Шел вечер, был дождь. Мягкое кресло вальяжно развалилось под Кирпичиным. Диск, играя с лучиком лазера тонкими звуками трубы Гиллеспи прорывал вибрирующую пластинку колонок.
Шел вечер, был дождь. Новенькой, излучавшей типографское штампованное тепло книге никак не удавалось прорваться сквозь плотную корку отстраненности антона.
Антону мучительно хотелось сухарика. Впрочем об этом он еще не знал догадывался - он просто думал о сухарике.
Метафизический образ этого хлебобулочного изделия поблескивал гранями неизведанных вкусовых ощущений. О тонком аромате ванили и говорить было нечего - метафизические образы, как известно, не пахнут, а говорить о несуществующих вещах Кирпичин не любил.
Образ сухарика, посверкав еще для порядку гранями, растаял в воздухе, крайне недвусмысленно уплывая на кухню.
Кирпичин вздохнул, поднялся из кресла, положил книгу на журнальный столик из полированного дуба, надел тапочки, пригладил волосы, поправил галстук и направился к двери в коридор. Дверь распахнулась на удивление легко. Но вот то, что оказалось за ней Кирпичина вовсе не обрадовало: прямо за дверью уютно расположилась зеленая лужайка, по которой рыцарь непонятно-злобного вида устрашающей заостренной железякой гнал некую ящерицу-переростка.
Кирпичин захлопнул дверь. "Допрыгался," - эта мысль пронеслась в его голове настолько быстро, что он лишь случайно успел за нее ухватиться.
"Совсем дела плохи - проходы в иные миры ооткрываются," - произнес он вслух и открыл дверь снова, затаив тайную надежду, что в этот раз увидит все же коридор.
Коридора не было и в этот раз - снова была та же полянка, только рыцарь в этот раз уже сидел верхом на ящерице, которая, к слову, была раза в три больше его самого, и от души лупил ту по мордасам. Видно было, что делает это рыцарь с явным удовольствием - Кирпичин даже залюбовался, но тут же опомнился и презрительно сплюнул, предусмотрительно сделав это как можно незаметнее, после чего снова захлопнул дверь.
Кирпичин преодолел небольшое пространство комнаты и раздраженно плюхнулся в кресло. Книга взлетела со столика в руки. Буквы, роясь и перемешиваясь, складывались в какую-то бессмыслицу. Бессмыслицу читать было даже забавно, но лишь первые пять минут. Затем Антону это надоело, и он на цыпочках снова подкрался к двери.
Поляна была на месте. Единственное, что изменилось, так это то, что теперь уже гигантская ящерица ("Дракон. - вспомнил Кирпичин. - Этого переростка называют "дракон.") Дверь жалобно звякнула еще раз. Кирпичин опасливо покосился на нее и отошел в центр комнаты.
Зазвонил телефон. Привет, это Лена, ну да, та самая, которая, ну еще при этом, именно, да-да, тогда, ага, именно, там, вместе с этим, ну так я по поводу того, ага, ну тогда еще говорили, угу, ну да, на может на следующей неделе, что, а да, конечно, отлично, слушай, у тебя вроде голос, какой-то не такой, ага, именно, что, нет, ну не знаю, звучит так, показалось, ну может быть, может быть, ага, ладно, давай.
Трубка загудела и Кирпичин повесил ее на рычаг. От разговора в ушах даже слегка загудело. Уже мало что соображая, Антон автоматически потянулся к двери.
"Бред. - жалобно захныкал он. Ну почему? Именно в моей двери, почему? Почему нельзя было в другой? За что мне такое наказание? Ведь так некстати, совсем некстати..."
Постенав езе с минуту, он привстал и, продолжая сохранять скорбное выражение лица приоткрыл дверь.
Жалобы подействовали. За дверью был коридор. Кирпичин пулей пролетел его насквозь, схватил на кухне из хлебницы пакет с сухарями и вернулся в комнату.
Шел вечер, был дождь. "Дракон," - хрустя сухариком произнес Антон. Слово было сладкое, аппетитное. Слова книги вновь перемешались, а Диззи, видя такое взял фальшивую ноту, окончательно запоров и без того неудачный концерт, так что Антон поставил диск снова на начало.
Книга явно не хотела лезть в голову. Со всздохом, Атон снова поднялся и заглянул за дверь. Все было в порядке - жракон дожевывал вторую ногу рыцаря. "Отлично," - подумал Антон и осторожно прикрыл дверь.