Аннотация: Воспоминания о детстве автора на берегах Оки в селе Перво Касимовского района Рязанской области в 1960-е годы
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ДЕТСТВА
С самого раннего детства у меня проявился интерес и к окружающей природе, и к музыке, и развился он во многом благодаря моим дедушке и бабушке Фёдору Андреевичу и Марии Александровне Дашковым. Музыка открыла мне течение времени субъективного, а окружающая природа - времени объективного. С дедушкой я пел под гитару песни, в основном революционные ("Смело, товарищи, в ногу", "Варшавянка") и исторические ("Варяг", балладу на стихи Лермонтова "Воздушный корабль"), но мы не пели лирические и современные песни. Когда дедушка показал мне могилу своего отца Андрея Николаевича Дашкова, а было мне года четыре, я продекламировал: "Лежит на нем камень тяжелый, чтоб встать он из гроба не мог". Когда мне было пять лет, дедушка купил пианино, и я стал заниматься музыкой, наставником была бабушка, которая неплохо играла и прекрасно знала музыку.
О моих дедушке и бабушке написали мама (Марина Фёдоровна Дашкова) и тетя (Елена Фёдоровна Назарова) в книге "Касимовское детство" (2015). Мой дедушка Фёдор Андреевич Дашков (1900-1983) был директором Первинской школы, был одним из организаторов (наряду с А.А. Мансуровым, И.А. Китайцевым, А.А. и П.А. Олениными) Касимовского краеведческого музея в 1920-е годы. В своих философских рассуждениях он подчеркивал необходимость разработки единой пантеистической религии, основанной на рациональных взглядах на мир, которая была бы приемлема для всего человечества. Одним из его любимых произведений была ода Г.Р. Державина "Бог". Также он говорил о необходимости принятия единых глобальных принципов разумного использования природных ресурсов Земли. Бабушка Мария Александровна Дашкова, урожденная Цветаева (1904-1980) преподавала немецкий язык, глубоко знала русскую литературу, классическую музыку. Ее отец Александр Петрович Цветаев (1876-1930) был священником в селе Алпатьево (сейчас Московской области), репрессирован, мать Ольга Алексеевна (1883-1972) после его смерти жила вместе с дочерью и зятем в селе Перво.
В Перво я провел свои ранние детские годы, с одного до семи лет, а потом приезжал на три летних месяца из Воронежа, где жил с мамой и учился в начальной и средней школе.
У дедушки с бабушкой был хороший сад с яблонями, вишнями, сливами и одним грушевым деревом, на котором вызревали сладкие плоды (сорт бессемянка). Яблони были разных сортов - летние, осенние, зимние. Лучшие яблоневые сорта - коричное, штрифель, антоновка, грушовка. Две яблони коричное отличались, одна была более ранней, другая давала более твердые яблоки, созревавшие чуть позднее. Два дерева штрифеля тоже отличались, яблоки были чуть разной плотности и вкуса. Сад дедушка рассаживал после войны. Он посадил несколько мичуринских сортов. Помню зимний сорт ренет бергамотный, полученный вегетативной гибридизацией с грушей. Небольшое "грушевое" удлинение у ножки яблока свидетельствовало о происхождении. Эта яблоня развилась из маленькой веточки, которая одна осталась после очень холодной послевоенной зимы. Мы очень любили летний мичуринский сорт золотая китайка. Эти яблоки созревали раньше всех, были наливными, очень вкусными. Другой сорт наливных яблок бабушка называла "Фаворитка". Я не знаю, какой это был сорт, но яблоки были очень вкусные. Еще была одна яблоня мичуринского сорта антоновка полуторафунтовая. Яблоки очень большие, но, в отличие от нормальной антоновки, плохо хранились и быстро загнивали.
К началу июля поспевали вишни владимирская ранняя, они были сладкие, темные. Другая вишня - коломенская - созревала на высоких деревьях позднее и была кислее. А по краям сада дедушка посадил мичуринский сорт краса севера. Эта вишня была более низкой, больше напоминала кустарник, плоды были светло-красные, косточка плохо отделялась от плодоножки. Дедушка одно время думал, что мичуринский сорт не может быть таким плохим, и что ему н самом деле продали вишню степную кустарниковую. Скорее всего, это был мичуринский сорт, не обладавший достаточной генетической устойчивостью и растерявший свои лучшие свойства, если такие были. Во всяком случае, эта вишня была похожа на ту, которая изображена на цветной иллюстрации большой книги, описывавшей мичуринские сорта. Эту книгу я с большим интересом читал в детстве.
Достопримечательностью был большой вяз около дома. У него была обширная крона с густой листвой. Одним летом листья стали редеть, дерево оказалось больным и погибло за несколько лет. Под впечатлением разговоров о загрязнении окружающей среды, я стал думать, что это и явилось причиной гибели вяза и даже написал стихотворение в стиле поэзии А.В. Кольцова, посвященное этому дереву и его гибели. Реальной причиной была голландская болезнь вяза (графиоз ильмовых) - грибковое заболевание, передаваемое жуками-короедами и другими насекомыми, явление довольно распространенное, о чем я сам прочитал в книгах. Болезнь была занесена предположительно из Восточной Азии в Европу в начале ХХ века и впервые описана в Голландии.
