Илюхов Владимир Васильевич : другие произведения.

Казаки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  
  
  
  
   КАЗАКИ.
  
   Пьеса по повести Л.Н. Толстого.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
  
  
   ОЛЕНИН.
   ЛУКА.
   ЕРОШКА.
   МАРЬЯНКА.
   БАБУКА УЛИТА, мать Марьяны.
   ХОРУНЖИЙ, отец Марьяны.
   МАТЬ Луки.
   НЕМАЯ, сестра Луки.
   УСТЕНЬКА, подруга Марьяны.
   НАЗАРКА.
   ЕРГУШОВ.
   МОСЕВ, урядник.
   БУРЛАК.
   СОТНИК.
   ДЯДЯ БУРЛАК.
   ГУРКА.
   КАЗАЧКА.
   ДЕВКИ.
   ВАНЮША.
   КНЯЗЬ БЕЛЕЦКИЙ.
   ЧЕЧЕНЕЦ.
   ЧЕЧЕНЕЦ, переводчик.
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК.
   ОФИЦЕР.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
  
   ПРОЛОГ.
  
  
   Московский дворик. Крылечко. Темно. Холодный ветер пробрасывает снежком, раскачивает фонарь перед растворенной на крылечко дверью.
   Колокола гудят далеко, зовут к заутрени.
   На крыльце трое: Оленин, и провожающие его друзья: молодой человек в партикулярном платье и офицер, молча покуривающий трубочку.
  
   ОЛЕНИН (продолжая разговор). Может мне не вернуться с Кавказа; теперь можно сказать всё: я не то что оправдываюсь, но мне бы хотелось, что бы ты, по крайней мере, понял меня, как я себя понимаю, а не так, как пошлость смотрит на это дело. Ты говоришь, что я виноват перед нею?
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Да, виноват.
   ОЛЕНИН. Я знаю, от чего ты это говоришь. Быть любимым, по-твоему, такое же счастье, как любить и довольно на всю жизнь.
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Да, очень довольно, душа моя. Больше чем нужно.
   ОЛЕНИН. Но отчего ж не любить и самому? Отчего не любить? Нет, нет любви! Не любиться! Как я был влюблен в ту ночь, как я был счастлив! И как мне больно и досадно было, когда я на другой день утром проснулся и почувствовал себя свободным! Что же она, любовь, не приходит, не вяжет меня по рукам и ногам? Нет, нет любви! И любимым быть тоже несчастье! Несчастье, когда чувствуешь, что виноват, потому, что не даешь того же и не можешь дать. Ведь я, как будто украл это чувство. А поверишь ли, из всех глупостей и гадостей, которых я много наделал в жизни, эта одна, в которой я не раскаиваюсь и не могу раскаиваться. Ни с начала, ни после я не лгал ни перед собой, ни перед ею. Мне казалось, что наконец-то вот я полюбил, а потом, увидал, что это была невольная ложь, что так любить нельзя, и не мог идти далее; а она пошла. Разве я виноват в том, что не мог? Что мне было делать?
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Ну, да теперь кончено! Одно только: ты ещё не любил и не знаешь, что такое любовь.
   ОЛЕНИН. Не любил! Да, правда, не любил! Все говорят мне, что я не любил. Неужели, я нравственный урод? Да есть же во мне желание, сильнее которого нельзя иметь желания. Да опять, и есть ли такая любовь? Всё остается, что-то недоконченное.
  
   С улицы входит Ванюша.
  
   ВАНЮША. Дмитрий Андреич, с двенадцатого часа лошади, а теперь четыре. Ямщик сердится...
   ОЛЕНИН. Да, да, скажи, иду...
  
   Ванюша выходит.
  
   Ну, пора, обнимемся. (Обнимается с молодым человеком). Напутал, напутал я себе в жизни. Но теперь, кончено. (За руку прощается с офицером). Теперь я чувствую, что начинается новая жизнь!
   ОФИЦЕР. В которой ты опять напутаешь.
  
   С улицы опять входит Ванюша.
  
   ВАНЮША. Дмитрий Андреич, ямщик больше ждать не хочет.
   ОЛЕНИН. И в самом деле, пора. Иду...
   ВАНЮША (ворчит, уходя). И чего, в самом деле, переливают из пустого в порожнее.
   ОЛЕНИН (уходит, и вдруг возвращается). Нет, все-таки, скажу. (Молодому человеку). Надо и можно быть откровенным с тобой, потому что я тебя люблю... Ты ведь любишь её? Я всегда это думал. Да?
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Да.
   ОЛЕНИН. И может быть если...
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Прощай, Митя. Ты отличный малый. Дай тебе Бог!
   ОЛЕНИН. Прощайте! (Уходит).
   ОФИЦЕР. Славный малый этот Оленин. Но что за охота ехать на Кавказ и юнкером? Я бы полтинника не взял. Ты будешь завтра обедать в клубе?
   МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Буду.
  
   Пожав, друг другу руки, молодые люди расходятся..
   Темнота. Вой ветра. Топот копыт. Звон колокольчиков.
  
   ОТ АВТОРА. Дмитрий Оленин был юноша, нигде не кончивший курса, нигде не служивший, промотавший половину своего состояния и до двадцати четырех лет, не избравший еще себе никакой карьеры и никогда ничего не делавший.
   С восемнадцати лет он был свободен, как только бывают свободны русские молодые люди сороковых годов, с молодых лет оставшиеся без родителей. У него не было ни семьи, ни отечества, ни веры, ни нужды.Уезжая из Москвы, Дмитрий Оленин находился в том счастливом, молодом состоянии духа, когда, сознав прежние ошибки, юноша вдруг скажет себе:
   ОЛЕНИН. Всё это было не то, - всё прежнее было случайно, и незначительно. Но теперь, начинается новая жизнь, в которой будет одно счастье.
   ОТ АВТОРА. Оленин слишком сильно сознавал в себе присутствие всемогущего бога молодости, эту способность превратиться в одно желание, в одну способность захотеть и сделать! Способность броситься в бездонную пропасть, не зная за что, не зная зачем. Он любил до сих пор только себя одного и не мог не любить, потому что ждал от себя одного хорошего и не успел разочароваться в самом себе.
   ОЛЕНИН. Хоть и много глупостей я сделал, а все-таки я очень, очень хороший молодой человек.
   ОТ АВТОРА. Воображение его было теперь в будущем, на Кавказе. Все мечты соединялись с образами Амалат-беков, черкешенок, гор, обрывов, страшных потоков, опасностей.
   Еще одна самая дорогая мечта, примешивалась ко всякой мысли Оленина о будущем. Это мечта о женщине: там, между гор, представлялась его воображению черкешенка с стройным станом, длинною косой и покорными глубокими глазами. Его не смущало, то, что она может быть необразованна, дика, груба.
   ОЛЕНИН. Она может очень легко выучить языки. Она будет умна, понятлива. Она может говорить и по-французски. Ах, какой вздор!
   ОТ АВТОРА. - говорил он тут же сам себе. Но чем дальше уезжал Оленин от России, чем ближе подъезжал он к Кавказу, тем отраднее становилось у него на душе. Он скорее хотел увидеть горы.
   Однажды вечером, ногаец-ямщик плетью указал из-за туч на горы.
   ОЛЕНИН. Виделось что-то серое.
   ОТ АВТОРА. И он подумал, что горы и облака имеют совершенно одинаковый вид и что особенная красота снеговых гор, о которых ему толковали, есть такая же выдумка, как музыка Баха и любовь к женщине, - и он перестал дожидаться гор. Но на другой день, когда утро было совершенно ясное, он вдруг увидел, казалось, в двадцати шагах от себя чисто белые громады.
   ОЛЕНИН. Что это? Что это такое?
   АВТОР. А горы - равнодушно ответил ногаец.
  
   Горы выступают из темноты разом.
  
   ВАНЮША. Я давно на них смотрю. Вот - хорошо-то! Дома не поверят.
   ОЛЕНИН. Вот оно где начинается.
   ВАНЮША. А что это за дымы?
   ОТ АВТОРА. Это за Тереком в ауле, - ответил возница - ногаец.
   ОЛЕНИН. Вот они горы. И я еду, их не боюсь, у меня ружьё и сила и молодость...
   ОТ АВТОРА. И Оленину становилось все веселее и веселее. Его манило будущее, ему грезилась ОНА.
  
   Темнеет. Свет на Оленине гаснет. Видны только горы.
   Когда сцена освещается более ясным светом, то зеленым, то голубым, то красным, но неизменно призрачным - зритель, одно за другим видит все будущие места действия: то двор бабуки Улиты с верандой дома Оленина, то улицу перед его двором, то лес, то кордон и т.д. Над всем местом действия довлеет дозорная вышка, которая, по мере разворота круга, то отдаляется от авансцены, то наползает на неё.
   Останавливается движение круга на дворе бабуки Улиты.
   Загорается вечерний свет. Посреди двора стоит Марьяна. И смотрит на заходящее солнце.
   Из-за угла дома выходит мать Марьяны бабука Улита. Марьяна спохватывается, бежит по делам, несет хворост в избушку.
  
   УЛИТА. Разуйся, чертова девка, - чувяки-то новые все истоптала.
  
   Во двор, через плетень заглядывает мать Лукашки.
  
   МАТЬ. Что, бабука, убралась?
   УЛИТА. Девка топит. Аль, огоньку надо?
   МАТЬ. Да, тоже топить собралась. Что твой-то, мать, в школе?
   УЛИТА. Все ребят учит, мать.
   МАТЬ. Человек умный ведь; всё в пользу.
   УЛИТА. Известно в пользу.
   МАТЬ. А мой Лукашка на кордоне, а домой не пускают. А ведь только собрала в казаки-то.
   УЛИТА. НА кардоне и стоит?
   МАТЬ. Стоит, мать. С праздника не бывал. Намедни рубахи с Фомушкиным послала. Говорит ничего - начальство одобряет. У них, баит, опять абреков ищут. А Лукашка, говорит, весел, ничего.
   УЛИТА. Ну, и слава Богу. Урван, твой Лукашка-то, одно слово - урван.
   МАТЬ. Благодарю Бога, мать, сын хороший, молодец, все одобряют. Только женить бы его, и помереть бы спокойно.
   УЛИТА. Что ж, девок мало ли по станице?
   МАТЬ. Много, мать, много. Марьянушка-то твоя девка, вот девка, так по полку-то поискать.
   УЛИТА. Что ж, Марьянушка подрастет, так же девка будет.
   МАТЬ. Пришлю сватов, пришлю. Дай, сады уберем, твоей милости кланяться придем. Хорунжему Илье Васильичу кланяться придем.
   УЛИТА. Что Иляс! Со мной говорить надо. На все свое время.
   МАТЬ. Не оставь, мать, попомни эти слова.
   УЛИТА. На всё свое время. (Уходит в дом).
   МАТЬ. Пойду, топить надо.
  
   Из избы выходит Марьяна, кланяется Лукашкиной матери, уходит за дом.
  
   Краля девка. Работница девка. Куда ей расти? Замуж пора. Да в хороший дом. Замуж за моего Лукашку
  
   Затемнение.
   Сцена разворачивается. Лес. Кардон. Круто поднимается берег. Вышка ближе к зрителю. На вышке Назарка. Выходит Лука.
  
   ЗАХАРКА. Гей, Лука!
   ЛУКА (выходит с фазаном). Где все-то?
   ЗАХАРКА. Казаки ужинать пошли. О! Где петуха-то взял? (Спускается вышки). Должно быть, в мой пружок попал.
   ЛУКА. Не знаю в чей. Должно в твой.
   НАЗАРКА. За ямой, что ль, у чинары? Мой и есть, вчера поставил.
   ЛУКА. Нынче пилав сделаем.
   НАЗАРКА. Что ж, сами съедим, или уряднику отдать?
   ЛУКА. Будет с него.
   НАЗАРКА. А слышь, Лука, опять нас в секрет пошлет, черт-то. Фомушкина за чихирем послал, его черед был. Котору ночь ходим. Только на нас и выезжает. Я ему нынче скажу, право, скажу... Скажем: не пойдем, измучились, да и всё тут. Скажи, право, он тебя послушает. А то, что это?
   ЛУКА. Во нашел, о чем толковать. Дряни-то. Добро б из станицы на ночь выгоняли, обидно было бы. Там погуляешь, а тут? Что на кардоне, что в секрете, всё одно лес. Эка ты...
   НАЗАРКА. А в станицу пойдешь?
   ЛУКА. На праздник пойду.
   НАЗАРКА. Сказывали, твоя Дунайка с Фомушкиным гуляет.
   ЛУКА. А черт с ней. Разве я другой не найду.
   НАЗАРКА. Гурка сказывал. Пришел, говорит к ней, а мужа нет. Фомушкин сидит, пирог ест. Он посидел, да и пошёл под окно; слышит, она и говорит: Ушел, черт-то? Что, родной, пирожка не ешь? А спать, говорит, домой не ходи. А он и говорит из под окна: Славно.
   ЛУКА. Врешь.
   НАЗАРКА. Право, ей-Богу!
   ЛУКА. А другого нашла, черт с ней: девок мало ли? Она мне и то постыла. (Лезет на вышку).
   НАЗАРКА. Вот ты, черт, какой! Ты бы к Марьянке хорунжиной подъехал. Что она ни с кем не гуляет?
   ЛУКА (с вышки). Что Марьянка! Все одно.
   НАЗАРКА. Да, вот сунься-ка...
   ЛУКА. А ты что думаешь? Да мало их по станице.
  
   Подходят казаки: урядник, Мосеич, Ергушев, дядя Бурлак, Гурка.
  
   Баб-то, баб-то в ауле что высыпало.
   ГУРКА. За водой, должно, идут.
   ЛУКА. Из ружья бы пугнуть. То-то бы переполошились.
   НАЗАРКА. Не донесет.
   ЛУКА. Вона! Моё через перенесет. Вот дайте срок, их праздник будет, пойду к Гирей-хану в гости, бузу пить.
  
   На кардон выходит дядя Ерошка.
  
   ЕРОШКА. Здорово дневали, добрые люди.
   ЕРГУШОВ. Здоров, дядя.
   ЕРОШКА. Что видали, сказывай?
   НАЗАРКА. Слышь, дядя. Какой ястреб во тут на чинаре живет! Как вечер, так и вьется.
   ЕРОШКА. Ну, ты.
   НАЗАРКА. Право, дядя, ты посиди.
  
   Казаки засмеялись.
  
   ЛУКА. Э, дурак, только брехать.
   ЕРОШКА. Надо посидеть. Посижу. А свиней не видали?
   БУРЛАК. Легко ли? Свиней смотреть. Тут абреков ловить, а не свиней, надо.
   МОСЕИЧ. Ты ничего не слыхал, дядя?
   ЕРОШКА. Абреков-то? Не, не слыхал. А что, чихирь есть? Дай испить, добрый человек. Измаялся, право. Я тебе, вот дай срок, свежинки принесу, право, принесу. Поднеси.
   МОСЕИЧ (как бы не слыша его слов). Ты что ж, посидеть, что ли хочешь?
   ЕРОШКА. Хотел ночку посидеть. Может, к празднику и даст Бог, замордую что; тогда тебе дам, право.
   ЛУКА (спустившись с вышки). Дядя, ты к верхнему протоку сходи.... (Подносит Ерошке чихиря). Там табун важный ходит. Я не вру. Пра. Намеднись, наш казак одного стрелил.
   ЕРОШКА. А, Лукашка Урван здесь. (Принимает чихирь). Спаси тя Христос. Какое место стрелил?
   ЛУКА. А ты и не видал! У самой канавы, дядя. Да я тебе покажу, дядя, кое место, - недалече. Я, брат, все его дорожки знаю. Дядя Мосев, кому нынче в секрет идти?
   МОСЕВ. Да кому идти? Дядя Бурлак ходил, Фомушкин ходил. Идите вы, что ли? Ты да Назар. Да Ергушев пойдет; авось проспался.
   НАЗАРКА. Ты-то не проспался, так ему как же.
  
   Казаки смеются.
  
   МОСЕВ. Да скорее идите. Кабы не приказано было, я бы не высылал, а то, гляди, сотник набежит. И то, говорят, восемь человек абреков переправились.
   ЕРГУШОВ. Что ж, идти надо. Порядок. Нельзя, время такое. Я говорю, идти надо.
   ЕРОШКА. Ну, ребята, вот и я с вами пойду. ВЫ на чеченцев, а я на свиней сидеть буду.
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Было уже совсем темно, когда дядя Ерошка и трое казаков с кардона, в бурках и с ружьями, пошли вдоль Терека на место, назначенное для секрета.
  
   Высокий берег. Камыши. Толстое бревно.
   Выходят Ерошка, Лука, Ергушов, Назарка.
  
   НАЗАРКА. Здесь, что ль, сидеть?
   ЛУКА. А то чего ж! Садись здесь, а я живо приду, только дяде укажу.
   Лука отводит Ерошку.
  
   ЕРГУШОВ (устраиваясь). Самое тут хорошее место: нас не видать, а нам видно. Тут сидеть, самое первое место.
   ЛУКА. Вот тут недалече, дядя. Я укажу, где прошли. Я, брат, один знаю.
   ЕРОШКА. Укаж; ты молодец, Урван.
   ЛУКА. Вот, где пить пошли, видишь, что ль?
   ЕРОШКА. Спаси тебя Христос. Карга за канавой, в котлубани будет. Я посижу, а ты ступай.
  
   Дед Ерошка живо, по-молодому уходит.
  
   ЕРГУШОВ (зевая). Как сидеть весело. Право, место хорошее.
  
   Лука возвращается к товарищам.
  
   Проводил?
   ЛУКА. Указал. (Смотрит за реку в горы). А ведь тоже караулит, или ползет где-нибудь.
   ЕРГУШОВ. Кто?
   ЛУКА. Абрек.
   ЕРГУШОВ (прислушавшись). Терек шумит, - поди, разбери...
   ЛУКА. Назар-то, спит?
   ЕРГУШОВ. Уснул казак. Лука, я теперь тоже засну. Ты разбуди после петухов; потому порядок надо. Я засну, поспим; а там ты заснешь, я посижу; так-то.
   ЛУКА. Я спать, спасибо, не хочу.
  
   Ергушов заворачивается в бурку. Лука караулит.
  
   Хоть бы луна. А так разбери, - берег ли, туча? И вода шумит, ничего не разобрать.
  
   Слышен крик совы.
  
   Ишь, закопошилась! С чего бы?
  
   Лука решил поменять место, задел Назарку.
  
   НАЗАРКА. А, что?
   ЛУКА. Ничего, ничего. Это я ненароком. Спи.
   НАЗАРКА. А ты один сидишь?
   ЛУКА. Один.
   НАЗАРКА. Скучно?
   ЛУКА. Ничего, я думаю.
   НАЗАРКА. Чего?
   ЛУКА. Думаю. Вот как там, в горах, чеченец живет? Зачем ходят их молодцы на эту сторону? Как не боятся казаков? Ведь они могут переправляться в другом месте, а они тут.
   НАЗАРКА. Охота тебе про такое?
   ЛУКА. А про что? Про душеньку? Довольно досадно о ней раздумываться. Она там, в станице, а мы тут в секрете. А точно то, что ты мне дави, про Дунайку рассказывал? А? Спит.... Ладно, спи. (Вскидывается, смотрит на реку). Чего это там... плеснуло. Плывет. Нет, карча. Странная карча. Поперек струи тянет.... Вот, как убью абрека? А ведь он и есть, абрек. Ах, ты татарская голова! (Целится). Отцу и Сыну! (Стреляет).
  
   Гремит выстрел.
  
