Раним утром был Свердловский вокзал, он встретил запахами дороги. Вокзал всегда имеет запах дороги - смесь запахов разогретого железа и ржавчины, смолы и щебня. Приправленная легким запахом мазута и дымком из вагонов эта смесь приобретает ту неповторимость, что создает ощущение дороги, зовет, манит в путь. Мы уже больше суток ехали в поезде и к запаху должны были привыкнуть. Поэтому меня поразил столь мощный аромат. Устало выбрались из вагона. На нетвердых ногах двинулись по перрону к арке выхода. Мы еще не понимали, а радость росла, ширилась, вбирая в себя пространство и укладываясь бороздами в сером веществе. Где-то она прорывалась наружу, выплескивалась несмело-робкими улыбками и блеском глаз.
- Надо зайти, - известил непонятно Антон.
Мы тут же зашли. Оказалось - в туалет. Прилично отделанный, чистенький такой с большим холлом. Мне ничего не требовалось, ожидая ребят, оглядывал помещение. С боку у входа имелась лавка с газетами, журналами и всякой всячиной. Меня заинтересовали... футболки. Каково же было изумление моих спутников, увидевших, что я, здесь, купил одежду. А я и не понял сразу, что смеются надо мной, а когда дошло почему - самому смешно стало. Но футболки я сдавать не стал. Правильно сделал - качество было хорошим, и радовали они меня, целый год напоминая о дороге (пока не истрепались).
- В камеру хранения зайдем? - спросила Александра.
- Да зачем? - удивился Антон.
Я здесь был первый раз, а потому решил - более опытным и карты в руки.
***
У арки вокзала выходящей в город мы сфотографировались - это имело исторический смысл с названием: "Вхождение москалей в стольный град Екатеринбург" (ну, или почти стольный).
Город распахнулся морозной свежестью раннего утра. Темнота подчеркивалась светом фонарей на площади и подсветкой вокзала. Снег кружил и падал, ложась шапками на поребрик моста, фонари, здания и машины. Прохожие, словно тени с
сугробами на головах проплывали мимо. Снег отражал свет и было хорошо все видно (в пределах площади). Контуры зданий угадывавшиеся в темноте наполняли пространство таинством, сказкой. Все дышало неспешностью, покоем.
- Тон, ты такое видел? - спросил я.
- Что именно?
- Да это же "Москва" шестидесятых, с ума сойти! Как в черно-белом фильме. Вон в торолейбус люди входят, будто спят - они не торопятся, не хамят друг-другу, не отдавливают ноги, не отпихивают чемоданом пытаясь пролезть в "последний в своей жизни автобус"! - я не замечая, размахивал руками, возбужденно, неприлично громко разговаривая. Редкие прохожие старались делать вид, что ничего не происходит. А я уже не мог остановиться, и продолжал:
- Смотри! Тот же торолейбус. Поворачивает. Сзади и сбоку три жигуленка и все ждут! Никто не пытается обогнать, хоть этот антикварный усач и ползет еле-еле!
- И снег, как в кино падает, крупными, неспешными хлопьями, - подтвердила Саша. - Советская романтика...
- Тим, вон там, видишь, здание красивое, из красного кирпича, пятиэтажное с башенками и флюгерами? - Антон даже потянулся, указывая серой варежкой через площадь. - Это гостиница "Свердловская"!
Площадь осталась позади. Идти по брусчатке было приятно. Дома соединялись стенами - "бесконечный дом-улица". Не хватало только свода над головой (как в галерее). Немного портили сказку современные столбы с фонарями и проводами для торолейбусов. Скажите, разве это трудно - мысленно убрать такую малость?.. И млеть от восторга, попав в прошлое!
- Смотри, как подобранны цвета! А дома-то все не выше четырех этажей! А лепнина! Вот деревянный дом - смотри... Да, вот же, вот! - указывала Саша на угол дома слева с обвалившейся штукатуркой, открывшей бревна и набитую крест-накрест дранку.
- А по внешнему виду прямо каменный дом! - пояснила Саша.
- В те времена все перекрытия были из дерева, а уж стены заштукатуренные... - частое явление! - рассказал Антон.
- А, брусчатка, тоже того времени? - не унималась Саша.
- А, что ей будет? Где-то, наверное, меняли уже. А так, историческая ценность ведь! - радостно ответил я.
- А вот брусчатку-то, как раз, скорее всего, меняли - она более "молодая", - засмеялся Антон.
Улица поворачивала. Открылось большое, свободное пространство. Впереди явно был небольшой мост, а под мостом... Нет, не речка. Я тоже вначале решил, что там речушка. Но там, Внизу и справа был ухоженный парк, с аллеями, деревьями, кустарником, старинными фонарями, скульптурными группами, и круглой ротондой. Перила у моста были по пояс и было очень удобно облокотившись созерцать эту красоту.
- Красота! - вздохнула рядом Саша,- Тон, а ведь ты рассказывал про подземные ходы под ротондой это здесь? Вон, беседка круглая, стоит в парке!
- Ты права, парк заложили в тысяча восемьсот двадцать шестом году и деревья, кстати, привозили уже тридцати, сорокалетние!
Вдоль дороги, за мостом справа, стояла церковь. Я смотрел на нее и тихо радовался. Посмотрел влево и обомлел - такая красота раскрылась перед моим взором. На относительно небольшом пространстве северного склона Вознесенской горки стоял изумительный, белый, архитектурный ансамбль.
Подойдя увидел адрес: "Карла Либнехта, 44". Памятная доска гласила:
"Усадьба Харитонова-Расторгуева."
Много позже я узнал историю этого ансамбля. Кто заказал строительство я так и не "раскопал". Закладку начали в тысяча семьсот девяносто четвертом году. Одни источники говорят, что заказывал строительство Петр Демидов (про Демидовские заводы на Урале все, наверное, слышали - это Петровская эпоха). Он потом разорился и усадьба (вместе с остальным имуществом) досталась купцу Льву Ивановичу Расторгуеву.
Версия, другая, подтверждалась документально - Расторгуев купил недостроенный дом у вдовы губернского секретаря С.И. Исакова.
Имя архитектора я так и не разыскал, но разнородность стиля отдельных частей усадьбы говорила, что работало несколько архитекторов. Это же подтверждала информация, что строительство продолжалось тридцать лет. Впрочем, так все стили подобраны и впаяны друг в друга, что и при беглом взгляде становилось ясно - это произведение искусства, цельное и законченное. Ансамбль был небольшим, но благодаря большому количеству элементов (каждый из которых сам по себе достоин был названия "дворец") казался огромным и крохотным и изящным одновременно. Мы шли и глазели на него, а утро постепенно набирало света и это белое чудо словно оживало красками и подробностями.
Я тогда еще не знал, что в строительстве принимал участие М.П. Малахов. Сам Расторгуев умер, не дождавшись завершения строительства в тысяча восемьсот двадцать четвертом году. Дом перешел к его зятю П.Я. Харитонову (как, впрочем, и Кыштымские заводы). После дела о зверствах на Кыштымских заводах из-за распрей наследников дом долго пустовал, а в конце девятнадцатого века его стали сдавать частями в аренду под квартиры и конторы. После революции в здании размещался Урало-Сибирский коммунистический уни?верситет, а с 1937 г., после капитального ремонта, здание отдали под Дворец пионеров. Да, тогда я этого не знал...