Игнатович Александр Владимирович : другие произведения.

Путешествие с мертвыми душами

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Путешествие с мертвыми душами

  
   "Неожиданно Тай-цзун заметил, что они идут не по той дороге, по которой он пришел сюда.
   - А не сбились ли мы с пути? - спросил он судью Цуй Цзюе.
   - Нет, не сбились, - отвечал тот. - В этом месте царства мрака есть только выход, войти же здесь невозможно."
   (У-Чэн-Энь "Путешествие на Запад" пер. А.Рогачева)
  
  
   Глава 1, в которой Алик попадает в незнакомое место, встречает Мелиарха, слушает Армстронга и едет в Москву.
  
   Похоже, что я проехал свою остановку. С трудом засыпаю в поездах, а уж тем более в электричке. Но видно заснул. Была уже ночь на смене лета и осени. Вагон был пуст, и чей-то голос напоминал, что остановка конечная, и пора выходить. Я вышел. Двери закрылись, поезд уехал дальше. Перрон был пуст и выглядел странно для наших мест. Я видел когда-то такие, но давно, в других краях или на картинках. Впрочем, ничего особенного. Просто низкий перрон. Длинный забор с одной стороны, ухоженный кустарник с другой. Впереди слева, - здание станции. Все было знакомо, но это было совсем не то, что я ожидал увидеть, выходя из подмосковной электрички. Наверное спал я долго, выезжал ближе к вечеру, а тут ночь. Хотел узнать время, но телефон не заработал, аккумулятор видимо сел. В общем, как обычно, попал в какое-то приключение.
  
   Станционное помещение было пусто, касса была закрыта. Касса... Да, припоминаю, что она произвела на меня тогда весьма сильное впечатление. Надписи на стекле были сделаны на немецком, а может быть на каком-то другом родственном ему языке,- не знаю, но буквы были готические, с множеством украшений. Интересно, как я тогда на это среагировал? Подумал: "О, Господи". Или: "Вот черт". Или растерялся, не зная, что и подумать. Или обрадовался тому, что ситуация становится еще забавней. Огляделся по сторонам,- слова "Выход" и "Служебный вход" были написаны так, как им и было положено. А касса,- я оглянулся, - нет, ничего не изменилось. Готические буквы все так же щетинились на стекле. Служебный вход тоже был заперт. Я вспомнил, что так нигде и не увидел названия станции, снова вышел на перрон, и опять не увидел. Но не всю же ночь здесь сидеть, надо было идти дальше.
  
   Электрическое освещение осталось за спиной, когда я вышел на пристанционную площадь. Но ночь была звездной, и Луна полной, так что сменой освещения я не был разочарован. Немного постоял, привыкая к тишине и звукам насекомых. Пошел дальше, туда, где угадывались очертания домов, в надежде, что найду там кого-нибудь, кого не надо будет будить в этот неурочный час.
  
   И прошел несколько метров, когда ко мне подошли два пса. Не слишком высокие в холке, с длинными узкими мордами, они совершенно не походили на обычных бездомных псов. Да, очевидно, и не были ими. Они не считали меня своим и не хотели, чтобы я шел дальше. Они сели передо мной, по обе стороны, и не сводили с меня глаз. Я смотрел на них, и в памяти у меня всплыли какие-то древнеегипетские изображения. Там, кажется, было что-то похожее. Приключение переставало быть забавным, впрочем,- на то оно и приключение.
  
   Успокаивало лишь то, что они, казалось, не были склонны нападать, а лишь не давали мне отойти от станции. Я попробовал пройти вдоль фасада, но сплошная стена из колючих кустов преграждала дорогу, и псы шли рядом. Интересно, что это было такое, - может быть терновник? Готические буквы, древнеегипетские псы, непроходимый кустарник. Господи, куда я попал. Наверное стоило вернуться на станцию. Там хотя бы был свет, скамейки и служебный вход.
  
   Вернуться было хорошим решением, жаль только, что запоздалым. Пока я медленно двигался к двери, свет внутри погас, и что-то неприятно щелкнуло. Дверь, разумеется, не открылась. Что ж, теперь у меня по крайней мере до утра будет компания. Псы, и некий оптимизм, основанный на том, что всяческие непредвиденные приключения, случавшиеся ранее, заканчивались с допустимыми потерями. Впрочем, иначе я бы тут не сидел на корточках у дверей. Жаль, что без привычки долго так не просидеть. И я вставал, прохаживался вдоль стены, снова садился.
  
   Размышлять о том, где я нахожусь, было бессмысленно. Я ехал в Хотьково на Александровской электричке. Дальше Сергиева Посада я никогда не был. Так что я мог быть либо в Александрове, что было весьма сомнительно, либо в месте, которого нет на карте, что вполне допустимо. Заставлять себя думать о чем-либо постороннем, было утомительно, размышлять об исходе возможного поединка с собаками, как-то неуютно, и я просто скучал, и ждал утра. Но недолго,- из темноты к нам подошел человек, и собаки отошли немного в сторону.
  
   Высокий, худой, лет шестидесяти. Одежда напоминала монашескую. Может быть все таки Сергиев Посад, какая-то боковая ветка? В руке он держал длинный посох, инкрустированный белым металлом. Фантастика продолжалась, а до утра было, похоже, еще далеко. Он чуть помолчал, видимо собираясь с мыслями. Потом спросил:
   - Что ты тут делаешь, ночью. Тебе что закон не писан?
   Акцент был совсем не московский. Свистящие звуки голоса.
   Я смутился, - Какой закон, о чем вы? Ехал на электричке, проспал свою станцию, вышел здесь, ночь, собаки. Не знаю даже, что за станция,- где мы?
   - Я вижу, что ночь, собаки, я не знаю что такое электричка. Станция, если не знаешь,- конечная, а теперь еще раз спрашиваю, - что ты тут делаешь.
   - Послушайте, я приехал на поезде, проспал свою остановку, вышел здесь, потом вышел со станции, дверь за мной закрылась, появились собаки, потом вот вы. Что еще?
   - Так,- ответил он, помолчав мгновение,- не все сразу. На поезде ты приехать не мог, я был тут днем, все, кто приехал,- разошлись...
   Я прервал его.
   - Не днем, я приехал только что с полчаса назад.
   - Помолчи, - сказал он, - не неси чушь,- никто не приезжает на последнем поезде. Но что ты делал в это время на станции? Если ты вор, то должен знать, что красть здесь нечего, если сумасшедший, то тебя вообще здесь быть не могло. Если хотел спрятаться, то от кого? И кто ты вообще такой?
   Не то, чтобы я начал нервничать, но всегда неприятно, когда тебя в чем-то обвиняют, да еще у тебя же и хотят выяснить в чем.
   - Я ехал на поезде, на дачу, в Хотьково, заснул, проснулся здесь, вышел,- дальше я уже рассказывал.
   - Ладно, про поезд забудем пока, покажи руку. Нет, не эту, рукав засучи, ты, случаем, не травы накурился? Ладно, давай сюда, посмотрим.
   Он жестко схватил мою правую руку за запястье, и поднес к ней какой-то предмет, поводил им вверх-вниз.
   - Расстегивай рубашку,- голос его стал откровенно агрессивным.
   - Футболку,- поправил я, и неохотно потянул ее вверх.
   Он поводил своим приборчиком в районе сердца, жестом показал, что можно вернуть одежду на место, чуть помолчал.
   - Хорошо,- сказал он, на этот раз совершенно спокойным голосом,- рассказывай.
   И я снова все повторил.
   - Так ты говоришь на поезде, на последнем?
   - Да.
   - И ехал в это, как его, Катькова?
   - Хотьково.
   - А откуда?
   - Из Москвы.
   - Отлично,- закончил с вопросами он,- надо подумать,- пошли.
   - Куда,- спросил я, успев уже насторожиться.
   - Чай пить,- мне же надо подумать,- ответил он, и повел меня прочь от станции. Собаки пошли с нами. По сторонам, чуть поодаль.
  
   Мы шли по асфальтовой дороге. По сторонам редко стояли одноэтажные дома, много деревьев, и ни одного огня. Ни в окнах, ни от фонарей. Я спросил почему. Он ответил, что никто здесь кроме него не живет, а ему и без света хорошо. Зимой иногда фонари включает, смотря какая погода. Все остальное время, пока шли, - молчали.
   Дом, в который он меня привел, был такой же, как все. Мы вошли, собаки остались на улице, легли возле порога. Он включил свет и повел меня на кухню, поставил чайник на плиту, и стал доставать необходимые для чая предметы. Поглядывал на меня время от времени, изучая. Я же смотрел по сторонам, но ничего особенного не заметил,- стол, табуретки, шкафчики по стенам, какая-то картинка над дверью. Никаких приборов, кроме электроплиты, не было,- даже холодильника.
   - Телевизор не работает, - сказал он зачем-то, - мне можно.
   Потом мы пили достаточно вкусный чай с печеньем и мармеладом, темным пластовым мармеладом, нарезанным тонкими ломтиками.
   - Как тебя зовут, -спросил он, подливая мне чай.
   - Алик.
   -Расскажи мне о себе, Алик,- попросил он,- кто ты, где живешь, чем занимаешься, зачем ехал в это Катькова, какой сейчас год.
   Я рассказал. Примерно так, как написал бы в какой-нибудь официальной анкете. Может чуть больше.
   - Что ж, - сказал он,- придется принимать это, как безусловную реальность.
  
   Он вышел и скоро вернулся с громадным лаптопом, поставил его на столе, долго нажимал клавиши, иногда что-то переспрашивал, уточнял какие-то детали. Потом закрыл его, и сделав глоток чая, снова заговорил.
   - Да,- сказал он,- все сходится, так что давай уже спать, ладно? А завтра уж будем решать, что с тобой дальше делать. Утро, как говорится,- ну сам знаешь.
   Тут я возмутился.
   - Замечательно, что все у вас сходится, рад знаете ли, весьма рад. Но мне-то может быть расскажете, что происходит, что вы собираетесь решать, где я, в конце-то концов.
   - Ты что, еще не понял,- удивился он, и тут же поправился,- ну конечно. Впрочем, ты правильно сказал,- в конце концов. Мы в Аду.
   - Не понял, объясните, - попросил я, напрягшись где-то на грани испуга,- какой еще Ад?
   - Ну Ад. Место, куда вы, живые, попадаете после смерти. Царство мертвых, если хочешь.
   - Я что, умер,- и вот так, за чашкой чая это узнаю?
   - В том то и проблема, что нет, и что тебе здесь совсем не место, а вот как мы будем эту проблему решать, подумаем завтра. Так что допивай чай, и пойдем спать. Я тебе постелю на диване, только ты не летай ночью под потолком, и не вздумай сосать у меня кровь, как это там у вас принято.
   Однако.
  
   Странно, но похоже, что определенность ситуации, сменившая стресс последних полутора - двух часов, совершенно успокоила меня, и я заснул, едва успевши лечь. Проснулся уже утром, хозяин,- забыл узнать его имя,- готовил завтрак. Я снова, чувствуя себя в неведении, начал нервничать, и хотел от него разъяснений, но он послал меня умыться, и лишь когда я вернулся, продолжил разговор.
  
   Он говорил, что нам нужно попасть в город, но обычным способом мы это сделать не можем, поскольку я еще жив, что, собственно, и является главной проблемой. Он сказал, что пешком мы будем идти три дня, он несколько раз так делал, но неподалеку живет его знакомый, который даст нам лошадь. В городе он поговорит со знающими людьми, и тогда уже можно будет решать, как мне отсюда выбраться. И что сразу после завтрака, он отправится к этому своему знакомому, и через пару часов вернется с коляской.
   - Коляской, - подумал я, - странное слово. Похоже, что это была первая здравая мысль, посетившая меня в то утро. Это было уже что-то, и я, почти прервав его, тоже начал говорить. Увы, не совсем любезно.
   - Я не понимаю, какого хрена вы мне морочите голову. Какой к черту ад,- где черти, в конце концов,- что это за место, и кто вы такой? Ерунду какую-то говорите.
   Я замолчал, он посмотрел на меня с сожалением.
   - Веришь ты или нет, - не имеет никакого значения, просто выбраться отсюда можно либо пешком, либо в коляске.
   Это слово, "коляска", определенно, начало меня раздражать. Он же, несколько менторским тоном продолжил.
   - Чертей здесь нет, и не было,- всяческие твари, разумеется, где-то обитают, но мы туда не собираемся. И вообще я бы не советовал тебе туда стремиться. Просто подожди, пока я не вернусь, потом сам все увидишь.
   И он встал, чтобы идти, пошел к двери, но у порога обернулся, - Да, а зовут меня Мелиарх.
   - Странное имя, никогда не слышал,- ответил я.
   - Пожалуй, но мне когда-то понравилось, и я его себе взял.
   Я остался один.
   Интересно, как обычно проходит первый день в Аду. Абсолютно никаких идей или фантазий по этому поводу. Я немного походил по дому, нашел несколько книг и телевизор. Книги были написаны на каком-то, неизвестном мне языке, телевизор включился, но ничего не показал. Забавно, но ни антенны, ни электрического провода, у него не было. Я вышел на улицу, собаки уже ушли. Я пошел обратно, к станции, в надежде, что там встречу кого-нибудь, кто скажет мне правду. И вот, что я там увидел.
   Собаки были там, теперь их было много,- они перегородили всю улицу. Лежали или неспешно бродили, занимаясь своим собачьим общением. Когда я подошел, они, как по команде, повернули свои морды ко мне, но тут же отвернулись, видимо их интересовали только те, кто приходил со стороны станции. А площадь перед ней была полна народу.
   Мне это сразу напомнило то ли первое сентября, то ли отъезд в пионерский лагерь. Какой-то молодой человек держал вверх палку с синим кругом, а дама рядом с ним выкрикивала в воздух имена из списка, который был у нее в руках. Не дождавшись, когда кто-то откликнется, - она повторяла, потом начинала выкликать следующего. Возле них стояло кучкой несколько человек. Рядом такая же кучка собралась вокруг двух женщин с красным кругом, еще поодаль был зеленый квадрат. Несколько человек, в стороне, стояли с плакатами в руках. Но большая часть площади была не плотно заполнена людьми, неуверенно передвигавшимися между центрами сбора, или просто стоявшими, как бы в недоумении. Со стороны, из какого-то проигрывателя, звучала музыка, похожая на церковные песнопения. Я даже немного пожалел, что совсем в этом не разбираюсь, и ничего не могу узнать, когда вдруг к своему великому изумлению услышал голос Армстронга,- Let my people go! Народ на площади тут же несколько оживился, и процесс сбора ускорился.
   Не обходилось, видимо, без недоразумений, люди шли не туда, куда надо или вновь разбредались по сторонам. Их возвращали, снова пересчитывали, и как-то вдруг, почти в один момент, площадь опустела,- все удалились через двери длинного серого здания, стоявшего напротив станции, которое, иначе как словом сарай или барак, я бы не назвал. Музыка стихла, собаки разошлись, и я опять остался один. Разумеется, не преминул подойти к станционному зданию, и попробовать выйти на перрон. Увы, дверь оказалась заперта, и ни одного столика и ключика на нем. У дверей в сарай-барак даже и ручек не было. И надо же было вот так заснуть в этой чертовой электричке.
   Я прошел вдоль улицы до конца деревни, все дома, к которым я подходил, пока мне это не надоело, были заперты и никто не отзывался на мой стук. За деревней улица превратилась в дорогу, уходящую в лес, справа начинался овраг,- неширокий овраг, по которому текла речка, за ней холмы и опять лес. Я пошел налево, вокруг деревни, дошел до задней стены того самого сарая-барака, в котором все исчезли. Глухая стена, ничьих следов,- ничего удивительного,- ведь чему удивляться в Аду. Железная дорога была совсем рядом, я прошел вдоль нее на перрон, не нашел ничего нового, и вернулся обратно, обойдя деревню с другой стороны, вдоль оврага.
   Еще раз полистал книги, безнадежно постучал по телевизору, выпил чаю, понаблюдал за прибытием следующего поезда,- приехавших было значительно меньше, и музыка прекратилась не добравшись до Армстронга.
   Мелиарх вернулся ближе к вечеру, в приподнятом настроении, с доверху набитым рюкзаком. Помахал приветственно рукой и ушел на кухню, - разбирать рюкзак. Я стоял в дверях и наблюдал появление овощей вполне обычных для наших мест, и совсем мне незнакомых. Потом, к удивлению моему, он вытащил три бутыли с жидкостью.
   - И здесь пьют,- подумал я, улыбнувшись.
   - Угу,- ответил он,- но это не для нас,- подарок знакомым.
   - Ну вот, не успели познакомиться, а уже мысли читают, - огорчился я.
   - Извини, забылся, больше не повторится, - ответил он,- ну только если чуть-чуть,- для взаимопонимания.
   Я не согласился,- взаимопонимание, это взаимопонимание.
   - Хорошо, чуть позже помогу научиться, да ведь только все равно многого не поймешь,- эти слова прозвучали уже у меня прямо в сознании.
   - Ок,- подумал я.
   - Что, что,- не понял он,- ах, да, постарайся поменьше новых слов, пожалуйста.
   Я пожал плечами, он повернулся, посмотрел на меня пристально, и начал готовить ужин.
   - Помочь?- подумал я, но он не услышал или сделал вид, что не слышит. Я повторил вслух.
   - Нет, у меня свои рецепты, только мешать будешь,- ответил он,- иди лучше посмотри телевизор.
   - Он не работает.
   - Вот дурак я, опять забыл мастера вызвать,- огорчился он,- погуляй тогда, с лошадьми познакомься, они возле дома пасутся.
   И я послушно пошел на улицу.
   Мне совершенно не хотелось общаться с какими-то лошадьми, но стало интересно,- что они из себя представляют в этих краях. Собаки заставляли нервничать, но может быть, когда я увижу лошадь, мне захочется уткнуться лицом ей в гриву, или, наоборот, отойти от нее как можно дальше.
   Но похоже, что в этих краях фантазировать, или пытаться что-либо предугадать, бессмысленно. Лошади были небольшого роста, почти пони, на месте гривы у них было лишь немного аккуратно ухоженной щетины. Одна общалась с несколькими собаками, расхаживавшими перед ее мордой. Другая неторопливо жевала цветок из клумбы. Я пожалел, что совершенно не умею знакомиться с лошадьми, но подошел к той, что у клумбы, почесал ей щетину, на что она отрицательно фыркнула. Тогда я пошел исследовать повозку, то бишь коляску, стоявшую за углом дома.
   Она выглядела, как четверть сферы, поставленная на четыре колеса с шинами из красной резины. На сфере было что-то нарисовано. Я подошел ближе. Это был пейзаж,- поле, за ним лес, холм и Солнце в закате. Картина была нарисована кистью, и даже не была еще закончена. Сам кузов, я постучал по нему, был сделан, наверное, из пластика или чего-то подобного. Я обошел вокруг. Два сиденья, перед одним что-то вроде руля, и какая-то панель с кнопками,- похоже, что эта штука могла ездить и без лошадей. Оглобли, уткнувшиеся в землю, какая-то упряжь. Мне стало скучно, и я пошел в дом.
   Обычная вечерняя дачная скука, и если тут все так, то этот ад мне совершенно не нравится. Впрочем, можно наверное изучить языки, на которых здесь пишутся книги, починить телевизор, познакомиться с соседями ..., и научиться общаться с лошадьми. И я снова решил подойти к ним, но тут, со стороны леса раздался вой, - настолько жуткий, пронзительный, что я застыл на месте, и даже волосы у меня на голове напряглись. Вой затих, - лошади и собаки не обратили на него ни малейшего внимания, а я заторопился в дом. Нет, - все-таки на дачу это не похоже.
   Этот вой меня смутил изо всех сил, но когда я, чуть ли не дрожащим голосом, спросил о нем хозяина, то его ответ смутил меня еще больше.
   - А,- это птеродактили, у них сейчас брачный сезон,- сказал он, и продолжил что-то резать на кухонном столе.
   Бедный Алик,- куда ты попал?
   За ужином я рассказал ему о своем дневном походе, спросил про сарай, из которого нет выхода. Он терпеливо слушал, а про сарай сказал, что там ворота для перемещения, а закрыт он для того, чтобы никто случайно туда не забрел.
   Перед сном мы с полчаса прогуливались, и Мелиарх рассказывал мне что-то о звездах и созвездиях, нашел даже на небе какую-то планету. Видимо он увлекался астрономией. Я нет.
   Спал я тревожно. Пробирался к вокзалу, к последнему поезду, прячась от собак, убегая от налетающих сверху птеродактилей. Черти выглядывали из кустов. Поезд, когда я нашел его в какой-то комнате, оказался почему-то товарным. Дверей в нем не было, я забрался в промежуток между вагонами, потом проснулся,- пора было вставать.
   Встали мы рано, Мелиарх разбудил меня и дал какую-то одежду.
   - Надень. Здесь не задают лишних вопросов тем, кто носит это,- сказал он.
   Одежда была такая же, как у него. Штаны, рубашка, ряса, длиной чуть ниже колен, ботинки с плоскими носами и двумя застежками сбоку. Все черного цвета. Что не сделаешь ради конспирации, подумал я, и надел все это, сохранив свои вещи в сумке, которую мне дал Мелиарх.
   На улице было прохладно, туман еще не рассеялся. Я помог ему запрячь лошадей,- аккумулятора на всю дорогу не хватит,- и мы поехали. Путь до города, с остановкой на обед, занял восемь - девять часов. Запомнилось мне из него совсем немного.
   Сначала мы ехали через лес, дорога была узкая, очень ровная, ухоженная. По сторонам, перед деревьями, невысокий редкий кустарник. Абсолютная тишина, которую нарушала только наша повозка, да изредка легкий ветер шевелил листву. Оказалось, что здесь заповедник птеродактилей, и птицы боятся сюда залетать, но дальше их будет достаточно. Чуть позже мы увидели и самого птеродактиля. Он стоял посреди дороги, крылья, покрытые разноцветными,- то ли перьями, то ли пухом свисали вниз до самой земли. Он повернул к нам голову, и мне показалось, что он несколько похож на пеликана, только без мешка под клювом. Не клювом, конечно, а вытянутой пастью, которую он открыл нам навстречу, издал короткий звук,- то ли хохот, то ли кудахтанье, повернулся, расправил четыре крыла, тяжело и быстро заработал ими, поднялся над деревьями, и скрылся из виду. Из леса раздался тот же крик, что испугал меня накануне, но в это раз заставил лишь чуть вздрогнуть.
   - Забавно,- сказал Мелиарх,- давно я их не видел, надо чаще бывать на природе.
   Ах, почему я не увидел это тогда, в годы, когда безжалостно заставлял родителей водить меня в зоопарк. Я стал оглядываться по сторонам, надеясь увидеть еще раз этого зверя, но напрасно. Когда же лес кончился, то увидел сразу трех,- они стояли рядком возле обочины, и, казалось, дремали. Мелиарх придержал лошадей, мы и птеродактили немного посмотрели друг на друга, потом мы поехали дальше, а они, отвернувшись, снова застыли возле дороги.
   - А динозавры, мамонты?- спросил я Мелиарха.
   - Не знаю, кажется где-то еще водятся, но не здесь, слишком большие для наших мест.
   - А они все тоже, мертвые?
   - Не говори чушь,- обернулся он ко мне,- ты же сам видел, летают, орут изо всех сил. Мертвые... Мертвых ты здесь не увидишь, это у вас там все такое.
   Мы замолчали.
   Вообще мне тогда было весьма не по себе. Непонятное место, о котором ничего хорошего я не слышал. Незнакомый человек, везущий меня неизвестно куда. Пока доброжелательный, но я прекрасно знаю, как легко это меняется. Хотелось определенности, но определенности положительной, поэтому расспрашивать и выяснять что-либо, я не решился, а употребил время на разглядывание пейзажей и поиску деталей необычных для нашей жизни.
   Поля чередовались с перелесками, появились птицы. Никаких больших поселений, лишь пару раз видел несколько построек вдали от дороги. На полях что-то росло,- обильно и разнообразно,- говорю это как агроном агроному. Один раз увидел у дороги растения с пятью листьями, и здесь же поодаль от дороги, маковое поле. Что-то пошутил начет наркоманов. Он не удивился вопросу, и лишь ответил, что каждому свое.
   Несколько раз переезжали через речки. Над одной из них был мост, совершенно чужеродный для этой местности. Широкий, каменный, он состоял как - бы из двух частей. С одной стороны реки, у въезда стояли сфинксы, перила были чугунными,- массивные столбы в две трети человеческого роста соединялись кованными решетками. На вершинах столбов ангелы чередовались с горгульями. С другой стороны был сплошной бортик той же высоты из светло-серого гранита. На нем, в беспорядке стояли небольшие, античного стиля статуи и амфоры, и заканчивалось это сооружение двумя стелами, барельефы на которых я не разглядел.
   Видя мое недоумение, Мелиарх усмехнулся, и сказал, что здесь неподалеку долгое время жил архитектор, который разнообразил местность своими проектами. Здесь есть целый парк его сооружений,- место прелюбопытное и достойное посещения, но мы туда сейчас не поедем. Ладно,- нет, так нет.
   Где-то около полудня мы доехали до небольшого деревянного дома, стоявшего у дороги, и остановились. Плоская крыша, пара окон на фасаде, скамейка у входа, несколько фруктовых деревьев вокруг. Мы распрягли лошадей, вошли внутрь,- земляной пол, длинный стол посреди помещения, лавки возле него и по стенам. Мелиарх разложил на столе привезенную с собой еду, мы поели, и он рассказал мне то, что считал для меня необходимым.
   Когда мы приедем в город,- говорил он,- я оставлю тебя на пару дней у знакомых, в трущобах, там до тебя никому не будет дела. Сам отправлюсь посоветоваться, как тебя лучше отправить обратно. Пока у меня есть пара мыслей, посмотрим.
   Трущобы то место, где действует наименьшее число законов. Ведь чем меньше законов, тем меньше соблазнов их нарушить,- нарушив какой-нибудь маловажный, гораздо проще потом нарушить и другие. У вас все наоборот, но ты постарайся особенно не удивляться, а то привыкнешь к этому чувству, и оно потеряет для тебя остроту.
   Итак,- нельзя убивать и лжесвидетельствовать. Там, правда, есть еще стража, у них-то как раз еще куча законов, и они их раздают тем, кому этих законов не хватает. Помнишь, я смотрел на твою руку, - эти законы пишутся там. Это то, что можно назвать первым и последним предупреждением.
   Там живут люди, которым нет никакого особого дела ни до себя, ни до других. Это совсем не значит, что там сплошь отбросы общества, ни к чему не пригодные. Отнюдь. Просто им нравится так жить. Когда перестает,- они уходят. Впрочем, сам все увидишь.
   Будь там поосторожней, во всем слушайся тех, с кем я тебя оставлю. Лишнего не болтай, в чужие дела не лезь. Не попадайся на глаза стражникам, они слишком любопытны, не слишком умны, им скучно шляться без дела и ты для них будешь замечательным развлечением.
   Ну наконец-то,- первая инструкция по эксплуатации Преисподней,- подумал я, и не удержался от того, чтобы сказать это вслух.
   - Преисподняя,- это не то слово,- возразил он мне,- но извини за краткость, и если что-то хочешь спросить,- спрашивай. Но недолго, я хочу еще минут пятнадцать вздремнуть.
   И тут я понял, что не могу придумать ни одного вопроса. Хорошо, пусть будет какой-нибудь идиотский,- главное начать. Например, если спросить его про эти самые ворота, через которые уходили все пассажиры, то наверняка он скажет что-нибудь про телепортацию.
   Я спросил, он посмотрел на меня и пожал плечами.
   - Зачем придумывать умные названия тому, о чем не имеешь ни малейшего представления? Но наверное можно и так назвать.
   - Опять чтение мыслей?
   - Извини,- подумал он мне в ответ,- но нужно же понять суть вопроса.
   - Не уверен,- ответил я,- какого черта, обещал ведь больше этого не делать.
   - Извини, но я так понимаю, что если ты задаешь вопрос, то хочешь получить ответ, а если хочешь просто поговорить, то к чему умничать? Тебе явно не хватает дисциплины мышления,- сказал он,- на досуге надо будет с тобой поработать. Почаще медитируй для начала,- помогает. Ладно, когда созреешь, - спрашивай. А лучше узнавай сам.
   Он закрыл глаза и заснул.
   Медитировать? Вот еще,- совершенно это сейчас ни к чему, и я вышел из дома, осмотреться вокруг. Ничего интересного. Обошел дом, сорвал и съел яблоко (мы все же не в Раю, и я не девушка), посидел на скамейке. Пора было ехать дальше.
   - А почему мы не пошли через эти ворота?- спросил я, пока он запрягал лошадей .
   - Потому что ты устроен не так как мы, ты здесь непонятно как оказался, и совершенно нет никакой необходимости рисковать. Тем более, что воротами здесь может пользоваться далеко не каждый. Забудь об этом. Перемещаться в пространстве можно и без ворот.
   Он вдруг исчез, и появился почти в том же месте минут через пять с шляпой в руках, протянул ее мне.
   - Дождь, ветер,- кто его знает, какая погода будет.
   Пристально посмотрел на меня и усмехнулся,- Даже не думай, такому ты точно не сможешь сейчас научиться.
   Вот гад.
  