От сада старой барской усадьбы Андрея Ивановича Гильдебрандта сохранились во время моего детства аллеи белой и розовой сирени. Крутой склон (называемый Барская гора) был засажен липами, которые сейчас уже старые, в нем я находил водосборы (аквилегии), оказавшиеся неприхотливыми и прижившиеся на окском склоне. Большинство растений было с синими цветками, но были и фиолетовые, и красные, и белые - я пересаживал водосборы разных цветов в дедушкин сад. Потом я находил много одичавших люпинов на месте усадьбы Гильдебрандтов Зоринки у села Бетино, на крутом берегу Оки. Эти цветы оказались одичавшими потомками свидетелей социального катаклизма.
Конечно, страшные воспоминания о войне еще были свежими. Дедушка и его трое братьев (по отцу) прошли всю войну и все вернулись. А двоюродные братья дедушки Тереховы (пятеро) все погибли. У бабушки погибли два брата. Я никогда не играл в военные игрушки, но кто-то однажды мне подарил игрушечный пистолет. Мне было тогда года четыре. Я его сразу выбросил в бочку с дождевой водой. Дедушкин брат Василий Андреевич, приехавший в тот день в Перво, сказал: "Вот как замечательно решена проблема разоружения".
Александр Филиппович Трухачев, работавший бухгалтером (счетоводом) в колхозе, остался без кистей рук и ступней ног, ему выделили маленькую инвалидскую машину, на которой он ездил. Я помню его, он был дружелюбным и открытым человеком. Другой участник войны, которого я запомнил, - Алексей Михайлович Шестопалов, учитель математики из села Бетино. Это был веселый добрый человек, любивший выпить, друживший с дедушкой и бабушкой. Я помню, как он рассказывал, что на фронте на пролетающие пули уже не реагировали, только на разрывающиеся снаряды. Он говорил, что он никогда не целился в людей на войне, а когда ему отвечали, что в него же стреляли, он говорил типа того, что это их проблемы, а он в людей стрелять не может. И я видел, что он говорит правду. Христианская этика была у него в душе, при этом он не произносил слово "грех" и не имел внешней религиозности. Однажды он приехал на велосипеде в Перво и предложил дедушке с ним выпить, а дедушка, хотя в другое время мог и согласиться, в этот раз ему ответил очень определенно, что не будет пить, так как видит, что Алексей Михайлович уже достаточно выпивший. Тогда Алексей Михайлович, после нескольких безуспешных попыток уговора, пошел к председателю колхоза, который был его дальним родственником. После того как они там еще выпили, Алексей Михайлович поехал домой на велосипеде в Бетино, а это пять-шесть километров. По дороге с ним, очевидно, случился инсульт, он упал с велосипеда и умер.
А был и другой случай. Один человек, тоже из деревни Бетино, пришел показать свои военные мемуары. Дедушка их прочитал и спросил, как так получилось, что, как написано в данном тексте, при выходе из окружения все погибли, а этот человек остался жив. Он ответил что-то невнятное, а потом сказал, что все рукописи он сожжет в печке, что и было сделано. После этого он общался мало, а через некоторое время умер.
Дедушка активно участвовал в общественной жизни села и выйдя на пенсию. Он боролся против злоупотреблений администрации, защищал простых тружеников. Администрация колхоза активно занималась приписками, так, за одну работу на заготовке сена, как выяснил дедушка, работникам выписали по 13 рублей, собрали росписи, а потом единицу исправили на четверку и разницу председатель и его помощники положили себе в карман. Дедушка активно боролся с этим. Я помню в раннем детстве, как он обсуждал действия председателя с соседом, и, как мне слышалось, они повторяли выражение "супкин сын". Позже следующий председатель инсценировал пожар в своем доме и переехал в выстроенный шикарный дом, присвоив его себе. Дедушка активно выступал против этого, ездил к секретарю касимовского горкома (который, как выяснилось потом, тоже присвоил себе собственность). В результате удалось собственность у председателя вернуть в пользу колхоза, а проживание председателя в новом доме оформили как съем квартиры. Дедушка был активным защитником природы, выступал против бездумного осушения заливных лугов и верховых болот, участвовал в тушении лесных пожаров.
Помимо основного деревенского кладбища в Перво было небольшое кладбище местной "элиты", называвшееся Братское кладбище, где хоронили, в том числе, тех, кто в свое время создавал колхозы. Оно расположено в центре села, около новой церкви (Диомида). Сейчас оно совсем заросло и почти забыто. Фёдор Андреевич, когда я был совсем маленьким, как-то сказал, что возможно, его похоронят на этом кладбище, поскольку он был директором школы и активно участвовал в общественной жизни. Больше он об этом никогда не говорил. Потом я узнал, что один из жителей деревни сказал ему, показывая на Братское кладбище: "Проезжаю я каждый день на лошади мимо них и думаю: будьте вы прокляты".
