Звонок в дверь прозвучал одновременно с громом будильника у соседа.
― Слыхал?
― Слыхал.
― Чай запретили! Совсем озверели!
― Чай запертили?
― Я ж тебя спрашиваю!.. А ты чего слыхал? ― испуганно прибавил гость.
― Много чего слыхал. Как это чай запретили?
― А вот так.
Он вытащил грязную газету и бросил на стол.
― Идиотизм какой-то. ― Газета бойко сообщала о том, что в связи с занесением чая в список особо опасных стимулирующих средств продажа его ограничивается на всей территории и соответствующий указ уже вступил в силу. Далее следовал полный тонкого газетного юмора репортаж об изъятии чая с рынков и магазинов столицы. Обычная журналистская утка. Странно было только то, что напечатали ее крупно на самой первой странице. ― Сегодня не первое апреля?
― Сегодня двадцать пятое октября!
― Что ты перепугался? Шуток не понимаешь?
― Какие шутки!? Пойди в магазин ― все кондитерские закрыты! Я щас к тебе шел ― сам видел!
Он был так возбужден и расстроен, словно всерьез верил этому бреду.
― Между нами всего один магазин. Когда за хлебом пойдешь, там всегда учет или перерыв. Холодно на улице?
― Я что ― дурак!? Я нарочно по всем магазинам прошелся ― все кондитерские закрыты! Спрашиваю почему, говорят ― новое постановление. Вчера по телевизору было, но у моего звука нет. Газету подобрал в магазине, читай, если умеешь.
― Да нельзя же чай запретить! Он же полезный. Кому от него плохо?
― От травы тоже всем хорошо! Был полезный ― стал вредный! ― Взъерошенный гость перевел дух. ― Я думал, ты знаешь. Зашел спросить, что будешь делать.
― Ничего не буду делать. Дай-ка газету, еще раз прочту.
― Да бери ее себе, на х.. она мне нужна. Пойду на улицу, посмотрю...
Добрый вестник исчез также неожиданно, как возник.
Внимательное чтение не прибавило к беглому ничего. Газета ― не книга. Статья называлась "Прощай чай", и на картинке к ней куст индийской конопли похлопывал по плечу растение индийского чая, словно говоря "ничего, брат, прорвемся". Никаких официальных сообщений ни на первой странице, ни на следующих не было. Стоило ли морочить голову пустяками? Но от разговора остался смутный, неприятный осадок, как от гадости, сделанной исподтишка, и без воли ума в голове вертелась пустая нелепая фраза: "в этой стране всего можно ожидать".
Рука взяла трубку, другая нажимательным пальцем поскакала по кнопкам.
― Володь? Здорово. Слушай...
― Заходи чай пить!
― А не посадят?
― Сажают с завтрашнего дня. За хранение и распространение. Употреблять можно.
― Хорош врать! Вы что ― сговорились?
― А тебе кто сказал? Или ты в телевизор подглядываешь?
― Крыл только что был. Залетал, перьями хлопал. Магазины, говорит, закрыты. Газету дал.
― Правильно.
― Что ― правильно?
― В Америке водку из чайников пили, а мы теперь чай под коньяк маскировать будем. Помнишь, как Швейк желтую воду пил?
― Слушай, это что ― правда?
― Нет, известие.
― Сегодня не первое апреля?
― Двадцать пятое, первый день. Без чая.
― Блять.
― Не ругайся, а заходи лучше. Правда, чайку выпьем. Плевать на эти постановления. Заварка пока есть. Заодно подумаем, где еще взять.
* * *
На кухне у Кн было тепло и уютно. Серое небо заглядывало в окно и просилось погреться. На газу сопел чайник и собирался кипеть. С краю стола лежал откусанный пряник.
― Накликали на свою голову. Всё смеялись: если чай запретят, неужели мы его пить бросим. И вот тебе на. А я без чая ― правда ― проснуться как следует не могу. Самое первое с утреца ― чай.
