насколько субъект подготовился к испытанию, и от мастерства оператора.
  Вполне возможно, что Алекс Грегори, например, не всегда рискнет утверждать, виновен или нет испытуемый. Но я чувствовал, что Алекс Грегори никогда не скажет на невиновного человека, что тот виноват. Он может сказать, что не знает, не уверен. Но если, по его мышлению, человек определенно виновен, я не рискну оспаривать его суждение. И в то же время, если Алекс Грегори заверит нас, что человек, утверждающий свою невиновность, говорит правду, я без колебаний предприму расследование, которое, возможно, потребует сотен часов времени.
  Мы обо всем в основном договорились. Сигер знал, что, изучая протоколы судебных заседаний я буду использовать те знания, которые приобрел за двадцать пять лет выступлений в судах.
  Позже наше расследовательское сообщество получило серьезное подкрепление в лице Тома Смита и Боба Рея.
  Том Смит был в то время начальником исправительной тюрьмы штата Вашингтон в Валла-Валла. Боб Рей работал под его началом, и первое же дело, за которое мы взялись, привело к нашему тесному знакомству. Несколько позже они откровенно заинтересовались социальной значимостью программы, которую мы предприняли и, когда представилась такая возможность, присоединились к нам.
  Тем не менее эта страница наших приключений еще не была написана. Первым делом мы были озабочены проблемой, как собрать воедино достаточно известных расследователей, престиж которых мог повлиять на мнение общества, которые испытывали бы искреннее уважение к закону, чтобы посвятить ему немалую часть своего времени, и у которых была бы достаточная профессиональная подготовка, позволявшая, добираясь до сути дела, отбрасывать в сторону все фабрикации.
  Так мы и путешествовали по полуострову, у каждого костра обсуждая планы создания нашего Суда Последней Надежды, прикидывая, как его создать — и с каждым днем становилось яснее, что ответ на тe наши сомнения может дать только реальный экперимент.
  2
  Своего первого дела нашему Суду ждать пришлось недолго.
  Прошло не более недели после нашего возращения, как мне представился случай познакомиться с обвинением Кларенса Богги, заключенного № 16587 исправительной тюрьмы штата Вашингтон в Валла-Валла, осужденного к пожизненному заключению за убийство.
  Богги написал письмо и приложил к нему копии документов. Оно было доставлено мне досточтимым Арвидом Орнеллом, капелланом протестантской реформаторской церкви в Монро. Письмо это в свое время было отправлено по инстанциям, но оказалось похороненным в куче подобных же прошений заключенных со всей страны.
  Затем я получил известие от досточтимого В. А. Джилберта, который по своей воле исполнял обязанности священника в Валла-Валла; он просил меня о встрече на моем ранчо.
  Джилберт был пастором епископальной церкви Святого Павла в Валла-Валла. Немалую часть своего времени он добровольно отдавал обязанностям церковного священника, заботясь о духовном просветлении заключенных.
  У Билла Джилберта был церковный приход в Санта Барбаре. По забитым воскресным дорогам он проехал двести миль до моего ранчо, чтобы посоветоваться со мной о деле Богги, и в тот же день двинулся обратно — почти пятьсот миль по воскресным дорогам, только чтобы заручиться моей поддержкой в деле несчастного безденежного бедняги, который сидел в Валла-Валла уже тринадцать лет и которому предстояло провести там весь остаток жизни.
  Филантропический порыв Билла Джилберта, жертвовавшего и свое время и свою энергию, показался мне тогда достаточно необычным. И только потом, познакомившись с деятельностью тюремных священников, я понял, что это обычный эпизод в их жизни.
  Целую книгу можно — и нужно — написать о деятельности этих людей. Они приносят в жертву свое время, свои средства, покрывают на своих машинах сотни миль, стараясь делать все, что в их силах, для духовного и материального благополучия заключенных, многие из которых бесстыдно злоупотребляют такой преданностью своему призванию.
  Лучших из тюремных священников никогда не заботит, что сделал данный человек. Они прилагают все усилия, чтобы понять, как они могут помочь этому человеку подготовиться к будущей жизни. Они знают, что в большинстве случаев им приходится резать по гнилому дереву, но тем не менее не оставляют своих трудов, надеясь, что рано или поздно труха умственных и душевных пороков спадет с человека и они доберутся до его подлинной сущности, которую им и предстоит укреплять.
  И им на удивление часто удавалось добиваться своего.
  В то время я не имел представления о заключенных, которые были изолированы от общества стеной из стали и бетона. Я понятия не имел, что они ограничены в переписке, что могут получать и посылать письма только некоторым корреспондентам.
  Когда я в качестве практикующего адвоката посылал письма заключенным, они доходили до адресатов и я получал ответы. Но как только я расстался с адвокатурой, переписываться удавалось только в порядке исключения. Если заключенные могут свободно переписываться со своим адвокатом, то, как правило, им не разрешено поддерживать связь с представителями прессы, а их личная переписка строго ограничена.
  Так как я оставил активную практику на ниве закона, моя переписка с заключенными тоже в определенной мере ограничивалась, хотя во многих инстанциях сомнения на мой счет решались в мою пользу и корреспонденция проходила, но как только я пытался что-то выяснить непосредственно по делу, которым я тогда занимался, то неизменно получал вежливый отказ в переписке.
  В конце концов общение с этими инстанциями вызвало у меня гнев, и я решил, что если мы будем вести расследование от имени «Аргоси», то пойдем на страшный скандал, если нам не будет разрешено разговаривать с заключенными.
  Это я и поведал Биллу Джилберту и сказал ему, что вылетаю в Валла-Валла поговорить с Богги. Я попросил Джилберта объяснить ситуацию начальнику тюрьмы и сказать ему, что не хотел бы по приезде натыкаться на запрет.
  Помнится, я привел пример Биллу Джилберту, что раньше мы пытались ловить мух на клейкую патоку. Я устал от бесплодности этого занятия и решил, что куда эффективнее бить их хлопушкой.
  Джилберт заверил, что, по его мнению, у меня не будет никаких затруднений в беседе с Кларенсом Богги, но на всякий случай он поговорит на эту тему с начальником.
  Вернувшись в Валла-Валла, он протелеграфировал мне, что трудностей у меня действительно не будет.
  Это был образец взаимопонимания.
  Как уже говорилось, начальником тюрьмы был Том Смит. Он изъявил полную готовность во всем содействовать нам.
  — Учтите, — сказал он наконец, — вы не встретите никакого противодействия. Если Богги Кларенс невиновен, мы не меньше вас хотим удостовериться в этом. Билл Джилберт рассказал мне о вашей организации. Я кое-что знаю о репутации тех людей, которые сотрудничают с вами в этой работе. Если вы собираетесь разобраться в деле Богги и если это ничего не будет стоить штату, я сделаю все, что в моих силах, чтобы содействовать вам. Я думаю также, что здесь вы встретите то же отношение и со стороны официальных лиц штата. Во всяком случае, я с удовольствием помогу вам. А теперь вы можете приниматься за дело.
  Одним словом, стало ясно, что Том Смит совершенно не похож на тот тип начальника тюрьмы, который я ожидал встретить.
  При более близком знакомстве с ним я понял, какое у этого человека большое сердце, каким несколько наивным идеализмом он преисполнен, как страстно стремится к справедливости.
  В то время я был удивлен, встретив начальника тюрьмы, настолько не совпадавшего с образом, который любили создавать авторы романов. В нем не было ничего от жесткого садистского поклонника дисциплины. Он был исключительно гуманен, бдительно следил, чтобы ни в чем не нарушались права заключенных и каждому человеку была обеспечена справедливость.
  В тот же день позже я узнал невероятную историю Кларенса Богги.
  Я называю ее невероятной потому, что все в его рассказе было полностью и совершенно непостижимо. Буквально каждый раз, разговаривая с этим человеком, я открывал какие-то грани его характера, новые детали его биографии и эпизоды, которые сначала казались совершенно невозможными, но позднее выяснилось, что они чистая правда.
  Например, Богги, совершенно нищий заключенный, отбывавший пожизненное заключение, дважды уже бывший под судом, решительно утверждал, что он никогда не совершал никаких преступлений.
  Это, конечно, было совершенно абсурдно.
  И все же последующее расследование показало, что история этого человека вполне может быть истинной. После каждого из предыдущих приговоров он получал помилование, так как дополнительное расследование доказывало, что он был осужден неправильно.
  Он, конечно, страдал тюремным неврозом. Он испытывал бесконечную любовь к своей матери, которая заставила возвести ее на пьедестал. Он отличался эмоциональной нестабильностью; порой неожиданно начинал плакать, особенно если кто-то упоминал его мать. Он так давно был в заключении, что его умственный кругозор заметно сузился.
  И вот этот человек, у которого не было ни цента, как-то случайно заметил нам, что он является владельцем медных копей стоимостью в несколько миллионов долларов.
  Но история о медных копях оказалась весьма интересной. Шахта, объяснил он, была подарена ему женщиной, которую он никогда не видел, но так как она хотела избавиться от своих земных богатств, то решила передать шахту Богги. Но документ на передачу был потерян.
  Когда выслушиваешь такие басни от человека, который отбывает пожизненное заключение за убийство, этого достаточно, чтобы у тебя появилось желание оставить всю эту историю. Этот парень не только преступник, но и врун. И тебе остается только ругать себя, что ты отмахал полторы тысячи миль для того, чтобы играть роль в этой комедии.
  И все же история эта оказалась чистой правдой.
  Мы не могли этому поверить, пока не наткнулись на некоторые факты, подтверждающие его рассказ, и я упомянул о ней лишь потому, что она была характерна для всей ситуации с Кларенсом Богги.
  Как уже говорилось, Богги преклонялся даже перед землей, по которой ступала его мать, и любая женщина, не меньше чем на двадцать лет старше его, вызывала у него такие же чувства.
  Во время Великой Депрессии лесоруб Богги оказался без работы и прогуливался по улицам Портленда в Орегоне, когда увидел хрупкую седую женщину, которую, как Богги выразился, «оскорблял» офицер полиции.
  Выяснилось, что офицер, остановившись перед домом женщины, указал ей, что корни дерева, росшего на ее участке, взломали цементное покрытие тротуара.
  Чувствовалось, что женщина была то ли стеснена в средствах, то ли просто не знала, как приняться за ремонт, потому что она пыталась уговорить офицера не торопить ее, но тот, по словам Богги, «прямо прижимал ее к стенке».
  Богги рассказал, что он пару минут прислушивался к этому разговору. Женщина, объяснил он, была «маленькая и милая, такая, знаете, седенькая маленькая женщина, хрупкая и беспомощная, очень вежливая, а офицер был грубияном».
  Богги, здоровый лесоруб, которым он тогда был, вступил в спор. Как объяснил, он «прогнал офицера».
  Скорее всего, он сказал офицеру, что он, Богги, лично сам займется этим делом, и чтобы офицер перестал приставать к женщине и занимался своими дел? ми. Он сделал ей предупреждение, и этого вполне достаточно. Больше офицеру тут делать нечего. Сегодня днем тротуар будет в порядке. Откуда Богги это мог знать? Да, черт возьми, Богги сам взялся за него.
  Он направился в город, зашел в одну из таверн, набитую лесорубами, которые маялись без работы и не знали, к чему приложить руки, раздобыл несколько молотов, ломов, рычагов и топор, после чего вернулся к дому «седенькой доброй женщины».
  Лесорубы взялись за эту работу с таким пылом и такой сноровкой, которых в этом городе и не видели. Они разворотили треснувший тротуар, обрубили корни дерева, выровняли почву, залили ее цементом, поставили поребрики, чтобы цемент как следует высох — и не прошло и суток, как у города был новый тротуар, гладкий, прочный и ровный.
  «Седая добрая» женщина, конечно, была полна искренней благодарности, но Богги отказался взять хоть цент. Так же поступили и все остальные лесорубы, хотя у них самих в карманах уже гулял ветер. Они даже не позволили ей заплатить за цемент, который раздобыли «там и тут».
  Руководил этой командой и распоряжался, конечно, Богги, но, без сомнения, все остальные лесорубы чувствовали то же, что и он.
  Все же женщина заставила Богги оставить его имя и адрес.
  Выяснилось, что у этой женщины, в свою очередь, на Восточном побережье есть подруга, очень богатая и весьма пожилая женщина. Подруга пришла к выводу, что будет куда лучше, если перед кончиной она избавится от всего имущества, так как считала, что земное богатство и душевное спокойствие несовместимы.
  В поисках достойного объекта для облагодетельствования она вспомнила о письме, полученном от своей подруги из Портленда. Она еще раз перечитала его, и, к счастью, там были адрес и имя Кларенса Богги, человека, который столь великодушно отремонтировал тротуар.
  И эта женщина незамедлительно одарила Кларенса Богги, вручив ему право на владение участком земли, на котором позже была обнаружена медь.
  Все документы были посланы Богги по упоминавшемуся адресу. Но в это время Богги, увы, был в тюрьме. Кто-то решил ознакомиться с содержимым письма, и оно пропало по дороге. Богги узнал о нем только какое-то время спустя. Но к тому времени женщина, сделавшая этот дар, уже умерла, во владение участком вступили ее родственники, а медные копи превратились в одну из самых больших медных шахт в стране, а для Богги, как говорится, не нашлось и места, куда ногу поставить. Он не только не получил документы, но не мог даже засвидетельствовать, что видел их своими глазами.
  Тем не менее расследование, которое нам удалось провести, доказывало, что он абсолютно прав в своих утверждениях. Дарственная в самом деле была составлена и выслана ему по почте, а затем чьими-то стараниями пропала.
  Богги рассказывал нам потрясающие истории о своих подвигах в роли лесоруба. В них он представал воплощенным Полем Баньяном. Естественно, мы выслушивали их со снисходительными улыбками. Богги слишком давно находился в заключении и, без сомнения, вспоминая свои подвиги, он расцвечивал и разукрашивал их.
  Он говорил нам, что с небольшой командой он мог срубить больше деревьев за меньшее время, дешевле и быстрее, чем любой другой специалист.
  Ирония судьбы заключалась в том, что все воспринимали Богги как эмоционально неуравновешенную личность, который, рассказывая о себе, многое домысливал в своей биографии, хотя человек с «прямолинейным мышлением» редко рассказывает о себе сказки.
  Со временем мы узнали значительно больше о его способностях, но это уже другая история. Сейчас я пытаюсь составить представление о Кларенсе Богги, каким он был, когда мы впервые увидели его, — человеком, страдающим от тюремного невроза, зациклившимся на образе матери, с явно выраженной эмоциональной нестабильностью.
  Нам было исключительно трудно поверить в его историю. Тем не менее мы решили провести расследование его дела, и оно принесло куда больше неожиданностей, чем сам человек, которым мы сначала заинтересовались.
  При первой же нашей встрече Богги сказал, что я должен, чтобы получить о нем правильное представление, просмотреть его «печальное досье».
  Заключенные часто хранят при себе папку, в которой собраны копии всех попыток обрести свободу. Это было в самом деле печальное собрание документов.
  В нем были собраны обращения к комитету штата, который рассматривает прошения о помиловании, документы, в которых отбрасывались факты, свидетельствующие в пользу заключенного, копии писем, которые он тщетно рассылал во все инстанции. И самое печальное: решение об условном освобождении было отложено на последующий год — и письмо так и осталось без ответа.
  Собрание этих документов у Богги было самым толстым и самым потрясающим из всех, что мне довелось видеть.
  Для заключенного не так просто написать письмо официальному лицу, которое, как он считает, заинтересуется его делом. Первым делом существует правило, что только несколько человек в этих стенах пользуются правом печатать на машинке, и человек, умеющий обращаться с нею, относится к привилегированной прослойке. Заключенный, которому надо напечатать письмо, должен как-то купить себе это право.
  Деньги, конечно, контрабандой попадают в тюрьму. Слишком многое можно приобрести на них и в заключении. Заключенные имеют право совершать покупки, пользуясь ограниченным кредитом, в пределах которого они могут снимать деньги со своего счета в тюрьме, не считая, конечно, каких-нибудь переводов со стороны, на пользование которыми нужно получить разрешение начальника тюрьмы.
  Опытный заключенный, стараясь напечатать свое письмо, должен выкладывать за эту услугу сигареты или же обходиться без каких-то других тюремных радостей.
  В течение тринадцати лет Богги практически не пользовался ими, расплачиваясь с теми, кто печатал для него письма. Только самое необузданное воображение заставляло заключенных думать, что их послания могут им что-то дать. Они писали сенаторам и различным официальным лицам, а порой даже самому президенту. Как только Богги удавалось добраться до машинки, он аккуратно перепечатывал послания и, подсобрав денег на марки, с надеждой отсылал их. И любой новый чиновник должен был считаться с тем, что обязательно будет получать корреспонденцию от Кларенса Богги.
  Их ответы вызывали самые грустные чувства. Скорее всего, печатала их секретарша и они подмахивали не глядя. Точнее, ставилось факсимиле подписи — резиновая печатка. Письма, приходившие от секретарей и чиновников поменьше рангом, заверяли Богги, что его дело находится в папке самых неотложных дел и будет предложено вниманию мистера Крупняка в ближайший возможный момент, но что мистер Крупняк, как он должен помнить, в настоящий момент занят проблемами, связанными с его избранием и национальным кризисом, но Богги может быть совершенно уверен, что его письмо будет предложено вниманию мистера Крупняка.
  В большинстве современных тюрем заключенным не разрешается отсылать такие письма, которые писал Богги, но поскольку он обращался к выбранным обществом лицам и юристам и потому что они были пронизаны уверенностью Богги в полной своей невиновности, начальник тюрьмы разрешал отправлять их и получать на них ответы.
  С одной стороны, они приносили ему только расстройства и огорчения. С другой — придавали силы нести свой груз. Всегда жила надежда, что в один прекрасный день мистер Крупняк наконец разберется со всеми проблемами, войдет в свой новый кабинет, вспомнит наконец свое обещание и обратит внимание на дело Кларенса Богги… Поэтому Богги ждал и надеялся. И почему бы и нет, в самом деле? Разве он не получил от мистера Крупняка письмо с его подписью, гласившее, что он обязательно займется его делом?
  Затем дело уперлось в расшифровку протокола стенографической записи процесса, который был нужен Богги.
  Штат Вашингтон считал, что получение протокола заседания для использования в целях апелляции является сугубо личным делом обвиняемого или осужденного.
  Без протокола нечего было и писать. Без денег получить его было невозможно.
  Денег у Богги не было. За протокол ему пришлось бы выложить около семисот пятидесяти долларов.
  Сидя в тюрьме, Богги прилагал все усилия, чтобы как-то раздобыть денег для оплаты стоимости перепечатки протокола. Его родители были не в состоянии помочь ему. Они уже были стары и сами еле сводили концы с концами. Богги был совершенно нищ — а кто решит выложить осужденному убийце семьсот пятьдесят долларов? Никто.
  Но наконец через десять лет случилось нечто странное.
  Был осужден и отправлен в тюрьму человек, у которого было несколько тысяч долларов. Преступление его заслуживало осуждения с точки зрения общечеловеческих норм поведения.
  Но, попав в тюрьму, он многим стал оказывать помощь. Тихо и незаметно он делал все, что было в его возможностях, для помощи многим заключенным. Он слышал о неразрешимой проблеме Кларенса Богги. Он слышал, как тот уверял в своей невиновности. И он выложил семьсот пятьдесят долларов, которые дали Богги возможность в первый раз с момента заключения увидеть протокол судебного заседания. Так что, когда я обратился к Богги, он смог вручить мне его.
  Изучение этого протокола было долгой утомительной работой, но читая его, я наконец получил полное представление о деле Богги.
  Дело само по себе было столь же невероятно, как и все остальное, связанное с Кларенсом Богги.
  
  Это было 26 июня 1933 года. Мориц Петерсен, замкнутый семидесятивосьмилетний старик, снимал комнатку в частной гостинице в Спокане, штат Вашингтон. Несколько неподалеку, на задах длинного большого участка на Ист 20-й стрит в Спокане у него была маленькая развалюха. В передней части участка стоял жилой дом по соседству с таким же.
  У Петерсена была привычка утром, выйдя из гостиницы, добираться на такси до своей хижины, где он и проводил весь день, копаясь в садике, кормя своих цыплят, выпалывая сорняки и так далее. По вечерам он возвращался на снимаемое им место. Большая часть его одежды хранилась в хижине.
  В то время Петерсен, как и большинство окружающих, находился в довольно стесненных обстоятельствах. У него было кольцо с алмазом, которое, по его утверждению, стоило пятьсот долларов, но он тщетно пытался продать его. (Это были времена Великой Депрессии, и наличные деньги были довольно редким товаром.)
  О финансовых обстоятельствах этого человека идет речь потому, что невозможно было себе представить возможность его ограбления тем, кто знал о нем. С другой стороны, имелась определенная возможность того, что человек, не знавший его, мог предположить, что этот эксцентричный старик, ведущий такую упорядоченную жизнь, скорее всего, имеет какую-то сумму наличными, которую он или прячет в хижине, или хранит на себе.
  В субботнюю ночь на 24 июня 1933 года кто-то вломился в лачугу Морица Петерсена и перевернул ее вверх дном. Окна были завешены полотенцами, чтобы обитатели соседних домов не увидели проблесков света, пока посетитель обшаривал все закоулки помещения, открывал ящики, разбрасывая по полу оплаченные чеки и различные документы.
  На первый взгляд казалось, что взломщик искал какой-то определенный документ. Оплаченные чеки у Петерсена обычно хранились в аккуратной стопке, и трудно было себе представить, что взломщик разобрал эту пачку и разбросал ее по полу в поисках денег, пусть даже они и были его целью. Преступник без труда мог догадаться, что деньги обычно хранят в более приспособленном для этого укромном месте.
  В воскресенье утром, когда Петерсен явился домой, он был потрясен зрелищем разгрома. Естественно, он сильно расстроился, но отказался обращаться в полицию. Он даже утверждал, что знает личность грабителя и не хочет никакого вмешательства в эту историю.
  Все воскресенье Петерсен провел прибираясь. Днем он сказал соседям, что пропала только пара старых комбинезонов и черные туфли.
  Если бы кто-нибудь специально решил выбрать самый неподходящий день для нападения или покушения на Морица Петерсена, он не мог бы выбрать худший, чем понедельник, общепринятый день всеобщей стирки.
  Тем не менее в понедельник 26 июня 1933 года кто-то залез в домик Петерсена, поджидая его появления.
  Соседи, конечно, не видели преступника, но слышали звуки отчаянной борьбы, доносившиеся из хижины. Было между десятью и двадцатью пятью минутами одиннадцатого утра.
  Звуки привлекли всеобщее внимание. Из близлежащих домов высыпали дети и домохозяйки. Они успели увидеть коренастого, крепко сложенного, заросшего волосами человека, который бежал как-то странно, «боком» выскочив из дома. Они бежали за ним два или три квартала. Затем этот человек исчез в соседнем леске. Никому не удалось увидеть его лицо.
  Когда дети и женщины преследовали человека, выскочившего из домика Морица Петерсена, одна из оставшихся соседок, заглянув в двери, обнаружила на полу стонущего Морица Петерсена с разбитой головой. Добежав до своего дома, она позвонила в полицию.
  Все, что произошло после этого, можно назвать трагедией ошибок.
  Первым полицейским оказался мотоциклист, который под вой сирены примчался на место происшествия и остановился перед домом.
  Взволнованная аудитория рассказала полицейскому, что произошло. Мотоциклист тут же решил, что его зовут другие обязанности в ином месте и без промедления отбыл.
  Полицейские из центрального участка, включив сирену, наконец сквозь уличное движение пробились к домику Петерсена.
  Видимо, именно тогда они и обнаружили на полу Морица Петерсена, получившего столь страшный удар, что одно глазное яблоко почти выскочило из орбиты. Доморощенное оружие лежало па полу рядом с умирающим.
  Ребята рассказали полицейским, что покушавшийся исчез в кустах в нескольких кварталах отсюда, после чего полицейские мужественно направились к тому месту, где исчез убийца, здесь они внезапно выяснили, что «забыли свои револьверы». Сев в автомобиль и включив сирену, они уехали в поисках своих револьверов.
  К тому времени, тоже под завывание сирены, прибыла «скорая помощь» для того, чтобы забрать Морица Петерсена и отправить его в больницу. Лишь тогда полицейские, наконец, вооружившись, прибыли на место преступления.
  По причине, которая потом станет ясна, описание всей этой суматохи и особенно непрекращающихся звуков сирен имеет существенное значение.
  После того, как Петерсена отправили в больницу, полиция произвела беглый осмотр места происшествия и завладела оружием, которым и было совершено преступление. Это была искусно вырезанная дубинка, к которой был примотан обернутый мешковиной камень. В целом она представляла собой смертельно опасное оружие, которым можно было нанести сокрушительный удар. И покушавшийся дважды ударил Морица Петерсена ею по голове.
  Как ни странно, хотя Петерсен получил смертельное ранение, он все еще оставался в сознании. Умирающему все время казалось, что какой-то вес давит ему на голову, но, очутившись в больнице, он еще мог говорить. Он продолжал жаловаться на то, что удар проломил ему голову.
  Вскоре в больницу приехала дочь Петерсена и, сидя у его постели, в присутствии свидетелей она спросила, знает ли он, кто напал на него.
  Петерсен сказал, что знает, и добавил, что не хотел бы называть имя нападавшего. Дочь продолжала настаивать, и наконец Петерсен сказал, что если она снимет груз с его головы, он ей скажет; а затем, после дальнейших вопросов, он назвал имя, которое его дочь отчетливо расслышала.
  Кларенс Богги не был назван, да и вообще имя это не имело к нему никакого отношения. В то время не было ровно никаких оснований связывать Кларенса Богги с Морицем Петерсеном или с ограблением его дома.
  Полиция сообщила, что в ходе расследования ею арестован подозреваемый, который был однозначно опознан свидетелями, видевшими, как он выбегал из дома Петерсена, но некоторое время спустя полиция сообщила, что у этого человека безукоризненное алиби и она его отпустила.
  Этот факт, упомянутый в местной прессе, сыграл впоследствии очень важную роль, но в то время появилось еще несколько версий, и он оказался погребенным под грудой догадок, предположений и сообщений для прессы, которые то и дело высказывала полиция, показывая, что она работает не покладая рук.
  Постепенно дело стало сходить на нет. Полиция исследовала различные доказательства, делала, как правило, оптимистические заявления репортерам, но она зашла в тупик.
  Мориц Петерсен умер вскоре после того, как его доставили в больницу и почти сразу же после разговора с дочерью, в ходе которого он упомянул имя покушавшегося на него.
  В то время Кларенс Богги был на улицах Портленда.
  Вспомним, что то было время депрессии. Люди, у которых не было денег, фактически не имели и возможностей их заработать. Те же, у кого были деньги, не знали, что с ними делать. Банки лопались. Рабочих увольняли. Рабочих мест не хватало.
  У Богги не было работы и он в свое время был под судом.
  Он был осужден за грабеж банка в Орегоне.
  Рассказ Богги о том, как он был судим за ограбление банка, был столь же невероятен, как и остальные его истории. Мы даже не проводили расследования с целью выяснить ее правдоподобие, потому что его в свое время провели власти Орегона, завершив его полной реабилитацией Богги — не помилованием, а именно реабилитацией.
  История Богги начиналась с того, что едва он разбил свой лагерь в «джунглях» под мостом на берегу небольшого ручья, как над его головой на огромной скорости промчалась машина и кто-то выкинул из нее пальто, упавшее под мост. Машина помчалась дальше, а за ней, завывая сиреной, мчалась полицейская машина — шла погоня.
  Богги решил, что водителя первой машины явно оштрафуют за превышение скорости.
  С этими мыслями он нагнулся и поднял пальто. Оно было хорошего качества, а Богги в это время как раз нуждался в пальто.
  Пока он радовался, примеряя на себе неожиданную обновку, под мост ввалилась толпа полицейских. Задержав Богги как подозреваемого, они обыскали его, и в карманах была обнаружена куча денег, только что украденных из банка.
  Богги был осужден. Месяцы шли за месяцами. Богги продолжал доказывать свою невиновность и просил провести дополнительное расследование. Наконец оно состоялось. Он был полностью оправдан, но до этого успел провести несколько лет в орегонской тюрьме.
  Примерно в это время на сцене появляется весьма интересная личность, которую мы хотели бы назвать Заключенный Икс. Этот человек, насколько мне известно, все еще отбывает наказание. Он был умным талантливым жуликом, заядлым спорщиком и обладал незаурядным чувством юмора. Но когда я попытался побеседовать с ним, меня встретила неприкрытая враждебность с его стороны. Он не захотел говорить со мной. Он даже отказался отвечать на вопросы.
  Один из моих помощников сказал ему:
  — Ты разве не знаешь, кто это такой? Это же Эрл Стенли Гарднер. Он может дать тебе дельный совет. Разве ты не читал его книг?
  Заключенный Икс презрительно скривил губы.
  — Ба! — сказал он. — Дешевые штучки!
  В поисках сообщников он наткнулся на Богги, слонявшегося по улицам Орегона. Рассказ Богги, почему тот подошел именно к нему, заслуживает внимания сам по себе.
  Бывшему шефу полиции в маленьком городе штата Айдахо было известно, что из-за нестабильности банков многие относительно обеспеченные горожане предпочитают хранить у себя значительные количества денег. Богги утверждал, что бывший полицейский выдвинул идею, что если налетчик обчистит один из таких домов, положив в свой карман солидный куш наличными, жертва, конечно, будет огорчена, но бывшему шефу полиции это пойдет только на пользу.
  Бывшему офицеру стало известно, что у некоей личности хранится дома тридцать тысяч долларов. Горожане неизменно держали свои дома на крепких запорах, оснастив их приспособлениями против ограблений.
  По словам Богги, по преступному миру пошел слушок, что бывший шеф полиции хотел бы провести приватную беседу с компетентным человеком, который возьмется сделать непростую работу. Пройдя по тайным каналам организованной преступности, слова эти достигли ушей Заключенного Икс, который незамедлительно связался с бывшим полицейским. Сделка была заключена.
  В этом месте нам стало казаться, что рассказ Богги начал отдавать какой-то неопределенностью. Были определенные доказательства, говорящие, что с самого начала именно Богги был тем, кто связал бывшего шефа полиции с Заключенным Икс. История о том, что дальше случилось и как Богги все излагал, имеет несколько вариантов, каждый из которых достаточно интересен.
  Во всяком случае. Заключенный Икс и бывший полицейский договорились.
  Бывший шеф взялся позвонить человеку, не доверяющему банкам. Для удобства дальнейших действий он оставит у дома свою машину с полным баком и ключом зажигания в замке.
  Когда бывший полицейский зайдет в дом, он отведет язычок замка и опустит защелку, так что любой сможет войти в дом, лишь повернув ручку и толкнув дверь.
  Это было так просто.
  Все должны были осуществить Икс с сообщником, но им был нужен кто-нибудь, кто будет сторожить снаружи. Им нужен был человек послушный, который точно выполнит их указания, и в то же время несколько глуповатый, которого можно будет использовать как подставную фигуру, если дела пойдут не лучшим образом.
  С этой точки зрения прямодушный Кларенс Богги с его комплексом преданности матери вполне отвечал замыслу. Ему оставалось только подчиниться приказу.
  По рассказу Богги, эта публика отправилась в Айдахо. Богги был с ними. В пути он поостыл. Он попытался уклониться от участия в этом деле, а потом решил просто сбежать. Спутники не отпустили его, но в конце концов Богги удалось отделаться от них.
  Он путешествовал на попутных машинах. В пути он подсел к человеку, который подсадил его в ответ на обещание Богги, что часть пути вести машину будет он.
  Он ехал с этим джентльменом до темноты. Тут выяснилось, что у машины не работают фары. Богги решил, что где-то закоротило проводку. Остановившись у небольшой ремонтной мастерской неподалеку от магазина, он принялся за работу. Он нашел место короткого замыкания и уже заканчивал сращивать провода, обматывая их лентой, как увидел, что подъехала другая машина, и Богги оказался в луче ее фар.
  За рулем сидел Икс.
  Между ними состоялся короткий разговор шепотом. Икс достаточно долго был с Богги в тюрьме, чтобы знать его слабые места. Если Богги не поедет с ними и не будет делать то, что ему сказано, Икс заверил его, что они найдут его «мамочку» и прикончат ее.
  Хотя после этого прошло пятнадцать лет, Богги, вспоминая об этом разговоре, каждый раз разражался истерическими слезами. До этого момента он еще как-то владел собой, но как только рассказ доходил до этой точки, слезы начинали неудержимо течь по щекам, и он практически терял над собой контроль.
  У тех, кто говорил с Богги, не было никаких сомнений, что страх перед людьми, которые могут убить его дорогую мамочку, явился осязаемым решающим фактором. Насколько Богги разбирался в ситуации, он не сомневался, что эти люди в самом деле приведут в исполнение свою угрозу, и спасти мамочку он мог только одним способом: что бы ни происходило, содействовать им с беспрекословным послушанием. С этого времени Богги стал их человеком.
  Богги, Икс и другой сообщник прибыли в маленький городок в Айдахо, который был намечен для ограбления. В назначенное время бывший шеф полиции подъехал и оставил в условленном месте свою машину. Постучавшись в дом, он объяснил его владельцу, что у него возникла срочная необходимость немного послушать радио.
  Его, конечно же, пригласили внутрь и, войдя, он, в соответствии с планом, заблокировал замок, так что теперь в дом мог войти любой. Затем он тщательно прикрыл двери.
  Богги сидел снаружи. Он должен был подать сигнал в случае непредвиденной случайности.
  Икс с сообщником тихонько подошли к дверям и неслышно повернули ручку, убедившись, что все идет по плану. Выяснив, что свою часть плана бывший полицейский выполнил, они, выхватив револьверы, ворвались в дом.
  По плану предполагалось, что бывший шеф полиции, несмотря на угрозу оружия, должен будет ввязаться в отважную схватку с грабителями.
  Икс коротко рассказал мне об этом. Извлекать информацию из него было большей частью нелегкой работой. Он был склонен отвечать на вопросы односложными предложениями или вообще не отвечать. Но когда он описывал драку с бывшим шефом полиции, понукать его не приходилось. Глаза его горели воодушевлением. Ему было приятно вспоминать об этой части замысла, и он с удовольствием рассказывал о ней.
  Похоже, что два преступника в самом деле как следует отделали бывшего полицейского. Он сам сказал, что они должны будут драться с ним по-настоящему, и два парня исполнили эту часть плана с таким рвением и энтузиазмом, что их жертве досталось все, о чем она просила, и больше того. Ему нужно было, чтобы на физиономии остались убедительные следы, свидетельствующие, что он отважно дрался с превосходящими силами противника.
  — Ну, ребята, — в восторге рассказывал мне об этом эпизоде Икс, — и мощные же фингалы мы ему подвесили!
  Бывший офицер, потерпев поражение в схватке, сдался под дулом пистолета, которое один из преступников приставил к его животу, пока второй принялся за хозяина и жену, пытаясь найти тайник, где были спрятаны тридцать тысяч долларов.
  Ситуация теперь стала приобретать налет мрачного юмора.
  Жертва объяснила налетчикам, что они ошиблись, что дома у него нет никаких денег. Конечно, у него были спрятаны деньги, но он был слишком ловок, чтобы попасться на приманку. Он предпочел хранить деньги в банке, несмотря на то что банк может лопнуть.
  Он вытащил из кармана чековую книжку. Грабители воззрились на чеки. Он говорил настолько убедительно, что налетчики склонились перед его убежденностью.
  Могу себе представить, что чувствовал бывший шеф полиции, стоя тут же с поднятыми руками, с заплывшими от побоев глазами и опухшим лицом, слушая слова хозяина, у которого, как он был убежден, где-то в укрытии хранились тридцать тысяч долларов и которому удавалось убедить бандитов, что у него ничего нет. Как он, должно быть, порывался вступить в дискуссию, гаркнув налетчикам: «Вы, тупые идиоты! Не позволяйте ему уговаривать вас! Говорю вам, у него тут есть тридцать тысяч долларов, и если бы я не знал, то не говорил бы. Беритесь за дело и ищите их, несчастные любители!»
  Но экс-шефу, которому пришлось взять на себя роль мужественного защитника, потерпевшего поражение в неравной схватке, избитого и униженного, оставалось только стоять под дулом пистолета, курок которого мог щелкнуть в любую секунду, стоять и молча слушать.
  Хозяин дома, перепуганный до полусмерти, охотно согласился отдать налетчикам «все деньги, что у меня спрятаны» — несколько сотен долларов. Он был настолько испуган, что если у него под руками было бы больше, он бы беспрекословно отдал все до последнего центра. Он подчинялся без слов. Икс поверил ему, как и сообщник. Взяв предложенные им деньги, они кинулись к дверям, ввалились в ждавшую их машину и умчались.
  Но человек, подвергавшийся нападению, отнюдь не был дураком. Некоторые детали налета вызвали у него подозрения. Они были слишком противоречивы.
  Бандиты были задержаны, вся история вышла наружу, и Кларенс Богги вместе с Иксом поняли, что их ждет долгое тюремное заключение в Айдахо.
  Богги решил сделать заявление властям штата.
  — Если ты нас выдашь, — мрачно сказал ему Икс, — мы тебе такую штуку подстроим, что ты еще пожалеешь. (Позже помощник шерифа, который подслушал этот разговор и некоторые другие, написал заявление, в котором утверждал, что из услышанных им слов можно сделать убедительный вывод, что Икс в самом деле ложно обвинил Богги в убийстве Петерсена,
  — но власти не обратили внимания на это заявление.)
  Богги, Икс и его сообщник — все были приговорены к заключению в тюрьме штата Айдахо.
  Выяснилось, что, направляясь на север, где они должны были совершить это преступление, Икс на краткое время остановился в Спокане. Готовясь к предстоящему делу, он хотел увидеться с Богги.
  Их встреча состоялась вскоре после убийства Морица Петерсена.
  Благодаря случайному стечению обстоятельств у Икса было непоколебимое алиби на время убийства Петерсена. Он отбывал срок в канадской тюрьме и был освобожден на следующий день после убийства Петерсена. Так что во время совершения этого преступления Икс был совершенно чист и отлично знал это.
  С другой стороны, Икс, у которого был ловкий изощренный ум, во время остановки в Спокане изучил местные газеты и, знакомясь с различными «предположениями» полиции, серьезно задумался. Он обратил внимание, что, несмотря на заверения, что преступник вот-вот окажется под замком, полиция фактически топталась на месте. Икс прикинул, что в случае необходимости ему удастся выгодно использовать эту историю.
  И теперь эта необходимость возникла перед ним.
  Иксу были нужны деньги, и в стремлении к ним его ничто не могло остановить. Как он позже возмущенно рассказывал мне, из канадской тюрьмы его выставили в одежде заключенного и канадской десятидолларовой банкнотой в кармане.
  — Этого не хватало, — горько сказал он, — даже для начального капитала.
  Я попросил его объяснить, что он имеет в виду под этим понятием.
  — Даже на пистолет не хватало, — фыркнул он, возмущаясь недостатком гостеприимства у канадцев.
  Словом, Икс спешно начал приобретать «начальный капитал». К тому времени, когда он оказался в Спокане, Икс уже настолько поправил дела, насколько ему позволил уже появившийся у него пистолет, но денег ему все же не хватало.
  Споканская полиция была убеждена, что он участвовал в грабежах и похищениях людей, имевших место в Спокане, и по так называемому «закону Линдберга», принятому во многих штатах на волне возмущения против похищений людей, Икс должен быть передан из Айдахо в Вашингтон, где его, скорее всего, ждала смертная казнь.
  Вашингтонские власти обратились в Айдахо с предложением передать Икса в их распоряжение, после чего они могли вынести ему смертный приговор.
  Все эти события происходили — необходимо напомнить — после того, как Икс был арестован в Айдахо, но перед тем, как ему здесь был вынесен приговор. Если Айдахо согласится выдать его Вашингтону, там его осудят и подвергнут экзекуции.
  Эта перспектива совершенно не нравилась Иксу.
  В такой ситуации ему оставалось только сложить два и два и играть на его якобы знании разных подозрительных обстоятельств. Но намерения его были совершенно ясны, и имеются веские доказательства того, что Икс сказал одному из полицейских офицеров: «Если вы, ребята, оставите меня здесь в Айдахо и отдадите под суд за тот грабеж, не выдавая Вашингтону, я вам пойду навстречу, я сдам вам убийцу Петерсена».
  Во всяком случае, что бы там ни было, вашингтонские власти после разговора с Иксом не стали требовать его выдачи. Они позволили ему остаться на месте и пойти под суд за грабеж в Айдахо, и они уверенно объявили, что теперь-то им известна личность подлинного убийцы Петерсена. У них были основания так утверждать, потому что они приехали с парой комбинезонов и черными туфлями, которые, как Икс заверил их, были переданы ему Богги и которые, по словам последнего, принадлежали «старику».
  Но может быть, это не было сделкой. Может, тут было случайное совпадение событий.
  Остается фактом, что упавшие духом полицейские выяснили, что они по-прежнему не могут разрешить дело, потому что комбинезоны не принадлежали Морицу Петерсену и туфли были другого размера.
  Ходили слухи, что тщательное исследование выявило на комбинезонах марку прачечной, которая привела совсем к другой цепи владельцев рабочей одежды.
  Тем не менее ясно, что изощренный ум Икса создал прекрасный своей убедительностью план. Убийство Петерсена представляло для него единственную возможность выбраться из ловушки, которая его ждала в Вашингтоне.
  Споканская полиция была озабочена раскрытием этого убийства. Люди были возмущены тем, что порядочный безобидный гражданин был зверски убит у себя дома, и полиция так и не смогла напасть на след преступника. И споканская полиция из кожи вон лезла, чтобы разобраться с этим убийством.
  У Икса было непоколебимое алиби.
  И если бы он смог предложить споканской полиции «решение» дела об убийстве Петерсена, он бы оказался в выгодной позиции для торговли с нею. Для человека с темпераментом и образом жизни Икса стоило потратиться на приобретение бутафории в виде пары подержанных комбинезонов и старых туфель, чтобы оказаться в выигрышном положении при сделке с полицией.
  Конечно, Иксу надо было кое-что еще. Ему нужен был простак, которого можно было бы подставить, и для этой роли Кларенс Богги подходил как нельзя лучше.
  Так что, сложив вместе два и два, становилось ясно, что Кларенсу Богги предстояло сыграть свою печальную роль.
  В этой истории, которую Икс изъявил желание поведать полицейским, ему предстояло сыграть роль судьбы. Богги, рассказал он, хвастался убийством Петерсена, отводил Икса на то место, где он закопал «барахло», и вытащил из земли кофейник с потрепанным пустым бумажником, который предложил Иксу взять себе.
  Если бы удалось досконально допросить «свидетеля», тут же стало бы ясно, что это довольно обычное явление, когда сильный член стаи поедает слабого, но тогда рухнула бы версия полиции, которую она предложила обществу.
  И, конечно, споканская полиция не хотела так просто расставаться с представившейся возможностью решить вес свои проблемы.
  Под каким бы углом не подходить к Богги, единственное, что связывало его с этим преступлением, были лишь показания Икса, а у того, в свою очередь, был на совести длинный список преступлений, он был лично заинтересован в исходе этого дела, и из него вряд ли получился бы свидетель, на которого мог положиться окружной прокурор.
  Местная полиция должна была бы подозревать, что их водит за нос быстро соображающий и ловкий преступник, но полиции в этом деле уже не оставалось ничего другого, как расписаться в собственном бессилии, а Икс продолжал убеждать их, что он все знает досконально. Кларенс Богги, настаивал он. и есть тот человек, который совершил преступление; пусть даже Богги и врет относительно комбинезонов и обуви, полиция вполне может положиться на него, Икса, что он выложит им всю подноготную. А если и произошла какая-то нестыковка с комбинезоном и туфлями, то, значит, это врет Богги, а не он, Икс — и так далее.
  История убийства Морица Петерсена лежала на полке нераскрытых дел. Полиция была занята другими преступлениями, но полицейских не покидало ощущение, гнездящееся где-то в подсознании, что, возможно, Кларенс Богги перехитрил их. Они чувствовали, что убийство совершил именно он.
  О признании Богги рассказывал не только Икс. Несколько позднее еще один заключенный в Айдахо сообщил, что Богги признавался и ему в убийстве — вот так прямо взял и подошел к нему и без всяких предварительных разговоров объявил: «Я убил Морица Петерсена», — после чего повернулся и отошел. Очень просто.
  Таким образом, Иксу удалось убедить представителей Вашингтона, что он может помочь разрешить это дело. Он так и не вернулся в Вашингтон, где его ждал суд за киднепинг.
  Много месяцев спустя полицейские «по наводке» прибыли в маленький городок, где какое-то время обитал Богги, и нашли там плащ. Были некоторые свидетельства того, что Богги носил его, когда он оказался у дома жертвы. Плащ так и остался тут лежать. Он был предельно изношен и изодран.
  Тем не менее дочь Морица Петерсена опознала плащ как тот, что ее отец носил всю жизнь.
  Опознание сыграло свою роль. Теперь у полиции появилась возможность навалить на Богги груз в сотню тонн кирпича.
  Все видели, что у убийцы Морица Петерсена были дико взлохмаченные черные волосы. Кларенс Богги, во всяком случае, с того времени, когда на него пало подозрение, неизменно гладко причесывал волосы, пользуясь лосьоном.
  Эта деталь не остановила полицию. Взявшись за него, они разлохматили ему волосы и затем попросили свидетелей опознать его. В таком же виде Богги был сфотографирован. Естественно, некоторые из снимков Богги со стоящими дыбом сальными взлохмаченными волосами напоминали изображения даяков с острова Борнео. Эти снимки были предложены прессе.
  История Богги о том, как он приобрел плащ, была столь же невероятной, как и все остальное.
  Как-то он забрел, по его словам, в магазинчик подержанных вещей в Орегоне. Вслед за ним вошел человек с плащом, у которого был вполне приличный вид и в карманах которого торчала пара шлепанцев. Он предложил владельцу магазина купить у него плащ. Он хотел за него всего лишь доллар. Но владельцу не понравилась внешность мужчины и он отказался от покупки.
  В разговор вступил Богги:
  — Можешь от меня получить доллар.
  Владелец магазина разгневался. Он и представить себе не мог, что у Богги было право вмешиваться в разговор. Если владелец пытался отказом сбить цену, то вмешательство Богги сорвало ему выгодную сделку.
  Человек с плащом быстро и охотно согласился на продажу и получил от Богги свой доллар. Таким образом Богги купил себе билет в один конец на пожизненное заключение в тюрьме штата Вашингтон в Валла-Валла.
  Мелочи, которые тем не менее должны быть приняты во внимание жюри, указывали по подоплеку дела Богги. Обвинению, например, разрешалось указывать свидетелям, что Богги сидел в машине, вооруженный револьвером, несмотря на то, что Богги объяснил, кому принадлежали и машина и револьвер, который ему вручили для самозащиты.
  Это объяснение, конечно, было встречено гулом и насмешками.
  Протест ни к чему не привел. Суд объявил, что вопрос с револьвером совершенно несуществен и предупредил представителей защиты, что, если они и впредь будут отвлекать внимание суда столь незначительными деталями, они будут лишены слова.
  Необходимо припомнить, что у убегавшего убийцы была странная «боковая» походка. Богги лишь чуть прихрамывал, но такой походки у него не было. Никто из свидетелей не видел убийцы в лицо, но от них требовалось опознать Богги, который должен был «смахивать» на человека, которого два года назад видели убегающим с места совершения преступления.
  Надо отметить, что у свидетелей, которые видели убегающего убийцу, не было возможности взглянуть на Богги, когда у полиции впервые появились основания заподозрить его. Прошло около двух лет (после того, как был обнаружен плащ), когда свидетелей вызвали на опознание, но им не предъявили, как полагается, ряд участников опознания. Свидетелей просто подводили к Богги и спрашивали, тот ли это человек. Имеются весомые свидетельства, что если бы подозреваемый сидел бы в ряду смахивающих на него людей, опознать его вряд ли удалось бы.
  Старьевщик утверждал, что он видел, как Богги заходил к Петерсену в пятницу, предшествовавшую убийству. Другой свидетель, живший в одном из домов по соседству, настаивал, что он видел человека, о ком он подумал, что это Богги. проходивший мимо его дома в пятницу, но при перекрестном допросе выяснилось, что речь идет о другой пятнице.
  Отмечалось, что на человеке, убегавшем 26 июня с места убийства, не было плаща, о котором шла речь, и, учитывая жару в Спокане, вообще не было пальто. В сущности, все дело Богги висело на опознании этого плаща, но само опознание проводилось через два года после преступления.
  Убийцу, убегавшего из домика Морица Петерсена в тот июньский день, преследовала одна из домохозяек, занимавшаяся стиркой, и один из ее детей. Другая женщина в то время звонила в полицию. Никто из них не видел убийцу в лицо, но одна из женщин оказалась достаточно близко от него, чтобы увидеть часть его щеки и цвет кожи, и она с близкого расстояния видела фигуру бегущего.
  Когда судебное следствие вызвало ее как свидетельницу, допрос носил достаточно любопытный характер. С одной стороны, ее не просили опознать в Кларенсе Богги человека, которого она видела убегающим с места преступления, и когда адвокат подвергал ее перекрестному допросу, он, очевидно, опасаясь ловушки, которую ему может подстроить противная сторона, обходил вопрос опознания. Так что эту женщину всего лишь спросили, слышала ли она шум борьбы в той лачуге, видела ли убегающего человека, которого она преследовала пару кварталов, — и она была отпущена.
  Одна из других свидетельниц куда определеннее опознала Богги, но были некоторые обстоятельства, которые значительно ослабляли эффект ее опознания. Было известно, что она уже успела совершенно определенно опознать другое лицо, но когда стало известно, что ошиблась, она тут же отказалась от опознания.
  Были, конечно, и другие сомнительные аспекты слушания. Через пару дней после убийства Богги отправился в Пендлтон, штата Орегон. По пути он с энтузиазмом рассказывал о прекрасном месте для охоты в Орегоне, неподалеку от которого он в то время жил. Водитель машины изъявил желание поохотиться с Богги, и тот не задумываясь дал ему свой адрес и имя.
  Позже, прочитав в газетах, что Богги обвиняется в убийстве, этот водитель обратился в полицию.
  В суде утверждалось, что Богги постарался как можно дальше убраться с места преступления. (Странное поведение для человека, который, скрываясь после убийства, рассказывает о себе первому встречному и снабжает его своим именем и адресом.)
  В то же время, когда Богги пытался объяснить ситуацию, в которой он оказался, и рассказать свою историю, его осаживали вопросами, бросавшими на него тень: «Правда ли, что он дважды был осужден за грабеж?»
  Богги был вынужден признать, что такие случаи в самом деле имели место; больше ничего сказать ему не удалось.
  Богги был осужден, и оставалось только радоваться, что ему удалось избежать камеры смертников. Он был приговорен к пожизненному заключению…
  При подведении итогов по этому делу, представлялось, что несмотря на всю убежденность тюремного священника, мы можем только потерять время, расследуя дело Богги. История его была просто невероятной. Обвинение против него, пусть и не особенно надежное, все же было слеплено довольно ловко. Тюрьмы были забиты людьми, в отношении которых не было даже таких доказательств, которые выдвигались против Богги. И, с другой стороны, невиновность Богги практически ничем не подтверждалась, кроме его слов, что он невиновен.
  Обвинение же имело возможность доказывать, что Богги, который уже провел немалое время в заключении, имел в своем владении имущество убитого человека, что он признался Иксу, а потом и другому заключенному в Айдахо в убийстве Морица Петерсена. Свидетели, которые видели убегающего убийцу, опознали в нем Богги.
  Несмотря на все эти доказательства, каждое звено в их цепи имело определенное слабое место. Заключенный Икс лично был весьма заинтересован в исходе этого дела. Плащ где-то валялся два года после убийства. Он висел в каком-то сарае и его пришлось основательно приводить в порядок, прежде чем показывать дочери убитого. Богги опознавали не в ряду других участников опознания, а просто показывали свидетелям и спрашивали, узнают ли они в нем того человека, который убегал после преступления.
  Опознание как свидетельство — это вообще довольно хитрая штука. Подсознание часто играет фокусы даже с теми свидетелями, которые совершенно уверены в себе, а в деле Богги свидетели увидели подозреваемого через два года после преступления.
  Тем не менее, как я уже говорил, мы можем явиться в любую тюрьму в стране и найдем там сотни случаев, когда человек был осужден в силу доказательств даже менее весомых, чем те, которые были представлены в деле Богги.
  Был один фактор, который свидетельствовал в его пользу. Слушание дела Богги проходило в Федеральном суде. Досточтимый Ллойд Л. Блэк, федеральный судья, был терпелив и достаточно вежлив, в отличие от тех, кто, не утруждая себя тщательным изучением фактов по делу, стремятся лишь скорее «расчистить календарь».
  Он особенно заинтересовался делом, когда выслушал заявление дочери Морица Петерсена, той самой женщины, которая сидела у постели умирающего отца, когда тот назвал имя убийцы; она совершенно определенно утверждала, что не верит в возможность убийства ее отца Кларенсом Богги или в то, что он что-то знает об убийце, и она просто не может поверить, что ее отец вообще знал Богги.
  На судью Блэка произвела сильное впечатление серьезность заявления дочери убитого. В конце концов, он во всеуслышание заявил на открытом заседании, что предпочел бы дополнительное расследование по этому делу.
  Таково было фактическое положение дел, когда я приехал в Валла-Валла, поговорил с Томом Смитом, встретился с Кларенсом Богги, побеседовал с ним, листая его грустное досье, а затем принялся изучать свидетельства по этому делу.
  Я решил, что тут потребуется основательное расследование, и связался по телефону с Раймондом Шиндлером в Нью-Йорке. Мне сообщили, что он в Лос-Анджелесе и собирается вылетать в Нью-Йорк. Я убедил его лететь по другому маршруту и присоединиться ко мне, так что он сел на ночной самолет и прилетел в Валла-Валла, где нас уже ждал зафрахтованный мною самолет, на котором мы вылетели в Спокан.
  Одним из ключевых моментов в этом деле была официальная точка зрения, исходя из которой опрашивали ту домохозяйку в Спокане, видевшую убийцу, убегающего из хижины Петерсена, и которая, тем не менее, не опознала в нем Богги.
  Мой судебный опыт говорил мне, что тут должны быть очень специфические причины, по которым женщине, стоявшей на свидетельском месте, задавали такие несколько странные вопросы. После ряда стандартных вопросов расследование подошло к той точке, где следующим логическим вопросом была бы просьба указать на убийцу, но следствие свернуло с этого пути, и адвокат так и не вернулся на магистральный путь обычной процедуры допроса.
  Такие ситуации нередко возникают, когда прокурор готовит ловушку для представителя защиты. Зная, что показания убежденного в себе свидетеля необходимо дезавуировать, прокурор в ходе допроса делает вид, что ходит вокруг и около, предоставляя второму участнику перекрестного допроса прекрасное «окно». Вторая сторона сует в него голову — и створки со стуком захлопываются.
  Но когда мы с Шиндлером читали и обсуждали показания этой женщины, у нас не создалось впечатление, что готовилась такая ловушка. У нас появилось ощущение, что тут была какая-то подоплека в том, что обвинение предпочитало мямлить.
  Конечно, со времени процесса прошло много времени, но мы рассчитывали, что нам удастся найти женщину и поговорить с ней.
  Нам все же удалось ее обнаружить, и в разговоре с ней выяснилась потрясающая история.
  Да, эта женщина и ее сын видели убийцу, убегающего из хижины Петерсена. Они преследовали его, когда он убегал, не пытаясь задержать его, но стараясь не упустить из виду. Лица его увидеть им не удалось (вообще никто из свидетелей не видел лица убегавшего). Но этой женщине удалось увидеть краешек его щеки и заметить цвет кожи.
  Некоторое время спустя после убийства, когда Богги, по-видимому, уже сидел в тюрьме, эта женщина заметила какого-то типа, который бродил около хижины Петерсена. (Необходимо заметить, что в то время в кустах поблизости были найдены несколько смертельных орудий убийства, которые во всех деталях совпадали с тем, которым был убит Петерсен.)
  Свидетельница была абсолютно уверена, что встреченный ею мужчина был тем самым, который убегал из хижины Петерсена. Она кинулась к телефону и позвонила полиции, сказав ей, что человек, который убил Морица Петерсена, находится неподалеку и чтобы они приехали и арестовали его.
  Полиция сказала ей, чтобы она перестала морочить им голову, ибо человека, убившего Морица Петерсена, зовут Кларенс Богги, он арестован и сидит под замком, ожидая суда.
  Женщина продолжала настаивать, что убийцей является именно этот человек и что он, во всяком случае, без толку шатается здесь и что полиция должна приехать и задержать его.
  В полиции повесили трубку.
  И спустя некоторое время бродяга скрылся из глаз.
  Но и это было еще не все. За день до суда над Богги помощник прокурора посетил школу, в которую ходил двенадцатилетний сын свидетельницы.
  По ее словам, помощник прокурора нарисовал перед мальчиком очень впечатляющую картину. Мальчику было сказано, что он самый важный свидетель. В этот день он будет освобожден от уроков. В школу за ним приедет большая полицейская машина и заберет его. Мальчику придется предстать перед судом. Оказавшись на свидетельском месте, он принесет присягу и в возмещение потраченного времени получит деньги, которые будут принадлежать только ему и которые он сможет потратить, как ему захочется.
  Тем не менее помощник прокурора хотел бы быть уверенным, что он сможет опознать Богги, который будет сидеть прямо перед ним. Он хочет услышать от мальчика, что он видел лицо убийцы, убегающего из домика Петерсена, и что этим убийцей был Богги.
  Но мальчик возразил, что он не видел лица убийцы.
  Из рассказа женщины выяснилось, что это помощник прокурора сказал ему: «Но я хочу услышать от тебя, что ты видел его. Ты же знаешь, что я официальное лицо. И я не стал бы просить тебя делать что-то противозаконное. Поэтому я и хочу, чтобы ты сказал: я видел лицо этого человека».
  Растерянный и смущенный мальчик, тем не менее, отрицательно покачал головой. Он не может утверждать, что видел убийцу в лицо, поскольку этого не было.
  В конце беседы помощник прокурора предупредил мальчика, что он не должен сообщать матери об их разговоре. И поэтому из школы мальчик вернулся домой настолько встревоженным и обеспокоенным, что даже не мог есть.
  Мать стала спрашивать его, что случилось, но, помня предупреждение, он не захотел ей ничего рассказывать. Но встревожившись и чувствуя, что над сыном нависла какая-то серьезная опасность, она насела на него, пока он не сдался и, заливаясь слезами, не рассказал ей, что произошло.
  Мать оказалась прямой и честной женщиной.
  Взяв сына за руку, она прямиком направилась в офис прокурора, где шли последние приготовления к битве в зале суда, которая должна была развернуться на следующий день.
  — Чего вы хотели от моего сына? — с возмущением спросила она.
  Ничего нет удивительного, что прокуратура решила обращаться с ней очень осторожно. Ничего нет удивительного, что ее не просили в зале суда опознать Кларенса Богги. Задай они ей такие вопросы, она сказала бы, что, по ее мнению, Кларенс Богги — не тот человек, которого она видела, что у него другая комплекция, другая походка и что она уверена во встрече с настоящим убийцей, который бродил вокруг в то время, когда Кларенс Богги уже сидел в тюрьме. Рассказала бы она и то, что полиция отказалась приехать по ее звонку.
  Необходимо напомнить, что к моменту начала нашего расследования со дня убийства Петерсена прошло пятнадцать лет. И мы уже не могли поговорить с этим мальчиком, потому что он вырос, стал молодым человеком, пошел на войну и отдал жизнь за свою страну.
  С другой стороны, помощник прокурора, который так старательно обходил острые углы, сам был обвинен в преступлении и попал в тюрьму.
  Так что в наших руках была версия, которую мы не могли проверить. Мать, естественно, не слышала разговора сына с помощником прокурора. Она знала только то, что ей рассказал сын, после чего она выразила в прокуратуре свое возмущение. Это была грязная и подлая история. Помощник прокурора пытался обмануть правосудие, убеждая мальчика, который только входил в жизнь, совершить бесчестный поступок, о низости которого он сам был прекрасно осведомлен, он пытался обречь человека на смерть, убеждая двенадцатилетнего мальчика: «Я официальное лицо. И я не стал бы просить тебя делать что-то противозаконное».
  Таково было положение дел, когда мы приступили к расследованию дела Богги, первого дела Суда Последней Надежды, которое должно было доказать, оправдаются ли наши надежды и замыслы, хотя мы понимали, что столкнемся с плотно запертыми дверями, за которыми кроются темные и мрачные помещения.
  Когда мы со Стигером обсуждали манеру подачи материала о деятельности следственного комитета Суда Последней Надежды, мы согласились, что не можем ждать, пока в расследовании будет поставлена последняя точка, и лишь потом рассказывать о нем читателям.
  Мы чувствовали, что должны вести читателя за собой. Мы хотели, чтобы он ощутил интерес к делу восстановления справедливости. Мы хотели, чтобы читатель проникся вниманием к данному делу, и поэтому мы должны втягивать его в ход расследования.
  Было решено, что мы проведем краткое предварительное расследование, после чего начнем работать непосредственно над делом, не предвосхищая выводов, виновен ли осужденный или нет, а просто исходя из того, что это дело нуждается в расследовании, в ходе которого читатели «Аргоси» будут, образно говоря, из-за плеча наблюдать за нашей работой.
  Мы должны будем постоянно помнить, что Суд Последней Надежды — не журнал и не следствие в привычном понимании слова, а общество, непосредственно читатели журнала. И группа расследователей не представляет собой ничего иного, как просто группу расследователей.
  По этой причине, вылетая в Вашингтон, я взял с собой портативную машинку и каждый день печатал на ней, подводя итог тому, что было сделано. Каждый вечер мы тщательно изучали протокол заседания по делу Богги, анализируя свидетельства и показания. Поскольку протокол состоял из нескольких томов, расписание было довольно напряженным. Днем мы беседовали со свидетелями. Вечером изучали записи и протокол, анализируя суть свидетельств. Рано утром я составлял отчет для журнала, и когда в нем скопилось достаточно материалов для первой публикации по делу Богги, Шиндлер вернулся в Нью-Йорк, а я отправился на свое ранчо в Калифорнии, взяв с собой протокол.
  Возникла довольно любопытная ситуация. Власти в Вашингтоне внезапно поняли, что о деле, которое рассматривалось в их штате, будет широко известно, но они, в сущности, ничего не знали о нем.
  Генеральный прокурор штата Вашингтон позвонил мне и осведомился, не могу ли переслать им протокол дела. Я сказал ему, что не вижу в этом необходимости, но с удовольствием предоставлю возможность на своем ранчо ознакомиться с ним любому, кого он сочтет возможным выделить для этой цели.
  Таким образом, на моем ранчо несколько дней провел за изучением протокола и всех данных Эд Лэхен, специальный помощник генерального прокурора, прилетевший из Вашингтона.
  В конце своего пребывания Лэхен согласился, что данных явно было недостаточно для вынесения приговора.
  С результатами расследования Эд Лэхен вернулся в Вашингтон для доклада прокурору.
  Раймонд Шиндлер и я присоединились в Вашингтоне к Гарри Стигеру. Предприняв тут дополнительное расследование, мы выяснили, что владелец лавочки подержанных вещей, в которой Богги, по его словам, купил плащ, по-прежнему занимается своим делом в Портленде.
  Вылетев в Портленд, мы нашли этого человека и спросили его, помнит ли он тот случай, когда под носом у него купили плащ, пока он раздумывал, стоит ли его приобретать.
  Владелец лавочки отлично помнил тот случай. Он по-прежнему искренне возмущался, вспоминая, как Богги вмешался в сделку. Он воспринимал Богги как покупателя. Он должен был держаться в стороне и не лезть в чужие деловые взаимоотношения.
  Он помнил, как в магазин вошел человек с плащом, из карманов которого торчали домашние туфли, но ему не понравился внешний вид посетителя. Плащ ему показался «горячим». Он не мог восстановить ход своих мыслей, ибо они представляли собой естественную реакцию человека, имеющего дела с массой людей, среди которых нередко попадались и темные личности. Он решил, что вошедший — жулик, и ему не захотелось иметь с ним дело. Но пока он обдумывал ситуацию, вылез Богги, предложил доллар и приобрел плащ.
  Человек этот, выступивший свидетелем на процессе Богги, почувствовал, что делаются явные попытки запугать его.
  Большая часть владельцев таких заведений не может существовать, если не поддерживает дружеских отношений с полицией. Ему стали намекать или, по крайней мере, ему казалось, что намекают, что с его стороны крайне неразумно выступать свидетелем в пользу Богги. Тем не менее, выйдя на свидетельское место, он рассказал все, что знал.
  Прокурор попытался вызвать сомнение в его показаниях, утверждая, что через два года после сделки свидетель не может опознать плащ.
  Конечно, он не мог.
  Он запомнил только естественное чувство возмущения, охватившее его, когда Богги перехватил плащ, о котором шла речь.
  Стигер, Шиндлер и я возвратились в Вашингтон. Нам предстояла встреча со Смитом Троем, генеральным прокурором.
  Я думаю, что Смит Трой был одним из самых дальновидных генеральных прокуроров, которых мне доводилось встречать. Он выложил все карты на стол и изложил все сомнения, как они ему представлялись. В качестве окружного прокурора он завоевал репутацию очень способного расследователя. Он эффективно работал в этой должности, пользовался всеобщей известностью и симпатиями и решил, что если Кларенс Богги был неправильно осужден, то вина за это ложится на его службу, которая должна взять на себя ответственность за организацию нового расследования; оно должно быть проведено со всей тщательностью и с абсолютной беспристрастностью.
  Когда Смит Трой был готов представить сообщение губернатору штата Монраду Ц.Уоллгрену, Раймонд Шиндлер, Гарри Стигер, Том Смит как начальник тюрьмы и я решили позвонить губернатору. Он пригласил нас к себе в личную резиденцию на коктейль, а позже на ужин. Мы провели с ним весь вечер.
  С самого начала к нам должен был присоединиться Эд Лэхен, но его самолет из Спокана задержался из-за плохой погоды, и он явился только поздно вечером. Он со Смитом Троем выложили губернатору все факты по делу Богги, как они им представлялись, и сказали, что они готовы дать им совершенно определенную оценку.
  Все это произвело на губернатора очень сильное впечатление. Он сказал, что ни в коем случае не хочет держать в тюрьме невиновного человека, но что он хотел бы получить от Смита Троя и Эда Лэхена письменный доклад.
  Эд Лэхен взялся составить его, а Смит Трой подтвердил, что подпишет его и снабдит точкой зрения офиса генерального прокурора штата Вашингтон.
  Мы поняли, что визит успешно завершен, и, обменявшись со всеми рукопожатиями, вернулись к своему временному местопребыванию.
  Тем не менее дело явно замедлило свой ход и стало обрастать проволочками. Было видно, что некоторые влиятельные политические силы штата не очень заинтересованы в помиловании Кларенса Богги.
  Затем события приобрели неожиданный поворот.
  В сиэтлской «Таймс» работал очень энергичный и способный репортер Дон Магнусон. В свое время, посетив тюрьму в Валла-Валла, Магнусон говорил с Кларенсом Богги и, скорее всего, проглядел или прочитал протокол суда по его делу.
  С точки зрения его газеты, тут ничего нельзя было сделать.
  Но когда в «Аргоси» стали появляться наши статьи, Дон Магнусон взялся за дело и выдал серию статей, которые почти с точностью соответствовали нашим выводам, которые мы вручили многим официальным лицам в Вашингтоне.
  В то время мы не обращали большого внимания на эти статьи. Мы знали, что губернатор дал нам слово разобраться в деле Богги, что генеральный прокурор предпринял расследование, которое доказало, что Богги был осужден безосновательно, что губернатор собирается помиловать Богги, и что если «Таймс» из Сиэтла собирается публиковать свой анализ этого дела, основываясь на фактах, которые раздобыли расследователи из «Аргоси», он совершенно волен это делать.
  Но мы никак не могли понять причин странных оттяжек, и это волновало нас.
  Когда мы только организовывали Суд Последней Надежды, предполагалось, что мы берем одно дело и рассказываем о его ходе читателям, которые, образно говоря, стоят у нас за спиной, наблюдая за нашим расследованием, а затем выражают свое мнение. Мы предполагали, что дело это практически закончено и мы можем во всем объеме предлагать его читателям, после чего две или три публикации должны были закрыть его.
  Но, предполагая реакцию публики, мы не учли целую серию непонятных затяжек в деле Богги. Мы считали, что после того, как мы проанализировали систему доказательств по делу, обнаружили новые свидетельства, представили их генеральному прокурору, заручились обещанием губернатора, что, если заключение генерального прокурора будет благоприятным, он освободит Богги — это было все, что мы должны были сделать.
  Но с того дня, когда «Аргоси» стал публиковать отчет о работе Суда Последней Надежды, потоком пошли письма читателей, и по мере их поступления становилось ясно, что читатели хотят узнать, как развивается дело Богги в дальнейшем. Они хотели от нас добиться, чтобы мы довели дело до окончательного завершения, какое бы оно ни было.
  Но к тому времени мы стали хорошо понимать, что журналы, циркулирующие по всей стране, не могут «жертвовать» столько места одной теме. Журнал — это товар, которому приходится выдерживать высокую конкуренцию. Человек, который платит двадцать пять центов за журнал, хочет за свои четверть доллара получить полные сведения и об отдыхе, и о развлечениях и прочую интересную информацию. Если какая-то часть журнала посвящена тому, что ему не нравится, читающая публика приходит к выводу, что ее обманывают и она не получает за свои деньги того, что ожидала, — и отдает свое внимание другим изданиям.
  Письма от читателей Суда Последней Надежды заставили нас задуматься — то ли мы должны прерывать публикации, то ли делать их постоянной темой журнала. И при том и при другом подходах перед нами вставали очень серьезные проблемы, особенно учитывая тот факт, что дело Богги окончательно затормозилось.
