Самая короткая ночь. Лето, середина июня, воздух пронизан пьянящими пряными ароматами, нагретый, за почти что бесконечный и пропеченный день, асфальт нехотя отдает свое тепло легким дуновениям ветра. Темнота не окутывает город полностью, оставляя, вслед за ушедшим передохнуть солнцем, светлую полоску, которая к утру медленно перетечет в зарю. Улицы запружены ордами гуляющих выпускников, которые распугивают своим гомоном даже самых стойких и верных почитателей ночных моционов и от хмельного энтузиазма коих обороняются табличками "Закрыто" двери магазинов и окна ларьков.
Считанные мгновения небытия под призрачной пелериной сумерек.
Она сидела на крыше одной из бессчетных многоэтажек и вглядывалась в чернильницу неба, которую, по издревле заведенной традиции, в это время года слегка разбавляли молоком. Ласковый летний ветер бережно перебирал коротко стриженные черные волосы и предлагал провести эту стремительно тающую передышку между двумя палящими бесконечностями в его объятиях. Но она не обращала на подобные ухаживания абсолютно никакого внимания. Не то время и место, чтобы ветру отдаваться. Да и повод не тот. Ведь эта ночь была для нее особой. Самой короткой в году.
Уже много лет, в вечер после летнего солнцестояния она поднималась сюда. Почти у каждого возникает мечта, надежда, соблазн, тайное желание того, что если вернуться в то же место, день и минуту, то можно получить еще один шанс. Пережить заново, перечеркнуть, словно черновик, ошибки и теперь уж начисто, набело.
Пересбыть.
Но, увы и ах...
Судьба глуха к подобным приемам мелкобытовой магии. Означенное время утекает, растворяется, медленной пыткой сердце обрывает и швыряет вниз. Туда, где, (что естественно, ведь закон подлости еще никто не отменял,) всегда будут острые камни, колкие взгляды, жалящие слова и тягучая однообразность будней. Туда, откуда можно только вверх, потому что ниже некуда.
Она не жила такой надеждой. Уже не жила. А просто поднималась на крышу, словно это была часть какого-то неведомого ей заклинания. И, сложив по-турецки ноги, смотрела на звезды, перебирая в своей памяти цветные лоскутки былого.
"Странные все-таки существа - люди-человеки." - размышляла она - "Вечно надеются на то, что уж именно с каждым из них все должно быть замечательно, а потом постоянно удивляются тому, что чаяния их не оправдываются. Словно кто-то им напророчил исключительно благоприятное расположение звезд, линий руки и дорожных знаков. Ну а кто обещал-то такое? Вот именно. Никто ни руку на отсечение не давал, ни голову к рельсам скотчем не приматывал, ни, хотя бы, на любимый золотой зуб не спорил. Но все равно они оборачиваются лозунгом "Лучшее, конечно, впереди". Легче так. Ведь, если представить, что самое лучшее уже было... "
Самое время было разреветься, излить, исторгнуть из себя вместе со слезами накопившуюся тоску и боль, но она лишь грустно улыбалась созвездиям, что вальсировали над ее головой.
И ждала. Когда где-то там, в глубине, в вышине мелькнет маленькая светящаяся точка и стремительно понесется вниз. Это означало, что все нормально, все по правилам и тот, кто этой точкой является, счастлив. Когда-то, давно и недавно, вчера и миллион лет назад, здесь и на другом конце вселенной она была рядом. И он научил ее.
Падать.
Поначалу не было даже намека на какое-нибудь захудалое чудо. Все происходило по неписаным законам стандартных сил притяжения двух человеческих особей. Взаимный интерес, первые, еще совсем робкие разговоры, пересыпанные до приторности шутками с его стороны и обильно сдобренные ее смехом. Излишняя церемониальность на первом свидании, осторожные недомолвки и искры от пересечения взглядов. Постепенное распробование друг друга на вкус и цвет, наполнение неуклонно уменьшающегося пространства между громом и молниями. Вспышка священного безумия, признания, обещания, тяжесть расставания... И осознание того, что дороже этого человека, который еще несколько недель назад был одним из многих, нет никого в целом свете.
И однажды, на исходе самого долгого дня, он взял ее за руку и тихонько шепнул "Пойдем. И ни о чем не спрашивай, ладно? Я все равно ничего не смогу объяснить, это можно лишь ощутить". Она запомнила этот миг навсегда. В мельчайших подробностях. Рука, до нереальности горячая, и трепещущая в такт его пульса, длинные тонкие пальцы, вцепившиеся в ее запястье, словно в единственную соломинку, горячечный блеск в глазах.