   ЕРГУШОВ (спросонья). Держи, я говорю!
   ЛУКА (шёпотом). Молчи, черт! Абреки!
   НАЗАРКА. Кого стрелил? Кого стрелил, Лукашка?
   ЛУКА. Абреки! Сказывают тебе.
   ЕРГУШОВ. Будет, брехать-то. Али так вышло ружьё-то?
   ЛУКА. Абрека убил. Вот что стрелил. Человек плыл... Я его убил. Гляди-ка сюда.
   ЕРГУШОВ. Будет врать-то.
   ЛУКА. Чего будет? Вон, гляди! Гляди сюда!
   ЕРГУШОВ. Эна! Я тебе говорю, другие будут. Верно, тебе говорю. Эти передовой плыл; либо уж здесь, либо недалече, на той стороне; я тебе верно говорю.
  
   Лукашка стал скидывать черкеску.
  
   Куда ты, дурак? Сунься только, ни за что пропадешь, я тебе верно говорю. Коли убил, не уйдет. Назар! Ты ступай живо на кардон, да не по берегу ходи: убьют, верно, говорю.
   НАЗАРКА. Так я и пошёл! Ступай сам.
  
   Лука опять принялся стаскивать черкеску.
  
   ЕРГУШОВ. Не лазай, говорят! Вишь, не шелохнется он, уж я вижу. До утра недалече, дай, с кардона прибегут. Ступай, Назар; эка, робеешь. Не робей, говорю.
   НАЗАРКА. Лука, а Лукав, да ты скажи, как убил?
   ЛУКА. Ступайте на кардон живо, а я посижу. Да казакам велите в разъезд послать. Коли на той стороне... ловить надо.
   ЕРГУШОВ. Я говорю, ловить надо, уйдут, верно. Пойдем, Назарка. Ну, смотри, Лука, не шелохнись, а то тоже здесь срежут тебя. Ты смотри, не зевай, я говорю.
  
   Назарка и Ергушов спешно уходят.
  
   ЛУКА (вглядываясь). Ишь, какой.... Как его волной-то колышет. До кардона-то далеко. Уйдут те-то, что с этим шли, уйдут...
  
   Шум, треск веток. Лукашка прицеливается из ружья.
  
   Отцу и Сыну!
   ЕРОШКА (выходит на Лукашку). Гей, казаки! Дядю не убей.
   ЛУКА. Чуть-чуть не убил тебя, ей-Богу!
   ЕРОШКА. Что стрелил?
   ЛУКА. Ты ничего не видел, дядя, а я зверя убил. С карчёй на спине плыл. Я его высмотрел, да как.... Глянь-ка сюда! Во! В портках синих, ружье никак.... Видишь, что ль?
   ЕРОШКА. Чего не видать. Джигита убил.
   ЛУКА. Сидел так-то я, гляжу, что чернеет с той стороны? Я еще там его высмотрел, точно человек подошёл и упал. Что за диво. А карча, здоровая карча плывет, да не вдоль плывет, а поперек перебивает. Глядь, а из-под неё голова показывает. Что за чудо? Повел я из-за камыша-то мне и не видно; привстал, а он услыхал, верно, бестия, да на отмель и выполз, оглядывает. Врешь, думаю, не уйдешь. - Ох, глотку завалило чем-то. - Я ружье изготовил, не шелохнусь, выжидаю. Постоял, постоял, опять и поплыл, да как напал на месяц-то, так уж спина видна. Отцу и Сыну и Святому Духу! Глядь, из-за дыма, а он и барахтается. Застонал, али почудилось мне? Ну, слава Тебе Господи, думаю, убил! А как на отмель вынесло, все наружу и стало. Хочет стать, да и нет силы-то. Побился, побился, да и лег. Чисто всё видать. Вишь, не шелохнется, должно издох. Казаки на кардон побежали, а то, как бы другие не ушли.
   ЕРОШКА. Так и поймал. Далече, брат, теперь.... Идут казаки-то... ЛУКА. Каюк ведут, что ли? Слышь, уключины скрипят?
   ЕРОШКА. А говору-то, говору!
  
   Выходят казаки.
  
   МОСЕВ. Все живы?
  
   Казаки устраиваются рядом с бревном, держат ружья наготове.
  
   Молодец, Лука.
   ГУРКА. Тащить на берег, что ли?
   МОСЕВ. Погодим, каюк Назарка ведет.
   ЛУКА. Так чего ждать?
   БУРЛАК. Дурак! Живой, может! Притворяется!
  
   Лука срывается вниз.
  
   Кинжал возьми!
   ГОЛОС ЛУКИ. Толкуй!
  
   Казаки без охоты попрыгали за ним. Ерошка смотрит за казаками.
  
   ЕРОШКА. Ищь, как пометил, - в голову.
  
   Казаки по одному возвращаются.
  
   ЕРГУШОВ (обтирая руки). Вот так сазан попался.
   МОСЕВ. Кабы не передовой был, так не так бы плыл. Одному, зачем плыть?
   ЛУКА (смеясь). То-то ловкий должно, вперед всех выискался. Самый, видно, джигит. Борода-то крашена.
   ГУРКА. А ногти в крови, что ль?
   БУРЛАК. Крашены.
   ЛУКА. То же и зипун в мешке на спину приладил...
   БУРЛАК. Оно и плыть ему легче от неё...
   МОСЕВ. Слышь, Лукашка. Ты кинжал себе возьми, и зипун возьми, а за ружьё, приди, я тебе три монета дам. Вишь, оно со свищем. Так мне на память лестно.
   ЛУКА. Вишь, черт какой! Хоть бы зипун хороший был!
   БУРЛАК. Годится за дровами ходить.
   ЛУКА. Мосев! Я домой схожу.
   МОСЕВ. Иди, что ж! Оттащить его на кардон надо, ребята. Да, шалашик от солнца над ним сделать надо. Може из гор выкупать будут.
   ЕРГУШОВ. Еще не жарко.
   ЕРОШКА. А чакалка изорвет? Это разве хорошо?
   МОСЕВ. Караул поставим, а то выкупать придут: нехорошо, коли и порвет. Ну, Лукашка, как хочешь, ведро ребятам поставишь.
   ЕРГУШОВ. Уж как водится.
   БУРЛАК. Вишь, счастье Бог дал: ничего не ведамши, абрека убил.
  
   НА бугор поднимается Назарка.
  
   НАЗАРКА. Каюк там рядом поставил.
   ЛУКА. Покупай, братцы, и кинжал, и зипун. Давай денег побольше и портки продам: мне не налезут - поджарый, черт, был.
   БУРЛАК. За зипун дам монет.
   МОСЕВ. А я за кинжал два ведра поставлю.
   ЛУКА. Пей, ребята, ведро ставлю, ваше.
   НАЗАРКА. Лукашка, а ты портки-то девкам на платки изрежь.
  
   Казаки смеются.
  
   МОСЕВ. Будет вам смеяться, оттащите тело-то. Что пакость такую посреди реки держать.
   ЛУКА. Что стали? Грузи его, ребята!
  
   Казаки опять срываются к Тереку.
  
   НАЗАРКА. Вишь, заметку ты ему, какую сделал. Оккурат над самым виском. Ловко. Не пропадет, хозяева узнают.
   ЛУКА. Тоже человеком был.
   НАЗАРКА. Да, попался бы ты ему, спуска бы не дал.
   ЛУКА. Назар, в станицу придем, ты сходи к ней, узнай. Только не сказывай, что я прислал; А поди, посмотри, муж дома, что ли?
   НАЗАРКА. А я к Ямке зайду - погуляем, что ли?
   ЛУКА. Уж, когда же гулять-то, что не нынче.
  
   Уходят к остальным. Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Спустя два часа через густой лес, отделяющий Терек от станицы, Лукашка с Назаркой почти бегом шли домой, не переставая разговаривать. Придя, домой они выпили и завалились спать до вечера.
   В тот же день две роты Кавказского пехотного полка пришли стоять в Новомлинскую столицу.
   Оленину, который уже три месяца, как был зачислен в полк, была отведена квартира в одном из лучших домов в станице, у хорунжего Ильи Васильевича, отца Марьяны.
  
   Станица. Двор бабуки Улиты.
   Оленин сидит на вещах. Подходит Ванюша.
  
   ОЛЕНИН. Ну, что, Ванюша, как квартира?
   ВАНЮША. Да что это такое будет, Дмитрий Андреевич?
   ОЛЕНИН. А что, Иван Васильевич?
   ВАНЮША. Вам вот смешно. А вы походите, сами поговорите с этим народом: не дают хода, да и шабаш. Слова, так и того не добьешься. Не русские какие-то.
   ОЛЕНИН. Да ты бы станичного начальника спросил.
   ВАНЮША. Да ведь я их места положения не знаю.
   ОЛЕНИН. Кто ж тебя так обижает?
   ВАНЮША. Черт их знает! Тьфу! Хозяина настоящего нету. На какую-то кригу, говорят, пошел. А старуха такая дьявол, что упаси Господи! Как тут жить будем, я уж не знаю. Хуже татар, ей-Богу! Даром, тоже христиане считаются. На кригу пошел. Какую кригу выдумали, неизвестно.
   ОЛЕНИН. Что, не так, как у нас на дворне?
   ВАНЮША. Да, вот вы смейтесь тут! Вам смешно.
   ОЛЕНИН. Постой, не сердись, Иван Васильевич. Дай вот я пойду к хозяевам, посмотри, - всё улажу. Еще как заживем славно. Ты не волнуйся только.
  
   Оленин взбежал на крыльцо, толкнул дверь. Марьяна, в этот момент выходившая из дверей, испуганно прижалась к стене, закрыв низ лица платком.
  
   ОЛЕНИН. Здравствуй, красавица.
  
   В дверях за Марьяной, появилась Улита.
  
   УЛИТА. Что пришел?
   ОЛЕНИН. Здравствуй, матушка.
   УЛИТА. Насмеяться хочешь? А? Я те насмеюсь! Черная на тебя немочь! Каку надо болячку? Скобленое твое рыло! Чего пришел?
   ОЛЕНИН. Вот, я о квартире пришел...
   УЛИТА. Вот, дай срок, хозяин придет. Он тебе покажет место!
  
   Уходит, захлопнув перед Олениным дверь. Марьянка быстро сбежала с крыльца, приостановилась, порывисто оглянулась смеющимися глазами на Оленина и скрылась за углом хаты.
  
   ВАНЮША. Уладили?
   ОЛЕНИН. Да, видно ты прав, Ванюша. Однако, какова красавица!
   ВАНЮША. Девка-то? Ровно кобылка табунная. Видать, такая же дикая. Ла фам.
  
   Во двор входит хорунжий, вернувшийся с рыбной ловли.
  
   ХОРУНЖИЙ. Вы к чему, господа?
   ВАНЮША. Нам тут квартиру определили на постой.
   ХОРУНЖИЙ. Тесно у нас, местов нет.
   ОЛЕНИН. Я не даром, я платить буду за квартиру.
   УЛИТА (появляется в дверях). Не нужно нам твоих денег поганых. Легко ли, не видали! Табачищем дом загадят, да деньгами платить хочет. Эку болячку не видали. Растрели тебе в животы сердце!
   ХОРУНЖИЙ. Уймись. За три монета в месяц пойдете жить в холодную хату?
   ОЛЕНИН. Пойдем. Ванюша, заноси вещи.
  
   Хорунжий с женой уходят в дом. Ванюша начинает носить вещи. Оленин стоит на крыльце отведенного ему жилища.
  
   Вот, Ванюша, московская-то жизнь и забыта.
   ВАНЮША. Что её и вспоминать.
   ОЛЕНИН. Вот уж горы кругом. Старая жизнь долой, началась новая.
   И тут я должен жить, как новый человек. Между новыми людьми. И я должен у них заслужить новое, хорошее о себе мнение.
   ВАНЮША. У кого? Да оне тут хуже татар: ей Богу! Вон, ребятишки какого-то старика дразнят; так что, у него мнение заслужить?
   ОЛЕНИН. А ну, Ванюша, позови его!
   ВАНЮША. Вам надо, Дмитрий Андреич, так вы и зовите.
  
   Ванюша уходит в дом.
  
   ОЛЕНИН (зовет). Дедушка! Казак! Подойди-ка сюда!
  
   Входит Ерошка.
  
   ЕРОШКА. Здравствуй, добрый человек.
   ОЛЕНИН. Здравствуй, добрый человек. Что это тебе мальчишки кричат?
   ЕРОШКА. Кричат: сучку поцеловал.
   ОЛЕНИН. Сучку поцеловал?
   ЕРОШКА. Дразнят меня старика. Это ничего. Я люблю. Пускай, радуются над дядей. Ты начальник армейских, что ли?
   ОЛЕНИН. Нет, я юнкер. А где это фазанов убил?
   ЕРОШКА. В лесу три курочки замордовал. Коли хочешь, возьми себе парочку. А что, ты охотник?
   ОЛЕНИН. Охотник. Я в походе сам убил четырех.
   ЕРОШКА. Четырех. Много. А пьяница ты? Чихирь пьешь?
   ОЛЕНИН. Отчего же? И выпить люблю.
   ЕРОШКА. Э, да ты, я вижу, молодец! Мы с тобой кунаки будем.
   ОЛЕНИН. Заходи. Вот и чихирю выпьем.
   ЕРОШКА. И то зайти. (Поднимается на крыльцо). Кошкильды. Это по-татарски значит: здравия желаем, мир вам, по-ихнему.
   ОЛЕНИН. Кошкильды. Я знаю.
   ЕРОШКА. Э, не знаешь, не знаешь порядков. Дурак! Коли тебе кошкидьды говорят, ты скажи: алла рази бо сун, спаси Бог. Так-то, отец мой, а не кошкильды. Я тебя всему научу. Так-то был у нас Илья Мосеич, ваш, русский. Так мы с ним кунаки были. Молодец был. Пьяница, вор, охотник, уж какой охотник! Я его всему научил.
   ОЛЕНИН. Чему ж ты меня научишь?
   ЕРОШКА. На охоту ходить. Рыбу научу ловить. Чеченцев покажу. Душеньку хочешь, и ту доставлю. Вот я какой человек. Я шутник. Я сяду, отец мой, я устал. (садится на крыльцо). Карга!
   ОЛЕНИН. А карга это что значит?
   ЕРОШКА. Это значит: хорошо, по-грузински. А я так говорю: поговорка моя, слово любимое: карга; карга, так и говорю, значит, шутю. Да что, отец мой, чихирю-то вели поднесть. Солдат, драбант есть у тебя? Есть? Иван! Ведь у вас, что не солдат, то Иван. Твой Иван, что ли?
   ОЛЕНИН. И то, Иван. Ванюша! Ванюша возьми, пожалуйста, у хозяев чихиря и принеси нам.
   ЕРОШКА. Всё одно, что Ванюша, что Иван. Ты проси, батюшка, из початой бочки. У них первый чихирь в станице. Да больше тридцати копеек за осьмуху, смотри, не давай. А то она, ведьма, рада...
  
   Ванюша уходит.
  
   Наш народ анафемский, глупый народ. Оне вас не за людей считают. Ты для них хуже татарина. Мирские, мол, русские. А по моему, хоть и солдат, а всё человек, тоже душу в себе имеет. Так ли я сужу? За то-то меня наши и не любят; а мне всё равно. Я человек веселый, я всех люблю, я Ерошка. Так-то, отец мой!
  
   Оленин и Ерошка уходят в дом.
   Ванюша стучится к хозяевам. Улита выходит на подворье, не глядя на Ванюшу, занимается хозяйством.
  
   ВАНЮША. Здравствуйте, любезненькие. Барин велел чихирю купить. Налей те, добряшки. Я деньги заплачу, почтенные. Вы будете добрые, и мы добрые будем. Так-то лучше.
   УЛИТА. Много ли?
   ВАНЮША. Осьмушку.
   УЛИТА. Марьяна!
  
   Марьяна появляется из-за угла дома.
  
   Марьяна, поди, родная, нацеди им. Из начатой налей, желанная.
  
   Марьяна, взяв у Ванюши графин, проходит по двору, мимо крыльца Оленина.
  
   ОЛЕНИН (выглядывая в окно). Дядя, скажи, пожалуйста, кто эта такая эта женщина.
   ЕРОШКА (Тоже в окно). Постой. Кхм, Кхм. Марьянушка! А, нянюка Марьянка. Полюби меня, душенька. (Оленину). Я шутник. ( Марьяне). Полюби меня: будешь счастливая. Я молодец!
  
   Марьяна укрывается за углом.
  
   Я шутник!.. Королева девка? А?
   ОЛЕНИН. Красавица.
   ВАНЮША. Ла филь ком се тре бьен.
  
   Ванюша уходит за Марьяной.
  
   ОЛЕНИН. Позови её сюда.
   ЕРОШКА. Ни-ни. Эту сватают за Лукашку. Лука - казак молодец! Джигит. Намеднись абрека убил. Я тебе лучше найду. Такую найду, что вся в шелку, да серебре ходить будет. Уж сказал, - сделаю; красавицу достану.
   ОЛЕНИН. Старик, а что говоришь. Ведь это грех.
   ЕРОШКА. Грех? Где грех? На хорошую девку поглядеть грех? Погулять с ней грех? Это у вас так? Нет, отец мой, это не грех, а спАсенье! Бог тебя сделал, Бог и девку сделал. Всё он, батюшка, сделал. Так на хорошую девку смотреть не грех. На то она сделана, чтобы её любить, да на неё радоваться. Так-то я сужу, добрый человек.
  
   Оленин и Ерошка скрываются в глубине дома. Выходит Марьяна и Ванюша
  
   МАРЬЯНА (Ванюше). Что застыл-то, черт. Прими графин-то.
  
   Ванюша подает ей деньги.
  
   Мамуке деньги отдашь.
   ВАНЮША ( заигрывая с нею). Отчего вы такие сердитые, миленькие?
   МАРЬЯНА. А вы разве добрые?
   ВАНЮША. Мы с господином очень добрые? Мы такие додрые, что, где ни жили, везде нам хозяева наши благодарны оставались. Потому благородный человек.
   МАРЬЯНА. А что, он женатый твой пан-то?
   ВАНЮША. Нет, наш барин молодой и не женатый. Потому господа благородные никогда молоды жениться не могут.
   МАРЬЯНА. Легка ли! Какой буйвол разъелся, а жениться молод. Он у вас у всех начальник?
   ВАНЮША. Господин мой юнкер, значит - ещё не офицер. А званье-то имеет себе больше генерала - большого лица. Потому что не только наш полковник, а сам царь его знает. Мы не такие, как другие армейские - голь, а наш папенька сам сенатор был; тысячу, больше мужиков себе имел, и нам по тысяче рублей присылают. Потому нас всегда и любят. А то, пожалуй, и капитан, да денег нету. Что толку-то?
   МАРЬЯНА. Ладно, иди, неси чихирь-то, - ждут!
  
   Марьяна уходит.
  
   ВАНЮША. Ла филь се тре жюли.
  
   Ванюша уходит в дом.
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Между тем, на площади пробили зорю. Солнце скрылось совсем за далеким снежным хребтом. Убрав скотину, казачки выходили на углы улиц и, пощелкивая семя, усаживались на завалинках. К одному из таких кружков присоединилась и Марьянка.
  
   Улица.
   Марьянка, Устенька, казаки, казачки.
  