  Поэтому я вылетел в столицу штата с целью выяснить, что же там происходит.
  Сначала мне ни с кем не удавалось встретиться. Затем Смит Трой, генеральный прокурор, осведомился, не согласится ли наша группа сотрудничать с сиэтлской «Таймс». Я ответил ему, что, конечно, мы рады сотрудничать с кем угодно, но пока что я не понимаю, почему губернатор ничего не предпринимает и не выносит решения о помиловании Богги.
  Трой объяснил мне, что дело приняло новый поворот, о котором он в сегодняшнем своем положении не может мне рассказать, но он чувствует, что если я поговорю с издателем Генри Маклеодом и Доном Магнусоном, то смогу получить потрясающую информацию. Смит Трой сказал, что эти джентльмены будут разговаривать со мной, если я дам слово, что мы будем с ними сотрудничать.
  Я сказал Трою, что был бы только рад поговорить с ними, и позвонил Стигеру в Нью-Йорк с вопросом, согласится ли он иметь дело с сиэтлской «Таймс». Стигер сказал:
  — Конечно, валяй, действуй. Мы будем сотрудничать с любым изданием, которое пытается выяснить факты по этому делу.
  Уединившись для разговора с Маклеодом и Магнусоном, я узнал, что когда в печати появилась первая статья, какой-то человек позвонил в газету и сказал:
  — Мне все известно об убийстве Морица Петерсена. Я знаю, кто это сделал. В свое время я рассказал об этом споканской полиции. Я не знал, что уже кого-то осудили по этому делу. Я знаю, что этот парень Богги не имел никакого отношения к делу. Это был другой человек.
  Естественно, что «Таймс» тут же послала Магнусона на встречу с этим свидетелем.
  Свидетелем оказался один бизнесмен из Спокана. К нему в магазин несколько раз заходила некая странная личность, этакий Джон Доу, и наконец незадолго до убийства этот человек приобрел резную дубинку, которая превратилась в оружие, когда он мешковиной примотал к ней круглый валун и обмотал часть дубинки тоже мешковиной, сделав на ней удобную ручку, после чего палка ручной работы превратилась в настоящее оружие.
  Как только свидетель увидел рисунок оружия, которым был убит Мориц Петерсен, он узнал в нем тот предмет, который незадолго до происшествия приобрел Джон Доу. Он тут же сообщил об этом споканской полиции.
  Таким образом, полиция задержала его. Им удалось выяснить, что в утро убийства Джон Доу находился неподалеку от местожительства Морица Петерсена.
  Но был ли он на месте убийства, когда оно свершилось? В этом было все дело.
  В ходе расследования полиция нашла свидетеля, который видел Джона Доу в некотором отдалении (насколько мне помнится, примерно в миле от места убийства), как раз в то время, когда завыли сирены.
  Какие сирены?
  Полиция была уверена, что утверждение свидетеля относится к тому времени, когда полицейские машины, включив свои сигналы, мчались по тревожному звонку от соседей Петерсена.
  Но что это было за время?
  Сначала полиция не могла выяснить, сколько было тогда времени. Затем в ходе судопроизводства все было наилучшим образом перепутано. Осталось только упоминание о полицейских сиренах.
  Полиции было известно, в котором часу на участке раздался телефонный звонок. Необходимо было припомнить, что первым на месте происшествия оказался полицейский на мотоцикле. Взволнованные свидетели наперебой говорили ему, что убийца «побежал вот туда», несколько секунд тому назад скрывшись в роще.
  Полицейский отрицательно покачал головой: преследовать убийц не входит в его обязанности. Вскочив на мотоцикл, он умчался.
  Затем явилась полиция. Выслушав рассказы свидетелей, она в сопровождении ребят отправилась к тому месту, где убийца исчез в кустах. Как вы припоминаете, тут выяснилось, что полицейские забыли свои револьверы, без которых они не рискнули лезть в заросли.
  Развернувшись, они направилась в участок, чтобы вооружиться.
  Спустя некоторое время, о продолжительности которого полиция умалчивает, приехала «скорая помощь», чтобы забрать Морица Петерсена в больницу.
  Словом, по этому кварталу то и дело носилась вереница машин с сиренами, и тот факт, что кто-то из свидетелей видел Джона Доу в каком-то месте, «когда завыли сирены», трудно было считать тем свидетельством, которое может обеспечить надежное алиби. Трудно было представить себе, что полиция могла бы положить время, когда «завыли сирены», в основу алиби. Этот факт сам по себе просто ничего не доказывал.
  Что за сирены? Когда они раздались?
  Но полиция просто-напросто отпустила Джона Доу, и к тому времени, когда сиэтлская «Таймс» раскопала своего свидетеля, без малейшего энтузиазма отнеслась к необходимости снова вернуться к этому делу.
  Да, дело начинало приобретать довольно интересное развитие. Мы в деталях обговорили его с Маклеодом и Магнусоном, и было решено, что первым делом мы постараемся найти Джона Доу.
  Как рассказывали жители Спокана, Джон Доу был типичный бродяга, то и дело перебиравшийся с места на место, которому абсолютно не было свойственно постоянство. Он бесследно исчез.
  Я отправился в Спокан с Магнусоном и помощником репортера из сиэтлской «Таймс». Раймонд Шиндлер и Шелби Уильямс, управляющий его нью-йоркской конторой, тоже вылетели в Спокан.
  Шиндлер, Уильяме и два репортера принялись проверять все данные, пытаясь найти какой-нибудь след, который приведет к настоящему местопребыванию Джона Доу.
  Следы были пятнадцатилетней давности, и как часто бывает в такого рода расследованиях, девяносто девять процентов версий вели в тупик.
  Им удалось выяснить, что Джон Доу направился в Аризону, после чего на какое-то время исчез. Он оказался в тюрьме, и в дополнение к длинной цепи совпадений, обнаружилось, что он отбывал свой срок в Валла-Валла одновременно с Кларенсом Богги, который должен был провести тут всю жизнь.
  Мое писательское воображение было потрясено таким драматическим развитием событий. Представить только, что человек, который на самом деле убил Морица Петерсена, проводит время в тюрьме бок о бок с тем, кто был ложно обвинен в том же самом убийстве. Что он чувствовал, видя его? Как он себя вел? Пытался ли он сблизиться с Богги, завязать с ним нечто вроде дружбы, чтобы посмотреть, как Богги воспринимает свое положение, или же он избегал его? Или он был настолько черств, что вообще не обращал внимания на Богги?
  Я решил, что попозже специально займусь этой темой, и если удастся, попробую свести Джона Доу и Кларенса Богги.
  Наконец расследовательская группа, окончательно выбившись из сил после долгого кропотливого расследования, нашла возможность дней через тридцать добраться до Джона Доу. Иными словами, они выяснили, где будет к тому времени Джон Доу, и были уверены, что им удастся встретиться с ним.
  Поэтому Шиндлер, Шелби и я возвратились домой. Газетчики продолжали заниматься своими делами, и через тридцать дней, выяснив, где находится Джон Доу, обратились в споканскую полицию с просьбой задержать его для допроса.
  В то же время нам позвонил Генри Маклеод и выразил желание, чтобы прибыл Леонард Келлер с детектором лжи, который должен был проверить Джона Доу.
  Тем не менее оказалось, что это не такое простое дело. Из телефонного описания личности Джона Доу Келлер понял, что, скорее всего, Джон Доу окажется «нелегким субъектом». К тому же Келлер предположил, что Джон Доу просто откажется проходить испытания на полиграфе. Понимая всю важность задачи, Келлер тем не менее не хотел с ходу приниматься за испытания. Он хотел ближе познакомиться с человеком, с которым ему предстояло иметь дело, и ознакомиться с ситуацией во всех подробностях.
  В то время «Аргоси» уже израсходовал на дело Богги довольно много тысяч долларов, но перспективы казались не очень обнадеживающими. Детище журнала, «Суд Последних Надежд», требовал немалых расходов, но никто из нас не мог с уверенностью сказать, волнует ли по-настоящему читателей журнала судьба невинного человека, сидящего в тюрьме, или же они просто хотят дождаться конца «истории».
  Расследователи отдавали делу все свое время, но разъезды и траты требовали все больших расходов. Буквально месяц за месяцем мы работали не покладая рук. Счета за междугородние переговоры и телеграммы достигали фантастических сумм.
  К тому времени, когда Джон Доу был задержан, «Аргоси» из Нью-Йорка вел телефонные переговоры с Леонардом Келлером в Чикаго, а я поддерживал непрестанную связь с Сиэтлом.
  Оглядываясь на проделанную работу, нам казалось невероятным, что мы можем обмануть ожидания читающей публики Америки.
  Позже выяснилось, что читатели по всей стране следили за развитием дела Богги, что они действительно принимали близко к сердцу судьбу невиновного человека, который продолжал сидеть в тюрьме по ложному обвинению.
  Но в то время нас это не волновало. Мы шли своим путем. Волна общественного одобрения, которая должна была бы устранить все наши сомнения, в то время только начала формироваться. Мы не представляли, какую мощь она наберет.
  К тому времени споканская полиция объявила: она хотела убедиться, что свидетель, найденный сиэтлской «Таймс», сможет опознать оружие убийства, которое, как помнится, он держал в руках пятнадцать лет назад. С тех пор он его не видел.
  «Таймс» согласилась доставить свидетеля в Спокан, где ему должны были предъявить вещественное доказательство.
  К его появлению споканская полиция выложила перед ним целую коллекцию сходных предметов и попросила свидетеля показать то, что он видел пятнадцать лет назад.
  В деле Богги мы получили еще одно доказательство, в существование которого трудно было поверить: свидетель тщательно осмотрел разложенные перед ним предметы и в конце концов указал на то самое оружие, которым пятнадцать лет назад был убит Мориц Петерсен.
  — Вот оно, — коротко сказал он.
  И он был прав.
  Опознание ни в коей мере не было результатом счастливого стечения обстоятельств. К счастью, свидетель оказался одним из тех исключительно тщательных в своих наблюдениях людей, которые с большой ответственностью оценивают все, что предстает перед их взором. Более того, оружие убийства обладало специфической особенностью, которая ускользнула от внимания полиции Спокана, но которая врезалась в память свидетеля.
  Я знаю, что эта мысль не пришла ему в голову задним числом и не была совпадением, потому что свидетель говорил мне о ней при нашей первой встрече, состоявшейся за две недели до процедуры опознания в Спокане.
  События, тем временем, шли своим чередом.
  Эд Лэхен, заместитель генерального прокурора, которого Смит Трой делегировал на мое ранчо для изучения материалов по делу Богги, был очень заинтересован в его дальнейшем развитии. Тщательно изучив его, он составил отчет для Смита Троя, который в свою очередь, проинформировал губернатора.
  Роясь в сообщениях споканской полиции, Лэхен обнаружил, что в то время, когда Джон Доу был в первый раз задержан полицией Спокана и перед тем, как его освободили в силу алиби, — времени, когда стали «слышны сирены», все без исключения свидетели, которые видели убийцу, убегающего из домика Петерсена в то злосчастное утро понедельника, уверенно опознавали в Джоне Доу того человека.
  Свидетельница, присутствовавшая на процессе Богги, со всеми подробностями опознала в нем убегавшего человека, хотя два года тому назад, когда события того утра еще были свежи в ее памяти, и по данным полиции столь же уверенно опознала Джона Доу и при этом была настолько уверена, что сделала заявление:
  «Могу ручаться жизнью, что я права».
  Человек, которого она первоначально опознала, хотелось бы напомнить, был Джон Доу, а его алиби основывалось всего лишь на утверждении, что он был в другом месте, «когда стали слышны сирены».
  Смит Трой, генеральный прокурор, кратко подвел итог:
  «Сейчас у штата имеются гораздо более веские доказательства против Джона Доу, чем были против Кларенса Богги».
  Но кто возьмет на себя возбуждение дела против Джона Доу?
  Конечно, не власти в Спокане.
  Их стараниями был вынесен приговор Кларенсу Богги. И после всех этих лет пришлось бы проглотить горькую пилюлю, признав, что ими была сделана страшная ошибка, а затем выдвинуть обвинение против Джона Доу.
  Джон Доу решил, что, если он будет молчать как рыба, ему удастся выкрутиться.
  И он замолчал.
  Спустя какое-то время он был тихонько, без шума освобожден.
  Таковы в целом были факты, связанные с убийством Морица Петерсена и делом Богги. Имелись и некоторые другие факты, которые я мог бы опубликовать, но в то время они не могли принести особой пользы.
  Сиэтлская «Таймс» и журнал «Аргоси» продолжали заниматься делом Богги, и губернатор Уоллгрен наконец даровал Богги условное помилование.
  Дон Магнусон получил награду за серию выдающихся репортажей, и пресса поздравила сиэтлскую «Таймс» с таким достижением. Никто не посчитал нужным отметить ту работу, которую «Аргоси» вел несколько месяцев, то обязательство, которое губернатор дал журналу, еще когда «Таймс» не опубликовала ни строчки. Билл Джилберт и другие, которые знали о нашей работе, стали писать возмущенные письма.
  Тем не менее я должен честно признать, что сила политического давления, которая могла бы выразиться и в определенных действиях, была предотвращена; благодаря работе «Таймс» удалось найти важного свидетеля, не читавшего, скорее всего, ни одного материала в «Аргоси», но прочитавшего статью в «Таймс».
  Как я в свое время выразился, на «Аргоси» лежит девяносто процентов доказательств, что Богги был неправильно осужден, а сиэтлская «Таймс» взяла на себя девяносто процентов доказательств, что дело с куда большим основанием должно было быть возбуждено не против Кларенса Богги, а против кого-то другого.
  Сколько бы ни прошло времени, офис генерального прокурора в Вашингтоне продолжал искать доказательства против Джона Доу, которые позволили бы обвинить его в убийстве Морица Петерсена. И была определенная надежда, что дело удастся сдвинуть с мертвой точки.
  Я лично мог только приветствовать помощь «Таймс» из Сиэтла, объединившей с нами свои усилия, я благодарен ей и сейчас.
  Генри Маклеод, Дон Магнусон и его помощник, который, кстати, относился ко мне с нескрываемой неприязнью, были первоклассными газетчиками. Доставляло искреннее удовольствие наблюдать, как они, зная недоброжелательность окружения и силу влияния местной прессы, раскапывали факты, относящиеся к делу. Их работа по делу Богги — одна из лучших известных мне иллюстраций к тому, почему мы должны иметь свободную прессу и почему читатели и рекламодатели должны поддерживать влияние своих местных органов печати. Покупая место для объявлений, бизнесмен увеличивает свои доходы, которые могут быть подсчитаны в долларах и центах. Но, кроме того, деньги его идут на поддержку свободной и независимой прессы. Справедливость этих утверждений столь очевидна, что не стоит терять времени на их повторение. И все же, как ни странно, есть в этой ситуации один аспект, который многие местные бизнесмены и газетчики упускают из виду.
  Я далеко не в полной мере представлял себе, каким могущественным фактором может быть местная пресса, пока не увидел, каким образом люди из сиэтлской «Таймс», при всем их знании местных условий, получали недоступную для нас информацию.
  С этого времени мы стали понимать, что, занимаясь каким-то делом, не стоит скупиться, оплачивая помощь местной прессы.
  С момента организации Суда Последней Надежды дело Богги выявило те проблемы, которые в данном случае мы не могли бы решить собственными силами.
  Нам нужно было собрать вокруг себя людей, которые пользовались бы доверием публики и обладали достаточным престижем, позволявшим им общаться с официальными лицами штата, и в то же время мы должны были установить связи с людьми, настолько независимыми финансово, что они уже не нуждались в личной известности. Но время таких преуспевающих личностей обычно предельно занято.
  На услуги доктора Лемойна Снайдера постоянно существовал большой спрос. Леонард Келлер напряженно работал всю жизнь, а у Алекса Грегори было очень сжатое расписание. Раймонд Шиндлер должен был координировать ход расследований по множеству дел. Он то и дело пересаживался с самолета на самолет, летая из Нью-Йорка в Лос-Анджелес, из Сан-Франциско во Флориду и время от времени в Европу.
  Кроме ответственности, которую он взял на себя за «Аргоси», Гарри Стигер выпускал три дюжины журналов. Что же касается меня, я вечно считал минуты, стараясь успеть в два места одновременно и делая два дела сразу.
  В результате, когда мы собирались вылететь в Валла-Валла, Спокан или Олимпию и приниматься за расследование, раздавался междугородний звонок, который путал все наши планы.
  Мы могли «выскакивать» лишь на несколько дней, а по возвращении приходилось сталкиваться с грудами почты на столе, накопившейся во время отсутствия.
  Члены расследовательской группы были согласны жертвовать своим временем (а журнал — возмещать им путевые расходы, которые росли лавинообразно), вылетать на пару дней из Нью-Йорка по делу, после чего приходилось спешно возвращаться к своему письменному столу.
  Когда нам приходилось собирать на встречу трех или четырех человек, расходы тоже выливались в большую сумму.
  Те из нас, которые могли себе это позволить, не предъявляли счетов к оплате и сами компенсировали свои траты. Но остальные просто были не в состоянии нести на себе груз расходов; то, что они жертвовали своим временем, уже было очень много с их стороны.
  Все эти факторы превращали Суд Последней Надежды в весьма дорогостоящее предприятие и ставили под вопрос само его существование. Несмотря на тот факт, что читающая публика одобряла существование нашей организации, не подлежало сомнению, что, будь эти деньги потрачены на чисто издательские нужды, они принесли бы куда больше дохода.
  Но тревожное восприятие расходов смягчалось сознанием того, что наша деятельность отвечает высшему представлению о справедливости, как мы ее понимали.
  Гарри Стигер хотел, чтобы «Аргоси» имел свою четкую позицию, защищая кого-то. Он хотел, чтобы его журнал служил не только развлекательным целям, но был и конструктивной силой, и он всегда осаживал своих редакторов, когда те говорили ему, что средства, потраченные на Суд Последней Надежды, куда лучше было бы пустить на издательские нужды.
  У Гарри Стигера была чисто бульдожья хватка и, давая начало Суду Последней Надежды, он решил стоять до конца.
  Знай мы с самого начала то, что нам стало ясно позднее, расследование дела Богги значительно упростилось бы. Но оно нас многому научило.
  Прежде чем окончательно подвести ему итоги, я думаю, необходимо отметить некоторые обстоятельства, на которые следовало бы обратить особое внимание.
  Полиция проводила опознание Кларенса Богги тем же способом, с помощью которого ловкий карточный фокусник заставляет человека из публики вытащить именно отобранную карту, и не подлежит сомнению, что такая тактика полиции оказала заметное воздействие на свидетелей при опознании.
  У одной из свидетельниц, которая «опознала» Богги как человека, «смахивающего» на того, кто убегал с места происшествия, спросили, удалось бы ей опознать Богги, если бы он был предъявлен ей в ряду других лиц.
  Когда ей был задан этот вопрос, она призналась, что в таком случае это было бы сделать куда труднее. Позже она сказала, что не поняла вопроса.
  Было так же ясно, что жюри присяжных было настроено явно против Богги и уделяло непомерное внимание предыдущим его приговорам. Некоторые данные в самом деле были не в его пользу, но, тем не менее, трудно было понять, каким образом на фоне всех обоснованных сомнений эти доказательства могли определять его вину.
  Как бы снисходительно не относиться к процедуре опознания, его результаты надо было воспринимать, учитывая и все остальные обстоятельства.
  Свидетели, которые находились под влиянием этих обстоятельств, в конце концов стали уверенно утверждать, что видели этого человека в такое-то и такос-то время, в таком-то и таком месте.
  К сожалению, не нашлось ни одного, кто взял бы нг себя смелость сказать:
  «Я не могу быть абсолютно уверен, но мне кажется, что это тот самый человек. Конечно, это было довольно давно, но мне кажется, что я узнаю его».
  Защитник, взявшись за такого свидетеля, докажет, что он не полностью уверен в своих словах, а только «думает, что обвиняемый — тот самый человек», и без труда поднимает его насмех.
  Во многих случаях эта тактика носит далеко не самый благородный характер.
  Жюри без особой симпатии воспринимает, когда достаточно честного и порядочного свидетеля защита, полная сарказма, рвет во все стороны, распиная того на кресте собственной честности.
  С другой стороны, на жюри не должно производить такого уж впечатления свидетельство человека, который буквально в течение пары секунд видел убегающего преступника. Жюри должно принимать во внимание все факты, имеющие отношение к делу.
  Тщательно проведенные эксперименты доказывают, что достаточно трудно проводить убедительное опознание, особенно если подозреваемого видели только мельком.
  Я припоминаю, что в свое время, когда я посещал один из семинаров по расследованию убийств, которые вел в Гарвардской медицинской школе капитан Френсис Г. Ли, один из самых проницательных исследователей, шотландец Роберт Бриттен, читал лекции классу примерно из пятнадцати полицейских офицеров штата, отобранных на этот курс за свои способности.
  Доктор Бриттен посвятил свое выступление описанию и опознанию. Внезапно, резко прервав изложение, он повернулся к группе и сказал:
  — Кстати, какого я роста? Кто возьмется определить?
  — Пять футов восемь дюймов. — сказал кто-то.
  Доктор Бриттен стал вести диалог, как аукционер:
  — Считает ли еще кто-нибудь, что я выше пяти футов восьми дюймов? — спросил он.
  Некоторые интонации в его голосе позволили предполагать, что он считает себя несколько выше, и кто-то сразу же отреагировал:
  — Пять и восемь с половиной.
  А еще один из слушателей довел до пяти футов и девяти дюймов.
  Подождав, доктор Бриттен спросил:
  — Ну, а кто считает, что я ниже пяти футов и восьми дюймов?
  Участники сразу же надолго задумались.
  Затем доктор Бриттен перешел к вопросам о своем весе и возрасте. Разница в оценках колебалась в пределах пятнадцати лет, примерно двадцати фунтов в весе и четырех дюймов в росте — а ведь необходимо учитывать, что оценки эти относились не к человеку, возбужденному погоней и схваткой, не к тому, что лишь промелькнул перед наблюдателем в сумерках, все имели возможность оценивать доктора Бриттена, фигура которого лишь частично была скрыта письменным столом, да и перед ним были опытные наблюдатели, делом которых было именно умение классифицировать и описывать.
  Но что относительно Кларенса Богги? Как обстояли дела с ним?
  Как помнится, Богги был осужден и отправлен в тюрьму штата Айдахо за грабеж, совершенный Иксом.
  Все время пребывания в Айдахо Богги не переставал твердить о своей невиновности, и наконец, учитывая многие детали этого дела, включая свидетельство шерифа, который из подслушанного разговора сделал вывод, что Богги был просто втянут в это дело, власти были вынуждены назначить дополнительное расследование.
  Следователи в самом деле нашли место, где Богги исправлял короткое замыкание в машине того человека, что подвозил его. Работник станции вспомнил, как в это время подъехала какая-то другая машина, и Богги буквально вынудили сесть в нее. И затем эта вторая машина уехала.
  Губернатор Айдахо помиловал Богги, но ему не удалось вкусить и пяти минут свободы после помилования. Едва только оно было им получено, в него тут же вцепились власти штата Вашингтон, повесив на него убийство Морица Петерсона и присудив его к пожизненному заключению.
  Когда Богги вышел из тюрьмы, его встретил очень странный мир вокруг. Он был в заключении почти двадцать лет, и весь окружающий мир заметно изменился за это время.
  Ему было очень трудно привыкать к свободе и с эмоциональной точки зрения.
  К тому же его завалили письмами поклонники.
  Наконец мы смогли сообщить, что справедливость восторжествовала, и сообщение это вызвало такую волну восторгов, которая чуть не сбила Богги с ног.
  Юристы намекали ему, что он может подать в суд на власти штата и получить с них огромную сумму за годы, проведенные в тюрьме по ложному обвинению. Люди писали Богги, желая ему счастья и удачи. Несколько восторженных писем пришло от женщин.
  Богги, который провел почти двадцать лет жизни в изоляции от общества и тем более от женщин, продолжал обожествлять свою мать.
  Ему и в голову не могло прийти, что он может стать женатым человеком.
  Пресса, боровшаяся за освобождение Богги, не переставала его опекать с момента его выхода за стены тюрьмы. Практически все, что он делал, неизбежные его ошибки, которые он совершал, пытаясь приспособиться к обретенной свободе, — все становилось предметом внимания газет.
  Наконец он обрел себя. Он женился на милой доброй женщине, которая смогла вернуть ему лучшие годы жизни. Устроившись, он наконец нашел человека, который, поверив ему, взял его на прежнюю работу лесорубом.
  Когда Богги уверял нас, что в свое время он был едва ли не среди лучших лесорубов страны, это воспринималось нами не без изрядной доли иронического сомнения. Подобные его заверения встретили столь же несерьезное отношение его нынешнего хозяина.
  Теперь у Богги была возможность доказать, что он умеет делать.
  И это была последняя невероятная вещь в невероятной истории Богги. Он в самом деле оказался таким, как и говорил.
  Богги стал побивать все рекорды по заготовке леса. Он яростно вгрызался в работу и работал с такой отдачей, что восхищал всех.
  Но когда наконец Богги приспособился к жизни, что встретила его на пороге тюрьмы, когда он женился и поставил свой дом, когда он доказал, что к нему вернулось мастерство лесоруба, физическая нагрузка оказалась непосильной для него.
  Настал триумфальный день, когда Богги побил все рекорды производительности.
  Его сердце, ослабевшее за двадцать лет заключения в бетонных стенах на скудной тюремной диете, не смогло вынести нагрузки, которую он взвалил на него. В этот день Богги, как обычно, вернулся домой. Он рассказал жене, что ему удалось побить все предыдущие рекорды по заготовке древесины.
  Устало улыбаясь, Богги пошел в ванную помыть руки и упал замертво.
  3
  Пожалуй, хуже всего дела в Суде Последней Надежды обстояли в те дни, когда Гарри Стигер пытался решить, стоит ли посылать в Спокан Леонарда Келлера, поскольку существовала туманная возможность, что Джон Доу, выдав себя во время испытания на детекторе правды, наконец признается в преступлении.
  Необходимо вспомнить, что данные полиграфа не признавались судом. Если даже Келлеру и удастся выявить вину Джона Доу, его открытие не будет иметь ровно никакой ценности для дела Богги, пока Джон Доу сам лично не покается перед судом. Мы-то уже знали, что Богги был невиновен. На этом этапе нам не был нужен полиграф, чтобы мы могли получить от него ответ. Мы нуждались в неопровержимых доказательствах того, что Морица Петерсена убил Джон Доу.
  Джон Доу был не из тех типов, которых можно легко вынудить к признанию. В тюрьме он был частым гостем. Он знал, как вести себя и на допросах. И как Келлер сказал по телефону, шансов на то, что он признается, практически нет.
  Я думаю, не подлежит сомнению, что Келлер был одним из величайших специалистов по работе с полиграфом, которые когда-либо появлялись на свет, но его репутация основывалась, главным образом, на удивительной способности понимать состояние тех, с кем ему приходилось иметь дело, на умении в нужное время сказать нужные слова, которые могли побудить человека облегчить душу признанием.
  Для этого Келлеру не приходилось прибегать ни к «допросу третьей степени», ни к постоянному неустанному давлению на допрашиваемого. Никогда не использовал он те номера, которые часто пускают в ход полицейские, стараясь добиться признания от подозреваемого. Он добивался своей цели, точно определяя тип человека, с которым ему приходилось иметь дело, и в деталях представляя себе, как было совершено преступление. Все эти сведения он извлекал, разбираясь в данных полиграфа.
  На ум приходит настолько интересная иллюстрация его способностей, что я просто не могу не упомянуть о ней.
  Как-то на моем ранчо после ленча сидели рядом Раймонд Шиндлер, доктор Лемойн Снайдер и Леонард Келлер. До последней минуты еще не было известно, появятся ли они (это было еще до того, как у меня поставили телефон, и связаться со мной было практически невозможно).
  Выяснилось, что перед этим они заезжали выразить свое уважение одному полицейскому следователю. Разговоры их с коллегой носили профессиональный характер. И когда они уже были готовы встать и откланяться, направляясь ко мне на ранчо, следователь стал рассказывать им о деле, которое вот уже довольно долго не дает полиции покоя.
  Из уст некоего мужчины стало известно, что его жена поехала на Восточное побережье навестить родственников. Но соседи заподозрили в этом что-то неладное и позвонили в полицию.
  Такие ситуации встречались: муж убивает свою жену, а потом сообщает, что она уехала навестить родственников.
  Но полиции не удалось найти тело исчезнувшей жены, и они никак не могли поймать мужа на противоречиях. В руках у них не было ни малейших доказательств его преступления. Полиция осведомилась, не согласится ли он пройти проверку на полиграфе. Тот охотно согласился.
  Полиция провела проверку, но по ее окончании они знали не больше, чем до того.
  Этот человек был совершенно раскован, дружелюбно настроен и охотно шел на контакт, но он мог рассказать всего лишь то, что ему якобы сообщила жена: она уезжает навестить родственников. Он чувствовал себя виноватым за все те хлопоты, которые возникли в связи с этим. Может быть, у нее был другой человек, которого она любила больше, чем его, и она решила бросить его и уйти к этому человеку. Учитывая привходящие обстоятельства, объяснение было весьма сомнительное, но его ничем нельзя было опровергнуть.
  У полиции опускались руки. Она даже не могла доказать «корпус деликти», то есть состав преступления.
  Человек был освобожден из-под стражи.
  Тогда доктор Снайдер предложил: «Если он так охотно сотрудничает с вами, попросите его, не согласится ли он еще раз пройти испытания. Скажите ему, что приехал Келлер, с помощью которого удастся поставить все точки над
  Полиция связалась с этим человеком, и он принял предложение.
  Испытания оказались блистательной демонстрацией способностей Келлера. Руководствуясь лишь графиками, которые вычерчивали чувствительные самописцы машины, Келлеру не понадобилось много времени, чтобы составить себе полное представление о темпераменте и реакциях этого человека.
  Вопросы, насколько мне помнится, были сформулированы таким образом, что субъекту оставалось отвечать только «да» или «нет». Объяснения и оценки, если бы в них возникла необходимость, должны были последовать после испытания.
  Итак, поняв, что произошло на самом деле, Келлер внезапно резко сменил линию допроса.
  — Вы закопали тело своей жены? — спросил он.
  — Нет.
  — Вы бросили тело своей жены в воду?
  — Нет.
  — Вы сожгли тело своей жены?
  — Нет.
  Стоял холодный дождливый день. Ветер бросал струи дождя в окна комнаты, в которой шла проверка.
  — Вы похоронили тело жены рядом с домом? — тихо продолжил Келлер.
  — Нет.
  — Вы похоронили тело жены далеко от дома?
  — Нет.
  — Вы похоронили тело жены в подвале дома?
  — Нет.
  — Вы укрыли тело жены в мелкой могиле?
  — Нет.
  Итак, смысл задаваемых вопросов означал, что Келлер так же хорошо, как и он сам, знает, что тело жены было где-то захоронено. Он стал волноваться. Понемногу самообладание, которое помогло ему пройти испытания на полиграфе, стало изменять ему.
  Внезапно Келлер резко отодвинул от себя панель с самописцами, с сочувствием посмотрел на человека и сказал:
  — Должно быть, вашей жене ужасно одиноко и холодно в ее неглубокой могиле в саду. Почему бы нам наконец не выкопать ее и не покончить с этим делом?
  Подозреваемый, отпрянув от аппарата, вскочил на ноги и сказал:
  — Идемте, и пусть все так и будет.
  Полиция, сопровождающая этого человека, доктор Снайдер, Раймонд Шиндлер и Леонард Келлер направились в сад.
  Стоя под непрестанным холодным дождем, человек показал им место, где нужно было копать. Там они и обнаружили тело жены.
  Я думаю, что эта история была типичной иллюстрацией манеры работы Келлера. Менее опытный человек мог бы и не добраться до истины, но Келлер знал, что, когда и как говорить.
  Начиная заниматься делом Богги, все, кто решился пожертвовать своим временем, еще плохо понимали, что это означает. Обычно на нас смотрели с подозрением и недоверием в поисках топора, которым мы должны размахивать. Наше первое дело вылилось в месяцы тщательного расследования, и после его завершения на нас со всех сторон оказывалось различное политическое давление, так что ошибаться мы не имели права.
  В общем и целом следователям не понравилась наша идея Суда Последней Надежды.
  Я думаю, что был период, когда все как-то забыли тот факт, что Суд Последней Надежды — это само общество, народ, читатели журнала, мужчины и женщины, которые настолько заинтересованы в торжестве справедливости, что готовы драться за него.
  Когда дело Богги только развертывалось, мы получили немало ободряющих писем, но не имели представления о тех сотнях и тысячах читателей, которые внимательно следили за его ходом и ждали только его завершения, чтобы поделиться с нами своими чувствами и мыслями.
  Мы тут же были завалены потоком почты. Куда бы мы ни показывались, только и было разговоров о Суде Последней Надежды.
  Это означало, что по завершению дела Богги мы не вправе свернуть свою работу, это представлялось теперь столь же невозможным, как остановиться на полпути, свалившись в Ниагарский водопад.
  Стигер обратился к членам нашей группы с вопросом, согласны ли они продолжать свою деятельность, подчеркнув свое желание не оставлять начатое дело. На свой вопрос он получил единодушный утвердительный ответ.
  К тому времени, конечно, каждый из нас был завален письмами от людей, которые жаждали вмешательства нашего расследовательского комитета в его дело или в дела своих близких и друзей, которые были «неправильно» осуждены.
  Многие из этих писем представляли собой всего лишь набор чепухи. Некоторые носили вызывающий характер. Но немало было и таких, в которых приводились впечатляющие факты. Посланий хватало, чтобы загрузить работой целую армию следователей. Мы едва находили время читать письма и отвечать на них, не говоря уж о расследовании сотен дел, которыми они были полны.
  Тем не менее мы решили не опускать рук и делать все, что было в наших силах.
  4
  К северу от Палм Спрингс лежит горное плато, рассеченное гранитными хребтами; долины между ними заплетены кустарником юкки, густые заросли которого столь типичны для пустынной юго-западной части страны.
  В этих сухих выжженных просторах могли обосноваться и существовать лишь крепкие, выносливые люди. Большей частью это сухие мужики с выдубленной на солнце кожей, под которой ходят мускулы, с вечно прищуренными от яркого света глазами, привыкшими вглядываться в пространства пустыни. Нередко им приходится смотреть на мир и сквозь прорезь пистолетного прицела.
  Эти люди привыкли полагаться только на самих себя. Иначе они бы тут не выжили. Здесь нет дорог, которые заслуживали бы это название. В отдаленные уголки этого края припасы можно доставлять только на спинах мулов или лошадей. Вечно не хватает воды и трудностей в избытке. Мрачные пространства пустыни наполнены постоянным молчанием, в котором каждый неосторожный шаг угрожает смертью.
  Но в этих местах было золото. Здесь до сих пор работает несколько весьма богатых шахт и ведутся перспективные разработки.
  Тут и там разбросаны городки-призраки, молчаливые свидетели тех времен, когда дама Фортуна одаряла своей благосклонностью эти места. И если сегодня она улыбается, завтра может нахмуриться.
  Тут встречаются почти отвесные гранитные скалы, вздымающиеся над землей на двести, триста футов; крутые провалы рассекают тело пустыни, а отдельные скалы вырастают из ее песка, устремляя в темно-синее небо свои гранитные пальцы. Между этими скалами и хребтами лежат долины, сплошь заросшие пустынной растительностью, в основном юккой, заросли которой вздымаются на тридцать или сорок футов, напоминая сюрреалистическое представление о деревьях, скорчившихся от артрита. Среди них в изобилии растут кактусы и прочая растительность, характерная для пустыни.
  Некоторая часть пустыни ныне представляет собой национальное достояние. Когда я впервые оказался там и встретился с Биллом Кьюзом, эти места были просто обыкновенным куском пустыни, пространством без дорог, в котором человеку, если повезет, могут попасться обильные залежи золота или же его будет ждать смерть от жажды, если он проявит беспечность.
  Билл Кьюз впервые появился в этой пустыне более сорока лет назад. В то время тут вообще не было никаких дорог, и все было необходимо доставлять конскими вьюками. Кьюз, естественно, тщательно выбирал место, где можно поставить свой дом.
  Существовала легенда, что в свое время в этой каменистой долине, которую избрал для жизни Билл Кьюз, был тайный источник, который использовали конокрады, ибо вокруг него могли стоять угнанные лошади и коровы и никому бы не пришло в голову тут их искать.
  Конечно, в наши дни воздушной разведки эта долина больше не имела такого значения тайного укрытия, но всего поколение назад в этом крае, изрезанном лабиринтами долин и горных хребтов, не так легко было ориентироваться и выбираться оттуда.
  В 1927 году я приобрел фургончик, нечто вроде миниатюрного домика, смонтированного на шасси полутонного грузовичка с надежной передачей и мощными тормозами. Тогда еще никто не имел представления о «домах-трейлерах».
  Часто при воспоминании об этих днях меня охватывает ностальгия. В фургончике я возил с собой пятнадцать галлонов питьевой воды. Выхлопная труба проходила сквозь бак с еще тридцатью галлонами воды, так что во время движения она нагревалась едва ли не до кипения. В моем маленьком домике на колесах был холодильник, керосиновая плитка, широкая кровать и надежный письменный стол, за которым я, поставив машинку, писал свои романы.
  Я отдавал все силы юридической практике, пока не почувствовал, что сыт по горло этой рутиной, и пока в расписании дел, что я вел, не образовался перерыв. И как-то, просидев за работой до десяти или одиннадцати вечера, я направился в гараж, залез в фургончик, который всегда держал в полной готовности, и двинулся в пустыню. Часа в три ночи я съехал на обочину, поспал часика четыре и на следующее утро часам к десяти оказался далеко в глубине пустыни, исчезнув из глаз всех окружающих — ничто теперь не могло мне помешать заниматься своими делами. Вытащив пишущую машинку, я поставил ее на стол и принялся за работу.
  Устав от писанины, я взял лук и стрелы и отправился в пустыню стрелять кроликов, после чего, вернувшись в фургончик, приготовил простой обед, помыл тарелки и завалился в постель, где меня ждал глубокий крепкий сон. Все мои заботы и обязанности остались далеко позади.
  Естественно, мне пришлось как следует познакомиться со слабыми, заметенными ветром, следами дорог в пустыне. Мой надежный выносливый грузовичок позволял мне забираться в самые невообразимые места.
  По сравнению с сегодняшними трейлерами, подлинными домами на колесах, настоящими обставленными квартирами, я был многого лишен, но тем не менее я был совершенно счастлив в пустыне, наедине со звездами, пространством и тишиной.
  Таким образом мне и довелось встретить Билла Кьюза. К тому времени к его дому было проложено некое подобие дороги. Ею пользовался и Билл, и все остальные. Билл обрел и соседа — человека, который жил в трех с половиной милях от него.
  Кьюз утверждал, что этот человек захватил один из его участков. Тот же считал Билла «разбойником на пенсии». Так что соседство носило не самый лучший характер.
  Даже в конце 1927 года чужаков встречали в этих местах не очень доброжелательно. На них смотрели с подозрением. Люди, обосновавшиеся здесь, долгое время пребывали в одиночестве и большей частью предпочитали оставаться в таком положении.
  С самого начала я сделал ошибку, вступив в дружеские отношения с соседом Билла Кьюза, тем самым, который, по его словам, захватил у него участок. Так что в первое время Кьюз был склонен относиться ко мне с подозрением, граничившим с враждебностью, но шло время, и каждый раз, приезжая в пустыню, я неизменно навещал его, поэтому неприязнь Билла постепенно смягчалась. Наконец я добился своей цели, оказавшись в приятельских отношениях и с Биллом, и с его соседом, и мне всегда были рады в этой отдаленной части пустыни, когда бы я ни приезжал сюда.
  У Кьюза была очень милая жена, которая очаровывала всех, кто с ней встречался. Немногословная тихая маленькая женщина с белокурыми волосами, она сумела заставить себя приспособиться к пустыне и вдали от медицинской помощи и всяких удобств подняла на ноги семью. Она научилась довольствоваться только самым необходимым и справляться со всякими непредвиденными случайностями, что не помешало ей сохранить и женское обаяние, и мягкий мелодичный голос, и спокойное философское отношение к жизни.
  Со своей стороны, Билл Кьюз был из тех неутомимых настойчивых личностей, которые постоянно заняты каким-то делом. Он непрестанно то разрабатывал какую-то жилу, которую только что нашел, то разыскивал новую. Обнаружив в свое время низинку в равнинном ландшафте пустыни, Билл соорудил вокруг нее импровизированную плотину, которая удерживала дождевую воду, так что неподалеку от его дома порой плескалось даже небольшое озерцо.
  Этот человек напоминал мне трудолюбивого бобра, который работал без помощи каких-то механизмов, пуская в ход большей частью лишь две своих руки и те простейшие приспособления, которые он мог соорудить при помощи рычагов, блоков и канатов. Видя его за работой, я каждый раз невольно думал: «Господи, да этому человеку ничего не удастся сделать. Голыми руками он пытается справиться с целой пустыней. Таким образом ему не одолеть ее и за всю жизнь».
  Но, как ни странно, Кьюзу удалось довольно много сделать. Каждый раз, когда я с перерывом в несколько месяцев приезжал навестить его, я не узнавал знакомых мест. Его труды — отличный пример того, чего может достичь человек, если он трудится не покладая рук, каждый день продвигаясь хоть на дюйм к своей цели.
  В этих местах Билл вырастил прекрасную семью. Сыновья и дочери у него выросли крепкие, уверенные в себе, хорошо подготовленные к жизни, ребята, которых теперь уже не встретишь.
  Будучи отроду шести лет, они легко находили дорогу к дому, к десяти годам они знали все, что может преподнести им пустыня, и едва только научившись ходить, они уже были полностью самостоятельными. Билл натаскивал их именно таким образом, и в этом ему помогала вся окружающая обстановка.
  Затем в эти места протянулись грунтовые дороги, по которым пошла техника, покрывшая их асфальтом, открывшим путь сюда мощным автомобилям; стало известно о налогах на бензин, и, кроме того, началось освоение Палм Спрингса.
  После того как стало известно, что во время холодной зимы в пустыне, залитой солнечным светом, царит тепло, а свежий воздух пьянит голову, сюда началось подлинное нашествие. В Палм Спрингсе обосновался Голливуд. Агенты по торговле недвижимостью стали скупать все в радиусе пятидесяти миль, вступая друг с другом в яростные схватки, а строители, чьими стараниями рос Палм Спрингс, усиленно побуждали покупателей вкладывать деньги в приобретение участков для застройки в центре пустыни.
  Наконец, ко всеобщему удивлению, дело пошло. Схватки за зоны влияния стали приносить свои плоды. Люди покупали участки земли и возводили на них дома. Стали возникать маленькие коммуны. Цивилизация стала вторгаться в пустыню.
  Место, где обосновался Билл Кьюз, было не далее, чем в пятидесяти милях от аэропорта Палм Спрингса, в пятидесяти милях от дороги.
  К тому времени люди уже открыли волшебную красоту тех мест, где располагались владения Билла. Прежде чем кто-то успел вымолвить хоть слово, государство тут же предъявило свои права, и окружающая местность превратилась в национальный заповедник, а Билл Кьюз вдруг обнаружил, что живет в окружении рейнджеров в форме, скованный запретами и правилами, лишь наблюдая, как в пустыне поднимаются облака пыли от туристов, наполняющих национальный парк, и большинство из них хочет полюбоваться знаменитой «Панорамой Кьюза».
  Большинство владений Кьюза представляло собой один из самых интересных видов, который могла предложить пустыня. Национальный заповедник юкки располагался поблизости, и дорога бежала мимо дома Кьюзов, забираясь на плато, которое лежало в миле над уровнем моря, а когда дорога подходила к его краю, оно внезапно обрывалось и перед глазами открывались зеленые пространства внизу, где простиралась Империалуоллей и Салтон-си, располагавшиеся ниже уровня моря.
  Как бы там ни было, вид открывался потрясающий, и Кьюз обычно водил своих друзей к этому месту.
  Постепенно о здешних красотах становилось известно, и даже на автомобильных картах их стали обозначать, как «Панорама Кьюза».
  Естественно, Национальный заповедник юкки включил «Панораму Кьюза» в число своих едва ли не главных достопримечательностей, название было утверждено правительством Соединенных Штатов, которое аккуратно учитывало все возрастающее число туристов. Они прибывали толпами. Билл Кьюз, видя скопления машин, конечно, без особой радости воспринимал это нашествие цивилизации.
  Ранчо Билла было приспособлено для содержания нескольких голов крупного рогатого скота, и с тех пор, как он обосновался здесь и его участок получил официальное наименование в центре национального заповедника, многие стали завидовать Кьюзу, его положению и полной самостоятельности.
  Ему неоднократно делались предложения продать участок, но он отвергал их. Его земля не продается.
  Предложения делались все чаще, и наконец Биллу предложили солидную сумму. Он отказывался даже думать об этом. Это его дом. Он испокон века живет в нем. И он хочет остаться здесь. Он хочет, чтобы его оставили в покое.
  Ситуация начала раздражать и волновать его. Завершилась она перестрелкой.
  Я не был знаком с ее подробностями. Я только знал, что это была перестрелка в старых традициях Дальнего Запада.
  Билл Кьюз рассказал, что какой-то парень стрелял в него, и Кьюз выстрелом выбил револьвер из его руки.
  Со свойственной ему спокойной уверенностью Билл утверждал, что в этом не было ничего особенного. Он мог бы изрешетить этого парня, если бы у него было такое желание, но он не хотел причинять ему излишних неприятностей. Просто ему не хотелось, чтобы этот тип пристрелил его, и ему пришлось ранить его в руку.
  Во всяком случае, жюри поверило в версию Билла. Он был оправдан. Эта история важна для понимания того, что представлял собой Билл Кьюз в своих взглядах и поведении. Если его история соответствовала истине, выяснилось, что Билл, оказавшись лицом к лицу с человеком, вооруженным шестизарядным револьвером, попал ему точно в руку, державшую оружие, как ковбой из комиксов или вестернов.
  Если он говорил правду, то, промахнувшись в первый раз, он был бы изрешечен пулями. Но кто бы в самом деле ни был агрессор, первый выстрел Билла Кьюза открыл сезон охоты на него.
  Выхватывая револьвер, когда счет времени идет на доли секунды, Билл остается столь же спокойным, как в тире. Это тоже говорит о его характере.
  Я лично никогда не видел, как он стреляет, но слышал много историй о его искусстве обращения с оружием. Я говорил с людьми, которые рассказывали мне, что видели, как Билл ухитрялся отстреливать хвост у белки. И не один раз, а много.
  Во всяком случае, Билл разбирался в этом деле. Он был одним из самых спокойных людей, которых я когда-либо встречал, и он считал пояс с пистолетом столь же необходимой деталью одежды, как завязки от стетсона. Боеприпасы были дороги и доставать их было нелегко, а Билл не привык швырять деньги на ветер. С годами он привык всаживать пулю именно туда, куда хотел. Иначе здесь было нельзя.
  К тому времени многие загорелые босоногие пришельцы, которые приезжали в заповедник полюбоваться на Панораму Кьюза, раскрыв рты, смотрели на него с немым восхищением и даже с легким страхом. Рассказы о нем превращались в легенды, а легенды в страшные сказки.
  Необходмо припомнить, что многие испытывали жгучее желание избавиться от обитающего тут Билла Кьюза.
  И тут на сцене появляется Уорт Бегли.
  История, как Уорт Бегли появился в пустыне, окружена легкой завесой тайны. В свете последовавших событий стало ясно, что у него были серьезные причины обосноваться здесь, и их нельзя считать результатом стечения случайных обстоятельств.
  Уорт Бегли был в свое время шерифом, который буквально помешался на искусстве стрельбы из шестизарядного револьвера. Стрелял он не только метко, но и очень быстро, мгновенно выхватывая револьвер, он искусно пускал его в ход, и день за днем упражняясь в полицейском тире, он наконец обрел репутацию выдающегося снайпера.
  К тому времени Бегли стал уделять особое внимание своему оружию. Он так отрегулировал спусковой механизм своего любимого револьвера, что для нажатия крючка требовалось вдвое меньшее усилие. Оружие его всегда блестело как отполированное, и малейшего движения пальца было достаточно, чтобы стандартная полицейская пуля попадала в цель размером с бычий глаз.
  Но характер Бегли стал меняться самым зловещим образом. Отшлифовав свое искусство до предела, он начал страдать комплексом убийства, его умственное расстройство не вызывало сомнений.
  Но это не было известно до тех пор, пока за расследование не взялся Суд Последней Надежды, так что рассказ об этом последует ниже.
  Все обитатели этого пустынного края считали, что Уорт Бегли помешался, что и привело к его отставке от должности шерифа. Затем в силу некоторых причин, которые остались невыясненными, обстоятельства сложились так, что Уорт Бегли обосновался на жительство в пустыне неподалеку от Билла Кьюза.
  Кьюз, конечно, понял, что это соседство прибавило число его врагов. Он не мог этого убедительно доказать, хотя казалось достаточно странным, что обыкновенный человек внезапно оставляет все блага цивилизации и чуть ли не за одну ночь располагается по соседству с Кьюзами. С другой стороны, Бегли должен был куда-то перебираться, где так или иначе он стал бы чьим-то соседом. Но как бы там ни было, Бегли не собирался оставлять Билла Кьюза в покое и не терял времени, сразу же дав ему понять это. Он дал знать Биллу, что хоть тот быстр в обращении с револьвером, он, Уорт Бегли, не уступает ему и стреляет так же, а может быть, еще более метко.
  Вскоре после того, как Уорт Бегли появился в этих местах, у него возникли неурядицы в семье, и миссис Бегли, разводясь со своим мужем, под присягой заявила в суде, что ее муж собирается убить Билла Кьюза, что он старательно вынашивает эти планы и что, если его не остановить каким-то образом, он претворит их в жизнь.
  Как ни странно, никто не обратил особого внимания на это заявление.
  Нельзя забывать, что Билл Кьюз был «персоной нон фата» для окружного прокурора. Тот привлек Билла к суду за упоминавшуюся перестрелку, но жюри присяжных вынесло решение в пользу Билла. Окружному прокурору это не понравилось и, естественно, он не испытывал симпатии к Биллу Кьюзу. С точки зрения ревностного защитника закона, Билл был бандитом.
  Новый сосед стал доставлять Биллу серьезное беспокойство. Кьюз обратился к защите закона, сообщив, что Уорт Бегли угрожает убить его и старается причинять ему неприятности.
  Насмешливый скептицизм, с которым было воспринято это заявление, показал, что решение предыдущего жюри просто не имеет для полиции значения. Идея, что кто-то может угрожать Биллу Кьюзу, вызвала улыбки на лицах чиновников, к которым он решил обратиться. Они могли быть правы, они могли ошибаться в своем мнении, но, так или иначе, они ровно ничего не сделали.
  Они предоставили Биллу Кьюзу самому справляться со своими проблемами.
  Например, у Билла был спаниель, которого он очень ценил. Для него было неважно, сколько тот стоил, но Билл любил эту собаку. Однажды Кьюз увидел его мертвым. Тщательно осмотрев тело, Билл нашел отверстие в теле собаки, которое было пробито пулей небольшого калибра. Ему удалось найти и саму пулю. Вырезав кусок кожи с дыркой, он принес и его и пулю в контору окружного прокурора.
  Билл пытался вести себя как законопослушный гражданин. Он снова пожаловался, что Уорт Бегли угрожает его жизни, что он убил его собаку, что, по его мнению, он специально искал возможности пристрелить ее. Он хотел, чтобы пуля прошла баллистическую экспертизу и было бы выяснено, не из ствола ли ружья Бегли 22-го калибра она вылетела. И если выяснится, что это в самом деле так, он хочет, чтобы Бегли отдали под суд.
  Способ, которым расследовалась жалоба Кьюза, был довольно показателен для официального отношения к этому делу и для Билла Кьюза. К сожалению, это не было тайной.
  Проверка была поручена помощнику шерифа. Явившись к Уорту Бегли, тот сказал ему, что Кьюз обвиняет его в убийстве собаки, и осведомился у Бегли, не возражает ли тот, если помощник шерифа возьмет его ружья для проверки.
  — Никоим образом, — сказал Бегли. — Я буду только рад помочь вам.
  Встав, Бегли направился в другую комнату, и в соответствии с показаниями миссис Бегли, которые она дала позже, вынес оттуда не свое ружье 22-го калибра, а жены.
  — Вот, — сказал Бегли. — Берите. И проверяйте, как вам угодно.
  Жене, которая позже заявила, что боялась за свою жизнь, оставалось только сидеть и молчать.
  Помощник шерифа не сделал ни малейшей попытки удостовериться, кому принадлежит это ружье и нет ли в доме еще ружья такого же калибра. Взяв оружие, он отправился к себе, провел испытание и вернул ружье обратно Уорту Бегли, сказав:
  — Как я и думал. Еще одна из бредовых идей Кьюза. Здесь абсолютно ничего нет.
  И как явствует из услышанного нами рассказа, пулю и кусок кожи, который Билл Кьюз вырезал из тела животного, он отдал Уорту Бегли.
  Предубеждение так и бросается в глаза. Стало ясно, на какую помощь мог рассчитывать Билл Кьюз со стороны служителей закона.
  Из анализа заявлений, которые находятся в наших руках, вытекает, что, по всей вероятности, Бегли в самом деле убил спаниеля Кьюза. Билл Кьюз старательно собрал все доказательства, обвиняющие Бегли, которые, будь они представлены в суде, повлекли бы за собой наказание Бегли и тем самым остановили бы разгоравшуюся между ними междоусобицу.
  Но шериф проверил не то ружье, не сделав попытки удостовериться, имеется ли в доме другое ружье, удовлетворившись словом Бегли, отрицавшего это, рассказал Бегли, что и почему им нужно, а затем, возвращая Бегли ружье, вернул ему и доказательства по делу, как бы невероятно это ни звучало.
  Человек не с таким стальным характером, как у Билла Кьюза, скорее всего, остановился и призадумался бы над происходящим. Он даже мог за любую цену продать свое хозяйство, решив, что при таком отношении властей ему лучше уносить ноги.
  Вместо этого Билл пожал плечами и вернулся к своим делам. Если закон так считает, пусть так и будет. Он обратился к властям с просьбой разобраться в ситуации. Вместо того, чтобы посадить Бегли под замок, власти решили, что он, Билл Кьюз, хочет возвести на Бегли напраслину.
  Билл продолжал так же невозмутимо заниматься своими делами и лишь порой с особым вниманием вглядывался в окружающую местность, чтобы не попасться в засаду.
  Застать врасплох Билла Кьюза было не так просто. У него были зоркие глаза, крепкие нервы, спокойная сообразительность, и он отлично знал, как вести себя в этих местах.
  Обычно он пользовался дорогой, которая пересекала владения Бегли. Ею пользовались и Билл и его предшественники в течение десятков лет. По законам штата Калифорния те, кто издавна пользовались частной дорогой, могли продолжать делать это по сей день.
  Бегли предупредил Кьюза, чтобы тот держался в стороне от его дороги.
  Билл осведомился у властей парка, пролегает ли тут дорога или нет. Рейнджеры сказали ему, что он прав, и Билл продолжал ездить по ней.
  11 мая 1943 года Билл ехал по дороге через владения Бегли, направляясь к роднику, из которого при помощи насоса он должен был накачать в цистерну воды, которую пили его коровы.
  Ему пришлось немало повозиться, пытаясь запустить двигатель. Он решил, что магнето вышло из строя и, сняв эту деталь, положил ее в машину и направился домой.
  Подъехав к границе имения Бегли, он увидел надпись у дороги и ствол юкки, лежащий поперек колеи.
  Остановившись, Кьюз вылез из машины и прочитал надпись.
  Надпись была выполнена грубыми буквами на куске картона, который вкладывают в рубашки, возвращая их из прачечной. Кьюз утверждал, что надпись была сделана Бегли, но со стороны обвинения не было никаких попыток доказать, что то был почерк не Бегли или что надпись была напечатана.
  Она гласила:
  «КЬЮЗ, ЭТО МОЕ ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ МОЕЙ ЗЕМЛИ».
  Как раз впереди машины было небольшое возвышение, и Кьюз решил, что было бы неплохо осмотреться. Он медленно поднялся на холмик, с вершины которого мог видеть другую часть дороги. Оттуда, как он утверждает, он увидел лежащий поперек дороги другой ствол юкки и возившегося с ним Уорта Бегли. Кьюз настаивает, что, увидев его, Бегли пригнулся, и в руке у него был револьвер.
  Ружье Кьюза было в автомобиле у него за спиной. Он утверждал, что мотор еще работал и дверца машины была распахнута.
  Скрывшись за возвышением холма, Кьюз получил несколько секунд передышки. Кинувшись к автомобилю, он вытащил из него ружье. Как только оно оказалось у него в руках, на вершине холмика, по словам Кьюза, показался Бегли и, увидев Кьюза, стоящего около машины с ружьем в руках, тут же вскинул револьвер и выстрелил в Кьюза.
  У того была автоматическая винтовка, и Кьюз клянется, что стрелял Бегли в руку с револьвером. Он рассказывает, что, выстрелив в него, Бегли тут же пустил в ход «тактику». Кьюз несколько раз употреблял это выражение, и когда его попросили разъяснить, что он имеет в виду, Кьюз объяснил, что Бегли стал прыгать зигзагами из стороны в сторону, держа револьвер в руке и пытаясь взять Кьюза на мушку. Как Кьюз выразился: «Прыгал, словно старался от чего-то увернуться… он наверно считал это боевой тактикой и хотел увернуться от пули».
  Может быть, лучше всего предоставить слово самому Кьюзу, процитировав его показания:
  «Я наставил на него ружье, держа его вот так (показывает), не беря на мушку, потому что тут не было времени прицеливаться. Как только я поймал его, то выстрелил, он повернулся, и я тут же опять выстрелил, после чего он упал».
  Дальше последовала та часть рассказа, которая, по моему мнению, отвратила от Кьюза симпатии жюри больше, чем что-либо другое.
  Кьюз даже не подошел к упавшему Бегли. Вернувшись в машину, он направился домой. Перекусив, он сменил магнето, вернулся к насосу (на этот раз он поехал кружной дорогой, так что ему не пришлось пересекать владения Бегли), включил двигатель и накачал в бак примерно пятьсот галлонов воды.
  Я думаю, что жюри восприняло его поступки как доказательство холодного расчетливого равнодушия. Если бы любому из членов жюри пришлось участвовать в такой перестрелке, его бы колотило с головы до ног и он бы взмок от страха и возбуждения. Он бы кинулся в полицию, несвязно бормоча свою историю.
  Билл Кьюз по-своему воспринимал действительность. Он участвовал в перестрелке. Этот человек пытался убить его, но сделал ошибку, не поразив Кьюза первым же выстрелом. Билл знал, что рано или поздно это случится. Он пытался прибегнуть к защите закона, но не получил от него никакой помощи и защиты и понял, что рано или поздно им придется сойтись лицом к лицу — Билл Кьюз, с одной стороны, и Уорт Бегли — с другой. Ситуация наконец вылилась в откровенную стычку, и Кьюзу удалось одержать верх над Бегли в перестрелке — но это еще не причина, чтобы коровы маялись от жажды.
  Нижеследующие вопрос и ответ очень важны для понимания Кьюза:
  — Знали ли вы в то время, что Бегли был убит?
  — Да, я так и думал. У нас же была перестрелка.
  Теперь вы имеете краткое представление об отношении Билла Кьюза к происшедшему. Суровая школа пустыни приучила Билла воспринимать тревоги и непредвиденные ситуации как часть повседневной жизни. Произошла ли перестрелка или нет, но его коровы хотели пить. Поэтому он первым делом починил двигатель, накачал воды и затем поехал сдаваться властям.
  Отряд полицейских во главе с офицером кинулись в пустыню, и хотя кое-кто из них потерялся по дороге, те, что отправились с Биллом Кьюзом, вышли как раз к телу Бегли, лежащему ничком на земле. Любимый шестизарядный револьвер Бегли был зажат в его окостеневшей руке, и положение барабана показывало, что в момент смерти он уже был готов сделать второй выстрел. (Один патрон уже был выпущен.)
  На теле были три раны. Одна пуля поразила правую руку, остальные две располагались в левом локте и на боку. По мнению врача, вполне было вероятно, что раны в локтевом сгибе и на боку были оставлены одной и той же пулей.
  Дело было в том (если Билл Кьюз говорил правду), что в первый раз он стрелял в руку противника, стараясь, чтобы пуля не столько поразила, сколько обожгла руку стрелка, но не смог попасть достаточно точно, чтобы заставить Бегли выронить оружие. Второй раз он, скорее всего, промахнулся, а третий поразил Бегли в локоть и в бок.
  Но говорил ли Билл Кьюз правду?
  Совершенно понятно, что полицейские с самого начала исходили из предположения, что Кьюз не говорит всей правды; что он подстерег Бегли в засаде и убил его, а затем, взяв револьвер Бегли, произвел из него один выстрел, снова взвел курок для второго выстрела и вложил оружие в руку уже мертвого противника, после чего оставил место происшествия.
  Полицейские, правда, так и не смогли объяснить, каким образом Кьюзу удалось совершить все эти действия, не оставив на песке ни малейших следов.
  Осмотр места происшествия совершенно ясно показывал, куда направлялся Бегли, когда в него попала роковая пуля, как он прыгал из стороны в сторону, что Кьюз описал как «тактику». И рядом с телом больше не было никаких других следов.
  Кое-кто обвинял Билла Кьюза в том, что он даже не подошел посмотреть, убит ли человек или только тяжело ранен и не может ли он что-нибудь для него сделать. Дело было в том, что Кьюз прекрасно знал, как относится к нему полиция, и, подойди он к телу, он тут же был бы обвинен в убийстве первой степени. Полиция тут же обвинила бы его в том, что он поджидал Бегли в засаде, подделал доказательства, расстреляв револьвер Бегли, вложил оружие в руку Бегли и представил бы властям созданную им сцену убийства.
  Даже без всяких следов рядом с телом Бегли полиция попыталась выдвинуть такую версию, и по крайней мере несколько членов жюри всерьез восприняли ее.
  Последующее расследование показало, что на дверце машины Кьюза есть отчетливая царапина на металле. Была взята проба материала дверцы. Сплав, из которого были сделаны наконечники пуль в револьвере Бегли, отличался некоторыми особенностями, и неопровержимо удалось доказать, что рваный след на металле дверцы машины Кьюза мог быть оставлен только пулей Бегли. Еще на дюйм в сторону, — и она попала бы Кьюзу в голову.
  Таково было положение дел.
  Обвинение отчаянно старалось доказать, что Кьюз подстрелил Бегли из засады, а затем подделал доказательства, проделав все это неким таинственным образом, потому что он отлично знает искусство запутывания следов, которые теперь подтверждают историю Кьюза.
  Но никто не мог доказать, как все это можно сделать без использования колдовских сил.
  В ходе следствия эксперт утверждал, что хотя ему не довелось увидеть лежащее тело, он видел пятна крови на земле и окружающей растительности и по их размерам и направлению падения он может сделать вывод, что выстрел в Бегли был произведен, когда тот уже лежал на земле.
  Этот вывод, конечно, нанес смертельный удар теории Кьюза о том, как все происходило.
  Но ни эксперт и никто другой не попытались представить себе ситуацию, в которой Биллу Кьюзу удается уговорить Уорта Бегли забраться в пустыню и там лечь ничком, чтобы Кьюзу было удобнее стрелять в него именно в таком положении.
  Жюри все же не решилось вынести вердикт об убийстве первой степени. Они решили, что произошло просто убийство. Вердикт носил на себе явные следы компромисса. Если Билл Кьюз подстрелил Бегли из засады, он виновен в убийстве первой степени. Если же была перестрелка, как рассказывал Билл, значит, он действовал в пределах необходимой самообороны.
  Необходимо отметить, что практически все обошли вниманием надпись о «последнем предупреждении». Если Билл специально выбрал это время, чтобы подстеречь Бегли, он должен был не только застать его врасплох, но и как-то убедить Бегли выставить «последнее предупреждение» как раз перед местом засады. Тут уже речь должна идти не просто об умении, но о магической силе внушения.
  В этой части западных штатов слова «последнее предупреждение» следует воспринимать буквально, ибо за ними может последовать смертельный исход. Если Уорт Бегли решил за «последним предупреждением» пустить в ход оружие, то действовать он должен был точно так, как описывал его поведение Билл Кьюз. Выставив слова о «последнем предупреждении», а затем отказавшись защищать его с оружием в руках, он показал бы, что полностью игнорирует сложившийся этикет западных штатов.
  Но как бы там ни было, Билл Кьюз был обвинен в убийстве.
  В деле открывается следующая, достаточно любопытная глава. Билл Кьюз подал апелляцию, и Апелляционный суд решил, что нижестоящая судебная инстанция допустила некоторые отклонения от закона технического характера. Ясно, что Билла должен был ждать новый суд.
  Но в законах штата Калифорния есть одна любопытная особенность. В соответствии с ней, когда Апелляционный суд устанавливает, что была допущена ошибка в работе суда, по поводу которого поступила апелляция, новый суд не может состояться, пока не будет установлено после изучения протокола, включая доказательства, что ошибка произошла но недосмотру суда.
  Таким образом, Апелляционный суд, «изучив доказательства», выступил с удивительнейшим заявлением, в котором утверждалось, что так как Уорт Бегли был убит выстрелом в спину, когда убегал, Билл Кьюз не имеет права считать, что находился в состоянии самообороны и потому не имеет значения, если ошибка была допущена нижестоящей инстанцией, — словом, никакой судебной ошибки не было.
  На самом деле Бегли вел себя точно так, как описывал его поведение Билл Кьюз — прыгал из стороны в сторону, когда его поразил роковой выстрел. Но даже при самом богатом воображении нельзя было утверждать, что Бегли был убит выстрелом в спину. Пуля, увы, вошла точно в середину боковой поверхности тела, может быть, по мнению одного врача, на волосок в сторону от срединной линии. Доктор Снайдер утверждал, что, если фотографии правильно передают местоположение раны, она была точно посередине.
  Если бы Бегли в самом деле убегал, пуля могла поразить его в спину. И тем не менее Билл лишился возможности предстать перед новым судом, потому что суд неправильно оценил доказательства.
  Его жена обратилась в Суд Последней Надежды.
  Снова мы приступили к изнурительному изучению дела. Оно представляло собой двенадцать переплетенных томов машинописных текстов, которые предстояло тщательно анализировать. Затем мы должны были выехать на место и изучить сцену, где происходила перестрелка.
  В деле Богги не было необходимости прибегать к профессиональным знаниям доктора Лемойна Снайдера.
  В деле Кьюза все обстояло по-другому.
  Были снимки тела. Были карты и схемы и было подлинное место перестрелки, тщательно соотнесенное с картами и снабженное серией снимков.
  К тому же были показания экспертов, выступавших свидетелями на слушании дела, которые показывали аккуратно изъятые веточки кустарника и образцов пустынной растительности, на которых они обнаружили «копьевидные» следы крови, которые, по их мнению, доказывали, что пострадавший лежал на земле и кровь «капала» из него в том направлении, на которое указывают «копьевидные следы».
  Нам же казалось куда более логичным предположение, что Билл Кьюз говорит чистую правду и что остроконечные пятна крови указывают на то, что Уорт Бегли стремительно метался из стороны в сторону, когда его поразила последняя пуля. Бегли рухнул лицом вперед таким образом, что капли крови показывали направление его движения.
  Эксперты ко времени суда тщательно изучили его оружие и к тому же утверждали, что, по их мнению, Бегли был застрелен, когда лежал на земле.
  Итак, мы начали публикацию фактов по делу Кьюза.
  Вернон Килпатрик, конгрессмен из Лос-Анджелеса, возглавлявший комитет по местам заключения, заинтересовался делом и присоединился к нашему расследованию.
  Благодаря его стараниям нам удалось получить доступ к некоторой фактической информации, до которой без его помощи добраться было бы исключительно трудно. Например, мы выяснили, что Бегли был на консультации у психиатра из-за возникшего у него комплекса убийства. Выяснилось, что у Бегли была собака, к которой он испытывал привязанность, и все же в один из дней помутнения рассудка убил ее — без всяких причин.
  Доктор Снайдер был уверен, что все эти факты указывают на поражение головного мозга, но, конечно, никому это не было известно ни ко времени перестрелки, ни во время суда, пока Вернон Килпатрик не раздобыл данные.
  Конгрессмен Килпатрик и его помощник, Монтивел В. Барк, замещавший его в комитете, потратили несчетное количество часов, содействуя нам, потому что были убеждены, что в деле Кьюза допущена судебная ошибка.
  Приехавший к нам доктор Снайдер стал тихо копаться в отчетах по делу, извлекая оттуда данные, которые представляли важность для судебно-медицинских экспертов, уделяя особое внимание данным патологоанатомического исследования.
  Изучая результаты вскрытия, он сделал удивительное открытие. Роковая пуля попала в брюшную аорту. Доктор Снайдер указал, что в этом случае давление крови у человека резко падает почти до нуля. Не может быть «потока» крови из такой раны, который напоминал бы струю воды, бьющую из неисправного крана — «водопроводная система» была перекрыта.
  Если кровь при таком ранении не могла вытекать под давлением, то ошибочно заключение полицейского эксперта об остроконечной форме пятен крови, так же как и его вывод о существовании засады.
  Вооруженные этой информацией плюс еще некоторыми интересными фактами, которые нам удалось выявить, анализируя материалы суда, да еще данными, найденные Верноном Килпатриком о прошлом Бегли, мы обратились к судебным властям Калифорнии с просьбой о новом рассмотрении дела.
  Груз ответственности и забот, лежавший на их плечах, был более чем чрезмерным. Их работа включала в себя все судебные дела штата Калифорния, во всех случаях когда перед судом представал совершеннолетний. Они должны были решать, может ли человек быть условно освобожден, определять длительность тюремных сроков, не спускать глаз с каждого заключенного во всех тюрьмах штата, чтобы знать, когда его можно переводить в другую тюрьму, условно освобождать, миловать или выпускать на волю, а также мотивировать перед губернатором обоснованность прошений о помиловании.