   Прошел час, полтора, поля сменились садами. Дорога стала шире, потом, с холма, мы увидели первые дома.
   Когда Мелиарх говорил про трущобы, мне представлялись какие-то невысокие невзрачные постройки, но оказалось, что я ошибался. Большие красивые дома со всяческими архитектурными украшениями.
   - И что, вот это и есть трущобы?- спросил я у него.
   - Ну да, - сказал он,- внутри там не так хорошо, как отсюда видно. Просто строить плохо никому не интересно, а как там жить каждый решает сам. Верхние этажи, кстати, пустуют,- редко кому не лень туда добираться, а внизу порой яблоку негде упасть. Так что все как всегда в этом наилучшем из миров.
   Этот город там называли Москвой. Пока мы еще не подъехали, я гадал, как будет выглядеть здесь кольцевая дорога,- но ее не было вовсе. Просто поля резко сменились на лиственный лес, а когда мы подъехали к небольшой часовне, стоявшей возле дороги, Мелиарх сказал, что мы добрались до цели. Добро пожаловать.
   - И почему Москва? Она же совсем другая. Вот Патриарший пруд, к примеру,- вспомнил я Булгаковского черта,- есть у вас здесь?
   - Пруды,- ответил он,- Патриаршие пруды. Это у вас там всего один, а у нас несколько. Как только появляется здесь у нас достойный патриарх, так тут же ему новый пруд. Но только самым достойным, прочим не положено.
   - Это что, вроде награды за службу?
   - Не совсем,- сказал Мелиарх,- они там работают спасателями и лодочниками.
   - У наших мудрецов своеобразное чувство юмора,- добавил он, увидев мою ухмылку.
   - Мудрецы? - спросил я.
   - Долго объяснять, возможно, что придется с ними встречаться, тогда сам увидишь.
   От этих слов мне стало немного не по себе, но Мелиарх сказал, что переживать не стоит, ничего страшного в них нет, мудрецы все ж.
  
   Это было похоже на неухоженный парк, посреди которого возвышались здания. В основном они стояли в беспорядке, но были и такие, которые образовывали некие отдельно стоящие ансамбли. Такого понятия, как улица или квартал, здесь видимо не было. Зато было множество пешеходных дорожек среди деревьев, совсем мало дорог, по которым можно проехать, и всего один широкий, совершенно пустой проспект, попавшийся нам по пути.
   - Императорская дорога,- сказал Мелиарх,- он здесь проезжает, когда прибывает в город.
   И через короткую паузу добавил,- Иногда, правда, и уезжает здесь.
   Я, не поняв, посмотрел на него,- почему иногда?
   - Обычно он объезжает всю страну вокруг, чтобы побывать везде по очереди, но иногда бывают и специальные визиты, - всякое случается.
   - Император, страна,- спросил я, - это и на том, или как сказать,- на этом, свете тоже есть?
   - Разумеется,- сказал он,- а как может быть иначе. Господь, разделил жизнь и смерть, как свет и тьму, но разделил, а не противопоставил. Так что многое похоже, но не все, отнюдь не все. Привыкай.
   - Народ сбегается со всей округи, когда он проезжает. Зрелище не частое, и стоит внимания. Пропускают только совсем ленивые.
   Он повернулся ко мне,- Ты только не подумай, что он колесит как мы с тобой. Тут недалеко есть место, куда они все перемещаются из Царского предела, а оттуда уже едут в Кремль. Себя показать, чтобы не забыли совсем про него.
   Про Кремль я спрашивать даже не стал,- все равно в другую сторону едем, а он рассказ не продолжил, потому что мы почти приехали, и он начал осматриваться по сторонам, вспоминая дорогу.
   Оказалось, что таким способом он приезжал сюда всего лишь раз, да и то давно, и все тогда было по другому, и спросить не у кого,- прохожих почти не было,- а те что были, лишь неопределенно, и с сомнением указывали нужное направление. Наконец мы подъехали к какой-то площади, весьма напоминавшей базар, с множеством небольших строений, с людьми, снующими между ними, с сумками, рюкзаками, тележками, и шумом, соответствующим всему этому.
   - Базар,- сказал Мелиарх,- сейчас все узнаем.
   Сошел с повозки, и ушел вглубь.
   С разных сторон звучали разные музыки, люди в основном перемещались мелкими кучками, по три-четыре человека, но там внутри, где постройки разделялись лишь узкими проходами, все это стеснялось в одну толпу. И мне туда совсем не хотелось.
   Мелиарх скоро вернулся довольный, и с двумя пластиковыми пакетами в руке. Дорогу он теперь знал, и мы поехали дальше.
  
   Глава 2, в которой Алик проводит вечер в компании незнакомцев, приезжает в деревню и подвергается нападению.
  
   Это была группа из трех домов. Архитектура и вид у них был такой, как будто они были построены где-то в середине девятнадцатого века и с тех пор ни разу не ремонтировались. Однако высотой они были не меньше двадцати этажей, имели множество подъездов. Образовывали они собой треугольник, в центре которого стояла колонна с человеческой фигурой наверху. По периметру треугольника было выстроено, как я потом посчитал, десятка полтора - два павильончиков. Столы, скамейки. Все это было в меру замусорено и довольно людно.
   Мы остановились возле одного из зданий.
   - Подожди меня здесь, лошадей посторожи, - сказал Мелиарх, ушел внутрь дома, а я остался в одиночестве, и мне это совсем не понравилось.
   Большинство людей не обратило никакого внимания на повозку, но несколько человек заинтересовались и пошли в нашу сторону. Я спустился на землю и подошел к лошадям,- такая позиция показалась мне более правильной. Увидев меня, почти все развернулись, и пошли обратно. Им, как я понял позже, не понравилась моя одежда, Мелиарх очевидно был прав, когда велел мне ее надеть. Но один все же подошел. Видимо на это ушли все его силы, потому что в шаге от меня, начав было что-то говорить, он пошатнулся и упал на землю. Бедняга был изрядно пьян. Я попробовал его поднять, но безуспешно. Его товарищи тоже не проявляли к нему никакого интереса, и я оставил его в покое.
   Вокруг расположилось несколько компаний. Кто-то играл за столиками, кто-то пил и ел, издали слышались песни и музыка. Одежда была не слишком разнообразна. Мужчины носили широкие штаны или брюки, сверху полотняные куртки, или рубахи на выпуск, или просто майки. Женщины все были в разноцветных летних платьях, или может быть в сарафанах,- я точно не знаю, что такое сарафаны, но может быть именно в них. Все было вполне благопристойно, и к слову "трущобы", как-то не слишком подходило.
   Я расслабился, размял ноги, и только решил снова попробовать наладить контакт с лошадьми, как появился Мелиарх, в сопровождении человека, который, в отличие от остальных был облачен в темно-серый костюм, и имел на голове, хоть и соломенную, но шляпу.
   - Ну вот и мы,- сказал он, окидывая взглядом происходящее вокруг,- познакомьтесь. Петрович,- это Алик. Алик,- это Петрович, поживешь у него пару дней, пока я все выясню.
   Мы пожали друг другу руки.
   - А это кто?- кивнув он сторону лежавшего на траве человека.
   Петрович тут же высмотрел кого-то среди гуляющих, позвал, подошли трое и забрали своего товарища. Мелиарх помолчал немного, залез вглубь повозки, достал оттуда рюкзак, пакеты с базара, отдал это нам, попрощался и уехал. И я опять, на мгновение, почувствовал себя одиноким и брошенным.
   - Пошли,- сказал Петрович,- нечего тут стоять столбом.
   И то правда.
   Мы поднялись по лестнице на третий этаж, лифт не работал. Стены были грязными и исцарапанными, но не было ни одной надписи. То ли Вася и Петя здесь не проходили, то ли не умели писать. Был лишь один рисунок,- зловредный на вид черт с бутылкой в руке. Я сразу вспомнил где нахожусь, и опять мне стало не по себе. Петрович поймал мой взгляд, и недовольно сказал,
   - Агитаторы хреновы, трезвенники, намалюют всякую дрянь, а кто чистить будет? Вот поймать бы их и заставить оттирать эту мазню. Эх,- махнул он рукой,- чего уж тут.
   Квартира, куда мы пришли, была очень похожа на старую коммуналку, с огромным коридором, заваленным никому не нужным барахлом, парой велосипедов, повешенных на стену и одинокой лампочкой, горевшей под потолком. В санузле тихо журчала вода. Комната, в которой жил Петрович, тоже меня почти ничем не удивила, разве что, роскошным, ухоженным диваном, со множеством подушек, стоявшем в углу напротив окна. Пара шкафов, несколько десятков книг, кровать, стол, стулья,- что еще надо человеку? Ах да,- непременный телевизор, разумеется. Он был включен, и внутри него играли в футбол. И я опять вспомнил где нахожусь. Игра, впрочем, меня заинтересовала, поскольку играли не две, а четыре команды. Игроки, то собирались кучей в центре, то разбегались по двое-трое. Понять логику их перемещений было весьма затруднительно, а уж запомнить где, чьи ворота было совершенно невозможно. К счастью футбол вскоре сменился на легкую атлетику и ломать голову над правилами игры стало необязательно.
   Петрович вытащил откуда-то полбанки кабачковой икры, хлеб, достал из Мелиархова рюкзака бутылку самогона, и удивившись, что я отказался его пить, принес мне чай. Сам он выпил тоже совсем немного. Успел наехать на меня за то, что я подался в священники, простил меня за это, рассказал, что роскошный диван в углу предназначен исключительно для султана, если тот зайдет в гости, и никому на нем сидеть не позволено, после чего стал требовать от меня немедленно на это диван сесть, но на полуслове замолчал, запихнул недокуренную папиросу в банку с икрой и заснул. А я отправился к книжным полкам. Большинство названий и имен авторов мне были совершенно незнакомы, но было несколько книг, стоя перед которыми я ощутил себя Буридановым ослом. Автобиографии Пушкина и Гитлера, воспоминания Александра Македонского, трехтомник "Мертвых душ" и краткие очерки истории Марса. Я постоял немного перед полками, ничего не смог выбрать, и решил осмотреться в квартире, чтобы собраться с мыслями.
   Коридор был так же пуст, а вот на кухне была женщина,- юное на вид создание в тельняшке до колен и ножом в руке. Она перестала резать салат, и повернувшись ко мне, возмутилась моим присутствием. Я объяснил, что пришел в гости к Петровичу, что он спит, но она немного расслабилась лишь тогда, когда я сказал, что привел меня сюда Мелиарх. "Ах этот",- вспомнила она, - "лет двадцать как его не видела, а раньше частенько захаживал, ладно, оставайся, он мужик неплохой, подлостей не делал". После чего вновь вернулась к салату, и больше внимания на меня не обращала. Я чуть подождал и вернулся к книгам. Взял, сколько поместилось в руках, устроился на султанском диване и попробовал читать. Ничего не получилось,- такие книги надо читать со вниманием и уважением, как бы ты ни относился к их авторам. А я не смог расслабиться и сосредоточиться. Александр Сергеевич вспоминал какие то забавные истории из жизни, Александр Македонский своих полководцев и число войск, а на Марсе одна династия сменяла другую. Поэтому я отложил чтение до лучших времен, так и не узнав, чего смешного нашел Гоголь на том свете, и начал переключать каналы телевизора.
   И ничего кроме спорта не нашел.
   В результате, к тому времени, когда на улице пошел дождь, я все же читал какую-то забавную сказку о монахах и драконах. Стемнело, с улицы пришли люди, я ушел с дивана, уставился в телевизор и стал ждать продолжения событий.
   Человек, вошедший в комнату был одет в синюю линялую майку, лицо его носило печать вечной заботы, но вмиг изменилось, когда он увидел бутылку, стоявшую на столе. И тут же изменилось, когда он увидел меня. Даже не знаю кому он был больше рад мне или ей, но справившись с инстинктивным побуждением шагнуть назад, он широко улыбнулся, и пошел знакомиться. Не помню, как его звали, с первого раза никогда не запоминаю имен, ведь еще неизвестно, пригодится ли. И не пригодилось,- он достаточно быстро в то вечер куда-то исчез. Но успел сделать свое дело, начав будить Петровича. Тот некоторое время сопротивлялся, потом открыл глаза, увидел остатки самогона в стакане, сделал глоток, проснулся и начал вспоминать. Вспомнил.
   Потом приходили и уходили какие-то люди, о чем-то разговаривали, иногда и мне что-то пытались рассказывать , пару раз врывалась давешняя девушка и выпроваживала кого-нибудь вон. В общем было весело,- мертвецы гуляли точно так же, как и живые. Запомнился мне только один человек из всей компании. Как только он появился, мне подумалось,- клерк, типичный клерк с проблемами. Так оно и оказалось. Он почти не пил, а только рассказывал,- сначала никому, поскольку всем, видимо, надоели его истории. Потом подсел ко мне.
   Он работал раньше в каком-то министерстве, лет восемьдесят - девяносто. Видимо очень дорожил своей работой, и поэтому с полчаса рассказывал мне о подробностях своего карьерного роста. Я сильно утомился от этих рассказов, и совсем было уже решился как-то от него избавиться, но тут он перешел к главному, и мне стало интересно.
   Освободилась должность зам.начальника отдела, и должны были назначить его, Потапенко, но мазня Микитка (он так его называл,- сочно, с ненавистью) тоже суетился, и видно что-то кому-то наговорил, и когда пришла очередная разнарядка на новое перерождение, начальник департамента вызвал нашего героя к себе, долго хвалил его, благодарил, гад, за работу, а потом и сообщил.
   - И ведь не хотел видно так вот со мной поступать, чуть слезу не пустил,- говорил Потапенко, отпивая глоток самогона, - но видно надавили на него сверху. А ведь мог отказать скотина, мог кого другого найти, бездельников пруд пруди. А нет, гад, меня выбрал...
   И он скорбно замолчал.
   Разнарядка на перерождение,- это что, закон реинкарнации? Похоже, что тут все еще забавней, чем можно было ожидать.
   - И что вот так прямо приходит бумага, что пора на тот свет, и пальцем тыкают, кто пойдет?- спросил я.
   - На какой еще тот свет,- удивился он,- я же сказал, на перерождение. Ну да, как обычно, приходит бумага, смотрят по результатам работы, по перспективам, по должности,- кто подходит. Тесты иногда раздают. Как везде.
   - Везде?- усомнился я.
   - Везде не знаю как,- поправился он,- а у нас всегда так. Насчет начальства в других местах решают, а у нас всегда так.
   Невесело. Но я хотел знать все, и стал всячески поощрять его к продолжению рассказа, и вот эта короткая история.
   Ему, как и положено в таких случаях, дали два дня на сдачу дел, и еще неделю на подготовку к новой жизни. Помолиться, надраться в стельку, или подавать жалобы куда только можно. Он, похоже, решил идти всеми тремя путями и, разумеется, ни в чем не преуспел.
   Начались все проблемы с проводов. Всех, кто попал в разнарядку, собрали в церемониальном зале. Товарищ министра зачитал им прощальное послание руководства, с соболезнованиями и пожеланиями вновь увидеть их здесь после долгой, благой и праведной жизни ("Еще чего",- со злобой процедил кто-то из стоявших рядом с Потапенкой), и предложил на выбор несколько монастырей и курортов, где они могли провести последние семь дней перед новым рождением. В министерской церкви отслужили праздничную службу, и отправили всех по отделам, где уже приготовились к отмечанию их ухода.
   Употребление спиртного и наркотиков в министерстве каралось, но для подобных случаев делалось исключение. Говорили слова о долгой совместной работе, о тяжелой потере, одна дама даже расплакалась. Больше всех старался, разумеется, мазня Микитка, всем своим видом излучавший счастье, и подчеркивавший свою роль во всем этом представлении. Потапенко, вовсе почти не употреблявший алкоголь, быстро напился и стал безобразничать. Вначале он затолкал в угол начальника департамента, заглянувшего на минутку, и принялся доказывать ему невозможность своего ухода из-за накопившихся дел, грядущего повышения, личной преданности и стажа работы. Затем, когда начальника освободили, схватил за грудки Микитку, и хотел бить ему морду. Тут уже его скрутили и отправили домой.
   Утром он проснулся в отчаянии, выпил настойки, с незапамятных пор хранившейся у него в доме, и совершенно ясно понял, что делать дальше. Забыв про самолет и про монастырь, в который он должен был в тот день лететь, Потапенко прихватил остатки настойки и отправился в министерство. Искать правды.
   Проездной на поезд уже не действовал, но Потапенко не сдался и пошел по рельсам пешком. В городе стража не пустила его в центр, поскольку в этом мире он больше не существовал и не имел права ходить, где ему вздумается. Окольными путями, перелезая через заборы, он пробрался-таки к министерству, и на проходной потребовал встречи с министром, или хотя бы с кем-то из его товарищей. Вахтеры его еще помнили, поэтому удивились, но начали кому-то звонить и выяснять. Пришла охрана, его вывели, отняли настойку, затолкали в машину и отвезли домой.
   Тогда он раздобыл где-то много спиртного, закрылся в своем доме и начал пить. И пил он неправильно, без должного погружения в этот процесс, постоянно бегая к календарю и считая, сколько дней ему еще осталось. Вечером предпоследнего дня, не дожидаясь, когда за ним явятся приставы, он решился и сбежал. Два дня бродил по лесам и полям, избегая поселений, потом, не выдержав усталости и голода, попросил помощи на каком-то хуторе. Там его накормили, обласкали, позволили пожить несколько дней. Но жизнь там была ему не по нраву, к тому же оставалась опасность попасться стражникам, и он отправился в трущобы, туда, где всего два закона, и никто не имеет права оттуда его забрать. И вот он здесь уже три месяца, и тоска, тоска гложет его, и никто не может ему помочь, и не знает он, что делать ему дальше.
   Я тогда вообразил себе некую историю маленького человека, остающегося маленьким человеком и в жизни и в смерти. Но чуть позже мне объяснили, что это не так, или не совсем так.
   Начало светать. Петрович в очередной раз проснулся, решил, что пора спать, выгнал всех из комнаты, отдал мне свою кровать, сам бросил себе что-то на пол, и мы улеглись. Заснуть я не смог, и встал в дурном расположении духа, но с надеждой, что днем все же подремлю немного. Надежды мои, как обычно, не оправдались, потому что Петрович решил распорядиться иначе. Он снял со стен два велосипеда, сказал, что хочет молока, и что мы едем в деревню. Насчет молока я удивился, но потом оказалось, что он просто любит смешивать его с водкой.
   Я начал было вслух опасаться, что мы можем наткнуться на стражников по дороге, на что он удивился, но сказал, что менты ходят только по дворам и домам, и за последние три года, что он здесь живет, ни разу их за городом не видел. Наконец-то родное слово, - менты, а то все стража, да стража,- и я согласился.
   Дорога заняла часа полтора. Вчерашний разговор с Потапенкой не давал мне покоя. Я раньше не особенно часто задумывался над возможностью существования или смысла того, что называют реинкарнацией, но уж совсем никак не предполагал, что подобные дела могут происходить путем издания приказов, выпуска циркуляров, или просто служебных интриг. Прямой вопрос Петровичу я боялся задать. Не хватало еще, чтобы у него возникли подозрения о моем потустороннем происхождении.
   Подождав, пока Петрович расскажет о том, что человек, к которому мы едем, живет там лет уже семьсот, и за это время ни разу не перерождался. Петрович же, которому тоже нравятся эти края, за триста лет, что он здесь обитает, перерождался уже четыре раза.
   - Битому неймется,- говорил он,- просто так жить скучно, а делать что-то лень, вот и маюсь.
   - Триста лет?- спросил я, - а где жил раньше?
   - Раньше?- задумался он, - да кто его знает, как-то везде понемногу, названий и мест уж не помню, все одно и то же,- дома, кибитки, люди. Вот помню только хорошо как жил в Египте. Несколько раз жил, все время возле реки. Каждый раз мечтал встретиться с богами,- как помру, так тут же обратно, в Египет,- вдруг в этот раз повезет. Не повезло, ни разу не встретил, хоть в храмы постоянно ходил, молился. Даже жрецом ни разу не стал. Да что говорить, пирамиды совсем недавно только в первый раз на картинках увидел. Потом все как-то на нет сошло, ближе к Европе стал кочевать. Здесь вот прижился.
   - Да уж,- сказать было нечего, и я решился спросить,- мужик вчера к тебе приходил, Потапенко, странный тип, кто он такой? Говорит прячется.
   - Потапенко,- удивился он,- а кто это?
   Я рассказал.
   А, этот,- пожал плечами Петрович,- этот прячется. Боится снова к живым, боится перемен,- поживет здесь с полгода, потом сдастся. Таких тут немного, но есть. Идиоты. Есть правда несколько идейных,- лет по двести так вот живут, говорят, что справедливости ждут.
   - Так они говорят,- подчеркнул он,- может и вправду дождутся.
   Но мысль свою не продолжил и замолчал.
   - Сорвалось,- с досадой подумал я.
   - Да ты спрашивай, не бойся, Мелиарх мне про тебя все рассказал,- с усмешкой ответил на мою мысль Петрович.
   - Ладно, ладно, не буду больше, да ты же ведь сам напросился,- извинился он, в ответ на мой гнев,- не переживай сильно, и никто к тебе в голову не полезет. А вопросы свои лучше ему задавай, он по этой части дока. Не сердись, правда, не буду больше.
   Мы помолчали немного, и он продолжил рассказ о своем друге, к которому мы ехали. Звали его, не помню,- Вячеслав, Ярослав? А, вот,- Ерофей.
   Петрович гостил у него иногда по нескольку месяцев, даже лет. Помогал в работе, хозяйстве, и чувствовал в себе полную гармонию с миром. Потом на него, вдруг что-то находило, он срывался с места, и опять что-то искал, опять недолго, снова оседал в трущобах, снова перерождался, и снова возвращался сюда. Судьба.
   С Ерофеем рядом всегда кто-то жил. Иногда женщина, иногда друзья, иногда даже целые компании по несколько человек. Он даже построил второй дом для гостей. Корова, две лошади, четыре собаки. Всегда одна корова, две лошади и четыре собаки. Почему,- неизвестно.
   Я спросил про собак с длинными египетскими мордами, тех что жили на станции. Он сказал, что нет,- у Ерофея собаки большие, с длинной шерстью, он собирает эту шерсть, и зимой вяжет шапки и свитера.
   Мы приехали, Ерофей тут же куда-то увел Петровича, половину собак, а я опять остался один с оставшимися двумя псами, яблоками и малиной, которую мне Ерофей перед уходом всячески рекомендовал. Я прислушался к его совету и отправился к кустарнику, стеной стоявшему метрах в 50 от леса. Собаки походили вокруг меня, ожидая внимания, но поняв, что малина занимает меня больше, решили побегать возле леса. Довольно скоро я услышал их лай, и отправился посмотреть в чем дело. Они стояли у самой кромки леса и лаяли вглубь него, а когда я подошел, стали звать туда меня. Видимо без человека вход в лес был им запрещен. Я, разумеется, не хотел идти, вдруг там очередной заповедник птеродактилей, но собаки были настойчивы, и, решив, что любопытство не самый большой порок, отправился с ними. Они ринулись в чащу, но почти сразу остановились, и начали пререкаться друг с другом. Один пес сдался и, поджав хвост, побежал к дому, а второй, прижимаясь носом к земле, повел меня за собой. Охота, судя по всему, началась. Ох, зря я это затеял, но не возвращаться же с полпути, и, вооружившись веткой, отломанной от упавшего дерева, двинулся дальше.
   Чем дальше от опушки, тем лес становился гуще и не ухоженней. Пес, то убегал куда-то вперед, то останавливался, и начинал кругами что-то искать. Иногда он поднимал голову вверх, и выл в воздух. И вот мы подошли к упавшему дереву, возле которого собак остановился, вздыбил шерсть и зарычал. Немного погодя из-за дерева подняла голову змея, посмотрела на нас, и выползла целиком. Дурак же я был, когда согласился на эту авантюру. Длиной метра в три, с круглыми зелеными пятнами по коже, и треугольной головой, с длинными зубами. На вид,- злобное и мерзкое чудовище. Она поднялась вверх, в половину своей длины, ставшей теперь высотой, и смотрела сверху вниз на пса. Тот на мгновение засомневался, но тут же опять стал готов к драке. Напасть первым он все же не решался, и лишь рычал и лаял. Змее это надоело, и она решила уползти. Тогда-то он на нее и бросился. Не стоило ему этого делать. Он схватил ее зубами за шею, но лишь ранил и разозлил. Она начала извиваться, сходиться кольцами, стараясь избавиться от него. Я пытался вмешаться, но дважды был сбит с ног. Тут она придушила его, и отбросила в сторону. Пес с трудом поднялся, отряхнулся, и тут же снова захромал к ней. Она оказалась быстрей, и прокусила ему шею. Он дернулся и издох, а она повернулась ко мне. Похоже было, что пришла и моя очередь.
   Какое-то время она не двигалась, думая о чем-то своем, а я не двигался, думая о том, как лучше использовать палку, которой обзавелся по дороге. Но тут раздался лай, и три собаки, выскочив из кустарника, окружили ее и стали по очереди нападать сзади, отскакивая, как только она поворачивалась к обидчику головой. Не знаю, чем бы это закончилось, но вслед за собаками появился Ерофей, взлетел вверх каким-то гигантским прыжком, и в полете с размаху саблей срубил ей голову. Голова отлетела прочь, а тело еще какое-то время билось в судороге. Ерофей же бросился ко мне, смотрел мне в глаза, ощупывал, потом удовлетворенно улыбнулся, расслабился, похлопал по плечу и пошел к убитой собаке, возле которой уже плакали три остальные.
   Я тоже хотел подойти, но ноги не слушались, поэтому я прислонился к дереву и остался на месте. Ерофей побыл немного возле собаки, и опять пришел ко мне. Видно виноватым он себя чувствовал куда как больше, чем я. Дал выпить мне самогон из фляжки,- сразу стало легче, но руки еще долго дрожали. Потом он поднял собаку на руки, и мы пошли обратно.
   Петрович ждал нас во дворе. Из дома неуверенным шагом вышла девушка, посмотрела на мертвого пса, и ушла обратно. Ерофей огорченно посмотрел на нее.
   - Каждый год, ближе к осени, три недели вот так. Курит свою траву, не пьет, не ест почти ничего. Потом как рукой снимает, и весь год даже не вспоминает, а потом опять. Зачем, почему,- не говорит. Да ладно, пойду змею принесу.
   Ушел. Собаки за ним.
   - Мелиарх говорил, что никто здесь не умирает,- повернулся я к Петровичу.
   - Слушай его больше, красное словцо любит вставить. Но может он и прав,- человек, когда умрет вот так,- снова здесь появится, а животное, как узнать,- то же появилось или новое родилось? Может кто и различает, я не умею. Жаль пса. А что случилось-то?
   Я рассказал.
   - Ерофей сам виноват,- свободы им дал много, вот и пользуются, а ты точно,- в рубашке родился, - подытожил он мой рассказ.
   Женщина вновь вышла из дома, принесла белое покрывало, положила на стол, стоявший под деревом. Мы с Петровичем положили на него пса, она поставила возле его головы свечку, зажгла, и, не говоря ни слова, ушла опять.
   Мы сели на скамейку, говорить было не о чем. Подошла лошадь, постояла возле пса, ушла, потом также подошла и другая. Было жарко и безветренно. Петрович забрал у меня фляжку с самогоном, отвыпил и стал рассказывать про здешних змей. Недалеко отсюда, в лесу, большие болота. Там змеи и живут. Убивать их можно, только если они сами нападают или выползают из леса. Ерофей же выучил собак их отыскивать. Получается, что Ерофею как бы приходится своих животных защищать. И совесть чиста, и змей поубавилось.
   - Но вот вишь, как бывает,- закончил он, приложился к фляжке, и задумался о чем то.
   Пришел Ерофей, притащил змею. Петрович разволновался, стал ходить вокруг и удивляться,- дескать и не припомнит, чтоб такое чудовище когда видел. Смотрел на Ерофея с уважением, да и мне тоже чуть-чуть досталось.
   Потом мы помянули пса, у него было какое-то странное имя,- Ерофей пояснил, что последний раз жил где-то в Англии, был разбойником, потом все бросил, ушел в лес, стал отшельником, после смерти оказался почему-то здесь, а собак и лошадей называет как тогда, по старой памяти. Поехали на кладбище хоронить пса. Повозка, была похожа на Мелиархову, но больше, и могла, как я и предполагал, ездить без лошадей. Когда я спросил Петровича про горючее, он несколько неуверенно сказал что-то про электричество и трансмутацию. Последнее слово он произнес с особенным трудом, и я не стал расспрашивать дальше.
   Выпитый алкоголь и отличная погода делали поездку легкой и неутомительной. Ерофей рассказывал о том, как он по праздникам запрягает лошадей, и они с женой едут в церковь, как встречаются там с соседями. Рассказывал и про соседей, достаточно живо, так что я и не заметил как мы доехали.
   Церковь была деревянная, с островерхой крышей и шестиконечным крестом. Священника мы нашли неподалеку,- он копал в поле картошку. Узнав о беде, он повел нас снова к храму, расспрашивая по дороге Ерофея о случившемся. Зашел внутрь на несколько минут, переоделся, и повел дальше,- на кладбище. Кладбищем-то называть это место можно было лишь условно. Не знал бы,- прошел бы мимо не заметив. Люди не умирают, животные живут долго,- лужок с тремя соснами.
   На обратном пути зашли в церковь,- я чисто из любопытства,- дома то последний раз был года три назад. Петрович не пошел,- сказал, что в Египте еще в богах разочаровался. Им до него дела нет, а сам навязываться не собирается.
   Внутри все было чисто, светло, ни одного распятия, несколько икон, несколько фотографий. Священник смотрел на меня настороженно, я постоял немного и вышел, не желая по незнанию нарушить какие-нибудь местные правила. Не преминул спросить у Петровича про фотографии. Он сказал, что иконописцев мало, но кое-кто из святых позволяет себя фотографировать. Но фото настоящие, с благословением,- не копии. Говорил он это с неким ехидством, но ехидства этого слегка опасаясь.
   Вечер и ночь прошли без происшествий,- все это время я просидел в доме, не желая выходить,- ни за малиной, ни чтобы посмотреть, как снимают кожу со змеи. Утром мы с Петровичем сели на велосипеды, попрощались с Ерофеем и отбыли обратно. Всю дорогу Петрович был мрачен, и мы ехали молча. Лишь ближе к концу пути он попросил меня не рассказывать Мелиарху об истории со змеей, и вообще, что мы куда-то ездили.
  