   БУРЛАК (заканчивая рассказ). Вот такие дела.
   КАЗАЧКА. А награда, я чай, большая ему будет?
   БУРЛАК. Мосев и то хотел его обидеть. Ружье отнял, да начальство в Кизляре узнало.
   КАЗАЧКА. То-то подлая душа, Мосев-то.
   УСТЕНЬКА. Сказывали, пришел Лукашка-то.
   БУРЛАК. У Ямки в шинке с Назаркой гуляют.
   КАЗАЧКА. Сказывали, пол ведра выпили. Эко Урвану счастье.
   БУРЛАК. Прямо, что Урван. Да что! Малый хорош! Куда ловок малый! Такой же отец был, батька Кирьяк; в отца весь.
   КАЗАЧКА. Как его убили, вся станица по нем выла.
   БУРЛАК. Вон, они идут, никак?
   КАЗАЧКА. Ергушов-то поспел с ними! Вишь, пьяница!
  
   Подходят Лука, Ергушов, Назарка.
  
   ЕРГУШОВ (девкам). Что, скурехи, песен не играете? Я говорю, играйте, на наше гуляние.
   НАЗАРКА. Здорово дневали!
   БУРЛАК. Здорово.
   ЕРГУШОВ. Песню!
   УСТЕНЬКА. Что играть? Разве праздник?
   КАЗАЧКА. Ты надулся, и играй!
   ЕРГУШОВ ( Назарке). Играй ты, что ль! И я и заиграю, я ловок, я говорю.
   НАЗАРКА. Что, красавицы, заснули? Мы с кардона помолить пришли. Вот, Лукашку помолили.
  
   Лукашка, подойдя к Марьяне, неторопливым движением приподнял папаху.
  
   УСТЕНЬКА. Что же? Надолго пришли?
   ЛУКА. До утра.
   БУРЛАК. Да, что ж, дай Бог тебе интерес хороший. Я рад, сейчас говорил.
   ЕРГУШОВ. И я говорю: гостей-то что! А солдатская водка до чего хороша, люблю!
   КАЗАЧКА. Трех дьяволов к нам пригнали. Уж дедука в станичное ходил; да ничего, брат, сделать нельзя.
   ЕРГУШОВ. Ага! Аль, горе узнала?
   БУРЛАК. Табачищем закурили, небось?
   КАЗАЧКА. Да кури во дворе, сколько хошь, а в хату не пустим. Хоть станичный приходи, не пустю. Обокрадут еще. Вишь, он, небось, чертов сын, к себе не поставил, станичный-то.
   ЕРГУШОВ. Не любишь?
   НАЗАРКА. А то, бают, еще девкам постелю стлать велено для солдатов и чихирем с медом поить.
   ЕРГУШОВ. Верно, говорю! (Хватает Устеньку).
   УСТЕНЬКА (отбиваясь). Ну, смола! Бабе скажу!
   ЕРГУШОВ. Говори! И впрямь Назарка правду баит; цидуля была, ведь он грамотный. Верно!
   УСТЕНЬКА. Что пристал, сволочь? (Сильно толкает его).
   ЕРГУШОВ (чуть не упав). Вишь, говорят, у девок силы нету: убила было совсем.
   УСТЕНЬКА. Ну, смола! Черт тебя принес с кардону! Проспал было абрека-то? Вот он бы тебя срезал, и лучше б было.
   НАЗАРКА. Завыла бы небось?
   УСТЕНЬКА. Так тебе и завою.
   ЕРГУШОВ. Вишь, ей и горя нет. Завыла бы? Назарка, а?
   ЛУКА. А что, Марьянка, слышь, начальника у вас поставили?
   КАЗАЧКА. Да, им хорошо, как две хаты есть. Слыхано ли дело, целую орду в станицу пригнали. И каку черну немочь они тут работать будут.
   УСТЕНЬКА. Сказывают, мост на Тереку строить будут.
   НАЗАРКА. А мне сказывали, яму рыть будут, девок сажать за то, что ребят молодых не любят.
   ЕРГУШОВ. Любите меня бабы, верно говорю!
  
   Ергушов обойдя Марьяну, обнимает казачку.
  
   НАЗАРКА. Что ж Марьянку не обнимаешь? Обнимал бы всех по порядку!
   ЕРГУШОВ. НЕ, моя старая слаще!
   КАЗАЧКА. Задушит, черт.
  
   Лука и Марьяна отходят в сторону.
  
   ЛУКА. А начальник у вас где стоит?
   МАРЬЯНА. В новую хату пустили.
   ЛУКА Что он, старый или молодой?
   МАРЬЯНА. А я разве спрашивала. За чихирем ему ходила, видела, с дядей Ерошкой сидит, рыжий какой-то. А добра целу арбу полну привезли.
  
   Марьяна опустила глаза.
  
   ЛУКА. Уж как я рад, что пришлось с кордона выпроситься.(Пытается заглянуть ей в глаза).
   МАРЬЯНА. Что ж, надолго пришел?
   ЛУКА. До утра. Дай семечек.
   МАРЬЯНА (улыбнулась и открыла ворот рубахи). На.
   ЛУКА (доставая семечки из-за пазухи Марьяны, близко пригнулся к ней). Право, все о тебе скучился, ей Богу!
   МАРЬЯНА (слегка отстраняясь). Все-то не бери.
  
   Лука шепотом говорит её что-то...
  
   (Оттолкнувшись от Луки, громко). Не приду, сказано!
   ЛУКА. Право... Что я тебе сказать хотел, ей Богу! Приходи, Машенька.
  
   Марьянка улыбаясь, но отрицательно покачала головой.
  
   ГОЛОС УЛИТЫ. Марьянка! Ужинать пора!
   МАРЬЯНА. Сейчас иду.
   ЛУКА (приподняв папаху). Видно, и мне домой пойти, дело-то лучше будет.
  
   Лука, небрежной походкой, идет прочь. Становится в тени.
  
   Марьяна, опустив голову, скорыми и ровными шагами идет прямо на него. Лука загораживает ей дорогу.
  
   МАРЬЯНА. Вишь, черт проклятый! Напугал меня! Не пошел же домой.
   ЛуКА (обнимая её). Что я тебе сказать хотел... Ей-Богу!
   МАРЬЯНА. Каки разговоры нашел по ночам. Слышал, мамука ждет? А ты к своей душеньке пойди.( Освободившись от него, добежала до своего двора, обернулась). Ну, что сказать хотел, полуночник?
   ЛУКА. Ты не смейся надо мной, Марьяна. Ей-Богу! Чтож, что у меня душенька есть? А черт её возьми! Только слово скажи, уж так любить буду - что хошь, то и сделаю. Вот они! (Погремел деньгами в карманах). Теперь заживем! Люди радуются, а я что? Не вижу от тебя радости никакой, Марьянушка. Да и что всё ждать, да ждать! Я ли тебя не люблю, матушка! Что хочешь надо мной делай!
   МАРЬЯНА. Ты не куражся, Лукашка, а слушай ты мои слова. Известно, я девка, а ты меня слушай. Воля не моя, а коли ты меня любишь, я тебе вот, что скажу. Ты руки-то пусти, я сама скажу. Замуж пойду, а глупости от меня ты никакой не дождешся.
   ЛУКА. Замуж пойдешь? Замуж - не наша власть! Ты сама полюби, Марьянушка.
  
   Марьяна прижалась к нему, поцеловала.
  
   МАРЬЯНА. Иди! Увидят! (Оттолкнула его). Вон и то, кажись, постоялец наш, черт, по двору ходит.
   Марьяна убегает.
  
   ЛУКА. Замуж пойдешь.... Замуж само собой. А ты полюби меня!
  
   Как черт из тени появляется Назарка.
  
   НАЗАРКА. Ишь, хорунжиха, и не пошутит, черт.
   ЛУКА. Ты, черт!
   НАЗАРКА. Марьянка-то, я говорю...
   ЛУКА. Дай срок.
   НАЗАРКА. А? Ты куда теперь?
   ЛУКА В трактир, к Ямке, погуляем. А потом я к Дунайке, ночевать...
  
   Запев песню, Лука и Назарка уходят.
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Действительно, как Марьяна вошла в ворота, Оленин ходил по двору, и слышал, как она сказала Луке: Постоялец-то, черт, ходит). Весь этот вечер он провел с Ерошкой, попивая чихирь. Ерошка сидел на крыльце, А Оленин ходил взад вперед по двору. Вдруг, шепот за воротами поразил его. Казак, в темной черкеске и белом купрее на шапке, прошел вдоль забора, а высокая женщина в белом платке, прошла мимо Оленина. Ни мне до тебя, ни тебе до меня нет никакого дела. - казалось, сказала ему решительная походка Марьянки. Он проводил её глазами до крыльца хозяйской хаты и вдруг чувство тоски и одиночества, каких-то неясных надежд и желаний, какой-то к кому-то зависти, охватило его душу.
  
   В темноте одинокая фигура Оленина.
  
   ОЛЕНИН. Ни тебе до меня, ни мне до тебя, нет никакого дела...
   ОТ АВТОРА. Немного погодя он услышал песню казака, что разговаривал с Марьяной.
   ОЛЕНИН. Что за люди, что за жизнь?
  
   Освещается крыльцо Оленинского дома. На крыльце стол, самовар на нем, стаканы. Под окном на широком топчане постелено.
  
   ЕРОШКА (сидя на ступенях). Куда засмотрелся, отец мой? Иди, пей. Это знаешь, кто поет? Лукашка-джигит! Он чеченца убил; то-то и радуется. И чему радуется? Дурак, дурак!
   ОЛЕНИН. А ты убивал людей?
   ЕРОШКА. Черт! Что спрашиваешь? Говорить не надо! Душу загубить мудрено, ох, мудрено! Пей, лучшею. Так-то, отец мой! Не застал ты меня в мое золотое времечко, я бы тебе все показал. Нынче Ерошка кувшин облизал. А то Ерошка по всему полку гремел. У кого первый конь, у кого шашка гурда, к кому выпить пойти, с кем погулять? Кого в горы послать, Ахмет-хана убить? Всё Ерошка! Кого девки любят? Всё Ерошка отвечал. Потому, что я настоящий джигит был. Пьяница, вор, табуны в горах отбивал, песенник; на все руки был. Нынче уж и казаков таких нету. Глядеть скверно. От земли вот (указывает на рост), сапоги дурацкие наденет, все на них смотрит, только и радости. Или пьян надуется; да напьется не акак человек, а так что-то! А я кто был? Я был Егошка-вор; меня мало по станицам,- в горах-то знали. Кунаки-князья приезжали. Я бывало, со всеми кунак: татарин - татарин, армяшка - армяшка, солдат - солдат, офицер - офицер. Мне всё равно, только бы пьяница был. Ты, говорит, очиститься должен от мира сообщения: с солдатом не пей, с татарином не ешь!
   ОЛЕНИН. Кто это говорит?
   ЕРОШКА. А, уставщики наши. А муллу или кадия татарского послушай. Он говорит: ВЫ неверные, гяуры, зачем свинью едите? Значит, всякий свой закон держит. А по-моему, все одно! Всё Бог сделал на радость человеку. Ни в чем греха нет. Хоть с зверя пример возьми. Он и в татарском камыше и в нашем живет. Куда придет, там и дом. Что Бог дал, то и лопает. А наши говорят, что за это будем сковороду лизать. Я так думаю, что все одна фальш.
   ОЛЕНИН. Что фальш.
   ЕРОШКА. Да, что уставщики говорят. У нас, отец мой, в Червленой, войсковой старшина - кунак мне был. Молодец мне был, как и я, такой же. Убили его в Чечнях. Так он говорил, что это все уставщики из своей головы выдумывают. Сдохнешь, говорит, трава вырастет на могиле, вот и всё. ( Засмеялся). Отчаянный был.
   ОЛЕНИН. А сколько тебе лет?
   ЕРОШКА. А Бог его знает. Годов семьдесят есть. Как у нас царица была, я уже не махонький был. Вот ты и считай, много будет. Годов семьдесят будет?
   РЛЕНИН. Будет. А ты еще молодец.
   ЕРОШКА. Что же, благодарю Бога, я здоров, всем здоров; только, баба, ведьма, испортила...
   ОЛЕНИН. Как?
   ЕРОШКА. Да так испортила...
   ОЛЕНИН. Значит, как умрешь, трава вырастет?
   ЕРОШКА. А ты как думал? Пей! (Берет в руки пустой графин). Эка, бутылка-то пуста. Эй, драбант!
  
   С постели поднимается заспанный Ванюша.
  
   Сходил бы ты, брат, к хозяевам за чихирем.
   ВАНЮША. Сколько ж можно, Дмитрий Андреич, пятый графин допили...
   ЕРОШКА. Э, брат, твоё ли дело считать? Или ты нам не помогал?
   ОЛЕНИН. Сходи, Ванюша, сходи.
   ВАНЮША. Дю те вулеву?
   ОЛЕНИН. Потом, Ванюша, чаю, потом.... Иди...
  
   Ванюша, взяв графин, уходит.
  
   ЕРОШКА. Строг он с тобой. И что это ты так добр к нему?
   ОЛЕНИН. Росли вместе, с малолетства. Его матушка и меня вскормила, вынянчила.
   ЕРОШКА. Вишь как. А теперь, выходит, ты господин, а он слуга.... А я вольный человек. Охотник! Против меня другого охотника в полку нет. Я тебе всё покажу. Я такой человек. Я след найду, - уж я его знаю, зверя, и знаю, где ему лечь и куда пить или валяться придет. Лопазик сделаю, и сижу ночь, караулю. Что дома-то сидеть? Только нагрешишь, пьян надуешься. Еще бабы тут придут, тары, да бары: угоришь еще. То ли дело на зорьке выйдешь, местечко выберешь, и сидишь, добрый молодец, дожидаешься. Всё-то ты знаешь, что в лесу делается. На небо взглянешь, - звездочки ходят, рассматриваешь по ним, глядишь, времени много ли. Кругом поглядишь, - лес шелыхается, всё ждёшь, вот - вот затрещит, придет кабан мазаться. Слушаешь, как там орлы молодые запищат, петухи ли в станице откликнутся, или гуси. Гуси - так до полночи значит. И всё я это знаю. А то, как ружье где далече ударит, мысли придут. Подумаешь: кто это стрелял? Казак, так же как я, зверя выждал. И попал ли он его, или только, испортил, и пойдет, сердечный по камышу кровь мазать так, даром. Не люблю! Ох, не люблю! Зачем зверя испортил? Дурак, дурак! Или думаешь себе: Может, абрек какого казачонка глупого убил. Всё это в голове у тебя ходит. А то раз сидел я на воде; смотрю - зыбка сверху плывет. Вовсе целая, только край отломан. То-то мысли пошли. Чья такая зыбка? Должно, думаю, ваши черти солдаты в аул пришли, чеченок побрали, ребенка убил какой черт; взял за ножки, да об угол. Разве не делают так-то? Эх, души нет в людях! И такие мысли пришли, жалко стало. Думаю: зыбку бросили и бабу угнали, дом сожгли, а джигит взял ружьё, на нашу сторону пошёл грабить. Всё сидишь, думаешь.
  
   Ванюша приносит чихирь. Пьют.
  
   Да как заслышишь табунок по чаще ломиться, так и застучит в тебе что! Матушки, подождите. Сидишь, не дрогнешся, а сердце в тебе: дун, дун, дун! Так тебя и подкидывает! Нынче весной так-то подошел табун важный, зачернелся. Отцу и Сыну... - уж хотел стрелить. Как она фыркнет на своих поросят: Беда, мол, детки, человек сидит, - и затрещали все по кустам.
   ОЛЕНИН. Как же это свинья сказала поросятам, что человек сидит?
   ЕРОШКА. А ты как думал? Ты думал он дурак, зверь-то? Да и то сказать: ты его убить хочешь, а она по лесу гулять живая хочет. У тебя такой закон, у неё такой закон. Она свинья, а всё она не хуже тебя; такая же тварь Божья. Эхма! Глуп человек, глуп, глуп, глуп человек.. Прощай, отец мой, и сыт и пьян! Завтра на охоту приходить?
   ОЛЕНИН. Приходи.
   ЕРОШКА. Смотри, раньше вставать! А проспишь - штраф.
   ОЛЕНИН. Небось, раньше тебя встану.
  
   Ерошка молча уходит.
  
   Что за люди, что за жизнь!
  
   Оленин один вернулся в дом.
  
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Дядя Ерошка был заштатный и одинокий казак; жена его лет двадцать тому назад, выкрестилась в православие, сбежала от него и вышла замуж за русского фельдфебеля; детей у него не было. Он не хвастал, рассказывая про себя, что был в старину первый молодец в станице. Его все знали по полку за его старинное молодечество. Теперь большая часть его жизни проходила на охоте в лесу, где он питался по суткам одним куском хлеба и ничего не пил, кроме воды. Зато в станице он гулял с утра до вечера.
   Вернувшись от Оленина, он заснул часа на два и, еще до рассвета, проснувщись, лежал и думал о человеке которого он вчера узнал.
  
   Рассвет.
   Раздается шум в сенях. В хату входит Лукашка.
  
   ЛУКА. Уйде-ма, дядя?
   ЕРОШКА. Уйде, уйде, уйде. Дома, заходи! Сосед Марка, Лука Марка, что к дяде пришел? Аль на кордон?
   ЛУКА. Здорово, дядя.
   ЕРОШКА. Здорово, Марка! Я тебе рад.
   ЛУКА. Тебе чихирю принес, дядя, что на кордоне обещал.
   ЕРОШКА. Спаси тебя Христос.
  
   Лука налил вина.
  
   Будь здоров! Отцу и сыну!
   ЛУКА. Отцу и Сыну!
   ЕРОШКА. Чтоб тебе получить, что желаешь, чтобы тебе молодцом быть! Крест выслужить.
  
   Выпили. Ерошка принес сушеной рыбы, отбил её на пороге палкой, положил на стол.
  
