Аннотация: Наблюдения за птицами не только помогают увидеть много интересного из их жизни, но и поневоле заставляют задуматься о человеческом. И поступки приводят к спиральности событий не только у птиц.
Я сидела на полу клетки в куче грязных опилок и мусоре, а вокруг суетились другие птицы: некоторые были знакомые, а некоторых я видела в первый раз. Здесь же сидели и двое моих птенцов Крепыш и Малышка, третий - Петруша - только что тоже сидел рядом с ними, но потом Рука вошла в клетку, птицы долго метались, потом раздался крик моего сынули, а потом Рука унесла с собой испуганного птенца и вот, сейчас Петруши нигде не видать.
Мы боимся сквозняков. Мы умираем от простуды, и сейчас сбоку подул холодный ветер, и я забилась в угол поддона, чтобы не погибнуть, как мой Тарзан две недели назад. Глупые птенцы прыгают по верху или жмутся друг к другу, их клюют старшие птицы, а робких сталкивают на пол или загоняют на стену клетки. Они цепляются клювами за сетку и сидят, вращая глазами и подыскивая место на палке. Потом приходит Рука, все мечутся и потом снова ищут себе место. Зачем мы здесь? Никто не знает. Тесно, жутко, сквозняк.
Вот Рука снова здесь, и... ааа... мои крылья прижимают к телу, я хочу вырваться и кусаю Руку, но она держит меня, и я просто пытаюсь оттопырить крылья, чтобы они не были так плотно прижаты к телу. Это так отвратительно, когда тепло от прижатых крыльев делает пух под ними влажным! Потом приходится долго и тщательно сушить и расправлять пух подкрылков, и я чувствую себя тогда неуютной и некрасивой... Сначала я оказалась в еще меньшей клетке одна, потом ко мне подсадили какого-то неизвестного самца, потом нас закрыли чем-то душным и темным, и мы сидели, прижавшись друг к другу долго-долго. Чужой был так рядом, я стеснялась его и была стеснена им, но мы сидели тихо и не говорили друг другу ничего. Он был теплый и не клевался, не старался занять собой все пространство. Мы сидели так долго-долго. Потом появился свет, и мы оказались в просторной клетке.
Это была большая вольера, и в ней, кроме меня, еще пятеро: мой неизвестный самец, голубая самка и зеленый самец, которые не переставали целоваться даже тогда, когда мы влетели в эту вольеру, а еще желтая самка и белый самец - эти почти не подняли голов от кормушки, когда мы влетели. Мой самец оказался бело-голубым арлекином с чудесным именем Тоша. Арлекин - это когда птица не классического окраса, - синего, например, с крыльями, покрытыми синими же и еще черно-синими перьями, украшенными волнами - а пестрая, с нарушением рисунка и ассиметричной раскраской. Увидев его при свете дня, я вспомнила тепло его тела в темной клетке и отвернулась от него в смущении. Он озирался вокруг и поглядывал на меня. Я подумала, что и он вспомнил тепло моих перьев...
Мы парой слетели вниз и согнали желтую Соньку и белого Серого. Он и впрямь был серый: потом я много раз видела, как он купался и чистил перья, но белым он не становился: могуч птичий язык, все отметит! Сонька и Серый возмутились и кинулись на нас, сгоняя с кормушки. Мы отлетели в сторону и вернулись снова: нас долго везли, и мы хотели есть. Желтая клюнула меня, я клюнула ее, мы застрекотали друг на друга, еще поклевались немного, и ей пришлось смириться и клевать просо, сидя в кормушке рядом со мной. Белый сел на край кормушки и пристально смотрел на меня, наклонив голову вправо.
Я взлетела к поилке и стала жадно пить. Потом я чистила перья, и приводила себя в порядок, а Тоша и Серый летали и бегали вокруг меня и гоняли друг друга. Потом Серый сел рядом и стал разливать трелью нежные слова. Я осторожно отошла от него и стала чистить перья, и была права: прилетела Сонька, поклевала его, и он продолжил петь свои трели уже ей.