  Конечно, если бы судебные власти детально вникали в прошение каждого без исключения осужденного, им бы никогда не удавалось доводить до конца свою работу. Дела проходили перед ними с такой скоростью, что каждому из них они могли уделить всего лишь несколько минут — хотя заключение по делу писалось на основе изучения его, которым, как правило, занимались несколько следователей.
  Тем не менее для нашего дела любезно было сделано исключение, и его тщательному рассмотрению было решено отвести целый день, пригласив меня на встречу с утра, а Килпатрика — после обеда.
  Явившись во всеоружии фактов и данных, я не стал терять времени на красноречие, а сразу с пулеметной скоростью изложил суть дела. И не сомневаюсь, что к исходу первого получаса заседания весь судейский конгломерат был полностью убежден, что осудили Билла Кьюза неправильно.
  Тем не менее ситуация развивалась достаточно странно.
  В силу некоторых технических причин, связанных со временем и т. д. и в силу целесообразности, мы чувствовали, что в данный момент лучше всего было бы обратиться с просьбой о помиловании. Члены суда тщательно изучили все данные о Билле Кьюзе и пришли к выводу, что ему нет никакого смысла сидеть в тюрьме, они были готовы даровать ему помилование, так сказать, в рабочем порядке. Билл же, со своей стороны, презрительно отвергал всякую возможность помилования. Это, говорил он, будет равносильно признанию того, что он все же был в чем-то виноват. Будь он проклят, но он и шагу не сделает за порог тюрьмы и отсидит в Сан Квентине весь свой срок.
  Но, мне удалось убедить Билла, что если суд согласен помиловать его потому, что они убедились в его невиновности, это совсем другое дело.
  Так вот я и выложил все факты перед Верховным судом штата, а к полудню Верной Килпатрик окончательно добил их теми данными, что имелись в его распоряжении. В результате они предложили Биллу немедленное помилование, и хотя они не хотели многословно признаваться ему, что видят всю абсурдность его обвинений, подтекст его помилования был именно таков.
  Таким образом, после пяти лет в тюрьме Билл Кьюз вернулся на свое ранчо в пустыне.
  Возвращение его домой трудно описать.
  Ему было около семидесяти лет. Голыми руками ведя борьбу за существование, он с женой создал все свое богатство, включавшее и стадо коров.
  После ареста, стараясь получить средства на адвоката, Биллу Кьюзу пришлось продать все свое стадо за ту цену, которая ему была предложена, он выручил несколько тысяч долларов, и у него ничего не осталось, кроме участка земли и маленького домика на нем.
  Теперь в семидесятилетнем возрасте Биллу, обитателю калифорнийской пустыни, приходилось опять все начинать с нуля — перспектива далеко не самая радужная.
  К тому времени Раймонд Шиндлер заинтересовал некоторых своих друзей проблемами реабилитации недавних осужденных, и их стараниями был создан небольшой фонд, который кое-кому мог оказывать помощь. Кьюз мог затеять небольшую стройку, будь у него капитал, и Шиндлер снабдил его средствами из реабилитационного фонда.
  Спустя несколько месяцев я приехал к нему. Я увидел высохшего под солнцем пустыни жилистого человека, мускулы которого канатами вырисовывались под кожей, всецело занятого строительством дамбы, которая будет удерживать талые воды и ливневые потоки, столь редкие и столь ценные в пустыне.
  Билл выворачивал рычагом и оттаскивал в сторону с помощью блоков и канатов огромные валуны, справляться с которыми было бы не под силу и более молодому человеку; работал он один, ни к кому не обращаясь за помощью; медленно, напрягая все силы, он начинал восстанавливать свое хозяйство, обеспечивая себе запасы воды, зарабатывая на жизнь для семьи и надеясь, что у него появятся средства снова завести стадо коров.
  И он был неподдельно весел. Он был слишком занят, чтобы гневаться или сокрушаться. Он был полон замыслов и планов на будущее, и даже понимая, что у него осталось не так много времени, он не позволял сомнениям посещать себя.
  Единственное, на что он смело мог рассчитывать, были его две руки. Больше ему ничего не было нужно. Билл не привык, чтобы кто-то на него работал. Он хотел все делать сам. Из него ключом били замыслы и идеи. У него загорались глаза, когда он говорил, сколько воды будет в его распоряжении, когда он окончательно завершит плотину. Только недавно он заложил пару новых шурфов, на которые крепко рассчитывает, но больше всего он хочет снова заниматься скотиной.
  В промежутках Билл рубил и заготавливал лес, который должен будет обеспечить теплом его семью в зимние месяцы, — а найти подходящий лес в пустыне не так просто. Он жег уголь, зарабатывая на жизнь, платил налоги и, отбрасывая в сторону мысли, что его силы не беспредельны, принялся возводить новый курятник.
  Становилось теплее и легче на душе, когда, встречался с такой несокрушимой уверенностью в себе. Становилось как-то легче жить, когда видел семидесятилетнего человека, который строил планы на будущее с энтузиазмом юноши.
  При посещении его невольно возникали в воображении картины бытия первых поселенцев-пионеров, характер которых закаливался каждодневными испытаниями. Эти люди полагались только на себя, потому что ничего иного им не оставалось. Взывать к помощи им было не к кому. Они вели непрестанную борьбу с окружающим миром, даже из неудач извлекая уроки и добиваясь успеха.
  Тем же, кому не удавалось справляться с трудностями, приходилось смиряться. Те, кто выше всего на свете ценили свою упрямую независимость, формировали национальный характер.
  Билл Кьюз не пытался обманывать сам себя. Он знал, что ему минуло семьдесят лет. Он понимал, что времени у него осталось немного. Поэтому он и работал не покладая рук. Он воевал с опадающими листками календаря. Он старался опередить бег времени и не испытывал ни малейших сомнений, что ему удастся это сделать. Он просто не допускал и мыслей о неудаче.
  Единственное, что волновало Билла и окрашивало горечью его дни, было то, что национальная служба парков сменила традиционное название «Панорама Кьюза» на «Салтонскую панораму».
  Он первым обосновался тут. Он открыл эту часть пустыни до того, как горожане вообще узнали о ее существовании. Он дал свое имя этим просторам, и картографы помещали его на картах. А теперь государство решило лишить его права и назвало эти места «Салтонской панорамой».
  Биллу это не нравилось.
  Но огорчение не повлияло на образ его жизни. Он неустанно занимался своими делами, неутомимостью напоминая белку на дереве. Вы можете говорить о Билле Кьюзе все что хотите и, учитывая официальное отношение к нему, Билла можно воспринимать с разных точек зрения, но одно не подлежало сомнению: Билл Кьюз был настоящий человек на своем месте.
  5
  К тому времени дела шли к нам густым потоком. Суд Последней Надежды начал привлекать внимание в масштабах всей страны.
  Я уже говорил, что журнал предполагал создать для себя группы профессионалов, которые не нуждались в личной популярности. Из этого не вытекает, что работа, которую мы делали, тоже не нуждалась в популярности, что мы не стремились к ней и не хотели ее обрести.
  В сущности, идея, на которой строился Суд Последней Надежды, заключалась в том, что никто из выборных лиц, начиная от губернатора и до самого низа, не может оставаться равнодушным к силе общественного мнения и что единственное влияние, которое журнал может пускать в ход, — это обоснованное общественное мнение, и стараниями журнала оно превращается в действенную силу. Ее и представлял Суд Последней Надежды.
  Теоретически он, конечно, должен был стать спасением для всех неправильно осужденных, но для человека без средств, попавшего под жернова власти, спасение это носило, главным образом, теоретический характер.
  Кто может взять на себя заботу определить, действительно ли человек неправильно осужден?
  Конечно же, не лично губернатор.
  Губернаторы в наши дни — предельно занятые чиновники. Каждая минута их времени посвящена разрешению тысячи и одной проблемы. Они не могут утруждать себя изысканиями, в самом ли деле этот безденежный бедняга, сидящий в тюрьме, невиновен.
  Так что этими делами занимаются, главным образом, его советники.
  В некоторых штатах отделы, занимающиеся вопросами помилования, автоматически отбрасывают прошения о нем, давая губернатору соответствующие «рекомендации». В других штатах те же самые чиновники, которые составляют отдел судебных дел и помилований, входят в состав советников губернатора, который, конечно же, прислушивается к их точке зрения.
  В силу неизменности человеческой натуры многие чиновники с раздражением воспринимают факты, когда заключенный обращается с просьбой о помиловании непосредственно к губернатору, ибо им кажется, что он хочет «прыгнуть через голову».
  Такое отношение не носит всеобщего характера, но тем не менее оно существует. Довольно часто работники отдела по делам помилования, которые также входят в состав советников губернатора, придерживаются такой точки зрения: «Если бы мы считали, что этот человек невиновен, мы бы его освободили уже давным-давно. Если бы мы решили, что он не представляет опасности для общества, мы бы условно освободили его. Но ему было отказано в прошении об условном освобождении. А теперь он пытается получить помилование. Он хочет перепрыгнуть через наши головы».
  Есть стойкая тенденция отвергать все прошения, давая людям понять, что им надлежит «быть там, где им надлежит быть».
  Но даже там, где такой тенденции не придерживаются, отдел по условно-досрочному освобождению предельно перегружен работой. У его работников нет возможности снова открывать дело и заслушивать все свидетельства, да они к этому и не стремятся. Они чувствуют, и возможно не без оснований, что как только они допустят возможность переоценки фактов, то будут завалены заявлениями.
  Необходимо учитывать, что человеку, отбываютему свой срок, нечего терять, а приобрести он может многое, если будет продолжать свои усилия, непрестанно обращаясь в самые разные инстанции с просьбой сократить срок заключения. Это вполне понятно.
  Так что работы таким отделам более чем хватает. Тюрьмы набиты так, что трещат по всем швам. Стоимость работ по обеспечению надежной системы безопасности все растет. С точки зрения экономики просто невозможно достаточно быстро строить новые тюрьмы, чтобы принять возрастающий поток заключенных.
  Давайте возьмем самый обыкновенный случай — после пяти дней заседания жюри присяжных осудило человека. Протокол судебного заседания составляет семьсот страниц. Кому под силу осилить такой труд? Тем, кто занимается вопросами условного освобождения?
  Не будем наивными.
  Если даже кто-то одолеет протокол и выяснит, что в ходе суда была допущена ошибка, что с ней делать?
  Так что отделы по условному освобождению в основном умывают руки, говоря: «Человек считается невиновным, пока не доказана его вина. Когда он признан виновным, он считается таковым, пока не докажет обратного».
  Но как человек может доказать свою невиновность?
  Порой этому способствуют случайные обстоятельства. Бывает, что кто-то другой признается в совершенном преступлении. Может быть, основной свидетель обвинения на смертном ложе признается, что обманул суд, стремясь посадить в тюрьму такого-то и такого-то. Такие случаи в самом деле бывают.
  И что дальше?
  Во многих случаях прокурор просто постарается не обратить внимания на такое признание. Поверить в его истинность означает тем самым признать, что он, обвинитель, отправил за решетку невиновного человека.
  Конечно, он может обосновать свою позицию словами, что «нельзя подрывать доверие общества к суду», он на самом деле может считать, что признание это носит ложный характер. Ему платят за то, чтобы он так думал. И многим прокурорам не составляет большого труда убедить себя в собственной правоте.
  Конечно, не все таковы. Как вы сами сможете убедиться, многие прокуроры искренне стремятся установить истину, не считаясь с тем, как это скажется на их послужном списке.
  Но когда указание на ошибку сопровождается обилием деталей, вполне поддающихся проверке (как было в наших случаях), когда человек, осужденный за свое преступление, признается невиновным, эта его невиновность более чем убедительно доказана. Это буквально выводит из себя прокурора, который по-прежнему убежден, что отправил за решетку преступника и что его оправдание ошибочно.
  Так что в общем и целом человек, не обладающий большими средствами, когда за ним с лязгом захлопывается стальная дверь, теряет последнюю надежду, что закон еще обратит на него свое внимание. Он в тюрьме, он отбывает наказание — и это все, что ему осталось.
  Существует широко распространенное убеждение, что осужденный может обратиться в вышестоящую судебную инстанцию. Можно считать, что это самое ошибочное из всех заблуждений общества относительно закона.
  Осужденный может апеллировать к вышестоящей судебной инстанции лишь с просьбой пересмотреть вопрос о применении закона. И лишь в редчайших случаях он может просить пересмотреть вопрос оценки фактов.
  Когда судья или жюри присяжных, пусть даже имея дело с сомнительными доказательствами, выносят решение, оно носит окончательный характер. Это в полной мере учитывает Апелляционный суд. Если произошла ошибка в применении закона, у осужденного есть еще какая-то надежда. Если же неправильно были оценены факты, надежд у него не остается никаких. Он связан по рукам и ногам решением судьи или присяжных.
  Без сомнения, есть и вполне достойные судьи и внимательные присяжные. В большинстве случаев они выносят безукоризненные решения. Можно считать, что они правы в девяноста случаях из ста, — пусть даже в девяноста пяти — но на большее и они не способны.
  Два человека, выходя на свидетельское место, рассказывают одну и ту же историю с диаметрально противоположных точек зрения. Один из них лжесвидетельствует. Это преступление, но судья, как правило, не обращает на него внимания. Явление слишком обычное. Оно имеет место почти при каждом слушании. Конечно, если лжесвидетельство может исказить всю фактическую картину, это другое дело. Но в целом обвинение за лжесвидетельство занимает не более одной десятой процента, максимум процент от всех дел.
  Судья или жюри присяжных пытаются понять, кто же все-таки лжет. Порой решение выносится в пользу честного человека. Но порой и артистичный убедительный лжец удостаивается благосклонного кивка. Судье тоже свойственно ошибаться.
  Так что наш Суд Последней Надежды представил обществу новую неожиданную возможность проявлять подлинный интерес к делам людей, которые были неправильно осуждены. Общество редко интересуется законом, как таковым, но оно кровно заинтересовано в справедливости.
  Наши рассказы о ходе дел, которыми мы делились с читателями журнала, к тому времени стали захватывать внимание всей страны. Читатели проявляли неподдельный интерес к нашей деятельности. Журнал, как правило, читает несколько человек, даже если его покупает одинокий холостяк; по прочтении их дают друзьям или передают в какие-нибудь благотворительные организации. Журналы не сжигают и не выкидывают сразу же по прочтении. У них есть свой срок жизни, а если журнал куплен членом семьи, все остальные родственники хотя бы пролистают журнал.
  Растущее число читателей «Аргоси» скоро стало заявлять о себе многими довольно приятными путями.
  Членов расследовательской группы Суда Последней Надежды стали приглашать на телевидение, к ним стали обращаться собрания и сообщества людей, озабоченных установлением справедливости. Нашей деятельностью интересовались всюду — от стрелковых ассоциаций до литературных клубов. Со всей страны к нам шли приглашения приехать и рассказать о смысле того, чем мы занимаемся.
  Но работа в Суде сама по себе требовала много времени, не говоря уж о необходимости зарабатывать на жизнь и уделять время своим собственным делам, так что у нас практически не оставалось времени для выступлений с рассказами. Большинство моих товарищей вежливо отказывались от таких приглашений, принимая только те, которые, как они считали, могут пойти на пользу дела. Но и таких было довольно много, и мы достаточно часто выступали на радио или появлялись на экранах телевизоров, а также перед большими аудиториями в клубах, которые, внимательно следя за нашей работой, оказывали нам материальную поддержку.
  Наша известность, в свою очередь, вызывала все возрастающий приток просьб о помощи.
  Как раз в это время наше внимание было привлечено к делу братьев Брайт.
  
  Кок Брайт и его брат Джон отбывали пожизненное заключение в калифорнийской тюрьме Фолсом. И похоже, что у них не было абсолютно никаких шансов на сокращение срока. Они были осуждены за непростительное преступление — убийство двух полицейских, которые явились арестовать их, и за убийство одного из свидетелей.
  Тем не менее, в этом отдаленном горном графстве высказывались столь противоречивые суждения в связи с этим делом, что некоторые из газет штатов стали задаваться вопросом, правильно ли были осуждены братья Брайт. Одна из таких газет, сакраментская «Пчела», наняла молодого адвоката Артура Дебо Kappa для проведения дополнительного расследования. Карр пришел к выводу, что братья Брайт были, скорее всего, невиновны, что они, вне всякого сомнения, действовали лишь в состоянии необходимой самообороны и их действия были совершенно оправданны.
  Тем не менее на первых порах его точка зрения не получила никакого отклика. Братья Брайт были обвинены в убийстве первой степени и приговорены к смертной казни.
  И действительно, они провели более двух лет в камере смертников, ожидая, когда за ними придут, чтобы «повесить их за шею и оставить висеть, пока они не будут сочтены мертвыми» (это было еще до изменения закона штата Калифорния, который в конце «последней мили» поместил газовую камеру).
  Тем временем продолжалось давление со стороны тех, кто считал, что братья невиновны в убийствах. Расследование сакраментской газеты в конечном итоге принесло свои плоды, ибо кампания из-за этого дела совпала с предвыборной кампанией губернатора.
  Губерт Л. Олсон публично объявил, что если он будет избран, то заменит смертный приговор братьям Брайт пожизненным заключением и полуофициально заверил, что прикажет предпринять дальнейшее расследование с целью выяснить, могут ли или нет братья Брайт получить полное помилование.
  Олсон был избран и действительно сменил приговор на пожизненное заключение. Но кроме этого ничего больше не было сделано.
  В графстве Сискийу (Калифорния), где произошли эти кровавые события, были и те, кто откровенно предупреждал, что если разгневанные граждане доберутся до братьев Брайт, те будут линчеваны.
  Графство Сискийу представляло собой гористое плоскогорье, населенное людьми, привыкшими проводить практически все время на открытом воздухе и знакомыми с вольной жизнью. Любой обитатель графства мог не без оснований считать себя достаточно опытным следопытом. Они неплохо разбирались в закладке шурфов, и дай любому из них ружье калибра 30-30, с которым он уйдет в горы, то еще до захода солнца он вернется, таща косулю на плечах.
  За некоторое время до истории с братьями Брайт в графстве состоялась еще одна перестрелка. Разыскивали двоих человек по обвинению в убийстве полицейского при исполнении им служебных обязанностей. Один подозреваемый был задержан. Скорее всего, он был виновен. Но ни у кого не было ни времени, ни желания разобраться в этом. Горожане просто вздернули его. Так был создан прецедент.
  Джон Брайт и его младший брат Кок были ковбоями в Аризоне. Перебравшись в Орегон, они двинулись в графство Сискийу. Им нравилось жить на приволье. Их не очень заботил заработок. Им нравились простирающиеся перед ними просторы и «жизнь на лоне природы». До этого у них были «неприятности» в Аризоне, в силу которых им пришлось отсидеть год в тюрьме штата. Они были обвинены в краже нескольких одеял из магазина. Братья Брайт утверждали, что тут просто недоразумение, ибо они решили, что им дали разрешение взять эти одеяла. Я никогда не вникал в это первое дело. Вполне возможно, что излагаемые ими факты соответствовали истине и судья мог дать им условное наказание, но жюри сочло их виновными. Так или иначе, они были обвинены в краже и отбыли свой срок, после чего получили репутацию «уголовников».
  Чувствуя лежащее на них клеймо, они решили сняться с места и искать себе новые возможности для существования.
  То были времена депрессии, когда работу было найти не легче, чем зубы у курицы, а деньги и того труднее. Тем не менее братья Брайт быстро освоили нехитрое плотничье ремесло, а в искусстве поисков золота достигли такого совершенства, что им удалось обнаружить драгоценный металл в местах, которые уже вдоль и поперек были исхожены другими старателями.
  В сущности, братья Брайт обеспечивали себя и своих родителей, уходя в горы с грузом жизненно необходимых вещей на плечах и возвращаясь с золотым песком, которого хватало на покупку еды.
  Все продукты они оставляли своим «старикам».
  У Б. Ф. Деккера было ранчо у подножия большой горы, где брала свое начало тропа, которая вела наверх к маленькому участку, что братья снимали для своих родителей. Он рассказывал мне, что во времена депрессии, когда люди с трудом раздобывали себе на пропитание, братья Брайт с точностью часового механизма появлялись у начала тропы в сопровождении лошадей, груженных провиантом, и, поднимаясь наверх, набивали кладовые своих родителей.
  Затем братья снова уходили в горы, не беря с собой ничего из продуктов, так как верили в свою способность прокормиться на месте, и опять намывали достаточно золота, которое давало им возможность покупать продукты.
  Конечно, какие-то необходимые припасы они несли с собой — немного муки, соли, сахара, кофе и чая. Но большей частью они жили тем, что предоставляла им природа.
  Такая жизнь во времена экономической депрессии, когда люди, которые хотели и могли работать, ходили кругами, не зная, удастся ли им завтра поесть, приводила к разочарованию в «благах цивилизации». Человеку хотелось вырваться на свободу, когда он мог бы полагаться только на самого себя, и он становился нетерпим к любым формам контроля над собой.
  Неподалеку от Б. Ф. Деккера и чуть ниже его жил некий Бейкер, совершенно неграмотная личность, преисполненный предрассудков, которые появляются при таком одиноком существовании в горах.
  Бейкер пользовался небольшим горным участком, который обошелся ему в сущие гроши или вообще ничего не стоил, потому что владелец был не в состоянии следить за арендаторами. Когда Брайты явились из Орегона, они заинтересовались возможностями приобретения участка для своих родителей. Расспросы, естественно, привели их к Бейкеру, который тут же сообщил им, что арендует этот участок и не собирается отказываться от него.
  Тем не менее, Брайты выяснили, что Бейкер ни о чем не договаривался с хозяином участка, вошли с последним в контакт, договорились об аренде и перевезли своих отца и мать в небольшую горную хижину.
  Так началась междоусобица с Бейкером, которая продолжалась до дня его смерти.
  Брайты настаивали, что они старались быть «хорошими соседями», и есть свидетельства в пользу этого факта. Но как бы там ни было, трения между соседями неизбежно должны были возрастать. Бейкер, например, свидетельствовал, что один из Брайтов стал непристойно выражаться в присутствии его жены, после чего Бейкер взял дубинку и ударил его по коленке. Брайты же, например, утверждали, что нападение Бейкера было неспровоцированным и все же ему не было оказано никакого сопротивления, а Кок Брайт, которого удар заставил опуститься на землю, встал и сказал:
  — Бейкер, ты старый человек, а я.со стариками не дерусь, — повернулся и ушел.
  Этот рассказ подтверждался незаинтересованным свидетелем, который видел эту стычку.
  Если уж Брайтов ждали стычки с соседом, они бы с большей охотой предпочли иметь дело с более молодым человеком. Чтобы можно было, как они мне говорили, «в субботу утром подраться на кулаках, а в понедельник встретиться, пожать друг другу руки и не испытывать никаких злых чувств».
  У Бейкера был приятель по фамилии Сиборн, который служил то ли в военном, то ли в торговом флоте, и время от времени он наезжал к Бейкеру, чтобы поохотиться на оленей. Бейкер, естественно, почтительно относился к другу, стараясь предстать перед ним в лучшем свете.
  29 августа 1936 года братья Брайт собирались в очередной поход в горы. Добравшись до конца тропы, они остановились передохнуть во владениях Деккера. У них был карабин модели 30-30 и автоматический пистолет 32-го калибра. С собой у них были и самодельные спальные мешки, состоящие из легкого одеяла и куска брезента, в которые они заворачивались и которые предохраняли их и от сырости земли и от дождевой влаги сверху. Ночь была теплая, а братья были люди неприхотливые. О надувных матрацах они не имели представления. Они просто разложили на земле спальные мешки, скинули сапоги, свернулись под одеялами и стали засыпать. Они оставались в синих рубашках и комбинезонах и мысль о том, что, отходя ко сну, можно снять еще что-то, кроме обуви, показалась бы им просто смешной.
  Все же свое возвращение к цивилизации они отпраздновали, взяв кувшин и бутылку вина вместительностью в кварту. Раскинув свой незамысловатый лагерь, они расслабились, выпив вина, а затем, завернувшись в одеяла, отошли ко сну.
  Чтобы разобраться, что же все-таки тогда произошло, надо представить себе окружающую обстановку. Б. Ф. Деккер владел участком на Хорс-крике. Дорога, поднимавшаяся вдоль ручья, кончалась на северном его конце.
  В четверти мили ниже по течению располагалось владение Бейкера, и ответвление дороги вело к его ранчо.
  К западу располагался склон горы, по которому, поднявшись по тропе, можно было выйти на ровный участок, где стояла горная хижина Брайтов.
  В ту ночь, о которой идет речь, Брайты одновременно забрались в свои спальные мешки. Спустились сумерки, но темнота еще не наступила.
  Бейкер и Сиборн в это время направились к лагерю Брайтов. Возникает существенный вопрос, что заставило их двинуться туда. Бейкер объяснял, что он искал пропавшую лошадь, а Сиборн решил составить ему компанию. Но среди свидетелей были и те, которые утверждали, что Бейкер просто старательно искал повод уговорить Сиборна составить ему компанию, чувствуя, что его могут ждать неприятности, а Сиборн, учитывая его влияние и положение, уж позаботится о том, чтобы братья Брайт были соответствующим образом наказаны.
  Брайты рассказывали, что они проснулись, услышав чей-то чужой голос, спрашивающий, кто здесь разбил лагерь, и ответ Бейкера: «Те два сукиных сына, о которых я тебе рассказывал, парни, что живут на горе».
  Бейкер же клятвенно утверждал, что не говорил ничего подобного.
  Обе стороны сходятся на том, что братья Брайты вылезли из своих спальников, торопливо натянули сапоги и сказали этой паре, чтобы убирались к чертям с их стоянки, и поскорее. Завязалась драка. Кто кого ударил и чем — это зависит от того, чью версию вы решите принять.
  Во всяком случае, Бейкер признался, что он стал искать палку, но кто-то из Брайтов нашел палку первым и ударил его по голове.
  Бейкер в компании Сиборна явился в полицейский участок и подал жалобу, что Брайты напали на него и чуть не убили, угрожая смертельно опасным оружием. Бейкер настаивал, чтобы тут же был выдан ордер на их арест.
  Ирека, центр графства, была довольно далеко, и полиции было довольно трудно разыскать офицера, который мог бы выписать такой ордер. Полиция решила заняться этим попозже, но Бейкер настаивал, что ордер должен быть выписан немедленно. Он говорил, что перепуган до смерти. Конечно, можно предположить, что он старался представить братьев Брайт страшными смутьянами и источником беспокойства. Нельзя скидывать со счетов, что он и в самом деле был напуган.
  Тем временем Брайты забыли об этом стычке. Она была всего лишь еще одним инцидентом в их полной приключений жизни — и они опять залезли под одеяла. На этот раз они решили не снимать обувь — деталь, которая позже привлекла к себе пристальное внимание.
  Вскоре после полуночи в участок явились двое офицеров: Мартин Ланг и Джозеф Кларк; участок был расположен в нескольких милях от того места, где остановились Брайты. Выслушав рассказы Бейкера и Сиборна, они оформили ордер и направились арестовывать братьев Брайтов.
  Тому, что последовало дальше, трудно найти логическое объяснение.
  Так, непонятно, почему офицерам нужно было брать с собой обоих жалобщиков. Оба они были опытными полицейскими. Они хорошо знали окружающую местность. Они знали, где разбили свой лагерь Брайты. Им надо было всего лишь подъехать к лагерю Брайтов, осветить его фарами и сказать: «Вставайте, ребята. Вы арестованы», после чего забрать их с собой в участок.
  Но их действия просто поражают воображение. Должно быть, существовали какие-то факторы, которых никогда не удастся выяснить, но которые заставили их отступить от логического порядка действий стандартной процедуры.
  Не будем забывать, что оба полицейских были опытными профессионалами. Мартин Ланг был констеблем, а Джозеф Кларк — опытным помощником шерифа. Должно быть, кто-то сказал им нечто, заставившее их отступить от предписанного порядка действий.
  Выяснилось, что офицеры в своем автомобиле добрались по дороге вдоль Хорс-крик до ранчо Бейкера. Бейкер и Сиборн, расположившись в машине Бейкера, показывали путь. Прибыв на ранчо, офицеры подождали, пока Бейкер и Сиборн поставят машину, а затем в сопровождении Бейкера и Сиборна — свидетелей обвинения — направились к тому месту, где расположились Брайты. Трудно было представить себе более неуместную ситуацию, чреватую неприятностями.
  Бейкер признает, что он представил офицерам Брайтов как сущих убийц, что подтвердил и Сиборн, и поэтому полицейские должны были быть настороже, не оставляя противникам никаких шансов.
  В то время никто не знал, успели ли Бейкер и Сиборн вооружиться.
  Бейкер сказал, что Сиборн сменил свою светлую рубашку на темную. Свидетельство это имеет большое значение. Бейкер сказал, что у Сиборна на светлой рубашке было несколько капель крови и он не хотел являться в ней в лагерь.
  Это внезапное внимание к своей внешности одного из участников похода очень интересно, потому что его совершенно не смутило, когда он появился перед полицией в рубашке, испятнанной кровью, но для него оказалось важным, по рассказу Бейкера, именно сейчас сменить рубашку на более темную.
  Во всяком случае, в лагере братьев Брайтов завязалась жестокая схватка.
  Первые два свидетеля, которые появились на месте действия после того, как стихли выстрелы, свидетельствуют, что у Сиборна был пистолет.
  Обзавелся ли оружием Бейкер?
  Бейкер клянется, что такие мысли и в голову не приходили. Он клятвенно утверждал, что и не собирался брать с собой револьвер. Но в другой раз Бейкер, тоже под присягой, сказал, что просил у офицера разрешения взять оружие.
  Сомнений по поводу этого противоречия быть не может, потому что оба его признания были записаны официальным полицейским стенографом.
  Перед большим жюри Бейкер сказал, что сообщил офицеру о своем желании прихватить ружье, но офицер сказал ему, что в оружии нет необходимости, ибо они вооружены законом. Тем не менее, в первый раз излагая эту историю на коронерском расследовании, Бейкер клялся, что и не заходил в дом за оружием и не просил у офицера разрешения взять его, да и вообще эта мысль даже не приходила ему в голову.
  Словом, вместо того чтобы подъехать в полицейской машине к лагерю Брайтов и сообщить его обитателям, что они арестованы, оба офицера в компании Бейкера и Сиборна тихонько поднялись по дороге, подкравшись вплотную к стоянке, где спали братья Брайты.
  Брайты утверждали, что первым делом они услышали голос Бейкера, который раздался у них над головами: «А, вот и они! Берите этих сукиных детей!», а затем они почувствовали, как на них кинулись нападавшие, осыпая их ударами.
  Бейкер же клянется, что полицейские сказали: «Просыпайтесь, ребята. Мы представляем закон. Вы арестованы». Или что-то в этом роде, а затем, подскочив к спящим, стащили с них одеяла так, чтобы были видны их лица и стали бить братьев Брайтов дубинками.
  Через несколько лет Бейкер, разговаривая с Артуром Дебо Карром, все же признал, как рассказывает Карр, что он крикнул: «Вот они! Берите этих сукиных сынов!».
  Тем не менее все, что произошло потом, никак не может быть объяснено с точки зрения здравого смысла.
  Когда Бейкер впервые рассказывал эту историю окружному прокурору, он клялся, что офицеры сначала представились, объявив кто они такие, и заявили Брайтам, что те арестованы, а затем подскочили и стали бить их дубинками. Позже, повторяя и пересказывая эту историю, он уже добавил, что прежде чем офицеры пустили в ход дубинки, один из Брайтов крикнул: «Ни одному из паршивых полицейских не удастся нас арестовать!»
  К тому времени, когда Бейкеру пришло время излагать эту историю перед большим жюри, он уже утверждал, что один из Брайтов, стоя на четвереньках, что-то искал под одеялом (намекая, что он, конечно, искал оружие).
  С каждым новым повествованием Бейкер меня его детали. И каждый раз многословно извинялся, что в предыдущем рассказе упустил какие-то важные подробности.
  Какую бы версию событий ни принимать, ясно было, что двое полицейских подскочили к людям в спальных мешках, стали бить Брайтов по головам дубинками, пока те пытались встать на ноги, после чего в тишине ночи раздались выстрелы, а когда они смолкли, двое полицейских и Сиборн были мертвы или умирали, а Бейкер со всех ног удирал к дому Деккера за помощью.
  Деккер, который жил в нескольких сотнях ярдов от места перестрелки, услышав ее, подошел к окну. В лунном свете он увидел, как к его дому подбегает возбужденный Бейкер, который был в предельно взвинченном состоянии и клялся, что братья Брайты хотели убить его.
  Деккер, который хорошо знал Брайтов, оделся и направился вместе с ним к месту их стоянки. Оружия у него не было. Он крикнул:
  — Ребята, это Деккер. Я иду к вам, — после чего подошел к ним вплотную.
  Он увидел, что Джон Брайт, держа в руках ружье калибра 30-30 со сломанным прикладом, стоял в полном ошеломлении. Кок Брайт несколько яснее представлял себе, что случилось. Деккеру показалось, что Джон готов выстрелить в него. Казалось, что Джон не узнавал Деккера, и оба брата стали уверять Деккера, что Бейкер вернулся к ним с какой-то бандой и пытался убить их.
  Деккер вернулся к себе, сел в машину и вместе с соседом поехал в контору шерифа, где и рассказал, что произошло.
  Брайты же направились к своему дому. По следам, по которым преследователи пошли примерно час спустя, было видно, что Джон шел с трудом и у него буквально заплетались ноги. Он то и дело сбивался с пути, и не будь рядом Кока, он бы так и не понял, куда они идут.
  После прибытия Деккера по телефону была немедленно поднята тревога, а шериф с несколькими своими заместителями тут же отправились на место убийства. Они оказались там незадолго до рассвета, примерно через три часа после происшествия.
  Они выяснили, что Сиборн был убит одной пулей крупного калибра, примерно такой же, как у 30-30. Кларк тоже был поражен одной пулей, выпущенной из ружья. Она раздробила ему позвоночник, так что он умер мгновенно, не успев пошевелиться.
  Трудно было объяснить положение его тела. Когда в него выстрелили, он, скорее всего, стоял на коленях, плащ у него был наброшен на голову, револьвер с полной обоймой остался в наплечной кобуре, а в момент гибели он держал в правой руке дубинку, внутренность которой была залита свинцом.
  Дырки от пули в плаще не было. Пуля вошла в основание позвоночника и, двигаясь снизу вверх, вышла через правое плечо.
  В Мартина Ланга стреляли трижды. Во лбу у него были два пулевых отверстия, расположенных совершенно параллельно. Входные отверстия были размерами с пятидесятицентовую монету, а выходное — с серебряный доллар. Еще одна рана была у него в ноге.
  Бейкер утверждал, что, когда он бросился бежать к дому Деккера, кто-то из братьев Брайт крикнул: «Еще один сукин сын удирает! Сними его!», и сразу же над его головой свистнула пуля, которая врезалась в бревно, служившее мостиком через Хорс-крик, отчего полетели щепки и он увидел белевшую в лунном свете древесину, когда, перебравшись через ручей, кинулся к дому Деккера.
  Необходимо отмстить две-три детали, которые никак не соответствуют его истории. Первым делом, если Бейкер, как он утверждает, пересек ручей, воды в котором было выше колена, а затем, вскарабкавшись на берег, одолел изгородь из колючей проволоки, то, учитывая возбуждение, в котором он находился, это должно было сказаться на его одежде. Ведь и при дневном свете одолеть эту изгородь нелегко. Деккер же настаивал, что, когда Бейкер появился у него в доме, одежда его была совершенно сухой и на том месте, где стоял Бейкер, не было следов ни воды, ни грязи. Во-вторых, как бы тщательно потом не исследовалось бревно, перекинутое через ручей — а осматривали его очень внимательно — так и не был обнаружен след вонзившейся в него пули, от которой полетели щепки и обнажилась белизна древесины. Так и не удалось выяснить, куда же попала эта пуля.
  К тому времени во всем этом деле выявился еще один интересный аспект. Братья Брайт, избитые почти до бесчувствия, бредущие пешком и невооруженные, имели не более трех часов преимущества перед погоней, которая тут же была организована, а скорее всего, в их распоряжении было куда меньше времени.
  Как только рассвело, шериф тут же организовал погоню по следам братьев Брайт.
  Нашлись свидетели, которые слышали, как шериф давал совершенно недвусмысленные инструкции: «Как только увидите их, стреляйте — и чтобы наповал уложить их».
  Деккер утверждал, что как только он услышал это указание, то отказался участвовать в погоне и сказал, что и шага не сделает, пока эти инструкции не будут отменены.
  Шериф клятвенно заверил, что не говорил ничего подобного.
  Участники же ополчения, стоявшие тогда поодаль, все же подтвердили, что слышали эти его слова.
  Позже стало известно, что шериф говорил окружному прокурору: «Этих типов никогда не удастся взять живьем, если же мы возьмем их живыми, то не довезем до Иреки, если же все-таки доберемся до Иреки, толпа там их линчует».
  Эти слова шерифа взяты из письма, написанного окружным прокурором.
  Шериф созвал на помощь всех, кого только мог, и преследователи принялись обшаривать всю окружающую местность.
  Графство Сискийу лежит к северу от Орегона. Шериф позвонил коллегам в Орегон, сообщил им, что случилось, и попросил организовать облаву, которая должна была загнать Брайтов в ловушку. В составе преследователей были и индейские следопыты, которые обследовали буквально каждый дюйм земли в надежде напасть на след братьев Брайт. В помощь погоне был даже выделен самолет, а по следам Брайтов уже шли волкодавы.
  В истории северной Калифорнии такая охота на человека была беспрецедентной.
  Но братьям Брайт удалось ускользнуть от нее. Так и не пойманные, они скрылись в горах и обосновались там. Им понадобилось все умение, чтобы скрыться от поисков.
  Как станет ясно, они сделали даже больше того.
  К тому времени к окружному прокурору Джеймсу Дэвису стекались все данные об этом деле, и его картина решительно не нравилась прокурору.
  Показания Бейкера, которые он дал практически сразу же после стрельбы, убедили его в том, что если даже Бейкер рассказывал чистую правду, братья Брайт вели себя точно так, как и должны были бы вести в подобных обстоятельствах. К тому же он далеко не был уверен, что все, рассказанное Бейкером, соответствует истине, и его очень обеспокоило возбуждение, охватившее округ и настойчивые разговоры о суде Линча.
  Окружной прокурор попытался предупредить шерифа о недопустимости такого исхода, и вот именно тогда шериф и произнес упомянутые выше слова, что Брайтов никогда не возьмут живьем.
  Окружной прокурор, вернувшись к себе, принялся тщательно обдумывать ситуацию, чем он и занимался примерно две недели. Наконец он направился к родителям Брайтов и сказал: «Я знаю, что ваши ребята не решаются показаться, потому что боятся, что их могут линчевать. Если они смогут выйти в какой-то определенный день к концу дороги, я там буду с машиной. Я сам отвезу их в заключение и доставлю в такое место вне пределов графства, где они будут в безопасности и суд Линча им не будет угрожать. Ими займется суд».
  Полицейские, конечно, тщательно наблюдали за домом Брайтов, чтобы братья не смогли получить какой-то помощи от родителей, так что шансов, что родителям удастся связаться с братьями и передать им слова прокурора, почти не имелось, но то был единственный способ, которым окружной прокурор мог передать им свое послание.
  В назначенный день в жаркий полдень окружной прокурор в сопровождении своего друга доктора Харриса, которому он полностью доверял и который был предан справедливости, подъехал к тупику дороги (месту, откуда расходились в стороны все преследователи и куда они возвращались запастись припасами, вооружением и т. д.).
  Окружной прокурор остановил тут свою машину. Из кустов вышли двое.
  — Вы окружной прокурор? — спросил один из них.
  — Да.
  — Я Джон Брайт. А это Кок.
  Окружной прокурор распахнул дверцу машины.
  — Садитесь, — сказал он.
  Двое мужчин оказались внутри машины.
  — Ложитесь на пол, — сказал прокурор и накинул на них одеяло.
  Обойдя вокруг машины, Дэвис сразу же сел за руль, включил двигатель и направился в Фолсомскую тюрьму недалеко от Сакраменто, гоня машину на предельной скорости. К вечеру Дэвис и Харрис доставили двух заключенных на место.
  Это было торжеством сил защиты закона.
  Братьям Брайт все же удалось получить послание от прокурора. Восемнадцать дней они прожили в горах, ускользая от облав, которые шли по их следам, скрываясь от волкодавов, самолетов, индейцев-следопытов, и тем не менее продолжали существовать.
  Узнав, что окружной прокурор хочет встретиться с ними, они вернулись, хладнокровно проложив путь сквозь цепь облавы (не надо забывать, что в ней участвовали не любители, а лучшие охотники и следопыты, которых удалось привлечь шерифу) и при свете дня эти два человека, жизни которых висели на волоске, вылезли из кустов, зная, что тут сборный пункт всех участников облавы, и сдались окружному прокурору и доктору Харрису.
  Окружной прокурор понимал, на какой он идет риск, действуя подобным образом. Как потом станет ясно, он на самом деле был отважным человеком, готовым пожертвовать своей политической карьерой, если этого требовали его обязанности.
  Доктор Харрис был одним из тех людей, которые составляют становой хребет любого общества. Он отправился с Дэвисом в качестве простого гражданина, чтобы оказать ему моральную поддержку и убедиться, что договоренность будет честно соблюдаться.
  Возбуждение народа было столь велико, что если бы машина прокурора была бы остановлена где-нибудь в пределах графства Сискийу, Брайтов, вне всякого сомнения, линчевали бы, а если Дэвиса и доктора Харриса не постигла бы та же судьба, им бы все равно крепко досталось.
  Но поговорив с этими людьми, я понял, что толпа могла добраться до братьев Брайт только через трупы их сопровождающих — двух граждан, которые твердо решили, что братья Брайт должны быть преданы объективному суду.
  К моменту начала нашего расследования Дэвис уже скончался, и доктор Харрис, который продолжал стоматологическую практику в Иреке, тоже недавно умер.
  Можно себе представить, что почувствовал шериф, когда узнал, что братья Брайт в безопасности и находятся в тюрьме штата. Они убили двух полицейских, они сделали посмешищем участников облавы, водя их за нос восемнадцать дней, а затем, нанеся ко всем этим оскорблениям еще одно, невозмутимо прошли сквозь все кордоны и сдались окружному прокурору.
  Изложение точки зрения окружного прокурора не заставило себя ждать.
  Он отказался выдвигать обвинение. Он сказал, что братья Брайт, если даже они и делали все, что рассказывал Бейкер, действовали в пределах необходимой самообороны. Такое заявление, конечно, было предзнаменованием политической смерти окружного прокурора. В графстве взметнулась волна эмоций.
  Тем не менее, окружной прокурор Дэвис считал, что предыдущий суд Линча в графстве был пятном на его честном имени и вопиющим нарушением закона. Он чувствовал, что с этим надо как-то бороться.
  Такая его точка зрения не пользовалась популярностью.
  5 сентбяря 1936 года в ирекском «Журнале» появилась редакционная статья, в которой, в частности, утверждалось:
  «Как долго будет продолжаться эта комедия в офисе окружного прокурора? Неужели эти разговоры о линчевании, которые носятся в воздухе, помогут прокурору предотвратить чьи-то действия? Его заявление после линчевания Клива Джонсона, что он привлечет к ответственности виновных, могут, в конце концов, сыграть роль ведра с бензином, которым он старается затушить ревущее пламя общественного негодования!»
  Когда Брайты, наконец представ перед судом, попросили перенести слушание дела в другой судебный округ из-за неприязненной общественной атмосферы, они встретились с враждебностью людей, которые заявили, что нет причин на земле, которые могут помешать беспристрастности суда над Брайтами здесь, в графстве Сискийу. Да, в свое время существовало общественное негодование, но «теперь все успокоилось» и люди хотят всего лишь беспристрастного суда. Они хотят, чтобы закон вступил в свои права.
  Итак, окружной прокурор отказался выдвигать обвинение. Большое жюри вынесло ему порицание, и был назначен специальный прокурор, который принялся составлять обвинение.
  Помощник прокурора, человек по имени Корейа, без особой охоты взял на себя эти обязанности, но тем не менее он должен был получить информацию о том, как представлял суть дела Бейкер и что, по его мнению, говорили Брайты.
  30 декабря 1937 года, когда Брайтам уже был вынесен приговор по обвинению в убийстве первой степени, Корейа, в частности, сообщил расследовательскому комитету при губернаторе:
  «Я не думаю, что они лично достойны осуждения, ибо осуждения достойно общество в целом. В свое время нам уже пришлось иметь дело с типом, который вел себя подобным же образом, когда напивался. Грубость и жестокость никогда не покидали их. Конечно, когда такие люди попадают в переделку, то идут уже до конца. Жестокость — их естественное свойство. Услышав голос Бейкера, они решили, что с ними пришли покончить».
  Окружной прокурор сделал заявление, которое передал в местную прессу. Оно привлекло всеобщее внимание. Я думаю, каждому прокурору было бы полезно прочитать и почаще перечитывать его, для чего текст заявления необходимо повесить в рамке на стену своего служебного кабинета.
  Джеймс Дэвис сказал:
  «В своем стремлении найти правду, отбрасывая нагромождения лжи, окружной прокурор должен руководствоваться только доказательствами, которые имеются в его распоряжении. Его дело — выявлять правду, и даже учитывая склонность человека к ошибкам, он должен стремиться только к истине. Прокурор, выдвинутый народом на этот пост, должен защищать конституционные права граждан старательно и самоотверженно. Любую ситуацию он должен оценивать только с точки зрения закона, и кто бы ни был убит, каково бы ни было возбуждение толпы, прокурор не должен уступать, когда его толкают на очередное нарушение закона, — пусть даже он будет одинок в своем убеждении, пусть даже его сочтут непригодным для этого поста. Он дал клятву соблюдать конституцию этой страны, этого штата, что требует от него неуклонного следования закону, и любая другая позиция приведет к предательству истины и справедливости».
  Окружной прокурор утверждал, что и первая история, рассказанная ему Бейкером, и дальнейшие детали, когда позднее он подробно расспрашивал его, доказывали, что Брайты действовали в состоянии необходимой самообороны, но к тому времени, когда Бейкер излагал свою историю перед большим жюри, он изменил некоторые факты и добавил новые, чтобы внести в повествование элементы убийства первой степени.
  Тем не менее в деле были данные, говорящие то ли о том, что при сборе доказательств оказывалось определенное давление, то ли, что деятельность шерифа по их сбору оставляла желать лучшего. Те факты, которые не отвечали точке зрения обвинения, просто не фигурировали в деле.
  Обвинение было убеждено в том, что все пули из ружья Брайтов 30-30, включая и те две, что попали в голову Мартина Ланга, были выпущены с целью хладнокровного убийства, потому что, например, когда Ланг уже лежал на земле, ему прострелили ногу.
  Но некоторые факты никак не согласовывались с этой концепцией.
  Во-первых, если пуля калибра 30-30 входит человеку в лоб, она вдребезги разносит затылочную кость. Во-вторых, совершенно абсурдно предположение, что следы двух пуль, пробивших голову, могут быть совершенно параллельны и к тому же оставить в целости затылочную кость.
  К тому же, если пули из ружья калибра 30-30 были выпущены стоящим над жертвой человеком, т. е. когда Ланг лежал на земле, вспышка из дульного обреза должна была оставить совершенно ясные следы на коже.
  И конечно, если пули в самом деле попали бы в лежащего на земле человека, как утверждало следствие, они, пройдя сквозь череп, ушли бы в землю под ним и причем неглубоко.
  Почему не удалось их обнаружить?
  Этот вопрос не давал нам покоя, когда мы начали расследование.
  Несколько месяцев проработав над делом, мы выяснили, что следствие даже наняло старателей, которые должны были тщательно промыть на этом месте землю и найти пули.
  Они их так и не обнаружили.
  Почему?
  Потому что их там не было.
  Хороший старатель с лотком может найти булавочную головку в квадратном ярде земли. Здесь же предстояло искать две свинцовые пули, о которых было известно, где они вошли в землю, но, несмотря на все промывки, их так и не удалось обнаружить. И могло быть только одно объяснение этой неудаче.
  Можно только пожалеть, что судебное следствие не было ознакомлено с этим фактом. Чувствовалось, что и защита не очень задавалась этим вопросом. Этот жизненно важный факт был известен следствию. Тем не менее информация эта осталась неизвестной суду, жюри присяжных и участникам защиты. А ведь этот факт мог бы стать решающим.
  Братья помнят, как их разбудили. Они помнят, что услышали голос Бейкера, говорившего скрытым в темноте нападавшим: «Дайте этим сукиным сынам», а затем на них навалились и стали бить. Удары дубинок едва не вышибли из них дух, а когда они стали приходить в себя, увидели, что стоят на месте разгромленной стоянки, а вокруг валяются мертвые тела.
  Можно ли верить этой истории?
  Что касается Джона Брайта, она, скорее всего, отвечает истине. В случае же с Коком Брайтом она может быть правдой, а может и не быть. Имеются убедительные свидетельства, что оборонявшиеся использовали ружье 30-30 как дубинку, не только сломав приклад, но и оставив заметные следы ударов на лице одного из нападавших.
  Использование ружья в качестве дубинки поразило Верховный Суд, который был вынужден пересмотреть это дело, но, я думаю, суду не удалось понять важность этого доказательства.
  Почему люди пустили ружье в ход таким образом, если они могли использовать его как смертельное оружие?
  Это может быть объяснено только одной причиной: ружье было незаряженным.
  В самом ли деле в нем не было патронов?
  Если все заряды в самом деле были выпущены из ружья 30-30 и если Бейкер говорил правду, должно было быть шесть выстрелов, но когда полицейские ползали по земле, собирая гильзы, им удалось найти и представить в суд только две гильзы, имевшие отношение к ружью Брайтов, то есть две пустые гильзы.
  Более того, когда при свете дня сцена перестрелки была исследована более тщательно, выяснилось, что по крайней мере одна пуля была выпущена с другой стороны и направлена в сторону лагеря братьев Брайт.
  Она проделала отверстие в небольшом деревце, растущем неподалеку от того места, где Брайты раскинули свои спальники, и шрам на коре был достаточно глубок, чтобы четко можно было определить направление, откуда была выпущена пуля.
  Это стреляли из кустов с противоположной стороны стоянки, целясь точно в Брайтов, и пуля отклонилась от цели всего лишь на несколько дюймов.
  К тому же, если Бейкер рассказывал правду, вся эта история, когда мы принялись распутывать ее, убедительно свидетельствовала, что братья Брайт, по сути, даже не могли бы толком выбраться из своих спальных мешков. Более того, сама мысль, что двое человек, на которых было одно ружье, лежавшее между ними, могут застрелить двух опытных полицейских и их помощника, не дав возможности никому из полицейских произвести хотя бы один выстрел, — сама эта мысль кажется совершенно невероятной.
  Конечно, все эти факты были нам совершенно не известны, когда дело Брайтов, образно говоря, свалилось нам на головы.
  Артур Дебо Карр, о котором уже упоминалось, чувствовал, что в деле Брайтов не сходятся концы с концами. Он пришел к этому заключению главным образом в силу убедительности, с которой окружной прокурор отказался выдвигать обвинение, и потому, что заявления Бейкера сильно противоречили друг другу.
  Бейкер по-прежнему не утруждал себя объяснениями, почему в его показаниях то и дело появляются все новые факты, которые все отчетливее превращали это дело в задуманное хладнокровное убийство.
  Например, мы выяснили, что в декабре во время суда Бейкер утверждал, что теперь значительно лучше помнит все происшедшее, чем второго сентября. Как он сам объяснял: «Теперь я успокоился. Тогда я был перепуган прямо до смерти. И теперь я все помню куда лучше, чем тогда».
  Во время суда Бейкера снова спросили:
  В.: — Теперь вы лучше помните события тридцатого августа, чем в ту ночь, когда вы давали показания?
  О.: — Да, сэр, моя память значительно улучшилась.
  В.: — Когда именно?
  О.: — Ну, теперь-то она уж лучше, чем в ту ночь. Тогда я три ночи не спал.
  В.: — В таком случае, отвечая тогда на вопросы, не могли ли вы, по вашему мнению, допустить какие-то ошибки и неточности?
  О.: — Ну, в то время я вообще плохо соображал. Так что не знаю, допускал я их или нет.
  Как бы там ни было, Артур Дебо Карр отправился к Лону Д. Моргану и Альфу И. Перри, издателям «Сакраменто шоппинг ньюс», и они решили выделить Карру средства на выпуск небольшой «газетки», в которой он мог бы рассказать о замеченных им неувязках в деле Брайтов и поделиться определенными выводами.
  Публикация эта вышла в свет и получила широкое распространение. После того как другие наши статьи в «Аргоси» начали привлекать всеобщее внимание, Артур Дебо Карр выслал нам копию своей статьи и попросил заняться делом Брайтов. Начав расследование, мы скоро пришли к заключению о необходимости познакомиться с доказательствами.
  При чтении протокола наше внимание привлекли некоторые детали, которые не были должным образом оценены в зале суда.
  У Брайтов был пес по кличке Смоки, и оба брата, а также Деккер, утверждали, что собака была с ними. Деккер совершенно определенно заявил, что незадолго до выстрелов он слышал лай и рычание, свойственное псу, когда он одолевает раненую косулю или с кем-то сцепился в схватке.
  Теперь представляется очень любопытным, что во всех заявлениях и показаниях Бейкер нигде и словом не упоминает о собаке. В сущности, он давал понять, что никакой собаки во время этой сумятицы не было. Он даже решился упомянуть, что по пятам за ним следовала лишь его маленькая собачка, которая взлаивала от возбуждения. (В таком случае непонятно, почему собачка не последовала за ним к Деккеру, ибо если она сопровождала его в лагерь Брайтов, она не должна была бы от него отставать.)
  Мы наткнулись на одно очень важное заявление, которое Бейкер впервые сделал во время суда. Он сказал, что Кок Брайт выскочил из своего мешка и бросился на Ланга, который упал на спину и в завязавшейся схватке закричал: «Уберите это животное!»
  Какое животное?
  Совершенно очевидно, что любой полицейский в графстве Сискийу, подвергавшийся нападению, если обратится к стоящему рядом помощнику с откровенной просьбой «убрать это животное», отныне и навсегда станет объектом насмешек. Полицейский Ланг не мог сказать этих слов ни о Коке Брайте и ни о каком другом человеке. Кроме того, из всего, что нам удалось узнать о полицейском Ланге, явствовало, что ему отнюдь не была нужна посторонняя помощь, чтобы справиться с Коком. Ланг был мускулистым, широкоплечим человеком, который отлично работал кулаками и прекрасно знал, как постоять за себя в любой стычке.
  Да и к тому же, как братья Брайт могли успеть выбраться из спальных мешков, когда на них всем весом навалились двое полицейских, лупивших их дубинками по головам, полностью вооруженных и готовых к любым неожиданностям?
  Ответ мог быть только один.
  Собака должна была участвовать в свалке.
  Теперь мы должны вернуться к тому странному положению, в котором было найдено тело полицейского Кларка. Явно было видно, что во время стрельбы он стоял на коленях. Задняя часть тела оказалась поднятой выше головы, которая была закрыта вскинутым плащом. В правой руке он держал дубинку. Чувствовалось, что он не сделал ни малейшей попытки вытащить револьвер. В таком положении стоя на коленях и опираясь локтями о землю, он и был убит.
  Реконструируя ход событий, можно прийти только к единственному ответу.
  Собака, вцепившись в плащ Кларка, заставила его опуститься на колени, а затем прыгнула ему на спину, по-прежнему держа плащ в зубах.
  Увидев кинувшуюся на него собаку, кто-то выстрелил из ружья 30-30, пытаясь убить пса, но пуля вошла в основание позвоночника Кларка, от чего тот мгновенно скончался.
  Кто мог стрелять в собаку?
  Не Брайты.
  В конце концов Бейкер изложил историю, исходя из которой Брайты были виновны в убийстве первой степени. Он заверял, что они заявили: никакому, мол, паршивому полицейскому не удастся нас арестовать, а затем один из них стал шарить под одеялом явно в поисках оружия; полицейские же, навалившись на них, всего лишь старались «успокоить» братьев Брайт, «пошлепывая» их и прося утихомириться.
  Когда Бейкер в первый раз излагал свою историю окружному прокурору, она была несколько более выразительной и красочной. В то время он рассказал, как полицейский «врезал ему (Коку) между глаз». Во время же суда он уже утверждал, что Кок «как пуля» выскочил из спальника и «насел» на Мартина Ланга, прижав его к бамперу машины, а Сиборн обхватил его сзади и оттащил в сторону, к изголовью постели. Кок «даже не пошатнулся». Согнувшись, он вытащил из под одеяла ружье, и Бейкер успел даже трижды вскрикнуть: «Осторожно, ребята, у него винтовка!»
  После того, как Бейкер закричал во второй или в третий раз, раздался выстрел и одновременно с ним на них «налетел» Джон.
  Такой ход событий, конечно же, делал обоих братьев виновными в убийстве первой степени, но он включал в себя деталь, которая трудно поддавалась объяснению. Что делали полицейские в то время, пока Бейкер дважды, а может и трижды (у него нашлось время на три предупреждения), кричал им: «Осторожно, ребята, у него винтовка!»?
  Как было установлено в суде, ни Ланг, ни Кларк не успели выстрелить даже по одному разу. Револьвер Кларка так и остался в кобуре; оружие Ланга было найдено на земле рядом с телом Сиборна.
  Другие свидетели утверждали, что пистолет был и у Сиборна, но шериф отрицал этот факт.
  Собственный пистолет Сиборна был найден среди багажа в его машине и был опознан сыном.
  Так что же на самом деле там произошло?
  Полицейские тщательно обыскали все вокруг и нашли всего лишь две пустые гильзы — следы двух выстрелов из ружья Брайтов. Ничего больше найти им не удалось — в противном случае они представили бы эти доказательства суду.
  Кто же выпустил остальные пули? И в кого они были направлены?
  Как можно было объяснить положение, в котором было найдено тело полицейского Кларка?
  Джеймс М. Аллен, который был назначен специальным прокурором по этому делу, ныне занимал пост старшего судьи в графстве Сискийу. После того как «Аргоси» начал публикации по этому делу, Джеймс Аллен предпринял попытку объяснить странное положение тела Кларка тем, что в момент смерти он… молился.
  Фактически же, пытаясь объяснить положение тела, Джеймсу Аллену пришлось бы признать, что в схватке принимала участие собака и кто-то, пытаясь убить ее, по ошибке попал в Кларка, или же ему надо было создавать какую-то другую теорию, которая могла бы дать объяснение столь странному положению тела. Оно находилось на небольшом отдалении от того места, где спали братья Брайт, и, судя по тому, как вошла пуля, было видно, что человек стоял на четвереньках и нижняя часть тела была выше головы.
  Что заставило его принять такое положение?
  Он молился?
  Нельзя не признать такое поведение более чем странным для полицейского, когда, приступив к задержанию и начав избивать двух человек дубинками, он внезапно решает отбежать на несколько шагов, встать на колени перед лицом тех, кого он только что пытался арестовать, опустить локти на землю, накинуть полы плаща на голову, приподнять заднюю часть тела и, заняв столь странное положение в столь неподходящее время, просить божественного руководства.
  Если отказаться верить рассказу Бейкера, что он, мол, видел, как пуля расщепила бревно, тогда мы ставим себя в положение, при котором должны подвергнуть сомнению все, что рассказывал Бейкер, ибо он очень красочно описывал летящие щепки и обнажившуюся из-под них древесину. Говорил ли он правду или же лгал, но, во всяком случае, он настолько путался в своих показаниях, что полагаться на них было нельзя и ценности они не имели.
  Но если даже Бейкер что-то и напутал с этим бревном, а во всем остальном говорил правду, очевидно, что было произведено как минимум семь выстрелов — одним был убит Кларк, другим — Сиборн, одна пуля попала Лангу в ногу, а две ему в голову, еще один выстрел был направлен в Бейкера и еще один был сделан тем, кто стрелял в Брайтов из мощного ружья того же типа, что и 30-30.
  В винтовку Брайтов 30-30 была вставлена обойма. В ней было шесть патронов.
  Любой, кто разбирается в огнестрельном оружии, понимает, что два выстрела в голову Ланга не могли быть сделаны из ружья 30-30.
  Необходимо вспомнить, что у братьев Брайт было и автоматическое оружие 32-го калибра.
  Могли ли пули, попавшие в голову Ланга, быть выпущенными из него?
  У автоматического оружия есть одна характерная особенность. После выстрела оно тут же выкидывает пустую гильзу.
  Если бы из автоматического оружия Брайтов 32-го калибра были сделаны эти выстрелы, то в руки полиции обязательно попали бы две пустые гильзы с такими характерными особенностями, что не было бы сомнений, из какого оружия они были выкинуты.
  Но ничего подобного найти не удалось.
  На коронерском расследовании Бейкер утверждал, что Сиборн схватил Кока и отшвырнул его в сторону от полицейского Ланга, что Кок схватил свою винтовку и «Мартин Ланг лежал на земле, когда я пробежал мимо него вверх по ручью, но начал приподниматься; я уже окончательно миновал его, когда он встал на четвереньки, и я орал ему, чтобы он вытащил свой револьвер, и кричал, что, мол, осторожнее, ребята, и примерно в это время я услышал выстрел».
  Подтекст этой истории совершенно ясен. Увидев, что один из Брайтов дотянулся до ружья, Бейкер кинулся в паническое бегство. Он понесся по течению ручья с предельной скоростью; Мартин Ланг стоял на четвереньках, и в этот момент Бейкер заорал: «Осторожнее, ребята, у него ружье!».
  В этом случае Бейкер не имеет представления, кто на самом деле стрелял, и его показание, в котором он утверждал, что видел, как Кок Брайт поднял ружье и выстрелил из него, а потом передал его Джону, чтобы тот тоже мог пострелять, обеспечив себе право стать кандидатом на виселицу, — такое показание не имеет никакой ценности, потому что Бейкер оказался спиной ко всему происходившему, улепетывая со всех ног еще до того, как раздался выстрел.
  В другой же раз, описывая перестрелку, Бейкер показал, что, обежав вокруг автомобиля, он в последний раз увидел полицейского Кларка, стоящего над головой Джона, который не успел подняться и лишь корчился в таком положении (очевидно, в этот момент Джон получил оглушающий удар от Кларка, стоявшего над его головой), и что больше он не видел Кларка вплоть до следующего утра, когда он оказался тут вместе с шерифом и увидел его уже мертвым.
  До этого Бейкер клялся, что, когда раздались первые выстрелы, он видел и Джона и Кока, но на глаза ему не попался никто из полицейских; что пока Кок не выстрелил в первый раз и не передал ружье Джону, он, Бейкер, не сдвинулся с места.
  Возникает еще одно не менее удивительное противоречие.
  Свидетель утверждает: «Я подошел к мистеру Лангу как раз, когда раздался первый выстрел, и в это время мистер Ланг находился между машиной и небольшой канавкой».
  Обратите внимание на любопытный подтекст этого заявления. Свидетель шел, и когда раздался первый выстрел, он подошел к тому месту, где стоял полицейский Ланг. Кларк же к тому времени ударами дубинки привел Джона почти в бесчувственное состояние.
  Получается любопытная подборка противоречивых фактов.
  Бейкер утверждал также, что Кок схватил полицейскую дубинку, которой его били, и разломал ее надвое.
  Показание это было дано после того, как была найдена дубинка, переломанная посредине.
  Необходимо к тому же учитывать, что все эти события имели место ночью. И если открытые пространства были освещены лунным светом, то под деревьями, где спали парни, была полная темнота. Тем не менее Бейкер несколько раз в своих показаниях приводил мельчайшие детали того, что происходило.
  Нет смысла обсуждать все эти противоречия без того, чтобы не указать, что во всей этой истории о перестрелке остался без внимания один решающий фактор.
  Этим фактором можно назвать присутствие собаки. Или, говоря иными словами, без ее присутствия просто не поддается логическому объяснению, каким образом братья Брайт могли выбраться из спальных мешков, схватить оружие и перестрелять трех человек, из которых как минимум двое были вооружены. В таком случае непонятно даже, как братья вообще могли подняться на ноги.
  Бейкер никогда не менял своих показаний в той части, когда он говорил, что братья Брайт лежали, с головой укрывшись одеялами, и полицейские, подбежав к ним, сдернули одеяла с голов спящих.
  Они стали избивать их дубинками. Когда Бейкер впервые излагал ход событий, применение дубинок в его рассказе ничем не было вызвано. Во второй раз он уже привел выкрики братьев, что, мол, ни одному паршивому полицейскому не удастся их арестовать, а когда, наконец, он давал показания перед судом, в его рассказе появился один из братьев, который шарил в постели, пытаясь схватиться за оружие.
  Но во всяком случае, когда полицейские оказались около спящих, на головах их были одеяла.
  Полицейские встали прямо на спальные мешки. Каким образом двое человек могут выбраться из них, когда их придавили к земле два мускулистых полицейских? Это просто невозможно.
  К тому же рассказ Бейкера вряд ли украшает память двух опытных полицейских, которые отлично знали, как им надо вести себя в таких обстоятельствах.
  Совершенно ясно, что если принимать все эти показания за чистую монету, в них выявляются зияющие провалы. Факты не получают удовлетворительного объяснения. Никак нельзя объяснить положения тела Кларка.
  Совершенно невозможно понять, каким образом два человека, пользуясь одним ружьем, которое они то и дело передавали из рук в руки, смогли убить трех человек, у двоих из которых было оружие, не дав никому из них возможности хотя бы раз выстрелить, особенно учитывая, что у Бейкера было время трижды предупредить их об опасности, до того как раздался первый выстрел: «Осторожнее, ребята, у него ружье!».
  Нельзя забывать и о тех семи выстрелах, которые якобы были сделаны из ружья, в обойме которого было всего шесть патронов, после которых на земле остались всего лишь… две пустые гильзы.
  Если же учесть, что старатели тщательно промыли всю землю вокруг в поисках пуль и не нашли ни одной, то возникает совершенно другая картина событий, чем та, что представило следствие.
  И суд и обе стороны, кажется, недооценили чертовски важное показание Бейкера, что после первого выстрела он подошел туда, где стоял Ланг.
  Показание это было дано Бейкером под присягой во время суда. Ему было уделено определенное внимание во время жаркого перекрестного допроса, когда обе стороны старались уточнить некоторые другие детали дела, но были, очевидно, причины, по которым на это важное заявление не обратили внимания.
  Если оно соответствовало истине, то эти слова становились исключительно важны. В противном случае Бейкер или врал, или ошибался.
  Следствие, естественно, хотело обнаружить те две пули, которые, в соответствии с его теорией, были выпущены в голову Ланга, когда тот лежал на земле. Старатели со своими лотками доказали, что пуль там не было. Другими словами, эта версия опровергалась.
  После этого следствие не обмолвилось об одном жизненно важном доказательстве, которое было известно только ему.
  Если бы защита знала о нем, вполне возможно, что приговор братьям Брайт был бы отменен Верховным Судом штата Калифорния.
  Брайты об этом не знали.
  Никто из тех, кто участвовал в защите, не был осведомлен об этом обстоятельстве, пока независимые расследователи «Аргоси», спустя шестнадцать лет после перестрелки, не начали раскапывать свидетельства по этому делу.
  Дело было очень интересным.
  Когда все факты были представлены вниманию губернатора Эрла Уоррена и высших судебных властей штата, все свидетельства подверглись тщательному изучению.
  Впервые после приговора братьям Брайт Верховный Суд Калифорнии дал определение ситуации, оценив ее как «преднамеренность», в оценке происшествия как убийстве первой степени, и в свете нового определения стало ясно, что братья Брайт вряд ли могли быть обвинены в столь тяжком преступлении, если даже принять во внимание самые убедительные доказательства следствия.
  Верховный Суд решил даровать Брайтам условно-досрочное освобождение.
  Когда я пишу эти строки, они, выйдя из тюрьмы, прилагают все усилия, стараясь снова приспособиться к жизни в этом странном, так изменившемся мире.
  Эти люди выросли на свежем воздухе, в горах и на просторах, перемещаясь от одного родника к другому, и все их скитания были окрашены цветом золота, которое они промывали.
  Теперь им приходится привыкать к «цивилизации», к порядку и дисциплине, которых требуют от них условия их освобождения, но, по крайней мере, они вышли из этих унылых стен и зарешеченных камер, избавились от духа тюрьмы.
  И я надеюсь, что в один прекрасный день они снова вернутся к той простой полудикой жизни, с которой так хорошо знакомы.
  После всех этих лет их по-прежнему мучают кошмары о тех двух годах, что они провели в камере смертников, каждый день ожидая встречи с петлей, которая захлестнет им горло. Этот горький опыт оставляет на душе неизгладимый след.
  6
  Дело, которое через некоторое время было предложено нам для расследования, включало в себя факты, которые вряд ли могут встретиться в жизни обыкновенного человека. Тем не менее, мы решили все же заняться историей человека, которого я позволю себе назвать Ричардом Роем.
  Думаю, он бы не возражал, если бы я назвал его подлинным именем, но у него есть юная дочь и для ее душевного спокойствия я предпочел бы называть его Ричардом Роем.
  Он был типичным средним гражданином. Высококвалифицированный механик, с хорошей работой, достаточно общительный, с массой друзей. Он любил охоту и рыбалку, и лицо его отличалось здоровым цветом, как у человека, который много времени проводит на свежем воздухе.
  У него была симпатичная жена, на которую он всегда мог положиться, хороший дом, ребенок и установившееся положение в обществе.
  Он был женат достаточно давно, и его жене не приходилось жаловаться на благополучие, которого ему удалось добиться, она была скорее исправной хозяйкой дома и матерью, чем компаньоном в его делах.
  Ричард Рой встретил симпатичную двадцатисемилетнюю разведенную женщину. Эта молодая особа была хохотушкой и физически весьма привлекательной для мужчин.