   Глава 3, в которой Алик встречается с мудрецом и рассказывает анекдот.
  
   Мы опоздали,- Мелиарх уже был на месте,- стоял во дворе возле подъезда и беспокоился. Петрович надел на себя радостное лицо, что получилось у него легко и вполне натурально, и пошел сдавать меня с рук на руки. Мелиарх, как потом выяснилось, знал уже о вчерашнем происшествии, но выговаривать Петровичу не стал. Лишь сверток, что держал подмышкой, отдал ему с некой неохотой. Петрович развернул, обрадовался. Книги.
   - Вот,- сказал он мне,- история Алтайского края, описание, география, нравы.
   - Прошлого века издание,- с ноткой скептицизма уточнил Мелиарх.
   - Хочу там родиться в этот раз, буддисты там живут, пить брошу.
   - Буддисты везде живут,- скептицизм Мелиарха окреп и сделался несколько насмешливым.
   - Никто в меня не верит, даже он,- с обиженным видом махнул рукой Петрович в сторону Мелиарха, попрощался, велел заходить еще, и ушел.
   В этот раз Мелиарх был без повозки, и я огорчился,- куда-то идти пешком совсем не хотелось. Но он повел меня не прочь от дома, а в соседний подъезд. Лифт там работал, мы поднялись на последний этаж, оттуда на крышу,- там стояла маленькая летающая тарелка. И почему я раньше никогда не засыпал в электричке? Надо было брать с собой снотворное.
   Мелиарх, похоже, не любил это средство передвижения, но поскольку нам нужно было попасть на другой конец города, то выбора у него особенного не было. Долетели быстро, и никаких особенных впечатлений, разумеется, я не получил.
   Мы прилетели в большой парк, обнесенный высоким забором, с прудом и трехэтажным особняком с башенками. Мелиарх объяснил, что здесь будут решать, что со мной делать дальше,- мое настроение ухудшилось, и мысль о том, чтобы брать в электрички снотворное, показалась вздорной. Но ничего не поделаешь, и мы пошли к этому трехэтажному дому.
   Нас никто не встречал. Внутри было пусто, мы поднялись на второй этаж по полукруглой мраморной лестнице, с широкими ступенями, и попали в длинный коридор, с высоким лепным потолком. Прошли мимо нескольких дверей, на которых нарисованы были знаки, похожие на иероглифы. Остановились, и без стука вошли в одну из них. Внутри был полумрак, зашторенное окно, две черные ширмы возле стен, и я не сразу увидел существо, сидящее за столом в углу. Мы подошли.
   Из-за стола была видна только чрезмерно большая, более полуметра высотой, яйцевидная голова. Большие глаза, широкий плоский нос, широкий, постоянно улыбающийся рот, гладкая, слегка светящаяся кожа.
   "Привет!",- услышал я веселый голос внутри головы, своей головы, и тут же расслабился. "Называй меня мудрец",- как бы представился он, попросил вспомнить номер паспорта, и я его тут же вспомнил. Предложил решить какую-то простенькую логическую задачку,- что-то про четыре пальмы. Я решил. Потом еще несколько, ответил на какие-то вопросы, типа - сколько жен было у Николая Второго. Он, похоже, немного покопался в моем сознании, пообщался мысленно с Мелиархом, рассказал какой-то дурацкий анекдот, и попросил что-нибудь рассказать в ответ.
   Когда-то давно я знал кучу анекдотов, но как-то однажды, за полдня, рассказал их все и забыл.
   Но вспомнил свой первый анекдот из самого детства,
   - Едет мужик в переполненном автобусе с авоськой яиц и кричит,- "Осторожно, у меня яйца", на что другой отвечает,- "А у меня апельсины что ли?".
   - Печальная история,- сказал мудрец,- перевозка хрупких предметов в транспорте весьма непростое занятие, и в чем соль?
   - Я тоже понял в чем дело только через несколько лет. Сначала думал, что смешно то, что все они едут из одного магазина в одном автобусе.
   - Хорошо,- сказал мудрец,- я подожду, посмеюсь позже.
   Мы попрощались и вышли.
   - И что это было,- спросил я Мелиарха.
   - Мудрец,- ответил он.
   - Да, я понял, анекдот его мне понравился.
   - Чем?- удивился Мелиарх,- дурацкий же совершенно - так же, как твой.
   - Тем и понравился.
   Мелиарх остановился, и посмотрел на меня озадаченно, видно было, что я прервал ход его мыслей на каком-то сложном месте.
   - Ах, да,- исправился он, и начал рассказывать.
   Выяснилось, что никакой опасности во мне не увидели, что меня следует отправить обратно, так же как и сюда,- на поезде. Ближайшее место, где останавливается нужный поезд, находится в Киеве. Я сразу вспомнил вид с холмов на Днепр, на что Мелиарх сказал, что в аду Днепр протекает вдали от города, но холмы там действительно впечатляющие.
   Кроме того, там, в Киеве, находится императорский департамент, где со мной поговорят, и попробуют выяснить возможные причины и последствия моего неожиданного появления, и насколько оно вообще было неожиданным. До Киева мне придется лететь на рейсовом аэроплане, и большой вопрос как добыть на него билет. Но все решаемо.
   Был теплый солнечный день, в деревьях пели птицы, я слушал Мелиарха и понимал, что все вокруг, в том числе и я сам,- просто плод воображения, повернуться на другой бок, и все кончится.
   Мелиарх похлопал меня по плечу,
   - Поехали, я договорился обо всем.
   Договорился он о том, как от меня отделаться.
  
   Глава 4, посвященная архитектуре, еде и разговорам
  
   Татьяна ждала нас в сквере у фонтана. Но прежде следует рассказать, что я увидел сверху, когда мы летели над городом. Мелиарх не спешил, и даже соизволил что-то рассказать. Город состоял из нескольких частей, разделенных, в основном, полосами деревьев, или водой. Центральная часть, заполненная очень высокими домами причудливых форм, была обнесена стеной, средняя часть была разделена на три сектора.
   - Квартал покупателей, квартал любви и квартал художников,- по очереди назвал их мне Мелиарх,- а в центре гостевой дворец императора и министерства.
   Внешняя широкая полоса, опоясывающая все эти кварталы, как я догадался, была трущобами. Несколько железных дорог и проспектов расходились радиусами. Город был огромен и чист. Мы приземлились в квартале художников, и пошли к фонтану.
   Он выглядел как настоящая скала, с какими-то кривыми растениями на уступах. Вода струями стекала из-под снежной шапки. Вокруг него было облако водяной пыли с радугой внутри. Рядом ходили голуби и павлины. Татьяна была молода, невысокого роста, черные короткие волосы, фиолетовая одежда, такая же, как на нас с Мелиархом. Мы сидели на лавочке, Мелиарх передавал меня с рук на руки, Татьяна изредка посматривала на меня, будто желая убедиться, что я не исчез, не растворился в воздухе. Я иногда тоже поглядывал на нее, но больше на павлинов, и на деревья вокруг. Все кажется суетой, когда можно сидеть вот так у фонтана, смотреть на воду, на влажные камни, на птиц. Впрочем, к чему это я? Мелиарх закончил рассказ, дал Татьяне инструкции, мы встали,- опять куда-то идти. Я хотел есть и спать.
   Поймал себя на мысли, что совершенно не помню этот момент расставания. Что он говорил, что говорил я. Был ли он доволен, избавившись от ненужных хлопот, или же напротив, беспокоился о дальнейшем. Как он уходил, в какую сторону. За это время он стал для меня чуть ли не родным, а я совершенно не помню как мы прощались. Впрочем неважно.
   Мы шли почти час улицами то прямыми, то извилистыми, то широкими, то узкими, даже протиснулись однажды через какую-то щель-переулок. Татьяне, похоже, нравилось здесь быть. Возможно даже, что мы шли не самым прямым путем только для того, чтобы она могла рассказать мне о еще каком-нибудь музыканте или художнике, что жил в доме, мимо которого мы проходили. Не припомню, чтобы когда-нибудь встречал столь увлекающихся девушек. Возможно, что раньше я просто убегал от них, едва почувствовав увлеченность, а здесь просто некуда было деться. Возможно, что и она, сознательно или без, воспользовалась этой ситуацией, чтобы разделить с кем-то свои радости. Как бы то ни было, но я честно старался внимательно ее слушать, и даже порой что-то говорил, когда оно требовалось.
   На самом деле меня интересовала архитектура. Здания, вырванные из разных эпох и стилей, поражали абсолютным несоответствием, даже враждебностью друг другу. Мрачный, обшарпанный, кирпичный дом семи этажей. Рядом, весь в зелени, на искусственном холме, особняк из стекла из стали. Напротив них пустырь с какой-то кибиткой и чахлым деревом. Я спросил, кто живет в кибитке. Татьяна не знала. Зато она хорошо знала компанию из трех поэтов, живущих в большом кирпичном доме, которые уже много лет сочиняли гипер-роман-поэму про эту кибитку, придавая толпе ее неизвестных обитателей все черты окружающего социума. Она, было даже, хотела что-то процитировать, но не смогла вспомнить, и страшно этим огорчилась.
   Через какое-то время Татьяна привыкла, что я ее покорно слушаю, расслабилась, и важное задание превратилось для нее в приятную прогулку. Я это почувствовал, когда ее рука непроизвольно коснулась моей. От нее исходил почти жар, и через пару мгновений я сообразил, что у меня появился к ней интерес, как к женщине. Это весьма меня обескуражило,- все же ад, покойники кругом, а тут такое. Она видно тоже это почувствовала, и хоть внимания, похоже, не обратила, но руку отодвинула. Я вздохнул с облегчением. Ненадолго. Все повторилось несколько раз в том же порядке. Потом она несколько задержала руку, почувствовала неуместность течения энергий, и убрала ее подальше уже вполне осознанно.
   Потом опять расслабилась, и весь цикл повторился снова. После третьего раза она поняла, что пора заканчивать прогулку, вспомнила, что есть более короткий путь, и решительно туда двинулась. Правда пару раз, в местах, где поблизости жили какие-то знакомые художники, она воодушевлялась воспоминаниями, замедляла шаг, и мне, предусмотрительно, приходилось засовывать руки в карманы. К художникам она явно питала более теплые чувства, чем к поэтам, танцорам и музыкантам.
   Дом, куда мы пришли, был сложен из каменных блоков, массивен, и вид имел недружелюбный. Татьяна велела обойти его кругом. С другой стороны он выглядел совершенно иначе. Начиная с третьего этажа, вся стена была почти сплошь стеклянной.
   - Студии,- слегка дрогнувшим голосом сказала Татьяна. Потом указала на верхний этаж, где одно окно было заложено кирпичом.
   - Нам туда,- объявила она радостно, и мы пошли.
   Поднявшись на лифте, мы попали в длинный коридор, проходивший вдоль всего здания, с редкими дверьми по левой стороне. В одну из них мы и вошли.
   Прихожая вела в две комнаты, сквозные, во всю ширину дома за вычетом коридора. Торец одной занимало окно во всю стену, стояла пара столов и несколько диванов,- очевидно здесь жили люди. Во второй окна не было вообще, а вся она была уставлена, увешана, начинена всякого рода предметами. Шесты, трубы, пара колоколов, струны от пола до потолка и от стены к стене, куски рельса, стеклянные сосуды. В центре стояло сооружение в форме дерева, с паутинами струн между ветвями и колокольчиками вместо листьев. Рядом размещался массивный стул темного дерева с длинной узкой спинкой. Был полумрак, в дальнем углу светились разноцветные огоньки, звучала какая-то музыка, хозяина я увидел не сразу.
   Он был большой, наголо выбритый, в штанах по колено и в выцветшей майке. Появился он откуда-то из дальнего угла, был рад видеть Татьяну, без колебаний согласился, что я у него поживу несколько дней, и попросил подождать, пока он закончит какую-то свою работу. И мы пошли в комнату с окном.
   Пока она искала и заваривала чай, я осматривался. Ничего особенного,- жилье художника, через которое проходят, ненадолго останавливаясь, множество людей. Некоторый беспорядок, какие-то случайные вещи и предметы вперемешку. Стены, разрисованные без какого-либо единого замысла. Телевизор в углу, наполовину закрытый какой-то сложенной ширмой, и заваленный книгами. Я почему-то обратил на него внимание и спросил о нем Татьяну.
   - Он тоже имеет право не смотреть телевизор?
   - Кто?- удивилась она,- почему, какое право?
   Я объяснил, что Мелиарх, когда мы только встретились, говорил о том, что имеет право его не смотреть. Она стала озадаченной, видно вспоминала что-то.
   - Не знаю, а он не говорил, кто обязан?
   - Нет.
   - Я смотрю иногда, а право не смотреть...?- она пожала плечами,- не знаю, что он имел в виду, иногда он говорит что-то, совершенно не по делу.
   - А кто он вообще такой,- спросил я, неожиданно увидев удачный повод разузнать что-нибудь о Мелиархе.
   Она продолжила свое удивленье,- Ты не знаешь?- пожала плечами, изобразила укор на лице.
   - Вообще он апостол, командует, рассказывает, книги пишет.
   - Апостол? Что ты имеешь в виду? Один из тех двенадцати, имя поменял?
   Она удивилась,
   - Да нет, какие двенадцать? Ах да, совсем забыла, точно. Или тринадцать?
   - Двенадцать, а ты вообще о ком говоришь,- о Христе?
   - Ага,- у него тут было несколько школ, я сама не помню, не интересовалась тогда, а Мелиарх рассказывал. С тех пор многие исчезли, но большинство осталось,- всех их апостолами и называют.
   -Исчезли? Это типа вышел покурить и не вернулся?
   - Да нет,- может к богам попали, на их небо, может буддистами стали, может музыкой решили заняться. Откуда ж мне знать, я их всего двоих видела,- самого Мелиарха, и еще одного как-то раз. Еще по телевизору иногда показывают.
   Тут я понял, что совсем запутался.
   - Подожди, я тут человек новый, ничего не понимаю, ты уж объясни мне поподробнее. Я вот думал, что помер человек, и вроде как сразу уверовать должен,- ведь вот она загробная жизнь,- не врали, значит, умные люди. А тут, оказывается, атеистов тоже пруд пруди.
   - Ну ты и вопросы задаешь,- я ж делом занята, чай готовлю. Ладно, погоди, дай сосредоточусь.
   Замолчала, но тут же прервалась и объяснила - на всякий случай, наверно.
   - Нас, когда принимают на службу, учат концентрироваться особым способом, перед тем, как умные вещи говорить. Я плохо еще умею, редко пользуюсь, но если получается, то такое начинаешь выдавать, что сама себя не узнаешь.
   Закрыла глаза, еще помолчала.
   - А зачем? Зачем вообще нужна кому-то вера? Даже не вера в Бога, а вера вообще, как неполное знание о предмете и его свойствах? Одно дело, когда ты хочешь узнать что-то новое,- присматриваешься, ищешь вопросы, находишь ответы. Другое дело, когда просто пользуешься, как микроскопом вместо молотка, или тебе вообще эта штука ни к чему. А Бог это не просто сложная штука, а невообразимо сложная и непонятная.
   - Поэтому мудрые люди делятся на две категории,- тех, которые решают задачи вообразимые и понятные, чтобы решить их, и тех, которые решают задачи невообразимо сложные затем, чтобы расширить свое воображение. Всем остальным либо все ясно, либо ничего не нужно.
   - А те, которые делают простые задачи невообразимо сложными или сложные задачи хотят решить так, как будто те ничего не стоят?- спросил я.
   - Здесь таких нет,- сказала она,- это у вас там такое, а здесь нет. Но не перебивай меня.
   Она опять закрыла глаза, помолчала, потом взглянула на меня со зверским выражением лица, махнула рукой,
   - Все ты испортил, зачем перебивал? Слушай теперь по простому. Здесь совсем не ваш мир, нет здесь таких вопросов, верить - не верить. Не нужно здесь это никому. Жизнь налажена, кругом все привычно, никто особо не скучает, спешить никуда не надо. Зачем эти лишние проблемы с какой-то верой, думать о богах каких-то? Ну сходит кто в храм раз в месяц, так то по привычке. А жизнь ваша, с проблемами вашими, когда срок приходит,- только обуза и неприятность временная. Еще и дурные воспоминания потом. Одним словом болото здесь. Тепло, музыка и вылезать никуда не надо. Я вот уже лет двадцать прошусь к вам обратно, не хочу сюда больше возвращаться, а Мелиарх все твердит, что не готова я еще. Вот сижу здесь и хожу по художникам,- одна только и радость.
   С досадой махнула рукой, и пошла было снова к чаю, но я остановил. Порадовала меня ее эмоциональность, отпускать не хотелось.
   - Ладно,- сказал я,- все это хорошо, но мы ж об апостолах и Христе начали говорить. Ты уж прости, но для меня Христос это главный супергерой, да и вообще полжизни, а потому поподробней расскажи.
   - Я об этом немного знаю, вот ты начал расспрашивать, так мне и самой интересно стало, надо будет Мелиарха разговорить,- он поболтать любит. А в общих чертах там дело было так, что он после смерти остался здесь на какое-то время, путешествовал, по ходу несколько городов основал. Это чтоб люди, которые христианами при жизни стали, могли б и здесь то же иметь. Иначе ж несправедливо получится,- там руку протянули, а здесь бросили,- настоящие боги так не поступают. Ну а когда пришло время, то и ушел в свои миры. А апостолы вот здесь остались, ждут когда вернется, обещали ему, дождутся наверно.
   - Ага,- сказал я,- забавно, теперь буду знать. А остальные пророки как,- Моисей, Мухаммед, Зороастр? Как Будда?
   - Да все примерно так же наверно, но точно не знаю. Про будд отдельный разговор, а кто такой Зороастр?
   Пришлось объяснять, что просто к слову пришлось,- и сам-то почти ничего о нем не знаю. Она посмотрела на меня с укоризной, и пришлось все, что можно из памяти вытаскивать,- даже про Ницше вспомнил.
   Закончив с огнепоклонниками, я собрался опять спросить про Будду, но пришел Арсений, так звали хозяина квартиры, извинился, что заставил ждать, а Татьяна принесла уже чай с каким-то засохшим печеньем.
   Он извинился и за беспорядок ("Нормально, здесь хуже бывает", сказала издалека Татьяна), объяснил, что две недели как выгнал всех гостей, чтобы настроить новые струны, только вчера закончил, а потому здесь пусто и никого нет. И что он нам рад изо всех сил, но все равно слушать концерт нам придется.
   Почему-то, когда он сказал про музыку, я вдруг почувствовал, что очень хочу есть,- настолько, что дождавшись паузы в его словах, склонился к Татьяне и шепотом напомнил ей, что я все-таки живой человек.
   - Так,- сказала она,- вы тут разговаривайте, а я пойду готовить.
   Арсений хотел что-то сказать, но она не его успокоила,- Не волнуйся, знаю, у нас все с собой.
   - Вечно, когда остаюсь один, в холодильнике пусто,- с печалью сказал он мне, и мы замолчали.
   К счастью, Татьяна отсутствовала недолго, принесла стопку тарелок, приборы, потом вернулась с большой кастрюлей.
   Выглядело это и пахло хорошо, я одобрил, она махнула рукой,- Ерунда, готовить совершенно не умею,- засыпать, залить кипятком и оставить под крышкой на пять минут. Но мне нравится.
   Едва мы приступили к еде, как в комнату вошел человек, с округлым лицом, слегка лукавым, но несущим явную печать благородства, в щегольском черном костюме. Мне запомнился почему-то, длинный шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи и свисавший ниже пояса. Он встал у дверей, поклонился во все четыре стороны, бормоча себе под нос, поцеловал что-то висевшее у него на шее (крест, как потом выяснилось), присел к столу, нашел тарелку, наполнил ее, и обратил все внимание к ней.
   - Ты как всегда вовремя,- обрадовано сказал Арсений,- знакомьтесь, Вова.
   Он кивнул нам головой, быстро все съел, сказал,- Неужели ничего получше нельзя было приготовить?,- и стал благосклонен.
   - Больше года тебя не видел, ты где был?- спросил его Арсений.
   - Не поверишь, сказал он,- в монастыре. Регентом. Предыдущий отправился к новой жизни, а тут я под руку попался, не мог отказаться. В храме у них бесподобная акустика, настоящий шедевр. Кухня, правда, еще лучше, тоже настоящий храм, даже не знаю, чего мне будет больше не хватать.
   - И что случилось, что там-то ты смог натворить?
   Вова смутился,- Не знаю даже как рассказать, история печальная, вы можете понять превратно. Я к этому монаху испытывал самые чистые чувства. Он был светел, устремлен, у меня и в мыслях ничего не было. Да там и вообще ничего почти не было. Настоятелю же не объяснишь.
   Арсений захохотал,- Ничего себе,- ты в монастыре, да еще и монаха соблазнил. Но молодец, целый год держался.
   - Ну не год, поменьше,- продолжил оправдательным тоном Вова,- но виноват, сам знаю, буду замаливать. Не замолишь, конечно, но все ж на душе полегче.
   Сделал паузу, опустив глаза, и пообещал,
   - А еду в следующий раз я сам приготовлю, у меня целая сумка овощей монастырских, помидоры бесподобные.
   - Какая готовка, я тут за год много всего переделал, очень хочу, чтоб ты спел, проверим эффекты. Споешь?
   - Конечно, куда денусь. Я поживу у тебя недельку, можно? У тебя ведь гости.
   - После этой истории с монастырем, даже и не знаю что сказать,- усмехнулся Арсений,- у них спрашивай.
   Татьяна оставаться не собиралась, я счел, что смогу за себя постоять, поэтому ответ был "да, пожалуйста". Все остались довольны, и Арсений повел нас в другую комнату. Там он усадил Татьяну на стул, в центре возле "дерева", меня оставил при входе, а Вову утащил куда-то за ширмы.
  
