Я также лежал в то далекое время
           И также терпел неподвижности бремя.

           Мне в спину собрат мой плечо упирал,
           Но в мыслях своих я себя утешал,

           Ведь родич с ладошку лежал подо мной
           И массу мою выносил над собой.

           Должно быть, еще тяжелей ему было,
           Ведь тело мое его в землю вдавило.

           Бедняга в сильнейшей страдал тесноте:
           К тому же и света не зрел в темноте.

           Нас сотни лежало в долине у скал,
           И сосен высоких нас строй окружал.

           Однажды внизу по тропинке глухой
           С мальчишкой чумазым брел Бэда слепой.

           Одежда его была смята ветрами:
           Он, часто дыша, шел босыми ногами.

           Он посох древесный в тропу упирал
           И сзади мальчишку за руку держал.

           Но мальчик, устав, захотел отдохнуть
           И старца слепого решил обмануть.

           Он крикнул: 'Старик! Наверху пастухи...
           Молитвой сердечной очисть их грехи.

           Скажи им о Боге. Они бьют поклоны.
           Стоят рядом с ними их дети и жены'.

           А сам он в лесок за ручей убежал:
           Там, спрятавшись, ягоды, видно, вкушал.

           И старец седой в тот же миг оживился,
           Из уст его бледных огонь заструился.

           Его просиял лик, как солнце средь туч,
           А голос стал звонок вдруг, тверд и могуч.

           Казалось, что небо во всей своей славе
           Являлось слепцу в его ветхой оправе.

           От слов золотых, внятных даже горам,
           Из глаз его слезы текли по щекам.

           Я слышал, как бор вековой зазвучал,
           Когда он свои жемчуга рассыпал...

           Диск Солнца уж сел на зазубрины скал,
           Мальчишка вернулся и старцу сказал:

           'Дедуля, уймись, никого уже нет'.
           Поник головою тут анахорет.

           Но только затих он, - посеявший свет,
           'Аминь!!!' - ему грянули все мы в ответ.