― Я тоже замечал: пока две чашки покрепче не выпьешь ― любая работа в лом. Дремать охота, всё из рук валится. А после чая ― ух!
Князь (Владимир по всем бумагам и документам, но среди людей просто Кн, иногда К) обдал кипятком фарфоровый чайник и акуратно, не роняя ни одной крупицы бархатного вещества, засыпал три чайные ложки, залил водой и накрыл платком.
― И вот это УХ, ― продолжал он, садясь за стол и беря в руку пряник, ― они теперь вычислили. Вчера по телевизору показывали. Какая-то жутко вредная дрянь. И стопроцентнй наркотик с полным букетом чувств: привыкание, изменение сознания и всё что надо.
― Как же мы раньше не замечали?
― Говорят, оно как-то накапливается в организме и действует не сразу. Зато будто теперь разные загадочные кончины легко объясняются чаем. Раньше ― помрет человек, а почему ― бог знает. Бог знает, а наука нет. Теперь говорят ― чай виноват. Надо было меньше пить.
― Со свинушками такая же свинья была. Мы их всё детство ели, у себя под окнами собирали, а теперь оказывается это ядовитый гриб.
― Примерно то же самое.
― А я их до сих пор ем. И травиться не собираюсь. Пожаришь на сковородочке... Но это точно ― про чай?
― А кто его знает. Наука ― такое болото. Сегодня откроют одно, завтра ― другое, так что первое закрываетя.
― Нет, я в смысле ― ты сам-то чай будешь пить?
― Не для тебя одного готовлю... ― Он пошевелил ложечкой под платком. ― Не заварился еще. Конечно, буду. Я люблю чай. И говорю же, что без двух стаканов работать не могу.
― Зависимость...
― Да и плевать. Я чай люблю, а помирать так и так придется. И потом: может они там что-то напутали. Свинушки-то все едят ― и живы. Если бы только свинушки...
Чай был душистый, такой горячий и вкусный, что внутри от него становилось весело и тепло. Князь открыл форточку и впустил небо погреться.
― А ты ― бросишь? ― больше насмешливо чем тревожно спросил он.
― Жди. ― Второй глоток казался еще вкуснее первого, а третий ― с половинкой откусанного пряника ― тонко претендовал на скромное звание божественного. ― Это ты можешь кофем разгоняться, я кофе не пью. Кофе не запретили?
― Пока вроде нет, но тоже ищут. ― Он помолчал, вспоминая вкус кофе. ― Кофе ― это кофе, а чай ― это чай. Ты же пиво не только за алкоголь любишь.
― Я водку за вкус не люблю. Остальное нормально.
Князь водку любил, хотя эта любовь не раз приносиа ему страдания. "Вставай, конечная!" ― расталкивали его в метро. "Какая конечная..." ― бормотал он. "Речной вокзал", какая..." ― "Зачем мне "Речной вокзал", мне на "Красноармейскую" надо..."
― А у тебя много заварки осталось?
Он показал.
― А у тебя?
― Не знаю. Посмотреть надо. Но все равно скоро кончится. За хранение срок дают?
― Да. Наркотик.
― Идиоты! Водка ― не наркотик, а чай ― наркотик! Одну траву курить можно, другую нельзя...
― Сегодня чифир, завтра кефир, ― подхватил он. ― Подачки-подарочки. Надо принимать как есть. Как погоду. Как флаг. Как гимн.
― Я нового гимна до сих пор не знаю. Насвистеть не могу.
― ...или не принимать. Сам всегда говорил, что человек должен жить независимо от государственной власти.
― Власть ― она дура. Сегодня расстреливает ― завтра реабилитирует.
― Или наоборот.
― За незнание гимна посадить меня не имеют права. А чай...
― Список запрещенных средств человек должен знать лучше государственного гимна.
― Я другой гимн знаю:
Говорят, что скоро всё позапрещают в бога душу,
скоро всех к чертям собачьим запретят
.
― Высоцкий? "Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай..."
― Ладно, не трави. Он-то как раз не чаем увлекался.