   Глава 5, посвященная музыке.
  
   Погас свет, подул легкий ветер, струны и колокольчики ожили, в глубине комнаты появился силуэт Арсения, взмахнул каким-то светящимся смычком, и начался концерт. Арсений совершал какие-то странные движения, звуки рождались, менялись им вслед, жили какой-то своей жизнью. Они заполняли все пространство, резонировали, казалось, что музыка рождается внутри тебя, что ты сам превратился в музыкальный инструмент. Потом к общей мелодии присоединился и голос. Может быть это были какие-то мантры, может быть просто импровизация, но все это оказывало какое-то гипнотическое действие, и чтобы оставаться только слушателем, а не частью этих звуков, приходилось встряхиваться, чесать голову, тереть уши, то есть вести себя как обыкновенная додарвинская обезьяна.
   Впечатления были сильные, но это были впечатления от великолепного аттракциона, а не от произведения искусства, и я успел соскучиться до окончания этого действа, а продолжалось оно минут сорок. Арсений остановился, колокольчики и струны еще несколько минут продолжали свои игры, а мы вернулись в комнату с большим окном во всю стену.
   Сознание Татьяны находилось еще где-то далеко, она вяло реагировала на вопросы, а потому Арсений обратил свое внимание ко мне. Я изложил все как есть.
   - Ха,- сказал он,- завтра в центр я усажу тебя, тогда посмотрим, что скажешь.
   Потом задал еще пару вопросов про движение ветра, температуру. Татьяна окончательно пришла в себя, хвалила Вовино пение, какие-то неизвестные мне новшества, Арсений остался почти доволен. День подходил к вечеру, Вова, только вернувшийся в город, хотел навестить знакомых, и мы отправились в гости. Там дома никого не оказалось, мы пошли в какой-то местный клуб, но и там было пусто. Пошли в другой, и попали в точку,- Вова нашел, что искал.
   Зал был заполнен, Татьяна и Вова тут же ушли перемещаться меж знакомыми, а мы с Арсением остались за столиком. Он, видно, не слишком любил общаться, а мне было не с кем. Место ничем особо не отличалось от наших заведений подобного рода, разве что никто не курил, и потому рассказывать о нем нечего, кроме как упомянуть факт его наличия.
   Довольно скоро мне это сидение надоело, я намекнул на это Арсению, он со мной согласился, и мы отправились домой. По дороге он рассказывал про свой музыкальный ящик, где и как он добывает комплектующие, про какие-то свалки, депо, умельцев из других городов и стран. Потом я перевел разговор на его прошлые жизни.
   Сколько он хотел себя вспоминать, всегда был музыкантом. Здесь его инструментами были арфа и скрипка, а когда он рождался на Земле, то все, что попадалось в руки. Он рождался, жил музыкой, умирал, но музыка, которую он слышал здесь, была не той музыкой, не его. Он рождался снова и снова, почти не задерживаясь в Аду. "Музыкант должен жить вечно",- говорил он. Но в последний раз случилось так, что единственным его инструментом стали колокола. И он даже сам участвовал в их отливке. Когда он умер и вернулся домой, то устремления его изменились. Он захотел создать идеальный инструмент, инструмент достойный богов. И он уже чувствует, что близок к этому.
   Мы пришли, легли спать. Впечатлений в тот день было много, и чтобы заснуть пришлось даже немного заняться медитацией. Утром, проснувшись, я обнаружил в углу на диванчике спящего Вову, и пошел искать Арсения. Нашел его сразу, где и предполагал, и после обычных утренних дел, остался помогать ему с электропроводкой.
   Он жаловался, что ветер приходится делать с помощью вентилятора,- потоком он потом управляет сам, но на создание внимания не хватает, нужен помощник,- для ветра и поддержания фона, но никто не хочет. Он стал уговаривать меня, и почти даже уговорил, но пришла Татьяна, вытащила меня на свет, и стала рассказывать о наших делах.
   Ничего особо утешительного. Билеты на самолет продавались только сотрудникам министерств, только по специальным заявкам, в основном тем, кто получал право провести отпуск на каком-нибудь курорте. Корпус хранителей имел, разумеется, право покупать билеты, но каждый раз надо было заполнять кучу бумаг. В моем случае все было еще хуже, поскольку официально я не существовал. Она уже изготовила свидетельство, что я почетный гость из некоего тибетского монастыря, в котором принципиально не допускается никакая регистрация, но насколько это поможет она не знает. Возможно, что мне самому придется туда идти, чтобы собственноручно поставить подписи под какими-нибудь справками.
   Я было подумал, что..., но Татьяна как-то угадав ход моих мыслей сказала, что взяток здесь, увы, не берут, и пару-тройку дней точно придется повозиться. Любое соприкосновение с чиновниками приводит меня в уныние, тень меланхолии появилась на горизонте, но неожиданно, как бог в машине, появился Вова, и все исправил.
   Вначале он предложил пойти пообедать и оценить качество продуктов и кулинарный опыт, которые он приобрел в монастыре. Должен сказать, что лукавить в оценках не пришлось, но не это главное. После обеда мы расположились пить чай, и Вова, запретивший до этого все разговоры, позволил-таки поговорить. Татьяна тут же начала высказывать свое возмущение порядками бюрократов, рассказала, что мне, прилетевшему из Тибета, с другого конца света, здесь невозможно купить элементарный билет на самолет.
   - Кому нужны, вообще, эти самолеты?
   Арсений и Вова удивились, что мне понадобилось лететь на самолете, а не просто переместиться туда, но я объяснил, что запрет на дальние перемещения является часть устава монастыря. Вова тут же поинтересовался, не нужен ли нам регент, и мне пришлось его разочаровать.
   Все восприняли эту историю близко к сердцу, Вова задумался и предложил выход. У него есть знакомая в департаменте эскорта, некогда бывшая без ума от его божественного голоса. Теплые отношения они сохранили до сих пор, и почему бы этим не воспользоваться? Действительно, почему бы нет? И он обещал, что отправится к ней в гости нынешним же вечером. На сем и порешили, хоть Татьяна в некоем сомнении и осталась.
   До вечера было еще время и Арсений, до сих пор огорченный тем, что я недооценил его шедевр, решил провести свое музыкальное представление для меня лично. Усадил на стул в центре своего агрегата, проследил, чтоб руки я непременно держал на коленях, и начал свои шаманские танцы со смычком.
   В этот раз все оказалось действительно эффектней. Теперь уже не музыка рождалась внутри меня, а возникло стойкое, почти физическое, ощущение, что меня самого музыка эта вовлекла в свое течение, в этакие американские горки. О времени я тут же забыл, и сколько его прошло до момента, когда сердце мое остановилось, не помню, а спросить потом, не догадался.
   Очнулся я на полу, Вова пытался вдыхать в меня воздух, Арсений сидел на мне верхом и давил на грудь, Татьяну в тот момент я не заметил. Заметив, что я ожил, они тут же прекратили свои занятия, и начали устраивать меня поудобнее,- притащили подушку и одеяла,- лежи, не двигайся. Арсений выглядел чрезвычайно встревоженным, Татьяна появилась, потом опять ненадолго исчезла, потом появилась с каким-то питьем, от которого мне стало настолько лучше, что я смог отогнать всех в сторону, и переместиться с пола на стул.
   - В этот раз было лучше, значительно лучше,- сказал я Арсению, но он не понял о чем я. Поняв, махнул рукой, потом отослал куда-то Вову, и спросил,- А кто ты такой вообще, и откуда взялся?
   Вопрос этот был адресован и к Татьяне. Ей отвечать было проще, чем мне, поэтому она вкратце, и почти правильно, обрисовала ситуацию. Арсений восхитился,- такой поворот событий явно пришелся ему по душе, настолько, что он почти забыл о моем болезненном состоянии, и стал меня исследовательски рассматривать, измерять, пощупал голову, грудь, чуть задумался и торжественно сказал,- У него всего семь чакр и сердце слева,- это все объясняет.
   Меня его версии не слишком интересовали, сердце болело, и не было никакого желания делать какие-либо усилия. Я еще чуть посидел, потом меня довели до кровати, дали еще лечебного питья, и я уснул.
  
   Глава 6, посвященная разговорам о музыке.
  
   Проснулся я лишь поздним утром, совершенно бодрым, не чувствуя никаких последствий вчерашнего инцидента. Завтрак стоял на столе вместе с запиской, что соседей моих можно найти на скамейке, во дворике напротив дома. Я посмотрел в окно, увидел их стоящими под дубом, возле скамейки, съел завтрак, и пошел на улицу.
   Когда я появился, они прервали разговор, хоть он был, на взгляд со стороны, довольно увлекательным. Отодвинулись, дав мне возможность прислониться к дереву, и стали ждать, кто первым начнет говорить. Мне почему-то вспомнилось кино от Монти-Пайтонов,- Morning, morning,- сказал я каждому отдельно. Они не поняли, но Вова спохватился, сказал, чтоб я не беспокоился, что он поговорил со своей знакомой, что она устроит встречу с большим начальником, и завтра нам нужно будет там появиться в первой половине дня.
   - Мы тут спорили,- решился, наконец, Арсений,- и ты, как человек свежий, даже живой, должен нам помочь. В чем смысл жизни?
   - Вах!- сказал я, подумав, что Монти-Пайтонов вспомнил не зря,- Evening.
   - Интересный у вас на Тибете язык,- съязвил Арсений,- на самом деле вопрос о музыке.
   - Ерунда, не обобщай,- возразил Вова,- я сказал только, что твоя музыка лишена настоящего чувства, полета. Она не будит фантазии, не заставляет плакать. В чем смысл ее, если не зовет она никуда, чувств высоких не будит? Вот в храме когда хор поет, разве ангелы не поют с нами, разве не улетает душа ввысь?
   - При чем здесь зовет, не зовет? В музыке должно быть совершенство, гармония,- попытался возразить Арсений, но у Вовы было свое мнение.
   - Ты говоришь как все эти маразматики из больших оперных театров. Их смысл существования,- показать своих уникальные способности публике, которая от нечего делать забежала на огонек. Или как буддисты со своими мантрами, ради гармонии с нирваной. Какая на хрен гармония может быть с нирваной? У них сегодня один Будда, завтра будет другой, кто поручится, что когда Майтрейя сменит Шакьямуни, то не пошлет к чертям эту медитацию, не велит жрать мясо, и долбить врагов по башке?
   - Не говори чушь, ты же видел его телевизору,- вполне достойный будда.
   - При чем тут телевизор? Просто я говорю, что гармония может быть и без музыки, а музыка без гармонии. Музыка это движение,- вибрация, будящая эмоцию. Какую эмоцию будит твоя шкатулка музыкальная? Да никакой. Потакает простым чувствам,- акустический массаж тела, типа как по заднице пару раз шлепнуть,- он сделал соответствующее движение к Арсению, но тот увернулся.
   - Да эти, как ты говоришь,- чакры. Ты хоть знаешь, что это такое? Настоящая музыка будит чувства здесь,- Вова не в шутку постучал себя по голове,- она меняет движение мысли, движение эмоций, ведет от одной гармонии к другой. С ней ты всегда в центре жизни, а не в центре комнатки, сидящий как фикус. Тебе поют о свершившейся любви,- и ты весь в слезах, тебе играют гимн,- гордость твоя и величие безмерны. С маршем ты счастлив сразиться с врагом, а колыбельная переполняет тебя умилением.
   - Проблема твоя в том, что ты заперся здесь, увешиваешь своей гармонией стены, и навязываешь ее всякому, кто случайно мимо тебя проходит. А настоящая жизнь рядом, смотри, бьет ключом,- Вова театрально обвел вокруг рукой. Я проследил за его жестом, но ничего особенного не увидел. Арсений озадаченно слушал.
   - Тебе надо снова родиться, забыть эту возню, ощутить радость бытия, смену настроений, совершить подвиг, влюбиться, родить детей, что там еще для полной картины?- посмотрел он на меня с вопросом.
   - Слетать на Луну?- попробовал подсказать я.
   - Слетать на Луну. Видишь сколько всего можно сделать, а ты сидишь здесь и бездарно тратишь время.
   - Зачем ты мне все это говоришь?- Арсений потряс головой,- ты говорил это уже двадцать раз, и я опять повторю, что твои дела - это твои дела. У меня свои, и я их собираюсь довести до конца. А потом посмотрим. И потом мы о смысле жизни говорили, о смысле вообще, а не о каких-то сиюминутных делах типа подвигов или полетов на Луну. Я об этом говорил, а ты о чем?
   Вова насупился и посмотрел на меня, то же вслед за ним сделал и Арсений. Ничего не поделаешь,- придется как-то выкручиваться.
   - Смысл жизни значит?
   Они кивнули головами, и мне стало совсем грустно.
   - Во-первых, у вас здесь одна жизнь, а у нас совсем другая. Вы, о какой сейчас говорите? Если о вашей, то я в ней ни черта не понимаю, а если о нашей, то к чему вам?
   - Говори о вашей,- сказал Вовочка,- о нас мы еще успеем поговорить.
   Арсений кивнул, согласился.
   - Ну хорошо,- сказал я,- а о нашей с точки зрения отсюда или оттуда?
   - И так, и так,- велел Вовочка.
   Арсений опять согласился.
   - Ага, ну тогда все просто. Вы рассматриваете нашу жизнь, как некий элемент своей большой жизни, берете себе какие-то воспоминания из нее и преспокойно живете здесь дальше и мучаетесь философскими вопросами. У нас по другому. Там жизнь имеет границы, а за ними только сказки какие-то или вообще ничего нет. А раз общей картины нет, то и разбивают жизнь на эпизоды, и ищут смысл в каждом отдельно. Ну а на самом деле, может быть, смысл нашей жизни - узнать или вспомнить то, зачем ты в эту авантюру ввязался и постараться исполнить это наилучшим образом. Может так?
   Глаза у Вовочки загорелись,
   - Так и я ему о том же твержу, надо видеть общую картину, а смысл только в том, что Создатель есть Альфа и Омега, к Нему наше вечное стремление, и не железка, а музыка, хор ангельский, нам в этом помогает, и...
   - И в чем тебе этот хор помог? Монаха соблазнить? Отличная помощь. А находил бы ты гармонию в себе, к чему бы тебе всякие бесовские желания. Ты просто по сути своей не можешь найти себе места,- бежишь не зная куда, вместо того, чтобы остановиться, сказать, "Чудны дела твои Господи", и гармонию эту не разрушать, а учиться и преумножать.
   - Зря ты про монаха,- погрустнел сразу Вова,- не хотел я, так уж вышло, а ты речь мою испортил, с мысли сбил, не дал мне главного сказать, а что я хотел сказать? Разве уж упомнишь?
   - Ну извини,- теперь и Арсений почувствовал свою вину, хоть показывать этого не хотел,- ты на самом деле в чем-то и прав, разумеется, да и монаха соблазнить не такой уж грех, ежели раскаяться потом...
   Вова надулся и стал смотреть на него петухом.
   - Э,- сказал я,- помнится, вы что-то о смысле жизни говорили, и это все?
   - О каком смысле жизни можно говорить, когда тебя вот так на полуслове обрывают? Я всего-то ему сказал, что вместо того, чтобы до совершенства доводить свой инструмент, надо было бы подумать, как его использовать, и музыку уже новую сочинять, а не всякие прибамбасины прикручивать. Да и какое совершенство? Вчера тебя чуть не убил, потому что чакр у тебя, видите ли, на две меньше. Какое совершенство? Ангелы, видишь ли, хочет, чтоб слетались к нему. А сколько у ангела чакр и сердец ты знаешь?- опять напал Вова на Арсения.
   - Он меня уже целый час вот так изводит,- пожаловался мне Арсений,- хочет от меня полетов, сам не знает куда, а хочет. Говорит, что надо мне срочно прожить пару новых жизней, наполниться движеньем и творить чудеса. А какое там у вас движенье, я за эти годы все уже и забыл почти, колокола только и помню.
   - Вот,- обрадовался Вова, обращаясь ко мне - я и говорю, только об одном и помнит,- лечить, лечить его надо.
   -Так,- сказал Арсений твердо,- Вова, друг мой любимый, побойся Бога, тут же не монастырь, а мы не монахи, давай лучше делом займемся, ты обещал мне помочь левые струнные настроить, поможешь?
   - Тебя не берем,- сказал он мне,- ты, кстати, как себя чувствуешь?
   Спасибо, что вспомнил.
   - Да вроде в порядке, ты хоть расскажешь, что было и почему?
   Он рассказал что-то о разнице в расположении и назначении чакр, что какие-то звуки подействовали не в том месте, и не так как нужно, и что они с Вовой как раз сейчас и идут все это проверять. Мне же он посоветовал сходить в парк неподалеку, на концертную площадку, где постоянно устраивают какие-нибудь музыкальные соревнования. Иногда бывает забавно.
  
   Глава 7, в которой Алик опять слушает музыку, встречается с узнаваемыми лицами и узнает много нового.
  
