Погода на Урале всегда мерзопакостная. Летом, то затянет ненастье с июня по сентябрь, и каждый день мелкий дождь, почти без передыха, то стоит несусветная жара, и города и веси затянуты гарью от лесных пожаров и в воздухе весит сладковатый дымок от горящих торфяников. Зимой, либо оттепели через неделю, с чавкающей грязной снежно-водяной кашей, либо морозы за -30, стоящие по две-три недели. Конечно жители других регионов будут презрительно фыркать и говорить, что уральцы ни жары настоящей, ни морозов стоящих не видели в своей жизни.
А вот осень иногда бывает подарит иногда дней пять или пару недель в конце сентября, в октябре, когда леса покрываются вкраплениями золота берёзовой листвы с красноватым оттенком осины. Как будто зеленоватом бархате лиственита кто-то рассыпал крапинки золота или "золота дураков", кому как нравится. В такие дни над Уральскими горами стоит тишина. Тишина такая, кажется, что можно ощутить эту тишину и на запах, и на вкус. Воздух прозрачен, ветерок нежно обдувает тебе лицо, принося с собой невидимые, липкие паутинки. На солнышке хорошо, нет уже того летнего жара. Кажется, солнце извиняется за летний зной. Небо не синее, а какое-то голубовато-белёсое даже в зените. Ляпота, одно слово! Приляжешь на пригорке, на солнышке, на тебя тут же опускается дремота, как будто сама природа приглашает тебя готовится к долгому зимнему сну. Нехотя подымаешься, отряхивая уже пожухлую траву и начавшие коричневеть опавшие листья, и не торопясь идёшь по своим делам. И в тебе, и вокруг тебя разливается какая-то светлая грусть и накатывают мысли о бренности бытия и никчёмности суеты. Но стоит завернуть в тень, как тут же пробирает холодком, будто далёкая зима шлёт тебе привет и напоминание о своём скором прибытии: "Жди. Скоро буду".
А вот весна наиболее отвратительное время года. Оттепели сменяются снегопадами, которых и зимой-то не быват. А когда сойдет снег, ветром подымается пыль с дорог, которая висит в воздухе до первых весенних дождей. И температура стоит не выше +10. А если черёмуха зацветёт, то заморозки гарантированы, если только не выпадет снега по колено. Хотя снега может выпасть и в конце мая. А то и в июне "мухи белые" начинают летать. Урал... Деваться некуда. Зона рискованного земледелия. Хотя год на год не приходится.
В этом году весна выдала по полной. Снега выпало немеряно, да по нескольку раз. И таяло все разом и тут же замерзало жутким гололёдом. Ветер задувал с разных сторон, срывая крыши и обрывая провода. Снег переходил в ливень, а потом снова в снег. Но, ни чё, вроде пережили. Одного было жаль - зимы мы не видели.
Сегодня, с утра, немного подморозило, лужи успели покрыться тонким ледком, из рта вырывался при дыхании парок, под ногами хрустело замёрзшее вчерашнее месиво из снежной каши вперемешку с талой водой.
- Сергей Михайлович, Витя! Витя! Держи, Сергей Михайлович! Витя, мать твою! Семёныч! Витьку по кумполу тресни, что б услышал! Витя, если я зову будь добр, подойди! Так, вы с Сергей Михайловичем, сегодня вы на "термосах" будете. Поэтому будете подъезжать через старый вокзал. После скорых. Понятно. У Гюзель путевые заберите. После выгрузки сразу в гараж!
Двое мужиков хмуро кивнули и, бормоча что-то матом себе под нос, пошагали в диспетчерскую. Оставшиеся проводили их сочувствующими взглядами.
- Оставшиеся, заводимся и выстраиваемся в колонну. И не забывайте: наше место слева от "Варежки". И доброхотов отгоняйте!
Водители недружно загомонили и пошли к своим автобусам.
- Семёныч, я вчера талоны отоварил. В столе возьми одну и, как Сергей с Витьком вернутся, плесни им. И пусть завтра не выходят, отоспятся.
Через полчаса я сидел на переднем пассажирском месте в автобусе, который возглавлял небольшую колонну. Ещё через полчаса мы заруливали на привокзальную площадь.
- Вот скажи ещё полгода назад, что до вокзала будем доезжать за двадцать минут с утра, вот ни в жизнь бы не поверил!
Я не ответил. Промолчал. Я эту фразу уже от каждого слышал не по разу, с кем ездил на вокзал. Просто согласился кивком головы.
- Встань у выезда.
После того, как автобус остановился, привычно пшикнув тормозами, попросил:
- Открой двери. И в салоне не кури. Пойду ребят посмотрю и узнаю кто сегодня в наряде.
