Аннотация: К конкурсу "Пот Сознания - 2". Кажется, что все понятно и просто, но на самом деле это только кажется. Последнее место в полу-финале
Пиздец, как хочется есть. Какого хуя, я пошел в это говеное место не позавтракав.
Блядь...
(мужчина двигался меж снегов и огромных сосен в теплой шубе на которой топорщился черный искусственный мех)
Может вернуться нах. Там в леднике колбаса. Отпарить, прикусить... Эххх.
Взять хлеб из ...
(обычная голубая хлебница с прозрачным наезжающим колпаком)
Отрезать несколько кусков. Поем это, а пока поставлю чайник, зажгу газ, зажгу газ... черт, а потом что. Красивое дерево. Я его помню. Газ и чай поставлю. Когда-то мы здесь с Петей... Чай охота. Петя был отличным
(пегая западно-сибирская лайка в напряженной позе, с мощными выделяющимися на ногах мышцами, застыла. Открытый клокочущий рот, злобный оскал, направленный на затравленного умирающего волка, преданность в глазах... глаза наполненные огнем)
Печенек совсем немного осталось. Тупица. Надо сдерживать себя. Денег не так много. Пока. Пока не так много денег чтобы жрать всякие вкусности каждый день и в таких количествах. Но, пиздец, что моя ебанная жизнь? Я не пью и не курю. Могу я себе позволить печенья и сладкие вафли!?
(рот наполняет слюна, которая растворяет с хрустом разламывающиеся кусочки сладкой вафли с нежной белой начинкой)
С этого холма можно в последний раз увидеть...
(сегодня ночью он вставал. Хотелось спать, но не спалось. Он думал о чем-то. В животе забурлило и он поставил чай. Он хотел поесть тех печенек с шоколадной начинкой, и это успокоило его. Он сходил в кухонный вагончик, включил газ. Поставил чайник. Пошел обратно в вагончик где обычно спят)
Ебать!!!
(мысль пронзила мозг и остановила сердце)
Ебать!!!
(он повернулся лицом к небольшой станции, где прожил больше года. Три вагончика тесно прижались друг к другу. В одном из них - кухонном - стояли газовые баллоны, которые недавно привезли, и мужчина оставил их там, а один подключил взамен старого, а потом наплевал и не стал выносить остальные на улицу)
Какого хуя, я делал потом? Я взял в руки спички, открыл вентиль, подал газ, чиркнул, поднес, поставил чайник. Потом пошел к себе, сел в кресло. Я сегодня проснулся в кресле!!! Я ТОРОПИЛСЯ! Я ЗАБЫЛ!!!
(мысли со страшной силой ударили в голову. Это не должно было пройти бесследно)
Сейчас черепушка начнет раскалываться от головной боли. К хуям спалил чайник, небось.
(мужчина посмотрел на станцию в пяти километрах от себя. В голове возник чайник. Но он уже не был серебристым с черной нагарью. Он был красный. Ручка плавилась и текла. На стенках появились трещины)
Вот поебень. И что, блядь, теперь обратно идти. Ну я, пиздец. Все. Е...
(громыхнуло. Один раз, а потом сразу пять раз, и все слилось в один мощный БАБ-БА-БА-БААААХХХХ-БАХ-БАБАБАХХХХ, отчего волна прокатилась по белым соснам, сметая снег и поднимая пургу. Огненный комок поглотил станцию)
Вот так и случаются самые страшные в жизни вещи. Из-за маленькой никому не интересной ерунды, когда человек отключает свой мозг на несколько секунд, как во время сна. А сна надо бояться. Потому что он делает нас беззащитными перед ночными хищниками. Поэтому мы ищем укрытие для сна. Любому травоядному нужно укрытие на ночь. Но даже тогда тьма будет стучаться и входить, а может вламываться, а может будет тихо вползать, чтобы воспользоваться, чтобы прибрать к рукам, разломить колыхающуюся ничего не подозревающую пока еще жертву.
Ночью надо беспокоиться всегда. Надо следить за ватными руками, за болящими от света глазами. За собой, чтобы не отморозить член на воздухе, чтобы не облиться кипятком.
Надо, ебать твою мать, помнить о чайниках, которые ставишь...
Надо посмотреть, что там осталось. Нужна помощь. Рации пиздец. Значит своим ходом. Надо идти к станции три. Это двести километров. Точнее двести километров по снегу без еды. По лесу где полно волков и медведей с десятью патронами. Хорошо хоть тепло оделся. Двести километров. Десять километров в час в лучшем случае, но надо постараться, чтобы каждый следующий мой случай был лучшим. Ладно. Хрень. Двадцать часов без передыху. Отдыхать каждый час по десять минут. Это еще часа три. Значит идти целый день. Будет светло. Пройдем. А как идти? Если напрямую, то оврагами. Там потеряюсь. Не выберусь.