   В парк, так в парк. Я запомнил адрес,- улица называлась "Три пальмы", а дом "Проект номер семь", и пошел в указанном направлении. Пару раз попросил подсказок у прохожих и довольно скоро оказался в парке. Много небольших деревьев, трава, клумбы, фонтаны, дорожки из гравия, скульптуры (не поверите, но "Девушка с веслом" тоже была), пара двухэтажных павильонов, несколько беседок. Издалека доносилась музыка и я пошел к ней.
   Ряды каменных скамей амфитеатром спускались к узкому, высокому, этажа в четыре, зданию с полукруглой сценой внизу. Несколько групп людей заполняли их едва ли на десятую часть. Музыканты на сцене играли какой-то джаз, я присел поодаль и начал слушать. Не считаю себя знатоком джаза, критиковать не буду, но впечатление было так себе,- ни то, ни се. От скуки я стал осматриваться по сторонам и обратил внимание на человека, так же в одиночестве сидящего неподалеку. Послушать плохую музыку я мог и дома, а вот такой возможности пообщаться там не будет. Преодолев, заложенное еще в детстве, уважение к личному пространству, я направился к этому человеку.
   Когда я подошел поближе, то решил, что лицо его мне смутно знакомо. Подумал, что надо будет выяснить, изменяются ли лица после смерти. А видел ли я здесь хоть одно зеркало?
   Подойдя совсем близко, спросил, нельзя ли присесть. Он посмотрел на меня удивленно, как на какое-то чудо. Потом побагровел, раздулся, вскочил на ноги, сказал с явной злобой куда-то в сторону, что молодежь совсем обнаглела, места своего не помнит и быстро удалился, оставив меня в растерянности. Пообщался, сам виноват.
   Тем временем выступление подошло к концу, музыканты раскланялись, приняли вежливые аплодисменты, сцена повернулась против часовой стрелки, на ней выехали новые музыканты. Одна сторона амфитеатра приветствовала их появление бурной радостью, другая несколькими хлопками ладоней.
   - Везде все одно и то же,- подумал я, и разочарованно вздохнул. Музыка лишь усугубила мое разочарование, эти были еще хуже, чем предыдущие. Две трети слушателей энергично хлопали, остальные затаились. Кончилось и это выступление, сцена повернулась, радовалась теперь другая сторона, я решил, что послушаю пару минут, и пойду домой, но в этот раз музыка оказалась весьма и весьма достойной. Я даже пересел поближе к сцене, попробовал присоединиться к аплодисментам, но почувствовав на себе неприязненные взгляды с обеих сторон, не стал больше этого повторять. Следующее выступление я переждал из вежливости и во время паузы сбежал, чтобы до наступления сумерек успеть прогуляться по парку и вернуться к Арсению.
   Утро следующего дня прошло в ожидании Татьяны. Ближе к полудню она появилась на той же, Мелиарховой, летающей тарелке. Арсений, увидев тарелку, заволновался и решил лететь с нами. Татьяна управляла ей не так уверенно, как Мелиарх, и Вова, пристроившийся рядом с ней, постоянно давал какие-то советы, пока она, не выдержав, не предложила ему поменяться местами. Он опять надулся и замолчал. Арсению же был интересен вид сверху на какие-то известные ему места. Он достал фотоаппарат и занялся съемками, а нам из-за этого пришлось облететь чуть не полгорода, прежде чем достичь цели. Впрочем не опоздали, и еще с четверть часа ждали Вовину подругу у входа в департамент. Втроем. Арсений,- когда еще сюда попадешь,- пошел осматривать и фотографировать окрестности.
   Департамент назывался "Министерство информации", занимал огромную площадь, и главный его вход располагался в круглой белой башне, похожей на маяк. Над входом в подъезд N1 висели три герба,- Георгий со змеем, орел с головами и серп с молотом. Должен сказать, что я был несколько смущен таким Оруэлловским сочетанием названия и геральдики, чем поделился с Татьяной. Она не читала Оруэлла, но вполне меня поняла и сказала, что беспокоиться не о чем,- все эти департаменты и министерства полностью отделены от окружающего мира, и никакой опасности для него не представляют.
   -А как же,- спросил я,- зачем они тогда?
   -Смысл жизни,- ответила она,- каждый имеет право на свой собственный смысл жизни. Они управляют несуществующей империей, и вполне счастливы от своих успехов. Тут только самые главные знают что к чему, но у них и смысл жизни другой.
   - Смысл жизни или смерти?- спросил я.
   - Брось, не нравится мне это место, - сердито отказала она мне в праве на дурацкие шутки и тут же вспомнила важную деталь. Оказывается, что надо не только не говорить что-либо неприятное местному начальству, но и даже думать о нем свысока. Мысли в целом они слышать не умеют, но те, что непосредственно касаются их, чувствуют очень хорошо. Мелиарх велел ей предупредить меня, а она забыла.
   Вове же в это время было весело,- он тоже вытащил откуда-то фотоаппарат и заставил снимать его на фоне подъезда. Одного, в обнимку со мной, в обнимку (нежно) с Татьяной, в рукопожатии с каким-то прохожим, который в финале вынужден был снять нас всех втроем. Жалел, что не было Арсения, а когда из воздуха материализовалась его знакомая, хотел привлечь и ее, но был категорически не понят. Мы пошли внутрь.
   Там все было, как и положено в министерстве быть, и мы без приключений добрались до нужного кабинета, под самой почти крышей. По дороге выяснилось, что девушку зовут Аня и я успел смириться с излишней открытостью ее форм, разноцветьем одежд, и блеском бриллиантов.
   Секретарша в приемной попросила нас подождать и предложила чай, выжатый лимон или какао. Я, было, почти согласился, но чуть промедлил, а она уже опять уткнулась в свои бумаги. Все к лучшему, поскольку дверь в кабинет почти тотчас отворилась, и оттуда вышел тот самый старик, что так бесцеремонно обошелся со мной намедни в парке. Вышел он в приподнятом расположении духа, но повернувшись из прощального полуоборота, увидел меня, тут же вспомнил, и радость его мгновенно испарилась. Он как-то уменьшился в росте, хотел было что-то сказать, но передумал. Я принял роль злодея и смотрел на него холодно и безразлично. Он съежился еще больше,- быстро, бочком удалился, забыв даже попрощаться с секретаршей. Нас пригласили.
   Человек, вставший из-за стола, чтобы поприветствовать Аню, а заодно и нас, был круглолиц, благообразен, лыс и улыбчив. Подумалось, что не хватает только круглых очков, а так вылитый Берия.
   - Нет, нет, молодой человек,- обратил он ко мне свою широкую улыбку,- я не он, увы, но не он.
   Возможно, но я запамятовал его имя, и для меня он так и остался Лаврентием. Или Лаврентий Палычем? Нет, Лаврентием.
   Он с чувством приложился к ручке дамы. Усадил ее в кресло, пожал остальным руки, вернулся на место,- Итак?
   Аня начала было говорить, но видимо уже не в первый раз, потому что он вспомнил,- Ах да, гениальный певец, очаровательная служительница культа и монах с гор. Помню, помню. У меня сегодня сплошь люди искусства. Великий поэт вот только что был,- вы же встретились в приемной?
   Он назвал имя. Я пожал плечами, Вова сделал умиленное лицо ценителя, Татьяна тоже что-то вспомнила.
   - Бездна таланта, пишет сейчас эпос в стихах об истории нашего министерства, я вот тоже по мере сил содействую, план набрасывали. Вот,- он порылся в бумагах, достал листок,- набросок. Это про Сергей Семеныча, светлая память ему и долгих лет жизни, предшественника моего. На посту.
   Он достал из стола круглые очки, и вгляделся в текст,-
   С непокорными власами
   И с седою бородой,
   Потрясая нас словами
   Небеса сжимал рукой.
  
   Сыпал грозно укоризны,
   Гром и молний призывал,
   Возвышаяся харизмой
   Несравненный аксакал
  
   Все уезды трепетали
   От лихого старика
   Скудость в злато претворяла
   Его хладная рука.
  
   Прятались лентяи в норы..
  
   - Впрочем достаточно, подождем когда автор закончит труд свой. Опубликуем, и сами сможете убедиться.
   Мне это творение смутно что-то напомнило, может Державин? Навряд ли. Да и не похож был тот поэт на Державина, да и с чего бы тому повторяться?
   Лаврентий замолчал, но доставил себе удовольствие, прочитав про себя еще несколько строк, вздохнул и отложил бумаги в сторону.
   - Значит, вам нужно попасть в Киев,- спросил он меня с улыбкой,- и зачем же, если не секрет?
   На самом деле я накануне придумал для себя некую историю,- в шпионских фильмах это называется легендой. Поскольку ни Татьяна, ни Мелиарх ничего мне почти не объясняли из своих планов, то надо было позаботиться о правдоподобии самому. Но пока я собирался с ответом, Татьяна решила придти мне на помощь. Она взяла слово и рассказала о связях Православной Церкви с Буддистской Общиной, о моем обете отказа от телепортации и ношения каких-либо знаков, и о необходимости встречи со священнослужителями в Киеве.
   И то, что сейчас рассказывала она Лаврентию, не совсем совпадало с моими выдумками, но и не слишком противоречило. Ладно, пусть будет так.
   Пока она говорила, он смотрел то на нее, то на меня, и был несколько озадачен,- мне показалось, что он почувствовал мою критическую оценку ее речей. Впрочем, кто знает. Вообще я был сильно напряжен,- терпеть не могу врать, а здесь возможно придется, да еще при этом и не знать, насколько ложь эта очевидна.
   Это известная история про волшебника и прохожего. Волшебник пообещал прохожему кучу сокровищ, если тот минуту не будет думать про белую обезьяну. Прохожий, разумеется, ничего не получил. При определенной тренировке можно блокировать какую-то конкретную мысль, даже про белую обезьяну, но тогда невозможно думать вообще ни о чем серьезном. Поэтому проблема одновременного творческого вранья и не-думания о его результатах представлялась мне весьма сложной. Вот если б я врал постоянно и радостно всегда..., но к чему жалеть об упущенных возможностях.
   В общем изобразил я слегка извиняющуюся улыбку, дескать девушка хорошая, хоть не совсем в курсе, можно простить и принять как есть. Он дослушал ее, сказал, что хорошо, что-нибудь придумаем, и переключился на Вовочку. Видимо искусство интересовало его гораздо больше дел житейских и конфессиональных.
   - Вы уж извините, друзья, что я от дела вашего немного уклоняюсь, но раз оказия такая вышла, должен использовать. Мы тут с товарищами на днях посовещались и решили, что для поднятия общего настроения и единения нам нужно, необходимо просто, улучшить качество хора в нашей министерской церкви. Торжественности, добавить, красоты,- вот к примеру в министерстве занятости хор так хорош, что слезы на глаза наворачиваются, сама душа подпевать начинает. Или вот в монастыре...,- он назвал тот самый монастырь, откуда только выгнали Вовочку.
   Тот сделал гордый вид и закивал.
   - Знаете?- обрадовано удивился Лаврентий,- значит понимаете нас, а вы как мне сказали, человек профессиональный, может подскажете, что и как нам сделать. А то мы хоть и сами с усами, но тут лучше человека опытного послушать.
   Вовочка оживился чрезвычайно,- красота спасет мир, искусство очищает душу и прочие умиления,- он явно нашел благодарного слушателя, Лаврентий таял на глазах. В какой-то момент он не выдержал, извинившись прервал Вовочку и повел нас во внутренний двор министерства.
   Двором назвать это можно было лишь по привычке,- скорее площадь, окруженная стеной зданий, на которой стояло еще несколько небольших построек, в том числе и упомянутый храм. Внешне это была довольно высокая пирамида золотого цвета, внутри же пространство было ограничено сверху полупрозрачным небесно-синим куполом со звездами и непонятными надписями. Купол опирался на черно-золотые колонны, в центре, на полу, вымощенном мрамором, находился небольшой фонтан. Он не работал,- видимо включали только во время служб или сломался. Возле стен стояли столики, статуи, висели занавеси и картины. Напротив входа белый алтарь безо всяких украшений. Нас встретил невысокий человек в белом халате и шапочке. Лаврентий представил его настоятелем.
   Мы поздоровались, но никаких разговоров не состоялось, поскольку Вовочка увлек его в центр помещения, прошептав перед этим что-то на ухо. Они остановились возле фонтана, Вовочка затянул "Ом Мани Падме Хум", потом еще что-то на неизвестном мне языке. И то и другое прозвучало весьма неплохо, акустика была прекрасная, все остались довольны.
   Было похоже, что Вовочку оставят здесь работать с хором и они с настоятелем удалились куда-то вглубь помещения, девушки, совершенно неожиданно для меня, нашли общую тему для разговора, а я остался один на один с Лаврентием.
   - Забыл, Алик ведь вас зовут?
   Я кивнул в ответ.
   - Странное имя для тибетского монаха.
   - Меня здесь так называют,- вообще меня зовут Ай Линь, но это трудно запомнить, да и сказать тоже. Китайское имя, не тибетское, но меня две последние жизни так называли, вот и решил оставить.
   - И как это переводится?
   Я решил особо не углубляться в тему тибетских и китайских языков и просто сказал, что это вроде как любитель водяных каштанов.
   - И зачем буддистскому монаху понадобилось разъезжать по белу свету, да еще на самолете?
   Ай-яй-яй, пришло время врать, а ведь случалось, что если запланируешь это дело, то потом и не приходится вовсе, а тут как на грех... Ну да ладно.
   - Да я не совсем буддистский монах, то есть монах конечно, и буддистский, но просто у нас в Тибете есть община, в которой живут Далай Лама и Кармапа, когда между перерождениями находятся здесь, а не в другом мире. Вот мы и стараемся жить такой же жизнью как там, чтоб им было привычней, но и здешние новости собираем, чтоб им рассказывать. Вот и сейчас к встрече готовимся.
   - А, Далай-Лама, слышал что-то такое,- это тот, что всю жизнь ходит по горам и два раза нигде не ночует?
   - Нет, он заранее предупреждает, где родится в следующий раз, и когда рождается, то его находят, привозят в монастырь, где он жил до этого и он снова живет там же и продолжает свое дело.
   - Надо же, и за что его так лечат, что такого он наделал?
   - Лечат, почему лечат?
   -Ну как же, не успел отмучаться, тут же снова маяться загоняют. Не нравятся мне такие методы,- какой бы ни был подлец, а дай время пожить, подумать, переосмыслить, может уже исправился человек,- а нет, опять в эти иллюзии запихивают,- дикость и самоуправство. И что они такое натворили, этот Далай-Лама и как его там,- Камара, что за ними и там и тут присматривать приходится? Да еще целым монастырем.
   Интересная точка зрения,- мне бы в голову такое не пришло, и хорошего ответа у меня не было, но легкий стресс, в который меня вогнала эта беседа, обострил память и я вспомнил цитату из Шакьямуни.
   - В общем то вы правы,- сказал я,- и спорить тут не с чем,- дело у них не из самых приятных. Но взгляните иначе, ведь Будда еще говорил,- "Я вышел в грязный, злой мир и буду следовать всему тому, что поведали будды",- и хоть "корни живых существ привязаны к удовольствиям и слепы в своей глупости", но кто-то должен же им помогать, вот Далай-лама с Кармапой им и помогают.
   - И в чем же эта помощь? Чтоб люди там не отвыкли от религиозного опиума, который вы здесь еще продолжаете насаждать? - Лаврентий возбудился, потом вспомнил где мы находимся и махнул рукой,- впрочем ладно, иногда это даже хорошо, пробуждает в людях правильное отношение к работе. И вообще приятный момент жизни... Надеюсь друг ваш разберется с хором, а то гармонии явно не хватает.
   Он замолчал. Видимо почувствовал ностальгию по своему кабинету и креслу.
   Тут я вспомнил про своего недавнего собеседника в гостях у Петровича, и не удержался поинтересоваться.
   - А вот общался я с одним человеком на днях,- так он говорил, что его послали туда не за какие-то проступки, а по разнарядке, и что работник он примерный и про интриги разные вспоминал. Вот и интересно мне, как на самом деле-то все тут у вас происходит.
   Он посмотрел на меня с удивлением, но видимо сделал скидку на дикость удаленных мест, откуда я прибыл, и рассказал. Сперва вяло поинтересовался этим моим знакомым, а уж потом объяснил.
   - Все просто, раз в квартал имперская канцелярия присылает разнарядку,- там только общая численность, сколько каждого пола. Иногда бывают уточнения по стажу, специальностям, увлечениям. Вот мы и раскидываем эти цифры по министерствам. Отправляем лентяев, нарушителей дисциплины,- мы с ними и так боремся, но народ бестолковый, слов и порядков не понимает, приходится и на такие меры идти. Ну иногда и злоупотребления бывают, с этим тоже боремся,- вот вы, если б вспомнили где найти уклониста этого, может и выяснили бы все по справедливости, наказали бы виноватых.
   Он развел руками и вспомнил больную тему.
   - С дисциплиной совсем беда, как лет десять назад решили штат увеличить, то народу набрали, а толку никакого,- на службу опаздывают, делать ничего не хотят, карьеру только подавай. То ли раньше было, все налажено, каждый при своем месте. Опаздывали, конечно, но не так. Я вот, к примеру, почти пятнадцать тысяч лет здесь служу, через двадцать семь лет юбилей будет,- всех пересидел, но чтоб опоздать? Ни разу такого не было.
   Он возбудился, очки заблестели, а я только сейчас совершенно отчетливо осознал где нахожусь. В Аду. Пятнадцать тысяч лет в одной конторе. Без опозданий. Дыхание мое замерло,- цифра застряла где-то в районе желудка и дальше не шла.
   - Да, батенька, пятнадцать тысяч лет без единого замечания, император самолично звезду надел,- он похлопал себя по правой стороне груди,- но ничего, и не такое видали, вправим им мозги, никуда не денутся.
   Он опять замолчал, но уже с устремленной мыслью.
   - Впрочем мне пора, служба,- увы, но государственные дела, надо идти.
   Пожал руку, пошел к дверям, но повернувшись, вспомнил, - А просьбу вашу подпишу, зайдите завтра к секретарю, получите бумаги. Всего хорошего.
   Он поманил Аню, сказал ей пару слов и ушел, помахав всем рукой.
   Аня собрала нас всех, сообщила, что все хорошо и чтоб приходили завтра, попрощалась и пошла вдогонку за Лаврентием, забрав с собой Вовочку и настоятеля. Мы с Татьяной еще раз обошли помещение, интересуясь интерьером, и отправились к выходу.
  
   Наших друзей возле летающей тарелки еще не было, но мы заметили какую-то суету неподалеку и отправились туда.
   Перед входом в министерство, метрах в ста, стояли две одинаковые каменные фигуры, напоминавшие ацтекские статуи воинов,- какие-то сложные переплетения в форме полулежащей человеческой фигуры, завершавшиеся вверху подобием лица с весьма решительным выражением. На голове одной из этих статуй, метрах в шести над землей, сидел Арсений, а внизу стояли несколько человек, что-то обсуждая, и еще двое тащили раскладную лестницу.
   Арсений увидел нас и стал знаками показывать, что залезть-то он залез, а вот слезть никак. В подтверждение лег на пузо и попытался опустить вниз ногу, но не нашел опоры и встал обратно. Когда мы подошли к этой статуе, люди, тащившие лестницу уже прошли мимо, к следующему ацтекскому воину, хотя на голове у того никто не сидел. Те же, что стояли внизу, обсуждали не плачевное положение Арсения, а недостатки своего начальства,- я вспомнил про 15000 лет, и мне не захотелось прислушиваться к их разговорам.
   Что же до пленника ацтекского воина, то он оказался на верхушке, выбирая точку обзора для своих фотографических дел, увлекся, не рассчитав своих возможностей, и больше часа уже томился в неизвестности, не решаясь позвать на помощь.
   Я побежал догнать людей с лестницей, но они сочувственно выслушали меня, показали какую-то бумажку, банку с краской, и посоветовали поговорить с бригадиром. Спорить я не стал и вернулся к Татьяне, которая руководила попытками Арсения спуститься. Люди, стоявшие внизу, уже удалились, видимо возмущенные тем, что им помешали беседовать, и мы остались одни. Я посоветовал подогнать летающую тарелку к статуе, но Татьяна отказалась, поскольку не умела достаточно хорошо обращаться с этим аппаратом и пошла договариваться к рабочим с лестницей. Ее тоже послали к бригадиру.
   Положение казалось безвыходным, но тут я вспомнил, что тарелку дал Мелиарх и шутки ради поинтересовался,- нет ли там, в бардачке, бутылки самогона. Татьяна восприняла мою шутку всерьез и пошла смотреть. Бутылка там действительно была. Я отнес ее рабочим и они, сразу подобрев, потащили лестницу к Арсению. Бедняга был спасен, рабочие рассказали где их искать, если что понадобится и пошли куда-то прочь. Появился сияющий Вовочка и мы полетели восвояси.
   На обратном пути я попросил подняться повыше, и уже другим взглядом рассматривал город,- квартал покупателей, квартал любви, квартал художников, 15000 лет. Вовочка тоже затосковал, лишь Арсений увлеченно щелкал своим фотоаппаратом. Фотографы странные существа, совсем не от мира сего.
   Татьяна посмотрела на меня участливо.
   - Не плачь, пройдет, от вида сверху всегда грустно, почему думаешь здесь так мало летающих машин? Незачем лишний раз расстраиваться.
   И повела аппарат вниз, мне сразу стало легче.
   Остаток дня прошел спокойно,- слушали музыку, пили чай, играли с Вовочкой в нарды. Арсений проявлял фотографии. Хотел пойти погулять, но Вовочке было лень, а в одиночку я не решился.
   Утром опять прилетела Татьяна и мы весь день с ней мотались по городу за какими-то разрешениями, подтверждениями, бумажками и билетами. И лишь к вечеру стало ясно, что нам потрясающе повезло,- назавтра утром мы летим в Киев. На аэроплане.
  
   Глава 8, в которой Алик узнает про гандхарвов, остается один и прилетает во Львов.
  
