Аннотация: Обычное утро: Лай просыпается под лозунги Первого Гражданина. И вспоминает, что вчера он нарушил закон города.
"ВОССЛАВИМ УТРО НОВОГО ДНЯ ВМЕСТЕ!"
Громкоговорители работали исправно: лозунги Первого Гражданина были слышны в каждом уголке города-гиганта. Каждое утро одно и то же: бесконечные слова, въедающиеся в мозг, вгрызающиеся в душу и встраивающиеся в саму суть личности. Такие же бесцеремонные, как и прожекторы патрульных, старательно выискивающих в окнах что-нибудь подозрительное.
"ЕДИНСТВО И ВЕРА - НАШЕ ОРУЖИЕ!"
Стёкла жалобно зазвенели от надрыва в механическом голосе, и Лай поморщился. Похоже, придётся открыть глаза и заставить себя увидеть то же, что он видит день за днём в течение семнадцати лет своей жизни. Обсыпавшуюся побелку потолка, скупо освещённую лампой без абажура, подёрнутую у окна пыльной паутиной. Пауки, похоже, и те сдохли со скуки, слушая повторяющееся каждое утро обращение Великого.
"С ЧИСТЫМИ ПОМЫСЛАМИ - В СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ!"
Лай знал, что называлось в городе чистыми помыслами. Чистые помыслы - это когда тебя вышвыривают из приюта, чтобы ты не оказывал вредное влияние на других сирот, честных и правильных. Чистые помыслы - это когда никто не даёт тебе работу, потому что твой индекс гражданина ниже минимума, и это делает тебя подозрительным. Чистые помыслы - это когда ты вынужден добывать еду, копаясь в отбросах соседней столовой для нищих и мысленно благодаря того официанта, что упаковывает съедобные отходы в отдельный пакет. Ведь тебе самому вход в эту столовую заказан - ты здоров и способен к работе, значит, не можешь считаться нищим, пусть даже в животе уже неделю не было ничего, кроме мусора.
"ПОСЛУШАНИЕ - БЛАГОДЕЯНИЕ!"
Хмуро взглянув в потемневший осколок зеркала, прислонённый к стене, Лай фыркнул и плеснул на короткий ёршик белесых волос тёплой воды из пластиковой банки, стоявшей рядом. Попробуй, ослушайся. О нет, тебя не будут бить, арестовывать или публично казнить. Ты просто исчезнешь - и никто не вспомнит о тебе, потому что слишком страшна неизвестность. Говорят, непослушных просто вышвыривали за границы города. За пределами стен, защищающих от пропитанной ядом планеты, жить было невозможно - это знали все. Проверять не хотелось никому.
- Не ведать, а верить в Первого Гражданина, - пробормотал Лай последние слова утренней проповеди одновременно с динамиками на улице, вытирая лицо и плечи жестким застиранным полотенцем.
И похолодел, вспомнив о том, что случилось вчера.
Лай колотил в рассохшуюся деревянную дверь, как сумасшедший, пока та со скрипом не отворилась, явив холодному утреннему солнцу заспанное лицо Шерри - компаньонки Лая по безумным вылазкам за едой.
- Ла, - зевнула она, - какого святого ты...
Тот, не слушая, втиснулся в каморку, заваленную различным хламом, который Шерри с упорством сороки собирала по всем помойкам города, выискивая среди отбросов свои фальшивые жемчужины.
- Шер, - Лай опустился на колченогую табуретку из когда-то бежевого пластика, - ты помнишь, что мы вчера натворили?
- Конечно, - ещё один зевок. - Мы снова нарушили законы города.
Это казалось до безумия весёлой и интересной игрой: нарушать закон.
- Первый Гражданин запретил совокупление без одобрения Евгенического Совета и Комитета Отцовства и Материнства, - прочитал Лай. - В дополнение к запрету о наличии более чем двух детей в семье.
- Он - Первый Гражданин, а мы - последние, - фыркнула Шерри.
Они читали Кодекс Гражданина, валяясь на свалке автомобилей у самой стены города: сюда никто не заходил, ведь яды могли просачиваться через надёжную защиту постепенно, отравляя излишне любопытных и непокорных. Конечно, был риск попасться во время выброса мусора, но Лай и Шерри ни разу не видели, чтобы это происходило здесь: личные автомобили стали редчайшей роскошью. До отметки выброса было ещё несколько метров, и беспокоиться было не о чем.