  Прошло немало времени, пока знакомство Ричарда Роя с этой женщиной перешло в физическую близость. Оно дало ему такое удовлетворение, которого он все время подсознательно искал.
  Когда его отношения с этой женщиной стали столь близкими, он понял, что ни его дом, ни жена, которую он по-настоящему любил, ни его охота с рыбалкой, ни круг его друзей — ничто до сих пор не давало ему ощущения полного счастья в жизни.
  Когда в середине зимы в конце недели он отправился с друзьями на охоту, они оказались в охотничьем клубе примерно в двухстах милях от дома, где Ричард Рой провел едва ли не самый веселый уик-энд. Его окружала сугубо мужская компания, общение с которой он так любил. Был и азарт охоты на морозном воздухе. Была вкусная еда, дружеская компания, крепкий сон и долгое пребывание на свежем воздухе.
  Поздним воскресным вечером, вернувшись домой, он решил предварительно навестить свою подружку.
  Поставив свою машину и заперев ее, он тихонько прокрался в ее квартиру, как делал много раз за предыдущие восемнадцать месяцев — и нашел ее лежащей совершенно голой на кровати, уже похолодевшую, с шарфом, обмотанным вокруг шеи.
  Чувствовалось, что она была мертва уже довольно давно.
  Оцепенев от ужаса, он молча стоял рядом с кроватью. Он был очень привязан к этой молодой женщине, хотя оба они понимали, что их отношения никогда не зайдут дальше флирта или любовной интрижки. Они нравились друг другу, и эти отношения их устраивали.
  Ричард Рой вошел в ее дом в радостном возбуждении. И, включив свет, он увидел мертвое тело.
  Несмотря на потрясение, он не мог не понимать весь ужас своего положения.
  Он не мог сообщить о своем открытии, ибо он никак не мог удовлетворительно объяснить свое пребывание в этой комнате в такое время ночи без того, чтобы не подорвать свою репутацию в обществе, после чего он будет подвергнут публичному осмеянию и, возможно, подозрениям. Не говоря уж о том, с каким ужасом воспримут ситуацию его жена и дочь.
  Ричард Рой выключил свет. Выхода у него не было. Он должен как можно скорее исчезнуть отсюда, да так, чтобы никто не мог доказать, что он был в этой квартире при таких обстоятельствах.
  Ричард Рой на цыпочках покинул эту квартиру, опасливо оглядываясь из-за плеча. Открыв машину, он торопливо залез в нее и немедленно сорвался с места.
  В понедельник днем часа в два тело убитой было обнаружено.
  У полиции не было почти никаких улик, и она стала восстанавливать обстоятельства жизни этой женщины.
  Молодая привлекательная одинокая женщина не могла полтора года жить без того, чтобы в ее квартире время от времени не бывали мужчины, и кто-то должен был заметить посетителя. Пусть слухи и передавались из уст в уста, но кто-то должен был бывать здесь.
  После смерти женщины появилась куча свидетелей, которые не скупились на сплетни. Мало-помалу стали появляться какие-то наводки. Один свидетель говорил одно, другой — другое. Полиция понемногу стала составлять описание человека, «имеющего отношение к этому делу».
  Наконец у них в руках появилось решающее доказательство, которое позволило его опознать.
  На допрос был вызван Ричард Рой.
  Сначала он все полностью отрицал. Затем, увидев, что зажат в угол, Рой признал, что между ними были определенные отношения, а затем сознался, что был в ее квартире примерно в одиннадцать вечера в воскресенье. Теперь он ничего не скрывал, рассказав все как было, и полиция отпустила его.
  Но никаких больше следов не было обнаружено. Полиция стала анализировать имеющиеся у нее доказательства, и наконец Ричард Рой был арестован за совершенное преступление.
  У Ричарда Роя был решительный напористый адвокат. Обычно наш так называемый Суд Последней Надежды не занимался делами, в которых у заключенного был свой адвокат, но в данном случае мы сделали исключение, ибо совершенно определенно знали: никакие процессуальные правила не могут помешать нам выступить в защиту Ричарда Роя.
  Мы связались с его адвокатом, и он стал сотрудничать с нами. Изматывающее изучение фактов привело нас к решению вступить в отчаянную борьбу. Мы отправились в отдел по помилованиям и прямо к губернатору.
  Учитывая мнение трех членов Верховного Суда и дополнительные факты, выявившиеся к тому времени, представлялось несложным добиться помилования для Ричарда Роя, но это оказалось далеко не так просто.
  Когда прокурор представляет дело жюри и добивается ожидаемого им приговора, он отказывается допустить даже возможность того, что вердикт мог быть ошибочным, в результате чего осужден невинный человек. Во многих случаях сталкиваешься с закулисной активностью, с фактами политического давления и с тем, что, конечно, хуже всего — с официальным равнодушием.
  Чтобы получить официальное помилование, после которого заключенный выходит на свободу, власти обязаны предпринять определенные действия. Официальные лица вечно заняты. Каждый день требует от них полной отдачи сил. Пока для помилования не будут предприняты определенные действия, события продолжают развиваться своим чередом, так как «закон есть закон». Сказывается и политическая инерция, и, как ни печально, опасение перед решительными, определенными и положительными поступками.
  В деле Ричарда Роя недели превращались в месяцы, которые монотонно тянулись один за другим.
  Тем не менее начала действовать сила общественного мнения, которая постепенно стала выкристаллизовываться в требование немедленных действий, да и адвокат Ричарда Роя оказался настоящим бойцом.
  В конце концов, когда Ричард Рой находился в тюрьме уже четыре года, губернатор издал распоряжение не о помиловании, а о смягчении наказания. В сущности, это был компромисс, исходящий из желания удовлетворить все стороны, но тем не менее в результате его Ричард Рой был освобожден, автоматически лишившись права потребовать от штата возмещения убытков за фальшивое обвинение.
  Через несколько недель Ричард Рой, его жена и дочь, проехав три тысячи миль до моего ранчо в Калифорнии, остановились на несколько часов, чтобы сказать мне, как они благодарны за все усилия, которые были предприняты в связи с его делом, после чего двинулись в обратный путь налаживать жизнь в том обществе, где Рой жил до приговора.
  Это решение Ричарда Роя обратило на себя мое внимание. Он решительно и упорно боролся до конца и не прятался от фактов.
  Человек меньшего калибра постарался бы скрыться от общества, сделать все, чтобы его забыли. Он постарался бы сменить имя и начать новую жизнь в новом окружении. Женщина, не столь постоянная в своих привязанностях, как жена Ричарда Роя, давно бы бросила бы его.
  Он вернулся к себе, в свое окружение. Он вернулся к той же работе на том же месте, откуда его забрала полиция и отдала под суд. Да, он сделал ошибку, вступив в отношения с женщиной, которая была убита. Он признал свою ошибку и нес груз вины, глядя миру прямо в глаза.
  Подобное отношение к происшедшему было очень характерно для такого человека, как Ричард Рой.
  Я хорошо запомнил некоторые детали, которые он поведал мне во время своего краткого визита на мое ранчо, детали, которые должны были вызвать реакцию публики, доказывающие, что может сделать общественное мнение, когда оно громко заявляет о себе.
  В день своего освобождения из тюрьмы Ричард Рой сразу же приехал домой, где его ждали жена и дочь. Сразу же стал звонить телефон, и люди, о которых он никогда раньше не слышал, поздравляли его, выражая свое удовлетворение, что справедливость все же восторжествовала. Люди стремились выразить ему свое уважение. В дверь постучался человек с портняжным сантиметром и объяснил, что он портной, что он не может выложить наличные в помощь Ричарду Рою, но хочет снять мерку и сшить ему отличный костюм, чтобы Ричарду Рою не пришлось бы начинать новую жизнь в тюремной робе.
  До позднего вечера телефон звонил не переставая. Рою пришлось сидеть все время у телефона, потому что, как только он клал трубку, раздавался новый звонок. И лишь после двух ночи, как он рассказывал, телефон перестал звонить и он смог пойти спать.
  Конечно, он обрел широкую популярность. В прессе были его фотографии, и его узнавали даже незнакомые. Он рассказывал, что еще много дней спустя люди оглядывались на него, а потом, догнав спрашивали, ни Ричард ли он Рой, после чего пожимали ему руку и желали удачи в жизни.
  Это был вдохновляющий пример того, чего можно добиться, действуя воедино, пример доброжелательности и милосердия, свойственных обыкновенным людям.
  Всем своим обликом Ричард Рой вызывал доверие. Он проделал очень длинное и изматывающее путешествие, только чтобы поблагодарить меня. Он пробыл у меня не больше полутора-двух часов, хотя ранчо мое находится в отдалении и приезжающие ко мне люди, как правило, остаются на ночь. Почти всегда мы садимся вместе с гостями пообедать, ибо ко мне трудно добираться и столь же нелегко ехать обратно. Тем не менее у нас всегда были гости — иногда один, а порой восемь-десять человек.
  Когда подошло время садиться за стол, я сказал Ричарду Рою, что мы хотели бы пообедать с ним и его семьей.
  Улыбнувшись, он покачал головой. Он не хотел бы обременять меня. Он отмахал три тысячи миль только для того, чтобы сказать мне слова благодарности, и перед ним лежат три тысячи миль обратного пути. Он готов двинуться в дорогу. Он просто хотел дать мне знать, как он благодарен, и лично выразить свои чувства.
  При встрече с такими людьми восстанавливается вера в человека.
  7
  Как правило, нам приходилось иметь дело со случайными, не доказанными или ложными обвинениями.
  Трудно было представить себе, что нам придется столкнуться с делом, в котором человека, сознательно оболгав, обвинили в убийстве. Такая ситуация — любимая тема романистов, и эти истории вызывают интерес публики, потому что они в самом деле случаются в реальной жизни.
  В данном случае главным было подобрать «падшую личность», на которую можно было бы повесить убийство, и наиболее подходящей жертвой на эту роль оказался некий Луис Гросс.
  История началась 17 ноября 1932 года, когда сын Мортадо Абрахама обнаружил тело своего отца в Хай-ленд-парке, штат Мичиган. (Хайленд-парк вплотную примыкает к Детройту.) Человек был убит выстрелом в лоб во время сна; убийца пустил в ход пистолет 38-го калибра.
  Полиция приступила к расследованию, исходя из теории, что убитый кому-то «перешел дорогу», и это могло стать мотивом для убийства. Его привлекательная жена, как гласила теория полиции, могла вполне оказаться вторым углом романтического треугольника, и детективы стали разрабатывать эту версию.
  Люди, вовлеченные в эту историю, были в основном сирийцами. Убийство произошло в сирийском квартале, тесной маленькой общине, где было трудно получить информацию и еще труднее выяснить, правдива ли она.
  Полиция начала усиленно добывать доказательства, которые должны были бы подкрепить ее теорию, как один из подозреваемых внезапно «вспомнил», что Луис Гросс как-то признался ему, что он (Луис Гросс) убил Мортадо Абрахама.
  Луис Гросс был еврей-разносчик, который зарабатывал на жизнь, торгуя разной мелочью в сирийском квартале. Делец он был низкого пошиба, и репутация у него была не из лучших. Он трижды был судим за воровство и за попытку кражи.
  Полиция наконец арестовала Гросса, и ему было предъявлено обвинение в убийстве первой степени.
  Дело было представлено суду присяжных. В суде все смешалось, встало с ног на голову. Гросс признал, что один из подозреваемых по делу предлагал ему деньги за то, чтобы убрать Мортадо Абрахама, но он отказался. Человек, которого назвал Гросс, решительно все отрицал, сказав, что эта история выдумана с начала до конца и что Луис Гросс украл два одеяла, которые за гроши продал Мортадо Абрахаму, что Абрахам, узнав, что одеяла краденые, вообще отказался платить за них, и тогда Луис Гросс из мести убил его.
  Свидетели выдвигали обвинения и контробвинения, и, конечно, тот факт, что Луис Гросс ранее был судим, явно не шел ему на пользу. Был единственный факт, который никто не подвергал сомнению — кто-то застрелил спящего Абрахама из пистолета 38-го калибра. Все остальные факты противоречили друг другу, и эта путаница не прекращалась. Все называли друг друга лжецами и обманщиками.
  Отдав под суд Луиса Гросса, полиция успокоилась на этом, предоставив суду разбираться в обвинениях, контробвинениях, оскорбительных заявлениях, диких теориях и предположениях, которые носились в зале суда, как теннисные мячи на корте.
  Жюри, выбиваясь из сил, пыталось разобраться в ситуации. И наконец Луис Гросс был обвинен в убийстве первой степени.
  Луис Гросс отправился в тюрьму.
  Некоторые лица, пользующиеся влиянием в сирийском квартале, проявляли определенный интерес к делу Луиса Гросса. Так же, как и полицейские власти, которые хотели убедиться, что дело наконец закрыто и что Луис Гросс будет находиться за решеткой до конца своих дней.
  В то время в Мичигане заключенный должен был выложить секретарю суда определенную сумму, чтобы получить на руки протокол судебного заседания, лишь после чего он имел право обращаться с апелляцией. У Луиса Гросса не было ни средств, ни возможности обрести их. Как он ни заявлял о своей невиновности, ему пришлось отправляться за решетку отбывать бессрочный приговор, вынесенный ему судом.
  Суровость приговора очень варьирует в различных штатах, и пожизненное заключение может в этом штате означать одно, а в другом — совершенно иное. В Мичигане, отменившем у себя смертную казнь, прилагали все усилия, чтобы пожизненное заключение было именно пожизненным и никаким иным. Как заявил окружной прокурор графства Уэйн (в которое входит Детройт), «пожизненное заключение должно означать, что осужденного выпустят из тюрьмы только в гробу».
  Шли годы. Луис Гросс пытался выяснить, сколько же все-таки ему надо выложить за получение протокола, в надежде как-то раздобыть денег. Судебный стенограф, просмотрев свои записи, сделал удивительное открытие.
  Из его бумаг исчезли страницы, на которых был записан ход процесса над Луисом Гроссом. Они были аккуратно вырваны. Не осталось абсолютно никаких следов дела Луиса Гросса. Расшифровывать было нечего.
  Луис Гросс обратился в офис прокурора, унаследовавшего место того, кто выдвигал против него обвинение.
  Ситуация в самом деле была необычной, и один из заместителей прокурора провел расследование, после чего, придя к выводу, что Гросс был осужден неправильно, сообщил об этом прокурору. Тот, просмотрев дело, убедился, что исчезла не только стенографическая запись процесса, но и досье из управления полиции, стенографические записи показаний, дававшихся на предварительном слушании и еще ряд листов из специального блокнота стенографа суда. Чувствовалось, что этим занимались люди, знавшие, что искать, где и как, — они изъяли практически все документы, кроме приговора.
  Изумленный прокурор решил просмотреть находившиеся под замком досье в своем собственном ведомстве и выяснил, что их тоже кто-то распотрошил или, точнее, они исчезли.
  Прокурор объявил, что с этим надо что-то делать. Он решил провести тщательное расследование. Его меньше всего волновала судьба Луиса Гросса, но он был возмущен бесцеремонностью, с которой были похищены официальные документы.
  К несчастью, подходило время выборов, и мощная группа избирателей, поддерживавших противника, вынудила его покинуть свой пост.
  Новый прокурор не был заинтересован ни в Луисе Гроссе, ни в тайне пропавших досье.
  Время шло, и Луис Гросс продолжал сидеть в тюрьме. Месяцы медленно сменяли друг друга, превращаясь в годы, и Луису Гроссу казалось, что он заживо похоронен.
  Время от времени он пытался протестовать, заявляя, что он совершенно невиновен.
  Его заявления встречались скептическими ухмылками.
  В тюрьме Луис Гросс заболел туберкулезом и был отправлен в больницу. Его шансы приблизились к нулю.
  В это время он и встретил рабби Сперку.
  Это был энергичный сообразительный человек, который начал расследовать тайну исчезнувших документов. Чем дальше он вникал в это дело, тем большее удивление его охватывало, но он ни к кому не мог обратиться со своими сомнениями.
  В «Аргоси» он прочел о существовании Суда Последней Надежды. Узнав, чем мы занимаемся, он написал мне.
  На первый взгляд, письмо его казалось обыкновенным для нас обращением, но я все же ответил на него, и чем больше я переписывался с рабби Сперкой, тем большее впечатление на меня производили его серьезность и чувство ответственности. Затем я начал переписку с Луисом Гроссом. Кроме официальных аспектов я хотел выяснить его собственную точку зрения на все происшедшее и лишь после этого принимать решение. Предыдущая его биография заставляла нас серьезно сомневаться в исходе дела.
  В ответ я получил письмо, написанное с глубокой верой в нас, в котором содержалась совершенно удивительная характеристика этой личности. «Я без жалоб прожил пятнадцать лет в этой камере, — сказал Луис Гросс. — Вот что я могу сказать о себе».
  Доктор Лемойн Снайдер жил в Лансинге, штат Мичиган, и поэтому при первой же представившейся мне возможности оказаться на Востоке страны я остановился в Лансинге, где встретился с доктором Лемойном, и вместе с ним мы отправились в тюрьму в Джексон повидаться с Гроссом.
  Весомых результатов это свидание не дало.
  Гросс, худой и изможденный, потерял практически все надежды. Он видел, что все его козыри были биты, и он почти ничего нового не мог сообщить. «Я невиновен» — вот и все, что он говорил.
  Это говорят все. Мы расспрашивали его о фактах, имевших отношение к делу, об обстоятельствах, которые как-то могли бы помочь нам, искали какую-то зацепку, чтобы начать расследование.
  Нам так ничего и не удалось найти. В нашем распоряжении были лишь слова Луиса Гросса, осужденного на пожизненное заключение за убийство добропорядочного гражданина. Не представлялось никакой возможности проанализировать и протокол судебного заседания, ибо все стенографические записи его исчезли.
  Мы отправились звонить рабби Сперке.
  Рабби Иешуа С. Сперка из детройтской синагоги Бнай Давид был одним из самых занятых людей, которых мне доводилось встречать в жизни. Он не только занимался делами синагоги, но и в дополнение к ним добровольно исполнял обязанности священнослужителя среди заключенных иудейского вероисповедания в мичиганских тюрьмах — не стоит забывать, что государственная тюрьма в южном Мичигане в Джексоне — самое большое исправительное заведение в Соединенных Штатах, а может быть, и в мире.
  Рабби мы нашли в синагоге. После этой первой встречи состоялось несколько других, которые проходили у него в доме.
  То была моя первая встреча с раввином. В первый раз я увидел человека иудейского вероисповедания, который нес духовное утешение осужденным. Визит к нему домой произвел на меня неизгладимое впечатление.
  Практически беспрерывно звонил телефон. Постоянно приходили самые разные люди. Нетрудно было увидеть, что каждая минута времени рабби была посвящена его обязанностям. Тем не менее, в нем не было ни следа напряжения или нетерпения, он не нервничал, а относился ко всему происходящему с вежливой терпимостью.
  Думаю, что именно это так запало мне в память.
  Другое, что бросилось мне в глаза, — очень добрые взаимоотношения и помощь друг другу в этом еврейском доме. Когда я сказал об этом, рабби заверил меня, что такой дом не исключение, что просто раньше мне не представлялась возможность увидеть закулисную жизнь еврейского дома.
  И в самом деле, мне никогда не приходилось бывать в доме, в котором так явно чувствовалась бы атмосфера любви и взаимной симпатии. Семья действовала как один человек, когда возникала необходимость в помощи. В дисциплине, как мы привыкли понимать это слово, не было необходимости. Веселые дети охотно слушались своих родителей и домашних. Атмосфера этого дома была пронизана духом доброй терпимости, с которой воспринимались все сложности жизни.
  Только в одном единственном случае рабби позволил себе нетерпимость, когда ответил на прямой вопрос с моей стороны. Сдерживая себя, он рассказывал о первом погроме, который ему довелось видеть. Он был школьником в Варшаве, и по кварталу, в котором он жил, пронесся слух, что туда идет толпа погромщиков-антисемитов с дубинками и камнями.
  Он запомнил звуки, раздававшиеся по всей округе, когда захлопывались ставни и закрывались двери. Звуки эти сливались в приглушенный гул, говорящий о приближении толпы.
  И потом рабби стал рассказывать об актах насилия, вдохновленных расовой и религиозной нетерпимостью, которые правительство и партия, стоявшая у власти, не только не пресекали, но и поддерживали.
  Было что-то предельно ужасное в мыслях о жестоком преследовании сторонников другой религии, пока я сидел в теплой дружелюбной атмосфере этого дома, слушая, как рабби мягко и спокойно, без раздражения и гнева и даже не осуждая, приводит факты физического насилия над представителями другой крови и религии; мне стало стыдно за современную цивилизацию, которая позволяет существовать таким проявлениям.
  Я читал, конечно, о гитлеровских зверствах, которые вызывали у меня крайнее отвращение. Но они совершались во время войны по указаниям полусумасшедшего маньяка, и моей страны, моего дома они не коснулись. Одна лишь мысль о том, что столь добрые и расположенные к окружающим люди, как эта семья, могут быть объектами преследований только из-за их религии, вызывала у меня ужас и возмущение.
  Увидев мою реакцию, рабби Сперка поспешил заверить меня, что в нашей стране нет ничего подобного. Конечно, признал он, определенные проблемы существуют — в основном психологические. Детям необходимо внушать гордость за то, что они евреи. Личность должна быть чужда высокомерия и надменности, но она должна быть пронизана спокойной уверенностью в себе, которая помогает избавиться от комплекса неполноценности даже под градом насмешек со стороны соучеников. Да, порой от этого никуда не деться, но и к этой стороне жизни надо относиться как к данности. Да, это нечто вроде морального террора, но с ним можно бороться, чтобы он не деформировал личность ребенка. Это главное, о чем надо заботиться.
  Затем рабби Сперка сменил тему и мы заговорили о других вещах.
  Слушая бесконечные телефонные разговоры, прерывавшиеся стуком в дверь посетителей, явившихся на назначенные встречи, а за дверями наблюдая уже ждущих своей очереди других посетителей, я спросил рабби Сперку, как ему удается избежать нервного истощения при таком ритме жизни. Я сказал ему, что у меня тоже достаточно напряженная работа, но порой нервы у меня просто не выдерживают.
  Улыбнувшись, он сказал:
  — Если бы вам пришлось дарить духовное успокоение людям, которые нуждаются в поддержке, вы бы поняли, что это не связано с нервным напряжением.
  Я никогда не уходил из дома рабби Сперки, не преисполнившись веры в мир и в человека. Общаясь с ним, я видел, с какой предельной серьезностью он относится к своим обязанностям.
  Может быть, потому я рассказываю столь подробно о своем знакомстве с рабби Сперкой, что временами меня посещает смутное ощущение, что и в нашей стране может быть взрыхлена почва, на которой взойдут ростки религиозной нетерпимости.
  Мы должны бдительно следить за тем, чтобы никакому безумцу в нашей стране не пришло в голову извлечь политические блага из посевов злобы и предрассудков. Именно поэтому я попытался рассказать о рабби Сперке, после того как я познакомился с ним и лучше узнал его.
  Рабби Сперка был убежден, что дело Луиса Гросса нуждается в дополнительном расследовании. Мы было решили, что предыдущая биография Гросса делает шансы на его защиту весьма сомнительными, но рабби Сперка стал терпеливо доказывать нам, что человек не может вечно нести груз вины за прошлые грехи, за которые он уже отбыл наказание.
  Луис Гросс уже отбыл в тюрьме пятнадцать лет за убийство. Если убийства он не совершал, истина должна была появиться на свет.
  Я попытался объяснить, что начать расследование практически невозможно, но рабби, терпеливо улыбнувшись, напомнил, что истина на нашей стороне, и как бы долго не длились ее поиски, она восторжествует. Он в этом убежден.
  В разговоре с Гарри Стигером рабби Сперка придерживался той же линии и в конце концов сказал, что несмотря на энтузиазм, с которым мы, расследователи, относимся к своему детищу — Суду Последней Надежды — он думает, что мы сами не понимаем его важности и пределов роста. Он от всей души хотел бы дать нам понять: то, что мы делаем — это самая важная работа, это труд во имя справедливости, во имя права. Он отнюдь не относится к числу непрактичных мечтателей и созерцателей; он совершенно четко и ясно воспринимает действительность и уверен, что нам будет сопутствовать успех потому, что люди изголодались по такого рода вещам.
  Вот так, как бы мы ему ни сопротивлялись, рабби Сперка пробудил в нас веру в то, что «должно что-то произойти», и мы начали широкое развернутое расследование дела Луиса Гросса. Прошло пятнадцать лет после приговора, и все документы по делу давно испарились.
  Мы выяснили, что в июне 1943 года Луис Гросс подавал в мичиганский суд прошение об освобождении. Мы выяснили по записям, как была оценена эта странная ситуация:
  Судья: — Теперь мне стало ясно, что вы тщательно искали записи, стенографические записи, и вы обнаружили, что стенографические заметки мистера Гарри Кенуорта, который был официальным стенографом при допросе мистера Гросса и в том же качестве стенографировал заседания суда, и в Хайленд-парке и у прокурора,— что все эти документы также исчезли.
  М-р де Курси: — Совершенно верно, ваша честь.
  Судья: — И наш мистер Робсон был тогда секретарем суда.
  М-р де Курси: — Это верно. Номер прокурорского досье, в котором содержались протоколы допросов Гросса, был А-1758. Из ящика, в котором хранились все дела того времени, исчезло только это досье, а также блокнот с записями мистера Кенуорта, числившийся под номером 196.
  Судья: — Мне были представлены все записи, которые мистер Робсон вел в этом суде, и я лично просмотрел их. Все стенографические заметки того года на месте, исключая материалы по делу Гросса, которые были аккуратно изъяты, для чего надо было внимательно просмотреть все документы в суде и в конторе прокурора, а также во Дворце правосудия в Хайленд-парке. Исчезли не только протоколы, но и все заявления и показания, и даже судебное дело вместе с обложкой было похищено.
  М-р де Курси: — В этой папке содержались жалобы, ордера на задержание и прочая информация.
  Судья: — У суда не осталось ни одного официального документа, исходя из которого можно было бы заново рассмотреть дело мистера Гросса, и я могу сделать один единственный вывод: тот, кто это сделал, понимал смысл своих действий и имел доступ к папкам и документам в офисе секретаря суда и в подвале Дворца правосудия; он имел доступ к документам прокуратуры, которые должны храниться под замком так же, как и здесь; он имел доступ ко всем документам отделения полиции и Дворца правосудия в Хайленд-парке, и лицо или лица, которые взяли их, конечно же, знали, что они делают. Нельзя было совершить более обдуманного преступления по отношению к официальным лицам и мистеру Гроссу. Я никого не называю, но у меня есть свое собственное мнение.
  Суд тем не менее наконец решил, что сделать тут ничего нельзя, и прошение Гросса было отклонено. Луис Гросс вернулся обратно в тюрьму отбывать свое пожизненное заключение, где и провел очередные девять лет до встречи с рабби Сперкой, которому рассказал свою историю, после чего рабби Сперка начал действовать.
  Вскоре после начала нашего расследования к нам пришла определенная удача. Нам рассказали, что капитан из полиции Хайленд-парка был уволен, потому что проявлял слишком большую активность в расследовании этого дела. Этот капитан Кроу пользовался доверием сирийской общины. Сирийцы видели в нем честного человека, и один из наиболее влиятельных членов общины сказал капитану, что обвинение Гросса сфабриковано с начала до конца, после чего офицер полиции и начал свое расследование. Из-за этого, как нам рассказали, его и уволили из полиции.
  Это было четырнадцать или пятнадцать лет назад.
  Что произошло с капитаном Кроу?
  Мы попытались выяснить это.
  Поиск был нелегким. Им занимался доктор Лемойн Снайдер и в конце концов сказал мне, что капитан Кроу переехал во Флориду, откуда тоже снялся, после чего ушел в отставку и теперь живет в бревенчатой хижине в лесах северного Мичигана.
  Затем доктор Снайдер сообщил мне телеграммой, что у него есть адрес капитана Кроу и если мы вместе поедем к нему, то попробуем выяснить, что ему известно об этом деле.
  Заехав в Лансинг, я подсадил в машину доктора Снайдера, и мы двинулись в глухие северные леса Мичигана, прокладывая путь по грубому наброску карты, пока наконец не свернули с шоссе и, подпрыгивая по лежневой дороге, не добрались до скромной хижины.
  Капитан Кроу и его жена были на месте. Они только что вернулись из Флориды и приводили в порядок свой дом.
  Капитан Кроу охотно вступил с нами в разговор. Его рассказ был пронизан печальными комментариями к нашей системе судопроизводства.
  Капитан Кроу специализировался по делам, связанным с сирийцами. Он изучил их религию; он вел с ними долгие разговоры об их философии; у него в этой среде завязались дружеские отношения — и затем капитана Кроу перевели в полицию штата. Когда в 1932 году был убит Мортадо Абрахам, он продолжал служить там же. Лишь через пару лет после приговора Луису Гроссу он вернулся на старое место работы.
  Некоторые из влиятельных членов сирийской общины, которые не раз помогали капитану в его расследовании, были рады увидеть его снова. Приглашая его на приватные беседы в задних комнатах, они шепотом говорили ему то, чего не осмеливались сказать вслух. Дело Луиса Гросса было сфабриковано с начала до конца. Луис Гросс не был виновен в этом убийстве. Он был осужден ради спасения того, кто в самом деле нажал курок пистолета.
  Поэтому капитан Кроу начал свое расследование.
  Вполне можно предположить, что именно поэтому и исчезли все документы по этому делу.
  Капитан Кроу еще не успел как следует углубиться в дело, как его пригласил на беседу один из политических лидеров муниципального управления.
  — Капитан, — сказал этот человек, — насколько я понимаю, вы занимаетесь делом Луиса Гросса.
  Капитан Кроу признал, что так оно и есть.
  — Оставьте его в покое.
  — У меня есть основания считать, что Луис Гросс не заслужил осуждения.
  — Вы слышали, что я сказал. Оставьте в покое это дело.
  — Я думаю, что Гросс стал жертвой сфабрикованного обвинения.
  — Говорю вам, чтобы вы оставили это дело в покое.
  — У меня уже есть определенная информация, говорящая, что Гросс невиновен. Она может привести к настоящему убийце.
  Его собеседник встал, давая понять, что разговор окончен.
  — Повторяю, — сказал он, — оставьте это дело в покое. И больше ничего знать вам не надо.
  Капитан Кроу посмотрел собеседнику прямо в глаза.
  — Ладно, — сказал он. — Оставлять его я не собираюсь. Я считаю, что была совершена несправедливость, и хочу докопаться до истины.
  И с этими словами он вышел. Через месяц, несмотря на все свое сопротивление, он был уволен из полиции.
  Оплачивался труд офицера полиции не особенно щедро, и если человек был щепетилен и честен, у него было не так много возможностей отложить сколько-нибудь на черный день. Стояли времена депрессии, и эта проблема занимала у Кроу все время. Он хотел бы продолжать заниматься делом Луиса Гросса, но, с одной стороны, у него не было поддержки официальных властей, а с другой — времени. И он был очень счастлив, что наконец ему удалось получить работу на автомобильном заводе, и проводил у конвейера долгие часы.
  Шли годы. Капитан Кроу вышел на пенсию и перебрался во Флориду. Затем он стал подумывать о лесах северного Мичигана, где наконец и приобрел этот скромный домик. Здесь он проводил летние месяцы, а зимние — во Флориде; летом он располагался в простом строении, затерянном в глубине лесов, а в остальное время в его распоряжении был непритязательный дом во Флориде, в котором он скромно и не мозоля глаза жил со своей женой, вдали от суматохи и цен зимнего курорта. На свою пенсию он жил небогато, но счастливо.
  Но к тому времени мы уже, конечно, знали, что дело Гросса было сфальсифицировано от начала до конца. Мы начали ломать голову, над тем, где искать концы к нему и какими они могут быть, но не имели ни малейшего представления, как нам выйти на них.
  Начали мы понимать и то, что неприятности не заставят себя ждать.
  Мы с доктором Снайдером отправились в Хайленд-парк сфотографировать дом, в котором было совершено убийство и попытаться составить хоть какую-то логическую схему. Как только я расчехлил камеру, на нас сразу же обратили внимание, и мы почувствовали, что наш интерес встречает неприкрытую враждебность. Мы благополучно унесли ноги, но стало совершенно ясно, что некоторые влиятельные в этих местах люди не хотят, чтобы на дело Гросса кто-то обращал внимание.
  Но к тому времени «Аргоси» уже начал публиковать относящиеся к делу факты и стало очевидно, что журнал собирается добраться до подлинной сути происшествия. Это, конечно, вызвало серьезное волнение в Хайленд-парке и в Детройте.
  Детройтская «Таймс» опубликовала отчет о нашем расследовании и в стремлении получить собственную информацию обратилась к прокурору Джеральду О'Брайену с вопросом, что ему известно об этом деле; газета так же постаралась привлечь его внимание к работе, уже проделанной расследователями «Аргоси».
  Именно тогда и произошел перелом в ходе дела, которого ждал рабби Сперка.
  Буквально в каждом деле, которое нам приходилось расследовать, мы встречали пассивное или активное противодействие прокуратуры. Большей частью противодействие это сказывалось в закулисной деятельности. Оно, в частности, заключалось в том, что в нужное время нужному лицу, обладающему реальной политической властью, то и дело шепотком сообщали на ухо определенные сведения. Этот закулисный саботаж приводил к тому, что мы нередко наталкивались на холодность и равнодушие официальных инстанций.
  В Детройте же ситуация была совершенно другой.
  Прокурор Джеральд О'Брайен, с которым позже нам довелось познакомиться, был могучий боец, как говорится, с увесистыми кулаками, который с большой охотой отправлял за решетку преступников и прилагал не меньше стараний, чтобы невиновный был освобожден.
  Услышав от репортеров сообщение о нашей деятельности, он встревожился и взял это себе на заметку.
  — Если есть хоть малейший намек на то, что Луис Гросс был осужден по сфабрикованному обвинению,— сказал О'Брайен, — моя служба докопается до истины. Если журнал «Аргоси» предполагает вести расследование дела, я включусь в него и сделаю все, что в моих силах, чтобы довести его до конца. Я тут же приступаю к расследованию.
  Джеральд О'Брайен оказался достойным своих слов. Вызвав к себе двух своих лучших следователей, он дал им задание, оставив все остальное, начать расследование в связи с делом Луиса Гросса и убийством Мортадо Абрахама.
  Эта пара появилась в сирийской общине — двое способных упорных людей, отдавших службе в полиции много лет, умеющих думать и рассуждать, как настоящие следователи. Они знали все, что должны спрашивать, и предполагали содержание большинства ответов.
  Едва только приступив к расследованию убийства Мортадо Абрахама, они вернулись за своим оружием. «Пожалуй, оно может нам пригодиться», — сказали они Джеральду О'Брайену.
  О'Брайен признался нам, что дела сразу же стали принимать угрожающий оборот. Следователи встретили столь упрямое и злобное сопротивление, что сразу же поняли: хотя они и действуют от имени официальных властей, расследование этого убийства — не дело для невооруженного человека.
  Обдумывая ситуацию, я пришел к выводу, что для нас лучше всего было обойтись без всякой помощи официальных властей и попытаться подойти с другой стороны, тщательно изучив само дело.
  Джеральд О'Брайен лично руководил расследованием, и через краткое время он пришел к выводу, что обвинение Луиса Гросса в самом деле очень плохо пахнет.
  Одного из тех, кто, как предполагалось, знает подлинные факты по этому делу, мы подвергли проверке на детекторе лжи.
  Как нам потом позже рассказывал Джеральд О'Брайен, самописцы работали с такой скоростью и таким размахом, что машина едва не вылетела в окно. Свидетель решил, что никаким больше испытаниям подвергаться не будет.
  Встретившись с нами, О'Брайен ознакомился с собранными нами данными и пришел к убеждению, что Луис Гросс невиновен.
  После этого О'Брайен сделал то, что не имеет прецедентов в анналах прокуратуры. Он самолично отправился в окружной суд графства Уэйн, где в качестве прокурора выложил перед судьей Томасом Ф. Маэром все собранные данные и выдвинул требование, чтобы Луису Гроссу был гарантирован новый суд. Он сообщил нам о своих действиях в письме к издателю «Аргоси», в котором писал:
  
  «Дорогой сэр,
  в окружном суде графства Уэйн я выдвинул перед досточтимым Томасом Ф. Маэром требование нового суда над Луисом Гроссом.
  Как глава прокуратуры графства Уэйн я убежден, что в мои обязанности входит способствовать оправданию невиновных, так же, как осуждению виновных. Мой запрос был выслушан, и, вполне возможно, вы сможете оповестить о нем в очередном выпуске «Аргоси».
  Я хотел бы поблагодарить журнал «Аргоси», мистера Эрла Стенли Гарднера и всех сотрудников журнала за ту прекрасную работу, которую они провели по делу Гросса.
  Я глубоко убежден, что окружной суд удовлетворит мой запрос, с которым я туда обратился.
  Всегда ваш
  Джеральд О'Брайен,
  прокурор».
  
  Требование нового суда стало предметом обсуждения. Джеральд О'Брайен громогласно объявил о принципах деятельности возглавляемой им прокуратуры. Он хочет, чтобы были осуждены только подлинно виновные. После расследования, проведенного силами его сотрудников и членами Суда Последней Надежды, с которым он знаком, прокурор твердо убежден, что Луис Гросс был осужден неправильно. Поэтому он просит суд удовлетворить его требование об организации нового суда по этому делу. Если суд согласится с его доводами и обеспечит проведение нового суда, он собирается прекратить дело против Луиса Гросса, потому что уверен, что под суд пошел не настоящий виновник и Луис Гросс невиновен.
  Внимательно слушая прокурора, судья Маэр кивал головой. Разрешение было дано. Заявление прокурора было принято, и Джеральд О'Брайен тут же обратился с заявлением о прекращении дела Луиса Гросса, которое также было удовлетворено.
  Луис Гросс вышел из тюрьмы свободным человеком. Не было необходимости ни в каком помиловании. В глазах закона он считался несудимым по этому делу. Он отсидел шестнадцать лет в тюрьме, но ныне обвинение против него было отменено.
  Конечно, в то время многого мы еще не могли опубликовать. В досье О'Брайена скапливалась информация, которая не только указывала на настоящего убийцу, но и представляла собой подбор довольно грязных фактов, в результате которых Луису Гроссу выпала доля играть роль «падшей личности», подставной фигуры. Мы уже знали, каким образом исчезли документы, и были намеки, что в результате этого дела часть акций некоторых корпораций поменяла владельцев.
  Невозможно завершить повествование, не упомянув об отношении Джеральда О'Брайена к закону.
  Одно из последствий нашей работы, серьезно обеспокоившее нас, заключалось в том, что мы могли начать раскачивать маятник в другую сторону. Поскольку мы рассказали о целой серии расследованных нами дел, по которым в тюрьму за убийство был отправлен невиновный человек, могла возникнуть ситуация, в которой граждане, избранные в состав жюри присяжных, требовали бы от прокуратуры чуть ли не математически безукоризненных расследований.
  Практически это было невозможно сделать.
  С другой стороны, ввиду того, что порой некоторые прокуроры не очень утруждали себя сбором доказательств, что продолжалась закулисная активность отдельных представителей прокуратуры, широкая публика могла начать с подозрением относиться вообще ко всей нашей системе обеспечения законности. В результате работа прокуратуры по всей стране была бы серьезно затруднена.
  Но если бы как можно больше прокуроров были бы заинтересованы главным образом в соблюдении справедливости, а не в политической карьере, если бы подавляющее большинство из них относилось к делу, как Джеральд О'Брайен, это стало бы одним из самых крупных достижений, которое могло восстановить доверие общества в целом к делу обеспечения справедливости, с одной стороны, и безукоризненности прокуратуры — с другой.
  Слишком часто граждане страны испытывали ощущение, которое, к сожалению, большей частью было оправдано, что прокурор озабочен главным образом своими «бумажками». Слишком многие из них гордо демонстрировали публике эти бумаги, доказывающие, сколько людей они отправили за решетку.
  Это было в корне ошибочным отношением. Прокурор — лицо, избранное обществом. Он выполняет задачу защиты закона, и доверие публики он может вызвать лишь борьбой в защиту справедливости, а не количеством обвинительных приговоров, как блестяще доказал Джеральд О'Брайен.
  Он признался, что абсолютно не ожидал, какая на него хлынет волна поддержки и одобрения после его участия в деле Гросса.
  О нем рассказывали газеты по всей стране и за границей. Его роль в деле Гросса вызвала массу разговоров и, в частности, такое доверие к действиям О'Брайена, что ему приходилось быть вдвойне осмотрительным. Зная о его отношении, члены жюри начали рассматривать его не столько как прокурора, сколько как судью, беспристрастного арбитра в деле справедливости. Если О'Брайен обвиняет человека и требует для него тюремного заключения, это, без сомнения, означает, что человек в самом деле виновен.
  Я бы хотел, чтобы в нашей стране было побольше таких прокуроров, как Джеральд О'Брайен. Думаю, что такие люди куда больше способствовали бы делу соблюдения справедливости, чем любой другой фактор, который только может прийти в голову.
  И мне бы хотелось, чтобы у нас было еще хоть несколько таких людей, как рабби Иешуа С. Сперка. Они нужны стране.
  8
  Одна из наиболее сложных, запутанных и загадочных проблем, встающих перед расследователями, которые пытаются разобраться в деле об убийстве, заключается в выяснении обстоятельств, т. е. того, что на самом деле произошло.
  Взять, например, дело Вэнса Харди.
  3 мая 1924 года Луис Ламберт открыл дело по продаже прохладительных напитков в Детройте, штат Мичиган. Стояли времена сухого закона, который отнюдь не пользовался популярностью, особенно в Детройте. Так что, очевидно, имелись основания предполагать, что прохладительные напитки Ламберта были лишь ширмой для бара, где незаконно торгуют спиртным.
  То было время расцвета организованной преступности. Десять человек отдела по расследованию убийств детройтской полиции выбивались из сил. Убийства случались не реже одного раза в день. Полиция физически не могла справиться с таким ростом преступности. Убийства совершались чаще, чем их успевали расследовать, да и число остальных преступлений стремительно росло. Это было время, когда соблюдение закона находилось на самой низкой отметке.
  В субботу ко времени закрытия предприятий закрывался и банк, и многие из служащих завели привычку забегать к Ламберту поболтать и предъявить к оплате чеки, за которые они получали наличными.
  Ламберт обычно нуждался в большой сумме денег под руками, чтобы оплачивать чеки, и каждая суббота отмечалась одной и той же процедурой. Утром он отправлялся в банк, откуда приносил большую сумму наличными.
  В такое вот субботнее утро Луиса Ламберта ждала встреча со смертью.
  Женщина, заходившая в булочную, увидела, как за угол завернул и остановился «студебеккер» с занавесками на окнах. Из кабины выпрыгнули три человека, которые, рассевшись рядом с машиной, стали чего-то ждать.
  Ламберт направился в банк. Троица залезла в машину, включив двигатель, развернула ее и тоже двинулась по направлению к банку.
  Луис Ламберт вышел на улицу. Машина, окна которой по-прежнему были плотно зашторены, поравнялась с Ламбертом. Внезапно из открывшейся дверцы раздался выстрел. Ламберт споткнулся и стал опускаться на тротуар, но чья-то крепкая рука, высунувшаяся из машины, схватила его за плащ и наполовину втянула в машину, которая тут же рванулась с места, волоча Ламберта за собой.
  Один из служащих банка, который видел, как Ламберт шел по улице, схватил пистолет, лежавший у него для защиты от налета, выскочил на улицу и стал стрелять.
  Пассажиры «студебеккера» ответили на огонь, а Ламберт, ноги которого по-прежнему волочились по земле, был втянут в машину.
  Через несколько минут «студебеккер» влетел в аллейку, которая кончалась тупиком. Из машины выскочили трое человек и быстрой рысцой стали удаляться с места происшествия.
  Бруно Марсел был на кухне своего дома. Окна ее были открыты и выходили на улицу. Жены его не было дома, и он был занят тем, что менял ребенку пеленки. Выглянув из окна, он увидел трех убегающих мужчин, а через секунду увидел, как из машины вывалился умирающий Ламберт, сделал несколько шагов по аллее и рухнул.
  Марсел выскочил наружу посмотреть, что он может сделать.
  Ламберт успел еле слышным шепотом сказать несколько слов: «Меня убила Речная банда», или же это могло быть «Меня убила банда с Набережной», или же «Я знаю, что меня убила Речная банда».
  Трудно точно припомнить, что было тогда сказано, но суть была в том, что Ламберт знал, кто виновен в его смерти и назвал своих убийц — то ли Речной бандой, то ли бандой с Набережной (это исключительно важная деталь в деле, хотя в то время на нее не обратили достаточного внимания).
  Марсел и его сосед увидели трех убегающих мужчин. Точнее, они двигались, как Марсел потом постоянно повторял, «бойкой рысью».
  Марсел с соседом пустились преследовать их. Им не удалось приблизиться к убегающим, которых они видели лишь со спины, на такое расстояние, чтобы различить их лица. Скорее всего, они были от них футах в ста двадцати.
  Один из убегающих полуобернулся, вытащил пистолет и сказал:
  — Убирайтесь или вы получите то же самое.
  Это сразу охладило пыл догонявших. Марсел с соседом повернули обратно, и трое убийц скрылись. К тому времени за Луисом Ламбертом приехала «скорая помощь», и этой же ночью он умер в больнице.
  Вэнс Харди был симпатичным толковым парнем, который предпочитал посещать танцульки, бега и искать возможности быстро и без хлопот разбогатеть. Вне всякого сомнения, в самом ближайшем будущем он должен был стать кандидатом на отсидку в тюрьме штата. Тем не менее он всегда был весел, раскован, без малейших усилий приобретал друзей и не видел никаких причин менять образ жизни.
  Одним из этих друзей был человек, которого отныне мы предпочли бы называть Бенни.
  Во многих отношениях Бенни был одним из самых интересных типов, которых доводилось встречать расследователям Суда Последней Надежды. Бенни был налетчик, настоящий артист своего дела, профессионал, который много лет зарабатывал себе на жизнь, просто грабя людей с деньгами.
  Он был необычайно сообразителен и с успехом использовал накопленный опыт. К тому времени, когда Бенни стал ветераном искусства налетов, он знал о них, кажется, все, что только можно было знать. Он дошел даже до того, что классифицировал предполагаемые жертвы по возрасту, полу, национальности и т. д., что помогало ему организовывать наиболее эффективные налеты.
  Двадцать шесть лет спустя Бенни сидел перед нами и облегчал груз души, а его повествование записывалось на магнитофон. То была удивительная и интересная история преступления, поданная с точки зрения преступника.
  Чем «идти вслепую», Бенни предпочитал тщательно оценивать возможность удачи. Подбирая объект, Бенни и его сообщники изучали поведение и образ жизни всех, кто им должен был встретиться в намеченном месте. Они знали, как обращаться с каждым, но если налет срывался и их преследовала полиция, они знали, как сбить ее со следа.
  Бенни был опытным виртуозным водителем. Он знал каждую улочку в Детройте, и любимым его приемом было на полной скорости ворваться в какую-нибудь узкую улочку, взять поворот на двух колесах и так резко затормозить, что машина, едва не перевернувшись, в мгновение ока разворачивалась на месте на сто восемьдесят градусов.
  Именно Бенни в нашем с ним разговоре с сокрушением говорил о стремлении некоторых граждан играть в героев.
  Такой герой, объяснял Бенни, — одно из самых больших несчастий в профессии налетчика. Героем обычно становится юноша не младше пятнадцати лет, но обычно ему лет двадцать с небольшим. Он еще не понял, что, если случайный прохожий оказался на месте налета, его дело — стоять подняв руки и не двигаться. Молодой горячий импульсивный человек жаждет лавров героя. Порой, грустно говорил Бенни, он «доходит до того, что хватается за пистолет».
  — Это приводит к неприятностям, — сказал Бенни. — Это приводит к кровопролитию, и дело может пойти хуже некуда… Вообще-то я не очень верю в этот так называемый героизм, мистер Гарднер. И не верю в геройские поступки. Когда видишь налет, то псих, который хочет стать героем, должен дважды подумать. Это, конечно, прекрасно быть героем и видеть свои снимки в газете, но если за это приходится платить жизнью, то и цена слишком велика, и для дела плохо.
  С другой стороны, когда соперничающая банда совершает налет, который срывается, и в ход идут револьверы, а газеты полны снимками жертв и гневных редакционных статей против наглых преступников, Бенни и его команда в восторге потирают руки.
  Может показаться, что в такое время всеобщего внимания общественности шайка должна затаиться и лечь на дно, но на самом деле все наоборот.
  Как нам разъяснил Бенни, в такие времена потенциальные жертвы будущих налетов бывают потрясены ужасной судьбой тех, кто имел глупость оказывать сопротивление.
  В кратких и энергичных выражениях Бенни объяснил нам основные принципы, которых должен придерживаться налетчик. В сущности, убивать он никого не собирается. Он должен разработать продуманный план, с помощью которого сможет получить деньги и скрыться с места преступления. Если план удастся осуществить без единого выстрела — отлично. Если же приходится пускать в ход оружие — значит, дела идут не лучшим образом.
  Существует, конечно, специальная техника обращения с женщинами во время налета. По словам Бенни, если вы напугали женщину, она или теряет сознание или устраивает истерику. Придя в себя после потери сознания, она начинает орать, и в таком истеричном состоянии сделать с ней абсолютно ничего нельзя. В профессии налетчика нет ничего хуже встречи с истеричной бабой (если не считать «героев»). Так что не помешает проявить по отношению к женщине небольшую галантность, после чего она поймет, что от нее требуют всего лишь деньги ее хозяина, а сам налетчик — достаточно покладистый и симпатичный молодой человек.
  Табу для Бенни были китайцы. Он объяснил, что китайцев не взять никаким образом. С ними просто ничего не получается, и тут уж ничего не поделать. Как там ни запугивай китайца, он не поддастся.
  Бенни мог бы написать увлекательную книгу, ибо он яростно отстаивал убеждение, что ограбить банк куда труднее, чем управлять им.
  Бенни однажды случайно познакомился с Вэнсом Харди и испытывал к молодому человеку симпатию.
  Оба они настаивали, что у Бенни не было намерения втягивать Вэнса в свой рэкет, а Харди ничего не знал о том, каким образом Бенни зарабатывает себе средства на жизнь. Это была просто случайная встреча, которая быстро переросла в дружбу, но пользы Вэнсу Харди принести она не могла.
  У Бенни было несколько друзей, которым решительно не повезло: они попали в руки полиции и были осуждены. Их отправили в тюрьму Маркет, но им удалось обойти тюремную цензуру и сообщить Бенни, что если тому удастся доставить в определенное место оружие, они уверены, что им удастся вырваться из тюрьмы.
  Бенни всегда был готов помочь друзьям.
  Раздобыв оружие, он примотал его проволокой к днищу автомобиля. Затем он решил отправиться в Маркет. Для успеха его замысла было необходимо, чтобы путешествие носило совершенно безобидный и невинный характер. Бенни решил прихватить с собой пару человек, у которых не было никаких конфликтов с полицией и к которым закон не проявлял пока никакого интереса.
  Таких двух человек, которые отвечали его замыслам, ему удалось найти без труда. Одним из них был Вэнс Харди. Бенни сказал ему, что собирается отправиться в северную часть штата, и осведомился у Вэнса, «не составит ли тот ему компанию». Вэнс согласился.
  То, что случилось сразу же после этого, покрыто тайной. Это было единственное, о чем Бенни отказался с нами разговаривать. Он даже не хотел обсуждать эту тему. Скорее всего, заключенные тюрьмы Маркет переоценили свое умение обмануть цензуру. Тюремное начальство явно было осведомлено, что Бенни собирается доставить оружие, и они отнюдь не собирались принимать его с распростертыми объятиями. Оказавшись в окрестностях тюрьмы, он, должно быть, получил намек, что дела идут не лучшим образом. Может быть, он должен был увидеть какой-то сигнал, который давал ему знать, что все идет по плану. И не увидев его, Бенни насторожился.
  Во всяком случае, ясно, что когда машина двинулась в путь, она везла с собой оружие, спрятанное в ее нижней части. Когда же полицейская ловушка захлопнулась и полиция с триумфом обнаружила в ней Бенни, оружие уже таинственно исчезло.
  Полиция была ошеломлена. Она была разгневана. Они так соблюдали конспирацию, чтобы добраться до оружия. Они буквально с поличным взяли людей, которые, как полиция была уверена, должны были доставить оружие, но все вещественные доказательства словно испарились. Полиция явно была не в том настроении, чтобы проявлять вежливость или вести дискуссии о конституционных правах человека. Спутники Бенни убедились, что полиция не собирается терять времени, чтобы сочувственно выслушивать историю о том, как трое приятелей просто решили прокатиться в тесной дружеской компании.
  Полиция арестовала всех троих и отправила их в Детройт.
  О том, что произошло после этого, у нас есть свидетельства только Бенни и Вэнса Харди.
  — Полиция жутко опечалилась, — рассказывал нам Бенни, — потому что у них сорвалось верное дело. Когда они взяли нас, то увидели, что доказательств у них нет никаких. Они доставили нас обратно в Детройт, сунули в камеру и взвалили на нас обвинение в убийстве. Не в каком-то конкретном, а просто в убийстве. Затем они прогнали перед нами целую толпу свидетелей, которые могли опознать участников самых разных убийств, и все давили на них, чтобы они нас опознавали. Каждые десять или пятнадцать минут нас вытаскивали и ставили перед экраном в надежде, что наконец какой-то свидетель опознает нас в связи хоть с каким-нибудь убийством. С каким именно, полицию не волновало. И так шел час за часом.
  Наконец, в соответствии с рассказом Бенни, Бруно Марсел показал на Вэнса Харди и сказал:
  — Этот вроде бы похож на одного из тех мужчин, которых я видел убегавшими. У одного из них примерно такая же комплекция.
  Так личность Вэнса Харди оказалась связанной с убийством Луиса Ламберта.
  Бруно Марсел, как он сам потом признавался, даже не догадывался, что фактически участвует в опознании. Он всего лишь сказал, что у Вэнса Харди примерно такое же телосложение, какое было у человека, которого он видел в ста двадцати футах от себя в тот день, когда был убит Луис Ламберт. В полиции он продолжал настаивать, что не может сказать больше того, что Харди «как-то смахивает» на того парня, и он не может безоговорочно опознать его. Ему не удалось отчетливо рассмотреть того человека.
  К тому времени полиция оказалась в отчаянном положении. Они повесили дело об убийстве на Бенни и Вэнса Харди. Бенни удалось убедить жюри, что именно в этот день он был на вечеринке в компании вполне уважаемых граждан, и представить достаточно доказательств, чтобы опровергнуть обвинение против себя. У Вэнса Харди был только один свидетель в пользу его алиби: сестра, которая утверждала, что в день нападения на Луиса Ламберта Вэнс был у нее в Луисвилле, штат Кентукки. Она сказала, что в этот день ее брат был на скачках Кентуккского дерби.
  Вэнс Харди был осужден.
  Вэнс Харди продолжал настаивать на своей невиновности. В тюрьму он отправился, преисполненный горечи и ненависти, и был далек от представления об идеальном заключенном. Ему удалось совершить подкоп и бежать из тюрьмы. Пойманный снова, он был брошен в одиночку, в которой ему предстояло отбывать заключение.
  Одиночное заключение предназначено для наказания самых отчаянных преступников, и назначается на относительно краткий срок. Считается, что несколько недель — это предельно краткий срок, в течение которого преступник способен вынести такое наказание.
  Вэнс Харди находился в одиночке десять лет.
  Вне всяких сомнений, Харди предстояло так и умереть в своей камере, если бы во главе тюрьмы не появился новый начальник. Вэнс Харди, который к тому времени уже был на грани смерти, был освобожден из одиночного заключения.
  Имелись и другие формы наказания, близкие к пыткам, которые применялись к узникам одиночных камер. Наказания эти не оставляли следов на заключенных и в случае чего их легко было бы отрицать. В ходе одного из них, наиболее часто применявшегося, заключенного заставляли вставать у зарешеченной двери камеры. Он вытягивал руки на уровне плеч, они приходились как раз над поперечиной. Затем на руки его, находящиеся за пределами камеры, надевали наручники.
  В таком положении заключенный стоял час за часом. Выбора у него не было, и он оставался в таком положении. Ноги начинали ныть и болеть. Мышцы скручивала мучительная судорога. Защелки наручников впивались в руки, причиняя невыносимую боль. Избавиться от нее было невозможно. Если он пытался перенести вес тела на ноги, сжатие стальных обручей становилось невыносимым. Он не мог даже изменить положение тела. Ему оставалось лишь стоять, стоять и стоять.
  Вэнсу Харди пришлось выносить эту пытку день за днем, день за днем.
  Заключенные могут назвать многих людей, которые сошли с ума после таких пыток, и других, которые умерли после них. Вэнс Харди выдержал.
  Раз в неделю ему разрешалось отправляться по коридору в душ. Это было для него единственной формой отдыха, единственной возможностью размять мышцы. Сплошной темноты в камере не было, но в маленькое оконце под потолком проникало так мало света, и из-за того что не на чем было остановить взгляда, Харди стал буквально слепнуть. В сущности, после всего, что ему довелось перенести, когда сменилась администрация тюрьмы и ему были предоставлены более нормальные условия заключения, Вэнсу Харди оставалось жить всего лишь несколько недель.
  Глэдис Баррет, сестра Вэнса Харди, преданная ему, была совершенно убеждена, что ее брат невиновен. Конечно, могли быть определенные сомнения в точности алиби, которое она предоставляла ему. Харди в самом деле был в ее доме в Луисвилле, но было ли то в день убийства или примерно в это время, продолжало оставаться под вопросом. Она неизменно настаивала, что Вэнс был у нее именно в этот день, но когда Алекс Грегори подверг ее испытаниям на полиграфе, то увидел, что она может и ошибаться в определении точной даты.
  Позже, при расследовании, которое проводил отдел помилований, надзора и условного освобождения Мичиганского исправительного департамента, возникли очередные сомнения в точности ее утверждений. Глэдис Баррет настаивала, что в день убийства Ламберта проходило Кентуккское дерби, но расследование показало, что она ошибалась.
  Тем не менее Глэдис Баррет продолжала настаивать на невиновности своего брата, и проверка на детекторе лжи показала, что она в самом деле полностью убеждена в ней. Если бы он каким-то образом был вовлечен в преступление, сестра не знала бы об этом, а с другой стороны, у нее были все основания считать, что ее брат ни к чему не причастен.
  Глэдис Баррет посвятила всю свою жизнь делу борьбы против несправедливости, постигшей ее брата.
  Это была долгая утомительная борьба. Все ее сбережения и заработки уходили на это, но ей ничего не удалось добиться.
  По ее совету Вэнс Харди обратился в суд с прошением о новом суде, для чего у него имелись кое-какие технические основания. Кроме того, Харди заявил, что Бруно Марсел опознал его под давлением полиции, что и привело в результате к его осуждению.
  Его утверждение и привело нас к Бруно Марселу.
  Через несколько лет после того, как ее брат был осужден, Глэдис Баррет пошла работать на оружейный завод. Ей показалось, что лицо человека, которого она время от времени встречала, ей знакомо. Это был Бруно Марсел, также работавший на этом заводе.
  Глэдис Баррет познакомилась с ним. Она стала задавать ему вопросы относительно порядка опознания, и Марсел признался ей, что на самом деле он никого не мог опознать по-настоящему, что полиция, рано утром вытащив его из дома, стала давить на него, засунув его в «банку» и обращаясь с ним как с преступником; они дали ему понять, что если он не будет с ним сотрудничать, то потеряет свою работу. Это было в день суда.
  Марсел понял, что если он не опознает Вэнса Харди, дела его будут плохи. Другой свидетель, который был с Марселом в тот день, прямо заявил, что не может опознать Харди, и тут же отправился за решетку за оскорбление суда.
  Правда, события были выстроены в несколько иной последовательности, чем это явствовало из рассказа Марсела. Скорее всего, свидетель в самом деле допустил какое-то прегрешение или же не подчинился указанию суда, но как бы там ни было, Марсел остался в убеждении, что его сосед отправился в тюрьму за неуважение к суду из-за того, что отказывался опознавать Вэнса Харди.
  Бруно Марсел его опознал.
  Рассказывая Глэдис Баррет, как все происходило на самом деле, он признался, что далеко не был уверен в своей точке зрения. И он хотел исправить несправедливость, возникшую в результате его действий. Глэдис Баррет сказала, что она приведет адвоката и в его присутствии Марсел подпишет письменное заявление.
  После того, как это было сделано, Глэдис Баррет обратилась в суд с требованием нового процесса над Вэнсом Харди.
  Тем временем произошли и другие события.
  По словам Марсела, его вызвал к себе заместитель прокурора и стал настойчиво спрашивать:
  — Что там с вашим заявлением? Вы говорили правду во время суда или же говорите ее сейчас? Оба ваших заявления не могут быть правдивы. Если вы честны сейчас, значит, вы лжесвидетельствовали перед судом, и я должен наказать вас. Если же вы говорили правду во время суда, значит, ваше сегодняшнее заявление ложно, и если не отзовете его, то подлежите наказанию.
  Эти слова можно считать, а можно и не считать угрозой. В них могло быть только заключено требование закона, но Бруно Марсел почувствовал прозвучавшую в них угрозу.
  Заявление свое он отозвал.
  Ему удалось это сделать, потому что заявление было в виде обыкновенного письма, составленного адвокатом, которого Глэдис Баррет привела к Маселу, и он подписал документ, составленный адвокатом. Ему пришлось сказать, аннулируя заявление, что он не читал его и оно изложено не его словами. Адвокат же настаивал, что он записал его текст, точно следуя рассказу Марсела, и что тот внимательно перечел его перед тем, как подписать.
  Впрочем, вопрос этот носил чисто академический характер, так как Марсел аннулировал свое заявление.
  Вэнс Харди вернулся в тюрьму. Его прошение о назначении нового суда было отклонено.
  Глэдис Баррет продолжала борьбу — если ее старания можно назвать борьбой. Может быть, правильнее было бы сказать, что она продолжала биться головой о каменную стену официальной враждебности и равнодушия.
  Освобождение Луиса Гросса вызвало бурю эмоций в тюрьме штата Мичиган, и, как обычно бывает, если заключенному в одной тюрьме удается добиться своей цели, на нас обрушивается поток прошений и заявлений от заключенных того же учреждения.
  Обратилась к нам с рассказом о судьбе своего брата и Глэдис Баррет. Она сделала больше того. Ей удалось созвониться с доктором Лемойном в Лансинге. Она написала по письму каждому из членов комитета при «Аргоси». К тому же ей удалось переговорить с каждым из них.
  Не было никаких сомнений в серьезности намерений Глэдис Баррет. Она была глубоко уверена, что ее брат невиновен в том преступлении, в котором его обвиняют. Последние двадцать пять лет своей жизни она в одиночку вела свой крестовый поход против несправедливости.
  Нельзя было не обратить внимания на ситуацию, когда женщина отдавала все свои скромные средства на борьбу за истину. Глэдис Баррет не очень разбиралась в законах. Она ничего не знала о процессуальных правилах. Она не представляла, как ей эффективнее тратить свои деньги, чтобы добиться наилучших результатов для своего брата. Она прислушивалась к советам самых разных людей, и когда ей удавалось собрать деньги, она тратила их не лучшим образом, обращаясь с заявлениями к людям, для которых Вэнс Харди был всего лишь номером, а сама она — сутяжницей.
  Эти расходы требовали у нее всех денег. Она давно уже не покупала себе даже новой одежды. Она штопала и перелицовывала старые наряды, перебиваясь с хлеба на воду. Она работала не покладая рук, соглашаясь на любой заработок, отказывая себе не только в излишествах, но даже в самом необходимом, складывая цент к центу, пока у нее не скапливалось достаточно денег, чтобы она могла позволить себе еще одну вылазку в тщетном стремлении привлечь внимание к делу своего брата.
  Так что, когда Глэдис Баррет обратилась к нам, история ее носила столь душераздирающий характер, что мы не могли не проникнуться к ней сочувствием.
  К тому же доктор Рассел Л. Финч считал, что надо что-то сделать для Харди. Финч был близким личным другом доктора Лемойна Снайдера, и дело Вэнса Харди, который к тому времени работал у него медбратом, заинтересовало его.
  Поэтому, уступая настояниям доктора Снайдера, мы решили заняться делом Вэнса Харди, начав с разговора с Бруно Марселом.
  Его серьезность не вызывала сомнений. Мы были убеждены, что Марсел то ли был вынужден опознать Вэнса Харди, то ли боялся, что на него будет оказано давление. Временами, припоминая тот день, Марсел был совершенно убежден, что Вэнс Харди — не тот человек, которого он видел убегавшим с места преступления. В другой раз ему начинало казаться, что у этих двух лиц было какое-то определенное сходство, и несколько терялся, не зная, на какую точку зрения встать.
  В Детройте было, наверно, как минимум двести тысяч человек, которые подходили под описание преступника, и с официальной точки зрения не имело большого значения наличие или отсутствие всего лишь «определенного сходства».
  Марсел был совестливым человеком. Он вырос в достаточно интеллигентной среде и обладал чувством ответственности. Он привык тщательно обдумывать свои суждения, и, кроме того, для него было важно ощущение внутренне правоты.
  Поэтому заявление, которое он сделал в деле Вэнса Харди, постоянно терзало его. Несмотря на мучающие его угрызения совести, его не покидало чувство, что попытка изменить свои показания может привести к его аресту и тюремному заключению за то, что он лжесвидетельствовал в суде.
  Доктору Снайдеру пришлось объяснить Марселу, что закон гарантирует его свободу от каких бы то ни было попыток преследовать его за лжесвидетельство в связи с заявлением, данным им в прошедшем суде; и теперь он не только может сказать правду, но просто обязан это сделать.
  Тем не менее Марсел продолжал отчетливо помнить весьма недвусмысленную угрозу заместителя прокурора, что его ждет, если он посмеет высказать точку зрения, отличающуюся от его показаний в суде.
  Поэтому Том Смит и доктор Снайдер, явившись прямиком в кабинет Джеральда О'Брайена, рассказали о положении дел непосредственно прокурору.
  О'Брайен отреагировал со свойственными ему энергией и напором. Он передал Марселу, что хочет выслушать от него правду, какой бы она ни была, и что если теперь он изложит всю правду и не будет отступать от нее, никакого преследования со стороны прокуратуры за прошлые его заявления не будет.
  Марсел изложил все правду.
  Я присутствовал, когда шел разговор с ним. В сущности, вокруг стола сидел весь наш комитет — Раймонд Шиндлер, Алекс Грегори, доктор Лемойн Снайдер, Том Смит, Гарри Стигер и я. На столе стоял магнитофон. Мы хотели, чтобы слова Марсела прозвучали четко и недвусмысленно и чтобы никто не имел основания обвинить нас, что мы суфлировали ему.
  Сев перед микрофоном, он начал свой рассказ, сначала тщательно подбирая слова, то и дело запинаясь. А затем, когда на него нахлынули воспоминания о нравственных страданиях, которые терзали его все эти годы, слова хлынули из него потоком с такой скоростью, что никакому стенографисту не удалось бы в точности записать его повествование. Но оно осталось на пленке.
  Это был отчаянный крик человека, совесть которого не давала ему покоя все эти годы, потому что он, поддавшись давлению обстоятельств, убедил себя, что может опознать человека, в то время как он не должен был опознать его, да и вообще об опознании не могло быть и речи. Он видел всего лишь трех человек, убегавших с места преступления. Один из них на долю секунды обернулся в его сторону — и в то время Марсел был от него не ближе ста двадцати футов.
  У меня есть магнитофонная запись этого разговора. Иногда, когда я хочу показать, что значит опознание как свидетельство, я прокручиваю эту ленту. Легко понять тот груз, который лежал на совести Марсела все эти годы — двадцать шесть лет! — слушая эту запись.
  Так случилось, что в свое время некая радиокомпания решила «дать в эфир» одно из наших дел. Учитывая отношение Марсела ко всему происшедшему и его записанный на пленку рассказ, не могло представиться лучшего варианта, чем начать с дела Вэнса Харди. Мы решили сделать подробную запись с изложением всей его истории.
  Слава Богу, что нам это удалось.
  Мы выехали на место, где происходили все эти события, взяв с собой опытного техника, микрофон и катушки с лентами. Мы так все организовали, что снаружи был виден только микрофон, а записывающее устройство было укрыто в соседнем складском помещении.
  За прошедшие двадцать шесть лет сцена преступления заметно изменила свой облик, и теперь по улицам мимо нас несся сплошной поток машин. Светофор был установлен и на перекрестке, где Луис Ламберт встретил свою смерть, но теперь он был постоянно загружен машинами.
  Я предполагал, что Том Смит, держа микрофон, будет показывать мне, как развивались события — где Луис Ламберт вошел в банк, где он повернул за угол, где развернулась машина с убийцами и так далее. Невидимая радиоаудитория должна была получить полное представление о происходившем.
  Едва только мы начали вести запись, как, естественно, вокруг нас собралось некоторое подобие толпы. И к нам подошел какой-то мужчина, спросив:
  — Что тут за суматоха?
  — Ничего особенного, — сказал наш сотрудник, озабоченный лишь тем, чтобы избавиться от наплыва публики. — Просто несколько человек расследуют старое убийство, которое произошло тут двадцать шесть лет назад.
  Подошедший заметно оживился.
  — Какое убийство? — спросил он. — Кто был убит?
  — Луис Ламберт, — ответил техник. — А что? Почему вас это интересует?
  — Потому что я его видел, — ответил человек, — потому что я все видел.
  Как раз в это время мы с Томом Смитом были неподалеку, и Том рассказывал:
  — Тогда Луис Ламберт вышел на улицу и двинулся к перекрестку, рядом с которым вы стоите, Эрл. Банк как раз за нами, и вот из этой двери…
  И в это время техник сказал хриплым шепотом:
  — Здесь есть человек, который говорит, что видел, как совершилось это преступление. Вы хотите поговорить с ним?