Дедушка часто вспоминал своего друга молодости Петра Степановича Дроздова, который стал профессором истории, редактором журнала "Историк-марксист". П.С. Дроздов был репрессирован в 1937 году. Дедушка думал, что он умер где-нибудь на Колыме, но оказалось, что он был расстрелян в Москве и похоронен в общей могиле около Донского монастыря.
Времени моего детства соответствует период глобального похолодания, продолжавшегося с 1940 по 1970-е годы и завершившегося жарким летом 1972 года. Я помню, что тогда появлялись статьи о том, что человеческая активность приводит к похолоданию климата на Земле вследствие выброса в атмосферу аэрозолей. Когда этот период закончился, основной тенденцией стало обоснование глобального потепления. Часто, когда я приезжал в конце мая - начале июня в Перво, было дождливо и холодно.
Рядом с селом Перво расположен большой овраг, названный местными жителями Гужовка. С глубоким боковым оврагом, ответвляющимся от главного оврага, самым длинным, у меня связано одно воспоминание. В нем, возможно, скрывался человек, сбежавший из тюрьмы. Об этом было много разговоров, когда мне было лет 12, некоторые видели этого человека, кого-то он даже, кажется, преследовал, кто-то ему передавал еду, а через пару лет, спустившись в этот овраг, я обнаружил заброшенный шалаш, тщательно замаскированный со стороны деревни Шемякино.
Помню, как наблюдали солнечное затмение 20 мая 1966 года. Коптили стекло, чтобы рассмотреть Солнце, которое было закрыто Луной процентов на семьдесят. При этом присутствовал учитель физики Александр Петрович Сотников.
Это было время первых полетов в космос. Полет Ю.А. Гагарина я не помню, мне было менее двух лет, но немножко помню о том, как говорили о полете В.В. Терешковой, а затем В.М. Комарова, К.П. Феоктистова и Б.Б. Егорова, о выходе в космос А.А. Леонова. Все очень были опечалены, когда погиб В.М. Комаров на "Союзе 1". Находясь на каникулах в Перво, я видел высадку на Луну 20 июля 1969 года Нейла Армстронга и Эдвина Олдрина. Чтобы посмотреть телевизор, специально заходили к соседке (у дедушки с бабушкой тогда еще телевизора не было). В Воронеже учительница начальных классов писала на доске имена новых советских космонавтов, а когда приходило сообщение о полете американских астронавтов, я в перерыв между уроками подходил к доске и писал их имена, которые учительница сразу стирала.
Дедушка с бабушкой очень переживали, глядя на то, как деградирует деревня, спивается сельское население. Дедушка тем не менее хранил в себе революционные идеалы молодости, считал, что сталинизм является извращением этих идеалов. Бабушка относилась к революции скорее негативно, но старалась не развивать эту тему. Она вспоминала, что перед первой мировой войной страна быстро развивалась и в ее селе Алпатьево говорили, что скоро не останется ни одного дома с соломенной крышей. В отдельные периоды появлялась надежда: в 1960-е годы во время "оттепели", когда дедушка сумел организовать в деревне любительский театр, в котором ставили А.Н. Островского, и в начале 1970-х годов, во время "разрядки".
Через глушилки слушали радио, в периоды "потепления" глушили меньше. Помню, как объявляли: "У микрофона наш наблюдатель Анатолий Максимович Гольдберг". Анатолий Максимович был замечателен тем, что он открывал человеческое лицо Западного мира, и даже не так важно, насколько были глубокими его комментарии, хотя он всегда демонстрировал высокий уровень политического анализа. Его приятный баритон, интеллигентность общения привлекали многих слушателей. Я помню, как уже в Воронеже процитировал в кругу знакомых его высказывание о бессмысленности дальнейшего умножения ядерного арсенала. "Анатолий Максимович - это кто, твой учитель?" - спросили меня. В некотором смысле, он тоже был моим учителем. Уже в возрасте 50 лет я проходил около здания (Буш-хаус) в Лондоне, из которого вещал Анатолий Максимович Гольдберг в 1960-70-е годы.
Когда я приехал в Воронеж, меня удивляло то, что преподаватели университета, с которыми я общался в школьные годы, были гораздо более лояльными власти, чем мои дедушка и бабушка, несмотря на высокий уровень образования и ученые степени. У меня тогда не возникало мысли о том, что уже на подсознательном уровне они считают этой власти обязанными своим достаточно высоким в то время положением. Я считал, что прежде всего нужно искать истину, которая объективна и независима от всего этого.
Ока времени моего раннего детства лучше всего представлена на фотографиях того времени. Новые фотографии не дают того представления, несмотря на их лучшее качество. Пространство изменилось не так сильно, а время - то неуловимое, которое трудно выразить словами - ушло, изменился "хронотоп", если говорить словами М.М. Бахтина. Я приехал в эти места летом 1960 года, мне был один год, а за три года до этого вышел фильм "Хождение по мукам", где герои плывут не по Волге, а по Оке мимо церкви Ильи Пророка касимовского Старого Посада. Вглядываюсь я в этот кадр, и вижу, что это та Ока, которая была в моем детстве...