Лай развалился на сиденье настолько проржавевшей колымаги, что и заядлый автолюбитель не сумел бы определить принадлежность жалкого остова. Каждое движение поднимало облачка пыли, отчего свернувшаяся калачиком на соседнем сиденье Шерри чихала и смеялась. Лай любил её смех: рыжие кудри весело тряслись, веснушки словно начинали сиять на смуглой коже намного ярче, чёрные губы складывались в улыбку, обнажая здоровые белые зубы. Крупные серьги звенели, сливаясь с задорным хохотом в единую песню удовольствия и наслаждения жизнью.
- Нет, Шер, - Лай перевернул страницу, - мы даже не граждане. Мы - такой же мусор, как эта ржавая тачка.
- Тогда этот кодекс не для нас, - Шерри рассмеялась, отчего Лай почувствовал томительную сладость. - Давай нарушать закон, Ла?
И они начали. Раз в неделю они собирались на свалке, находили одно из правил Первого Гражданина, которое им не нравилось, и нарушали закон. Так они это называли между собой. Кодекс стал списком планов на жизнь, запретных удовольствий, которые обязательно стоит попробовать.
Первым, разумеется, был нарушена статья о незаконном совокуплении: неловко, неумело, но Шер смеялась, когда Лай смущался, и это вселяло уверенность, помогая соединиться в едином желании. Затем была взята на прицел статья о хищении государственных средств. Но вчера...
- Шер, - в горле у Лая пересохло, - это был неправильный закон... В смысле, нельзя было нарушать его... Она всё ещё у тебя?
- Дай, - Лай тут же вырвал у неё из рук свёрток. - Мы должны выкинуть это как можно скорее!
- Но никто не узнает, Ла. Зачем? И разве тебе не понравилось?
Лай заколебался.
- Понравилось, но... - он сорвался на крик: - Этого не существует, понимаешь? Это какая-то глупая выдумка! Бессмыслица! Что такое "царь"? И разве может существовать мир за стеной? Разве может быть в семье больше двух детей, и чтобы их никто не преследовал? Шер, это какая-то глупость, и мы с тобой были дураками, раз прочитали её!
Лай схватил с полки початую коробку стирального порошка и щедро сыпанул его в пакет. На мгновение стало видно истрёпанный корешок книги, тут же погребённый под белой пылью.
- Я отнесу её на свалку машин, Шер, - Лай уже замер возле двери, выискивая взглядом полицейских. - И никто не узнает, что мы допустили такую глупую ошибку.
Несмотря на то, что Лай действовал осторожно, едва ли не по часу выжидая в различных укромных местах и передвигаясь перебежками, встречи с патрулём избежать не удалось. Скрываясь в сгущающихся сумерках, Лай почувствовал себя увереннее, но тут нос к носу столкнулся с отрядом высоких парней в боевом обвесе и символе гражданства на чёрных шлемах.
- Смотри-ка, - один из полицейских схватил Лая за воротник, другой вырвал прижимаемый к груди пакет. - Что тут у нас? Неужто серьёзный преступник, помешавший нам вовремя вернуться в свой отдел?
- Дай сюда, - третий патрульный пригляделся к маркировке пакета. - Кокаин? Парень, ты дебил, что ли? Он уже лет семь как разрешён.
- Да ну, - разочарованно протянул тот, что держал Лая. - Серьёзно? Я уж надеялся, там какая-нибудь запрещённая дрянь. Пропустили бы чёртов техосмотр... Может, всё-таки возьмём его? А вдруг незаконная смесь?
- Да сейчас всё разрешено, - хмыкнув, Лаю вернули пакет и сопроводили дружеским пинком. - Вали, парень, только весь сразу не закидывай, загнёшься.
Не веря своей удаче, Лай припустил дальше, к свалке. Таясь среди старых остовов, он не мог перестать оглядываться на стену, в полутьме казавшуюся ещё ближе, ещё страшнее. Во время сброса мусора она на несколько мгновений расходилась в стороны, и можно было увидеть мир вне города.
Говорят, там токсичен даже воздух.
Говорят, там живут мутанты-звери.
Говорят, там нет жизни.
Говорят...
Лай, пугливо озираясь, прокрался до той ржавой машины, под сиденьем которой они с Шер обнаружили дурацкую лживую книгу, и протянул было руку, чтобы положить пакет обратно, но замер.
Стена перед ним, возвышающаяся до самого неба, задрожала. А затем отошла в сторону.