Дни потекли чередой. Тоша следовал за мной неотступно, ласково щебетал рядом и потом начал кормить меня вареным яйцом, яблоками и просом. Серый улавливал момент и тоже приносил мне еду, Тоша и Сонька гоняли его, но он снова прилетал и садился рядом. Я брала у него еду, а почему нет? Наконец Тоша и Серый сцепились, потом Тоша победно сел рядом со мной с подбитым до крови глазом, а Серый остался разбираться с Сонькой.
Пришел Человек, и мы долго в панике метались в вольере, ничего было не разобрать, Рука то и дело нападала на кого-нибудь из нас, но не уходила, и от этого было еще страшнее, а потом наша большая клетка оказалась разделенной на три отсека. Сетка разгородила вольер так, что вместо просторной одной вольеры получились три небольшие клетки, каждая со своей кормушкой и поилкой. Палка у нас с парой - Сонька и Серый - была одна на всех, но пробежать по ней бочком к соседней паре попугаев было никак нельзя. Летать стало тесновато, зато Сонька и Серый оказались отрезаны от нас решеткой, а те влюбленные Ромео с Джульеттой, которые и так не беспокоили нас и были заняты только друг другом, оказались под нами, отделенные тоже решеткой.
К каждой клетке был привешен скворечник. Тошин глаз заживал, он был ласков и нежен, как никогда, и мне уже не надо было скрывать нахлынувшие на меня еще в первый день чувства. Мы приступили к спариванию, и скоро я снесла первое яичко в опилки висевшего на сетке скворечника. Тоша был силен, настойчив, не жалел сил на ухаживания и кормления меня, я чувствовала себя счастливой. И все реже вспоминала Тарзана.
Теперь я все дни сидела в скворечнике, нахохлившись, и грела одно, потом два, а потом уже три яйца. У меня была температура, но я была здорова, просто чувствовала некоторую лень и негу: когда мы сносим яйца, у нас всегда повышается немного температура, и тепла хватает и мне, и будущим птенцам. В скворечнике обычно лежат опилки, и от них тоже идет тепло, когда греешь яйца. Но лично я предпочитаю насиживать яйца прямо на голом полу, а опилки использую позже, чтобы птенцы могли ходить в них, и гнездо оставалось почти чистым даже через месяц, к моменту их выхода из гнезда. Тоша был мил и ласков, он кормил меня, и оставался в гнезде после этого, щебеча ласковые глупости. Я же просила его только об одном: опасаться сквозняков и не уходить подольше, когда в комнате открывали окно.
Потом родился первый птенец, голенький, слепой. Мы назвали его Лапушкой. Он пищал и просил еды, и Тоша кормил теперь и его. Первое просо, которое он приносил, он давал мне: оно было менее перетертым и менее смешанным со слюной, зато то просо, которое Тоша приносил в зобу, уже было лучше смочено и растерто, оно было вкуснее и доставалось нежному малышу. Он кормил птенца из клюва в клюв, и было так трогательно наблюдать папу и малыша!
Я снесла еще одно яйцо, а потом родился второй птенец. Каждый день по нескольку раз я выходила из гнезда размять крылья и лапки, немного поесть прямо из кормушки, и тогда мы с Тошей предавались любви. Было приятно пролететь немного в прохладе комнаты по клетке, но тревога за малыша заставляла потом быстро залетать обратно в скворечник и продолжать греть детей.
Ромео и Джульетта тоже танцевали любовный танец в своей части вольеры, но на гнездо Джульетта почему-то не садилась. Они щебетали без умолку, летали по клетке, что-то ели и не беспокоились ни о чем. Серый первое время все топтался возле нашей части вольеры, но потом все же занялся Сонькой, и сейчас она, похоже, тоже уже была в гнезде. Впрочем, до них мне теперь было мало дела.
Второй птенец был назван Едун, и он и впрямь ел без меры. Тоша старался успеть накормить всех, а я урезонивала его: еще бы, один раз Едун набил зоб так, что не смог двигаться! Комок пищи прижал его зобом к полу домика, и малыш лежал там и пищал тихонько, пока пища, наконец, не перекочевала в желудок и там не усвоилась! Я уже боялась, не проглотил ли он кусочек опилок или ватку, которую зачем-то тоже положили в скворечник. Нам не нужна вата в гнезде! Иногда птенцы запутываются в ней так, что задыхаются, а иногда ватка скручивается в тоненькую ниточку и опутывает ножку малыша - тогда ножка может раздуться, болеть и даже отсохнуть вовсе! Я взяла всю вату и выбросила ее из гнезда, ругая себя за то, что не сделала этого раньше.