― Главное ― песни.
― Крыл говорил, что все магазины на учете, кондитерские отделы не работают.
― Там чай конфискуют. У меня же пряники есть!
Чашки наполнились вновь ароматным и отныне наркотическим зельем.
― Чем же теперь людям в походах греться, у костра, с гитарой? А в поездах что выдавать будут?
― Чем раньше грелись, тем и дальше будут. Сухой закон у нас был, и чайный переживем. Народу нашему законы не писаны. Пол-страны в автобусах без билета ездит.
― Правильно ― потому что по пол-года без зарплаты сидит.
― Нет, не только поэтому. Без билета ― особый кайф. Все это чуствуют. Когда получки нормально платили, всё равно с работы всё подряд перли. За деньги любой дурак может поцелуй в задницу заказать. А пойти в майке и в тапочках ведро выносить, со случайной двушкой в кармане, и пропьянствовать невесть где две недели подряд ― такое не каждый сумеет. А кто сумеет ― гордится.
Намек на общего знакомого не отличался ни новизной, ни остроумием и ответную мысль не вызвал.
― Всё это хорошо, но у меня заварка кончается. Закрой форточку, холодно. Надо что-то сообразить.
― Пойдем в магазин сходим, авось что и перепадет.
От третьей чашки тепло в теле перешло в активную фазу. Измененное сознание требовало решительных действий.
* * *
― По рецептам они чай теперь будут! ― возмущалась старушка, стоя у закрытого оберточной бумагой прилавка кондитерского отдела. ― В больнице лекарств нету, так они нас теперь чаем лечить будут!
"УЧОТ" ― гласила бумага, но полуметровые буквы, сделанные одним росчерком шариковой ручки, были почти незаметны на крапчатой и шершавой поверхности, получаемой из нетщательного пережевывания газетно-журнальной полемики, рекламного мусора, трудов Ильичей и прочих социальных гарантий.
― Бабуля, ― страшным шопотом проговорил Кн прямо в ухо разъяренной старухи, ― пол-лимона ― и ведро заварки твое!
Она с ужасом отшатнулась от него и хотела перекреститься, но рука не помнила жест. Помахав сморщенной кистью перед лицом, словно отгоняя дьявола или муху, она опустила руку на сердце и залепетала быструю старушечью скороговорку:
― Господи, да когда же это кончится, сколько лет живем, а такого еще не было, в войну только тем и спасались, управы на них нет. Уйди, черт! ― прикрикнула она. ― Я эту гадость не пила и никогда пить не буду!
― Чай не пила? Ты что, бабуля!
― Не чай это, а отрава! Люди вон от нее как мухи мрут! Я сама по телевизору вчера видела. У меня соседка больная, я ей всегда говорила: слишком крепкий пьешь, а она смеется. Вот пусть и помирает теперь.
― Не хорошо так говорить, бабуля. Человек все-таки...
Князь перебил:
― А чем же вы в войну-то спасались?
Испуг еще крепко сидел в старушке.
― А чем было, тем и спасались. Тебе какое дело.
― Странно.
Военное поколение пошло рассматривать колбасу, а со стороны винного отдела появилось олицетворение внутренней власти в серой форме сержанта милиции и поинтересовалось целью, с которой несанкционированная толпа в количестве двух человек осаждает прилавок неработающего отдела.
― Никто ничего не осуждает. ― В миротворческом голосе Кн чувствовался скрытый вызов. ― Никто ничего не обсуждает.
― Мы за чаем пришли. Чай дома кончился.
― Чай кончился? ― переспросил милиционер и хитро прищурился. ― Где живешь?
― Здесь.
― Что-то я тебя раньше не видел.
― А я законов не нарушаю и в милицию не попадаю. Живу и живу.
― Значит, чайку захотелось?
― Второй день проснуться не могу...
Знакомый с милицейскими хитростями Кн быстро перебил:
― Да! Хотя бы одну пачку!