Двери открылись, и я вышел на тротуар. Вдохнул этот странный воздух железнодорожных вокзалов. Наполненный запахом железа, кисловатыми нотками креозота и угольной гари. Запахом путешествий. Запахом новых открытий и предчувствия чего-то необычного, что может случиться с тобой, там впереди, куда ты сейчас поедешь. У вокзалов всегда своя суматошная жизнь: и когда залы ожидания, и лестницы забиты людьми, которые нервничают и жадно прислушиваются к невнятному бормотанию внутривокзальной трансляции. И когда глубокая ночь, на вокзале народа почти нет, и люди либо дремлют в креслах, либо устало стоят, прислонившись к колоннам или тяжело навалившись на подоконники, и гулко, но также неотчетливо звучит женский голос из громкоговорителей.
Хмуро оглядев непривычно пустую привокзальную площадь, сиротливую машину ДПС и увидев, как на неё втягивается очередная порция автобусов, прошёлся вдоль своих, переговорил с каждым из водителей и заглянул в салоны. Затем махнул ребятам рукой и пошёл к вокзалу. Ворота напротив главного входа, в высокой, под три метра, ограде, были пока закрыты. Я вопросительно взглянул на постового. Он вяло мотнул головой налево, и я, беззлобно матюгнувшись, пошёл по направлению к пропускному пункту.
На "таможне", в углу как всегда лениво развалившись на стульях сидели ЧОПовцы. Хотя они сейчас не ЧОП, а ВОХР РЖД. Толку-то от этого: как были ЧОП, так и остались. Гонору и наглости выше крыши, а толку мало. Чуть что случись - их и не видно. Только вот одно поменялось - не молодые качки-"бычки", мужики под пятьдесят и за. Я прошёл через "таможню" и, выходя, даже не придержал массивную дверь, которая, как уже запомнил, если её не придерживать в конце, визжит дико, несмазанной уже давно, петлёй.
- Витаминыч! Поимей совесть! - донеслось в спину.
- А это чтобы вы нюх не теряли! - и, не оборачиваясь, помахал рукой над головой.
Перед зданием вокзала, как будто ничего и не произошло, шурша мётлами убирали налетевший мусор и окурки двое, средних лет, "джамшуток".
- Аллах тебе в помощь, Парвиз! Добрый день! Как семья? Как жена?
Таджик, к которому я подошёл, перестал мести и увидев меня протянул руку для крепкого рукопожатия.
- Добрый день! Спасибо! Хорошо у меня. Кто сегодня у старого вокзала будет?
- Виктор Козлов и Сергей Ибрагимов. Ты ведь Виктора знаешь? А Ибрагимов первый раз. Они на наших "Хюндаях". Уже там должны быть. Поможете? - и протянул тоненькую пачку талонов, - Тут, как обычно, по четыре талона на мыло и порошки. И ещё на масло по талону.
Парвиз быстро взял талоны и спрятал за пазухой, испуганно скосив глаза на постового.
- Новенький? - спросил я.
Парвиз подтвердил это, слегка качнул головой.
- Кто сегодня старший по наряду?
- Каримов был.
- Я Арзу предупрежу. Идите к автобусам. Виктору скажи, что это я тебя попросил помочь. И спасибо тебе.
Мужчина в ответ только слегка кивнул головой и что-то сказав своему напарнику, подхватил метлу, и они пошли вдоль здания вокзала.
Я зашагал вслед за ними до главного входа в вокзал. Автоматические двери услужливо раздвинулись, но перед этим на мгновенье пришлось сдержать шаг, дабы электронные микросхемы успели обработать сигнал от датчиков и послать управляющие импульсы на открытие створок. В рекреации главного входа в вокзал народу было немного, человек 10-15, по нынешним временам, скорее всего можно даже было сказать - толпа. Некоторые стояли вдоль стены лестничных маршей справа и слева, переминаясь с ноги на ногу и не отходя от своих вещей. Другие, немного суетливой походкой и как-то нервно оборачиваясь, пересекали рекреацию в сторону билетных касс или в сторону небольшого зала ожидания с парой ларьков. Когда раздавалось знаменитое "Скорый поезд номер..." тут же движение прекращалось, и люди жадно начинали вслушиваться с какой-то надеждой на лицах. Спустя мгновение, лица некоторых людей уже выражали разочарование, а другие начинали с какой-то радостью суетиться, поднимая на руки свой багаж.
Я же, мельком взглянув на висящее над входом в подземный переход к платформам табло, но из-за своей близорукости так и не разглядев сколько времени, стал неспешно подыматься по мраморной лестнице на второй этаж. Всё-таки нужно отдать должное архитектору здания вокзала, человек создал великолепное здание. В начале подымаешься по нешироким боковым лестницам до площадки с выходом на перрон первого пути, и тебя окружает некий полумрак, несмотря на достаточно хорошее освещение. Затем делаешь поворот на 180№ и начинаешь подъём по широкой лестнице с нависающим над головой не очень высоким потолком, и как-то неожиданно вступаешь в большой холл, с высоченным потолком, с огромным окном между двумя залами ожидания.