   В этот раз за мной прилетел и Мелиарх, чтоб забрать тарелку после нашего с Татьяной отлета. Прямых путей в этом мире похоже не было и мы полетели не в аэропорт, а на станцию электрички, откуда шел специальный аэроэкспресс. Там так и было написано на платформе,- "специальный аэроэкспресс". Кроме того оказалось, что Мелиарх имеет дурную привычку приезжать на вокзал заранее и до отправления поезда нам оставалось ждать еще с полчаса.
   Чтоб попусту не слоняться по платформе я стал рассказывать Мелиарху о Лаврентии, предполагая перейти потом к теме реинкарнации, которая меня сильно интересовала после посещения министерства. Арсений и Вовочка совершенно ничего вразумительного мне не сказали, а Татьяна вечно куда-то бежала. Мелиарх оставался последней надеждой.
   Увы, едва я упомянул Лаврентия, Мелиарх сказал, что не хочет сейчас думать о ком-то плохо,- у нас впереди серьезное дело, и если уж мне очень захочется поговорить об этом, как он сказал, персонаже, то это только после прилета в Киев. Суеверный.
   - Нет,- ответил он на мою мысль,- я не суеверный, это проверенный факт, лучше о тамошнем начальстве перед важными делами не вспоминать.
   - Ты же сам говорил, что от них ничего не зависит.
   - Нет, не совсем так. Понимаешь, мы живем в империи,- это ж громадное хозяйство с которым надо как-то управляться, чтоб каждый был доволен. Поручать управление людям, которые только о себе и думают, было бы глупо,- вспомни, что у вас там творится. Но лишать людей возможностей расхлебать ту кашу, что они заварили при жизни, лишать их привычного общества, было бы тоже неправильно. Ведь если врал, воровал, жить мешал другим, то к чему его за это наказывать? Просто поселить его среди таких же, как он, пусть и дальше так живет, пока не надоест, а остальных не трогает.
   - Вот эти все местные министерства и департаменты так и устроены, чтоб к реальной жизни никакого отношения не имели. Ни один из них никогда не видел того, чем управляет, да и не управляет-то на самом деле ни чем. Есть особая служба, которая готовит для них всякие отчеты и справки, чтоб создавать иллюзию реальности. А на самом деле всем управляют императорские службы, в которых людей-то почти и нет,- в основном гандхарвы и асуры.
   - Гандхарвы? Асуры?- спросил я,- то есть люди тут как бы второй сорт?
   - Тут не только люди живут, но и звери, птицы, рыбы. Ты же привык их считать вторым сортом, почему так про себя удивлен? А гандхарвы, асуры тоже когда-то были людьми, просто захотели жить иначе, чем раньше,- стали меняться, а боги это дело любят и поощряют. Так что, никаких вторых сортов тут нет. Сегодня так, завтра по другому.
   Я хотел спросить что-то еще, но он меня остановил.
   - Погоди, я же тебе говорил, что про всех этих чинолюбителей лучше не говорить, пока ты с ними делаешь какое-то дело. Они, конечно, живут сами по себе, но если начинаешь от них хоть на мизинец зависеть, то тут же начинаются всякие неприятности, понял?
   - Ага,- сказал я,- понял, о мертвых или хорошо или ничего.
   - Вот-вот,- одобрил он мои слова,- покритиковать конечно можно, но меру знать надо.
   Хорошо,- не будем про Лаврентия и его команду,- и мы принялись расхаживать вдоль перрона. Мелиарх повторил Татьяне инструкции,- куда меня везти в Киеве. Меня тоже волновал вопрос о том, куда мы едем, но Мелиарх не стал объяснять подробно, сказал только, что там попробуют выяснить, как я сюда попал, и посадят на обратный поезд.
   - Так я думаю,- добавил он, и если у него и были какие-то сомнения, то мои сразу же выросли до звезд.
   Еще мы зашли в какой-то магазинчик, где продавались сувениры и всяческое курортное барахло для отдыхающих. Именно продавались, что меня несколько удивило, поскольку денег здесь я еще не видел, и все раздавалось бесплатно. Деньги у нас были,- Мелиарх дал их Татьяне на всякий случай,- но абсолютно ничего достойного там не оказалось.
   Потом подошла электричка, мы с Татьяной туда забрались, Мелиарх помахал нам с перрона и путешествие началось.
   Самое интересное произошло, когда мы приехали в аэропорт. У поезда нас встречал тот же Мелиарх, только взволнованный и рассерженный. Оказалось, что произошло какая-то неприятность, и Мелиарху срочно нужна была на некоторое время Татьяна, а потому в Киев она со мной лететь не могла. Ко мне это событие не имело никакого, как он сказал, отношения, но лететь мне придется одному, а она меня по прилету там встретит.
   Он даже не извинился, зацапал ее, и они растворились в воздухе.
   - У Чеширского кота была хотя бы улыбка,- с грустью подумал я, и отправился было к зданию аэропорта, но тут же вспомнил, что документы и билеты остались у Татьяны, и грусть моя устремилась к звездам вслед за сомнениями. Похоже, что говорить про Лаврентия было не обязательно, достаточно просто вспомнить.
   Идти было некуда, я остановился поразмышлять, но тут из воздуха вернулась Татьяна, отдала все бумаги, извинилась, пожелала удачи и, расчувствовавшись, даже поцеловала в щечку. Вас когда-нибудь целовали в щечку покойники или чеширские коты? Абсолютно ничего плохого,- мне понравилось.
   Я опять остался один, но уже с бумагами, и покоряясь судьбе, пошел регистрироваться.
   Все оказалось не так плохо, как я ожидал,- человек у стойки поинтересовался, почему я лечу один, отметил что-то в своем компьютере, дал еще какую-то бумажку и пропустил. Металлоискателей и рентгенов проходить меня не просили, хоть похожие агрегаты стояли рядом наготове. Может только по праздникам включают или сломались.
   Летное поле было почти пустое,- три одинаковых больших пузатых самолета с очень длинными крыльями и тремя моторами с пропеллерами на каждом крыле. Еще один самолет поменьше стоял в стороне. К нужному самолету нужно было идти пешком, вслед за девушкой в форме. Она держала в руках табличку с номером рейса, и мы послушно шли вслед за ней. Погода была не солнечная, но вполне летная.
   Когда самолет, после некоторого ожидания и выруливания наконец взлетел, у меня возникло стойкое ощущение, что саму машину делали одни люди, а внутреннюю отделку совершенно другие. Шум и вибрации от работающих двигателей были такими, что возникало сравнение с металлообрабатывающим цехом, откуда-то сверху над иллюминатором капала вода, и летел он вообще как-будто не по воздуху, а по разбитой сельской дороге. Внутри же однако была прекрасная отделка, удобнейшие кресла, ковры и приятнейшие стюардессы. Наверное где-то были два разных квартала,- инженеров и дизайнеров, которые между собой никак не общались.
   Впрочем, я летел первым классом, поскольку билеты нам достались из начальственного резерва, и как выглядел салон для прочих пассажиров так и не узнал.
   Снаружи были солнце и облака, абсолютно такие же, как и у нас, стюардессы разнесли всем по стакану воды и хоть регулярно прогуливались мимо кресел, но ничего кроме того же стакана воды не предлагали. Я взялся просматривать бумаги, которые мне вручила Татьяна, но ничего особенно интересного там не нашел. Отчет Мелиарха о том, как он меня обнаружил и какая-то справка о моем психофизическом состоянии. Направление из московской канцелярии в киевскую, для выяснения подробностей и отправки меня домой. Справка, что я монах с Тибета, разрешения, билеты. На все чтение мне достало мене получаса.
   Потом я прочитал брошюру с правилами поведения во время полета. Там было сказано, что окна во время полета открывать категорически запрещено и еще много всего полезного. На этом доступные развлечения закончились. Шум и тряска уснуть не давали, поэтому оставалось только медитировать по совету Мелиарха. Надо же было когда-нибудь научиться читать мысли. Непонятно, правда, зачем, но все равно других занятий не было.
   И вот так я медитировал, ругая себя за то, что не успел как следует позавтракать, как вдруг шум моторов несколько изменился. Пассажиры с левого борта стали смотреть в иллюминаторы и суетиться, а голос пилота в динамике сказал, что ничего страшного не происходит, просто отказал один из двигателей, но полет проходит в штатном порядке, бывает и волноваться незачем. Я слышал раньше, что такое бывает, поэтому поверил пилоту, волноваться не стал и продолжил свои гастрономические медитации. Впрочем ненадолго,- шум моторов вновь изменился, я посмотрел в иллюминатор и увидел, что и с правой стороны один двигатель не работает, и мы снижаемся. Пилот объяснил, что это сделано для выравнивания самолета, но полет проходит в штатном порядке, бывает и волноваться незачем.
   Полет перестал быть скучным, шума поубавилось и снаружи была новая, волнующая картина,- крыло с тремя пропеллерами, средний из которых не работал. Я было хотел сходить посмотреть на другое крыло, но вспомнил, что в брошюре про правила поведения в полете было сказано, что покидать свои места без уважительной причины не разрешается. Я не знал, является ли любопытство причиной уважительной, а потому остался на месте.
   Прошло минут пять-десять, и картина за бортом изменилась,- ближний двигатель сначала сбавил обороты, потом снова прибавил, потом остановился совсем. Ситуация перестала быть просто интересной,- в ней появилось содержание,- все-тки помереть дома, на Земле, в нормальной жизни это одно, а здесь, в аду, как-то совсем другое. Я вспомнил, что уже два раза за столь короткий срок едва здесь не погиб и решил как следует к этому делу подготовиться, раз время еще немного осталось.
   Пилот сообщил, что мы собираемся делать посадку на запасном аэродроме, но полет проходит в штатном порядке, бывает и волноваться незачем. Однако меня уже не интересовали его слова,- я размышлял.
   На границе смерти я уже бывал не раз, поэтому к этому состоянию мне было не привыкать и особо не о чем беспокоиться, но тут появились новые обстоятельства, и их следовало обдумать.
   Если б помер я обычным образом, то очутился бы здесь, в мире мертвых, а ежели я помру здесь, то снова здесь же и окажусь, будто и не помирал? Или для тех, кто здесь помирает, другой упокойный мир есть? И даже если я снова здесь окажусь, то ведь изначально-то я ж попал сюда нелегально, без таможенной обработки,- может нормальному покойнику тут же новое тело к душе приделают и снова живи, грехи отрабатывай, а у меня даже номера никакого опознавательного нет. Вот, что надо было у Мелиарха выяснять, а я все про реинкарнацию спрашивал. Memento mori.
   Впрочем,- подумал я,- некогда уже тут размышлять, пустое это,- все равно все иллюзии, что тот мир, что этот, главное осознать и не пропустить момент. А потому расслабился и начал медитировать всерьез.
   Но меня тут же прервали.
   - Дух Вечернего Восточного Ветра прибыл.
   -- Дух Вечного Сияния Льда прибыл.
   Шум моторов стих окончательно, тряска прекратилась, самолет замедлил падение и выровнялся. Пилот снова включил связь, как обычно сообщил, что полет проходит в штатном порядке, что волноваться незачем и сказал, что нам на помощь прибыли два великих духа и попросил мысленно выразить благодарность им лично, и богам их пославшим. Благодарность допустима в любой форме, добавил он.
   Ну да, спасибо конечно, но хорошую медитацию прервали, жалко ж.
   - Не волнуйся, успеешь еще, ты же не на одноместном самолете летишь,- раздался у меня в голове голос. Наверно какого-нибудь из духов.
   - Сорри,- ответил я,- это ж я так, спасибо большое, но ведь без поворчать какая радость? Спасибо большое, здорово, что вы так вовремя появились, а вот насчет богов-то как поступить.
   - Пожалуйста,- смягчился голос,- а что насчет богов?
   - Ну как благодарить их лучше, тех кто вас послал, "Отче наш" или мантру какую пропеть?
   - Никто нас не посылал, не особо нас и послать кто может,- усмехнулся голос,- мимо просто пролетали, а с богами своими сам разбирайся, зачем меня спрашиваешь?
   - Да вот летчик сказал...
   - Поменьше их слушай, своими делами занимайся.
   Ну да, конечно, в кои-то веки с великим духом пришлось пообщаться, так даже и спросить ни о чем нельзя.
   - Привет,- подумал я,- меня Алик зовут, а вас?
   - Ветер,- ответил голос,- а ее Сияние, но ты уж извини, я б и поболтал с тобой на досуге, но тащить эту штуку не так уж весело, давай приземлимся сначала, ладно?
   Вечно я, старый дурак, как расслаблюсь, так влезу куда-нибудь с ненужными разговорами.
   Стюардессы раздали оживившимся пассажирам по стакану сока, наверно с каким-то снотворным, поскольку я сразу почти заснул и проснулся лишь когда меня стали трясти за плечо и говорить, что пора выходить. Я вскочил, но голова была тяжелая, и я кое-как потащился к выходу пытаясь проснуться окончательно. С полпути вернулся, вспомнив, что забыл сумку,- половина пассажиров еще спала.
   Самолет стоял посреди стадиона на травяном поле вроде футбольного,- трапа не было и нас спускали на веревке, по очереди, сажая в какой-то мешок. Я отошел в сторону и стал осматриваться. Похоже, что аэродрома духи не нашли, и просто доставили нас в ближайшее цивилизованное место. Интересно, как эта штука будет отсюда взлетать,- снова духов позовут?
   Никому из местных жителей до нас не было дела, подошли только два-три человека, видимо из обитателей-служителей этого храма спорта, и неспешно удалились. На одном краю поля расселась стая птеродактилей и наблюдала,- то ли за нами, надеясь на поживу, то ли за своим металлическим небесным собратом. Пришел пилот, сказал свое обычное про штатный порядок, что самолет вот-вот починят, и тогда полетим дальше. Оказалось, что мы находимся в городе Львове, что аэродрома здесь нет, но духи пообещали, что снова поднимут самолет в воздух, когда ремонт закончится.
   И вот не прошло часа, как из воздуха посыпались какие-то люди в спецовках, которые облепили самолет и начали в нем копаться. Потом появились люди с едой и питьем, что было весьма кстати, и какой-то начальник, постоянно рассказывавший нам о ходе ремонта и всячески нас успокаивающий. Все закончилось на удивление быстро, часа за два-три, и нас снова стали собирать на посадку. Трапов так и не подвезли, а потому опять сажали в мешки и поднимали на веревке.
   Очередь к люку в первый класс была значительно меньше, чем остальные, погода была хорошая, и я пошел на посадку последним. Девушка, проверявшая билеты перед тем, как посадить в мешок, взяла мои бумажки, но растерялась, извинилась и побежала выяснять что-то к начальнику. Посовещавшись, они пошли ко мне. Дело опять принимало дурной оборот,- надо было сходить к астрологу перед полетом и поменять билет.
   Я ожидал, что мой билет окажется недействительным, а я сам нелегальным эмигрантом и врагом общества, но они пришли извиняться, и вовсе не по пустякам. Оказалось, что этот рейс летел из Москвы в Ялту с посадкой в Киеве для дозаправки. Все пассажиры, кроме меня, летели именно в Ялту, а после аварии оказалось, что до Ялты теперь горючего хватит и без посадки в Киеве. Мой билет был куплен в последнюю минуту и в их списке не значился, а потому и не знали они, что теперь со мною делать.
   Я подумал было, что можно, долететь до Ялты и вернуться потом в Киев, но оказалось, что из Ялты в Киев самолеты вообще не летают, и даже обратный рейс до Москвы прямой, поскольку заправляется самолет полностью именно в Ялте, и горючего ему хватает на дорогу Ялта-Москва-Киев. В Киеве он еще немного добирает топлива и летит опять в Ялту. А в Москве топлива своего нет, поскольку вся нефть добывается в Крыму. Поэтому, если я полечу сейчас на самолете, то должен буду потом снова вернуться в Москву и опять пробовать лететь в Киев.
   Мне идея застрять в Ялте совсем не понравилась,- в аду-то осмотреться не успел, а тут сразу в рай. Это явный бы перебор вышел, тем более, что все равно обратно придется. А может там залечь на дно, никуда не возвращаться и особо ни о чем не париться? Кто меня хватится? Нет,- глупости все это, не люблю валяться на пляже. Еще какие варианты?
   Еще был рейсовый автобус из Львова в Киев, ходил он через день и останавливался где-то в пригороде. Если я воспользуюсь им, то департамент авиации мне будет очень признателен и даже выплатит компенсацию в размере,- тут начальственный мужик ненадолго замолчал,- двадцати одной гривны.
   С паршивой овцы хоть шерсти клок, поэтому я взял двадцать одну гривну,- похоже, что у него при себе просто больше не было,- расписался в нескольких местах, и повернулся, чтобы идти в город. Когда-то я там бывал проездом,- интересно, есть ли в этом Львове памятник Ивану Франко?
   Но как мне добраться до этой самой автобусной станции? Я повернул обратно и спросил про станцию у авиационного начальника,- он на мгновение задумался, попросил подождать пару минут и исчез. Стюардесса ушла к пассажирам, а я ждал его минут десять, покуда он не появился радостный, с большущей картой в руках. Он отдал ее мне, добавив еще монету в десять гривен,- "на всякий случай, мало ли что",- и сразу убежал к самолету.
   К взлету все было уже готово, пропеллеры начали крутиться, и в воздухе, вокруг фюзеляжа и крыльев, возникло какое-то движение,- видимо вернулись духи. В голове зазвучало что-то похожее на слова,- "на три поднимаем", потом тот же голос сосчитал,- "раз, два, три",- и самолет стал медленно подниматься вертикально вверх. Набрав высоту, он стал понемногу разгоняться, потом включились на полные обороты моторы, и слегка нырнув вниз, он обрел самостоятельность и быстро исчез из виду.
  
   Глава 9, в которой Алик знакомится с местными жителями и добирается до автобусной станции.
  
   Вслед за самолетом с поля исчезли все авиационные специалисты и с ними их начальник. Несколько местных жителей, сидевшие все это время на трибунах, тоже разошлись по своим делам. Птеродактили улетели еще раньше. Я остался один со своей картой и гривнами.
   Карта была необычная, с какими-то линиями, квадратиками, кружочками и надписями на незнакомом языке. Какой-то добрый человек обвел красными кругами два мест на ней,- видимо этот стадион и автобусную станцию. Идти было не близко, но и не через весь город, что вполне могло случиться благодаря моей сегодняшней планиде. Интересно, хватит ли мне денег на проезд, или, может быть, они вообще не понадобятся?
   Кое-как, следуя исключительно своему дао, я проложил дорогу через лабиринт внутренних помещений стадиона и выбрался наружу. Город состоял из нескольких плотно застроенных холмов,- низины между ними были засажены цветами и низкорослым кустарником, деревьев почти не было. Я поочередно смотрел на карту и на местность, и не находил между ними никакого соответствия. Спросить было не у кого, и я пошел по какой-то тропинке к соседнему холму.
   Первых двух человек, у которых можно было спросить дорогу, я заметил еще издали,- они сидели за столиком под зонтом, наблюдая окрестности и меня, пока я поднимался к ним по дорожке, меж цветочных кустов с совершенно одуряющими запахами, и большущих синих пчел, ухаживающих за этими кустами.
   Своим появлением я доставил людям, сидевшим под зонтом, немалое удовольствие,- еще бы, два события за один день,- самолет упавший и вознесшийся в небо и незнакомец с непонятной картой, говорящий на незнакомом языке. Они тоже говорили на незнакомом мне языке, были весьма дружелюбны, но встреча с ними далеко не была моим самым сильным впечатлением того дня. Покачали головой при виде карты, угостили весьма приятным разбавленным вином и вызвались проводить меня чуть дальше, туда, где мог найтись сведущий в языках и картах человек.
   Такой человек нашелся, правда не сразу, и нам пришлось переместиться между несколькими компаниями, сидевшими возле домов под зонтиками, за столиками с едой и питьем. Количество моих провожатых росло, и нас было уже человек десять, когда наконец нашелся человек, который немного говорил по-русски. Действительно немного, но вполне достаточно, чтоб решить насущные вопросы.
   Карта была сделана уже давно и некоторые названия с тех пор поменялись, но путь он мне определил и показал. Станция стояла на императорской дороге,- он по ней проезжает, когда ездит с проверкой по стране. Тогда все жители выходят и радуются этому зрелищу, но последний раз такое было лет двести назад.
   Про расписание автобусов он вообще ничего не знал, про Киев тоже,- посовещавшись между собой, они решили, что это город, который они называли городом за рекой. Что-то вроде как Зареченск. Они вообще мало куда ездили, и особо географией не интересовались. Мой переводчик, он назвался Якобом, указал на какое-то место на карте и сказал, что в том квартале живут любители путешествий, они-то точно знают про Киев, а здесь люди ценят покой и порядок, а потому всякой ерундой не интересуются.
   Однако просто так, без расспросов, они меня отпускать не хотели,- новый человек редкость в их местах, но я спешил попасть на станцию, а потому мы пообщались совсем немного. Я им рассказал историю про полет на самолете, и они воодушевились, еще раз убедившись, что путешествовать - преглупейшее занятие. Еще я показал выданные мне гривны. Таких монет они раньше никогда не видели, и я подарил им одну для коллекции,- они ее собирали с незапамятных времен, и эта гривна стала то ли двенадцатой, то ли двадцатой,- переводчик путался с числами.
   Я спросил его, откуда он знает русский язык,- ответил, что помнит его с предыдущей жизни,- был учителем в Карпатском селе, так они с председателем разговаривали только на нем,- чтоб не забыть. И еще недавно какой-то ученый приезжал, историей интересовался, тоже по-русски говорил.
   Мы сидели на крохотной площади перед храмом,- высоким одноэтажным домом, раскрашенным во все возможные цвета, с крохотным шпилем и черепичной крышей. Я не удержался и спросил про него,- как называется, для какой религии. Слово "религия" переводчик не знал, но сказал, что в нем они молятся всем кварталом, раз в неделю, исключительно о том, чтоб когда придет время оказаться в раю, то чтоб Господь поместил их туда всех вместе разом, и желательно, чтоб с домашними животными, вещами, домами и холмом, на котором все это находится.
   Однако пора была уже идти, но я пообещал, что вернусь, если будут проблемы с автобусом. Они тут же насобирали каких-то гостинцев в дорогу,- я взял только два больших пирога с овощами и канистру с вином, размером в пару литров. Проводили до подножия следующего холма, что явно было для них подвигом, и махали мне вслед, пока я не скрылся за поворотом.
   Дорога оказалась хоть длинной, но не сложной,- пройти мимо нескольких холмов, не ошибившись с поворотами, и вот я уже на месте.
   Станцию явно строили не местные люди,- большое бетонное здание казалось каким-то монстром рядом с разноцветными домами и прочими архитектурными радостями. Единственным украшением был желтый императорский герб,- змея обвивающая томогавк. Ну и еще автомат для выдачи всяческих напитков, который, наверное, включался только тогда, когда сам император проезжал мимо.
   Внутри был большой зал, с несколькими скамейками, несколькими окошками касс, несколькими кадками с пальмами, и единственным столиком в углу, за которым сидел единственный "живой" человек. К нему-то я и пошел. Он наблюдал меня с интересом,- наверное долго скучал,- после вопроса про киевский автобус заговорил со мной на чистейшем русском, почти без акцента, и все мне рассказал.
   Автобус должен быть завтра днем, но бывает, что рейсы отменяют, поэтому обещать он ничего не может, билет стоит три гривны, при вокзале есть гостиница,- две гривны в сутки, если нужно постельное белье, то еще одна гривна. Проблема в том, что кассира неделю еще не будет, поэтому продать мне билет никто не сможет, но если я смогу договориться с водителем автобуса, то за десять гривен он меня довезет.
   Я вышел из здания, присел на скамейку,- возвращаться обратно в город не хотелось, идти долго и засветло не успею. Достал пирог и вино, вернулся назад, к вокзальному человеку, предложил составить мне компанию. Он не на шутку оскорбился,- он же государственный человек, на службе,- как можно покидать рабочее место? Солнце садилось, я сидел на скамейке с куском пирога, чувствовал себя здесь совершенно чужим и одиноким, и это чувство мне нравилось. Вдали на дороге показалась машина.
  
   Глава 10, в которой Алика соглашаются подбросить до Киева, он знакомится с Симби и Амосом и ночует в еврейском местечке.
  