  — Господи, конечно, — в голос сказали мы. — Тащите его сюда.
  Таким образом, свидетель, имени которого мы тогда еще не знали, оказался перед микрофоном и начал свое повествование.
  Это оказалось очень интересным интервью. Я задавал вопросы, чувствуя в то же время, что должен успеть прощупать этого человека, пытаясь понять, не «подставлен» ли он нам теми силами, которые хотят, чтобы Вэнс Харди оставался в тюрьме до конца дней своих, и опасаясь, что сейчас этот человек, который прямо перед толпой говорил в микрофон, опознает Вэнса Харди куда лучше, чем Бруно Марсел, что в этих обстоятельствах будет полным крахом дела Харди. Самые драматические обстоятельства этой ситуации заключались в том, что не было никакой возможности подвергнуть свидетеля настоящему перекрестному допросу, что вызывало необходимость вести себя предельно осмотрительно. Пытаясь понять мотивы поведения этого случайного свидетеля, с которым мне пришлось иметь дело, я старался уловить первые приметы излишнего рвения, которые могли доказать, что кто-то подсунул его нам с этой историей.
  Все время нашего разговора сигналы светофора беспрерывно меняли цвет, мимо нас летели машины, тормозя в ожидании, а когда свет светофора менялся на зеленый, шум пятнадцати или двадцати моторов заглушал все остальные звуки.
  Это интервью имело исключительно важное значение.
  Свидетель оказался мальчиком, который во время убийства торговал на этом углу газетами. Вечерами он работал в кегельбане Луиса Ламберта, подавая шары. Направляясь в банк, Ламберт поздоровался с ним и, наверно, то были последние слова, которыми Ламберт обменялся с посторонним, после чего он был смертельно ранен и втащен в машину. Более того, свидетель видел и трех убийц, пока они болтались тут, ожидая появления Ламберта.
  Конечно, он не знал, что эта троица замыслила убийство. Поэтому у него не было причин особо внимательно присматриваться к ним, но, тем не менее, он отметил, что один из трех явно выделялся — как раз тот, который показался Бруно Марселу смахивающим на Вэнса Харди.
  Позже, когда Харди был арестован и предан суду, он, просто чтобы удовлетворить свое любопытство, пошел в суд взглянуть на обвиняемого и убедиться, что это тот самый человек, которого он видел около банка.
  Он пришел к убеждению, что Вэнс Харди не имел ничего общего с тем человеком, но никому не сказал ни слова.
  Свидетель сказал, что полиция никогда не опрашивала его и у него не было ни малейшего желания рассказывать то, что он видел. И сейчас перед лицом ста или ста пятидесяти человек он впервые рассказывает свою историю.
  Продолжая свой рассказ, свидетель сообщил нам то, о чем мы догадывались, но ничем не могли доказать.
  Луис Ламберт получил груз виски, наполовину разбавленного водой. Во времена расцвета бутлегерства и войны банд лишь предельно наивный человек мог рассчитывать получить «чистый товар». Хорошее виски разбавлялось, доливалось, смешивалось и подделывалось. Но эта партия была настолько некачественной, что потребители, которым Ламберт собирался предложить ее, отказались брать товар. Соответственно, и Ламберт объявил, что не собирается платить за эту партию. Его поведение вызвало серьезное недовольство, и через пару дней к нему явилась компания мрачных личностей с известием, что он должен платить или…
  Теория, которой придерживалось следствие, заключалась в том, что Вэнс Харди, который, как было доказано, вообще не знал Луиса Ламберта, напал на него и убил лишь для того, чтобы завладеть суммой денег, которые Ламберт только что получил в банке, то есть, что мотивом преступления был грабеж и только грабеж.
  Если бы было доказано, что смерть Ламберта явилась результатом войны бутлегеров и что мотивом ее явилась месть, следствие не только получило бы подтверждение носившихся в воздухе слухов, но и могло бы вспомнить слова Ламберта, которые тот успел прошептать Марселу перед смертью: «Меня убила Речная банда».
  Тем не менее, показания, которые дал нам свидетель, стоя на запруженном перекрестке, были очень ценны, а то, что мы записали драматическое изложение событий на магнитофонную ленту, могло серьезно изменить ход дела Вэнса Харди.
  Алекс Грегори пропустил через полиграф обоих — и Вэнса Харди, и Глэдис Баррет, и ему удалось прийти к вполне определенным выводам. Вэнс Харди не ощущал вины за убийство Луиса Ламберта. Глэдис Баррет была полностью убеждена в невиновности своего брата и не знала, что указывало на его вину, хотя Грегори видел, что Глэдис была куда более убеждена, что ее брат был у нее дома в день убийства, чем на то были объективные доказательства. Можно предположить, что подсознательно ей очень хотелось, чтобы это так и было. Харди, скорее всего, в эти дни в самом деле был у нее, но когда она утверждала, что уверена в определенном дне, она руководствовалась не памятью, а доводами рассудка. Расшифровывая записи на детекторе, Грегори пришел к этому твердому убеждению.
  Бруно Марсел продолжал находиться под явным впечатлением того, что оказался единственным человеком на процессе, который опознал Вэнса Харди.
  Но и надежность его опознания тоже вызывала вопросы. Были показания и другого свидетеля, которому удалось увидеть руки одного из убийц, когда они выталкивали умирающего Ламберта из машины. Этот человек, по словам Вэнса Харди, тоже опознал его, сказав, что его руки похожи на те, что он видел.
  Словом, никто не знал в точности, что же происходило во время суда, потому что его записи также исчезли.
  Но тут сказались, скорее всего, совсем другие причины, чем те, что были в деле Луиса Гросса.
  В Детройте много лет существовал обычай, по которому, если жюри присяжных приходило к решению поздно вечером, вердикт выносился в отсутствии судьи. Его записывал секретарь суда и на следующий день представлял суду в полном составе, когда они занимали свои места. Время от времени Верховный Суд объявлял такую практику неконституционной и гарантировал новое судебное разбирательство обвиняемому. Конечно, были сотни заключенных, которые могли бы потребовать на этом основании освобождения.
  Но, наверно, было простым совпадением, что в некоторых таких случаях, когда вердикт выносился в отсутствии судьи, документы об этом исчезали, так что никак не удавалось официально установить факт, что осужденный имеет право потребовать нового процесса.
  Имеются определенные доказательства, что так проходило и дело Вэнса Харди, когда вердикт был вынесен в отсутствии судьи.
  Вызвать к жизни воспоминания о том, что случилось двадцать шесть лет назад — дело довольно трудное. Некоторые члены жюри присяжных, осудившего Вэнса Харди, пребывали в уверенности, что судья был на своем месте, выслушивая вердикт. Другие были столь же уверены, что вердикт выносился в отсутствии судьи. Во всяком случае, кто-то постарался вырвать эти страницы из стенографического блокнота, так что теперь уже было невозможно установить, что говорят официальные документы по этому поводу.
  Учитывая утверждение Марсела, что никто больше не опознал Вэнса Харди; учитывая собственное заявление Харди во время суда; учитывая, что Марсел отказался от своего так называемого опознания; учитывая данные Грегори после тщательных проверок на полиграфе и тот факт, что ранее полицейские эксперты подвергали Вэнса Харди таким же испытаниям и пришли к выводу о его невиновности; учитывая заявление свидетеля, который был на месте преступления и который предоставил нам информацию, что смерть Ламберта явилась результатом войны бутлегеров, — собрав все это, мы имели полные основания обратиться к губернатору с просьбой помиловать Вэнса Харди.
  В Мичигане достаточно любопытна сама процедура такого обращения. Единственным правом помилования обладает лишь губернатор, но перед этим необходимо, чтобы прошение о помиловании было тщательно рассмотрено отделом, который проводит предварительное расследование. Если отдел считает, что заключенный не достоин помилования, то все остается как есть. Если отдел считает, что в деле есть определенные сомнения, назначаются публичные слушания, и любое лицо, у которого есть свои возражения, имеет право присутствовать на этих слушаниях. По окончании слушания дело представляется губернатору. То есть решение судьбы любого помилования, снижения сроков наказания и т. д. зависит от отдела.
  Создается впечатление, что отдел решительно отказывается от практики тайного скрытого дарования помилования и предоставляет любому лицу право прийти на слушание и быть выслушанным. Но закон этот сравнительно нов, и тогда никто еще не знал, как он будет действовать.
  Но одно в действиях этого отдела я уже видел как практикующий адвокат: взяв на себя функции ревизионной инстанции, он будет пересматривать дела, исполняя функции суда.
  Поскольку данные испытаний на так называемом полиграфе не принимаются судом как доказательства, суд отказался принять во внимание выводы и Грегори, и полицейских экспертов. И пусть в это трудно поверить, но суд зашел так далеко, что вынес решение: поскольку прокурор отверг во время первого суда возможность убийства Ламберта соперничающей бандой бутлегеров, то сегодня будет некорректно предоставлять Вэнсу Харди возможность подтвердить эту версию.
  С другой стороны, полицейскому офицеру, который сохранил заметки с первого суда, в которых он записывал, что, по его мнению, свидетели должны говорить, было разрешено подробно изложить содержание своих записей, которые фактически заняли место официального протокола заседания.
  Вышеупомянутый отдел довольно убедительно продемонстрировал, что Глэдис Баррет ошибается, связывая дату посещения своего брата с «Кентукки-дерби». Скачки эти состоялись не в день убийства. Вполне возможно, что Харди в самом деле поехал к своей сестре, чтобы побывать на скачках, — но только не в тот день, когда был убит Ламберт.
  Следователи нашли также еще одного свидетеля, который преподнес всем сюрприз. Он совершенно определенно утверждал, что он видел людей, сидящих в машине преступников, и Вэнса Харди среди них не было.
  Тщательно обдумав суть дела, отдел сформулировал свое мнение, исходящее из того, что на Вэнсе Харди лежит обязанность при помощи свидетельств доказать свою невиновность; затем, оценив все выводы, аргументы и доказательства, все заявления полиции во спасение себя, которые тем не менее приобретали вид подлинных доказательств, возведя наброски полицейского в ранг подлинных свидетельств, отдел пришел к заключению, что Харди не удалось этого сделать; завершил он изложение своей точки зрения утверждением, что Вэнс Харди вел нечестную игру, пытаясь представить иное объяснение причин убийства, чем то, что на первом процессе было дано прокурором.
  Прошение Вэнса Харди было отклонено.
  Глэдис Баррет в очередной раз потерпела поражение. В очередной раз ее брату не удалось вырваться за пределы тюрьмы.
  Мы поговорили с губернатором Г. Менненом Уильямсом и его юридическим советником. Мы были совершенно уверены, что при таких обстоятельствах губернатор помиловал бы Харди, если бы ему удалось самому ознакомиться с делом, но он, конечно же, не мог себе позволить откровенно выступать против рекомендации отдела, особенно учитывая новый закон о порядке помилования, который только что вступил в действие в Мичигане.
  Члены Суда Последней Надежды видели, что это решение вопиющим образом противоречит всем понятиям о справедливости, и не сомневались, что мичиганский суд при наличии таких свидетельств, даже строго соблюдая букву закона, должен вынести то решение, в котором Харди отказал отдел, занимающийся помилованиями.
  Поэтому члены нашей команды обратились к двум детройтским юристам, Сиднею Шерману и Давиду Мартину — людям, которые были непререкаемыми авторитетами в своей области деятельности; способные и честные юристы, они давно уже были знакомы с нашей деятельностью и выражали желание сотрудничать с нами.
  Мы изложили им все факты.
  Они согласились, помогая нам без всякого гонорара организовать все формальные процедуры, обратившись с просьбой о новом процессе к судье Джозефу А. Гиллису, который уже выслушал и отверг аналогичную просьбу Вэнса Харди.
  Тем не менее юристы считали, что дело пойдет, ибо судье пришлось отвергнуть предыдущее заявление лишь потому, что голоса членов жюри, пытавшихся вспомнить, был ли судья на месте во время вынесения вердикта или нет, разделились практически поровну. Если же ему будут представлены новые доказательства, юристы были уверены, что судья Гиллис удовлетворит просьбу о новом процессе.
  Том Смит и я уже предварительно поговорили с судьей Гиллисом, пытаясь понять, чем он руководствовался, отвергая просьбу Харди о новом суде над ним.
  Встреча с ним была очень интересной. Мы явились к судье Гиллису примерно около одиннадцати часов. Он согласился отправиться с нами на ленч, как только покончит со всеми намеченными у него в календаре делами. Его ждало несколько достаточно спорных уголовных дел.
  Я решил, что мы просто недопоняли его и ему предстоит лишь одно сложное уголовное дело. Я не мог представить себе, как можно разобраться больше чем в одном деле в пределах часа.
  Но, оказавшись в зале суда, мы поняли свою ошибку.
  Часть дел, намеченных в расписании, была уже разрешена. До ленча судье предстояло решить еще примерно около двадцати дел.
  Некоторые из них были совершенно рутинными, и суду оставалось только выслушать адвоката и вынести решение, но по крайней мере дюжина из них носила достаточно спорный характер.
  Казалось совершенно невероятным, что ко времени ленча судье удастся разобраться с ними. (Строго говоря, нам пришлось отложить ленч на час, пока судья не освободился.)
  Тем не менее, судья Гиллис справился со своей задачей, и мне показалось, что работал он отменно.
  Когда объявлялось очередное дело, судья первым делом убеждался, что все на месте: адвокаты, обвиняемый, прокурор и все свидетели. Свидетели, поднимая правую руку, давали присягу. Процедура проходила быстро, без особых технических сложностей, без особого внимания к форме, в которой задавались вопросы. Обычно задавал их сам судья.
  Просмотрев суть жалобы по делу, он устремлял палец в направлении свидетеля и говорил:
  — Итак к делу. Что случилось второго июня? Рассказывайте мне свою историю.
  Свидетель давал показания в свободной манере, излагая все своими словами. Время от времени судья прерывал его, задавая вопросы, подгоняя его, отсекая ненужные комментарии и пространные рассуждения, быстро добираясь до сути дела.
  Затем он поворачивался к обвиняемому:
  — А что вы можете сказать по этому делу?
  Выслушав показания обвиняемого, он говорил:
  — Кто может подтвердить ваши показания?… Так, теперь послушаем его.
  Ознакомившись с показаниями в защиту обвиняемого, он поворачивался к свидетелям обвинения.
  — Что вы можете дополнить к сказанному? — и краткими наводящими вопросами выяснял точку зрения обвинения.
  Казалось просто удивительным, насколько быстро удается разобраться в деле, когда судья предоставляет свидетелям право говорить свободно и раскованно, не цепляясь за букву формальных процедур.
  Судья Гиллис был достаточно противоречивой личностью. Он был ярко выраженным индивидуалистом. Он напоминал судью на поле, решение которого должно быть непререкаемо. Он никого не пытался ублажать, и, черт возьми, ему было наплевать, устраивает ли он кого-нибудь или нет. Он воспринимал любое дело так, как оно вырисовывалось перед ним и пытался в нем разобраться.
  Слушая, как он ведет дела, я был глубоко поражен его знанием человеческой натуры, его быстрой сообразительностью, его способностью сразу же определять слабые места в деле и умением извлекать факты из свидетелей, прерывая поток словоизвержения у самых говорливых и ободряя застенчивых.
  Самое глубокое впечатление на меня как на адвоката произвели его решения. Насколько я успел разобраться, все дела были разрешены совершенно правильно.
  Подсудимым сразу же становилось ясно, что лгать судье Гиллису практически невозможно. Глядя подсудимому в глаза, он саркастически усмехался, и самая отрепетированная речь превращалась в неясное бормотание. К тому же всегда значительно проще добраться до правды, когда ты не даешь человеку возможности обратиться к подготовленному выступлению.
  Мне лично еще не доводилось видеть, чтобы судья так стремительно разбирался во всех хитросплетениях дела. С другой стороны, если адвокатам предоставлять все время, на которое они претендуют, они будут бесконечно тянуть резину. И должен сказать, если бы мне приходилось вести дела по такому плотному расписанию, я предпочел бы, чтобы из всех известных мне юристов страны их слушал бы судья Гиллис.
  Эти слова много значат для меня, потому что я всегда считал, что, как правило, судья не должен «брать на себя» весь процесс. Я думаю, что подсудимый имеет право выбрать себе защитника и рассчитывать на достаточное время, которое суд может ему уделить, что у него есть определенные процедурные преимущества в связи с представлением доказательств. Если же при вынесении приговора были нарушены некоторые технические детали, у него есть преимущества, данные ему законом.
  Когда я в первый раз увидел, как судья Гиллис распоряжается в зале суда, я был готов отвергнуть эту процедуру. Но в конце первого же часа я уже одобрительно кивал головой.
  Впоследствии, разговаривая с ним, я понял, что он считает процесс достижения справедливости слишком сложным и непомерно дорогим. Он хочет добиться того, чтобы справедливость была по карману и бедному, чтобы он чувствовал ее прямо и непосредственно, не оставаясь голым до нитки.
  В журнальных статьях, в которых порой упоминался судья Гиллис, его неизменно называли судьей для бедных, и я думаю, что он гордился этой репутацией больше, чем каким-либо профессиональным знаком отличия.
  Судья Гиллис достаточно откровенно изложил нам свое мнение о деле Вэнса Харди. С его точки зрения, оно было близко к решению. Он считал, что у Харди вполне достаточно свидетельств, чтобы окончательно выяснить вопрос, был ли судья на месте или нет, когда жюри присяжных вернулось с вердиктом.
  При встрече с Сиднеем Шерманом и Дэвидом Мартином Лемойн Снайдер, чьи юридические способности не уступали его знаниям врача, предоставил всю собранную нами информацию в распоряжение этих адвокатов. Мы договорились, что как только появится какая-то новая информация, особенно в вопросе, был ли судья на месте во время вынесения вердикта, мы тут же свяжемся с судьей Гиллисом.
  И Том Смит принялся за работу.
  Занятие это было, можно сказать, почти безнадежным. Он пытался пойти по следу, которому было двадцать шесть лет. Большинство членов жюри, как и свидетелей, или же покинули этот свет, или же просто исчезли.
  Наконец Том узнал о родственниках одного еще здравствующего члена того жюри. От них он узнал, что старик переселился в северную часть штата Мэн, но когда ложатся снега, к нему невозможно добраться до начала лета. А поскольку времени с начала этого дела и так прошло более чем достаточно, были опасения, что ранним летом мы уже можем опоздать.
  Боб Рэй, который вел всю документацию и переписку Суда Последней Надежды, первым знакомясь с делами, кратко излагая их содержание, фиксируя и высылая ответы на дюжины писем, приходящих каждый день, был еще и опытным летчиком. Он решил, что если нанять самолет-амфибию, то можно будет сесть на гладь озера недалеко от того места, где живет нужный нам человек, так как источники, впадающие в это озеро, не позволяют ему замерзать.
  Это были гонки со временем. Вылетев в Мэн, Боб Рэй взял с собой пилота и местного нотариуса, после чего, покрывая милю за милей над лесистыми заснеженными пространствами, ему удалось, наконец, найти то, пожалуй единственное, озеро в округе, свободное ото льда. Таким образом, они добрались до нашего присяжного заседателя, который отлично помнил то дело и был абсолютно уверен, что вердикт выносился в отсутствии судьи. Получив письменное и заверенное показание от старика, они вернулись к самолету и успели взлететь, когда ледяные закраины стали схватывать берега озера.
  Адвокаты Сидней Шерман и Дэвид Мартин тщательно обосновали прошение о новом суде в пользу Вэнса Харди и явились к судье Гиллису.
  Можно было только удивляться тщательности, с которой работали эти юристы. Они изучили дело вдоль, поперек и со всех сторон. Работали они без гонорара, заинтересованные лишь в справедливости, потому что искренне считали: Вэнс Харди стал жертвой судебной ошибки. Доказательства в пользу своей точки зрения они подготовили мастерски.
  Судья Гиллис выслушал все доводы, прочел заявление и решил, что в силу технических причин Вэнс Харди имеет право предстать перед новым судом. Затем он отступил от привычной процедуры и во всеуслышание заявил, что после нашего с ним разговора он заинтересовался данным делом и что из своих собственных конфиденциальных источников совершенно точно знает, что Луис Ламберт был убит не ради ограбления, а стал жертвой мести в войне бутлегеров, что он серьезно сомневается, знал ли вообще Вэнс Харди что-то об этом убийстве, и посему он должен предстать перед новым судом.
  Конечно, новое слушание никак не могло вынести Харди обвинительный приговор, учитывая тот факт, что Бруно Марсел — ключевой свидетель — объявил, что он не только не мог опознать Вэнса Харди, но и готов доказать, что и то опознание был вынужден сделать под давлением и сейчас он готов со всей ответственностью заявить, что Харди — не тот человек, которого он видел на месте преступления.
  Словом, обвинение прекратило дело, и Вэнс Харди вышел из зала суда свободным человеком.
  Обстоятельства не позволили мне покинуть ранчо в день финального слушания дела под председательством судьи Гиллиса, но я знал, что дело было в надежных руках, что Шерман и Мартин камня на камне от него не оставили и что они не сомневаются в решении судьи Гиллиса. Лемойн Снайдер, который отдал этому делу много месяцев, был тут же рядом, вместе с Томом Смитом и Алексом Грегори, и я поддерживал с ними самую тесную связь. Мы чувствовали, что обстоятельства наконец складываются в нашу пользу и Вэнсу Харди наконец удастся «побег из тюрьмы».
  Тем не менее в силу разных достаточно очевидных причин мы не считали возможным делиться нашими надеждами с Глэдис Баррет. Ее столько раз посещала надежда, рассыпаясь затем в пыль, что на этот раз мы просто сказали ей, что сделали все, что было в наших силах.
  В день начала суда кто-то прислал ей орхидею и попросил приколоть ее на счастье.
  Сразу же по завершении суда, когда Вэнс Харди вышел оттуда свободным человеком, Глэдис Баррет позвонила мне в Калифорнию. Голос ее прерывался и дрожал от слез и восторга. Она попыталась изложить мне то, что происходило, но от счастья не могла найти слов.
  В сущности, ей ничего не надо было мне рассказывать. Хватало ее голоса и счастливых рыданий в телефон. Я поздравил ее и сказал, что был уверен в удаче, которая наконец улыбнулась ей, — она выиграла долгую битву за свободу своего брата и теперь-то сможет наконец купить себе новое платье.
  Вот теперь она окончательно растерялась.
  — Мистер Гарднер, — борясь со слезами, сказала она. — Я приколола орхидею… Вы только представьте себе!… Я была с орхидеей!… В первый раз в жизни я держала ее в руках.
  Она вполне заслужила ее.
  9
  Не стоит думать, что все дела, которыми мы занимались, заканчивались нашими триумфальными победами и демонстративным оправданием невиновных.
  Мы сталкивались с большим количеством дел, в которых, и мы были в этом убеждены, пострадал невинный человек, отправившийся в тюрьму, но сплошь и рядом у нас не было возможности доказать свою точку зрения. Другими словами, нам не удавалось раздобыть дополнительные доказательства к тем, что были предъявлены во время первого слушания.
  Каждому юристу известна аксиома, что невозможно доказывать отрицательное утверждение. И если нам не доводилось найти новых положительных доказательств, нам приходилось иметь дело с ложными заявлениями или неправильными истолкованиями, которые принимались в качестве доказательств, и мы были не в состоянии что-либо сделать.
  С другой стороны, было много таких случаев, когда предварительное расследование приносило многообещающие результаты, и мы начинали «копать» факты с неутомимостью фокстерьера, который разрывает лисью нору, — только для того, чтобы выяснить, что факты по делу были представлены нам в искаженном свете, или же чтобы убедиться в подлинной виновности подсудимого.
  Для заключенных совершенно естественно врать по поводу своего приговора. Первым делом, если он в самом деле виновен, его второй натурой становится склонность ко лжи — хотя бы потому, что в таком случае он уверен: потерять он ничего не потеряет, а приобрести может многое.
  Может так случиться, что основное свидетельство против осужденного носит случайный характер или держится лишь на какой-то одной детали, одном обстоятельстве, на показаниях одного свидетеля. Когда осужденный оказывается в тюрьме, времени для размышлений у него более чем достаточно. Он начинает изобретать различные истории, приводя самые невероятные объяснения, которые могли бы пойти ему на пользу.
  Можно только удивляться, сколько настойчивости и изобретательности может проявить человек при этом. Долгое время он разрабатывает убедительные объяснения и так долго повторяет их, что сам начинает в них верить. Излагает он их также столь убедительно, что выглядят они на первый взгляд совершенно логичными и правдивыми.
  Большую часть времени, отданную работе в Суде Последней Надежды, мы занимались тем, что старались отделить зерна от плевел. И много раз хорошие зерна на поверку оказывались шелухой.
  Одна из типичных ситуаций, которые приходят на память — это дело Т.Р. Макклюра, симпатичного привлекательного негра двадцати одного года, который разыскивался за убийство в штате Огайо. Прошло около двух лет, прежде чем удалось до него добраться. Этот молодой человек внушал исключительное доверие. Ранее у него не было никаких приводов в полицию, и рассказанная им история вполне убедила нас в его правоте. Он настаивал, что обвинение против него было выдвинуто лишь в силу показаний эксперта по баллистике, которого вынудили вести «двойную игру». Он был приговорен к смерти на электрическом стуле.
  К тому времени в Огайо не испытывали большой симпатии к деятельности Суда Последней Надежды. Тем не менее, как выяснилось, многие работники тюрьмы считали, что Макклюр осужден неправильно и ожидание его казни нервировало их.
  Наше расследование мы начали с того, что попытались понять, были ли какие-то доказательства некачественной баллистической экспертизы.
  И почти сразу же мы столкнулись с трудностями. Сразу же стало ясно, что есть некая фигура или даже группа лиц, которые не хотели расследования дела Макклюра и которым решительно не нравилась идея, что заниматься им будет именно Суд Последней Надежды. Препятствия одно за другим стали возникать на нашем пути.
  В конце концов мы прекратили попытки получить протокол судебного заседания от лиц, которые подчеркивали, что были бы рады предоставить его нам, и обратились к секретарю суда, от которого нам удалось получить часть его записей, где шла речь о представлении доказательств. Знакомство с находкой заставило нас удивиться.
  В идентификации оружия и пуль есть два типа характеристик, основываясь на которых эксперт составляет свое мнение.
  Первая — так называемая типовая характеристика. Она определяет количество нарезок и полей нареза в стволе оружия, из которого был сделан выстрел, калибр и другие характеристики этого типа оружия. В различных видах они столь разнятся между собой, что опытный эксперт взглянув на не очень деформированную пулю, сразу же может назвать марку оружия, из которого она была выпущена.
  Существуют и индивидуальные, или микроскопические, характеристики. О них говорят индивидуальные отметки на пуле, которые зависят от состояния ствола, качества обработки металла индивидуального оружия, из которого был сделан выстрел. Они выражаются в бесчисленном количестве мельчайших царапин, которые видны только под микроскопом, безошибочно указывая на конкретное оружие.
  Ясно, что «типовая характеристика» может дать представление о марке и калибре оружия, в то время как индивидуальная является для пули чем-то вроде «отпечатка пальцев».
  В случае с Макклюром выяснилось, что полицейскому удалось найти в ломбарде пистолет, который обвиняемый заложил, нуждаясь в деньгах. Макклюр, когда ему предъявили оружие, охотно признал, что оно принадлежит ему.
  Полиция передала его эксперту-баллистику, который, отстреляв контрольную пулю, сравнил ее с другой, найденной на месте преступления.
  Обвинитель вызвал на свидетельское место баллистика — и вот отрывок из его показаний.
  В.: — Проводили ли вы микроскопическое сравнение пробной пули с одной или двумя пулями, врученными вам доктором Гербером?
  О.: — Да.
  В.: — Проводили ли сравнительное микроскопическое исследование?
  О.: — Да, проводил.
  В.: — Кратко опишите нам технику этой процедуры, которую вы использовали для сравнения пуль.
  О.: — Первым делом, под правым объективом я тщательно расположил пробную пулю и зафиксировал ее на смотровом столике. Взяв одну из пуль, предоставленных доктором Гербером, я в таком положении закрепил ее под левым объективом и приступил к сравнению. Поворачивая их из стороны в сторону, я принялся совмещать края обоих изображений. В поле зрения на пуле, которая подвергалась исследованию, были две четкие отметки, такие же имелись и на опытной пуле, и необходимо было выяснить, совпадают ли они по размерам.
  В.: — И что вам удалось выяснить?
  О.: — Что ширина обоих отметок совпадает.
  В.: — Исследовали ли вы под микроскопом наличие или отсутствие остальных царапин на пуле?
  О.: — Да, исследовал.
  В.: — Расскажите, что вам удалось обнаружить.
  О.: — Ну, мне стало ясно, что микроскопические детали обоих образцов совпадают. Хотя их было недостаточно, чтобы безошибочно сделать заключение об идентификации. На пуле, что была вещественным доказательством, их было относительно немного, и хотя имелось определенное сходство с опытной пулей, его было недостаточно для полного совпадения образцов под микроскопом.
  В.: — Иными словами, в результате сравнительного микроскопического исследования вы пришли к выводу, что имеется определенное сходство микроскопических следов на обоих пулях, но их недостаточно для уверенного утверждения, что обе пули были выпущены из одного и того же оружия?
  О.: — Да, сэр.
  В.: — Но типовые характеристики совпадают, не так ли?
  О.: — Да, типовые характеристики совпадают.
  Перекрестный допрос:
  В.: — В своих показаниях вы не можете заявить под присягой, что обе пули были выпущены из одного и того же оружия?
  О.: — Нет, сэр.
  В.: — Требовал ли от вас этого коронер?
  О.: — Нет, сэр.
  В.: — То есть пуля могла быть выпущена из другого револьвера той же марки?
  О.: — Смит и Вессона.
  В.: — Вы уверены?
  (Возражение)
  О.: — В той же мере, как я не могу утверждать, что пуля выпущена из одного и того же оружия, я не могу утверждать, что стреляли из другого револьвера.
  В.: — Иного, чем Смит и Вессон?
  О.: — Возможно, но маловероятно. Но пока мы не сравним особенности обоих видов оружия под микроскопом, под которым виден каждый волосок, мы не можем отбрасывать эту возможность.
  В.: — Итак, исходя из сравнения этих пуль, которые представлены суду как «вещественное доказательство № 5», невозможно сообщить суду, были ли эти пули выпущены из одного и того же оружия?
  О.: — Совершенно верно, сэр.
  Иными словами, вот и все, что было сказано о сходстве опытной пули и той, что была найдена на месте преступления, — обе они были выпущены, скорее всего, из револьвера одной и той же марки, того же калибра.
  Необходимо отметить, как осторожно эксперт подбирал слова в ответ на вопрос, говоря, что не может стопроцентно опознать обе пули, основываясь только на результатах микроскопического исследования, несмотря на то, что по типовым характеристикам пули совпадают.
  Но пока ситуация не получила разъяснения в ходе перекрестного допроса, члены жюри присяжных были уверены, что обе пули были выпущены из одного и того же оружия.
  Адвокат Макклюра старался добиться полной ясности. По протоколу видно, с каким тщанием адвокат обсуждал каждое свидетельство, словно человек, переходящий реку вброд и тщательно ощупывающий путь перед собой.
  Макклюра судил не суд присяжных, а трое судей — процедура, которую предпочитают многие адвокаты (и большинство обвинителей). Теоретически она предоставляет возможность более квалифицированной оценки доказательств и избавляет от ненужных эмоций и необъяснимого предубеждения, которые довольно часто встречаются в суде присяжных. Я сам лично предпочитаю иметь дело именно с таким составом суда.
  Взять, например, дело Макклюра. Если его адвокат по какой-то причине решил бы не углубляться в детали баллистической экспертизы, почему бы судьям не заняться ею?
  Но и судьи решили не углубляться в эту тему. Никто из них не потребовал от эксперта четкого и недвусмысленного ответа, что обе эти пули — опытная и та, что нанесла смертельную рану,— не могли быть выпущены из одного и того же оружия.
  Макклюр был приговорен к смерти на электрическом стуле.
  Мы начали расследовать это дело, и чем больше мы занимались им, тем меньше оно нам нравилось.
  Прежде всего, Макклюр был очень способным негритянским парнишкой, который мог стать полезным членом общества, и он стал бы им, если бы общество предоставило ему для этого возможности.
  Но как это часто бывает в больших городах, администрация правоохранительных органов предпочитала заниматься грязной закулисной деятельностью.
  В обществе, в котором жил Макклюр, продажные полицейские брали взятки. Они закрывали глаза на существование проституток, стараясь только, чтобы они не очень бросались в глаза. Они не обращали внимания на существование небольших игорных домов — лишь бы они были не очень шумными. Полицейская коррупция и подпольный мир существовали рука об руку, образуя среду, в которой Макклюр пытался обрести свое скромное место.
  Уже в юности он представлял собой личность. Он был симпатичным парнем с виду, и женщины рано стали обращать на него внимание. Время от времени они даже снабжали его деньгами. Он крутился в мире азартных игр, и скоро вокруг него образовалась компания молодых людей, которые были убеждены, что «работают только идиоты».
  Совершенно ясно, что Макклюру надлежало крутиться в этом мире пороков, который охраняла и поддерживала полиция, до тех пор, пока он сам не стал бы его составной частью. Если служители закона терпимо относились к существованию небольших публичных домов, покрывая их так же, как игорные притоны, с которых исправно получали дань, почему он, Макклюр, должен играть в этом мире самую подчиненную роль? На вопрос, который он задавал сам себе, был только один ответ.
  Так, еще мальчишкой Макклюр спал допоздна, потому что ночи он проводил в игорных притонах в поисках легких денег.
  Но за эти годы, прошедшие до убийства, о котором идет речь, город стал испытывать нечто вроде угрызений гражданской совести и решил очистить тот район, в котором жил Макклюр. В ходе чистки выявились весьма неприглядные факты, и один из полицейских, бравших взятки, пошел под суд. Но все это было уже слишком поздно, чтобы заставить одуматься молодого Макклюра.
  Доктор Лемойн Снайдер попытался получить в свое распоряжение смертельную пулю, чтобы провести тщательную независимую баллистическую экспертизу.
  В ответ на свою просьбу он услышал уклончивый ответ.
  Мы чувствовали, что при таких обстоятельствах приведение в исполнение приговора над Макклюром должно быть отложено. Нам нужно было время для расследования.
  Дата казни вот-вот должна была быть назначена, но пока мы так и не получили официального ответа от губернатора Огайо Франка Дж. Лоуше.
  Доктор Снайдер предпринял последнюю отчаянную попытку добиться отсрочки казни Макклюра. Он сделал все, что было в его силах, но не добился успеха. Члены нашего расследовательского комитета слали телеграммы губернатору Лоуше. Губернатор же продолжал считать, что казнь должна состояться в назначенный срок.
  В день казни доктор Лемойн Снайдер выступал на официальном завтраке в клубе в Лансинге. Члены клуба попросили его рассказать что-нибудь о деятельности Суда Последней Надежды.
  Доктор Снайдер рассказал им о деле Макклюра и что должно произойти.
  Последовавшее развитие событий является интересной иллюстрацией неизменного существования духа «честной игры», который характерен для обитателей Соединенных Штатов.
  Не ставя в известность доктора Снайдера, член Верховного Суда штата Мичиган, который был приглашен на упоминавшийся завтрак одним известным бизнесменом, лично позвонил губернатору Лоуше, и в довершение всего, губернатор Мичигана Г. Меннен Уильямс лично попросил своего коллегу отсрочить казнь.
  Последняя просьба привела губернатора Лоуше просто в ярость. Он решил, что доктор Снайдер специально пустил в ход авторитет властей штата Мичиган, чтобы диктовать штату Огайо, как им следует вести у себя дела. И лишь когда доктор Снайдер дозвонился до губернатора Лоуше — до казни оставалось всего два часа — тот узнал, что действия Г. Меннена Уильямса были продиктованы чисто личными убеждениями, что они с доктором Снайдером принадлежат к различным политическим партиям, и все происшедшее является лишь результатом взрыва чувств у некоторых жителей штата Мичиган.
  Это заставило его остыть и задуматься, после чего он предпринял определенные действия.
  Меньше чем за час до того момента, когда Макклюр должен был сесть на электрический стул, губернатор Лоуше отложил на месяц приведение казни в исполнение.
  Мы удвоили наши усилия, чтобы разобраться в деле Макклюра, хотя в Огайо всеми силами старались увильнуть от помощи нам.
  В прессе появилось сообщение, что члены суда, возмущенные тактикой Суда Последней Надежды, собираются заставить нас предстать перед судом, после чего вынести нам обвинение за неуважение к суду. Лично я не стал дожидаться реакции других моих коллег. Я сообщил губернатору Лоуше, что не только буду рад передать себя под юрисдикцию суда штата Огайо и, представ перед ним, убедиться, как они будут себя чувствовать при открытом слушании, но и готов потребовать собственной экстрадикции и лично оплатить дорогу в Огайо.
  Не стоит уточнять, что никаких официальных действий со стороны суда не последовало. Скорее всего, членов суда неправильно процитировали в газетном интервью.
  И тем не менее события стали ходить по кругу, и это было явно видно.
  Выяснилось, что все доказательства по делу Макклюра, включая и пули, находились в распоряжении прокурора. Прокурор был только рад предоставить доктору Снайдеру возможность взглянуть на пули, но разрешить взять их для баллистической экспертизы — о, это совсем другое дело.
  Комиссия по помилованиям и условным освобождениям штата Огайо утверждала, что она с удовольствием даст разрешение столь известному эксперту провести обследование пуль в своей лаборатории — если не возражает прокурор. Прокурор же не может согласиться с просьбой, пока ему не даст указание упоминавшийся отдел. Но отдел искусно увиливал от контактов с прокурором по этому поводу.
  Мы хотели, чтобы в тюрьму явился Алекс Грегори с полиграфом. Комиссия по помилованиям штата Огайо заявила, что она может предоставить такую возможность только после разрешения, данного губернатором. Губернатор же считал, что он не может дать такого разрешения, пока оно не будет одобрено той же самой комиссией.
  Анализируя в свете последовавших событий все эти дрязги, я чувствую удовлетворение, вспоминая, как определенные политические силы штата постарались подлить порцию яда в наши действия, убеждая губернатора Лоуше, что мы не столько служим обществу, сколько хотим отхватить себе кусок пирога пожирнее.
  Но как бы там ни было, очередная дата казни Макклюра стремительно приближалась. А нам так ничего и не удалось сделать.
  В силу этих причин мы старались обычно не расследовать уголовные дела, за которые полагалась смертная казнь. Как правило, у нас не было времени публиковать в журналах ход расследования, и мы не могли организовывать общественное мнение, которое, надо уточнить, было единственным нашим орудием, когда мы сталкивались с официальным равнодушием или политическим давлением.
  Тем не менее всем было ясно, что если молодой Макклюр будет казнен, несмотря на все неясности в его деле, это вызовет взрыв общественного негодования, которое может иметь весьма неприятные последствия. Комментариев одной только местной прессы будет более чем достаточно. Так что наконец нами было получено разрешение подвергнуть Макклюра испытаниям на полиграфе.
  Необходимо напомнить, что детектор лжи — всего лишь инструмент, отмечающий потоотделение личности, электрическое сопротивление его кожи и давление крови.
  Так же, как электрокардиограммы могут быть оценены только специалистом, графики так называемого детектора лжи может оценить и прокомментировать только эксперт. Ситуация с ними, более того, далеко не так проста. Для качественных графиков необходимы определенные условия. Надо оценивать уровень темперамента испытуемого, после чего для него необходимо создать по возможности идеальные условия испытаний. Он должен испытывать искреннее желание к сотрудничеству; во время испытаний не должно быть никаких посторонних звуков, ни следа раздражения в голосе экспериментатора, когда он будет задавать вопросы. И, естественно, никаких попыток надавить на испытуемого. Человек, проводящий испытание, должен со всей ответственностью рассматривать их как научный опыт. Его должно интересовать лишь одно: отделить правду от лжи, судя по реакции отвечающего.
  Я решительно не согласен, чтобы полиграф был представлен в суде, как часть судебной процедуры. Однако, когда человек уровня Алекса Грегори проводит испытания на полиграфе, я безоговорочно принимаю его мнение.
  Если Грегори не знает или не может точно определить свое мнение, он откровенно скажет об этом. Если он говорит, что человек невиновен, то в этом не может быть сомнений. Но уж если он утверждает, что данный человек в самом деле виновен, я знаю, что Грегори подверг свое суждение всестороннему испытанию сомнениями. Если же даже он ошибется в чем-то, его ошибка не будет стоить человеку жизни или лет в заключении.
  Но если удастся преодолеть барьер запрета и полиграф будет принят как официальный инструмент дознания и если работающим с полиграфом будет разрешено излагать в суде результаты своих находок, то, боюсь, появится куча таких «экспертов», которые полезут, как грибы после дождя. И лишь немногие из них будут подлинно квалифицированными специалистами с научной подготовкой. У большинства из них не будет ни чувства ответственности перед научной обоснованностью своих выводов, ни силы противостоять множеству искушений, которые каждый день подстерегают специалиста по полиграфам.
  Когда официальные круги штата Огайо дали нам разрешение подвергнуть Макклюра испытанию на детекторе лжи, кругами стало шириться любопытство по поводу ожидавшегося исхода. До казни оставалось всего несколько дней, и со стороны общества в штате чувствовалась большая заинтересованность в исходе дела.
  Кроме того, я думаю, как раз в это время некоторые официальные лица в штате стали понимать, что, пытаясь выяснить правду, мы можем только сыграть им на руку и что мы не ставим своей главной целью во что бы то ни стало добиться освобождения Макклюра. Мы хотели лишь четко выяснить факты по делу.
  Комиссия по помилованиям и условным освобождениям штата Огайо собрала всех своих членов в тюрьме, где они должны были дожидаться результатов испытания.
  Спокойный, доброжелательный и симпатичный Макклюр сумел убедить в своей невиновности и тюремного священника, и некоторых представителей администрации. Они были убеждены, что он не врет, а излагает чистую и убедительную правду.
  К тому же существовал протокол допроса эксперта по баллистике и неопровержимые факты, что все попытки подвергнуть пули беспристрастному освидетельствованию наглухо перекрывались. Можно предположить, что все, кто участвовал в этой игре в увертки, чувствовали, что превышают свои права, хотя не было следов какого-то организованного противостояния. Но не подлежало сомнению, что в ситуации, когда ставкой была человеческая жизнь, при наличии столь невнятного и двусмысленного показания эксперта мы оказались не в состоянии подвергнуть эти пули всесторонним испытаниям, которые должен был бы проводить опытнейший, известный всей стране эксперт. Нам не удалось добиться, чтобы эти пули оказались в его лаборатории. Разрешение было нами получено, но пуль мы так и не увидели.
  Наконец перед нами предстал дружелюбно улыбающийся Макклюр, который сказал, что он с радостью использует эту попытку для «реабилитации», познакомился с Алексом Грегори и уселся в кресло.
  На непосвященного человека испытание производит впечатление предельно простой процедуры. Некоторые из вопросов кажутся настолько абсурдными и несущественными, что просто стыдно терять на них время.
  Дело же в том, что и ход допроса, в котором несущественные вопросы перемежаются с очень важными, их последовательность продиктованы определенными психологическими законами, которых надо неукоснительно придерживаться.
  Ровным монотонным голосом Алекс Грегори зачитывал свой список вопросов.
  Макклюр незамедлительно отвечал на них, и по мере того как шло время, графики, говорившие о его потоотделении и давлении крови, начали приобретать весьма выразительный вид.
  Испытания не подошли еще к середине, а Алекс Грегори уже знал, что Макклюр — убийца.
  Но он продолжал задавать вопросы, повторяя их время от времени. Глядя на иглы самописцев, он безошибочно видел, где Макклюр пытался обмануть его. Грегори менял настройку. Он подходил с другого конца. Он пробовал снова и снова. Снова и снова он получал те же ответы.
  Когда все было кончено, Грегори разложил ленты с графиками перед молодым Макклюром. Он показал юноше, как изменение давления крови соответствовало определенным вопросам. Он показал Макклюру, как он пытался скрыть от нас некоторые факты, которые были нам известны, и где его предательские эмоции поведали нам о фактах, которые еще оставались от нас скрыты.
  В результате изучения графиков Грегори выяснил, что Макклюр совершил два грабежа и убийство.
  Перед лицом столь ошеломительных фактов самоуверенность Макклюра стала покидать его. Обмякнув в кресле, он выдавил из себя признание.
  — Вы правы, — сказал он. — Я все это сделал.
  Затем Макклюр рассказал нам свою историю. Он признался в грабеже и убийстве, за которые ему был вынесен приговор, и рассказал еще об одном ограблении, на которое указал полиграф. Кроме того, он рассказал, как подделывал чеки и получал по ним деньги.
  В результате нам удалось найти объяснение сомнительности баллистической экспертизы.
  Макклюр, зная, конечно, из какого оружия было совершено преступление, спокойно отдал полицейскому приобретенный в ломбарде пистолет и признал его своим, отлично понимая, что баллистическая экспертиза докажет несовпадение пуль. Так оно и случилось.
  Из признания Макклюра выяснилось, что он собирался покинуть Огайо и перебраться в Детройт. Он должен был определенную сумму денег некоему человеку в Огайо. Макклюр рассказал, что, придя к нему, он сказал о своем намерении уехать в Детройт.
  Этот человек отрицательно покачал головой.
  — Не прежде, чем ты вернешь мне деньги, — сказал он.
  — Но как мне раздобыть их? — спросил Макклюр.
  Он признался, что этот человек вручил ему револьвер и объяснил, как можно «раздобыть» деньги.
  Лицам, которых мы опрашивали, мы всегда старались четко разъяснить, что мы никоим образом не можем представлять их интересы; что, насколько нам это удается, мы стараемся представлять общественное мнение; что они не могут нам доверять что-то «с глазу на глаз», ибо мы обращаемся непосредственно к американской публике, и мы должны пользоваться ее доверием, и все, рассказанное нам, должно увидеть свет. Заключенные должны помнить, что они не могут говорить с нами столь же доверительно, как с адвокатом.
  Наконец Грегори распахнул дверь в помещение, где дожидались результатов члены комиссии.
  — Джентльмены, — сказал он, — если вы дадите себе труд войти, я думаю, мистер Макклюр готов сделать заявление, в котором вы так заинтересованы.
  Они в самом деле были очень заинтересованы в заявлении Макклюра.
  Через несколько дней Макклюр отправился на электрический стул, и несколько человек в штате Огайо испустили вздох облегчения. Смертельный разряд электрического тока навсегда запечатал губы Теодора Р. Макклюра, и дело закончилось.
  Насколько нам было известно, не было сделано никаких попыток выяснить имя и допросить человека, которого Макклюр назвал в своем признании и который вооружил его револьвером.
  Губернатор Лоуше и официальные члены комиссии с запозданием признали важность работы, которую мы проделали, и, должен сказать, губернатор Лоуше публично признал, что был неправ, отказывая нам в содействии при расследовании дела Макклюра.
  Губернатор Лоуше не только заверил нас, что при расследовании любого дела в штате Огайо мы можем рассчитывать на полное сотрудничество со стороны властей штата, но и при каждой возможности он высказывал свое отношение к деятельности Суда Последней Надежды с таким красноречием, что остальные губернаторы, у которых еще были определенные сомнения в наш адрес, так же обещали нам помощь и сотрудничество.
  Что же касается Макклюра, то, убедив многих в своей невиновности, он встретил свое Ватерлоо, когда магнетическая сила его обаяния не выдержала научного расследования.
  Он не испытывал к нам злых чувств.
  — Нельзя ругать человека за то, что он пытался спастись, — сказал он, когда его вели на электрический стул.
  Некоторое время спустя после завершения дела Макклюра я был приглашен своим другом доктором Алланом Р. Моритцем, известным специалистом в области судебной медицины и патанатомии, выступить перед специальной группой отдела по расследованию убийств, которая обучалась в Восточном университете. Мне представлялась возможность ближе познакомиться с работой кливлендской полиции и в особенности с деятельностью отдела по расследованию убийств.
  Я был поражен тем, что мне довелось увидеть и узнать.
  Капитан Дэвид Керр, глава отдела, заверил меня, что, по его мнению, трое судей, выносивших приговор Макклюру, абсолютно не обращали внимания на баллистическую экспертизу, а исходили из совершенно других доказательств по делу.
  Как выяснилось, вина Макклюра убедительно могла быть доказана и дополнительными доказательствами. Когда мы начинали наше расследование, мы не были с ними знакомы. Наше внимание было привлечено просьбой Макклюра и сомнительностью баллистической экспертизы. Макклюр, конечно же, знал, что револьвер, представленный на экспертизу, не имел отношения к убийству, и весьма умно сконцентрировал внимание только на этом пункте, взывая к нам о помощи.
  Будь мне тогда известна высокая компетентность кливлендского отдела по расследованию убийств, я бы уберег лично себя от многих хлопот. Общество в Кливленде обладает едва ли не самым высоким в Соединенных Штатах чувством гражданской ответственности. Поддержка, которую оно оказывает своей полиции при расследовании преступлений, далеко превышает средний уровень такого отношения по стране, и она позволила коронеру, доктору С.Р. Герберу, оборудовать, пожалуй, самую лучшую лабораторию в стране.
  Иными словами, трудно предположить, что при расследовании убийства кливлендская полиция способна совершить грубую ошибку.
  Но ничего этого мы не знали, когда молодой парень Макклюр обратился к нам за помощью.
  10
  Не потребовалось никакого давления на губернатора штата Западная Виргиния Л. Паттерсона, чтобы он признал значимость работы Суда Последней Надежды.
  Роберт Баллард Бейли был приговорен к смерти и находился в тюрьме штата в Мондсвилле. Ему была предоставлена сомнительная честь первым опробовать новый электрический стул, который был водружен в тюрьме, когда Западная Виргиния отказалась от смертной казни на виселице.
  У начальника тюрьмы Орела Дж. Скина были серьезные сомнения относительно виновности Роберта Бейли.
  По тюрьме постоянно шли разговоры на эту тему и не только из-за некоторых достаточно странных особенностей системы доказательств по делу. Тюремный телеграф решительно и непоколебимо утверждал, что Бейли невиновен.
  У Бейли было алиби, которое может быть названо, пожалуй, самым убедительным алиби в мире. Оно было предоставлено ему полицией Чарлстона, городка в Западной Виргинии.
  В тот самый момент, когда, по словам свидетеля, Бейли совершил убийство, городская полиция гналась за ним, поскольку он управлял машиной в нетрезвом состоянии.
  Свидетель отметил время убийства, которое произошло через несколько минут после половины четвертого дня. Полиция столь же точно отметила и время погони за пьяным водителем: половина четвертого. Полиция настаивала, что Бейли был совершенно пьян. Свидетельница же утверждала, что человек, убивший женщину, которого она опознала как Роберта Бейли, был трезв и спокоен. Не было никаких сомнений, что полиция гналась именно за Робертом Бейли. Она не только опознала его, но и продырявила ему багажник машины выстрелом из пистолета, и когда, наконец, его машина была задержана, в ней была обнаружена дырка от пули, выпущенной полицейским.
  Бейли уже приходилось иметь дело с полицией, поскольку он и ранее откалывал на дороге дикие номера. Он действовал с мужеством отчаяния, подхлестнутого количеством выпитого алкоголя, надеясь, что ему удастся как-то выкрутиться.
  Достаточное количество свидетелей опознало в пьяном водителе Бейли. Все они знали его. Свидетелей же, которые опознали Бейли в убийце, было значительно меньше, и к тому же они его не знали. Вполне можно было предположить, что произошла ошибка при опознании.
  Роберт Бейли представлял собой достаточно любопытную личность. Казалось, он и родился для того, чтобы вечно попадать в какие-то переделки. В трезвом виде он был совершенно нормальным человеком, но выпив, делал странные вещи, совершая преступления, в которых не было ни смысла, ни цели. Ни он и никто другой не мог объяснить, почему он так поступал. Он мог, влив в себя десять или двенадцать порций виски, украсть со стройки тачку на глазах возмущенных наблюдателей.
  Как правило, его тут же хватали за руку. Преступления его были примитивными и безыскусными. Протрезвлялся он обычно в тюрьме, и выдвигавшееся против него обвинение было столь смешным, столь несообразным, что и судья и прокурор, теряя терпение, решали его проучить.
  Он уже отбыл два незначительных срока в исправительном заведении Западной Виргинии за преступления столь дурацкого характера, что создавалось впечатление, будто Бейли отлично чувствует себя за решеткой и, выйдя на свободу, старается сократить срок пребывания на ней.
  В деле об убийстве, за которое он был осужден, он не был похож на себя. Какой-то знакомый некоей домохозяйки из Западной Виргинии подсадил ее на дороге, решив подбросить до дома. Был яркий солнечный день, половина четвертого.
  Ровно в это время свидетельница, знавшая эту женщину, увидела ее в машине с другим мужчиной. Мужчину она видела только мельком, но опознала в нем Роберта Бейли. Она была совершенно уверена, что пробило половину четвертого дня, ибо, посмотрев вслед паре, она глянула на часы на городской башне, отличавшиеся исключительной точностью хода, и стрелки показывали ровно половину четвертого.
  Несколько позже едущий по дороге автомобилист увидел, что из машины высовываются ноги женщины. Она была вытолкнута или выпала из медленно двигавшейся машины, автомобиль продолжал свое движение. Водитель — свидетель этого происшествия
  — остановился, чтобы оказать помощь женщине, рядом оказался прохожий, который тоже подбежал помочь.
  Примерно в это время на дороге показалась с другой стороны машина, ехавшая в город; она остановилась и из нее вылез человек. Прохожий спросил у него, не может ли тот подвезти женщину в больницу или же к ней домой; водитель сказал, что, конечно же, сделает это, потому что он знает эту женщину и будет рад ей помочь.
  Водитель, следовавший за машиной, был уверен, что это тот же самый автомобиль, из которого была выкинута женщина. Когда машина двинулась с места, он посмотрел ей вслед и окончательно убедился, что не ошибся.
  В водителе этой машины он опознал Роберта Бейли.
  При этом он утверждал, что Бейли был совершенно трезв, что речь его была нормальна и алкоголем от него не пахло, что координация движений, когда он помогал усадить женщину в машину, была не нарушена, хотя им с трудом удалось поднять с дороги грузное тело женщины и осторожно усадить ее в машину.
  Муниципальная же полиция настаивала, что именно в этот момент Роберт Бейли был совершенно пьян, и Бейли сам признавал это. Собутыльники его подтверждали, что пили вместе с ним, и другие солидные свидетели видели его спотыкающимся на улице, не говоря уж о том, что он был в нескольких милях от места совершения преступления.
  Водитель, опознавший в убийце Роберта Бейли, так же совершенно точно знал время происшествия, потому что он, как всегда, ехал с работы домой, и знал, во сколько уходит из офиса — сразу же после половины четвертого.
  И с какой бы стороны ни подходить к этой истории, она представлялась чертовски запутанной.
  Роберт Бейли, который отличался тем, что делал не то, что надо, и не там, где надо, дома пришел в себя после пьяного забытья. Он смутно припоминал, что за ним гналась полиция и в него, кажется, даже стреляли. Выйдя на воздух, он взглянул на свой автомобиль — и в самом деле, он был прострелен. Он понял, что попался. Подгоняемый страхом, сделал худшее из всего, что могло прийти ему в голову. Схватив жену и ребенка, он снялся с места, надеясь, что все как-то само собой наладится. Позже он настаивал, что ничего не знал ни о каком убийстве, а только помнил, что был пьян, удирал от полиции, а так как он уже дважды сидел, то понимал, что, если его поймают, дела его будут плохи.
  С другой стороны, чарлстонские газеты увидели в этой истории прекрасную возможность для редакционных комментариев. В них предстал беспардонный преступник, который дважды сидел за решеткой и продолжал издеваться над законом, проявившим к нему снисходительность, в ответ на которую он доказал, что совершенно не способен жить в обществе. В довершение ко всему его уголовная карьера завершилась убийством.
  Газеты разошлись по городу.
  Бейли, уехавший в какой-то отдаленный район Флориды, позже настаивал, что понятия не имел обо всей этой суматохе. По его словам, он всего лишь ждал, когда все уляжется.
  Но ничего не успокаивалось. Ветер общественного негодования превращался в жаркое пламя предубежденности.
  Наконец Бейли был найден. Его арестовали, и лишь тогда он, как явствует из его слов, узнал об убийстве. Никто ему, конечно, не верил. Он был доставлен обратно, отдан под суд, обвинен в убийстве первой степени и приговорен к смерти судьей, который потом, сев за стол, написал прошение губернатору штата с просьбой отсрочить исполнение приговора.
  Такова была суть этого дела.
  Бейли подал апелляцию, но вышестоящий суд отверг ее.
  Начальник тюрьмы Орел Дж. Скин, который имел смелость обладать собственным мнением, будучи настоящим южным джентльменом, который ровно относился ко всем заключенным, вверенным его попечению, не верил в виновность Бейли.
  Он уже успел достаточно хорошо познакомиться с Бейли, когда тот отбывал у него предыдущие сроки. Он считал, что Бейли не принадлежит к тому типу преступников, которые способны совершить такое преступление, и «тюремный телеграф» подтверждал его точку зрения, считая, что Бейли невиновен. Начальнику тюрьмы решительно не хотелось препровождать Бейли на электрический стул и включать рубильник, но выбора у него не было.
  И тогда Скин вспомнил о Томе Смите.
  Необходимо напомнить, что Том Смит был начальником тюрьмы штата Вашингтон в Валла-Валла и, как это обычно бывает, был хорошо знаком с большинством своих коллег. Все они были членами Тюремной ассоциации и встречались на своих съездах раз в год.
  Когда Том Смит оставил свой пост ради работы в составе Суда Последней Надежды, среди тюремной администрации ходило много разговоров по этому поводу, и Скин, который хорошо знал лично Тома Смита и любил его, снимая телефонную трубку, решил найти его, в какой бы части Соединенных Штатов он ни был.
  В это время Том Смит, доктор Лемойн Снайдер, Алекс Грегори были в Лансинге, занимаясь делом Вэнса Харди.
  Скин дозвонился до Тома Смита в четверг днем и после краткого разговора условился о встрече на следующий день. В первой половине будущей недели Роберт Бейли должен был умереть на электрическом стуле.
  Смит, Грегори и я ехали всю ночь, рано утром прибыв в Мондсвилл, где находилась тюрьма.
  Гарри Стигер на ночном самолете из Нью-Йорка уже успел прибыть на место и встречал нас.
  Поговорив с начальником тюрьмы Скином, мы отправились на встречу с Робертом Бейли.
  Бейли был тощ и изнурен, но понятлив и сообразителен. Мысли о грядущей встрече с электрическим стулом не покидали его. Он не мог есть — желудок отказывался принимать пищу. Он не мог спать. Он был на грани нервного срыва.
  Грегори считал, что в таком положении Бейли может пройти тест на полиграфе, и его ответы дадут ценные показания. Бейли охотно согласился на испытания. Он был согласен на все, что представлялось ему последним шансом, последней соломинкой, за которую он мог бы ухватиться.
  Я сидел в комнате, где Грегори готовил Бейли к испытанию на полиграфе.
  Может, из-за нервного состояния, в котором находился Бейли, или, может, из-за серьезности ситуации, Грегори хотел быть совершенно уверен в своих выводах. Он попросил меня оставить помещение, и все утро вплоть до полудня провел с Бейли, задавая ему вопрос за вопросом.
  В конце концов Грегори заявил, что, по его мнению, Роберт Бейли не имеет отношения к этому убийству.
  Перед нами встал целый ряд вопросов.
  До столицы штата добираться было непросто, но встав в субботу рано утром, мы двинулись в дорогу, чтобы поговорить с судьей, который рассматривал дело Бейли.
  Судья оказался в достаточно сложном положении. Он не хотел говорить «для прессы», но, «читая между строк» его повествования, мы получили исчерпывающую картину дела и отношения судьи к нему. Он так же дал нам копию письма, отправленного им губернатору Паттерсону.
  Было около полудня в субботу. Воздух постепенно раскалялся, и мы понимали, что все, у кого есть такая возможность, постараются удрать из душного города на природу. До утра понедельника было невозможно предпринимать какие-то официальные шаги. Но смерть Роберта Бейли была назначена на первую половину будущей недели. В понедельник утром Стигер уже должен был быть в Нью-Йорке. Ситуация в Мичигане была раскалена буквально до точки плавления, и мы должны были хотя бы в понедельник вернуться в Лансинг.
  Скин позвонил секретарше губернатора Розалин Функ и объяснил ей ситуацию. Она прекрасно разбиралась в том, что важно, а что — не очень, и знала отношение губернатора к этому предмету.
  Пока Скин говорил с миссис Функ, я прикинул, что наши шансы увидеться сегодня с губернатором Паттерсоном равняются одному к тысяче, а в понедельник утром мы должны были хотя бы вернуться в Лансинг.
  Начальник тюрьмы повесил трубку.
  — Что она сказала? — спросил я.
  — Она сказала, что дело достаточно серьезно, и она попытается лично связаться с губернатором. Через десять минут мы будем ей снова звонить.
  Через десять минут миссис Функ передала нам слова губернатора. Я был несказанно поражен.
  Губернатор Паттерсон планировал уехать из города на уик-энд, но миссис Функ передала нам его слова:
  — Эти джентльмены — достаточно известные люди. Они дорожат своим временем. Но они жертвуют им в интересах справедливости. Я лично думаю, что Роберт Бейли виновен. Я просматривал протокол судебного заседания и не вижу оснований для возражений. Я считаю, что закон тут применен правильно. Но если эти джентльмены готовы пожертвовать своим уикэндом, я должен сделать то же самое. Я встречусь с ними в моем офисе в Капитолии штата в половине второго дня.
  Губернатор Паттерсон относился к тем чиновникам, которые с полной ответственностью несли груз своих обязанностей, он старался быть совершенно честным по отношению ко всем, независимо от личных или политических соображений. Он встретил нас с радушием и вежливостью и говорил с нами с предельной откровенностью. Он был горд своим постом, и его штат так радушно отнесся к нам, что я до сих пор считаю Западную Виргинию самым гостеприимным из всех штатов, где мне приходилось бывать.
  Ровно в половине второго мы были в кабинете губернатора. Электрическое освещение во всем здании было отключено, и кондиционеры не работали. В кабинете было жарко и душно, но он уже сидел здесь, готовый выслушать то, что мы должны были ему сказать. Он стал задавать вопросы. Мы не выходили из его кабинета с половины второго до пяти часов; затем губернатор Паттерсон созвал прессу и объявил, что в силу определенных обстоятельств он принял решение отложить казнь Бейли, он поддерживает наше желание провести дальнейшее расследование и собирается отдать распоряжение полиции штата Западная Виргиния оказывать нам всяческое содействие и помощь. Бейли не будет казнен, пока остаются хоть какие-то сомнения в его виновности, и нам будут предоставлены все возможности для расследования.
  Мы всецело погрузились в расследование дела Бейли, и во многих смыслах оно оказалось одной из самых удивительных историй. Факты никак не согласовывались один с другим и никак не удавалось подогнать их друг к другу. Например, свидетельница, которая вскоре после ареста Бейли опознала в нем человека, что вел машину, откуда была выкинута жертва, столь же уверенно утверждала, что машина, которой в тот день, вне всяких сомнений, управлял Бейли, решительно отличается от той, за рулем которой сидел убийца.
  Женщину, ставшую жертвой преступления, подсадил в свою машину человек, опознанный как Бейли, примерно в 3.45, пообещав, что отвезет ее или в больницу, или же к ней домой, но на самом деле ни там, ни там ее не оказалось. Незадолго до полуночи она была найдена лежащей на обочине улицы в Чарлстоне, на том месте, где ей просто невозможно было оставаться незамеченной хотя бы полчаса. Шейные позвонки у нее были переломаны, но она еще была жива. Ее спешно отправили в больницу, где она и скончалась.
  Как передали членам ее семьи, она сказала, что человек, виновный в ее смерти — это «Боб-стекольщик». Роберт Бейли и был стекольщиком.
  Существовало множество противоречивых свидетельств.
  Одна туфля женщины была найдена на том месте, где она выпала или была выкинута из машины. И хотя ее нашли поздней ночью совершенно в другом месте, водитель санитарной машины «скорой помощи» был совершенно уверен, что на ногах у нее были обе туфли.
  Почти каждое доказательство по делу опровергалось другими показаниями.
  В конце концов мы пришли к выводу, что все свидетельства по делу представляют собой невообразимую путаницу. И в силу совершенно естественных сомнений вина Бейли не могла считаться доказанной. Встретившись с обвинителем по делу, мы отправились к губернатору Паттерсону сообщить ему, что нам удалось выяснить.
  Выслушав наш рассказ, губернатор тут же изменил приговор Бейли на пожизненное заключение, сказав, что при сегодняшнем состоянии доказательной базы он совершенно не удовлетворен вердиктом суда присяжных, что имеются серьезные сомнения вообще в вине Бейли, и что он даст указание полиции штата провести новое расследование дела об этом убийстве с самого начала.
  В деле Бейли был еще один достаточно интересный аспект. Необходимо напомнить, что при первой нашей встрече с губернатором Паттерсоном он был совершенно уверен, что закон должен сказать свое слово. Начальник тюрьмы Скин, излагая причины, по которым он обратился к нам за помощью, среди прочего упомянул, что вся тюрьма уверена в невиновности Бейли. Губернатор отнесся к этому мнению достаточно скептически.
  — Не надо недооценивать слухи, разносящиеся по тюрьме, губернатор, — сказал Скин. — Я понятия не имею, откуда эта публика получает информацию. Я даже не знаю, как они приходят к тем или иным выводам. Конечно, времени для размышлений у них более чем достаточно, и они обсуждают и обсасывают каждый клочок информации, попадающей к ним.
  В улыбке губернатора, с которой он посмотрел на него, ясно читалась ирония.
  — Ну что ж, — сказал Скин. — Могу привести вам достаточно убедительный пример. Помните, когда вы звонили мне и спрашивали, приму ли я пост начальника тюрьмы?
  Губернатор кивнул.
  — Если вы в самом деле об этом думали, — продолжал Скин, — за сколько времени перед тем, как подняли телефонную трубку, вы приняли это решение?
  — Примерно за два часа до звонка, — сказал губернатор.
  Скин кивнул. (Надо уточнить, что в силу политической ситуации каждая из партий старалась выдвинуть на этот пост своего человека, и Скин был не только темной лошадкой, но и мысль о нем пришла в голову губернатора в самом деле в последний момент.)
  — Лишь после того, как я согласился занять эту должность, — сказал Скин, — я выяснил, что в тюрьме существовал тотализатор относительно нового начальника, и уже за десять дней до вашего звонка ставки на меня были два к одному.
  — Но ведь в то время ваша фамилия даже не приходила мне в голову, — сказал губернатор Паттерсон.
  Скин улыбнулся.
  — Вот об этом я и хочу вам сказать.
  Губернатор задумался, и выражение здорового скепсиса сползло с его лица.
  Опытные работники тюрем никогда не относятся с пренебрежением к «тюремному телеграфу». И дело в том, что его информация очень важна для администрации, и как только кто-то из ее состава оказывается в стенах тюрьмы, он сразу же ощущает напряжение или его отсутствие.
  Порой все идет как по маслу. Напряжение в тюрьме начисто исчезает. Просто невозможно определить, откуда возникает такое ощущение. То ли оттого, как двигаются люди. Как они ходят, размахивают руками, как держат головы. Никто не знает. Никому пока еще не удавалось разобраться в этом.
  Но иной раз напряжение ощутимо почти физически. Опытный надзиратель, едва только открыв двери, уже чувствует — что-то не так. Вокруг него идет обычная тюремная жизнь, но уже исходит дьявольское дыхание беды. Его можно ощущать. И совершенно определенно.
  Конечно, тут присутствует и некая сила телепатического восприятия, которая становится свойственной всем, кто много времени провел в этих стенах. Как только в тюрьме или в мире происходит что-то действительно важное, это мгновенно становится известно, и для этого не нужно передавать из уст в уста.
  Человек, сидящий в заключении, подвержен сильным эмоциональным стрессам, и когда они долго не находят выхода, никогда не знаешь, чем может обернуться ситуация.
  Я подумал об этом, когда, оказавшись в тюрьме, рядом с одним из офицеров смотрел на заключенных в огороженном дворе, которые увлеченно играли в бейсбол. Хотя площадка была велика, время от времени мяч долетал даже до стенки тюрьмы.
  — Здорово играют, — сказал я.
  — Площадка влетела нам в копеечку, — признался надзиратель. — Но это было одно из лучших вложений денег, которые мы могли себе позволить в тюрьме. С тех пор как наши подопечные обливаются под солнцем потом в игре, они вместе с потом, так сказать, выпаривают свои инстинкты, и остальные проблемы доставляют нам куда меньше хлопот. Чем больше они проводят времени вне всяких камер, чем больше они занимаются спортом и своим здоровьем, тем нам лучше.
  В противоположность этому заведению существуют тюрьмы так называемого «особо строгого режима», заключенные в которых находятся под постоянным наблюдением, где не позволены никакие вольности, а время прогулок регламентируется столь же строго, как и остальные правила заключения. И никто не знает, что в каждую секунду может выкинуть взбунтовавшееся сообщество заключенных в такой тюрьме, которые в долю секунды могут превратиться из тупых автоматов в дикое кровожадное стадо — и первые же попавшиеся им надзиратели становятся заложниками, в щепки крушится все на их пути, и стихию разрушения с трудом удается взять под контроль.
  Тюремные бунты — страшная вещь. Тем служителям, которым довелось пережить их, никогда уже не восстановить свое душевное здоровье.
  Бунт в тюрьме — это, прежде всего, массовая истерия. Так же как женщина может впасть в истерику, толпа заключенных превращается в дико вопящую группу эмоциональных маньяков. Они сами не знают, что творят, и куда их ведут страсти. Да и никто не знает. Они превращаются в диких животных, пока сжигающие их страсти не улягутся сами собой.