(он искал пса. Спустился в третий овраг без компаса и заблудился. Однако пса нашел. Кровь на снегу вела к темной берлоге. Там была смерть. Смерть не только для пса, но и для него. Он пытался удрать и еще больше заблудился. Лес, подъемы и спуски, лес. Смерть была рядом, но его нашли)
Сейчас не найдут. Сейчас он нахуй кому нужен.
(молодой геолог, недавний студент. Гладко выбрит. Глаза в очках. Безукоризненно одет)
Давно на него забил. Прилетал сравнительно недавно. Две недели назад. Значит в следующий раз это будет через месяц.
(деревушка у реки. Сотня теплых деревянных домов, где живут нефтяники и те, кто дают им возможность там жить. Большая теплая, вкусно пахнущая кедром мэрия. Там сидит связист, если совсем нечего делать. Позванивает народу, принимает звонки, но обычно его там нет.)
Обычно он с парнями в клубе или со своей. Накой я ему! Ждать? Нахуй. Надо идти.
Лучше не ночевать, потому что не проснусь. Но если не идти оврагами, значит ночевать. Нет. На станцию три нельзя. Значит к пятой. До нее триста километров или триста пятьдесят, но через сто будет будка. Надо идти туда.
Безумная будка, в которой нет еды, но есть крыша. Моя берлога. Хоть какая-то. Найду. Это не проблема. Проблема в еде. Как же хочется есть... Вот это взрыв. Не пойду туда. Будка в другой стороне!
(красно-желтое пятно расплывается в его голове точно также как адреналин, пропитавший клеточки пока еще не слишком голодного организма. Он теперь на грани смерти. Мужчина в меховой шапке в трехстах пятидесяти километрах от точки назначения. Он двигается уверенно и быстро, но для такого расстояния слишком медленно. Он представляет себе направление, он знает местность, но если он будет продолжать вилять, он не дойдет до будки сегодня.)
Дойти до будки сегодня - это моя первая удача. Дойду сегодня, дойду до конца. Удача и не удача две стороны одной монеты, где каждая... Я молодец, что еще не спятил на... Просто много думаю в одиночестве. Многое... Думаю и, блядь, столько всего надумал. Надо бы написать книгу. Я могу писать о природе, как Кервуд, как Джек Лондон. Джек Лондон. У него была трудная жизнь, но он стал известен. Моя жизнь не труднее игры в прятки. Я играю, блядь, в прятки с настоящей жизнью. Я прячусь от таких как этот тупой молодой геолог. Он таких как я узнает с одного взгляда. Превращает нас одним своим словом в послушных слушателей. Геолог. Молодой. В своей обшитой лисьим мехом шубке. Ха. Шубка. По-другому и не скажешь. Пожрать бы чего. Может вернуться и собрать еды? А тепло? Погреться у пепелища. Темно все равно не станет. Нет. Я уже пошел. Я иду на поиски своего счастья и если удачно доберусь до будки сегодня, значит дойду до конца. Удача со мной. В теле моем полно тепла. Могу даже расстегнуться. Вон как свободно и лихо дышит моя грудь. Мне ничего не страшно. Переночую в будке, потом правда придется в лесу, а потом и дойду уже.
Будет моя жизнь опасна и прекрасна, как у Джека Лондона. Напишу рассказ о себе горемычном. Может сегодня и начну. Присяду. На чем писать? В будке. Присяду. Отдеру обои что ли. На них. Карандашом.
Начну с себя. Ладно. Не надо писать в уме, а то все забуду. Всегда пишу в уме и все забываю. Нужна бумага и карандаш. Надо сесть за стол. Нужен свет, кружка чая, а еще лучше ноутбук. От руки много не написать, а тут
(пальцы лихо набирают текст. На экране черного ноутбука одни за другими, одни за другими появляются десятки букв, потом сотни, тысячи)
Тупой придурок! Это все хуйня. Это все бред и хуйня. Это все тупая отмазка. Ты ничего никогда... Сидеть в тепле и писать книги. Ты недоносок. Тебе не писать и вполовину так же хорошо как Д... А потом меня узнают. Дадут денег. Да всем насрать на тебя. Твоему ебанному геологу, которого ты так боготворишь, насрать на тебя и это делает тебя обычным. Таким же как все. Я не боготворю его. Ты никто. Пока никто.