   У меня все есть. И закуска есть, благодарю Бога. Ну, что Мосев?
   ЛУКА. Ружьё отнял, все-таки.
   ЕРОШКА. За ружьем не стой. Ружья не дашь - награды не будет.
   ЛУКА. Да что, дядя. Какая награда, говорят, малолетку. Я ж еще действительной конной не служил. А ружье важное, крымское, восемьдесят монетов стоит.
   ЕРОШКА, Э, брось. Так-то я заспорил с сотником: коня у меня просил. Дай, говорит, коня, в хорунжии представлю. Я не дал, так и не вышло.
   ЛУКА. Да что , дядя! Вот коня купить надо, а, бают, за рекой меньше пятидесяти монетов не возьмешь. Матушка вина еще не продала.
   ЕРОШКА. Эх! Мы не тужили! Когда дядя Ерошка в твои года бывал, он уж табуны к ногайцев воровал, да за Терек перегонял. Бывало, важного коня за фтоф водки, али за бурку отдашь.
   ЛУКА. Что же за дешево отдавали?
   ЕРОШКА. Дурак, дурак, Марка. Нельзя, - на то воруешь, чтобы не скупым быть. А вы, я чай, и не видывали, как коней гоняют?
   ЛУКА. Да что говорить, дядя? Не такие мы, видно, люди.
   ЕРОШКА. Дурак, дурак, Марка! Не такие людии! Не тот я был казак в твои годы!
   ЛУКА. Да что же?
   ЕРОШКА. Дядя Ерошка прост был, ничего не жалел. Зато у меня вся Чечня кунаки были. Приедет ко мне какой кунак, водкой пьяного напою, ублажу, спать положу, а к нему поеду, подарок, пешкеш, свезу. Так-то люди делают, а не то что как теперь: только и забавы у ребят, что семя грызут, да шелуху плюют.
   ЛУКА. Это я знаю. Это так.
   ЕРОШКА. Хочешь быть молодцом, так будь джигитом, а не мужиком. А то и мужик лошадь купит, денежки отвалит и лощадь возьмет.
   ЛУКА. Да ведь и так скучно, дядя! В станице или на кордоне; а разгуляться поехать некуда. Все народ робкий. Вот, хоть бы Назар. Намедни в ауле были; так Гирей-хан в Ногаи звал за конями, никто не поехал; а одному как же?
   ЕРОШКА. А дядя что? Ты думаешь, я засох? Нет, я не засох. Давай коня, сейчас в ногаи поеду.
   ЛУКА. Что пустое говорить? Ты скажи, как с Гирей ханом быть? Говорит, только проведи коня до Терека, а там хоть косяк целый давй, место найду. Ведь тоже гололобый, верить мудрено.
   ЕРОШКА. Гирей-хану верить можно. Его весь род - люди хорошие. Его отец первый кунак был. Только слушай дядю, я тебя худу не научу: вели ему клятву взять, тогда верно будет; а поедешь с ним, всё пистолет наготове держи. Пуще всего, как лошадей делить станешь. Раз меня так-то убил было один чеченец: Я с него просил по десять монетов за лошадь. Веришь - верь, а без ружья спать не ложись.
   ЛУКА. А что, дядя? Сказывали, у тебя разрыв-трава есть?
   ЕРОШКА. Разрыва нет, а я тебя научу, так и быть: малый хорош, старика не забываешь. Научить, что ль?
   ЛУКА. Научи, дядя.
   ЕРОШКА. Черепаху знаешь?
   ЛУКА. Как не знать.
   ЕРОШКА. Ведь она черт, черепаха-то. Ты найди её гнездо и оплети плетюшок кругом, чтобы ей пройти нельзя. Вот она придет, покружит и сейчас назад; найдет разрыв траву, принесет, плетень разорит. Вот ты и поспевай на другое утро и смотри: где разломано, тут и разрыв-трава лежит. Бери и неси куда хочешь. Не будет тебе не замка, ни закладинки.
   ЛУКА. Да ты путал, что ль, дядя?
   ЕРОШКА. Пытать не пытал, а сказывали хорошие люди. У меня только и заговору было, что прочту здравствуйтя, как на коня садиться.
   ЛУКА. Какая такая здравствуйтя, дядя?
   ЕРОШКА. А ты и не знаешь? Эх, народ! Тот-то, дядю, спроси. Ну, слухай, говори за мной:
   Здравствуйтя живучи в Сиони.
   Се царь твой.
   Мы сядем на кони,
   Сафоние вопие,
   Захарие глаголе.
   Отче Мандрыче
   Человеко-веко-любче.
   Веко-веко-любче, знаешь? Ну, скажи!
   ЛУКА (смеясь). Да что, дядя, разве тебя от этого не убили?
   ЕРОЩКА. Умны стали вы. Ты все выучи, да скажи. От того худа, не будет. Ну, пропел Мандрыче, а да и прав! ( Засмеялся). А ты в Ногаи, Лука, не езди, вот что!
   ЛУКА. А что?
   ЕРОШКА. Не время. Не тот вы народ. Дерьмо казаки стали. Да и русских вон что понагнали. Засудят. Право, брось! Вот мы с Гирчиком бывало...
   ЛУКА. Вовсе светло стало, дядя, пора! Заходи когда.
  
   Лука поднялся, направился к выходу.
  
   ЕРОШКА. Спаси Христос! А я к армейскому пойду: Пообещал на охоту свести; человек хорош, кажись.
  
   Перемена картины.
  
   ОТ АВТОРА. От Ерошки Лукашка пошел домой. На дворе в тумане слышался стук топора. Лукашка прошел в хату. Мать его встала и, стоя перед печью, бросала в неё дрова.
  
   Хата Луки.
  
   МАТЬ. Что, Лукаша, нагулялся? Где ночь-то был?
   ЛУКА В станице был. А что, матушка, я тебе говорил торбы починить: починила, что ль?
   МАТЬ. Как же. Немая чинила, что-то весь вечер. Аль, пора на кордон-то? Не видала я тебя вовсе.
   ЛУКА. Вот только уберусь, и идти надо. А сестра где? Аль вышла?
   МАТЬ. Немая-то? Должно дрова рубит. Всё о тебе сокрушалась. Уж не увижу, говорит, я его вовсе. Так-то рукой на лицо покажет, щелкнет, да к сердцу и прижмет руки: жалко, мол. Пойти, позвать, что ль?
   ЛУКА. Позови.
   МАТЬ. Об абреке-то всё поняла.
   ЛУКА. Да, сало у меня там было, принеси сюда. Шашку смазать надо.
  
   Мать вышла. Лука возится с оружием.
   Вошла сестра. Радостно подошла к брату, тронула его за плечо и начала руками, лицом и всем телом делать ему быстрые знаки.
  
   Хорошо, хорошо! Молодец, Степка! Всё припасла, починила, молодец! Вот тебе за это.
  
   Лука достал из кармана два пряника, подал ей. Схватив пряники, немая стала показывать, что дарить их надо не ей, а Марьянке: показывала руками в сторону её двора, на свои брови, лицо, прижимая руки к груди, обнимая кого-то.
  
   Марьяне, говоришь, подарить? Ладно, подарю.
  
   Во время жестикуляции немой вошла мать.
  
   МАТЬ. Я Улите говорила намедни, что сватать пришлю. Приняла мои слова хорошо.
   ЛУКА. Да что, матушка? Вино надо весть. Коня нужно.
   МАТЬ. Повезу, когда время будет; бочки справлю. Ты как пойдешь, так возьми в сенях мешочек. У людей заняла, тебе на кордон припасла. Али в саквы положить?
   ЛУКА. Положи. А коли из-за реки Гирей-хан приедет, ты его на кордон пришли, а то теперь долго не отпустят. До него дело есть.
   МАТЬ. Пришлю, Лукаша, пришлю. Что ж у Ямки в трактире всё и гуляли, стало? То-то я ночью вставала к скотине, слушала, ровно твой голос песни играл.
  
   Лука молча перекинул через плечо сумки, взял ружьё, собрался уходить
  
   ЛУКА. Прощай, матушка. Ты бочонок с Назаркой пришли, - ребятам обещался; он зайдет.
   МАТЬ. Спаси тебя Христос, Лукаша. Бог с тобой! Пришлю, из новой бочки пришлю. Да слушай что: ты здесь погулял, ну, слава Богу! Как молодому человеку не веселиться? Ну, и Бог счастье дал. Это хорошо. А там-то уж смотри, сынок, не того.... Пуще всего начальника ублажай, нельзя. А я и вина продам, денег принесу, коня купишь, и девку высватаю.
   ЛУКА. Ладно, ладно.
  
   Немая, прощаясь, показала рукой на голову, бритая, мол, с серьёзным лицом прицелилась из ружья, нахмурив брови.
  
   МАТЬ. Глупая. Говорит, чтобы еще чеченца убил.
   Затемнение.
   Крыльцо Оленинской квартиры. Оленин спит на крыльце, на топчане, накрывшись буркой.
  
   ОТ АВТОРА. Лукашка пошел на кордон, а дядя Ерошка в то время, перелезши через плетень, задами обошел до квартиры Оленина. Оленин еще спал, и даже Ванюша, проснувшись, но, еще не вставая, поглядывал вокруг себя и соображал, пора или не пора, когда дядя Ерошка с ружьем за плечами, вошел на крыльцо и закричал:
   ЕРОШКА. Палок! Тревога! Чеченцы пришли! В ружье!
  
   Оленин вскакивает. Увидав Ерошку, садится на топчан.
  
   Драбант! Ванюша! Иван!
  
   Заспанный Ванюша выходит из дверей хаты.
  
   Самовар барину ставь. Живо! (Оленину). А ты, отец мой, вставай! Так-то у нас, добрый человек! Вон уж девки встали. Глянь-ка, Марьянка за водой идет, а ты спишь.
   ОЛЕНИН. Живо, живо, Ванюша!
   ЕРОШКА. Так то ты на охоту ходишь? Люди завтракать, а ты спишь! Ружье-то готово, что ль?
   ОЛЕНИН. Ну, провинился, нечего делать!
   ЕРОШКА. Штраф! Ведро чихиря.
   ВАНЮША (показывая на самовар). Дю те ву леву.
   ЕРОШКА. Ты не наш, что ль? Опять не по-нашему лопочешь, черт!
   ОЛЕНИН. На первый раз штраф прощается.
   ЕРОШКА. Прощается для первого раза, а другой раз проспишь, ведро чихиря штрафу. Как обогреется, не застанешь оленя-то.
   ВАНЮША. А хоть и застанешь, так он умнее вас.
   ЕРОШКА. Да ты смейся. Вот убей, тогда и поговори. Смотри, отец мой, вон хозяин к тебе идет. Вишь, убрался, новый зипун надел, чтобы ты видел, что он офицер есть. Эх! Народ, народ!
   ОЛЕНИН. Интересно, что бы ему надо было?
   ВАНЮША. Ларжан.
   ОЛЕНИН. Деньги?
   ЕРОШКА. Точно.
  
   Подошел хорунжий.
  
   (Иронически кланяясь). Здравствуйте, батюшка Илья Васильевич!
   ХОРУНЖИЙ. Здорово, дядя. Уж ты тут? Это наш Нимврод Египетский... Ловец перед Господом.. Первый у нас на всякие руки. Изволили уж узнать?
   ЕРОШКА. Нимрод гицкий. Чего не выдумает?
   ОЛЕНИН. Вот, на охоту хотим пойти.
   ХОРУНЖИЙ. Так точно-с. А у меня дельце есть к вам.
   ОЛЕНИН. Что прикажете?
   ХОРУНЖИЙ. Как вы есть благородный человек, и как я себя могу понимать, что мы тоже имеем звание офицера и потому постепенно можем всегда стактоваться, как и все благородные люди. Но если бы вы имели желание, по согласию моему, так как моя жена есть женщина глупая в нашем сословии, не могла в настоящее время вполне вразумить ваши слова вчерашнего числа. Потому квартира моя для полкового адьютанта могла ходить без конюшни за шесть монетов - а за даром я всегда, как благородный человек, удалить от себя. А так как вам желается, то я, как сам офицерского звания, могу во всем согласиться лично с вами , и как житель здешнего края, не то как бабы по обычаю нашему, а во всем могу соблюсти условия...
   ЕРОШКА. Чисто говорит.
   ОЛЕНИН. Вы, то есть, насчет чего?
   ВАНЮША. Я так думаю, что они желают с нас по шести рублей серебром в месяц.
   ОЛЕНИН. Только то.
   ХОРУНЖИЙ. Так вы согласны согласиться?
   ОЛЕНИН. С охотою. Не желаете ли с нами чаю? Ванюша, налей.
   ХОРУНЖИЙ. По нашему глупому обряду, мы считаем, как за грех употреблять из мирского стакана. Оно хотя как по образованию моему, я мог бы понимать, но жена моя по слабости человеческия...
   ОЛЕНИН. Что ж, прикажите чаю?
   ХОРУНЖИЙ. Ежели позволите, я свой стакан принесу, особливый. Марьянушка, стакан подай!
  
   Марьяна выносит отцу стакан. Оленин налил всем чай. Молча, обжигаясь, пьют.
  
   Однако, не желаю вас задерживать. Я, как есть, тоже имею сильную охоту до рыбной ловли и здесь только на побывке, как бы на рекреации от должности. Тоже имею желание испытать счастье, не попадутся ли и на мою долю дары Терека. Надеюсь, вы и меня посетите, когда-нибудь испить родительского, по нашему станичному обычаю.
  
   Хорунжий, откланявшись, уходит.
  
   ЕРОШКА. Плут же! Что же, неужели ты ему так и будешь платить шесть монетов? Слыхано ли дело! Лучшую хату в станице за два монета отдадут. Эка, бестия. Да я тебе свою, за три монета отдам.
   ОЛЕНИН. Нет, уж я здесь останусь.
   ЕРОШКА. Шесть монетов! Видно деньги-то дурашные. Э-эх!
  
   ОТ АВТОРА. Закусив и выпив водки на дорогу, Оленин со стариком вышли вместе на улицу часу в восьмом утра. Покуда дорога шла задами станицы, по выгонам, Ерошка не мог забыть хорунжего и всё бранил его.
  
   ОЛЕНИН. Да за что же ты сердишься на него?
   ЕРОШКА. Скупой! Не люблю! Издохнет, всё останется! Для кого копит? Два дома построил. Сад другой у брата оттягал. Ведь тоже и по бумажным делам, как собака! Как напишет, так как раз и выйдет. В самый раз сделает. Да кому копить-то? Всего один мальчишка и девка: замуж отдаст, никого не будет.
   ОЛЕНИН. Так на приданое и копит.
   ЕРОШКА. Какое приданое? Девку берут. Девка важная. Да ведь такой черт, что и отдать-то за богатого хочет. Лука есть казак, сосед мне и племянник, молодец малый, что чечена убил, давно уж сватает; так все не отдает. То, другое, да третье: девка молода, говорит. А я знаю, что думает. Хочет, чтобы поклАнялись. Нынче что сраму было за девку за эту. А всё Лукашке высватают. Потому первый казак в станице, джигит, абрека убил, крест дадут.
   ОЛЕНИН. А что это? Я вчера, как по двору ходил, видел, девка хозяйская с каким-то казаком целовалась.
   ЕРОШКА. Хвастаешь?
   ОЛЕНИН. Ей-Богу!
   ЕРОШКА. Баба черт! А казак, какой?
   ОЛЕНИН. Я не видал какой.
   ЕРОШКА. Ну, купрей какой на шапке? Белый?
   ОЛЕНИН. Да.
   ЕРОШКА. А зипун красный? С тебя, такой же?
   ОЛЕНИН. Нет, побольше.
   ЕРОШКА Он и есть. (Захохотал). Он и ест, Марка мой. ОН, Лукашка. Я его Марка зову, шутю. Он самый. Люблю! Такой-то и я был, отец мой. Что на них смотреть-то? Бывало с матерью, с невесткой спит душенька-то моя, а я всё влезу. Бывало - жила она высоко; мать ведьма была, черт, страсть не любила меня, - приду, бывало, с няней...
   ОЛЕНИН. С няней?
   ЕРОШКА. Э, друг у нас наилучший так зовется - няня.... Гирчиком у меня друга звали. Приду под окно, ему на плеча влезу, окно подниму, да и ошариваю. Она тут на лавке спала. Раз так-то взбудил её. Она как взахается! Меня не узнала. Кто это? А мне говорить нельзя. Уж мать заворошилась. Я шапку снял, да в мурло ей и сунул; так сразу узнала по рубцу, что на шапке был. Выскочила. Бывало ничего не нужно. И каймаку тебе и винограду, всего натащит. Да не одна была. Житьё бывало.
   ОЛЕНИН. А теперь что ж?
   ЕРОШКА. А вот теперь пугнем фазана, посадим на дерево, тогда стреляй.
   ОЛЕНИН. Ты про Марьяну расскажи. Что ж, она гуляет с Лукашкой?
   ЕРОШКА. Шш! Теперь, молчи! Только слушай. Не шуми, тише иди, солдат. Кругом вот лесом пойдем.
  
   ОТ АВТОРА. И старик, неслышно шагая, пошел вперед по узкой дорожке, входящей в густой, дикий, заросший лес. Он несколько раз, морщась, оглядывался на Оленина, который шуршал и стучал своими большими сапогами и, неосторожно неся ружьё, несколько раз цеплял за ветки дерев, разросшихся по дороге...
  
   КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
  
  
   ОТ АВТОРА. На другой день Оленин без старика пошел на охоту. День был совершенно ясный, тихий, жаркий. Оленин убил пять фазанов, измучался, доставая их, и казалось, что шел домой. И вдруг ему стало страшно жутко: всё вдруг переменилось - и погода, и характер леса: пришли в голову абреки, убийства, про которые ему рассказывали. И голос его отзывался ему пустынно.
   ОЛЕНИН. Иду, а вокруг стоят молодые и старые дерева, копошатся фазаны, и чуют, может быть убитых братьев.
   ОТ АВТОРА. И еще ему в голову с особенной ясностью вдруг пришло, что Дмитрий Оленин не такое уж особенное от всех существо:
   ОЛЕНИН. Вот жужжат комары: один, два, три, сто, тысяча, миллион комаров. И все они что-нибудь и зачем-нибудь жужжат около меня, и каждый из них такой же особенный от всех Дмитрий Оленин, как и я сам.... И я так же как они, как дядя Ерошка, поживу, умру. И правду он говоорит6 только трава вырастет? Все надо жить, надо быть счастливым; потому, что я только одного желаю - счастья. Всё равно, что бы я ни был: такой же зверь, как и все, на котором трава вырастет, и больше ничего, или я рамка, в которой вставилась часть единого божества - все-таки надо жить наилучшим образом. Как же надо жить, чтобы быть счастливым, и отчего я не был счастлив прежде? Как я был требователен для себя, как придумывал, и ничего не сделал себе, кроме стыда и горя. А вот, как мне ничего не нужно для счастья. В человека вложена потребность счастья; стало быть, она законна! Удовлетворяя ее эгоистически, то есть, отыскивая для себя богатства, славы, удобства жизни, любви, может случиться, что обстоятельства так сложатся, что невозможно будет, удовлетворить эти желания. Следовательно, эти желания незаконны, а непотребность счастья незаконна. Какие же желания могут быть удовлетворены всегда, несмотря на внешние условия? Какие? Любовь, самоотвержение! И стоит ли того, чтобы жить для себя? Когда вот-вот умрешь, и умрешь, не сделав ничего доброго, и так, что никто не узнает. А я, Дмитрий Оленин, такое особенное от всех существо, теперь один. Бог знает где, и в таком месте, в котором никогда никто из людей не был, и того не думал.
   ОТ АВТОРА. Он стал молиться Богу, и одного только боялся - что умрет, не сделав ничего доброго, хорошего; а ему так хотелось жить, жить, чтобы совершить подвиг самоотвержения.
   Вдруг солнце просияло в его душе. Он услыхал звуки русского говора, услыхал быстрое и равномерное течение Терека, перед ним открылась вышка кордона.
  
   Кордон. Вышка. Лес.
   В тени под кустами тело убитого абрека. Брат убитого, спокойный и величавый, как царь, сидит на корточках, над убитым, курит трубочку. В стороне, кучкой, держались казаки и чеченец-лазутчик, толмач.
   На Оленина никто не обратил внимания.
  
   ОЛЕНИН. Здравствуйте, служивые. Что тут у вас?
   МОСЕВ. Да вон, родные приехали, убитого абрека выкупать.
   ОЛЕНИН (указав на сидящего чеченца). Вон тот, что ли?
   МОСЕВ. Да, Это брат убитого. А рядом лазутчик-толмач.
   ОЛЕНИН. Они из этого аула, что за рекой?
   МОСЕВ. Нет, то мирной аул. А это не мирные чеченцы, а из гор.
   ОЛЕНИН. Так что ж теперь?
   МОСЕВ. Начальство ждем из станицы.
  
   Оленин подошел посмотреть убитого. Брат убитого глянул на лазутчика, тот накрыл лицо убитого.
  
   ОЛЕНИН (к лазутчику). Они братья?
   ЛАЗУТЧИК. Их пят братьев. Вот уж этого третьего брата русские бьют. Толко два осталос. Он джигит! Очень джигит. Когда убили Ахмет-хана, он на той стороне в камышах сидел; Он все видел. (Посмотрел на Лукашку). Видел как его... в каюк клали, как на берег везли. Он до ночи сидел; хотел старика застрелить, да другие не дали.
   ЛУКА (подходит к Оленину и толмачу). А из какого аула?
   ЛАЗУТЧИК. А из гор. Суюк-су знаешь? Верст десять за ним будет.
   ЛУКА. В Суюк-су Гирей -хана знаешь? Кунак мне.
   ЛАЗУТЧИК. Сосед мне.
  
   В сопровождении хорунжего приходит сотник.
  
   СОТНИК. Здравствуйте, казаки.
  
