По общему мнению, ребенок начинает осознавать себя года в четыре, но какие-то всполохи воспоминаний у меня случались и раньше.
Помню день когда меня отец взял на руки. Были ли это первые дни моей жизни, или чуть позже, но первые месяцы - это точно. Помню окна нашего домика на Клубной, будто увеличенные гигантской линзой - или мое зрение еще не адаптировалось к миру...шум листьев и дуновение свежего ветра, глаза и улыбки людей вокруг и веселый усатый человек держит меня на руках. Я совершенно спокоен, но чувствую себя немного неловко на руках незнакомого мужчины...Такое ощущение, что были какие-то вспышки и до этого события, что - то, что возможно происходило до моего рождения. Какой то инструктаж, что ли, или дружескую беседу с кем-то...чувство не особенно приятное, но и не неприятное тоже. Аура шестидесятых - блеклость, бедность. Возможно, часть воспоминаний моих родителей перешла ко мне - или почему же мне часто снятся горящие и падающие самолеты - не потому ли что в войну мой отец служил радистом в истребительном полку и видел это?
У матери не было молока, и она платила соседке, татарке, чтобы та кормила меня. Помню угол в кухне, где меня кормили, стену, покрашенную в светло-голубой цвет, стул, платок на ее голове, какое то ведро, не знаю зачем, ее смеющиеся глаза склонившиеся надо мной. Не было никаких особенных эмоций, я не был голоден или кричал, скорее был озадачен и опять было состояние неловкости. Я часто много позднее встречал кормилицу-татарку на улице и всегда радостно здоровался с ней, чувствуя какое-то родственное тепло, она кивала головой - помнила уже или нет, не знаю... Еще помню телевизор с линзой, людей вокруг него... полета Гагарина не помню, мне было полгода тогда, а наверное должен был как-то ощутить общий всплеск эмоций, смену эпохи?..Первый сильный дискомфорт и стресс который я вспоминаю, и первые мои слова - семейный анекдот, который мать часто, смеясь, пересказывала: душная ночь, меня оставили спать без трусов, я просыпаюсь и меня охватывает стыд, я сотрясаю железную кроватку и кричу: Тутики, тутики!.. Голос матери: сынок, но где же я тебе среди ночи тут найду?...Я злюсь от ее непонимания, продолжаю кричать, потом ее озаряет, она надевает на меня трусы и я успокаиваюсь...
Помню вечер, когда я научился читать. Года три или четыре мне было наверное. Видимо, отключили свет- горела керосиновая лампа, отец у стола читал газеты, я подошел и прочел название: Правда..отец бросил газету и побежал звать мать, они показывали мне газеты и я читал : "Вышка", "Известия", и они радостно смеялись.К пяти я уже бегло читал и перечел всю художественную литературу, которая стояла у отца на полке среди технических книг. В первом классе когда пионервожатая спросила детишек, какие стихи они будут читать, я предложил "Горе от Ума" - его я знал наизусть. Она сморщила свой носик и сказала, что для нашего возраста это пожалуй, рано...Еще помню похороны, которые часто шли по нашей улице. Сначала ударяли тарелки, взвывали трубы, потом медленно появлялись венки, красные и белые, затем шли люди в черном и над ними плыл открытый гроб в цветах, из которого торчал заостренный восковый нос покойника. Тогда я с криком забивался под кровать и затыкал себе уши...
В начале мы помним все. Отделение нашего подсознания и пробуждение нашего так называмого социального поведения совпадает с тем периодом, когда мы осознаем, что мочиться под себя - вещь, осуждаемая обществом... Наше астральное "я", гонимое беспрестанным чуством стыда и вины, вбивается социумом вглубь и посвящает себя всецело заботе о соблюдении общественных приличий, скоро забывает все, что знало раньше, и начинает жить новой, закрепощенной, отдельной от нас жизнью. Чтобы освободить это "я" и чтобы слиться с ним снова, нам нужно лишь одно - научиться снова ссать в постель... И конечно, когда нибудь, такое слияние произойдет, и мы, счастливо гукая беззубым ртом, сморщенные, как в первые минуты нашего рождения, вернемся туда, откуда пришли и тогда нам все напомнят и все обьяснят.