  Человек, который был арестован, судим, отправлен в камеру, подвергался наказаниям, испытывает постоянное эмоциональное напряжение. И мудрые служители тюрем стараются приоткрывать спасительные клапаны, давая естественный выход эмоциям, чтобы напряжение никогда не достигало точки взрыва.
  Этим и объясняется существование в тюрьмах различных кружков, дискуссионных клубов, спортивных секций и тюремных газет.
  Чем жестче тюремные порядки, чем детальнее правила жизни в ней, чем строже дисциплина — тем больше возможности для бунта при первой же представившейся для этого случайности.
  Для этого достаточно малейшего толчка, скажем, дикого крика — и в долю секунды, словно к этому давно и тщательно готовились, напряженные нервы дают сбой и тюрьма превращается в подобие ада на земле.
  Но снятие напряжения можно планировать и готовить.
  Как-то во время посещения одной из тюрем особо строгого режима я узнал, что начальник тюрьмы с головой углубился в изучение истории трех бунтов, потрясших в свое время эту тюрьму. Все они происходили в третью пятницу месяца.
  Почему?
  Никто не знает.
  11
  К тому времени наша деятельность стала привлекать внимание по всей стране, и письма пошли к нам густым потоком.
  Генри Франклин, молодой способный адвокат из Питерборо, Нью-Гэмпшир, который прошел подготовку в ФБР, обратился к нам с практическим предложением. Он хотел организовать дополнительный комитет юристов, который, поддерживая связи с ФБР, будет помогать нам в работе.
  Мы приняли его предложение, посоветовав ему начать с небольшого компактного коллектива людей, которых он лично знает и с которыми уже работал.
  Таким образом, у нас образовалось подразделение способных адвокатов, знакомых со следовательской деятельностью. В их число входили Кейдж Брюйер, Филипп В. Кристенсон, Джон X. Фирмин, Томас Э. Хефернан, Маршалл В. Хоут, В. Логан Гьюискамп, Пол Ф. Келли и Дональд А. Розен.
  Большинство из них я знал лично. Все они были настойчивыми и неутомимыми молодыми людьми, которые прекрасно знали законы и как надо вести расследование преступлений.
  Одно не подлежало сомнению: Федеральное Бюро Расследований под руководством Э. Гувера достигло высочайшего в стране уровня подготовки следователей. В большинстве случаев люди, прошедшие школу ФБР, были профессионалами высочайшего класса.
  Несколько раз мы прибегали к услугам этого «Комитета Франклина» (Генри Франклин был его главой). Результаты доказали его высокую эффективность, которая в огромной степени способствовала успехам нашей деятельности.
  А ведь необходимо учитывать, что в его состав большей частью входили молодые юристы, которые еще не успели обрести финансовую независимость. Единственное, чем они располагали, — это было время. Так что с их стороны предложение безвозмездно предоставлять нам свое время было большой жертвой.
  К услугам некоторых из них мы пока еще не прибегали, потому что нам не выпадали дела в той части страны, где их участие могло бы нам пригодиться.
  Трое из них участвовали в расследовании дел исключительной важности, о которых еще и сегодня не настало время рассказывать. Они не только уделяли нам время, но и работали с полной ответственностью.
  Тысячи наших читателей слали нам письма с поддержкой, одобрениями и комментариями. Некоторые из них шли еще дальше. Один из них, несмотря на предельную занятость в банковском бизнесе, где его имя пользовалось известностью, постоянно отрывая время от своей работы, следил за ходом наших расследований, звонил губернаторам, стараясь заинтересовать других, чтобы они побуждали губернаторов своих штатов реагировать на те дела, которые мы расследовали.
  И где бы ни оказывались члены нашей группы, они неизменно встречали людей, которые старались рассказать им, с каким уважением относятся к нашей деятельности и как они полны желания хоть чем-то помочь нам.
  Все это имело огромное значение. Мы чувствовали, что общество просыпается от спячки.
  Тем не менее этот возникший общественный интерес повлек за собой для нас новый груз ответственности и обязанностей.
  Например, мы просто тонули с головой в обилии новых дел.
  Том Смит, который день и ночь мотался по стране, налаживая расследование тех или иных дел, решил, что эта работа требует от него куда больше энергии, чем у него есть. Скрепя сердце, он неохотно подал прошение об отставке.
  В поисках другого следователя мы пришли к выводу, что Маршалл Хоут с его подготовкой и опытом следователя, полученными в ФБР, с его знанием законов будет идеальным кандидатом, и после некоторых раздумий Маршалл Хоут решил полностью посвятить себя Суду Последней Надежды.
  Интересно было бы прикинуть, разбираясь в огромных кучах материалов, скопившихся в Суде Последней Надежды, сколько человекочасов было потрачено на то, чтобы отделить зерна от плевел, сколько времени ушло на то, чтобы добиться освобождения тех, кто, по нашему мнению, стали жертвами судебных ошибок.
  Не стоит думать, что все эти дела были тем, что принято называть в просторечии «сопли и вопли». Некоторые из них относились к этой категории, некоторые нет. Нередко нам приходилось выслушивать истории о такой несправедливости, что невольно кровь кипела в жилах от возмущения. И лишь спустя несколько недель, потратив на расследование время и деньги, мы выясняли, что заключенный просто врал нам о некоторых аспектах дела и умалчивал о других. Ничего иного нельзя было и ждать. Но таких случаев встречалось куда меньше, чем можно было бы предполагать. В целом заключенные были куда более этичнее по отношению к этим темам, чем мы ожидали.
  Когда мы впервые обсуждали программу действий с пенологами — специалистами тюремного дела — они предсказывали, что любому заключенному, которому хочется выйти на свободу, — а этого хотят все — нечего терять, и он может только приобрести, обращаясь к нам, что потребует от нас огромных усилий в разборке их просьб.
  Любопытно отметить, что среди этой публики существовало и понятие о чести. Довольно часто мы получали письма от заключенных, которые благодарили нас за работу и предлагали к рассмотрению дела других заключенных, с болью подчеркивая, что сами они не могут представить интереса для Суда Последней Надежды, потому что осуждены справедливо.
  Но даже когда нам самим удавалось найти дело, по которому человек был неправильно осужден, это еще не означало, что мы можем рассказывать публике о нем. Насколько это было возможно, мы старались приберегать энергию для таких дел, в которых совершенно определенно факты говорили о невиновности заключенного. Не обязательно нам удавалось найти новые аргументы, но мы могли представить фактические доказательства невиновности, заново сопоставив уже известные факты и по-новому оценив их.
  Нам встречались десятки таких дел. Они представляли собой, может быть, самые сложные и запутанные проблемы с точки зрения уголовных законов. Главная роль в них отводилась не столько сумме доказательств, сколько показаниям очевидцев, что нередко приводило к трагическому исходу дела.
  Но в случае, например, с Джоном Доу, хотя мы и смогли доказать, что произошла ошибка в опознании, мы были связаны по рукам и ногам. С самого начала все доказательства были перед глазами жюри. Оно имело то преимущество, что человек стоял перед ними на свидетельском месте и члены жюри сами могли составить мнение, говорит ли этот человек правду или лжет, ошибается ли он или точен в своих показаниях. Если же мы, значительно позже занявшиеся этим делом, предложили бы освободить Джона Доу только потому, что мы не согласны с вердиктом жюри присяжных, мы были бы подняты на смех, значительно ослабив свою программу.
  Естественно, что Джон Доу рассматривал ситуацию с другой точки зрения. Он невиновен. Осужден он неправильно. Он отбывает пожизненное заключение за преступление, которого не совершал. И конечно, он считал, что его дело должно привлечь наше внимание, чье-то внимание, внимание всех.
  К сожалению, подсудимые, которых опознают при помощи свидетельских показаний, несут неподъемный груз неопровержимого доказательства вины и часто в зале суда предстают достойными сожаления фигурами.
  К сожалению, свидетель, который проводит опознание и от которого очень много зависит для исхода дела, чувствует себя в зале суда очень неуютно.
  Человек со всей ответственностью честно подходит к своей задаче.
  — Было очень темно, — говорит он. — Я только мельком смог увидеть напавшего на меня человека. В то время я был в состоянии крайнего возбуждения. Мне кажется, что обвиняемый — именно тот человек, который напал на меня. Он очень смахивает на того налетчика.
  Когда приходит время перекрестного допроса, представитель защиты начинает трепать несчастного свидетеля.
  — Неважно, что вам кажется, — кричит он на него. — Вы должны быть уверены! Можете ли вы поклясться, что обвиняемый — тот самый человек, что напал на вас?
  — Я думаю, что это тот же самый человек.
  — Уверены ли вы в этом?
  — Мне кажется, что так и есть, но я не могу быть совершенно уверенным.
  — Значит, у вас есть определенные сомнения, пусть и достаточно смутные, но, тем не менее, вы сомневаетесь?
  — Ну, если вам так угодно… Мне кажется, что это тот самый человек. Это все, что я могу сказать.
  После этого адвокату остается лишь улыбнуться жюри присяжных и сказать:
  — Итак, джентльмены, не забывайте, что вы дали клятву оправдать подсудимого, если у вас будут сомнения в его вине. Перед вами стоит сомнительный свидетель, который признал, что не уверен в своих показаниях. И вы не можете избавиться от своих определенных сомнений, потому что сомневается он сам.
  С другой стороны, есть свидетели, которые, придя к недвусмысленному мнению, не позволяют себе попадаться в ловушку перекрестного допроса, как бы ни старался ловкий адвокат, — свидетель с плотно сжатыми губами сидит на своем месте и повторяет лишь одно:
  — Я знал, что освещение очень слабое. Возможно, в то время я и испытывал возбуждение, но я видел нападавшего на меня и могу утверждать, что сейчас этот человек сидит справа от вас — обвиняемый по этому делу. Да, это тот самый человек.
  Полиция знает, как много-много раз она получала от жертвы описание преступника, а когда он наконец попадал ей в руки и в факте преступления не оставалось никаких сомнений, выяснялось, что описание из уст жертвы до смешного абсурдно.
  И много-много раз проходили ошибочные опознания, о которых было известно только полиции, когда они хватали какое-то подозрительное лицо. У полиции против него не было никаких доказательств, и они приглашали жертву недавнего нападения лишь «бросить взгляд».
  Можно предположить, что одна из жертв или даже несколько опознавали этого человека. К тому времени в полицию попадал другой человек, у которого находили что-то из вещей ограбленного, и опять та же самая жертва опознавала нового подозреваемого. Подозреваемого номер один выставляли за дверь, и он стремился как можно скорее унести ноги. Подозреваемый номер два не знает, что опознание другого человека уже состоялось. Совершенно естественно, что и полиция не сообщает об этом защитнику обвиняемого, да и свидетель, наконец убежденный, что теперь-то он говорит правду, тоже молчит об этом.
  Иногда события разворачиваются по другому сценарию.
  В деле Богги полиция задержала человека, который вроде бы должен был быть виновен. Трое свидетелей опознали его. Затем, после того, как выяснилось, что у человека есть алиби, полиция выпустила его. Свидетели были твердо убеждены, что они должны были ошибаться. Ведь у этого человека было алиби, разве не так?
  Позже, когда полиция задержала Богги, она почувствовала, что против него можно выдвинуть весомое обвинение. Помедлив и поколебавшись, свидетели все же опознали Богги, который, напомним, оказался невиновным.
  Мне приходилось иметь дело с профессиональными преступниками, чьим доверием я пользовался, и они мне рассказывали, что несколько раз им приходилось сталкиваться с ограбленными и те не опознавали их. С другой стороны, их несколько раз опознавали свидетели по делу, с которым они, обвиняемые, не имели ничего общего.
  Существует еще один плодотворный источник для ошибок при опознании.
  Давайте предположим, что некий уважаемый гражданин подвергся нападению на улице одного из больших городов Соединенных Штатов. Явившись в полицию, он рассказывает о происшедшем.
  Полиция хочет показать ему, как она занята делом и только делом. Она просит его дать описание налетчика. Но в то время гражданин находился в эмоциональном возбуждении. Он, может быть, еще не пришел в себя от страха. Освещение на улице было далеко не идеальным. Оказавшись в полиции, он никак не может отделаться от напряжения.
  — Какого он был роста? — спрашивает полицейский. — Высокий?
  Жертва начинает лихорадочно вспоминать.
  — Примерно такого роста, как этот парень? — спрашивает полицейский, показывая на одного из детективов.
  — Нет, чуть меньше.
  — Как другой наш парень?
  — Нечто вроде.
  — Отлично, — говорит офицер. — Итак, пять футов восемь дюймов.
  Теперь насчет веса. Как вот у этого парня?
  — Нет, скорее, как вот у того.
  — Вес сто шестьдесят пять фунтов.
  Затем они представляют ограбленному галерею снимков преступников с кратким описанием подвигов каждого.
  Гражданин начинает просматривать снимки.
  Примерно в это время один из полицейских говорит:
  — Слушайте, мне в голову пришла мысль. Ричард Рой только что, недели две назад, освободился из Сант-Квентина, а его посадили как раз за такие делишки. Тут явно чувствуется его почерк.
  — Бог мой, точно так и есть! — восклицает другой полицейский. — Ребята, я думаю, мы это дело тут же раскрутим. Вроде мы знаем этого типа.
  Из досье вынимается и демонстрируется карточка Ричарда Роя.
  Жертва начинает отрицательно качать головой.
  — Минутку, — предупреждает ее полицейский. — Не торопитесь с этим делом. Мнение у вас может еще измениться. Я думаю, что если вы увидите этого человека, то опознаете его в любой толпе. Не забывайте, что снимок сделан четыре или пять лет назад и порой изображенный человек может выглядеть совершенно по-другому. Так что не гоните волну. Внимательно рассмотрите снимок. Поднесите его к свету, вглядитесь в него.
  Гражданин продолжает изучать снимок. Вроде бы явно не тот человек. Полицейский спрашивает его, почему жертва не может опознать преступника, просит указать на детали фотографии, которые не совпадают с обликом грабителя.
  Наконец гражданин соглашается на то, что называется «частичным опознанием».
  После чего он отправляется домой. Проходит две недели, и он слышит в телефонной трубке голос улыбающегося детектива.
  — Я думаю, что мы взяли вашего. Приезжайте и попробуйте опознать его.
  Гражданин направляется в полицейский участок. Его вводят в затемненную комнату, в которой сидят пять человек. Тот, кто в середине, — Ричард Рой. Человек, как при вспышке, узнает его. Он уже видел раньше это лицо. Оно ему знакомо. Оно имеет какое-то отношение к истории с ограблением. Он уверенно кивает.
  — Этот и есть.
  Сколько из таких опознаний продиктовано подлинными воспоминаниями о лице преступника, а сколько — теми минутами, когда он столь внимательно изучал лицо на предъявленном ему снимке, что оно в самом деле стало казаться ему знакомым.
  Этого никто не знает. Не знает полиция. Никто. Даже сам свидетель не знает.
  Хотя полиция должна знать, что десятки таких уверенных опознаний в свете дальнейших фактов рассыпаются, потому что они были сделаны под воздействием впечатлений от заранее предъявленных снимков. Оказывается, можно убедительно опознать человека, который при всем усилии воображения не может иметь никакого отношения к преступлению.
  Такого рода «опознания» вели к частым судебным ошибкам. И в самом деле, если суд с недоверием относится к дополнительным свидетельствам и не может полагаться на показания очевидцев, из чего он должен исходить?
  Ответ, конечно, заключается в том, что необходимо принимать свидетельские показания, но и тщательно оценивать интеллектуальные способности лица, проводящего опознание, и его честность.
  Можно припомнить статью, появившуюся в «Сатердей Ивнинг Пост» под названием «Я был обвинен в сексуальном преступлении», написанную бизнесменом, которого задержала полиция, когда он ехал с работы домой. Машина его остановилась в уличной пробке, и перед ней проехал патрульный полисмен на мотоцикле, направляясь к двум девушкам, которые, плача, крича и размахивая руками, стояли на тротуаре.
  Выяснилось, что патрульный по ошибке принял его за водителя, только что вылетевшего из-за угла, а две молодые девушки взывали о помощи, потому что какой-то человек только что непристойно обнажился перед ними.
  Они «опознали» бизнесмена как развратника, который приставал к ним.
  Бизнесмен был тут же арестован. Отдан под суд. И осужден. Любая его попытка доказать свою невиновность с ходу отбрасывалась. Власти просто не обращали внимания на его доказательства, потому что были уверены, что имеют дело с преступником. Когда человек, который в самом деле совершал эти действия, написал властям письмо, сообщая им, что они осудили невиновного, власти, не мудрствуя лукаво, сочли это письмо фальшивкой и даже взяли на себя смелость обвинить дочь осужденного в его авторстве. «Эксперты» по почерку доказали, что письмо это писала она.
  Эта трагедия ошибок подошла к концу, когда настоящий виновник, терзаясь угрызениями совести, сдался властям и приложил немало усилий, уламывая несговорчивых полицейских, что он в самом деле виновен.
  Имеются буквально сотни случаев, относительно которых есть основания подозревать, что они построены на ложных опознаниях. У нас есть немало писем от заключенных, осужденных за изнасилования, и я глубоко уверен, что основой для приговоров стали ошибочные опознания.
  К сожалению, есть и другие факторы, которые способствуют такого рода ошибкам.
  В той истории, о которой рассказывала «Сатердей Ивнинг Пост», выяснилось, что полиция предоставила двум девушкам возможность предварительно посмотреть на подозрительного человека и изучить его внешность, прежде чем он был представлен для опознания в ряду других лиц. Другими словами, было проведено «предварительное опознание».
  Такое случается нередко, когда подозреваемого в преступлении показывают жертве, и задержанный даже не догадывается об этом.
  Несколько лет назад в Детройте рассматривалось достаточно интересное дело. На свалке было найдено тело девушки. Она была убита ударом ножа в спину. Рана была нанесена снизу вверх, а не в обратном направлении, как можно было бы предполагать, если считать, что убийца преследовал ее и нанес удар сзади.
  Полиция была сбита с толку. Наконец она получила сведения, что молодого человека, работавшего на станции техобслуживания неподалеку, видели с ножом в руках.
  К тому времени полиция почти потеряла надежду раскрыть это преступление и отчаянно ухватилась за наводку. Был найден нож. Арестовав подозреваемого, они наконец добились от него признания.
  Этот человек был осужден за убийство первой степени. Адвокат, представлявший его, был изумлен тем, что по крайней мере в двух аспектах признание не согласовывалось с фактическими обстоятельствами дела. Первым делом, если он в самом деле говорил правду об убийстве, след от удара ножа, конечно же, должен был быть направлен сверху вниз, а не наоборот.
  То была маленькая деталь такого типа, которую обвинитель пренебрежительно отбрасывает в сторону, как «техническую подробность», считая ее «последней соломинкой», за которую тщетно хватается обвиняемый.
  Жюри не испытывало симпатий к подсудимому, и все шло к тому, что он вот-вот будет осужден за убийство первой степени, когда в ходе расследования другого преступления полиция нашла сумочку, принадлежавшую убитой. Так как эта сумочка была в руках лица, которое, вне всякого сомнения, совершило ряд преступлений, полиция стала искать дальше и обнаружила нож, который куда в большей степени отвечал описанию оружия, убившего девушку, чем нож, принадлежавший оператору станции техобслуживания.
  Развязка ситуации выразилась в том, что судье пришлось прервать обсуждение, к которому уже приступило жюри присяжных, и объявить им, что найден настоящий преступник, а человек, который сидел на скамье подсудимых, на самом деле невиновен в преступлении, хотя от него и было получено признание.
  Дела такого рода связаны с ошибочной тенденцией валить все шишки на представителя обвинения только потому, что он представляет дело, которое вела полиция.
  Есть, конечно, прокуроры, которые пользуются недостойными приемами, так же как существуют и адвокаты, позорящие свою профессию.
  В некоторых штатах закон отводит главенствующую роль в рассмотрении дела судье. Но в большинстве наших штатов судья лишь сидит на своем месте, подобно верховному владыке или рефери, наблюдая, как обвинитель старается представить жюри присяжных подсудимого в самом черном свете, прибегая к уничтожающему сарказму и неприкрыто презирая его, в то время как адвокат пытается вызвать симпатию к нему, упоминая о престарелой матери, плачущей жене и невинных детях, которым грозит «безотцовщина».
  Большинство упускает из виду, что святая обязанность обвинителя — всего лишь представлять дело по обвинению, выдвинутому полицией против подсудимого. И слишком часто синяки и шишки выпадают на долю прокурора вместо неквалифицированных следователей с низкой техникой следствия.
  В упоминавшемся «детройтском деле» было «свободное и добровольное признание».
  Это, конечно, не может не волновать. Мало кто из людей обладает такой стойкостью, чтобы выдержать бесконечные часы непрерывных допросов.
  У нас у самих было достаточно интересное дело, в котором нашлось место и ошибочному опознанию, и признанию человека, который, как оказалось, был совершенно невиновен. В сущности, это было исчерпывающее признание вины, но в его заявлении содержались факты, которые были поставлены ему в вину и которые, как потом выяснилось, не имели ничего общего с действительностью.
  Я веду речь о деле Силаса Роджерса, который позднее был помилован губернатором Виргинии Джоном С. Бэттлом.
  Как нам рассказывал Роджерс, ему пришлось написать это заявление из-за того, что полиция очень жестоко обращалась с ним. Из его слов явствует, что полиция избила его до такой степени, что он плохо соображал, что говорит и делает.
  Есть и такие дела, в ходе которых к подозреваемому не применяют прямого физического насилия, но он просто не может выдержать града противоречивых вопросов.
  Но если лишить полицию права допрашивать подозреваемого, выкладывая уличающие его доказательства с требованием объяснить их происхождение, если все добытые ими объяснения мы с самого начала будем квалифицировать как лживые и добытые вероломными способами, если они не смогут ставить подозреваемого в такое положение, когда тот поймет, что дальнейшее сопротивление бесполезно и поднимет руки со словами: «Ладно, ваша взяла», мы настолько снизим эффективность полиции, что для преступников наступят райские дни.
  С другой стороны, нельзя не признать, что слишком много признаний выбивается грубой физической силой, что существуют приемы, которые, за неимением лучшего слова, я бы назвал «умственное насилие».
  Есть такие способы давления на сознание человека, которые действуют не менее эффективно, чем простые побои.
  Нам довелось расследовать дело, в котором тоже было такое «признание».
  История Лефти Фаулера из Оклахомы была достаточно странной. Фаулер был осужден за убийство Хелен Биверс. Но все обстоятельства, связанные с его обвинением, были таковы, что трудно было поверить в его вину. Нам казалось, что имелись куда более весомые доказательства вины другого подозреваемого, чем против Лефти Фаулера. В силу каких-то причин расследование роли другого подозреваемого было грубо оборвано, и следствие взялось за Фаулера. Несмотря на все наши старания, нам так и не удалось найти никаких действительно серьезных обстоятельств, которые заставили обратить все внимание лишь на Фаулера, кроме того, что он знал убитую и незадолго до ее гибели уволился с работы.
  Фаулер признавался в содеянном не единожды, а трижды. Он говорил потом, что был запуган до смерти, когда делал эти признания. Ни в одном из них на самом деле нет фактических обстоятельств или объяснений, как было совершено убийство. Первые два признания настолько многоречивы, что смахивают, скорее, на абсурд. В третьем признании устранены некоторые противоречивые факты из первых двух, но оно и само абсурдно. Оно было стенографически записано и подано таким образом, чтобы оставить впечатление, будто оно исходит из уст самого Фаулера, завершившего его таким странным образом:
  — Джентльмены, вот то признание, которого вы добивались от меня, и должен сказать, что вы прекрасно поработали. Я горжусь вами… я хотел бы подать вам руку. Я горжусь знакомством с вами.
  Алекс Грегори с предельным тщанием провел испытания Фаулера на полиграфе и по завершении их был совершенно убежден, что Фаулер не убивал Хелен Биверс и не несет никакого чувства вины за ее смерть.
  Ходили слухи, что в машине Хелен Биверс с ней была другая девушка, и наконец следователи Суда Последней Надежды нашли эту молодую женщину.
  В ходе беседы с нашими следователями эта женщина рассказала, что она в самом деле была с Хелен Биверс, но ей удалось сбежать.
  Она была в диком ужасе, боясь за свою собственную жизнь. Ее рассказ подтверждался и обстоятельствами дела. Я был уверен, что власти, руководствуясь ее показаниями, могут отдать под суд по крайней мере одного из тех двоих, которые, по ее словам, убили Хелен Биверс.
  Тем не менее, осужден был Лефти Фаулер. И власти не скрывали своего удовлетворения исходом дела.
  Мы же совершенно не были удовлетворены.
  Гильдия адвокатов штата Оклахома попросила меня выступить на их ежегодном съезде в Тулсе с рассказом о работе Суда Последней Надежды. Я согласился, и в завершение моего выступления от всех присутствующих было получено единодушное согласие помогать нам, если какое-либо дело приведет нас в Оклахому.
  Сама Гильдия адвокатов в силу специфики союза не могла выступать по отдельным делам, но мы получили убедительные заверения, что в случае необходимости в добровольцах, озабоченных лишь законностью и справедливостью, недостатка не будет.
  Так что когда мы завершили расследование дела Фаулера и сделали его факты достоянием публики, три самых известных адвоката Оклахомы объявили, что они готовы представлять интересы Лефти Фаулера и составят заявление с просьбой о его полном помиловании.
  В их число входили Хикс Эптон, президент Гильдии адвокатов Оклахомы, Флойд Реймс, один из самых известных и влиятельных членов отделения Гильдии в Тулсе, и О.А. Брюйер, по всеобщему признанию, один из самых искушенных стратегов защиты в суде.
  Чтобы оплатить услуги столь выдающихся адвокатов, клиент должен был быть очень обеспеченным человеком. Лишь при наличии немалых средств он мог привлечь к сотрудничеству такую блестящую комбинацию лучших юридических мозгов штата.
  У Лефти Фаулера вообще не было денег. Но, поскольку адвокаты Оклахомы были искренне заинтересованы в соблюдении справедливости, Лефти Фаулер оказался в положении, которое могли позволить себе лишь самые преуспевающие нефтяные магнаты штата.
  Естественно, что поступок трех выдающихся представителей Гильдии адвокатов Оклахомы, предложивших свои услуги заключенному, у которого не было ни цента, нашел широкое отражение в газетах и редакционных комментариях по всему штату.
  Благодаря этим комментариям и вопросам, которые задавали нам репортеры из самых разных изданий, некоторые наши заявления по делу Фаулера, касавшиеся столь загадочных обстоятельств дела, что мы и сами были готовы отбросить их, не будь подтверждения в виде данных полиграфа Алекса Грегори, получили теперь достаточное обоснование.
  Например, Фаулер рассказывал нам, что сначала он был арестован за то, что был пьян. Получив свой срок, он сидел в тюрьме, и в камере вместе с ним оказался еще один человек.
  Последнему удалось как-то протащить в тюрьму фляжку с виски. Он предложил Фаулеру выпить с ним.
  Как явствует из заявления, составленного адвокатами и направленного в комитет по помилованиям и условным освобождениям, этот человек, который назвался Вирджилом Хевенсом, сделал Фаулеру предложение.
  Впрочем, предоставим слово самому заявлению Фаулера:
  «Он (Вирджил Хевенс) предложил Лефти выпить, от чего тот отказался. Затем он сделал Лефти предложение. К нему придет адвокат, который должен вытащить его, Вирджила, из тюрьмы, и он готов заплатить ему за Лефти, если Лефти согласится перегнать его машину в Чикашу. Он еще чувствует себя выпившим и не хочет рисковать, в таком виде садясь за руль. Лефти согласился. Некоторое время спустя в камеру вошел человек, представившийся адвокатом Хевенса. Ему удалось добиться освобождения этой пары. Впоследствии Лефти узнал, что этот человек был из… Оклахомского следственного отдела».
  И теперь важно, что в деле полицейского судьи, озаглавленном «Город Ваурика против Вирджила Хевенса» появилась следующая бумага:
  «Этот человек был тайным детективом из оклахомского офиса Джейка Симса, который обеспечил пребывание мнимого пьяницы в камере Лефти Фаулера, чтобы добиться его освобождения, после чего должен был состояться второй его арест… силами службы автоинспекции штата».
  Зачем все это было нужно? Зачем эти штучки в стиле «плаща и шпаги?» Чего хотели добиться организаторы этой акции?
  Фаулер и так сидел в камере. Если власти штата хотели арестовать его за убийство Хелен Биверс, им надо было всего лишь явиться в камеру. Если они хотели доставить его в Дункан, они могли просто взять его и доставить по назначению.
  Но посмотрим, что, по словам Фаулера, произошло дальше.
  Сокамерник, оказавшийся членом Оклахомского сыскного бюро, изображал из себя пьяницу лишь с целью заставить Лефти сесть за руль машины, которую в заранее условленном месте должна была задержать дорожная полиция штата.
  Зачем?
  Более того, мы выяснили, что в этом сыскном агентстве служит и детектив, который играл роль адвоката, вытащившего Фаулера из тюрьмы.
  Зачем?
  Для полицейского достаточно опасно изображать из себя адвоката, какую бы цель он ни преследовал.
  Почему этому «адвокату» было необходимо обращаться к Лефти Фаулеру? Почему нужно было освобождать Лефти Фаулера из камеры и впутывать его в подстроенную ситуацию, в результате которой он должен был снова оказаться под арестом?
  Были ли все эти номера в стиле «плаща и шпаги» частью «допроса третьей степени», попыткой запугать Лефти Фаулера и дать ему понять, что его жизнь в самом деле в опасности?
  Вот что говорится в заявлении Фаулера.
  «Лефти и Хевенс сели в машину последнего. Лефти был за рулем, и они направились по дороге 81 к северу в направлении Дункана. В четырех милях к югу от Дункана… машина дорожного патруля сиреной просигналила Лефти остановиться. Хевенс выскочил из машины и крикнул «Беги!». Сейчас можно только предполагать, что случилось бы, если Лефти в самом деле побежал бы. У Фаулера есть своя точка зрения, и он считает, что этот инцидент имел определенное влияние на последующие события».
  Патрульный, который производил этот арест, в свою очередь, засвидетельствовал, что машина была остановлена «в связи с расследованием дела об убийстве», хотя, как явствует из заявления Фаулера, в дальнейшем он утверждал, что машина была остановлена «за опасный стиль вождения». В ходе перекрестного допроса патрульный признал, что машина не относилась к числу украденных, что он никогда не выяснял, кому она принадлежит, и что он вообще не проводил расследования в связи с машиной, и что против Фаулера не выдвигалось никаких обвинений, кроме его причастности к убийству.
  Теперь мы подходим к самому удивительному пункту этой ситуации. На самом деле машина принадлежала одному из родственников прокурора, на ней был номер другого штата, и она должна была сыграть свою роль в разработанном заговоре, целью которого был второй арест Фаулера.
  Зачем это вообще понадобилось? Почему арест был так продуманно организован? Чья это была идея?
  Уже приобретенный опыт навел Фаулера на определенные мысли, которые отнюдь не могли успокоить его, когда он оказался лицом к лицу с участниками допроса.
  Из заявления Фаулера следует, что один из этих людей в гражданском платье, войдя в камеру, сел лицом к Фаулеру и сказал, что ему дается еще одна возможность сделать признание. Как Фаулер заметил, этот человек «расстегнул пиджак, распахнул его и положил руку на рукоятку револьвера, который был у него под мышкой».
  Официальные лица отвергали многие утверждения, которые свидетельствовали в пользу Фаулера, но они не могли отбросить как беспочвенный вздор версию об «украденном автомобиле». Во многие из утверждений Фаулера нам было просто трудно поверить, но невозможно было представить себе более невероятную историю, чем ситуация с этой машиной.
  Мы продолжали исследовать ход допроса. Какова была цель всей этой ахинеи? Кто и чего хотел этим добиться? На что они рассчитывали? Кто-то же должен был придумать эту тщательно разработанную схему действий? Что за ней крылось?
  Репортеры из самых разных газет расспрашивали различных полицейских о сути обвинений, выдвинутых в заявлении Фаулера относительно этого загадочного ареста, добились наконец от них признания, что освобождение Фаулера было организовано для того, чтобы арестовать Фаулера в машине, которая уже была подготовлена для этой цели.
  Не подлежит сомнению, что закон не имеет права прибегать к таким играм в кошки-мышки. Он должен обладать чувством достоинства. Закон имеет право использовать все достижения науки для успеха следствия, но не может прибегать к мнимому освобождению подозреваемого с помощью детектива, который исполняет роль адвоката, не может сажать подозреваемого в машину с номером другого штата, чтобы в условленном месте он был остановлен и арестован по сфабрикованному обвинению.
  Если полиция штата Оклахома хотела арестовать Фаулера по подозрению в убийстве и доставить его в Дункан, ей нужно было только выписать ордер, пока Фаулер сидел в тюрьме, и сказать:
  — Нам очень жаль, Фаулер, но теперь ты считаешься арестованным по подозрению в убийстве Хелен Биверс.
  Или же они могли просто сказать:
  — У нас есть основания подозревать, что тебе что-то известно об убийстве Хелен Биверс, и мы собираемся отправить тебя в Дункан, где ты будешь допрошен. Ты можешь, конечно, сказать о презумпции невиновности и неприкосновенности личности, если хочешь, но в таком случае нам придется выдвинуть против тебя обвинение в убийстве.
  Что за всем этим кроется?
  Выяснилось, что ведущие газеты Оклахомы задавались тем же вопросом.
  Вот, например, отрывок из статьи «Трибуны», выходящей в Тулсе:
  «Отдел помилований и условных освобождений, как сообщил нам его глава Том Филипс, вчера созвал специальную встречу, посвященную делу Лефти Фаулера. Оно второй раз захватило всеобщее внимание благодаря публикациям в журнале «Аргоси» и деятельности трех известных в Оклахоме адвокатов, среди которых и глава Гильдии.
  Фаулер — это бывший полицейский из Дункана, который пять лет назад признался в убийстве официантки. Он был приговорен к пожизненному заключению. Он утверждает, что его жестоко избивали, и он сделал признание, чтобы спастись от дальнейших пыток. Эрл Стенли Гарднер, писатель и создатель Суда Последней Надежды, поверил ему и убедил включиться в дело трех юристов, которые решили добиваться помилования Фаулера.
  Ситуацию можно было бы воспринимать как столкновение мнений Гарднера и его соратников, с одной стороны, и судьи, прокурора, членов жюри — с другой, если бы не было представлено множество достаточно странных фактов…
  Пока Фаулер отбывал свой срок в тюрьме в Ваурике, он привлек внимание автора детективных романов. Выяснилось, что в камеру вместе с ним поместили подставного пьяницу, который оказался работником сыскного бюро. Поддельный адвокат добился его освобождения, а затем патруль задержал их на дороге между Ваурикой и Чикашей, обвинив в краже машины. Автомобиль не числился среди украденных, но положил начало драме…
  Учитывая сказанное, мы хотим знать о деле во всем объеме. Если предлогом, чтобы посадить Фаулера в тюрьму на несколько дней, стало его появление за рулем в нетрезвом виде, почему он не мог быть арестован по новому ордеру, когда уже сидел за решеткой?…»
  Фаулер дал несколько признательных показаний. Первое просто не было пущено в дело. Оно не содержало в себе тех фактов, которые к тому времени уже были известны полиции, и поэтому оно их не удовлетворило.
  Стоит обратить внимание на последние строчки его первого признания:
  «Это заявление сделано мною, Э. Л. (Лефти) Фаулером, 25 марта, в 5 часов дня…»
  И вот что он пишет в своем заявлении:
  «Никто, наверно, не посмеет отрицать тот факт, что последнее заявление было написано через четырнадцать дней после первого ареста Фаулера, и за этот период времени ему пришлось посидеть в трех различных тюрьмах…»
  В деле Лефти Фаулера есть несколько деталей, которые просто не имеют смысла, как бы не смотреть на них.
  Хелен Биверс исчезла вечером 23 января. Ее исчезновение продолжало оставаться загадкой, пока 9 февраля некий человек не открыл багажник своего автомобиля, стоявшего на заднем дворе. У машины спустили шины, и ее хозяин хотел подкачать их.
  Подняв крышку багажника, он увидел замерзшее и хорошо сохранившееся тело Хелен Биверс. Она лежала на спине с подогнутыми коленями, так чтобы можно было прикрыть багажник. Одежда была задрана кверху и нижняя часть тела была обнажена. Хелен Биверс была избита до смерти и залита кровью.
  Обследование показало, что Хелен Биверс была довольно полной девушкой, весившей сто сорок фунтов. Она была убита ударами по голове. Патологоанатом насчитал не менее тринадцати нанесенных ей ран, каждая из которых могла убить ее. Признание же, которое властям наконец удалось получить от Фаулера, говорило, что он дважды ударил Хелен Биверс, очевидно кулаком. Он «не помнил», пускал ли он в ход какое-то оружие и наносил ли ей больше двух ударов.
  Спустя некоторое время после убийства сосед Лефти нашел под крыльцом огромный двенадцатидюймовый гаечный ключ. Он был покрыт грязью с прилипшими к ней листьями, и начав было отмывать его в керосине, сосед тут только увидел, что на гаечном ключе — пятна крови с прилипшими к ним волосами. Он отнес ключ в полицию.
  Полиция, в свою очередь, отправила ключ в ФБР. Там выяснили, что на ключе не было пятен крови. К инструменту прилипли несколько волос, сходных с волосами Хелен Биверс, но решительно утверждать это было нельзя, потому что между ними было некоторое различие.
  Управление полиции в Дункане, очевидно, исходило из того, что исчезновение вещественных доказательств не представляет собой ничего особенного. После расследования одного дела о взломе было изъято большое количество гаечных ключей, которые «для сохранности» сложили в шкаф у шефа. Все они исчезли. И так как теоретически орудием убийства был большой гаечный ключ марки «Гигант-Вестерн», возникла идея, что Лефти, как полицейский, имевший доступ в кабинет начальника, похитил один из этих ключей или все.
  В теории этой было полно неувязок.
  Как явствует из последнего «признания» Фаулера, преступление было совершено около пяти утра, в припадке ярости и в пылу спора из-за бутылки виски.
  Неужели Фаулер таскал с собой этот огромный ключ всю ночь, держа его в руках?
  Ведь его нельзя было сунуть в карман столь же небрежно, как авторучку с золотым пером или записную книжку.
  Если ключ в самом деле послужил орудием убийства и на нем были обнаружены волосы, почему на нем не оказалось пятен крови?
  Никто не мог с уверенностью опознать ключ, кроме того что он «похож» на один из тех ключей, что были в управлении полиции. Но могли быть «похожими» и миллион других ключей.
  Иными словами, оказалось невозможным доказать, что именно этот ключ послужил орудием убийства. Оказалось невозможным доказать, что он в свое время был в полиции как вещественное доказательство. И, кроме того, что его взял Лефти Фаулер, и тем более, что он бил им Хелен Биверс по голове.
  Но, может быть, самое важное из того, что нас интересовало в связи с делом Фаулера, был тот факт, что после того, как было найдено тело, полиция в своих поисках вернулась к ночи исчезновения Хелен Биверс и попыталась найти человека, который тогда был с ней.
  У них оказалось достаточно фактов, чтобы посадить некоего подозреваемого в тюрьму.
  Фактами, конечно, располагали исключительно власти. И, естественно, они не испытывали никакого желания доверить их нам. Тем не менее, кое-что нам удалось узнать.
  После осуждения Фаулера один из полицейских принес матери Хелен Биверс ее кольцо. Он решил, что она хочет иметь его как память о погибшей дочери. Это было то кольцо, которое носила погибшая.
  Это и в самом деле было кольцо Хелен Биверс.
  Наши расследователи нашли женщину, которая видела Хелен Биверс в тот вечер, когда ее убили. Как это обычно бывает у женщин, они стали сравнивать кольца, которые были весьма похожи, но у Хелен оно было несколько растянуто, чтобы лучше сидеть на пальце.
  Она опознала кольцо, переданное матери Хелен как принадлежавшее убитой и которое было на ней в последний вечер жизни.
  Каким образом к властям попало это кольцо?
  После того как было найдено тело Хелен Биверс, в полицию обратилась молодая женщина и сказала:
  — Я получила это кольцо от человека, который знал Хелен Биверс. Я получила его до того, как было найдено ее тело, и у меня есть основания считать, что это в самом деле кольцо Хелен Биверс.
  У нас есть надежные сведения, что она сообщила полиции имя человека, от которого было получено кольцо, и он был тем самым, кого власти задержали для допроса.
  Спустя некоторое время после того, как Фаулер был осужден, мы узнали, что в полицию обратилась перепуганная до истерики женщина и сказала, что она была свидетельницей убийства Хелен Биверс, — она успела выскочить из машины, в которой сидела с Хелен и двумя мужчинами, когда один из них нанес той удар по голове, от которого Хелен умерла, и что когда двое мужчин стали вытаскивать тело из машины, чтобы спрятать его, она воспользовалась этой возможностью и убежала.
  Позже мы выяснили, что она показала полицейскому следователю место, где была убита Хелен Биверс, и оно оказалось всего в нескольких футах от местонахождения тела Хелен.
  Нам удалось найти эту молодую женщину. Она боялась за свою безопасность, и ее можно было понять. Но она все рассказала нашим расследователям.
  Конечно, трудно точно установить, какие доказательства были в распоряжении властей, но, тем не менее, подозреваемый уже сидел за решеткой, и ему могли быть представлены доказательства того, что он был с Хелен Биверс в ночь ее гибели, — кольцо, которое свидетельница опознала как принадлежавшее Хелен Биверс, было найдено у него еще до того, как удалось обнаружить тело убитой. Женщина, которая готова была выступить свидетельницей, видела, как была убита Хелен Биверс ударом по голове, после чего этот человек с напарником пытался спрятать тело в укромном месте.
  Тем не менее, власти почему-то резко прекратили дело против этого человека, освободили его из тюрьмы и вплотную занялись Лефти Фаулером.
  Почему?
  Этого мы не знаем.
  Из той информации, которая стала известна общественности, ясны только две вещи: во-первых, Лефти Фаулер был знаком с Хелен Биверс, и, во-вторых, примерно за неделю до убийства он бросил работу.
  Это было все, из чего мы могли исходить в своих предположениях. Власти же, конечно, имели определенные скрытые причины для своих действий.
  Но вот в чем дело: давайте предположим, что жюри, осудившему Лефти Фаулера, были бы известны эти факты. Что бы оно сделало?
  Смело можно предположить, что жюри сразу же освободило бы Лефти, даже не удаляясь для обсуждения этого вопроса.
  Фаулеру все эти факты не были известны. Но полиция их скрывала. После его осуждения какой-то виновник принес матери Биверс кольцо ее дочери. Если бы во время процесса Фаулер увидел это кольцо, если бы его адвокат смог бы распутать эту историю и выяснить, как оно попало в руки обвинения, все дело против Фаулера рассеялось бы, как дым.
  Эти факты, о которых были осведомлены власти и которые остались тайной для обвиняемого, как нам кажется, были самыми важными в деле.
  Таковы были лишь некоторые детали, о которых шла речь в обращении от имени Фаулера в отдел помилований, и будет интересно проследить, как дальше развивались события.
  По сообщениям газет, один из полицейских следователей сказал в интервью, что Суд Последней Надежды, несмотря на все его старания, не выяснил ни одного нового факта, который был бы новостью для следствия.
  Это вполне могло быть, и в этом-то и была вся трагедия. Официальные власти в самом деле могли все это знать, но информация была скрыта и от суда присяжных и от Фаулера.
  Полиция расследует какое-то преступление. Она приходит к выводу, что виновен в нем некий Джон Доу. Они собирают все доказательства против него, которые им удается найти, вручают их обвинителю, который в свою очередь представляет дело в суде.
  Ну, а как насчет доказательств, которые говорят о невиновности того же Джона Доу?
  Полиция с готовностью оценивает их как «ложный след». Но предположим, им в руки попадает неопровержимое доказательство виновности в расследуемом преступлении другого человека. Что они будут с ним делать? Передадут ли они его адвокату Джона Доу и скажут: «Вот важное доказательство по делу, и мы считаем, что оно должно быть вам известно?»
  Может ли полиция вынести обвинение по делу, если у них в руках есть доказательство невиновности задержанного?
  Хотелось бы обратиться к интересному примеру из наших досье.
  Сцена представляет собой погруженный в полумрак коктейль-бар, забитый людьми. К стойке подходят два человека и внезапно говорят: «Это налет!» Один из налетчиков обращается к присутствующим в баре и приказывает им сидеть тихо. Другой выгребает деньги из кассы. Бармен пытается сопротивляться. В завязавшейся схватке раздается выстрел, и бармен падает мертвым. Налетчики исчезают.
  Полиция задерживает двух человек. У них и раньше были неприятности с властями. Они уже были судимы. Два человека из тех, кто были в баре, незамедлительно опознают двух задержанных как налетчиков и убийц.
  Защита пытается выяснить, кто еще был в баре в тот вечер. Им это не удается. Имена всех свидетелей есть у полиции, но она отказывается предоставить их защите. Лишь после того, как двое подсудимых осуждены за убийство, полиция с запозданием предоставляет полный список лиц, сидевших в баре.
  Друзья осужденных встречаются практически с каждым из этого списка. Одного за другим они приводят свидетелей в ту тюрьму, в которой сидят осужденные. И все свидетели трагедии уверенно утверждают, что заключенные — не те лица, которые совершили преступление.
  Друзья осужденных получают от свидетелей заверенные заявления, после чего обращаются к членам жюри, которые вынесли приговор подсудимым.
  Члены жюри присяжных заявляют, что если бы во время суда у них были эти свидетельства, они бы оправдали подсудимых.
  И что же было сделано?
  Ничего.
  Не стоит доказывать, что нельзя мириться с таким положением дел. Человек, осужденный за преступление, сидит в камере. У него нет возможностей вести расследование и, как правило, нет средств оплатить его.
  Полиция же — большая и мощная организация. У нее есть средства, возможности и кадры, чтобы провести полное и исчерпывающее расследование.
  Последнее должно быть честным, непредвзятым и исчерпывающим — в противном случае за решеткой может оказаться невиновный.
  Можно признать, что дело Фаулера было достаточно запутанным, но нельзя сбрасывать со счета следующие факты: в распоряжении властей была информация, которая, будь она представлена суду присяжных, судьям или обвиняемому, вне всякого сомнения, привела бы к его оправданию; во-вторых, власти по причинам, которые лучше известны им самим, предпочитали вести трагическую игру в кошки-мышки, что унижала достоинство закона; в-третьих, один из самых лучших специалистов в стране по полиграфам после серии тщательных испытаний пришел к выводу, что Лефти Фаулер невиновен.
  В результате всей этой серии событий и восторжествовала несправедливость.
  Можно обратиться к доводу, что власти действовали, исходя из самых лучших побуждений, что они искренне верили в виновность Фаулера. И давайте, чтобы подкрепить это предположение, решим, что Лефти Фаулер лжет (а некоторые намеки на это имеются) относительно избиений, которым его подвергали, чтобы получить от него признание.
  Закону должно быть свойственно достоинство. Применение закона должно вести к справедливости. Защитник Фаулера должен был знать, что у полиции есть кольцо, принадлежавшее Хелен Биверс, и защите должно было быть известно, при каких обстоятельствах власти получили его.
  Если власти считали необходимым арестовать Лефти Фаулера, они должны были действовать установленным порядком, сдержанно и благородно. Они должны были бы сообщить о выдвинутом против него обвинении, предупредить об имеющихся у него правах и позаботиться, чтобы он мог связаться с адвокатом.
  Конечно, в деле Фаулера были не только эти нарушения. Но мы предпочитаем говорить о том, что твердо установлено. Всего мы так и не знаем. Тем не менее у нас есть все основания говорить, что нам известны факты, которые легли в основу доказательств, по которым Фаулер был осужден.
  У нас имеется заверенное показание полицейского офицера, который рассказал, как он говорил с той молодой женщиной, которая была свидетельницей убийства; как он отвез ее в Дункан и попросил показать, как происходило убийство, от чего она некоторое время отказывалась, и наконец, решившись и заливаясь слезами, она привела его на то место, где была убита Хелен Биверс и где впоследствии обнаружили ее тело.
  Выяснилось, что впоследствии кто-то напал на эту молодую женщину и жестоко избил ее. Лицо и тело ее были в синяках и ссадинах и она была перепугана почти до невменяемого состояния.
  Конечно, трудно, практически невозможно требовать от полиции, чтобы она преподнесла на блюдечке обвиняемому доказательства, которые могут быть истолкованы в его пользу, но не подлежит сомнению, что в суд должны быть представлены все доказательства, как «за» так и «против» обвиняемого.
  Более того, прокурор, который стремится вести «честную игру», должен приложить все старания, чтобы все без исключения значимые факты оказались в суде.
  Долгий опыт позволяет утверждать, что когда не соблюдаются эти простые правила, за их нарушения приходится платить слишком дорогую цену. Если бы суд присяжных настойчиво требовал от полиции представления всех доказательств по делу и относился бы к свидетельствам обвинения с некоторым оправданным скептицизмом, неправедно осужденных было бы куда меньше.
  Конечно, нельзя упускать из виду и другую сторону дилеммы, когда излишняя придирчивость суда может привести к тому, что на свободу могут выйти и настоящие преступники, угрожающие спокойствию общества.
  Единственный метод, который может способствовать следованию правильным курсом между этими двумя опасностями, заключается в том, что следствие должно действовать с предельной тщательностью и честностью.
  Если какое-то доказательство не выдерживает изучения, так сказать, при свете дня, оно не может служить основанием для заключения человека в тюрьму или казни на электрическом стуле. Если прокурор требует осуждения подсудимого, он должен быть совершенно уверен, что суд присяжных ознакомлен с правдой во всей полноте.
  Конечно, есть правила профессиональной этики, но трудно сформулировать правило, включающее в себя все многообразие ситуаций.
  Прокурор обычно занимает положение, в котором он, выдвигая обвинение, защищает интересы штата или государства; адвокат же, как правило, представляет интересы лишь обвиняемого. И если в цепи доказательств есть какое-то слабое звено, прокурор считает, что им должен заниматься лишь представитель подсудимого.
  А как насчет фактов, свидетельствующих в пользу обвиняемого?
  Порой, складывая головоломку из отдельных кусочков, выясняется, что несколько деталей не вписывается в общую картину, и в то же время в рисунке есть несколько пустых мест. И поскольку лишние кусочки сюда не подходят, их просто отбрасывают, и головоломка остается неразрешенной.
  И участнику этого действия не приходит в голову, что его восприятие ситуации ошибочно. Если же такая мысль и посещает его, он старается как можно скорее избавиться от нее.
  12
  Еще недавно существовала система оценки деятельности прокуроров — нечто вроде рейтинга, целью которого было избавиться от ленивых и некомпетентных работников.
  Во многих штатах велись подсчеты, из которых было ясно, какое количество дел прокурор направил в суд, сколько подсудимых было осуждено и сколько оправдано, сколько было подано апелляций и так далее.
  В результате, вроде бы, можно было подсчитать, насколько эффективно действовал прокурор.
  В конце концов, совершенно естественно, что любой прокурор хочет иметь хорошие показатели. С этой точки зрения подобные подсчеты вполне оправданны. Они заставляют его проявлять инициативу для их улучшения.
  Но во многих смыслах эта инициатива становится опасной.
  Сам я лично не считаю, что эффективность прокурорской службы необходимо оценивать, как результативность бейсболиста. Справедливость — вещь очень тонкая и трудно определимая. Нельзя упрощать ее многообразие, разделяя дела только на белые и черные. Среди них встречаются и серые, и голубые, а порой вспыхивает и огненный сигнал опасности.
  Не стоит отрицать, что в этой системе есть прокуроры ленивые и некомпетентные, которые предпочитают отказаться от сложного дела из опасений, что в ходе тяжбы в суде находчивый адвокат может одержать над ними верх.
  Но у нас есть и немалое количество несгибаемых прокуроров, которые отвечают всем требованиям, предъявляемым к этой профессии. Некоторые из них не поддаются никакому давлению, но о других этого не скажешь.
  Взять для примера прокурора мистера X. Он любит свою работу. Он знает, что должен показывать товар лицом. Он понимает, что когда подойдет время переизбрания, о нем будут судить по убедительности его показателей. Естественно, он хочет, чтобы его послужной список был предметом гордости.
  Злосчастный Джон Доу сидит в тюрьме, ожидая суда по обвинению в вооруженном грабеже. Есть определенные доказательства его виновности. Есть и те, что оправдывают его. Сам он отказывается признавать себя виновным.
  Прокурор сверяется со своими показателями.
  Если он представит это дело в суд, а жюри присяжных примет на веру доказательства адвоката и Джон Доу будет оправдан, исход процесса ни в коем случае не улучшит его послужной список. Однако Джон Доу решительно отказывается признавать себя виновным в вооруженном грабеже.
  Некий полицейский приходит к Джону Доу и говорит ему:
  — Слушай, парень, дела твои плохи, хуже некуда. Доказательств у нас более чем достаточно, чтобы посадить тебя за вооруженный грабеж. Тебе предстоят долгие годы в тюрьме, но если ты согласишься сотрудничать с нами, мы пойдем тебе навстречу. Ты признаешься в воровстве, и на том мы договоримся. Тебе повесят только судебно наказуемый проступок, за который ты отсидишь всего лишь шесть месяцев. Ну, что скажешь?
  Джон Доу охотно идет на такую сделку, тем более, если он в самом деле виновен.
  Даже если он ни в чем не виноват, он видит, что карты не в его пользу, и он предпочтет отсидеть шесть месяцев в тюрьме, чем испытывать судьбу, не зная, какие доказательства может предъявить обвинение.
  Будучи преступником, Джон Доу получает возможность откровенно смеяться над законом.
  В таком случае разрешение дела Джона Доу может решительно улучшить показатели нашего прокурора.
  Не стоит думать, что эта история притянута за уши. В свое время мне приходилось заниматься аналогичным делом о вооруженном грабеже. У обвиняемого уже были судимости. Он находился под следствием, ожидая суда. С ним была заключена «сделка». Он признал себя виновным в воровстве и получил шесть месяцев заключения в тюрьме графства. (Будь он обвинен в вооруженном грабеже, его ждал бы срок от десяти лет до пожизненного.)
  Так случилось, что в силу полученных нами доказательств мне и моим сотрудникам было вменено в обязанность допросить этого человека, чтобы выяснить подлинные факты по делу.
  Не было никаких сомнений, что тут был только лишь вооруженный грабеж, — и ничего больше.
  Мы собрали всю имеющуюся у нас информацию, и наконец, встретившись с этим человеком, всю ее выложили ему.
  Он был вынужден признаться, что в самом деле совершил вооруженный грабеж.
  Бумажные показатели не требуют от представителя обвинения таких действий, а избиратели оценивают эффективность действий прокурора в основном числом осужденных по его представлению.
  Нашей нации свойственно гордиться лишь конечным результатом.
  Помню, несколько лет назад, когда я страстно увлекался стрельбой из лука, мне удалось приобрести в Иокогаме японский учебник лучного спорта и перевести его. По японской системе оценок точное попадание в «бычий глаз» — лишь половина успеха. Остальные пятьдесят процентов складываются из с т и л я поведения лучника, насколько он соответствует устоявшимся древним и благородным представлениям об этом занятии — насколько изящно и раскованно он обращается с луком и выпускает стрелу.
  Американский лучник может, лежа на спине, натягивать лук ногами, держать стрелы зубами, но если они попадают в центр мишени, выстрел засчитывается.
  Мы преклоняемся лишь перед результатами.
  Когда речь заходит о законах и справедливости, такой подход может быть очень опасен. Особенно когда дело касается поимки, опознания и обвинения лица, совершившего преступление.
  Преступник, совершивший жестокое преступление, привлекает внимание прессы. Шефа полиции немедленно вызывают к мэру. Шеф в свою очередь отдает приказания подчиненным, и буквально все остальные дела откладываются в сторону, пока полиция занята поисками преступника.
  Мы занимались одним делом, в связи с которым, по слухам, окружному прокурору от имени большого жюри было сказано: «Или вы через сорок восемь часов представите нам преступника, или же положите на стол заявление об отставке».
  Это, скорее, легенда, апокриф, потому что и большое жюри не имеет права требовать от прокурора заявления об отставке, да и сам прокурор не должен заниматься полицейской работой, а только представлять в суде дело после того, как полиции удастся обнаружить преступника. Тем не менее, это могло быть и правдой, и во всяком случае, история эта говорит о том давлении, которое испытывают люди, стоящие на страже закона.
  В данном конкретном деле преступник был арестован менее чем через сорок восемь часов.
  Одно ясно. Трудно добиться тщательного расследования картины преступления, оценки фактов, изучения доказательств, когда газеты непрестанно давят на полицию, требуя от нее немедленного ареста преступника, намекая на ее некомпетентность и неповоротливость, когда главу полиции непрестанно вызывают «на ковер» к мэру.
  В таких обстоятельствах человеку свойственно — а полиции в особенности — отвести от себя опасность, арестовав просто кого-нибудь в роли преступника.
  В деле Силаса Роджерса полиция действовала в обстановке непрерывного давления. Был застрелен известный офицер полиции, убит грубо и безжалостно. И убийце удалось буквально «просочиться сквозь пальцы» у полиции.
  Полиция знала, что убийцей был негр, что когда его видели в последний раз, на нем, скорее всего, была белая шапка. Силас Роджерс был негром. Он был задержан, когда пытался уехать из города. Он носил белую шапку. Больше в распоряжении полиции ничего не было.
  Полиция задержала Силаса Роджерса просто потому, что существовала возможность его связи с убийством. Он «отвечал описанию». Иными словами, он был негром в штате, где имеются тысячи и тысячи негров, но на нем была белая шапка.
  Позже, когда стало ясно, что другие подозреваемые проскользнули у полиции меж пальцев, благополучно скрывшись, и остался только Силас Роджерс, с ним было все кончено.
  Полиция арестовала его как подозреваемого. Он был задержан и допрошен в связи с убийством. Других кандидатов не было. Налицо был только Силас Роджерс. Общественность проявляла большой интерес к этому делу, не скрывая своего возмущения и негодования. Газеты постоянно публиковали сообщения о ходе расследования.
  Вся эта обстановка представляла печальную ситуацию для Силаса Роджерса, который был задержан только потому, что в какой-то мере подпадал под имевшееся у полиции описание убийцы.
  Может, самая большая слабость, присущая всей нашей полицейской системе, заключается в том, что когда полиция производит арест подозреваемого и того обвиняют в преступлении, наша знаменитая свобода печати, которая дает репортерам право требовать информации о том, что происходит, буквально распинает расследование на кресте общественных предрассудков и жадного интереса прессы.
  Есть все основания считать, что, не получая дополнительных доказательств, полиция крепко «взяла Силаса в работу», после чего у него до сегодняшнего дня остались шрамы на теле.
  В сложившихся обстоятельствах ничего большего и нельзя было ожидать. Был убит известный офицер полиции. Полиция была потрясена убийством, нервы у всех были на взводе, и поэтому стражи закона принялись обрабатывать Силаса Роджерса.
  Ко времени появления вечерних выпусков газет Роджерс Силас был уже официально признан подозреваемым и заключен под стражу. После этого он получил титул обвиняемого. Прокурор должен был представить обвинение против него суду присяжных. Естественно, он хотел получить доказательства, поддерживающие обвинение, а полиция хотела выбить их из Силаса Роджерса, оказавшись, тем самым, в ситуации, когда она куда больше была озабочена получением таких доказательств, чем настоящим расследованием убийства.
  Такое происходит сплошь и рядом. Полиция задерживает кого-нибудь, и у них нет почти никаких доказательств. Подозреваемый может оказаться виновным, а может, и нет.
  Задача полиции, конечно, сильно облегчается, если подозреваемый оказывается под замком, после чего усилиями прессы он быстро становится обвиняемым; представитель обвинения, конечно, обращается к полиции:
  — Ну, так где же ваши доказательства? Вы хотите от меня, чтобы я обвинил этого человека. Вы хотите, чтобы он был осужден. Где же доказательства?
  В таких обстоятельствах, вне всякого сомнения, появятся доказательства, что полиция задержала именно того, кого надо, а доказательства противоположного толка отбрасываются в сторону, игнорируются и забываются.
  Еще куда ни шло, если подозреваемый в самом деле оказался преступником, но бывает, что он не имеет отношения к преступлению, и тогда дела его плохи.
  Расскажем вкратце, как история Роджерса Силаса началась ранним июльским утром, когда двое дорожных патрульных из Питерсберга, штат Виргиния, как обычно, контролировали шоссе.
  Они обратили внимание на красный «студебеккер», в кузове которого были двое белых солдат, а за рулем сидел негр в белой шапке.
  В это июльское утро двое офицеров-патрульных,
  В. М. Джолли и Р. Б. Хатчелл, обратили внимание на «студебеккер», сразу же заподозрив, что машина краденая. Возможно, из-за манеры, с которой водитель управлял машиной. Возможно, из-за странности ситуации с двумя белыми солдатами.
  Как бы там ни было, полицейские резко развернули свою патрульную машину и пустились за «студебеккером», сигналя ему остановиться.
  Вдоль обочины стояли машины, так что водитель красного «студебеккера» не мог сразу же подрулить и остановиться, ему надо было проехать некоторое расстояние, и патрульная машина сидела у него на хвосте.
  Внезапно в потоке движения образовался разрыв. Водитель «студебеккера» сразу же дал полный газ. Патрульные незамедлительно последовали за ним.
  «Студебеккер» пролетел на красный свет со скоростью не меньше шестидесяти миль в час, резко развернулся, и тут водитель внезапно обнаружил, что оказался в тупике. В конце улицы стоял барьер, за которым был крутой спуск к ручью, густо заросший зеленью.
  Машина врезалась в ограждение, и переднее колесо встало чуть ли не под прямым углом. Негр-водитель, выскочив из кабины, промчался мимо больницы и нырнул к заросшему руслу.
  Полицейские, надев наручники на двух солдат, что были в кузове, кинулись вслед за ним.
  Не имеет смысла шаг за шагом восстанавливать весь ход поисков. Достаточно сказать, что Хатчелл наконец спустился вниз и исчез.
  Несколько минут спустя сестра в больнице услышала два выстрела. Подойдя к окну, она увидела лежащего на земле полицейского Хатчелла примерно в тридцати футах от места, где полчаса назад потерпел аварию «студебеккер». Хатчелла доставили в больницу, где он и умер.
  Выстрелы раздались примерно в семь сорок пять утра.
  Примерно через два часа полицейские, курсирующие по городу, увидели в северной части моста уходящего из города негра в белой морской шапочке и темной рубашке. Он нес с собой небольшой узелок с одеждой.
  Это был Роджерс Силас, двадцати одного года, который после краткого периода работы в Майами направлялся в Нью-Йорк.
  Силас Роджерс рассказал полицейским, что решил добираться до Нью-Йорка пешим ходом, чтобы сэкономить деньги на дорогу. Он уже путешествовал таким образом и хорошо знает все ходы и выходы. На грузовом поезде, рассказал он, ему удалось доехать из Флориды до Хамлета в Северной Каролине, где он зайцем устроился на поезде «Серебряный Метеор». И тут его обнаружил проводник, который заставил его сойти с поезда в Питерсберге.
  Устав после всех этих приключений, он зашел в туалет для негров на железнодорожном вокзале. Здесь он стянул рубашку и заколотые булавками штаны, которые носил поверх другой рубашки и синих брюк, стараясь уберечь их от грязи в поезде. Снятую одежду он скатал в узелок и решил попытать счастья на попутных машинах.
  Выяснилось, что те двое солдат были «СО», т.е. в самовольной отлучке, и что красная машина в самом деле была угнана. Солдаты поведали, что они ничего не знали о краденой машине и направлялись к своим беременным женам, чтобы быть рядом с ними во время родов, и на дороге их подобрал этот черный водитель.
  В объяснении, почему полиция задержала Роджерса Силаса, были заметные прорехи.
  Первым делом, история двух солдат в самовольной отлучке на краденой машине, которые всеми силами старались отвести от себя подозрения, сама по себе была достаточно сомнительной.
  Последующее расследование показало, что ни у кого из них не было беременной жены, а один из них не был даже женат. Более того, имелись доказательства, противоречащие их утверждению, что водитель угнанной машины подобрал их «где-то за Рейли».
  Во-вторых, если даже предположить, что Роджерс Силас в самом деле сидел за рулем украденной машины, не было абсолютно никаких доказательств, что именно он стрелял в Хатчелла. Конечно, можно было предположить, что водитель угнанной машины, выпрыгнув из нее, скрылся где-то в кустах в тридцати футах от нее и сидел там в ожидании, но в это было очень трудно поверить.
  К тому же были весьма убедительные доказательства, что незадолго до этой истории здесь же спускались вниз двое заключенных, которые на этих днях сбежали из соседней тюрьмы. Их видел свидетель, которому вполне можно было доверять. Удалось также найти их следы.
  Упоминание о следах требует небольшого разъяснения. Предыдущей ночью шел сильный ливень. Русло ручья было заплетено густой растительностью, влага с которой должна была бы до нитки промочить тех, кто пытался бы пройти тут ранним утром, оставляя за собой ясно видимые следы.
  Дальнейший ход событий был ознаменован накладкой. Двое солдат опознали Роджерса Силаса как водителя украденной машины. Но в то же время имеются их показания, в которых они не опознали в нем водителя и придерживались этой позиции, пока не стало ясно, что полиция недвусмысленно убеждена: убийца — Роджерс Силас и никто другой. Общими стараниями взвалили вину на Силаса, а настоящий убийца Хатчелла проскользнул у полиции меж пальцев.
  Имеются намеки на то, что полиция не сразу сочла Роджерса Силаса виновным. Например, она продолжала поиски убийцы. Полицейские преследовали некого высокого негра, который, по всей видимости, пытался скрыться от них. С расстояния примерно пару сот футов офицер окликнул его. Сначала показалось, что он собрался стрелять в офицера, но затем, передумав, повернулся и кинулся со всех ног. Двое полицейских открыли по нему огонь, выпустив двенадцать пуль и ни разу в него не попав.
  Полиции остались две пустые обоймы, куча стреляных гильз и Роджерс Силас. Им стоило лишь взяться за него.
  Но тут снова возникло противоречие. Уже говорилось, что двое солдат опознали Силаса Роджерса, как и полицейский Джолли.
  Тем не менее Силас Роджерс никак не вписывался в картину событий.
  Первое опровержение: его брюки и туфли были совершенно сухими. Не было ровно никаких доказательств, что утром на них была хоть капля влаги. Водитель угнанного «студебеккера» был опытным специалистом своего дела. Силас никогда в жизни не водил машину и даже не знал, как это делается. У него никогда не было водительских прав, и он не пытался получить их. К тому же во время опознания его солдатами один из них сказал, что рассмотрел водителя при пламени спички, когда давал ему прикурить, а водитель держал в зубах сигарету.
  Роджерс никогда не курил.
  Тем не менее неопровержимым фактом оставалось убийство полицейского. И предположение, что он был убит негром, сидевшим за рулем машины. Двое солдат сказали, что шофером был Роджерс, и для жюри этого оказалось достаточно.
  Роджерс был признан виновным и приговорен к смертной казни.
  И приговор, без сомнения, был бы приведен в исполнение, если бы не Джек Килпатрик, издатель ричмондского «Нового лидера». Он начал разбираться в некоторых неувязках в деле Силаса Роджерса и чем дальше, тем меньше они ему нравились. Противоречия так и громоздились друг на друга. Многие из доказательств решительно противоречили фактам.
  В результате расследования Килпатрика и поднятого им шума смертная казнь была заменена Роджерсу Силасу пожизненным заключением.
  Это, конечно, было слабым утешением для человека, который считал, что его неправильно осудили, хотя, освободившись из камеры смертников, он испытал огромное облегчение. У него остались самые мрачные воспоминания о времени, когда над ним висел смертный приговор, а он следил, как опадают листки календаря. И когда такой приговор отменяют, нельзя сдержать вздох облегчения и счастья.
  Правда, ощущение это скоро сменяется мрачным отчаянием, когда становится ясно, что всю жизнь придется провести в тяжелом труде в стенах тюрьмы.
  Предпринималось много попыток проверить историю, рассказанную Силасом Роджерсом. В самом ли деле часть пути он проделал на «Серебряном Метеоре»?
  Роджерсу удалось представить свидетеля, который сказал, что видел, как Роджерс садился на «Серебряный Метеор». Он нашел кондуктора, который ссадил его с поезда, но это происходило в ночной темноте, и тот не смог опознать Роджерса. Станционный смотритель признал, что в ту ночь вокруг «Серебряного Метеора» слонялся какой-то бродяга, но тоже не смог его опознать. Адвокату Роджерса удалось найти заправщика на бензоколонке, который узнал Роджерса и припомнил его узелок с одеждой.
  Тем не менее в деле так и не появился ключевой свидетель, что, конечно, вызвало подозрения — а не фантазии ли это Роджерса? Он продолжал настаивать, что говорил с «механиком» в поезде и что тот может опознать его.
  Не стоит уточнять, настойчиво ли искали его или нет, но никаких следов «механика» не обнаружили. Похоже, что в реальности его не существовало.
  Уже спустя год после приговора Силасу Роджерсу в случайном разговоре с железнодорожниками выяснилось, что есть некий старший механик по дизелям, живущий в Северной Каролине, работа которого заставляла его перебираться с одного поезда на другой и что он действительно помнит разговор с каким-то негром-бродягой на «Серебряном Метеоре».
  Проверка его рабочего табеля доказала, что в тот июльский день он в самом деле обслуживал «Серебряный Метеор», и его доставили в тюрьму для опознания Силаса Роджерса.
  Уставившись на него долгим испытующим взором, он наконец кивнул.
  — Да, это тот самый парень, — сказал он.
  Дело Роджерса интересно тем, что показывает, как складывается ситуация, если мы ослабляем требования к правилам предоставления доказательств или относимся к ним спустя рукава. Необходимо отметить, что не существовало абсолютно никаких доказательств того, что Силас Роджерс убил полицейского Хатчелла.