   Казаки ответили не ровно, в разнобой.
  
   МОСЕВ. Здравия желаем, ваше бродие. Разрешите доложить: на посту все обстоит благополучно.
   СОТНИК. Подай им бумагу на вывоз тела. (Через урядника передает чеченцам бумаги). Да возьми с них деньги. А вы, братцы, помогите им в лодку погрузиться. Гаврилов Лука, который из вас?
   ЛУКА (сняв папаху). Я, ваше бродие.
   СОТНИК. О тебе я послал рапорт полковому. Что выйдет, не знаю, а написал к кресту, - в урядники рано. Ты грамотный?
   ЛУКА. Никак нет.
   СОТНИК. А какой молодец из тебя. Накройся. Он чьих Гавриловых? Широкого, что ль?
   МОСЕВ. Племянник.
   СОТНИК. Знаю, знаю. Молодец!
  
   Тело было снесено. Чеченец оглянулся на казаков, что-то спросил у лазутчика, тот ответил, указав на Лукашку. Чеченец с презрением посмотрел на того, и, опять что-то сказав лазутчику, ушел.
  
   ОЛЕНИН (лазутчику). Что он сказал?
   ЛАЗУТЧМК. Сказал: твоя наша бьет, наша ваша кробчит. Всё одна хурда-мурда.(Ушел).
   ОЛЕНИН (Луке). Что это значит?
   ЛУКА. А, пустое. Что это вы курите? Разве хорошо?
   ОЛЕНИН. Так, привык. А что?
   ЛУКА. Коли бы наш брат курить стал, беда. Вот ведь не далеко горы-то, а не доедешь?.. Как же вы домой один пойдете; темно. Я вас провожу, коли хотите? Вы попросите у урядника.
   БУРЛАК (выходя из-под берега). Ну, Лука, не попадайся теперь ему, брат. Слыхал, как про тебя спросил?
   ЛУКА. Крестник-то?
   БУРЛАК. Крестник-то не встанет, а вот рыжий братец его крестовый!
   ЛУКА. Пусть Бога молит, что сам цел ушел.
   ОЛЕНИН. Чему ж ты радуешься? Как бы твоего брата убили, разве бы ты радовался?
   ЛУКА. А что ж? И не без того! Разве нашего брата не бьют? Мосеич, я провожу барина.
   МОСЕВ. Аль барин один боится?
   ОЛЕНИН. Да, разве я боюсь? Благодарствую, я один дойду.
   ЛУКА. Как не бояться? И мы боимся.
   МОСЕВ. Гляди, Лукашка, чтоб до света вернулся!
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Какой молодец, думал Оленин, глядя на веселое лицо казака. А еще Оленин думал, что Лукашке хочется видеть Марьянку, и вообще он был рад товариществу такого приятного на вид и разговорчивого казака. Лукашка и Марьянка невольно соединялись в его воображении, и он находил удовольствие думать о них: Он любит Марьянку, а и я мог бы любить её. И какое-то сильное и новое для него чувство умиления, овладевало им в то время, как они шли домой по темному лесу. Лукашке тоже было весело на душе. Что-то похожее на любовь чувствовалось между этими двумя столь различными молодыми людьми. Всякий раз, как они взглядывали друг на друга, им хотелось смеяться.
  
   Станица. У дома Оленина.
   ОЛЕНИН. Ты ко мне зайди. Поговорим, выпьем, а утром ступай.
   ЛУКА. Разве я места не найду, где ночку ночевать. Да и урядник просил прийти.
   ОЛЕНИН Тебе хочется видеть Марьяну? Я вчера слышал, ты песни пел, и ещё тебя видел...
   ЛУКА. Все люди.
   ОЛЕНИН. Что, ты женишься, - правда?
   ЛУКА. Матушка женить хочет. Да еще и коня нет.
   ОЛЕНИН. Ты нестроевой?
   ЛУКА. Где ж? Только собрался. Коня нет, а раздобыться негде. Оттого и не женят.
   ОЛЕНИН. А сколько конь стоит?
   ЛУКА. Торговали намедни одного за рекой, так шесть сотен монетов не берут, а конь ногайский.
   ОЛЕНИН. Пойдешь ты ко мне в драбанты? Я тебя выхлопочу и коня тебе подарю. Право. У меня два, мне не нужно.
   ЛУКА (смеясь). Как ненужно? Что вам дарить? Мы разживемся, Бог даст.
   ОЛЕНИН. Право! Или не пойдешь в драбанты? (Пауза).Ванюша, дай нам чихирю.
  
   Ванюша выносит вина.
  
   ЛУКА. Что, у вас в России дом есть свой?
   ОЛЕНИН. Да.
   ЛУКА. Хороший дом? Больше наших?
   ОЛЕНИН. Много больше. В десять раз. В три яруса.
   ЛУКА. А кони есть такие как у нас?
   ОЛЕНИН. У меня сто голов лошадей. Да по триста, по четыреста рублей. Только не такие, как ваши. Серебром триста! Рысистые, знаешь... А всё я здешних больше люблю.
   ЛУКА. Что ж вы сюда приехали, волей или неволей?
   ОЛЕНИН. Так, по своей охоте. Хотелось посмотреть ваши места, в походах походить. А тебе не страшно, что ты человека убил?
   ЛУКА. Что ж бояться. А сходил бы в поход! Так мне хочется, так мне хочется...
   ОЛЕНИН. Может быть, пойдем вместе. Наша рота пойдет перед праздником. А Ваша сотня тоже.
   ЛУКА. И охота вам сюда ехать! Дом есть, кони есть и холопы есть. Я бы гулял да гулял. Что, вы чин, какой имеете?
   ОЛЕНИН. Я юнкер, а теперь представлен.
   ЛУКА. Ну, коли не хвастаете, что житье у вас такое, я из дома, никуда бы не поехал. Да я и так никуда бы не уехал. Хорошо у вас жить?
   ОЛЕНИН. Да. Очень хорошо. (пауза) Мне почему-то кажется, что мой дом тут, в станице. Тут моя семья, моё счастье. Что никогда и нигде я... я и не жил, так счастливо, как тут. Я, Лука, должен сделать тебе подарок.
   ЛУКА. За что же вам меня дарить? Я вам еще не услужил ничем.
   ОЛЕНИН. Право, мне ничего не стоит. Возьми у меня одну лошадь. И ты мне подаришь что.... Вот в поход пойдем.
   ЛУКА. Ну, что ж это? Разве конь мало стоит.
   ОЛЕНИН. Возьми же, возьми. Коли ты не возьмешь, ты меня обидишь. Ванюша, покажи ему Серого.
   ВАНЮША. У самих даржан ильянпа.
   ОЛЕНИН. Перестань.
   ВАНЮША. Мне что...
   ЛУКА. Ну, благодарствуй. Вот, недуманно-негаданно...
   ОЛЕНИН. Вот увидишь - она хорошая лошадь, я в Грозном купил. И скачет лихо. Давай, выпьем. (Пьют).
   ЛУКА (поднимаясь). Даст Бог, я вам отслужу. Как звать-то тебя?
   ОЛЕНИН. Дмитрий Андреич.
   ЛУКА. Ну, Дмитрий Андреич, спаси тебя Бог! Кунаки будем. Теперь приходи к нам когда. Хоть и не богатые мы люди, а всё кунака угостим. Я и матушке прикажу, коли чего нужно: каймаку или винограду, а коли на кордон приедешь, я тебе слуга, на охоту, за реку ли, куда хочешь. Вот намедни не знал: какого кабана убил! Так по казакам роздал, а то бы тебе принес.
   ОЛЕНИН. Хорошо, благодарствуй. Ты её только не запрягай, а то она не ездила.
   ЛУКА. Как коня запрягать!
   ОЛЕНИН. Ванюша, выведи ему Серого.
  
   Ванюша, покачав головой, уходит. Лука, было, идет за ним, но возвращается.
  
   ЛУКА. А вот еще я тебе скажу: коли, хочешь, мне кунак есть, Гирей хан; звал на дорогу засесть, где из гор ездят. Так вместе поедим. Уж я тебя не выдам, твой мюрид буду.
   ОЛЕНИН. Поедем, поедем когда-нибудь.
  
   Лука, поклонившись с достоинством, уходит за Ванюшей за строения. Почти тот час раздается ржание лошади, посвист и бешеный топот копыт удаляющейся по улице лошади.
   Оглядываясь на топот, к дому Оленина выходит офицер, князь Белецкий.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Это что за абрек от тебя вырвался?
   ОЛЕНИН. Белецкий!
   БЕЛЕЦКИЙ. Оленин, мон шер. Как я обрадовался, узнав, что ты здесь! Мне говорят: Оленин, Оленин! Какой Оленин? Я так обрадовался.... Вот привела судьба свидеться.
   ОЛЕНИН. Но, как вы здесь, князь?
   БЕЛЕЦКИЙ. Поступил на время в ваш полк. Главнокомандующий звал меня в адъютанты, после похода, думаю, поступлю к нему, хотя вовсе этим не интересуюсь. Но служа здесь, в этой трущобе, надо, по крайней мере сделать карьеру... крест... чин... в гвардию переведут. Князь меня принял хорошо. Он очень порядочный человек. За экспедицию представлен к Анне. А теперь поживу здесь до похода...
  
   Белецкий и Оленин уходят в дом.
  
   ОТ АВТОРА. Белецкий сразу вошел в жизнь кавказского офицера в станице. На глазах Оленина он в один месяц стал, как бы старожилом: он подпаивал стариков, делал вечеринки и сам ходил на вечеринки к девкам, хвастался победами, и даже дошел до того, что девки и бабы прозвали его почему-то дедушкой, а казаки, явно определившие себе этого человека, любившего вино и женщин, привыкли к нему и даже полюбили его больше, чем Оленина, который был для них загадкой.
  
   Оленин и Белецкий выходят из дома.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Мне говорил наш капитан, что вы ужасным дикарем здесь живете. Ни с кем не видитесь. Я понимаю, что вам не хочется сближаться со здешними офицерами. Но, однако, здесь отлично! Какие женщины. Я рад. Теперь мы с вами будем видеться. Я тут остановился у урядника. Какая там девочка, Устенька! Я вам скажу - прелесть! Я не позволю вам пропасть. Теперь уж поздно, но завтра с утра, я примусь за устройство вашей жизни.
  
   Белецкий и Оленин жмут друг другу руки, расстаются.
  
   ОТ АВТОРА. Да, жизнь Оленина шла однообразно ровно. С начальством и товарищами он имел мало дела. Положение богатого юнкера на Кавказе особенно выгодно в этом отношении: на работы и учения его не посылали.
   Офицерская жизнь в станицах давно уже имеет свой определенный склад. Как каждый офицер в крепости пьет регулярно портер, играет в штос, толкует о наградах, так в станице регулярно пьет с хозяевами чихирь, угощает девок закусками и медом, волочится за казачками, в которых влюбляется; иногда женится.
   Оленин жил всегда своеобразно и имел бессознательное отвращение к битым дорожкам. Офицеры считали его аристократом и потому держали себя в отношении к нему с достоинством. Само собой получалось, что он просыпался с светом. Напившись чаю и полюбовавшись с своего крыльца на горы, на утро и на Марьяну он отправлялся в лес. Либо с интересом слушал дядю Ерошку: Ванюша приносит осьмуху чихиря, они тихо беседуют, напиваются и оба довольные расходятся спать.
   И с охоты он приходил домой морально свежий, сильный и совершенно счастливый! Не то мысли, не то воспоминания, не то мечты бродили в его голове, - бродили отрывки всего этого. Опомнится, спроси: о чем он думает? И застанет он себя или казаком, работающим в садах с казачкою-женою, или абреком в горах, или кабаном, убегающим от себя же самого. Но о чем бы он ни думал, как бы внимательно не слушал деда Ерошку, главным занятием Оленина была Марьяна, за каждым движением которой, сам того не замечая, он жадно следил из своих окон или своего крыльца.
  
   Утро. На крыльце Оленинской квартиры. Сидят дед Ерошка, Оленин, Ванюша. Продолжают давно начатый разговор.
  
   ЕРОШКА. Куда засмотрелся, отец мой. Ты не на девку смотри, ты лучше послушай дядю: пойдешь в поход, будь умнее: коли стреляют, ты в кучи не ходи, где народу много. А то все, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я все, бывало, от народа подальше, один хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видел на своем веку?
   ВАНЮША. А в спине-то у тебя пуля сидит.
   ЕРОШКА. Это казаки баловались.
   ОЛЕНИН. Какие казаки?
   ЕРОШКА. Да так. Пили. Ванька Ситкин, казак был, разгулялся, да как бацнет, прямо мне в это место. ( С трудом, дотянувшись до лопатки, показал рукой) из пистолета угодил.
   ОЛЕНИН. Что ж, больно было?
   ЕРОШКА. Да расскажу.... Да, как треснул он меня, пуля кость-то не пробила, тут и осталась. Я и говор: ты ведь меня убил, братец мой. А? Что ты со мной сделал? Я с тобой, так не расстанусь. Ты мне ведро поставишь.
   ОЛЕНИН. Что ж, больно было?
   ЕГОШКА. Дай, доскажу! Ведро поставил. Выпили. А кровь все льет. Всю избу прилил кровью-то. Дедушка Бурлак и говорит: Ведь малый издохнет. Давай еще штоф сладкой, а то мы тебя засудим. Притащили еще. Дули, дули...
   ОЛЕНИН. Да что ж, больно ли было тебе?
   ЕРОШКА. Какое больно. Не перебивай, не люблю! Дай докажу. Дули, дули, гуляли до утра, так и заснул на печи, пьяный. Утром проснулся, не разогнуться никак.
   ОЛЕНИН. Значит, очень больно было!
   ЕРОШКА. Разве я говорю тебе, что больно. Не больно, а разогнуться нельзя, ходить не давало.
   ОЛЕНИН. Ну и зажило?
   ЕРОШКА. Зажило, да пулька всё тут. Вот, пощупай. Вишь, ты как катается.
  
   Входит Белецкий.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Здравия желаю, господа. Вы, я вижу, Оленин, ранняя птичка. Рано встали.
   ОЛЕНИН. Милости просим, князь. А встал рано, - на Терек ездил, купаться.
   БЕЛЕЦКИЙ. Да вы оригинал.
   ОЛЕНИН. Ванюша, готов ли чай?
   ВАНЮША. Се пре, принце? Оделись бы вы, Дмитрий Андреич, как вам по вашему положению положено. Посмотрите на князя - настоящий барин!
   ОЛЕНИН. Отвяжись, Иван Васильевич, надоел. А что вы, князь, в такую рань?
   БЕЛЕЦКИЙ. Что делать, с квартиры выгнали. У нас там нынче бал. (Видит Марьяну). Марьяна, ты придешь ведь к Устеньке?
  
   Марьяна проходит по делам, ничего не отвечает.
  
   ЕРОШКА. Стыдится, нянюка, стыдится. Стыд и мне, отцы мои, пойду я, ваше дело молодое.
  
   Ерошка уходит.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. А ведь прав дядя - стыдится девка. Вас, Оленин, стыдится.
   ОЛЕНИН (смущаясь). Что за бал у вас? Кто вас выгнал?
   БЕЛЕЦКИЙ. У Устеньки, у моей хозяйки, бал, и вы приглашены. Бал, то есть пирог и собрание девок.
   ОЛЕНИН. Да что ж мы-то будем делать?
   БЕЛЕЦКИЙ. Ей-Богу, вы странный человек. Живете в одном доме... и такая славная девушка, отличная девочка, совершенная красавица...
   ОЛЕНИН. Удивительная красавица! Я не видывал таких женщин.
   БЕЛЕЦКИЙ. И вы спрашиваете, что мы будем делать?
   ОЛЕНИН. Оно, может быть, странно, но отчего мне не говорить того, что есть? С тех пор, как я живу здесь, для меня как будто не существует женщин. И так хорошо, право. Ну, да и что может быть общего между нами и этими женщинами? Ерошка - другое дело; с ним у нас общая страсть - охота.
   БЕЛЕЦКИЙ. Ну, вот! что общего? А что общего между мной и Амалией Ивановной? То же самое. Скажете, что грязненьки они, ну это другое дело. А ла гер, ком а ла гер!
   ОЛЕНИН. Да я Амалий Ивановн не знал и никогда не умел с ними общаться. Но тех нельзя уважать, а этих я уважаю.
   БЕЛЕЦКИЙ. Ну и уважайте! Кто ж вам мешает?
   ОЛЕНИН. Я знаю, что я составляю исключение. Но жизнь моя устроилась так, что я не вижу не только никакой потребности изменять свои правила, но я бы не мог жить здесь, не говорю уже жить так счастливо, как живу, ежели бы я жил по-вашему. И потом, я совсем другого ищу, другое вижу в них, чем вы.
   БЕЛЕЦКИЙ. Все-таки, приходите ко мне вечерком, и Марьяна будет, я вас познакомлю. Приходите, пожалуйста! Ну, скучно будет, вы уйдете. Придете?
   ОЛЕНИН. Я бы пришел; но, по правде вам скажу, я боюсь серьезно увлечься.
   БЕЛЕЦКИЙ. О, о, о! Приходите только, я вас успокою. Придете? Честное слово?
   ОЛЕНИН. Я бы пришел, но, право, я не понимаю, что мы будем делать, какую роль мы будем играть!
   БЕЛЕЦКИЙ. Пожалуйста, я вас прошу. Придёте?
   ОЛЕНИН. Да, приду, может быть.
   БЕЛЕЦКИЙ. Помилуйте, прелестные женщины, как нигде, и жить монахом! Что за охота? Из чего портить себе жизнь и не попользоваться тем, что есть. Слышали вы, наша рота в Воздвиженскую пойдет?
   ОЛЕНИН. Едва ли! Мне говорили, что восьмая рота пойдет.
   БЕЛЕЦКИЙ. Нет, я получил письмо от адъютанта. Он пишет, что князь сам будет в походе. Я рад, мы с ним увидимся. Уж мне начинает надоедать здесь.
   ОЛЕНИН. Говорят, в набег скоро.
   БЕЛЕЦКИЙ. Не слыхал, а слыхал, - Криновицину за набег-то Анна вышла. Он ждал поручика. Вот попался-то. Он в штаб поехал...
  
   ОТ АВТОРА. Стало смеркаться, и Оленин начал думать о вечеринке. Приглашение мучило его. Ему хотелось идти, но странно дико и немного страшно было подумать о том, что там будет.
   ОЛЕНИН. Неужели, это так просто, как говорит Белецкий? Нет, лучше не ходить. Все это гадко, пошло, а главное - ни к чему.
   ГОЛОС БЕЛЕЦКОГО.Приходите вечером, и Марьяна будет. Приходите!
   ОЛЕНИН. Неужели Белецкий и с Марьяной будет так же обращаться?
   ГОЛОС БЕЛЕЦКОГО. Прелестные женщины,.. и жить монахом!
   ОЛЕНИН. Белецкий сам рассказывал про такие странные, цинические и вместе строгие отношения...
   ГОЛОС БЕЛЕЦКОГО. А вы посмотрите на Марьяну... совершенная красавица.
   ОЛЕНИН. Удивительная красавица! Как вести себя?
   ОТ АВТОРА. Да, как вести себя? - думал Оленин. Какое отношение между ним и этими дикими казацкими девками?
   ОЛЕНИН. Нет, лучше не ходить. Правда, я дал князю слово...
   ОТ АВТОРА. И он пошел, не решившись ни на что, но дошел до Белецкого, и вошел к нему.
  