Когда-то, очень давно, сейчас кажется в какой-то нереальности, в этом холле вдоль стен стояли справочные автоматы, и мальчишка шести лет нажимал белые, из твердого пластика, слегка холодноватые кнопки и с восторгом смотрел как вращается барабан и падают друг за другом, с щёлкающим звуком, вставленные между двух оргстёкол бумаги с расписанием поездов, правилами перевозок пассажиров и багажа и другая, очень важная для путешественников информация. Затем, спустя чуть больше десятка лет, уже студент-первокурсник по дороге домой заезжал на вокзал, чтобы в этом холле поиграть за компьютером, а потом, уходя, кинуть пятнадцатикопеечную монету в игровой автомат, в надежде получить хоть какой-то выигрыш. И потом в этом холле бывали и солдат-срочник в отпуске, и выпускник ВУЗа, встречающий родственников, и молодой специалист, уезжавший в командировки.
Сейчас в холе стояла какая-то тоскливая тишина, будто этот холл истосковался по суете обитателей вокзала - пассажиров, встречающих и провожающих. Хотя и раньше здесь не особо шумно было. В залах ожидания было гораздо шумнее. То ли от того, что люди особо не задерживались здесь, проходя в залы ожидания, то ли благоговейно смолкали, вступая в несколько торжественную пустоту этого холла. Казалось бы, звук моих шагов должен был звучать в этом огромном пустом помещении очень громко, но слышалось только какое-то хрустение вперемешку с шарканьем и скрипом резины по мрамору пола. Свернул в левый зал ожидания и прошёл сквозь него под напряжённо-встревоженными взглядами нескольких человек, бывших в этом помещении.
Я направился к переходу в "Новый" вокзал, возле которого, расплывшись большой кучей черной форменной одежды на пластиковом стуле, похрапывал Пашка. Не церемонясь я пнул его по берцу:
- Пашка! Хорош массу давить! Вставай давай!
Паша окинул меня мутным спросонья взглядом. Вытащил руки из карманов бушлата и энергично стал массировать лицо.
- Вот, блин, не дают трудовому народу вздремнуть от трудов праведных.
- Паша, не гунди, вставай и веди меня к Каримову. Скоро питерский придёт.
- Ща все соберутся и пойдём.
- Да пока их дождёшься...
- Уже дождался! Здорово, Паша. Здорово, Виктор.
Я обернулся на голос и поздоровался с Андреем и Мишей, старшими других колонн.
- Привет. Ну, раз вы уже тут, давай Паша веди нас, не тяни резину.
Сотрудник внутренних дел встал во со стула, потянулся и, повесив на плечо АКСУ, зашагал по переходу к перегородившей проход решётке. На спине его бушлата были видны следы споротой нашивки, как и на рукавах.
- Паш, а когда вам новые нашивки выдадут?
- А хрен его знает когда, ещё не говорили. Дай бог этот комплект бы оставили, - и Пашка нервно сплюнул под ноги.
Мы молча переглянулись. Арза, Артём Сергеич и другие старшие смены каждый раз жаловались на то, что начальство своё обмундирование чуть ли не каждый месяц на новое меняет, а им было сказано своё беречь, ибо "...новое обмундирование будет выдано не ранее, чем осенью следующего года...", только вот следующего за которым: текущим или через год, не говорили. Среди ОВДэшников постоянно муссировались слухи, что их форму заберут и то ли заставят шить за свой счет в каких-то ведомственных ателье (поле чего разгорался не шуточный спор о существовании таких ателье в данном пространстве-времени), то ли оденут в шинели советских времён, которые лежат на складах на случай всеобщего Апокалипсеца, который случится апосля завершения Армагедеца. Отчего сотрудники органов хмурились и постоянно цапались с вокзальной ВОХРой по мелочам.
Подойдя к решётке Пашка начал долбить по прутьям автоматом и орать:
- Пе-е-етруха-а-а-а!!! Пете-е-е-етру-у-у-ха-а-а!!! Пе-е-етру-у-уха-а-а, открывай я тебе гарем привёл!!!
- Пашка хорош орать, уши вянут! - пробасил Андрей, - Если мы гарем, то не Петруху надо звать, а Гюльчатай.
- Не, на хрен Гульчатай! А вдруг там под чадрой не Гульчатай, а Черный Абдулла? Я не согласен в такой гарем! - в пику Андрею заявил Михаил, и мы немного натужно заржали.
Загремев ключами, отперев замок и открыв створку в половину прохода, нас впустил дальше в проход "вечный дежурный по калитке" молодой парень в бушлате явно с чужого плеча, который был ему великоват размера на три - четыре. Лицом своим он напоминал актёра Годовикова из "Белого солнца пустыни". И хоть звали его не Петром, а вовсе Гордеем, но как только он появился, кто-то из ОВДэшников оценил сходство, и все сразу, не сговариваясь, начали звать его только Петрухой.