Урок пошел малышу на пользу, и еда благополучно переварилась в его крошечном желудке, но все же мне пришлось приступить к кормлению птенцов сразу же, как только родился третий птенец - Песенка. Эта пищала, не переставая, пока не охрипла, а потом, уже когда вышла из гнезда, не переставала чирикать так, как самке не пристало: петь - удел самцов, а мы вполне можем обойтись необходимыми для общения и защиты звуками.
Птенцы подрастали, по очереди стали покрываться перьями: двое старших пошли в папу, а Песенка - в меня: она была фиолетовой! Нет, не в крапинку, с чего вы взяли, откуда бы у нее были крапинки!? Волны на крыльях, как и подобает волнистому попугаю, и ничего больше!
Малыши стали выходить из гнезда: сначала изредка и понемногу, потом чаще, а потом мы все вышли из гнезда и стали жить стаей. У маленьких мальчиков, только что сошедших с гнезда, над клювом бывает нежно-розовая переносица, а у маленьких девочек почти белая, бледно-голубоватая. Потом, когда они станут взрослыми, переносицы самцов станут ярко-голубыми, а у самок или останутся беловатыми, или станут насыщенно-коричневыми, выглядит потрясающе, и самцы не могут устоять перед такой красотой! Итак, я снова стала мамой взрослых птенцов и любовалась малышами, которые быстро набирали вес и летали все лучше с каждым днем.
У Соньки первый птенец тоже уже стал показывать нос из домика - желтый мальчик, а Джульетта так и продолжала целоваться: не понятно, почему они не спариваются? Легкомысленная парочка!
А мы с Тошей стали думать о новых птенцах. Такого самца еще поискать, и я была рада, что сделала верный выбор: не надо было и думать о Сером! Зачем бы? Мы снова счастливо спаривались, а потом я снова снесла яйцо. Второе, третье. Пришлось выкинуть четвертое и пятое яйцо от прошлого выводка и долго выносить большие белые клубки кальция - отходов от выросших птенцов. Потом Рука выгнала меня из скворечника, и в нем появились чистые опилки. Я долго с подозрением осматривала свои вновь снесенные яйца, их почему-то оказалось четыре, а опилкам пахло так, что я с трудом опознавала свои яички. Но потом я поняла, что не смогу вспомнить, когда снесла четвертое яйцо, и все же села их высиживать.
Сонька и Серый подняли своих птенцов на крыло, и на том успокоились: приближалась осень и линька. Мы же с Тошей решили успеть вырастить второй выводок - двух бело-голубых арлекинов и одного желтого (одно яйцо так и не подало признаков жизни), и решили обзавестись третьим выводком птенцов. И вскоре новые птенцы должны были запищать в моем гнезде. Странным показалось лишь одно: когда все птенцы оперились, двое оказались в Тошу, а третий почему-то в Соньку! В меня не было никого, хотя это и не странно: фиолетовые птенцы встречаются не часто...
И все бы было хорошо, но уже к концу выкармливания вторых птенцов как-то стало мне худовато: солнца было мало, все время хотелось есть, а мел, яичная скорлупа и песок на дне кормушки перестали насыщать. Рука поставила на дно клетки проросший овес, а одуванчики перестали появляться в рационе. Осень, может, не надо было снова нести яйца? Но два новых яичка третьего выводка уже снова лежали в моем скворечнике. А два из трех подросших птенцов сидели здесь же и тоже поневоле грели вновь снесенные яйца. Третий птенец уже выходил из скворечника, но ночевать все же возвращался в гнездо. Что поделать, он еще не был совсем взрослым и мерз на палочке в клетке.
Однажды утром мне стало совсем дурно: яйцо сидело внутри меня и не хотело выходить. Я очень старалась, у меня все болело от напряжения, и низ живота стал почти лысым и синеватым. Но яйцо не хотело выходить. Никак. В конце концов, я обессилела и, когда спускалась в кормушку поклевать, боялась упасть и разбить яйцо внутри себя: ведь значило бы это заражение крови и верную смерть. Я тяжело опустилась в кормушку, Тоша тревожно хлопотал вокруг и пытался согреть своим теплом. Он кричал и хлопал крыльями, но не мог помочь ничем - мне наступал конец... Мне было уже все равно: сил не было, я хотела только уснуть...