   Чистенькая комнатка у Белецкого.
   Девки суетно бегают в двери и из дверей, налаживают на стол.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Вот, видите, как я устроилися. Славно? Ну, хорошо, что вы прищли. Уж у них идет работа страшная. ВЫ знаете, из чего делается пирог? Из теста с свининой и виноградом. Да не в том сила. Посмотрите-ка, что там кипит. Вавилон, сущий Вавилон. Скоро ли?
   ДЕВКА. Сейчас!
   УСТЕНЬКА. Аль, проголодался, дедушка?
  
   Устенька Вбежала в хату Белецкого с тарелками. Белецкий пробует заступить ей дорогу.
  
   Ну, ты! Вот тарелки разобью. Ты бы шел подсоблять. Да закусок-то девкам припаси.
   БЕЛЕЦКИЙ. А Марьянка пришла?
   УСТЕНЬКА. А то как же! Она теста принесла.
  
   Устенька выходит за дверь.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Ах, я так умею примириться со всякой жизнью! Пойду, посмотрю, что у них. А вы, Оленин, озаботьтесь закусками. И не стесняйтесь. Семена, вон в лавку пошлите. (выходит).
   ОЛЕНИН. Семен, сходи-ка, братец в лавку, купи пряников, меду. (Дает ему деньги).
   ДЕНЩИК. Сколько купить мятных, сколько медовых?
   ОЛЕНИН. Как знаешь, братец.
   ДЕНЩИК. На все?
   ОЛЕНИН. На все, на все.
  
   Денщик уходит.
   За дверью слышится визг. С возней и смехом, из-за дверей выходит Белецкий.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Выгнали. Вы знаете, что, ежели бы одеть эту Устеньку, да почистить, похолить немножко, она бы была лучше всех наших красавиц. Видели вы казачку Борщёву? Она вышла за полковника. Прелесть какая (показывает осанку) дигнитэ. Откуда, что взялось...
   ОЛЕНИН. Я не видал Борщовой, а по мне - лучше этого наряда ничего быть не может.
  
   Выходит Устенька, Марьяна, девки.
  
   УСТЕНЬКА (приглашая к столу). Просим покорно моего ангела помолить.
   БЕЛЕЦКИЙ. Прошу всех выпить за здоровье Устеньки. (Пьет). Что же вы, девушки?
   ДЕВКА. Мы вина-то и не пьем.
   ДРУГАЯ. С медом бы можно.
   БЕЛЕЦКИЙ. Семен, где ты там? Где мед, закуски для девушек?
   ДЕНЬЩИК (заглядывая в дверь). Тут. Больно уж все у них в лавке дорого, барин. Сдачу-то куда ж я дел, барин?
   БЕЛЕЦКИЙ (приняв от него кулек). Пошел вон, дурак, будешь тут еще рассчитывать. Кладите, красавицы, мед прямо в стаканы, вот ам и сладко будет. Да берите пряники, не стесняйтесь.
  
   Девки рассаживаются по лавкам.
  
   ОЛЕНИН (тихо Белецкому). Верно, они ждут, что мы дадим им денег. Стыдно. Как бы поскорее дать и уйти.
   БЕЛЕЦКИЙ. Вы то, Дмитрий Андреевич, перестаньте вести себя как девушка. (Громко). Я сяду рядом с Устенькой, а вы, Дмитрий Андреевич, садитесь рядом со своей хозяйкой, сюда (Усаживает их). Как же ты, Марьяна, своего постояльца не знаешь?
   МАРЬЯНА. Как же его знать, когда к нам никогда не ходит?
   ОЛЕНИН. Я твоей матери боюсь. Она меня так разбранила в первый раз, как я зашел к вам.
   МАРЬЯНА (захохотав). А ты и испугался?
   БЕЛЕЦКИЙ. А теперь именинница пусть нам поднесет чихиря с поцелуем.
   УСТЕНЬКА. Только, уговор! Что бы на тарелки деньги клали, как на свадьбе.
  
   Оленин встал.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Куда вы?
   ОЛЕНИН. Я... пойду, табак принесу.
   БЕЛЕЦКИЙ (перехватив его). Успокойся, у меня есть деньги.
   ОЛЕНИН. Не в том дело! Почему-то я не могу делать так, как и вы, Белецкий? Не надо мне было идти.
   БЕЛЕЦКИЙ. Но раз пришли, не надо портить их удовольствия. Надо пить по-казацки.
  
   Оленин вдруг подошел к столу, налил себе чихиря полную чапуру, деревянную чашку, вмещающую стаканов восемь. Девки с недоумением, почти с испугом смотрели на него. После выпитого, независимо осмотревшись, он смело сел рядом с Марьяной, но та пересела от него.
   Устенька, после Белецкого, поднесла стакан Оленину. Оленин, выпив и этот стакан, уже целовал Устеньку без стеснения.
  
   УСТЕНЬКА. Вот, девки, загуляем - четыре монета.
   БЕЛЕЦКИЙ. Ну, а теперь, Марьяна, поднеси с поцелуем.
   МАРЬЯНА. Да я тебя так поцелую.
   ДЕВКА. Дедушку и без денег можно поцеловать!
   БЕЛЕЦКИЙ. Вот умница! ( Целует, отбивающуюся девушку, за ней Марьяну. Подводит её за руку к Оленину). Нет, ты поднеси. Постояльцу поднеси!
  
   Оленин с готовностью поднялся со скамьи.
  
   Какова красавица.
  
   Марьяна повела на Оленина глазами, гордо улыбнулась.
  
   Красавица девка!
  
   Оленин вдруг обнял Марьяну и хотел поцеловать её. Она вырвалась, столкнула с ног Белецкого, отскочила. Начался крик, хохот. Девки кинулись поднимать Белецкого. Тот что-то шепнул им и все вдруг, выбежали и закрыли двери.
  
   ОЛЕНИН. За что же ты Белецкого поцеловала, а меня не хочешь?
   МАРЬЯНА. А так, не хочу, и все. (Улыбнулась). Он дедушка. (Подошла к двери, дернула за скобу). Что заперлись, черти?
   ОЛЕНИН. Что ж, пускай они там, а мы здесь.
  
   Она отвела его от себя рукой.
  
   Белецкий, отоприте! Что за глупые шутки?
   МАРЬЯНА (весело и счастливо засмеялась). Ай, боишься меня?
   ОЛЕНИН. Да ведь ты такая же сердитая, как мать
   МАРЬЯНА. А ты бы больше с Ерошкой сидел, так тебя девки за это и любить бы стали.
   ОЛЕНИН. А если б я к вам ходил?
   МАРЬЯНА. Другое бы было.
  
   Тут отворилась дверь, толкнула Марьяну, она отскочила прямо на Оленина. Он схватил её, поцеловал. Марьяна засмеялась и выбежала к другим.
  
   ОЛЕНИН (один). Да, стоило бы мне немного дать себе поводья, я бы безумно влюбился в эту казачку.
  
   Смех за дверью.
  
   Что я прежде думал, кажется, всё пустяки: и любовь, и самоотверженье, и Лукашка. Одно есть счастье: кто счастлив, тот и прав. Нет, нет! Надо пойти и лечь спать, а завтра опять будет старая жизнь!
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Но старая жизнь не вернулась. Отношения его к Марьяне стали другие. Стена, разделявшая их прежде, была разрушена. Оленин уже здоровался с нею каждый день, как встречался. Хозяин, узнав о богатстве и щедрости Оленина, стал приглашать его к себе. Бабука Улита ласково принимала его, и со дня вечеринки Оленин часто заходил к хозяевам и сиживапл у них до ночи. В душе у него все перевернулось. Хозяева уж удивлялись, когда его не было. Он сидел, пил чай; старуха не стесняясь, хлопотала по хозяйству, и они беседовали о казачьих делах, о соседях, о России, про которую Оленин рассказывал, а они расспрашивали. Марьяна, как дикая коза, поджав ноги, сидела на печи или в углу. Она не принимала участия в разговорах, но Оленин видел ее глаза, лицо, слышал её движения, и чувствовал, что она чувствует всем своим существом. Он ничего не искал, не желал от неё, а с каждым днем её присутствие становилось, для него все более и более необходимым.
   Чего ж я жду? - спрашивал он сам себя. - Или я боюсь сделать то, что сам нахожу разумным? Однако и поступок его с Лукашкой не переставал радовать его. Он постоянно искал случая жертвовать собой для других, но случаи эти не представлялись.
  
   У дома Оленина. Лука и Оленин выходят из-за дома, продолжая разговор. В стороне держится Назарка.
  
   ОЛЕНИН. Ну, что же ты, женишься?
   ЛУКА. Видели, на какого коня променял я вашего за рекой? Уж и конь! Кабардинский лов-тавро. Я до таких охотник. А езда-то! Спина - только спать ложись. А умный! Так и бегает за мной.
   ОЛЕНИН. Много ли придачи дал?
   ЛУКА. Да не считал. От кунака достал.
   ОЛЕНИН. Да, чудо, красавица лошадь. Что возьмешь за неё?
   ЛУКА. Давали полтораста монетов, а вам так отдам. Только скажите, отдам. Мне какого-нибудь дай служить.
   ОЛЕНИН. Нет, ни за что.
   ЛУКА. Ну, так я вам пешкеш привез. За рекой достал.
  
   Лукашка снял с себя один из кинжалов, передал Оленину.
  
   ОЛЕНИН. Ну, спасибо.
   ЛУКА. А виноград матушка обещала сама принесть.
   ОЛЕНИН. Не нужно, еще сочтемся. Ведь я не стану же давать тебе деньги за кинжал.
   ЛУКА. Как можно, - кунаки! Меня как-то за рекой Гирей хан привел в саклю, говорит: выбирай любое. Вот я эту шашку и взял. Такой у нас закон.
   ОЛЕНИН. Что ж ты, поживешь здесь?
   ЛУКА. Нет, я проститься пришел. Меня теперь с Кордона услали в сотню за Тереком. Нынче еду с Назаркой, с товарищем.
   ОЛЕНИН. А свадьба когда же?
   ЛУКА. Вот скоро приеду, сговор будет, да и опять на службу.
   ОЛЕНИН. Как же так, невесту не увидишь?
   ЛУКА. Да так же. Что на неё смотреть-то? Вы как в походе будете, спросите у вас в сотке Лукашку Широкого. А кабанов там что! Я двух убил. Я вас свожу.
   ОЛЕНИН. Ну, прощай! Спаси тебя Христос! (Уходит в избу).
   НАЗАРКА (подходя к Луке). А что, не заедем ли к Ямке?
   ЛУКА. Вона! Веди к ней коней, а коли я долго не приду, накорми их. К утру всё в сотне будем.
   НАЗАРКА. Что, юнкер не подарил чего еще?
   ЛУКА. Не! Спасибо отдарил его кинжалом, а то коня было, просить стал.
   НАЗАРКА. Вона! Губа-то не дура!
   ЛУКА. Ну, иди!
  
   Назарка было уходит, но, увидев, что Лука направляется к хате Марьяны, прячется за плетнем. Лука стучит в окно Марьяниной избы.
  
   Марьяна, это я.
   МАРЬЯНА (радостно). Чего? Чего надо?
   ЛУКА (страстным шепотом). Отложи, Машенька! Пусти меня на минуточку. Уж как наскучило мне! Страсть! (Обнял её через окно, поцеловал). Право, отложи.
   МАРЬЯНА. Что говоришь пустое! Сказано не пущу. Что ж, надолго?
  
   Лука не отвечал и только целовал её. Марьяна не отвечала больше.
  
   ЛУКА. Вишь, и обнять-то в окно не достанешь хорошенько.
   ГОЛОС УЛИТЫ. Марьянушка! С кем ты?
  
   Лукашка, скинув шапку, присел под окно.
  
   МАРЬЯНА. Лукашка приходил, батяку спрашивал. (Луке). Иди скорее!
  
   Лука согнувшись побежал со двора.
  
   УЛИТА (появляясь в окне). Что ж, пошли его к отцу.
   МАРЬЯНА. Ушел, говорит, некогда!
  
   Марьяна закрыла окно. Лукашка привалился в тень тлетня.
   ЛУКА. Ведь не пустила, а?
   НАЗАРКА (появляясь над плетнем). О! Я знал, что не пустит. Что мне Ямка сказывала: юнкирь к ним ходить стал. Дядя Ерошка хвастал, что он с юнкиря флинту за Марьянку взял.
   ЛУКА. Брешет он черт. Не такая девка. А то я ему, старому черту, бока-то отомну. Ладно, успеем, что ли к Ямке-то?
   НАЗАРКА. Вона!
  
   Казаки запев песню уходят.
   Затемнение
  
   ОТ АВТОРА. Через несколько дней у хозяев был сговор. Но Лукашка не зашел к Оленину. И Оленин не пошел на сговор по приглашению хорунжего. Ему было грустно, как не было ни разу с тех пор, как он поселился в станице. Он видел как Лукашка, с матерью прошел перед его окнами к хозяевам, он видел как девки вертелись у окон, пока их не пустили в избу, где шло гуляние. Он не понимал почему Лукашка, вдруг, стал холоден к нему. Он сидел один на крыльце своего дома и писал в дневник.
   ОЛЕНИН (пишет). Много я передумал и много изменился в это последнее время. И дошел до того, что написано в азбучке. Для того чтоб быть справедливым, надо одно - любить, и любить самоотверженно, любить всех и всё, раскидывать на все стороны паутину любви: кто попадется, того и брать. Так я поймал Ванюшу, дядю Ерошку, Луку, Марьянку.
  
   Входит Ерошка. В руках балалайка.
  
   ЕРОШКА. Пиши, пиши, отец мой.
   ОЛЕНИН. Ванюша, вина!
   ЕРОШКА. У хозяев на сговоре был. Да что. Свиньи. Не хочу! Пришел к тебе.
   ЕРОШКА. За рекой был, отец мой. Достал. Я мастер играть: татарскую, казацкую, солдатскую, какую хошь. Ну, брось, отец мой, брось! Ну, обидели тебя, - брось их, плюнь! Ну, что пишешь, пишешь! Что толку? Что кляузы писать? Гуляй лучше, будь молодец! Что писать, добрый человек! Ты вот послушай лучше, я тебе спою. Сдохнешь, тогда песни не услышишь. Гуляй! (Играет на балалайке, поет). А ди-диди - ди - ди - ди!
   А где его видели?
   На базаре в лавке,
   Продает булавки!
  
   В понедельник я влюбился,
   Весь овторник прострадал.
   В середу в любви открылся,
   В четверток ответу ждал.
  
   В пятницу пришло решенье,
   Чтоб не ждать мне утешенья,
   А по светлую субботу
   Жизнь окончить предпринял;
   Но храня души спасенье,
   Я раздумал в воскресенье!
   Эх, друг мой! (Слезы текли по лицу старика). Спел бы я тебе мою любимую песню из гор: Ай! Дай! Дала лай! Да ты татарского языка не поймешь.
   ОЛЕНИН. А ты расскажи, про что там поется?
   ЕРОШКА. Поется о том, как погнал джигит баранту из аула в горы, руские пришли, сожгли аул, всех мужчин перебили, всех баб в плен побрали. Пришел молодец из гор: где был аул, там пустое место; матери нет, дома нет; одно дерево осталось. Молодец сел под дерево и заплакал. Один ты, один остался, и запел: ай, дай, дала лай!
   ОЛЕНИН. Ай, дай, дала лай!
   ЕРОШКА. Эх, прошло ты моё времечко! Не воротишься! Пей, что не пьешь?
   ОЛЕНИН. Что ж ты не на сговоре?
   ЕРОШКА. Бог с ними, Бог с ними. Не люблю, не люблю. Эх, народ! Пойдем в хату! Они сами по себе, а мы сами по себе гуляем.
   ОЛЕНИН. А что Лукашка весел? Не зайдет он ко мне?
   ЕРОШКА. Что Лукашка! Ему наврали, что я тебе девку подвожу! А что девка? Будет наша, коли, захотим: денег дай больше - и наша! Я тебе сделаю, право!
   ОЛЕНИН. Нет, дядя, деньги, деньги ничего не сделают, коли, не любит. Лучше не говори про это.
   ЕРОШКА. Не любимые мы с тобой! Сироты! (Заплакал).
  
   Ерошка ушел в дом.
  
   ОЛЕНИН (глядя в сторону избы Марьяны). Так вот, теперь Лукашка мой счастлив.
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Был уже август месяц. В тенистых зеленых садах, среди моря виноградника, со всех сторон слышались смех, песни, веселые женские голоса и мелькали яркие цветные одежды женщин. В самый полдень Марьяна сидела в своем саду и из-за отпряженной арбы вынимала обед для своего семейства.
  
   Сад. Жаркий полдень. Семья хорунжего собирается отдохнуть, переждать полуденный жар.
  
   ХОРУНЖИЙ. А вечером кончим за лапазом край?
   УЛИТА. Уберемся. Только бы погода не задержала. Демкины еще половины не убрали. Одна Устенька работает, убивается.
   ХОРУНЖИЙ. Где же им.
   УЛИТА. Бог даст, будет, чем свадьбу сыграть.
   ХОРУНЖИЙ (хмурясь). Дело впереди.
   УЛИТА. Да что ж не говорить? Дело покончили, уж и время недалече.
   ХОРУНЖИЙ. Не загадывай, теперь убираться надо.
   УЛИТА. Видал коня нового у Лукашки?
   ХОРУНЖИЙ. Нет, не видал.
   УЛИТА. Того, что Митрий Андреич-то подарил, того уж нет: выменял. И то, чего вдруг человек такие подарки дарит?
   ХОРУНЖИЙ. Да, коли бы, пьяный был, тогда бы еще понятно было.... Хотел покуражиться...
   УЛИТА. Экой народ продувной из юнкерей, беда. Как раз подожжет чего.
  
   Марьяна засмеялась.
  
   ХОРУНЖИЙ. Должно быть, хотел подкупить, на какое-нибудь дурное дело. Холоп-то постояльцев нынче говорит, опять получил тысячу рублей.
   УЛИТА. Богач, одно слово.
  
   Марьянка, отобедав, укладывается в тени под арбой, в стороне от родителей. Приходит Устенька.
  
   УСТИНЬКА. Хлеб да соль !
   УЛИТА. Садись, Устенька, с нами полдничать.
   УСТЕНЬКА. Спасибо, не хочу.
  
   Устенька пробегает к Марьяне, устраивается рядом.
  
   Ну, спать, девка, ну спать! Стой, так не ладно!
  
   Устенька тормошит Марьяну, целует.
  
   МАРЬЯНА. Ну, брось! Видишь, у дедушки-то, научилась.
  
   Обе рассмеялись.
  