Большой зал в "новом" здании вокзала на втором этаже раньше был и залом ожидания, и местом, где продавались билеты на все направления дальнего следования. Сейчас же в этом высоком помещении, высотой в два этажа, находился отдел внутренних дел на транспорте, приписанный к вокзалу, и прикомандированная рота охраны. МВДэшники с самого начала были переведены на казарменное положение, да ещё надо было где-то размещать прибывшую роту, поэтому начальство недолго думая сказало обосноваться в этом зале. Всё равно пассажирские перевозки за последнее время сдулись значительно, и всё здание "нового" вокзала было отдано военным и МВД. Половину всего помещения отгородили невысокой по сравнению с высотой потолков гипсокартонной стенкой на профилях, за которой расположились спальные помещения. Перед этой стенкой стояли столы, которые использовались или для приёма пищи, или для чистки оружия, или для шумных баталий в шашки, шахматы, лото, домино, монополию или иные способы скоротать время после или до наряда. Карты же тут были под строжайшим запретом. В помещениях бывших касс располагались оружейки, кабинеты дежурных по отделу и начальства.
Вот с местным начальством и старшим по наряду мы и собирались встретится. С одной стороны, это было обязательно, с другой стороны, в последнее время мы уже, можно сказать, сдружились с ними и между собой. В самом начале, после всего мы хмуро возвращались сюда, отдавали документы и вместе с ОВДэшниками почти молча бухали по-чёрному. Невозможно было просто. Недаром говорят, что у нас дружеские отношения начинаются с застолья или совместного преодоления трудностей. А у нас было и то, и то.
Арза Каримов, старший по наряду сегодня, выглядел как типичный житель Рязанской губернии, хотя и был чистокровным башкиром, встретил нас в коридоре и спросив: "Машины как обычно поставили?", и получив утвердительные кивки, вручил нам каждому по файлу с несколькими листками бумаги.
- К Новикову идите, ждёт уже!
- Арза, у тебя на воротах новенький стоит?
- Да, а с какой целью интересуетесь гра-а-ажданин? Хотите диверсию устроить али теракт произвести?
- Да чтоб у вас, уважаемый гражданин начальник, язык отсох за такие предположения. Арза, я Парвиза попросил моим помочь. Сегодня наша очередь. Ну и талонов ему дал. Этот новенький тут же в стойку встал. Ты бы ему объяснил, что к чему.
- Хорошо, Витя. Сейчас схожу.
- Да не торопись.
- Мне всё равно сейчас обход идти делать, вот и переговорю.
- Спасибо!
- Спасибо не булькает!
- Коррупционер, я начальству жаловаться сейчас пойду!
- Иди, иди правозатычник.
- Попрошу не оскорблять. Спасибо, ещё раз, Арза. Я пошёл.
- Увидимся ещё.
И я, ускоряя шаг, направился к кабинету начальника отдела. С другой стороны, туда же, шёл старший лейтенант Кот, командир прикомандированной роты. Я придержал шаг и зашёл в кабинет за лейтенантом, притворив за собой дверь.
- Добрый день, - поздоровался я со всеми.
- Добрый день. Все здесь? Представители от перевозчиков документы и маршруты перевозки получили?
Я с Андреем и Мишей дружно кивнули, показав файлы.
- Хорошо. Эшелон из Питера прибывает на первый путь через 10 минут, - на слове Питер лейтенант скривился, но уже смолчал, - Сергей Александрович, вы со своими людьми, как обычно, перекрываете со стороны второго пути, головы и хвоста состава. Каримов и сотрудники отдела с оставшимися бойцами роты обеспечивают перрон первого пути и проход на привокзальную площадь к автобусам. Чьи сегодня на "термосах"?
- Наши две машины. Вчера ещё звонили, сказали, что в областную везти надо будет.
- Хорошо. Товарищ старший лейтенант, с машинами кого командируете?
- Поедет политрук Семцов и старшина Убейконь.
- Пал Степаныч, пропуска оформи.
- Так, времени хватит, чтобы перекурить до прибытия эшелона. Торопить не буду, но после питерского еще два на подходе, госпитальных.
- Как выводить будем? Через центральный или по боковым?
- По боковым. Выводите по-вагонно. Старших по вагонам только предупредите. Товарищ старший лейтенант начальника эваксоства тоже предупредит.
- Нумерация?
- С хвоста.
Я сунулся в листы в файле.
- У кого последние вагоны?
- Мои, - ответил Миша, - Везёт Андрюхе.
- В этот раз нам тоже повезло, - Миша удивлённо взглянул на меня, немного склонил голову и облегченно тряхнул головой в знак согласия.
- Тогда всё. Идите.
Мы вышли из кабинета. И пошли обратно, тем же маршрутом, что и пришли сюда. Выйдя на перрон, привычно взглянул влево. Локомотив с составом ещё не появился. Закурил и посмотрел на станционные пути. Первые четыре были пусты. Оно и понятно, на первый эваксостав, второй пустой, третий и четвертый под госпитальные. На шестом или седьмом стоял воинский эшелон с танками, укрытыми брезентом, дальше были видны полувагоны и крытьё.
- Интересно, а это какие танки? - спросил подошедший старший лейтенант.
- Скорее всего 62-е, с хранения, - ответил ему Андрей, он в своё время срочку танкистом тянул.