Человек поймал меня и снова прижал крылья к телу. Мне было все равно. Боль и слабость. Слабость... Делайте со мной, что хотите, нет сил даже думать о том, как я выгляжу или что у меня с крыльями. Рука мазала меня тампоном с растительным маслом там, внизу, а мне не было стыдно, и только хотелось, чтобы оставили в покое... Мой облысевший живот дрожал, а снесенные яички лежали где-то там, в гнезде, и остывали. Если я проболею еще день, они уже никогда не станут птенцами... А Тоша - сможет ли он прокормить один троих птенцов и позаботиться о яйцах? Это не так просто, даже такому заботливому попугаю, как он.
Потом стало легче, яйцо стало скользким от масла и вышло из меня.
О, это и было счастьем! Я не хотела смотреть это яйцо, думала даже расклевать и съесть: хотелось кальция, мела, яичной скорлупы, да и просто хорошо поесть! Но потом я нашла вареное яйцо в кормушке, наелась и успокоилась. Рука снова полезла в мою клетку. Это еще что? Трогать меня? Я укусила ее, но все равно была поймана и посажена в свою клетку, к Тоше и взрослым птенцам.
Жизнь продолжалась. Одно яйцо остыло: пока меня не было, оно откатилось в сторону от двоих птенцов и замерзло. Но второе (или третье, как их теперь считать?) было теплым, и, хотя насиживать его не хотелось, я села снова на гнездо. Рука положила мне и снесенное во время болезни яйцо, но я сразу откатила его в сторону: достаточно мне и родных птенцов, а это, доставившее столько мук - ну его! Тем более, что оно пахнет не яйцом, а подсолнечным маслом! Потом малыши стали выходить из гнезда, и я решила больше не насиживать одно-единственное яйцо и бросила его в скворечнике.
На следующий день Рука сняла скворечник. А я почувствовала, что во мне созревает еще одно яичко. Что делать? Я заметалась, поискала место для гнезда, но так и не нашла его. И снесла яйцо в кормушку. И тоже его бросила - кто же насиживает детей не в скворечнике, а на полу в кормушке? И вообще, надоело!
Потом, через два дня, возникло еще одно яйцо, и его я тоже снесла в кормушку. Человек пришел и снова повесил на решетку клетки скворечник. Когда я залезла внутрь посмотреть, там уже лежало два яйца, которые я снесла сегодня и парой дней раньше. Мы с Тошей посоветовались и решили снова вырастить птенцов. Я снесла еще целых пять яиц и принялась за высиживание. Одно оказалось мягким, и чуть было тоже не застряло во мне, и нестись я перестала, хватит уже.
В соседних клетках попугаи больше не неслись, и скворечники у них были убраны. Глядя на нас, Ромео и Джульетта все же сделали одну кладку, и Джульетта сидела на гнезде. Но потом она вышла оттуда, а птенцов не было и голосов их из скворечника мы тоже не слышали. Уж не поела ли она собственные яйца, подумала я мимоходом: некогда было об этом долго думать, своих забот хватало.
Мой Тоша снова стал обхаживать меня, и сил устоять перед его обаянием не было. И тут случилось странное: Рука вынула меня из вольеры и унесла туда, где стояла небольшая клетка, и вообще не было никаких птиц. Был вечер, я растерялась и металась по клетке в поисках Тоши, но его нигде не было! Утром я услышала где-то вдалеке его призывный крик и снова стала метаться: необходимо вырваться из клетки, вернуться... тем более что яйцо новой кладки уже вот-вот снва даст о себе знать. Где скворечник? Ничего нельзя было понять!
Мы перекликались еще несколько дней, а потом он перестал меня звать, и я перестала есть. Рука поймала меня и напичкала едой из пипетки, я сопротивлялась и давилась едой, но все же после нее жизнь показалась не такой несносной.
Теперь я стала жить одна, хорошо питаться, а яйца больше меня не беспокоили. Я тосковала по любимому, кричала иногда как могла громко, но он не отзывался. Что с ним случилось? Кошка, может быть? Может, он болен и меня не хотели огорчать? Может, пока меня нет, он улетел в окно? А может... нет, этого не может быть! А время шло, я жила одна, тосковала и поправляла здоровье.