   УЛИТА (улегшаяся на отдых в тени). Угомон на вас будет! Или в сад погоню!
   УСТЕНЬКА (шепотом). Аль завидно?
   МАРЬЯНА. Что врешь. Давай спать. Что пришла?
   УСТЕНЬКА. А что я тебе скажу, так ну!
   МАРЬЯНА. Что скажешь?
   УСТЕНЬКА. Про твоего постояльца я что знаю!
   МАРЬЯНА. Нечего знать.
   УСТЕНЬКА. Ах ты, плут-девка! Ничего не расскажешь. Ходит к вам?
   МАРЬЯНА. Ходит. Так что ж!
   УСТЕНЬКА. Вот я девка простая, я всем расскажу. Что мне прятаться? Разве я кому дурно делаю? Люблю его, да и все тут.
   МАРЬЯНА. Дедушку-то, что ль?
   УСТИГЬКА. Ну да.
   МАРЬЯНА. А грех?
   УСТИНЬКА. Ах, Машенька! Когда же и гулять, как не на девичьей воле? За казака пойду, рожать стану, нужду узнаю. Вот ты поди замуж за Лукашку, тогда и в мысль радость не пойдет, дети пойдут да работа.
   МАРЬЯНА. Что ж, другим и замужем жить хорошо. Все равно!
   УСТЕНЬКА. Да ты расскажи хоть раз, что у вас с Лукашкой было?
   МАРЬЯНА. Да что было? Сватал. Батюшка на год отложил; а нынче сговорили, осенью отдадут.
   УСТЕНЬКА. Да что он тебе говорил?
   МАРЬЯНА. Известно, что говорил. Говорил, что любит. Все просил в сады с ним пойти.
   УСТЕНЬКА. Вишь, смола, какой! Ведь ты не пошла, я чай. А он какой теперь молодец стал! Первый джигит. Все и в сотне гуляет. Намеднись приезжал наш Кирка, говорил: коня какого выменял! А все, чай, по тебе скучает. А еще что он говорил?
   МАРЬЯНА. Все тебе знать надо. Раз на коне ночью приехал к окну, пьяный. Просился.
   УСТЕНЬКА. Что ж, не пустила?
   МАРЬЯНА. А то пустить! Я раз слово сказала, и будет! Твердо, как камень.
   УСТЕНЬКА. А молодец! Только захоти, никакая девка им не побрезгает.
   МАРЬЯНА. Пускай к другим ходит.
   УСТЕНЬКА. Не жалеешь ты его.
   МАРЬЯНА. Жалею, а глупости не сделаю. Это дурно.
   УСТЕНЬКА. Глупая ты дура. Счастья себе не хочешь. (Опять принимается щекотать Марьянку).
   МАРЬЯНА. Ай, брось! Раздавишь!
   УЛИТА (ворчит). Вишь, черти, разыгрались, не умаялись.
   УСТЕНЬКА (через паузу, шепотом). Счастья не хочешь. А счастлива ты, ей - Богу! Как тебя любят! Ты корявая такая, а тебя любят. Эх, кабы я да на твоем месте была, я бы постояльца вашего так окрутила! Посмотрела я на него, как у нас были, так, кажется, и съел бы он тебя глазами. Мой дедушка - и тот мне чего не надавал! А ваш, слышь, из русских богач первый. Его денщик сказывал, что у них свои холопи есть.
   МАРЬЯНА (вдруг улыбнувшись). Что он мне раз сказал, постоялец-то. Говорит: я бы хотел казаком Лукашкой быть или твоим братишкой, Лазуткой. К чему это он так сказал?
   УСТЕНЬКА. А так, врет, что на ум взбрело. Мой чего только не говорит. Точно порченый.
  
   Устенька, что-то шепчет Марьяне и заливается неслышным смехом.
   В сад входят Оленин и Хорунжий, продолжая начатый разговор.
  
   ОЛЕНИН. Вчера я ходил, ни одного не нашел.
   ХОРУНЖИЙ. А вы вон к тому краю, прямо по циркулю пройдите, там в заброшенном саду, всегда зайцы находятся.
   УЛИТА (поднимаясь). Легко ли в рабочу пору ходить зайцев искать. Приходили бы лучше нам подсобить. С девками поработали бы. Ну, девки, вставайте!
   Марьяна и Устенька шептались и едва сдерживались от смеха.
  
   ОЛЕНИН. Да я не умею работать.
   УЛИТА. Приходи, шепталок дам.
   ХОРУНЖИЙ. По казачьей гостеприимной старине, одна старушечья глупость. В России, я думаю, не столько шепталок, сколько ананасных варений и мочений кушали в своё удовольствие.
   ОЛЕНИН. В заброшенном саду, говорите, зайцы есть? Я схожу.
  
   Оленин топчется на месте, не решаясь уйти. Устенька, подавив в себе смешок, и что-то на прощание, шепнув Марьяне, уходит. Занявшись делом, уходят хорунжий с Улитой.
  
   МАРЬЯНА. Ты этак всех баб из ружья в садах застрелишь. (Подходит к корзине с виноградом, берется за ручки). Ты бы подсобил.
  
   Оленин помогает ей, столкнулся с ней руками, взял за руку, а она, улыбаясь, глядела на него.
  
   ОЛЕНИН. Что, ты скоро замуж пойдешь?
  
   Марьяна посмотрела на него своими строгими глазами.
  
   Что, ты любишь его, Лукашку?
   МАРЬЯНА. А тебе что?
   ОЛЕНИН. Мне завидно.
   МАРЬЯНА. Легко ли.
   ОЛЕНИН. Право, ты такая красавица!
   МАРЬЯНА. Какая ни есть, да не про тебя! Что смеяться-то?
   ОЛЕНИН. Как смеяться! Ежели бы ты знала, как я... Я не знаю, что готов для тебя сделать.
   МАРЬЯНА. Отстань, смола.
   ОЛЕНИН. Ты все понимаешь.... Все знаешь, что я бы хотел тебе сказать? Что я хочу лишь того, что ты сама есть.... Но, ты не хочешь этого понимать, не хочешь отвечать?
  
   Марьяна высвобождается из рук его, берет корзину и уходит на другой конец сада. Какое-то время Оленин один.
  
   ГОЛОС УСТЕНЬКИ. Ау! Митрий Андреич, приходи мне подсоблять!
  
   Оленин, вскинув ружье на плечо, убегает из сада.
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Раза два он прислушивался к звонкому смеху Марьяны и Устеньки, которые сойдясь вместе, что-то кричали. Целый вечер Оленин проходил в лесу на охоте. Ничего не убив, он вернулся уж сумерками, и сел на крылце на обычное место. Хозяева уж вернулись из садов; Марьяна два раза выходила за ворота. Один раз ему показалось, что она обернулась на него. Он жадно следил за каждым её движением, но не решился подойти к тей. Когда олна скрылась в хате, он сошел с крыльца и начал ходить по двору. Целую ночь он провел без сна на дворе, и слушал стук своего сердца и со злобой спрашивал себя: Чего мне нужно? Уже перед рассветом подошел он к её окну, толкнул в ставень, и действительно заслышал вздох Марьянки и её шаги. Он взялся за щеколду и постучал. Босые, осторожные шаги, чуть скрипя половицами, приближались к двери. Скрипнула дверь, пахнуло запахом душицы и тыквы, и на пороге показалась вся фигура Марьянки. Он видел её только мгновение при месячном свете. Она захлопнула дверь и, что-то прошептав, побежала легкими шагами назад. Оленин стал стучать слегка, ничего не отзывалось...
  
   Оленин повернулся уходить, перед ним появился Назарка.
  
   НАЗАРКА. Славно! Я видел, славно! Вот я в станичное пойду, докажу и отцу скажу! Вишь, хорунжиха какая! Ей одного мало!
   ОЛЕНИН. Чего ты от меня хочешь? Что тебе надо?
   НАЗАРКА. Ничего. Я только в станичное схожу. Вишь, ловкий юнкирь какой!
   ОЛЕНИН (схватив его). Поди сюда, сюда... Ведь ничего не было! Она меня.... И я ничего. Она честная...
   НАЗАРКА. Ну, там разбирать...
   ОЛЕНИН (встряхнув Назарку). Да ведь ничего не было! (Вдруг отпустил Назарку). Да, все равно я виноват... Вот я тебе дам... Вот постой...( Достает деньги). Я виноват, вот я и даю. Только, ради Бога, чтобы никто не знал. Да ничего и не было...
   НАЗАРКА (взяв деньги, осмелев, смеясь). Счастливо оставаться!
  
   Назарка насвистывая, уходит.
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. На другое утро Оленин проснулся поздно. Он не пошёл на охоту, то и дело ложился в постель. Ванюша думал, что он болен. Перед вечером Оленин решительно встал и принялся писать письмо.
   ОЛЕНИН. Мне пишут из России письма соболезнования; боятся, что я погибну.Недаром, говорят, Ермолов сказал: кто десять лет прослужил на Кавказе, тот, либо сопьется с кругу, либо женится на распутной женщине. Как страшно! В самом деле, не погубить бы мне себя, тогда как на мою долю могло бы выпасть великое счастье стать мужем графини Н., камергером или дворянским предводителем. Как вы все жалки и гадки! Вы не знаете, что такое счастье и что такое жизнь. Надо видеть и понимать, что я каждый день вижу и понимаю перед собой: вечные непреступные снега гор и величавую женщину в той первобытной красоте, в которой должна была выйти первая женщина из рук Творца. Три месяца прошло с тех пор, как я в первый раз увидел казачку Марьяну. Я тогда не верил, что могу полюбить эту женщину. Я любовался ею, как красотою гор и неба. Потом я почувствовал, что созерцание этой красоты сделалось необходимостью моей жизни, и я стал спрашивать себя
   6 не люблю ли я её? В нелепых мечтах я воображал её то своей любовницей, то женой и с отвращением отталкивал ту и другую мысль. Вот если бы я мог сделаться казаком, Лукашкой, красть табуны, напиваться чихирю, заливаться песнями, убивать людей и пьяным влезать к ней в окно на ночку, без мыслей о том, кто я? Зачем я? Тогда бы другое дело. Тогда бы мы могли понять друг друга, тогда бы я мог быть счастлив.
   Я не виноват, что я полюбил. Я спасался от своей любви в самоотвержениии, я выдумывал себе радость в любви Марьяны с Лукашкой и только раздражал свою любовь и ревность. Самоотвержение - все это вздор, дичь! Это всё гордость, убежище от заслуженного несчастья, спасение от зависти к чужому счастью! Теперь в душе моей одно желание любить её и жить с нею, её жизнью! Не для других, не для Лукашки я теперь желаю счастья. Прежде я бы мучался вопросом: что будет с ней, со мной, с Лукашкой? Теперь мне всё равно! Теперь есть, что-то сильнее меня, руководящее мною. Нынче я пойду к ней и все скажу ей!
   ОТ АВТОРА. Написав это письмо, Оленин не послал его, потому, что никто бы не понял того, что он хотел сказать...
  
   Оленин сжигает листок письма.
  
   Да и зачем кому бы то ни было понимать это, кроме Оленина.
  
   Оленин переходит двор, и входит в дом бабуки Улиты.
  
   УЛИТА. А, Митрий Андреич, проходите, садитесь.
  
   Марьяна, увидев Оленина, пересела с шитьем подальше в угол.
  
   Что ж, посиди с нами, Марьянушка.
   МАРЬЯНА. Не, я простоволосая.
   ОЛЕНИН. А я вас хотел чаем угостить.
   УЛИТА. Благодарствуем. Марьяна, сходи-ка за каймаком, угостим Митрий Андреича.
  
   Марьяна вышла.
  
   Да винограду подай! Что Бога гневить, батюшка, всё у нас есть. Слава Богу, и чихирю нажали, и насолили, и продадим бочки три винограду, и пить останется. Ты в поход-то уходить погоди, гулять с тобой будем на свадьбе.
  
   Марьяна вернулась, подала угощение.
  
   ОЛЕНИН. А когда свадьба?
   УЛИТА. Да что, надо бы на той неделе сыграть. Мы готовы. Я всё Марьянушке собрала. Мы хорошо отдадим. Да вот немного не ладно: Лукашка-то наш что-то уж загулял очень. Вовсе загулял. Шалит. Намедни приезжал казак из сотни, сказывал он в ногаи ездил.
   ОЛЕНИН. Как бы не попался.
   УЛИТА. И я говорю: ты, Лукаша, не шали! Ну, молодой человек, известно, куражиться. Да ведь на всё время есть. Ну, отбил, украл, абрека убил, молодец! Ну и смирно бы пожил! А то вовсе уж скверно.
   ОЛЕНИН. Да, я его два раза видел в отряде, он всё гуляет. Еще лошадь продал.
   МАРЬЯНА (положив шитье). Что ж! Он никому худа не делает!
  
   Марьяна хочет выйти из избы, но тут в избу входят дядя Ерошка и дядя Бурлак и Устенька.
  
   ЕРОШКА. Здорово дневали!
   УСТЕНЬКА (Оленину). Все гуляешь?
   ОЛЕНИН Да, гуляю.
   ЕРОШКА. А вот и мы погуляем. Хозяюшка, поднеси стаканчик.
   УЛИТА. Дел мне нет. Разве что Митрий Андреича уважу.
  
   Улита ставит на стол графин. Все пьют. Марьяна и Устенька о чем-то шепчутся.
  
   Ну, и довольно с вас!
   ОЛЕНИН Идите ко мне - вас Ванюша угостит.
   УЛИТА. Идите, идите, гулеваны. Некогда с вами чихири распивать.
  
   Улита выпроваживает стариков из избы. Устенька, что-то шепнув Марьяне, выходит следом за другими. Марьяна осталась одна.
   Оленин проводив стариков вернулся в хату. Марьяна села на постель, подобрала под себя ноги, отодвинулась от него в самый угол.
  
   ОЛЕНИН. Ты боишься меня?
  
   Марьяна молчала.
  
   Неужели ты никогда не сжалишься надо мной?
  
   Марьяна отодвинулась еще дальше.
  
   МАРЬЯНА. Вишь, вино-то что говорит...
   ОЛЕНИН. Нет, не вино. Я не знаю, как люблю тебя..
   МАРЬЯНА. Ничего тебе не будет.
   ОЛЕНИН. Не выходи за Лукашку. Я женюсь на тебе.
   МАРЬЯНА. Вино-то, вино! Скажешь ли завтра то, что сегодня говоришь?
   ОЛЕНИН. Скажу. И завтра скажу и теперь повторю, - пойдешь за меня?
  
   Марьяна серьезно посмотрела на него, и испуг её как будто прошел.
  
   Марьяна! Я с ума сойду. Я не свой!
   МАРЬЯНА. Ну, что брешешь?
   ОЛЕНИН. Что ты велишь, то и сделаю!
   МАРЬЯНА. Вона, Митрий Андреич, разве господа на мамуках женятся?
  
   Марьяна, выпроваживая Оленина, взяла его за руки, засмеялась.
  
   Иди!
   ОЛЕНИН. Ты скажи: пойдешь ли? Я всё...
   МАРЬЯНА (смеясь). А Лукашку куда денем?
  
   Оленин вырвал руку, что она держала, и сильно обнял Марьяну. Марьяна как лань вскочила, спрыгнула босыми ногами и выбежала на крыльцо.
   ОТ АВТОРА. Оленин опомнился и ужаснулся на себя. Он опять показался сам себе невыразимо гадок в сравнении с нею. Но, ни минуты не раскаиваясь в том, что он сказал, он пошел домой и, не взглянув на пивших у него стариков, лег и заснул таким крепким сном, каким давно не спал.
   На другой день был праздник. Казаки через месяц собирались в поход, во многих семействах готовились свадьбы... Вечером весь народ, блестя на заходящем солнце праздничным нарядом, был на улице.
  
   Появляются лука и Назарка.
  
   ДЯДЯ БУРЛАК (Луке). Что, много ль ногайских коней угнал?
   ЛУКА. А ты, небось, считал, дедушка, что спрашиваешь?
   ДЯДЯ БУРЛАК. Что парня-то с собой напрасно водишь?
   ЛУКА (Назарке). Вишь, всё замечает старый черт. (Девкам). Здорово дневали, девки! Соскучились без меня, ведьмы!
   ДЕВКА. Здорово, Лукашка!
   КАЗАЧКА С РЕБЕНКОМ. Здорово, батяка!
   ДЕВКА. Надолго приехал?
   ЛУКА. С Назаркой на ночку погулять прилетели.
   ДЯДЯ БУРЛАК. И то давно не видели.
   КАЗАЧКА С РЕБЕНКОМ. Денег много привез? Закусок купи девкам-то.
   УСТЕНЬКА. И то Марьянка уж забыла тебя совсем.
   МАРЬЯНА. И то давно не бывал.
   ЛУКА (достав узелок с закусками). Хочешь, в горы увезу, мамочка! Поцелую, уж так поцелую, что ну!
   МАРЬЯНА. Ну, тебя соё ёвсем!
   ЛУКА (отдает узелок девкам). На всех жертвую!
   УСТЕНЬКА. Девки, пряники!
  
   Марьянка вдруг начала нацеловывать ребенка казачки.
  
   КАЗАЧКА С РЕБЕНКОМ. Что душишь парнишку-то? Лучше бы с парнем здоровкалась.
  
   Марьянка, Устенька, за ними девки убегают.
  
   ЛУКА (Назарке). Дорвались, брат! Целую ночь гулять будем!
  
   Навстречу им выбегает нарядная сестра Лукашки. Подбегает к брату, хватает его за руки, кружит.
  
   Здорово, Степка! Что, аль на улицу еще не выходила? Ну, беги! И мы с Назаркой праздник помолим.
  
   Сестра убегает следом за девками. Лука и Назарка уходят.
   С крыльца Оленина на площадь, сидя за столом, смотрят Оленин и Ерошка. К ним поднимается Белецкий.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Здравствуйте, господа. Что не на празднике? Все гуляют. Смотрите, что за аристократическая кучка. И моя там в красном. Это обновка. Что же хороводы не начинаются? Вот погодите, Оленин, как смеркается, и мы пойдем. Потом позовем всех к Устеньке. Надо им бал задать.
   ОЛЕНИН. И я приду к Устеньке. А Марьяна будет?
   БЕЛЕЦКИЙ. Наверное, будет, приходите...
   ОЛЕНИН. Ванюша, вина!
  
   Ванюша выносит графин.
  
   БЕЛЕЦКИЙ (указывая рукой на улицу). А ведь очень красиво.
   ОЛЕНИН. Да, очень. На таких праздниках меня всегда удивляет, отчего так, следствии того, что нынче, например, пятнадцатое число, вдруг все люди стали довольны и веселы? И глаза, и лица, и голоса, и одежда, и воздух, и солнце - всё праздничное. На всем виден праздник!
   БЕЛЕЦКИЙ (налив всем стаканы). Алла бирды!
   ЕРОШКА. Сау бул.
  
   Выпили.
  
   Ты говоришь: праздник! Это что за праздник. Ты бы посмотрел, как в старину гуляли. Бабы выйдут, бывало, оденутся в сарафаны, галунами обшиты. Грудь всю золотыми в два ряда обвешают. На голове кокошники золотые носили. Как пройдут так фр! фр! Шум поднимется. Каждая баба, как княгиня была. Бывало, выйдут, табун целый, заиграют песни, так стон стоит; всю ночь гуляют. А казаки бочки выкатят во двор, засядут, всю ночь до рассвета пьют. А то схватятся рука с рукой, пойдут по станице лавой. Кого встретят, с собой забирают, да от одного к другому и ходят. Другой раз три дня гуляют. Батюшка, бывало, придет, еще я помню, красный, распухнет весь, без шапки, все растеряет, придет и ляжет. Матушка уж знает, бывало: свежей икры и чихирю ему принесет опохмелиться, а сама бежит по станице шапку его искать. Так двое суток спит. Вот какие люди были! А нынче что?
   БЕЛЕЦКИЙ. Ну, а девки-то в сарафанах как же? Они гуляли?
   ЕРОШКА. Да, одни. Придут, бывало, казаки али верхом сядут, скажут: пойдем, хороводы разбивать, и поедут, а девки дубье возьмут. На масленице, бывало, как разлетится какой молодец, а они бьют, лошадь бьют, его бьют! Прорвет стену, подхватит какую любит и увезет. Матушка, душенька, уж как хочет, любит. Д т девки ж были! Королевы!
  
   Затемнение.
   Когда свет загорается, сцена показывает дом Лукашки. Мать Лукашки возится у печи. Входят Лукашка и Назарка.
  
   ЛУКА. Здорова, матушка. Что дома?
   МАТЬ. Вот, не ждала, не гадала. А Кирка сказывал, ты не будешь.
   ЛУКА. Принеси, поди, чихирю, матушка. Мы с Назаркой праздник помолим.
   МАТЬ. Сейчас.
  
   Мать, сняв со стены ключи, уходит.
  