  Были некоторые свидетельства того сорта, что, мол, Роджерс сидел за рулем украденной машины и пытался скрыться от преследования в глубоком ложе ручья. Отсюда подразумевалось, что у водителя украденной машины могли быть мотивы для убийства Хатчелла. Два звена в цепи доказательств, но у них не было между собой ровно ничего общего. Даже не обращая внимания на весьма сомнительную весомость показаний двух солдат, не учитывая, каким образом Роджерс Силас мог оказаться в Питерсберге, власти продолжали считать, что он был единственным, кто мог убить Хатчелла.
  Джек Килпатрик провел несчетное количество часов за работой, пытаясь опровергнуть обвинение. Он переворошил кучи бумаг, доказывая, что у Силаса никогда не было и не могло быть водительского удостоверения. Этим он, конечно, в какой-то мере опровергал обвинение, но, однако, ничего не доказывал.
  Мы продолжали поиск, начатый Килпатриком. Нам пришлось идти по тому же пути — опровергать обвинения, потому что других возможностей закон нам не предоставлял.
  Тем не менее было совершенно очевидно, что Роджерс не имел представления, как управляют автомобилем. И столь же очевидно было, что водитель краденого «студебеккера» был опытным, быстро соображающим водителем, и его быстрая реакция в минуты опасности могла объясняться только долгой практикой за рулем.
  Объединив силы с Килпатриком и его «Новым лидером», мы обратились с прошением о помиловании для Роджерса.
  Шли месяцы. Казалось, что не появится никаких новых доказательств. И все же все более и более ясно становилось, что Роджерс осужден по ошибке.
  Тщательное изучение кабины украденного «студебеккера» доказало, что там нет ни одного отпечатка пальцев Роджерса. Полиция, которая утверждала, что с момента ареста Роджерса Силаса не сомневалась в его виновности, провела долгие часы в поисках другого, более подходящего подозреваемого — после ареста Роджерса.
  И все же губернатор медлил, долго раздумывая перед принятием решения. Убит полицейский. Ошибаться он не имел права. Если имелось хоть малейшее сомнение в невиновности Роджерса, он не мог быть помилован.
  Наконец губернатор Джон С. Бэттл сказал нам, что остается всего лишь одна невыясненная деталь, которая мешает даровать Роджерсу помилование. Она касалась опознания его одежды, и следователи «Аргоси» перепахали весь юго-восток Соединенных Штатов, пока не нашли свидетелей, которые поставили на этом точку. 22-го декабря 1952 года, т. е. через девять с половиной лет после ареста, Роджерс Силас получил помилование.
  Роджерс вышел из тюрьмы свободным человеком, но жизнь его была изуродована. С помощью «Аргоси» Гарри Стигер помог найти ему работу, которая дала ему возможность заново обрести себя и даже скопить какую-то наличность. Теперь он работает в портняжной мастерской.
  Дело Роджерса доказывает, к чему может привести недостаточность доказательств, которые жюри присяжных заменяет предположениями.
  А что насчет общества?
  Вспомним, что если Роджерс оказался не тем человеком, то подлинному убийце удалось скрыться. Этот человек, который хладнокровно убил полицейского офицера, исчез с места преступления. Он и сейчас существует где-то среди нас, этот опасный убийца.
  Могло ли правильно организованное следствие привести к этому убийце и, соответственно, к освобождению Роджерса, пока еще в распоряжении полиции было время и возможность получить доказательства?
  Оценивая всю последовательность событий, необходимо признать, что полицейские следователи оказались не на высоте. Их должно было быть куда больше. Хатчелл не должен был в одиночку спускаться в заросшее русло ручья.
  Столкнувшись с проблемами, полиция оказалась не в состоянии разрешить их, чему способствовало и отсутствие у нее соответствующего снаряжения. Если бы у полицейских, безуспешно стрелявших двенадцать раз по бегущему человеку, было бы ружье, история эта могла принять совсем другой оборот. Будь в распоряжении полиции вертолет, он в поисках убийцы мог бы тщательно прочесать заросшую местность а затем надежно закупорить выход из нее. Ведь были свидетельства того, что там скрывались не меньше трех отчаянных человек. И любой из них мог быть убийцей Хатчелла.
  И если бы у задержанного было обнаружено оружие, из которого был сделан смертельный выстрел по Хатчеллу, то у полиции были бы подлинные доказательства вместо предположений.
  13
  Когда Суд Последней Надежды начал свою деятельность, мы не предполагали, что старания защитить невиновно осужденных приведут нас к гораздо более широкому кругу проблем: организации работы полиции, администрации тюрем, размышлениям о том, каким образом наука может прийти на помощь следствию в поиске доказательств, и к дюжине других.
  Все эти темы были взаимосвязаны между собой. Мы чувствовали, что, может быть, самое важное из того, что мы могли делать, — это быть воодушевляющим примером для других, вызывать интерес общественности к подлинному смыслу и причинам преступлений и к поиску необходимых ответов хотя бы на некоторые из проблемных вопросов.
  Для начала следователи Суда Последней Надежды разработали программу из десяти пунктов в области, которая требует немедленного вмешательства, если мы хотим добиться соблюдения законности по всей стране. И я хотел бы в сжатом виде изложить их.
  1. Предупреждением осуждения невиновных и безнаказанности преступников должен служить высокий уровень доказательств, чтобы жюри присяжных не приходилось полагаться на предположения и учитывать конъюнктуру, что неизбежно при бедности доказательной базы.
  2. Добиваться лучшего понимания проблем полиции со стороны налогоплательщиков, чтобы полиция имела лучшее техническое оснащение и экономическую независимость, при которых полицейские свободны как от экономического, так и от политического давления; обеспечение соответствующего страхового возмещения в случае смерти при исполнении служебных обязанностей; забота о том, чтобы заработная плата полицейских соответствовала стоимости жизни. Только в этом случае в полиции будут служить достаточно подготовленные и компетентные люди.
  3. Предоставить квалифицированным медицинским экспертам право единолично нести ответственность за определение причин смерти в случае убийств.
  4. Организовать отдел, у которого будет возможность пересматривать факты по данному делу, так же, как Апелляционный суд рассматривает ошибки закона.
  5. Предоставить суду право обеспечивать каждому обвиняемому квалифицированную и полную защиту. Это означает, что каждая сторона будет пользоваться услугами независимых компетентных экспертов и что несостоятельным обвиняемым будут предоставлены услуги опытных адвокатов.
  6. Упростить процессуальные сложности, исключив из них такие технические подробности, которые на деле способствуют безнаказанности подлинных виновных, ослабляя действие конституционных прав — но не покушаясь на конституционные права граждан.
  7. Внушать публике понимание того, что профессиональный преступник — заклятый враг цивилизованного общества, в то время как случайного преступника, который оступился в результате или собственных ошибок и слабостей, или влияния окружения, надо, главным образом, воспитывать и помогать ему становиться на ноги. Для этого необходимо активнее сотрудничать со специалистами по исправительному воспитанию, уделяя больше внимания их рекомендациям.
  8. С большим уважением относиться к Суду и американским Законам. С презрением относиться к тем юристам, которые умаляют и приуменьшают значение суда, нарушая тем самым профессиональную этику. Каждый обвиняемый достоин упорной и настойчивой защиты, но адвокаты, выражающие чуждую идеологию, сознательно подрывающие уважение к суду, должны подвергаться строгим дисциплинарным взысканиям.
  9. С большим уважением относиться к профессии юриста, знатока законов. Участвуя в судебных тяжбах, ход которых порой бывает достаточно противоречив, адвокат ставит своей главной задачей защиту конституционных прав граждан. Этот аспект деятельности защитника до сих пор еще не получил достаточной оценки. Организованный союз юристов должен пользоваться большим уважением со стороны общества. Отсутствие его может привести к опасным тенденциям.
  10. Добиваться более тесного сотрудничества между юристами и судебными медиками, чтобы юристы были в большей мере ознакомлены с возможностями судебной медицины в деле получения доказательств, а медики, в свою очередь, с большей ответственностью могли бы выполнять функции экспертов в суде.
  14
  В то время, когда перед нами впервые стали вырисовываться возможности Суда Последней Надежды при «Аргоси», я получил приглашение от Фрэнсис Г. Ли, почетного капитана нью-гэмпширской полиции, принять участие в семинаре в Гарвардском университете по расследованию убийств.
  Приглашение на этот семинар высоко ценится среди следователей. Количество его участников весьма ограничено. Интенсивную подготовку на нем могут получить одновременно не больше восемнадцати или девятнадцати человек, хотя в особых случаях семинар может взять еще одного или двух слушателей. Поскольку контакт с каждым слушателем носит строго индивидуальный характер, капитан Ли решительно отказывается ослабить требования к лекциям и занятиям, увеличивая число слушателей.
  Среди отобранных большую часть составляют офицеры полиции из различных штатов. Глава полиции в каждом штате выделяет одного или двух человек, которым, по его мнению, полезно пройти переподготовку. Их данные представляются для утверждения губернатору соответствующего штата. Время от времени на семинарах появляются и любопытные иностранцы — суперинтендант из Скотланд-Ярда, работник британского Министерства внутренних дел, высокий чин из мира следователей Канады.
  Я был весьма польщен, получив такое приглашение. Я понимал, что оно предоставило мне возможность занять место таких следователей, которые, вполне возможно, имели куда больше прав, чем я, читать лекцию. Тем не менее, я не стал медлить с ответом в котором с благодарностью принял приглашение.
  Капитан Фрэнсис Г. Ли представляет собой удивительную личность. Это женщина лет под семьдесят, которой улыбнулась удача организовать школу судебной медицины при Гарвардском университете. Плюс к этому она живо интересуется работой полиции, и звание почетного капитана полиции штата Нью-Гэмпшир возлагает на нее определенную ответственность.
  Не стоит тратить время на описание семинара по расследованию убийств, тем более что ход его был достаточно далек от темы книги. Достаточно сказать, что занятия на нем шли с предельным напряжением. В добавление к курсу лекций и знакомству с последними достижениями в научных исследованиях, каждому студенту приходилось решать и по две практические задачи. Они предлагались ему в виде воспроизведения преступлений, которые в самом деле имели место и при разрешении которых полиции пришлось столкнуться с рядом загадок.
  И лишь детально разобравшись в схеме преступлений и решив представленные загадки, можно было считать, что учеба принесла свои плоды.
  Картина преступлений воспроизводилась во всех деталях, ибо требовалось обращать внимание не столько на то, что бросалось в глаза, сколько на то, что было скрыто от них, ибо отсутствие доказательств тоже могло навести на определенные мысли. Такой подход требовал отточенного внимания к деталям.
  Картина преступления подвергалась тщательному и придирчивому изучению. Не будем забывать, что она представляла собой не некую абстрактную конструкцию, но, как уже говорилось, заключала в себе подлинные проблемы, с которыми в свое время приходилось сталкиваться полиции. Сцена, на которой совершилось преступление, показывалась именно так, как ее в свое время увидела полиция. Студентам предлагалось оценивать действия полиции — и выносить свое суждение.
  На этом семинаре я в первый раз убедился, что подготовленный следователь предпочитает иметь дело с косвенными доказательствами, чем с показаниями очевидца.
  Как юриста меня это поразило. Время от времени, представая перед судом присяжных, я не раз ехидно комментировал косвенные доказательства.
  Но еще до окончания семинара я понял, что это такое и какие выводы из них можно сделать.
  Доказательства не могут врать.
  Они были объектами столь многих уничижительных реплик, что неподготовленный наблюдатель просто не в состоянии оценить всей их важности. Иными словами, он не в силах собрать их воедино.
  Тем не менее косвенные доказательства могут ввести следователя в заблуждение, так как истолковывать их можно не однозначным образом.
  Но в уголовном праве есть положение, что если существует гипотеза, рассматривающая цепь косвенных доказательств не с точки зрения вины подсудимого, то он должен быть оправдан.
  От любого следователя первым делом требуется найти все доказательства, собрать все свидетельства и лишь потом рассматривать все возможные гипотезы. Это вполне под силу подготовленному специалисту.
  Как-то газета обратилась ко мне за консультацией по делу, которое доставляло полиции много хлопот. В запертом гараже было найдено мертвое тело. Не подлежало сомнению, что человек умер от огнестрельной раны, и был ясно виден след ожога. (Когда дуло пистолета прижато к телу жертвы, пучок вырывающихся газов обжигает его, и эту отчетливо видную «контактную рану» невозможно не заметить.)
  Тем не менее несмотря на то что тело было найдено в запертом гараже, что смерть наступила от выстрела из оружия, плотно приставленного к голове, что погибший оставил предсмертную записку самоубийцы, полиции, несмотря на тщательные поиски не удалось не обнаружить пистолет, из которого был произведен роковой выстрел, ни найти пулю. Пуля прострелила голову человека навылет. Полиция буквально разобрала гараж на части. Пуля так и не была найдена.
  Ясно было, что в этом деле не удалось выяснить все важные обстоятельства, сопутствовавшие смерти. К счастью, были сделаны хорошие снимки места происшествия, показывающие тело с различных позиций, и их можно было увеличить. После этого изучение снимков выявило некоторые дополнительные свидетельства, ускользнувшие от полиции, которые проливали свет на то, что произошло уже после смерти.
  У меня нет права излагать эту историю во всех деталях, но изучение снимков ясно показало, что тело мертвеца обыскивали в поисках пояса с деньгами. И тот, кто это делал, скорее всего, и взял с собой оружие. Более опытный судебный эксперт доказал, что пуля пробила затылочную кость головы. Когда обыскиваемый труп был опрокинут на спину, пуля затерялась в складках одежды, а потом была потеряна при переноске тела.
  Опытный следователь, исследуя косвенные доказательства, может сделать поразительные выводы. Я помню, какой большой интерес вызвало одно дело в Нью-Гэмпшире, когда охотник в лесу наткнулся на какие-то кости. Он решил, что это останки человека.
  Полиция штата (благодаря подготовке на семинарах Фрэнсис Ли и ее личному влиянию) поддерживала рабочие связи с учеными из Гарвардского университета и поэтому знала, что и как надо делать.
  Останки были окопаны канавкой до глубины, ниже которой уже не могло быть никаких находок. Под них было подведено стекло, и в специальном стеклянном контейнере они были доставлены для тщательного микроскопического исследования — точно в таком же виде, как они и были найдены охотником.
  Тщательное изучение привело к очень важным выводам.
  Сквозь сгнившие останки одежды пустили корешки крохотные ростки деревьев.
  Ученые могли сказать, сколько времени потребуется опавшим листьям и сосновым иглам, чтобы образовать питательный слой почвы, на которой могут расти саженцы. Им удалось определить их возраст, а затем, сложив два и два, они смогли выяснить, сколько лет прошло со времени смерти незнакомца.
  При исследовании останков, над которыми уже поработали дикие животные, на глаза исследователям попались остатки зубов, отличавшихся характерными особенностями. Нам удалось определить форму челюсти погибшего. Изучение костей позволило сделать выводы о примерном возрасте мертвеца и какого он был пола. А затем, изучив случаи исчезновения людей в то время, которое удалось определить исследованиями, они получили полный ответ на все свои вопросы.
  Можно представить себе, как развивались бы события в обычном порядке.
  Неподготовленный полицейский натыкается на груду костей, над которыми уже поработали хищники. Собрав их в кучу, он рассматривает свою находку, скорее всего, не обратив внимания на остатки одежды. При таком подходе уничтожается вся окружающая растительность и шансы на раскрытие давнего преступления становятся равными нулю.
  Вспоминается случай, когда было найдено тело человека, убитого несколько месяцев назад. Опытный и старательный следователь, ползая буквально на четвереньках, обнаружил под ним сломанный росток.
  Ботанику удалось определить, какие растения цветут в мае и что оно было сломано примерно за две недели до цветения, — и с точностью едва ли не до одного дня удалось определить, когда тело убитого рухнуло на землю.
  Тщательное исследование костей привело к выводу, что убитый страдал артритом, из-за чего у него должна была быть своеобразная походка. Изучение костей головы дало представление о примерном возрасте жертвы. Сопоставление времени исчезновения, возраста, пола и своеобразных физических характеристик привели в результате к опознанию человека, останки которого были в таком состоянии, что иначе никак опознать его было невозможно.
  Я думаю, многие эксперты согласятся, что косвенные доказательства, собранные воедино и умно истолкованные, могут сказать куда больше, чем даже показания очевидцев.
  Невнимание к ним часто заводит в тупик, а неправильная некомпетентная оценка их таит в себе большую опасность.
  Обществу нужны опытные, подготовленные следователи, знакомые с достижениями науки. Они не должны быть учеными. От них не требуется, чтобы они сами проводили научные исследования, но они должны знать, как необходимо сохранять доказательства.
  Не подлежит сомнению, что чем больше суд присяжных будет полагаться на догадки и домыслы, тем чаще будут судебные ошибки, у каждой из которых есть две стороны: осуждение невиновного и свобода действий для преступника.
  Наш образ жизни в Соединенных Штатах, наш тип цивилизации, наше стремление к свободе держатся на уважении к закону и справедливости. Если мы хотим, чтобы доставшееся нам от предков наследство оставалось незапятнанным, соблюдение законов должно идти в ногу со временем.
  15
  Кое-кто критикует полицию, считая, что во многих больших городах муниципальная полиция поражена коррупцией.
  Чья в том вина?
  Проницательные горожане предпочитают думать, что это вина полиции.
  Но, может быть, им стоит повнимательнее присмотреться к ситуации.
  Взять, например,времена сухого закона.
  Разве мы не знаем коммун и сообществ, в которых хитрые политики стремились собрать голоса и сторонников и противников сухого закона, и «сухих» и «мокрых»?
  Формула была очень проста. Пусть существует закон против алкоголя, принимаются строгие меры, проводятся рейды и аресты, о чем под звуки труб и фанфар оповещают газетные публикации.
  «Сухие» счастливы.
  Что же касается «мокрых», то, будьте уверены, что существует достаточно большое количество фешенебельных баров, где тайно торгуют спиртным, так что умный человек, который знает все ходы и выходы, всегда может постучать в некую дверь, после чего он со спутницей, расположившись в приятном полумраке за столиком, получит и вкусную еду и напиток, не имеющий ничего общего с отравой.
  Политики вовсю пользуются таким подходом, но что тут остается делать полиции? Как это влияет на мораль полицейских? Повышается ли наше уважение к закону?
  В прошлом эти недостойные игры не прекращались. Как много сообществ было под контролем политиканов, которые вовсю пользовались старой формулой о «соблюдении» закона, только чтобы успокоить один слой граждан, в то же время продолжая заигрывать с теми, кто хотел свободы рук.
  Честный полицейский оказывался в безвыходном положении. Рано или поздно он получал предложение получить взятку с той неизбежностью, с которой в сырой вечер вылетают комары.
  Если мы хотим блюсти законы, мы должны сохранять им верность. На самом же деле у нас не было возможности контролировать поступки массы людей, которых не устраивал такой противоречивый закон, как «сухой». Рано или поздно полицию начинала разъедать коррупция, начинало сказываться влияние подпольного мира.
  Давайте будем честными по отношению к нашей полиции, если хотим, чтобы она была честна с нами.
  Некоторое время назад в прессе было объявлено, что широко известному полицейскому специалисту был предложен пост главы полиции в одном из крупнейших городов страны. Он отказался от предложения, потому что считал, что отношение граждан этого большого города не позволит ему как следует выполнять свои обязанности. Он видел, что общественность этого города слишком терпимо относится к преступности.
  Давайте перестанем обманывать сами себя и разберемся в основных фактах. Мы не можем требовать от человека качественной работы, пока он не будет получать за нее соответствующее вознаграждение, пока он не будет свободен в своих действиях, ограниченных лишь законом. Он может полностью отдаваться своему делу, когда чувствует, что его позиции прочны: в противном случае он занимается своими обязанностями без воодушевления, спустя рукава.
  Пока пост шефа полиции будет лакомым политическим кусочком и служебное соответствие работника будет оцениваться не по его успехам, а по уровню политической преданности, ни один настоящий полицейский не сунет голову в эту ловушку. Пока капитанов полиции будут водить за нос в политических играх, ни один толковый лейтенант полиции не будет ломать себе голову, как бы стать капитаном. И пока лейтенантам и сержантам будут выкручивать руки по политическим мотивам, наивно ждать, что способная и честная молодежь будет делать себе карьеру в полиции.
  Молодой человек, поступающий в колледж и избирающий себе профессию, предпочитает изучать юстицию, медицину, стоматологию, методику поисков нефти или дюжину других специальностей — но только не полицейскую науку.
  Что же сказать о самих офицерах полиции?
  В течение ряда лет я время от времени встречался с полицией при расследовании различных дел. Я ездил в радиофицированных патрульных машинах, говорил с офицерами, которые только что вышли из перестрелок, и меня интересовало их понимание своих обязанностей, их эмоции и чувства.
  Первым делом, офицер полиции — такой же человек, как и все мы. У него есть свои личностные качества. Как правило, он женат. У него есть дети. Он предан своему дому и своей семье.
  Попробуйте хоть на мгновение представить себя в его роли. Вам приходится работать по ночам. Весь день вы отсыпаетесь. Вы целуете жену и прощаетесь с детьми как раз в то время, когда все остальные граждане возвращаются домой с работы.
  Уходя вы не знаете, доведется ли вам увидеть свою жену и детей. Не стоит, конечно, излишне драматизировать ситуацию. Сто шансов против одного, что вы вернетесь домой к завтраку. Но над вами всегда висит этот остающийся один шанс, от которого и у вас и у жены постоянно напряжены нервы.
  Во время ночного дежурства вам приходится останавливать и опрашивать водителей, просматривать их водительские права. Вы задаете им вопросы о том, что они делают в этом месте, где вы их задерживаете. Вы останавливаете машины, если что-то в них кажется вам подозрительным.
  В ходе дежурства вам приходится останавливать и пешеходов, проверяя их в случае необходимости.
  Вечерами, сидя в участке, вы должны отвечать на десятки звонков. Сообщения колеблются от жалобы на шумных соседей до убийства с применением оружия.
  Любой из тех людей, которых вы останавливаете, может быть убийцей. Он знает, что если вы доставите его в полицию, на кончиках его пальцев написан его же смертный приговор.
  Вы же этого не знаете. Вы даже не можете предположить, что может быть правдой. Вы находитесь на службе общества и не можете тыкать пистолетом в бок каждому, которого вы остановили, чтобы проверить, зарегистрирована ли его машина. Любая попытка вести себя таким образом вызовет у гражданина взрыв возмущения. Тем не менее вам приходится учитывать такую возможность.
  Конечно, вы стараетесь свести опасность к минимуму, но она по-прежнему существует.
  На глаза вам попадается машина на дороге. Может быть, она превысила скорость. Возможно, она едет непростительно медленно. Может быть, проезжая мимо нее, вы заметили, что человек за рулем скорчился и согнулся, стараясь спрятать лицо, в то время как обычный человек должен сидеть совершенно спокойно, лишь с легким любопытством поглядывая на нас.
  Вы останавливаете этого человека. Вы просто хотите проверить водительские права и убедиться, что машина не краденая.
  Покинув свою машину, вы идете к нему, помня, что он гражданин и налогоплательщик, ваш потенциальный хозяин, что вы представляете достоинство закона, что вы можете быть непреклонным, но вы должны быть вежливым.
  — Прошу прощения,— говорите вы.— Могу ли я взглянуть на ваши права, будьте любезны?
  Из-за дверцы машины показывается рука. В долю секунды вы видите, как свет уличных фонарей отражается в вороненой стали. И прежде чем вы успеете схватиться за рукоятку своего револьвера, вы видите ослепляющую вспышку пламени и ощущаете режущую боль.
  И не только боль. Колени у вас подгибаются. Слабеющая рука не в силах удержать оружие. Вы видите хвостовые огни удаляющейся машины, и все вокруг погружается во мрак.
  Вас отвозят в больницу. Вам делают переливание крови, и доктор говорит, что шансы на спасение равны пятьдесят на пятьдесят или же один к десяти. А бывает, что даже и нет шансов.
  Полицейский рискует каждый раз, выходя на дежурство. Это часть его работы. Вы можете взять на вооружение проценты гибели и тем самым успокаивать себя. Но тем не менее вы сталкиваетесь лицом к лицу с риском каждый раз, когда, останавливая водителя, просите у него права.
  Сколько ни убеждай себя математическими подсчетами о незначительности риска, нервы все время в постоянном напряжении. Вы можете держать под контролем сознание, но подсознательные импульсы могут заставить вас в любую секунду выхватить револьвер.
  А теперь посмотрим, что вы имеете в возмещение за такую службу.
  Жалованье, которое еле-еле помогает сводить концы с концами. В некоторых городах жалованье полицейских даже меньше, чем у мусорщиков.
  Но вы более-менее справляетесь, потому что ваша жена — хорошая хозяйка. Дети одеты. Вы можете позволить себе иметь хороший телевизор и стереоустановку. У вас есть вторая подержанная машина для семьи. Ваша жена ездит на ней за покупками. У вас нет денег, чтобы снять квартиру в приличном районе, и вам приходится жить в отдалении от работы. Долгов у вас больше, чем хотелось бы, и вас не покидает чувство, что если кто-то из детей заболеет или вообще что-то случится, вам придется залезть в долги с головой.
  И вы не перестаете осознавать, что завтра двое ваших ребят могут остаться без отца, а жене придется выплачивать за дом и одной поднимать детей. Как она справится? Она прекрасно ведет дом. Да, порой она страшно устает. Она не жалуется, но ей приходится и стирать, и гладить, и шить, и готовить.
  Вам не нравятся такие мысли. Ваша жена никогда не затрагивает эту тему, но вы можете ручаться, что она никогда не покидает ее.
  Теперь давайте посмотрим на картину с другой стороны. Если вы работаете с шефом полиции, который хочет обеспечить жителей своего города, налогоплательщиков, по-настоящему хорошей службой, у которого подчиненные растут строго в соответствии со своими заслугами, если он неукоснительно соблюдает все свои обязанности, вы относительно свободны от подстерегающих вас опасностей по службе.
  Есть немало городов, где шеф полиции и рад был бы вести себя так, но просто не может.
  Вы стоите на перекрестке. Перед вами на красном сигнале светофора останавливается машина, которая сразу же срывается с места, когда меняется сигнал, и движется в опасной близости от другой машины. Она набирает скорость. Нарушая правила, она сворачивает налево и тут же резко разворачивается направо.
  Вы следуете за ней, чтобы взглянуть, кто же там сидит за рулем. За баранкой восседает молодой парнишка, который изо всех сил старается походить на крупную шишку, чтобы произвести впечатление на сидящую рядом с ним малышку. Вы видите, что они выпили. Пока трудно сказать, сколько именно. Вы решаете это выяснить.
  Остановив машину, вы в разговоре с мальчишкой выясняете, что он сын бизнесмена, который является клиентом адвоката, который, в свою очередь, является советником отцов города.
  Мальчишка выпил как раз столько, чтобы лезть на рожон. Он хорохорится перед своей куколкой. К сожалению, он не настолько пьян, чтобы были основания его задержать. Тем не менее, он выпил и нет гарантии, что на этом он остановится. Во всяком случае, его надо предупредить об опасности такого поведения.
  Вы стараетесь быть предельно вежливым. Вы пытаетесь втолковать ему, что водить машину в таком состоянии опасно прежде всего для него и молодой леди, которую вы не хотели бы видеть жертвой дорожного происшествия.
  В ответ вы слышите оскорбления. На другой день сынок излагает свою версию происшествия отцу, который звонит адвокату, который, в свою очередь… и так далее, и тому подобное.
  Может так случиться, что к тому времени к своим обязанностям приступает новый мэр. Он выдал своим избирателям кучу обещаний, и они ему верят. Он увольняет шефа полиции и ставит на этот пост своего парня. Горожанам это не известно, но вам быстро становится ясно, что ни прилежание по службе, ни строгое соблюдение законности не принесут вам никаких преимуществ. Лучшее, что вы можете сделать, чтобы не попасть под новую метлу, — это закрывать глаза на определенные вещи.
  На ленчах в клубах по всему городу представители новой администрации произносят речи. В них звучат торжественные обещания в адрес общественности навести порядок, но по всему городу начинают возникать точки нелегальной торговли спиртным.
  Вы понимаете, что вам лучше всего не обращать на них внимания. Во всяком случае, если вы не хотите себе неприятностей.
  Положение, что и говорить, не из самых приятных.
  Беда в том, что дела, прежде чем они начинают улучшаться, идут все хуже. Начинает чувствоваться инфляция. Доллар все дешевеет, а стоимость жизни растет. Цена доллара несравнима с прошлогодней. И вам приходится от многого отказываться, что хотелось бы приобрести.
  На большинстве производств работа носит стандартизированный характер. За каждую операцию полагается своя оплата труда. Десять центов платят и тут и там.
  В полиции нет стандартов для оценки эффективности, и поэтому зарплата постоянно отстает от роста стоимости жизни. Полиция начинает требовать прибавки лишь потому, что экономическое давление становится просто невыносимым.
  Получив прибавку, вы не успеваете перевести дыхание, как рост стоимости жизни уже сводит ее на нет.
  И может случиться так, что кто-то из новых друзей предлагает вам телевизор. Человек, который носит на пальце кольцо с крупным алмазом, ездит на мощном автомобиле и курит дорогие сигары. Он хочет оказать вам небольшую любезность. Услуга, которую он вам предлагает, стоит денег. Но у вас ничего не просят в возмещение — сначала.
  Человек с сигарой содержит магазинчик на этой улице. Вы знаете, что он занимается подпольным букмекерством. Это известно буквально всем по соседству. Он даже не утруждает себя излишней вежливостью по отношению к вам. Он не обращает на вас внимания. Дело в том, что он зарабатывает значительно больше вас. Стараниями политиков ему всюду горит зеленый свет. Никто ни на что не намекает. Никто не тратит слов, объясняя вам, что происходит, но вы отлично понимаете, что если будете обращать на его деятельность излишнее внимание, то прямиком вылетите с работы. Но люди думают, что этот тип платит вам, и соответственно относятся к вам.
  Стоит ли удивляться, что в некоторых городах полиция более чем терпимо относится к преступности, а порой и заключает союзы с игроками и мошенниками?
  В работе полиции сказывается отношение общественности к ней. И ничто не обладает такой потенциальной силой, как мнение общества.
  Но давайте вернемся к нашему полицейскому.
  Мы расстались с вами на ночном дежурстве.
  Вы знаете, где в городе расположены игорные притоны. Вы достаточно умны, чтобы понимать: новой администрации не понравится, если вы будете обращать на них слишком пристальное внимание. Человек в сигарной лавочке на углу не относится к вашему участку. Вот в квартале отсюда есть место, куда, как вы видите, постоянно заходят и выходят люди, скромное маленькое строение. Вы замечаете, что интервалов между визитами гостей почти нет. И вы понимаете, что вы должны оставить это заведение в покое.
  Но вот из игорного притона выходит человек. У него есть деньги. Он выпил. Он двигается к тому месту, где оставил свою машину. Из темной улицы выскакивает какая-то фигура, набрасывает жертве на шею удавку, упираясь коленом в спину, валит ее на мостовую, хватает деньги и пускается бежать.
  Вот тут вы и появляетесь.
  Кто-то звонит в полицию. Вспыхивает сигнал вызова. Вы поблизости от места происшествия. Вы нажимаете на газ и мчитесь наперерез движению.
  Вы видите человека, который на бегу оглядывается через плечо. Завидев патрульную машину, он ныряет в первую же темную улицу.
  Вы резко жмете на тормоза, выхватываете оружие и кидаетесь за ним.
  Свет остается у вас за спиной. Вы не видите убегающего, но сами представляете собой прекрасную мишень. Тем не менее вы продолжаете погоню. Вы не рискуете стрелять, пока по вам не открыли огонь. В этом положении вы даже не успеете заметить угрожающее движение.
  По городу могут ходить какие угодно слухи, но о трусливых полицейских слышать не доводилось. Таких не держат. Так что, поступая в полицейские, не сделайте ошибки, потому что, если вы уж пустились в погоню за кем-то, пути назад быть не может. И увидев смутный силуэт в глубине улицы, вы должны решительно настигнуть его, не замедляя бега, — и без секунды раздумий.
  Наконец вы видите его, бегущую перед вами смутную фигуру. Вы окликаете его. Он не пытается стрелять. Он останавливается. Когда он поднимает руки, вы испускаете вздох облегчения.
  Подойдя к нему, вы тут же быстро обыскиваете его. Оружия не обнаружено. Вы вообще ничего не находите у него. Вы спрашиваете его, что он здесь делает, и если он решительно отказывается отвечать, можно безошибочно утверждать, что вы столкнулись с профессиональным преступником.
  Надев на него наручники, вы отводите задержанного к машине, включаете фонарик и начинаете поиски. Где-то на полпути, посреди улицы, вы находите револьвер и бумажник.
  Жертва нападения опознает бумажник. О'кей, значит, у вас есть право арестовать подозреваемого. Вы сажаете его в машину, чтобы доставить в участок.
  Что дальше?
  Утром вы уже должны быть на службе. Вы должны опознать задержанного. К тому времени уже появился адвокат. Его стараниями процедура затягивается.
  Поскольку вы живете только на зарплату и не имеете возможности снять дом поблизости от работы, вам приходится на своей машине добираться до нее не менее получаса. К тому времени, когда вы возвращаетесь домой, большая часть времени на дневной сон уже потеряна. Немного передохнув, вы снова приступаете к своим обязанностям.
  Как правило, за переработку полагается отгул или удвоенная оплата. Как у полицейского время у вас немеренное, и в большинстве городов посещение суда, когда вам приходится давать показания, не считается временем на службе.
  В суд вам приходится являться не менее полудюжины раз. Под тем или иным предлогом слушание постоянно откладывается. Наконец выясняется, что жертва вообще не хочет выдвигать обвинение. Он боится, потому что кто-то убедительно объяснил ему, что может случиться с ним и его семьей в этой части города, где деньги так легко расстаются с их владельцем. Политика затыкания ртов приносит свои плоды.
  Но наконец гражданин решается дать показания… Он не может убедительно опознать нападавшего, потому что тот схватил его сзади, но он признает бумажник своим и сопротивляется всем попыткам заставить его «бросить это дело». Он решает довести его до конца.
  Дело наконец передается в суд. Вы занимаете свидетельское место и рассказываете свою историю задержания преступников.
  — Откуда вы знаете происхождение бумажника, который вы подобрали на улице? — спрашивают вас. — С чего вы решили, что на этой темной улице больше никого не было? Ведь вы же не вглядывались в нее, не так ли? Ах, вы видели обвиняемого? Да, да, вы видели его как какую-то «неясную фигуру». Ах, вы видели его очертания, и только? Так почему же вы утверждаете, что на улице больше никого не было? Почему вы уверены, что перед обвиняемым больше никто не бежал? Почему вы так уверены, что никто больше не скрывался на улице, оставаясь в укрытии, когда вы по ошибке арестовывали невинного человека? На улице были коробки и мусорные контейнеры, не так ли? Откуда вы знаете, что никто в них не спрятался? Откуда вы знаете, что никто не сидел, скорчившись за грудами ящиков? Вы заглядывали за них?
  Адвокат явно издевается над вами. Он начинает расспрашивать о мельчайших деталях улицы. Сколько на ней стояло ящиков? Сколько контейнеров? Сколько дверей выходит на улицу? Много ли пожарных лестниц?
  Конечно, вы не можете припомнить все эти мелкие детали. В темноте вы гнались за человеком. И вы его поймали.
  Во время перекрестного допроса вам приходится основательно попотеть. Вы понятия не имеете, сколько мятых упаковочных ящиков валяется на этой улице, сколько мешков с мусором, сколько дверей выходит наружу.
  Адвокат продолжает свою линию.
  — Было ли их двенадцать (дверей, контейнеров)? Четыре дюжины? Сто?
  Вы говорите ему, что меньше сотни. Откуда вы знаете? Вы говорите, что у вас есть причины так предполагать. Ваш ответ создает новые возможности для атаки на вас. Вы даете показания о том, что вы знаете относительно того, что вы предполагаете?
  Ясно, что настигнув обвиняемого и доставив его к своей машине, после того как, отключив фонарик, вы нашли револьвер и бумажник, вы были не в том положении, чтобы, оставив задержанного, возвращаться и обыскивать каждый ящик, поднимать каждую крышку контейнера, считать все упаковки и мешки с мусором.
  У адвоката было два месяца продумать все ловушки для вас, придумать те занятия, которыми вы, якобы, должны были заниматься в ту ночь. У вас же была тогда доля секунды, чтобы принять решение и претворить его в действие.
  Наконец адвокат оставляет вас в покое. Ему удалось создать впечатление, что вы тупой исполнительный служака.
  Вы совершили смелый поступок, бросившись по темной улице за вооруженным преступником. Но двенадцать членов суда присяжных, ухмыляясь при виде вашего замешательства, так не думают. В их глазах вы совершили целую серию нарушений. Вы никак не можете собраться с мыслями. Вы чувствуете себя совершенно беспомощным. Им никак не может прийти в голову — независимо от того, что вы сделали или не сделали, что опытный юрист, имея в своем распоряжении шестьдесят дней, всегда найдет в ваших действиях какие-то ошибки.
  Если бы вы провели целый час, обыскивая свалки мусора, он бы сказал, что настоящий преступник проскользнул у вас меж пальцев, пока вы копошились у задней двери ресторана.
  Он бы доказал, что преследуя преступника, вы не увидели лежащих на улице бумажника и револьвера, из чего вытекает, что их там не было (варианты: «Даже самый тупой полицейский должен был споткнуться о них»).
  Наконец адвокат насмешливо говорит: «У меня все» — тоном, которым обычно обращаются к шелудивой дворняжке.
  Вы бы отдали месячную зарплату, чтобы у вас была возможность подвергнуть адвоката такому же перекрестному допросу, пусть даже у вас и вполовину меньше сарказма, чем у него.
  Вместо этого вы покидаете свидетельское место, стараясь лишь высоко держать голову и не сутулиться.
  Присутствующие снисходительно улыбаются вам вслед.
  Для дачи показаний вызывается обвиняемый. Он честно и откровенно, не кривя душой, рассказывает, что произошло на самом деле. Он ничего не хочет скрывать. Ему это удается без труда. Он репетировал свой рассказ шестьдесят дней. Оказавшись за решеткой, он продумывал каждое слово.
  Да, признает он, в прошлом у него были «неприятности» с полицией. По этой причине он боялся иметь с ней дело, потому что полиция постоянно что-то «вешает» на него. Если его задерживают по какому-то нелепому обвинению, они вечно стараются выбить из него признание.
  Спокойно, никого не трогая, полный уважения к закону, он прогуливался по улице. Мимо него пронесся какой-то человек. Он услышал завывание полицейской сирены, и человек кинулся в темную улицу. Обвиняемый, не раздумывая особо, тут же решил, что улица станет лучшим укрытием и для него тоже. Он не знал, что нужно полиции. Совесть у него была чиста, но он беспокоился из-за прошлого. Поэтому он скрылся на этой улице, надеясь, что полицейская машина проедет мимо него.
  Но она его не миновала. Машина остановилась, завизжав тормозами, и из кабины выскочил высокий полицейский, который сразу же бросился к нему.
  Совершенно естественно, что обвиняемый бросился бежать по улице, надеясь скрыться от него. Он видел перед собой другого человека. Тут ему пришло в голову, что, может быть, полицейский на самом деле преследует не его. Поэтому он остановился, повернулся к полицейскому и поднял вверх руки.
  Но этот идиот-полицейский не стал преследовать убегающего. Он набросился на несчастного обвиняемого, который хотел всего лишь избежать неприятностей, надел на него наручники и потащил к выходу из улицы.
  Обвиняемый все время старался объяснить этому тупому полицейскому, что человек, которого он на самом деле ищет, в другом конце улицы, где спрятался за грудами мусора или заскочил в один из подъездов.
  Каждый раз, когда он пытался что-то сказать, полицейский все туже затягивал ему наручники, говоря, чтобы он «поберег объяснения для судьи».
  Где-то на улицу полицейский подобрал револьвер и бумажник. О них обвиняемый понятия не имеет. Он их никогда в жизни раньше не видел. Полицейские так часто били его, что он испытывает ужас перед жестокостью полиции.
  Трижды он пытался сказать арестовавшему его полицейскому, что тот, кого он преследовал, скрывается на улице. Но полицейский высокомерно отказывался его слушать, обрывая обвиняемого, так что он предпочел наконец замолчать.
  Закончив хорошо отрепетированные показания, обвиняемый дал понять, что готов к перекрестному допросу.
  Затем взял слово его адвокат. Защитник обвиняемого меньше всего внимания уделил конкретной ситуации. Он говорил о тупых служаках, о жестокости полиции, о высокомерном отношении к задержанным, о непростительной ошибке полицейского, который не позаботился убедиться, что преследуемый преступник не скрывается на этой же улице.
  Обращаясь к суду присяжных, адвокат сказал:
  — Этот полицейский утверждает, что по улице бежал какой-то человек. Он не знает, был ли то обвиняемый или кто-то другой. Он видел лишь смутные очертания фигуры бегущего. И что же он сделал, уважаемые леди и джентльмены суда присяжных? Кинувшись в погоню, он обнаружил мирно и спокойно стоящего обвиняемого, у которого и в помине не было никакого оружия, с поднятыми руками, который, оказавшись в его власти, хотел всего лишь рассказать свою историю. Полицейский заковал его в наручники. Затем, включив фонарик, он стал обыскивать улицу, на которой нашел оружие и бумажник. Но продолжил ли он поиск, чтобы убедиться в отсутствии в пределах улицы других подозреваемых? Нет, он никого не слушал и ни о чем не думал. И этим, леди и джентльмены, полицейский совершил непростительную ошибку.
  Рискнет ли кто-нибудь утверждать, что мой клиент совершил нападение? Рискнет ли кто-нибудь сказать, что мой подзащитный держал в руках это оружие и бумажник? Нашел ли кто-нибудь на револьвере отпечатки пальцев моего клиента? Нет, и тысячу раз НЕТ! Рискнет ли кто-нибудь из вас, членов жюри, не кривя душой утверждать, что преступник не скрывался в темноте улицы, пока полицейский крутил руки моему подзащитному? Есть тут кто-нибудь, кто осмелится утверждать, что полицейский даже не предполагал наличия другого преступника?
  Это входило в обязанности полицейского, леди и джентльмены. Не обвиняемый должен был доказывать свою невиновность. Мой клиент раз за разом пытался объяснить полицейскому ситуацию, но каждый раз полицейский все туже затягивал наручники, причиняя ему нестерпимую боль, и говорил: «Заткнись. Судье будешь рассказывать».
  То, как адвокат подавал эту историю, создавало впечатление, что нежелание обыскивать всю улицу явилось преступным небрежением со стороны полицейского. У него был в руке фонарь, а обвиняемый был в наручниках и никуда не мог деться. Полицейский не знал, был ли обвиняемый тем самым человеком, который повернул в улицу, или нет. Он вообще ничего не знал и не хотел знать. Он был тупой, жестокий исполнительный служака, для которого любое подозрение было сигналом к действию. Он исходил из предположения, что обвиняемый является преступником только потому, что он застиг его на этой улице.
  — Тем не менее, — продолжал адвокат, — вы, члены жюри, не можете действовать, исходя из предположений. Вам нужны доказательства. Вот перед вами полицейский, которого в специальном учебном заведении обучали, как искать эти доказательства. Он знал, что должен их обеспечить, но что он делал вместо этого? Он просто схватил первого же человека, на которого натолкнулся на улице и засунул его в кутузку, не дав себе труда обыскать улицу. Но разве это преступление — находиться на улице?
  Теперь в голосе адвоката появляются слезы.
  — Обвиняемый под присягой рассказал вам, леди и джентльмены, что видел другого человека, каждое движение которого показывало, что он скрывается от полиции. Обвиняемый тщетно пытался рассказать об этом арестовавшему его офицеру. И каждый раз ему грубо затыкали рот. И каждый раз сталь наручников все глубже впивалась в тело. Попробуйте испытать это ощущение, леди и джентльмены. Прижмите острый металлический крюк к кости ваших рук и жмите изо всех сил. Почувствуйте эту боль. И даже она не может сравниться с теми муками, которые причинял полицейский задержанному, выворачивая ему руки. Вот так она, полиция, и действует.
  Конечно, теперь полицейский отрицает историю, рассказанную обвиняемым. Ему ничего иного не остается делать. На кону его работа. Он должен спасать свою репутацию. В его положении он никогда не рискнет признать правду, но есть детали, которые ему придется признать. Ему придется признать, что он не осматривал улицу. Почему? Почему хотя бы по соображениям здравого смысла ему бы не осмотреть улицу? Вы можете считать, что даже у полицейского хватило бы сообразительности поступить подобным образом. Он сделал еще одну серьезную ошибку. Он признал, что не вступал в разговоры с обвиняемым. Он спешил. Надев на человека наручники, он сразу достал из машины фонарик. И едва только включив его, он сразу же нашел револьвер и бумажник, а затем был страшно занят, пытаясь заставить жертву опознать свое имущество.
  Вы только представьте себе все это, леди и джентльмены. Полицейский был слишком занят, чтобы выслушать человека. Он искал фонарик. Найдя бумажник, он занялся его опознанием. К тому времени уже вокруг собралась толпа, и полицейский позвонил, чтобы прислали фургон. Как только он прибыл, туда засунули обвиняемого. Вот и все.
  Закончив свое выступление, представитель защиты садится на свое место.
  Несколько членов жюри одобрительно кивают головами. Молодой заместитель окружного прокурора поверхностно излагает свои аргументы. Жюри удаляется на обсуждение. Может случиться, что оно так и не придет к окончательному решению. Это означает, что будет другой процесс. Все члены жюри — исправные налогоплательщики. Им не хочется ввергать штат в дополнительные расходы на второй процесс. Тем, кто возражает против оправдания, не удается убедить других. В конце концов, после четырех-пяти часов дебатов они пожимают плечами:
  — Черт возьми, дело-то гроша ломаного не стоит.
  Жюри возвращается в зал суда. Они пришли к решению. Они считают, что вина обвиняемого не доказана.
  Заместитель окружного прокурора считает, что дело проиграно из-за вас. Он считает, что вы совершили непростительную ошибку, не обыскав улицу и не выслушав обвиняемого.
  Вы возвращаетесь домой с оскоминой во рту. Вы настолько устали, вам настолько все опротивело, что у вас нет даже сил все рассказать жене и услышать ее утешения. Вы валитесь в постель забыться на пару часов сном перед очередным ночным дежурством.
  Выиграть вы не могли. Пока общественность не будет разбираться в специфике полицейской службы, вы обречены попадать в восьмибалльный шторм каждый раз, как в этой игре вам будет отводиться роль тупого служаки.
  Давайте займемся другим типом дел.
  Вы неторопливо курсируете вдоль улиц, с притушенными огнями, внимательно вглядываясь во все происходящее. В квартале или около того от себя вы видите пешехода. Как раз в ту секунду, когда вы смотрите на него, из темного подъезда вываливается крепкий ширококостный мужик и сбивает прохожего с ног, валя на тротуар.
  Вы бросаете машину вперед и выскочив из нее, кидаетесь задержать нападавшего.
  Не успеваете вы сообщить ему, что он арестован, как он кидается на вас. Он выше и сильнее вас. Он тяжелее вас фунтов на тридцать.
  Тем не менее вы полицейский. Вы должны исполнять свои обязанности. Может быть, у этого человека и нет оружия. Скорее всего, как вы успеваете понять, так оно и есть. Если вы вытащите револьвер и выстрелите в него, против вас будет выдвинуто обвинение, что вы убили безоружного гражданина. Если же вы позволите этому человеку сбить вас с ног или нокаутировать и бежать, значит, вы некомпетентны. Вы должны арестовать этого человека, действуя решительно и четко. Как полицейский, вы должны владеть ситуацией.
  Но драться этот тип умеет. Он пускает в ход и преимущество в весе, и силу, и приемы. Вам надо мгновенно соображать, что делать. Вы бьете его пяткой по подъему ноги. Затем вы наносите ему удар в живот и заламываете руку. И прежде чем он успевает понять, что случилось, вы держите его в захвате, который делает его беспомощным.
  Подняв его на ноги, вы надеваете на него наручники и вызываете машину для перевозки арестованных.
  Когда он сидит за решеткой, вы выясните, что это, оказывается, «Билл-Морда». Его арестовывали тридцать шесть раз. На его счету двадцать приговоров. В его полицейском досье самые разные обвинения, условно-досрочные освобождения, пара сроков, которые он отсиживал от звонка до звонка, помилования и снова нарушения закона.
  Его отпускали только для того, чтобы вы наконец задержали его.
  Я хочу подчеркнуть, рассказывая все эти истории, что работа в полиции далеко не столь привлекательна, как может показаться тому, кто, решив посвятить себя полицейской службе, решит, что тут легко можно сделать карьеру.
  Но гражданам не надо ломать себе голову, чтобы изменить эти условия.
  К счастью, количество полицейских, убитых при исполнении служебных обязанностей, не так велико, как можно судить по документам страховых компаний.
  Никто не хочет быть убитым, но коль скоро полицейский знает, что если и доведется ему встретить роковую пулю, то жена его по страховому полису получит двадцать тысяч долларов, сразу или в виде ежегодной выплаты, в зависимости от обстоятельств, которые позволят ей выплатить и закладную за дом и дать детям образование, не надрываясь на работе, — он будет чувствовать себя куда лучше, отправляясь на дежурство. Так можно устранить хотя бы один серьезный повод для волнений.
  16
  А как насчет трудных подростков? Что сказать о тех, кто в период отсрочки наказания снова совершает проступки и наконец попадает в тюрьму? Что можно сказать о самих тюрьмах?
  По всем этим вопросам у среднего члена общества самое искаженное представление.
  Он думает, что тюрьма — место, куда попадает преступник.
  На самом же деле тюрьма — это место, откуда преступник выходит.
  Другая ошибка общественного мнения — все обитатели тюрем едины, все на одно лицо.
  В тюрьму попадают самые разные люди. Некоторые из них испорчены до мозга костей. Среди них попадаются убийцы. Есть психопатоидные личности, которые не могут жить в ладу с обществом. Просто слабовольные люди. Некоторые из них совершенно нормальны в трезвом состоянии, но, выпив, начинают творить глупости. Встречаются и просто закоренелые преступники.
  Тем не менее, когда они выходят на свободу, для общества все они на одно лицо. «Бывшие преступники».
  Нельзя забывать, что рано или поздно почти все они окажутся среди нас. Некоторые из них сидят два года, некоторые пять и десять, есть те, которые выйдут на свободу через год, а другим сидеть двадцать лет и больше. Некоторые так и умирают в тюрьме. Но больше девяноста процентов бывших заключенных из стен тюрьмы возвращаются в общество.
  Естественно, общество должно с большим вниманием относиться к способностям, склонностям и взглядам такого человека, когда за ним захлопываются ворота тюрьмы и он становится полноправным членом общества.
  На самом же деле ничего нет дальше от истины. Общество старается не обращать внимания на проблемы преступности и вообще забыть о существовании тюрем.
  Поскольку тюрьма представляет собой строго охраняемое учреждение, со стражниками на вышках, с высокими стенами, с изощренной системой замков, надсмотрщиков и запоров, средний гражданин считает, что, попав в тюрьму, заключенный надежно изолирован от мира.
  Так случилось, что я поддерживаю дружеские отношения с начальниками некоторых тюрем. В каждой из них примерно на тридцать процентов больше заключенных, чем то число, для которых она была предназначена. Иными словами, тюрьмы набиты до предела.
  Тем не менее каждый год суды штата отправляют на отсидку еще семьдесят процентов от полного максимума населения тюрем.
  Что это значит?
  Это значит, что надо что-то делать с теми, кто уже находится в тюремных стенах.
  Но у данного конкретного штата, как и у большинства других, свои собственные финансовые проблемы. И когда возникает проблема о выделении денег на нужды тюрем и его персонала, то законопроект обычно кладут в долгий ящик.
  «Нет времени тратиться на тюремные нужды,— возглашают заднескамеечники в конгрессе штата.— У штата нет денег, чтобы тратить их на заключенных».
  Примерно так же думает и средний гражданин. Первым делом, он ничего не хочет знать о тюрьмах, а во-вторых, хочет забыть об их существовании. Преступники надежно изолированы, вот пусть они там и сидят.
  Реабилитация в социальном плане?
  Ах да, я понимаю. Очень хорошо, если вы сможете ею заняться… но зачем тратить время на этих типов?…О, да, конечно, попробуйте. Занимайтесь их реабилитацией, если вам так угодно, но не приставайте ко мне с этой темой.
  Социальная реабилитапция стоит денег. Денег налогоплательщиков. Налогоплательщики не хотят выбрасывать их на ветер. Налогоплательщики не хотят, чтобы им напоминали о заключенных. Им достаточно знать, что таковые существуют, но вот пусть все их проблемы и остаются за высокими стенами.
  Начальника тюрьмы назначает губернатор. Он надеется, что предлагает этот пост достойному человеку, но под этим он понимает чиновника, который постарается, чтобы за все время выборного срока губернатора отрицательное упоминание о тюрьме ни разу не попало в прессу. Ни он, ни его администрация не хочет помнить, что есть такое мрачное учреждение, но ее начальник знает свое дело. И если что-то происходит, после чего упоминания о тюрьме появляются на первых полосах, — бунт, бегство, требование улучшения условий, повышения зарплаты персоналу тюрьмы — администрация чувствует «большое неудобство».
  Каждый день из каждой тюрьмы во всех штатах выходят бывшие заключенные, которые должны влиться в общество. В общество, которое ничего не знает о них. И не хочет знать. Оно ничего не знает, как чувствует себя человек, вернувшийся в мир и меньше всего заботится о нем.
  Эта струйка выходящих на свободу людей отнюдь не представляет собой мутный, все заражающий поток. В ней есть немало тех, кто в свое время сделал ошибку, сполна расплатились за нее, готовы все «начать заново» и чувствуют силы для этого.
  Конечно, в какой-то мере это утопическая, идеалистическая и непрактичная точка зрения. Но стоит только чуть-чуть изменить угол зрения, потратить сравнительно немного денег, проявить просто человеческое участие, и муть в этом потоке можно без труда отцедить. Часть его станет хорошей чистой водой. Оставшаяся часть, безнадежно замутненная, попадет в специальный отстойник.
  Настанет день, когда мы увидим, что процент загрязненной воды пошел на убыль. И мы должны научиться, как осветлять эти струи, как добиваться того, чтобы очищенный поток никогда уже больше не загрязнялся.
  Но в таком случае мы должны первым делом заниматься молодыми людьми, которые уже становятся «не по зубам» судам по делам подростков, ибо превысили возрастной рубеж и продолжают доставлять неприятности и окружающим и полиции. Возмущенный судья, перед которым этот юноша предстает не в первый раз, решает «преподать ему урок». Он отправляет молодого человека в тюрьму.
  Что происходит?
  Слишком часто он в самом деле преподает ему урок, но это плохие уроки.
  Перед ним предстает неоперившийся юнец, мрачный, обидчивый и просто опрометчивый в поступках.
  В тюрьме он становится жестоким, злобным и упрямым.
  Слишком часто тюрьмы, особенно если ими управляют старыми методами, становятся ни чем иным, как последними курсами преступных университетов.
  Бывший юноша выходит из тюрьмы с двадцатью долларами в кармане, в одежде тюремного покроя и грубых башмаках, с короткой тюремной стрижкой.
  Он начинает искать работу, чтобы снова войти в общество, которое, решив «преподать ему урок», послало его в тюрьму и начисто забыло о нем, пока он там был.
  Но он еще молодой человек с неисчерпаемой энергией юности. В течение нескольких лет он был отлучен от женщин — не от секса, поскольку отлучить человека от секса невозможно. Его можно лишить общества женщин. Это тоже «наказание».
  Прекрасное наказание. Но очень тяжелое. Что оно делает с личностью?
  Спросите специалистов, к чему это приводит.
  На эту тему они не любят беседовать. Они всеми способами избегают ее. Они изо всех сил закрывают глаза на нее.
  Тем не менее и этот фактор надо принимать во внимание, когда мы думаем, какой урок получил от общества наш некогда мрачноватый, обидчивый неоперившийся юнец.
  Пусть каждый нормальный человек, который комфортно чувствует себя в привычном окружении, попробует представить себя в тюремной робе, в тюремных башмаках на ногах, с тюремной стрижкой, когда он ходит в поисках работы.
  Нигде и никому вы не осмеливаетесь признаться, где провели последние три года. Если вы рискнете сказать правду, полиция быстренько посоветует вам лучше поскорее оставить город. Если же вы хотите получить хорошую работу, вам придется врать.
  Предположите к тому же, что у вас всего двадцать долларов в кармане. Вы стремитесь оказаться как можно дальше от тюрьмы, но, как правило, тюрьмы расположены поблизости от крупных городов штата.
  Вы попадаете в незнакомый для вас город. Вы стараетесь найти работу по объявлению. Вам надо как-то питаться. Вам нужно место, чтобы спать. Вам нужна бритва, туалетные принадлежности, какие-то личные вещи.
  Насколько хватит ваших двадцати долларов?
  Поэтому вы прилагаете все силы в поисках работы. Конечно, выбор у вас небольшой. Как правило, приходится браться за ту, которая не привлекает обыкновенного рабочего и хозяин которой не очень разборчив.
  Считайте, что вам повезло, если вы найдете такую работу. Предположим, что вам удалось ее найти почти сразу же, через два-три дня после освобождения. Продержитесь ли вы до дня зарплаты?
  Можете считать, что вам очень и очень повезло, если удастся вообще найти работу до того, как кончатся деньги.
  Что вы решаете делать потом? Не забывайте, что эти проблемы касаются вас, человека, который всегда комфортно чувствовал себя в обществе, который хотя бы последние несколько лет вел нормальный образ жизни. Но предположите, что ныне вы выпали из ряда нормальных людей. Предположите, что вписаться снова в общество вам очень трудно. Предположите, что последние несколько лет вы вели образ жизни, в которой совершенно не было женщин. Предположите, что все эти годы вы жили по строгому расписанию, в котором определялось и что вам делать, и когда, что и во сколько вам есть, — словом, все, что называется жизнью, было строго регламентировано.
  И вдруг вы ощущаете себя в мире, от которого совершенно отвыкли и который кажется нам враждебным и чужим. Бывшие друзья поворачиваются к вам спиной. Их место занимают новые приятели, круг которых вы обрели в заключении. В свое время вы знали несколько сот человек, которые исчезли ныне из вашей жизни. В городе осталось всего только несколько знакомых вам человек.
  Что вы делаете, чтобы обрести друзей? Где вы будете искать себе компанию?
  В этой ситуации есть несколько аспектов. Есть такие места, где, если вы совершили определенного рода преступление, вы обязаны зарегистрироваться в полиции. Во всяком случае, полиция не упустит возможности узнать, где вы находитесь.
  Наконец вы получили работу. Вы трудитесь изо всех сил. Начинаете вставать на ноги. Это не та работа, о которой вы мечтали, но вы делаете ее как можно лучше.
  Становится известно, что где-то неподалеку совершено преступление.
  Полиция не может найти никаких концов, но публика решительно требует, чтобы она бралась за дело и нашла преступника.
  И что в таком случае делает полиция?
  Она «загребает» всех подозрительных личностей в округе.
  К ним относитесь и вы. Бывший заключенный. Отбывали срок. В сущности, у вас нет никаких прав. Полиция является к вам и забирает вас. Только для «беседы». Но оказавшись в тюрьме, вы попадаете в карцер, и когда на следующее утро вы не показываетесь на работе, хозяин уже знает и о причине вашего отсутствия, и о вашей прошлой биографии.
  Когда полиция кончает допрашивать вас и выпускает, вы выясняете, что на работу можете не возвращаться, — вы уволены.
  Тем не менее обстановка продолжает оставаться раскаленной и вы не рискуете показываться по соседству с тем местом, где было совершено преступление. Надо устраиваться где-то в другом месте.
  Как?
  Перед вами встает еще один вопрос: как вам теперь заработать денег?
  Вот как стали развиваться события, когда раздраженный судья решил, что пришло время «дать урок этому молодому человеку».
  Но этот замкнутый юнец уже изменился — он стал грубым, жестким и хитрым. Несколько лет он провел в обществе преступников и извращенцев. Он забыл, что значит быть человеком, у которого есть право принимать собственные решения и отвечать за их последствия.
  В общество вернулся не прежний юноша. Оно получило «бывшего зэка».
  Но что еще оставалось сделать судье в свое время? Все меры, которые предпринимала инспекция по надзору за подростками, не давали результатов. Разговоры, ограничения и условные сроки — все они отлетали от подростков, как горох от стенки.
  Легких ответов на эти вопросы не существует, но где-то они должны быть. И чтобы найти их, надо долго размышлять и прикидывать, испытывая симпатию и понимание к тем, о ком идет речь.
  В этой связи я в свое время приобрел очень интересный опыт.
  Я был приглашен провести день на ранчо в Южной Калифорнии, где была сделана попытка решить проблему трудных подростков.
  То был весьма интересный эксперимент, и самое важное, что он принес прекрасные плоды.
  Собранная здесь молодежь была из тех, кто не поддавался никаким методам воспитания. Испытательные сроки и условные освобождения на них не действовали. Путь у них был один — стать жестокими профессиональными преступниками.
  На ранчо их отправляли без какого-либо фиксированного срока. Их просто посылали туда.
  На ранчо хватало еды, и там были мастера своего дела — как выяснилось, это было все, что требовалось. Хозяева фермы чем-то напоминали героев комиксов и вестернов, которые столь популярны среди подростков.
  Подростка с «отклоняющимся поведением», отобранного для жизни на этом ранчо, сажают в машину. Одолев крутые горные дороги, он попадает в дикую заброшенную часть западных штатов, где на горных склонах растут лишь сосны и полынь. Парень он крутой и неподдающийся. Он привык драться с законом. Полиция и закон — его враги.
  Наконец машина останавливается. Он видит перед собой ворота с надписью над ними: «Привет, приятель».
  По извилистой горной дороге к ним спускается в легкой двуколке крупный мужчина в широком сомбреро, и сзади бегут две оседланные лошади. За повозкой скачут двое всадников, двое юношей, которые с небрежной грацией ковбоев сидят на горячих жеребцах.
  Пахнет потом, пылью и просторами, скрипит кожа седел, от сомбреро падает тень, и в небрежной посадке двух молодых ребят, которые столь умело управляют горячими конями, есть такая мужественная уверенность, что молодому правонарушителю подсознательно хочется стать таким же, как они.
  Высокий мужчина пожимает руки, говоря:
  — С приездом, приятели.
  Автомобиль с полицейским уезжает. Молодому человеку остается лишь залезть в повозку, которая ловко разворачивается на пятачке и начинает путь в горы по узкой тропе, где колеса проходят впритык к краю пропасти и откуда открываются живописные виды просторов Дикого Запада.
  Человек, управляющий лошадьми, представляется. Он Ральф Джонсон, который управляет этим ранчо. По пути к центральной усадьбе он объясняет ребятам, что они могут убежать отсюда в любой момент, как только пожелают. Запретов нет никаких. Они могут просто развернуться и уйти. Но в таком случае они теряют право вернуться сюда.
  Это самый важный пункт в разговоре. Слушателям дается понять, что быть здесь — не обязанность, а привилегия — и так оно и есть.
  Джонсон объясняет, что каждый прибывающий сюда получает лошадь под седлом и каждому предоставляется возможность стать частью ранчо и обрести тут свой дом и что, когда настанет время уезжать, он будет держаться в седле не хуже этих молодых ковбоев, которые небрежно рысят за тележкой, хотя, конечно, придется потрудиться, чтобы стать такими.
  Джонсон продолжает рассказывать, что тут нет никаких специальных правил поведения.
  — Никакого расписания, никаких жестких законов. Но у нас есть свои традиции, и мы стараемся жить в соответствии с ними.
  Ничего общего с тем, когда подростка заводят в кабинет и чиновник выкладывает ему целый список правил, которым он вынужден будет подчиняться. С дороги, по которой он едет в тележке, открываются такие потрясающие виды, что он едва не сваливается с козел. Перед ним открываются совершенно новые горизонты бытия, он видит перед собой новую увлекательную цель. Нет никаких правил, которые ему надо выучивать и которым надо подчиняться, — только традиции.
  Такие традиции в самом деле существуют.
  Они существуют, потому что Джонсон обладает редким даром завоевывать доверие подростков и их уважение. Это значит, что девяносто, если не все сто, процентов ребят, попадающих сюда, будут держаться за Джонсона и его традиции.
  Заставить трудного подростка изменить правилам и законам, которых он придерживается, — непомерно трудная задача. Не менее сложная — придумать такое наказание, которое заставит его подчиняться другим правилам. Но когда он становится членом группы, а у этой группы есть свои традиции, ему будет куда легче придерживаться их.
  Джонсон и его жена старались, чтобы традиции жизни на ранчо были всеобъемлющими, чтобы они будили воображение подростков, чтобы закаляли их характер.
  Вся прошлая жизнь подростка остается у него за спиной. Его окружает ранчо, сливающееся с просторами Дальнего Запада. Он начинает работать. Такова одна из «традиций» этого места.
  Часть времени приходится отдавать учебе (сюда приезжают преподаватели колледжа, которые обеспечивают высокий уровень преподавания). Есть немало и ручной работы. Джонсон постарался, чтобы она была достаточно интересной. Когда предоставляется возможность выбора, Джонсон отдает предпочтение самой увлекательной работе, стараясь, чтобы у его питомцев тоже проявлялся интерес к тому, что они делают. Они должны видеть смысл своих занятий.
  Ребята на ранчо ведут здоровый активный образ жизни. Каждая минута их пребывания на ранчо занята столь интересными делами, что им некогда думать о проказах.
  И когда Джонсон наконец видел, что ребята справились со всеми заданиями и настает время им уезжать, он никогда не прибегал к таким жестоким словам, как «свой срок вы отбыли». Ребята «завершали образование».
  Прощание по окончании обучения надолго запоминалось.
  Когда приходило время прощаться, подросток седлал своего любимого коня и проезжал по всем горным тропам, которые уже успел полюбить. Качаясь в поскрипывающем седле, мальчишка успевал вспомнить прошлое и задуматься о будущем.
  Через пару часов одиночества он возвращался в лагерь, и прощание с ранчо подходило к концу.
  Оно оставляло по себе немеркнущую память. Оно было полно пышности и великолепия. И наконец мальчишке все становилось ясно. Это его большой день. Он удостоен высокой чести. Он возвращается в мир, чтобы «блюсти традиции» своего лагеря.
  Справится ли он с этой задачей?
  Справится.
  Об этом говорит статистика. Лагерь существовал не так долго, чтобы во всем объеме продемонстрировать свои преимущества, но тем не менее достаточно, чтобы его успехи стали очевидны. Ребята получали сумму знаний, новое представление о жизни, груз новых приятных традиций, и они возвращались в дружелюбный мир.
  Нам нужно организовать как можно больше таких лагерей для подростков, да и для взрослых неплохо придумать что-то в этом стиле. Лично я не думаю, что можно взять любого человека и силой вбить в него правила поведения, которым он будет подчиняться, даже когда над ним не будет висеть дубинка. Мне кажется, что человеку надо преподать сумму традиций, которые будут помогать ему жить, тех традиций, которые служат примером и для вас. Искусственно создавать какие-то «правила» просто невозможно.
  Настоящие традиции можно создать только коллективом друзей и единомышленников. Прежде чем вы вынесете свою идею на всеобщее обозрение, вы должны предложить ее им. Традиции должны быть высокой пробы, всеобъемлющими, они должны будить воображение.
  И первым делом они должны служить тому, чтобы грязь в вашей душе осела на дно.
  Когда человек отбыл пару сроков в тюрьме, я думаю, что единственная сила на земле, которая может заставить его вернуться к нормальной жизни, кроется в нем самом, хотя мало кто из таких людей по-настоящему испытывает тягу к реабилитации.
  Мы можем бесконечно улучшать управление исправительными заведениями, но сама тюрьма — это архаичное учреждение, где безуспешно пытаются бороться с проблемами преступности. Тюрьма — не лекарство. Это наказание.
  Я лично считаю, что смешивать наказание и социальную реабилитацию можно с тем же успехом, что воду и масло. Наказание или озлобляет человека, или в конце концов ломает его. Теоретически такой подход может служить средством устрашения. Практически же все наоборот.
  Я не специалист по тюрьмам. Я всего лишь наблюдатель. Но видел я немало, и чем больше наблюдал, тем больше удивлялся.
  Я понимаю, что на все поставленные вопросы не может быть легких ответов.
  Проблема преступности столь же остра, жестока и неприступна, как и те люди, что пополняют ряды профессиональных преступников, и их значительно больше, чем может себе представить обыватель.
  Среди них есть люди с нестабильной нервной системой, подверженные эмоциональным вспышкам, люди, которые никогда не отдают себе отчета в своих поступках, пока не сталкиваются с законом. Среди них есть личности, которые не могут выдержать сложностей современной цивилизации и совершают ошибку за ошибкой. Словом, в этой среде есть самые разные люди.
  Что нам с ними делать?
  Что они делают с нами?
  Общество наконец должно понять важность этой проблемы и со всей ответственностью подойти к ее решению. Нельзя избегать ее решения тем же путем, когда, заклеив нарыв пластырем, вы думаете, что избавились от него.
  И тут обществу нужны люди, которые умеют быстро и точно мыслить, — одаренные люди, обладающие воображением, которые полны желания искать разрешение этой проблемы. Но на их пути общество снова ставит препоны. Люди, которые могли бы заниматься этими делами и соответствуют всем требованиям, уже заняты в других областях, куда лучше оплачиваемых. Они не хотят заниматься делами, в которых вместо вознаграждения за оригинальный образ мышления, за верность делу и утомительные исследования они будут сталкиваться с политическим давлением и неравноценной компенсацией.
  Это очень интересная проблема. Фактически это вызов обществу. Она представляет собой одну из тех задач, которые рано или поздно общество разрешит, но для этого потребуется большой труд, за который общество возьмется не раньше, чем осознает важность данной проблемы и необходимость умно и тонко решать ее.