   Ехала она не быстро,- эдакое чудовище,- что-то среднее между бронетранспортером и грузовиком, с тонированным голубым лобовым стеклом и тараном вместо бампера. Я вышел на дорогу, чтобы проголосовать, но она замедлила ход прежде, чем я успел поднять руку, и остановилась перед станцией. Из двери, расположенной высоко над землей, выпрыгнул молодой человек в цветастой майке, шортах и бандане на длинных волосах, достал из кабины две канистры и пошел с ними к неработающему автомату. Я пошел туда же,- интересно, как он справится.
   Он подставил канистру под один из кранов на передней панели автомата и нажал кнопку,- ничего не произошло. Тогда он обошел его, засунул руку куда-то вглубь, что-то там нашел и автомат вздрогнув, слегка загудел. После этого в канистру что-то потекло и я, подойдя ближе, поинтересовался, что именно.
   - Спирт,- ответил он,- машину заводить, и вообще штука нужная, надо запастись.
   - Машину заводить?- удивился я.
   -Ага,- сказал он,- только что из мастерской забрали, он ее переделывали,- так раньше надо было по колесу стучать, чтоб завелась, а теперь вот придумали спиртовку зажигать под зеркальцем специальным. Так удобней конечно, но со спиртом проблемы.
   - А ключом не заводится?
   Он посмотрел на меня с непониманием, потом догадался, что я полный идиот по части автотранспорта, и что надо объяснять элементарное.
   - У нее вечный двигатель,- чтобы завести, надо приложить усилия,- просто повернуть ключ - мало. Ногой постучать по колесу, вполне хватает,- там стоит стартер, но нужно точно попасть в правильное место. Если ты, к примеру, заглох где-нибудь в болоте или просто выходить наружу не хочется, то проблема. Это в городе ты подошел к машине, пихнул ее ногой и поехал, а у нас не все так просто,- вот ребята и постарались со спиртовкой. Можно и свечку поднести, но спиртовка удобней.
   Что ж, такая большая машина действительно заслуживала вечного двигателя и уважения к ее колесам.
   - А ты не до Киева, случаем едешь, не подбросишь?- спросил я его, закончив взгляд на автомобиль.
   - В Киев?- он задумался на мгновение,- опять автобусы не ходят?
   - Да нет, обещали, что ходят, но только завтра,- ждать не хочется.
   - Кто это такое обещал?- удивился он,- полгода уже как все отменили,- водителей найти не могут. Как начали улучшать работу департаментов, так все водители туда и перешли работать,- не ходят автобусы,- кто сказал, что завтра будет?
   - Мужик на станции сказал - тот, что за столиком сидит.
   - Ага, а завтра скажет, что сегодня отменили, подожди следующего. Это у них работа такая, понимаешь ли. Сейчас пойду, расскажу ему про его работу.
   Мне стало как-то неспокойно от того, что из-за меня будут кому-то выговаривать,- мог бы и сам сказать. Человек из машины заметил мое смущение и сказал, что ему все равно туда идти, отметить никому не нужные бумаги, а потому поговорить с диспетчером по реальному делу будет ему даже приятно. А в Киев он меня довезет, поскольку крюк совсем никакой, да и друг там у него живет, давно уж к нему собирается, будет повод.
   Он отнес канистры, забрал свои бумаги и пошел в здание, махнув мне рукой, сказав, что его зовут Амос, и чтоб я залезал в кабину. Я послушался, забрал вещи и пироги, обошел машину и стал забираться внутрь, с правой стороны. Я открыл дверь и увидел, что руль у этого броневика как раз справа и за ним, прямо передо мной, сидит милая девушка, в такой же майке и шортах, как у ее спутника, но только без банданы, с лентой на голове.
   - Привет,- сказал я, она улыбнулась в ответ и жестами пригласила меня зайти с другой стороны,- хорошо, хорошо мэм, пусть будет так.
   Залез-таки я в этот грузовик с левой стороны, попробовал было о чем-то с девушкой поговорить, но раз она только жестами да улыбкой отвечала, то я и подумал, будто она немая и тоже сдуру стал жестами разговаривать. Показала она мне, куда вещи сложить, начала было переключать радио, чтоб мне музыку выбрать, но я из вежливости отказался. Так и молчали, пока не пришел Амос и мы не двинулись в путь.
   Девушку звали Симби и я поинтересовался, как давно они жили в Африке. Оба засмеялись, и он сказал, что хоть они и любят африканские сказки, но это просто совпадение. В просто-так-совпадения я не особо верю, но и не верить Амосу у меня повода не было.
   - И какими судьбами тебя сюда занесло и зачем Киев автобусом добираться, к чему такие сложности?
   Я было начал рассказывать про самолет, но тут он посмотрел на меня пристально и сказал,
   - Постой, постой, одну секунду помолчи,- потом повернулся к Симби и с гордостью сказал уже ей,- вот видишь, я же говорил тебе, что без приключений тут не обойтись.
   Я замер в ожидании продолжения, он заметил это и засмеялся,
   - Не переживай, все в порядке и не такое еще видели. Нас даже иногда в командировки в ваш мир Саха отправляют,- зачем, думаешь, мне столько языков знать. Просто нам, пару дней назад, поменяли маршрут из-за каких-то дорожных ремонтов. Так она расстроилась из-за того, что не той дорогой поедем, как ей хотелось. А я так был уверен, что неспроста, и что-нибудь приключится. И ведь прав оказался.
   - В кои-то веки,- добавил он, посмотрев на нее.
   Тут мне пришлось рассказывать все, начиная с неудачной поездки в Хотьково до встречи с ними.
   - Диспетчер,- вспомнил тут Амос про автобусную станцию,- оказался типом совершенно непробиваемым,- просто гордость империи какая-то. Сказал, что знал, разумеется, что не будет завтра автобуса, но никаких бумаг об отменах рейсов у него нет, а потому и говорит он все по инструкции и по расписанию. А если у меня претензии, то есть книга жалоб. И сообщений.
   - Предложений?- переспросил я.
   - Каких еще предложений? Империя не девушка, чтоб ей предложения делать, но сообщить что-нибудь совсем не грех. Да и какие грехи могут быть в аду?
   Они перегоняли свой броневик из гаража, где его ремонтировали и переделывали, в свой лагерь , куда-то на край света. Путь был неблизкий, и любое развлечение было им приятно.
   Ехали мы до вечера следующего дня, со скоростью примерно тридцать миль в час,- именно миль, ведь все комплектующие, кроме корпуса и таранного бампера были сделаны в Англии, о чем Амос вспоминал при каждом удобном случае. А в первый вечер заехали на ночлег в село, где у моих транспортных хозяев были знакомые. По дороге же мы разговаривали о разном, а начал Амос с рассказа о них с Симби.
   - Ты только не подумай, что она немая,- просто так сложилось, что я говорю за нас обоих, да и языков я знаю штук тридцать, а она только четыре, да и соображаю я чуточку быстрее, хоть она лучше и правильней,- он улыбнулся ей, видимо в ответ на ее возражение.
   Мне было несколько неловко сидеть между ними, поскольку приходилось все время вертеть головой, чтобы понять - когда и за кого говорит Амос,- то ли что-то свое, то ли следуя каким-то ее мыслям. Но ничего, постепенно привык, и даже стал различать в какую сторону надо поворачиваться во время рассказа, хоть и ошибался иногда.
   - Мы встретились тысячи три лет назад. Это был город где-то в Междуречье, о нем сейчас никто и не помнит, я был тогда...,- он задумался, и вопросительно посмотрел на нее, видимо пытаясь вспомнить.
   - Да, точно, рыбаком. А она была дочерью местного купца. Ты только не подумай, что там были какие-то проблемы типа бедный-богатый, рыболовство было в почете, а торговля не очень,- наверное поэтому тот город давно исчез из истории. Все у нас было замечательно, но однажды мы решили на несколько дней сбежать ото всех на природу, там я поймал какую-то рыбу, которая наверное оказалась ядовитой...
   Тут он посмотрел на нее, пожал плечами, и сказал,
   - Она думает, что это не из-за рыбы, а из-за травы, которую она положила в овощи, но это ничего не меняет, поскольку мы все равно умерли в тот день. Однако же перед смертью каждый думал не о себе, а о другом, и потому мы вместе оказались и здесь. Так уж тут заведено - незаконченные дела надо заканчивать в любом случае.
   - Она уже задолго до этого была здесь в команде разведчиков, спасателей,- художников судьбы и дороги, как мы говорим, а потому и меня туда взяли. Тут такое правило есть,- когда меняешь свое место в жизни, то можно забыть многое из того, что было раньше,- вот я и забыл все, что до нее было. Почти все. Можно сказать, что родился заново, и она меня старше, получается, лет на семьсот, но выглядит вполне неплохо.
   Да, тут с ним поспорить было нельзя.
   К тому времени, как мы подъехали к месту ночевки, уже стемнело. Симби, которая вполне уверенно вела машину и в темноте, вдруг резко затормозила, погасила фары и тревожно посмотрела на Амоса. Он приложил палец к губам, чтоб я ничего не говорил, и оба они стали к чему-то прислушиваться.
   Потом он вытащил из-за сиденья какое-то замысловатое на вид ружье, открыл дверь и вышел наружу. Несколько минут постоял там, чуть прошелся, верн улся обратно, но ружье уже не убирал.
   - Ушел,- сказал он ей, а мне добавил,- тигр. Не должен он здесь быть никоим образом, но видно как-то прочувствовал, что живой человек здесь, вот и пробрался. Вспомни змею, что на тебя нападала. Но не волнуйся, против этой штуки он пустое место.
   И похлопал свое ружье по прикладу. Поехали дальше и минут через двадцать были уже на месте.
   Село было, как сказали, большое, но мы остановились на самой окраине, и уж я не знаю, насколько действительно большим оно было. Знаю только, что стояло оно на берегу Днепра, а другого берега в этом месте я так и не увидел. В хорошую погоду надо было залезать для этого на специальную вышку.
   Нас уже ждали, были накрыты два стола, какие-то яркие фонари висели в небе над ними, играли скрипка и флейта.
   - Шалом, шалом, шалом,- нам стали кричать, как только мы начали выбираться наружу.
   Похоже было, что мы попали в какое-то еврейское местечко.
   Симби и Амоса встречали как героев-освободителей, немного от этого перепало и мне. Амос тут же поменял разговорный язык. Их с Симби увлекли во главу стола,- меня тоже расположили поблизости. Амос начал было делать мне какие-то знаки, чтоб посадить рядом с собой, но я отказался,- не хотел нарушать порядок вещей, да и компанию хотелось поразнообразить.
   С компанией, однако, ничего особо хорошего не вышло,- соседи с обеих сторон начали мне что-то наперебой рассказывать. Было ясно совершенно, что ничего понять из их слов я не могу, но видимо история была очень хороша или рассказчики замечательны, но остановиться они никак не могли. Впрочем, наверно я был только поводом для начала рассказа, а дальше мое участие было и не нужно. Когда восточные люди начинают между собой общаться, то со стороны это забавно, но вот быть в центре этого общения - не слишком. Однако еда была отменная, меня это радовало, а соседи мои делали ради нее перерывы, а потому все, в общем-то, было терпимо.
   В какой-то момент где-то включился звук, напоминающий радиопозывные отсчета времени. Все замолчали и начали вставать. Потом зазвучал гимн, которому все стали хором подпевать, по окончании все вместе что-то выкрикнули и начали целоваться. Потом сели на свои места и на столы стали разносить фаршированную рыбу.
   Присутствие животной пищи меня удивило,- до этого ничего подобного здесь я не видел. Вообще я вегетрианец, хоть и не убежденный, но застольные соседи мои настаивали на том, чтоб рыбу эту попробовать, и я быстро сдался. Рыба была вкусная, но ничего особо замечательного я в ней не нашел. Амос рассказал потом, что это специальная кошерная фаршированная рыба, что ловить и готовить ее разрешено в империи только евреям, а потому здесь бывает много туристов-гурманов.
   - А в чем заключается эта самая кошерность?- спросил я его тогда.
   - Они как-то определяют ту рыбу, которая должна скоро вывестись из икры в вашем мире, и отлавливают только ее, причем даже вроде как с ее согласия. Впрочем, точно не знаю, у местных рыбаков свои секреты. Ловцы душ, ежели помнишь.
   -Человеков,- поправил я.
   Он пожал плечами,- какая разница?
   - И что это был за гимн?- продолжил я вопросы.
   - "Радио Иерусалима", раз в неделю, когда начинается шабад, они передают этот гимн по всему миру.
   - Но разве в шабад не запрещено всякое веселье и работа?
   - Это там у вас запрещено, а мы тут все рядом с Богом живем, отчего ж не повеселиться,- веселье каждый день, а в праздник и подавно. Это ж самый веселый народ во всей империи, сейчас сам увидишь.
   Может быть и самый веселый, конечно,- всех я не видел, но если честно, то вполне обычное веселье, с хорошей едой, музыкой и танцами до упаду. Да, хорошо, да весело, но ничего особенно выдающегося. Кроме пения, конечно. И с чего это я брюзжу? Надо бы поинтересоваться, где тут проживает доктор Фройд.
   А пока ужин был уже близок к завершению, подали яблочный мусс, отличнейший кофе и все постепенно стали подниматься из-за столов. Я пошел ловить Амоса, чтоб задать ему вопросы, поймал вполне кошерно, мы сели на скамейку и тут-то началось то самое веселье.
   Откуда-то вдруг появились музыкальные инструменты. В основном скрипки, несколько флейт, аккордеон. Насчет скрипок я точно не уверен,- там были разные инструменты, разных размеров, но все похожие на скрипки, со струнами и смычками. Человек десять образовали оркестр. Расселись на стульях под большим деревом,- вперед вышла Симби, заиграла музыка, и она запела.
   Должен сказать, что вот это было действительно совершенно потрясающе. Даже не буду рассказывать. Сначала она пела, и все просто слушали, потом музыканты заиграли что-то залихватское и народ пустился в пляс. Автор этих строк тоже не удержался и получал удовольствие до того досадного момента, когда подвернул ногу. Это вернуло меня к реальности, скамейке возле стола и недопитому кофе. Я стал ждать, когда же наконец будет "Хава нагила", но так и не дождался. Впрочем, она бы наверно потерялась на фоне всего остального.
   Музыканты время от времени менялись,- похоже, что каждый житель села прилично владел каким-либо музыкальным инструментом и непременно хотел поучаствовать в этом концерте. Появился среди них и Амос со скрипкой в руках, но был быстро оттуда изгнан. Присел ко мне, слегка удрученный,- сказал, что играет весьма прилично, ведь учился он этому делу именно здесь, но сравниться с местными виртуозами ему пока не под силу. Расцвел, когда я изо-всех-сил говорил лестное про пение Симби. Потом ушел, захватив ружье, чтобы проверить окрестность,- нет ли поблизости тигра. Настало утро.
  
   Глава 11, с короткими встречами, в которой Алик добирается до Киева.
  
   Мы решили немного поспать перед отъездом,- приглашали пойти в дом, но погода была хороша, и нам вынесли лежанки на улицу. На них мы и проспали пару часов. Провожать нас собралось меньше людей, чем было ночью,- видно залегли спать надолго,- мужчины целовали Симби ручку, женщины щечку, мы тоже обнялись со всеми, взяли гостинцев и отправились в путь.
   А по дороге, как я уже писал, мы с Амосом болтали, но мои истории к этой никакого отношения не имеют, а потому здесь только его.
   Я полюбопытствовал про сбежавшего от возрождения клерка Потапенко, про тысячелетнего Лаврентия,- как-таки весь этот круговорот здесь происходит,- неужели действительно какие-то чиновники решают кому, когда, где и сколько отпущено жизни?
   - Ну конечно, сейчас я тебе расскажу все тайны мироздания,- усмехнулся он в ответ на мои вопросы,- тут с этим делом что-то невообразимое творится. Ад, понимаешь ли,- вы там от этих дел далеко, а тут весь этот маразм под носом. Казалось бы,- законы кармы - как проживешь, то и получишь. Единственное тут звено, к которому не подкопаешься, это мудрецы,- как ты сюда попадаешь, так сразу к ним. О делах твоих никто не спрашивает,- там главное цвет и вес, а вот как они это измеряют, понятия не имею. То есть чем больше дерьма ты всякого наделал, тем вес больше, тебе даже и помнить своих грехов не надо, они просто висят на тебе гирей, сам с ними и разбирайся.
   - А вот с цветом тут уже сложнее,- он посмотрел на Симби,- помнишь, я рассказывал, как мы с ней познакомились и я начал новую жизнь,- так это я просто поменял цвет, ничего больше, и вот в хорошей компании очутился.
   - Э,- сказал я,- так я ж тебя не о том спрашивал,- с чем сюда попадают это более или менее ясно, у нас про это много написано - выбирай, что хочешь. Что выберешь, то и будет. Ты вот расскажи как обратно, отсюда к нам попадают.
   - Я тебе рассказываю, чтоб ты уяснил, что от вас к нам попадаешь по законам и по уму, а вот отсюда к вам это уже проблема.
   - Это ты так говоришь потому, что сейчас здесь живешь, а жил бы там, все наоборот бы думал. Ладно, впрочем, давай дальше.
   - Вот смотри, в нашей команде есть такой закон,- каждый должен регулярно, раз в двести лет возрождаться. Это одно из самых важных правил,- здесь мы служим Императору, помогая сохранять порядок, а в том мире мы следуем пути Будды, перерождаясь и изменяясь. Обычно после этого все возвращаются, но бывает, что и нет. Никто не знает, что с ними стало,- может быть поменяли цвет и снова живут в аду, но в другом месте. Может в другие миры перешли,- к богам или в нирвану. Кто знает?
   - Мы с Симби всегда во все приключения просимся вдвоем, в одно и то же место, чтоб надолго не расставаться. Всегда, кстати встречаемся, хоть друг друга там и не помним вовсе. Мистика, любовь, интуиция,- зови как хочешь, но факт есть факт. Нам никогда не отказывают,- есть просто человек, которому говоришь - хотим возродиться вместе, а он там все устраивает.
   - Так вот в последний раз там какие-то очередные организации прошли,- нам сменили куратора, и в результате Симби родилась мужчиной, а я женщиной. С нашими-то характерами. Это был бред какой-то, полная несуразица,- только к концу жизни как-то разобрались и успокоились. Но вот зачем это было? С одной стороны вроде как бюрократы что-то перепутали, а с другой стороны поучительный опыт,- мы даже ближе стали, чем раньше.
   - Ага,- сказал я,- так все-тки бюрократы. А как же божий промысел, законы кармы?
   - Опять ты про свою карму,- карма это куда ты здесь вернешься, с кем жить будешь и какой начальник будет тобой командовать. Есть ад, есть императорский двор, есть мир богов. Боги управляют императором, император нами. Здесь просто боги ближе, чем у вас, потому особо не забалуешь. Всем управляет императорская канцелярия, у них там есть реестры,- кто, куда, откуда, когда и как. Имена, даты прихода, даты ухода. Громадные залы с машинами,- правда только на фотографиях видел, никого туда не пускают. Раньше книги были,- сейчас там музей, но смотреть особо не на что,- стеллажи за стеклом, да таблички, что вот в этой книге такой-то герой, а в этой такой-то, а в этой негодяй и злодей.
   - Книги, компьютеры, скучно все как-то, никакой мистики,- вздохнул я.
   - Мистики тебе мало,- удивился он,- едешь тут с призраками по аду из Львова в Киев, и мистики тебе мало. Конечно все просто, зачем усложнять? Я ж не хочу тебя запутать,- рассказываю что знаю.
   - А что до того мужика, который сбежал, чтоб не рождаться,- продолжил он,- то тут надо к психиатру обращаться, они любят такие дела распутывать.
   - Тут и психиатры тоже есть,- меня это начинало забавлять,- и психоаналитики?
   - А как же - целые улицы сплошь психиатров, чтоб не искать долго по разным местам. Но вот у Симби тоже есть теория, она ведь наш семейный доктор.
   Я повернулся к Симби, а Амос стал рассказывать ее версию.
   - Когда человек попадает сюда, то его помещают среди тех, с кем ему будет легко или привычно, среди таких же, как он. Чтобы уменьшить его страдания и дать возможность найти в себе что-то новое. Но если он и найдет что-то, то взрастить это новое можно только у вас. Боги оберегают нас здесь и вращают колеса дхармы там.
   Эка незадача,- никак не хотел непонятных терминов,- эти "колеса дхармы", но из песни слов не выкинешь, как мне рассказали, так и пишу. В конце концов, есть и другие книги, где все это можно расшифровать. Однако продолжим.
   - Наверно этому человеку стало неуютно и плохо жить там, в министерстве или департаменте, и он стал с кем-то конфликтовать, не понимая причин этих конфликтов. И попал в списки нарушителей и неблагонадежных. Министерства присылают императору списки таких людей, считая, что для наказания и исправления. На самом деле эти люди просто чувствуют необходимость перемен и им надо дать возможность эти перемены осуществить.
   - Твой приятель просто сам не осознавал своих проблем - они у него где-то в подсознании, а оттого устроил бунт и сбежал, молодец,- добавил Амос, видимо уже от себя лично,- когда одумается и вернется, то к нему отнесутся с особой заботой и вниманием, такие уж тут тайные правила.
   - Но вообще это исключительный случай, люди рождаются, умирают - нужна постоянная смена составов, а все эти реинкарнационные службы последнее время чудят со страшной силой. Их можно понять, конечно,- реорганизация, да и объемы работы безумные, но какая кому радость, если ты ощутил потребность растить деревья, а тебя отправляют рождаться в пустыню или семью потомственных адвокатов? А так сплошь и рядом.
   - Ну ладно, успокоили,- сказал я,- бардак дело преодолимое. Один мой знакомый сказал как-то, что бардак это лучшее место в котором он когда-либо бывал. А он бывал в разных местах.
   Тут Симби притормозила,- невдалеке дорогу перекрывали две телеги и несколько человек возле них. Амос вгляделся.
   - Местная гвардия, стражей себя называют, они случайно не тебя ищут?
   - Меня, с чего бы это?- удивился я.
   Хотя, в общем-то, догадка эта имела определенный смысл,- я же все-таки потерялся, почему бы и не поискать. Но радости, оттого что меня могут найти, я не чувствовал. К органам правопорядка я испытываю инстинктивное подозрение, приобретенное долгим жизненным опытом. Похоже было, что и Амос не питал к ним особенно добрых чувств.
   - Да нет, не бойся, это я так, пошутил,- оглянулся он ко мне,- эти бездельники начнут искать тебя через полгода после того, как ты найдешься. Тут чего-то другое, но все равно мне не нравится. Если они тебя заметят, то мы полдня точно на разбирательства потеряем. Полезай-ка ты лучше в кузов, я их туда не пущу. И тебе и мне спокойней. Ладно? Ты уж извини.
   Он откинул спинку моего сиденья, я перелез через него, открыл люк в задней стенке кабины и забрался через него в кузов. Один угол занимали два полных комплекта шин, в другом было оборудовано место для сна, а два других были заполнены альпинистским снаряжением и картонными коробками. Не знаю, что было в коробках, но наверное тоже что-то для хождения по горам. Вверху, над люком, через который я забрался внутрь, была привешена голова дракона и две его лапы. Думаю, что после первого взгляда на них, количество моих седых волос слегка увеличилось. Я было решил сначала, что это динозавр какой-нибудь, но Амос потом сказал мне, что динозавры животные мирные, а это действительно дракон, и не самый большой,- просто голова по размеру к машине подошла. И повешена она специально для быстрого пробуждения, если спишь внутри кузова, конечно. Открываешь глаза, видишь такое и уже не до сна.
   В общем я немного походил по кузову, потрогал веревки, примерил пару рюкзаков, потом машина двинулась дальше и скоро Амос позвал меня наружу. Все обошлось.
   - Тигров они ловят,- сказа Амос с чувством,- идиоты. Дорогу перегородили, думают наверно, что тигры по дорогам ходят. Хорошо хоть, что вообще обеспокоились. Это я вчера сообщил, что мы заметили одного, так они теперь целую стаю ищут. Как там, не скучал?
   Я пожал плечами, спросил про голову дракона, про снаряжение. Про дракона уже выше написано, а вот ответ про туристский инвентарь перешел в маленький рассказ.
   - Это мы по пути забрали,- раз проезжаем мимо базы, так почему не забрать? Нам тут экспедицию начальство придумало,- тыщи полторы километров по горам и четыре подъема на восемь тысяч. Вот снаряжением всяким и запасемся.
   - Ты ж говорил, что вы спасателями работаете? Зачем вас в горы-то тогда гонят?
   - Разведчиками еще. Личная гвардия императора,- с некоторой гордостью сказал он,- нас даже раз в два года собирают в Небесном Дворце на смотр, жаль фотографий нет с собой,- так сам перед всем строем проходит, уважение оказывает. А в глухие места надо иногда ходить,- одно дело сверху все это осмотреть, а снизу совсем все по другому.
   - Но вообще работой это особо не назовешь,- в горы ходим, хищников отлавливаем, песни поем. Иногда только какие-то дела большие достаются, вроде этой экспедиции, а так больше по мелочам. Вот и к вам иногда приходится выбираться. По большей части из-за катастроф. Бывает, что надо спасти кого-то, кому срок жизни еще не вышел, вот и ходим,- помогаем , предупреждаем. Там вообще есть службы, которые только этим и занимаются, но иногда не успевают или места совсем глухие. А пару лет назад вот пришлось даже на небоскреб лезть,- девица какая-то в расстроенных чувствах хотела с крыши спрыгнуть, пришлось уговаривать. Уговорили. Так что всяко бывает.
   Мы проезжали мимо какого-то замка, готического вида, с высоченными башнями, на холме, одиноко стоящем посреди полей.
   - Карпаты рядом,- сказал Амос,- вот вампиры и настроили своих замков в округе.
   - Вампиры? - удивился я,- и как они с людьми уживаются?
   - Да нормально уживаются. Птеродактили же уживаются, с чего бы и вампирам тут не жить. У них свои дела, у нас свои. Это там у вас все кровь пьют друг у друга, а тут все по любви и дружбе.
   Но замок был мрачный и мне не понравился.
   - Ну хорошо,- спросил я через какое-то время,- мы в аду, хоть по нашим понятиям это и не ад вовсе...
   - Ад,- сказал Амос,- поживешь лет триста на одном месте, так еще не так назовешь. Это вот мы с Симбочкой хорошо устроились, а так скука.
   - Я не о том. Вот есть ад, есть империя. Есть еще тут другие империи, враги, друзья, черти, в конце концов?
   - Империй других нет, только одна, но враги есть,- какая империя без врагов и границ? Это бы не империя была. Армия есть,- для границ и парадов, враги есть, чтоб с ними воевать,- все как положено. У вас же живет много народа, которым только в войсках дом родной, с чего бы таких в парикмахеры записывать. Пусть воюют за правое дело. И демоны есть,- Господь сотворил много разнообразных существ по своему образу, а дьявол еще больше по своим фантазиям. Вот с ними и воюем. У нас свой ад, у них свой,- в принципе особой разницы между нами нет, но и сходства немного. Империи вот у них нет,- либо анархия, либо демонократия.
   - Я вообще-то сам демократ по природе,- возразил я на это новое слово.
   - А я анархист,- радостно сообщил Амос,- если что, то мы и на другой стороне неплохо устроимся. На пути к Богу всяко может случиться.
   - Не,- сказал я,- если идти путем Будды, то к чему всякие излишества?
   - На пути Будды излишеств не бывает,- возразил он в ответ.
   И мы глотнули за это понемногу из фляги, подаренной в Львове. По такому поводу и Симби тоже согласилась отвыпить.
   Впереди, по ходу, мы увидели небольшой дирижабль, который летел по направлению к нам и быстро снижался. Симби притормозила, чтобы не столкнуться с ним, он приземлился, и мы подъехали ближе. Дирижаблем это сооружение можно было назвать лишь с натяжкой,- вытянутый жесткий корпус, но снизу была привешена корзина, как у воздушного шара. По бокам корпуса имелись маленькие крылышки с моторами. При приземлении корзина зацепилась за куст, и аэростат завалился на нее, уткнувшись носом в землю. Из-под него выбрались два человека, которые тут же начали ругаться друг с другом. Мы вышли из машины, и подошли к ним.
   Ругались они явно по-итальянски, и я ничего не понял. Амос взялся переводить.
   Оказалось, что тот, которого звали Пьетро, решил на дирижабле повторить маршрут, по которому когда-то Христос обошел всю империю. А Анжело летел с ним по долгу службы, отвечая за его безопасность, потому что только так разрешены полеты на дирижаблях.
   - Пьетро недоволен тем, что Анжело заставляет его следовать тому маршруту, который проложен на карте, а Пьетро говорит, что он уже ездил по этому маршруту на велосипеде и прекрасно все помнит. А Анжело говорит, что вид сверху, это совсем не вид снизу, и Пьетро ничего помнить не может.
   - И вообще они похоже заблудились,- перестал переводить Амос,- и приземлились, чтобы спросить у нас дорогу... Неудачно приземлились... И еще Пьетро недоволен тем, что именно Анжело назначили его сопровождать... Ага, Анжело недоволен этим еще больше.
   И нам пришлось их разнимать.
   Потом Амос повел их к машине, чтобы определиться с картой и местонахождением, а мы с Симби начали вытаскивать из кабины все, что нам могло бы понадобиться для нехитрого обеда.
   За едой я попросил Амоса узнать у Пьетро,- не апостол ли он, и вообще поинтересоваться его путешествием. Амосу тоже было это интересно, но поскольку Пьетро постоянно прерывал свой рассказ выяснением отношений с товарищем, да и рассказа-то особо не было, то я приведу его здесь своими словами.
   Пьетро не был апостолом, а путешествовал для того, чтобы показать людям преимущества дирижабля (а до этого - велосипеда) перед другими видами транспорта, а также, чтобы донести до каждого слово Иисуса. Путешествовал он, как говорилось выше, уже второй раз, и везде встречал благодарность и понимание. Единственным источником неблагодарности и непонимания является для него Анжело, но ничего с этим поделать он пока не может.
   Обедали и общались мы почти час, но ничего существенного, чтобы добавить к тексту, сказано не было. Единственно только, что когда я спросил у Амоса,- правда ли то, что Христос здесь действительно когда-то проходил,- тот ответил, что на правду похоже, и что он вообще много где ходил и устанавливал свои порядки.
   Потом мы все вместе выровняли аэростат, Амос еще раз объяснил им, где они сбились с пути и как на него вернуться, дирижабль взлетел, все помахали руками и мы поехали дальше.
   Уже во второй половине дня мы снова выехали к Днепру. Здесь река была значительно уже, и другой берег был хорошо виден. Шоссе упиралось в переправу. Перед нами стояли две повозки, запряженные лошадьми, в ожидании парома, который уже прошел половину пути к нашему берегу. Корабль был колесный, с большой трубой, из которой, однако, пар не пошел даже тогда, когда он два раза прогудел перед причаливанием.
   Мы благополучно погрузились и отплыли вместе со стаей птиц, которые тоже ждали рейса на деревьях рядом с пристанью. Плыли они вместе с нами и улетели за минуту до того, как мы причалили к другому берегу.
   Амос отметил у паромщика какие-то свои бумаги,- Ничего не поделаешь, правила, мы ведь вроде как на службе, машину перегоняем.
   Поехали дальше, и через пару часов показался уже Киев, стоящий на холмах довольно далеко от реки. Создалось впечатление, что у строителей был выбор,- или на берегу Днепра или на холмах. Выбрали холмы.
   - Здесь все города на холмах, или мне просто везет?- спросил я Амоса.
   - Везет, всяко бывает,- ответил он.
   Как бы то ни было, а выбор теперь был и у меня,- или ехать в аэропорт, где меня должна была встречать Татьяна или сразу уже в контору, куда меня направили мудрец с Мелиархом. В аэропорт надо было ехать через весь город, а потому мы решили, что сначала заедем в департамент, а ежели там будут проблемы, то будем искать Татьяну.
   Перед въездом в Киев нас остановили,- внутри города ездить по императорской дороге мог только сам император или по специальному разрешению. Разрешение у нас было, а потому мы поехали дальше. Собственно в город, туда где жили люди, мы так и не заехали. По краям дороги было выстроено что-то вроде парка,- разнообразные ухоженные деревья, статуи, павильоны с едой и играми, неспешно прогуливался народ. Все должно было радовать глаз начальника всех начальников.
   Наш проезд был редким событием в этих местах,- нам махали руками, что-то кричали. Похоже было, что не злобно, а вполне приветственно. Не доезжая до места мы остановились перекусить возле какого-то заведения с колоннами и разноцветными гипсовыми ангелочками. Помню, что кофе был великолепный,- вообще мне как-то везло с кофе в аду. Если там везде так, то кофеманам совершенно не о чем беспокоиться, у них все будет хорошо. Вот, наконец-то, какая-то польза от этих заметок,- любитель кофе не должен бояться смерти,- в загробном мире его ждет блаженство.
  