― Одну пачку это можно, ― сказал страж и назвал цену. Только отец вселенной мог угадать, как эта цифра родилась у него в голове.
― Идет! ― сказал Кн и полез за деньгами.
― А две можно? Нас же двое.
С этой безупречной логикой милиционер согласился и произвел умножение на два с небольшой ошибкой в свою пользу.
― Мы можем и больше взять, ― совсем понизив голос, сказал К.
― А вот наглеть не надо.
― Четыре пачки...
Милиционер заколебался, но прикинув что-то в уме, сказал:
― Приходи после обеда.
― Почем и сколько?
― Там видно будет.
― Но хотя бы три ― сейчас...
― Сейчас я посажу вас в машину и отвезу в определенном направлении. ― Он снова понизил голос: ― Сказано черным по белому: после обеда. Неясно? Шагайте. Толпу мне тут не устраивать.
Он похлопал себя по бедру и вразвалку зашагал к распутиным и смирновым.
― А я сыну в армию послала...
Разговаривали две женщины.
― ...теперь всю посылку остановят? Его любимого ― с розочкой.
Вторая что-то ответила, но ответила так тихо, что даже ее спутница, казалось, не поняла ни слова.
* * *
― Льзя ли, нельзя ли, а пришли да взяли. Хорошо, что они ментов сторожить поставили.
Он был явно доволен.
― По-моему, он содрал с нас раза в четыре больше чем...
― Чем что? Мы же теперь их сами в любой момент продать сможем за сколько захотим!
― Я продавать не буду.
― Надо еще попробовать, вдруг он нам дрянь какую-нибудь подсунул, ― говорил К, входя в лифт. ― Это они умеют.
Чай оказался нормальным, хоть и не столь шикарным, как обещала цейлонская этикетка, скрывавшая под всей видимостью грузинское происхождение листьев. Но будоражащую функцию чай выполнял.
― У нас теперь три варианта. Либо после обеда еще раз пойти к нему, либо двинуть сейчас по магазинам...
― Либо?
― Либо еще что-нибудь придумать. Дешевое и колоссальное.
― Мне нравится третий вариант. Только я не очень себе его представляю.
― Мне тоже нравится. А первые два годятся только сегодня. Думаю, дальше, особенно на первых порах, будет строже.
― Пачка чая... На сколько тебе ее хватает?
― Не засекал никогда. Я пересыпаю в банку и оттуда беру. Мало становится ― еще сыплю.
― По-моему, по одной пачке ― это очень мало. И даже если мы в десяти магазинах возьмем по две пачки ― все равно мало. И дорого. Я уверен, что после обеда он цену свою накрутит. Не одних же нас он своим чаем осчасливил. А может, его на другое место поставят или вообще по шапке дадут. Он же ― считай ― сам предложил. Работничек.
― Где еще такое бывает: человек делает прямо противоположное тому, что должен делать на своем официальном месте. Если б только менты. Все так делают. В газете, давно еще, статья была: министр созвал швейных директоров на совещание и вдруг спрашивает: "Товарищи, а кто из вас одет в костюм своей собственной фабрики?" Оказалось ― никто. Все приехали в импортном. Странно, как вообще вся эта система держится.
― А очень просто: тот кто числится маляром ― плотничает, тот кто числится плотником ― костюмы шьет, тот кто числится швеем... правильно? швеем?
― Портным, наверно.
― ...портным ― еще что-нибудь делает, но не костюмы, и так далее.
― Кто считается бандитом ― порядок в стране наводит, а кто считается ментом ― толкает чуть ли не на виду у всех наркотики первым встречным. Церковь вон водкой с папиросами торгует.
― Никак не могу привыкнуть, что чай ― это наркотик.
― Привыкание разовьется позднее.
В честь этой зловещей шутки чашки наполнились вновь.
― Надо что-то придумать.
― Дешевое и колоссальное ― так ты сказал?
Но дешевое и колоссальное придумываться не хотело. Князь взял газету и начал машинально ее читать.