Они поднялись. В лифте на верхний этаж и еще пару пролетов пешком. Выбравшись на крышу, он расправил плечи и словно стал больше и выше, будто, наконец, вернулся домой из долгого заточения. Она же вспомнила сразу все ужасные рассказы и публикации о всяческих сумасшедших парочках, которые, ввиду различных обстоятельств прерывали свои жизни путем совместного низвержения с подобающей для подобных поступков высоты. Именно "на подобающей высоте" они как раз и находились. Нет, она не замечала раньше в его поведении никаких суицидальных намеков, но все происходящее было более чем странно. И пугающе. До мурашек, до ступора, до сдавленного шепота "Мамочки!"
Наверное, ее испуг был настолько заметен и выразителен, что он понял, каких причудливых чудовищ рождает ее разум. И улыбнулся. Широко, тепло, ласково. А затем обнял ее. И все прошло, страхи растворились, лопнули, словно радужнобокий мыльный пузырь, ведь порой все возможные слова на любом языке, да и на всех языках вместе взятых, перевешивает лишь одно-единственное прикосновение. Все, что было, есть и будет, стало абсолютно неважным, несущественным, не имеющим никакого значения. Заботы, встречи, интересы, грезы, явь, сны, люди (все вместе и каждый в отдельности), небо, солнце... И собственная жизнь тоже. Она отдала бы все вышеперечисленное лишь за одну возможность - не размыкать объятий. За то, чтобы окружающий воздух вдруг превратился в янтарь и пленил их обоих, словно мошек.
И поэтому она не смогла заметить того момента, когда их подошвы медленно оторвались от нагретого битума крыши и две переплетенных тени стали медленно подниматься. Отменяя всевозможные законы и правила, перечеркивая своим поступком тысячелетние труды пытливых умов, отправляя в мусорную корзину сами законы мироздания. Реализуя потаенную мечту всех проживавших на этом шарике фантазеров, выдумщиков и влюбленных. Прямо вверх. К звездам.
Она очнулась в тот момент, когда город превратился в небольшую сияющую брошку далеко внизу. И слова не говорились, и мысли не строились, и воздух не вдыхался - все заменило собой ощущение полнейшей эйфории, пронизывающей все тело и растворяющей сознание. Они медленно скользили меж тучных облаков и перемигивающихся созвездий, словно сами были готовы то ли дождем излиться, то ли указать дорогу путнику. Или взорваться в небесной глубине искрящейся россыпью фейерверка.
Когда же к ней вновь вернулась способность думать и говорить, ей захотелось высказать кипящую лавину признательности за этот дивный дар, но нужные и необходимые слова играли в прятки и никак не желали произноситься. Все, что она смогла сделать - только прижаться к нему всем телом и шелестом кожи выразить-таки глубину переполнявшего. И это было единственно возможным и самым правильным жестом.
А затем они начали падать. Резко рванув к земле, пикируя, словно желая вынырнуть из поднебесья и пронзить планету насквозь, распугивая самолеты, путая созвездия, простреливая собственными телами облака, взрезая вдруг загустевший воздух, раскаляясь от соприкосновения с ним, становясь двумя метеорами... От скорости падения, от хлещущего по лицу ветра закипала кровь и мутился разум, все переворачивалось и менялось местами и уже они сами становились и скоростью, и ветром, и землей. И всем остальным, что есть еще в этом мире.
Наверное, в это время на земле кто-то замечал падающую звезду и загадывал желание, вот только исполниться оно не могло ни при каком раскладе. Ведь то не звезда падала. Но об этом знали лишь двое.
Конечно, это стало их секретом, ведь подобными вещами не делятся. И не из жадности или скупости душевной, а из-за боязни того, что если предать огласке что-то нереальное и чудесное, то оно потеряет какую-то свою невесомую составляющую и исчезнет. Да и сами они низвергались из межзвездных глубин отнюдь не при каждом удобном случае, чтобы не затереть, не захватать ни творящееся с ними волшебство, ни свои чувства друг к другу. Поэтому, несмотря на силу взаимного притяжения, переплетенные нити их судеб не затягивались в узлы брачных уз, они никогда не жили под одной крышей и практически не имели общих знакомых, Она не пыталась спрашивать, откуда и когда у него появился сей дар, а он никогда ей об этом не рассказывал. Лишь только говорил, что когда-нибудь он научит ее падать саму, без его помощи, и она сможет ощутить эту силу и скорость в полной мере, когда никто и ничего не сдерживает ни на йоту. Она слушала, улыбалась, кивала головой в такт его словам, расспрашивала его о том, что происходит, когда падаешь в одиночку, и восхищалась его рассказами, но при этом так и не понимала, зачем нужно учиться падать в одиночку, когда это можно делать вдвоем.
Они выбирали для своих полетов самые темные часы, когда редкий хозяин отправит в принудительный моцион провинившегося пса и места, на которые нога человека ступала лишь по особым, не регулярно повторяющимся праздникам. Когда наступали холода и мороз в содружестве с северными ветрами не давали возможности поднять хрупкие человечьи тела на подходящую высоту они старались подгадать совместный отпуск, чтобы, подобно птичьим косякам, хоть на недельку, да в теплые страны. А уж там обрушиться падающими звездами в теплую воду, распугать, своих морских собратьев и растечься по ее беспокойной глади долгой и сверкающей лунной дорожкой.