   НАЗАРКА. Вишь, дело-то. Дедука Бурлак, что сказал: Много ли коней украл? Видно, знает.
   ЛУКА. Колдун. Да это что? Уж они за рекой. Ищи.
   НАЗАРКА. Всё не ладно.
   ЛУКА. А что не ладно? Снеси чихирю ему завтра. Так-тот делать надо, и ничего не будет. Теперь гулять.
  
   Мать вносит чихирь.
  
   МАТЬ. Бабы-то наши гуляют. Я чай, и наша немая ушла.
   ЛУКА. Пей, Назарка. Пей, да на улицу гулять пойдем. К девкам. Ты сходи меду возьми, или я немую пошлю. До утра гулять будем. Беги к Ямке за водкой! На деньги!
  
   Назарка выходит за дверь, а входит тут же Ерошка и Ергушов.
  
   Матушка, гости: Давай еще полведра.
   ЕРОШКА. А я у юнкиря гулял, а увидал, к Марке пошел. Ну, сказывай, черт, где украл? Молодец, люблю!
   ЛУКА. То-то, люблю! Девкам закуски от юнкерей носишь. Эх, старый!
   ЕРОШКА. Неправда, вот и неправда! Эх, Марка! (Расхохотался). Уж как просил меня черт энтот! Поди, говорит, похлопочи. Флинту давал. Нет, Бог с ним! Я бы обделал, да тебя жалею. Ну, сказывай, где был?
   ЕРГУШОВ. Я говорю, коней угнал! Я твердо знаю!
   ЛУКА. Поехали мы с Гирейкой -то. За рекой всё храбрился, что он всю степь знает, прямо приведет, а выехали, ночь темная, спутался мой Гирейка, стал елозить, а все толку нет. Не найдет аула, да и шабаш. Правей мы, видно, взяли. Почитай, до полуночи искали, уж спасибо собаки завыли.
  
   Вернулся с покупками Назарка.
  
   ЕРОШКА. Дураки. Так-то мы, бывало, спутаемся в степи. Черт их разберет! Выеду, бывало, на бугор, завою по-бирючному, как раз собаки откликнутся. Ну, доказывай. Ну что ж, нашли?
   ЛУКА. Живо обротали. Назарку было, поймали нагайки-бабы, пра.
   НАЗАРКА. Да, поймали.
   ЛУКА. Выехали; опять Гирейка спутался, вовсе было, завел в буруны. Так вот все кажет, что к Тереку, а вовсе прочь едем.
   ЕРОШКА. А ты бы по звездам бы посмотрел.
   ЕРГУШОВ. И я говорю.
   ЛУКА. Да, смотри тут, как темно все. Уж я бился, бился! Поймал кобылу одну, обротал, а своего коня пустил; думаю, выедет. Так что же ты думаешь? Как фыркнет, фыркнет, да носом по земи... Выскакал вперед, так прямо в станицу и вывел. И то спасибо, уж светло вовсе стало; только успели в лесу коней схоронить. Нагим из-за реки приехал, взял.
   ЕРГУШОВ. Я и говорю: ловко! А много ль?
   ЛУКА. Все тут.(Хлопнул по карману). Пей!
   ЕРОШКА. Так-то мы с Гирчиком раз поздно поехали...
   ЛУКА. Ну, тебя не переслушать. А я пойду!
  
   Лука уходит. За ним Назарка.
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Уж было темно, когда Лукашка вышел на улицу. Полный золотой месяц выплывал из-за черных раин, поднимавшихся на одной стороне площади. Говор, смех, песни и щелканье семечек звучали так же смешанно, но отчетливее чем днем.
  
   На площади под луной, схватившись рука за руку, девки водили хороводы. Выходят Белецкий и Оленин.
  
   БЕЛЕЦКИЙ. Что вы мне раньше не сказали? Я бы вам всё устроил через Устеньку. Вы такой странный.
   ОЛЕНИН. Что делать? Когда-нибудь, очень скоро, я вам всё расскажу. Теперь только, ради бога, устройте, чтоб она пришла к Устеньке.
   БЕЛЕЦКИЙ. Хорошо. Это легко...
  
   Белецкий подходит к Марьяне стоящей в хороводе). Что же, ты парню белому достанешься, Марьянка, а? А не Лукашке? Устенька, Можно вас на два слова? (Что-то стал шептать Устеньке).
  
   Подошли Лукашка и Назарка. Разорвав хоровод, начали ходить между девушек.
  
   Лука. Что же, выходи какая! (Увидев Оленина). Митрий Андреич, и ты пришел посмотреть?
   ОЛЕНИН. Да. (Переходит на другую сторону хоровода).
   УСТЕНЬКА (проходя мимо Белецкого). Хорошо, придем.
   ОЛЕНИН (со своей стороны проходя мимо Марьяны). Придешь? Пожалуйста, хоть на минутку. Мне нужно поговорить с тобой.
   МАРЬЯНА. Девки придут, и я приду.
   ОЛЕНИН (идет за ней). Ты нынче весела. Скажешь мне, что я просил?
   МАРЬЯНА. Что сказать?
   ОЛЕНИН. Что спрашивал: пойдешь за меня?
   МАРЬЯНА. Скажу.
  
   Лукащка выдернул Марьяну из хоровода на середину. Он отер губы, марьяна тоже. Они поцеловались.
  
   ЛУКА. Нет, раз пяток. Откупи закуску для девок!
  
   Лукашка стал раздавать угощенья девкам.
  
   На всех жертвую! А кто к солдатам гулять, выходи вон из хоровода!
  
   Лукашка зло глянул на Оленина.
  
   Девки хватали у него из рук закуски. Белецкий и Оленин отошли к стороне. Лукашка подошел к Марьяне и Устеньке, обнял их вместе.
  
   (На мотив песни). Али ты, моя милая, мною чванишся? Мною чванишся? Пойдешь замуж, будешь плакать от меня.
  
   Устенька вырвалась от него, и ударила так по спине, что руку себе отшибла.
  
   Что ж, станете еще водить?
   УСТЕНЬКА. Как девки хотят, а я домой пойду, и Марьянка хотела к нам прийти.
   ЛУКА. Не ходи, Машенька, последний раз погуляем. Иди домой, я к тебе приду.
   МАРЬЯНА. Чего мне дома делать? На то праздник, чтоб гулять. К Устеньке пойду.
   ЛУКА. Ведь все равно женюсь.
   МАРЬЯНА. Ладно, там видно будет.
   ЛУКА. Что ж, пойдешь? (Обнимает её, целует в щеку).
   МАРЬЯНА. Ну, брось! Что пристал? (Вырвавшись, отошла от него).
   ЛУКА. Эх, девка!.. Худо будет! Будешь плакать от меня! (Девкам). Играй, что ль!
   МАРЬЯНА (обернулась). Что худо будет?
   ЛУКА. А то.
   МАРЬЯНА. А что?
   ЛУКА. А то, что с постояльцем-солдатом гуляешь, за то и меня разлюбила.
   МАРЬЯНА. Захотела, разлюбила. Ты мне не отец, не мать. Чего хочешь? Кого захочу, того и люблю.
   ЛУКА. Так, так. Помни ж! Девки, что стали? Еще хоровод играйте! Назарка, беги, неси чихиря!
  
   Начинается новый хоровод.
  
   ОЛЕНИН (Белецкому). Что ж придет она?
   БЕЛЕЦКИЙ. Придет. Пойдемте и мы, надо нам готовиться к балу.
  
   Белецкий и Оленин уходят.
  
   Затемнение.
  
   ОТ АВТОРА. Уж поздно ночью Оленин вышел из хаты Белецкого вслед за Марьяной и Устенькой. Белый платок девки белелся в темной улице. Месяц, золотясь, спускался к степи. Серебристый туман стоял над станицей. Сердце Оленина билось сильно. Разгоревшееся лицо освежалось на сыром воздухе: он так был счастлив.
  
   Оленин нагоняет девушек.
  
   УСТЕНЬКА. Ну, тебя! Увидит кто!
   ОЛЕНИН. Ничего. (Обнял Марьяну).
  
   Марьяна не отбивалась.
  
   УСТЕНЬКА. Не нацеловались за вечер-то! Женишься, тогда целуй, а теперь - погоди. Ну, так я не буду тебя провожать, маша. (Уходит).
   ОЛЕНИН. Завтра, Марьяна, я приду к твоему отцу, сам скажу. Ты не говори.
   МАРЬЯНА. Что мне говорить.
   ОЛЕНИН. Пойдешь за меня?
   МАРЬЯНА. Обманешь, не возьмешь.
   ОЛЕНИН. А любишь ли ты меня? Скажи, ради Бога!
   МАРЬЯНА. От чего же тебя не любить, ты не кривой. Какие руки у тебя белые, белые, мягкие, как каймак.
   ОЛЕНИН. Я не шучу. Ты скажи, пойдешь ли?
   МАРЬЯНА. Отчего не пойти, коли, батюшка отдаст.
   ОЛЕНИН. Помни ж, я с ума сойду, ежели ты меня обманешь. Завтра я скажу матери твоей и отцу, сватать приду.
  
   Марьяна вдруг рассмеялась.
  
   Что ты?
   МАРЬЯНА. Так, смешно.
   ОЛЕНИН. Верно! Я куплю сад, дом, запишусь в казаки...
   МАРЬЯНА. Смотри, тогда других баб не люби! Я на это сердитая.
  
   Марьяна уходит в дом.
  
   ОТ АВТОРА. Оленин с наслаждением повторял в воображении весь нынешний вечер.
   ОЛЕНИН. Для любви нет слов, а нужна жизнь, целая жизнь. Завтра все объяснится...
   ОТ АВТОРА. При воспоминаниях прошедшего вечера, ему становилось то больно, то дух захватывало от счастья.
   ОЛЕНИН. Я не могу так жить больше, Завтра всё скажу её отцу, Белецкому, всей станице...
   ОТ АВТОРА. Лукашка же после двух бессонных ночей так много выпил на празднике, что свалился первый раз с ног и спал у Ямки.
   На другой день Оленин проснулся раньше обыкновенного. Солнце еще не вставало, но Оленину показалось, что на улице было необыкновенное волнение: ходили, верхом ездили и говорили. Среди говоривших он узнал и голос Лукашки. Но ничего хорошенько разобрать было нельзя. Он накинул на себя черкеску и выскочил на улицу.
  
   Улица. Казаки.
  
   ЕРГУШОВ. К верхнему посту надо, верно говорю!
   МОСЕВ. Седлай и гони живее!
  
   Ергушов куда-то убегает.
  
   ХОРУНЖИЙ. С тех ворот ближе выезжать.
   ЛУКА. Толкуй тут, в средние ворота ехать надо.
   МОСЕВ. И то, оттуда ближе. Верно, говорит.
   ОЛЕНИН. Что такое? Куда?
   БУРЛАК. Абреков ловить едем, засели в бурунах.
   МОСЕВ. Сейчас едем, да всё народу мало.
  
   Казаки уходят. Слышится конский топот
  
   ОЛЕНИН. Что? Как случилось?
   ХОРУНЖИЙ. Абреков верст за семь застали в бурунах. Рядом со станицей. Засели в яме, стреляют, грозятся, что не отдадутся живыми. Кто остался их караулить, а в станицу, видите, за подмогой прислали.
  
   Хорунжий уходит. Оленин идет за ним, забежав в дом за ружьем. Сцена разворачивается, вышка становится ближе. Крутой берег обрывается к горизонту. Место первой засады Лукашки. Казаки, лежа за бревном, постреливают лениво в сторону скрытых от зрителей чеченцев.
   Слышится лошадиный топот.
  
   МОСЕВ. Эх, добра у Лукашки лошадь.
   БУРЛАК. Лев конь.
  
   Лукашка пригибаясь пробирается к казакам.
  
   ЛУКА. Там (мотнул головой), ногайки сено везут. Говорят: Ай, ай, коп абрек!
   ЕРГУШОВ. Чего?
   ЛУКА. Много абреков, говорят.
  
   Подходят Оленин, Хорунжий.
   Назарка стреляет в сторону абреков. Казаки встрепенулись.
  
   ЕРГУШОВ. Во, кто-то едет, верно говорю.
   ОЛЕНИН. Это абреки?
   ЛУКА. Абреки не дураки, переправляться на наш берег на лошадях!
   ОЛЕНИН. А кто?
   ЛУКА. Гурка, никак. Помощник...
  
   Появляется Гурка.
  
   Пригнись!
   ХОРУНЖИЙ. Яма-то далеко?
   МОСЕВ. Шагах в полу-стах.
   ХОРУНЖИЙ. А что стреляете?
   МОСЕВ. Назарка от скуки палит.
   ОЛЕНИН. Вижу!
   ЛУКА. Пойду на ту сторону сползаю. (Уходит).
   ОЛЕНИН. В болоте сидят, под горой. Дымок от выстрела!
   ЕРГУШОВ. Пригнись от греха, Андреич. Ещё срежут тебя, верно говорю.
   ЛУКА (появляясь из-за бугра). Дядя Мосев, надо взять арбу, взять с сеном, да толкать её впереди себя, а то перебьют.
   МОСЕВ. Где ж её взять?
   ЛУКА. Вон за бугром ногайская арба.
   ХОРУНЖИЙ. А ну, казаки, давайте её! А вы тут глядите в оба!
  
   Часть казаков уходят.
  
   НАЗАРКА (появляясь). Перемазался весь.
   ЛУКА. Ну, что там?
   НАЗАРКА. Молятся, - знают, что не уйти. Связали ремнями себе колено с коленом, ждут.
   ОЛЕНИН. Это чтобы не сдаваться?
   ЛУКА. Гордые!
  
   Казаки выкатывают арбу с сеном. Лука сразу подскакивает к ним.
  
   Во имя Отца и Сына! Взялись!
  
   Укрывшись за сеном, стали толкать арбу за бугор. Выстрелы. За бугром крики, ругань, стоны. Какое-то время на сцене пусто. Но вот Лука выволакивает на бугор пленного чеченца.
  
   БУРЛАК. Вона! Лукашка, это ж брат твоего абрека!
   ЕРГУШОВ. Отойди, я его кончу!
   ЛУКА. Не бей! Я его живого взял!
  
   Лукашка стал крутить чеченцу руки. Чеченец вывернулся, выхватил из-за пазухи пистолет, выстрелил в грудь Лукашке. Лукашка упал. Чеченец отбросил пистолет, вытащил кинжал, готовясь защищаться, сидя на коленях, со связанными в коленах ногами.
   Хорунжий пошел к нему, словно обходя, и быстрым движением выстрелил из пистолета ему в ухо. Чеченец рванулся на хорунжего, но не успел, упал.
  
   МОСЕВ (подойдя к чеченцу, толкнул его тело ногой, поднял кинжал, снял с него пояс). Чего стали! Берите Лукашку, в станицу несите.
  
   Казаки подняли Луку, понесли.
  
   ЛУКА (в бреду). Врешь, руками задушу! От моих рук не уйдешь! Ана сени!..
  
   Затемнение
  
   ОТ АВТОРА. Оленин вернулся сумерками, и долго не мог опомниться оттого, что видел; но к ночи опять нахлынули на него вчерашние воспоминания; он глянул в окно: Марьяна убиралась по хозяйству. Оленин пошел к ней.
  
   ОЛЕНИН. Марьяна, я пришел...(пробует обнять её).
   МАРЬЯНА. Отстань. (Слезы полились из её глаз).
   ОЛЕНИН. О чем ты? Что ты?
   МАРЬЯНА. Что? Казаков перебили, вот что.
   ОЛЕНИН. Лукашку?
   МАРЬЯНА. Уйди, чего тебе надо!
   ОЛЕНИН. Марьяна!
   МАРЬЯНА. Никогда ничего тебе от меня не будет.
   ОЛЕНИН. Марьяна, не говори.
   МАРЬЯНА (с отвращением). Уйди, постылый!
  
   Оленин выбежал из хаты.
  
   ОТ АВТОРА. Вернувшись домой, Оленин часа два неподвижно лежал на постели, потом отправился к ротному командиру и отпросился в штаб. Не простившись ни с кем и через Ванюшу распростившись с хозяевами, он собрался в крепость, где стоял полк. Один дядя Ерошка провожал его. Они выпили, еще выпили, и еще выпили...
   ОЛЕНИН. Что будет ли жив Лукашка?
   ЕРОШКА А Бог его знает. Дохтура нет. Поехали.
   ОЛЕНИН. Откуда же привезут? Из Грозной?
   ЕРОШКА. Не, отец мой, ваших-то русских дохтуров я бы давно перевешал, кабы царь был. Только резать и умеют. Стало, дураки. Нет, отец мой, в горах дохтура есть настоящие. Так-то Гирчика, няню моего в походе ранили в грудь, так дохтура-то ваши отказались, а из гор приехал Саиб, вылечил. Травы, отец мой, знают!
   ОЛЕНИН. Ну, полно вздор говорить. Я лучше из штаба лекаря пришлю.
   ЕРОШКА. Дурак, дурак! Лекаря пришлю. Вздор! Да кабы ваши лечили, так казаки и чеченцы к вам бы лечиться ездили. А то ваши офицеры да полковники из гор дохтуров выписывают. У вас фальчь одна, одна всё фальчь.
   ОЛЕНИН. Фальш... Согласен, фальш! Что ж Лукашка? Ты был у него?
   ЕРОШКА. Да лежит, как мертвый. Не ест, не пьет, только водку и принимает душа. Ну, водку пьет, - ничего. А то жаль малого. Хорош малый был, джигит, как я. Ты-то помни, что я говорил тебе: от народа-то подальше ходи, а то, как дурно убьют. Я тебя жалею, право. Ты пьяница, я тебя люблю.
   ВАНЮША. Все уложено, Дмитрий Андреич, пора.
   ОЛЕНИН. Ну, прощай, дядя, даст Бог, увидимся.
   ЕРОШКА. Так разве прощаются? Дурак, дурак! Эхма, какой народ стал. Компанию водили, водили: прощай, да и пошел! Ведь я тебя люблю, я тебя так жалею. Только ты горький, все один, да один. Не любимый ты какой-то. Другой раз не сплю, подумаю о тебе, так-то жалею. Как песня поется:
   Мудрено: родимый братец,
   На чужой сторонке жить.
   Так-то и ты.
   ОЛЕНИН. Ну, прощай. (Подал руку).
   ЕРОШКА. Мурло-то, мурло-то давай сюда! (Поцеловал трижды, заплакал). Я тебя люблю, прощай.
   ОЛЕНИН. Прощай...
   ЕРОШКА. Что ж так и уезжаешь? Хоть подари, что на память, отец мой. Флинту-то подари, куды тебе две.
  
   Оленин отдает ему ружьё.
  
   ВАНЮША. Что передали этому старику. Все мало. Попрошайка старый. Необстоятельный народ.
   ЕРОШКА. Молчи, свинья. Вишь, скупой!
  
   Марьяна вышла из дома и поклонилась Оленину.
  
   ВАНЮША. Ла филь.
   ОЛЕНИН. Поехали. (Уходит).
  
   Ванюша уходит за ним.
  
   ГОЛОС ОЛЕНИНА. Ямщик, пошел!
  
   Звук колокольчика.
  
   ЕРОШКА. Прощай, отец! Прощай! Буду помнить тебя!
  
   К дяде Ерошке, машущему вслед тройке, подходит Марьяна. Стоит, смотрит молча и неподвижно.
  
   Затемнение.
  
   ЗАНАВЕС.
  
  
   ЭПИЛОГ.
  
   ОТ АВТОРА. Оленин оглянулся. Дядя Ерошка разговаривал с Марьяной, видимо, о своих делах. И ни старик, ни девка, не смотрели на него.
  
   КОНЕЦ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   38
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"