Лейтенант ещё немного постоял молча рядом с нами, тоже молчавшими. Попереминался с ноги на ногу, видно было, что хочет ещё спросить что-то, но, так и не спросив, ушёл, увидев, как бойцы роты распределяются по второму перрону в ожидании поезда.
Андрей смачно сплюнул под ноги:
- Вот всё ходит этот НКВДэшник, всё выспрашивает, вынюхивает, высматривает. Как спросит чего, а ты стоишь и думаешь, что ему ответить и срок не получить. Вот же ж, бля, жизнь наступила. Как увидишь их малиновый околышек на фуражке или петлицы, так мороз по коже пробирает.
- Это у тебя, Андрюха, генетическая память работает. Никак в роду твоём врагов народа немеряно было. - утвердительно сказал Миша, а у самого в глазах искорки смеха бегали.
- Прошли, вон прибывает.
И мы посмотрели в сторону приближающегося локомотива, который тянул за собой вагоны эвакуационного состава с детьми, пережившими Ленинградскую блокадную зиму 41-42 года.
С негромким гулом, мимо нас, величаво проследовал электровоз в своей красно-серой РЖДэшной раскраске и вот уже проплывают пассажирские вагоны с до сих пор непривычными небольшими квадратными окнами и утопленными в тамбур дверями. Мы не смотрим в проплывающие перед нами окна, хотя они и занавешены с внутренней стороны плотными занавесками. Мы упорно рассматриваем подметённый асфальт перрона или проплывающие перед нами стенки вагонов. С металлическим звоном откликнулись на остановку локомотива тарелки буферов и пробежала от локомотива в конец состава волна шипения воздуха в тормозах вагонов. Немного в стороне от входа в вокзал, почти напротив одного из двух лестничных спусков, по которым можно прямо с перрона первого пути, спустившись по лестнице и далее через арку вовсю ширину здания вокзала, выйти на привокзальную площадь, открылась дверь вагона и на перрон вышли двое военных: мужчина и женщина. Со стороны "нового" вокзала к ним подошли Новиков и Кот. Начальник линейного отдела ОВД держался немного позади старшего лейтенанта НКВД.
Михаил ткнул локтем мне в бок:
- Вить! Твоя приехала.
Я, близоруко щурясь через очки, бросил взгляд на женщину в военной форме 40-х годов и с силой сжал челюсти и губы, чтобы лицо не расплылось в улыбке. Есть за мной такая не хорошая черта, когда вижу знакомого и приятного мне человека, а особенно когда с ним давно не виделся, то морду моего лица заливает самая идиотская улыбка, которая только есть на свете. Мы стояли у чугунных перил, рядом со входом в вокзал, но внутри оцепления. Хотя в оцеплении на перроне особой необходимости уже и не было.
Это раньше, когда стали приходить первые эшелоны из СССР, пришлось срочно ставить оцепление к каждому эшелону. Потому как из подвагонных ящиков начинала лезть всякая шушера: были и дезертиры, пытавшиеся скрыться от призыва на нашей территории, были и беспризорники, приехавшие за "хорошей жизнью", но больше было всякого приблатнённого и блатного народа, стремившегося быть подальше от фронта, суровых НКВДэшников и поближе к благам не советской цивилизации. И желающие эти блага приобрести себе в личное пользование с использованием как холодного, так и огнестрельного оружия. Доходило и до перестрелок. Было что от шальных пуль гибли и случайные пассажиры на перронах, и прибывшие эвакуированные дети, и раненые в госпитальных поездах. По этой причине встречающие, провожающие и сами пассажиры предпочитали ожидать свои поезда внутри вокзала. Всё равно пока эшелоны не уберут со станционных путей, регулярные поезда на станцию не допускались.
Сейчас же, все эшелоны останавливались перед пересечением линии соприкосновения и все вагоны тщательнейшим образом перетряхивались специальными сводными подразделениями НКВД и МВД на предмет неучтённых личностей и оружия. Последнее изымалось у всех, даже наградное. Ребята из ОВД говорили, что даже были случаи, когда некоторых раненых, не желавших расставаться с огнестрелом, снимали с эшелонов, несмотря на возмущения медперсонала госпитальных поездов. Что было дальше с этими людьми история умалчивает. А может это очередная байка. Но всё равно оцепление осталось.
За спиной с громким щёлканьем открылась дверь в вокзал и, слегка постукивая палочкой, к оцеплению подошла Анна Григорьевна. Она уже привычно, молча, подошла к противоположной от нас стороне и встала, опираясь на палочку, жадно рассматривая подслеповатыми глазами окна вагонов. Вокзальные двери снова щёлкнули, и кто-то из вокзальных работников вышел и направился к старушке с пластиковым стулом. Поставив стул рядом с ней и постелив на сидушку сложенное в несколько раз старое одеяло, она тронула старушку за плечо и что-ей тихо сказала, указав на стул. Та даже не обратила на это никакого внимания, продолжая смотреть в вагонные окна. В руке её дрожала старая фотографическая карточка. Анне Григорьевне шёл восемьдесят первый год. Она жила на Вторчермете, но никогда не опаздывала к прибытию эваксоставов с детьми.
