Мне казалось, я перестал чувствовать ноги. Хотя шел - шел вполне легкой и бодрой походкой.
Казалось, что я утратил зрение - вокруг был странный багряный туман, словно блики огня пронизывали табачный дым. Хотя знал - это солнечный летний полдень.
По неизвестной мне причине я почувствовал страх, и, даже не пытаясь отдавать себе отчет, свернул от шумного многолюдья в глухой, мрачноватый переулок.
Маленькая девочка скромно сидела в пыли у дощатого забора и, тихо щебеча сама с собой, играла с камешками.
Я подошел сзади с намерением убить девочку. Просто подошел, чтобы просто убить.
Я достал нож, который раньше никогда не носил с собой, и слегка отвел его для удара - совсем слегка, потому что девочка была маленькая и хрупкая, чтобы убить ее, не требовался сильный удар.
И вдруг я словно очнулся. Я собираюсь убить девочку!!!
Я глухо вскрикнул, напугав бедного ребенка, и что есть мочи побежал, выронив нож.
Позже, сидя напротив жены, я вдруг снова ощутил эту непонятную потребность убить. Пытаясь разобраться в самом себе, я продолжал молча сидеть и смотреть на нее. Я люблю эту женщину. Она отличный человек. Она родила нам нашего сына. И она любит меня. И она всегда понимает меня.
Желание убить нарастало во мне, словно снежная лавина. Мне стало душно, сознание стало уходить куда-то прочь, проваливаясь в пустоту, и лишь одна мысль назойливо долбила мозг: "Убей ее. Убей"
Рывком я сорвался с табурета, подскочил к холодильнику и, выхватив бутылку водки, на глазах у остолбеневшей жены залпом, прямо из горла принялся глотать мерзкую жидкость.
Выпил больше половины, выронил остатки, шатаясь, едва добрался до постели и свалился без чувств.
Так я обезопасил эту ночь.
Каждое утро, выходя из дома, я чувствовал душащий страх, что меня хотят убить, и никак не мог заставить себя не брать с собой какой-то острый предмет.
Каждый вечер того же дня этот предмет искушал убить кого-нибудь.
Я боялся засыпать, так как в полудреме мог потерять над собой контроль.
Я боялся быть рядом с людьми, особенно ночью и особенно один на один, так как слишком велик был соблазн.
II. Новая жизнь
Когда-то давно я был таким же, как он. Таким же, как вы все.
Я состоял из плоти и крови, я мог чувствовать вкус и запах, я мог прикасаться и осязать, мог любить и ненавидеть.
И я ненавидел. Ненавидел и боялся. Мне не дано понять, что было первичным, страх ли породил ненависть, или ненависть породила страх.
Мои страх и ненависть взрослели и крепли вместе со мной. Мне было лишь шестнадцать, когда я убил в первый раз. Это была маленькая девочка, до сих пор мне не забыть ее остекленевших, все еще наполненных страхом и слезами глаз и того удовлетворения, что я получал, глядя в эти глаза.
С тех пор это стало необходимой пищей для моей души - теперь я знаю, что она была у меня.
Когда люди изловили меня и стали судить, страх, повсюду сопровождающий меня вместе с ненавистью, стал настолько силен, что я покончил с собой.
Моей душе суждено было гореть в аду, но Хозяин его уготовил мне другую участь, гораздо более приятную для меня.
Он выпустил мою душу на волю, сделав меня демоном, и теперь я волен быть собой и продолжать существовать в телах других людей.
До этого дня моя расчетливость не давала сбоев, каждый из тех, в чьем теле я находил временное пристанище, имел душу слабую и податливую, и я легко загонял ее в угол, овладевая чужим сознанием.
О, я был великолепен. Кровавые убийства совершались одно за одним, я убивал детей, убивал стариков и женщин, убивал мужчин. Убивал даже тех, в чьем теле я находился, толкая их в огненную пасть ада.
И каждый раз я ловко выскальзывал из их тела, позволив их сознанию в самую последнюю предсмертную минуту очнуться и, ужасаясь, понять, что происходит. Умереть с ними я не мог, ибо душа моя в таком случае отправилась бы прямиком в ад.
В этот раз все было по-другому. Жесток оказался мой просчет...
Душа моего нового тела оказалась сильнее, и я никак не мог справиться с ней, не мог вытеснить ее из сознания. Долго длилась наша борьба, но каждый раз, когда до победы оставался один шаг, он вновь отвоевывал все взятые мною позиции.
И я ослабел. Я не мог поверить, что проиграл, но его душа оказалась сильнее, и он загнал меня далеко на задворки собственного сознания, не давая мне даже воли уйти.
III. Расправа
Днем, когда светило солнце и люди говорили со мной в полный голос, я был спокоен и весел. Бес мой сидел глубоко внутри меня. Но как только надвигалась ночь, словно привлеченная моей усталостью, этот бес вновь давал о себе знать, копошась во мне страшными мыслями об убийстве, пытаясь подавить мою волю.
Я ждал его. Теперь я знал, что со мной, но ничего не мог сделать. Стоило мне ослабить схватку, как в тисках мог оказаться я.
Я знал, что беса можно изгнать. Но стоило мне подумать о священнике, о церкви, как все мое существо будто бы взрывалось, и понимал, что не смогу себя заставить пойти туда, хотя понимал, что это единственный путь к спасению.
Я пытался сказать кому-либо, что мне плохо, что я одержим и нуждаюсь в помощи, но язык словно каменел, я начинал задыхаться и я вынужден был отступать.
Конечно, мой бес не хотел обратно в преисподнюю... Но и я не хотел стать однажды рабом ему, чтобы убить любимую женщину, сына, дорогих мне людей или просто незнакомых.
Однажды я понял.
Темной ночью никто не видел трясущейся фигуры, медленно, будто с трудом взбирающейся на крышу. Я вынудил себя подойти к самому краю и заглянуть вниз, в открывающуюся асфальтовую пропасть. Наркотики придавали лишь бодрости, прогоняя сон, но они не смогли уничтожить страх.
Несомненно, душа самоубийцы попадает в ад. Но у меня больше не было сил так жить. Да и жизнь ли это?
Я представил рыдающую жену, шепчущую мне "Как ты мог? Как ты посмел?" - "Я люблю тебя", - прошептал я в ответ. Сын смотрит непонимающими глазами и немного вопросительно говорит мне: "Папа?" Мысленно целую его в лоб.
И подхожу вплотную к пропасти.
Демон беснуется во мне, он воет, он рвет меня изнутри своими острыми когтями. Все, что есть во мне еще живого, изо всех сил противится...