  17
  Честность и справедливость не нужны никому в такой мере, как обитателям тюрем, нарушившим закон. Когда такой человек возвращается в общество, он должен жить в уважении к закону и справедливости. И этим надо руководствоваться и вне стен тюрьмы. Поэтому всем нам важно знать хоть что-то о тюрьмах, их обитателях и надзирателях, о тех специфических проблемах человеческого поведения, связанного с изоляцией от общества.
  Тюремное сообщество большей частью представляет собой странный конгломерат людей, которым приходится жить в переполненном помещении в предельно тесной физической близости друг к другу.
  Строя дом, вы прикидываете, во сколько он вам обойдется. И любой хороший подрядчик скажет вам, что как бы вы себе это ни представляли, как бы ни урезали расходы, как бы ни изворачивались, квадратный фут пространства, если вы, конечно, хотите иметь нормальное строение, обойдется вам не меньше определенной суммы.
  То же самое можно сказать о любой тюрьме, исправительном заведении или любом учреждении под строгой охраной, учитывая, конечно, что сооружение обходится в астрономическую сумму, ибо на возведение его идет первоклассный бетон и сталь и необходимо обеспечить надежную защиту камер и коридоров и всего пространства тюрьмы.
  В результате практически ни один штат не может позволить себе сказать: «Мы решительно против того, чтобы наши тюрьмы были переполнены. Мы должны что-то с этим делать. Да, тюрьмы, как правило, быстро наполняются, что ведет там к росту преступности. Так что давайте обретем перспективу и построим тюрьму, которая будет служить обществу десять, пятнадцать или даже двадцать лет».
  На деле же, когда возникает абсолютная необходимость в возведении такого сооружения, траты сводятся к минимальному пределу, что позволяет лишь несколько разгрузить перенаселенность тюрьмы. Значит, через несколько месяцев снова возникнет та же проблема скученности, но в течение нескольких лет ничего не удастся сделать, потому что раздаются разговоры: «Мы только что вывернули карманы, чтобы модернизировать тюрьму. Да что этим заключенным нужно — клубы с шампанским?».
  В большинстве крупных штатов предпринимаются попытки развести заключенных по разным типам тюрем. Для рецидивистов должна быть одна тюрьма строгого режима. Одна для осужденных в первый раз. Одна для тех, к которым можно не применять особо строгие меры охраны. Это всего лишь прекрасный теоретический замысел, который мог бы принести и практические результаты, если бы не было проблемы перенаселенности тюрем.
  Совершенно ясно, что когда новичок, впервые попавший в тюрьму, встречается с опытными преступниками, он быстро теряет все свои моральные установки.
  Одним словом, пока тюрьмы будут оставаться переполненными, новички будут выходить из них куда более подготовленными преступниками, чем до того.
  Не подлежит сомнению, что общество делает самоубийственную ошибку.
  Когда общество отвергает человека, посылая его в тюрьму, когда тот делает первую ошибку, оно тем более не примет его, когда обозленный и отчаявшийся, он выходит из ее стен и тщетно ищет себе работу и место в этом мире.
  Картина была бы совершенно обескураживающей, если бы не один факт. Все же часть таких людей — и немалая — еще испытывает желание покончить с прошлым и встать на ноги.
  Порой трудно представить себе, что человек способен на такое решение, выйдя из тюремного окружения и оказавшись за воротами тюрьмы в помятой робе и с десятью или двадцатью долларами в кармане, — и ему удается найти работу и не сворачивать со своего пути.
  Самое удивительное, и радостное то, что многим это удается. Большой процент тех, кто выходит из тюрьмы, решает жить честно. Они не хотят больше иметь ничего общего с исправительными заведениями. Они хотят стать уважаемыми членами общества. Они прилагают для этого все усилия, но часто карты выпадают не в их пользу. Система против них. Как и само общество.
  Есть, конечно, небольшое число неукротимых преступников, которые продолжают зарабатывать себе на жизнь грабежами и убийствами. У них тесные связи с уголовным миром, и едва только выйдя на свободу, они уже планируют новые дела, твердо будучи уверенными, что теперь-то им удастся избежать ошибок, которые в прошлом привели к их аресту и осуждению.
  Что нам делать с такими людьми?
  Самый простой ответ заключается в том, чтобы держать их под замком до конца их дней.
  Но на практике это просто не срабатывает.
  Я всегда был противником смертной казни. Я предпочитал считать, что пусть человек получит пожизненное заключение, но пусть продолжает свое существование.
  Такой точки зрения я придерживался в те дни, когда думал, что знаю, как надо поступать, когда мне казалось, что я знаю ответы на все вопросы, но — до того, как я познакомился с тюрьмами. Теперь я не знаю, что отвечать на встающие вопросы, кроме одного: я не сомневаюсь, что пожизненное заключение не несет в себе решение проблемы.
  И на то есть несколько причин.
  Одна из них заключается в том, что если вы отнимаете у человека последнюю надежду, у него появляется отчаяние, степень которого невозможно себе представить. Другая заключается в том, что если преступник знает, что в случае ареста его ждет пожизненное заключение, он скорее убьет жертву или свидетеля, чем сдастся на милость властям.
  Отнимите у человека надежду на освобождение, и вы получите класс злобных, отчаянных потенциальных убийц.
  Люди в форме говорят: «Ладно, пусть будет так. Пусть они себе сходят с ума. Пусть лезут на стены. Но мы сумеем заставить их замолчать».
  Как?
  В разных штатах пожизненное заключение обозначает разные вещи. В некоторых штатах это как минимум двадцать лет. В других это в самом деле пожизненное заключение. Есть штаты, в которых этот срок означает от семи с половиной до десяти лет.
  Заключенный в тюрьме все же остается человеческим существом. Думающим созданием. И когда у него есть свободное время, которое он может посвятить размышлениям и планам, он становится дьявольски изобретательным.
  В исправительном заведении штата Вашингтон в Валла-Валла есть крепко спаянная группа отпетых преступников, отбывающих пожизненное заключение. Надежды, что им в законном порядке удастся выйти на волю, у них практически нет, потому что в этом штате пожизненное заключение полностью отвечает своему смыслу. Человек, осужденный за зверское изнасилование или убийство первой степени, не может надеяться на помилование.
  В тюрьме есть своя библиотека. Время от времени католическая организация пополняет ее книгами. По прибытии в тюрьму подборка новых книг ходит по камерам, а потом их увозят.
  Один из священников, который очень интересовался подбором книг, которые читают заключенные, решил просмотреть те из них, которые только что были сданы.
  К своему удивлению, он убедился, что наибольшей популярностью пользовалась книга о путешествиях по Африке. Он искренне старался понять, что такого особо интересного могли найти в книге об африканских путешествиях заключенные в Валла-Валла, ибо книга была зачитана до дыр.
  Взвешивая ее на руке, он увидел, какие страницы наиболее захватаны, и книга сама собой открылась на страницах, которые читали чаще всего. Там шла речь о путешествии в страну пигмеев.
  Священник никак не мог понять, что вызвало такой интерес к ним.
  Через пару дней встретившись с начальником тюрьмы, он рассказал ему о своем любопытном открытии.
  Тот немедленно распорядился:
  — Вот моя машина. Берите ее. Поезжайте за этой книгой и как можно быстрее привезите ее мне.
  Удивленный священник повиновался.
  Начальник изучил главу о жизни пигмеев. В ней шла речь и о телепатической системе связи, которая позволяла предупреждать о приближении путешественников и об удивительном умении пигмеев жить в лесу и, прячась в листве, становиться невидимыми. В ней говорилось, как, скользя в джунглях, они сливались с его тенями, мгновенно скрываясь из глаз. Тут же шла речь об их духовых ружьях.
  Начальник тюрьмы предположил, что особый интерес заключенных вызвала конструкция духовых ружей, из которых вылетали отравленные стрелы.
  Он наглухо закрыл тюрьму. Все ее обитатели были заперты в своих камерах. Всякое общение их между собой было запрещено. Помещение тюрьмы обыскали сверху донизу.
  И наконец удалось обнаружить два духовых ружья.
  В свое время я был знаком с выдающимся стрелком из лука. В автомобильной катастрофе у него был поврежден локоть. Несколько месяцев он не мог пользоваться правой рукой — не мог вскинуть лук. И в это время он обратил внимание на бесшумное примитивное оружие и начал экспериментировать с духовыми трубками. Он сделал оперенные, хорошо сбалансированные стрелы, которые вкладывались в духовую трубку, которую он держал в левой руке…
  Он с удивительной точностью попадал в цель, и я был удивлен силой, с которой стрелы вылетали из ствола.
  Например, он заставлял меня поднимать такой журнал, как «Сатердей Ивнинг Пост», и стрелял в него тупоносой стрелой — и она насквозь пробивала журнал. И я видел, как не один, а много раз она с треском прошивала толстую пачку листов.
  Можете себе представить силу современных духовых ружей, которых приводит в действие не сила дыхания легких, а сжатый воздух.
  Такое оружие и было сделано заключенными в Вашингтонской тюрьме. Сконструировав духовую трубку, они приспособили к ней баллон с сжатым воздухом, который использовался в краскораспылителях. Сжатый воздух вырывался при помощи оригинального спускового устройства, и десятипенсовый гвоздь пробивал тонкий стальной лист.
  Я видел эти духовые ружья. Один из заключенных сказал мне, что вообще вся эта история была жутко раздута, а на самом деле эти ружья были предназначены только, чтобы стрелять птиц и развлекаться с мишенями. Но начальник тюрьмы предпочел держаться другого мнения, после того как лично испытал мощь этого оружия и пришел к выводу, что в одну прекрасную ночь с его помощью удалось бы снять часовых на вышке столь же эффективно, как из пистолета, только без грохота выстрела и без вспышек.
  Может, начальник тюрьмы и ошибался. Не знаю. Я только констатирую, что такое оружие в самом деле было создано и стальной лист не мог устоять перед ним.
  Это всего лишь один пример того, к чему может привести безнадежность. Есть и другой.
  Как-то начальник тюрьмы, проглядывая документы, нашел заказ на порошок цианистого калия, одного из самых опасных и быстродействующих ядов. Тюремный кузнец использовал его для закаливания металла.
  Он начал расследование и выяснил, что часть порошка уже была получена и пущена в дело.
  Изъяв его, он взвесил остатки. Часть его куда-то пропала.
  Снова тюрьма была перевернута сверху донизу. Снова шел тщательный обыск. Наконец удалось найти пропавшую часть порошка, с которым была связана целая история.
  Охрана на вышках где-то в полночь закусывала бутербродами и кофе, который готовился на тюремной кухне и доставлялся на вышку другими охранниками.
  Несколько заключенных решили устроить последнюю вечеринку для охраны. Ночью бутерброды для охраны должны были быть поданы с цианистым калием. Вся тюрьма оказалась бы без охраны. И полторы тысячи отчаянных преступников беспрепятственно перемахнули бы через ее стены.
  Это лишь часть того, что может произойти, когда вы лишаете людей надежды и внушаете им, что пожизненное заключение в тюрьме кончится лишь с их смертью.
  Чем строже режим в тюрьме, чем старательнее им устраивают «тяжелые времена», тем все более шансов, что случится нечто подобное.
  В Вашингтоне наконец задумались над этой проблемой и внесли изменения в закон. Теперь даже пожизненно заключенный убийца после двадцати лет в тюрьме может надеяться на смягчение своей участи, если все эти годы он соответственно вел себя.
  То, что может делать человек, когда у него в избытке свободного времени, поражает воображение.
  Конечно, заключенные тайно поддерживают самые тесные связи между собой. Существуют и «тюремный телеграф» и объединение усилий, которые, будь они направлены на благие цели, могли бы принести удивительные результаты.
  Например, среди моих сувениров есть письмо, полученное начальником одной из тюрем. Письмо пришло по почте и свидетельствовало, что подразделение судебных властей Калифорнии (соответствующее отделу помилований и условных освобождений во многих штатах), имеет специальный ордер на выдачу конкретного заключенного.
  Смысл такого ордера заключается в том, что если, например, некий Джон Доу разыскивается в Калифорнии за грабеж, но арестован в Айдахо и обвинен в другом грабеже и приговорен к пяти годам тюрьмы, Калифорния высылает ордер в Айдахо. И как только Джон Доу покидает айдахскую тюрьму, его встречает представитель штата Калифорния, который препровождает его туда, где он будет судим за нарушение калифорнийских законов.
  Письмо, полученное начальником тюрьмы, было снабжено всеми необходимыми реквизитами. На нем была большая печать штата Калифорния. Полное наименование судебного учреждения. Оно было написано сугубо официальным языком, и в соответствии с ним начальнику тюрьмы предписывалось отделить «калифорнийца» от прочих заключенных и освободить его, предупредив, что в штате Калифорния его ждет суд по старому обвинению.
  Тем не менее письмо показалось каким-то странным. В первые минуты начальник тюрьмы не мог понять, что вызвало его подозрение. Просто оно чем-то смущало его. Порывшись в бумагах, он нашел несколько писем, полученных из того же учреждения. И тогда разница бросилась ему в глаза.
  Шрифт заголовка несколько отличался от того шрифта, которым были напечатаны предыдущие письма.
  Началось расследование, в результате которого выяснилось, что письмо было подделкой.
  Самое удивительное в этой истории — это то, что подделка была сделана в стенах тюрьмы.
  У его автора, заключенного, не было ни инструментов, ни прочих принадлежностей, которые обычно употребляются при подделке официальных документов. Тем не менее терпение и изобретательность, которую просто невозможно себе представить, тесное сотрудничество между заключенными принесли свои плоды в виде практически безукоризненно выполненного письма на официальном бланке. Большая печать штата Калифорния, требовавшая изощренной работы, была подделана столь мастерски, что сразу отличить подделку было просто невозможно. Да и все произведение было составлено столь блистательно, что не будь еле заметной разницы шрифтов, начальник тюрьмы ничего бы и не заметил.
  Начальнику тюрьмы постоянно приходится быть настороже, ожидая каких-то сюрпризов. В распорядке тюремной жизни не должно быть никаких слабых пунктов.
  Первым делом он отвечает за безопасность.
  Предполагается, что люди, оказавшиеся здесь, будут сидеть до окончания своего срока. И главная обязанность администрации — следить, чтобы это правило не было нарушено.
  Назначает начальника тюрьмы обычно губернатор. Рядом с ним всегда политические соперники, которые боролись против него на выборах, а теперь ждут нового срока выборов, тем временем стараясь дискредитировать существующую администрацию.
  Лакомым кусочком для них является побег из тюрьмы или бунт в ее стенах. Такие новости всегда занимают место на первых страницах газет и доставляют администрации массу неприятностей. Губернатору это известно. Как и начальнику тюрьмы. Так что одной из основных обязанностей последнего является предотвращение побегов и бунтов, стремление избежать упоминания своего учреждения в газетах.
  Но ему так же известно, что почти всегда в тюрьме ведутся подкопы.
  Одна из самых интересных историй с подкопом случилась в Восточной тюрьме штата Пенсильвания. Она иллюстрирует почти невероятную изобретательность, упорство и терпение заключенных, решивших бежать.
  Тюрьма размещалась в очень старом здании, построенном Бог знает когда. Мрачные ее камеры были надежно забетонированы, но заключенные были настойчивы и неутомимы. Некоторые из них начали простукивать стены и экспериментировать с ними, пока не выяснили, скорее всего по звуку, что за цементной облицовкой одной из стен камеры прослушивается слабое место. (И в самом деле, насколько мне помнится, когда-то там был камин.).
  Заключенные стали тщательно обрабатывать цементные швы, пока им не удалось ослабить их и сдвинуть с места одну из плит, за которой оказалось пустое пространство, заполненное доброй старой пенсильванской грязью.
  Это им и было нужно.
  Они стащили из столовой пару ложек и принялись за работу.
  Им потребовалось больше года, чтобы прорыть туннель. Он тянулся на девяносто семь футов. В камере было двое заключенных. Они работали по сменам. Пока на месте одного из них лежала «кукла», другой следил за надзирателем, которому вздумалось бы заглянуть в камеру.
  Первый, спустившись в туннель, орудовал столовой ложкой, наполняя карманы землей. Вернувшись в камеру, они выгребали камешки из грязи, спускали землю в туалет и рассовывали камешки по карманам робы. С перерывами операции длились всю ночь.
  На следующий день во время прогулки заключенные из этой камеры, прохаживаясь или прислонившись к стене, потихоньку, во время разговора, выбрасывали камешек за камешком. Во дворе потихоньку росло количество гравия.
  Шли недели и месяцы, и две столовые ложки понемногу выскребли туннель, содержимое которого рассеялось по двору или было спущено в канализацию.
  Цементная плита, которая прикрывала вход в туннель, каждый раз аккуратно укладывалась на свое место, так что отсутствие шва не бросалось в глаза. Когда один заключенный спускался в туннель, другой закрывал его плитой и оставался на страже, хотя надзиратель, заглянувший в камеру, видел, что оба на месте и оба спят. Отсутствующего каждый раз изображала кукла из свернутой одежды.
  Оба заключенных работали с лихорадочной быстротой.
  Наконец после долгих месяцев работы туннель был закончен, и оба заключенных решились бежать. Но их подвели расчеты. Выход из туннеля за стенами тюрьмы оказался как раз у подножия сторожевой вышки. Они были немедленно пойманы и посажены обратно в тюрьму.
  Одним из наиболее знаменитых мастеров побегов был Вилли Саттон. Насколько помнится, он бежал практически из всех тюрем, включая даже Синг-Синг. Он заслужил славу единственного человека, сбежавшего даже из Холмсбурга, который можно сравнить только с Алькатрацем.
  Когда его доставили в Холмсбург, то пригласили в дирекцию тюрьмы и внятно объяснили, что он сам является своим злейшим врагом. Вместо того, чтобы сотрудничать с администрацией, он пытается сбежать. И вот теперь уж он оказался в тюрьме, сбежать из которой невозможно. И оказался он тут своими собственными стараниями.
  Тюрьма в то время управлялась доктором Фредериком С. Балди, который, получив ученую степень в медицине, обнаружил в себе склонность к организации и контролю за исполнением, что и заставило его взять под свое начало самую надежную тюрьму в Пенсильвании.
  Из нее в самом деле невозможно было убежать.
  Во-первых, по периметру она была окружена высокими стенами, футов в тридцать.
  Пространство, равномерно огороженное стенами, было рассечено структурами, напоминающими спицы колеса, замыкаясь на помещении, исполнявшем роль ступицы того же колеса. В каждом из таких коридоров были камеры. В ступице размещался офис, отгороженный от всех коридоров стальными дверями. Двое стражников, сидя в центре, видели все, что происходит в каждом из коридоров. Если бы даже заключенным удалось как-то преодолеть запоры своих камер, они все равно бы не добрались до стражников, которые сидели за стальными дверями. Охрана видела всех, но до нее никто не мог добраться.
  О любом заключенном, показавшемся в коридоре, тут же сообщалось. Они не могли выйти в коридор, пока не было разрешено открыть двери камеры. Если бы даже им каким-то образом удалось оказаться в центральном помещении, во двор попасть так и так не удалось бы, потому что вход туда преграждали двери из стальных брусьев. И если бы даже им удалось справиться с запорами и оказаться во дворе, невозможно было одолеть тридцатифутовые стены, залитые светом и просматривающиеся с вышек, на которых вооруженные стражники только и ждали возможности подстрелить любого заключенного, который оказался бы во дворе вне строго определенного времени прогулок.
  Доктор Балди рассказывал мне об этой беседе с Саттоном. Вот что он поведал мне:
  — Должен сказать вам, мистер Гарднер, что Вилли сидел как раз в этом кресле, где сейчас сидите вы. Я стоял вот здесь. Я сказал ему:
  «Вилли, вас прислали сюда, потому что вы вечно пытаетесь бежать. Забудьте об этом, потому что отсюда сбежать невозможно. Никто не пробовал это сделать и никому не удастся. Я не собираюсь ставить вам в вину ваши прошлые подвиги. От вас требуется всего лишь подчиняться правилам этого учреждения, и к вам будут относиться, как и ко всем прочим заключенным. Я не собираюсь усложнять вам жизнь».
  Вилли посмотрел на меня, усмехнулся и ничего не сказал.
  «А теперь, Вилли,— сказал я ему, — я познакомлю вас с нашими правилами, чтобы вы могли соблюдать их».
  Продолжая ухмыляться, Вилли сказал:
  «Не утруждайте себя ими, Док. Я не собираюсь долго быть здесь, так что мне не придется их соблюдать».
  У доктора Балди были мускулистые руки с толстыми пальцами. Рассказывая мне об этой беседе, он то ломал пальцы, то сжимал их в кулаки так, что белела кожа на костяшках.
  Доктору Балди не доставляли никакого удовольствия воспоминания о Вилли (Актере) Саттоне.
  Вилли Саттон сбежал из этой тюрьмы. Он оказался единственным человеком в истории этого заведения, которому это удалось, и ни у кого больше не оказалось его отчаянной смелости, решимости и выносливости, тонкого знания человеческой натуры, которые помогли ему разрешить многочисленные загадки и выиграть свою смертельно опасную игру.
  Причина, по которой я упомянул историю Вилли Саттона, заключается в том, что она иллюстрирует и ответственность, лежащую на начальнике тюрьмы, и дьявольскую изобретательность заключенных. Среди тысяч из них есть парочка, которой не дают покоя лавры Вилли Саттона. Возможно у него есть тут несколько начинающих Дилинжеров. У него есть и зеленые юнцы. Тут есть и те, которым не стоило бы оказываться в этих стенах, но они были посланы сюда потому, что у какого-то раздражительного судьи было плохое настроение в утро суда или в силу каких-то ошибок тюремной администрации.
  Тут же есть и несколько психопатов, которым надо было бы быть в психиатрической больнице. Есть несчастные, которые совершили преступление под давлением обстоятельств или поддавшись эмоциональной вспышке, которая потрясла их до основания. Скорее всего, таким тут не место.
  Начальник тюрьмы, который попросил не упоминать его, как-то сказал мне:
  — Наказание не должно иметь какой-то фиксированный срок. Оно должно варьировать исключительно в зависимости от качеств личности.
  Почти в каждом случае приходит время, когда заключенный искренне раскаивается в своих поступках и чувствует, что если ему представится возможность, он будет вести нормальную жизнь. Это не просто благие пожелания. Приходит время, когда наказание сыграло свою роль, и человека грызет совесть, потому что у него было вдоволь времени поразмышлять над своим положением и понять, что преступление не окупается, и первым делом, выйдя из тюрьмы, он позаботится о том, чтобы держаться от нее как можно дальше.
  Вот тогда человеку можно даровать условно-досрочное освобождение. Вот тогда приходит время представить ему шанс вернуться к нормальной жизни.
  Но уловить этот момент удается довольно редко. Отдел помилований долго и тщательно изучает дело. Заключенного то вызывают, то возвращают снова.
  Когда человек слишком долго сидит в тюрьме, наказание начинает подавлять его. У него появляются горечь и озлобление. Но если его выпустить слишком рано, он выйдет в убеждении, что не так уж и плохо провел время даже в тюрьме. Или, допустим, вы выпускаете его на свободу, когда ему искренне кажется, что он раскаялся, но на самом деле он не проникся им до глубины души.
  Конечно, и помилование, и условно-досрочное освобождение выдвигают целый ряд проблем.
  Лучше выпустить человека из тюрьмы до истечения его срока, чем ждать, чтобы он отсидел его «от звонка до звонка». Это справедливо, несмотря на риск, который связан с таким подходом.
  Причина его очевидна.
  Даже не обращая внимания на то, насколько опасен этот человек, на то, сколько он может доставить в будущем неприятностей, лучше скостить год или два от его срока, так как у вас есть возможность контролировать его действия. Отбыв приговор, он выходит из стен тюрьмы свободным человеком, и общество теряет его из виду.
  Специалисты, занимающиеся условно-досрочным освобождением, понимают, что даже самым трудным преступникам надо дать шанс вернуться в общество, доверяя им. Работники тюрем понимают это. Может быть, даже газетчики. Но только не читатель газет.
  И когда закоренелый преступник совершает очередной налет и репортеры выясняют, что он был условно-досрочно освобожден, газетные заголовки в голос кричат: «ПРОЩЕННЫЙ УБИЙЦА НАПАЛ НА ВЛАДЕЛЬЦА ВИННОГО МАГАЗИНА!».
  Никто не говорит о преимуществах, которые каждый день демонстрирует наша система такого освобождения. Конечно, ведь в этом нет ничего захватывающего. Никаких сенсаций.
  Никто не утруждает себя указанием на то, что досрочно выпущенный преступник, снова совершивший правонарушение, так и так вот-вот должен был выйти из тюрьмы по истечении срока наказания. Но зато полно намеков на то, что эти идиоты беспричинно освободили убийцу.
  Все это заставляет с нескрываемым предубеждением относиться к системе условного освобождения.
  Не собираюсь утверждать, что в ней совершенно нет недостатков.
  И тут снова нам приходится бороться с самыми разными условиями. Есть такие отделы, которые решительно отвергают все просьбы об условно-досрочном освобождении или помиловании под тем предлогом, что «нам хотят сесть на голову». Встречаются и такие работники в этих отделах, которые считают своей единственной задачей продержаться до следующих выборов, когда будет оценена их верная служба. У них нет никакого желания заниматься своими обязанностями. Они хотят только удержаться на волне политического успеха.
  Те заключенные, которые не могут обратиться за помощью, обратить на себя внимание общества, вызывают у таких чиновников презрительно-высокомерное отношение. Публика, конечно, ни о чем не подозревает. Губернатор занят тем, что оплачивает политические долги.
  К счастью, такое отношение уже уходит в прошлое. Многие губернаторы начинают уделять больше внимания этим проблемам.
  Общество должно протягивать руку помощи человеку до того, как он оступится. Это было бы лучше всего.
  И снова мы спотыкаемся о препятствие.
  Кто-то пустил в ход фразу: «изнеженные преступники», и она стала достаточно популярной.
  Время от времени тюремной администрации напоминают, что их подопечные оказались в тюрьме для «наказания». Смысл ее в том, что заключенные должны в первую очередь подвергнуться наказанию, а затем, может быть, имеет смысл подумать об их реабилитации.
  Не имеет смысла таким образом смешивать эти два понятия. Начальник тюрьмы готов делать то, чего от него требует публика. Беда в том, что общество хочет, чтобы человек в тюрьме испытывал всю тяжесть наказания, но чтобы из ворот тюрьмы бывший зэк выходил образцовым гражданином.
  Это похоже на то, что человека заставляют есть, стоя на голове, и удивляются, почему он не поправляется.
  Многие из обитателей тюрем могли бы вернуться в общество, если бы больше внимания уделялось вопросам их реабилитации и меньше — обеспечению безопасности.
  Мой друг Арт Бернард, начальник тюрьмы штата Невада в Карсон-сити, представляет собой уникальное явление.
  Не знаю, то ли ему довелось иметь дело с толковым, всепонимающим губернатором, то ли он сам неукротимый боец, который умеет драться за свои принципы, не обращая внимания на последствия. Конечно, положение у него достаточно выгодное, потому что Невада — штат, где на небольших пространствах проживает сравнительно мало людей, и под присмотром Бернарда всего только несколько сот заключенных, что дает ему возможность хорошо узнать каждого из них.
  Когда по приговору суда к нему прибывает парень, который еще не успел стать отъявленным врагом общества, Арт Бернард отбрасывает в сторону все соображения безопасности. Парнишка даже не показывается в тюремном дворе, где расхаживают «крутые» типы, воспринимающие общество как своего врага.
  Тут же его отправляют на одну из тюремных ферм.
  Арт Бернард все четко объясняет ему. Он дает ему один шанс — и все. Бернард говорит:
  — Я даю тебе возможность стать человеком. Не упусти ее. Мне не нужны убедительные объяснения твоих ошибок. Мне не нужны извинения. Мне нужны результаты. Я отвечаю за них, и хочу, чтобы ты тоже отвечал за результаты. Если у тебя хватит сил выйти отсюда и стать человеком — отлично. Если же ты думаешь, что перехитришь меня, выйдя из этих стен, то ручаюсь, ты и шагу за них не ступишь.
  Бернард представлял собой любопытную комбинацию вежливости и несгибаемой жесткости.
  Он не был специалистом по тюрьмам, который сделал в этой области карьеру. Ему предложили эту работу, хотя у него не было никакого предыдущего опыта в ней, если не считать, что он умел управляться с людьми, но Бернард был настоящий боец. Мало кто мог устоять перед ним. И мало кто испытывал такое желание.
  Он был боец не только в физическом смысле слова, но и в психологическом.
  Вскоре после его назначения заключенные решили поднять бунт. Они решили, если им удастся, захватить Бернарда как заложника. Или взять заложниками несколько охранников. Они переломают столы и стулья и сожгут их. Они переколотят всю посуду. Кухня и столовая были на верхнем этаже, и заключенные решили, что, перекорежив все кухонное оборудование, они побросают его во двор тюрьмы.
  Это не был спонтанно вспыхнувший бунт. Всё тщательно готовилось заранее. Сообщения о тюрьме должны были появиться на первых полосах газет. Заключенные решили испытать нового начальника на слом.
  Одному из охранников стало известно о готовящемся бунте. Придя к Бернарду, он рассказал ему о заговоре, рассказал, что такие бунты бывали и прежде, когда вся тюрьма ходила ходуном, и им остается лишь убраться с дороги бунтовщиков, ожидая, пока бунт выдохнется сам собой; главное, чтобы никто из стражи не оказался в заложниках и чтобы заключенные не добрались до начальника тюрьмы.
  Бернард немного подумал и сказал:
  — Постарайся подробно узнать и сообщить мне точное время начала бунта.
  Охранник, у которого был, конечно, свой информатор, державший его в курсе дела, выяснил, что бунт начнется вечером, сразу же после ужина. Набив животы, заключенные примутся крушить все вокруг.
  Без всякого оружия Бернард зашел в столовую, отдав себя на милость участников бунта. И произнес перед ними прекрасную маленькую речь.
  — Я хочу изменить вашу жизнь. Вы очутились здесь не в качестве туристов на курорте. Вы явились сюда не по собственному желанию. Вас прислали сюда как заключенных потому, что вы преступили закон.
  И вот что, сукины дети, я хочу вам сказать. Пока вы здесь, вы будете подчиняться правилам. Мне сообщили, что вы собираетесь устроить бунт. Мне сообщили, что собираетесь захватить заложников. Переломать всю мебель и расколотить посуду. Вы хотите разобрать печь на кирпичи и побросать их во двор.
  Я не знаю, удастся ли мне остановить вас. Не уверен, что вообще буду пытаться это сделать. Я пришел просто, чтобы поговорить с вами. Если хотите, можете ломать мебель. Бить посуду. Если хотите, можете сжечь все дерево. Все это куплено на деньги налогоплательщиков для вашей же пользы. Если хотите, можете ими больше не пользоваться.
  Тут цементный пол. Не думаю, что вам удастся взломать его, и я чертовски уверен, что поджечь его вам не удастся. А теперь, если вы не хотите пользоваться посудой и сидеть за столами, можете приступать к делу. Потом я заставлю вас, ребята, убрать весь мусор отсюда, и когда тут все будет чисто, вы мне вылижете этот пол так, что он будет сиять. Вот на этот чистый пол вам и будет вываливаться пища. Если вам, ребята, не по духу столы и посуда, можете пользоваться коленями и руками. Никто не собирается морить вас голодом. Еда будет. Та же самая, что вы получили сейчас. Но ни секунды не думайте, ребята, что я дам вам переколотить тут все вокруг, а потом буду обращаться к налогоплательщикам с просьбой, чтобы они оплатили ваши игры. Они обеспечили вас столами. Поставили стулья. Обеспечили посудой, вилками и ложками. Вполне качественные предметы, но я не собираюсь силой заставлять вас пользоваться ими. Вот вам пол. И если вы предпочитаете есть на нем — валяйте.
  Я вам хочу сказать кое-что еще. Я тут, можно сказать, новичок, и, возможно, кто-то из вас, ребята, хочет проверить, как далеко можно зайти со мной. И тогда вам придется узнать, каким грубым я могу быть. Мне плевать, что там обо мне напишут. И если кому-то придется отступать, то только не мне. А теперь, парни, можете начинать. Я еще зайду утихомирить вас. И Бог вам в помощь, ребята.
  С этими словами Бернард повернулся и вышел.
  С того дня и поныне в тюрьме не слышно о бунтах.
  Конечно, сильный, уверенный в себе человек, вооруженный мужеством и решительностью, имеет преимущество перед академическим специалистом, хотя тот не позволит себе сделать грубых ошибок, ибо изучает пенитенциарную систему в тиши кабинета и учитывает мнение налогоплательщиков.
  Бернард не догадывался об этих тонкостях. Он оказался здесь, чтобы делать свое дело, и старался делать его как можно лучше. В любое время, когда в нем была необходимость, он оказывался на месте. Все время пребывания в этой должности он ни к кому и пальцем не прикоснулся.
  В пределах отпущенных ему возможностей Арт Бернард изо всех сил боролся за своих заключенных. Он старался обеспечить их самой лучшей едой и условиями, нормально обращался с ними. В ответ ему охотно шли навстречу. Встречая такую реакцию, он был само расположение. В противном случае приходилось иметь дело с самым жестким и непреклонным начальником тюрьмы во всей стране.
  Самое интересное, что его личность была настолько колоритна, а идеи настолько необычны и свежи, что публика, вместо того чтобы возмущаться, стала испытывать к нему интерес.
  Может быть, это самое важное, в чем мы сегодня нуждаемся.
  Конечно, черным пятном на совести тюремной администрации является восстание, которое произошло в тюрьме штата в Южном Мичигане, в Джексоне.
  О нем уже достаточно писалось. Когда ситуация разрешилась откровенным взрывом, в стремлении спасти жизни охранников, которые оказались заложниками толпы восставших заключенных, один из заместителей прокурора пошел к ним с оливковой веточкой мира и дошел даже до того, что, образно выражаясь, дружески потрепал их по спине, пригласив в тюремную столовую чуть ли не на банкет с бифштексами и мороженым.
  Жизни заложников в самом деле были спасены, но ценой того, что у заключенных появилась уверенность, что они могут — и это в самом деле было так! — одержать верх и добиться смены администрации тюрьмы и изменения порядков в том случае, если отчаянно взбунтоваться.
  Мне довелось несколько раз бывать в этой тюрьме, и я беседовал с ее обитателями. Она обладала сомнительным достоинством быть самой большой тюрьмой в стране с точки зрения количества заключенных. Любому, кто хоть как-то разбирался в их жизни, было ясно, что собрать многочисленную толпу самых разных заключенных на этом пятачке, где им приходится жить в скученных условиях, — это то же самое, что играть в русскую рулетку. Много раз вам будет везти, но наконец удача покинет вас.
  Мне не пришлось поговорить с ее начальником Фрисби после бунта, но, как рассказывали, во время бунта он взорвался:
  — Вот что происходит, если управлять тюрьмой, не имея денег.
  Общество неизменно пыталось карать за преступления. Мы знаем времена, когда за украденный кусок хлеба преступника вешали. Мы долго верили в целительное воздействие смертной казни, пока наконец не убедились, что она не оправдывает возлагающихся на нее надежд.
  Даже не вдаваясь в рассуждения, является ли серьезность наказания устрашающим фактором, единственным результатом применения смертной казни стало то, что в обществе появилось куда больше убийц.
  Когда человек, обвиненный в преступлении, за которое ему угрожает смертная казнь, появляется в зале суда, он начинает последнюю отчаянную борьбу за жизнь. Она всегда носит драматический характер и тем самым привлекает внимание публики. Говоря об ужасе смертной казни, защитник может взывать к милосердию суда присяжных, и даже после приговора преступник, ожидающий смерти, продолжает вызывать сострадание и симпатии публики.
  С другой стороны, я первым готов признать, что отмена смертной казни без одновременных решительных реформ в жизни тюрем не дает результатов.
  То есть я занимаю достаточно странную позицию, протестуя против смертной казни, в то же время протестуя против ее отмены, если она не будет сопровождаться широкими реформами всей исправительной политики.
  Я думаю, что глубоко и профессионально изучив проблему, мы сможем вызвать к ней подлинный интерес общества, которое может оказывать содействие и помощь, после чего можно будет добиваться отмены смертной казни и, вложив несколько миллионов долларов в эту проблему, мы спасем куда больше миллионов долларов и жизней, включая жизни детей, жертв налетов и тех полицейских, которые пытаются честно выполнять свои обязанности. И всегда помните об этом, невзирая на то, что вы чувствуете, читая о коррупции полиции, о засилии дельцов черного рынка и проститутках.
  Несправедливость больше, чем что-либо иное, способствует развитию преступности в стране и пополнению рядов преступников.
  Мы, например, знали несколько человек, осужденных за преступления, которых они не совершали. Испытания на детекторе правды полностью убедили Алекса Грегори в их невиновности, и его точка зрения была подтверждена изысканиями наши следователей. Но по тем или иным причинам нам ничего не удалось сделать, не удалось добиться пересмотра этих дел.
  Конечно, ясно, что мы не можем явиться в суд штата и заявить:
  «Мы изучили все дело и все доказательства, представленные суду присяжных. Мы не согласны с его вердиктом. Мы считаем, что этот человек невиновен. Мы подвергли его испытаниям на полиграфе, и тот тоже показал, что он не лжет. Исходя из этого мы считаем, что он должен быть освобожден».
  Даже при такой уверенности мы нередко сталкивались с отношением, выраженным в таких типичных строчках:
  «Стараниями нашего уважаемого соотечественника, окружного прокурора графства Как-его-там, подсудимому был вынесен обоснованный приговор. Его вина была признана судом присяжных, в состав которого входили двенадцать уважаемых граждан нашей общины, обладающих чувством справедливости и внутреннего достоинства.
  Кто эти пришельцы, которые болтаются в нашем обществе, пытаясь учить нас, как вести дела, которые отвергают вердикт нашего жюри, оскорбляют наш суд намеками на некомпетентность его или коррумпированность и, кроме того, пытаются бросить тень на прекрасную репутацию нашего окружного прокурора?».
  Вот как выразился в одной газете некий раздраженный прокурор, после того как мы с Томом Смитом расследовали одно дело: «Какое право имеют эти два человека, один из которых бывший надзиратель в захудалой тюрьме, а другой — автор дешевых двадцатипятицентовых романчиков, объявлять себя судом последней надежды в нашем суверенном штате?».
  Что уж говорить о помощи невиновным людям, для которых мы не смогли ничего сделать, по крайней мере в то время, ибо тем самым мы могли сокрушить всю нашу работу и потерять преимущества, которые нам с таким трудом удалось обрести.
  Не могу экспромтом не вспомнить историю одного человека, представшего перед комиссией по помилованию. В соответствии с имеющимися у нас сведениями, которые поступили от весьма уважаемой личности, все участники комиссии единодушно были согласны даровать человеку прощение. Один из ее участников спросил у осужденного, искренне ли и глубоко тот раскаивается. Человек ответил, что ему очень жаль, но он не может раскаяться в том, чего он никогда не делал, потому что он был осужден по ошибке.
  В соответствии с нашей историей, которая дошла до нас по «тюремному телеграфу», но из вполне надежных источников, все бумаги на помилование были тут же разорваны, и человека отослали обратно в тюрьму на том основании, что его отношение к содеянному «продолжает оставаться антисоциальным».
  Давайте предположим, что все эти факты соответствуют истине. Нетрудно представить себе, что будет чувствовать и говорить человек, свобода которого была у него в руках, если бы он согласился соврать.
  Тут встает вопрос о дифференциации наказаний.
  Некий человек совершил преступление в каком-то штате или в одном из графств этого штата, и судья, известный своей нетерпимостью, обрушивает на него всю тяжесть закона.
  Другой человек совершил точно такое же преступление и даже, быть может, при более отягчающих обстоятельствах, но только потому, что в том месте другие политические условия и он попал к другому судье, он получил куда меньший срок.
  В стенах тюрьмы эти разные люди трутся бок о бок. Один из них не сдержал свой порыв и совершил преступление. Его ждут долгие годы заключения. Другой же — профессиональный преступник, который собирается продолжить свое уголовное существование, как только освободится, и ждать ему осталось недолго.
  Акт о неопределенности сроков наказания предназначен для таких ситуаций, и в какой-то мере он справляется со своей задачей.
  Но тут мы снова сталкиваемся с проблемой.
  Определенные надежды возлагались на действие акта о профессиональных преступниках. Если приходится сталкиваться с человеком, который уже трижды был судим за серьезные преступления, его, так сказать, изымают из обращения. Он получает пожизненное заключение.
  И что происходит?
  Все зависит от темперамента окружного прокурора и складывающейся политической обстановки.
  Сегодня в тюрьмах есть преступники, список подвигов которых можно писать на свитках обоев, и через несколько месяцев они выйдут на свободу. Рядом с ними в той же тюрьме сидят люди, совершившие по три преступления, ни одно из которых не идет ни в какое сравнение с любым из упоминавшегося длинного списка, но они считаются профессиональными преступниками, получившими пожизненное заключение.
  Как это может произойти?
  Проще простого, если окружной прокурор завален работой. Он спешит скорее уйти в отпуск. Офис у него переполнен. А его еще ждет сомнительное дело с отпетым преступником. Полиция пыталась разыскать доказательства для обвинения. Им удалось лишь собрать в кучу разную ерунду, чтобы окружному прокурору не было возможности вернуть дело на доследование. Тем не менее он видит все его явные слабости. Представитель защиты сделает из его свидетелей мокрое место.
  Окружной прокурор встречается с человеком, сидящим в тюрьме. «Ну что ж, друг мой, если вы надеетесь выиграть дело, я выложу всю имеющуюся у меня информацию, упомянув о прошлых ваших подвигах и приговорах. В таком случае вас ждет пожизненное заключение как профессионального преступника. Но если вы согласны на сотрудничество со мной, если вы не будете упираться и признаете свою вину, я, в свою очередь, оставлю в покое ваше прошлое. В сущности, я даже могу просить об уменьшении срока вашего наказания».
  Такое происходит каждый день.
  В подавляющем большинстве штатов прокурор использует акт о профессиональной преступности как рычаг или как дубинку, в зависимости от того, как вам угодно смотреть на него.
  Я вспомнил дело, не так давно имевшее место в Вашингтоне. Человек, обвинявшийся в подделке чека, признал себя виновным. Он был приговорен к нескольким годам в тюрьме.
  Но эта подделка была не единственной. Она была лишь частью хорошо разработанной преступной системы. Подделки продолжали поступать и после того, как преступник признал себя виновным, был осужден и водворен в тюрьму.
  Наконец был найден главный виновник. Не было никаких сомнений, что именно он организовал всю эту цепь преступлений.
  Соответствующий отдел прокуратуры вызвал человека, который признал себя виновным, и сказал:
  — Какого черта вы признали себя виновным в преступлении, когда вы были ни в чем не виноваты?
  В ответ осужденный скривил лицо в циничной ухмылке:
  — Потому что я не дурак,— ответил он.
  Его попросили объяснить подробнее, что он имел в виду.
  — Окружной прокурор приехал ко мне и сказал: «Я могу тебя угробить. Если выйдешь на процесс, тебя признают виновным. В зале суда я приведу все твои прошлые приговоры, и как рецидивист ты получишь срок до конца жизни». Я понял, что возможности выкрутиться у меня нет. А тут мне предоставлялась возможность получить всего пять лет, да еще и выйти условно-досрочно. Что мне оставалось делать?
  18
  Есть еще одна тема, которую нельзя упускать из виду, когда речь идет о тюрьмах и их обитателях.
  Я уже упоминал о преимуществах, которыми обладает решительный начальник тюрьмы, если он пользуется доверием губернатора и достаточно смел, чтобы бороться за права своих подопечных.
  Преимущество это, конечно, временное. Рано или поздно, но его приятель-губернатор уступит свой пост, и новоприбывший скажет:
  — Такой-то и такой-то — политический ставленник моего противника, и не вижу оснований оставлять его на прежнем месте.
  А что, если начальник тюрьмы — профессионал своего дела?
  Некоторые из них знакомы с научными изысканиями в этой области и обладают практическим опытом, работают и непосредственно в тюрьмах и в соответствующих отделах прокуратур. Они пользуются всеобщим уважением в стране со стороны своих коллег. И если кто-то знает точные ответы на вопросы, связанные с преступностью, то это обязательно кто-нибудь из этих закаленных профессионалов.
  Но им приходится постоянно преодолевать в работе помехи за помехами.
  Они страдают из-за нехватки средств, отсутствия подготовленных сотрудников, из-за перенаселенности тюрем. Но самое большое препятствие — отношение общества.
  Общество, как правило, не знает о проблемах, связанных с руководством таким специфическим учреждением, как тюрьма. Да и не хочет знать. Общество не хочет, чтобы ему напоминали о таких неприятных вещах.
  Из-за того, что общество практически ничего не знает о том, что происходит за стенами тюрьмы, потому что оно весьма смутно представляет себе мысли и психологию заключенных, оно продолжает пребывать в уверенности, что самое надежное лекарство от преступности — это наказание. Если же преступность продолжает расти, общество, верное своим взглядам, предпочитает видеть причину в слабости законов. Мы должны сделать их более действенными. Усугубить наказания. Преподать этой публике настоящий урок.
  И что в таком случае делает общество?
  Представим себе, что участились случаи ограбления станций техобслуживания. Гражданам это, конечно, не нравится. Они разгневаны. Они возмущены. Они хотят «что-то делать с этим».
  Некий законодатель, готовящийся выдвинуть себя кандидатом в очередной избирательной кампании и жаждущий популярности, объявляет, что он может решить эту проблему и выдвигает законопроект: любое лицо, ограбившее или покусившееся на ограбление станции техобслуживания, должно быть приговорено на срок не менее десяти лет в тюрьме, в течение которых не может быть и речи о помиловании или условно-досрочном освобождении; любое лицо, которое уже было уличено в подобном преступлении и снова пошло на это, получает не меньше пятнадцати лет, в течение которых… и т. д. и т. п.
  Гражданам такой подход нравится. Кандидат объявляет, что такой подход — основа его платформы. Он зачитывает статистику ограблений станций техобслуживания. Он приводит цифры количества жертв, убитых при этих ограблениях.
  Аудитория взрывается аплодисментами. «Вот это парень! Вот это молодец! Покажи им, кто, в конце концов, управляет страной! Засунуть этих преступников туда, где им надлежит быть, и пусть они там сидят!»
  Как ни печально, но решение проблемы далеко не так просто. Пенологи отлично знают это, но чаще всего они не рискуют, боясь осуждения публики, громко сказать об этом. Они готовы изложить свое мнение, если их спросят, но их никто не спрашивает. Наоборот, общество диктует им, что надо делать. Оно не спрашивает их, что по их мнению, необходимо предпринять. Хозяин тут общество. И пенолог его слуга.
  Представьте себе, что в каком-то городе началась эпидемия полиомиелита. Люди потрясены видом скорченных изуродованных детских тел, страдающих от боли, они страстно хотят что-то сделать для них. Это совершенно понятно и оправдано. Тем не менее публике и в голову не придет издавать закон, предписывающий врачам, какое лекарство следует пускать в ход, как лечить больных, сколько дней держать их в постели.
  Но как только речь заходит о пенологах и их работе, публика поступает именно таким образом.
  Пенологию нельзя назвать точной наукой, но это строгая наука. Профессионалы ищут и находят пути решения ее проблем. Если бы общество лучше понимало их заботы, оказывало бы больше содействия, они могли бы успешнее работать, но время от времени публика просто связывает их по рукам и ногам.
  Когда начинает расти преступность, становится совершенно ясно, что старые концепции о лечении преступлений наказанием оказались неэффективными. Тем не менее общество, раздраженное и возмущенное ростом преступности, тут же начинает искать спасения в старой формуле. Оно исходит из предположения, что отдел помилований слишком снисходителен, что наказания слишком легкие и пришла пора закону «показать зубы».
  Определенным образом такой подход напоминает мне историю, рассказанную мне одним старым проводником на Западе, о медведе, который лез на дерево. Дерево оказалось в диаметре меньше, чем медведь рассчитывал, и, увидев перед собой свой собственный хвост, он решил, что по другой стороне дерева лезет еще один медведь. Он укусил то, что показалось ему соперником. Тут же почувствовав боль, он понял, что другой медведь тоже укусил его, и стал гоняться за ним, носясь вокруг дерева.
  Проводник посмотрел на меня с мрачной торжественностью и вздохнул.
  — Знаете, — сказал он, — этот чертов медведь сожрал себя до плеч, прежде чем разобрался, что к чему.
  Именно этим и занимается общество, когда вмешивается в работу профессиональных пенологов и заставляет закон «показывать зубы».
  Не так давно общество было потрясено, узнав, что в школах распространяются наркотики. Было много разговоров, предусматривающих пожизненное заключение без всяких помилований для распространителей наркотиков.
  Принесло бы это пользу?
  Я хотел обратить внимание на то, что публика не стала спрашивать профессиональных пенологов, что делать с наркотиками. Они упоенно слушали законодателей, которые настаивали на применении старого лекарства в виде наказания. Оно использовалось сотни лет и привело лишь к такому увеличению числа преступников, что наши тюрьмы задыхаются.
  Можно было бы предположить, что в один прекрасный день общество скажет себе: «Мы применяли это лекарство пару сотен лет и ничего не добились. А что, если попробовать что-то еще?».
  Профессиональный пенолог, теряющий работу из-за того, что общество отвергает его взгляды, вынужден расставаться с профессией. Так что чаще всего он не осмеливается экспериментировать. Он не осмеливается выдвигать новые идеи, даже в пределах возможного. Он не рискнет проводить какие-то реформы, пока не будет уверен, что общество готово их принять.
  Я говорил со многими пенологами, у которых были интересные идеи, логичные и здоровые. Я хотел рассказать о них, но каждый раз пенолог в ужасе вздымал руки.
  — Нет, нет!— восклицал он.— Только не упоминайте моего имени!
  За последние несколько десятилетий наука и промышленность сделали мощный рывок вперед. Сегодняшние машины, например, ничем не напоминают лимузины двадцатилетней давности. Я припоминаю времена, когда промышленность напрягала все силы, стараясь создать машину, способную без напряжения все время держать скорость тридцать пять миль в час. Далеко ли ушла бы автомобильная промышленность, если бы она не вела исследовательских работ и не экспериментировала, проверяя новые идеи?
  Если бы только общество могло сотрудничать с лучшими пенологами, имеющимися в его распоряжении, давая им хотя бы относительную свободу и прислушиваясь к их рекомендациям, вместо того, чтобы говорить пенологам, что они должны делать, результаты не замедлили бы сказаться.
  Современный тип тюрем безнадежно устарел. И когда обыкновенного нарушителя закона отправляют в такую тюрьму, — это худшее из того, что могло бы сделать общество.
  Что могло бы появиться на их месте? Я не берусь давать такие рекомендации. Я не специалист в этой области. Но я знаю, что есть пенологи, которые уделяют этой теме самое пристальное внимание. Некоторые из них носят просто революционный характер. Но они не осмеливаются излагать их из опасений, что публика не готова принять их.
  Но постепенно, шаг за шагом, тихо и незаметно пенологи изучают возможности нового типа тюрем, заключенные в которых, не являющиеся злостными преступниками, будут иметь больше пространства, больше свободы, к ним будут относиться с большей терпимостью. Этот эксперимент должен дать хорошие результаты.
  Один начальник тюрьмы сказал мне, что подавляющему большинству его заключенных не нужны ни камеры, ни стены. Если они знают, что в любое время могут без труда сбежать, не будучи пойманными, им прибавят срок и они будут лишены многих привилегий и свобод, в число которых входит и достаточно комфортабельное светлое помещение, они предпочтут ждать нормального возвращения в общество.
  Тем не менее и к таким заключенным относятся как к закоренелым преступникам. Принятые правила гласят, что они должны находиться в строго ограниченном пространстве за бетонными стенами с зарешеченными окнами и стальными дверями, что тюрьма должна быть окружена высокой стеной с вышками, на которых стоят охранники с автоматами и пулеметами. Это требует дополнительных расходов. Они, в свою очередь, означают, что предоставленное заключенным пространство будет сведено к минимуму. Такой подход в целом ведет к скученности — со всеми жестокими последствиями, которые из этого следуют.
  Необходимо учитывать, что заключенные были изъяты из общества, потому что они не могли пользоваться свободой воли без того, чтобы не угрожать обществу. Но после приговора, вместо того чтобы учить их искусству жизни в обществе, где они могут пользоваться независимостью решений и свободой воли без того, чтобы угрожать обществу, их лишают малейших таких возможностей. Жизнь их полностью регламентирована.
  А потом они выходят на свободу.
  И что происходит?
  Возьмем для примера случай с невиновным человеком, который не совершил никаких преступлений и все же по ошибке попал в тюрьму. Мы видели многих таких: как они мучились, стараясь после освобождения снова вписаться в отвергнувшее их общество, как они старались без боязни переходить улицу.
  Если пребывание в тюрьме может так изменить личность невиновного человека, какой эффект оно окажет на подлинно виновного, который попал сюда за преступление?
  Пенология — это профессия. И она могла бы приносить куда лучшие результаты, если бы общество больше доверяло ее суждениям и относилось бы к ней с большим уважением. Если бы люди, уже зарекомендовавшие себя выдающимися специалистами, имели бы больше возможностей изучать и экспериментировать, я думаю, что преступность резко пошла бы на убыль.
  Первым делом надо развязать руки пенологам, позволив им заниматься своим делом, рассказывая о нем обществу.
  Это только первый шаг, но-он должен быть конструктивным.
  А теперь самое большое препятствие на пути решения проблем преступности — это отношение общества.
  19
  Одна из основных причин для беспокойства в наши дни заключается в том, что граждане не ведают, во сколько обходится преступность. И поскольку они не имеют представления о ее стоимости, они не знают, какая сумма будет способствовать ее искоренению и тем самым будет хорошим деловым вложением средств.
  Окинем беглым взглядом факторы, которые входят в понятие стоимости преступности.
  Ювелирный магазин застрахован от взлома. Страховые компании, обозначая сумму платежей по такой страховке, стараются обезопасить себя от потерь. Стоимость страховки отражена в бухгалтерских книгах ювелирного магазина и становится частью цены товара.
  Наивен тот человек, который считает, что его страховка за машину не имеет отношения к преступлениям, связанным с автомобилями, — пьяные водители, представляющие опасность на дорогах, банды грабителей, которые угоняют и «раздевают» машины, и так далее.
  Мы читаем то о бегстве кассира с двадцатью тысячами долларов, то об ограблении банка на сто пятьдесят тысяч долларов — кто за все это платит?
  В той или иной форме все эти потери распределяются на всех нас. Простых граждан.
  Есть и другие расходы, связанные с преступностью, и мало кто себе представляет, сколько требуется денег налогоплательщиков, чтобы содержать заключенных в городских тюрьмах графства и исправительных учреждениях штата, но эти расходы нельзя не учитывать.
  Как-то мне пришлось участвовать в расследовании дела об убийстве с изнасилованием.
  Девушка только что закончила школу и уехала из дома, чтобы начать учиться в колледже. Для полноты картины достаточно сказать, что она была милой, умной и обаятельной. У нее было чувство ответственности, она знала, чего она хочет добиться в жизни, и шла к своей цели. Она была сильной крепкой девушкой, выросшей в сельской местности. Отношение ее к вопросам секса было здоровым и чистым. Она очень любила своих родителей, и они ее.
  Тело девушки в разорванном платье было найдено на дне занесенного снегом глубокого русла ручья. Она была безжалостно сброшена с откоса, где автомобильная дорога взбегает на мост. Она отчаянно отбивалась. На руках ее были видны глубокие царапины от комьев мерзлой земли, когда покушавшийся заламывал ей руки, а под ногтями остались обрывки его кожи. Она получила страшный удар по голове. Она потеряла сознание и почти полностью изошла кровью. Чувствовалось, что она долго сопротивлялась. Но все было тщетно. Отчаянная борьба кончилась ее гибелью.
  По какой статье расходов провести это преступление?
  Хорошо помню глухие сдавленные рыдания большого сильного человека, эхом отдававшиеся в торжественном зале суда, когда судья зачитывал приговор его сыну.
  Он не был каким-то особенно порочным мальчиком в привычном смысле слова. Он был нормальным, достаточно привлекательным молодым человеком, который не знал, что такое чувство ответственности, который стремился только к удовольствиям, к новым волнующим ощущениям.
  Какому нормальному парню это в той или иной мере не свойственно?
  Отец его пользовался уважением в своей общине; тяжелым трудом и строгой расчетливостью он смог скопить небольшую сумму денег. Главным его богатством была та репутация в том маленьком городке, где они жили. Он был уважаемым гражданином, люди спрашивали его совета и прислушивались к его словам.
  Его сын, естественно, проводил время с другими ребятами. Кое у кого из них были свои машины. Они жадно предавались удовольствиям жизни. Они хотели разнообразия. Они хотели удовольствий.
  Краем уха они слышали о марихуане. Кто-то предложил им сигареты с этой травкой. Ребята несколько раз затянулись, просто, чтобы понять — что это такое.
  Одно повлекло за собой другое. Как-то ночью двое самых необузданных членов этой компании внезапно решили попробовать ограбить заправочную станцию.
  Этот парнишка пошел с ними за компанию. В самом налете он не участвовал, но оставался в машине и не протестовал. Налет не получился, как задумывалось, и мальчишка вместе со всеми другими был обвинен в вооруженном грабеже.
  У остальных на совести уже имелись определенные прегрешения. Им уже приходилось иметь дело с подростковой инспекцией. Но никому так и не удалось добиться их исправления.
  И когда судья объявил приговор, отправляющий ребят в тюрьму, отец одного из них, который весь процесс просидел с плотно сжатыми губами и сухими глазами, пытаясь держать в узде свои эмоции, внезапно понял, что он не в силах вынести того, что выпало ему на долю.
  Секретарь суда приказал подняться его сыну, его единственному сыну, гордости его жизни. Мальчишке, который должен был с честью и незапятнанной пронести по жизни его фамилию. И судья заклеймил, назвав его преступником, — словом, которое отныне будет сопутствовать ему всю жизнь.
  Голова отца бессильно спустилась на руки, и у него вырвались сдавленные рыдания, отдававшиеся в зале суда, слезы, которые рвали сердце этого большого и сильного человека.
  Это лишь часть того, что приходится платить за преступление.
  Конечно, его сын достоин всяческого осуждения. Конечно, он должен был понимать, что делает. Конечно, он предал все жертвы, которые принесли ему любящие родители. Но в какой мере он достоин осуждения?
  Рядом с ним были приятели и сообщники, один из которых познакомил его с марихуаной, другие вовлекли его в вихрь развлечений, которые требовали куда больше денег, чем было в его распоряжении. Искушения оказались сильнее его принципов и всего, что старались внушить ему родители.
  Откуда все это пришло? Какими путями к ним в руки попала марихуана? Не стоит тратить силы, пытаясь определить вину каждого. Просто учтем, что и это — часть платы за преступность.
  Отец старался делать все самое лучшее, что о н мог. Он не следил каждую минуту, где проводит время его сын, но он и не хотел привязывать его к подолу маминой юбки. Отец работал, не покладая рук, жертвуя всем для семьи. И высокая репутация в общине была самым большим его достоянием.
  Теперь он уже не был преуспевающим бизнесменом, к слову которого с уважением и расположением прислушивались окружающие. Он стал жалким Джоном Доу, отцом преступника, которому предстояло отбывать свой срок в тюрьме.
  Такова цена преступления.
  И не стоит думать, что те преступления, о которых мы каждый день читаем в газетах, обязательно обойдут нас стороной.
  И судьи и полиция говорили мне, что их продолжает изумлять, какое количество родителей понятия не имеют, чем занимаются их дети.
  Приходит время, когда мальчики и девочки обретают самостоятельность, учатся твердо стоять на своих ногах. Это нелегко, и случается, что им доводится делать ошибки. Порой они им сходят с рук, остаются в силу своей малости незамеченными.
  Но бывает, что обстоятельства складываются таким трагическим образом, что подросток попадает в двенадцатибалльный шторм.
  Офицер полиции рассказывал мне, какое изумление и растерянное выражение появляется на лицах многих родителей, когда они узнают, что их ребенок в тюрьме. Порой он управлял машиной в нетрезвом состоянии. Или совершил в этом состоянии наезд со смертельным исходом. Бывает, что его задержали в разнузданной компании, одуревшей от наркотиков. Но лишь тогда родители, которые были твердо уверены, что преступность никоим образом не может коснуться их, в первый раз понимают, что они ошибались.
  Сегодня мы уже куда лучше понимаем, как надо обращаться с молодежью. Есть надежда, что многие из дельных предложений будут реализованы до того, как уже станет слишком поздно. Один из тревожных симптомов, с которым нам сегодня приходится сталкиваться, это снижение возраста несовершеннолетних преступников.
  Всего лишь поколение назад жестоким безжалостным преступником мог быть только взрослый человек, который до того много лет жил в уголовном мире.
  Сегодня возраст преступников угрожающе снижается.
  Мой друг, который внимательно изучал так называемое отклоняющееся поведение подростков и который привлек внимание всей страны после того, как полностью оправдались некоторые его революционные предположения, выступая в клубах и перед различными общественными организациями, особо подчеркивал это тревожное обстоятельство.
  Будучи приглашенным для выступления в один из сугубо аристократических женских клубов, он, к изумлению всех присутствующих, избрал темой выступления преступность несовершеннолетних и ответственность родителей, хотя, по мнению многих членов клуба, эта тема была тут совершенно неуместна.
  После выступления одна из слушательниц подошла к нему с протестом. Ради всех святых, как он осмелился занимать их время такими вещами? Все, что он говорил, никоим образом не относится ни к ним, ни к их детям.
  Не позже чем через семь дней после того, как она публично сделала выговор, сын этой женщины попал точно в такую ситуацию, о которой шла речь, и этой женщине, заливающейся слезами, пришлось занять место в зале суда, где она пыталась осознать новую грань бытия, с которой так неожиданно столкнула ее жизнь.
  Все это входит в понятие стоимости преступности. Разбитые сердца, сломанные жизни, дети, попадающие в водоворот жизни прежде, чем успевают понять, что сулят его мрачные глубины.
  По-человечески понятно, что молодые люди стремятся испытать острые ощущения, они склонны к необдуманным действиям и к поиску удовольствий. Они стремятся жить, получая от жизни максимум удовольствий. Они стремятся освободиться от опеки родителей и груза внушаемых ими традиций. Может быть, так приходится платить за прогресс. Самая глупая мораль на земле начинается словами: «Если это устраивало твоего отца, то должно устраивать и тебя»…
  Но сегодняшняя реальность вносит в нашу жизнь жестокость.
  Пару поколений назад дети росли, подчиняясь строгим правилам дисциплины и порядка. Они с благодарностью воспринимали родительскую опеку. Им не приходило в голову сомневаться в праве родителей требовать от них послушания.
  Психоаналитики уже заблаговременно предупреждали об опасности, которую несут в себе излишне вымуштрованные дети. Ребенку надо позволять развиваться, сообразуясь со своими законами.
  Все это, конечно, прекрасно и хорошо, но нельзя скидывать со счетов необходимость определенной дисциплины. Если уж мы отказываемся от дисциплины, навязываемой извне, мы должны воспитывать в детях привычку к сдержанности и самообладанию.
  Беда в том, что наша система образования не способствует этому.
  Молодое поколение внезапно обнаружило, что может подвергать сомнению и отвергать родительский диктат, не делая в то же время никаких попыток осознать важность самодисциплины. В результате многие ребята вырастают, вообще не имея никакого представления о дисциплине. У них нет ныне оснований бояться, что им навяжут определенные правила поведения, но у них не выработалась привычка оценивать последствия своих действий, оценивать ситуацию с разных точек зрения, и, кроме того, они так и не усвоили, что цивилизованная жизнь предполагает умение подчинять свои примитивные желания всеобъемлющим этическим принципам.
  Добавим сюда еще и влияние наркотиков.
  Нравится нам это или нет, но многие подростки, начиная «играться с марихуаной», попадают на крючок героина.
  Много ли таких? Число их никто точно не знает. В процентном отношении, предполагаю, сравнительно немного, но в абсолютных цифрах их слишком много.
  Это возвращает к мысли, что попытки латать прорехи законодательным порядком ни к чему толковому не приводят. В силу определенных причин человек не в состоянии довести действие законодательного акта до его логического конца. Он начинает с мрачных утверждений, что «закон должен показать свою силу», что нужны реформы и еще раз реформы. Он требует необходимых законодательных актов. Затем он умывает руки», удовлетворенно улыбается с сознанием того, что сделано благое дело, и начинает думать о чем-то другом.
  Не так давно я говорил со старым аптекарем о наркотиках. Он произвел на меня большое впечатление, и поэтому я отчетливо помню все детали его повествования.
  Наркотики можно просто покупать. При желании аптекарь может выдавать их. У него есть право продавать их — благо наркотиков хватает. Письменных предписаний на запрет их продажи не существует, а цены на опиум и морфий очень дешевые.
  Многие привыкают к употреблению наркотиков. Таких несчастных довольно много, гораздо больше, чем мы можем себе представить. Как правило, это люди, на которых никто не обращает внимания, обреченные на гибель. Им предоставлено право сходить с ума и погибать. Они не преступники, они несчастные люди. Мучаясь от ломки по ночам, они уже с раннего утра у дверей аптек. Желающий помочь им аптекарь знает их всех в лицо и дает им по ампуле, только чтобы избавиться от них. Их визиты уже стали привычным явлением в аптеках.
  Ситуация просто ужасная.
  Лишь постепенно начинают принимать законы против употребления наркотиков, и они все ужесточаются.
  Каков результат?
  Снижается ли количество наркоманов?
  На этот вопрос нет однозначного ответа. Некоторые говорят, что да, снижается. Другие громко и уверенно утверждают, что нет.
  Но положение далеко не однозначно. Законы, ограничивающие распространение наркотиков, ведут к тому, что цены на них заметно ползут вверх.
  Приходится читать, как при аресте у задержанных в их распоряжении были запасы неочищенного героина на пятьдесят тысяч долларов по ценам черного рынка.
  В свое время наркотиков на пятьдесят тысяч долларов хватило бы, чтобы отравить целый табун лошадей.
  В свое время к наркоману относились просто как к несчастному больному человеку.
  Сегодня же у него нет никаких надежд приобретать средства для регулярного употребления наркотиков каким-то законным способом, и наркоман начинает тратить чужие деньги, обкрадывать квартиры и нападать на людей. Когда с кражами ничего не получается, он начинает нервничать и впадать в отчаяние. Он идет на все, чтобы только достичь своей цели. Так что сегодня начинающий наркоман почти автоматически становится преступником, для которого нет никаких пределов.
  Мы постоянно тратим все больше и больше денег, стараясь ужесточить законы против распространения наркотиков, что ведет к повышению цен на черном рынке, и торговля ими становится все выгоднее, вовлекая в свои ряды все большее количество людей, которые, в свою очередь, наркотики начинают предлагать детям в школах и колледжах, а эти ребята, становясь жертвами своего пристрастия, все чаще и чаще начинают совершать налеты на станции автозаправки и винные магазины.
  Конечно, я несколько упрощаю ситуацию, но она говорит о том, что мы не должны упускать из виду. МЫ НЕ МОЖЕМ ПОЗВОЛИТЬ, ЧТОБЫ ПРЕСТУПНОСТЬ РУКОВОДИЛА ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬЮ.
  Вызывает беспокойство, что реакция общества всегда запаздывает в сравнении с ростом преступности.
  Только когда наркотики стали угрожающе распространяться в обществе, мы неохотно согласились выделить деньги полиции на борьбу с черным рынком, отчего нелегальная торговля стала пусть и опаснее, но куда выгоднее и т.д.
  Все это можно отнести на счет стоимости преступности. Люди никак не могут проснуться и трезво взглянуть на окружающее. Они не могут честно и откровенно взглянуть в лицо фактам. Они предпочитают думать, что преступность к ним не относится и пройдет мимо их.
  Она относится к любому из нас и прямо или косвенно может задеть каждого из нас.
  Если мы принимаем закон, мы должны позаботиться, чтобы он соблюдался. Если у нас нет намерения проводить его в жизнь, мы не должны принимать его. Но уж если он принят, надо сделать все, чтобы он успел опередить действия противостоящей стороны.
  Если в лесу занялся пожар, пожарные стараются потушить его, пока он еще не набрал силу. Если бы они пытались тушить пожары малыми силами, а затем по мере разрастания огня постепенно усиливать ему противостояние, постоянно на шаг отставая от него, оправдывая такую политику интересами «экономии средств», наши леса давно бы выгорели дотла.
  Так же обстоит дело в борьбе с преступностью.
  Общество никак не может расщедриться на обеспечение полиции, пока не убедится, что помощь силам охраны порядка жизненно необходима.
  Но к тому времени пожар уже спалит все вокруг.
  Но даже и тогда мы не можем оценить всю сумму действий для решительного прекращения бедствия; мы всего лишь стараемся «оценить» его.
  Наши представления о проблемах преступности и преступниках, о законе, о полиции и о тюрьмах носят совершенно дурацкий характер.
  Мы можем обсуждать проблемы, оперируя долларами и центами, но преступность меньше всего носит чисто экономический характер. Это проблема, которая затрагивает саму суть нации. Чем равнодушнее мы относимся к проблеме преступности, чем больше мы позволяем нашим ближним подпадать под ее влияние, тем неумолимее мы теряем наших сограждан, которые в будущем могли бы принести пользу обществу, — но мы позволяем силам зла и распада овладевать ими.
  Пришла пора проснуться.
  
  1952 год.
  (переводчик: Джон Эннис)
  
  О книге
  Серия супер-крупных книг «Diximir» постоянно пополняется. Скачивайте новинки с официальных интернет-ресурсов проекта:
  
  Блог проекта «Diximir»:
  boosty.to/diximir
  
  Ютуб проекта «Diximir»:
  youtube.com/diximir
  
  Это гарантия чистоты и качества!
  
  Подписавшись на эти литературные сайты, Вы сможете «не напрягаясь» отслеживать все новинки и обновления серии «Diximir».
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"