― Ничего там нет. Самая идиотская газета. Музыкальные журналисты соревнуются в том, кто хуже напишет о "Пинк Флойде" или Б.Г. Это у них хорошим тоном считается. Как люди это читают? В политике я не спец, но такое впечатление, что во всей стране только один порядочный человек ― председатель ― да и тот пьет как свинья.
― Постой, постой... ― он оторвался от газеты и старался зацепить мысль. ― "Ограничивается по всей территории". Думаешь, они сразу до всей территории доберутся? А города, из которых три дня ехать и никуда не приехать? А деревни?
― Это всё гоголевские штучки. Кто лучше ― маменька или дочка... Или ты имеешь в виду...
― Я имею в виду, что в какой-нибудь глуши...
― Да, но мы-то тоже не попадем туда со скоростью света. Мы передвигаемся с той же скоростью, что и они. И потом: извини меня ― ехать в какой-нибудь анадырь за чаем...
― Зачем в Анадырь? Мало мест на земле, что ли, где нога цивилизации не ступала? Москва не Русь, а Русь не Запад. У нас природы еще хватает. От Москвы на 40 км отъедь ― колодцы скрипят и волки кусаются. Только от дороги от столбовой отойди ― и прощай светлое завтра! Ночью кикиморы воют, а днем каски ржавеют, немцы порастеряли. Москва нас избаловала своей нью-йоркностью, но чуть вглубь или вбок копни ― и поползли шири и дали. Прямо тут начинаются. Я по Подмосковью поездил... Представляю, что в Сибири творится, если здесь такая дишь да глушь.
― Дишь?
― Так получилось, два слова сгруппировались. Дико и тишь.
― Всё равно они по радио передадут. Линию же ты не отрежешь.
― А не везде электричество есть! Так ведь? И телефон не везде! Слушай. ― Кн заговорил взвешенно и почти спокойно. ― Надо найти деревню, где есть магазин, но нет проводов, и купить там весь чай. Сегодня! Прямо сейчай, сей час то есть. Бери деньги, сколько у тебя есть, рюкзак, и пошли!
― Но подожди... Они же им по радио ― без проводов ― скажут! Беспроволочный телеграф...
― Там тоже какая-нибудь проволочка случиться может и будет телеграф с-проволочный. Да надо просто рискнуть! Что мы теряем? Я одним местом чую, что идея хорошая.
― Теряем Х пачек чая по цене У у мнимой сторожевой единицы.
― Надо кого-нибудь подключить, чтобы это дело не пропало.
* * *
В дверь позвонили. На пороге стоял Крылов, и вид у него был довольный.
― Чаю достал?
― Достал.
― Где?
― У бабки купил. На рынке. Не на рынке, а там, около. Их там много. Стоят и ругаются, не знают почем продавать.
― И много у них чая?
― А черт их знает. Они там с ума сходят: продадут одну пачку за сорок, а за следующую пятьдесят просят, а еще за следующую ― восемьдесят. Народ отворачивается, а другие на них орут. А потом сами не знают, за сколько хотят продать.
― Значит, кончается. Было б много ― они бы всё по одной цене гнали. Свои домашние запасы распродают. Наших бабок чаем не пои ― дай бизнесом позаниматься.
― А милиции нет?
― Милиции мало и она их не трогает. Они прячутся инстинктивно, но те мимо проходят. Даже ничего с них не берут вроде. Я пять упаковок взял, могу поделиться.
― Мы тоже достали.
― Где?
Кн рассказал.
― За две пачки ― такие деньги? Совсем обнаглели!..
― Ты можешь у него после обеда еще купить?
― На х.. надо! Я лучше на рынок пойду.
― Ну хотя бы узнай, будет он еще продавать или нет, и почем. Рынок твой в любой момент прикрыть могут.
― А почему я? Сам пойди и купи.
― Мы ― на дело. Операцию одну провернуть хотим.
― Что за операция?