(двенадцать с лишним часов блуждал одинокий человек по снежным лесам Сибири. Он почти не останавливался и за каждым поворотом ждал будки, но она была от него в пятидесяти километрах)
... Как можно идти когда не двигаются руки? Нет. Хотя... Ноги ведь двигаются. А руки что? Устали? Устали. Но я ведь двигаюсь. Да. Я иду к будке. Она меня ждет где-то за той грядой деревьев. Зачем же ты Джек так меня не любишь?
Ты идиот.
(рядом с медленно бредущим по снегу мужчиной в снегоступах, идет, свободно и беззаботно раскидывая руки в разные стороны, одетый по последней моде девятнадцатого века, во фраке с черной бабочкой высокий джентльмен с раскрасневшимся лицом)
Джэк, старина, мы с тобой прошли уже много больше половины, но какого черта? Откуда ты взялся.
Заткнись и иди.
Ноги двигаются, но я их не чувствую. А вот как остывает тело, я чувствую очень хорошо. Как больно ногам, как страшно болят руки. Но смерть никогда меня не найдет в этой холодной и голодной снежной Сибири. Одни сплошные леса и мой друг Джэк. Воображаемый Джэк Лондон.
Слушай, а ты знал Кервуда.
Я всех знал.
И как тебе его рассказы.
Дерьмо. Нудные и бессмысленные.
Я так же думаю, Джэк. Ты был моряком?
Я и сейчас моряк. Нельзя быть моряком. Однажды став им, ты останешься на всю жизнь тупым матросом. И пока ты будешь матросом, ты будешь хотеть спать капитаном, а когда уснешь капитаном, захочешь спать на своем корабле. Это вечная жажда большего. А матрос - это то отчего нельзя отказаться, как от третьей дозы кокаина, как от десятой пачки сигарет, как от двадцатой бутылки пива. Ну а если взять в пример твою ублюдскую жизнь, то это все равно, что отказаться от волшебных, жестоких и убийственных морозов этой забытой страны.
Я никогда отсюда не уйду.
Да. Ты сдохнешь здесь.
Нет. Ты не прав, воображаемый друг. Я не сдохну. Съем какой-нибудь хуйни по дороге. А если и не найду, то в этой ублюдской будке есть... Там ведь нихрена нету! Есть обои, на которых пишут книги. В СССР кажется их ели. Вот. Поем обоев, слижу с них клей и как ни в чем не бывало отправлюсь дальше. А все таки потрясно умирать в таком месте. Я могу сделать выбор прямо сейчас. Выбрать где мне умереть. Лягу на этом белом холме и усну. Усну быстро и не проснусь. Люди редко могут выбирать свою смерть.
Очнись!
Вообще-то я ее не выбирал. Выбор за меня сделал мой чайник. Как же хочется есть. Так... Часы... Уже почти двадцать часов ничего не ел. Последняя жратва - это две шоколадные печеньки да кружка горячего чая.
(он обнимает с исступлением обоими руками горячую, опасно горячую кружку, но он готов терпеть боль, лишь бы была возможность обнять. Он обожает белый дымок, идущий от чашки. Он обожает изгибы ее ручки. Он обожает шоколадное печенье.)
Еда. Еда. Еда. Что бы съесть. Кору. Кора питательная вещь. Еда. Есть. Кору едят зайцы. У них отличные зубы. Где бы поесть. Где эта гребаная будка. Где моя еда.
(на тарелке лежат завернутые наподобие итальянских макарон аккуратные обрывки обоев. Видно побледневшие цветочки)
Извольте отведать новое блюдо.
Спасибо, а где моя ложка.
Позвольте. Это можно есть только руками.
(он хватает горячие, дымящиеся, пропаренные кусочки обоев и заталкивает их в рот. Тягучая масса стягивает язык, он не может двигать челюстью)
Больше ничего нет. Где лес и снег, я ничего не вижу? Я иду или стою, или лежу? Меня бьют? Мне что-то кричат? Неужели я не дойду до бутки. Так. Я упал и теперь поднимаюсь. Я хочу съесть тебя Джэк Лондон. Ты похож на шоколадку. Можно тебя съесть?
Да.
Спасибо. Я начну с головы.
(мужчина закутан с головы до ног в свою теплую одежду. За всей этой мишурой шерсти и кожи скрывается не сильное и выносливое тело. Нет. Там озябшие ссохшиеся мышцы, там умирающие легкие, там втянувшийся живот. Там ребра виднеющиеся четко и во всех подробностях. Как человек может вынести это?)
Пиздец, как хочется есть. Какого хуя, я пошел в это говеное место не позавтракав.
(громыхнуло. Один раз, а потом сразу пять раз и все слилось в один мощный БАБ-БА-БА-БААААХХХХ-БАХ-БАБАБАХХХХ, отчего волна прокатилась по белым соснам сметая снег и поднимая пургу. Огненный комок поглотил станцию)