Чересчур низко пронесшийся самолет собрал законную порцию оваций от дребезжащих стекол и вывернул ленту воспоминаний обратно. В самую короткую ночь. Закат обкладывало кисломолочной пенкой облаков. Для кого-то, может, с приходом облачности наступает нелетная погода, но только не для них, ведь когда из белесого тумана возникают стремительно приближающаяся твердыня, татуированная сеткой дорог... "Не для него" - поправил ее внутренний голос. Ведь все ее падения если не быльем поросли, то уж точно носили на себе невесомый и смирительный слой пыли.
Они не заметили того момента, когда их взлеты стали получаться не такими высокими, а падения, ввиду этого, чересчур стремительными, ведь это происходило очень медленно, по капельке, словно из крана вода. Он стал учить ее одиночным падениям, для чего сначала понемногу ослаблял тиски своих объятий, затем стал держать ее за руки, потом за одну, а потом...
Потом наступило на южном береге Крыма, под Алупкой, там, где море и сосны замешивают настолько сочный воздух, что кажется можно питаться только им и больше ничем. Ну, в крайнем случае, на хлеб мазать, но ни в коем разе не приправлять. И посреди всего этого пиршества красок им удалось подняться едва ли на сотню метров. Дальше никак. Барьер. Шлагбаум. Финиш.
Нет, они пытались вернуть эту способность к левитации, для чего меняли города, времена и способы, но это помогло лишь детализировать диагноз. Оказалось, что они больше не могли подняться в воздух вместе, несмотря на то, что взаимообожание, забота и притяжение друг к друг были еще очень и очень сильным. По одиночке - пожалуйста, а вот вместе - ни-ни, никак невозможно. Вот только он так и не успел ее научить падать. Дорога в небо закрылась.
Тогда, в порыве отчаяния ли или в приступе нежности, он торжественно поклялся в том, что раз это чудо было подвластно двоим, то и пожинать плоды его потери они тоже должны вместе. Это была практически невыполнимая клятва, и они знали об этом, но клятвы обычно и даются для того, чтобы их однажды нарушить. Они довольно быстро обросли общим жильем, имуществом и знакомыми, причем он усердствовал с удвоенной энергией, словно стараясь привязать себя покрепче к земле подобными путами. Но с каждым днем она все чаще и чаще замечала, с какой тоской с наступлением сумерек он поднимает глаза вверх. К звездам.
В такие минуты она чувствовала себя балластом.
Для того, кто хоть раз вкусил чудес, ноздрями втянул их аромат, все остальное переходит в категорию "постольку поскольку". Это словно наркотик. Даже хуже. Неизбывное желание прикоснуться к подобному таинству хоть еще разочек - это страшной разрушительной силы влечение. Оно пробьет любую плотину, сотрет в порошок самую надежную крепость, снимет скальп с сотни сторожей. И разомкнет любые объятия.
Она знала об этом. И, поэтому, вернувшись однажды домой за полночь и, обнаружив в его стенах лишь темноту и тишину, поняла, что балласт сброшен. Все. Кон-че-но. Без слез, объяснений, уговоров, сообщений на автоответчике и прощальных записок. А когда, вместе со светлеющим востоком в ней почему-то зарделся едва различимый огонек, подогревавший веру в то, что все может измениться, она увидела падающую звезду, которая с безумной скоростью по бездонному небу прочертила безупречно ровную траекторию. Безнадежности.
Словно прощальный росчерк.
Они больше не виделись.
Белесая полоса уже переместилась на восток, подкрасилась, припудрилась, принарядилась прозрачным газом кучевых облаков и при полной боевой раскраске приготовилась к торжественной встрече солнца. Настало время покидать наблюдательную площадку, спускаться вниз, в будни, в еще один день жизни. И искать в его глубине ту потаенную тропинку, которая сможет вывести еще к одному чуду, пусть даже и не к такому головокружительному, как то, что выпало ей однажды. И она была благодарна. Судьбе, жизни, ему. За то, что ей довелось испытать
Вдруг она заметила, что одна из звезд отцепилась от небесного свода и стремительно понеслась вниз, оставляя за собой сверкающий след. Провожая ее полет глазами, ей удалось на несколько мгновений ощутить рев ветра в ушах, густоту разрезаемого телом воздуха... Вспомнить, как это бывает. Падать.
И когда мелькнувший на небе след метеора исчез где-то за укрытым домами горизонтом, она медленно поднялась и пошла к выходу на чердак. К воротам в реальность. Не замечая того, что между ее ступнями и битумом крыши есть небольшой просвет. Сантиметров пять. Чистого утреннего воздуха.