Выслушав план, Крыл пожал плечами и произнес:
― От моей деревни, если лесом идти, другая деревня есть. Там точно ― ни газа, ни света, ни хрена нет. Я сам не был, но все местные знают. Как она называется?.. ― он напрягся, вспоминая. ― Название прикольное такое, красивое... Залупоньки, что ли...
― А далеко до нее?
― До моей деревни минут сорок от станции на автобусе, и там еще по лесу километров десять. А может, не десять.
― А пройти можно?
― Дорога нормальная?
― Какая в лесу дорога? Трактор проехал ― вот тебе и дорога. В той деревне всё равно почти никого нет. Но там река и озеро рядом, мужики на рыбалку ходят.
― Раз так, то там и магазина нет.
― Есть там магазин?
― Откуда я знаю? Говорю же, что я там не был. Может, есть, может, нету.
― А в вашей деревне есть?
― В нашей есть. Когда продавщица добрая, то есть, а когда злая, то считай, что и нету. Повесит замок и уйдет. Зато ночью можно к ней в окно постучаться и она даст.
― Продаст?
― Продаст, а ты что подумал? ― он засмеялся. ― А может и это. Кому что. Мужики на нее не жалуются. Может в воскресенье открыть, а может весь товар к черту упрятать. Толковая тетка.
― А тебя она знает?
― Плохо. Когда маленький был ― каждое лето ездил. Но тогда там другая работала. А теперь я там редко бываю. Да и в магазине покупать нечего.
― А что, она не из вашей деревни? Почему она тебя маленьким не помнит?
― У нас деревня большая. Они на другом конце от нас жили. Мы их и не знали почти.
― Надо рискнуть, ― сказал К. ― Нарисуй нам, как от твоей деревни до Залупенек до этих дойти. А лучше ― поехали с нами.
Несмотря на свое летное имя, Крыл отличался необыкновенной ленью. Покупая бытовой прибор с кнопками, он просил приятелей объяснить ему назначение кнопок, чтобы самому не читать руководство. Через всю его комнату была протянута веревка, соединенная с выключателем так, чтобы не вставая с кровати, одним движением кисти, можно было гасить и зажигать свет.
― Сегодня футбол, ― сказал он. ― А если сейчас вы поедете, то только завтра вернетесь.
― Почему завтра? Ты же говоришь: электричка и сорок минут автобусом. Ну лес. Туда и обратно.
Он нервно заерзал.
― У меня никогда не получалось поехать и вернуться в тот же день. Я сто раз пробовал. В пять утра вставал. Расписания списывал. Всё равно ― где-нибудь да застрянешь.
― ...и в кустах проснешься. Это потому что ты слишком много с собой берешь и уже в электричке начинаешь.
― Я пару раз без бухла пробовал. Скучно, но ― для эксперимента. И тоже самое: один раз электричку обратную отменили, а другой раз автобус сломался. Три часа назад как дурак пер.
― А что не вперед?
― Ночь уже была. Опять на станции ночевать? Я однажды проночевал там ― три дня подряд, никак остановиться не мог.
― Это когда тебя в Ржев угораздило?
― Тогда... Домой только через неделю вернулся. А хотел только туда и обратно. Мать за яблоками послала.
― Яблок-то привез?
― Вам смешно, а мне не до смеха было. Колотун бьет, денег нет, спрашиваю, что за место, говорят ― Ржев какой-то. По сторонам смотрю ― избы деревянные и плакат слава Кпсс.
― Думал, в другое время попал?
― Давно это было?
― Дай вспомню... "Спартак" "Интеру" проиграл... Года два назад.
― Ты как древний грек ― по олимпиадам меришь.
― Что мерю? ― древний грек был из нево неважный. Точнее, несознательный.
― А к деду твоему можно зайти? Или кто у тебя там?
― Там дядька сейчас живет. Дед помер. Нет, лучше не надо... ― Вдаваться в подробности ему не хотелось. ― И жена у него стерва.
![[]](/img/i/imanja_g/1chajdoc/qaunoiu-dene.jpg)