Мы с ней познакомились, встречая второй или третий эшелон. Тогда она с трудом прорвалась на перрон. Злой от недосыпа и нервов постовой у ворот ограды вокзала орал на неё, перемежая литературный русский различными идиоматическими конструкциями. На что старушка негромким голосом, со старческим изломом, всё равно просила её пустить "встреть деток". Мы, в тот раз, с Новиковым шли не через вокзал, а по улице, ещё толком не понимая как и что делать.
- Товарищ майор, да объясните вы ей! Я уже устал! - взмолился сержант.
Новиков быстро подошёл к старушке и надвинувшись на неё проговорил командирским голосом, намереваясь быстро отвязаться от очередной сердобольной старушки и бежать встречать прибывающий состав:
- Гражданка, здесь проход закрыт. Пройдите через Ка-Пэ-Пэ! - последнее слово майор произнёс раздельно с нажимом на каждую букву.
Бабулька тут же вцепилась в рукав бушлата майора, что привело начальствующую персону в некоторое замешательство. Пришлось остановится. От услышанного мы все слегка впали в ступор. Старушка представилась как Анна Григорьевна Пастухова. Её саму эвакуировали из блокадного Ленинграда весной 42 года, в трёхлетнем возрасте по "Дороге жизни". Показала удостоверение "Жителю блокадного Ленинграда". И старую, изломанную фотографию. На фотографии были изображены две девочки. Одной было на более двух лет, вторая была семи восьми лет. Младшая сидела на коленях у старшей. Внизу стояла надпись: "г. Ленинград. 1940 г.". На обороте, почти не читаемо, карандашом женским почерком было выведено: "Нюра и Ляля".
- Я постою в сторонке. Просто посмотрю. Может её узнаю. Её должны были тоже эвакуировать, - проговорила бабушка, не отпуская рукав бушлат майора.
Новиков непонимающе смотрел на нас, мы на него. Тут захрипела рация в кармане у майора требовавшая срочно прибыть на перрон, так как состав уже почти прибыл.
- Да б...ь, х.. с ним, пусть идёт. Побежали уже прибыл. А тебе..., -погрозил кулаком постовому, но более ничего не сказав, рванул в вокзал, как только гражданка Пастухова выпустила его рукав. Забегая в вокзал крикнул только находившемуся тут сотруднику ОВД:
- Там старуха за нами идет на перрон пропусти, а после её ко мне!
Потом уже Артём Сергеевич рассказал, что Анна Григорьевна потом просидела у Новикова часа два, рассказывая тому про свою жизнь. Отца, мать и свою старшую сестру она почти не помнит. В памяти, после стольких лет жизни, остались только смутные образы. На начало войны ей было 2,5 года. От блокадных дней осталось только чувство постоянного голода и жуткий страх от звуков сирены. Такой страх, что она с трудом с ним справлялась и во взрослой жизни. Её саму, как ей говорили в детском доме в Кировской области, эвакуировали из блокадного Ленинграда в трёхлетнем возрасте по "Дороге жизни". Из документов при ней была только эта фотография и всё. Когда она, закончив семь классов в детдоме, выпустилась из него директор детдома сказал ей, что имя ей дали Анна только по тому, что, когда её привезли в этот детдом, она, первое время, постоянно плакала и повторяла: "Нюла, Нюла, Нюла". И судя по фотографии у неё есть старшая сестра. А отчество просто дали первое попавшееся. Анна Григорьевна после детдома смогла поступить в медучилище, закончив которое в неполные семнадцать лет, работала фельдшером-акушером в леспромхозах Кировской области. Там встретила своего мужа. Потом перебрались в Свердловск. Тут и обустроились. Вырастили, выучили троих детей. В конце 90-х похоронила мужа, онкология сгубила. Дети разъехались, кто куда. Старший в Украину уехал с женой. Средняя дочка в Москве жила, а младшая во Франции. А теперь она одна осталась. Сестру свою она в 60-е пыталась искать, только вот ни адреса, где жили в Ленинграде, ни имени сестры она не помнила. Несколько раз, в отпуск, ездила с мужем в Ленинград. Думала может вспомнит что-то. Но так ничего и не вышло. И вот когда сказали, что из Ленинграда деток привезут на реабилитацию, и подумала, а вдруг она сможет по фотографии сестру узнать. И пришла на вокзал. Новиков конечно пытался ей сказать: зачем вам ходить сюда, мол давайте фотографию, мы ориентировку дадим, потому как детей из Питера не только в Свердловск везут. Анна Григорьевна с ним согласилась, но настояла на том, что будет приходить. Майор сдался и дал своё разрешение.