Потом меня все же вернули в прежнюю вольеру, но Тоши там не оказалось! Я тщетно поискала его снова, и на следующий день, но все зря. Я спросила Серого, но он отвел глаза и полетел на кормушку. Я спросила у Ромео, но он, кажется, даже не вспомнил, кто такой Тоша! Самок я спрашивать не стала - зачем? Что они могли мне ответить, разве что позлорадствовать, что я до сих пор не забыла... И я стала привыкать жить без него. Здесь появились еще несколько чужих птенцов, стояла неразбериха, но зато перегородок не было и можно было худо-бедно летать. Никакие другие самцы меня не занимали. А своего я искала под диваном и за занавесками, и однажды чуть не вылезла в форточку, когда меня выпускали погулять в комнате.
И что бы вы думали? Пролетело много дней, и однажды я услышала голос Тоши в соседней комнате. Я понимала, что нас разлучили специально, и сделала вид, что не слышала и не ищу его больше. Но когда Человек ушел, а дверь туда оказалась открыта, я влетела туда, где сидел мой возлюбленный!
О, ужас! Тоша за это время облюбовал себе новую самку, и они успели не только снести яйца, но и подрастить троих птенцов! Лохматая соперница как раз вышла из гнезда набить свой живот... Как я ненавидела ее в этот момент!
Я подлетела к клетке и стала клювом откручивать проволоку, закрывавшую дверцу. Наконец проволока упала, дверца открылась, и я влетела в клетку. Я тебе, вот я тебе! Перья полетели из нахалки, она кричала и сначала пробовала даже отбиваться, но потом просто кричала и прятала голову! Я все же добралась до ее головы и стала клевать в родничок, сильнее, сильнее, весь мир окрасился в красный, от ненависти к ней у меня застило свет, я била, била, пока та все же не перестала трепыхаться. Вот так! Потом я огляделась и бросилась в на старшего птенца. Сначала он сидел, ошалело наблюдая за нами, но когда я кинулась на него, заметался и попытался выскочить из клетки, просунув голову сквозь решетку клетки. Куда ему догадаться вылететь в дверь! Получи, на, на... Он истошно закричал, громче, громче...
Этот первый был уже большой, но его родничок подался гораздо быстрее мамашкиного, я убила его несколькими ударами и принялась за второго, еще сидевшего в скворченике. Второй стал неуклюже карабкаться вон из скворечника. Куда? Я убила его еще быстрее... Остался последний третий... Я ударила его по ненавистной головешке и...
Но в этот момент скворечник озарил свет, рука схватила меня и швырнула прочь. Я даже не успела укусить негодяйку! Это все она, все она, во всем виновата она! Сколько я тосковала одна, сколько я искала милого, а она разлучила нас, и теперь даже не удалось укусить... Но это ничего, главное было уже сделано... Мелкий еще жив, наверное, но от таких ран не выживают... Самка смотрела на меня озаренными ужасом мертвыми глазами, а старший птенец так и остался торчать между прутьями! Я была отомщена!
Тошка сидел на карнизе и спокойно ждал меня. Любовь моя, как долго я тебя искала! Я подлетела и стала целовать его. Не скажу, что этот изменник особенно одобрял мои поступки, но возражений не имел - а смысл? Я сделала все, и теперь мы снова будем вместе, будем счастливы, у нас будут птенцы... Почему он не целует меня, и почему в его глазах столько рассеянности и страха? Что это у него с надклювьем - кровь? А, я испачкала его: не волнуйся, дорогой, я сейчас все очищу, вот так, вот так... Человек сидел возле клетки с умирающим в муках малышом и плакал... Его плечи тряслись, а птенец трясся вместе с ним.
Клетку вычистили, и меня снова посадили в нее, но снова без Тоши. На следующий день Рука вынула меня оттуда и посадила в темную коробку.
Я сидела на полу клетки в куче грязных опилок и мусоре, а вокруг суетились другие птицы: некоторые были знакомые, а некоторых я видела в первый раз...
Вспоминает ли меня сейчас Тоша? Как он меня вспоминает?