   Глава 12, последняя, в которой появляются и исчезают препятствия, а Алик рассказывает еще один анекдот.
  
   Контора, куда мы ехали, называлась "посольство императора в городе Киеве и окрестностях" и располагалась возле дороги, прямо перед императорским дворцом. Дворец окружали высокие белые стены, с деревьями, растущими по их верху, и разглядеть что-либо внутри было невозможно. Посольство же окружала ажурная решетка, за ней была полянка с клумбами, в центре которой стоял трехэтажный белый дом с колоннами и эмблемой,- змеей и томагавком. Пусть будет не томогавк, а топор или секира,- кому как нравится,- на вид ведь одно и то же. Перед входом стояли два якши сержанта.
   Амос сказал, что пойдет со мной, поскольку ему все равно надо отметить свои проездные документы, а заодно и проследит, чтоб у меня было все в порядке. Симби там делать было нечего, и я попрощался с ней, поцеловавшись в щечку. Печально.
   Якши приветственно подняли руки, когда мы вышли из машины.
   - Небытие или бытие?- громко и грозно спросил один из них.
   - И то и другое,- серьезно и торжественно ответил Амос.
   - По какому делу, брат?- продолжил спрашивать якша.
   Амос показал мои бумаги, нам открыли ворота, пропустили внутрь и мы пошли к дому. Перед домом стояли еще два сержанта, и сцена приветствия повторилась в точности,- нас впустили в здание.
   В вестибюле за стойкой сидел опять-таки якша, но уже в лейтенантском чине. Он осмотрел мои бумаги, позвонил кому-то и попросил нас ждать. Я уже начал думать, что сейчас появится какой-нибудь гандхарва или асура, но появился вполне приличный на вид человек в штатской одежде. Оказалось, что Мелиарх поднял тревогу, что меня уже ищут, и что он очень рад, что я нашелся. Еще он захотел услышать от Амоса историю о нашем путешествии, а потому мы все вместе поднялись к нему в кабинет, где и пробыли минут пятнадцать, рассказывая подробности. Потом Амос сбежал, поскольку Симби ждала, и вообще дела. Мы попрощались, и мне опять стало одиноко и печально.
   Штатского мужика звали Восьмой.
   - Как?- переспросил я.
   - Мы все, в посольстве, здесь в командировке, штат меняется, отношения с местными сложные, какие-то дела длятся годами. Бывает, что дело начнет один человек, его сменят раза три, а дело все незакончено. Или приходит посетитель и просит кого-нибудь, а того уж никто здесь и не помнит, за что отвечал - не знают. А если номер всегда один, то и путаницы нет. А настоящее имя у меня есть, но дома.
   Я уже было сообразил сказать, что у нас тоже номера над окошками в присутственных местах есть, но сдержался, конечно.
   Он вкратце объяснил мне какие у нас проблемы. Проблемы были именно у нас, поскольку любой несанкционированный визит в ад это чрезвычайное происшествие. Сам Восьмой занимается вопросами иммиграции и ему надо составить полный отчет о моем пребывании здесь, установить личность и отправить меня обратно, но Четвертого, - он отвечает за безопасность,- интересует как я вообще смог сюда попасть. Дел еще много, сказал он, дай бог за день управимся, и чтобы не терять время на сон, предложил какое-то специальное питье, дескать потом в поезде отосплюсь. Я согласился.
   Для начала надо было точно определить, как я записан в их компьютерных Базах Судеб. В Москве нет пока доступа к этим данным,- никак кабель не протянут,- а здесь все выяснят. То, что я знаю дату и место рождения, ничего не значило,- мало ли, что у меня с памятью и рассудком,- а потому нужно было провести тесты, померить какие-то параметры и уж тогда определяться.
   Он повел меня в комнату, заставленную непонятными приборами, велел раздеться до пояса, усадил за какой-то столик, надел мне на голову штуковину с проводами и довольно долго наклеивал электроды, сверяясь с толстым справочником. Похоже было, что он занимается этим первый раз в жизни. Пока он возился, я расспросил его про Мелиарха и Татьяну, и он сказал, что им уже сообщили и завтра утром они будут.
   Закончив с датчиками, он притащил мне монитор, на котором мне задавались задачки, показывались картинки и короткие тексты для чтения. Иногда включалась музыка. Рядом шуршал самописец. Потом он посадил меня на другой стул и заставлял дышать в трубочку разными темпами и глубинами. Потом снял все эти датчики, надел другие, и повел бегать и крутить педали на тренажеры.
   Всем этим мы прозанимались часа два, после чего он принес обещанные противосонные снадобья, чай, и бутерброды с огурцами. Потом еще пару часов расспрашивал про мои похождения, особо интересуясь критическими моментами,- со змеей, с остановкой сердца в квартире Арсения и самолетом. Записывал все в тетрадку. Но особенно озадачило его появление тигра в этих краях,- даже исчез куда-то на несколько минут, видимо наводил справки. Оказалось, что он сбежал от какого-то местного чудака, который недавно устроил здесь зоопарк.
   - Недавно, это сколько веков?- спросил я.
   - Четыре года всего,- ответил Восьмой,- я тоже подписывал разрешение, и совершенно непонятно, как такое могло случиться,- безопасность была безупречная. Придется снова проверять.
   Потом он ушел куда-то обрабатывать результаты, и я часа три маялся от безделья, не зная куда себя деть,- сна не было ни в одном глазу. И на кой черт он мне давал это зелье,- мог бы нормально поспать,- может у них просто кроватей здесь нет? Мне бы и диванчик подошел. Однако уже рассвело и в здании началось движение.
   Я услышал какие-то голоса, потом шум пылесоса, но в коридоре никого не увидел. Спустился вниз, обошел здание кругом, опять поднялся. В кабинете меня уже ждал человек, в бороде и тюрбане, назвавшийся Четвертым. Похоже было, что он куда-то спешил, и разговор со мной был ему совершенно не интересен. Выяснил, зачем я ездил в Хотьково, не общался ли с подозрительными людьми и не принимал ли сильнодействующих средств. Про Хотьково я рассказал, на все остальное говорил нет, что ему похоже нравилось. Мы быстро покончили с этим, он пожелал мне счастливого пути и растворился в воздухе. Я опять вспомнил Чеширского кота.
   Но уже скоро появился Восьмой,- вид у него был озабоченный. Сказал, что нам срочно надо поговорить с экспертом - компьютерщиком. Возникла проблема и возможно, что именно из-за того, что я программист.
   - Что за чушь?- удивился я.
   - Я тоже так думаю, но нужно все проверить.
   Мы опять вышли во дворик,- там уже стояла желтая летающая тарелка с императорской эмблемой на борту и водителем якшей, мы погрузились в нее и полетели за город, в поселок компьютерщиков. Что ж, наверное это правильно,- отвести в аду специальное место для программистов.
   Два больших стеклянных здания, сотня одноэтажных домов вокруг них.
   - Не так-то много нашего брата тут обитает,- сказал я.
   - В основном работают удаленно,- ответил он.
   Нас ждал мужик, лет сорока, заросший щетиной, в джинсах, футболке и зеленом пиджаке. Посмотрев на нас, он пиджак снял, сказав, что надел специально к нашему приходу, но раз мы без галстуков, то можно и обойтись. Говорил он на каком-то своем языке, в котором встречались русские, украинские, английские и профессиональные слова, поэтому общий смысл я понимал, но здесь, если понадобится, буду приводить его речь в переводе.
   Сначала мы долго выясняли род моей деятельности, область работы и вообще общее отношение к компьютерным делам.
   - Ты в компьютерного бога веришь,- неожиданно, прям-таки в лоб, спросил он меня.
   - Не то, чтоб верю, но вполне допускаю,- ответил я с осторожностью,- бывает частенько, что достаточно просто подойти к компьютеру, как он или программки какие, сразу начинают нормально работать. Иногда достаточно позвонить мне или просто спросить.
   - Это хорошо, это нормально, а вот бывало ли так, чтоб ломалось что-нибудь, данные пропадали, если тебе это нужно было?
   - Да не припомню даже, чтоб такое нужно было, скорее наоборот,- и рассказал недавнюю историю про то, как сервер помешал мне случайно стереть базу данных.
   - Это хорошо,- обрадовался он,- значит ты тут не причем.
   - Я ж говорил,- обратился он теперь к Восьмому,- тут мистики нет никакой, это у нас какая-то ерунда вышла, будем разбираться. А с этим делом я попробую архивы поднять, может и найду что.
   Мы попрощались и отправились обратно. По дороге Восьмой рассказал, что мою запись в Базе Судеб они нашли, но оказалось, что она испорчена,- дата смерти была затерта. Видимо поэтому я сюда и попал таким образом. Но здесь возникла серьезная проблема,- если дата смерти еще не подошла, то меня надо отправлять домой, а если уже наступила, то придется оставить здесь.
   - Действительно проблема,- огорчился я,- и как это выяснять?
   - Придется поднимать архивы, отслеживать твои предыдущие судьбы, потом считать по таблицам и формулам. Дело не быстрое, даже не представляю себе, сколько времени это займет. Может надо будет в Небесный Дворец ехать.
   - Что за ерунда,- сказал я,- у вас какие-то проблемы с данными, а я должен тут торчать из-за этого? Верните меня обратно, а потом уж и выясняйте когда мне помирать.
   - Я понимаю, но есть инструкции, есть законы, что если срок жизни человека вышел, то он должен быть тут, а не где-нибудь еще. Если у тебя срок жизни вышел, то я никак не могу тебя отпустить.
   - А задерживать живого человека можно?
   - Давай вернемся к началу - я не знаю, жив ты или нет. Ты в аду, и значит умер, но ты попал сюда необычным путем, и только поэтому факт твоей смерти официально не подтвержден. Поэтому сейчас ты скорее умер, чем жив. Представь себе, что ты действительно умер, а ты здесь уже несколько дней,- в каком виде там твой труп? Другое дело, если ты еще жив, но надо ж точно быть уверенным в этом. Иначе мы и тебя подведем и сами себя в дурацкое положение поставим. Может компьютерщики отыщут что-нибудь и все быстро образуется. Поживешь пока в посольстве.
   Мы прилетели обратно, он показал мне мою комнату, столовую, обещался скоро вернуться и испарился. А я пошел бродить по окрестностям. Окрестностей было совсем немного,- якши у ворот пускать меня наружу не хотели, а полянка вокруг дома была невелика. Походил по коридорам, попробовал пооткрывать двери, но все были заперты. Делать было нечего и я начал придумывать, что напишу историю про это приключение и начну ее словами: "Похоже, что я проехал свою остановку". История не складывалась и я совсем заскучал.
   Появился Мелиарх,- ему новое положение вещей тоже не понравилось, он обещал присмотреть, чтоб дело не затягивалось. Объяснил ситуацию поподробней,- поскольку дата смерти утрачена, то надо просмотреть все, что касалось моих жизней здесь, и как минимум семи предыдущих рождений. Тогда можно будет с большой точностью рассчитать время моей смерти в этом рождении. Но придется искать в старых книгах и это может затянуться. Но зато я узнаю историю своих последних реинкарнаций, что тоже неплохо. Обещал навещать и добиться разрешения ходить в город. Исчез.
   Я пообедал, поспал, начал привыкать к новому положению и решил познакомиться-таки с обитателями этого дома. Начал с первого этажа. Пошел открывать все двери подряд, но как и в прошлый раз все оказалось заперто, хоть я слышал несколько раз шаги и голоса в коридоре. На втором этаже было то же самое. Но когда я безуспешно пытался открыть одну из последних дверей, изнутри раздался голос,- Постучи три раза, она и откроется.
   И где была моя вежливость? Впрочем, справедливости ради, должен сказать, что в начале обхода я честно стучался, перед тем, как открывать дверь. Потом надоело.
   Итак, я постучал. Дверь открылась, окно было задернуто шторой, и в комнате была полутьма. В углу за ширмой стоял стол, а за ним сидел мудрец. Не думаю, что это был тот же самый, что и в Москве, но выглядел он точно так же. Наверно и мы для них на одно лицо.
   - Нет,- сказал он,- не на одно, за столько лет уж научились различать. Похоже, что у тебя проблемы.
   - Ага,- ответил я,- не то, чтоб проблемы, просто ерунда какая-то творится, вот и хожу, ищу занятия. Решил, что неплохо бы с кем-нибудь познакомиться.
   - Здесь никого ты особо и не застанешь. Прилетают на пять минут и снова по своим делам. Только охрана и дежурит. Но они неразговорчивые.
   - А вы,- спросил я, поскольку сказать "ты" не решился,- тоже на пять минут?
   - Нет,- сказал он,- на пару часов.
   - А я тебя знаю,- вспомнил он,- ты приходил к нам несколько дней назад. В другом городе. В Москве.
   - Так это вы там были?
   - Нет,- ответил он,- но это не имеет значения, каждый из нас знает все, что знают другие. Присаживайся. В чем проблемы? Ты должен был уже уехать домой. Можешь говорить "ты", так проще.
   Я рассказал, что дата смерти пропала, а оттого я не могу вернуться,- не выпускают.
   - И это все?- удивился он,- ерунда какая-то, навыдумывали себе книг и законов и сами забыли зачем. Давай разберемся.
   У меня зажглась надежда, я притушил ее, чтоб не горела напрасно, разобраться это хорошо, но как-то туманно. С чем и зачем?
   Он начал было задавать мне какие-то свои вопросы и загадки, но я вспомнил, что отвечал уже на то же самое его московскому товарищу. Тогда он тоже вспомнил и перешел к делу.
   - На самом деле нет разницы, жив ты или мертв, разница в том, что на самом деле сейчас тебе более важно. Вот что тебе сейчас боле важно,- быть живым или мертвым?
   - Да, в общем-то, действительно нет никакой особой разницы. Просто хочется определенности,- здесь у вас поспокойней, а там еще дела есть. Но и то, и другое получше, чем шататься тут по коридорам.
   - Так придумай что-нибудь.
   - Вот я и придумал, хожу и стучусь во все двери, по три раза.
   - Ты только в эту так постучал, да и то потому, что я тебе посоветовал. Ладно, я чувствую, что ты еще не созрел, чтоб правильно умереть, но потенциал у тебя есть.
   - Правильно, это как,- спросил я?
   - Как?- удивился он,- а то ты не знаешь? Есть разница между сансарой и нирваной?
   - И какая разница, знаю ли я разницу? Большинство народа помирают, даже не зная, что это такое вообще.
   - Вот и результат,- он обвел вокруг себя рукой, как будто стен не было.
   - Мудрено,- говорю,- все это, но предположим, что как-то понял я, о чем ты говоришь. В общем-то да, я понимаю, что ее нет, этой разницы. Но поскольку сейчас, в данный момент времени, я ее все-таки ощущаю, то стало быть я еще не созрел?
   - По глазам вижу,- ответил он,- что понимаешь, да сказать не можешь. Думаю, что нечего тебе здесь пока делать, поезжай домой.
   - Отличное предложение, и как мне это сделать? И что с датой смерти, когда обратно?
   - С датой уладим, поговорю с программистами, что-нибудь придумаем. А вот как с поездом быть сейчас выясню.
   И он ненадолго задумался.
   - Поезд уходит через час, двадцать три минуты. Идти тебе отсюда минут сорок. Иди переоденься в одежду, в которой сюда попал, ничего отсюда не бери - примета плохая. Сзади дома, с северной стороны, в заборе есть потайная калитка, я ее открою, выйдешь через нее.
   Сансара, нирвана, приметы, потайная калитка,- мне стало весело от такой несуразицы, но тут мудрец подключился к моему сознанию и показал мне дорогу от посольства к вокзалу. Я все запомнил и попросился уже идти,- чтоб не опоздать.
   - Времени много еще, не спеши, расскажи анекдот какой-нибудь, на прощание и как благодарность.
   Дурак, забыл поблагодарить,- тут же исправился, но какой анекдот? В прошлый-то раз едва вспомнил. Никаких идей. Вот.
   - Было у отца два сына, один умный, другой футболист.
   Я подумал, что мудрец окончательно и бесповоротно понял, что разницы между сансарой и нирваной нет и быть не может. Он трясся, задыхался, махал руками, они оказались большими и длинными, и как-то по-лягушачьи гоготал. Именно по-лягушачьи, но не квакал, а именно гоготал.
   Это длилось с минуту, потом он остановился, вытер глаза и снова затрясся, еще на минуту-полторы.
   - Эх, спасибо, порадовал старика,- сказал он, отдышавшись,- знаю я этот анекдот, знаю, но всегда рад вспомнить. Один из моих любимых, лучше него только про финна: " Груффин спрашивает финна,- Где ты вчера пасся? - В гамхене".
   И мудрец снова загоготал.
   - И что это значит? - спросил я, когда он остановился,- причем тут финн?
   - Это не тот финн, о котором ты думаешь, и мы же не просили тебя объяснять анекдот про автобус. Всему свое время. Ладно, иди, а то действительно опоздаешь. Да, и когда сойдешь с поезда, не оглядывайся назад, пока не выйдешь в город.
   Времени я терять не стал, переоделся и нашел калитку,- час назад на этом месте была сплошная стена. Выйдя наружу, я оказался на склоне холма, поросшего засохшим от летней жары кустарником. Маршрут, показанный мудрецом, запечатлелся у меня в памяти так, как будто я ходил этой дорогой каждый день. Вот тропинка, ведущая вниз. По ней я обогнул холм и остановился. Внизу был город, утопавший в зелени, вдали река, вверху над крутым склоном холма нависал дворец. Виды были изумительные, и я остановился посмотреть, но к счастью вспомнил, что произошло в подобной ситуации с Тай-Цзуном, и побежал дальше, к городским кварталам.
   Довольно скоро я подошел к высокой серо-желтой стене, за которой и должен был находиться вокзал. Мудрец сказал, что на ней надо найти датчик, к которому я должен приложить палец. После этого откроется панель, на которой я должен набрать код,- его он тоже мне дал,- после чего откроется дверь, а дальше я сам все найду. И я пошел искать датчик для пальца.
   Датчика не было. Точнее он был, но когда-то раньше, а потом кто-то отодрал его, и на этом месте теперь была просто круглая дыра, с торчащими из нее проводами. Я сразу стал вспоминать фильмы про саперов,- какого цвета они соединяли провода. Напрасное занятие,- ничего не вспомнил, да и вообще они провода резали, а не соединяли.
   Я выбрал красный и фиолетовый. Там был еще зеленый, но он мне не понравился. Что-то щелкнуло и рядом на стене нарисовались кнопки с цифрами, я ввел код, и на стене опять-таки нарисовалась большая, двустворчатая дверь. Вспомнив Буратино и камин папы Карло, я шагнул вперед и оказался на железнодорожной платформе.
   Путей было несколько. Единственный поезд стоял на дальних и мне пришлось дойти до начала платформы, чтобы перейти к нему. Табличек никаких не было, судя по часам, висевшим над центральным входом, до отхода поезда оставалось еще минут пятнадцать. Центрального входа, собственно, никакого и не было,- пара дверей, заставленных какими-то контейнерами. Я прошелся вдоль поезда,- все вагоны были закрыты, только возле вагона-ресторана два человека разгружали тележку с коробками.
   Я спросил, до Москвы ли этот поезд, они удивленно посмотрели на меня, потом один из них что-то вспомнил и сказал, что вполне возможно, но он не уверен. Я пошел дальше. Попробовал постучать три раза, чтоб какая-нибудь дверь открылась. Увы. Пошел обратно.
   Времени уже оставалось совсем немного, я решил вернуться к ресторану, чтоб войти через него, но и он оказался закрыт. Я уже снова подошел к началу платформы, когда на ней начали появляться какие-то люди в железнодорожной форме, видимо проводники. Я спросил ближайшего из них про Москву, тот тоже сначала не понял, потом обрадовался,- да, да, Москва. Открыл дверь и ушел внутрь, а я прокрался вслед за ним, выбрал купе в середине вагона и стал ждать. Поезд тронулся.
   Я не хотел привлекать к себе внимания, а потому просто сидел у окна и смотрел наружу. Но смотреть, в общем-то, было не на что. Проехав мимо вокзальных построек, мы въехали в тоннель, зажегся свет, заиграла какая-то легкая музыка. Пару раз мы выезжали ненадолго наружу, но каждый раз по бокам стояли глухие заборы. Потом зашел проводник, видимо делал обход. Был удивлен моим присутствием, сказал, что первый раз видит пассажира в ту сторону. Мы с ним разговорились.
   Я вкратце рассказал свою историю, а он рассказал, что обычно все пассажиры сразу ложатся спать и просыпаются только на нужной станции. Приходится будить. Это и есть основная работа проводника. Иногда некоторые просыпаются и в пути. Тогда он ведет их в вагон-ресторан, где те съедают что-нибудь, выпивают пару рюмок спиртного и снова ложатся спать.
   - Как-то раз, правда, один напивался полпути, ничего не мог с ним поделать, видно проблемы были какие-то. Но как узнаешь? Молчат все.
   Я еще немного рассказал ему про жизнь на нашем конце дороги, потом тоже вспомнил про ресторан и решил отметиться. Он пошел проводить меня, мы заказали по салату, официант спросил, что я буду пить.
   - Чай,- ответил я.
   - И все?- удивился он.
   - Увы,- ответил я,- теперь уже все.
   Мы поели и я пошел спать. Видимо зелье, что давал мне Восьмой, имело и обратное действие, поэтому я проснулся только тогда, когда проводник стал меня будить,- приехали. Я вышел, попрощался и пошел к выходу. Платформа была пуста. Мне хотелось обернуться и посмотреть на поезд, но я вспомнил, что мудрец запретил мне это, и не стал рисковать.
   Народ стал появляться только когда я подошел ко входу в вокзальные помещения. Я прошел мимо ларьков и скамеек и оказался на площади. Был солнечный день, я обернулся назад,- на здании большими буквами было написано "Курский вокзал".
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"