Вот и сейчас она стояла и ждала, когда увидит детей. Все, кто про неё знал и знал её лично, а таких людей в Ёбурге судя по всему было приличное количество, между собой и прямо в глаза ей говорили о том, что вероятность найти потерянную сестру ничтожно мала, что девочка могла и умереть от голода, и могла погибнуть под обстрелом или бомбёжкой, могла попасть в другой город или остаться на территории СССР, но в глубине души мы все желали Анне Григорьевне всё-таки встретится со своей сестрой. Парадокс: младшая сестра будет на 70 лет старше своей старшей сестры, по прожитым годам их жизни.
Да, парадокс. Но и окружающая нас сейчас действительность один сплошной парадокс. Вот хоть взять вот этот вот парадокс, который происходит на наших глазах, когда из карман своего галифе военврач, с двумя шпалами в петлицах, достает и разворачивает нечто, бережно завернутое в толи носовой платок, толи в чистую тряпицу. После извлечение это нечто оказывается черной плиткой смартфона. И военврач что-то бормоча себе под нос начинает неумело тыкать по экрану пальцем. Новиков неловко отворачивается, а старший лейтенант НКВД Кот взирает на это с некой усмешкой, как бы мастера своего дела глядящего на неумелые попытки ученика повторить его действия.
- Служебный. Их им под расписку выдают в НКВД, а за утерю 10 лет строгого, без права переписки, - важно отметил Михаил.
- А ты откуда знаешь? - удивлённо спросил Андрей.
- Да брешет он, как сивый мерин, а ты, Андрей, всему веришь, - вмешался я.
- Звездун ты, Мишка!
Мишка состроил мину оскорблённой невинности. Но я продолжил:
- Не 10 лет без права переписки, а расстрел на месте без суда и следствия и так раз 20 или 30, я точно не помню.
- Два балабола. И как вас только до такого ответственного дела допустили, - сокрушённо вздохнул Андрей. А Мишка в тон ему ответил:
- А ты анонимку сбацай и отправь по инстанции. Авось в следующий раз уже будешь встречать эшелон с многомудрыми, степенными винтажными газогенераторами, такими как ты.
Но тут наш вялый диалог был прерван громогласными воплями, подобным трубному рёву раненного носорога, раздавшимися в тишине. Иногда так бывает, когда в работе железнодорожной станции возникает необъяснимая простому обывателю пауза и над станционными путями повисает тишь, только где-то далеко свистнет свисток маневрового локомотива да с щёлканьем переключится на входной или выходной горловине стрелочный перевод. Мы закрутили головами отыскивая источник раздавшегося ора и мата.
Долго искать не пришлось. В то стороне, где был электровоз, получается четвёртый или пятый вагон от головы состава, стоял, покачиваясь, невысокий военный, петлицы было трудно рассмотреть из-за расстояния, и орал на одного из бойцов оцепления:
- Почему не исполняешь приказ старшего по званию, боец!!! Я тебе приказываю: бегом привести своего командира!!! Бегом, я сказал!!!
Боец оцепления, из роты старшего лейтенанта, видимо растерялся и не знал, как реагировать в данный момент. Оравший не унимался.
- Фамилия и звание, боец!!! Фамилия и звание твоего командира!!! Совсем тут у буржуев пролетарскую ответственность потеряли!!! Продались троцкистам!!! Я вас тут всех на чистую воду выведу!!!
Военного попытался успокоить новый персонаж, появившийся из открытых дверей вагона. Эти персонажам была женщина в военной форме, лет 40, которая семеня подскочила к разбушевавшемуся:
- Фёдор Терентьевич! Фёдор Терентьевич! Федюша, успокойся пожалуйста! Люди же смотрят. Этот красноармеец сейчас быстро сходи и приведёт своего старшего, - и отворачивая Федюшу к вагону, рыкнула на красноармейца, - Чего стоишь бованом, быстро зови своего старшего. Не видишь што ли, полковой комиссар тебе приказывает!
Боец было дернулся, но к ним уже подходил старший лейтенант и немного позади него Новиком, а за их спинами маячила праздношатающаяся публика, в лице нашей троицы, военврача и Шуры. Подхватив меня под руку, Александра быстро оглянувшись, чмокнула меня в щёку.
- Здравствуй Витя! Здравствуйте, Михаил Александрович! Здравствуйте, Андрей Андреевич!
- Здравствуй, Саша! - чуть ли не в унисон ответили мы.
- Шура, - поправила меня она. Я же просто похлопал своей ладонью по её руке и шёпотом спросил:
- А это что за гвинпин такой? Да ещё и с адъютантом?
Александра скривилась:
- Навязали нам. Из-за него пришлось целый день в Вологде стоять. Всю дорогу нервы трепал. То ему одни списки предоставь, то другие. Всё грозился в Главполитупр бумагу отправить о разложении личного состава. Вагон ради него пришлось освободить. Всю дорогу пил. Так и не протрезвел до сих пор. Как нам сказали, назначенец от Наркомата госконтроля в представительство к вам, в Свердловск.
Мы остановились в шагах десяти позади остановившегося Новикова и делали вид, что просто нам тут воздухом подышать приспичило, но уши свои развесили.