На мгновение Лаю показалось, что за ней ничего нет, но тут же он понял, что это не так: за стеной была тьма. Ночь.
В городе были ещё только сумерки, а за стеной уже стоял непроглядный мрак. Внутрь с шипением заползали клубы зеленоватого яда, подтверждая правдивость слухов. Только идиот решился бы пойти туда по доброй воле, и Лай было развернулся, чтобы дать дёру, но тут же зажмурился, ослеплённый ярким светом прожектора.
Никто не знал, куда пропадали непослушные. Никто не слышал, как они исчезали. Теперь Лай знал одну из причин этого: потому что в них стреляли без предупреждения.
Резкая боль заставила Лая взвыть, схватившись за плечо: пуля лишь разорвала кожу, пройдя совсем близко. Но за первым выстрелом последовали ещё и ещё, и Лай, ослеплённый и оглушенный, рванул в затягивающий мрак внешнего мира. Перед ним встало лицо Шерри, она смеялась и улыбалась, звенящий смех, звенящие бьющиеся стёкла, скрежет металла, тьма, чёрная, как глаза Шерри, Шерри...
Лай пришел в сознание резко, почти сразу. Он продолжал ползти прочь от города, захлёбываясь ядовитой смесью газов внешнего мира. Глаза слезились, но Лай разглядел деревья: кривые, искорёженные, угловатые - совсем не такие, как на городских аллеях. К ним и полз Лай, прижимая к себе проклятый пакет, заливая кровью мятую обёрточную бумагу.
Едва Лай добрался до поросли подле могучих стволов, вокруг него закружили зелёные светлячки, обеспокоенно мерцая. Подлетев ближе, огоньки превратились в глаза чудовищ: похожие на людей, они присели вокруг Лая, глядя на него светящимися глазищами, а их здоровенные носы выбрасывали клочья пара. Они что-то бормотали, но Лай не слышал.
Он умирал. Он знал, что умирает. Внутренности словно превратились в один сплошной комок боли, кровь хлестала уже не только из раны, но и из носа. Пока Лай был в отключке, прошло, похоже, несколько часов: занимался рассвет. Опустив взгляд, распластавшись в грязи, Лай достал из слипшегося белого порошка проклятую запрещенную книгу и открыл на первой странице. Он чувствовал: в ней есть что-то особенное, и все эти глупые слова не просто так, они для чего-то, они пытаются сказать...
"За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе - на земле..."
Глаза закрывались, свет резал глаза, буквы начинали ползать и путаться.
"Я отдохну", - подумал Лай. - "Я немного отдохну, потом дочитаю. Утром после..."
Он умер.
Над его телом склонились существа, принятые в ночи за чудовищ. Горящие глаза потухли, огромный нос оказался респиратором.
- Центр, у нас снова нарушение периметра, - ближайший к Лаю включил рацию. - Похоже, ещё одна тестовая группа сдаёт. Что у вас?
- Контрольная держится. Консервировать будете или зачищать?
- Зачищать. Они там совсем обезумели, похоже. Тут вылез полудохлый псих, сказки читать пытался. Он тащил книжку в пакете со стиральным порошком!
- Дезинфекцию по высшей. Мало ли, что там у них могло завестись. У нас нет времени на подобную дурь. После дезинфекции пришлите полный отчёт и возвращайтесь.
- Будет исполнено. До связи, Центр.
Остальная группа, не шевелившаяся во время переговоров, отмерла.
- Зачищать? Жесть.
- Да у нас ещё таких штук сорок. И контрольная группа.
- А чего бы нет? Планета вся в этом токсичном дерьме, если не найдём надёжный способ для замкнутого существования, хрен нам, а не колонизация.
- Нам в любом случае хрен, полетим-то не мы.
- О да. Утро нового дня увидят наши внуки.
- Лучше пусть увидят его, чем этот отстой. Запускай систему.
Город исчез за считанные мгновения. Он рассыпался мельчайшей белой пылью, несколько секунд ещё сохранявшей свою форму, затем смешавшуюся с зеленовато-жёлтым туманом, поднимающимся со стороны заражённого леса. В лучах утреннего солнца, едва пробивающихся через густые облака ядовитых выбросов, клубы пепла создавали затейливые фигуры теней, золотисто поблёскивая в местах скопления жидкой грязи, выделяемой вздымающимися корнями.
"Пушки с крепости палят;
В трубы кованы трубят..."