- Здравия желаю, товарищ полковой комиссар! - старший лейтенант, по-уставному, за три шага перешёл на строевой шаг и чётким движением отдал честь, - Командир роты оцепления, старший лейтенант НКВД Кот.
Полковой комиссар, на свежем воздухе которого уже начало потихоньку развозить, пошатнувшись развернулся и оглядел старшего лейтенанта мутным взглядом. Негромко икнул и пыхтя, поправив фуражку, смазано козырнул.
- Полково-ой ком´мисар Мажин. Почему не встречаете?
- Сообщения о вашем прибытии не поступало.
- Совсем тут распоясались. Дисциплину распустили!
И полковой комиссар начал снова заводится. Но тут вмешался Новиков. Шагнув вперёд вяло махнув рукой, что можно было с изрядной долей натяжки считать козырянием:
- Начальник отдела внутренних дел по станции Екатеринбург-Пассажирский, майор полиции Новиков. Гражданин, предъявите документы.
Гражданин Мажин только услышав слова "гражданин" и "полиция" как-то странно дернулся, сбледнул с лица и начал суетливо шарить по карманам. Его спутница тихонько охнула и мышью метнулась в вагон. Через пару минут, в течении которых полковой комиссар Мажин всё шарил по карманам дрожащими руками и начав покрываться крупными каплями пота, выскочила с кожаным, потрёпанным портфелем, который сунула в руки комиссару.
Почувствовав в руках привычный предмет, он одним движением открыл его и сунув правую руку, как мне показалось почти до плеча, достал и протянул майору бумаги.
- Полковой комиссар Мажин. Направлен Наркоматом госконтроля в представительство СССР на территории буржуазной России. Со мной следуют прикомандированные сержант интендантской службы Попова и красноармеец Гапон.
После последней фамилии мы все вопросительно уставились на Мажина, тот в начале не понял устремлённых на него взглядов, а за тем спохватившись сказал:
- Да это не тот Гапон. Однофамилец просто. Товарищи из НКВД проверяли.
Новиков снова уткнулся в бумаги. Перелистнул пару листов и вернул их комиссару.
- Более не задерживаю. Вернитесь в вагон.
- Но меня должны встретить! Я должен срочно прибыть в представительство...
- О том, что кого-то будут встречать меня не информировали. Вернитесь в вагон до особого разрешения.
- Но у меня есть пропуск на вашу территорию.
Новиков начал звереть:
- Я сказал в вагон, значит в вагон! - и повернувшись, крикнул, - Паша! Иди суда!
Прогромыхав по асфальту подкованными берцами примчался Пашка.
- Товарища в вагон и не выпускать до моего распоряжения, - приказал Новиков и развернувшись направился к нам. Паша тем временем демонстративно перевесил АКСУ себе на грудь и спросил:
- Сами пойдёте или проводить?
Полковой комиссар гневно взглянул на сотрудника ОВД, и не сказав ни чего, вначале запихнул в тамбур свою спутницу, а за тем и сам юркнул в вагон и грохотом захлопнув дверь вагона. Паша расслаблено встал у двери и хитро подмигнул стоявшему всё это время по стойке "Смирно" бойцу роты НКВД. Тот скосив взгляд и убедившись, что начальство убыло уже более чем на 10 шагов, также расслабился и шумно выдохнул.
- Блин, достали эти уже! С каждым эшелоном какая-нибудь чинуша сюда прёт. То с проверками, то ещё с какой пое...ю. Бл...! Нет чтоб с немцами воевать, так нет сюда прут. Уроды, бл...! Так и хотелось эту морду у вагона пристрелить вместе с его бабой!
Тут Мишка не выдержал и влез:
- Это Гапона надо шлёпнуть, как провокатора и проблема будет решена. Только у нас эсэров нет. Дмитрий Васильевич, - обратился Мишка к военврачу, - а у вас там эсэры ещё живые остались или в НКВД обращаться надо?
Военврач Вотенцов практически не общавшийся с нами вздрогнул и испуганно посмотрел на старшего лейтенанта. Кот же уже познакомившийся с нашим цинизмом и идиотскими шутками только и сказал:
- Товарищ Военврач 2-го ранга, не обращайте на них внимания. Это шутки у них такие.
Военврач всё равно немного стал идти немного поближе к старшему лейтенанту и подальше от нас.
- Михаил Александрович, ну не надо так шутить! - попросила Шура.
Тут Новиков обратил на нас внимание.
- А я не понял, что вы за мной ходите? Заняться уже нечем? Документы же на руках? Вот и идите быстрее по вагонам. Дети уже заждались. Александра Иосифовна, предупредите старших по вагонам, что выводить будем с хвоста поезда, по-вагонно, ребята помогут. И пусть не торопятся детей одевать, упарятся пока дождутся. На ветре продует.
- Хорошо, Игорь Сергеевич. Сейчас предупрежу.
И Шура, отпустив мою руку, побежала вдоль состава.